Тревога [Тимофей Николаевич Печёрин] (fb2) читать онлайн

Тимофей Печёрин Тревога

Харон

И вот в ладье навстречу нам плывет

Старик, поросший древней сединою,

Крича: «О, горе вам, проклятый род!

Забудьте небо, встретившись со мною!

В моей ладье готовьтесь переплыть

К извечной тьме, и холоду, и зною.

А ты уйди, тебе нельзя тут быть,

Живой душе, средь мертвых!»

Данте Алигьери «Божественная комедия»

Михаил Лукич уснул в автобусе.

Вроде бы на секундочку всего прикрыл глаза от лучей яркого майского солнца, проникавших в салон через окошко. И… вот те на: когда записанный на пленку голос объявил об очередной остановке, оказалось, что свою Лукич уже пропустил. Да еще одну в придачу.

Да, две пропущенных остановки — это вроде бы и не так много. Ну так и Михаил Лукич не в гости собирался, чайку попить. На работу. А опаздывать на работу он не привык.

Пришлось вылезать из автобуса, переходить на другую сторону улицы и ждать, когда подойдет автобус, движущийся в обратную сторону. И исправит невольный промах Лукича.

Пока переходил — успел мельком заметить, какое оживленное на улице движение. Как много… непривычно много машин заполнило ее. И сколько шуму все это сборище производит. Да и машины сплошь какие-то яркие, блестящие; каких даже в зарубежных фильмах не увидишь.

Плюс сама улица… на взгляд Михаила Лукича была она какая-то слишком широкая. Точнее, слишком далеким показался ему путь от одной ее стороны до другой. Лукич запыхался даже. Тому же поспособствовал негодник-светофор. Точнее, забавная новация, которой он был оборудован. Таймер, отсчитывавший время, остающееся у пешеходов до того, как зеленый сигнал сменится красным.

Объективно Михаил Лукич мог бы признать секундомер на светофоре даже полезным. В том смысле, что какой-нибудь торопыга едва ли кинется под колеса всем этим, готовым стартовать в нетерпении автомобилям, зная, что в его распоряжении осталась пара-тройка секунд. Безопаснее. Риска меньше.

Но это — на объективный взгляд. Субъективно же Лукич был этим новаторским светофором недоволен. Уж очень мало, по его мнению, оказалось этих секунд, выделенных пешеходам. Даже если начать переходить сразу же, как зеленый свет загорался.

Вдобавок, пока секунды сменяли одна другую, таймер пищал. Сперва медленно, в ритме с сердцем здорового человека. Но потом все чаще и чаще. Навевая ассоциации с часовым механизмом бомбы. И будто подгоняя оставшихся пешеходов. А тот же Михаил Лукич — не мальчик все-таки, чтобы беготней заниматься. Да и сердце от этого учащавшегося писка тоже принималось биться чаще.

Отдышавшись и дойдя до павильона остановки, Лукич сперва принялся было разглядывать расписание. Но от множества табличек (по одной на каждый маршрут) и мешанины букв и цифр на них рябило в глазах. Потому, быстро отчаявшись вычислить, какие из маршрутов проходят мимо института, где он работал, и по какому из этих маршрутов автобус подойдет первым, Михаил Лукич решил поступить проще. Вспомнив народную мудрость, что язык-де до Киева доведет. Или до Москвы. Кому куда надо.

Заглядывая в каждый из подходивших и открывавших свои двери автобусов, Лукич спрашивал, не идет ли тот на улицу такую-то.

С третьей попытки ему повезло. Вдобавок, какой-то паренек уступил Михаилу Лукичу место.

С облегчением вздохнув, Лукич устроился поудобнее, откинувшись на сиденье. И надеясь, что если и опаздывает, то на минутку-другую. Не катастрофа. Начальство и коллеги — надеялся Лукич — поймут.

Еще он надеялся, что снова не уснет в дороге.

Михаил Лукич представить себе не мог, что возможность уснуть в автобусе — это меньшая из неприятностей, грозивших ему в этот едва начавшийся день.

Это ведь такой прекрасный солнечный майский день. Разве можно ждать от него чего-то дурного?

* * *

Автоматические двери автобуса разошлись со звуком, похожим на вздох, выпуская Лукича на нужной остановке.

Лукич выбрался наружу. Огляделся. И понял, что светофором-торопыгой с таймером сюрпризы и странности этого дня не исчерпывались.

На пути к институту располагался небольшой скверик. Точнее, несколько развесистых деревьев и заросли кустарника. Словно гигантскими ножницами вырезали кусочек леса, и какая-то неведомая сила перенесла его и влепила посреди города. На манер детской аппликации.

То есть, конечно, ни в какую неведомую силу Михаил Лукич не верил. И вдобавок свысока посматривал на тех, кто его взглядов на мир не разделял. Школа и партия давно убедили Лукича… или, если угодно, заставили смириться с тем, что ничему неведомому в мире места нет. А любой странности, любому якобы чуду найдется объяснение. Рациональное. И зачастую скучное, как лекции по диамату или материалы очередного съезда.

Так и с уголком дикой природы этим, за скверик принимаемым. Просто его не учли при планировании города и не добрались при застройке. А почему не учли? Да по той же самой причине, по какой даже «Челленджеры» взрываются!

Все так. Другой вопрос, что теперь этот оазис зелени среди бетона и асфальта больше не выглядел диким.

Деревья казались какими-то… разреженными что ли. Или ужавшимися. Не то меньше их стало, не то кроны подравняли, сделав менее раскидистыми. Кусты стояли аккуратно подстриженными. Землю выровняли и теперь скверик пересекали дорожки, мощенные плитками приятного розового цвета. Среди деревьев и кустов высились столбы с круглыми фонарями, похожие на гигантские булавки или трости с набалдашниками. Имелись и три скамейки. На одной из них сидела молодая мама и осторожно покачивала стоявшую перед ней коляску.

«И когда только облагородить успели?» — пронеслось в голове Лукича.

Впрочем, когда бы ни случилась эта метаморфоза, Михаил Лукич решил, что ничего плохого в ней нет. Даже наоборот. Теперь припозднившимся сотрудникам института, как и другим прохожим, больше не придется, срезая через скверик, продираться в зарослях в полной темноте. Рискуя, вдобавок, нарваться хоть на пьяную компанию, а хоть и на вульгарный гоп-стоп. И вообще… хоть и говорят, что не место красит человека, но приличные места и людей поприличнее к себе притягивают. Вроде тех же мамочек с колясками. Тогда как уголки дикие и темные — наоборот.

В общем, теперь скверик был достоин носить это имя и считаться полноценным местом отдыха. А не как в анекдоте про баню в воинской части — так называемая есть, но как таковая отсутствует.

На несколько минут Лукич даже задержался, залюбовавшись на скверик, на прошедшую с ним перемену. На скамейке посидел в тенечке. И лишь затем, спохватившись («на работу же опоздаю!») двинулся дальше.

Снова пересек улицу — показавшуюся такой же непривычно шумной. И с таким же новаторским светофором. Снова пришлось слушать этот раздражающий, тревожащий сердце писк. Потом Михаил Лукич преодолел последние сотню-другую метров до института. Где, у самого здания его ждал новый сюрприз. И далеко не приятный. Точнее, целый каскад неожиданных странностей.

Начать с того, что неизвестно куда подевался автомат для продажи газированной воды, стоявший у самой стены института. Лукич и его коллеги любили бегать к нему на перекур, утоляя жажду в жаркие дни.

Таким обещал стать и этот день. И потому исчезновение автомата немало огорчило.

На месте автомата с газировкой торчала оклеенная афишами тумба. Среди разноцветья этих бумажек, звавших на спектакли и концерты, Михаил Лукич различил пару знакомых названий. Одно принадлежало некогда любимому ВИА, про который Лукич в то же время брякнул за рюмкой, что сам бы спел не хуже. А на другой афише, огорошенный, прочитал слово «Аквариум».

«Уж не тот ли это «Аквариум», который Петька из отдела по ремонту вычислительной техники на кассету записывал? — озадаченно спросил сам у себя Лукич. — Если тот… если на его концерт можно сходить открыто, тогда зачем эти хлопоты? С кассетой, записью? И зачем вообще Петьке было так шифроваться? А то говорил, не показывайте никому, если хотите послушать. Да сильно громко не включайте. Не то сразу КГБ пронюхает и всех нас по статье притянет!»

Но Петькины ужимки хотя бы можно было списать на фронду молодого парня, полагавшего бунтарство доблестью и готового высасывать повод к нему из любого пальца. Ну и на желание перед девушками покрасоваться, словно павлин, хвост распускающий. Что уж греха таить… дело молодое. При желании и отсутствие автомата с газировкой Лукич мог объяснить. Необходимостью ремонта, например.

Но вот как, скажите на милость, можно было истолковать главную перемену, произошедшую с самим зданием?

Да если на то пошло, Михаил Лукич и узнал бы его едва ли, кабы не памятник коллеге-геологу. Массивная статуя парня со смелым лицом и таким огромным мешком за спиною, будто он надеялся напихать в него побольше богатств из земных недр.

Памятник был на месте. Никуда не делось и, собственно, здание института. Только… словно замаскировалось от него, Лукича!

Привычная серость стен скрылась под по-клоунски цветастой обшивкой. А над парадным входом, куда вело все то же широкое крыльцо, буквально теснились множество вывесок. Столько их на одном здании Михаил Лукич не видел даже во время редких заграничных командировок.

От этих безвкусно-цветастых прямоугольников с огромными буквами буквально рябило в глазах. И каждый будто кричал, требуя именно на него обратить внимание.

В растерянности Лукич переводил взгляд с одной вывески на другую. Да то и дело натыкался на незнакомые (и потому выглядевшие особенно жутко) сочетания букв. «МТС», «ВТБ», «DNS», «ОСАГО»… они казались загадочными письменами. Вроде тех, которые видел библейский Валтасар на пиру незадолго до собственной гибели. «Взвешено», «отмерено», «определено».

Материалист до мозга костей, Михаил Лукич с Библией был знаком мельком и из чистого любопытства. Но теперь, разглядывая эти вывески с непонятными надписями, он подобно непутевому вавилонскому царю читал в них приговор себе.

Приговор — может и не смертный. Но однозначно указывавший, что ему, Лукичу, здесь не место.

Не в силах больше смотреть ни на вывески, ни на саму стену жуткой расцветки, он отвернулся. И, кряхтя да хватаясь за сердце, осторожно присел на ступеньки крыльца.

Ну и как он мог бы объяснить происходящее теперь? Какое объяснение, рациональное и скучное, предложить?

Ведь вроде вчера было все в порядке! Или не вчера, а… когда он последний раз приезжал на работу?

— Чем-то помочь… дедушка? — окликнул Лукича голос из-за спины. Молодой, женский, звонкий.

С трудом Лукич повернул потяжелевшую голову. Так и есть: на верхней ступеньке крыльца стояла молодая девушка, почти девочка, в юбке до колен, блузке и темном жакете.

Лицо девушки было приятным, участливым. Но если она и была Лукичу коллегой (что вряд ли), то он ее видел впервые. Но окончательно Михаила Лукича добила сигарета, которую девушка держала двумя пальцами правой руки.

Сигарета! Предмет, который в женской руке Лукич видел разве что в кино. И непременно у персонажей, которых трудно было назвать положительными. У шпионки какой-нибудь или мошенницы. Но уж точно не у такого милого создания, что, небось, в куклы играла не так давно.

Михаил Лукич даже поморгал глазами, даже прищурился, чтобы убедиться — не обознался ли, не показалось ли ему? Увы, не показалось. Маленькая белая палочка, от одного конца которой тянулась вверх тонкая струйка дыма, ничем иным, кроме как сигаретой, быть не могла.

— Да что ж это такое происходит-то?! — не выдержав, вслух воскликнул Лукич, вопрошая сам не зная у кого. И закашлялся натужно, как будто тоже только что курил. Или наглотался дыма.

После чего, осторожно переступая, как когда-то, в бытность в геологоразведке — по болоту, спустился с крыльца и пошел прочь. Сам не зная, куда.

* * *

Звонок (телефонный, а не возвещавший об очередном уроке) настиг Алексея Павловича Крянева, когда он выходил из учительской.

Звонила мать. Алексей ожидал, что она опять будет интересоваться, не женился ли ее отпрыск, давно разменявший четвертый десяток лет. А если не женился, то есть ли хоть кто-нибудь на примете.

Но все оказалось гораздо серьезней.

— Сынок, привет, — услышал Крянев, приняв вызов, — я тут до дяди Миши не могу дозвониться. Ты бы проведал его… а то я беспокоюсь.

Алексей вздохнул. Знакомая песня! Если в куплете сообщают о проблеме, значит, в припеве жди просьбу о помощи.

Даже захотелось… нет, не возмутиться — мать все-таки. Но предельно спокойно и вежливо напомнить, что родители на пенсии, у них уйма свободного времени, а значит, они могли бы прекрасно проведать дядю Мишу (он же старший мамин брат) и сами. Не говоря уж о том, что у дяди Миши и свои дети есть. Давно взрослые.

Тогда как у него, Алексея, работы по горло. Подготовка к ГИА, к ЕГЭ. Что суть геморрой не только для готовящейся поступать школоты. Да и просто об уроках забывать не стоило. Точнее, Крянев и рад был забыть. Однако директор, завуч и весь Департамент образования с удовольствием освежили бы его память.

Но тут случай был особый. Дело в том, что в детские годы Алексея дядя Миша частенько бывал у них в гостях. И маленький Леша успел к нему сильно привязаться. Ах, с каким интересом он слушал забавные дядины истории — про работу в стройотряде, службу в армии, геологоразведку. После этих баек мальчику никаких мультиков не надо было. Как и сказок на ночь. Подумаешь, сказки! Вымысел. Тогда как у дяди Миши жизнь любого вымысла увлекательней.

И не беда, что громкий басовитый дяди Мишин голос Лешу немного пугал. Так что гостю-родственнику приходилось нарочно разговаривать тише. Хотя смех свой фирменный, раскатистый и громоподобный сдерживать у него не получалось.

Зато благодаря этому голосу мальчику легко представлялся на месте дяди другой Миша — косолапый и покрытый шерстью. Могучий повелитель дикого леса, где мамин брат неделями бродил, ища полезные ископаемые.

Не зря Леша даже как-то рисунок сотворил — лет в пять. Изобразив трех человечков («мама, папа и я») да медведя рядом. Медведь вышел совсем не страшный, а даже милый. Наверное, из-за огромного, похожего на ромашку, цветка, который он держал в передней лапе.

— А кто сильнее, дядя Миша или медведь? — спрашивал еще как-то раз Леша у мамы. И та с усмешкой ответила, что если бы эти двое встретились, то не стали бы мериться силой, а тем более драться. Но быстро бы нашли общий язык. Ведь у них так много общего!

Подобно своему косолапому тезке дядя Миша и ростом обижен не был, и телосложение имел далеко не хлюпика. Настоящий человек-гора! И Леше казалось, что эта живая гора будет вечно возвышаться над миром.

Но время бежит, и натиска его не выдерживают даже горы. Пока Алексей рос и взрослел, дядя Миша старел. Седел. И будто усыхал, будто сжимался, подобно воздушному шарику, из которого выпустили воздух.

Стоило, конечно, отдать ему должное. В силу бойцовского характера дядя Миша не капитулировал перед старостью, сопротивлялся ей, сколько мог. И даже выйдя на пенсию, не спился, как не стал рабом дивана и телеящика. Ну или «Одноклассников» и других виртуальных отхожих мест.

Напротив, гулял каждый день. И старался не пихать в себя всякую гадость, считавшуюся съедобной разве что формально, зато упрятанную в красивую упаковку.

Но все равно заметно сдал в последние годы. Как овдовел да перешагнул восьмидесятилетний рубеж.

Нет, дядя Миша не выходил на улицу, забывая одеться-обуться. Не принимал собеседника за какого-то другого человека. Гигиеной не пренебрегал. И уж точно не превратился в тряпку, требующую постоянного ухода с присмотром. Напротив, даже в столь почтенном возрасте мог записать себе в актив кое-какие достижения. Микроволновку, например, легко освоил. Мобильный телефон. И не беда, что простой, кнопочный. Ибо к модным устройствам, которые он презрительно именовал «игрушками», дядя Миша испытывал даже меньше интереса, чем к телепередачам.

Разумеется, готовил он себе сам. И от заботливых родственников требовались на самом деле сущие пустяки: звонить время от времени. Ну и проведывать, что называется, живьем.

Однако с каждым таким визитом что Алексей, что родители замечали: дядя Миша меняется и не в лучшую сторону. Выражалось это в некоторых особенностях поведения, которые могли бы сойти за чудачества, если б речь шла о ком-то моложе.

Например, дядя Миша мог разговаривать сам с собой. И не обязательно находясь один — не то как бы его в этом уличили? Мог уставиться на какой-нибудь предмет обстановки с таким выражением, будто видит его впервые и крайне удивлен данному факту. Все чаще дядя Миша мог спрашивать не только, какое нынче число, но и какой год на дворе. А уж брать с него обещание было занятием и вовсе безнадежным. К следующему визиту или звонку дядя Миша забывал о нем напрочь.

И вот теперь эта невозможность связаться.

Конечно, мобильник мог разрядиться, забытый своим пожилым хозяином. Еще дядя Миша не взял бы его с собой, засев в туалете или моясь в душе — действительно, зачем брать-то? Прилечь мог, уснув среди дня, на звонки не обращая внимания. И мог, наконец, не прихватив телефон с собой, выйти на полчасика за хлебом.

Однако не следовало исключать и худшего. Что старик ушел куда-то далеко, забыл дорогу домой, а про мобильник при этом даже не вспомнил.

Если он вообще жив.

Как уже говорилось, если б речь шла о ком-то другом, Алексей попытался бы отговориться, сославшись на занятость. Но в данном случае не смог. И не только потому, что не позволила совесть. Судьба маминого брата была Кряневу небезразлична. А потому тревогой своей она заразила и его.

Да, так всегда бывает. Кто-то делится улыбкою своей, а кто-то чем-нибудь похуже.

И вторых большинство.

* * *

Ответив матери согласием, Крянев перво-наперво попробовал связаться с дядей Мишей сам. И лишь услышав в ответ бесконечную череду длинных гудков, решил наведаться к нему домой.

Благо, в расписании уроков Алексея как раз зияло «окно». Крянев в начале четверти еще сетовал, что его-де время используется так нерационально. Что заставляют терять почти час вместо того, чтобы в конце учебного дня отпускать домой на этот час раньше. Что суть мелкая, но радость.

Однако теперь это «окно» пришлось как нельзя кстати. И Алексей, стараясь не попадаться на глаза коллег во избежание лишних вопросов, поспешил покинуть школу. Да поскорей направился к дому, где жил дядя Миша. Благо, запасной ключ от его квартиры Крянев носил с собой. В одной связке с остальными.

За дверью, открытой этим ключом, Алексея встретила квартира. Небольшая, вполне чистая — дядя Миша не позволил бы превратить свое жилище в свинарник. И… пустая, погруженная в безжизненную тишину.

Кранев снова позвонил на дядин номер. Чтобы в ответ услышать трели его мобильника — какой-то классический мотивчик.

Телефон был здесь, в квартире. Ориентируясь по звуку мелодии, Алексей без труда нашел его — с вполне заряженной батареей и оставленный на кресле. Но с неизмеримо большей охотой он предпочел бы на том же кресле обнаружить хозяина устройства.

Посидев еще с полчаса — подождав, не вернется ли дядя, да прислушиваясь к звукам на лестничной площадке — Крянев, наконец, вынужден был признать: любимый родственник его, может и жив… скорее всего, но от дома далек и возвращаться не спешит. Если вообще способен это сделать.

Однажды это должно было произойти, Алексей понимал. Но понимать — не значило, принимать эту ситуацию, ничего не делая.

Если можно пока что-то сделать.

Внезапно за дверью на площадку прошуршали шаги, затем звякнули ключи, вытаскиваемые из кармана или сумки. Подстегнутый вновь вспыхнувшей надеждой, Крянев подскочил с табуретки в прихожей, на которой ждал возвращения дяди Миши, и рывком распахнул входную дверь.

И сразу сник, чуть ли не застонал от разочарования. Увидев, что с ключами на площадке возится лишь соседка. Махонькая старушка, возрастом — под стать самому дяде Мише.

Но она, по крайней мере, в пространстве ориентировалась. И дорогу до дому не забыла. А значит, могла оказаться небесполезной.

— З-здравствуйте, — обратился Алексей к старушке дрогнувшим от волнения голосом, — в этой квартире дедушка живет… не видели: давно он ушел?

— Ох, давно, — вздохнув, отвечала та, добивая остатки надежды, — с утра куда-то подался… как наскипидаренный. А ты хто… родственник что ли?

— Племянник. Спасибо, — на одном дыхании выпалил Крянев, выходя за порог и закрывая дверь квартиры.

Убедился, наконец, что нечего и думать дождаться дядю Мишу, ненадолго-де отошедшего по делам.

А вот времени терять не стоило.

— Так ты бы это… в милицию обратился, — предложила старушка, в которую не иначе вселился Капитан Очевидность.

«В полицию», — хотел было машинально поправить ее Алексей, но вовремя сдержался. Вспомнив (в силу своего педагогического опыта), что безболезненно убедить в собственной неправоте получается только детей. И то не всегда. А чем старше человек становится, тем враждебней относится к чьим-то попыткам опровергнуть себя, любимого и иным демонстрациям интеллектуального над ним превосходства. Даже в мелочах.

А в полицию Крянев действительно собирался обратиться. Причем как можно скорее. Не выжидая пресловутые сорок восемь часов с момента пропажи.

Знал прекрасно, что необходимость такого выжидания — миф, многим людям стоивший жизни. Ведь если для гибели человека достаточно считанных минут, а то и секунд, то о каких сорока восьми часах ожидания вообще может идти речь?

А вот матери об исчезновении дяди Миши Алексей решил пока не сообщать. И без того волнуется, так зачем усугублять недоброй вестью. Вот если сама позвонит и спросит — тогда действительно: врать не стоило, и Крянев собирался признаться, что дядю дома так не застал.

Но специально звонить — нет.

* * *

Заявление у Алексея приняли на удивление быстро, почти без проволочек. Способствовало этому, по всей видимости, время его визита. Среди дня, когда в отделении не толклись задержанные пьянчуги да всем недовольные кляузники, готовые изливать свое недовольство громогласно и по любому поводу. Приди Крянев сюда вечером, как предположил он сам, ждал бы его сущий ад.

Потом прошло чуть больше часа.

За это время Алексей успел вернуться в школу. Успел предстать пред ясны очи директрисы и повиниться. Ведь «окно» «окном», а в беготне сначала домой к дяде Мише, потом в полицию, он все равно пропустил как минимум один урок. Объяснил ситуацию, для которой расхожая фраза «семейные обстоятельства» звучала до неуместности сухо и бесчувственно. Как сметная документация в каком-нибудь Освенциме.

Обещал отработать, на днях взять дополнительные часы. Чтобы ни один ученик этой школы не закончил четверть и год с недобором биологических знаний, за которые, собственно, Крянев здесь и отвечал.

Директриса в ответ на последнее заявление лишь плечами пожала, буркнув «необязательно». Ибо не первый год в школе работала. Понимала: дети только рады были, что какой-то из уроков не состоялся. А появление в расписании дополнительного занятия вызовет у них прямо противоположные чувства.

Что до самой директрисы, то ей, что называется, лишь бы шито-крыто было. Отработано нужное количество часов… по документам — и ладно.

Еще Алексей успел за время, прошедшее после визита в полицию почти вернуться в рабочий ритм. И почти до конца провести урок для девятиклассников. По анатомии человека. И да: по теме «размножение», которую обыкновенно оставлял ближе к концу учебного года. Так сказать, на десерт.

Крянев заранее морально приготовился к пошлым комментариям и издевательским смешкам с места да перешептываниям озабоченных подростков. Как это случалось раньше — все годы, что Алексей преподавал.

Однако данный урок прошел на удивление спокойно. Школяры словно чувствовали, что с биологом что-то не в порядке. Да и сам Крянев, наверное, выглядел живой иллюстрацией к строчке из песни «Машины времени»: «Он на взводе — не подходи!» И потому в этот раз предпочли на нервы ему не капать.

А ближе к концу урока внезапно ожил телефон Алексея. Доложив о звонке, который срочно требовалось принять.

Пробурчав классу «извините» вполголоса, Крянев вышел в коридор, мобильник из кармана вытаскивая на ходу со смесью опаски и надежды.

Опасался он того, что звонила мать. А значит, таки придется рассказать ей, что дядя Миша пропал. Ушел из дома, не вернулся, мобильник забыв на кресле. И вероятно способен многое другое забыть.

Но в то же время звонить могли из полиции. Где столь быстро нашли заблудившегося в городе старика. Желательно живым… нет, обязательно! Благо, фотография из телефона, запечатлевшая дядю Мишу да переданная в органы, была и свежей, и точной.

Но ни одно из этих предположений не оправдалось. Номер, с которого звонили, оказался незнакомым. Крянев понял лишь, что он мобильный — судя по цифрам.

Звонки с незнакомых номеров Алексей обычно не брал. Не видел смысла. Потому что не обольщался на свой счет. Не слишком высоко оценивал шансы на то, что объявится старый закадычный друг, школьная или студенческая любовь. Или заокеанский миллиардер отметит его, Крянева, в своем завещании.

В лучшем случае — знал Алексей — с подобного номера могли назойливо предлагать купить какую-нибудь дребедень, сто лет ему не нужную; навязывать некую услугу, поучаствовать в дурацком опросе на тему тех же бесполезных услуг и товаров. В худшем же случае какие-нибудь мутные личности представились бы сотрудниками службы безопасности Сбера или какого другого банка. Да принялись заливать о подозрительных операциях с его, Крянева, банковской картой.

Так что если бы не пропажа дяди Миши, Алексей бы просто сбросил вызов. Но поскольку случай был особый, решил дать неведомому звонящему шанс. Мало ли, вдруг мир не без добрых людей. И кто-то… ну, скажем, встретил дядю Мишу и дал ему свой мобильник. Чтобы тот мог связаться хотя бы с племянником. Коль свой телефон остался дома.

Допуская подобную возможность, Крянев нажал на кнопку принятия вызова.

— Здравствуйте! — донеслось из телефона. — Алексей Павлович?

Голос, услышанный Алексеем, никак не мог принадлежать дяде Мише. Будучи женским; деловитым, но в целом приятным, и совсем не старым.

— Я инфорг по вашему поиску, — представилась женщина, когда Крянев ответил «это я» на ее вопрос, — можете звать меня Инна.

— Инфорг? — недоуменно переспросил Алексей. Еле удержался от глупейшей потуги на остроумие. От того, чтобы предположить, будто «Инна» — производное от «инфорг».

Но даже устоявший перед сим искушением, Крянев все равно был озадачен, услышав незнакомое слово. Не то чтобы он хорошо разбирался в структуре правоохранительных органов, в принятой там системе званий и должностей. Но знал хотя бы, что звания в полиции — примерно такие же, как у военных. И ни о каких инфоргах отродясь не слышал.

— Информационный координатор, — расшифровала этот неологизм Инна.

После чего поспешила внести ясность:

— Должно быть, вы раньше не сталкивались… в общем, я представляю не полицию. А волонтерский поисково-спасательный отряд «Тревога». Не слышали о таком?

— Волонтеры? — тупо переспросил Алексей, не придумав ничего лучше.

О так называемых волонтерских организациях он, разумеется, слышал, но мельком. Привык считать их чем-то вроде современной реинкарнации тимуровцев, помогающих старушкам и инвалидам. Но чтобы эти волонтеры (читай — любители) спасали людей?.. Наравне с профессионалами из экстренных служб… или даже вместо них? Такое в голове Крянева не укладывалось. Сразу захотелось басню процитировать. Ту, где говорилось про сапожника и пирожника.

— То есть… я правильно понял, — начал он, не скрывая недовольства в голосе, — я обратился в полицию. А они это дело на вас перекинули. Так?

— Не совсем, — ответила Инна вежливо, терпеливо, но твердо, как может только абсолютно уверенный в своей правоте человек, — то, что вы обратились в полицию, правильно сделали. Для нас это обязательное условие, чтобы приступить к поиску. Вряд ли ведь какой-нибудь человек… здравомыслящий станет обращаться в органы, заявление подавать просто шутки ради. Так что уж если подал — значит, дело действительно серьезное. Это с одной стороны; а с другой, именно от полиции мы нередко узнаем о пропаже людей.

— Но… — начал было Алексей, но собеседница ненавязчиво так, аккуратно его перебила.

— Я уже не говорю о том, — были ее слова, — что искать одинокого старика посреди большого города не легче, чем иголку в стоге сена. Полиции банально не хватит личного состава — весь город перерыть… уж простите, но из-за одного человека. Притом, что и другие правонарушения… несчастья тоже никто не отменял.

Потом еще добавила:

— Тогда как мы, фигурально выражаясь, бросив клич, можем привлечь к поиску многих. Неравнодушных людей на самом деле гораздо больше, чем кажется. И хотя бы внимание обратить, что очередной прохожий похож на кого-то пропавшего, да сообщить, что видел его и где, под силу каждому. И убедительно прошу не представлять наших волонтеров кем-то вроде команды Скуби Ду из мультиков, способной только без толку бегать по улицам и создавать больше проблем, чем решать. Отряд «Тревога» существует больше десяти лет, и за его плечами тысячи поисков пропавших людей. Можете зайти на наш сайт, если не верите.

— Загляну, — пообещал Крянев.

— Но я звоню вам не для пиара, — продолжала Инна, — но для того, чтобы держать вас в курсе поисков вашего… хм, родственника.

— Дяди, — подсказал Алексей, — дяди Миши.

— Ну, раз уж в заявлении именно ваш номер указан. Это, во-первых.

— А во-вторых?

— А во-вторых, вы можете сильно помочь поиску, рассказав мне о вашем дяде Мише.

— Рассказать — что? — не понял Крянев, считавший, что вроде бы сообщил все, что мог о дяде Мише полиции.

— Все, Алексей Павлович, — было ему ответом, — чем больше, тем лучше. Где родился, где работал, чем увлекался. Какие предпочтения в кино или музыке. Любой из этих фактов может оказаться зацепкой. Ну и конечно, какие у него проблемы со здоровьем.

Последнюю фразу Инна произнесла со вздохом.

* * *

Последующая беседа Алексея с инфоргом Инной заняла не меньше получаса. На которые Крянев забыл и про неоконченный урок (с которого школота разбежалась, едва услышав трели звонка, даром, что звучавшие-де для учителя), и про перемену, и про следующие занятия. А по окончании не выдержал и спросил:

— Могу я еще чем-то помочь?

— Можете! — последовал незамедлительный ответ. — Хотя бы орки на печать вывести и помочь распространить.

— О-орки? — не понял Алексей, вспомнив орков из фэнтезийных компьютерных игр. Звероподобных здоровяков с зеленой кожей и не помещающимися во рту зубами.

Еще таким словом именовались злобные уроды из фильмов Питера Джексона. Но это не делало фразу инфорга понятнее.

— Ах, простите! — поспешно молвила Инна. — Забываю, что каждый человек и не обязан знать наш сленг только потому, что мы его знаем. Орки… это я об ориентировках говорю. Видите ли, когда много приходится действовать… и действовать быстро, приходится экономить время, в том числе на разговоры. Сокращая длинные слова.

— Понятно, — сказал Крянев, — то есть…

— Мне нужно фото вашего дяди, — пояснила его собеседница, — желательно поновее. И кое-какие приметы… в текстовом описании. Кратко, одной фразой. Я сформирую из этого ориентировку. Если пришлю вам на электронную почту, сможете распечатать? А расклеить… хотя бы часть?

— Пожалуй, — отвечал Алексей, хоть и ноткой неуверенности в голосе, — смогу.

Понимал, что придется отпрашиваться у директора — что было особенно неудобно после того, как он уже один урок сегодня пропустил. Но что делать? Остаться, вопреки тезису этой Инны в серой толпе «равнодушных»? А есть ли смысл тогда в его работе? И в чем бы то ни было, если он родного человека не может спасти?

Хотя бы помочь в спасении. Хотя бы попытаться.

* * *

Макет ориентировки пришел на почту Крянева минут через пять после того, как он сам отправил Инне фотографию дяди Миши. Простая листовка, где на белом фоне размещалась вышеназванная фотка, ФИО (Рощин Михаил Лукич), указан его примерный рост (метр семьдесят), телосложение (худощавое) и возраст (восемьдесят четыре года). Тут же приведен номер, с которого звонила Инна, и телефон экстренных служб, адреса паблика Вконтакте и официального сайта отряда «Тревога», и конечно призыв: «Помогите найти человека!» И все это — в жирной красной, как граница СССР на старых картах, рамке. Так, чтоб заметнее было.

Алексей поймал себя на мысли, что вроде видел где-то подобные листовки. Но если и примечал, то на ходу, не приглядываясь и значения не придавая. Чего придавать-то, коль лично тебя это не касается? И не факт, что коснется.

Когда макет был получен, встал вопрос с распечатыванием. И тут на родную школу рассчитывать уже не приходилось. С каким бы пониманием та же директриса не отнеслась к беде Алексея, а переводить казенную бумагу для личных целей точно бы не позволила. Пришлось обратиться в типографию, расположенную в паре кварталов от школы. Со вздохом готовясь отщипнуть на такое дело кусочек от своей и без того не исполинской зарплаты.

У типографии обыкновенно толклись школяры и студенты близлежащего колледжа — рефераты распечатывать. Особенно много таких появлялось ближе к лету. Однако в этот день Кряневу повезло: с рефератами перед ним пришли всего двое. И много времени их заказы не отняли.

Когда же, наконец, Алексей вышел из типографии, неся в руках толстую стопку свежих, только что отпечатанных (и еще хранивших тепло натруженного принтера) листовок, его уже ждали. Два пацана и девчонка лет четырнадцати, с рюкзаками, самокатами, а у одного велосипед.

Тоже изъявили желание поучаствовать в расклейке «орков». О том, что таковые найдутся — не оставят Крянева в одиночестве — накануне сообщила Инна. Алексей же в ответ назвал адрес типографии, куда им следовало подойти.

«Неужели и такие в спасении людей участвуют, — подумал учитель, разглядывая компанию школоты, пока делил стопку листовок на четыре части, — дети ведь совсем еще. Хотя листовки клеить — тоже дело нехитрое».

Надо сказать, что чувства эти, которые Крянев испытывал к трем школярам, были взаимными. Что с легкостью читалось на их угрюмо-сосредоточенных, напряженных лицах, непривычных к притворству. «Взрослый ведь мужик, — будто хотели сказать эти трое, — а делает то же, что и мы. Всего лишь то же, что мы. Хотя мог бы больше!»

Затем один из пареньков снизошел до разговора.

— Слишком часто не развешивайте, — молвил он, — не надо увешивать каждый столб. В идеале — по одной листовке через полкилометра. И двери магазинов не пропускаем. Народу там много ходит. Выше шансы, что заметят и опознают.

— Давайте еще со сторонами определимся, — предложила девчонка, — ну, чтоб не пересекаться. Лично я… на север, в общем.

— Не вопрос, желание дамы — закон, — отозвался третий из юной компании, — тогда я западное… направление выбираю. Так мне к дому ближе… по пути.

— Восток, — с суетливой поспешностью выпалил Алексей, с досадой поймавший себя на том, что робеет перед этими сопляками, в разы младше его самого. Да и как не робеть, когда участвуешь в чем-либо впервые. А у этих троих какой ни на есть опыт имеется. Всяко больше, чем у него самого.

— Тогда мне остается юг, — подытожил первый из пацанов.

Когда расходились, когда этот паренек и девчонка вставали на самокаты, готовясь отчалить, Крянев уловил краем уха, как один сказал другой: «…биолог вроде из пятьдесят третьей. Хренов у него фамилия…»

«Да не Хренов, а Крянев!» — так и подмывало воскликнуть Алексея. Но был ли хоть малейший смысл в подобном препирательстве? Особенно с малолетками?

* * *

Чуть ли не весь день Михаил Лукич бродил по городу, не зная, куда идти, и ничего не узнавая. Окружающие здания казались ему либо чрезмерно высокими, либо неприлично цветастыми, либо блестели на солнце настолько ярко, что слепили глаза. Бесчисленные вывески то расплывались перед глазами, то отвлекали каждая на себя внимание, заставляя поворачиваться то в одну, то в другую сторону. Отчего очень быстро начинала кружиться голова, и Лукич чудом не упал. А кабы упал — не собрал бы костей.

Дикая смесь запахов от гари до цветущих растений окутывала город. От нее хотелось чихать, и слезились глаза.

Прущие по улицам потоки машин оглушали. Вдобавок, время от времени то из одной, то из другой доносились громоподобные звуки, напоминавшие какую-то примитивную мелодию. Вроде той, что получается у дикарей при ударе по тамтаму. Но гораздо громче.

Издевательски пищали таймеры на светофорах, точно надсмотрщики, подгонявшие рабов.

Прохожие выглядели не живыми людьми, а какими-то заведенными куклами. Каждый шел куда-то, сосредоточенный только на себе и никого кроме себя не замечая.

И ни одного знакомого лица.

«Где я? Куда идти? Что делать?» — мысленно вопрошал Лукич, петляя в лабиринте улиц и в нерешительности озираясь на перекрестках да протирая глаза.

— Что делать? — со слезами на глазах воскликнул он, плюхнувшись в очередной раз за день на свободную скамейку.

— Ты бы шел домой, дедушка, — в ответ отозвалась одна из трех девушек, проходивших мимо. Лукич еще отметил, что ноги всех троих, до неприличия открытые, почти сплошь покрыты узорами. Вроде татуировок у дикарей.

Но не узоры заставили старика встряхнуться.

— А ведь и правда, — произнес он, обращаясь к самому себе, — надо домой… конечно.

Да подивился, как такая простая мысль не пришла ему в голову раньше. Очевидно ведь: если город чужой, если делать в нем нечего, если ничего его, Михаила Лукича Рощина здесь не держит, и никому он не нужен, самое то убраться из него прочь.

Домой. Туда, где тебя всегда ждут… в родное Локтево. Там, среди зеленых лугов и по соседству с лесом он быстро отойдет от всего этого городского, насыщенного шумом и раздражающими запахами, безумия!

Лукич посидел еще немного — так, чтоб и отдохнуть худо-бедно, и мысль спасительную не упустить. Не дать снова его покинуть. После чего встал, собрав остатки сил. И принялся окликать прохожих, чтобы выяснить, как добраться до автовокзала. Заведение это, надеялся старик, должно найтись даже в таком жутком городе.

* * *

Следующий звонок инфорга Инны случился уже под вечер. К тому времени Алексей успел расклеить все, взятые с собой, листовки и даже, вернувшись в школу, провести пару последних уроков.

Он как раз вернулся домой и сел ужинать, когда телефон подал голос. И хотя прогулки на свежем воздухе, как и занятия со школотой сильно поднимают аппетит, ради звонка инфорга трапезу пришлось отложить.

Новости были хорошие.

Во-первых, Инна успела обзвонить городские больницы и морги, ориентировку разослав. И как выяснила в ответ, дядя Миша ни в одно из означенных заведений не поступал. Крянев еще не удержал вздоха облегчения, переходящего в стон, услышав это известие.

Ну а во-вторых расклеивание листовок тоже принесло плоды. Причем на удивление быстро.

— Видели вашего дядю, — сообщила Инна, — сотрудница салона связи «Билайн», расположенного знаете где? В том же самом здании, где в свое время находился Областной геолого-геофизический институт. Последнее место работы Михаила Лукича. А еще — на автовокзале. Причем говорят, что совсем недавно.

— На… автовокзале? — переспросил огорошенный таким известием Алексей, внутренне холодея. Только этого не хватало. Чтобы дядя умудрился покинуть город. И где его тогда искать?

— На самом деле могло быть и хуже, — почувствовав панику в его голосе, Инна поспешила Крянева успокоить, — по крайней мере, мы знаем, что он жив. Плюс некоторая определенность появляется. Позволяющая сузить область поиска.

— Вы серьезно? — не понял Алексей; уж очень абсурдным показалось ему это утверждение. — Вы говорите, что дядя Миша собрался уезжать неведомо куда… или, скорее всего, уже уехал. И считаете, что это облегчит поиски?

— Ну почему же «неведомо куда», — дама-инфорг позволила себе легкую усмешку, как исключение из собственной доброжелательно-деловитой манеры вести разговор, — место, куда отправился ваш дядя, нетрудно предсказать. Просто исходя из особенностей заболевания… состояния, в котором он находится.

— Не просветите меня, Холмс? — попросил Крянев. В отличие от Инны, усмехнувшись невесело.

— Почему нет, — с готовностью ответила та, — знаете, в чем суть понятия «деменция». Слово происходит от латинского «mentis», что значит «ум, мышление, рассудок». А приставка «de» означает нечто обратное. Процесс, направленный на разрушение, препятствование. Применительно к нашему случаю… хм, если ребенок, подрастая, накапливает некий опыт в зависимости от условий жизни, то старик постепенно его теряет. Сначала теряются когнитивные способности… позволяющие узнавать и воспринимать нечто новое. Потом слабеют и разрушаются социально-коммуникативные навыки. И, наконец, утрачивается умение элементарно ориентироваться в пространстве. Когда зрение, слух и прочие чувства уже неэффективны. Вот тогда и наступает смерть… или состояние похуже, когда жизнь еле теплится, но человек даже моргать толком не способен.

— А попроще нельзя? — недовольно попросил Алексей. — И поконкретнее. Ближе к делу.

— Поконкретнее, — было ему ответом, — это значит, вам не стоит опасаться, что ваш дядя выкинет что-то неожиданное. Например, захочет уехать за тридевять земель. Такой поступок больше подходит какому-нибудь малолетнему сорванцу. А старые люди к неожиданностям не склонны. Я имею в виду настоящие неожиданности, не просто выходки. Напротив, круг их интересов строго ограничен… вы сами-то разве не заметили, дядю своего навещая? Ограничен и постепенно сужается. По мере утраты ментальных и физических способностей, о которых я говорила. Сужается, сужается, пока весь мир старика не сжимается в точку.

— И где эта точка… по-вашему? — все еще не понимал Крянев. — Для дяди Миши?

— У истоков, Алексей Павлович, у истоков, — молвила Инна почти торжественно, — ваш дядя пытается вернуться к истокам. Зря, что ли он заходил в то здание, где когда-то работал? То есть, где пребывал, когда был здоров, энергичен и считал себя полезным.

— А теперь…

— Он отправился к самому главному истоку. Откуда все для него началось. Туда, где ваш дядя родился — в село Локтево. Собственно, поэтому я и спрашивала вас, в том числе о его малой родине. Говорилаже: любой факт может стать зацепкой.

— Локтево, значит, — Крянев вздохнул, — значит, будете искать там?

— Разумеется.

— В таком случае, — Алексей снова набрал воздуху в грудь, придавая себе храбрости, решительности и спокойствия, — можно и мне к вам присоединиться?

— Нужно, — последовал незамедлительный ответ, — то есть, конечно, участие в нашем отряде добровольное. Но вы, как родной для Рощина человек, можете сильно помочь при поиске. Незнакомых людей он может испугаться. А вас узнает… скорее всего.

— Так я и думал, что вы не просто так позвонили, — проговорил Крянев, чувствуя волнение и даже воодушевление, как всегда бывает, когда предстоит нечто новое, и в этом новом ему отведена роль отнюдь не пассивного зрителя, — не просто чтобы лекцию о старческой деменции прочитать.

— Разумеется, — не стала скрывать Инна и снова вернула голосу деловой тон. — У вас машина есть? Если нет, назовите адрес. Ближайший из поисковиков, кто на колесах, за вами заедет. И…

Она сделала паузу, чтобы особо выделить следующие свои слова:

— Оденьтесь соответственно. Непромокаемая одежда, обувь. Что-нибудь туристическое. Убор какой-нибудь головной и очки… чтобы лицо от веток защитить. И сигнальный жилет… хотя жилет вам, скорее всего, на месте выдадут.

— Зачем? — не понял Алексей.

— Неподалеку от села лес, — пояснила Инна, — ну, если Яндекс со своими картами не врет. Не исключено, что и там искать придется. Если ваш дядя в детстве любил по грибы ходить.

— Любил, — только и мог сказать Крянев, — вообще любил бродить по лесу.

* * *

Выходя из автобуса на остановку с надписью «с. Локтево», Михаил Лукич еще раз (пусть мысленно) поблагодарил доброго человека, выручившего его на автовокзале.

Едва оказавшись перед кассой, билет купить, старик узнал, что для этого нужны деньги. Что по льготной карте он может ездить разве что в черте города. А денег у Лукича с собой не оказалось. Нисколько. Как бы тщательно и отчаянно он ни перерывал карманы.

Но, должно быть, отчаяние это слишком явно читалось на его лице. Разжалобило хотя бы одного из пассажиров — стоявшего в очереди прямо за Лукичом.

— На, отец, — сказал этот добрый человек, протянув старику нужную сумму.

А тот, чуть не плача и приложив руку к сердцу, пробормотал: «Спасибо!»

Теперь между Лукичом и родным Локтево ничего не стояло. Кроме пары десятков километров пути.

Вот только… сойдя на нужной остановке и осмотревшись, Михаил Лукич очень быстро понял, что и Локтево изменилось.

В окрестностях по-прежнему зеленели луга, но им пришлось потесниться. Даже слабое стариковское зрение подметило, что, собственно, село заметно раздалось вширь.

Перемены бросались в глаза чуть ли не с каждым шагом. Пруд, где Лукич в детстве рыбачил и куда бегал с пацанами купаться, теперь исчез, засыпанный. И на его месте выросла огромная красная коробка с надписью белыми буквами «Магнит» ближе к крыше.

На заасфальтированной площади перед коробкой стояли несколько автомобилей. Время от времени из-за стеклянных дверей выходили и спешили к этим машинам люди с сумками и тележками, набитыми продуктами да всякой необходимой в быту мелочью вроде рулонов туалетной бумаги.

«Однако дефицит опять выбросили, — решил, глядя на них, Лукич, без труда определив, что в коробке размещался магазин, — странно, что так мало народу набежало».

И пошел дальше.

На пути еще увидел столб наподобие путевого или стелы, какая обычно встречает каждого въезжающего в населенный пункт. На столбе крепился щит, где на фоне примитивного изображения зеленеющего луга, леса и голубого неба, красовалась большая надпись: «Зеленые лужки». Ниже располагалась надпись поменьше: «новый загородный жилой район». И, наконец, еще ниже: «офис продаж» со стрелкой, указующей направление.

И хотя ничего покупать Лукич, разумеется, не собирался, указывала стрелка в том же направлении, куда нужно было ему. К скоплениям домов. Совпадение?..

А, собственно, дома поразили старика больше всего. Хотя, казалось бы, лимит удивлений он за этот жуткий день уже исчерпал.

Добротные, крепкие сооружения из кирпича или (судя по виду) из другого, но непременно огнеупорного материала. Никаких бревенчатых избушек. И если в том Локтево, каким оно запомнилось Лукичу, два этажа были редкостью, то среди этих новых домов одноэтажные казались нелепыми гномами, неведомо как оказавшимися в строю гренадерского полка.

Окруженные высокими, опять-таки кирпичными заборами, новые дома казались настоящими крепостями и замками. И возвышались вдоль новых же улиц — сплошь заасфальтированных и ровных, точно по линейке проведенных.

Возвышались… но теснились. С непривычной, совсем не деревенской, на взгляд Михаила Лукича, кучностью. Старик прикинул, что на площади, прежде занимаемой одним хозяйством (со всем подворьем, огородами) теперь размещалось не меньше полдесятка домов. Так что не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: жители этих хором вряд ли что-то выращивают и уж точно не держат никакой скотины. Оставалось гадать, что в таком случае их вообще погнало за город, заставляя к тому же ютиться на клочках земли.

Но не какие-то предполагаемые неудобства новых жителей Локтева волновали Михаила Лукича. Другое было важно: эти натыканные вокруг мини-замки вдоль ровненьких (но опять-таки узковатых) улиц казались ему гигантским надмогильным памятником родному селу. Всему тому, что он помнил с детских лет.

А главное: на этих узких улицах, в окружении высоких заборов и хором-новоделов Лукич не видел ничего знакомого. Ни одной хотя бы смутно знакомой постройки. И ни единого узнаваемого лица средь редких прохожих.

Где-то за высокими заборами лаяли собаки, плакали дети или играла музыка. И никому не было дела до одинокого старика. Растерянного и заплутавшего в селе, которое он когда-то истоптал на сотни раз — вдоль и поперек заодно с окрестностями.

Куда идти по ставшему чужим родному селу, Михаил Лукич не представлял. Он просто шел — как давеча по городу. Пока не вышел к противоположному краю Локтева.

Сюда любители жить как бы в сельской местности, но горожане по роду занятий, пока не добрались. Чуть ли не с облегчением Лукич встретил прежние дощатые заборы и бревенчатые избушки.

Вот только беспощадная поступь времени чувствовалась и здесь — даром, что на другой лад. Избушки чуть ли не до окон вросли в землю, заборы стояли покосившиеся, и из-за них не доносились привычные звуки села: кукареканье петуха, мычание коров, блеяние коз. Оттого и эта часть прежнего Локтева казалась мертвой. Просто этого мертвеца не успели похоронить. Не говоря уж о красивом памятнике.

Впрочем, безжизненность этого места оказалась неабсолютной. Осмотревшись, Лукич приметил древнюю, даже старше него самого, старушку, одиноко сидевшую на завалинке и пустым взглядом уставившуюся куда-то вдаль.

— Здравствуйте, — подойдя, обратился к ней Михаил Лукич, — не знаете ли, далеко ли до дома Рощиных? Жили тут…

— Рощины?! — вскричала старушка, то ли имевшая проблемы со слухом, то ли просто возбужденная хоть каким-то общением с другим человеком. — Вспомнили, ха! Уехали ваши Рощины… давно. Дом продали. А он потом еще сгорел… да!

Последнюю фразу она произнесла с каким-то злорадным торжеством. Чем напомнила ворону, с карканьем кружащую над местом недавней битвы и предвкушающую обильную трапезу.

И именно эта фраза подкосила Лукича окончательно. Отчий дом — сгорел.

В бессилии старик плюхнулся на колени, прямо на землю. Ничего не видя — глаза заволокли слезы.

Сколько он так простоял, Михаил Лукич не представлял. Да его это и не интересовало. Время не имело значения, ведь спешить было некуда. Вообще некуда деваться, если на то пошло.

А потом на плечо Лукичу бережно, но твердо легла чья-то ладонь. Обернувшись, он увидел за спиной другого старика.

С пышной седой бородой и такой же шевелюрой, он выглядел, однако заметно младше Михаила Лукича. Меньше морщин, отчего лицо казалось более гладким. Взгляд живее. А главное, бородач этот твердо стоял на ногах, на колени не падая. И вроде намеревался утешить Лукича, а не наоборот.

Одет седобородый был в темно-синюю форму работника общественного транспорта.

— Нет работы, нет места в городе, теперь оказалось, что и дома родного нет, — не спросил, но констатировал он, — а как насчет родственников… детей?

— Взрослые давно, мои дети, — печально молвил Лукич, — своя у них жизнь. Как и у других родственников.

— То есть… это значит, в мире вас больше ничего не держит, — этот вопрос, похоже, был риторическим. И за сочувственным тоном бородача проскальзывало какое-то нездоровое удовлетворение. Как у эсэсовца, узнавшего, что очередной унтерменш в лагере смерти больше не расходует так необходимый истинным арийцам кислород.

Удовлетворение… и вроде выжидательность еще.

— Значит… не держит, — согласился Михаил Лукич.

— Тогда, выходит, ехать пора, — молвил седобородый. И указал рукой куда-то вбок от себя. Поглядев в ту сторону, Лукич заметил автобус, стоявший у окраины села, прямо на пыльной грунтовке.

Автобус, волею какого-то извращенного дизайнера выкрашенный в черный цвет. Или… показалось? Поднявшись с колен и моргнув, Михаил Лукич увидел, что цвет автобуса не черный, а кроваво-красный. А еще приглядевшись — понял, что, скорее, зеленый. Как и большинство общественного транспорта в городе.

— Ехать? — переспросил старик. — Куда?

— Я всего лишь посредник, откуда мне знать? — бородач в синей форме развел руками. — Сам там никогда не был. И людей, кто вернулся бы рассказать, не было. Но… неужели вы думаете, после всего, что вы видели и испытали сегодня, где-то может быть хуже? Хуже, чем вам сейчас? В немощном теле, с разрушающимся мозгом и глазами, которые едва видят? Притом, что принято считать… вообще-то, что все беды, боли и печали — атрибут именно этого мира. Мира тел. А там, куда мы направляемся, ваши немощи точно не будут иметь над вами никакой власти.

— Что ж, — Михаил Луки вздохнул, поднимаясь с колен, — возможно, вы и правы. Действительно, что я теряю? А там у меня появится шанс.

И оба старика, теперь уже молча, направились к автобусу.

* * *

Несколько месяцев назад Алексей встречался с заядлой любительницей зимнего спорта. Лыж, коньков, сноуборда. И для которой, чтобы день стал чудесным, действительно было достаточно мороза и солнца. Ну и снега вдоволь, разумеется.

Почти на десять лет его младше и не признающая, кажется, никакого отдыха, кроме активного, дама та и Крянева стремилась приобщить к собственным увлечениям. Да только, увы, из таковых Алексею нравилось разве что катание на ледянке. Тогда действительно было весело, особенно в первый раз. А вот со сноуборда неофит Крянев падал. На собственной шкуре… точнее, пятой точке ощутив, что не так-то это просто на самом деле — съехать с горы на такой фиговине, ни разу не упав. Да еще выглядеть круто. Только со стороны это казалось простым. В исполнении киноперсонажей, моделей для рекламы спорттоваров, ну и, собственно, той пассии Алексея.

С другими зимними забавами было не намного лучше. На каток, например, сподобились сходить всего дважды. И оба раза Крянев поймал себя на том, что на коньках теперь едва держится. Хотя в детстве вроде нормально катался. И даже в хоккей играл во дворе на корте.

Наконец, походам на лыжах в выходные Алексей предпочитал сидение в кресле с интересной книжкой. Чем еще больше разочаровал подругу. Та даже как-то его старпером назвала — именно за это.

В общем, к ближайшей весне их отношения растаяли. Зато с того времени у Крянева сохранилось кое-какое снаряжение, способное пригодиться, если и вправду придется искать дядю Мишу в лесу. Лыжные ботинки, например, как частный случай туристической обуви. Непромокаемые штаны, приобретенные для того, чтобы остаться сухим, неудачно съехав с горы да плюхнувшись в сугроб. Ну и очки для защиты глаз от снега, летящего из-под лыж или сноуборда.

Еще в гардеробе Алексея имелась непромокаемая ветровка. Будучи летней одеждой, к тому роману с любительницей зимнего спорта она отношения не имела. Зато оказывалась полезной при капризах погоды — если теплый день вдруг прерывался дождем. Теперь вот в лесу могла пользу принести, именно из-за непромокаемости. Плюс была сшита из ткани легкой, но прочной. Так что ветки бы вряд ли порвали ее… по крайней мере, быстро.

Что штаны, что лыжные ботинки показались облачившемуся в них Кряневу тяжеловатыми и жарковатыми в сегодняшнюю, уже по-настоящему летнюю погоду. Но не отмазываться же от поисков в лесу из-за такой прихоти. Тем более, дяде Мише наверняка приходилось всяко хуже.

* * *

Ближайший к Алексею поисковик, которому было по пути, заехал за ним не абы как, но на джипе «крузаке». Да и внешность имел весьма колоритную. Под стать. Не то располневший качок, не то толстяк, пытавшийся поддерживать себя в форме. Коротко стриженный, но с небольшой бородкой.

Легко было представить, как сей персонаж, гоняя на своем джипе, одновременно разговаривает по нелепо-огромной «трубе», все время с кем-то договариваясь («перетирая»), что-то решая. Какие-то проблемы, коих у подобных людей бывало как грязи.

Еще, полагал Крянев, подобный человек мог в приступе великодушия поставить тебе выпивку за свой счет. А мог с такой же легкостью поставить тебя же на счетчик… или даже на нож, если решит, что ты перед ним в чем-то провинился. Создал-де очередную проблему.

Да, в реале Алексей с людьми данного типа почти не сталкивался. Судил о них все больше по фильмам и сериалам. И, тем не менее, чувствовал себя рядом с одним из таких неуютно. Все равно, что возле клетки с хищником прогуливаться.

Ну и удивлялся еще: «Неужели и такие люди в волонтеры записываются?!» Сам-то считал, что владельцев джипов интересует только бабло.

Как бы то ни было, ни халявную выпивку ставить, ни что-либо предъявлять Кряневу сей обладатель «крузака» не спешил. Не в последнюю очередь потому, наверное, что не был с ним знаком. О чем не преминул доложиться, обмениваясь с Алексеем рукопожатием.

— Что-то я вас раньше не видел, — были его слова.

— Так я раньше и не участвовал, — признался Крянев, — да и… честно говоря, не знал… не слышал до сегодня про ваш… отряд.

— Тогда… меня Олегом зовут, — сказал хозяин джипа.

— Алексей, — представился Крянев в ответ.

Плюхнувшись обратно на водительское место, Олег подался в сторону дверцы у переднего сиденья рядом с собой. Открыл ее перед Алексеем.

— Не слышал, значит, — сказал он, когда джип тронулся с места, — но жизнь заставила, да?

— Семейные обстоятельства, — отвечал Крянев.

— А-а-а, ну можно было догадаться. Если старика ищут. Отец?

— Дядя. Но я к нему сильно привязался.

— Это хорошо, — с удовлетворением заключил Олег, — надеюсь, что ваши чувства взаимны. Неплохой якорек получится… чтобы дядю вытащить. Повысит наши шансы.

Алексей не стал уточнять, откуда, по мнению попутчика, придется вытаскивать дядю Мишу. И как Олег сам оценивает шансы на его спасение.

Дорога по большей части прошла в молчании. Бородатый поисковик сосредоточился на вождении. При этом умудряясь убить двух зайцев. И гнать как можно быстрее — Крянев, например, просто не ожидал подобной прыти от такой махины как «крузак». И при этом в ДТП не попасть. Как и вообще не допустить ни одного серьезного нарушения.

Пока оба человека в кабине молчали, говорила магнитола. И уже с первых звуков Алексей понял, что один из затертых стереотипов о людях вроде Олега сегодня попросился на покой.

Крянев ожидал услышать почему-то прозванный в России «шансоном» блатняк. Но Олегу больше по сердцу оказалась другая музыка. Нечто плавное, нарочито-гармоничное и вроде медитативное. Слышалось в этих мелодиях что-то восточное.

И никаких слов. О тяжкой (или наоборот веселой) участи зэков — тем более.

* * *

Добрались быстро. По ощущениям Крянева — примерно за пятнадцать минут.

— Все, приехали, — изрек Олег, останавливая свое авто возле местного «Магнита».

Здесь их уже ждали. На парковке перед магазином кучно стояли несколько машин. Среди которых Алексей сразу приметил черный внедорожник с эмблемой на капоте. Белый, обведенный красным, круг, а на нем — силуэты охотника с собакой. Еще, подобно какому-нибудь кораблю, внедорожник имел собственное имя. «Спасатель» было выведено белыми буквами на красной горизонтальной полосе, пересекавшей борт, как на машинах экстренных служб.

Возле машин стояли с десяток человек, тоже, подобно Кряневу одевшихся для походов в лес — и, казалось бы, совершенно неуместно в такую теплынь.

— А вот и вы, — поприветствовал Алексея с Олегом один из них.

Был он средних лет, невысок, но телосложения крепкого. Таким же крепким оказалось его рукопожатие.

— Мезенцев. Василий Петрович, — представился этот человек, безошибочно, цепким взглядом распознав в Кряневе новичка, — координатор поиска.

Затем обратился уже ко всем собравшимся.

— Начнем с грустного, — были его слова, — я рассчитывал перехватить нашего дедушку на остановке… сразу по прибытии в Локтево. Но не удалось… мы разминулись.

— Мне кажется, его вели, — отозвался один из поисковиков, парень чуть старше двадцати лет в красной бейсболке, — ну, дедушку этого. Кто-то… или что-то.

Алексей внутренне напрягся. Особенно от последней фразы. Уж больно зловеще и таинственно она прозвучала. С просто-таки мистическим душком. Тогда как сам Крянев, будучи биологом, привык считать, что любое чудо-юдо, даже Ктулху пресловутого, всегда можно классифицировать по Линнею, обосновать его уникальность исходя из эволюционной теории. После чего сделать сам собой напрашивающийся вывод о большей опасности мира для очередного монстра, чем монстра для мира. Да с легким сердцем внести это редкое создание в Красную книгу.

И менее всего хотелось Алексею связаться с сектантами, склонными к мистике, оккультизму и тому подобному. Подумалось даже, что для очередных «ловцов душ» такие вот волонтерские организации — просто-таки идеальное прикрытие.

К чести Мезенцева, тот, видимо, почувствовал напряжение новенького, да поспешил его снять.

— На самом деле черт может попутать кого угодно, — одернул он парня в красной бейсболке, — тебя, Змей, в том числе.

Тот лишь буркнул «да ладно!», махнув рукой, тогда как координатор продолжил:

— В любом случае, от нас требуется не гадать, а действовать. Но прежде определиться. Народу пока подошло маловато… у кого-то, наверняка, даже рабочий день еще не закончился. Но думаю, к ночи подтянутся. Тогда-то… возможно, придется перенести поиски в лес. А пока…

Мезенцев заглянул в черный внедорожник «Спасатель» и достал оттуда ноутбук. Поставил на украшенный круглой эмблемой капот.

Поисковики, а с ними Крянев приблизились к машине, всматриваясь в экран, где была выведена карта Локтева и ближайших окрестностей, разделенная на шесть прямоугольников.

— Пока ограничимся, собственно, пределами Локтева, — координатор окинул взглядом собравшихся, — село большое, так что потребуется шесть поисковых групп.

— Пеших? — спросил женский хрипловатый голос.

— Не стоит мешать здешним жителям, — отвечал Мезенцев, — движение затруднять. Да и чем плохо, на свежем воздухе прогуляться? Особенно в такой прекрасный день. Итак, шесть «лис». И начнем с самой дальней, юго-восточной части села. Кто желает?

Руку поднял давешний паренек в красной бейсболке и худощавая коротко стриженая блондинка, выглядевшая малость нескладно.

— «Лиса-2», юго-запад, — продолжил координатор и выжидающе глянул на поисковиков.

На этот призывный взгляд снова отозвались двое. Рыхлый лысеющий толстяк и некогда жгучий кудрявый брюнет родом явно откуда-то с юга. Был он уже не молод — среди черных кудрей виднелась изрядная седина.

— «Лиса-3». Вам небольшой аппендикс на востоке села.

Затем Мезенцев глянул на Алексея, будто внезапно вспомнив о его существовании.

— Да, кстати, у нас ведь новенький, — произнес он затем, — Пифия говорила. Алексей Павлович, я прав? Предлагаю вам именно в этом… хм, аппендиксе попытать счастья. Бланка, введешь его в курс дела?

— А что еще остается? — не без иронии отозвалась невысокая брюнетка с роскошными, но собранными в хвост волосами. И оглянулась на Крянева.

Во взгляде ее не было дружелюбия. Но и враждебности Алексей не заметил. Зато ощутил некую толику сочувствия. А еще заинтересованность.

Так и сам Крянев, бывало, смотрел. Например, на новый класс.

— …рации, навигаторы возьмете в машине, — наконец распорядился Мезенцев, закончив раздавать собравшимся направления поиска, — орки… надеюсь, есть у каждого.

— Петрович, а как насчет меня? — подал голос Олег. Его к удивлению Алексея ни в одну из «лис» не включили.

— А ты нужен здесь, — отвечал координатор, — поближе ко мне и штабу. Ждать и быть готовым выдвигаться на помощь любой из групп, на своем «крузаке». Причину ты знаешь.

— А до?.. — не унимался Олег.

— Ну, не знаю, — Мезенцев развел руками, — можем… к примеру, в города поиграть.

* * *

— Бланка? — обратился Алексей к брюнетке, когда они оба отправились по одной из улиц Локтева к «своему» квадрату.

— На самом деле меня Ксения зовут, — отозвалась та, заметив удивление, даже недоумение в голосе напарника.

— Змей, — еще припомнил Крянев, — Пифия…

— Инфорг, ты с ней наверняка уже знаком, — пояснила Бланка-Ксения в ответ на последнее из названных прозвищ, совершенно непринужденно перейдя на «ты» с человеком, увиденным впервые.

— Только она мне Инной представилась.

— И немудрено, — Бланка усмехнулась, — сам представь, звонит тебе незнакомец… незнакомка и говорит: «Здравствуйте, зовите меня Пифией». И что тогда думать? Что из древней Греции звонят? Или из фильма «Матрица»?

— Или из психбольницы, где взбунтовавшиеся пациенты добрались до телефона, — добавил Алексей, соглашаясь, — просто… ну непривычно это. Какие-то клички у вас в ходу. Погоняла как у уголовников.

— Скорее, как у военных, — парировала брюнетка, — у летчиков, космонавтов. Позывные. «Сокол, Сокол, я Беркут». Ну и ники на нашем форуме, разумеется.

Потом добавила:

— Удобно на самом деле. Особенно при радиопереговорах, когда надо что-то срочное передать. Сначала-то надо представиться. А всяко быстрее представиться Змеем, например. Вместо полного ФИО.

— Можно и просто по имени назваться, — предположил Крянев, — без отчества и фамилии.

— Ну-ну. «Привет, я Саня», — привела пример Бланка, — а на поиск пришло не меньше трех таких Сань. Если же поиск масштабный… в лесу, когда куча народу набегает, то и трое тезок не предел.

— Понятно…

— И вот еще что, — добавила брюнетка, лукаво усмехнувшись, — коль главным достоинством позывного является краткость, не стоит искать в наших рядах никаких Соколиных Глазов или Кожаных Чулков. Надеюсь, и не появится. Когда сам захочешь позывным обзавестись.

Алексея немного удивило это «когда» вместо «если». Неужели эта Бланка-Ксения считает, что он, решивший разок поучаствовать в поиске, останется с этим отрядом «Тревога» и дальше?

Но виду Крянев не подал, спорить не стал. Потому что, действительно, отчего бы нет? Ему ведь помогают. А значит, он тоже мог бы кому-нибудь помочь.

Несколько минут они прошли молча. Затем Бланка обронила, будто невзначай:

— Пифия… Инна то есть… она умная очень. Потому ее так прозвали. И потому еще, что «Пифия» звучит приятнее, чем «Ведьма». Психологом работает.

— Да, это заметно, — молвил Алексей, вспомнив разговор с инфоргом о деменции, — а вы…

— Я думала, мы на «ты», — последовала незамедлительная реплика от брюнетки. И Крянев заметил в ее голосе игривые нотки.

— А… ну да, — поспешил он исправиться. — Как понимаю, ты педагог, как и я. Потому тебя к новичкам и приставляют.

— Вообще я журналистка, — ответила Бланка, — хотя подготовкой тоже занимаюсь. Новичков… для детей занятия веду, для тех, кто нашим делом интересуется.

Алексей вспомнил компанию подростков, с которыми ходил расклеивать ориентировки.

— Ну и еще книгу по педагогике написала… если интересно.

Еще немного пройдя в молчании, брюнетка решила перейти к делу.

— Пользоваться умеешь? — спросила она, дотрагиваясь до рации, которую, как и навигатор, Крянев в начале пути по-джентльменски решил нести сам.

Взяв это портативное, но незнакомое устройство обеими руками, Алексей посмотрел на него растерянно, даже с легкой грустинкой.

— А что, по телефону держать связь нельзя? — осторожно поинтересовался он затем. — По крайней мере, здесь, не в лесу. Связь тут вроде неплохая. Вместо… этого.

— Увы, — Бланка эдак театрально развела руками, — допустим, у тебя срочное сообщение. Потеряшка… ну, человек, которого искали, найден, но нуждается в помощи. Ты звонишь координатору — но телефон у него занят. Супруга звонит. Или ребенок решил похвастаться хорошей оценкой. Или у какого-нибудь спамера весеннее обострение. Не говоря уж про других участников поиска. Которым тоже приходится быть на связи. А радиоэфир тем и хорош. Что передавать могут все одновременно. И сообщению твоему… срочному, как я уже говорила, не придется ждать в очереди из-за реплик типа «лиса-8» работает на отклик».

— Есть еще эсэмэски, — напомнил Алексей.

А следом спросил зачем-то:

— Кстати, а почему «лиса»?

— Так в отряде пешие группы называют, — с улыбкой пояснила Бланка. — Шустрый зверек, проскользнет там, где другие застрянут. И не лишена ума. Еще, если помнишь, лисы чутьем умели находить безопасные проходы в минных полях.

— В какой-то игре компьютерной лисы, помнится, к сокровищам приводили. Правда, по недосмотру разработчиков, ничего подобного не планировавших.

Брюнетка кивнула с улыбкой и продолжила:

— Ну а наши «лисы»… находят путь и приводят помощь к людям, нуждающимся в спасении. Ибо человеческая жизнь, как известно, дороже всяких сокровищ.

Затем поймала невеселый взгляд напарника, с каким тот смотрел на рацию, и потянула за ней руки.

— Ладно, — были ее слова, — связь беру на себя. Кстати, на будущее: именно старший группы отвечает за используемые девайсы. Рации, навигаторы. А старший здесь все-таки я… пусть не по возрасту, но по опыту.

— Понимаю, — сказал Алексей, не без облегчения (внутреннего) отдавая ей рацию. — Просто…

— …решил поступить по-рыцарски, — поняла Бланка, — и не обременять лишней ношей хрупкую девушку, то есть, меня.

Крянев кивнул и брюнетка продолжила:

— Похвально, признаю. Редкое в наше время качество… даже в отряде. Но и возможности свои лучше оценивать трезво. А если уж захотелось принести пользу, можешь за навигатором следить. Тем более…

Бланка глянула на экран навигатора, который Алексей достал из кармана ветровки.

— …мы уже подходим к нашей зоне поиска.

* * *

Трудно было сказать, чем руководствовался Мезенцев, поручив новичку Алексею и Ксении-Бланке именно эту часть Локтева. По мнению Крянева, например, затеряться в этом «аппендиксе», как назвал его сам координатор, было не сложнее, чем в лесной чаще.

Покосившиеся заборы, потемневшие от времени и постепенно проваливавшиеся в землю избушки; у некоторых стены даже мхом поросли. То тут, то там чернели разбитые окна. Лучше всяких слов говорившие, что в доме давно не живут. По обочинам густо разрослась сорная трава, кое-где доходя человеку до пояса.

В общем, по сравнению с остальным Локтево, ровными улицами разлинованным аки школьная тетрадь, да застроенным аккуратными коттеджами, эта часть села выглядела каким-то чужеродным образованием. Куском иного мира… точнее, эпохи.

А главное: очень трудно дяде Мише было бы попасться здесь кому-то на глаза. Некому было попадаться. Зато возможностей потеряться — хоть отбавляй. Любой из заброшенных домов годился для того, чтобы старик принял его за свой родной. Забрался внутрь. Где… ну, к примеру, провалился в подпол, ступив на прогнившие доски.

Чем дальше Алексей и Бланка проходили по улицам этого заброшенного, гниющего места, тем больше мрачнели их лица. Даже найдя на пути несколько относительно целых домов, они постучали в ворота, но ответа не дождались. А значит, предстояло драть глотку, работая на отклик. Или даже перерывать каждый дом, если дядя Миша не отзовется.

Солнце же тем временем неуклонно шло к закату. Так что становящееся с каждым шагом все более вероятным рысканье по заброшенным избушкам обещало стать занятием даже посложнее, чем поиски в лесу. Хотя, конечно, оставалась надежда на подмогу, о которой говорил Мезенцев. Дополнительные люди, освободившиеся после рабочего дня.

Отчаявшись, Ксения-Бланка уже приготовилась было начать работу на отклик и собралась уведомить об этом штаб, когда Крянев, сам того не ожидая, приметил в этом умирающем месте кое-кого из живых.

Древнюю старушку, сидевшую на завалинке и точно пустившую там корни. Уставившись безучастным взглядом на убожество родной улицы, она, казалось, могла просидеть так сколько угодно. Хоть весь день.

А значит, увидела бы любого, кто проходил мимо. Дядю Мишу, например.

Подстегнутый надеждой, Алексей направился к старушке. Бланка за ним. Зато именно она обратилась к последней, наверное, местной жительнице.

— Здравствуйте, — проговорила брюнетка нарочито громко на случай глухоты старушки, и одновременно доставая и разворачивая ориентировку, хранившуюся в одном из многочисленных карманов куртки, — тут дедушка не проходил? Вот такой?

На несколько секунд бабуля уставилась своими едва видящими глазами на лист бумаги в руках Бланки, на фотографию на этом листе. После чего выдала:

— Отчего ж не проходил?

Судя по неестественно-громкому голосу, чутье Бланку-Ксению не подвело, старушка действительно имела проблемы со слухом.

— Проходил-проходил. Только он и проходил, кстати. За весь день. Про дом какой-то спрашивал… чей-то. Не то Дубовых, не то Лесных.

— Рощиных может быть? — вклинился в разговор Алексей.

— Может и Рощиных, — было ему ответом, — только уехал уже ваш дедушка.

— То есть… как уехал?! — хором воскликнули Крянев и Бланка, переглянувшись. Алексей вообще взвыть был готов. Снова упустили! И что теперь делать?

— А так, — сказала старушка, — сел на автобус и уехал.

— Автобус?! — теперь выкрикнула одна Ксения-Бланка. И огляделась, убедившись в отсутствии поблизости автобусной остановки.

— Да, автобус… черный такой… а может, красный, — продолжала старушка, словно пытаясь словоохотливостью компенсировать долгую невозможность с кем-то поговорить.

Но Бланка ее уже не слушала.

— «Лиса-3» «Заре», «лиса-3» «Заре», — скороговоркой выпалила она, включив рацию. — Это Бланка. Рощин уже в автобусе, так что нужен Орфей. Как можно быстрее. И на джипе.

— Поняли, «лиса-3», — с электрическим треском донеслось из рации в ответ. И растерянный Крянев искренне позавидовал этому пониманию. Столь неожиданному на его взгляд.

Потому что сам Алексей не понял почти ничего, кроме того, что дело явно дрянь. Очень уж по-шизофренически прозвучала реплика напарницы. Как у мольеровского Журдена, когда тот просил дать ему халат, потому что так-де ему удобнее слушать музыку. Или вообще под стать персонажам Льюиса Кэрролла.

Но Бланка, похоже, знала, что делает.

* * *

В автобусе Михаил Лукич оказался единственным пассажиром. Так непривычно было ехать в пустом салоне. Когда не надо продираться через толпу других пассажиров, не столько держаться за поручень, сколько на нем висеть. Ну и еще уповать на чье-нибудь сочувствие. На то, что кто-нибудь соблаговолит место уступить.

Над проемом, ведущим из салона в кабину водителя, висело небольшое красное полотнище. Приглядевшись, Лукич сумел прочитать и лозунг, на нем написанный: «Порожний рейс — убыток стране!»

В салоне компанию этому полотнищу составляли три небольших плаката, приклеенные к стеклам окон.

На одном, на фоне трех цветных полос — красной, синей и белой — располагался портрет какого-то седого толстяка, с лицом не столько старым, сколько обезображенным пороками и просто дурным нравом. Портил его и недобрый прищур. А над портретом красовалась надпись: «Голосуй или проиграешь!»

Другой плакат, размером чуть больше тетрадной страницы, изображал какого-то мультяшного персонажа, чья нижняя часть лица была закрыта маской наподобие хирургической. «Ношение масок обязательно!» — гласил этот плакатик.

Наконец, на третьем плакате в верхней части было написано: «Жизни инопланетян важны!», а в нижней: «Зона 51 — позор для Земли!». Между этими двумя надписями был изображен человечек с непропорционально большой лысой головой, формой напоминающей лампочку, и огромными черными глазами без зрачков, белков, радужки. Свои обе хиленькие ручки человечек поднял, раскинув. Не то сдаваясь, не то желая обнять.

Все эти три плаката занимали внимание Лукича примерно по полминуты каждый. После чего старик решил, что интереснее смотреть в окно.

Виды, которые открывались за ним, были диковинными и действительно притягивали взгляд. Клубящийся туман, сквозь который проступали силуэты деревьев, лишенных листвы, зато раскидистых. Какие-то трудноуловимые взглядом тени, мечущиеся среди этого тумана. Вспышки молний, выхватывавшие темные контуры скал… или удивительных, сказочных построек — столь далеких от привычных для Лукича штампованных коробок, сколь мало и сами пейзажи за окном походили на знакомую ему местность.

Где-то впереди маячила гигантская черная тень… или стена, разглядеть в тумане было трудно. А может, то была исполинская грозовая туча — то и дело ее перечеркивали молнии.

Начало темнеть. И вскоре разглядеть плакаты в салоне сделалось трудновато — во всяком случае, для старческого зрения Михаила Лукича.

Ветер, умудрившийся проникнуть в автобус через какие-то незаметные, невидимые взгляду щели принес неприятный запах. Так вроде еще пованивала нефть, подсказала Лукичу память о тех годах, что он посвятил геологии.

Откуда-то снаружи в салон донесся вопль на одной высокой ноте: «А-а-а-а!» К нему присоединился хриплый рев. Затем визгливое верещание, будто резали кого-то. Отчаянный плач… детский. И вскоре целый нестройных хор криков, визга и всхлипов наполнил автобус, терзая уши единственного пассажира и чуть ли не проникая в мозг. Михаил Лукич аж за голову схватился.

— Может, музыку включить! — отозвался со своего места водитель, перекрикивая какофонию воплей.

Очевидно, ему они тоже досаждали.

— Раз вы единственный пассажир, — продолжал водила, — право выбора за вами. Игоря Талькова могу предложить… покойного. Фредди Меркьюри, Джона Леннона. Или Влада Сташевского… интересно, кто-нибудь кроме меня его еще помнит? Цой опять же… зря фанаты на стенах пишут, что он жив, хе-хе. А из свежих поступлений — Децла… Кобзона еще. Ну и ту даму, которая про ягоду малину… у-упс!

Автобус внезапно и резко тряхнуло, как бывает при экстренном торможении. Лукич чуть с сиденья не свалился. Даже возмутиться захотел было. Но тут, к немалой радости своей, заметил, что постылый хор снаружи затих. А салон освещается лучами заходящего солнца.

* * *

Орфей подоспел через пару минут. И оказался тем самым Олегом на «крузаке», подвозившим Алексея до Локтева.

— Садись, племянничек, — распорядился он, высовываясь из машины, — за дядей твоим поедем. Посмотрим, насколько вы друг к другу действительно привязаны.

— А я?.. — коротко поинтересовалась Бланка, которую никто присоединяться к Орфею и Кряневу не пригласил.

— Можешь в штаб вернуться… кофе попить, с Петровичем в города поиграть, — на последней фразе в голосе хозяина «крузака» промелькнула нотка злорадства. — Рация, если что, есть и у меня. На связь выйду.

И едва Алексей успел устроиться на сиденье рядом с ним, как джип резко тронулся с места. Да погнал прямо по пыльному, частично заросшему проселку. Пыль так и летела из-под колес. Отчего Крянев не мог не посочувствовать Ксении-Бланке. Ведь мало того, что без лишних церемоний отправили куда подальше, так вдобавок придется мелкий дорожный песок из волос вычищать. Из роскошных, по-цыгански черных волос.

— Хоть знаешь, куда ехать? — окликнул Олега Алексей.

— Конечно, — бросил тот, даже не поворачивая к пассажиру свое ставшее каким-то яростным, даже зверским (прям, как у берсеркера) лицо, — на запад, куда уходит солнце. Вот успеем автобус нагнать до захода — тогда, считай, полдела сделано.

Крянев с тревогой покосился на светило, уже прошедшее большую часть пути от зенита до линии горизонта. Теперь оно висело над макушками деревьев маячившего впереди леса. И готово было спрятаться за ними в течение часа.

— К тому же тут только одна дорога, — добавил Орфей через пару секунд.

Вскоре, однако, проселок вывел на кое-что поприличней. Более достойное зваться дорогой. Не шоссе, но, по крайней мере, покрытое асфальтом.

От этой асфальтированной ленты наверняка отходило немало таких же проселков, как тот, что вел к Локтево. Но хозяин «крузака» строго следовал взятому курсу, не упуская из виду понемногу садящееся солнце.

— Да что такого особенного в этом автобусе?! — не выдержав непонимания, выкрикнул, наконец, Алексей. Получился, правда, не столько возглас возмущения, сколько капризный всхлип.

— А то, что прокатиться на нем можно всего один раз в жизни, — веско отвечал Орфей, — подавляющему большинству, по крайней мере.

Затем добавил, немного помолчав и дав собеседнику осмыслить услышанное:

— А еще то, что увидеть… в обычных условиях этот автобус под силу только очень старым людям. И мне.

Это «и мне» он выделил особо. С гордостью в голосе.

— Да почему? — не унимался Крянев.

— Вот ты, племянничек, непонятливый, — Орфей хмыкнул, — старики его видят потому, что подсознательно чувствуют: им… пора, так сказать. А я потому, что в свое время пережил клиническую смерть.

— Стреляли… разборка, что ли какая-то? — не смог удержать Алексей собственное любопытство.

— Да какая на хрен разборка! — рявкнул Орфей. — Ты, паря, всяких «Бандитских Петербургов» что ли пересмотрел? Что за штамп из девяностых?! Если человек на джипе, значит, обязательно разборка?

Потом добавил, уже куда более спокойным тоном и, как показалось пристыженно:

— Бухло во всем виновато… некачественное. Да и где его взять, качественное-то… в наше время? Даже когда деньги есть. А может, сердце не выдержало. Сам видишь, я не худенький. А выпили тогда много. Ну и откачали меня еле-еле. Вот с тех пор я для этого автобуса и его пассажиров как бы свой… почти. И фишку эту свою стараюсь применить на пользу людям. А еще пытаюсь следить за собой теперь. Форму поддерживать.

Вроде бы обстоятельно все объяснил, но что-то от понимания Алексея все-таки ускользало. Некая крохотная деталька паззла, без которой все эти кусочки — пропажа дяди Миши, автобус, на котором тот уехал, закат солнца и клиническая смерть Олега-Орфея — не складывались в общую, а главное, внятную картину.

Вот только сам Орфей, похоже, подумал, что и без того слишком уж излил душу. И кому — случайному попутчику. А потому от дальнейших объяснений решил воздержаться. Сделал громче магнитолу — там как раз играла какая-то из композиций «Энигмы», звучавшая одновременно бодренько и экзотично. Словно стену из музыки возвел. Между собою и новыми вопросами Крянева.

И потом, недаром говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Когда злополучный автобус, наконец, показался впереди, Алексей начал понимать гораздо больше. Намного больше, чем смог бы объяснить Олег-Орфей.

Зато гораздо труднее стало уже не понять. Но поверить, что такое действительно возможно. По крайней мере, Кряневу — человеку с естественнонаучным образованием.

Сначала автобус выглядел просто темным пятном. Темное пятно двигалось по асфальту, загораживая вид впереди. И словно поглощая всякий свет. Ни один луч солнца не отразился от автобуса-пятна, не играл бликами на его стеклах и металле корпуса.

Еще фантастичнее автобус выглядел вблизи. Когда «крузак» Орфея поравнялся с ним и пошел на обгон. Казавшийся черным, автобус секунду спустя делался красным, затем зеленым. Буквально на ходу!

Марку его тоже определить было трудно. Из детища отечественного «ЛиАЗа» он мог внезапно перевоплотиться в «Икарус» родом из Венгрии. Из «Икаруса» — в продукт концерна «Мерседес». А затем в советский «пазик», снятый с производства еще до рождения Алексея.

Поневоле Кряневу вспомнился любимый физиками кот Шредингера, чье состояние, как известно, не может быть определено однозначно. Автобус, за которым гнался Орфей, был таким же, как этот теоретический кот, эталоном неопределенности. А может, просто обобщающим образом понятия «общественный транспорт». Представлений о нем в этой местности.

Но главное: автобус не в теории существовал. А реально мчался по асфальту, деля не шибко широкую дорогу с «крузаком» Орфея. Отрицать его наличие было таким же бессмысленным делом, как отвергать факт существования пули, только что попавшей тебе в голову.

Наконец «крузак» вырвался вперед и, совершив ловкий, почти как в кино, разворот перегородил собой проезжую часть.

На несколько мгновений Алексей весь сжался изнутри. Ожидая, что автобус просто протаранит машину на ходу да поедет дальше.

Еще эта призрачная фигура могла, по его мнению, пройти сквозь «крузак», точно облако. Или что-нибудь нематериальное.

Но автобус просто затормозил резко. И остановился, одновременно прекратив свои упражнения в перекраске и смене формы. Стал просто единицей дорожного общественного транспорта. Только незнакомой марки. И с черным корпусом.

— Вперед, племянничек, поспешим! — скомандовал Орфей, сам буквально выскакивая из «крузака» с прытью, неожиданной для его грузного тела. — Время дорого. А вечно он стоять не будет.

Крянев выбрался следом — куда менее ловко и несколько медленней.

Оба человека быстрым шагом двинулись к автобусу. Автоматическая дверь открылась перед ними.

* * *

— Какого… черта?! — выкрикнул седой водитель, лохматый и бородатый, с которым Алексей и Олег едва не столкнулись на входе.

На груди водителя Крянев еще заметил бейджик с надписью «лучший работник столетия».

— Какого, какого. Видно, кореша твоего, — так ответил на его возглас невозмутимый Орфей.

— Вас не должно быть здесь! — кричал водитель, чуть ли слюной не брызгая, да бесцеремонно тыча пальцем то в Алексея, то в Олега. — Тебе еще долго здесь не место.Живи и радуйся жизни… снаружи. А ты, хоть и задолжал мне поездку, но всему свое время. Успеешь еще прокатиться. Лишнего мне не надо. Пока вы живы…

— Ну надо же! — с деланым удивлением воскликнул Орфей. — Тогда какого… другана твоего, ты везешь на своей колымаге живого?!

И без лишних церемоний отодвигая водилу в сторону, махнул рукой в направлении единственного пассажира автобуса. Михаила Лукича, растерянного старика, занимавшего одно из сидений в салоне.

— Дядя Миша! — вскрикнул, закашлявшись от волнения, Крянев. И шагнул в его сторону.

— Живого, как же! — так просто сдаваться седой водитель не собирался. — Одинокий старик, никому не нужный. Ни дома, ни семьи. Это что, жизнь?!

— А вот этого не надо! — непривычно резким тоном парировал Алексей. — Что значит, «одинокий», «не нужный». Мне нужный, к вашему сведению… племянник я его. И не только мне. Так что не врите, что семьи у него нет.

И решительным шагом подошел вплотную к сиденью Лукича. Положил ему на плечо руку.

— Пойдем, дядя Миша, — проговорил Крянев ласково.

Старик медленно поднял на него глаза, словно бы с неохотой. Взглянул… к отчаянию Алексея, без приветливости, без узнавания. Но несколько удивленно. Как будто видел в первый раз.

— Кто вы? — еще менее охотно проговорил Лукич.

— Леша я. Племянник твой, — все тем же ласковым и терпеливым тоном, будто с ребенком разговаривая, отвечал Алексей, — пошли домой.

— Нет больше моего дома, — со вздохом произнес дядя Миша, и глаза его повлажнели от слез, — сгорел, говорят.

— Видите! — торжествующе воскликнул водитель. — Он сам не хочет. Это его выбор. То, что он здесь. И никто не вправе…

— Не слушай его, дядя, — мягко, но настойчиво перебил его Крянев, — сгорел… это старый дом. Я тебя в новый твой дом отведу.

— Работы нет, — продолжал сетовать дядя Миша, Алексея будто не слыша. — Даже для семьи я чужой. Так кому я нужен?

— Мне нужен, говорил же! — в отчаянии напомнил Крянев. — Любе… это сестра твоя. Да и детям. Они тоже плакать будут, если узнают, что ты… уехал от них… навсегда.

Взгляд Лукича сделался живее. Заинтересованность какая-то вроде появилась. По крайней мере, ушла апатия, с которой старик поначалу встретил своих освободителей.

И Алексей поспешил закрепить успех:

— А то, что работы нет — не беда, на самом деле. Это лишь потому, что тебя на заслуженный отдых отправили. Заслуженный, понимаешь? Ты так много и хорошо работал, что теперь можешь пожить и просто для себя.

Внес свою лепту и Олег по прозвищу Орфей.

— А жизнь, дедуля, — молвил он и на ходу поправился, — ой, простите, Михаил Лукич… любая, даже самая тяжелая жизнь и приятнее, и веселее, чем то, куда можно приехать на этой консервной банке. Уж поверьте, я уже катался с этим… лучшим, блин, работником.

Последние слова он произнес тоном до того резким и брезгливым, как будто речь шла не о лучшем, а напротив о чем-то худшем.

— Да что я объясняю, — продолжал Орфей, — вы-то, Михаил Лукич, небось, тоже и сами видели немало. Видели, слышали… обратили внимание, что из этого автобуса солнца не видно… ну, пока он едет? Даже из автобуса, Карл! Еще до прибытия… хм, в пункт назначения. А если солнца не видать, то можно ли назвать такое место приятным? Не говоря уж про крики. Крики-то вы слышали, Михаил Лукич?

— Крики… слышал, — проговорил тот, медленно поднимаясь с сиденья. Похоже, именно упоминание о кошмарных воплях стало для него решающим аргументом.

— Не думали же, что это вас так радостно приветствовали, приглашая на самую веселую вечеринку, — не то спросил Орфей, не то просто подвел черту.

Потому что Лукич, будучи старым, но вовсе не глупым, похоже, все понял. И не нуждался в дополнительных доводах.

Направившись с дядей к выходу, Крянев еще опасался, что бородатый водила мог попытаться им воспрепятствовать. Например, закрыть автоматическую дверь прямо перед носом.

Но водитель лишь проводил Михаила Лукича печальным, разочарованным взглядом. Да окликнул напоследок:

— Еще увидимся!

И Алексей подумал, что адресованы эти слова не только дяде Мише.

* * *

— Найден, жив! — торжествующе проорал Орфей в рацию, которую достал первым делом, едва все трое вышли из автобуса. — Жи-и-ив… епрст!

С таким чувством он произнес это «жив», что трудно было понять, чему больше радовался этот человек. Тому, что поиск и спасение Михаила Лукича действительно увенчались успехом? Или тому факту, что сам он тоже до сих пор принадлежит к миру живых.

— Жив наш дедушка! — рявкнул он еще.

После чего вспомнил, что не грех и представиться:

— Кстати, это Орфей.

— Мы поняли, Орфей, — прозвучало в ответ. Как показалось находившемуся рядом Алексею, с легкой усмешкой.

— Так что это за автобус такой? — проговорил сам Крянев, отправив СМС матери и теперь стоя с дядей Мишей. И взглядом провожая упомянутый им же транспорт.

Автобус уже успел достаточно удалиться, и в предзакатных сумерках выглядел просто как темное, едва заметное, пятнышко.

— Автобус… водитель… лучший работник столетия этот. И почему я тоже его теперь вижу?

— Ну, насчет последнего я тебя успокою, — отвечал Орфей, похлопав Алексея по плечу, — видишь ты его только вместе со мной. Будь ты один — скорее всего, просто не заметил бы. Так что не бойся, не пора тебе еще. Тем более, водила же сам сказал.

Затем добавил — помолчав несколько секунд:

— А по поводу того, кто… и что он есть… вопрос, скорее, философский. Скажем так… хм-м. Он часть того мира, о котором нормальному человеку лучше лишний раз не задумываться. Если рассудок дорог ему. Хотя, с другой стороны, если задумается… если правильно задумается — глядишь, будет больше жизнь ценить.

— Понятно, — молвил Крянев, при этих словах еще припомнив что-то из мифологии, — только… разве ему не на лодке полагается ездить?

— А где ты тут видел ближайший водоем? — усмехнулся Орфей.

14–22 августа 2021 г.

Пряничная избушка

Гензель, которому крыша пришлась очень по вкусу, отломил себе порядочный кусок от нее, а Гретель высадила себе целую круглую оконницу, тут же у избушки присела и лакомилась на досуге — и вдруг распахнулась настежь дверь в избушке, и старая-престарая старуха вышла из нее, опираясь на костыль.

Якоб и Вильгельм Гримм «Гензель и Гретель»

Правда, никакого брата по имени Гензель у девочки не было. Да и звали ее не Гретель, а Юля.

Не было злой мачехи. Напротив, родная Юлина мать была живее всех живых. И жизнь свою (личную) активно устраивала, то и дело с кем-то знакомясь, приводя этого кого-то домой.

Весь вечер и часть ночи они вдвоем обыкновенно бухали под собственный радостный треп. После чего перемещались на пружинистую скрипучую кровать. Как же Юля ненавидела этот скрип!

Поутру очередной хахаль матери непременно исчезал, как и подобает кобелю, сбившему охотку. Мог немного задержаться разве что, если хотелось опохмелиться или пожрать. А в холодильнике или на столе удавалось обнаружить нечто, для таких целей подходящее.

Когда очередной неудачный кандидат в мамины супруги (и «папозаменители» для Юли) отваливал, разочарованная родительница снова принималась пьянствовать, но уже с горя, стремительно переходящего в злобу. И нет-нет, да срывала эту злобу на ни в чем не повинной девочке.

С другой стороны, задержись кто-то из гостивших у них дядек — Юлю бы это порадовало еще меньше. Пугали они ее, мамины дружки. Все как один большие, грубые, потные. Одни демонстративно не замечали ребенка в квартире. И потому позволяли себе громогласно материться, на часы тем более не глядя. Или в чем мать родила покидая скрипучую кровать, шастать в туалет. Другие смотрели на Юлю волком… о, благодаря им-то девочка и осознала подлинный смысл этого выражения! Были явно недовольны ее присутствием в квартире, относились как к чему-то лишнему, даже вредному. А от всего лишнего и вредного надлежало избавляться.

Правда, последний из маминых гостей отнесся к Юле гораздо приветливее… на первый взгляд. По голове потрепал, даже конфеткой угостил. Но от девочки не укрылось, с каким выражением он смотрел на нее. Не со злобой и раздражением, нет. С искренним интересом. Вот только ничего общего с отеческими чувствами этот интерес не имел. Юля поняла это без труда. Пусть и прожила на свете всего ничего — восемь лет с хвостиком.

Только что не облизывался на нее глядя, гад!

«Эх, был бы папа с нами», — иногда мечтательно говорила сама себе девочка. Но тут же поправляла саму себя: «А что бы он сделал?» Ибо и насчет родителя своего не очень-то обольщалась. С высоты мудрости, от матери перенятой, заключила, что и он суть обычный кобель. Просто очередной скот мужского пола.

Будь это иначе, считала она, отец бы не бросил их с матерью несколько лет назад. Не сбежал бы черти куда. Потому что, как мама сама частенько повторяла: «Порядочные люди так не поступают».

Через день-другой после очередного поражения на личном фронте мать со своим горем справлялась и худо-бедно приходила в норму. Возвращалась на работу, если ее оттуда не успевали уволить. В противном случае искала, где еще сможет заработать. Находилось тогда у нее и немного времени для Юли. Немного времени и даже толика любви. Более того, именно тогда мать осознавала, что другого близкого человека у нее нет. «Мы вдвоем против жестокого мира», — говорила она тогда дочке.

Потом все повторялось. Пьяные вечера, шумные ночи и полные злобного разочарования дни, когда легко было Юле попасть под горячую руку. Жуткие дядьки да пружинистая скрипучая кровать.

Надо ли говорить, что выгонять из дому девочку не пришлось. Да и трудно было ей называть «милым домом» квартирку в хлипкой коробке, полвека назад построенной братушками из солнечной Болгарии в качестве общежития для себя же. В коробке с грязными темными коридорами и стенами, такими тонкими, что скрип пружинистой кровати редко оставался в одиночестве. Как правило, компанию ему составляли (мешая Юле спать) ор и музыка соседей.

Так что девочка ушла сама. Решила уйти, едва рассвело, хотя бы, чтоб не встречаться с тем типом, интересующимся маленькими девочками не меньше, чем их взрослыми мамами. И, конечно, уходить Юля планировала не навсегда. Рассчитывая, что и этот кобель вскоре уберется. Самое позднее — к обеду.

Потому, естественно, ни о каком лесе не могло быть и речи. Да Юля и не знала, в какой стороне ближайший лес и как долго до него добираться. Девочкой будучи сугубо городской.

Потому неудивительно, что вместо леса ноги принесли ее на самое популярное в городе место. На набережную, становящуюся, кажется, с каждым годом все больше и краше.

Соответственно, и избушка была не избушкой, а просто фудтраком, начавшим работу в этот ранний час. Одним из отцепленных вагончиков, оборудованных под ларьки, где можно было купить стаканчик кофе и что-нибудь вкусненькое. Пончик, бисквит, шоколадный батончик, леденец или пряник.

Перечисленные вкусняшки были изображены на корпусе фудтрака. Причем выполнены были в настолько ярких тонах, что Юля судорожно проглотила голодную слюну, а пустой желудок призывно забурчал да только что не зашевелился внутри.

Шутка ли, Юля ничего не ела, как встала. Назвать просыпанием это было трудно, потому что очередная ночь опять прошла почти без сна.

Не ела, да и нечего было. Прежде чем отправится на пружинистую скрипучую кровать, мама с гостем подъели на столе все, что там находилось. А находилось, по чести сказать, немногое.

Про холодильник же и говорить не стоило. Открыв, Юля обнаружила там лишь пачку маргарина. Жирной невкусной хрени, вдобавок основательно промерзшей.

Стоило ли тогда удивляться, что даже картинки со сладостями, при всей их неправдоподобной красочности, вызывали у девочки аппетит.

— …О! Девочка! Хочешь что-нибудь вкусненького?

Из окошечка фудтрака высунулась молодая девушка в фартуке. Это ей принадлежал приветливый голос, окликнувший Юлю, засмотревшуюся на нарисованные вкусняшки.

— Хочу, — без обиняков отвечала девочка, которую мать учила, что скрывать свои желания, стесняться их не надо, чтобы не уменьшать и без того мизерные шансы на исполнение, — только не на что. Денег-то у меня нет.

Действительно, какие уж тут сладости! Если даже добираться до набережной Юле пришлось на своих двоих. С другой стороны, автобусы в такую рань еще не ходили.

— Понимаю, — ласково молвила девушка-продавщица, чем вызвала у Юли горькую усмешку. Понимает она, видите ли. Судя по румяному лицу, голодать этой дамочке точно не доводилось.

Зато следующие ее слова девочку заинтересовали.

— Отдать тебе бесплатно то, что на продажу предназначено, я, конечно, не могу. Не то шеф три шкуры сдерет. Все ж подотчетно. Зато могу поделиться, чем сама перекусываю, — и с этими словами продавщица показала Юле небольшой шоколадный бисквитик. Помахала им в руке.

Девочка подбежала к окошку, словно бродячая собачонка, которую поманили косточкой.

— Держи, мне не жалко, — с улыбкой молвила девушка-продавщица, — все равно я фигуру берегу.

Последнего довода Юля, по чести сказать, не понимала. Ее мать, например, подобными вещами не заморачивалась, так что худенькой отнюдь не была. Но все равно недостатка в мужчинах не испытывала. Юля не бралась судить, как с этим делом у хорошенькой продавщицы. Но вряд ли намного лучше. Куда уж лучше-то, тем более намного. А коль так, зачем мучить себя, ограничивая?

Но не все ли равно было для Юлиного желудка, пустого и голодного? Значение имел только этот вкусный кусочек в руке продавщицы. И коли та решила поделиться вкусняшкой с ней, незнакомой девочкой, то какая разница, почему? Могла хоть на расположение звезд сослаться — Юле было по фиг.

Буркнув «спасибо», девочка сцапала бисквитик и с удовольствием умяла его — в считанные секунды.

Еще энное количество секунд потребовалось бы на то, чтобы понять: иногда причина того, что тебя угощают, все-таки имеет значение. Если, конечно, говорить об истинной причине, а не о дежурных отмазках вроде «фигуры». Взять хотя бы последнего маминого гостя. Непохоже, чтобы он за фигурой следил. Пузо наел — больше, чем Юлин школьный рюкзак.

Но ни о чем таком Юля и подумать не успела. Уж слишком быстро все произошло. Сначала потяжелела и закружилась голова, и без того истосковавшаяся по сну. Потом и ноги стали как ватные. Перестали держать. Девочка только и смогла, что ухватиться стремительно слабеющими руками за борт фудтрака, потом навалиться на него. После чего медленно сползла на брусчатку набережной.

На мгновение девушка-продавщица высунулась в окошко. Огляделась: нет ли кого поблизости, не видит ли кто.

Потом опять улыбнулась. Только не было уже в этой улыбке ни приветливости, ни ласки. Одна удовлетворенность. «Полдела сделано», — словно говорила она.

Выбравшись из фудтрака, девушка подошла к Юле, подхватила ее под мышки и втащила в вагончик. Посадила осторожно на пол, спиною привалив к стенке. И посмотрела на нее… точнее, полюбовалась.

Да, девочка выглядела мелкой и худосочной. Даже для своих лет. Но разве важен размер? Как слышала продавщица, у смертных имелась теория о крохотных частицах-атомах, расщепив которые, можно получить столько энергии, что хватит стирать с лица земли целые города.

Так и с этой девочкой. С виду невзрачная, она был полна энергии юности. Которой продавщице с лихвой хватит на два-три года.

Еще два-три года оставаться молодой и симпатичной. Вот так повезло!

Продавщица посмотрелась в зеркало, находившееся здесь же, в фудтраке. Полюбовалась собой.

На миг отражение подернулось рябью, а милое личико девушки сменилось образиной старухи — настолько древней и уродливой, что едва верилось, что она жива. И принадлежит к роду людскому.

* * *

Чуть более суток спустя

— Конечно, чаще всего грибы растут на мертвых деревьях, — вещал Алексей Крянев, стоя у доски, — точнее, на том, что от них осталось. Так называемые опята… знаете ли, что правильнее называть их «опенками». От слова «пенек». Но бывает, что грибы растут даже на стволах живых деревьев. А еще чаще на живых деревьях растет мох… о чем вам наверняка уже рассказывали на природоведении. Да что там, многие видели сами.

Рука с указкой легко перескакивала с одного рисунка — наглядного пособия — на другой. Рисунками этими была завешана вся доска. И время от времени их приходилось менять. Ибо места не всегда хватало.

— В этом суть паразитизма, — продолжал Алексей, — живой организм, живущий за счет другого организма, также остающегося живым… впрочем, до поры. Использует часть ресурсов, предназначенных другому организму. В этом, кстати, ключевое отличие от хищника, который питается убитым существом.

— То есть, получается, опята — хищники? — не понял один из учеников. И спросил, чисто для формального приличия тряся поднятой рукой.

— Опята ближе к падальщикам, — возразил Крянев, — они ведь не убивают дерево. Просто их споры попадают в древесину, оказавшуюся для них благоприятной средой. Однако, как я уже говорил, другие споры… мха того же, неплохо укореняются и в живой древесине. Но будем продолжать.

Новый взмах указки. И в этот раз ее острие уперлось в изображение насекомого, похожего на осу, приземлившегося на спину гусенице.

— В мире членистоногих похожим образом ведут себя так называемые наездники… только гораздо, как принято говорить, хардкорнее. Наездники откладывают свои яйца в тела других насекомых. В дальнейшем из яйца вылупляется личинка. И растет, питаясь носителем до полнейшей его гибели и даже больше. Ко времени созревания особи от несчастного насекомого остается пустая оболочка.

Алексей немного помолчал, дав ученикам осмыслить информацию. Затем продолжил:

— Есть и более мягкие варианты. Вши и блохи, питающиеся кровью млекопитающих. Животные, на которых они паразитируют, не умирают от этого. Но могут заболеть. Ведь те мелкие твари с кровью переносят болезни от других особей.

— А комары? — снова вопрос с места.

Крянев усмехнулся.

— О, тут вопрос сложный, — молвил он затем, — с одной стороны им тоже нет необходимости кого-то убивать, чтобы питаться. Подобно вшам и блохам, комарам нужна только кровь. Да и то маленько. С другой стороны, назвать их паразитами трудно. Все-таки они охотятся, как настоящие хищники. Тогда как паразитирующие организмы часто довольно пассивны.

— Ну а как насчет… вампиров?

Могло показаться, что кому-то из учеников захотелось пошутить. Но произнесен вопрос был предельно серьезно. Таким же серьезным оказалось лицо задавшей его хорошенькой девочки с третьей парты среднего ряда.

Нужно было срочно спасать лицо профессионального педагога. Это значило — отвечать так же серьезно. Без высокомерной снисходительности, сюсюканья. Без попыток обратить разговор в шутку. Но по существу.

— Ну, — начал Алексей немного смущенно (все-таки огорошил его неожиданный вопрос), однако быстро выправившись, — строго говоря… и согласно имеющимся научным данным, вампиров не существует.

Кто-то засмеялся. Кто-то из сидевших на задних партах. Но ученица, спросившая о вампирах, даже бровью не повела. С предельно спокойным, даже бесстрастным выражением смотрела на учителя. Ждала, что он скажет дальше.

— По крайней мере, тех мрачных готичных субъектов, какими их принято изображать в фильмах и компьютерных играх, — добавил Крянев. — Таких… с бледными лицами, одевающихся в черное и использующих гробы вместо кроватей. Но если бы они существовали на самом деле, то получился бы спорный момент, почти как с комарами. Ведь вампирам нужна кровь именно живых людей.

Потом немного подумал и сказал:

— Но если взять сюжет из какого-нибудь готического романа… допустим, наш Дракула захватил в плен смертную девушку, держал у себя в замке и время от времени лакомился ее кровью. А может, никого бы не захватил. Но просто перекусывал, втыкая клыки в кого-нибудь из прислуги… смертной опять же. В обоих случаях иначе как паразитом такого графа назвать нельзя.

Дребезжащий звук звонка прервал его речь. И… коллеги Алексея могли сколько угодно успокаивать себя да увещевать школоту, повторяя эту мантру — что звонок-де звучит для учителя. Все равно на учеников он действовал примерно так же, как на Золушку и ее карету бой часов, возвещавший наступление полуночи.

Миг — и тихие прилежные ребята, внимательно слушавшие учителя (а некоторые еще и старательно за ним записывавшие) превращались в толпу торопыг. С шумом и в беспорядке спешивших покинуть класс, точно в нем пожар начался.

И даже фраза о домашнем задании, которое следует записать, с развитием технологий уже не позволяла хоть ненадолго эту толпу задержать. Ибо к чему что-то записывать, если домашку можно посмотреть в паблике класса?

С одной стороны это было неплохо. Ведь теперь недобросовестный школяр не мог оправдаться, что не выполнил домашнее задание потому-де, что не услышал. Или что учитель ничего не сказал.

С другой стороны, в паблике (или, скажем, Телеграм-канале) домашка тоже сама не появится. Кто-то должен выложить ее. Кто-то… а именно, учитель. Если же Крянев не сделает это (банально забудет хотя бы), то втык будет ждать уже его самого.

Поэтому Алексей решил не забывать. И для этого не откладывать скучную, но необходимую процедуру. Проводил взглядом учеников, спешно покидавших кабинет биологии, снял картинки наглядных пособий с доски. И, усевшись за учительский стол, взялся за смартфон.

Разделавшись с домашкой, Крянев вздумал заглянуть на сайт поискового отряда «Тревога». Посмотреть, не ведется ли активных поисков. И не мог бы он, Алексей, чем-то помочь.

Пару недель назад отряд «Тревога» пришел ему на помощь. Отыскал маминого брата дядю Мишу, буквально вырвав его из когтей смерти. И теперь Кряневу хотелось отплатить тем же. Добром за добро. Не любил он быть должником.

Возможно, черт его дернул именно сегодня заглянуть на сайт поисковиков. А может, напротив, руку Алексея направлял ангел. Подобными вопросами на грани мистики и схоластики он не заморачивался ни в тот момент, ни впоследствии. Даром, что встреча с мифическим Хароном (хоть и на автобусе, а не на лодке) сильно поколебала привычную для него, научную картину мира.

Открыв сайт «Тревоги» и зайдя на форум, Крянев сразу обратил внимание на тему, висевшую в верхах обсуждения. Пропажу восьмилетней Юли Демушкиной, случившуюся буквально вчера.

Ушла и не вернулась девочка больше суток назад, ранним утром. Но мать-одиночка, ее растившая, обратила на это внимание только ближе к полуночи. Именно тогда и был открыт поиск.

Ориентировки уже разместили — сработали ребята из «Тревоги» быстро. И усилия их оказались вознаграждены. В день… точнее, утро пропажи Юлю видели на городской набережной. Один из тамошних охранников. Да не просто видел. Но запомнил. А впоследствии заметил еще, что девочку с ориентировки зафиксировала камера наблюдения. И, связавшись с инфоргом, доложил об этом факте, приложив фрагмент записи.

«Были бы все такие сознательные, — посетовал, читая форум, Алексей, — люди бы пропадали гораздо реже».

Беспечность Юлиной матери, исчезновение родной кровиночки заметившей спустя почти сутки, было для него и вовсе из серии «без комментариев».

Но сколь бы полезной ни оказалась помощь охранника, переоценивать ее не стоило. Той информации, которую он сообщил, было явно недостаточно, чтобы отыскать теперешнее местонахождение Юли. Так что теперь, судя по последним сообщениям на форуме, требовался кто-то, кто заглянул бы на набережную да в близлежащий район. И расспросил бы местных, завсегдатаев.

Вот только найти такого человека (хотя бы одного) было трудновато. Разгар рабочего дня как-никак. А ждать вечера значило снизить и без того скромные шансы найти Юлю живой. И без того ведь поиск запоздал. Так зачем делать хуже каждым потерянным часом?

Осознав это, Алексей понял — вот его шанс. Отплатить за добро, которого бы не было без отряда «Тревога». И поспешил авторизоваться на форуме.

Зарегистрировался он там вскоре после спасения дяди Миши. Причем, что примечательно — под собственными именем и фамилией. Отчего среди ников-позывных ощущал себя белой вороной.

Хотел и сам себе какой-нибудь ник интересный придумать. Но… предпринял несколько попыток, однако движок сайта упорно не желал регистрировать Крянева с такими придумками.

Вдобавок сами эти ники, из пальца высосанные, вскоре стали казаться ему глупым кривлянием, не более. Ни малейшего отклика в душе Алексея они не вызывали. Оттого Крянев, поначалу даже хотевший пожаловаться в техподдержку сайта, от такой идеи отказался.

Зато теперь он авторизовался с гордостью, комплекса неполноценности из-за отсутствия ника совсем не чувствуя. В конце концов, не зря сказал кто-то мудрый: «не важно, какого цвета кошка — важно, чтоб она ловила мышей». Алексей же был полон решимости кое-кого поймать… ну или хотя бы попытаться. О чем и сообщил, отвечая на последнее сообщение.

«Я могу», — оставил он простые слова. И ничуть не покривил душой. За что следовало благодарить очередную дыру в расписании.

* * *

Чуть более суток назад

Ей всегда везло. Существо, притворявшееся симпатичной девушкой и работавшее продавщицей в фудтраке, уж потеряло счет годам и десятилетиям, в течение которых оно выглядело молодой милашкой. Оставалось такой, не старея. По крайней мере, на взгляд смертных.

Не возникло проблем и с получением этой работы. Продавцы требовались всегда. Никаких особых требований к профессиональным навыкам при этом не выдвигали. А о подлинности документов как будто и вовсе не задумывались. Не говоря о том, что красивая внешность вообще-то действовала на смертных гипнотически.

При этом деньги тварь не интересовали. Просто такая работа была идеальным местом засады. Как паутина для паука или яма для муравьиного льва. Работая продавцом, существо встречало каждый день множество людей. И могло выбирать, кто более всего подходит для его нужд. Как и удобный момент, чтобы добраться до желанной добычи.

И вот теперь твари повезло еще раз. Маленькая беззащитная девочка. Одна, без взрослых. В час ранний, почти безлюдный. Причем не абы где, а возле именно того фудтрака, из окошка которого существо уже почти месяц скармливало глупым смертным вредные сладости за их же собственные деньги.

Что и говорить, в питании большинство из них были потрясающе невежественны. Потому и жили так мало.

Существу не составило труда сыграть на слабости одной из них — этой тощенькой малявки. Все дети любят сладкое. Истина, настолько явная, до такой степени бросающаяся в глаза, что доступна даже смертным. И вот желанная добыча у твари в руках. Для нее это было все равно, как для смертного найти свежий и огромный, еще горячий бифштекс. Или полную тарелку икры.

Но вот проблема. Воспользоваться силой, содержащейся в девочке, на месте, не покидая фудтрака не стоило, дабы не привлекать к себе лишнего внимания. Все-таки и набережная — публичное место, недолго ему предстояло оставаться безлюдным. И к вагончику с вкусняшками народ вскоре потянется. На раз, два эти смертные узнают секрет продавщицы. И реакцию их легко было предсказать.

А коль так, стоило припрятать девочку-добычу в укромное место. И существо, притворявшееся девушкой, на этот случай брала в каждое свое дежурство старую детскую коляску. Сидячую, понятно. Не для грудных малышей.

Приходила на работу, прикатывая ее с собой. Коллеги, если и обратили внимание, то значения не придали. «Каждый по-своему с ума сходит», — таков был негласный девиз этой эпохи. Эпохи, когда не только интересоваться чужими делами, но и обращать внимание просто на гримасы поведения других людей стало считаться дурным тоном.

Для охоты, которую вело это существо, трудно было найти более благоприятное время. Тем более что причуда молоденькой продавщицы выглядела, по чести сказать, безобидно. Девушкам ведь свойственно мечтать о ребенке.

И теперь стереотипу смертных о женщине, как о продолжательнице рода предстояло сработать на пользу той, кто означенной женщиной только прикидывалась. Ведь что подозрительного и предосудительного в молодой и симпатичной особе, везущей в коляске спящее дитя?

Конечно, пойманная девочка из колясочного возраста давно выросла. Наверняка уже в школу ходила. Но зато выглядела для своих лет мелковатой. Благодаря чему в коляске вполне поместилась, и нелепо отнюдь не выглядела… почти.

Не желая терять времени и потому безответственно оставив фудтрак, продавщица покатила коляску со спящей девочкой, прикрытой клетчатым пледом. Шла в направлении места, которое считала домом. По крайней мере, до поры.

Настроение было хорошее, о неприятностях существу в обличии девушки не думалось. Потому свист, привлекший внимание продавщицы, когда она шла через район старых и частных домов, оказался полной неожиданностью. Как и смертные, которые его издавали.

Впрочем, прежде чем обернуться на этот свист, продавщица уже представляла себе, кто это мог быть. И чутье, отточенное за века, не обмануло. То и вправду была компания молодых бездельников — из числа обитателей здешних хибарок. Чьи-то непутевые сынки, плюющие на учебу, не имеющие постоянной работы. Зато невозбранно продолжающие занимать родительские жилища. Да пропивать мамину-папину зарплату… а впоследствии и пенсию.

Три парня в каких-то обносках — продавщица лишь их количество не смогла угадать. Еще молодые. Даже двадцати им не было. Но с лицами, давно утратившими юношескую чистоту и обаяние. Правильнее даже было бы назвать их мордами. Красными помятыми мордами, на которых кое-где и морщины уже проступили. И выражения на них были соответствующие. Смесь тупой наглости и ежесекундного ожидания чего-то плохого.

Не то проснувшиеся с похмелья, не то даже не успевшие лечь, эти трое шатались в ранний час по улицам, не зная, чем занять себя. Чем порадовать. Коль деньжат на выпивку не было, мамы-папы подкидывать не спешили. А для чего-то полезного не хватало ни мозгов, ни желанья.

Они шли по одной из улочек, на беду пересекавшей путь продавщицы с коляской. Переговаривались вполголоса, время от времени похохатывая. Пока не заметили одинокую прохожую… симпатичную девушку, проходившую мимо.

Точнее, надеявшуюся пройти. Тогда как эти трое захотели помешать. Как же, ведь в красотке этой они увидели свое спасение от скуки. Неплохой вариант, решили все трое, не сговариваясь. Ничуть не хуже пивасика… и, что ценно, бесплатный.

Потому и оживились, как увидели. Потому и окликнули ее дружным свистом. И потому, наконец, вышли наперерез продавщице, преграждая дорогу.

— Ну че, здравствуй, — сказал один из парней, ухмыляясь и выступая вперед. — Куда идешь?

— А это кто с тобой? — спросил второй. — Дочка? Хорошенькая…

— Да и мама у нее ниче, правда? — подал голос третий. И все трое дружно, хором заржали.

— Слышь, — обратился к девушке с коляской первый из парней, — а хочешь, я тебе еще дочку сделаю?

— Да че нах дочку, — вставил слово один из его дружков, — я вот пацана могу тебе заделать. Нормального такого пацана…

Что до девушки… точнее, существа с внешностью девушки, то ее эта встреча, конечно, не порадовала. Нет, не испугала — даже эти три оболтуса каждый ростом выше продавщицы на целую голову на самом деле не представляли для нее угрозы. Просто раздражало присутствие этих существ, даже у смертных считавшихся низшими, грязными. Не говоря уж о том, что продавщица была не одна. А так удачно подвернувшуюся девочку эти три отброса могли разбудить своим гоготом и тупым трепом. Или даже причинить вред.

И что делать?

Кто-нибудь из глупых смертных попытался бы бежать, кто-то — с боем прорываться. Но тварь в облике девушки-продавщицы прожила достаточно, чтобы ей хватило ума на маленькую хитрость.

Было и еще кое-что, подсказавшее правильное решение. Чувства твари были острее. И дали ей ощутить одного из этих парней — того, который выступил вперед.

Существо уловило исходивший от него трусливый душок, замаскированный под агрессивность и регулярно топимый в алкоголе. Ощутило гнилостные эманации лени. То есть подспудного желания удобно существовать (не жить!), не прикладывая усилий. Чувствовала тварь и насколько нездорово его тело, чьи силы были подорваны дешевым бухлом и вредной едой. А витал над ними ядовитый дух всеобъемлющего разочарования. Слишком рано этот парень понял, что не нужен никому в этом мире, и ничего ему в этом мире не светит.

Но под этими наслоениями душевной грязи еще теплилась едва-едва искорка юной живой души. Вопреки всему этот парень позволял себе… мечтать. Пусть даже вульгарно и всего лишь о телке с большими буферами. Но мечтал! Мечтал о том, чего в реальности был лишен. Вынужденный обходиться такими же отравленными душевно и телесно страхолюдинами из числа соседок, чьих-то сестер или знакомых. А чаще — вовсе картинками да собственной рукой.

И был готов во имя этой мечты хоть немного пошевелиться. Иначе бы плевать ему было на прохожую с коляской.

А главное, смог стремлением к мечте заразить и своих дружков.

Менее секунды твари потребовалось, чтобы все это понять. Если маленькая девочка тянула на полноценный прием пищи, то парень с искоркой был, скорее, перекусом. Вроде пирожка с кофе для смертных.

Да, большинство ингредиентов в таком «пирожке» были, мягко говоря, неполезны. Ну так иные блюда для перекусов смертных вообще ничего полезного не содержали. Зато перекусив на ходу, существо приблизит тот долгожданный момент, когда оно насытится. Надолго насытится, на годы. И кто знает — может, именно их двоих, девочки и этого парня, твари как раз хватит. Хватит, чтобы на какое-то время пожить спокойной веселой жизнью молодого организма. Не заморачиваясь над тем, где взять энергию.

Так заключила тварь. А потому, когда парень нетерпеливо пробурчал «так как?», с готовностью ответила:

— Хочу!

Чем немедленно вызвала нестройный хор одобрительных возгласов. Один даже в ладоши пару раз хлопнул, словно аплодируя.

— Нормально! — говорил он еще. — Вот так бы сразу…

— Отчего бы одинокой девушке не познакомиться с таким реальным пацаном, — добавила продавщица, обращаясь уже персонально к первому из парней.

Говорить со смертным на одном языке, не забыв польстить самолюбию. То было лучшим способом втереться в доверие. Тварь прожила достаточно долго, чтобы понимать это.

Не говоря больше ни слова (и не давая времени ничего сказать в ответ), она шагнула навстречу этому парню, аккуратно обходя коляску. Обвила руками шею, приникла своим ртом к губам парня под радостный свист его дружков.

Сам парень тоже был рад. Ведь как бы он ни хорохорился, но на собственный счет не обольщался. До последнего не веря, что эта телка ответит взаимностью такому как он. Такая чистенькая, хорошенькая. Как из сериала по телику.

Радости этой, однако, хватило на секунду-другую. Ровно до того момента, как парень почувствовал, что нечто проникает в него изо рта продавщицы. Нечто… совсем не похожее на язык. А что-то холодное и слишком большое.

Проскользнув между зубами, это нечто полезло в глотку. «Че за хрень?» — успел подумать парень, прежде чем начал задыхаться. Отчего думать, а тем более говорить уже сделалось трудновато.

Он попытался отстраниться от девушки, столь гнусно обманувшей его доверие. Но смог лишь трепыхаться. Тонкие руки держали на удивление крепко. Просто-таки сжали горло парня. А изнутри в это горло впился тот злосчастный предмет, холодный и липкий, из ротика девушки.

Парень затрясся и захрипел, на глазах усыхая и съеживаясь. А волосы стремительно светлели от седины.

Теперь даже до дружков его дошло, что происходит что-то неладное. Что дрожь и хрипы их кореша и заводилы вызваны отнюдь не вожделением.

Один попытался оттолкнуть существо в облике девушки от ее жертвы. Но сразу почувствовал — с тем же успехом он мог толкать стену. Невысокая девица и с места не сдвинулась.

Крайне пораженный этим открытием, смертный отступил, затем подобрал один из камней, лежавший на обочине.

Второй не придумал ничего лучше, чем схватиться за ручку коляски с продолжавшей мирно спать девочкой. И вот это продавщицу никак не устраивало.

Резко оторвавшись ото рта жертвы, она оттолкнула парня, выглядевшего уже не парнем, а стариком. Хилый, словно высушенный, и совершенно седой, тот упал на асфальт. Одновременно отросток втянулся обратно в рот твари.

Еще мгновение — и существо в обличии девушки подобралось вплотную к коляске и парню, за нее схватившуюся. Тоже вцепилось в ручку коляски.

— Твоя очередь, да? — прохрипела тварь, и отросток, одновременно похожий на огромного червя и щупальце осьминога, на мгновение показался между ее безупречно накрашенными губами. — Познакомиться поближе?

— Н-нет, нет, — пролепетал этот отброс, отпуская коляску и пятясь прочь. За ним двинулся и второй, поддерживая своего мгновенно поседевшего, но еще живого друга.

Вскоре все трое скрылись за ближайшим поворотом. А девушка с коляской пошла дальше.

* * *

На следующий день

К набережной, как оказалось, Алексей подъехал не один. Еще на остановке заметил и узнал парня, знакомого по прошлому поиску. Двадцать с хвостиком лет. Красная бейсболка, надетая козырьком назад, и тем еще более его молодившая. Небольшая сумка на плече, из-за которой можно было принять его за молодого художника.

Вспомнилось и погоняло… ах, простите, позывной парня. Змей.

— А-а-а, помню-помню, — узнал и Змей Крянева, шагнув ему навстречу, — Локтево, поиск Михаила Рощина. Ну, как дедушка… простите, дядя?

— Получше, — уклончиво молвил Алексей, обмениваясь рукопожатием с парнем в бейсболке. О том, что дядя Миша, по крайней мере, больше не пытается уйти из дома в неведомые дали, распространяться малознакомому человеку не стал.

— Ладно, перейдем к делу, — не стал и Змей настаивать, — хорошо, что нас двое. Орка с собой?

«Какого орка?!» — так и захотелось воскликнуть Кряневу. Ну, не успел он привыкнуть к сленгу поисковиков! Однако ж, по крайней мере, вовремя сдержался. Вспомнив, что речь идет просто об ориентировке на пропавшую девочку.

— В телефоне, — отвечал он, продемонстрировав соответствующий файл на экране смартфона.

— Может, это и лучше, — сказал Змей, — в конце концов, распечатанными они нужны, чтобы их на столбы вешать… на стены. Но мне все равно удобнее в бумаге.

С этими словами он полез в сумку и достал оттуда свернутый лист бумаги. Ориентировку на Юлю Демушкину.

— А как насчет фрагмента записи? — спросил Змей затем. — Ну, с камеры, Юлю на набережной зафиксировавшей?

Здесь Крянев смутился. Руками развел. Потому что не до конца разобрался с функционалом сайта «Тревоги». Из-за этого даже не подумал ни скачать означенную запись, ни хотя бы поискать, где она находится. Ну а если говорить начистоту, просто поверил, что Юлю Демушкину действительно видели на набережной. И ему даже в голову не пришло, что и само по себе это видео могло помочь в поиске.

— Эх, молодо-зелено, — усмехнулся Змей, правильно истолковав растерянность Алексея. Учитывая, что сам был младше Крянева раза в полтора, прозвучало это наполовину иронично, наполовину абсурдно.

Но только на первый взгляд. Ибо далеко не всегда опыт исчисляется количеством прожитых лет.

— По крайней мере, ты не один, — продолжал парень в бейсболке, — по крайней мере, судьба послала меня.

И с этими словами достал из сумки еще один лист. Ориентировку при этом сунув обратно.

— И, по крайней мере, я сделал скриншот, — подытожил он. — Что скажешь?

Та легкость, с какой коллеги по поиску переходили на «ты», была еще одной чертой участников отряда «Тревога», к какой Крянев не успел привыкнуть. Но, хотя его и коробила некоторая фамильярность собеседника, Алексей решил, что дело важнее. И потому без лишних слов взял листок из рук Змея.

На листке был распечатан фотоснимок… точнее, кадр из видеозаписи. Маленькая худенькая девочка в футболке и коротеньких штанишках шла по мощеной гранитными плитками набережной. На заднем плане еще маячила табличка. Один из барельефов, посвященных истории города.

В свое время к этим барельефам и скульптурным композициям Крянев водил на экскурсию свой класс. Ну, для которого был руководителем.

— Значит, так, — начал он, — видишь это, на заднем плане. Аллея скульптур и памятных знаков на тему истории. Она находится на этом берегу, который почему-то называется правым.

Действительно, река, разделявшая город, изгибалась настолько причудливым образом, что определить, где правый берег, где левый, было попросту невозможно. Без точки отсчета, по крайней мере. А ее, точку эту, каждый из городских районов определял по-своему.

— Здесь, то есть, — Змей уже держал наготове телефон с открытой на нем картой набережной и ткнул пальцем где-то между мостами, обычным и пешеходным. — Тогда как живьем охранник видел ее вот тут.

Он ткнул немного западнее — ближе к пешеходному мосту.

— Не уточнил только, раньше или позже, — добавил поисковик затем.

— Думаю, позже, — сказал Алексей, — обрати внимание: эта стена с барельефами расположена ближе к югу. А поскольку на снимке девочка смотрит направо, идет она на запад. Шла, точнее.

— Браво, Шерлок! — воскликнул Змей не то с иронией, не то действительно обрадовавшись.

Затем добавил, уже серьезней:

— А если так, то вариантов у нас три. Первый — Юля продолжит путь по этой части набережной. До самого конца. Где монастырь, а главное — бывшая промзона. Хм, заброшенная по большей части.

С этими словами он подвигал пальцем по карте на экране. Переходя к западному, точнее, северо-западному краю набережной. И к соседствующим с ним местам. Скоплению каких-то сооружений, на карте выглядящих серыми как стая крыс. Складов, бараков, ангаров. А дальше и вовсе пустое пространство.

— Если так, то это будет катастрофа, — признался Змей, — вдвоем мы, конечно, можем наведаться в эту промзону. Но девочки там либо уже нет, либо есть, но вряд ли еще живая. На собак бездомных нарвалась… могла нарваться — на целую стаю. Или на маньяка… на нелегалов, других криминальных личностей. А если повезло… если проскочила, то попала в эту пустошь. Практически за пределами города. Тут и лес неподалеку.

— То есть не избежать масштабных поисков, — понял Крянев, еще раз вспоминая Локтево, — с кучей народу. «Лиса-1», «лиса-2», работаем на отклик…

Змей кивнул и продолжил:

— Вариант два лучше, но ненамного. Юле нашей надоело мерить шагами набережную, и онаподнялась в город, решив побродить там. Минус в том, что тогда она может быть где угодно. Город большой. И область поиска сильно расширяется. Но есть и плюс. В конце концов, в городе безопаснее. Народ везде ходит. И девочка вполне может встретить на пути доброго неравнодушного человека. Который если и не потащит ее за ухо обратно домой, так хотя бы узнает в ней ребенка с орки. Да Пифии позвонит… или сразу в полицию.

— Но есть и третий вариант, — напомнил Алексей.

— Его бы я назвал «оптимистичным», — сказал на это Змей, — Юля поднялась на пешеходный мост и перешла на другой берег. С недавних пор там тоже набережную построили. Но главное: район поблизости — это частная застройка. Не так много народу там живет. И все друг друга знают. Каждый — обязательно чей-то родственник, друг-приятель, любовник или собутыльник. И если появляется кто-то новый, не из местных, его сразу замечают.

Потом добавил:

— И не такой, кстати, этот район обширный. Нам вдвоем его обойти — до вечера времени точно хватит. А потом другие подтянутся.

— Может быть, — согласился Крянев, — только не будет ли это как в анекдоте? Ну, где человек искал ключи под фонарем, потому что там светлее?

— Не-а, — Змей усмехнулся. — Тут другое. Тут, если и не найдем, так хотя бы сузим область поиска. Тоже польза… какая-никакая.

Алексей пожал плечами, а парень в красной бейсболке продолжил.

— К тому же задачу нужно выбирать по силам, — были его слова, — первоклашек же не заставляют интегралы решать. И человеку с загипсованной ногой лучше не пытаться отбивать чечетку. А как я уже сказал, варианты один и два нам вдвоем не потянуть.

— Что ж, — согласился Крянев, — что-то в этом есть… действительно. В конце концов, и эволюция идет от простого к сложному, и методики преподавания так же построены. Но, как понимаю, есть еще один довод.

— На самом деле да, — ответил Змей несколько смущенно, явно не ожидая от новичка такой прозорливости, — я с Пифией… ну, инфоргом пообщался, прежде чем сюда ехать. Ну и она пару слов сказала именно в пользу третьего варианта. Что в промзону Юля полезет вряд ли. Уж больно неприятное место, а она хоть и дите, но не идиотка. И ни к чему ей по большому счету подниматься в город. Если только она не захотела вернуться домой. А как видим, она не захотела. Пифия… ты ее знаешь как Инну, правильно подметила, что когда нечем заняться, люди перемещаются с городских улиц на набережную. А наоборот — если дела таки появились. Наконец, на другом берегу есть скейтпарк и батут. Факторы притяжения для маленьких детей.

— А разве Демушкина увлекается катанием на скейтборде? — не понял Алексей.

— Это вряд ли, — было ему ответом, — судя по тому, что мать хватилась ее почти через сутки, их семью трудно назвать благополучной. В противном случае стала бы Юля убегать из дому в такую рань. Так что ей не до увлечений. Дожить бы хотя бы до подросткового возраста. Просто… ну, как бы объяснить. Детям не зря нравятся такие вещи… вроде скейтпарка того же. Ее могло тянуть туда подсознательно. Как птиц на юг.

— Ага. Может и ее ведет кто-то или что-то, — Кряневу снова вспомнилось Локтево и тогдашние слова Змея.

Но, видимо, как-то не так он это сказал. Не тем тоном… возможно, ирония в голосе прозвучала. Отчего парень в бейсболке вмиг нахмурился.

— Тоже может быть, — произнес он предельно серьезно, если не мрачно, — и шуточки-подколки здесь неуместны. Не говоря уж о том, что тебе самому пришлось работать в связке с Орфеем. Странно, что после этого в тебе сохранилась капля скепсиса. Точнее, веры во всякие якобы научные догмы… или вообще в стереотипы бытового сознания. Которые то отрицают, се отрицают. Только потому, что это никто не доказал и не подал на блюдечке. Желательно в разжеванном виде.

— Профессия обязывает, — вздохнул Алексей.

— О, и только-то? — Змей усмехнулся. — Тогда не парься. Сам я по профессии продавец-консультант. В салоне связи. И мне данный факт совершенно не мешает. Надеюсь, не помешает и тебе. Итак, ты в деле?

Разумеется, последний вопрос был риторическим.

* * *

По другую сторону пешеходного моста, чуть ли не у самых, ведущих на него, лестниц внимания Крянева и Змея привлекли три фудтрака. Да и трудно было их не заметить даже слепому. Очень уж громко рычали генераторы, питавшие эти передвижные ларьки.

— Конкуренция, действующая модель, — прокомментировал Змей, отмечая близость их расположения как к лестницам (где люди ходят), так и друг к дружке. — И они же — дополнительный фактор, способный притянуть сюда ребенка. Потому что если кто-то в детстве не любил сладкое, он родился взрослым.

— А ведь они могли видеть Юлю, — предположил Алексей, — продавцы, я имею в виду. Наверняка рано начинают работу.

— Кто как, на самом деле, — молвил на это Змей, — сколько ни конкурируй… даже за время, все равно найдется тот, кто раньше всех встанет, раньше других подъедет и откроется. Хотя поспрашивать можно.

— Интересно… неужели их полиция не допрашивала?

— Может и допрашивала, — его собеседник хмыкнул, — но формально. Глубоко не копая. С такой установкой, что если свидетель говорит: «нет, не видел», то так оно и есть. А продавцы могли отнекиваться только потому, что им связываться неохота. Не то ведь, чего доброго, могут в отделение вызвать. Потом в суд. Геморрой тот еще. А так вроде бы не при делах.

Потом, немного подумав, добавил:

— А вот нам, напротив, как раз могут и помочь. Мы же люди простые, форму не носим. Итак, какой из них берешь на себя?..

— У меня идея получше, — сказал Крянев.

Пока его спутник говорил, он успел глянуть в сторону близстоящей церкви. И приметить нищего у ворот. Пожилого тощего мужичонку с потемневшей от долгого стояния на солнце кожей.

— Продавцы могут и перед нами скрытничать, — говорил Алексей, направившись к церкви, Змею, зашагавшему следом. — Даже покрывать друг дружку. Тогда как этот человек — сторона явно незаинтересованная.

— Умно, — только и мог ответить его спутник.

Зато дойдя, собственно, до церковных ворот, он сориентировался быстрее.

— Что, кто рано встает, тому Бог дает? — обратился Змей к нищему, ловким движением пальцев бросая десятирублевую монету в пластиковый стакан, который тот держал в руке.

Монета приземлилась с легким позвякиванием. Нищий перекрестился, пробормотав: «от души».

— Всяко бывает, — затем молвил он, к беседам не шибко расположенный.

Но Змей не сдавался.

— А вот скажи, не видал ли ты тут девочку? — спросил он. — Вот такую. Вчера… и вообще.

С этими словами достал из сумки и развернул ориентировку. Нищий сразу оживился.

— Да как не видел! — сказал он уже на полтона громче. — Как раз вчера утром тут и ходила.

— Крутяк! — сказал Змей, вскидывая руку с выставленным большим пальцем и торжествующе улыбаясь.

Приятно же, когда твои предположения подтверждаются.

— А куда пошла, не видел? — спросил он затем.

— Не-а, — нищий вздохнул, — заметил только, что к ларькам тем подходила. Точнее, во-о-он к тому. Он тогда первым приехал. Видите? Ну, на котором всякие вкусности нарисованы. Вроде еще с продавщицей парой слов обменялись.

Теперь улыбка Змея вообще растянулась от уха до уха. Впору стало менять позывной на Чеширского Кота.

— С продавщицей, значит, — глаза его хищно сверкнули, — спасибо, вы нам очень помогли.

И добавил еще монетку в его стакан.

— Вы полиции об этом рассказывали? — напоследок спросил Алексей.

И хотя тоже подкрепил свой вопрос парой пятаков, переместившихся из кармана в стакан, ответил нищий уже с куда меньшим энтузиазмом.

— Кому? Ментам что ли? — молвил он угрюмо. — Нет уж, они меня не трогали, и я к ним не полез. Не заметили меня и ладно. Да и вообще… это ж зашквар конкретный. Как после этого пацанам в глаза смотреть?

* * *

— Интересный дядечка, правда? — сказал Змей, когда они оба, с Кряневым, возвращались к фудтракам. — Так и не поймешь сразу. То ли несчастный человек. Достойный всякого сочувствия. То ли просто очередной юнит теневой экономики. По понятиям живущий.

— Одно другому не мешает, — изрек в ответ Алексей.

А сам вспомнил, как десять с чем-то лет назад, на заре его педагогической карьеры и еще до того, как школа перешла на электронные журналы и дневники, там разоблачили одного предприимчивого ученика. Который навострился подделывать оценки в классном журнале. Успешно и почти безошибочно воспроизводя и почерк разных учителей, и их подписи. Причем учился этот ловкач хорошо. И собственную успеваемость таким жульническим способом не исправлял — не было необходимости. Но принимал заказы от одноклассников по сходной цене.

Тоже одно другому не помешало тогда — хорошо учиться и ловить рыбу в мутной воде.

— В любом случае, теперь отвертеться им там будет сложнее, — сказал Змей, прибавляя шагу.

Увы, энтузиазм его несколько подувял, когда, добравшись до фудтрака, украшенного изображениями пончиков и конфет, поисковик не увидел никакой девушки. За окошечком сидел парень его возраста.

Но сдаваться Змей не собирался.

— Здравствуйте, — обратился он к продавцу, несколько обескураженный, но все еще уверенный в успехе, — а девушек никаких с вами не работает?

— Света разве что, — было ему ответом, — только сегодня…

— «Сегодня» — это ладно, — перебил Змей, — вы вот скажите, вчера эта Света работала?

— Да, вчера была ее смена. А что… познакомиться хотите?

— Типа того, — поисковик хмыкнул, — как с ней связаться?

— Да никак! — выпалил продавец с раздражением. — Не отвечает ее телефон. Как будто выключен. А самой увольнение грозит. Да и сама по себе неконтактная.

— Ну хотя бы адрес ее сказать нам можете? — вклинился Алексей. — Мы ищем…

— Кого бы вы ни искали — не могу, — сказал, как отрезал продавец, — не знаю потому как. Да и кто вы вообще такие? Почему интересуетесь? Коллекторы?

Возможно, к этой Свете этот парень был неравнодушен, сообразил Алексей. И хотя симпатичная коллега наверняка отшила его, некоторые остатки прежних чувств сохранил. А потому решил, что у Светы есть причина скрываться и скрытничать. Веская, непременно уважительная. Следовательно, люди, вздумавшие найти ее, априори желают девушке зла.

— И что делать? — вопрошал обескураженный Змей, когда они оба отошли от фудтрака.

— Думаешь, зря не сказали про девочку и отряд?

— Вряд ли бы его проняло даже это. Если он и впрямь ничего не знает. Блин, тупик…

— Не такой уж и тупик, — успокоил его Крянев, — тут… ну, по другую сторону моста пост полиции есть. Можно у них помощи попросить. Думаю, перед человеком в форме этот парень поразговорчивее будет.

— Думаешь? — переспросил Змей, судя по интонации уже не очень-то уверенный в успехе.

— По крайней мере, надеюсь, — было ему ответом.

Сомневался Змей напрасно. На полицейском посту были в курсе поисков Юли Демушкиной. И узнав, что Змей и Крянев в этих поисках задействованы, хотя бы один из двух сотрудников полиции сразу вызвался им помочь.

— Конечно, допрашивали, — говорил он еще, имея в виду продавцов из фудтраков, — я и допрашивал. Но тут ведь надо правильные вопросы задавать. Вот спрашивал: не видели ли вы эту девочку. Они, конечно, не видели. И прямо так отвечали. Причем ведь чистую правду сказали, разве нет? А вот чтоб спросить контакты девушки, с которой последний раз вашу девочку видели… так откуда ж мне знать? Кто вообще знать мог?

Само собой, при появлении сотрудника полиции коллега таинственной Светы сделался посговорчивее. То есть, он по-прежнему не знал, где она живет — ибо не знал на самом деле. А невозможность связаться по мобильной связи даже продемонстрировал.

Но теперь, по крайней мере, он сделал кое-что полезное для поисков. Позвонил начальству; сообщил, что и как. Особенно подчеркнув, что Светой еще и в органах заинтересовались.

А начальство… точнее, то ли директор, то ли даже владелец сети таких вот мобильных закусочных, рвал и метал. Сходу заявив, что уволит эту безответственную дуру, самовольно оставившую недалече как вчера место работы. Которое из-за этого не только не приносило дохода почти весь день. Но, вдобавок, тот фудтрак могли в ее отсутствие элементарно обворовать. И тогда убытков могло быть гораздо больше.

Под конец своей обличительной речуги директор (а может, и хозяин) заочно пожелал Свете вернуться в родную деревню. Где, по его собственным словам, коров доить да пастуху отдаваться. Раз уж карьера в большом городе оказалась ей не по силам.

А узнав, что эту Свету треклятую еще и полиция разыскивает, да в связи с пропажей ребенка, не то хозяин, не то директор не сильно и удивился. «Мне она сразу подозрительной показалась!» — заявил он. Жаль только, не пояснил, почему такую подозрительную особу принял-таки на работу.

Зато с готовностью сдал теперь уже бывшую свою сотрудницу с потрохами. Контакты? Адрес? Не вопрос! Конечно же, при приеме на работу у нее все это спрашивали. У всех спрашивали и зафиксировали. Паспорт даже велели предъявить. Хотя, предположил напоследок хозяин (а может, и просто директор), документ сей такая особа как эта Света могла и в переходе купить.

— С вами пойти туда не смогу, извиняйте, — посетовал полицейский, сам записав адрес продавщицы и сообщив его Кряневу и Змею, — приказ у меня. Быть на посту или набережную патрулировать. Все. А если самовольно пост оставлю, меня тоже могут… как эту Свету.

— Понимаем, — молвил на это Алексей, — все равно спасибо. Вы нам очень помогли.

— Но я обязательно сообщу нашим, — уверил его и Змея полицейский, — резонансное дело же. Не кот чихал. Кстати, а как вы узнали, что эту Юлю последний раз с продавщицей видели?

— Прохожий один рассказал, — уклончиво ответил Змей.

Разделял ли он понятия смуглого нищего у церкви или нет, но подставлять его поисковику не хотелось.

— А мы, уж простите, полномочиями не обладаем, людей задерживать да личные данные у них спрашивать, — еще сказал он, и полицейский кивнул. Понимаю, мол. Все так.

— Спасибо еще раз, — проговорил Крянев.

— Вам спасибо, — ответил сотрудник полиции, — будь побольше таких граждан сознательных — «глухари» исчезли бы как класс.

Когда он ушел, Змей повернулся к Алексею. Лицо его при этом сделалось мрачным и донельзя суровым, как у солдата, идущего в атаку. А голос зазвучал даже угрожающе.

— Значит, дело такое, — говорил он, — ты, конечно, можешь ждать, пока полиция зашевелится и доберется до этой продавщицы, так сказать, официально. Дело хозяйское. Тем более опыта у тебя… даже не крохи. Даже позывного нет. Но вот я ждать не собираюсь. Прямо сейчас пойду к этой Свете. Благо, тут недалеко.

— Время дорого, понимаю, — не мог не согласиться Крянев, — так что вместе пойдем.

— Окей… если не боишься, — заключил Змей.

А сам критично так смерил напарника взглядом. Оценивающе. Алексей прямо почувствовал, как тот отмечает и очки, и небольшой рост, и худощавость. Не шибко героическая внешность, что греха таить. Ну так вроде и не на медведя собрались. А это «если не боишься» и вовсе напоминало мальчишескую подколку.

Очень скоро ему предстояло узнать, чего именно стоило бояться по версии Змея. А заодно осознать, как мало он понимает в происходящем. В поиске Юли Демушкиной — и вообще.

* * *

Несколькими часами ранее

Юля очнулась в полной темноте. То была не темнота ночи, которую в современном городе нарушают все, кому не лень — свет в окнах, уличные фонари, фары автомобилей и неоновые вывески. И даже не темнота какого-нибудь помещения без окон… вроде туалета, когда в доме выключают свет.

То была абсолютная тьма, даже чернота, в которой вообще ничего разглядеть невозможно. С тем же успехом Юля могла ослепнуть или глаза ей могли замотать черной непроницаемой тканью. Но даже в этой черноте девочка могла кое-что ощутить. Не глазами, правда. Другие чувства подключились.

Во-первых, Юля поняла, что висит над полом потому что под ногами не чувствовалось твердой опоры. А подвешена она была за руки, поскольку пошевелить ими толком не могла.

Во-вторых, пробудившись, девочка почти сразу ощутила холод и духоту. Удивительное сочетание, казалось бы. Но это было так. В темноте царил холод, совсем непохожий на летнюю погоду, что уже в мае царила в городе. Легкие одежки Юле вмиг показались ей слишком легкими. Тепло не сохраняли и совсем не препятствовали холоду разгуливать по коже девочки, заставляя ту покрываться мурашками.

И в то же время дышать в этом холодном воздухе было трудновато. Не так уж много в нем содержалось кислорода. Зато пахло чем-то неприятным… целый букет нехороших запахов уловил Юлин нос. Запах гнили, какой бывает, если долго не выносить мусор. Запах пыли — мощный, как от целой полки старых книг. И другие запахи. Как в туалете.

Наконец, в-третьих, во тьме Юля ощущала чье-то присутствие. Уверена была, что здесь она не одна, что есть кто-то еще… в том числе совсем рядом. И не только потому, что запахи должны от кого-то или от чего-то исходить.

— Эй, — проговорила девочка, сквозь темноту обращаясь к тому, кто мог в ней затаиться, — кто вы? Кто здесь? И где я?

Но тьма хранила молчание. Тьма и не думала отвечать. Но как будто рада была помучить Юлю еще и ощущением одиночества.

Но девочка не сдавалась. Будь иначе, давно бы не выдержала нищей жизни с гулящей матерью и ее бесчисленными хахалями. И не то что из дому сбежала — мир живых бы покинула. Бросившись под машину хотя бы.

Но нет! Из двух сказочных лягушек Юле была ближе та, которая предпочла барахтаться, а не идти ко дну.

Решила побарахтаться и девочка. Принялась дергать ногами, раскачиваясь на удерживавшей ее руки веревке, словно на каком-то спортивном снаряде. Да, физру в школе она любила!

Барахтанье и раскачивание вскоре принесли плоды. Веревка оказалась не слишком прочной, а узел — завязанным наспех. Сначала из него выскочила одна Юлина рука. А потом и сама веревка с треском оборвалась. И девочка шлепнулась на пол… довольно мягкий, к счастью. Вероятнее всего, земляной.

Да и высота, с которой упала Юля, оказалась совсем небольшой. Полметра, может чуть больше. Тем более что дети на самом деле крепче взрослых. Бывало, та же Юля спрыгивала с высоты больше собственного роста — и не ушибалась.

— Эй! Эй! — снова повторила девочка, вглядываясь в темноту. Но по-прежнему не могла ничего разглядеть. И никто не спешил откликаться на ее голос.

Тогда Юля сделала шаг, другой. Выставив перед собой руки с растопыренными пальцами. Ощупывая погруженный во тьму мир вокруг себя.

И вскоре ее усилия были вознаграждены. Предмет… точнее два находившихся рядом предмета, на которые наткнулись пальцы девочки, не могли быть ничем иным, кроме как парой человеческих ног, только очень маленьких.

Парой ног… кого-то, кто висел так же, как давеча она!

— Эй! — почти крикнула девочка, обращаясь к обладателю ног. Да еще подергала одну из них за штанину, ткань которой нащупала.

Никакого ответа. С тем же успехом можно было теребить ногу куклы. Лишь тихонько треснула сгнившая ткань штанов. Да усилился запах пыльных старых книг.

Тогда Юля зашарила рукой, поднимаясь вдоль чужой ноги выше и выше. Пока не нащупала пальцы руки. И сразу почувствовала, что они какие-то тонкие и неестественно сухие — как будто из бумаги сделанные.

— Эй! Очнитесь! — позвала девочка. И, не дождавшись ответа, схватила чужую руку за кисть, потянула на себя…

Что-то хрустнуло — и Юля ощутила, как чужая кисть в ее руке внезапно потяжелела. Ненамного. Уж очень легкой была эта будто бумажная рука. Но теперь ее вес (даром, что скромный) ничего больше ее не удерживало. Ничего, кроме Юлиных пальцев.

Что это значило — девочка поняла, даже ничего не видя. Чужая рука оказалась настолько хрупкой, что кисть ее оторвалась от усилий восьмилетнего ребенка.

Но и это не заставило Юлиного товарища по несчастью — заточению во тьме — издать хотя бы тихий стон.

Потому что рука, которую нащупала девочка, оказалась рукой трупа.

Или чего-то хуже, чем труп.

Когда сей факт дошел до сознания Юли, она даже завизжать не смогла. Притом, что хотела. Но нахлынувший за осознанием ужас буквально сковал ее горло. А затем невидимыми пальцами сжал голову и сердце.

Все, на что хватило девочку — это отбросить засохшую кисть чужой мертвой руки прежде, чем снова отключиться.

В следующий раз Юля пришла в сознание ненадолго. Оттого, что кто-то… или что-то склонилось над нею, шепча:

— Какая нехорошая девочка! Ее приютили, но она хотела сбежать. Надо бы выпороть эту девочку… но я не сторонница телесных наказаний. Считаю, что даже плохие дети достойны любви. Даже плохих детей можно… и нужно любить. Любить… целовать.

Последнее, что почувствовала Юля — это как что-то холодное и липкое дотрагивается до ее лица.

* * *

Сегодня и сейчас

— Здравствуйте! Света дома? — как мог вежливо спросил Змей, когда в ответ на стук по калитке, с другой ее стороны отозвался голос. Мужской. И то ли старый, то ли прокуренный.

Дом номер восемьдесят, указанный искомой продавщицей в качестве места проживания, находился примерно в километре с небольшим от пешеходного моста — и Светиного места работы. То есть, удобно ей было на работу ходить.

Собственно, дом оказался одной из многочисленных избушек, коими эта часть города была стихийно застроена еще десятилетия назад. Точнее, половинкой избушки — с отдельным входом, двориком и даже огородом. Да и адресом, кстати. Вторая половинка нумеровалась как «восемьдесят-а».

— Какую еще Свету? — недовольно вопрошал голос по другую сторону калитки. — Мою супругу Зина зовут, а других баб здесь не бывает… отвечаю. Так что гнать на меня не надо.

— А как насчет дочери? — не унимался Змей.

— Какой на хрен дочери?! — прямо-таки возмутился его невидимый собеседник. — Сыновья у меня. Три пацана… одного за другим настрогал, как по нотам. Причем два взрослые уже. Не живут с нами.

— Ладно, спасибо, извините, — скороговоркой пробормотал Змей, отходя от калитки.

А потом произнес — ни к кому конкретно не обращаясь:

— Однако!

— Вот так продавщица, — вторил ему Крянев, — выходит, адрес неверный сообщила. И даже в паспорте умудрилась неверные сведения указать. Ну просто Бонни и Клайд в одном флаконе.

— Если бы! — его спутник вздохнул. — Если бы все было так просто.

Он уже подошел было к соседней калитке — попытать счастья там. Но когда до нее остался всего шаг, Алексей окликнул Змея:

— Погоди-ка… а там еще что?

Указывал Крянев на дом через улицу и примерно в двадцати метрах наискосок. Тоже деревянный, выглядел он посимпатичнее налепленных по соседству избушек. Не иначе, был когда-то особняком какого-то богатея. Судя по целым двум этажам, крыльцу с террасой и балкончику на втором этаже.

Вот только теперь краска на стенах облупилась, а окна стояли заколоченные. Как видно, прежние хозяева дома съехали, а новые не появились.

— Что там за номер… посмотри, — попросил Алексей своего спутника, поскольку сам орлиным зрением не отличался, не зря носил очки. — Вроде бы…

К слову сказать, поскольку район застраивался хаотично, и соседние дома могли отличаться по году постройки на десятилетия, такой же хаотичной была нумерация здешних строений. Так что рядом с восьмидесятым (к примеру) домом мог стоять… ну, к примеру, восьмой.

Как вот на этот раз. И Змей не преминул подтвердить подозрение:

— Хм… так восьмерка же! — воскликнул он, подойдя поближе. — И заброшенный. Блин… ну можно было догадаться!

Следом подошел и Крянев.

— Если уж эта Света ухитрилась прописаться в доме, который вообще жилым не является, — прокомментировал Алексей, — то добавить нолик в графе «прописка» для нее вообще пара пустяков.

— Что ж, я недооценивал тебя, бро, — Змей не скрывал своих чувств, главным из которых было уважение к партнеру по поискам, — голова у тебя варит, это видно. Мог бы инфоргом стать… не хуже Пифии.

Дверь в дом оказалась плотно прикрыта… но и только. Замок отсутствовал, а рейки, которыми она была якобы заколочена, оказались просто прибиты к двери — но не к стенам и косяку. Оставалось удивляться, как эту примитивную маскировку не разоблачили местные дети. Или местные же бездельники, любители бухнуть в укромном месте. И как иждивением всей этой публики старинный особняк еще не сгорел.

О причине Змей и Крянев догадались почти одновременно и независимо друг от друга. Местные просто могли… опасаться подходить к старинному заброшенному дому. Потому как было, чего опасаться.

Внутри ожидаемо оказалось темно и почти пусто. Никакой мебели. И никаких следов продавщицы и Юли не обнаружилось, пока двое поисковиков переходили из комнаты в комнату под скрип деревянного пола под ногами. Да шаря лучом света от фонаря Змея, извлеченного из все той же сумки, оказавшейся на диво вместительной.

Так вот, безрезультатно, обошли они первый этаж. Да заодно успели понять, что наверх не попасть — деревянная лестница сгнила и частично обвалилась.

— Неужели облом? — разочарованный, вопрошал Змей, обращаясь как будто к самому дому. — Неужто ошиблись?..

Готов был, тоже обескураженный, согласиться с ним и Алексей. Когда вдруг почувствовал: одна из досок пола не скрипит под ногами. Да к тому же ощущается заметно более твердой и прочной. А на ней — какой-то металлический предмет, оказавшийся намертво прибитым. Крянев попробовал отбросить его пинком — не получилось.

— Погоди… ну-ка, посвети-ка сюда, — попросил он Змея.

Тот направил Алексею под ноги луч фонаря. Который высветил… нет, не очередную доску пола. Но деревянный прямоугольный люк, ведущий в подпол. Предмет же металлический оказался просто кольцом, потянув за которое, можно было люк открыть.

Что Змей поспешил и сделать. Одновременно говоря:

— Повторяю, зря я тебя недооценивал. Тебе даже на инфорги размениваться грешно.

Из подпола пахнуло гнилью, но еще больше — пылью. Как из старой книги, которую лет сто никто не открывал. Только сильнее.

— Ты у нас, оказывается, универсал, — говорил Змей, осторожно спускаясь вниз, в черноту подпола, по лишенной перил лестнице да светя перед собой, — и головой работаешь, и в поле не растеряешься.

Медленно переступая, Крянев следовал за ним. Молча. Скромный по характеру, он не знал, как правильно реагировать на комплименты. Особенно когда их так много.

Оба остановились, когда луч фонаря выхватил из темноты человеческий силуэт. Кого-то, лежащего на полу.

— Ну-ка, ну-ка, — пробормотал Змей, подходя поближе и приседая на корточки, — ой… бли-и-ин!

Последние слова вырвались у него, когда поисковик получше рассмотрел, кому этот силуэт принадлежал. Или, правильнее говорить — чему. Учитывая ситуацию.

О том, что это Юля Демушкина можно было догадаться разве что по футболке и штанишкам, на нее надетым. Девочка не просто была мертва — складывалось впечатление, что жизнь покинула ее уже давно. Много лет назад… если не десятилетий. Вроде столько требовалось, чтобы усохнуть до состояния мумии.

Пустые глазницы. Сухая кожа, наощупь похожая на бумагу, обтягивала косточки, казавшиеся неестественно хрупкими. Тонюсенькие, как паутина, волосенки, начисто утратившие цвет… или поседевшие. Да и в целом девочка выглядела какой-то особенно маленькой. Как кукла. Собственные одежки были велики ей.

«Это потому что мы в основном состоим из воды, — сообразил Алексей, — и если воду каким-то способом откачать… или высосать, от нас мало что останется».

— Ох… господи! — со стоном воскликнул тем временем Змей.

Было отчего. Луч его фонаря выхватывал из темноты еще мумии детей. Не меньше десятка их были развешаны под потолком. Некоторые уже начали гнить или плесневеть. Иные так и вовсе почернели до неузнаваемости.

Не иначе, сказалась чрезмерная влажность подпола. Не позволявшая поддерживать мумифицированные тела в неизменном состоянии.

— Да кто это мог сделать?! — не выдержав, воскликнул Крянев.

Да сам же себе и ответил — вспомнив недавний урок:

— Хищник… или паразит. А еще точнее… вампир!

— По имени Света, — дополнил его слова Змей. — Хотя что в ней такого светлого?

* * *

Стоя у заброшенного дома, Алексей Крянев и Змей ждали приезда полиции. И зачем-то «скорой помощи». Притом, что помощь найденным в подполе детям уже не требовалась. Как и вообще ничего.

Змей успел выйти на форум отряда и оставить в теме, посвященной поискам Юли Демушкиной короткое сообщение: «Найдена, погибла». Потом, спустя минуту еще добавил: «И многие другие тоже».

Действительно, многие из прежних безуспешных поисков пропавших детей можно было теперь закрывать. Но ни радости, ни простого удовлетворения этот факт, понятное дело, не вызывал.

— Хуже, чем искать живого человека, но найти мертвеца, — изрек мрачный Змей, — это только когда мертвым оказывается ребенок. Вот где и впрямь днище.

— И не говори, — вздохнул Алексей, — давно не ощущал такого бессилия.

— Не ты один, — сказал Змей, — слышал, наверное. Десять лет назад пропала девочка… Аней ее звали. Примерно Юлина сверстница. Ее так и не нашли. Так полгорода, наверное, чувствовали то же самое. Потому мы и возникли тогда… отряд «Тревога». Чтобы множество бессильных «я» объединить в «мы», на что-то уже способное. И чтоб такого больше не повторялось.

— Но не всегда получается.

— Как видишь, — Змей вздохнул.

— Черт… если бы только ее мамочка не тянула кота за хвост, — посетовал Крянев, — если бы сразу обратилась… мы бы, возможно, успели.

— Да не возможно, а точно! — воскликнул Змей, чуть ли не всхлипывая. — А так… ни девочки. И она ушла…

— А кто она, собственно? — спросил Алексей.

Но Змей оставил его вопрос без ответа. Сам же понял, мол. И сам же дал ответ — лучше не придумаешь.

— Кстати, — проговорил он затем, помолчав несколько минут, — я не все тебе сказал. Не все доводы… почему мы с Пифией решили остановиться именно на этом варианте. Ты когда-нибудь слышал про сайт «Стыда точка нет»?

— Это где разные долбоособи рассказывают о всяких позорных случаях в своей жизни? — вспомнил Алексей. — Кто-то котенка по пьяни в мясорубку засунул. Кто-то хотел потерять на вечеринке девственность, но обделался прямо в постели. В прямом смысле.

— Не только, — молвил Змей таким тоном, будто столь нелестная оценка сайта вызвала у него недовольство, — хотя я рад, что даже работники образования ходят на такие ресурсы. Так вы будете ближе к жизни… а значит, и ваши ученики, но речь не об этом. В самом начале поиска Юли Пифия тоже заходила на этот сайт. И обнаружила среди тамошнего свежака историю под говорящим названием «Поседеть за минуту». Про то, как один местный гопарь хотел познакомиться с девушкой. Но та в поцелуе высосала из него… хм, как назвать… жизненные соки, да. Отчего он усох и из двадцатилетнего парня превратился в хилого старика.

— Сам об этом рассказал? — спросил Крянев.

— Так там, собственно, и принято откровенничать о себе, любимом. Писать от первого лица и никак иначе. А тот горе-мачо попытался этому паразиту… или вампиру хотя бы вот так отомстить. Предупредить остальных. Ну, Пифия сообразила, что это может пригодиться. Связалась с тем парнем… точнее, уже стариком через личку. Спросила район. Оказалось, что на левом берегу, по соседству с набережной. А когда узнали, что Юлю тоже на набережной видели, Пифия ко мне обратилась. Поняла, что этот паразит, Светой назвавшийся, может быть к пропаже причастен.

Потом добавил, немного помолчав:

— Вот потому я и решил действовать сам, полиции не дожидаясь. И вот почему я говорил тебе «если не боишься». Я уже имел дело с такими тварями. Знаю, как с ними вести себя… что делать.

— И что же? — не понял Алексей. — Чесноком напугать? Распятием? Брызнуть святой водой или проткнуть осиновым колом?

Пока он перечислял, Змей лишь мотал головой: «нет-нет, все не то, не угадал». И лишь затем признался:

— Все гораздо проще, бро. При встрече со мной этот паразит бы отравился. Моим собственным ядом.

На последних словах он ухмыльнулся еще, хищно оскалившись.

— Как кто-то бы сильно пожалел, попробовав конфеты с мышьяком.

24–30 августа 2021 г.

Я их ловлю

Понимаешь, я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом — ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И мое дело — ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть.

Джером Сэлинджер «Над пропастью во ржи»

— Слышали когда-нибудь песню «Орлята учатся летать»? — начал Алексей Крянев, обращаясь со сцены к полному первоклашек актовому залу.

Было первое сентября, начало нового учебного года. И была очередь именно Крянева говорить перед новоиспеченными школярами приветственно-напутственную речь.

А может, очередность была ни при чем. С тем же успехом директрисе могло прийти в голову, что учитель биологии Алексей Павлович Крянев — мастак говорить. Что язык у него подвешен. А значит, грех этим не воспользоваться.

Дети сидели, непривычно спокойные, сосредоточенные и молчаливые. Разве что несколько из них переглянулись. Конечно же, никто из них знать не знал советских шлягеров.

Впрочем, Крянев и не обольщался по этому поводу. Вопрос задав чисто риторический. Поскольку и сам прекрасно знал ответ.

— Понимаю, откуда вам, — были его слова, — песня-то даже старше меня. А по вашим меркам это вообще глубокая древность.

Кто-то засмеялся. Не то оценив остроту речистого педагога, не то просто от облегчения. Подумав было, что нехороший учитель с первых минут пребывания в школе начал грузить бедных детей своими ужасными вопросами да пугать двойками. Но опасения оказались напрасны.

— Тем не менее, я не мог не упомянуть эту песню, — продолжал Алексей, — потому что к вам она… и особенно ее название имеет непосредственное отношение.

И почти сразу поспешил уточнить:

— Нет, не как пример. Что даже птицы, мол, тоже чему-то учатся, а значит и вам без этого никак. Нет… точнее, не только в этом дело. Соль в том, что у орлят есть цель. Я бы даже сказал — важнейшая цель в жизни. Достигнуть неких качественных изменений, без которых дальнейшее развитие не может быть полноценным.

Прозвучало до неприличия мудрено. Особенно с точки зрения семилетних детишек. Взгляд Крянева успел зацепиться за пару-тройку поскучневших лиц, прежде чем учитель поправился:

— Проще говоря, наши орлята из песни учатся летать… потому что им необходимо летать. Потому что трудно представить себе орла, не способного к полету. Если орел не умеет летать, то это просто петух экзотической породы.

Скучающие лица сменились усмешками, и Алексей продолжил:

— Опять же дело не только в орлятах. Мир не может не меняться. И те качественные изменения, о которых я говорил и без которых все остальное теряет смысл, встречаются повсеместно. Как и строгий водораздел между состояниями «еще» и «уже», определяющими готовность. Сравните: стройка и дом, крупа и каша, нефть и бензин. И в живой природе… только там от самого существа зависит, будут ли эти изменения достигнуты или нет.

Здесь Крянев сделал почти театральную паузу. Давая возможность неокрепшим (зато свежим и гибким) мозгам первоклашек усвоить эту важную мысль.

— Вот, например, с насекомыми все просто, — продолжил он затем, — личинка превращается во взрослую особь, когда подходит время. И если ей посчастливилось не стать обедом какой-нибудь птицы или букашки покрупнее. А вот птицам… тем, которые гнезда вьют, я имею в виду, а не курам, от человека зависимым… им действительно необходимо научиться летать. Так и пропитание легче добыть, и больше шансов спастись от хищников. Ну и просто сравните: нелетающий птенец в гнезде — питающийся тем, что приносят родители в клюве. И взрослая птица, которая кружит над землей и способна прокормить себя сама. Ощутимая разница, согласитесь! Пример того самого качественного изменения.

— А как насчет страусов? — спросил кто-то с места. — Они же не летают.

— А страусам в свою очередь важно научиться ходить, — ничуть не смутился Алексей, — более того, бегать. Требуется им это, конечно не в силу любви к спорту и здоровому образу жизни. Но для все того же поиска пропитания. И для того, чтобы не стать едой самому. Другой вопрос, что достигают они этой цели очень быстро. В течение первого месяца жизни.

Снова пауза, снова время на осмысление. После чего Крянев продолжил:

— У зверей признак взрослости, готовности примерно такой же. Например, у волков. Если ты сидишь в норе, сосешь материнское молоко и ждешь, пока папа принесет тебе кусок мяса какого-нибудь оленя или зайца — ты волчонок. Но если убил хотя бы зайца сам, если хотя бы сам смог спасти себя от голодной смерти… тогда поздравляю: ты настоящий волк. Полноценный лесной охотник.

— А я думал, — раздался голос одного из первоклашек с первого ряда, — что волчонок становится волком, когда какую-нибудь волчицу… ну это… полюбит.

Кто-то захихикал в зале.

Алексей посмотрел на говорившего. Еще маленький, но уже серьезно выглядевший мальчонка в костюме с галстуком и в очках. Начитанный, значит. Много знает… или думает, что знает. Но в любом случае, даже знающих не лишне бывает поправить.

— Видишь ли, — начал Крянев, улыбаясь, — нашему волку может повезти в охоте, но не везти в любви. Оказался бедняга единственным представителем своего вида на несколько километров… к примеру. Но он уже большой, такой, матерый зверь, гроза всех оленей леса. Так что его, такого большого и матерого считать волчонком? Абсурдно, лично мне кажется. Ну а если наоборот… если наш волк не преуспеет в охоте, но будет только за волчицами гоняться, те, бьюсь об заклад, будут от него убегать. Потому что самец, который и себя-то прокормить не может, им тем более без надобности. Да и не сможет такой волк долго за самками бегать. Силенок не хватит… с голодухи.

Новые смешки — на этот раз над незадачливым маленьким эрудитом. Однако у Алексея и мысли не было унизить его, сделать посмешищем. А тем более самоутвердиться за счет первоклашки. Поэтому Крянев поспешил найти с ним точки соприкосновения.

— Впрочем, ты не так уж далек от истины, — были его слова, — у травоядных… ну, раз они не охотятся, именно так переход во взрослое состояние и происходит. У коров, например. Подрос теленок; нашел телочку, которая тоже подросла достаточно, чтобы самой теленка вскормить… необходимый орган у нее достаточно развился. Вместе они вышеназванного теленка сделали — и вуаля: сами уже не телка и теленок, но корова и бык.

В этот раз школяры посмеялись, не иначе, над словами «телочка», «телка». Уже в том возрасте, что еще по инерции именуется «нежным», они уже воспринимают эти слова опошленными. За что стоило благодарить, не иначе, старших братьев, родителей, телевизор и Интернет.

И ничего с этим не поделаешь. Дети живут в мире, а не в наглухо задраенных камерах. Да и мало хорошего в том, чтобы жить наглухо задраенным. Так что мусор в их юных головах оставалось… нет, не принять с пониманием. Но и не пытаться насильственно вымести. Все, на что могли рассчитывать Крянев и его коллеги, это вытеснить интеллектуальные помои из детских голов чем-то более полезным и интересным.

Потому Алексей продолжил. Приближаясь к апофеозу своей речи. Главной мысли. Так сказать, вишенке на торте.

— Что до нас с вами, — были его слова, — человеков разумных, то изначально мы многое взяли именно от животного мира. Условия зрелости, готовности — в том числе. Мальчик становился мужчиной, выходя на охоту. А девочка считалась девочкой до тех пор, пока не выходила замуж и не рожала первого ребенка. Да-да, именно в такой последовательности, чтобы сородичей не позорить.

Очередная пауза. Крянев дал возможность уважаемой (хоть и малолетней) аудитории, кому осмыслить услышанное, кому его обсудить, пошептавшись. После чего продолжил:

— Когда охота перестала играть главную роль в жизни людей, человечество навострилось воевать. Хотя даже наши пещерные предки не отличались миролюбием, но позднее именно воинская, а не охотничья доблесть стала определять, насколько мужественен мужчина. Насколько достоин уважения. И отличали теперь мальчика от мужчины по тому, держал он оружие в руках или нет, бывал или нет в бою. Выражение «боевое крещение» как раз отсюда.

Потом добавил, помолчав пару секунд:

— Вот вы… те из вас, кто мальчики, наверное, еще не задумываетесь о военной службе. А кто задумывается, наверняка боится и мечтает ее избежать. Но представьте: было время, когда мужик не считался взрослым до тех пор, пока не пополнил собою ряды защитников родины. Да-да, будь он хоть трижды отец семейства и дюжий бородач. Хотя, с другой стороны, создавать семейство с таким тоже мало кому хотелось. Кому нужен большой ребенок?

Теперь Крянев остановился уже не потому, чтобы дать аудитории время усвоить то, что он сказал. Самому потребовалось дух перевести. Прежде чем переходить к финалу своей речи.

— Но что в наши дни? — произнес он затем торжественным тоном. — А здесь я снова повторю то, о чем говорил вначале. Мир меняется. Сегодня он сложнее… настолько сложен и разнообразен, что какой-то общей для всех цели просто не может быть. Каждый сам выбирает свою цель… тот признак зрелого, взрослого человека, который наиболее соответствует его способностям и мечтам. Но одно неизбежно и относится ко всем. Цель, какова бы они ни была, все равно нужно достигать. Приложить усилия, чтобы преодолеть дистанцию от «еще» к «уже». Собственно, в этом-то заключается задача нас… школы, в которой вы начинаете учиться. Помочь каждому из вас найти эту цель. Найти — и достичь.

Черту под речью Крянева подвели жиденькие, но все же аплодисменты школяров. Алексей ответил легким поклоном, больше похожим на кивок. Про себя признавая за собственными словами некоторое лукавство. Не так-то просто «помочь каждому», когда этих «каждых» на тебя приходится не один десяток. И учебные программы здесь так себе помощники — будучи рассчитанными на некоего мифического, усредненного ученика.

Но то были мелочи. О главном Алексей в тот момент даже не догадывался.

О том, что очень скоро качественные изменения, про которые он толковал, произойдут с ним самим — казалось бы, уже взрослым, состоявшимся человеком. Что снова Кряневу придется пройти по тропинке между «еще» и «уже».

Но как, а главное, почему это случится, он тем более не представлял.

* * *

Утверждать, что началось все с Вити Сиропкина, было быбольшим преувеличением. Скорее, с Вити Сиропкина и его исчезновения все началось для Крянева по-настоящему. Еще Алексей мог сказать, что во всем был виноват Сиропкин. Вот только и мысли у него не было в чем-то обвинять этого ученика из вверенного его руководству класса.

Нет, Сиропкин не числился в любимчиках Крянева. Скорее, наоборот. Он принадлежал к той разновидности учеников, которая как будто нарочно существовала, чтобы укреплять и закалять профессиональное терпение педагогов. Напоминая им, что учительский труд — далеко не сахар. И учителя признавали, глядя на таких школяров: «Да, не сахар. Да, терпение в этом деле жизненно необходимо. И если его нет, и не предвидится, значит остается одно — искать себе другую работу».

Потому что больше ничего не оставалось. Коль, во-первых, всеобщее образование потому так и называется, что открыто для всех. Даже для таких вот начинающих неблагодарных гадов. А во-вторых, ну «онжеребенок». Причем речь не о детеныше лошади.

В то же время не был Витя Сиропкин и хулиганом. Тем более, заводилой в какой-нибудь гоп-компании, ее предводителем. О, для таких, как Сиропкин это было бы слишком банально. Читай — скучно. Если на то пошло, Сиропкин вообще-то сторонился всяких компаний и, насколько знал Крянев, дружбу ни с кем в школе не водил.

В том и заключалась главная черта этого долговязого, нехарактерно-высоковатого для своих лет, мальчишки с хмурым угреватым лицом. Сиропкину не было дела ни до кого и ни до чего, кроме себя, любимого. И главная его проблема… точнее, проблема тех, кто его окружал.

Во время урока Сиропкин мог ничтоже сумняшеся заниматься своими делами. Читать, например — и отнюдь не учебник. Или возиться с любимым айфоном, подарком родителей. Или слушать через тот же айфон музыку… спасибо, что хоть в наушниках.

Когда ему делали замечание, Сиропкин его презрительно игнорировал. Будто вообще не к нему обращались.

Когда учитель вызывал к доске или просто что-то спрашивал по предмету, Сиропкин мог без стеснения заявить, что считает оный предмет бесполезным, а его изучение пустой тратой времени.

Если бы Сиропкин, встретив в коридоре кого-то из учителей, уважительно с ним поздоровался, мог, наверное, выпасть снег в конце мая. Не лучшими были и его отношения с другими учениками. Просто сверстники предпочитали не связываться с таким дылдой лишь ради того, чтобы наставить на путь истинный. Овчинка выделки не стоила, тем паче особой агрессивности Сиропкин тоже не выказывал. Что до ребят постарше, то они либо избегали этого школяра с лицом слишком недобрым (мало ли, что у него на уме), либо просто не замечали.

Наконец, Сиропкин мог пропасть на пару дней. Просто не появиться ни на одном уроке. При этом даже не заморачиваясь придумыванием уважительной причины. Просто не захотел и все тут.

Конечно, даже Вите Сиропкину не были чужды кое-какие граничные условия. Или, как выражаются в небезызвестных кругах, берега. Совсем учебу он не забрасывал. Не допускал, чтобы вереницы двоек опускали на дно его четвертные оценки. Умудрялся вырулить, сводя здесь дело к тройкам.

Беда в том, что вел он себя так, находясь еще в нежном возрасте пятого класса. Но вот, с началом нового учебного года Сиропкин перешел в шестой. И учителям включая классного руководителя Крянева, оставалось лишь с ужасом воображать, какие перемены это принесет.

Ждать себя эти перемены не заставили. Сначала Витя Сиропкин не пришел на школьную линейку первого сентября. Чего вообще-то раньше не случалось. Потом не появился в школе и на следующий день. И на следующий, и на следующий. «Энки» в журнале шли одна за другой. А как их объяснить тем же директору или завучу, Крянев не представлял.

Но объяснять рано или поздно пришлось бы. Потому что исчезновение это явно выходило за рамки даже Сиропкинских привычных выходок.

Хуже было то, что связаться лично с Сиропкиным простым звонком не получилось бы. Строптивый школяр демонстративно отказался дать номер своего айфона кому-то из учителей. И родители его в этом поддержали. Ведь мало ли какие извращенцы могли окопаться в рядах школьных работников. Мало ли как они используют общение с драгоценным чадом, каковым для своих родителей Витя наверняка являлся. От педагога до педофила один шаг, знаете ли.

Потому на третий учебный день Алексей попытался поискать пропавшего ученика в Интернете. Хоть какой-то след, хоть какую-то весточку в социальных сетях. Какое-нибудь сообщение, способное прояснить причину его исчезновения.

Результат, увы, не обрадовал. Профили двенадцатилетнего Виктора Сиропкина нашлись и во ВКонтакте, и в Фейсбуке, и в Твиттере с Инстаграмом. Но были удалены. Сохранился аккаунт в одном из мессенджеров. Вот только писать туда, как Крянев вскоре убедился, было не эффективнее, чем заниматься живописью на водной поверхности какой-нибудь бурной реки.

Выходило, что все серьезнее. Сиропкин не просто объявил бойкот школе. Он, похоже, решил вообще остатки социальных связей порвать. А поскольку это, по мнению Алексея Крянева, уже должно было озаботить родителей мальчика, он решил связаться с ними. Благо, номера Витиных папы и мамы у него имелись.

Однако и здесь результаты не обнадеживали.

С отцом Вити Алексей даже поговорить толком не смог. Как оказалось, глава семейства находился в очень важной командировке на севере. Где без бдительного присмотра и мудрых указаний такого вот здоровенного, откормленного офисного грызуна ни нефть нормально добываться не может, ни газ. А то ведь сами промысловики знать не знают, что делать.

«Виктор, говорите? Нет, что с ним, я не в курсе», — только и смог добиться от него Крянев, поскольку Сиропкин-старший как раз пребывал на очень важном совещании. Очередном в бесконечном ряду столь же важных.

С матерью повезло больше, но ненамного. О местонахождении своего чада не знала и она. При этом заявляя, что Виктор-де уже почти взрослый, а значит, где ему обретаться, чем заниматься — его личное дело.

«Удобный подход, — не без раздражения еще подумал Крянев, — самое то, если не хочешь, чтобы родное дитя путалось под ногами, мешая работать или развлекаться. Взрослый — ну и фиг с ним!»

Впрочем, к чести Витиной мамы, она хотя бы согласилась встретиться с классным руководителем сына. Вечером после работы, у себя дома.

«А ведь когда-то, — посетовал опять-таки про себя Алексей, — учителя вызывали в школу родителей. А не наоборот».

Проживало семейство Сиропкиных в одном из новых жилищных комплексов — «Бригантине». При первом же взгляде на который Кряневу вспомнилась фраза из концерта покойного Михаила Задорнова: «Элитное жилье для элитных лохов».

Действительно, эпитет «элитный» в рекламных материалах наверняка позволил застройщику и риелторам сильно задрать цену на здешние квадратные метры. Но что получили жильцы, за них переплатившие да еще наверняка влезшие в долги? Да ту же по большому счету коробку, что и простые смертные. Только огромную до неприличия. Этажей на двадцать пять.

Громадные стены этого монстра, облицованного кирпичом, но возведенного наверняка из бетона, буквально нависали над всяким прохожим. Заставляя чувствовать себя не царем природы, а жалкой ничтожной букашкой, которую и не раздавили-то лишь потому, что жалко тратить силы и время.

«Сколько же тут народу? — задался вопросом Алексей, разглядывая ряды окон и лоджий, причем таких крохотных, что разве что выйти покурить места хватит. — Несколько сот человек наверняка! Огромная толпа. Тогда какой же этот дом элитный? Массовое это жилье и типовое… для такой кучи народу-то! Но с элитной ценой»

Впрочем, кое-какие плюсы даже он, при своем критическом настрое не мог не заметить. Например, закрытый двор, куда вряд ли заявятся какие-нибудь люмпены попить пива на детской площадке или намусорить. Или собственный паркинг — подземный. Прямо на глазах Крянева его исполинский темнеющий зев изрыгнул из себя очередное авто. Словно врата ада разверзлись, отпуская в самоволку какого-то грешника.

Впрочем, не имевшему собственной машины Алексею трудно было оценить это преимущество в полной мере.

Еще из окон и лоджий этой «Бригантины» наверняка открывался живописный вид на город… с верхних этажей, понятно. В то время как нижние жильцы должны были оценить все прелести обитания по соседству с оживленной трассой и торгово-развлекательным центром.

Что до семьи Сиропкиных, то их квартира находилась на семнадцатом этаже. Так что вид действительно выходил живописный — Крянев успел глянуть мельком из окна кухни-гостиной. Хотя сказать по правде, ожидал большего.

Мать Вити была еще молода, стройна, и вообще фигурой природа ее не обделила. Но вот привлекательности… женской в ней Алексей почему-то не ощутил. Виной тому, возможно, был деловой брючный костюм, в котором эта дама его и встречала. Слишком строгий вид он ей придавал. Не красило Витину маму и раздраженное лицо вкупе с таким же голосом.

— Не знаю, чего вы вообще добиваетесь, — начала она вместо «здравствуйте», — и без того дел хватает. А я вынуждена тратить остатки свободного времени на эту встречу… на болтовню с вами. Если вы… ваша школа не справляетесь со своими функциями…

От тирады этой у Алексея разболелась голова — все сильнее с каждым словом. Складывалось впечатление, что мать Сиропкина не то что не врубается в происходящее, но вообще в упор никого, кроме себя не видит и не слышит. Поневоле вспомнилась пословица «яблоко от яблони недалеко падает».

И появилось жгучее желание, наплевав на нормы джентльменского поведения, схватить эту мадам за горло и орать ей в ухо раз за разом: «Ваш! Сын! Пропал! Ваш! Сын! Пропал!». Пока до нее не дойдет.

— Мы о Вите всегда заботились, — продолжала Сиропкина, — старались покупать ему лучшие вещи… обеспечивать его. Работаем ради этого в поте лица. Но почему, когда пришла пора ему учиться… когда потребовалось доверить школе родную кровиночку, мы вынуждены иметь дело с таким убожеством? Такой жалкой некомпетентностью?

Крянев сдерживал себя из последних сил. Вздохнул глубоко и спросил — с подчеркнутым спокойствием:

— А давно ли вы его в последний раз видели? Вчера, например, он еще был дома?

— Вчера? Вчера… был, — в ответ пролепетала Витина мама, видно опешив от такого тона, донельзя контрастировавшего с ее собственным гневным спичем. — Да, припоминаю. Видела его вчера… вечером… после работы.

— А сегодня утром — уже нет?

— Не… уверена. Я встаю рано. И Витя наверняка спал в это время.

— Значит, недавно пропал, — заключил Алексей. — Это хорошо. Больше шансов. Но все равно… советую не тянуть, а обращаться в полицию. Чем быстрее, тем лучше. Как понимаю, записки он не оставил.

— Послушайте, — хозяйка квартиры, кажется, снова начала заводиться, пусть и уже не так сильно, — с чего вы вообще взяли, что Витя пропал? Я вот думаю, что он ушел сам… куда-то по делам. Он уже достаточно большой, чтобы иметь дела, в которые не нужно посвящать родителей. Что если он на свидании…

— Вы ему звонили?

— Нет, но…

— Позвоните, пожалуйста, — попросил Крянев.

Взяв со стола свой телефон, блестящий и изящный, наверняка дорогой, мать Вити сделала несколько движений, тыкая и водя пальцем по экрану. Вскоре из глубины квартиры донеслась мелодия, столь тоскливая, сколь и примитивная. И не менее тоскливый голос забормотал что-то, читая рэп.

— Ох… боже! — теперь-то эту даму в деловом костюме проняло. — Он телефон свой оставил! Но зачем?..

И она поглядела на Алексея с видом совершенно беспомощным, но в то же время исполненным робкой надежды. Как на единственного мужчину в поле зрения. «К таким трудностям в жизни меня не готовили», — словно говорил этот взгляд.

Но Крянев хозяйку квартиры уже не слушал. И тем более не смотрел в ее сторону. Но направился на звук Витиного айфона.

— Эй, вы куда? — неслось ему вслед.

Толкнул дверь, входя в комнату мальчика. И от увиденного даже оцепенел на мгновение.

На фоне остальной квартиры — пребывавшей в идеальном порядке, красиво и со вкусом обставленной, чуть ли не вылизанной — эта комната выглядела особенно неприглядно. Кровать стояла не застеленная, со скомканным одеялом. По полу были разбросаны обувь и предметы одежды. С ними по соседству — какие-то обертки, коробочки. Захламлен был и стол. Монитор с клавиатурой на нем буквально теснился из-за соседства с грудой книжек. И, что вполне ожидаемо, постеры на стенах. Только вместо «Звездных войн», «Наруто» или чем там школота увлекается, то были плакаты каких-то музыкальных групп, лично Алексею незнакомых. И все как один выполненные в мрачных черно-серых тонах.

На одном постере еще, как заметил Крянев, узоры складывались в свастику. Всем запретам назло.

Айфон, голосивший лежа на полу, наконец, замолк.

— Мы не мешали Вите… не сдерживали его самовыражения, — проговорила за спиной учителя подошедшая хозяйка квартиры, словно пытаясь оправдать царящий в комнате бардак, — он уже взрослый человек и вправе жить, как хочет.

Звучало не шибко убедительно. На взгляд Алексея, обстановка в Витиной комнате свидетельствовала не о свободе самовыражения. Но напоминала лишенный заботы газон или грядку, заросшую сорной травой.

— Эй! Вы не имеете права! — воскликнула Витина мать, когда Крянев переступил порог комнаты. Но тот, не обращая внимания, подошел к столу.

Посмотрел на книги. На одной заметил знакомую фамилию — Томас Мальтус. Имена с других обложек оказались ему неизвестны. Но судя по самим обложкам и заголовкам нетрудно было понять, что это не фэнтези и не ужастики, обычно любимые сверстниками Вити. Как и, тем более, не учебники. Но что-то с претензией на философичность. Но при этом — слишком глянцевые, слишком ярко разрисованы. И уж точно эти книги нельзя было назвать подходящим чтивом для малых сих — хоть для ребенка, хоть для подростка.

Затем Крянев перевел взгляд на монитор компьютера. Комп работал, экран осветился, стоило Алексею пошевелить мышью. Вот только всякого постороннего на экране встречала стандартная форма Винды, предлагавшая ввести пароль или идти лесом.

Точнее, не совсем стандартная. Вместо привычного фона, вроде фотографий экзотических уголков планеты (как на компьютере самого Крянева) на этом экране красовалась надпись большими витыми буквами: «Тебе никто ничего не должен. Но и ты не должен никому. Так зачем терять время?» И подпись: «Лепрекон».

В груди похолодело… чем-то загадочным и зловещим сразу повеяло и от послания этого, и особенно от подписи. Алексею сразу вспомнился черный автобус, увозивший дядю Мишу туда, откуда нет возврата, и подпол заброшенного дома — с обнаруженными в нем мумиями пропавших детей.

Неужели опять?

После неудачного поиска Юли Демушкиной в конце мая, Крянев разочаровался в поисковом отряде «Тревога» и решил держаться от него подальше. Как и от той, оказавшейся удивительно связанной с отрядом, стороны бытия, в которую большинство людей привыкли не верить. Да и сам Алексей прежде не верил, если на то пошло.

Но скрыться от стороны этой, похоже, не удалось. Настигла она Крянева — причем с неожиданной стороны. А это значило, что и с «Тревогой» расставание было преждевременным.

И едва ли разумным. С тем же успехом можно было избегать аптек во время эпидемии.

— Идите в полицию, — прохрипел взволнованный Алексей, оглядываясь на стоявшую на пороге и скрестившую руки на груди мать Вити Сиропкина, — не теряйте время.

Затем добавил — немного спокойнее:

— И я тоже обращусь… кое к кому.

* * *

Ночью… если говорить действительно о ночи, а не о позднем вечере, когда, хоть и стемнело, но еще работают кафешки и магазины, ходит транспорт, а немало людей только расслабляться начинают после праведных и не очень трудов. Так вот, именно ночью (настоящей) город удивительным образом преображается.

Даже на оживленных в дневную пору магистралях и проспектах среди ночи хорошо, если один автомобиль в течение часа проскочит. Или мотоцикл — с ревом.

Улицы обычные тем более пустеют, отчего кажутся вымершими. Так что почти все время стоит тишина. Лишь изредка нарушаемая собачьим лаем где-то вдали, чьими-то пьяными возгласами. Ну или ревом двигателя да музыкой из магнитолы того же припозднившегося автомобиля иль мотоцикла.

Гаснет свет в витринах, выключается подсветка на многих вывесках, ведь электричество лучше беречь. А хотя бы одно на дом светящееся окно посреди настоящей ночи — редкость.

Чуть ли не единственным источником света в такую пору становятся фонари. А расположены они не так часто, как может показаться в любое другое время суток. Да и не везде.

А там, где фонари все-таки есть, они имеют свойство время от времени гаснуть. Ибо неисправности, они такие. Нередко проявляются в самый неподходящий момент.

Так что видимость ночью становится совсем уж ничтожной. Особенно если туман опустится. Оттого даже знакомые места выглядят странно, а порою и жутковато. Что до мест незнакомых, то попав туда среди ночи, ощущаешь себя будто во сне — дурном или даже кошмарном. С той лишь разницей, что проснуться не получается.

Тихо, пусто… мало что можно различить перед собою. Чуть ли не на ощупь идти приходится. Стараясь не наткнуться на предметы, чьи силуэты выступают из тумана и темноты.

Если же силуэт оказывается движущимся… если, тем паче, он напоминает человека, перемещаясь на двух ногах, то лучше взять собственные ноги в руки и оказаться от него как можно дальше. Да побыстрее. Ибо можно гадать, какие такие дела заставили человека (если это все-таки человек) находиться в этот поздний час на улице, а не в теплой постели. Но вряд ли это добрые дела — для таких существует день. И едва ли человек, вынужденный покинуть уютное жилище среди ночи, принадлежит к тем, кого можно напугать знанием собственных прав. Как и обещанием пожаловаться родителям.

Витя Сиропкин понимал это. Он вообще-то не обольщался по поводу мира, в котором имел несчастье жить — даже несмотря на юный возраст. Потому, завидев в потемках движущуюся фигуру, срочно решил прогуляться в противоположном от нее направлении. Проще говоря, дать деру.

Не очень-то удобно было бежать в темноте и тумане. Но Витя на проворство не жаловался, по физре всегда успевая, в отличие от большинства предметов.

Бежал он зигзагами, успешно избегая столкновений с урнами, столбами работающих через один фонарей; припаркованных тут и там автомобилей, чьи силуэты чуть ли не каждые две-три секунды выступали из темноты, оказываясь у него на пути. Один раз чуть не запнулся об опрокинутый кем-то столб с дорожным знаком, другой — едва не наступил на бегу на канализационный люк. Впрочем, в обоих случаях Вите повезло: и через столб перепрыгнуть успел, и возле люка затормозить. Буквально в последние доли секунды.

Завернул в какой-то переулок. Думал, что уж здесь-то сумеет перевести дух. Но какое там! На пути Сиропкина оказалась целая стая бродячих собак. Которые своим многоголосым (и отнюдь не приветливым) лаем заставили мальчика попятиться прочь. Да искать другое место для привала.

Наконец, выбравшись на улицу, оказавшуюся более-менее широкой и освещенной, Витя в изнеможении плюхнулся на ближайшую скамейку. А уже в следующую секунду прямо всхлипнул от разочарования, снова подскочив на ноги.

Накрапывал дождик — слабенький, отчего Витя, пока бежал, не замечал его. Зато влаги, пролившейся с неба, вполне хватило, чтобы сделать скамейку мокрой. Сидеть на такой не просто неприятно, но и вредно даже… вроде бы.

Пришлось нехотя дотащиться до маячившего в нескольких метрах павильона автобусной остановки. Тот, по крайней мере, был с крышей. Так что внутрь дождь не должен был попасть.

Те, последние несколько метров показались Вите самой длинной частью пройденного им пути.

Впрочем, оно того стоило. Скамейка в павильоне действительно оказалась сухой — раз. И два: была достаточно широкой и длинной, чтобы хотя бы мальчишка вроде Вити мог улечься на ней в полный рост.

Что Сиропкин и сделал. Ибо что еще оставалось? Не ждать же, пока к остановке подойдет хотя бы захудалая маршрутка. Не говоря уж о том, что маршрутки и прочий транспорт — для других. Для тех, кому есть, куда ехать.

Именно этой части человечества было куда спешить. Именно им хотелось побыстрее попасть туда, куда они направлялись. И именно потому им требовались все эти машины-автобусы-маршрутки и тому подобное, чтобы сократить время пути.

А если идти некуда, то не все ли равно, как быстро ты двигаешься. Хоть езжай, хоть иди, хоть просто стой на месте — ничего это для тебя не изменит.

Витя вздохнул, глядя на проступавший сквозь темноту металлический помятый потолок павильона. Легко же кому-то кричать «Валить надо!». Кому собственный пункт назначения известен, ага. И можно спокойно, без лишней спешки, но и без проволочек, к нему переместиться. Не успев проголодаться, что немаловажно.

Проголодаться… больше, чем усталость, только голод угнетал Витю. Будь это иначе, он бы сразу уснул, пусть даже на жесткой скамейке. Однако сон не шел. А организм вспоминал свою последнюю трапезу. Несколько бутербродов, сварганенных мальчиком из того, что нашлось в холодильнике, еще дома.

Дома…

Витя встряхнулся, стискивая кулаки, что аж ногти впивались в ладони. Пытаясь подавить мысли о доме. О родителях, школе и всей прежней жизни.

«Хлюпик! — мысленно ругал он себя. — Быстро же ты сдался! Да что толку скучать по тем, кто тебя ни во что не ставит? А уж возвращаться к ним…»

И принялся нарочно напоминать себе, что родителям на него было плевать. Что они старательно отгораживались от Вити баррикадой из модных гаджетов, брендовых вещей, поездок в жаркие страны. Чтобы, отгороженные (сиречь, защищенные), заниматься собой, своими делами. Сами по себе. А сын — сам по себе.

Припоминал Сиропкин и школу. Педагогов, считавших, что разумное доброе вечное можно лишь вдолбить в головы детей. Чем они изо дня в день и занимались. Совершенно не парясь, интересно это Вите и другим ученикам. Или у тех головы уже раскалываются от долбления.

Да и вечное ли это было на самом деле? Доброе ли? Разумное? Или все-таки адская муть; бурда и винегрет из кусочков знаний, плохо между собой сочетающихся. Но чью ценность кто-то успел вколотить в головы уже самих учителей.

Впрочем, школоту прочую Вите тоже было не очень-то жалко. Они тоже, если пошло, к Сиропкину относились без тени симпатии и едва замечали — сверстники… а особенно сверстницы. Как на пугало смотрели.

А все потому, что знали… точней, понимали гораздо меньше, чем он, Витя Сиропкин.

Конечно, то, что они не видели дальше собственных носов, он был готов простить… некоторым… особенно девчонкам, к которым его уже тянуло, пусть неосознанно. Как металлические стружки не понимают, почему их тянет к магниту.

Но некоторые вещи простить было нельзя. Вот, например, унижение. Сиропкин вспомнил, как в третьем классе накануне Дня святого Валентина потратил вечер, чтобы аккуратненько выстричь из цветного картона сердечко — подарить приглянувшейся девочке. И как та со смехом убежала, подарок его не приняв. Да уже только за это стоило послать всю школу куда подальше!

Но в то же время… как же адски хотелось есть. Настолько, что Витя уже и унизиться был готов хотя бы за бутер или мороженое.

Нет, мысль о том, что только стоя на своем, невзирая на трудности и жертвы, можно и добиться чего-то, и достоинство сохранить — она не исчезла. Но просто под натиском голода, этого примитивного животного инстинкта, предпочла отползти в дальний темный уголок мозга. Да пищать оттуда потихоньку, пытаясь вразумить хозяина.

Но когда это разуму удавалось заглушить животные инстинкты, от которых зависит выживание? Не в этот раз точно.

А следом за голодом и другое неприятное ощущение пришло. На дворе стояла ранняя, но уже осень. Когда теплые дни чередовались с холодными ночами. На ходу этот холод заметить было трудно — до него ли? Но стоило немного полежать в неподвижности, как холод настиг Витю Сиропкина. И словно рядом с ним на скамью улегся… нет, скорее, забрался за пазуху, под ветровку. Заставив съежится и дрожать.

«А от еды бы я, наверное, согрелся», — промелькнула в усталой голове предательская мысль.

Но сразу за нею последовала другая — более разумная, реалистичная. «И где ее взять — еду-то? Во сколько-то часов ночи…»

Во сколько именно, кстати, Сиропкин не знал, поскольку оставил дома и айфон со встроенным хронометром, и эппловские же смарт-часы. Чтобы не подумали предки, будто хоть что-то из их подачек имеет для него ценность. А значит, может служить наживкой, за которую при желании Витю можно втащить обратно в прежнюю никчемную жизнь.

Внезапно на пятачке, освещенном ближайшим к остановке фонарем, показалась человеческая тень. Сиропкин встрепенулся, готовясь к бегству. Соскочил на ноги, соображая, успеет ли проскочить мимо очередного ночного прохожего.

Пару секунд спустя появился и сам человек. И при виде него мальчик расслабился — ничего зловещего не увидев. Всего лишь мужичонка небольшого роста и средних лет.

Зеленое пальто и такого же цвета шляпа придавали незнакомцу вид старомодный и немного экстравагантный. Если в принципе осталось что-то экстравагантное после девчонок с цветными волосами; после взрослых прохожих, покрытых татуировками почище сидельцев-рецидивистов, но украшений своих не стесняющихся; после мата на телевидении, и, наконец, того тиктокера, который на видео катался голым на электросамокате.

Лицо прохожего украшала аккуратная бородка-эспаньолка. Да и само лицо выглядело аккуратным, интеллигентным, к себе располагающим. Кем бы он ни был, решил про себя Витя Сиропкин, но уж точно ни нариком не являлся, ни бомжом, ни бандитом. И на маньяка не походил. А значит, бояться такого не стоит.

Хотя и приветствовать, объятия раскрывая — тоже ни к чему.

— Чего надо? — недовольно вопрошал Витя. — Если автобус, то поздно уже.

— Или еще рано, — мелодичным голосом молвил человек в зеленом пальто. — Только я здесь не ради автобуса.

— А ради чего? — загадочный тон незнакомца не вызывал у мальчика ничего, кроме раздражения. Помноженного на чувство голода и усталости.

— Помочь, — теперь этот странный тип подпустил в голос грустинку, — помочь одному несчастному мальчику, который не от хорошей жизни ночует на улице.

Никаких имен он не называл. Но Сиропкину все равно не составило труда понять, о ком идет речь.

— Помощник выискался, — буркнул он, — да что ты можешь… помощник?

— Кое-что, — улыбнулся человек в зеленом пальто, — вот например…

Он раскрыл ладонь, в которой чудесным образом обнаружился небольшой букет цветов, невесть как поместившийся в кулаке.

— Фокусник! — Витя хмыкнул. — Так шел бы в цирк. Или в детский сад… малышей забавлять на утренниках. А я уже вырос. Чтоб в волшебство верить.

— Как невежливо, — вздохнул человек в зеленом пальто. — Впрочем, я сам виноват. Не сообразил… на что тебе цветы? Тебе сейчас наверняка другое нужно. Я прав?

С этими словами он раскрыл другую ладонь. На ней оказалось небольшое пирожное в форме корзинки и с пышной кремовой шапкой. Причем, что интересно, за время пребывания в кулаке «фокусника» оно совершенно не измялось. И пальцы кремом не испачкало.

Человек протянул ладонь с пирожным Сиропкину. Тот чуть слюной собственной не захлебнулся.

— Фокусник, — повторил он.

Еще мальчик вспомнил, что таким вот жестом (с руки) обычно кормят собак или кошек. Но пирожное все-таки взял. Не смог удержаться.

— Дай угадаю, — говорил он с набитым ртом, за обе щеки уплетая угощенье, — тебя… клоун зеленый… наняли мои предки. Чтобы ты меня фокусами позабавил, а потом домой отвел… ну, в смысле… попытался отвести.

Предположение казалось Вите настолько очевидным, что ответ незнакомца его огорошил. Мальчик чуть пирожным не подавился, услышав его.

— Отнюдь! — человек в зеленом пальто развел руками. — Принуждать к чему-то не по мне. Я предпочитаю предлагать. И никто меня не нанимал, если тебя это беспокоит. Не говоря уж о том, что для меня дом — это там, где хорошо. Так что если там, где ты жил раньше тебе было плохо, то действительно, зачем возвращаться?

— Тогда зачем?.. — не понял Витя.

— Помочь! — повторил его собеседник. — Я же говорил, помочь.

— Но как?

— А это я предлагаю обсудить в другом месте, — было ему ответом, — более теплом, уютном и светлом. И где есть много вкусняшек. Не хуже той, которую ты только что съел.

Обещание вкусняшек звучало соблазнительно. Витя уже управился с пирожным, и чувствовал — этого мало. Сладкое угощенье только аппетит раздразнило, организм требовал добавки.

Только вот само приглашение в какое-то другое место, будь оно хоть трижды теплым и уютным… Сиропкин не за печкой жил, и о растлителях малолетних слышал. Причем, насколько ему было известно, растлители эти примерно так и выглядели. Не извергами, не маньяками из ужастиков. Но, напротив, людьми интеллигентными, в общении приятными, тихими.

Но вот этот интеллигентный приятный человек зовет его… домой? Наверняка домой. И наверняка, чтобы изнасиловать.

— Нет, ну конечно же, нет! — воскликнул человек в старомодном зеленом прикиде, будто мог угадать мысли Сиропкина. — Я не про свое жилище говорю. Мое жилище далеко. А угостить тебя могу прямо здесь… поблизости.

С этими словами он вышел из-под крыши павильона и отступил от него на шаг.

— Подойди. И посмотри во-о-он туда.

Витя нехотя слез со скамейки. Подошел к человеку в зеленом пальто и посмотрел в ту сторону, куда он указывал рукой.

Там, сквозь темноту и туман проступали очертания огромной коробки. Мгновение спустя на ее крыше вспыхнули огромные буквы. Сложились в надпись: «Торгово-развлекательный центр Гренада».

— Туда? — Сиропкин нахмурился. — Так она же не работает. Поздно…

— Или слишком рано, — улыбнулся его собеседник, — с какой стороны посмотреть.

И зашагал в сторону коробки, подсвеченной гигантскими буквами. Шел, не оглядываясь, почему-то уверенный, что Витя непременно следует за ним.

Почему — сам Сиропкин до конца не понимал. Но действительно пошел за странным незнакомцем. Видимо, так сильно хотелось есть. А может, присутствие взрослого еще и дарило ощущение безопасности.

Да, последнее предположение было не самым приятным для Витиной самооценки. Для того ли он бросил родителей и школу, чтобы как бродячая собачонка увязаться за каким-то хмырем в зеленом пальто? Но Сиропкин надеялся, что сумеет отделаться от него, утолив голод.

Когда они оба подошли к главному входу в «Гренаду», она осветилась изнутри — было видно сквозь прозрачные двери и фасад из стеклопластика. После этого Витя уже не удивился, когда автоматические двери разъехались, открываясь ему навстречу.

— Неплохо для «фокусника»? — подчеркнуто иронично вопрошал человек в зеленом пальто. — Для «клоуна зеленого», а?

Прямо в фойе этого торгово-развлекательного центра с испанским именем — ярко освещенного, как в разгар рабочего дня, но неестественно-безлюдного — находилась мини-кафешка или кофейня. С несколькими маленькими столиками и креслами, прилавком. Да кофе-машиной за ним. К ней-то и направился человек в зеленом пальто. А Сиропкин, естественно, за ним.

Кофе-машина, теперь уже вполне ожидаемо, ожила, зафыркала с причмокиванием. Тип в зеленом пальто подставил пластиковый стаканчик, наполнил. Протянул Вите, а сам взял другой. Снова наполнил, пока мальчик жадными глазами рассматривал ассортимент сладостей. Бисквиты, шоколадные батончики, пирожные…

— Так это вроде кража… нет? — спросил он, не решаясь даже протянуть руку за ближайшей вкусняшкой.

— Пусть тебя это не волнует, — поспешил успокоить Сиропкина его странноватый спутник, — дело в том, что тебя и так уже ищут. Независимо от того, возьмешь ты здесь что-то или нет.

— Ищут?! — переспросил Витя, крайне удивленный.

Получалось, что предков он недооценил. Что если им и плевать на родное дитя, то не до такой степени. Или настолько поразил их поступок сына, до того впечатлил, что им захотелось что-то пересмотреть в своей жизни — особенно по отношению к самому Вите.

Последняя мысль грела, придавала гордости. Но тот факт, что кто-то уже шел по его следу, а значит, мог настичь, не очень-то радовал.

— Полиция? — спросил мальчик, и человек в зеленом пальто кивнул.

— А также любители совать нос в чужие дела, — произнес он затем, не скрывая неприязни, — так к чему это я? Ах, да. Если тебя найдут, то не потому, что ты стянул шоколадный батончик. Не факт, что о нем вообще вспомнят, когда найдут… если найдут. А важно, чтобы не нашли, согласен?

Со стаканчиком кофе человек в зеленом пальто расположился в одном из кресел. Через полминуты в соседнее кресло плюхнулся Витя Сиропкин, держа в одной руке свой стаканчик, а в другой — круглое шоколадное пирожное.

— Согласен, — были его слова, потому что возвращаться домой и в школу мальчик желанием не горел, — но вот как… сделать, чтобы не нашли?

— Вот поэтому мы и встретились, — молвил его собеседник, отпивая немного кофе, — именно поэтому нас судьба и свела. Чтобы я мог подсказать тебе, что делать.

Снова Витя внутренне напрягся. Неужели опять? Неужели это у всех взрослых такая склонность гаденькая — подсказывать, как правильно (по их мнению) следует поступать?

— Когда человеку не нравится его работа, он уходит с этой работы, — начал тип в зеленом пальто с философским видом, — когда не устраивает место, где он живет, человек переезжает. Если человека не устраивает другой человек… пусть даже считающийся близким, они расстаются. Рано или поздно. Это если говорить о людях взрослых. Способных самостоятельно решать свою судьбу. А что не устраивает лично тебя, юный друг?

— Легче сказать, что меня устраивает, — Сиропкин хмыкнул.

— Иначе говоря, тебе не нравится сама жизнь как таковая, — произнес его собеседник, и мальчик кивнул, — тогда, продолжая мою мысль, наверное, логично будет тебе с самой своей жизнью… расстаться.

— То есть, как это? — от дикости высказанного предложения Витя просто опешил. Как и от спокойствия, с каким его озвучил человек в зеленом пальто.

— Именно так, — было ему ответом.

Говорил собеседник вежливо, но твердо и веско. Не допуская возражений.

— Ты научился распоряжаться самостоятельно своей жизнью, — продолжал он, — молодец, потому что это делает тебя взрослым. Но теперь нужно сделать следующий шаг… на который и из взрослых-то мало кто решился. Распорядиться собственной смертью. Самому решить, как и когда умереть.

— И когда?.. — спросил Витя, крайне обескураженный тем, куда свернул разговор.

— Разумеется, раньше, чем тебя найдут, — пояснил человек в зеленом пальто с таким видом, будто излагал очевидные истины какому-то дитятке непутевому. — Иначе все потеряет смысл. Ты снова вернешься в ту колею, где тобой помыкали все, кому не лень. Учителя, родители. И способность на самостоятельные поступки, так внезапно у тебя пробудившуюся, утратишь, как космонавты — умение ходить.

Затем он сделал еще несколько глотков и добавил:

— Повторяю, на это решились даже среди взрослых — немногие. Зато немало достойных людей в истории нашли в себе смелость… определиться. Да-да, определиться, определить для себя, как и сколько им жить. А также когда и как уйти из жизни. Кто-то осознал, что уже сделал все, что мог. Кто-то наоборот, чувствовал вину из-за того, что не справился. А кто-то просто решил этот вопрос сам. Не отдавая на откуп недругам и болезням. И этих людей помнят в веках. В отличие от тех, кто боялся.

— Но… — начал было Витя, но человек в зеленом пальто его перебил.

— Тем более что тебе… лично тебе бояться нечего. Чего ты теряешь? Бестолковое блуждание по городу, пока с голоду не умрешь? Я ведь не всегда буду рядом. Или возвращение домой — со всеми вытекающими?

* * *

Новости, хорошие они или плохие, не заставили себя ждать. Уже на следующий день Алексею Кряневу позвонила старая знакомая. Инфорг поиска по имени Инна, среди своих известная как Пифия.

— Мальчика видели в ТРЦ «Гренада», — сообщила она, — точнее, его присутствие зафиксировала одна из камер. Там сейчас полиция работает. Могли бы подъехать… ну, чтобы опознать, действительно ли это Витя Сиропкин? Раз вы с ним лично знакомы.

Разумеется, Крянев и не думал отказываться. Тем более что сам вроде как и заварил эту кашу. Но лишь спросил:

— Что-то еще?

Потому что голос Инны-Пифии звучал тревожно.

— Вообще да, — отвечала она, — мальчик был там не один. А в компании какого-то мужчины.

Наспех отпросившись в школе, Крянев срочно подъехал к «Гренаде». Где действительно узнал на распечатанном кадре видеозаписи своего пропавшего ученика, о чем не преминул сказать сотрудникам полиции.

Узнал он и еще один нюанс пребывания Сиропкина в ТРЦ. Притом, что помещение на записи было ярко освещено, а Витя и его взрослый спутник пили кофе, происходило дело глубокой ночью. В четвертом часу, о чем свидетельствовали цифры в уголке кадра — указывавшие дату и время записи.

Надо ли говорить, что по такому случаю гвоздем программы сделался дежуривший в ту ночь охранник. На него наседали — с одной стороны полицейские, с другой какой-то хмырь в пиджаке, примерно ровесник Алексея. Директор «Гренады», по всей видимости. Уж точно кто-то из начальства.

Оно и понятно. Позволил посторонним проникнуть в помещение в нерабочие часы. Ушами прохлопал. Профессиональную судьбу такого сотрудника не трудно было предсказать.

Еще пара сотрудников крутилась возле кофе-машины, где и находились давеча Витя и незнакомый мужчина. Осматривали, отпечатки пальцев искали. Один еще осторожно подобрал использованный пластиковый стаканчик через салфетку — чтоб свои отпечатки не оставить.

Но хотя бы один из полицейских все-таки уделил внимание и Кряневу. Даже после того, как мальчик на распечатке был опознан.

— Так значит, вы учитель мальчика, — спросил полицейский сугубо риторически, ибо род занятий Алексея был уже внесен в протокол опознания.

— Классный руководитель, — уточнил Крянев, — ну и биологию веду.

— Тогда, наверное, не только с Сиропкиным знакомы, но и с родителями… другими родственниками. Не узнаете этого мужика рядом? Раньше с мальчиком его видели?

— Нет, — уверенно отвечал Алексей. Уж очень странно выглядел этот тип на скриншоте. Одет одновременно старомодно и вызывающе. Эти ядовито-зеленые непрактичные вещи. Представить такого скомороха рядом с ребенком из благополучной, обеспеченной семьи было трудно. Приметь Крянев это зеленое чучело рядом с Витей — в школе ли, возле школы — наверняка бы запомнил.

С другой стороны, что-то знакомое было во внешности Витиного спутника. Смутно знакомое. Но точно ответить, где он его видел, и что этот человек ему напоминает, Крянев пока не мог.

Внезапно что-то зеленое мелькнуло на периферии зрения. Забив на вежливость, Алексей резко повернулся, отворачиваясь от сотрудника полиции.

— …но он здесь, — сказал учитель затем, — может, у него и спросите?

Человек с видеозаписи продирался через толпу покупателей, сновавших по фойе. Невысокий худосочный типчик в нелепом зеленом пальто и шляпе.

Сотрудник полиции быстрым решительным шагом двинулся ему наперерез. Алексей Крянев последовал за ним.

— Центральное РОВД, — представился полицейский, преграждая человеку в зеленом путь.

Тот остановился… но не выказал на лице ни тени удивления, растерянности, не говоря об испуге. И это не понравилось Алексею.

— Не могли бы ответить на несколько вопросов, — не столько спросил, сколько потребовал сотрудник полиции.

— Почему нет, — человек в зеленом пальто улыбнулся. Не радостно, не приветливо, а уверенной улыбкой человека, которому ничего не грозит. Причем независимо от степени его вины.

Наглая такая улыбочка. С вызовом.

— Вас видели с этим мальчиком, — произнес полицейский, показывая типу в зеленом пальто распечатку, — камера зафиксировала. Подтверждаете ли…

— Подтверждаю, — без обиняков заявил тот, — и если уж камера это зафиксировала, я надеюсь, зафиксировала она и другое. Как на протяжении всего времени, что мы находились здесь, я не позволил себе по отношению к ребенку никаких действий… насильственных и просто неприличных. Даже не дотрагивался до него. И как, что особенно я считаю важным, мы с ним расстались на выходе из ТРЦ.

— Проверим, — сказал полицейский глухо, несколько опешив от этой тирады. Притом, что человека в зеленом пальто наверняка уже представлял закованным в наручники.

Но быстро взял себя в руки.

— Согласно камере, вы находились в этом помещении в четвертом часу ночи… в смысле, утра. То есть, когда «Гренада» официально не работает. Значит, с вашей стороны имело место незаконное проникновение… получается.

— Как можно! — мужичонка в зеленом пальто аж руками вплеснул. — Какие «в четвертом часу»? Вечером мы там были! Посмотрите-ка внимательней.

Полицейский еще раз глянул на распечатку, на цифры с указанием времени, и стоявший рядом Алексей не мог не увидеть, как от удивления лицо стража порядка буквально вытягивается. Да и сам Крянев едва не ругнулся, посмотрев на лист с распечатанным кадром.

Было отчего. Учитель хорошо запомнил, что время на распечатке стояло: три часа двадцать три минуты. Вот только теперь тройка сменилась на число восемнадцать. А число значилось — на день раньше. То есть видеозапись не из будущего прибыла, и на том спасибо.

— Понимаю, немудрено так ошибиться, — самодовольно ощерившись, молвил человек в зеленом пальто, — плохое качество записи, плохое качество печати. Нетрудно перепутать восьмерку с тройкой, а единицу вообще не заметить. Очень уж она тоненькая.

А вот насчет перепутанной даты, заметил Алексей, этот тип ничего не сказал. И это хоть что-то, да значило.

— Шесть вечера, значит, — проговорил полицейский, — тогда зря, выходит, на охранника наезжаем. Надо бы сказать…

Он уже направился было обратно к своим коллегам (что, по мнению Крянева, тянуло на служебную халатность), но внезапно передумал. Снова повернулся к человеку в зеленом пальто. Сдаваться не намеренный.

— А с какой целью вы вообще общались с несовершеннолетним? — вопрошал он строго. — Вы его родственник? Друг родителей?

— Не то и не другое, — отвечал тип в зеленом пальто, — просто я увидел бродячего беспризорного мальчишку… голодного. И решил накормить. Неужели это уже считается преступлением? Повторяю, что никаких действий… никакого нехорошего характера я над ним не производил. Камеры должны были зафиксировать. Потому что если задобрые поступки теперь сажают…

— Тогда почему вы не отвели его домой? — не выдержал и вклинился в разговор Алексей.

— Не думаю, что вы уполномочены меня допрашивать… учитель, — последнее слово человек в нелепом зеленом прикиде произнес, будто сплюнул презрительно, — впрочем, я могу поговорить с вами позже.

— Так меня тоже интересует — почему не отвели, — поддержал Крянева полицейский, воспрянувший духом, — не позвонили родителям… или нам.

— Отвечаю по порядку, — к нему человек в зеленом пальто обратился вежливо и с достоинством, — не отвел потому, что не знал куда… во-первых. А во-вторых, мальчик и сам не хотел. И если бы я сделал это принудительно, то не было бы это «насильственными действиями»?

Полицейский немного смутился от последнего вопроса. Тоже, должно быть, аналогичная мысль в голову пришла.

Тогда как человек в зеленом пальто продолжил:

— Что до «позвонить»… телефона никого из родителей мальчика я не знал точно так же как и адреса. А мальчик не больно-то горел желанием сообщать мне родительские контакты. Да, вы скажете, что мне следовало обратиться в полицию. Но откуда ж я знал? Разве тогда уже мальчика объявили в розыск?

Алексей не сдержал вздоха досады. Вспомнив, что даже аудиенции у матери Сиропкина удостоился вчера только в восьмом часу.

— Разве он вообще в розыск объявлен? — вопрошал тип в зеленом пальто вдогонку.

Возможно, подумал еще Крянев, на последней фразе он понял, что сболтнул лишнего. Вот и попробовал исправиться.

— Ясно. Спасибо, — проговорил обескураженный сотрудник полиции, — хорошо. Не уходите далеко. Потребуются ваши личные данные для протокола… скоро вернусь.

И направился в сторону коллег.

Провожая его взглядом, Алексей еще отметил про себя, что полицейский как будто сделался меньше ростом, плечи его поникли. Хотелось посочувствовать — мало хорошего обламываться, да еще настолько. Но в то же время так и подмывало возмущенно воскликнуть: «И это все?!»

— Вы вроде хотели поговорить? — окликнул Крянева человек в зеленом пальто.

Алексей обернулся. Еле сдерживаясь, чтобы не нагрубить ему. Хотелось даже схватить за отвороты этого клоунского пальто да со всей силы впечатать в стекло ближайшей витрины.

Но что это даст? Только то, что преступление Крянева (в отличие от его визави) на камеру таки попадет.

— Не знаю, как ты это сделал… — начал Алексей, но тип в зеленом пальто его перебил.

— Не думали же вы, уважаемый Алексей свет Павлович, что я пришел сюда, чтобы дать засадить себя в кутузку, — были его слова, — и неужели вы посмели подумать, что мое появление здесь случайно. Что вам просто повезло. Показали вам предполагаемого преступника, а вы — хоп и увидели его в толпе. Фантастическое везение! Холмс и Пуаро от зависти бы лопнули. Но нет, разочарую вас, Алексей Павлович. Ваша удачливость примерно такая же, как у среднего представителя вашего вида. Возможно, и немного поменьше… Юлю Демушкину помните?

Алексея передернуло от воспоминаний, на душе мгновенно сделалось муторно. Тогда как собеседник его продолжил — с все той же якобы любезной, но на деле гнусной улыбочкой:

— И да: не бывает у нас случайностей.

— Тогда что?.. — не понял Крянев.

— Отойдем, где людей поменьше, — не то предложил, не то распорядился человек в зеленом пальто. И не говоря больше ни слова, даже не оглядываясь, свернул в один из боковых коридоров. Алексей последовал за ним, хотя понимал, что приятной их беседа точно не будет.

В коридоре действительно покупателей оказалось всего ничего. Два человека, да и те далековато. И шли куда-то по своим делам, к чужим разговорам, очевидно, не прислушиваясь.

— Хотите знать, зачем я здесь, — начал тип в зеленых одежках вполголоса, — так я скажу. Ради вас, Алексей Павлович, ради вас. Предупредить вас, что лучше бы вам воздержаться от участия в этом поиске. А еще лучше — вообще держаться от отряда «Тревога» подальше. Не то пожалеете.

— Это что, угроза? — Крянев нахмурился.

— Ой, ну что вы! Конечно же, нет, — его собеседник даже руками всплеснул, будто пораженный недалекостью Алексея. — Причинить вам вред мы не можем. Непосредственно, по крайней мере. А вот предупредить…

— «Мы»… «у нас», — припомнил Крянев, — на «вы» себя называете? Как Голлум из «Властелина колец» или самодержец какой-то. Не самые, так сказать, подходящие примеры для подражания.

Человек в зеленом пальто усмехнулся.

— Даже на ваши попытки оскорбления и насмешки трудно сердиться, — произнес он затем, — они же такие трогательные в своей неуклюжести, так забавно промахиваются. Все равно, что злиться на ребенка за его шалости.

Но уже в следующее мгновение с его лица слетело благодушие. А голос зазвучал предельно серьезно.

— Вы вот биолог, Алексей Павлович, — начал тип в зеленом пальто, — не берусь судить, сколько знаний вы профукали, разменяв на попытки привить простые истины малолетней шелупони, для которой, кстати, вы не человек вовсе, а что-то вроде занозы. Но о такой штуке, как естественный отбор должны помнить.

— Допустим, — не понял Крянев. Разговор этот раздражал его, как любой другой разговор и вообще любое занятие, не спешащее становиться понятным.

— Так неужели вы думаете, что это под силу одному? — изрек его собеседник. — Обеспечивать тот самый отбор, о существовании которого я вам напомнил? Особенно когда в него так активно вмешиваются. Этот ваш отряд… и не только.

Если заявлением этим он надеялся пристыдить Алексея, то получилось не очень. Во всяком случае, никаких угрызений совести учитель не чувствовал.

— Поэзией интересуетесь? — внезапно спросил человек в зеленом пальто.

Крянев нахмурился. Еще больше непонимания он не любил резкий переход с темы на тему.

— А это здесь при чем? — недовольно вопрошал он.

— А при том, уважаемый Алексей свет Павлович, что поэтам порой удается ухватить самую суть. Да изложить ее потом настолько коротко, точно и понятно, что выкладки и рассуждения ученых покажутся бреднями шаманов, не тех грибов переевших. Вот например…

И человек в зеленом пальто с чувством продекламировал:

Особенно он выделил голосом: «Природа, обернувшаяся адом». Буквально смаковал эту фразу.

Здесь он с подчеркнутым наслаждением и восторгом выделил: «И страхом перекошенные лица».

А Кряневу на двух последних строчках вспомнились детские трупы-мумии, которые они со Змеем обнаружили в подвале заброшенного дома. Да, лица у тех тоже были отнюдь не веселые.

— Почему обернулось адом то, что вообще-то изначально проектировалось как райский сад, — вернулся его собеседник к прозе, — на этом останавливаться не буду. Лучше поясню, какая в этом роль вашего… отряда. Вы как бы вламываетесь в сад и говорите: «Так, хорек, не смей птичку трогать. И ты, птица, отстань от жука. А жук — отвали-ка от травы, пожалуйста. Вообще все трое, пшли вон. Солнечными лучами питайтесь. И не мешайте траве расти. Пусть хоть весь сад… вся планета зарастет травой, мы только рады будем».

— Интересные рассуждения, — Алексей попытался добавить в голос сарказма, — но есть одно «но». Люди — не трава.

— Ой-ей! — снова вплеснул человек в зеленом пальто руками в притворном огорчении. — Какое па-а-афосное заявление! Мы, мол, не трава, но венец природы. А вы допускаете, уважаемый биолог, что трава… простая сорная трава может тоже себя венцом природы считать? Просто в силу примитивности своей и ограниченности даже не подозревая о других сущностях. Более высокого порядка. И которые рады травой полакомиться.

Крянев снова вспомнил Змея. Вспомнил и тварь, скрывавшуюся под именем Света и имевшую внешность девушки-продавщицы. Тварь… не то паразита, не то хищника. На которую Змей не так давно безуспешно охотился.

— То есть… правильно ли я понял, — начал Алексей, — вы утверждаете, что мы занимаемся каким-то неправильным и неестественным делом. И просите отойти с дороги. А дети и старики пусть пропадают…

— Правильно, да не совсем, — услышал он в ответ, — во-первых, в природе ничего так просто не пропадает. Для кого-то они действительно теряются, но для кого-то находятся. Кому-то пользу да приносят.

И снова Кряневу вспомнился злополучный подвал, полный мумий.

— Во-вторых, — продолжал человек в зеленом пальто, — вы… лично вы, Алексей Павлович, еще ничем таким не занимаетесь. Но будете заниматься, как вы правильно подметили, неправильным и неестественным делом, если продолжите в том же духе. Не перестанете крутиться слишком близко от тех, кто уже этим делом, неестественным и неправильным занят. А то как же? Небось, думали, что этот ваш отряд — просто игра типа «Зарницы» для бородатых мальчиков и девочек бальзаковского возраста? Игра, которую, если надоест, всегда можно бросить?

— А разве не так? — не понял Алексей.

— Не так, — отвечал его собеседник. — И когда вы это поймете, будет уже поздно точка невозврата пройдена. Вернуться к прежней жизни уже не получится. Поэтому вот мое «в-третьих». Я не прошу вас, Алексей Павлович. Но предостерегаю. Не связывайтесь с отрядом «Тревога». Есть много более приятных способов потратить силы и время. Приятных… и безопасных.

— Благодарю за столь трогательную заботу о моей судьбе, — теперь сарказм просто сочился из голоса Крянева, — но у меня к вам остался всего один вопрос. Где Витя Сиропкин?

— Вы так ничего и не поняли, — со вздохом и укоризной произнес человек в зеленом пальто.

И не говоря больше ни слова, двинулся прочь. Алексей попытался было догнать его, но недавний собеседник шел слишком быстро. Слишком быстро вышел из коридора в фойе, где очень скоро затерялся в толпе покупателей.

* * *

Некоторое время спустя… минут пятнадцать или чуть больше, люди на парковке перед торгово-развлекательным центром «Гренада» стали свидетелями забавной сцены.

Какой-то низенький мужичонка, одетый в зеленое и выглядевший малость старомодно, отплясывал посреди парковки. Танцем назвать его занятие было нельзя. Движения человечка в зеленом выглядели довольно хаотично, но при этом были настолько сложными, настолько требовали ловкости и гибкости, что один из зевак, попытавшийся было за ним повторять, почти сразу признал поражение.

Не было и музыки, под которую бы двигался человек в зеленом. Взамен он сам что-то бормотал себе под нос.

Среди свидетелей странного поведения этого человека нашлись желающие снять его на видео. Для Ютуба, Тиктока, Инстаграма. Куда-нибудь под хэштэгом #забавное или #РаноПсихаВыписали. В результате у двоих видео получились мутными на грани полной неразличимости — будто снимали сквозь грязное стекло. А еще у одного новенький смартфон уже на первых секундах съемки приказал долго жить.

Тем временем почти в километре отсюда водитель грузовика отвлекся на ворону, со всей дури влетевшую в лобовое стекло. И не заметил, как проскочил на красный сигнал светофора.

Мелкое нарушение правил… сравнительно мелкое. Но оно могло стать крупным. Кабы Алексей Крянев, переходивший в эти секунды улицу, не успел попятиться вместо еще одного шага вперед по «зебре».

Но Алексей успел — какое-то шестое чувство подсказало ему это сделать, спасло его. Благодаря чему грузовик лишь обдал ветром и теплом от собственного нагретого кузова, проносясь мимо.

Вздох колоссального облегчения вырвался из груди Крянева, в которой отчаянно билось всколыхнутое сердце. И вспомнились слова, сказанные ему накануне человеком в зеленом пальто.

«Причинить вам вреда мы не можем. Непосредственно, по крайней мере».

А если через посредников? Не верилось в свете этого Алексею, что едва не случившееся столкновение с грузовиком (на пешеходном переходе, при зеленом свете!) могло быть случайным.

Вспомнил Крянев наконец, и кого ему напомнил человечек в старомодном зеленом пальто и шляпе. Точнее, не человечек… не представитель рода людского.

Стоило лишь увязать его внешность и надпись, которую Алексей видел на экране компьютера Вити Сиропкина.

Точнее, приведенное авторство надписи. Лепрекон…

«Лепрекон, блин! — с досадой подумал Крянев, уже перейдя на другую сторону улицы и стоя на автобусной остановке. — Да как я сразу не сообразил. Ведь именно такими их и принято изображать. Только где твой горшочек с золотом, Лепрекон? От такого разве что ночной горшок получить можно… с соответствующим содержимым».

* * *

Встречу устроили в одной из многочисленных закусочных имени полковника Сандерса. За один столик напротив Алексея присели товарищи по предыдущим поискам. Невысокая, но эффектная брюнетка с пышными волосами — Бланка. И Змей — парень в своей неизменной красной бейсболке.

— Итак, — начал было Крянев, но Змей его перебил.

— Подожди, — попросил он, — хотя бы пару минуток. Еще не все в сборе.

Пришлось подождать, но оно того стоило. Алексей это понял, едва увидев четвертого участника встречи. Точней, участницу. Высокую рыжеволосую женщину примерно его лет. В узких джинсах, лиловой атласной блузке, а поверх нее — короткой кожаной куртке. Расстегнутой по случаю теплой погоды.

Крянев помимо воли засмотрелся на такую красотку, пока та подходила к их столику. И уж потом, как биолог, сообразил, что это организм посылает ему тревожные сигналы. Мол, давненько ты, бро, ни с кем не встречался из прекрасного пола. Разово с географичкой за сорок из своей же школы да подшофе — не в счет.

— Кажется, сегодня выпадет снег, — заявил Змей, так прокомментировав ее появление, — или я ослепну. Ведь я увидел нашего инфорга живьем. А не просто как голос в телефоне или ник на форуме. Привет, Пифия!

— Да ладно. Я же все-таки не леди Годива, — усмехнулась та, присаживаясь рядом с Алексеем. — Привет!

А Крянев перешел к своей истории.

— У этого Лепрекона на Ютубе канал, — посетовала Бланка по окончании рассказа, — с кучей подписчиков. И Телеграм-канал есть. Как бы учит жизни малых сих. Ключевое слово «как бы».

— Интересно, почему ни то, ни другое еще не заблокировали, — сказал Алексей, — а самого автора вообще не замели. Опознав на видео его рожу.

— А рожу он и не светит, — ответила ему Бланка, — даже на Ютубе. Просто картинку какую-нибудь пускает, а за кадром его голос. Причем сильно измененный.

— А насчет блокировки, — добавил Змей, — пока тех, кто за это отвечает, поставят в известность. Пока они согласятся, что да: контент действительно вреден, и лучше к нему народ не допускать. Пока, наконец, соответствующее решение завизирует начальство. Да вредный контент… каналы эти успеют на другой адрес переместиться не на раз. А мы на второй круг переходим: ставим в известность, дожидаемся согласия, дожидаемся визы от начальства.

— Не говоря о том, — сказала Бланка, — что чаще блокируют конкретное видео, а не целый канал.

— Эх, Ластика бы побеспокоить, — Змей вздохнул, — стерла бы к чертям этого Лепрекона из реальности.

— Не поможет, — подала голос Пифия, — он же просто воплощение… одно из многих. Просто форма. Очередное вместилище… для одной и той же силы.

— Которая хочет зла, но всегда совершает благо? — вспомнил невесть откуда цитату Крянев.

— Если бы, — с грустью возразил ему Змей, — но увы, не наш случай. Эта сила зла желает, и зла, как правило, добивается. Вспомни хотя бы, что стало с Юлей Демушкиной.

Последнее предложение было лишним. Алексей не то что вспомнил тот, закончившийся катастрофой поиск — он его до конца и забыть-то не смог. Хотя рад был бы.

— Вопрос, чего хочет именно это ее… воплощение, — проговорил Крянев. А про себя подумал, что их беседа на посторонний взгляд мало-помалу скатывается к бреду. Пуще безумного чаепития из «Алисы в стране чудес».

— Ясно чего, — отвечал Змей, — того же, что и любое другое воплощение, включая так называемую Свету. Сила им нужна всем, тварям адским! Сила. А получить ее можно только у нас. Существ, одновременно живых и являющихся носителями разума.

— Все равно не понимаю, — сказал Алексей, — ладно Света. Но здесь-то вроде другой случай. Лепрекон не похищал Сиропкина… вроде. И даже вреда не причинил. Так каким образом он мог от него силой набраться?

— Пожалуй, я могу ответить на этот вопрос, — начала Пифия знакомым Кряневу по телефонным разговорам деловым тоном, — видите ли, с подобными… сверхъестественными сущностями люди успешно контактировали в древности. Когда не были обременены знаниями, и тем более не пытались возвести из них бумажную стену, чтобы от этих сущностей, труднопостигаемых, ею отгородиться. Тогда люди признавали не только их существование, но и вред, который эти существа приносили. А чтобы вреда было поменьше, действовали одновременно примитивно и до предела практично. По принципу «ты мне — я тебе».

— Жертвы приносили, — поняла Бланка, и Пифия, кивнув, продолжила.

— Да, как бы подкармливали силой эти сущности, — были ее слова, — чтобы не трогали. А желательно пользу приносили. При этом не всякие места, что важно, годились для жертвоприношений. Только особые точки… и зоны, где пересекаются потоки мистических энергий. Или просто уже скопилось много духовной энергии… желательно, негативной, чтобы привлечь выходцев из потустороннего мира. Как мух привлекает известно что.

— И где ближайшая из таких зон? — в нетерпении вопрошал Алексей.

— Не поверишь, — отвечала Пифия, — но у нас в городе.

И с этими словами достала айпад, открыла на нем Яндекс Карты, принялась водить по экрану пальцем. Потом остановилась и, поставив гаджет на столик перед остальными участниками встречи, ткнула пальцем в одну из точек на карте города.

— Хм… знакомое место, — произнесла Бланка, склонившись над айпадом и прочитав адрес.

Затем взяла свой телефон, полистала там что-то, почитала. И выдала:

— Раньше там цыгане жили. Хибарки их стояли. И было их кладбище. А что еще раньше, сказать не могу, но тоже вряд ли что-то шибко приятное. Однако особенно плохо стало где-то лет двенадцать тому назад. Когда место это решили застроить.

— Почему-то я не удивлен, — хмыкнул Змей.

— Фирма, взявшаяся за это дело, вскоре обанкротилась, — продолжила Бланка, — вроде бы за счет других проектов, вроде бы этот был ни при чем. Но факт оставался фактом: стройку заморозили не меньше, чем на год. После этого еще несколько застройщиков попробовали свои силы… с все тем же результатом. Некоторые даже к работам не успели приступить. Не могли найти подрядчика. Суды сотрясались от исков обманутых дольщиков, а тем временем в строящемся доме не все этажи даже успели возвести. И не все подъезды. Притом, что домов таких запланировано было три.

— Однако, — только и мог сказать Алексей, — и что теперь на том месте?

— Разруха, — отвечала Бланка, продолжая листать смартфон, и, очевидно, ища фотографии. — Грязь. Строительство остановлено. Из охраны разве что бездомные собаки, привыкшие прятаться там от дождя. Ну и еще забор. Который, однако, на непреодолимость Великой китайской стены, как ты понимаешь, не претендует.

— Неплохое укромное местечко для жертвоприношений, — прокомментировал Змей, — никто не увидит. И даже не услышит твоих криков.

— О, не совсем так, — заметила Пифия, — Лепрекон же сказал Алексею, что непосредственно… то есть, своими руками причинить вред человеку не может. Не могли это и духи, требовавшие жертв. Другое дело, что могли насылать непогоду. Или несчастные случаи.

— Как со мной, — напомнил Крянев почти с обидой. Вспомнив едва не сбивший его грузовик.

— Но соль в том, что убить человека, предназначенного в жертву, тоже должен человек. Только так злой дух мог получить силу.

— Но если такого второго человека нет… — начал Змей.

— …то сойдет и самоубийство, — закончила его мысль Пифия. — Не зря в ряде конфессий оно считается грехом. Действительно, чем еще считать поддержку хтонических сил. Пусть даже неосознанную. Все равно как террористам оружие поставлять.

— В свете этого, — сказала Бланка, — трудно считать совпадением, что эта заброшенная стройка превратилась в самое популярное в городе место для суицида. Этим и привлекла мое внимание… профессиональное второй раз, причем повод вышел еще горячее. Восемь случаев только за год. Причем все подростки. И кто знает, скольких из них именно Лепрекон подбил на это… ну или сила, за ним стоящая.

— Я иду туда, — заявил Алексей, поднимаясь из-за столика.

— А я думаю, что тебе не лишней будет помощь, — подхватил Змей, присоединяясь к нему.

— Ну а я сегодня на машине, — последовала их примеру Бланка, — могу подбросить.

После чего обратилась к оставшейся сидеть Пифии:

— Не говори ничего. Мы сами скажем, как только новости появятся. Жди.

* * *

Проснулся Витя Сиропкин в каком-то полутемном помещении… подвальном, судя по тому, что свет в него проникал только через узенькие оконца под самым потолком.

Пол был завален пустыми бутылками, сам Витя обнаружил себя на ржавой раскладушке, не блещущей чистотой. И был благодарен уже за то, что никто не составил ему компанию. А то известно, что за контингент захаживает в подобные места. Бомжи, забулдыги или даже наркоманы. Встретиться с такими, да еще под одной крышей было так себе удовольствием.

А вот как он попал в этот подвал, Витя не помнил. Но если удивился, то не очень. Вообще, после встречи с человеком в зеленом пальто его трудно было чем-то удивить. Особенно после гостеприимно осветившейся перед ними обоими «Гренады» посреди ночи, после услужливо ожившей кофе-машины.

А скоро удивление вовсе обещало стать для Сиропкина категорией столь же чуждой, столь же лишенной смысла, как музыка для глухого. Потому что разговор вчерашний… то есть, скорее, уже сегодняшний с тем типом в зеленом пальто Витя помнил отчетливо. И потому столь же четко представлял себе, что нужно сделать.

В общем смысле — требовалось прийти в определенное место и… сделать там кое-что. После чего равнодушные родители, недружелюбные сверстники, презирающие девчонки уже не будут для него значить ровным счетом ничего. Не смогут ни обидеть его, Витю Сиропкина, ни огорчить, ни вообще навредить хоть как-то. Он их всех переиграет.

С такими ободряющими мыслями Витя слез с раскладушки. Затем поднялся наверх и вышел из старинного дома, возведенного примерно век назад. А теперь обшарпанного и, судя по мутным стеклам на окнах, не очень-то заселенного.

Сиропкин осмотрелся. День был в разгаре, и яркий день, хоть и прохладный. Зато воздух был наполнен свежестью, жарким летом обычно не доступной.

Светило солнце, под лучами которого уже начавшая желтеть листва смотрелась подчеркнуто нарядно. На несколько секунд мальчик даже залюбовался ближайшими деревьями. И глядя на красоту, чуть не усомнился — а правильно ли поступает. Вернее, собирается поступить.

Но быстро отогнал эту предательскую мысль. Разумеется, правильно. Без вариантов. Не сдаваться же на милость родителям и прочим обидчикам. Как и остальным людишкам, способным лишь загаживать мир вокруг себя. Включая всю его красоту.

Эта часть города, где он проснулся, Вите была незнакомой. Но — что удивительно, мальчик точно знал, куда идти. В какую сторону двигаться, чтобы попасть в нужное место. Стоило только расслабиться и одновременно перестать глазеть по сторонам, провоцируя мозг на бесполезные мысли, как нужное знание пришло.

Еще, насколько помнил Сиропкин, идти следовало не кратчайшим путем, а зигзагами. Избегая оживленных улиц и вообще людных мест. Потому что его уже искали. А найдя, как правильно подметил человек в зеленом пальто, обещали спустить в унитаз все усилия мальчика быть независимым. Самостоятельно распоряжаться собственной жизнью… и не только жизнью.

По этой причине Вите ни в коем случае не следовало даже пытаться спрашивать у прохожих, как пройти туда-то и туда-то. Хотя, с другой стороны, зачем спрашивать-то? Если он и так все знает.

…Все то время, пока Витя Сиропкин петлял по улочкам и переулкам города, выбирая из них те, что побезлюдней, за ним неотступно следил, выглядывая чуть ли не из-за каждого поворота, низенький человек в зеленом пальто. Вернее, существо, таким человеком притворявшееся. И известное как Лепрекон.

Итак, Лепрекон незаметно следовал за Витей, пока тот заводной куклой брел по городу навстречу собственной незавидной судьбе. В затылок не дышал — необходимости не было. Зато не упускал из виду его тощую спину.

Когда же Сиропкин, наконец, добрался до брошенной стройки, когда нашел брешь в окружавшем ее заборе и прошмыгнул туда, Лепрекон удовлетворенно ухмыльнулся. И даже шляпу ненадолго снял — словно воздавая дань уважения удачливому мальцу.

Под шляпой пряталась пара небольших рожек. Собственно, из-за них Лепрекон никогда не ходил на людях с непокрытой головой.

А вот когда пару минут спустя к стройке подъехал автомобиль, и из него вылезли три человека… включая знакомого ему Алексея Крянева; когда эти трое к тому же полезли в ту же самую брешь в заборе, Лепрекон уже не обрадовался. Напротив.

Следовало остановить этих людишек, наглых и пронырливых как домовые мыши. Но для начала Лепрекон нацепил шляпу обратно.

* * *

В каждом из пяти подъездов многострадального дома успели возвести разное количество этажей. Отчего этот долгострой издали напоминал огромную диаграмму.

Куда менее забавным и безобидным дом выглядел вблизи. Таращась темными пустыми окнами да чуть ли не попирая небо верхними этажами (там, где их успели возвести, конечно), он казался этаким зловещим замком. Владением какого-нибудь графа Синяя Борода, Дракулы или семейства Ашеров. Даже небо в этот ясный день было мрачнее над стройкой и ее окрестностями. Меньше голубого цвета, больше серого.

Внизу картина была не радостнее. На земле то тут, то там валялся строительный мусор, который никто не спешил убирать; ржавели какие-то механизмы. А стены покрывала зловещая вязь граффити — самозваных автографов, оставленных малолетними шалопаями. Которые всегда были рады застолбить таким способом любую стену. И тем самоутвердиться перед другой шайкой такой же юной шпаны.

— Хм… и куда дальше? — Змей в нерешительности озирался посреди брошенной стройки.

Попавший под влияние Лепрекона мальчик почти наверняка отправился в один из подъездов злополучного дома. Вопрос, в какой?

— Можем разделиться, — предложила Бланка, — скажем, ты мог бы начать с подъезда, крайнего слева…

Тем временем Лепрекон, находившийся по другую сторону забора, сделал несколько пассов руками, одновременно приплясывая на месте. И пробормотал вкрадчиво, еле слышно:

В следующую секунду четырем кабысдохам разной степени лохматости надоело просто так слоняться по территории стройки, наслаждаясь теплым деньком. Встрепенувшиеся все как один, они со злобным лаем кинулись к тому месту, где находились трое поисковиков.

Дворняги появились так внезапно — выскочили из-за углов дома — что Бланка даже вскрикнула от неожиданности и испуга. Мужчины оказались повыдержаннее.

Крянев почти машинально подобрал с земли обломок кирпича. И уже одним этим обескуражил небольшую собачью стаю. Нет, лаять они не прекратили. Но предпочли для пущей сохранности держать дистанцию.

Не растерялся и Змей.

— Давайте! Кто первый? — выкрикнул он, размахивая перед собой руками. — Смотрите… укусите — отравитесь.

Тем временем Лепрекон продолжил свои дикие пляски вместе с декламацией, сделавшейся немного громче:

Притом, что собаки, облюбовавшие стройку, по-прежнему не спешили нападать, им на помощь уже мчались собратья из окрестностей. О чем свидетельствовал многоголосый лай, доносящийся издали. И становящийся с каждой секундой все ближе.

Сколько обещало прибыть дворняг, предсказывать никто из поисковиков не взялся бы. Но все трое понимали, что устоять против большой стаи вряд ли получится.

В этот раз первой сообразила, что делать, Бланка.

— Иди-ка сюда. Ко мне, — ласково проговорила она, присев на корточки и обращаясь сразу к четырем собакам вражеского авангарда.

Дворняги нерешительно замахали хвостами, продолжая, впрочем, лаять. Затем одна из них, умолкнув и еще интенсивнее виляя хвостом, подошла к Бланке. Потянулась к ней мордой. Женщина осторожно ее погладила, держа, однако ладонь строго над головой псины — как бы обозначая доминирующее положение.

Голос Бланки в то же время звучал приветливо, мягко:

— Привет, красавец. Ты тут не видел двуногого мальчика… нашего человеческого щенка? Худенький такой.

Издав короткий скулящий звук, пес дернул мордой в сторону… кажется, второго подъезда справа. Затем, опустив хвост да не переставая им трясти из стороны в сторону, направился обратно к своим. Вид имея унылый и обескураженный.

Остальные собаки обступили его — не то ренегата, не то парламентера. Принялись обнюхивать, помахивая хвостами. И на время забыв про вторгшихся в их владения двуногих.

— Невероятно! — воскликнул Алексей Крянев, так впечатлила его сцена общения пса и Бланки. И особенно, как кабысдох ответил ей.

— Привыкай, — весело молвил Змей, — у нас у каждого в отряде есть своя фишка. У меня яд, как уже говорил. А Бланка умеет быть убедительной и со всеми добиваться взаимопонимания.

Алексей кивнул, вспоминая, как ему самому легко было общаться с этой симпатичной брюнеткой во время поиска в Локтево. Только ли способствовала тому ее привлекательная внешность?

— Когда-нибудь и у тебя какая-нибудь изюминка появится, — добавил Змей, — если останешься с нами, конечно. Может, скоро…

Лай сбегавшихся с окрестностей дворняг напомнил об их приближении.

— Время не теряйте, — сухо молвила Бланка, — я пока собак отвлеку. А вы…

— Уже иду, — сказал Крянев веско и кинулся к подъезду, на который, насколько он понял, и указал четвероногий «собеседник» Бланки.

Подойдя и посмотрев вверх, Алексей понял, что определенный резон в том, чтобы выбрать для самоубийства именно этот подъезд, у Вити имелся. Девять этажей подъезда были уже возведены, десятый остался не достроен. Стены были, а вот до крыши и перекрытий дело не дошло. Зато в соседнем подъезде успели построить только три этажа. А от четвертого были только торчащие вверх прутья арматуры.

Множество прутьев. Обещавших превратить в решето любого, спрыгнувшего туда.

— Ну а я вокруг погляжу, — сказал Змей, — потому что неспроста это собачье вторжение. Сердцем чую… а также печенью, почками и кишечником. Неспроста.

В подъезде царил полумрак. В воздухе пахло цементом… а еще, конечно отходами чьей-то жизнедеятельности. Хоть собак тех же, хоть человеческими.

Лишенные дверей проемы, ведущие в квартиры и лифтовую шахту, превращали внутренности подъезда в лабиринт. Но Крянев на входы в квартиры едва обернулся на ходу. Понимал: не было смысла искать там Витю Сиропкина, поскольку самому Сиропкину ни к чему было там прятаться. Во-первых, он не прятаться сюда пришел. А во-вторых, лучшим способом самоубийства самому Алексею казалось забраться как можно выше и спрыгнуть на арматуру соседнего подъезда.

В шахту лифта Крянев, правда, заглянул. Посветив фонариком смартфона. И, не обнаружив к облегчению своему на дне шахты человеческого тела, скорее кинулся к лестнице.

Пока у забора продолжал бесноваться, входя в раж, Лепрекон:

Внезапно семя, похороненное под фундаментом дома, стремительно проросло. Росток рванул вверх, с необычайной быстротой вытягивая из почвы влагу и питательные вещества. Набирая рост и силу.

Трещина пробежала по бетонному полу первого этажа. Мгновение спустя, раздвигая ее, на волю вырвался исполинский побег — длинный как лиана. Но в отличие от тропических лиан бывший куда устойчивей. Прекрасно сохранявший вертикальное положение и без точек опоры в виде стены или ствола другого дерева.

Но в то же время побег не был лишен и гибкости. Которая позволила ему, обогнув пару пролетов, настигнуть бегущего по лестнице человека. И почти обвиться, ухватив того за ногу.

— Ух… ч-черт! — пробормотал на ходу Алексей, едва успев увернуться от хватки этого монстра растительного мира, способного вызвать панику у самого Линнея. Да, отталкивая побег ногой, ускорил бег по ступенькам.

А Лепрекон уже не бормотал — ревел торжествующе:

И движения в пляске его сделались настолько стремительными, что даже глазом не поймать.

Дом содрогнулся весь. Пошла трещинами плита межэтажного перекрытия — на шестом этаже, до которого едва успел добраться Алексей. Зашаталась и лестница. Заходил ходуном пол лестничной площадки, до которой Крянев добрался буквально секунду назад. Пришлось, ни мгновения не теряя (даже чуток дух перевести), перескакивать на следующий лестничный пролет.

«Блин! И как потом спускаться?» — мелькнуло в голове Алексея, когда пролет предыдущий начал разваливаться буквально у него на глазах. Как вафля в руках рассыпался.

Но надолго эта паническая мысль в голове не задержалась. Не о том следовало думать, мысленно приказал Крянев себе. Но о непутевом мальчишке, готовящемся с минуты на минуту… нет, в ближайшие же секунды распроститься с жизнью.

И Крянев продолжил свой лихорадочный бег.

А Лепрекону, в отличие от него, пришлось-таки взять паузу. Потому что даже он способен был устать. И вот тогда…

— А-а-а, вот ты какой! — раздался за спиною существа, имевшего внешность человека в зеленом пальто, насмешливый голос подоспевшего Змея. — Таким тебя и представлял. Ну-с, выпей йаду… мразь!

И стремительным движением опустил ладонь на плечо Лепрекона. Тот аж весь сжался под рукой Змея. Будто оплавился как огарок свечи. Чтобы спустя мгновение взорваться… вернее, рассыпаться тучей бабочек, мух, разнокалиберных жуков, брызнувших в разные стороны.

Хватаясь за сердце, готовое выскочить из грудной клетки, и натужно дыша, Алексей выбрался, наконец, под небо — на лишенный крыши незаконченный десятый этаж.

Нет, он не опоздал… почти. Был здесь и Витя Сиропкин. Оглядевшись, Крянев вскоре увидел его.

Вот только мальчик уже стоял у самого края. Там, где должны были соорудить лоджию, но сделали только небольшую бетонную площадку. На этой площадке и находился Витя. В нерешительности, выжидающе глядя перед собой.

С прыжками на арматуру он явно решил не заморачиваться. Но просто броситься вниз с максимальной высоты.

Да, Алексей почти не опоздал. Но разве редко именно это «почти» оказывается роковым?

— Сиропкин! Витя! — выкрикнул Крянев.

Точнее, попытался выкрикнуть. Но лишь прохрипел пересохшим ртом. Мальчишка даже не обернулся.

— Витя! Стой! — хрипел учитель, из последних сил бросившись к недоделанной лоджии и Сиропкину на ней.

Удивительно, откуда эти силы еще в нем оставались. Не иначе, всплеск адреналина гнал Алексея, выжимая из организма последнее. И Крянев успел… снова почти. Настиг края лоджии за долю секунды до того, как Витя решился. И шагнул вперед.

В отчаянии Алексей потянул руки за мальчиком, до последнего надеясь ухватить его хотя бы за волосы на макушке.

И не удержался сам.

Дальше все произошло в доли секунды.

Доли секунды на то, чтобы Сиропкин завизжал отчаянно и жалобно. Не иначе, именно тогда Лепрекон утратил власть над ним. И мальчик осознал, что жить ему осталось всего ничего. А может, гнусная тварь просто отпустила поводья напоследок. Чтобы жертва успела помучиться.

А самому Кряневу тех же долей секунды хватило, чтобы осознать: он падает. А значит, все скоро кончится и для него.

Но потом внезапно перестал падать, словно уцепившись за воздух. Как будто на парашюте. А оглядевшись, понял причину: не парашют, невесть откуда взявшийся, удержал Алексея в воздухе. Но крылья, огромные и размашистые. Столь же внезапно выросшие у него за спиной.

Так, управляя этими крыльями, он настиг в воздухе падающего и орущего Витю Сиропкина. Да подхватил обеими руками.

На все потребовались доли секунды. По истечении которых, удерживая мальчика, Крянев осторожно спустился на землю.

* * *

— Блин! — причитал Витя, уже стоя на земле, недоуменно озираясь и будто все еще не веря, что остался жив. — На хрена я вообще туда полез?

— На хрена вообще с этим связался? — последовал встречный вопрос от Змея. — С тварью этой… слившейся, кстати, едва мы с ней повстречались.

А вот Крянев, хоть и учитель, не нашел, что Сиропкину сказать. Для ругани ему было слишком жалко этого сорванца. Нотации считал неуместной пошлостью, пригодной разве что в школе. А не посреди заброшенной стройки, где едва не появился очередной труп. Но с другой стороны — не хвалить же бедолагу. Не за что, в конце-то концов.

Все, на что хватило теперь взмокшего, запыхавшегося, но ощущавшего удивительное душевое облегчение Алексея — это молча потрепать Витю по голове.

А вот Бланка проявила больше ласки — даром, что Сиропкина видела впервые. Подошла к нему, обняла, прижав к себе. Но тоже слов не говорила. И старалась не обращать внимания на неприятный запах, от мальчишки исходивший. Очевидно, падая с десятого этажа, Витя успел испугаться слишком сильно.

— И как теперь вас звать-величать? — осведомился Змей, обращаясь к Алексею со смесью почтения и иронии. — Позывной? Только не отнекивайся. Такой герой без позывного — бессмыслица пуще детского шампанского.

— Пожалуй… назовусь… Орлом, — было ему ответом. Именно в тот момент Кряневу вспомнилась песня, о которой он говорил первого сентября перед первоклашками. Все-таки орлята еще учились, а он летать уже умел. Хоть и не принадлежал к царству пернатых.

— Орел? Крутяк! — обрадовался Змей.

И сразу добавил:

— Ну? Так чего ты ждешь? Не хочешь попробовать?

— Взлететь? — не понял Алексей.

После того, как он приземлился, крылья исчезли, будто в тело обратно втянулись. Будто и не было их.

— Да нет! — воскликнул Змей. — На форуме авторизоваться… под этим ником.

— Ладно, — вздохнул Крянев, не вполне понимая, к чему такая спешка. В таком, казалось бы, пустяшном деле.

Но взял смартфон и вышел на сайт отряда «Тревога». Где вызвал форму авторизации и зарегистрировался под ником «Орел».

Как ни странно, в этот раз система новый ник переварила, доложив об успешной регистрации. Затем вошедший как Орел Алексей открыл тему на форуме, посвященную поискам Вити Сиропкина. Где с гордостью, под новым ником впервые в жизни оставил сообщение. Два простых слова, для кого-то бывшие дороже всех благ.

«Найден, жив».

31 августа — 9 сентября 2021 г.

Жертва

А лес все пел свою мрачную песню, и гром гремел, и лил дождь…

— Что сделаю я для людей?! — сильнее грома крикнул Данко.

И вдруг он разорвал руками себе грудь и вырвал из нее свое сердце и высоко поднял его над головой.

Максим Горький «Старуха Изергиль»

Ах, бедный этот ваш Данко! И ведь глазом не моргнул, пожертвовал самым дорогим, что у него было — жизнью своей. Единственной! Не девять у него их было, как у кошки. Все, ради того, чтобы вывести доверившихся ему людей из тьмы.

И даже в голову не пришло Данко сердце не из собственной груди вырвать, а у кого-нибудь из тех людей. На том-де основании, что чужое сердце будет светить ярче. А если тот человек попробует возражать — обвинить его в эгоизме, предательстве.

Потом, когда бы все закончилось, и люди вышли бы к свету, Данко мог бы, живой-здоровый пролить над человеком, чьим сердцем воспользовался, пару крокодиловых слез. Да еще минимум год рассказывать каждому встречному, как тяжело ему далось это решение, как теперь он мучается, переживает. И как, скрепя сердце (что ценно, оставшееся на месте), все же признает необходимость содеянного. Ведь народ спасен? Спасен. А значит, прав он, Данко, оказался. Так что даже напоминать о неподсудности победителей при таком раскладе излишне.

Но нет, предпочел Данко не отягощать совесть лишними жертвами — пожертвовал лишь собою. Тихо умер, вместо того чтобы оправдываться или пробовать самоутвердиться, пожиная плоды своего, возможно сомнительного, успеха. И уж тем более не задумывался, поймут его поступок потомки или сочтут глупостью, лоховством.

Кто-то скажет: каждому времени свои герои. Я не соглашусь. Героические поступки от времени не зависят. Случай, о котором я сейчас расскажу, подтвердит — и в наше время человек способен пожертвовать собой ради спасения других. Весь вопрос в восприятии. Считать ли это впрямь героизмом… или глупостью, или, скажем, путем наименьшего сопротивления, зависит от тех, кто в итоге остался жив.

Еще можно предположить, что прав был Ницше — и отважные поступки могут совершаться из-за малодушия.

Ах, бедный, бедный Данко…

* * *

Но в сторону лирику, переходим к делу. Пришло время рассказать правду о том случае. Об очередном поиске, чей успех был омрачен потерей в наших рядах.

Собственно, время это пришло уже давно. Такова обратная сторона моей способности, выработанной не то благодаря работе журналисткой, не то за время участия в отряде «Тревога». Мне под силу разговорить немого, найти общий язык с животными, подвигнуть на откровенность законченного параноика и невротика. Но беда в том, что и сама я плохо умею хранить секреты. А уж если за иным секретом стоит чья-то жизнь…

Решив смолчать об этой истории, я превратила ее в узника, заточенного в темницу моих собственных нервов. Но узника не покорного; не из тех, кто надеется спокойно отсидеть свой срок или освободиться досрочно за примерное поведение. Мой узник — это смертник, понимающий, что терять ему нечего, а значит, нечего и бояться. И он готов использовать любую возможность для того, чтобы хоть сбежать, а хоть и просто разрушить свое узилище. Пусть даже при этом погибнув сам. Повторяю: ему-то в любом случае жить осталось недолго. Такпочему бы не взять с собой на тот свет еще кого-то? Меня, например.

Нет, сказать по правде, не так уж все драматично. По крайней мере, пока. До поры все ограничивается беспокойным сном и навязчивыми, отвлекающими мыслями наяву. Но я не хочу ждать, пока этому зэку надоест пытаться подпилить решетки или аки графу Монте-Кристо вырыть подкоп. И он начнет действовать более решительно. А сны сменятся кошмарами; навязчивые мысли же — депрессией или даже припадками.

Прекрасно отдаю себе отчет, что мне не поверят. И ни дар мой не поможет (не то профессиональный, не то полученный в отряде), ни, тем более, принадлежность к сонму «акул пера». Более того, узнай в редакции, что я распространяю подобные истории — вылечу с работы в два счета. Нечего, мол, девочка, тебе делать в нашем серьезном издании. И даже в таблоидах нечего. Тут тебе разве что «Оракул» подойдет. Или «Рен-ТВ». А лучше биржа труда.

Так что придется откровенничать анонимно. Да благодарить Интернет, дающий эту возможность.

* * *

Началось все с того, что у нас отказал навигатор.

«У нас» — это я имею в виду нашу поисковую группу, «лису-12». Когда координатор поиска, распределяя задания, присвоил нам этот номер, я еще порадовалась было. Спасибо, мол, что дюжина обычная, а не чертова. То, что произошло дальше, более чем доходчиво показало, что цифры не так уж важны. И магические, и вообще.

Старшей группы поставили меня — в отряде известную как Бланка. Благо, опыта поисков у меня было намного больше, чем у двух мужчин, приданных мне в помощь.

Один работал учителем, и в нескольких поисках мы с ним пересекались. Звали его Алексеем, недавно он обзавелся позывным — Орел. А с ним способностью, что у многих вызвала бы зависть.

Второй оказался совсем зеленым новичком… пусть по возрасту и немолодой уже, и с брюшком. Никакого позывного не имел, в поиске участвовал от силы второй раз. И оставалось только гадать, что его могло на это подвигнуть.

Дело происходило в лесу, более того — ночью.

Кому интересно, подавляющее большинство поисков ограничивается бетонными джунглями городов, а найти очередного потеряху можно при свете дня. Например, благодаря неравнодушному и внимательному прохожему. И листовкам, одну из которых сей прохожий не пропустил.

Но именно в лесу проводятся поиски наиболее крупные, так сказать, резонансные. Когда участвует множество людей… а лес — он такой, никакое количество задействованного народу в нем лишним не бывает. Когда подключается МЧС, экстренные службы. И когда мухами вьются так называемые «коллеги». Не по отряду, увы. Но по журналистскому цеху.

Толкутся, ждут сообщений и результатов. Дабы в голос порадоваться, если потеряшка нашелся живым. И прийти уж в совсем извращенный экстаз, если вместо живого человека нашли труп. Ну а если этот труп получится снять крупным планом, ждет любого из моих коллег седьмое небо или состояние, близкое к оргазму.

Хотя если бы речь шла не о простом смертном, а о какой-нибудь знаменитости, бьюсь об заклад, эффект был бы еще больше.

Но… вина, наша большая вина: не было у нас для них знаменитостей.

В тот раз гвоздем программы стали две бабули-подружки, пошедшие по грибы. Сезон же! Пошли… но домой, как водится, не вернулись и на связь не выходили. Хотя дочери-сыновья клялись, что у обеих должны быть при себе мобильные телефоны.

«Должны быть», смешное выражение, право! Особенно учитывая, что виновницы торжества в том возрасте, когда можно плиту забыть выключить. Куда уж там помнить, кому и что они там должны.

Итак, очередные старушки пропали — да простят меня их близкие за циничную будничность. И вот мы трое в числе многих рыщем по ночному лесу, надеясь на них наткнуться. Продираемся через кусты, перебираемся через поваленные деревья. Шарим в темноте лучами фонарей. Свет расплывается пятнами, попадая на близкие предметы. Или его лучи становятся донельзя тонкими, когда пытаются прощупать лес вдалеке.

А потом у нас отказал навигатор. Просто потух экран с картой вверенного нам участка леса. И как старшая группы, я заметила это первой.

— «Лиса-12» «Заре», «лиса-12» «Заре», — проговорила я, беря рацию, — у нас неполадки.

Но в ответ — лишь треск электрических помех. То есть минуты не прошло, как мы лишились еще и связи. Шикарно…

— Так может, вернемся? — это новенький заканючил.

Я пожимаю плечами. Действительно, какой смысл теперь по лесу бродить? Если мы даже не знаем, где именно следует ходить и искать. Да и самим заблудиться недолго. Так не хватало еще, чтоб и по наши души поиск объявляли.

Попробовали вернуться. Примерно помня, с какой стороны пришли. Тут особенно Орел преуспел — у него, как у преподавателя, память хорошая. Быстро с обратным направлением определился, без всякого навигатора.

Но на этом успехи нашей группы закончились.

Сперва на нашем пути внезапно оказалась шеренга кустов. Внезапно — потому что ни один из нас не мог припомнить, чтобы раньше сталкивался с таким количеством кустов, слишком близко росших и слишком развесистых, чтобы через них продраться. Кусты будто держались друг за дружку ветками. А некоторые еще и оказались колючими. Ну и надо ли говорить, что были они достаточно высокими, что не перепрыгнуть.

— Интересно, — обратилась я к Орлу, — твои крылья помогли бы тебе через эти заросли перебраться?

Шепотом обратилась — чтобы не услышал новенький, которого рановато было посвящать в секреты отряда. На ухо. И сугубо риторически. Понимая, что способности наши даны, чтобы спасать людей, а не бросать товарищей. Так что крылья те же вряд ли вырастут по простой прихоти Орла. Тут ситуация требовалась экстраординарная. Вроде случившегося в свое время падения с десятого этажа и Орла, и мальчика, которого он хотел спасти. То есть сама жизнь поисковика или спасаемого им человека должна оказаться под угрозой.

Если же не бросать… меня-то, быть может, Орел мог через эту растительную баррикаду перенести. Благо, слежу за собой. Да и внушительными габаритами не отличаюсь. Но вот с новеньким точно не получится. Весит он явно побольше Орла. А по сравнению со мной — так в два раза, наверное, больше.

Так что пришлось обходить. Не меньше пятнадцати минут, в течение которых я то на экран навигатора поглядывала (не ожил ли?), то пыталась поймать голоса других участников поиска. Бесполезно.

И не менее бесполезной оказалась сама попытка обхода. Потому что в итоге мы уперлись в столь же плотную стену из елей. Еловые лапы свисали чуть ли не до самой земли — не обойти и не пролезть.

Новенький в отчаянии посветил то в одну сторону от себя, то в другую. И везде луч фонаря натыкался на все те же ели. Неизменно раскидистые и непременно колючие.

А потом появились волки. Да-да, встретить их и в наше время можно не только в мультиках, книжках и тому подобном. Лично я насчитала не меньше семи особей — по числу пар светящихся глаз.

Дыша на ходу, но больше никаких звуков не издавая — храня деловитое спокойствие — звери приближались к нам. Новенький захныкал, будто был ребенком, а не здоровым мужиком; спрятался за нашими с Орлом спинами. Последнее, впрочем, было и к лучшему. Ибо смотреть на него все равно лично мне было противно.

А вот Орел не растерялся. Направил луч своего фонаря прямо навстречу волчьей стае. Мощный луч света ударил в глаза ближайшему из зверей, заставив того остановиться. С ним (по всей видимости, вожаком) замерли и остальные. Надолго ли?

Судя по тому, что уже в следующую минуту фонарь замигал — ненадолго.

Я присоединилась к Орлу, нацелив на волков свой фонарь, когда раздался голос. Громкий — но в то же время какой-то глуховатый, словно кто-то говорил в мегафон сквозь стену.

— Зачем вы вторглись в лес? — вопрошал голос. Да так грозно, что я невольно подумала, не обмочился ли новенький, его услышав. Как будто было мне дело до сухости его портков.

— Найти двух людей, — вслух ответила я на правах старшей группы, — старушек, пришедших собирать грибы.

— Теперь их жизни принадлежат лесу, — заявил голос. — Но вы можете выкупить их.

Та-а-ак, начинается. Все-таки чего не отнимешь у некоторых сверхъестественных сил, так это делового подхода. Ты мне — я тебе. Причем нетрудно догадаться, что, говоря о выкупе, голос вовсе не денежный эквивалент имел в виду.

— Один из вас нанес вред лесу, — продолжал этот невидимка, вещающий из темноты, — погубил множество лесных жизней. Пусть он теперь отдаст свою жизнь. Тогда лес отпустит вас… остальных. И старушек, которых вы ищете.

— Нет, извините, пожалуйста, — возразила я, произнеся эти слова чисто из вежливости.

Потому как понимала — дело слишком серьезное. И слишком могущественен, как и недружелюбен партнер по переговорам, чтобы отделаться извиненьями.

— Но я не понимаю, какой именно ущерб лесу лично я нанесла. Да, я находила людей, заблудившихся в лесу. Но никто мне не говорил, что их жизни принадлежат лесу. Никто не препятствовал… включая вас. Еще я всегда предупреждала людей… как могла, что в лесу опасно, что неподготовленным туда лучше не ходить. Это что ли ущерб? А сама… сама я даже в детстве редко за грибами ходила. И никогда не охотилась.

Голос промолчал, никак мои слова не комментируя. Так что трудно было понять, видит во мне какую вину его обладатель или нет.

Затем слово взял Орел.

— Я биолог, — были его слова, — и учу детей… знакомлю их как раз с природой. Да, в том числе и с возможностями сделать природу полезной для человека. Но я не считаю это ущербом. Напротив, загрязнение и уничтожение лесов… рек, истребление целых видов живых существ меня всегда возмущало. И да, хоть я не веган какой-нибудь, но мясо, которое я когда-либо ел — не от лесных птиц и зверушек. Его на фермах выращивали.

И снова промолчал грозный невидимка. Выжидал, не иначе. Выжидали и волки; некоторые, правда, уже подвывали потихоньку в нетерпении. Пока наши с Орлом фонари мигали и тускнели.

Так прошла минута, другая. А потом не выдержал новенький.

— Да, это я виноват! — воскликнул он жалобно. — Я инженер. Проектировал новую развязку. И много деревьев было вырублено по этому проекту. Да, признаю!

И снова ответом было молчание. Ну и еще мой фонарь — окончательно погасший. Фонарь Орла, надо полагать, был следующим на очереди.

А еще из темноты донеслось ворчание… медведя? Еще и эта зверюга спешила по наши души. Захрустели сухие ветки под тяжелыми лапами.

— Так чего же ты ждешь? — со всхлипом вопрошал новенький, обращаясь в темноту, к невидимому обвинителю.

— Ты должен сам дать согласие, — заявил тот, — готов ли ты сам отдать свою жизнь за жизни спутников и тех двух женщин? И за погубленные жизни деревьев?

— Не дури, парень, — обратился к новенькому Орел, не оглядываясь, — в смысле, не соглашайся. Я надеюсь, крылья меня не подведут… ведь нам грозит опасность, речь идет о спасении. Так что я нас вынесу… надеюсь. Тем более, у тебя работа, семья. Представляешь, каково будет твоим близким, если ты пойдешь на эту сделку.

Что до меня, то я промолчала. Не очень-то разделяя его надежды на крылья, на то, что они раскроются по заказу, как и на их грузоподъемность. Хотя мне тоже не улыбалось объясняться с женой и детьми этого горе-проектировщика. А с родителями — тем более.

— А что делать? — возразил новенький.

Слова Орла о крыльях он явно пропустил мимо ушей. Посчитав бредом испуганного человека. Еще более испуганного, чем он сам.

— Да к тому же… работа — да. Но семья… жена достала: то на курорт ее свози, то хрень купи какую-то. То просто мало денег приношу, и это, видите ли, величайшее с моей стороны преступление. Так что на хрен ее! Тем более детьми мы так и не обзавелись. Родители? Но они в другом городе, мы почти не общаемся. Да и работа у меня не айс. Нудная бывает, муторная. Неблагодарная. Всякие хотелки приходится учитывать и как-то в проект запихнуть… увязать все вместе. Как будто это дамская сумочка, блин. Оплачивается, правда, неплохо. Но и только.

Затем новенький обратился уже непосредственно к голосу из темноты:

— Отдать жизнь… это значит, я умру?

Интересное уточнение, еще подметила я про себя. Не лишенное интеллектуальной ловкости. Словно не современный инженер говорит, а древнегреческий софист. Или профессиональный юрист, пытающийся переиграть Мефистофеля при заключении сделки.

Потому ответ невидимки из темных лесных глубин меня не сильно и удивил.

— Нет, — услышали мы трое, — лес приумножает жизни, а не отнимает их. И даже труп, оказавшийся в лесу, становится пищей… питает новые жизни. Так что твоя жизнь останется при тебе. Просто ты не сможешь больше сам ею распоряжаться.

— Вот как?! — воскликнул новенький уже без тени страха, но с каким-то нездоровым энтузиазмом. — А когда, скажите на милость, я распоряжался жизнью сам? Когда таскался чуть ли не каждый день в школу, в универ — чтобы нормальную работу получить, а не дворы подметать? Или теперь, когда даже не на дядю работаю, а на целый выводок дядь и теть? У которых, видите ли, есть бабло. И на это бабло они меня покупают. Как вещь, но неоднократно. Только, блин, выбрался, чтобы что-то реально полезное сделать. А не только перед компом глаза портить…

На последних фразах было непонятно, сожалел новенький или, напротив, гордился какой ни на есть переменой в своем существовании. Точнее, попыткой такой перемены.

— Так ты согласен? — спросил голос. Очевидно, ему было важно услышать прямой и недвусмысленный ответ.

— Разумеется! — почти торжествующе выкрикнул новенький.

А мы с Орлом смолчали. Понимая, что переубедить его не удастся. Да мы бы и не успели. Лично мне только и хватило времени, чтобы обернуться. И увидеть, как меняется наш спутник. Как искажается на глазах его силуэт, теряя форму. Как стираются человеческие черты. И как, наконец, получившееся бесформенное нечто, вроде куска пластилина, вытягивается вверх на несколько метров, одновременно истончаясь.

Мгновение спустя мой фонарик освещал сосну. Всего лишь еще одну из сосен, росших в этом лесу. И чудесным образом оказавшуюся на месте нашего новенького.

Мой фонарик… только затем до меня дошло, что он снова работает, не гаснет.

С жалобным скулежом убрались прочь волки. Словно не рады были оставить добычу. Но вынуждены подчиниться какой-то могущественной силе. Что до медведя, то он вообще не успел показаться нам на глаза.

И я уже не сомневалась, что поглядев на навигатор, найду его вполне исправным.

Впрочем, вскоре оказалось, что необходимости в навигаторе не было. Как и в дальнейших поисках.

— Помогите! Ау! Есть тут кто-то? — донеслись до нас с Орлом чьи-то выкрики. Чьим-то по-старчески дребезжащим голосом.

— Туда, — указал направление мой оставшийся спутник.

И мы пошли. Не встречая больше препятствий вроде баррикад из кустов.

Далеко идти не пришлось. Через несколько метров лучи наших фонарей буквально натолкнулись на двух старушек в комбинезонах и шляпах. Одна сидела, привалившись спиной к стволу дерева и вытянув левую ногу. Другая присела рядом на корточки.

— Помогите! — запричитала она. — Надя ногу подвернула… идти не может.

Рядом с бабулями стояли две корзинки, полные отличных грибов. Утешительный приз.

И что после этого оставалось? Мне, я имею в виду — как старшей группы. Конечно, объявить по рации: «найдены, живы». А в качестве ложки дегтя сообщить, что нужна медицинская помощь.

Ну и еще поразиться про себя, до чего на самом деле это легко — сдаться. Уйти, бросив людей, которые к тебе неравнодушны. Забив на все обязательства. Отказаться от всего, чем жил прежде. И ни о чем больше не волноваться, не напрягаться. Жить, передав кому-то другому это тяжкое бремя — самому распоряжаться собственной жизнью. Самому за себя больше не отвечая.

Самопожертвование? Да. Но много ли в этом самопожертвовании героического? Не меньше ли трусости?

Хотя с другой стороны, страшно представить, что ждало бы этих старушек, не согласись тот незадачливый новичок на сделку с голосом из ночной темноты. Наверняка стали бы питанием для новых жизней.

Еще я думаю… или, если угодно, надеюсь, что именно в этом заключалась особая способность новенького, вроде крыльев у Орла или талант к общению — у меня.

Пожертвовать своей жизнью. Суметь на это решиться, когда необходимо.

Да, так себе умение. Одноразовое, что печальней всего. Но много ли людей способны хотя бы на это?

11 сентября 2021 г.

Расплата

Институт предоставлял неограниченные возможности для превращения человека в мага. Но он был беспощаден к отступникам и метил их без промаха.

Аркадий и Борис Стругацкие «Понедельник начинается в субботу»

Мелкий, но настырный дождик смачивал ковер из сухих опавших листьев. Топча его, по осеннему лесу шли двое. Мужчина и женщина в одинаковых оранжевых жилетах.

Женщина была еще молодой блондинкой, долговязой и коротко стриженной с заурядным неприметным лицом.

Внешность мужчины была куда примечательней. Стройный, но не хлипкий, он тоже выглядел молодо… если не присматриваться к выражению его лица. Суровое то было выражение — как у много повидавшего и пережившего человека.

Но в то же время сказать про него «морда кирпичом» значило попасть пальцем в небо. Напротив, тонкие черты лица заметно смягчали внешность этого человека, придавая ей некоторую интеллигентность, даже аристократичность. Портрет довершали тонкие, аккуратно подстриженные усики. Совершенно не модные, но вид не портившие ни на йоту.

На секунду мужчина остановился, прислушиваясь. Сквозь шорох дождя до него донесся слабый стон.

— Кажется, в той стороне, — проговорил он затем.

И пара в оранжевых жилетах продолжила путь. Чтобы через несколько минут наткнуться на небольшую канаву, над которой нависал накренившийся ствол мертвого гниющего дерева.

Будучи для кого-то и впрямь небольшой, канава эта оказалась непреодолимым препятствием для тощего лысеющего старика. Да что там препятствием — западней. Старик валялся на ее дне в неудобной позе: кверху ногами. Но был еще жив. Это его стон слышал усатый мужчина.

— Кажись, вот наш грибник, — констатировала блондинка.

Ее спутник, промолчав, осторожно спустился в канаву.

— Помоги, а, — взмолился, обращаясь к нему, старик, — видишь… приземлился неловко. Подняться не могу… хоть бы не перелом.

— Помогу, помогу, — пробормотал в ответ усатый мужчина, — уж я помогу… вот сейчас помогу.

— Может, лучше со штабом связаться, — окликнула его блондинка, — пусть скоряк пришлют.

Но ее спутник только поморщился от жаргонизма «скоряк», в отряде означавший скорую помощь. Не по вкусу ему были эти коряво-подлые словечки, достойные каких-нибудь люмпенов. А предложение напарницы проигнорировал вовсе.

Склонившись над стариком, усач протянул к нему ладони с растопыренными пальцами. И… буквально увидел, как к ним устремился, поднимаясь с груди незадачливого грибника, едва заметный дымок.

Старик закряхтел, затем закашлялся, хватаясь за сердце и задыхаясь. Из его носа побежали две темные струйки, а глаза расширились настолько, что, казалось, готовы были вылететь из орбит.

— Эй! Что у вас такое?! — вскричала блондинка, заметив неладное.

Соскользнув в канаву, подбежала к напарнику.

— Эй! Че за фигня… Шмель?!

Толкнула его; мужчина, названный Шмелем, завалился на бок. Но уже секунду спустя резко подскочил на ноги, словно на пружинах. Повернулся.

Его лицо теперь выражало не суровость, а ярость. Пополам с чисто животным возбуждением голодного хищника, дорвавшегося до добычи. Глаза безумно сверкали.

— Не лезь! — взревел он, и блондинка испуганно отшатнулась.

Затем добавил, тоном уже более спокойным, но по-прежнему без тени дружелюбия:

— Я могу хоть сейчас свернуть твою костлявую шею. Но могу и, наоборот… поделиться силой. Не смотри, что он такой старый и хилый. Тут и тебе хватит… если будешь умничкой… да!

Блондинка молча закивала, судорожно сглотнув.

А затем Шмель поднес ладонь к ее лбу — всего на секунду. И блондинка аж глаза зажмурила от неожиданно нахлынувшего и никогда прежде не испытанного блаженства. Будто солнце в голове зажглось. Только не раскаленное, а ласково-теплое, животворящее. Под его лучами таяли, словно снег, усталость и раздражение от долгого похода по лесу.

— Приятного аппетита, — с усмешкой сказал ей напарник.

Когда он снова повернулся к старику, тот уже и трепыхаться перестал. Смотрел в осенние небеса остекленевшими глазами.

Шмель глубоко вздохнул и выдохнул несколько раз, снимая возбуждение. Нелегко это было сделать, ведь внутри него все бурлило и горело от прилива свежей энергии. Жизненной силы.

Наконец, справившись с собой, Шмель, как старший группы достал рацию и уже нормальным тоном проговорил:

— Это «лиса-7». Найден, погиб.

На последних словах еще покосился на спутницу-блондинку. Попробуй, мол, хоть слово против сказать.

* * *

В ушах еще звенело игривое «love me, love me» вместе с сопутствующим веселым мотивчиком, когда Пифия выходила из ночного клуба. Вспотевшая, притомившаяся, но довольная. Немного растрепавшаяся прическа была предусмотрительно уложена во время последнего похода в дамскую комнату — перед самым выходом. Потому что… да, в этот раз подцепить никого не удалось. Но вдруг фортуна еще повернется к ней лицом за пределами клуба. Ночь продолжалась.

Другие могли думать что угодно, но сама Пифия не считала себя гулякой, а свой образ жизни — безнравственным. Любой организм нуждается во встряске, но особенно тот, которому приходится больше работать головой. А Пифия не просто работала. Ей, вынужденной много запоминать, многое понимать, прочувствовать и предвидеть, собственный мозг казался чем-то вроде мусорного ведра. А даже ведро для мусора нужно время от времени освобождать, иначе плохо будет и ему самому, и окружающим.

Таким вот освобождением для Пифии и стали регулярные походы в ночной клуб. Хотя бы раз в месяц. Она давно поняла, что лучшее средство от умственной усталости — утомиться физически. Причем утомление эффективно вдвойне, если оно еще и сопряжено с удовольствиями. Старыми добрыми примитивными удовольствиями, доступными даже братьям нашим меньшим.

Потому… да, клубом как средством сбросить стресс и нервное напряжение Пифия отнюдь не ограничивалась. В противном случае давно бы спилась или даже сторчалась и опустилась на общественное дно. Гораздо чаще она ходила в фитнес-центр. Другой вопрос, что в клубе ей нравилось больше.

Итак, возбужденная и немного оглушенная, Пифия озиралась на парковке перед клубом под отзвуки музыки изнутри. Увиденное женщину разочаровало. Похоже, никто кроме нее не торопился завершать вечер, давно перешедший в ночь. Чтобы встретить неодинокое утро.

Компания визжащих малолеток, толкавшихся возле старой «лады» и пытавшихся в нее втиснуться, была, понятное дело, не в счет. Разве что посмотреть, поржать можно было.

Не вызывало надежд… но еще меньше доверия и тощее наголо стриженое существо с пирсингом в носу, одиноко слонявшееся по парковке. Пифия поймала себя на мысли, что даже пол существа не может определить — по крайней мере, с беглого взгляда.

Не то чтобы сильно ее это парило. Нет, Пифия была бы не против, окажись ее сегодняшний ночной спутник женщиной. Скорее, наоборот. Ничего такого она еще не пробовала, а хотелось бы. Просто потому, что все новое манило Пифию как экзотическое лакомство.

Но кто сказал, что познать это новое она обязана именно с какой-то лысой уродкой, шляющейся в ночи? С существом, которое даже на порог клуба не пустили — наверняка заслуженно.

И вообще, скорей всего оно искало удовольствия иного рода. Связанные не с биологией, но с химией.

Еще раз осмотревшись, Пифия разочарованно вздохнула и зашагала прочь. Сегодня, похоже, ничего не обломится. Придется вызывать такси. И надеяться, что ответом ей будет не дружный храп и водителей, и службы заказа.

Пифия перебралась с парковки на тротуар ближайшей улицы. И, достав айфон, уже успела открыть приложение для заказа такси… когда услышала приветственный звук автомобильного клаксона.

Просигналили еще раз. С неохотой Пифия оторвалась от айфона и обернулась. Где-то в шаге от нее на проезжей части остановилась аккуратненькая белая «Киа», поблескивавшая в свете уличных фонарей.

К чувству неудовлетворенности, точнее незавершенности, добавилось раздражение. Оттого, что владелец «Киа», похоже, кое с кем ее перепутал. Конкретно, с девками, работающими на трассе — и занимающимися отнюдь не укладкой асфальта. Так не хотелось кричать: «Нет, я не из этих!», словно оправдываясь перед очередным ушлепком, у которого завалялись лишние деньги. А кричать придется. Придется отшивать его как можно жестче и скорее. Прежде чем этот козел начнет о цене договариваться.

Союз этот — раздражения и чувства незавершенности — атаковал хорошее настроение Пифии, с трудом обретенное в стенах ночного клуба. И готов был уже повергнуть его. Ах, какой вечер пропал! Но оба эти неприятные чувства мгновенно улетучились, сменившись надеждой, когда Пифия увидела лицо владельца машины — тот как раз высунулся наружу.

— Шмель, ты? — переспросила женщина, не скрывая радости.

— А я уж думал, не узнаешь, — не менее весело, даже в каком-то приятном возбуждении, отозвался усатый красавец.

С ним, как и с большинством опытных участников отряда «Тревога» Пифия была знакома лично. Не только через посредников в виде телефона и Интернета. Так что зря один из тех ребят… Змей, кажется, его зовут, сравнивал ее с леди Годивой. Которую нельзя видеть живьем, не то ослепнешь.

С другой стороны, знакомство конкретно со Шмелем нельзя было назвать слишком близким. Пока. А потому…

— Тебя подвезти? — предложил веселый усач.

— Тогда лучше к тебе, — было ему ответом.

* * *

Что ж. Надо сказать, Шмеля Пифия недооценивала — и напрасно. Привыкла считать человеком флегматичным. Именно такое впечатление он производил, когда они виделись и общались раньше. Не в спальне, правда.

А сегодня в этого усача словно бес вселился… что для матерых участников отряда «Тревога», кстати, не всегда звучало как метафора. Еще пока ехали, он радостно так трепался ни о чем и смеялся беззаботно. Пифия даже заподозрила, что Шмель малость принял на грудь. А уж как утомил ее, когда дело дошло до постели. Причем дошло очень быстро, чуть ли не сразу по приезде. Вещи их обоих так и остались лежать, разбросанные по прихожей и спальне.

Ох и утомил! Как будто не сверстник, то есть вполне себе зрелый мужчина, а юнец, у которого недалече как вчера дембель был.

«Интересно, ты что-то принимаешь?» — мысленно спрашивала еще Пифия, словно обращаясь к Шмелю.

Впрочем, утомился, в конце концов, и он. Потому что, как ни крути, был лишь представителем того пола, который только кичится почем зря своей силой. Подобно тому, как воины себя подбадривали перед безнадежной битвой, выкрикивая оскорбления врагу.

Итак, отвалившись от Пифии, Шмель, наконец, затих и уснул. Более того, даже захрапел. Как и большинство мужчин до него. Разве что хватило его на дольше. А Пифия, полежав немного да поглядев в потолок — силясь разглядеть какие-то детали сквозь темноту — поднялась и вышла, закутавшись в простыню.

Древнейший инстинкт получил свое. Был утолен и теперь отошел в сторонку, давая дорогу стыдливости и прочим условностям цивилизации.

Так, закутанная, Пифия вышла на лоджию. Застекленную и утепленную, благодаря чему холод осенней ночи туда почти не проникал.

Покурив да немного подышав свежим воздухом, Пифия хотела было вернуться в спальню. Но немного дезориентированная в чужой, да еще темной, квартире, попала в соседнее помещение, оказавшееся небольшим кабинетом. Включив свет (дабы ни на что не наскочить в потемках), Пифия обнаружила письменный стол, на котором стоял монитор компьютера, картину на стене, книжный шкаф. А еще тумбочку с маленькой стеклянной витриной.

Она-то и привлекла внимание любопытной женщины.

Под стеклом ожидаемо находилось нечто, претендующее на роль музейного экспоната. Пусть даже единственным посетителем такого «музея» был сам хозяин квартиры. Два потемневших и потускневших от времени ордена… кажется, что-то военное и старинное. Один напоминал мальтийский крест. Другой был выполнен в форме опять-таки креста, больше похожего на медицинский. Только зеленого. А над крестом — изображение двух перекрещивающихся сабель.

С крестами соседствовала старая, чудом не выцветшая фотография в рамке. На ней еще можно было разглядеть молодого парня в военной форме, при сабле, и, кажется, с одним из крестов-орденов на груди. Пифия еще обратила внимание на штаны с лампасами — еще один архаизм.

Парень держал над головой винтовку со штыком, словно торжествующе потрясая ею. А еще показался Пифии похожим на Шмеля. А может, просто усы у них были почти одинаковые. Тогда как других черт лица на старом снимке было не различить.

Заинтригованная (ибо неоднозначность порождает вопросы), Пифия приложила ладонь к стеклу, аккурат над фотографией. Прикрыла глаза… и на мгновение увидела героя снимка живьем. Каким видел его давно почивший в бозе фотограф.

Действительно, на Шмеля очень похож. Можно сказать, одно лицо. Причем усы усиливали сходство. Молодой вояка гордо, а может, самодовольно улыбался, держа винтовку над головой. Но на деле старался не трясти ею и вообще не шевелиться. Дабы не испортить снимок. В старые времена фотографии сильно были чувствительны к таким вещам. Не то, что сейчас — с цифровыми камерами.

— Прадед мой, — раздался негромкий голос за спиной, разрушая образ, явившийся Пифии и возвращая ее в реальный мир.

А уже в следующую секунду обе руки подошедшего Шмеля легли на плечи женщины. Та машинально дернулась и шагнула в сторону, высвобождаясь из объятий да еще плотнее кутаясь в простыню. Ты, мол, конечно, меня порадовал, отдаю тебе должное. Но не воображай, пожалуйста, лишнего.

— Поручик Волохов, — проговорил Шмель, ничуть, как будто не огорченный ее реакцией, — это в честь него меня Борисом назвали.

— Воевал? — поворачиваясь к Шмелю, исключительно риторически спросила Пифия, дабы поддержать разговор. Ну и сгладить тем самым впечатление от своего отказа. Подсластить пилюлю для мужского самолюбия.

— А то! — с энтузиазмом заявил хозяин квартиры. — В Первую мировую, потом в Гражданскую. В армии адмирала Колчака.

«Что ж, — с удовлетворением подумала Пифия, — это объясняет, почему у наград такой старомодный вид. Да и поручики отнюдь не в Великую Отечественную были».

— За белогвардейцев, — вслух молвила она, — как там… за царя, за родину, за веру?

— Скорее, за Русь святую, — поправил Шмель, — царя-то к тому времени краснопузая сволочь убила без суда и следствия. Вместе со всей семьей. Хотя оставалась еще у нас… прадеда моего и вера, и родина.

«У нас?» — не могла не обратить внимания Пифия на эту странную оговорку. Вслух же не удержалась от подколки:

— А также за вальсы Шуберта и хруст французской булки.

— Уж всяко лучше, чем попса и Биг Мак, — парировал Шмель без тени улыбки. — И не надо иронии. Прадеду действительно было, во что верить и за что сражаться. Он и сражался. В отличие от нынешних… «идейных», прости господи, борцов то ли с системой, то ли с режимом, а то ли с собственными тараканами в голове. В чем их борьба-то? В том, чтобы в Сети ругаться, потом потолкаться на площадях, поорать? А в итоге схлопотать от полиции да неделю в том же Интернете плакаться по этому поводу. Ладно, девушки. Но когда мужчины так себя ведут, лично мне смотреть противно.

— Да я ж не против, — примирительно молвила Пифия, пожимая прикрытыми простыней плечами.

Но Шмеля уже было не остановить.

— Кстати, если бы победили они… прадед мой и остальные, — говорил он, постепенно заводясь, — тогда очень много зла просто не случилось бы. Не было бы ни ГУЛАГа, ни Голодомора. Как и Второй мировой войны с десятками миллионов трупов. Потому что с законным государем России… в отличие от краснопузой сволочи западные державы, если не дружили, так хотя бы предпочитали ладить. И им не было бы нужды вооружать и натравливать на нас хоть Гитлера, хоть кого бы то ни было. А значит, не было бы и «холодной войны», когда свой народ держали впроголодь, а помогали всяким тиранам из якобы дружественных стран. Вплоть до людоедов из Африки. А народ тем временем душу готов был продать за джинсы. Девяностых бы не было… когда понятия «бандит» и «успешный человек» стали синонимами, а нравственные ориентиры окончательно сбились. И кумирами молодежи сейчас были бы Суворов и Менделеев. А не Бузова с Моргенштерном.

«Кому как, — подумала Пифия, — кому Менделеев, а кому Салтычиха ориентир и пример для подражания. Или Пуришкевич».

Но вслух ничего отвечать, тем более возражать не стала. Ибо понимала: что с фанатами, что с хейтерами бесполезно спорить. Бесполезно приводить какие-то аргументы. Что те, что другие — как школяры недобросовестные, подсмотревшие готовый ответ в конце задачника. И теперь держащиеся за него, подгоняющие под него решение со всей доказательной базой. Что подходит — берем, что не подходит — отбрасываем. И, увы, не всегда успевают вовремя заметить, что ответ-то, подсмотренный… к другой задаче.

Тем более что следующие слова данного конкретного не то хейтера, не то фаната, показали: против хотя бы Пуришкевича в качестве кумира он ничего не имеет.

— И вообще «штерны» всякие знали бы свое место, — заявил Шмель, — и не высовывали бы свои кривые переросшие носы из-за черты оседлости. Но даже если бы высунули — им бы по этим носам в два счета надавали!

Пифия улыбнулась. Тогда как внутри нее вовсе назревала волна смеха, которую она едва сдерживала. Умея помимо прочего видеть себя со стороны, женщина как раз увидела… и осознала всю нелепость ситуации.

Нет, правда: двое любовников, только что из постели, стоят, в чем мать родила (не считая простыни) — и обсуждают спорные исторические вопросы! Кто за что воевал и кто был прав. Право же, как в плохом кино, если не хуже. Даже сетевым хомячкам, спорящим по любому поводу, такое бы в голову не пришло.

Одно радовало: улыбку Пифии Шмель истолковал в свою пользу.

— Опять в спальню хочешь? — поинтересовался он уже куда миролюбивей и улыбнувшись в ответ.

— Почему нет, — поспешила согласиться женщина, проведя ладонью по груди Шмеля.

И все же фотографию, увиденную в кабинете, выбросить из головы не смогла. Заинтересовалась ею. Особенно из-за сходства человека, на ней изображенного — поручика Волохова — с хозяином квартиры.

Что-то здесь было не то. Трудно было объяснить это сходство обычным родством. Тем более в четвертом поколении. Опять же трепетное отношение Шмеля к памяти именно прадеда-белогвардейца. А не, скажем, деда, с гитлеровцами воевавшего. Как-то это нетипично. Если ветеранов Великой Отечественной войны и вправду принято было чтить (благо, некоторые из них были еще живы), то какое по большому счету дело человеку двадцать первого века до войны Гражданской? Тем более гордится тут, по большому счету, было нечем. Тот еще повод для гордости — война с соотечественниками.

Что-то было не так, Пифия не сомневалась. И объяснение, что-де каждый по-своему с ума сходит, ее не удовлетворяло.

Потому, сделав над собой усилие и проснувшись утром пораньше да собравшись, она, пока Шмель спал, успела незаметно прошмыгнуть в кабинет. Да сделать фотографию поручика Волохова снимком вдвойне — засняв на камеру айфона.

* * *

По возвращении домой, Пифия перво-наперво хорошенько выспалась. Благо, был выходной, подработку в виде частных приемов она на этой неделе не планировала, да и на поисковом фронте все более-менее до поры успокоилось. Кроме того, то, чем она собиралась заняться дальше, могло получиться только на свежую голову. То бишь отдохнувшую.

Встала она уже под вечер. И, усевшись на диван с мягкими подушками, положила айфон на стоящий рядом маленький столик. Открыла последний снимок, приложила к нему ладонь и закрыла глаза.

Образы устремились к Пифии, не без труда преодолевая полосу препятствий — искажений, внесенных сперва старинным фотоаппаратом, затем временем, оказавшимся для снимка главным испытанием, потом стеклом витрины и, наконец, несовершенством уже цифровой камеры айфона. Несовершенством, которое не признавали разве что самые ярые из фанатов «яблочной» продукции.

То, что донесла до нее фотография, женщина видела в форме коротких сценок или даже отдельных кадров, перемежаемых яркими вспышками.

Вот бравый поручик лезет в штыковую атаку. Пронзает штыком одного из вражеских солдат, подается назад, отбрасывает, толкая прикладом, еще одного бойца. С шашкой наголо мчится кавалерист. Волохов успевает в последний момент податься в сторону, отчего лошадь проскакивает мимо. Не желая давать ей второго шанса, поручик уже извлекает из кобуры пистолет и стреляет животному в бок. Без промаха.

Вот взмывают фонтаном и разлетаются во все стороны комья земли. Артобстрел, не иначе. Поручик Волохов и еще один белогвардеец пробираются то короткими перебежками, то пригибаясь — так, чтобы укрыться за малейшую неровность. Вот заплясали земляные фонтанчики поменьше, но поинтенсивнее. Пулемет вступил в игру. И боевой товарищ Волохова оказался к тем фонтанчикам слишком близко. Не успел подальше отскочить.

Вот окровавленный, белогвардеец падает. Волохов бросается к нему, тянет за собой. Тянет… не обращая внимания на стрекот пулеметов и рвущиеся снаряды. Тянет, пока не добрался до ближайшего окопа.

Вот, уже в окопе, поручик тормошит спасенного собрата по оружию. Но тот, весь в крови и в изорванной форме, не реагирует. Волохов что-то орет… что именно, Пифия не слышит, звуки сквозь толщу времени до нее не доходят. Но догадывается, что прадед Шмеля то ли проклинает врагов и всю войну, то ли просто горюет о потерянном друге.

Так, не прекращая орать, с донельзя страдальческим лицом Волохов снова толкает его ладонями обеих рук. И внезапно от ладоней идет дымок, вроде сигаретного. Тоненькие, едва заметные дымные струйки дотягиваются до павшего белогвардейца, тот судорожно шевелится…

И вот он же уж не лежит, но сидит в окопе, прислонившись к земляной стене. Что-то говорит — шевелит губами. Да с недоумением пялится то на порванную на груди форменную куртку, покрытую давно засохшей и потемневшей кровью, то на поручика. Вялый, но вполне живой.

Таким же вялым выглядит и сидящий рядом сам Волохов. Если не больше. Просто-таки спит на ходу.

Отведя руку, Пифия открыла глаза, возвращая свое сознание в реальность двадцать первого века. Интересное кино! Оказалось, что прадед Шмеля не просто заблуждался во взглядах и одновременно был доблестным бойцом и хорошим товарищем. Не только был похож как две капли воды на своего потомка-фаната. Но и обладал некоторой способностью — из тех, чье существование наука не признает… впрочем, справедливости ради, не без причины. Ибо явления редкие, порой одиночные, действительно не представляют научного интереса.

Причем речь шла не просто о необычном умении, но об умении, крайне полезном для поиска и спасения людей. Способности, достойной опытного участника отряда «Тревога».

Причем то ли открыл, то ли получил ее Волохов почти при таких же обстоятельствах, как это случается с членами отряда. Стремление кого-то спасти, как идея-фикс плюс готовность при этом пожертвовать собственной жизнью — и, вуаля! Некая запредельная сила в виде исключения дает возможность, и спасти, и выжить самому. Необходимое умение и для того, и для другого — даром, что недоступное большинству обычных двуногих.

По понятным причинам недоступное. Ибо мало кто из человеков разумных озабочен спасением ближнего своего. А уж к самопожертвованию при этом готовы хотя бы морально и того меньше.

«Интересно, — подумала Пифия, — а Шмель мог эту же способность унаследовать? Вместе с внешностью?»

Вообще, в отряде принято было считать, что необычные способности его участников были свойствами исключительно приобретенными. Ну так у людей много чего принято или было принято считать. Было время, когда, к примеру, считалось, что солнце вращается вокруг Земли, а не наоборот. Просто потому, что такой вывод казался очевидным, а ни проверить, ни, тем более, опровергнуть его не было никакой возможности.

А как проверить наследование необычных, не вписывающихся в научную картину мира, умений участников отряда? Правильным ответом было — понаблюдать за ребенком, родившимся у кого-нибудь из них.

Вроде куда уж проще… на первый взгляд. Но вот незадача: те, у кого эти способности обнаружились, по странному совпадению избегали семейной жизни. Пифия была тому ярким, с волосами цвета пламени, примером.

Для одних семью заменил отряд и общество товарищей по поискам. Другие, подобно Пифии, вовсе стремились к одиночеству. А когда одиночество начинало угнетать, искали людских контактов в тех же ночных клубах. Так, чтобы получить максимум удовольствий при минимуме обязательств.

Что до простых обывателей, обремененных семьями и лишь изредка участвовавших в поисках как массовка, то они никаких особых талантов раскрывать не успевали.

«Эх, было бы неплохо, если б Шмель тоже так умел… как его прадед», — мечтательно подумала Пифия. Но увы, и еще сто раз увы: никаких необычных способностей за ним замечено не было.

При этом, как ни странно, позывным правнук поручика Волохова обзавелся чуть ли не с первых дней участия в отряде. Как Шмеля движок сайта, включая систему регистрации, принял его безоговорочно.

Хотя, насколько было известно Пифии, сперва поисковик обзаводился необычным умением, а уже следом подбирал себе ник на сайте, он же позывной. С ней самой, во всяком случае, именно так это происходило. А прежде, чем открыть в себе дар ясновидения (настоящий, а не как у тех, кто за деньги гадал или в «Битве экстрасенсов» участвовал), Пифия была не Пифией, а всего лишь Инной Канюковой.

Нет исключений без правила? Пифия сомневалась. Даром, что мало понимала в функционировании того же сайта отряда.

Таким образом, выходило, что скопировав снимок прадеда Шмеля и применив к нему свой дар, Пифия не столько ответила на возникшие по его поводу вопросы, сколько обзавелась еще одним. Иначе говоря, знала несколько больше, но понимала немного меньше.

Не сходились все равно концы с концами.

Чтобы подстегнуть мозг, Пифия сходила на кухню, сварила кофе. А пока попивала ароматный напиток, посетила ее новая мысль.

Хоть Гражданская война закончилась известно как, поручик Волохов вряд ли погиб.Иначе бы не смог родить дедушку Шмеля, и весь этот род бы прервался. Потому что выглядел поручик молодым, вряд ли успел семьей обзавестись. Тем более что Гражданской войне предшествовала Первая мировая, а в предшествующие годы Волохов наверняка совсем юнцом был.

Так что наверняка после поражения белых поручик, подобно другим своим уцелевшим соратникам, удрал за границу, куда-нибудь в просвещенную Европу. И там…

Там ему мог пригодиться его дар исцеления просто для зарабатывания себе на хлеб. Вряд ли Волохов сильно разбогател, сражаясь то за царя, то за Русь святую. А значит, на чужбине ему гарантировано грозила нищета. Так неужели поручик при таком незавидном раскладе не догадался бы воспользоваться своим чудесным умением? Что-то не верилось.

А если воспользовался — то неужели не засветился ни разу? Так, чтоб сплетни прошли, чтоб газетчики прознали про русское чудо?

Ухватившись за эту идею, Пифия решила проследить дальнейший жизненный путь белогвардейского поручика. Для чего загрузила снимок его фотографии из айфона в специальную программу, которую для нее сделал один знакомый талант-компьютерщик.

Программа распознавала изображения и отыскивала похожие на просторах глобальной Сети. Причем делала это не примитивно, как Гугл, а со вниманием к деталям.

Первая попытка оказалась неудачной. Программа выдала кучу таких же черно-белых снимков солдат обеих мировых войн и нескольких локальных конфликтов. Халхин-Гол, Корея, Вьетнам и тому подобное.

Что ни фотография — на каждой солдат позировал один да со вскинутым над головой оружием. Похоже на снимок Волохова? Похоже. Но Пифии требовалось совсем не то.

Мысленно посетовав сперва на «тупую железяку» сиречь компьютер, затем на столь же недалекую себя, Пифия загрузила снимок в Фотошоп. Там вырезала только «портретную» часть снимка поручика — голову, плечи и грудь. Увеличила.

Лицо, вполне ожидаемо, получилось до неузнаваемости мутным. Но Пифия, не желая сдаваться, решилась на небольшой подлог. Точнее даже на невинную хитрость.

Она зашла в паблик отряда «Тревога», отыскала там коллективную фотографию нескольких членов отряда, включая Шмеля — участников одного из поисков. Загрузила и эту фотографию, вырезала лицо Шмеля, преобразовала это изображение в черно-белое да приладила к портрету его прадеда.

Снова запустила заветную программу, загрузив уже то, что получилось из двух снимков.

Программа задумалась. Очевидно, найти нечто похожее было делом нелегким — из-за редкости искомого материала. Пифии оставалось лишь надеяться, что за свои упражнения с Фотошопом она не получит в качестве результата какого-нибудь Франкенштейнова монстра, урода из цирка или участника массовки в очередном фильме про зомби-апокалипсис. Хотя вроде бы сделала гибрид из двух снимков аккуратно. Старалась.

Результат пришел примерно через полчаса. За которые Пифия успела еще выпить кофе, потом покурить на балконе и, наконец, соорудить себе бутерброд, чтобы проснувшийся голод унять.

Съесть бутерброд она уже не успела. Звуковой сигнал оповестил об окончании поиска. Прямо с тарелкой в руке Пифия подошла к компьютеру, посмотрела на находку программы. И…

И подумала, что даже окажись на найденном изображении чудовище Франкенштейна, она бы удивилась меньше.

Человек на портрете, отысканном программой, имел лицо Шмеля, а также его прадеда-белогвардейца. Только с выражением каким-то брезгливым и неприятным.

Но главное, он был облачен в мундир… Вермахта?! Нет, войск СС. Хотя такая ли уж принципиальная разница?

На веб-странице, где обнаружился портрет, имелся еще текст на немецком языке. Ряд слов которого в переводе не нуждались.

«Гауптштурмфюрер Б. Волохофф. Дивизия «Шарлемань».

* * *

Стены здания беззвучно содрогались под огнем артиллерии. С потолка сыпалась штукатурка. За ближайшим окном то и дело что-то вспыхивало ярко, чтобы спустя мгновение смениться клубами дыма.

На полу, заваленном той же штукатуркой, какими-то обломками, металлическими колпачками гильз и прочим мелким мусором валялось бездыханное тело в эсэсовской форме. Еще трое эсэсовцев лежали, прижавшись к тому же полу и прикрывая головы.

Затем наступила передышка. Здание перестало трясти, дым за окном худо-бедно рассеялся. И тогда один из эсэсовцев подобрался к окну, приподнялся над подоконником и высунул наружу дуло короткоствольного автомата. Нажал на спусковой крючок, злорадно ухмыляясь.

Однако в бою расклад может меняться ежеминутно. Внезапно лихой стрелок изменился в лице и попятился прочь от окна, испуганно выпучив глаза. Его примеру собрались было последовать два других эсэсовца, когда через соседнее окошко в помещение влетела и упала на пол, легонько звякнув, граната. Заброшенная сюда, не иначе, каким-то шибко сообразительным рядовым Райаном.

Граната взорвалась прежде, чем эсэсовцы успели покинуть комнату или хотя бы рассредоточиться по углам, оказавшись от эпицентра взрыва как можно дальше.

Один из гитлеровских прихлебателей превратился в кровавое месиво, буквально впечатанное в ближайшую из стен.

Другому повезло больше — ему всего лишь оторвало ногу. Но и этого хватило, чтобы эсэсовец лежал, зажимая обеими руками обрубок и что-то орал, широко раскрывая рот. Пифии, которая и в этот раз не слышала звуков, он оттого напомнил рыбу, вытащенную на берег.

А третий оказался тем самым гауптштурмфюрером по фамилии Волохофф. Как две капли воды похожим на белогвардейского поручика Бориса Волохова и Шмеля.

Весь окровавленный, гауптштурмфюрер, однако, еще был жив. Более того, был способен двигаться. И теперь подползал к орущему покалеченному товарищу.

Затем произошло то, что Пифия ожидала увидеть менее всего. Подобравшись к другому эсэсовцу, Волохофф поднес к нему ладони. Точь-в-точь, как белогвардейский поручик, коим так гордился его правнук Шмель. Вот только струйки едва заметного дыма поползли в этот раз не от ладоней, а от эсэсовца-калеки. К ладоням гауптштурмфюрера.

Лишившийся ноги эсэсовец что-то завопил из последних сил, забился в агонии, а спустя уже пару секунд навеки застыл. Тогда как гауптштурмфюрер Волохофф приподнялся на локте, затем перешел в сидячее положение. Кровь, покрывавшая его лицо и форму, потемнела — так быстро засохла, не иначе. А грязное лицо растянулось в довольной улыбке.

Пифия оторвала ладони от портрета на мониторе компьютера. Открыла глаза, озадаченная и с универсальным словечком «Однако!» на устах.

На ее глазах этот Волохофф… нет, все-таки Волохов продемонстрировал такое же умение, что и его… предок-белогвардеец? Однофамилец-двойник? Или он сам двадцатью с хвостиком годами ранее? Только с точностью до наоборот. Не поделился с сослуживцем жизненной силой, но забрал ее, спасая собственную шкуру. А это почти наверняка значило одно из двух. Либо необычные способности передаются-таки по наследству. Либо поручик Волохов и гауптштурмфюрер Волохофф — одно лицо.

В пользу последнего предположения говорил тот факт, что буква «Б» в качестве инициала гауптштурмфюрера тоже означало «Борис», а не «Бернар», например. Или «Бен». Так было указано в тексте, который прилагался к найденной фотографии.

Но вот беда: некоторые обстоятельства этой гипотезе противоречили.

Начать, собственно, с самого текста, оказавшегося кратким досье на этого офицера эсэсовской дивизии. По-видимому, создатель сайта дорвался до архивов «Шарлемани» и, сохранив их на недобрую память, хотя бы частично оцифровал да выложил в Сеть.

О «характере стойком, нордическом», правда, в досье не говорилось. Ну, так ничего подобного, видно, и не требовалось от коллаборациониста и унтерменша. Другой вопрос, что год рождения французского гражданина и русского эмигранта Бориса Волохоффа, примкнувшего к нацистам вскоре после начала оккупации, был указан как тысяча девятьсот восьмой.

То есть, в ряды войск СС он вступил мужчиной в расцвете сил, но сколько ж лет ему должно было быть в Гражданскую войну? Правильный ответ: чуть более десяти. Подростком он был тогда. И не мог сражаться в рядах армии Колчака… и вообще, чьей бы то ни было.

Но и если допустить, что поручику Волохову будущий гауптштурмфюрер приходился сыном, унаследовавшим-таки отцовское умение, получалось, что уже сам поручик заделал его в подростковом возрасте. Поскольку во времена Гражданской войны сам он выглядел молодым парнем — лет на двадцать пять от силы.

Еще досье сообщало, что будущий гауптштурмфюрер вступил в ряды СС уже прошедшим военную подготовку в Иностранном Легионе. Данный факт снова склонял весы в пользу той версии, что речь шла о бывшем белогвардейце-поручике. Действительно, удрав из охваченной Гражданской войной России, прадед Шмеля мог вступить в Легион. Чтобы и денег подзаработать, и повысить шансы на получение гражданства. Тогда как предполагаемому сыну поручика это было ни к чему. В первые годы после Гражданской войны он был бы слишком юн для военной службы. А к моменту достижения совершеннолетия жил бы во Франции уже около десяти лет. Так что едва ли имел необходимость ради гражданства рисковать жизнью.

Но снова все упиралось в год рождения. Не подходивший ни поручику Волохову, ни его гипотетическому сыну.

Зато этот год подходил самому гауптштурмфюреру, чей снимок-портрет угодил в виртуальные сети Пифии. Выглядел «Б. Волохофф» вполне на заявленный возраст — немного за тридцать. И как раз во Вторую мировую войну согласно указанному в досье году рождения должен был разменять четвертый десяток лет.

Оставался еще вопрос о наличии той же способности, что у поручика Волохова, у самого Шмеля. Если исходить из того, что поручик и гауптштурмфюрер все-таки не одно лицо, но родственники, выходило, что способность передается по наследству. Значит, может быть и у Шмеля. А еще становится понятным, собственно, его позывной. Шмель обычный (насекомое) переносит пыльцу и собирает нектар, подобно тому, как мужчины в семье поисковика Шмеля собирали жизненную силу и могли переносить ее от человека к человеку.

Но почему тогда Шмель скрывает это умение от отряда? Не проявил ведь ни разу, чтобы хотя бы первую помощь найденным детям или старикам оказать. Значит, было, что скрывать. Неужели, подобно предку-гауптштурмфюреру Шмель своей способностью злоупотреблял?

Наконец, удивляло сходство этих трех родственников… или двух, если остановиться на предположении, что поручик и гауптштурмфюрер все-таки одно лицо. Уж очень похож оказался Шмель на прадеда-поручика. А эсэсовца Пифия вовсе нашла с помощью обработанного Фотошопом лица Шмеля.

«И вот интересно, — мысленно обратилась Пифия к Шмелю, — если на фотку твоего отца посмотреть, вы тоже с ним на одно лицо окажетесь? И возможно ли в принципе такое — даже при самом близком родстве?»

Будучи по образованию психологом, даже основы генетики Пифия изучала в школе и успела подзабыть. Поэтому не могла ответить на последний вопрос обоснованно.

Зато знала, кто мог бы. Один из участников отряда «Тревога». Орел, в миру Алексей Павлович Крянев, учитель биологии.

«Привет, Алексей! — написала Пифия ему на электронную почту, вне отряда предпочитая позывными лишний раз не пользоваться, особенно в переписке. — Не в службу, а в дружбу: скажи, может ли правнук быть копией своего прадеда? Чисто теоретически?»

Ответ пришел на редкость оперативно — спустя чуть более десяти минут. В отправленном Пифии письме, после приветствия Крянев сообщал: «Боюсь, такое невозможно, даже если бы семья практиковала близкородственные отношения, поддерживая чистоту крови. Точнее, прокатило бы у каких-нибудь примитивных организмов. Тогда как у человека обычно приводило к рождению все менее жизнеспособного потомства с врожденными уродствами и патологиями.

Если же семья нормальная, то есть с каждым новым поколением получает приток свежего генетического материала, то генотип ее и вовсе напоминает игру в испорченный телефон. Изменяясь с каждым новым поколением. Даже если в какой-то семье рождаются только сыновья, им надо жениться, и каждая жена привносит в гены будущего ребенка (читай, следующего поколения) что-то свое

Представь еще, что у тебя есть мешок, полный черных шариков. Если туда ничего не класть, то наугад или не наугад, но ты будешь доставать из него только шарики черного цвета. Но если взамен каждому извлеченному черному шарику класть в мешок белый шарик, то белые шарики наощупь будут попадаться все чаще и чаще. Вплоть до полного исчезновения черных шариков».

Последнее сравнение, рассчитанное, очевидно, на школоту, Пифию позабавило. Но в целом ничего забавного в ситуации она не видела. Со слов Крянева (то бишь, какого ни на есть профессионального биолога) выходило, что либо Шмель не мог существовать сам, либо у него не могло быть предка с такой же, как у него внешностью.

А значит, Шмель не просто скрытничал. Не просто отказывался помогать в деятельности отряда своей способностью. Но самым наглым образом Пифию — обманул. А вероятней всего и не только ее.

Но почему? И как обстояли дела на самом деле? Голова, которую Пифия ломала вот уже весь вечер, от этой ломки устала и потому на помощь не спешила. Одно было понятно: едва ли кто-то мог прояснить ситуацию, свести концы с концами и расставить точки над «ё» лучше, чем сам Шмель. Следовало его, такого лживого и скрытного спровоцировать на откровенность.

И здесь Пифия вынуждена была признать — в таких делах она, даром, что психолог, сильно уступала журналистке Ксении, в отряде известной как Бланка. Потому что у Бланки то была способность, не без участия в отряде приобретенная. А значит, всяко превосходившая возможности обычного человека, независимо от профессии.

* * *

Разговор с Бланкой по телефону превзошел ожидания Пифии. Как оказалось, шустрая брюнетка тоже приглядывалась к Шмелю. Причем в отличие от Пифии, приглядывалась уже давно. Во всяком случае, успела узнать и продумать достаточно, чтобы знаки вопроса, окружавшие загадочного поисковика, успели распрямиться до восклицательных.

— Нет, ну ты сама посуди, — говорила Бланка, — этот Шмель в отряде два года. За это время успел поучаствовать почти в полусотне поисков. Из которых восемь завершил лично. Причем все — знаешь, с каким результатом?

— Найден, погиб, — сообразила Пифия.

— Вот-вот, — подтвердила ее догадку Бланка, — ни одного исключения. Но это не все. Знаешь, что еще общего было во всех поисках, в которых Шмель участвовал?

— В лесу… они все проходили, — вспомнила ее собеседница на правах инфорга.

— Именно, — торжествующе заявила Бланка. — То есть, когда в городе кого-то ищем, Шмель как будто даже ни при чем. Не дает о себе знать. Зато стоило объявить поиски в лесу, как сразу выскакивает. «А вот и я, самый могучий джедай!»

Потом добавила, помолчав немного:

— Нет, я понимаю, что участие в поисках — дело добровольное. Но не до такой же степени. Чтобы уж так пристрастия свои демонстрировать. Как будто не людям помочь хочет, а в магазин собрался.

— Или на охоту, — сказала Пифия.

— О том и речь, — продолжила свою мысль Бланка, — охотился… на ситуацию. Раз за разом стремился оказаться в одно и той же ситуации: он в лесу, наедине с потеряшкой ну и еще одним-двумя товарищами по «лисе». Тут дураком надо быть, чтобы не догадаться — расклад такой ему выгоден. Потому он его и ищет. И вот теперь, благодаря твоим находкам все становится понятным. Пристрастия в поисках в том числе.

— Даже так? — изумилась Пифия.

— Ведь это же элементарно! — воскликнула ее собеседница. — В городе много свидетелей. Тогда как в лесу почти никого. Можно ничтоже сумняшеся тянуть энергию из жертвы. А напарника или припугнуть или подмазать. Поделиться украденной силой… передать немного. Человек слаб.

Пифии вспомнилось, каким возбужденным был Шмель при их вчерашней… нет, строго говоря, сегодняшней (после полуночи) встрече. А сколько страсти проявил, когда они оба решили познакомиться поближе… притом, что на днях как раз завершил очередной поиск.

— И последнее, — продолжала Бланка, — тебе не показалось странным, что позывной у Шмеля появился чуть ли не с первых дней пребывания в отряде, а вот никакой способности при этом не появилось… как бы? По крайней мере, мы про нее ничего не знали.

— Показалось, — признала Пифия. — Так что? Ты тоже считаешь, что Шмель унаследовал способность по перекачке жизненной энергии у своего прадеда-поручика? И теперь злоупотребляет ею… потому и скрывает?

— Бери выше, подруга, — было ей ответом, — я почти уверена, что Шмель и есть белогвардейский поручик Волохов. Как и этот, гаупт… как его там? Эсэсовец, короче. Визенталя на него нет, блин! По любому, как жареным сильно запахло, в нейтральные страны свалил. Куда-нибудь в Латинскую Америку. Так что я бы не удивилась, если б ты, продолжив копаться в Сети, нашла бы его снимки, где Шмель в рядах каких-нибудь местных контрас. Да что я тебе объясняю! Сама же говорила, что тебе Орел на правах специалиста пояснил — такое сходство невозможно. Даже среди родственников.

— Но все-таки, — умозаключение Бланки вроде бы напрашивалось само собой, но та кажущаяся легкость и размашистость, с какой оно было сделано, Пифию огорошила, — сколько тогда лет ему должно быть. Не меньше ста, пожалуй. Притом, что выглядит он…

— Блин, Пифия, ну ты как будто в первый раз! — чуть ли не возмутилась ее собеседница. — Или забыла про ту тварь, на которую в мае Змей охотился… он мне рассказывал. Она похищала детей, высасывала из них жизненную силу, что твой Шмель. Только до предела высасывала, старя их самих до состояния мумий. И за счет этого жила… черт знает сколько. Сохраняя облик молодой девушки.

— Так это тварь, — неловко пробовала возражать Пифия, — а Шмель-то человек все-таки.

За последние слова она могла головой ответить. Потому что ближе, чем она, с организмом Шмеля мог познакомиться разве что хирург. Но и он, Пифия была почти уверена, вряд ли бы нашел отличия.

— Я тебя умоляю! — Бланка усмехнулась. — Можно подумать, тварью обязательно нужно родиться. Знаешь, что Гитлер изначально был художником? И рисовал, между прочим, весьма недурственно?

На это Пифия уже не нашла, что ответить. А Бланка продолжала.

— Я уже о том молчу, — были ее слова, — что человеческая сущность тоже не есть что-то неизменное. Было время… не так уж давно по меркам планеты, когда люди были просто одним из видов животного мира. Ничего не производили. Ели то, что удавалось поймать… или вообще подобрать с земли. А гениями среди них считались те, кто догадался приспособить при поиске еды сухие ветки, каменные обломки и тому подобный мусор.

— Э-э-э, ты это к чему? — не поняла Пифия.

— Да к тому, что с тем же успехом наш общий «друг» изначально мог быть простым смертным, — услышала она в ответ. — Раз в таких делах не бывает ничего неизменного. Ну а если продолжаешь считать, будто Шмелю ровно столько лет, насколько он выглядит, вот тебе последний довод.

— Я вся внимание.

— По роду деятельности я часто общаюсь с представителями органов, — начала Бланка, — ну и знакомствами там обзавелась. Так вот, один знакомый из полиции по моей просьбе поделился кое-какой информацией об этом Шмеле, он же Борис Игнатьевич Волохов. Знаешь, в каком году он вернулся на родину? В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом. Небось, когда в Армении землетрясение случилось, туда поехал кормиться… но речь не об этом. При получении советского паспорта указал свой возраст, как тридцать три года. И сколько ему тогда должно быть лет теперь?

— Блин! — только и могла сказать Пифия, не всхлипнув, не то пискнув.

Тогда как Бланка продолжила:

— В сорок пять он, конечно, паспорт обновил. Тем более что страна уже по-другому называлась. Но тогда едва ли вызвал какие-то подозрения. Молодо можно и в пятьдесят лет выглядеть. Но вот разменяв седьмой десяток — уже вряд ли.

Затем, немного подумав, добавила:

— Интересно, пенсию ему назначили? А если да, то хватило ли Шмелю совести ее оформить, потом получать?

А Пифия молчала. Переваривая услышанное, пытаясь собраться с мыслями. И подумав, что вскоре ей может понадобиться новая встряска в ночном клубе.

— В общем… поняла, — молвила она затем, — в отряде таким людям не место. Мало того, что пользы людям от этого Шмеля нет. Так вдобавок, если он товарищей по поискам в свои грязные делишки вовлекает, у них ведь могут и способности пропасть… ну, у кого они успели возникнуть.

— Странно, что у самого Волохова она не пропала, — посетовала Бланка.

— Ну, это тоже в принципе объяснимо, — заметила Пифия, — во-первых… насколько я понимаю принцип действия способностей, приобретенных в отряде, у них два назначения. Помогать спасению людей и, извините, оберегать носителя способности. Чтобы он ради спасения не боялся рисковать.

— А учитывая, сколько этот Волохов-Шмель прожил за счет своего умения, — догадалась Бланка, — исчезновенье оного немедля его убьет.

— Что противоречит необходимости оберегать носителя, — подытожила Пифия, — потому исчезнуть эта способность не может, чтобы не нарушить собственных законов.

— Понятно. Ты говорила, есть еще «во-вторых», — напомнила Бланка.

— Ну, тут все просто, — было ей ответом, — Волохов не дурак, мог смекнуть, что к чему. И держать некоторый баланс между эгоизмом и альтруизмом. Для чего, например, делиться добычей с теми же товарищами по поискам, подлечивая их. Чтобы это засчиталось, как «правильное» использование.

— В любом случае, я согласна, — сухо молвила Бланка, — гнать надо из отряда этого Волохова. И побыстрее.

— Да, — сказала Пифия не без грусти, ибо толика симпатии к Шмелю у нее осталась, даже несмотря на все находки и умозаключения, — гнать.

— Это как минимум, — продолжала Бланка, — потому что мало ли где еще он приохотится чужую жизненную силу красть.

— А что еще можно сделать? — не поняла Пифия. — Если в полицию обращаться, то что там предъявить? Разве что жульничество с возрастом. А истинная история Волохова… вряд ли кто-то в нее поверит за пределами отряда.

— В полицию идти не обязательно, — в голосе Бланки зазвучали зловеще-насмешливые нотки, — но вот помощь Ластика… например…

— Ластика?! — вскричала, перебивая ее, Пифия. — Просто стереть и все?

По правде говоря, ей вообще-то претила идея использовать Ластика. Отдававшая, на секундочку, даже не самосудом, а хладнокровным убийством.

И уж тем более не вызывало энтузиазма поступить подобным образом с человеком, накануне доставившим Пифии столько удовольствия. С детства, еще будучи просто Инной, она привыкла считать, что за добро нужно отвечать добром. А, что называется, презлым платить за предобрейшее, и вовсе казалось не просто подлостью, а однозначным свинством. Поступком, человека недостойным.

А потому…

— Давай обойдемся без Ластика, — сказала Пифия осторожно, — я попробую его уговорить… уйти с миром. Пусть свои дела вне отряда проделывает. Если хочет, может опять в какую-нибудь «горячую точку» сунуться… лично мне без разницы.

— У-у-у! Да ты, похоже, к нему неравнодушна! — догадалась Бланка. — Ладно, попробуй. Удачи тебе, подруга.

Но следом добавила:

— Хотя председателю отряда все равно нужно сообщить. И куратору.

* * *

Встреча Пифии и Шмеля состоялась уже на следующий вечер. В кафе с отдельными кабинками, музыкой, но при этом — приемлемыми ценами. Пифия любила здесь обедать, да и поужинать была не прочь. Собственно, это кафе в качестве места рандеву она и предложила.

— Удивительное дело! — весело прокомментировал еще Шмель ее инициативу при встрече. — Обычно я сам приглашаю красивых женщин. В кафе, на свидания. Но чтобы дама пригласила меня… это, пожалуй, впервые. Кое-кто, похоже, отстает от жизни.

«Ты, наверное, — мысленно ответила Пифия, — потому что либо шибко галантный джентльмен, либо считаешь, что баба дура и ей место на кухне. Или только с детьми нянчиться. А если какая самостоятельное решение приняла, да еще ему, такому крутому, что-то предложила — то сразу: ах, беда!»

Но вслух мудро промолчала. Щадя психику собеседника.

— Значит, поговорить срочно захотелось, — начал тот, садясь напротив Пифии за столик в кабинке и уже потянувшись за столовыми приборами, — что ж, поговорим. Я весь внимание. Заинтригован просто.

«Все то же веселое возбуждение, что и ночью, у клуба, — не могла не заметить женщина, — хоть уже и послабее».

— Тебе никогда не хотелось… жениться? — вслух спросила она как бы наобум. — Все-таки мужчина видный. Странно, что остался одиноким.

— О, я не одинок! — с неотвязной радостной улыбкой парировал Шмель. — Благодаря тебе… да и другим представительницам прекрасного пола. Уж прости, если это вызывает у тебя ревность. Но хомут на шею надевать себе раньше времени неохота. Или… насчет женитьбы… уж не себя ли ты хочешь предложить? Если да, то это будет вообще полный переворот в моем мировоззрении. Чтобы женщина делала предложение мужчине… может, у тебя с собой и кольца есть?

Так бы он и болтал дальше сорокой радостной, не перебей его Пифия. Причем несколько грубовато.

— Нет, просто интересно, что привело тебя в отряд, — были ее слова, — и других. Интересно мне, как психологу. Я не в первый раз замечаю, что многие активные участники поисков — люди одинокие. Без второй половинки… детей. Я тому яркий пример.

Шмель умолк. Напрягся… впрочем, ненадолго. После чего выдал:

— Так мы же не о «других» решили поговорить. Разве нет? А за себя отвечу: я, как уже сказал, не одинок. В отряд же меня привел не поиск дружеского общения… или, скажем, второй половинки. Хотя, справедливости ради, среди поисковиков тоже находятся истинные красавицы. И просто интересные женщины. Ты, например. Далеко ходить не надо. Но в отряде я не из-за этого. Просто захотелось помочь людям. И что в этом такого?

«И ведь ни слова лжи не сказал! — опять-таки мысленно прокомментировала Пифия его последние фразы. — Регулярно помогает как минимум одному представителю рода людского».

— Да так-то ничего, — вслух сказала она, — просто… уверен, что это твое? Не отвлекает ли от других дел и жизненных планов? Или те люди, которых ты мертвыми находишь… тебя это не парит? Не снятся потом тебе?

— Это что, вежливое указание на дверь? — Шмель нахмурился. — А я думал, в отряде «Тревога» нет никаких дверей. И каждый может принять участие в поисках.

— Все так, — не стала отрицать Пифия, — но есть одна особенность. Ты, раз с нами уже довольно давно, заметил, наверное: те, кто регулярно участвуют в поисках, приобретают необычные способности. Я, например, не зря зовусь Пифией. Как и, например, Змей и Орел… есть у нас такие. Тоже не просто так называются Змеем и Орлом.

— Орел, насколько знаю, летать умеет, — вспомнил Шмель, — хоть и не всегда получается.

— Вот! — воскликнула Пифия. — А как насчет тебя? Что умеешь ты… что могло бы пригодиться в спасении людей? Наверняка ведь умеешь. Не могли эти два года пройти для тебя даром. Позывным ведь обзавелся. А он тоже не просто так появляется. Что он означает, кстати? Не говоря уж о том, позывные часто перекликаются со способностями…

Вежливое, но настойчивое покашливание Шмеля заставило ее умолкнуть. Затем Шмель уставился на Пифию — и во взгляде его больше не было веселья, приветливости и беззаботности, с которыми он пришел в кафе. Тяжелый то был взгляд. Тяжелый и пронзительный.

Взгляд человека… нет, существа, которое действительно много прожило. А чтобы выжить, научилось разбираться в людях, чуть ли не с полуслова их понимать. И угадывать мысли просто по выражению лица.

— Так ты все знаешь, — проговорил Шмель затем. Глухо и вполголоса.

Не спрашивал, но констатировал.

— Никак, эта курва белобрысая проболталась? Неблагодарная…

«Он даже ругается несовременно!» — заметила Пифия.

— Не угадал, — сказала она вслух. — Просто я же говорила: не зря я зовусь Пифией.

— И не зря в Библии сказано: «пифию и ясновидящую побейте камнями».

— Хм, а как насчет скромных служащих организации под названием «Schutzstaffeln»? — осведомилась Пифия, ничуть не оскорбившись. — С ними как, по-вашему, нужно поступить? А, херр гауптштурмфюрер?

— Так это… тоже? — не сказал, а, скорее, выдохнул Шмель.

Лицо его покраснело, но он быстро овладел собой. Налил из стоящего на столе графина в свой стакан и одним глотком осушил. Затем вытер пот салфеткой. И, наконец, ответил:

— Клянусь, против России не воевал. Ни пули в соотечественников не выпустил… хоть их краснопузые десятилетиями в заложниках держали. Да головы морочили. На западном направлении стояла наша дивизия. Так что мы все больше лягушатникам мозги вправляли. Ну и жидам, естественно. А что? Это ведь из-за них я… и много кто еще… много хороших людей родину потеряли.

«Оригинальные у вас методы вправления мозгов, — с сарказмом подумала Пифия, — пуля в лоб или газовая камера. И как только я, в своей практике не догадалась это использовать? Однако теперь уже моя очередь жаловаться на собственную отсталость».

— А когда американцы с англичанами в Нормандии высадились, — продолжал Шмель, — мы стали просто солдатами на войне. Когда приходится убивать, чтобы не убили тебя… сначала. А потом — пока не убили тебя. Чтобы, уж если погибать, то заодно с врагами.

Затем добавил, постепенно входя в раж, распаляясь:

— Так что… кто ты вообще такая, чтоб меня осуждать? Да ты хоть знаешь… хоть представляешь, каково это? Когда парень, с которым минуту назад разговаривал, падает замертво? От пули, осколка, еще чего. Вариантов много. А ты можешь отправиться следом. И вынужден решать, кому в живых остаться: тебе или этому парню.

«А потом, когда пушки умолкают, — дополнила рассуждения Шмеля, опять-таки про себя, Пифия, — когда входишь во вкус мирной жизни, так хочется ее для себя продлить. Чтобы подольше оставаться молодым, чтобы с женщинами все получалось. И до ужаса неохота стареть, тем более умирать. Вот и приходится снова чужими жизнями непрошено распоряжаться. Лишь бы свою сберечь — самую дорогую».

А вслух сказала:

— Да я не столько осуждаю, сколько считаю, что в отряде ты не нужен. Нет, честно. Наше дело — искать пропавших людей, а не скармливать их отщепенцам с мечтами о бессмертии.

Лицо Шмеля исказила недобрая ухмылка.

— Считает она, — проговорил он, не скрывая презрения, — а кто-нибудь еще так считает? Кто-нибудь вообще в курсе, кроме тебя… ясновидящая ты наша.

На долю секунды Пифия замешкалась — не зная, что ответить. Рассказать про переписку с Орлом, телефонный разговор с Бланкой? Но в итоге решила: пусть ее собеседник думает, будто она сама настолько прозорлива, настолько соответствует своему позывному, что сама до всего дошла. А значит, вероятно, даже мысли сидящего напротив человека узнать способна. Так что перехитрить ее, что-то выкинуть нехорошее, нечего и думать.

Блефовала Пифия. И блеф ее оказался столь же оправдан, как и обещание одной военной шишки закончить локальную, но войну силами одного десантного полка. Но понять это женщине еще только предстояло.

— Никто, — сказала она осторожно, — однако…

— Однако плевать, — оборвал ее Шмель, — даже вся ваша братия не заставит меня уйти. Не, право же, с какой стати? Когда силы получаю вдоволь, а опасности быть убитым, в отличие от войн, нет. Честное слово, эти волонтерские организации — просто гениальное изобретение человечества! Круче электричества и компьютеров. Ну а если я кому-то не нравлюсь — что вы сделаете? Побьете меня в темном переулке?

— Это вряд ли, — сказала Пифия, стараясь сохранить спокойствие и не дать собеседнику заразить себя агрессивным возбуждением, — но насчет опасности ты ошибаешься. Если в отряде будут в курсе… ты про Ластика слышал?

— Ах, да! — Шмель хлопнул ладонью по столу, отчего столовые приборы недовольно звякнули. — Ластик! Стереть меня может. Хорошенькое дело! Ты сама-то слышишь, о чем говоришь? Так «Тревога» действительно для спасения людей существует? Или она типа коза ностры… где неугодного могут и на тот свет отправить? А если нет — то зачем организации, спасающей людей, такие участники? Змей, Ластик… со способностями, которые не для спасения жизней предназначены, а для уничтожения?

— Иногда, чтобы спасти, — заметила Пифия, — кого-то приходится уничтожить. Кого-то, кто мешает спасению.

— Потрясающая логика! — Шмель всплеснул руками. — Как раз в духе ЧК и НКВД. Уж Ульянов бы оценил. А также Коба с Лаврентий Палычем. Хорошо же краснопузые над вами потрудились. Уж нет их, а дело живет…

Затем проговорил уже более мирно. Точнее, примирительно:

— Но ты-то! Ты-то должна своей головой думать. Неужто не доходит, что эти люди опасны… я про отряд. Слушай… ты все-таки мне нравишься. Давай уйдем из «Тревоги» вместе. Своим даром ты могла бы предсказывать, с кем и где случится несчастье. А силу, которую бы я у них брал, поровну делил бы между нами.

И он доверительно прикоснулся ладонью к руке Пифии.

А она… не то чтобы искушение ответить «да» на последнее предложение было велико. Но оно было, женщина не могла это отрицать. Шмелю стоило отдать должное, он умел быть убедительным. И тоже, что греха таить, нравился Пифии.

И тем не менее…

— Нет, — решительно заявила она, мягко, но настойчиво отводя руку Шмеля, — я не хочу заниматься этим… браконьерством. Может быть мы, в «Тревоге» и не ангелы, но хоть какая-та польза от нас людям есть. Хотя бы иногда. Помогаем людям… а не паразитируем на них. Тогда как ты… от тебя один несчастья.

При последней фразе Шмель хмыкнул.

— А вот здесь, думаю, ты лукавишь, — сказал он затем, самодовольно улыбнувшись, — нашу последнюю встречу помнишь? Не забыла? И так что же… по-твоему? Несчастье я тебе принес? Не понравилось тебе?

— Не в том дело, — к досаде своей вынуждена была сдать назад Пифия, но мужчина, сидящий напротив, похоже, ее не слушал.

— Я уж о том молчу, — продолжал он, — что это не слишком мудрый поступок. Отказывать мне… человеку, который может отобрать жизненную силу, в том числе и у тебя. И этот человек сейчас сидит меньше, чем в метре от тебя. Не боишься?

— Нет, — спокойно отвечала Пифия, — как я поняла, просто так ты силу брать не можешь. Тебе обязательно нужно, чтобы жертва была не здорова. Ранена, а желательно беспомощна. Эх, тебе стоило Стервятником назваться. Или Шакалом каким-нибудь, а не Шмелем.

— Все так, — в тон ей, спокойно и миролюбиво, произнес Шмель с улыбкой, — кроме вариантов позывного, конечно. Но ты одного не учла. Что рану получить… секундное дело.

Верил он или нет в дар ясновидения своей собеседницы, но, похоже, решил — если действовать быстро, никакой дар Пифию не предупредит. Банально не успеет.

Мгновение — и одна рука перехватывает запястье Пифии, сжимает как клешнями. А спустя еще мгновение вилка в другой руке вонзается женщине в ладонь. Всеми четырьмя зубьями.

Пифия едва вскрикнуть успела. А уже секунду спустя почувствовала, как силы покидают ее вместе со всей жизнью — как раз когда Шмель отложил вилку и поднес к ране пустую ладонь.

Легкий дымок устремился к этой ладони, вытекая из раны в руке Пифии вместе с кровью.

— Помогите! — выкрикнула она стремительно слабеющим голосом.

Затем, поняв бесполезность криков, задергалась, пытаясь вырваться из хватки Шмеля. И, наконец, со всей оставшейся силой ударила его по руке, державшей ее запястье. Ударила, одновременно вонзая в кожу мужчины лакированные ногти.

Шмель вскрикнул, хватаясь за поврежденную кисть руки. А Пифия, чувствуя прилив адреналина, уже вскочила на ноги.

— Помогите! — кричала она, выбегая из кабинки. — Этот человек псих! Он ранил меня!

И в подтверждение последних слов предъявила ближайшему официанту пострадавшую ладонь.

Следом из кабины выскочил Шмель, злющий как все демоны ада.

Кто-то из посетителей кафе вскрикнул испуганно. Официант попытался преградить ему путь, встав между ним и Пифией. Но Шмель походя отшвырнул его вместе с подносом и всеми блюдами, которые попадали со звоном. А сам даже шагу не сбавил.

Пифия, впрочем, тоже не теряла времени даром. Промчавшись через зал, успела выскочить наружу. На парковку перед кафе.

Пока бежала, одна из туфель на шпильках слетела с ноги. Но Пифии и в голову не пришло жалеть о потере, не говоря уж о том, чтобы возвращаться. На шпильках не побегаешь, так что вопрос стоял — туфля или она.

Тем более что следом стремительной и неумолимой поступью приближался Шмель.

Уже на парковке Пифия избавилась и от второй туфли. На этот раз сама. Да еще отметила про себя, что некоторых мужчин такое отношение дам к обуви даже привлекает. Одни видят в босых ногах что-то по-детски трогательное. Другие — готовность женщины в ближайшее время снять и все остальное, не только обувь.

Что до беготни, то босиком делать это было тоже не шибко приятно — осень все-таки. Холодно. Да и каждую неровность бетона и асфальта Пифия теперь кожей ощущала. Но в то же время, если бежать быстрее, если как можно меньше касаться ступнями что асфальта, что бетона, неудобство это ощутить не успеваешь.

Так, подгоняемая адреналином, Пифия добежала до ближайшей автобусной остановки. Где буквально вскочила в маршрутку, стоявшую в ожидании пассажиров.

— Помогите, — пролепетала она, — за мной гонятся… езжайте быстрее!

Водитель — судя по внешности, гость с юга — оглядел оценивающе с ног до головы босую растрепанную женщину в вечернем платье. Особо задержал взгляд на раненой ладони. Затем, не говоря ни слова, затворил автоматическую дверь маршрутки и погнал ее прочь. А о том, что не грех бы оплатить проезд, напомнил, лишь отъехав на километр.

* * *

Проводив взглядом удравшую Пифию, заскочившую в маршрутку, затем саму маршрутку, тронувшуюся с места, выскочивший из кафе Шмель пожал плечами и пошел к своей машине. Он знал: быстротой, а тем более проворством общественный транспорт похвастаться не может. И на маленькой легковушке «Киа» догнать эту пародию на автобус удастся в два счета.

Завелся и погнал, вывернув с парковки. Двигался все быстрее, не спуская глаз с маршрутки. И с каждой секундой сокращая расстояние до нее.

Что он будет делать, догнав-таки маршрутку и Пифию в ней, Шмель пока представлял себе смутно. Но в одном был уверен: эту рыжую стерву следовало наказать. Высшей, как изъясняются юристы, мерой. Ибо нечего лезть в чужие дела, да еще шантажировать. Не для того он, Борис Игнатьевич Волохов, прошел не одну войну и успешно морочил головы правоохранительным органам нескольких государств. Чтобы попасть на крючок какой-то дилетантке, отхватившей дар ясновиденья, как игрок в казино срывает джек-пот? Нет уж, дудки!

Потом, тем не менее, придется-таки с отрядом «Тревога» распрощаться. Чем больше он узнавал об этих якобы добреньких ребятах, бескорыстно тративших время на поиски пропавших деток и бабушек-дедушек, тем меньше доверия они ему внушали. Ибо не все то, чем кажется на первый взгляд. Как яблоко: с виду спелое и красивое, а начнешь есть — на червяка наткнешься или на подгнившую сердцевину.

На войне как ни странно проще. Сразу понятно, кто друг, кто враг, и к кому можно без страха повернуться спиной. Ну а найти войну по вкусу в этом безумном двадцать первом веке труда не составит — Шмель-Волохов не сомневался.

Когда перед очередным пешеходным переходом сигнал светофора начал меняться с зеленого на красный, оказалось, что Шмель недооценил преследуемую маршрутку — в последний момент она успела прошмыгнуть через «зебру». Шмелю же пришлось сбрасывать скорость. Но он не отчаивался. Во-первых, его машина быстрее — наверстает быстро. А во-вторых, рано или поздно маршрутке придется остановиться. Чтоб собрать пассажиров.

Тормозя, Шмель заметил в свете фар одинокую прохожую. Та как раз ступила на «зебру» пешеходного перехода. Невзрачная: невысокого роста, в толстых круглых очках и с волосами, собранными в тощий хвостик, она могла быть хоть школьницей-зубрилой, хоть старой девой на четвертом десятке лет. Определить возраст с такой внешностью было трудно.

Зато лично Шмель-Волохов узнал ее с ходу. Потому как успел познакомиться с большинством опытных поисковиков. А тех, кого не знал, видел на фотографиях в паблике отряда.

Ластик! Шмель ни за что не поверил бы в случайность этой встречи. Получалось, что Пифия соврала — и в отряде уже в курсе, кто он такой. А главное, для чего ходит в поиски.

«Подсуетились уже!» — со злостью подумал Шмель. А затем вместо тормоза перенес ногу на педаль газа.

Потому что только неудачник на каждом шагу видит проблему. Шмель-Волохов предпочитал видеть возможности. Будь это иначе, он бы еще в Первую мировую отдал концы.

Возможности… и вот теперь Шмель понял, что появлением своим Ластик дала ему уникальнейший шанс. Лишить Иудушек из отряда «Тревога» их главного оружия. А себя избавить от лишнего дамоклова меча над головой.

Шмель дал по газам, зажмурившись и готовясь уже в следующую секунду ощутить, как легкое тело ударяется о капот машины. Но почувствовал другое. Как сиденье будто исчезло под ним. И он шлепнулся задницей прямо на асфальт. Взвыв от боли, но еще от испуга и неожиданности.

Открыв глаза, обнаружил себя сидящим прямо на проезжей части. Вне «Киа», которая пропала неведомо куда.

За спиной кто-то сигналил возмущенно.

— И куда это ты спешишь, Боренька? — со злорадно-ернической усмешкой осведомилась Ластик, подходя к нему. — Без машины далеко не уедешь.

— Зря радуешься, тварь, — проговорил Шмель, с трудом, но поднимаясь на ноги и разминая кулаки, — я тебя и без машины… и так удавлю. Прямо этими руками.

— Одно не пойму, — не дрогнув, парировала Ластик, — почему ты говоришь… о ней во множественном числе?

Уже подняв руки, Шмель заметил, что одной действительно не хватает. Правой. Просто пустой рукав висел. И подниматься, разумеется, не спешил.

— Много ты, Борюсик, воевал, — пропела подчеркнуто-приторным голосом, больше подобающим доброй старушке, Ластик, — и вот результат. Беречь себя надо…

Шмель взвыл от отчаяния, чуть ли не взревел. Тогда как Ластик продолжила — словно обращаясь к видимой одной ей аудитории:

— Но знаете, что самое интересное? Только что тут был парень — и вот его нет…

* * *

Следующим утром на фонарных столбах и стенах появились листовки с просьбой помочь найти человека и фотографией Бориса Игнатьевича Волохова. Вот только прошел день-другой, а никто на этот зов о помощи не отозвался. Некому было. Никто не видел человека, изображенного на фотографии.

С другой стороны, не было у него и близких, которые стали бы переживатьиз-за пропажи.

А осенние дожди постепенно смывали с листовок краску. Стирая из реальности последнее упоминание о Борисе Волохове.

12–19 сентября 2021 г.

В книге использованы стихотворения Николая Заболоцкого и Алистера Кроули.

Оглавление

Харон

Пряничная избушка

Я их ловлю

Жертва

Расплата