Беззвёздный и святая (СИ) [starless sinner.] (fb2) читать постранично, страница - 29

слово, как если бы оно было клинком.

— И я знаю, что не стоит к чему-то привязываться, — Алина взмахивает рукой, не давая себя перебить. Тень непонимания проскальзывает на лице Дарклинга, и это почти награда. — Можешь посчитать меня всё ещё слишком человеком, но…

— Алина.

Голос мягкий, успокаивающий.

Так он говорил с ней в самом начале. Далёком, но всё ещё слишком ясным в памяти.

Так он говорил с ней, обещая забрать всё, что дорого её сердцу, заменив его своим.

Так он говорил с ней одной проклятой ночью, полной соли, стали и жалости к самой себе. И говорил, когда её трясло после случившегося в Керамзине.

Алина смотрит на него, вновь губы кусает. Хочется повыламывать пальцы, похрустеть суставами или покачаться на носках, когда Дарклинг кивает:

— Покажи мне.

В конце концов, разве не к этому она вела с самого начала, страшась ответной реакции? Он ведь ей в лицо рассмеётся.

Дарклинг прищуривает глаза, и стоит поспешно захлопнуться, не позволить ему считывать сомнения, как доклад очередного капитана.

И всё же Алина не сопротивляется, когда Дарклинг тянется и сам открывает коробку. В ушах запоздалым эхо щёлкает застёжка.

— Это… — начинает он и замолкает.

У Алины приготовлена целая речь на случай отказа. Она порывается открыть рот, но скорее ощущает, чем ловит взглядом, как Дарклинг рядом с ней каменеет.

Кольца поблескивают серебром среди чёрного бархата. В конце концов, они ведь принесли друг другу клятвы, пускай всё произошло при таких обстоятельствах, что и рассказывать смешно. Уже смешно.

— Я решила, что нам не помешает напоминание, — говорит Алина неожиданно мягче, встревоженная скорее мыслью, что что-то всколыхнула в глубинах тёмных вод.

Совершенно не хочется добавлять никаких «если».

Ведь тогда она не сомневалась. А Дарклингу вообще сомнения чужды.

Но он не отводит взгляда от колец. Алина долго выбирала ювелира и порядком подействовала ему на нервы, решив, что не хочет никаких камней и гравировок. На их сердцах высечено столько, что при всём желании иссечь из себя эту рубцовую ткань ничего не выйдет.

Воздух вибрирует, звенит. Или это её кости ломит ожиданием?

— Ты права, — произносит Дарклинг, моргнув. Неведомо, что пронеслось перед его глазами, но морок проходит. Отступает воображаемой тьмой от стен.

Но Алина и вовсе не дышит.

Совершенно точно не дышит, пока сердце в противовес грохочет как полоумное, требуя любого исхода, требуя воздуха и прекращения этой пытки; словно встревоженное вмешательством сердцебита.

Дарклинг смотрит ей прямо в глаза, а то и глубже. И ныне между ними проносятся все пережитые лета, полные агонии, трепета и необъяснимой друг к другу тяги. Предназначения.

— Как ты тогда сказала? — его голос тих, но слова отдаются вибрацией в каждой мышце. — «В здравии маловероятно»?

И, святые, улыбается ей едва-едва.

Алина не может не ответить. И не может воспротивиться, наблюдая за тем, как Дарклинг вытаскивает то кольцо, что поменьше.

Сердце замирает.

— Я готова рискнуть.