О невероятном [Палефат] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Палефат О невероятном

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

Под именем Палефата до нас дошло небольшое, весьма своебразное сочинение, целью которого было рациональное объяснение событий, казавшихся невероятными. Поскольку все эти события принадлежат к области мифов, то книжечка Палефата представляет собой, таким образом, весьма любопытный документ рационалистической критики мифа, подводящий итог примерно полуторавековому пути развития этой отрасли общественной мысли древних греков. Значение работы Палефата определяется не в последнюю очередь и тем, что труды его предшественников дошли до нас только в незначительных отрывках.

Личность Палефата остается для нас в значительной степени загадочной. Более или менее связные сведения о Палефате — и притом не об одном, а о целых четырех — содержит словарь "Суда". Такое количество лиц, якобы носивших имя Палефат, с самого начала кажется подозрительным, так как больше это имя нигде в древнегреческих источниках не встречается, да и вообще греческие имена собственные, содержащие в качестве первой части наречие Πάλαι являются главным образом географическими названиями[1]. Поэтому не лишено оснований предположение, что Палефат вообще является достаточно прозрачным псевдонимом, заимствованным из языка эпоса и поэзии и обозначающим нечто "давно изреченное". Однако какое-то реальное лицо должно было все-таки стоять за этим псевдонимом, и поэтому нам так или иначе не избежать сообщения "Суды".

Первого из называемых в нем Палефатов — некоего афинского эпического поэта, вероятно, целиком вымышленного, мы можем здесь оставить без рассмотрения. Из трех остающихся один отнесен в словаре ко времени Артаксеркса (которого из трех?), назван Πάριος (с острова Пароса или из города Париона, на берегу Геллеспонта?) или Πριηνεύς ;  словарь считает его автором сочинения о невероятном в пяти книгах (ἁπίστων βιβλία ε΄ ), но добавляет, что некоторые признают автором этого произведения Палефата из Афин. Об этом втором Палефате, афиняне или египтянине, сообщают, что он сочинил "Египетскую теологию", "Историю Трои" (впрочем, некоторые относят ее к первому из названных выше Палефатов), а также книгу о мифах (μυθιχῶν βιβλίον α΄ ) и еще одну, содержащую "разгадки" (λύσεις) того, что называют "мифическим". Есть, наконец, третий Палефат, историк из Абидоса, современник Александра Македонского и любимец Аристотеля, написавший наряду с сочинениями о Кипре, Делосе, Аттике и Аравии, "Исследование о необычном" (περὶ παραδόξον ἱστορία), — объем его, со ссылкой на Филона, определяется в одну книгу.

Сопоставляя сведения о трех Палефатах, мы видим, что каждому приписывается сочинение о невероятном или необычном, а одному из них — также "разгадки" этого невероятного, содержащегося, естественно, в мифах. Сюда прибавляется еще свидетельство позднего александрийского ритора Элия Теона о некоем Палефате — перипатетике, сочинившем "целую книгу под названием "О невероятном", в которой все это объясняется"[2]. По-видимому, три Палефата, "вычлененные" в "Суде" из ближе неизвестных источников, сходятся в одном[3] — уроженце Малой Азии (из Абидоса или Париона), жившем в IV в. до н.э. и прошедшем выучку у Аристотеля, — вероятно, в то время, когда тот жил в Атарне. С этой датировкой совпадут ссылки и на Александа Македонского, и на Артаксеркса III — Оха, царствовавшего с 358 по 338 г. Что Теон называет Палефата перипатетиком, не должно вызывать удивления, коль скоро тот был учеником Аристотеля, хотя в дальнейшем предпочел философии историю[4] и критику мифа. Возможно, что Палефат вместе с Аристотелем прибыл в Афины (поэтому он — "афинянин"), а после смерти учителя переехал к дворцу Птолемеев в Александрию (поэтому он — "египтянин").

Остается только объяснить расхождение в данных относительно объема сочинения "О невероятном": было оно в пяти книгах или в одной? Скорее всего, из первоначального произведения большого объема было со временем сделано извлечение (эпитома) в одной книге; так на нее ссылаются, кроме Теона, также Проб в комментариях к "Георгикам" Вергилия (III. 113) и трижды — Евсевий, цитирующий Палефата неоднократно[5]. Судя по дошедшему до нас тексту "О невероятном", более поздняя эпитома тоже не один раз подвергалась дополнениям и переделкам. Так, еще в издании Вестерманна к публикуемому сейчас составу текста добавлялись содержащиеся в нескольких рукописях главы "Об изобретении порфира" и "Кто первый изобрел железо", не имеющие отношения ни к невероятному, ни к его объяснению.

В результате сейчас в целом ряде случаев трудно сказать, что в нашем тексте принадлежит самому Палефату, а что является следствием более поздней обработки. Поэтому и самое имя Палефата будет в дальнейшем служить нам достаточно условным обозначением автора сочинения "О невероятном" как некой данности, поддающейся все-таки определенному анализу.

Прежде всего ясно, что из сохранившихся 52 глав последние семь (по изданию Фесты, взятому для перевода) присоединены к основному корпусу в византийское время совершенно механически и без понимания смысла остальных глав. В то время как предшествующие 45 глав построены все по одной схеме (содержание мифа, опровержение; объяснение того, как он возник), в последних семи просто излагается миф без малейших попыток его истолкования, не говоря уже об опровержении. Заметим кстати, что эти последние главы сохранились только в части рукописей, и притом худших, откуда они и попали в первое печатное издание Палефата, выпущенное Альдом Мануцием в 1505 г. Второе, что сразу бросается в глаза, это различного рода несообразности в соединении глав основного корпуса, пропуски сведений, которые, казалось бы, являются обязательными при связном изложении, и некоторые другие неувязки. Так, вполне закономерно гл. XIV, повествующая о превращении Каллисто в медведицу, присоединяется к гл. XIII, рассказывающей о превращении Меланиона и Аталанты в льва и львицу, словами: "И о Каллисте существует такая же история". Аналогичным образом гл. XXVII присоединяется к XXVI ("И про этого Главка говорят…") и гл. XXXVIII — к гл. XXXVII (лернейская Гидра так же была не чудовищем, а крепостью, как Кит, угрожавший троянцам, — царем, носившим это имя). Но в начале гл. ХХV мы читаем про другого Главка, "что и он был растерзан конями", хотя в предыдущей гл. XXIV об этом нет ни слова. По смыслу гл. XXV примыкает к гл. VII (о конях Диомеда), конец которой явно потерян, ибо ничего не сообщается о том, что кони, в конце концов, растерзали самого хозяина. Гл. XXVI начинается со слов "И эта история совершенно смехотворная" (ср. начало гл. XXXI); гл. XXXV — "И много других рассказывали нелепостей". Прямого примыкания к предыдущим главам эти фразы не содержат. В гл. II под конец называется имя Минотавра, но более естественным было бы встретить его в начале рассказа, где оно почему-то выпало. В гл. XIII — явная путаница по поводу того, кто превратился в львов — Меланион с Аталантей или ее спутники? Вероятно, в начальной редакции сообщалось, что люди из свиты Аталанты в поисках хозяйки зашли в ту же пещеру и тоже стали жертвой львов; о том, что эта участь постигла и самих героев, приходится только догадываться на основании следующего рассказа. В гл. XXXI получается, что Ливия и Карфаген расположены по ту сторону Гибралтара (Геракловых столпов). В гл. XXXII опровергается существование амазонок, но в гл. IV амазонкой названа Сфинга.

В гл. XLIII — ненужное повторение об искусстве Медеи. В гл. II, XXIII, XXX, XLII — явные пропуски.

Достаточно однообразное построение каждой главы ("говорят, что… — но это невозможно, потому что… — на самом деле было вот как") создает представление и о бедности аргументации Палефата. На самом деле это не совсем так, и мы можем найти у него определенные методологические принципы, положенные в основу критики мифа. При этом Палефат отнюдь не является первооткрывателем каких-то новых методов, а, напротив, выступает как человек, который завершает достаточно длительную традицию, представленную в первую очередь именами Гекатея и Геродора из Гераклеи, но нашедшую отражение также у Акусилая, Ферекида[6], Геродота и отчасти у Эфора[7].

В критике, которой подвергается у этих авторов миф, следует отметить, прежде всего, один существенный момент: она совершенно не затрагивает олимпийских богов. Предшественники Палефата не подвергают сомнению их моральные свойства, как это делал Еврипид, и не отвергают всю существующую мифологическую традицию за сохранение "безнравственных" представлений о богах, как это делал Ксенофан и в еще большей мере Платон. Круг интересов Гекатея и его последователей ограничивается всякого рода историями с участием людей или животных, которые кажутся невероятными и, следовательно, нуждаются в объяснении.

При этом толкование мифа может быть дано одним из двух способов. Первый из них назовем реальным, т.е. допускающим, что в основе мифа лежит преобразованное фантазией воспоминание об имевшем место событии или действительно существовавшем персонаже. Второй способ обозначим — с известной долей условности — как филологический: миф возник из неправильно понятого или переосмысленного слова.

Миф о Кербере появился потому, что на Тенарском мысе (где греки локализовали вход в подземное царство) жила ядовитая змея, чей укус был смертельным (Гекатей, фр. 27)[8]. Наоборот, дельфийский Пифон — вовсе не змей, а звероподобный злодей по имени Дракон (Эфор, фр. 31). Гиганты — не порожденные землей чудовища, а грабители, нападающие на путешественников (Деиох, фр. 5), или свирепые людоеды и нечестивцы (Эфор, фр. 34). Герион — не трехтелый великан, а царь в Амбракии, которого Геракл победил с помощью эпейского войска, и стадо угнал как добычу (Гелланик, фр. 26). Голубкой, с чьим появлением связано возникновение прорицалища в Додоне, на самом деле прозвали попавшую туда египетскую жрицу; ее речь, непонятную грекам, местные жители отождествили с воркованием птицы (Геродот. II. 54-58).

Ахилл не сражался с рекой Скамандром, а оказался близ нее, когда в результате ливней, прошедших над горой Идой, река набухла и вышла из берегов (Гелланик, фр. 28). О превращении Кикна в лебедя стали рассказывать потому, что он отличался белым цветом кожи (Гелланик, фр. 148). Что такого рода "естественнонаучные" объяснения пользовались достаточной известностью, можно заключить из платоновского "Федра", 229 de. Когда Федр спрашивает Сократа, верит ли он в похищение Орифии Бореем, тот отвечает, что при желании миф можно объяснить иначе: северный ветер унес прочь Орифию с прибрежных скал, и из этого сложился рассказ, будто она была похищена Бореем. И дальше Сократ указывает, что надо иметь слишком много свободного времени для восстановления подлинного вида кентавров, химер, горгон, пегасов и прочих нелепых чудовищ — у него для этого недостаточно досуга. Заметим, однако, что объяснение того, как возникли мифы о всех перечисленных Сократом диковинных существах, мы найдем как раз у Палефата несколько десятилетий спустя[9]; попытки же такого толкования были известны, как видно, уже раньше.

Вернемся, однако, к другим мифам. Ио не мчалась, преследуемая оводом, по Европе и Азии, а была похищена финикийцами, — об этом знал уже Геродот (I. 1.) Эфор же добавлял, что похитители отвезли ее в Египет, и местный царь послал ее отцу Инаху быка взамен дочери (фр. 156), — так получало объяснение превращение Ио в корову и завершение ее странствий в Египте.

Интересно, что даже из наиболее известных мифов элиминируются боги. Европу привез на Крит не Зевс в образе быка, а укрощенный Гераклом критский бык (Акусилай, фр. 15). Змей к младенцу Алкиду послала не ревнивая Гера, а сам Амфитрион, чтобы проверить, кто из близнецов является его сыном, а кто — отпрыском Зевса (Ферекид, фр. 69). Иодама, дочь беотийца Итона, не окаменела при виде головы Горгоны на щите Афины (Павсаний. IX. 34. 2), а обе они были сестрами, соревновались в военном искусстве, и Иодама была убита Афиной (Симонид-логограф, фр. 1).

Тот способ толкования мифа, который мы назвали филологическим, может быть показан сначала на двух примерах, связанных с золотым цветом. Так, руно барана, уносившего детей Афаманта, стали называть золотым, потому что оно окрасилось водами Красного моря (πορφυρευθῆναι, Акусилай, фр. 29). Золотая овечка, послужившая предметом вражды между Атреем и Фиестом, была изображена на дне серебряного сосуда (Геродор, фр. 57), — дальнейшее мы можем домыслить по методике Палефата: "Вот люди и стали говорить, что братья поссорились из-за золотой овечки". В этом же духе — еще одно объяснение Геродора (фр. 28): Аполлон и Посидон не строили стену вокруг Илиона, а Лаомедонт использовал для этой цели средства, похищенные им из храма этих богов[10].

Как известно, древние греки очень любили этимологизировать имена мифических персонажей и географические названия. Восходит. эта практика еще к Гесиоду (название титанов он производил от глагола τιταίνω — "напрягаться"; Теог. 209) и Эсхилу (Полиник — от πολύ и νεῖχος  "вражда"; Семеро, 658). У предшественников Палефата такого рода этимологии тоже засвидетельствованы, хотя они не обязательно подчинены критике мифа. Так, например, название народа телебоев складывается из τῆλε и βόες — они угнали далеко от Аргоса быков Электриона (Геродор, фр. 15). Согласно Гелланику, встречающееся у Гомера другое название Лемноса — Синтия (Од. VIII. 294) производится от глагода σίνεσθαι — его обитатели разоряли соседей и вредили им (фр. 71 c). Он же вторую половину слова Ареопаг возводит к глаголу πήγνυμι — Арес в гневе стукнул копьем (ἔπηξε τὸ δόρυ ,  — вероятно, даже сломал копье) во время суда над ним по поводу убийства Галиррофия (фр. 38); имя Пелия — к глаголу πελιόω :  лицо его покрылось смертельной бледностью (ἐπελιώθη), когда он увидел грозящую затоптать его лошадь.

Есть, однако, случаи, когда такая словесная игра в самом деле служит объяснению мифа. Гелланик слышал-де от египетских жрецов, что Осириса они называют Ὕσιρις ,  поскольку он, как бог растительности, тесно связан с увлажнением земли; поэтому и греки называют Диониса Ὕης  как распорядителя "влажной природы" (τῆς ὑγρᾶς φύσεως) (фр. 176; в обоих случаях имена богов этимологически сближаются с безличным ὕει — "идет дождь")[11].

В свою очередь Геродор совершенно своеобразно пересказывает миф о Прометее (фр. 30): он был-де царем скифов и не мог спасти своих подданных от голода, который приносили разливы реки под названием Орел (Ἀετός); скифы заключили своего неудачливого царя в оковы. Явившийся в те места Геракл направил реку Орел в море и освободил Прометея — отсюда и пошел рассказ об орле, терзавшем в Скифии печень (символ изобилия) Прометея.

Возвращаясь к Палефату, мы отметим у него целый ряд точек соприкосновения с уже сложившейся традицией.

Во-первых, он совершенно исключает из своих толкований богов. В связи с историей Актеона он отмечает, что Артемида может делать все, что ей угодно, но превращение человека в оленя выходит за пределы естественного порядка вещей (VI). В другой раз (XXXI) перечисляются только различные эпиклезы богини. И Зевс, если бы хотел соединиться с Европой на Крите, нашел бы более удобный способ доставить ее туда, чем предлагаемый мифом (XV). Смерть, грозящая забрать Алкестиду, не демон, с которым вступает в сражение Геракл, как у Еврипида, а естественное состояние (XL). Афина упоминается только в связи с тем, что кернейцы звали ее Горгоной (XXXI), Гермес — ради изображающей его статуи (VIII).

Затем, уже Гекатей считал многие рассказы эллинов смешными (γελοῖοι, фр. 1), — среди опровержений Палефата доказательство "от смехотворности" встречается семь раз (VII, XXIII, XXVI, XXX, XXXI bis, XXXVIII). Антиох Сиракузский, собираясь писать историю Италии, выбирает из древних рассказов только самое достоверное и очевидное (τὰ πιστότατα χαὶ σαφέστατα, фр. 1), — Палефат с первых же слов характеризует свое сочинение как труд περὶ τῶν ᾿απίσθτων. В этом предприятии ему нельзя отказать в известном методологическом обосновании своей позиции. В предисловии он указывает: то, что однажды случилось, может повторяться и в настоящем; тех же видов и образов, которых нет сейчас, не могло быть и раньше. При этом Палефат ссылается на Мелисса и Ламиска с Самоса. Первый из них известен как философ элейской школы, возглавивший в 440 г. самосский флот в войне против афинян; второй — как друг Платона, выручивший его из плена у сиракузского тирана Дионисия в 366 г.[12] Во всяком случае и тот, и другой составляют вполне достойную кампанию для человека, взявшегося за свой труд в школе Аристотеля[13].

Исходя из сформулированного им основного положения, Палефат неоднократно в качестве довода приводит аргумент от действительно существующего: Иксион жил в городе, который известен и теперь и называется Лариссой (I); до сих пор неподалеку от Трои показывают пещеру под названием Аргивское логово, где спрятались ахейские вожди перед штурмом города (XVI); и теперь водится в Милете порода прекраснорунных овец (XVIII); и поныне разные племена называют своих богинь именами, отличными от общепринятых: фракийцы зовут Артемиду Бендидой, критяне — Диктиной, спартанцы — Упией (XXXI); и теперь многие женщины пользуются притираниями (XXXIV); аргивяне и поныне владеют Лерной (XXXVIII; ср. также XIX, XXVIII).

В других случаях та же аргументация строится от противного: если когда-нибудь существовали кентавры, они водились бы и теперь (I); если бы из посеянных змеиных зубов вырастали вооруженные воины, то и поныне люди таким образом увеличивали бы свою мощь (III); если бы росла трава, дарующая бессмертие, то ее сумел бы разыскать не один Главк (XXVII); женского войска нигде сейчас не существует, стало быть его никогда и не было (XXXII).

Переходя к опровержению отдельных мифов, Палефат иногда ограничивается одной констатацией: "это невозможно", или "это выдумано", или "смехотворная история" и т.п. (гл. XVI-XVII, XIX-XXI, XXVI); иногда апеллирует просто к человеческому разуму: ни конь, ни бык не могут вплавь преодолеть расстояние от Финикии до Крита, и зачем бы царская дочь взобралась на спину дикого быка (XV); невозможно представить себе, чтобы девушка обращалась в корову, в собаку или в птицу (XXIII), чтобы у одного тела были три головы (XXIV), чтобы человек, равно как и конь, могли летать на крыльях (XII, XXVIII).

Чаще, однако, Палефат приводит "естественнонаучное" опровержение мифа. Невозможно поверить в существование кентавра хотя бы потому, что пища у людей и лошадей различна и через человеческую глотку не может пройти конский корм (I). Точно так же и химеры никогда не существовало, ибо змея, лев и коза едят разную пищу (XXVIII). Нельзя поверить в соединение Пасифаи с быком, потому что животные перед случкой обнюхивают друг у друга половые органы, а представители различных видов, даже столь близких, как олень и газель, между собой не спариваются (II). Лисе не под силу нести на себе человека (V), а барану — переплыть Эгейское и Черное море за три или четыре дня, не получая к тому же еды и питья (XXX). Человек не может жить в море, если в нем не водятся даже речные рыбы (XXVII). Противоестественно, чтобы люди могли заключать договор с рыбами (XXXVII) и чтобы Геракл мог уклониться от нападения всех остальных голов Гидры, пока он сшибал одну из них (XXXVIII).

Как же все-таки возникает миф? Здесь Палефат приводит две уже известные нам причины: неправильно истолкованное реальное событие и неправильно понятое слово. Часто созданию мифа способствуют обе эти причины, вместе взятые.

Начнем с толкований мифа, не связанных с их словесной оболочкой. Сосланный Миносом к пастухам Минотавр не пожелал возвращаться в город, а выкопал глубокую яму и заперся там. Когда Минос хотел казнить кого-нибудь, он велел сбросить его в яму, где Минотавр убивал свою жертву, — так возник миф о лабиринте (II). Линкей первым стал добывать драгоценные металлы, и сложилось представление, будто он видит даже то, что находится под землей (IX). Кенея и Кикна считали неуязвимыми — на самом деле оба умерли не от ран, и поэтому люди стали верить в их неуязвимость (X, XI). На охоте потерялись Аталанта, Меланион и Каллисто, а искавшие их, встретив львов и медведя, решили, что люди превратились в зверей (XIII, XIV). Ахейцы и не думали прятаться в коне, а соорудили его такой величины, что троянцам пришлось разобрать часть стены, — в этот пролом и ворвались сидевшие в засаде воины (XVI).

Местра, дочь Эрисихфона, вовсе не превращалась в разных животных, а вымогала их у женихов в качестве предсвадебных подарков (XXIII). Главк из Анфедона был прекрасным ныряльщиком и, нырнув в одном месте, выходил на поверхность моря там, где его уже никто не мог увидеть, а потом и вовсе пропал — отсюда миф, будто он и до сих пор живет в море (XXVII). Дедал не летал на крыльях, а только показался летящим его преследователям, так как челн с раздутыми парусами мчался вперед при сильно дующем ветре (XII). Амазонок никогда не было на свете, а женщинами прозвали воинов из какого-то племени, бривших бороду и носивших длинные одежды (XXXII). Ио бежала из дому, спасаясь от отца и граждан, так как тайно забеременела, и в Египет ее доставили купцы (XLII).

Орфей своей игрой увлек с горы в долину вакханок, которые спустились вниз, неся в руках нарфеки и ветви, — люди сделали из этого вывод, будто за Орфеем следовали деревья (XXXIII — античный вариант предсказания о Бирнамском лесе!). Пандора злоупотребляла притираниями — это истолковали так, что она вылеплена из глины (XXXIV). Кербер — один из псов, стороживших стада Гериона; когда Геракл привел Кербера вместе с коровами в Микены, один местный житель выкупил его у пастухов и запер в пещере на мысе Тенаре. О нашедшем его там Геракле стали говорить, что он вывел Кербера из Аида (XXXIX).

Амфион не приводил камни в движение игрой на кифаре, а желавшим послушать его игру велел потрудиться на строительстве стены (XLI). Медея первой поняла, какую пользу приносит парная баня, но никому не открывала секрета. Поскольку же люди, пройдя эту процедуру, сбрасывали вес и выглядели помолодевшими, Медее приписали способность омолаживать стариков, погружая их в кипяток (XLIII). Геракл, плененный Омфалой, готов был исполнить любое ее желание, а глупые люди поняли это так, будто он был отдан ей в услужение (XLIV).

Перейдем теперь к объяснениям мифа, основанным у Палефата на перетолковании значения слов.

Название воинов, выросших из зубов убитого Кадмом Дракона, — "посеянные" (σπαρτοί) — Палефат объясняет таким образом, что противники Кадма, похитив хранившиеся в храме слоновые бивни (он их обозначает словом ὀδόντες ,  как и всякие зубы), затем рассеялись по всей Элладе (III). В тех же Фивах был знатный человек по имени Лис, которого царь изгнал, опасаясь заговора. Тогда он занял недалеко стоявший холм Тевмесий, обзавелся единомышленниками и стал уводить в плен захваченных им кадмейцев — так возникло сказание о Тевмесской лисе (V); (хотя слово ᾿αλώπηξ  — женского рода, но может быть, как и по-русски, употреблено о хитром человеке вообще).

Как и в случае с Лисом, для объяснения целого ряда других, неправильно понятых событий служит у Палефата превращение имени собственного в имя нарицательное. Человек из свиты Миноса, соблазненный Пасифаей, носил имя Тавр, т.е. Бык, из чего возникло представление, что Пасифая зачала от быка (II). Быком звали и кносского полководца, напавшего на Тир и пленившего там много девушек во главе с царской дочерью, — отсюда миф о быке, который похитил Европу и доставил ее на Крит (XV). Имя ближайшего друга и советника Афаманта было Баран; это он увез на корабле из Коринфа Фрикса и Геллу, — люди же поняли, будто их спас чудесный баран (XXX). Таким же близким человеком к Форкидам был некто, которому они доверяли как собственному глазу; соответственно он получает у Палефата имя Глаз, и оно дает объяснение мифу о том, как три Форкиды пользовались одним глазом (XXXI). Прорицатель Полиид исцелил Главка, якобы подсмотрев секрет оживления у змей, — на самом деле на целебную траву указал ему некий врач по имени Дракон (XXVI — между змеей и драконом древнегреческий язык не делал особого различия, а Палефат и тем более).

Нам эти объяснения, может быть, покажутся наивными, однако имя Дракон было широко распространено в Греции. Несколько меньше — имя Крий (Баран), но так, по схолиям к аристофановским "Птицам" (ст. 645), звали якобы героя-эпонима дема Криои; так звался и знаменитый атлет, воспетый Симонидом, и песнь эту помнили в Афинах еще в 20-е годы V в. — см. "Облака" Аристофана, 1365, и схолий к ним, из которого мы и знаем, что Симонид использовал игру слов, возникающую из имени Крия — Барана. Такая же игра слов засвидетельствована Геродотом (V. 50). Крием звали и отца, и сына эгинца Поликрита (Геродот. V. 73; VIII. 92), а также евбейского царя и спартанского прорицателя (Павсаний. X. 6. 6; III. 13. 3-4). Что же удивительного, что имя Крий мог носить воспитатель Фрикса? Добавим к этому, что и в русских фамилиях Баранов, Козлов, Волков, Орлов, Соколов и т.п. сохранилось воспоминание о "звериных" именах их прародителей.

Что касается имени Глаз (Ὀφθαλμός), то среди греческих имен оно не засвидетельствовано, но Аристофан, выводя в "Ахарнянах" персидского посла Царево Око (ὁ βασιλέως Ὀφθαλμός ,  91-94), конечно, помнил, что верных персидскому царю людей зовут его "глазами" (ср. Эсхил. Персы. 979-981; Ксенофонт. Киропедия. VIII. 2. 10). Почему бы и верному советнику Форкид не прозываться Глазом?

Противоположным приемом надо считать полное перетолкование имени собственного, чему у Палефата тоже есть достаточно примеров. Образцом здесь могло служить отождествление реки Ἀετός с орлом у Геродора.

По античной традиции кентавры родились из тучи, которой Зевс придал облик Геры, чтобы обмануть покусившегося на нее Иксиона. Эту божественную сторону дела Палефат опускает, а происхождение кентавров объясняет тем, что некие молодые люди из деревни под названием Туча приучили лошадей к верховой езде, чтобы с их помощью одолеть стадо диких быков, свирепствовавших на горе Пелионе и в окрестных поселениях. Так как до тех пор никто не видел людей верхом на лошадях, то смотревшие издали на наездников принимали их за некое смешанное существо родом из Тучи (I).

Сфинга — не чудовище, а амазонка, жена Кадма, которую он оставил ради Гармонии. Узнав об этом, она заняла гору Фикион и стала преследовать фиванских граждан в засаде, которую беотийцы называли загадкой (IV). Эол был не царем ветров, а звездочетом, научившим Одиссея по расположению звезд угадывать приближение бури (XVII). Скилла — не чудовищная смесь женщины со змеей, а название тирренского корабля, разбойничавшего в море вокруг Сицилии и в Ионийском заливе (XX). Точно так же и Пегас — не крылатый конь, а название корабля Беллерофонта. Потому про него и говорили, что он явился со своим Пегасом (XXVIII). Гарпии — не хищные птицы, а дочери Финея (XXII). Химера — пропасть среди гор, из которой вырывался огонь, на одной из ведущих к ней дорог жил лев, на другой — дракон (XXVIII).

Горгона была золотой статуей Афины; отобрав ее у Форкид, Персей распилил статую на части и украсил ее головой нос корабля, на котором он плавал по Эгейскому морю и вымогал дань с островитян. Потому люди и говорили, что Персей прибыл с головой Горгоны (XXXI). Кит, нападавший на троянцев, — не хищная рыба, а некий великий царь (XXXVII). Гидра — не пятидесятиголовая змея, а пограничная крепость в Лерне; стену ее сторожили 50 лучников, и когда Геракл стал метать в них огонь, место одного погибшего занимали двое новых (XXXVIII).

Другие мифы возникли, согласно Палефату, потому, что последующие поколения слишком буквально поняли слова своих предшественников, в частности, приняли отвлеченное значение за конкретное. Простейший случай — история коней Диомеда. Они, конечно, не думали есть людей и особенно — своего хозяина. Их прозвали людоедами за то, что Диомед загубил на них все свое имущество (VII; ср. XXV, о Главке, который из-за расходов на лошадей совсем сошел на нет). Так же и у Актеона, чрезмерно увлекавшегося охотой, вся жизнь пошла прахом, и люди стали говорить: "Съели его собаки", как и сейчас про разорившегося сводника говорят: "Съели его девки" (VI). Сюда же относится миф о похищении Пелопом Гипподамии на крылатых конях, — так назывался его корабль ("Крылатые кони"), а не знавшие этого поняли выражение: "Умчал на "крылатых конях"" в прямом значении слова (XXIX). Ниоба после смерти детей велела поставить на их могиле свое изваяние из камня — из разговоров о том, что на могиле стоит каменная Ниоба, позже возник миф о ее превращении в камень (VIII).

Если существует предание, будто Дедал делал движущиеся статуи, то и оно обязано плохо понятому высказыванию древних. Дедал, согласно Палефату, первым отошел от воспроизведения человеческих фигур с тесно сомкнутыми ногами, а стал изображать их с выставленной вперед ногой (процесс, как известно, действительно имевший место при переходе от архаики к классической пластике). И вот люди стали говорить, что Дедал "сделал статуи идущими", — отсюда и миф, будто его статуи были способны передвигаться (XXI).

Алкестида, по Палефату, являлась не супругой, а двоюродной сестрой Адмета, у которого она нашла приют от преследовавшего ее брата Акаста. Когда же Адмет, выйдя из осажденного города, попал в плен к Акасту, Алкестида решила не губить своего защитника и добровольно отдала себя в руки Акаста. Оказавшийся вскоре в гостях у Адмета Геракл пошел войной на Акаста и отбил у него Алкестиду. Люди же стали говорить, что он вырвал женщину из рук самой смерти (XL).

В пределах таких же "филологических" средств остается Палефат, объясняя, почему Гериона и Кербера считали трехголовыми, а Котта и Бриарея — сторукими. Первые происходили из города Трехглавие, вторые — из города Сторучье; и слова "Герион (Кербер) из Трехглавая" кто-то понял так, что они были о трех головах; про Сторуких это объяснение не приводится, но, по-видимому, предполагается (XIX, XXIV, XXXIX).

Иногда такая лингвистическая интерпретация основывается на игре слов, причиняющей достаточно забот переводчику.

В гл. XXXV Палефат опровергает миф о происхождении мелийцев (Μελίαι) из ясеней (по-гречески: μελίαι); на самом деле, люди из деревьев не возникают, а название этого племени произошло от некоего Мелия, как эллинов — от Эллина и т.п. Миф о яблоках Гесперид Палефат перетолковывает, исходя из омонимии: τὸ μῆλον обозначает и яблоко, и представителя мелкого домашнего скота — овцу, козу. Не веря ни в волшебниц Гесперид, живущих на краю света, ни в существование золотых яблок, ни в сторожащего их дракона, Палефат объясняет дело таким образом, что Геракл отправился к дочерям Геспера в Карию за стадом великолепных овец, которых поэтому и называли золотыми. Убив пастуха по имени Дракон, Геракл вернулся домой, и люди говорили: "Видели мы великолепных овец (χρυσᾶ μῆλα) Гесперид". Позднее это стали понимать как "золотые яблоки" Гесперид.

Такого же рода объяснение в гл. XLV, где словом χέρα обозначается и рог животного, и изделие из рога — шкатулка или ящичек.

Нельзя не признать, что объяснения Палефата носят иногда достаточно натянутый характер, превосходя подчас своей искусственностью даже самый миф. Вероятно, поэтому некоторые исследователи нового времени относятся к его сборнику без особого почтения[14]. Однако в послеантичные времена его хорошо знали и много читали; отклики на толкования Палефата, кроме уже упомянутого Евсевия, встречаются у Иоанна Малалы, Цеца, Евстафия[15]. Дошло до нас в общей сложности свыше 30 рукописей различного достоинства, содержащих "О невероятном". Они датируются от XIII до XVI в.[16]

Первое печатное издание Палефата (вместе с баснями Эзопа) вышло, как уже указывалось, в Венеции в 1505 г. у Альда Мануция. Затем Палефата неоднократно издавал на протяжении XVI в. болонский филолог Филипп Фазианино; в XVII в. к Палефату обращались в Голландии К. Толли (Амстердам, 1649), в Швеции — М. Бруннер (Упсала, 1663); в Великобритании — Т. Гейл (Кэмбридж, 1670; Амстердам, 1688), в Германии — П. Патер (Франкфурт, 1685 и 1687). Ближе к нашему времени находится выпущенное шесть раз подряд за короткий срок с 1761 по 1789 г. издание Палефата, осуществленное в Лейпциге И.Ф. Фишером. Затем "О невероятном" вошло в известное собрание греческих мифографов А. Вестерманна (1843 г.), который в предисловии указал на сложности, ожидающие издателя этого сочинения: между рукописями существуют труднопреодолимые расхождения в составе сборника и порядке изложения, не говоря уже о лакунах и неудовлетворительном в целом ряде случаев состоянии текста.

Выходили в XIX в. также издания "О невероятном" для школьного употребления, иногда со специальными словарями[17] — на свое слово в изучении рукописной традиции Палефата они, естественно, не претендовали.

Новую эпоху в этой области открыли исследования итальянских филологов — ученика Вителли Николо Фесты[18], к которому вскоре присоединился и сам Вителли[19]. Выступление Фесты вызвало отклики у двух немецких ученых[20]. Итоговой работой стало издание "О невероятном" тем же Фестой в 1902 г. в тойбнеровской серии греческих мифографов[21]. С этого издания сделан наш перевод.

С тех пор сочинение Палефата не привлекало к себе особого интереса. Почти за 90 лет нашего века появилось менее 10 посвященных ему работ, в том числе одно испанское издание. Интереса заслуживает статья голландского исследователя П. Шрийверса, считающего, что Палефат послужил главным источником для Лукреция в его критике мифа[22].

В России Палефат был переведен полностью в первый и последний раз около двухсот лет тому назад[23], причем издатель его снабдил свой перевод обширными комментариями с указанием параллельных мест к сюжетам, затронутым Палефатом, и собственными попытками толкования мифов, объясненных греческим автором. Сейчас перевод Туманского, разумеется, устарел и в научном отношении, и по части языка, но заслуживает упоминания полемика, развернувшаяся между переводчиком и его рецензентом в "Московском журнале"[24], который издавал Н.М. Карамзин. Хотя Туманский отвечал своему рецензенту довольно запальчиво, а порою и неоправданно резко, Карамзин счел нужным поместить его письмо с той целью, "чтобы критика и антикритика приносила пользу нашей литературе" (с. 278). Отводя же обвинения по адресу рецензента, Карамзин писал: "В рецензии на Палефата нет никакой неучтивости: иначе я не поместил бы ее в Московском журнале" и специально указывал, что замечания рецензента "касаются только до книги, а не до особы господина переводчика" (с. 280, 282).

После Туманского отдельные главы из Палефата (XXX — целиком, XXXII и XLIII — в выдержках) перевел в своих "Известиях древних писателей…" В.В. Латышев[25], а затем рассказ о кентаврах (гл. I) подробно изложил в "Истории греческой литературы" В.О. Нилендер[26].

Наконец, шесть глав из Палефата, переведенные Т. Миллер, вошли в сборник "Памятники поздней античной научно-художественной литературы II-V вв." (М., 1964) — надо, впрочем, признать, что даже при самой вольной датировке Палефата едва ли есть основания относить его ко времени Римской империи!

В.Н. Ярхо

О НЕВЕРОЯТНОМ

Вот что я написал о невероятном. Люди легковерные, не будучи приобщены к знанию и мудрости, верят всему, что им говорят; те же, кто по природе наделен умом и любознательностью, считают, что ничего в этом роде случиться не могло. Мне же кажется, что все, о чем говорят, существует, но только не обозначения возникли раньше и нет слова, с которого все началось, а сначала произошло событие и уже затем рассказ о нем. А тех видов и образов, о которых говорят, что некогда они были, а теперь их нет, стало быть, их и не было. Если же что-то где-нибудь и когда-нибудь и возникло, то и теперь оно случается и повторяется. Я, в частности, всегда хвалю писателей Мелисса и Ламиска с Самоса, которые выставляют основополагающий довод: "То, что родилось, то и сейчас существует"[27]. Потом поэты и писатели превратили что-нибудь из случившегося в невероятное и вызывающее удивление ради того, чтобы удивлять[28] людей. Я же уверен, что не может быть таких чудес, о которых говорят, и понимаю дело таким образом, что если бы ничего не произошло, то об этом бы и не говорили.

И вот, обойдя множество стран, я спрашивал у старых людей, что они слышали о каждом из таких случаев, и теперь пишу то, что я узнал о них. Каждую местность я видел сам, какова она в действительности, и написал не по чужим рассказам, а сам везде был и все исследовал.

I. О КЕНТАВРАХ[29]

О кентаврах говорят, что были такие животные, имевшие во всем внешность коня, кроме головы — та была у них человеческая. Однако если кто-нибудь верит, что существовало такое чудовище, то это невозможно. Ибо и природа коня и человека ни в чем не созвучна, и пища у них не похожа, и не могут человеческий рот и глотка пропустить через себя конский корм. Если же такое создание было некогда, оно бы существовало и теперь. Истина же вот в чем.

Когда в Фессалии царствовал Иксион, на горе Пелионе одичало стадо быков, которое делало недоступными окрестности гор. Ибо, вторгаясь в поселения, быки наносили ущерб деревьям и плодам, а вместе с ними губили и домашний скот. Итак, Иксион возвестил, что даст много денег тому, кто истребит этих быков, и какие-то юноши из предгорья, из деревни, называвшейся Туча, придумывают приучить коней к верховой езде. (Ведь раньше они не умели ездить верхом на лошадях, а только запрягали их в повозки.) И вот так, севши на коней, погнали их туда, где находились быки; и, напав на их стадо, стали метать в них копья. Когда быки начинали их преследовать, юноши обращались в бегство (ведь лошади были быстрее быков); когда же быки останавливались, люди, повернув лошадей, снова метали в них копья. И таким-то образом их истребили. Отсюда они и получили название Кентавров, потому что закололи быков[30]. (Вовсе не от внешнего вида быков, ибо у быка нет ничего общего с кентаврами; их внешность представляет смесь коня и человека. Свое имя они получили от совершенного ими дела.)

Итак, кентавры, получив от Иксиона деньги и гордясь своим делом и богатством, стали насильничать и совершать дурные дела, в том числе и по отношению к самому Иксиону, который жил в городе, называемом теперь Ларисса (в те времена жители этой местности звались лапифами). И вот, когда однажды лапифы позвали кентавров на пир[31], те, опьянев, хватают их жен, заставляют их сесть на коней и мчатся вместе с ними к себе домой. Затем кентавры, нападая на лапифов, стали вести с ними войну; спускаясь ночью в долину, они устраивали им засады; с наступлением дня, похитив, что можно, и предав огню остальное, кентавры убегали в горы. Когда они таким образом отступали, то смотревшим на них издали представлялось со спины, что это лошадь, за исключением головы, а остальным — что это люди, кроме ног. Видя эту необычную картину, люди говорили: "Нападают на нас кентавры из Тучи". От этого их вида и такой истории невероятным образом сочинили миф, что из тучи на горе родилось существо, в котором соединились конь и человек.

II. О ПАСИФАЕ[32]

О Пасифае передают историю, что она влюбилась в пасущегося быка, и Дедал сделал деревянную корову, запер в нее Пасифаю, и, таким образом, бык, покрыв ее, соединился с женщиной; она забеременела, и родился ребенок с человеческим телом, но с головой быка. Я же утверждаю, что такого не могло быть. Прежде всего, невозможно, чтобы одно живое существо полюбило другое, при том что у них мужской и женский органы не подходят друг к другу. Невозможно, чтобы собака или обезьяна, или волк, или гиена соединялись друг с другом, или газель с оленем (ведь даже это разные породы), ни чтобы, соединившись, производили потомство. Еще менее вероятным представляется мне, чтобы бык сошелся с деревянной коровой. Ведь всякое четвероногое перед случкой обнюхивает органы размножения другого и, таким образом, покрывает его. Затем, женщина бы не выдержала, если бы на нее взобрался бык, и не могла носить в себе зародыш с рогами. Истина же вот в чем.

Минос, говорят, страдал болезнью члена, и его лечила дочь Пандиона Прокрида за щенка и дротик[33] <…>. В это время в свите Миноса был юноша выдающейся красоты по имени Тавр (Бык). Охваченная любовью к нему, Пасифая убедила его сойтись с ней и родила от него дитя. Минос же, рассчитав время, пока он болел, и поняв, что это ребенок не от него, поскольку <тогда>[34] он не спал с женой, разведал все тщательным образом и выяснил, что ребенок рожден от Тавра. Однако убить младенца он не решился, считая его как бы братом своим сыновьям. Он отсылает его в горы, чтобы, выросши, тот изведал среди пастухов долю слуги. Но юноша, возмужав, не стал слушаться пастухов. Узнав об этом, Минос приказал ему явиться в город, чтобы завладеть им; если он пойдет добровольно, пусть идет сам; если не захочет — связать его. Прознав про это, юноша удаляется в горы и живет там, воруя пищу. Когда Минос отправил множество воинов, чтобы захватить его, тот, соорудив глубокую яму, заперся в ней. Туда ему стали потом сбрасывать коз и овец, и так он жил, питаясь ими. Когда же Минос хотел казнить кого-нибудь, он отправлял этого человека к Минотавру, запертому в своем жилище, и тот его убивал. Захватив Фесея, явившегося воевать с ним, Минос отвел его в то место, где жил Минотавр, с расчетом, что он погибнет. Тогда Ариадна посылает Фесею в заточение меч, с помощью которого тот убил Минотавра. Вот как это случилось, а поэты обратили историю в невероятную.

III. О ПОСЕЯННЫХ[35]

Некая древняя история рассказывает, что Кадм, убив змея и выдрав у него зубы, засеял ими расположенную поблизости землю, из которой затем выросли люди в полном вооружении. Если бы это было правдой, то каждый человек стал бы сеять не что-нибудь другое, а только змеиные зубы. И если бы в другой земле они не вырастали, то сеяли бы их в той земле, из которой они раньше выросли. Истина же вот в чем.

Кадм, будучи по происхождению финикийцем, явился в Фивы, намереваясь оспорить у своего брата Финика право на царство. Царем в Фивах был тогда Дракон, сын Ареса, обладавший всем, что полагается царю, и в том числе слоновьими бивнями. Убивего, Кадм воцарился в Фивах, но друзья Дракона объявили ему войну, и сыновья его вступили в сражение с Кадмом. Когда друзья Дракона потерпели поражение в битве, они, расхитив богатства Кадма и слоновьи бивни[36], хранившиеся в храме, бежали восвояси. Все они рассеялись кто куда: одни в Аттику, другие в Фокиду, в Локриду, на Пелопоннес. Оттуда они двинулись войной против фиванцев и были опасными противниками, так как говорили все на одном языке и знали местность. Поскольку же они в свое время бежали, похитив бивни, то фиванские граждане говорили: "Вот какие бедствия причинил нам Кадм, убив Дракона. Ибо из-за хранившихся у него бивней много знатных мужей стали посеянными и теперь воюют с нами". Так было дело, а к нему присочинили миф.

IV. О КАДМЕЙСКОЙ СФИНГЕ[37]

О кадмейской Сфинге рассказывают, что была она чудовищем с телом собаки, крыльями птицы, с женской головой и лицом, а голосом человечьим. Сидя на горе Фикион, она каждому из граждан задавала загадку и того, кто не мог ее разгадать, тотчас растерзывала. Когда же Эдип разгадал загадку, она бросилась со скалы и разбилась. История эта — невероятная и невозможная, ибо такое существо вообще не может возникнуть, а чтобы оно еще поедало людей, не умеющих отгадать загадку, — детская выдумка. И вовсе вздор, чтобы кадмейцы не могли застрелить чудовище, а только бы взирали, как оно поедает их граждан как своих врагов. Истина же вот в чем.

Кадм, будучи женат на амазонке по имени Сфинга, явился в Фивы и, убив дракона, получил во владение царство вместе с его сестрой по имени Гармония[38]. Сфинга, узнав, что он женился на другой, убедила многих граждан отправиться вместе с ней, похитила множество царских сокровищ и захватила быстроногого пса, которого привел с собой Кадм. Вместе с верными ей людьми она удалилась на гору, называемую Фикион; отсюда она стала вести войну с Кадмом. Устраивая засаду, она время от времени истребляла тех, кого удавалось похитить. Засаду же кадмейцы называют загадкой. Итак, граждане говорили, негодуя: "Свирепая Сфинга похищает нас, укрепившись в загадке. И сидит она на горе. Разгадать же загадку никто не может, а сражаться с ней впрямую невозможно. Она не бегает, а летает, и одновременно и женщина, и собака". Тогда Кадм возвещает, что он даст много денег тому, кто убьет Сфингу[39]. И вот Эдип — коринфянин, славный в военном деле, явился на быстром коне, составил отряды из кадмейцев и, выступив ночью и устроив в свою очередь засаду Сфинге, нашел загадку и убил Сфингу. Вот как было дело, а все остальное придумано.

V. О ТЕВМЕССКОЙ ЛИСЕ

О тевмесской лисе говорят, что она похищала и поедала кадмейцев[40]. Это глупость. Ибо нет такого зверя, живущего на суше, который бы мог нести похищенного человека, а лиса вообще мала и слабосильна. Произошло же что-то в таком роде.

Некий фиванский благородный муж, которого звали Лис, был хитрым злодеем, а по сообразительности превосходил всех людей. Местный царь, опасаясь, как бы тот не составил против него заговор, изгнал его из города. Тогда Лис, собрав большое войско с наемниками в придачу, захватил холм, называвшийся Тевмесий. Укрепившись здесь, он нападал на фиванцев и уводил их в плен; и люди стали говорить: "Лис на нас нападает и потом скрывается". Тут приходит человек по имени Кефал[41], родом афинянин, во главе большого войска, в качестве союзника фиванцев. Он убил Лиса и изгнал его войско с Тевмесия. Так это произошло, а превратилось в миф.

VI. ОБ АКТЕОНЕ[42]

Говорят, что Актеон был растерзан собственными собаками; но это ложь. Ведь собака особенно любит своего хозяина и кормильца, в остальном же охотничьи собаки подчиняются всем людям. Другие рассказывают, что Артемида превратила Актеона в оленя, которого собаки и растерзали. Я же считаю, что Артемида может сделать, что хочет, но не соответствует истине, чтобы человек превращался в оленя или олень в человека. Истории эти сочинили поэты, чтобы, слушая их, люди не возносились над божеством. Истина же вот в чем.

Актеон был по происхождению из Аркадии и очень любил псовую охоту. Он вечно содержал множество собак и охотился с ними в горах, а своими домашними делами пренебрегал. Люди же тогда все были земледельцами, слуг не имели, сами для себя обрабатывали землю, и тот был самым богатым, кто, возделывая землю, был наиболее трудолюбивым. У Актеона же, пренебрегавшего домашними заботами, а больше всего преданного псовой охоте, жизнь вся пошла прахом. И поскольку у него никогда ничего не было, люди стали говорить: "Несчастный Актеон, съели его собственные собаки" — ведь и сейчас, если кто разорится, занимаясь сводничеством, мы обычно говорим: "Съели его девки". Такая же история приключилась и с Актеоном.

VII. О КОНЯХ ДИОМЕДА

Смешно слушать, когда про коней Диомеда говорят, что они ели людей[43]. Ведь это животное куда больше радуется сену и ячменю, чем человеческому мясу. Истина же вот в чем.

Поскольку в древности люди были земледельцами и таким способом добывали себе еду и имущество, возделывая землю, кто-то особенно стал заботиться о содержании лошадей и до того им радовался, что загубил свое имущество и, продавая все, растратил деньги на корм для лошадей. Тогда близкие к нему люди прозвали его лошадей людоедами. К этому происшествию и прибавили миф.

VIII. О НИОБЕ[44]

Говорят, что Ниоба, будучи живой женщиной, превратилась в камень на могиле своих детей. Кто верит, что человек превращается в камень или камень в человека, тот глуп. Истина же вот в чем.

Когда у Ниобы умерли дети, она велела изготовить и поставила на могиле свое каменное изображение. Проходящие мимо люди говорили: "Каменная Ниоба стоит на могиле — мы сами ее видели", как и теперь говорят: "Я сидел у медного Геракла" или "Находясь у паросского Гермеса". Так было и в тот раз. А вовсе не сама Ниоба стала каменной.

IX. О ЛИНКЕЕ

Говорят, что Линкей видел даже то, что было под землей[45]. Это явная ложь. Истина же вот в чем.

Линкей первым начал добывать медь и серебро и прочие ископаемые. Добывая металлы, он брал под землю светильники и оставлял их в месте разработки, сам же выносил мешки меди и железа. И вот стали говорить люди: "Линкей видит даже то, что под землей, и, погружаясь в нее, выносит наверх серебро".

X. О КЕНЕЕ

Про Кенея говорят, что он был неуязвим[46]. Кто повторяет, что какой-нибудь человек не может быть ранен железом, тот несет чепуху. Истина же вот в чем.

Кеней был родом фессалиец, славный военной доблестью и умеющий сражаться. Принимая участие во многих сражениях, он ни разу не был ранен и выжил даже, сражаясь вместе с лапифами против кентавров. Когда же те все-таки схватили Кенея, они засыпали его одного землей, и так он скончался. И вот лапифы, раскопав его мертвое тело и не найдя ни единой раны на нем, стали говорить: "Кеней всю жизнь был неуязвим и умер, не получив раны".

XI. О КИКНЕ[47]

Такую же точно историю рассказывают о Кикне из Колон[48], что и он-де был неуязвим. Но и он был копейщиком и сведущим в сражении. А умер он под Троей от камня, брошенного в него Ахиллом, и даже тогда не был ранен. Итак, люди, видя его тело, говорили, что он был неуязвим, как и теперь говорят о борцах, если кто избегает ранения. Так и эти оба — Кеней и Кикн — были прозваны неуязвимыми. Изобличает же лживость этих слов и мне служит свидетелем Аякс, сын Теламона. Ведь и того называли неуязвимым[49], а он умер, нанеся сам себе рану мечом.

XII. О ДЕДАЛЕ И ИКАРЕ

Говорят, что Минос по какой-то причине[50] запер у себя Дедала вместе с его сыном Икаром, но Дедал сделал крылья и, приспособив их обоим, взлетел вместе с Икаром. Однако немыслимо представить себе, чтобы человек летал, да при том еще на прилаженных к нему крыльях. То, о чем рассказывают, было так.

Находясь в темнице, Дедал пролез через оконце и протащил сына, а затем, взяв челнок, отплыл. Минос, узнав об этом, посылает корабли их преследовать. Когда преследователи увидели беглецов, те показались им, при яростно дующем ветре, летящими. И затем беглецы, плывя по морю при попутном южном ветре с Крита, повернули в сторону. Дедал спасся, достигнув земли, Икар же погиб (с тех пор по нему море было названо Икарийским[51]), и отец похоронил его труп, выброшенный волнами.

XIII. ОБ АТАЛАНТЕ И МЕЛАНИОНЕ[52]

Говорят, что Аталанта и Меланион превратились в льва и львицу. По правде же было вот как.

Аталанта и Меланион вместе охотились, и Меланион уговорил девушку сойтись с ним. Для этого они вошли в какую-то пещеру, а в ней было логово льва и львицы. Услышав голоса, звери вышли из пещеры, напали на спутников Аталанты и растерзали их. Некоторое время спустя лев со львицей снова вышли из пещеры, и люди, охотившиеся вместе с Меланионом, увидев их, решили, что спутники Аталанты превратились в этих зверей. Ворвавшись в город, они разнесли весть, что люди Аталанты превратились в львов.

XIV. О КАЛЛИСТО[53]

И о Каллисте существует такая же история, что, охотясь, она превратилась в медведицу. Я же утверждаю, что и она забрела где-то в чащу и повстречалась медведице, которая ее сожрала. Те же, кто охотился вместе с ней и видели, как она вошла в чащу, а оттуда не вышла, сказали, что девушка превратилась в медведицу.

XV. О ЕВРОПЕ[54]

Говорят, что Европа, дочь Финика[55], влекомая быком, прибыла по морю из Тира на Крит. Я же считаю, что ни конь, ни бык не преодолели такого пути в море и что девушка не взобралась на дикого быка. Наконец, и Зевс[56], если бы хотел, чтобы Европа прибыла на Крит, нашел бы для нее другой, более удобный способ передвижения. Истина же вот в чем.

Некий кносец по имени Бык воевал тирийскую землю. Под конец он похитил из Тира множество девушек и в их числе царскую дочь Европу. Итак, люди стали говорить: "Бык удалился, владея царской дочерью Европой". Такие произошли события, к которым присочинили миф.

XVI. О ДЕРЕВЯННОМ КОНЕ[57]

Говорят, что лучшие из ахейцев, находившиеся в полом деревянном коне, ниспровергли Трою. История эта совершенно выдумана. Истина же вот в чем.

Ахейцы соорудили деревянного коня размером выше ворот, чтобы его нельзя было втащить в город, — он превосходил ворота величиной. Сами же вожди засели в пещере у города, которая и до сих пор зовется Аргивское логово. Синон, явившись перебежчиком от аргивян к троянцам, говорит им, что, согласно предсказанию, ахейцы вернутся, если троянцы не введут коня в город, а если введут, те никогда больше не явятся. Услышав это, троянцы разбирают стену и вводят в город коня. И пока они молились богам, эллины вламываются в город через то место, где была разобрана стена. Так и был взят Илион.

XVII. ОБ ЭОЛЕ

Говорят, что Эол был человеком, который властвовал над ветрами и вручил их Одиссею в мехе[58]. Что такое не могло случиться, это, я думаю, всем ясно. Вероятно, Эол, будучи звездочетом, рассказал Одиссею, какие ветры дуют в какое время и при восходе каких созвездий. Говорят также, что город Эола был обнесен медной стеной[59], и это тоже ложь. Просто у него были гоплиты, которые сторожили его город.

XVIII. О ГЕСПЕРИДАХ

Говорят, что Геспериды были какими-то женщинами и у них были золотые плоды на яблоне, которую сторожил дракон[60], — за этими яблоками и отправился в поход Геракл. Истина же вот в чем.

В Карии жил Геспер родом из Милета, имевший двух дочерей, которых звали Гесперидами. И были у него прекрасные плодовитые овцы (порода эта и теперь водится в Милете), почему их и называли золотыми. Ведь самое прекрасное — золото, а эти овцы и были прекрасными. К тому же овцы приносят хороший приплод. Итак, Геракл, увидев этих овец пасущимися у моря, загнал их на корабль, а их пастуха по имени Дракон <убил. Овец> он отвез домой, когда Геспера уже не было в живых, остались только его дочери. Вот люди и стали говорить: "Видели мы золотые плоды, которые принес от Гесперид Геракл, убив их сторожа Дракона". Отсюда и пошел миф.

XIX. О КОТТЕ И БРИАРЕЕ

Разве это не глупость, что Котт и Бриарей, будучи людьми, имели на сто рук[61]? Истина состоит в следующем.

Городу, в котором они жили, название было Сторучье[62], а находился он в Хаонии[63], сейчас ее называют Орестиадой. Свидетельством мне служит, что они вместе с Олимпийцами принимали участие в сражении против титанов. Места же эти, где шло сражение, граничат с Олимпом[64]. Итак, люди стали говорить: "Котт и Бриарей, сторукие, придя на помощь олимпийцам, сами изгнали титанов с Олимпа".

XX. О СКИЛЛЕ

Говорят о Скилле, что было в Тиррении некое чудовище — до пупа женщина, остальное тело — змеиное, а от поясницы росли собачьи головы[65]. Представить себе такое создание природы — огромная глупость. Истина же вот в чем.

Были у тирренцев корабли, которые плавали вокруг Сицилии и по Ионийскому заливу. И была тогда среди них быстроходная триера под названием Скилла[66] — так и было написано на носу. Эта триера, часто захватывая другие корабли, вымогала себе съестные припасы, и много о ней было разговоров. От этого-то корабля бежал Одиссей, воспользовавшись сильным попутным ветром, и на Коркире рассказал Алкиною[67], как его преследовали и как он избежал опасности, и расписал вид этого судна. Потом присочинили миф.

XXI. О ДЕДАЛЕ

Говорят, что Дедал изготовлял статуи, которые сами собой передвигались[68]. Мне представляется невозможным, чтобы изображения ходили сами собой. Истина здесь в следующем.

Мастера, которые тогда изготовляли статуи и изображения людей, делали их с плотно сомкнутыми ногами и с руками, прижатыми к телу. Дедал же первым сделал статую, выставившую вперед одну ногу. Поэтому люди и говорили: "Дедал заставил эту статую идти, а не сделал стоящей на месте", как и теперь мы говорим: "Нарисованы эти люди сражающимися" и "кони — скачущими", и "корабль — терпящим крушение". Так и про него говорили, что он делал статуи идущими.

XXII. О ФИНЕЕ

Про Финея повествуют, что Гарпии уносили у него еду, некоторые же полагают, что это были крылатые чудовища, расхищавшие пищу со стола Финея[69]. Истина же вот в чем.

Финей был царем в Пеонии[70]. В старости он утратил зрение, а сыновья его умерли. Были у него две дочери — Эрасия и Гарпирея[71] <…>, они проматывали его состояние. Итак, граждане говорили: "Несчастный Финей: Гарпии отравляют ему жизнь". Зет и Калаис, сыновья Борея (человека, не ветра), будучи согражданами Финея[72], жалели его и пришли к нему на помощь: они изгнали из города его дочерей и, собрав вместе его деньги, назначили их распорядителем какого-то фракийца.

XXIII. О МЕСТРЕ

О Местре, дочери Эрисихфона[73], говорят, что она меняла свою внешность, когда хотела. Смехотворная история! Разве возможно, чтобы девушка обратилась в корову, а потом в собаку или птицу? Истина же вот в чем.

Эрисихфон был фессалийцем: растратив свое имущество, он стал бедняком. И была у него красивая и цветущая дочь по имени Местра. Кто бы ее ни видел, страстно в нее влюблялся. В те времена люди не сватали себе невест за деньги, а давали кто лошадей, кто волов, кто овец и коз или что еще пожелает Местра. Фессалийцы, видя, как собираются у Эрисихфона средства к существованию, говорили: "От Местры получаются у него и конь, и вол, и все прочее". Откуда и присочинили миф.

XXIV. О ГЕРИОНЕ

Про Гериона говорят, что он о трех головах. Однако невозможно, чтобы у одного тела были три головы. Было на самом деле вот что.

На Евксинском понте есть город, называемый Трехглавие[74]. Среди людей того времени Герион был очень известен, выделяясь богатством и всем прочим. Имел он и удивительное стадо коров, — за ним пришел Геракл и убил Гериона, пытавшегося оказать ему сопротивление. Видевшие, как Геракл гнал по всему свету коров, очень дивились, ибо ростом они были малы, а от головы до крестца длинны и горбаты, безрогие, но с крупными и широкими бедрами. Итак, отвечая на вопросы, люди стали говорить: "Это Геракл гонит по свету коров, принадлежавших Гериону из Трехглавия". И кто-то понял эти слова так, что у Гериона было три головы.

XXV. О ГЛАВКЕ, СЫНЕ СИСИФА

Говорят, что и он[75] был растерзан лошадьми, но при этом не понимают того, что, содержа лошадей, делая ради них большие расходы и нисколько не заботясь о домашних делах, он совсем сошел на нет и лишился жизни.

XXVI. О ГЛАВКЕ, СЫНЕ МИНОСА

И эта история совершенно смехотворная. Будто бы Главк умер, утонув в бочке с медом, а Минос поместил вместе с ним в гробнице сына Керана Полиида, происходившего из Аргоса, потому что тот видел, как одна змея воскресила другую, приложив к ней травы. То же самое проделал Полиид с Главком и вернул его к жизни[76]. Это, однако, невозможно, чтобы змея воскресила умершего человека, да и никакому другому существу это не под силу. Произошло же что-то в таком роде.

Напившись меда, Главк испортил себе желудок, так что произошло разлитие желчи и он лишился сознания. Пришли всякие врачи в надежде заработать деньги и среди них Полиид, знавший какую-то целебную траву, — научил его пользоваться ею некий врач по имени Дракон. Применив эту траву, Полиид вылечил Главка, когда тот был уже почти при смерти. И вот стали говорить люди: "Главка, опившегося до смерти медом, воскресил Полиид с помощью травы, о которой узнал от Дракона". На основании этого поэты сочинили миф.

XXVII. О МОРСКОМ ГЛАВКЕ

И про этого Главка говорят, что, отведав как-то травы, он стал бессмертным и теперь живет в море[77]. Однако совершенно нелепая история, будто один только Главк мог напасть на такую траву и чтобы человек или любое земноводное существо могло жить в море, коль скоро никакое речное животное не может жить в море и, напротив, обитатели моря — в реке. Истина же вот в чем.

Главк был рыбаком, родом из Анфедона[78], и к тому же ныряльщиком, превосходившим в этом искусстве остальных. Нырял он в гавани, на глазах у горожан и, нырнув в каком-нибудь месте, скрывался из поля зрения своих земляков на несколько дней; потом, снова нырнув, он показывался на поверхности воды. Когда его спрашивали, где он провел столько дней, Главк говорил: "В море". И наловив рыбы и заперев ее в садках, он зимой, когда никто из рыбаков не мог наловить рыбы, спрашивал у граждан, какую рыбу добыть им по их желанию, и доставлял, какую они хотели. Потому и прозвали его морским Главком, как и сейчас зовут горным того человека, который живет в горах и является хорошим охотником. Так и Главка, проводившего большую часть времени в море, прозвали морским Главком. Он погиб, встретившись с морским чудовищем, и так как больше не появлялся на поверхности моря, люди выдумали, что и до сих пор он живет в море, проводя там остаток жизни.

XXVIII. О БЕЛЛЕРОФОНТЕ

Говорят, что Беллерофонта носил крылатый конь Пегас. Мне же представляется, что никогда не мог существовать такой конь, даже если бы он позаимствовал все крылья у птиц. Если бы когда-нибудь и было такое животное, оно существовало бы и теперь. Еще говорят, что Беллерофонт сразил Амисодарову Химеру[79]. А была та Химера

Спереди львом, сзади змеей и козой посредине[80].
Некоторые полагают, что это было чудовище о трех головах на одном теле. Однако невозможно, чтобы змея, лев и коза употребляли одинаковую пищу. И глупо думать, чтобы существо, смертное от природы, выдыхало огонь. А какой из трех голов соответствовало тело? Истина же вот в чем.

Беллерофонту, коринфянину благородного происхождения, пришлось стать беглецом[81]. Построив большой корабль, он грабил прибрежные земли и разорял их. Название же его корабля было Пегас (как и теперь у каждого корабля есть свое название; и на мой взгляд, имя Пегас больше подходит кораблю[82], чем коню). У реки Ксанф на какой-то высокой горе жил царь Амисодар; к горе примыкал Телмисский лес, а на самую гору были два пути: один спереди, из города ксанфиев, другой сзади, из Карии. Среди высоких крутых утесов есть глубокая пропасть, из которой вырывается огонь. Название же этой горной местности — Химера. И вот, как рассказывают местные жители, тогда получилось так, что на передней дороге жил лев, на задней — дракон, которые похищали дровосеков и пастухов. Тогда пришел Беллерофонт, гору поджег, Телмисский лес спалил и чудовищ погубил. Итак, местные жители стали говорить: "Явившись со своим Пегасом, Беллерофонт сгубил Амисодарову Химеру". Такие произошли события, к которым присочинили миф.

XXIX. О ПЕЛОПЕ И ЕГО КОНЯХ

Говорят, что Пелоп явился в Пису на крылатых конях, чтобы просватать за себя Гипподамию, дочь Эномая[83]. Я же по этому поводу утверждаю то же самое, что о Пегасе. Эномай, если бы он знал, что у Пелопа крылатые кони, не позволил бы своей дочери взойти к нему на колесницу. Итак, следует говорить, что Пелоп прибыл на корабле, на борту которого было написано "Крылатые кони"; похитив девушку, он бежал вместе с нею[84]. И люди стали говорить, что Пелоп, похитив дочь Эномая, бежал на крылатых конях. Потом присочинили миф.

XXX. О ФРИКСЕ И ГЕЛЛЕ[85]

Про Фрикса повествуют, что баран предсказал ему намерение отца принести их обоих в жертву. Тогда Фрикс вместе со своей сестрой сели верхом на барана и через Эгейское море прибыли (на берег) Евксинского понта, проделав весь путь за три или четыре дня. Однако невероятно, чтобы баран плыл быстрее корабля, да к тому же обремененный двумя людьми. И откуда бы взялись еда и питье для него самого и для его ноши (не могли же они, конечно, провести столько времени без еды)? Затем, говорят, барана, который указал Фриксу путь спасения и сам же его спас, он заколол, содрал с него шкуру и отдал Ээту[86], который тогда царствовал в тех местах, в качестве дара, сватаясь за его дочь. Смотри только, как ценны были тогда овечьи шкуры, что царь взял руно как выкуп за свою собственную дочь! Или он считал, что ничего другого дочь его недостойна? Поэтому некоторые, желая избежать такого смехотворного вывода, говорят, что шкура была эта золотой. Но если шкура и была золотой, не следовало царю принимать ее от чужеземца. Говорится, что и Ясон ради этого руна снарядил "Арго" с самыми доблестными героями из эллинов[87]. Однако и Фрикс не был настолько неблагодарен, чтобы убить своего благодетеля, и не поплыл бы "Арго" за этим руном, даже если бы оно было бриллиантовым. Истина же состоит вот в чем.

Афамант, сын Эола, внук Эллина, царствовал во Фтии, и при нем был человек, попечитель его имущества и власти, которого он считал самым верным и очень высоко его ценил. Имя же этому человеку было Баран[88]. Когда умерла жена Афаманта, он, уже будучи стариком, передал власть Фриксу[89] <…> Узнав об этом, Баран Афаманту ничего не сказал, а обратился к Фриксу, советуя ему вырваться из этой земли. Сам он снарядил корабль, погрузив на него то, чем Афамант особенно дорожил, и наполнив его всяким добром и сокровищами. Среди них было золотое изображение, которое мать Меропа[90], дочь Гелиоса (имя ее было Ко), сама сделала в свой рост за собственный счет (статуя была из сплошного золота, и слава об этом шла повсюду). Итак, Баран взял на корабль все это, и Фрикса, и Геллу, и отплыл. Во время плавания Гелла заболела и умерла (ее именем и был назван Геллеспонт). Баран же и Фрикс, прибыв к Фасису, живут здесь, и Фрикс женится на дочери царя колхов Ээта, дав в качестве свадебного подарка золотое изображение Ко. Впоследствии, после смерти Афаманта, Ясон плывет на "Арго" за этой золотой статуей Ко, а не за шкурой барана. Вот какова истина.

XXXI. О ДОЧЕРЯХ ФОРКИСА

И о них передают совершенно смехотворную историю, что у Форкиса были три дочери, которые имели один глаз на троих и пользовались им по очереди[91]. Та, которой приходил черед, вставляла его в голову и так им смотрела. И таким образом, передавая глаз одна другой, все они смотрели. И вот Персей, подойдя к ним сзади тихими шагами и взяв их глаз, сказал, что не отдаст его, если они не скажут, где находится Горгона. (Так, по крайней мере, говорят.) А он отрубил ей голову, явился на Сериф и, показав голову Полидекту, превратил его в камень. И это тоже смехотворно, чтобы живой человек, увидев голову мертвого, окаменел. Что это за сила у мертвеца? Произошло же что-то в таком роде.

Форкис был кернейцем, а кернейцы по происхождению эфиопы и живут на острове Керне за Геракловыми Столпами[92]; они возделывают землю у Ливии, у реки Анноны вблизи Карфагена и очень богаты.

Итак, наш Форкис был царем на трех островах за Геракловыми Столпами. Он изготовляет золотую статую Афины размером в четыре локтя. Кернейцы же зовут Афину Горгоной, как фракийцы Артемиду — Бендидой, критяне — Диктинной, спартанцы — Упией[93]. И вот Форкис умирает, прежде чем поставить статую в храме. Остались после него три дочери — Сфено, Евриала и Медуза[94]. Они не захотели ни за кого выходить замуж, а поделили имущество, и каждая царствовала на одном острове. Горгону же они решили не посвящать в храм и не поделить, но по очереди держали ее у себя в качестве сокровища. Между тем у Форкиса был друг, благородный и достойный человек, и сестры во всяком деле доверяли ему как собственному глазу. Персей же, бежав из Аргоса[95], стал грабить, рыская по морям с небольшими кораблями и какой-то свитой. Узнав от нее, что существует такое царство во главе с женщинами и к тому же очень богатое золотом и бедное мужами, он является туда. И прежде всего, встав на якорь в проливе между Керной и Серпедонией[96], Персей захватывает Глаз, плывущий от одной девушки к другой. Тот сообщает Персею, что у них нечего взять достойного упоминания, кроме Горгоны, и называет количество пошедшего на нее золота. Сами же девушки, когда Глаз не явился по договоренности в свою очередь, сошлись вместе и стали обвинять одна другую. И так как каждая отрицала, что задержала его у себя, стали недоумевать, что бы такое могло случиться.

В это время подплывает к ним, собравшимся вместе, Персей и говорит, что он держит у себя Глаз и не отдаст им его, если они не укажут, где находится Горгона. Вдобавок он еще угрожает убить их, если откажутся отвечать. И вот Медуза сказала, что не покажет местонахождение Горгоны, а Сфено и Евриала показали. Тогда Медузу Персей убивает, а оставшимся отдает Глаз. Получив Горгону, он разрубил ее на части. Снарядив триеру, он погрузил на нее голову Горгоны, а корабль назвал "Горгона". На этом корабле он объезжал острова и требовал у местных жителей деньги, а если кто не давал, тех убивал. Так он стал требовать деньги и у жителей Серифа[97], приплыв к ним. Они попросили у него несколько дней сроку, чтобы собрать деньги, и, свезя на агору камни ростом с людей, установили их там, а сами покинули остров. Когда Персей приплыл снова за требуемыми деньгами и явился на агору, он не нашел там ни единого человека, а только камни в человеческий рост. Итак, когда другие островитяне не хотели давать ему денег, Персей говорил: "Смотрите, как бы с вами не произошло то же, что с серифянами: ведь они превратились в камни, взглянув на голову Горгоны".

XXXII. ОБ АМАЗОНКАХ

И про амазонок я утверждаю следующее: это были не воинственные женщины, а мужчины-варвары, которые носили хитоны до пят, как фракиянки, на головах — митры, а бороды сбривали, как и теперь патариаты, живущие у Ксанфа[98]. Поэтому враги и звали их бабами. Вообще же амазоны были племенем доблестным в сражениях. А чтобы когда-нибудь существовало женское войско, невероятно, и сейчас нигде такого нет.

ХХХIII. ОБ ОРФЕЕ

Лживая история и то, что рассказывают про Орфея, будто [звери, и пресмыкающиеся, и птицы, и][99] деревья следовали за ним, когда он играл на кифаре. Я думаю, дело обстоит следующим образом.

В Пиерии безумствующие вакханки разрывали на части мелкий скот и творили много всяких насилий, а потом направлялись на гору и там проводили дни. Пока они там оставались, граждане, боясь за жен и дочерей, послали за Орфеем и просили его придумать какой-нибудь способ, чтобы увести вакханок с горы. Принеся Дионису священную жертву, он игрой на кифаре совлек вакханок вниз. Только тогда они стали спускаться с горы, неся в руках нарфеки и ветви от различных деревьев. Когда люди смотрели на это, им показалось удивительным, что движутся деревья, и стали говорить: "Орфей игрой на кифаре и лес с горы ведет". Из этого и сочинили миф.

XXXIV. О ПАНДОРЕ

Невыносима история о Пандоре, что, будучи вылеплена из земли[100], она и всех остальных наделила таким обликом. Я в это не верю. Пандора была эллинской женщиной, очень богатой, и когда выходила из дома, украшалась и сильно мазалась растертой землей. Ведь именно она придумала мазать этим кожу (как и теперь делают многие женщины; из-за частого употребления никто этому не придает значения). Вот как обстоит дело, а ее история граничит с бессмыслицей.

XXXV. О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЛЮДЕЙ ИЗ ЯСЕНЕЙ

И много других рассказывали нелепостей, в том числе — что первое поколение людей возникло из ясеней. Я же считаю невероятным, чтобы люди возникали из деревьев. На самом деле был какой-то человек по имени Ясень и по нему были названы его сородичи, как эллины — от Эллина и ионийцы — от Иона. Но это племя целиком погибло, и имя его сгинуло. А железных и медных людей вообще никогда не было, но все это пустая болтовня.

XXXVI. О ГЕРАКЛЕ

(Текст испорчен до невразумительности)

XXXVII. О КИТЕ

О Ките говорят, что он являлся к троянцам, выходя из моря, и, если ему на поедание давали девушек, уходил, если же нет — осквернял их землю. Кто, однако, не знает, насколько глупо было бы людям заключать договор с рыбами? На самом деле было вот как.

Некий великий царь наряду с огромным войском владел большим флотом, так что подчинил себе всю береговую полосу Азии; ее жители платили ему форос, который называют еще данью. Впрочем, тогда люди употребляли для этого не деньги, а движимое имущество. Одним городам было приказано поставлять коней, другим — быков, третьим — девушек. Имя этому царю было Китон, но варвары звали его Кит. Итак, в назначенное время он объезжал берега, требуя дани, и у тех, кто ее не давал, разорял землю. В Трою он является в то самое время, когда туда пришел Геракл с эллинским войском. Царь Лаомедонт нанимает его помочь троянцам[101]. Китон, высадив войско с кораблей, отправляется в путь. Навстречу ему вышли Геракл и Лаомедонт, каждый со своим войском, и убили его. Так было дело, а к нему присочинили миф.

XXXVIII. О ГИДРЕ

И о Лернейской гидре говорят, что это была змея о пятидесяти головах на одном теле, и когда Геракл сшибал у нее одну голову, взамен вырастали две[102]. И явился-де краб[103] на помощь Гидре. И тогда Иолай защищает Геракла, так как и Гидру защищал Краб. Если кто-нибудь верит, будто что-нибудь из этого было на самом деле, тот пустой человек. Смешная картина! И каким образом Геракл, когда он сшибал одну голову, не был съеден остальными и не пострадал от них? Было, конечно, вот что.

Лерн был царем этого места, которое и называлось по его имени. (А жили все люди тогда по деревням, и этим местом и ныне владеют аргивяне.) Города же были тогда такие: Аргос, Микены, Тиринф, Лерна, и над каждым из них был поставлен свой царь. Но все цари подчинялись Еврисфею, сыну Сфенела и внуку Персея, который владел самым большим и многолюдным городом — Микенами. Однако Лерн не захотел ему подчиниться, и из-за этого воевал с ним. Почти у самой границы царства Лерна была у него надежная крепость; ее сторожили пятьдесят храбрых лучников, которые находились на стенах непрерывно день и ночь. Называлась эта крепость Гидра. Итак, Еврисфей посылает Геракла, чтобы разорить крепостцу Гидру, и люди из войска Геракла стали метать огонь в лучников, находившихся на стене. И если один из стрелков, сраженный огнем, падал, на место одного заступали двое, особенно если ранее сраженный был храбрым человеком[104]. Когда же Геракл стал теснить войной Лерна, тот подрядил себе в помощники карийских наемников, и к нему явился во главе своего войска человек огромного роста и воинственный по имени Краб. Вместе с ним Лерн выступил против Геракла. Затем на помощь Гераклу приходит его племянник Иолай, сын Ификла, с войском из Фив. Подступив к башне, стоявшей перед Гидрой, он ее сжег, и вместе с этим войском Геракл уничтожает Лерна и Краба, Гидру захватывает и войско истребляет. После такого происшествия Гидру изображают змеей и присочиняют миф.

XXXIX. О КЕРБЕРЕ

Рассказывают о Кербере, что был он псом о трех головах. Однако ясно, что и он был назван по городу Трехглавию, как и Герион[105], ибо говорили люди: "Велик и прекрасен пес из Трехглавия". Еще рассказывают о нем, будто Геракл вывел его из Аида[106], — это выдумка. Произошло же что-то в таком роде.

У Гериона при его стадах были огромные молодые псы по кличкам Кербер и Орф. Из них Орфа Геракл убивает в Трехглавии, прежде чем угнать стада, Кербер же следовал за коровами. Некоему микенцу по имени Молосс пес очень понравился, и он сначала стал просить Еврисфея отдать ему Кербера. Поскольку Еврисфей не соглашается, Молосс уговаривает пастухов продать ему пса и запирает того в какой-то пещере на Тенаре[107] в Спарте для продолжения породы и велит пускать к нему сучек. Между тем Еврисфей посылает Геракла на поиски пса. Обойдя весь Пелопоннес, он пришел туда, где, как ему было сказано, находится пес, и, спустившись в пещеру, выводит его наверх. Вот и стали говорить люди: "Проникнув через пещеру в Аид, Геракл вывел оттуда Кербера".

XL. ОБ АЛКЕСТИДЕ

Об Алкестиде рассказывают трагическую историю, что она, когда Адмету пришла однажды пора умереть, предпочла умереть за него и что Геракл из благочестия отнял ее у Смерти и вернул Адмету[108]. По моему же мнению, никому не под силу сделать так, чтобы умерший ожил. Произошло здесь что-то в таком роде.

Когда Пелия умертвили собственные дочери[109], его сын Акаст преследовал их, желая отомстить им смертью за смерть отца, и захватил всех, кроме Алкестиды. Она бежит в Феры к Адмету, своему двоюродному брату, и так как она села у очага, то Адмет не мог выдать ее Акасту, хотя тот и просил об этом. Акаст, осадив город большим войском, начал его поджигать. Выйдя ночью из города, Адмет натолкнулся на вражескую засаду и был взят в плен. Акаст грозился убить его, если он не выдаст Алкестиду, хоть она и молила о защите. Алкестида, узнав, что Адмету предстоит из-за нее смерть, вышла из города и отдалась в руки брата. Тогда Акаст Адмета отпускает, ее же берет под стражу. Итак, люди стали говорить: "Отважная женщина Алкестида: она добровольно согласилась умереть за Адмета". Того же, о чем повествует миф, не было.

Примерно в это же время откуда-то явился Геракл, гоня кобылиц Диомеда[110]. Его по пути принял как гостя Адмет, который очень горевал о несчастье, постигшем Алкестиду. Чтобы вернуть ее, Геракл нападает на Акаста и уничтожает его войско. Всю добычу он делит среди своего войска, Алкестиду же вручает Адмету. И вот люди стали говорить, что Геракл, оказавшись здесь, вырвал Алкестиду из рук смерти. Вот как это случилось, а миф сочинили.

XLI. О ЗЕТЕ И АМФИОНЕ

О Зете и Амфионе Гесиод и многие другие повествуют, что с помощью кифары они возвели фиванские стены[111]. Некоторые считают, что пока они играли на кифаре, камни сами по себе поднимались на стены. Истина же вот в чем.

Братья были знаменитыми кифаредами и показывали свое искусство за плату. Денег у людей тогда не было. И вот свита Амфиона стала приказывать людям, если кто хочет их послушать, прийти и потрудиться на строительстве стены. Ибо, конечно, не камни повиновались звукам кифары, слушая ее. Итак, разумно говорили люди, что с помощью лиры была возведена стена.

XLII. ОБ ИО

Говорят, что Ио из женщины превратилась в корову, и гонимая оводом, прибыла из Аргоса в Египет[112]. Однако невероятно, чтобы Ио <…>[113] и столько дней оставалась без пищи. Истина же вот в чем.

Ио была дочерью аргосского царя, которой горожане оказали честь быть жрицей аргивской Геры. Когда она забеременела, то, убоясь отца и граждан, бежала из города. Аргивяне, выйдя на розыски, захватили ее, где нашли, и содержали в темнице. И вот они говорили: "Убегает она, как корова, гонимая оводом" <…>[114]. И, наконец, она отдается на милость каким-то чужеземным купцам и умоляет увезти ее в Египет[115]. Прибыв сюда, она разрешается от бремени. Потом присочинили миф.

XLIII. О МЕДЕЕ

Про Медею говорят, что она делала стариков молодыми, погрузив их в кипящую воду[116], но не показывает никого, кого бы она сделала молодым, ибо, кого погружала в кипяток, бесповоротно убивала. Происходило же нечто в таком роде.

Медея первой нашла краску медно-красного и черного цвета, и делала так, что старики из седых становились черноволосыми и с волосами цвета яркой меди; искупав их, она делала так, что их белые волосы становились черными и цвета меди. <Кроме того> Медея первой открыла, какую пользу приносит людям парная баня. Итак, она парила желающих в бане, но втайне, чтобы никто из врачей не научился этому средству, а после парной бани брала клятву с прошедшего ее никому не рассказывать. Поскольку после этого средства люди становились легче весом и здоровей, то другие, видя, как Медея орудует огнем и котлами, поверили, что она кипятит людей. А Пелий, старый человек и больной, умер от горячего пара. Отсюда и пошел миф.

XLIV. ОБ ОМФАЛЕ

Рассказывают про Омфалу, что Геракл находился у нее в услужении[117]. Это — нелепая история, ибо скорее он мог господствовать над нею и надо всем ей принадлежащим <…>[118]. Происходило же что-то в таком роде.

Омфала была дочерью лидийского царя Иардана. Услышав про силу Геракла, она притворилась, будто любит его. Сойдясь с ней, Геракл был пленен ее страстью, а она родила от него сына. Наслаждаясь Омфалей, Геракл делал все, что она приказывала. Глупые же люди поняли это так, что он находится у нее в услужении.

XLV. О РОГЕ АМАЛФЕИ

Говорят, что Геракл повсюду носил с собой так называемый рог Амалфеи[119], из которого по его просьбе появлялось все, что бы ни захотел. Истина же вот в чем.

Находясь вместе с Иолаем, своим племянником, в отлучке из Беотии, Геракл останавливается на отдых в какой-то гостинице в Феспиях, где хозяйкой была женщина по имени Амалфея, очень красивая и пышная. Наслаждаясь ею, Геракл долгое время оставался у нее в гостях, а Иолай, тяжело переживая его увлечение, замышляет украсть средства Амалфеи, хранившиеся в роговой шкатулке, — ведь на эти средства он покупал, что хотел, себе и Гераклу. Итак, их спутники стали говорить: "У Геракла был рог Амалфеи, из которого он добывал себе, что бы ни пожелал". К этому и присочинили миф, а писатели, изображающие Геракла, добавляют к его облику рог Амалфеи.

XLVI. РАССКАЗ ПРО ГИАКИНФА[120]

Гиакинф, сын Амикла, был красивым отроком. Заметил его Аполлон, заметил и Зефир. Оба увлеклись его красотой и стали соревноваться перед ним, в чем каждый был способен. Аполлон стрелял в цель, Зефир поднимал ветер. Первый доставлял удовольствие пением, второй внушал страх и смятение. Отрок склоняется к богу, а Зефира, объятого ревностью, побуждает этим к войне. Потом были занятия Гиакинфа гимнастикой и месть со стороны Зефира. Средством убийства юноши послужил диск — Аполлон его метнул, а Зефир перехватил <и направил в юношу>. И тот погиб, но Земля не предала забвению несчастье: вместо отрока вырастает цветок, принимающий его имя, и говорят, что на листьях начертана его начальная буква.

XLVII. РАССКАЗ ПРО МАРСИЯ

Марсий был деревенским жителем, и был ему присущ музыкальный дар[121]. Однажды Афина возненавидела авл, ибо он чуть не лишил ее красоты. Увидев свое изображение в ручье, она поняла, что случилось. Итак, богиня отбрасывает авл в сторону, в то время как при этом оказывается Марсий. Схватив авл, пастух приближает его к губам, и авл стал звучать с божественной силой даже вопреки воле употреблявшего его. Марсий счел эту силу за признак своего искусства. Он отправляется к Музам, отправляется к Аполлону, говоря, что не хочет больше жить, если не одолеет бога. В этом соревновании он терпит поражение, после которого снего сдирают кожу. Я видел во Фригии реку, называющуюся Марсий, и фригийцы говорили, что она из крови Марсия.

XLVIII. О ФАОНЕ

Жизнь Фаона проходила в челноке на море, где была переправа. Никто его ни в чем не упрекал, так как был он достойный человек и брал деньги за перевоз только с богатых. Его образ жизни был предметом восхищения у жителей Лесбоса, и богиня его хвалила. (Под богиней разумеют они Афродиту.) Приняв человеческий облик, а именно — уже состарившейся женщины, она договаривается с Фаоном о плавании. Он же был всегда готов и переправить <седока>, и ничего не попросить за это. И что же после этого сделала богиня? Говорят, что Фаон преобразился и из старика стал молодым красавцем[122]. Таков был Фаон, свою любовь к которому часто воспевала Сапфо[123].

XLIX. РАССКАЗ ПРО ЛАДОНА[124]

Гея решила прийти к реке Ладону, чтобы соединиться с ним. И когда они сошлись, Гея беременеет и родит Дафну, а ее полюбил Пифийский бог и говорил девушке любовные речи. Однако Дафна хранила благоразумие. Итак, пришлось ему ее преследовать, и он пустился бежать за ней. Прежде чем отказать богу, она на бегу просит свою мать принять ее в себя и сберечь ее такой, какой она была. Гея так и поступила, приняв Дафну в себя, а взамен нее тотчас выросло дерево. Аполлону, настигшему его в разгаре страсти, не оставалось ничего другого, как уйти прочь от дерева. Однако руки его потянулись к ветвям, и одна из них навеки украсила его голову. Говорят, что в Беотии[125] установлен и треножник, увитый лавром, на месте, где Дафну поглотила Земля.

L. О ГЕРЕ[126]

Аргивяне считали своей градодержицей Геру и потому совершают установленное для нее празднество. Порядок его следующий. Берется повозка, запряженная белыми быками, а на повозке положено восседать жрице вплоть до достижения храма. Святилище же находится за пределами города. Вот однажды наступило время праздника, но обычай не мог быть выполнен из-за отсутствия быков. Трудность разрешила жрица — мать двух юношей, которых она впрягла в повозку вместо быков. Когда, таким образом, обязанность быков была выполнена ее детьми, жрица, встав против кумира Геры, стала просить награды за труд. И богиня, говорят, ее дала: охватил юношей тот сон, который стал концом их жизни.

LI. ОБ ОРИОНЕ

Орион — сын Зевса, Посидона и Гермеса[127]. Гирией, сын Посидона и Алкионы, одной из дочерей Атланта, жил в Танагре, в Беотии, и, будучи очень гостеприимным, как-то принял у себя богов. Хорошо принятые им Зевс, Посидон и Гермес, желая выказать ему свое благоволение, приказали просить, чего он хочет. Он же, будучи бездетным, попросил себе сына. Тогда боги, взяв шкуру от принесенного им в жертву быка, испустили в нее семя и приказали Гириею спрятать ее под землей и достать через десять месяцев. Когда этот срок прошел, родился Урион, названный так потому, что боги помочились[128] <в шкуру>; затем его переименовали в более благозвучного Ориона. Охотясь вместе с Артемидой, он попытался ее изнасиловать; разгневанная богиня вызвала из земли Скорпиона, который укусил его в ногу у лодыжки, и тот умер[129]. Зевс, сжалившись, превратил его в звезду.

LII. О ФАЭТОНЕ

Фаэтон, сын Гелиоса, возымев неразумное желание взойти на отцовскую колесницу, долгими мольбами и слезами упросил его об этом. Когда же он взошел на колесницу и начал погонять лошадей, он не сумел ими хорошо править. Он не был способен ни вскочить верхом на коней, чтобы обуздать их, ни сохранить самообладание. Влекомый со страшной силой конями и побужденный собственной дерзостью, он оказался вблизи земли, был сброшен в реку Эридан и утонул, спалив огромную часть окрестностей[130].

Примечания

1

Из 20 имен собственных, начинающихся в языке классической эпохи с Παλαι-  и зарегистрированных в словаре Папе, к человеку относится только Παλαίχθων — имя отца легендарного аргосского царя Паласга у Эсхила (Suppl. 250, 348), но и здесь оно является достаточно прозрачным символом в духе эсхиловских неологизмов.

(обратно)

2

Theon. Progymnasmata. 6 // Rhetores Graeci / Ed. L. Spengel. Bd 2. Lipsiae, 1854.

(обратно)

3

Festa N. Prolegomena // Mythographi Graeci III.2. Palaephatus, Heraclitus, Excerpta Vaticana / Ed. N. Festa. Lipsiae, 1902. P. XXX-XL; RE. S.v. Palaephatos // 36 Hlbd. 1942. Sp. 2550 ff. (Blumenthal).

(обратно)

4

Четыре незначительных фрагмента мифолого-географического содержания см. FGrH. Bd I. 1923. №44.

(обратно)

5

RE. S.v. Palaephatos. Sp. 2552 f.

(обратно)

6

См. Nestle W. Vom Mythos zum Logos. Stuttgart, 1942 (перепечатана без изменений в 1966 г.). S. 131-148.

(обратно)

7

По хронологическим соображениям Эфора едва ли можно считать предшественником Палефата, и мы включаем его немногочисленные высказывания на интересующую нас тему для полноты картины, и без того не слишком богатой данными.

(обратно)

8

Нумерация всех фрагментов по FGrH. Bd 1-2, кроме Деиоха и Антиоха, ссылки на которых по: Historicorum Graecorum Fragmenta / Ed. C. Müller. V. I-II. Parisii, 1841-1846.

(обратно)

9

По датировке А.Ф. Лосева "Федр" вместе с другими сочинениями зрелого Платона относится к периоду от 380-х до 360-х гг. (Платон. Сочинения в 3-х т. Т. 2. М., 1970. С. 5).

(обратно)

10

Ср. Excerpta Vaticana. C. IV.

(обратно)

11

Ср. также: Геката — от наречия ἑχάς, "далеко" (Дион. Скитобр., фр. 1); город Теос — от союза τέως "пока" (Ферекид, фр. 102); Диктис — от διχτύῳ ῾αλιεὑων (он же, фр. 10); гелоты — от поселения ῾Έλος (Гелланик, фр. 188); герой-эпоним Милет — от того, что мать спрятала его ἐν μίλαχι (Геродор, фр. 45 — имеются в виду, очевидно, заросли в тисовой роще).

(обратно)

12

Diog. Laert. III. 22; Plato. Ep. VII 350 b.

(обратно)

13

О том, можно ли возводить тезис Палефата к мысли Аристотеля, что ничто невозможное не рождается (Ретор. II. 19. 1392 a 15 сл.), мнения разделились: Феста (Op. cit. P. XL) высказывается за это допущение, Нестле (Op. cit. S. 151. Anm. 107) — против.

(обратно)

14

Ср. Susemihl F. Geschichte der griechischen Literatur in der Alexandrinerzeit. Bd 2. Lpz, 1892. S. 54f.: Палефат "еще более плоско, произвольно и рискованно, если это возможно, чем Дионисий Скитобрахий, Мнасей и Евгемер, старался объяснить все наиболее естественным образом"; Блюменталь: труд Палефата "из-за его невыразимо плоского рационализма остается всего лишь свидетельством трудно понимаемой фазы античного мышления" (RE. S.v. Palaephatos. Sp. 1255). Благожелательнее оценивают Палефата в последнее время, считая содержание его труда "занимательным и поучительным", а многие толкования — не более причудливыми, чем у современного английского мифолога Грэйвса (Osmun G.F. Palaephatus — pragmatic mythographer // ClJ. 1956. V. 52. P. 131-137). Другой исследователь, перечисляя целый ряд объяснений Палефата, называет их "ясными", "очевидными", "разумными", "приближающимися к исторически вероятному" (Kahlo G. Vermischte Randbemerkungen // Ziva Antica. 1972. V. 22. P. 183 s.).

(обратно)

15

Wipprecht F. Quaestiones Palaephateae. Bonnae, 1892. P. 12-14.

(обратно)

16

С одной из них (конец XIII — начало XIV в.) связана почти детективная история. Преподававший в Москве Х.Ф. Маттеи, склонный ко всякого рода авантюрам и мистификациям, выдрал 20 листов, содержащих текст Палефата, из московского синодального кодекса и в 1788 г., переехав в Мейсен, продал их Дрезденской библиотеке. Теперь этот кодекс, исконно значившийся как Mosquensis, именуется в рукописной традиции Палефата под шифром d (Dresdensis).

(обратно)

17

Palaephatus. De incredibilibus. Mit erklär. Anm. u. einem griechisch-deutschen Wörterbuch für Schulen von I.D. Büchling. 3. Aufl. Halle; Palaephatus. Griechisch mit erklär. Wörterbuche nach den Kapiteln. Sowohl zum Schulgebr. als zum Selbstunterricht von I.H. Math. Ernest. Lpz, 1816.

(обратно)

18

Festa N. Intorno all'opuscolo di Palefato de incredibilibus considerazioni. Firenze — Roma, 1890.

(обратно)

19

Vitelli Gi. I manoscritti di Palefato // Studi Italiani di Filologia classica. 1893. V. I. P. 241-379. См. там же дальнейшие работы Вителли и Фесты: 1895. V. III. P. 31-34; 1896. V. IV. P. 185-191; 225-256; 1901. V. IX. P. 495-507; 1902. V. X. P. 21-28, 433-436.

(обратно)

20

Wipprecht. Quaestiones Palaephateae; Schrader J. Palaephatea. B., 1893.

(обратно)

21

См. прим. 3.

(обратно)

22

Schrijvers P.H. Lucretius verslaat de mythen // Lampas, 1982. V. XV. S. 355-370 (известна мне только по описанию).

(обратно)

23

Палефата, греческого писателя, о невероятных сказаниях. Преложил и примечаниями своими изъяснил Федор Туманский… СПб., 1791.

(обратно)

24

Московский журнал. 1792. Ч. V. С. 137-148, 277-290, 379-390.

(обратно)

25

См. ВДИ. 1947. №3. С. 250 сл.

(обратно)

26

История греческой литературы. Т. III. М., 1960, С. 403 сл.

(обратно)

27

Переведено по интерпункции Блюменталя: ἐν — ἀρχῆ — λέγοντας — ἔστιν. ἃ ἐγένετο… и т.д.

(обратно)

28

Тавтология оригинала: θαυμασιώτερον, τοῦ θαυμάζειν ἕνεχα.

(обратно)

29

Традиционная версия: от соития Иксиона с тучей, которой Зевс придал облик Геры, родился некий Кентавр, соединившийся затем с фессалийскими кобылицами. Отсюда и пошли существа, заимствовавшие верхнюю половину от отца, нижнюю — от матерей. См. Пиндар. Пиф. II. 37-48. Здесь и далее в ссылках не преследуется цель дать полную сводку античных источников мифа, подвергавшегося толкованию Палефата. Приводятся или наиболее древние источники, которые мог иметь в виду Палефат в своей критике, либо в чем-либо различающиеся, либо, наконец, поздние, но содержащие более обстоятельное изложение мифа, чем то, которое находится в кратких резюме Палефата. Заголовки к главам I-XLV даны издателями нового времени.

(обратно)

30

Название "кентавры" Палефат производит от глагола — χεντέω "колоть" и существительного ταῦρος "бык".

(обратно)

31

По традиционной версии кентавры были приглашены на свадьбу царя лапифов Пирифоя. Его борьба с кентаврами упоминается уже у Гомера: Ил. II. 742-744; Од. XXI. 295-304. Этот сюжет нашел отражение на западном фронтоне олимпийского храма Зевса. Более позднее и живописное изображение битвы лапифов с кентаврами: Овидий. Метам. XII. 210-536.

(обратно)

32

Традиционная версия: по просьбе критского царя Миноса, сына Зевса и Европы, Посидон посылает на Крит красавца-быка, которого Минос обещает затем принести богу в жертву. За то, что Минос нарушил обещание, Посидон (или Афродита по его просьбе) внушает Пасифае противоестественную любовь к быку. Плодом этого союза становится мальчик с бычьей головой и копытами (Минотавр), которого Минос заключает в построенный для этой цели лабиринт. Ему на съедение он регулярно отправляет афинских юношей и девушек, присылаемых Миносу в качестве дани. Конец этому позорному обычаю кладет Фесей, который проникает в лабиринт, убивает Минотавра и с помощью Ариадны выбирается наружу вместе со спасенными им афинянами. См. Плутарх. Фесей. 15-19; Аполлод. III. 1. 3-4; 15. 8; Эпитома. I. 7-9. Монолог Пасифаи, объясняющей возникновение ее страсти, из недошедшей трагедии Еврипида "Критяне" стал в наше время известен благодаря папирусной находке. См. Nova fragmenta Euripidea in papyris reperta / Ed. C. Austin. B., 1968. P. 55-57.

(обратно)

33

Прокрида обычно считается дочерью не Пандиона, а его сына Эрехфея. После того как ее муж Кефал изобличил ее в измене (по другой версии — спровоцированной им самим), Прокрида бежала на Крит и была ласково принята Миносом. См. Аполлод. III. 15. 1. Там же — о мрачных последствиях, которые имело для женщин, кроме Пасифаи, соединение с Миносом, и о средстве, с помощью которого избежала этой участи Прокрида, получившая в дар от Миноса охотничью собаку и не знавший промаха дротик. Подробнее — у Антонина Либерала (Метам. XLI). В тексте Палефата эти подробности, по-видимому, выпали. После лакуны Феста постулирует слово Κέφαλον, — т.е. пропущенной предполагается история о возвращении Прокриды в Афины и примирении с Кефалом. См. Овидий. Метам. VII. 672-864, где объяснение причины ревности Прокриды удивительно напоминает методику Палефата: услышав, как супруг призывает Ауру ("Ветерок"), желая охладиться после охоты, Прокрида заподозревает в ней соперницу.

(обратно)

34

Дополнение Фесты: <τότε>.

(обратно)

35

По традиционной версии Кадм, отправленный отцом на поиски Европы и нигде не найдя ее, получил от дельфийского оракула указание прекратить поиски и основать город на том месте, где ляжет отдохнуть корова, за которой он должен следовать по выходе из святилища. Здесь, однако, Кадму пришлось вступить в сражение с драконом, растерзавшим его спутников. Убив дракона, Кадм по совету Афины засеял поле его зубами, из которых выросли "посеянные" (σπαρτοί) воины. К этим спартам впоследствии возводили свое происхождение важнейшие герои фиванских мифов. См. Еврипид. Финикиянки. 638-675; Овидий. Метам. III. 6-130; Аполлод. III. 4. 1.

(обратно)

36

ὀδὸντες — игра слов (зубы — тоже ὀδόντες), которую по-русски передать невозможно.

(обратно)

37

Сфинкс — по-гречески женского рода (ἡ Σφίγξ), и склонение этого слова по-русски по типу слов мужского рода ("стол") — укоренившаяся нелепость. Выбранная здесь форма "Сфинга" позволяет эту нелепость устранить. В наиболее древней версии (Гесиод. Теог. 319-327) имя хищницы было Фикс, поскольку она обитала на горе Фикион; она обладала способностью заглатывать добычу, и Эдипу пришлось выступить против нее с оружием в руках (Павс. IX. 26. 2). Образ Сфинги — полуженщины-полульвицы, как и приписываемая ей загадка, — более позднего происхождения. Эта версия изложена у Аполлод. III. 5. 8.

(обратно)

38

По традиционной версии Гармония — дочь Ареса и Афродиты. Однако, поскольку и дракон считался порождением Ареса, Палефат не слишком ошибается, делая Гармонию его сестрой.

(обратно)

39

Призыв Кадма к греческим героям избавить Фивы от Сфинги — достаточно известный мотив. По одной из древних, дософокловских, версий Эдип потому и оказался в Фивах и стал мужем Иокасты, что откликнулся на зов Креонта, победил Сфингу и получил в награду руку недавно овдовевшей царицы. См. Еврипид. Финикиянки. 42-52.

(обратно)

40

Ср. Павс. IX. 19. 1; против нее выступил Амфитрион, будущий отец Геракла (Аполлод. II. 4. 6-7).

(обратно)

41

Кефал попал у Палефата в эту историю потому, что Амфитрион пытался изловить тевмесскую лису с помощью знаменитой охотничьей собаки, доставшейся Кефалу от Миноса (см. прим. 7).

(обратно)

42

По наиболее древней версии Актеон был наказан богами за то, что выступал соперником Зевса в отношении Семелы, либо похвалялся своим превосходством в охотничьем искусстве над Артемидой (Еврипид. Вакх. 337-340). Более известный вариант, будто Актеон увидел Артемиду обнаженной во время купания, — сравнительно позднего происхождения. См. Аполлод. III. 4. 4; Овидий. Метам. III. 138-252.

(обратно)

43

О фракийском царе Диомеде, который кормил своих кобылиц человеческим мясом и был убит Гераклом, см. Диод. Сиц. IV. 15, 3-4; Аполлод. II. 5. 8. См. также гл. XL.

(обратно)

44

По традиционной версии Ниоба потеряла всех детей, так как оскорбила своей похвальбой титаниду Лето, мать Аполлона и Артемиды (Аполлод. III. 5. 6; Павс. II. 21. 9; V. 16. 4). Что касается ее превращения в камень, то, по одному варианту, это сделал Зевс по ее просьбе (Аполлодор), по другому — Ниоба оцепенела от горя и ветер унес ее окаменевшую фигуру на ее родину, в Ликию (Овидий. Метам. VI. 302-312).

(обратно)

45

Ср. Пиндар. Нем. X. 62 сл.; Аполлод. III. 10. 3.

(обратно)

46

Первое свидетельство о неуязвимости Кенея — папирусный отрывок из Акусилая (фр. 22 Якоби = P. Oxy. XIII. 1611, фр. 1, кол. II). См. также Аполл. Родос. I. 57-64; Аполлод. Эпитома. I. 22; Овидий. Метам. XII. 459-532; Антонин Либерал. Метам. XVII.

(обратно)

47

Из нескольких Кикнов, известных в греческой мифологии, здесь речь идет о сыне Посидона, принявшем участие в начале Троянской войны. Придя с флотом на помощь троянцам, он долго мешал высадке ахейцев, пока не погиб так, как пишет Палефат (ср. Аристотель. Риторика. II. 1396 b 16-18). Подробнее — Овидий. Метам. XII. 72-145.

(обратно)

48

Колоны — город в Троаде, в котором царствовал Кикн (Страбон. XIII. 589; Павс. X. 14. 1).

(обратно)

49

О неуязвимости Аякса см. конец античного предисловия к "Аяксу" Софокла — сам Софокл этого мотива избегает, так как он сделал бы немыслимым самоубийство героя. Это и имеет в виду Палефат.

(обратно)

50

Минос заподозрил Дедала в том, что он помог Ариадне вывести из лабиринта Фесея, и заключил в лабиринте его самого (Аполлод. Эпитома. 1. 12). Описание полета Дедала — Овидий. Метам. VIII. 210-235.

(обратно)

51

Ср. Страбон. XIV. 639.

(обратно)

52

Эта история изложена в дошедшем тексте Палефата достаточно путано. Не упоминается о том, что Аталанта отвергала женихов, и только Меланиону удалось ее перехитрить; затем, согласно традиции, они были превращены Зевсом в львов за то, что осмелились предаться любви в его священном участке (ср. Аполлод. III. 9. 2). Из рассказа Палефата, впрочем, вообще не ясно, кто превратился в львов — герои рассказа или свита Аталанты. У Овидия (Метам. X. 560-705) спутником Аталанты назван Гиппомен.

(обратно)

53

По распространенной версии мифа аркадская нимфа Каллисто, спутница Артемиды, была обольщена Зевсом и превращена в медведицу то ли им самим, чтобы скрыть ее от Геры, то ли разгневанной Артемидой. См. Аполлод. III. 8. 2; Овидий. Метам. 409-507.

(обратно)

54

Традиционная версия мифа: Аполлод. III. 1. 1; Овидий. Метам. II. 836-875.

(обратно)

55

Отцом Европы источники чаще называют Агенора.

(обратно)

56

Упоминая Зевса, Палефат, очевидно, предполагает, что читатели знают общераспространенную версию мифа.

(обратно)

57

История о строительстве деревянного коня упоминается уже в "Одиссее" (IV. 271-289; VIII. 492-520). Дальнейшие события излагались в недошедших циклических поэмах "Малая Илиада" и "Гибель Илиона". Сейчас для нас основным источником является вторая книга "Энеиды" Вергилия (провокация Синона — ст. 57-199).

(обратно)

58

Гом. Од. X. 1-75.

(обратно)

59

Там же. Ст. 3 сл.

(обратно)

60

Гесиод. Теог. 215 сл.; Аполлод. II. 5. 11.

(обратно)

61

Гом. Ил. I. 402-406; Гесиод. Теог. 147-153. Гомер называет одного Бриарея, Гесиод прибавляет еще третьего — Гиеса, и в обоих источниках Сторукие — не люди, а титаны, порождение Урана и Геи.

(обратно)

62

Сторукие — Ἑχατόγχειρες; город, придуманный Палефатом, — Ἑχατογχειρία.

(обратно)

63

Хаония — область в северо-западной части Эпира.

(обратно)

64

О борьбе олимпийцев с титанами и об участии в ней Сторуких — Гесиод. Теог. 624-686. Местом сражения служило пространство между фессалийскими горами Олимп и Офрис, захваченной титанами.

(обратно)

65

Наиболее раннее описание Скиллы — Гом. Од. XII. 85-100, где она изображена чудовищем с шестью головами и двенадцатью лапами. Представление о Скилле, у которой верхняя половина тела — женская, а от пояса растут псы, у Овидия (Метам. 730-733), и в схолиях к "Государству" Платона (IX. 588 с). Здесь же она названа дочерью Тиррена, — вероятно, потому, что Скиллу часто локализовали в Мессанском проливе (между Сицилией и Италией; на италийском берегу был даже город Скиллей), который соединяет Сицилийское море с Тирренским. Облик Скиллы, в котором соединяются женщина, рыба и шесть песьих голов, — у Гигина (фаб. 125. 14).

(обратно)

66

Вслед за Палефатом считал Скиллу тирренской триерой Иоанн из Антиохии (FHG. IV. 539). Иначе объяснял миф о Скилле более поздний, чем Палефат, рационалист — Гераклит (гл. II). В его изображении Скилла была прекрасной гетерой, жившей на острове в окружении шести прожорливых и псообразных прихлебателей, вместе с которыми она поедала чужеземцев.

(обратно)

67

О локализации феаков на Коркире см.: Фукидид. I. 25. 4; ср. также Аполл. Род. IV. 982-998; Аполлод. I. 9, 25; Страбон. VI. 269; VII. 299 (отождествление Коркиры с гомеровской Схерией).

(обратно)

68

См. Еврипид. Гекуба. 838 и схолии, в которых содержатся отсылки к его недошедшей трагедии "Еврисфей", фр. 373, и к афинским комедиографам Кратину (фр. 74) и Платону (фр. 188). Ср. также у философа Платона (Менон, 97 d-e) и у Диодора Сицилийского (IV. 76. 2).

(обратно)

69

См. Аполл. Род. II. 178-193; Аполлод. I. 19. 21.

(обратно)

70

Пеония — область в Северной Македонии. Обычно, однако, Финей считается царем Салмидесса, на фракийском побережье Черного моря.

(обратно)

71

Здесь Феста предполагает лакуну: "У варваров их обоих звали Гарпиями". Ср. ниже, где употреблено имя Гарпий. О небольших расхождениях в варварских я греческих именах собственных см. гл. XXXVII.

(обратно)

72

По обычной версии Калаис и Зет приплыли в Салмидесс вместе с аргонавтами и прогнали Гарпий. См. прим. 43.

(обратно)

73

История фессалийца Эрисихфона, наказанного вечным голодом за порубку священного дерева Деметры, и его дочери Местры, способной изменять свое обличье, была известна уже Гесиоду — см. фр. 43 (a-c) MW. Об Эрисихфоне, вне связи с Местрой, — у Каллимаха (Гимн Деметре. 24-115); соединение обеих версий — Овидий. Метам. 739-874.

(обратно)

74

Ни в каких других источниках такой город не засвидетельствован.

(обратно)

75

См. вступительную статью. По содержанию гл. XXV примыкает к гл. VII, но кем-то из переписчиков была, вероятно, перенесена сюда, чтобы три рассказа о трех Главках следовали один за другим. Несмотря на достаточно отрывистое изложение, можно сопоставить этот рассказ со свидетельствами Вергилия (Георг. III. 267 сл. с коммент. Сервия) и Гигина (фаб. 250; 273, 11). О Главке была трагедия у Эсхила (фр. 36-42 a R).

(обратно)

76

Ср. Аполлод. III. 3. 1; Гигин. Фаб. 136. Сюжет получил обработку у Софокла (фр. 389 a — 400 R) и Еврипида (фр. 634-646 N).

(обратно)

77

См. Овидий. Метам. XIII. 916-963. "Морской Главк" Эсхила (фр. 25 c — 31 R) был скорее всего драмой сатиров. См. Ярхо В.Н. О папирусных фрагментах сатировских драм Эсхила// ВДИ. 1959. №4. С. 148-152.

(обратно)

78

Поселение на побережье Евбеи, на берегу Еврипа.

(обратно)

79

О борьбе Беллерофонта с Химерой сообщает уже "Илиада" (VI. 179-183), хотя и не упоминает в этой связи Пегаса. Все более поздние источники связывают победу над Химерой с помощью, оказанной Беллерофонту Пегасом: Гесиод. Теог. 321-325; Пиндар. Ол. XIII. 63-65; 84-90; Аполлод. II. 3. 1-2; Гигин. Фаб. 57. Химера, по Гесиоду (Теог. 319 сл.), порождена Тифоном и Ехидной; Амисодар же, карийский царь, ее выкормил (Гом. Ил. XVI. 328 сл.).

(обратно)

80

Гом. Ил. VI. 181.

(обратно)

81

О нечаянном убийстве, совершенном Беллерофонтом, — Аполлод. II. 3. 1-2; сх. Цеца к Ликофрону. 17; сх. к Ил. VI. 155.

(обратно)

82

Имя Пегаса Палефат, как видно, сближает с глаголом πήγνυμι — "колотить, приколачивать".

(обратно)

83

Пиндар. Ол. I. 67-87.

(обратно)

84

Связное изложение истории сватовства Пелопа — Аполлод. Эпит. II. 3-9.

(обратно)

85

Изложение мифа о бегстве Фрикса и Геллы — Диод. Сиц. IV. 47; Аполлод. I. 9. 1.

(обратно)

86

Схол. к "Облакам" Аристофана, ст. 257; Гигин. Фаб. 3.

(обратно)

87

Наиболее подробное изложение мифа о походе Ясона — "Аргонавтика" Аполлония Родосского.

(обратно)

88

Как сообщает схолий к Аполл. Род. I. 256, уже Гекатей знал о том, что баран Фрикса был наделен человеческой речью (ἐλάλησεν); другие же передавали, что Фрикс плыл на корабле, украшенном головой барана (χριοπρῶρον σχάφος). Версию Палефата о том, что Крий был воспитателем Фрикса, находим у Дионисия Скитобрахиона (вероятно, II в. до н.э.), — может быть, она была тоже у Гекатея? См. также Диод. Сиц. IV. 47. 5.

(обратно)

89

По традиционной версии Афамант женился второй раз на Ино, которая пыталась извести его детей от первого брака, — см. Аполлод. I. 9. 1; Гигин. Фаб. 2. В лакуне, отмеченной <…>, как раз и должен был содержаться рассказ о злоумышлениях Ино против детей Афаманта от первого брака.

(обратно)

90

Μέροπος — конъектура Фесты, Πέλοπος — в рукописи Мероп был царем о-ва Кос, и имя Ко (Κῶς) носила его дочь, а не мать. Либо в рукописи что-нибудь напутано, либо Палефат привлекает ближе неизвестную родословную.

(обратно)

91

Эсхил. Пром. 794-797. По традиционной версии, Форкиды (или Граи), дочери Форкиса и Кето, являлись вечными старухами, сторожившими путь к своим сестрам Горгонам. Звали их Энио, Пефредо и Дино. Персей, отобрав у них единственный глаз и зуб, узнал таким образом путь к нимфам, которые снабдили его для борьбы с горгоной Медузой крылатыми сандалиями и шапкой-невидимкой. См. Гесиод. Теог. 270-273 (две дочери Форкиса); Аполлод. I. 2, 6; II. 4. 2; Овидий. Метам. IV. 774-777.

(обратно)

92

Существование о-ва Керны за Геракловыми Столпами подвергал сомнению Страбон, полемизируя с Эратосфеном (I. 47). Помимо этого, Ливия и Карфаген несомненно находятся по эту сторону Гибралтара, не говоря уже об эфиопах, которых греки локализовали на востоке Африки — в Египте и Аравии. Что касается реки Анноны, то она возникла, по-видимому, из имени Ганнона, карфагенянина, совершившего в начале V в. путешествие вдоль западного берега Африки и оставившего его описание. В целом география в этой главе — весьма путаная.

(обратно)

93

Культовые прозвища Артемиды засвидетельствованы и другими источниками: Бендида — Лук. Зевс траг. 8 и схол.; Диктинна — Евр. Иф. Тавр. 126 сл.; Арист. Ляг. 1356-1360; Каллим. Гимн Артем. 205; Диод. Сиц. V. 76. 3; Упия — Каллим. Гимн Артем. 204, 240. Отождествление же Афины с Горгоной легко выводится из того, что голова Горгоны обычно считалась украшением щита Паллады.

(обратно)

94

Обычно это имена Горгон.

(обратно)

95

О бегстве Персея из Аргоса из других источников ничего не известно. Вероятно, Палефат домыслил этот эпизод на основании сообщения о том, что Персей, нечаянно убив Акрисия, поменялся царством с Мегапенфом, отдав ему Аргос и взяв Тиринф. Ср. Павс. III. 15. 4; 16. 3; Аполлод. II. 4. 4.

(обратно)

96

Σαρπεδονίας — конъектура Фесты; в рукописи Σαρδοῦς. Феста имел в виду, очевидно, остров в Атлантическом океане, упоминаемый Геродианом, Судой и Зенобием.

(обратно)

97

По традиционной версии на о-в Сериф вынесло ларец с заключенными в него Данаей и Персеем. Выросшему Персею царь Серифа Полидект дал поручение доставить ему голову горгоны Медузы, рассчитывая, что Персей погибнет при выполнении этого задания. При возвращении с головой Медузы Персей с ее помощью обратил в камень Полидекта и его приближенных. См. Аполлод. II. 4. 3.

(обратно)

98

Переведено по предложению Фесты: οἱ Παταριᾶται παραξάνθιοι, хотя название такого племени нигде не засвидетельствовано. Известен город Патара в Ликии, жители которого должны называться, однако, патарейцами (Παταρεῖς).

(обратно)

99

Феста считает, что слова, заключенные в скобках, следует изъять, так как в дальнейшем объясняется только, откуда возник миф о следовавших за Орфеем деревьях.

(обратно)

100

Гесиод. Теог. 571 сл.; Труды, 60-63.

(обратно)

101

По традиционной версии Аполлон и Посидон, воздвигшие стены вокруг Илиона, не получили от Лаомедонта обещанной платы. За это Посидон наслал на Трою морское чудовище (χῆτος), похищавшее троянцев. Чтобы откупиться от него, Лаомедонт готов был отдать ему на растерзание собственную дочь Гесиону. Когда же Геракл по договору с Лаомедонтом убил чудовище и освободил девушку, тот снова нарушил обещание и не заплатил Гераклу. Оскорбленный герой пошел походом на Трою, взял ее, убил Лаомедонта и всех его сыновей, кроме одного. См. Гом. Ил. V. 640-642, 648-651; Аполлод. II. 5. 9; 6. 4; Диод. Сиц. IV. 32. 42; Овидий. Метам. XI. 202-214; Гигин. Фаб. 89.

(обратно)

102

Аполлод. II. 5. 2; Гигин. Фаб. 30. 3 — называют 9 голов; Диод. Сиц. IV. 11. 5 сл. и Овидий. Метам. IX. 69-74 — увеличивают число голов гидры до 100. Ср. также Еврипид. Геракл. 419-421, где определение μυριόχρανον не следует понимать буквально, и 1274 сл.; Квинт Смирн. VI. 212-219. Трезвомыслящий Павсаний, не отрицая существования Гидры, считает, что у нее была только одна голова, остальное — поэтическая выдумка (II. 37. 4).

(обратно)

103

Псевдо-Эратосфен. Созвездия. 11, со ссылкой на "Гераклею" Паниасида; Аполлод. II. 5. 2.

(обратно)

104

Автор, по-видимому, хочет сказать, что заменить особо храброго человека могли только двое других.

(обратно)

105

См. гл. XXIV.

(обратно)

106

Миф известен уже из достаточно ранних источников: Гом. Ил. VIII. 366-369; Од. XI. 623-626; Вакхилид. Эпиник. V. 56-63; Еврипид. Геракл. 23-25; 1276-1278.

(обратно)

107

На Тенарском мысу локализовали один из входов в Аид.

(обратно)

108

См. "Алкестиду" Еврипида.

(обратно)

109

Пелий, царь фессалийского Иолка, имел сына Акаста и четырех дочерей. Погиб же он оттого, что Медея уговорила его дочерей погрузить отца в котел с кипящей водой, обещая вернуть ему молодость. См. Овидий. Метам. VII. 297-349.

(обратно)

110

Убийство Диомеда и угон его лошадей (ср. гл. VII) — восьмой подвиг Геракла.

(обратно)

111

Ни в одной из сохранившихся поэм Гесиода, равно как и в фрагментах, на это никаких указаний нет. Первое в хронологическом отношении свидетельство о том, как Амфион приводил в движение скалы игрой на лире, — Аполл. Род. I. 735 — 741. Павсаний (IX. 5. 6-8) относится к этому достаточно критически.

(обратно)

112

Древнейшие свидетельства — Эсхил. Молящие, 291-324, 538-585; Прометей. 589-611, 673-686, 705-735, 788-815, 840-852.

(обратно)

113

Как видно, выпало повествование о маршруте Ио.

(обратно)

114

Здесь, очевидно, выпало сообщение о том, что Ио пыталась бежать, но ее всякий раз задерживали.

(обратно)

115

Ср. Геродот. I. 1-3; Эфор. Фр. 79.

(обратно)

116

См. прим. 83.

(обратно)

117

По традиционной версии, Геракл был отдан Зевсом в услужение Омфале за то, что убил эхалийского царевича Ифита. — Софокл. Трахин. 248-253, 274-280. Ср. также Диод. Сиц. IV. 31. 5-8; Аполлод. II. 6. 2-3.

(обратно)

118

Лакуну постулирует Феста.

(обратно)

119

По традиционной версии Амалфея — либо коза, питавшая своим молоком малютку Зевса, либо нимфа, владевшая этой козой. Рог Амалфеи-козы по воле Зевса стал рогом изобилия. Сообщение об этом было уже у Ферекида — см. Аполлод. II. 7. 5. Там же — о том, как рог Амалфеи попал к Гераклу от побежденного им речного бога Ахелоя.

(обратно)

120

Главы XLVI-LII имеются только в одной группе рукописей и явно присоединены к сочинению Палефата из какого-то мифологического справочника, вовсе не ставившего своей целью критику мифов. С Палефатом эти главы в какой-то мере сближает только нетрадиционное изложение мифа в гл. XLVII. К мифу о Гиакинфе см. Овидий. Метам. X. 162-219; Павс. III. 19. 4.

(обратно)

121

По обычной версии Марсий — сатир. В остальном изложение мифа приближается к традиционному. См. Геродот. VII. 26; Диод. Сиц. III. 59. 2-5; Овидий. Метам. VI. 382-400.

(обратно)

122

См. Лукиан. Разговоры мертвых. IX. 9; Элиан. Пестрые рассказы. XII. 18.

(обратно)

123

Легенда о любви Сапфо к Фаону (нигде в ее дошедших отрывках, впрочем, не упомянутому) составила содержание XV "Героиды" Овидия.

(обратно)

124

Название случайное, так как речь идет в дальнейшем не о Ладоне, а о Дафне. Наиболее подробное изложение мифа — Овидий. Метам. I. 452-567, где, однако, Дафна названа дочерью речного бога Пенея и к нему же обращает свою мольбу. Дафна — дочь Ладона и Геи — аркадская версия, изложенная у Павсания (VIII. 20. 2-4); сообщаемая здесь история о влюбившемся в нее Левкиппе подробнее воспроизводится в "Любовных историях" Парфения (гл. XV), где отцом Дафны назван Амикл.

(обратно)

125

Каким образом Дафна попала в Беотию, если она считается дочерью аркадского речного бога Ладона, не ясно.

(обратно)

126

Пересказ истории о Клеобисе и Битоне, известной из Геродота (I. 31). Прямого отношения к мифу и тем более к его критике она не имеет.

(обратно)

127

Следующая далее история достаточно подробно изложена Овидием (Фасты. V. 493-544) и коротко — Гигином (фаб. 195). По традиционной генеалогии, восходящей к Гесиоду (фр. 148), Орион — сын Посидона и дочери Миноса Евриалы.

(обратно)

128

Имя Οὐρίων сближается здесь с глаголом οὐρέω "мочиться".

(обратно)

129

См. Аполлод. I. 4. 3-5; согласно Эратосфену (Созвездия. 32), Скорпиона наслала на Ориона Гея. О превращении Ориона в звезду см. также Арат. Явления. 634-646.

(обратно)

130

Изложение традиционное, хотя и не совсем связное: кем был сброшен Фаэтон в Эридан? Судьбе Фаэтона и его сестер была посвящена несохранившаяся трагедия Эсхила "Гелиады" (фр. 68-73 a R). Более значительные отрывки дошли от "Фаэтона" Еврипида (фр. 771 — 786). Наиболее подробно о гибели Фаэтона — Овидий. Метам. II. 1-339.

(обратно)

Оглавление

  • ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
  • О НЕВЕРОЯТНОМ
  •   I. О КЕНТАВРАХ[29]
  •   II. О ПАСИФАЕ[32]
  •   III. О ПОСЕЯННЫХ[35]
  •   IV. О КАДМЕЙСКОЙ СФИНГЕ[37]
  •   V. О ТЕВМЕССКОЙ ЛИСЕ
  •   VI. ОБ АКТЕОНЕ[42]
  •   VII. О КОНЯХ ДИОМЕДА
  •   VIII. О НИОБЕ[44]
  •   IX. О ЛИНКЕЕ
  •   X. О КЕНЕЕ
  •   XI. О КИКНЕ[47]
  •   XII. О ДЕДАЛЕ И ИКАРЕ
  •   XIII. ОБ АТАЛАНТЕ И МЕЛАНИОНЕ[52]
  •   XIV. О КАЛЛИСТО[53]
  •   XV. О ЕВРОПЕ[54]
  •   XVI. О ДЕРЕВЯННОМ КОНЕ[57]
  •   XVII. ОБ ЭОЛЕ
  •   XVIII. О ГЕСПЕРИДАХ
  •   XIX. О КОТТЕ И БРИАРЕЕ
  •   XX. О СКИЛЛЕ
  •   XXI. О ДЕДАЛЕ
  •   XXII. О ФИНЕЕ
  •   XXIII. О МЕСТРЕ
  •   XXIV. О ГЕРИОНЕ
  •   XXV. О ГЛАВКЕ, СЫНЕ СИСИФА
  •   XXVI. О ГЛАВКЕ, СЫНЕ МИНОСА
  •   XXVII. О МОРСКОМ ГЛАВКЕ
  •   XXVIII. О БЕЛЛЕРОФОНТЕ
  •   XXIX. О ПЕЛОПЕ И ЕГО КОНЯХ
  •   XXX. О ФРИКСЕ И ГЕЛЛЕ[85]
  •   XXXI. О ДОЧЕРЯХ ФОРКИСА
  •   XXXII. ОБ АМАЗОНКАХ
  •   XXXIV. О ПАНДОРЕ
  •   XXXV. О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЛЮДЕЙ ИЗ ЯСЕНЕЙ
  •   XXXVI. О ГЕРАКЛЕ
  •   XXXVII. О КИТЕ
  •   XXXVIII. О ГИДРЕ
  •   XXXIX. О КЕРБЕРЕ
  •   XL. ОБ АЛКЕСТИДЕ
  •   XLI. О ЗЕТЕ И АМФИОНЕ
  •   XLII. ОБ ИО
  •   XLIII. О МЕДЕЕ
  •   XLIV. ОБ ОМФАЛЕ
  •   XLV. О РОГЕ АМАЛФЕИ
  •   XLVI. РАССКАЗ ПРО ГИАКИНФА[120]
  •   XLVII. РАССКАЗ ПРО МАРСИЯ
  •   XLVIII. О ФАОНЕ
  •   XLIX. РАССКАЗ ПРО ЛАДОНА[124]
  •   L. О ГЕРЕ[126]
  •   LI. ОБ ОРИОНЕ
  •   LII. О ФАЭТОНЕ
  • *** Примечания ***