Смерть выдает себя [Леонид Моисеевич Гиршович] (fb2) читать постранично, страница - 2

(«Милостивый государь, позвольте… госпожа Фыфкина») новый знакомец обязательно осведомлялся: «уж не родственница ли нашему прославленному пейзажисту?» — тем самым допуская обидную для третьего лица — им обычно оказывался хозяин дома — мысль, что у того — жуб шо швиштом. Больше в этот дом Дарью Ильиничну уже не приглашали.

— Сменил бы хоть фамилию, Петь, — обвивала она по ночам — словно душистый горошек водосточную трубу — тонюсеньким голосочком мощнейший, обхвата в три, мужнин храп. Бедняжку не звали больше ни на один спиритический сеанс, если не считать одного дома, где хозяин лишился дара речи еще лет двадцать назад, будучи поднят — одною лишь силой мысли знаменитого отечественного медиума-самородка Куцеватого — на воздух, прижат к потолку и продержан в таком положении до самых петухов.

— Не сменю, не ной, ни у кого больше такой нету, — отвечал жене Петр Иваныч сквозь сон, утыкаясь ликом в подушку и подкладывая себе под щеку нос. Дарья Ильинична слушала — уж в который раз — этот поглощаемый подушкой голос: му-му-му, и — опять же в который раз — говорила себе: «Тиран, душитель свободы… Бенкендорф…»

— Как! Как! — восклицал Савва Олегыч, обращаясь к Дарье Ильиничне, которая пробегала глазами, прежде, чем окончательно передать в редакторские руки свои «Советы вредителя», как следовало бы переименовать эти фантастические пасквили на тему садоводства, в то время как Петр Иваныч, сопровождавший жену исключительно на предмет покупки на обратном пути заграничной пелеринки «Saute dans le bateau», то есть «прыгай в лодку», тихонько скучал себе в уголку. Между тем Савва Олегыч, обрушив на свою оппонентку с дюжину трассирующих «как», откинулся на спинку стула, и, утерев батистовым платком мельчайший лобный бисер, сказал:

— Как, вы не читали сегодняшнего номера «Стража?»

— Разве вы не знаете, что я читаю только пятничного «Стража», да и то лишь мой раздел. В остальном же я предпочитаю «Нил», «Оттуда» и «Детей Царя Небесного».

Отвечая так, Дарья Ильинична предполагала, что Мискин затевает обычную игру, за которой вот-вот последует жаркий спор двух, как мысленно она выражалась, «истребительных натур». Каково же было ее удивление, когда Савва Олегыч торжественно проговорил:

— Отныне, дорогая моя Дарья Ильинична, вы сможете читать не только пятничного «Стража», но и субботнего, и воскресного, и понедельничного, и вторничного, и — нет, по средам мы не выходим — поелику газета наша меняет свое направление и берет — прошу вашего внимания, сударыня — курс на остров… Уруп!

Дарья Ильинична опустилась на стул, бледнея и тоже покрываясь испариной.

— Газету… (голосом, которым иная воскликнула бы: «Воды!», а иной: «Вашу руку, я ранен»…) где читать?

— Не трудитесь, я сам прочту. Внемлите же гласу обращенного.

«Задолго предугаданная трагедия.

Вчерашние газеты, в том числе и «Страж», уже сообщали о трагической смерти г. Пешковича, без сомнения первой скрипки нашего города, замечательного виртуоза и тонкого интерпретатора в духе новейшей романтической школы. Однако общественности предстоят еще большие потрясения в связи с нашим решением предать гласности тот факт, что смерть артиста, наступившая во время публичного исполнения им рапсодии «Пушкин» для скрипки соло, соч. г. Турчака, еще месяц назад была предречена, причем с точностью до одной минуты, г. Загвоздкиным, который тогда же под большим секретом поведал о своем печальном провидении редактору «Стража» г. Мискину. Итак, со следующей недели читайте в нашей газете серию очерков этого выдающегося предсказателя под общим их названием «Смерть выдает себя».

— Ну, что скажете?

Дальше случилось то, чего Мискин менее всего ждал. Петр Иваныч Фыфкин, предварительно как-то странно крякнув в своем уголку, вдруг весьма вызывающим тоном проговорил:

— Я надеюсь, что это шутка, милостивый государь? — При этом он двинулся в направлении редактора с таким свирепым видом, что того охватило чувство безотчетного страха.

— Нет, многоуважаемый Петр Иваныч, никак нет, — ответствовал он тем не менее не без запальчивости.

— Вы уверены, что это не шутка?

— Совершенно-с.

Пауза.

— В таком случае, — сказал Петр Иваныч, — история эта относится к разряду тех, за расследование которых мне платят жалование, — ибо надо сказать, что был он, Петр Иваныч Фыфкин, полицейским следователем.

— Не обессудьте, Савва Олегыч, сейчас я нахожусь при исполнении служебных обязанностей, а посему, — Петр Иваныч впервые встречался с работодателем и идейным противником своей благоверной тет-а-тет, да еще не просто так, а в качестве лица должностного — а посему, — но тут он вспомнил эти проклятые марсельезы, завершившиеся досаднейшей и глупейшей выходкой с вызовом и, вспылив — в сущности против себя же, разом выпалил: — а посему обязан предупредить, что умышленное сокрытие, равно как и искажение фактов, вам известных, чревато