Недозволенная память. Западная Беларусь в документах и фактах. 1921-1954. [Александр Татаренко] (fb2) читать онлайн

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

noreferrer">^{423}.

Отметим и еще одну цифру, которую называют и польские, и белорусские исследователи — более 1 млн. человек^{424}. Среди них на первом месте были поляки (более 700 тыс.), украинцы (217 тыс.), белорусы и так называемые полешуки (91 тыс.), евреи (83 тыс.), русские и литовцы (20 тыс.)^{425}.

Говорить о том, что эти утверждения ошибочны, мы бы не стали. По подсчетам, с октября 1939 по 29 июня 1940 г., без учета четвертой депортации, речь о которой пойдёт дальше, а также численности евреев-собственников, пострадавших от национализации, данные о которых требуют самостоятельного исследования, в Барановичской области было репрессировано 29113 тыс. человек^{426}. Следует отметить: такие масштабы переселения людей по национальному признаку или из экономических соображений в сжатые сроки планово не осуществлялись ни в одной из стран мира, кроме нацистской Германии.

Менее чем через год союзники СССР, нацисты, пойдут по опробированному пути, вывезя на принудительные работы в Германию 33733 жителя области^{427}.

Таблица № 23. ЧИСЛЕННОСТЬ ДЕПОРТИРОВАННЫХ В ГЛУБЬ СССР ИЗ ЗАПАДНЫХ ОБЛАСТЕЙ БССР ПО ДАННЫМ ЭШЕЛОННОГО КОНВОИРОВАНИЯ НКВД СССР.

Регион высылки	Численность высланных по категориям			Общая числ. высланных
	Осадники	Семьи репрессированных	Беженцы
Виленская область	10523	6000 + 1 эшелон	771	17297 + 1 эшелон
Барановичская область	17287	9309	2517	29113
Белостокская область	8720	4637	7044	20401
Брестская область	7903	2337	5431	15671
Пинская область	6250	4996	964	12210
Всего:	50683	27279 + 1 эшелон	16727	94689 + 1 эшелон

Источник: Репрессии против поляков и польских граждан. Москва, 1997. С. 119.

По сегодняшний день по данной теме существует множество вопросов. Например: в чем заключалась вина этих людей? Обвинение, предъявленное в 1939–1940 гг., известно: «из лесников и осадников готовили кадры террористов на случай войны с СССР», а также — «воры и спекулянты»^{428}. Только версия эта никак не подтверждается архивными документами. Согласно оперативным сводкам НКВД БССР (№ 1, 2, 3, 7 от 10–11.02.1940 г.), в ходе операций по выселению проведен 25241 обыск^{429}. Что же было в результате обысков добыто такого, что могло уличить людей в «деятельности, направленной на свержение существующего строя»? Обратимся к статистике.

Таблица № 24. ДАННЫЕ ПО ОРУЖИЮ, ИЗЪЯТОМУ У ВЫСЕЛЯЕМЫХ (1940 Г.).

Дата	Время	Количество единиц оружия	Проведено обысков
10.02.1940 г.	11.00	3 револьвера, 1 винтовка, 1 обрез и 26 винтовочных патронов	1945
10.02.1940 г.	15.00	2 револьвера	3679
10.02.1940 г.	18.00	1 револьвер и 7 патронов	6043
11.02.1940 г.	12.00	3 браунинга	9447
13.02.1940 г.	10.00–21.00	2 револьвера, 1 винтовка, 3 штыка, 37 патронов	7376

Источник: НАРБ. Ф. 4. Оп. 21. Д. 2075. Л. 308–310, 311–313, 320.

Есть, правда, неточности. Они возникли во время изучения докладной записки, полученной П. Пономаренко из НКВД БССР 21.02.1940 г. Цифра изъятого оружия в ней стремительно возросла. «Всплыло» целых 90 комплектов, 5 гранат, 1458 патронов и капсюлей к гранатам^{430}. Ситуацию с арсеналом проясняет работа Е. Павлова «Драматическая судьба польских осадников». Оружие действительно было, и оно изымалось. Но все 91 ствол — охотничьи ружья^{431}.

Так какому документу следует верить? Оперативным сводкам, составленным, что называется, по горячим следам или докладной записке Л. Цанавы, рожденной 11 дней спустя после выселения? Напрашивается и другой вопрос: а что обнаружено и изъято в Гродно, Несвиже, Граево, Воложине, крепости Осовец — центрах военной подготовки и переподготовки колонистов? Документы дают однозначный ответ: ничего. Может, плохо искали? Отнюдь нет. Обыски проводили профессионалы. В опись внесен каждый золотой и серебряный рубль царской чеканки (2577 и 519 соответственно), 145 американских долларов, 4 листовки контрреволюционного и религиозного содержания^{432}.

А может, диверсионных центров, как и оружия, не нашли, потому что их вовсе и не было? Потом, естественно, найдут. Л. Цанава, отрабатывая орден Ленина, полученный, как известно, за Катынь, поработает на славу. В апреле 1940 г. в Воложине, арестовав 15 человек, раскроют молодежную повстанческую организацию^{433}. Летом, уже в Лиде, арестуют еще 48 человек — противников сталинского режима^{434}. Найдут 500 винтовок и пулеметов. Ничего, что это довоенный склад 77-го польского пехотного полка^{435}. Главное начать. Чекисты, войдя в раж, раскроют и ликвидируют 109 подпольных организаций, которые объединяли 3231 человека, в основном молодых людей (до 18 лет — 154 человека, от 18 до 25 лет — 1004 человека, от 25 лет и старше — 2273 человека). По национальному составу это были: поляки — 2904 человека, белорусы — 184, евреи — 8, литовцы — 37, другие — 98 человек. По социальному статусу: помещики и осадники — 278 человек, офицеры — 244, крестьяне — 1164, чиновники — 401, капиталисты и торговцы — 160, учащиеся — 439, священники — 14, другие — 520 человек^{436}. Всего к июлю 1940 г. арестуют 8615 человек^{437}. Не минули репрессии служителей церкви и простых верующих. Они обвинялись в связях и сотрудничестве с польской разведкой. В результате было арестовано 57 ксендзов, 14 из них впоследствии расстреляют^{438}.

Согласно рассказам очевидцев, последствия «жатвы» органов НКВД на территориях западных областей Беларуси были весьма трагическими. Появилась большая армия беспризорных. Если в конце 1939 г. число сирот — детей, оставшихся без родителей, — составило 5000, то в 1941 г. их количество превысило 7000. До конца 1940 г. количество детских домов в западных областях составило 46 % от 156 таких заведений, имеющихся по всей республике^{439}.

Нужно также отметить, что под категорию осадников НКВД относил не только поляков, но и всех, кто попадал под термин «классово чуждый или враждебный элемент». Анализ личных дел осадников говорит о том, что среди выселяемых было немало белорусов^{440}. Точное их число установить невозможно, т. к. архивы КГБ Республики Беларусь недоступны. Но достоверно известно: среди лесников, которых, как следует из Положения и Инструкции от 29.12.1939 г., отнесли к осадникам, «почти 100 % были белорусы и украинцы»^{441}.

РАЗДЕЛ IV. НАВСТРЕЧУ ВОЙНЕ.

Под Кенигсбергом на рассвете

Мы будем ранены вдвоем.

Отбудем месяц в лазарете.

И выживем, и в бой пойдем.

Святая ярость наступления.

Боев жестокая страда…

К. Симонов. Однополчане (1938).

В 1940-м Сталин определился в своем решении поглотить Европу. Анализ развития государственных структур, военно-промышленного комплекса (ВПК) и армии свидетельствует: Советский Союз шел к войне^{1}. Говоря о его конкретных планах, надо помнить, что это не спонтанные наметки, а давно задуманная программа. Идею приобретения «жизненного пространства» Сталин сформулировал еще в 1927 г. Вот что он писал на страницах «библии большевизма» — газеты «Правда»: «Война может перевернуть вверх дном всякие соглашения»^{2}. Эти рассуждения до поры до времени могли казаться бредом маньяка. Однако, когда Сталину удалось узурпировать власть в стране, стало ясно, что программа новых войн будет краеугольным камнем политики большевиков.

«Освободительный поход» стал для Кремля всего лишь эпизодом. А заключение германо-советского пакта о ненападении, который Москва оценивала как документ третьестепенного значения, ни на один день не отсрочило военных приготовлений. Все помыслы Кремля были обращены на Запад. Логика намерений большевиков не оставляла сомнений в том, что жертвой должна стать Германия.

Почему Германия, а не Великобритания или другая страна? Ответ один. На западе Сталин намеревался, прежде всего, уничтожить своего союзника, который был способен воспрепятствовать его экспансионистской политике и завоеванию господствующих позиций в Европе.

Когда же началась подготовка агрессии против Германии? Вопрос этот отнюдь не праздный. В исторической литературе намертво укрепился железобетонный постулат о том, что фашистская Германия первой начала военные приготовления. При этом приводится большое количество документов, свидетельств, подтверждающих эту правоту^{3}.

И все-таки в последние годы стали известны документы, которые решительно опровергают подобные домыслы. В 2003 г. вышла в свет книга бывшего офицера ГРУ СССР В. Суворова (Резуна) «Тень Победы». В ней рассказывается о неизвестных до сих пор деталях подготовки сталинского вторжения в Европу^{4}. Созревание этого плана и главные этапы его эволюции, мероприятия по его осуществлению раскрыты в книгах В. Суворова «Ледокол» и «День «М». В них содержатся ценные материалы, почерпнутые автором из первоисточников, и важные обобщения «германской кампании» Сталина.

Эволюцию действий Кремля, помимо исследований В. Суворова, можно проследить по целому ряду источников, которые своей очевидностью подтверждают неоспоримый факт: Москва действительно начала разрабатывать план агрессии против Берлина. Тому свидетельство документы советских и зарубежных архивов, дневники и мемуары высокопоставленных военачальников. Как явствует из этих источников, особое место — роль военного плацдарма — отводилось Беларуси.

Глава I. Игра без правил.

Чтобы понять, какое значение в действительности придавалось БССР, как театру военных действий, обратимся к фактам. Осенью 1939 г. Генеральный штаб РККА приступил к разработке плана обороны и мобилизационного развертывания. План предусматривал ведение войны на два фронта: в Европе — против Германии и ее союзников и на Дальнем Востоке — против Японии^{5}. По указанию Сталина из Смоленска в Минск переместился штаб Западного особого военного округа (командующий генерал-полковник Д. Г. Павлов, член Военного совета — дивизионный комиссар А. Ф. Фоминых, начальник штаба — В. Е. Климовских)^{6}. Планом предусматривалось развертывание в западных областях БССР трех армий. В полосе Гродно, Августов, Грачево развернулись войска 3-й армии, штаб которой находился в Гродно (командующий генерал-лейтенант В. И. Кузнецов, член Военного совета — армейский комиссар 2-го ранга Н. И. Бирюков, начальник штаба — генерал-майор А. К. Кондратьев). Участок границы, находившейся южнее — так называемый белостокский выступ, заняли войска самой сильной по своему составу и оснащению 10-й армии (командующий генерал-майор К. Д. Голубев, член Военного совета — дивизионный комиссар Д. Г. Дубровский, начальник штаба — П. И. Ляпин); штаб ее располагался в Белостоке. На Брестском направлении дислоцировались соединения и части 4-й армии (командующий генерал-майор А. А. Коробков, член Военного совета — дивизионный комиссар Ф. И. Шлыков, начальник штаба — полковник Л. М. Сандалов); место дислокации штаба — город Кобрин^{7}.

В соответствии с планом военного ведомства, в Пинске дислоцировали военную флотилию (командующий контр-адмирал Д. Д. Рогачев). Флотилия насчитывала 4 огромных и два десятка меньших кораблей, авиационную эскадрилью, отборные подразделения морской пехоты^{8}.

Большое внимание уделялось инженерной подготовке. С этой целью в Беларуси собрали все инженерные войска. Задачи, стоящие перед ними, говорили за себя:

«подготовка исходных рубежей для наступления, прокладка колонных путей, устройство и преодоление заграждений, оперативная и тактическая маскировка, организация взаимодействия с пехотой и танками, входящими в состав штурмовых групп»^{9}.

За несколько месяцев от Пинска к Кобрину прорыли канал длиной 127 км, соединивший бассейн реки Днепр с бассейном реки Буг. Руководство строительными работами осуществлял будущий маршал, начальник инженерных войск 4-й армии А. Прошляков, в распоряжении которого находилось несколько десятков тысяч рабочих: саперные части 4-й армии и заключенные. Канал был предназначен для прохождения кораблей в бассейн Вислы и далее на Запад^{10}.

Форсированными темпами возводились УРы: Гродненский, Осовецкий, Замбровский и Брестский^{11}. Всего вдоль западных рубежей оборудовали 13 УРов и 876 мощных боевых сооружений. На строительстве укрепленных районов помимо бойцов РККА и заключенных работало около 140 тыс. белорусских граждан^{12}.

Спешно строились шоссейные и железнодорожные дороги: Тимковичи — Барановичи, Орша — Лепель, Минск — Брест^{13}. Работы по модернизации старых и прокладке новых линий вели 13 армейских железнодорожных бригад, десять из которых численностью в 70 тыс. человек было сосредоточено у самой границы — для «перешивки германской колеи на широкий советский стандарт»^{14}.

Маневры смерти.

Анализируя динамику развития военных приготовлений Москвы на территории Барановичской области, И. Гальперин сообщает такой факт:

«В конце мая 1941 года я присутствовал на народном митинге в Крошине (деревня в Барановичском районе. — А. Т.). Выступающие говорили о том, что правительство приняло решение продолжить шоссе, которое будет проходить вблизи нескольких населенных пунктов нашего района. Кроме обычных патриотических лозунгов там была произнесена многозначительная фраза: «Это шоссе станет одним из участков автострады Москва — Берлин. По нему советские части, когда наступит время, двинутся в самое сердце Германии».

Через несколько дней после митинга большинство жителей района получили извещение о том, что они должны будут явиться (кто с повозкой, а кто с лопатой), чтобы за счет своих рабочих дней внести вклад в осуществление большого проекта»^{15}.

Готовясь «освободить» Европу, Советский Союз усиливал свою военную группировку в Беларуси. Общая ее численность весной 1941 г. составляла 2680 тыс. человек, 1800 тяжелых и средних танков, в том числе 1475 КВ и Т-34; орудий и минометов, без 50-миллиметровых, имелось 37500 тыс., самолетов новых типов — 15340 ^{16}. Бремя расходов на содержание войск легло на плечи жителей республики. Ежемесячно, например, военная армада, собранная в БССР, съедала до 60000 голов крупного рогатого скота^{17}.

В Беларуси активизировалась работа по подготовке командиров и политработников запаса, деятельность Осоавиахима и команд МВПО. Улучшался учёт и обучение призывников. Если, к примеру, в 1937 г. было подготовлено 100 тыс. значкистов противовоздушной и противохимической обороны и свыше 21 тыс. стрелков первого разряда, то в 1939–1940 гг. подготовили уже свыше 720 тыс. «ворошиловских стрелков», значкистов ГСО, ГТО, ПВХО, 6350 пулеметчиков и 4500 снайперов^{18}. Как это было в действительности, сообщает Н. Дикевич:

«Молниеносно готовилась Красная Армия к военным действиям. Однажды поехал в Истоки молоть зерно и увидел, как парни из соседних деревень проходили допризывную подготовку на льду, запорошенном снегом, с деревянными винтовками под руководством младшего командира. В школе висел плакат: «Сдавайте нормы ГТО». Нам добровольно-принудительно выдали лыжи в сельсовете, поставили на них, дали в руки палки разной величины и сказали бежать по шоссе в сторону реки до мостка, там поворот. На мосту никого не было, поэтому первые повернули обратно, не доехавшие — также, и они оказались первыми. Хорошо, что за это время нас не встретила и не догнала ни одна машина. Были и те, кто обратный путь прошел с лыжами в руках. Результатов нам не сказали, но очередная «галочка» пошла вверх. А еще в школе проводили уроки Осоавиахима. Было несколько противогазов: надевали, дышали, снимали»^{19}.

По ходу стоит заметить, что именно тогда, в 40-е годы, пробивал себе путь в большой спорт уроженец д. Хвоево Несвижского района Барановичской области Ромуальд Клим (1933 г. р.) — чемпион Олимпиады-64 в Токио по метанию молота^{20}.

Аэроклубы БССР только в 1939 г. выпустили 1112 летчиков^{21}. Через год количество летчиков, подготовленных Осоавиахимом СССР, достигает 121000 человека^{22}. В военно-авиационных заведениях Советского Союза, которые, как известно, за первые две пятилетки (1927–1937) подготовили 50000 летчиков и штурманов, обучалось более 5 тыс. белорусов^{23}.

В стране росла сеть военных заведений. Система обучения ВВС СССР, к примеру, насчитывала 3 военных академии, 2 высших школы штурманов, курсы переподготовки командного состава, 16 технических и 88 авиационных училищ и школ^{24}. Наше исследование будет неполным, если мы не обратимся к полным данным по численности РККА. В официальных советских источниках они отсутствуют. Так, в шеститомной «Истории Великой Отечественной Войны Советского Союза 1941–1945 гг.» о количественном составе армии ничего не сказано. Большая Советская Энциклопедия сообщает:

«Резко увеличилась численность Вооруженных сил: с 1513 тыс. человек к началу 1938 г. до 4207 тыс. человек к началу 1941 г. Всего к началу войны в составе сухопутных войск насчитывалось 303 стрелковых, танковых, моторизованных и кавалерийских дивизий»^{25}.

Уже цитированный нами В. Суворов утверждает:

«Военный потенциал СССР в начале 1939 г. определялся в 20 % от общей численности населения, а 20 % — это значит 34 млн. солдат»^{26}.

Таблица № 25. ЧИСЛЕННОСТЬ РККА (1937–1941).

Год	Личный состав
1937 г.	1100000
1938 г.	1513400
1939 г.	2000000
1941 г.	5500000

Источник: Суворов В. День «М». Москва, 2000. С. 476.

Надо сказать, что БССР (особенно её западные районы) не была приспособлена к дислокации большого количества войск. Встал вопрос, где и как их размещать. Эту проблему разрешил Кремль, отдав приказ на строительство «новых казарм, аэродромов, полигонов, баз снабжения, узлов и линий связи»^{27}. Строительные работы, безусловно, легли на плечи местного населения.

«Наше хозяйство, — вспоминал один из «строителей», Н. Дикевич, — освободили от трудовой повинности. Хозяину конем приказывали вывезти на Лидский аэродром определенное количество камней в зависимости от размеров земли в хозяйстве. Деньги платили немалые каждую субботу. Брат для сбора сбил ящик и несколько раз отвез камни. На нашем хуторе хватало камней. Наложил их, собрал корм коню и после захода солнца тронулся в путь. На рассвете был на аэродроме. Появлялся приемщик. Камни складывали в одно место, так, чтобы оставалось много свободного места. Затем приемщик замерял. Такая разгрузка камней занимала большую территорию. Стали замерять на возу. При езде камни утрясались, их становилось меньше. Мужики делали двойное дно на 12–15 см. Разгадали и этот обман, за что не досчитались денег деревенские «комбинаторы».

Денег много зарабатывали третьим способом. Крестьянам из Неманского сельсовета платили за доставку больше, чем, например, из Третьяковского. Земли были частные, и хозяева камней не давали. У кого были знакомые, завозили после обеда из дома, а назавтра выполняли ближайший рейс… Должен сказать, что подобные трудовые повинности крестьяне отбывали не раз»^{28}.

А теперь дадим слово Маршалу Советского Союза К. А. Мерецкову:

«Число гарнизонов РККА возросло летом 1940 г., после проведения рекогносцировки всей западной границы»^{29}.

Согласно воспоминаниям бывшего начальника штаба 4-й армии (г. Кобрин) Л. М. Сандалова, автора книги «На Московском направлении», в 1939–1940 гг. прибывших бойцов и командиров размещали в складах, бараках, любых помещениях^{30}. Упоминавшийся выше историк А. Трофимчик также сообщает, что в это время «большое количество учреждений народного образования было занято армейскими частями»^{31}.

Необходимо подчеркнуть, что составной частью подготовки предстоящей агрессии явилась идеологическая обработка. Сталинское руководство резко провело грань между пропагандой, направленной на заграницу, и внутренней пропагандой. Разрыв между ними стал поистине вопиющим: Кремль в СМИ, рассчитанных на заграницу, клялся в дружбе и верности союзнику — Германии, и в то же время вел интенсивную военную подготовку. Мощный пропагандистский аппарат большевиков, используя печать, радио, устную пропаганду, постоянно внушал населению мысль, что армию ждет легкая победа. Характерным продуктом этой пропаганды был роман Шпанова «Первый удар», в котором утверждалось, что в момент, когда разразится война, в Германии вспыхнут восстания рабочих. Как отмечал советский писатель К. Симонов, роман был «издан полумиллионным тиражом и твердой рукой был поддержан сверху»^{32}. Сущность советской стратегической доктрины была изложена в следующих словах Полевого Устава (1939):

«Рабоче-крестьянская Красная Армия будет самой нападающей армией. Войну мы будем вести наступательно, перенося ее на территорию противника»^{33}.

«Гроза» — прелюдия белорусской трагедии.

Ход военных приготовлений — предстоящего «освободительного похода» в Европу — основательно обсуждался в Кремле с участием Сталина и его помощников — членов правительства: Молотова, Ворошилова, Берии и других. Так, 23 декабря 1940 г. в Москве состоялось совещание под руководством И. Сталина, на котором присутствовало в полном составе Политбюро и все высшее военное руководство страны: руководство Наркомата обороны, Генерального штаба, начальники центральных и главных управлений, командующие и начальники штабов военных округов и армий, генерал-инспектора родов войск, начальники всех академий, командиры некоторых корпусов и дивизий. Всего, как следует из исследования В. Суворова, 276 маршалов, генералов и адмиралов^{34}. Совещание, проходившее девять дней (с 23 по 31 декабря), велось в обстановке строгой секретности. Речь, как сообщают документы, на том совещании шла о нападении на Германию.

После генерала армии Г. Жукова, доклад которого был посвящен новым приемам нападения, слово взял начальник штаба Прибалтийского особого военного округа П. С. Кленов. Он, как известно, говорил не просто о наступательных операциях, а об операциях особого рода:

«Эти операции вторжения для решения целого ряда особых задач… Механизированные части придется использовать самостоятельно, даже несмотря на наличие крупных инженерных сооружений, и они будут решать задачи вторжения на территорию противника»^{35}.

Тема второго доклада, с которым выступил начальник ГУ ВВС РККА генерал-лейтенант П. В. Рычагов, — «Военно-воздушные силы в наступательной операции и борьбе за господство в воздухе». «Лучшим способом поражения авиации на земле, — резюмировал любимец Сталина, — является одновременный удар по большому количеству аэродромов возможного базирования авиации противника»^{36}. С докладом «Использование механизированных соединений в одновременной наступательной операции и ввод механизированного корпуса в прорыв» перед присутствующими выступил командующий Западным особым военным округом генерал-полковник танковых войск Д. Г. Павлов. Герой Испании, как всегда, был краток:

«Польша перестала существовать через 17 суток. Операция в Бельгии и Голландии закончилась через 15 суток. Операция во Франции, до ее капитуляции, закончилась через 17 суток. Три очень характерные цифры, которые не могут меня не заставить принять их за некоторое возможное число при расчетах нашей наступательной операции»^{37}.

В заключительном слове нарком обороны маршал С. К. Тимошенко, подведя итоги, призвал присутствующих иметь в виду следующее:

«Возможность одновременного проведения на театре войны двух, а то и трех наступательных операций различных фронтов с намерением стратегически, как можно шире, потрясти всю обороноспособность противника»^{38}.

Забегая вперед, стоит отметить, что одной теорией сталинский генералитет не ограничился. Еще до завершения совещания 49 высших командиров получили задания на оперативно-стратегическую игру. По размаху и важности эта игра, как убеждает нас советская историография, была крупнейшей за все предвоенные годы^{39}.

Немного о ее сути. Советские войска тогда возглавлял генерал-полковник Д. Павлов, германские — генерал армии Г. Жуков. Игра, в ходе которой разыгрывался сценарий порабощения Европы, удовлетворила наблюдателей — Сталина и весь состав Политбюро. Тот факт, что Д. Павлов стал генералом армии, говорит о многом. Убывающие к местам дислокации войск советские генералы, отработав на картах штурм Кенигсберга, Варшавы, Праги, Бухареста, Кракова и Будапешта^{40}, прекрасно понимали, что данная игра впоследствии будет иметь не столько «теоретическое, сколько сугубо практическое значение»^{41}.

Повторно военачальники Сталина собрались в Москве 11 января 1941 г. Преамбула второй стратегической игры была таковой: РККА переносит боевые действия на территорию противника на глубину 90-180 км и выходит армиями правого крыла на рубеже рек Висла и Дунавец. Тогда же, судя по всему, Сталин одобрил план «Гроза», который становился программой действий Красной Армии. Кто же был автором этого плана? Ответ на этот вопрос дает В. Суворов:

«План проведения операции такого масштаба мог возникнуть в полном объеме только в результате длительных усилий штабов войск и командиров всех степеней. Непосредственным исполнителем, воплотившим в жизнь эти идеи был начальник ГШ РККА генерал армии Г. Жуков»^{42}.

Теперь, когда окончательный план созрел, когда определилась и конкретная схема агрессии и очередность ударов, слово — последнее слово — оставалось за Сталиным. По данным различных источников, он и его выдвиженец Жуков надолго остались одни. Никто и никогда после этого не мог сказать и никогда не скажет, о чем они беседовали. Но итог беседы станет известен: была определена дата нанесения удара по союзнической Германии — 6 июля 1941 г.^{43}

В соответствии с политической целью кампании в Европе генштаб РККА определил замысел предстоящей стратегической операции. Предусматривалось нанесение двух главных ударов — первый: севернее Полесья — с территории Беларуси и Прибалтики, второй: с территории Украины и Молдовы. Войска Красной Армии, согласно плану, выходили в промышленные районы Силезии и отрезали Германию от источников нефти, союзников и развивали наступление на Берлин и Дрезден^{44}.

Попробуем представить себе картину тщательно продуманной переброски войск, которая, как и была предусмотрена жуковской «Грозой», началась весной 1941 г. В своей книге «Дело всей жизни» маршал Советского Союза А. Василевский пишет по этому поводу:

«В мае-июне 1941 г. по железной дороге на рубеж рек Западной Двины и Днепр были переброшены 19-я, 21-я и 22-я армии из Северо-Кавказского, Приволжского и Уральского военных округов, 25-й стрелковый корпус из Харьковского военного округа, а также 16-я армия из Забайкальского военного округа на Украину, в состав Киевского военного округа. 27 мая генштаб дал западным приграничным округам указания о строительстве в срочном порядке полевых фронтовых КП, а 19 июня — вывести на них КП управления Прибалтийского, Западного и Киевского ОВО. 12–15 июня этим округам было приказано вывести дивизии, расположенные в глубине округа, ближе к границе. 19 июня эти округа получили приказ маскировать аэродромы, военные части, парки, склады и базы и рассредоточить самолеты на аэродромах»^{45}.

А вот что рассказывает о военных приготовлениях генерал армии С. М. Штеменко:

«Под строжайшим секретом в приграничные округа стали стягиваться дополнительные силы. Из глубины страны на запад перебрасывались 5 армий»^{46}.

Подробную картину переброски войск дает Маршал Советского Союза К. С. Москаленко в своей книге «На юго-западном направлении»:

«Помимо 19-й, 21-й и 22-й были переброшены 9 управлений корпусов, 4 управления армий»^{47}.

В трудах советских историков, изданных много лет спустя после завершения Второй мировой войны, сделано следующее заключение:

«переброска столь значительного количества войск была сопряжена с огромными трудностями. Она требовала исключительно напряженной работы военного транспорта, особенно железнодорожного. Транспортной системе СССР пришлось осуществить переброски около 800000 резервистов»^{48}.

Как вспоминал впоследствии Маршал Советского Союза С. К. Куркоткин, автор книги «Тыл Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне», к западной границе было доставлено 100 тыс. тонн горючего^{49}. Надо отметить, что накопление горюче-смазочных материалов, боеприпасов, продовольствия и снаряжения шло с сентября 1939 г.

Вдоль границы прекратились строительные работы. По оценкам генерала Г. Григоренко, весной 1941 г. по всей 1200-километровой линии были взорваны укрепления стоимостью 120 млрд. рублей^{50}. По команде начальника Генштаба РККА Г. Жукова все аэродромы были придвинуты к границе. Если истребительная и войсковая авиации базировались на аэродромах, удаленных от границы до 40 км, то бомбардировочная — на 50–70 км. К, примеру, 74-й штурмовой полк 10-й авиационной дивизии 4-й армии перебазировался на полевой аэродром в 8 км от границы^{51}. В. Суворов пишет:

«Командующий авиацией Красной Армии генерал П. В. Рычагов лично контролировал переброску авиачастей, требуя от начальника ВВС Западного военного округа генерала И. Копца замаскировать подготовку авиации к нанесению внезапного удара, чтобы застать всю авиацию противника на аэродромах (курсив мой. — А. Т.)»^{52}.

Согласно мемуарам целого ряда маршалов и генералов, занимающих высшие посты в РККА, командующий Западным особым военным округом генерал армии Д. Павлов поставил задачу армиям, артиллерии и авиации, каждому танковому, механизированному и кавалерийскому корпусам^{53}. Командир 213-го стрелкового полка майор Т. Я. Яковлев получил следующий приказ переправиться через Августовский канал на его западный берег, расположенный на узкой полосе местности между границей, и ждать команду на окружение немецких частей в районе польского города Сувалки^{54}. По мнению белорусского и польского историка Е. Мироновича, И. Сталин, насаждая военные базы на землях бывшего Польского государства, планировал создать на Белосточчине польскую автономную область в качестве зародыша польской советской республики, активно милитаризировал ее и даже не проводил там коллективизации^{55}.

И, наконец, нам хотелось бы сослаться еще на один источник, который, может быть, больше других расскажет о последних приготовлениях Сталина. В 1971 г. в Москве вышла в свет книга «Генерал Карбышев», автор которой, Е. Г. Решин, пишет:

«На границе шли последние приготовления. В районе Бреста прошли учения под руководством генерал-лейтенанта инженерных войск профессора Д. М. Карбышева, в ходе которых отрабатывалась последний раз задача по форсированию водных преград. В 10-й армии (Белосток) профессор принял зачеты у личного состава штурмовых групп по блокированию и нейтрализации железобетонных оборонительных сооружений немцев (курсив мой. — А. Т.)»^{56}.

Любопытно вот что: как стало известно только недавно из раскрытых в последние годы военных архивов СССР, на границу с Германией в полосе 20–40 км 18–19 июня 1941 г. была переброшена треть (!) всей военной мощи СССР — десятки дивизий первого эшелона. И занимались они там вовсе не подготовкой оборонительных рубежей (что и нелепо для их расположения), а подготовкой к вторжению. В частности, они были полностью до взвода оснащенными тактическими картами Польши, Германии, Румынии, Венгрии, а вот карт Беларуси, Украины и республик Балтии у них вообще не было. И их даже не было для этих войск издано^{57}. В комментарии к сказанному В. Ростовым и А. Деникиным следует добавить, что в первые недели советско-немецкой войны командиры ряда дивизий РККА жаловались, что на всю дивизию(!) имеется всего 2–3 карты, хотя карта должна быть у каждого командира взвода.

18 июня 1941 г. перегруппировка советских войск завершилась. Но этим дело не закончилось. В Кремль вызвали Л. Берию. По указанию Сталина он начал подготавливать поголовную высылку жителей приграничья. События развивались довольно быстро. В ночь с 19 на 20 июня 1941 г. во всех западных областях БССР одновременно была проведена операция по аресту так называемых «участников повстанческих организаций и формирований» и выселению членов их семей. Всего было репрессировано 24412 человек, в том числе и в Барановичской области «3199 душ, в т. ч. арестовано и заключено в тюрьмы — 476 человек, выселено — 2723 душ»^{58}.

Вот что пишет «член повстанческой организации» С. Спасюк:

«Моя семья была депортирована. Мы тогда жили в околицах Лиды. 20 июня нас битком загнали в товарные вагоны, и мы поехали на Восток. После прибытия на железнодорожную станцию Ачинск за Уралом офицер НКВД сказал нам, что мы высланы на 20 лет добровольного труда»^{59}.

Это описание можно дополнить рассказом еще одного из 24412 «повстанцев»:

«Загрузили нас в вагоны для скота, с маленьким сильно зарешеченным окном. Каждый вагон имел два ряда нар, на которых могло уместиться 45 человек. Посередине вагона была небольшая дыра для отправления естественных надобностей. Первый день стыд сдерживал нас от пользования ей. Позже каждый понял, что тут не игра, а борьба за жизнь. За 18 суток нас кормили всего 3 раза. В вагонах находилась местечковая интеллигенция, крестьяне, рабочие, ремесленники. Привезли в город Барнаул. Поселили в поселок, который назывался исправительно-трудовой колонией. Он состоял из нескольких бараков. Детям и взрослым выдавалось по 400 гр. хлеба в сутки, работающим — 800 гр. Кто не работал, хлеб не получал. Женщины ходили по ближайшим колхозам и просили милостыню…»^{60}.

Всего, по подсчетам историков, из Беларуси ушло 92 таких эшелона^{61}. Анализ архивных материалов позволяет констатировать: из Барановичской области, равно как и других западных областей, в действительности было депортировано населения больше, чем сообщают официальные документы.

Таблица № 26. ЧИСЛЕННОСТЬ НАСЕЛЕНИЯ ЛЯХОВИЧСКОГО РАЙОНА (1940–1944).

На конец 1940 г.			После освобождения (1944 г.)
Всего	городское	сельское	всего	городское	сельское
49589	5114	44475	27537	2940	24597

Источник: БФГА. Ф. 693. Оп. 1. Д. 1. Л. 26.

Как видно из таблицы № 26, на конец 1940 г. на территории Ляховичского района проживало 49589 жителей, а в 1944 г., когда в районе вновь была установлена советская власть, которая и провела учет жителей, там проживало 27537 человек, то есть по сравнению с 1940 г. убыль населения составила почти 50 %. Как сообщают исторические источники, за годы немецкой оккупации (1941–1944) в районе расстреляно и замучено фашистами 1389 жителей, на фронте (в составе РККА) и в советских партизанских отрядах погибло 1323 человека. Эвакуации и мобилизации населения Ляховичского района в 1941 г., согласно официальным данным, не проводилось^{62}. Вывод напрашивается сам.

Помимо насильственного выселения белорусских граждан проводились и другие спецмероприятия: уничтожались пограничные заграждения и отводились в глубь страны пограничные войска. Еще 18 июня начальник пограничных войск НКВД БССР генерал-лейтенант Богданов потребовал эвакуировать все семьи военнослужащих^{63}.

Из всех имеющихся в настоящее время архивных оперативных документов немецкого Генштаба известно, что ни Гитлер, ни его генералы не имели намерений, ни планов нападения на Советский Союз. Ни ОКВ (Верховное главное командование вермахта), ни ОКХ (Главное командование сухопутных войск) не имели ни черновиков, ни набросков плана войны, как не имели никаких указаний от Гитлера на этот счет^{64}.

Еще в конце 1939 г. германский генеральный штаб подготовил доклад о состоянии РККА.

«Эта в количественном отношении гигантская структура по своей организации, оснащению и методам управления находится в неудовлетворительном состоянии. Принципы командования нельзя назвать плохими, но командные кадры слишком молоды и неопытны. Система связи и транспорта никудышная, качество войск весьма различное, нет личностей, боевая ценность частей в тяжелых сражениях весьма сомнительная»^{65}.

О том, что в Берлине не возникало даже речи о войне против СССР, говорит следующий шаг Гитлера. После разгрома Франции он пошел на резкое сокращение вооруженных сил. И это в той обстановке, когда Советский Союз, «освободив» Эстонию, Литву и Латвию, формирует Прибалтийский особый военный округ, все силы которого сосредоточиваются на границе с Восточной Пруссией. Немецкие стратеги осознавали: советизация Прибалтики имеет смысл только в случае, если замышляется война против Германии.

21 июня 1940 г. Гитлер впервые в самом узком кругу высказал мысль о «русской проблеме». 29 июнягенерал-полковник Ф. Гальдер поручил начальнику штаба 18-й армии генерал-майору Э. Марксу подготовить наброски плана войны против СССР. Первоначально план имел кодовое название «Фриц», а не «Барбаросса»^{66}.

По мере приближения советских войск к германской границе все более реальным становилось вооруженное столкновение союзников. В Берлине, проследив развитие внешнеэкономических событий, дипломатических контактов, ознакомившись с данными разведки, изучив состояние военной промышленности и степень подготовки РККА, поняли, что СССР одним ударом может перерезать нефтяную аорту в Румынии и парализовать всю германскую промышленность, армию, авиацию и флот^{67}. И если Сталин, совершая поистине роковой просчет стратегического значения, был уверен в успехе «Грозы», то иначе рассуждал Гитлер.

Из протокола допроса генерал-фельдмаршала В. Кейтеля от 17 июня 1945 г.:

«Все подготовленные мероприятия, проводимые нами до весны 1941 года, носили характер оборонительных приготовлений на случай нападения Красной Армии. К весне 1941 года у меня сложилось определенное мнение, что сильное сосредоточение русских войск и их последующее нападение на Германию может поставить нас в стратегическом и экономическом отношениях в исключительно критическое положение. Наше нападение явилось непосредственным следствием этой угрозы»^{68}.

В июне 1941 г. Гитлер издает ряд приказов. Первый — № 32 от 11.06.1941 г., в котором распорядился к осени значительно сократить вооруженные силы Германии. Потом, через три недели, в дополнение к приказу № 32 появится приказ № 32-Б, в котором содержались конкретные меры по сокращению вермахта:

«Значительно уменьшить выпуск военных материалов, необходимых для сухопутной армии. Размер резервов следует привести в соответствие с сокращенной действующей армией. Призыв резервистов 1922 г. рождения надо отложить на возможно более дальний срок»^{69}.

Потом, правда, советские историки, «оценив» эти приказы, назовут их «нелепыми, а самого Гитлера профаном»^{70}.

Были, впрочем, и другие приказы, авторы которых сидели в Кремле. 15 марта 1941 г. нарком обороны СССР подписал приказ, который вводил в действие положение «О персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной Армии в военное время». На основании этого документа к 1 мая 1940 г. весь личный состав Красной Армии получил медальоны с вкладными листками, в которых указывались краткие биографические данные и место жительства родных. Вкладыш заполнялся в двух экземплярах. Один экземпляр в случае гибели его владельца вынимался и хранился в штабе, второй же, вложенный в медальон, оставался при убитом или умершем от ран.

И, наконец, последнее. В том же июне, на Вильгельм-штрассе, в Берлине подготовят еще один документ — ноту об объявлении войны, полный текст которой в СССР по понятным причинам никогда не публиковался. Сей документ не случайно не предавался широкой огласке, намеренно утаивался с 1941 г., и только фактически сейчас среди прочих жгучих тайн, подобных расстрелу в Катыни, стал достоянием гласности. До этого люди не видели оригинала, а долгие десятилетия знакомились с документом лишь в «переводе», сделанном избранными советскими исследователями под контролем и цензурой государства. Приведем фрагменты из этого документа:

«Ввиду нетерпимой доли угрозы, создавшейся для германо-восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, германское правительство считает себя вынужденным незамедлительно принять военные контрмеры… Немецкий народ осознает, что в предстоящей борьбе он призван не только защищать Родину, но и спасти мировую цивилизацию от смертельной опасности большевизма и расчистить дорогу к подлинному расцвету в Европе. Берлин 21 июня 1941 года»^{71}.

Что это означало, становится понятным лишь теперь.

Когда 22 июня 1941 г. германский посол Шуленбург передал наркому по иностранным делам Союза ССР В. Молотову, которого, как известно, В. Ленин называл «каменная жопа», ноту об объявлении войны, советский нарком задал всего один вопрос: «Чем мы заслужили это?»^{72}

РАЗДЕЛ V. СОВЕТСКО-НЕМЕЦКАЯ ВОЙНА.

Если бы Гитлер не напал на Советский Союз 22 июня, то через 2 недели, 6 июля 1941 года, Сталин напал бы на Германию.

Ю. Веселковский.

22 июня 1941 г. в 3 часа 30 минут произошло то, что и должно было произойти: германский вермахт, упредив РККА, вторгся на территорию Советского Союза. Удар пришелся в тот момент, когда Красная Армия находилась в положении самом неудобном для отражения агрессии — сама готовила нападение. Вот как пишет в своей книге «Начальный период войны» генерал армии С. П. Иванов:

«Немецко-фашистскому командованию буквально в последние две недели перед войной удалось упредить наши войска»^{1}.

Едва ли стоит комментировать автора. Он в высшей степени лаконичен. От себя добавим: начальник академии Генерального штаба Вооруженных сил СССР умолчал о самом главном. 22 июня 1941 г. — это начало наступления германской армии против советской армии, предпринятое уже в ходе Второй мировой войны, в которой обе страны участвовали как союзники с 1 сентября 1939 г.

Гитлер, принимая окончательное решение, знал, что успех операции зависит от фактора внезапности. Вместе с тем фюрер сознавал, что он шел на большой риск. И дело заключалось не только в том, что неудача означала бы потерю престижа Германии. Важнее было другое — Гитлер рисковал почти всей своей армией, участвовавшей в превентивном ударе. Если бы Сталин нарушил сроки операции «Гроза» и нанес удар раньше намеченного срока, то судьба Германии была бы решена.

В числе первых советских республик подверглась нападению Беларусь. По ее территории на Минско-Смоленском направлении наступала самая мощная группировка фашистской армии, которая наносила главный стратегический удар — на Москву. Действовавшая здесь группа армий «Центр» состояла из 4-й и 9-й полевых армий, а также 2-й и 3-й танковых групп, имея в общей сложности 50 дивизий, в том числе 15 танковых и моторизованных^{2}. С воздуха сухопутные войска поддерживались авиационными эскадрами 2-го воздушного флота. Группировка гитлеровцев насчитывала: 820 тыс. человек личного состава, 1800 танков, 14300 орудий и минометов, 1680 боевых самолетов^{3}. Правда, данные о количественном составе группы армий «Центр» требуют серьезного анализа, поскольку, например, согласно исследованиям историка И. А. Басюка, атакующая группа армий «Центр» на 22 июня имела не 1800 танков, а — 810 ^{4}.

Командовал группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Ф. Бок, начальником штаба был генерал-майор Ф. X. Грайфенберг. Командующим 4-й армии являлся генерал-фельдмаршал фон Г. Клюге, 9-й армии — генерал-полковник Г. Гот, 2-й таковой группы — генерал-полковник Г. Гудериан, 2-го воздушного флота — генерал-фельдмаршал А. Кессельринг.

Перед группой армий «Центр» стояла задача: наступая по сходящимся направлениям на Минск, окружить и уничтожить советские войска в Беларуси, после чего выйти в район Смоленска и создать «предпосылки для взаимодействия крупных танковых и моторизованных сил с группой армий «Север» с целью уничтожения войск противника в Прибалтике и районе Ленинграда»^{5}.

Глава I. Вторжение.

Для реализации замысла по окружению войск РККА, дислоцированных в БССР, предназначались две ударные группировки, имеющие в своем составе 40 дивизий и более 1100 самолетов. На левом крыле были сосредоточены 3-я танковая группа и главные силы 9-й армии, которые поддерживались 8-м авиационным корпусом генерала В. Рихтгофена. На правом крыле действовала 2-я танковая группа и основные силы 4-й армии. С воздуха их поддерживал 2-й авиационный корпус генерала Г. Лерцера.

Группе армий «Центр» противостоял Западный особый военный округ (ЗОВО), имевший четыре армии — 3-ю, 10, 4 и 13-ю. Командующему округом оперативно подчинялась Пинская военная флотилия. В качестве резерва в распоряжении генерала армии Д. Г. Павлова находились: 11 стрелковых, 2 танковых и 1 моторизованная дивизии, 3 воздушно-десантных бригады, 5 укрепленных районов, 1 артиллерийско-противотанковая бригада, 2 бригады ПВО и другие части.

ВВС округа имел 6 авиационных дивизий: 3 смешанные (входившие по одной в состав 3-й, 10 и 4-й армий), а также две бомбардировочные и одна истребительная. Кроме того, на окружных аэродромах базировался 3-й корпус дальнебомбардировочной авиации Главного командования (командир — полковник Н. С. Скрипко) и формирующиеся две истребительные авиадивизии. Всего ЗОВО, преобразованный 22.06.1941 г. в Западный фронт, имел 44 дивизии (24 стрелковых, 12 танковых, 6 моторизованных, 2 кавалерийские), 6 авиадивизий, 3 артиллерийско-противотанковые бригады, 3 воздушно-десантные бригады, 2 бригады ПВО, 8 укрепленных районов, значительное количество отдельных частей и подразделений, в том числе и НКВД. На 21 июня войска ЗОВО насчитывали 671,9 тыс. человек личного состава, 2202 танка, 10087 орудий и минометов, 1789 боевых самолетов^{6}. Но есть и другие данные: на территории БССР дислоцировалось 48 дивизий общим количеством 715 тыс. человек. На вооружении этих частей было 10,8 тыс. орудий и минометов, 3,4 тыс. танков, 1,9 тыс. самолетов^{7}. По количеству танков и самолетов превосходство было на стороне РККА, которое соответственно составляло 2,5:1 и 1,08:1 ^{8}.

Дмитрий Павлов считал, что никаких особых проблем не возникнет даже в случае, если противнику удастся в самом начале перехватить инициативу на границе, поскольку у него самого достаточно сил в резерве, чтобы противостоять любому крупному прорыву^{9}.

Зарево над Брестом.

Красная Армия была застигнута врасплох. В один из важных моментов гитлеровского нападения хваленая советская разведка оказалась отнюдь не на высоте. Например: за несколько часов до нанесения удара немецкий капрал Альфред Лисков перешел границу и сообщил о приготовлениях по ту сторону Буга. В течение ночи его пытали окружные контрразведчики. Допрос прервала германская артиллерия, открывшая огонь по позициям советских войск. Что же касается Альфреда Лискова, то его «отблагодарили» чисто по-советски: он был расстрелян за дезинформацию, по прямому указанию Сталина^{10}.

О том, как происходило само вторжение, рассказывает участник этих событий немецкий генерал Г. Блюменнтрит:

«Как мы предполагали, к вечеру 21 июня русские должны были понять, что происходит, но на другом берегу Буга перед фронтом 4-й армии и 2-й танковой группы… все тихо. Пограничная охрана русских вела себя как обычно. Вскоре после полуночи международный поезд Москва — Берлин беспрепятственно проследовал через Брест. Через 3 часа боевые немецкие самолеты поднялись в воздух, и вскоре только их бортовые огни виднелись далеко на востоке. К 3 часам 30 минутам — это был час «Ч» — начало светать, а вокруг по-прежнему было тихо. В 3 часа 30 минут вся наша артиллерия открыла огонь, и затем случилось то, что показалось чудом: русская артиллерия не ответила»^{11}.

О внезапности немецкого удара сообщает и военный дневник ОКВ. Запись за 22 июня гласит:

«Сегодняшние доклады повсеместно подтверждают, что неожиданность достигнута повсюду»^{12}.

Ответ на вопрос, почему так произошло, мы нашли у писателя И. Стаднюка. В его книге «Война», претендующей на документальность, Павлов

«позволил себе вместе с корпусным комиссаром Фоминых отправиться в Дом офицеров на «Анну Каренину» в представлении гастролировавшего тогда в Минске МХАТа. Павлов установил в театральном коридоре телефон ВЧ и дважды в ходе спектакля отвечал на звонки из Москвы, причем так, словно отвечает не из театра, а из штаба Военного округа, где ему в тот момент полагалось находиться для координации предвоенных действий командующих армиями…»^{13}.

А в это время начальник штаба ЗОВО генерал В. Е. Климовских дважды — в 3.30 и 4.10 утра — пробивался с докладами в Москву, в Генеральный штаб, о переходе немецких войск в наступление.

О трагедии утра 22 июня 1941 г. генерал-лейтенант И. В. Болдин, заместитель командующего ЗОВО, расскажет следующее:

«По многочисленным каналам в кабинет командующего стекаются все новые и новые сведения, одно хуже другого. Наша разведка сообщила, что с рассветом 22 июня против Западного фронта перешли в наступление более 30 пехотных, 5 танковых и 2 моторизованные немецкие дивизии. Немецкие самолеты продолжают бомбить наши аэродромы, города Белосток и Гродно, Лиду и Цехоновец, Волковыск и Брест, Слоним и другие… Через некоторое время звонит маршал С. К. Тимошенко. Так как командующий округом генерал армии Д. Г. Павлов в это время вышел из кабинета, докладывать обстановку пришлось мне. Я сообщил, что немецкие самолеты продолжают с бреющего полета расстреливать советские войска, мирное население. На многих участках противник перешел границу и продвигается вперед.

Внимательно выслушав меня, маршал Тимошенко говорит:

— Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не начинать.

— Как же так, — кричу в трубку, — наши войска вынуждены отступать, горят города, гибнут люди…

— Иосиф Виссарионович считает, что это, возможно, провокационные действия некоторых германских генералов. Приказываю самолетами вести разведку не далее 60 километров, — говорит нарком.

— Товарищ маршал, надо действовать. Каждая минута дорога. Это не провокация. Немцы начали войну.

Но нарком, выслушав меня, повторил прежний приказ»^{14}.

Вот еще одно свидетельство — опять-таки советского генерала — бывшего члена Военного совета Западного особого военного округа А. Ф. Фоминых, чудом оставшегося в живых после расстрела командования округа:

«…сегодня (21.06.1941 г. — А. Т.) в Минском окружном Доме офицеров премьера МХАТа. Впервые в Минск прибыл Художественный театр. Гастроли открывались «Анной Карениной». На премьеру собралось городское, республиканское и военное руководство. Начальника штаба округа нет, не видно начальника разведуправления, командующего ВВС и начальника артиллерии. После первого действия я решил поехать в штаб, узнать новости. На втором этаже встретил начальника штаба Климовских.

— Владимир Ефимович, почему не на «Анне?»

— Тревожно на душе. Звонил в 3-ю и 10-ю армии. Докладывают, что пограничники и некоторые части слышат в разных местах шум на западных берегах Буга и Нарева…

Дал указания продолжать наблюдения и быть наготове. Звонил в Генеральный штаб. Дежурный, переговорив с кем-то, ответил:

— Поднимать войска не разрешается. Не поддавайтесь на провокацию.

Прибыл командующий и спросил у Климовских: какие новости? Звонок по ВЧ прервал доклад. Командующий схватил трубку:

— Павлов. Так точно, товарищ нарком, слушаюсь. С наступлением темноты по всей границе начался непонятный шум.

Потом стал говорить нарком (Тимошенко). Командующий произносит:

— Считаю необходимым поднять войска.

Павлов кладет трубку и, глядя на Климовских, говорит:

— Втолкуйте всем начальникам штабов, разведчикам, операторам, чтобы все доклады перепроверяли, а то еще спровоцируем их. Огонь, чтобы не открывали… Так началась война». (Мельцер Д., Левин В. Черная книга с красными страницами: трагедия и героизм евреев в Белоруссии. Балтимор, 2005. С. 85).

А теперь дадим слово не генералам РККА, чья «искренность», поверьте, не вызывает у нас сомнения, а простому белорусскому обывателю — одному из 1184,4 тыс. жителей Барановичской области — на плечи которого в ближайшие три года обрушится весь ужас последствий «дружбы» Сталина и Гитлера — Николаю Дикевичу, рассказ которого о первых военных часах заслуживает пристального внимания.

«Весною 1941 г. многих крестьян взяли на месячные военные сборы. Из нашей деревни в начале мая попали на сборы брат Тихон и Буйницкий Якуб Иванович. Из писем узнали, что Тихон служит около деревни Гожа под Гродно. В начале июня получили письмо, в котором брат сообщил об отсрочке их сборов. Всем стало понятно: будет война. Мама договорилась с женщинами Кумпяк и Дикевич из деревни Дроздово (мужья их проходили сборы с братом) поехать в Гожу. Поездом Москва — Гродно добрались до конечной станции. Пешком до захода солнца были около летнего лагеря. Неприятный осадок остался после встречи с мужьями. Гимнастерки, галифе, обмотки и ботинки имели грязный и заношенный вид, сами похудевшие — настоящие «партизаны». В лагерь подошли перед восходом солнца. Там — о, чудеса — тишина, солдаты спят, часовой окрикнул нас, не подпуская в лагерь. Около речушки Гожанка под дубом мы простояли до подъема. Где-то в полшестого показались и направились в нашу сторону два командира с полотенцами в руках. Женщины подбежали к ним. Произошел такой разговор между женщинами и, как выяснилось потом, командиром части и комиссаром.

— Товарищ командир, это началась война?

— Нет.

— А что?

— Идут большие тактические учения.

— Так на границе полно дыма.

— Вы видите дымовую завесу.

— Там горит Гродно.

Ответа мы не дождались.

— Разрешите встретиться с мужьями?

— Только после подъема.

Вот так жили годами под «дымовой завесой»!

Следующие действия защитников Родины нас окончательно удивили. В шесть часов раздались звуки трубы: играли подъем. Началась физическая зарядка…»^{15}.

Есть еще одно свидетельство, со ссылкой на документы военного ведомства СССР, говорящее о том, что только в 7 часов утра 22 июня генерал Климовских отдал приказ:

«Привести войска в боевую готовность. Выдать патроны. Артиллерии выдать снаряды»^{16}.

Необходимо обратить особое внимание вот еще на что. Немецкая группа армий «Центр» перехватила тревожный запрос советского передатчика:

«Нас обстреливают. Что мы должны делать?» В ответ из штаба последовал ответ: «Вы, должно быть, нездоровы. И почему Ваше сообщение не закодировано?» (Мельцер Д., Левин В. Черная книга… С. 96).

В течение двух часов, когда советские войска ждали команды на открытие огня, германские бомбардировщики нанесли основной удар по шестидесяти шести аэродромам, двадцать шесть из которых располагались в Западном особом военном округе. В нападении были задействованы 2700 самолетов люфтваффе (60 % всей военной мощи Германии). Эффект был страшным. Были разбиты наиболее боеспособные авиационные полки, имевшие на вооружении новые типы самолетов МИГ-3, ЛАГГ-3, ЯК-3, ПЕ-2, ИЛ-2. Германская авиация уничтожила 738 самолетов — 528 на аэродромах и 210 в воздухе. Потери составили 47 % состава авиации округа^{17}. Некоторые полки 9-й, 10-й и 11-й смешанных авиадивизий, до мест базирования которых было всего 4–5 минут лета от границы, потеряв 80–90 % машин, оказались небоеспособными. Поэтому неудивительно, что за 4 дня боев под Минском в небе так и не появился ни один советский самолет.

Гальдеровский дневник:

«Русские части захвачены в их собственных бараках, самолеты стояли нетронутыми на взлетных полосах, а атакованные нашими войсками части запрашивали свое руководство, что делать»^{18}.

Причины трагедии первого военного утра кроются в следующем. Катастрофически не хватало летчиков. Поэтому средний налет выпускника летного училища снизился до 18–35 часов. Естественно, что новички становились легкой добычей даже для рядовых истребителей люфтваффе, которые по окончании летных школ имели налет не менее 400 часов. Но это далеко не все. В ближайшие часы ВВС Советского Союза потеряли 1818 самолетов. Еще более 3 тысяч будет уничтожено в последующие восемь дней. Павлов лишится 1200 боевых машин: 800 в местах базирования и около 400 в боях^{19}.

Небо на долгие месяцы (а потом и годы) стало немецким, что позволило танковым колоннам, не боясь воздушных ударов, сосредоточиться на земных целях. Да и иначе быть не могло. 21 июня 1941 г. из округа поступил приказ: «Сдать боевые припасы, слить бензин, проветрить баки»^{20}. Будут и другие потери, но не в бою. Командующий ВВС фронта генерал И. И. Копец, растерявшись, застрелится. Во временное исполнение должности командующего авиацией вступит генерал А. И. Таюрский.

Однако попытка полностью уничтожить авиацию провалилась. Летчики продолжали сражаться. В отличие от Героя Советского Союза генерала И. Копца, в течение 3,5 лет прошедшего шесть воинских ступеней от командира звена — старшего лейтенанта до генерала — командующего авиационным объединением, его подчиненные 22 июня совершат 1900 самолетовылетов и собьют в воздушных боях более 143 немецких машин. Старший лейтенант И. И. Дроздов, к примеру, совершит в этот день 5 боевых вылетов и собьет 2 фашистских самолета, старший политрук А. А. Артемьев — 3 самолета, лейтенанты С. М. Гудимов, П. С. Рябцев, младший лейтенант Д. В. Кокарев и старший политрук А. С. Данилов, применив воздушный таран, увеличат счет потерь люфтваффе^{21}.

Но что-либо изменить было уже невозможно. И это несмотря на массовый героизм личного состава. К исходу первого дня вторжения немцы, прорвав оборону РККА и овладев стратегической инициативой, навязали Западному фронту свои методы ведения боевых действий. Командование фронта, в свою очередь, потеряло управление войсками: связь с армиями, корпусами и дивизиями отсутствовала. Иначе и быть не могло. Генерал армии Д. Павлов в должность командующего вступил в июне 1940 г., не имея опыта управления оперативно-стратегическими объединениями войск в сложных условиях боевой обстановки. Он командовал танковой бригадой. Затем был начальником автобронетанкового управления РККА. Да и готовили Павлова, как известно, не к обороне, а к наступлению. Да что говорить о генерале армии, если генерал К. Д. Голубев возглавил 10-ю армию за три месяца до 22 июня 1941 г., прибыв с должности старшего преподавателя Военной академии имени Фрунзе! Генерал-майор А. А. Коробков после войны с Финляндией, где он командовал стрелковой дивизией, получил назначение командиром стрелкового корпуса, а в январе 1941 г. вступил в командование 4-й армией. Летом 1941 г. он с горечью признается своему начальнику штаба полковнику Л. М. Сандалову:

«В эти дни меня не раз охватывало сожаление, что на мои плечи взвалили непосильный груз командарма. Думается, я куда уверенней командовал бы своим корпусом»^{22}.

А что мог сказать командир 17-го механизированного корпуса М. П. Петров, сразу назначенный на эту должность с должности командира учебного батальона, или большинство командиров батальонов, полков, дивизий и корпусов, которые в занимаемых должностях находились от 2 до 5 месяцев? Многие из них, как известно, были призваны из запаса. Чистых кадровиков, закончивших военные академии, насчитывалось только 7,1 % офицеров и генералов. Подготовка кадров не могла не сказаться на действиях войск.

Почему же так произошло? Причин тому много. Но мы, опираясь на архивные данные, будем вести речь о главной — о Сталине, который, как утверждает историк Ю. Веселковский, в 1937–1938 гг. уничтожил 90 % способных генералов, 80 % полковников и 20–35 тыс. активных офицеров^{23}. В цифрах это выглядело так. Только высших и старших чинов офицеров было уничтожено около 35 тысяч. Безвинно погибли и тысячи младших командиров. Из маршалов уцелели только С. Буденный и К. Ворошилов. Из членов Военного совета, созданного в 1934 г., выжили лишь пятеро. Из 11 военных комиссаров 1-го ранга не уцелел никто, были уничтожены командующие всех военных округов. Из 85 командующих корпусами были расстреляны 57, из 195 командиров дивизий — 110. Убиты 220 из 406 командиров бригад^{24}.

Ударные группировки вермахта, как следует из документов, развернули наступление на флангах Белостокского выступа из района западнее Гродно и Бреста. На правом крыле, на стыке Северо-Западного и Западного фронтов, против 4 советских стрелковых дивизий обрушили удар 3 танковых, 2 моторизованных и 10 пехотных немецких дивизий, которые, прорвав оборону 11-й армии Северо-Западного фронта, устремились на Каунас и Вильнюс. В результате правый фланг 3-й армии оказался открытым. В полосе шириной до 40 километров 3 пехотным дивизиям 8-го армейского германского корпуса противостояла 56-я стрелковая дивизия генерала С. П. Сахнова. Вечером 22 июня, когда нависла угроза окружения и прорыва немцев к переправам Неман, Лунно и Мосты, командарм Кузнецов, не дождавшись боеприпасов, обещанных еще утром, отвел войска на рубеж рек Комра и Свислочь, предполагая создать сплошной фронт обороны и стабилизировать положение. Но замысел осуществить не удалось. Тяжелое положение сложилось и на левом крыле Западного фронта. На Брестско-Барановичском направлении на 100-километровом участке наступали 16 немецких дивизий. В том числе 5 танковых.

Опять, как и 39-м, местом ожесточенных боев стала Брестская крепость. В первые военные часы немецкие отряды без больших препятствий прошли через крепость. Отойдя от первого шока, находившиеся в цитадели подразделения организовали пассивную оборону, прежде всего из многочисленных погребов, казематов и подземных складов. Почти половине из 8 тысяч бойцов и командиров, а также около 300 семьям военнослужащих, находящихся на территории крепости, удалось утром 22 июня ее покинуть. Осталось не более 3,5 тысячи человек из состава частей 6-й Орловской и 42-й стрелковых дивизий 28-го стрелкового корпуса 4-й армии, подразделения 17-го Брестского погранотряда, 132-го отдельного батальона конвойных войск НКВД^{25}.

Оборону крепости западные историки, как известно, признают пассивной, так как

«по железной дороге со стороны Варшавы с первого дня курсировали поезда до Бреста с воинским снаряжением, а колея на большом протяжении проходила вдоль укреплений крепости, однако сообщение осуществлялось без помех со стороны защитников. Немцы не вводили значительные силы, ограничиваясь лишь блокированием окруженных и многочисленными бомбардировками. В начале боевых действий, с согласия немецкой стороны, крепость покинуло гражданское население — семьи военсостава, а затем сдались отдельные очаги сопротивления»^{26}.

Белорусская историография, отрицая факты и не вступая в научную полемику со своими оппонентами, убеждает, следуя старым идеологическим штампам советских времен, что все обстояло иначе. Речь идет о «решительном и самоотверженном сопротивлении»^{27} и «огромном численном превосходстве немецко-фашистских войск»^{28}. В нашу задачу не входит опровергать устоявшиеся догмы — это сделает время. Заострим лишь внимание на трех моментах, которые, мы уверены, снимут многие вопросы. Первый. Кого и, что важнее, от кого охранял в Брестской крепости 132-й отдельный батальон конвойных войск НКВД? Достоверно ответить на этот вопрос сегодня довольно сложно, поскольку доступ в архивы соответствующих спецслужб предельно ограничен. Второй момент. Сколько защитников получили правительственные награды? Российский историк И. В. Тимохович указывает на 150 награжденных^{29}. Но в то же время существует еще одна цифра — 68 кавалеров советских орденов и медалей^{30}. И последний момент — третий: сколько времени продолжалась оборона цитадели? Жива версия, что последний защитник крепости оказался в немецком плену весной-летом 42-го^{31}. Однако есть ряд свидетельств, опровергающих данное утверждение, так же как и то, что бои в крепости шли «до конца июля 1941 года»^{32}.

Первую версию опровергает факт пребывания на белорусской земле Адольфа Гитлера. Разве мог приехать руководитель нацистской Германии в Брест, где в это время еще не были подавлены очаги сопротивления? К сожалению, вопрос посещения нацистского лидера на Беларуси до конца не исследован. В то же время в воспоминаниях адъютанта Гитлера Николауса фон Белова, которые вышли в Майнце в 1980 г., есть данные, подтверждающие факт нахождения Гитлера на белорусской территории^{33}.

Теперь вернемся к вопросу о дате посещения Гитлером Брестской крепости. В 1966 г. на экраны вышел документальный фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». В нем есть кадры немецкой кинохроники: Гитлер вместе с Муссолини на развалинах Брестской крепости. Когда это было и в связи с какими обстоятельствами? Как отмечается в третьем томе «Истории Италии», в августе 1941 г. Муссолини вместе с Гитлером осматривали развалины Брестской крепости, а затем приняли парад итальянских частей в районе Умани^{34}.

Уже известно, что Гитлер и Муссолини посетили восточный фронт после 25 августа 1941 г. В результате изучения многочисленных источников профессор Э. Иоффе пришел к выводу, что Гитлер и Муссолини посетили Брестскую крепость 26–27 августа 1941 г.^{35} Об этом, в частности, говорят документы мемориального комплекса «Брестская крепость-герой»: приезд Гитлера и Муссолини в Брестскую крепость датируется 26 августа 1941 г. После этого они отправились под Ленинград, в штаб армии «Север». Кадры немецкой кинохроники запечатлели Гитлера и Муссолини на выставке боевой техники на фоне Тереспольских ворот Брестской крепости. Их гидом стал фельдмаршал фон Клюге. В 1991 г. в издательстве «Беларусь» вышел в свет фотоальбом Владимира Шнаревича «Я — крепость, веду бой…», в котором помещены снимки, свидетельствующие о пребывании Гитлера и Муссолини в Брестской крепости. Эти кадры есть и в документальном фильме «Восточный фронт сражается» (производство «Беларусьфильма», 1989).

Из показаний начальника личной охраны Гитлера группенфюрера СС и генерал-лейтенанта полиции Ганса Раттенхубера, допрошенного офицерами СМЕРШа 28 ноября 1945 г.:

«В отношении поездок Гитлера на фронт могу сказать следующее:…3. Во время войны с Советским Союзом в 1941–1942 гг. Гитлер вылетел в г. Брест и Умань, в районы городов Риги и Минска, в Мариуполь к фельдмаршалу Клейсту, в Полтаву — к фельдмаршалу Рейхенау и в Смоленск — к фельдмаршалу Клюге… Гитлер и Муссолини в Брест-Литовске посетили только крепость. За время посещения крепость была окружена батальоном сопровождения фюрера и закрыта для проникновения туда военнослужащих и гражданских лиц. Я уже указывал, что Гитлер и Муссолини ездили каждый день в своем отдельном спецпоезде. Полеты в Брест и Умань тоже совершались в разных самолетах, ибо по этому поводу имелось специальное указание Гитлера. Пилотом для Муссолини Гитлер назначил своего шеф-пилота генерал-лейтенанта Баура, а самолет Гитлера пилотировал полковник Дольди. Во время автомобильных поездок Гитлер и Муссолини сидели в кузове вместе. Рядом с шофером Кемпкой обычно сидел в той же машине адъютант Шауб или Шмидт»^{36}.

В 2004 г. в Бресте вышла книга «Брестская крепость на ветрах истории». Так вот, на странице 121 о визите Гитлера в Брест сказано следующее:

«26 августа 1941 г. в Брестскую крепость прибыли Адольф Гитлер и Бенито Муссолини. В свите фюрера находились также И. Риббентроп, Г. Геринг, генерал-фельдмаршал А. Кессельринг. В ходе «познавательной» поездки нацистские руководители осмотрели разрушенные укрепления. «Экскурсию» вел не кто иной, как командующий 4-й армией (осуществляла вторжение в июне 41-го) генерал-фельдмаршал Г. фон Клюге».

Остается надеяться, что, когда наши исследователи получат доступ к секретным архивам государственных служб безопасности на территории России, Беларуси и Украины, а также к немецким архивам в Кобленце, можно будет поставить окончательную точку в дискуссии разных исторических школ по поводу обороны Брестской крепости.

Гремел боями июнь.

А пока вернемся в лето 1941 г. В середине первого военного дня на Барановичи выдвинулись танковые и механизированные дивизии 2-й танковой группы Гудериана: 24-й корпус в составе 3-й и 4-й танковой, 10-й моторизованной и 1-й кавалерийской дивизий, 46-го танкового корпуса в составе 10 танковых дивизий, моторизованной дивизии СС «Рейх», пехотного полка «Великая Германия», 47-й танковый корпус в составе 17-й, 18-й танковых и 25-й моторизованных дивизий. Непосредственно на город Барановичи, который в ночь с 22 на 23 июня подвергся бомбардировке немецкой авиационной группировки из 6о самолетов, наступала 18-я танковая дивизия 47-го танкового корпуса^{37}. Не выдержав натиска гитлеровцев, действовавших в центре 4-й армии, 42-я и 6-я стрелковые дивизии, которыми командовали генерал К. С. Лазаренко и полковник М. А. Папеди-Шапко, отступили. Немецкие части, продвинувшись на 6о километров, вошли в Кобрин. Создалась угроза глубокого охвата обоих крыльев Западного фронта. 4-я армия оказалась под угрозой окружения. Павлов взывал о помощи. Ее оказали, прислав заместителей наркома обороны СССР маршалов Б. Шапошникова и Г. Кулика. Как показали дальнейшие события, «польза» от маршалов имела трагические последствия: сталинские «спецы», изучив обстановку, решили драться до последнего солдата. Ибо отступление, считали они, означало гибель большевистского режима, конец царствования кремлевской верхушки. Известный своей беспардонностью маршал Кулик приземлился 24 июня в расположении войск генерала Болдина около Белостока, чтобы увидеть, как того требовал Сталин, своими глазами 10-ю армию, пытающуюся в условиях нехватки горючего и боеприпасов выйти из-под готового замкнуться германского окружения. Кулик, по словам А. Уткина, автора книги «Вторая мировая война», посоветовал «продолжать действовать» и улетел, на что командир корпуса Никитин отреагировал одной лишь фразой: «Странный визит…»^{38}

Большевики, как мы знаем, всегда отличались безразличием к цене победы. Главное, чтобы была достигнута цель. Любой ценой. До сих пор, пока Западный фронт сражался, советская машина власти функционировала. У Сталина и его окружения была только одна цель — продлить существование советского строя. Партийная верхушка, виновная в развязывании Второй мировой войны и своими действиями спровоцировавшая германское вторжение, заставляла целый народ или громадное большинство его слепо следовать за ней, сражаться до конца и приносить бесчисленные жертвы за безумную идею советизации Европы.

В 21 час 45 минут 22.06.1941 г. штаб Западного фронта получил директиву № 3. Директива поставила практически невыполнимую задачу:

«Окружить и уничтожить сувалкинскую группировку противника и к исходу 24.06. овладеть районом Сувалки… окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды… к исходу 24.06. овладеть районом Люблин»^{39}.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков спустя десятилетия напишет:

«Ставя задачу на контрнаступление, Ставка Главного командования не знала реальной обстановки, сложившейся к исходу 22 июня…»^{40}.

Полководец, грудь которого была увешена 4 Золотыми Звездами Героя, опустил одну весьма существенную деталь: директива № 3 была подписана Наркомом обороны маршалом С. Тимошенко, секретарем ЦК ВКП(б) Г. Маленковым и самим Жуковым, являющимся тогда начальником Генштаба РККА^{41}.

Для решения поставленной задачи привлекались вторые эшелоны армии и резервы фронта: 6-й механизированный и 6-й кавалерийский корпуса 10-й армии и 11-й механизированный корпус 3-й армии. Общее руководство боевыми действиями при нанесении контрудара, как того требовала Москва, возлагалось на заместителя командующего Западным фронтом генерала И. В. Болдина. Директива № 3, судя по сообщениям западных исследователей, погубила фронт — 6 мехкорпусов, против которых Гитлер бросил 2-ю и 3-ю танковые группы, насчитывающие 1967 танков. А ведь для того, чтобы остановить 3 тыс. танков на самой границе и не позволить им вступить на территорию БССР, высшему военному руководству СССР и в первую очередь Жукову 22.06.1941 г. было достаточно иметь на всем советском фронте от 1 до 1,5 тыс. танков. Мы уже указывали, что на 22.06. группа армий «Центр» имела 810 танков, а Западный фронт 2200 танков. Эта армада могла не только остановить, но и опрокинуть противника, перенеся боевые действия на его территорию. При условии, если бы командование фронтом расположило бы танковые и противотанковые части на танкоопасных направлениях. Этого сделано не было. Только через 2,5 дня со стороны Прибалтики в Беларусь вторглась 3-я немецкая танковая группа, после чего уже количество танков вермахта, противостоящих Западному фронту, достигло 2000 ^{42}.

В 1999 г. в российском издательстве «Военная техника» вышла книга историка В. Шункова «Оружие Красной Армии». В. Шунков приводит такие внушительные, ранее никогда не называемые цифры: на 22 июня 1941 г. РККА имела 23140 танков, в том числе новейших, которых не было у Германии, КВ-1 — 676 и Т-34 — 1535. Они имели броню 45–75 миллиметров и были способны на расстоянии в один километр поражать все типы немецких машин. Вермахт бросил на СССР 3690 танков, еще 500 — Румыния, союзница Гитлера. Бортовая броня у немецких имела толщину 30–35 мм, на вооружении каждого из 439 тяжелых танков T-IV была короткоствольная пушка калибра 75 мм, а массовый средний танк Т-III — их было у вермахта 965 штук — имел 50-миллимитровую пушку. Остальные две с лишним тысячи их танков считались легкими и имели на вооружении малокалиберную пушку, не способную пробивать броню советских новых танков даже с близкого расстояния. Да и «бывалые» советские машины, а это 7 тыс. Т-26, 1,9 тыс. БТ-5, 4,6 тыс. БТ-7 плюс 600 тяжелых Т-28 с броней 60 мм и пушкой калибра 76 мм, не были использованы, как пробовали доказать после войны некоторые генералы и историки. Они, по данным автора, имели 45-миллиметровую пушку (включая и 4500 бронемашин), снаряды которой пробивали броню всех немецких танков на расстоянии до 500 метров^{43}.

Возвращаясь к директиве, отметим, что контрудар войск правого крыла Западного фронта не принес ожидаемого результата. Разбросанность войск, втянутых в оборонительные бои, отсутствие средств связи для управления, ограниченность времени на подготовку к наступательным действиям и организацию взаимодействия — все это не позволило генералу Болдину собрать силы в единый кулак и выполнить задачу. Например, 6-й механизированный и 6-й кавалерийский корпуса находились в районе Белостока и Волковыска, в 60–70 километрах от исходного района контрудара, и не могли своевременно сосредоточиться для нанесения удара. К тому же 11-й и 6-й корпуса генералов Д. К. Мостовенко и И. С. Никитина были плохо вооружены. Это понятно. Более 60 военных складов и баз с имуществом и вооружением были либо взорваны и сожжены, либо оставлены. Фронт потерял от 50 до 90 % запасов горючего, боеприпасов, вещевого и автобронетанкового имущества, продфуража^{44}.

Вспоминает Дмитрий Андреевич Тараненко:

«Одна винтовка на троих, гранат не было вообще. Ждали, когда убьют товарища, чтобы взять в руки хоть какое-то оружие»^{45}.

Рассказ старого солдата дополняет Иван Алексеевич Рудаков:

«Все были безоружными. Из обмундирования выдали только противогазы. Оружие искали сами. Мне досталась пятизарядная винтовка, кому-то штык. Большинству вообще ничего. На всю роту — ни одного автомата»^{46}.

Но если в первых двух случаях речь идет о стрелковом оружии, которого, как видим, не имелось у бойцов и командиров, участвующих в контрударе, то следующий факт наводит на серьезные размышления. Разговор вновь пойдет о механизированных корпусах, которые, по свидетельству современников, не имели горючего, боеприпасов и техники. Так, 27-я танковая дивизия, дислоцировавшаяся в Новогрудке, личный состав которой полностью был представлен выходцами из Узбекистана и Туркмении, насчитывала всего один танк^{47}.

Выдвигаясь в исходные районы, советские войска подвергались сильному воздействию немецкой авиации и понесли тяжелые потери. 23 и 24 июня в районе Гродно шли бои. Из-за отсутствия горючего командиры мехкорпусов отдали приказ взрывать и сжигать танки. Как это было, рассказывает бывший командир танкового взвода 6-го механизированного корпуса Борис Афанасьевич Бородин:

«Мы взорвали оставшиеся без горючего и поврежденные 16 танков. Наш полк перестал существовать как боевая единица. На ходу из 200 танков осталось не более 30…»^{48}

Не принес успеха и поспешно организованный и плохо подготовленный контрудар 14-го мехкорпуса на левом крыле фронта. Гроднозахватили немцы. К вечеру 23 июня между Севеверо-Западным и Западным фронтами образовался разрыв до 130 километров, куда, перегруппировав свои силы, устремились танковые и моторизованные дивизии 3-й танковой группы и 9-й армии вермахта. Таким образом, войска Западного фронта не смогли задержать гитлеровские части в приграничной полосе и ликвидировать его глубокие прорывы. Над 3-й и 4-й армиями (19 дивизий, в том числе 8 танковых и 4 моторизованных) нависла угроза окружения. Советские войска с боями отступали. Павлов получил приказ отвести части на рубеж укрепрайонов старой границы: Лида — Слоним — Пинск^{49}. Приказания продублировали армиям директивой фронта, которая указывала:

«Сегодня, в ночь с 25 на 26 июня, не позднее 21.00 начать отход. Танки — в авангарде, конница, усиленная противотанковыми средствами, — в арьергарде. 6-й мехкорпус — 1-й скачок в район Ивья, Молодечно, станция Листопады, Боруны, Гольшаны, Герапоны; 3-я армия — Герапоны, Лида, Белица, устье реки Щара до Кобаки; 10-я армия — Слоним, Бытень; 4-я армия — Бытень, Огинский канал, Телеханы, Пинск»^{50}.

Но было уже поздно. О дальнейшей судьбе войск фронта можно проследить на примере 6-го механизированного корпуса. Вот что рассказывала газета «Советская Белоруссия»:

«Немецкие войска, захватив шоссейные дороги от Ружан на Волковыск и Слоним, отрезали отход 3-й и 10-й армий. Утром 24 июня около 8 часов в Слоним вошли части 17-й танковой дивизии генерала Арника, а вскоре там объявился и сам Быстроходный Гейц, как звали подчиненные командующего 2-й танковый группой Гудериана. Но в штабе Западного фронта о взятии Слонима узнали с огромным по меркам того критического времени опозданием. Об этом, в частности, свидетельствует распоряжение, подписанное командующим фронтом генералом армии Павловым: «Немедленно прервите бой и форсированными маршем, следуя ночью и днем, сосредоточьтесь в Слониме». Данное распоряжение, предназначенное командиру 6-го мехкорпуса генералу Ханкилевичу, было передано в штабы 3-й и 10-й армий примерно в 17 часов 25 июня. К тому времени названный корпус как единый боевой организм не существовал. Из окружения через Зельву, Слоним на Барановичи и юго-восточном направлении — Клинским болотам прорывались также сводные отряды и разрозненные группы 6-го и 13-го механизированных корпусов, 8-й, 49-й, 86-й, 113-й стрелковой, 36-й кавалерийской дивизий. Всем им суждено было погибнуть. Такой же трагичной была судьба воинов и командиров 6-го механизированного корпуса. Колонна штаба корпуса, его медсанбата, других тыловых подразделений направлялась к деревне Клепачи, чтобы дальше, через Озерницу, выйти к Слониму, в котором третий день находились гитлеровцы. У Клепачей колонну ждала засада — отборные десантные части вермахта. Диверсанты, переодевшись в красноармейскую форму, подняли красный флаг, создали видимость штабного расположения. Беспечность погубила управление корпуса. Немцы ударили по колонне из орудий, минометов, пулеметов. Красноармейцы не успели взять оружие. Вспоминает Петр Ракевич: «В кузове машины-полуторки, пробитом пулями, навалом, друг на друге, лежали убитые одиннадцать красноармейцев и женщина с ребенком; из кабины не успели выпрыгнуть водитель и капитан с танковыми эмблемами». Ожесточенность битвы потрясла даже офицеров вермахта, лейтенанта 29-й мотодивизии 2-й танковой группы: «…Все выглядело страшно. Лежат средства передвижения различных видов, расстрелянные и сожженные, оставленные на дороге и около нее при поспешном бегстве. На многих видны следы гусениц наших танков. Повсюду в хаотическом беспорядке разбросано оружие, снаряжение, обмундирование. Над всей этой картиной разрушений парит трупный запах. Во всех положениях раздавленные, сожженные, обугленные машины…» Всего погибло около 9 тысяч советских солдат и офицеров, в том числе генерал М. Г. Ханкилевич — командир корпуса и начальник артиллерии корпуса А. С. Митрофанов»^{51}.

Не лучше складывалась обстановка в районе города Барановичи, где в ночь на 25 июня части 155-й, 121 и 143-й дивизий вели оборонительные бои (на помощь 155-й, 121-й и 143-й дивизиям бросили подразделения 17-го мехкорпуса и 27-й танковой дивизии. На 30 тыс. чел. из 17-го корпуса имелось всего 10 тыс. винтовок, не хватало снарядов и патронов. 27-я танковая дивизия насчитывала всего 63 танка). К исходу дня войска Красной Армии, оставив областной центр, отступили. 27 июня в город вошла 18-я танковая дивизия немцев^{52}. 28-го числа им удалось отсечь основные силы 3-й и 10-й армий. Соединившись в районе деревни Крынка (на реке Свислочь), гитлеровцы отрезали пути к отступлению. Окружения избежали только 6 дивизий: 4 стрелковых, 1 танковая и 1 кавалерийская^{53}. Начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Ф. Гальдер в дневнике 30 июня запишет: «В полосе группы армий «Центр» ликвидация окруженной группировки противника сковывает значительные силы». 2 июля отметит: «…сложность обстановки на фронте 4-й армии и танковой группы Гудериана»^{54}. Перед окруженными было два выхода: с боями пробиваться через немецкие заслоны либо рассыпаться по лесам и начать партизанскую борьбу. Часть окруженцев сумела в конце июня — начале июля пробиться с боями через окружение. Вторая часть, которая осталась в «Новогрудском котле», вела бои до 8 июля^{55}. Так однозначно утверждается в четвертом томе истории Второй мировой войны, изданном в 1975 г. В научной литературе, посвященной начальному периоду германского вторжения, до сих пор жива сталинская концепция о том, что советские войска с боями отступили, затем подошли стратегические резервы, и к Красной Армии перешла стратегическая инициатива. На самом деле все было не так. Западный фронт как оперативно-стратегическая единица перестал существовать уже через две недели после 22 июня, он не выполнил ни одной задачи, не удержал ни одного рубежа, он «рассыпался как карточный домик»^{56}.

Из документов 1941 г. видно, что за первые две недели с начала войны из 170 советских дивизий, что находились на Западном фронте, 28 перестали существовать, а в 70 дивизиях осталась только половина солдат и военного снаряжения. Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок писал 8 июля, что бои за Белосток и Минск закончились. Четыре русские армии разбиты. Потери противника большие. Взято в плен 287704 солдата, несколько командиров дивизий и корпусов, взято либо уничтожено 2585 танков, 1449 орудий и 242 самолета^{57}.

А вот как об этом сообщает историк И. Кузнецов (Цена победы // Народная воля. 2005. 12 июля):

«В начальный период войны из 44 дивизий Западного фронта 24 были разгромлены, оставшиеся 20 соединений лишились в среднем половины сил и средств, ВВС фронта — 1797 самолетов (80 % штатной численности). На территории Беларуси в первые дни войны в плен попало не менее 400 тыс. военнослужащих. Общие потери личного состава Западного фронта достигли 500 тыс. человек (77 % штатного состава). Если учесть, что в первые дни войны в действующую армию было мобилизовано более 400 тыс. человек и большая часть из них погибла, так и не попав ни в какие списки, то можно предположить, что число погибших превысит 650 тысяч».

От себя добавим следующее. Всего в окружении на территории Барановичской области оказалось: в лесах под Слонимом 11 советских дивизий, в Налибокской пуще — около 330 тыс. солдат и командиров (примерно столько немцев было загнано в «котел» под Сталинградом). Из окружения удалось вырваться не более 10 % личного состава (3-я, 10-я, 13-я армии). В настоящее время в этом районе остается незахороненным прах более 50 тыс. советских воинов.

Но вновь обратим свой взор к Новогрудку. Помощь, о которой взывали погибающие в Новогрудском котле дивизии, не пришла. Да и чем мог помочь Павлов, у которого в распоряжении имелось лишь 16 ослабевших дивизий и 150 самолетов, в том числе 52 истребителя^{58}? Павлов «выехал в войска, махал пистолетом, пытаясь остановить бегущие подразделения, да было уже поздно»^{59}. Судьба самого генерала армии решалась в Москве. Пока его не трогали. 30 июня вместо Д. Г. Павлова командующим фронтом был назначен генерал-лейтенант А. И. Еременко, а 2 июля бывший нарком обороны СССР маршал С. К. Тимошенко. Вместо генерала В. Е. Климовских начальником штаба фронта стал бывший начальник оперативного управления Генерального штаба Г. К. Маландин. На должность члена Военного совета фронта прибыл бывший начальник Главного политического управления РККА армейский комиссар 1-го ранга Л. З. Мехлис^{60}.

Возвращаясь к «Новогрудскому котлу», необходимо отметить: «помощь» дивизиям все-таки оказали, сбросив с самолетов не боеприпасы, продовольствие и медикаменты, о чем так просили окруженные, а листовки-воззвание Военного совета фронта.

«Попав в окружение, — наставляло новое руководство фронтом бойцов и командиров, — вы продолжаете выполнять боевую задачу… каждый из вас должен драться до последней возможности…»^{61}.

Итог такой помощи трагичен: в плену оказалось 55 тысяч бойцов и командиров. Всех их, согласно данным историка И. Басюка, ждала смерть в лагере для военнопленных, созданном в деревне Скридлево под Новогрудком^{62} (по другим данным, лагеря в Новогрудке не было).

Справедливости ради надо отметить, такая помощь практиковалась только в 1941 г. Впоследствии окруженным немцами частям РККА сбрасывали с самолетов уже не воззвания, а хоть какое-то подобие продовольствия. Вот что рассказывает газета «Красная звезда», опубликовав 28.02.1996 г. материал о судьбе заместителя командующего Волховским фронтом генерал-лейтенанте Власове.

«Власова бросили спасать 2-ю ударную армию. Он стал командующим армией, которую было невозможно снабжать, в то же время не разрешалось ее и отводить назад. Когда приказ на выход из окружения наконец был получен, выходить из окружения было некому. А тот, кто мог бы выйти, от истощения не стоял на ногах… В лесах под Любанью, где армия Власова держала оборону, кора на деревьях, почки и первые листья были ободраны на уровне человеческого роста. Солдат в день получал 50 грамм сухарных крошек. Лошади 2-й ударной армии были съедены и трупы павших лошадей тоже. Были съедены кожаные сумки, ремни и сапоги. Потом перестали давать солдатам и офицерам и те 50 грамм сухарных крошек. Власов докладывал 21 июня 1942 г. в штаб Волховского фронта: «Наблюдается групповая смертность от голода». Самолеты бросали совсем немного сухарей и консервов. Все это требовалось искать по болотам, находить и сдавать. Утаил банку консервов — расстрел»^{63}.

Агония 1941-го.

А что же происходило в Кремле, когда десятки тысяч бойцов и командиров РККА, умирая, ждали помощи под Новогрудком?

«Когда началась война, — расскажет правду десятилетия спустя Н. С. Хрущев, — у Сталина собрались члены Политбюро. Сталин морально был подавлен и сделал такое заявление: «Началась война, она развивается катастрофически… Я отказываюсь от руководства»^{64}.

Потом, когда у Сталина прошла растерянность и определенный испуг, он, ознакомившись с обстановкой на фронтах, понял, что СССР стоит на краю неизбежной военной катастрофы. Спасая себя, а не многомиллионную страну, он требовал: наладить, во что бы то ни стало, оборону Беларуси и вступить в очередной сговор с Гитлером. Советские, а ныне российские и белорусские историки, как правило, не уделяют никакого внимания попытке Кремля заключить мир с гитлеровской Германией. И это понятно. А ведь существует целый ряд документов, свидетельствующих о том, что «ленинское политбюро было готово заключить с Германией «Второй Брестский мир»^{65}. Пример лидера большевиков, — указывает в своей книге «Ленин» российский историк Д. А. Волкогонов, — оказался заразительным, и с началом катастрофических неудач на фронте Сталин поручил Берии связаться с агентом НКВД болгарским послом Стаменовым и предложить «уступить гитлеровской Германии Украину, Белоруссию, Прибалтику, Карельский перешеек, Бессарабию, Буковину за прекращение военных действий»^{66}. Переговоры с болгарским послом Берия поручил вести разведчику П. А. Судоплатову^{67}. Шеф НКВД СССР Берия озвучил четыре вопроса, которые Судоплатов должен был поставить перед Стаменовым:

1. Почему Германия, нарушив пакт о ненападении, начала войну против СССР?

2. Что Германию устроило бы, на каких условиях Германия согласна прекратить войну, что нужно для прекращения войны?

3. Устроит ли немцев передача Германии таких советских земель, как Прибалтика, Украина, Белоруссия, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек?

4. Если нет, то на какие территории Германия дополнительно претендует^{68}.

Усилия советского агента Стаменова (номер агентурного дела 34467, лист 134), завербованного советским разведчиком Журавлевым в 1934 г. в Риме, когда тот работал третьим секретарем посольства Болгарии, завершились провалом. Стаменов, надо сказать, старался. Сам Молотов обещал устроить жену посла на работу в Институт биохимии Академии наук СССР. Но Гитлер, зная Сталина, отказал ему. О тайных переговорах Москвы и Берлина в Советском Союзе впоследствии постараются забыть. Генерала Судоплатова уже после войны, 12 сентября 1958 г., военная коллегия Верховного суда СССР осудит по стст. 17-58-1-Б УК РСФСР и приговорит к 15 годам тюремного заключения. Официальное обвинение, предъявленное отставному разведчику-террористу, следующее:

«Заговор с участием Сталина с целью заключения тайного сепаратного мира с Гитлером»^{69}.

В 2003 г. в московском издательстве «Алгоритм» вышла книга А. Уткина «Вторая мировая война», автор которой, основываясь на многочисленных источниках, вновь обращается к теме сепаратного мира. Уткин, в частности, пишет:

«Последняя интрига Кремля была феерической. Сталин, так долго ждавший немецкого ультиматума, решил сам проявить инициативу. Вместе с Берией и Молотовым он обсудил возможность повторения Брест-Литовска в новых очертаниях: отдать Германии значительную часть Украины, Белоруссии и всю Прибалтику. Посредником попросили быть вызванного в Кремль посла Болгарии И. Стаменова. Это последнее дипломатическое усилие не дало результатов, на войну в Москве стали смотреть как на неотвратимое историческое испытание»^{70}.

Но вернемся в Кремль 1941 г. Когда Берия доложил Сталину о результатах переговоров, тот пришел в ярость. Гнев его, разумеется, обрушился на полководцев, которые так «подвели» «величайшего гения». Сталин лично подписал постановление об аресте генерала армии Павлова. Но за провал планов Политбюро, решил Сталин, должен поплатиться не один генерал. Он просто был первым. Историки, которые держали в руках протокол первичного дознания, обратили внимание на примечание следователя к подписи бывшего командующего: «Протокол подписан в невменяемом состоянии» (Павлов был пьян)^{71}.

Через некоторое время аресты последуют один за другим. Число военачальников — уже бывших, — находящихся под стражей, будет расти. Спецрейсом, под усиленным конвоем, в Москву доставят генералов В. Климовских, А. Коробкова, А. Григорьева, Н. Клича, С. Оборина, С. Черных, А. Таюрского… Приговор коллегии Верховного Суда СССР, озвученный в порыве безудержного сталинского гнева, был однозначным — расстрел^{72}.

Таблица № 27. КОМАНДНЫЙ СОСТАВ ЗАПАДНОГО ФРОНТА, ОСУЖДЕННЫЙ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИЕЙ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР К РАССТРЕЛУ (1941).

№ п/п	Ф. И. О.	Звание	Должность	Дата исполнения приговора
1.	Павлов Д. Г.	Генерал армии	Командующий фронтом	4.07.1941 г.
2.	Климовских В. Е.	Генерал-лейтенант	Начальник штаба фронта	4.07.1941 г.
3.	Коробков А. А.	Генерал-майор	Командующий 4-й армией	4.07.1941 г.
4.	Клич Н. А.[1]	Генерал-майор	Начальник артиллерии фронта	4.07.1941 г.
5.	Григорьев А. Т.	Генерал-майор	Начальник связи фронта	4.07.1941 г.
6.	Оборин С. И.	Генерал-майор	Командир 14-го техкорпуса	4.07.1941 г.
7.	Черных С. А.	Генерал-майор	Командир 9-й смешанной авиадивизии	4.07.1941 г.
8.	Таюрский А. И.	Генерал-майор	Командующий ВВС	4.07.1941 г.

Источник: Тимохович И. В. Битва за Белоруссию: 1941–1944. Минск, 1994. С. 68–69; История и сталинизм. Москва, 1991. С. 356.

Как станет известно после войны, по приказу И. Сталина в период с 1941 по 1945 г. будет расстреляно 20 генералов Красной Армии^{73}.

Растерзав руководство Западного фронта, Сталин наносит серьезный удар и по личному составу, отдав его на откуп верного паладина Берии Цанаве, который возглавлял Особый отдел Западного фронта. В мировой истории трудно найти прецедент, чтобы какое-либо государство так ослабляло свою армию. Из доклада заместителя начальника Особого отдела НКВД СССР комиссара государственной безопасности 3-го ранга Мильштейна:

«С начала войны по 10 октября 1941 г. Особыми отделами НКВД и заградительными отрядами задержано 657364 военнослужащих Западного фронта, отставших от своих частей и бежавших с фронта, арестовано 25879 человек, расстреляно 10201 человек, из них перед строем — 3321 человек»^{74}.

На Западном фронте, который, как известно, был образован из частей Западного Особого военного округа, дислоцировавшегося на территории БССР и в состав которого было мобилизовано все мужское население республики 1905–1918 годов рождения,

«контрразведчиками арестовывались по тысяче человек каждый месяц. Ими будет казнено 2136 бойцов и командиров. В каждый из первых 111 дней войны на позициях для устрашения оперативными сотрудниками Особых отделов по скороспелым приговорам Военных трибуналов, выносящих, как правило, только смертные приговоры, и «пропускная способность» которых была необычайно велика, будут приводиться в исполнение по 92 смертных приговора, в том числе по 30 каждый день перед общим построением личного состава частей и подразделений»^{75}.

Гибли белорусские рекруты не только от пуль чекистов. Умирали они и из-за самоуправства своих отцов-командиров. Говорить, а тем более писать на эту тему, было запрещено. Но не сказать об этом нельзя. В частности, речь идет о мордобое. В частях Красной Армии он был распространен так же широко, как воровство и пьянство. Пример: член Военного совета 13-й армии Брянского фронта секретарь ЦК КП(б)Б Гапенко осенью 1941 г. в телеграмме, направленной Сталину, указывает на то, как командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант А. И. Еременко «учил» Военный совет 13-й армии:

«Еременко… на мои замечания бросился на меня с кулаками и несколько раз ударил по лицу, угрожая расстрелом. Я заявил, что расстрелять он может, но уничтожить достоинство коммуниста, депутата Верховного Совета, не имеет права. Тогда Еременко вынул маузер, но вмешательство заместителя командующего Брянским фронтом генерал-лейтенанта Ефремова помешало ему произвести выстрел… Еременко стал хвастать, что он якобы с одобрения Сталина избил несколько командиров, а одному разбил голову»^{76}.

Если командующий фронтом мог безнаказанно избить секретаря ЦК КП(б)Б, то можно представить, что он мог сделать с рядовым солдатом. Да все, что придет в голову!

Имелись также случаи, когда командиры РККА, спасая себя, бросали подчиненных на поле боя, тем самым обрекая их на верную гибель. 3 февраля 2005 г. газета «Народная воля» (№ 21) опубликовала статью Николая Бодюкова «Доты на линии Сталина». Некоторые фрагменты этой статьи мы приводим.

«…Около дота, что около самого Матейкова (Полоцкий район), в 1987 г. был поставлен памятник, на котором была установлена табличка следующего содержания: «В память о героическом подвиге 18 красноармейцев, отбивавших атаки фашистских оккупантов в июле 1941 г. и погибших в этом доте, выполнив свой воинский долг до конца». Не верится в написанное на памятнике. Ведь если совершен героический подвиг, то, надо понимать, врагу нанесены большие потери. Спрашиваю у жителя Матейкова Сергея Частного, были ли перед этим дотом могилы врагов. Немцы же хоронили своих погибших на видном месте, обязательно ставили на могилы березовые кресты. «Нет, — сказал Сергей, — немецких могил здесь не было. Хорошо помню. Еще в войну я слышал другую трагическую историю этого дота, что подтверждали потом жители Матейкова. Оказывается, командир при подходе противника закрыл в доте своих красноармейцев, а сам оставил поле боя. Оставленные на волю судьбы солдаты вели беспорядочный огонь и даже продолжали стрелять, когда немцы прошли линию укрепительного района. Наконец немцы обратили внимание на стрельбу в своем тылу. Подошли к доту и запустили в амбразуру отравляющий газ.

Неожиданно был найден ключ, отброшенный командиром-трусом при бегстве. Дот открыли. Там лежали 18 мертвых красноармейцев — жертв войны, а не героев…»

А в то время, когда советские карательные органы тысячами истребляли воинов РККА, среди которых было немало белорусов, германские войска стремительно продвигались по белорусской земле. 27 июня немцы вошли в город Барановичи, 28-го — пал Минск, 9 июля дивизии вермахта вышли на линию Днепра, 11-го овладели Витебском, 13-го — Оршей, 15-го — Полоцком, 16-го Смоленском, 26-го — Могилевом. Остальная, небольшая часть республики осталась под немцами во второй половине августа: 19-го Гомель, 22-го — Мозырь^{77}.

Сталин, спеша взять ситуацию под контроль, бросает в бой ракетную артиллерию^[2]. Но изменить что-либо уже было невозможно.

Стремительное продвижение германских войск позволило секретным службам рейха захватить горы секретной документации. Оскар Райле, личный помощник адмирала Канариса, руководителя абвера^[3] — германской службы военной разведки — в своих мемуарах «Тайная война. Секретные операции абвера на Западе и Востоке (1921–1945)» приводит подробности того, как НКВД СССР оставило, бросая Беларусь, свои секретные разведывательные материалы:

«…группы фронтовой разведки 111 старались как можно быстрее добраться до учреждений секретных служб противника. В некоторых случаях это удавалось в первые часы кампании, поскольку НКВД, главная ветвь советской секретной службы, выдвинул свои органы вплотную к германо-советской демаркационной линии, проходящей по Польше. Так, например, было в Брест-Литовске. Непосредственно после воздушного налета сотрудники и команда 111-й фронтовой разведки под командованием майора Т. вошли в город в передовых порядках наступающих войск и заняли здание НКВД. Капитан Д., участвовавший при этом, так описывает этот эпизод: «Когда мы вошли в здание НКВД и произвели осмотр, то все было так, как если бы служащие учреждения только что покинули свою контору. Письменные столы, сейфы, стулья — все стояло на своих местах. Я установил, что междугородняя телефонная связь через коммутатор, расположенный в подвале, не была отключена. Телефонные штекеры еще воткнуты в коммутационные гнезда, и коммутаторные лампочки продолжали гореть. Служащие учреждения, видимо, бежали сломя голову. Поэтому в сейфах, вскрытых автогеном, обнаружили множество секретного материала. Наша «коммандос» работала почти неделю, чтобы изъять и просмотреть все документы, найденные в НКВД. Например, мы обнаружили красный список телефонных адресов размером со спичечный коробок, в котором перечислялись служебные в Кремле и домашние телефоны членов советского правительства. Затем из изъятой секретной информации выяснились имена и адреса ведомых Брест-Литовским органом НКВД информаторов и агентов. Разумеется, мы сразу же стали их разыскивать, ибо из дел было так же ясно, какие шпионские задания против Германии они выполняли и какие им еще предстояло выполнять. В некоторых случаях розыск привел к успеху…» Приведя это признание офицера абвера, Оскар Райле подчеркивает: «Эти свидетельства представляются мне по-настоящему примечательными. Из них совершенно однозначно следует: нападение 22 июня 1941 г. для советского руководства оказалось полной неожиданностью. Еще примечательнее тот факт, что крупные отделы советской разведки располагались в Брест-Литовске и других местах, непосредственно у германо-советской демаркационной линии, проходящей по Польше. Они были укомплектованы, как и органы НКВД в глубине страны, работали, словно повсюду царил глубокий мир. Сами списки и дела по своим информаторам и агентам они держали в сейфах, находящихся на расстоянии не более километра от ближайшего германского поста. Все это свидетельствует, что советская секретная служба ни в малейшей степени даже не задумывалась о том, что когда-нибудь придется уходить из Брест-Литовска и передислоцировать необычно далеко выдвинутые учреждения НКВД. Скорее советский противник обращал свой взор на Запад и явно рассчитывал на продвижение в этом направлении к определенному сроку… В покинутых полевых укреплениях и зданиях, в которых располагались подразделения НКВД, мы находили в изобилии секретные документы… Один грузовик за другим привозил изъятые документы в пункты сбора и обработки информации…»^{78}

Достоверно известно: советская внешняя разведка имела сильные оперативные позиции в Западной Европе. Кремль для этого денег не жалел. Денег, заметим, не своих, а чужих — испанских. Как следует из воспоминаний бывших сотрудников МГБ-КГБ, «советскими интернационалистами» было похищено и доставлено из Испании в Одессу золота на сумму 518 млн. долларов. Затем его поместили в подвалы Госбанка СССР, а затем, как следует из мемуаров генерала КГБ П. Судоплатова, оно, золото, пошло на финансирование разведывательных операций накануне войны в Западной Европе. По мнению П. Судоплатова, НКВД СССР и военная разведка должны нести ответственность за недооценку мощного потенциала немецких вооруженных сил^{79}.

Историкам еще придется установить дальнейшую судьбу спецаппарата НКВД, попавшего, если верить Оскару Райле, в руки германских спецслужб по спискам, оставленным чекистами в июне 1941 г., и ответить на вопрос, было ли это преднамеренным шагом. Зато смело можно утверждать, что заложниками сталинской идеи советизации Европы стало все население БССР, от которой «остался только пепел»^{80}. Барановичская область, насчитывающая на момент начала войны 1184,4 тыс. жителей, не стала исключением^{81}.

Мобилизация.

22 июня 1941 г. Президиум Верховного Совета СССР объявил мобилизацию военнообязанных граждан 1905–1918 гг. рождения в Красную Армию^{82}. В этот же день в Минске состоялось заседание ЦК КП(б)Б. Бюро постановило: в целях организованного проведения мобилизации оставить на посту первых и вторых секретарей обкомов, горкомов и райкомов КП(б)Б, председателей облисполкомов, горрайисполкомов^{83}. Первым днем мобилизации, утверждает маршал А. М. Василевский, объявлялось 23 июня^{84}.

В западных областях БССР она затронула главным образом «восточников» — советских и партийных функционеров. Зато коренное население в большинстве своем осталось на месте. Причиной этого, считают западные исследователи, стало не только быстрое наступление немецких войск, но и шок, который пережили местные жители, столкнувшись с советской реальностью в 1939–1941 гг., что, безусловно, не способствовало мобилизационным тенденциям^{85}. Итог известен: в Барановичской области, как и по всей Западной Белоруссии, призвать военнообязанных в РККА не смогли^{86}. Не удалось это сделать и в Минской области^{87}.

Почему же так произошло? Тому есть ряд причин. Если на первой — нежелание населения — мы только заострили внимание, то на второй остановимся подробнее. «Военно-исторический журнал» за 1992 г. кратко дает ответ на вопрос, почему не проводили мобилизацию — «из-за спешного бегства в 1941 году»^{88}. Но только ли военное руководство виновато в том, что на оккупированных территориях, в том числе и БССР, осталась целая армия — 5360000 военнообязанных, которых не смогли и не сумели призвать? И как проходила мобилизация (если, конечно проходила) в Барановичской области?

Из воспоминаний бывшего второго секретаря Вороновского райкома партии Е. Д. Гапеева (1940–1941), на плечи которого легла ответственность за призывную кампанию:

«Партийная организация Вороновского райкома развернула мобилизационную работу, но это сделать не удалось. В 19 часов 23 июня в райцентр ворвались гитлеровцы. Опасаясь расправы со стороны фашистов, мы стали выходить из оккупированного местечка. В конце июля я прибыл в Гомель»^{89}.

Рассказ Гапеева дополняет его коллега — первый секретарь Щучинского РК КП(б)Б С. П. Шупеня:

«Уже на второй день войны наши части оставили город. Эвакуировался и райком. Так мы добрались до Могилева. Осенью 1941 г. я явился в ЦК КП(б)Б. Для восстановления сил и отдыха меня на несколько месяцев направили начальником политотдела совхоза в Пензенскую область»^{90}.

Секретарь Барановичского ОК ЛКСМБ А. К. Рыбаков также, как и Шупеня, спасался бегством. Только если Шупеня осел в Гомеле, то руководитель советской молодежной организации области, бежав из Щучинского района, — в Могилеве^{91}. Секретарь Барановичского ОК ЛКСМБ по пропаганде М. И. Рунт 22 июня находилась в Лиде. Может быть, она что-нибудь расскажет о мобилизации?

«В 9 часов утра 22 июня в Лиде, — вспоминает М. И. Рунт, — я проводила отчетно-выборную конференцию. Несколько раз заседание прерывали, потому что фашистские самолеты бросали бомбы где-то близко от нас. Руководство комсомолом области выбегало, ложилось под какие-то кустики, в какие-то овражки. Успели выбрать ГК и РК ЛКСМБ. В 12 часов дня делегатам стали под роспись раздавать списанное оружие…»^{92}

Как видим, комсомольский функционер подробно рассказывает про кустики и овраги, о том, как под роспись раздавалось списанное оружие, а вот о том, как и кем проводилась мобилизация, ни слова. Есть еще свидетельства. Рассказывает К. Т. Мазуров, первый секретарь Брестского ОК ЛКСМБ:

«23 июня я находился в Барановичах. Прямо с вокзала направился в обком ЛКСМБ. Областные и городские организации готовились к эвакуации и скоро отбыли в Минск. Я попытался вступить в действующую армию, но в военкомате отклонили мою просьбу, так как согласно мобилизационному плану определенная категория руководящих работников, к которой и меня относили, не могла быть призвана в армию. Барановичский военком устроил меня на машину. Автомобилей 20 и более 24 июня двинулось из Барановичей на Слуцк через Клецк»^{93}.

Как видно из воспоминаний должностных лиц, ответственных за проведение мобилизации, ее не проводили и, что важно, не собирались проводить.

Тем не менее жители городов и местечек явились на призывные пункты. И явились они не по указке чиновников, а по зову сердца — защищать свои дома, свои семьи, своих родных и близких. Мужчины и женщины, юноши и девушки, забыв обиды, пришли к дверям военкоматов. Что было потом, можно узнать, ознакомившись с рассказом очевидца Д. Колпеницкого, жителя города Барановичи:

«Понедельник 23 июня — второй день войны. У входа в военкомат, на улице Виленской, собралась небольшая группа мужчин. В 11 часов утра из уличных громкоговорителей передали сообщение: наша доблестная Красная Армия заняла Сувалки, Варшаву и Бухарест»^{94}.

Никого, как известно, в РККА, которая через три дня оставит областной центр, не призовут. А вот сообщение, переданное 23.06.1941 г. в 11 часов утра, лишний раз подтверждает, что план «Гроза» и в самом деле существовал. Есть еще одно свидетельство, которое дополняет рассказ Д. Колпеницкого. В 2000 г. в издательстве «Полымя» вышла в свет книга сына Якуба Коласа Д. Мицкевича «Любить и помнить», автор которой, в частности, пишет:

«Днем 23 июня позвонил отцу секретарь ЦК КП(б)Б Горбунов и сообщил, что наши войска заняли Кенигсберг. Позже отец некоторое время называл в узком кругу друзей автора вымысла — Горбунов кенигсбергский»^{95}.

Но вернемся к мобилизации. За первые семь военных дней в СССР под ружье поставили 5300 тыс. человек, сформировали 96 новых дивизий^{96}. Но этого было недостаточно. В течение ближайших полутора месяцев основные силы РККА будут разгромлены и захвачены в плен. В 1941 г. ее потери составят 5,3 млн. солдат и командиров убитыми, попавшими в плен и пропавшими без вести^{97}. Нужны были срочно новые рекруты. В БССР, согласно архивным данным, проведут вторую мобилизацию — дополнительную^{98}. Меры по проведению призыва, как и в июне, возлагались на специально выделенных представителей областных и районных комитетов партии^{99}. Призыву подлежали граждане 1905–1914 гг. рождения^{100}. В Белоруссии к середине июля 1941 г. призовут 200 тысяч человек; всего за лето — 0,5 млн. человек^{101}. Кроме того, действующей армии будет передано 2,5 тысячи автомобилей, 35 тыс. коней, 23 тыс. повозок, 36 тыс. голов скота, 20 тыс. тонн продовольствия^{102}.

Большинство рекрутов из Беларуси домой уже не вернулись. Все они погибли. Да и что мог сделать против танковых германских армад белорус, которому не выдали оружие. Все, что он имел, это «коктейль Молотова» и захваченные из дома косу и серп^{103}. К зиме 1941 г. положение с обеспечением оружием кардинально не изменится. Это видно из данных о параде в Москве 7 ноября 1941 г. Тогда по Красной площади провозили пушки, взятые из музеев, а московское ополчение вооружали трофейными японскими винтовками, захваченными в ходе войны 1904 г.^{104}.

В БССР проведут и третью мобилизацию. Население выгонят на «трудовой фронт» — строительство противотанковых рвов, переправ, гатей и на другие инженерные работы. К концу июня, например, только по рубежу р. Березина использовался труд 500 тысяч белорусов: стариков, женщин и детей^{105}. Всего на всех рубежах в БССР было занято 2 млн. человек^{106}. Задела дополнительная мобилизация и партийных функционеров: 30 членов и кандидатов в члены ЦК КП(б)Б, 12 секретарей обкомов и 86 первых секретарей райкомов партии, 99 секретарей городских и районных комитетов комсомола^{107}. В окопы, на передний край, они, естественно, не попали, направив туда своих товарищей по партии — 130 тыс. комсомольцев и 26 тыс. коммунистов^{108}.

Моральное состояние белорусских призывников падало с каждым днем. Как свидетельствуют документы, 0,2 % их писем являлись паникерскими и малодушными^{109}. В архивном фонде первого секретаря ЦК КП(б)Б П. Пономаренко в Национальном архиве Республики Беларусь (г. Минск) хранится аналитическая записка «О некоторых важных вопросах войны». Приведем лишь одну выдержку из этого документа:

«При первой бомбежке эшелоны (с призывниками. — А. Т.) разбегаются, многие потом не собираются и оседают в лесах. Все леса прифронтовых областей полны такими беглецами. Многие, сбывая оружие, уходят домой. В Орловском округе из 110 тыс. человек призвано 45 тыс., оставшихся не могут собрать…»^{110}

Но то документы. А вот свидетельство очевидца, который воочию видел, как все происходило:

«Послышались крики, ругань, неразбериха, а короче говоря — убегали на восток. Ужасный вид был у красноармейцев: двое в гимнастерках, остальные в белых рубашках, еще двое — в галифе, остальные в кальсонах, несколько — в ботинках, были босые…»^{111}.

Как пишет Ю. Веселковский в своей книге «По следам Второй мировой войны»,

«воины трех советских дивизий, 17-й, 89-й и 103-й, не только отказались воевать, но пристрелили комиссаров, которые с наганами в руках заставляли их идти в бой, и разбежались. Много солдат охотнее шли в плен, чем воевать. Когда пришел приказ подготовиться к контратаке, то в дивизии не досчитались 500 бойцов, а в санитарном подразделении, насчитывающем перед этим 150 человек, отсутствовало 125 человек… Так выглядела Красная Армия под Белостоком»^{112}.

В Минске, столкнувшись с отказом населения вступать в РККА, власти решили обогатить опыт, накопленный большевиками за годы гражданской войны. Прибегли к расстрелам. В аналитической записке «О некоторых важных вопросах войны», речь о которой уже велась, об этом сказано так: «в армиях сравнительно мало расстрелов»^{113}. Для Л. Цанавы это стало призывом к действию. Особые отделы, которыми он командовал на Западном фронте, начали делать то же самое, что творили чекисты в довоенные годы — воевать всеми силами и средствами со своим народом^{114}. За свою ликвидаторскую деятельность на Западном, а потом на Центральном фронтах, в том числе и во время мобилизации, Цанава был удостоен нескольких десятков орденов и медалей. Всего около 30 наград: три ордена Ленина, три ордена боевого Красного Знамени, орден Суворова 1-й степени, два ордена Кутузова 1-й степени»^{115}.

Эвакуация — как инструмент тактики «выжженной земли».

Вопрос эвакуации населения, промышленного оборудования, государственных ценностей и скота из Барановичской области в восточные районы Советского Союза до настоящего времени не изучен. Причина, по нашему мнению, здесь может быть одна — отсутствие документальных источников. Напрашивается резонный вопрос: а была ли эвакуация вообще? На этот счет существует ряд мнений. Так, польский историк Ю. Туронок, автор книги «Беларусь под немецкой оккупацией», указывает, что «западные области страны в незначительной степени ощутили на себе последствия советской эвакуации»^{116}. Получается, если следовать логике польского историка, эвакуация проводилась. Однако обратимся к документам. Как уже отмечалось, 22.06.1941 г. в Минске прошло заседание бюро ЦК КП(б)Б. Из протокола № 69 можно узнать, какие были приняты решения в этот день:

«…7) в двухдневный срок вывезти детей из детских домов, садов, лагерей из городов, подвергающихся бомбардировке в полосе военных действий и города Минска; 8) в суточный срок эвакуировать в Москву ценности, денежные знаки и архив Государственного банка БССР»^{117}.

Достоверно известно, что из области сумели эвакуировать пионерский лагерь. Об этом свидетельствует бывший заведующий отделом Барановичского обкома ЛКСМБ А. Рыбаков:

«Война застала меня в Щучинском районе Барановичской области. Я работал начальником областного пионерского лагеря. Эвакуировать детей пришлось разными путями. Родители из ближайших районов, услышав про беду, добирались любыми видами транспорта и увозили не только своих, но и детей из соседних населенных пунктов»^{118}.

Впрочем, подобные факты, если и имели место, были явно единичными. Фактически же белорусские дети были брошенына милость новых «победителей» — нацистов. И факты, которыми мы располагаем, об этом свидетельствуют. Вот, к примеру, выдержки из воспоминаний Василевской Нины Андреевны:

«Наш детский дом не успели вывезти, поэтому нас собрали и сказали — спасайтесь как можете. Мы шли от деревни к деревне, и при бомбежке я отстала, потеряла брата. Меня привели в деревню, а там меня взяла к себе женщина работать. Зимой, помню, какой-то мужчина посадил меня в сани, повез в лес и бросил там. Я бежала за ним, плакала…»^{119}

А вот воспоминания Астровлянчик Инны Ивановны:

«Я была в детском саду, когда началась война. Нас посадили в эшелон, но под Борисовом его разбомбили. Дети в ужасе выскакивали из вагонов, стоял крик, плач. Потом мы собрались в группы по 20–25 детей. Кто-то показал нам дорогу на Минск, и мы пошли. Шли очень долго, заходили в деревни, просили еды, при налетах прятались в лесу, спали на земле. Кто-то больше не мог идти, кто-то заболел… Через две недели нас осталось уже пятеро. Мы месяц не могли встать с кровати, так распухли ножки. Когда немцы стали организовывать детские дома для беспризорников, меня отдали туда»^{120}.

В 1998 г. в издательстве «Политбиг» вышла книга «Трагедия белорусского "Артека"». Автор ее, житель пос. Дятлово И. И. Васюкевич, подробно описывает трагедию воспитанников детского дома в Новоельне — чехов, словаков, китайцев, австрийцев, болгар, румын, итальянцев, немцев и евреев — брошенных советским руководством в июне 1941 г.^{121}

А что же происходило в областном центре?

«В воскресенье утром в Барановичском горсовете, — вспоминает Д. Колпеницкий, — состоялось экстренное заседание. Председательствующий сообщил депутатам, что германская армия прорвала фронт и движется на Восток. Было дано распоряжение эвакуировать семьи на поездах. На этом утреннем заседании присутствовал и директор горкоммунхоза А. Рубинчик. Он хорошо знал, что произойдет, если коммунисты и их семьи останутся в оккупированном немцами городе. Сразу после заседания он отвез на вокзал к поезду на Минск жену, двоих сыновей и гостившую у них племянницу с двухмесячным ребенком. 23 июня Рубинчик безуспешно пытался связаться по телефону с руководством города. Поняв, что все убежали, он запряг лошадь и поехал на станцию «Барановичи-Полесские»^{122}.

Есть еще одно свидетельство:

«Как крысы с тонущего корабля, советские чиновники пытались вырваться из области любым транспортом. Некоторые из больших тузов, не имея транспорта, пробовали захватить кареты скорой помощи, но водители вывели из строя транспорт либо спрятали его»^{123}.

Автор этих строк, И. Малецкий, все это видел своими глазами. И последнее. Первые лица области бросили город на второй день немецкого вторжения: первый секретарь Барановичского обкома КП(б)Б И. Тур 26 июня находился в Могилеве, оттуда его путь лежал на Москву, где его ждала должность заместителя наркома танковой промышленности СССР; первый секретарь Барановичского обкома ЛКСМБ М. Горбачев 26 июня тоже находился в Могилеве, оттуда, когда германские войска подошли к городу, перебрался в Гомель, получив место члена редколлегии в газете «Чырвоная змена»^{124}.

После того, как Барановичи покинуло руководство, в городе начался грабеж:

«…днем и ночью горожане и сельчане тащили со складов мебель, одежду, ящики с мылом, мешки с сахаром. К продовольственным складам сотрудники НКВД никого не подпускали. Склады с мукой из украинской пшеницы, запас которой был рассчитан на три года, достались немцам»^{125}.

Но так происходило не в одном областном центре — так было на территории всей области. Из воспоминаний И. Малец, председателя колхоза им. Кирова Новогрудского района:

«Двери РК КП(б)Б 23.06.1941 г. были открыты настежь, в кабинете партийного учета на столах все лежало так, будто хозяин его только вышел за порог. Тут же стояли коробки с картотекой. Лежали разные секретные по тем временам документы. Ночью руководители нашего района погрузили свои домашние вещи и скрылись из города»^{126}.

Д. Коген вспоминает, что население Новогрудка бросилось к продовольственным складам в надежде заготовить продовольствие. Но их встретили заслоны НКВД. Было расстреляно несколько горожан, а их трупы служили предупреждением для других^{127}.

Мало чем отличалась ситуация и в Несвиже. С 26 по 27 июня там был «разграблен один магазин, 27 и 28 июня было разграблено 3 колхоза». Власть прибегла к расстрелам. Только за 1 день — 28 июня — казнили 2 жителей Несвижа^{128}.

Небезынтересно будет узнать, как жители области отнеслись к отступающим под ударами вермахта «освободителям» образца 39-го года. В том же Несвиже «в период с 25 по 29 июня каждую ночь имела место стрельба с чердаков, из костела и монастыря по красноармейцам и партийно-советским работникам»^{129}.

В результате панического бегства нацистам досталось: 7 библиотек, краеведческий музей в Слониме, 4 детских дома, 192 школы, 1 театр, 9 кинотеатров, 110 зданий промышленного назначения, 52 мельницы, 15 МТС, 148 тракторов, 35 автомашин, 60 молотилок МК-1100, 11 локомобилей^{130}. И это только в масштабах одной области!..

В мемуарной и исторической литературе содержится масса упоминаний о том, что 23.06.1941 г. ЦК КП(б)Б принял постановление о формировании истребительных батальонов^{131}. Было создано 78 таких батальонов, в составе которых насчитывалось 13 тысяч человек^{132}. В исторической литературе и сегодня, когда освещаются вопросы эвакуации, о задачах истребительных подразделений сказано кратко: охрана промышленных объектов, государственных учреждений, железнодорожных узлов, линий связи, оказание помощи при эвакуации населения и промышленного оборудования…^{133} Это официальная версия. Но есть и другая…

В этой связи особый интерес представляет научная литература, изданная на Западе, анализ которой позволяет утверждать, что истребительные команды предназначались

«для сжигания населенных пунктов, разрушения зданий, железных дорог. Они увозили с собой все наиболее ценное имущество, оборудование и продовольствие, насильно угоняли население городов и деревень, беспощадно истребляя каждого, кто пытался уклониться от эвакуации. Население, не желая покидать свои дома, всячески пряталось от спецкоманд, за что они сразу причислялись к врагам советской власти»^{134}.

«Ястребками» полностью были сожжены Полоцк, Витебск^{135}, Борисов^{136}. Минск сгорел не от немецкой бомбардировки, а от поджогов спецкоманд НКВД^{137}. Документальных свидетельств «деятельности» истребительных батальонов в области найти не удалось. Но достоверно известно: на ее территории они своей задачи не выполнили. Причиной тому явилось не только быстрое продвижение германской армии, но и сопротивление местных жителей, вставших на защиту своего имущества. Да и сами «ястребки», похоже, не проявляли должного усердия^{138}. Работали формально, без большевистского, так сказать, огонька. Известно, что была предпринята попытка уничтожить неубранный урожай^{139}. С этой целью с самолетов разбрасывались листовки, призывающие колхозников «уничтожить урожай»^{140}. Также была предпринята попытка (завершившаяся, впрочем, провалом) угнать скот на восток^{141}.

Отступая, РККА грабила населенные пункты. Дело дошло до антисоветских эксцессов^{142}. Чтобы вынудить белорусских граждан — специалистов, в услугах которых нуждалась советская оборонная промышленность, — эвакуироваться, применялись расстрелы. И что характерно, НКВД лишало жизни именно тех, кто имел наибольшее влияние среди населения. Так, в Несвижском районе от пуль чекистов пали священники С. Курак и С. Марцонь, в Столбцовском районе — А. Славинский, в Городищенском — П. Андрико, в городе Лида — Э. Зданович и С. Зубкович, в Волковысском районе — Т. Калинский, в Василишковском — Т. Сечко^{143}. Расстрелы священнослужителей прошли по всей области, что подтверждает существование единого распоряжения, которое исходило от центральных советских органов.

Факты свидетельствуют: место в советском тылу, подальше от войны, определялось избранным — советским и партийным чиновникам, но отнюдь не рядовым гражданам Беларуси. Только этим можно объяснить действия загрядотрядов, укомплектованных из личного состава пограничных войск и органов НКВД БССР, а также и самих белорусов, которые, как мы уже писали, намеренно отказывались эвакуироваться. Впрочем, были и те, (белорусы, евреи и поляки), кто, спасаясь от немцев, оставил родной очаг. Что ожидало их в пути? «На старой польско-советской границе, — сообщает Д. Коган, бывший житель гор. Новогрудка, — пограничники проверяли документы, и тех, кто не имел разрешения, отправляли обратно»^{144}

Таким образом, получается, что политическим интервентам образца 1939-го предоставлялось право на жизнь, а местным, «полешукам», или, как их называли «победители», быдлом, в этом было отказано. Еще один довод в пользу этого тезиса. Упоминавшийся выше Д. Коган пишет:

«Те, кто стремился убежать, столкнулись с жестокостью советских пограничников, которые не разрешали им перейти старую советско-польскую границу. Пограничники получили приказ не пропускать и отправлять обратно людей, которые являлись гражданами Польши до 1 сентября 1939 года»^{145}.

А вот еще один документ. Это отрывок из дневника узника Виленского гетто Григория Шура:

«Как велико было горе тех, кто все же достиг советской границы! Тут по всей длине границы стояли пограничные войска НКВД и угрожали застрелить каждого, кто намеревался пересечь границу. Пропускали только тех, кто имел специальный пропуск или билет коммунистической партии. А так как пропусков нигде нельзя было получить — в воскресенье все учреждения были закрыты, а в понедельник всюду уже была суматоха, — то число тех, кому удалось пройти дальше на восток, было крайне незначительно. Огромная масса людей должна была вернуться обратно. Их положение было ужасно. Идти обратно означало наверняка попасть в руки немцев, захвативших уже оставшееся позади пространство, а идти дальше почему-то не позволяли советские пограничные войска…» (Вестник еврейского университета в Москве. М., 1993. № 3).

Было такое на самом деле или нет — это дело исследователей. И все же, читая многочисленные воспоминания, изучая архивные документы, приходишь к выводу: очень даже могло быть.

Без срока давности.

В длинной цепи преступлений советских карательных органов особое место занимает массовое уничтожение заключенных 32 внутренних тюрем НКВД БССР. Накануне немецкого вторжения из Беларуси на Восток ведомство Берии еще успело отправить 92 эшелона с 24421 жителем западных приграничных районов, депортированных по указке Москвы. А вот судьба заключенных решилась 22.06.1941 г. на заседании Бюро ЦК КП(б)Б. Документы свидетельствуют о том, что на заседании, созванном в спешном порядке, присутствовали: члены Бюро Пономаренко, Калинин, Былинский, Ванеев, Цанава, Матвеев, Наталевич, Эйдинов, Крупеня, кандидат в члены Бюро Бударин, секретари ЦК Авхимович, Прохоров, Ганенко, Тур, уполномоченный КПК Захаров^{146}. Было принято постановление ЦК КП(б)Б, отрывок из которого мы здесь приведем.

«Слушали: о заключенных, содержащихся в тюрьмах западных областей, приговоренных к высшей мере наказания. Постановили: поручить товарищам Цанаве и Матвееву передать директиву об исполнении приговоров в отношении осужденных к ВМН, содержащихся в тюрьмах западных областей»^{147}.

Стенограммы обсуждения вопроса о расстреле не существует. Известно достоверно, что не нашлось ни одного, кто бы выступил против^{148}.

Расстрельная машина заработала в соответствии с требованием ЦК. Чекисты имели приказ за подписями Пономаренко и Цанавы «в случае невозможности обеспечить охрану контингента» расстреливать заключенных на месте^{149}. Мы располагаем данными, которые еще никто не опроверг и, по понятным причинам, не подтвердил. Только в двух барановичских тюрьмах — «Американке» и «Кривое коло» — к исходу 22 июня умерли более 5 тыс. белорусских граждан^{150}. Однако, как ни свирепствовали отряды НКВД на западе, террор никогда не достигал такого размаха, как на территории восточных областей БССР. О том, как выполнялся приказ высшего руководства, существует множество свидетельств.

«…В Березвецком монастыре, что неподалеку от Глубокого, превращенном в тюрьму НКВД, половину из более 2 тысяч заключенных умертвили в старинных подземельях. Вторую часть, кто мог идти, погнали на восток. Во время движения колонны 1800 человек надзиратели, боясь немецкого окружения, перебили. Раненых, уползающих, ищущих спасения в колхозном поле, настигали и, расстреляв патроны, добивали штыками»^{151}.

«Минские чекисты, оставляя столицу, больных и престарелых расстреливали, не заходя в камеры, через дверные глазки. Остальных под бомбежками огромной колонной погнали по Могилевскому шоссе. Около местечка Червень конвой, узнав, что путь перерезан немецким десантом, уложил невольников на дорогу и методично, как учили, выстрелом в затылок из пистолетов ТТ и наганов лишил жизни»^{152}.

Сегодня о кровавом преступлении, совершенном 26 и 27 июня 1941 г. в районе Червеня (урочище Цагельня), напоминают 4 большие могилы, в которых покоятся останки 3 тыс. человек — жителей Беларуси, Польши и Литвы. Только через полвека их родные получат реабилитационные документы, в которых по-канцелярски сухо будет указано: «…За отсутствием состава преступления». Никто из палачей — сотрудников НКВД — к уголовной ответственности привлечен не будет.

«В Витебске, облив, экономя боезапас, городскую тюрьму нефтью, загнав прикладами обреченных в камеры, подожгли. Многотысячная толпа горожан устремилась к пылающему острогу спасать близких. Дорогу им перегородила вооруженная до зубов цепь солдат в фуражках с синим верхом и малиновым околышем. «Не разойдетесь, будем стрелять!» — прогремело над площадью. Толпа глухо и грозно загудела. Плотнее сомкнулись ряды охранников, готовых не раздумывая стрелять в безоружных. Надеясь на чудо, женщины, старики и дети упали, словно по команде, на колени и, целуя сапоги «защитников», умоляли, выпрашивали жизнь для своих отцов, мужей и сыновей: «Пощадите, не губите мужиков!» Чуда не произошло, не пощадили никого. Два часа, пока полыхал пожар, витебчане не вставали с колен. Каратели, когда утих огонь и прекратились вопли несчастных, не скрывая следов расправы, запрыгнув в грузовики, скоротечно покинули пепелище. В огне погибло 200 человек»^{153}.

Подобные примеры можно приводить до бесконечности.

К приходу немцев окраины городов и местечек, где располагались тюрьмы НКВД БССР, все проселочные дороги представляли огромное страшное кладбище.

«В июне 1941 года, — утверждает отечественный историк И. Кузнецов, подробно изучивший механизм советской репрессивной машины, — дороги из Вилейки на Полоцк и из Минска на Червень были усеяны сотнями трупов «врагов народа»^{154}.

Теперь о том, кто был казнен тогда, в июне 1941 г.? Среди погибших были «белорусы, поляки, литовцы, украинцы и евреи по национальности, а по социальному составу — студенты, учителя, врачи, ученые, писатели, рабочие, священники различных конфессий, офицеры и солдаты польской армии, чиновники бывшей администрации и члены их семей, а также многочисленная группа деревенских тружеников, «вина» которых заключалась в том, что им совершенно были непонятны идеи и лозунги большевиков»^{155}. Точное число казненных установить не представляется возможным. КГБ Республики Беларусь хранит свои тайны. Достоверно известно: исполнители убийств получат впоследствии высшие правительственные награды. Указ Президиума Верховного Совета СССР будет гласить: «За образцовое выполнение боевого задания и проявленное при этом геройство»^{156}.

Погибли, слава Богу, не все. Они то и поведали страшную правду. Среди тех, кому удалось выжить, уроженец Новогрудского района Борис Рагуля — узник минской тюрьмы НКВД БССР, приговоренный в мае 1941 г. к расстрелу «за шпионаж в пользу Германии, распространение антисоветской пропаганды, подготовку вооруженного восстания в Беларуси». Обратимся к его рассказу:

«Рано утром 24 июня всех заключенных вывели во двор тюрьмы, а потом на улицы Минска. Как только мы вышли на улицу, то увидели еще одну колонну — около 10000 человек. Колонной мы направились в местечко Червень, которое находилось в километрах шестидесяти от Минска. Неожиданно прозвучала команда на отдых. Слабых, больных и стариков, отведя в сторону, расстреляли. Остальных погнали дальше. Наконец нас пригнали в червенскую тюрьму и построили во дворе. Через громкоговоритель объявили, что сейчас всех проверят. Во дворе поспешно поставили стол, за который сели три чекиста. Все подходили к ним, называя свои данные и статью уголовного кодекса. Подошла моя очередь. Я выдумал себе имя. У меня спросили, в чем меня обвиняют. Я ответил, что не знаю. Что мне было приказано выполнить непосильную норму по заготовке леса, но я болел и не сумел ее выполнить. Меня отправили к заключенным, которых охраняли не так сильно. Это были уголовники. Рядом стояли «политические». В 23.00 их увели. Около полуночи раздались пулеметные очереди. Это чекисты расправлялись с теми, кого обвиняли в шпионаже и контрреволюционной деятельности…»^{157}

Это были воспоминания белоруса. А теперь обратимся к рассказу поляка Януша Правдица:

«Я содержался в минской тюрьме НКВД. Вечером 24 июля началась расправа над заключенными. Я отчетливо слышал поочередное открывание камер, стоны, борьбу и время от времени выстрелы. Потом говорили, что в рот заключенным вливали яд. В это время начался очередной налет на Минск. После налета открыли все двери и приказали выходить. Затем нас окружили сильной охраной и погнали бегом через пылающий Минск. В нашей группе было около 200 человек. Группу, в которой я находился, держали в стороне как самую опасную. Среди нас было 7 советских летчиков, у которых руки за спиной были связаны проволокой. Я сообразил, что будет нехорошо оставаться в этой группе, которою вскоре расстреляли. Нас погнали на восток. Я кое-как сбрил усы и бороду. Группа, к которой мы присоединились, насчитывала около 3000 человек. Увидев возле себя девочку лет 12, я спросил, за что ее арестовали. Она очень серьезно и удивленно ответила: «За контрреволюцию и шпионаж». Девочка была из-под Несвижа. В районе Червеня началась массовая казнь… Красноармейские машины ездили по телам убитых… Это произошло в ночь с 27 на 28 июня». (Мельцер Д., Левин В. Черная книга… С. 74–75).

Из анализа документов КГБ следует: ряд заключенных-смертников в ожидании этапа во внутренние районы СССР совершили побег. Особый интерес в этом отношении имеет исследование белорусских историков B. Михнюка и А. Гринь, которое основано на материалах уголовного дела № 18094 в 2-х томах по обвинению Антона Сокола-Кутыловского по стст. 63 и 64 УК БССР. Согласно имеющимся данным, Кутыловский на вопрос офицера СМЕРШа «Как вам удалось совершить побег?» ответил буквально следующее:

«Вечером 23 июня 1941 г. здание в центре Барановичей, где содержались узники НКВД, загорелось после бомбежки немцев. На рассвете кто-то открыл двери в тюрьме и примерно 36 человек получили свободу»^{158}.

Повезло не только А. Соколу-Кутыловскому. Вместе с нацистским вторжением свободу обрели десятки тысяч белорусских граждан, осужденных по политическим мотивам, в числе которых, например, были В. Рагуля, C. Хмара, Ю. Соболевский и др.^{159}

А вот то, что произошло с контингентом новогрудской тюрьмы, спецслужбы скрывают и ныне. Из докладной записки «Об эвакуации тюрем НКВД БССР» заместителя начальника тюремного управления НКВД БССР лейтенанта госбезопасности Ополева начальнику тюремного управления НКВД СССР майору госбезопасности Никольскому от 3 сентября 1941 г.:

«Начальник тюрьмы г. Новогрудок Крючков 23 июня во время бомбардировки города всех заключенных вывел из тюрьмы и посадил в вагоны. На станции на конвой напали местные жители, ворвались в вагоны и освободили заключенных. Во время перестрелки с нападающими его (Крючкова. — А. Т.) ранили в руку».

Факт освобождения местным населением заключенных новогрудской тюрьмы подтверждает и Н. Гайба, автор статьи «Это было в первые дни» (Новае жыццё (Новогрудок). 2004. 28 июля):

«Было принято решение эвакуировать и узников новогрудской тюрьмы. Их привезли на железнодорожный вокзал, посадили в вагоны, но прибежали местные жители и выпустили их из вагонов»^{160}.

А теперь попробуем представить себе, что творилось в белорусской столице в те лихорадочные июньские дни. По описанию многочисленных очевидцев, Минск походил на встревоженный муравейник. Многие ожидали советского контрнаступления. Вместо этого минчане увидели «красноармейцев в кальсонах, бежавших с передовых застав»^{161}. В официальной хронике Великой Отечественной войны об этом ни слова. За основу взята партийная версия:

«Партийные, советские, общественные организации БССР в начале войны в сложных условиях провели эвакуацию в советский тыл мирного населения, промышленного оборудования, культурных ценностей, зерна, скота и другого государственного и колхозного имущества»^{162}.

В действительности события разыгрались совсем иначе. Сохранилось множество свидетельств людей в один голос утверждающих, что эвакуации не было. Корреспондент «Правды» по Беларуси П. Лидов, который сумел пробиться на аудиенцию к Пономаренко утром 22 июня, писал:

«Утром в кабинете Пономаренко я застал только хозяина кабинета. Пономаренко стоял у окна, рассматривал проходящих мимо женщин и высказывал свои суждения об их красоте. В кабинет вошел только председатель совнаркома Былинский и вскоре вышел»^{163}.

А где же было руководство республики? Секретарь ЦК КПБ Авхимович и другие руководящие работники республики отсиживались в бомбоубежище, в подвале кинотеатра «Пролетарий» и, как утверждает профессор А. Лейзеров, «томились от безделья»^{164}. По мере приближения немецких войск к столице, по мере того, как войска Западного фронта теряли живую силу и боеспособность, а угроза оккупации становилась с каждой минутой все реальней, паника охватила ЦК КПБ. И охватила не только партийную верхушку, но и чиновников, на которых была возложена эвакуация — Авхимовича, Прохорова, Ганенко, Тура, Уралову, Бударина и других. Предлагаем взглянуть на трагедию июня 41-го глазами историка А. Купреевой:

«В мемуарах 13 секретарей ЦК компартии Белоруссии (а их перед войной действительно была чертова дюжина) говорится про то, что «вожди» оставили город в последнюю минуту, когда гитлеровские танки штурмовали окраины. Вранье! «Вожди» первыми удрали из обреченного города. Это произошло в ночь с 23 на 24 июня».

Но вернемся на улицы Минска. О том, что там происходило, рассказывают очевидцы. Слово М. И. Крапине:

«В первые дни войны, как помню, были страшные бомбежки. Минск горел, кругом стлался дым. Началась паника. Начали разворовывать все магазины. Я помню, около нас был магазин, все оттуда вывезли. А что творилось на «Коммунарке»! Там стояли огромные чаны с патокой и люди, пытавшиеся ее набрать, туда падали, захлебывались и тонули»^{165}.

«В городе, свидетельствует еще один очевидец, не было видно ни наших, ни немцев. Люди несли из магазинов все, что там еще осталось. Со складов тащили одежду и продукты. Связь была прервана, радио не работало. Люди вообще не знали, что творится. То говорили, что немцы отступают, то наоборот»^{166}.

Естественно, ни о какой организованной эвакуации населения Минска говорить не приходится. Мы полагаем, что термин «эвакуация» мог быть применим только к Гомелю. Из Минска же было беспорядочное бегство. Тому свидетели СНК СССР и ЦК ВКП(б). Только на второй день после захвата Минска (29 июня 1941 г.) высшее руководство направило в Беларусь директиву, в которой излагались основные задачи эвакуации^{167}. Условия для нее были созданы только должностным лицам высшего ранга. Им предоставили грузовые автомашины^{168}. Как видно из литературы, П. Пономаренко, являясь исполняющим обязанности члена Военного совета Западного фронта, оставил город без разрешения Сталина. Опасаясь справедливого наказания, первый секретарь ЦК КП(б)Б блестяще вышел из положения. Добравшись до телефона, он рассказал вождю о мощном партизанском движении, развернувшемся в Беларуси якобы едва ли не в первый день войны. Сталин поверил^{169}. Но не поверил другим — вырвавшимся из пылающей огнем республики евреям. Началось служебное расследование. Было установлено, что «22.06, когда объявили мобилизацию, военнообязанные евреи не явились в райгорвоенкоматы, а с семьями выехали в глубокий тыл. Это были высокие партийные чины, руководители предприятий, специалисты. Все они осели в Алма-Ате и других городах Азии. Там сразу же началась паника…». По приказу Сталина всех их расстреляли как дезертиров^{170}. В этой связи с новой силой вспыхнул бытовой антисемитизм. Всюду, где появлялись евреи, распевались, например, такие частушки:

Забегая вперед, отметим: эвакуированные жили как заключенные. Рабочим выдавали 600 гр. хлеба и тарелку супа в день, да и то только по карточкам, а иждивенцам — 400 гр. Выпечка хлеба оставляла желать лучшего. Суп был жидкой водицей, где плавали крупа и отруби…

И еще об эвакуации. Известный писатель Вс. Иванов в своих воспоминаниях написал о встрече с Я. Коласом в Москве летом 1941 г. Тот рассказал ему, как выбрался из Беларуси. На второй или третий день войны поэт на своей машине покинул дачу. Уже под вечер на трассе Минск — Москва Колас набрел на табор правительственных машин, остановившихся на ночевку. Состоялась горячая встреча. Коласу говорили: «Как мы рады! Теперь мы Вас не оставим». Вскоре все улеглись спать. Лег спать и Колас. Когда он утром проснулся, вокруг никого не было^{172}. А между тем Пономаренко в своих послевоенных воспоминаниях расскажет о том, как руководство республики в июне 1941 г. проявляло трогательную заботу о спасении детей, женщин, стариков…

Теперь о том, что советские и партийные органы все-таки успели вывезти. 25.06.1941 г. в БССР была образована Центральная эвакуационная комиссия (ЦЭК) во главе с Председателем СНК БССР И. Былинским. Но еще раньше, 23 июня, были развернуты эвакуационные пункты в 26 городах: на железнодорожных узлах, перекрестках шоссейных дорог — всего 24 эвакопункта^{173}. На нужды беженцев, согласно архивным источникам, ведомство Пономаренко выделило 3 млн. рублей. Принцип помощи был по-советски прост: отдаешь корову, коня или другую живность — тебе советские рубли, которых, как известно, у властных структур было предостаточно. Судите сами: из БССР вывезли 161 отделение Государственного банка СССР, 116 сберкасс, около 570 млн. рублей денежного фонда^{174}. Белорусы, поверив заверениям властей, что все это временно, легко расставались со своим домашним скотом, получая взамен советские дензнаки, которые с приходом немцев превратились в обыкновенную макулатуру. Пономаренко изобрел еще один способ пополнения казны — фонд обороны, созданный постановлением ЦК КП(б)Б 6 августа 1941 г. Только гомельчане передали в этот фонд 250 тыс. рублей, 2,5 кг золота, 18 тонн цветных металлов^{175}.

И последнее. Выступая 3 июля по радио, Сталин требовал:

«При вынужденном отступлении Красной Армии не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни одного килограмма хлеба, ни литра топлива… угонять весь скот, все ценное имущество, в том числе цветные металлы и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться»^{176}.

Заработала программа тактики выжженной земли, которая привела в ужас нацистских генералов. Подчиняясь Москве, из республики вывезли 109 больших и средних предприятий, среди них 90 из Витебска, Гомеля, Могилева. Цена средств производства (машин и оборудования) на этих предприятиях оценивается в 478,1 млн. рублей, что составляло половину суммы основных фондов в БССР^{177}; оборудование 124 крупных предприятий: 3200 металлообрабатывающих станков, 8933 текстильных, трикотажных и швейных машин, 8644 двигателя, 18 турбогенераторов общей мощностью 32 тыс. квт (во всей Беларуси она составляла 105,3 тыс. квт), 69 трансформаторов, 845 тонн цветных металлов^{178}; 3366 вагонов готовой продукции, 45 тонн сырья^{179}; более 5 тыс. тракторов (вместе с трактористами) — 60 %, 233 уборочных комбайна — 18 %; РККА передано 600 тягачей и 400 комбайнов, что составляло 54 % тягачей и 37 % комбайнов от парка БССР в начале 1941 г.^{180}. Кроме того, армия реквизировала 2,5 тыс. автомобилей, 35 тыс. коней, 23 тыс. повозок^{181}. Из общего количества зерна в 151,5 тыс. тонн 81,2 тыс. тонн хлебопродуктов было вывезено на восток, а 42,5 тыс. тонн уничтожено^{182}. Кроме того, отступая, РККА реквизировала 36 тыс. голов крупного рогатого скота, 20 тыс. тонн продовольствия и фуража. Всего это составило 721 тыс. голов скота — почти 9 % от всего поголовья республики, причем остаток уменьшился почти на 440 тыс. голов, либо на 15,4 %. (Нет данных о масштабах забоя скота РККА, конторой «Заготскота», крестьянами, что эвакуировались либо остались на месте. Когда немцы заняли БССР, оказалось, что поголовье скота стало на 20–25 % меньше, чем в начале 1941 г.)^{183} К началу 1942 г. в разных областях РСФСР находилось около 200 тыс. голов скота, угнанного из БССР^{184}.

Таблица № 28. ЭВАКУАЦИЯ СКОТА ИЗ БЕЛОРУССКОЙ ССР (ТЫС. ГОЛОВ).

	кони		крупный рогатый скот		свиньи		овечки и козы
	А	В	А	В	А	В	А	В
БССР полностью	1170,3	-	2843,6	395,3	2520,4	15,5	2577,9	245,0
В том числе:
Западные области	572,8	-	1221,9	0,0	1109,8	0,0	1364,7	0,0
Восточные области	597,5	-	1621,7	395,3	1410,6	15,5	1213,2	245,0
Гомельская	94,8	-	228,0	65,3	209,6	9,5	115,8	70,4
Минская	129,9	-	367,3	15,0	398,6	-	284,9	5,0
Могилевская	166,5	-	384,0	70,0	379,2	3,5	298,2	27,0
Полесская	71,5	-	305,6	115,0	180,6	2,5	193,5	42,6
Витебская	134,8	-	336,8	130,0	242,9	-	320,8	100,0

А — общий уровень поголовья на 1.01.1941 г.,

В — количество скота, эвакуированного летом 1941 г.

Источник: Статистический справочник народного хозяйства и культуры БССР к началу Великой Отечественной войны. Без. м. изд., 1943. С. 148; Народное хозяйство Белорусской ССР. Москва, 1966. С. 102.

Кроме указанного, из республики было вывезено: 36 МТС с полным оборудованием, тысячи тонн ГСМ^{185}; выехали 60 НИИ и лабораторий, 6 крупных театров, более 20 высших учебных заведений, 100 академиков, членов-корреспондентов АН БССР, докторов и кандидатов наук, более 400 артистов, 500 художников, 22 композитора, большое количество писателей и поэтов^{186}; 191 детское учреждение (16 тыс. детей), 110 детских домов, 25 садов, 25 пионерских лагерей, 3 спецшколы, 3 санатория^{187}; 1,5 млн. белорусских граждан. Все они оказались в районах Поволжья, на Урале и в Западной Сибири. Вместе с 500 тыс. призванных в РККА цифра эта составляет около 2 млн. человек — приблизительно 22 % от всего населения БССР в современных границах. Здесь не учтены рабочие и инженеры, которых увезли на Восток вместе с предприятиями и учреждениями, а также те люди, что двигались в эвакуацию по личной инициативе и на своем транспорте^{188}.

В результате эвакуации значительная часть людских и материальных ресурсов БССР послужила для обороны Советского Союза. Зато для военной промышленности Германии эвакуация не имела никакого значения. Она не явилась препятствием для обеспечения продовольствием частей вермахта и оккупационной администрации.

Таким образом, эвакуация дала советским властям не только материальную пользу, но и выполнила важную политическую роль, став разрушающим фактором в жизни оккупированной Беларуси.

РАЗДЕЛ VI. ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ОКРУГ «БЕЛОРУТЕНИЯ».

Можно представить

Самое худшее,

Но как представить

Непредставимое.

Шарлотта Дельбо.

Город Барановичи был оккупирован германскими войсками в пятницу 27 июня 1941 г.^{1} Первой в областной центр вошла 18-я танковая дивизия 47-го танкового корпуса 2-й танковой группы вермахта^{2}. О том, как это происходило, остались воспоминания.

«Несколько немецких танков вошли в город с востока. Они проехали мимо советских танков и остановились на перекрестке. К советским танкам подъехали два мотоцикла с колясками, на которых были укреплены пулеметы. Из башен вылезли танкисты, подняли руки вверх. Немцы их обыскали и повели к переезду. Трое танкистов, видимо водители, остались. Они залезли внутрь боевых машин и двинулись за одним из мотоциклов»^{3}.

Как и в сентябре 39-го, когда в город вошла Красная Армия, на улицы «вышли люди целыми семьями. Они стояли вдоль заборов и радостно приветствовали немецких солдат»^{4}. Среди встречающих были и жены советских военнослужащих, например, супруга политрука Кшижановского^{5}. Встречали немецкую армию не только в Барановичах. Из рассказов очевидцев можно, например, узнать, как это происходило в Новогрудке, население которого «высыпало из домов с хлебом и солью, чтобы приветствовать немцев и поблагодарить их за освобождение: молились Богу от радости, что лютый режим Сталина, наконец, закончился»^{6}. Известны случаи, когда даже представители еврейских общин с радостью встречали немецкие части. Несмотря на террор, на территории Польши, оккупированной в 1939-м, эти чувства «частично формировались под воздействием воспоминаний про относительно цивилизованный немецкий оккупационный режим времен Первой мировой войны»^{7}. Безусловно, подобное отношение к завоевателям в немалой степени формировалось вследствие активного неприятия проводимой большевиками политики национализации, когда евреи были полностью разграблены^{8}.

Теперь о том, что происходило в деревне. Нынешние историки замалчивают, что приход немцев сельчане «использовали для роспуска колхозов»^{9}. В этой связи мы хотим обратить внимание читателей на то, что в 2003 г. в газете «Народная воля» (№ 14) А. Кулак в статье «Мой литвинский край», рассказал, основываясь на малоизвестных фактах из недавней истории Беларуси, о восприятии местными жителями немецкого нашествия.

«Крестьяне обрадовались приходу немецких солдат. Многие из них все это время боялись, что Советы объявят их зажиточными и вывезут в Сибирь. Ребята, которые сбежали из советского плена, открыто вышли на улицу и уже не опасались, что их схватят сотрудники НКВД. Для них приход германцев не был такой трагедией, как это было для поляков и русских. Они не теряли своей Родины, просто у них ее в Советском Союзе не было. Многие крестьяне с любопытством рассматривали прибывших немецких солдат. В центре деревни, на большой площади сада, расположилось командование части, установили музыкальный аппарат и включили музыку. К ним потянулась молодежь. Тут же подвезли кухню. Немецкие повара предложили местной молодежи отведать солдатскую пищу»^{10}.

В ближайшее воскресенье, утром 29 июня, в Барановичи пришло множество крестьян из окрестных сел. Верующие направились в церковь на Красноармейской улице. Они были празднично одеты, многие с цветами в руках. Так люди выражали свою «благодарность немцам за возможность вернуться к религии»^{11}. О том, что население с радостью приветствовало германскую армию, сообщают документы штаба айнзац группы «В». Поведение населения, указывается в них, переходило «от нейтральности к радости в связи с освобождением от советского ярма, которое выражалось в готовности белорусского и польского населения работать вместе с нами (немцами. — А. Т.) в деле возрождения»^{12}. Данный факт триумфального шествия солдат вермахта не отрицало и высшее партийное руководство БССР уже после изгнания гитлеровцев^{13}.

Глава I. От области к округу: германский административный аппарат.

В Барановичах, как и на всей территории области, вводилось военное управление, которое согласно директивам вермахта «имело переходной характер и со временем должно было передать свои функции гражданскому управлению»^{14}.

Немецкое военное управление (июнь — август 1941 г.).

В соответствии сраспоряжением главкома сухопутных войск Германии от 3.04.1941 г., административные задачи армии не шли дальше поддержания порядка и безопасности. Выполнение этих задач возлагалось на командующего тылами группы армий «Центр» генерала Макса фон Шенкендорфа, чей штаб разместился в областном центре. Шенкендорфу подчинялись полевые комендатуры, в состав которых входили хозяйственные службы, которые решали следующие задачи: организация продовольственных и фуражных поставок, мобилизация населения для выполнения работ, необходимых военному ведомству Германии^{15}. При штабе командующего тылами группы армий «Центр» находился группенфюрер СС Эрих фон Бах — руководитель войск СС, задачей которых являлась пацификация края: борьба с политическими противниками гитлеризма, главным образом коммунистами и советскими функционерами, а также для уничтожения еврейского населения. Бах напрямую подчинялся рейхсфюреру СС Гиммлеру. Хозяйственные команды гитлеровцев, точно так же, как и большевики в 1939 г., провели учет и взяли под охрану, объявив собственностью немецкого государства, все предприятия, учреждения, банки, телеграф, продовольственные склады и базы, а также имущество, вооружение и технику, оставленную РККА. Так, в областном центре немцам достались богатые запасы зерна, которого хватило бы городу на три года^{16}. Полевые комендатуры, производя заготовку продовольствия, проводили хаотичные реквизиции. Это сразу почувствовала деревня, где «поголовье домашнего скота, особенно свиней и коров, значительно сократилось»^{17}. Официальным языком признавался немецкий и польский^{18}. Но военный аппарат управления не мог полностью справиться с возложенными на него задачами. Для поддержания порядка необходим был еще один, дополнительный, — из числа местных жителей. Он появился на основе инструкций главнокомандующего сухопутными войсками от 3.04.1941 г., которые позволяли создание органов местного самоуправления. Так, на территории области появились городские, районные и поветовые управы. Более подробно о работе органов местной администрации мы расскажем в следующих разделах, отметим лишь следующую деталь. Местные структуры самоуправления, в состав которых вошли местные жители, создавались и осуществляли свою деятельность под контролем военных комендатур. Также им запрещалось заниматься политической деятельностью. Но как мы уже указывали, немецкий военный аппарат управления носил временный характер.

На повестку дня встал вопрос передачи властных функций органам гражданского управления, которые еще не были сформированы. Необходимо было срочно их создавать. Это понимали в Берлине. И уже 17 июля 1941 г. Гитлер подписывает указ, в соответствии с которым в БССР вводилось гражданское управление.

Этот документ выглядел так:

ПЕРВЫЙ УКАЗ ФЮРЕРА О ВВЕДЕНИИ ГРАЖДАНСКОГО УПРАВЛЕНИЯ НА НОВОЗАНЯТЫХ ТЕРРИТОРИЯХ 17 ИЮЛЯ 1941 ГОДА

«1. Территория бывших свободных государств Литвы, Латвии и Эстонии, а также земли, на которых проживают белорусы, переходят под гражданское управление с подчинением рейхсминистру по занятым восточным территориям. Вся территория образует рейхскомиссариат под названием «Остланд», что соответствует моему указу о руководстве новозанятыми территориями от 17 июля 1941 года. Управление малыми восточно-прусскими районами, которые граничат с бывшим государством Литва, остаются в подчинении оберпрезидента по провинциям.

2. Внешние границы рейхскомиссариата «Остланд» и другие территории, которые определены разделом 1-м, я буду самостоятельно определять и окончательно устанавливать в соответствии с ходом военных действий и установленным сроком. Также я буду определять время для введения гражданского управления на территориях и частях, которые определены разделом 1-м.

3. Рейхскомиссаром «Остланда» я назначаю гауляйтера и оберпрезидента Генриха Лозе. Он имеет свою резиденцию в Риге.

Ставка фюрера, 17 июля;

фюрер Адольф Гитлер.

Начальник штаба главного командования вермахта Кейтель;

Рейхсминистр и начальник имперской канцелярии д-р Ламмерс.

BA, R4311/ 68 a, fd. 3,9 f 11»^{19}.

Немецкое гражданское управление (4 сентября 1941 г. — 4 июля 1944 г.).

За два дня до вторжения германских войск на территорию Советского Союза, 20 июня 1941 г., рейхсляйтер Альфред Розенберг, который уже в июле возглавит имперское управление по делам оккупированных восточных областей, заявил:

«Белоруссия будет называться Генеральным коммисариатом. Этот рейхскоммисариат будет занимать площадь в 550 тыс. км² с населением в 19,3 млн. человек»^{20}.

Таблица № 29. ПЛАНИРУЕМАЯ ЧАСТЬ ГЕНЕРАЛЬНОГО ОКРУГА БЕЛАРУСИ (ИЮНЬ 1941 Г.).

	Территория (тыс. км2)	Население (млн. чел.)
Состояние на начало 1941 г.	235,0	10,60
Потери в пользу Украины и Литвы	44,0	2,15
Прибыль на востоке	34,3	1,40
Планируемая часть	225,3	9,85

Источник: Статистическая выкладка к докладу А. Розенберга от 20.06.1941 г. // AAN, mf. Aleks. Т-454. R 26/1059.

Окончательное слово оставалось за Гитлером. 17 июля 1941 г., подписав указ, речь о котором уже шла, фюрер перечеркнул существующие границы БССР, создав новые административно-территориальные районы. Беларусь раздробили на ряд рейхскомиссариатов. Многие ее регионы отнесли к Украине, Восточной Пруссии и Литве. Так, северо-западные районы Брестской области и Белостокская область, включая Гродно и Волковыск, присоединялись к Восточной Пруссии, южные районы Брестской, Пинской, Полесской и Гомельской областей вошли в рейхскомиссариат «Украина». Северо-западные районы Вилейской области вошли в генеральный округ Литвы. Витебская, Могилевская, большая часть Гомельской и восточные районы Минской области выделялись в зону армейского тыла. В состав Генерального округа «Белорутения» (Беларусь) вошли: Барановичская, часть Вилейской и Минской областей, что составляло третью часть довоенной территории БССР с населением 3138256 человек^{21}.

Таблица № 30. АДМИНИСТРАТИВНАЯ СТРУКТУРА ГЕНЕРАЛЬНОГО ОКРУГА БЕЛАРУСИ ПОД ГРАЖДАНСКИМ УПРАВЛЕНИЕМ.

	Площадь	Население (тыс. чел.)[1]	Количество поветов	Количество волостей
До 17.09.1939 г. в границах СССР:
г. Минск	42	103,1	-	-
Минский	5429	304,2	9	95
Борисовский	1248	32,7	5	15
Слуцкий	5242	220,6	8	65
До 17.09.1939 г. в границах Польши:
Барановичский	5694	341,5	7	78
Глубокский	8746	340,2	10	41
Ганцевичский	6085	114,6	4	31
Лидский	4641	278,5	8	32
Новогрудский	4301	194,5	5	55
Слонимский	4704	171,6	5	25
Вилейский	7530	299,6	8	45
Всего:	53662	2411,3[2]	69	482

Источник: Ostland (Рига). 1944. № 8. С. 7.

Новое управление на землях «Остланда» вводилось постепенно: с 5 августа (Литва) — до 5 сентября (Эстония) 1941 г.^{22} 1 сентября гауляйтером Беларуси Гитлер назначил Вильгельма Кубе. Власть, правда, перенял он, как убеждают нас документы, только над ее западной частью вместе с Минском^{23}. Нетипичные обстоятельства, а также нетипичное поведение самого Кубе на должности генерального комиссара вынуждают рассказать о нем более подробно. Шеф гражданского управления Беларуси родился 13.11.1887 г. в городе Глогау на Одере. Отец Вильданно перебрался в Берлин и работал там сборщиком налогов. В Берлине Кубе-младший учился: вначале в школе и гуманитарной гимназии, потом в университете, где изучал историю и государственное право. За обучение семья не платила. Расходы покрывались грантом, полученным от городских властей. Во время учебы в университете будущий журналист, свободно владевший греческим и латинским языками, стал одним из создателей, а в 1911–1914 гг. и руководителем Немецкого национального союза. В эти же годы он редактирует «Deutsche olkische Hochschulblatter»^{24}. В 1911 г. Кубе вступил в немецкую социалистическую партию. Но неожиданно вышел из нее и стал членом немецкой консервативной партии, являясь до 1919 г. ее окружным секретарем в г. Бреслау. В 1919 г. Вильгельм, порвав с консерваторами, участвует в создании немецкой национальной народной партии и вскоре становится генеральным секретарем ее окружной организации в Силезии, а с 1920 г. — в Берлине, где, кроме того, в 1922–1923 гг. выполняет обязанности городского депутата. В 1923 г. Кубе покидает ряды НННП и совместно с членами запрещенной нацистской партии создает национал-социалистическую партию свободы, а через год получает мандат посла в рейхстаге и выступает защитником национал-социалистической партии Германии. 1.12.1927 г. Кубе вступил в эту партию, которая к тому времени являлась легальной, и уже через несколько недель за заслуги перед национал-социалистическим движением Гитлер утвердил его гауляйтером Восточного округа — Ostmark. Потрудился Кубе на этой должности на славу: количество партийцев в этом регионе возросло с 66 человек в 1928 г. до 10000 в 1931 г. и в 1933 г. достигло 80000 человек. Одновременно он становится редактором «Der Markische Adler» и делает его рупором своей партии. В мае 1928 г. Кубе — депутат прусского ландтага. Здесь он, выполняя поручение Гитлера, руководит фракцией национал-социалистов. Деятельность Кубе сыграла важную роль в победе гитлеровской партии в Германии. Большой заслугой Кубе стало упразднение 25.09.1929 г. запрета на публичные выступления Гитлера в границах Пруссии. Гитлер этого никогда не забывал. После победы НСРПГ 25.03.1933 г. Кубе — обер-президент Берлина и Бранденбургии, а 1.06.1933 — гауляйтер округа Курмарк. С 1933 по 1936 г. — посол рейхстага, прусский государственный советник, член Академии германского права, эксперт в области истории, активно занимается литературным творчеством и публицистикой.

Кубе считали ярым антисемитом, однако в апреле 1936 г. он направил Верховному судье НСРПГ рейхсканцлеру Вальтеру Буху анонимное письмо, в котором обвинил его в преследовании евреев, одновременно указывая на еврейские корни его жены. Это была косвенная атака против его зятя Мартина Бормана. Гестапо установило автора письма. Кубе лишился всех партийных и государственных постов. Впереди замаячил арест. Товарища по партии отстоял Гитлер, но голос, поданный в защиту евреев, Кубе не забыли. По счетам пришлось платить сполна. Он попадает в концлагерь Дахау, но не в качестве заключенного, как иногда считают, а охранника, да и пробыл он там всего два месяца^{25}.

На долгих пять лет Кубе уходит, как говорится, в тень. Назначение его на должность генерального комиссара Беларуси вызвало настоящую сенсацию в Берлине. Но его ждало еще одно назначение, о котором в столице Рейха говорили шепотом и с завистью — должность рейхскомиссара Москвы.

А пока Кубе готовился принять дела. И, надо отметить, не так, как его предшественники, — советские администраторы. Вильгельм, когда узнал, что назначен в Минск, изучил историю страны пребывания. Будучи хорошим историком, он организовал раскопки в Минске. На кургане выкопали древний скелет и передали его в один из музеев.

Первое, что сделал Кубе, едва прибыв в Азгарад (так нацисты планировали переименовать Минск), обратился к населению Беларуси:

«Белорусы! Первый раз в вашей истории победа Германии дает вам возможность обеспечения свободного развития и светлого будущего без российско-азиатско-большевистского давления и иноземного господства. Я надеюсь, что каждый из вас понимает, что его интересы тесно связаны с интересами Германии и что вы будете верными последователями и помощниками немецкого руководства»^{26}.

В течение месяца В. Кубе, сформировав аппарат управления, перенял власть у военных. Новая администрация, руководитель которой поселился в Прилуках, состояла из трех ступеней. Высшей ее инстанцией являлся Генеральный комиссариат в Минске во главе с Кубе, подчиняющийся рейхскомиссариату «Остланд» в Риге. Средняя ступень — главные комиссариаты в Минске и Барановичах, распущенные в 1943 г. Нижняя ступень в этой иерархии — городской комиссариат в Минске и 10 окружных комиссариатов. Барановичскую область раздробили на четыре округа: Барановичский, Новогрудский, Лидский и Слонимский. На протяжении трех лет оккупации руководителями этих местных управ были:

Главный комиссариат	Главный комиссар
Барановичи	Фридрих Фенс[3]
Окружные комиссариаты	Окружной комиссар
Барановичи	Рудольф Вернер
Лида	фон Ханвег, Артур Гениг
Новогрудок	Вильгельм Трауб, Бушман, д-р Альфред Гиле
Слоним	Герхард Эррен[4] {27}

Таблица № 31. ДАННЫЕ О КОЛИЧЕСТВЕ НАСЕЛЕНИЯ (1942–1943 ГГ.).

№ п/п	Округ	Площадь, км2	Население	Плотность на 1 км2	Дата
1.	Барановичский	5694	341522	59,2	7.03.1943
2.	Лидский	3641	278508	60,2	11.11.1942
3.	Новогрудский	4301	194504	45,2	3.03.1943
4.	Слонимский	4704	171563	36,4	8.12.1942
Всего:		18340	986097

Источник: К’яры Б. Штодзённасць за лініяй фронту. Мінск, 2005. С. 112–113.

Структуру и задачи немецких оккупационных органов управления рассмотрим на примере Барановичского комиссариата, в состав которого входило 7 районов: Барановичский, Новомышский, Городищенский, Мирский, Столбцовский, Клецкий, Несвижский, в которых насчитывалось 68 волостных управ^{28}. Округ занимал площадь размером примерно 600000 га и насчитывал 341522 жителя. Административный, политический и хозяйственный центр округа — г. Барановичи — насчитывал 24 тыс. человек^{29}. Гебитскомиссариат имел, как уже отмечалось, одно городское управление, 7 районных и 68 волостных управлений. Состав управления округа менялся. Если на 1.09.1941 г. округ насчитывал 341522 жителя, то на 31.12.1943 г. состав населения был уже следующим: белорусов — 290000, русских — 21000, поляков — 40000, прочих — 2500.

Вероисповедание: 80 % населения греко-ортодоксального, 10 % римско-католического вероисповедания и 10 % прочего^{30}.

В районных центрах вся власть принадлежала зондерфюреру, немецкому шефу района. Последний, в свою очередь, подчинялся окружному комиссару — оберфюреру Р. Вернеру, от которого исходили наиболее важные директивы. Барановичский гебитскомиссариат размещался в здании Госбанка по улице Советской. Численный состав его на 4.09.1941 г. составлял 6 немецких специалистов мужчин, на 20.06.1943 г. — 18 сотрудников мужчин и 7 женщин. В основном это были офицеры вермахта: барон фон Штаккельберг — адъютант гебисткомиссара, Крамфор Бертрам Курт, Гельмут Вольв — заместители окружного комиссара, Гузике, Крамп — политинспекторы, Артур Вихман — главный врач гебиткомиссариата, доктор Айхлер — государственный советник, начальник отдела труда^{31}. В штат гебитскомиссара также входили: 3 мужчин судей и 25 сельскохозяйственных руководителей, шоферы из местных, 95 сотрудников мужчин и 66 женщин из местных жителей. 24 июля при местной комендатуре насчитывалось 26 мужчин и 10 женщин, 38 хозяйственных руководителей. Немецкий суд: 6 мужчин, 2 женщины. Профессиональный союз: 4 мужчин, 1 женщина. Национал-социалистический союз: 3 женщины. Местных сотрудников: 70 мужчин, 92 женщины^{32}.

Хозяйственные службы, которые, как известно, в период военного управления входили в состав военных комендатур, влились в окружной комиссариат. Однако задачи им определял Геринг, а структуры гражданского управления реализовывали его указания^{33}.

А теперь о самом главном — о задачах, возложенных на окружной комиссариат: «…приспособление и использование территорий для германской военной промышленности»^{34}. Необходимо отметить, что военные комендатуры, действующие на территории округа, не подчинялись оберфюреру Р. Вернеру и решали следующие задачи: осуществляли охрану коммуникационных путей, военнопленных и т. д. Из компетенции гебисткомиссара, согласно указу от 7.07.1941 г., выводилась работа почты и железных дорог^{35}. Как уже отмечалось, в штат гебитскомиссара входили руководители пропаганды, но и они, равно как хозяйственные, военные и полицейские структуры, имели своего шефа — министра Розенберга и действовали в соответствии с его инструкциями, которые согласовывались с министром пропаганды Геббельсом.

По словам Ю. Туронка, заложенная указами Гитлера система параллельного руководства не позволяла «органам оккупационной власти работать скоординированно и эффективно, о чем свидетельствует самостоятельная деятельность армии, полиции, хозяйственных и строительных организаций, дорожных служб и т. д.»^{36}. Примером может служить тот факт, что в хозяйственном отделе генерального комиссариата «имелось примерно 30 начальников и референтов, которые спускали распоряжения в округа, не согласуя их предварительно друг с другом»^{37}.

ИЗ ДИРЕКТИВЫ ГЕЙДРИХА, НАЧАЛЬНИКА ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ БЕЗОПАСНОСТИ РЕЙХА, НАЧАЛЬНИКАМ СС И ПОЛИЦИИ НА ОККУПИРОВАННЫХ ТЕРРИТОРИЯХ СССР

«Берлин, 2 июля 1941 г. Сов. секретно.

…Ниже я кратко излагаю наиболее важные инструкции, данные мной айнзацгруппам и командам полиции безопасности и СД, и прошу принять их к сведению…

Все нижеследующие лица подлежат экзекуции:

• сотрудники Коминтерна, как и все профессиональные коммунистические деятели;

• сотрудники высшего и среднего ранга, а также наиболее активные сотрудники низшего ранга в партии, Центральном Комитете, областных и районных комитетах;

• народные комиссары;

• евреи — члены партии и занятые на государственной службе, а также прочие радикальные элементы (диверсанты, саботажники, пропагандисты, снайперы, убийцы, поджигатели и т. п.)…»

РАЗДЕЛ VII. ОККУПАЦИОННЫЙ РЕЖИМ.

Генеральный план «Ост» (ГПО) — под таким названием вошел в историю документ, определяющий программу «освоения» захваченных земель, германизацию, депортацию и уничтожение населения Беларуси. В его основе лежали человеконенавистнические теории нацистов: 1) О «расовом перевесе» немецкой нации над всеми другими; 2) Об «исторической необходимости» расширения «жизненного пространства» для немцев; 3) О неотъемлемом «праве» на мировое господство^{1}.

Главным средством осуществления ГПО, подлинник которого, к слову, таинственно исчез^[1], являлась политика геноцида, планомерного уничтожения противников Третьего рейха: советского актива, коммунистов, бойцов и командиров РККА, участников движения Сопротивления^{2}. В распоряжении историков оказался весьма подробный пересказ тезисов плана «Ост». Дошел он до нас в изложении одного из руководителей штаба Розенберга доктора Ветцеля^{3}. Но прежде чем озвучить его «замечания» и «предложения», ответим сначала на несколько вопросов: сохранился ли подлинник ГПО, кто его автор, и существовал ли этот план вообще?

Наша историческая наука так ответила на один из этих вопросов: «В конце 1941 г. Главное управление имперской безопасности фашистской Германии составило так называемый Генеральный план «Ост» — программу закрепления господства в захваченных им странах Восточной Европы»^{4}. А как же было в действительности?

Проект германизации «присоединенных» территорий был завершен Главным управлением безопасности Рейха лишь весной 1942 г., а не в конце 1941 г., как это принято считать. Однако и он не нашел поддержки в ведомстве СС. В июне 1942 г. его шеф, профессор Конрад Мейер-Гетлинг, предложил Гиммлеру новый вариант ГПО, в котором предусматривал, между прочим, создание 36 колониальных баз, из них 14 — в Генеральной губернии, 8 — на Украине и 14 — в «Остланде»^{5}. Беларусь при этом не называлась. Проект, как и в первом случае, не нашел поддержки у Гиммлера, который требовал, чтобы в ГПО было запланировано полное онемечивание Эстонии, Латвии и Генеральной губернии в течение 20 лет.

Беларусь, как и Украина, в плане не называлась^{6}. Мейер-Гетлинг, получив указания Гиммлера, взялся за третий вариант ГПО и работал над ним до февраля 1943 г.^{7}

Чего же добивался Гиммлер? Ответ один: заселения части оккупированных территорий осадниками — немцами^{8}. В истории Белоруссии XX столетия такое уже было: в начале 20-х здесь объявились польские военные колонисты, а затем, в 39-м, советские чиновники, так называемые «восточники». Из замечаний и предложений начальника отдела колонизации 1-го Главного политического управления имперского министерства по делам оккупированных Восточных областей Э. Ветцеля по генеральному плану «Ост» от 27 апреля 1942 г.:

«Согласно плану, предусматривается выселение 75 процентов белорусского населения с занимаемой ими территории. Значит 25 % белорусов, по плану Главного управления имперской безопасности, подлежат онемечиванию… Нежелательное в расовом отношении белорусское население будет еще в течение многих лет находиться в Беларуси. В связи с этим представляется крайне необходимым по возможности тщательнее отобрать белорусов нордического типа, пригодных по расовым признакам и политическим соображениям для онемечивания, и отправить их в империю с целью использования в качестве рабочей силы… Их можно было бы использовать в сельском хозяйстве в качестве сельскохозяйственных рабочих, а также в промышленности или как ремесленников… Следующим является вопрос о месте переселения белорусов, непригодных в расовом отношении для онемечивания… Они должны быть также переселены в Западную Сибирь… Следует подумать также над тем, чтобы переселить белорусов на Урал или в районы Северного Кавказа…»^{9}.

В начале 1943 г. Гитлер своим декретом потребовал отказаться от подготовки и планирования «будущих мирных задач»^{10}, особенно — планов германской колонизации на Востоке. В итоге третий вариант ГПО профессора Гетлинга оказался невостребованным^{11}.

Теперь о том, какими же нормативными актами определялась «деятельность» немецких силовых структур в оккупированной области. Значительная часть документов — это планы, инструкции и приказы правительственных органов и верховного главного командования Германии, распоряжения, постановления и объявления военных и гражданских оккупационных властей и др. Анализ источников позволяет классифицировать по четырем группам.

Первая группа — документы, определяющие порядок содержания и обращение с пленными РККА в лагерях:

1. Указ о применении военной подсудности от 13.03.1941 г.;

2. Директива относительно поведения войск в России от 19.03.1941;

3. Регламентация действий полиции безопасности и СД совместно с вермахтом (приказ от 28.04.1941 г.);

4. Директива Верховного главного командования вооруженных сил Германии от 13.05.1941 г. «О военной подсудности в районе «Барбаросса» и об особых мероприятиях войск»;

5. Директивы относительно «обхождения с политкомиссарами», так называемый «комиссарский приказ» от 6.06.1941 г.;

6. Приказ начальника полиции безопасности и СД № 8 от 17.06.1941 г. (определял перечень лагерей для советских военнопленных);

7. Приложение № 2 к приказу № 8 от 17.06.1941 г., датированное 29 октября 1941 г. (устанавливало способы экзекуции и методы сокрытия их результатов);

8. Приложение № 1 к приказу № 8 от 17.06.1941 г. (указывало на необходимость учета узников лагерей для военнопленных по определенной форме);

9. Распоряжение Верховного главного командования вооруженных сил Германии от 20.07.1942 г. (устанавливало клеймение военнопленных)^{12}.

Вторая группа — документы, в основу которых легла программа нацистов «окончательно разрешающая еврейский вопрос»:

1. Заявление А. Гитлера в рейхстаге от 30 января 1939 г. (в котором декларировалось: мировая война призвана «уничтожить еврейскую нацию в Европе»;

2. Распоряжение шефа управления безопасности СС Р. Гейдриха от 27.09.1939 г. о переселении евреев^{13};

3. Решение Ванзейской конференции от 20.01.1941 г. (разработаны последние детали плана окончательного решения еврейского вопроса);

4. Приказы полевых комендантов населенных пунктов о создании гетто и др.^{14}

Третью группу документов составляют нормативные акты, определяющие задачи командования вермахта при проведении операций против групп сопротивления:

1. Приказ начальника штаба Верховного командования вооруженных сил Германии генерал-фельдмаршала Кейтеля о беспорядочном подавлении освободительного движения в оккупированных странах и расстрелах заложников от 16.09.1941 г.;

2. Наставление Верховного главного командования вооруженных сил Германии от 11.11.1942 г. о применении крайне жестоких мер в обращении с партизанами и населением временно оккупированных районов СССР;

3. Приказ начальника штаба Верховного главного командования вооруженных сил Германии о необходимости применения жесточайших мер в борьбе с партизанами от 16.12.1942 г.;

4. Боевые приказы по проведении карательных операций;

5. Приказ рейхсфюрера СС Гиммлера группенфюреру СС Эриху фон Баху от 28.07.1941 г. (приказ требовал от отрядов СС, которые занимались зачисткой районов от РККА и групп сопротивления, «селекционно частично вооружать жителей, лояльно относящихся к Германии. Зато против населения, которое поддерживает советских мародеров и партизан, необходимо принимать самые острые меры: мужчин — расстреливать, детей и женщин — депортировать, а деревни сжигать»)^{15}.

Четвертая группа документов — приказы, определяющие оккупационную экономическую политику:

1. Экономический раздел плана «Барбаросса» — «Ольденбург»;

2. Директива по руководству экономикой в оккупированных восточных областях от 13.05.1941 г.;

3. Указ фюрера о руководстве новыми восточными территориями от 17.07.1941 г.;

4. Указ фюрера об экономике на новозанятых восточных территориях от 29.06.1941 г.;

5. Указ Геринга от 3.07.1941 г.;

6. Специальная директива министра по делам восточных оккупированных территорий Розенберга (январь 1942 г.) «Обязательное постановление о восстановлении промышленного хозяйства…»^{16}

Глава I. Гитлеровский аппарат насилия.

Исходя из приказов и инструкций, краткий перечень которых приведен выше, захватчики стали устанавливать «новый порядок». Главенствующая роль при этом отводилась аппарату насилия, в состав которого входили:

• охранные отряды СС;

• штурмовые отряды СА;

• полиция безопасности и СД;

• ГФП — тайная полевая полиция;

• охранная полиция;

• полиция поддержания порядка (местная);

• уголовная полиция;

• органы абвера (разведка);

• жандармерия;

• специальные полицейские подразделения;

• вооруженные силы (вермахт, армия);

• охранные войска (армия);

• органы военной, гражданской немецкой и местной администраций.

Об одной из таких служб — СД — мы и расскажем.

Филиал минского командного пункта полиции безопасности и СД, название которого звучало так: полиция безопасности и СД Белорутении — барановичский филиал, в разное время возглавляли: унтерштурмфюрер СС Вальдемар Амелунг (осень 1941 — осень 1943 г.) и оберштурмфюрер СС Грунцфельдер (апрель-июнь 1942 г.)^{17}. Из личного дела офицера СД В. Амелунга:

«27 лет, из прибалтийских немцев. Образование — техник текстильной промышленности. Отец — владелец имения, убит в безвластие российской революции 1917 года. Семья, оставшись без средств к существованию, перебралась в Ригу. В. Амелунг прошел спецподготовку в латвийской армии. В 1934 году уволился в запас в чине капрала. Являлся активистом балтийско-немецкого национал-социалистического движения Латвии. Достаточно зарекомендовал себя в рамках «Центра этнических немцев — инстанции по делам переселенцев». В феврале 1940 г. вступил в СС, с 1 июня того же года — офицер СД. Владеет в совершенстве немецким, латышским и русским языками. На территории Советского Союза с самого начала военных действий. В составе оперативной группы «А» вошел в Ригу. Обладает личным мужеством и отвагой. Награды: Военный крест за заслуги 2-й степени с мечами (декабрь 1941 г.); Железный крест 2-й степени (1943 г.); Серебряная награда за смелость 2-й степени для представителей восточных народов (1943 г.); Штурмовой значок пехотинца (1943 г.)…»^{18}

Полномочия барановичского филиала СД, службы которого разместились в здании по улице Нарутовича, в период времени с 1941 по 1943 г. распространялись частично на весь Барановичский округ. С осени 1942 г. Барановичскому филиалу подчинялось Слонимское отделение, которое в 1943 г. реорганизовалось в самостоятельный филиал полиции безопасности и СД. Однако по-прежнему подчинялось главному филиалу в Барановичах^{19}. До создания летом 1943 г. филиала в Лиде барановичское СД оперативно обслуживало Лиду и Новогрудок. До августа 1942 г. и с осени 1943 г. начальнику СД в Барановичах подчинялся и Ганцевичский район^{20}. Барановичский филиал, как и Главное имперское управление безопасности (РСХА), делился на отделы: кадров, экономики, собственно СД, гестапо, криминальной полиции. Такая структура была введена весной 1943 г., потому что раньше ее руководитель сам «заботился обо всех делах, и по линии криминальной полиции, и по линии гестапо, и по линии службы СС»^{21}. В СД округа одновременно служило в среднем 20–30 человек. Кроме основного состава там были: 4 водителя, 2 студента-переводчика из Каунаса и Риги, 2 переводчика-белоруса, литовское подразделение охраны в количестве 15 человек, белорусская криминальная полиция, а также рота белорусской охраны, литовские и латышские добровольцы. Филиал имел 2 легковых автомашины, одной всегда пользовался В. Амелунг, и одну грузовую^{22}. СД имело в своем распоряжении сотрудников евреев. Проживали они в кирпичном строении наискось от служебного здания СД. Днем они трудились в бараке, который находился неподалеку; там были оборудованы швейная, сапожная, столярная, перчаточная, часовая и другие мастерские. По сведениям Г. Русса, автора работы «СД в Барановичах (1941–1943) в контексте локального оккупационного режима», «командующий полицией и безопасности был недоволен, что СД в Барановичах пользовалось услугами евреев»^{23}.

Немецкие служащие филиала представляли криминальную полицию и гестапо: гауптштурмфюрер СС Гипке, гауптштурмфюрер СС Гольбранд, офицер СС Дитрих, хозяйственный инспектор Барановичского СД Мешке Курт^{24}. Контакты сотрудников СД с другими сотрудниками оккупационных структур были ограничены до минимума. А белорусам неслужебные контакты с другими полицейскими округа запрещались категорически. Не будет преувеличением сказать, что своей жестокостью и безжалостным отношением к населению, особенно к евреям, В. Амелунг сумел подчинить себе все репрессивные службы гебитскомиссариата. Вот что пишет в этой связи немецкий исследователь Г. Русс:

«Стороннему наблюдателю очевидна необычная власть СД над всей епархией оккупационных структур в гебитскомиссариате Барановичей. Бывший начальник окружной жандармерии Макс Айбнер, в распоряжении которого находилось около 500 добровольных помощников, размещенных в отдельных местных участках жандармерии, сообщил, что они все были под сильным влиянием начальника СД: когда Айбнер, встречая кого-нибудь на дороге, спрашивал, почему тот оставил место службы, то обычно слышал ответ: «Обязан явиться к шефу Барановичей», причем имелся в виду начальник СД, у которого повсюду сидели свои шпионы». Большинство сотрудников других оккупационных органов в Барановичах утверждали, что филиалу СД никто ничего не мог приказать. Он находился исключительно в подчинении командира полиции безопасности и СД в Минске…^{25} Сам Вернер, окружной административный руководитель, вынужден был признать, что «настоящим хозяином округа было СД…»^{26}

На «командира полиции и безопасности СД Белорутении — барановичский филиал» возлагались следующие задачи:

• разрешение еврейской проблемы;

• политический сыск;

• шпионаж и контрразведка;

• обеспечение безопасности;

• обезвреживание советской агентуры, участников групп сопротивления;

• расследование актов саботажа и террора;

• борьба с правонарушителями (как из числа сотрудников оккупационных структур, так и со стороны местного населения);

• политический контроль за работой немецкого административного аппарата^{27}.

О том, как эти задачи на практике претворялись в жизнь, сообщают документы, факты и свидетельства очевидцев. Речь пойдет о трех из четырех лагерей, находящихся в областном центре и его окрестностях: Леснянском, Колдычевском, Барановичском.

Таблица № 32. ТЮРЬМЫ, ГЕТТО И КОНЦЛАГЕРЬ В БАРАНОВИЧСКОМ ОКРУГЕ (1941–1944).

№ п/п	Учреждения	Место размещения	Время создания	Комендант	Контингент	Погибло
1.	Шталаг-37	Лесная	Сентябрь 1941 г.	Капитан Мюллер	Пленные РККА	55 тыс.
2.	Отделение Шталага-337	Барановичи	Июнь 1941 г.	Старший лейтенант Малер	Командиры и комиссары РККА	20 тыс.
3.	Концлагерь	Колдычево	Март 1942 г.	Обершарфюрер СС Фриц Иоран	Участники польского сопротивления, бойцы Армии Крайовой, советские партизаны и их семьи.	22 тыс.
4.	Концлагерь[2]	Барановичи	Март 1942 г.	?	Гражданское население	15 тыс.
5.	Гетто	Барановичи	Декабрь 1941 г.	Главный инспектор Курт Бертрам	евреи	15 тыс.

Источник: Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 222.

Планируя упреждающий удар — срыв операции «Гроза», немецкое военное командование предполагало захват в плен от 2 до 3 млн. советских солдат уже в первые шесть недель войны. В 2003 г. в Минске вышел Справочник «Лагеря советских военнопленных в Беларуси 1941–1944», авторы которого, опираясь на архивы Беларуси, Государственный архив Российской Федерации, Бундесархив (Федеральный архив) Германии, систематизировали информацию о наличии на территории Барановичской области различных типов лагерей для военнопленных в период оккупации (сведения о лагерях даются по состоянию на 1 октября 2003 г. в соответствии с сегодняшним административно-территориальным делением Республики Беларусь). Из справочника явствует: захваченные в плен военнослужащие Красной Армии разоружались, командиры отделялись от рядовых и направлялись сначала в дивизионные, а оттуда — в армейские сборно-пересыльные пункты. Далее военнопленных помещали в транзитные, или пересылочные лагеря (дулаг), где их подвергали фильтрации. Затем военнопленных направляли в стационарные лагеря. Данные лагеря разделялись на лагеря командиров, или офицерские (офлаг), и для рядового и сержантского состава (шталаг). По данным автора справочника, разветвленная сеть лагерей военнопленных в оккупированной Барановичской области (как и в Европе) находилась в ведении Общего управления Верховного командования вермахта, которое в течении всей войны возглавлял генерал Рейнеке. В подчинении Общего управления находилось Управление по делам военнопленных, состоящее из двух отделов — общего и организационного. Работа общего отдела управления была сосредоточена на вопросах размещения, снабжения и быта военнопленных. Организационный отдел, в свою очередь, занимался планированием и учетом военнопленных, транспортом, распределением на работы, вопросами оборудования лагерей. Летом 1943 г. создается Управление генерального инспектората по делам военнопленных во главе с генералом Реттигом, в обязанность которого входила проверка всех учреждений по делам военнопленных, а также назначение судебных и дисциплинарных расследований. Генеральный инспектор Управления по делам военнопленных подчинялся непосредственно начальнику штаба Верховного командования вермахта ОКБ, аинспектор лагерей военнопленных — Общему управлению.

Должность начальника Управления по делам военнопленных поочередно занимали: подполковник Брейер (1939–1941), генерал Гревенитц (1942-1.04.1944), генерал Вестгоф (1.04.1944-1.10.1944) и обергруппенфюрер СС Бергер. Должность начальника общего отдела Управления принадлежала генералу Вестгофу, а после него — полковнику Ремонду. Начальником организационного отдела являлся полковник Вильроде^{28}.

Управление по делам военнопленных руководило лагерями через командование военных округов, которые охватывали территорию Германии и оккупированных ею стран Европы. В штабе командующего каждого военного округа состоял на службе высший офицер, в ведении которого находились дела военнопленных (так называемый «начальник военнопленных»). Он располагал своим штабом или бюро. Непосредственно власть в лагерях военнопленных осуществлял комендант лагеря, имевший заместителя. В штат лагерной администрации входил офицер контрразведки, в ведении которого были вопросы полицейского и политического характера: изучение настроений военнопленных, подавление движения сопротивления, раскрытие подпольных боевых организаций военнопленных, предотвращение восстаний, побегов и т. д.

Охрану лагерей, как правило, несли регулярные части вермахта, состоявшие преимущественно из призывников старшего возраста (так называемые ландверные батальоны), а также вооруженные формирования, созданные нацистами на оккупированной территории, в состав которых входили и местные жители. Лагеря военнопленных на территории Рейха обозначались римскими цифрами, совпадавшими с цифровым обозначением соответствующего военного округа, прописной буквой латинского алфавита и названием местности, где располагался лагерь. На оккупированных территориях шталаги и офлаги обозначались преимущественно арабскими цифрами. Как мы уже отмечали, большая часть оккупированной Беларуси вместе с тремя балтийскими республиками входила в состав рейхскомиссариата «Остланд», который административно делился на четыре генеральных округа: «Латвия», «Литва», «Эстония» и «Белоруссия». В каждом был свой комендант по делам военнопленных. Вся система лагерей в целом подчинялась начальнику по делам военнопленных при командующем группировкой вермахта в рейхскомиссариате «Остланд».

Шталаг-337.

Стационарный лагерь для пленных РККА. Создан в сентябре 1941 г. в районе железнодорожной станции Лесная в 22 км от Барановичей. Основание: приказ начальника полиции и безопасности СД № 8 от 17.07.1941 г.^{29}. Руководство лагеря: капитан Мюллер — начальник; Гросс, Тифенбах, Венцель, Эйхгорн, Скуз, Виске, Келлер. Врач — Курт Гомельке. Лагерь имел два отделения: в г. Барановичи — городская тюрьма и в г. Слуцке. Контингент содержащихся на «спецобъекте»: бойцы и командиры частей Западного фронта, возраст — 20–25 лет^{30}. Распорядок дня: 5.00 подъем, 19.00 построение и вечерняя поверка, в 20.00 бараки закрывались. Правила поведения (насчитывали 50 пунктов) гласили: подготовка побега, протест, жалобы от имени других — смерть.

Шталаг, рассчитанный на 55 тыс. человек, располагался на двух больших территориях: «Норд» и «Зюд». 14 бараков и 12 других помещений, не имеющих окон и печей, ограждали ряды колючей проволоки, десятки сторожевых вышек, а также укрепления, возведенные особой командой в 500 человек под руководством немецких саперов.

Пленные группировались в батальоны по 800 человек. Батальоны делились на 4 роты, а роты — на взводы по 50 человек. Узники делились на 4 национальных группы: русские, украинцы, белорусы и «азиаты» (узбеки, чуваши, калмыки, грузины, армяне и другие). Всего свыше 1000 человек.

Приложение № 2. ЛАГЕРЯ ВОЕННОПЛЕННЫХ НА ТЕРРИТОРИИ БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ (1941–1944)^[3].

Категория и № лагеря	Место расположения	Время существования	Краткие сведения о лагере	Источники
Дулаг-155	г. Лида; д. Боровуха Полоцкого района Витебской области; г. Минск; г. Можайск (Россия); г. Дорогобуж (Россия); д. Гусино Смоленской области (Россия)	Июль 1941 — март 1942 г.	На 4.07.1941 г. в лагере содержалось 2600 военнопленных; на 15.07.1941 г. — 2700; на 26.07.1941 г. — 3 тыс. В лагере было создано 8 рабочих команд (рот) по 250 человек в каждой, которые использовались для работы на аэродроме, складе снабжения, железнодорожной станции. Охрана осуществлялась 564-м ландверным батальоном. Подчинялся 403-й охранной дивизии	НАРБ. Ф. 249. Оп. 5. Д. 1425. Л. 4; Ф. 510. Оп. 1. Д. 137. Л. 53; Ф. 4683. Оп. 3. Д. 917. Л. 2, 8, 10, 14–15, 18, 24, 30–32, 47, 49, 85, 93, 129, 132–133, 137
Дулаг-185	г. Белосток (Польша); г. Столбцы; г. Минск; г. Могилев; г. Орел (Россия); г. Карачев (Россия)	Июль 1941 — февраль 1942 г.	На 5.07.1941 г. в лагере содержалось 7 тыс. военнопленных; на 24.07.1941 г. — 890; на 19.11.1941 г. — 30 тыс. В лагере было создано 8 рабочих команд (рот) по 250 человек в каждой. Охрана осуществлялась 302-м ландверным и 322-м полицейским батальонами	НАРБ. Ф. 249. Оп. 5. Д. 1425. Л. 4; Ф. 510. Оп. 1. Д. 75. Л. 45; Д. 137. Л. 53; Ф. 4683. Оп. 3. Д. 917. Л. 4, 8, 10, 18, 21–24, 47, 85, 93, 116–119, 129, 133; Д. 936. Л. 21.
Шталаг-337	Ст. Лесная Барановичского района	Сентябрь 1941 — январь 1944 г.	В лагере постоянно содержалось до 75 тыс. военнопленных. В лагере и его отделениях было уничтожено около 89 тыс. человек. Лагерь имел отделения в г. Барановичи (центральная тюрьма, содержалось до 20 тыс. военнопленных) и г. Слуцке	НАРБ. Ф. 370. Оп. 1. Д. 7а. Л. 207–208; Д. 924. Л. 22; Д. 935. Л. 93 об.; Оп. 6. Д. 88 а. Л. 184 об.; Ф. 378. Оп. 1. Д. 130. Л. 37 об.; Д. 670. Л. 8; Ф. 861. Оп. 1. Д. 1. Л. 1-12; Ф. 4683. Оп. 3. Д. 978. Л. 36; ГАВ в г. Барановичи. Ф. 616. Оп. 1. Д. 70, 73; ГАРФ. Ф. 7021. Оп. 87. Д. 177. Л. 34
Лагерь военнопленных с неустановленными классификационными признаками	г. Барановичи (территория авиационной базы)	Январь 1943 г.		НАРБ. Ф. 370. Оп. 1. Д. 924. Л. 21-22
	г. п. Ивье (недалеко от костела)	1941–1943 гг.		НАРБ. Ф. 845. Оп. 1. Д. 63. Л. 12
	г. Лида	1941–1943 гг.	Содержалось также и мирное население	ГА Могилевской области. Ф. 517. Оп. 1. Д. 7385, 43939
	г. п. Мир Кореличского района (в 20 км от населенного пункта)	Июль 1941 г.	В лагере содержалось 2 тыс. военнопленных и 3 тыс. гражданских беженцев	НАРБ. Ф. 4-п. Оп. 29. Д. 2. Л. 89
	г. Слоним	?		ГА ОО Могилевской области. Ф. 9. Оп. 1. Д. 43. Л. 286; ГА Могилевской области. Ф. 517. Оп. 1. Д. 3664, 38689
	г. Щучин	1941 г.	Имеются сведения о переводе лагеря в г. Брест	ГАРФ. Ф. 7021. Оп. 81. Д. 109. Л. 2, 4
	д. Заельня Клецкого района	1942 г.		ГА Минской области. Ф. 1542. Оп. 1. Д.24.Л.4
	г. Столбцы	Август 1941–1943 г.		НАРБ. Ф. 4-п. Оп. 29. Д. 2. Л. 252; ГА Могилевской области. Ф. 517. Оп. 1. Д. 23413, 42213; ГАРФ. Ф. 7021. Оп. 81. Д. 102. Л. 179
Вспомогательный лагерь для военнопленных при Главной железнодорожной дирекции «Центр» Ст.	Домашевичи Барановичского района Брестской обл., участок № 12 а		В лагере была создана рабочая команда (рота) № 225 а, составе которой насчитывалось 100 военнопленных. Рота подчинялась коменданту по делам военнопленных округа «Р»	Лагеря советских военнопленных в Беларуси. 1941–1944: Справочник. Минск, 2003. С. 51
	г. Столбцы, участок № 1		В лагере была создана рота № 226, которая подчинялась шталагу-337. В лагере содержалось 500 военнопленных	Лагеря советских военнопленных в Беларуси. 1941–1944. С. 51.
	Ст. Городея Несвижского р-на Минской обл., участок № 1		В лагере была создана рота № 226 а. в составе 200 военнопленных, которая подчинялась шталагу-337	Лагеря советских военнопленных в Беларуси. 1941–1944. С. 51.
	Ст. Погорельцы Несвижского р-на Минской обл., участок № 1		В лагере была создана рота № 226 d в составе 150 военнопленных, которая подчинялась шталагу-337
	г. Барановичи, участок № 23		В лагере была создана рота № 227 в в составе 400 военнопленных, которая подчинялась шталагу-337
	Ст. Лесная Барановичского р-на Брестской обл., участок № 20		В лагере была создана рота № 227 а в составе 150 военнопленных, которая подчинялась шталагу-337	Лагеря советских военнопленных в Беларуси. 1941–1944. С.52.
	г. Лида		В лагере была создана рота № 230 в составе 200 военнопленных, которая подчинялась шталагу-337
	г. п. Желудок Щучинского р-на Гродненской области		В лагере была создана рота № 230 d в составе 100 военнопленных, которая подчинялась коменданту по делам военнопленных округа «Т»
	г. п. Юратишки Ивьевского р-на Гродненской обл.		В лагере была создана рота № 231 в составе 200 военнопленных, которая подчинялась коменданту по делам военнопленных	Лагеря советских военнопленных в Беларуси. 1941–1944. С. 52.
	г. Воложин		В лагере была создана рота № 231 с в составе 100 военнопленных, которая подчинялась шталагу-342

Составлено на основании: Черноглазова Р. А. Военнопленные = Kriegsgefangene. 1941–1956: Документы и материалы. Минск, 2003. С. 79–81; НАРБ. Ф. 378. Оп. 1. Д. 95. Л. 1–4.

Из числа советских военнослужащих был сформирован строительный батальон, насчитывающий 1000 человек, личный состав которого работал в столярной и токарной мастерских, а также выполнял работы плотников, печников и каменщиков. Внутри лагеря «Норд» часть территории была ограждена колючей проволокой, там содержались 400 женщин: военнопленные и захваченные на строительстве оборонительных сооружений. Возраст узниц колебался от 17 лет до преклонного возраста.

Вновь прибывших пленных встречал комендант Мюллер:

«Вы вне закона, Сталин не признает наличие военнопленных и на вас не распространяется решение Женевской конвенции о военнопленных»^{31}.

Немецкий офицер не блефовал. Все, о чем он говорил, была истинная правда. Командиры и солдаты РККА, попавшие в плен, объявлялись вне закона. Согласитесь, если Сталин отрекся от своего сына Якова, захваченного в плен под Барановичами^{32}, то что для него значили судьбы миллионов советских солдат? Для страны, под знамена которой они встали, защищая ее от врага, они оказались предателями. Из приказа Сталина № 270 от 16.08.1941 г.:

«Если красноармейцы вместо организации отпора врагу посчитают за лучшее сдаться в плен, их необходимо уничтожать всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи тех красноармейцев, которые попали в плен, лишать государственной помощи. Командиров и политработников, которые сдались в плен врагу, считать злостными дезертирами, а их семьи подлежат аресту»^{33}.

Командующий Ленинградским фронтом Г. К. Жуков пошел еще дальше, когда 28 сентября 1941 г. шифрограммой № 4976 предписал своим подчиненным:

«Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны»^{34}.

Не трудно представить, какая участь ждала семьи 31 тысячи офицеров и комиссаров Красной Армии, замученных в филиале шталага-337 — барановичской тюрьме.

Нет нужды приводить много примеров, достаточно одного. Осенью 41-го жена офицера-артиллериста Якова Сталина была арестована и пробыла в тюрьме до весны 1943 г., когда «выяснилось», что она не имела никакого отношения к этому несчастью^{35}.

В то время, когда органы НКВД СССР, выполняя сталинский приказ, расправлялись с семьями военнослужащих, попавших в плен, в лагере Лесная «каждый день умирало несколько сот человек»^{36}. Советский Союз, как известно, отказался посылать военнопленным продовольствие через Международный Красный Крест, чтобы сохранить жизнь своим солдатам. Женевскую конвенцию о статусе военнопленных в Москве также отказались подписывать. В августе 1941-го немецкая сторона позволила делегации Красного Креста посетить лагерь советских военнопленных в Хамерштате. После этого и появилось обращение к Советскому правительству направить продовольствие для советских военнопленных. Из Москвы ответили, что согласны выполнять условия и нормы Женевской конвенции, но направлять продовольствие при отсутствии надлежащего международного контроля — все равно что делать подарки фашистам^{37}.

Учитывая, что проблема военнопленных долгое время оставалась одним из «белых пятен» в нашей истории, отметим:

• во-первых, всего за годы войны в плен попало 5 млн. 160 тыс. советских воинов (причем 3,4 млн. из них в 1941 г.)^{38};

• во-вторых, большинство красноармейцев оказалось в плену, будучи тяжело раненными либо по вине командиров. На службу к гитлеровцам перешло около 100 тысяч человек (3–4% оказавшихся в плену)^{39};

• в-третьих, 450 тыс. советских воинов смогли вырваться из плена и влиться в партизанские отряды, что действовали на оккупированной территории Советского Союза либо в других захваченных фашизмом странах Европы^{40}; (согласно немецким данным от 1 мая 1944 г., из лагерей бежало 67 тыс. советских военнопленных)^{41}.

Но есть и другие данные. Российские историки, работающие в закрытых архивах, указывают: всего за годы войны через фашистский плен прошли 5,7 млн. советских людей и лишь 1,7 млн. из них вернулись домой. Немецкие ученые потери СССР несколько преуменьшают, но и называемая ими цифра 3,3 млн. красноармейцев, сгинувших в фашистских лагерях, шокирует не меньше. После евреев советские военнопленные — самая массовая категория жертв Третьего рейха. И если у несоветских военнопленных смертность в плену колебалась в пределах 5 %, то среди воинов Красной Армии, по разным оценкам, она составляла 58–68 %^{42}. Шансов погибнуть в плену у советских военнопленных было больше, чем на фронте. Спаслись немногие. За 40 дней до немецкого вторжения руководство вермахта направило в войска проект, в котором имелись следующие указания:

«Политические руководители Красной Армии не считаются пленными и должны уничтожаться самое позднее в транзитных лагерях». Через 10 дней появилось новое «Указание по обращению с политическими комиссарами», где предлагалось уничтожать не только их, но и вообще всех русских военнопленных, которые из-за ранений, болезней и истощения были непригодны для использования на работах»^{43}.

Выполняя указания, комендант Мюллер старательно выявлял командиров, политработников, коммунистов. Их изолировали и уничтожали в первую очередь. Многие для этого направлялись в филиал лагеря — барановичскую тюрьму. Всего в городской тюрьме погибло 31 тысяча командиров и политработников^{44}.

Из проекта вермахта: «Снабжение питанием военнопленных является ненужной гуманностью»^{45}. О том, как питались в Лесной, говорит «меню»: 125 г хлеба с опилками и 1,5 л баланды в день при общем расходе не более 2 л воды в день на одного пленного^{46}. Люди голодали. На территории лагеря съедалось все, от коры деревьев до червей, и она превращалась в пустыню, загаженную экскрементами. Доходило до людоедства^{47}. Оно процветало не только в шталагах. Из воспоминаний В. У. Груши, жителя г. Минска:

«Через столицу шли колонны наших военнопленных. Это было ужасное зрелище: людей вели вдоль проспекта, на ходу расстреливая и оставляя горы трупов за собой. Гнали с лета до самых морозов. Все худые, страшные, небритые. У завода им. Мясникова была канава, сейчас ее засыпали, забор поставили, а тогда немцы сбрасывали в нее трупы. Пленные, шедшие в конце колонны, прыгали в эту яму, вырывали у трупов внутренности и ели. Страшнее я ничего не видел»^{48}.

Изданное вермахтом «Особое положение советских военнопленных» благословляло полный беспредел в отношении пленных. Истязания, муки, «правомерные» убийства без суда и следствия ни в коей мере не соответствовали Женевским соглашением о военнопленных. Что, впрочем, и неудивительно, ибо, как следует из фашистских распоряжений и памяток, «советский солдат потерял всякое право претендовать на обращение как с честным солдатом» и по убегающим следует «незамедлительно стрелять (без окрика)»^{49}.

У каждого ведомства был свой способ «избавления» от советских «окруженцев». Вермахт, например, уничтожал их еще до прибытия в шталаги. Департамент Гиммлера начинал собственно с лагерей. Уже с августа пунктуальные немцы перестают вести персональный учет ликвидируемых, особенно командиров и комиссаров, как в момент пленения, так и по мере их выявления в дулагах, шталагах, офлагах и концлагерях. За 15–60 дней пребывания в плену в первый год войны от голода и болезней в лагерях умирало 80–90 % захваченных на поле боя. Еще 10 % оставшихся в живых гибли при этапировании^{50}. Только за ноябрь-декабрь 1941 г. при транспортировке погибло почти 400 тыс. человек^{51}. «Путь на небеса» — так называли фашисты эту смерть. Свидетельствует Богданов П. М., бывший узник лагеря на станции Лесной, один из немногих оставшихся в живых после такого «пути»:

«В декабре 1941 г. из Барановичского лагеря приехали 17 вагонов пленных, более 1 тысячи человек. Люди не ели 7 дней, ехали на открытых платформах. Почти половину привезли мертвых, остальные представляли собой тени. Комендант лагеря № 131 г. Бобруйска капитан Лангут загнал эти вагоны в тупик и держал там двое суток. После того как он перегнал вагоны на путь к кладбищу, то живых людей было уже мало. Живых отправляли в лагерь, а мертвых возили весь день на 60 подводах на ближайшее кладбище военнопленных»^{52}.

Пленники искали пути к спасению. Таковым для них являлся побег. По данным, которыми мы располагаем, из Леснянского лагеря совершено шесть побегов. В большинстве случаев они завершались смертью беглецов. Но в трех случаях более 80 узникам удалось спастись^{53}.

Имелся еще один путь сохранить свою жизнь — стать под гитлеровские знамена (мы об этом расскажем в следующих разделах). Достоверно известно: в Барановичах располагалась школа абвера, курсантами которой являлись бывшие обитатели Леснянского лагеря.

Помимо пленных РККА в лагере № 337 содержались итальянские солдаты и офицеры, отказавшиеся в конце 1942-го воевать на стороне вермахта. Эти воинские части разоружили, многих расстреляли сразу, а часть направили в лагеря, в том числе и барановичскую тюрьму. Всего известно о 2 тысячах итальянских отказников. Пригнав в лагерь, обреченных держали взаперти без воды и пищи пять суток, а потом казнили^{54}.

Шталаг-337 ликвидировали в 1943 г. Всего в лагере и его филиалах уничтожено 88407 советских граждан, в том числе 6 тысяч гражданского населения, 31 тыс. человек, в основном политработников и командиров, в барановичской тюрьме^{55}. Для сравнения скажем, что за все военные годы в Германии находилось 235473 английских и американских военнопленных, из них погибло 8349 человек^{56}. До настоящего времени не известна судьба военнослужащих женщин. Известно, что часть их расстреляли возле Барановичской тюрьмы, а остальных, следы которых теряются, летом 1943 г. этапировали в Германию.

И последнее. Военнопленные — неизбежные жертвы любой войны, так значится во всех международных документах. Военнопленные — значит предатели, десятилетиями внушала советская пропаганда. И отношение к ним было соответствующим. Настало время восстановить историческую справедливость. Это нужно всем: и победителям, и побежденным.

Колдычевский лагерь.

Тюрьма и трудовой лагерь. Создан по приказу оккупационных властей в начале марта 1942 г. в имении бывшего депутата польского сейма Томаша Шалевича, «сына Бронислава и Александры, женатого на Елене Браховской»^{57}. Для организации Колдычевского лагеря откомандировывается начальник слонимского СД Герд Эррен. Руководство лагеря: обершарфюрер Фриц Иоран — комендант, Баренбург — заместитель. Контингент узников: участники польского сопротивления, советские партизаны и те, кто подозревался в связях с ними, небольшое количество евреев^{58}. Лагерь возвели в сжатые сроки. При этом использовался труд военнопленных из барановичской тюрьмы, которых в дальнейшем расстреляли, а также евреев, о чем указывает бывший узник гетто С. Н. Родкоп^{59}. Охрана учреждения: рота белорусских и польских полицейских^{60}. Есть, правда, и другие данные: называются цифры 70–80, 120 («конная полиция») и 200 человек^{61}. Лагерь был огражден несколькими рядами колючей проволоки, охрана обеспечивалась прожекторами и специально выдрессированными собаками, вокруг сооружены доты^{62}. В советских источниках указывается, что для охраны использовались «дзоты и даже вкопанные в землю танки»^{63}. Согласно акту Государственной комиссии от 1.01.1945 г., в Колдычево имелось «незначительное количество помещений летнего типа без печей и нар, вмещающих 30–40 % заключенных, а также двухэтажная тюрьма»^{64}. Лагерь имел производственную зону: мыловаренные мастерские и кирпичный завод^{65}. Распорядок в Колдычево ничем не отличался от распорядка в шталаге-337: подъем в 5.00, построение для поверки, прием пищи, отбой. Заключенных кормили три раза в день похлебкой-баландой (заваренная на воде ржаная мука (иногда использовалась ботва, полынь, крапива, лебеда); выдавалось 140 г хлеба на человека. Заключенные носили опознавательные знаки на одежде: на спине и груди, а мужчины, кроме того, на правой стороне брюк спереди. Число светлых полосок на 10-сантиметровом квадрате из ткани обозначало степень опасности данного узника. Лагерь подчинялся барановичскому СД, для сотрудников которого, утверждает немецкий исследователь Г. Русс, он «стал своеобразным местом восстановления сил». Туда начальник СД В. Амелунг «приглашал гостей и сотрудников отделения на чашечку кофе, званый товарищеский ужин; отсюда он выезжал на охоту либо на конные прогулки»^{66}. В административном плане Колдычевский лагерь подчинялся непосредственно командиру полиции и безопасности в Минске^{67}.

Первых заключенных доставили в марте 1942 г. из барановичской тюрьмы^{68}. В Колдычево попадали очень многие, иногда целыми семьями, по доносу, как подозреваемые в связях с партизанами^{69}. Бывшие сотрудники барановичского СД подтвердили, что выявленных партизан либо лиц, подозреваемых в связях с ними, в том случае если они не подвергались «особой обработке», это значит если их не расстреливали, что также имело место, не вешали публично, сразу направляли в концлагерь^{70}. Одновременно в нем содержалось до 10 тысяч человек — жителей Ломжи, Барановичей, Новогрудка, Молчади, Столбцов и Городища^{71}. Пока шло следствие, в ходе которого устанавливалась причастность задержанных к движению сопротивления и решалась их судьба, они трудились. Для них устанавливались нормы выработки. Например, мужчина должен был выкопать за день 1550 плиток торфа, а женщина — 1150 ^{72}.

О методах администрации лагеря, используемых в ходе дознания, известно из воспоминаний поэта С. М. Новика-Пеюна:

«25 ноября 1943 г. за связь с партизанами и подпольщиками я был арестован слонимским СД. На допросе у меня пытались выяснить мою связь с партизанами и молодежной подпольной организацией, но так как я это отрицал, то был, подвергнут избиению деревянными палками. Потом меня доставили в барановичское СД. Там я узнал, что арестована моя жена Людмила. 9 мая 1944 г. человек 90 заключенных, в том числе меня и мою жену, отправили из Барановичей в Колдычевский лагерь смерти. Когда нас загнали на территорию лагеря, всем приказали за две минуты нашить на грудь по две полоски. Кто не успел, того били. После всего этого нас поместили в барак, в котором в три этажа были сделаны нары, постелей не было, барак был переполнен узниками. Охранники над заключенными систематически издевались, избивали, травили собаками… В концлагере расстреляли мою жену…»^{73}

Фельдкомендант Барановичей, зная о жестоких порядках в лагере, предпринимал попытки для того, чтобы закрыть его, однако не сумел убедить в этом высшего начальника СС и полиции фон Готтберга^{74}. Узники, зная, что их ожидает, предпринимали попытки побега. Достоверно известно о трех таких случаях. Зимой 1942–1943 гг. попытка не удалась. Беглецов расстреляли. В ночь на 1.01.1944 г. бежало 50 евреев. Охране удалось схватить 17 человек. Очередная, третья попытка побега была предпринята 24.03.1944 г. Десять человек, поймав, расстреляли^{75}.

Лагерь был ликвидирован в ночь на 27 июня 1944 г. Тогда расстреляли 2 тыс. узников и 3 тыс. человек угнали в Германию^{76}. Незадолго до ликвидации, весной 44-го, комендант Ф. Иоран, получив приказ, стал искать по всей округе печников, чтобы скрыть следы преступлений. Нашли 20 печников. Шеф-комендант лагеря торопил местных мастеров, прибыли чертежи крупной печи для сжигания трупов. Однако планам не суждено было сбыться. Недостроенные печи взорвали, а печников расстреляли. Всего в Колдычевском лагере погибло 22 тыс. человек. Комендант лагеря Ф. Иоран был осужден Военным трибуналом в г. Курске к повешению^{77}.

Барановичское гетто^[4].

Место массового уничтожения еврейского населения создано в декабре 1941 г., а не 28 июня, как утверждает Б. Шерман. Автор книги «…И ужаснулась земля»^{78}. О существовании гетто в областном центре упоминается в работах отечественных исследователей. Однако их авторы, допустив ряд серьезных неточностей, ограничиваются только констатацией факта, что в республике действовала сеть гетто для лиц еврейской национальности^{79}. Данные, приводимые исследователями, не совпадают. Называются цифры и 70, и 100 ^{80}, и более 163 гетто^{81}.

Впервые о Барановичском гетто упоминается в акте Барановичской городской комиссии о массовом истреблении советских граждан в г. Барановичи и его окрестностях и об угоне их в фашистское рабство гитлеровскими захватчиками в 1941–1944 гг., датированном 1.01.1945 г.^{82} О том, как было в действительности, расскажем, используя многочисленные материалы: белорусские и немецкие источники, воспоминания и книги, изданные бывшими узниками Барановичского гетто.

Давид Мышанка-Колпеницкий, узник гетто, в своей книге «Кому жить и кому умереть…», пишет:

«28.06.1941 г. военный комендант барановичского гарнизона издал приказ, который требовал: 1. Евреи обязаны носить на правом рукаве белую повязку с нашитой шестиконечной звездой желтого цвета диаметром 10 см; 2. Евреям запрещается ходить по тротуарам. Они обязаны ходить по мостовой с правой стороны дороги; 3. Каждый еврей обязан работать»^{83}.

Следует уточнить, что перед нами воспоминание человека, который, согласитесь, пройдя ужасы гетто, сегодня просто физически не может воспроизвести приказ барановичского военного коменданта. Да и мы, если честно, этого документа не нашли. Читателям же предлагаем следующий документ, ставший основополагающим при организации гетто.

ВРЕМЕННЫЕ ДИРЕКТИВЫ ОБ ОБРАЩЕНИИ С ЕВРЕЯМИ НА ТЕРРИТОРИИ РЕЙХСКОМИССАРИАТА «ОСТЛАНД»^[5].

Окончательное решение еврейского вопроса на территории рейхскомиссариата «Остланд» будет проводиться в соответствии с указаниями, данными мною 27 июля 1941 г. в Каунасе. Поскольку полиция безопасности в своих действиях уже руководствуется этими указаниями, нижеследующие временные директивы ее не касаются. Единственная цель этих временных директив — обеспечить, чтобы всюду и во всех случаях, когда дальнейшие меры по окончательному решению еврейского вопроса невозможны, генерал-комиссаром или гебитскомиссаром были приняты минимальные меры:

1. а) в первую очередь эти директивы распространяются только на евреев — граждан Германского рейха, протектората Богемии и Моравии, бывших республик Польши, Литвы, Латвии, Эстонии, СССР или государств, входящих в его состав, а также на евреев без гражданства;

б) остальным евреям, имеющим иностранное подданство, потомкам от смешанных браков, а также лицам, состоявшим в браке с евреями и не желающим разделить судьбу своих еврейских супругов, запрещается покидать территорию РК (рейхскомиссариата) «Остланда» как военную зону. Следует держать их под надзором. Для этого к ним могут быть применены такие меры, как обязательная ежедневная регистрация, запрет на перемену места жительства, запрет покидать городскую зону, ограничения в передвижении по ней.

При необходимости они могут быть задержаны полицией до особого распоряжения.

2. Евреем считается тот, кто происходит, по меньшей мере, от трех дедушек или бабушек, которые в расовом отношении являются чистокровными евреями. Евреем считается также тот, кто происходит от одного или двух дедушек или бабушек, чистокровных евреев, а также тот, кто:

а) принадлежит или принадлежал к еврейской религиозной общине;

б) на 20 июня 1941 г. или позже состоял в зарегистрированном или незарегистрированном браке с евреем или еврейкой согласно определению, данному этими директивами, или в настоящее время вступает или вступит в такие отношения.

3. В случае сомнения гебитскомиссар или штадтскомиссар решает, кто является евреем, по своему усмотрению, опираясь на эти директивы.

4. Генерал-комиссары, в областях которых введено гражданское управление, должны немедленно обеспечить следующее:

а) евреи в соответствии с приказом должны зарегистрироваться: сообщить фамилию, пол, возраст и адрес. Источником сведений для регистрации могут служить записи еврейской общины, а также сообщения надежных местных жителей;

б) должно быть издано распоряжение о ношении евреями постоянных и ясно различимых опознавательных знаков — желтых шестиконечных звезд, по меньшей мере, 10 см в поперечнике, на левой стороне груди и на середине спины;

в) евреям запрещается:

1. выезжать из своей местности или менять место жительства без разрешения гебитскомиссара или штадтскомиссара;

2. пользоваться тротуарами, общественным транспортом, автомобилями;

3. пользоваться местами и заведениями отдыха (курорты и плавательные бассейны, парки и парковые зоны, игровые и спортивные площадки);

4. посещать театры, кинотеатры, библиотеки и музеи;

5. посещать школы любого типа;

6. владеть автомобилями и радиоприемниками.;

7. производить кошерный забой скота.

г) еврейские врачи и дантисты могут лечить или консультировать только еврейских пациентов. Там, где созданы гетто или лагеря, врачи должны быть направлены туда для лечения находящихся там евреев.

Еврейским аптекарям разрешается заниматься своей профессией только в гетто и в лагерях, в той мере, в какой в них ощущается потребность. Аптеки, прежде находившиеся под управлением евреев, должны быть переданы арийским аптекарям.

Еврейским ветеринарам запрещается заниматься своей профессией;

д) евреям запрещается заниматься профессиями, перечисленными ниже:

1. адвокатурой;

2. банковскими и обменными операциями, ростовщичеством;

3. посредничеством и организацией агентств;

4. торговлей недвижимостью;

5. торговлей вразнос.

е) в отношении еврейского имущества приказано:

1. общее указание: имущество еврейского населения подлежит конфискации и сдаче на хранение…

2. обязательная регистрация: все еврейское имущество подлежит регистрации…

3. принудительная сдача имущества: еврейское имущество подлежит сдаче по специальному требованию. Требование может быть оформлено как общее объявление или как приказ, адресованный отдельным конкретным лицам.

Генерал-комиссар приказывает немедленно сдать следующее:

а) местные денежные знаки и иностранную валюту;

б) ценные бумаги;

в) ценности всякого рода (монеты, золотые и серебряные слитки, другие драгоценные металлы, ювелирные изделия, драгоценные камни и т. п.).

4. Для поддержания своего существования еврейское население может сохранить:

а) предметы домашнего обихода для удовлетворения минимальных потребностей (мебель, одежда, постельное белье);

б) сумму денег из расчета 0,2 рейхсмарки (2 рубля) на каждого еврея — члена семьи в день. Деньги оставляются на один месяц вперед.

5. К проведению следующих мероприятий следует приложить все усилия с учетом местных, в частности, экономических условий:

а) сельская местность должна быть очищена от евреев;

б) евреи должны быть удалены из всех видов торговли сельскохозяйственными продуктами и продовольствием;

в) евреям должно быть запрещено проживание в местностях, имеющих экономическое, военное или идеологическое значение, а также в курортных местностях;

г) насколько возможно, евреи должны быть сконцентрированы в городах или в районах больших городов, население которых и прежде было преимущественно еврейским. В них должны быть созданы гетто, и евреям должно быть запрещено покидать эти гетто.

В гетто евреи должны получать лишь столько продуктов, сколько может им выделить остальное население, но не более, чем необходимо для поддержания их существования. Это касается и распределения всех остальных предметов первой необходимости.

Жители гетто будут улаживать свои внутренние дела при помощи собственных органов управления, которые будут находиться под наблюдением гебитскомиссара, или штадскомиссара, или лица, им назначенного. Для поддержания внутреннего порядка может быть создана еврейская полиция. Евреи-полицейские могут быть вооружены, самое большее, резиновыми дубинками или палками и в качестве знака отличия должны носить на правом рукаве повязку с желтой еврейской звездой.

Полная изоляция гетто должна обеспечиваться вспомогательной полицией, набранной из местного населения.

Всякий желающий пройти на территорию гетто должен предварительно получить разрешение гебитскомиссара.

д) евреи, годные к работе, будут по мере надобности привлекаться к принудительным работам. Экономические интересы представителей местного населения, которые достойны одобрения, не должны терпеть ущерба от использования еврейского принудительного труда. Принудительные работы могут выполнять бригады, работающие вне гетто или внутри гетто, или отдельные евреи там, где гетто еще не создано (например, в мастерской, принадлежащей еврею).

Оплата труда не должна соответствовать выработке, но лишь поддерживать существование работника и нетрудоспособных членов его семьи, с учетом и других средств, имеющихся в его распоряжении.

Частные предприятия и лица, использующие принудительный труд, будут платить соответствующую сумму в кассу гебитскомиссара, которая в свою очередь будет выдавать оплату принудительно работающим. Будут изданы специальные распоряжения относительно учета этих денежных средств.

6. Генерал-комиссары будут решать, проводить ли меры, указанные в параграфе 5 одновременно для всех областей или следует возложить их введение на каждого гебитскомиссара по отдельности. Генерал-комиссары уполномочиваются также давать более подробные инструкции в рамках этих директив или поручать это своим гебитскомиссарам.

Ну а теперь вернемся в Барановичи, где 30 июня 1941 г. при военном коменданте города создается юденрат (Совет общин)^[6]. Он стал внутренним органом управления в гетто. При юденрате были созданы: отдел труда, отдел снабжения, полиция, отдел опеки, отдел здравоохранения, паспортный отдел, пожарный отдел. Во главе юденрата встал адвокат О. Изыскон. В состав еврейского комитета вошли 36 человек. Совет общин разместился на улице Церковной. Задачи юденрата сформулировали военные оккупационные власти: обеспечение рабочей силою учреждения вермахта и выполнение заказов немецких чиновников^{84}. В этот же день в городе появилась еврейская полиция — «Juden polizei». На должность начальника полиции полевой комендант утвердил X. Вельтмана, а заместителем — И. Раткевича. Штат еврейской полиции составлял 40 человек^{85}.

Почему в городе не было создано гетто сразу, как это произошло в других населенных пунктах? Анализ документов позволяет выделить ряд причин. Но прежде чем их озвучить, вернемся в июнь 1941 г. Как уже отмечалось, при штабе командующего тылами группы армии «Центр» действовали оперативные группы группенфюрера СС Эрика фон Баха, предназначенные для борьбы с политическими противниками гитлеризма, в число которых вошли и евреи. Из опубликованных в книге «Передайте об этом детям вашим… История Холокоста в Европе: 1933–1945» материалов ясно: вслед за частями вермахта двигались четыре мобильные группы, так называемые айнзацгруппы, или специальные подразделения. Они были укомплектованы профессиональными немецкими полицейскими, сотрудниками службы безопасности и СС. Вначале их численность составляла 3000 человек, они должны были расстреливать политработников и евреев — членов компартии. Вскоре перед ними была поставлена новая задача: уничтожать евреев всех без исключения. Не забыли они и о цыганах — их тоже хватали и расстреливали^{86}. «Окончательным решением европейского вопроса» на Востоке занимались четыре айнзацгруппы: А, В, С и Д, в каждой из которых было от 600 до 900 сотрудников СД имперского Главного управления безопасности (РСХА). Им помогали батальоны немецкой полиции порядка и тысячи добровольцев из числа местных жителей. В период военного управления эти спецподразделения провели три акции устрашения, направленных против представителей еврейских общин, и не только.

1-я акция прошла 29.06.1941 г. В этот день на городской площади (ныне стадион «Локомотив») расстреляли 90 человек цыганской национальности, пригнанных из Ганцевичского района, а в пригороде Несвижа (Мещанский лес) был расстрелян цыганский табор.

2-я акция состоялась 30.06.1941 г. Она проходила в три этапа. Расстреляли три группы евреев: 36, 73 и 500 человек соответственно.

3-я акция датируется 8.07.1941 г. В этот день казнили 70 евреев^{87}.

Итак, акции устрашения, но не гетто. Почему? Рассмотрим причины. Их пять. Первая. Филиал барановичского СД, а также органы гражданского управления, отвечающие «за окончательное решение» еврейского вопроса, появились в городе только осенью 1941 г. Вторая. Немцы старалисьвыжать из еврейской общины ценности: золото, бриллианты, ценные бумаги — облигации государственного и «золотого» займа, взять на учет движимое и недвижимое имущество. Так, 30.06.1941 г. военный комендант города, арестовав 36 евреев, наложил на общину контрибуцию — 5 кг золота^[7]. На сбор ценностей дали два часа. Евреи, собрав драгоценности, уложились в срок. Заложников все равно расстреляли. Ровно через месяц военная комендатура повторно наложила контрибуцию, потребовав золото. Юденрат, приказав еврейской полиции обыскать еврейские дома и найти золото, выполнил приказ военного командования. В июле дважды, 8-го числа и в конце месяца, община выплачивала выкуп золотом. Несмотря на выплаты, расстреляли 143 заложника^{88}. Помимо ценностей еврейское население города передало военной администрации:

• мыло туалетное — 3 тыс. кусков;

• 50 пар сапог;

• 30 костюмов;

• ценные бумаги;

• документы на недвижимость^{89}.

Необходимо отметить: военные органы управления, производившие учет еврейской недвижимости, ничем не отличались от идентичных советских структур. Евреи, спасая собственность, переписывали ее на белорусов. Так, через отдел трудоустройства С. Колпеницкий оформил сапожную мастерскую, хозяином которой он являлся, на белоруса Чернявского и, став его наемным работником, еженедельно «забирал свою долю от прибыли»^{90}. Третья причина. Оккупационные власти готовили регистрацию и паспортизацию населения, проведя которую, установили точное число евреев в городе. Четвертая. Размещая военные и гражданские немецкие учреждения, органы оккупационной администрации еще не определили район будущего гетто. Пятая причина заключалась в том, что не было приказа о создании гетто в г. Барановичи. Уже названный нами Б. Шерман утверждает, что такой приказ существовал, при этом он указывает и дату, когда он был подписан, — 28.06.1941 г.^{91} Но это не соответствует действительности. В этот день было подписано распоряжение полевого коменданта о создании гетто в г. Минске^{92}. Про г. Барановичи в распоряжении не упоминается.

После передачи военными административных полномочий органам гражданского управления определился и район будущего гетто. Окончательно же оно разместилось в границах нынешних улиц Лисина (бывшая Церковная) и Гагарина (бывшая Виленская). С юга и севера гетто ограничивалось улицами Богдановича (ранее Понятовского) и Царюка (ранее Парковая). Всего под гетто отводилось 11 кварталов. Ворота были построены на перекрестке нынешних улиц Грицевца и Мицкевича^{93}.

Нормативными актами, регламентирующими «деятельность» гетто, явились временная директива об обращении с евреями на территории «Остланда» от 13.08.1941 г., распоряжения и приказы оккупационных властей^{94}. Строительство ограждений из колючей проволоки вокруг гетто велось специально выделенными для этого юденратом евреями. Они возвели ограждение высотой 2,5 метра^{[8] {95}}. Совет общин занимался и заселением гетто. Контроль за этим возлагался на еврейскую полицию во главе с X. Вельтманом. Еврейская полиция делилась на отделы: 1. оперативный, занимавшийся обысками и арестами, 2. комитетский, охранявший юденрат; 3. постовой, несший охранную службу на улицах гетто^[9]. Срок заселения гетто истекал 17.12.1941 г.^{96} В этот день гетто взяла под охрану рота полиции из «местных добровольцев, одетых в черную униформу»^{97}.

В освещении проблемы Холокоста сегодня, как правило, самое пристальное внимание уделяется последней фазе — физическому уничтожению, в то время как, например, жизнь гетто практически никто не освещал. Попробуем устранить этот пробел. В гетто размещалось несколько тысяч человек, первое время только жители г. Барановичи, а потом и евреи из ближайших районов. Всего, согласно акту Государственной комиссии от 1.01.1945 г., в нем находилось «стариков, женщин и детей до 15 тысяч человек»^{98}. Плотность населения была невероятно высокой. Например, в маленьком деревянном домике на углу нынешних улиц Притыцкого и Мицкевича размещалось 82 человека. В трех его небольших комнатках были установлены нары в четыре этажа. Под жилье использовались коридор, сарай, погреб и другие помещения. Проходить в двери и между нар можно было только боком^{99}. Вначале гетто находилось под руководством гебитскомиссариата, а через несколько месяцев перешло под ответственность филиала СД. С этого времени заявки юденрата на продовольствие направлялись в гебитскомиссариат уже не непосредственно, а через СД. В лагере работал магазин, где продавались хлеб, крупы, подсолнечное масло, соль, спички, керосин по карточкам. Норма: 200 г хлеба в день и 1 кг крупы в месяц на каждого работающего. Для сравнения приведем продовольственные нормы в ближайших лагерях: шталаг-337 — 125 г хлеба с опилками и 1,5 л баланды при общем расходе не более двух литров воды в день на одного пленного; Колдычево — 140 г хлеба в день и три раза в сутки кормили похлебкой; барановичская тюрьма — 100 г хлеба в день (выдавать стали с ноября 1941 г.)^{100}. Еврейский магазин, работающий в гетто, который держали братья Борис и Наум Столяры, реализовывал мясо забитого скота и птицы — коров, коз и кур. СД, узнав об этом, запретило продажу мяса и через орган еврейского самоуправления весь скот отправили на мясокомбинат. Но продукты в гетто поступали. Их покупали втридорога у перекупщиков или выменивали у крестьян на вещи^{101}. О том, как это происходило, можно узнать из рассказа В. Варапая:

«Обмен усилился, когда немцы создали гетто. У евреев было много золота и драгоценностей. Вначале гетто не было закрытым и его можно было посещать. Крестьяне несли в гетто продукты и меняли на вещи, золото, драгоценности. В результате торгового обмена у местных жителей начало накапливаться золото и другие ценности. Это привело к расширению торгового пространства. Они стали по-настоящему купцами, возили в Минск продукты, обменивали на золото, затем золото везли в более отдаленные районы и обменивали на продукты»^{102}.

В гетто было и свое «торговое пространство» — толкушка. Она размещалась на углу улиц Сосновой и Садовой. Здесь торговали по воскресеньям «мылом, спичками, лезвиями для бритья, немецкими сигаретами, презервативами «Ollagum»^{103}. В гетто имелась больница, расположенная по улице Ожешко, и руководил ею врач А. Абрамовский. Юденрат, разместившийся вместе с еврейской полицией по улице Садовой, 10 и которым руководил шеф гетто оберштурмфюрер Шлегель, напрямую замыкался на СД^{104}. Когда поступала команда собрать выкуп золотом, еврейские полицейские, которыми руководил Варшавский^[10], врывались в дома или, как их называли обитатели лагеря, «колхозы» и производили обыск. Ценилось золото, ценные вещи, кожа для обуви, отрезы на костюмы. Так, у С. Венгера конфисковали «отрез для костюма», у Сталовичского — «наборы на несколько пар сапог», у Липовского — «золото и отрезы»^{105}.

Распределение узников гетто на работу осуществляла биржа труда гебитскомиссариата под контролем СД^{106}. За свой труд они получали марками, потом, когда такая форма расчета была запрещена, — продуктами.

Перечень № 1. ПРЕДПРИЯТИЯ И УЧРЕЖДЕНИЯ ГОРОДА БАРАНОВИЧИ, НА КОТОРЫХ РАБОТАЛИ УЗНИКИ ГЕТТО (1941–1942).

1. Войсковая часть НКР — 610–180 человек;

2. Войсковая часть «Фельдцуг В» — 5 человек;

3. Войсковая часть «Fahr Park 610-15» — 15 человек;

4. Военный госпиталь «Feldlazrett» (ул. Шоссейная) — 10 человек;

5. Военный гараж — 15 человек;

6. Военный гараж — 10 человек

7. Полевая почта «Фельдпост» (ул. Шоссейная) — 5 человек;

8. Военный аэродром — 120 человек;

9. Организация «ТОДТ» — 100 человек;

10. Гебитскомиссариат — 25 человек;

11. Отдел ассенизации — 5 человек;

12. Фирма «Вашкевич и Грабовский» (ул. Парковая) — 10 человек;

13. Веревочная фабрика — 40 человек;

14. Склад медпрепаратов — 5 человек;

15. Сапожная мастерская (ул. Парковая) — 10 человек;

16. Городская пекарня (ул. Ожешко) — 15 человек;

17. Слесарная мастерская (ул. Парковая) — 8 человек;

18. Слесарная мастерская (ул. Сосновая) — 10 человек;

19. Столярная фабрика (ул. Садовая) — 55 человек;

20. Больница еврейская (ул. Ожешко) — 12 человек;

21. Железная дорога — 160 человек;

22. Юденрат (ул. Садовая, 10) — 36 человек;

23. Еврейская полиция (ул. Садовая, 10) — 40 человек;

24. Еврейский магазин — 2 человека;

25. Строительные работы при возведении лагеря в Колдычево — 30 человек;

26. Барановичское СД (ул. Нарутовича) — 40-260 человек^[11]; швейная мастерская, столярная мастерская, сапожная мастерская, перчаточная мастерская, часовая мастерская.

27. Химическая фабрика — ?

Всего: 1183 человека

Источник: Шерман Б. П. …И ужаснулась земля. Барановичи, 1990. С. 30–43; Мышанка Д. Кому жить и кому умереть… Тель-Авив, 2002. С. 10–140; Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 247–249; Русс Г. СД в Барановичах (1941–1943) в контексте локального оккупационного периода // Белорусский исторический обзор (Минск). 1998. Июнь. С. 67–88.

Как видно из Перечня № 1, евреи работали в СД и гебитскомиссариате. Но так было не только в Барановичах. В Национальном архиве Республики Белоруссии хранится пять списков евреев, работавших при генеральном комиссариате Беларуси: первый список — 26 человек, второй — 28, третий — 27, четвертый — 25 и пятый — 22 человека^{107}.

Судьба гетто зависела от оккупантов, и рано или поздно оно должно было прекратить свое существование. Сегодня известно все или почти все о трагедии Барановичского гетто. Но мало кому известно, что судьба узников предопределилась задолго до его создания — в конце августа 1941 г. Именно в это время Минск посетил рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер.

Руководитель карательного аппарата Германии навестил Артура Небе, командовавшего айнзацгруппой «В». Незадолго до визита Небе сообщил рейхсфюреру о 37810 казненных. О чем точно говорилось на встрече Гиммлера и Небе, к сожалению, не известно, но есть свидетельства, что визит проходил в рамках выполнения приказа Гитлера об усилении борьбы с политическими противниками Третьего рейха^{108}. В ходе своей инспекционной поездки Гиммлер решил присутствовать на очередной казни узников Минского гетто. Он приказал расстрелять 100 человек, чтобы иметь представление, как на практике происходит «окончательное решение еврейского вопроса». До этого Гиммлеру никогда не приходилось наблюдать, как убивают человека. Следует отметить, что в то время палачи обычно не принимали особых мер предосторожности. Часто случалось, что тяжело раненного узника закапывали вместе с убитыми без лишних формальностей. Именно так произошло и во время этой казни. Однако когда Гиммлер, по приказу которого производились эти массовые убийства, увидел, как падают несчастные, включая и женщин, как продолжают они шевелиться и слабыми голосами звать на помощь, то упал в обморок. Вернувшись в Берлин, Гиммлер, под впечатлением «минского спектакля», приказал, чтобы в дальнейшем женщины и дети не подвергались «моральным пыткам» расстрелов. Таким образом, палачи из зондеркоманд, производивших расстрелы, как правило, люди женатые, не должны были брать на мушку женщин и детей. Типичный нацистский «интеллигентский» подход: думать не о том, как прекратить казни безвинных женщин и детей, а о том, как сделать их менее болезненными для карателей, что, в конечном счете, могло лишь способствовать росту количества казней.

Вскоре в Барановичи прибыли две «газовые» машины (душегубки) для уничтожения узников гетто и других лагерей. Военные водители, Гетель и Геслер, приступили к изучению следующих маршрутов: Барановичи — Колдычево, Барановичи — Лесная^{109}. Что было потом, можно узнать, просмотрев следующую таблицу.

Таблица № 33. КАМПАНИЯ ПО ЛИКВИДАЦИИ УЗНИКОВ БАРАНОВИЧСКОГО ГЕТТО (1941–1942).

№ п/п	Время проведения акции	Руководитель	Место казни	Количество расстрелянных
1.	17 декабря 1941 г.	Начальник СД В. Амелунг[12]	Южнее Барановичей	7000
2.	4 марта 1942 г.	Начальник СД В. Амелунг	300 метров от г. Барановичей	3400
3.	22 сентября 1942 г.	Начальник СД В. Амелунг	Между деревнями Грабовец и Глинище	5000

Источник: Преступления немецко-фашистских оккупантов в Белоруссии. Минск, 1965. С. 261–270.

В конце декабря 1942 г. у въезда в Барановичи появилась вывеска со словами «Еденф Рай» (свободно от евреев). В связи с этим возникает вопрос: так сколько же евреев погибло в Барановичском гетто? За основу берутся цифры, озвученные Б. Шерманом — 18750 человек^{110}. Они вошли в научный и политический обиход. Однако простой математический анализ данных, взятых из доступных источников, свидетельствует, что цифра 18750 погибших завышена и не соответствует действительности^{111}. Как видно из таблицы № 31, в ходе трех погромов в областном центре уничтожено 15400 человек. Но в то же время известно, что большое количество обитателей гетто совершило побег. Точное количество бежавших восстановить сейчас невозможно, поэтому мы не можем привести реальные цифры. Однако известно, что в партизанском отряде им. Кагановича Пинского соединения воевало 500 узников Барановичского гетто^{112}. Кроме того, в Барановичском соединении имелось два, а в Пинском — один еврейские семейные отряды. В состав этих отрядов входило свыше 1000 человек.

Перепись 1931 г. сообщает, что среди 22181 жителя г. Барановичи евреев было 9423 ^{113}. На 1.09.1939 г. из 59 тыс. горожан евреи составляли уже 32 тыс., что больше половины^{114}. Как видим, натуральный прирост к 1939 г. составил 12 тыс. человек. Но ведь известно, что трагические события 1939–1941 гг. не обошли еврейскую общину стороной. Была также и эвакуация, в ходе которой город оставило много еврейских семей.

Нам могут возразить, ссылаясь при этом на Б. Шермана, что в Барановичском гетто находились также евреи из поселков Городище, Новая Мышь, городов Новогрудок и Новоельня, Польши и Чехословакии^{115}. Однако мы убеждены, что отношения к гетто они не имеют. Документально установлено, что в районе Барановичей расстреляно 5800 евреев, граждан Европы: 3 тыс. из Чехословакии, 2 тыс. из Германии, 500 из Польши и 300 из Австрии. Погибли здесь и 8 тыс. евреев из г. Минска. Но в гетто на самом деле они не доставлялись. Расстрелы, согласно Шерману, проводились в конце июня 1941 г., гетто же «заработало» лишь 17 декабря^{116}.

И еще несколько слов об одной цифре, вызывающей серьезные сомнения. Государственная чрезвычайная комиссия по учету ущерба и расследования злодеяний немецко-фашистских оккупантов, на основе актов расследования Барановичской городской комиссии, отмечает 1.01.1945 г., что число убитых чешских евреев составляет якобы 3000. Такую приблизительную цифру называли свидетели^{117}. Те же данные находим у Шермана и З. Левенбука^{118}. Однако документы Главной железнодорожной дирекции «Центр» в Минске, опубликованные в ходе процесса по делу Хойзера в Кобленце (1963), свидетельствуют о том, что в эшелоне из Терезиенштадта насчитывалось только 1000 узников^{119}.

Словом, долгая и кропотливая работа по установлению точных данных еще только предстоит. И это отдельная тема, которая требует самостоятельного исследования. А пока, на основе имеющихся архивных документов, есть смысл говорить именно о 15400 евреях, погибших в Барановичском гетто.

Теперь о том, сколько же евреев — жителей Барановичской области — стали жертвами Холокоста. Как свидетельствуют архивные документы, во время оккупации гитлеровцы истребили 181179 мирных граждан^{120}. Но никто и никогда не ставил прямой вопрос: кто пострадал больше всего — белорусы, поляки, евреи, русские? К стыду и сожалению, не только простые граждане, но и значительная часть историков не могут со всей определенностью ответить на этот вопрос. Между тем достаточно открыть книгу М. Ботвинника «Памятники геноцида евреям Беларуси», чтобы убедиться — это евреи.

Таблица № 34. ГЕТТО БАРАНОВИЧСКОГО ОКРУГА (1941–1943).

№ п/п	Город, местечко	Современное административно-территориальное деление	Образование, ликвидация гетто	Количество жертв	Исполнители геноцида
1.	Барановичи	Брестская обл.	декабрь 1941 г. — декабрь 1942 г.	12000 (15000)	Немцы, литовцы, белорусы, поляки
2.	Городище (Слонимский переулок)	Брестская обл.	1941 г. — октябрь 1942 г.	235	Немцы, литовцы
3.	Молчадь	Брестская обл.	1941 г. — 18 июля 1942 г.	3666	Немцы, белорусы
4.	Ляховичи	Брестская обл.	июль 1941 г. — 1942 г.	4725	Немцы, поляки
5.	Колдычево	Брестская обл.	март 1942 г. — 27 июня 1944 г.	2000	Немцы, поляки, белорусы
6.	Вишнево	Минская обл.	1941 г. — 7 июня 1942 г.	2002	Немцы, белорусы
7.	Воложин	Минская обл.	1941–1942 гг.	Более 3000	Немцы, поляки
8.	Ивенец	Минская обл.	1941–1942 гг.	2789	Немцы, поляки
9.	Раков	Минская обл.	август 1941 г. — февраль 1942 г.	1050	Немцы, поляки
10.	Заостровечье	Минская обл.	1941 г. — июль 1942 г.	7000	Немцы
11.	Синявка	Минская обл.	1941 г. — июль 1942 г.	7000	Немцы
12.	Несвиж	Минская обл.	1941 г. — октябрь 1941 г.	Около 5000	Немцы
13.	Городея	Минская обл.	1941 г. — ?	1500	Немцы, белорусы
14.	Столбцы	Минская обл.	1941 г. — ?	3500	Немцы
15.	Новый Свержень (лесозавод)	Минская обл.	Август 1941 г. — 4 февраля 1943 г.	1000	Немцы
16.	Рубежевичи	Минская обл.	1 августа 1941 г. — 4 февраля 1943 г.	1000	Немцы
17.	Вороново	Гродненская обл.	1941 г. — 11 мая 1942 г.	1291	Немцы
18.	Радунь	Гродненская обл.	1941 г. — 11 мая 1942 г.	1291	Немцы
19.	Жировичи	Гродненская обл.	1941 г. — ?	1400	Немцы
20.	Василишки	Гродненская обл.	1941 г. — 10 мая 1942 г.	2159	Немцы, поляки
21.	Дятлово	Гродненская обл.	1941 г. — июль 1942 г.	4500	Немцы, белорусы
22.	Козловщина	Гродненская обл.	1941 г. — 25 октября 1941 г.	3000	Немцы, поляки
23.	Деречин	Гродненская обл.	1941 г. — 26 июля 1942 г.	4100	Немцы
24.	Ивье	Гродненская обл.	1 августа 1941 г. — 7 мая 1943 г.	5000	Немцы, поляки, литовцы
25.	Кореличи	Гродненская обл.	1 марта 1941 г. — 1943 г.	7000	Немцы, поляки
26.	Мир	Гродненская обл.	1941–1943 гг.	Около 6000	Немцы, поляки
27.	Турец	Гродненская обл.	1941 г. — октябрь 1941 г.	643	Немцы
28.	Лида	Гродненская обл.	1941 г. — 8 мая 1942 г.	16000	Немцы, поляки
29.	Лунно	Гродненская обл.	1941 г. — 5 февраля 1943 г.	1549	Немцы, белорусы
30.	Пески	Гродненская обл.	1941–1942 гг.	3000	Немцы, поляки
31.	Волковыск	Гродненская обл.	1941–1942 гг.	10000	Немцы
32.	Новогрудок (ул. Пересецкая, ул. Минская)	Гродненская обл.	декабрь 1941 г. — июнь 1943 г.	18000	Немцы, латыши, литовцы, поляки, русские, белорусы
33.	Любча	Гродненская обл.	1941 г. — 13 июля 1942 г.	2000	Немцы, белорусы
34.	Слоним	Гродненская обл.	1941 г. — июнь 1942 г.	24000	Немцы, белорусы
35.	Воробьевичи	Гродненская обл.	1941 г. — август 1942 г.	635	Немцы
36.	Щучин (ул. Ленинская, ул. Комсомольская)	Гродненская обл.	сентябрь 1941 г. — 10 мая 1942 г.	2180 1050	Немцы, поляки
37.	Желудок	Гродненская обл.	1941 г. — 9 мая 1942 г.	2000	Немцы, поляки
38.	Острино	Гродненская обл.	1941 г. — 5 февраля 1943 г.	1969	Немцы, белорусы
ВСЕГО: гетто — 38; расстреляно — 172573

Источники: Левин В., Мельцер Д. Чёрная книга с красными страницами (трагедия и героизм евреев Белоруссии). Балтимор, 2005. С. 63, 90–94, 283, 304, 308; Шерман Б. …И ужаснулась земля. Барановичи, 1900. С. 30–40; Ботвинник М. Памятники геноцида евреям Беларуси. Минск, 2000. С. 31–83.

ПОЯСНЕНИЯ К ТАБЛИЦЕ № 34.

1. Точное количество евреев, ставших жертвами нацистов, сегодня установить трудно. Известно, что перед созданием гетто в каждом населенном пункте, где проживало еврейское население, проводились акции устрашения — массовые расстрелы евреев: Барановичи — 36 жертв (30.06.1941); Городище — 70 жертв (21.10.1941); Городея — 15 (25.06.1941); Новогрудок — 1000 (26.06.1941); Ивье — 224 (1.08.1941).

2. В Городище, как в других населенных пунктах Барановичской области, где находились гетто, «активность» при разрешении «еврейского» вопроса проявляли белорусские полицейские. По словам местных жителей, особое рвение проявили полицейские Моцкало, Кулаковский и Кудлач. Александр Кудлач «отличился» при уничтожении евреев и в других местечках. За особые заслуги гитлеровцы назначили его заместителем начальника Несвижской тюрьмы.

3. Ошибочно лагерь в Колдычево относят к гетто. Согласно немецким источникам, Колдычево — это лагерь. Но то, что в нем содержались евреи, подтверждается документально. В Колдычевском лагере смерти уничтожено 22 тысячи человек, в том числе 2 тысячи евреев.

4. Среди 10 тысяч евреев, казненных в Волковысском гетто, около 10 % узников являлось жителями Барановичской области.

Как видим из таблицы № 34, в Барановичском округе было 38 гетто. Для сравнения скажем: в БССР, по данным отечественных исследователей, насчитывалось более 163 гетто. В них нацисты уничтожили более 800 тысяч евреев, в том числе и из стран Западной Европы. Из них — 172753 на территории Барановичской области. Их убили по единственной причине: они были евреями.

Приведенные выше цифры, надо признать, хоть и являются открытыми, нигде и никогда широко не афишировались. Почему так происходит? Ответ, на наш взгляд, лежит на поверхности. В учебниках истории мы встречаем неизменно странную формулировку о потерях БССР в войне: «погиб каждый четвертый житель республики». И более никаких поясняющих цифр. Возникает резонный вопрос: «Входят ли евреи в это определение «каждый четвертый житель республики» или нет?» А если входят, то сколько же на самом деле погибло этнических белорусов? Понятно ведь, что далеко не «каждый четвертый»…

Артем Деникин, перу которого принадлежит работа «Сколько белорусов погибло в войну?», склоняется к цифре погибших В 1 миллион 200 тысяч жителей БССР, из них — две трети евреи, одна треть — белорусы. Таким образом, что касается белорусов, то из них погиб — не «каждый четвертый», как у нас принято считать, а каждый двадцатый. Вот факты, которыми мы руководствовались, выводя эту цифру: 1) из 9 миллионов жителей БССР в 1940 г. было около 80 % белорусов — 7,2 миллиона; 2) 400 тысяч от 7,2 миллиона — 5,5 %; таким образом, в войну погиб не каждый четвертый белорус, а каждый двадцатый^{121}.

Впрочем, несмотря на то, что приведенная цифра вытекает из официальных исторических документов и представляется нам вполне убедительной, необходимо признать, что в любом случае по данной теме необходимо провести отдельное самостоятельно исследование, исключающее исторические фальсификации и спекуляции на данную тему.

И еще один аспект. В длинной цепи преступлений гитлеровцев особое место занимает насильственный угон мирных граждан на каторжные работы в Германию. Этим занималась биржа труда, созданная по указанию начальника СД В. Амелунга и шефом которой являлся руководитель отдела труда Барановичского округа государственный советник доктор Айхлер. Учреждение доктора Айхлера только в Барановичах имело два специальных сборных пункта, которые с апреля 1942 по июнь 1944 г. размещались в домах № 54, 56 по Виленской улице и в доме № 111 по улице Шоссейной. Ежемесячно из них отправляли в Германию по 300–400 человек^{122}. Проводились настоящие облавы на молодежь, особенно по ночам и в базарные дни. Многие, как это было в 1939–1941 гг., боясь депортации, уходили в леса. Согласно неполным данным, на принудительные работы в Германию из Барановичей вывезли 7593 человека, из Городищенского района — 530, а из всей Барановичской области — 33733 ^{123}.

А теперь попытаемся сделать выводы из сказанного. Война против Советского Союза, которая, как мы уже отмечали, носила упреждающий характер, переросла в войну на уничтожение — расистскую, колонизаторскую и грабительскую. Ее первоочередной задачей стала ликвидация политических и расовых категорий людей. Еще 3 марта 1941 г. Гитлер, обращаясь к начальнику штаба оперативного руководства вооруженных сил Альфреду Ёделю, сформулировал как директиву:

«Этот военный поход… приведет к столкновению двух мировоззрений. […] Еврейско-большевистская интеллигенция… должна быть уничтожена…»^{124}

Тем самым были определены первоочередные группы жертв: руководящий состав Коммунистической партии Советского Союза и все еврейское население, которое, согласно нацистской идеологии, было неразрывно связано с коммунизмом. Таким образом, словом «уничтожение» был одновременно и точно определен общий характер войны.

РАЗДЕЛ VIII. БЕЛОРУССКОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ.

Мы не фантасты а реальные политики и, имея 25-летний опыт нашей народной трагедии, реально осознаем, что в сложившихся обстоятельствах белорусский народ, идя по пути к осуществлению своего наивысшего идеала, должен искать себе помощь со стороны более сильного и доброжелательного по отношению к нам соседа. Политическая конъюнктура в современный момент сложилась так, что таким опекуном-протекторатом для белорусского народа является Германия.

Г. Островский. Президент Белорусской Центральной Рады. 1943 г.

Белорусов, входивших в состав органов самоуправления, созданных и действовавших под эгидой оккупационной администрации, наша историческая наука определяет однозначно: «предатели белорусского народа», «всякая сволочь» и «марионетки гитлеровских захватчиков»^{1}. В какой-то мере этот стереотип разрушила работа польского историка белорусского происхождения Ю. Туронка «Беларусь под немецкой оккупацией», изданная в Минске в 1993 г.^{2} Появление книги, описывающей национал-социалистическую оккупацию, произвело настоящий фурор. Ее суть оказалась столь шокирующей, что официальный Минск наложил запрет на ее последующее издание. Не со всеми выводами автора можно согласиться. Например, Туронок, ссылаясь на немецкие источники, указывает, что белорусы не были готовы взять в свои руки власть. «Причина эта кроется в распыленности и обезличивании белорусской интеллигенции, которая не была подготовлена для руководства администрацией»^{3}. Его российский коллега, профессор И. Тимохович, тоже указывает на это. Он, как и Туронок, опирается на нацистские документы, в частности, имперского министра Альфреда Розенберга, который, как известно, признавал что:

«В Белоруссии для местного самоуправления не имеется ни организационных, ни персональных условий»^{4}.

Однако более тщательный анализ всех имеющихся документов, а также многочисленной мемуарной литературы, изданной за рубежом, позволяет утверждать обратное^{5}.

Еще летом 1940 г. в Берлине, куда годом ранее, в 1939-м, хлынули, спасаясь от советского террора, белорусские политические деятели, в кругах которых господствовала идея поддержки Третьего рейха для возрождения Беларуси, создается Белорусский комитет самопомощи (БКС). Отделения БКС помимо немецкой столицы появились в Лодзи, Познани, Торуни, Гамбурге, Данциге, Праге, Мюнхене, Вене, Лейпциге, а также в Варшаве с двумя подотделениями: в Кракове и Бяла-Подляске. Первоначально планировалось, что организация, первым руководителем которой стал А. Боровский, будет называться Белорусский национальный комитет и станет главным белорусским центром в эмиграции. Однако немецкие власти ответили отказом. Существование белорусской организации, имеющей в своем названии слово «национальный» могло квалифицироваться как «политическая организация, что противоречило пакту о ненападении между Германией и СССР от 23 августа 1939 года»^{6}.

Чего же добивался БКС, задачи которого, согласно уставу, не шли дальше вспомогательных функций? Он стремился возродить величие и славу белорусского государства. Подобных примеров в истории Беларуси предостаточно. Так было в 1812 г., когда представители высших слоев общества, стремясь возродить Белорусско-Литовское государство, поддержали французского императора Наполеона Бонапарта. Что из этого получилось, история знает. Вновь обрести независимость белорусы попытались после российского переворота 1917 г. Только большевики, узурпировавшие власть, штыками развеяли эти иллюзии. Ничего не дали и 1919–1920 гг.

Новая попытка была связана с именем Адольфа Гитлера. И шансы, как свидетельствуют документы, у белорусских эмигрантов были. Мало того, фюрер, обещая поддержку, обнадеживал. «Мы должны, — подчеркивал он, — создать свободные от Сталина республики»^{7}.

События в Берлине тем временем развивались стремительно. 1 ноября 1940 г. руководитель Белорусского комитета в Варшаве Ф. Акинчиц организовывает курсы по подготовке будущих политологов, административных руководителей, представителей прессы. Слушатели — белорусы, оказавшиеся в вынужденной эмиграции^{8}. 19 июня 1941 г. члены редколлегии еженедельника «Раніца», издававшегося для белорусов в Берлине и в состав которой входили Н. Щорс, В. Гадлевский, П. Татаринович, Ч. Ханявка, Н. Жданович, Б. Манкевич и другие, создали организацию под названием «Центр». Председателем стал Щорс, а ее членами — Ханявка, Гадлевский, Шкелёнок, Шкутко и Тумаш^{9}. Создание «Центра» за несколько дней до немецкого вторжения на территорию СССР свидетельствовало, что его главной целью была не деятельность среди эмигрантов, как считали в Берлине, а координация работы по ходу занятия немцами белорусских территорий^{10}. Таким образом, это был орган, который в соответствующих условиях собирался объявить себя Временным правительством Беларуси. Согласно сообщениям Ждановича, близкого соратника Щорса, распределение должностей в этом правительстве было предусмотрено заранее. Его ядро составили члены «Центра»^{11}. О планах эмигрантов стало известно руководству нацистской Германии. Берлин предпринимает упреждающие шаги. 18 июня 1941 г. начальник полиции безопасности своим распоряжением запрещает членам организации въезд в Беларусь «без разрешения полицейских властей»^{12}. Одновременно Розенберг получает категорический запрет на переговоры с Временным правительством Беларуси^{13}.

Щорс, рассчитывая на успех, все же прибыл в Минск. Только немцы «убедили» его в том, что планы белорусов — пока безнадежное дело, так как позиция Берлина в белорусском вопросе еще не определена: нет директив Гитлера и начинать политическую деятельность рано^{14}. Розенберг, подчиняясь Берлину, запретил чиновникам своего ведомства признавать белорусское правительство^{15}.

Глава I. Испытание на излом. Белорусы и поляки; борьба за власть.

Любыми путями в Беларусь стали прибывать эмигранты. Уже в первые дни июля там находилось 50 белорусских политических деятелей, из них 30 в Минске, остальные в западных районах республики^{16}. «Белорусские десанты» высаживались ежедневно. Но дома белорусов или, как их называет Ю. Туронок, «белорусских нацистов»^{17}, ждали серьезные препятствия. Причем не только со стороны немцев, но и поляков, которым оккупационная администрация предоставила свободу действий. Сам факт, что плакаты вермахта печатались на немецком, польском и русском, но не на белорусском языке, говорил о многом.

Чего же добивались поляки — бывшие служащие аппарата управления 2-ой Речи Посполитой — появившись в Беларуси с передовыми частями германской армии? Они имели свой план, суть которого сводилась к следующему: вернуть Западную Беларусь в лоно Польши. Да и польская программа, если внимательно ее изучить, говорила сама за себя: 1. полонизация местной администрации; 2. возвращение бывшим хозяевам недвижимости (имений, предприятий); 3. нейтрализация и вывод из игры активных политических противников из числа белорусских деятелей^{18}.

Как показали дальнейшие события, прибывшие польские чиновники, до 1939 г. составлявшие костяк административных органов 2-й Речи Посполитой, заняли все главенствующие должности в городских и районных управах. СД это несколько насторожило, но лишь из-за боязни, что под ширмой администраторов будет действовать польское движение сопротивления. Сквозь пальцы германские спецслужбы смотрели и на то, что местная полиция состояла сплошь из одних поляков, а язык, который использовался в учреждениях, являлся польским. В сжатые сроки поляки взяли власть в Лиде, Слониме, Новогрудке и Барановичах. Для достижения своих целей они не брезговали ничем, даже использованием дочерей. Судя по документам, которые сохранились и были опубликованы после Второй мировой войны, в Новогрудке польские чиновники открыли для солдат и офицеров немецкого гарнизона бордель, штат которого состоял из «красивых польских девушек»^{19}. В 8 поветах Лидчины поляки, войдя в контакт с военной администрацией, «вошли во власть»^{20}.

Противостояние в обществе нарастало. Это привело к «массовым жертвам среди белорусской интеллигенции»^{21}. Дошло до того, что белорусы боялись попадать на глаза полякам, которые, преследуя свои цели, обрабатывали руководителей немецкой администрации: белорусы — это большевики, а мы, поляки, — настоящие друзья западной культуры и Германии^{22}. В местечке Мир по ложным доносам поляков немцы расстреляли всех белорусов — сотрудников ипереводчиков комендатуры^{23}. Усиление польской угрозы диктовало необходимость принятия неотложных мер для укрепления белорусских позиций.

Белорусы, зная, какая опасность таится в польском шовинизме, предпринимают попытки укрепиться в органах власти. Стремясь предотвратить дальнейшее развитие полонизации и, что важно, остановить антибелорусский террор, в Беларусь прибывают одна за другой группы белорусов из Германии, Польши и других стран. К концу июля в Минске находились В. Тумаш, Р. Островский, А. Демидович-Демидецкий, И. Ханявка, А. Шкутко, Л. Голяк, В. Козловский, Я. Станкевич, Ю. Сакович, И. Косяк и другие^{24}. Несмотря на сложность ситуации, в июле создаются Белорусские общественные комитеты (БОК), в задачу которых входило: 1) объединить интеллигенцию; 2) подготовить управленческие кадры^{25}. В том же июле заработал и Белорусский Красный Крест (БКК), который возглавил доктор Антонович^{26}. В течение месяца Белорусские общественные комитеты появились по всей республике, а также в Белостоке и Вильно. Первый такой комитет был создали в Вильно. Он разместился по улице Мицкевича, 4 и состоял из 60 человек. Как свидетельствуют документы, его возглавил профессор В. Ивановский, первым заместителем стал доктор Я. Малецкий, вторым заместителем — доктор Б. Гробанкин, секретарем — З. Ковш, казначеем — В. Козловский, культурно-школьным референтом — В. Король^{27}. Много лет спустя, в 1976 г., один из членов Виленского комитета Я. Малецкий сделает заявление: «Немцы были готовы передать всю власть Белорусскому комитету»^{28}.

Помимо Вильно и Белостока БОК развернули свою работу в Новогрудке, Слониме, Несвиже, Барановичах, Лиде, Гродно и многих других городах. Гродненский комитет насчитывал в своих рядах 10 тыс. белорусов — «много интеллигенции и женщин; власть в городе перешла В. Попуцевичу, возглавляющему управу»^{29}. Члены новогрудского комитета, руководителем которого являлся юрист П. Свирид, по примеру своих коллег-белорусов, повели решительную атаку на польских чиновников. В городе в течение трех недель шла борьба за власть. Сохранились воспоминания И. Сажича, которые рисуют полную картину того времени:

«Прибыв поздней осенью 1941 г. в Новогрудок, застал там интенсивное белорусское движение в направлении защиты от поляков, которые сразу после оккупации захватили в свои руки полицию, «секретарство» и должности переводчиков в жандармерии и немецкой администрации»^{30}.

На помощь Свириду прибыл В. Рагуля. Он то и разогнал всю польскую администрацию, уволив 600 польских чиновников»^{31}.

Следующими населенными пунктами, власть в которых перешла в руки коренного населения, стали Несвиж^[1], Барановичи и Слоним. Результаты деятельности слонимского комитета ошеломляют: в городе и окрестностях 1000 поляков лишились мест в администрации^{32}. Забегая вперед, скажем, в 1942 г. в Слонимском округе введут штрафные санкции за использование в рабочее время «другого языка» — то есть не белорусского и немецкого. И еще один интересный факт. Более 500 поляков в Слониме подадут прошение о признании их белорусами^{33}.

Однако без боя поляки власть не отдавали. Вновь пролилась белорусская кровь. По доносам поляков по области прокатилась волна арестов среди белорусских администраторов. Так, 19 сотрудников Столбцовской управы, в числе которых были Ю. Соболевский и В. Чеботаревич, обвиненные в «принадлежности к большевикам», оказались в тюрьме. В Волошине арестовали всю поветовую администрацию, состоящую из белорусов: К. Косяка — председателя, А. Совец — заместителя, всего 22 сотрудника^{34}.

Практиковались поляками и другие способы просачивания во власть. Например, в Слониме, убедив оккупационные власти в том, что местный БОК — «рука Москвы», они захватили власть в комитете, в котором не осталось ни одного белоруса, а во главе ложного комитета встали сами поляки — Ушпик и Римша^{35}. Понимая всю серьезность положения, председатель виленского БОК В. Ивановский в своей эмоциональной речи, произнесенной в середине августа 1941 г. на совещании руководителей белорусских комитетов, не подлежащей разглашению и считавшейся особо секретной, сказал:

«Спадары, нет другого для нас как защитников нации выхода, как только перенимать повсюду власть, брать оружие в свои руки»^{36}.

Когда Ивановский сделал свое историческое заявление, поляки ринулись с доносом к представителям германских спецслужб. И, как часто случалось в таких случаях, те среагировали молниеносно. В августе 1941-го они распустили все БОК, оставив только виленский, как противовес литовскому и польскому населению^{37}.

Но свои функции БОК выполнили на все сто процентов, сыграв решающую роль в становлении белорусского национального движения и заложив основу органов местного управления, перехватив власть у поляков. К 1943 г. доля белорусов в составе административного аппарата, как станет известно после войны, на территории Генерального комиссариата составит 80 %^{38}.

Таким образом, проанализировав приведенные выше сведения, можно констатировать: административный аппарат, созданный в первые месяцы оккупации, был неоднородным. Рядом со случайными людьми в нем развернули свою работу местные политические деятели, для которых это была единственная возможность легальной борьбы за свои интересы, поэтому руководящие должности во вспомогательной администрации они расценивали как плацдарм для достижения политического влияния. Участники этой борьбы группировались, главным образом, вокруг следующих идеологических направлений: 1) стремление к созданию независимого белорусского государства (белорусские деятели); 2) возрождение положения, которое существовало до сентября 1939 г. (польские деятели).

Столкновение этих политических сил неизбежно должно было привести к польско-белорусскому конфликту в борьбе за власть, поскольку белорусский национализм становился преградой для польского подполья, а в дальнейшем, в 1943 г., и для подполья советского.

Барановичская городская управа.

А теперь кратко остановимся на структуре и задачах вспомогательных органов местной власти. За основу возьмем Барановичскую горуправу и два ее отдела: школьный и медицинский. Городской глава, т. е. бургомистр, утверждался гебитскомиссаром, а двух своих заместителей руководитель городской управы подбирал лично. Бургомистры, кроме подачи автобиографии, должны были заполнить специальную анкету. В ней имелись пункты о прохождении воинской службы, специальном образовании, профессии. В тех случаях, если со стороны СД не было никаких вопросов, утверждение в должности ограничивалось поверхностным рассмотрением дела кандидата. Аппарат горуправы состоял из отделов: общего, административного, прописки и паспортизации, службы порядка, отопительного, финансового, транспортного, торгово-промышленного, продовольственного, измерительного, социального обеспечения, охраны здоровья, школьного, энергетического, очистки города и других; подотделов: очистки каминов, ассенизаторского, земельного и других^{39}. Во главе каждого отдела стоял начальник, который непосредственно подчинялся бургомистру. До 10.10.1943 г. штат управы составлял 35 человек, а уже 11.05.1944 г. — 161 сотрудник. В состав администрации г. Барановичи входили: А. Русак, В. Русак, В. Попуцевич, М. Якуцевич, К. Кислый, М. Манькевич, В. Лукашеня, Я. Малецкий, А. Петюкевич, В. Петюкевич, В. Король, Михайловский, Дьяченко, В. Войтенко, Ю. Соболевский^{40}, А. Сокол-Кутыловский, Н. Арсеньева и другие^{41}.

Таблица № 35. РУКОВОДИТЕЛИ АДМИНИСТРАЦИИ Г. БАРАНОВИЧИ (1941–1944).

№ п/п	Ф.И.О.	Национальность	Образование	Специальность	Время пребывания главой администрации
1.	В. Войтенко	белорус	высшее	врач	1941–1942
2.	Ю. Соболевский	белорус	высшее	агроном	1942–1943
3.	А. Русак	белорус	высшее	инженер	1943–1944

Источник: Малецкі Я. Пад знакам Пагоні. Таронта, 1976. С. 76–112.

Что это были за люди, вошедшие в историю оккупированных Барановичей? Вот строки из «аттестации» на белорусских граждан, работавших в годы оккупации в органах местного самоуправления. Их автор первый секретарь ЦК КП(б)Б П. Пономаренко.

«Для организации местной власти, — подчеркивает главный «кадровик» Беларуси, — немцы привезли прогнившее, пьяное белогвардейское дно. Они подобрали осколки разбитого кулачества и бандитско-уголовный элемент. Этих правдоискателей немцы назначают бургомистрами городов, старостами сел и районов»^{42}.

Есть все основания полагать, что подобная характеристика, мягко говоря, абсолютно не соответствует действительности. Прослеживая шаг за шагом деятельность Барановичской горуправы, испытываешь чувство, близкое к потрясению. Выясняется, что формальная принадлежность к немецким структурам не наложила соответствующего отпечатка на белорусских управленцев. Это были идейно зрелые люди, видевшие смысл своей жизни в борьбе за возрождение белорусской государственности. И, думается, неслучайно в 41-м судьба свела их вместе.

Одним из мэров Барановичей, сразу после В. Войтенко, был Юрий Соболевский^[2]. Родился он 24.04.1889 г. в Столбцах. Агроном по профессии. В свои неполные 22 — посол польского сейма, активист Белорусской крестьянско-рабочей громады. По воспоминаниям людей, близко его знавших, Соболевского отличал тонкий аналитический ум, высокая культура и образованность. Все эти качества обеспечили ему во время Второй мировой войны пост бургомистра крупного областного центра, а потом председателя Главной управы Белорусской самопомощи и второго вице-президента Белорусской Центральной Рады (БЦР). Василий Рагуля, знавший Соболевского еще в 20-е гг., характеризует его как независимого деятеля.

«Ко времени получения мандата, — вспоминает Рагуля, — он несколько раз сидел в тюрьме за политику и был освобожден только по постановлению сейма. Это человек осторожный, подозрительный и, я бы сказал, пугливый. Ему все казалось, да и теперь кажется, что всюду за ним гоняются агенты польской дефензивы и советского НКВД…»^{43}

Впрочем, для этого у Соболевского были основания: он неоднократно арестовывался польскими, советскими и немецкими спецслужбами.

Занимая пост городского главы, он претворял в жизнь немецко-австрийскую школу администрирования. Ввел порядок: вошел в управу, не сняв шапки, — 5 марок штрафа, опоздал на работу — 10 марок, пришел нетрезвый — завтра залазь в бочку с нечистотами и целый день курсируй по городу. Говорил, обучая аппарат: «Людей необходимо воспитывать. Каждый режим требует порядка»^{44}. Полезно сделать маленькое отступление и сказать несколько слов о рабочем кабинете Ю. Соболевского.

«Роскошный кабинет спадара бургомистра, — пишет в своей книге «Надлом» писатель В. Яковенко, — был убран коврами местного производства, которые висели на стенах и лежали на полу. Одну стену украшали вручную изготовленные портреты белорусских национальных деятелей — Витовта, Льва Сапеги, Кастуся Калиновского…»^{45}

Интересен тот факт, что именно при Соболевском городские улицы стали носить имена известных деятелей белорусской истории и культуры: Франциска Скорины, Стефана Батория…^{46} Одним из моментов в работе городской управы было возрождение белорусской национальной жизни. Поэтому главной задачей всех учреждений культуры, представителей интеллигенции являлась популяризация белорусской национальной культуры.

Сменивший Соболевского Русак также был грамотным, знающим дело специалистом. Перед войной закончил Виленскую белорусскую гимназию, затем торговую школу в Варшаве, работал в Познани. В 1941 г. он стал заместителем председателя БОК в Гродно. Далее следует переезд в Барановичи. Именно он очистил городские учреждения от польского засилья. И надо заметить, этот процесс прошел быстро и безболезненно. Еще в середине ноября 1941 г. Русак, будучи сотрудником СД, выезжал в Гродно и возвратился с большой группой профессионалов, насчитывающей 100 человек, в задачу которых, как свидетельствуют современники, входила белорусизация Барановичского, Новогрудского, Лидского и Слонимского округов. Истины ради следует сказать, что Русак, обобщив «опыт» вхождения поляков во власть, перенял и использовал в своей деятельности много, как он считал, полезного. Например, при нем в Барановичах был открыт публичный дом, штат которого составляли жены командиров и комиссаров Красной Армии, которых он, согласно воспоминаниям Я. Малецкого, пригласил из Вильно^{47}.

Немцы стремились регламентировать этот промысел. Но поскольку нам не удалось найти нормативных актов по данному вопросу в оккупированной области, приведем фрагменты из «Предписания для упорядочения проституции в г. Курске» от 19.09.1942 г. Оно, поверьте, ничем не отличалось от предписания, действовавшего на всей оккупированной территории.

«1. Список проституток.

Проституцией могут заниматься только женщины, состоящие в списке проституток, имеющие контрольную карточку и регулярно проходящие осмотр у специального врача на венерические болезни. Лица, предполагающие заниматься проституцией, должны регистрироваться для занесения в список проституток в отделе службы порядка… Занесение в список проституток может произойти лишь после того, как соответствующий военный врач (санитарный офицер), к которому проститутка должна быть направлена, дает на это разрешение. Вычеркивание из списка также может произойти только с разрешение соответствующего врача. После занесения в список проституток последняя получает через отдел службы порядка контрольную карточку.

2. Проститутка должна при выполнении своего промысла придерживаться следующих предписаний: а)…заниматься своим промыслом только в своей квартире, которая должна быть зарегистрирована ею в жилищной конторе и в отделе службы порядка; б)…прибить на видном месте вывеску к своей квартире с медицинским заключением соответствующего врача; в)…не имеет права покидать свой район города; г) всякое вовлечение и вербовка на улицах и общественных местах запрещена; д) проститутка должна неукоснительно выполнять указания соответствующего врача, в особенности регулярно и точно являться в указанные сроки на обследования; е) половые сношения без резиновых предохранителей запрещены; ж) у проституток, которым соответствующий врач запретил половые сношения, должны быть прибиты на их квартирах особые объявления отдела службы порядка с указанием на этот запрет.

3. Наказания.

Смертью караются женщины, заражающие немцев или лиц союзных наций венерической болезнью, несмотря на то что они перед половым сношением знали о своей венерической болезни. Тому же наказанию подвергается проститутка, которая имеет сношения с немцем или лицом союзной нации без резинового предохранителя и заражает его. Венерическая болезнь подразумевается и всегда тогда, когда этой женщине запрещены половые сношения соответствующим врачом.

Принудительными работами в лагере сроком до 4-х лет караются женщины, имевшие половые сношения с немцами или лицами союзных наций, хотя они сами знают или предполагают, что они больны венерической болезнью.

Принудительными работами в лагере сроком не менее 6 месяцев караются: а) женщины, занимающиеся проституцией, не будучи занесенными в список проституток; б) лица, предоставляющие помещение для занятия проституцией вне собственной квартиры проститутки.

4. Принудительными работами в лагере сроком не менее 1 месяц караются проститутки, не выполняющие данное предписание, разработанное для их промысла…»^{48}

Русак, как Войтенко и Соболевский, сумел направить подчиненные ему структуры на улучшение быта горожан. Мы же, отдавая себе отчет во всей калейдоскопической сложности оккупационной жизни тех лет, попытаемся проследить деятельность органов управления и расскажем, как и обещали, о функционировании самых важных отделов — народного образования и здравоохранения.

Школьный отдел.

Структурное подразделение гебитскомиссариата, отделы которого имелись и в горрайуправах. Создан в сентябре 1941 г. Основание: временная инструкция В. Кубе от 10.09.1941 г.^{49} Руководитель отдела — Михайловский. Штат — 5 белорусских сотрудников. Задачи — обеспечение учебного процесса с целью получения «детьми, кроме евреев, в возрасте от 7 до 14 лет обязательного школьного образования»^{50}.

1 октября 1941 г. Вильгельм фон Кубе обращается к населению. Обращение касалось белорусов, но направлено было против евреев. Оно декларировало: «…для жидов не устанавливается никакого обязательного обучения, жидовские школы нельзя организовывать».

Анализ положения национальных школ^[3], основным языком обучения в которых являлся белорусский^{51}, показывает, что отдел народного образования столкнулся с рядом трудностей:

1) некомплектом педагогических кадров;

2) слабой материальной базой (в некоторых местах она и вовсе отсутствовала);

3) отсутствием учебно-методической литературы и учебников на белорусском языке;

4) активным противостоянием польских шовинистов, мешающих процессу возрождения белорусской школы;

5) отсутствием учебных заведений для подготовки учительских кадров;

6) нежеланием немецких оккупационных властей вводить среднее и высшее образование.

Проблема кадров — главная проблема — существовала не только в Барановичском округе, но и по всей Беларуси. Как известно, белорусская школа понесла большие потери в 1939–1941 гг. Педагогов репрессировали, а кто сумел, тот выехал в дальнее и ближнее зарубежье. Много учителей оказалось в эвакуации. Проблему эту Михайловский, обратившись в горуправу, разрешил быстро. В округ пригласили группу известных ученых и преподавателей. Прибывшим создали условия для работы: предоставили жилье, освободили от уплаты налогов, обеспечили по меркам военного времени достаточным денежным содержанием, которое составляло 100 марок^{52}. Распоряжением бургомистра начальнику отдела социального обеспечения вменялось: подготовить списки учителей и их иждивенцев для получения бесплатных продовольственных пайков и обеспечения дровами. Обеспечивал выполнение распоряжения начальник другого отдела — торгово-промышленного^{53}.

В округ прибыл большой отряд белорусских ученых и педагогов. В разное время в нем работали доктора наук Л. Горошко и Ю. Луцкевич. Всего, согласно немецким источникам, Барановичский округ насчитывал «более 1200 преподавателей»^{54}. Быстро справился Михайловский и с проблемой отсутствия учебной базы. В сжатые сроки были восстановлены школы, а где это было сделать невозможно, местные власти предоставили, предварительно произведя ремонт, другие помещения. В течение трех месяцев в округе работало 445 начальных школ^{55}. Число их росло с каждым днем и на 1.01.1943 г. на балансе отдела народного образования имелось «540 начальных школ, в которых обучалось 48000 детей»^{56}.

Таблица № 36. КОЛИЧЕСТВО НАЧАЛЬНЫХ ШКОЛ НА ТЕРРИТОРИИ БАРАНОВИЧСКОГО ОКРУГА В НАЧАЛЬНЫЙ ПЕРИОД ОККУПАЦИИ.

№ п/п	Округ	Главный школьный инспектор	Количество школ
1.	Барановичский	Михайловский, Макаревич	445
2.	Лидский	Демидов	397
3.	Новогрудский	А. Орса	311
4.	Слонимский	Б. Суравы	224

Источник: Найдзюк Я., Касяк I. Беларусь учора і сёньня. Мінск, 1993. С. 323

Программа обучения в школах^[4] была следующей: белорусский язык, ботаника, зоология, география, математика, пение, физкультура и рукоделие^{57}.

В школах из-за отсутствия учебников на белорусском языке пользовались методическими рекомендациями, которые публиковала на своих страницах газета «Белорусская школа», первые номера которой учителя получили в январе 1942 г. В этом же месяце стали поступать и первые белорусские учебники, изданные в частном издательстве Ивана Ермаченко: 4 брошюры «Как правильно говорить и писать по-белорусски», «Курс белорусского языка», «Курс истории Кривии-Беларуси», «Арифметика», а также «География» Смолича и «Беларусь вчера и сегодня»^{58}. 30.01.1942 г. из школ изымаются все советские учебники^{59}.

Национальная школа, как уже отмечалось, стала ареной борьбы польских и белорусских сил за влияние на подрастающее поколение. Понимая опасность, которая кроется в этом, органы власти на местах делают ряд упреждающих шагов. И тут им помог сам В. Кубе. В гебитскомиссариат поступило распоряжение за его подписью, отдельные фрагменты которого мы приведем:

«В местностях, где проживает польское население, допустить открытие школ с польским языком обучения, однако изучение белорусского языка в них является обязательным, с объемом преподавания 6 часов в неделю»^{60}.

Но это не все. Кубе, согласно распоряжению, определил задачи школ:

«…развитие белорусской культуры, воспитания и образования»^{61}.

В феврале 1942 г. школьный отдел разослал во все учебные заведения выписку из распоряжения В. Кубе, «запрещающую пользоваться в белорусских школах польскими учебниками»^{62}.

Особое значение в своей работе школьный отдел Барановичского округа придавал подготовке будущих учительских кадров. Опытные педагоги изучили кандидатов, а потом подготовили их к поступлению в учебные заведения — учительские семинарии Барановичей, Новогрудка, Несвижа и Слонима. В этих заведениях обучались: М. Агейко, В. Гринь, М. Кожич, П. Решетник, А. Борейко, Л. Жданук, П. Наваро (Новогрудская учительская семинария); В. Соловей, М. Чигрин, И. Тарасюк (Слонимская учительская семинария); В. Кисель (Несвижская учительская семинария) и сотни других^{63}. О том, как проходил учебный процесс в Новогрудской семинарии, рассказывает П. Наваро:

«Весной 1942 г. в Новогрудке открылась учительская семинария, и желающие поступить должны были готовиться к вступительным экзаменам. Несколько месяцев шла усиленная подготовка. Мест в семинарии было около 300–400, а кандидатов во много раз больше. Я поступил на первый курс, состоящий из 10 классов: 5 для юношей и 5 для девушек. Второй курс состоял только из двух классов. Педагогический коллектив был хороший. В моей группе воспитателем был Гоцко, математик по специальности. Из других преподавателей помню: Родько (старший) — учитель белорусского языка. Он был капитаном царской армии. Позднее стал командиром Белорусской краевой обороны. Историю вела Нина Шавейко, белорусский язык — Н. Орса, природоведение два преподавателя: Козяк и его жена Дюкова, химию — П. Тур, немецкий язык — М. Гутар, врач городской больницы, музыку — Дедышко. Посвящение в семинаристы прошло торжественно и запоминающе. Я в первый раз увидел перед входом в здание большую погоню с бело-красно-белыми флагами по сторонам. Это был праздник для всего Новогрудка. Выступающие А. Орса, П. Скребец (директор семинарии) и другие говорили только на белорусском языке…»^{64}.

Небезынтересно будет сравнить сказанное выше с тем, как в свое время проходила подготовка советских учительских кадров на территории Барановичской области. Это можно сделать, изучив программу, составленную для учителей математики и физики, обучение по которой осуществлялось в июне 1940 г. на трехнедельных курсах: история ВКП(б) — 30 часов, педагогика — 15 часов, русский язык — 24 часа, белорусский язык — 24 часа^{65}.

Как уже отмечалось, оккупационные власти наложили запрет на получение белорусами среднего образования. Проблему сняли сами… белорусы. Пойдя на хитрость, они убедили нацистов в целесообразности подготовки кадров для производства, сельского хозяйства и транспорта. Разрешение было получено. Чего добивались белорусские органы самоуправления? Кардинального повышения образовательного уровня белорусской молодежи — программа «учебных курсов» соответствовала программе старших классов средней школы. Она состояла из следующих предметов: математика, физика, белорусский язык и литература, латинский язык…^{66} В считанные недели в Барановичском и других округах открылись средние учебные заведения в Слониме — ремесленная школа и промгимназия, в Воложине — торговая школа… Несмотря на существующие ограничения, развитие средней школы набирало темпы. В 1942 г. в Беларуси насчитывалось более 20 таких заведений^{67}. А количество желающих получить среднее образование было таково, что пришлось устанавливать квоту. В Барановичах, к примеру, в технической школе она составляла 500 учащихся, в медицинской школе — 500, в торговой — 450 ^{68}. Необходимо отметить: в торговую школу зачислялись в основном сельская молодежь из района Барановичей, Клецка и Ляховичей.

Перечень № 2. СРЕДНИЕ УЧЕБНЫЕ ЗАВЕДЕНИЯ Г. БАРАНОВИЧИ (1943).

Заведение	Отделы	Число студентов	Число преподавателей	Директор заведения
Медицинская школа	медсестер, акушерок, фельдшеров, аптекарей, ветеринарских помощников	366	33	В. Войтенко, Л. Горошко, И. Малецкий
Торговая школа		120	15	А. Русак
Художественная школа		30		Л. Луцкевич
Музыкальная школа			30	Композитор Спасский
Техническая школа		150	20
Учительские курсы		100
Бухгалтерская школа		60		М. Тулейко
Школа национального ткачества				А. Виницкий

Источник: Малецкі Я. Пад знакам Пагоні. Таронта, 1976. С. 91.

Развитие среднего образования диктовало необходимость открытия в оккупированной стране и высших учебных заведений. Гитлеровцы, безусловно, противились этому. Но уступили. О том, как нашим землякам удалось притворить это в жизнь, тема отдельного самостоятельного исследования. Достоверно известно: 23.03.1943 г. первое высшее учебное заведение — медицинский институт — распахнул свои двери в Минске. Первым ректором Берлин назначил профессора Э. Т. Наука — декана медицинского факультета из Фрайбурга. В дальнейшем его сменил белорусский профессор Н. Степанов. Мединститут неоднократно менял место прописки. Из столицы перебрался в Могилев, а затем в Ново-Вилейку. Первый и последний выпуск дипломированных специалистов состоялся 10.06.1944 г. Дипломы врачей получили 32 белоруса^{69}. По данным белорусского писателя В. Яковенко, медицинскому институту в Ново-Вилейке большую помощь оказывала Белорусская самопомощь. Всего выделено помощи (с 1.01.1943 г. по 20.06.1944 г.) на сумму 470760 рублей, в том числе на выплаты стипендий — 144900 рублей и на помощь обувью 185100 рублей^{70}. Нужно отметить, что еще один белорусский ВУЗ был открыт в Молодечно — Административно-торговый институт (Ректор Б. Кит)^{71}.

И, наконец, хотелось бы обратить внимание на то, как шел учебный процесс в других административных структурах, например, в Лидском округе. Согласно воспоминаниям Н. Н. Сороки (Перкиной), П. К. Макуцевича и Е. З. Васильева, в Лиде функционировали три школы. Народная школа № 1 размещалась по улице Кирова, народная школа № 2 — по ул. Победы, народная школа № 3 — по ул. Комсомольской. В школе № 1 занималось около 100 учеников, в школах № 2 и 3 по 80–90 учеников. Учебный процесс в школе № 1 осуществляли 11 педагогов во главе с директором; в школе № 2 было 9 учителей, директором был Шидловский. 9 учителей было и в 3-й школе^{72}. Из воспоминания Я. Межвы:

«Около пиарского костела стоял деревянный дом, там перед войной была начальная школа пиаров, а при немцах создали семилетнюю школу. Учили на белорусском языке. После того, как евреев собрали в гетто, появилось много пустых домов, в какой-то из еврейских домов эту школу перевели. Я там закончил 7-й класс. Имею свидетельство об окончании. Эту школу окончило много людей, около 100 человек училось, было 3 или 4 класса. Все они были белорусами, но потом выехали в Польшу»^{73}.

По утверждению В. Сливкина, автора работы «История образования в Лиде», деятельностью городских школ руководило Белорусское национальное общество. Возглавлял его Климович, который приехал из Чехословакии. Непосредственное руководство школами города осуществлял инспектор городской управы Жук Фома Иосифович — белорус из-под Барановичей. Сельскими школами руководил бывший священник Яцкевич^{74}. В эти же годы в городе существовала тайная система обучения на польском языке^[5]. Преподаватели Юзефа Кляйндиест, Елена Ёдка, Ванда Левкович обучали учеников по программкам классов гимназии. Обучение велось в частных домах небольшими группами по 5–8 человек. Юзефа Иосифовна Кляйндиест вспоминает:

«Занятия продолжались с 7.30 до 14.00, потом перерыв на обед и вновь занятия с 15 до 19, вечером проверяю тетради, навожу дома порядок»^{75}.

Таблица № 37. КОЛИЧЕСТВО НАЦИОНАЛЬНЫХ ШКОЛ БАРАНОВИЧСКГО ОКРУГА (1942).

№ п/п	Округ	Школ	Учителей	Учащихся
1.	Барановичский[6]	425	1226	53612
2.	Лидский[7]	405	596	25819
3.	Новогрудский	307	751	31197
4.	Слонимский	217	496	25380
Всего:		1354	3069	136008

Источник: Новы шлях (Мінск). 1942. 20 снеж. № 35.

И последнее. Школы в годы оккупации стали не только центром обучения и воспитания подрастающего поколения Беларуси, но и местом, где молодежь, находясь под надежной и верной защитой, имела шанс уцелеть от немецкой пули и не быть угнанной в Германию. Нынешние исследователи замалчивают это, а если и вспоминают, что бывает крайне редко, то приводят факты, которые, как свидетельствуют независимые источники, хоть и имели место, но предполагают совершенно иную трактовку.

Так, из акта Барановичской городской комиссии о массовом истреблении советских граждан в г. Барановичи и его окрестностях и об угоне их в фашистское рабство гитлеровскими захватчиками (1.01.1945) можно узнать, что

«в феврале 1943 г. днем, во время занятий в торговой школе, вооруженные гитлеровцы с собаками оцепили школу и стали производить отбор. По всем убегающим открывали стрельбу и направляли собак для их задержания. В этот день было схвачено и отправлено в Германию 150 учащихся»^{76}.

А между тем, если верить многочисленным источникам и очевидцам, все происходило несколько иначе. Вот что сообщает по этому поводу барановичский окружной врач Я. Малецкий:

«14 сентября 1943 г. окружной комиссар Вернер довел до Соболевского и школьного инспектора Михайловского тайный приказ: средние школы в Барановичах и округе не могут существовать, нужны рабочие руки. 14 сентября учащихся отправляют в Германию на работы. В этот день немцы оцепили медицинскую, торговую и техническо-административную школы. На железнодорожную станцию пригнали 100 студентов. В Барановичах, Минске и других городах Беларуси прошли акции протеста против разгона белорусских школ»^{77}.

В СД это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Последовали аресты. Первым забрали директора медицинской школы Л. Горошко. Что было дальше, рассказывает Я. Малецкий:

«Акция протеста перебросилась на всю Беларусь. Свой протест люди, вышедшие на улицы, обосновали: угон (имеется в виду насильственный угон в Германию. — А. Т.) загоняет белорусов в партизаны»^{78}.

Насколько нам известно, это единственный случай в истории Второй мировой войны, когда жители оккупированной страны выразили свое несогласие с захватчиками и потребовали от них отмены принятого решения. Такая дерзость, по идее, должна была закончиться лишь одним — смертным приговором. Но Горошко не был наказан. Он и учащиеся оказались на свободе.

Медицинский отдел.

Создан в сентябре 1941 г. В разное время им руководили В. Войтенко^[8], В. Лукашеня^[9] и Я. Малецкий. Штат отдела составляли 5 сотрудников. Задачи: оказание бесплатной медицинской помощи населению, проведение санитарно-профилактических и противоэпидемических мероприятий. Финансирование производилось по статье расходов «приобретение продовольствия и медикаментов»^{79}. Отдел здравоохранения, как и отдел образования, столкнулся с рядом проблем. Основными из них были: 1) подготовка кадров; 2) обеспечение медикаментами. По свидетельству людей, переживших оккупацию, врачам пришлось начать с нуля. Разграбленные аптеки и больницы стояли закрытыми. Не хватало врачей, особенно младшего медицинского персонала. Помощь пришла со стороны. Так, из Вильно прибыла группа врачей, которую возглавил В. Король — выпускник Виленского университета, последний руководитель Белорусского студенческого союза. Король и его коллеги стали работать в лечебных учреждениях города. А именно в двух больницах: в школе № 2 и в здании городской больницы^{80}. Трудились медики и в немецком военном госпитале, который разместился в здании бывшей областной больницы по улице Шоссейной. С целью подготовки квалифицированных кадров, нехватка которых ощущалась не только в Барановичском округе, в административной столице округа открылась медицинская школа. Первый выпуск специалистов — помощников аптекарей^[10] — состоялся в январе 1943 г.

«Из 31 ученицы, — вспоминает бывший главврач Барановичского округа Я. Малецкий, — допущено к сдаче экзаменов было 30, а получили диплом 29. В состав экзаменационной комиссии входили: 2 врача, одна медицинская сестра и одна немецкая старшая медицинская сестра. Экзамены проходили на белорусском языке. Выпуск стал событием в жизни края»^{81}.

Годом раньше, зимой 1942 г., в Минске прошел съезд врачей Беларуси. Он принял следующие решения: 1) создать организацию врачей Беларуси; 2) открыть Медицинский университет; 3) организовать материальную помощь медицинским работникам^{82}. Выполняя решения съезда, органы местного самоуправления установили особую опеку над работниками здравоохранения, которым, как и учителям, стали выдавать бесплатные продовольственные наборы, освободили от уплаты налогов, предоставили целый ряд льгот^{83}. Повысилась и оплата труда данной категории работающих. Если, например, в 1941 г. врач получал более 40 марок, то в 1942 г. уже 100 марок^{84}.

Если кадровый вопрос был постепенно все же решен, то проблема обеспечения медучреждений медикаментами и перевязочными материалами оставалась открытой. Суть ее сводилась к следующему: все врачи добывали лекарства сами, за свои деньги и с риском для жизни. В больницах округа отсутствовали самые необходимые препараты. Например, в учреждениях здравоохранения Несвижа и Слонима вместо спирта использовали самогон^{85}. Врачи, разыскивая лекарства, объездили всю Беларусь и Европу. Я. Малецкий, в написанных после войны мемуарах говорит:

«Медикаменты и перевязочный материал для больниц закупали за свои деньги. Доктор Наумчик, главврач больницы, которая размещалась в здании бывшей еврейской гимназии, выехал в Вильно и в гетто нашел, рассчитавшись салом и марками, более 5 тыс. метров бинта и большое количество препаратов. «Валюта» — сало — принималась и немцами. Взамен в больницу поступали наркоз, морфий и гипс. В дальнейшем мы пробили маршрут в Европу. Наши врачи по поддельным документам, имея 40 тыс. марок, собранных населением, посетили Варшаву и у местных приобрели необходимое. Из Познани доктор Наумчик, спасая Барановичи от эпидемии тифа, доставил более 6 млн. единиц сыворотки. Но этого было мало. Имея 50 тыс. марок денег, собранных горожанами, за препаратами выехал и я. Путь из Барановичей в Варшаву и обратно мог стоить всем нам жизни»^{86}.

Пытаясь ответить на поставленный не нами вопрос: «Кем все-таки были эти люди, сотрудничавшие с немцами: предателями или патриотами?», мы не вправе ограничиться одним общим ответом. Тем не менее, выявляя по мере возможности некоторые аспекты действительности тех лет, убеждаемся: это были люди, которые меньше всего думали о собственном благополучии и славе, но и они вполне заслуживают того, чтобы сегодня о них хотя бы помнили.

Глава II. Экономическая политика.

Экономическая политика оккупационных властей определялась, прежде всего, интересами Германии. Основные положения этой политики озвучил Гитлер:

«Мы должны помнить, что необходимо умело разрезать этот гигантский пирог, с тем чтобы мы могли: во-первых, господствовать, во-вторых, управлять, в-третьих, извлекать выгоду»^{87}.

Геринг, которому предоставлялись неограниченные полномочия в области «максимальногоиспользования обнаруженных запасов и экономических мощностей» для развития Германии, в директивах, имеющих шифрованное наименование «Зеленая папка», общую политику промышленных и военных кругов Германии в вопросе использования белорусских земель сформулировал однозначно: «…необходимо принять все меры к немедленному и полному использованию оккупированных областей в интересах Германии…». Захваченные советские территории, подчеркивал он, «будут эксплуатироваться как колонии и при помощи колониальных методов»^{88}.

С крайне аннексионистской позиции выступал и В. Кубе — шеф немецкого гражданского управления Беларуси. На одном из своих заседаний гауляйтер заявил:

«Мы прибыли в страну с общей директивой управлять этой страной и поставить экономику этой страны на службу войне, которую Германия ведет на Востоке. Получить из страны все, что только можно добыть из ее экономического потенциала»^{89}.

В соответствии с этим в Беларуси разворачиваются органы управления экономикой:

1. Экономический штаб Ольденбург во главе с генерал-лейтенантом Шубертом, созданный 29.04.1941 г. Он делился на 5 хозяйственных инспекций, 23 хозяйственные команды, 12 внешних представительств.

2. Экономический штаб «Ост».

3. Хозяйственная инспекция группы армий «Центр».

4. Подразделения «восточного министерства» Розенберга.

5. Центральное торговое общество «Восток» (ЦТО), созданное 27.07.1941 г. распоряжением Геринга. В ведении объединения, главная дирекция которого размещалась в Берлине, находились все торговые предприятия и предприятия по первичной обработке сырья.

6. Представители крупнейших германских концернов.

7. Военные комендатуры, подразделения немецких спецслужб.

8. Административный аппарат немецкой оккупационной власти.

9. Органы местного самоуправления^{90}.

Экономическая политика оккупационных властей регламентировалась следующими нормативными актами: 1) указом фюрера о руководстве новыми восточными территориями от 17.07.1941 г.; 2) указом фюрера об экономике на новозанятых восточных территориях от 29.06.1941 г.; 3) первым указом фюрера о введении гражданского управления на новозанятых восточных территориях от 17.07.1941 г; 4) указом Геринга от 3.07.1941 г.;

5) специальной директивой министерства Розенберга по делам восточных оккупированных территорий «Обязательное постановление о восстановлении промышленного хозяйства…»; 6) приказами и распоряжениями В. Кубе, окружных и городских комиссаров, бургомистров, военных комендантов, руководителей спецслужб^{91}. Руководящими органами экономической политики немецких властей стали торгово-промышленные и налоговые отделы, приспособленные к выполнению задач экономического ограбления и контроля над жизнью местного населения.

Город.

Как претворялась в жизнь эта политика, рассмотрим на примере аппарата управления Барановичского округа. По данным окружного комиссара Рудольфа Вернера, вопросами экономики в гибитскомиссариате занимались 35 служащих^{92}. Непосредственными руководителями и исполнителями были: Курт Мешке, хозяйственный инспектор СД Барановичского округа, Гизике, политинспектор отдела труда Барановичского округа, доктор Айхлер, государственный советник, начальник отдела труда Барановичского округа, обер-лейтенант Гросс, руководитель земельного отдела Новомышского района, обер-лейтенант Отто, заместитель руководителя земельного отдела Новомышского района, Бокк, заведующий помещичьими имениями Новомышского района, Король, руководитель Новомышской МТС, Кляц, ортскомендант Городища, Шиперт, управляющий имениями Барановичского округа, Экерс, сельскохозяйственный руководитель Барановичского округа^{93}.

20.07.1941 г. военные коменданты, подчиняясь распоряжению рейхскомиссара Генриха Лезе, произвели учет и взяли под охрану все движимое и недвижимое имущество, которое, как гласил документ, «переходило в собственность Рейха»^{94}. Почти одновременно с распоряжением Лезе в немецкие комендатуры поступает приказ А. Розенберга от 5 сентября 1941 г. Приказ обязывал «население от 18 до 45 лет стать на учет и зарегистрироваться на бирже труда, получить направление и выйти на работу»^{95}. Это, по словам белорусского автора С. Крапивина, был «жестокий приказ, требующий от населения вернуться к своей прежней профессии»^{96}. Учетом трудоспособного населения занимались специально созданные отделы и биржи труда. Регистрация на биржах была важна для горожан, поскольку с осени 1942 г. свидетельство о регистрации либо о работе являлось основанием для получения продовольственных карточек, что в условиях военной разрухи было достаточно действенной мерой. За уклонение от обязательной регистрации предусматривались штрафные санкции (так, все жители Ногрудского округа в возрасте от 14 до 60 лет, согласно распоряжению окружного комиссара, должны были зарегистрироваться до 10 февраля 1942 г., сообщив о себе данные по следующей форме: место жительства, дата рождения, семейное положение, количество малолетних детей, профессия и образование. Тех, кто не сделал этого до указанного срока, ожидал денежный штраф до 1000 руб. либо арест). Как свидетельствуют архивные документы, из 350 тыс. жителей Барановичского округа трудоспособными являлись только 40 %, т. е. 140000 человек, из которых только 122000 человек прошли регистрацию и приступили к работе^{97}.

Перечень № 3. ПРЕДПРИЯТИЯ Г. БАРАНОВИЧИ, НА КОТОРЫХ ИСПОЛЬЗОВАЛСЯ ТРУД МЕСТНЫХ ЖИТЕЛЕЙ (1941–1944).

№ п/п	Наименование предприятия	Примечание
1.	Мебельная фабрика № 1
2.	Мебельная фабрика № 2
3.	Лесопильный завод
4.	Химическая фабрика
5.	Фабрика глиняных изделий
6.	Бойня
7.	Колбасная фабрика
8.	Обувная фабрика № 1
9.	Обувная фабрика № 2
10.	Химический завод № 101
11.	Мельница
12.	Смолокуренный завод № 1
13.	Смолокуренный завод № 2
14.	Кожзавод
15.	Депо
16.	Телеграф
17.	Больница
18.	Торфохозяйство
19.	Металлообрабатывающие объединения «Герман Геринг» и «Восток»
20.	Склады лесного и деревообрабатывающего хозяйства	Управляющий Барт
21.	Филиал немецкой фирмы «Остволокно»
22.	Заготовительное общество кож и шерсти «Аппен и К°»
23.	Учреждение и склад штаба «Ольденбург»
24.	Организация ТОДТ
25.	Дорожный отдел управления вермахта
26.	Обувная фирма «Ост»
27.	Управление и склады ЦТО «Восток»
28.	Фирма «Ватерхолтер и К°»
29.	«Компания по сельскохозяйственному управлению Остланда»	Управляющий Эрих фон дер Бругген
30.	Организация «Штрале»

Источник: НАРБ. Ф. 46 83, Оп. 3. Д. 971. Л. 278–292.

21.11.1941 г. оберфюрер Р. Вернер отдает распоряжение относительно ограничения смены места работы. Работники могли уволиться лишь при условии разрешения руководителя предприятия или его зама. Уход с предприятия без их согласия строго карался как саботаж. Промышленные предприятия и учреждения при найме работников должны были получать разрешения главы города и учреждения труда. Тот, кто не выполнял этого распоряжения, наказывался денежным штрафом или отправлялся на принудительные работы, а в более серьезных случаях грозила тюрьма. Если предприятию или учреждению требовались люди, то руководитель предприятия подавал заявки на биржу труда. Так, в сентябре 1943 г. рабочие места были представлены 8 тыс. желающих.

С целью выяснения, как быстрее удовлетворить потребность в рабочей силе крупного потребителя, биржа труда через районных и волостных старост создала систему контроля. Известно, что на конец марта 1943 г. в округе имелось 2800 свободных вакансий^{98}. Рабочий день на предприятии длился 10–12 часов. Но местное население, оставшееся без средств к существованию, бралось за любую работу. С 1 сентября 1941 г. в Беларуси была введена карточная система. Работающим выдавалось по карточкам 200 гр. хлеба. Учитывался состав семьи и количество иждивенцев^{99}. Недельный паек работника предприятия 3.09.1942 г. выглядел так: 1580 г зерна, 250 г гречихи и проса, 4 кг картофеля, 100 г мяса, 60 г жиров, 0,5 л молока^{100}. Однако уже в конце месяца мясо и жиры выдавать перестали^{101}.

Лица, работающие в военных учреждениях, получали продовольственное снабжение по линии немецкой армии и не пользовались карточками. Чужими карточками пользоваться запрещалось. Рабочие и служащие получали карточки на мясо и хлеб по месту работы.

Населенные пункты делились на спецрайоны, в каждом из них существовали отдельные раздаточные пункты для арийцев и евреев. В снабжении продовольствием местные немцы пользовались преимуществом перед другими этническими группами населения. Специальным распоряжением командования тыла группы армий «Центр» немцы в городах (речь шла преимущественно о фольксдойче) должны были получать не только все пайки, которые полагались занимавшим те же должности белорусам, но и дополнительно в неделю — 100 г мяса и 60 г жиров, которые белорусам вообще не выдавались, а также, сверх пайка, 1500 г муки, 1800 г хлеба, 7 кг картофеля, 250 г круп, овощи и рыбу по мере поступления.

Заработки зависели от выработки и уровня доходов предприятий за месяц. Если доходы были низкими, то и рабочие получали низкую заработную плату — около 15 рейхсмарок в месяц. В 1943 г. городской рабочий, получавший 18,5 пфенинга за час, в месяц зарабатывал 30 рм., получавший 31 пф. соответственно 60 рм. Такой заработок существовал на всех предприятиях, контролируемых гражданской администрацией. Немецкие фирмы и различные хозяйственные организации платили примерно 90-100 рм.

Заработная плата госслужащих была разной. Занятые в сфере медицины и образования в 1941 г. получали 30–40 рм., мировой судья — 110, судебный исполнитель — 75, бухгалтер — 80–90 рм. Заработки чиновников и служащих аппарата окружного комиссариата доходили до 200–300 рм.^{102}. Работники частных мастерских получали: руководитель — 100 рм., мастер — 50 рм. Труд женщины оценивался почти в два раза меньше: если мужчина получал 30 рм, то женщина — 18 рм.^{103} Заработок выдавался в марках. Но в денежном обороте вместе с немецкими марками находились и советские рубли. Марка в течение всего периода оккупации обменивалась на 10 рублей^{104}. Расчеты между германским организациями и местными промышленными предприятиями до середины 1942 г. производились через кредитные кассы. В том же году в белорусской столице начало действовать отделение Остланд-Банка^[11] г. Риги. Называлось оно Минский банк, кредитные кассы были преобразованы в его отделения. В основу расчета, как уже отмечалось, было положено установленное властями соотношение: 1 рейхсмарка = 10 рублям^{105}.

В 1942 г. в Барановичском округе открылось отделение Общественного банка. Оно обслуживало государственные и частные предприятия, выдавало кредиты в сумме до 1000 рм.^{106}

В округе действовала разветвленная сетка налогов. С предприятий взимался налог с товарооборота, налог с нетоварных торговых операций, который составлял 10 % от прибыли. Одним из важнейших был подоходный налог, который взимался: 1) с кооперативов, общественных предприятий и организаций; 2) с колхозов; 3) с населения.

Его должны были платить все граждане, доход которых не облагался сельхозналогом и был не меньше 15 рм. В городах налоги сдавались в районную кассу.

В 1942 г. для местного населения были созданы больничные кассы, которыми, в случае болезни, могли воспользоваться все граждане, за исключением евреев и цыган. Устанавливался специальный сбор для нужд здравоохранения, его платили все предприятия и организации. В связи с этим при выплате зарплаты работникам, начиная с 1 сентября 1942 г., от суммы брутто выделялось 3 % на охрану здоровья. Для лиц немецкой национальности из местного населения существовали льготы. Обязательным для них был лишь подоходный налог, 5 % налог на поддержание народного здоровья и 3 % на больничную кассу. Что касается налогообложения евреев, то помимо всех остальных налогов с них брался особый 20 % налог. Однако с евреев, которые проживали в гетто, не бралась квартирная плата^{107}.

К 1944 г. политика налогообложения несколько изменилась. Дополнительно стал взиматься 2 % сбор на Комитет самопомощи и специальный государственный сбор в связи с усложнившейся для немцев ситуацией на фронтах. Все промышленные предприятия должны были вырабатывать годовые балансы для начисления налогов. Внутренние поставки или услуги городских предприятий другим учреждениям города освобождались от налога. Окружному комиссару каждые два месяца сообщалось о предприятиях, налоговая задолженность которых длилась более 6 недель. Рабочие уплачивали подоходный налог, который у них отчисляли от зарплаты раз в месяц. В случае увольнения рабочего подоходный налог удерживался при окончательном расчете с ним. Налог уменьшался, если в семье рабочего было более 3 человек.

Округ располагал продовольственными и промышленными магазинами, контроль за работой которых осуществлял торгово-промышленный отдел. Непосредственно 60 % продукции шло на потребление немецкой армии, 20 % получали учреждения городского или районного управления и лишь 20 % — гражданское население. В магазинах все товары имели свои ценники. Каждый день персонал магазинов посылал в торгово-промышленный отдел рапорт оборота товаров — сколько продано, что продано, по какой цене. Периодически проходила регистрация товаров. По поводу брака составлялись отчеты, в которых сообщалось, в каком магазине был обнаружен брак и отмечались бракованные товары. На всю продукцию торгово-промышленным отделом, с одобрения Р. Вернера, назначались цены, которых необходимо было придерживаться. Действовал специальный реестр цен. Цены на продукты, не указанные в этом реестре, не должны были превышать довоенные. Нарушение этого порядка влекло за собой серьезное наказание.

В ведении торгово-промышленного отдела находилась и сетка ресторанов, кафе-баров, столовых, чайных. Рестораны находились в руках частников и все, в основном, располагались в городах. Общепитовские цены (речь не идет о ресторанах) были умеренными. В закусочных 100 г хлеба стоили 10 рублей, одно яйцо — 30 рублей, стакан молока — 20 рублей, конфеты — 5-10 рублей (штука), 100 г водки — 70–80 рублей^{108}.

В январе 1942 г., когда планы гитлеровской молниеносной войны рухнули, в округ поступила директива Розенберга, министра по делам восточных оккупированных территорий, под названием «Обязательное постановление о восстановлении промышленного хозяйства…». Подчиняясь требованиям Розенберга, гебитскомиссариат приступил к реконструкции промышленных предприятий с целью последующего их ввода в строй. Появились новые рабочие места. В административной столице округа, например, было реконструировано депо, возведена пристройка химзавода^{109}.

В феврале 1943 г. оккупационные власти возвратили всем лицам, пострадавшим от национализации 1939–1941 гг. (кроме евреев), имущество. Решение немецкой администрации население восприняло с восторгом. И, как свидетельствуют документы, во всех населенных пунктах «заработали сотни мастерских, магазинов, столовых, парикмахерских, кафе, столовых, чайных»^{110}. Под развитие частного бизнеса, которому немцы не препятствовали, а, наоборот, помогали, выдавались кредиты. Изменилась и налоговая политика. Теперь все предприятия, независимо от форм собственности, платили только четыре налога: земельный, налог со зданий, подоходный налог с учреждений, подоходный налог с рабочих^{111}. Предприятия, которые не приносили прибыли, но были нужны немецким властям, получали финансовую помощь — банковские кредиты.

Произошла и кадровая перестановка руководителей предприятий. Бургомистры смело назначали на должности директоров местных жителей. Так было не только в Барановичском регионе. Ротация кадров охватила всю Беларусь. Тот факт, что Центральное торговое общество «Восток» ГКБ возглавлял С. Кандыбович, бывший глава Наркомпродпрома СССР при СНК БССР и член ЦК КП(б)Б, говорил о многом^{112}.

Улучшилась оплата труда. Инициатором выступил начальник биржи труда Барановичского округа доктор Айхлер. Выступая 8.10.1943 г. на совещании у В. Кубе, государственный советник, аргументируя целесообразность повышения денежного содержания, заявил:

«Люди не могут прожить на получаемую ими заработную плату… срочно необходимо обеспечить работающее население товарами первой необходимости. Без этого мы не добьемся социального улучшения»^{113}.

Заработная плата большинства рабочих составляла от 200 до 400 рублей, высококвалифицированных — до 800 рублей в месяц, а руководитель (из числа белорусов) получал 2500 рублей.

Но даже этих денег не хватало на пропитание, ведь на базе пуд муки стоил 1000–1500 рублей, пуд картофеля — 500–700 рублей, литр молока — 30–40 рублей, десяток яиц — 120–150 рублей, табак — 150 рублей за 50-граммовую пачку, воз дров — 300–400 рублей, сахарин — 40 рублей за 100 таблеток, поношенные туфли — 1500–2000 тысячи рублей^{114}. Выручали только продовольственные пайки, повышенные для особо ценных работников. Ровно через год вопрос повышения заработной платы был поднят вновь. На этот раз самим окружным комиссаром. Вот что говорил Р. Вернер об этом:

«Невозможно на длительное время привлечь народ к труду и совместной борьбе, если его кормить лишь пропагандистскими обещаниями и не предоставлять возможности к жизни. Это особенно относится к работающему городскому населению. Отсюда вытекает, что сотрудники должны хорошо оплачиваться и достаточно обеспечиваться»^{115}.

Деревня.

Какова же была аграрная политика немцев в округе, который, согласно немецкому источнику, на 90 % являлся сельскохозяйственным? Обилие архивных материалов вызвало необходимость упорядочить всю полученную информацию в соответствии со следующей периодизацией, в основу которой легли явления и события, имевшие место в оккупированной деревне.

Первый этап (июнь 1941 г. — февраль 1942 г.) хронологически совпал с началом немецкого вторжения и продолжался до 15 февраля 1942 г. На этом этапе колхозы сохранялись со всеми их атрибутами: не допускался раздел земли, не распускались правления и ревизионные комиссии. Председатели и бригадиры оставались на местах.

Имущество колхозов, как говорилось ранее, перешло в собственность немецкого государства. Аграрный сектор с июня по декабрь 1941 г. контролировался военной администрацией и хозяйственным штабом «Ост». «Опека» военных привела к тому, что поголовье домашнего скота, особенно свиней и коров, уменьшилось^{116}.

С января 1942 г. руководство сельским хозяйством перешло в ведение окружного комиссариата, в структуре которого был создан специальный отдел, в составе которого насчитывалось 25 управляющих сельским хозяйством^{117}. Начальник земельного управления, он же районный уполномоченный по сельскому хозяйству, произвел учет земли, техники, скотных дворов, скота и птицы у населения. Вводились повинности: гужевая служба, лесозаготовки, общественное строительство, земляные работы^{118}. Действовали обязательные поставки сельхозпродукции. В 1942 г., например, они в расчете на один гектар пашни составляли: 100 кг зерна, 200 кг картофеля и 20 кг мяса живым весом^{119}. Это были вполне приемлемые требования. Они давали сельчанам возможность распоряжаться большей частью своей продукции, что для них, как отмечает польский историк Ю. Туронок, было «лучше, чем при Советах»^{120}.

Жизнь деревни в военную пору была крайне тяжелой. Острая нехватка сельхозинвентаря, уничтоженного Красной Армией, вынудила сельчан прибегнуть к особым мерам. Они стали собирать оружие. Но не для партизан, как утверждал после войны Пономаренко, а для… возрождения села. Вот что рассказывает об этом в своей книге «Штрыхі з успамінаў» В. Супрун:

«У нас на хуторе (Слонимский район. — А. Т.) вот уже несколько месяцев пряталось трое вооруженных офицеров-танкистов. Они сообщили родителям, что спрятали недалеко в лесу боевой танк с запасом боеприпасов и топлива. Через несколько дней новенькая машина стояла голая, с ободранной броней, выпотрошенной внутренностью, растянутыми боеприпасами и похищенными бочками с топливом. Оказалось, люди из соседней деревни, обнаружив находку, налетели на нее кто с чем. Броню ободрали на плуги, а остальное нашло пристанище где-то на деревенских задворках — а вдруг пригодится. Время было нелегким. Ненужными стали только снаряды, и их поразбрасывали»^{121}.

Потом население, конечно, будет собирать оружие. Но опять-таки не для «народных мстителей». А для защиты от них. И для сдачи оккупационным властям. Да, это действительно имело место! Сельские старосты собирали остатки обмундирования советской и польской армий. С апреля 1943 г. за сдачу оружия полагалась премия. И конечно, не от советских партизан. Деньги — в твердой валюте — давали немцы. Известно: за автоматическую винтовку полагалось 10 пачек сигарет, за пушку — 30 пачек.

Однако вернемся к аграрной политике оккупационнных властей. За сданную продукцию немцы рассчитывались марками. Правда, крестьяне не всегда были довольны расценками. Свой труд они оценивали выше. Например, за сданные 100 кг клевера ЦТО выплачивал крестьянину 2 рм. 50 пф., а при покупке у того же ЦТО 100 кг клевера крестьянин должен был уплатить 6 немецких марок^{122}. Несмотря на тяжелые реквизиции, немцы шли крестьянам навстречу в экономическом плане. Первоначально они использовали систему советских заготовок, но она привела к тому, что крестьянин, получая за свой труд мизер, занялся спекулятивной торговлей. Крестьян устраивало, что горожане, устремившись в деревню, охотно меняли «одежду, соду, сахарин или что другое на продукты питания»^{123}. Окружные власти, зная об этом, изменили закупочную политику, ввели систему премирования. Она строилась по следующему принципу: крестьянин за выполнение поставок имел возможность купить необходимые товары, а за перевыполнение получал большую премию^{124}.

Хронологические рамки второго этапа (февраль 1942 г. — июль 1943 г.)^[12] совпадают по времени с роспуском колхозов^{125}. Наперекор советской пропаганде, деревня поддержала эту акцию — она подтолкнула ее к активизации хозяйственной деятельности и положительно сказалась на организации поставок. Колхозы были преобразованы в общественные хозяйства, совхозы — в государственные имения. Последние действовали в рамках сельскохозяйственного товарищества «Восток» и их число превышало 140 ^{126}. Ляховичский район, например, насчитывал 26 таких экономий^{127}. Земля и инвентарь перешли к крестьянам. Также допускалась и индивидуальная форма хозяйства. Товарищество «Восток» имело 172 тыс. га земли, более 15 МТС, за которыми было закреплено: 148 тракторов, 30 автомашин, 60 молотилок МК-1100, 11 локомобилей и свыше 34140 другой всевозможной сельскохозяйственной техники. Товарищество также насчитывало 25 тыс. скотных дворов^{128}.

Что касается имений, необходимо отметить: бывшие их владельцы становились их управляющими. В мае 1942 г. в ГКБ на базе 1400 распущенных колхозов в 3500 деревнях было создано 122 тыс. хозяйств.

Следует отметить, что с учетом кратковременности существования колхозов и их малочисленности на территории Западной Беларуси, индивидуальные хозяйства бывших владельцев, особенно подвергшихся преследованиям со стороны советской власти, стали основой реанимированных имений и других мелких производственных форм сельскохозяйственного производства. Это позволило германским органам достаточно эффективно на первом этапе выполнять сельскохозяйственные планы. Всего по неполным данным в Западной Беларуси было организовано 1509 имений (бывшая Барановичская область — 429, Брестская — 121, Вилейская — 563, Белостокская (Гродненская) — 306, Пинская — 90). Заготовки в этих имениях производились под личную ответственность сельскохозяйственных руководителей^{129}. План закупок продукции сельского хозяйства от урожая 1942 г., согласно данным, предоставленным в ГКБ, выполнялся следующим образом:

зерно — 81%

солома — 80%

мясо — 40,5%

сено — 83,9%

картофель — 62,2%

льносемя — 82,5%

жиров — 38,5 % ^{130}.

В округе работало 8 сепаратных пунктов с дневной производительностью свыше 1000 л молока и месячной производительностью свыше 500–600 кг масла; 70 мельниц, 4 из которых с месячной производительностью 240 тонн каждая, а 17 — с месячной производительностью около 100 тонн каждая^{131}.

В этот период происходит сокращение поголовья птицы. Объясняется это тем, что налог на яйцо устанавливался на каждую курицу, а не на гектар пашни. Также сократилось поголовье овец. Причиной тому стали низкие закупочные цены на шерсть в 1942–1943 гг.^{132}

В сравнении с высокими ценами на приобретаемые машины, отруби и т. д. закупочные цены, как уже указывалось, оставляли у сельчан ощущение эксплуатации. Однако при этом внешне сохранялись все признаки рыночных отношений, а не того тотального грабежа, который имел место в Восточной Беларуси^{133}. Тот факт, что полевые работы осенью 1942 г. выполнены были на 100 %, говорит сам за себя^{134}.

Таблица № 38. ДАННЫЕ О ЗАГОТОВКЕ СЕЛЬХОЗПРОДУКЦИИ (1942–1943)^[13].

№ п/п	Продукт	Разнорядка	Процент выполнения
1.	Зерно	25036 т	53,1
2.	Картофель	50071 т	58,7
3.	Сено	60064 т	58,7
4.	Солома	12518 т	33,8

Источник: НАРБ. Ф. 4683. Оп. 3. Д. 971. Л. 270–277.

Нагрузка на крестьянина наряду с его сельскохозяйственными повинностями и налогами, которые он сдавал старосте, была велика. Окружной комиссар Р. Вернер, докладывая В. Кубе о состоянии сельского хозяйства в округе, просил отказаться от пагубной политики в деревне. «Эти повинности, — подчеркивал он на совещании в Минске, — должны быть или уменьшены, или же проводиться сезонно, так чтобы крестьянин на длительное время не отрывался от своей основной сельскохозяйственной деятельности». Вернер предложил гауляйтеру освободить сельчан от повинностей, а для этого «создать рабочие команды совершенно не связанные с сельским хозяйством»^{135}.

Из предыдущих разделов следует: в 1939–1941 гг., когда Барановичская область находилась под юрисдикцией советского гражданского управления, на ее территории действовала разветвленная сеть репрессивных мер в отношении сельчан, укрывающих свои доходы. Например, за несданную шкуру убито скота предусматривались исправительные работы до шести месяцев^{136}. Интересно, а какая политика в данном вопросе проводилась в 1941–1944 гг. немецкими властями?

Если верить свидетельству И. Гальперина, она практически ничем не отличалась от той, что проводили большевики.

«Во время очередной поездки в Барановичи, — сообщает И. Гальперин в своих воспоминаниях, — для продажи мяса в марте 1942 г. накануне Пасхи я столкнулся с постом белорусской полиции. Они, проверив содержимое телеги, нашли окровавленные мешки (которыми обматывали тушки). Они доставили меня в близлежащую комендатуру, на допрос к немецкому офицеру. Я рассказал, что по долгу управляющего поместьем обязан заботиться о подготовке праздника, поэтому приобрел на рынке корову и, продав мясо, на вырученные деньги приобрел все необходимое. Он записал все показания, изъял содержимое телеги и отпустил меня. Назавтра утром в поместье прибыли немецкие жандармы, устроили обыск и сообщили, что по моему вопросу состоится суд и меня известят о приговоре. Действительно, через две недели стало известно, что я оштрафован на 5000 марок (огромная сумма в те дни!) и что 15 мая 1942 г. мне надлежит явиться в гражданскую тюрьму Барановичей для отбытия шестинедельного заключения. Моих сбережений хватило только на частичное покрытие суммы штрафа, оставшееся заплатил инженер Войткевич. 14 мая собрал свои нехитрые пожитки в деревянный сундук и прибыл, как мне было указано, в барановичскую тюрьму. Меня определили в камеру размером в 30 квадратных метров, в которой кроме меня находилось еще 15 заключенных, от одного месяца до года. Вдоль одной из стен были деревянные нары для сна. Без матрацев. Каждому полагалось одеяло. Пища была пресная. Моя камера была единственной для заключенных по приговору суда, и иногда ее дверь не запиралась в течение всего дня. Поскольку камера располагалась поблизости от ворот, мы могли видеть всех входящих. В первые дни моего заключения к воротам пришла женщина, державшая в руках сверток. Она пыталась объяснить что-то коменданту тюрьмы, но тот затруднялся ее понять. Я вышел из камеры, приблизился к воротам и перевел ему слова этой женщины. С тех пор я в какой-то мере исполнял роль переводчика в тюрьме и пользовался определенными привилегиями — мне можно было находиться во дворе в течение дня, загорать, читать и встречаться за воротами с девушкой. Книги для чтения я получал через одну молодую и симпатичную женщину. Первый раз я пришел к ней в сопровождении коменданта. Я должен отметить, что комендант тюрьмы, унтер-офицер германской армии, был порядочным и добрым человеком. Ни разу я не видел его кричащим на заключенных. Все передачи для них он доставлял в целости и в день моего освобождения подарил мне пару кусков мыла… и произнес: «Будь осторожен с немцами, они не терпят евреев»^{137}.

На третьем этапе, который продолжался с июня 1943 г. по июль 1944 г., когда заработала «Декларация о крестьянском праве собственности», подписанная 3.06.1943 г. А. Розенбергом, землю, разделив, передали в собственность тем, кто жил на ней и обрабатывал ее^{138}. Но это не означало отказа от государственных имений. В этот период на оккупированных территориях действовали три формы земледелия: государственные имения, земельные корпорации, индивидуальные хозяйства. Сельчане выполняли целый ряд повинностей. Об этом свидетельствуют данные таблицы.

Таблица № 39. ДАННЫЕ О ЗАГОТОВКЕ СЕЛЬХОЗПРОДУКЦИИ (1943–1944)^[14].

№ п/п	Продукт	Разнарядка	Процент выполнения
1.	Сено	5576,8 т	87,5
2.	Солома	5872,1 т	139,1
3.	Картофель	43453 т	90
4.	Зерновые и бобовые	23488,3 т	88
5.	Мясо	2803,257 т	57
6.	Льносемя	173200 т	120
7.	Молоко	28009,200 л	в среднем 167 л на корову

Источник: НАРБ. Ф. 4683. Оп. 3. Д. 971. Л. 270–277.

К немецкому «госзаказу» мы еще вернемся. А пока расскажем о том, как жила сама деревня в годы оккупации. Официальная история говорит об этом так: в деревне устанавливалась жесткая круговая порука, коллективная ответственность сельчан перед оккупационными властями за выполнение их распоряжений… На всем протяжении оккупации гитлеровцы безжалостно грабили белорусское крестьянство^{139}. Однако изучение различных источников позволяет говорить и о другой стороне оккупации. О ней, к сожалению, нам почти ничего не известно. Обратимся к рассказу очевидца военных лет В. Воропаева:

«Пока была Советская власть, Западная Беларусь была изолирована от всего мира. Даже граница между Восточной и Западной Белоруссией была закрыта и местным жителям запрещалось пересекать ее. Единственная связь была через письма. Только после захвата Белоруссии немцы открыли границы и мы могли навестить родственников — как на востоке, так и на западе. Нам удобно это было делать, потому что у каждого была своя лошадь и повозка. В восточной части население не имело своих лошадей, поскольку они все были переданы колхозу. У нас была частная собственность и достаточно продуктов. Крестьяне загружали свои повозки и везли в Восточную Белоруссию. Часть отдавали родственникам, а часть продавали или меняли на одежду, сельхозтехнику на базарах. С открытием границ для крестьян, сохранивших частную собственность, появилась возможность сбыта своей продукции и приобретения нужных товаров. Немецкие власти поддерживали частную собственность, не мешали торговле»^{140}.

Рассказ В. Воропаева подтверждается документально. Во время войны на территории всего Барановичского округа работали рынки. Сначала торговлю на них разрешено было проводить только по четвергам и воскресеньям, а затем, с конца 1943 г., на основании разрешения окружного комиссара, уже три раза в неделю — во вторник, четверг и воскресенье. Время торговли также было ограничено: в летнее время (с 1.04 по 30.09) рынок начинал работу с 16.00, а в зимнее (с 1.10 по 31.03.) с 14.30. Чтобы получить право на торговлю, необходимо было оформить специальное разрешение, которое заверялось каждый месяц. Для торговли на рынках была издана специальная инструкция. Торговцы должны были заводить бухгалтерские книжки, каждый день записывать в них свои доходы и расходы. Каждый продавец должен был иметь при себе, наряду с разрешением на торговлю, документ районной управы, свидетельствующий о выполнении норм сдачи сельскохозяйственной продукции.

Разрешались также рынки — толкучки. Они проходили в назначенные дни, в то же время и на тех площадях, но пространство его отгораживалось от основного рынка. Существовала должность урядника порядка, который следил за исполнением всех предписаний. За пользование ларьком и за место продажи бралась оплата: за аренду 10 рм. ежемесячно и по 1 рм. с каждого лица за право торговли. Оплата взималась при продлении разрешения. Убой скота или птицы запрещался на рыночных площадях. Живую птицу можно было доставлять на рынок только в больших корзинах, собак — лишь на поводке. По поручению бургомистра общий надзор за городскими рынками и торговлей осуществлял торгово-промышленный отдел, а для специальных поручений была создана финансовая секция. Окружной комиссариат устанавливал фиксированные цены на товары и продукты питания. Из ценника 1943 г.: 1 кг моркови — 10 руб., 4 кг крупы — 2 руб. 20 коп., 1 л молока — 30 руб., 15 кг капусты — 1 руб. 50 коп., 500 г свежего сала — 450 руб., 1 кг свеклы — 5 руб., 1 кг картофеля — 10 руб., 1 кг соли — 1 руб. 50 коп., 1 кг муки — 2 руб., 1 буханка хлеба — 1 руб. 95 коп. Рыночные цены «кусались»: 2 кг лука — 300 руб., 100 шт. моркови — 200 руб.^{141} Промышленные товары также имели фиксированные цены: 1 кг гвоздей — 6 руб. 50 коп., 1 л бензина — 150 руб., печь железная с трубами — 90 руб., тарелка мелкая — 1 руб. 20 коп., глубокая — 1 руб. 50 коп.^{142}

Число сельчан, торговавших на рынках, росло. Немцы, приветствуя мелкий бизнес, помогали деревне. Крестьяне, открывая свое дело, получали в банках кредиты, сумма которых колебалась в границах от 500 до 1000 рм.^{143} Имея первичный капитал, многие увеличивали свои земельные наделы до 50, 100 га и более, как, например, жители Ляховщины С. М. Райская-Панькова и А. Ф. Рытвинский, владевшие 90 и 100 га соответственно^{144}. И это при том, что деревня еще платила налоги и справлялась с различными повинностями. В 1944–1945 гг. округ, согласно плану, должен был поставить 50000 т картофеля и 30000 т зерна, что соответствовало суммарному количеству поставок Лидского, Новогрудского и Слонимского округов^{145}. Необходимо отметить, что в округе стало падать поголовье скота.

Таблица № 40. ПОГОЛОВЬЕ СКОТА В БАРАНОВИЧСКОМ ОКРУГЕ (1943–1944).

№ п/п	Поголовье скота	1943 г.	1944 г.
1.	Лошади	44574	41774
2.	Коровы	81268	76857
3.	Свиньи	96359	91687
4.	Овцы	65919	67800

Источник: НАРБ. Ф. 4683. Оп. 3. Д. 971. Л. 270–277.

Сокращениепоголовья коров в 1944 г. по сравнению с 1943 г. объясняется ростом поставок крупного рогатого скота по требованию вермахта. Поставки скота представляли для округа не всегда выполнимую задачу. Низкие закупочные цены на шерсть явились следствием уменьшения поголовья овец. Крестьянин держал овец для себя, зная, что от них он получит какую-то выгоду: может оставить себе некоторую часть шерсти. Это касалось и всего животноводства. Тогда оккупанты обрушили на жителей множество распоряжений и приказов, направленных на ужесточение налогового пресса. Практиковалось принудительное изъятие крупного рогатого скота. Угон со двора коровы особенно тяжело сказывался на положении сельской семьи, для которой молоко являлось основным продуктом питания. Такая политика постепенно отталкивала от немцев

«прежде всего дружественно настроенное к ним население или же являлась причиной к совершенно пассивному поведению населения или даже делала его врагом»^{146}.

Таким образом, проанализировав приведенные выше факты, можно поделить аграрные реформы оккупационных властей на следующие этапы: 1) 1941–1942 гг.; 2) 1942–1943 гг.; 3) 1943–1944 гг. Данная периодизация дает возможность проследить эволюцию деятельности гитлеровского административного аппарата. Каждый из выделенных периодов имел свои особенности, которые и сегодня еще требуют внимательного и глубокого изучения.

РАЗДЕЛ IX. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ОРГАНИЗАЦИЙ В УСЛОВИЯХ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ОККУПАЦИИ.

Для нас одинаковые враги — нацизм и коммунизм. Впереди нас ждет борьба за свободную Беларусь.

В. Родько (Волк).

Советские исследователи утверждают, что в условиях оккупационного режима на Беларуси никакой общественно-политической жизни не было и не могло быть в принципе. Подобная точка зрения представляется нам, по меньшей мере, ошибочной. Хотя бы потому, что в обществе все равно происходили определенные процессы. Соответственно и люди не могли не проявлять свою политическую активность. Разумеется, в тех границах, которое отвело им время. Пример тому — деятельность ряда общественных организаций, в число которых входили:

• Белорусская независимая партия (БНП),

• Белорусский общественный комитет (БОК),

• Белорусский Красный Крест (БКК),

• Белорусская народная самопомощь (БНС),

• Союз белорусской молодежи (СБМ);

• Женская лига Беларуси (ЖЛБ),

• Центральное бюро профсоюзов (ЦБП),

• Белорусское научное общество (БНО) и др.

Глава I. Меж трех диктатур.

Как уже отмечалось, в июле 1941 г. немцы разрешили создать Белорусские общественные комитеты. Правда, просуществовав до августа месяца, они были распущены. В это же время о себе активно заявляет БНП, полные данные о структуре, численности и деятельности которой до сих пор еще спрятаны в хранилищах КГБ. Это, безусловно, создает определенные трудности для всестороннего и объективного исследования как самой партии, так и других организаций, начавших отсчет своей деятельности после организационного становления БНП. Сергей Ерш, автор книги «Возвращение БНП», во вступительном слове писал:

«БНП оставила значительный след в новейшей истории Беларуси. На протяжении ее деятельности на Батьковщине и в эмиграции в рядах партии насчитывалось несколько тысяч белорусов, многие из которых положили жизнь на алтарь Отечества»^{1}.

Белорусская независимая партия.

Сегодня нет единого мнения о времени образования Белорусской независимой партии. Согласно одной из версий, партия была основана в конце 1939 г. в Вильно, согласно второй — в 1941 г., третьей — в 1942 г. в Минске^{2}. Автор четвертой, В. Романовский, пишет, что «БНП была создана по заданию абвера»^{3}. Возможно, так оно и было, если учитывать, что лидер партии В. Родько с весны 1941 г. сотрудничал с абвером.

Как же было в действительности? В этой связи представляют интерес свидетельства Б. Рагули, принимавшего непосредственное участие в создании партии.

«В конце мая мне в Новогрудок позвонил В. Родько и пригласил в Минск, чтобы обсудить кое-какие национальные проблемы. Мы встретились с ним в начале июня 1942 года. Это было вечером на квартире начальника полиции Ю. Саковича. Присутствовал также мой троюродный брат Михаил Рагуля, Антон Адамович — литературный критик из Минска и очень талантливый журналист Шкелёнок. Всего собралось человек восемь. Наша встреча проходила нелегально, ведь то, что мы намеревались осуществить, имело большое значение для Беларуси. На этом заседании была основана подпольная Белорусская независимая партия. Партия оставалась верной Уставным грамотам 1918 года, согласно которым Беларусь провозглашалась независимой, а целью партии было возрождение независимой Беларуси»^{4}.

Вот что добавляет в своем рассказе член БНП Д. Космович:

«21 августа 1941 года в Минске на бывшей квартире командующего Западным Военным округом собрались на нелегальное заседание я, Михаил Витушко, Всеволод Родько и Юлиан Сакович. Чтобы обсудить политическую ситуацию в Беларуси, выработать план и тактику борьбы за независимость и свободное государство»^{5}.

Белорусский исследователь из Нью-Йорка Л. Юревич в одной из автобиографий А. Адамовича нашел такие строчки:

«В 1942 году вместе с другими молодыми белорусами принимаю участие в основании нелегальной антинемецкой Белорусской независимой партии…»^{6}

Расхождения в дате проведения организационного собрания, а также составе лиц, принимающих участие в нем, тем не менее не умаляют заслуг людей, собравшихся на бывшей квартире генерала РККА Д. Павлова. В решении, принятом на заседании, говорилось:

«1. Цель Гитлера есть колонизация и порабощение Беларуси.

2. Белорусский народ должен использовать войну для своей цели — возрождения свободного белорусского государства.

3. Для осуществления этой цели необходима белорусская армия.

4. Немецкий вермахт в борьбе с Москвой и западными странами слабеет. Это должен использовать белорусский народ.

5. Коммунистическая Москва есть враг № 1 белорусского народа, фашистская Германия — враг № 2.

6. Белорусский народ еще слаб, чтобы открыто бороться против этих двух врагов.

7. Поляки захватили в свои руки гражданскую администрацию и полицию в Западной Беларуси, фальшивыми обвинениями отдают немцам на расстрел либо сами уничтожают белорусский национальный актив.

8. Западные государства не являются врагами белорусского народа, и белорусский народ не борется против этих государств, о чем они должны знать.

9. Западные страны должны понимать большую опасность, которая угрожает всему миру со стороны Москвы и должны будут эту опасность ликвидировать.

10. Потенциальными союзниками Беларуси являются порабощенные Москвой народы, которые выступают за свою независимость и признают права белорусов на возрождение белорусского государства в его этнических границах»^{7}.

В этот же вечер принимается и первое постановление БНП:

«а) Создать подпольную антикоммунистическую и антифашистскую организацию — Белорусскую независимую партию, которая объединяла бы в своих руках наиболее преданных белорусов-патриотов. Их задачи — стремиться создать белорусские военные формирования с целью объединения их в одну Белорусскую освободительную армию, которая должна бороться за возрождение Белорусской Народной Республики и защищать ее границы.

б) Выталкивать поляков и русских из административного аппарата и полиции и заменять их белорусами. Таким образом, не допускать польских и большевистских провокаций в отношении белорусского населения.

в) Установить контакт c порабощенными Москвой народами и свободным миром.

г) Стремиться создать тайное правительство Белорусской Народной Республики»^{8}.

Таким образом, организационное оформление партии, высшим органом которой стал ЦК, избираемый съездом, и в состав которого вошли: В. Родько — председатель, М. Витушко, М. Зуй, И. Зыбайло, Д. Космович, датируется 21 августа 1941 г. Основной партийной единицей было звено с руководителем во главе. Существовали также районные, окружные и краевые комитеты партии. Раз в два года собирался съезд и партийные конференции. Руководителями структурных подразделений БНП в Барановичском округе, ряды которой стремительно росли, были: г. Ивенец — Г. Богданович, г. Барановичи — М. Тулейко, А. Сецковец, В. Король, Ю. Соболевский; г. Слоним — И. Зыбайло, Я. Дакиневич^{9}. БНП имела свою печать — «Бюлетэнь БНП», издававшийся с лета 1942 г. под редакцией М. Рагули. Всего вышло 6 номеров, два из них в оккупированной Беларуси тиражом 500 экземпляров каждый. Вступающий в ряды БНП, по словам С. Ерша, принимал следующую присягу:

«Присягаю перед Богом, что буду верен до смерти своему Народу и Отчизне, буду преданно и самоотверженно сражаться за независимость Беларуси, за счастье и свободу белорусского народа. Вступая в ряды БНП, присягаю не изменить ее делу и тайнам ни словом, ни делом, даже если меня будут ждать наибольшие испытания и муки. За дело БНП присягаю отдать в любую минуту жизнь, так как знаю, что ее дело — это дело свободы и счастья Белорусского народа и Отчизны, что сегодня только в сплоченных рядах БНП мы добьемся независимости Беларуси и дадим отпор нашим врагам. Знаю, что за измену делу и тайнам партии каждый ее член карается смертью. С сегодняшнего дня — я активный борец и труженик БНП»^{10}.

Белорусская народная самопомощь.

Поскольку на повестке дня встал вопрос создания единой легальной организации, способной решать культурные и социальные вопросы и, что важно, влиять на общественно-политическую обстановку в стране, БНП прилагает усилия, чтобы такая организация появилась. Усилия увенчались успехом. 22.10.1941 г., ровно через два месяца после разгона БОК, на исторической сцене Беларуси появилась Белорусская народная самопомощь, руководитель которой И. Ермаченко вместе с Кубе обратился к населению с призывом по созданию ее волостных комитетов. В обращении, полный текст которого 28 октября опубликовала «Менская газета», говорилось, что единой целью БНС является помощь населению, пострадавшему от военных действий, большевистского и польского преследования, возрождение разрушенного захватчиками белорусского края^{11}. Комитеты самопомощи, в ведение которых перешло имущество, помещения и сотрудники Белорусского Красного Креста^[1] создавались во всех поветах и большинстве волостей ГКБ, которые находились под гражданским управлением. И процесс этот, надо отметить, шел довольно высокими темпами. Об этом можно судить по данным таблицы.

Таблица № 41. КОМПЛЕКТАЦИЯ ШТАТОВ КОМИТЕТОВ САМОПОМОЩИ (1942).

№ п/п	Административная единица	Комитеты: кол-во комитетов | штат сотрудников | наличие
		Окружные			Поветовые			Волостные
	Округ
1.	Барановичский	1	10	10	8	7	96	81	3	243
2.	Новогрудский	1	10	10	5	7	35	55	3	165
3.	Слонимский	1	10	10	5	7	35	25	3	75
4.	Лидский	1	10	10	8	7	96	32	3	96
Всего:		4	40	40	26	28	262	193	12	579

Источник: НАРБ. Ф. 384. Оп. 1. Д. 36. Л. 20; Менская газета. 1941. 28 кастр.; Ostland (Рига). 1944. № 8. С. 7.

В Барановичах комитет возглавил Виктор Войтенко (позднее его сменил Михаил Тулейко); в Новогрудском округе — Павел Якуцевич; в Слонимском — Игорь Зыбайло, Кислый; в Лидском — Адольф Климович (главы БНС на местах: Василишки — Грудский, Щучин — Петр Рандоревич)^{12}. Проблема, с которой столкнулись комитеты, — противодействие со стороны польского элемента, видевшего в белорусах и, надо сказать, небезосновательно, конкурентов в борьбе за влияние на население. Сложная обстановка образовалась на Лидчине, где на 1.05.1942 г. насчитывалось всего 743 члена БНС, тогда как в Барановичском регионе — 4202 ^{13}.

Барановичский округ и в дальнейшем являлся лидером по количеству членов БНС. Если, например, на 1.11.1942 г. организация насчитывала 8910 человек, то к 1.01.1944 г. — более 20 тысяч^{14}.

Такую разницу в количестве членов Самопомощи в разных регионах можно объяснить следующими причинами:

1) функционированием в Барановичах городского комиссариата, административной единицы большей, чем округ, что, естественно, поднимало город над другими округами и способствовало притоку интеллигенции;

2) усилением польских позиций в Лиде за счет польской интеллигенции, вытиснутой из других округов.

Однако многое зависело и от местных руководителей. Например, бургомистром Барановичей был Ю. Соболевский, который приложил немало сил для белорусизации округа. Благодаря ему белорусское население полностью поддержало деятельность комитета, а число желающих вступать в его ряды было настолько велико, что, по словам М. Тулейко, представителя БНС, «принимать приходилось самых лучших и надежных»^{15}.

Таблица № 42. КОЛИЧЕСТВО ЧЛЕНОВ БЕЛОРУССКОЙ НАРОДНОЙ САМОПОМОЩИ: (КОНЕЦ 1942 Г.).

№ п/п	Округа	Районные представительства	Волостные представительства	Количество членов
1.	Новогрудский	8	81
2.	Слонимский	8	81	6000
3.	Барановичский	8	81	8910
4.	Лидский	8	81	743
Всего:		32	324	15653

Источник: К’яры Б. Штодзённасць за лініяй фронту. Мн., 2005. С. 133.

В январе 1942 г. для общего руководства БНС и координации деятельности на местах была основана Центральная рада (централь). В состав ценрали вошли И. Ермаченко (председатель), Ян Станкевич (первый заместитель председателя БНС), В. Валькевич^[2], архиепископ Филофей (Нарко), ксендз В. Гадлевский, В. Ивановский, П. Свирид, К. Микалаевич, А. Адамович, С. Кандыбович, В. Щавель, Я. Найдюк, И. Косяк, Ю. Сакович^{16}.

Самопомощь, живя жизнью народа и для народа, большое внимание уделяла вопросам опеки, здравоохранения, культурного строительства, организации школьного дела. Так, уже к исходу 1941 г. были осуществлены меры, направленные на улучшение положения неработающего населения. Оставшись без средств к существованию, оно жило впроголодь. Чтобы спасти его от голодной смерти, обеспечить продовольствием, Самопомощь обратилась к деревне. По свидетельству современников, «сотни повозок с зерном и продуктами прибыли в города, где были открыты бесплатные столовые для детей, женщин, стариков и безработных»^{17}. Например, БНС Новогрудка ежемесячно обеспечивала бесплатными обедами три тысячи нуждающихся^{18}. Эти меры устранили угрозу голодной смерти (но не голода). Тот факт, что белорусы без всякого доктринерства и болтовни, не имея еще государственного устройства, обеспечивали скудными, но надежными пайками все население, имело огромное значение для того, чтобы «проект возрождения Беларуси» был принят в целом. Ведь этих пайков не дала ни советская, ни польская, ни германская администрация. Кусок хлеба был предоставлен каждому нуждающемуся.

В 1943 г. в стране под эгидой БНС пройдет розыгрыш денежной лотереи, вырученные средства от которой — 2250000 руб. — пойдут на «нужды пострадавшим от войны»^{19}. Второй, не менее важной проблемой, стала забота о детях, воспитанниках детских домов, которые особенно тяжело переносили оккупацию. В городах и районах отделы БНС, сформировав детские комиссии, в состав которых вошли представители Самопомощи, управы и полиции, выявили и взяли на учет более 10000 сирот, детей и подростков в возрасте от 3 до 15 лет^{20}. Беспризорники, пройдя карантин, распределялись по приютам^{21}. Там, где не было возможности открыть приют, администраторы БНС производили ремонт уже действующих, как это, например, было в Новогрудке в 1943 г.^{22} Вот еще пример заботы о населении: окружной комитет БНС Новогрудка учредил 25 стипендий для учащихся из бедных семей^{23}. Правда, не обходилось и без «нюансов». Согласно архивным данным, в августе 1942 г. в Барановичи прибыло 25 детей-сирот из Минского детского дома № 8 для воспитания в одном из детских домов Барановичского округа^{24}. Детей приняли, но 23 сентября Барановичский окружной отдел БНС в телеграмме, направленной руководителю Самопомощи г. Минска,

«вежливо попросил прислать подтверждение, что присланные дети из детского дома № 8 являются белорусами, а не еврейского происхождения»^{25}.

Под руководством комитетов Самопомощи восстанавливались медицинско-санитарные учреждения. Принимались меры по регулярному оказанию врачебной помощи, ликвидации инфекционных заболеваний. В официальной исторической литературе БНС в этом контексте рассматривается только в качестве организации, при участии которой «осуществлялся насильственный вывоз белорусских людей на принудительные работы в Германию»^{26}. Между тем факты дают основание утверждать обратное.

Да, БНС, согласно распоряжению немецких властей, проводила медицинский осмотр людей, путь которых лежал в Германию. Но кто и когда вел учет белорусов, оказавшихся там, в сопроводительных документах которых стояла отметка отдела БНС «годен»? В то же время достоверно известно: десятки тысяч граждан Беларуси сумели избежать угона в Германию только благодаря врачам, которые, рискуя жизнью, выносили заключение «не годен». Документы гитлеровских спецслужб свидетельствуют, что «за саботаж при проведении набора в Германию» было арестовано несколько десятков врачей и сотрудников БНС. СД, на плечи которого легло расследование, ничего не смогло доказать. Задержанные были отпущены на свободу. Правда, проводить медицинское освидетельствование населения, отобранного для работы в Рейх, БНС запретили^{27}.

Несмотря на это, Самопомощь продолжила активную деятельность, стремясь охватить все сферы жизни Беларуси. Под ее юрисдикцией в 1941–1942 гг. выходят центральные газеты ГКБ^[3]: «Менская газэта» (с февраля 1942 г. «Беларуская газэта»), «Голас вёскі», «Новы шлях», «Беларускае слова», «Газэта Случчыны», «Ведамасці» и др. Журналы: «Жыве Беларусь», «Беларус на варце». В Барановичском округе: «Баранавіцкая газэта» тиражом 25000-30000 экземпляров, с периодичностью 2–3 раза в неделю. Выходила она с начала 1942 г. до 5.01.1944 г. До сорок пятого номера материалы печатались на белорусском и немецком языках; до 1943 г. шрифт газеты был латинским, позднее латинский и кириллица.

«Baranowitscher Zeitung» выходила с 22.07.1941 г. 2 раза в неделю. Материалы печатались на белорусском, польском и немецком языках. С сорок шестого номера польский язык не использовался. «Пагоня» (так стала называться «Баранавіцкая газэта») издавалась с 8.01.1944 г. по 26.06.1944 г. и выходила 2 раза в неделю. Газета «Новы шлях» выходила с 1941 г. по 28.06.1944 г. 2 раза в неделю, тиражом 14000 экземпляров^{28}. В Слонимском округе: «Слонімская газэта»^{29}. Газеты и журналы стали не только средством белорусизации и пропаганды национальной культуры, но и в некотором смысле даже школой политического просвещения и воспитания^[4].

Белорусы стремились доказать, что они имеют богатую многовековую историю (а не ту, что началась с октября 1917 г. и сентября 1939 г.), самобытную культуру и язык, которые необходимо уважать даже в часы суровых испытаний.

Приложение № 3. БЕЛОРУССКАЯ КНИГОИЗДАТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ.

№ п/п	Наименование издания	Автор	Издательство	Годы вып-ка	Кол-во страниц
1.	Календарь		Менск	1941
2.	Народный календарь на 1942 г.		Менск, издательство Белорусской народной самопомощи	1941
3.	Программа белорусского языка для народной школы		Менск, Окружная типография	1941	15
4.	Программы народной школы			1941	9
5.	Программа природоведения для народной школы		Менск, Окружная типография	1941
6.	Karotki katechizm dla bielarusau-katolikau	J. Resek	Minsk: Drukarnia Mienskaje haradzkoje Uprawy	1941	45
7.	В когтях ГПУ	Ф. Алехнович	Менск	1941 (1942)
8.	Дожинки		Менск	1942
9.	Программа физического воспитания		Менск	1942	32
10.	Непогодный вечер	Т. Самохин	Рига, издательство К. Езавитова	1942	4
11.	Кривия-Беларусь в прошлом	Я. Станкевич	Менск, издательство БНС	1941 (1942)	67
12.	Bielaruski lemantar		Miensk: Vyd-va раdrycnikau і literatury dla moladzi	1943
13.	Весна-красна		Менск, издательство учебников и литературы для молодежи	1943
14.	Zbornik arytmetyčnych zadačaŭ і prykładaŭ na II kłasu narodnaje škoły	Dabrynskaja Z., Zavusinski M.	Miensk: Vyd-va padryčnikaŭ і literatury dla moładzi	1943	104
15.	Zbornik arytmetyčnyeh zadačaŭ і prykładaŭ na I kłasu narodnaje školy	Dabrynskaja Z., Šyrynski P.		1943	88
16.	Biełaruski lemantar	Kisiel P.		1943(?)	96
17.	Что надо знать каждому белорусу	В. Ластовский	Менск, издательство учебников и литературы для молодежи	1943
18.	Сборник купальских и жнивеньских песен	H. Щеглов	Менск	1943	36
19.	Белорусский правопис	А. Лёсик	Менск, издательство учебников и литературы для молодежи	1943	60
20.	Biełaruski pravapis	A. Losik	Miensk: Schul- und Jugendverlag	1943	72
21.	Призыв (Новогрудок, Белорусская учительская семинария)			1943
22.	Книга учиться читать и писать	Я. Станкевич	Менск, издательство учебников и литературы для молодежи	1943	48
23.	Воинский строевой устав	В. Микула		1943	31
24.	Белорусская грамматика	Б. Тарашкевич		1943	104
25.	Сборник купальских и жнивеньских песен	Н. Щеглов		1943	36
26.	Евангельский христианский песенник			1943	176
27.	Юношеский песенник		Менск	1943 (?)	31
28.	Крути не крути — надо умереть	Ф. Алехнович	Менск, изд-во журнала «Новый путь»	1944	79
29.	25 марта. 1918–1944 гг.		Менск	1944
30.	Сегодня: стихи: 1941-1943	Н. Арсеньева	Менск, издательство учебников и литературы для молодежи	1944	127
31.	Песни изгнания	Т. Лебеда		1944	32
32.	Беларусь вчера и сегодня	Я. Найдюк		1944	303
33.	Песняры Случчины		Слуцк	1944	234
34.	Мои песни	А. Соловей	Менск	1944	94
35.	Рогнеда	Л. Случанин	Менск, издательство учебников и литературы для молодежи	1944	63
36.	Маленький русско-белорусский словарь	Я. Станкевич, при участии А. Адамовича		1944	151
37.	Устав Православной белорусской автокефальной церкви			19 мая 1944	17
38.	Bielaruskaja Hramatyka	В. Taraskievic		194(?)

Источник: Юрэвіч Л. Беларуская кнігавыдавецкая дзейнасць у часе 2-й Сусветнай вайны // Беларускі гістарычны агляд. Мінск, 2000. Т. 7. Сш. 2. С. 411–415.

В начале 1942 г. активизировалась культурная жизнь. Повсеместно открывались библиотеки и дома культуры. Распространение получили Белорусские народные дома, ставшие «центром патриотического воспитания населения»^{30}. В Барановичах работал театр, который выступал с концертами белорусской музыки, песнями и танцами^{31}. В 1942 г. на его базе был открыт Белорусский народный дом, которым руководил Шидловский. При народном доме были организованы хор, танцевальный ансамбль, театральная группа, струнный оркестр. В городе работала группа талантливых художников, о чем свидетельствует выставка «Молодое искусство», открытая в июне 1943 г. Ее посетили около 20 тыс. человек. Средства, вырученные от продажи билетов, пошли на благотворительную деятельность^{32}.

И так было не только в Барановичах. В октябре 1942 г. под руководством известного поэта и краеведа С. Новика возобновил свою деятельность Слонимский музей (директором этого музея Новик-Пеюн стал еще в 1940 г.). Основной акцент в деятельности музея делался на образовательно-просветительскую работу. В сжатые сроки на основе сохранившихся коллекций и новых поступлений была проведена реэкспозиция. Она состояла из 4 разделов. Первые 2 демонстрировали материалы археологических раскопок, проводившихся на Слонимщине, 3-й раздел был посвящен белорусской этнографии и истории книгопечатания, 4-й — национальному возрождению. В экспозиции имелось 2 тематических комплекса, посвященных Ф. Скорине и М.-К. Огинскому. Музей пользовался широкой популярностью среди местного населения. За первые девять месяцев его работы экспозицию посетило более 3000 человек.

В рамках недель белорусской культуры проходили гастроли русских, белорусских и немецких театральных трупп, среди которых ведущее место занимал Минский городской театр под управлением П. Булгака. Его актеров всегда тепло встречали в Слониме, Лиде и Барановичах. В этих городах выступали известные мастера сцены: М. Забейда-Сумицкий — артист Пражского оперного театра; Вихман — артист Берлинского оперного театра^{33}. Жители оккупированной области имели возможность посещать Минск, где их ждали постановки современных белорусских драматургов: «Лесное озеро» и «Цветок счастья» композитора Н. Щеглова, «Загубленная жизнь» Т. Лебеды, а также музыка Туренкова, Самохина, Равенского и Иванова. Характеризуя состояние культуры, современники отмечали, что 1941–1944 гг. «стали золотыми для белорусской культуры»^{34}.

Решая социально-экономические и культурные задачи, БНС большое внимание уделяло вопросам православной и католической церкви в Беларуси^{35}. Остановимся несколько подробней на последней. Территория Восточной Беларуси с 1918 г. была поделена между двумя диоцезиями: Минской и Могилевской. В скором времени они прекратили свое существование. Руководство Минского округа во главе с бискупом З. Лазинским, перебравшись в Западную Беларусь, основала на части приходов Минской диоцезии, что отошла к Польше, Пинский округ. Руководитель Могилевской (с 1927 г.), а позднее Минской (с 1930 г.) диоцезии латыш Б. Слосканс после двух высылок в Сибирь был в 1933 г. выдворен из СССР в Латвию. Территория Западной Беларуси была разделена между тремя округами: Пинским, Ломжинским и Виленской митрополией.

В июле 1941 г. Виленский архибискуп Р. Ялбжиковский получил в Риме разрешение на управление Минской и Могилевской диоцезиями. В Восточную Беларусь устремились польские и белорусские ксендзы. В 1942 г., когда активизировалось «антипольское» сопротивление, польская костельная деятельность в Беларуси приостановилась. БНС предложила оккупационным властям кандидатуру Б. Слосканца, бискупа из Латвии, ведь юридически он являлся главой Минской и Могилевской диоцезий. Однако немцы запретили бискупу покидать границы Латвийского округа и Восточная Беларусь осталась без костельного руководства.

Положение в Западной Беларуси было не лучше. Поляки пытались вернуть себе политическое господство, закрепленное Конституцией 1921 г. и конкордатом (договором), заключенным правительством Польши и Ватиканом 10.02.1925 г., провозгласившим католицизм государственной религией^{36}. Белорусы-католики, проживающие на территории Барановичского округа, находились под юрисдикцией двух бискупов: Виленского (Райнис) и Пинского (Букраба). Виленскому бискупу принадлежали Новогрудский и Слонимский округа, Пинскому — Новогрудский и Барановичский^{37}. Из нескольких сотен ксендзов священников-белорусов набиралось не более двух десятков. Католический костел, связанный с польским подпольем, оказывал большое влияние на население. С этим не желали мириться белорусские политики и, в первую очередь, член централи В. Гадлевский. На заседании централи 22.09.1942 г. Гадлевский предложит основать Белорусскую католическую митрополию, подготовив от имени БНС меморандум В. Кубе^{38}. Предлагалось два варианта дальнейшего положения католического костела в Беларуси: 1) создать институт трех генеральных викариев, по одному в каждой из диоцезии: Виленской, Пинской, Минско-Могилевской (Ломжинская диоцезия в счет не бралась, т. к. летом 1941 г. ее белорусские парафии (приходы) были присоединены вместе с Брестской областью к Восточной Пруссии); 2) объединить белорусские католические парафии ГКБ в одно бискупство, которое и возглавил бы генеральный викарий. Внимание при этом акцентировалось на том, что второй вариант более оптимальный для Беларуси^{39}. Согласно официальным данным, на должность генерального викария шеф БНС И. Ермаченко, обратившись к В. Кубе, предложил «сознательного белоруса и борца против поляков» В. Гадлевского^{40}. Просьба осталась без ответа.

Ход дальнейших событий хорошо известен. На заседании окружных председателей БНС в ноябре 1942 г. наблюдатель над БНС с немецкой стороны доктор Вебер сильно раскритиковал Гадлевского, предложив ему заняться лучше «составлением учебника по истории Беларуси»^{41}, нежели общественной деятельностью. И это был приговор. 24 декабря Гадлевский будет арестован и впоследствии расстрелян в лагере Тростенец. Это будет первая расправа над членом централи БНС, предупреждение всем, кто выйдет за отведенные немцами рамки. В том же 1942 г., только в августе месяце, гестапо арестует еще одного белорусского священника — Антона Неманцевича, выступающего против полонизации и германизации. Известно, что в начале 1942 г. экзархат униатской церкви во главе с Неманцевичем добивался от нацистов официального разрешения на легальную деятельность. 16.03.1942 г. такое разрешение было получено^{42}. БНС активно приветствует национальную церковь. Тот факт, что бургомистр Барановичей Ю. Соболевский переводит католические и православные службы исключительно на белорусский язык, говорит сам за себя^{43}.

Сам Неманцевич, чувствуя поддержку на местах, предпринимает смелые попытки перевести униатские общины под юрисдикцию экзархата. Важную роль в этом играл центр в Альбертине, что под Слонимом, открытый в 1924 г. и закрытый большевиками в 1939 г. Политика А. Неманцевича насторожила главу Белорусской автокефальной православной церкви Пантелеймона (П. Ражновского), ярого противника возрождения униатства^{44}. Неманцевич, как станет известно в послевоенные годы, вынашивал мысль о том, что национальной белорусской религией должно стать униатство. Его деятельность, направленная на укрепление позиций национальной церкви, накалила атмосферу до того, что вызвала серьезное беспокойство в Минске. В связи с этим хотелось бы заострить внимание на мерах, предпринятых митрополитом Пантелеймоном для наказания «нарушителя». В августовскую ночь 1942 г. Неманцевича арестуют гестаповцы. Произойдет это в Альбертиновском монастыре. Обвинения никто предъявлять не станет. Арест объяснят кратко: «Для выяснения некоторых важных дел». Белорусский экзарх Антон Неманцевич 1.04.1943 г. погибнет в берлинской тюрьме^{45}. После этого все монахи-базилиане выедут из Альбертина во Львов. Деятельность униатов в Беларуси приостановится^{46}.

Согласитесь, идентичность нацистских методов с методами сталинских предшественников — запреты, аресты, расстрелы священнослужителей — просто поражает. По неполным данным, которые предстоит еще проверить, на территории Барановичского округа в период оккупации от рук захватчиков погибло более 90 священников-белорусов^{47}.

В начальный период оккупации получат официальное разрешение на религиозную деятельность и белорусские пятидесятники. Документальные данные об этой общине очень скудны. Особый интерес представляет механизм получения разрешения на религиозную деятельность. Оккупационные власти, выдвигая условием лояльность по отношению к ним, допускали в области деятельность различных конфессий. Достаточно красноречиво характеризует подобный подход немцев к делу свидетельство, сделанное в 1949 г. одним из руководителей пятидесятников в Барановичском округе И. К. Панько:

«После оккупации немцами Барановичской области я, как лидер движения

пятидесятников, обратился с заявлением на имя руководителя административного органа оккупантов — гебитскомиссара, в котором просил разрешить существование и деятельность общин пятидесятников. По поводу поданного заявления в ноябре 1942 г. я был вызван в учреждение немецкого контрразведывательного органа СД в Барановичи, где офицер СД подробно опросил меня о существе вероучения пятидесятников. В своем пояснении я говорил, что пятидесятники всякую власть считают Богом присланную и не смеют ей противиться. Тогда офицер СД заявил мне, что деятельность общин пятидесятников немцы разрешат в случае, если верующие будут исполнять все приказы оккупантов, не будут участвовать в проведении против них подрывной работы и не будут помогать партизанам. Предъявленные офицером СД требования мною были приняты, и после этого от гебитскомиссара я получил официальное разрешение заниматься религиозной деятельностью».

В 1942 г. И. Панько созовет съезд пятидесятников Барановичского округа, на котором будет принято постановление о расширении связи с другими общинами. Благодаря деятельности И. Панько увеличится число верующих, наладятся контакты с Брестом, Минском и Молодечно. Верующие впоследствии помогут БНС денежными средствами и одеждой^{48}.

Отслеживая дальнейшую судьбу Самопомощи, необходимо отметить: организация не стала ограничиваться исключительно социальными вопросами. В то время, когда все другие национальные организации находились под запретом, БНС было предопределено возглавить белорусскую общественно-политическую и национальную жизнь в первые военные годы. 29.06.1942 г. при гражданском управлении ГКБ создается Рада доверия. Ее возглавил, как и следовало ожидать, И. Ермаченко. В Барановичском округе функции мужей доверия выполняли: Барановичи — Ю. Соболевский, Слоним — А. Сивец, Новогрудок — Б. Рагуля, Лида — Н. Медейко^{49}. Реорганизовывается и центральная рада БНС. При ней создается несколько отделов: политический, военный, образования, культуры, пропаганды, охраны здоровья и другие. Окружные рады БНС дублировали структуру централи.

Точку в судьбе БНС, деятельность которой уже привлекла к себе активное внимание немецких спецслужб, поставил съезд окружных руководителей, состоявшийся 4–7 марта 1943 г. в Минске. События тогда развертывались следующим образом. Съезд, приняв меморандум к высшим оккупационным властям, потребовал:

«…создать для объединения белорусских земель национальное правительство с президентом Беларуси, председателем правительства и руководителями следующих отделов: внутренних дел, иностранных дел, финансов, экономики, культуры, просвещения, обороны, юстиции, здравоохранения и социального обеспечения…»^{50}

Требование белорусов повергло в шок чиновников в Берлине. И. Ермаченко, отстраненный от должности и обвиненный в хозяйственных злоупотреблениях, высылается под надзор гестапо в Прагу. 30.06.1943 г. БНС, как организация, «не выполнившая своих функций», распускается^{51}.

Ее место заняла Белорусская самопомощь (БСП), согласно уставу, имевшая:

«…задачи обеспечения населения Генерального округа Беларуси опекой и защитой здоровья»^{52}.

За рамки устава БСП и не выходила и вскоре была подчинена Белорусской Центральной Раде (БЦР). Забегая вперед, отметим: именно в Барановичах решалась судьба БЦР, возложившей на себя функции единого руководящего органа Беларуси. 19 декабря 1943 г. по «инициативе» окружного Барановичского комиссара Р. Вернера созывается собрание 45 активистов и деятелей белорусского движения. Собрание, проходящее в здании гебитскомиссариата (оно сохранилось до наших дней), должно было выдвинуть кандидатуру на пост президента БЦР и определить тактику дальнейшей деятельности БЦР. Единым кандидатом на пост президента утвердили Р. Островского.

Но собрание в Барановичах выявило и противоречия во взглядах делегатов. Большинство отстаивало белорусское государственное самоуправление и высказывало недоверие нацистам. В их числе был и Р. Островский. Вторая часть — последователи главного «пропагандиста» Ф. Акинчица — выступила против суверенитета Беларуси и за присоединение республики к Германии. Они даже потребовали ареста и расправы над сторонниками независимости. Но немцы не пошли на поводу у Акинчица и его единомышленников.

Что касается БНС, то следует признать, что она сыграла положительную роль в становлении белорусского национального движения в годы оккупации. Через несколько месяцев ее наработками воспользуется БЦР. Однако ситуация и на фронте, и в Беларуси тогда уже будет совсем иная.

Союз белорусской молодежи.

Особая страница в жизни оккупированной страны — Союз белорусской молодежи, заявивший о себе 22.06.1943 г. В этот день В. Кубе, подписав декрет о его создании, утвердил руководителем молодежной организации выпускника Виленского университета Михаила Ганько, «энергичного хлопца, члена Белорусской независимой партии»^{53}. Небезынтересно будет узнать, что и сам М. Ганько, равно как и его соратники по молодежному движению являлись советскими офицерами, в большинстве своем членами ВКП(б) и ВЛКСМ. Все они, попав в плен, прошли шестимесячный подготовительный курс в Островской школе пропагандистов, находившейся под Берлином (руководитель Ф. Акинчиц). Сегодня нам известны имена 18 курсантов: Бобков, Язэп Березовский, Сергей Бузак, Бедрицкий, Владимир Горелик, Михась Ганько, Горбунов, Жиркевич, Никита Коляда, Колядка, Караваев, Язэп Лешченко, Поликарп Маньков, Дмитрий Стельмах, Георгий Фролов, Михась Цикунов, Сымон Шевцов и Федор Шпак. После завершения курса все они убыли в окружные комиссариаты гражданской зоны Беларуси. В Барановичах работали Бедрицкий, Горбунов, Шпак, в Лиде — Бобков, в Новогрудке — Коляда.

Главным органом СБМ стал руководящий штаб. В штаб вошли: Д. Стельмах, В. Горелик (Латушкин), С. Бузук, Н. Абрамова, В. Коткевич, М. Ганько, К. Ковалева и другие^{54}. Штаб делился на отделы: организационный, кадровый, женский. СБМ, согласно Уставу, занимался «воспитанием молодых, идейных и мужественных борцов за возрождение Беларуси»^{55}. Союз формировался на принципах национальной идеи. Члены организации приветствовали друг друга словами: «Жыве Беларусь!» — «Жыве!». На похвалу старшего отвечали не традиционным «дзякуй», а «Служу Айчыне!». СБМ, членами которого были юноши и девушки в возрасте от 10 до 20 лет, имел свою символику: руководители носили «Погоню», младшие — значок-ромбик: посередине меч, мотыга и Ярилов крест на бело-красно-белом поле^{56}. Руководство Союза молодежи носило на плечах и соответствующие значки служебных ступеней (рангов). Ранги шли снизу вверх следующим порядком:

• старший юноша,

• секционный,

• дружиновый,

• подпроводник,

• громадовый,

• проводник,

• старший громадовый,

• старший проводник,

• звеньевой,

• знаменосец,

• шеф штаба (шеф-проводник)^{57}.

Имел СБМ и свой гимн, автором которого стал А. Степанов, а также свои органы печати: журнал «Жыве Беларусь», издававшийся в Минске под редакторством М. Ганько, и журнал «Малады змагар», выходивший в Берлине тиражом 50000 экземпляров. Для внутреннего пользования издавались «Дневник приказов» и «Учетный листок»^{58}.

На территории Барановичского округа СБМ административно делился на округа, районы (поветы), секции (гмины, школы) и громады (деревни). Штаб помог кадрами, прислал галстуки, знамена, горны, барабаны и 2500 комплектов формы для организаций Барановичского округа^{59}.

Таблица № 43. ЧЛЕНЫ СОЮЗА БЕЛОРУССКОЙ МОЛОДЕЖИ. БАРАНОВИЧСКИЙ ОКРУГ (СОСТОЯНИЕ НА 1.02.1944 Г.).

№ п/п	Район	Возраст						Всего
		Девушки			Юноши
		10-14	15-17	18-20	10-14	15-17	18-20
1.	Барановичи	123	174	96	130	10.5	66	695
2.	Несвиж	23	225	70	54	180	7	559
3.	Городище	65	13	12	55	18	24	187
4.	Ляховичи	68	-	5	40	-	7	120
5.	Столбцы	26	24	32	80	15	34	211
6.	Клецк	-	-	35	-	-	21	56
7.	Мир	43	7	-	12	7	-	69
8.	Новая Мышь	30	10	3	23	-	2	68
Всего:		378	453	253	494	326	161	2065

Источник: Государственный архив Республики Беларусь. Ф. 385. Оп. 3. Д. 16. Л. 95.

Многочисленные источники свидетельствуют о том, что молодежь, истосковавшись по общественной жизни, с огромным желанием вступала в СБМ^[5], чьи ячейки «росли как грибы»^{60}. В центре внимания руководящего штаба постоянно находился вопрос кадров. Область имела два центра по подготовке молодежных руководителей. Первый — в Альбертине, под Слонимом, предназначенный для юношей. Заработал он с 15.07.1943 г. Курс обучения в центре, руководителем которого был В. Горелик (с февраля 1944 г. — Вайлер), составлял шесть недель. Всего он подготовил шесть выпусков курсантов: 1-й курс — 16 кандидатов, 2-й — 30, 3-й и 6-й — 60–70 кандидатов^{61}. 17 сентября Альбертинский центр посетил В. Кубе.

Второй центр (руководитель Елена Алехнович), предназначенный для девушек, курс обучения в котором составлял три недели, осенью 1943 г. разместился во Флерьяново под Ляховичами. Кандидаты готовились по следующей программе: история и география Беларуси, физподготовка, марши, игры, пение, практические занятия по организации и руководству литературным, спортивным, драматическим и танцевальным кружками^{62}. Юноши и девушки, сдав экзамены, получали назначение на первичные должности руководителей СБМ. Летом 1943 г. каждая школа имела отдельную единицу Союза молодежи во главе «с руководителем юношей и руководителем девушек. Каждый класс составлял группу СБМ». Например, окружным руководителем г. Барановичи являлся

«юноша М-ла, городским — юноша Ч-и, его заместителем — Костя, старшим вожатым — Леонид. Они составляли штаб юношей города. Штаб девушек составляли: Лена, Рая, Валя и другие»^{63}.

Особо стоит остановиться на документах советских спецслужб 1943–1944 гг., касающихся деятельности СБМ на территории Беларуси. Нужно признать: там, на Лубянке, даром хлеб не ели…

«Командиру соединения В. И. Козлову

Начальнику ОО^[6] соединения майору Жукову

от Александра Осадчего

Агентурное донесение.

Союз БЕЛОРУССКОЙ МОЛОДЕЖИ (СБМ).

Во главе союза находится штаб, который размещается в г. Минске, улица Освобождения, в здании б. [бывшей. — А. Т.] школы № 34. Шеф — руководитель этого штаба — Ганько Михаил — западник из Молодечно, 1916 г. рождения, беспартийный, до войны находился в Красной Армии всего три месяца. Во время войны попал в плен. Хорошо владеет немецким языком. В настоящее время Ганько находится в Минске.

Адъютант Ганько Горелик Володя — родом из Полесья, беспартийный, образование среднее.

Первый заместитель Ганько — Стельмах Дмитрий — белорус, находился в Красной Армии, воинское звание лейтенант, во время войны попал в плен. В 1942 г. Стельмах был немцами освобожден из плена и привезен вместе с Ганько в Минск для организации работы в качестве пропагандиста.

Организационным отделом руководит Цикунов Василий Прокофьевич, 1918 г. рождения, уроженец Могилевской области, белорус, воинское звание в Красной Армии — ст. военфельдшер. В плен попал в 1941 г. около д. Оржица на Украине, образование среднее, член ВЛКСМ.

Социальный отдел ведет Александр Короткий из Слонимского района, образование среднее, учитель, 1923 г. рождения.

Хозяйственный отдел ведет Шведенко Николай, белорус, 1920–1921 г. рождения, беспартийный, по специальности бухгалтер, образование среднее.

Брель Василий — 1919 г. рождения, руководитель физкультурного отдела, пока что последний находится в Слониме, лагерь Альбертин.

Вся Беларусь делится на 11 «гебитов» — округов.

…2. Барановичи — руководитель Шпак, проживает в г. Барановичи, 1918 г. рождения, белорус, освобожден из плена немцами в 1942 г. и работал в Барановичах в качестве пропагандиста. За хорошую работу в 1943 г. награжден немцами медалью.

3. Слоним — руководитель Суравы Борис, 1909 г. рождения, образование высшее, учитель. Родился и проживает в Слониме, Студенческая ул., 45. Его помощник Фролов Георгий Емельянович, канд. ВКП(б) с 1942 г., по национальности белорус, в плен попал в 1942 г. под Харьковом…

4. Лида — руководитель Бобков Максим, 1915 г. рождения, беспартийный, учился в Москве, где в настоящее время находятся его родители и свояки, инженер-механик по торфу, воинское звание лейтенант. В Крыме был при штабе фронта 1-го отдела.

5. Новогрудок — руководителем был Коляда Никита Никитович, член ВКП(б) с 1940 г., уроженец д. Водопойное Покровского с/с Чистоозерного района Новосибирской области, учитель, в плен попал 16 мая 1942 г. под Керчью… На месте Коляды оказался его заместитель Жамойтин Иван, 1922 г. рождения, проживал в 30 км от Лиды, образование незаконченное среднее.

…в Слониме около д. Альбертин в здании б. пана находится Всебелорусский лагерь молодежи мужского пола (прикладываю фотографию этого лагеря).

Этот лагерь готовил руководителей СБМ в границах той деятельности, где он работает либо учится. Туда съезжались представители всех округов и после прохождения обучения они разъезжались по своим местам для работы на месте среди молодежи. Лагерь проводил свою работу периодически, начиная с 15 августа лагерь должен был начать свою работу только с молодежью только Витебской области. Первая партия девушек по подготовке руководителей СБМ проходила курс обучения в этом лагере Альбертин…

Распорядок дня в лагере: 6.00 — подъем, в 6.45 туалет, в 6.50 физзарядка, 7.00 — поднятие флагов, белорусский (бело-красно-белый) и немецкий, в 7.15 завтрак — суп без мяса и хлеб 150 г, 7.40 — два рабочих часа — проводятся защитные работы вокруг лагеря, заготовка дров, чистка дороги и т. д. С 10 до 11 доклады на политические темы; например: почему война со Сталиным, на исторические темы Беларуси, устав СБМ, организационная структура СБМ, читали доклады только Ганько, Цикунов и Горелик. С 11 до 12 разучивание белорусских песен, например: «В чащах», «Беларусь — наша Родина-мать», с 12 до 12.30 обед — суп без мяса, хлеба 150 г, с 12.30 до 14.00 — личный час, с 14.00 до 16.00 строевые занятия, с 16.00 до 18.00 спуск флагов, в 18.00–18.40 — ужин, либо суп без мяса, либо кофе, хлеб 100 грамм…

Каждый член союза принимает присягу. Текст присяги: «От всего сердца хочу служить, трудиться и сражаться за счастье и благополучие белорусского народа и Отечества и всегда хочу быть преданным моим руководителям».

Прикладываю фотоснимок руководителей Всебелорусского лагеря Беларуси в д. Альбертин.

Подпись: (Александр Осадчий) 27.08.43 года»^{64}.

Таблица № 44. РУКОВОДСТВО СБМ БАРАНОВИЧСКОГО ОКРУГА (1943–1944).

№ п/п	Административный округ	Руководители:		Национальность
		юноши	девушки
1.	Барановичский	Ф. Шпак, Г. Петкевич	М. Татаринович	белорус белорус
2.	Новогрудский	Н. Коляда, И. Жамойда	Л. Гутор	белорус белорус
3.	Лидский	М. Бобков, О. Лапицкий	А. Хомич	белорус белорус
4.	Слонимский	Б. Суравы	Е. Ленко	белорус

Источник: НАБР. Ф. 4383. Оп. 3. Д. 971. Л. 293–318; Преступления немецко-фашистских оккупантов в Белоруссии. Минск, 1965. С. 28; Туронак Ю. Фабіян Акінчыц — правадыр нацыянал-сацыялістаў // Беларускі гістарычны агляд (Мінск). 2003. Т. 10. Сш. 1–2. С. 155; Ганько М. Каб сьведчылі пра Беларусь: Жыццё і дзейнасць Міколы Ганько. Мінск, 2005. С. 9–10.

Предметом особой заботы молодежи стали вдовы, престарелые женщины, инвалиды, пациенты больниц и детских домов.

Несомненно, нацисты рассматривали СБМ как будущий инструмент своей политики, как средство воспитания верных гитлеровскому режиму союзников. Декрет Кубе от 26.06.1943 г., чего скрывать, вызван был не столько заботой о благе молодежи, сколько интересами Германии. Дело в том, что в рассматриваемый период Берлин поставил перед Б. Кубе две задачи: 1) подорвать основную базу сопротивления в стране; 2) заменить на предприятиях Германии мужчин, призванных в вермахт.

Однако у руководящего штаба были свои виды на СБМ, идущие вразрез с планами Берлина. Союз молодежи стал

«школой белорусского патриотизма, активным пропагандистом родного языка и культуры, воспитания молодежи»^{65}.

Мария Ганько — супруга М. Ганько — в книге «Каб сьведчылі пра Беларусь» (Мінск, 2005. С. 9–10) цитирует своего мужа:

«Я ніколі не бачыў, каб у Саюзе моладзі што-небудзь рабілася для немцаў. Я чуў на свае вушы аднаго старэйшага беларускага дзеяча, які сабраў сярэдніх кіраўнікоў і казаў: «Хлопцы, калі што не так і захочуць немцы падабраць пад свае рукі — за вінтоўкі ды ў лес».

В политическом плане среди лидеров СБМ не было разногласий. Об их позиции говорят документы того времени:

«Цель организации — воспитание последовательных строителей новой Беларуси и освобождение молодежи от вражеских и вредных влияний»^{66}.

Сохранились воспоминания В. Коткович-Кленток, заместителя Н. Абрамовой, ознакомившись с которыми, можно узнать о реальной обстановке царившей в руководящем штабе в те годы:

«Немцы, известно, имели свои цели — использование молодежи, а наше руководство стремилось к противоположной цели. Мы стремились разбудить национальное сознание и патриотическое чувство ответственности за свою родину и долга за ее освобождение. В связи с этим между нашим руководством и представителями немецкой стороны было повсеместное противостояние, которое затрудняло работу, создавало небезопасную ситуацию, включая аресты сотрудников руководящего штаба и угрозой увольнения шеф-проводника»^{67}.

Анализируя сегодня сложное, драматическое переплетение событий того времени, необходимо выделить одно обстоятельство: СБМ стал первой и единственной, после БНС, организацией, которая, будучи признанной Берлином, могла легально проводить воспитательную работу в национальном духе. Это, по словам М. Ганько, было

«самое большое достижение за два года существования оккупационной гражданской администрации в Беларуси»^{68}.

Авторитет СБМ в этот период был настолько велик, что даже немецкие власти, признавая этот факт, констатировали:

«Хорошо себя зарекомендовал СБМ. Он являлся положительным фактором в политической жизни»^{69}.

К сожалению, история молодежного движения периода оккупации сегодня трактуется достаточно однобоко:

«В результате различных средств воздействия на молодежь, среди которой одной из главных была угроза вывоза на принудительные работы в Германию и принятия различных репрессивных мер к родителям, в этот «союз» было включено несколько тысяч юношей и девушек, главным образом из западных областей Белоруссии»^{70}.

По-разному подается и количественный состав молодежной организации. Так, авторы учебного пособия «Гісторыя Беларусі» (Мінск, 1998) сообщают: в рядах этой организации за период войны побывало около 8 тыс. человек^{71}. Но в то же самое время другой коллектив авторов — в аналогичном пособии по истории Беларуси — называет совершенно другие цифры^{72}. Для установления истины пришлось прибегнуть к архивным источникам. И вот какая получилась картина. Барановичский округ летом 1944 г. «по карточному учету СБМ насчитывал примерно 5000 человек»^{73}. Такое же количество членов СБМ имелось и в Новогрудском округе^{74}. Польский историк Ю. Туронок, автор ряда научных работ, посвященных жизни оккупированной Беларуси, исследовав деятельность СБМ, отмечает: количество членов СБМ с 30–40 тыс. в конце 1943 г. увеличилось до 100 тыс. человек к середине 1944 г.^{75} С ним согласен и А. Виницкий, автор книги «Материалы по истории белорусской эмиграции в Германию в 1939–1951 годах»^{76}. Но в тоже время известно, что 22.06.1944 г. на вечере, посвященном годовщине образования СБМ, шеф-проводник М. Ганько, говоря о членстве в СБМ, оперировал цифрой 12 тыс. человек^{77}.

Определить количество СБМ — жителей Барановичского округа сегодня достаточно проблематично, так как в 1945 г. картотека СБМ была утеряна Борисом Суравым во время бомбежки Берлина.

И последнее. Официальная историческая наука, освещая молодежное движение времен Второй мировой войны, обвиняет СБМ в пособничестве нацистам в деле депортации молодежи в Германию^{78}. Однако анализ различных источников и, что важно для истины, воспоминания самих членов СБМ свидетельствуют, что «членство в СБМ автоматически освобождало от мобилизации»^{79}.

Словом, спорных вопросов вокруг этой молодежной организации предостаточно, их еще предстоит разрешить.

РАЗДЕЛ X. ОБЛАСТЬ В БРОНЕ. ВООРУЖЕННЫЕ ФОРМИРОВАНИЯ, ДИСЛОЦИРОВАВШИЕСЯ НА ТЕРРИТОРИИ БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ (1941–1944).

«Священная» война СССР против Гитлера была всего-навсего душераздирающей борьбой за право сидеть не в чужеземном, а в собственном концлагере питая надежды расширить именно его на весь мир.

А. Кузнецов. Бабий Яр.

К сожалению, в архивах, доступных для исследования, нет ответа на вопрос: в каких населенных пунктах области стояли гарнизоны вермахта. Предстоит также определить и численность вооруженных формирований, руководимых Берлином, Лондоном и Москвой, местом дислокации которых стала все та же Барановичская область. В какой-то мере этот пробел устраняет отечественная историография^{1}, которая достаточно подробно, хоть и далеко не всегда объективно, освещает советское движение сопротивления^{2}. В то же время знакомство с иностранной литературой, архивными документами и материалами показывает, что в нашей недавней истории остается еще много недосказанного.

Анализ многочисленных источников позволяет выделить и разделить вооруженные формирования, действующие на территории оккупированной области, на две группы:

1. войска фашистской Германии и войска, созданные в захваченной стране из числа ее граждан;

2. войска антигитлеровской коалиции.

К первой группе, безусловно, относится вермахт, белорусские национальные войсковые формирования, а также различные вспомогательные соединения. Вторую группу представляют польские отряды Армии Крайовой, еврейские вооруженные отряды и регулярные войска РККА, больше известные под названием «советские партизаны».

Глава I. Войска гитлеровской Германии и вооруженные формирования, созданные в захваченной стране из числа ее граждан.

Первым гарнизоном нацистов, упоминание о котором датируется июнем 1941 г., стал Барановичский гарнизон. Мы также отмечали, что в столицу области, помимо передовых частей вермахта, вошли подразделения и службы штаба командующего тылами группы армий «Центр» генерал-лейтенанта Макса фон Шенкендорфа. При его штабе находился ряд высокопоставленных чинов военного ведомства и СС, в числе которых, например, были группенфюрер СС Эрих фон Бах (руководитель охранных войск СС) и бригаденфюрер СС Артур Небе (шеф айнзацгруппы «С»^[1])^{3}.

Вермахт.

Удаление фронта за пределы области не означало, что Барановичи, как и другие населенные пункты, остались без внимания нацистов. Областной центр, по данным Главного разведывательного управления (ГРУ) РККА, располагал усиленным гарнизоном, насчитывающим 1500 солдат и офицеров^{4}. Сама же область была покрыта сетью полевых комендатур, численный состав которых колебался от «10 до 70, а иногда и более 100 немецких военнослужащих»^{5}.

На 1.12.1941 г. отряды командующего охранными войсками и командующего тылами группы армий «Центр» Шенкендорфа в ГКБ насчитывали 4 охранные дивизии, 2 бригады СС и 260 рот разных видов войск. В апреле 1942 г. осталось только 85 рот, половина из которых была недостаточно обученная и слабо вооруженная^{6}. По сообщениям В. Кубе, в июне 1942 г. полицейские силы ГКБ насчитывали «1 тыс. немецких солдат и примерно 3 тыс. литовских, латышских и украинских»^{7}. Согласно белорусским данным в июне 1942 г. Шенкендорф имел в своем подчинении от 316 до 368 тыс. человек, 96 тыс. из которых находились в Смоленске. По данным на 2.09.1942 г. это 396369 человек, на 12.09.1942 г. — 405590, а на 22.09.1942 г. — 376535 ^{8}. В сентябре 1942 г. начальник СС и полиции Шиман поставил перед главой СС и полиции «Остланда» Екельном вопрос о создании «густой сети полицейских баз, которая охватывала бы каждый районный центр»^{9}. К концу октября 1942 г. все полицейские силы, как того и добивался Шиман, были сведены в отдельные гарнизоны^{10}.

Нацистские гарнизоны замыкались на окружные центры, каждый из которых, помимо частей вермахта, располагал следующими подразделениями: гестапо (государственная тайная полиция), СД (служба безопасности)^[2], контрразведывательные органы абвера^[3], зондеркоманда, айнзацкоманда, жандармерия, фельдскомендатуры, ортскомендатуры, транспортная полиция, полиция поддержания порядка, охранная полиция, войска СС, охранные войска^{11}.

В разное время руководителями силового блока округа, которая, как мы знаем, представляла собой 4 административных образования, являлись: 1) Барановичский округ: начальники СД — унтерштурмфюрер СС В. Амелунг, оберштурмфюрер СС Грунцфельдер и гаупштурмфюрер СС Хегер. В аппарат высшего управления СС и СД округа входили: обер-лейтенант Вильгельм Шредер, оберштурмфюрер Гипке, оберштурмфюрер Шлягель, начальник барановичского управления СС оберштурмфюрер Карл Шергольс, помощник начальника барановичского управления СС Валельт, оберштурмфюрер Вядель, комендант гарнизона Новая Мышь обер-лейтенант Берг Вейтум; комендант д. Лесная Кееленко, комендант окружной полиции майор Меха, ортскомендант Городища лейтенант Кляц; начальник жандармерии Городища Майстер Ганик, начальник жандармерии округа Макс Айбнер^{12}. 2) Слонимский округ: комендант полиции округа капитан Шмидт, начальник СД Варенбурх, начальник жандармерии Шульц^{13}. 3) Лидский округ: начальник управления СС штабсляйтер Виндыш, начальник жандармерии местечка Вороново Раймунд^{14}. 4) Новогрудский округ: начальник СД оберштурмфюрер Шмюккер, «куратор» гетто офицер СС Райтер, военный комендант оберлейтенант СС Иоганн Артман^{[4] {15}}.

Мы не имеем возможности представить абсолютно точные цифры о количестве немецких гарнизонов, дислоцированных в области. В исторической литературе эти данные отсутствуют. Однако, поскольку они представляются крайне необходимыми, основываясь на анализе мемуарной литературы, авторами которой являются руководители партизанских формирований Барановичской области, можно говорить о 30 гарнизонах с общей численностью в 10 тыс. солдат и офицеров (не исключено, что их было больше)^{16}.

Таблица № 45. УСТАНОВЛЕННЫЕ МЕСТА ДИСЛОКАЦИИ НЕМЕЦКИХ ГАРНИЗОНОВ НА ТЕРРИТОРИИ БАРАНОВИЧСКОГО ОКРУГА (1941–1944).

№ п/п	Населенный пункт	Численность личного состава	Дата
Барановичский административный округ:
1.	Барановичи	1500	11.05.1943
2.	Новая Мышь	200	1941
3.	Городище	80	1941
4.	Мир	20	1943
5.	Столбцы	100	1941
6.	Клецк	80	1942
7.	Несвиж	50	1942
8.	Полонка	12	1941
Новогрудский административный округ:
1.	Новогрудок	260	1942
2.	Ляховичи	300	1942
3.	Вересково	70	1942
4.	Вселюб	120	1943
5.	Любча	300	1942
6.	Руда Яворская	100	1943
7.	Дятлово	120	1941
8.	Козловщина	100	1944
9.	Новоельня	110	1943
Лидский административный округ:
1.	Лида	ок. 5000	Июнь 1942
2.	Березовка	20	1943
3.	Юратишки	80	1943
4.	Ивье	150	1941
5.	Бакшты	200	1941
Слонимский административный округ:
1.	Слоним	500	1942

Источник: За край родной. Минск, 1978. С. 28–280; В Принеманских лесах. Минск, 1975. С. 15–223; Борисов И. Человек из легенды. Минск, 1991. С. 306; Будай Г. Свинцом и делом. Минск, 1981. С. 152–163; Коган Дж., Коген Д. Як мы перажылі Халакост з яўрэйскім партызанскім атрадам на Беларусі. Мінск, 1999. С. 171–177.

Из данной таблицы видно, что численный состав гарнизонов в зависимости от поставленных задач был неоднородным. Если, например, в Барановичах численность достигала 1500 военнослужащих, то в Лиде находилось около 5000 солдат и офицеров, в Новогрудке — 260 ^{17}. В то же время в местечках Мир, Вересково, Березовка и Полонка насчитывалось 20, 70, 20 и 12 солдат вермахта соответственно^{18}. В июне 1943 г., когда оккупационные власти проводили антипартизанскую операцию «Герман», местные гарнизоны усиливались воинскими частями, переброшенными с фронта. Так, на территории Новогрудского округа дислоцировалось тогда до 50 тыс. немецких солдат и офицеров^{19}.

Оккупационные войска снабжались централизованно. Например, гарнизоны Вересково, Вселюб и Любча обеспечивались тыловыми службами вермахта, которые находились в Барановичах и Новогрудке^{20}. Но, как свидетельствуют документы, содержание многочисленных гарнизонов нацистской армии легло в первую очередь на плечи местных жителей, которые, помимо обязательных налогов, платили специальный государственный сбор на нужды вермахта^{21}.

Белорусские вооруженные формирования.

Современная официальная белорусская историческая наука всегда называла и по сегодняшний день продолжает называть бойцов белорусских национальных войсковых формирований исключительно изменниками и предателями Родины. И практически никто и никогда не задался в этой связи следующим вполне логичным вопросом: «А какую же Родину они предали?»

Давайте хотя бы мы задумаемся над этим. Может, наши с вами земляки, веками проживающие на этих территориях, предали Российскую империю, в состав которой длительное время входила Западная Беларусь? Может, Польшу, а точнее, 2-ю Речь Посполитую, в административных границе которой Западная Беларусь находилась с 1921 по 1939 г.? Или же СССР, «освободивший» наши земли 17 сентября 1939 г.? Понятно, что ни на один из этих вопросов дать положительный ответ невозможно. Тогда о каком же предательстве может идти речь?

Сотрудничество белорусских националистов и, в частности, белорусских войсковых формирований с оккупационными властями это отнюдь не предательство, а самый обычный сознательный выбор. Другое дело, правильным ли этот выбор был.

Впрочем, не нам об этом судить, пусть история сама даст свою оценку.

За годы Второй мировой войны белорусские национальные войсковые формирования прошли через четыре этапа:

а) штурмовые отряды (июль 1940 г. — июнь 1941 г.);

б) вспомогательная полиция (1941–1944 гг.);

в) Белорусская самооборона (самаахова; БСА) (1942–1943 гг.);

г) Белорусская краевая оборона (март 1944 г.).

Штурмовые отряды.

Первый этап хронологически совпадает с началом Второй мировой войны и продолжается до 22 июня 1941 г. В исследуемый период заметно активизируется военная деятельность белорусских эмиграционных кругов. Фабиан Акинчиц, лидер белорусских национал-социалистов, автор проекта формирования диверсионных групп в польском тылу^{22}, в своем рапорте от 1.11.1940 г., представленном в восточный отдел НСДАП, согласовывает деятельность белорусских национал-социалистов на ближайшую перспективу. Рапорт, согласно данным историка из Минска А. Гелагоева, предусматривал:

• переподготовку военнопленных белорусов;

• переправку обученных кадров на территорию СССР для диверсионной деятельности^{23}.

Впрочем, как сообщает Ю. Туронок, главное командование вермахта и без Акинчица знало, как готовиться к войне, и только с декабря 1940 г. по март 1941 г. заслало в западные районы СССР 66 шпионско-диверсионных групп, которые состояли из белорусов, украинцев, литовцев и представителей других национальностей^{24}.

В отличие от Ф. Акинчица, который преимущественно занимался пропагандой среди белорусов — бывших военнослужащих польской армии — руководители Белорусского комитета самопомощи (Н. Щорс, кс. В. Гадлевский), в свою очередь, ориентировались на сотрудничество не с партийными, а с военными кругами Германии (абвером и СД). Документально установлено существование двух центров абвера, в которых проходили соответствующую подготовку наши соотечественники: Г. Суленовек под Варшавой и Лемсдорф под Аполем^{25}. Базами же для заброски агентов в БССР стали отделы БКС в Варшаве и Бяло-Подляске. Из добровольцев, набранных группой Щорса по согласованию с абвером, был сформирован диверсионный отряд в составе 50 человек — Первый штурмовой отряд. Правда, вопрос, а действительно ли он являлся первым, как об этом утверждается, навевает определенные сомнения. Существуют доказательства формирования спецподразделений белорусских диверсантов в Варшаве, подготовленных в Силезии при участии Юрия Вежана («Жана»), а также трех групп белорусских боевиков (32 человека), подготовленных в лагере около Астраленки^{26}.

Как отмечает историк С. Ерш, существовало еще одно спецподразделение во главе с Качаном^{[5] {27}}. По данным КГБ СССР, в 1938–1939 гг. в берлинской школе разведки прошел пятнадцатимесячную переподготовку Иван Мищенко^[6], который за двое суток до начала советско-немецкой войны был переброшен на территорию Западной Беларуси руководителем большой группы агентов^{28}. Достоверно установлено, что командиром одного из отрядов был В. Родько^{29}. Также известно, что в числе боевиков находился и Б. Данилевич. Это ему принадлежит авторство популярной в годы Второй мировой войны песни

«Это идет Первый отряд наш штурмовой Беларусь, родной край, защищать…»^{30}.

По версии Ю. Туронка, Первыйштурмовой отряд (50 человек), местом окончательной подготовки которого стал Лемсдорф, 17 июня 1941 г., совершив скрытый переход, разместился вдоль границы в районе Сувалок. По невыясненным пока причинам в БССР на следующий день, 18 июня, было переправлено не 50, как планировалось, а 41 человек. Отряд, имея на вооружении современное автоматическое оружие, связанный общими целями и задачами, успешно действовал в районе Столбцы — Барановичи^{31}. УНКВД Барановичской области, усиленное частями РККА и НКВД, срочно переброшенными из других областей БССР, попытался ликвидировать подразделение. Сохранился протокол, обнаруженный немцами в НКВД БССР, с текстом допроса советскими спецслужбами одного из членов штурмового отряда — Бронислава Волосевича. В ходе допросов Волосевич, не выдержав мучительных пыток, назвал несколько боевиков: Сединского, Акинчика, Точановского, Станкевича, Галчинского^{32}. Дальнейшая судьба их трагична — все они погибли от рук энкаведистов. Однако большая часть отряда (и не только этого), уйдя от преследования, укрылась в лесах, а 22 июня нанесла ряд мощных ударов по отступающим войскам РККА. Документы свидетельствуют: личный состав штурмового отряда (отрядов) летом-осенью 1941 г. еще до прибытия Р. Островского в Беларусь занял должности в первой гражданской администрации. Тот же Б. Данилович определен в гражданские власти на Смоленщине^{33}. Вернулся к немцам под Смоленском и диверсионный отряд Мищенко, совершив за месяц свыше 70 террористических актов и потеряв при этом всего трех агентов^{34}. Белорусские диверсанты составили костяк будущей национальной полиции, а некоторые, как, например, Григорий Зыбайло, встали во главе местных структур власти (Слоним)^{35}.

В целом, первый этап можно охарактеризовать как время формирования структур будущего национального войска. Согласно утверждениям ксендза В. Гадлевского, одного из лидеров национально-освободительного движения Беларуси времен Второй мировой войны, диверсионный отряд, о котором мы вели речь, положил начало «первой штурмовой роты» и национальным вооруженным силам^{36}.

Вспомогательная полиция.

Хронологические рамки второго периода (июнь 1941 г. — июль 1944 г.) совпадают с началом немецкого вторжения на территорию БССР и продолжаются до конца оккупации. На этом этапе формируется вспомогательная полиция^[7]. Юридической основой ее создания явилась инструкция главнокомандующего сухопутными войсками Германии от 3.04.1941 г.^{37} Подбором и подготовкой полицейских кадров занимались Белорусские общественные комитеты^{38}.

Необходимо обратить особое внимание на процесс создания правоохранительного блока. На то есть ряд причин. Во-первых, это был фактически исходный пункт в деятельности оккупационного режима. Во-вторых, можно сказать, служба порядка создавалась заново, так как НКВД и районные отделы милиции прекратили свое существование. В-третьих, в процессе формирования силовых структур отражалось отношение населения к немецкой оккупации. Наконец, в-четвертых, вспомогательная полиция стала ареной борьбы белорусов и поляков.

На последнем остановимся подробнее. Поляки, укрепившись во власти, не собирались уступать ее белорусам. Вспомогательная полиция, штаты которой в большинстве населенных пунктов состояли из поляков, стала инструментом в легальной борьбе польских шовинистов против коренного населения. Данный факт не остался без внимания СД. Но не более. Зато белорусские политики, осознав, что под эгидой вспомогательной полиции можно законспирировать свои вооруженные силы, среагировали мгновенно, начав укреплять свои позиции в правоохранительном блоке.

Анализ документов тех лет свидетельствует: вспомогательная полиция, за редким исключением, состояла из поляков. Так, в Лидском округе они, войдя в контакт с нацистами, захватили все должности в местной полиции^{39}. Даже тогда, когда белорусы смогли изменить ситуацию в свою пользу, в лидской полиции этнических «белорусов было не более 20 %, остальные — поляки и русские»^{40}. Та же картина наблюдалась и в Слонимском округе, где, согласно рапорту руководителя местной БНС Г. Зыбайло,

«поляки захватили места в полиции — их более половины. В основном это все бывшие военнослужащие польской армии — офицеры. Во главе полиции стоит бывший польский полицейский Ушпик, заместители: сержант Барховский и Хмелевский — агент польской полиции, перекрещенный еврей Фельдман — бывший польский сыщик»^{41}.

Ничем не отличалась ситуация в Новогрудке и Барановичах^{42}. Ответ на вопрос, почему так произошло, пытается дать историк Л. Юревич. Он, в частности, пишет:

«Это была вина Белорусского комитета в Берлине, который состоял из потомков поляков. Они сделали вид, что являются белорусами, и были посланы на оккупированные земли с целью создания полиции…»^{43}

Приведенные аргументы, какими бы вескими на первый взгляд они не казались, не могут быть признаны убедительными. Контрдоводы представляются более обоснованными. Прежде всего, нельзя согласиться с тем, что в состав Белорусского комитета входили потомки поляков, — он полностью, как убеждают нас документы, был белорусским^{44}. Теперь о полиции. Да, поляки стремились подчинить ее себе. Недовольство белорусских национальных кругов и желание польских шовинистов сохранить Западную Беларусь в составе Польши приводило к постоянным взаимным обвинениям и конфликтам^{45}. Но в то же время известны факты, когда состав полиции был полностью белорусским. Так, в Вильно, едва там появились оккупационные войска, была создана городская полиция, насчитывающая 350 белорусов, и, по свидетельству современников, полякам места в ней не нашлось^{46}.

Стоит коротко остановиться и на том, как комплектовалась полиция. Туда попадали двумя путями: принудительно и добровольно. Если это происходило принудительно, то полицейские кадры оказывались, как правило, недостаточно квалифицированными. Пример: в деревню приходит разнарядка, требующая поставить кандидатов для службы в полицию. Сельчане, согласно данным немецкого исследователя Г. Русса, подчиняясь, направляли на службу тех, в ком деревня не нуждалась^{47}. Да и добровольцы, если честно, мало чем отличались от первой категории полицейских. Добровольцы — это те, кто был обижен на советскую власть, в первую очередь поляки и уголовники, для которых «появилась легальная форма грабежа населения»^{48}. Оккупантов это устраивало. Но не устраивало белорусских политиков, для которых полиция являлась легальной формой подготовки национальных вооруженных сил. Остро встал вопрос подготовки кадров. Белорусские националисты добивались от В. Кубе открытия в Минске подофицерской школы — кузницы кадров национальной полиции. Немцы, осторожничая, разрешили открыть курсы, но не школу, назначив их руководителем Ф. Кушеля. Перед ним открывалась возможность под видом вспомогательной полиции легально готовить военные кадры^{49}.

Ход дальнейших событий вынуждает подробней остановиться на личности Ф. Кушеля — знаковой фигуре коллаборационистского движения.

Франтишек Винцентович Кушель родился 16 февраля 1895 г. в д. Першаи Минского (позднее Воложинского) повета в белорусской крестьянской семье. Получил среднее образование. Во время учебы в школе примкнул к белорусскому национальному движению. Распространял среди товарищей по школе газету «Наша нива», в Ивенце создал и возглавил кружок молодежи, насчитывающий 15 человек. Кружок действовал до 1913 г. Перед Первой мировой войной Ф. Кушель призывается на военную службу в царскую армию. В октябре 1915 г., закончив школу младших командиров и получив звание младшего унтер-офицера, направляется в Виленское пехотное училище, которое было эвакуировано в Полтаву. После четырехмесячного обучения, получив первое офицерское звание прапорщика, убывает в 155-й запасной полк, дислоцировавшийся под Астраханью. С мая 1916 г. по ноябрь (согласно другим данным, по сентябрь) 1917 г. служил в качестве командира взвода, а затем роты на Западном фронте в 276-м Купянском полку. Участвовал в боях. Получил две боевые награды и воинское звание штабс-капитана. После развала царской армии вернулся на родину к родителям, которые жили в д. Заборье около Налибоков. На протяжении 1919–1920 гг. принимал активное участие в белорусском национальном возрождении. В Вильно знакомится и сотрудничает с А. Луцкевичем, С. Рак-Михайловским, А. Смоличем и другими. За распространение белорусских листовок и литературы, а также активную пробелорусскую пропаганду в 1919 г. Кушель был арестован польской жандармерией и водворен в лидскую тюрьму. В это время польские власти наконец-то решили вопрос о создании Белорусской военной комиссии (БВК)^{50}. Предложение о создании БВК — органа по формированию белорусских военных единиц в польской армии — было внесено в конце июля 1919 г. делегацией Центральной белорусской рады Виленщины и Гродненщины (глава делегации Б. Тарашкевич) во время встречи в Варшаве с начальником Польского государства Ю. Пилсудским. Однако официальное разрешение на ее создание Пилсудский дал только 22 октября 1919 г. Как свидетельствует сам Ф. Кушель, начальник лидской тюрьмы Красуцкий предложил ему войти в состав БВК и принять участие в ее работе.

«Красуцкий заявил мне, что если бы я согласился сотрудничать в этом деле, то был бы освобожден. На предложение ротмистра Красуцкого сотрудничать в польской работе среди белорусов я согласился»^{51}.

Вместе с Ф. Кушелем в состав БВК вошли Павел Алексеюк (председатель), Антон Авсяник, Алесь Прушинский (поэт Алесь Гарун), Сымон Рак-Михайловский, Юстиан Мурашко, Андрей Якубецкий и Давид Якубовский. Позднее состав менялся, но Кушель работал в составе комиссии до ее роспуска. Командующим белорусской армии по предложению комиссии утвердили полковника г. Конапацкого.

Главной целью БВК являлось создание белорусской армии, вербовка добровольцев, осуществление «национального воспитания армии»^{52}. В ноябре 1920 г. БВК перенесла свою работу из Вильно в Минск (размещалась в 20-м номере гостиницы «Гарни»). В. Кушель возглавлял отдел кадров. С БВК активно сотрудничали известные белорусские деятели — Франтишек Уместовский, Тодор Верниковский, Змитрок Бядуля и другие.

Несмотря на заметную активность комиссии, организация белорусской армии продвигалась очень медленно. К весне 1920 г. даже те два белорусских батальона, которые, согласно приказу Ю. Пилсудского, было разрешено создать, не были сформированы. В марте 1920 г. приказом генерала К. Сосновского БВК отстраняется от набора добровольцев в белорусскую армию. Набор перешел в руки польских оккупационных властей, которые фактически бойкотировали его. Летом 1920 г. БВК эвакуировалась в город Лодзь, где находилась восемь месяцев, до своего роспуска после завершения польско-советской войны и заключения Рижского мира в 1921 г. В 1922 г. Ф. Кушель поступает на службу в польскую армию в качестве офицера. Закончил польскую офицерскую школу в Варшаве, затем служил в 66-м пехотном полку, руководя школой унтер-офицеров. В 1932 г. переведен в корпус кадетов, где четыре года служил в должности командира учебной роты. Затем служит в школе подхорунжих резерва в г. Пултуске. В 1939 г. в качестве командира батальона участвует в боях против немецкой армии в районе Львова. 22 сентября 1939 г. взят в плен Красной Армией. Вместе с многими тысячами польских офицеров содержался в Старобельском лагере смерти. В ноябре 1939 г., спасая себя и свою семью, дает согласие сотрудничать с НКВД в качестве агента для «разработки» антисоветски настроенных военнопленных^{53}. 17 мая 1940 г. военнопленного Кушеля переводят в Москву для изучения возможности его использования для «разработки» белорусских националистов. Вот как об этом писал много лет спустя сам Ф. Кушель:

«На Лубянке я сидел в одной камере с генералом В. Андерсом. Генерал мог передвигаться только на костылях. Чекисты проводили над узниками — польскими офицерами — различные эксперименты. Пытались взять их «и просьбой и угрозой», и страхом, и «на выносливость». Часто совмещали разные способы, например, некоторых якобы отпускали из тюрьмы, а потом шпионили, куда они ходят, с кем встречаются, с кем поддерживают знакомства, чтобы позднее неожиданно арестовать вновь, но уже с «добычей» — одним словом, развлекались с ними, как кот с мышкой. Но иногда случалось, что мышка была ловчее палача, и ей удавалось не только освободиться из неволи и спастись от смерти, но и отыскать своих палачей, скрывавшихся за пределами Советского Союза»^{54}.

В 40-м НКВД СССР, учитывая «вклад» Кушеля, разрешает его жене, поэтессе Наталье Арсеньевой, которая находилась в ссылке в Казахстане, вернуться домой. В выдержке из характеристики на агента Ф. Кушеля отмечено:

«…как осведомитель зарекомендовал себя толковым, знающим нашу работу. Материалы давал информационного характера. В ходе допросов высказывал решимость к выполнению более ответственных наших поручений»^{55}.

Не всегда из литературы ясно, где находился Кушель перед началом немецко-советской войны. Либо в тюрьме, что наиболее вероятно для агента-камерника, либо жил на своей родине, либо в Минске. 15 сентября 1941 г., как пишет сам Ф. Кушель, он получил предложение от председателя Минской горуправы доктора Тумаша возглавить белорусскую вспомогательную полицию, во главе которой в это время стоял Д. Космович. Но, видимо, эта должность Ф. Кушеля не интересовала, поскольку, отказавшись от нее, он вносит встречное предложение: открыть в Минске подофицерскую школу белорусской полиции^{56}. А теперь несколько слов о создании и функционировании курсов подготовки белорусских полицейских, открытых в Минске в первый год немецкой оккупации. В курс учебной программы, рассчитанной на три месяца, вошли следующие предметы: военная подготовка, которой отводилось 50 % времени; немецкий язык; белорусский язык; история и география Беларуси; политическая подготовка.

1 декабря 1941 г. минские курсы, приняв 400 кандидатов, начали готовить полицейских. В этом же месяце на базе курсов разрабатывается полицейская инструкция на белорусском языке. Всего было подготовлено 100 экземпляров инструкции. Уже в конце 1941 г. она поступила во все отделы полиции страны. Основная проблема, с которой столкнулись организаторы в ходе набора, — нежелание белорусов вступать в ряды полицейских. Это было связано с тем, что коренное население отрицательно относилось к полиции. Но ситуация менялась^[8]. Престиж национальной полиции стал расти. Увеличился поток желающих, отбор среди кандидатов стал строже. Как вспоминают очевидцы, для пополнения силового блока была создана общебелорусская приемная комиссия (ОПК) в составе: Ф. Кушель — председатель; Ю. Сокович — начальник минской полиции; капитан М. Пугачев — начальник отдела кадров, Цвинер — переводчик^{57}.

Первое решение, принятое ОПК, касалось зачисления новых кандидатов из сельской местности. Акцентированию внимания именно на селе предшествовал целый ряд причин: 1) деревня — наиболее компактное место, где проживало коренное белорусское население; 2) именно в сельской глубинке, особенно в западных областях страны, белорусский национализм воспринимался положительно; 3) сельские кандидаты, пройдя соответствующую подготовку, становились преградой для польского и советского сопротивления, которое вербовало сельчан в свои ряды; 4) в деревне подрастало молодое поколение, которое в соответствующих условиях должно было пополнить будущую белорусскую армию.

Посильную помощь в решении кадрового вопроса оказала и национальная пресса. Так, «Беларуская газэта» открыла на своих страницах уголок белорусского полицейского. В дальнейшем, под непосредственным руководством капитана Ф. Кушеля, стал издаваться журнал «Беларус на варце», первый номер которого вышел в начале декабря 1943 г. Номер оказался очень удачным. В количестве 2500 экземпляров он разошелся по всей Беларуси^[9]. Каждый номер открывался соответствующим сообщением-лозунгом, например, № 3 за 1944 г.:

«Белорусы-полицейские, помните: кроме большевиков не меньшим врагом вашим является алкоголь, пьянством вы отравляете свое тело и душу и позорите свое имя полицейского перед народом; сознательно могут выполнять свои обязанности полицейского в борьбе с большевиками только трезвые люди». № 4 за февраль 1944 г.: «Белорусы-полицейские, помните: что Вы есть кость от кости и кровь от крови белорусского народа; что Вы должны быть его лучшими защитниками, советчиками и опекунами; что каждый Ваш хороший или плохой поступок можно заметить на судьбах Вашего народа и Отечества»^{58}.

По свидетельству преподавательского состава, большая часть слушателей была людьми русифицированными. Руководство курсов, учитывая это, выделило в отдельные учебные группы проверенных белорусов, убедив при этом немецкое руководство в необходимости подготовки инструкторов по военной подготовке для курсантов. Таким образом, в начале мая 1942 г. в Минске появилась нелегальная белорусская подофицерская школа, открыть которую, как уже отмечалось, в декабре 1941 г. нацисты не решились. На этом курсе помимо обязательных дисциплин вводилась тактика.

Необходимо отметить: результаты деятельности ОПК были налицо. Полицейские, которые запятнали себя грабежами, оказались в тюрьме, а в отношении которых имелся компрометирующий материал, уволены. К весне 1942 г., как пишет Ф. Кушель, в полиции «выросло ядро молодых здоровых физически, морально и сознательных национальных белорусов»^{59}. А уже осенью 1942 г. в рейхскомиссариате «Остланд» в полиции порядка служило 4428 немцев и 55562 местных уроженца. Для сравнения отметим, что, согласно российским источникам, в рейхскомиссариате «Украина» — соответственно 10194 и 70759 ^{60}.

Есть все основания утверждать, что, несмотря на трудности, полиция к весне 1942 г., получив название «Белорусская» не только благодаря месту расквартирования, но и став белорусской по сути, сформировалась и являла собой стройную систему, костяк которой составили:

Бывшие бойцы и командиры Красной Армии. Здесь нам хотелось бы привести факт, который при всей важности не упоминается в исторической литературе, посвященной Второй мировой войне. Речь пойдет о массовом освобождении военнопленных-белорусов. Дело обстояло следующим образом. Летом 1941 г. белорусские политики, обратившись к высшим политическим и военным кругам Германии, добились того, что командование вермахта, издав приказ, стало освобождать белорусов из лагерей. С сентября 1941 г. во все лагеря военнопленных, где содержались уроженцы Беларуси, убыли специальные комиссии во главе с белорусскими администраторами и политиками. Уже упоминавшийся выше Ю. Туронок сообщает, что одну из таких комиссий, членами которой являлись Василь Комаровский, Александр Крит и Генрих Баранович, возглавлял Фабиан Акинчиц^{61}. Интересная деталь: 8 сентября 1941 г., когда наши соотечественники возвращались к своим семьям, руководство германского военного ведомства, подтвердив свое решение, потребовало от комендантов лагерей ускорить процедуру освобождения военнопленных белорусского происхождения^{62}. По оценке И. В. Омельяновича, заместителя руководителя Белорусского представительства в Берлине, к концу 1941 г. из лагерей военнопленных немцами было освобождено более 20 тыс. белорусов^{63}. О том, что ждало освободившихся узников, рассказал в своей книге «Моя одиссея» С. Шевцов:

«Помню, как он (Акинчиц. — А. Т.) учил нас в этом лагере: «Партизаны убивают немца, подбрасывают рядом с деревней, а немцы сжигают эту деревню как партизанскую. И немцы и партизаны уничтожают нашу интеллигенцию. На вас вся надежда. Держитесь один одного. Наша беда, что судьба Родины объединяет нас с Германией. Так уже было в 1918 году, когда под оккупацией кайзеровских войск образовалась БНР. Никто нам независимость не даст, если мы ее сами не завоюем. У нас нет выхода. Франция, Англия и Америка в союзе с СССР. Время покажет, с кем нам идти. А теперь необходимо спасать наш народ от геноцида, как от большевистского, так и немецкого»^{64}.

Жители Беларуси, прошедшие специальную подготовку. А теперь кратко остановимся на структуре и задачах самой полиции и за основу возьмем Барановичское окружное полицейское управление, первое упоминание о котором датируется осенью 1941 г.^[10] Чтобы упредить вопрос, функционировала ли полиция летом 41-го, отметим: да, функционировала и состояла сплошь из поляков. По свидетельствам современников, первыми, кто вошел в нее, стали два поляка — братья Кшижановские^{65}.

Другого не следовало и ожидать. Администрация города была польской^{66}. Официальная история гласит: первым бургомистром Барановичского района стал поляк Хукин^{67}. Известные события, разговор о которых мы уже вели, резко изменили ситуацию в пользу коренного населения, что, безусловно, отразилось на кадровой политике и в правоохранительном блоке. Окружное полицейское управление, начальником которого являлся капитан Мишлевич^[11], размещалось в столице округа по улице Нарутовича и состояло из восьми отделов: Барановичского (городского), Барановичского (районного), Новомышского, Городищенского, Мирского, Столбцовского, Клецкого, Несвижского^{68}. Районные отделы, в свою очередь, состояли из отдельных полицейских участков и постов. Всего насчитывалось 68 таких подразделений — по числу волостных управ.

Таблица № 46. ДАННЫЕ О ПОСТУПЛЕНИИ НА СЛУЖБУ В ПОЛИЦИЮ (ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ В Г. БАРАНОВИЧИ).

Время поступления	Полицейские	Младшие командиры	Всего	%
1.07.1941-31.12.1941	22	6	28	13,4
1.01.1942-30.06.1942	8	1	9	4,3
1.07.1942-31.12.1942	94	5	99	47,3
1.01.1943-3.06.1943	35	-	35	16,7
1.07.1943-31.12.1943	18	-	18	8,6
После 1.01.1944	20	-	20	9,6
Нет данных:	131	1	132	-
Всего:	328	13	341	100

Источник: К'яры Б. Штодзённасць за лініяй фронту. Мінск, 2005. С. 178–179.

В состав Барановичского окружного полицейского управления (ОП) — служба порядка — (ОД) — входило четыре отдела: 1) криминальный; 2) политический; 3) служба порядка; 4) белорусские охранные войска (БОВ) — белорусская самооборона.

Первоначально штат окружной полиции^[12], куратором которой являлся начальник немецкой жандармерии округа Макс Айбер, насчитывал 180 сотрудников^{69}. В 1944 г. численность полицейских составляла 500 человек^{70}. Белорусы служили вместе с поляками, русскими, украинцами, латышами, литовцами и татарами^[13].

Округ, помимо самого полицейского управления, располагал полицейскими частями: спецподразделением «Ягдкоманда» (командир латыш А. Д. Точс); спецотрядом полиции (командир литовец Ю. Гурневич^[14]), 57-м батальоном полиции (командир русский Р. А. Муравьев), а также 13-м, 66-м полицейскими батальонами и др.^{71}

Что из себя представляли белорусские полицейские военной поры? В Барановичской районной полиции на службе состоял 341 полицейский и 13 младших командиров. Каждый третий в прошлом являлся офицером РККА либо НКВД. Известно также: один полицейский попросился на службу, дезертировав из партизанского соединения генерала В. Чернышева. В Барановичах 29 полицейских погибнут в боях с партизанами, двое — по дороге к месту службы. 93 полицейских и 11 младших командиров летом 1944 г. окажутся в эмиграции. Двое полицейских умрут в немецких тюрьмах. 75 человек останутся дома, 34 из них будут осуждены советским судом. 16 полицейских (бывшие военнослужащие РККА и НКВД) перебегут к советским партизанам. 7 полицейских и 2 унтер-офицера будут ранены в боях, 2 полицейских попадут в плен.

Таблица № 47. ДАННЫЕ О НАЦИОНАЛЬНОМ СОСТАВЕ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ ПОЛИЦИИ В Г. БАРАНОВИЧИ.

	Полицейские	Младшие командиры	%
Белорусы	62	4	77,6
Поляки	15	3	21,2
Татары	1	-	1,2
Всего:	78	7	100

Источник: К'яры Б. Штадзённасць за лініяй фронту. Мінск, 2005. С. 179.

Вспомогательная полиция решала следующие задачи:

Отдел 1. Криминальный. Занимался профилактикой уголовных преступлений, раскрытием и установлением лиц, совершивших эти преступления. Криминальная полиция имела следственный отдел, который замыкался на СД. Белорусские следователи расследовали преступления, совершенные местными жителями^{72}. Политические дела находились в компетенции СД и немецкой жандармерии^{73}.

Следственный отдел Барановичского окружного полицейского управления и подчиненные ему структуры, завершив дознание^[15], направляли материалы уголовных дел для дальнейшего рассмотрения мировому судье, а лица, задержанные по подозрению в совершении преступлений, а также подозреваемые в связях с польским сопротивлением либо партизанами, до принятия «окончательного» решения содержались в Колдычевском лагере^{74}. Вот как об этом рассказывает Я. Малецкий^[16]:

«Колдычево — пересыльный лагерь, в котором находились до конца следствия. Если не виновен — отпускали, если вина доказывалась — отправляли в немецкий лагерь. Очень много было спекулянтов. Но основная часть это те, кто был связан с подпольем и польским сопротивлением»^{75}.

Структура судебной власти была следующей: в Новогрудке базировался окружной суд, председателем которого являлся юрист Павел Свирид (1896 г. р.). Оперативно окружной суд обслуживал округа: Барановичский, Новогрудский, Слонимский и Ганцевичский^{76}. С мая 1943 г. заработал Барановичский окружной суд. Деятельность мировых и окружных судов, штаты которых утверждались белорусской администрацией, помимо рассмотрения уголовных дел сводилась к утверждению завещаний, разделу имущества и признанию прав на имущество^[17].

Отдел 2. Политический. Занимался борьбой с политическим саботажем и провокациями. Отделу подчинялось белорусское СД, которым руководил бывший петлюровский полковник Дьяченко^{77}. Совместно с Барановичским отделом полиции и безопасности СД Дьяченко разработал операцию под кодовым названием «Вальдлойфер» («Лесные бегуны») — по созданию лжепартизанского отряда, которым командовали Леонтьев и А. Королевич^[18]. Спецподразделение решало следующие задачи: 1) захват и уничтожение партизанских групп; 2) проверка местной полиции и администрации на лояльность^{78}. В сентябре 1941 г. 1-й и 2-й отделы ОД перешли под юрисдикцию СД^{79}.

Таблица № 48. ДАННЫЕ О ВОЗРАСТНОЙ СТРУКТУРЕ СОТРУДНИКОВ РАЙОННОГО ОТДЕЛА ПОЛИЦИИ БАРАНОВИЧСКОЙ УПРАВЫ.

Год рождения	Полицейские	Младшие командиры (от капрала)	Всего	Доля в % (известно = 100)
До 1910	13	-	13	6,2
1910–1914	35	4	39	18,7
1915–1919	45	5	50	23,9
1920–1924	94	3	97	46,4
После 1925	10	-	10	4,8
Неизвестно	131	1	132	-
Всего:	328	13	341	100

Источник: К'яры Б. Штодзённасць за лініяй фронту. Мінск, 2005. С. 180.

Отдел 3. Служба порядка. Служащие отдела обеспечивали контроль над взиманием налогов и поставками продуктов, а также осуществляли охрану общественного порядка, несли патрульную службу в населенных пунктах и на дорогах^{[19] {80}}.

Отдел 4. Белорусские охранные войска. На отдел были возложены следующие задачи: 1) охрана населения от банд; 2) борьба с бандами. Личный состав отдела, состоящий из белорусов и поляков, осуществлял охрану гетто и лагерей, принимал участие в массовых расстрелах 1942–1943 гг., жертвами которых стало большинство евреев области. Полицейские, как свидетельствуют очевидцы, блокировали гетто, охраняли и сопровождали группы узников к месту расстрелов^{81}.

Известны факты, когда белорусские полицейские спасали евреев. Правда, «милосердие» больше напоминало торг. За информацию о погромах в гетто полицейские брали плату золотом. Это был самый настоящий бизнес^{82}. Практиковался еще один способ обогащения — побеги, которые полицейские организовывали также за определенную цену. Еврейские женщины, спасаясь от смерти, вступали в интимные отношения со своими «потенциальными спасителями»^{83}. Переходило полицейским и имущество обреченных. Например, в Барановичах полицейские, их многочисленные родственники и знакомые скупали еврейские дома «на снос» по цене от 100 до 300 немецких марок^{84}.

Известны также факты, когда евреев от смерти спасали сами немцы^[20].

Таблица № 49. СОЦИАЛЬНЫЙ СОСТАВ ПОЛИЦЕЙСКИХ Г. БАРАНОВИЧИ.

	Полицейские	Младшие командиры	%
Крестьяне	35	2	71,1
Кузнецы	2	-	3,8
Печники	1	-	1,9
Столяры	3	-	5,8
Органисты	1	-	1,9
Кожевники	2	-	3,8
Автомеханики	-	1	1,9
Резники	1	-	1,9
Мельники	-	3	5,8
Учителя	1	-	2,9
Всего:	46	6	100

Источник: К'яры Б. Штодзённасць за лініяй фронту. Мінск, 2005. С. 180.

А теперь несколько подробней остановимся на Колдычевском лагере, охрану которого осуществляла рота белорусских и польских полицейских^{85} и который, согласно данным немецких архивов, являлся «центром подготовки белорусских гестаповцев»^{86}. Указывают на это и отечественные исследователи. Так, Б. Шерман, автор книги «…И ужаснулась земля», пишет:

«для охраны лагеря Колдычево в марте 1942 г. прибыл 13-й карательный батальон под командованием ярого буржуазного националиста Францишка Кушеля»^{87}.

Впрочем, приведенная цитата, надо признать, пестрит неточностями. Во-первых, охрану лагеря несла рота полицейских, а не батальон^{88}. Во-вторых, Кушель в марте 1942 г. не мог быть в Колдычево. В это время он находился в Минске, руководя полицейскими курсами, о чем есть ряд документальных свидетельств^{89}. И наконец, 13-й белорусский полицейский батальон был сформирован в марте-апреле 1943 г. и им командовал немецкий офицер майор Юнкер, а его заместителем являлся 27-летний рабочий-белорус Александр Л.

О порядках, царивших в Колдычевском лагере, основываясь на свидетельствах офицера СД, достаточно подробно поведал уже упоминавшийся нами известный общественный деятель времен Второй мировой войны Я. Малецкий^{90}. Есть и масса других свидетельств. Мы остановимся только на трех из них, но для полного представления о Колдычевском лагере этого будет предостаточно. В первом случае речь идет о побеге — из лагеря сбежали свыше 50 евреев. Однако 17 девушек, затравленных овчарками, были схвачены полицейскими во главе с М. М. Кухто^[21]. Беглянкам отрезали груди и пригвоздили кольями к земле. После этого полицейские в целях устрашения специально выводили заключенных из лагеря и показывали распятых^{91}. Второй пример: неизвестный гражданин в возрасте 30–32 лет, задержанный по подозрению в связях с участниками Армии Крайовой, молчал на допросах, отказываясь назвать свое имя и выдать своих товарищей. В ходе допроса полицейские — комендант охраны лагеря лейтенант СД Н. А. Калько, шеф лагеря Иоран и охранники Виган и Вороник — пытаясь «разговорить» поляка, финским ножом прикололи к полу стопу ноги, а затем убили^{92}. Среди заключенных была беременная учительница из Слонима Ядвига Санчик, арестованная за связь с советскими партизанами. Полицейские изнасиловали ее, затем принялись дверью ломать пальцы рук, рвали волосы, а потом распороли живот штыками^{93}.

Подобных задокументированных свидетельств осталось немало. И их подлинность не вызывает сомнений. Но для истины важно отметить и другое обстоятельство: Колдычевский лагерь — это не только реализация нацистской политики геноцида относительно определенных групп населения, но и реакция белорусских националистов на кровавый террор польского и советского сопротивления^[22]. К слову, подобная реакция была, безусловно, на руку захватчикам, которые внимательно отслеживали борьбу белорусов со своими политическими оппонентами и конкурентами в борьбе за власть.

Белорусская Самопомощь.

Хронологические рамки третьего этапа (июнь 1942 г. — май 1943 г.) совпадают с созданием Белорусского корпуса самообороны и его роспуском. Решение создать Белорусскую самооборону оккупированный Минск принял 29.06.1942 г. В этот день шеф ГКБ В. Кубе поручил И. Ермаченко, назначенного главным комендантом БСА, сформировать национальные части, которые планировалось подчинить командиру СС и полиции ГКБ^{94}. Уже на следующий день, 30 июня, централь БНС выступила с обращением в СМИ. Текст обращения, подписанный И. Ермаченко, В. Гадлевским, В. Ивановским, В. Козловским, Ю. Саковичем и архиепископом Филофеем (Нарко)^{95}, фрагмент которого мы приводим, гласил:

«Стагодзьдзямі знявольвалі нас расейцы-маскалі і палякі-ляхі. Стагодзьдзямі нашы прашчуры, як і мы, мусілі стварыць толькі дабрабыт для маскоўскай і польскай шляхты. А тады прыйшлі крывавыя сабакі Масквы, бальшавікі, якія ў сваей хлуслівай жыдоўскай прапагандзе, праўда, дэкляравалі нам свабоду, але толькі яшчэ падлей й агідней мучылі нас, рабавалі нас, рабавалі й прыгняталі.

На месцы расейскіх і польскіх абшарнікаў, якія прагульвалі плён нашых палёў і нашай працы ў Парыжы, Варшаве і Маскве, зьявіліся злачынныя жыды, якія камісарамі апанавалі нашу зямлю. Нашае жыццё было абясцэненае. Нават веру нашых бацькоў у нас адабралі і нашыя цэркві апаганілі, нашых сьвятароў пазабівалі, нашыя сьвятыні сплюгавілі.

І вось прыйшлі немцы Адольфа Гітлера… яны аддалі нам зямлю… арганізавалі беларускія школы, у якіх гучыць наша мова.

Але Масква няхоча нашае свабоды. Таму Сталін спрабуе з дапамогай сваіх камісараў зноў накінуць свой стары рэжым тэрору на нашу Бацькаўшчыну. Цяпер гэта значыць, што мы павінны бараніць зямлю, якую нам далі немцы. Мы хочам спакойна шанаваць нашыя рэлігійныя традыцыі.

Мы заклікаем усіх беларусаў да стварэння Беларускай Самааховы, супраць тых высланых Масквою злачынных банд, якія, праўда, завуць сябе «партызанамі», але толькі рабуюць нас.

Стварыўшы Беларускую Самаахову, мы стаемся сябрамі зброі нямецкіх жаўнераў у нашай Бацькаўшчыне. Служба ў Самаахове — гэта почэсная служба беларускага народу, асабліва ягонай моладзі.

Рыхтуйцеся зьявіцца да раённых кіраўнікоў Беларускае Народнае Самапомачы й увайсьці ў Беларускую Самаахову — вольны корпус усіх беларускіх змагароў за свабоду»^{96}.

Организационным оформлением национальных войск занялась Главная военная комиссия (ГВК) в составе И. Ермаченко, В. Валькевича, Ю. Саковича, И. Косяка, Ф. Кушеля, М. Пугачева, В. Чеботаревича. Аналогичные комиссии появились в Барановичском, Новогрудском, Слонимском и Лидском округах.

Проект организации БСА разработал майор Ф. Кушель, положив в его основу следующую структуру: 3 дивизии и вспомогательные части. Как свидетельствуют документы, штаб корпуса, начальником которого централь БНС назначила подполковника И. Гутько, и 1-ю дивизию, в задачи которой входило оперативное прикрытие Минского и Слуцкого округов, планировалось разместить в Минске. 2-ю дивизию, в зону оперативного контроля которой вошли Барановичский, Новогрудский и Слонимские округа, предусматривалось разместить в Барановичах.3-я дивизия, со штабом в Вилейке, предназначалась для оперативного прикрытия Вилейского, Лидского и Глубокского округов^{97}.

Немецкие власти, отклонив проект Ф. Кушеля, 14.07.1942 г. своим приказом, автором которого стал генерал Ценер, ввели собственную организационную структуру БСА: в каждом повете разрешалось создать войсковую единицу от роты до батальона под командованием белорусских офицеров. Вводился и контроль над создаваемыми частями. Только так и не иначе можно трактовать требования гитлеровцев: подразделения БСА в поветах подчинить коменданту поста жандармерии, в округах — полицай-гебитскоменданту, в ГКБ — начальнику полиции и войск СС^{98}.

Проведение мобилизации, обеспечение рекрутов продовольствием, обмундированием и жильем возлагалось на БНС. Немецкое военное командование, как впоследствии вспоминал Ф. Кушель, обязывалось предоставить оружие, осуществлять учебную подготовку и руководство оперативными действиями^{99}. Заботясь о подготовке командных кадров и дальнейшем усилении их руководящей роли в вооруженных силах, БНС в июле (согласно другим данным, в августе) открывает в Минске первое учебное заведение военного профиля — офицерскую школу с 3-недельным курсом обучения, под руководством Ф. Кушеля. Среди первых ее слушателей были представители и Барановичского округа: Микулич, Сажич, Качан, В. Русак — Барановичи; Чайковский, Г. Зыбайло — Слоним; Я. Сажич, Матысяк — Новогрудок^{100}. Церемонию открытия школы посетил генеральный комиссар Беларуси. Выступая перед слушателями, которых он назвал своими друзьями, В. Кубе «пообещал им будущее в белорусской армии»^{101}.

С августа по ноябрь 1942 г. минская офицерская школа (МОШ) произвела три выпуска белорусских офицеров — 260 человек. Вопросом спорным, но и особенно интересным является призыв в БСА: согласно проекту, он должен был проводиться в соответствии с принципом добровольности. Советские источники утверждают, что добровольцев не было, поэтому захватчики проводили мобилизацию силой, однако сопротивление партизан и мирного населения сорвало их планы^{102}. Но архивные источники не подтверждают таких оценок. Как писал Ф. Кушель, сообщение о создании БСА вызвало в стране «необычайный энтузиазм» и уверенность, что ей удастся уничтожить партизанщину и стать основой будущей национальной армии^{103}. Согласно К. Езавитову, приток добровольцев был такой большой, что не все из них были приняты^{104}.

Оккупационные власти, признавая всеобщий характер мобилизации, сообщали в Берлин:

«Идея БСА против бандитов нашла широкий отклик у населения»^{105}.

По сообщениям В. Кубе, число добровольцев в октябре достигло 15 тыс.^{106}

БСА непрерывно получал пополнение. В округах формировались все новые и новые части и подразделения. На защиту Родины вставали люди всех возрастов. Усиленный рост численности БСА вызвал необходимость ускорить подготовку командных кадров взводного звена. Создаются новые учебные заведения — подофицерские школы: в Новогрудке, Барановичах, Вилейке, Глубоком, Браславе, Поставах и других городах, где прошли переподготовку несколько тысяч офицеров^{107}.

Начальником одного из таких учебных заведений в Новогрудке стал лейтенант Я. Сажич — недавний выпускник минской офицерской школы. Подофицерская школа, как писал сам Сажич, размещалась в женском польском монастыре, построенном еще в 1929 г. В монастыре обучалось и проживало 4 взвода курсантов: 1-й взвод (командир взвода Матысяк) состоял из обучающихся, имеющих семилетнее образование. Костяк курсантов составляли студенты местной учительской семинарии. 2-й, 3-й и 4-й взвода полностью были укомплектованы резервистами.

Кандидаты на присвоение первых офицерских званий, пройдя строгую медицинскую комиссию и не менее сложный следующий этап — вступительный экзамен, приняв присягу на верность Родине, постигали азы военной науки, изучая следующие дисциплины: белорусский язык, историю и географию Беларуси, строевую, огневую и физическую подготовку, тактику и рукопашный бой. Учебно-воспитательный процесс осуществляли грамотные, знающие свое дело профессионалы, среди которых были и доктора наук, например, А. Орса, офицеры Б. Рагуля, Я. Сажич, Матысяк и другие.

Пройдя курс обучения и стажировку в войсках, курсанты, сдав выпускные экзамены, получали первичные офицерские звания — лейтенант Белорусской армии. После 2-недельного отпуска молодые офицеры, получив назначение, убывали к месту службы. Так, например, лейтенант Орсич, один из отличников школы, сразу принял под свое командование роту в минском гарнизоне. Лейтенанты В. Сичевич и В. Битус возглавили подразделения лесной охраны, а лейтенант Малешко^[23], попав в Лиду, занял должность командира взвода. Часть молодых офицеров, успешно закончивших Новогрудскую подофицерскую школу, пройдя собеседование, зачислялись без сдачи вступительных экзаменов в минскую офицерскую школу, которая, если следовать современной терминологии, являлась базой подготовки армейских кадров среднего и старшего офицерского состава^{108}.

Меры, предпринятые БНС по созданию кадровой белорусской армии, заметно повысили ее боеспособность, но и вспугнули чиновников из Берлина. Боясь стремительного развития национально-освободительного движения в стране и роста популярности идеи возрождения государственности, а также укрепления политических позиций белорусских националистов, в первую очередь И. Ермаченко, что не входило в планы нацистов, они в конце 1942 г., страхуясь, стали сворачивать проект «Белорусская самопомощь».

Шеф СД «Остланда», ведомство которого внимательно отслеживало процессы, происходящие в ГКБ, докладывал в конце июля Лезе:

«Руководство БНС, от которого исходит проект формирования БСА, развивает в этой области активность. Принимаются меры, чтобы обеспечить будущие части Самопомощи единым обмундированием и вооружением, в том числе легким пехотным и автоматическим оружием, чтобы сразу придать им регулярный войсковой характер; а позднее, после проведения первых операций, иметь право выставлять свои требования^{109}.

Руководство Рейха, изучив отчеты СД, пошло на особые меры. Как показали дальнейшие события, в кабинетах германских спецслужб родился план нейтрализации белорусских националистов. Первый удар ощутил на себе генерал Ценер. Потеряв пост шефа СС и полиции, «крестный отец» БСА, сдав дела, убыл в Берлин. Его преемник, штандартенфюрер СС Вальтер Шиман, подчиняясь указаниям обергруппенфюрера СС Екельна, стал, саботируя линию БСА, исправлять «ошибки» своего предшественника: лишил поста главного коменданта БСА Ермаченко, распустил его штаб, Главную военную комиссию и военные комиссии в округах, на смену которым пришли военные референты во главе с одним человеком — референтом. Упразднялись воинские офицерские звания, подразделения БСА не укомплектовывались ни оружием, ни обмундированием^{110}. Что же касается самих батальонов БСА, им предложили придать статус полицейских батальонов под командованием немецких офицеров. Однако руководство БНС и командование БСА, зная, чего добивается Берлин, не согласилось с такими предложениями, — в первую очередь они стремились сохранить свою самостоятельность^{111}. Проблема, по существу, сводилась к тому, чтобы сохранить в национальных частях белорусский язык и свои командные кадры — то есть сохранить их национальный характер. В полицейских батальонах, которыми, как мы уже отмечали, командовали офицеры вермахта, это было невозможно.

Таким образом, конфликт приобретал политический оттенок. 3 октября 1942 г., подчиняясь приказам СС, 20 частей Самообороны переходят под юрисдикцию поветовых постов жандармерии. Этот приказ вынудил централь БНС направить полицейским властям обращение, в котором объяснялась необходимость возвращения БСА под юрисдикцию БНС^{112}. однако Берлин, преследуя свои цели, проигнорировал требования белорусов. Через месяц, 1–4 ноября 1942 г., в Минске прошел съезд окружных и поветовых делегатов БНС, рассмотревший вопрос дальнейшей судьбы БСА. Сухие строчки отчетов делегатов съезда сохранили озабоченность будущностью белорусской армии. Из выступления Б. Рагули, делегата от Новогрудского округа:

«…народ потерял к нам доверие. Этот факт мы не можем умолчать. Оружие нами сдано, а оставаться безоружными дальше невозможно. Необходимо добиться, чтобы мы имели свои вооруженные силы, ведь только этим вернем доверие народа»^{113}.

Выступление Б. Рагули поддержал председатель БНС Слонимского округа, который, в частности, заявил:

«…призывалось много людей, а потом были распущены по домам, и много из них уже стали жертвами партизанской деятельности»^{114}.

На помощь пришел В. Кубе, поддержав стремление лидеров БНС к самостоятельности белорусских частей. Да и высшие немецкие полицейские чины вынуждены, были хотя и с нежеланием, признать в ноябре, во-первых, тот факт,

«что идея Белорусской самообороны нашла довольно широкий отклик у местного населения^{115}, а во-вторых, что молодые белорусы открыто сопротивляются их переводу в полицейские батальоны, о чем свидетельствует их массовое дезертирство из этих батальонов»^{116}.

Захватчикам пришлось согласиться с тем, что БСА все же имеет право на жизнь. В структуре БНС оставили военный сектор, и во второй половине ноября его возглавил Ф. Кушель, который также руководил работой окружных и поветовых референтов БНС по делам Самообороны^{117}. Реально оценивая всю сложность ситуации, и, что особенно важно, понимая, что с партизанами самостоятельно не справятся, оккупационные власти, как и обещали, в конце 1942 г. выдали частям БСА небольшое количество оружия^[24]. Это, правда, не решило всех проблем с вооружением, но и не создавало особых препятствий: оружие добывали собственными силами, в том числе скупали у немецких солдат^{118}. Сергей Синяк (Хмара), начальник отдела пропаганды Слонимского гебитскомиссариата, писал после 2-й мировой войны:

«Пулемет, который приобретался у немецких или итальянских солдат, которые возвращались с фронта, стоил 9 кг сала и 5 литров самогонки. Обычные автоматы покупали даже у советских партизан — за них платили пару бутылок водки. Таким образом, один из Слонимских батальонов неожиданно заимел 8 пулеметов и даже миномет»^{119}.

4-7 марта 1943 г. в Минске состоялся очередной съезд окружных руководителей БНС и военных референтов. Итогом работы съезда стал меморандум, адресованный оккупантам, военный раздел которого требовал:

«…создать Белорусскую Национальную Армию и обеспечить ее оружием и обмундированием. возвратить обратно национальные силы, которые находятся за пределами Беларуси»^{120}.

Дальнейший ход событий предугадать не трудно. Столь радикальные требования белорусов переполнили чашу терпения Берлина. Реакция, как и следовало ожидать, последовала незамедлительно. В мае (по другим данным, в марте)^[25] 1943 г. командующий полицией порядка, отдав приказ, распускает Самооборону^{121}. Ф. Кушель, отстраненный от должности Главного референта БСА, возглавил белорусскую полицию^{122}.

События тем временем развивались стремительно. Был задействован сценарий, авторы которого, спецы из Берлина, распускают все военно-учебные заведения и ликвидируют БСА. Как писал Ф. Кушель, «ликвидация происходила очень жестоко»^{123}. Офицеры-белорусы, независимо от должностей и званий, направлялись с понижением в различные гарнизоны. Так, например, капитан Я. Сажич, начальник Новогрудской подофицерской школы, передав дела капитану Степуржинскому, получил назначение в Лиду, где его ждала вакансия командира роты, что было на три ступени ниже той, которую он занимал ранее^{124}.

Но была и другая реакция на происходившее — протест молодых белорусских офицеров, открыто, рискуя жизнями, выступивших против политики нацистов. Так, лейтенант Слонимский, командир взвода на станции Выгода — между Барановичами и Минском — обезоружил крупное подразделение немецкой железнодорожной полиции и, прихватив многочисленные трофеи, ушел в лес, создав антипартизанский отряд имени К. Калиновского^{125}.

Все это не осталось без внимания германских спецслужб. Была запущена машина ликвидации неугодных белорусских политиков. От расстрела И. Ермаченко, высланного под надзор гестапо в Прагу, спас доктор Вагнер, а вот члены централи БНС Ю. Сакович и Л. Моряков, местом ссылки для которых стал Лидский округ, погибли от пуль наемных убийц^[26]. В октябре 1943 г. из страны был выслан Антон Адамович.

В ноябре 1943 г. погибает Козловский, а в декабре того же года член централи и бургомистр Минска В. Ивановский^{126}.

Высшим оккупационным властям, уверовавшим в то, что идея создания белорусской армии похоронена навсегда, было невдомек, что белорусы, просчитав всевозможные варианты, в очередной раз встали на защиту своего детища. Разумеется, идя на это, белорусские националисты понимали, что один неверный шаг — и все они смертники. И выход был-таки найден. Очень рискованный, но как всегда красивый и дерзкий, впрочем, как и все операции, когда-либо разработанные БНП. Патриоты, вступив в открытое противостояние с захватчиками, объявили в сентябре-октябре 1943 г. локальную мобилизацию в Барановичском и Слонимском округах^{127}.

Чего же добивались белорусы? Ответ подсказывает время: формируя национальные полицейские батальоны, а именно для этого и проводилась мобилизация, ставилась цель сохранить костяк вооруженных сил. Берлин, поставленный перед фактом, вынужден был дать добро на формирование батальонов, преследуя, естественно, и свои цели: положение на советско-немецком фронте складывалось отнюдь не в пользу вермахта. Бригаденфюрер СС генерал-майор полиции фон Готтберг, занявший вместо убитого подпольщиками Кубе пост генерального комиссара Беларуси, стремясь удержать ситуацию под контролем, 2 декабря 1943 г. обращается в Берлин и просит направить в Беларусь по 8 немецких офицеров, 2 административных чиновников, 58 подофицеров, 4 переводчиков и 2 шоферов на каждый формируемый батальон. Всего — по 74 человека на каждый батальон^{128}.

Теперь о том, как проходила мобилизация. Ее результаты стали неожиданностью: на призыв военных отделов отозвалось столько желающих, что этого количества хватило бы с запасом, чтобы сформировать два запланированных батальона, — часть людей пришлось даже направить в Слуцк, где должен был формироваться еще один батальон^{129}. Неожиданно был сформирован добровольческий батальон в Новогрудке. Его ядро составили учащиеся местной учительской семинарии^{130}. Планировалось создать добровольческие части в Глубоком и Лиде^{131}.

Таблица № 50. СТАНОВЛЕНИЕ БЕЛОРУССКИХ ПОЛИЦЕЙСКИХ БАТАЛЬОНОВ В БАРАНОВИЧСКОМ ОКРУГЕ^[27].

№ части	Место дислокации	Численность личного состава
		20.12.1943 г.	30.01.1944 г.	29.02.1944 г.
48	Слоним	522	615	590
60	Снов[28]	562	562	526
65	Новогрудок	-	-	477
67	Лида	-	-	23

Источник: Туронак Ю. Беларусь пад нямецкай акупацыяй. Мінск, 1993. С. 168.

В начале 1944 г. в ГКБ насчитывалось 7 батальонов общей численностью 2167 человек. По состоянию на 29 февраля 1944 г. начальнику СС и полиции Беларуси непосредственно подчинялись следующие полицейские формирования:

«Барановичский полицейский участок местной полиции — 26 человек. 7 белорусских полицейских батальонов, 48-й (Слоним) — 590 чел., 49-й (Минск) — 314, 60-й (Барановичи) — 526 чел., 64-й (Глубокое) — 65, 65-й (Новогрудок) — 477, 66-й (Слуцк) — 172, 67-й (Лида) — 23. Всего — 2167 человек»^{[29] {132}}.

Белорусская краевая оборона.

Хронологические рамки четвертого этапа (февраль — июль 1944 г.) совпадают с организацией БКО и изгнанием нацистов с территории Беларуси.

В это время происходят серьезные перемены на советско-германском фронте, а также меняется ситуация в Беларуси, где идея возрождения государственной независимости становится доминирующей. И первое и второе обстоятельства не могли не повлиять на решение белорусских националистов по вопросу дальнейшей судьбы белорусской армии.

Как мы уже писали, в стране в 1941–1944 гг. регулярно предпринимались попытки создать свои вооруженные силы. И, надо сказать, небезуспешно. В то же время в Беларуси имели место и явления другого рода. Уже говорилось о том, что в декабре 1943 г. агентами НКВД был застрелен профессор В. Ивановский, еще ранее смерть настигла целый ряд белорусских деятелей. Многим пришлось покинуть страну. Но это не означало, что в Беларуси не осталось политика, который сумел бы довести начатое дело до своего логического завершения. Таким человеком стал Р. Островский^{133}, опальный белорусский националист, которому, если верить Ю. Туронку, смерть В. Кубе позволила вернуться на родину^{134}. И в начале октября 1943 г. Островский вместе со штабом командующего группой армий «Центр» фельдмаршалом Клюге перебирается из Смоленска в Барановичи^[30].

А теперь попробуем разобраться, почему именно Барановичи, а не, например, Минск стали, если верить документам, эпицентром политической жизни страны. Ответ на этот вопрос мы нашли в воспоминаниях Д. Космовича (Коршун). Он, в частности, сообщает:

«Работая с Островским почти два года на фронте и живя в это время под одной крышей, обмениваясь с ним мыслями и размышлениями о всех политических и общественных проблемах и делах, мы лучше узнали друг друга. И, наконец, мы рассказали ему о существовании в Беларуси нелегальной организации Белорусской Независимой Партии и о ее планах. Мы предложили ему в нужную «Х» — минуту возглавить белорусское правительство. Р. Островский принял это предложение, так как был уверен, что его поддержит Белорусское Краевое Войско — ОД. БНП предложила Р. Островскому покинуть фронтовую зону якобы по болезни и осесть в Барановичах у дочери и зятя (Николая и Галины Минкевич. — А. Т.), докторов медицины, для «лечения». А на самом деле, чтобы выждать момент и быть на месте во время ожидаемых политических перестановок. Тогда, когда наступит необходимое время, он сможет вести соответствующие переговоры с новым немецким правительством или западными государствами о совместной борьбе белорусского народа против сталинского режима — за возрождение Белорусской Народной Республики. Островский с таким предложением согласился и начал готовиться к отъезду на «лечение» в Барановичи, куда он и прибыл в октябре 1943 года»^{135}.

Прибыв в Барановичи, Островский, по словам Я. Малецкого, посетил всех местных политиков. В курс дела его ввел А. Русак, который в это время являлся бургомистром города. Во второй половине декабря 1943 г., в здании гебитскомиссариата, как мы уже ранее указывали, состоялось собрание белорусских деятелей, на котором присутствовало 45 человек. Окружной комиссар Вернер призвал белорусов к сотрудничеству с немцами. Выступил и Р. Островский. Он сказал, что «белорусы не верят немцам…»^{136}. Итог собрания известен: кандидатура Островского 19 декабря 1943 г. была предложена на должность Президента Белорусской Центральной рады^{137}. Через два дня, 21 декабря 1943 г., в Минске создается БЦР, и его президентом, как и планировала БНП, утверждается Р. Островский.

По свидетельству различных источников, главной задачей Островского являлось возрождение белорусской армии. И надо отметить, что с этой задачей он по мере своих возможностей и с учетом обстановки, сложившейся в стране, справился. В начале февраля 1944 г. Р. Островский вместе с Ф. Кушелем, секретарем президента Неронским, представителем штаба Готтберга капитаном Эмилем Куммером объехали всю Беларусь. Ни для кого не было секретом, что целью поездки являлось изучение возможности проведения мобилизации. По словам современников,

«к приезду Президента в Барановичах приготовились по-праздничному. При въезде в город Президента встречала рота почетного караула, личный состав которой составляли белорусы, мэр города Русак Александр и много людей с хлебом и солью. Гебитскомиссар встретил Островского очень гостеприимно. Вначале состоялось собрание районных руководителей, потом — белорусского населения. Решался один вопрос: когда провести мобилизацию в национальную армию»^{138}.

Забегая вперед, отметим: когда весною 1944 г. президент БЦР Островский вновь посетил Барановичи, его встречала белорусско-немецкая колонна с танками и почетный эскорт. Все население города и ближайших населенных пунктов вышло на улицы с национальными знаменами и музыкой. Так округ встречал Президента суверенного государства^{139}.

Островский, побывав во всех уголках Беларуси, понял: люди ждут, когда же, наконец, своя, белорусская армия придет на смену уже имеющимся полицейским батальонам, руководимым нацистами. Результат поездок по стране известен: 23 февраля Готтберг «в ответ на предложение президента БЦР от 18.02.1944 года» разрешил создать БКО и поручил БЦР провести в ГКБ войсковую мобилизацию^{140}. Однако сам Р. Островский приказ о создании БКО подписал только 6 марта 1944 г. В нем говорилось:

«Для окончательной ликвидации большевистских бандитов, которые грабят наш край, убивают невинных людей и уничтожают имущество, на основании ст. 2 статуса БЦР, приказываю:

1. Создать для защиты отечества Белорусскую Краевую Оборону.

2. Провести 7.3.44 г. призыв всех офицеров и подофицеров бывших армий: царской, польской, советской, добровольческих в 1918–1920 гг. и других в округах: Минском, Слуцком, Барановичском, Слонимском, Вилейском, Глубокском и Новогрудском. Призыву подлежат все офицеры в возрасте до 57 лет включительно и подофицеры до 55 лет включительно.

3. Призвать одновременно на службу в БКО всех мужчин рождения 1908–1917 и 1921–1924 гг., назначив призыв их в упомянутых в пункте 2 округах на 10 марта 1944 г.

4. Призыв производят наместники БЦР в округах, окружные начальники БКО и начальники районов.

5. Не позднее как через три часа после объявления приказа каждый подлежащий призыву обязан направиться на волостной сборный пункт, согласно указанию волостного старшины, откуда будет направлен в районный центр для медицинско-комиссионного осмотра.

С собой взять: одежду и обувь в хорошем состоянии, 3 пары белья, принадлежности для еды и умывания (ложка, полотенце), личные вещи.

6. Кто по получении приказа не явится в назначенное время и место, объявляется изменником и будет наказан чрезвычайным судом карой смерти.

7. Наблюдение за выполнением и призывом в БКО беру на себя как председатель БЦР. Руководство призывом поручаю, от имени БЦР, майору Кушелю. Я уверен, что каждый белорус выполнит свой долг в деле быстрейшего очищения нашей Родины от большевистских банд, чтобы после призванные этим приказом могли вернуться к спокойной работе в сельском хозяйстве, на фабриках и заводах.

Председатель БЦР Р. Островский»^{141}.

Как следует из приказа о всеобщей мобилизации в БКО, формирование национальных воинских подразделений проводилось от имени БЦР почти во всех округах Генерального комиссариата «Белорутения», за исключением округов, где против советских партизан активно действовали отряды Армии Крайовой (район р. Припять и Лидского округа).

Еще 25.02.1944 г. БЦР назначила своих окружных начальников БКО в Барановичах (Г. Зыбайло), Новогрудке (Б. Рагуля), Слониме (И. Дакиневич), возложив на них работу призывных комиссий в своих округах^{142}. А 1 марта Готтберг представил проект создания в течении 4–6 недель антипартизанского формирования, которое планировалось укомплектовать 20 тыс. человек: в него должны были войти кавказские и казацкие части, бригада Каминского и белорусские батальоны^{143}.

8 марта в округа поступает приказ о мобилизации^[31]. Днем мобилизации объявлялось 10 марта. Особенность призывной компании заключалась в том, что в БКО принимались только белорусы, мужчины других национальностей на призывные комиссии не допускались^{144}. В течение нескольких дней на призывные пункты «явилось около 40 тыс. белорусов»^{145}.

Оккупационные власти, отмечая успех мобилизации, констатировали: она прошла успешно, и только экономические условия не позволили добиться лучших результатов^{146}. Из сообщения Новогрудского окружного комиссара:

«Мобилизационное распоряжение выполнено полностью, причем часть призывников явилась даже из тех районов, которые контролировались партизанами»^{147}.

Слонимский же комиссар, наоборот, отмечал, что «призывники укрываются от мобилизации»^{148}, однако, как отмечает историк Ю. Туронок, комиссар Эрен, заявляя это, выражал «свое личное, очень отрицательное отношение к мобилизации»^{149}.

Призыв отслеживали не только нацистские администраторы, но и поляки. Разведка Армии Крайовой отмечала «массовый характер мобилизации»^{150}.

А командующий Армией Крайовой сообщал: «белорусы в армию идут с желанием»^{151}.

Кстати, как отмечают очевидцы, формирование отрядов БКО обострило отношения между белорусами и поляками, которые не желали, чтобы коренное население имело свои вооруженные силы и препятствовали этому. По словам наместника БЦР по Глубокскому округу Косяка, в период мобилизации в его округе вреда «принесли больше польские влияния, чем большевистские». Об этом говорил и наместник БЦР по Новогрудскому округу Б. Рагуля, предложивший «на польский террор ответить теми же методами». Его поддержал член БЦР В. Родько, заявив:

«Польская деятельность, безусловно, вредная, но мы не должны ее бояться, она исчезнет, когда мы на все случаи польской активизации будем противопоставлять свою организационную силу»^{152}.

Однако если с польскими шовинистами все было относительно понятно, то с нацистами, которые пошли на создание белорусской армии, возникли вопросы. Как и в случае с БСА, они стали саботировать создание БКО. Документально просматриваются три скрытые формы саботажа: 1) Готтберг не планировал создание 40-тысячной армии: это угрожало срывом работы необходимых Рейху предприятий и учреждений. Поэтому окружные комиссары, подчиняясь шефу Беларуси, забраковали более 50 % призывников, отправив их по домам^{153}. 2) Оккупированный Минск, пообещав обеспечить БКО оружием, своих обещаний не выполнил. Заявка генерала СС Готтберга в Берлин на получение 20 тысяч винтовок осталась неудовлетворенной^{154}. 3) Оккупационные власти, как показали дальнейшие события, использовали призыв в БКО для пополнения своих формирований. Зная об этом, Ф. Кушель, назначенный 10.03.1944 г. командующим БКО^[32], 12 апреля направляет в округа распоряжение № 104-МТ:

«В связи с тем, что имеются случаи, когда разные немецкие организации — жандармерия, ТОДТ и другие — вербуют людей из БКО в свои организации, ссылаясь на приказ Генерального комиссара Беларуси, настоящим поясняю, что подобных приказов Генеральный комиссар Беларуси в вопросе набора людей из БКО не издавал. Факты вербовки людей из отрядов БКО в различные немецкие организации имели место благодаря самодеятельности разных немецких деятелей, рассчитывающих на пассивность белорусских командиров БКО. В связи с этим приказываю: никаким командирам, шефам различных организаций и т. д. людей из БКО не давать без приказа Главного руководителя БКО»^{155}.

Почему Берлин, согласившись на формирование белорусской армии, тормозил идею БКО? Вот что говорил после Второй мировой войны об этом сам Ф. Кушель:

«Немцы не планировали разрешить белорусам какие-то белорусские вооруженные силы»^{156}.

Довольно интересным с точки зрения знакомства с обобщенной информацией об истории формирования БКО на территории Барановичского округа является приказ наместника БЦР по Барановичскому округу о материальном снабжении БКО с участием Белорусской самопомощи (БСМ):

«БЕЛОРУССКАЯ ЦЕНТРАЛЬНАЯ РАДА

НАМЕСТНИК БАРАНОВИЧСКОГО ОКРУГА

Дня 26 мая 1944 г.

№ 526

Председателю района, районному командиру БКО в: Барановичах, Столбцах, Несвиже, Клецке, Ляховичах, Новой Мыши, Городище, Мире Копия: Командующему БКО в Минске, отделу социального обеспечения БЦР в Минске, главному председателю БСП в Барановичах, окружному командиру БКО в Барановичах

Согласно распоряжению 2-го вице-президента БЦР и командующего БКО, хозяйственную помощь и заботу над отрядами БКО берет на себя полностью БСП. В связи с этим, при окружном и районных отделах БСП образуются торгово-хозяйственные отделы, которые широко проводят сбор среди населения всего необходимого для БКО материала (шкуры, полотно, постельные принадлежности, посуду и т. д.) и обслуживают отряды БКО своего района в расчете 60 %, а 40 % собранного имущества передают в распоряжение окружного отдела БСП, который эти запасы распределяет по отрядам БКО согласно по потребностям. Созданные таким образом средства будут передаваться исключительно для БКО. Наместничество БЦР совместно с окружным отделом БСП в скором времени издает к населению специальное обращение о сборе средств БКО. В этом сборе должны принять участие белорусский актив, учащиеся, а также СБМ.

Я обращаюсь к председателям районов и председателям волостей, чтобы они по линии своего общественного долга в добровольном сборе материальных средств для БКО оказали всевозможную помощь путем широкого разъяснения подчиненным им органам и населению необходимости этого сбора.

Приказываю председателям районов и районным командирам БКО все до этого собранные для БКО запасы немедленно передать по актам в распоряжение БСП, а на запасы, уже израсходованные к этому времени, предоставить в окружной отдел БСП точные цифровые отчеты за подписями председателей районов и районных командиров БКО.

Наместник Белорусской Центральной Рады по Барановичскому округу д-р Ст. Станкевич»^{157}.

Официальное формирование новых частей состоялось 31 марта, когда была установлена нумерация батальонов БКО. В конце марта БКО насчитывала 21629 чел. в составе 34 батальонов^{158}. Всего же было создано 39 стрелковых^{159} и 6 саперных батальонов (1, 2, 6, 7, 9, 11)^{160}. В полном составе в БКО вошли некоторые белорусские полицейские батальоны, отряды полиции порядка и различные белорусские формирования, созданные по инициативе населения. Как свидетельствовал на допросах в НКВД один из офицеров БКО К. Езавитов, каждый батальон насчитывал не менее 600–800 человек^{161}. Таким образом, общее количество частей БКО превышало 30000 чел., из них приблизительно 20000 новобранцев. К этому количеству необходимо приплюсовать и двадцатитысячную полицию порядка, ранее созданные полицейские батальоны, батальон СД, т. н. белорусский батальон охраны железных дорог и гарнизоны оборонных деревень (по 50-100 человек). Из этого вытекает, что общее количество белорусских вооруженных формирований по самым приблизительным подсчетам в апреле-июне 1944 г. достигло 70000 чел.

Важным шагом в становлении белорусской армии было введение в 1944 г. формы для военнослужащих, а 18 марта того же г. — знаков различия командного состава. Необходимо подчеркнуть, что для соединений БКО была разработана особая серо-коричневая униформа и знаки отличия, которые базировались на национальной символике. Приветствием служили слова: «Жыве Беларусь!», на которые должен был следовать ответ: «Жыве!» либо «Слава Айчыне!»^{162}

Солдаты БКО приняли присягу на верность Беларуси 26 марта 1944 г. — на следующий день после празднования 26-й годовщины провозглашения независимости Белорусской Народной Республики. В тот же день в Минске принимали присягу и курсанты первой офицерской школы БКО, руководимой Виктором Чеботаревичем. Текст присяги, поступивший в батальоны БКО несколькими днями ранее, гласил:

«Я, солдат Белорусской Краевой Обороны, присягаю перед всевышним Богом и честью солдата, что буду верно служить своему белорусскому народу, честно и старательно выполнять приказы своих командиров и начальников. Я присягаю, что не выпущу из своих рук оружия до тех пор, пока не будет установлено спокойствие и безопасность в наших селах и городах, пока не будет уничтожен на нашей земле последний враг белорусского народа…»^{163}

ПРИЛОЖЕНИЕ № 4. СПИСОК БАТАЛЬОНОВ БЕЛОРУССКОЙ КРАЕВОЙ ОБОРОНЫ.

№ п/п	Место дислокации	Фамилия командира
1.	Барановичи
2.	Глубокое
3.	Новогрудок	ст. л-нт Б. Рагуля
4.	Минск	ст. л-нт С. Кабарда, с 27.05.1944 г. ст. л-нт В. Крупенченко
5.	Слуцк
6.	Вилейка	ст. л-нт Л. Шматин
7.	Слоним
8.	Новая Мышь
9.	Плисса-Лужки
10.	Заславль	ст. л-нт А. Яновский
11.	Греск
12.	Молодечно	ст. л-нт Р. Вальчинский
13.	Ивацевичи
14.	Любча
15.	Городище
16.	Шарковщизна
17.	Койданово	И. Барановский
18.	Копыль
19.	Илья	ст. л-нт М. Дубовик
20.	Бытень
21.	Кореличи
22.	Несвиж
23.	Докшицы
24.	Руденск	ст. л-нт В. Крупенченко
25.	Семежево
26.	Радошковичи	л-нт В. Цибин
27.	Клецк
28.	Миоры
29.	Смолевичи	фельдф. Р. Щеколов
30.	Деречин
31.	Ляховичи
32.	Воропаево
33.	Логойск	л-нт И. Кактур
34.	Столбцы
35.	Поставы	л-нт Л. Глинский
36.	Мир
37.	Дисна
38.	Старобин
39.	Кривичи	ст. л-нт И. Хрулев

Источник: Літвін А. Акупацыя Беларусі (1941–1944): пытанні супраціву і калабарацыі. Мінск, 2000. С. 186–187.

Как следует из ряда изученных нами документов, ряд батальонов БКО, например, Новогрудский (№ 68, командир Б. Рагуля, насчитывающий 1200 чел.) присягу принял на день раньше — 25 марта. О том, как это происходило, рассказывает Л. Юревич:

«Новогрудок готовится к большим торжествам — присяге. 25 марта — в городе праздничное настроение. На главную площадь выходят колонны семинаристов, прогимназии, полиции, белорусского эскадрона. Также и жители города массово направляются на Новогрудский рынок. Эскадрон^[33] выстроился на Гродненской улице к парадному маршу. Зазвучали звуки военного марша. Подается команда. Во главе колонны знамя эскадрона, на котором будут принимать присягу молодые солдаты. Эскадрон выстроился перед трибуной в ряды для присяги. Подается команда: «К присяге!» Все обнажают головы и ждут торжественного момента. «Присягаю…» — «Присягаю, — как эхом повторили солдаты, — во имя Бога верно служить своему народу и Родине»…»^{164}.

В батальоны БКО стремилась наиболее физически развитая и интеллектуально образованная молодежь. В Несвиже 60 учащихся учительской семинарии добровольцами встали под знамена Погони. И так наблюдалось повсеместно.

Оккупационные власти, как мы уже упоминали, своих обещаний — обеспечить оружием иобмундированием — не выполнили. В конце апреля такая ситуация привела к тому, что съезд наместников БЦР, который прошел в Минске, постановил сократить численность БКО в соответствии с наличием оружия. Это постановление подействовало как угроза, и оружие из Германии стало все-таки прибывать. Однако и в этом вопросе многое зависело от местных факторов. Положение очень напоминало ситуацию с обеспечением Самопомощи. Поэтому пришлось довольствоваться оружием с местных складов — на 6–7 человек выдавали одну винтовку^{165}. Неудивительно, что Р. Островский, подчиняясь решениям съезда наместников БЦР, вынужден был привести личный состав БКО в соответствие с имеющимся в наличии оружием^{166}.

Анализируя имеющиеся в нашем распоряжении факты, вряд ли можно согласиться с тезисом советской историографии о том, что «мобилизуя мужской контингент населения в батальоны БКО, гитлеровцы готовили вывод боеспособного населения при отступлении из Беларуси»^{167}. Ссылки на насильственный характер призыва, которые делают советские, и не только, исследователи данного вопроса^{168}, также представляются нам несостоятельными. Поскольку каждая мобилизация подразумевает обязательность явки, то призывнику фактически угрожал не только расстрел в случае неявки, но и партизанская месть в случае подчинения приказу председателя Центральной Рады Р. К. Островского о всеобщей мобилизации в Белорусскую краевую оборону от 6.03.1944 г.

Создание БКО, как показала мобилизация, было делом давно назревшим, но затеянным достаточно поздно, чтобы последствия ее боевых операций выглядели более-менее ощутимо. Белорусские рекруты знали: их будут использовать в борьбе с советскими партизанами (читай частями РККА), и не их вина либо заслуга в том, что большинству из них — не получившим оружия — пришлось, так и не приняв участия в боевых действиях, разойтись по домам. Тогда, в марте 1944 г., многие белорусы могли избежать мобилизации и уйти в партизаны, благо ситуация на фронте этому способствовала. Однако они, присягнув на верность своему народу, поступили иначе.

В целом четвертый этап можно охарактеризовать как время формирования структур боеспособной национальной армии и в первую очередь ее социальной базы. Главными препятствиями на пути реформирования белорусских вооруженных сил стали глубокие идеологические и политические расхождения (АК, советские партизаны, нацисты).

Восточные войска.

Вмае 1941 г. начальник объединения РОВСа^[34] генерал-майор фон Лемке обратился к командующему сухопутными силами Германии (ОКХ) генерал-фельдмаршалу фон Браухичу с письмом, в котором писал:

«Для нас нет никаких сомнений в том, что последний период борьбы (Германия против Англии, векового врага России) выразится в военном столкновении с Союзом Советских Социалистических Республик. И поэтому теперь, когда наступает новый решительный час, самая решительная стадия борьбы, в которой мы уже не можем удовольствоваться скромной ролью в тылу, а должны принять то или иное активное участие, я считаю своим долгом заявить Вашему Превосходительству, что я ставлю себя и возглавляемое мною Объединение Русских Воинских Союзов в распоряжение германского военного командования, прося Вас, господин генерал-фельдмаршал, дать возможность принять участие в борьбе тем из чинов его, которые выразят свое желание сделать это и физически окажутся здоровыми»^{169}.

Обращение, однако, остается без ответа. Поэтому в начале июля 1941 г. фон Лемке обращается уже непосредственно к Гитлеру. 10 июля генералом было получено сообщение министра Мейснера о том, что письмо передано на обсуждение главного командования германскими вооруженными силами (ОКВ), а в середине августа пришел ответ от генерала-фельдмаршала Браухича, где указывалось, что «в настоящее время чины объединения не могут быть использованы в германской армии».

Вместе с тем знакомство с архивными документами и другими источниками показывает, что хотя Гитлер был ярым противником создания и использования местных вооруженных формирований, определенные круги фашистской Германии (особенно это касалось отдельных руководителей вермахта, сотрудников министерства иностранных дел, ведомства А. Розенберга и ряда других) считали эту политику неверной и возлагали большие надежды на использование местных сил в интересах Рейха. Уже в сентябре 1941 г. полковник фон Тресков, попав на прием к Гитлеру, предложил тому идею создания «восточных частей». Первоначально планировалось набрать 200-тысячную армию, позднее эта цифра увеличилась. Поскольку военнопленных насчитывались миллионы, а на временно оккупированной территории добровольцев, не жалующих советский строй, найти не представляло труда, то согласие фюрера, который вначале отклонил эту идею, было все же получено.

Хотелось бы сказать несколько слов о «восточных частях» в целом^[35]. Первые добровольцы из числа военнопленных и гражданского населения появились в германской армии уже в первые месяцы Восточной кампании. Они использовались в тыловых службах в качестве шоферов, конюхов, рабочих по кухне, разнорабочих, а в боевых частях — в качестве подносчиков боеприпасов, связных, саперов. Тогда же, летом 1941 г., возникают многочисленные части местной самообороны, существующие, как мы уже говорили, под разными наименованиями: местная милиция (Orstmilitz), служба порядка (Ordnungsdienst), гражданское ополчение (Burgerwechr), местное ополчение (Heimwechr), самозащита (Selpstsenunz). Первые такие отряды появились в Эстонии и Литве^{170}.

В это же время формируются антипартизанские части — ягдкоманды (охотничьи или истребительные команды)^[36]. Это небольшие, хорошо оснащенные автоматическим оружием группы, которые использовались для поиска и уничтожения отрядов сопротивления. В эти отряды отбирались наиболее надежные и хорошо подготовленные бойцы. Использование восточных добровольцев приняло к середине войны такой размах, что штатным расписанием пехотных дивизий, установленном 2 октября 1943 г., предусматривалось наличие 2005 добровольцев или, как их еще называли немцы, «Hiwi» или «Hilfwillige», на 10708 человек германского личного состава, что составляло около 15 % от общей численности^{171}. В то время как в соответствии с приказом Гитлера № 2/15 от 13 января 1942 г. численность восточных войск в вермахте «следовало ограничить. Войсковая организация не должна была превышать батальона»^{172}.

На территории СССР было сформировано более 180 отдельных частей и множество национальных батальонов: из числа русских — 75, кубанских, донских и терских казаков — 216, мусульман, туркестанцев и татар — 42, грузин — 11, народов Северного Кавказа — 12, азербайджанцев — 13, армян — 8. Всего — 377 единиц. Количественный состав этих батальонов по национальной принадлежности был следующим: латышей — 104 тыс. человек, литовцев — 36,8 тыс., азербайджанцев — 36,5 тыс.; грузин — 19 тыс., крымских татар — 10 тыс., народов Северного Кавказа — 15 тыс., татар (Татарстан) — 12,5 тыс., эстонцев — 10 тыс., армян — 7 тыс., калмыков — 5 тыс. человек. Что касается русских, то, согласно данным «правительства Денница», на 20 апреля 1945 г. существовали 599-я русская бригада — 13 тыс. человек, 600-я бригада — 12 тыс., 650-я — 18 тыс. человек^{173}.

Относительно белорусов известно, что была предпринята попытка сформировать 10 полков СС (по 2 тыс. человек в каждом), но она провалилась. Тем не менее, 10 тыс. наших соотечественников в восках СС все же служили^{174}.

В самой Беларуси размещались следующие батальоны: 600-й^[37], 601-й («Березина»), 602-й («Днепр»), 603-й («Двина»), 604-й («Припять»), 605-й («Волга»), а также Русский запасной батальон «Центр», опытное соединение «Граукопф»^{175}.

Считается, что в коллаборационных формированиях помимо вспомогательных служб находилось еще около 300 тыс. человек. Однако если учитывать, что только 20 % из них участвовали в боевых действиях и многие затем переходили на советскую сторону, как, например, бригада Гиль-Радионова, насчитывающая около 2,2 тыс. бойцов, либо расходились по домам, то первоначальная цифра — 300 тысяч — значительно уменьшится. Согласно примерным подсчетам, в вермахте, войсках СС и люфтваффе находилось до 180 тыс. человек, которые перед началом войны жили в СССР и являлись советскими гражданами^{176}.

Из доступных ныне архивных материалов известно: на территории Барановичского округа, не считая кавказских, украинских, литовских, латышских, эстонских и других вооруженных формирований, а также подразделений русской вспомогательной полиции^[38], дислоцировались следующие добровольческие части:

1) Русской освободительной армии (РОА, командующий генерал-полковник А. А. Власов);

2) Российской освободительной народной армии (РОНА^[39], командующий бригаденфюрер СС Б. В. Каминский);

3) Донских казаков (атаманы, генерал-майор С. В. Павлов).

Русская освободительная армия (РОА).

Имя генерала Власова прочно ассоциируется у нас с Русской освободительной армией (РОА). Кем же был Власов и что такое РОА?

Андрей Андреевич Власов родился в 1901 г. в деревне Ломакино Нижегородской губернии в крестьянской семье (впоследствии советская пропаганда превратила ее в кулацкую). Закончил духовное училище, два курса духовной семинарии, 11-ю Нижнегородскую единую трудовую школу 2-й ступени. С марта 1919 г. (по другим данным с 1920 г.) добровольцем в Красной Армии. Успел повоевать против Врангеля. После Гражданской войны остался в кадрах сократившейся почти в 10 раз Красной Армии. В 1929-м окончил Высшие командные курсы «Выстрел», через год стал членом партии, а в 1935-м поступил на первый курс Военной академии имени М. Фрунзе, но окончить ее не успел. В 1938 г. Власова, в составе военной комиссии, направили в Китай помогать генералиссимусу Чан Кайши воевать с японцами. Там интернационалист Власов был удостоен китайского ордена Золотого Дракона. Когда в 1939 г. миссия вернулась в СССР, орденоносца назначили командовать 99-й стрелковой дивизией в Киевский особый военный округ. Через некоторое время дивизию^[40] признали лучшей в Красной Армии, Власова наградили орденом Ленина, присвоили звание генерал-майора и в начале 1941 г. назначили командиром 4-го механизированного корпуса. После немецкого нападения корпус Власова понес большие потери, но сумел в относительном порядке отойти к Киеву. Андрей Андреевич был удостоен благодарности и назначен командующим 37-й армии и комендантом города. В сентябре 1941 г. вместе с основными силами Юго-Западного фронта Власов оказался в окружении и целый месяц лесами пробирался к своим. Его, спасшего десятки тысяч солдатских жизней, принял лично Сталин и направил формировать новую 20-ю армию, которая позднее отличилась в контрнаступлении под Москвой. За успешное руководство войсками Власову присвоили звание генерал-лейтенанта и наградили орденом Красного Знамени. 24 января 1942 г. командующий Западным фронтом Г. К. Жуков дал Власову следующую характеристику:

«Руководил операциями 20-й армии: контрударом на город Солнечнегорск, наступлением войск армии на Волоколамском направлении и прорывом оборонительного рубежа на р. Лама. Лично генерал-лейтенант Власов в оперативном отношении подготовлен хорошо, организационные навыки имеет (чего так не хватало генералам Красной Армии. — А. Т.). С управлением армии справляется вполне»^{177}.

За бои на р. Ламе Власов был награжден высшей государственной наградой — орденом Ленина. Власов, как отмечают военные историки, действовал лучше двух командующих армиями Рокоссовского и Говорова, его соседей, будущих маршалов Советского Союза. Сложись судьба иначе — именно он, Власов, а не Жуков, командовал бы Парадом Победы. Это о нем, и его военном таланте, благодаря которому удалось отстоять Москву, народ слагал песни:

В марте 1942 г. Власова назначили заместителем командующего Волховским фронтом и послали во 2-ю Ударную армию, наполовину окруженную в волховских болотах. В апреле Власов берет на себя командование 2-й Ударной армией, командарм которой, генерал Н. К. Клыков, тяжело заболел. Фактически Власов стал командующим армией, которую было невозможно снабжать. Катастрофа была неизбежной. Войска, брошенные на произвол судьбы, в мае-июне 1942 г. были разбиты. Немцы полностью перерезали коммуникации армии. Остался лишь узкий двухкилометровый коридор, насквозь простреливаемый артиллерией. По свидетельству Хрущева, Сталин рассчитывал, что его любимец сумеет спасти 2-ю Ударную армию, после чего собирался назначить его командующим Юго-Западным фронтом.

Однако немцам удалось рассечь боевые порядки армии. Власов, спасая своих подчиненных, 11 июля 1942 г. в деревне Туховежи Оредежского района Ленинградской области сдается в плен (есть версия, что его выдали местные крестьяне-староверы). Ближайшее окружение командарма — член Военного совета 32-й армии Г. Н. Жиленков (до войны работал секретарем одного из райкомов ВКП(б) г. Москвы), начальник штаба 19-й армии генерал-майор В. Ф. Малышкин, начальник оперативного отдела Западного фронта генерал-майор Ф. И. Трухин, начальник штаба 21-го стрелкового корпуса Д. Е. Закутный, начальник Лиепайского училища береговой обороны И. А. Благовещинский — последовало его примеру.

3 августа 1942 г. Власов обратился к немецкому командованию с письмом, где предлагал создать русскую армию из военнопленных. 27 декабря советскими генералами, находящимися в плену, создается Русский комитет, который возглавил А. Власов (председатель) и В. Малышкин (секретарь). Комитет обратился к бойцам и командирам Красной Армии, всему русскому народу и другим народам Советского Союза:

«Большевизм… втянул русский народ в кровавую войну за чужие интересы». Власов призывал «очистить СССР от «коммунистической чумы»^{179}.

Власов, приступил к созданию Русской освободительной армии (РОА), поставив перед ней следующие задачи:

«Свержение Сталина и евреев; создание в союзе с германским и другими народами Европы новой, по-настоящему свободной России без колхозов и насильственного труда в лагерях НКВД; возрождение торговли, ремесел и предоставление возможностей частной инициативы в экономической жизни страны; гарантия национальной свободы, обеспечение жизненного минимума инвалидам войны и их семьям»^{180}.

Весной 1943 г. в Дабендорфе и Вальхайде под Берлином открываются школы добровольцев РОА. Под руководством майора Зыкова и бывшего заместителя главного редактора «Известий» Н. И. Бухарина для бойцов и командиров армии дважды в неделю выходят газеты «Доброволец» и «Заря».

В 1944 г. генерал-полковник Власов^[41] имел две укомплектованные дивизии РОА. В начале 1945 г. РОА составила 50 тыс. человек, а весной того же года эта цифра возросла до 100 тыс. человек (согласно другим данным, от 600 тыс. до 1 млн.). Официальное назначение на должность главнокомандующего РОА Власов^[42], являющийся к тому времени руководителем правительства России — Комитета освобождения народов россии (КОНР), получил 28 января 1945 г.

Личный состав РОА, пройдя военную подготовку, принимал присягу. Текст ее был таким:

«Я клянусь перед Богом этой святой клятвой, что в борьбе против большевистских врагов моей родины буду беспрекословно подчиняться Верховному Главнокомандующему всеми вооруженными силами Адольфу Гитлеру и как храбрый солдат в любое время готов отдать свою жизнь за эту клятву»^{181}.

Следует отметить, что мобилизация в армию Власова проводилась и в шталагах округа. Офицеры-вербовщики, посещая лагеря, увозили из них пополнение. Однако, говоря о «добровольном» переходе на сторону нацистов пленных красноармейцев, следует иметь в виду следующее: в большинстве случаев речь шла о выборе между жизнью и смертью. Причем смертью в неволе от непосильного труда, голода и болезней. У тех, кто противился, шансов на пощаду не оставалось.

«В связи с отказом от вступления в РОА, — напишет много лет спустя после войны бывший военнопленный М. Б. Кун (его воспоминания хранятся в Барановичском краеведческом музее), — в лагере 337 была применена «душегубка» и в течение августа 1942 г. были умерщвлены 720 человек»^{182}.

Впрочем, в других местах от добровольцев не было отбоя, и тогда события приняли самый драматический оборот. О том, что бойцы и командиры Красной Армии, находящиеся в плену, массово уходят под знамена Власова, доложили Сталину. И вопрос стал ребром: ни один бывший советский военнослужащий не должен служить под знаменами Власова. Приказ, отданный «вождем», поразил своей нечеловеческой жестокостью: стереть с лица земли шталаги. Согласитесь, принятое решение (об уничтожении лагерей) действительно и без всяких колебаний можно назвать одним из самых драматичных моментов Второй мировой войны.

Но произошел и такой случай: летчик — славный «сталинский сокол» — отказался бомбить лагерь! Вместо этого, подняв боевую машину в воздух и едва проскочив линию фронта, совершил посадку и, сдавшись в плен, поведал миру о приказе Кремля. Ничего не добавляя от себя, приведем один документ — протокол допроса контрразведчиками 2-го Белорусского фронта сдавшегося летчика, чье предательство заключалось в том, что он отказался уничтожить лагерь военнопленных в Кричеве. Впервые этот факт был обнародован в 1996 г., когда журнал «Нёман» опубликовал роман белорусского писателя Ивана Чигринова «Не все мы сгинем». Цитируем этот документ:

«Следователь: Когда вы пришли к мысли о предательстве?

Ответ: Я не хотел, чтобы мои действия были квалифицированы подобным образом.

Следователь: Иначе их назвать нельзя. Вы человек военный, давали присягу. Так что извините, но тут не богадельня, тут трибунал, который сам решает вопрос о квалификации. Итак, когда вы пришли к этой постыдной мысли?

Ответ: Имею ли я право не отвечать на вопрос в связи с тем, что не согласен с предложенной квалификацией?

Следователь: Нет, не имеете, вы обязаны отвечать на вопросы в любом случае.

Ответ: Не бомбить лагеря я уже решил на подлете к городу. Но с заданием был не согласен еще на аэродроме.

Следователь: Почему?

Ответ: Очень просто, гражданин следователь. Здесь, в лагере, были наши люди. Поэтому приказ командования я счел античеловечным.

Следователь: Но вам, давая задание, не могли не объяснить, что в лагере находились власовские эмиссары, которые вербовали военнопленных в так называемую Русскую освободительную армию.

Ответ: В то время это происходило не только в Кричеве. Вербовка шла по всем лагерям, в том числе и в тех, что размещались на территории Польши, Германии.

Следователь: Но в Кричевском лагере добровольцев находилось больше, чем в других.

Ответ: Мне сейчас трудно судить. К тому же это обстоятельство меня не очень-то занимало. Главное, что я сразу понял: задание было человеконенавистническим. Поэтому я не стал бомбить лагерь, предпочел посадить самолет.

Следователь: Как вас принимал генерал Власов?

Ответ: Генерал поблагодарил за поступок, достойный русского человека. Конечно, меня преподносили как героя. Возили повсюду. Бывшие комиссары, секретари обкомов и райкомов, принявшие сторону Власова, глушили в поездках коньяк, обжирались семгой, икрой. Немцы морщились от всего этого, но первыми садились за стол. Вы спросите, не раскаиваюсь ли я: нет, не раскаиваюсь. А считаю ли себя героем? Нет, ни в малейшей степени. Просто во время последнего задания я сделал то, что должен был сделать всякий порядочный человек»^{183}.

Что было дальше с летчиком, мы пока не знаем. Живых свидетелей нет, его приговор, надежно скрытый в архивах КГБ, еще не найден, а стены камер, где он провел последние часы, молчат.

Скорее всего его расстреляли, — такие свидетели были опасны.

Необходимо отметить, что довольно интересным источником, изобличающим руководителей СССР в принятии решения о предании смерти своих соотечественников — солдат и офицеров, находящихся в германском плену, являются свидетельства командования вермахта. Как отмечал генерал Гальдер в своем дневнике от 12.07.1941 г., выдержки из которого цитирует в своей книге «По следам Второй мировой войны» историк Ю. Веселковский, советы сознательно бомбили лагеря пленных (в Орле и Новгороде), где содержалось по 40 тыс. пленных, и сбрасывали листовки, в которых говорилось:

«Так будет со всеми, кто изменяет делу Ленина и Сталина»^{184}.

То, что предпринял Сталин, можно называть по-разному. Предусмотрительностью, коварством, психологическим ходом — как угодно. Мы же считаем — речь в данном случае идет о преступлении против человечества.

Активность Власова здорово напугала Кремль. Принимается решение о ликвидации генерала-предателя. Задача эта возлагается на группу капитана госбезопасности С. И. Казанцева^[43]. Глава Русской освободительной армии, или Кабан, как называли Власова военные разведчики, должен был быть устранен в Минске. В противном случае люди Казанцева должны были завербовать находившихся в городе офицеров РОА, чтобы потом с их помощью осуществить теракт против генерала в Берлине. В отчете на имя Пономаренко, составленном в Минске 2 августа 1944 г., Казанцев сообщал, что он завербовал

«подполковника Соболенко Д. А., псевдоним «Ветлугин», командира группы пропагандистов РОА в Минске. Подполковник Соболенко Дмитрий Аврамович нами завербован в основном для того, чтобы завершить дело по «Кабану». Обработка Соболенко, псевдоним «Ветлугин», стоила большого труда. Через него мы хотели наладить работу на Берлин и переслать туда письма к генералам из «Русского Комитета» (с предложением уничтожить Власова и тем искупить свою вину перед Родиной. — А. Т.), инструкцию нашей агентуре и яд для «Кабана». Все это было передано своевременно с указаниями, но 7.4.44 г. его арестовало минское СД (гестапо), как выяснилось теперь через его жену, по связям группы Градова (подполковник госбезопасности С. А. Ваупшасов. — А. Т.), с которым он также работал, скрывая это от нас. Имеются предположения, что наши письма и яд он сумел переслать в Берлин до своего ареста. Об этом нам сообщила его жена, проживающая в данное время в Минске на Московской улице, д. 4, кв. 2. Возможно по имеющемуся у меня письму связаться с начальником канцелярии «Кабана» — Калугиным Михаилом Алексеевичем и рядом других русских офицеров, находящихся на территории Германии, обработанных нами или намеченных к обработке…»^{185}

Но работать на советскую разведку Соболенко^[44] не собирался. Он начинает вести двойную игру с Казанцевым. Дело в том, что всего через семь месяцев после своего исчезновения из Минска он возглавил, под именем Н. В. Тензорова, управление безопасности Комитета освобождения народов России (КОНР). Ясно, что СД никогда не допустило бы назначения на такой пост человека, заподозренного в связях с советскими спецслужбами.

Легенда об аресте понадобилась для того, чтобы объяснить внезапное исчезновение Соболенко из белорусской столицы.

А сейчас попытаемся ответить на вопрос: сколько гарнизонов Власова дислоцировалось на территории области.

Судя по документальным материалам, их было немного: 1) д. Лесная Барановичского р-на — рота РОА (150 чел.); 2) д. Лахазва Барановичского р-на — рота (150 чел., командир капитан Я. Медведев); 3) местечко Новая Мышь — рота (300 чел.); 4) г. Новогрудок — взвод (35 чел.); 5) д. Рудня Новогрудского района — взвод (60 человек)…^{186}

Размещение власовских войск в сельской местности, в непосредственной близости от лесных массивов, говорит о том, что эти подразделения использовались против партизан.

Российская освободительная народная армия (РОНА).

Исследуя вопрос добровольческих формирований, нельзя обойти стороной и это уникальное вооруженное формирование.

Работа с архивными материалами показала, что значительная часть сведений о нем в советской литературе, и не только, являются неточными. Так, отдельные авторы работ о РОНА утверждают, что ее военный руководитель был в прошлом «капитаном Красной Армии», а сама армия именовалась Русской освободительной национальной (РОН)^{187}. Чтобы внести ясность, пришлось обратиться к официальной версии автобиографии Б. В. Каминского, командующего РОНА, изучив которую, мы не нашли подтверждения появившимся в исторической литературе утверждениям, — Каминский в Красной Армии не служил и, соответственно, офицерского чина иметь не мог; он не был и партийцем со стажем; но войска, подчинявшиеся ему, на самом деле назывались Российской освободительной народной армией, чему есть документальные свидетельства^{188}.

Каминский Бронислав Владиславович родился в Санкт-Петербурге. (По некоторым данным в Витебске.) Являлся поляком по отцу и немцем по матери, что стало причиной 5-летнего заключения в советских лагерях. В 1935 г. опубликовал в центральной прессе статью о коллективизации, чем вызвал гнев чиновников от ВКП(б)^[45], за что и лишился партийного билета, работы и подвергся очередному аресту. Его «пристегивают» к делу профессора Чаянова — одной из бесчисленных фальсификаций Лубянки. И если Александра Чаянова, выдающегося ученого, теоретика кооперации и действительного противника насильственной коллективизации, расстреляли, что соответствовало духу времени, то к Каминскому судьба оказалась более благосклонной. Его продержали в тюрьме до ноября и, ознакомив с приговором, выслали в г. Шадринск Курганской области, откуда он, освободившись, перебрался в поселок Локоть Орловской области, где и устроился инженером на спиртзавод^[46].

Места, где осел Каминский, были известны своей «контрреволюционностью». Здешние крестьяне, не знавшие крепостного права, отличались свободолюбием, что продемонстрировали в 1918 г., восстав против советских порядков, упорно сопротивляясь насаждению колхозов.

В поселке Каминский, присмотревшись, сошелся с преподавателем физики из местного лесотехникума инженером-экономистом Константином Воскобойником. Он, как и Каминский, появился здесь, отбыв сибирскую ссылку. В 1938 г. чекисты, установив ограничения, «прописали его в поселке Локоть. А попал в ссылку за то, что десять лет жил под чужой фамилией, в чем сам признался, явившись в ОГПУ. Это «добровольное» раскаяние спасло его от наказания за более серьезные дела — в 1921 г. Воскобойник был пулеметчиком в мятежном отряде эсера Попова, но после разгрома, сменив документы и внешность, сумел скрыться.

Каминский и Воскобойник быстро нашли общий язык. А когда 4 октября 1941 г. пришли немцы, они, добившись расположения командующего 2-й танковой армии генерал-полковника Шмидта, чей штаб расположился в Орле, возглавили новую администрацию. Воскобойник, как и следовало ожидать, стал главой местного самоуправления, Каминский — его заместителем.

Чрезвычайно важно подчеркнуть, что вечевой сход местных жителей избрал К. П. Воскобойника губернатором Локтя и окрестных районов еще до прихода германцев^{189}. Но еще раньше, когда не стало большевиков, здесь, как и в других местах, разгулялась анархия. Отбившиеся от своих частей, одичавшие и голодные бойцы и командиры РККА, уголовники, крестьяне — все смешались в мятежную толпу. Заслоном на их пути стал Воскобойник и его отряд народной милиции численностью в 20 человек, вооруженный оружием, отобранным у чекистов и красноармейцев. Отряд разделил колхозное имущество, а окруженцев и невесть откуда появившихся мародеров встретил штыками.

25 октября 1941 г. Воскобойник огласил манифест о создании национал-социалистической партии России, в котором объявлял, что первейшая задача населения — борьба с большевизмом и построение нового Русского государства в содружестве с Германией. Автором манифеста являлся «Инженер Земля» — так называл себя сам Воскобойник.

Глава администрации, опираясь на народную милицию, развернул довольно активную деятельность. Одной из ее задач была борьба с только-только появившимися партизанами. Для борьбы с ними бойцы отряда применили «военную хитрость». Так как они не имели установленной униформы и ходили в гражданской одежде, то при подъезде к какой-либо деревне, жители которой подозревались ими в помощи партизанам, сами выдавали себя за последних. Применяя этот способ, бойцам часто удавалось застать врасплох «сочувствующее население» и самих партизан. Надо сказать, что таким образом милиционеры не только боролись с партизанами, но и старались подорвать их авторитет у местного населения.

К концу 1942 г. командование тылового района 2-й танковой армии вермахта санкционировало создание в Локте автономного района.

Соответственно было разрешено формирование более крупного отряда. Отряд Воскобойника разросся до 200 человек. В ближайших деревнях были организованы группы местной самообороны. Контингент народной милиции и групп местной самообороны составили добровольцы из числа местной молодежи, а также оказавшиеся в окружении бойцы и командиры 3-й и 13-й армий Брянского фронта, которые предпочли службу в этих отрядах немецкому плену.

Но параллельно с ростом отряда Воскобойника увеличивает свою численность, приобретает все большие масштабы и партизанское движение. Оно-то и не позволило бургомистру насладиться плодами своих трудов. 8 января 1942 г. (по некоторым данным, 8 февраля) партизаны, ворвавшись в Локоть, смертельно ранили Воскобойника. Место погибшего на посту главы местной администрации и командира отряда занял Б. В. Каминский.

Заняв новый пост, Каминский развернул бурную деятельность. Понимая, что прежние отряды самообороны уже не могут эффективно выполнять поставленные задачи, Каминский формирует более сильные отряды. Первый из них насчитывал более 500 ополченцев. Новый бургомистр объявил беспощадную войну партизанам. Те же, зная о наличии хорошо подготовленного отряда, старались обходить Локоть стороной.

Тем временем отряды самообороны росли. Во главе их ставились старосты волостей. Самооборона получает общее название — народная милиция. Каминский, стремясь получить абсолютную власть, борется с местными бургомистрами и начальниками полиции — «местными царьками». Он начинает работу по подрыву их авторитета перед местным населением и немецкой администрацией. Борьбу Каминский ведет через заместителей начальников полиции, играя на их честолюбии. Основным обвинением была связь с сопротивлением. Многих в результате этих обвинений расстреляли. В конце концов старая администрация, чего и добивался новый руководитель, была разогнана. Реорганизовав отряды, Каминский начал решительные действия против партизан и вскоре очистил от них подведомственную территорию.

В мае 1942 г. части Каминского подчиняются 216-й немецкой пехотной дивизии. Убедившись, что местное самоуправление способно своими силами обеспечить безопасность тыловых районов, генерал Шмидт приказом от 19 июля 1942 г. реорганизовал Локотский район в уезд, а затем в округ, с включением в его состав 8 районов Орловской, Курской, Брянской областей, с общим населением 581 тысяча человек. Обязав назначенного обер-бургомистром Каминского заботиться о спокойствии и порядке на территории округа и осуществлять поставки продовольствия для немецких войск, оккупанты предоставили ему полную свободу действий. У новой эпохи появились свои символы. Один из них был рожден очередным приказом Каминского: стрелку часов перевели на один час назад, как было в дореволюционное время. А позже, в честь первой годовщины оккупации, Каминский издал приказ и о переименовании поселка Локоть в город Воскобойник, и присвоил городскому театру имя первого бургомистра.

Администрация обер-бургомистра во многом повторяла структуру обычных советских исполкомов. В обращении находились обычные советские деньги, зарплата милиционеров и учителей достигала 500 рублей. Работали банки, госпитали и школы. Имелся свой печатный орган — газета «Голос народа», которую редактировал бывший директор школы Николай Ващило. Следует отметить, что выпуск газеты начали с 2 тыс. экземпляров, а к середине 1943 г. тираж увеличили до 12 тысяч. Вот что писал «Голос народа» 26 октября 1942 г.:

«Город Дмитриев по своим природным условиям — богатый и культурный центр района, охватывающего четыре волости, которые включают 94 земельных общества. В старое время город славился торговлей и местной кустарной промышленностью. Дмитриевские базары, ярмарки, магазины были известны далеко, они всегда были многолюдны, и товаров там было полно. С приходом к власти большевиков слава этого города померкла. Сейчас же г. Дмитриев вновь начинает процветать. За сравнительно короткое время там организовано четыре магазина, восемь ларьков, две столовых, ресторан, две парикмахерских, две бани, дом для приезжающих, базары. Восстановлены и работают начальная и средняя школы, а также радиоузел, больница и разные мелкие промышленные предприятия, предстоит организовать детсад.

…Нельзя не рассказать и о дмитриевских столовых. Сейчас же после прихода немцев в Дмитриеве была открыта столовая для бойцов милиции и городского населения. Столовая с мебелью, светлая, чистая, уютная, хорошо оборудована. Кушанья в столовой прекрасные. Заведующий столовой Г. Козин много внимания уделяет организации питания: к зиме столовая заготовила большое количество овощей и корнеплодов, огурцов, помидоров, моркови, бурака, капусты, картофеля. В городских школах — тоже порядок. Школы светлые, хорошо оборудованы, укомплектованы опытным учительским персоналом; школы располагают библиотеками, географическими картами, атласами и другими пособиями. Работают школы в две смены. В недалеком будущем занятия будут проводиться в одну смену. 22 школы в районе до сего времени не начали своей работы. Кто же виноват?

Районный отдел народного просвещения заботится о школах, библиотеках, учителях, школьном имуществе, школьных пособиях. Вся беда в том, что школы не ремонтируются. Некоторые сельские старосты, несмотря на начало учебного года, еще не приступили к ремонту школ, наоборот, кое-где растаскивается школьное имущество. Так поступают старосты Топорков (дер. Береза), Лысенков (дер. Колозовка), Шутяев (дер. Быковка). А есть старосты, поступающие еще хуже, — они сносят школы. Вот фамилии этих старост: Шавырин (дер. Будиновка), Селезнев (дер. Богословка), Дубровкин (дер. Жеденовка) и др.

Как же реагирует на это бургомистр района г. Воеводин? В начале сентября инспектор районных училищ Дмитриевского района г. Казколин писал на имя бургомистра докладную записку о том, что старосты не ремонтируют школ. 15 октября г. Казколин писал вторую докладную записку, указав фамилии старост, не выполняющих приказы бургомистра. И только на этой второй записке была резолюция Воеводина лишь о вызове старост в район на 22 октября, а последствия вызова покажет будущее.

Что делается в селах? Часть земельных обществ еще не сдали госпоставки и не выплатили налогов, в частности, плохо обстоит дело с госпоставкой картофеля. По денежному налогу дер. Петраковка (староста Козлов) имеет задолженность за 3 квартал в сумме 14238 рублей; в дер. Моршнево (староста Корданец) — 5000 рублей; Октябрьский поселок (староста Тарасов) — 6290 рублей. Главная причина этих безобразий кроется в плохом руководстве — старосты здесь пьянствуют, не уделяя внимания основной работе. В районном центре об этом знают хорошо, старшины волостей тоже знают, но никто никаких мер не принимает. Есть, например, протокол общего собрания села Докторово-Кузнецовка, в протоколе имеется постановление: «Старосту Ковалева и писаря Карпова как пьяниц и неработающих с работы снять. Однако воз и ныне там. Пьяницы и бездельники не должны быть в аппарате новой власти»^{190}.

Каминский, судя по сообщениям окружной газеты, столкнулся с рядом трудностей. Начав борьбу с самогонщиками и пьяницами, он объявил, что носители порочных пристрастий будут караться расстрелом.

Следует отметить, что обер-бургомистр, пойдя навстречу сельчанам, разрешил им поделить между собой колхозных лошадей, корма, постройки, хлеб. Но поскольку лошадей не хватало, крестьяне объединялись в земельные общества и помогали друг другу. В собственность округа перешли все промышленные предприятия. Заработала и судебная система, которая поражала своей оперативностью.

Генерал Шмидт, покровитель Каминского, как-то сказал:

«Всю Россию следовало бы преобразовать по подобию Локотского округа». Оценили его заслуги и на более высоком уровне. Сам Альфред Розенберг, министр Восточных территорий, составил докладную, русском самоуправлении округом Локоть»^{191}.

Но главной задачей Каминского стала борьба с партизанами. Правда, шла она с переменным успехом в силу того, что личный состав в подавляющем большинстве в армии ранее не служил, а ведение антипартизанских действий дело достаточно трудное даже для опытных войск. Каминский насаждал в отрядах жесткую дисциплину. Например, когда при штурме д. Ольговна четверо бойцов бежали с поля боя, Каминский лично командовал их расстрелом перед строем^{192}.

Поскольку отряды местной полиции и самообороны не могли самостоятельно контролировать огромный район, из которого были выведены все немецкие войска, перед Каминским встала задача организации более многочисленных и хорошо вооруженных частей на регулярной основе. Осенью 1942 г. он объявляет мобилизацию мужского населения, в основном 1922–1925 гг. рождения. Мобилизация проводилась по Навлинскому, Брасовскому, Комаричскому, Суземскому, Севскому, Дмитровскому, районам Орловской области и Дмитриевскому и Михайловскому районам Курской области. Далеко не везде мобилизация проходила без проблем. В ряде случаев приходилось прибегать к репрессивным мерам — привлечению уклоняющихся к суду по законам военного времени, взятию заложников из семей, выселению из домов и т. д.

По мере наполнения личным составом начинают формироваться роты, батальоны, полки. Разрозненные отряды и группы начинают оформляться в подобие регулярной армии. Рассматривая свою миссию в масштабах России, Каминский присвоил своим войскам следующее название — Русская освободительная народная армия (РОНА). С этого времени РОНА стали называть также бригадой Каминского.

Следует сказать несколько слов об униформе, организации и вооружении РОНА. По своему внешнему виду бригада первое время не отличалась от партизанских отрядов. Специальной формы одежды установлено не было, и бойцы носили то, в чем являлись на призывные пункты, — гражданскую и красноармейскую одежду, сапоги, ботинки, лапти и даже ходили босиком. Поэтому и сами бойцы называли себя «дикой дивизией». Лишь в конце 1942 г. четыре батальона бригады получили старое немецкое обмундирование. К концу 1942 г. в составе РОНА имелось 14 стрелковых батальонов, каждый из которых имел в своем составе 3–4 стрелковые роты (по 100–150 чел.), минометный и артиллерийский взводы. На вооружении по штатному расписанию полагалось иметь 1–2 орудия, 2–3 батальонных (калибр 82 мм) и 12 ротных минометов (калибр 50 мм), 8 станковых и 12 ручных пулеметов. Однако на практике как в личном составе, так и в вооружении батальонов единообразия не существовало. Бригада располагалась в населенных пунктах поротно, а в крупных — побатальонно. Некоторые части несли гарнизонную службу, другие же систематически вели бои с партизанами, соответственно и части были укомплектованы личным составом и вооружением согласно выполняемым задачам. Вооружение бригады было в подавляющем большинстве советского производства. Оно было подобрано с полей сражений, отбито у партизан или поступило с немецких складов. Немцы, видя, что бригада Каминского является весьма боеспособным подразделением, стали снабжать ее различным тяжелым вооружением. Так в РОНА появился бронедивизион, на вооружении которого к 1943 г. состояло 8 танков (1 КВ-1, 2 Т-34, 3 БТ-7, 2 БТ-5), 3 бронемашины (1 БА-10; 2 БА-20), 2 танкетки, автомашины, мотоциклы, и зенитный дивизион, на вооружении которого были тяжелые зенитные пулеметы.

Поначалу сказывалось отсутствие квалифицированных специалистов и поэтому в местных лагерях военнопленных был проведен набор танкистов и артиллеристов, а также офицеров и сержантов.

Командованием 2-й танковой армии перед бригадой Каминского были поставлены следующие задачи: она должна бороться с партизанами, при необходимости с Красной Армией, охранять уборку урожая, сопровождать эшелоны с продовольствием, обеспечивать сбор налогов. Несколько позднее на части РОНА была возложена задача по охране железнодорожных путей. Борьбу против партизан каминцы вели довольно успешно, о чем свидетельствуют немецкие историки. Например, У. Ник, автор книги «Войска СС. Кровавый след», в частности, пишет: «20000 ополченцев Каминского не пропускали через свою территориюпартизан»^{193}. Для того чтобы лишить партизан продовольственной базы, роновцы сожгли деревни Красная Свобода, Требушка, Черпь, Гаврилова Гута, Кокоревка, Конушино, Чухра, Смиличи, Игрицкое, Добровольская, Алтухово, Шушуево, непосредственно примыкающие к лесным массивам. Их жители были вынуждены переселиться в другие деревни.

Необходимо затронуть тему взаимоотношений каминцев с немцами. В советских документах и публикациях бойцов РОНА постоянно называют «немецкие холуи» и «головорезы», но некоторые документы свидетельствуют об обратном. Командир 1-й роты старший лейтенант Фокин был весьма жестким командиром. В отношении к партизанам, попавшим в плен, был беспощаден — расстреливал на месте, но в то же время вытащил из локотковской тюрьмы десятки человек на поруки. Открыто, не боясь, проявлял недовольство немцами и не раз вступал с ними в драки; в комендатуре сорвал все немецкие агитационные плакаты и приказал выбросить.

Еще пример. Командир 2-й роты 6-го батальона Остроглядов также имел натянутые отношения с оккупантами. Его рота, наиболее отличившаяся в боях с партизанами, находясь в гарнизоне села Зернова, не раз имела стычки с немцами, приезжавшими реквизировать продукты. Бойцы роты попросту их выгоняли, а однажды даже разоружили курсантов школы комсостава РОА, вменив им в вину повышенную гордыню.

Приведенные выше факты свидетельствуют не только о независимом характере каминцев, но и о низком уровне дисциплины. Это объяснялось недостатком профессиональных командиров и тем, что большинство бойцов ранее в армии не служило. Также способствовало этому наличие в бригаде бывших уголовников. По вопросу дисциплины в РОНА советские документы и публикации удивительно единодушны: мол, в бригаде Каминского процветала репрессивная и палочная дисциплина и чуть ли не за любую провинность бойцов расстреливали и вешали. Однако обратимся к первоисточникам. Вот, к примеру, выдержка из приказа от 11 июня 1943 г.:

«В наказание Иванова С. А. и Крюкова П. М. исключить из списков личного состава, отобрать оружие, снять со всех видов довольствия и направить по месту жительства»^{194}.

За какие именно провинности были наказаны эти бойцы, не уточняется. В делах, касающихся РОНА, постоянно встречаются приказы о наложении выговоров, заключении на гауптвахту, отправке под арест по различным поводам, как то неявка во время учебной тревоги на свой пост, самовольная отлучка из расположения части; командирам подразделений — за нечищеное оружие их подчиненных и т. д. Любопытно: в одном из документов содержатся нормы питания для арестованных — 150 г хлеба и 1 л воды в день для содержащихся под строгим арестом; 300 г хлеба, суп раз в день и неограниченное количество воды для содержащихся под обычным арестом.

Ранее не служивший в армии, своих солдат Каминский старался приучить к жесткой воинской дисциплине. Об этом говорят штабные приказы. Во многих из них приказывается расследовать любые преступления, будь то убийство или подмена лошадей. За мародерство отдавали под суд и чаще всего приговаривали к расстрелу. Вводился строгий учет боеприпасов, стрелянных снарядных гильз, тары из-под боеприпасов. Каминский, прекрасно осознавая необходимость повышения боеспособности частей РОНА, постоянно инициирует проверки подразделений, зачастую выявлявшие вопиющие факты, как, например, совершенно не чищенное индивидуальное оружие. Проводятся учебно-боевые тревоги и учения, на которых отрабатывается взаимодействие всех подразделений. Каминский старался воодушевлять бойцов личным примером и поэтому при проведении операций не отсиживался в тылу, а находился на передовой. Во время боя за деревни Кокоревку и Алтухово он даже получил ранения.

В декабре 1942 г. в связи с окружением немецкой группировки под Сталинградом обстановка на фронте ухудшилась и РОНА была передана в подчинение корпусной группе под командованием фон Гильса, а в январе 1943-го — боевой группе Рюбсама. Части РОНА вели бои с партизанами в районе Дмитриева-Михайловки, охраняли пути сообщения на линии Брянск-Рославль, принимали участие в операциях под кодовыми названиями «Белый медведь 1» и «Белый медведь 2». К февралю 1943 г. численность РОНА составляла около 9-10 тыс. человек, из которых было сформировано четыре стрелковых полка.

В марте войска Красной Армии приблизились вплотную к границам Локотского округа. Это вынудило немецкое командование бросить на передовую все наличные части. Части бригады передаются боевой группе СС Цеендера (8-я кавалерийская дивизия СС «Флориан Гейер») и 72-й пехотной дивизии 20-го армейского корпуса. РОНА вступила в бой с регулярными частями Красной Армии, неся при этом тяжелые потери. Еще большие потери, чем в боях, бригада несла от «разлагающих мероприятий» партизан, которые всячески старались перетянуть на свою сторону бойцов Каминского. Но и контрразведка РОНА не дремала: было арестовано 27 бойцов бригады, 20 из которых впоследствии расстреляно.

С 16 мая по 27 июля 1943 г. бригада в составе 47-го танкового корпуса 2-й танковой армии участвует в операциях против партизан: с 16 мая по 6 июня в операции «Zigeunerbaron» («Цыганский барон») южнее Брянска, с 20 мая по 30 мая в операции «Freischutz» («Вольный стрелок») севернее Брянска, с 25 июля по 27 июля в операции «Zeydlitz» («Зейдлиц») в районе Рославля.

В районах в эти дни проводится новая мобилизация. На 1 августа 1943 г. численность РОНА составила около 12 тыс. человек. На вооружении было 15 единиц бронетехники, до 500 пулеметов, 40 минометов, 4 зенитных крупнокалиберных пулемета, одно зенитное орудие, полевая и противотанковая артиллерия. В июле 1943 г. формируется гвардейский батальон, основой которого послужила гвардейская рота, охранявшая штаб. На 1 августа его численность составляла около 400 солдат и офицеров (2 боевые, 1 учебная рота). На вооружении батальона были винтовки, пистолеты-пулеметы, 20 ручных и 5 станковых пулеметов, 5 минометов.

В 1943 г. в РОНА разрабатываются и принимаются знаки различия. Командный состав носил погоны с полем зеленого цвета, красным кантом, в середине один или два просвета: лейтенант — один просвет, старший лейтенант — один просвет и одна звездочка и т. д. Также был введен нарукавный знак в виде щитка с черным Георгиевским крестом на белом поле и желтыми буквами «РОНА». Так как пошивочные мастерские не справлялись с заказами, то знаки различия и щитки носили преимущественно офицеры.

В августе, когда Красная Армия перешла в крупномасштабное наступление, положение Локотского округа стало угрожающим. Каминский отдает приказ об эвакуации РОНА и гражданского населения в район г. Лепель Витебской области. В конце месяца, погрузив танки, артиллерию и другую технику, части РОНА вместе с гражданским населением — общим числом до 30 тыс. человек — отбыли в Беларусь. 28 августа 5-й полк в составе 20-го армейского корпуса был введен в бой.

Таким образом, напрашивается следующий вывод: Каминскому, несмотря на отсутствие военного образования, удалось создать мощное антипартизанское соединение.

Выгрузка эшелонов, прибывших в ГКБ, началась на станции Боровки 6 сентября 1943 г. РОНА представляла собой грозную силу, в состав которой входило: 5 пехотных полков — 10 тыс. бойцов; артдивизион — 36 полевых орудий; танковый батальон — 24 танка Т-34; 10 единиц бронетехники и около 20 автомашин; 15 минометов^{195}.

Бригада получила задачу: обеспечивать тыловые коммуникации 3-й танковой армии вермахта, которая удерживала рубежи на подступах к Орше и Витебску, находясь при этом под ударами партизанских соединений Лепельской зоны. Части РОНА расположились следующим образом: 1-й стрелковый полк (командир майор Галкин) расположился от Лепеля до Бочейково в опорных пунктах; 2-й стрелковый полк (командир майор Голяков) расположился в Сенно; 3-й стрелковый полк (командир майор Турлаков) расположился в Бешенковичах и опорном пункте Бочейково; 4-й стрелковый полк (командир майор Прошин) прикрывал Лепель с севера и юго-запада; гвардейский батальон (командир старший лейтенант Шургин), бронедивизион (командир ст. лейтенант Самсонов) и зенитный дивизион (командир ст. лейтенант Плохих) находились в Лепеле. Части бригады пополнили местные гарнизоны.

По прибытии частей РОНА в Лепель, вся власть в районе передается Каминскому, который начинает готовить войска к крупным антипартизанским операциям. Командир РОНА подготавливает почву для сотрудничества с населением. Сразу же начинают издаваться газеты «Голос народа» и «Боевой путь», в которых разъясняется политика Каминского, звучат призывы бороться с партизанами и вступать в РОНА.

Появление Каминского в Беларуси вызвало переполох в Белорусском штабе партизанского движения (БШПД), начальник которого, генерал Калинин, дает указание вести «разлагающую» работу с бригадой^{196}. Москва прислала опытных контрразведчиков. Началась охота на Каминского.

Именно в это время, в конце августа 1943 г., на сторону советских партизан перешла гвардейская бригада РОА численностью более тысячи человек во главе с полковником В. В. Гилем (Родионовым). Она перебила надзиравших за ней немецких офицеров и, как сообщает Б. Соколов, принесла партизанам весомый приз в виде бургомистра местечка Бегомль Трафимовича и власовского генерал-майора, бывшего командира 48-й стрелковой дивизии. Всех их тотчас доставили самолетом в Москву. Гиль был вызван к Сталину, награжден орденом, а затем вернулся в белорусские леса, чтобы во главе собственной бригады, теперь уже 1-й Антифашистской, бороться против немцев. В Москве тогда появилась идея сагитировать Каминского сменить фронт и преобразовать его бригаду во 2-ю Антифашистскую. Бронислав Владиславович однако оказался человеком принципиальным и на мировую с советами не пошел. Да, наверное, и не надеялся на пощаду после всех своих локотских дел.

Словом, Каминский отвечает решительным отказом и направляет руководству витебских партизан обращение, фрагменты которого мы приводим:

«Вы, сталинские опричники, никак не можете успокоиться от пребывания Русской Освободительной Народной Армии в Лепельском округе. Нам известно почему, да и вы тоже об этом знаете. Мы народ не гордый, говорим прямо, что нам дает право делать выводы относительно ваших листовок.

Мы будем говорить фактами, против которых не попрешь. Вот вам первый факт. Когда еще бригады РОНА здесь не было, то вы, брехуны, говорили населению, что Бригада Каминского, мол, перейдет в партизаны и т. д. Более того, вы посылали несколько предложений командиру Бригады за подписями представителей сталинского правительства с целью переименовать славную бригаду РОНА во 2-ю антифашистскую и предлагали перейти на вашу сторону, обещая ему за это ордена и похвалы вашего кровавого правительства. Помимо того, вы не раз обращались со специальными листовками к офицерам бригады сделать то же самое, обещая им за это сохранение звания и зарплаты. Это могут предлагать только бандиты, не имеющие понятия об идейности борьбы и ни гроша в кармане.

И что из этого получилось. В ответ на эти предложения бригада пошла в большой поход против вас. Вы пытались этим воспользоваться и ударами на Лепель и Чашники думали сокрушить мощь бригады.

Но, как выяснилось, вы — хорошие бандиты, но не стратеги и вояки. Вы вместе с вашими большими силами вынуждены бежать как зайцы. Сколько погибло при этом невинных людей, которых вы держите под страхом приближения фронта, под строгим глазом НКВД, но которые сейчас готовы бросить вас и это скоро сделают, как только узнают правду о нас и о наших идеях. Так вот, горе-вояки, вы пытались командира бригады и всю бригаду перетянуть к себе — это ведь факт. Ваши гнусные предложения находятся как документы в штабе бригады. Против этого факта не попрешь. Тогда Каминский и мы не были сворой бандитов, тогда Каминский ведь не был «Тушинским вором». Но после того, как бригада начала вас бить и изгонять из пределов округа, то наш комбриг и мы стали «народными палачами» и всем чем угодно.

Кто же теперь из нас в истерике, кто из нас в бессильной злобе — мы или вы, — представляем после этого судить только вам. Нам же важно отметить здесь, что ваша оценка льстит нам, ибо она ярко выражает наши удары по вам, бандитам.

А теперь посмотрим: кто же все-таки бандиты?

Вы приводите пример с Поддуевым (командиром коллаборационистского формирования. — А. Т.). Хороший пример, только не в вашу пользу — обратимся к фактам. Поддуев, Гладков и Масленников повешены по приговору военно-полевого суда Локотского округа, утвержденному комбригом Каминским, как агенты и бывшие сотрудники НКВД.

Эти люди могут творить бесчинства, убийства со свойственной вам жестокостью. Но как только Комаричский район был включен в состав Локотского округа, песенка этих ваших братьев была спета. Кстати сказать, при отступлении большевиков Гладков взорвал Лопандинский завод. Факты! — против этих фактов никуда не попрешь.

Вот вам другой факт, характеризующий лик «народных мстителей». В деревне Осетище Бегомельского района вами была издевательски избита шомполами пожилая женщина Новицкая, которая кроме своей печки ничего не знала и не видела. Этот факт подтвержден медицинским освидетельствованием и о нем очень «мило» отзываются мирные жители не только у вас, но и здесь. Акт помещен в печати, где вы можете узнать подробности. Подтвердить его может выродок рода человеческого, махровый бандит, находящийся у вас в большом почете, командир 6-го бандитского отряда бригады «Железняк»^[47], производивший экзекуцию собственноручно.

Мы можем привести много таких фактов, но считаем лишним, ибо кому из людей бывшего СССР не известны утонченные методы пыток НКВД.

Из вышеприведенных фактов можно судить, кто же является бандитами и зверями, вы, грабящие население, избивавшие его, или же мы — спасающие население от ваших грабежей и насилий. Мы не вдаемся в дискуссию, а предоставляем судить об этом мирному населению.

А теперь несколько слов об идее.

Кстати сказать, наши идеи вы упорно замалчиваете, даже не пытаясь их дискутировать, отделываетесь только фразой: «У бандитов, выродков идеи нет и не может быть». А так как выше приведенные факты ярко говорят, кто бандиты и выродки, то и понятно, что ваши «идеи» — грабеж, издевательство, насилие и т. д.

С такими «идеями» далеко не уедешь и не победишь. И на самом деле, что вы можете противопоставить нашим лозунгам борьбы?

• Земля должна быть бесплатно передана в частное пользование крестьянину.

• Рабочий из крепостного пролетария должен стать свободным тружеником, участником создаваемых им прибылей.

• Интеллигенция в своем творчестве должна быть свободна.

Впрочем, прочтите наш Манифест, и вы увидите, что день рождения Манифеста есть день начала гибели Сталина и всех его приспешников.

Смерть кровавому большевизму, обрекшему народы России на голод, нищету и ввергнувшему их в эту кровавую бойню. Да живут и здравствуют патриоты России, кующие счастливое будущее нашей Родины без большевиков и капиталистов! Смерть бандитам!

Бойцы и командиры бригады РОНА»^{197}.

Больше Каминского не трогали. Было не до него.

С целью очистить коммуникации на линии Сенно-Чашники немецкое командование проводит операцию под кодовым названием «Hubertus» («Хуберт»). Операция началась 16 сентября. После нескольких боев каминцы заявили о 562 убитых партизанах и 35 взятых в плен. Бригада потеряла 34 человека убитыми, 61 ранеными, 38 пропавшими без вести. По другим данным бригада только ранеными потеряла более 200 человек. Было захвачено 2 пистолета-пулемета, 13 ручных пулеметов, 5 противотанковых ружей (ПТР), 4 самозарядные винтовки, 1 миномет, 139 винтовок, 3 револьвера, уничтожены два танка (1 Т-25 и 1 БТ-7), но при этом потеряно 2 ручных пулемета, 4 миномета, 6 пистолет-пулеметов, 60 винтовок, 1 орудие, 1 Т-34 и 1 БТ-7.

В январе 1944 г. немецкое командование готовит серию военных операций с целью очистить тылы 3-й танковой армии от партизан. В район Лепеля стягиваются крупные силы. С 18 по 25 января развернулись ожесточенные бои в районе Докшиц. Части 20-го мотопехотного полка 60-й мотодивизии, 185-й и 187-й пехотные полки 8-й пехотной дивизии, 31-й полицейский полк, 720-й запасной полк, три полка РОНА, 743-й и 858-й, 314-й и 513-й запасные пехотные батальоны серьезно потрепали партизан.

В результате боев, длившихся три месяца, 10 апреля 1944 г. Полоцко-Ушачская зона была полностью окружена. А 11 апреля начинаются операции «Regenshauer» («Моросящий дождь») и «Regenfass» («Ливень») с целью отбросить партизан в западную часть зоны, чтобы в последующие две-три недели завершить их окружение и затем уничтожить^[48]. В целом замысел этих операций удался, и 17 апреля начинается операция по окончательному уничтожению зоны — «Frülhlingsfest» («Весенний праздник»). Это была крупнейшая антипартизанская операция в Беларуси. К ней были привлечены охранные, полицейские, фронтовые, добровольческие части, части СС, боевая группа группенфюрера СС фон Готтберга и 3-я танковая армия общей численностью до 50 тыс. человек^{198}.

11 апреля началось наступление из района Уллы в направлении Усевая, Слобода по всему фронту. В результате ожесточенных 18-дневных боев немецкие части достигли рубежа оз. Темча — оз. Гомель — оз. Павлицкое — оз. Шо — Зарубовщина — Тармак — Боровая Гора — Ковалевщина — Сорочино — Северный Берег.

Войска 1-го Прибалтийского фронта всячески старались помочь партизанам^[49]. С утра 29 апреля 5 стрелковых батальонов 83-го стрелкового корпуса, фронта, усиленные артиллерией, танками и саперами, перешли в частичное наступление на Полоцком направлении. Прорвав оборону на направлении Липники — Ровное — Бочаны, они были остановлены контратаками немцев.

Партизаны понесли в этих боях тяжелые потери, и 28 апреля руководитель партизанских бригад зоны В. Е. Лобанок, радируя в Москву, доложил, что положение стало критическим и продержаться они смогут не более трех дней^{199}. Он предложил прорываться в северо-восточном направлении и выйти к Западной Двине на участке Островляны — Карпиница с задачей удерживать этот участок два дня до подхода сил фронта. Военный совет фронта, приняв решение спасти партизан, отдает приказ готовить прорыв в западном направлении на участке к северу и югу от озера Шо. В ночь на 5 мая партизаны вышли из окружения в Сенно-Оршанскую и Бегомльскую зоны, в Вилейскую и северную часть Минской области^[50].

По немецким данным, которые приводит Ю. Туронок, партизаны понесли тяжелые потери: 7011 человек погибло в боях, 6928 — попало в плен, а 349 перешло на сторону немцев. Тем не менее 4000 партизанам удалось выйти из окружения. (По другим данным, потери партизан составили: 3654 человека погибло, 1794 — попали в плен). Потери другой стороны составили: убито — 101 немецкий полицейский, 57 добровольцев, 17 военнослужащих вермахта; ранено — 361 немецкий полицейский, 224 добровольца и 40 военнослужащих вермахта. Было захвачено: 3 орудия 45 мм, 28 автомашин, 24 ПТР, 10 пистолет-пулеметов, 70 ручных пулеметов, 26 станковых пулеметов, 38 самозарядных винтовок, 1082 винтовки, 47 пистолетов, 2 зенитных пулемета и большое количество боеприпасов и снаряжения^{200}.

Успешные действия бригады РОНА, наступавшей на наиболее трудном участке, были высоко оценены германским командованием. Каминский был удостоен Железного креста 1 класса. По распоряжению Г. Гиммлера бригада передается в состав войск СС и получает наименование штурмовой бригады СС РОНА. Каминскому присваивают звание бригаденфюрера СС (генерал-майор), что сродни званию генерал-лейтенанта Красной Армии^{201}. В летописи Второй мировой войны другого такого случая не было: подданный СССР стал генералом СС.

После передачи бригады в состав войск СС снабжение вооружением, обмундированием и снаряжением улучшается. Хотя бригада и вошла в состав СС, наряду с петлицами СС бойцы продолжали носить старые знаки отличия.

В целом цель операции «Frühlingsfest» («Весенний праздник») была достигнута: Лепельская партизанская зона ликвидирована и на железнодорожной линии Молодечно — Полоцк наступила разрядка. Но обстановка, тем не менее, оставалась напряженной: остаточные партизанские группы, рассеянные по болотистым лесам, продолжали вести борьбу. Это обстоятельство вынудило провести новую войсковую операцию под кодовым названием «Kormoran» («Баклан»)^{202}. В боевых действиях были задействованы каминцы: 5-й полк штурмовой бригады СС РОНА, батарея штурмовой бригады СС РОНА^[51]. Операция задумывалась для окончательной очистки района севернее ж/д линии Минск — Борисов от партизан. Началась она 22 мая наступлением частей 3-й танковой армии и 4-й армии на Сенненскую зону. И опять штурмовая бригада СС РОНА шла в атаку на наиболее трудных участках. Методично тесня партизан, немецким войскам удалось к началу июня окружить их. В окружение попала 21 бригада: 4 из Полоцко-Ушачской зоны, 7 из Сенно-Оршанской зоны и 10 из Бегомльской зоны — в общей сложности 22 тыс. человек^{203}. Понимая безнадежность положения, партизаны, разбившись на небольшие группы, стали прорываться из окружения.

В результате операции немцам удалось полностью очистить от партизан прифронтовую полосу от Полоцка до Орши. Потери советского сопротивления составили: 4911 убито, 354 взяты в плен. Захвачено: 5 минометов, 62 пулемета, 14 ПТР, 56 пистолет-пулеметов, 629 винтовок, 10 самозарядных винтовок, 13 пистолетов, большое количество снаряжения, боеприпасов, продовольствия, домашней скотины, уничтожено 457 лагерей^{204}.

А путь генерала СС Б. Каминского лежал в Барановичский округ. В конце мая бригада вместе с гражданским населением перебрасывается в район Лиды, причем переброска велась пешими колоннами, а не на поездах. По прибытии бригада попадает под начало командующего полицией и войсками СС в этом районе. Предполагалось, что здесь бригада будет переформировываться согласно штатному расписанию войск СС. Первоначально формируется 1 гренадерский батальон из 4-х рот и 1 тяжелый батальон (1 орудие, противотанковый и зенитный взводы, саперная рота).

Часть бригады перебрасывается в Новогрудский округ. Только в самом Новогрудке находилось 11 тыс. бойцов, еще 2 тыс. — в Дятлово. Есть данные о том, что Каминский в Новогрудский округ прибыл еще в марте 1944 г. Об этом, в частности, пишет в своей книге «Трагедия белорусского «Артека» И. Васюкевич:

«В марте 1944 г. в Дятлово приземлился немецкий самолет. Старший офицер встречающим на чисто русском языке сказал:

— Я — Каминский, командующий РОНА. Наша программа — «свободная Россия без советов в Новой Европе. Отныне здесь власть переходит в наши руки. Все немецкие учреждения упраздняются».

Каминский направился к комендатуре, обнесенной высокими стенами из бревен, засыпанных песком между ними, с амбразурами бойниц и дзотами по углам.

— А это что за немецкий балаган?! — воскликнул Каминский, — срыть немедленно. Отныне в междуречье Немана и Щары не будет ни одного партизана…»^{205}

Мы, к сожалению, не располагаем обобщенными данными, характеризующими численность гарнизонов РОНА. Но, судя по документальным материалам, в одном только Дятловском районе размещалось 22 таких гарнизона^{206}. Это не так уж и мало, учитывая весьма скромные размеры указанного района. Каминский и здесь остается верен себе: проводит ряд дерзких операций против партизан, заставляя считаться со своей бригадой. Дятлово, где размещался его штаб, представлял собой мощный укрепрайон^[52].

Однако есть и иная точка зрения относительно боевых достижений РОНА. Один из известнейших популяризаторов белорусской национальной идеи 40-х гг. ХХ ст. Я. Малецкий, воспоминания которого мы неоднократно приводили, рассказывал, как каминцы боролись с партизанами:

«Отряды Каминского вели себя как разбойники: сжигали деревни, грабили, насиловали, и не столько гонялись за партизанами, сколько за домашним скотом и птицей…»^{207}

Появление Б. Каминского в этих местах, естественно, не осталось без внимания советских спецслужб — оперативных сотрудников партизанского соединения Барановичской области, которые, получив ориентировку из Москвы, продолжили охоту за генералом СС, начатую еще в Восточной Беларуси. Каминский, зная о об этом, ловко обходил капканы НКВД.

В июле 1944 г., когда советские войска вошли в Барановичскую область, бригада Каминского, включенная в состав боевой группы Якоба, удерживала западный край Налибокской пущи и 4 июля вступила в бой с партизанами у Негневичей. А 8 июля бригада была введена в бой против наступающих частей Красной Армии и вместе с частями 50-й пехотной дивизии попыталась удержать линию Вселюб — Новогрудок. В этих боях бригада понесла исключительно тяжелые потери. Многие попали в окружение. Советская спецгруппа «Дружба», имея приказ схватить Каминского, провела, говоря современным языком, «зачистку» Липичанской пущи. В плен попало 45 немецких солдат и офицеров, а также несколько каминцев, которых, подвергнув пыткам, сразу же расстреляли. Приняв достойную смерть, ничего не рассказали о своем командире и бойцы РОНА, плененные вместе с 75 солдатами и офицерами вермахта вокруг местечка Дятлово^{208}.

А бригада в это время стояла под Ченстоховом, где ее планировали развернуть в 29-ю гренадерскую дивизию СС. Но в наличии было всего 1700 человек, остальные погибли, разбежались, попали в окружение. Поэтому первоначально были сформированы: 2 гренадерских батальона, 1 артбатарея (2 советских гаубицы 122 мм), 1 танковая рота (4 Т-34 и советская САУ), 1 противотанковая рота (8 советских пушек ПТ).

В августе 1944 г. дивизию Каминского бросили на подавление Варшавского восстания. Боевые группы 29-й и 36-й гренадерских дивизий войск СС подошли к польской столице, где уже шли ожесточенные бои. Боевая группа Фролова численностью более 1500 человек вошла в нее утром 5 августа. Тактика боя в городских условиях была незнакома бойцам РОНА, и поэтому группа несла чувствительные потери. А это не лучшим образом сказалось на дисциплине, и так упавшей до самой низкой отметки. Солдаты 29-й и 36-й гренадерских дивизий СС устроили настоящую резню в городе и занялись мародерством. По свидетельствам варшавян, на руке у каждого ронавца красовались по три-пять пар часов, а их женщины увешивали себя драгоценностями»^{209}. Доходило до конфликтов с немецкими офицерами. Командующий варшавской операцией обергруппенфюрер СС Эрдхард фон Бах-Залевски был буквально завален жалобами на личный состав 29-й дивизии СС. Бах-Залевски предпочел избавиться от Каминского, и 19 августа тот был осужден военно-полевым судом и расстрелян^[53]. Сведения об этом постарались довести до польского подполья, но скрыли от самих каминцев. Опасаясь эксцессов с их стороны, заявили, что «вождь убит… польскими подпольщиками»^{210}.

В сентябре остатки дивизии были направлены в Мюзинген на формирование 1-й дивизии РОА^[54].

Надо сказать, что обстоятельства смерти Каминского до сих пор относятся к числу неразгаданных тайн. Официальная версия смерти, озвученная советскими историками, не выдерживает никакой критики. Первым, кто озвучил эту версию, стал начальник Генерального Штаба ВС СССР генерал армии С. М. Штеменко, автор книги «Генеральный Штаб в годы войны» М., 1934). Штеменко писал:

«Каминского немцы расстреляли за беззакония, которые даже по меркам гитлеровских преступников считались невероятными»^{211}.

Но давайте зададимся следующим вопросом: а чем занимались сами нацисты, завоевав пол-Европы? Разве не тем же самым — насилием, убийствами, мародерством, что и Каминский со своей бригадой? С одной лишь разницей: творили это похлеще РОНА! Может, немцы кого-то расстреляли, отправили в концлагерь или разжаловали, лишив наград и льгот за это? Разумеется, ничего подобного не было. Так, может, и Каминского расстреляли вовсе не за «резню и грабежи в Варшаве»?..

Прежде чем подойти к ответам на поставленные вопросы, укажем на одну интересную деталь: документы из разных архивов, содержащих хоть какую-то информацию о казни генерала СС, сегодня недоступны. Почему?

Работая над материалами, мы нашли один документ Брянского УФСБ, который в какой-то мере проливает свет на это темную историю. Начальник управления НКВД Орловской области Фирсанов сообщал 17 июля 1942 г. начальнику Второго управления НКВД Федотову:

«28 марта 1940 г. Шадринским НКВД Каминский был завербован секретным сотрудником под кличкой «Ультрамарин» для разработки ссыльных троцкистов. Всех их Каминский характеризовал в 1940 г. как антисоветски настроенных…»^{212}

Таким образом, не исключено, что в Локоть он прибыл с особой миссией. Во всяком случае, известно, что «трудился» Бронислав Владиславович на НКВД и здесь. Правда, по отзыву лейтенанта Гурова, «агент к работе относился недобросовестно, на явки являлся неаккуратно, задания точно не выполнял»^{213}. Заканчивая свое донесение, майор Фирсанов спрашивает:

«Не считаете ли вы целесообразным выдать Каминского немцам как секретного сотрудника НКВД? Подписка его, выданная Шадринскому РО НКВД, у нас имеется»^{214}.

В 1942 г. этого почему-то не сделали. Почему?

Есть все основания предполагать, что Каминский отрабатывал на оккупированной территории специальное задание. Суть его сводилась к следующему: создать отряд местной самообороны и, совершая убийства, насилия и грабежи, спровоцировать население на вооруженную борьбу с захватчиками. И делал это, надо сказать, агент «Ультрамарин» довольно успешно. Благо и учитель под боком имелся — бывший пулеметчик Воскобойник. Он-то и дал Каминскому, когда тот открылся, уроки настоящей «политграмоты». Куда более содержательные, чем в Шадринском РО НКВД. За что, к слову, и поплатился.

Спецслужбы, ликвидировав Воскобойника, пытались вразумить своего секретного сотрудника. Из этого, как мы уже знаем, ничего путного не вышло. Но даже и тогда, когда Каминский оборвал все оперативные контакты, лишив жизни трех сотрудников советских спецслужб, его не ликвидировали. В июле 1944 г., когда РОНА ведет бои с Красной Армией, на позиции каминцев сбросили 30 тыс. листовок. Советское военное командование, обращаясь к бойцам Каминского, просит «всех советских граждан, которые обманом или насилием были втянуты на службу к немцам», сложить оружие, гарантируя жизнь^{215}. Что произошло потом, мы уже знаем.

Решение, принятое на Лубянке, было до примитивности простым: ликвидировать агента, который слишком много знал.

И сегодня, спустя много десятилетий, ФСБ России не называет исполнителя нейтрализации Каминского. Но нам известна ее схема. В 1944 г., как сообщается в некоторых публикациях, один заключенный концлагеря Заксенхаузен — бывший командир диверсионного отряда, воевавшего под Орлом, капитан госбезопасности, — сумел организовать «утечку» информации с компроматом на Каминского. Он «по секрету» сообщил сокамернику, что командир РОНА генерал СС Каминский на самом деле — давний агент НКВД, внедренный к немцам^{216}.

Естественно, предать огласке такую взрывную информацию ведомство Гиммлера не могло: в те дни, после провала июльского покушения на фюрера, шла тотальная чистка армии. Проводили ее эсесовцы, они-то и решили, что Каминскому для приговора будет вполне достаточно обвинения в обыкновенном мародерстве. На «Ультрамарина» была выдана санкция на арест. Суд СС обвинил его в мародерстве и приговорил к расстрелу. Чтобы избежать бунта русских эсесовцев, и была инсценирована засада, в которой «трагически погиб командир штурмовой бригады СС ваффен — бригаденфюрер СС Каминский»^{217}.

И последнее. Что касается РОНА. Бригада участвовала в важнейших боевых событиях на Беларуси в первой половине 1944 г. и сыграла важную роль в борьбе с партизанами. РОНА была едва ли не самым эффективным антипартизанским соединением, созданным на оккупированной территории. Но Каминскому, увы, не удалось сделать РОНА армией в полном смысле этого слова.

Казачьи формирования.

В годы минувшей войны территория области стала пристанищем не только для солдат РОА и РОНА, но и для казачьих формирований, действовавших в составе гитлеровских войск.

Что это за формирования? Почему они оказались на службе у нацистов? Какова их дальнейшая судьба? Ответы на эти и другие вопросы дает научная работа авторитетного специалиста по истории Второй мировой войны, профессора А. М. Литвина «Казачий стан в Беларуси» (Нёман. 1996. № 12).

Как следует из исследования белорусского автора, летом 1942 г. фронт на юге Советского Союза выдвинулся далеко на восток, к Кавказу. Немецкая армия заняла казачьи территории, на которых во время Гражданской войны существовали шесть республик: Донская, Кубанская, Терская, а также Оренбургская, Уральская и Астраханская. Эти республики — казачьи вольницы — были жесточайше подавлены большевиками.

И не удивительно, что казаки встретили немцев как освободителей. Население целых станиц выходило навстречу частям вермахта с цветами и хлебом-солью. Захватчики вели себя в этих местах вполне корректно, здесь почти не было случаев дикости и жестокости, столь частых в других оккупированных районах страны. Землевладельцам возвратили землю и имущество, отобранное когда-то советской властью, и казаки спокойно зажили в возрожденных станицах.

В сентябре 1942 г. в Новочеркасске собрались представители большого казачьего схода. По казацкой традиции выбрали походного атамана — начальника штаба Войска Донского. Им стал инженер С. В. Павлов, который еще летом добился от немецкого командования разрешение на формирование Донского войскового штаба и строевых казачьих частей^{218}. Павлову было присвоено звание полковника и походного атамана.

Павлов Сергей (настоящее имя Ерофей) Васильевич родился 4 октября 1896 г. в станице Екатерининской в казачьей семье, глава которой, Василий Михайлович Павлов, был войсковым старшиной. Ерофей, следуя семейным традициям, окончил Донской кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище, из которого был направлен в чине хорунжего в 47-й Донский казачий полк в начале Первой мировой войны. В конце 1916 г. командирован в Винницкую школу военных летчиков и зачислен в состав русской авиации. На Дон, домой, возвратился после революции 1917 г., где после установления штыками власти большевиков периодически вспыхивали восстания. Боевой офицер-фронтовик, первоклассный военный летчик, кавалер многих орденов за храбрость, вступает в отряд донских партизан, был тяжело ранен и долгое время, скрываясь от красных, объявивших за его голову награду, находится на излечении в станице Константиновской. Во время общего восстания казаков, подлечившись, вступает в их ряды. Служит в броневых частях и донской авиации. Оставленный вместе с другими донцами в Новороссийске, переходит на нелегальное положение. Приобретя фальшивые документы, стал Сергеем Поповым. Работает бухгалтером, чертежником, но постоянно живет под угрозой ареста.

В это время ЧК арестовывает и держит в заложниках его отца, от которого с помощью пыток пытается узнать местонахождение сына. Не добившись желаемого, оперативники ДонЧК, мстя за Ерофея, изрубили Павлова-старшего шашками. К 1939 г., пройдя заочный курс технической школы, С. В. Попов получил аттестат инженера-конструктора^{219}.

Официальная история гласит: полковник С. В. Павлов в сжатые сроки формирует первые два полка, а в конце декабря 1942 г. в Новочеркасске формирует еще один полк — Донской казачий. В их состав вошли добровольцы, местные жители и военнопленные. Казаки, становясь под знамена вермахта, принимали присягу, автором которой являлся профессиональный писатель — атаман Всевеликого Войска Донского генерал Петр Николаевич Краснов^[55]:

«Обещаю и клянусь Всемогущим Богом перед Святым Евангелием в том, что буду Вождю Новой Европы и Германского народа Адольфу Гитлеру верно служить и бороться с большевизмом, не щадя своей жизни до последней капли крови.

В поле и крепостях, в окопах, на воде, на воздухе, на суше, в сражениях, стычках, разъездах, полетах, осадах и штурмах буду оказывать врагу храброе сопротивление и все буду делать, верно служа вместе с германским воинством защите Новой Европы и родного моего войска от большевистского рабства и достижению полной победы Германии над большевизмом и его союзниками»^{220}.

Полки носили традиционную униформу. Из тайников извлекалось оружие: шашки, револьверы, кинжалы и винтовки. По свидетельству людей, близко знавших Павлова, это «был человек выдающихся организаторских способностей, и во многом именно благодаря его руководству казакам удавалось повысить боеспособность добровольческих частей»^{221}.

Вряд ли казаки считали государственной изменой возобновление борьбы против советской власти. Особенно теперь, когда избавление казалось уже таким близким. Советские партизаны, пытавшиеся проникнуть в казачьи станицы, встретили сокрушительный отпор добровольческих частей^{222}.

Катастрофа немцев под Сталинградом вынудила казаков отступать вместе с ними. Павлов (уже в чине генерал-майора), в активе которого имелось 10 отборных полков, выдвигается на запад. Это был массовый отход тысяч добровольцев и их семей. Они еще не забыли трагедию 20-х гг., и вполне обоснованно боялись сталинского гнева. Переход, несмотря на помощь немцев, был тяжелым.

С февраля 1943 г. по январь 1944 г. казачий стан был на Украине, а затем началась его передислокация на Беларусь. Здесь командование вермахта предоставило для размещения казаков 180 тыс. га в районе городов Барановичи, Слоним, Новогрудок. Одновременно была предпринята реорганизация казачьих строевых частей, объединенных в 10 пеших полков численностью в 1200 штыков каждый^{223}.

Как проходила эвакуация и шло формирование на Новогрудчине 1-го и 2-го казачьих полков, наглядно свидетельствуют штабные документы 6-й сотни 1-го сводного пешего казачьего полка им. генерала П. Н. Краснова, которые были захвачены партизанами бригады им. Дзержинского Барановичской области.

Первой 28 января была отправлена пешая сотня хорунжего Корытина в составе 132 казаков и 4 офицеров с полным вооружением и музыкальным взводом. Маршрут следования: Лемберг — Брест — Барановичи. К 17 февраля сюда прибыло более тысячи казаков вместе со штабом атамана Павлова. Как явствует из приказа № 24 от 17.02.1944 г., до 400 казаков находилось в Новогрудке, 425 на ст. Лесной, 350 в районе Бреста.

Атаман Павлов приказывает: сформировать при казачьем штабе 1-й казачий сводный пеший полк им. генерала П. Н. Краснова в количестве до 1000 человек под командованием войскового старшины Лобысевича и 2-й казачий полк под командованием полковника Г. П. Тарасенко. В состав 2-го казачьего полка был включен дивизион капитана Русакова в количестве 350 человек.

Полк организовывался по принципу прежнего формирования казачьих полков. В него входило 6 сотен. В структуре: командир и два заместителя, адъютант, 6 командиров сотен, 24 командира взводов, вахмистры, 24 взводных урядника, 768 казаков строевых, 16 писарей полковых и сотенных, 2 делопроизводителя и 2 казначея, 36 обозных 1-го разряда (сотенных), 28 обозных 2-го разряда, 8 поваров, 2 знаменосца, 8 портных, 16 сапожников, 8 фуражиров, 1 врач, 8 фельдшеров, 18 санитаров, 7 оружейных мастеров, 2 переводчика и 1 священник. Всего 1000 человек.

Специальным пунктом отмечалось, что в принцип формирования полков должно быть положено распределение казаков постанично во взводных соединениях и по войскам — в сотенных соединениях.

Параграф 14 приказа гласил:

«Имеющиеся при штабе казачьем знамена восставших на Дону казаков, освященных у памятника Ермаку в г. Новочеркасске, передать: знамя бывшего 1-го Добровольческого полка — 1-му казачьему полку, знамя бывшего Синегорского полка — 2-му казачьему полку»^{224}.

Полковник А. И. Медынский был назначен начальником штаба по формированию воинских частей при казачьем штабе. Он должен был обеспечить формирование казачьей бригады.

На второй день — 18 февраля 1944 г. — был отдан приказ № 1 по 1-му казачьему сводному пешему полку им. генерала П. Н. Краснова, в котором конкретизировались задачи полка, утверждались командный состав и структура.

Как отмечалось в приказе: «…ввиду незначительного количества терских и других казаков вливать их в кубанские сотни»^{225}. Параграф 16 гласил: «При получении приказаний от начальников слово «есть» запрещаю как советский термин и приказываю отвечать: «слушаюсь», «так точно», «никак нет». От всех офицеров полка требовалось носить казачьи погоны и именоваться казачьими воинскими званиями. Пистолеты носить только с правой стороны».

Из приказа № 9 от 29 февраля 1944 г. видно, что к этому времени дополнительно прибыли: 1-я Донская сотня (разместилась в д. Кустино и д. Кошелево; командир — сотник Извозчиков; в сотне 120 казаков и 5 офицеров), 2-я Кубанская сотня (д. Зарой. Состав: 135 казаков, 3 офицера; командир — хорунжий Ананько).3-я Донская сотня (д. Кошелево; командир — сотник Костюрин; 108 казаков и 3 офицера). 4-я Кубанско-Терская сотня (д. Кузиничи; командир — хорунжий Дмитриев; 127 человек), 5-я резервная сотня (командир — хорунжий Козлов; личный состав — 154 человека, д. Кузиничи). Всего прибыло 655 человек^{226}.

Казачий стан в Новогрудке, ставший прибежищем для казаков с Кубани, Дона и Терека, жил по старым казачьим законам. Переселенцы стали возделывать землю и разводить скот. Мужчины снова надели черкески, кое-кто — в основном это были старики — даже щеголяли в военной форме, оставшейся еще с царских времен. Возродились обычаи, зазвучали старые песни. Под началом Павлова в Новогрудке выстроили походную церковь, школу, больницы. Стала выходить газета «Казак»^{227}.

По словам современников, казаки на Новогрудчине стали переименовывать населенные пункты. Так, например, д. Заполье стала станицей Кубанской^{228}.

Приезжали в Новогрудок и эмигранты — казаки из Западной Европы, жаждущие участвовать в освобождении своей страны. Гостей встречал сам Павлов в городской гостинице «Европа», в которой с 17 мая 1944 г. разместился его штаб^{229}. Среди приезжающих были и такие прославленные участники первых битв с большевиками в 1918–1921 гг., как генерал Петр Краснов, бывший атаман донских казаков, Вячеслав Науменко, бывший атаман кубанских казаков^{230}.

Имеются данные, что в Новогрудке размещалась разведывательно-диверсионная школа. История этого заведения такова. Возникла она в Кракове, позже была переброшена в Новогрудок и прикомандирована к штабу походного атамана казачьих войск. Именовалась Казачья парашютно-десантная школа особой группы «Атаман», конспиративное название — Казачья автомотошкола. В школу, начальником которой являлся есаул Б. И. Кантемир, набирались казаки и казачки в возрасти от 20 до 30 лет, имевшие спортивную подготовку и законченное среднее образование. Для поступления в школу требовалась аттестация от командования частей, в которых ранее служили кандидаты в курсанты. Личный состав школы достигал 120 человек офицеров и рядовых казаков. При школе имелась и особая группа учащихся — малолетние казачата-сироты. Попадая в школу, каждый курсант получал часто менявшийся псевдоним или цифровой номер. В программу обучения будущих разведчиков и диверсантов входила общая подготовка: обучение владению огнестрельным оружием различных систем, метанию гранат, рукопашному бою и специализированная подготовка: изучение радио и телефонной службы, различных видов сигнализации. В Новогрудке велась полная подготовка боевиков-снайперов, подрывников, медсестер, связисток, копировальщиц, шифровальщиков и т. п. В школе одновременно обучалось до 80 человек. Срок обучения — 3–6 месяцев. За время своего существования школа сумела сделать лишь один полный выпуск^{231}.

Появление в Новогрудском округе специальных казачьих поселений не осталось без внимания местных журналистов. Официальный орган округа газета «За праўду» 6 марта 1944 г. приветствовала появление казаков:

«КАЗАКІ Ў НАВАГРАДЧЫНЕ.

У чацьвер 24.02.44 г. прывітаў Акруговы Камісар штандартфюрэр Бушман у мястэчку Дварэц транспарт 1000 казакаў. Камандант часьці злажыў спадару Акруговаму Камісару мэльдунак аб прыходзе войска. Акруговы Камісар Бушман падыходзіў да фронту казакаў пад гукі казацкай аркестры. У кароткай прамове Акруговы Камісар падкрэсліў, што казакі — гэта старыя ворагі бальшавікоў, бо іх уласны досьвед выявіў, да якой бяды і няшчасьцяў давялі бальшавікі Расею. Ён акрэсліў казакоў, як носьбітаў даўнай традыцыі, несенай адважна ад вякоў, для каторых зброя — сьвятая рэч.

— З гэтай зброяй, — гаварыў Акруговы Камісар, — будзеце вы, як заўсёды ў вашай гісторыі, багатай у славу, адважна змагацца супроць бандытаў, каторыя мучаць, рабуюць, паляць і забіваюць нявінных жыхароў гэтага краю.

Далей Акруговы Камісар асабліва заахвочвае казакаў захаваць поўную дысцыпліну…»^{232}

28 мая 1944 г. эта же газета, кстати сказать, редактируемая местным учителем Алексеем Анищиком^[56], поместила беседу с сотником Донсковым:

«1. Пытаньне: Якая мэта казацтва ў бягучай вайне?

Адказ: Аканчальная перамога над бальшавізмам.

2. Пытаньне: Якія мэты маюць казакі ў Навагрудчыне?

Адказ: Барацьба з партызанамі і стварэньне свайго казацкага быту, у форме свабоднага нацыянальнага арганізму…»^{233}

Со 2 по 16 июня 1944 г. в районе расселения казаков на территории Новогрудчины находился уполномоченный по казакам-беженцам майор Мюллер. 21 июня 1944 г. он направил докладную записку в рейхсминистерство по занятым Восточным областям, в которой обстоятельно осветил вопросы эвакуации и расселения казаков, проблемы, возникшие в связи с этим на местах, взаимоотношения казаков с местным населением, борьбу казаков с партизанами и т. п. Мюллер отмечает, что в Новогрудском округе с началом немецкого отступления вынужденно расположились 11000 казаков с примерно 6000 лошадей. Касаясь взаимоотношений, складывающихся у казаков с коренным населением, майор Мюллер пишет:

«Прием местными жителями казаков был исключительно хорошим, несмотря на то, что они вынуждены были потесниться в части размещения, да и со стороны казаков имели место случаи посягательства на чужую собственность. Благодаря присутствию казаков население чувствует себя защищенным от банд и поэтому все неудобства и небольшие конфликты берет на себя»^{234}.

Однако, как видно далее из докладной записки, у Мюллера сложилось впечатление, что местные власти рассматривали казаков только в качестве военной силы для борьбы против партизан, а их окончательное расселение растягивали на как можно более длительный срок.

Павлов наладил боевую подготовку вверенных ему частей. На 16 июня 1944 г. было сформировано 2 казачьих полка по 1000 человек. И хотя запас стрелкового оружия, которым снабдили их немцы и который пополнялся советским оружием, захваченным в боях, был довольно скудным, казаки успешно противостояли партизанам, которыми кишели леса вокруг Новогрудка. Казаки охраняли районы своего проживания, шоссе и небольшой участок железнодорожной линии Новоельня — Новогрудок. Вдоль всей линии были оборудованы казачьи опорные пункты, которые обеспечивали беспрепятственное движение по шоссе и железной дороге.

Третий полк, затребованный высшим начальником СС и полиции для боевого использования вне Новогрудского округа, был сформирован, обмундирован и вооружен в течение нескольких дней. Обмундирование и вооружение было выделено полицией. Мюллер пишет, что в день его прибытия полк уже находился на станции Новоельня в готовности к погрузке для участия в операции против партизан. Он поведал также о том, что идет формирование еще пяти казачьих полков.

Приведем несколько документов, характеризующих деятельность казаков на Новогрудчине:

«Начальник заставы № 1 с. Бассино

Командиру 6-й сотни 1-го казачьего полка сотнику Корытину.

28 февраля 1944 г.

Сообщаю, я в селе Бассино 3-й день. Застава в количестве 28 человек по прикрытию вашей и своей сотен. За два дня мною выявлено 11 человек, сочуствующих партизанам, и их актив. Из них один расстрелян по постановлению немецких распоряжений. Расстрел был произведен в присутствии немцев, солтыса и граждан села. Это был вожак партизан. Остальные взяты как заложники. 26 по 27 в селе были партизаны конные и пешие в количестве 20 человек. Узнав о нас, мы их обстреляли, ушли в северном направлении. Сегодня в 2 часа ночи с подводы был обстрел по нашей заставе. Мы их обстреляли из пулемета. Они скрылись на север от нас. Чистку села я сегодня закончил. Из нашего села 8 человек ушли в партизаны, имущество которых конфисковано, а дома переданы беженцам.

Сегодня день прошел спокойно»^{235}.

Вот еще один документ, датированный 18.02.1944 г. Цитируем дословно:

«Представителю штаба войско донского хорунжему Коритину

от казака Фатеева Федота Васильевича

от Гайчурского господарства Николаевской управы.

ЗАЯВЛЕНИЕ.

Прошу господин хорунжий выяснит за этих вредителей как Чернобай Иван Ник. И жина ево Чернобаева Олга поясняю один раз пригласили ево к Малковой Марии Гордеевне в гости был он там и пускал препаганду за гинерала Власова что он организует казачество для такой цели что уже занят Бирдяж и с правой стороны подходят уже красные и сомкнут фронт и тогда генерал Власов повернет свое казацье войско и начнет разбивать немецкие армии и мы здесь допоможем.

Я задаю ему вопрос откуда ты знаеш он мне ответил я знаю то прошу господин хорунжий скоренить этих паразитов которы мешают нам строит и укреплять немецкий закон»^{236}.

Активность казаков была сразу замечена разведкой партизан. В Москву, в БШПД^[57], полетели радиограммы примерно следующего содержания:

«Казачьи гарнизоны активно проводят массовые аресты в населенных пунктах Новогрудского и Любчинского районов. Арестам подвергаются партизанские семьи, бывший актив советской власти и другие»^{237}.

Как и в случае с генералом Каминским, партизанские особисты стали «пасти» генерала Павлова. Методы спецслужб все те же: предложение сдаться в плен в обмен на сохранение жизни. Ничего, правда, у чекистов не получилось. Тогда заработал пропагандистский аппарат. Гарнизоны засыпали листовками, смысл которых сводился к одному:

«Казаки! Переходите к нам с оружием. Приходите с семьями…»^{238}

Казаки, за редким исключением, и на этот раз не поддались на уговоры.

17 июня 1944 г. атаман Павлов вдруг неожиданно погибает. Обстоятельства его гибели в окрестностях Новогрудка так и остались невыясненными: то ли с ним свели счеты партизаны, то ли застрелил казацкий часовой, которому атаман не ответил на пароль. Впрочем, зная, как нацисты устраняли белорусских политиков или, например, генерала Каминского, можно предположить, что смерть Павлова — также их работа. И основания для таких предположений имеются достаточно весомые. 17 июня 1944 г. генерал С. Н. Краснов стал свидетелем гибели походного атамана^{239}. На лесной дороге у Новогрудка его штаб попал под ураганный огонь немцев, которые в темноте приняли казаков за партизанский отряд^{240}.

Кому была выгодна смерть атамана Павлова? На этот вопрос будущим исследователям еще только предстоит ответить.

Тем временем Берлин получает сообщение о гибели Павлова «в бою против банд».

«Смерть Павлова, — отмечает офицер связи Мюллер, — очень тяжелый удар для казаков. Трудно предсказать, насколько повлияет эта потеря в условиях огромного недостатка активистов на общую задачу.

Я возложил выполнение задач полевого атамана на заместителя Павлова начальника штаба подполковника Доманова^[58], который прекрасно зарекомендовал себя своим личным участием в борьбе против банд и в остальном известен мне как надежная личность…»^{241}

Но, как отмечали современники, преемник, при всех его достоинствах, все же несколько недотягивал до своего предшественника.

«Доманов — человек добрый и совестливый, однако он не был такой яркой личностью, как Павлов»^{242}.

Вскоре жизнь казаков на Новогрудчине оборвалась. Полки, отступая под ударами советских войск, со своим скарбом двинулись вначале в Польшу, а затем в Германию и Австрию. В сентябре 1944 г. германские власти предоставили казакам новое пристанище: на севере Италии — в одном из немногих районов, еще остававшихся под властью агонизирующего Рейха. Была выбрана область, наиболее отдаленная от линии наступления Красной Армии. Вначале казачий стан поселили в Гемоне, а затем перевели в Карнию и Толмецию, предоставив земельные наделы и дома, что, разумеется, вызвало недовольство местного населения. Казаки здесь, как и в Новогрудке, организовали жизнь по законам своих станиц. Как и прежде, они представляли собой скорее поселение, нежели войско, хотя их полки вновь включились в борьбу с прокоммунистически настроенными местными партизанами. В мае 1945 г. казаки обозом ушли на юг Австрии, где и сдались английским властям.

1 июня 1945 г. англичане, подчиняясь Тегеранским соглашениям, передали НКВД всех обитателей казачьего стана, располагавшегося около города Лиенц. Сотни тысяч людей, бежавших от советского террора и казалось бы нашедших убежище на Западе, все равно оказались в сталинских лагерях. Все они, как станет известно после крушения СССР, были истреблены^[59].

В январе 1947 г. генералы Т. И. Доманов, П. Н. Краснов, С. Н. Краснов, А. Г. Шкурко, Гельмут фон Панневиц и другие были повешены в Москве по приговору Верховного Суда СССР^{243}.

Глава II. Войска антигитлеровской коалиции.

Армия Крайова.

Армия Крайова (польск. Armia Krajowa, буквально — Отечественная армия) — конспиративная военная организация, действовавшая в 1942–1944 гг. на оккупированной нацистской Германией территории^[60]. В ее деятельности выделяются пять этапов, каждый из которых имел свои особенности^[61].

Первый этап (сентябрь 1939 г. — июнь 1941 г.) хронологически совпадает с началом Второй мировой войны, когда Германия (1.09.1939) и СССР (17.09.1939) напали на Польшу, и продолжался до начала немецко-советской войны.

27 сентября 1939 г., за день до капитуляции Варшавы, генерал бригады Михаил Карашевич-Токаржевский вместе с группой патриотически настроенных офицеров создал Службу победы Польши — СПП, положившую начало польской подпольной военно-политической организации, целью которой была дальнейшая борьба с захватчиками.

В состав СПП вошли оппозиционные правительству партии: польская социалистическая партия — ППС, национальная и народная партии, чьи представители в тяжелые дни сентября 1939 г. активно сотрудничали с военным командованием в вопросе обороны Варшавы, показывая тем самым яркий пример единства народа в борьбе за свободу своей Родины.

При этом генерал М. Токаржевский исходил из того, что польское правительство стало непопулярным в широких массах польского населения в период санации, видевшего причины сентябрьской национальной трагедии не только в техническом перевесе германских войск, но и в политических и стратегических просчетах государственной верхушки^{244}.

30 сентября 1939 г. в Анжере (Франция) создается, согласно советским источникам, польское эмигрантское правительство во главе с генералом В. Сикорским, которое признавало в качестве легальной основы своей деятельности Конституцию 1935 г.^{245} После разгрома Франции оно переместилось в Лондон. Понятно, что это правительство находилось в состоянии войны и с Германией, и с Советским Союзом. В связи с этим оно не признавало законность советско-немецких договоренностей относительно Польши, а также включение в состав СССР Западной Беларуси, Западной Украины и Виленщины. Поэтому сфера деятельности и интересов организаций, подчиненных эмигрантскому правительству, распространялась и на земли бывшего польского государства. Советский Союз после 17 сентября в средствах пропаганды польского сопротивления подавался как оккупант № 2, союзник Третьего рейха. Это явилось реакцией на сближение сталинского режима с Берлином и на те мероприятия, которые проводились на «освобожденных» землях.

13 ноября 1939 г. Сикорский, как премьер и Верховный Главнокомандующий, отдал приказ о создании всепольской военной организации — Союза вооруженной борьбы — СВБ^[62], главной целью которой стало обновление Польши в границах, существовавших до сентября 1939 г. Интересен тот факт, что в ноябре 1939 г. польское эмигрантское правительство объявило войну Советскому Союзу^{246}. В январе 40-го определяются две территории, на которых СВБ намеревался осуществлять свою деятельность: 1-я — в немецкой зоне оккупации, командующим которой назначается полковник С. Равецкий, и 2-я — в советской оккупационной зоне, где военным руководителем должен был стать генерал М. Карашевич-Токаржевский. Правда, к исполнению своих обязанностей генерал так и не приступил: советские контрразведчики, оповещенные о его намерении перебраться во Львов, схватили его в момент перехода границы. В конце июля полковник Равецкий, после создания главного командования, назначается главкомом силами СВБ, и ему присваивается звание генерала бригады.

На «кресах восточных» формируются склады оружия, проводится активная агитация среди местного населения против советской власти, нашедшая отклик в сердцах поляков, что объясняется не только сентябрьскими событиями, но и карательной политикой по отношению к ним. В этот период в области появляются подпольные организации, подчиняющиеся командованию СВБ, с которым устанавливается курьерская связь, что не осталось без внимания советских спецслужб, тесно взаимодействующих в борьбе с зарождающимся польским сопротивлением с нацистами^{247}.

С осени 1939 г. до 22.06.1941 г. на «кресы» СВБ направил 86 курьеров. Обратно, по оценкам НКВД, возвратилось 16: десять задержали при переходе границы, 12 арестовали при выполнении заданий, 44 курьера, угодив в западню НКВД, погибли^{248}. Несмотря на понесенные тяжелые потери, нехватку средств и угрозу провала, идея сопротивления овладела всеми слоями польского населения, а по мере проявления настоящего обличья советской власти — и белорусского. На территории Барановичской области, согласно спецсообщениям НКВД БССР, действовали следующие подпольные организации: «Союз борьбы за независимость Польши», «Союз вооруженной борьбы», «Союз польских патриотов», «Стрельцы», «Сокол», «Освободители», «Партизанка» и др.^{249}

Советские спецслужбы, держа ситуацию под контролем, весной-летом 1940 г., блокировав ряд районов Барановичской области, наносят мощные удары по группам сопротивления. Аресты прокатились в Лиде, Новогрудке, Воложине и Барановичах. Сотни подпольщиков — бывших офицеров, полицейских, чиновников, учителей, священнослужителей, студентов и школьников — наводнили и без того переполненные советские тюрьмы^{250}. В результате полковник С. Равецкий («Грот»), командующий польским подпольным Союзом вооруженной борьбы, посланный Сикорским и Сосновским вести войну с СССР, докладывал: «Советы имеют большую помощь местного элемента (украинцев, белорусов, еврейской бедноты), много сторонников среди молодежи, которая получила работу»; «большевики не так склонны к расстрелам людей по любому поводу и без повода, как немцы»; «не отделяются они от поляков, а перенеся борьбу на социальную почву, они смогли завоевать некоторую часть польского общества, в основном среди пролетарской молодежи и некоторой части сломленной морально интеллигенции». Равецкий признавал «полное безразличие» белорусов и украинцев к польской государственности. Он пришел к выводу, что «широкая работа против большевиков невозможна», тем более что в целях «подрыва базы» СВБ органами НКВД были выселены члены семей «офицеров, фабрикантов, помещиков, крупных чиновников бывшего польского государственного аппарата»^{251}.

В целом, первый этап можно охарактеризовать как время формирования будущей Армии Крайовой, в первую очередь, ее социальной базы, выработки методов борьбы. Однако несмотря на наличие организации со столь недвусмысленным названием, которой являлся СВБ, вооруженной борьбы с его стороны практически не наблюдалось.

Хронологические рамки второго этапа (июнь 1941 г. — апрель 1943 г.) совпадают с началом немецко-советской войны и с разрывом дипломатических отношений между Лондонским правительством и СССР.

Вторжение немецко-фашистских войск на территорию Советского Союза правительство Сикорского решило использовать в своих интересах: содействовать ослаблению Германии и СССР. Бюро информации и пропаганды (БИП) Союза вооруженной борьбы, когда стало известно о начале войны между вчерашними союзниками, отмечало в своем «Информационном бюллетене»:

«Хвала Господу Богу и благодарность за то, что рука одного из наших врагов режет другого врага и оба они — победитель и побежденный — сильно истекают кровью, ослабевают»^{252}.

«В отношении к двум врагам, — отмечалось в «Информационном бюллетене» от 3 июля 1941 г., — поляки должны сохранять безжалостную враждебность. Не должны оказывать помощь ни одной из сторон, а в дальнейшем обязаны победить обоих врагов».

Катастрофа, постигшая Красную Армию летом 1941 г., продемонстрировала всему миру, что его ожидает в случае разгрома Советского Союза. И все поняли, что предотвратить угрозу можно только совместными усилиями, создав мощную антигитлеровскую коалицию. 12 июля 1941 г. в Москве подписывается первое официальное англо-советское соглашение, согласно которому оба правительства брали на себя обязательства оказывать военную помощь и не заключать сепаратного мира или перемирия. Свою позицию предстояло определить и генералу Сикорскому. В начале июля 1941 г. в Лондоне начались переговоры между советской и польской сторонами. Шли они очень тяжело^[63]. Трудность заключалась в том, что польские эмиграционные круги (эндеки и правые социалисты) рассчитывали, что Москва, находясь в сложном положении, пойдет на уступки относительно восточной границы Польши. Результатом переговоров стал договор между СССР и Польшей от 30.07.1941 г. об установлении дипломатических отношений и о сотрудничестве в военной сфере. В первом пункте соглашения отмечалось:

«Советский Союз признает: советско-немецкие договоренности 1939 г. относительно территориальных изменений в Польше теряют силу»^{253}.

Такая формулировка, однако, давала возможность самой вольной ее интерпретации.

В знак протеста против подписания договора без окончательного решения вопроса о Западной Беларуси и Западной Украине в отставку подают министр иностранных дел А. Залесский, министр юстиции М. Сейда, государственный министр по делам Польши и главнокомандующий Союза вооруженной борьбы К. Сосновский. Тем не менее, несмотря на правительственный кризис и негативное отношение к договору президента В. Рачкевича, он вступил в силу. В развитие этого соглашения 14 августа 1941 г. в Москве подписывается советско-польский военный договор, в котором определялись: 1) общие основы создания из числа польских граждан, депортированных в СССР, польской армии; 2) основы ее организационной структуры; 3) форма участия в боевых действиях и т. д.

Определенное урегулирование отношений между правительством Польши в Лондоне и советским руководством, шаги по созданию польской армии, оказали значительное влияние на настроения польского населения как на оккупированной территории, так и на территории СССР^{254}. Как пишет историк Г. Мазур, исследовавший деятельность Бюро информации и пропаганды Союза вооруженной борьбы — Армии Крайовой (БИП СВБ — АК), после заключения договора Сикорского — Майского в польской подпольной пропаганде тон относительно СССР несколько изменился: вместо открытой враждебности на первый план выходит тема недоверия к восточному союзнику. Тому способствовал и приказ Союзу вооруженной борьбы из Лондона, из которого следовало, что в случае, если Красная Армия приблизится к польским границам образца 1939 г., ей необходимо оказать сопротивление и дать отпор. Как видим, договор Сикорского — Майского оставил всех при собственных интересах: поляки по-прежнему считали западнобелорусские земли своими, Москва тоже.

Исходя из этого, Сикорский ведет свою политику. Как показали дальнейшие события, ставка делалась на польские вооруженные отряды, в структуре которых происходят коренные преобразования. В феврале 1942 г. на базе СВБ создается Армия Крайова, в состав которой вошли: 1) часть Народной организации войсковой; 2) частично батальоны хлопские^[64]; 3) военные отряды правого крыла польской социалистической партии и другие военные нелегальные организации политических центров, поддерживающих Лондонское правительство.

Рассматривая правовые аспекты деятельности АК в Беларуси, необходимо отметить еще раз: смену границ после сентября 1939 г. польская сторона не признавала до Потсдамской конференции (1945). Это означает, что приказ эмигрантского правительства о создании вооруженных структур в рамках довоенных границ и борьба за независимость 2-й Речи Посполитой были полностью правомерными. Структура АК, отмечается в третьем томе польских военных историков «Польские вооруженные силы во Второй мировой войне», была направлена на подготовку вооруженного восстания и поэтому не соответствовала таким целям, как борьба с нацистами. Для достижения этой цели необходимо пройти через 3 этапа: формирование сил в подполье; общее восстание или вооруженная борьба с целью захвата Центральной Польши; возрождение вооруженных сил^{255}.

Что же происходит в этот период в самой Барановичской области? Подчиняясь генералу Сикорскому, командование АК^[65] перебрасывает туда мощное оргядро в составе 342 польских кадровых военнослужащих: 92 офицеров и 250 подофицеров. Задача, стоящая перед ними, сводилась к следующему: сформировать Новогрудский округ АК. Его планировали развернуть по схеме: отделение («дружина»), взвод («плютон»); рота («компания»), обвод, инспекторат. К слову, понятие Новогрудский округ в смысле административно-территориального деления не соответствовало теперешнему Новогрудскому району, а охватывало территорию бывшего Новогрудского воеводства, или довоенной Барановичской области.

В мае 1942 г. Новогрудский округ охватывал пять поветов: Щучинский, Лидский, Столбцовский, Новогрудский, Воложинский. В сжатые сроки формируются обводы.

Таблица № 51. КОЛИЧЕСТВО ОБВОДОВ НА ТЕРРИТОРИИ БАРАНОВИЧСКОГО ОКРУГА (ОСЕНЬ 1942 г.).

№ п/п	Обвод	Командир
1.	Щучин (кодовое название «Лэнка» — «Луг»)	подпоручик К. Кшивицкий («Веслав»)
2.	Лида («Бор»)	О. Кушелевский («Сулема»)
3.	Воложин («Бжоза» — «Березка»)	капитан С. Деделис («Паль»)
4.	Новогрудок («Ставы»)	Л. Ненартович («Медянка»)
5.	Слоним («Пески»)	капитан М. Островский («Картач»)
6.	Барановичи («Пуща»)	капитан «Юзеф»
7.	Столбцы («Столб»)	А. Веракомский («Свирь»)
8.	Несвиж («Стражница»)	поручик М. Винтер («Станлет»)

Источник: Сямашка Я. Армія Краёва на Беларусі. Мінск, 1994. С. 134.

В ноябре 1942 г. Новогрудский округ АК, первым комендантом которого стал майор Н. Крайник^[66], был сформирован. В него вошли три инспектората: северный — Щучин, Лида; средний — Новогрудок, Столбцы; южный — Слоним, Барановичи, Несвиж^{256}.

В окружной штаб, который разместился в Лиде, входили: капитан В. Ставовский («Сава») — начальник оперативного отдела, поручик З. Батарович («Здислав», «Хмара») — адъютант коменданта, начальник связи и легализации; капитан Б. Василевский («Бустремяк») — начальник разведотдела; подполковник С. Менькальский («Дунин», «Лигенза») — интендант; С. Вавжинчик — начальник бюро информации и пропаганды; подполковник Ю. Лубиковский («Сибиряк») — начальник инженерной службы; М. Куприянович («Мария»), А. Яновская («Сова») — шифровальщицы; Р. Дановская («Катка» и «Хильда») — курьеры^{257}.

Структура округа постоянно усовершенствовалась. Так, в январе 1943 г. реорганизуется территориальная сеть: ликвидируются обводы, а вместо них появляются диверсионно-партизанские центры, партизанские центры и диверсионные центры. Диверсионно-партизанские центры были созданы в Столбцах, Несвиже, Барановичах, Слониме, Ивье (позже — в Воложине), Лиде, Щучине^{258}.

В окончательной фазе военная структура Новогрудского округа АК выглядела так:

Таблица № 52. СОЕДИНЕНИЯ АК, ДИСЛОЦИРОВАВШИЕСЯ НА ТЕРРИТОРИИ БАРАНОВИЧСКОГО ОКРУГА В 1943–1944 ГГ.).

№ п/п	Соединение	Командир	Состав
1.	Наднеманское	майор М. Каленкевич («Котвич»)	1-й батальон 77-го пехотного полка, 700 чел. — командир капитан В. Жогла («Зых»); 4-й батальон и приданный ему эскадрон уланов, 1600 чел.
2.	Северное	поручик Я. Барисевич («Крыся»)	2-й батальон 77-го пехотного полка, 650 чел.; 5-й батальон, 300 чел., командир капитан С. Трушковский («Штремер»)
3.	Восточное	капитан С. Деделис («Паль»)	3-й (ударный кадровый) батальон 77-го пехотного полка, 480 чел., командир подпоручик Б. Песецкий («Соболевский»); 6-й батальон, 520 чел., командир капитан С. Деделис
4.	Западное	Я. Пивник («Понурый»)	7-й батальон 77-го пехотного полка, 780 чел. командир Я. Пивник, после его смерти 16.06.1944 г. его заменил подпоручик Б. Тважиньски («Астоя»)
5.	Столбцовское	поручик А. Пильх[67] («Гура», «Долина»)	1-й батальон 77-го пехотного полка, 700 чел., командир военный летчик В. Гриневич («Дзвиг»); 27-й полк уланов, 350 чел., командир хорунжий З. Нуркевич («Ночь»)[68]

Источник: Семашка Я. Армія Краёва на Беларусі. Мн., 1994. С. 136.

Всего Новогрудский округ АК, согласно данным Я. Правдиц-Шляцкого, насчитывал 23 тыс. человек: 8 тыс. непосредственно в боевых частях, 15 тыс. было задействовано в конспиративной сети. Все они, приняв присягу и получив оружие, находились дома^{259}. Между тем, по данным белорусских исследователей, округ насчитывал 10 тыс. бойцов и командиров, 60 % из которых являлись белорусами. Особенность Новогрудского округа АК состояла в том, что половина участников белорусского национального движения, с которым боролась АК, составляли белорусы-католики (во 2-ой Речи Посполитой власти были склонны считать их поляками), а в рядах АК почти 40 % солдат составляли православные белорусы^{260}.

Развернув на территории Барановичской области один из сильнейших округов АК — Новогрудский, ее командование, как уже отмечалось, главную задачу видело не в борьбе с нацистами, а в том, чтобы любой ценой установить власть эмигрантского правительства. Об этом, в первую очередь, свидетельствуют публикации тех лет. Процитируем некоторые из них:

• «На Востоке мы требуем, что мы неоднократно утверждали и за то, что мы последовательно боремся, сохранения границ 1939 года. Требования интегральности восточной границы остается каноном польской политики» (Dumka polska. 1942. Nr 38);

• «Тот, кто хочет добрых взаимоотношений с Россией, тот должен на каждую попытку ревизии границ, определенных Рижским договором, отвечать: “Невозможно”» (Wiadomości Polskie. 1942. Письмо Ненанского к Прушинскому);

• «Нерушимость наших восточных границ является для нас догмой, и между нами на эту тему не может быть дискуссий» (Dziennik żolnierza. 1942. 27 окт.);

• «Россия не имеет никаких причин требовать дополнительных территорий, и она должна признать, что стратегическая необходимость диктует Польше сохранение границ Рижского договора. Никакое движение Польши на запад никогда не сможет компенсировать потерь наших восточных окраин» (Wiadomości Polskie. 1942)^[69].

Примерно в тоже время СМИ Польши, освещая борьбу АК, призывали:

«…для каждого из нас стало святым долгом право борьбы за нерушимость наших восточных границ»^{261}.

Об истинных намерениях лондонского правительства говорит и резолюция съезда поляков, прошедшего в октябре 1942 г. в Эдинбурге:

«Мы должны передать нашим будущим поколениям наши восточные территории (Западную Беларусь и Украину. — А. Т.) в неприкосновенности, как незаменимый элемент независимости республики во всех отношениях…»^{262}

Однако на пути осуществления агрессивных замыслов польских шовинистов стояли белорусские прогрессивные национальные силы. Конфликт между ними исторически был неизбежен. Началась жестокая открытая и тайная война на истребление друг друга как своими собственными силами, так и с помощью нацистов. По каким «правилам» она велась, дают представление директивы самой Армии Крайовой:

«Цель поляков есть освобождение Западной Беларуси от большевизма, но каждый поляк должен помнить, что белорусы — это враги польского народа…, поляки должны всяческими способами компрометировать белорусов перед немцами, добиваясь ареста белорусов с тем, чтобы потери у белорусов были как можно большими»^{263}.

Есть еще одно свидетельство, основанное на аковских документах, говорящее о том, что командование Армии Крайовой выдвинуло перед подчиненными ей вооруженными структурами три главных задачи:

«1. Все немецкие учреждения в соответствующих поветах должны быть обсажены только нашими людьми, чтобы вся практическая власть находилась в наших руках. Таким образом, все полицейские и коменданты смогут оказывать помощь оружием и обмундированием нашим вооруженным отрядам, проводить разведку и осуществлять соответствующее влияние на немцев и на все окружение.

2. Каждый поляк обязан помнить, что никогда и ни за что белорус не захочет оказать нам помощь, поэтому мы должны стремиться выжить белорусов из их учреждений, стремиться искать любые материалы, обвиняющие белорусов, передавать их немцам, обвиняя белорусов в связях с партизанами для того, чтобы их расстреливали. Таким образом, мы можем не только выжить белорусов, но и противопоставить немцам белорусское население. В будущем, при помощи умелой пропаганды, мы перетянем белорусов на свою сторону и достигнем, как минимум, их нейтральности.

3. Через своих людей просить полицию и немцев сжигать белорусские деревни под видом, что они помогают партизанам»^{264}.

В соответствие с «доктриной» генерала Сикорского в приходе Турейск Щучинского павета «за белорусскую деятельность был зверски замучен священник И. Алехнович с матушкой. Иеромонах Лукаш был живьем сожжен в своем приходе около Новогрудка…»^{265} За отказ поставлять продукты отрядам АК на Лидчине аковцами было сожжено «более 30 хуторов и уничтожено мирное население»^{266}. Крестьяне, невзирая на польский террор, отказывались, поддерживая белорусских коллаборационистов, снабжать продовольствием формирования, созданные лондонским эмигрантским правительством. Месть была жестокой. Например, ворвавшись в деревню Пудино Лидского района, аковцы, по словам очевидцев, «учинили страшную расправу над невинными жителями. Они схватили семь мужчин, работающих в поле, выкрутили им руки и ноги, пороли штыками, затем расстреляли и бросили в огонь. Бандиты зверски замучили 12-летнего мальчика»^{267}.

Из воспоминаний Петра Решетника, бывшего студента Новогрудской учительской семинарии:

«В Несвиже по доносу поляков немцы арестовали школьного инспектора Михаила Мицкевича (брата Я. Коласа). Бургомистр города Барановичи Войтенко, узнав о беде, обратился в СД. В Несвиж выехали представители оккупационных властей вместе с Войтенко. «Что же вы делаете, — набросился на жандармов Войтенко, едва появившись в Несвиже, — вы же арестовываете тех, кто веками жил на этой земле!» Все белорусы, в числе которых оказался и М. Мицкевич^[70], оказались на свободе, а их места заняли поляки»^{268}.

Скорректировав свои «правила», польские националисты, усилив, продолжили антибелорусский террор. Вот что рассказывал об этом спустя тридцать лет после Второй мировой войны комендант Новогрудского округа АК Я. Правдиц-Шляцкий, штаб которого вынес 300 смертных приговоров «изменникам» и «предателям» — белорусам, которые не хотели возрождения польского государства в границах 1939 г.:

«Вступать в открытую борьбу не получалось. При помощи немецкого начальника N мы передали отряду немецкой тайной полевой жандармерии № 400 список «членов коммунистической организации! — около 40 человек. В результате на протяжении двух недель было арестовано 80 человек, часть из которых расстреляли, часть вывезли на работу в Германию»^{269}.

Наверное, нет необходимости в проведении специального исследования, чтобы доказать давно всем известную истину: коммунистов нацисты расстреливали сразу.

Бойня, устроенная аковцами, не осталась без внимания германских властей.

«В результате террористических акций белополяков, — отмечает лидский окружной комиссар, — белорусское влияние неожиданно остановилось, так что стало невозможно привлечь белорусские административные силы на руководящие должности»^{270}.

Правда, окружной комиссар не уточняет, что террор против белорусского населения производился под непосредственным контролем самих нацистских администраторов. Вот что сообщает журнал «Лідскі летапісец» (2003. № 2):

«По распоряжению командования Новогрудского округа АК старший сержант 77 полка Юзеф Сенкевич 3.06.1943 г. перед фарным костелом в Лиде расстрелял выпускника Щучинской учительской семинарии Яна Клышейко»^{271}.

Масштабы аковских репрессий поражают и ужасают. Давая сегодня историческую оценку того времени — времени массовых и безжалостных репрессий, — невольно замечаешь, что расправы, чинимые над белорусами поляками, мало чем уступают по масштабам нацистским злодеяниям. На территории только двух округов — Лидского и Барановичского — польский террор унес жизни более 7 тыс. белорусов: в Лидском — около 1200 человек, в Барановичском, по признанию командира Столбцовского соединения АК Адольфа Пильха («Гура»), — 6 тысяч^{272}.

Впрочем, и эти данные далеко не полные.

А теперь о другой стороне вопроса. Предоставим слово Ю. Веселковскому:

«13 марта 1943 г. США оказали помощь в 5 млн. долларов польскому сопротивлению. Эти деньги малыми порциями доставлялись в Польшу из Британии самолетами. На протяжении последующих 14 месяцев в Польшу таким образом было отправлено 15 млн. долларов…»^{273}

Деньги, согласитесь, немалые. Но в данном случае хотелось бы сделать акцент не на суммах, а на тех деятелях, которые помогали отрядам Армии Крайовой убивать белорусов.

Сегодня многие историки и публицисты, опираясь на польские исторические источники, пытаются представить дело так, что Армия Крайова вела активную борьбу с фашизмом^{274}. И как аргумент приводят воспоминания неоднократно упомянутого нами Я. Правдиц-Шляцкого, который, в частности, пишет, что с 1.01.1942 г. по июль 1944 г. его подчиненные в Новогрудском округе провели 102 боя против немцев^{275}.

Однако надо заметить, приведенная здесь цифра вызывает самые серьезные сомнения. Документально, например, подтверждено всего несколько десятков локальных операций. Например, налеты на гарнизоны в Юстишках, Щучине, Радуне. Сошлемся на следующие факты. Правдиц-Шляцкий перечисляет все населенные пункты, у которых проходили бои, засады, диверсии, некоторые места — с указанием точной даты акции. Отмечается, например, что 3-й батальон АК провелоперацию в Станкевичах, 7-й батальон — в Скрибцах. Однако белорусский журналист Е. Семашко, исследовавший деятельность АК в Беларуси, утверждает, что «в то время здесь не прозвучал ни один выстрел, никто не слышал про какие-нибудь столкновения с немцами»^{276}. Щучин в книге отставного аковца в этом контексте упоминается трижды. Но доподлинно известно, что настоящая боевая операция против нацистов, в ходе которой погибло 43 солдата АК, была только одна^{277}.

Считается, что самой крупной военной акцией АК в то время было взятие местечка Жодишки. В бою аковцами было уничтожено много белорусских полицейских. Но не только. Так, видимо, между делом ими были убиты жена и двое детей коменданта полиции В. Каркоза и довоенный белорусский католический деятель Т. Тризна, которого застрелили в постели^{278}.

Подытоживая все вышесказанное, резюмируем: в рассматриваемый период^[71] Армия Крайова, солдат которой сегодня пытаются признать ветеранами Второй мировой войны^[72], активных боевых действий с немецко-фашистскими захватчиками не вела. Говорить о контактах отрядов АК с советскими партизанами тоже не приходится. Хотя бы по той причине, что советское партизанское движение на территории Барановичской области заявило о себе только в конце весны 1943 года. Главным препятствием на пути к объединению усилий АК и групп советского сопротивления, были глубокие идеологические и политические разногласия. С разрывом дипломатических отношений между польским эмигрантским правительством и СССР 25 апреля 1943 г. противоречия эти еще более обострились^{279}.

Еврейское сопротивление.

Суровая реальность — насилие и бесчеловечность по отношению к евреям — вынудила узников 38 гетто Барановичской области определить свое отношение к оккупационным властям, разработать свою стратегию и политику в сложных условиях.

Казалось, евреи были обречены. Захватчики сделали для этого все, что было в их силах, и уверовали в то, что у евреев остался один выход — смерть. Но они ошиблись. Евреи, несмотря на крайне тяжелое положение, все же попытались оказывать сопротивление. Они с первых дней советско-немецкой войны поднялись на борьбу против нацистских поработителей. Еврейское сопротивление носило самый разнообразный характер: от невыполнения распоряжений до активной вооруженной борьбы, участие в которой принимали мужчины, женщины, старики, дети — все обитатели гетто.

Нам удалось найти немногочисленные сведения только об 11 подпольных организациях, действующих в гетто Барановичской области (заметим, их было намного больше).

Таблица № 53. РУКОВОДИТЕЛИ ЕВРЕЙСКОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ (1941–1943)^[73].

№ п/п	«Объект»	Место нахождения	Организационная единица	Руководитель	Время создания
1.	Гетто	Барановичи	боевая дружина	Абрамовский А.	26.06.1941
2.	Гетто	Новогрудок	подпольный комитет	Иоселевич Б.	8.05.1943
3.	Гетто	Дятлово	подпольная группа	Дворецкий А.	22.02.1942
4.	Концлагерь	Колдычево	подпольная группа	Фридман Р. Кушнир Ш.	25.06.1943
5.	Гетто	Мир	подпольная группа	?	1941
6.	Гетто	Ивье	боевая группа	Гинзбург М.	1.08.1941.
7.	Гетто	Клецк	боевая группа	?	1941
8.	Гетто	Слоним	боевая группа	Шепетинский Г.	1941
9.	Гетто	Несвиж	подпольный комитет	Человский Ш.	1941
10.	Гетто	Мир	подпольная группа	?	1941
11.	Гетто	Новый Свержень	подпольная группа	?	3.08.1941
12.	Гетто	Лида	боевая группа	Гордон И.	1941

Источники: Шерман Б. …И ужаснулась земля. Барановичи, 1990. С. 35–38; Мышанка Д. Кому жить и кому умереть… Тель-Авив, 2002. С. 53–135; Коган Дж., Коген Д. Як мы перажылі Халакост з яўрэйскім партызанскім атрадам у Беларусі. Мінск, 1999. С. 97–102; Перадайте об этом детям вашим…: История Холокоста в Европе 1933–1945. Москва 2001. С. 92; Памяць: Гіст.-дакум. хроніка Нясвіжскага раёна. Мінск, 2001. С. 242–243; Левин В., Мельцер Д. Черная книга с красными страницами: (Трагедия и героизм евреев Белоруссии). Балтимор, 2005. С. 118, 242, 306, 450–453, 553, 554.

Барановичское гетто. 20 декабря 1941 г. молодой врач Абрам Яковлевич Абрамовский, заручившись поддержкой единомышленников, создает подпольную группу^{280}. Обладая незаурядными организаторскими способностями, Абрамовский на первом заседании поставил вопрос о кассе взаимопомощи: многие узники нуждались в предметах первой необходимости, у некоторых не оказалось постельного белья или оно пришло в негодность; нужно было добывать медикаменты, продовольствие, дрова. Чтобы воплотить эти цели в жизнь, следовало собрать команду инициативных и смелых людей. Так появилась подпольная боевая дружина из шести человек^[74]. Возглавил ее Абрамовский. Для него не существовало понятий «трудно» или «невозможно». В невероятных условиях гетто Абрамовский, не зная даже азов конспирации, сумел организовать стройную и боеспособную подпольную организацию, о существовании которой знали лишь единицы. Боевая дружина состояла из троек (групп). Старший тройки получал задание и знал только одного человека из подпольного штаба. Нелегальная сеть гетто решала следующие задачи: 1) накопление оружия, боеприпасов и медикаментов; 2) установление контактов с группами и отрядами сопротивления, действующими за пределами гетто; 3) организация побегов; 4) подготовка вооруженного восстания.

Начали со сбора оружия. Оно добывалось тремя путями: 1) скупкой у нацистов, полицейских и местного населения; 2) похищалось в немецких воинских частях; 3) изготавливалось в лагерных мастерских. Оружейный вопрос курировали группы во главе с Э. Хотя, П. Ясиновским, Д. Колпеницким, Л. Белой, М. Зильберманом, Я. Круглецким, М. Вегнером, братьями Аркадием и Матвеем Липниками, Г. Браславом, Л. Лидовским, братьями Столярами, С. Родкопом.

Еврейская предприимчивость, о которой представители других национальностей судачат уже целыми столетиями, это не что иное, как естественная реакция народа на далеко не идеальные условия его существования. Пригодилась она и в кровавые 40-е гг. ХХ ст. Обитатели Барановичского гетто сдаваться без боя не собирались. Изучив рынок оружия, они стали запасаться. 50 штук патронов, например, можно было приобрести за 50 немецких марок^{281}. Первыми, кому удалось доставить в гетто оружие — ручной пулемет, два нагана и десяток гранат, — были братья Столяры^{282}. В феврале 1942 г. они пронесли на территорию лагеря 78 винтовок, 3 тыс. патронов, 12 ручных гранат. Группа С. Родкопа доставила партию оружия, похитив его в немецкой части «Feldzug-B», личный состав которой, в т. ч. и узники гетто, занимались сборкой и сортировкой трофейного советского оружия. Приобретением оружия занимался и подпольный молодежный кружок Копелевича, организационно оформившийся в начале 1942 г.

В гетто насчитывалось более 10 складов оружия. Наиболее крупный находился на чердаке еврейской больницы: 70 винтовок, 10 ящиков патронов и гранат, автомат ППД. Второй, в котором хранились гранаты, — размещался в доме Ляховицкого по улице Садовой^{283}.

Помимо сбора оружия, штаб боевой дружины готовил и осуществлял побеги, которые, правда, не всегда заканчивались удачно. Так в сентябре 1942 г. нацисты, узнав о подготовке к побегу, ввели в гетто крупные карательные подразделения и, со слов очевидцев, «учинили кровавую расправу. Узников забрасывали гранатами, расстреливали из автоматов. Совершить побег удалось немногим»^{284}. Наиболее удачно в этом направлении действовала группа И. Медреша, ей удалось в том же сентябре вывести из гетто 30 человек, а в начале декабря — еще 25^[75]. Штаб боевой дружины определил пункты сбора и переправки в лес лиц, бежавших из гетто: 1) деревня Святица Ляховичского района; 2) д. Плотники Пинского района; 3) д. Великие Луки, Щербово, Грабовец Новомышского района^{285}.

В сентябре 1942 г. подпольщики, оповещенные о готовящейся последней акции по уничтожению гетто, подготовили восстание. План состоял из следующих пунктов: 1) осуществление взрыва здания гебитскомиссариата с целью отвлечь нацистский гарнизон; 2) поджог гетто. Пожар, считали в штабе, обеспечивал возможность выхода из лагеря. По плану, разработанному в гетто, курьеры установили связь с командирами еврейских партизанских отрядов И. Ройтманом и Шерешевским, базой которых являлась территория Пинской и Барановичской областей. Бойцы отрядов, скрытно обойдя немецкие посты и засады, проникли в город и, затаившись, стали ждать команды. Но этот план был сорван, видимо, из-за предательства… Партизаны вынуждены были «принять бой с карателями на подступах к лагерю, и в неравном бою все погибли»^{286}.

Поздней осенью 43-го, когда гетто не стало, около 40 еврейских мастеровых, содержащихся в здании СД, «бежали через прокопанный ими тоннель. Остальных, примерно 60 человек, перевели в Колдычевский концлагерь»^{287}. Побегом руководил Иосиф Белоскурник^{288}.

Концлагерь Колдычево. Еврейская подпольная группа, руководителем которой являлся Р. Фридман, создана 25 июня 1943 г. Известно, что в состав группы входили Д. Коцман^[76], С. Бреслав. Подпольщикам удалось 24 марта 1944 г. совершить побег. Спасся 91 узник^{289}. И это был далеко не единственный побег. Достоверно известно о судьбе 300 узников лагеря — бывших обитателей гетто, — совершивших побег и пополнивших ряды сопротивления.

Новогрудское гетто^[77]. Антифашистская организация — подпольный комитет — образована 8 мая 1943 г. в составе: Б. Иоселевич (руководитель), И. Яремовский, Раковецкий, Д. Коган, Д. Коген и др. Из гетто был осуществлен массовый побег. Об истории дерзкого побега рассказывает польская газета «Фольксштиме».

«Было решено бежать через подземный ход, берущий начало под одной из мастерских. Каждый день мужчины оставались в мастерских на два часа после работы и рыли тоннель. Копать и передвигаться по тоннелю можно было только лежа — его высота была 70 см, ширина 60 см. Выкопанную землю ссыпали в мешочки, сшитые портными в гетто, и высыпали на чердаках, в пустующих помещениях, в заброшенный колодец. Когда подземный ход дошел до границы гетто, столяры сделали вагонетки, которые тянули на веревках по проложенным в тоннеле доскам. В подземный ход даже было проведено электричество для освещения.

За пять месяцев узники гетто прокопали ход в 250 метров (100 м до ограды и 150 за оградой гетто). Когда до Новогрудка дошли слухи о ликвидации гетто в Лиде, стало ясно, что вскоре наступит черед Новогрудка. Тянуть дальше было нельзя. Побег был назначен на 26 сентября 1943 г. За несколько дней до побега Яков Коган поручил Ицхаку Равенхейзу составить список обитателей гетто.

Сигнал к побегу^[78] был дан в 9 часов вечера. Члены штаба во главе с Коганом стояли у входа в тоннель, Берл Иосилевич по списку называл фамилии. Вызванный вползал в тоннель. К счастью, лил дождь, дул сильный ветер. Электрик гетто Невяхович устроил короткое замыкание, и прожектор, освещающий гетто, погас.

Однако не ко всем судьба оказалась милостивой. Многие, выйдя из подземного хода в чистом поле, заблудились и пошли не по направлению к лесу, а назад, к городу. К тому же сыграла свою роль роковая оплошность — кто-то забыл потушить огонь в хлеву, и начался пожар. Немцы и полицаи прибежали в гетто и обнаружили, что оно пусто. Сразу же началась облава, и те, кто не успел убежать подальше от города, были схвачены. Среди них оказались шедшие последними Коган и Иосилевич. Тем не менее около 150 сбежавшим удалось достигнуть партизанского отряда Бельского»^{290}.

Дятловское гетто. Создано 22 февраля 1942 г. для еврейского населения Дятлово и Лиды. Еще до образования гетто, в самом Дятлово заявила о себе антифашистская организация во главе с Алтером Дворецким, который потом возглавил юденрат.

Сопротивление, организованное в гетто, являло собой ячейки: 20 ячеек по 3 чел. в каждой — всего 60 подпольщиков. Накапливалось оружие. Готовилось восстание. Известны случаи побегов. 6.08.1942 г. еврейский партизанский отряд (командир Атлас Ехель) совершил налет на гетто. Освобожденные узники влились в ряды сопротивления. На территории Дятловского района активно действовал еще один еврейский партизанский отряд (командир Гершель Каплинский), личный состав которого состоял из бывших узников Дятловского гетто^{291}.

Несвижское гетто. Образовано 1 сентября 1941 г. Сопротивление в гетто в своем развитии прошло 3 этапа: совет рабочих (осень 1941 г., руководители — Склар, Натан Мосар, Баренштейн, Холявский); исполнительный комитет; подпольный комитет (руководитель Шолом Человский). Подпольный комитет состоял из нескольких боевых групп (по 30 чел. каждая) и штаба. Подполье располагало пятью складами с оружием (пулеметами, винтовками, гранатами, холодным оружием). Комитет готовил восстание, которое было назначено как раз на тот день, на который нацисты планировали ликвидацию гетто. Во время восстания было убито и ранено 40 гитлеровцев и полицейских. Большие потери были и среди восставших. Спаслось всего 25 евреев. Они, разбившись на группы (М. Домосек, Ш. Человский), сумели уйти в лес, где и сформировали еврейские партизанские отряды.

Мирское гетто. Действовала подпольная группа. Организован побег 300 узников, которые, имея оружие, влились в ряды сопротивления. Восстание готовилось, но было подавлено.

Клецкое гетто. Действовала боевая группа. Накапливалось оружие. Организовывались побеги. Восстание готовилось, но было подавлено^{292}.

Гетто в Новом Свержне. Действовала подпольная группа. Накапливалось оружие. Готовились побеги. 29.01.1943 г. совершен хорошо спланированный побег. По некоторым данным, побег был спровоцирован нацистами, которые тем самым развязали себе руки при ликвидации гетто.

Ивьевское гетто. Создано 1 августа 1941 г. для еврейского населения местечек Бакшты, Трабы, Липники. Председатель юденрата — Моше Копольд. В гетто действовала боевая группа (руководитель Мотка Гинзбург), в активе которой ряд успешных побегов и сбор оружия. Группа во главе с М. Гинзбургом, совершив побег и сформировав еврейский партизанский отряд, вошла в советский партизанский отряд «Искра» бригады им. Кирова. За голову М. Гинзбурга нацисты установили награду в 50 тыс. марок. В гетто погибло 5 тыс. евреев.

Лидское гетто. Действовала подпольная группа (руководитель И. Гордон). Складировалось оружие. Совершен ряд дерзких побегов. Они организовывались через «белых гусей» — польских полицейских.

Слонимское гетто. Действовала боевая группа в составе Зораха Кременя, Аншела Делятитского, Ильи Абрамовского, Зелика Милиновского и др. Председатель юденрата — Квинт.

Складировалось оружие. В распоряжении боевой группы насчитывалось более 10 арсеналов оружия: 1) столярная мастерская (З. Милиновский, И. Абрамовский, арсенал способен был вооружить несколько крупных партизанских отрядов); 2) слесарная мастерская (М. Сновский, Ш. Сновский); 3) кузница по ул. Первомайская (Ф. Хацкелевич, Я. Хацкелевич); 4) синагога (Н. Циринский, хранилось большое количество пистолетов); 5) частный дом (Шелюбский); 6) частный дом (Матус Сновский); 7) склад радиоприемников (Натан Ликер, переправлено в лес помимо автоматов, пулеметов и пистолетов 6 радиоприемников) и т. д.

Подполье активно занималось разведкой, установив через З. Кремень связь с партизанским отрядом им. Щорса (начало 1942 г). Оружие из гетто к партизанам доставляли: Г. Герцовская, Г. Рудштейн, Е. Эйхенбаум, Г. Мехзон, Г. Зигель, Л. Штейндам. В сложных условиях в гетто активно велась разведывательная работа. Известно, что подполью удалось завербовать и переправить к партизанам обер-лейтенанта Эриха Штейна.

Велась подготовка к восстанию. Нацисты, узнав об этом, 29 июля 1942 г. оцепили гетто и, боясь выступления узников, устроили кровавую резню. Погибло 15 тыс. евреев. Помощь, обещанная партизанам, оказана не была.

Прежде чем перейти к дальнейшему исследованию темы еврейского сопротивления, отметим: мы до сих пор знаем далеко не всю правду о создании, функционировании и ликвидации еврейских гетто на территории Беларуси в годы Второй мировой войны. И уж тем более мало кто догадывается о том, что первые искры народного сопротивления с присущим ему массовым героизмом вспыхнули именно в Барановичской области.

Одной из составляющих активного антифашистского сопротивления помимо восстаний стали еврейские партизанские отряды. По оценкам белорусских историков, основанным на архивах ЦШПД, в партизанских отрядах Беларуси находилось около 15000 евреев, из них 6328 человек в Минском и Барановичском партизанских соединениях^{293}. Сегодня документально установлено существование нескольких еврейских партизанских отрядов, действующих в оккупированной Барановичской области.

К рассказу о еврейском партизанском движении мы вернемся чуть позже, а пока попытаемся ответить на ряд вопросов, не получив ответа на которые, наше исследование, поверьте, не сможет претендовать на полноту и объективность.

Вопреки истине, в советской историографии прочно укрепился миф о том, что на оккупированных землях, едва туда ступила нога германского солдата, тотчас развернулась всенародная партизанская война^{294}. О том, что эту «борьбу поддержала значительная часть населения»^{295}, — миф из той же оперы, только идущий под вторым порядковым номером. Кто же на самом деле первым взялся за оружие, направив его против захватчиков? Ответы на поставленные, заметим, не нами — временем, — вопросы можно получить, только обратившись к цифрам.

По неполным данным Чрезвычайной комиссии СССР по расследованию преступлений и злодеяний немецко-фашистских захватчиков на оккупированной территории, которые хранятся в филиале государственного архива в Барановичах, в области погибло 181179 мирных жителей^{296}. Долгое время о национальной принадлежности жертв геноцида говорить было не принято. Только в 2000 г., когда вышла историко-документальная хроника еврейских общин республики «Памятники геноцида евреям Беларуси», стало ясно, против кого именно был сфокусирован террор нацистов. Из 181179 мирных жителей области, имена которых удалось восстановить, евреи составили 133581 человек, или 80 %^{297}.

И еще, для сведения, несколько цифр. 1941 г. нацисты завершили, создав в области 38 гетто и загнав туда более 172753 евреев. В сентябре-октябре того же года количество гетто, «сократив», довели до 32-х. Узников пяти гетто (Несвиж, Турец, Телеханы, Городея, Козловщины) — 8463 человека — расстреляли. В 1942 г. появляется еще одно гетто — в Кореличах, где гитлеровцы сосредоточили, в ожидании казни, более 700 местных евреев. Тогда же, в 1942-м, «упразднили» еще 21 гетто, умертвив 70490 его обитателей. Оставшиеся 12 гетто — 54318 человек — «разгрузили» в 1943 г.^{298}. И все эти «мероприятия» проводились по отношению лишь к одной группе населения и только в одной из областей страны, Барановичской. А если рассматривать масштабы геноцида по всей Беларуси? От фактов не уйдешь: первой и главной мишенью, конечно же, оказались евреи.

Местное население в своем отношении к тому, что происходило с евреями в годы оккупации, делилось на четыре группы.

Первую и самую многочисленную группу составляли те, кому до этого не было никакого дела. Слишком страшна была жизнь вокруг, надо было выжить самим и спасти своих детей. Они не помогали, но и не доносили немцам, если видели евреев вне территории гетто.

Вторую группу составляли те, кто наживался на евреях. И неудивительно, что для многих жителей оккупированных территорий охота на евреев стала своеобразным бизнесом.

ИЗ ИНСТРУКЦИИ ОКРУЖНОГО КОМИССАРА Г. НОВОГРУДКА.

«6 марта 1942 года

1. С окончанием перевода евреев со своей территории в гетто районных городов ни один жид не должен находиться в деревнях и гминах Новогрудского округа.

2. Для этого приказываю всем гминным бургомистрам (гмина — административный центр сельской местности. — А. Т.) и соцким (соцкий — управляющий в деревне. — А. Т.) каждого обнаруженного жида сразу задерживать и отправлять в Новогрудок…

4. Лица без звезд (опознавательных знаков евреев), которые по своему внешнему виду могут быть признаны жидами или подозреваемыми в этом, должны быть также задержаны и доставлены в Новогрудскую тюрьму.

Траубе, окружной комиссар».

Уже в первые дни оккупации области у фашистов были составлены подробные списки обреченных. Помогали их составлять те же соседи, которым доставались квартиры, вещи угнанных в гетто. По свидетельству Д. Мышанки, в областном центре, например, такие списки подготовили

«лица польской национальности, которые имели полную информацию о еврейском населении Барановичей, относящуюся к периоду польского правления, то есть до 1939 года»^{299}.

Все было намешано в этом: и корыстные интересы, и антисемитизм, культивируемый еще до войны на государственном уровне. Нацисты выплачивали за предательство деньги, выдавали мыло, соль^{300}. Особо ловкие — мы уже говорили об этом — привозили хлеб в гетто и за каждую буханку брали только золотом. Не жалели детей, бежавших из гетто. Брали за ручку и отводили в комендатуру. Иногда это были дети, чьих родителей коммерсанты от Иуды хорошо знали до войны^{301}.

Почему так происходило? Давайте вернемся к ранее рассмотренной работе историка А. Чемера «Наваградская беларуская гімназія». Автор рассказывает, как евреи Новогрудка безжалостно наживались на местных белорусах при сдаче в аренду жилых помещений под Новогрудскую гимназию. В частности, А. Чемер пишет:

«В самом центре города жил Шмуйло Израэлит, который имел магазин и двухэтажное кирпичное здание. На верхнем этаже этого дома и была размещена Новогрудская белорусская гимназия. Помещение не соответствовало нуждам школы, но другого выхода не было. Ухудшало ситуацию то, что в этом же здании размещалась еврейская школа. Она занимала помещение до обеда, а после обеда — наша гимназия.

Воздух после занятий первой смены был страшным. Классы запыленные, парты — грязные. Коридор был тесным — лишь только разойтись. Не было помещений для кабинетов. В тесном углу размещалась учительская. Однако городские власти отказывались выделить другое здание. Это досконально знал Израэлит и безжалостно этим пользовался. За пользование зданием сначала пожелал 12 млн. марок в год. За 1923–1924 гг. Израэлит потребовал 300 пудов зерна. Потом — 240 рублей золотом (царских). Наконец и этого ему оказалось мало. После стабилизации валюты и введения новых денег затребовал новый договор: 300 злотых в месяц. Это составляло стоимость трех хороших коров либо коней. Складывалось безвыходное положение. Такой суммы за помещение дирекция не могла оплатить…»^{302}

В комментарии к сказанному А. Чемером следует добавить, что в годы национал-социалистической оккупации в Новогрудке действовало два гетто, обитатели которых, за редким исключением, оказались один на один со своей бедой. Советские партизаны тоже не пытались спасать евреев. И так было не только в одном Новогрудке — это наблюдалось повсеместно.

Третья группа — те, кто помогал евреям, рискуя своей жизнью, ибо за укрывательство и помощь была только одна мера наказания — расстрел. Крестьянин из-под Новогрудка Константин Козловский спас десятки еврейских жизней^{303}. Чудом выжившие узники вспоминают сегодня его, посмертно удостоенного звания «Праведник народов мира»^[79], в разных уголках земного шара.

Четвертая группа — те, кто уничтожал евреев. И это были не только зондеркоманды, личный состав которых состоял из нескольких сотен немецких военнослужащих. Уничтожением евреев в Беларуси профессионально (!) занималось около 20 тыс. человек^{304}. Зверствовали литовские, латышские, украинские, польские, белорусские батальоны. Трудились они, судя по официальным данным, в поте лица.

«Везде, — отмечал белорусский писатель А. Адамович, — слышали жертвы и «свою» мову и русскую речь — убийц. Рядом с немецкой»^{305}.

Почему произошло так, что евреи, веками живя на этой земле, вдруг стали изгоями? И заметим, не только для нацистов, но и для белорусов? Почему последние, отвоевывая себе место под солнцем, видели в еврее врага? Не в последнюю очередь подобные настроения инициировали оккупационные власти, стремясь вбить клин в общество с целью ослабления зарождающегося сопротивления.

Анализ публикаций белорусской прессы периода оккупации позволяет утверждать: свою пропаганду нацисты выстроили так, чтобы с помощью невероятных слухов стравить белорусов с евреями. Примеров тому предостаточно. Вот строки из статьи «Борьба Германии против еврейства» (Беларуская газэта. 1942. 26 лістап.):

«Еврей ненавидит национальные особенности, ведь они противоречат их целям. Еврей не желает иметь подчеркнуто-особенных народов, а только интернациональную, бесхарактерную людскую кашу»^{306}.

Прекрасно зная, как ноют нанесенные белорусским семьям раны, полученные в результате массовых репрессий 1939–1941 гг., фашистские идеологи стремились, в первую очередь через периодическую печать, вбить людям в голову, что в этом виновен рожденный стараниями евреев советский большевизм. Неоднократно заявлялось, что его готово поддержать все еврейство мира, особенно в Америке, где оно путем махинаций накопило большие капиталы. Показательна тут позиция Эдмунда Гана. В статье «Жиды-хозяева Советского Союза» он писал:

«…прежде всего США противятся так фанатично разгрому большевизма, так как на карту поставлено мировое положение еврейства»^{307}.

При знакомстве с белорусскими СМИ 1941–1944 гг. замечаешь, что в еврейском вопросе они стремились всеми силами и средствами проводить линию, которая давно была выработана в Берлине. Эту тему также достаточно широко, хотя, возможно, и не по собственной инициативе, освещала и газета «Голас вёскі». На ее страницах не найдешь ни одной статьи, в которой об отношениях белорусских крестьян с евреями было бы сказано хоть что-нибудь позитивное. Характерно, что названная газета активно освещала еврейский вопрос и после того, как в сельской местности стараниями оккупантов он был фактически «решен». Правда, к освещению его подходили более с теоретической, чем практической стороны. Примером может служить статья «Вечный жид». Возможно, перепечатка из других газет, что, по сути, ничего не меняет. В ней дается высокая оценка немецким национал-социалистам, «сорвавшим маску с евреев», показавшим «миру, что нет немецких, английских, американских и других жидов, а есть только один вечный жид, который, оставаясь верным себе, не может стать настоящим гражданином той страны, где он живет». В рассматриваемой статье евреям ставилось в укор, что они не любят тяжелого труда,

«не желают работать в поте лица своего, считают за лучшее использовать труд других, всякими способами стремятся к обогащению и власти. В результате получилось так, что евреям удалось в наше время закрепить за собой все руководящие должности в печати, радио и, конечно, в финансовом мире. На этих должностях евреи могут не только влиять на массы, но и распоряжаться судьбами целых народов и континентов. Наконец, еврей, достигнув высшего государственного положения… из-за кулис втягивает народы в войны, в которых они проливают свою лучшую кровь, а еврей тем временем из этого получает большие доходы».

В статье евреи признаются виновными в развязывании Второй мировой войны. Заканчивается она такими словами:

«Необходимо очистить Европу от жидов… предостеречь весь мир от жидовского влияния. лишить жидов возможности натравливать народы один против другого»^{308}.

Пропагандистская наживка нацистов сработала. По свидетельству немецкого исследователя Бернгарда Кьяри, евреи «попали в ситуацию между молотом и наковальней»^{309}. Чтобы выжить, спасти себя как социальную группу, они взялись за оружие.

Еврейский партизанский отряд А. Бельского.

Первым партизанским отрядом, костяк которого составили евреи, несомненно, стал отряд Бельского, действовавший в своеобразном треугольнике, образованном шоссейными дорогами Лида — Новогрудок, Новогрудок — Новоельня и железной дорогой Новоельня — Лида до станции Неман.

Вокруг деятельности отряда сегодня ходит много легенд. Попытаемся отделить зерна от плевел (истину от вымыслов), опираясь на информацию из первых рук: свидетельства современников и архивные документы, которые по разным причинам до настоящего времени не брались во внимание. Но прежде чем рассмотреть боевую деятельность этого уникального вооруженного формирования, правда о котором и сегодня, спустя более чем полувека, остается тайной за семью печатями, обратимся к фигуре самого командира, чья биография характерна для его поколения.

Анатолий (Тувий) Давидович Бельский родился в 1906 г. в деревне Станкевичи, недалеко от Барановичей, в большой еврейской семье, состоящей из родителей, Давида и Бейлы, и одиннадцати детей: девяти сыновей и двух дочерей. Это была единственная небелорусская семья в деревне. Бельский старший держал мельницу и, как все его соседи, жил, обрабатывая землю.

С детских лет Тувию — он был старшим в семье — привили тонкое восприятие окружающего мира, научили видеть его во всех красках. Получив хорошее домашнее образование, он, оставив родительский дом, совершенствует его в еврейской школе Тарбут, которая открылась в Новогрудке после Первой мировой войны. Закончив школу, Тувий пытается получить университетский диплом, справедливо полагая, что осуществить мечту ему, еврейскому пареньку, удастся. Но все попытки оказались тщетны.

С 1927 г., едва ему исполнилось 21 год, Тувий на службе в польской армии. После шести месяцев он уже инструктор, обучает молодых рекрутов, что было редкостью для евреев. Отслужив и отклонив предложение остаться в кадрах, Бельский возвращается домой и, женившись, осел в городе Лида, где для него начинается тихая и спокойная жизнь семейного человека. Вот только спокойной она была недолго. Ибо наступило 17 сентября 1939 г. Будущее рухнуло в одночасье. Чудом, в отличие от своих единоверцев, избежал сталинских лагерей. Но судьба ему уготовила другое, куда более страшное испытание, — немецкую оккупацию.

5 декабря 1941 г. гитлеровцы, оцепив Станкевичи, схватили, зная о проживающей здесь еврейской семье, стариков Бельских. Давида и Бейлу подвергли пыткам, требуя указать, где остальные домочадцы. Ничего не добившись и мстя за неудачно проведенную этническую чистку, оккупанты сожгли, предварительно разграбив, дом, а хозяев, затолкав штыками в автомашину, увезли в Новогрудок, где и бросили в одну из камер городской тюрьмы. Через три дня, 8 декабря, они погибнут вместе с 5 тыс. евреев^[80].

Сохранились воспоминания о том страшном дне:

«…когда евреев привезли к месту казни, то всем приказали выйти из грузовика, раздеться, бежать к яме и построиться. Потом раздались выстрелы. Некоторые из евреев пробовали сопротивляться, бросаясь на своих палачей. Один еврей-парикмахер накинулся на офицера СС с бритвой и порезал ему лицо. Парикмахера забили до смерти прикладами»^{310}.

8 декабря семья Бельских уменьшилась на пять человек: не стало родителей, двух братьев и сестры.

Небольшая авторская ремарка: 11 января 1966 г. бывший командир 7-й роты 727-го пехотного полка Иохан Артман, чьи подчиненные устроили зверскую расправу над евреями Новогрудчины, будет оправдан. У районного суда в Траунштайне возникнут сомнения в правдивости показаний… свидетелей^{311}.

Что же касается остальных Бельских, то четыре брата — Тувий (Анатолий), Асаель, Зусь и Арчик^[81], обзаведясь оружием, и заложили основу будущего партизанского отряда, командиром которого стал старший из них. А ведь на дворе стоял еще только декабрь 1941 г.!

Деятельность еврейского партизанского отряда можно разделить на два этапа: 1) декабрь 1941 г. — весна 1943 г.; 2) весна 1943 г. — лето 1944 г.

В самом начале первого этапа группа Бельского, как видно из воспоминаний бойцов его отряда, не собиралась вести масштабные боевые действия, «оружием они запасались с целью самообороны и первоначально не имели планов воевать с немцами»^{312}. Но со временем она пополняется друзьями, родственниками и беглецами из Лидского, Новогрудского, Слонимского, Барановичского гетто и Колдычевского концлагеря^{313}. Весной 1942 г., когда к Бельским присоединились семьи Больда и Дентельских, группа насчитывала 20 бойцов.

Командир требовал от партизан жесточайшей дисциплины и неукоснительного выполнения приказов, не останавливаясь и перед крайними мерами наказания. Для ведения боевой деятельности не хватало почти всего — оружия, боеприпасов, взрывчатки, гранат, но самым ощутимым было отсутствие профессионально подготовленных кадров. Поэтому принимается решение организовать лесную школу младших командиров, которую возглавил сам Бельский.

Несмотря на трудности, связанные с необходимостью вести обучение, уже с весны 1942 г. еврейский отряд активно заявил о себе. Бойцы Бельского спиливали телеграфные столбы, резали телефонные линии, взрывали мосты, громили немецкие гарнизоны.

Кроме боевых действий, обычно диверсионного характера, отряд, ряды которого насчитывали около 40 человек, занимался разведкой и контрразведкой. Почти во все оккупационные административные учреждения удалось внедрить своих людей, что давало возможность быть в курсе намерений противника: его передвижения, дислокации, настроений, снабжения, совершенных либо планируемых репрессий. Эти, большей частью фрагментарные, сведения анализировались и обрабатывались группой разведки, а потом передавались командиру.

Разведка Бельского установила связь с Новогрудским, Лидским и Слонимским гетто. Для этого привлекли проверенных людей из числа местных жителей: К. Козловского (белорус), братьев Бобровских^[82], Баинского (поляк). Для сбора и дальнейшей переправки в отряд узников, совершивших побег из гетто, действовали явочные квартиры: в деревне Литовка и на ближайших к гетто хуторах. Непосредственно связь осуществлялась через партизана Н. Опенхайна.

За скудностью источников, позволяющих отследить боевой путь большинства еврейских партизанских отрядов, действующих на территории области в 1941–1942 гг., внимания заслуживает следующий нацистский документ:

«Копия 450/93

Начальнику тайной полиции и службы безопасности.

16.06.1942 г.

Отдел IP Дело № 1919/42.

Рейхкомиссару «Остланда».

Рига.

ОТНОСИТЕЛЬНО: НАПАДЕНИЯ ПАРТИЗАН В БАРАНОВИЧАХ.

Барановичский отдел начальника тайной полиции и службы безопасности Беларуси, в составе 8 немецких унтер-офицеров и офицеров СС, 2 членов районного комиссариата Новогрудка, 1 лейтенанта и 1 сержанта жандармерии, 15 литовцев и русских выехали на операцию против еврейского населения и около 5 часов дня 09.06.1942 г. достиг Валибок (Налибок. — А. Т.), на север от Столбцев. Деревня находится в довольно большом лесном массиве, однако перед деревней местность ровная и абсолютно открытая.

Когда автомобили и грузовики выехали из леса и достигли окраины деревни, они были с двух сторон обстреляны из пулеметов. Подразделение покинуло транспорт и попыталось отойти в деревню, но на открытой местности оно попало под сильный огонь.

Местность не давала возможности спрятаться, а оружие, которое подразделение взяло с собой на операцию, имело ограниченный диапазон действия в сравнении с оружием партизан. В неравном бою погибли все члены отряда один за другим, только обершарфюрер СС с четырьмя переводчиками и водителем смогли отойти к деревне и остались в живых, при этом один переводчик был ранен.

10.06.1942 г. начальник тайной полиции и службы безопасности Беларуси выехал в Барановичи, взяв с собой почти всех людей, которые находятся под его командованием. Он получил подкрепление от моторизованной жандармерии и местной полиции. Он нашел в Валибоках 15 трупов на месте боя. С погибших была снята обувь, эсэсовцы были раздеты до нижнего белья, также у погибших были срезаны все знаки отличия. У одного оберштурмфюрера СС на груди была выжжена свастика и советская звезда.

Из опроса сельчан было установлено, что 4 немцев, вероятно, 2 унтер-офицеров и 2 офицеров жандармерии партизаны взяли в плен и провезли их на похищенном грузовике через Валибоки со связанными руками, в которые им воткнули красное знамя. В дополнение партизаны кричали: «Смотрите, это ваши хозяева!»

Из дальнейшего опроса крестьян установлено, что четверо пленных офицеров были расстреляны 09.06.1942 г. в лесу около Валибок. Нами была проведена поисковая операция с целью найти их тела.

Незамедлительно были приняты меры по борьбе с партизанской группой, но из-за слабости наших сил они не дали результатов.

По поручению

Штубер, штурмбанфюрер СС»^{314}.

Приведенный документ уникален. Нацисты указывают, что спецподразделение СС следовало на операцию по уничтожению евреев. Работая над книгой, мы нашли документальное подтверждение тому, что именно евреи, и никто другой, расправились с карателями. Итак, документ — рапорт правительственного советника Юнгвирта министру Восточных территорий Розенбергу от 12.06.1942 г.:

«09.06.1942 г. еврейский отряд напал на отряд Барановичского СД под командованием Грунцфельдера, когда тот на 2-х легковых и 2-х грузовых автомашинах отправлялся в деревню Налибоки для уничтожения евреев. Отряд, который состоял примерно из 35 человек, уже через короткое время расстрелял все свои патроны и был почти полностью уничтожен (уцелело только три человека^[83])^{315}. Нашли мы и другие свидетельства, прямо указывающие на то, что евреи-партизаны провели эту блестящую операцию»^{316}.

«Авторство» данной операции еще предстоит установить. Достоверно лишь известно, что провел ее не Бельский. Помимо его отряда в регионе активно действовали и другие. Например, еврейские отряды Ш. Зорина и доктора Маркуса Шлема (Атлас)^{[84] {317}}.

Деятельность отряда Бельского, личный состав которого насчитывал более 300 человек, не осталась без внимания германских спецслужб, о чем свидетельствуют многочисленные сообщения из самых различных источников, начавшие широкимпотоком поступать в Берлин^{318}. За голову Бельского и его братьев обещано крупное денежное вознаграждение: 100 тыс. марок. Любой, кто владел и сообщал информацию о местонахождении отряда, освобождался от налогов.

Бельский, вступая на путь борьбы, твердо знал, с кем имеет дело, твердо знал, что его противник не побрезгует любыми провокационными методами, чтобы достичь цели. Бельский неоднократно меняет базу. Она «кочует» по деревням Изва, Зебелево и другим глухим, только ему известным местам. Такая тактика обеспечивала относительно безопасное существование и позволяла успешно избегать организованных немцами облав и нежелательных встреч как с отрядами Армии Крайовой, так и с бывшими советскими военнослужащими.

Для групп самой разнообразной этнической и политической окраски отряд Бельского оказался нежелательным конкурентом. Последовали конфликты, которые возникали не из-за различия идеологий и мировоззрений, а из-за возможности добыть продовольствие и одежду. Когда сферы интересов пересекались, что происходило повсеместно, конфликты перерастали в вооруженные столкновения, в ходе которых имелись потери со всех сторон^{319}.

О том, как делили сферы влияния, то бишь, белорусские деревни, рассказывает бывший боец еврейского отряда Д. Коган:

«В 1942 г. в окрестностях Новогрудка действовала группа партизан под руководством лейтенанта Красной Армии Виктора Панченко^[85] (Панченков. — А. Т.). Виктор заходил во многие деревни и слышал от их жителей всегда одну и туже историю: что накануне там уже побывали евреи и все забрали. Крестьяне говорили, что помогли бы продуктами, но немцы и жиды все забрали силой.

До Бельского дошла новость, что Панченко решил ликвидировать его формирование. Бельский встретился с лейтенантом, чтобы прояснить ситуацию, рассказав ему, в какой местности он проводил операции. В те деревни, о которых говорил советский офицер, люди Бельского никогда не заходили. Решили проверить. Тувий с отрядом Виктора пошли по деревням, которые обвиняли Бельского в грабежах. Лейтенант вошел в один двор и, постучав в окно, попросил у хозяина хлеба. В ответ он услышал: «Помоги Боже, товарищ, но ночью приходили жиды и все забрали». Его жена также подтвердила, что ночью приходили евреи и забрали весь хлеб, масло, яйца, лук, одежду. Панченко, поняв, что они обманывают, разозлился и хотел расстрелять хозяина…»^{320}

Проблема обеспечения продовольствием требовала решения. И решали ее предельно просто: продукты у населения забирали силой^{321}. Белорусы, боясь поборов, обращались за помощью к представителям оккупационных властей. Нередко конфликты заканчивались следующим образом:

«Из-под Новогрудка мы пригнали несколько возов с провизией, овечек, коров, — делится воспоминаниями один из партизан еврейского отряда. — Вскоре группа в составе 11 человек получила задание привезти в лагерь продукты. Решили на ночь остановиться в знакомой хате. Хозяин по кличке Белорус выставил ужин и водку. Партизаны, сытно поев, легли спать, не выставив часовых. Крестьянин отправил сына в немецкий гарнизон, чтобы он сообщил, что у него дома прячутся еврейские «бандиты». Немцы, окружив дом, перебили всю группу. Когда выяснились все обстоятельства, бойцы Бельского убили Белоруса, членов его семьи и его свояков из соседней деревни, а по ближайшим деревням распространили листовки, указав, что эта акция — месть еврейских партизан»^{322}.

Об обстоятельствах боя на хуторе Белоруса и гибели еврейских партизан и местных жителей свидетельствуют архивные документы^{323}.

В завершающей стадии 1-го этапа партизанская база Бельского напоминала миниатюрную копию еврейского местечка с населением 1200 человек^[86]. Лагерь имел свои «улицы» с землянками по обе стороны. Некоторые землянки были очень большими и вмещали по 30–50 человек. В маленьких землянках жили командиры со своими семьями. В лагере имелись следующие запасы продовольствия:

«200 тонн картофеля, 3 тонны капусты, 5 тонн бураков, 5 тонн зерна и пшеницы, 3 тонны мяса, 1 тонна колбасы…»^{324}

В истории еврейского сопротивления были свои герои и свои предатели^[87]. Одни активно вели борьбу с нацистами, другие — верой и правдой служили им. Мы уже говорили о том, что оккупанты не брезговали никакими провокационными методами, только бы добраться до евреев, взявших в руки оружие. Практиковались эти методы и в борьбе с отрядом Бельского.

Специалисты из немецких спецслужб, понимая, что к Бельскому невозможно внедрить агента не еврея, усиленно искали в еврейской среде предателя. И нашли. Им оказался Хайм Ланцман. По легенде, разработанной в СД, Ланцман оказался в партизанском лагере, заявив, что он житель Новогрудка, остался жив, притворившись мертвым, когда нацисты уничтожили большую группу узников гетто, в числе которых он находился. Однако история, рассказанная «узником», звучала неправдоподобно, да и поведение его настораживало. Вовсю заработали особисты Бельского, которым удалось-таки «разговорить» Ланцмана. Стало известно, что офицеры СД вели Ланцмана больше года. Тот оправдал их надежды, поэтому именно его и направили на базу отряда. В заложниках оставили жену. Партизанский суд приговорил предателя к смерти^{325}.

Возвращаясь к теме «евреи и спецслужбы Гитлера» необходимо отметить: гитлеровской армии служило около 150 тыс. тех, кому Израиль и сегодня без проблем присвоил бы израильское гражданство^{326}. Информацией о некоторых из них мы располагаем:

Агент гестапо Нохен Эпштейн, выполняя приказ, прибывает из Варшавского гетто в Минское, где, как утверждает Н. Счеснович, автор книги «Записки актера и партизана», начал простым полицейским. А затем, внедрившись в среду гетто, донес своим хозяевам о подполье. Арестовали начальника еврейской полиции Розенблата, который собирался с большой группой узников уйти к партизанам. Розенблата пытали: выкололи глаза, отрезали уши, выломали зубы, а затем расстреляли. Должность начальника еврейской полиции занял Эпштейн. Но и он, как сообщает Н. Счеснович, был расстрелян при ликвидации гетто^{327}.

Вот еще пример на эту тему. Автор книги «Свет не без добрых людей» И. Гальперин, еврей по национальности, во время оккупации служил переводчиком в Forstschutzkommando («Лесная стража») воинской части ВВС Германии, командиром которой был Ганс Канцов. Штаб части находился в Барановичах^{328}.

О сотрудничестве евреев с нацистами, считаем мы, необходимо отдельное самостоятельное исследование. А пока из опубликованных в прессе материалов видно следующее: судят и довольно часто. невиновных. Вот что, к примеру, сообщает эмигрантская газета «Беларускі голас»:

«В Чикаго на основе шести свидетелей из Израиля «опознали» невиновного поляка — Валюся, которого на этом основании осудили. Потом оказалось, что это обман!. Пришлось приговор отменять. Другой такой случай произошел, когда еврейские «свидетели» обвинили «помощника» Эйхмана — Алоиза Брунера. Его повесили. А потом оказалось, что он был бухгалтером, а настоящий Брунер выехал и спокойно живет в Сирии».

А вот выдержки из статьи «Угнетал своих, но ему — можно!» (Беларускі голас):

«В США суд лишил гражданства за укрытие при въезде в Америку данных о службе в немецких лагерях еврея Якуба Тененбаума. Он был надсмотрщиком (капо) в еврейском лагере в г. Горлицы (Польша). Помогал гитлеровцам убивать своих сородичей…»^{329}

А теперь вернемся к первому этапу. В целом его можно охарактеризовать как время формирования еврейского партизанского отряда: создание организационного ядра (командир Тувий Бельский, заместитель — Асаель Бельский, начальник штаба — М. Лазарь), накопление оружия, выработка методов борьбы, создание агентурной сети. Отряд являл собой мобильное, хорошо вооруженное и подготовленное подразделение, способное выполнять самые разнообразные боевые задачи.

Советские партизаны.

Советских партизан первые два года войны на территории области вообще не было. Даже если теоретически допустить возможность обратного, то, по утверждению историка Ю. Веселковского, все они «сидели тихо и их нельзя было назвать партизанами. Никакой боевой деятельности они не вели»^{330}.

Отсутствие боеспособных партизанских формирований подтверждается также советскими и зарубежными историками^{331}. Фон Гервардз, офицер вермахта, а до начала советско-немецкой войны сотрудник Германского посольства в Москве, сообщает:

«Немецкая армия в первые дни войны была предупреждена о возможной деятельности партизан. Но на протяжении нескольких месяцев кампании мы не имели никаких столкновений с партизанами».

Далее бывший дипломат отмечает:

«…где бы они не проходили, всюду гостеприимно встречало местное население — хлебом и солью… Бедные крестьянские деревни угощали нас огурцами, кислым молоком и хлебом. Народ верил в немецкую справедливость»^{332}.

Нельзя отрицать наличия в области остаточных групп войск Красной Армии, которые, согласно точке зрения профессора И. Тимоховича,

«попав в окружение под Барановичами и Новогрудком, уже в первые месяцы войны создали партизанские группы»^{333}.

Об этом сообщают и немецкие источники. Так, Ален Кларк, автор книги «Барбаросса», пишет:

«Банды солдат, отрезанные от своих частей либо сумевшие прорваться из немецкого окружения летом 1941 года, стали мародерами и… грабили мирное население, а с немцами вступали в перестрелку, спасая свою жизнь»^{334}.

Если говорить о советских источниках, необходимо остановиться на постановлениях ЦК КП(б)Б «О мерах по дальнейшему развитию партизанского движения в западных областях Беларуси», датированном 26–28 февраля 1943 г. и «О дальнейшем развертывании партизанского движения в западных областях Белоруссии от 22.06.1943 г.»^{335} Белорусский историк В. Лемешенок, автор работ, посвященных партизанскому движению, выделяет главную причину отсутствия такового:

«Спешная эвакуация не позволила создать и оставить в городе (Барановичи. — А. Т.) и районе подполье»^{336}.

Пишет об этом и К. Т. Мазуров, уполномоченный ЦК КП(б)Б и ЦШПД по руководству партизанским движением и созданию партийного и комсомольского подполья в Барановичской области:

«Руководящие комсомольские работники были застигнуты войной врасплох и в большинстве своем эвакуировались, не создав подпольной сети и боевых формирований»^{337}.

Как видим, все слухи о наличии подполья в первые годы оккупации в Барановичах (и не только) — преувеличены. Точку зрения бывшего кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС поддержал в 1982 г. Институт истории партии при ЦК КП(б)Б. Из справки института от 04.05.1982 г.:

«на основании постановления Бюро Брестского обкома КПБ от 29.01.1982 г. партийным архивом взята на учет Барановичская городская патриотическая группа Брестской области в составе 32 подпольщиков. Она действовала с августа 1943 г. по июль 1944 года»^{338}.

Есть еще свидетельство, которое, считаем мы, заслуживает особого внимания. В 1983 г. Институт истории партии при ЦК КПБ выпустил работу «Партизанские формирования Белоруссии в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 — июль 1944 г.)». Так вот на странице 26 в таблице «Количество партизанских бригад и отрядов, действовавших на оккупированной территории Барановичской области в годы Великой Отечественной войны» в графе «1941 год» стоит прочерк^{339}.

Советские историки, доказывая обратное, будут ссылаться, что и делают с 1944 г., на партизанский отряд В. Коржа. Да, такой отряд, если верить партийным документам, действительно был. Но вовсе не в Барановичской, а в Полесской области. Про организацию первых отрядов в Западной Беларуси генерал и герой СССР В. Корж писал в своей «Докладной записке»:

«В первый день войны областной комитет партии удовлетворил мое ходатайство — о создании партизанских отрядов, диверсионных групп в области для борьбы с врагом. Отряд был организован из 60 человек, в него входило несколько старых партизан, коммунистов, комсомольцев. Вооружиться нам не удалось, поскольку не оказали в этом никакой помощи ни воинские части, ни НКВД».

Есть в «Записке» и другая, для нас не менее любопытная информация — оценка руководителей партизанского движения Беларуси:

«Козлов Василий Иванович^[88], Мачульский^[89] и другие. продолжали сидеть где-то в лесу, т. е. прятаться от всех, от жителей и партизан (это февраль 1942 г. — А. Т.). В ряде наших отрядов народ был разбалован, процветало пьянство, мародерство, неправильное взаимоотношение с населением»^{340}.

А теперь, что касается самого Коржа и его отряда, о котором принято говорить как о первом партизанском формировании. Свидетельствует Илья Борисов, автор книги «Человек из легенды», посвященной К. Орловскому. 22 июня 1942 г., сообщает И. Борисов, капитан государственной безопасности Орловский, прибывший из Китая, где он выполнял «интернациональный» долг, в Москву, явился за назначением в НКВД СССР. Попал он на прием к одному из заместителей наркома. Между ними произошел следующий разговор:

«— …Хотите в другой тыл? — спросил Орловского генерал.

— Да, в Белоруссию.

— А у нас, скажу прямо, другие планы, — не согласился генерал. — Вы обладаете богатым опытом: почти 10 лет руководили партизанскими отрядами в Западной Белоруссии, Испании, на Востоке. Мы решили использовать ваш опыт здесь, в Москве, для подготовки разведывательных и диверсионных групп.

— Спасибо, товарищ генерал, но я считаю, что больше пользы принесу в тылу, а точнее — действуя с отрядом в районе Барановичей, Пинска, Ляховичей, Клецка.

— Думаю, что и мои друзья Станислав Ваупшасов, Василь Корж и Александр Рабцевич уже там.

— Вы не ошиблись. Только Станислав теперь уже не Ваупшасов, а Градов. Рабцевич — Игорь.

Генерал замолчал, что-то вспоминая:

— Вы, кажется, еще кого-то называли!

— Василя Коржа.

— О Корже мне ничего не известно…»^{341}

Опираясь на многочисленные источники и, что важно, на большое количество мемуарной литературы^[90], посвященной советскому сопротивлению, необходимо выделить 4 категории граждан, составивших основу советских партизанских отрядов, местом дислокации которых стала территория Барановичской области:

1) Военнослужащие Красной Армии, так называемые окруженцы, осевшие в населенных пунктах («примаки»): а) не успевшие уйти за линию фронта; б) совершившие побег из немецкого плена.

2) Партийный, советский и комсомольский актив среднего звена (район — город — поселок), так называемые восточники, по каким-либо причинам не сумевшие уйти с советскими войсками.

3) Евреи, скрывающиеся от немецких репрессий.

4) Сотрудники НКВД и их «подопечные» — уголовники^[91].

Теперь зададимся вопросом: имелись ли предпосылки для развития советского сопротивления в области? Документы, которые мы изучили, дают однозначный ответ: нет^{342}. На это имелись свои причины:

1) отсутствие организационных и материальных условий;

2) отсутствие общественно-политических условий;

3) отсутствие надлежащих социальных условий;

4) отсутствие единого руководящего центра, способного возглавить партизанское движение;

5) эффективная деятельность немецкого репрессивного аппарата и спецслужб;

6) отказ отдельных членов диверсионных групп, заброшенных в область, от дальнейшей борьбы с нацистами.

Остановимся подробно на некоторых из них, которые, по нашему мнению, заслуживают особого внимания.

Как мы уже сказали, первая причина заключалась в отсутствии организационных и материальных условий развития партизанского движения. Известно, что накануне советско-немецкой войны вопросам партизанской борьбы не уделялось должного внимания. Военная доктрина и воинские уставы СССР ориентировали народ на то, что если война будет развязана империалистами, то она будет вестись на территории противника, что в условиях массового применения танковых войск и авиации партизанское движение не будет иметь важного значения. Правда, в первой половине 30-х гг. высшее политическое и военное руководство советского государства допускало возможность применения партизанских форм борьбы в случае вторжения армии иноземных захватчиков на территорию Советского Союза. Так, в мае 1930 г. К. Орловский, С. Ваупшасов, В. Корж, А. Рабцевич и А. Спрогис начали заниматься организацией и боевой подготовкой партизанских кадров в БССР.

Идея создания учебных партизанских отрядов принадлежала Ф. Э. Дзержинскому. Еще 18.02.1925 г. он представил проект формирования строго законспирированных небольших, но хорошо обученных и вооруженных групп. В случае войны и захвата противником советской территории эти группы должны были поднять партизанскую войну и дезорганизовать вражеский тыл^{343}. Предложения Дзержинского, горячо поддержанные военачальниками М. Н. Тухачевским и И. Э. Якиром, были одобрены. Реввоенсовет СССР разработал организационные мероприятия по партизанской борьбе в тылу врага в будущей войне.

Поручая своему заместителю В. Р. Менжинскому основательно заняться вопросами подготовки партизанских кадров, Дзержинский незадолго до своей смерти писал:

«Я этой подготовке придаю первостепенное значение»^{344}.

В Беларуси заранее были сформированы партизанские отряды и диверсионные группы, в состав которых входили: подрывники-минеры, пулеметчики, снайперы, парашютисты, радисты; созданы базы оружия, боеприпасов и продовольствия; в специальных школах готовились кадры руководителей партизанского движения.

В Беларуси сформировали несколько отрядов: Минский, Бобруйский, Слуцкий, Мозырский, Полоцкий. Минский отряд возглавил С. Ваупшасов, Слуцкий — В. Корж. Командиром Бобруйского отряда был назначен К. Орловский. Количество личного состава в каждом из отрядов колебалось от 300 до 500 бойцов и командиров.

«В белорусских лесах, — вспоминал С. А. Ваупшасов, — для каждого партизанского отряда были сделаны закладки оружия и боеприпасов. Глубоко в землю зарыли надежно упакованные толовые шашки, взрывчатку и бикфордов шнур для них, патроны, гранаты, 50 тыс. винтовок и 150 ручных пулеметов. Разумеется, эти склады рассчитывались не на первоначальную численность партизанских подразделений, а на их бурный рост в случае войны и вражеской оккупации»^{345}.

Вся эта работа проводилась, конечно, в глубокой тайне. Секретными были и проведенные в августе 1932 г. под Москвой Бронницкие тактические маневры-учения, будущих партизан, предусматривающие высадку в тылу «врага» партизанского десанта. В учениях участвовали части дивизии особого назначения, Высшая пограничная школа, академии и училища. На маневрах присутствовали нарком обороны К. Е. Ворошилов, его заместитель М. Н. Тухачевский.

В том же, 1932 г. группа чекистов, среди которых находились К. Орловский и С. Ваупшасов, была награждена орденами Трудового Красного Знамени БССР — «за активное участие в организации партизанских отрядов…»^[92]

В конце 30-х гг., буквально накануне Второй мировой войны, партизанские отряды были расформированы, закладки оружия и боеприпасов изъяты. Всего, по оценкам исследователей, из тайников извлекли 150 пулеметов, 50 тыс. винтовок, амуницию и динамит^{346}. Сама работа по подготовке к партизанской борьбе была свернута.

Вторая причина. Она заключалась в том, что в области отсутствовали социальные условия для развития партизанского движения. Западные историки, ссылаясь на немецкие архивы, рисуют следующую картину: в начале советско-немецкой войны значительная часть местного населения вела себя пассивно, занимала нейтральную, выжидательную позицию по отношению к немецким войскам. Люди, враждебно реагируя на действия остаточных групп Красной Армии, активно выступали против них ради сохранения своего имущества^{347}. Советские диверсанты и разведчики тоже вначале не находили поддержки у местного населения, их зачастую выдавали оккупационным войскам, а те арестовывали их и расстреливали^{348}.

Подобное поведение жителей Барановичской (и не только) области было вполне мотивированно: многие были недовольны предвоенной политикой советского правительства, которое, лишив людей земли и свободы, широко применяло репрессии, аресты и расстрелы.

И последнее. Были случаи, когда руководители диверсионных групп, прибывшие в область по заданию советских властей, отказывались от ведения партизанской борьбы. Группы распускались, бойцы избавлялись от оружия и расходились по домам. Например группа В. Басариновича, направленная в ноябре 1941 г. Разведуправлением РККА в область — «для проведения разведывательной работы». Спецподразделение, оказавшись на оккупированной территории, по предложению командира, Басариновича, направилось в Ляховичский район, к его отцу. Здесь состоялась встреча с братом отца, Станиславом, который возглавлял местное отделение Белорусской народной самопомощи. Он и убедил советских диверсантов отказаться от выполнения приказа Москвы, рассказав о событиях, происходящих в обществе. Разведчики, узнав правду, разошлись по домам, а сам командир устроился работать в немецкую заготовительную организацию бухгалтером^{349}.

Теперь о группах военнослужащих, действующих, как утверждает советская историография, в области. Документально подтверждается наличие 30 таких формирований^[93].

Да, они вступали в вооруженное столкновение с нацистами. Мы уже говорили об этом. Но деятельность их была крайне пассивной, и это серьезно беспокоило Москву. Чтобы изучить ситуацию на местах, в Беларусь убыл уполномоченный ЦК КП(б) Украины И. Сыромолотный. И вот что он доложил в столицу:

«Мы установили связь с многочисленными, имеющими в своем составе по несколько тысяч человек отрядами белорусских партизан — Капусты, Комарова, Куликовского, Кравченко, Болотина и других… Все эти отряды — пассивно действующие. Вооружены они плохо… Противника боятся. Он их тоже не тревожит… Население обижается на эти отряды, потому что они съедают у населения все лучшее, забирают одежду, обувь. Пользы от этих отрядов ни на грош. Может тов. Пономаренко надеется на какую-то их роль и успокаивает себя цифрой отрядов Белоруссии, но… честно говоря, эти отряды можно назвать народные иждивенцы»^{350}.

В Кремле сделали оргвыводы. Руководство партизанским движением возложило на Генштаб Красной Армии, а 30 мая 1942 г. при Ставке Верховного Главнокомандования создается Центральный Штаб партизанского движения (ЦШПД). П. Паномаренко, получив звание генерал-лейтенанта, возглавил этот штаб. 9 сентября 1942 г. создается Белорусский штаб партизанского движения, который возглавил 2-й секретарь ЦК КП(б)Б П. Калинин, его заместителями в разное время работали секретари ЦК КПБ Г. Эйдинов, И. Ганенко и И. Рыжиков, заместитель председателя СНК БССР И. Крупеня, генерал-майор И. Артемьев, заведующие отделами ЦК КП(б)Б А. Прохоров и В. Закурдаев. Перед ЦШПД выдвигались задачи: развернуть партизанское движение, организовать и координировать боевые действия партизанских сил в соответствии с планами Кремля^{351}.

Думается, читателям небезынтересно будет узнать дополнительную информацию о сталинском «гауляйтере» в Беларуси — Пономаренко. Родился Понтилеймон Кондратьевич в 1902 г. в Краснодарском крае. С 1938 г. — в аппарате ЦК ВКП(б), точнее, в организационном отделе. Кстати, в том самом отделе, по предложению которого принимается специальное постановление СНК СССР об усилении органов безопасности. Для сотрудников НКВД были установлены специальные звания на три ступени выше, чем в Красной Армии, а денежное содержание, естественно, увеличилось в четыре раза. Было предусмотрено, что за проведение «операций» (читай, массовых расстрелов невинных людей) сотрудники спецслужб могли представляться к награждению боевыми орденами и медалями. Служба карателей получала неограниченные полномочия.

В 1938 г. друг советских чекистов Пономаренко назначается на пост Первого секретаря ЦК Компартии Беларуси. Судьбы его предшественников по партийной линии таковы: Богуцкий — расстрелян, Кнорин — ликвидирован, Осадкин — расстрелян, Гамарник — покончил с собой, Гай — ликвидирован, Шарангович — расстрелян, Волков — ликвидирован; предшественники Пономаренко по линии Совнаркома и ЦИК БССР: Змитро Жилунович (писатель Тишка Гартны) — сошел с ума от пыток и умерщвлен в могилевской психбольнице НКВД (1937), Язеп Адамович застрелился перед арестом; Николай Голодед покончил с собой, выбросившись из окна здания НКВД на мостовую; Валькевич и Ковалев — бесследно исчезли; Червяков — покончил с собой.

После вступления РККА в Западную Беларусь (сентябрь 1939 г.) по приказу Пономаренко была запущена планомерная и целенаправленная кампания против белорусов, евреев, поляков — всех, кто не очень-то стремился под солнце сталинской конституции. Массовые репрессии 1939–1941 гг. носили четко выраженный планомерный характер и осуществлялись советскими карателями под руководством «родной и любимой» партии, политику которой четко и неукоснительно проводил «товарищ» Пономаренко, набивший руку в орготделе ЦК ВКП(б).

«Проявил» себя Пономаренко и в июне 1941 г., когда ему положили на стол информацию руководителей Западного особого военного округа, в которой сообщалось следующее: «22 июня командование германской армии готовит нападение на СССР». И что же Пономаренко? Он проигнорировал сообщение разведки, и доклад о предстоящей войне в Москву не пошел.

Было еще время подготовить войска к войне, а людей — к эвакуации. Было время для подготовки партизанского и подпольного движения. Но Пономаренко ничего не сделал. Он спасал себя. Вовремя доложившись, занимает следующие посты — начальник Центрального штаба партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандования, член военных советов Западного, Центрального, Брянского, Первого Белорусского фронтов.

С 1944 по 1948 г. Пономаренко — председатель СНК, а затем Совета министров БССР (одновременно с партийной должностью Первого секретаря). С 1948 по 1953 г. (год смерти Сталина) — секретарь ЦК ВКП(б). В 1953–1954 гг. — министр культуры СССР и одновременно министр заготовок. С февраля 1954 г. — Первый секретарь ЦК КП Казахстана. С 1955 г. — посол в Индии и Непале. С 1959 по 1962 г. — в Нидерландах, а с 1962 по 1964 г. — представитель СССР в Международном агентстве по атомной энергии. С 1965 г. — преподаватель Академии общественных наук при ЦК КПСС, исследователь истории партизанского движения и коммунистического подполья. Член ЦК КПСС и Президиума ЦК КПСС (при Сталине), депутат Верховного Совета СССР.

Награды: 4 ордена Ленина (1-й орден — «за заслуги в деле освобождения Западной Беларуси» в сентябре 1939 г.; 2-й — за депортацию граждан Беларуси в 1939–1940 гг. в советские лагеря смерти; 3-й — за расстрелы заключенных летом 1941 г.; 4-й — «за плодотворную и активную деятельность»); орден Октябрьской революции (за то, что дожил до пенсии); полководческий орден Суворова, орден Отечественной войны первой степени (хотя даже близко к фронту никогда не приближался); орден «Знак Почета» (известный в народе, как «веселые ребята»).

Уж очень стремился советский «гауляйтер» получить Героя. Но не дали.

В энциклопедическом издании «Великая Отечественная война 1941–1945 гг.» отмечается, что П. К. Пономаренко занимался подбором кадров для руководства партизанским движением. Да, это так. Но, похоже, гораздо более активно он работал не над взращиванием кадров, а над созданием в Беларуси собственного культа. Причем, тесня при этом даже самого главного кремлевского диктатора. Судите сами: на территории одной только Барановичской области действовало 5 партизанских формирований, носящих имя Пономаренко (Сталина — 3), а по всей Беларуси — 24 (Сталина меньше — 23). Может, Пономаренко стремился и орден своего имени учредить вместо ордена Отечественной войны?

И еще один штрих к портрету Пономаренко. Он несет прямую ответственность за то, что лишь мизерная часть из более чем миллионного еврейского населения Беларуси в начале войны была эвакуирована или сумела бежать на восток. Подавляющее большинство же — более 800 тыс. человек — с невиданной жестокостью было уничтожена в гетто. И он же, Пономаренко, осенью 1942 г. отправил командованию партизанских формирований Беларуси радиограмму: евреев, бежавших из гетто, в партизанские отряды не принимать. Это по вине «партизана № 1» было полностью ликвидировано Минское гетто, уничтожена половина населения столицы, ликвидировано городское подполье (об этом рассказ впереди).

А теперь рассмотрим, как Пономаренко руководил советскими партизанами. Первое, с чего он начал, — с подготовки кадров. В 1941 г. эту задачу осуществляли многие органы: подпольные республиканские и областные, партийные комитеты (кроме Барановичского), Главное политуправление Красной Армии, военные советы фронтов, НКВД, органы госбезопасности. Это нередко порождало неразбериху, параллелизм в постановке задач, приводило к напрасной гибели людей и иным отрицательным последствиям.

Полигоны смерти.

Имеющиеся в нашем распоряжении многочисленные архивные документы позволяют выделить следующие учебные центры, где проходили диверсионную подготовку лица, которые в дальнейшем направлялись в Барановичскую область:

1) Оперативно-учебный центр по подготовке специалистов подпольной и партизанской борьбы. Создан при штабе Западного фронта. Основание: приказ Командующего войсками фронта маршала Советского Союза С. К. Тимошенко и постановление ЦК КП(б)Б от 13.07.1941 г. Центр размещался в районе деревень Ченки и Марковичи под Гомелем. Программа обучения — 30 часов занятий. Курсанты изучали стрелковое оружие, минно-подрывное дело, тактику партизанских действий, основы конспирации и способы ведения разведки^[94].

2) Центральные специальные школы (ЦСШ). Созданы распоряжением Государственного Комитета Обороны в январе 1942 г. Всего было три таких школы: школа № 1 готовила партийных и комсомольских работников; школа № 2 занималась подготовкой организаторов партизанского движения, руководящего состава партизанских отрядов (командиры, комиссары, начальники штабов) и инструкторов минно-подрывного дела; школа № 3 обучала радистов-операторов.

3) Специальные курсы по подготовке групп для заброски в тыл противника. Созданы в апреле 1942 г. согласно постановлению ЦК Компартии Белоруссии. Размещались недалеко от города Мурома Владимирской области и вошли в историю под названием «особый белорусский сбор», поскольку комплектовались за счет лиц белорусской национальности, находившихся в Красной Армии и советском тылу. Персональный отбор курсантов и формирование групп на курсах осуществлял ЦК КПБ^[95]. Наркомат обороны СССР откомандировал 2500 военнослужащих-белорусов на эти курсы.

4) Белорусская школа подготовки партизанских работников (БШПР). Создана в декабре 1942 г. на базе курсов («особого белорусского сбора»). В БШПР одновременно занималось от 170 до 200 человек. Учебная программа была рассчитана сначала на 20 дней, а в дальнейшем увеличена до 2 месяцев. Школа, кроме основной учебной базы, которая находилась на станции Сходня Московской области, развернула филиал на Калининском фронте^[96].

5) Войсковая часть особого назначения НКВД СССР № 9903. С июля 1941 г. часть, которой командовал майор Строгис, размещалась в Кунцево на территории детского сада под Москвой. Курс обучения колебался от 3 до 10 дней. Курсантов — детей 14–18 лет, большинство из которых являлись школьниками^[97], учили взрывать мосты, прививали навыки быстро, не оставляя следов, сжигать жилые дома. «Практику» диверсанты проходили в Подмосковье. Достоверно известно: с 18 по 25.11.1941 г. ими было «дотла сожжено 53 населенных пункта. В огне погибли тысячи советских людей. Еще тысячи остались без крова»^{352}.

6) Школа подготовки партизанских кадров. Размещалась в деревне Марковичи Тереховского района Гомельской области. Основанием создания школы явилось постановление ЦК КП(б)Б от 18.07.1941 г. Имелся филиал школы в Мозыре. Одновременно в школе и филиале обучалось от 200 до 400 человек. Курс подготовки: 10 дней. Имелось отделение по подготовке женщин-разведчиц, на котором прошли обучение 60 девушек. С июля по август 1941 г. школа подготовила 3490 диверсантов. Когда немецкие войска оккупировали территорию Гомельской области, школа перебазировалась в Брянск, затем Тулу, Рязань и Москву. Всего на базе этого заведения подготовлено около 200 боевых групп численностью до 1500 человек^{353}.

7) НКВД БССР. 22 июня 1941 г. НКВД БССР привел в мобилизационную готовность весь оперативно-чекистский аппарат. Однако только 1 июля 1941 г. Наркомат внутренних дел СССР принял директиву № 168 о задачах органов внутренних дел в условиях военного времени. Казалось бы, НКВД БССР должен был сыграть главную роль в развертывании борьбы в тылу врага, ведь более 2 тыс. оперативных работников, а также штатные негласные сотрудники НКВД БССР и ее агентурно-осведомительная часть могли бы составить ядро советского сопротивления на оккупированной территории. Этого не произошло.

Тем не менее до конца 1941 г. НКВД создал для заброски в оккупированные районы республики 15 партизанских отрядов с общим количеством бойцов 758 человек, а также 45 оперативных групп, насчитывавших 1259 человек. Их основу составили сотрудники республиканских НКВД, милиционеры и курсанты Могилевской межкраевой школы НКВД (начальник школы майор госбезопасности Калугин).

Кроме создания партизанских отрядов и оперативных групп, для проведения разведывательно-диверсионной работы в Беларуси НКВД БССР подготовило и оставило на оккупированной территории 1192 агента. Для осуществления диверсий 287 агентов были объединены в 73 диверсионнотеррористические резидентуры. Но, как мы уже отмечали, спецподразделения со своей миссией не справились. Поэтому начало партизанской войны и зафронтовой работы органов госбезопасности в 1941 г. можно считать чистой импровизацией.

Минский историк И. Валахович, автор работы «Неизвестная война-3», выделяет ряд причин, которые, по его мнению, объясняют это: плохое вооружение, продовольственное и вещевое снабжение, отсутствие опыта ведения партизанской войны, недооценка противника и др.^{354}

Из докладной записки заместителя начальника УНКВД по Барановичской области Зайцева, возглавлявшего в июне-сентябре 1941 г. Червенский партизанский отряд НКВД:

«На почве недоедания в отряде начались заболевания. Надежд на улучшение нашего положения в ближайшее время не было, т. к. хлеба урожая 1940 г. у колхозников уже не было, а урожай 1941 г. еще не созрел»^{355}.

Столкнувшись с отказом населения оказывать помощь продовольствием (и не только), чекисты (ни один партизанский отряд, ни одна опергруппа НКВД БССР)

«до конца 1941 г. не смогли закрепиться на оккупированной территории Белоруссии и были разбиты противником или возвратились в советский тыл»^{356}.

В Кремле это вызвало шок. Для руководителей диверсионных подразделений вводилась особая система стимулирования — политика пряника и кнута. Осел по ту сторону фронта — Герой, не сумел — трибунал. В своих воспоминаниях «На тревожных перекрестках» (М., 1974. с. 233–234) о создании «организующих центров народной войны, вносящим в партизанское движение коммунистическую сознательность, воинскую четкость и железную дисциплину», известный сталинский боевик С. А. Ваупшасов пишет:

«Последний разговор с начальником управления происходил в присутствии двух армейских генералов. Когда речь зашла о конкретных деталях предстоящего рейда, встрепенулся и услышал реплику армейского генерала, обращенную ко мне: «Если доведешь половину отряда до Минска, будешь Герой».

8. Особая группа при Наркоме внутренних дел СССР. Создана приказом Л. Берии 5 июля 1941 г. Руководство: П. Судоплатов (начальник), Эйтингон, Мельников, Какучая (заместители), Серебрянский, Маклярский, Дроздов, Гудимович, Орлов, Киселев, Масся, Лебедев, Тимошков, Мордвинов (направленцы по Прибалтике, Беларуси, Украине). Задачи особой группы (ОГ): ведение разведопераций против Германии и ее сателлитов, организация партизанской войны, создание агентурной сети на оккупированной территории.

При ОГ создается войсковое соединение — отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН НКВД СССР), которой командовали в разное время комбриг П. М. Богданов, В. В. Гриднев и Орлов. Под своим началом ОГ имела более 25 тысяч солдат и офицеров, из них 2 тыс. иностранцев^[98].

Комплектование ОГ и ОМСБОН НКВД СССР проводилось:

1) Из Коминтерна. Димитров, Ибаррури, Мануильский с согласия Сталина передали всех боеспособных политэмигрантов, состоящих на учете в Коминтерне, в том числе участников интернациональных бригад в Испании. Всего несколько сотен человек.

2) Из ЦК ВЛКСМ. Заведующий военным отделом ЦК комсомола Шелепин передал более 700 добровольцев, мобилизованных по разверстке ЦК ВЛКСМ.

3) Из Центрального ордена Ленина института физической культуры. Проректор ЦИФК Чикин передал свыше 400 студентов и преподавателей, а также спортсменов и мастеров спорта спортивных обществ Москвы — 600 чел., альпинистов — 100 чел.

4) Из органов милиции и пожарной охраны НКВД СССР.

5) Из Высшей школы НКВД СССР.

6) Из дивизии им. Дзержинского — рота саперов.

7) Из центрального аппарата НКВД СССР и их периферийных органов.

8) Из тюрем и лагерей СССР. По приказу Берии выпустили на свободу большую группу оперативных работников НКВД и разведки.

9) Из числа уволенных ранее чекистов.

10) Из состава негласного спецаппарата оперативных управлений и отделов НКВД СССР.

11) Из ВВС Красной Армии — эскадрилья транспортных самолетов и бомбардировщиков дальнего действия; отборное подразделение десантников.

В октябре 1941 г. ОГ реорганизуется в самостоятельный 2-й отдел НКВД, который по-прежнему находился в непосредственном подчинении Берии. В 1942 г. производится реорганизация советских разведорганов. В Генштабе создаются два разведуправления: одно (во главе с Кузнецовым) — для обслуживания нужд фронтов и ставки, другое (Ильичев) — для координации закордонной разведки в странах, в том числе и США, не ставших немецкими оккупационными зонами. Создается самостоятельный отдел (Селивановский) по заброске агентуры и диверсионных групп в немецкий тыл в военной контрразведке СМЕРШ (1943). Действовал разведывательный отдел в ЦШПД.

Особая группа — 4-е Управление НКВД и ее войсковые соединения, как следует из официальных документов, создали и направили в Беларусь первые партизанские истребительные группы^[99]. Всего в тыл противника убыло более 2-х тысяч оперативных групп общей численностью 15 тысяч человек^{357}.

Партизанскому движению, свидетельствует мировая практика, предшествует большая организаторская работа, чего, как мы видим, в Барановичской области не было. Москва начала с диверсионных групп, личный состав которых, укомплектованный чекистами, имел большой опыт военной и партизанской деятельности. В 1942 г. в Барановичскую область прибыло 10 организаторских групп, в 1943 г. в западные области Беларуси, в том числе и Барановичскую, соответствено 9 партизанских бригад, 10 отдельных отрядов, 15 организаторских групп. Также боевыми рейдами туда передислоцировали более 10 тыс. советских партизан^{358}. Всего, по данным советских источников, в Барановичскую область ЦК КП(б)Б направил более 600 руководящих работников в составе партизанских, диверсионных, специальных и других групп^{359}.

Москва приходит «на помощь».

Прежде, чем приступить к исследованию динамики развития советского партизанского движения в области, необходимо обратить внимание на появлении там Барановичского подпольного обкома КП(б)Б. Такая периодичность изложения событий диктуется необходимостью подчеркнуть, что «всенародная борьба» была инициирована Москвой, а не самим населением, как об этом утверждает советскаяисториография.

Итак, в конце 1942 г. ЦК КП(б)Б разработал план переброски в Барановичскую область группы партийных работников — подпольного комитета партии во главе с секретарем обкома В. Е. Чернышевым^[100]. Операция возлагалась на оперативных сотрудников БШПД Калининского фронта. О составе, руководителе и задачах группы знали немногие. Все прояснилось на аэродроме Старая Таропа, где были готовы к вылету шесть самолетов с планерами. В ночь с 17 на 18 марта 1943 г. (по другим данным в ночь с 18 на 19 марта) самолеты, вылетев с Большой земли, приземлились на партизанском аэродроме бригады «Железняк» около районного центра Бегомль Минской области. Так начался отсчет деятельности Барановичского подпольного комитета партии, в состав которого помимо Чернышева («Платона») входили Е. Д. Гапеев («Соколов»)^[101], Г. А. Сидорок («Дубов»), С. П. Шупеня^[102], помощник Чернышева В. З. Царюк^[103]. (В немецкий тыл десантировались также Ф. Д. Ковалевский и адъютант «Платона» — И. В. Сачивко). Был и еще один помощник, без которого, считали в Кремле, миссия партдесанта была бы невыполнима, — подполковник государственной безопасности Д. М. Армянинов («Донской»)^{360}.

Организаторская группа убывает в деревню Карповичи Ильянского района Виленской области, откуда берет путь в Налибокскую пущу, куда и прибывает в конце марта, обосновавшись в бригаде им. Чкалова, дислоцировавшейся на территории Ивенецкого района^{361}.

О том, как развивалось советское партизанское движение, рассмотрим на следующем материале, позаимствованном из советских источников, которые позволяют выделить следующие пять групп, которые и заложили будущие очаги сопротивления в Барановичской области: 1) партизанские формирования, созданные из военнослужащих Красной Армии; 2) партизанские отряды, основу которых заложили местные жители; 3) отряды, бригады и группы, прибывшие из других областей Беларуси; 4) отряды, сформированные на базе диверсионно-разведывательных, организаторских, инициативных групп.

ПЕРВАЯ ГРУППА. Партизанские бригады.

1942 г.: «Ленинская» (декабрь). 1943 г.: «Первомайская» (май), им. Кирова (июнь), им. К. Е. Ворошилова (ноябрь), «Победа» (декабрь), «25 лет БССР» (декабрь).

1944 г.: им. А. В. Суворова (март), «Первая Белорусская кавалерийская Бригада» (23 августа).

Отряды. 1942 г.: им. К. Е. Ворошилова (март), «Грозный» (апрель), «1 Мая» (апрель), им. М. В. Фрунзе, «Борьба» (май), им. А. В. Суворова (Стрелкова) (май), им. Г. И. Котовского (июнь), пулеметно-артиллерийский, Первый кавалерийский, Второй кавалерийский (август), им. Чапаева (сентябрь), «Искра» (ноябрь).

1943 г.: «Октябрьский» (13 февраля), «Балтиец» (6 мая), им. Г. К. Орджоникидзе (19 июня), «Ленинский» (2 июля), им. М. Калинина (август), им. С. М. Буденного (октябрь), им. А. А. Жданова (ноябрь), «Красногвардейский» (29 декабря), «За Советскую Белоруссию» (19 декабря), им. Д. Фурманова (декабрь), «25 лет БССР» (31 декабря), им. И. В. Сталина (декабрь).

1944 г.: «Мститель», им. М. И. Кутузова (8 марта), им. П. К. Пономаренко (март), им. И. В. Сталина (2 марта).

Всего: бригад — 8; отрядов — 28.

ВТОРАЯ ГРУППА. Партизанские отряды, костяк которых составило местное население.

1942 г.: «Первый Комсомольский» (август).

1943 г.: им. Я. Коласа, «Разжаловичский», «Залужский», «Туховичский» (декабрь).

1944 г.: «Калковский» (апрель), им. С. Г. Лазо (29 июня).

Всего: отрядов — 7.

ТРЕТЬЯ ГРУППА. Партизанские формирования, прибывшие в Барановичскую область из других областей Беларуси.

Бригады. 1942 г.: 18-я им. М. В. Фрунзе (17 сентября прибыла в Клецкий р-н из Ивенецкого р-на Минской обл.);

1943 г.: 20-я им. В. С. Гризодубовой (в июле передислоцировалась из Люблинского р-на Минской обл. в Бытенский р-н);

1944 г.: им. К. К. Рокоссовского (январь).

Отряды. 1942 г.: 620-й (прибыл из Заславльского района Минской обл. в Воложинский р-н), им. И. П. Кузнецова (прибыл из Радошковичского р-на Вилейской обл. в Воложинский р-н; май), им. С. М. Буденного (из Заславльского р-на Минской обл. в Ивенецкий р-н; июнь), 125-й (из Дзержинского р-на в Ивенецкий р-н; июнь), им. В. П. Чкалова (№ 621) (прибыл из Заславльского и Дзержинского р-нов Минской обл. в Юратишский р-н; 28 декабря), им. Г. К. Жукова (из Минской обл. в Ляховичский р-н; 28 декабря).

1943 г.: 4-я рота отряда «Мститель» бригады «Народные мстители» им. В. Т. Воронянского Минской обл. (прибыла в Ивенецкий р-н; апрель). Отдельный отряд им. С. М. Кирова (прибыл из Новосибирской обл. в Клецкий и Ляховичский р-ны; май), им. Ф. Э. Дзержинского (октябрь), Отдельный отряд им. А. А. Жданова (прибыл из Минской обл. в Несвижский и Столбцовский р-ны; август). «Бесстрашный» (из Витебской обл. в Новогрудский и Кореличский р-ны; ноябрь).

1944 г.: им. К. К. Рокоссовского, 620-й отдельный отряд им. В. И. Чапаева (прибыли из Кличевского р-на Могилевской обл. в Клецкий р-н; январь), 200-й отдельный отряд (передислоцировался из Могилевской обл. в Клецкий р-н; январь), им. Д. А. Фурманова (апрель).

Всего: бригад — 3; отрядов — 16.

Переформирования бригад и отрядов, сформированных на базе прибывших в область отрядов и бригад.

Бригады. 1942 г.: им. И. В. Сталина создана 19.11.1942 г. на базе 125-го отряда, прибывшего в июне 1942 г. из Дзержинского р-на в Ивенецкий р-н; им. Чкалова — образована в ноябре месяце на базе 620-го и 621-го отрядов, прибывших из Заславльского р-на.

1943 г.: им. Н. А. Щорса (ноябрь). Сформирована на базе отряда Н. А. Щорса, сформированного из групп во главе с С. С. Ключником, которые выделились в феврале из отряда им. В. П. Чкалова, бригады им. В. П. Чкалова; им. П. К. Пономаренко (декабрь) — на базе отряда им. С. М. Буденного; им. Ф. Э. Дзержинского (октябрь), им. В. И. Чапаева (12 декабря) — на базе 125-го отряда.

1944 г.: 19-я бригада им. В. М. Молотова (январь).

Отряды. 1942 г.: «Большевик», им. А. В. Суворова, им. Ф. Э. Дзержинского — выделены из отряда № 125 (ноябрь); им. И. П. Кузнецова — выделен из отряда № 620 (июнь).

1943 г.: им. А. Я. Пархоменко (май), им. П. К. Пономаренко, им. А. А. Жданова, им. К. Е. Ворошилова (октябрь) — на базе 125-го отряда; им. С. М. Кирова (19 февраля), «За Советскую Родину» (30 апреля), «За Советскую Белоруссию» (май), им. А. А. Андреева (октябрь) — на базе 620-го отряда; «26 лет Октября» (26.09.1943) — на базе бригады им. В. П. Чкалова; «25 лет БССР» (декабрь) — на базе отряда им С. М. Буденного; им. С. К. Тимошенко (декабрь) — на базе отряда Буденного; им. Н. Н. Воронова (декабрь) — на базе отряда им. С. М. Буденного; им. А. М. Василевского (декабрь) — выделен из отряда им. С. М. Буденного; 106-й отдельный отряд (апрель) — на базе отряда им. С. М. Буденного; им. М. И. Кутузова (апрель) — на базе отряда «Мститель» Минской области.

1944 г.: им. Я. М. Свердлова (7 января) — на базе отряда № 125; им. Г. М. Маленкова (27 января), «Штурм», резервный отряд (январь), им. П. А. Алыбина (март) — на базе 620-го отряда; им. И. В. Сталина (январь) — на базе штабной роты бригады им. Сталина.

Всего: бригад — 8; отрядов — 26.

ЧЕТВЕРТАЯ ГРУППА. Формирования, образованные на базе диверсионно-разведывательных, организаторских, инициативных групп, заброшенных на территорию Барановичской области.

Бригады. 1943 г.: им. Ленинского комсомола (сентябрь) — на базе инициативной группы А. В. Станкевича («Бригада Дяди Васи» Минской обл.); 1-я Барановичская бригада (ноябрь) — на базе группы Г. И. Безлюдова, «Котовцев», «Десантников», «Лешки»; «Вперед» (ноябрь) — на базе отряда «Большевик», «Сибиряк» и др.; им. Г. К. Жукова (март) — на базе групп Н. А. Сорокина, Д. П. Шаркевича, С. С. Ключко; «Комсомолец» (декабрь).

1944 г.: им. А. Невского (апрель) — на базе инициативных групп А. Г. Байкова, Н. М. Гаврилова и В. П. Богатырева, Ф. У. Шаченкова, прибывших из Минской обл.

Отряды. 1942 г.: им. Ф. Э. Дзержинского (апрель) — на базе групп П. А. Александрова и П. П. Федосеева; им. А. В. Суворова (октябрь) — на базе группы Н. А. Сорокина; им. Н. Н. Воронова (декабрь) — на базе группы Д. П. Шаркевича («Данилы»); им. М. В. Фрунзе (август) — на базе групп Ф. И. Серебрякова и М. Ф. Дегтярева; им. Ф. Э. Дзержинского (сентябрь) — на базе группы И. С. Кушнера.

1943 г.: «Октябрь» (январь) — на базе групп Н. В. Ковалева, Г. И. Безлюдова, М. И. Ильинича, С. П. Лесничего; им. К. К. Рокоссовского (март) — на базе группы С. С. Ключко, прибывшего в Барановичскую обл. по заданию Кличевского подпольного центра Могилевской обл.; им. С. Г. Лазо (апрель) — на базе групп А. Ф. Астапова, А. А. Адамова; им. М. И. Калинина — на базе групп И. В. Шеметовца, В. И. Боженко; им. А. В. Суворова (май) — на базе группы И. С. Кушнера; им. Н. А. Щорса (май) — на базе группы С. С. Ключника; «Орел» (май) — на базе групп Г. И. Безлюдова, «Котовцев», «Десантников», «Лешки»; «Белорусский мститель» (май) — на базе группы Н. А. Рашинского, переброшенной 8.01.1943 г. по заданию ЦК КП(б)Б и БШПД в Ивенецкий р-н; им. А. Невского (апрель) — на базе инициативных групп А. Г. Байкова, Н. М. Гаврилова и В. П. Богатырева, Ф. У. Шаченкова, прибывшим из Минской обл.; «Непобедимый» (июнь) — на базе групп П. Н. Герасимчика («Прокопа»); им. Г. И. Котовского (июнь) — на базе групп А. Н. Леошко, М. М. Чайковского; им. В. М. Молотова (июнь) — на базе группы «Цыганка», направленной в область штабом Западного фронта; «Большевик» (июнь) — на базе групп А. Я. Приданникова, Т. Ф. Путилова, В. В. Чужанова; им. В. П. Чкалова (июль), им. А. М. Матросова (июль), «За Родину» (июль) — на базе инициативных групп Т. Н. Сухорукова, Ф. С. Чернова; им. М. Ф. Сильницкого (июль) — на базе группы Т. Н. Сухорукова; им. Г. И. Котовского (сентябрь) — на базе групп И. С. Кушнера; им. П. К. Пономаренко (сентябрь) — на базе групп, прибывших из Заславльского р-на Минской обл.; им. А. М. Матросова; им. Г. И. Котовского (сентябрь) — на базе группы А. В. Станкевича, «Сибиряк» (сентябрь) — на базе группы Н. В. Пронькина; им. А. И. Микояна, «Победа» (ноябрь) — на базе групп отряда Щорса; «25 лет ВЛКСМ» (ноябрь) — на базе групп Н. А. Сорокина, Д. П. Шаркевича, С. С. Ключко; им. В. И. Ленина (ноябрь) — на базе групп Ф. И. Серебрякова, М. Ф. Дегтярева, И. С. Кушнера; «Сокол» (декабрь) — на базе группы И. Кузнецова; им. М. И. Калинина (декабрь) — на базе отряда им. Н. А. Щорса; «За Советскую Белоруссию» (декабрь) — на базе группы А. В. Станкевича; им. С. М. Буденного, А. В. Суворова, В. М. Молотова (декабрь) — на базе отряда «Победа».

1944 г.: им. В. И. Чапаева (январь) — на базе отряда им. Н. А. Щорса; им. К. К. Рокоссовского (февраль) — на базе отряда Щорса; им. А. С. Щербакова (март), им. К. Калиновского (апрель) — на базе отряда Щорса; им. К. Калиновского (16 апреля), «Мститель» (апрель) — на базе групп А. Г. Байкова — Н. М. Гаврилова и В. П. Богатырева, Ф. У. Шаченкова; им. Ванды Василевской (июнь) — на базе группы А. В. Станкевича.

Всего: направленно групп — 35, создано партизанских отрядов — 45, создано партизанских бригад — 6 ^{362}.

Таблица № 54. РУКОВОДЯЩИЙ СОСТАВ СОЕДИНЕНИЯ ПАРТИЗАНСКИХ БРИГАД И ОТРЯДОВ БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ (1943–1944).

ФИО	Должность	Звание	Национальность	Довоенный вид деятельности	Кем направлен
Чернышев В. Е.	командир соединения	генерал-майор	русский	секретарь Барановичского ОК КП(б)Б	ЦК КП(б)Б
Армянинов Д. М.	руководитель оперативно-чекистской службы области	полковник НКВД	русский	работа в НКВД	НКВД СССР
Гречаниченко В. А.	комиссар 1-й Белорусской кавалерийской бригады	полковник	русский	начальник штаба кавалерийского полка	окруженец
Гавриков В. А.	командир отряда им. Кузнецова	капитан	русский	НКВД БССР	окруженец
Зухба Д. К.	начальник разведки и контрразведки по Ивенецко-Налибокской зоне	майор	грузин	НКВД, следователь	окруженец
Кузнецов С. А.	секретарь Воложинского подпольного райкома КП(б)Б	капитан	русский	старший инструктор политотдела 2-й армии (г. Каунас)	окруженец
Понявин Г. М.	начальник штаба бригады им. Чкалова	майор	русский	командир взвода 412-го стрелкового полка 73-й стрелковой дивизии	окруженец
Мурашов А. Г.	командир бригады им. Сталина	лейтенант	русский	политрук батареи 113-й стрелковой дивизии (Семятичи)	окруженец
Прокошев А. А.	командир роты отряда им. Сталина	капитан	русский	заместитель командира батальона по технической части	окруженец
Михайличенко А. С.	секретарь Ивенецкого подпольного РК ЛКСМБ	старший лейтенант	русский	заместитель политрука роты	бежал из плена
Оборотов М. И.	начальник штаба отряда «Славные»	капитан	русский	командир роты НКВД СССР	НКВД СССР
Харитонов П. Ф.	комиссар отряда им. Кутузова	лейтенант	русский	командир ремонтного взвода (г. Гайновка)	окруженец
Шубин Г. А.	командир бригады	полковник	русский	политрук 62-го дота Полоцкого УР	окруженец
Булат Б. А.	командир бригады	майор	русский	помощник начальника оперативного отделения штаба 31-й танковой дивизии (м. Ботьки)	бежал из плена
Потапов А. В.	командир роты	лейтенант	русский	помощник командира взвода 119-го стрелкового полка 13-й стрелковой дивизии	окруженец
Пролыгин И. А.	командир отряда	старшина	русский	Краснознаменный Балтийский флот	окруженец
Кушнир И. С.	командир отряда	капитан	русский	командир батареи 48-го артполка 13-й стрелковой дивизии	окруженец
Морозов А. Г.	командир отряда НКВД СССР	полковник	русский	НКВД СССР	НКВД СССР
Гаврилов Н. М.	комиссар отряда	старший лейтенант	русский	заместитель политрука роты
Панченков В. И.	командир отряда	старший лейтенант	русский	командир пулеметного взвода 213-го стрелкового полка 56-й стрелковой дивизии (м. Сопоцкино)	окруженец
Колошейнов И. Д.	командир отряда	лейтенант	русский	начальник разведки дивизиона 355-го артполка 110-й стрелковой дивизии	бежал из плена
Битько В. С.	командир отряда	лейтенант	русский	отдельный зенитный дивизион Прибалтийского ОВО	бежал из плена
Кремко Е. И.	заместитель командира бригады по разведке	подполковник	белорус	учащийся техникума физкультуры (г. Гродно)
Беляков Н. И.	комиссар бригады	капитан	русский	командир взвода 7-го стрелкового полка 24-й Самаро-Ульяновской железной стрелковой дивизии (Трабы)	бежал из плена
Орловский К. П.	командир спецподразделения НКВД	подполковник	белорус	оперативный сотрудник НКВД	НКВД СССР
Казак И. П.	комиссар бригады	старший лейтенант	белорус	рабочий УР в районе Гродно
Стрельцов И. М.	командир отряда	лейтенант	русский	РККА	окруженец
Соколов А. Б.	комиссар отряда	лейтенант	русский	РККА	окруженец

Источники: За край родной. Минск, 1978. С. 25–230; В Принеманских лесах. Минск, 1975. С. 21–166.

В апреле 1943 г. создается соединение партизанских бригад и отрядов Барановичской области во главе с В. Чернышевым, для руководства которым область делится на четыре зоны: Столбцовскую, Ивенецкую, Лидскую, Щучинскую, несколько позже — Слонимскую и Южную. В зонах образуются межрайпартцентры, которые, как и следовало ожидать, возглавили партийные функционеры, направленные сюда Москвой:

1) Ивенецкая (14 апреля 1943 г.) — руководитель Григорий Иванович Сидорок, зона действия: Воложинский, Ивенецкий, Столбцовский районы Барановичской, Дзержинский, Минский, Заславльский — Минской и Радошковичский район Вилейской области. Состав: 5 бригад и 3 отдельных отряда общей численностью 5500 человек.

2) Лидский (25 апреля 1943 г.) — руководитель Ефим Данилович Гапеев, зона действия: Лидский, Юратишский, Радунский, Вороновский, Новогрудский, Любчанский, Ивьевский районы. Состав: 6 бригад, 1 отдельный семейный отряд общей численностью 4200 человек.

3) Щучинский (18 апреля 1943 г.) — руководитель Степан Петрович Шупеня. Зона действия: Щучинский, Мостовский, Дятловский, Козловщинский, Желудокский, Василишковский, Зельвенский районы и г. Слоним^[104]. Состав: 4 бригады и 1 отдельный отряд общей численностью 3200 человек.

4) Столбцовский (2 октября 1943 г.) — руководитель Владимир Зенонович Царюк. Зона действия: Столбцовский, Мирский, Кореличский, Новомышский, Городищенский районы. Состав: 6 бригад общей численностью 3550 человек.

5) Слонимский (14 августа 1943 г.) — руководитель Михаил Трофимович Анищик^[105]. Зона действия: Слонимский, Козловщинский, Бытенский районы. Состав: 1 бригада общей численностью 808 человек.

6) Южный межрайком КП(б)Б (сентябрь 1943 г.) — руководитель Федор Алексеевич Баранов. Зона действия: Клецкий, Бытенский, Ляховичский, Несвижский районы. Состав: 3 бригады, 4 отдельных отряда общей численностью 2400 человек.

Как видим, на территории области действовало 26 бригад и 11 отдельных отрядов общей численностью более 22 тысяч советских диверсантов^{363}. Правда, данные эти расходятся с цифрами генерала В. Чернышева, указывающего, что соединение, которым он командовал, имело

«26 партизанских бригад, 8 отдельных отрядов общей численностью более 30 тыс. человек»^{364}.

Неточности не только в этом. Известно, что партизанское командование завышало потери противника. Например, историк Ю. Веселковский, автор книги «По следам Второй мировой войны», пишет, ссылаясь на советские источники, что за три года войны партизаны Беларуси уничтожили 500 тыс.(!) немцев, среди них 47 генералов и рейхскомиссар В. Кубе. А Пономаренко сообщает другие данные:

«Советские партизаны уничтожили более 300 тыс. захватчиков, среди которых 30 генералов, 6336 офицеров и 1520 летчиков. За это время взорвано 3 тыс. вражеских поездов, 3263 моста, 1191 танк и бронемашина, 47 самолетов и 895 грузовиков»^{365}.

Велась своя «статистика» и в штабе соединения партизанских бригад и отрядов Барановичской области. Так, отставной генерал В. Чернышев в своих воспоминаниях, опубликованных на страницах книги «В Принеманских лесах», пишет:

«В августе 1943 г. все партизанские отряды и бригады получили приказ начать «рельсовую войну». Все это делалось в большой тайне. Операция готовилась и разрабатывалась под условным названием «Концерт»^{366}.

Только факты говорят об обратном. Партизаны области, отражающие в это время немецкую карательную операцию «Герман», не могли принимать участия в первом этапе «рельсовой войны»^[106], которая повсеместно началась в ночь на 3 августа 1943 г. и продолжалась до сентября, о чем имеются документальные свидетельства^{367}. У партизан вообще была манера преувеличивать численность потерь противника, как правило, они завышали цифру не менее чем вдвое. Сами они не всегда верили в свои выдумки, но им было выгодно этими преувеличениями объяснять Москве свои поражения и неудачи в лесной войне. Кроме того, такие уловки помогали В. Чернышеву получать дополнительную помощь из-за линии фронта.

Таким образом, приходим к следующим выводам:

1) Советское партизанское движение заявило о себе, оформившись организационно, в апреле 1943 г., когда приступил к работе подпольный обком партии.

2) В основу формирования партизанского объединения была положена территориальная система комплектования с единым руководящим центром, костяк которой составили кадровые офицеры Красной Армии, НКВД и НКГБ, партийные, советские и комсомольские работники, прибывшие в область в составе 35 организаторских, диверсионных, инициативных групп. Личный состав соединения присягал на верность советскому государству. Если на первом годе войны отсутствовал единый образец присяги и каждая группа имела свой текст, в основу которого была положена Конституция СССР, то с весны 1943 г. в области пользовались единым текстом присяги, утвержденной 12.05.1942 г. для всех партизанских формирований Беларуси:

«Я, верный сын белорусского народа, присягаю, что не пожалею ни сил, ни самой жизни для дела освобождения моей Родины от немецко-фашистских захватчиков и палачей, не сложу оружия до тех пор, пока родная белорусская земля не будет очищена от немецко-фашистской погани…»^{368}

Справедливости ради надо отметить: работая над книгой, мы нашли более 4 текстов партизанских присяг, одна из которых была на белорусском языке^{369}. Очевидно, присягу на белорусском приносили в первую очередь местные крестьяне, ранее не служившие в Красной Армии и плохо знавшие русский язык. Характерно, что и в белорусском тексте не говорилось прямо о верности советскому правительству. Ведь он предназначался для жителей области, всего полтора года находившейся под советским господством.

3) Партизанское формирование, в состав которого входило 25 бригад и 122 отряда^[107], строилось по военному образцу (отряд — полк — бригада) и являло собой кадровое армейское диверсионное подразделение чаще всего во главе с прошедшими соответствующую специальную подготовку офицерами силовых структур Советского Союза. На последних распространялись воинские и специальные звания. Весь командный состав — от командира взвода до командира соединения — получал звания в порядке их очередности^[108]. Так, 16 сентября 1943 г., большой группе командиров партизанских подразделений, в том числе и Барановичской области, были присвоены воинские звания: В. Чернышеву — генерал-майора, 36 командиров полков и бригад стали полковниками, 1777 — получили первичные или очередные офицерские звания^{370}.

4) В составе Барановичского соединения действовал мощнейший военно-политический аппарат, включающий в себя следующую структуру: 5 подпольных межрайпартцентров — Ивенецкий, Щучинский, Лидский, Слонимский, Столбцовский, Бытенский межрайком, Барановичский горком, Лидский горком и 23 подпольных райкома партии, насчитывающие свыше двух тысяч членов и кандидатов в члены КПСС. В 1944 г. действовали также Барановичский обком^[109], один межрайком, Барановичский горком, Лидский горком, райком и 25 райкомов ЛКСМБ, которые объединяли 384 первичные комсомольские организации, насчитывающие в своих рядах 4894 комсомольца^{371}. Руководителями структурных партийных и комсомольских подразделений являлись кадровые партработники, направленные в область ЦШПД и ЦК КП(б)Б. Партийная работа строилась по армейскому образцу. Как известно, осенью 1942 г. в целях установления полного единоначалия институт военных комиссаров Красной Армии был упразднен. В партизанских формированиях его сохранили. Политическую работу в отрядах возглавлял комиссар, в ротах — политруки, во взводах, отделениях — агитаторы, что соответствовало штатной расстановке политработников Красной Армии.

5) Партизанское соединение В. Чернышева централизованно оснащалось современным стрелковым, автоматическим, артиллерийским и другими видами вооружения, продовольствием и обмундированием. Согласно советским данным, в Беларусь, в том числе и в Барановичскую область, Москва перебросила 60 тыс. винтовок, 15 тыс. автоматов, 5 тыс. пулеметов, 100 млн. шт. патронов, 400 тонн взрывчатки, сотни минометов, противотанковых ружей, что соответствовало огневой силе около 10 пехотных дивизий^{372}. «Дикие банды, — докладывал Барановичский окружной комиссар Вернер в Минск, — стали серьезной и грозной опасностью по мере того, как они все улучшали свою организационную структуру, вооружение, получали для руководства русских офицеров, сброшенных на парашютах, и их боевая деятельность направлялась и руководствовалась учреждениями в Москве»^{373}. За время боевой деятельности партизаны области спустили под откос 1476 воинских эшелонов, взорвали 145 железнодорожных и сотни шоссейных мостов, разгромили свыше 700 гарнизонов противника, разбили и сожгли сотни автомашин, сбили 9 самолетов, уничтожили около 75 тыс. и взяли в плен более 22 тыс. солдат и офицеров немецкой армии^{374}.

6) В партизанском соединении действовала единая система наград. Приказ Пономаренко от 3 августа 1942 г. устанавливал своеобразные «нормы» подвигов для награждения партизан Золотой Звездой Героя. Она полагалась за «крушение военного поезда не менее 20-ти вагонов, цистерн или платформ с живой силой, техникой, горючими или боеприпасами с уничтожением состава с паровозом. За уничтожение складов с горючим, боеприпасами, продовольствием, амуницией. За нападение на аэродром, за уничтожение материальной части. За нападение или уничтожение штаба противника или военного учреждения, а также радиостанции и за другие выдающиеся заслуги»^{375}. Как следует из исследования российского автора Б. Соколова, приказ Пономаренко в значительной мере способствовал припискам в партизанских донесениях. Тем не менее более 2500 человек были удостоены орденов и медалей СССР, а семь из них — В. Е. Чернышев, К. П. Орловский, Б. А. Булат, Ф. М. Синичкин, В. З. Царюк, В. В. Щербина, К. С. Гнидаш — получили звания Героя Советского Союза^[110]. Полководческими орденами были награждены: орденом Суворова I степени — генерал В. Чернышев, Суворова II степени — офицеры Г. Сидорок, С. Шупеня, Е. Гапеев^{376}.

Хотелось бы закончить этот раздел выдержками из мемуаров М. Гриба (Народная воля. 2005. 23 февр.): «Сегодня для школьников и студентов вводится соответствующий курс — «История Великой Отечественной войны». Я — двумя руками за то, чтобы новые поколения хорошо знали прошлое. Но не могу терпеть той однобокости, того прихорашивания, той официозной мифологии, которую навязывает сегодня государство, так как своими глазами видел совсем другую историю. Когда началась фашистская оккупация, то днем, естественно, вынуждены были прятаться от немцев. Ну а ночью спасались от тех, кого сталинская пропаганда называла народными мстителями. И те и другие грабили. А когда кто пытался защититься, то без колебаний ставили к стенке. Когда листаю книгу «Память: Дятловский район», то хоть убей — не могу поверить в те фантастические цифры ущерба, что будто бы нанесла здесь фашистам группка народных мстителей. У немцев, пожалуй, вообще не было в районе столько живой силы и техники, сколько уничтожено согласно партизанским отчетам! Зато и сегодня помню направленные на нас стволы партизанских автоматов».

Приложение № 5^[111]. ПРИМЕРНОЕ КОЛИЧЕСТВО ВООРУЖЕННЫХ ФОРМИРОВАНИЙ, ДИСЛОЦИРОВАВШИХСЯ НА ТЕРРИТОРИИ БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ (1941–1944).

№ п/п	Формирование	Нац. принадлежность	Номер в/части	Командир	Место дислокации	Личный состав (тыс. чел.)	Подчиненность
I.	Нацистские войска:	немцы			крупные населенные пункты	10000	Берлин
II. Восточные войска:
1.	РОА	русские		генерал-полковник А. А. Власов	крупные населенные пункты	10000	Берлин
2.	РОНА	русские		генерал-майор Б. В. Каминский[112]	Новогрудчина, Дятловщина	17000	Берлин
3.	Донские казаки	русские		атаман С. В. Павлов	Новогрудчина	10000	Берлин
4.	Русская вспомогательная полиция[113]	русские			Новогрудок	7000	Берлин
III. Латышские:
1.	«Ягдткоманда»	латыши		А. Д. Точс	Барановичи	450	Барановичское СД
2.	Полицейский батальон	латыши	18	Хаутман, Зихерт, майор Ф. Рубенс	Столбцы	395	«Остланда»
3.	Полицейский батальон	латыши	24	Хаутман В. Борхардт	Ивенец, Барановичи, Слоним	433	«Остланд»
4.	Полицейский батальон	латыши	271		Слонимщина	450	«Остланд»
IV. Литовские:
1.	«Ягдткоманда»	литовцы		Ю. Гурневич	Барановичи	300	«Остланд»
2.	Полицейский батальон	литовцы			Слоним	800	«Остланд»
3.	Полицейский батальон	литовцы			Барановичи	500	«Остланд»
V. Украинские:
1.	Полицейский батальон	украинцы	57	капитан Р. А. Муравьев	Барановичи, Городище	800	«Остланд»
2.	Полицейский батальон	украинцы			Ивье	750	«Остланд»
3.	Полицейский батальон	украинцы			Руда-Яворская	800	«Остланд»
VI. Кавказские:
1.	Полицейский батальон	кавказцы			Кокшицы (Слонимский р-н)	800	«Остланд»
2.	Полицейский батальон	кавказцы			Слоним	750	«Остланд»
3.	Полицейский батальон	кавказцы			Слоним	750	«Остланд»
4.	Полицейский батальон	кавказцы			Новогрудок	800	«Остланд»
5.	Полицейский батальон	кавказцы			Новогрудок	750	«Остланд»
VII. Остмусульманские:
1.	Полицейский батальон	татары			Лида	800	«Остланд»
2.	Полицейский батальон	татары			Новоельня[114]	750	«Остланд»
VIII. Польские:
1.	Военная администрация (полиция)	поляки			Округа	42000	Варшава — Лондон
2.	Отряды Армии Крайовой	поляки		Я. Правдиц-Шляцкий	Новогрудский округ АК	10000	Варшава — Лондон
3.	Подполье (резерв)	поляки			Новогрудский округ АК	15000	Варшава — Лондон
IX. Еврейские:
1.	Партизанский отряд	евреи		А. Бельский	Новогрудский район	1200	Автономно
2.	Подполье (резерв)	евреи			Гетто	11400	Автономно
X. Советские войска:
1.	Барановичское партизанское соединение	русские, белорусы		генерал-майор В. Е. Чернышев	Территория области	30000	ЦШПД-БШПД, Москва
2.	Подполье (резерв)	русские, белорусы			Территория области	3000	Барановичский подпольный обком ВК(б)Б
3.	Подразделения НКВД- НКГБ	русские, белорусы			Территория области	2000	НКВД СССР и БССР, Москва
4.	Подразделения, не входящие в состав Барановичского партизанского соединения	русские, украинцы, белорусы		>А. Г. Морозов, К. А. Мадэй, В. М. Литвинский, Л. И. Сорока	Территория области	1950	ЦШПД, Москва
XI. Белорусские национальные:
1.	Штурмовой отряд	белорусы		И. Зыбайло	Барановичи, Столбцы	50	Берлин
2.	Военизированные отряды Белорусских общественных комитетов	белорусы			округа	1200	Окружные комиссариаты
3.	Вспомогательная полиция	белорусы			округа	1200	Минск
4.	Участок местной полиции	белорусы			Барановичи	26	Минск
5.	Белорусское СД	белорусы			округа	400	СД
6.	Батальоны БСА	белорусы			округа	2400	Минск
7.	Подофицерские школы БСА	белорусы			Барановичи	400	Минск
					Новогрудок	400
8.	Полицейские батальоны	белорусы	48	Дакиневич	Слоним	615	Минск
			60	Василевич	Снов[115]	226	Минск
			65		Новогрудок	477	Минск
			67		Лида	23	Минск
9.	Саперный батальон	белорусы			Барановичи	1000	Минск
10.	Саперные роты	белорусы			Барановичи	150	Минск
					Новогрудок	150
					Лида	150
11.	Местное ополчение	белорусы		Б. Д. Рагуля	Новогрудок	450	Минск
12.	«Оборонные деревни»	белорусы			Округа	5600	Окружные комиссариаты
13.	Лжепартизанские группы («Лесные бегуны»)	белорусы			Округа	400	СД
14.	Батальоны БКО	белорусы			Барановичи	18000	Минск
				Б. Д. Рагуля	Новогрудок
					Слоним
					Новая Мышь
			15	Мануэй	Любча
					Городище
					Бытень
					Кореличи
					Несвиж
			34		Ляховичи
					Столбцы
					Мир
15.	Подофицерские школы БКО	белорусы			Барановичи	500
					Новогрудок	500
Всего:						215517

Источники:

1. НАРБ. Ф. 4683. Оп. 3. Д. 971. Л. 278–292; Ф. 3601. Оп. 1. Д. 18. Л. 12.

2. Літвін А. Акупацыя Беларусі (1941–1944): пытанні супраціву і калабарацыі. Мінск, 2000. С. 186–187, 203–225, 230–243.

3. Шерман Б. …И ужаснулась земля. Тель-Авив, 2002. С. 13, 26, 56, 66.

4. ФБКМ. КП-635; КП-2085.

5. В Принеманских лесах. Минск, 1975. С. 78, 95, 130, 156, 191, 192.

6. Свинцом и словом. Минск, 1981. С. 204.

7. За край родной. Минск, 1978. С. 19, 88.

8. Уголовное дело Яроша. Т. 44. Л. 2–3. Хранится в КГБ Республики Беларусь.

9. Борисов И. Человек из легенды. Минск, 1991. С. 300.

10. Партизанские формирования Белоруссии в годы Великой Отечественной войны (1941–1944). Минск, 1983. С. 93–95.

11. Приказ генерала Готтберга от 15.03.1944. AG KB ZH, mf, aleks, Т-175, R. 7/2508. 449.

12. Васюкевич И. И. Трагедия белорусского «Артека». С. 84.

13. Туронак Ю. Беларусь пад нямецкай акупацыяй. Мінск, 1993. С. 168.

14. Кушаль Ф. Спробы стварэння беларускага войска. Мінск, 1999. С. 60, 87, 89.

15. Петрушкевич А. Партизанский край // Наш край (Барановичи). 2004. 3 марта. С. 3.

16. Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 226.

17. Юрэвіч Л. Жыццё пад агнём. Мінск, 1999. С. 158–170.

18. БелСЭ. Мінск, 1970. Т. 2. С. 135–136, 138.

19. Гальперин И. Свет не без добрых людей. Тель-Авив, 2004. С. 113.

РАЗДЕЛ XI. БЕЛОРУСЫ — COЛДАТЫ ЕВРОПЫ.

Хочу направить мое личное поздравление господину и его штабу, а также армейским частям за их блестящее участие в недавних боях. Во время взятия высоты Сан-Ангела и точки 575, которые являлись ключевыми позициями в немецкой обороне, как мы оценивали ранее и уверены сейчас, — ваша дивизия в высшей степени стремилась к выполнению плана общего сплоченного наступления армии. Несмотря на небольшое количество и мощь, которую имели ваши части во время наступления, из поступивших рапортов видно о их высоком духе, твердости в боях в ходе прорыва немецких укреплений… Еще раз благодарю господина лично за хорошее командование дивизией и за ее успешные действия

Из письма командира 8-й Британской армии генерала Оливера Лиза командиру 5 КДП Н. Сулику.

Нельзя переоценить ту колоссальную роль, которую сыграли белорусы в борьбе с нацизмом. Яркий пример тому участие уроженцев Беларуси во всех крупных сражениях Второй мировой войны в составе армий государств антигитлеровской коалиции.

Трагично и парадоксально, но факт: наши земляки в большинстве своем под знамена этих армий становились, выйдя прямо из тюремных камер и лагерей — но не нацистских, что было бы вполне логично, а советских.

Глава I. Долгая дорога домой.

Из документов 1939–1945 гг. видно, что территории Франции, СССР, а также других стран, стали местом формирования армий для ведения боевых действий с вермахтом в Европе. К числу этих формирований относились: польская армия во Франции (1939–1949), которая находилась в оперативном подчинении французской армии; польская армия генерала В. Андерса (1941–1942), которая формировалась на территории СССР, и сформированный на ее основе 2-й Польский корпус, военнослужащие которого участвовали в боях по освобождению Италии; 1-й Польский корпус (перед войной дислоцировался на территории Великобритании), личный состав которого принимал участие в боевых действиях во Франции, Германии, Голландии, Бельгии.

«Мы — белорусские солдаты». Как это было.

Франция.

Когда 30 сентября 1939 г. в г. Анжере (северо-запад Франции) было сформировано правительство Польши в эмиграции, то во всей своей остроте встал вопрос создания собственных вооруженных сил. Основой новой польской армии стали соединения, находящиеся в Венгрии, Румынии, а также в Швейцарии, которые в сентябре 39-го сумели покинуть территорию Польши. Из числа польских эмигрантов стали создаваться войсковые соединения на территории Франции и ее колоний.

Созданное в сентябре 1939 г. Министерство военных дел начало мобилизацию. В результате через несколько месяцев появились следующие армейские соединения: 1-я дивизия гренадеров, 2-я дивизия пеших стрельцов, 10-я бригада панцирной кавалерии. Согласно французско-польской договоренности, на призывные пункты должны были явиться и белорусы, которые в предвоенные годы эмигрировали во Францию. В связи с этим организация «Белорусский союз» во главе с Николаем Абрамчиком в знак протеста направило жалобы на имя французских военных властей, поскольку белорусы не имели никакого отношения к Польше. Тогда французы пошли на компромисс: объявили о формировании в составе Французского иностранного легиона отдельного белорусского батальона. Общее число белорусов-добровольцев достигло 1200 человек^{1}.

Правительство В. Сикорского, возмущенное ходом событий, потребовало от французских властей выполнения договоренностей. Тогда последние отказались от плана создания белорусских войсковых единиц. Белорусы-добровольцы были зачислены в польские части. После этого неожиданно началось дезертирство. Тем не менее накануне нападения Германии на Францию во французские и польские соединения попало более 6 тыс. белорусских эмигрантов. Во время боев с немецкими войсками на «линии Можино» погибло 6 белорусов^{2}.

После капитуляции Франции в июне 1940 г. польские соединения частично были перекинуты в Великобританию, где их доукомплектовали. В 1940 г. началось формирование 1-й панцирной (танковой) дивизии, которое завершилось в 1944 г. Чтобы пополнить ее свежими силами, со Среднего Востока специально была переброшена часть военнослужащих, которые эвакуировались с Андерсом из СССР. Есть данные, что в личный состав 1-й танковой дивизии влилось несколько сотен белорусских эмигрантов из Западной Беларуси, которые до этого времени проживали в Бразилии и Аргентине. Узнав о формировании польских частей, в которых много белорусов, они прибыли из-за океана и записались добровольцами. Белорусы-узники гитлеровских концентрационных лагерей, которых осенью 1944 г. освободили союзники, также массово вступали в эту дивизию.

К весне 1944 г. дивизия насчитывала 885 офицеров и 15210 подофицеров и солдат. Она состояла из полка конных стрельцов, бригады панцирной кавалерии, батальона подголландских стрельцов, дивизиона артиллерии, саперного дивизиона, батальона связи. 8 августа дивизия вошла в состав 2-го канадского корпуса 1-й канадской армии и начала свой боевой путь^{3}.

Осенью 1944 г. 1-я танковая дивизия в ходе боев в Северной Африке была окружена частями танкового корпуса СС и вынуждена была сражаться в одиночку. В итоге около местности Монт-Армель дивизия взяла в плен 5113 солдат из немецких дивизий СС «Адольф Гитлер» и гитлер-югенд. Тогда же дивизия освободила ряд городов на северо-западе Бельгии. В знак уважения бургомистр бельгийского местечка Бреда присвоил всему составу дивизии звание почетных граждан города. В ноябре 1-я танковая дивизия участвует в боях на побережье Северного моря, после — долгое время дислоцировалась в Антверпене. В конце войны, с 14 по 19 апреля 1945 г., дивизия участвовала в наступлении на оборонную линию противника Гох — Ангальт — Дальши на территории Германии. Общие потери 1-й танковой дивизии в период боевых действий составили 1289 убитых, 3874 раненых и 185 пропавших без вести^[1].

К частям 1-го польского корпуса, в состав которого входила 1-я танковая дивизия и среди личного состава которого было много белорусов, относилась и 1-я десантная бригада из состава элитной 1-й Воздушно-десантной армии союзников. Еще в 1941 г. в Англии стали создаваться польские десантные части, но окончательно 1-я десантная бригада сформировалась к июлю 1944 г. Она была укомплектована в значительной степени военнослужащими, которые прибыли из СССР вместе с Андерсом. Количество личного состава бригады — около 2 тысяч человек. Командование союзников планировало использовать бригаду во время открытия второго фронта, но это сделать не удалось. Впервые бригада в полном составе вступила в бой в ходе неудачной операции «Маркет-гарден». В сентябре 1944 г. за пять дней боев под Арнемом бригада потеряла убитыми, ранеными и попавшими в плен 378 человек^{4}. Известно: среди 217 погибших солдат и офицеров 1-й десантной бригады 38 человек — белорусы, в том числе 10 из Барановичской области^{5}.

Вот что писал в своих воспоминаниях белорус из Вилейки, участник битвы под Арнемом Василий Дурейко:

«В десантной бригаде из белорусов я был далеко не один — земляков было несколько сотен и в большинстве рядовые солдаты. В те сентябрьские дни, когда мы попали в окружение, ни один из нас проклинал судьбу и задавал себе вопрос: когда закончится это пекло на чужой земле»^{6}.

После неудачной операции 1-я десантная бригада убывает в Великобританию, где находилась в составе польского резервного корпуса в Шотландии. Позже бойцы бригады несли службу на севере Германии, пока в 1947 г. бригада не была расформирована.

СССР.

12 августа 1941 г. в связи с началом советско-немецкой войны Президиум Верховного Совета СССР объявил амнистию польским гражданам^{7}. Освобождались «все находящиеся в тюрьмах, концлагерях, лагерях для ссыльных и спецпоселках, заключенные и выселенные польские граждане». По данным 2-го отдела ГУЛАГа НКВД СССР, в конце 1941 г. из областей Западной Украины и Западной Беларуси в лагерях ГУЛАГа содержалось 26026 поляков, 4065 белорусов, 6970 евреев, в колониях ИТК и спецпоселениях — 525, 102 и 203, в тюрьмах под следствием — 645, 49 и 164 человека соответственно^{8}.

Согласно оценкам польских исследователей, основанным на информации НКВД СССР, в лагерях, тюрьмах и в спецпоселках находилось: 1) бывших военнопленных — 26160; 2) осадников и работников лесной охраны — 132463; 3) осужденных и находящихся под следствием — 46597; 4) беженцев и семей репрессированных — 176000. Всего — 381220 человек^{9}.

На основе советско-польского договора от 14 августа 1941 г. принимается решение сформировать в СССР вооруженные формирования из числа бывших польских военнослужащих. Сформировать польскую армию планировалось к 1.10.1943 г. на Урале. Первоначально численность определялась в 30 тыс. человек. Польская сторона настаивала создать 150-тысячную армию. Но такое предложение Москва отклонила, однако цифру, утвержденную ранее, увеличила. Началось формирование 75-тысячной армии, во главе которой встал генерал Владислав Андерс^[2].

Вербовкой польских офицеров занимался не кто иной, как заместитель Берии Меркулов. Официально амнистированным предоставлялось право свободного передвижения по всей территории Советского Союза, за исключением пограничных, режимных зон и местностей, находящихся на военном положении. Сразу же после выхода Указа об амнистии и подписания советско-польского договора о формировании польской армии из Москвы наркомам внутренних дел союзных республик поступила директива № 203 от 21 августа 1941 г., в которой, в частности, указывалось:

«Среди освобожденных из тюрем и концлагерей польских граждан имеются агенты различных иностранных и белопольской разведок, участники польских нелегальных организаций, перебежчики и другой элемент, представляющий оперативный интерес. Несомненно, что часть из них после освобождения попытается развернуть контрреволюционную работу и будет использована иностранными разведками, главным образом Германией, в диверсионных и разведывательных целях. Активизацию антисоветской деятельности надо ожидать и со стороны некоторой части польских граждан СССР, в первую очередь группировавшихся вокруг костелов и разных религиозных формирований».

Польских граждан, за которыми устанавливалось оперативное наблюдение, запрещалось брать «на работу в оборонные и на наиболее важные промышленные объекты».

«Всю работу по полякам сконцентрировать в КРО, для чего создать специальные отделения и группы за счет существующего штата», — указывалось в директиве^{10}.

23 августа, т. е. через два дня после появления документа, подписанного Берией, заработали мобилизационные комиссии в лагере Грязевце, Суздале, Старобельске и других. Питание, обмундирование, а также вооружение армии Андерса, как и договаривались стороны, осуществлялось за счет предоставления эмигрантскому правительству займа в 65 млн. рублей, который оно должно было погасить в течение 10 лет после окончания войны. Каждому бывшему польскому военнослужащему при освобождении из лагеря выдавалось единовременное пособие. Рядовые получали по 500 руб., офицеры же существенно больше: подполковники и майоры — по 3 тыс. руб., полковники — по 5 тыс. руб., генералы — по 10 тыс. руб., а персонально генерал Андерс — 25 тыс. руб. Всего было выдано пособий на сумму 15 млн. руб. В следующем году правительству Сикорского предоставили еще один беспроцентный кредит на сумму 300 млн. руб.^{11}

Представляет своеобразный интерес информация и о том, как происходило освобождение поляков. Из доклада заместителя начальника ОУРЗ Сорокского ИТЛ Г. П. Покровского начальнику ГУЛАГа о выполнении Указа Президиума Верховного Совета от 12 июля:

«Мне лично приходилось участвовать и оформлять освобождение 1500 человек поляков, содержащихся в Сорокском лагере… Как только эта категория узнала об их освобождении, сразу изменилось отношение между отдельными группами этих заключенных. Бывшие офицеры, чиновники, торговцы и прочая категория бывших польских верхушек отделилась от крестьян, рабочих и мелких служащих, первые начали повелевать последними, задавая тон. Буквально на следующий день у отдельных заключенных — бывших офицеров польской армии, появились денщики, которые чистили, чинили их одежду и обувь, ходили на кухню за обедом и т. п. Первым занятием освобожденных началось обшивание, восстановление своих знаков, эмблем и т. п. Были вытащены старые конфедератки, пришивались к ним завалявшиеся обломанные «петухи» и т. п. Вопрос о войне… мало кого интересовал. Больше всего были вопросы, куда лучше поехать, где лучше жить… Содержащиеся в этих колониях вместе с поляками перебежчики из Чехословакии (по документам значащиеся венгерско-поданными) исключительно недоброжелательно отзывались о поляках и прямо заявляли: «Гражданин начальник, с них вояк не будет, лучше пошлите нас»^{12}.

В среде польского командного состава присутствовала уверенность, что «после разгрома Германии неизбежна война Польши с СССР». Например, некий поручик Корабельский заявлял:

«Мы, поляки, направим оружие на советы. Мы вместе с Америкой используем слабость Красной Армии и будем господствовать на советской территории».

Примечательно, что эти взгляды высказывались фактически в открытую. Так, в польской армейской газете «Ожел бялы» появляется статья капитана Рудковского, в которой говорилось:

«Большевики на краю гибели, мы, поляки, только и ждем, когда нам дадут оружие, тогда мы их прикончим»^{13}.

До 12 сентября в ряды польской армии вступило 24828 военнопленных и интернированных; 273-м лица немецкой национальности были комиссией отклонены; 252 кандидатам было отказано в зачислении на службу; 234 были признаны непригодными к службе из-за проблем со здоровьем; 3-м — отказано по причине длительных сроков тюремного заключения.

В начале сентября мобилизованные прибыли в район формирования армии в Бузулук, Тоцкое и Татищево. Прибыло 25115 военнопленных и интернированных, в т. ч. 960 офицеров. Вскоре в места будущей дислокации польской армии прибыли 16647 заключенных, освобожденных из лагерей, тюрем и поселений. 10 тыс. призывников в начале октября находились в пути.

Согласно постановлению Государственного Комитета Обороны (ГКО) от 25.12.1941 г., количество войск Андерса увеличилось до 96 тыс. Штаб армии переехал из Москвы в г. Бузулук Оренбургской области. Было решено сформировать 6 польских дивизий по 11 тыс. человек^{14}. В постановлении ГКО говорилось:

«В связи с увеличением численности польской армии до 96000 человек, разрешить призыв польской национальности, населявших до 1939 г. территории Западной Украины и Западной Белоруссии»^{15}.

Так в состав армии Андерса попали уроженцы так называемых «кресов восточных». Среди «кресовяков» было много белорусов, ранее интернированных либо попавших в ГУЛАГ, которые специально записывались поляками, чтобы избежать сталинского пекла. Мундиры Войска Польского надели: П. Конюх — уроженец местечка Турец^[3]; известные деятели белорусской эмиграции послевоенной волны Ю. Веселковский, П. Сыч, В. Жук-Гришкевич^[4], В. Сенкевич и др.

В январе 1942 г. войска Андерса перебрасываются на территорию Узбекской ССР, Казахской ССР и Киргизской ССР, где продолжали формироваться еще 3 польские дивизии, а 31 июля 1942 г. подписывается советско-польский договор о передислокации польских частей за пределы СССР. На протяжении 1942 г. Андерс через Среднюю Азию выводит свои части в Иран, а потом в Ирак. До конца 1942 г. СССР покинуло 75488 польских военнослужащих и еще 37765 гражданских лиц^{16}.

Неуслышанные голоса. Монте-Коссино.

Части генерала Андерса подчинялись Британскому командованию. Первоначально они охраняли английские нефтяные базы в Ираке, а 12 сентября 1943 г. были объединены с польской армией на Среднем Востоке (ПАСВ)^{17}. Последняя состояла только из Отдельной бригады стрельцов карпатских (ОБСК) и вспомогательных служб. ОБСК участвовала в боях с немецко-итальянским корпусом генерала Эрвиля Ромеля («Лис пустыни»). В августе 1941 г. бригада находилась на самом сложном направлении обороны Тобрука (Ливия). Среди 218 бойцов бригады, навечно оставшихся в ливийских песках, было и 8 белорусов. Вероятно, они попали туда еще в сентябре 1939 г., когда маршал Э. Ридз-Смиглый, чтобы избежать разоружения, отдал приказ польским частям перейти границу с Венгрией и Румынией. Оттуда, когда между польским эмигрантским правительством и Францией устанавливаются дипломатические отношения, остатки польских частей перебираются во французскую колонию — Сирию, оттуда и начался боевой путь сформированной там Отдельной бригады стрельцов карпатских.

Приложение № 6. УРОЖЕНЦЫ БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ, КОТОРЫЕ ПОГИБЛИ И УМЕРЛИ ВО ВРЕМЯ СЛУЖБЫ В ПОЛЬСКИХ ВООРУЖЕННЫХ СИЛАХ (1939–1946).

№ п/п	Фамилия, имя	Дата и место рождения	Должность, звание	Время и место смерти
Военно-воздушные силы (1939–1945):
1.	Алькевич Франц	12.12.1920, Скрабовцы (Щучин)	взводный	6.01.1944, Англия
2.	Астрамович Степан	3.06.1920, Большая Слобода (Столбцы)	ст. сержант	29.09.1941, Англия
3.	Бетько Станислав	4.11.1915, Ляховичи	поручик (летчик)	6.09.1941, Англия
4.	Бутько Юлиан	21.02.1909, Несвиж	ст. стрелец	6.01.1944, Англия
5.	Буряк Антон	23.02.1917, Ивенец	капрал	14.07.1942, Англия
6.	Гривач Феликс	17.11.1914, Новогрудок	взводный	26.06.1943 (?)
7.	Данилюк Иван	21.09.1913, Альбертин (Слоним)	ст. сержант	26.07.1944, Англия
8.	Ёда Антон	21.07.1915, Новогрудок	взводный	10.01.1941, Англия
9.	Левицкий Наполеон	2.02.1913, Исса (Слоним)	поручик	12.04.1943, Франция
10.	Миронов Иван	7.06.1914, Граево (Щучин)	взводный	18.04.1943 (?)
11.	Муха Генрих	24.01.1913, Мир	взводный	18.07.1943, Англия
12.	Панасюк Вацлав	3.10.1914, Зельва	взводный	9.08.1943, Англия
13.	Постак Тадеуш	27.06.1926, Барановичи	ст. стрелец	7.10.1944, Франция
14.	Сопко Болеслав	22.02.1916, Лида	капрал	6.12.1942, Франция
15.	Самец Кароль	2.10.1920, Мосты	капрал (летчик)	4.11.1941, Англия
16.	Скерковский Тадеуш	4.11.1917, Щучин	поручик (летчик)	15.10.1942, Ливия
17.	Скоробогатый Игнатий	1.01.1898, Несвиж	майор (летчик)	1.11.1942 (?)
18.	Смолик Сигизмунд	24.02.1917, Воложин	подпоручик (летчик)	27.10.1941, Англия
19.	Станевич Кондрат	23.11.1922, Новогрудок	капрал	2.09.1944, Югославия
20.	Хреновский Густав	28.03.1917, Казимировка (Щучин)	ст. стрелец	15.06.1942, Франция
21.	Шимановский В.	12.06.1909, Прашкода (Щучин)	поручик	22.07.1942, Сев. море
22.	Янушевич Войцех	30.04.1911, Слоним	капитан (летчик)	5.10.1940, Англия
Военно-морские силы (1939–1946):
23.	Котлубай Казимир	6.04.1915, Брындзовка (Барановичи)	матрос	8.10.1943, «Аркан»
24.	Мазура Филипп	12.09.1914, Мал. Дубовка (Новогрудок)	матрос	11.11.1942, Англия
25.	Троцкий Антон	26.09.1919, Пусеворы (Лида)	ст. матрос	8.10.1943, «Аркан»
26.	Якель Бронислав	20.05.1922, Холовничи (Барановичи)	матрос	8.10.1943, «Аркан»
1-я отдельная бригада (1942–1946):
27.	Ольшевский Станистав	2.12.1914, Бол. Петровка (Щучин)	стрелец	25.09.1944, Арнем (Голландия)
28.	Жуковский Вацлав	23.06.1912, Великоничи (Лида)	бомбардир	22.10.1945, Германия
29.	Куликовский Иван	15.06.1922, Вяла (Воложин)	ст. стрелец	29.09.1944, Голландия
30.	Новак Марьян	21.08.1915, Савичи (Барановичи)	стрелец	26.09.1944, Арнем (Голландия)
31.	Новак Марьян	21.08.1925, Чернигов (Барановичи)	рядовой	26.09.1944, Арнем (Голландия)
32.	Скерс Владислав	19.12.1919, Бол. Веска (Щучин)	рядовой	21.09.1944, Голландия
33.	Яблонский Пётр	18.01.1919, Радзлов (Щучин)	ст. стрелец	21.09.1944, Голландия
Командиры частей Британской армии:
34.	Белопетрович Вацлав	10.05.1919, Матиничи (Лида)	ст. стрелец	2.08.1944, Эдинбург (Шотландия)
35.	Грига Петр	31.12.1919, Райград (Щучин)	подпоручик	3.07.1944, Перч (Шотландия)
36.	Конопко Мартин	5.10.1924, Альбертин (Слоним)	стрелец	9.1945, Перч (Шотландия)
37.	Пархимович Франц	27.11.1906, Ивенец (Столбцы)	взводный	07.1944, пропал без вести
38.	Тимохович Иосиф	25.09.1910, Боярщина (Воложин)	стрелец	15.02.1946, Перч (Шотландия)
1-я танковая дивизия (1943–1946):
39.	Алешкевич Василий	15.02.1923, Осташин (Несвиж)	ст. стрелец	11.08.1944, Langannerie (Франция)
40.	Блохович Здислав	25.09.1925, Жировичи (Слоним)	капрал	7.01.1945, Бреда (Голландия)
41.	Борковский Иосиф	21.07.1907, Косовка (Щучин)	стрелец	1.11.1944, Бреда (Голландия)
42.	Валевский Витольд	25.05.1920, Делятичи (Новогрудок)	стрелец	20.08.1944, Langannerie (Франция)
43.	Величко Винцент	20.11.1911, Воложин	ст. стрелец	29.09.1944, Ломель (Бельгия)
44.	Головач Леонид	1.07.1921, Ишчельняны (Щучин)	стрелец	14.08.1944, Langannerie (Франция)
45.	Гринккевич Гедимин	5.05.1916, Утришки (Лида)	стрелец	16.09.1944, Аксель (Голландия)
46.	Емельянчик Степан	13.03.1915, Елка (Слоним)	капрал	5.11.1944, Бреда (Голландия)
47.	Калиновский Иосиф	19.03.1914, Ямбрики (Щучин)	взводный	2.10.1944, Ломель (Бельгия)
48.	Кончас Иосиф	25.12.1914, Яновщина (Новогрудок)	стрелец	18.08.1944, Langannerie (Франция)
49.	Кмита Владислав	17.10.1917, Засулье (Столбцы)	стрелец	11.08.1944, Langannerie (Франция)
50.	Кочинский Франц	20.09.1923, Вселюб (Новогрудок)	ст. стрелец	11.08.1944, Langannerie (Франция)
51.	Курьянович Степан	22.11.1923, Ганевичи (Несвиж)	стрелец	29.10.1944, Oosternout (Голландия)
52.	Лесковский Альфонс	11.04.1920, Жилянка (Лида)	ст. стрелец	5.04.1945, Тильбург (Голландия)
53.	Мартун Иосиф	18.07.19(?), Эйшишки (Новогрудок)	капрал	21.08.1944, Langannerie (Франция)
54.	Нечай Павел	27.09.1910, Прудники (Воложин)	ст. стрелец	17.09.1944, La Clinge (Бельгия)
55.	Сенкевич Владимир	13.05.1909, Ожеряны (Новогрудок)	стрелец	29.06.1945, Германия
56.	Сенкевич Франц	22.05.1905, Пуща (Лида)	взводный	18.08.1944, Langannerie (Франция)
57.	Тартовский Константин	3.05.1910, Нижний Снов (Несвиж)	взводный	14.08.1944, Langannerie (Франция)
58.	Томчик Станислав	23.05.1919, Пильчуки (Щучин)	стрелец	18.08.1944, Langannerie (Франция)
59.	Трусило Леонид	16.11.1909, Шкордь (Щучин)	взводный	8.09.1944, Ломель (Бельгия)
60.	Урбанович Антон	10.02.1919, Ванги (Лида)	стрелец	31.08.1944, Langannerie (Франция)
61.	Чижевский Иосиф	23.08.1907, Граево (Щучин)	старший улан	30.06.1943, NewmarKet (Англия)
62.	Ширвель Бронислав	5.07.1910, Боравика (Воложин)	(?)	31.01.1945, Греда (Голландия)
63.	Филипчик Антон	20.04.1917, Большая Своротва (Барановичи)	стрелец	2.11.1944, Ramsdonksver
Польская армия на территории СССР под командованием генерала В. Андерса (1941–1942):
64.	Артухевич Иосиф	(?)1902, Севруки (Барановичи)	капрал 7 п. д.	17.07.1942, Кермине
65.	Автосевич Бронислав	(?)1905, Войлаги (Лида)	стрелец 7 п. п.	10.07.1942, Кермине
66.	Богдан Франц	20.03.1911, Волька (Щучин)	капрал	7.05.1942, Кенинех
67.	Баторик Степан	(?)1921, Волдишки (Новогрудок)	канонер	28.07.1942, Китаб
68.	Бжезинский Степан	23.07.1901, Богуши (Щучин)	взводный	4.03.1942, Кенинех
69.	Блошкевич Иосиф	13.10.1895, Бреска (Новогрудок)	рядовой	8.03.1942, Чакпак
70.	Богуш Эдуард	10.10.1897, Кулики (Несвиж)	ст. сержант	13.04.1942, Шахиризаб
71.	Борко Емельян	(?)1901, Яшевичи (Лида)	стрелец	20.12.1941, Котлубянка
72.	Белоцкий Станислав	28.03.1902, Микавичи (Лида)	капрал 7 п. д.	15.07.1942, Кермине
73.	Беляк Балтазар	8.07.1888, Дворец (Новогрудок)	взводный 7 п. д.	27.03.1942, Кермине
74.	Вашестий Иосиф	29.01.1914, Бол. Обрина (Столбцы)	ст. стрелок 7 п. д.	27.07.1942, Кермине
75.	Волк Наполеон	25.06.1887, Ястреб (Барановичи)	стрелец	18.06.1942, Гузар
76.	Вывел Сигизмунд	(?)1915, Лида	стрелец	17.08.1942, Китаб
77.	Гедычко-Цвирко Людвик	(?)1896, Сейловичи (Новогрудок)	(?)	11.08.1942, Китаб
78.	Гайдукевич Антон	15.06.1923, Кроповщина (Лида)	стрелец	17.03.1942, Нарпай (?)
79.	Голубович Константин	23.04.1903, Завостовичи (Несвиж)	капрал	27.03.1942, Кенимех
80.	Гаупт Мечислав	16.09.1925, Маровчина (Новогрудок)	стрелец	15.07.1942, Кенимех
81.	Гладовский Мечислав	25.03.1917, Кушалево (Новогрудок)	стрелец	6.05.1942, Нарпай
82.	Дедуль Вацлав	17.10.1909, Новогрудок	подхорунжий	21.03.1942, Манкент
83.	Душкевич Иосиф	2.01.1919, Дуньчицы (Столбцы)	стрелец	28.07.1942, Кенимех
84.	Дервис Михаил	1.11.1924, Кастенково (Столбцы)	стрелец	21.05.1942, Гузар
85.	Закревский Владислав	20.07(12).1897, Богеница (Щучин)	ст. стрелец	(?), Кенимех
86.	Запольский Евхим	(?), Бол. Ива (Новогрудок)	(?)	25.06.1942, Китаб
87.	Зера Альгерд	(?), 1922, Зельва	стрелец 7 п.д.	22.07.1942,Кермине
88.	Ивардовский Александр	26.08.1898, Подберезницкое (Несвиж)	стрелец	4.07.1942, Кенимех
89.	Ковалевский Иосиф	20.02.1900, Добриново (Новогрудок)	стрелец	7 п.д. 14(19).07.1942, Кермине
90.	Колесник Владимир	21.11.1912, Крутой Берег (Несвиж)	стрелец	4.05.1942, Кенимех
91.	Каменко Павел	12.07.1920, Городея (Несвиж)	стрелец	11.06.1942, Кенимех
92.	Каминский Ксаверий	14.05.1923, Несвиж	стрелец	20.07.1942, Кенимех
93.	Кораник Винцент	15.01.1910, Рудники (Воложин)	стрелец	14.07.1942, Кенимех
94.	Каркуть Иосиф	(?)1918, Печеловичи (Щучин)	канонер 10 п. д.	23.02.1942, ст. Луговая
95.	Карпович Болеслав	26.01.1903, Гомисовщина (Несвиж)	улан	4.07.1942, Кенимех
96.	Костюкевич Альгерд	21.01.1924, Савонья (Столбцы)	стрелец	9.08.1942, Китаб
97.	Квасняк Станислав	(?)1922, Богуши (Щучин)	стрелец 7 п. д.	13.07.1942, Кермине
98.	Кривицкий Казимир	27.02.1893, Ляховичи	взводный	8.03.1942, Кенимех
99.	Кубинкевич Иосиф	(?)1900, Радзивилимонты (Клецк)	ст. стрелец 6 п. д.	10.03.1942, Шахиризаб
100.	Кучинский Евгений	28.10.1913, Старые Гуты (Щучин)	капрал	24.07.1942, Кенимех
101.	Лагуна Владислав	8.09.1904, Косяки (Щучин)	бомбардир	31.03.1942, Кенимех
102.	Лепак Эдуард	(?)1913, Богуши (Щучин)	взводный	13.08.1942, Китаб
103.	Липинский Антон	(?)1900, Лида	стрелец	12.04.1942, Гузар
104.	Липовский Михаил	10.03.1887, Альмент (Столбцы)	капрал 5 п. д.	9.04.1942, Джалал-Абад
105.	Луковский Чеслав	3.04.1896, Пеньчиково (Щучин)	стрелец 10 п. д.	17.03.1942, ст. Луговая
106.	Малышко Болеслав	22.04.1905, Лотвичи (Барановичи)	стрелец 7 п. д.	17.03.1942, Кермине
107.	Мартиновский Сымон	(?)1899, Васош (Щучин)	сержант	25.03.1942, Высокое (?)
108.	Марчик Федор	8.12.1924, Прибуровна (Слоним)	стрелец	1.07.1942, Кенимех
109.	Мерчик Федор	(?)1924, Прибуровна (Слоним)	стрелец	11.07.1942, Кенимех
110.	Нагай Петр	(?)1918, Воложин	стрелец	30.03.1942, (?)
111.	Наркевич-Едка Роман	12.07.1922, Новогрудок	стрелец	27.03.1942, Кенимех
112.	Неверовский Антон	12.02.1903, Дубийки (Несвиж)	стрелец	9.07.1942, Кенимех
113.	Подолянчик Павел	14.09.1910, Тимошковичи (Новогрудок)	стрелец	9.07.1942, Гузар
114.	Поёр Станислав	30.06.1924, Березовец (Столбцы)	стрелец	14.06.1942, Гузар
115.	Полуянчик (Полуянский) А.	25.08.1921, Ястребка (Барановичи)	стрелец	14.03.1942, Кенимех
116.	Пилейко Антон	16.04.1896, Грушевщина (Воложин)	ст. стрелец	13.03.1942, Нарпай (?)
117.	Протас Иосиф	11.05.1914, Гавозна (Несвиж)	стрелец 7 п. д.	10.07.1942, Кермине
118.	Пупко Григорий	23.06.1923, Цминоки (Воложин)	стрелец	10.07.1942, Гузар
119.	Ракович Франц	11.11.1919, Гайнивичи (Барановичи)	стрелец	9.03.1942, Нарпай (?)
120.	Саланевич Иван	(?)1906, Туховичи (Барановичи)	стрелец	24.08.1942, Красноводск
121.	Саркант Адам	(?)1892, Приходы (Новогрудок)	инвалид 6 п.д.	8.10.1941, Тоцкое
122.	Свирид Николай	5.05.1913, Велетава (Столбцы)	стрелец	27.08.1942, Ашхабад
123.	Секелевский Сабин	6.02.1901, Барановичи	стрелец	12.05.1942, Гузар
124.	Сковронок Станислав	21.12.1897, Барановичи	взводный	12.05.1942, Гузар
125.	Стец Владислав	(?)1923, Рудни (Щучин)	стрелец	3.06.1942, Китаб
126.	Сухоцкий Иван	15.05.1915, Зельва	бомбардир	31.05.1942, Чакпак
127.	Сухта Иван	1.09.1910 Навина (Столбцы)	бомбардир 5 п. д.	5.04.1942, Джалал-Абад
128.	Трохимович Николай	2.05.1922, Слоним	стрелец	27.07.1942, Кенимех
129.	Халышко Болеслав	(?)1905, Лотвичи (Барановичи)	стрелец	17.07.1942, Кенимех
130.	Хмара Иван	6.03.1912, Рудня (Барановичи)	капрал	17.03.1942, Кенимех
131.	Шалабут Иван	22.12.1906, Домовчицы (Щучин)	взводный 7 п. д.	23.03.1942, Кермине
132.	Ширвель Антон	22.06.1914, Кондратово (Воложин)	стрелец	3.06.1942, Чиркачи
133.	Чиркунь Александр	22.03.1912, Крапачи (Барановичи)	стрелец	8.07.1942, Кермине
134.	Чиркунь Анатолий	21.05.1923, Крапачи, (Барановичи)	стрелец 7 п. д.	28.05.1942, Кермине
135.	Филипчик Болеслав	12.05.1923, Ваворка (Лида)	стрелец	18.07.1942, Кенимех
136.	Эндил Эдмунд	5.02.1910, Бидунцы (Лида)	поручик	9.03.1942, Чакпак
137.	Юргелевич Сильвестр	28.08.1905, Макуны (Воложин)	стрелец	21.07.1942, Кенимех
138.	Якубовский Иосиф	5.07.1919, Жвирбли (Лида)	майор 5 п. д.	5.02.1942, Татищево
139.	Янковский Игнатий	(?)1904, Конюхи (Лида)	стрелец	2.08.1942, Китаб
140.	Янушкевич Вацлав	?1920, Дайновка (Воложин)	стрелец	28.06.1942, Китаб
Эвакуационная база в Иране (1942):
141.	Ажич Антон	13.09.1924, Гудушки (Воложин)	рядовой	2.09.1942, Пехлеви
142.	Орловский Болеслав	(?)1907, Керали (Щучин)	стрелец	11.04.1942, Тегеран
143.	Астроя-Ахрим Збигнев	16.09.1897, Ивенец (Новогрудок)	поручик	29.08.1942, Пехлеви
144.	Богданович Антон	6.08.1922, Крива (Слоним)	стрелец	24.11.1942, Тегеран
145.	Барбошинский Александр	3.01.1920, Ниж. Вольчи (Новогрудок)	ст. стрелец	6.09.1942, Тегеран
146.	Борейко Александр	23.01.1917, Луки (Столбцы)	капрал	21.09.1942, Khanadin (Ирак)
147.	Беганский Антон	23.12.1910, Мокраны (Новогрудок)	стрелец	7.12.1942, Meshed
148.	Боровский Иосиф	(?)1916, Грабово, (Щучин)	капрал	1.09.1942, Пехлеви
149.	Войтешек Антон	25.03.1909, Малашицы, (Барановичи)	рядовой	21.08.1942, Тегеран
150.	Волчек Иван	15.06.1925, Асташин (Новогрудок)	стрелец	23.09.1942, Тегеран
151.	Венцковский Михаил	(?)1897, Плавское (Слоним)	вахмистр	23.08.1942, Пехлеви
152.	Гартанович Владимир	11.06.1911, Бобры (Лида)	канонер	21.11.1942, Тегеран
153.	Грондель Здислав	17.04.1924, Мижгорье (Новогрудок)	стрелец	14.11.1942, Пехлеви
154.	Давиденок Чеслав	16.09.1921, Скадорвы (Воложин)	стрелец	20.09.1942, Тегеран
155.	Живицкий Адам	2.05.1897, Шахеровщина (Столбцы)	ст. сержант	21.05.1942, Басра
156.	Зданович Казимир	3.03.1923, Белограда (Лида)	стрелец	15.09.1942, Khanadin
157.	Кондрацкий Леонид	28.01.1900, Щорсы (Новогрудок)	взводный	19.09.1942, Khanadin
158.	Качановский Люциан	4.01.1922, Сламянка, (Лида)	канонер	28.08.1942, Тегеран
159.	Лошакевич Иосиф	27.08.1911, Ромашканы (Новогрудок)	стрелец	26.10.1942, Тегеран
160.	Лисовец Болеслав	9.01.1911, Литвер (Новогрудок)	стрелец	6.09.1942, Пехлеви
161.	Левончик Федор	18.09.1918, Малые Блони (Барановичи)	стрелец	13.09.1942, Пехлеви
162.	Масцицкий Михаил	(?)1900, Осмяново (Новогрудок)	стрелец	24.07.1942, Пехлеви
163.	Михалович Владислав	(?)1894, Лида	канонер	3.04.1942, Пехлеви
164.	Павлюкевич Иосиф	19.04.1919, Пески (Щучин)	стрелец	31.08.1942, Пехлеви
165.	Пракопик Петр	29.06.1898, Слоним	взводный	9.04.1942, Тегеран
166.	Пельчинский Николай	(?)1882, Несвиж	подполковник	15.02.1943, Тегеран
167.	Рогальский Виталий	1.01.1922, Жеберковичи (Барановичи)	рядовой	2.09.1942, Пехлеви
168.	Садовский Павел	(?)1913, Красевичи (Барановичи)	стрелец	10.04.1943, Тегеран
169.	Сантоцкий Альберт	15.05.1905, Бол. Сантоки (Лида)	ст. стрелец	13.04.1943, (?)
170.	Смолич Иосиф	4.02.1926, Лазовичи (Несвиж)	стрелец	17.08.1942, Khanadin
171.	Стащик Иван	27.01.1922, Щербинов (Барановичи)	стрелец	2.09.1942, Пехлеви
172.	Степура Эдуард	30.05.1922, Снов (Несвиж)	стрелец	22.04.1942, Тегеран
173.	Халевинский Роман	11.11.1904, Иница (Столбцы)	стрелец	31.08.1942, Пехлеви
174.	Явсовицкий Евгений	10.06.1923, Барановичи	стрелец	29.08.1942, Khanadin

Приложение выполнено автором на основе материалов газеты «Новы час» (2003. № 13, 14).

В середине 1943 г. из состава ПАСВ выделяется 2-й польский корпус. Командиром его был назначен генерал Владислав Андерс^[5]. Состав корпуса: 5-я кресовая дивизия пехоты (5 КДП), 3-я дивизия стрельцов карпатских (3 ДСК), 7-я пехотная дивизия, 2-я танковая бригада и некоторые другие части боевого вспомогательного назначения. Сегодня ряд польских военных историков соглашаются с тем, что поляки составляли не более половины личного состава 2-го польского корпуса (2-й ПК). После того как войска Андерса были переброшены в Палестину, сами поляки называли ее солдат «православными», поскольку белорусы и украинцы принадлежали в большинстве своем именно к этой конфессии^{18}. Например, белорусов среди личного состава корпуса было: в 5 КДП — 45 %, в 3 ДСК — 25 %, во 2-й танковой бригаде — около 15 %, батальоне командос — 10 %. Можно назвать и приблизительную цифру воинов-белорусов в рядах 2-го польского корпуса, которое признало высшее военное командование Польши — 12 тыс. человек^{19}.

Большинство наших земляков были рядовыми или подофицерами, но встречались белорусы и в среде офицерского состава. Например, командиром 5 КДП в апреле 1943 г. назначили генерала бригады Никодима Сулик-Сарновского — белоруса с Белостотчины, который, как следует из ряда изученных нами документов, способствовал развитию белорусского национального движения среди военнослужащих своего соединения^{20}.

Интересно напомнить некоторые моменты из его биографии. В начале XX ст. он учится в Петербурге, являясь членом одного из белорусских студенческих кружков. Во время советско-польской войны 1919–1921 гг. служит в 1-й белорусско-литовской стрелецкой дивизии генерала Люциана Желиговского, командуя ротой, позднее — батальоном. В начале Второй мировой войны полковник Сулик как член Союза вооруженной борьбы принимает активное участие в польском патриотическом сопротивлении в оккупированной нацистами Варшаве. Позднее, подчиняясь приказу, убывает на Виленщину, где совместно с полковником Александром Кжижановским («волк») в качестве коменданта возглавляет Виленский округ. 13 апреля 1941 г. его арестовывают. Сулика выдал бывший офицер польской армии Я. Шабловский, разжалованный еще до начала Второй мировой войны в рядовые, — платный агент советских спецслужб.

На допросах, несмотря на пытки, Сулик молчал, не выдав НКВД подпольную сеть Виленщины. Ему посчастливилось избежать Катыни, и через несколько месяцев, согласно договору Кремля и польского правительства В. Сикорского, он, получив чин генерала, возглавил вначале 7-ю стрелецкую дивизию, а затем 5-ю кресовую. В марте 1944 г. Сулик становится генералом бригады.

До зимы 1943 г. 5 КДП дислоцировалась вначале в Палестине (11 ноября того же года в Иерусалиме генерал В. Андерс вручил формированию дивизионный штандарт), а потом в Египте. в состав 5 КДП, имевшей неофициальное название «зубры», (ее так назвали благодаря нарукавному знаку — на желтом поле с коричневой окаймовкой размещался коричневый зубр^[6]), входили: 3 стрелецкие бригады (5-я Виленская, 3-я Львовская и 4-я Волынская), каждая из которых состояла из 3-х батальонов, а также 15-й Познанский полк уланов и другие части.

2-й польский корпус, в состав которого входила дивизия генерала Сулика, принимает участие во всех крупных баталиях итальянской кампании — от боев на юге до взятия последнего укрепленного пункта 10-й немецкой армии на севере страны — города Болоньи.

Особенно хотелось бы остановиться на битве за высоту Монте-Коссино, расположенную к югу от Рима.

Положение там было следующим. Еще к началу ноября 1943 г. итальянский фронт стабилизировался по линии немецкой обороны «Густав». Высота Коссино являлась одним из ключевых пунктов гитлеровской обороны и перекрывала автомагистраль № 6, которая вела к столице страны. Войска союзников трижды пытались взять высоту, на вершине которой размещался монастырь св. Бенедикта. Первый штурм датируется 2 января 1944 г. и осуществляется силами 5-й армии США. Тогда удалось захватить местечко у подножья горы. В феврале английские части 8-й Британской армии атаковали высоту 593, но на этом и остановились. 17 февраля в атаку пошли индийские отряды Британской армии, но они почти полностью были уничтожены. Последняя попытка штурма высоты была предпринята 15 марта, когда вынуждена была отступить, потеряв 55 офицеров и 665 солдат, уже новозеландская дивизия. После чего штурмовать Монте-Коссино выпало 2-му польскому корпусу из состава 8-й Британской армии.

Одна из самых элитных частей вермахта, 1-я десантная дивизия, получила приказ стоять насмерть. Гитлеровские десантники, укрепившись на высоте, имели значительный тактический перевес над войсками союзников. Штурм Монте-Коссино проводился в два этапа на протяжении с 11 по 19 мая 1944 г. О подвигах воинов-белорусов во время боев свидетельствуют многочисленные польские военные источники и литература. Так, польский исследователь Михаил Ванькович пишет про белоруса Г. Буслака, который ценой своей жизни проложил путь однополчанам через минное поле^{21}. Общие потери личного состава корпуса Андерса — 924 убитых, 2930 раненых. У подножия Монте-Коссино, на военном кладбище, остались навечно лежать 264 воина-белоруса^{22}.

Боевые успехи белорусов высоко отметило и свое командование, и командование общих вооруженных сил союзников на Апеннинах. Так, например, командующий 8-й Британской армии генерал Оливер Лиз (Oliwer Leese) в письме к генералу Н. Сулику, отмечал:

«Хочу направить мое личное поздравление господину и его штабу, а также армейским частям за их блестящее участие в недавних боях. Во время взятия высоты Сан-Ангела и точки 575, которые являлись ключевыми позициями в немецкой обороне, как мы оценивали ранее и уверены сейчас, — ваша дивизия в высшей степени стремилась к выполнению плана общего сплоченного наступления армии. Несмотря на небольшое количество и мощь, которую имели ваши части во время наступления, из поступивших рапортов видно о их высоком духе, твердости в боях в ходе прорыва немецких укреплений… Еще раз благодарю господина лично за хорошее командование дивизией и за ее успешные действия»^{23}.

Приказом главнокомандующего польскими вооруженными силами на Западе В. Андерса от 26 июля 1944 г. для награждения военнослужащих 2-го польского корпуса, принимавших участие в битвах под Монте-Коссино, Пьедемонте и Пасо-Корно с 12 по 31 мая 1944 г., был введен Памятный крест Монте-Коссино^{24}. На это время это была вторая награда после Креста заслуг с мечами, введенная в польских вооруженных силах на Западе. Приказом главкома от 20 ноября 1944 г. утверждается описание этого знака отличия воинской доблести^[7]. Крест этот получили 48608 человек, причем личный состав 3-й дивизии стрельцов карпатских и 5-й кресовой дивизии пехоты были награждены почти полностью, соответственно 14029 и 13941 человек^{25}.

На основании того, что белорусов в этих дивизиях было не менее трети, можно с уверенностью утверждать, что среди награжденных их было значительное количество.

После того как дорога на Рим была открыта, 2-й польский корпус продолжал сражаться^[8]: вел бои на Адриатическом побережье (июнь 1944 г.), бои за Болонью (апрель 1945 г.), где бойцам и офицерам корпуса вновь пришлось встретиться с немецкими десантниками. О героизме и твердости воинов-белорусов во время Итальянской кампании свидетельствуют потери. Так, на военном кладбище в Ларетье среди погибших — белорусов 234 человека, в Косамасиме — 72 человека, в Болоньи — 287 человек, в других местах — 11 человек^{26}.

Анализируя боевой путь наших земляков в рядах армии Андерса, необходимо сказать, что за время нахождения на Среднем Востоке, в Итальянской кампании и за время дислокации на Британских островах погибло и умерло около 2 тыс. белорусов.

Одной из невыясненных страниц участия белорусов во Второй мировой войне является высадка польской бригады подголландских стрельцов в Северной Норвегии (1940). На местном кладбище в Норвике вместе с 80 солдатами вышеуказанного соединения есть могилы стрельцов-белорусов Станислава Белоуша и Ивана Сивицкого.

На первом этапе Второй мировой войны во время битвы за Англию, а также в ночных бомбардировках вражеской территории принимали участие белорусы-летчики Королевских военно-воздушных сил. О героической борьбе наших земляков в небесах над «туманным Альбионом» свидетельствует тот факт, что в рядах королевских ВВС за все время Второй мировой войны погибли 80 белорусов. Настоящим воздушным асом считался уроженец Мядела Казимир Янович. В Великобританию он попал, пройдя Иран, Пакистан, Индию и Мадагаскар. Только в конце войны за 2 месяца он совершил 474 часов боевых вылетов на Дормунд, Ганновер, Киль, Берлин и Потсдам.

Служили белорусы и в Королевских военно-морских силах. После сентябрьской трагедии 39-го четыре польские подводные лодки все же спаслись и прибыли в английские порты. 18 ноября 1939 г. в Лондоне было подписано польско-британское соглашение, согласно которому ВМФ Польши на время войны присоединялся к составу Королевских ВМС и был подчинен британскому адмиралтейству. С декабря 1940 г. англичане передали ВМФ Польши несколько подводных лодок и надводных кораблей. Белорусы были среди экипажей польских подводных лодок «Аркан» (затоплена нацистами 8 октября 1943 г. около берегов Исландии), «Орел», «Garland». Также они служили в береговой охране.

Наши земляки участвовали во всех крупных операциях войск-союзников — в эвакуации около Дюнкерка, в высадке в Нормандии, в боях около берегов Северной Африки. В рядах Британских ВМФ погибло 45 моряков и подводников белорусского происхождения^{27}. В числе погибших шесть уроженцев Барановичской области^{28}.

Мужество и героизм белорусских воинов по достоинству оценили на Западе. Свыше 689 солдат и офицеров — уроженцев Беларуси — получили польские ордена и медали^{29}, а четверо удостаивались этих наград дважды^{30}. Высшие боевые награды от имени правительства Великобритании получили 327 белорусов^{31}.

РАЗДЕЛ XII. НЕИЗВЕСТНАЯ ВОЙНА.

То не подзвіг баявы і смелы, —

Толькі смех крывавы і пусты.

Наклікаць на сёлы смерць умелі,

А самыя шпарылі ў кусты!

Л. Геніюш. Партызаны.

Правда о том, что происходило в оккупированной области, до сих пор остается тайной за семью печатями. Далеко не все, что творилось в ее лесах — а речь идет о деятельности советских партизан, — нашло свое отражение в документах. И не каждый, заметим, документ попал в архив. Так появилось две правды о войне: для тех, «кому положено знать», и — для «населения». Установка эта действовала долгие десятилетия. Говорить публично о минувшей войне дозволялось только по схеме: виселицы, руины, героический подвиг белорусских партизан. И никаких «нюансов», никакой детализации.

Сегодня назрела необходимость в солидной научной работе, в которой будет четко изложен правдивый анализ деятельности «народных мстителей», ибо в советское время партизанское движение было настолько мифологизировано, что отделить правду от вымыслов уже практически невозможно.

Глава I. Именем СССР.

Кремль, усиливая свои позиции на оккупированных землях и стремясь придать партизанской войне всенародный характер, прибегнул к различным формам и методам идеологического воздействя. Генерал В. Чернышев получил возможность с новой силой начать прерванное войной идеологическое наступление на территории области. Активную роль в этом играл советский партийный аппарат, состав которого во много раз превышал довоенный. Он состоял из двух областных комитетов (партийного и молодежного), пяти межрайпартцентров, 23 подпольных райкомов и одного горкома-райкома КП(б)Б; 26 подпольных райкомов и Барановичского горкома ЛКСМБ; более 200 кадровых армейских и партийных работников^{1}.

Идеологи смерти.

Совершенно ясно, что пропагандистская деятельность московских эмиссаров имела своей целью внедрить в сознание масс идею о том, что белорусы, вставшие на путь возрождения национальной независимости, — предатели, а сам путь — катастрофа. Конечный результат, которого добивалась Москва, был предельно ясен: загнать белорусов в леса. Но сделать это оказалось не просто. Поэтому не случайно генерал-майор В. Чернышев просит генерал-лейтенанта П. Пономаренко направить в его распоряжение группу опытных журналистов, которые, используя опыт довоенной идеологической обработки, смогли бы, наладив выпуск советских газет, сочетать коллективные формы идеологического воздействия с индивидуальными. Начальник Центрального штаба партизанского движения откликнулся сразу. Первым прибыл бывший редактор областной газеты «Чырвоная змена» Г. Старовойтенко^[1]. В июне 1943 г. на аэродром возле деревни Печище доставили шрифт и портативную печатную машинку, изготовленную по спецзаказу ЦШПД механиком «Полеспечать» Т. Пильтиенко. Но этого было мало. Очередным бортом поступает 18 портативных подпольных типографий, изготовленных в одном из ремесленных училищ советской столицы^{2}.

Подпольный обком КП(б)Б, «подбирал и утверждал редакторов газет и их заместителей»^{3}. Правда, найти достойных даже из целой группы откомандированных в соединение журналистов, оказалось довольно проблематично. Помощь вновь пришла из Москвы. Оттуда переправили в распоряжение В. Чернышева корреспондента «Правды» А. Земцова^{4}.

В сжатые сроки комплектуются штаты 22 районных газет^{5}. Правда, Г. Будай, автор книги «Свинцом и словом», приводит другие данные. Он сообщает, что

«на территории области издавалось 18 районных газет и 1 молодежная («Молодой мститель», орган подпольного обкома комсомола)»^{6}.

Приложение № 7. ПОДПОЛЬНАЯ ПЕЧАТЬ БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ (1943–1944)^[2].

№ п/п	Наименование издания	Район распространения	Редактор	Тираж (экз.)
1.	«Уперад»	г. Лида (район)	Г. К. Каган, Ю. Б. Драгун	300-400
2.	«Большевик»	Юратишки
3.	«За советскую Белоруссию»
4.	«За родину»	г. Барановичи	Е. В. Попова, Е. П. Буканова
5.	«Народный мститель»	Ивенец	Г. В. Будай
6.	«Голас селяніна»	Столбцы
7.	«Сцяг свабоды»	Мир	Я. Брыль (Я. Пчала), М. Брыль.
8.	«Партызанскае жы-гала» (сатирическое прилажение к газете «сцяг свабоды»)	Мир	Я. Брыль, М. Брыль
9.	«Искра»	Воложин	М. К. Чижиков, С. А. Кузнецов, Н. А. Гайваронский	500-700
10.	«Чырвоны партызан», «Молодой мститель»	Кореличи, Барановичская область	Р. С. Радкевич, Г. И. Гужавин	1500
11.	«Чырвоная звязда»	Барановичская область	Г. А. Старовойтенко, Г. В. Будай	2000
12.	«Звязда»	Новогрудок	Туманов
13.	«Смерть фашизму»	Любча
14.	«Партызан Беларусі»	Городище	А. С. Грибова
15.	«Перамога»	Новая Мышь	Б. А. Ржевский
16.	«Вольная праца»	Слоним	Н. В. Бурсевич	1000
17.	«Советский патриот»	Ляховичи

Источник: Подпольные партийные органы Компартии Белоруссии в годы Великой Отечественной войны (1941–1944): Краткие сведения об организации, структуре и составе. Минск, 1975. С. 20–22, 26–27, 30–31, 45.

Помимо подпольных изданий, перечисленных в приложении № 7, область наводнили газетами «Правда», «Известия»,«Красная звезда», «Комсомольская правда», «Советская Белоруссия», журналами, листовками, плакатами. Сотни экземпляров пропагандистских материалов, попадая в регион, распространялись по населенным пунктам^[3].

Анализ различных источников позволяет выделить следующие способы идеологического воздействия, используемые Москвой в работе с населением: 1) печатная пропаганда; 2) устная пропаганда; 3) церковь; 4) подметные письма.

Начнем с печатной пропаганды. Здесь необходимо отметить, что партизанская пресса угрожала смертью всем, кто работал в немецких учреждениях, местной администрации, на производстве — чиновникам, врачам, полицейским и их семьям^{7}. Насилием угрожали и крестьянам за поставку в немецкую армию сена, зерна или другой сельхозпродукции^{8}. В конце февраля 1943 г. ЦК КП(б)Б, правительство и Президиум Верховного Совета БССР через подпольную печать обратились к населению с воззванием, которое называлось:

«Старостам, полицейским и чиновникам городских управ и комендатур, всем тем, кто был обманут немецкими оккупантами, кто под страхом служит оккупантам».

Правительство республики призывало лиц данной категории к сотрудничеству с партизанами, обещая при этом прощение^{9}. Изменение отношения к недавним «предателям Советской Родины» — именно так квалифицировалось население, в той или иной мере работавшее на оккупантов, — было связано со стремлением Москвы придать партизанской борьбе «всенародный характер». А для этого было необходимо, чтобы она распространилась во всех районах области.

В то же самое время в издававшихся газетах и листовках велась кампания по дискредитации белорусских националистов. Обращения «кучка предателей», «пособники», «изменники», «буржуазные националисты» и т. д. стали общеупотребительными^{10}. «Народные мстители» всеми способами пытались нейтрализовать влияние белорусских политиков, изолировать их от общества. Так, слонимская подпольная рабочая газета «Вольная праца» поместила на своих страницах карикатуру на президента Белорусской Центральной Рады Р. Островского. На рисунке была изображена скулящая на задних лапах дворняжка в очках. Рука со свастикой протягивает ей кость. Под иллюстрацией строки:

А когда в области объявили мобилизацию в БКО, которую, как известно, в советской прессе называли не иначе как фашистское воинство, «Вольная праца» писала:

«Холуй Островский проводит мобилизацию, чтобы продлить войну и бандитское господство гитлеризма, принесшего горе и слезы нашему народу. Срывайте мобилизацию, добивайте врага, чтобы быстрее наступили солнечные дни мира!»

Еще пример. В «Партызанскім жыгале» — сатирическом приложении к мирской районной газете — высмеивались мобилизационные мероприятия по формированию белорусских вооруженных сил. Вот одно из стихотворений на эту тему, напечатанное в листке:

Что касается устной пропаганды^[4], то здесь в запасе у «народных» мстителей» имелся целый арсенал приемов. Распространялись, например, слухи, что будто не только Гитлер, но и Сталин проводит политику деколлективизации и оставляет крестьянам право выбора выхода из колхозов. Кроме того, муссировались слухи, будто партизаны воюют не за Сталина, а за новый строй в СССР^{12}.

Церковь, как уже отмечалось, тоже была присоединена к пропагандистскому арсеналу. Согласно немецкому полицейскому донесению,

«партизаны в зонах своего контроля проводят благоприятную для церкви политику, разрешают открывать церкви, приглашают священнослужителей и ставят кресты».

В одну новооткрытую церковь, отмечается в рапорте далее, прибыл партизанский отряд, и его командир встал на колени перед священником и «молился так»:

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Братья и сестры! Бог есть и будет! Мы были временно затуманены, потому что пренебрегали Богом. Богу необходимо молиться. Молитесь за нас и за всех бойцов и партизан. Аминь»^{13}.

Среди вышеперечисленных форм идеологического воздействия особое место принадлежала подметным письмам — так называемым «черным меткам», которые подбрасывались неугодным.

Советская пропаганда использовала молчание немецких властей насчет будущего оккупированных территорий и доказывала, что политика Берлина направлена на то, чтобы закабалить население, уничтожить его национальную самобытность и полностью превратить его в немецких рабов. Поведение нацистов и их союзников на оккупированной белорусской территории только благоприятствовало этой пропаганде. От населения нельзя было скрыть истинные планы гитлеровцев. Это и использовала Москва. Так, например, в апреле 1942 г. командование вермахта издало приказ: всем военнослужащим РККА, которые ранее были освобождены и осели в населенных пунктах области, снова вернуться в лагеря. Этот приказ был ловко использован советскими спецслужбами в своих собственных целях, и тысячи бывших бойцов и командиров ушли не обратно в лагерь, а в лес, пополнив партизанские ряды. В двух районах области — Кореличском и Городищенском — сразу образовалось два новых отряда — «Золотова» и «Грозный»^{14}.

Найти какие-то серьезные контрмеры против тактики Москвы немецкий идеологический аппарат так и не сумел. О чем есть ряд документальных свидетельств.

«Мне еще и сегодня непонятно, — делился 11.08.1944 г. своими замечаниями комиссар Барановичского округа оберфюрер Вернер, — почему на эти вещи (пропаганду. — А. Т.) не обращали внимания, в то время как в пропагандистских командных частях имелось в распоряжении достаточное количество пропагандистов. Пропаганда как вспомогательное средство политики должна была с самого начала усиленно проводиться в Белоруссии. Наряду со многими другими упущениями — к тому же исключительно плохо проводилась пропаганда. Опыт подтверждает полный провал нашей пропаганды в Белоруссии»^{15}.

Зато белорусская национальная пресса в свою очередь пыталась как могла противостоять идеологическому давлению Москвы. Для развертывания антибольшевистской агитации активно использовался каждый факт убийства подпольщиками или партизанами белорусских деятелей, работавших в органах местной власти и управления. С особой силой это проявилось во время похорон 11 декабря 1943 г. бургомистра Минска, профессора, доктора химических наук В. Ивановского, известного борца за белорусское возрождение в начале ХХ столетия, одного из сотрудников петербургской белорусской издательской группы «Загляне сонца і ў наша ваконца»^[5]. В составленном по этому случаю некрологе в адрес коммунистов прозвучали следующие слова:

«…вы выродки рода человеческого, не вам строить жизнь людей, история вас осудила давно, вы погибнете, не помогут вам убийства, а наш славный народ будет жить без вас счастливой жизнью. Наш народ никогда не забудет своего славного рыцаря Вацлава Ивановского»^{16}.

Следует отметить, что призывы к всенародной борьбе с советскими партизанами не прекращались и тогда, когда все поняли, что новый приход большевиков неизбежен. Особенно ухудшились военные дела германской армии, когда 6 июня 1944 г. в Западной Европе высадились англо-американские войска. Однако, несмотря на это, руководитель научного отдела БЦР Я. Кипель писал в газете «Голас вёскі» 9 июня 1944 г.:

«Мы должны все — от малого до большого — напрячь свои силы и не допустить в Беларусь возвращения большевиков. Только тогда, когда не будет большевиков на Беларуси, мы станем полными хозяевами своей земли»^{17}.

Впрочем, подводя итог идеологического противостояния, следует отметить, что советская пропаганда все же не достигла своих целей. Население сказало свое решительное «нет» агитаторам из леса, обещавшим, как и в 39-м, построить рай на многострадальной белорусской земле. Тогда маска добродетели последними была сброшена. Советские партизаны, отмечает польский историк Ю. Туронок, столкнувшись с реальностью, «отказались от пряника и прибегли к кнуту»^{18}.

Если «враг» не сдается.

В 1941-м Сталин, благословляя партизанскую войну, широко пропагандировал террор: открытый и тайный. Террор против населения, оставшегося по ту сторону линии фронта. Сталин, по существу поручивший Чернышеву организацию партизанского движения в области, не ошибся в нем. Человек, никогда не сталкивающийся с военной организацией, не обладавший ни военными знаниями, ни опытом, оказался великолепным организатором, но не менее жестким и даже жестоким диктатором, как и почти все его окружение. Методы сталинского руководства партизанским движением, которые претворял в жизнь Чернышев, проявились очень четко. Отличительной их чертой стала жестокость и недоверие к людям.

Теперь несколько слов о созданном в области специальном репрессивном аппарате. Для выполнения распоряжения «вождя народов» — придать партизанской войне всенародный характер — нужны были особые исполнители, из беспощадных фанатиков, руководимых «профессионалами». Вот они-то и прибыли в область. Первым был подполковник государственной безопасности Дмитрий Михайлович Армянинов — помощник генерала Чернышева, он же его заместитель по разведке и контрразведке. Кадровый чекист, Армянинов и ротой никогда не командовал и не кончал, как большинство его коллег, военной академии. Но у него было огромное преимущество, которое ценилось в то время на вес золота, — богатый «опыт» убеждения, приобретенный в советской охранке. После Второй мировой войны станет известно, что кровавый террор, развязанный в области, был санкционирован непосредственно Центром. Массовые убийства белорусских граждан осуществлялись в рамках так называемого оперативного дела, вошедшего в аналоги истории советского тайного сыска как операция по ликвидации националистической организации «Центральный комитет освобождения Западной Беларуси». Московские спецслужбы, подчиняясь Сталину, приставили к нему своих спецов. Они-то и возглавили советский репрессивный блок, в состав которого входили:

1. Подпольные партийные областной и районные комитеты КП(б)Б с приданными им карательными подразделениями — диверсионно-разведывательными группами и пропагандистскими структурами;

2. Особые отделы;

3. Военные трибуналы;

4. Территориальные комендатуры;

5. Служба разведки и контрразведки;

6. Спецотряды (читай: расстрельные команды) при Особых отделах;

7. Кадровые подразделения НКВД СССР и БССР;

8. Партизанские гарнизоны.

Особые отделы. Партийные органы и советский репрессивный аппарат были неразрывно связаны друг с другом. Однако большевиков в области насчитывалось свыше 2 тыс. человек, а число бойцов всех вооруженных формирований составляло более 30 тыс. человек. Поэтому и над самими партийными органами (читай: партизанскими отрядами) Москва установила надзор, создав органы, которые держали всех — как самих партизан, так и население — в постоянном страхе. Эту задачу выполнял, в основном, огромный штат уполномоченных Особых отделов, структура которых, разработанная чекистами, была одобрена генералом В. Чернышевым и введена во всех сформированных соединениях.

«Выполнение этой задачи, — писал после войны чекист Д. Зухба, — было возложено на члена обкома партии Д. Армянинова — руководителя оперативно-чекистской службы области — и меня как начальника разведки и контрразведки Ивенецко-Налибокской зоны»^{19}.

Не будет преувеличением сказать, что в разное время этот аппарат насчитывал 181 человека. Непосредственно его штат составляли: Особый отдел соединения — 10 сотрудников, Особые отделы партизанских зон — 24 сотрудника, оперуполномоченные Особых отделов партизанских бригад — 25 человек, оперуполномоченные партизанских отрядов — 122 человека^{20}.

Задачами Особых отделов, согласно воспоминаниям самих чекистов, являлись: 1) формирование разведывательной сети; 2) осуществление мероприятий по предупреждению аморальных явлений и пресечению преступности в партизанской среде; 3) исключение случаев дезертирства, трусости, паникерства и нарушения дисциплины; 4) пресечение фактов нарушений социалистической законности, грубого поведения партизан по отношению к населению^{21}. Но помимо этих задач Особые отделы выполняли и другие функции, речь о которых мы поведем дальше.

Документально удалось установить ряд лиц, сотрудников Особых отделов соединения партизанских бригад и отрядов Барановичской области: Н. И. Талерко, капитан госбезопасности; П. И. Лысков (Лидская зона); Е. М. Петров (Щучинская зона); Д. В. Садовский (бригада им. П. Пономаренко), М. Г. Шлейников (отряд «Большевик»), П. Муратов (отряд «Балтиец»), И. Богуславский (Слонимская зона); Н. В. Шевко (Первая Белорусская кавалерийская бригада); Г. Гераськин (отряд «25 лет БССР»); К. Е. Коско (отряд «Ленинский»); В. Н. Стасюкевич (отряд им. Котовского).^{22}

Деятельность Особых отделов с сентября 1943 г. курировали заместитель начальника ЦШПД комиссар внутренних дел Бельченко и заместитель начальника Главного управления СМЕРШ генерал-лейтенант Селивановский.

Военные трибуналы. Действовали в каждой из партизанских зон: 1) Столбцовской; 2) Щучинской; 3) Лидской; 4) Ивенецкой; 5) Слонимской; 6) Южной. Состав: 18 человек. Правовой основой деятельности партизанского судопроизводства было постановление подпольного обкома партии об исполнении приговоров.

«В нашей зоне (Щучинской. — А. Т.), — признавал в своих воспоминаниях бывший командир партизанской бригады Г. А. Шубин^[6], — действовал военный трибунал, который был ликвидирован в 1944 г. Он руководствовался законами Советской власти, привлекал к ответственности лиц, посягавших на права и жизнь граждан»^{23}.

«Дела» рассматривались «тройками» — командир, комиссар и особист. В случае вынесения смертного приговора (а других приговоров трибунал не выносил) поручение об его исполнении получала ликвидационная группа либо партизанский отряд. Таковы были основы. На практике, в большинстве случаев, решение о ликвидации выносилось на уровне командира партизанского отряда.

Известны случаи ликвидации «неугодных» спецподразделением, командир которого затем в подаваемом отчете просил штаб («тройку») об утверждении «акции возмездия».

Территориальные комендатуры. Действовали по инструкции, утвержденной уполномоченным ЦК КП(б)Б и БШПД по Барановичской области. Инструкция определяла цели, права и функции комендантов. В их обязанности входило: обеспечение порядка в деревнях, оказание помощи населению в решении хозяйственных вопросов, выявление неблагонадежных и т. д. В инструкции подчеркивалось, что распоряжение коменданта обязательно для каждого проживающего, а также вновь прибывшего в населенный пункт или на его территорию. Запрещался выезд граждан без разрешения коменданта.

Коменданту предоставлялось право задерживать и проверять лиц, вызывающих подозрение. Только с его разрешения можно было производить «заготовку» продуктов, использовать транспорт, принадлежащий крестьянам, останавливаться на ночлег и отдых. В соответствии с инструкцией комендант организовывал круглосуточное дежурство, сообщал партизанскому командованию о появлении противника, о действиях белорусских националистов. Коменданты работали в тесном контакте с представителями Особых отделов.

На территории области действовало 147 партизанских комендатур^{24}.

Служба разведки и контрразведки. В масштабе области в период оккупации из-за недостатка в кадрах обе службы, которыми руководил подполковник Д. Армянинов, не были разделены. Этими вопросами «профессионально» занимались специально подготовленные люди, имеющие в прошлом опыт работы в оперативных службах НКВД.

Известно, что антифашистское подполье, партизаны, разведки ГРУ, Генерального штаба, органов государственной безопасности, органов СМЕРШ и другие ведомства вели учет лиц, сотрудничавших с нацистами. Правовой основой деятельности этих служб стал приказ Народного комиссара Обороны И. Сталина от 5 сентября 1942 г. № 738 «О задачах партизанского движения», который, в частности, требовал:

«…д) организовать разведку в целях установления количества Высшей Военной и гражданской администрации»^{25}.

Этим же приказом на базе центральной специальной школы № 1 ЦШПД в декабре 1942 г. создается Центральная специальная школа (ЦСШ) № 105 по подготовке заместителей командиров по разведке, а после расформирования в феврале Высшей оперативной школы Особого назначения в ЦСШ № 105 создается спецотделение по подготовке разведчиков, которая подготовила 269 человек, из них 130 человек — для Беларуси^{26}.

В апреле 1943 г. принимается специальное партийное постановление «Об усилении разведывательной и контрразведывательной работы в партизанских отрядах». Тогда же и вводится должность заместителя командира отряда по разведке^{27}. Подготовку специалистов данной категории поставили на поток. Так, например, школа подготовки партизанских кадров при БШПД с 15.12.1942 г. по 15.09.1943 г. подготовила и направила в Беларусь 147 своих выпускников^{28}.

Учебно-разведывательный пункт при БШПД, открывшийся в 1943 г., подготовил за период времени с 18.09.1943 г. по 1.01.1044 г. 32 человека. Всего за три года войны только из Москвы в Беларусь в качестве заместителей по разведке направили 97 боевиков^{29}.

В системе разведки и контрразведки в партизанских соединениях Беларуси работали 998 человек^{30}, из них в Барановичской области — 169 человек^{31}.

О том, насколько плодотворно поработали партизанские разведчики, говорят следующие цифры: общее количество человек, причастных к коллаборационизму на территории Беларуси, составляло 130 тысяч. По данным БШПД, за годы войны партизанами Беларуси было убито, ранено и взято в плен около 60 тыс. полицейских, солдат «Восточных» и других батальонов^{32}.

Службу разведки и контрразведки соединения партизанских бригад и отрядов Барановичской области возглавляли: Д. К. Зухба, П. В. Дудковский, В. И. Парфенок, М. С. Калашников, В. Н. Ключников, М. И. Талейко, М. И. Красовский, Е. И. Кремко (бригада «Комсомолец»), И. В. Ветелкин, А. П. Семериков, А. Козлов (отряд «Балтиец»), А. Бельский (отряд им. М. И. Калинина), В. К. Лебецкий (отряд «Ленинский»), И. И. Ионис (отряд им. Г. Котовского), И. Д. Колошейнов (Ленинская бригада).^{33}

Спецотряды при Особых отделах партизанских бригад и диверсионно-разведывательные подразделения (группы) при подпольных областном и районных комитетах КП(б)Б. Сформированы приказом В. Чернышева в середине 1943 г. Состав: 40–50 бойцов во главе с кадровым офицером НКВД или РККА. Вспоминает один из руководителей такого отряда — бывший комиссар диверсионно-разведывательного отряда при Воложинском подпольном РК КП(б)Б Л. А. Устабажидзе:

«Мы выполняли особые поручения секретаря подпольного обкома партии В. Е. Чернышева и члена обкома Д. М. Армянинова, получаемые через начальника разведки и контрразведки по Ивенецко-Налибокской зоне Д. К. Зухбу»^{34}.

Если исходить из того, что на территории Барановичской области действовало 23 подпольных райкома и горкома КП(б)Б, а также один областной комитет партии и 25 партизанских бригад, в составе которых имелись Особые отделы, то следует говорить о наличии 49 групп «возмездия».

Кадровые подразделения НКВД СССР и БССР. Еще 16 июня 1941 г. Сталин санкционировал создание в НКВД особой группы, чьей задачей было физическое устранение «враждебных СССР лиц». С начала войны во исполнение директивы СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня «О мобилизации всех сил и средств на разгром фашистских захватчиков» и постановления ЦК ВКП(б) от 18 июля «Об организации борьбы в тылу германских войск» при Наркоме внутренних дел 5 июля создается Особая группа П. Судоплатова, в задачу которой входила организация и руководство разведкой и диверсионными актами на оккупированной территории.

Началось формирование спецгруппы (отрядов) НКВД. Но тут выяснилось, что репрессивный аппарат СССР не был готов к этому. Причина оказалась до банальности проста: в карательном блоке ощущалась нехватка чекистских кадров.

Л. Берия нашел нетрадиционный источник пополнения. 25 декабря он обратился с письмом к И. Сталину, в котором просил отправить в его распоряжение заключенных, распространив на них действие указов Президиума Верховного Совета СССР от 12 июля и 29 ноября 1941 г. «Об освобождении от наказания осужденных по некоторым категориям преступлений»^[7]. Заявка Берии, являющегося с 23.06.1941 г. постоянным советником Ставки Верховного Главнокомандования, была удовлетворена.

18 августа приказом № 001100 на станции Щербинка Курской железной дороги организовывается Приемный пункт особого назначения ГУЛАГа НКВД на 400 человек. Строительному отделу АХУ НКВД поручалось в двухдневный срок передать Приемному пункту «5 жилых, недостроенных домов…, сделав их пригодными для размещения 400 человек». Начальником пункта был назначен сначала бывший заместитель начальника пересыльной тюрьмы УИТЛК УНКВД Московской области Н. З. Засимов, а затем приказом НКВД № 1371 от 30 августа — бывший начальник оперативно-чекистского отдела Амурлага капитан ГБ В. Лютый-Шестаковский.

3 сентября приказом НКВД № 59 сс, существовавший на Котельнической набережной в Москве лагерный пункт УИТЛК УНКВД Московской области был переоборудован в Приемный пункт особого назначения на 120 заключенных.

В этих, равно как и в других пунктах из числа заключенных готовились кадры для работы за линией фронта. Забегая вперед, скажем: все эти «чекисты», попав в Барановичскую область, и не только, «проявили» себя в полной мере. В воспоминаниях Давида Мышанки, написанных в Тель-Авиве в 2002 г., им дана соответствующая характеристика: «Хорошо бы война затянулась на пятилетку, — заявляли «народные мстители», — хоть пожили бы»^{35}. Следует отметить, что старшими групп назначили, вернув из лагерей, тюрем и колоний, 1610 бывших сотрудников НКВД, осужденных в свое время за нарушение «социалистической законности» и злоупотребление служебным положением (читай: за пытки над людьми), «за участие в самочинных расстрелах и убийствах». Документы свидетельствуют о том, что в Беларусь в 1941 г. НКВД переправили 15 отрядов, 45 разведывательнодиверсионных групп^{36}. Кроме того, не следует забывать об отряде К. Орловского — разведывательно-диверсионной резидентуре НКВД СССР на территории Барановичской области.

Но сил этих «помощников», призванных поднять белорусов на всенародную борьбу с врагом, явно не хватало. Принимается решение готовить диверсантов из местных — бывших сотрудников силовых структур Барановичской области: милиционеров, надзирателей, постовых, участковых, отозванных из действующей армии. Скажем больше: не обошлось без легионеров. Официальная история гласит: 26.10.1942 г. группа Особого назначения НКВД СССР «Соколы» (по другим данным, имени Л. П. Берии) во главе с капитаном госбезопасности К. Орловским (Роман), высадившаяся «в 20-ти километрах восточнее Выгонского озера», насчитывала 9 человек^[8]: 8 сотрудников безопасности и внутренних дел и одного — иностранца. Им был Хусто Лопес (Лорис) — испанец, бывший комбриг Испанской республиканской армии, выпускник московской партшколы^{37}.

Но и этих сил явно недоставало. Февральский (1943 г.) Пленум ЦК КП(б)Б, который, как известно, вошел в историю тем, что принял постановление «О рассмотрении обстановки и задачах работы партийных органов и партийных организаций в оккупированных районах Беларуси», поручает Л. Цанаве «откомандировать в область чекистов»^{38}. В характеристике, утвержденной Бюро ЦК, говорилось, что Цанава «активно участвовал в деле развития партизанского движения». Правда, Бюро ЦК КП(б)Б «позабыло» указать, что спецгруппы, подготовленные «Лаврентием-2», отличались жестоким отношением к местному населению, взаимным подозрением и слежкой, доносами, необоснованными арестами и расстрелами на месте.

Но еще ранее, до февральского Пленума ЦК КП(б)Б, зимой 1942–1943 гг. БШПД перебросил в область спецотряды ГРУ, НКВД^{39}.

Документально прослеживается «деятельность» на территории области более 40 таких формирований: В. Щербины (майора НКВД, ГРУ, отряд дислоцировался в Воложинском районе); К. С. Гнидаша (майора НКВД, ГРУ, отряд «Непобедимый», дислоцировался в различных районах области); К. Орловского (подполковника НКВД, ГРУ, отряд «Соколы», дислоцировался в Ляховичском и Барановичском районах); В. Басариновича (ГРУ, Ляховичский район); С. А. Никольского (НКВД СССР, Ляховичский, Барановичский, Городищенский районы); Г. М. Картухина (лейтенанта ГБ, Ляховичский район); С. П. Капуна (капитана ГБ, Ляховичский район); И. М. Бананова («Черного», ГРУ, Ляховичский район, 1942 г.); А. П. Бринского (полковника ГБ, ГРУ, спецгруппа армейской разведки, Ляховичский); И. Н. Черного (капитана ГБ, спецгруппа армейской разведки, Ляховичский, Барановичский, Городищенский районы, август 1942 г.); А. И. Морозова (полковника ГБ, бригада «Неуловимые», 633 боевика, что сродни 10 самостоятельным группам, Юратишский район); А. П. Шестакова (НКВД, отряд НКВД, Юратишский район); отряд НКГБ «Славный» (50 диверсантов, Юратишский район); В. М. Литвинского (отряд НКВД «Новаторы», 126 диверсантов, Мостовский район); Ф. С. Пилюгина (отряд НКВД «Западные», Новогрудский, Лидский районы); И. А. Желобова (отряд НКВД «Дружба», 85 диверсантов, Дятловский район); М. П. Боткина (лейтенанта НКВД, отряд НКВД им. С. Кирова, 120 диверсантов, Бытенский, Ляховичский районы); В. С. Халецкого (отряд НКВД им. Свердлова, Клецкий район); А. Козлова (спецгруппа НКВД № 117); отряды НКВД СССР «Весенние», «Запорожец», «Январь», «Литератор», им. Ф. Дзержинского, «За Родину», «Дяди Васи»; бригада НКВД СССР им. В. Гризодубовой^[9]; бригада НКВД СССР под командованием А. К. Флегонтова…^{40}

Автономно, независимо от вышеперечисленных формирований, спецгруппы ГРУ, НКВД дислоцировались на территории Щучинского, Вороновского, Слонимского, Мостовского, Лидского и других районов области^{41}.

Надо отметить, что «народные мстители», как называли себя представители Москвы — кадровые офицеры ГРУ, НКВД и РККА — безумно любили в конспиративных целях обзаводиться вымышленными именами. Впрочем, этим «страдали» и все партизанские руководители. Даже В. Чернышев, появившийся в области в апреле 1943 г., «окрестил» себя Платоном… Иногда псевдонимы заменялись кличками: Орловский был Безруким, Пролыгин — Ванькой-цыганом и Ванькой-матросом, Бананов — Черным. По количеству псевдонимов и вымышленных имен никто не мог сравниться с офицером госбезопасности, резидентом НКВД СССР в Барановичской области подполковником НКВД Орловским. Назовем лишь некоторые псевдонимы и вымышленные фамилии, которые он носил: Ваня, Артем, Аршинов, Муха-Михальский, Стрик, Вань Чжу, Роман, Безрукий.

Пожалуй, эта страсть к конспирации, тайнам, секретам — одно из проявлений авторитарного, антидемократического мышления. И боязнь. Боязнь белорусов, чтобы последние, не дай Бог, не узнали их истинные имена.

Приложение № 8. ПСЕВДОНИМЫ И КЛИЧКИ РУКОВОДИТЕЛЕЙ ПАРТИЗАНСКИХ ОТРЯДОВ, БРИГАД, СПЕЦГРУППЫ НКВД, ДИСЛОЦИРОВАВШИХСЯ НА ТЕРРИТОРИИ БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ (1942–1944)

№ п/п	ФИО	Оперативный псевдоним (кличка)	Должность
1.	В. Е. Чернышев	Платон	секретарь Барановичского подпольного обкома КП(б)Б, командир соединения
2.	Л. В. Попова	Женя	Секретарь Барановичского подпольного горкома КП(б)Б
3.	К. П. Орловский	Роман, Безрукий	Командир спецгруппы НКВД СССР «Соколы»
4.	Г. В. Ивашкевич	Миша	Комиссар спецгруппы НКВД СССР «Соколы»
5.	Е. Д. Гапеев	Соколов	Уполномоченный ЦК КП(б)Б и БШПД по Лидскому межрайпартцентру
6.	Г. А. Сидорок	Дубов	Уполномоченный ЦК КП(б)Б и БШПД по Ивенецкому межрайпартцентру
7.	Д. М. Армянинов	Донской	Руководитель репрессивного аппарата соединения
8.	К. Т. Мазуров	Виктор	Уполномоченный ЦК ЛКСМБ и БШПД по Барановичской области
9.	С. С. Ключник	Щорс	Командир партизанской бригады имени Щорса
10.	И. А. Пролыгин	Ванька-цыган, Ванька — матрос	Командир партизанского отряда «Октябрьский» бригады имени С. Кирова
11.	Д. К. Зухба	Данила	Начальник Особого отдела бригады имени В. Чкалова
12.	И. М. Бананов	Черный	Командир спецгруппы армейской разведки (ГРУ)

Источник: Мельцер Д., Левин В. Черная книга с красными страницами: (Трагедия и героизм евреев Белоруссии). Балтимор (США), 2005; Борисов И. Человек из легенды. Минск, 1991; Гальперин И. Свет не без добрых людей. Тель-Авив, 2004; В Принеманских лесах. Минск, 1975; За край родной. Минск, 1978.

Хочется отметить следующее. К концу 1943 г. командование БШПД с полным основанием констатировало:

«задачи, сформулированные в постановлении ЦК КП(б)Б «О дальнейшем развитии партизанского движения в западных областях Белоруссии», были успешно выполнены»^{42}.

А теперь самое время задаться вопросом: для чего же нужны были тысячи кадровых офицеров спецслужб СССР в лесах области?

Как следует из документов, политика генерального комиссара Беларуси В. Кубе, делавшего ставку на белорусских националистов, вызвала обоснованную тревогу в Белокаменной. По мнению польского историка Ю. Туронка, эта политика была направлена прежде всего на завоевание симпатий у белорусов^{43}. Сталин, рискуя потерять Беларусь, отдал приказ начальнику ЦШПД П. Пономаренко ликвидировать Кубе. Неслыханный случай в истории Второй мировой войны: на ликвидацию гауляйтера различные ведомства бросили примерно 15 (по другим данным — 12) спецгрупп. Это лишний раз подтверждает, какое значение придавали Сталин и Пономаренко его уничтожению. Но дело, понятно, было не только в Кубе. Москва, зная о процессах, происходящих на территории оккупированной Беларуси, т. е. о попытках белорусов возродить государственную независимость, отдает приказ:

«беспощадно истреблять или захватывать в плен крупных чиновников и изменников нашей Родины, находящихся на службе врага»^{44}.

Что же касается генерального комиссара Беларуси, то примечательно уже то, что магнитную мину для него сконструировал лично начальник отдела оперативной техники НКГБ СССР Тимошков^{[10] {45}}.

Забегая вперед, стоит отметить, что решение Сталина было не чем иным, как приговором. Чекисты, получив приказ, стали готовиться к расправе. Кое-кто, например небезызвестный Орловский, попытался проявить чекистскую сноровку и инициативу. Но тут же получил по рукам, что видно из московской шифровки на имя Романа:

«Впредь до особого распоряжения требуем прекратить диверсии»^{46}.

В марте 1942 г. в район Минска была переброшена оперативно-разведывательно-диверсионная группа (ОРДГ) НКВД СССР «Местные» во главе с подполковником госбезопасности С. А. Ваупшасовым (Воложинов, Малиновский, товарищ Альфред, Градов…). Одной из задач, поставленных перед чекистами, была ликвидация гауляйтера Кубе. Активная работа ОРДГ привела к тому, что вскоре чекисты завербовали более пятидесяти (!) агентов в среде обслуживающего персонала. Среди них были горничная и две домашние работницы Кубе, библиотекарша его личной библиотеки, повар, машинистка адъютанта гауляйтера, экономка его заместителя Кайзера, шофер областного комиссариата, командир подразделения «корпуса самообороны», управляющий домами, расположенными в непосредственной близости от генерального комиссариата, работница городской управы Минска, имевшая обширные связи в генеральном и окружном комиссариатах Беларуси, работница столовой СД и др.

Охота на Кубе началась. Активные мероприятия по его ликвидации датируются февралем 1943 г. Группа Орловского, получив данные, что Кубе собирается на охоту в Ляховичский лес, организовывает засаду. Однако гауляйтер, которого коллеги за спиной называли «везунчик Кубе», на охоту не приезжает. Провалилась операция и 2 марта в Минске. Далее неудачи следуют одна за другой. Готовился теракт и в Барановичах, куда Кубе со своим заместителем собрался в инспекционную поездку. Как обычно, ехать он должен был на машине в сопровождении усиленной охраны. В машину Кубе заложили мину замедленного действия. Взрыв прогремел в Барановичах в назначенный час. Но… ожидаемого результата не дал: Кайзер вышел из машины за несколько минут до взрыва. А Кубе, верный себе, в последний момент перед отъездом изменил решение и остался в Минске.

Свою задачу военные разведчики выполнили только 22 сентября 1943 г.

Приказ отправиться в лес.

Какую же политику проводили «народные мстители», ударную силу которых составляли регулярные подразделения Красной Армии, ГРУ, НКГБ и НКВД? Необходимо выделить основные направления этой политики: 1) репрессии против белорусских общественных деятелей, а также граждан, работающих в органах местного самоуправления; 2) силовое принуждение населения к сотрудничеству с советским сопротивлением; 3) провоцирование оккупационных властей на проведение карательных операций против населения; 4) силовое подчинение вооруженных формирований, дислоцировавшихся на территории области, Барановичскому подпольному обкому КП(б)Б; 5) усиление партизанских формирований промосковскими кадрами; 6) физическое устранение руководителей партизанских отрядов и групп, которые не признавали руководящей роли Барановичского подпольного обкома КП(б)Б; 7) ликвидация отдельных партизанских отрядов и групп, которые не подчинялись московскому центру; 8) использование детей в качестве приманки при выполнении боевых задач.

Репрессии против белорусских политиков, а также граждан, работающих в органах местного самоуправления. Правовой основой физического устранения данной категории белорусских граждан были следующие нормативные акты: Директива СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29.06.1941 г. «О мобилизации всех сил и средств на разгром фашистских захватчиков»; постановление ЦК ВКП(б) от 18.07.1941 г. «Об организации борьбы в тылу германских войск»; Приказ НКО СССР № 738 от 5.09.1942 г., а также другие партийно-советские циркуляры, в том числе по линии ГРУ, НКВД, ЦШПД, БШПД, командования партизанского соединения Барановичской области и Барановичского подпольного обкома КП(б)Б.

Советский террор, осуществлявшийся под непосредственным руководством подпольного обкома КП(б)Б, носил явно выраженный крайне жестокий и бесчеловечной характер. Первыми от пуль «народных мстителей» пали белорусские политики и администраторы, которые, как считали в Москве, являлись предателями и представляли большую опасность, нежели сами нацисты. Главный удар, по оценкам польского историка Ю. Туронка был направлен непосредственно против них^{47}.

Согласно показаниям на Нюрнбергском процессе А. Розенберга, в Беларуси от рук советских партизан погибло 500 бургомистров вместе с семьями^{48}. Пик террора пришелся на 1942–1943 гг.:

1. 7 марта 1943 г. — убит бывший редактор барановичской газеты «Погоня» Ф. Акинчиц;

2. 13 ноября 1943 г. — убит редактор «Беларускай газэты» В. Козловский;

3. 6 декабря 1943 г. — убит бургомистр Минска В. Ивановский…^{49}

Как видим, советские партизаны особенно стремились уничтожить видных коллаборационистов. И многого в этом плане им удалось добиться. Но с главой Белорусской Рады Радославом Островским вышла осечка. По словам бывшего начальника разведки и контрразведки северной зоны Барановичского партизанского соединения Д. Зухбы, «логово этого сатрапа, не обладающего никакой властью фашистского холуя… охраняется сильно»^{50}.

Тогда в бессильной злобе советское сопротивление обрушило свой «карающий меч» на невинных людей, что подтверждается российскими и немецкими источниками. Так, Б. Соколов, автор книги «Оккупация», отмечает, что в тех районах, где основная часть населения поддерживала немцев или, по крайней мере, ладила с ними, партизаны стали практиковать массовое уничтожение мирных жителей, а не только семей коллаборационистов^{51}.

«На территории округа, — сообщал своему руководству окружной барановичский комиссар Вернер, — в результате действий банд немцы потеряли примерно 500 служащих вермахта, полиции, лесной охраны, железнодорожников, агрономов и т. д. и примерно 800-1000 местных служащих. на 30.11.1942 г. в округе партизанами убит 31 староста, большая часть сельских и волостных управ разграблены или уничтожены»^{52}.

Приложение № 9. СОТРУДНИКИ МЕСТНОЙ АДМИНИСТРАЦИИ, РАССТРЕЛЯННЫЕ ПАРТИЗАНАМИ В БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ.

align = "left" valign = "top" >Январь 1943 г., спецгруппа НКВД «Соколы» (командир К. П. Орловский)

Населенный пункт	Фамилия	Должность	Когда и каким партизанским отрядом приведен смертный приговор
Юратишки	Длужиневский	Бургомистр	Апрель 1943 г., партизанский отряд им. А. Невского, командир А. Г. Байков
Любчанский район: д. Черешля,	(?)	Староста	Май 1942 г., бригада им. Дзержинского (командир К. Ф. Шашкин)
д. Волкорезь,	(?)	Староста
д. Загорье Дятлицкое	(?)	Староста
Ляховичский район д. Медведичи	С. Басаринович	Председатель отделения БНС	Январь 1943 г., спецгруппа НКВД «Соколы» (командир К. П. Орловский)
Ляховичский район д. Голынка	Антонович	Войт	Январь 1943 г., спецгруппа НКВД «Соколы» (командир К. П. Орловский)
Ляховичский район д. Тальминовичи	Грак	Староста	Январь 1943 г., спецгруппа НКВД «Соколы» (командир К. П. Орловский)
Ляховичский район д. Гайнинец	Рачек	Директор ободочной мастерской
Барановичи	В. Русак	Заместитель бургомистра	31.01.1944 г., спецгруппа Барановичского подпольного обкома КП(б)Б (руковод. А. И. Криштофик)
Мирский район, местечко Турец	(?)	Белорусские полицейские, вчерашние школьники, младшему 15 лет, старшему — 16,5	23.08.1943 г., партизанский отряд «Комсомольский» (командир А. С. Саятевич)
Ляховичи	Н. А. Шагулин	Техник железной дороги	Май 1943 г., спецгруппа НКВД «Соколы» (командир К. П. Орловский)
Слоним	В. Петюкевич	Сотрудник горуправы	Август 1943 г., отряд им. Дзержинского (командир А. С. Серый)
Лида, Продунская гмина	(?)	Староста, начальник окружной полиции	Апрель 1934 г., группа НКВД СССР (командир Ф. С. Пилюгин)
Новогрудский район	65 % районного звена (?)	Солтысы	Апрель 1942 г., партизанский отряд «Октябрьский», (командир В. И. Панченков)
Воложин	Лапуть	Курьер газеты «Белорусский голос», распространял печать по линии Вильно — Вилейка — Молодечно — Воложин	Август 1942 г., спецотряд ГРУ РККА (командир В. В. Щербина)

Источник: В Принеманских лесах. Минск, 1975. С. 66, 100, 223; Борисов И. Человек из легенды. Минск, 1991. С. 280–284. Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 288. Малецкі Я. Пад знакам Пагоні. Таронта, 1976. С. 46–47; БФГО. Ф. 188. Оп. 12. Д. 78. Л. 2, 6.

Как видно из приложения № 6, гибли не только сотрудники местной администрации, но и крестьяне, учителя, деятели БНС и др. Так, например, в Слонимском округе с апреля по ноябрь 1942 г. от рук советского сопротивления погибло 1024 человека и 272 было ранено. Среди убитых немцы, местные полицейские, белорусские, литовские и украинские солдаты составляли неполных 20 %, тогда как безоружное гражданское население, главным образом крестьяне и сотрудники администрации, — более 80 %^{53}.

Таблица № 55. ЛЮДСКИЕ ПОТЕРИ, КОТОРЫЕ НАНЕСЛИ ПАРТИЗАНЫ В СЛОНИМСКОМ ОКРУГЕ С 1.04 ПО 30.11.1942 Г.

	Убито		Ранено
	Человек	%	Человек	%
Немцев	111	10,8	45	16,5
Местных полицейских	36	3,5	82	30,1
Солдат-белорусов[11]	33	3,2	14	5,1
Солдат-литовцев	6	0,6	15	5,5
Солдат-украинцев	15	1,5	9	3,3
Чиновников и сотрудников администрации	140	13,7	19	7,0
Местных жителей	683	66,7	88	32,4
Всего:	1024	100,0	272	100,0

Источник: Туронак Ю. Беларусь пад нямецкай акупацыяй. Мінск, 1993. С. 97.

О массовых убийствах западных белорусов сообщал Барановичский окружной комиссар Вернер:

«Особые трудности в школьном деле создавали бандиты^[12], которые убивали учителей и уничтожали школьные здания. При этом добавляются не учтенные до сих пор потери местного населения сельской местности: крестьян, врачей и служащих управлений, убитых или похищенных бандитами»^{54}.

Почему «народные мстители» — спецотряды и группы НКВД и НКГБ — так люто ненавидели учителей, а также представителей других творческих профессий? Вооруженные до зубов «народные мстители» (только кому мстили?) участие белорусской интеллигенции в организации школ, самопомощи, молодежного движения либо в восстановлении культурной деятельности трактовали как предательство. Потому и пылали школы, а представителям национальной интеллигенции выносили смертные приговоры. Документально установлено: партизаны в Слонимском округе полностью сожгли 80 школ из 224 и убили, вынудили уехать, увели силой в лес учителей. В результате такой «Отечественной войны», санкционированной Кремлем, весной 1944 г. в Новогрудском округе из 311 школ не работало более 50 %, а в Минском округе — 80 %^{55}.

Что же ждало учителей, особенно молодых девушек и женщин, силой уведенных в леса, где их встречали 100, а то и более здоровых молодых мужчин, истосковавшихся по женской ласке, объяснять, думается, нет необходимости.

Надо отметить и еще одно обстоятельство: если оккупационные власти, руководствуясь политическими соображениями, иногда считались с населением, то советские партизаны себя подобной практикой не обременяли. Скорее наоборот: свою задачу они видели лишь в истреблении белорусского населения. Яркий пример тому судьба СБМ. В Москве неистовствовали от одной мысли, что там, за линией фронта, на оккупированной территории, оставшейся вне кремлевского контроля, продолжалась жизнь: люди, зарабатывая на хлеб, трудились, создавали семьи, учили детишек в национальных, а не русских, как это было до 1941 г., школах, где будущее страны — белорусская ребятня — приобщалась к святая святых: языку, своей истории и культуре. И если школы еще можно было разрушить, предав огню, а учителей — расстрелять, то молодежь, для которой возрождение страны стало не мечтою, а целью, запугать было невозможно. И вот тут на помощь приходит истинно советская подлость и иезуитство.

Из документов ЦШПД:

«В Белоруссии противник приступил к созданию союза молодежи…»

На этом донесении генерал П. К. Пономаренко написал:

«Тов. Зимянину. Надо обдумать, вопрос серьезный».

Из Москвы в Барановичскую область 26 августа 1943 г. поступает радиограмма следующего содержания:

«…3. Немцы организовали в Белоруссии «Союз Белорусской молодежи» — фашистскую организацию. Настойчиво разоблачайте вражескую провокацию… принимайте контрмеры (уничтожение руководителей и разгон организаций, засылка в «СБМ» нашей агентуры с целью его разложения изнутри)…»^{56}.

Зная, что в области находятся два молодежных центра — Альбертин и Флерьяново, — туда убывает с отрядом чекистов секретарь ЦК ЛКСМБ подполковник Ф. А. Сурганов. Первоначально, согласно версии советских историков, в Альбертинский лагерь внедрили партизанских связных. Только проку от этого было немного. Это видно из докладной записки заместителя начальника штаба отряда «Советская Беларусь» по агентурно-оперативной работе политрука Мельникова от 24.02.1944 г.:

«наш человек пока еще не вступил в «СБМ»^{57}.

Но еще ранее, 12.01.1944 г., принимается решение «по уничтожению фабрики и ликвидации этой школы» (картонная фабрика Альбертин и школа инструкторов СБМ. — А. Т.)^{58}. Полковник государственной безопасности Д. Армянинов, получив информацию о том, что руководители СБМ намерены провести маевку в лесу близ Альбертина и пригласить туда молодежь из окрестных деревень, оцепил, расставив засады и ловушки, предполагаемое место проведении мероприятия, стянув туда отборные подразделения НКВД, и в разгар праздника обрушился на присутствующих.

В руки попали начальник лагеря в Альбертине Василий Цыкунов, лидский и новогрудский окружные руководители Союза, руководитель спортивного отдела минского центрального штаба и др. В. Бреля, заместителя начальника Альбертинского центра, расстреляли сразу. Остальных, отделив парней от девушек, доставили на партизанскую базу, где, разместив по землянкам, подвергли многодневным допросам, которые проходили в лучших традициях советских чекистов — глубокой ночью и с применением изощренных пыток.

Сурганов, когда к нему, как руководителю «акции возмездия», привели окровавленного Цыкунова, указал на ближайшую поляну, где партизаны изгалялись над обнаженными 15-летними девушками, потребовал подписать листовки — обращение к членам СБМ, пообещав сохранить пленникам жизнь. Цыкунов, спасая не себя, а молодежь, особенно девушек от позора, собственноручно, как вспоминал после Второй мировой войны партизанский журналист Г. Будай, «подписал каждую из напечатанных ранее большим тиражом листовок»^{59}. А потом произошло то, чего и следовало ожидать: пленников расстреляли. Правда, девушкам смерть отсрочили, передав их на несколько дней в полное распоряжение «народных мстителей».

Дальнейшие события развивались по плану, утвержденному в кабинетах Лубянки. Листовки за подписью Цыкунова, в которых он призывал всех членов СБМ уходить в лес, угрожая непослушных «передушить, как кот мышей», появились в Минске. В Руководящем штабе СБМ, чего и добивалось НКГБ, начались аресты. В камерах СД, которые размещались в здании медицинского института недалеко от Дома правительства, оказались: В. Горелик, Ф. Каплунов, Д. Стельмах, А. Короткий, Я. Асинчик, С. Бузук, Я. Шнитко — знаковые фигуры молодежной организации Беларуси. Правда, нацистские спецслужбы, быстро разобравшись, что к чему, освободили руководителей СБМ, «строго приказав, чтобы никто нигде не обмолвился о произошедшем»^{60}.

Самого же Цыкунова, как видно из справки майора государственной безопасности Ливанова от 19.01.1944 г., доставили в советскую столицу:

«18.01.1944 г. тов. Сурганов сообщает, что у него находится заведующий центральным штабом Союза Белорусской Молодежи, он же руководитель постоянных курсов руководящих работников СБМ. в Альбертине — Цыкунов Василий. Представляет большой интерес. Первым самолетом направили в Москву…»^{61}.

Факты свидетельствуют: партизаны с беспощадной жестокостью расправлялись не только с СБМ, членство в котором являлось основанием для вынесения смертного приговора «как предателю Родины»^{62}, но и с любым белорусом, который состоял в отрядах самообороны или БКО. Как в последствии станет известно из воспоминаний бывшего командира партизанского отряда им. Г. И. Котовского бригады им. Ленинского комсомола И. Р. Евдокимова^[13],

«предпринимались решительные меры по ликвидации отрядов самообороны. Ее приходилось уничтожать с боем»^{63}.

Известно, что руководитель Слонимского подпольного межрайпартцентра М. Т. Анищик, проводя генеральную линию ЦШПД, требовал «любыми средствами срывать мобилизацию в отряды карателей» — так, и не иначе, называли формирования белорусской самообороны и краевой обороны^{64}.

Естественно, в многочисленных мемуарах партизанских «вождей», в том числе и самого М. Анищика, не нашлось места для описания этих «средств». Другого не следовало и ожидать, тем более что борьба с белорусскими националистами обернулась фактически борьбой со всем белорусским народом. Вот что поведал нам об этом противостоянии автор романа «Надлом» В. Яковенко:

«Неожиданно в дверь застучали прикладами. Хозяин запалил лучину и, стараясь сохранять спокойствие, спросил:

— Кто вы? Чего среди ночи бушуете?

— А мы партизаны.

— Что вам от нас надо?

— Нам хозяина, — сообщил ночной мститель.

— И сына его до кучи!

— Зачем они вам?

…На улице к партизанам, которые вывели мужиков из хаты, присоединились еще трое. Хозяева положения и их арестанты шли один за другим. Лица партизан были прикрыты масками, сшитыми по типу колпаков с узкими прорезями для глаз. Крестьяне поняли: ведут на расстрел.

Наконец их, арестованных, привели. Они стояли на окраине деревни, недалеко от высокого креста, украшенного белыми полотенцами. Одновременно под конвоем приводили еще группы.

— Стать в шеренгу, проклятая пятая колонна! — прорычала одна маска.

— Суки! Не зря же прячете свои морды под черными масками!

— Молчать! Снять тулупы!

— Нелюди, дайте помолиться!

— Го! Чего захотели! — ответила маска.

— Теперь на том свете уже попробуйте создать самопомощь! Ха-ха…

Черные маски вскинули винтовки и в темноте стали целиться.

— За сотрудничество с гитлеровскими оккупантами… — стала зачитывать приговор маска.

— Пли!»^{65}

Этот факт, как и тысячи других изученных нами, оставим без комментариев…

А пока вернемся к серии террористических актов, направленных против высших нацистских чиновников. Как мы уже упоминали, 22 сентября 1943 г. в 00 часов 40 минут в спальне генерального комиссара и гауляйтера Беларуси Вильгельма Кубе взорвалась мина, в результате чего группенфюреру разорвало левую сторону груди и оторвало руку. Ранения были смертельными^[14]. Находившаяся рядом беременная жена гауляйтера не пострадала^[15].

На убийство Кубе, преподнесенное Москвой как «акт правосудия», способствовавший «полной деморализации личного состава противника», фашисты ответили жестокими репрессиями.

Из показаний на судебном процессе по делу о злодеяниях, совершенных нацистами в Беларуси, подсудимого Эбергарда Герфа, генерал-майора полиции и бригаденфюрера СС:

«…В ночь убийства Кубе я был вызван к Готтбергу, который мне сказал, что функции генерального комиссара он принимает на себя, о чем радировал Гиммлеру, что за жизнь Кубе он безжалостно расправится с русским населением, и находившимся там начальнику СС и полиции Гальтерманну, офицерам СД и мне отдал приказ произвести облавы и безжалостно расстреливать. В этих облавах было схвачено и расстреляно 2000 человек и значительно большее число заключено в концлагерь…»^{66}.

Известно, что через несколько часов после теракта в Минске повесили 200 человек. В Барановичах арестовали 150 заложников и бросили в Калдычевский лагерь. Спаслось только 50 узников^{67}. Довольно своеобразно «прошел» траур в минских тюрьмах. Из показаний свидетеля В. Г. Ковалевской, врача-терапевта, жительницы г. Минска:

«В день убийства Кубе из камер были выведены группы евреев, в том числе и дети. Немецкие полицейские заставили их петь и играть, а также показывать, как евреи живут половой жизнью; принесли собачий кал и заставили его есть. Когда все это было исполнено, немцы взяли плетки, принесли доски и начали избивать этих евреев. Избивали их до тех пор, пока они не умерли.

Из других камер взяли несколько человек, собрали в одну камеру, раздели, а потом приехали «душегубки», и все, приблизительно 300 человек, были умерщвлены»^{68}.

На второй день траура генеральный комиссар Беларуси группенфюрер СС генерал-лейтенант Готтберг^[16] приказал уничтожить жителей нескольких кварталов Минска. После покушения на самого фон Готтберга захватчики убили в районе Комаровки более 10000 человек, а остальных жителей этого района Минска увезли в лагерь смерти Тростенец, где все они и погибли.

Практически все теракты, осуществленные партизанами и подпольщиками, вызывали в качестве ответной реакции поголовное уничтожение белорусского населения. Тем не менее прекращать акции возмездия, жертвами которых с немецкой стороны оказывались единицы, а с белорусской — десятки и сотни тысяч ни в чем неповинных граждан, никто не собирался. Задача была одна — поселить в душе белорусов страх. Подобная тактика преследовала цель загнать население в леса для пополнения партизанских рядов.

Силовое принуждение населения к сотрудничеству с советским сопротивлением. Данный метод проявлялся в двух формах: военной и экономической. Военная форма подразумевала использование населения в качестве связников для получения информации о противнике и, что важно, пополнения партизанских отрядов новыми бойцами. К сфере экономической, безусловно, относится: изъятие продовольствия у местных жителей и уничтожения такового — за отказ поставлять его в лес.

Партизаны, по воспоминаниям современников, не имели серьезной поддержки среди населения, народ не присоединялся к ним добровольно^{69}. Хотя генерал В. Е. Чернышев и пытается убедить нас в обратном, мол:

«партизанское движение приобрело характер организованного движения народных масс»^{70}.

Только документы, исследованные нами, позволяют усомниться в его искренности. Да, советское сопротивление на оккупированных землях существовало. Этого отрицать мы не можем и не собираемся, вопрос в другом: как удалось большевикам поднять область на борьбу. Документы — а мы оперируем только ими — показывают: исключительно с помощью террора.

Обратим взор к «опыту» офицера НКВД К. Орловского, который, чтя традиции своего ведомства, «профессионально» создавал разведсеть в Ляховичском районе. Из документов явствует, что командир отряда «Соколы» долгое время искал оперативные подходы к начальнику полицейского поста деревни Медведичи Н. Четырко — бывшему командиру Красной Армии. Осуществить вербовку, как того желал Безрукий (К. Орловский), не удавалось. Обкатали старый прием: на глазах кандидата на вербовку расстреляли подчиненных — Татариновича и Пища. После столь убедительного «аргумента» Четырко просто вынужден был согласиться. Он подписал обязательство (соглашение) о сотрудничестве в качестве агента и предоставил партизанам интересующие их сведения. Бывшему командиру РККА присвоили оперативный псевдоним, оговорили место и время встреч, предупредив, что в случае отказа выполнить взятые на себя обязательство его самого и членов его семьи ждет смерть. Впрочем, избежать гибели Четырко все равно не удалось. Расстреляло его белорусское СД, узнав о его контактах НКВД.

Аналогично «поработали» компетентные органы и с офицером ГРУ РККА Вацлавом Басариновичем. По приказу старшего «Соколов» расстреляли родственника отказника, после чего офицер ГРУ сам вышел на связь^{71}.

Еще один пример. На этот раз жертвой советских спецслужб стал барановичский окружной врач В. В. Лукашеня. Я. Малецкий, сменивший В. Лукашеню на посту, писал об этом так:

«Во время первой оккупации большевиков Лукашеня был главврачом Барановичей, а при немцах окружным врачом. Высокие посты, которые он занимал с согласия оккупантов, сформировали у него психологию самоуверенности и необходимости опоры не на свой народ, а на того, кто сильнее. Когда немцам под Сталинградом обломали хребет, Лукашеня нашел новых хозяев. Поскольку его дом стоял на глухой окраине Барановичей, советские спецслужбы взяли Лукашеню в свою разработку, заставив поставлять им лекарства, инструменты, медицинский материал.

В середине 1943 г. белорусская разведка задержала курьера, доставлявшего в лес лекарства. Им оказался шурин доктора Лукашени. Последнего, сняв с должности, арестовали…^{72} Спасать мужа, заняв 200 руб. золотом, бросилась жена врача — И. Н. Лукашеня, а не советские партизаны, гарантировавшие безопасность окружному врачу. Деньги сыграли роковую роль: следователь, обвинив молодую женщину в даче взятки должностному лицу, санкционировал ее арест и она встретилась со своим супругом — в Колдычевском лагере».

Что случилось потом, рассказывается на страницах книги «Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна»:

«Молодого врача Лукашеню и его жену расстреляли»^{73}.

Помощь крестьян советским партизанам носила, как мы уже упоминали, отнюдь не добровольный характер. Вот что об этом сообщает Юстиан Прокопович из-под Столбцов:

«Летом 1943 г. наш дом навестили партизаны из отряда им. Суворова (командир отряда П. А. Леванков — А. Т.) и потребовали отдать им оружие, которое я и члены Союза Белорусской Молодежи собрали и спрятали в лесу. Видно, кто-то из наших юношей предал. При этом партизаны поставили условие: либо я отдам оружие, либо заберут у родителей последнюю скотину. У меня не было другого выхода, как отдать часть оружия — ручной пулемет и несколько винтовок. Этот визит стал началом беды моей и моего двоюродного брата Эдмунда Прокоповича. Начался шантаж в отношении нас обоих. Партизаны под угрозой сообщения полиции, что мы передали им оружие, приказали нам развешивать советские листовки вблизи немецких казарм. Перед 1 Мая 1944 г. партизаны вызвали нас двоих на встречу в лес, дали восьмикилограммовую мину и приказали подложить ее под рельсы. Объяснили нам, как и в каком месте установить мину, и пообещали больше не тревожить нас. 30-го апреля в 14.00 мы заложили мину на расстоянии 30 метров от деревни. Взорвался пассажирский состав. Уничтожено было 80 метров железнодорожного полотна, были жертвы среди пассажиров-солдат. Страх вспомнить, что делалось потом. Немцы оцепили деревню и всех жителей согнали в поле. Офицер обратился к крестьянам с требованием выдать преступников. В толпе находился только я, так как Эдику удалось покинуть деревню. В этот момент к обреченным приблизился комендант лесной охраны «Форсткоманда» Гоер. Увидев испуганных крестьян, он подошел к полковнику и стал объяснять, что эти люди ни в чем не виновны.

После этого случая нам с Эдиком еще пять раз приходилось подкладывать мины под рельсы. Трижды нам удавалось взрывать вражеские составы, а две мины немцы обезвредили. Последний случай трагически закончился для жителя деревни. Было это 12 мая 1944 г. Утром немцы обнаружили под рельсами мину. Немцы приказали Константину Карповичу обезвредить ее. Сельчанин не знал, как это делать, и бросился в лес. Немцы расстреляли его.

Партизаны очень часто шантажом и провокацией вынуждали население принимать участие в подпольной деятельности. А делали это для того, чтобы самим не нести потери в ходе терактов. К жителю деревни Слобода Павлу Василевскому нагрянули партизаны из отряда имени 25 лет ВЛКСМ (командир отряда А. В. Новиков. — А. Т.) и заявили: «За то, что твой брат Константин служит в лесной охране, партизанский суд приговорил вашу семью к расстрелу». Но при этом дополнили, что Павлу дается возможность оправдать себя и семью при одном условии: он установит мину под рельсы. Подобным путем к подрывной деятельности склонили жителя деревни Задворье Саковича. Немцы задержали его при выполнении задания и расстреляли» (Лёс аднаго пакалення // Ніва (Беласток). 1996)^{74}.

Поскольку местное население, не желало добровольно идти на контакт с московскими диверсантами, те вымещали на нем всю свою злобу. Беспредельная жестокость по отношению к населению считалась у «народных мстителей» нормой.

Подпольный обком КП(б)Б полностью поощрял геноцид белорусского народа, чему имеются документальные свидетельства. Так, например, женщину из-под Дятлово, чей муж, кладовщик немецкой комендатуры, отказался помогать партизанам, прибили накрест гвоздями к стене^{75}.

Еще один пример. Рассказывает К. Шишея — уроженец Новогрудчины:

«партизаны Дмитрия Денисенко^[17] расстреляли Екатерину Семашко с маленьким ребенком. Она только вышла замуж и родила… лежала с малышом на полу, вся в крови — одной пулей убили ее и ребенка»^{76}.

Есть еще один пример, свидетельствующий о том, что советские партизаны несли смерть каждому, кто решительно говорил им «нет». Новогрудскую крестьянку, мать Владимира Нагулевича, «народные мстители», прежде чем добить, жестоко пытали: «Выкололи 2 глаза, отрезали грудь». И вершили свое черное дело «борцы с нацизмом» в присутствии сына^{77}.

Незавидная участь постигла и семью Мечислава Гриба (председателя ВС РБ 12-го созыва), когда он пятилетним мальчишкой в числе остальных членов семьи стоял перед наставленными на них дулами автоматов. И как вы думаете, за что? Да за то, что домочадцы додумались держать своего кабана не дома, в деревне, которая подвергалась частым реквизициям со стороны партизан (надо же было чем-то кормить семью с четырьмя детьми!), а у родни в местечке Дятлово. Однако и это не помогло: партизаны под угрозой расправы заставили пригнать кабана уже к ним непосредственно в лес! (Народная воля. 2005. 23 февр. С. 3.)

Одним из направлений военной политики Платона стала мобилизация. Официальные историки и сегодня, освещая эту ужасную войну, заявляют: западные белорусы с желанием вступали в партизанские ряды. Но это не соответствует истине. В действительности события развивались совершенно иначе. Населению была абсолютно непонятна кровавая война вокруг идей Сталина, призывов Пономаренко и Сикорского, программ правительств, чьи легионы орудовали в области. Но почему-то именно их, белорусов, активнее, чем кого-либо, загоняли в лесные рекруты.

Партизанский призыв начинался с обмана. Врать большевикам теперь приходилось так же часто, как и прибегать к силе. Ложь и насилие стали универсальным инструментом партизанского руководства. Так, офицер НКВД К. Орловский, вербуя в отряд, обещал:

«по закону, кто воевал в партизанах один год, получит шестимесячный отпуск, а кто полтора — будет освобожден от дальнейшей службы в армии. Кто был в партизанах больше полутора лет, будет принят на работу в местные органы власти»^{78}.

Все новое, как известно, это хорошо забытое старое. Еще в предвоенные 30-е годы спецслужбы Сталина, орудуя за пределами СССР, повсеместно использовали ложь и подкуп. Из доклада руководителя советской резидентуры в Испании А. М. Орлова 9 сентября 1937 г. в Центр:

«К. П. Орловский политически развит мало. Он сильно нас подвел: инструктируя перед операцией 17 немецких коммунистов, обещал им по 100 песет на человека за удачно проведенное дело. Они, естественно, возмутились подкупом, и нам с трудом удалось загладить дело».

Такими же методами пользовались советские спецслужбы и в годы немецкой оккупации Беларуси.

Правда, желающих принять предложение Орловского и ему подобных находилось немного. Несколько примеров на тему, как вербовали в «народные мстители». Пример первый. О призывной кампании рассказывает В. Яковенко:

«В феврале-марте 1944 г. партизаны стали забирать в лес мужчин в возрасте от 17 до 40 лет — всех подчистую. При этом никого из партизан не интересовало, как, скажем, нацистов ранее, — холост тот либо женат, какое у призывника состояние здоровья, способен ли он носить оружие и так далее.

Уточнив списки, по которым собрали аж полторы сотни человек, призывников отпустили домой — всего на шесть часов, для сбора в дорогу; а потом собрали и погнали в лес. Вечером недосчитались двоих — мальцов лет 14–18. Партизаны, зная все тропы в округе, перехватили беглецов. Утром обоих, со связанными сзади руками, расстреляли перед оставшимися»^{79}.

Жуткий, кровавый след оставила партизанская мобилизация в 1943 г. в деревне Якимовичи, что на Слонимщине, где, по словам старожилов, «полдеревни расстреляли за отказ уходить в лес к партизанам»^{80}.

Большое значение придавалось учету и переброске (читай — этапированию) мобилизованных через линию фронта — для пополнения рядов Красной Армии. Например, только в одном Ивьевском районе половина района была взята на учет, и, как следует из сообщения комиссара партизанского отряда Тимчука, «сегодня можно использовать хоть куда 1253 человека»^{81}.

Изучив «опыт» набора рекрутов в РККА, можно предположить, что это происходило практически во всех районах области.

Следует остановиться также на вопросе снабжения, вокруг которого, как и вокруг всего советского партизанского движения в целом, ходит много легенд, авторами которых в большинстве своем являются сами бывшие партизаны. Известно, что формирования народных мстителей, дислоцировавшиеся на территории Барановичской области, не получали централизованно ни обмундирования, ни продовольствия. Все это нужно было изыскивать на месте. В официальной хронике войны об этом говорится весьма лаконично: «мирные жители обеспечивали партизан продовольствием, обмундированием, обувью»^{82}. Документы же, и в частности отчеты барановичского окружного комиссара обер-фюрера Вернера о положении сельского хозяйства в округе, а также документы областного партизанского соединения дают основания для более критического отношения к официальным источникам, на которые ссылаются отечественные историки, исследуя борьбу населения с захватчиками, а также поставить под сомнение искренность самих авторов.

Как же дело обстояло в действительности? Попытаемся разобраться в этом, опираясь на информацию, как говорится, из первых рук.

Начнем с того, что с прибытием подпольного областного комитета партии и с созданием партизанского соединения населению под угрозой смертной казни было запрещено платить денежные и натуральные налоги оккупационным властям. Взамен генерал В. Чернышев обложил налогом каждый населенный пункт. Этот налог невыносимой тяжестью и прожорливостью лег на крестьянство, в первую очередь на семьи «предателей».

Но политика советских госпоставок потерпела полный крах. Это объясняется несколькими причинами: во-первых, в этом не были заинтересованы нацисты, ибо введение партизанской продразверстки сократило бы их доходы (особенно в 1944 г., когда действовал особый налог на нужды вермахта); во-вторых, введению советских повинностей сопротивлялось само население, обложенное поборами вооруженными группировками различных мастей. Сопротивлялось потому, что нацисты хотя бы платили за сданную сельхозпродукцию, что устраивало обе стороны, в то время как партизаны, забирая продовольствие, оставляли лишь расписки. К тому же разоренная деревня, на которую тяжелым бременем легла еще и продовольственная повинность в пользу «народных мстителей», была просто не в состоянии прокормить лесное войско.

План нейтрализации крестьян, противившихся поборам и которые не были в курсе особого статуса «Платона», состоял из следующих пунктов: 1) уничтожить все продовольственные запасы, подготовленные для сдачи оккупационным властям; 2) забрать продовольствие у людей силой и подчистую; 3) расстрелять всех, кто противится большевистскому «госзаказу».

В официальных документах «экономическая» деятельность советских партизан прослеживается достаточно отчетливо:

«…начиная с апреля 1942 г. и до момента эвакуации из округа, — докладывал высшему начальнику барановичский окружной руководитель Вернер, — деятельность банд нанесла большие потери именно сельскохозяйственному сектору, как в сфере материальных ценностей, так и сельскохозяйственной продукции. Цифровые данные этих потерь в настоящий момент нельзя привести, так как нет необходимых документов, однако они выражаются миллионами»^{83}.

«В 1942/43 хозяйственном году, — сообщается далее в отчете, — бандитами было уничтожено: зерна — 3517 тонн, картофеля — 1018 тонн, сена — 1793 тонны, соломы — 2950 тонн. За июль-август 1942 г. ими же уничтожено: ржи — 658 тонн, пшеницы — 94 тонны, овса — 132 тонны, ячменя — 128 тонн. Было разрушено: 16 имений и 24 амбара. Похищено: 120 свиней, 139 лошадей и 26 коров»^{84}.

Дошло до того, сообщал Вернер, что сельскохозяйственная организация вследствие бандитской деятельности «не может эксплуатировать ¾ государственных имений (120 имений)»^{85}.

Оккупационные власти, зная истинные замыслы партизан — лишить население оплаты за сданную продукцию, «сельскохозяйственные заготовки возложили под личную персональную ответственность сельхозруководителей, откомандировав в их распоряжение военнослужащих вермахта и местных полицейских»^{86}. Генерал Чернышев, приказав уничтожить сданную продукцию, к этому был готов.

Только осенью 1942-го и весной 1943 г. партизаны разбили 457 имений^{87}.

А вот что пишет командир партизанского отряда В. И. Панченков^[18], чьи подчиненные, орудуя на землях Новогрудчины, уничтожили труд сельчан — урожай, собранный в имениях Кошелево, Угольники, Богуденки, Осмолово и других, и за который сельчане ожидали оплату:

«Мы наслаждались красивым зрелищем — всюду полыхает хлеб»^{88}.

Как видим, вопрос продовольственного обеспечения советского сопротивления перешел в политическую плоскость. А ведь надо было еще прокормить и Москву. Судя по документальным материалам, с 16 февраля до 28 сентября 1942 г. через «Витебские (Суражские) ворота» — 40-километровый пролом в линии фронтов немецко-фашистских войск между городами Велиж и Усвяты — партизаны переправили из оккупированной Беларуси, в том числе из Барановичской области, 4 тыс. лошадей, 1600 тонн хлеба, около 10 тыс. тонн картофеля^{89}.

О себе «защитники» населения также не забывали. Рассказывает командир бригады «Вперед» Б. А. Булат^[19]:

«в феврале 1944 г. мы решили захватить вражеский эшелон и за счет его удовлетворить потребности в продовольствии. Состав шел на запад. Впереди и сзади раздались взрывы. Эшелон остановился. Пленили конвоиров. Много зерна, мяса погрузили на повозки, остальное облили керосином и подожгли»^{90}.

Согласитесь, тот факт, что «излишка» зерна и мяса Герой Советского Союза, кавалер орденов Ленина и Красного Знамени, почетный гражданин города Лиды Б. Булат не раздал населению, а, как видно из его рассказа, предал огню, представляется довольно примечательным.

Бывший командир роты отряда им. И. Сталина бригады им. Сталина А. А. Прокошев^[20] поведал следующее:

«В 1942 г. наш отряд разгромил вражеские гарнизоны в местечке Налибоки, в деревне Рубежевичи и Камень, на Хотовском спиртзаводе и в других местах. В Засулье было собрано для вывоза в Германию много крупного рогатого скота. Эти стада мы перегнали на основную базу отряда в Налибокскую пущу. В Рубежевичах на мельнице изъяли 60 пудов муки, на Хатовском спиртзаводе около ста пудов зерна и десять откормленных свиней, в Налибоках — пять тысяч яиц. В ноябре 1942-го разгромили колонну немецких машин, захватив много сала, масла и других сельскохозяйственных продуктов. В декабре того же года недалеко от деревни Яцково Воложинского района мы захватили 22 конных повозки с продовольствием. В районе урочища Синяя Гора Воложинского района спустили под откос эшелон. Во время этой операции нам удалось нагрузить три повозки продовольствием, среди которого имелось сливочное масло в металлических бидонах, консервы, галеты, печенье, мука, крупа, макароны и другие продукты»^{91}.

Заметьте, советский офицер, удостоенный боевых орденов Красного Знамени и Отечественной войны 1 степени, А. А. Прокошев, как и Б. А. Булат, тоже не стал делиться с населением — все ушло в лес. Но трофеи, свидетельствует мировая практика, быстро заканчиваются. И лесные солдаты снова возвращались на проторенную дорожку. Ведущую в деревню… Об этом недвусмысленно откровенничает очередной орденоносец — начальник штаба бригады им. В. Чкалова Г. М. Понявин^[21]:

«Все, что мы получили у населения, конечно, не поддается приблизительному учету»^{92}.

Когда же уставшие от поборов белорусы отвечали отказом, боевики генерала «Платона» зверски расправлялись с ними. Писатель В. Яковенко, думается, удачно сумел показать, как «защитники» белорусского народа «добывали» себе пропитание:

«Зашли двое и приказали хозяину запалить лампу. Он запалил и, смотря на незнакомцев, которые называли себя партизанами, спросил недоброжелательно:

— Что вам надо?

— Пожрать, мой голубе, — сказал один.

— Промочить горло, согреться, — дополнил его приятель, при этом на его лице заиграла нахальная улыбка.

— А тем, что на улице мерзнут, тоже положено. И еще, если вы не против, тулупчик.

— А почему же это и вам, и тем «положено»? — спросил крестьянин. — Кто вас прислал? Только вчера нас обобрали.

— Об этом мы, голубчик, не знаем. А ты, милый, теперь для нас найди! Понятно?

— Пошли к черту!… Как можно все выметать, — не выдержал хозяин. — В нашем доме пять детей!

— Веди нас, голубчик, в кладовку, — партизан говорил на чисто русском.

— А там уже побывали такие, как вы. Поэтому прошу покинуть вас дом. Я буду жаловаться на вас в штаб!

Партизан снял с плеча винтовку:

— Он нам угрожает? Собака!

— На такого пули жаль. Всыплем ему?

— А ну, голубчик, снимай свои штаны.

Партизан тем временем вытянул шомпол из винтовки и размахнулся:

— Эх-х, падла! Испытай, вкусно ли! Испытай!

— Один, два, три… Ревет, как бугай недорезанный!

— Четыре… пять… шесть… семь… восемь… девять.

— 17… 18… 19… Ну и еще один.

— Э-эх!… 20. На первый раз хватит.

Забрав все продукты и одежду, партизаны оставили хату»^{93}.

Но были и другие факты, которые заставляют цепенеть от ужаса. По понятным причинам авторы партизанской тематики предпочитают об этом не распространяться. Тем не менее кое-какая информация все же просачивается. Вот что сообщает бывший партизан отряда им. Пугачева^[22] Д. Колпеницкий:

«Весной 1942 г. партизаны сожгли село Новоселки за отказ давать продовольствие»^{94}. А вот что рассказывают и ныне старожилы деревни Партизановка Слонимского района о «реквизициях»: «Рядом с деревней стоял хутор. Всех его обитателей — большую белорусскую семью — советские партизаны за отказ отдать продукты изрубили тесаками и бросили в колодец»^{95}.

«Народные мстители», залив кровью область, добились-таки своего.

«В партизанских зонах, — отмечают авторы книги «Ненависть, спрессованная в тол», — белорусы сало, мясо, хлеб сдавали партизанам организованно, в счет госпоставок, под соответствующие расписки»^{96}.

К чему привели оккупированную деревню партизанские поборы, рассказывает первый премьер-министр Республики Беларусь В. Кебич:

«К концу войны партизаны забрали у нас все: скот, картофель, хлеб. Был страшный голод. Еда за весь день — суп на воде из подорожника и лебеды»^{97}.

Интересные данные о запасах продовольствия — пополняющихся, естественно, за счет населения — содержат воспоминания партизанских «вождей», вошедшие в различные сборники. Примером может служить книга «Ненависть, спрессованная в тол», выдержки из которой мы уже приводили:

«В ноябре 1943 г. при выходе из Цуманских лесов колонна медведевцев (полковник НКВД Д. Медведев. — А. Т.) растянулась на марше на три километра. Обоз включал до 50 фурманок: продовольствие — бочки с засоленным мясом и салом, ящики с колбасой…»^{98}

В комментарии к вышесказанному следует добавить, жилось партизанам в лесах совсем неплохо. Средний дневной рацион «народного мстителя» составлял: хлеба печеного — 1 кг (у немцев полицай получали только 300 г. — А. Т.), крупы — 50 г., мяса — 300 г. Картофель особо не нормировался^{99}.

Заметим, что хлеб и скот, отобранные партизанами у немцев, были продуктами труда тех же белорусских крестьян.

Помимо продовольственной повинностинаселение обязано было делать и денежные (и не только) взносы, которые, как убеждали партийные агитаторы, шли на борьбу с фашизмом. Сбором денег и ценностей, естественно, занимались подчиненные «Платона». Вот что рассказывает об этом офицер Красной Армии В. Панченков:

«отрядом собрано и три раза передано в ЦШПД по 15–17 тыс. рублей деньгами и драгоценностями»^{100}.

Нечто подобное происходило и в другом районе области — Юратишском, о чем свидетельствует бывший секретарь подпольного райкома КП(б)Б, комиссар партизанской бригады им. А. Невского Н. М. Гаврилов^[23]:

«собрали деньги и облигации, золотые и серебренные монеты, ценные вещи. Всего на сумму 15000 рублей»^{101}.

В 1939–1941 гг, как известно, Сталин прогнал область через четыре испытания: «освободительный поход», большую чистку, национализацию и коллективизацию. И что же, население, имея и храня ценности и сбережения на черный день, вот так — запросто — отрывало их от себя? Попытаемся ответить на этот вопрос, снова обратившись к историческим источникам.

«Партизаны^[24] узнали, что в крестьянской семье есть золото. Не исключено, что оно перешло молодой хозяйке в наследство от одного из родственников, который еще до Первой мировой войны был в Америке на заработках. Возможно, что это золото было просто легендой.

Но не для партизан, которые, как волки, обложили хату. Хозяева крестились и божились, объясняя, что золота у них нет. Партизаны, свалив хозяина на пол и оседлав, стали резать пилой. Жене ножом пообрезали груди и уши, выкололи глаза, затем обоих посекли на куски, вынесли и разбросали человечину на огороде»^{102}.

Документы сообщают, что

«только в мае-июне 1942 г. партизаны 1-й Белорусской бригады собрали и направили в Москву ценностей на сумму 7 млн. рублей»^{103}.

Источники показывают, что первый вопрос, с которым встречали вновь прибывшего в партизанский отряд, был следующим: золото есть? Так, например, в отряд им. Н. А. Щорса^[25] прибилась девчушка, лет 14–15, чудом вырвавшаяся из гетто. Командованию донесли, что девушка прячет кольцо. Нашли — мамино, обручальное. Маму убили в гетто. Адъютант начальника штаба тут же выполнил приказ: расстрелять! Колечко — то, правда, оказалось из серебра, с позолотой^{104}.

Золото забирали даже у своих «коллег» — бойцов еврейских партизанских отрядов. Вот как об этом рассказывал уже после войны бывший заместитель уполномоченного ЦК КП(б)Б и Белорусского штаба партизанского движения по Ивенецкому подпольному межрайцентру Г. В. Будай:

«Где взять золото? Была подана мысль, съездить в семейный отряд. Был у нас такой в пуще. В тот же день я отправился туда. И вскоре в кармане у меня звенели шесть золотых пятерок» (Свинцом и словом. Минск, 1981. С. 121–122).

Таким образом, является очевидным тот факт, что для московских политиков, преследующих свои цели, не существовало никаких морально-этических норм. И не только в отношении жителей Западной Беларуси.

Провоцирование оккупационных властей на проведение карательных операций против населения

Советские партизаны использовали немецкий террор в своих целях. Зная, что нацисты расстреливают по 100 человек за каждого убитого немца, они подкладывали убитых солдат вермахта к деревням, которые враждебно к ним относились, либо взрывали поезда рядом с этими населенными пунктами. Нацисты, в свою очередь, сжигали такие населенные пункты, а жителей расстреливали.

Впервые о подобной «практике» партизан рассказала белорусская эмиграция. Изучив имеющиеся факты, приходим к выводу, который, правда, был сделан еще задолго до нас: немецкие карательные экспедиции, приведшие к увеличению количества партизанских рядов, были «сознательно спровоцированы советскими партизанами»^{105}.

Если быть точными, то совершали подобные действия, как правило, кадровые сотрудники спецслужб СССР. Вот выдержки из воспоминаний Романова (псевдоним), который учился в школе НКВД:

«нас обучали провоцировать немцев, чтобы они совершали большие преступления и таким образом увеличивали количество партизан»^{106}.

Советская историческая наука в лице небезызвестного В. Романовского категорически оспаривает такой взгляд и в свою очередь называет его «бессовестной провокацией»^{107}.

Тем не менее о партизанских методах «работы с населением» свидетельствует даже приказ командующего силами безопасности тыловой зоны группы армий «Центр» генерала фон Шенкендорфа от 3 августа 1942 г.:

«Партизаны пытаются путем насильственного увода жителей и скота создать мнение, что жители сражаются на их стороне. Тем самым они провоцируют нас на карательные меры, которые используют в пропаганде против нас»^{108}.

Необходимо небольшое пояснение: немецкие оккупационные власти, как свидетельствуют различные источники (и это не отрицается советской историографией), действительно активно проводили мероприятия по предотвращению попыток любого сопротивления на захваченных ими землях. Так было и в Барановичской области. Едва ее территория оказалась оккупированной германской армией, в каждом населенном пункте появились приказы, предупреждающие население о последствиях неподчинения «новым властям». Так, например, приказ Кейтеля^[26] о беспощадном подавлении освободительного движения в оккупированных странах и расстрелах заложников от 16 сентября 1941 г. требовал:

«…Б) для того чтобы в зародыше задушить недовольство, необходимо при первых же случаях незамедлительно принимать самые решительные меры. Искуплением за жизнь каждого немецкого солдата должна служить смертная казнь 50-100 коммунистов»^{109}.

В ЦШПД, судя по документальным материалам, знали о приказах командования вермахта.

«Мест для засады много, — писал после Второй мировой войны командир Пинского партизанского соединения генерал-майор В. З. Корж, — но нужно, чтобы засады находились подальше от деревень. Мы уже знали, что если близ какой-либо деревни убивали хотя бы одного немца, страдало население. Фашисты присылали карательные отряды, и погибали невинные люди»^{110}.

Несмотря на это (а скорее, вследствие этого), партизаны устраивали свои провокационные вылазки где угодно и когда угодно. В 1943 г. — это был первый случай — фашисты сожгли деревни Каменный Брод, Бельчицы, Ятвезь, что на Новогрудчине. Что побудило оккупационные власти на столь решительные меры? Обратимся к советским источникам, которые, если сверить, один к одному продублируют немецкие:

«Поводом для расправы над мирным населением послужил обстрел партизанами на шоссе Барановичи — Новогрудок гитлеровской автоколонны»^{111}.

Сколько же невинных людей было загублено вследствие партизанских действий? Вот навскидку некоторые данные: население деревень частью расстреляно на месте, частью переведено в Новогрудок и после пыток расстреляно^{112}.

Критический отзыв о деятельности советских партизан находим мы в не публиковавшемся в советское время стихотворении Ларисы Гениюш «Партызаны»:

Аналогичный случай произошел в конце апреля 1943 г. на территории Барановичского района. Местом трагедии на этот раз стала деревня Застаринье, ее «режиссерами», как и в первом случае, — советские партизаны. Из рассказов людей, переживших оккупацию, которых, поверьте, нельзя уличить в обмане, чего не скажешь об официальных исследователях, вырисовывается следующая картина.

«В деревню нагрянул партизанский отряд Стрелкова^[27] — 16 человек. Как и подобает советским партизанам, начали с пьянки. Затем приступили к очередной «реквизиции» продуктов. И опять пьянка. А в это время по проселочной дороге, что рядом с деревней, двигалась немецкая колонна. Бойцы лейтенанта С. Камышева, потеряв контроль от изрядной дозы спиртного, вместо того, чтобы, притаившись, пропустить гитлеровцев, следовавших своим маршрутом, в планах которых не значилась остановка в Застаринье, обстреляли, сделав пару выстрелов, солдат вермахта.

Последние, спешившись, оцепили деревню. Завязался бой. «Народные мстители», бросив телеги с повозками — свиней, коров, творог, молоко, мед, — стали спасаться бегством. Ушло четверо. Погоня, организованная германским офицером, прочесав несколько деревень, настигла протрезвевших «защитников» в Молчади, где они, укрывшись в погребе одного из местных жителей, планировали отсидеться.

Немецкий офицер-фронтовик, по чьей команде собрали народ, через старосту попросил об одном: «Выдать скрывшихся. В противном случае, перевел переводчик, будет казнен каждый четвертый. «Мстителей» жалеть не стали. Никого в Молчади, как и в других деревнях, где проводились поиски, немцы, расстреляв четырех «партизан», не тронули. О произошедшем старший колонны сообщил в СД. В Застаринье 2-го мая прибыл 57-й немецкий полицейский батальон…»^{114}

Обратимся к статистике. Во что обошелся один или два партизанских выстрела? Книга «Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна» располагает такой арифметикой:

«погибло 382 человека, в том числе 70 детей в возрасте до 10 лет»^{115}.

И подобных случаев — когда по вине советских партизан тысячами гибли невинные белорусские граждане — можно привести сотни, ссылаясь при этом на конкретных свидетелей, на архивные документы, публикации и книги.

Теперь попробуем ответить на вопрос, почему не проводились карательные операции летом 1941-го — весной 1942 г.? (Если не считать массовых расстрелов еврейского населения.) В область к исходу 1942 г. Москва направила 32 партизанских отряда, в задачу которых как раз и входила организация всенародной борьбы с захватчиками. Правда, методы, которые использовали пришлые, неминуемо вели к трагедии. Интересная деталь: 16.12.1942 г., когда в области заявили о себе первые советские партизаны, появляется совсекретный приказ начальника штаба главного командования вооруженных сил Германии о необходимости применения жесточайших мер в борьбе с советскими партизанами. В этом приказе ясно и четко были изложены методы партизан, которые раскрывают истинное их лицо:

«1. Противник использует в партизанской борьбе фанатиков с коммунистической выучкой, не останавливающихся ни перед какими насилиями»^{116}.

Ранее, еще до появления советского сопротивления, на оккупированных землях размещался ограниченный контингент войск вермахта, которому, если верить немецким исследователям Морицу Феликсу Люку и Тиму Клаудиусу Рихтеру, авторам научной работы «Охота разрешается»: борьба с партизанами в «Генеральном комиссариате Белорутения» (1943), не хватало для обеспечения военной безопасности «ни материальных, ни людских средств»^{117}. С появлением же первых партизанских «ласточек» проблема стала решаться путем превентивного применения безжалостного и жестокого насилия, чтобы задушить в зародыше даже попытки сопротивления и устрашением предотвратить его появление^{118}. Это была реакция Берлина в том числе и на речь Сталина от 3 июля 1941 г. Тогда он призвал население оккупированных территорий к сопротивлению немецким захватчикам и созданию для них невыносимых условий^{119}. Гитлер, в свою очередь, заявил, что партизанская борьба «дает нам возможность уничтожить все, что будет выступать против нас». Кроме того, он подчеркнул, что страну можно утихомирить «наилучшим образом тогда, когда расстреливать будут каждого, кто даже только косо посмотрит в нашу сторону»^{120}.

Для борьбы с партизанами Гитлер издал распоряжение № 46 — «Директиву по усилению борьбы с бандами на востоке» от 18 августа 1942 г., а через некоторое время дополнительное указание № 46«Б» от 18 октября 1942 г.^{121} В общем распоряжении № 46 Гитлер в качестве главной задачи отмечает необходимость еще до зимы почти полностью «уничтожить» партизан^{122} и, таким образом, «утихомирить» страну. Далее распоряжение № 46 предусматривало активную и пассивную борьбу с врагом с применением суровых мер, в том числе против партизанских помощников. При этом отмечалось, что с населением необходимо обходиться «справедливо»^{123}. Констатировалось также, что население должно обеспечиваться всем необходимым для жизни, потому что иначе люди будут в массовом порядке уходить к партизанам. В дополнении № 46«Б» отмечалось, что опасность для германского тыла со стороны армейских формирований и партизан вынуждают создавать личные боевые единицы для борьбы с последними либо поручать борьбу спецчастям СС^{124}. Одним из таких специальных подразделений СС была боевая группа фон Готтберга, созданная для борьбы с партизанами в Генеральном комиссариате Белорутения в ноябре 1942 г.^{125} Свою деятельность группа Курта фон Готтберга начала 19 ноября 1942 г.: именно в этот день появился специальный приказ о создании «боевой группы фон Готтберга для проведения операций по борьбе с партизанами»^{126}. Единого состава группа не имела, а заново создавалась на каждую операцию^{127}. Ее тактической концепцией в борьбе с партизанами были так называемые крупные операции, при проведении которых большие объединенные силы оцепляли и «прочесывали» определенную местность, чтобы в этом котле уничтожить партизан^{128}.

За весь период оккупации в Беларуси было проведено более 60 карательных экспедиций, в результате которых было уничтожено 692 деревни вместе с их жителями^{129}.

Таблица № 56. ИТОГИ НЕКОТОРЫХ КАРАТЕЛЬНЫХ ОПЕРАЦИЙ В БЕЛАРУСИ^[28].

Кодовое название и место проведения операции	Дата операции	Убито людей		Взято в плен	Вывезено на работу в Германию	Реквизировано домашнего скота (голов)
		всего	в боях
«Майкефер — Адлер», Бобруйск — Могилев	07-08.1942	1500	-	-	-	3000
«Грайф», Витебск — Орша	08.1942	1395	-	-	-	-
«Зумпфибер», разные районы Беларуси	08-09.1942	10013	389	-	1217	67
«Лухс», окраины Лепеля	09.1942	400	-	-	300	1415
«Блиц», Витебск — Полоцк	09-10.1942	500	-	-	-	-
«Карлсбад», Борисов — Орша	10.1942	1051	-	-	-	-
«Нюрнберг», Глубокский округ	11.1942	3034	798	348	-	-
«Фрида», Борисовский округ	11.1942	136	-	-	1600	630
«Альберт-II», районы Руденска	11.1942	127	-	10	-	-
«Зонненвенде», окраины Могилева	12.1942	271	105	-	-	-
«Мюнхен», окраины Радошкович	12.1942	63	-	6	-	-
«Гамбург», Слонимский округ	12.1942	6172	1674	-	-	-
«Альтона», Косово — Бытень	12.1942	1032	97	-	-	-
«Эрнтефест-1», Червень — Осиповичи	01.1943	1970	805	34	1308	5330
«Эрнтефест-II», окраина Слуцка	01-02.1943	2325	-	-	272	-
«Вальдвинтер», окраина Полоцка	01.1943	1627	90	-	2041	8632
«Франц», Червень — Осиповичи	01.1943	2025	1143	-	1000	2400
«Шнеехазе», окраины Полоцка	01-03.1943	877	-	-	-	-
«Винтерцаубер», окраины Полоцка	02-03.1943	633	-	-	200	499
«Горнунг», Слуцкий округ	02-03.1943	12897	2219	65	-	16700
«Никсе», район озера Чырвонае	02-03.1943	696	-	-	100	300
«Фен», окраины Лунинца	03.1943	500	-	-	1225	2890
«Доннеркайль», окраина Полоцка	03.1943	542	-	-	345	-
«Майгевитер», Витебск — Сураж	05.1943	2000	-	-	-	-
«Котбус», Бегомель — Борисов — Лепель	05-06.1943	12000-13000	6087	599	6053	6501
«Герман», Налибоки — Дзержинск	07-08.1943	-	4280	654	20944	21059
«Фриц», Глубокский округ	09-10.1943	509	327	227	11724	35943

Источник: Туронак Ю. Беларусь пад нямецкай акупацыяй. Мінск, 1993. С. 127.

По данным, представленным в таблице № 56 в ходе 4 только операций — «Зумпфибер», «Гамбург», «Альтона», «Герман» — на территории Барановичской области погибло от рук карателей 21497 человек^{130}.

Борьба, которую вели советские партизаны с нацистами, обернулась национальной трагедией для западных белорусов. Первая карательная операция на территории области называлась «Зумпфибер» («Болотная лихорадка»). Она проводилась с 21 августа по 21 сентября 1942 г. Результаты ее, согласно рапорту, следующие: спалено 49 партизанских лагерей, убито в боях 389 партизан, 1274 гражданских жителей, которых подозревали в сотрудничестве с партизанами, и 8350 евреев. К тому же «эвакуировано» 1217 человек. Таким образом, всего было убито более 10 тыс. человек, из которых партизаны не составляли и 4 %^{131}.

Под руководством Готтберга с 3 июля по 30 августа 1943 г. была проведена еще одна крупная операция под кодовым названием «Герман». Секретарь Барановичского обкома партии В. Е. Чернышев доносил:

«В первые дни боев с карательной операцией партизанами был убит известный населению Белоруссии с начала войны палач, подполковник войск СС Дирлевангер и захвачен весь план операции»^{132}.

Оберфюрер СС Оскар Дирлевангер действительно участвовал в операции со своей бригадой СС. Сам комбриг до войны отбывал тюремное заключение за растление несовершеннолетних и браконьерство. Спору нет, Дирлевангер, совершивший преступление против человечества, вполне заслуживал смерти. Но генерал Чернышев поторопился его похоронить. Дирлевангер прожил еще два года и умер во французском лагере для военнопленных в Альтхаузене (Верхняя Швабия) 7 июля 1945 г.^{133}

Секретарь Барановичского обкома умел лихо уничтожать врага на бумаге. В донесении он заявил, что партизаны в ходе операции «Герман» убили и ранили более 3 тыс. немцев и полицейских и взяли в плен 29 немецких солдат^{134}. Готтберг же общие потери немцев и их союзников определял в 205 убитых, раненных и пропавших без вести — то есть в 15 раз меньше. К слову, пропавших без вести немцев было только трое — т. е. в 10 раз меньше, чем число пленных, которых будто бы захватили партизаны «Платона». Откуда взялись столь невероятные цифры вражеских потерь, станет понятно, если прочесть следующий пассаж из чернышевского донесения:

«Пущено под откос 37 эшелонов, на участке Лида — Юратишки из-под обломков извлечено 300 трупов немецких солдат и офицеров»^{135}.

Интересно, кто же их извлекал и подсчитывал? Неужто партизанские разведчики?

Есть еще одна деталь, о которой умолчал Чернышев: из 20 тыс. жителей Новогрудчины, вывезенных в Германию, 50 % сделали это добровольно^{136}.

На защиту притесняемого мирного населения встали белорусские коллаборационисты. Бургомистр Барановичей А. Русак, участвуя 23 августа 1943 г. на совместном заседании Белорусской рады доверия и немецких представителей гражданских и полицейских властей, в своем докладе, доказывая, что советских партизан нельзя считать национальным белорусским движением, отметил:

«Немцам очень тяжело установить причастность отдельных лиц к бандитам и выявить их. В результате этого по отношению к местному населению проявилось правило, что за действия одного должно нести наказание все население. Такие наказания часто несут невиновные. Населению не остается ничего другого, кроме как прятаться в лесах. Такие случаи не вредят партизанам, а наоборот»^{137}.

Вскоре оккупационные власти изменили тактику антипартизанской борьбы. В ходе последующих операций «запрещалось жестокое обхождение с местным населением, разлучать детей с родителями, больные и старые переселялись в спокойную местность»^{138}. Вот что пишет об этом Я. Малецкий:

«В период акции в Налибокской пуще немецкие самолеты уничтожили несколько деревень в районе Ляховичей и Лунинца. Белорусы заявили протест. Мол, крестьяне, которые гибнут, — жертвы большевиков. Немцы прекратили уничтожать крестьян»^{139}.

В Москве об этом стало известно довольно скоро. На ликвидацию генерального комиссара Беларуси фон Готтберга было брошено несколько групп НКВД СССР. Одну из них возглавлял капитан госбезопасности С. И. Казанцев, произведенный за успешное покушение на Кубе в майоры госбезопасности. 5 февраля 1944 г. командир спецгруппы Центрального и Белорусского штабов партизанского движения докладывал П. Пономаренко:

«Все мероприятия и аппарат был переключен на сменившего его (В. Кубе. — А. Т.) фон Готтберга»^{140}.

Но здесь советскую разведку постигла неудача. Попытка завербовать нескольких сотрудников генерального секретариата провалилась. Справка об одном из них, приведенная в книге «Оккупация», читается как короткий анекдот:

«Обрабатывался Кандыбович, бывший управделами Совнаркома БССР. Обработка его успехом не увенчалась. Слишком он предан немцам»^{141}.

Завербованному людьми Казанцева электромонтеру театра И. Рыдзевскому надлежало провести снайпера, снабженного бесшумной винтовкой с оптическим прицелом, в свою мастерскую, окна которой выходили на фасад здания генерального комиссариата. Один из работавших там агентов, по кличке Иванов, должен был подать сигнал в тот момент, когда Готтберг будет приближаться к зданию, и тогда снайперу М. Н. Макаревичу предстояло поразить группенфюрера с 200 метров отравленными пулями. Уже назначили дату акции — 15 октября 1943 г. Однако в этот день Готтберг отсутствовал в городе, а несколько дней спустя Иванова арестовали и связь с Рыдзевским прервалась. Макаревич так и остался в одном из партизанских отрядов под Минском.

Пришлось разрабатывать новый план покушения. Из отчета о проведенной работе по подготовке и осуществлению операции в отношении генерального комиссара Беларуси, генерал-лейтенанта полиции фон Готтберга:

«В ночь с 23 на 24 мая 1944 г. группа партизан отряда, имея компас, электробатарею, 50 кг тола, 120 м провода и 9 капсюлей детонаторов, 3 электровзрывателя, прибыли в район расположения дачи, где проживал Готтберг. Стало известно, что Готтберг на дачу не ездит и проживает в районе Слепянки. 30 мая установлено, что Готтберг должен приехать на дачу в первой половине июня 1944 г., то есть после окончания блокады против партизан.

Проживающие в районе дачи бойцы отряда «В» и «И» в ночь с 2 на 3 июня 1944 г., без разрешения старшего группы, вышли на встречу с непроверенными лицами, попали в засаду и были убиты. После потери И. как основного исполнителя операции пришлось подбирать нового минера, что было сделано, но задание выполнено не было…»^{142}

Впрочем, несмотря на полнейший провал, партизан Беларуси № 1 П. Пономаренко доложил Сталину о ликвидации Готтберга. А между тем, как сообщает российский исследователь Б. Соколов, Готтберг покончил собой лишь в мае 1945-го, сразу же после поражения Германии^{143}.

Тем не менее остановить кровавый террор, спровоцированный Кремлем, было уже невозможно. Действия же «народных мстителей», которые ликвидировали малочисленные немецкие гарнизоны, деревенских старост и ополченцев и провоцировали тем самым немецкую администрацию на проведение карательных акций, вынуждали мирных граждан сниматься с обжитых мест и уходить в лес к партизанам. После появления айнзатцкоманд, ни о каком гражданском согласии уже не могло быть и речи.

Силовое подчинение вооруженных формирований, дислоцировавшихся на территории области, Барановичскому подпольному обкому КП(б)Б. После поражения немецких войск под Москвой Сталин серьезнейшим образом задумался: как удержать Беларусь. Главную угрозу кремлевскому режиму стали представлять уже не нацисты, а все возрастающее недовольство большевиками местных жителей. Политические процессы, происходящие в республике, требовали срочного хирургического вмешательства.

Обзорный материал источников завершающего периода оккупации подтверждает: гражданская война, бушующая на белорусских землях, перешла в новый этап — этап кровавой трагедии, число жертв которой ежедневно росло. В немалой степени тому способствовали решения, принятые Москвой, к числу которых, несомненно, относятся постановление ЦК КП(б)Б «О мероприятиях по дальнейшему развитию партизанского движения в западных областях Беларуси» и письмо ЦК КП(б)Б «О военно-политических задачах в западных областях Беларуси» от 22.06.1943 г.

Это были не только призывы и декларации. Чернышев получил реальную возможность решать даже самые обычные споры, возникающие чуть ли не каждый день, путем ликвидации своих оппонентов.

В документах, приведенных выше, подчеркивалось, что западные области БССР есть неотъемлемая часть БССР и что здесь допускается существование только групп и организаций, которые руководствуются интересами СССР. Существование всех других организаций должно рассматриваться как вмешательство во внутренние дела СССР.

БШПД акцентировал внимание генерал-майора В. Чернышева на создании советских партизанских отрядов, боевых групп и подпольных организаций исключительно из белорусов.

«Существование разного рода организаций, направляемых польскими националистическими (Виленским, Люблинским, Варшавским и др.) центрами, должно рассматриваться как противозаконное вмешательство в дела и интересы нашей страны»^{144}.

В районы, где уже существовали отряды и группы, созданные ими, рекомендовалось засылать свою агентуру с целью разваливания их и перетягивания поляков на свою сторону. Создание отрядов из поляков допускалось лишь в том случае, если они будут воевать в интересах СССР. Закрытое письмо заканчивалось решительным требованием:

«В районах, где имеется уже влияние наших партизанских отрядов и подпольных центров, действия польских националистических групп не допускать, отряды их распускать и базы оружия забирать или, если представляется возможным, отряды брать под свое надежное влияние»^{145}.

В соответствии с указаниями ЦК КП(б)Б началась активная подготовка, целью которой являлось силовое подчинение или нейтрализация вооруженных формирований дислоцирующихся на территории Барановичской области. Подчинение вооруженных формирований обкому партии проводилось явно и неявно.

Напомним: в районах области, помимо соединения генерала Чернышева, действовали еврейские и польские вооруженные отряды, которые были хорошо организованы, объединяли значительное количество местных евреев, поляков и белорусов-католиков.

Рассмотрим в общих чертах, а также на конкретных примерах, как выполнялись московские установки.

Еврейский партизанский отряд А. Бельского.

Данное вооруженное формирование было подчинено партийному Центру в скрытой форме.

Начнем с того, что судьба отряда была предопределена задолго до поступления московских директив образца 1943 г. Судя по документам, наличие боеспособного еврейского подразделения, насчитывающего более 1000 бойцов, — к тому же первого партизанского формирования, созданного из местного населения, — вызывало недовольство советского руководства. И этого понятно. Ведь ни в одном партизанском отряде тогдашней Белоруссии (если не считать нескольких, созданных самими евреями, бежавшими из Минского гетто) не было столько евреев, способных носить оружие, как у Бельского. Более того, при отряде Бельского существовал еще и семейный лагерь, состоящий из женщин, стариков и детей. Все это противоречило партийным установкам. Ведь еврей, по меркам тех лет, не мог быть руководителем, а тем более организатором партизанского движения.

По приказу «свыше» отряд расформировали. И это несмотря на то, что бойцы Бельского показали себя с самой лучшей стороны, особенно евреи-подрывники, пустившие под откос десятки вражеских эшелонов. Бойцов распределили по другим отрядам. Бельский как мог противился произволу, но предотвратить его был не в силах.

13 февраля 1943 г. командир Ленинской бригады Ф. М. Синичкин формирует отряд «Октябрьский», в состав которого, согласно приказу, вошел еврейский отряд. Командиром, правда, стал не Бельский, у которого насчитывалось под тысячу штыков, а лейтенант В. И. Панченков. Тогда же, в феврале, «Октябрьский» вливается в Ленинскую бригаду, в структуре которой находился до 12 июня 1943 г. Согласно воспоминаниям Д. Когана, бывшего партизана Бельского, первоначально генерал В. Чернышев планировал забрать из отряда Бельского всех бойцов и пополнить ими другие партизанские формирования, а гражданское население оставить жить в лесу отдельным лагерем. Но с помощью Г. Смоляра, коммуниста, надежного, по советским меркам, товарища, а так же путем долгих переговоров отряд избежал расформирования^{146}.

В июне 1943 г. отряд «Октябрьский», стал базой формирования бригады им. С. М. Кирова (командир Ф. М. Синичкин)^{147}. 8 июня приказом № 2 утверждается штатная структура нового отряда, которая предусматривала следующие командные должности: командир отряда, комиссар, начальник штаба, заместитель командира по разведке, заместитель командира по комсомольской работе, уполномоченный Особого отдела, начальник продовольственной и медицинской службы.

19.06.1943 г. из партизан 2-й роты отряда «Октябрьский», костяк которого составляли евреи, формируется отряд им. Г. К. Орджоникидзе. Бельскому, как свидетельствует приказ № 26 от 19 июня за подписью Платона, должности не нашлось. Командиром еврейского отряда утвердили капитана М. А. Лященко, комиссаром В. Г. Киянова. Начальником штаба пришлось все же назначить еврея, но не Бельского, а Лазаря Абрамовича Мальбина, и то с одной оговоркой — «исполняющим обязанности»^{148}.

По данным БШПД, капитан Лященко возглавил отряд только в сентябре 1943 г. Кто являлся руководителем отряда первые три месяца и какова его дальнейшая судьба, история умалчивает. Следы Бельского и его солдат теряются. В официальной хронике советского сопротивления «Партизанские формирования Белоруссии в годы Великой Отечественной войны (1941–1944)» о нем ни слова.

Согласно документам, хранящимся в Национальном архиве Республики Беларусь, Бельский командовал отрядом им. М. И. Калинина^{149}. Однако изучение боевого формуляра соединения генерала В. Чернышева позволяет утверждать: партизанского командира по фамилии Бельский не было. А было вот что:

1. Партизанское соединение Ивенецкой зоны (командир полковник Г. И. Сидорок). В его составе находилась бригада им. Н. А. Щорса (командир С. С. Ключник), на базе отряда им. Н. А. Щорса, входящего в состав бригады, 11.12.1943 г. создается отряд им. М. И. Калинина (командиры: Воротнюк М. А., декабрь 1943 — февраль 1944, погиб; Кирсанов Ф. С., февраль 1944 — июль 1944). Состав: 166 партизан. Зона действия: Ивенецкий район^{150}.

2. Партизанское соединение Щучинской зоны (командир С. П. Шупеня). В Ленинской бригаде (командиры: Синичкин Ф. М., декабрь 1942 — май 1943; Булат Б. А., июнь 1943 — ноябрь 1943; Шубин Г. А., июнь 1944 — июль 1944) формируется отряд им. М. И. Калинина (командиры: Ковязин В. Ф., август 1943 — сентябрь 1943, погиб; Вахонин Н. Г., сентябрь 1943 — февраль 1944; Габдулвакилов Г. М., февраль 1944 — июль 1944). Данное подразделение комплектуется из партизан, выделенных отрядами «Борьба» и «Ленинский» Ленинской бригады.

24 ноября 1943 г. отряд им. М. И. Калинина передается бригаде им. К. Е. Ворошилова (командир Макаров П. К., ноябрь 1943 — июль 1944). Состав: 82 партизана. Зона действия: Дятловский, Жолудокский, Козловщинский, Лидский и Щучинский районы^{151}.

3. Партизанское подразделение Столбцовской зоны (командир В. З. Царюк). В составе Первомайской бригады (командир Ковалев Н. Г., май 1943 — июль 1944) в апреле 1943 г. на базе отдельных групп Шеметовца И. В. и Боженко В. И., прибывших в Барановичскую область по заданию ЦК КП(б)Б и БШПД, формируется отряд им. М. И. Калинина (командиры: Боженко В. И., апрель 1943 — май 1943; Шеметовец И. В., сентябрь 1943 — март 1944; Герасимчик П. И., март 1944 — июль 1944). До сентября 1943 г. отряд действовал самостоятельно, затем был включен в бригаду им. Г. К. Жукова. Согласно приказу уполномоченного ЦК КП(б)Б и БШПД по Барановичской области от 29.12.1943 г., отряд им. М. М. Калинина, насчитывающий 118 партизан, передан бригаде «Комсомолец» (командиры: Кузнецов И. К., декабрь 1943 — февраль 1944; Понявин Г. М., февраль 1944 — июль 1944). Зона действия: Мирский, Столбцовский и Кореличский районы^{152}.

Что же получается, если верить строкам сухих официальных отчетов, еврейского партизанского отряда, как и самого Бельского, за голову которого нацисты установили крупное денежное вознаграждение, вовсе не существовало?

Напрашивается и другой вопрос, почему имя Бельского, равно как и героические дела его отряда, оказались вычеркнутыми из белорусской истории? Тому, как нам представляется, есть две причины. Первая заключается в следующем. В том, что совершил Бельский в годы оккупации, отчетливо видна не только отвага, но и благородство. Он, пожалуй, единственный из партизанских командиров Беларуси, кто, не дожидаясь директив «сверху», создал вооруженное подразделение, вступил в борьбу с захватчиками и, более того, идя наперекор сталинской антисемитской политике, спасал евреев, загнанных в гетто и обреченных на смерть.

Вторая причина следующая. Бельский уже не мог столь активно влиять на положение дел в отряде. Над ним стояли и комиссар И. В. Шеметовец, и уполномоченный Особого отдела Якимович. Невыполнение их приказов и распоряжений привело бы к расправе над самим Бельским. Командир знал, что на скоропалительные расправы Чернышев был горазд. Могли вывезти на Большую землю: в лубянских подвалах пыточные умельцы, часть которых «совершенствовалась» на территории Барановичской области, способны были выбить самые фантастические признания.

Бельский, будучи командиром отряда, ряды которого к исходу оккупации насчитывали 1230 партизан, отказался подчиниться обкому партии, требовавшему передать еврейское формирование в том виде, в котором оно существовало, в подчинении советским властям. Спасая евреев в очередной раз, он знал, на что шел. Так же как и знал, что стоит за выполнением распоряжения подпольного обкома партии, а именно — поголовная мобилизация в Красную Армию и передовая, откуда вряд ли кто уже вернется.

Бельский вышел из леса со своими подчиненными только на второй день после освобождения города, когда в Новогрудке уже квартировали советские войска. Его отряд, пройдя маршем 120 километров, стал лагерем у города, войдя туда утром 17 июля 1944 г. Когда все 1230 евреев получили удостоверения партизан, состоялось последнее построение. Командир, поклонившись в пояс, обращаясь к бойцам, сказал:

«Каждый волен идти куда хочет и делать что пожелает»^{153}.

Решение А. Бельского вызвало шок. Разразился скандал. На Бельского выдали санкцию на арест.Предупрежденный о грозящей опасности боевой командир покинул Новогрудок и долгое время, перейдя на нелегальное положение, скрывался в Лиде^{154}. Чекисты, объявили его в розыск, но так и не нашли.

Месть пришла совсем с другой стороны. И имя ей — забвение. Генерал-майор В. Е. Чернышев, узнав о случившемся, отдал приказ, суть которого можно выразить следующими словами: ничто не должно напоминать о самом Бельском, как командире, и о его еврейском партизанском отряде. Нам удалось найти и исполнителя воли В. Чернышева. Слово помощнику секретаря Барановичского подпольного обкома КП(б)Б И. У. Мисуне:

«В. Чернышев отдал мне распоряжение принять документацию от партизанских бригад и отрядов области»^{155}.

Оценивая самоотверженный ратный вклад А. Бельского в победу над нацизмом и в целях восстановления исторической справедливости, считаем необходимым поднять вопрос о присвоении ему, одному из первых партизанских руководителей, спасшему более 1230 человеческих жизней и удостоенного лишь медали «Партизану Великой Отечественной войны», звания Героя Беларуси, увы, уже посмертно — он скончался в США в 1987 г.

Новогрудский округ Армии Крайовой^[29].

10 июня 1943 г. Пономаренко, прежде чем пойти на силовое подчинение аковских формирований обкому партии, докладывал Сталину:

«Секретарь Барановичского подпольного областного комитета КП(б)Б т. Чернышев радиограммой сообщает: «В последнее время оживилась деятельность польских организаций. В ряде мест продолжается мобилизация поляков.

В Столбцовском районе появился отряд поручика Милошевского численностью свыше 300 человек, базируется в Кульском лесу. Цель — борьба за Польшу. Милошевский заявил: против партизан сейчас воевать не будем. Пополнение польских организаций идет быстро… их позиция — не активная борьба с партизанами, а только путем провокаций».

Прошу дать указание, какое должно быть наше отношение к этим формированиям»^{156}.

Как показали дальнейшие события, беспокойство Пономаренко было не беспричинным. Ситуация в области накалялась: самый крупный легион Милошевского предъявил командиру партизанского отряда им. С. М. Кирова, действующего в Новогрудском районе, ультиматум:

«Советские партизанские отряды считаются оккупационными отрядами и должны покинуть Западную Белоруссию, иначе вас ожидает плохая судьба»^{157}.

Указания из Москвы были решительные: польские формирования разлагать изнутри с помощью агентуры из «надежных» поляков, командный состав уничтожать. И люди Пономаренко приступили к ликвидации польских офицеров, продолжая дело, начатое еще в Катыни. О том, как это происходило, рассмотрим на примере 331-го батальона АК им. Т. Костюшко, который дислоцировался в Налибокской пуще.

Отметим сразу: отношения между поляками-аковцами и советскими партизанами вначале были дружеские. Они вместе сражались с гитлеровцами во время блокады Налибокской пущи в июле — августе 1943 г. (операция «Герман»). На совместном совещании руководства польских и советских партизан были определены участки обороны, способы действий. В оперативном отношении отряд К. Милошевского, например, подчинялся полковнику Г. Сидорку («Дубову»). Аковцы прикрывали главный тракт, который шел из Минска на Новогрудок через Ивенец, Налибоки, Кромань. Северные и южные направления пущи защищали советские партизаны. Уже с первых дней боев аковцы нанесли значительный урон гитлеровским войскам. В одной из организованных засад было убито 3 немецких солдата, выведен из строя танк, несколько автомашин. В следующие дни во время арьергардных боев защитники пущи понесли тяжелые потери и вынуждены были отступить. После того как кольцо окружения стало сжиматься, партизаны, разбившись на небольшие группы, попытались просочиться через него. Нормальные отношения, которые сложились между отрядом К. Милошевского и советскими партизанами, продолжались, как видно из документов и после блокады^{158}.

Однако постепенно отношения начинают портиться. Осенью в батальон АК им. Т. Костюшко прибыла группа хорошо подготовленных офицеров-парашютистов из Лондона. Среди них были Адольф Пильх («Гура»), Лех Рыдзевский («Гром»), Езехель Лось («Иква»), Юлиан Бобровницкий («Клин») и др. Командиром батальона стал подпоручик А. Пильх. В ноябре его заменил майор В. Пелка, направленный Главным командованием АК из Варшавы. А. Пильх стал его заместителем. Организатор батальона Каспер Милошевский, которого хорошо знали советские партизаны, стал заместителем командира по связям с советским сопротивлением.

Все эти перемещения и особенно появление в пуще эмиссаров из Лондона и Варшавы не остались без внимания полковника Д. Армянинова, о чем он незамедлительно доложил В. Чернышеву. В это время увеличивается число вооруженных столкновений между аковцами и партизанами. Первые выступали в роли «защитников» польского населения от «большевистско-жидовских банд», вторые считали себя хозяевами на советской территории. 18 ноября 1943 г. польским подразделением уланов под командованием З. Нуркевича («Ночь») в д. Дубники Ивенецкого района были разоружены и расстреляны 10 партизан из еврейского отряда № 106 под командованием Ш. Зорина^[30], которые приехали сюда проводить заготовку продуктов.

Барановичский обком партии и Ивенецкий межрайцентр стремились подчинить себе польский батальон АК, а также парализовать всю польскую конспиративную сеть в Ивенце, Ракове, Столбцах и других населенных пунктах Барановичской и Виленской областей. В выполнении этой задачи большую помощь чекистам оказал задержанный партизанами весной 1943 г. член польской подпольной организации офицер АК Адам Свенторжецкий. Он, сломавшись на допросах, выдал подробные данные о структуре и составе конспиративной сети, ее целях и задачах, о печатных изданиях, руководителях организации, о ее связях с центрами в Вильно и Варшаве. Согласно показаниям А. Свенторжецкого, руководители организации рассчитывали на разгром немцев и одновременно на ослабление Красной Армии. Они надеялись, что в подходящий момент удастся перегородить путь Красной Армии и не дать ей вновь занять Западную Украину и Западную Беларусь^{159}.

В докладной записке В. Чернышева на имя П. Пономаренко говорилось:

«Свенторжецкий нами использован для специальной работы и дает положительные результаты по разложению польских формирований, а также ценные сведения о поляках. Спецгруппа Свенторжецкого^[31] уничтожила ряд агентов польской контрреволюционной организации».

Далее в докладной сообщалось:

«нами арестован руководитель подпольной организации Воложинского уезда Т. А. Корсак, с которым ранее был связан Свенторжецкий. Корсак был взят нами под видом ареста немецкой жандармерией. Следствие продолжаем вести. Корсака возможно использовать в дальнейшей работе»^{160}.

Но Корсак, пройдя через жесточайшие пытки, отказался дать подписку о сотрудничестве начальнику Особого отдела бригады им. В. Чкалова Д. Зухбе и в октябре 1943 г. был расстрелян.

10 октября 1943 г. уполномоченный ЦК КП(б)Б и БШПД по Ивенецкому межрайцентру Г. Сидорок («Дубов») в сопровождении своего начальника штаба майора Р. Василевича и охраны из 12 человек прибыл на базу польского батальона АК, которая находилась недалеко от д. Кромань в урочище Прудичи — Млынок Налибокской пущи. По его требованию был собран личный состав батальона для беседы. Полковник Г. Сидорок призвал аковцев к совместной борьбе с оккупантами в составе Ивенецкого партизанского соединения и поставил перед ними боевые задачи. Но, как позднее вспоминал А. Пильх, это пропагандистское выступление не нашло поддержки у присутствующих^{161}.

12 октября Г. Сидорок и Р. Василевич подготовили следующий приказ:

«1. Сего числа польский национальный отряд им. Т. Костюшко в боевом и национальном отношении подчиняю командованию соединения и ввожу в состав соединения как боевую партизанскую единицу.

Подтверждаю задачи, поставленные мною отряду 10.Х.43 г.:

а) вести повседневную разведку немецких войск, установить численность гарнизонов, нумерацию частей, передвигающихся по железным и шоссейным дорогам. Разведывательные данные предоставлять один раз в декаду, особо важные немедленно;

б) до конца октября спустить под откос не менее 3-х вражеских эшелонов;

в) …уничтожить не менее 15 автомашин;

г) …уничтожить не менее 15 км телефонно-телеграфной связи;

д) разложить или уничтожить не менее 3-х полицейских участков.

3. Район действия отряда Столпецкий, где разрешаю проведение хозяйственных операций. Диверсионно-подрывную работу проводить на железнодорожной магистрали Минск — Барановичи, Минск — Молодечно»^{162}.

Однако командование батальона, проигнорировав «процентовку» советского полковника, отказалось выполнить этот приказ и продолжало подчиняться штабу Новогрудского военного округа в г. Лида.

В то же время аковцы не хотели открыто вступать в конфликт с советскими партизанами, сохраняя видимость своей лояльности и поддерживая с ними информационную связь. Таким образом, с одной и другой стороны велась двойная игра: жертвы и будущие убийцы пожимали друг другу руки. Комбат В. Пелка 18 октября 1943 г. направил в штаб Новогрудского округа следующую информацию:

«Положение наше в отношении с советскими партизанами не изменилось. Они показывают вид хорошего отношения к нам, мы к ним то же самое, а в действительности друг друга обманываем»^{163}.

Накануне 26-й годовщины Октябрьской революции (6 ноября 1943 г.) командование польского батальона направило на имя полковника г. Сидорка письмо, в котором поздравляло его и всех советских партизан с большим праздником. 8 ноября Г. Сидорок письменно поблагодарил командование польского батальона за поздравление и пожелал батальону больших успехов в борьбе с немецкими оккупантами. (Письмо Г. Сидорка было направлено на имя К. Милошевского, хотя в это время командование батальона уже сменилось, о чем отправитель не знал. — А. Т.) «Бейте врага так, как бьет его сегодня славная польская дивизия имени Т. Костюшко, первая ворвавшаяся вместе с чешскими и русскими солдатами в наш родной цветущий Киев»^{164}, — такими словами заканчивалось письмо. Это был, кажется, последний, как отмечает в своем исследовании белорусский историк A. Хацкевич, «любезный» обмен письмами между руководителями советских партизан и командованием батальона АК»^{165}.

Отношения продолжали обостряться. Чернышев разрабатывает план разрушения польского формирования. Москва, как мы уже отмечали, дала на это свое добро. Из шифротелеграммы начальника ЦШПД, секретаря ЦК КП(б)Б П. К. Пономаренко секретарю Барановичского обкома КП(б)Б B. Е. Чернышеву от 16 мая 1943 г.:

«По вопросу отношения к польским формированиям днями получите подробные указания. Сейчас старайтесь тщательно изучить их политические намерения, тактические приемы борьбы, организационную структуру снизу доверху, фамилии руководителей и их партийную принадлежность. О всех новых добытых вами данных по этим вопросам радируйте немедленно»^{166}.

Теперь, когда разведка боем была проведена, Барановичский подпольный обком КП(б)Б и Ивенецкий межрайцентр, подчиняясь П. Пономаренко, стали тайно готовиться к операции по разоружению. Сохранился приказ № ОП 215 от 24 ноября 1943 г., подписанный Г. Сидорком. В нем в категорическом тоне высказывалось требование, чтобы командир польского батальона вместе с перечисленными офицерами 25 ноября прибыл в штаб бригады им. Фрунзе, которая размещалась недалеко от лагеря аковцев^{167}. Однако остался невыполненным. Тогда было решено под благовидным предлогом пригласить поляков на базу советских партизан и расправиться с ними. 27 ноября Г. Сидорок направил в штаб батальона приглашение всем офицерам штаба прибыть 30 ноября к нему на «военное совещание». По просьбе польской стороны это «совещание» перенесли на 1 декабря.

30 ноября Г. Сидорок подписал строго секретный приказ «О разоружении отряда имени Т. Костюшко».

Вот его полный текст:

«На основании радиограммы тов. Пономаренко и указания Облцентра (В. Чернышева — «Платона». — А. Т.) приказываю отряд польских легионеров Милошевского обезоружить.

Для чего:

1. Командиру бригады им. Сталина тов. Гулевичу, комиссару т. Мурашову с двумя отрядами (им. Чапаева и им. Суворова) к 7 часам утра 1-го декабря сосредоточиться на опушке леса западнее дер. Нестеровичи по дороге Нестеровичи — Древезно, где оставить засаду для прикрытия своего тыла и задержания легионеров, направляющихся в лагеря, а остальным к 9 часам утра 1-го декабря направиться в польские лагеря и окружить отряд с востока и юго-востока.

а) остальным силам бригады провести полное разоружение легионеров в районе своего действия.

2. Командиру бригады им. Фрунзе т. Ключко, комиссару т. Коробкину выступить с бригадой к 7 часам 1-го декабря и сосредоточиться в районе Смолярня — Щекучая. К 9 часам утра 1-го декабря окружить польский лагерь в районе Древезна с северо-запада, увязав свои действия с Жуковской бригадой (бригада имени Г. Жукова. — А. Т.), действующей по дороге Кромань — Древезна.

3. Командиру бригады им. Чкалова т. Грибанову, комиссару Казаку направить в район своего действия специальные группы по разоружению легионов. Разоружение проводить 1 декабря с 7 часов утра.

4. Командиру бригады им. Щорса тов. Ключнику, комиссару тов. Леванкову обезоружить группу польских легионеров Янковского, действующих в районе Волма.

5. Всех задержанных и разоруженных легионеров доставлять в польские лагеря, расположенные в районе Древезной.

6. Всю работу по подготовке и проведению данной операции держать в строгом секрете»^{168}.

Приказ был своевременно доведен до всех подчиненных, продублирован ими и надлежащим образом исполнен. Когда утром 1 декабря 1943 г. пять офицеров — В. Пелка, К. Милошевский, В. Пархимович, Е. Лось, Ю. Бобровницкий — в сопровождении 11 уланов выехали на «военное совещание», на которое их пригласил полковник Г. Сидорок, то по дороге они были обезоружены и арестованы. Одновременно был оцеплен польский лагерь и разоружены аковцы, которые там находились. Были захвачены богатые трофеи и штабная документация. При этом было убито 10 и ранено 8 аковцев. Был также ранен и советский партизан^{169}.

Смерть в этот день обошла стороной хорунжего З. Нуркевича, который в составе своего эскадрона, насчитывающего 20 человек, находился за пределами пущи. Не меньше повезло и группе аковцев во главе с А. Пильхом — а это 20 человек — чудом выбравшимся из окружения. Через несколько дней эти группы объединились и стали разоружать небольшие группы советских партизан. У одного из захваченных ими командиров взвода отряда им. Чапаева бригады им. Сталина Д. Феоктистова был обнаружен секретный приказ о разоружении польского батальона, который командование партизанской бригады им. Сталина отдало 30 ноября 1943 г. своим отрядам на основе приказа Г. Сидорка^{170}. Копия этого документа тут же поступила в штаб Новогрудского округа АК в г. Лида, оттуда Главному командованию АК в Варшаве, которое по радио передало текст приказа в Лондон, где он был опубликован в газетах^{171}. Д. Феактистов вместе с другими партизанами был отпущен, но 10 декабря 1943 г. по приказу штаба бригады им. Сталина расстрелян.

Почему был казнен советский офицер, который, казалось, заново родился, вырвавшись из польского плена? Ответ на этот вопрос мы нашли в тексте приказа, который был изъят аковцами у партизанского командира и фрагменты из которого мы приведем:

«Совершенно секретно.

Экзм. № 7

Оглашать раньше указанного срока наказуемо.

Боевой приказ. 30 ноября 1943 г. — 15 часов.

Командирам и комиссарам партизанских отрядов бригады имени Сталина. Во исполнение приказа начальника ЦШПД при Ставке Главного Командования Красной Армии генерал-лейтенанта П. Пономаренко и уполномоченного ЦК КП(б)Б при Барановичском обкоме КП(б)Б генерала В. Чернышева.

1.12.1943 г. огласить пунктуально в 7 часов утра и во всех занятых пунктах районов приступить лично к разоружению всех польских легионеров (партизан). Изъятое оружие и документы зарегистрировать, а всех легионеров, вместе с изъятым оружием, доставить в польский отряд Милошевского, который находится в районе дер. Нестеровичи Ивенецкого района.

В случае сопротивления во время разоружения со стороны легионеров (партизан) расстреливать на месте.

С момента получения настоящего приказа его следует немедленно разослать совершенно секретной корреспонденцией для использования в оперативных районах ваших отрядов, рот и взводов для его исполнения. Приказ подлежит содержать в строжайшей тайне.

За разглашение этого приказа командиры отрядов будут нести личную ответственность:

Командир бригады имени Сталина полковник Гулевич И. И.

Комиссар бригады имени Сталина подполковник Мурашов А. Г.

Начальник штаба бригады имени Сталина подполковник Карпов И. К. Экзм. № 1 — в архив

№ 2 и 3 — отряд «Большевик»

№ 4 и 5 — отряд им. Суворова

№ 6 — отряд им. Чапаева

№ 8 — отряд им. Буденного

№ 9 — отряд им. Рыжака

№ 10 — отряд им. Октябрьской Революции.

МП [печать бригады имени Сталина]»^{172}.

Всего 1 декабря 1943 г. было обезоружено более 200 аковцев, из них 147 были включены в состав бригады им. Фрунзе, часть попала в бригады им. Сталина и Первомайскую.

5 декабря 1943 г. В. Чернышев под грифом «Совершенно секретно. По прочтению сжечь» направил письмо уполномоченным ЦК КП(б)Б по Ивенецкому, Столбцовскому, Лидскому, Щучинскому, Слонимскому межрайцентрам, в котором упоминал директиву П. Пономаренко по вопросам взаимоотношений партизан с польским подпольем, а также проанализировал причины и итоги разоружения польского батальона, проведенного 1 декабря 1943 г. Отмечалось, что части аковцев удалось избежать разоружения и скрыться. Он потребовал от командования партизанских бригад и отрядов максимального повышения «бдительности и усиления боевой деятельности, чтобы впредь не допускать провокационных и антисоветских действий польских националистов. Неуклонно руководствуясь указаниями П. К. Пономаренко, — подчеркивал В. Чернышев, — польские группы, ведущие борьбу с нами, беспощадно уничтожать…»^{173}.

И надо сказать, что беспощадно, с особой лютостью, без жалости, уничтожали… белорусов. Согласно неполным данным, которые приводит в своем исследовании, посвященном деятельности АК в Беларуси, отечественный историк А. Литвин,

«с весны 1943 по июль 1944-го на территории Барановичской области советскими партизанами было расстреляно боле 500 местных жителей за сотрудничество с АК»^{174}.

Одним из составных элементов борьбы с отрядами АК стал кровавый террор советских партизан против мирного населения. Гибли тысячи ни в чем неповинных людей. И гибли не от пуль оккупантов, а от рук «народных мстителей». В период времени 1943–1944 гг., на который ссылается А. Литвин, в области «борцы с нацизмом» казнили более 7 тыс. граждан: за сопротивление реквизициям и грабежам, за нежелание вступать в партизаны. Только одна бригада им. Ворошилова^[32] сожгла по январь 1944 г. 111, а отряд им. Суворова^[33] с мая 1942 по октябрь 1943-го — 46 фольварков^{175}.

Но вернемся вновь в 1943 г. 5.12.1943 г. Г. Сидорок приказал командиру бригады им. Фрунзе С. Ключко обеспечить разоружение отрядов Армии Крайовой. Выполняя приказ, комбриг с отрядом им. Фрунзе выехал в д. Куль Ивенецкого района, недалеко от которой, согласно данным разведки, находились поляки. Тут партизаны разместились на ночлег. В ночь с 6 на 7 декабря аковцы, сняв часовых, напали на них, ворвались в дом, где находился штаб. На месте были расстреляны командир отряда И. Иванов, начальник штаба В. Губа, начальник Особого отдела Котов, два офицера получили ранения. Семь партизан во главе с заместителем командира отряда по разведке аковцы, обезоружив, взяли в плен, но потом отпустили^{176}.

Сохранилась собственноручная записка В. Чернышева уполномоченному ЦК КП(б)Б и БШПД по Ивенецкому межрайцентру Г. Сидорку, датированная не позднее 5–6 декабря 1943 г. Приводим ее текст с небольшими сокращениями:

«Т. Дубов. Операцию (по разоружению АК. — А. Т.) провел замечательно. Это очень хорошо. Я ожидал, что это придется проводить с большой кровью. Бригада Чкалова выходит на прочистку района от белопольских банд. Надо, во что бы то ни стало, быстрее накрыть конную группу (под командованием З. Нуркевича. — А. Т.).

Для сортировки бывших польских партизан, а также тщательного следствия создаю специальную комиссию под твоим руководством во главе с т. Зухба и Степченко. Надо быстрее закончить следствие. Запросил т. Пономаренко о том, как поступать с главарями. Сейчас их надо крепко охранять. Прошу срочно сообщить все данные на главарей польской банды.

Взятых в отряды поляков держать группами (пока без оружия) под руководством наших командиров. Часть надо завербовать и отпустить домой. Сволочь, особенно полицию, помещиков, осадников надо стрелять. Но чтобы от этом никто не знал. Потихоньку. Платон»^{177}.

Арестованные польские офицеры Вацлав Пелка («Вацлав»), Каспер Милошевский («Левальд»), Юлиан Бобровницкий («Клин»), Валентин Пархимович («Вальдан»), Здислав Кахутницкий («Иква», «Гром»)^[34], Матей Ржевутский («Затор»), Сергей Гаворка («Витольд»), Фадей Мигач («Мита») и Владислав Скроский (командир взвода, адъютант командира батальона. — А. Т.) были обвинены в разоружении и убийствах советских партизан и в других преступлениях против Советской власти (за убийство белорусского населения советские партизаны не судили).

«Выше поименованные обвиняемые, — говорится в заключении комиссии, которая была создана для проведения следствия, — на допросах отрицали свою виновность в предъявленных им обвинениях, однако материалами предварительного следствия, документами, изъятыми в штабе батальона № 331, а также частичными их собственными признаниями они полностью изобличаются в контрреволюционно-националистической деятельности, направленной против Советской власти и на восстановление бывшего польского государственного строя в его границах до 1939 года»^{178}.

Всех их приговорили к расстрелу. Но В. Пелка, К. Милошевский, Ю. Бобровницкий, Л. Рыдзевский, Е. Лось не были казнены, а по приказу П. Пономаренко в конце 1943 г. спецрейсом, прибывшим из Москвы, этапированы на Лубянку^[35].

Тем временем бывшие аковцы, поняв, куда они попали и что их ожидает, начали покидать советские отряды, при этом с оружием. 7 декабря Г. Сидорок в своем приказе № 49 констатировал факты дезертирства бывших аковцев и запретил давать оружие тем, кто еще остался, потребовав не посылать их на «все виды операций». Начальникам Особых отделов бригад и отрядов поручалось провести детальную проверку всех бывших аковцев и «отъявленных сволочей расстрелять, а из числа проверенных и преданных нам поляков подобрать агентуру»^{179}.

Подпольный обком особенно волновал вопрос о неудавшемся разоружении 1 декабря 1943 г. польских отрядов во главе с А. Пильхом и З. Нуркевичем. На базе их был возрожден 331-й батальон АК под командованием подпоручика А. Пильха («Гура»).

В. Чернышева также насторожили контакты руководства АК с нацистами. Советская разведка знала, что немцы, стремясь активизировать местные силы в борьбе с чернышевцами, с конца 1943 г. стали использовать конфликт АК с партизанами.

«Запись беседы с командиром польского легиона в районе Ивенец старшим лейтенантом Гурой, состоявшейся 4.02.1944 г. в г. Столбцы в квартире руководителя ЦТО^[36] Нойбюргера.

Присутствовали: обер-лейтенант Альбрехт, майор Бодевиг, лейтенант Штайгер, как переводчик, польский ст. лейтенант Гура, два польских лейтенанта и Нойбюргер, тоже как переводчик.

Польский ст. лейтенант Гура сообщил:

Моя штаб-квартира располагается в дер. Старжинки, 3 км юго-восточнее Ивенца. Численность моего легиона в настоящее время составляет 8 офицеров и 300 рядовых, из них 100 чел. кавалеристов. Из оружия я располагаю: 270 винтовок (35 голландских, 30 немецких, остальные русские), 14 пулеметов (1 французский, 13 русских), 17 автоматов (2 немецких, 15 русских), 15000 патронов.

От СД я получил 18000 патронов, 28.12.1943 я имел беседу с штандартенфюрером СД из Минска (фамилию не знаю). Последний направил мне боеприпасы и отдал распоряжение о снабжении меня продовольствием жандармерии в Ивенце.

Со своими людьми я охраняю следующие районы: от линии Ивенец — Раков примерно 15 км на север и на юг до р. Сулла: 64-4, 64-2, 65-8. На востоке мой район ограничивается бывшей польско-советской границей, на западе — Налибокской пущей. И мне известно о существовании еще трех польских легионов. В частности в Вильно, Ошмянах и Лиде.

О советских бандах могу сообщить следующее (см. приложение). Я предлагаю немецкому вермахту: мне по силам довести численность моего легиона до 1000 чел. Из них я могу часть сделать кавалеристами. Я хотел бы предоставить свой легион в распоряжение германского вермахта для борьбы с советскими бандами. Я предлагаю для охраны семей в районе моей мобилизации примерно 500 чел. оставить в районе Ивенца. С остальными 500 чел. я готов участвовать в активной борьбе с советскими бандами.

Из вооружения мне необходимы карабины, автоматы, в особенности из тяжелого оружия минометы калибра 50 мм, а если возможно, то и легкие противотанковые орудия. Кроме того, мне срочно необходимы ракетницы, патроны и ручные гранаты. Я в состоянии обучить моих людей владению всеми видами оружия. Из обмундирования желательно получить сапоги или ботинки и брюки. Я предлагаю сохранить моим людям польскую форму. Кроме того, я ощущаю недостаток в перевязочном материале, картах и компасах.

В районе теперешнего действия не имею телефонной связи, так как линия связи постоянно разрушается. Для работы на рации у меня нет кандидатов на радистов.

На всякий случай прошу известить меня через г-на Нойбюргера, руководителя ЦТО в Столбцах. Мне стало известно, что в Барановичах и окрестностях служащие моего легиона арестованы службами белорусского СД. Проведены эти аресты по приказу СД или белорусская СД^[37] по своей инициативе старается подорвать мой легион, мне не известно. Но кажется, что скорее всего последнее. Эта мера действует на моих людей угнетающе. Я прошу прекратить эти аресты.

ПРИЛОЖЕНИЕ:

Касается: беседы с руководителем польского легиона ст. лейтенантом Гурой. О распределении большевистских бандитских групп в районе действия польского легиона ст. лейтенант Гура сообщил следующее:

Командующим Барановичской зоной является генерал-майор Платон (псевдоним В. Е. Чернышева. — А. Т.), находящийся в бригаде имени Чкалова. Бригада Чкалова насчитывает примерно 1000 чел. и располагается северо-западнее Ивенца. Командиром соединения советских партизанских бригад для Ивенецко-Налибокской зоны является политрук Дубов (советская фамилия Сидорок), бывший секретарь большевистской партии. Начальником штаба является майор Василевич, находящийся в бригаде им. Сталина. Командиром бригады им. Сталина является полковник Гулевич, начальником штаба — полковник Карпов. Бригада насчитывает свыше 1500 чел. и располагается недалеко от Налибок.

Бригада «1 Мая» насчитывает примерно 1500 чел. и действует в районе Барановичи — Новогрудок — Слоним. Командир не известен.

Бригадой «Жукова» командует капитан Москалев. Комиссаром назначен Прокофьев. Сфера деятельности бригады простирается в район восточнее и юго-восточнее линии Деревно — Рубежевичи.

В районе Налибок располагаются две еврейские банды, в частности банда Зорина численностью в 600 чел., из которых примерно 150 чел. способны носить оружие, и банда Бельского численностью примерно в 450 чел., из которых примерно 150 чел. боеспособны.

В том же районе располагается бригада «Суворова», насчитывающая примерно 500 чел. и пополняющаяся дальше. В районе Волмы располагаются две партизанские группы, в частности бригада «Щорса» численностью в 1000 чел. и специальная бригада под командованием Морозова, выполняющая специальные задания и полицейские задачи внутрибандитской деятельности. Банда очень активна.

ДАЛЕЕ СТ. ЛЕЙТЕНАНТ ГУРА СООБЩИЛ СЛЕДУЮЩЕЕ:

В январе месяце от жителей дер. Дудка (южнее Ивенца) легион узнал, что там находится партизан. Речь шла о начальнике разведки генерал-майора Платона. Легион окружил дом, где находился партизан, и расстрелял начальника разведки […]

Убитый имел при себе записи о СД в Барановичах. Среди прочих указывалась фамилия начальника СД в Барановичах, численность личного состава, вооружения. Из записей стала известна фамилия партизанского агента СД в Барановичах и, кроме того, сделана пометка, что белорусская СД в Барановичах при благоприятном случае перейдет к бандитам. В ходе допросов гражданских лиц было установлено, что начальник разведки за день до этого встречался со служащим белорусской СД в Барановичах, который, видимо, и передал ему эти сведения. Легион все это довел до сведения жандармерии в Ивенце, которая, однако, заявила, что не может арестовать этого служащего СД, а только наблюдать за ним.

Для популяризации польского легиона в пропагандистском отношении необходим пропагандистский материал на польском языке и пишущая машинка с польским шрифтом.

Подписал Штайгерт, лейтенант и адъютант»^{180}.

Первым из офицеров АК, кто «заключил перемирие» с нацистами, стал А. Пильх. Известна точная дата: 9.12.1943 г. Батальон А. Пильха, получив от фашистов оружие и обмундирование, разместился в радиусе 3–6 километров вокруг Ивенца в деревнях Старынки, Гилики, Шакути, Камень и превратился в небезопасную для партизан В. Чернышева силу.

Много десятилетий спустя, уже после Второй мировой войны, польские историки станут утверждать, что контакты офицеров АК с нацистами — самодеятельность на местах. И как аргумент будут ссылаться на телеграмму Верховного Главнокомандующего от 17 января 1944 г.:

«Оружие у немцев надлежит добывать (силой), но не принимать от них в качестве дара. Ожидаем доклада, кто виноват и какое понес наказание…»^{181}

Доклады шли и в Варшаву и в Лондон. Тем не менее оружие у нацистов поляки продолжали брать и дальше. Вторым офицером АК, после А. Пильха, кто пошел на сотрудничество с германскими спецслужбами, был командир Наднеманского соединения АК подпоручик Юзеф Свида («Лех»). Польский офицер подписал «мировую» в г. Лида, после чего на протяжение января — марта 1944 г. получил 5 обозов с оружием.

Оба офицера — А. Пильх и Ю. Свида, «действовали с одобрения командующего округом»^{182}. Сам К. Готтберг, выступая 1 марта 1944 г. на конференции в Министерстве восточных областей, не скрывая немецко-польских контактов, сообщил: «четыре недели назад перешли на нашу сторону три польских отряда и вначале хорошо воевали»^{183}. Резонно также предположить, что в результате сотрудничества АК с нацистами наметились серьезные проблемы в проведении мобилизации в Белорусскую краевую оборону. Особенно на территории округа Лида, районов Узда, Ивенец, Воложин, Браслав, Мядел, Козловщина и части Деречинского района»^{184}.

С приближением Красной Армии к границам Беларуси польское эмигрантское правительство разработало план операции «Буря», военные и политические цели которого излагались в «Правительственной инструкции для страны» от 27 октября 1943 г. Перед АК ставилась задача по мере отступления немецких войск овладеть освобожденными районами, чтобы советские войска заставали там уже сформированные аппараты власти, подчиненные эмигрантскому правительству. В операции предполагалось задействовать солдат и офицеров Новогрудского военного округа АК. Это оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения Сталина. Машина ликвидации была запущена.

9 декабря 1943 г. В. Чернышев направил приказ командирам партизанских бригад им. Жукова, им. Дзержинского, им. Сталина, им. Щорса, им. Фрунзе, Особому казацкому отряду:

«Банда белополяков под руководством Нуркевича, оставшись неразоруженной и действующая в районах деревень Шляшинщина, Курочки, Куль, под Волмой, Раковом, маентак (имение) Литва, Дудки (Ивенецкого района. — А. Т.) производит убийства и разоружение мелких групп наших партизан. Теперь стало известно, что Нуркевич — агент гестапо… Немцы заявили Нуркевичу — «веди борьбу с партизанами, а вас, польскую группу, трогать не будем…».

Приказываю вам силами ваших отрядов войти в указанные районы и во что бы то ни стало уничтожить белопольскую гитлеровскую банду.

Бригадам Щорса, Сталина, с привлечением бригады Морозова организовать проческу районов Ракова, Волмы.

Бригадам Жукова, Джержинского, Фрунзе и Казачьему отряду провести проческу районов Рубежевичей, Ивенец и под Волму.

Запретить передвигаться партизанам мелкими группами.

Операцию по организации разведки и уничтожению польско-немецкой группы начать немедленно по получению настоящего приказания»^{185}.

11 декабря В. Чернышев направил письмо секретарям Ивенецкого и Воложинского подпольных райкомов партии Г. Сидорку и С. Кузнецову. В нем предлагалось провести ряд мероприятий среди бывших аковцев, которые находились в советских бригадах: провести собрания и беседы с ними и с местным населением «по разоблачению вражеской деятельности банды Нуркевича, создать мнение, что в ней находятся самые гнусные враги и агенты гестапо». Далее предполагалось задокументировать все факты, «изобличающие руководителей польского отряда», составить ряд документов в виде обвинительных актов, протоколов, обращений с подписями бывших аковцев, желательно на польском языке «написанных собственноручно, но проверенных Вами». Все эти документы необходимо было своевременно предоставить в обком партии^{186}.

Междоусобная борьба советских партизан и их бывших польских «союзников» усиливалась с каждым днем. Партизаны отряда им. Кузнецова бригады им. Чкалова в декабре 1943 г. в д. Баровиковщина Ивенецкого района захватили и расстреляли трех аковцев^{187}. Аковцы, в свою очередь, нападали на небольшие группы советских партизан, разоружали и расстреливали их. Например: в декабре 1943 г. на хуторе Толкачевщина они убили 5 партизан, в д. Шпаки Ивенецкого района за связь с партизанами расстреляли семью крестьянина Сенькевича^{188}.

Только в декабре 1943 г. от рук аковцев погибли комиссар отряда им. Чапаева П. Кочетков, командир роты В. Бойцов, командир взвода М. Кондратьев, комиссар П. Данилов. В декабре 1943 г. — январе 1944 г. аковцы убили двух партизан из охраны Ивенецкого межрайцентра, трех — из бригады им. Жукова и т. д.

В январе 1944 г. немцы, как и обещали А. Пильху в Столбцах, издали за подписями З. Нуркевича и А. Пильха листовку на польском и русском языках «К партизанам Налибокской пущи» и из самолета разбросали ее над Налибокской пущей. В ней рассказывалось о предательском разоружении поляков-аковцев. Листовка призывала советских партизан вступить «в наши ряды для борьбы с большевистской заразой»^{189}.

В ответ на это Барановичский подпольный обком КП(б)Б распространил по области свою листовку. В ней называли А. Пильха и З. Нуркевича «немецкими шпионами в польских мундирах» и призывали поляков и белорусов не выполнять их приказы, не оказывать никакой помощи, вступать в партизанские отряды, помогать Красной Армии освобождать родную землю. В листовке признавался факт разоружения «польских легионеров», но отрицалось, что было так похоже на большевиков, наличие совсекретных приказов об этом^{190}.

Однако, несмотря на все меры, которые принимал генерал В. Чернышев, количество вооруженных людей в Столбцовско-Налибокском формировании АК с каждым днем увеличивалось.

Из разведсводки БШПД от 4 июня 1944 г.: «По данным на 20.04.1944 г. в Ивенецком районе действует белопольская банда Нуркевича (800 чел.), которая носит название батальона охраны при Ивенецкой жандармерии… при этом надевают белые нарукавные повязки с немецким орлом». В сводке сообщалось, что отряды АК действуют в Столбцовском и Несвижском районах (около 1600 чел., в том числе 500 всадников во главе с хорунжим Ламинским), а также в районе г. Лиды^{191}.

Поступил приказ уничтожить укрепленный пункт АК в м. Камень Ивенецкого района, в котором насчитывалось более 100 человек. В ночь с 14 на 15 мая 1944 г. бригада им. Сталина напала на этот пункт. Бой длился несколько часов и часто переходил в рукопашный. В итоге, по данным советских партизан, было убито 71 человек, 23 ранено и 7 взято в плен, захвачен ротный миномет, 6 пулеметов, несколько автоматов и винтовок, много обмундирования. Согласно данным А. Пильха, аковцы потеряли 42 человека убитыми и раненными, а партизаны — 80 убитыми и раненными. Во время боя партизаны сожгли костел и другие постройки^{192}.

В мае 1944 г. А. Пильх направил в штаб Ивенецкого партизанского соединения письмо, в котором угрожал, что за одного убитого партизанами поляка «сравняет с землей один колхоз за границей», то есть в соседних Заславском и Дзержинском районах.

Необходимо, кстати, упомянуть, что штаб В. Чернышева и Ивенецкий межрайцентр в 1944 г. направляли письма офицерам АК за подписью начальника Особого отдела бригады им. Чкалова полковника Д. Зухбы («Данилы»), в которых призывали аковцев отказаться от сотрудничества с нацистами и вновь вместе с советскими партизанами сражаться с общим врагом^{193}. Однако польские офицеры на эти письма не ответили.

Усиление партизанских формирований промосковскими кадрами. Вооруженные формирования Барановичской области в своем развитии прошли пять этапов: 1) группы окруженцев; 2) отряды; 3) окружной антифашистский комитет Барановичской области (1942, председатель — старший лейтенант РККА Г. М. Картухин); 4) группа объединенных отрядов (1942); 5) особое совещание партизанских отрядов (ОСПО, 1942, руководитель — майор ГРУ РККА В. В. Щербина)^{194}.

1 сентября 1942 г. у Сталина состоялся прием руководителей партизанского движения, после которого появился один из основополагающих приказов наркома обороны «О задачах партизанского движения». Там говорилось:

«Партизанское движение должно стать всенародным. Этот значит, что существующие сейчас партизанские отряды должны не замыкаться, а втягивать в партизанскую борьбу все более широкие слои населения. Нужно наряду с организацией новых партизанских отрядов создавать среди населения проверенные партизанские резервы, из которых и черпать пополнения или формировать дополнительные новые отряды…»^{195}

Правда, с организацией отрядов, как того требовал Верховный Главнокомандующий и нарком обороны, дела обстояли отнюдь не так гладко, как хотелось бы. Осенью 1942 г. Москва, стремясь подчинить себе все вооруженные формирования, действующие на территории Барановичской области, перебрасывает туда 10 организаторских групп^{196} (по другим данным, 11 групп и отрядов общей численностью 171 человек^{197}). Уполномоченным ЦШПД и ЦК КП(б)Б по Барановичской области Кремль утвердил секретаря обкома партии В. Е. Чернышева. Но достигнуть поставленных задач в этот раз не удалось. В апреле 1943 г. ЦК КП(б)Б направляет в область организаторские партийные группы во главе с офицерами Красной Армии и НКГБ В. Е. Чернышевым, Г. А. Сидорком, Е. Д. Гапеевым, С. П. Шупеней и Д. М. Армяниновым. Тогда же подпольный обком КП(б)Б своим решением создает соединение партизанских бригад и отрядов Барановичской области. Его возглавил Чернышев. Особое совещание партизанских отрядов упраздняется^{198}. Таким образом Москва осуществила рокировку кадров. До конца оккупации каждый партизанский отряд и бригада являли собой следующую организационно-штатную структуру: командир, комиссар, начальник штаба, уполномоченный Особого отдела, помощник комиссара по комсомолу, заместитель командира по разведке. На все руководящие должности, начиная от командира отделения до командира отряда, назначались офицеры Красной Армии и спецслужб либо партийные и советские работники.

Физическое устранение руководителей партизанских отрядов и групп, которые не входили в сферу влияния Барановичскогоподпольного обкома КП(б)Б. Активность коллаборационистов — особенно в военной сфере — пугала сталинское руководство. Принимается ряд мер по их нейтрализации. При этом спецслужбы СССР использовали следующие методы: 1) ликвидация через структуры советского сопротивления (Ф. Акинчиц); 2) ликвидация через структуры польского подполья (Ю. Сакович); 3) устранение руками спецслужб нацистов (В. Гадлевский, А. Неманцевич); 4) стравливание руководителей вооруженных формирований друг с другом и другие (в следующей главе этот вопрос будет рассмотрен более подробно).

Ликвидация отдельных партизанских отрядов и групп, которые не подчинялись московскому Центру. Ликвидации вооруженных формирований, которые отвергли «помощь» Москвы, придавалось особое значение. О том, что их ожидало, можно судить на примере партизанского отряда Ивана Юшко, созданного в феврале 1942 г. на территории Слонимского района. И. Юшко был родом с хуторов Мошки, которые находились между деревнями Климовичи и Острово бывшего Слонимского повета (теперь — Зельвенский район). Не исключено, что он принимал участие в деятельности коммунистической партии Западной Белоруссии. Около 1935 г. он нелегально переходит в БССР и в родные места возвращается только во второй половине 1941 г., когда там уже размещались гарнизоны вермахта. Можно предположить, что Юшко содержался в тюрьме или лагере НКВД, откуда сумел вырваться в начале войны.

Сведения о И. Юшко крайне скудны. Достоверно известно, что ему было 45 лет, своей семьи не имел, его брата Павла расстреляли немцы, но жива была еще сестра Екатерина и ее сын Владимир.

Первоначально отряд Юшко насчитывал 9 бывших бойцов Красной Армии из Голей. Но уже весной в отряд массово пошла сельская молодежь. Согласно архивным данным, в начале мая 1942 г. в «Голенской группе» (так ее называли окруженцы, отсиживающиеся в лесах, а местное население — «отряд шута») насчитывался 21 человек (по другим данным — 16)^{199}. Вначале отряд базировался около деревни Едначи, а потом перешел в район Дубровки и Острово. Ряды его стремительно росли.

Известно, что до конца мая 1942 г. отряд Юшко совершил нападение на полицейский участок в д. Голынка, на имение Репничи (в последнем случае захваченный скот и хлеб раздали крестьянам), разбил несколько пунктов приема молока у населения. Известны также нападения на Сынковичский спиртзавод и другие боевые операции отряда, насчитывающего к концу июня более 100 человек. В их числе находились и бывшие командиры РККА, которым не нравилась националистическая направленность деятельности Юшко. Понятно, что не без подсказки референтов ЦШПД отряд распадается на три группы. Одна из них под командованием старшего лейтенанта РККА Б. Булата ушла в сторону Дубровских лесов, группа П. Булака пошла в лес Бурелом около Острова. Группа Юшко осталась на месте.

10 июля 1942 г. состоялось совещание командиров советских партизанских групп, на котором создается отряд во главе с Б. Булатом. В конце лета 1942 г. Булат и его заместитель Булак, вступив в сговор, попытались отстранить Юшко от командования отрядом. Но произошло то, что советские офицеры не смогли предвидеть. Как свидетельствуют очевидцы, «партизаны уважали Ивана и почти все перешли к Ивану Юшко»^{200}. После этого и появился план убийства. Булат и Булак пригласили Ивана на переговоры. Юшко приехал в район д. Острова, где его уже ждали советские партизаны. Там он был убит, а его адъютант, отстреливаясь, сумел оторваться от погони.

Трагично сложилась и судьба соратников Юшко. Все они, судя по сообщению Н. Правдика, бывшего советского партизана отряда им. Пономаренко, были расстреляны^{201}.

Второй такой случай произошел с белорусским национальным партизанским отрядом атамана Левона, который действовал на севере Слонимского и юге Козловщинского районов^{202}.

Использование детей в качестве приманки при выполнении боевых задач. Данный прием широко применялся подчиненными генерала В. Е. Чернышева. Из воспоминаний Г. Траецкого, бойца партизанского отряда им. Орджоникидзе:

«Не единожды нас, малышей, использовали в военных целях. Борис Безрукий (так называли партизаны командира бригады «Вперед» Героя Советского Союза Б. А. Булата. — А. Т.) никак не мог выманить полицейских из одного гарнизона. Гарнизон был укреплен земляным валом, дотами. И вот Безрукий придумал такое: партизаны устроили засаду, а выманивать полицейских должны были мы, мальчишки. Дело в том, что за каждого пойманного еврея немцы сулили большую награду: корову, деньги. Вот мы и должны были появиться возле деревни и громко ругаться по-еврейски. Нас использовали как приманку».

Разумеется, один случай погоду не делает. Но все дело в том, что подобные факты были отнюдь не единичны и имели место не только на территории Барановичской области. Советские партизаны и их советские идеологи осознанно и, что важно, массово использовали детей в годы войны, тем самым обрекая их на верную гибель.

Из воспоминаний Г. Артюшкевич:

«В середине шестидесятых годов узнал об ужасном факте из истории войны. Мы, старшеклассники 9-й витебской школы, создали «Клуб интересных встреч» и пригласили выступить с воспоминаниями Надежду Богданову, которая подростком в годы войны была партизанской связной. Она рассказала, что являлась воспитанницей детского дома, и когда началась война, из детей, которые не имели родных, была создана диверсионная группа. Младшему из «диверсантов» было всего восемь лет, старшему — четырнадцать, Надежде — двенадцать. Их быстро научили пользоваться взрывчаткой, переправили в Витебск и в первую же ночь в руинах костела группа стала готовиться к диверсиям. Уставший восьмилетний мальчик сделал что-то не так, раздался взрыв, и почти все дети погибли. Надежда выбралась из города, кружила по лесам, нашла партизан и стала связной. Однажды ее схватили гестаповцы, пытали, хотели расстрелять, но после бомбежки тюрьма была разрушена и ей удалось бежать.

Через некоторое время до нас дошли слухи, что Богдановой дали новую квартиру, она выступает в других школах, но рассказ ее звучит совсем по-другому: двенадцатилетняя девочка сбежала на фронт, но почему-то оказалась в партизанском отряде. Однажды мы случайно встретились с Богдановой, и она рассказала, что ей приказали, причем в жесткой форме, придерживаться именно этой версии. Богданова плакала и повторяла: «Поверьте, вам я тогда говорила правду!» (Народная воля. 2005. 27 июля. С. 3.)

Глава II. Территория страха.

Овеянное героическими легендами, и всевозможными мифами, отфильтрованными и утвержденными в самых высоких партийных кабинетах, советское партизанское движение времен Великой Отечественной войны преподносится современной официальной историографией как нечто незыблемое и беспорочное, прямо, как жена Цезаря. Однако наше исследование предполагает объективное освещение всех сторон этого движения, как положительных, так и отрицательных. Этим отрицательным является, в первую очередь, царивший в партизанской среде культ уголовщины и махрового антисемитизма.

Как пишут очевидцы тех событий, жизнь в лесу, в партизанских отрядах, была сродни «жизни среди уголовников»^{203}. Воинская дисциплина во многих отрядах была категорией достаточно условной. Своеволие командира — правом. Расстрелы за мелочь — обыденная вещь. Жизнь человеческая не стоила и ломаного гроша. Отдельные командиры, — отмечается в книге «Ненависть, спрессованная в тол», — стремясь, очевидно, утвердить свой авторитет, шли на преступный шаг и без суда и следствия, без доказательств виновности приговаривали бойцов к расстрелу»^{204}.

Сезон охоты на белорусов.

Жестокость у партизан была в цене. Командир — садист — на вес золота. У «защитников» белорусского народа жестокости было даже больше, чем требовалось. И по этой части они ни в чем не уступали нацистам. Логика у «народных мстителей» была «классовой»: то, что разрешалось им, другим инкриминировалось как преступление.

Современная историография обходит молчанием такой вопрос, как моральный облик советских партизан. Между тем документальные материалы зачастую свидетельствуют о полном его отсутствии. И в первую очередь у партизанских руководителей. Низовое звено подражало высшему, ведя нередко образ жизни, вызывающий всеобщее возмущение.

Имеющиеся в нашем распоряжении многочисленные архивные документы, правдиво характеризуя пороки народных мстителей, свидетельствуют о том, что представители Большой земли бесчинствовали в городах и селах, нападали на ремесленников, мешали им спокойно работать или торговать, совершали грубые насилия над населением, преследовали неугодных.

В. Анушкевич в своей статье «Я не мог терпеть этой системы», опубликованной в белорусском журнале «Veritas» (Минск. 2004. № 1. С. 20), знакомит читателей со следующими биографическими фактами:

«Такого позора и страха, как тогда, когда я находился в партизанах, мне испытывать больше никогда не приходилось. Они, советские партизаны, вытворяли страшные и дикие зверства. Расстреливали безвинных людей, крестьян. Приходили в хату — лежит старая и больная женщина. Ее насиловали, потом насиловали ее детей малых, избивали, крали, забирали последнее. И ставили метки в домах белорусов — «делали по малому».

До такого, наверное, не додумались бы и самые отъявленные головорезы.

Насилием и грабежами занимались практически все партизаны. Особенно неистовствовали они в небольших населенных пунктах, где отсутствовали немецкие гарнизоны. Случаи мародерства со стороны партизан зафиксированы документально. Так, референт СД обер-штурмбанфюрер СС Штраух, выступая в феврале 1943 г. на совещании в Минске, утверждал:

«Партизаны, переодевшись в немецкую форму или форму союзных стран, в том числе и офицерскую форму с Железными крестами I и II класса, неоднократно нападали на целые деревни, грабили их и убивали старост, председателей колхозов и других лиц, дружественно настроенных к немцам»^{205}.

Как говорилось в отчете,

«в то время как одна часть партизан жила в отдаленных деревнях и кормилась за счет населения, другая часть находилась в постоянных лагерях и жила частью за счет сбрасываемых самолетами продуктов, частью производя разбойные набеги на сельское население… и с помощью угроз отнимая у жителей продукты и зимнюю одежду»^{206}.

В отчете о развитии партизанского движения, составленном в июне 1943 г., Пономаренко вынужден был признать некоторые «перегибы» по отношению к жителям сел и деревень, указывая на:

«Необоснованные расстрелы и репрессии по отношению к населению. Непорядочное отношение к женскому населению при расположении некоторых отрядов в деревнях»^{207}.

Как следует из воспоминаний бывшего бойца партизанского отряда Стрелкова (им. Суворова) М. Скипора,

«случаи бандитизма в отрядах были. Были люди, не брезговавшие совершить что-то аморальное. Был у нас такой Зорин, за которым водились «грешки». Его неоднократно ловили на мародерстве, издевательском отношении к крестьянам. Причем отбирал он все подряд, с надобностью и без нее. Однажды он пьяным завалился в школу и начал при детях оскорблять учителя. После чего взял журнал и начал исправлять плохие оценки на пятерки. Хотя это было далеко не худшее, что он делал. Был случай, когда группа партизан во главе с командиром одного из отделений тайно покинула отряд и пустилась на вольные хлеба. Они «гастролировали» по хуторам, пьянствовали, грабили беззащитных крестьян. Когда партизаны из отряда засекли их на одном из хуторов, дезертиры затеяли перестрелку. Некоторые из них погибли в бою. Остальных ждал суд, их морально наказали и вернули в отряд»^{208}.

Несомненный интерес в освещении данной темы представляет книга Д. Мышанки «Кому жить и кому умереть…». В ней автор, в прошлом житель г. Барановичи, описывает свои долгие и мучительные похождения, связанные с побегом из гетто, поисками партизан и пребыванием в отряде.

«Первая «боевая» задача, — рассказывает Д. Мышанка, — была «бомбежка». Командир отряда выделил для этой цели десять партизан, которые, вооружившись пулеметом и винтовками, покинули лагерь. Вечером подошли к деревне. Группа осталась ждать в лесу, а старший группы с пулеметчиком ушли. Из села, к которому они приблизились, доносилась музыка.

— Там свадьба, — заметил командир группы.

— Будет, что выпить, — отозвался партизан с пулеметом.

Группа придвинулась к краю села. Командир оставил двух партизан для прикрытия на входе и выходе из села. Остальные восемь вошли в село.

Появление вооруженных людей на свадьбе напугало собравшихся. Гармонист перестал играть.

— Чего замолчал? — спросил его командир.

Хозяин застолья покорно предложил ему стакан водки.

— Бутылку, — ответил тот.

Пулеметчик пощупал сапоги гармониста и приказал:

— Снимай!

— Паночку-браточку, — умолял гармонист, — это моя единственная пара. Не забирайте сапоги.

Пулеметчик взвел затвор пулемета:

— Снимай, сказал тебе!

В это время остальные партизаны раздобыли две подводы и стали забирать у крестьян продовольствие. По дороге в отряд партизаны, завернув на хутор, куда заходили накануне вечером, оставили там отнятые у гармониста сапоги и получили взамен самогон»^{209}.

А вот что рассказывает о советских партизанах на страницах «Комсомольской правды» некто Владимир Владимирович, который и сегодня, боясь гнева победителей, не рискнул назвать фамилию:

«На месте нашей квартиры было гестапо, и нам посоветовали идти к коменданту. Маме было страшно, но она пошла. Комендант выделил нам полицейского, и нам вернули велосипед, патефон, баян, даже кожаное пальто и швейную машинку. Потом это забрали партизаны»^{210}.

О погромной деятельности «народных мстителей» хорошо знали в окрестностях. Население боялось встречи с ними. Ибо последнее означало одно — смерть.

Свидетельствует Д. Мышанка:

«Группа еврейских партизан, чей лагерь находился в Ляховичском районе, от жителей села Святица узнала, что бойцы из партизанского отряда, которым командовал Цыганков, убили братьев Липников — подпольщиков Барановичского гетто.

Евреи-партизаны взяли лопаты, лом, топор и пошли вдоль канавы в направлении села Святица, мимо сухого дуба и по приметам, которые им дали, пришли на то место, где было совершено убийство. Там лежали голые тела братьев Липников, трех молодых женщин — Ханы, жены младшего брата Матвея, тело молодой женщины, видимо подруги Аркадия, жену которого убили в первом погроме вместе с новорожденным ребенком, тело их старой матери, тело пятилетнего мальчика. Немного дальше они нашли тело самого Аркадия, убитого выстрелами в спину и голову. Рядом лежало нагое тело красавицы Ханы — с варварски разрезанным животом. «Это почерк Васьки-бандита^[38], — поняли все. Такое мог сделать только он». Перед убийством ее изнасиловали»^{211}.

Вот еще один пример на ту же тему.

«Двое партизан вошли в хату, двое остались ждать на улице. А те в хате, не требуя света, стали чиркать спичками и, сами себе подсвечивая, обшарили все углы, голый стол и особенно внимательно хозяйку и ее дочь на кроватях.

— Гм, сонное царство! Спят и в ус не дуют.

— А царевна — на славу!

— Да у этой голубки сок еще бурлит под кожей.

— Что вам от нас надо? — спросил ночных визитеров хозяин.

— Одевайся, голубчик! И ты, который там на печи.

На печи лежал, начиная колотиться от страха, сын хозяина — Андрей. Он тихо заплакал.

— Ну? Кому я приказал?!

Мужчин вывели.

— Куда вы их? — воскликнула, рыдая, молодая женщина.

— А ты, милая, оставайся в хате!

Партизаны закрыли отца с сыном в кладовке и приказали не подавать голоса. Сами же вернулись обратно. Те, что стояли под окнами, услышали дикий крик, приглушенные вопли, удары, стон женщин.

— Ой, мамочка моя! — кричала в муках младшая.

Часовые во дворе оживились и стали возбужденно двигаться и толкать друг друга в плечо — хмелем вскипевшая энергия требовала выхода. Товарищи в хате, казалось партизанам, долго развлекаются, поэтому они, прильнув к окнам, в нетерпении с жадностью облизывали губы.

Наконец хатние демоны выволоклись через сени на улицу.

— Ну и как?

— А ты иди попробуй. Жалеть, милый, не будешь!

И поменялись местами. И так все ночь.

Утром, когда еще держался туман, партизаны^[39] подогнали к дому подводы, выволокли из хаты полуживую окровавленную семью, посадили на воз. Через несколько дней в ближайшем лесу собаки раскопали трупы, и были среди них замордованные женщина лет сорока, девочка примерно 14-летнего возраста и мальчик моложе ее. Они лежали чуть присыпанные землей. Далее, в болоте, нашли еще один труп — мужчины лет 45, в нем сельчане узнали хозяина»^{212}.

Располагая оружием, властью и силой, рассчитывая на безнаказанность в условиях войны, партизаны чинили над ни в чем не повинным населением самые дикие расправы. Согласно воспоминаниям И. Малецкого, например,

«пастушкам отрезали языки, когда те, пася стадо, натыкались на партизанские базы»^{213}.

Детей убивали и в партизанских отрядах. Тогда, когда они становились обузой для «мстителей».

«В лагере Пугачева^[40], расположенном на хуторе, 23 января 1943 г., в субботу, все спали. Сам командир с женщинами и адъютантами, как обычно, после обильного ужина с самогоном, спал в хозяйском доме.

В это время к хутору подошли немцы. Проснувшиеся партизаны начали разбегаться кто куда. Спасаться стали и обитатели семейного лагеря — старики, женщины и дети. Во главе быстро уходящей колонны шел командир.

— Мама! Мама! — звали дети мать, убегающую от них вперед и пытавшуюся не отстать от отряда.

У девочки опустился чулок, у мальчика — расстегнулось пальтишко. Плач детей остановил их мать. Подождав их, она негромко сказала им: «Кричите, дети, кричите» — и убежала от них догонять впереди идущих. Дети стали плакать в голос.

Наконец отряд остановился недалеко от большого стога сена.

— Что делать с детьми? — спросил один из партизан.

— Надо от них избавиться, — сказал командир.

Предложение поддержали. Отряд никто не преследовал. Мать плакала и просила: «Убейте меня, но оставьте детей».

— Мама, пойдем, — плакали дети, услышав, что их мать просит ее убить, — мы будем идти!.

Между тем до детей дошло, что от них намерены избавиться, и они стали, плача, умолять:

— Дяденьки, не убивайте нас, мы хотим жить!

Два партизана взяли детей на руки и пошли за командиром отряда к стогу сена. За ними шли начальник караула, командир взвода и еще несколько партизан. У стога они подстелили сено на снегу, посадили плачущих детей. М. Сеин^[41] накрыл детей своей шубой. Правой рукой он вынул из кобуры наган, левой нащупал головку одного ребенка и выстрелил. Плач стих. Он быстро нащупал вторую головку и выстрелил. Стало совсем тихо.

Под вечер отряд пришел в лес, отыскал покинутый партизанский лагерь и остановился в нем»^{214}.

Следует отметить, что многие эпизоды преступной деятельности партизан становились достоянием гласности, что, естественно, не способствовало укреплению авторитета народных мстителей. Документальный материал показывает, что советские партизаны серьезно опасались утечки информации о своих злодеяниях и поэтому принимали некоторые меры по искоренению преступности. Осуществлялось это двумя путями:

1. Сокрытием своих кровавых следов. При этом использовался «наказ» И. Сталина:

«Сколько раз вам говорил — делайте, что хотите, но не оставляйте документов, следов»^{215}.

О том, как прятали концы в воду партизаны В. Чернышева, сохранились свидетельства:

«Хутор под Городищем. В дом стали ломиться партизаны. Хозяин, зная, зачем те пожаловали, не открыл. Они вырвали окно, но как только первый сунулся в хату, крестьянин одним ударом отсек ему руку. Партизаны ушли. Потом, ночью, «мстители», окружили хутор и учинили кровавую расправу над его жителями: сожгли дом вместе с хозяевами»^{216}.

2. Профилактикой преступности в партизанской среде. В этом отношении существенный интерес представляет закрытое письмо секретаря подпольного обкома КП(б)Б В. Е. Чернышева руководителям подпольных райкомов, командирам и комиссарам партизанских отрядов и бригад Барановичской области от 14 декабря 1943 г.

«Несмотря на большую работу по наведению порядка и изжитию фактов мародерства и пьянства, в отрядах и бригадах все еще имеют место недопустимые действия отдельных партизан… Проверкой установлено…

Есть случаи, когда партизаны без нужды забирают у крестьян лошадей… забирают одежду. Коней и одежду меняют на водку…

Отдельные командиры и комиссары вместо решительной борьбы с разложившимися элементами, насильниками и мародерами становятся в позу «наблюдателей».

1. Считая такое явление нетерпимым, Барановический подпольный областной комитет партии Белоруссии требует решительного усиления борьбы с проявлениями мародерства, пьянства, хулиганства и прочим неправильным, чуждым советскому партизану отношениям к нашему населению… Каждый факт мародерства, требование водки у крестьян, избиение, обыски должны быть предметом обсуждения всех партизан.

2. Коренным образом улучшить политико-воспитательную работу среди партизан и населения. Обком рекомендует установить нормы поставок хлеба, мяса и других продуктов для партизан с каждого хозяйства или деревни и не допускать неорганизованного изъятия продуктов.

По проведении собраний и совещаний документ уничтожить путем сожжения»^{217}.

И последнее. Кто же ответил за массовые и зверские убийства западных белорусов? Увы, практически никто. Наказан был всего один руководитель — «начальника штаба^[42] бригады им. В. Гризодубовой расстреляли за изнасилование женщины»^{218}. Больше никого к ответственности не привлекли. Как следует из исследования Б. Соколова,

«случаи такого рода репрессий были единичными: партизанские отряды не слишком увлекались расстрелами, иначе могли остаться вовсе без бойцов»^{219}.

Таким образом, вырисовывается еще одна загадка истории, которую удобнее сформулировать в виде вопроса: почему генералы В. Чернышев (Барановичское соединение партизанских отрядов и бригад), П. Калинин (БШПД), П. Пономаренко (ЦШПД), зная про уголовщину, захлестнувшую соединение, не заменили командиров? Может быть, это было кому-нибудь нужно?

По ту сторону гетто.

Вторым отрицательным явлением в истории партизанского движения был АНТИСЕМИТИЗМ. Естественно, в данном исследовании мы не в состоянии затронуть все аспекты этой сложной многогранной темы, которая заслуживает самого пристального внимания. Тем не менее, в силу возможностей, постараемся пробить брешь в дружном молчании отечественных исследователей по поводу антисемитской политики Сталина, открыто провозглашенной им дважды накануне войны: в беседе с Риббентропом в августе 1939 г. и с советским послом в Швеции Александрой Коллонтай в ноябре того же года.

Для этого сначала попытаемся ответить на вопрос: сколько евреев воевало в рядах Барановичского соединения?

Известно, что в Беларуси евреев среди партизан было около 12 тысяч (а не 6 тыс., как считалось ранее)^{220}. В рядах Барановичского соединения воевало 167 евреев. Правда, в более ранних отчетах звучала другая цифра: 366 ^{221}. Разумеется, вы обратили внимание на имеющиеся в цифрах расхождения, причем расхождения практически стопроцентные. Но, думается, даже и эти данные, с учетом всех поправок, могут показаться недостоверными. Хотя бы потому, что, как мы уже упоминали, только отряд Бельского насчитывал 1230 евреев. А ведь они составляли основу и других партизанских отрядов. Так, согласно архивным данным, в Барановичском районе действовали одновременно следующие отряды: им. Жукова — 673 партизана, среди них 30 евреев; отряд им. Дзержинского — 617 человек, из них 18 евреев; отряд им. Чкалова — 1170 человек, из них 239 евреев; отряд им. Сталина — 1404 человека, из них 140 евреев; отряд им. Кирова — 601 человек, из них 150 евреев; отряд им. Ленина — 695 человек, из них 202 еврея; отряд «Вперед» — 579 человек, из них 106 евреев^{222}.

Если суммировать количество партизан-евреев из состава семи вышеперечисленных формирований и приплюсовать сюда солдат Бельского, то цифра возрастет многократно и превысит 2 тыс. А ведь евреи входили и в состав спецгрупп НКВД. Например, отряд «Соколы» подполковника государственной безопасности К. Орловского^[43] насчитывал 10 евреев (по другим данным, более 30)^{223}.

Почему возникло такое расхождение? Случайно ли это? Отнюдь нет. Цифру, нетрудно догадаться, занизили сознательно. Просто евреев в соединении оказалось намного больше, чем это было предусмотрено директивой «сверху». Кстати, нельзя не заметить, что призрак махрового антисемитизма крылся уже в самой идее ведения учета бойцов по национальному признаку. Ведь ни в одной другой стране, оккупированной нацистами, это никому в голову не приходило; хотя состав отрядов сопротивления там тоже был довольно пестрым.

Впрочем, 2 тыс. — цифра минимальная для еврейских общин, которые имели весомый удельный вес в общей численности населения Барановичской области^[44]. Она могла бы быть гораздо выше, если бы не строго продуманная система недопущения евреев в отряды, что, несомненно, негативно отразилось на боеспособности этих воинских формирований. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, сколько прекрасных бойцов — умных и смелых — не досчитались партизанские отряды и бригады в результате недальновидной идеологической политики руководителей государства.

Таблица № 57. ЕВРЕИ — КОМАНДНО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ СОСТАВ ПАРТИЗАНСКОГО СОЕДИНЕНИЯ БАРАНОВИЧСКОЙ ОБЛАСТИ.

№ п/п	Фио	Должность	Дата образования	Район действия	Количество личного состава на 1.07.1944	Официальные данные
1.	Ганзенко Семен Григорьевич[45]	командир бригады им. Понаморенко	Декабрь 1943	Ивенецкий р-н	752	Данные соответствуют
2.	Атлас Ехекель (Ехель)[46]	командир отряда	Июль — декабрь 1942	Дятловский р-н		Данные отсутствуют
3.	Бельский Тувий (Анатолий)	командир отряда им. Калинина	Декабрь 1941	Лидский, Новогрудский р-ны	1230	Данные отсутствуют
4.	Гильчик Лейба Моисеевич[47]	командир отряда им. Жукова 19-й бригады им. Молотова	Июль 1942	Ляховичский р-н	172	Данные соответствуют
5.	Горелик Александр Александрович	командир отряда «Октябрь» Первомайской бригады	Январь 1943	Кореличский, Новомышский, Городищенский, Новогрудский, Мирский р-ны	110	Данные соответствуют
6.	Зорин Шолом Натанович	командир отряда № 106	Конец 1941	Новогрудский р-н	558	Данные отсутствуют
7.	Кеймах Давид Ильич	командир отдельного спецотряда	Август 1941	Воложинский р-н	55	Данные соответствуют
8.	Кушнир Иосиф Семенович	командир отряда им. Суворова 18-й бригады им. Фрунзе	Май 1943	Ивенецкий, Клецкий р-ны	227	Данные соответствуют
9.	Литвинский Владимир Михайлович[48]	командир отдельного спецотряда НКВД БССР «Новаторы»	12 сентября 1943	Новомышский, Дятловский, Лидский, Мостовский, Слонимский, Щучинский, Воложинский, Гродненский р-ны	126	Данные соответствуют
10.	Муцакер Захар Моисеевич	командир Разжаловичского отряда 20-й бригады им. Гризодубовой	Декабрь 1943	Бытенский р-н	71	Данные соответствуют
11.	Мараховский Григорий Лазаревич	комиссар бригады им. Суворова	Март 1944	Новомышский, Городищенский р-ны	456	Данные соответствуют
12.	Бухман Абрам Соломонович	комиссар отряда им. Матросова 20 бригады им. Гризодубовой	Июль 1943	Бытенский р-н	191	Данные соответствуют
13.	Гейман Николай Михайлович	комиссар отряда им. Пархоменко бригады им. Чапаева	Май 1943	Воложинский, Новогрудский, Лидский р-ны	75	Данные соответствуют
14.	Фельдман Наум Львович	комиссар отряда им. 25-летия БССР бригады им. Пономаренко	29 декабря 1943	Ивенецкий р-н	146	Данные соответствуют
15.	Хазан Семен Менделевич	комиссар отряда им. Рыжака бригады им. Сталина	Октябрь 1943	Ивенецкий р-н	174	Данные соответствуют
16.	Фегельман Хайм	комиссар отряда № 106	Конец 1941	Новогрудский р-н	558	Данные соответствуют
17.	Беркович Исаак Зеликович	начальник штаба отряда им. Жукова 19 бригады им. Молотова	Июль 1942	Ляховичский р-н	172	Данные соответствуют
18.	Брейдо Исаак Маркович	начальник штаба им. Сталина 1-й Барановичской бригады	2 марта 1944	Новогрудский, Любчанский, Кореличский р-ны	73	Данные соответствуют
19.	Мальбин Лазарь Абрамович	начальник штаба им. Орджоникидзе бригады им. Кирова	19 июля 1943	Лидский, Новогрудский, Вороновский, Ивьевский р-ны	148	Данные соответствуют
20.	Моргулис Илья Ирмеевич	начальник штаба отряда им. Катовского им. Ленинского комсомола	Сентябрь 1943	Радунский, Василишковский, Щучинский р-ны	114	Данные соответствуют
21.	Муцакер Захар Моисеевич	начальник штаба отряда им. Матросова 20-й бригады им. Гризодубовой	Июль 1943	Бытенский р-н	191	Данные соответствуют
22.	Черный Израиль Яковлевич	начальник штаба отряда «За советскую Белоруссию», одноименной бригады	Май 1943	Воложинский р-н	218	Данные соответствуют
23.	Каплинский Гершель[49]	командир партизанского отряда				Данные отсутствуют
24.	Кисель Давид[50]	политрук роты отряда им. Жданова бригады Дзержинского				Данные отсутствуют
25.	Федорович Ефим[51]	командир группы № 151				Данные отсутствуют
26.	Челавский Шолом[52]	командир отряда				Данные отсутствуют
27.	Домосек Моисей[53]	командир группы				Данные отсутствуют
28.	Лапидус Сол[54]	командир группы подрывников отряда им. Чкалова бригады им. Сталина	Апрель 1942	Юратишский, Ивьевский р-ны	18	Данные соответствуют наполовину

Источники: НАРБ. Ф. 3500. Оп. 7. Д. 282. Лл. 246, 286; Партизанские формирования в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны (1941–1944). Мінск, 1983. С. 26–95; В Принеманских лесах. Минск, 1975. С. 125–135; За край родной. Минск, 1978. С. 224–230; Будай Г. Свинцом и словом. Минск, 1981. С. 129–220; Левин В., Мельцер Д. Черная книга с красными страницами (трагедия и героизм евреев Белоруссии). Балтимор, 2005. С. 118, 133, 242, 306, 423, 450–453, 460, 536, 551–560; Коган Дж., Коген Д. Як мы перажылі Халакост з яўрэйскім партызанскім атрадам у Беларусі. Мінск, 1999.

Простой математический анализ данных, позаимствованных из доступных источников, показывает: под ружьем генерала В. Чернышева находилось 2178 евреев^{224}. Но, сразу оговоримся, это не учитывая бойцов Бельского и подразделений НКВД, в рядах которых, как мы отмечали, тоже находились евреи, а также не учитывая других еврейских партизанских формирований. Точное количество евреев-партизан сейчас установить практически невозможно, однако, если исходить из данных, которыми мы располагаем, необходимо говорить о цифре более 5 тыс. человек.

В Барановичской области погибло более 133581 еврея. Кто из них отказался бы взять в руки оружие и вступить в отряды, если бы не искусственный шлагбаум, опущенный перед ними? П. Пономаренко, тогдашний начальник Центрального штаба партизанского движения, попытался закамуфлировать «ограничение приема в партизанские отряды» следующей маловразумительной причиной: «в связи с неимением у вступающего оружия…»^{225}.

А теперь небольшое, но весьма показательное дополнение: в книге «Братский боевой союз народов СССР в Великой Отечественной войне» имеются данные о национальном составе 200 стрелковых дивизий. Еврейские воины составляют в них 1,6 % (в 1939 г., согласно переписи, в СССР проживало 3021000 евреев, или 1,78 % от общего числа населения). Всего на фронте находилось 450 тыс. евреев. Более 200 тыс. из них погибло.

По официальным данным, 132 воинам-евреям присвоено звание Героя Советского Союза. В процентном отношении к численности каждой национальности (звание Героя получали представители 62 наций и народностей) евреям — Героям Советского Союза — принадлежит третье место после русских и осетинских воинов.

Семь летчиков-евреев направили свои горящие самолеты на скопление войск, на морской транспорт противника. Шестерым из них присвоено звание Героя, один награжден орденом Ленина. Всего Героями Советского Союза стали 23 еврея-авиатора.

Четыре воина-еврея закрыли своими телами вражеские амбразуры. Пятеро ценою собственной жизни подорвали танки.

По числу награжденных орденами и медалями (160772) евреи на пятом месте после русских, украинцев, белорусов и татар.

В войне участвовало 219 евреев-генералов и адмиралов. Среди них: 9 командующих армиями и флотилиями, 8 начальников штабов фронтов, флотов; 12 командиров дивизий (стрелковых, артиллерийских, авиационных, кавалерийских). Евреями были командиры 23 танковых бригад и 31 танкового полка.

Стали генералами и многие наши земляки. Генерал-майор инженерных войск Илья Ефимович Прусс родился в Барановичах. В годы войны служил начальником управления оборонительного строительства Юго-Западного фронта, заместителем командующего, затем командующим саперной армией, начальником инженерных войск армии.

За годы войны погибло 52 генерала и адмирала-еврея.

Генералы-евреи руководили военной промышленностью. Трижды Герой Социалистического Труда Б. Л. Ванников был наркомом боеприпасов. Директорами крупнейших военных заводов работали генералы А. Быховский, Л. Гонор, Н. Зальцман, Е. Рубинчик. 12 евреям присвоено в годы войны звание Героя Социалистического Труда. Следует отметить дважды Героя Социалистического Труда С. А. Лавочкина. Под его руководством созданы истребители Ла-5 и Ла-5 ФН.

Кроме того, в апреле — мае 1942 г. по указанию ЦК ВКП(б) под патронажем правительственного Совинформбюро, которым руководил Соломон Лозовский, был создан ряд антифашистских комитетов, в том числе и еврейских (ЕАК). Во главе его поставили руководителя еврейского театра в Москве Соломона Михоэлса. В состав ЕАК подобрали семь десятков человек с именами, хорошо известными за границей: известных писателей, ученых, деятелей искусства, военных, руководителей промышленности. Задачи официально формулировались так: «мобилизация еврейского населения за рубежом на борьбу против фашизма и пропаганда достижений СССР». Сталин рассчитывал получить от Запада 10 миллиардов долларов на восстановление разрушенной войной экономики.

За рубеж было послано более 26 тыс. статей и фотографий, представивших западной общественности нацистские преступления против евреев, борьбу Красной Армии и советских партизан, вклад в нее евреев, достижения последних в различных областях хозяйства, науки и культуры СССР. Продукция ЕАК распространялась через 8 крупных западных агентств и публиковалась 264 периодическими изданиями в 13 странах.

ЕАК стимулировал создание еврейских комитетов помощи СССР. В США было создано 2230(!) таких комитетов. Для Красной Армии, для эвакуированных, для жителей освобожденных районовсобирались деньги, одежда, обувь, продовольствие, медикаменты и пр. Стоимость собранного доходила почти до 100 млн. долларов. однако самым важным было воздействие еврейских организаций на общественное мнение США и Англии с целью увеличения военно-экономической помощи СССР. Большую роль в этом сыграла зарубежная поездка Михоэлса и поэта Фефера летом 1943 г. они посетили 14 крупных городов США, участвовали в сотнях митингов, собраний, совещаний, приемов, пресс-конференций. Затем направились в Мексику, Канаду и, наконец, в Англию. Совокупная аудитория (включающая тех, кто слушал речи посланцев ЕАК непосредственно или по радио, читал их статьи, отчеты об их выступлениях, интервью с ними) составила до 10 млн. человек.

А что же в это время происходило на территории оккупированной области? Мало того, что евреев неохотно пускали в отряды — их еще, случалось это довольно часто, советские партизаны убивали только за то, что они… евреи.

Свидетельствует С. Н. Родкоп, узник Барановичского гетто:

«1 ноября 1942 г. в составе группы из 6 человек я был доставлен во двор Барановичского СД. Когда полицейский Головко, поставленный для охраны, завел нас за угол дома, мы его затолкали в уборную, подперли дверь железной палкой, а сами перелезли через забор и скрылись. ночью мы стали пробираться в лес, в партизанскую зону.

Захватив из тайников припрятанное оружие, мы двинулись в направлении деревни Русино, Великие Луки, Завинье, Святица. По дороге встретили партизанских связных. В лесу возле деревни Святица Ляховичского района командир партизанского отряда Цыганков приказал нас обезоружить и, несмотря на наши просьбы, отказался принять в свой отряд. Он приказал нас расстрелять. Однако партизаны, среди которых оказались знакомые, нас отпустили»^{226}.

Свидетельствует Д. Колпеницкий, боец отряда «За Родину» бригады Гризодубовой:

«Советские партизаны изнасиловали в лесу еврейскую девушку, которая, совершив побег из гетто, пробиралась к партизанам»^{227}.

Что же ожидало молодых женщин и девушек, которые, пройдя «медосмотр» генерала Чернышева, оставались в партизанских отрядах? Как использовали их в борьбе с нацистами вчерашние союзники «наци» — так называемые «народные мстители»?

Приходится констатировать, что женщины-еврейки в партизанских формированиях использовались в первую очередь как объект сексуальной эксплуатации^{228}. Они ежедневно становились жертвами изнасилований^{229}. Довольно часто еврейским женщинам приходилось воспринимать свое положение как своеобразную игру «ва-банк», в результате которой можно было выжить среди враждующих между собой групп только благодаря счастливому случаю^{230}. Так, по крайней мере, утверждает немецкий исследователь Б. Кьяри, чья докторская работа издана в Беларуси в 2005 г. отдельной книгой. К сожалению, автор, используя большой материал белорусских архивов, в том числе и спецслужб, несколько лукавит и недоговаривает, тем самым реабилитируя сталинских опричников. Например, умалчивает Кьяри о дальнейшей судьбе молодых женщин и девушек-евреек, которые по разным причинам — кто по состоянию здоровья (не смог выдержать извращенной «ласки»), кто оказался в «интересном» положении (забеременел) и т. д. — перестали устраивать советских «казанов» и под надуманными предлогами были изгнаны из партизанских борделей.

В соединении генерала В. Чернышева кампании по изгнанию из партизанских отрядов «небоеспособного балласта» называли странным словом «шалман». В первую очередь в никуда, на верную гибель изгоняли евреев.

«ПРИКАЗ ПО ОТРЯДУ ИМЕНИ ЩОРСА № 69.

Лагерь Свентица 22 марта 1943 г.

1. В связи с наличием некоторых людей в отряде, которые своим пассивным поведением и отсиживанием в отряде мешают боеспособности и маневренности отряда, являясь в сложной обстановке бременем и внесением паники в отряды боеспособных партизан (стиль сохранен. — А. Т.)

В целях поднятия боеспособности и повышения воинской дисциплины в отряде и активизации борьбы с немецкими оккупантами, утверждаю представленные командирами группы (группами именовались роты. — А. Т.) списки на исключение из состава отряда лиц, как не оправдавших звания красного партизана.

Из 52-й группы: Абрамчик Лизу, Грингауза Шепселя Айзиковича, Грингауза Гирша Шепселевича, Пух Реню Моисеивну, Молом Марию Моисеивну, Мукасей Риву Хононовну, Посманик Рансу Максимовну, Калиняскую Сарру Монсельдовну, Пилецкую Дору Евсеевну, Бороцкого Исаака Израилевича, Мерзон Геню Исааковну, Хацкелевича Янкеля Неваховича, Альперт Риву. Из 54-й группы (список пропущен. — А. Т.).

Из 55-й группы: Рапопорта Абрама Иосифовича, Кутузову Екатерину Тимофеевну, Филиппович Веру, Роес Галину, Подольную Миню, Абрамчик Крысю, Шнеур Геню Берковну, Саета Ефима, Гольдман Урга Ицковича, Аккерман Марию, Финкельштейна Леву.

Из 56-й группы: Бублицкого Абрама, Финкеля Натана, Фельдмана Арона, Тиммана Иосифа, Штейн Марию, Мигилаузе Марию, Абрамчик Любу, Рунштейн Марию, Финкеля Лазаря, Оилинского Абрама, Альперт Риву.

Исключенных из отряда людей объединить в группу, оставив соответствующее количество вооружения.

Справка: списки — рапорта командиров групп.

2. Имея в виду, что враг разослал и рассылает в большом количестве шпионов по всей оккупированной им территории, особенно в партизанские зоны, командирам групп впредь к подбору людей подходить со всей серьезностью, строго индивидуально и без разрешения командира отряда в расположение лагеря отряда не приводить.

Оформление на принятых в группу людей приводить в соответствие с приказом № 2 от 7 февраля 1943 года.

Командир отряда (Пронягин)

Комиссар отряда (Егоров)

Начальник штаба^[55] (фамилия не указана. — А. Т.)^{231}».

Как видим, приказ составлен по всем правилам социальной психологии. Даже нацисты, чего скрывать, с их оголтелым антисемитизмом признавали в евреях достойных противников — настоящих воинов. О большевиках же этого не скажешь. Последние, творя беспредел, привели следующее «обоснование» такой дискриминации, мол:

«евреи — главные оппозиционеры и в 20-30-х гг., евреи — паникеры, вызвавшие переполох в Москве в октябре 41-го, евреи — трусы»^{232}.

Правда, справедливости ради, следует отметить, что приказ № 69 от 23.03.1943 г. не был претворен в жизнь. Почему так случилось? Почему произошел сбой в хорошо отлаженной идеологической машине? Есть все основания полагать, что его исполнению помешал командир отряда Пронягин^[56], хотя под приказом и стояла его подпись. Полагаем, что подписал он его не в силу собственной убежденности, а под давлением комиссара Егорова,

«рьяного партийного функционера и дремучего антисемита, а потом с помощью различных проволочек положил его под сукно, оттянув исполнение»^{233}.

Но если в данной ситуации евреев еще удалось спасти, то из других отрядов евреев изгоняли группами^{234}. Их не просто бросили на произвол судьбы, а обрекли на верную смерть, фактически отправляя на расправу. Где еще такое могло случиться? В какой европейской стране, оккупированной нацистами, такое могло произойти?

Невольно вспоминаешь сентябрь-октябрь 1939 г. Спасаясь от нацистов, польские евреи бежали под защиту Красной Армии в Советскую Беларусь. Почти всех их насильно возвратили в Польшу, где они были уничтожены.

Теперь их изгоняли из партизанских отрядов. На погибель. Как видим, почерк один и тот же — сталинский. Метод тоже один и тот же: уничтожение одних своих врагов руками других.

А ведь известны факты, когда руководители советского подполья пытались достучаться в ЦК КП(б)Б (Москва, ул. Куйбышева, 14) и рассказать о неприглядных событиях, происходящих по ту линию фронта, с целью пресечь антисемитские настроения. Предлагаем вашему вниманию фрагменты записей из блокнота В. З. Хоружей, Героя Советского Союза, которые перенесут нас в события 1942 г.:

«Для борьбы с антисемитизмом, который усиливается, послать в партизанские отряды группы коммунистов-евреев, популяризировать подвиги евреев, которые отличились в боях, евреев-фронтовиков, евреев — Героев Советского Союза»^{235}.

Однако сделано этого не было. Пономаренко, ознакомившись с записями Хоружей, ее предложение попросту проигнорировал.

И нет ничего удивительного в том, что Кремль, хорошо осведомленный о политике нацистов в отношении евреев, замалчивал правду о Холокосте. Так, в феврале 1943 г. из газетного сообщения о зверствах оккупантов в Ростове было вычеркнуто слово «евреи». То же произошло с публикациями о Бабьем Яре и Освенциме. Политика умалчивания о Холокосте была последовательной и целенаправленной. СССР даже не делал попыток спасти евреев. Достаточно сказать, что Центральный штаб партизанского движения в Москве и его представители на местах никогда не ставили перед партизанами задачу помогать узникам гетто. Об этом, в частности, сообщают авторы книги «Передайте об этом детям вашим… История Холокоста в Европе 1933–1945»^{236}.

До сегодняшнего дня официальные власти продолжают скрывать истину. И Орловский, и Чернышев, и Царюк, равно как и вся их братва^[57] остаются символом святости для приверженцев коммунистического режима. Кстати, подлинное досье на исполнителей акций «возмездия», в ходе которых Беларусь потеряла около миллиона своих соотечественников^{237}, и сегодня недоступно для историков.

Глава III. Маски сорваны. Народ Беларуси против партизан.

Террор и насилие, культивируемые партизанами, натолкнулись на упорное сопротивление жителей области и отнюдь не сломили их воли на пути к заветной цели — обретению независимости.

Белорусы видели в своих «защитниках» лишь новых оккупантов.

Проба сил: народ против партизан.

Факты свидетельствуют о том, что положение коренного населения в партизанских зонах было даже худшим, чем в районах, контролируемых оккупационными властями. Вполне естественно, что оно, защищаясь, оказывало противодействие московским миротворцам. Небезынтересно отметить: сначала белорусские политики пробовали договориться с представителями Пономаренко. Во все партизанские формирования Белорусская рада доверия* переправила обращение, призывавшее «лесных братьев» прекратить гражданскую войну.

Определенный интерес представляет рассказ одного из тысяч партизан, откликнувшихся на этот призыв:

«немцы в соседней деревне много людей побили, я боялся, что меня арестуют, так как моих братьев увели партизаны. Поэтому я сам пошел к ним. Быт в лесу: вши, грязь, голод плюс издевательства командиров. Мобилизованные друг друга боятся. Я, изучив обращение Белорусской рады возвратиться домой, бежал из партизанского отряда»^{238}.

И надо отметить, что число насильно мобилизованных в партизаны, а затем покинувших отряды, росло каждодневно. Например, из Слуцких лесов, порвав с советским сопротивлением, вышло 4 тыс. партизан. Среди них был один комиссар^{239}.

Население, доведенное до отчаяния, требовало остановить антибелорусский террор. Так, например, священник Дерюга из деревни Щара Зельвенского района (Щучинская зона) «через прихожан обратился к партизанам — жителям деревень Бояры, Задворье и Песчанка — прекратить проливать кровь и выйти из леса». И те вышли. Но для чего? Приводим для иллюстрации фрагмент из воспоминаний командира отряда советского сопротивления «Красногвардейский» И. Д. Колошейнова: «Партизаны по заслугам наказали предателя…»^{240}.

Согласно воспоминаниям командира Ленинской бригады Героя Советского Союза Б. А. Булата, такой же случай произошел в деревне Голынки Козловщинского района, где «партизаны сожгли церковь»^{241}. Аналогичные факты имели место практически во всех районах Барановичской области.

Гнев ополчившегося народа против своих «защитников» не знал предела. Белорусы применяли разнообразные формы антипартизанской борьбы, чередуя пассивные с активными. Основными пассивными формами сопротивления, в первую очередь, были: отказ подчиняться партизанской мобилизации, дезертирство из отрядов сопротивления, невыполнение продовольственных поставок, подача жалоб на действия народных мстителей немецким оккупационным властям, информирование их о местонахождении партизанских баз и планах последних.

Сельчане отказывались поставлять продукты в лес. Поэтому не удивительно, что партизанскому руководству приходилось держать целый штат комендантов, главным образом, для контроля и наблюдения за выполнением сельскохозяйственных повинностей.

Одной из форм борьбы против партизан была подача жалоб на них немецким гражданским властям.

«С апреля 1942 г. из Барановичского округа постоянно поступали устные и письменные сообщения о деятельности банд^[58]»^{242}.

Жалобы обычно были связаны с грабежами, насилиями и убийствами, совершаемыми партизанами генерала В. Чернышева. В связи с тем, что жалобы были коллективные, а иногда составлялись от имени целых деревень, они, естественно, способствовали организованности и сплоченности населения. Партизаны, в свою очередь, мстя за подачу жалоб, еще больше разоряли крестьян, доводя до полной нищеты. Что хорошо усвоили и успешно использовали Особые отделы, «разбираясь» с жалобщиками, так это репрессии. Как сообщает российский автор Б. Соколов, «здесь люди Пономаренко не уступали в жестокости карательным отрядам немцев и их союзников»^{243}.

Антипартизанская борьба не ограничивалась только игнорированием призыва, отказом от сдачи продовольствия, подачей жалоб и информированием властей о действиях «лесных братьев». В области практиковались и активные формы сопротивления: 1. Формирование местного ополчения; 2. Акция «оборонных деревень».

Отряды местного ополчения.

Первые ополченцы на территории оккупированной области появились в Новогрудке. Данное вооруженное формирование, костяк которого составили жители Новогрудчины, образовалось не по инициативе немецких властей, как принято считать, а по требованию белорусского населения, уставшего от поборов и издевательств как советских партизан, так и польской Армии Краевой.

Новогрудских ополченцев возглавил Борис Рагуля. Данные источников о нем весьма скудные. Прежде чем обратиться к личности этого человека, отметим: национально-освободительное движение Беларуси 40-х гг. прошлого столетия подарило миру выдающихся мыслителей — Вацлава Козловского, Ивана Ермаченко, Ефима Кипеля, Бориса Кита, Радослава Островского, Винцента Годлевского… Но кроме теоретиков национального возрождения были и практики. Борис Рагуля — один из них.

Родился он в 1920 г. в деревне Турец Мирского района Гродненской области. Когда ему было 1,5 года, умер отец Дмитрий, и мать, Надежда Алешкевич, оставшись одна с двумя малышами на руках, один из которых впоследствии умер, вернулась к родителям, в Любчу. Учитель по профессии, она не могла найти работу. Причиной тому было ее православное вероисповедование, а поляки, согласно версии биографа Рагули Л. Юревича, «рассматривали православных как людей второго сорта»^{244}.

На помощь, как всегда, пришла родня: Кастусь Битус и Василь Рагуля. Они нашли деньги и отправили женщину в Варшаву, на курсы медицинских сестер, где она и провела год, а вернувшись, устроилась работать в Новогрудский госпиталь, куда вскоре перебралось и все ее небольшое семейство.

Борис поступает в гимназию, где быстро сошелся с Я. Сажичем, В. Набагезом, Я. Гутаром, В. Радько, знакомство с которыми, перешедшее в дружбу, предопределило его дальнейшую судьбу. А рядом всегда был В. Рагуля, его дядя, заменивший отца, польский сенатор, которого арестовывают за антипольскую деятельность, что не могло не сказаться и на самом племяннике.

Из воспоминаний Б. Рагули:

«После гимназии, согласно новому польскому закону, нас всех планировали забрать в школу резервистов Войска Польского. Отсрочку получали только те, кто учился на врача. Им разрешалось продолжать учебу, а в офицерскую школу их забирали после получения университетского диплома. На сто мест на медицинский факультет было 600 претендентов, притом только 5 мест из ста предназначались для представителей национальных меньшинств: белорусов, литовцев, евреев. И я стал одним из этих пяти. Вместе со мной поступили В. Родько и Я. Гутар. Поучиться нам, однако, не удалось. По доносу новогрудской воеводской администрации трех белорусов, которые попали на престижный факультет, забрали в армию…»^{245}.

Военную подготовку Б. Рагуля проходит в школе подофицеров в городе Замбове (Польша). В чине унтер-офицера служит в польской армии. Вторую мировую войну встречает в чине командира эскадрона 42-го полка в Белостоке. Повоевать, правда, пришлось недолго. 17 сентября 1939 г. молодой офицер был пленен немцами и содержался в лагерях военнопленных в Германии. Из плена, рискуя жизнью, бежал, работал учителем белорусского языка и физкультуры в деревне Любча.

31 января 1941 г. арестован органами НКВД. Вот как рассказывает об этом периоде жизни Б. Рагули кандидат исторических наук А. К. Соловьев:

«На следствии Б. Рагуля рассказал, что, находясь в плену, дал согласие сотрудничать с немецкой разведкой против СССР, но после заброски в Западную Беларусь враждебной работы не проводил»^{246}.

Но если не проводил, почему же был приговорен к расстрелу? Об этом А. Соловьев, один из немногих, кто имеет доступ к архивам КГБ Республики Беларусь, почему-то умалчивает. Нет четкого представления и о том, какими методами советские спецслужбы проводили «следствие».

Согласно воспоминаниям самого Б. Рагули, которые почему-то не привлекли внимания А. Соловьева,

«содержали его в минской «Американке» — камере № 17. Следователь Исаак Гинзберг пытками добивался нужных показаний. Я ответил отказом. Стали избивать часами — до потери сознания. Потом, когда отливали водой, чекист протягивал протокол, чтобы получить мою подпись. И вновь отказ. Реакция следствия была незамедлительной: 10 дней карцера — без воды и пищи.

Но я не сдавался. Офицеры безопасности возобновили допросы с пристрастием: сорвали обувь и стали бить по пяткам. Неделю ползал, не мог ходить. Далее последовал приговор и камера смертников…»^{247}

С первых дней оккупации Б. Рагуля работает в Новогрудской белорусской учительской семинарии, преподает немецкий язык и физкультуру, являясь одновременно переводчиком немца Траубе, окружного комиссара Новогрудчины.

Рагуля никогда не стремился к занятию выгодных должностей, не прельщался почестями. Он жил скромно, считая, что главная обязанность его — служить Родине и людям.

Его время пришло летом 1943 г. Тогда решалась судьба края. Это было время, когда белорусы, протестуя, открыто выступили, создав отряды ополчения, против советских партизан. Как это происходило в Новогрудке, рассказывает американский исследователь Л. Юревич:

«Август 1943 г. В окружном комиссариате, который размещался в здании бывшего польского воеводства на Слонимской улице, напротив «Белого Дома», как называли новогрудскую тюрьму, состоялось совещание районных бургомистров с Траубе. На повестке дня: методы борьбы с партизанами.

— Что надо делать, чтобы эффективно бороться с партизанами? — обратился к присутствующим окружной комиссар.

— Переводчик! — раздался твердый голос бургомистра Дятловского района В. Рагули. — Переводи.

— Господин комиссар, — начал он, — разрешите Вас спросить, почему Вы не спросили меня об этом в 1941 году? Сегодня слишком поздно высказывать взгляды на это тему. Мы Вам предлагали развязку белорусской национальной проблемы, Вы не прислушались.

В зале стояла тишина. Окружной комиссар молчал. Еще бы несколько месяцев назад он отправил В. Рагулю в тюрьму, либо на виселицу. Но не сегодня. Сегодня он молча, без слов, покинул совещание^{248}.

Но жестокая реальность заставила всех спуститься на землю. В это время готовилась мобилизация в немецкий полицейский батальон, что противоречило планам БНП, одним из основателей которой являлся Б. Рагуля. Актив Новогрудчины добился, чтобы Рагулю, на плечи которого легла тяжесть по формированию местного ополчения, принял генерал-лейтенант СС Готтберг. Узнав о событиях происходящих в округе, тот прислал за Рагулей самолет «Шторх».

Что происходило в кабинете главы оккупационной администрации Беларуси, рассказывается на страницах книги «Жизнь под огнем»:

«После короткого приветствия Готтберг обратился к Б. Рагуле с вопросом:

— Какие ваши условия?

— Независимость в подготовке и деятельности. Оружие, обмундирование, лошади и седла после двухмесячной подготовки.

— Когда надеетесь сформировать ополчение?

— Со дня получения вышеперечисленного»^{249}.

В конце ноября, как и требовал белорусский актив, обещанное доставили из Минска в Новогрудок. В город потянулись добровольцы. Кто же они, эти ополченцы, которые, оставив семьи, устремились в Новогрудок? Уже упоминавшийся А. Соловьев имеет свой ответ на этот вопрос:

«Ставленники немцев, работавшие в местных администрациях, и те, кто оказывал помощь фашистам на конспиративной основе, в том числе сотрудничавшие со спецслужбами Германии или помогавшие оккупантам легально»^{250}.

Однако документы и, в первую очередь, воспоминания самих ополченцев позволяют говорить об обратном. Свидетельствует новогрудский ополченец А. Войтович:

«После лекции в учительской семинарии Б. Рагуля отпустил девушек, оставив в классе парней — около двадцати человек. «Я с вами немного побеседую», — сказал он и начал открытый разговор с нами. Рагуля сказал, что не надо надеяться на нацистов, они нам ничего хорошего не желают. Поэтому мы должны организоваться, наша цель — спасти молодежь. Ради этого создана БНП, создается белорусский эскадрон. Нельзя допустить, чтобы белорусскую молодежь уводили советские партизаны либо вывозили на принудительные работы в Германию»^{251}.

Ополченцы, чьи ряды насчитывали 200 студентов^[59] Новогрудской учительской семинарии, разместились в здании бывшего женского католического монастыря по улице 25 марта^{252}. Началась боевая подготовка. Вскоре к Б. Рагуле, узнав про эскадрон, потянулись ходоки из других районов области: а нельзя ли вступить в ополчение? Принимали всех.

Рагулевцы, которые хорошо ориентировались в местной обстановке, являли собой серьезную угрозу для партизан.

Как свидетельствует опыт, ополченцы, набранные из местных жителей, успешно противостояли партизанским формированиям. Так, например, эскадрон Б. Рагули вступил в бой с советскими партизанами около Корелич Мирского района. В ходе боя ополченцы были окружены партизанами и понесли потери, но не были разбиты, а сумели прорваться и спасти раненых бойцов^{253}.

И в боях с лучше вооруженным, подготовленным и организованным противником — польской Армией Крайовой, ополченцы боролись успешно. В апреле 1944 г. 8-й батальон 77-го пехотного полка Новогрудского округа АК атаковал гарнизон местной самообороны в местечке Вселюб в пятнадцати километрах от Новогрудка. В ходе тяжелого боя командир батальона АК погиб, а вся операция завершилась поражением поляков^{254}.

За Б. Рагулей началась охота. На его поимку были ориентированы Особые отделы генерала В. Чернышева и спецгруппы НКВД. Чекистам удалось найти оперативные подходы к руководителю ополченцев. Они завербовали одного из бойцов Рагули, Павла Турайкевича, студента Новогрудской учительской семинарии, который, попав в плен и не выдержав допроса «с пристрастием», пошел на сотрудничество с НКВД^{255}.

Существовало несколько вариантов устранения Рагули. Об одном из них рассказывает бывший секретарь Новогрудского подпольного райкома ЛКСМБ Барановичской области, помощник комиссара партизанской бригады имени В. И. Чапаева Г. Ф. Фомичев:

«30 апреля 1944 г. Новогрудский гарнизон под командованием матерого белорусского националиста, предателя Родины Рогули выехал грабить население деревни Рутковичи. Но путь фашистам преградили партизаны. Разгорелся жаркий бой. Член подпольного райкома Николай Ритус с одним партизаном отрезали путь отхода рогулевцам и держались до подхода основных сил отряда. На поле боя осталось 18 вражеских трупов, 16 человек были взяты в плен. К сожалению, самому Рогуле удалось бежать»^{256}.

Упорная борьба, которую вели новогрудские ополченцы, заставила командование советского Сопротивления и АК пойти на некоторые уступки. Это особенно ярко проявилось в ходе попытки аковцев установить контроль над Новогрудчиной. Рагуля, узнав, что подразделение АК из Лиды, перейдя Неман, заняло Березовку, направил командиру польского отряда письмо, текст которого был краток и однозначен: через два часа покинуть район. Поляки, не принимая боя, оставили населенный пункт и больше там не появлялись^{257}.

Чернышевцы, мстя, стали расправляться с семьями ополченцев. Тогда Борис Дмитриевич направил письмо командиру отряда, в котором просил остановить репрессии против семей личного состава эскадрона, предупредив при этом, что «на акции советских партизан он ответит контракциями». Письмо подействовало^{258}.

Ополченцы Новогрудчины, почин которых подхватила вся область, боролись не только против советского Сопротивления и АК, но и с нацистами.

«Зная о том, что советские партизаны систематически грабят деревни Подзагорье, Волкорязь и Делятичи, Б. Рогуля решил проучить их. Операция прошла успешно. «Лесные братья», оставив убитых, скрылись в лесу. Рогулевцам достались пленные.

— Откуда ты? — спросил пленного командир.

— Из Бора, — был ответ.

— Почему пошел в партизаны?

— Во время последней оккупации немцы спалили деревню. Постреляли много гражданского населения, которое ничего общего с партизанами не имело. Других забрали на работу в Германию, а некоторым удалось бежать в лес. Я был в числе последних. — Я не большевик, — несмело продолжал пленный, — я был первый, кто противился коллективизации. Я ненавижу большевиков, но кто даст мне сегодня охрану? Все равно умирать. Только не мучайте, — попросил он глухо.

В это время приблизился немец из любчанской жандармерии.

— Давайте пленного, мы с ним расправимся.

— Мы не нацисты, — продолжал командир, — мы белорусские солдаты. Пленных мы не расстреливаем. Мы не воюем против белорусского народа. Наша цель — свободная от всех оккупантов Беларусь.

И обратившись к пленному, сказал:

— Иди с Богом. Но помни, чтобы твоя рука никогда не поднималась против твоего брата-белоруса!

— Спалить деревню. Тут все партизаны. Спалить! — стал кричать немецкий жандарм, поняв, в чем дело.

Белорусский офицер схватил его за грудь:

— Не ты строил, и не ты спалишь. Назад, либо стреляю.

Жандармы быстро ретировались в сторону Любчи.

Неожиданно из толпы послышался плач женщины:

— Сынки мои. Вы же наши детки. Вы же наши защитники.

Сельчане стали обнимать бойцов»^{259}.

Характеризуя движение местного ополчения, необходимо отметить: оно было достаточно боеспособным для антипартизанской борьбы, ведения боевых действий низкой интенсивности и охранной службы. Добровольцы, нагоняя страх на нацистов, советских партизан и аковцев, являлись надежными и верными защитниками населения. Они спасли от неминуемого уничтожения тысячи белорусских граждан — женщин, стариков и детей, взяв под свою охрану их жизнь и имущество. Ополчение вписало яркую страницу в историю Беларуси, показало мужество и героизм лучших ее сынов. Ополченцы прошли суровую закалку, хорошую школу жизни и борьбы.

Выше мы отмечали, что БКО была создана «для борьбы с большевизмом»^{260}. Заметим: когда в Новогрудке формировался 68-й батальон БКО, командиром которого стал Б. Рагуля, его солдатами стали 1200 ополченцев первого спецподразделения, в функции которого входила защита населения от различных вооруженных формирований, дислоцировавшихся на территории оккупированного края.

Оборонные деревни.

Как видно из документов, «попытка покончить с бандами продолжилась осенью 43-го акциями по созданию оборонных деревень»^{261}.

Еще задолго до принятия окончательного решения по данному вопросу в апреле 1943 г. на совещании окружных комиссаров, руководителей главных отделов и отделов Генерального комиссариата в Минске начальник сил СС и полиции генерал Готтберг, обосновывая необходимость данной акции, заявил:

«Опыт борьбы с партизанами учит, что этот народ (белорусы — А. Т.) имеет врожденное чувство справедливости, и мероприятия насилия, полного уничтожения и т. д. совсем ошибочные. Репрессии накладываются не только на тех, на кого необходимо накладывать, но и на невиновное население… Абсолютный успех в борьбе с бандами гарантирован только тогда, когда я смогу получить поддержку от населения. Мы стремимся к тому, чтобы сельское население само защищалось от вылазок бандитов, поэтому мы должны помочь сельскому населению. Попытки подтверждают опыт. В Слониме оборонялась^[60] одна волость и, если не ошибаюсь, из 40 крестьян было убито 5, а на другой стороне было убито 120 партизан…»^{262}

19 октября 1943 г. появились распоряжения Готтберга о создании оборонных деревень — постоянных местных очагов национальных полицейских батальонов. Так же, как и создание белорусских полицейских батальонов, эта акция использовала потенциал населения в борьбе с партизанами, обеспечивая выполнение хозяйственных поставок, и, как утверждает историк А. Гелогоев, не требовала политических уступок со стороны немецких властей^{263}.

По приказу Готтберга вся территория Генерального округа покрывалась сетью оборонных деревень, чьи жители, пройдя спецпроверку, получили оружие: от 50 до 100 винтовок на населенный пункт^{264}. В конце ноября Готтберг на конференции в министерстве восточных оккупированных территорий (ОМІ) сообщил, что в оборонные деревни организованно переселяются белорусские полицейские, некоторые из них даже получили земельные наделы^{265}. Во многих деревнях оседали военнослужащие восточных формирований из состава войск вермахта, беженцы из занятых Красной Армией районов Беларуси.

Оборонные деревни создавались и на территории Восточной Беларуси, но наиболее успешно этот процесс шел в Генеральном округе. В результате по всей Беларуси зимой 1943–1944 гг. крупные деревни стали поселениями и в то же время опорными пунктами для полицейских батальонов. Вот как описывает одну из оборонных деревень, в которой побывал в мае 1944 г., наместник БЦР по Виленскому округу Я. Малецкий:

«Посередине был сделан большой крытый загон для скота, куда на ночь загоняли коров — около 150 голов, — чтобы банды не могли их захватить. В бункерах постоянная охрана, усиленная ночью. Кроме того, днем патрули контролировали территории вокруг деревни радиусом в три километра. Было около 85 человек. Состояние людей было бодрое, но они просили прислать больше полиции и войск, а также оружия, обмундирования и другого снаряжения, и особенно тяжелого вооружения, так как партизаны его имеют, — пулеметы, минометы. Молодежь была организована в СМБ и выглядела очень хорошо»^{266}.

Как видно из документов, в Барановичском округе было создано «14 оборонных деревень… акция оправдала себя»^{267}. В Несвижском районе создание так называемых оборонных деревень шло стремительными темпами. В деревнях Иваново и Лань сельчане получили оружие^{268}. Согласно воспоминаниям Я. Малецкого, для создания оборонных деревень использовался и СБМ. В марте 1944 г. командование группы войск «Центр» совместно с Генеральным комиссариатом организовало в Бобруйске двухнедельные курсы подготовки для молодежи оборонных деревень^{269}.

Жители оборонных деревень — все, кто мог носить оружие, — включились в борьбу с партизанами. Они могли себя защитить и являлись источником постоянной и достоверной информации о состоянии дел в округе. Оборонные деревни появились также в Новогрудском и Слонимском округах. Таким образом, на территории области выросло несколько десятков местных очагов антипартизанской борьбы.

Штаб советского Сопротивления вынужден был признать данный факт и считаться с ним. Вот что об этом писал командир партизанского отряда им. Г. Котовского И. Р. Евдокимов:

«Мы предпринимали решительные меры по ликвидации отрядов, которые гитлеровцам удалось создать в некоторых прилесных деревнях, чьи бойцы устраивали засады на нас, следили за нашими передвижениями и сообщали немцам. Ими было убито около 20 партизан»^{270}.

Уже после Второй мировой войны Пономаренко пришлось признать:

«…в деревнях, расположенных вблизи райцентров, были случаи, когда сами жители помогали полиции в борьбе с партизанами»^{271}.

Однако многие белорусские националисты видели в проекте Готтберга и отрицательные моменты. Некоторые деревни были просто не в состоянии организовать оборону против многочисленного и хорошо вооруженного противника, что обрекало их на уничтожение. Об этом и сообщал Готтбергу Р. Орловский в письме от 25 мая 1944 г.:

«Находясь в Слуцке, я узнал, что местные оборонные деревни не способны выполнять свои функции, т. к. с их вооружением — несколькими винтовками — невозможно дать отпор хорошо вооруженным советским партизанским отрядам, возглавляемым командирами-кадровиками, сброшенными на парашютах. В результате гибнут не только добровольцы, которые пытются сопративляться, но и их семьи. Поэтому прошу Вас, господин генерал, приостановить создание оборонных деревень»^{272}.

Неизвестно, был ли установлен в деревнях какой-нибудь немецкий контроль над деятельностью сельского населения, тяжело оценить реальную отдачу от создания оборонных деревень, но факт остается фактом: впервые оружие было роздано такому количеству населения, выступившему против «лесных братьев».

Несмотря на крупные успехи, достигнутые весной и летом 1944 г., победить партизанское движение было уже невозможно. Немцы с опаской подходили к вопросу обеспечения белорусов оружием, что и предопределило дальнейшую судьбу акции «оборонных деревень».

РАЗДEЛ XIII. Я С ТОБОЮ НЕ ПPОЩАЮСЬ…

Калі мы прымалі рашэньне ад'язджаць, у нас не было ніякай магчымасьці выжыць тут. Нам пагражаў расстрэл. Паехаць — было адзінай магчымасьцю выжыць.

Вітаўт Кіпель.

Весной 1944-го будущее Беларуси зависело от решений, принятых Москвой, Берлином, Лондоном и Минском. Как видно из документов, существовало четыре варианта развязки «белорусского вопроса»:

1. План Белорусской операции «Багратион», получившей условное название в честь русского полководца Отечественной войны 1812 г. Петра Ивановича Багратиона, утвержден И. В. Сталиным 30 мая 1944 г. Главная военно-политическая задача плана заключалась в разгроме немецкой группы армий «Центр», освобождение от фашистских захватчиков центральных районов Беларуси, ликвидация белорусского выступа, создание предпосылок для проведения последующих операций в западных районах Украины, в Прибалтике, Восточной Пруссии и Польше.

Замысел Ставки ВГК предусматривал: глубокими ударами четырех фронтов^[1] взломать оборону немцев на шести направлениях, окружить и уничтожить гитлеровские группировки на флангах белорусского выступа — в районах Витебска и Бобруйска, после чего, наступая по сходящимся направлениям на Минск, окружить и ликвидировать восточнее Минска главные силы армий «Центр». В дальнейшем, наращивая силу удара, выйти на рубеж Каунас — Белосток — Люблин^{1}.

В Белорусской операции планируется 2 млн. 400 тыс. человек кадрового состава Красной Армии, 5200 танков и САУ, 5300 самолетов, 36400 орудий и минометов^{2}. Ни в одной другой предшествовавшей операции советско-немецкой войны не привлекалось такое количество артиллерии, танков и боевой авиации.

Сосредоточение крупных сил советских войск позволило создать значительное превосходство над вермахтом: по личному составу 2:1, по орудиям и минометам — 3,8:1, по танкам и самоходно-артиллерийским установкам — 5,8:1, по боевым самолетам — 3,9:1 ^{3}. Белорусская операция «Багратион» начнется 23 июня, завершится 19 августа 1944 г. Советские войска с разных сторон прорвут оборону немцев, окружат и ликвидируют крупные группировки фашистских войск в районе Витебска, Бобруйска, Могилева, Бреста. В районе Минска будет самый крупный «котел», в котором окажется группировка в более 100 тыс. фашистских солдат, включая 35 тыс. пленных, среди них 22 генерала.

3 июля будет освобожден Минск. Последний белорусский город — Брест — будет освобожден 28 июля. А к 19 августа — дню завершения наступательной операции «Багратион» — советские войска выйдут к Риге, на границу с Восточной Пруссией, на Нарву и Вислу. Потери вермахта составят более 500 тыс., включая пленных. Безвозвратные потери советских войск составят 178 тыс. человек.

2. План немецкого командования, понимавшего важность белорусского «балкона» заключался в том, чтобы удержать Беларусь любой ценой. Для обороны белорусского выступа привлекались войска группы армий «Центр» (командующий генерал-фельдмаршала Э. Буш). В их состав входили 3-я танковая армия, а также 4, 9 и 2-я полевые армии.

Всего группа армий «Центр» имела 50 дивизий и 3 бригады. Кроме того, на флангах белорусского выступа на стыках с группой армий «Центр» привлекалась часть сил 16-й армии группы армий «Север» и 4-й танковой армии группы армий «Северная Украина». В общей сложности советским войскам противостояли 63 немецкие дивизии (в том числе 3 танковые и 2 моторизованные) и 3 бригады, которые насчитывали 1,2 млн. человек, 900 танков и штурмовых орудий, 9500 полевых орудий и минометов, 1350 боевых самолетов^{4}.

3. План Лондонского эмигрантского правительства «Буря», военные и политические цели которого излагались в «Правительственной инструкции для страны» от 27 октября 1943 г., предусматривал: по мере отступления немецких войск овладевать освобожденными районами, чтобы Красная Армия застала там уже сформированные аппараты власти, подчиненные эмигрантскому правительству. В операции предполагалось задействовать 70–80 тыс. солдат и офицеров Армии Крайовой, находившихся, главным образом, в Восточной и Юго-Восточной Польше, а также на территориях Литвы, Западной Украины и Западной Беларуси.

Документы свидетельствуют: когда советские войска стремительно продвигались по территории Беларуси, командование АК ввело в действие план «Веер», цель которого заключалась в захвате власти в Западной Беларуси^{5}. Накануне взятия Красной Армией Вильно туда нелегально прибыл из Варшавы командующий Виленским и Новогрудским округом генерал «Вилк» (Волк). Под этим псевдонимом скрывался подполковник Александр Кжижановский. Имея приказ лондонского правительства захватить Вильно до вступления советских войск, он разработал операцию «Остра брама»^[2]. Однако план генерала «Вилка» потерпел полное фиаско. На этот счет в докладной записке Берии от 16 июля 1944 г., адресованной Сталину, Молотову и первому заместителю начальника Генерального штаба Антонову сказано:

«Туда действительно сунулась одна бригада, немцы ее поголовно разбили, и на этом «занятие» Вильно поляками прекратилось»

href="#r13n_3" title="">[3].

Однако после того, как советские войска очистили город от немцев, пользуясь попустительством командования 3-го Белорусского фронта, «поляки стали проявлять нахальство». Например, когда над городской ратушей был водружен советский флаг, то вскоре ниже его появился и флаг Польши, который, правда, сразу же был снят. Вступившие в город аковцы попытались навести там свои порядки. Как говорилось в той же докладной записке:

«Поляки безобразничают, отбирают насильно продукты, рогатый скот и лошадей у местных жителей, заявляя, что это идет для польской армии…»^{6}

Чтобы пресечь эти бесчинства, 17 июля «Вилка» и его начальника штаба арестовывают. На следующий день будут разоружены и их подчиненные^{7}.

4. Автором плана восстания в Минске в период проведения Второго Всебелорусского конгресса^[4] являлся командир 15-го батальона БКО 22-летний В. Родько («Волк»).

«Был у Родько, — свидетельствует член ЦК БНП Б. Рагуля («Минский»), — план восстания. Основной силой должен был стать мой батальон, который находился под Докшицами. Нам должны были подать состав, чтобы мы прибыли в Минск. Там мы бы стали главной силой предстоящего восстания, целью которого было бы провозглашение независимой Белорусской Народной Республики. Но состава немцы нам не дали, возможно, что-то узнали…»^{8}

О предстоящем восстании знало и командование АК. Оно всячески препятствовало белорусам.

«Я, подчиняясь Родько прибыть в Минск, — писал после войны член БНП В. Сикора, — где «все должно решиться», выехал поездом с 12-ю вооруженными бойцами. Состав подорвали аковцы»^{9}.

Возникает вопрос: почему БНП отказалась от проведения восстания? Ответ на него мы нашли у непосредственного участника событий Б. Рогули:

«План антинемецкого восстания в Минске, который разработал Родько, был, известно, фантастический. Сил у БНП было очень мало. Значительно меньше, чем у Армии Крайовой во время Варшавского восстания. Тем более что началась операция «Багратион» и советские танки стремительно приближались к Минску. Поэтому часть членов ЦК БНП выступила против самоубийственного плана. Необходимо было сохранить людей ради будущей партизанской и подпольной борьбы с новыми оккупантами»^{10}.

Глава 1. Дорога на Запад

Обстановка на немецко-советском фронте резко изменила ход событий. Остро встал вопрос эвакуации. В ГКБ ее официально объявили 28 июня 1944 г.^{11} Попытаемся раскрыть содержание тезиса «немецкая эвакуация» подробнее, иллюстрируя ее свидетельствами очевидцев. Но прежде отметим: когда советские войска приблизились к Минску, 8000 жителей Белорусской столицы добровольно вышли на строительство укреплений вокруг города^{12}.

Бег от смерти.

О том, как проводилась эвакуация в Барановичской области, хорошо видно из отчета Барановичского окружного комиссара Вернера от 10 августа 1944 г. В отчете Вернера, составленном по следам роковых для нацистов июльских событий, говорится о том, что в субботу, 22 июля 1944 г., обер-фюрер Вернер получил приказ в понедельник 26.06.1944 г. прибыть в Минск для участия в совещании по вопросу проведения запланированной операции против банд в районе Налибоки. В воскресенье, во второй половине дня, обер-фюрер Вернер выехал в Минск. Хотя в эти дни по округу уже довольно заметно было возбуждение населения, вызванное поступившими сведениями из Слуцка и устной пропагандой беженцев из Слуцкого района, тем не менее на упомянутом выше совещании в Минске вопрос военного положения не обсуждался и ни слова не было сказано об угрожающей обстановке. И это несмотря на то, что на нем присутствовали в том числе и высшие офицеры вермахта. Возбуждение населения еще больше усилилось в понедельник, чему способствовали мощные налеты советской авиации на г. Барановичи и Барановичскую область. В результате большая часть населения в панике покинула город, ища убежища в деревнях или в чистом поле.

Вторник, 27 июня 1944 г. Ночью советская авиация вновь нанесла мощный бомбовый удар по городу, в результате чего Барановичам был причинен огромный ущерб. Настроение населения стало еще более подавленным, чем накануне. Стали заметны случаи бегства.

Среда, 28 июня 1944 г. Военная обстановка стала угрожающей. В первой половине дня были предприняты попытки связаться с Минском, однако они оказались безуспешными. Во время второго посещения оберфюрером Вернером генерала Невигера в 11.00 последний настаивал на немедленном принятии решения и отдачи указаний гражданским управлениям. В 12.25 наконец удалось связаться с Минском и получить приказ от заместителя генерального комиссара штандартенфюрера СС Фрайтага о свертывании работы и последующей эвакуации из Барановичского округа. На основании поступившего указания об эвакуации из округа в 14.30 состоялось совещание референтов окружного комиссара, на котором, кроме сотрудников комиссариата, присутствовали комендант полиции округа майор Меха и начальник СД гауптштурмфюрер СС Хегер. На совещании были приняты срочные меры по эвакуации и распределены обязанности между отдельными референтами. Ответственным за эвакуацию учреждений был назначен начальник отдела Вусман; ответственным за эвакуацию промышленных предприятий и фирм утвержден начальник отдела Бертрам; ответственным за эвакуацию сельскохозяйственных предприятий — окружной сельскохозяйственный руководитель Эгерс; ответственным по общим вопросам эвакуации — Альфред Мюллер; ответственным за автотранспортный парк — Борис Мичке.

В 19.00 на совещание были приглашены все руководители предприятий и фирм города… на котором были оглашены меры, которые необходимо немедленно принять в связи с эвакуацией… Были обсуждены возможные даты начала эвакуации. Отправка женского персонала комиссариата была предусмотрена на пятницу.

Четверг, 29 июня 1944 г. Вечером отдан приказ на эвакуацию из Несвижского и Клецкого районов.

В первой половине дня окружному комиссару Гилле в Новогрудок была отправлена радиограмма следующего содержания:

«Барановичский округ готовится к эвакуации, немедленно отправьте казаков из лагеря в Лесна в западном направлении…»^{13}

Необходимо отметить: в это время, когда поступил приказ об эвакуации, в Новогрудок прибыл батальон Б. Рагули. О его дальнейшей судьбе свидетельствует А. Войтович:

«Рагуля привел свой батальон в Новогрудок. Уже отступали немцы и недалеко были большевики. Он построил своих бойцов на Замковой горе и сказал следующее:

— Друзья! Я вас отсюда взял, сюда и привел. Немцы уже отступили, а завтра уходим и мы. Сегодня не могу приказывать, кто не боится оставаться, кто с партизанами имел связь — можете остаться. Я не принуждаю, чтобы все вы уходили на запад. Кто хочет с нами, пожалуйста, кто нет, оставайтесь. Может, еще встретимся. Скоро». На запад ушло 120 солдат и офицеров батальона»^{14}.

Эскадрон, согласно воспоминаниям лейтенанта БКО Н. Рулинского, эвакуировался из Новогрудка.

«Я ехал в одной машине с Б. Рагулей, на «Татре». Кроме нас, в ней была еще его будущая жена^[5] и Василь Рагуля, бывший сенатор польского Сейма. Из города я выехал на мотоцикле, но меня увидел Рагуля: «Садись, — говорит, — у меня есть место». Так мы приехали в Гродно, перешли мост, и там нас встретил Родько. Направили нас в Варшаву»^{15}.

А в это время, в пятницу, 30 июня 1944 г., в 5.00 железнодорожным транспортом из Барановичей были отправлены немецкие женщины. В комиссариате осталось только 4 дамы, которые еще были необходимы для поддержания деятельности учреждения.

Военная обстановка все больше накалялась, угроза нависла над северной и южной частями округа, а поэтому был отдан приказ об эвакуации в 3 этапа Столбцовского, Мирского и Ляховичского районов.

Суббота, 1 июля 1944 г. Настроение населения, оставшегося в городе, все время ухудшалось. Наблюдались случаи панического бегства. Причиной резкого ухудшения настроения было известие о том, что руководящая верхушка местного самоуправления (БЦР) покинула город и округ. Особенно подло при этом вел себя уполномоченный БЦР д-р Станкевич. Еще удалось помешать выехать из города бургомистру Русаку, который все же в понедельник, 3.07.1944 г., покинул город^{16}.

Имеющиеся в нашем распоряжении документы позволяют со всей категоричностью утверждать: в отчете Барановичского окружного комиссара Вернера «Об эвакуации оккупационных учреждений в связи с наступлением Красной Армии» допущены неточности. Из них следует, что белорусские администраторы ушли из города последними. Об этом, в частности, оставил воспоминания офицер БКО Я. Сажич:

«Отступление на Запад. Наш был последний поезд, который уходил с центральной станции в Барановичах (станция Барановичи-Полесские уже была занята советскими войсками). Несколько дней перед этим были свидетелями больших колонн пеших и повозок отступающих белорусских крестьян и других. Многие подофицеры, например, Русак и солдаты, подходили ко мне, спрашивая, что делать. Советовал им, когда ничего не знают дома — где ты и когда сможешь спрятаться от советского террора, — оставаться. Мы едем неизвестно куда и когда вернемся. В последний момент присоединились к нам пару девушек в зеленой униформе (среди них Юзя Бречко)…»^{17}

Вообще надо отметить, что оккупационные власти, спасаясь, бросили сотрудников-белорусов. Так было не только в Барановичской области, так было на всей территории страны.

«Я выехал в Лиду, — расскажет после 2-ой мировой войны Ф. Кушель, — где в это время должен был находиться Р. Островский и Готтберг. Президент со своим секретарем Невронским и адъютантами Родзевичем и Плескачевским выехали в Вильно, откуда планировали прибыть в Лиду, куда, по данным, которые он получал, должен был эвакуироваться штаб Готтберга. Транспорт БЦР достиг Лиды 2 июля. Первый вице-президент Шкелёнок и я по телеграфу связались с городом, но ни штаба Готтберга, ни Президента там не было»^{18}.

А в это время в административной столице области, как следует из отчета Вернера, опасность все время нарастала. Грабежи складов, квартир и т. п., в которых, к сожалению, принимали участие и служащие вермахта, принимали массовый характер. При этом, замечает Вернер, части вермахта, проходившие в эти дни через город, в большей части разбитые солдаты и одиночные группы, вели себя недостойно немецкого солдата и только поступками немецких солдат объясняются грабежи. Несмотря на это, упреки в адрес гражданского управления со стороны вермахта не прекращались.

Вторник, 4 июня 1944 г. Перед обедом ответственные лица комиссариата старались и прилагали все усилия к тому, чтобы получить транспортные средства и рабочую силу, чтобы все же вывести из города материалы и ценное имущество.

В 11.00 гражданским учреждениям рекомендовано покинуть город.

Разрушениями зданий гражданские учреждения не занимались. Разрушение всех кирпичных зданий и предприятий в городе взял на себя вермахт, и план разрушений был конкретно согласован с офицером-сапером 52-й дивизии^{19}.

В Барановичах и других городах области согласно «Акта Барановичской областной комиссии об истреблении и угоне советских граждан на каторгу, разрушении и ограблении народного хозяйства, учреждений культур и искусства немецко-фашистскими захватчиками на территории области в 1941–1944 гг.», захватчики разрушили 7 зданий государственных библиотек с десятками тысяч книг, разграбили и разрушили краеведческий музей в Слониме, разрушили 4 детских дома, сожгли и взорвали 192 школы, 1 театр, 9 кинотеатров, 110 зданий промышленного назначения, 4 здания детских учреждений, 52 мельницы, уворовали 213 текстильных станков, 12 электроагрегатов, 27 электромоторов, 1 передвижную электростанцию, уничтожили все больницы, поликлиники, амбулатории области… сожгли более 5 тыс. коммунальных домов, 14 бань и прачечных, 17 гостиниц, здание телефонно-телеграфной станции.^{20}

Но есть факты, которые не упоминаются в советских источниках. Например, согласно рассказам очевидцев, «перед отступлением немцы организованно раздали населению запасы зерна». Правда, позже, когда произошла смена власти, «наши приказали все сдать»^{21}.

Но вернемся к драме, разыгравшейся в Барановичской области. Как видно из отчета Вернера, 4 июля 1944 г. в 13.00 автоколонна, состоящая из 8 легковых и 2 грузовых автомашин, выехала со двора окружного комиссариата и двинулась в направлении Слонима. Незадолго до отъезда была отправлена следующая радиограмма:

«Генеральному комиссару в Лиде. По распоряжению генерала Невигера во вторник, 4.07.1944 г., в 13.00, оставили Барановичи. Подписал Вернер»^{22}.

В 4.00 8.07.1944 г. город Барановичи был полностью очищен от немцев^{23}.

«Вечером в тот же день, — напишет в своей книге «Свинцом и словом» партизанский журналист Г. Будай, — я был в Барановичах. Еще повсюду виднелись следы только что закончившегося сражения, полыхали пожары, дымились руины. Но люди ликовали, они дождались своих освободителей — героических воинов Красной Армии»^{24}.

Сколько же восторженных жителей областного центра вышло на улицы встречать «освободителей»? В воспоминаниях восторженного партийного автора этот момент деликатно опущен. Наверное, потому, что на самом деле описываемого Г. Будаем массового восторга не могло быть в принципе. Поскольку, как следует из докладной записки майора Горбачева начальнику политического отдела 65-й армии полковнику Ганиеву о наведении порядка и положении дел в г. Барановичи от 13 июля 1944 г.:

«До войны в городе было 60 тыс. жителей. В первый день освобождения, т. е. 8 июля, в городе было не более 600–800 человек»^{25}.

Впрочем, надо полагать, автор прекрасно знал, где подевалось остальное население Барановичей. Хотя бы потому, что именно он, еще в бытность редактором подпольной газеты, от имени областного комитета КП(б)Б подготовил в начале июля к печати специальную листовку, фрагменты которой мы приведем:

«Советское правительство, — обращался генерал В. Чернышев к населению области, — не думает наказывать вас за то, что вы остались в оккупированных районах. Советская власть — это ваша родная власть»^{26}.

Только веры к той власти не было, и белорусы массово снимались с обжитых мест. «Накануне наступления Красной Армии в Германию из Барановичского округа, — явствует из отчета Барановичского комиссара за 11.08.1944 г., — выехало 500 членов СМБ»^{27}. Интересная деталь: по дороге в Германию к эшелону с молодежью «присоединились юноши и девушки из Слонима и Новогрудка»^{28}. Из числа «оборонцев»^[6] примерно 50 крестьян при эвакуации округа отступили с немцами^{29}.

В октябре 1944 г. в пределах Германии проживало не менее 700 тыс. белорусов, в том числе беженцев и эвакуированных — 80 тыс. человек, военнопленных польской армии — 60 тыс., военнопленных Красной Армии — 50 тыс., членов СБМ — 10 тыс. человек. Вместе с вывезенными из Белоруссии рабочими на территории Германии проживало около 1 млн. белорусов^{30}.

Что двигало этими людьми? Ответ один. Они еще не забыли коллективизацию, репрессии, национальное угнетение и многое другое, что намертво ассоциировалось с Советской властью. Для них, западных белорусов, и не только, насильственно включенных в состав СССР в 1939–1940 гг., возвращение Красной Армии и власти Сталина — Пономаренко — Тура было не чем иным, как еще одной оккупацией, не менее жестокой, чем немецкая.

PАЗДEЛ XIV. ПОБЕДА ПО ИМЕНИ СМЕРТЬ.

За што, о Божа праведны, магучы,

Караеш так няшчасны свой народ?

Чаму на стогн маўчыць

Твой гром бліскучы,

На стогн, што да цябе

йдзе з года ў год?

Янка Купала.

Белорусов, поляков, евреев и прочих жителей оккупированной области после возвращения Красной Армии ожидали нелегкие времена. В январе 1944 г. к немцам перешел командир 1346-й разведроты 253-й стрелковой дивизии капитан Игорь Капор. До этого, в декабре 1943 г., он находился на переподготовке при разведотделе штаба Белорусского фронта, где познакомился с тайным приказом НКВД, в котором сообщалось о том, какая судьба ждет население Беларуси, когда ее вновь займут советские войска. Мужчин, если верить приказу, который, правда, до сих пор надежно скрыт в сейфах соответствующего ведомства, предполагалось поголовно отправить в штрафные батальоны и бросить в бой даже непереодетыми, невооруженными и необученными, остальных — выселить за Урал^{1}.

Детей-сирот, равно как и детей арестованных и направленных в штрафные батальоны, ожидали специальные детские дома НКВД, где их предстояло перевоспитать в большевистском духе.

Тайный приказ, о котором сообщил Капор, до сих пор недоступен историкам. Но характер действий советской военной администрации на освобождаемых территориях ему полностью соответствовал.

Глава I. Рай по заказу.

Старая новая диктатура возвращалась как победительница. Вновь полновластным хозяином области стал И. П. Тур^[1]. Вновь, как и в 39-м, власть он перенял у военных. Появился первый секретарь обкома партии в Барановичах 9 июля. Прибыл не один, а с группой высокопоставленных чиновников: секретарями ОК КП(б)Б тов. Чернышевым и Барановым, председателем облисполкома тов. Бондаренко, секретарем горкома КП(б)Б тов. Соврей, председателем горисполкома тов. Гнетько^{2}.

Небезынтересно узнать о первых шагах органов Военного управления. Уже на следующий день, когда столица области оказалась под юрисдикцией советского военного командования, член Военного Совета 65-й армии М. М. Радецкий назначил начальником Барановичского гарнизона командира 15-й стрелковой Сивашской, ордена Ленина, дважды Краснознаменной дивизии генерал-майора К. Е. Гребенника, а комендантом города — майора М. К. Горбачева, бывшего секретаря Барановичского обкома комсомола.

«Освободители-2».

Первый циркуляр, появившийся на улицах города, мало чем отличался от приказов предшественников — немецких военных и гражданских властей.

ПРИКАЗ № 1 НАЧАЛЬНИКА БАРАНОВИЧСКОГО ГАРНИЗОНА.

9 июля 1944 года.

В целях наведения порядка в городе приказываю:

1. Всем гражданским лицам в течение 48 часов сдать военному коменданту города все огнестрельное и холодное оружие, как отечественное, так и трофейное. Хранение взрывчатых веществ категорически запрещается.

2. В ночное время во всех квартирах соблюдать светомаскировку. На улицах не допускать разведения костров.

3. Запретить передвижение гражданского населения как в городе, так и по дорогам с 9 часов вечера до 5 часов утра по московскому времени. Всякого рода массовые мероприятия (собрания, митинги, вечер и т. д.) после 7 часов вечера допускаются в каждом отдельном случае с разрешения военного комендата.

4. Запретить местным жителям пускать каких бы то ни было лиц, в том числе и военнослужащих, без разрешения военного коменданта в квартиры для ночлега.

5. Все захваченные у противника в городе трофеи являются государственной собственностью и подлежат учету.

6. Повести решительную борьбу с паникерами, распространителями ложных и провокационных слухов, рассматривать их как пособников врага.

7. Всех виновных в нарушении данного приказа привлекать к суду по законам военного времени.

Начальник Барановичского гарнизона Генерал-майор Гребенник^{3}.

Как видно из приказа № 1, в областном центре вводилось военное положение. В город ввели 676-й стрелковый полк, учебную роту 15-й стрелковой дивизии, подразделения СМЕРШа.

10 июля военная администрация, переписав жителей города, зарегистрировала 4000 человек. Как отмечал в докладной записке начальнику политического отдела 65-й армии полковнику Ганиеву комендант Барановичей майор Горбачев, «среди населения много здоровых мужчин»^{4}.

В тот день, когда проводилась перепись, Тур производит и первые кадровые назначения. Облвоенкомом Барановичской области утверждается полковник Кириенков. 12 июля он становится начальником Барановичского гарнизона, комендантом — майор Макаренко (по другим данным, капитан Алиев)^{5}.

Регистрация населения затронула всю территорию области. Что это означало, было понятно и без объяснений: для Красной Армии — новые рекруты, для местных жителей — очередные похоронки. В области намерения властей провести призыв вызвали одну реакцию — шок.

Существует очень много описаний этой мобилизации. Все они поражают какой-то особенно нездоровой, лихорадочной спешкой. Ее устроители не удосужились даже предоставить белорусам, входившим в отряды советского Сопротивления, краткосрочный отпуск, чтобы повидаться с домочадцами, — приказ о призыве появился уже 10 июля 1944 г. Забирали всех подряд: молодых и старых. В Барановичской области призвали более 20 тыс. человек^{6}. В основном это были бывшие партизаны и подпольщики. Разумеется, они понимали, что все они — смертники. Большинство из них — кто через неделю, кто через месяц — проклянут пару календарных дат: день принятия присяги и тот день, когда их зачислили в строевые части.

Говоря о мобилизации 1944 г., необходимо отметить следующее: она была бессмысленной и даже какой-то безумной. Ведь Советский Союз уже располагал к этому времени самой мощной армией в мире. Была ли необходимость ставить под ружье десятки тысяч рекрутов, набранных в различных регионах Барановичской области? На часть вопроса попытаемся ответить в книге.

«Армия, — отмечает исследователь В. Суворов (Резун), — была чудовищной: 10 фронтов в Европе и 3 фронта на Дальнем Востоке, в составе каждого фронта от 5 до 12 армий. Летом 1945 г. имелась 101 армия: 5 ударных, 6 гвардейских танковых, 18 воздушных, 11 гвардейских общевойсковых и 61 общевойсковая. Кроме фронтов и армий, два десятка военных округов, 4 флота, несколько флотилий, сотни военных училищ и военных академий, запасных частей и учебных центров, войска НКВД и пр. пр.»^{7}.

Советские, а теперь и белорусские историки, как правило, не уделяют почти никакого внимания упомянутой мобилизации. Официальная версия, озвученная ими, не выдерживает никакой критики. Мол,

«после освобождения республики 147 тыс. партизан влилось в ряды Красной Армии, а всего в ходе и после освобождения территории Беларуси в Красную Армию мобилизовано 755 тыс. ее жителей»^{8}.

Документы из разных архивов, содержащие хоть какую-то информацию о мобилизации, недоступны. Автор настоящей книги несколько раз пытался получить такое разрешение, но каждый раз получал отказ^{9}.

Но кое-какие документы, проливающие свет на призыв 44-го все же удалось найти. Один из них — докладная Барановичского ОК КП(б)Б члену Военного Совета 2-го Белорусского фронта генерал-лейтенанту Мехлису. Вот текст этого важного документа:

«С соединения партизанских бригад и отрядов Барановичской области, которое насчитывало до 28 тыс. человек, на 26 июля 1944 г. передано:

17-20 июля с. г. в г. Минск после парада до 8000 партизан 3-му Белорусскому фронту.

Передано 3-й армии Вашего фронта свыше 3000 человек через полковника тов. Тарасова.

Передано 50-й армии свыше 1000 человек.

Передано военкоматом области более 2000 человек.

В настоящее время 3-я армия (полковник т. Тарасов) принимает партизан с 12 бригад.

Есть возможность дополнительно передать Вам партизан с трех бригад и двух отдельных отрядов численностью до трех тысяч человек, большинство которых местные люди. В тылу противника они дрались неплохо. Раньше у нас 3-я армия принимала всех партизан с восточных областей и западных. Сейчас ее командование с города Волковыск партизан Барановичской области (местных) обратно направляют нам.

Прошу этот вопрос решить, учитывая, что в моем соединении, действовавшем в Барановичской области, до 90 процентов местных жителей.

Секретарь Барановичского обкома КП(б)Б и командир соединения партизанских бригад и отрядов области генерал-майор В. Чернышев.

26 июля 1944 г.»^{10}

Нужно ли пояснять, что это чудовищный документ — не случайно найденная записка свихнувшегося партийного чиновника. Увы — это план, разработанный Москвой, который, подобно раковой опухоли, готов был задушить все живое.

Все дальнейшие события известны нам по воспоминаниям очевидцев. Возвращаясь к тем драматическим дням, Д. Мышанка вспоминает:

«Отряд «За Родину»^[2] получил предписание двигаться в местечко Бытень. Имущество отряда, запасы продовольствия, живой скот, кавалерийские лошади — все исчезло. Часть партизан незаметно исчезла. Днем позже в Бытень прибыл советский офицер и отобрал бывших партизан^[3], которые отбыли в город Сувалки, затем марш в Белосток, в 556-й стрелковый полк под командованием полковника Качера.

Два дня командир взвода обучал солдат боевой выправке и строевому шагу.

— Почему нас не обучают, как вести себя в открытом бою? — спрашивали бывшие партизаны. — Мы приучены воевать под прикрытием леса.

— В настоящей войне, — отвечал взводный, — это не имеет значения.

Вечером батальон направили на передовую. Примерно через четверть часа раздалась команда, сопровождаемая угрозами и матом:

— Вперед… А то всех перестреляю!

По полю шли бывшие партизаны, а позади вдоль окопов бежал командир взвода, размахивая автоматом и чуть не силком выталкивая солдат из окопов, пиная их ногами, крича:

— Вперед! Кто за вас, гады, воевать будет?

…Через неделю раненых погрузили в санитарный поезд и после 3-недельного путешествия, выгрузили в городе Чита»^{11}.

Население, зная, что его гонят на бойню, отказывалось вступать в ряды Красной Армии. Люди уходили в леса, скрываясь от мобилизации. И вновь заработала репрессивная машина. Только теперь советская. В районы, где лица призывного возраста массово уклонялись от призыва, убыли карательные экспедиции.

Из письма Л. Берии от 1.12.1944 г. Сталину и Молотову:

«НКВД СССР для организации мероприятий откомандировало в Бел. ССР Б. З. Кобулова, 13 полков войск НКВД общим количеством 6020 человек»^{12}.

Появление карательных частей не могло не вызвать огромного внутреннего протеста, прямого сопротивления и всяческого уклонения от «чести» — умереть за Сталина и его окружение. В области, как и по всей Западной Беларуси, это выразилось в массовой неявке в военкоматы. Самые крупные волны отказников документы датируют второй половиной 1944-го и началом следующего, 1945 г. О размахе этого явления говорит, например, такая цифра. В течение последних трех месяцев 1944 г. НКВД арестовало 1643 дезертира, 48 тыс. уклонистов от службы в Красной Армии^{13}. Всего же в течение 1944–1945 гг. в Западной Беларуси, в том числе и Барановичской области, арестовано 97 тыс. дезертиров и 82757 отказников^{14}. Не менее важно и другое обстоятельство: добровольно для регистрации в военкоматы и отделы милиции не явился ни один дезертир либо уклонист.

Отловленных гнали под усиленной охраной на призывные пункты и, как и планировали в Кремле, без подготовки бросали в бой. Естественно, такие солдаты были обречены на бессмысленную гибель — воевать без соответствующей подготовки они не могли.

Призыв, несмотря на фантастическое количество случаев дезертирства, прошел в рекордно короткие сроки. Жестокие меры в сочетании с невиданной по своей назойливости пропагандой заставили белорусов все же явиться в военкоматы в надежде, что щедрые посулы большевиков будут хотя бы частично исполнены.

Примеров того, как выполнялись эти посулы, обернувшиеся полнейшим безразличием к судьбе тысяч белорусов, которые своей жизнью защищали СССР, — множество. Вот только один из них. Генерал М. Антоненко, заместитель командующего 1-м Белорусским фронтом по обеспечению тыла, в 1985 г. на научной конференции с гордостью заявил, что во время Берлинской операции его ведомству удалось «сберечь» большое количество артиллерийских снарядов. И это при 100-тысячных людских потерях в этой операции^{15}. Кому и для кого была нужна такая «экономия» и какой ценой она была достигнута?

Таблица № 58. ЖЕРТВЫ ПРИНУДИТЕЛЬНОЙ МОБИЛИЗАЦИИ 1944 Г. (БАРАНОВИЧСКАЯ ОБЛАСТЬ).

№ п/п	Район	Погибли на фронте
1.	Барановичский (в составе бывшего Городищенского и Новомышского р-нов)	2625 чел.
2.	Бытенский (в составе Ивацевичского р-на Брестской обл.)	971
3.	Ляховичский	1233
4.	Вороновский (в составе Радунского р-на)	54
5.	Зельвенский	1009
6.	Дятловский (Козловщинский р-н)	1419
7.	Ивьевский (Юратишский р-н)	578
8.	Мирский (Кореличский р-н)	2163
9.	Лидский	(?)
10.	Мостовский	236
11.	Новогрудский (Любчанский, Валевский р-ны)	2505
12.	Слонимский	1568
13.	Щучинский (Желудокский, Василишковский р-ны)	993
14.	Воложинский (Ивенецкий р-н)	1152
15.	Клецкий	1408
16.	Несвижский	1289
17.	Столбцовский	747
Всего (без Лидского р-на):		19952

Источник: Памяць: Беларусь. Рэспубліканская кніга. Мінск, 1995. С. 42–48, 71, 89, 337–339, 343–349, 349–352, 355–360, 362, 366, 374, 383–386, 506–510, 532, 572–574, 610.

И последнее. Изучая документы по мобилизации, мы столкнулись с явлением, тщательно скрываемым все последующие годы. Партийные чиновники, как было сказано выше, звали людей на фронт так же, как в 1917 г. их предшественники звали народ на баррикады. Сами же туда отнюдь не собирались. Их так никто и не увидел во главе колонн тысяч мобилизованных на фронт «тутэйших».

Партизанские руководители — командно-политический состав, особисты, первые, вторые и третьи партийные и комсомольские вожди — шли на всевозможные уловки, лишь бы остаться в тылу, а не попасть на передовую. Накануне призыва они сумели позаботиться о себе. Обратимся к источникам, которые, уверен, заслуживают особого внимания. А именно к мемуарам партизанских командиров, ярко рисующим облик советских политработников той поры. В них прямо говорится о том, что оставшиеся, кто не попал под призыв, пополнили ряды партийных, комсомольских, хозяйственных администраторов.

Вот что писал, например, бывший командир бригады «Победа» П. И. Булак:

«Командование разрешило отрядам бригады остановиться в Зельве на отдых. 150 человек осталось работать на административных постах, а остальные вместе с регулярными частями пошли на запад»^{16}.

Рассказывает очевидец Г. В. Будай, бывший комиссар бригады им. Пономаренко:

«14 июля в 18.00 по указанию Барановичского обкома партии бригада направилась в Минск для участия в параде партизан, который состоялся 16 июля 1944 года. После парада весь личный состав вернулся в городской поселок Ивенец, где мы несли гарнизонную службу, выполняли задания районного комитета партии и райвоенкомата. В августе бригада была расформирована. Часть товарищей направлена на партийную, советскую и хозяйственную работу, а большинство влилось в ряды Красной Армии»^{17}.

«После освобождения области, — свидетельствует В. Чернышев, — более 20 тыс. народных мстителей влились в ряды Красной Армии, свыше 3 тыс. были посланы на восстановление столицы Беларуси — Минска, а остальные остались в области для работы в советских, хозяйственных и других организациях»^{18}. М. П. Анищик, руководитель Слонимского партийного межрайпартцентра в своих откровениях тоже краток и лаконичен:

«Часть партизан осталась для работы в городе и сельских Советах»^{19}.

Приложение № 10. ПЕРЕЧЕНЬ НОМЕНКЛАТУРНЫХ ДОЛЖНОСТЕЙ, ЗАНИМАЕМЫХ БЫВШИМ КОМАНДНО-ПОЛИТИЧЕСКИМ СОСТАВОМ БАРАНОВИЧСКОГО ПАРТИЗАНСКОГО СОЕДИНЕНИЯ^[4]

№ п/п	ФИО	Должность в Барановичском партизанском соединении	После возвращения советской власти
1.	Чернышев В. Е.	командир соединения, генерал-майор	секретарь Барановичского ОК КП(б)Б
2.	Рыбаков А. К.	секретарь Барановичского подпольного обкома ЛКСМБ	убыл в распоряжение ЦК ЛКСМБ
3.	Гужавин Г. И.	редактор барановичской областной подпольной комсомольской газеты «Молодой мститель»	направлен в распоряжение ЦК ЛКСМБ
4.	Армянинов Д. М.	руководитель оперативно-чекистской службы, полковник НКВД СССР	убыл в распоряжение НКВД СССР
5.	Мисуна И. У.	помощник генерала В. Чернышева	аппарат Барановичского ОК КП(б)Б
6.	Зухба Д. К.	начальник разведки и контрразведки по Ивенецко-Налибокской зоне Барановичского партизанского соединения, полковник	распоряжение НКВД БССР
7.	Будай Г. В.	комиссар бригады им. Пономаренко	в распоряжении ЦК КП(б)Б
8.	Бусько Н. В.	секретарь Мирского подпольного РК ЛКСМБ по пропаганде	2-й секретарь Мирского райкома комсомола
9. Гавриков В. С. командир партизанского отряда им. Кутузова бригады им. Чкалова в распоряжении Барановичского ОК КП(б)Б
10.	Кузнецов С. А.	секретарь Воложинского подпольного райкома КП(б)Б	в резерв Барановичского ОК КП(б)Б
11.	Устабашидзе Л. А.	комиссар диверсионно-разведывательного отряда при Воложинском подпольном РК КП(б)Б	в резерве НКВД БССР
12.	Оборотов М. И.	начальник штаба отряда «Славные»	в резерве НКВД БССР
13.	Гапеев Е. Д.	командир соединения Лидской зоны	1-й секретарь Лидского горкома партии
14.	Булат Б. А.	командир бригады «Вперед»	в распоряжении ЦК КП(б)Б
15.	Смирнов Н. П.	комиссар партизанского отряда им. Ворошилова бригады им. Дзержинского	в распоряжении ЦК КП(б)Б
16.	Морозов А. Г.	командир бригады «Неуловимые», полковник	в распоряжение НКВД СССР
17.	Шупеня С. П.	руководитель Щучинского межрайпартцентра	в распоряжении ЦК КП(б)Б
18.	Потапов А. А.	секретарь Василишковского подпольного РК КП(б)Б, командир бригады им. Ленинского комсомола	в распоряжении ЦК КП(б)Б
19.	Евдокимов И. Р.	командир отряда им. Г. К. Котовского бригады имени Ленинского комсомола	в распоряжении Барановичского ОК КП(б)Б
20.	Анищик М. Т.	руководитель Слонимского подпольного межрайпартцентра	в распоряжении Барановичского ОК КП(б)Б
21.	Добриян И. Я.	комиссар отряда им. Ф. Э. Дзержинского	председатель Слонимского райисполкома
22.	Воробьев Г. Т.	комиссар бригады им. К. К. Рокоссовского	председатель Слонимского горисполкома
23.	Бульин Н. А.	комиссар отряда им. К. К. Рокоссовского	директор Слонимской электростанции
24.	Бурсевич Н. В.	редактор подпольной районной Слонимской газеты «Вольная праца»	редактор газеты «Вольная праца» г. Слоним
25.	Анищик М. Н.	секретарь Слонимского подпольного РК ЛКСМБ	в распоряжении ЦК ЛКСМБ
26.	Беляков Н. Н.	комиссар партизанской бригады им. К. Е. Ворошилова	в распоряжении Барановичского ОК КП(б)Б
27.	Крупеня	заместитель начальника Особого отдела бригады им. Гризодубовой	заместитель прокурора г. Барановичи
28.	Десюкевич С. К.	секретарь Ляховичского подпольного РК КП(б)Б, комиссар 19-й бригады им. В. М. Молотова	1-й секретарь Ляховичского РК КП(б)Б
29.	Астапов А. Ф.	начальник штаба бригады им. В. М. Молотова	редактор ляховичской районной газеты «Советский патриот»
30.	Орловский К. П.	командир спецотряда НКВД, подполковник НКВД	председатель колхоза «Рассвет»
31.	Синичкин Ф. М.	командир бригады им. С М. Кирова	аппарат Слонимского горисполкома
32.	Царюк В. З.	командир соединения Столбцовской зоны	аппарат Барановичского ОК КП(б)Б
33.	Скипор М. А.	партизан отряда Стрелкова (им. Суворова)	заведующий домом культуры в д. Молчадь
34.	Лесничий С. П.	секретарь Городищенского подпольного РК КП(б)Б	секретарь Городищенского РК КП(б)Б
35.	Мичурин Б. А.	командир бригады «25 лет БССР»	помощник начальника грузовой службы по кадрам Брест-Литовской железной дороги
36.	Чертков У. В.	секретарь Новомышского подпольного районного КП(б)Б, начальник Особого отдела бригады им. А В. Суворова	секретарь Новомышского РК КП(б)Б
37.	Шавяла И. Н.	командир отряда «Грозный»	заведующий Городищенским роно
38.	Шумская Л. Я.	1-й секретарь Городищенского подпольного райкома ЛКСМБ	1-й секретарь Городищенского РК ЛКСМБ
39.	Тавлай В. П.	спецагент НКВД — разведчик отряда им. Г. Э. Котовского бригады им. Ф. Дзержинского	ответственный секретарь новогрудской районной газеты «Звязда»
40.	Редько А. А.	начальник штаба отряда «Октябрьский» бригады им. С. М. Кирова	заведующий Новогрудской инкубаторской фабрикой
41.	Гребенкин Н. И.	командир спецгруппы НКВД, секретарь Любчанского подпольного РК ЛКСМБ	заведующий отделом Любчанского РК КП(б)Б
42.	Нестеренков В. А.	начальник штаба отряда им. М. Калинина	секретарь Козловщинского РК ЛКСМБ
43.	Кремко Е. И.	Заместитель командира по разведке бригады «Комсомолец»	редактор районной газеты «Ивенецкая правда»

Источники: За край родной. Минск, 178. С. 103, 117, 132, 214, 232, 258; В Принеманских лесах. С. 182, 192; Слонімскі край. 2002. № 17; Ёрш С. Гісторыя слонімскага перыядычнага друку. С. 23; Памяць: Гіст.-дакум. хроніка Ляхавіцкага раёна. Мінск, 1989. С. 243; Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 321, 322, 347, 608, 626–627; Памяць: Гіст.-дакум. хроніка Навагрудскага раёна. Мінск, 1996. С. 274, 326, 344.

Все, что нам удалось установить, дает основание утверждать: мобилизация 1944–1945 гг. являлась скрытой формой репрессий, направленных на устранение наиболее вероятной части населения области (а именно — мужской), способной, как считали в Кремле, оказать сопротивление большевикам. Выходит, не лукавил капитан-перебежчик И. Капор, когда сообщил о планах Сталина относительно Беларуси, для которой главные испытания были еще впереди.

Глава II. Дикая охота СМЕРШа^[5].

Советско-немецкая война окончилась майским салютом из пятисот орудий. Над рейхстагом гордо реяло красное знамя, а у стен Кремля ветошью лежали штандарты Третьего рейха. Хмельные от победы и шнапса советские солдаты возвращались домой. Они грузились в товарные вагоны, пряча от всевидящего ока батальонных особистов трофеи, прихваченные на память о поверженном Берлине. Эшелоны с победителями мчались на восток, в мирную жизнь.

А по встречной колее в Германию шли составы с советскими айнзатц-группами — дивизиями НКВД. Для них война только началась. Правда, на пути к Германии была еще Беларусь.

Приказано выжить.

Как и по всей территории Советского Союза в Беларуси, по мере ее освобождения, наряду с восстановлением органов власти и управления, в работу включался и репрессивный аппарат. Условно его можно разделить на две группы: 1. Переменный; 2. Постоянный.

Непосредственно в переменный репрессивный аппарат входили: 1) истребительные батальоны; 2) СМЕРШ; 3) внутренние войска НКВД СССР; 4) Особое совещание при НКВД СССР; 5) специальные лагеря НКВД СССР.

1. Истребительные батальоны. Создавались на основе постановления ЦК КП(б)Б от 14.06.1944 г. Состав: бывшие советские партизаны в основном из числа коммунистов или комсомольцев. Командный состав: начальник РО НКВД БССР, военком и секретарь РКП (он же заместитель по политчасти)^{20}.

В Барановичской области было сформировано 26 таких подразделений — по одному на район. Первый истребительный батальон появился на территории Городищенского района уже 9 июля — на второй день после вступления туда новой власти. Небезынтересно ознакомиться с нормативной базой, которая юридически закрепляла права этих спецформирований. Что примечательно: данный циркуляр — родился не в недрах НКВД, НКГБ или НКО, что было бы вполне естественным, а исходил из партийных кабинетов.

ПРОТОКОЛ № 22 ЗАСЕДАНИЯ ГОРОДИЩЕНСКОГО ПОДПОЛЬНОГО РК КП(Б)Б ОТ 9 ИЮЛЯ 1944 ГОДА.

Присутствовали: секретарь подпольного РК КП(б)Б т. Лесничий, члены РК КП(б)Б т.т. Демиков, Смирнов, Андреев.

Для рассмотрения вопросов приглашены командиры и комиссары отрядов бригады «25 лет БССР».

Слушали: О создании истребительного отряда.

Докладывает: Лесничий, начальник штаба Курзин.

Постановили:

1. В соответствии с указанием Барановичского подпольного обкома КП(б)Б создать истребительный отряд в количестве 100–120 человек для действий по очищению от разрозненных групп немцев и прочих вражеских элементов на территории Городищенского района, освобожденного сего дня Красной Армией.

2. Утвердить личный состав истребительного отряда по спискам: с отряда имени Котовского — 35 человек, с отряда «25 лет БССР» — 20 чел., с отряда «Грозный» — 30 чел. и отряда имени Буденного — 35 чел.

3… дать на вооружение отряда, кроме личного вооружения каждого бойца 10 ручных пулеметов РПД и два станковых пулемета «Максим» с тачанками, выдать в распоряжение отряда 50 верховых лошадей, необходимое количество транспорта и продуктов питания из запасов бригады.

4. Утвердить командиром вновь созданного отряда тов. Журавлева, комиссаром тов. Дианова^[6] и начальником штаба тов. Керова.

Секретарь Городищенского подпольного РК КП(б)Б

Лесничий^{21}.

Всего в истребительных батальонах Беларуси насчитывалось 16 тыс. бойцов, 3120 человек из них — в Барановичской области. Только в июле 1944 г. «ястребки» уничтожили более 2 тыс. фашистов и пособников и свыше 22 тыс. немецких солдат и офицеров взяли в плен. Местных жителей-белорусов и поляков — так называемых пособников — в плен не брали.^{22}

Через истребительные батальоны прошли «обкатку» будущие секретари РК ЛКСМБ^[7] и сотрудники правоохранительных органов из числа местных жителей. В 1946 г. (по другим данным, в конце 45-го) истребительные батальоны расформировали, а их личный состав пополнил структурные подразделения НКВД области.

2. СМЕРШ (сокращение от «Смерть шпионам») — так называлась советская военная контрразведка в 1943–1945 гг., чьи подразделения дислоцировались на территории Барановичской области. Полное наименование — СМЕРШ НКО СССР. Подчинялась непосредственно Верховному Главнокомандующему, Наркому обороны И. В. Сталину. Начальником СМЕРШа был В. Абакумов, одновременно являясь заместителем Сталина как Наркома обороны, что значительно повышало статус как его самого, так и возглавляемой им службы.

Согласно приказу НКВД СССР № 0016 от 11.01.1945 г., «для обеспечения очистки фронтовых тылов действующей Красной Армии от вражеских элементов» на 2-й и 1-й Прибалтийские, 3-й, 2-й, 1-й Белорусские, 1-й и 4-й Украинские фронты были назначены уполномоченные НКВД СССР с заместителями — начальниками войск НКВД по охране тыла и начальниками фронтовых Управлений контрразведки СМЕРШ. Так генерал-полковник И. А. Серов являлся уполномоченным НКВД и заместителем командующего 1-м Белорусским фронтом. Кстати, в историю генерал Серов и его подчиненные вошли и как мародеры, награбившие огромное количество ценностей, которые вагонами отправлялись в Москву. Под руководством Серова широко практиковались казни заложников^{23}.

3. Внутренние войска НКВД СССР. Наиболее многочисленный вид войск, дислоцировавшийся на территории области. Офицеры и солдаты ВВ НКВД принимали непосредственное участие во всех карательных акциях. На 1.01.1946 г., согласно архивным данным, в Беларуси размещались следующие части ВВ: 226-й полк НКВД — в Минске, его подразделения в г. Глубокое, г. Бобруйске и Бобруйском районе, г. Дзержинске. К 1947 г. дислокация полка значительно расширилась: в Минске несло службу 8 взводов, в Борисовском районе — 6, в Гомельской области — 5, в Бобруйске — 3, в Могилевской — 3, в Витебской — 10, в Полоцкой — 3, в Гродненской — 1, в Великих Луках — 3. Численность полка возросла с 1300 до 2300 человек.

Для борьбы с антисоветским подпольем активно привлекался 287-й стрелковый полк НКВД СССР. Штаб полка и спецподразделения дислоцировались в г. Минске. Здесь находилась и 9-я рота, охранявшая правительственные объекты. 1-й стрелковый батальон находился в Пинске, 2-й — в Кобрине^{24}.

Непосредственно в Барановичской области размещались следующие части ВВ НКВД: 265-й мотострелковый полк оперативных войск НКВД — г. п. Любча; 58-я стрелковая дивизия ВВ НКВД — Козловщинский и Дятловский районы; 64-я стрелковая дивизия ВВ НКВД — Барановичи (в конце 1945 г. переброшена в Польшу); 86-й пограничный полк — Слоним — Лида; 3-й стрелковый батальон 287-го стрелкового полка НКВД — Новогрудок; полк специального назначения ВВ НКВД (командир Герой Советского Союза полковник Сентюрин) — Барановичи; 37-я стрелковая дивизия ВВ НКВД — Барановичи (в дальнейшем переброшена в Польшу); 251-й полк конвойных войск НКВД (ныне войсковая часть 7434. — А. Т.) — Барановичи. Во всех крупных населенных пунктах стояли мобильные подразделения оперативных войск НКВД: Молчадь, Городище, Дятлово, Новая Мышь — батальоны спецназа НКВД СССР^{25}.

4. Особое совещание при НКВД СССР (ОСО). Действовало на территории области все послевоенные годы. Основным нормативным актом этого советского карательного органа был приказ № 001613 от 21.11.1941 г., объявляющий, что постановлением ГКО СССР № 903 сс. от 17.11.1941 г. ОСО наделено правом выносить любые приговоры вплоть до расстрела. Архивные документы свидетельствуют: более 20 тыс. жителей области с 1944-го по 1949 г. включительно, попав под постановления ОСО, пополнили советские концлагеря. Как станет известно в 90-е годы прошлого столетия, из западных областей Беларуси, в т. ч. из Барановичской области, будет выслано в отдаленные районы СССР около 34 тыс. человек^{26}. Организованное переселение осуществлялось, как правило, войсками НКВД железнодорожными эшелонами.

В 1944–1949 гг. в области ежедневно выносились постановления ОСО. Так, например, в один только день 15.03.1949 г. в Ляховичском районе под жернова ОСО попало свыше 50 человек, среди которых Ф. П. Юруть, Л. И. Калиновский, М. И. Русин — бывшие солдаты БКО. Ровно шесть лет они провели вдали от дома. Основание: постановление ГКО № 987-с от 18.08.1945 г. и Директива МВД № 97 от 20.04.1944 г.^{27}

В подавляющем большинстве случаев карательным органам не удавалось предъявить арестованным конкретных обвинений в совершении каких-либо противоправных деяний. Кроме, разве что, «участия в подпольной организации в период оккупации и боевых действий… против немцев»^{28}. Но поскольку подобное обвинение было явным абсурдом, то таких арестованных отправляли не осужденными, а в качестве интернированных в лагеря для военнопленных и в проверочно-фильтрационные лагеря для проведения дальнейшего следствия — «фильтрации». Большинство осудили на длительные сроки лишения свободы в ИТК системы ГУЛАГ.

5. Специальные лагеря НКВД СССР. Созданы в Советском Союзе по решению ГКО от 27 декабря 1941 г. Предназначались для проверки всех без исключения военнослужащих Красной Армии, бежавших из плена либо освобожденных Красной Армией. После долгих месяцев проверки советских солдат и офицеров направляли в лагерь по суду или во внесудебном порядке. Многих приговаривали к смертельной казни «за измену Родине».

Проверка находившихся в спецлагерях военнопленных Красной Армии проводилась сотрудниками СМЕРШа НКО СССР при спецлагерях НКВД^[8]. После освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков Военные Советы 1-го, 2-го и 3-го и 4-го Украинских фронтов, подчиняясь Сталину, развернули 100 таких лагерей на 10000 человек каждый^{29}. Их «базой» стали бывшие нацистские лагеря смерти, в том числе на территории Барановичской области.

Распределение «контингента» происходило следующим образом: военнослужащие германской армии и других воюющих с СССР стран, члены «фольксштурма», сотрудники различных военных административных органов отправлялись в лагеря для военнопленных; гражданские лица, руководители местной администрации и антисоветские деятели — в лагеря для интернированных Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУ ПВИ) НКВД СССР, а советские граждане — в проверочно-фильтрационные лагеря. Основание: приказы НКВД СССР № 0061 и № 0062 от 6.02.1945 г., № 00100 от 22.02.1945 г.

Всего из ранее оккупированных районов в 1943–1947 гг. было репатриировано около пяти с половиной миллионов советских граждан. Из них: 20 % — расстреляны или осуждены на 25 лет лагерей (что, по сути дела, равносильно смертному приговору); 15–20 % — осуждены на пять-десять лет лагерей; 10 % — высланы в отдаленные районы Сибири не менее чем на шесть лет; 15 % — посланы на принудительные работы в Донбасс, Кузбасс и другие районы. 15–20 % — разрешили вернуться в родные места, но им редко удавалось найти работу^{30}.

Эти весьма приблизительные данные, как вы, наверное, заметили, не дают при сложении 100 %. Вероятно, недостающие 15–20 % — это люди, «скрывшиеся» уже в СССР, умершие в дороге или сбежавшие.

В Барановичской области находилось около десяти таких лагерей. О двух из них — Новогрудском и Колдычевском мы расскажем чуть позже.

Постоянный советский репрессивный аппарат был представлен: 1) партийными органами; 2) административными органами; 3) военными комиссариатами; 4) военными комендатурами; 5) гарнизонами Красной Армии; 6) частями Барановичского военного округа; 7) УНКВД по Барановичской области; 8) УНКГБ (НГБ) по Барановичской области; 9) районными отделами милиции (РОМ) НКВД БССР; 10) органами прокуратуры; 11) военным трибуналом войск НКВД по Барановичской области; 12) судами Барановичской области; 13) судом Белорусской железной дороги; 14) тюрьмами; 15) исправительно-трудовыми колониями (ИТК).

Партийные органы. Представлены были ОК КП(б)Б (секретарь И. Тур) и 27 горрайкомами партии, а также ОК ЛКСМБ и 27 горрайкомами ЛКСМБ. Штат партийных чиновников составлял более 290 человек. И, надо отметить, их число с каждым днем увеличивалось.

Советский аппарат. Был представлен областным исполнительным комитетом (председатель Бондаренко), 27 горрайисполкомами и 376 сельскими Советами. Численность чиновничьего аппарата составляла 2285 человек.

Военные комиссариаты. Областным военным комиссаром являлся полковник Кириенков. Ему подчинялось 27 районных военкомов. Общее число офицеров (без служащих) военного ведомства составляло 150 кадровых военнослужащих. Во время проведения призыва штаты РВК увеличивались вдвое за счет офицеров и солдат действующей армии, сотрудников НКВД, ВВ НКВД СССР, личного состава истребительных батальонов.

Военные комендатуры. Помимо административной столицы области, комендатуру которой в разное время возглавляли майор Макаренко, капитан Алиев и другие офицеры, прибывшие на замену им, Военные комендатуры, в состав которых входило от взвода до роты солдат Красной Армии, дислоцировались в каждом районном центре. Общее число личного состава комендатур на территории Барановичской области достигло 2800 человек.

Гарнизоны Красной Армии. Состав: части и подразделения действующей армии. Дислоцировались во всех крупных населенных пунктах. Численный состав гарнизонов достигал 150 тыс. военнослужащих.

Войска Барановичского Военного округа. В мае 1945 г. усилия полевого управления 3-го Белорусского фронта были направлены на формирование Барановичского военного округа. К сентябрю почти все соединения, части, штабы и управление фронта дислоцировались в местах постоянной дислокации. Управление Барановичского военного округа (БВО) размещалось в Бобруйске. Руководящий состав БВО: маршал Советского Союза С. К. Тимошенко — командующий; генерал-лейтенант В. Е. Макаров — член Военного совета; генерал-полковник А. П. Покровский — начальник штаба.

Весной 1946 г. на базе БВО, личный состав которого насчитывал 500 тыс. солдат и офицеров, формируется управление Краснознаменного Белорусского Военного округа (КБВО). 1 марта в состав КБВО вошли войска и учреждения Минского и Барановичского Военных округов. Командующим Белорусским округом стал генерал-полковник С. Г. Трофименко^{31}.

УНКВД по Барановичской области. Восстановлено в июле 1944 г.

Состав: областное управление, Барановичское городское (начальник НКВД Ефименко) и 26 районных отделов. Общее число сотрудников: 860 человек. Начальник управления — полковник Зайцев.

Условный портрет среднестатистического работника НКВД послевоенного времени был примерно таким: молодой человек 20–30 лет, кандидат либо член партии, уроженец, в большинстве своем, восточных областей СССР, с образованием семь классов (уроженцы Западной Беларуси и того меньше). Преобладали русские, украинцы, а затем уже шли белорусы. По данным исследования В. Мисюк, 100 % работников имели правительственные награды. Все были участниками Второй мировой войны, были в партизанах или служили в Красной Армии.

Вот несколько примеров: Павел Михайлович Малинников, 1920 г. рождения, уроженец села Икорал Ононского района Читинской области, из крестьян, пять классов образования, холост, партизанил с 1942-го по 1944 г., награжден орденом Красной Звезды. Старший лейтенант Федор Тимофеевич Семин, родился в 1913 г. в д. Плетни Рославльского района Смоленской области. С 1944 г. в звании старшего лейтенанта и должности командира кавэскадрона НКВД участвует в борьбе с белорусским подпольем.

Из наград встречаются ордена Красной Звезды, медали «За победу над Германией», «30 лет Советской Армии и Флота», «За взятие Берлина», «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «Партизану Отечественной войны» нескольких степеней^{32}.

УНКГБ (МГБ) по Барановичской области. Приступило к работе в июле 1944 г. Начальник областного управления: полковник государственной безопасности Д. М. Армянинов. Состав: областное управление, 26 городских и районных отделов. Штат сотрудников: 800 офицеров безопасности. Штат осведомителей: 16 тыс. агентов.

РОМ НКВД БССР. Имелось городское управление и 27 горрайотделов милиции. Штат укомплектовывался прибывшими из Советского Союза сотрудниками правоохранительного блока и бывшими советскими партизанами^{33}. Общее количество личного состава РОМ НКВД Барановичской области не превышало 760 человек.

Прокуратура. Структурно представляла 28 подразделений: прокуратура Барановичской области, прокуратура Белорусской железной дороги и 26 районных подразделений. Штат работников данного ведомства составлял 2166 человек. Также необходимо отметить следующее обстоятельство: облпрокуратуре подчинялись следственные отделы НКВД, МГБ и РОМ.

Военный трибунал войск НКВД по Барановичской области. Дислоцировался в областном центре, насчитывал около 15 человек.

Суды Барановичской области. Восстановлены в июле 1944 г. Если до 22.06.1941 г. их количество достигало 28 — по одному в каждом районе, Барановичский областной и Барановичский городской — то в конце 1944 г. их насчитывалось 35. В некоторых городах, например Ляховичи, Лида и Барановичи, располагалось по два и более судов (судебных участков). Штат судебного корпуса: 175 человек.

Суд Белорусской железной дороги. Размещался в столице области; штат: 28 человек.

Тюрьмы НКВД-МГБ БССР Барановичской области. Восстановлены 8 июля 1944 г., а уже через десять дней, 18 июля, приказом НКВД БССР объявляются штаты этих учреждений в УНКВД по Барановичской области, определяются места их дислокации и нумерация. Так, тюрьмы № 11–17 дислоцировались на территории области.

В Беларуси в конце 1944 г. была развернута 31 тюрьма с лимитом пополнения 12027 человек. Самой крупной из них (2000 человек) была брестская тюрьма, а наименьшей — 60 человек — столбцовская^{34}.

Исправительно-трудовые колонии. Являясь низовыми подразделениями Управления исправительно-трудовых лагерей (УИТК) НКВД БССР, представляли структурное звено Главного управления исправительно-трудовых лагерей (ГУЛАГ) НКВД СССР.

Динамику развертывания ИТК на территории Беларуси можно отследить по следующим цифрам: в 1944 г. на территории республики было образовано шесть колоний и один пересыльный пункт в Орше, на 1.02.1946 г., в систему УИТЛК МВД БССР входили 11 колоний и 1 пересыльный пункт; по состоянию на май 1946 г. насчитывалось уже 14 ИТК, в которых содержалось 15198 заключенных^{35}.

А теперь о том, кто попадал под «опеку» спецслужб. Только, прежде чем ответить на этот вопрос, отметим следующее: данные о «контингенте» чекисты черпали из донесений антифашистского подполья, разведки партизан, разведки ГРУ, органов государственной безопасности, органов СМЕРШа, документов немецкой военной и гражданской администрации, попавших в руки очередной власти. Историк А. Литвин выделяет три группы людей, оказавшихся под пристальным вниманием органов советского правосудия: 1) политическую; 2) военную; 3) экономическую (хозяйственную).

Политическую группу, согласно А. Литвину, составляли: сотрудники немецкой администрации, БНС, БЦР, СБМ, Белорусского научно-культурного товарищества, Белорусских профсоюзов, члены местной администрации (уровень — волости, райгоруправы), работники судебных органов, учреждений пропаганды и агитации (радио и газет), издательства и т. д

Военную группу представляли: Белорусская самооборона (БСО), Белорусская краевая оборона (БКО), местные полицейские и охранные батальоны, народное ополчение, население «оборонных деревень», сотрудники служб безопасности (СД) и секретной политической полиции (ГФП).

Экономическая группа: руководство и служащие хозяйственных органов и организаций — различных частных и кооперативных предприятий, колхозов, сельскохозяйственных общин, государственных имений, банков, лесничеств и т. п.^{36}

К месту будет сказано: советская система поставила под подозрение всех, кто побывал на оккупированной территории. Под сомнение попали все военнослужащие и гражданские лица, оказавшиеся даже на короткое время за линией фронта. В измене и предательстве подозревалось все население области. Тысячи, десятки тысяч людей стали «сомнительными личностями»^[9].

Ни давности, ни забвения.

Прежде чем мы приступим к рассказу о практической «деятельности» сотрудников репрессивных ведомств, чьи подразделения дислоцировались во всех районах области, попытаемся прояснить, за какие такие заслуги они, бойцы невидимого фронта НКВД, СМЕРШа были удостоены военных орденов и медалей, неполный перечень которых привел брестский автор В. Мисюк в своей работе «Скрижали УВД».

Итак, опираясь на открытые источники, попытаемся воссоздать «наградной лист» сталинского силовика той поры. По неистребимой тяге к убийству безоружного населения и политических пленных его однозначно можно поставить в один ряд с нацистами. Вот несколько примеров хозяйничанья «советских айнзатцгрупп».

Из отчета лейтенанта госбезопасности Филиппова об эвакуации белорусских тюрем 3 сентября 1941 г.:

«Политрук тюрьмы г. Ошмяны Клименко и помощник уполномоченного Авдеев в моменты бомбежки г. Ошмяны самочинно вывели из камер 30 человек з/к, обвиняемых в преступлениях к-р (контрреволюционного. — А. Т.) характера, и в подвале тюрьмы расстреляли, оставив трупы незарытыми… и покинули тюрьму со всем личным составом…

Во время эвакуации з/к из тюрьмы г. Глубокое (двигались пешим строем) з/к поляки подняли крики: «Да здравствует Гитлер!» Начальник тюрьмы Приемышев, доведя их до леса, по его заявлению, расстрелял до 600 человек. По распоряжению военного прокурора войск НКВД Приемышев в г. Витебске был арестован. По делу производилось расследование, материалы которого были переданы члену Военного совета Центрального фронта — секретарю ЦК КП(б) Белоруссии тов. Пономаренко. Т. Пономаренко действия Приемышева признал правильными, освободил его из-под стражи…»^{37}

Свидетельство командующего 11-й армией Эриха фон Манштейна о жестокой расправе в декабре 1941 г. на Керченском полуострове:

«В Феодосии большевики убили наших раненых, находящихся там в госпиталях, часть же из них, лежавших в гипсе, они вытащили на берег моря, облили водой и заморозили на ледяном ветру».

В Керчи одному немецкому врачу вытянули язык и прибили гвоздями к столу. Казни пленных санкционировал представитель Ставки Верховного Главнокомандования на Крымском фронте, заместитель Наркома обороны и начальник ГлавПУРа Л. З. Мехлис, отдавший приказ «кончать пленных»^{38}.

Вот еще несколько примеров. Под Николаевом солдаты вермахта нашли несколько сожженных заживо немцев. Чины НКВД постарались, чтобы жертвы мучались подольше, привязали несчастных к деревьям и облили бензином только нижнюю часть тела. В Мелитополе в подвале местного НКВД были обнаружены трупы немецких военнослужащих, которым в половые органы вводили стеклянные трубки, а затем разбивали их молотком^{39}.

Из отчета тайной полевой полиции о борьбе с советскими партизанами:

«Проводя нападение, партизаны действуют с беспримерной жестокостью. Так… партизаны напали на двух русских полицейских, сопровождающих транспорт скота, и, выколов им глаза и отрезав уши, повесили.

В отдаленной деревне Центрального армейского района в полдень 31.12.1941 г. появилось около 100 хорошо вооруженных партизан, находящихся под командованием большого числа офицеров.

…Один из полицейских был ранен и попал в руки партизан. Сначала они полностью раздели раненого и заставили его лежать в снегу при 40–45 градусах мороза. Потом они разграбили деревню и расстреляли 2 жителей, сыновья которых входили в полицию. Партизаны угрожали согнанным вместе жителям сжечь их деревню, если они будут сдавать хлеб и скот немцам.

После этого на глазах у офицеров и жителей деревни был изувечен лежавший в снегу раненый полицейский. Его конечности были поочередно переломаны, а затем отрублены.^{40}

Свидетельствует Я. Халаев, бывший колымский узник:

«Осенью 1942 г. только в одном балкарском селе В. Балкария большевики убили 575 мирных жителей, причем убиты были только старики, женщины и дети… Их жилища были дотла сожжены бандами НКВД. Поводом для этой кровавой оргии послужило то, что жители этого села восстановили мечеть и молились в ней за победу немцев»^{41}.

Из книги российского автора С. Кара-Мурзы «Советская цивилизация» (2002):

«27 февраля 1944 г. отряд НКВД под командой начальника краевого управления НКВД комиссара государственной безопасности 3-го ранга (генерала) Гвишиани собрал в ауле Хайбах стариков и больных, запер их в конюшне и сжег». (Тогда было выселено 362 тыс. чеченцев и 134 тыс. ингушей.)^{42}

Из газеты «Незалежная Беларусь» — 1953. № 1(7):

«В 1944 г. в Вильно, из Свято-Духова монастыря, который во время войны был переоборудован под лазарет, советские солдаты выбросили на улицу умирать немецких раненых и больных. Голые трупы сестер милосердия висели в окнах монастыря, а две умирали под очередью бойцов, которые их насиловали. Рядом стонал раненый немец. Боец, жуя хлеб, попросил у соседа винтовку и прицелился в раненого, холодно, спокойно, все держа хлеб в руке. Немец застонал еще сильнее, боец спустил курок, но не выстрелил — в винтовке не было патронов. Боец спокойно пробил раненого штыком»^{43}.

Факты зверства НКВД, приведенные нами выше, были только прелюдией того, что ожидало население Западной Беларуси после прихода Красной Армии.

Как сообщают документы, на первом этапе, когда Барановичская область оказалась под советским военным управлением, заработали внесудебные органы — «тройки», состоящие из представителей НКВД, НКГБ, СМЕРШа, Особого совещания при НКВД СССР. Они выносили приговоры о смертной казни, каторжных работах, длительных сроках заключения в тюрьме или лагере ГУЛАГа. Применялась и такая мера наказания, как направление в административном порядке на спецпоселение сроком на шесть лет, направление на принудительные работы в наркомат угольной промышленности.

Кровавым выдался год 1944-й. Вместо немецких виселиц появились советские. Лето 44-го: повешены артисты смоленского и минского театров — это в столице Беларуси; в Вилейке в один день повесили 23 сотрудника бывшей белорусской администрации; в Новогрудке повешен заместитель БЦР П. Якуцевич, труп которого чекисты, для устрашения, запретили снимать несколько дней; в Несвиже казнен офицер БКО А. Ясюк^{44}.

Волна террора победителей захлестнула область, обрушилась на ее жителей, смертельно растекаясь и захватывая все новые и новые районы. Поиски «врагов народа», стимулируемые органами НКВД, приобрели доселе невиданный размах. Суд был скорым и неправедным.

Богатым на расстрелы стал и 1945 г.:

Витебск — повешен белорусский генерал К. Езавитов.

Варшава — расстрелян Н. Шкелёнок.

Москва — расстрелян А. Демидович-Демидетский.^{45}

Радость по поводу того, что предыдущая оккупация закончилась, оказалась непродолжительной. Новая оккупационная метла сразу замела по-новому. Террор Москвы решал несколько задач — устранял противников и снимал проблемы (нет человека — нет проблемы), решал вопросы пополнения численности лагерей рабского труда, служил мерой устрашения для оставшихся пока еще на свободе и пока еще живых.

Под беспощадный смершевский каток попали, например, все учителя, которые в 1941–1944 гг. занимались педагогической деятельностью. Так, в лагерях оказались: Петр Скребец — директор Новогрудской учительской семинарии; Антон и Иван Турко, Масловский, Жданович, Барак… — сельские учителя Ляховщины…^{46}, Иван Кит — руководитель отдела народного образования Столбцовского района. Он, как и тысячи других, попал в лагерь НКВД на Колыме. Обратно талантливый педагог не вернулся — погиб на чужбине.

После этого пришли за деревенскими старостами и их помощниками. В том же Ляховичском районе, например, за одну ночь забрали более 50 человек, в числе которых: бывшие старосты деревень Почаповичи, Домашевичи, Своятичи, Заритово, Конюхи, Грудские, Ковали, Старолесье — А. А. Демид, Н. М. Гринцевич, А. П. Лойко, М. В. Свистунович, А. П. Свистунович, Шадура, Григорович, Пташук, Таранда и др. Любопытная деталь: жители деревни Грудские в коллективном письме, направленном в РО НКГБ, спасая односельчанина, призывали к объективности: «Шапковский М. В. был солтысом в порядке очередности…» Но, как свидетельствуют архивы, всякие попытки спасти человека были тщетны. Всех мужиков, обвинив в «измене Родине», загнали в советские лагеря смерти. Выживут, вернутся домой немногие, да и те, если честно, будут жалеть, что в свое время не ушли на запад или не пустили себе пулю в лоб.

Долгие годы жила в лесу, боясь ареста, 78-летняя Л. П. Нестерович, чтобы не умереть с голоду, питалась корой берез и осин. В наиболее тяжелые дни, когда силы покидали ее, ела траву^{47}.

Не менее тяжелые времена настали для членов СМБ — тысяч белорусских парней и девушек. Как известно, большинство эсбээмовцев осталось в родных местах, отказавшись покинуть страну, что само по себе являлось уже формой протеста. Судьба их оказвлась незавидной. По всей области прошли аресты молодежи. Их пик пришелся на декабрь 44-го. Например, в городе Слоним в застенки НКВД были брошены сотни членов СБМ, в первую очередь активисты. Сумели скрыться несколько человек, в том числе и Н. Демидович^[10]. Ее схватили только в 1949 г. В барановичской тюрьме, куда она попала, оперативники НКВД изгалялись над девушкой как могли: например, сорвав с нее одежду, пытали… электрическим током^{48}.

Но настоящая охота была устроена на бойцов и офицеров БКО и Самообороны. В лагеря попал каждый бывший солдат белорусской армии, а также его домочадцы. Всего из западных областей Беларуси, в т. ч. и Барановичской, за колючей проволокой оказалось 34 тыс. человек^{49}. Достоверно известно: первые массовые аресты прокатились по Барановичской области в августе 44-го. 12 августа был «зачищен» Новогрудский район, 24 августа — Барановичи, Несвиж и Слоним.

Местное население, зная, что в лесах скрываются солдаты и офицеры разгромленной германской армии, «предоставляло им убежище, обеспечивало продуктами и заботилось об их здоровье». В этих случаях красные нацисты, точнее, подразделения НКВД, установив местонахождение последних, жестко расправлялись с ними: расстреливали пленников на глазах их спасителей (К'яры Б. Штодзённасць за лініяй фронту. Мн., 2005. С. 317). Судьба самих же белорусов, оказывавших посильную помощь бывшим оккупантам, тоже решалась без проволочек. Их расстреливали буквально следующим залпом.

Сегодня, по понятным причинам, трудно установить местонахождение всех фильтрораспределительных лагерей (ФРЛ), созданных на территории Барановичской области. Документально мы располагаем данными о существовании двух из них — Новогрудского и Колдычевского.

Место преступления — Новогрудок.

Новогрудский лагерь НКВД был образован в июле 1944 г. В 1947 г., как и все подобные учреждения, этот лагерь прекратил свое существование. Располагался в центре города (сейчас на этом месте находится здание Новогрудского ГРОВД). Комендант лагеря неизвестен. Охрана ФРЛ осуществлялась 3-м стрелковым батальоном 287-го стрелкового полка НКВД СССР. «Контингент»: белорусские граждане, вина которых заключалась в том, что они, используя нацистскую оккупацию, боролись за независимость Беларуси.

Существование Новогрудского лагеря, правда о котором, равно как и о других, скрыта в хранилищах КГБ, подтверждается рядом документальных источников:

1. Воспоминаниями самих узников. Вот что, например, рассказывает один из них, Гирш Кантор:

«Мы вышли на Могилевское шоссе и увидели: наши войска (советские. — А. Т.) двигались на Минск. Добровольцами в армию нас не взяли, предложили ехать в военкомат. На попутной машине мы доехали до Смолевичей. Зашли в райком партии, сказали, что бежали из Тростенецкого лагеря. Секретарь сказал, что этого быть не может: там всех расстреляли и сожгли, бежать было невозможно. Больше с нами разговаривать не захотели. Вывели во двор и поставили к стенке. Нас раздели, отняли пиджаки, обувь, оставили в одних легких рубашках и босиком. Итак, мы попали в советскую тюрьму, — за что?

Через несколько дней нас вывели во двор. Там лежали, стояли несколько тысяч бывших полицейских. Когда всех построили, объявили:

— Шаг вправо или влево из колонны считается побегом.

Много дней колонну гнали на запад. Никого не кормили. Наконец добрели до Новогрудка»^{50}.

2. Дислокацией, как уже отмечалось, в Новогрудке конвойного батальона войск НКВД СССР; дислокацией в окрестностях, например в г. п. Любча, что в 25 километрах от города, 265-го мотострелкового полка оперативных войск НКВД СССР; дислокацией на территории Дятловского и Козловщинского районов 58-й стрелковой дивизии ВВ НКВД СССР. Для чего же держали отборные дивизии НКВД СССР летом 1944 г. в области? Ответ может быть только один — для зачистки территории.

3. Свидетельствами жителей Новогрудка, которые и сегодня, спустя столько десятилетий, боятся рассказать правду, а если и идут на откровенный разговор, то лишь при получении гарантии полной анонимности.

«В 1944 году, — поведал нам страшную правду один из местных жителей, — мне было шесть лет. Наша семья в Новогрудок перебралась в августе 44-го из Дятловского района. Из рассказа отца мне известно, что в центре города, где теперь находится местный отдел милиции, размещался лагерь, обнесенный несколькими рядами колючей проволоки и вышками с пулеметчиками. Лагерь, в ворота которого вошло много тысяч людей, — учителя, врачи, журналисты, солдаты и офицеры БКО, полиции, а вышли единицы, охраняли войска НКВД. В июле Н. Демидович была приговорена к 25 годам лагерей. Август и целую осень туда гнали партиями по 300 и по 1000 и даже больше человек. Было много женщин и детей. По городу пошел слух, что живыми оттуда никого не выпускают. Каждую ночь из лагеря доносились крики истязуемых: «Спасите!», «Помогите!», «За что бьете?», «Умираю!».

Вопрос: Сколько узников содержалось в Новогрудском лагере?

Ответ: Со слов стариков, более 35 тыс. белорусов, но, я думаю, их было намного больше.

Вопрос: Что вам известно о дальнейшей судьбе узников лагеря?

Ответ: Их всех расстреляли.

Вопрос: В каком месте проводились казни белорусских граждан?

Ответ: Мне известно три таких места, в одном, при въезде в город, где установлены памятники жертвам нацизма, лежит 18 тыс. человек, в другом — более 10 тыс., оставшиеся — в третьем месте, которое я готов показать.

Вопрос: Вы знаете только о трех местах массовых убийств белорусов войсками НКВД СССР или вам известны и другие места, где осуществлялись расстрелы?

Ответ: Казни проводились в глухих, отдаленных и недоступных местах Новогрудского и Дятловского районов^{51}.

В 2003 г. в Минске был издан справочник «Лагеря советских военнопленных в Беларуси (1941–1944)». В настоящий справочник были включены лагеря военнопленных,

«о которых сохранились сведения в архивных документах, сосредоточенных в Национальном архиве Республики Беларусь, областных и государственных зональных архивах, Государственном архиве Российской Федерации, Бундесархиве (Федеральном архиве) Германии»^{52}.

О Новогрудском лагере советских военнопленных, в котором, согласно официальным данным, погибло 24 тыс. бойцов и командиров Красной Армии, не сказано ничего.

В 2003 г. научным сотрудникам Новогрудского краеведческого музея стало известно об одном из 3 захоронений, в котором, согласно рассказам местных жителей, покоится более 6 тыс. белорусских граждан. Не вызывает сомнения тот факт, что данное захоронение — одна из братских могил, где лежат узники Новогрудского лагеря, умерщвленные советскими спецслужбами в послевоенное время^[11].

Предполагаем, что реакция официальных властей на все вышесказанное будет однозначной: лагеря НКВД не было, да и быть не могло. Ведь лето 44-го — это свобода и независимость для Беларуси. А что касается массовых захоронений — это жертвы фашистского произвола. И логика государственных мужей здесь понятна — кому нужны вторые Куропаты. В адрес автора данного исследования, вероятнее всего, вынесут следующий вердикт: ошибается или, что наиболее вероятно, намеренно очерняет наше героическое прошлое. Не вступая в дискуссию и околонаучную полемику, можем предложить только один способ установления истины: открыть архивы КГБ и показать всем гражданам Республики Беларусь, всему миру, что происходило на освобожденных землях на самом деле. А если архивы открывать нельзя, то объяснить — почему?

Интернирование.

С минувшей войной связано немало и других принципиальных вопросов, ответы на которые не найдены и по сей день. Например, о деятельности тех же советских спецслужб в Европе — в которой,спасаясь от сталинской «свободы и независимости», осели десятки тысяч белорусов. Речь идет о самом массовом виде сталинских репрессий послевоенного периода — интернировании. Ему подверглось большинство граждан Беларуси, задержанных в 1944–1945 гг. органами контрразведки СМЕРШ Наркомата обороны СССР, а также внутренних войск НКВД по охране тыла фронтов.

Что же происходило в Европе в это время? Прежде чем приступить к поиску ответа, давайте обратимся к «послужному списку» политбойцов товарища Сталина, подвергших население западных стран жутким репрессиям, во время которых сполна проявились садистские наклонности их инициаторов. Предлагаем перечень этих «подвигов», составленный на основе материалов открытой печати:

• С 20 августа 1944-го до июля 1945 г. войска НКВД вывезли из Белостотчины около 20000 человек, при этом перебили около 500 проживающих там евреев, изнасиловали до смерти несколько тысяч женщин и девушек (от 8 лет и выше), которых вывезли из Пруссии^{53}.

• Перед тем как сжечь город Данциг, там было уничтожено почти все немецкое население, приблизительно 100000 человек^{54}.

• Советские войска были на подступах к Берлину, хозяйка волновалась и часто спрашивала меня: «Кия, что с нами будет, когда придут русские?» Я ее успокаивала: вы же хорошие люди, значит, и к вам отнесутся хорошо. Они (советские солдаты. — А. Т.) бушевали дня три, врывались в дома, забирали украшения, часы, ткани, шубы. У моих хозяев посуду разбили, перины распороли. Хозяйку изнасиловали, а мужа убили. (Из воспоминаний очевидца)^{55}.

• Не менее 15 млн. немецких женщин было изнасиловано офицерами и солдатами Красной Армии в 1945 г. Около 2 млн. из них сделали нелегальные аборты^{56}.

• Хотелось бы обратить внимание на то, с каким животным ужасом народы Европы ожидали прихода освободителей от фашизма. Сохранился замечательный по накалу эмоций документ — доклад заместителя наркома внутренних дел, уполномоченного НКВД СССР по 1-му Белорусскому фронту И. Серова наркому Л. П. Берии от 5 марта 1945 г. Совершенно секретно. Цитируем:

«В связи с возобновившимся наступлением войск 1-го Белорусского фронта… установлено, что среди оставшегося населения распространена агитация немцев, что Красная Армия будет всех поголовно истреблять, в связи с чем отмечены случаи самоубийства…»

В деревне Болиц Бранденбургской провинции немец Мюллер, пытаясь покончить жизнь самоубийством, перерезал себе вены на руках.

В том же селе немец Гринвуд побросал в колодец жену и детей в количестве девяти человек, а сам пытался покончить жизнь самоубийством.

В гор. Зольдин опергруппой СМЕРШ 2-й танковой армии в течение пяти дней было зафиксировано 35 случаев самоубийства местных жителей-немцев.

Так, например, на своей квартире застрелился бывший майор немецкой армии, вышедший в отставку по болезни, фон Клебст, 65 лет, предварительно застрелив свою жену — старуху 60 лет.

Также покончила свою жизнь самоубийством заведующая учебным отделом уездной фашистской организации Лякнер Марта. Последняя предварительно убила двух своих детей пяти и трех лет, перерезав им артерии.

По ул. Шуцен на чердаке дома № 9 обнаружены повесившимися члены фашистской партии Цимпель Отто — учитель, Грайнер Пауль — купец, около которого висели также жена и ребенок пяти лет и ряд других в количестве девяти человек.

Задержанные члены фашистской организации на заданный вопрос о причинах большого количества самоубийств заявляют, что руководством фашистской партии была гарантирована эвакуация в глубь Германии всего партийного актива. В связи с быстрым продвижением Красной Армии эвакуация не удалась, поэтому они приняли решение кончить жизнь самоубийством, зная, что части Красной Армии все равно их расстреляют…»^{57}

В комментарии к докладу И. Серова следует добавить, что ни один сталинский чиновник, зная о приближении войск вермахта, не пошел на умерщвление своих домочадцев, а тем более самоубийство.

А теперь об интернировании.

В августе 1944 г. в Совете Народных Комиссаров БССР создается отдел по репатриации граждан, усилия которого, согласно общепринятой версии, были направлены «на возвращение и устройство тех, кто оказался по разным причинам за пределами Советской Беларуси»^{58}. Отечественная историческая наука работу репатриационных служб освещает весьма скупо: из 380 тыс. граждан БССР, которые оказались в Германии в годы оккупации, к концу 1946 г. домой вернулись более 200 тысяч^{59}. И ни слова о том, что репатриацией белорусских граждан занимались карательные, а не советские, как считают ныне, структуры. Ни слова о методах, с помощью которых она проводилась и которые довольно ярко характеризуют «стиль» страны-победительницы. Напрасный труд и сегодня, спустя многие десятилетия, искать в доступных архивах объективные свидетельства этой полицейской деятельности советских властей.

Попытаемся подробнее раскрыть содержание тезиса «репатриация», иллюстрируя его свидетельствами очевидцев и неизвестными ранее документальными источниками.

В апреле 1945 г. в город Штетин (ныне польский Щецин) приехал министр МВД Лаврентий Берия. Он, как следует из ряда источников, провел секретное совещание, на котором были обсуждены вопросы организации процесса репатриации — возвращения советских граждан, попавших во время войны в Германию, — домой.

Речь шла о военнопленных, томившихся в гитлеровских концлагерях, и советских гражданах, насильно угнанных на работу в Германию. Кроме них, подчиненных Берии интересовала и категория «хиви» (Hilfswilliger — доброволец), то есть советские граждане, добровольно выехавшие на работу в Германию или сотрудничавшие с оккупационными властями, а затем сбежавшие от «справедливой кары».

Здесь же, на территории Германии, находились остатки подразделений Белорусской краевой обороны, полицейских и других воинских формирований.

Всю эту массу народа надо было выловить, отфильтровать и отправить в СССР. По словам Берии, Сталин лично следил за выполнением этой задачи. Лаврентий Павлович предупредил собравшихся специалистов по фильтрации, что в основном они «будут иметь дело с людьми, изменившими родине, и поэтому нет особой разницы между солдатом, попавшим в плен, и коллаборантом (коллаборационистом. — А. Т.)». Всех их, требовал глава карательного ведомства, нужно «изъять», потому что они представляют опасность и для СССР, и трудящихся всего мира.

Берия предупреждал, что советские чекисты, т. е. работники репатриационных комиссий, столкнутся с препятствиями со стороны так называемых союзников на оккупированных ими территориях. Поэтому он рекомендовал направлять «наших людей» прямо в лагеря на территории союзников для ведения агитационной работы, пропаганды возвращения на Родину. В лагерях, где находились советские граждане, нужно было создавать актив из подлежащих репатриации, некоторым из особо доверенных разрешалось выдавать оружие, чтобы укрепить их доверие. Члены этого актива должны были узнавать адреса соотечественников, живших (скрывавшихся) на частных квартирах, выслеживать бывших полицаев, солдат БКО. В этих же целях надо было устанавливать связь с новой немецкой полицией, заводить дружбу с владельцами пивных, поддерживать тесные контакты с немецкими коммунистами и женщинами легкого поведения. Задание, бесспорно, трудное, но для настоящего чекиста, наставлял Берия своих коллег, любая трудность по плечу^{60}.

И сработали «настоящие чекисты», надо сказать, на совесть. Тем, кто по каким-то «своим» причинам сомневался в правильности возвращения на Родину, внедренные в лагеря для интернирования сотрудники объясняли, что никакого преследования не будет, что Родина их ждет, правительство обеспечит работой (не уточнялось, правда, какое именно министерство отвечает за трудоустройство репатриантов), предоставит кредиты на строительство жилья.

Из воспоминаний Лидии Тарасевич:

«Я попала в Германию по вербовке. Приглашали на работы в сельское хозяйство. Проезд бесплатный, зарплату, жилье обеспечивают. Мы ж думали, что Советам конец, вот я и решила, что смогу помогать семье материально, уехав в Германию. Работала на ферме, доила коров. Когда Советы победили, нас, советских, согнали в лагерь. Сначала я хотела возвращаться, потому что сильно скучала по маме, по сестрам. Но мне дед один из-под Белостока сказал, что ехать нельзя, что загонят в Сибирь или расстреляют. Он предложил назваться его дочкой. А тех, кто до 39-го года жил не на советской территории, насильно не репатриировали. Поэтому много минчан назывались гродненцами, белостокцами, а украинцы из Харькова, Донецка — галичанами.

В общем, я долго думала, плакала, но все-таки послушалась деда. Потом, уже десять лет спустя, узнала, что те, кто поехал на Родину, попали в тюрьму…»^{61}

Безжалостная ирония судьбы: «освобожденные» содержались в тех же концентрационных лагерях, что и при Гитлере, но только под охраной соотечественников из НКВД.

К примеру, в марте 1945 г. при освобождении Восточной Пруссии советским войскам достался концентрационный лагерь близ города Ризенбург. В нем находилось 300 советских граждан. Войска наступали так стремительно, что нацисты не успели ни ликвидировать заключенных, ни уничтожить или вывезти архив. Поэтому в руки СМЕРШа попали все личные дела, заведенные немцами на пленников. Среди этих документов были протоколы допросов, в которых фиксировались показания пленного, нередко касающиеся характеристики вооружения Советской Армии, организации войск. В общем, того, что принято именовать «военной тайной».

Разумеется, выданные врагу «тайны» погоды в войне не сделали, но это было весомым основанием большую часть бедолаг отправить из фашистского ада прямиком в ад советской исправительно-трудовой системы.

Не менее важно и другое обстоятельство: как Советы возвратили на Родину своих граждан? Речь пойдет о так называемых «зачистках» — широкомасштабных карательных операциях войск армии и НКВД в Европе.

Термин «зачистка» бойцы Советской Армии впервые услышали летом 1945 г. Чтобы ожидающие отправки домой победители «не скучали», их начали привлекать к мероприятиям по зачистке «освобожденной» территории. Выступая перед бойцами, политработники объясняли, что вчерашние офицеры и солдаты гитлеровской армии, сбросив военную форму, затесались в среду мирных жителей или скрываются в лесах. Вместе с ними бродят предатели советского народа всех мастей, стремясь ускользнуть от справедливого возмездия. Поэтому долг солдата — помочь СМЕРШу выловить врагов. Первая зачистка началась в ночь на 12 мая 1945 г. и длилась четверо суток.

К этому времени воинские части имели план «прочески» подведомственной им, согласно дислокации, территории. Десятки тысяч бойцов, получив сухой паек на четыре дня, вооруженные штатным оружием, оправились под руководством военных контрразведчиков на дикую охоту.

16 мая к концу дня зачистка была закончена. Советские войска облазили все леса, овраги, сады, дома, чердаки, подвалы, сараи, сеновалы. Согласно ориентировке, искали эсэсовцев, гестаповцев, солдат вермахта и предателей, то есть белорусов, выехавших из страны. За три дня было выловлено 1300 человек, Правда, не «гитлеровских бандитов» и их пособников, о которых говорили во время инструктажей офицеры советской военной разведки, а «остовцев» — людей, угнанных или добровольно приехавших на работу в Германию, а также бывших узников концентрационных лагерей. Эти люди бродили по лесам, оборванные, голодные, прячась от своих «освободителей».

По окончании «зачистки» весь улов был размещен в конюшнях близ деревни Перлин. Белорусы с тревогой спрашивали у солдат: «Что с нами будет?» Но что те могли им ответить? Во-первых, они и сами ничего толком не знали, а во-вторых, все они были «под колпаком» у армейских оперуполномоченных СМЕРШа и любые разговоры с задержанными могли кончиться для них плохо.

И таких зачисток в течение лета — осени 1945 г. было проведено множество.

Казалось бы, если человек сам не хочет возвращаться на Родину, зачем его тянуть туда, как быка за кольцо в носу? И вообще, что за абсурд — «агитация за возвращение на Родину»! Так и хочется спросить: «Что же это за Родина-мать такая, если ее дети не хотят возвращаться туда добровольно?» Зачем же охотиться на них, захотят, сами попросятся домой. Но в том то и дело, что времени ждать, когда они захотят вернуться, у СССР не было. Родина срочно нуждалась в бесплатной рабочей силе. Требовались руки для восстановления разрушенного войной народного хозяйства. Поэтому, в сущности, участь и солдата-победителя, и «врага народа» (читай белоруса. — А. Т.), пойманного в лесах Германии и других стран Европы, была одинакова. Все они были обречены на каторжный труд и полуголодное существование.

Из листовки советского военного командования, распространенной среди белорусов, содержащихся под охраной войск НКВД СССР на территории Германии:

«…каждый честный советский гражданин и каждая гражданка, дождавшись счастья вернуться на Родину, обязаны помочь правительству в обнародовании предателей, врагов и шпионов. Долг каждого честного патриота выдать мерзавцев из своей среды. Помните, что великий Сталин вам простил все ваши грехи, только в них вам нужно признаться. Покажите на деле свою преданность. Для доказательства ее имеются два пути. Первый — здесь на месте рассказать о всех своих грехах и помочь правительству уничтожить всех врагов из вашей среды. Второй путь — кто прибудет на Родину, должен доказать свою преданность самопожертвованием, не жалея сил и жизни работать над выполнением производственных и колхозных государственных планов. И только тогда наше правительство учтет вашу заслугу перед нашим народом»^{62}.

А чтобы счастливый репатриант — белорус, да и не только, вернувшись на Родину, не передумал браться за выполнение производственных планов, чекисты, подчиняясь воле Сталина, требовали от власти на местах, чтобы всех «возвращенцев» судили. Таким образом, репатрианты ехали на Родину фактически как преступники, обреченные на лишение свободы и принудительные работы.

Из воспоминаний подполковника В. Ершова:

«В конце 1945 года мне пришлось побывать в Харькове, встречаться с одним ответственным работником Харьковского тракторного завода. Не буду останавливаться на рассказах о том, как к ним на завод, как и на сотни других заводов, были присланы репатрианты, как они каторжно работали на этих стройках, в каких жизненных условиях жили, как голодали. В конце концов, всем было в то время плохо»^{63}.

Репатрианты — это лишь одна из категорий репрессированных сталинским режимом. Кроме них, миллионы советских и тысячи иностранных граждан находились в лагерях и колониях ГУЛАГа.^[12]

Глава III. Где так вольно дышит человек…

1944-й год внес свои «коррективы» в судьбу области, население которой жило в ожидании перемен. Надеялись, разумеется, на улучшение. Однако избавиться от призраков прошлого было непросто. Люди, уставшие от смены властей, обращались друг к другу с одним вопросом:

— Как вы думаете, 39-й может еще повториться?

— По-моему, это уже невозможно, — успокаивали себя и их.

Правда, говорили об этом почему-то не очень-то уверенным голосом.

Вскоре произошли такие события, которые не только напомнили о самом ужасном прошлом, но и по масштабам надвинувшейся трагедии намного превзошли их. Вновь, как в 1921-м и 1939-м белорусские земли стали предметом торга. Территориальный вопрос усугубил и без того нелегкое положение послевоенной Беларуси. Вопреки утверждениям официальной советской историографии, что «после Великой Отечественной войны проблемы территориального устройства в рамках исторических границ и территории для белорусской социалистической нации не существовало»^{64}, Беларусь в очередной раз стала заложницей в политических играх кремлевских стратегов.

Наказанные после… смерти.

Еще в августе 1944 г. Кремль планировал выделить из состава Беларуси Полоцкую область^[13] и передать ее в РСФСР, объединив с Калининградской. Минску стоило немалых трудов, чтобы Сталин «закрыл» эту проблему: «народ (белорусы. — А. Т.) хороший и обижать его действительно не следует»^{65}.

Однако республику не минул другой удар — потеря Белосточчины. Можно было в этой связи утешиться тем, что без помощи Москвы республика вообще никогда не получила бы западные земли. Однако данная утрата как нельзя более точно отражала роль, которая отводилась Беларуси Кремлем, наглядно иллюстрировала степень ее «суверенности» и лишь подтверждала принцип «Центр дал — Центр и отнял».

Запад и Лондонское эмигрантское правительство Польши, как известно, изначально не восприняли воссоединение белорусских земель. Кремль, со своей стороны, также не торопился идти на какие-то уступки в территориальном вопросе. 30 июля 1941 г. на переговорах с представителями Лондонского эмигрантского правительства Сталин дал понять, что от границ 1939 г. не отступит. На Тегеранской конференции Москва подтвердила свою жесткую позицию.

11 января 1945 г. правительство СССР в ноте эмигрантскому правительству Польши предложило компенсировать утрату «кресов всходних» за счет немецких Силезии и Померании, уже намекнув, что оно не считает границу 1939 г. бесспорной, и упомянув в качестве альтернативы линию Керзона. О том, что подобные заявления были не более чем игрой со стороны Москвы, может свидетельствовать тот факт, что Сталин к этому времени вдруг «обнаружил» на Белосточчине наличие польского населения, чего ранее почему-то не замечал. И это притом, что, согласно данным плебисцита, 22.10.1939 г. подавляющее большинство (2672280 из 2763190 человек) населения западных областей решило связать свою судьбу с Советской Беларусью.

Белорусский исследователь М. Волацевич полагает, что такой резкий поворот кремлевской политики диктовался боязнью Армии Крайовой^{66}. Однако в таком случае логичней было бы «найти» польское население не на Белосточчине, а в местах наибольшей активности АК «на кресах» — на Новогрудчине, в Налибокской пуще и т. д.

В марте 1944 г. на 6-й сессии Верховного Совета БССР Председатель Президиума Н. Наталевич признал факт отхода к Польше части районов Белостокской области, но отверг претензии поляков на этнически белорусский Бельский район, обратившись в Верховный Совет БССР с просьбой рассмотреть вопрос о границах и обсудить его с советским правительством^{67}.

Однако данный вопрос, как мы уже говорили, решался, прежде всего, в Москве. Сталин санкционировал создание карманной «Крайовой рады народов», а затем Польского Комитета национального освобождения в Люблине, заранее согласного на все предложения Кремля. На Московской конференции 9-22.10.1944 г. С. Миколайчик и Б. Берут согласились с линией границ. Но перед этим коммунистическое руководство Польши во главе с Болеславом Берутом выпросило у Москвы Белостокскую область.

Окончательное признание линии Керзона в качестве советско-польской границы произошло на Ялтинской конференции 4-11.02.1945 г. 16 августа 1945 г. было заключено соглашение правительств Польши и СССР о границе вдоль линии Керзона с отступлениями от нее в пользу Польши, которой отходила вся Белостокская область — крупная, густонаселенная территория, обладавшая определенным промышленным потенциалом. Беларусь потеряла 17 районов этой области и три района Брестской: Августовский, Белостокский, Бельский, Бранский, Граевский, Домбровский, Кольновский, Кринковский, Лапский, Ломжанский, Маньковский, Снедовский, Сокольский, Техоновецкий, Чижевский, Клещельский, Гайновский^{68}. Взамен Беларусь получила. 15 деревень бывшей польской территории.

Черту под принципиальной линией границы подвел договор от 19.09.1945 г. Мнение Беларуси по этому поводу не услышал никто. Белорусский народ, его национальные богатства второй раз были поделены между Россией и Польшей.

Почему Москва решилась на столь беспринципное попрание международного права? Это объясняется несколькими причинами. Во-первых, в планах Сталина, щедро раздававшего белорусские земли, усматривалось желание угодить Уинстону Черчиллю, Франклину Рузвельту и Шарлю де Голлю. Во-вторых, белорусы, оставшиеся в Польше, автоматически становились заложниками в политической игре между Москвой и Варшавой. Ведь передача Белосточчины создавала идеальные условия для вмешательства во внутренние дела Польши. Потом, правда, став, как и планировалось в Кремле, социалистической, Польша и сама превратилась в заложницу.

Переселение в Европу.

Несколько опережая события, отметим: точка под грабежом белорусских территорий будет поставлена только в середине 1955 г., когда с лица Гродненской области, появившейся на административной карте республики в сентябре 1944 г., «исчезнут» (в пользу Польши) еще 26 деревень и 4 хутора. Так Москва за белорусский счет «подкармливала» своего сателлита.

Новая граница по живому разрезала человеческие и хозяйственные связи, взорвала традиционный быт людей. В соответствии с белорусско-польским соглашением от 9 сентября 1944 г., на Белосточчине заработала советская комиссия по эвакуации. Скудность архивных документов не позволяет полностью выяснить картину начавшихся миграций 1944 г.

Известно, что первые переселенцы из Барановичей и Столбцов двинулись в путь, когда фронт только подходил к Висле, т. е. до начала провозглашения срока репатриаций. А уже потом, когда в Западную Беларусь вошла Красная Армия, в Европу двинулись эшелоны с местными жителями. Из Барановичей первый такой эшелон вышел в декабре 1944 г. Известен и пункт назначения: Люблин и Жешува. Но это были только первые ласточки грядущей этнической зачистки.

За два года работы эвакуационной комиссии в СССР было переселено около 36 тыс. белорусов (из них 20,4 тыс. — непосредственно в Беларусь). Правда, от запланированной Кремлем цифры это составляло только 30 %. Изобилия желающих окунуться в «советский рай» что-то не наблюдалось. Зато тех, кто хотел бы переселиться из Беларуси в Польшу, набралось около 520,5 тыс. человек^{69}.

Помимо массово выезжавшего польского населения, репатриацией решило воспользоваться значительное количество белорусов. Не стала в этом плане исключением и Барановичская область. Счет белорусов, покидающих Родину, шел на сотни тысяч. Люди стремились уехать от нарастающего влияния советской власти, особенно в преддверии коллективизации. Имеются утверждения, что

«в 1946 г. на западе Беларуси вербовали жителей для заселения новых западных польских земель, и этим воспользовались те, кто решил спастись от Советов»^{70}.

По мнению белорусского исследователя Ю. Бодака, автора работы «Об изменении западной границы Беларуси в 1944–1955 гг.», небольшие городки Западной Беларуси в ходе переселения буквально опустели. Так, только из крошечного Щучина к концу 1948 г. уехало 63 человека^{71}.

Были и, наоборот, случаи переезда в Беларусь. Так, в Городищенский район (д. Столовичи) из Польши на 1.09.1949 г. переселилось 24 семьи (113 человек). Размещены они были в домах лиц, которые перед этим уехали в Польшу. В Крошине осело 12 семей^{72}.

Рассмотрим, сколько же человек выехало из Городищенского района в Польшу? Получается следующая картина:

• Молчадский сельский Совет — 8 семей (34 человека);

• Скробовский сельский Совет на 1.07.1946 г. — 9 семей (28 человек);

• Голынский сельский Совет — 19 семей (36 человек);

• Городищенский сельский Совет — 21 семья (70 человек);

• Гирмантовский сельский Совет — 4 семьи (?);

• Почаповский сельский Совет — 5 семей (?).

Всего из Городищенского района выехало в Польшу в разное время 78 семей (данные не полные, так как отсутствуют цифры по всем сельским Советам и отчетность по разным годам, что затрудняет назвать общую цифру выехавших с территории Барановичской области и, соответственно, въехавших и осевших в области)^{73}. А осело на территории Городищенского района 63 семьи из Польши^{74}. В Ляховичском районе на 31.07.1944 г. осело 400 таких семей^{75}.

Среди тех, кто навсегда покинул Родину, большинство было с исконно белорусскими фамилиями^[14].

Небезынтересно будет узнать, как относились сами переселенцы к «новшествам», навеянным Москвой. Представляют, например, интерес воспоминания Аркадия Павловича Лопаты из деревни Русино:

«Перасяленец я, Мая Радзіма, вёска Паўночны Востраў, цяпер у складзе Польшчы. Некалі адносілася да Шудзялаўскай гміны, Сакольскага павета, Беластоцкага ваяводства. Прапрадзеды мае, прадзеды, дзяды, бацькі спрадвеку жылі ў тых мясцінах і лічылі сябе беларусамі. Зямля гэтая была нашаю. На ей мы сеялі, касілі, аралі і паміралі. Але ў 1949 годзе адбылася дэпартацыя. Нас, беларусаў, прымусілі пакінуць гэтую землю…»^{76}

Депортация, как явствует из сообщений западных источников, проводился под лозунгом: «Выгнать белорусов из Белосточчины!»^{77}

Документы показывают, что желание покинуть СССР выразило большинство западнобелорусской интеллигенции. Права на переезд имели и западнобелорусские евреи. Как вспоминал Д. Коген, «большинство евреев, проживающих в Новогрудке, выбрали польское гражданство и зарегистрировались в специальных эмиграционных учреждениях»^{78}. Интересна деталь: чтобы получить официальные документы на выезд новобелорусские евреи за деньги (золото) «делали себе фальшивые документы на выезд в Польшу». Идэль Каган, бывший житель Новогрудка, приоткрыл нам следующую маленькую тайну: фальшивые документы делали в Дятлово^{79}.

Стоит коротко остановиться и на судьбах евреев, покинувших территорию Барановичской области и временно осевших в Польше.

В своих воспоминаниях один из выехавших в Польшу жителей города Барановичи, Давид Мышанка, например, рассказывает следующее: в городе Кельцы поляки, подстрекаемые националистами, напали на общежитие и убили более 40 евреев. Полиция не препятствовала погромщикам^{80}.

Сохранившиеся документы показывают, что в 1946 г. на постоянное место жительства в Польшу наряду с евреями выезжали и многие мусульмане. Наиболее активно этот процесс шел в Слониме^{81}.

В 1947 г. Москва закрыла «ворота» в Европу. Выехать, согласно документам архива КПБ, успело 232,2 тыс. человек, из которых большинство составили белорусы^{82}.

Необходимо отметить: полностью доказуемой и выверенной статистики, обобщающей данные по репатриантам из Беларуси, не существует. По крайней мере, за пределами секретных архивных фондов. Количество уехавших варьируется и составляет, по мнению различных исследователей, от 274163 до 500000 человек^{83}. Исход польско-белорусского населения в первое послевоенное десятилетие сократил не только население Барановичской области, но и опустошил Гродненщину, Ошмянщину, став одним из главнейших факторов, повлиявших на формирование отрицательного сальдо в демографии Беларуси в целом.

Репатриация белорусского населения в республике в этот же период хотя и затронула значительные массы населения, но не в такой степени, как это было во время предыдущих. Белорусское руководство ожидало принять около 1 млн. белорусов из Подляшья. Однако желающих переселиться в Беларусь оказалось значительно меньше. По данным эмигрантской прессы, в 1949 г. в Польше оставалось от 600000 до 700000 белорусов. Причем если оставшихся среди них более полумиллиона католиков советское руководство вряд ли ждало с распростертыми объятиями, то нежелание выехать в Беларусь почти 120000 православных явилось для властей досадным прецедентом.

Из 8015 семей, выехавших из Подляшья с октября 1944 г. по июнь 1946 г., в Беларуси осело 6222 семьи^{84}. Персонифицированный учет всех переехавших затруднен тем обстоятельством, что многие переселенцы не сразу оседали в каком-либо районе, а неоднократно перебирались с места на место в поисках лучшего обустройства.

Взаимная репатриация породила целый комплекс проблем, которые пришлось решать руководству на местах и которые осложняли жизнь как репатриантам, так и местному населению. Так, например, приходилось списывать недоимки как переселенцам из Польши, так и уехавшим из Беларуси. Кроме того, регулярно велся учет оставляемого репатриантами в Беларуси имущества и проводилась работа по его реализации. Земля уехавших поступала в государственный фонд и распределялась среди переселенцев, бедняков и государственных учреждений.

Процесс реализации недвижимости также порождал проблемы. Превышение количества уехавших, с одной стороны, облегчало задачу обустройства приехавших белорусов и местных военных погорельцев, с другой стороны — огромное количество пустующего жилья «повисло» на балансе местных властей. В Щучинском районе, например, где сразу же после войны выехало 349 семей, власти так и не сумели реализовать до конца 1947 г. — 223 дома, до конца 1948 г. — 198, до середины 50-х гг. — 54 ^{85}.

Оставшееся имущество в широких масштабах расхищалось или уничтожалось местным населением. Всего пострадало 20 процентов недвижимости, принадлежавшей семьям, выехавшим в Польшу^{86}. Государство не смогло сохранить оставшуюся недвижимость и, констатировав, что большая ее часть пришла в негодность, в 1951 г. раздало ее безвозмездно госучреждениям и предприятиям, продало по низким ценам населению. И это при том, что на основании распоряжения СНК БССР за № 1991 от 6.12.1944 г. для «оценки имущества граждан, переселившихся в Польшу», в каждом районе создавались постоянные оценочные комиссии. В Ляховичском районе, например, в данную комиссию входили: от райфо т. Шелест, от РПС Костюк, от райзо Дробышевский^{87}.

Нередки были случаи бездушного отношения местных чиновников к репатриантам. В 1947 г., к примеру, в Лиде и Вороновском районе власти проигнорировали выплату материального возмещения семьям, приехавшим из Польши^{88}.

Поскольку при переселении из Польши не устанавливался предельный срок производства расчетов, то в апреле 1951 г. был введен трехгодичный срок давности для тех, кто требовал материального возмещения за оставленное имущество. Ограбив, таким образом, всех приехавших до 1948 г., государство начало давить на тех, кто сам не расплачивался за жилье.

Подытоживая различные аспекты репатриационной политики государства в связи с изменением границ, следует отметить, что наряду с этническими поляками область покинуло немалое количество белорусов. Обратные переселения не могли компенсировать людские потери. В области начались серьезные структурно-этнические изменения не в пользу коренной нации. Следует также учесть, что, спасаясь от Советов, регионы покинули отнюдь не самые социально пассивные элементы. Добавим к этому то обстоятельство, что в связи с потерей Белостока, как в 1939 г. Вильно, республика лишилась еще одного мощного центра по генерации национальных идей и оазиса национальной культуры.

«Миротворческие инициативы» Кремля, сделавшего белорусские территории предметом торга, затронули Барановичскую область и в плане ее административно-территориального деления. Во-первых, упразднялось немецкое административное деление. Во-вторых, 20.09.1944 г. область оказалось урезанной до небольшой территории, на которой расположилось всего 15 районов. Из ее состава, в пользу других областей, были выведены: Воложинский, Юратишский и Ивьевский районы (вошли в состав Молодеченской области), Василишковский, Вороновский, Желудокский, Зельвенский, Лидский, Мостовский, Радунский и Щучинский районы (вошли в состав Гродненской области).

Очередной реформой от 8.01.1954 г. Барановичская область и вовсе была упразднена. В состав Гродненской области включались Дятловский, Козловщинский, Кореличский, Любчанский, Мирский, Новогрудский, Слонимский районы. В состав Брестской области — Бытенский, Городищенский, Ляховичский, Новомышский районы и город Барановичи, который получил статус районного центра областного подчинения. В состав Минской области — Клецкий, Несвижский, Столбцовский районы. В состав Молодеченской — Ивенецкий район^{89}.

Мы наш, мы новый мир построим.

имеет смысл затронуть в данной книге и вопрос кадрового обеспечения всех органов областной власти. На ее территории, как и в 1939 г., разветвлялась и усиливалась промосковская администрация. Жесткая централизация власти, установленная большевиками в Советском Союзе, делала лидерство руководителей области (П. В. Бондаренко, и. П. Тур) и Беларуси (П. К. Пономаренко, Н. Наталевич) при всей декларированной Конституцией СССР самостоятельности чисто номинальным. Все региональные законы и кодексы всего лишь дублировали то, что издавал Кремль, а ситуация в области, как и в республике, в общих чертах не отличалась от ситуации по стране в целом.

Количество комиссариатов в правительстве Беларуси возросло с 18 в 1936 г. до 44 в 1946 г. Минск стремился, подчиняясь Сталину, посадить на высшие должности в местной администрации русских, в основном тех, кто партизанил в области. Попадались и белорусы, в основном бывшие партизаны, которые на деле доказали свою лояльность. Так, например, председателем Барановичского городского исполнительного комитета стал А. Ф. Бурий (июль 1944 — июнь 1945), первым секретарем Барановичского ГК КПБ — Соврей С. П. (июнь 1944), председателем Городищенского районного исполнительного комитета — М. В. Лукашевич (июль — декабрь 1945), первым секретарем Городищенского РК КПБ — С. П. Лесничий (апрель 1944 — август 1950).^{90}

За 1941–1946 гг. процент русских в составе номенклатуры ЦК КП(б)Б вырос с 19,5 до 26,9. Представительство же евреев сократилось с 17,8 до 6,1 %. Удельный вес белорусов возрос с 57 до 61,8 %, но только за счет низовых структур аппарата. Процент русских в советских администрациях западных областей Беларуси, в том числе Барановичской, был выше, чем в восточных^{91}.

В 1951 г. правительство республики состояло из 22 русских, одного грузина, одного еврея и 9 белорусов. Если, например, литовцам, казахам, таджикам еще как-то удавалось оберегать национальные кадры и тем самым блокировать влияние центральных, союзных органов, то белорусам — нет.

Кадровая политика в Барановичской области оставалась прежней. К выдвиженцам из числа местных относились с опаской и недоверием. Вследствие чего на руководящие должности назначались в основном работники, прибывшие из Восточной и Центральной Беларуси, а также из других мест СССР. Такой курс проводился вплоть до упразднения области. Как указывалось в докладе секретаря ЦК КПСС М. Зимянина «Постановление ЦК КПСС «Вопросы Белорусской ССР и задачи партийных органов Коммунистической партии Белоруссии», с которым он выступил на проходящем 25–27 июня 1953 г. Пленуме ЦК КП(б)Б,

«В западных областях республики почти все руководящие должности заняты не местными кадрами. Из 1175 партийных работников представителей коренной национальности только 121. В аппаратах Барановичского областного и городского комитетов партии не было ни одного работника из местного населения.

Из 1408 работников областных исполнительных комитетов только четвертая часть является местными белорусами, а из 231 работника горисполкомов таких было 25»^{92}.

Деятельность армии партийных и советских чиновников была направлена, прежде всего, на искоренение всего белорусского. Барановичский ОК КПБ сразу же после изгнания нацистов централизовал пропаганду и полностью подчинил ее своему руководству, сделав ставку на проверенные средства, в первую очередь, на печать, радио и библиотеки. Любое назначение на «идеологическом фронте» осуществлялось обкомом. Помимо лояльности к властям требовалась и определенная подготовка. В чем она выражалась? Каждый, кто рассматривался для выдвижения, в обязательном порядке проходил через специальные учебные заведения — партийные школы. Именно там будущие руководители «идеологии», попав на конвейер КП(б)Б, обучались идеологическому террору. Только в 1946 г. Беларусь насчитывала более 2,5 тыс. таких центров: 1 Высшая партийная школа, 177 средних, 2500 низовых^{93}.

Кратко о печати. Уже в августе 1944 г. каждый район имел свою газету. В это время в Барановичах выходило две газеты: «Чырвоная звязда» — орган Барановичского обкома и горкома партии, областного и городского Советов депутатов трудящихся, и «Сталінскі маршрут» — орган Брест-Литовской ж.д. В Слониме — «Вольная праца» (первый номер вышел 19.07.1944 г.), как «выданне Слонімскага РК КП(б) Беларусі і райсавета дэпутатаў працоўных»^[15], «Голас калгасніка» — как «выданне палітаддзела Рышчыскай МТС Слонімскага раёна», «Трыбуна калгасніка» — как «выданне палітаддзела Слонімскай МТС», «На штурм» (пазней — «Кутузовец») — как орган местной воинской части. В Новогрудке — «Звязда», в Новой Мыши — «Перамога», в Городище — «Советская Родина», в Ляховичах — «Советский патриот».^{94}

Во главе всех этих изданий стояли люди Пономаренко, и все эти органы печати, как это уже было в 1939–1941 гг., являлись органами КП(б)Б.

Не обошлось, разумеется, без «просеивания» журналистских кадров. Только за два послевоенных года арестовано несколько десятков мастеров слова и сотрудников типографий из числа местных белорусов, в числе которых: З. А. Борисик — наборщик типографии «Перамога» (в 1946 г. осужден к 5 годам лишения свободы), А. Ф. Гулько — начальник типографии «Перамога» (в 1946 г. получил по суду 5 лет лагерей), О. А. Карпович — «Чырвоная звязда» (28.08.1950 г. осужден к 10 годам лагерей), Л. Я. Лосева — «Чырвоная звязда» (в 1945 г. осуждена к 5 годам лишения свободы), Броневицкий — литературный сотрудник газеты «Чырвоная звязда» (осужден судебной коллегией по уголовным делам областного суда к 4 годам лагерей).^{95}

Дальнейшей сферой «заботы» обкома партии стали библиотеки и читальни. Собирание и комплектование книжного фонда шло по разным направлениям. От непосредственной покупки книг до пожертвований. Например, для открытия библиотеки в Новой Мыши в 1947 г. из Ленинграда поступила посылка книг в количестве 2 тыс. экземпляров^{96}. В основном это были труды Маркса, Ленина и Сталина.

Необходимо отметить: в первое послевоенное десятилетие число библиотек (изб-читален) росло стремительными темпами. Например, в 1950 г. в административной столице области насчитывалось 27 библиотек: 2 детские, 2 для взрослых и 23 «на колесах»^{97}. В том же Новомышском районе, речь о котором мы уже вели, в 1947 г. насчитывалась только одна библиотека, но на момент ликвидации Барановичской области, когда район вошел в состав Барановичского района Брестской области, уже более 20^[16]. Для сравнения: в 1939 г., согласно данным польской национальной статистики, в Новогрудском воеводстве было 134 библиотеки, из них 65 коммунальных и 69 общественных, книжный фонд которых насчитывал 141 тыс. экземпляров. Согласно той же статистике, на территории этого же воеводства было 8 клубов^{98}.

Для сталинистов первостепенное значение имела строгая регламентация всей культурной жизни области. Свидетельство тому — судьба Барановичского областного театра, действовавшего в 1940–1941 гг. и 1944–1948 гг. В состав труппы входили следующие актеры: А. Леонова, Е. Горобченко, Е. Мазуренко, Н. Школяренко… Актеров с белорусскими фамилиями было немного: Б. Савич, Б. Талпего, Н. Василевский… Художественный руководитель театра Я. Тональский (с 1944 г.) напрямую замыкался на партийные органы. Любая попытка своеволия пресекалась на корню. Талантливые деятели культуры и руководители культучреждений, не принявшие советскую власть, были репрессированы. Так, например, 7 лет лагерей получил в 1947 г. П. П. Герасько — начальник отдела кинофикации города Барановичи. 3 года лагерей получил в 1946 г. А. Я. Житко — артист областного ансамбля песни. 10 лет в лагерях провел художник Д. В. Назаревский и 5 лет методист дома народного творчества г. Барановичи В. Ф. Шах (оба осуждены в 1950 г.)^{99}.

Поэтому нет ничего удивительного, что и репертуар областного театра, расформированного областными чиновниками 1.07.1948 г. состоял сплошь из русской и советской классики: «Платон Кречет» А. Корнейчука, «Русский вопрос» К. Симонова, «Мещане» М. Горького, «Поздняя любовь» А. Островского, «Испанцы» М. Лермонтова^{100}.

Таким образом, культура была для большевиков «полем битвы», а творческие работники — «ратниками», эдакими идеологическими «снайперами».

Белорусское национальное движение в годы оккупации и победа над Германией, несмотря на террор, обостряли чувство национальной принадлежности и вызывали вполне обоснованную гордость. Москва,остерегаясь взрыва белорусского национализма, предпринимает упреждающие шаги. Так, 24 мая 1945 г. на приеме в честь Победы над нацистами русский народ был провозглашен Сталиным «ведущей силой Советского Союза». А в феврале 1945 г. ЦК КПБ(б)Б, стремясь угодить Москве, принимает специальную резолюцию о перевоспитании общества в духе советского патриотизма и ненависти к немецким оккупантам (которых в Беларуси, к слову, уже давно не было).

Тем не менее рост национального самосознания белорусов не прекращался. Потребовались более жесткие подходы. В августе 1947 г. ЦК КП(б)Б, стараясь удержать ситуацию под контролем, принимает решение «О пропаганде советского патриотизма». В нем осуждалась попытка западнобелорусской интеллигенции противостоять насаждению русской культуры и бойкотировать руководство, которое игнорировало национальные традиции.

С 1947 г. присланный из Москвы на пост ЦК КПБ Н. Гусаров (1947–1950) усилил, как того и требовал Центр, идеологический террор и борьбу с белорусским национализмом. Формировалась система партийной учебы для освоения «Краткого курса истории ВКП(б)» и биографии Сталина. Не обошлось и без кадровых перестановок в Барановичской области. Происходит рокировка первых секретарей обкома партии: В. Е. Самутин (апрель 1949 — июнь 1950), Н. П. Покровский (1950–1952), С. О. Притыцкий (1953–1954); председателей Областного исполнительного комитета: В. В. Леднев (ноябрь 1950 — январь 1954); партийного и советского руководства большинства районов: А. В. Черненко (январь-май 1946), А. А. Гордиенко (май 1946 — январь 1948), Н. И. Диев (январь 1948 — сентябрь 1951), В. З. Царюк (сентябрь 1951 — январь 1957) — председатели Барановичского ГИК; Ф. Я. Денисевич (ноябрь 1946 — декабрь 1949), С. С. Жуков (январь 1950 — декабрь 1956) — первые секретари Барановичского ГК КПБ; П. Н. Кузьмин (июль 1949 — январь 1950), К. П. Буряк (январь 1950 — август 1951), Т. Г. Вежновец (август 1951 — 1961) — председатели Городищенского РИК; И. Ф. Ярошевич (сентябрь 1950 — декабрь 1953), П. Л. Володченков (январь 1954 — ноябрь 1958) — первые секретари Городищенского РК КПБ; В. К. Перунов (с марта 1946), П. П. Логинов (март 1953 — март 1954) — председатели Новомышского РИК; М. Т. Анищик (апрель 1947 — апрель 1949), П. В. Гращенко (декабрь 1949 — август 1950), М. М. Буров (октябрь 1950 — август 1953), Р. Г. Шевченко (октябрь 1953 — декабрь 1956) — первые секретари Новомышского РК КПБ…^{101}

Бывшее партизанское руководство, подчиняясь Москве, усилило русификацию коренного населения. Партийные чиновники, умело используя факт сотрудничества белорусских деятелей с нацистами, попытались дискредитировать саму идею белорусского возрождения. Ответственность за преступления нацистов и довоенные злодеяния органов НКВД перекладывалась и на белорусов, которые сотрудничали с немцами.

Естественное неприятие нацизма, «незаметно трансформировалось во враждебность к послевоенным деятелям и всему белорусскому — языку, культуре, национальным традициям и символам»^{102}.

Чистилище, или Как советизировали белорусскую школу.

В эти годы наносится хорошо спланированный Кремлем удар по белорусской школе, чудовищные последствия которого ощущаются и ныне. Ни для кого не было секретом, что некоторая часть учителей так и не признала советскую власть. Поэтому остро встал вопрос подготовки новых педагогических кадров. Вновь, как и в довоенные годы, прошла чистка школ. В результате многие учителя, которые, рискуя жизнью, не поддерживали Советы, были уволены. В этом списке оказались талантливые, творческие педагоги, работники народного образования.

Обзор архивных документов позволяет выделить следующие репрессивные методы, которые активно применялись в период послевоенной советизации национальных школ:

1. Мобилизация белорусских учителей в Красную Армию летом 1944 г.;

2. Проведение репрессивной политики в отношении педагогического корпуса (аресты, этапирование в концлагеря);

3. Вытеснение белорусов из школ (увольнение);

4. Создание условий для выезда в Польшу и другие регионы СССР;

5. Усиление белорусской школы «восточниками»;

6. Привлечение на сторону советской власти части интеллигенции, а именно тех слоев, которые, по мнению советских спецслужб, доказали свою лояльность большевикам;

7. Подготовка учительских кадров из числа местного населения;

8. Милитаризация школ;

9. Русификация.

Мобилизация учителей-белорусов в Красную Армию летом 1944 г.

По приказу Сталина все мужское население, способное носить оружие, подлежало мобилизации. Забирали не только на фронт — из большинства мужчин, по тем или иным причинам не пополнивших армейские ряды, были сформированы так называемые рабочие команды, которые под «опекой» офицеров НКВД приступили к восстановлению коммуникаций, ремонту шоссейных и железных дорог. Любая попытка уклониться от трудовой мобилизации пресекалась.

«Мобилизация, — напишет в своей книге «Штрыхі з успамінаў» слонимчанин В. Супрун, — почти закончилась. И местные власти только теперь поняли, что на на фронт отправили почти всех учителей, а через какую-то неделю необходимо открывать школы, которые необходимо укомплектовать специалистами. Началась компания по поиску и бронированию учителей»^{103}.

Белорусских специалистов, тех, кто еще оставался в живых, отозвав с фронта, направили в распоряжение местных властей, где они, пройдя инструктаж, правда, предварительно зарегистрировавшись в РО НКВД, пополнили малочисленный учительский корпус.

Именно они, национальные кадры, и стали возрождать школу. Но кадров и «кадров профессиональных не хватало»^{104}. Не хватало, кроме того, и обустроенных классов. Да что там классов. Не было самих зданий, в которых могли бы учиться дети. Из 58 школ в бывшем Новомышском районе 44 размещались в наемных помещениях^{105}. Куда же подевались прежние помещения школ? Ответ на этот вопрос находим у одного из директоров послевоенной поры В. Супруна: школы полностью были уничтожены советскими партизанами^{106}.

Но, даже если помещение для школы и отыскивалось, то проблему обеспечения учебного процесса необходимым материалом и, в первую очередь, тетрадями, ручками и учебниками решить было практически невозможно. По свидетельству современников, каждый директор школы к началу нового учебного года (1944 г.) «получил по четыре ученические тетради и четыре карандаша)»^{107}.

Вопрос о нехватке учебников в школах рассматривался на заседании исполнительного комитета Барановичского областного Совета депутатов трудящихся. В результате было принято решение «О создании фонда школьных учебников в школах Барановичской области». В соответствии с этим решением облфинотдел должен был за счет местного бюджета выделить на народное образование 340000 рублей для приобретения учебников^{108}.

И если финансовые средства, учебники и оборудование, работники народного образования еще как-то изыскивали, то возместить потерю учительских кадров, призванных летом 1944 г. в Красную Армию и погибших в первые месяцы после принятия присяги, было невозможно.

Репрессии против учителей-белорусов.

Главный удар советский режим после войны нанес по национальной интеллигенции. Под никого не щадящий энкавэдэшный поток попали все местные учителя, вина которых заключалась в том, что они в годы оккупации учили детей в белорусских школах и на белорусском языке. Тех, кого не уничтожили солдаты генерала В. Чернышева, кто не сумел вовремя покинуть страну или остался в ней осознанно, поверив заверениям большевиков, ожидали приговоры военных трибуналов.

Уголовные дела, возбужденные против «изменников Родины», — педагогов Барановичской области рассматривались в особом порядке и особыми карательными органами: Военными трибуналами НКВД (МВД) Барановичской, Пинской и Витебской областей, Военным трибуналом войск МВД Белорусского Военного округа, Особыми совещаниями при МВД и МГБ СССР, линейным судом Брест-Литовской железной дороги, а также судебной коллегией по уголовным делам Барановичского облсуда.

Приложение № 11. УЧИТЕЛЯ, СТУДЕНТЫ И УЧАЩИЕСЯ — ЖЕРТВЫ НЕЗАКОННЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ (1944–1954)^[17].

№ п/п	ФИО	Год рождения	Социальный статус	Дата вынесения приговора	Примечание
1.	Агейко Михаил Владимиравич	1928	студент Барановичского учительского института	18.10.1947	Военным трибуналом войск МВД Барановичской области к 25 годам лагерей	Реабилитирован 19.12.1975
2.	Борейко Александр Александрович	1927	студент Барановичского учительского института	18.10.1947	Военным трибуналом войск МВД Барановичской области к 10 годам лагерей	Реаб. 19.12.1975
3.	Винцукевич Петр Николаевич	1934	ученик средней школы д. Новая Мышь	20.06.1952	судебной коллегией по уголовным делам к 10 годам лагерей	Реаб. 7.07.1993
4.	Алехнович Антон Иванавич	1888	преподаватель Барановичского учительского института	1.12.1945	Особым совещанием при НКВД СССР	Реаб.
5.	Аскальдович Виктор (Владимир) Иосифович	1926	учащийся медтехникума г. Барановичи	24.11.1945	Особым совещанием при НКВД СССР к 5 годам лагерей	Реаб. 30.04.1973
6.	Герман Владимир Максимович	1923	студент Барановичского учительского института	21.11.1945	Особым совещанием при НКВД СССР к 5 годам лагерей	Реаб. 30.04.1992
7.	Голос Валентина Павловна	1926	учительница начальной школы № 1 д. Залюбичи Городищенского р-на	21.03.1946	Военным трибуналом войск НКВД Барановичской области к 10 годам лагерей	Реаб. 13.11.1992
8.	Голубович Николай Георгиевич	1889	преподавтель железнодорожной школы № 1 г. Барановичи	26.06.1946	Военным трибуналом Брест-Литовской железной дороги к 7 годам лагерей	Реаб. 19.03.1966
9.	Гринь Владимир Владимирович	1927	студент Барановичского учительского института	18.10.1947	Военным трибуналом войск МВД Барановичской области к 5 годам лагерей	Реаб. 3.10.1975
10.	Гутто Иван Семенович	1897	учитель школы № 3 г. Барановичи	05.05.1947	Барановичским областным судом к 8 годам лагерей	Реаб. 17.05.1977
11.	Зданович Феодосий Александрович	1913	учитель Молчадской средней школы Городищенского района	2.06.1946	Особым совещанием при МВД СССР к 7 годам лагерей	Реаб. 3.10.1955
12.	Кабжинский Вацлав Федорович	1902	учитель Полонковской школы Новомышского района	1.9.1945	Особым совещанием при НКВД СССР к 5 годам лагерей	Реаб. 18.02.1993
13.	Казак Геннадий Игнатьевич	1927	студент Барановичского учительского института	18.10.1947	Военным трибуналом войск МВД Барановичской области к 5 годам лагерей	Реаб. 3.10.1975
14.	Казакевич Алина Евгеньевна	1921	учительница начальной школы д. Мицковичи Городищенского района	18.10.1947	Военным трибуналом войск НКВД СССР к 6 годам лагерей	Реаб. 19.06.1992
15.	Казимирчик Николай Владимирович	1922	учитель школы в д. Застаринье	20.06.1946	осужден к ссылке на спецпоселение сроком на 6 лет	Реаб. 7.05.1947
16.	Климец Нина Сергеевна	1922	студентка Барановичского учительского института	21.11.1945	Особым совещанием при НКВД СССР к 5 годам лагерей	Реаб. 30.10.1992
17.	Красновский Вечеслав Вечеславович	1927	студент Барановичского учительского института	18.10.1947	Военным трибуналом войск МВД Барановичской области к 8 годам лагерей	Реаб. 3.10.1975
18.	Кудин Кондрат Кондратович	1893	завуч начальной школы д. Гавковцы Новомышского района	10.06.1946	Особым совещанием при МВД СССР к 5 годам лагерей	Реаб. 28.01.1994
19.	Курчейко Александр Матвеевич	1923	студент медтехникума г. Барановичи	27.06.1946	Особым совещанием при МВД СССР к 5 годам лагерей	Реаб. 19.02.1992
20.	Кухарчик Данила Амбросьевич	1886	директор школы № 5 г. Барановичи	20.11.1946	Красноярским краевым судом к 6 годам лагерей	Реаб. 17.12.1946
21.	Лопух Виктор Григорьевич	1928	ученик неполной средней школы д. Кисели Городищенского района	16.10.1945	Военным трибуналом войск НКВД Барановичской области к 6 годам лагерей	Реаб. 8.09.1993
22.	Лозовский Иван Михайлович	1927	студент Барановичского учительского института	8.10.1947	Военным трибуналом войск МВД Барановичской области к 5 годам лагерей	Реаб. 3.10.1975
23.	Литвин Александр Михайлович	1904	учитель неполной средней школы д. Постаринье Городищенского района	9.08.1946	Особым совещанием при МВД СССР к 3 годам лагерей	Реаб. 30.12.1993
24.	Лях Леонид Иванович	1927	студент Барановичского учительского института	18.10.1947	Военным трибуналом войск МВД Барановичской области к 5 годам лагерей	Реаб. 3.10.1975
25.	Мозоль Константин Николаевич	1914	учитель Буневицкой школы Городищенского района	26.12.1945	Особым совещанием при НКВД СССР к 4 годам ссылки за границы БССР	Реаб. 25.11.1993
26.	Манило Иван Климентьевич	1927	студент Барановичского учительского института	18.10.1947.	Военным трибуналом войск МВД Барановичской области к 5 годам лагерей	Реаб. 3.10.1975
27.	Соколовский Иван Михайлович	1903	завуч средней школы д. Жеребковичи Ляховичского района	20.06.1946	Особым совещанием при МВД СССР к 4 годам лагерей	Реаб. 2.03.1993
28.	Трофимук Екатерина Кирилловна	1923	студентка Барановичского учительского института	21.11.1945	Особым совещанием при НКВД СССР к 5 годам лагерей	Реаб. 30.12.1992
29.	Трофимук Кирилл Ильич	1885	инспектор Городищенского районного отдела народного образования	24.11.1945	Особым совещанием при НКВД СССР к 10 годам лагерей	Реаб. 20.09.1994
30.	Черняк Леонид Иосифович	1923	учитель начальной школы д. Родковичи Городищенского района	3.10.1945	Особым совещанием при НКВД СССР к 8 годам лагерей	Реаб. 18.02.1957
31.	Шоугеддевич Али Александрович	1913	преподаватель СШ № 2 г. Барановичи	10.06.1946	Особым совещанием при МВД СССР к 4 годам лагерей	Реаб. 24.02. 1993
32.	Шулейко Леонид Трофимович	1924	учитель школы г. Барановичи	30.06.1945	Особым совещанием при НКВД СССР к 5 годам лагерей	Реаб. 10.05.1992
33.	Шимкун Станислав Степанович	1931	ученик СШ № 3 г. Барановичи	29.09.1945	Военным трибуналом войск НКВД Барановичской области к 5 годам лагерей	Реаб. 28.05.1993
34.	Осел Станислав Станиславович	1944	ученик школы д. Юшковичи Городищенского района	18.04.1952	постановлением Совета Министров БССР № 436 от 7.04.1952 выслан в Южно-Казахстанскую область	Реаб. 4.01.1994
35.	Вербило Галина Константиновна	1941	ученица школы д. Судари Городищенского района	1951 г.	постановлением Совета Министров БССР № 436 от 7.04.1952 выслана за пределы БССР	Реаб. 12.12.1995
36.	Нестерович Владимир Николаевич	1894	учитель школы д. Судари Городищенского района	7.07.1951	постановлением Совета Министров БССР № 436 выслан в Иркутскую обл.	Реаб. 14.08.1954
37.	Пацко Александр Константинович	1939	ученик Ясенецкой начальной школы Городищенского района	1951 г.	выслан в Иркутскую обл. на основании постановления СМ БССР № 436	Реаб. 26.12.1995
38.	Тихно Иван Григорьевич	1935	ученик школы д. Судари Городищенского района	1951 г.	выслан в Иркутскую обл. на основании постановления СМ БССР № 436	Реаб. 30.04.1993
39.	Тихно Раиса Григорьевна		ученица школы д. Судари Городищенского района	1951 г.	выслана в Иркутскую обл. на основании постановления СМ БССР № 436	Реаб. 30.04.1993
40.	Турко Иван		учитель школы д. Домашевичи Ляховичского района	1944 г.	Особым совещанием при НКВД СССР к 25 годам лагерей	Реаб. 30.04.1993
41.	Турко Антон		учитель школы д. Домашевичи Ляховичского района	1944 г.	Особым совещанием при НКВД СССР к 25 годам лагерей	Реаб. 30.04.1993
42.	Масловский		учитель школы д. Жеребковичи Ляховичского района	1944 г.	Особым совещанием при НКВД СССР к 25 годам лагерей	Реаб. 30.04.1993
43.	Жданович		учитель школы д. Жеребковичи Ляховичского района	1944 г.	Особым совещанием при НКВД СССР к 25 годам лагерей	Реаб. 30.04.1993
44.	Бурак А. С.	(?)	учитель школы д. Шавели Ляховичского района	1944 г.	Особым совещанием при НКВД СССР к 25 годам лагерей
45.	Скребец Петр		директор Новогрудксой белорусской гимназии	1944 г.	Особым совещанием при НКВД СССР к 25 годам лагерей
46.	Битель Петр	1912	преподаватель в семилетней школе д. Забрезье Воложинского района (уволен из школы в 1947 г., работал священником)	1951 г.	Особым совещанием при МВД СССР к 10 годам лагерей	Реаб. в 1978 г.
47.	Жданук Леонид		учитель Запольской семилетней школы Новогрудского района	1948 г.	Особым совещанием при МВД СССР к 10 годам лагерей
48.	Жуковский Александр	1926	учащийся Жировичского сельскохозяйственного техникума	1947 г.	Военным трибуналом войск НКВД Барановичской области к 6 годам лагерей
49.	Ковальчук Леокадия	1928	ученица СШ № 1 г. Слонима	1947 г.	Военным трибуналом войск НКВД Барановичской области к 6 годам лагерей
50.	Каптилович Михаил	1923	учитель школы, Новогрудчина	1947 г.	Военным трибуналом войск НКВД Барановичской области к 10 годам лагерей	В реабилитации отказано
51.	Кисель Владимир	1922	учитель Несвижской школы	1949 г.	Военным трибуналом войск МВД Белорусского Военного округа к 25 годам лагерей
52.	Красковский Вячеслав	1927	студент Барановичского учительского института	16-18.10.1947	Военным трибуналом войск НКВД Барановичской области к 10 годам лагерей
53.	Лозовский Иван	1927	студент Барановичского учительского института	16-18.10.1947	Военным трибуналом войск НКВД Барановичской области к 10 годам лагерей	Реаб. в 1975 г.
54.	Соловей Владимир	1925	учитель Раховицкой семилетней школы Слонимского района	1951 г.	направлен в психиатрическую больницу после пыток в барановичской тюрьме	В реабилитации отказано
55.	Супрун Василий	1926	учитель Гловсевичской школы Слонимского района	21.11.1947	Военным трибуналом войск МВД Белорусского Военного округа к 25 годам лагерей	В реабилитации отказано
56.	Чигрин Михаил	1927	учащийся Жировичского сельскохозяйственного техникума	16-18.10.1947	Военным трибуналом войск НКВД БВО к 10 годам лагерей	В реабилитации отказано

Источник: Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 528–658.; Антысавецкія рухі ў Беларусі. 1944–1956: Даведнік. Мінск, 1999. С. 13–40.

Усиление белорусской школы «восточниками».

Советская административная машина, встретив сопротивление белорусской школы, вновь, как и в предвоенные годы, использовала старый прием. Местные национальные кадры «оттеснили» от преподавания основных дисциплин, и усилили школы «восточниками», которые, получив поддержку и наказ партийных органов, возглавили народное образование.

О том, как это происходило в городе Барановичи и соответствующем районе (в его современных границах), сообщают следующие данные. С 1957-го по 2004 г. звания «Заслуженный учитель БССР» было удостоено 44 педагога, из них «восточников» второй, послевоенной волны 23 человека, бывших советских партизан — 4 ^{109}.

Небезынтересно узнать, где они, «заслуженные», получали образование, и имели ли его вообще?

Дипломы университетов и институтов имели 18 человек^[18]: Гродненского педагогического института — 1, Арзамасского учительского института — 1, Московского текстильного института — 1, Минского педагогического института — 2, Сыктывкарского педагогического института — 1; Белорусского государственного университета — 2, Витебского педагогического института — 3, Минского института иностранных языков — 1, Калининградского пединститута — 1, Могилевского пединститута — 1, Брестского пединститута — 1, Мордовского пединститута — 1, Семипалатинского пединститута — 1, Белорусского государственного института физической культуры в Минске — 1; дипломы педучилища и педтехникума имели два человека: Минского педтехникума — 1, Молотовского (Пермского) педучилища — 1; не имели никакого образования — 2 человека.

А теперь о том, откуда в районе взялись заслуженные новаторы советской школы. Это статистика, которая говорит о многом: из числа местных жителей — 3 человека, из других областей Беларуси — 10 (Гомельская, Брестская, Могилевская, Витебская, Гродненская, Минская области); Горьковской области — 1, Коми АССР — 1, Брянской области — 1, Воронежской — 1; из Ростова-на-Дону — 1 (место рождения четырех учителей-восточников не установлены)^{110}.

Теперь о качестве подготовки специалистов национальной школы после того, как она была заполнена т. н. восточниками. О том, что такая проблема действительно существовала, свидетельствует анализ успеваемости учеников бывшего Новомышского района. Согласно информации тогдашнего заведующего районо Агафонова, озвученной на учительской конференции, которая проходила 26–30 августа 1945 г.,

«1944/45 учебный год дал большой брак в подготовке учеников. Так, из 3954 учеников четвертых классов не выдержали экзаменов 286 и 80 оставлены на переэкзаменовку, из 64 учеников седьмых классов не выдержали экзаменов 14 и 10 оставлены на осень».

На этой же конференции секретарь райкома партии Герасимович в своем выступлении отметил, что

«для полного укомплектования школ не хватает 50 учителей»^{111}.

Подготовка педагогических кадров из числа местных жителей.

Чтобы пополнить школы преданными советской власти педкадрами, 20 сентября 1944 г. Совет Народных Комиссаров БССР принимает постановление «О возобновлении работы Барановичского учительского института»^{112}. Это же постановление предусматривало открытие отделений языка и литературы, а также исторического отделения с общим контингентом приема в 180 человек.

Бесспорно, один институт^[19] не решал проблему, поэтому и предусматривалось открытие педагогических училищ в городах Барановичской области. Кроме того, СНК БССР, в дополнение к первому постановлению, принимает 29 октября 1944 г. новое (№ 65), в котором предусматривалась подготовка учителей, не имеющих соответствующего педагогического образования^{113}. Кроме того, была утверждена сеть заочных отделений как при педагогическом, так и при учительских институтах и педагогических училищах.

Кадровая проблема была первичной, поэтому вводился план подготовки учителей. Так, учителя первых и четвертых классов должны были быть подготовлены педучилищами до 1 августа 1947 г., учителя пятых — седьмых классов — учительскими институтами до 1 августа 1946 г., а учителя восьмых — десятых классов — пединститутами и университетами до 1 августа 1948 г.

Тогда же осуществляется попытка привлечь на свою сторону и часть интеллигенции, а именно те слои, которые, по мнению партийного руководства, доказали свою лояльность. И это новым властям, чего скрывать, удается. Впрочем, успехи чиновников от идеологии в среде интеллигенции не следует преувеличивать. Подавляющая часть ее, несмотря на лесть и посулы, продолжала относиться к Советам сугубо отрицательно.

Москва, стремясь подавить вольнодумство, вновь наносит удар по интеллигенции, поскольку в ее рядах

«нараджаліся ідэі абнаўлення і яны маглі падвесці грамадства да асэнсавання неабходнасці змен»^{114}.

В основу кампании против творческой интеллигенции, стремясь подчинить ее московскому мышлению, были положены постановления ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» (1946), «Об опере «Большая дружба» (1948) и др.

Милитаризация школы.

С 1 сентября 1944 г. в школах был введен обязательный 220-часовой курс военной подготовки, утвержденный еще в 1940 г. На должности военных руководителей (военруков) назначались исключительно проверенные кадры — офицеры Красной Армии, НКГБ и НКВД (в то же время с войны возвращались сотни тысяч солдат и офицеров Красной Армии. Среди них были и бывшие партизаны. Все они ждали перемен, в первую очередь — прекращения репрессий и роспуска колхозов. В Москве к этому были готовы. Часть личного состава направляется в российские гарнизоны, часть в августе 45-го на войну с Японией. Срок демобилизации был растянут на несколько лет, а уволенные с воинской службы — особенно офицеры — попадали под особый контроль).

Дело свое они, надо сказать, знали. И с энтузиазмом взялись готовить из белорусских мальцов новых рекрутов для эскалации советского влияния в социалистическом лагере и захвата чужих территорий.

Те, еще школьниками, будут усердно штудировать курс начальной военной подготовки (НВП), а затем, приняв присягу, станут заложниками имперских амбиций Кремля и повторят путь своих отцов. Многие из них навсегда останутся в земле Венгрии (1956), Чехословакии (1968), Афганистана (1979), Польши (1980), а также Германии, Кубы, Сирии, Вьетнама, Анголы. Только молох Афганистана заберет жизни 723 белорусских граждн, 15 из них — это уроженцы города Барановичи и района. Но будут еще и «атомные» солдаты Новой Земли, Семипалатинска и других регионов. Будут и многочисленные крупномасштабные военные учения, например, «Двина» (1970), которые тоже соберут свои жертвы.

Русификация.

Этот процесс, хорошо отрегулированный Москвой, шел ускоренными темпами. Как аргумент использовалась работа Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». В 1949–1951 гг., вместе с введением обязательного семилетнего обучения у учащихся в возрасте 7-15 лет, сохранялось двуязычие, в результате чего дети перестали хорошо знать как белорусский, так и русский язык.

В апреле 1951 г. Министерство просвещения БССР, подчиняясь Москве, отменило обязательный экзамен по белорусскому языку. Путь к русификации был открыт.

Общесоюзный Центр все больше превращал республику, несмотря на то, что в 1944–1945 гг. большинство школ оставались еще белорусскими (10937 из 11300), в полигон национальной унификации. В это же время городские школы практически повсеместно переходят на русский язык обучения. Белорусская школа ограничивается деревней.

«Плоды» республика стала пожинать довольно скоро. В Минске, где большинство детей было из белорусских семей, имелось только 9 белорусских школ из 48. Это наблюдалось и в средствах массовой информации. Газета «Колхозная правда», которая предназначалась для сельской местности, имела в 1953 г. тираж на белорусском языке 4830 экземпляров, а на русском — 56257 ^{115}.

Краткий экскурс в область истории советизации национальной школы, который мы провели, показывает, что данный вопрос освещен в отечественной историографии недостаточно и до сих пор является предметом широкой дискуссии. Поэтому анализ этой проблемы представляет не только огромный исторический, но и политический интерес. Кроме того, ее осмысление имеет первостепенное значение для выявления агрессивных, ничем не прикрытых замыслов российских миротворцев в их современной политике давления на Беларусь.

Очень важен, с нашей точки зрения, и следующий момент. Речь пойдет о выполнении указаний ЦК КПБ о переименовании улиц, площадей, парков, школ, учебных заведений и учреждений. Все эти «преобразования» осуществлялись на русском языке и были, естественно, посвящены советским политическим деятелям, деятелям культуры и военачальникам, большинство из которых здравствовали.

Как это было на практике, рассмотрим на примере города Лиды. В декабре 1945 г. в Лиде было 107 улиц. По сравнению с 1940 г. на 11 улиц меньше. С плана города исчезли: Базарная, Болотная, Интернациональная, Чырвоная, Некрасова, Московская, Новинка, Папанина, Пески, Поставская, Садовая. Появилось три новых: Весенняя, Самообороны, Толстого. Хасанская стала Хасановской, 1-я и 2-я Кирова объединены в Кирова, Малая Дворцовая стала Маложелезнодорожной, Пушкинская — Замковой, Железнодорожная — Труханова, Коммунальная — Черняховского, Погулянка — Космодемьянской, Шкляная — Янки Купалы, Белорусская — Победы.

В начале 50-х гг., когда процесс переименования вошел в активную фазу, появились улицы Мичурина, Павлова, Пушкина, Ползунова, Сеченова, Колхозная, Хмельницкого, Лазо, Кошевого, Разина, Мечникова, Серафимовича, Сталинградская, Белинского, Филатова, Цеткин, Челюскинцев, Октябрьская, Социалистическая, Декабристов, Дундича, Радищева, Рылеева, Пролетарская, Тимирязева, Ульяновых, Ушакова, Глинки, Донского, Жуковского, Либкнехта, Менделеева, Некрасова, Пугачева, Кутузова, Баумана, Репина, Партизанская, Болотникова, Серова.

Именно в эти годы в Лиде появились улицы, названные именами здравствующих политических и военных деятелей: Покрышкина (б. Поселковая), Рокоссовского (б. Горнянского), Жукова (б. Каштановая), Буденного, Щербакова, Вышинского, Говорова, Молотова, Жданова.^{116}

И, безусловно, в городе, как и в других населенных пунктах области, появились улицы и площади имени Сталина. В 1949 г., в связи с 70-летием «вождя народов», его имя стали носить колхозы, предприятия и учреждения Барановичской области. В 1947–1951 гг. в библиотеки поступают все сталинские произведения, изданные на белорусском языке. Минск в своем рвении доказать свою преданность «защитнику белорусского народа» планировал Бобруйск переименовать в Сталинск. Кремль предложение белорусских властей изучил, да так и оставил его на бумаге. Видимо, не тот город выделили для переименования. Барановичи — административная столица области — также готовился к переименованию. Он должен был называться Суворовск.

Поруганные алтари.

Первые послевоенные годы породили большие надежды в обществе. Среди населения возникли также надежды на перемены в политической жизни, потому что многие начали уже задумываться над будущей судьбой социализма. Основу «критической массы» составили интеллигенция и молодежь, которые вносили предложения о необходимости реформирования политической системы и структуры власти. Высказывались мысли об ограничении сроков нахождения на выборных должностях, введении состязательности кандидатов в период выборов в Советы, недопущения подмены политического руководства административным. Но стихийный протест против господствующей системы, который шел снизу, скоро стал угасать, так как победу одержала жесткая линия на укрепление тоталитаризма.

В области полностью сохранилась старая политическая система, в которой административные функции осуществлялись обкомом и райкомами коммунистической партии, методы работы которых остались прежними.

Советы как органы государственной власти находились под контролем партийного аппарата, реальной властью не обладали и существовали чисто номинально. Все законодательные акты до принятия проходили экспертизу в обкоме партии. Порядок работы сессий, вопросы, которые выносились на обсуждение, процедура и ход выборов, кандидатуры будущих депутатов также утверждались в областном партийном комитете. Даже председателиБарановичского областного исполнительного комитета П. В. Бондаренко (июль 1944 — ноябрь 1950) и В. В. Леденев (ноябрь 1950 — январь 1954) первыми лицами в области не являлись, хотя и занимали определенное место на партийно-иерархической лестнице. На прошедших в первые послевоенные годы выборах в Верховный Совет СССР (1946), Верховный Совет БССР (1947) и местные Советы (1948), которые стали одним из решающих моментов в борьбе сталинистов за власть, почти полностью поменялся депутатский корпус.

Специфической оставалась роль профсоюзов, комсомола и других общественных организаций, которые входили в политическую систему. Они выполняли волю власти, мобилизовывая население на выполнение очередных задач партии.

Необходимо также остановить внимание и на терроре, развязанном против церкви. Но прежде чем исследовать данный вопрос, попытаемся восстановить конфессиональную обстановку того времени, выделив основные ее направления: католическая церковь, протестантское движение, мусульмане, иудеи, православная церковь (данные об униатских приходах отсутствуют).

Костел. На 1.12.1946 г. в западных районах Беларуси действовало 238 костелов (на территории Барановичской области насчитывалось: костелов — 98, часовен — 35)^{117}, чьи представители — «225 священников католической церкви активно вели религиозное воспитание детей и молодежи»^{118}.

Например, в деревне Деревная Ивенецкого района работала религиозная школа, где обучались 25 детей, разучивали молитвы, изучали Закон Божий^{119}.

Протестантское движение. В октябре 1944 г. произошло объединение баптистов и евангельских христиан в Церковь Евангельских христиан-баптистов (ЕХБ). Во главе новообразованного объединения стала Всесоюзный совет Евангельских христиан-баптистов (ВРЕХБ). В августе 1945 г. подписывается соглашение, согласно которому в состав ЕХБ вступали белорусские пятидесятники. Осенью 1945 г. началось объединение.

Однако против него выступили пресвитеры евангельских христиан и пятидесятников, которые отказывались признавать главенство ВРЕХБ, справедливо обвиняя ее в сотрудничестве с коммунистическим режимом.

Протестантские общины области насчитывали сотни верующих. На Зельвенщине, к примеру, церковь ЕХБ насчитывала 260 человек с центром в деревне Бородичи. Во главе общины стоял пресвитер М. Лазута. Лидская община баптистов имела связи с Польшей и США, получая оттуда религиозную литературу.

Мусульмане. Перед Второй мировой войной (1938) по всей Польше жили 6006 мусульман, объединенных в 19 религиозных общин, существовало 19 мечетей, в т. ч. и в границах Барановичской области: Новогрудок — 766 мусульман, Слоним — 413 мусульман, Муровщизна — Ивье — 483… ^{120}

Иудеи. Что касается евреев, то они усердно держались своих религиозных обрядов, хотя по данным, которыми мы располагаем, после войны руководство страны разрешило им открыть на всю Беларусь всего лишь одну синагогу — в Минске^{121}.

Православная церковь. В 1943 г. высшее партийное руководство СССР, разыграв «религиозную карту», создает Московскую патриархию. Заметим: на месте разгромленной настоящей Православной русской церкви. При этом Кремль планировал использовать православие для

«объединения государств поствизантийского пространства (Восточная Европа и Балканы) под крылом Москвы как Третьего Рима, а также через возрождение имперской идеологии присоединить к СССР десятки миллионов русских за границей»^{122}.

Теперь о том, как это происходило. 4 сентября 1943 г. состоялось секретное совещание Сталина, Берии и других чинов НКВД. На совещание пригласили митрополита Сергия (Старогородского). После согласования основных принципов деятельности новой псевдоцерковной структуры тогда же, ночью с 4 на 5 сентября, активисты раскольнической группировки митрополиты Сергий, Алексий (Симанский) и Николай (Ярушевич) были приняты Сталиным и Молотовым. Развитие новорожденной Московской патриархии пошло большевистскими темпами.

И еще — для сведения. Сталин выделил правительственный самолет и приказал собрать по лагерям лояльных епископов для избрания нового советского патриарха. Срочно провели несколько хиротоний, и в результате 19 человек объявили себя как бы православным собором, на котором провозгласили Сергия Старогородского «патриархом всея Руси».

Фарсовый характер «собора» 1943 г. хорошо иллюстрирует докладная записка наркома государственной безопасности В. Меркулова Сталину:

«Завтра, 8 сентября, в 11 часов утра начнется собор епископов, на котором митрополиту Сергию будет дан сан патриарха Московского и всея Руси»^{123}.

Как видим, властями, нарушившими постановления Поместного собора 1917–1918 гг., в стране была создана новая, чуждая православной традиции религиозная организация тоталитарного типа с новыми правилами^{124}. Организация подходила под модное сегодня определение «тоталитарная секта» и не имела ничего общего ни с российскими, ни с вселенскими канонами православия.

Новообразованную религиозную организацию — Московскую патриархию — Сталин и Берия назвали также по-новому: «Русская Православная церковь» вместо традиционно «Российская». В замене территориального названия на национальное была заложена тенденция развития новой структуры в национально-шовинистическом направлении, обозначена ее роль в борьбе с так называемым «космополитизмом» и утверждалась великодержавная идеология.

Для осуществления взаимодействия между госорганами и их религиозным подразделением в том же году основывается специальная рада по делам РПЦ во главе с начальником 3-го отдела НКВД полковником госбезопасности (позднее генерал-лейтенант) Г. Г. Карповым. Обратим внимание на личность этого «священнослужителя». Бывший семинарист, в 1937–1938 гг. Карпов возглавлял Псковский отдел НКВД, где, как это было установлено комитетом партийного контроля после XX съезда КПСС,

«проводил массовые аресты ни в чем не виновных граждан, использовал ненормальные методы (пытки. — А. Т.) ведения следствия, а также фальсифицировал протоколы допросов арестованных»^{125}.

В феврале 1945 г. Сталин решил придать вновь созданной религиозной организации, карманной красной секте, всесоюзный масштаб и международный авторитет и за счет налогоплательщиков организовал в Москве так называемый «Поместный Собор РПЦ». Прибывшие на так называемый «собор» иностранные гости, в первую очередь, представители восточных Православных Церквей, были осыпаны Кремлем долларовыми подачками и щедрыми подарками: конфискованными из музеев, а ранее отобранными коммунистами у исторической Православной российской церкви, святыми ризами и украшениями из золота и драгоценных камней. Например, поддержка Константинопольского патриарха Максима, который долго не шел на сговор с Кремлем, стоила правительству Сталина 50 тыс. долларов США^{126}.

Москва своего добилась: принимается «Временное положение о руководстве РПЦ», которое, противореча укладу Православной церкви, превратила Московскую патриархию в тоталитарную секту, где, согласно Г. Якунину, «3 человека во главе с так называемым патриархом Московским и всея Руси» получили власть большую, чем Поместный Собор, и право руководить Церковью еще более по-диктаторски, чем петровский синод»^{127}.

«Патриархом всея Руси» на Соборе 1945 г. без альтернативных кандидатур фактически назначили митрополита Алексия Симанского, дискредитировавшего себя сомнительными связями с партийными властями в 20-30-е гг. Примечательная деталь: кремлевский ставленник являлся рекордсменом среди советских архиереев по количеству полученных правительственных наград — 4 ордена Трудового Красного Знамени украшали рясу скромного слуги Господа^[20].

Московская патриархия, прикрываясь религиозной деятельностью, фактически являлась подразделением МГБ. Под прикрытием священников спецслужбы создали нелегальную резидентуру НКВД СССР для организации агентурной работы среди церковников, и не только. Еще в 1922 г. в органах ЧК была подготовлена секретная инструкция о том, каким методом осуществлять вербовку служителей культа:

1. Пользоваться в своих целях самим духовенством, особенно теми, кто занимает важное служебное положение, как: архиереями, митрополитами и т. д., принуждая их под страхом суровой ответственности выдавать относительно духовенства те или другие распоряжения, которые могут быть нам полезными, например: прекращение запрещенной агитации по случаю декретов, закрытия монастырей и т. д.

2. Выяснять характер отдельных епископов, викариев, чтобы, использовав их славолюбие, разыграть разные варианты, сохраняя их желания и планы.

3. Вербовать осведомителей из духовенства рекомендуется после ознакомления с духовным светом и выяснения подробных черт характера каждого служителя культа отдельно. Материалы могут быть добыты разными способами, а в первую очередь через конфискацию корреспонденции при обысках и через личное знакомство с представителями духовного окружения.

Материальная заинтересованность того или другого осведомителя из духовенства обязательно необходима, притом же субсидии денежные и натурой, без сомнения, будут больше связывать их с нами и по-другому, а именно так, что духовное лицо будет вечным рабом ЧК, боясь раскрыть свою деятельность.

Правда, способ довольно ненадежный и может быть полезен только в том случае, когда объект вербовки слабохарактерный и безвольный»^{128}.

В пятидесятые годы заветы первых чекистов, усовершенствовавших впоследствии свое «мастерство», реализовывались в полном объеме. И не удивительно — вся иерархия была создана «органами».

Согласно данным комиссии Верховного Совета Российской Федерации, под церковной «крышей» работали и продолжают работать агенты КГБ (ФСБ) — священники. К сожалению, эти процессы не обошли и Белорусский экзархат. Как пишет священник Костромской епархии отец Георгий Эдельштейн,

«никто не знает, где кончается сегодняшняя Церковь и начинается КГБ»^{129}.

Анализ архивных источников позволяет выделить методы, применяемые сталинистами, которые, насаждая свои идеологические каноны, воплощали в жизнь классический марксистский тезис «Религия есть опиум народа»^{130}:

1. Подталкивание служителей культа к выезду за пределы СССР;

2. запрет (ограничение) на ведение религиозной деятельности;

3. закрытие культовых учреждений и конфискация церковной собственности;

4 разрушение культовых учреждений (взрыв, поджог, разборка на строительные материалы, передача на баланс местных органов (жилой фонд, административные учреждения, склады, места общего пользования);

5. «отлучение» (арест) священнослужителей от церкви.

Подталкивание служителей культа к выезду за пределы СССР.

Мы уже вели речь о том, что население Барановичской области, пережившее нацистскую оккупацию, было отнесено московским руководством к разряду «вражеских элементов». В это число, в первую очередь, попали все те, кто сотрудничал с оккупантами. Вновь, как это происходило в 1939–1941 гг., заработала советская репрессивная машина.

Под угрозой ареста часть священников, в основном католических, приняла решение выехать в Польшу, Литву и другие республики СССР. Только во время первой волны репатриации (1944–1948) в Польше осело 5652 духовных и других религиозных лиц, в т. ч. 304 из Западной Беларуси^{131}. Как свидетельствуют документы, некоторые парафии остались без ксендзов. Поэтому часть священников обслуживала несколько парафий. Так, ксендз А. Буек из Новогрудка обслуживал дополнительно 6 парафий, ксендз Р. Колосовский из Несвижа — 4 парафии^{132}. Ксендзы шли на это в интересах верующих, однако советские власти подобную самоотверженность рассматривали исключительно как средство улучшения их материального положения.

Запрет на ведение религиозной деятельности.

Ватикан, столкнувшись с оттоком священников из Беларуси, приказал им забрать заявления на выезд. Местные власти, естественно, были недовольны. В ход был запущен административный ресурс. В конце 1947 г. ксендзам, взяв у них специальные подписки, запретили вести занятия с детьми. В следующем, 1948 г., власти вводят новое ограничение: отныне священникам запрещалось совмещать службу в нескольких парафиях. Контроль за выполнением данного распоряжения возлагался на органы местной власти и советские спецслужбы.

Найти новых священников в парафии, на что и рассчитывали власти, было нелегко, так как в республике отсутствовали католические учебные заведения, а приезд ксендзов из других советских республик, в частности из Прибалтики, сильно усложнялся властями.

В таких случаях прихожанам приходилось брать судьбу приходов в свои руки.

«Пераважна гэта былі колішнія касцельныя вартаўнікі, арганісты і інш. — людзі, штодня звязаныя з касцёлам…»^{133}

Закрытие культовых учреждений.

Этот механизм властями был отработан до совершенства. Как всегда в СССР, все инициативы исходили «от имени» народа и реализовывались «во имя» того же народа. Вот, например, выдержка из заключения Уполномоченного Совета по делам религиозных культов при Совете Министров СССР по Барановичской области, одним росчерком пера решившего судьбу сотен верующих:

«Костел в деревне Дарево, Ляховичского района, зарегистрирован, ксендза нет с 1945 года, верующими костел не посещается из-за отсутствия ксендза с того же времени, без которого они в костеле не хотят молиться. Количество верующих до 400 человек. Имея в виду, что ближайший костел находится на расстоянии 12 километров, в городе Барановичи, полагаю возможным передать этот костел во временное пользование для приема зерна нового урожая»^{134}.

Разумеется, в заключении, подписанным неким Ивановым, предлагающим передать здание костела колхозу им. Л. Берии, не указывается, куда же подевался местный ксендз. Поэтому ответ на этот вопрос мы дадим сами: даревский католический священник Станислав Шалевич ко времени появления данного заключения содержался в воркутинском концлагере.

Но это местную власть, которой все было известно, не интересовало. У нее были свои заботы. А какие именно, можно узнать, ознакомившись с некоторыми выдержками из протокола райсовета депутатов трудящихся, заседавшего в марте 1950 г.:

«Слушали:	Постановили:
1. Об использовании культовых помещений д. Медведичи, Дарево, Своятичи, Рачканы, М. Городище.	1. В связи с тем, что имеются просьбы трудящихся об использовании культовых помещений под сельские культурные учреждения, передать под сельские библиотеки:
	• Здание костела д. Медведичи;
	• Здание костела д. Дарево;
	• Здание костела д. Своятичи;
	• Здание костела д. Рачканы;
	• Здание костела д. М. Городище.{135}
2. Об использовании костельного помещения д. Рачканы	2. Передать костельное помещение школе совхоза «Нача»{136}.
3. Об использовании каплицы д. Рачканы.	3. Передать здание (каплицу) д. Рачканы для разбора и строительства школы{137}.
4. Об использовании культовых сооружений г. Ляховичи.	4. В связи с тем, что дом совершенно не приспособлен как молитвенный, отправление религиозных культов проводится без ксендза, а также небольшого % верующего польского населения, передать 2 костельных дома по ул. Комсомольской г. Ляховичи под больницы»{138}.

Несмотря на то, что костелы постепенно закрывались (на 1.12.1946 г. функционировали 387 костелов, в 1955 г. — 152)^{139}, уровень религиозности жителей области оставался довольно высоким. Помимо традиционного пополнения числа верующих за счет сельского населения, в рядах прихожан стала появляться интеллигенция и даже представители местной власти. Так, в частности, в состав костельной рады д. Межеричи Зельвенского района входил председатель сельского Совета И. Ничипор, в д. Паперня Лидского района — председатель колхоза А. Серафимович.

Не остались без «внимания» советского руководства белорусские евреи и мусульмане. Все синагоги и мечети в послевоенной области были закрыты. Так, например, в Новогрудке, где мусульманская община была самая массовая в области (766 человек), мечеть в 1948 г., закрыв, передали под жилой дом; в Слониме у мусульманской общины был изъят парафиальный дом; в г. п. Городище иудеев оставили без синагоги, передав ее на баланс районного отдела культуры.^{140}

Изъятие церковной собственности носило насильственный характер. Специально создаваемые отряды врывались в храмы и, изгоняя оттуда священнослужителей, проводили «полные конфискации». Это был форменный, ничем не прикрытый грабеж. Церкви, костелы, синагоги и мечети — памятники отечественной истории, гордость района — взрывались, сжигались, использовались под административные и жилые здания, переоборудовались под склады, разрушались и сносились.

Приложение № 12. КОНФИСКАЦИЯ ЦЕРКОВНОГО ИМУЩЕСТВА И ДАЛЬНЕЙШЕЕ ЕГО ИСПОЛЬЗОВАНИЕ (1944–1954)^[21].

№ п/п	Культовое сооружение	Место нахождения	Дата постройки	Дальнейшее использование
1.	Синагога	г. п. Городище	нач. 17 ст.	Дом культуры
2.	Мечеть	г. Новогрудок	1855	Жилой дом
3.	Парафиальный дом мусульман	г. Слоним	1939	Жилой дом (?)
4.	Костел	д. Медведичи Ляховичского ра-на	1908	Библиотека
5.	Костел	д. Дарево Ляховичского р-на		Склад
6.	Костел	д. Своятичи Ляховичского р-на		Библиотека
7.	Костел	д. Рачканы Ляховичского р-на		Библиотека
8.	Костел	д. М. Городище Ляховичского р-на		Библиотека
9.	Каплица	д. Рачканы Ляховичского р-на		Разобрана на стройматериалы
10.	Костел	г. Ляховичи	1928	Больница
11.	Костел Найсвятейшей Девы Марии	г. п. Городище	1632	Мебельный склад
12.	Дом ксендза	г. Барановичи		Административное учреждение
13.	Церковь	д. Малая Колпеница Барановичского р-на	18 ст.	Сожжена
14.	Костел	д. Новосады Барановичского р-на		Сожжен
15.	Свято-Троицкая церковь	д. Своротва Барановичского р-на	1823	Сожжена партизанами в марте 1943 г.
16.	Свято-Покровская церковь	д. Железница Барановичского р-на	1839	Сожжена
17.	Костел	д. Задвея Барановичского р-на	1617	Сожжена
18.	Духовная семинария	д. Жировичи Слонимского р-на	17-18 стст.	Учебное заведение
19.	Костел и монастырь бернардинцев	г. п. Ивье	Ок. 1600	Жилое здание
20.	Костел св. Иосифа	г. Лида	1797–1825	Планетарий
21.	Дом ксендза	г. Несвиж	16-18 стст.	Типография
22.	Костел и монастырь бенедиктинок	г. Несвиж	1590–1995	Школа-интернат
23.	Женский католический монастырь	г. Новогрудок	1929	Административное здание
24.	Костел и монастырь францисканцев	г. Новогрудок	2-я половина 18 ст.	Жилое здание
25.	Синагога	г. Слоним	1642	Жилое здание
26.	Костел и монастырь бернардинок	г. Слоним	1664–1670	Городская больница
27.	Церковь	д. Поречье Слонимского р-на	1867	Сожжена

Источники: Беларуская СССР: Кароткая энцыклапедыя. Мінск, 1981. Т. 4. С. 231, 402, 551; Слонімскі край. 2000. № 2. С. 54; Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 633–654.; БФГО. Ф. 807. Оп. 1. Д. 32. Л. 6; Д. 39. Л. 136. Д. 40. Л. 48; Д. 50. Л. 96.

«Отлучение» священнослужителей от церкви.

Сталинский террор затронул в Барановичской области священнослужителей всех конфессий. Его жертвами стали как отдельные священники, так и целые группы представителей духовенства. Но больше всего пострадала Католическая церковь.

Анализ уголовных дел, возбужденных советскими спецслужбами против служителей культа, показывает: большинство из них было сфальсифицировано и сфабриковано. За период 1945–1951 гг. в Беларуси арестовали около 180 духовных лиц, из них в западных областях — 177 человек. Примерно 70–80 % арестованных — ксендзы^{141}. Процессы над ними прошли в начале 50-х гг. Наиболее распространенным приговором было «лишение свободы на 10–25 лет, дополнительно шла конфискация имущества и поражение в правах на пять лет»^{142}.

В лагерях служителей культа спецслужбы встретили «по полной программе», предав узников изощренным пыткам, издевательствам, избиениям. Большинство осужденных погибли. Но даже там, в лагерях смерти, священники находили в себе силы помогать верующим и утешать их словом Божьим. Те, кто выжил — а это были единицы, вернулись в Беларусь и продолжали верно служить церкви.

Реабилитированы служители культа были только в 1991 г., большинство из них посмертно.

Приложение № 13. СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ И ВЕРУЮЩИЕ — ЖЕРТВЫ НЕОБОСНОВАННЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ (1944–1954).

№ п/п	ФИО	Социальный статус	Место проживания	Дата вынесения приговора
1.	Шалевич С.	священник	д. Дарево Ляховичского р-на	1945 — 10 лет лагерей
2.	Панько И. Б.	лидер белорусских пятидесятников	г. Барановичи	1949 — 25 лет лагерей
3.	Тур	пресвитер	Любчанский р-н	1949 — 10 лет лагерей
4.	Новик С.	пресвитер	Несвижский р-н	1950 — 10 лет лагерей
5.	Лазута М.	пресвитер	Зельвенский р-н	1950 — 10 лет лагерей
6.	Барисюк Я.	священник	г. Барановичи	1947 — 15 лет лагерей
7.	Гай Я.	священник	д. Роготно Дятловского р-на	1948 — 10 лет лагерей
8.	Жебровский Т.	священник	Лидский р-н	1950 — 10 лет лагерей
9.	Захаревский Д.	священник	Лидский р-н	1948 — 10 лет лагерей
10.	Мороз Я.	священник	д. Ряженка, Лидский р-н	1949 — 8 лет лагерей
11.	Нурковский В.	священник	д. Заболоти, Лидский р-н	1945 — 10 лет лагерей
12.	Чижевский А.	священник	д. Гавья, Лидский р-н	1947 — 10 лет лагерей
13.	Штейн Ч.	священник	Радунский р-н	1948 — 10 лет лагерей
14.	Горбач А.	священник Фонда братьв Луцкевичей	г. Зельва	1948 — 10 лет лагерей
15.	Гибовский А. И.	староста костела	г. Барановичи	1945 — 10 лет лагерей
16.	Касникович Н. М.	религиозный деятель	г. Барановичи	1950 — 10 лет лагерей

Источники: Антысавецкія рухі ў Беларусі. 1944–1956: Даведнік. Мн., 1999. С. 142–143; Няхай сведчанне іх веры не забудзецца. Гродна, 2000. С. 69, 106, 110, 111, 118, 122, 131.; Занальны дзяржаўны архіў у г. Баранавічы. Ф. 188. Воп. 2. С. 18; Памяць: Гіст.-дакум. хроніка горада Баранавічы і Баранавіцкага раёна. Мінск, 2000. С. 535.

Чего добивались сталинисты? Ответ один: шла «борьба» за умы и сердца белорусов. На ее фоне и развернулась страшная драма — поругания совести. Безбожие стало важной составной частью новой советской религии. Обдуманно, планомерно большевики уничтожили не только веру, которая веками жила в душе народа, но и белорусские деревни и их кладбища. Сравнивали с землей, чтобы никаких следов не оставалось. (О том, как это происходило, будет рассказано в дальнейшем.)

Став полноправными хозяевами огромной многонациональной области с самым различным религиозным укладом, большевики стали проводить антисемитскую политику. Тон, как всегда, задавала Москва. Пропагандистская кампания, проводимая против евреев в те годы, вылилась в травлю целого народа, который Кремль избрал своей новой мишенью. Кампания, которую вела советская административная машина в отношении советских евреев, иначе чем уголовной не назовешь. Черное дело, начатое нацистами, было подхвачено и «творчески» продолжено органами госбезопасности. Особенно усилился «красный» террор в 1948 г.

Освободившись из концлагерей, гетто, вернувшись из партизанских отрядов и Красной Армии, евреи столкнулись с истинным лицом советской власти: им не возвращали жилье и имущество, эвакуированным препятствовали в возвращении к родным очагам. Как вспоминал Давид Мышанка,

«те, у кого оставалось имущество, сданное им на хранение в самом начале войны, были смущены появлением из эвакуации спасшихся евреев. Они бесстыдно спрашивали: «И откуда они на нашу голову свалились? Немцы, оказывается, не всех убили». В свои дома евреи вселялись через суды»^{143}.

Ввиду отсутствия в области еврейской организации советские изгои стали искать защиты в Еврейском антифашистском комитете. С мест сообщалось об усилении антисемитизма и отсутствии на это реакции со стороны местных властей. По воспоминаниям очевидцев,

«все местное население (г. Барановичи. — А. Т.) в большей или меньшей степени пропитано гитлеровской пропагандой, и хотя они таятся, но то и дело прорываются антикоммунистические настроения, и разочарования в советской действительности, и — главное — глухой антисемитизм. В Барановичах, при молчаливом одобрении советской власти, на старом еврейском кладбище были разбиты могильные памятники»^{144}.

ЕАК призывал ставить все эти вопросы перед партийными и советскими органами, предполагая в дальнейшем ходатайствовать о восстановлении бывших еврейских учреждений, об обучении молодежи родному языку и т. д. и т. п. Но в это же время над самим ЕАК уже сгущаются тучи. Его связи с зарубежными еврейскими организациями практически сходят на нет. С декабря 1945-го по ноябрь 1946 г. ЕАК проверяли три комиссии ЦК, по итогам которых лояльность советских евреев была поставлена под сомнение. В пропаганде комитета обнаружили «излишнее выпячивание роли и активности евреев в Отечественной войне и социалистическом строительстве», что было расценено как «политическая близорукость», «утрата элементарной политической бдительности»^{145}.

В конце 1945 г. Комитет партийного контроля (КПК) предложил либо реформировать ЕАК, четко определив круг его деятельности, либо распустить в связи с исчерпанием задач, возложенных на него в годы войны. Три года советское руководство колебалось в принятии решения. В марте 1948 г. министр госбезопасности СССР Абакумов направил в правительство и ЦК записку, где в отличие от предшествующих документов содержалось прямое обвинение руководителей ЕАК в национальной деятельности и связи с американскими спецслужбами. Сталин не реагировал на эту записку 8 месяцев — возможно, рассчитывая как-то использовать комитет в большой игре, которую СССР вел тогда на Ближнем Востоке. Как известно, Советский Союз, стремясь вытеснить Англию из Палестины, ослабить ее позиции в этом регионе и создать возможность своего проникновения туда, поддержал идею создания государства Израиль. Когда армии соседних арабских государств напали на молодое еврейское государство, Сталин через советских сателлитов в Восточной Европе даже направил туда оружие. Однако Кремль просчитался: надежды превратить Израиль в советский форпост на Ближнем Востоке, использовать советскую еврейскую интеллигенцию для укрепления международного сотрудничества со всемирным еврейством и заручиться поддержкой еврейских деловых кругов за рубежом в расчете на инвестиции оказались тщетными.

Зато внутри страны флирт с сионизмом возымел неприятные для властей последствия: подъем национального самосознания советских евреев. Те с восторгом встретили факт создания нового государства. В ЕАК шли письма с предложениями начать сбор средств на закупку вооружения для Израиля, направить ему на помощь добровольцев-евреев из СССР. Не дождавшись положительного решения, многие евреи, подвергая себя смертельной опасности, по собственной инициативе выезжали из Советского Союза. Делали это, естественно, нелегально.

Был подобный прецедент и в Новогрудке, откуда сумели прорваться в Израиль более десяти вооруженных охранников местной тюрьмы — все в прошлом бойцы отряда А. Бельского^{146}. Попытка властей скрыть данный факт провалилась. Было назначено служебное расследование. Ситуация для евреев-силовиков еще больше ухудшилась. Вовсю заработал приказ от 1947 г. Обручникова и Свинелупова, заместителей министров госбезопасности и внутренних дел по кадрам, не принимать евреев на офицерские должности в органы госбезопасности. К слову, зачищать репрессивный аппарат стали еще в 1945 г. Например, в Минске из специальной школы НКВД весной того же года исключили троих евреев-курсантов^{147}.

28 ноября 1948 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило решение, поручающее МГБ

«немедленно распустить Еврейский антифашистский комитет, так как показывают факты, этот комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки»^{148}.

В 1946–1947 гг., по данным бывшего КГБ СССР,

«руководящий состав среднего уровня и рядовые партийные чиновники стали воспринимать антисемитизм как официальную политику партии. Термин «безродный космополит» сделался синонимом слова «еврей»: он означал, что советские граждане еврейской национальности разделяли мировоззрение евреев Запада и в силу этого не могли быть полностью преданными советскому государству»^{149}.

В Советском Союзе началась политика физического истребления евреев. И первой жертвой сталинских спецслужб стал Михоэлс, находившийся тогда в самом центре дискуссий по созданию еврейской республики в Крыму. Обстоятельства смерти Михоэлса до сих пор относятся к числу неразгаданных тайн. Упоминавшийся нами генерал-лейтенант КГБ СССР П. Судоплатов на основании свидетельств людей и ряда документов, доступ к которым он имел, утверждает, что Михоэлс был ликвидирован в так называемом специальном порядке в январе 1948 г. Непосредственно на месте этой операцией руководили заместитель Абакумова Огольцов и министр госбезопасности Беларуси Цанава. Михоэлса и сопровождавшего его Голубова (агента МГБ в среде творческой интеллигенции) под предлогом встречи с ведущими белорусскими актерами заманили на дачу Цанавы. Там ему сделали смертельный укол и бросили под колеса грузовика, чтобы инсценировать бандитский наезд на окраинной улице Минска. За рулем грузовика сидел офицер транспортного отдела МГБ по белорусской железной дороге^{150}. Убийство представили как автокатастрофу, убитому устроили пышные государственные похороны, а убийц, как сообщает историк Самсон Мадиевский, втайне наградили боевыми орденами^{151}.

Вскоре был распущен и ЕАК. Вслед за его роспуском ликвидируются сохранившиеся еще очаги еврейской культуры: распускаются еврейские объединения, закрываются еврейские школы, театры. Из магазинов и библиотек изымается литература на идиш. Уничтожались даже пишущие машинки с еврейским шрифтом. По сфабрикованным обвинениям арестовываются представители еврейской творческой элиты, самый ее цвет — 430 писателей, артистов, художников, музыкантов. Лишь немногие потом вернутся из тюрем и лагерей.

Государственный антисемитизм, имевший место на территории Барановичской области в конце 30-х гг. — в эпоху «освободительного похода» — и «усовершенствованный» нацистами в 1941–1944 гг., в конце 40-х и начале 50-х гг. достиг своего апогея. Произошло это в силу ряда причин — дальнейшей шовинизации национальной политики, обострения противостояния с Западом, оценки Кремлем сионизма как «ударной силы империализма США», а советских евреев как его потенциальной «пятой колонны».

Наконец мы вплотную подошли к вопросу, почему белорусские евреи стремились покинуть СССР. Ответ на него мы нашли в книге «Черная книга с красными страницами (трагедия и героизм евреев Белоруссии)», авторы которой, Д. Мельцер и В. Левин, приоткрыли завесу секретности над грандиозными планами геноцида в отношении евреев.

«В феврале 1953 г. Кремлем началась подготовка к массовой депортации евреев в Сибирь и на Дальний Восток. Были подготовлены соответствующие документы. Для руководства акцией была создана комиссия, подчиняющаяся лично Сталину. Председателем ее Сталин назначил М. Суслова, а секретарем Н. Полякова.

Для приема депортируемых в Биробиджане форсированно строились комплексы лагерей. По всей стране составлялись списки (отделами кадров — по месту работы, домоуправлениями — по месту жительства всех лиц еврейской национальности. Было 2 списка — на чистокровных евреев и полукровок). Депортация должна было быть осуществлена в 2 этапа: «чистые» — в первую очередь, полукровки — во вторую. К крупным городам СССР были подогнаны несколько сот военных железнодорожных составов для высылки евреев. При этом планировалась организация крушения ж/д транспорта в пути следования, нападение на поезда с евреями, чтобы расправиться с ними в пути».

И только смерть Сталина приостановила новые расправы.

Стоит коротко остановиться и на экономических процессах, которые происходили в области. Документы показывают, что высшее партийное руководство СССР не очень-то форсировало восстановление разрушенной войной экономики. Согласно версии доктора исторических наук З. Шибеко,

«тоталитарная система мстила жителям за недостойное участие в партизанском движении, опасалось их, экономила средства»^{152}.

Сама же область справиться с восстановительными работами была не в состоянии. Это знали в Москве и пошли ей, как, впрочем, и всей республике, навстречу, возвратив то, что было вывезено летом 1941 г. Правда, возвратив далеко не в полном объеме, да и то выдав это за помощь советского правительства. Только какой-то странной была эта помощь, больше напоминающая подачку республике, ощущающей острую нехватку трудоспособного населения, строительных материалов, промышленного сырья, топлива, электроэнергии, продовольствия, товаров первой необходимости.

Обратимся к цифрам. Летом 41-го из Беларуси, подчиняясь приказам Сталина, вывезли: тракторов — 5 тыс.; грузовых автомобилей — 2,5 тыс.; комбайнов — 277, коней — 35 тыс.; крупного рогатого скота — 395,3 тыс. голов. А что же вернули белорусам? Тракторов — 2214. Грузовых автомашин — 3323, комбайнов — 224, коней — 13 тыс., КРС — 80 тыс. голов…