Конец Емельяна Пугачева (очерк) [Вячеслав Яковлевич Шишков] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Владимир Бахметьев

КОНЕЦ ЕМЕЛЬЯНА ПУГАЧЕВА

Очерк

(По материалам В. Я. Шишкова к последней
части исторического повествования
«Емельян Пугачев»)

1
Своему историческому повествованию о величайшем народном движении XVIII века В. Я. Шишков посвятил десять лет (1935–1945 годы). Смерть прервала работу писателя над заключительной частью третьей и последней книги, И хотя невыполненные главы в эпилоге обширного произведения не могут иметь решающего значения для его исторической или художественной ценности, тем не менее события, связанные с трагическим концом Пугачева, и в этом плане — материалы, оставшиеся в рабочем портфеле писателя, требуют своего освещения.

История располагает к нашему времени достаточными данными, чтобы установить обстоятельства гибели Пугачева и его сподвижников. Однако было бы неправильно ограничиваться здесь обзором событий независимо от того огромного, художественно-обобщенного материала, какой дан нам писателем и вместе с рабочими его заметками и набросками определяет возможное завершение произведения.[1]

Принимаясь за свою работу, В. Я. Шишков учитывал всю трудность ее, хорошо понимая, что «изображать виденное, наблюденное много проще, чем живописать то, что автор не мог видеть».[2]

Развернув широкое полотно, живописующее Россию екатерининского времени, В. Я. Шишков включает каждое звено повествования в единую цепь событий, призванных показать в образах, в движении самой жизни, в круге понятий, присущих своему времени, историческую обстановку и состояние общественных сил к моменту восстания пугачевцев, вскрыть причины этого восстания, осветить рост и неудачи его, мощь и трагическую развязку его.

Писатель ставил своей задачей «дать… картину изображаемого времени с такой полнотой, чтоб читатель ясно видел как причины, породившие пугачевское движение, так и то, почему Пугачев был побежден и сложил на плахе свою голову».[3]

При этом, как бы ни был внимателен художник к фактам исторической действительности, ему не удалось бы вдохнуть «живую душу» в такое значимое и своеобразное явление русской истории, как пугачевское движение, не справься он с ведущей фигурою всего произведения — «избавителя народного».

Проследив жизнь и деятельность Пугачева с юных лет, собрав по капле, по золотнику свидетельские показания о нем — от архивных материалов до изустных легенд, — Шишков весь свой обширный фонд подверг необходимому анализу с высоты нашего времени, не забывая при этом, что «характеры и душевные движения действующих лиц должны быть раскрыты не так, как хочет того автор, а в подчинении логике исторической необходимости».[4] Но и такой работы было недостаточно. К свидетельству исторической науки писатель «присоединил» богатый запас собственных знаний о людях из народной толщи. И только теперь все в творческом воспроизведении облика народного героя приняло очертания подлинной яви, как если бы автор «Емельяна Пугачева» был современником пугачевцев, страдал и радовался, любил и ненавидел заодно с ними.

2
Кратко осветив в своей статье «Емельян Пугачев» («Огонек», 1942, № 51) историческую обстановку, в которой началось и протекало пугачевское движение, Шишков пишет:

«Ходом истории все было подготовлено к возникновению народного движения в широком плане. Не хватало лишь „избавителя“. Наконец, в лице казака Пугачева, избавитель нашелся. Восставшие приняли его как „мужицкого“ царя Петра III и поставили над собой вождем».

«Народ похощет — любого вождем своим сотворит!» — так говорил когда-то Филарет, настоятель раскольничьего скита, безвестному донскому казаку (см. «Емельян Пугачев», кн. 1, ч. 3, гл. 8). Так понимал это историческое явление и писатель, разумея в признании народом «забеглого царя» не простое «хотение», а историческую необходимость определенного разрешения назревшего социального конфликта. Но Пугачев не был, по убеждению писателя, «одним из многих», кого народ мог венчать на царство. Пугачев был достойным избранником — подлинным защитником «всех сирых и замордованных».

Одаренный, много повидавший на своем веку, решительный в действии, умеющий, однако, при нужде лавировать, — таким в основном дал нам писатель своего Пугачева. Способный к великодушию, но всегда беспощадный к врагам, умелый военачальник и вождь, державший сподвижников своих «под крепкою дланью», — таков он, этот незаурядный сын своего народа. Он мыслит и чувствует, воспринимает мир и борется, отражая полностью неповторимые особенности родной среды со всеми ее положительными чертами и недостатками, вплоть до тягчайших, вытекающих из крестьянской ограниченности.

«Он властвовал над народом и был в полнейшей зависимости от народа, — читаем мы в заметках писателя „К