Жемчужины Филда [Юрий Владимирович Давыдов] (fb2) читать постранично, страница - 3
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (120) »
КНЯГИНЯ Ш-ва писала из Петербурга — в Москву, кузине: «Забыла сообщить большую новость! Кюхельбекер, исчезнувший после ужасного происшествия на Сенатской, пойман в Варшаве. Его привезли в цепях, чему я очень рада, этого человека нельзя оставить бегать по свету».
ЧТОБ он не бегал, его судили, приговорив сидеть безвыездно. Чтоб он сидел, его возили из цитадели в цитадель.
ОДНАЖДЫ он был транзитом на станции Залазы, недальней от Боровичей. На станции, скучая, ждал подставы Пушкин. Взглянул на арестанта с черной бородой, во фризовой шинели и поморщился: жид и шпион — понятья неразлучные. Да вдруг и бросился, раскрыв объятья. Вчера он проиграл залетному гусару тысячу пятьсот, осталось двести. И тоже не металлом, а бумажками. Он порывался отдать их Кюхле. Жандармы и фельдъегерь употребили силу, Пушкин кричал, что будет жаловаться государю, но лошади рванулись, поддужные взахлеб, и нету Кюхли. Тишайший снегопад забеливал суглинок, соломой пахло, дымом. — Не скучно ли, читатель мой? — Мне декабристы надоели. — Что делать? Бросить? — Ну нет, вы, наконец-то, тронули струну. Нам впору о жидах потолковать: они и декабриста загубили. Поганцы местечковые вполне могли б сложиться и подкупить погранзаставу. Они давно уж развратили наших барашками в бумажках… Э, не виляйте! Сойдемся в главном: наш академик присмолил народец малый к позорному столбу, не отдерешь. О-о, Шафаревич голова! — Вопрос: какая? Прислушайтесь — ведь имя дико: шофар… Так это же бараний рог, еврейский музыкальный инструмент… Что с вами?! Давленье подскочило? Поверьте, соболезную. Как не понять вас? Я Баратынского цитирую: «Столкнешься с родственной душой и рад, но вот беда какая: душа родная — нос чужой и посторонний подбородок, враждуют чувства меж собой…» — Пожалуй, так. — Да нет, не так. Академик и бараний рог — шутка. Согласен, плоская; душок, однако, в вашем вкусе. «Посторонний подбородок» — оставим в стороне. Важнее, думаю, родство души. — Вот, вот. Как на духу — ни на дух этих. Давно пора бы утопить! — ??? — Утопить к едрене фене! Он приказал, почти как Фауст на лукоморье Мефистофелю. Но Мефистофеля смутило сочетанье странное — «к едрене фене». К тому ж на горизонте показался корабль, хотя и трехмачтовый, но не испанский, а балтийский.
КОГДА-ТО, мичманом, Назимов плавал и на испанском. Теперь командовал балтийскою «Юноной». Он любил богиню, как любит первый после Бога, то есть флота капитан, воспринявший корабль свой еще на стапелях. Но и любовь земная с недавних пор пленяла капитана. Ах, черт дери, она прекрасна: не напрасно ее прозвали Бенгальской Розой. Соперником Назимову был маркиз де Траверсе. Под всеми парусами спешит уж Сашка из Копенгагена — туда же, в Ревель. А ну, Юнона, не выдавай! Авось не выдаст… Фрегат веселый вбежал на рейд сердитый (был октябрь) и бросил якорь. Тотчас к фрегату подвалил баркас. Назимов зван был в дом на Нарвской, и офицеры улыбнулись. Прошу не думать гадко об этом доме: он не под красным фонарем; к тому ж отнюдь не всяк моряк торопится схватить в порту венерин приз. Дом на Нарвской — приметы готики заметны — принадлежал Спафарьевым. Семейство славилось радушием. Сказал бы, русским, но дело, видите ли, в том, что командир над портом Ревель, он и директор всех балтийских маяков, корнями грек, а супруга — из лютеранского гнезда баронов Розенберг. Не знаю, по какой шкале оценивают смешанные браки, но знаю точно — их дочь цвела Бенгальской Розой. Очей преяркой черноты, столь редкой у блондинок, она сбивала с толку все компасы. Леонтий же Васильевич, ее родитель, пушил ухмылкой ус: «Ох, батюшка, и ты, гляди-ка, втюрился!» Он был отменно добродушен. Само собою, в дом на Нарвской слеталась корабельщина, как чайки к маяку. Однако нынче, призвав Назимова, старик смутился духом. Корабль, боевой корабль, обесчестить обращеньем в плавучую тюрьму? И капитана оскорбить препоручением жандармским? И эдакое выпало ему, бойцу с седою головой? Смущенный и огорченный, он курил, бросая пепел в мерцающую вазу вместимостью, пожалуй, в полтора ведра — признательность Британского адмиралтейства за совершенство балтийских маяков. Ходил курил, потом надел мундир, чтобы Назимов понял: командир над портом покорился долгу без участья сердца. А тот, с «Юноны», широколицый и плечистый, шел веселый. По воскресеньям и по
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (120) »
Последние комментарии
59 минут 46 секунд назад
12 часов 17 минут назад
12 часов 35 минут назад
12 часов 59 минут назад
13 часов 31 минут назад
14 часов 38 минут назад