Пространство+ повести. Компиляция. Книги 1-17 [Джеймс С. А. Кори] (fb2) читать онлайн

Джеймс Кори ПРОБУЖДЕНИЕ ЛЕВИАФАНА

Посвящается Джейн и Кэт, научившим меня мечтать о космических кораблях.

Пролог Джули

«Скопули» захватили восемь дней назад, и Джули Мао наконец приготовилась умереть.

Чтобы дойти до точки, ей понадобились все восемь дней заключения в шкафу-кладовой. Первые два она провела без движения, в уверенности, что вооруженные люди, кинувшие ее сюда, не шутили. Несколько часов сразу после абордажа корабль, на который ее перевели, не включал тяги, так что она плавала в шкафу, тихонько отталкиваясь от стен и скафандров, разделявших с ней тесное пространство. Когда корабль пришел в движение, тяга придала вес ее телу. После этого она тихо стояла, пока судорога не свела ноги, потом села, свернувшись в позе эмбриона. Она мочилась в тренировочные штаны, не беспокоясь ни о теплой щиплющей влаге, ни о запахе и думая только, как бы не поскользнуться на мокром пятне, оставшемся на полу. Шуметь было нельзя. Застрелят.

На третий день жажда вынудила ее действовать. Кругом шумел корабль. Низко, на краю слышимости, гудели реактор и двигатель. Непрестанно слышалось шипение гидравлики и стук стальных запоров, когда открывались и закрывались герметичные переборки между палубами. Топали по металлической обшивке тяжелые башмаки. Она выждала, пока остались только отдаленные звуки, сняла с крюка скафандр и уложила его на пол. Настороженно вслушиваясь, медленно разобрала скафандр и извлекла контейнер с водой. Вода успела застояться: видно, костюм целую вечность не использовался и не проходил профилактики. Но она за два дня не выпила ни глотка, и теплая маслянистая вода из резервуара скафандра была для нее словно лучший в мире напиток. Ей пришлось изо всех сил удерживать себя, чтобы не выглотать все разом, не напиться до рвоты.

Когда ей снова захотелось помочиться, она вынула из скафандра мешок с катетером и облегчилась в него. Потом села уже не на пол, а на мягкий скафандр и устроилась так удобно, что получилось задуматься, в чьи руки она угодила: флот ли это Коалиции, пираты или кто похуже. Временами она засыпала.

На четвертый день одиночество, голод, скука и наполнившиеся почти до краев контейнеры мочеприемников наконец толкнули ее на попытку контакта. Она слышала приглушенные крики боли. Где-то рядом избивали или пытали ее товарищей по команде. Если привлечь внимание похитителей, возможно, они просто бросят ее к остальным. Это будет хорошо. Побои она перетерпит. Это невеликая цена за возможность снова увидеть человеческие лица.

Шкаф располагался рядом с внутренней дверью шлюза. Во время полета сюда редко заглядывали — впрочем, она не знала, какой распорядок принят на этом корабле. Она обдумывала, что им сказать, как напомнить о себе. Разобрав наконец приближающиеся шаги, она решила было завопить, чтобы ее выпустили. И с удивлением услышала сухой хрип в горле. Она сглотнула, попробовала выжать языком немного слюны и сделала новую попытку. В горле опять слабо заклокотало.

Люди находились прямо за дверью. Тихо звучал чей-то голос. Джули размахнулась, чтобы ударить в дверь кулаком, и в этот момент разобрала слова.

— Нет. Пожалуйста, нет. Пожалуйста, не надо.

Дэйв. Ее корабельный механик. Дэйв, который собирал вырезки из старых комиксов и знал миллион шуточек, молил тихим прерывистым голосом.

«Нет, пожалуйста, не надо», — говорил он.

Заскрипели гидравлические запоры воздушного шлюза. Удар по металлу — что-то зашвырнули внутрь. Шипение отсасываемого воздуха.

Когда закончился цикл шлюзования, люди ушли от ее двери. Она не стала стучать.

Они дочиста выскребли корабль. Захват флотом внутренних планет считался нежелательным вариантом, но к нему они были готовы. Данные, касающиеся АВП, скрыли под видом записей обычного судового журнала с ненастоящими метками времени. Информацию, слишком секретную, чтобы доверить компьютеру, капитан уничтожил. Когда нападающие проникнут на борт, все будет выглядеть совершенно невинно.

Всего этого не понадобилось.

Их не спрашивали о грузе и приписке. Захватчики вели себя по-хозяйски, капитана Даррена отшвырнули пинком, как собаку. Остальные — Майк, Дэйв, Ван Ли — сразу подняли руки и вели себя смирно. Пираты, работорговцы или кто они там выволокли их с родного грузовичка и втолкнули в стыковочную трубу, не дав даже надеть скафандров. Только тонкий слой майлара^[1] отделял их от жестокой пустоты — и надежда, что майлар не прорвется, не то прощайте легкие.

Джули тоже не сопротивлялась, пока эти ублюдки не стали ее лапать и сдирать одежду.

Она пять лет занималась джиу-джитсу при низкой гравитации, а сейчас они находились в ограниченном пространстве и в невесомости. Она натворила дел. Даже было начала думать, что победа за ней, но возникший невесть откуда кулак в тяжелой перчатке ударил ее в лицо. После этого все стало расплываться. Потом был шкаф и «пристрелите ее, если станет шуметь». Четыре дня она не шумела, пока внизу избивали ее друзей, а потом выбросили одного из них из шлюза.

Через шесть дней все затихло.

Обрывки яви сменялись обрывками бреда, и она лишь смутно отмечала, как понемногу пропадают звуки шагов, голоса, низкий гул реактора и двигателя. Вместе с тягой исчезла и сила тяжести, и тогда Джули, вывалившись из сна, в котором вела свою старую гоночную шлюпку, обнаружила, что плавает над полом, и ее мышцы, сперва возмущенно вопившие, понемногу расслабляются.

Она толчком направила себя к двери и прижалась ухом к холодному металлу. Паника обуяла ее, пока она не расслышала тихое гудение воздушного фильтра. В корабле еще была энергия и воздух, но двигатели не работали, не открывались двери, никто не шагал по палубам и не разговаривал. Может, команду собрали на совещание. Или они устроили вечеринку на другой палубе. Или все были в машинном зале, занимаясь серьезной поломкой.

Целый день она прислушивалась и ждала.

На седьмой день кончилась вода. В пределах слышимости за двадцать четыре часа она не уловила ни звука. Она сосала пластиковую трубку, выломанную из скафандра, пока не выжала чуточку слюны: тогда она закричала. Она докричалась до хрипоты.

Никто не пришел.

На восьмой день она была готова умереть. Больше суток она обходилась без воды, последний мочеприемник наполнился четыре дня назад. Она уперлась плечами в заднюю стенку шкафа, а ладонями — в боковые. И что было силы лягнула обеими ногами. От судороги, последовавшей за первым ударом, она потеряла сознание. Внутри у нее все вопило.

«Глупая девчонка, — сказала она себе. — Это обезвоживание. И восьми дней без движения хватило, чтобы началась атрофия мышц. Надо было хоть разминаться».

Она размассировала сведенные мускулы, потянулась, сосредоточившись, как бывало в спортивном дожо.^[2] Когда тело стало слушаться, снова ударила ногами. И еще. И еще, пока по краям двери не стал просачиваться свет. И еще раз — теперь дверь прогнулась и висела на трех петлях и клапане.

И еще один, последний, удар, от которого клапан выбило из паза, и дверь распахнулась.

Джули выбросило из шкафа. Она заранее вскинула руки над головой и приготовилась принять угрожающий или испуганный вид — смотря по ситуации.

На всем уровне не было ни души: дверь шлюза, шкаф, в котором она провела восемь дней, еще полдюжины кладовых. Всюду пусто. Она нашла в инструментальном наборе скафандра магнитный ключ, подходящий для разбивания черепов, и двинулась к трапу, ведущему на нижнюю палубу.

Потом на уровень ниже, еще ниже. Каюты команды в строгом, почти военном порядке. Хозсклады — здесь были признаки борьбы. Медотсек — пустой. Торпедный отсек — никого. В кабине связи не оказалось дежурного, энергия отключена, дверь заперта. Палуба за палубой, помещение за помещением без признаков жизни. Что-то случилось. Утечка радиации. Ядовитый газ. Что-то, вынудившее их к эвакуации. Она задумалась, сумеет ли в одиночку пилотировать корабль.

Но если они эвакуировались, она должна была слышать их у шлюза?

Она добралась до последнего палубного люка, ведущего в машинный зал, и остановилась, потому что этот люк не открылся автоматически. Красный огонек на панели замка показывал, что вход запечатали с той стороны. Она снова задумалась о радиации или крупной аварии. Однако если дело в этом, зачем запираться изнутри? И сколько она прошла встроенных счетчиков на стенах? Ни один не предупреждал об опасности. Нет, это была не радиация, а что-то другое.

И здесь не наблюдалось порядка. Она увидела кровь. Разбросанные контейнеры и инструменты. Что бы ни случилось, это случилось здесь. И кончилось за запертой дверью. У нее ушло два часа, чтобы с помощью сварочной горелки и инструментов из механической мастерской вскрыть люк в машинный зал. Гидравлика отказала, пришлось отжимать его руками. Из отверстия ударил теплый влажный воздух, он пах госпиталем без антисептиков. Меднистый, тошнотворный запах. Стало быть, камера пыток. Она найдет внутри друзей, избитых или разрезанных на куски. Джули взяла ключ на изготовку и решила, что, прежде чем ее пристрелят, успеет разбить хотя бы одну голову. И поплыла внутрь.

Машинный зал был огромным, с соборными сводами. В центре его возвышался ядерный реактор. Что-то с ним было не так. Она ожидала увидеть приборные табло, обшивку, мониторы, а вместо них реактор покрывало нечто вроде жидкой грязи, вытекавшей из сердечника. Джули медленно, придерживаясь одной рукой за трап, подплыла ближе. Незнакомый запах забивал все.

Грязь, запекшаяся на реакторе, обладала структурой, какой она никогда не видела. Ее, подобно венам или трахеям, пронизывали трубки. Некоторые из них пульсировали. Значит, не грязь.

Живая плоть.

Маленький выступ качнулся к ней. В сравнении с целым он казался не больше пальца, мизинца. Это была голова капитана Даррена.

— Помоги, — сказал он.

Глава 1 Холден

Сто пятьдесят лет назад, когда мелкие разногласия между Землей и Марсом привели их на грань войны, Пояс Астероидов был дальним фронтиром с гигантским запасом минеральных богатств, недоступных для экономически выгодной разработки, а о внешних планетах и мечтать не приходилось. Тогда Соломон Эпштейн смастерил слегка модифицированный ядерный двигатель, пристроил его к корме своей яхты с командой из трех человек и запустил. В хорошую оптику и сейчас можно увидеть корабль, уходящий на субсветовой скорости в великую пустоту. Самые лучшие, самые долгие похороны в истории человечества. К счастью, схему он оставил в домашнем компьютере. Двигатель Эпштейна не подарил людям звезды, но открыл доступ к планетам. А кроме того — к Поясу.

«Кентербери» — длиной в три четверти километра, шириной в четверть, слегка напоминающий очертаниями пожарный гидрант и почти пустой внутри — перестроили из колонистского транспорта. Некогда он был битком набит людьми, провиантом, схемами, механизмами, жилыми пузырями и надеждами. Теперь на лунах Сатурна обитало около двадцати миллионов человек. «Кентербери» доставил туда почти миллион их предков. И сорок пять миллионов на луны Юпитера. Одна из лун Урана хвастала пятью тысячами населения и была самым дальним форпостом человеческой цивилизации — во всяком случае, до тех пор, пока мормоны не закончат строительство корабля, рассчитанного на несколько поколений, и не отправятся на нем к звездам и к свободе от ограничений рождаемости. И еще был Пояс Астероидов.

Если спросить вербовщика АВП, когда тот подвыпил и настроен экспансионистски, он скажет, что в Поясе сто миллионов населения. Спросите переписчика с внутренних планет — и получите около пятидесяти миллионов. Как ни смотри, население было велико и потребляло много воды.

Так что теперь «Кентербери» и другие транспорты принадлежали компании «Чисто-Прозрачно» и курсировали от колец Сатурна к Поясу и обратно, таская лед. И будут таскать, пока не развалятся на куски.

Джим Холден находил это поэтичным.

— Холден?

Он повернулся к ангарной палубе. Над ним возвышалась старший механик Наоми Нагата. Без малого два метра роста, копна курчавых волос собрана на затылке в черный хвост, на лице что-то среднее между усмешкой и злостью. Она, как все астеры, имела привычку не пожимать плечами, а поводить кистями рук.

— Холден, ты слушаешь или в окно засмотрелся?

— Есть проблема, — отозвался Холден. — И, поскольку ты очень-очень хороший механик, ты с ней справишься, несмотря на недостаток денег и материалов.

Наоми рассмеялась.

— Значит, не слушал.

— Вообще-то нет.

— Ну, суть ты все равно ухватил. Атмосферный двигатель «Рыцаря» не годится для посадки, пока я не заменю клапаны. Ну как — проблема?

— Спрошу старика, — сказал Холден. — Хотя когда мы последний раз использовали шлюпку в атмосфере?

— Ни разу, но по правилам нам положено иметь атмосферный челнок.

— Эй, босс! — заорал через весь отсек механик-землянин Амос Бартон и помахал в их сторону мясистой лапой. Он обращался к Наоми. Пусть капитан корабля — Макдауэлл, пусть его старший помощник — Холден, но боссом для Амоса была Наоми и только Наоми.

— Что там? — заорала в ответ Наоми.

— Поврежден кабель. Не подержишь этого гада, пока я достану запасной?

Наоми оглянулась на Холдена, спрашивая глазами: «Мы закончили?» С ехидной четкостью отдала честь и отошла от него — высокая и тонкая под промасленным комбинезоном.

Семь лет в земном флоте, пять лет работы в космосе со штатскими, а он так и не привык к неимоверно длинным и тонким костякам астеров. Детство, проведенное в поле тяготения, раз и навсегда сформировало его взгляд на вещи.

У центрального лифта Холден на мгновение задержал палец над кнопкой навигационной палубы — хотелось увидеть Аду Тукунбо, ее улыбку, губы, волосы, надушенные ванилью и пачулями, — но нажал все же кнопку госпиталя. Прежде дело, потом удовольствия.

Медтехник Шед Гарвей согнулся над лабораторным столом, обрабатывая культю левой руки Кэмерона Пая. Месяц назад Паю прищемило локоть тридцатитонной ледяной глыбой, двигавшейся на скорости пять миллиметров в секунду. Обычная травма у народа, занимающегося рискованной работой по нарезке и транспортировке айсбергов в невесомости, и Пай принял ее с профессиональным фатализмом. Холден склонился над плечом Шеда, глядя, как техник выковыривает медицинских жучков из омертвевших тканей.

— Как дела? — спросил он.

— Вроде неплохо, сэр, — ответил Пай. — Сохранилось несколько нервов. Шед как раз рассказывал, как хорошо приживется протез.

— Если удастся контролировать некроз, — вмешался медик, — и мы не дадим ране затянуться до возвращения на Цереру. Я смотрел страховку — Пай прослужил достаточно долго, чтобы хватило на протез с обратной связью, тактильными и температурными сенсорами и программой мелкой моторики. На внутренних планетах изобрели биогель для регенерации конечностей, но наши медицинские страховки его не оплачивают.

— Ну и на хрен внутряков с их волшебными мазюками. Предпочитаю честный астерский протез всему, что эти ублюдки разводят в своих лабораториях. Может, стоит им намазаться, и станешь таким же засранцем, — сказал Пай и тут же добавил: — Ох, я не в обиду вам, старпом.

— Я и не обижаюсь. Рад, что тебя починят, — ответил Холден.

— Расскажи ему, Шед, — попросил Пай с озорной ухмылкой. У Шеда запылали уши.

— Ну, я слышал от других ребят с протезами, что, пока они приживаются, их трогать — все равно, что трогать чужой член.

Холден на секунду оставил это сообщение висеть в воздухе. Уши у Шеда стали совсем багровыми.

— Рад слышать, — наконец сказал Холден. — А некроз?

— В ране есть инфекция, — объяснил Шед. — Жучки ее контролируют, и вообще-то воспаление в данном случае только на пользу, лишь бы не дать ему распространиться.

— Он будет готов к следующему рейсу? — спросил Холден.

Пай впервые помрачнел.

— Да уж ясно, буду! Я всегда готов, сэр. Это ж моя работа!

— Возможно, — поправил Шед. — Зависит от того, как примется протез. Если не к ближайшему рейсу, так к следующему.

— Ни хрена, — перебил Пай. — Я и с одной рукой буду лучше рубить лед, чем половина сопляков, что у нас на борту.

— Опять же рад слышать. — Холден спрятал улыбку. — Держись.

Пай возмущенно фыркнул. Шед выковырнул еще одного жучка. Холден вернулся к лифту и теперь уже не колебался.

Навигационная рубка «Кентербери» не производила особого впечатления. Экраны во всю стену, какие мерещились Холдену, прежде чем он поступил на флот, действительно существовали на больших кораблях, но их ставили скорее из эстетических соображений, чем по необходимости. Ада сидела перед парой экранов чуть больше монитора ручного терминала, в углах мелькали показания работы реактора и двигателей, данные системы бежали по правому краю. Уши Ады скрывали толстые наушники, и из них почти неслышно гудели басы. Если «Кентербери» зафиксирует отклонение от нормы, она получит предупреждение. И об ошибке системы тоже. И о том, что капитан Макдауэлл покинул командный пост. Тогда она успеет отключить музыку и к его приходу примет деловитый вид. Среди тысячи черточек, привлекавших Холдена в Аде, было и умение наслаждаться жизнью. Он подошел сзади, аккуратно освободил одно ее ухо из-под наушников и сказал:

— Эй.

Ада улыбнулась и сняла наушники, оставив их болтаться на шее на манер ожерелья.

— Старший помощник Джеймс Холден. — Ее нигерийский акцент подчеркивал преувеличенную официальность обращения. — Чем могу быть полезна?

— Раз уж вы спрашиваете, — в тон отозвался он, — я как раз подумывал, что хорошо бы пригласить кого-нибудь к себе в каюту после третьей смены. Устроить романтический ужин из той дряни, что сварганят на камбузе. Музыку послушать.

— Винца выпить… — подхватила она, — правила нарушить. Мысль недурна, только я сегодня не в настроении для секса.

— Я не о сексе. Поедим, побеседуем.

— А я — о сексе, — сказала она.

Холден опустился на колени у ее кресла. Тяга давала одну треть g, так что в этой позе ему было удобно. Усмешка на лице Ады стала мягче. Монитор загудел. Она бросила взгляд на экран, ткнула в клавишу пуска и опять повернулась к Холдену.

— Ада, ты мне нравишься. То есть мне нравится быть с тобой, — сказал он. — И я не понимаю, почему нам нельзя посидеть вместе в одежке.

— Холден, миленький, брось это, а?

— Что бросить?

— Не пытайся сделать из меня невесту. Ты славный парень, у тебя классная задница, и ты хорош в койке. Но это не значит, что мы обручены.

Холден опустился на пятки и поймал себя на том, что хмурится.

— Ада. Мне этого мало, мне нужно кое-что еще.

— А вот этого не будет, — сказала она, взяв его за руку. — И хорошо, что не будет. Ты здесь старший помощник, а я — временный работник. Еще рейс, может, два, и я уйду.

— Я тоже не цепями прикован.

В ее смешке послышались одновременно ласка и недоверие.

— Сколько ты прослужил на «Кенте»?

— Пять лет.

— Никуда ты не денешься, — сказала она. — Тебе здесь удобно.

— Удобно? — повторил он. — «Кент» — дряхлая ледяная баржа. Работу дерьмовее найти можно, но пришлось бы постараться. Вся команда состоит либо из жутких недоучек, либо из людей, здорово напортачивших на последней работе.

— Но тебе здесь удобно. — Ее взгляд стал жестче. Она прикусила губу, глянула на экран, подняла глаза вверх.

— Я этого не заслужил, — сказал он.

— Нет, — согласилась она. — Слушай, я же говорю, что сегодня не в настроении. Паршиво себя чувствую. Мне надо выспаться. Завтра я буду добрее.

— Обещаешь?

— Я даже приготовлю тебе обед. Извинения приняты?

Он скользнул вперед, поцеловал ее в губы. Она ответила — сперва из вежливости, потом теплее. Ее ладонь легла было ему на затылок, но Ада тотчас отстранилась.

— Слишком уж хорошо ты этому научился, — проворчала она. — Теперь тебе пора идти. Исполнять обязанности и тому подобное.

— Ладно, — ответил он и не двинулся с места.

— Джим, — сказала она и включила систему общего оповещения.

— Холден, в рубку! — Голос капитана Макдауэлла прозвучал гулко и невнятно. Холден ответил неприличным словцом. Ада рассмеялась. Он прижался к ней теснее, чмокнул в щеку, затем повернулся к центральному лифту, про себя пожелав капитану Макдауэллу чирьев на видном месте за чертовски несвоевременный вызов.

Рубка была немногим больше каюты Холдена и вдвое меньше камбуза. Если бы не довольно широкий экран, необходимый здесь из-за близорукости капитана и его недоверия к коррекционной хирургии, помещение сошло бы за заднюю комнатушку бухгалтерской конторы. Воздух пахнул чистящим средством и слишком крепким чаем мате. Когда Холден вошел, капитан шевельнулся в кресле. Потом откинулся назад и через плечо указал на установку связи.

— Бекка! — рявкнул он. — Скажи ему!

Дежурный офицер связи Ребекка Байерс походила на потомка топора и акулы. Черные глаза, острые черты лица, губы такие тонкие, что их, почитай, вовсе не было. На борту ходили слухи, что она подрядилась на эту работу, чтобы сбежать от суда за убийство бывшего мужа. Холдену она нравилась.

— Аварийный вызов, — сказала она. — Принят два часа назад. Подтверждение опознавательного сигнала только что получено с Каллисто. Это не фальшивка.

— Эх, — вздохнул Холден и добавил: — Дерьмо. Мы ближе всех?

— Единственный корабль на несколько миллионов кэмэ.

— Ну-ну. Ясно, — сказал Холден.

Бекка перевела взгляд на капитана. Макдауэлл хрустнул пальцами и уставился на дисплей. Свет от экрана окрашивал его лицо зеленым.

— Рядом на карте астероид, не принадлежащий к Поясу, — сказал он.

— Да ну? — удивился Холден. — Не могли же они в него врезаться. Там миллионы километров для маневра.

— Может, кому-то понадобилось на горшочек, вот и завернули к нему. Нам известно только, что эти тупицы где-то там, трубят в аварийный сигнал, и мы ближе всех. Следовательно…

Закон Солнечной системы не допускал двойных толкований. В среде, столь враждебной, как космос, помощь и взаимовыручка были отнюдь не вопросом выбора. Аварийный сигнал сам по себе обязывал ближайший корабль задержаться и оказать помощь — впрочем, это не означало, что закон всегда исполнялся.

«Кентербери» шел с полным грузом. Целый месяц они потихоньку разгоняли миллион с небольшим тонн льда. Так же, как маленький айсберг, раздробивший руку Паю, затормозить их было непросто. Никуда не денешься от искушения объявить о необъяснимой поломке рации, стереть запись в журнале и следовать закону великого бога Дарвина.

Впрочем, если бы Макдауэлл решил поступить именно так, он не вызвал бы Холдена. И не заводил бы разговор там, где его могла слышать вся команда. Холден понимал, что у него на уме. Капитан решил сделать вид, что проигнорировал бы сигнал, если б не Холден. Ворчуны похвалят капитана за то, что он хотел сохранить в целости доход от рейса. А Холдена будут уважать за то, что он твердо соблюдает правила. Но в любом случае оба — и капитан, и Холден — окажутся виноваты в том, что поступили, как требует закон и простая человеческая порядочность.

— Придется остановиться, — сказал Холден и неуклюже добавил: — Ладно, может, разживемся каким барахлишком.

Макдауэлл барабанил пальцами по экрану. Из динамика прозвучал голос Ады, тихий и мягкий, словно она стояла рядом.

— Капитан?

— Рассчитайте торможение этого корыта, — приказал тот.

— Сэр?

— Насколько сложно будет причалить к СА-2216862?

— Мы останавливаемся на астероиде?

— Скажу, когда вы исполните приказ, штурман Тукунбо.

— Есть, сэр. — Холден услышал несколько щелчков. — Если развернуться прямо сейчас и гореть свечкой два дня, можно сблизиться на пятнадцать тысяч километров, сэр.

— Не уточните ли, что значит «гореть свечкой»? — спросил капитан.

— Придется уложить всех в амортизаторы.

— Еще бы. — Макдауэлл вздохнул и почесал в косматой бороде. — И еще лед помнет корпус, и ремонт обойдется в пару миллионов, если повезет. Староват я для таких дел, Холден, честное слово.

— Верно, сэр. Староваты. И я давно облизываюсь на ваше кресло, — ответил Холден. Макдауэлл ухмыльнулся и сделал неприличный жест. Ребекка фыркнула. Макдауэлл повернулся к ней.

— Сообщите на маяк, что мы идем. И дайте знать на Цереру, что задерживаемся. Холден, как наш «Рыцарь»?

— Для полета в атмосфере надо заменить несколько деталей, но пятьдесят тысяч кэмэ в вакууме продержится.

— Уверены?

— Так сказала Наоми, значит, так оно и есть.

Макдауэлл поднялся, развернув тело в два с четвертью метра роста, тонкое, как у земного подростка. Для человека его возраста, никогда не жившего в гравитационном колодце,^[3] предстоящее ускорение, вероятно, окажется адом. Холден ощутил жалость, но не дал ей воли, чтобы не смущать капитана.

— Вот что, Джим. — Макдауэлл понизил голос так, что его мог слышать только Холден. — Мы обязаны остановиться и сделать попытку, но не обязаны лезть из кожи, ты меня понял?

— Мы уже остановились, — сказал Холден, и Макдауэлл похлопал по воздуху широкой, похожей на паука ладонью. Один из множества жестов, изобретенных астерами взамен мимики и пожатия плечами, невидимых под скафандрами.

— Ничего не поделаешь, — сказал он. — Но, если покажется, будто там что-то не так, не разыгрывай героя. Собирай игрушки и бегом домой.

— И оставить их следующему кораблю, который окажется поблизости?

— И уцелеть, — сказал Макдауэлл. — Приказ. Понял?

— Понял, — ответил Холден.

Щелкнув, ожила система общего оповещения, и Макдауэлл принялся объяснять команде положение дел. Холдену показалось, что он слышит стон на всех палубах. Он подошел поближе к Ребекке.

— Ладно, что там у нас за разбитый корабль?

— Легкий грузовик. Приписан к Марсу. Портом назначения указан Эрос. Называется «Скопули»…

Глава 2 Миллер

Детектив Миллер откинулся на пенопластиковом стуле, мягко улыбаясь девушке и одновременно пытаясь уловить смысл в ее рассказе.

— …А потом все — ух! Полно крутяков, ор и мочиловка, — тараторила девица, размахивая руками. — Думала, просто пляски, только вот Буми вроде как не знал и в уме не держал, аминь. Понимаешь, кве?^[4]

Хэвлок, стоявший у двери, дважды моргнул. На лице коротышки читалось нетерпение. Вот почему он никогда не станет старшим детективом. И поэтому же он вечно продувает в покер.

Миллер хорошо играл в покер.

— Еще как, — отозвался Миллер. В его голосе прорезался акцент нижних уровней. Он лениво повел рукой, повторяя жест девушки. — Буми, он не ждал. Пропустил удар.

— Ага, пропустил удар, хрен такой, — повторила девица, словно затверживая стих из Писания. Миллер кивнул, и она кивнула в ответ — точь-в-точь пара птиц в брачном танце.

Съемная нора состояла из трех помещений, раскрашенных в бежевый с черными пестринками, — кухни, ванной и жилой комнаты. Выдвижная койка в комнате ломалась и чинилась столько раз, что уже отказывалась убираться. Здесь, вблизи центра вращения Цереры, искусственная гравитация почти не ощущалась. Воздух пропах старыми белковыми дрожжами и грибами. Местная пища — стало быть, тот, кто сломал девице койку, не платил за обед. А может, заплатил, а девица предпочла потратить средства на героин, алкоголь или МСК.^[5]

В любом случае это ее дело.

— Дальше кве? — спросил Миллер.

— Буми пш-ш — как воздух из шлюза, — хихикнула девица. — Аж башкой вдарился, понял?

— Понял, — согласился Миллер.

— Теперь все крутые новые. Выше крыши. Я завязала.

— А Буми?

Девушка медленно, с башмаков и до узкополой шляпы, оглядела его. Миллер хмыкнул. И слегка оттолкнулся от стула, так что при здешней низкой гравитации его приподняло в воздух.

— Он объявится, я спрашивал, кве си? — сказал детектив.

— Комо но, — согласилась девица. «Почему бы и нет».

Туннель за дверью был бы белым, если б не слой грязи. Шириной в десять метров, туннель полого поднимался в обе стороны. Светодиодные лампы даже не пытались притвориться солнечным светом. Примерно в полукилометре отсюда кто-то так расколотил стену, что проглядывала коренная порода, а починить никто еще не собрался. Может, и не соберутся. Так глубоко, к самому центру вращения, туристы не спускаются.

Хэвлок шел к их кару,^[6] высоко подпрыгивая на каждом шагу. Он редко захаживал на уровни с низкой гравитацией, и здесь ему было не по себе. Миллер всю жизнь прожил на Церере, но и его, правду сказать, кориолисова сила малость покачивала.

— Итак, — начал Хэвлок, набрав код места назначения, — ты повеселился.

— О чем это ты? — спросил Миллер.

Загудел, оживая, электромотор, и кар покатился по туннелю, поскрипывая пенопластиковыми шинами.

— Показал землянину, как говорят на внешних мирах, да? — спросил Хэвлок. — Я и половины не понял.

— Нет, это не астеры морочили землянина, — объяснил Миллер. — Тут разница между бедняками и образованными людьми. Хотя я и вправду малость позабавился.

Хэвлок рассмеялся. Он умел принимать шутки в свой адрес без обид. Оттого ему так хорошо давались командные игры: футбол, баскетбол, политика.

Миллер в эти игры играть не умел.

Церера, портовый город Пояса и внешних планет, с диаметром двести пятьдесят километров, могла похвалиться десятью тысячами километров коридоров в несчетных слоях. Чтобы раскрутить ее до 0,3 g, лучшие умы инженерно-производственного концерна «Тихо» трудились полпоколения — и до сих пор изрядно гордились собой. Сейчас на Церере было больше шести миллионов постоянного населения, а тысяча кораблей, причаливавших ежедневно, увеличивала его и до семи.

Платина, железо и титан с Пояса. Вода с Сатурна, овощи и мясо из обогреваемых зеркалами теплиц Ганимеда и Европы, прочая органика с Земли и Марса. Гелий-3 с обогатительных станций Реи и Япета. Через Цереру текла река богатства и могущества, невиданных за всю историю человечества. А там, где процветает торговля, не обходится без преступности. Где есть преступники, там будет и служба безопасности, чтобы держать их в рамках. Люди вроде Миллера и Хэвлока, чья работа — гонять на электрокарах по широким пандусам, чувствуя, как уходит из-под них искусственная гравитация вращения, и расспрашивать дешевых шлюх о событиях той ночи, когда рэкетир Буми Чаттерджи перестал собирать дань для общества «Золотая Ветвь».

Штаб-квартира службы безопасности «Звездная Спираль» — полицейских сил и военного гарнизона станции Церера — располагалась на третьем от поверхности уровне, занимала два квадратных километра и была прокопана на такую глубину, что Миллер мог, не выходя со службы, подняться на пять уровней.^[7] Хэвлок остался, чтобы сдать кар, а Миллер прошел в свой кабинет, загрузил запись допроса и стал прогонять ее заново. Он добрался до середины, когда на плечи ему навалился партнер.

— Что-нибудь разобрал? — спросил Хэвлок.

— Не так уж много, — ответил Миллер. — На Буми налетела шайка ничейных местных головорезов. Иной раз мелкие сошки вроде Буми сами нанимают таких, чтобы дать им героический отпор. Создают себе репутацию. Это она и назвала «плясками». Ребята были подходящего калибра для таких дел, только вот Буми вместо того, чтобы разыграть крутого ниндзя, смылся и не возвращается.

— И что дальше?

— А дальше ничего, — сказал Миллер. — Вот этого я и не понимаю. Кто-то вышвырнул сборщика «Золотой Ветви», а реакции никакой. Я хочу сказать — ладно, Буми был шестеркой, но…

— Но если кто-то проглотит шестерок, большие люди получат меньше денег, — кивнул Хэвлок. — Так почему же «Золотая Ветвь» не восстановила гангстерскую справедливость?

— Мне это не нравится, — сказал Миллер.

Хэвлок рассмеялся:

— Астеры. Маленькая странность, а вам уже мерещится, будто рушится экосистема. Если у «Золотой Ветви» не хватает сил постоять за себя, это только к лучшему. Они преступники, не забыл?

— Ну да, — вздохнул Миллер, — но, что бы ни говорили об организованной преступности, она, по крайней мере, организованная.

Хэвлок присел на пластиковый стульчик рядом с Миллером и вытянул шею, чтобы заглянуть на экран.

— Ладно, — сказал он. — А как понимать «пропустил удар»?

— Боксерский термин, — пояснил Миллер. — Значит, получил удар, откуда не ждал.

Компьютер пискнул, и из динамика послышался голос капитана Шаддид.

— Миллер? Вы на месте?

— Хм, — промычал Хэвлок. — Это не к добру.

— Что? — резко переспросила Шаддид. Она так и не сумела отказаться от предрассудков по поводу происхождения Хэвлока с одной из внутренних планет. Миллер вскинул ладонь, останавливая партнера.

— Здесь, капитан. Чем могу помочь?

— Зайдите ко мне, пожалуйста.

Миллер встал, а Хэвлок перебрался в его кресло. Они не обменялись ни словом. Оба понимали: раз капитан Шаддид не пригласила обоих, Хэвлока она видеть не хочет. Еще одна причина, по которой ему никогда не стать старшим детективом. Миллер оставил его в одиночестве просматривать запись, разбираясь в нюансах класса и положения, происхождения и расы. Работы ему тут на всю жизнь.

Кабинет Шаддид был обставлен в мягком стиле, по-женски. На стенах — настоящие тканые ковры, из встроенного воздушного фильтра веет ароматом кофе и корицы — это обошлось вдесятеро дешевле самих продуктов. Капитан небрежно относилась к форме, волосы, в нарушение корпоративных правил, носила распущенными по плечам. Если бы Миллера попросили ее описать, ему на ум пришли бы слова: «маскировочная окраска». Она кивнула на стул, и он сел.

— Что узнали? — спросила она, глядя при этом на стену за его спиной. Не издевалась, просто завязывала разговор.

— Похоже, с «Золотой Ветвью» то же самое, что с парнями Сохиро и Локи Грейги. Они еще на станции, но… не при делах, я бы сказал. Пустили всё на самотек. Меньше бандитов осталось на виду, меньше насилия. Я потерял из поля зрения с полдюжины не самых мелких фигур.

Ему удалось добиться внимания.

— Убиты? — спросила капитан. — АВП наступает?

Альянс Внешних Планет был постоянным пугалом для службы безопасности Цереры. АВП, блюдя традиции Аль Капоне и ХАМАС, ИРА и «Красного Марса», добился любви тех, кого поддерживал, и внушал страх всем, кто оказывался у него на пути. Эта организация — то ли общественное движение, то ли нарождающаяся нация, то ли террористическая сеть — была начисто лишена уважения к закону. Капитан Шаддид недолюбливала Хэвлока, потому что тот вынырнул из гравитационного колодца, но она хоть соглашалась с ним работать. АВП вышвырнул бы его из шлюза. А люди вроде Миллера заслуживали только пули в голову, притом непременно пластиковой — чтобы не повредить воздуховоды.

— Не думаю, — сказал Миллер. — Войной тут не пахнет. Тут… черт возьми, сэр,^[8] не понимаю я, что за чертовщина. Тут крупные ставки. Рэкет на спаде, меньше игр без лицензий. Купер и Харири закрыли публичный дом с несовершеннолетними шлюхами на шестом, и никто не слышал, чтобы они открыли его в другом месте. Болтаются кое-где отморозки, но в целом все выглядит замечательно. Только вот попахивает странным.

Она кивнула, но уже снова смотрела в стену. Ее интерес пропал так же быстро, как появился.

— Ну, забудьте об этом, — сказала она. — У меня кое-что есть. Новый контракт. Только для вас. Без Хэвлока.

Миллер скрестил руки на груди.

— Новый контракт? — медленно повторил он. — В смысле?

— В смысле, «Звездная Спираль» принимает контракт на услуги дополнительно к поддержанию порядка на Церере, и я, как менеджер корпорации, передаю его вам.

— Я уволен? — спросил он.

Капитан Шаддид болезненно поморщилась.

— Это дополнительная работа, — сказала она. — Вы остаетесь на прежней должности. Просто, кроме того… Слушайте, Миллер, мне это нравится не больше, чем вам. Я не выпихиваю вас со станции. Я не отказываю вам в основном контракте. Это просто услуга, которую кто-то на Земле оказывает акционеру.

— Мы теперь оказываем услуги акционерам? — спросил Миллер.

— Вы оказываете, — отрезала Шаддид. Мягкого примирительного тона как не бывало. Ее глаза стали темными, как мокрый камень.

— Ну что ж, — произнес Миллер, — значит, придется оказать.

Капитан Шаддид протянула ему ручной терминал. Миллер извернулся, достал свой и принял узколучевую передачу. Что бы в ней ни было, Шаддид не допускала ее в общую сеть. На экране появился новый файл, помеченный как «ДЖМАО».

— Они ищут пропавшую дочь, — пояснила капитан Шаддид. — Ариадна и Жюль-Пьер Мао.

Имена казались знакомыми. Миллер потыкал в экран пальцем.

— Торговое предприятие «Мао — Квиковски»?

— Оно самое.

Миллер тихо присвистнул.

«Маоквик», может, и не входила в десяток крупнейших корпораций Пояса, но уж точно числилась в первой полусотне. Она возникла из юридической фирмы, имевшей отношение к легендарному провалу с облачными городами Венеры. Деньги, полученные от тянущегося десятилетиями судебного процесса, они вложили в расширение и диверсификацию фирмы, большей частью в межпланетные перевозки. Теперь станция корпорации была независимой, плавала между Поясом и внутренними планетами с царственным величием океанского лайнера древних морей. Уже тот факт, что Миллер знал о них так много, означал, что людей вроде него фирма могла купить и продать, не моргнув глазом.

Его только что купили.

— База у них на Луне, — сказала капитан Шаддид. — Со всеми правами и привилегиями земного гражданства. Но они много занимаются здешними транспортировками.

— И недосмотрели за дочкой?

— Паршивая овца, — сказала капитан. — В колледже замешалась в группу под названием «Дальние Горизонты». Студенты-активисты.

— Фронт АВП, — подсказал Миллер.

— Связаны с ним, — поправила Шаддид. Миллер пропустил уточнение мимо ушей, однако в нем проснулось любопытство. Он задумался, на какой стороне окажется капитан Шаддид, если АВП таки выступит. — Семья замяла дело. У них двое старших детей, которым принадлежит контрольный пакет акций, так что, если Джули нравилось носиться в пустоте и называть себя борцом за свободу, им это не мешало.

— Однако теперь они ее ищут, — заметил Миллер.

— Да.

— Что изменилось?

— Они не сочли нужным объяснить.

— Ясно.

— По последним сведениям, она работала на станцию Тихо, но квартиру снимала здесь. Я нашла ее помещение через сеть и заперла. Пароль у вас в файле.

— Понял, — сказал Миллер. — Каковы мои обязанности?

— Найти Джули Мао и доставить домой.

— То есть похитить, — сказал он.

— Да.

Миллер пялился на экран терминала, перещелкивал файлы, почти не глядя. Внутри у него затягивался странный узел. Он шестнадцать лет проработал на безопасность Цереры и с самого начала не обольщался иллюзиями. Штука заключалась в том, что на Церере не было законов — но была полиция. И грязи у него на руках накопилось не меньше, чем у капитана Шаддид. Случалось, люди вываливались из шлюзов. Случалось, из сейфов пропадали улики. Речь шла не о том, справедливо это или несправедливо. Главное, чтобы это оправдывало себя. Когда проводишь жизнь в каменном пузыре, и пищу, воду, даже воздух тебе доставляют из мест столь отдаленных, что не во всякий телескоп разглядишь, приходится учиться гибкости. Но похищениями они прежде не занимались.

— В чем проблема, детектив? — спросила Шаддид.

— Ни в чем, сэр. Я займусь этим делом.

— Не тратьте на него слишком много времени, — сказала она.

— Да, сэр. Что-нибудь еще?

Жесткий взгляд капитана Шаддид смягчился, словно она снова надела маску. Она улыбнулась.

— С партнером у вас все хорошо?

— Хэвлок в порядке, — сказал Миллер. — Когда он рядом, люди по контрасту думают обо мне лучше. Это приятно.

Ее улыбка стала самую малость искреннее. Ничто не сближает начальника с подчиненным больше, чем капелька единодушия в расовых вопросах. Миллер почтительно кивнул и вышел.

Его нора была на восьмом уровне, в ответвлении жилого тоннеля ста метров шириной с пятьюдесятью метрами ухоженного зеленого парка посередине. Сводчатый потолок основного тоннеля освещался скрытыми светильниками и был выкрашен в голубой цвет — по словам Хэвлока, такой же, как летнее небо Земли. Жизнь на поверхности планеты, где масса пронизывает все кости и мышцы, а воздух не удерживается ничем, кроме гравитации, представлялась быстрым способом сойти с ума. Но голубое небо выглядело приятно.

Кое-кто, по примеру капитана Шаддид, ароматизировал воздух. Конечно, не только кофе и корицей. В норе Хэвлока пахло свежим хлебом. Другие предпочитали ароматы цветов или семиферомоны. Кандес, бывшая жена Миллера, любила запах какого-то «Земного Ландыша», от которого ему всегда вспоминались уровни утилизации отходов. Теперь Миллер оставил чуточку усиленный запах самой станции. Восстановленный воздух, побывавший в миллионах легких. Вода из крана, лабораторной чистоты, но в недавнем прошлом — моча, дерьмо, слезы, кровь, и она станет ими снова. Круг жизни на Церере был так мал, что не составляло труда разглядеть край. Миллеру это нравилось.

Он налил себе стакан мохового виски — местного церерского напитка из модифицированных дрожжей, — сбросил ботинки и лег на пенопластиковую кровать. Он как сейчас видел неодобрительную гримасу Кандес и слышал ее вздох. Мысленно он виновато пожал плечами и занялся работой.

Джульетта Андромеда Мао. Он прочел биографию, сведения об учебе. Талантливая гонщица. В файле нашлась фотография ее в восемнадцать лет в модном вакуумном скафандре без шлема: симпатичная девушка с тонкой фигурой лунной жительницы, с длинными черными волосами. Она улыбалась так, словно вся вселенная посылала ей воздушный поцелуй. Подпись гласила, что она заняла первое место в чем-то под названием «Пэрриш/Дорн 500К». Он быстро нашел справку. Какая-то гонка, участвовать в которой могли позволить себе только по-настоящему богатые люди. Ее шлюпка — «Бритва» — побила прежний рекорд и два года удерживала новый.

Миллер попивал виски и гадал, что могло случиться с девушкой, достаточно богатой и влиятельной, чтобы прилететь сюда на собственном корабле. От участия в престижной гонке до похищения и отсылки домой в коконе — долгий путь. А может быть, и нет.

— Бедная маленькая богачка, — обратился к экрану Миллер. — Паршиво, наверно, на твоем месте.

Он закрыл файлы, тихо, сосредоточенно допил виски и уставился в пустой потолок. Стул, на котором сиживала Кандес, расспрашивая его, как прошел день, нынче стоял пустым, но он все равно представлял ее на обычном месте. Теперь, когда никто не втягивал его в разговор, он лучше понимал жену. Ей было одиноко. Теперь он это видел. Воображаемая Кандес закатила глаза.

Через час, разогрев кровь выпивкой, он сварил миску настоящего риса с фальшивыми бобами — дрожжи и грибы сойдут почти за что угодно, лишь бы хватило виски. Миллер открыл дверь своей норы и поел, глядя на движение в тоннеле. Вторая смена втекала в станции «трубы» и вытекала из них. Ребятишки, жившие через две норы от него, — восьмилетняя девочка с четырехлетним братишкой — встретили вернувшегося отца объятиями, визгом, жалобами друг на друга и слезами. Голубой потолок светился отраженным светом: неизменный, неподвижный, внушающий уверенность. По тоннелю пролетел воробей, завис в воздухе. Хэвлок уверял, что на Земле они так не могут. Миллер бросил воробью ненастоящий боб.

Он заставлял себя думать о Мао, но, по правде сказать, ему не было до нее дела. С организованной преступностью на Церере творилось что-то странное, и он чувствовал себя чертовски неуютно.

А что Джули Мао? Она не имеет отношения к делу.

Глава 3 Холден

После добрых двух суток торможения у Холдена ныли колени, спина и шея. Черт, и ступни тоже. Он пролез в рабочий шлюз «Рыцаря» одновременно с Наоми, поднявшейся по трапу из грузового отсека. Она улыбнулась и одобрительно оттопырила большие пальцы.

— Спасательный мех^[9] установлен, — сказала она. — Реактор греется. Готовы к вылету.

— Хорошо.

— Пилот нашелся? — спросила она.

— Алекс Камал сменился, он с нами и полетит. Жаль, что не Валка. Как пилот он Алексу не ровня, зато не так разговорчив, а у меня голова болит.

— Мне Алекс нравится. Он пассионарий, — сказала Наоми.

— Не знаю, что такое «пассионарий», но если это Алекс, он меня утомляет.

Холден уже поднимался по трапу в операторскую кабину. Отразившаяся в блестящей черноте отключенных экранов Наоми усмехнулась ему в спину. Он не мог понять, как это астеры, тощие как карандашики, с такой легкостью оправлялись от перегрузок. Подозревал, что дело тут в десятилетиях практики и естественном отборе.

В кабине Холден пристегнулся к командной консоли, и амортизирующий материал мягко обнял его тело. После половины g, на которой Ада прошла остаток пути, пена была кстати. Он позволил себе тихонько застонать. Резко щелкали переключатели из пластика и металла, рассчитанные на большие перегрузки и долгие десятилетия. «Рыцарь» отозвался созвездием индикаторов диагностики и еле слышным гулом.

Несколько минут спустя Холден оглянулся и увидел поднимающуюся над люком лысеющую макушку Алекса Камала; следом за ней показалась его веселая круглая физиономия, по-прежнему смуглая, несмотря на годы корабельной жизни. Выросший на Марсе, Алекс был сложен плотнее астеров, но тоньше, чем Холден, и все же его скафандр натягивался на выпуклом брюшке. Когда-то Алекс служил в марсианском флоте, но, видно, давно забросил армейскую привычку держать себя в форме.

— Приветик, старпом, — протянул он. Холдена раздражала ковбойская тягучесть в речи жителей долины Маринера. Ковбои и на Земле-то сотни лет как повывелись, а уж на Марсе, где трава росла только под куполами, лошадей можно было увидеть разве что в зоопарке. Долину заселяли индусы и китайцы с небольшой примесью техасцев. Как видно, выговор последних оказался заразителен. Теперь все они говорили так. — Как наш боевой конь?

— Пока все гладко. Нам нужен полетный план. Ада переведет нас в относительную неподвижность через… — он прочитал показания табло, — сорок минут, так что поторопись. Хотелось бы вылететь, сделать дело и вернуть «Кент» на курс к Церере, пока он не заржавел.

— Роджер,^[10] — отозвался Алекс, забираясь в кабину.

В шлеме у Холдена щелкнуло, и голос Наоми произнес:

— Амос и Шед на борту. Мы здесь готовы.

— Хорошо. Ждем расчет курса от Алекса и отправляемся.

Экипаж челнока был минимальным: Холден — командир, Алекс — чтобы доставить их на место и обратно, Шед — на случай, если выжившим понадобится помощь. И еще Наоми и Амос, чтобы подобрать бесхозное имущество, если выживших не окажется.

Довольно скоро Алекс доложил:

— Ну вот, босс, нас ждет примерно четыре часа на летающем чайнике. Используем около тридцати процентов общей массы, но бак у нас полный. На все задание одиннадцать часов.

— Принял. Спасибо, Алекс, — ответил Холден.

«Летающим чайником» на флотском жаргоне называлось движение на маневровой тяге с использованием перегретого пара от реакторной массы. Включать ядерный двигатель поблизости от «Кентербери» было опасно, да и незачем для такого короткого перелета. Реактивные двигатели, изобретенные до Эпштейна, обладали куда меньшей эффективностью.

— Прошу разрешения на выход из конюшни, — сказал Холден, перещелкнув тумблер связи на мостик «Кентербери». — Докладывает Холден. «Рыцарь» готов к вылету.

— Отлично, Джим, отправляйтесь, — отозвался Макдауэлл. — Ада как раз останавливается. И осторожней там, ребятки. Челнок стоит дорого, да и Наоми мне всегда была по душе.

— Роджер, капитан, — ответил Холден и, переключившись обратно на внутреннюю связь, просигналил Алексу: — Давай, выводи нас.

Холден откинулся в кресле и стал слушать, как поскрипывает при финальном маневре «Кентербери». Сталь и керамика издавали звуки столь же громкие и зловещие, как борта морских кораблей. И как суставы землянина после перегрузок. Холден сочувствовал кораблю.

Конечно, на самом деле они не останавливались. В пространстве не бывает настоящей неподвижности — можно только выйти на одну орбиту с другим объектом. Сейчас они следовали за СА-2216862 в его веселом тысячелетнем путешествии вокруг Солнца.

Ада дала им зеленый свет, и Холден, откачав воздух из ангара, открыл шлюз. Алекс вывел их из дока на белом конусе перегретого пара.

Они направлялись к «Скопули».

СА-2216862 оказался скалой полкилометра в поперечнике, отбившейся от Пояса и захваченной мощным притяжением Юпитера. В конечном счете астероид нашел собственную неторопливую орбиту вокруг Солнца в пространстве между Юпитером и Поясом — пустынном даже по космическим меркам.

При виде «Скопули», приткнувшегося к боку астероида и удерживаемого его ничтожной гравитацией, Холдену стало зябко. Даже при полете вслепую, с выключенными датчиками, вероятность случайного столкновения бесконечно мала. Это все равно что налететь на полукилометровый дорожный барьер на шоссе шириной в миллионы километров. Холден почувствовал, как волосы у него на загривке неприятно зашевелились.

— Алекс, держись в двух кэмэ, — произнес он. — Наоми, что скажешь об этом кораблике?

— Очертания корпуса соответствуют данным регистрации. Это определенно «Скопули». Не излучает ни в электромагнитном, ни в инфракрасном. Только спасательный маячок. Похоже, реактор заглушён. Должно быть, вручную, а не аварийно, потому что утечки радиации тоже не отмечено, — сказала Наоми.

Холден посмотрел на картинку, переданную оптикой «Рыцаря», и на объемное изображение, созданное отражающимся от корпуса лучом лазера.

— А как насчет той штуки, что похожа на дырку в обшивке?

— Ну, — сказала Наоми, — ладар^[11] говорит, что это и есть дырка в обшивке.

Холден нахмурился.

— Ладно, задержимся на минутку, проверим еще раз окрестности. Что там на оптике, Наоми?

— Ничего. Большая антенна «Кента» увидела бы и мальчишку, швыряющегося камнями на Луне. Бекка говорит, вокруг на двадцать миллионов кэмэ никого.

Холден отстучал сложный ритм по подлокотнику своего кресла и приподнялся, насколько позволяли ремни. Ему стало жарко, и он направил ближайшее сопло циркуляции воздуха себе в лицо. От испаряющегося пота защипало кожу на голове.

«Если покажется, будто там что-то не так, не разыгрывай героя. Собирай игрушки и бегом домой». Так ему было приказано. Он оглядел изображение «Скопули», дыру в борту.

— Ладно, — наконец проговорил он. — Алекс, подойди на четверть кэмэ и держись так. К корпусу подъедем на мехе. Да, и не давай чайнику остывать. Если на том кораблике прячется что-то нехорошее, я хочу, чтобы мы могли рвануть с места и заодно расплавить в шлак все, что окажется за нами. Роджер?

— Понял, босс. «Рыцарь» будет готов рвануть как испуганный кролик, пока не поступит других распоряжений, — ответил Алекс.

Холден еще раз осмотрел панель управления, поискал предостерегающие красные огоньки, которые дали бы ему повод вернуться на «Кент». Но все огни горели спокойным зеленым светом. Тогда он отстегнулся и оттолкнулся от кресла. Дотянувшись ногой до стены, направил себя к трапу и спустился головой вперед, придерживаясь за ступени.

В командном отсеке Наоми, Амос и Шед еще лежали в амортизаторах. Холден, ухватившись за трап, перевернулся, чтобы не смотреть на команду вверх ногами. Они принялись отстегиваться.

— Ну вот, положение таково. В «Скопули» дыра, и кто-то оставил его плавать у этого булыжника. В поле зрения никого, так что, может, они давно ушли. Наоми, ты поведешь спасательный мех, а нас троих возьмешь на буксир. Шед, ты останешься на мехе, если мы не обнаружим раненых, что вряд ли. Мы с Амосом попадем внутрь сквозь дыру и пошарим там. Если увидим что-то, хоть немного похожее на ловушку, сразу возвращаемся. Наоми доставит нас к «Рыцарю», и мы тут же смоемся. Вопросы есть?

Амос поднял мясистую руку.

— Может, нам лучше вооружиться, старпом? На случай, если там затаились какие пираты.

Холден усмехнулся:

— Если затаились, значит, приятели улетели без них. Но если тебе так спокойнее, бери пушку.

О том, что и ему самому будет спокойнее, если здоровенный механик-землянин захватит пистолет, он говорить не стал. Пусть думают, что командир уверен в себе.

Холден офицерским ключом отпер оружейный сейф, и Амос взял себе крупнокалиберный автомат, стреляющий самодвижущимися снарядами без отдачи — сконструированный специально для невесомости. Старомодные пули были надежнее, но при нулевом тяготении действовали как маневровые двигатели. Отдача обычного пистолета запросто могла выбросить стрелка из поля притяжения такого камешка, как СА-2216862.

Команда выплыла в грузовой отсек, где их ждал мех — яйцевидная клетка с паучьими ногами. Каждая из четырех конечностей заканчивалась когтем манипулятора и скрывала набор инструментов для резки и сварки металла. Задняя пара могла вцепиться в корабельную обшивку или любую другую опору, а две передние в это время занимались бы ремонтом или разрубали обломки крушения на транспортабельные куски.

— Надеваем шляпы, — скомандовал Холден, и они помогли друг другу надвинуть и закрепить шлемы. Каждый проверял свой скафандр и скафандр одного из соседей. Когда откроется створка шлюза, поздно будет выяснять, все ли правильно застегнулись.

Пока Наоми возилась с мехом, Амос, Холден и Шед закрепили буксировочные концы своих скафандров на металлической клетке его корпуса. Наоми включила отсос воздуха, выждала и открыла переборку. Из всех звуков в шлеме Холдена остались только шипение и шуршание помех в рации. Дыхательная смесь в скафандре припахивала лекарством.

Наоми вышла первой и направила мех к астероиду, двигаясь на выбросе азота из сопла. Остальные потянулись за ней на трехметровых буксирах. На лету Холден оглянулся на «Рыцаря»: тяжеловесный серый клин с конусом двигателя на широком конце. Люди, создававшие устройства для перемещения в пространстве, думали об эффективности, а не о красоте. Холдена это всегда чуточку огорчало. Даже здесь могло бы найтись место прекрасному.

«Рыцарь», казалось, уплывал прочь, становился все меньше, а сам Холден будто повис в неподвижности. Иллюзия исчезла, когда он обернулся к астероиду и обнаружил, что они падают прямо на него. Он открыл канал связи с Наоми, но та в полете напевала что-то без слов — верный знак, что хотя бы она была спокойна. Он ничего ей не сказал, но оставил связь включенной, чтобы слышать, как она мычит себе под нос.

Вблизи «Скопули» выглядел не так уж плохо. Кроме зияющей и борту дыры, других повреждений не было заметно. Корабль явно не врезался в астероид. Его просто бросили настолько близко, что микрогравитация постепенно притянула его вплотную к камню. По мере приближения Холден щелкал камерой шлема и передавал картинки на «Кентербери».

Наоми зависла в трех метрах над дырой в боку «Скопули». Амос по каналу общей связи присвистнул.

— Это не торпедой пробито, старпом. Проломили взрывчаткой. Видишь, как погнуло металл по краям? Взрывной заряд прилепили прямо к корпусу.

Амос был хорош не только как механик, но и как специалист ни хирургически точным взрывам; он раскалывал плавающие вокруг Сатурна айсберги, превращая их в пригодные для погрузки глыбы льда. Это была дополнительная причина включить его в команду «Рыцаря».

— Итак, — заговорил Холден, — наши друзья со «Скопули» остановились, позволили кому-то взобраться к себе на корпус и прилепить взрывчатку, чтобы вскрыть их и выпустить воздух. Кто-то видит в этом смысл?

— Никакого, — откликнулась Наоми. — Нет тут смысла. Ты все еще хочешь попасть внутрь?

«Если покажется, будто там что-то не так, не разыгрывай героя. Собирай игрушки и бегом домой».

Но разве он мог ожидать чего-то другого? Ясно, что «Скопули» не в порядке. Конечно, с ним что-то не так. Странно было бы не увидеть ничего странного.

— Амос, — сказал Холден, — достань на всякий случай свою пушку. Наоми, ты не могла бы расширить для нас пробоину? Только будь осторожна. Чуть что не так — отступаем.

Наоми подвела мех ближе. Выброс азота казался легким облачком в холодной ночи. Вспыхнули сварочные аппараты, металл раскалился докрасна, запылал белым, потом голубым. Беззвучно развернулись манипуляторы меха — как лапы насекомого, — и Наоми начала обрезать края. Холден с Амосом спустились на корпус, прилепившись магнитными подошвами. Холден ногами ощутил вибрацию, когда Наоми отвалила кусок обшивки. Почти сразу погасла сварка, и Наоми принялась обдувать края противопожарной установкой меха, чтобы охладить их. Холден показал Амосу большой палец и очень медленно спустился в дыру.

Отверстие, пробитое почти точно посередине корпуса, вело в камбуз. Дотянувшись подошвами до стены, он почувствовал, как хрустят под ними прихваченные морозом крошки. Тел не было видно.

— Давай, Амос. Команды пока не видать, — позвал по рации Холден и отодвинулся в сторону. Амос показался почти сразу. Он сжимал в правой руке оружие, а в левой — мощный фонарь. Белый луч заиграл по стенам разбитого камбуза.

— Куда теперь, мастер?

Холден соображал, барабаня пальцами по бедру.

— В машинный зал. Хочу разобраться, почему не работает реактор.

Они перебирали руками по трапу, двигаясь к корме. Все герметичные переборки между палубами были открыты — дурной признак. При аварии они закрывались автоматически, тем более когда обнаруживалась утечка атмосферы. Если они открыты, значит, ни на одной палубе корабля не осталось воздуха. Неудивительно, но все же разочарование. Они быстро прошли насквозь маленький корабль, задержавшись в механической мастерской. Дорогостоящие части двигателя и инструменты были на месте.

— Пожалуй, это не ограбление, — рассудил Амос.

Холден не спросил: «А что же тогда?» — но вопрос повис между ними.

Машинный зал был идеально чистым, холодным и мертвым. Холден дал Амосу осмотреться, и тот добрых десять минут просто плавал над реактором.

— Кто-то проделал все процедуры отключения, — сказал Амос. — Взрыв не затронул реактора, его заглушили позже. Я не нахожу повреждений. Ерунда какая-то. Если все погибли при атаке, кто его заглушил? А если это пираты, почему они не забрали корабль? Он еще мог бы летать.

— А прежде чем заглушить реактор, они прошлись по всем палубам и открыли все герметичные переборки, выпустив воздух. Надо думать, хотели убедиться, что никто там не прячется, — добавил Холден. — Ладно, пошли назад в рубку, посмотрим, не расколется ли компьютер. Может, хоть он нам скажет, что тут было.

Они поплыли вдоль трапа к носу корабля, на командный пост. Здесь тоже было чисто и пусто. Отсутствие тел начинало беспокоить Холдена больше, чем обеспокоило бы их наличие. Он подплыл к панели главного компьютера и нажал несколько клавиш, проверяя, осталось ли аварийное питание. Его не было.

— Амос, вырезай из него ядро. Возьмем с собой. Я пока проверю связь, поищу маячок.

Амос пододвинулся к компьютеру и принялся доставать инструменты, прилепляя их к ближайшей переборке. Работая, он грязно ругался себе под нос. Это было далеко не так мило, как мурлычущая песенку Наоми, и Холден отключился и переместился к панели связи. Она умерла вместе со всем кораблем. Он отыскал судовой маяк.

Его никто не включал. Их вызывало что-то другое. Холден, нахмурившись, отодвинулся.

Он осмотрел помещение, ища взглядом что-нибудь неуместное. Вот, на полу, под креслом оператора связи. Маленькая черная коробочка, ни к чему не присоединенная.

Сердце выдержало длинную паузу между ударами. Он окликнул Амоса:

— Как по-твоему, это похоже на мину?

Амос его не услышал. Холден включил радио и повторил:

— Амос, по-твоему, это похоже на мину?

Амос оторвался от работы над компьютером и подплыл ближе, затем движением, от которого у Холдена перехватило горло, подхватил коробочку с полу и поднял перед собой.

— Не-а. Это передатчик. Видишь? — Он поднес его к шлему Холдена. — Наспех подключен к аккумулятору. Что он здесь делает?

— Это маяк, на который мы шли. Господи. Корабельный маяк никто не включал. Кто-то настроил этот передатчик на фальшивый сигнал и подключил его к аккумулятору, — тихо, сдерживая панику, проговорил Холден.

— Кому такое может понадобиться, старпом? Какой смысл?

— Смысл был бы, если б этот передатчик чем-то отличался от стандартного, — сказал Холден.

— Например?

— Например, включал бы второй сигнал, когда его кто-нибудь тронет, — сказал Холден и перешел на канал общей связи.

— Ну вот, мальчики и девочки, мы нашли кое-что странное, поэтому сматываемся отсюда. Всем возвращаться на «Рыцаря», и очень осторожно, когда…

Его рация переключилась на внешний канал. В шлеме раздался голос Макдауэлла.

— Джим? Кажется, у нас проблема.

Глава 4 Миллер

Миллер наполовину закончил ужин, когда зазвенела система в его норе. Он взглянул на код отправителя. «Голубая Лягушка». Это был паршивенький бар, обслуживающий часть дополнительного миллиона приезжих и рекламировавший себя как практически точную копию знаменитого земного бара в Мумбаи, только с лицензированными проститутками и легальными наркотиками. Миллер еще раз зачерпнул вилкой фальшивых бобов и гидропонного риса, раздумывая, стоит ли отвечать.

«Это надо было предвидеть», — подумал он и спросил:

— Что?

Экран открылся, как хлопушка. Помощник управляющего, Хасини, — темнокожий человек с глазами-ледышками. Кривая усмешка на его лице была результатом повреждения нервов. Миллер однажды оказал ему услугу, когда Хасини неблагоразумно пригрел проститутку без лицензии. С тех пор полисмен из службы безопасности и портовый бармен обменивались любезностями. Неофициальная, теневая экономика цивилизации.

— Ваш партнер опять здесь. — Голос Хасини звучал поверх завывающих ритмов музыки Бхангра. — Кажется, у него неудачная ночь. Мне и дальше его обслуживать?

— Да, — протянул Миллер, — постарайтесь ублажить его еще… дайте мне двадцать минут.

— Он не желает ублажаться. Усердно ищет повода для недовольства.

— Постарайтесь, чтоб не нашел. Я сейчас.

Хасини кивнул, дернул щекой и прервал связь. Миллер оглядел недоеденный ужин, вздохнул и сбросил объедки в бачок утилизатора. Натянул чистую рубашку и задумался. В «Голубой Лягушке», на его вкус, всегда было слишком жарко, так что куртку надевать не хотелось. Поэтому компактный пластиковый пистолет он сунул в кобуру на лодыжке. Мгновенно достать не удастся, но если дойдет до такого, дело все равно будет дрянь.

Ночная Церера была неотличима от дневной. Когда станция только открылась, пробовали приглушать и включать освещение в традиционном суточном ритме, подражая вращению Земли. Эта причуда продержалась четыре месяца, потом Совет ее прикончил.

Будь Миллер на службе, он взял бы электрокар и погнал бы по широким туннелям на уровень порта. Его подмывало поступить так и во внеслужебное время, но помешало въевшееся суеверие. На каре он будет чувствовать себя копом, а «труба» довезет не хуже. Миллер дошел до ближайшей станции, проверил ее состояние и сел на низкую каменную скамью. Минуту спустя подошел человек примерно его возраста с трехлетней девчушкой. Они сели напротив. Непрестанная бессмысленная болтовня лилась с языка девочки, как воздух из прохудившегося клапана, а отец в ответ хмыкал и кивал в более или менее подходящих местах.

Миллер и новый пассажир обменялись кивками. Девочка дергала отца за рукав, требуя внимания. Миллер посмотрел на нее: темные глаза, светлые волосы, гладкая кожа. Она уже слишком вытянулась, чтобы принять ее за землянку, руки и ноги были длиннее и тоньше. И кожа розоватого оттенка, как у всех маленьких астеров, принимающих фармацевтический коктейль для развития мускулатуры и костей. Миллер видел, что отец заметил его интерес. Он улыбнулся и кивнул на малышку:

— Сколько ей?

— Два с половиной, — сказал отец.

— Отличный возраст.

Отец пожал плечами, но улыбнулся в ответ и спросил:

— А у вас есть дети?

— Нет, — сказал Миллер, — моему разводу как раз сравнялось столько же.

Оба захихикали, словно в сказанном было что-то смешное. Воображаемая Кандес скрестила руки и отвернулась. Мягкий сквозняк с запахом масла и озона возвестил о приближении «трубы». Миллер пропустил отца с ребенком вперед и сел в другое купе.

Вагоны «трубы» делали круглыми, чтобы они вписывались в пустые туннели. Окон не было, а если б и были, в них все равно не удалось бы разглядеть ничего, кроме каменного свода, проносящегося в трех сантиметрах от стенки вагона. Вместо окон устанавливали широкие экраны и крутили на них рекламу развлечений, сообщения о политических скандалах на внутренних планетах либо предлагали спустить недельное жалованье в казино, уверяя, что жизнь от этого станет гораздо насыщеннее. Миллер рассеянно следил за игрой ярких цветов, игнорируя содержание. Мысленно он разглядывал свою проблему, поворачивал так и эдак, не пытаясь пока найти решения.

Простое упражнение для мозгов. Рассматривайте факты без оценок. Хэвлок — землянин. Хэвлок снова отправился в портовый бар и нарывается на драку. Хэвлок — его партнер. Утверждение за утверждением, факт за фактом, ячейка за ячейкой. Он не пытался выстроить их по порядку или связать в повествование: все это придет позже. Пока хватит того, что дневные дела вымывались из памяти, позволяя подготовиться к возникшей ситуации. К тому времени, когда «труба» подошла к станции, он успел сконцентрироваться. Это как будто становишься на всю ступню — объяснял он в те времена, когда еще пытался кому-то что-то объяснить.

В «Голубой Лягушке» была толпа, жар тел накладывался на температуру лже-Мумбаи и искусственно загрязненный воздух. Мерцание и переливы огней могли довести до эпилептического припадка. Музыка тараном пробивала воздух, каждый удар отдавался в теле. Хасини, стоя рядом с компанией накачанных стероидами вышибал и полуголых официанток, поймал взгляд Миллера и кивнул в глубину зала. Миллер не ответил на кивок, а просто повернулся и стал пробиваться сквозь толпу.

В портовых барах драка может вспыхнуть в любой момент. Миллер, как мог, старался никого не задеть. Если приходилось выбирать, он предпочитал толкнуть астера, а не внутряка, женщину, а не мужчину. На его лице застыла маска сдержанного извинения.

Хэвлок сидел один, обхватив мясистыми пальцами граненый стакан. Когда Миллер пристроился рядом, он обернулся, заранее готовый услышать оскорбление, раздув ноздри и расширив глаза. Потом до него дошло, и землянин виновато насупился.

— Миллер, — сказал он. В наружном туннеле это был бы крик, но здесь голос едва доносился до соседнего места. — Что ты тут делаешь?

— В норе скучно, — сказал Миллер, — подумал вот, не затеять ли драку.

— Ночь подходящая, — отозвался Хэвлок.

И правда. Даже в барах, обслуживающих внутряков, земляне и марсиане обычно попадались один к десяти. Присмотревшись к толпе, Миллер обнаружил, что низкорослые коренастые мужчины и женщины составляют добрую треть.

— Корабль пришел? — спросил он. Корабли флота Коалиции Земля — Марс часто заходили на Цереру по пути к Сатурну, Юпитеру и станциям Пояса, но Миллер не следил за относительным расположением планет и не знал, какая орбита сейчас удобнее. Хэвлок покачал головой.

— Охрану корпорации переводят на Эрос, — сказал он. — Кажется, «Протогена».

Рядом с Миллером возникла официантка: по ее коже змеились татуировки, зубы светились в ультрафиолете. Миллер взял предложенный напиток, хоть и не делал заказа. Содовая вода.

— Знаешь, — сказал Миллер, склонившись к партнеру, чтобы не повышать голоса, — сколько бы ты ни напинал им задниц, Шаддид не станет лучше думать о тебе.

Хэвлок резко обернулся к нему, сквозь злость в его глазах просматривались стыд и боль.

— Правда, — добавил Миллер.

Хэвлок рывком поднялся на ноги и направился к выходу. Он хотел уйти, тяжело топая, но его подвела центробежная гравитация Цереры и выпивка — выглядело это так, будто он шагает вприпрыжку. Миллер со стаканом в руке скользил между людьми у него в кильватере, улыбкой и извиняющимися жестами успокаивая задетых партнером.

С грязными, засаленными стенами припортовых общих туннелей не справлялись ни компрессионная очистка, ни реагенты. Хэвлок шел, ссутулившись, поджав губы, излучая жаркую злость. Однако двери «Голубой Лягушки» уже закрылись за ними, переборка отрезала музыку, словно кто-то нажал глушитель. Основная угроза миновала.

— Я не пьян, — чересчур громко произнес Хэвлок.

— Я этого и не говорил.

— А ты… — Хэвлок обернулся и уставил палец в грудь Миллеру. — Ты мне не нянька.

— И то верно.

Они вместе прошли, может, четверть километра. Завлекающе мигали яркие светодиодные вывески. Бордели и тиры, кафе и поэтические клубы, казино и показательные бои. Пахло мочой и остывшей едой.

Хэвлок замедлил шаг, плечи отлепились от ушей.

— Я работал в убойном отделе в Территауне, — сказал он. — Три года в «проституции и наркотиках» на L-5. Ты хоть представляешь, каково это? Там торговали детьми, а мы с еще двумя парнями это прекратили. Я хороший коп.

— Да, хороший.

— Я чертовски хорош.

— Верно.

Они миновали ресторанчик, где подавали лапшу. Дешевый отель с комнатками-гробами. Публичный терминал, по экрану которого пробегали свежие новости: «Вирус в аппаратуре связи на научной станции Феба. Казино Нью-Андреаса — выигрыш 6 миллиардов долларов за 4 часа. Не торгуйте с Марсом. Контракт Пояс — Титан…» Экраны светились в глазах Хэвлока, но смотрел он мимо них.

— Я чертовски хороший коп, — повторил он и, чуть помолчав, прибавил: — Что за фигня?

— Дело не в тебе, — сказал Миллер. — Люди видят в тебе не хорошего копа Дмитрия Хэвлока. Они видят в тебе Землю.

— Чушь собачья. Я восемь лет провел на орбитальных станциях и на Марсе. Я на Земле в общей сложности прослужил не больше полугода.

— Земля или Марс — все едино, — сказал Миллер.

— Скажи это марсианину, — с горечью рассмеялся Хэвлок. — Вот тут-то тебе напинают задницу.

— Я не о том… Слушай, я уверен, различий хватает. Земля ненавидит Марс, потому что у него флот лучше. Марс ненавидит Землю, потому что у нее флот больше. Может, при полной гравитации удобнее играть в футбол — или нет. Не знаю. Я просто говорю, что здесь, так далеко от Солнца, всем наплевать. С такого расстояния и Землю, и Марс можно накрыть одним пальцем. А ты…

— А я нездешний, — сказал Хэвлок.

У них за спиной открылась дверь бара, вышли четверо астеров в серо-зеленой форме. У одного на рукаве виднелась нашивка с рассеченным кругом АВП. Миллер напрягся, но астеры свернули в другую сторону, а Хэвлок их не заметил. Пронесло.

— Я знаю, — продолжал говорить Хэвлок. — Подписывая контракт со «Звездной Спиралью», я отдавал себе отчет, что вписаться будет нелегко. Понимаешь, я думал, всюду одно и то же. Когда приходишь, тебя какое-то время чураются. Потом видят, что справляешься, и принимают в команду. Но здесь не так.

— Не так, — сказал Миллер.

Хэвлок покачал головой, плюнул и уставился на стакан в руке.

— Похоже, мы украли посуду из «Голубой Лягушки», — сказал он.

— И к тому же находимся в общем коридоре с алкоголем в открытой таре, — добавил Миллер. — Во всяком случае, ты. У меня содовая.

Хэвлок хихикнул, но в смешке сквозило отчаяние. Когда он снова заговорил, в голосе была тоска.

— Ты думаешь, я сюда хожу и нарываюсь на драку с народом с внутренних планет, чтобы Шаддид, Рамачандра и прочие обо мне лучше думали?

— Мне это приходило в голову.

— Ошибаешься, — сказал Хэвлок.

— Пусть так, — согласился Миллер. Он знал, что не ошибается. Хэвлок поднял стакан.

— Отнесем обратно?

— Как насчет «Редкого Гиацинта»? — предложил Миллер. — Я угощаю.

Салон «Редкий Гиацинт» располагался тремя уровнями выше — достаточно далеко от порта, вне пешей доступности. И обслуживал полицейских. В основном охрану «Звездной Спирали», но и службы корпораций поменьше тоже — «Протогена», «Пинквотера», «Аль-Аббика». Миллер был больше чем наполовину уверен, что партнер спустил пар и взрыва уже не последует, но, если он ошибся, лучше пусть кругом окажутся свои.

Декор здесь был чисто астерский — складные столы, как на старых кораблях, стулья, прикрепленные к стенам и потолку, словно гравитацию могут отключить в любой момент. Вдоль стен тянулись вьющиеся стебли, чертов плющ, — система восстановления воздуха первого поколения. Растения обвивали и расположенные тут и там в зале колонны. Тихая музыка не мешала разговору, но позволяла беседовать, не опасаясь чужих ушей. Первый владелец, инженер-строитель Лавьер Лю, перевелся на Цереру с Тихо во времена великой раскрутки и решил остаться. Теперь здесь хозяйничали его внуки. Лавьер Третий стоял за стойкой, беседуя сразу с половиной отряда по борьбе с проституцией и эксплуатацией малолетних. Миллер провел партнера к дальнему столику, кивая на ходу знакомым. В «Голубой Лягушке» он вел себя осторожно и дипломатично, здесь держался с показной мужественностью. И то и другое было позой.

— Итак, — заговорил Хэвлок, когда дочка Лавьера, Кейт, — четвертое поколение в том же баре — отошла от столика, — что за сверхсекретное частное расследование поручила тебе Шаддид? Или подлому землянину знать не положено?

— Вот что тебя гложет? — спросил Миллер. — Это же ерунда. Какой-то акционер хватился дочки и хочет, чтобы я ее выследил и отправил домой. Плевое дельце.

— Вроде бы это скорее их дело. — Хэвлок кивнул на ребят из П/Э возле стойки.

— Детка уже не маленькая, — объяснил Миллер. — Это работа с похищением.

— А ты такое умеешь?

Миллер выпрямился. Плющ над ними заколыхался. Хэвлок ждал, и у Миллера возникло неприятное чувство, что они поменялись местами.

— Это моя работа, — сказал Миллер.

— Да, только ведь речь идет о взрослом человеке, нет? И не то чтобы ей что-то мешало вернуться домой, если ей не нравится там, где она сейчас есть. А ее родители нанимают службу безопасности, чтобы доставить девчонку домой, хочет она того или нет. Это уже не поддержание законности. И даже не вопрос безопасности станции. Это просто применение силы незадачливыми родителями.

Миллеру вспомнилась девушка перед гоночной шлюпкой. И ее широкая улыбка.

— Говорю же, ерундовое дело.

Кейт Лю вернулась с пивом и стаканом виски на подносике. Миллер с радостью прервал разговор. Пиво было для него. Светлое, насыщенное, с легчайшим горьковатым привкусом. Там, где экология держится на дрожжах и ферментах, пивоварение процветает.

Хэвлок мучил свой виски. Миллер увидел в этом знак, что он остыл. Срываться среди сослуживцев было сомнительным удовольствием.

— Эй, Миллер, Хэвлок! — произнес знакомый голос. Евгений Кобб из отдела убийств. Миллер махнул ему, и разговор свернул на бахвальство убойного, раскрывшего особенно мерзкое дело. Три месяца поисков источника токсинов завершились тем, что жена трупа^[12] получила полную страховку, а нелегальную шлюху депортировали обратно на Эрос.

К утру Хэвлок смеялся и перешучивался наравне с остальными. Если на него кто-то косился или отпускал шпильку, он принимал это спокойно.

Ручной терминал Миллера звякнул, когда он шел к стойке. И одновременно по всему бару раздалось еще с полсотни звонков. Миллер, чувствуя, как затягивается узел у него в животе, открыл, как и остальные агенты, свой терминал.

На экране общей связи появилась капитан Шаддид. В ее глазах читалась сдержанная ярость — она казалась образцовой иллюстрацией женщины, которой не дали выспаться.

— Леди и джентльмены, — сказала она, — чем бы вы ни занимались, бросайте все и возвращайтесь на свои участки в срочном порядке. Чрезвычайное положение. Десять минут назад со стороны Сатурна поступило незашифрованное сообщение. Мы еще не проверили его подлинность, но подпись в порядке. Я его закрыла, но следует ожидать, что какой-нибудь мудак выпустит его в сеть, а через пять минут после этого из вентилятора полетит дерьмо. Те, кого могут слышать штатские, сейчас же отключитесь. Для остальных — вот с чем мы столкнулись.

Шаддид отодвинулась в сторону и постучала по интерфейсу своей системы. Через секунду на нем появились лицо и плечи мужчины в оранжевом вакуумном скафандре без шлема. Землянин, немного за тридцать. Бледная кожа, голубые глаза, короткая стрижка. Он еще не открыл рот, а Миллер уже распознал в его глазах, в наклоне выставленной вперед головы признаки потрясения и ярости.

— Меня, — сказал мужчина, — зовут Джеймс Холден.

Глава 5 Холден

Через десять минут на двух g у Холдена начинала болеть голова. Но Макдауэлл спешно звал их домой. «Кентербери» разогревал тяжелые двигатели. Холден не хотел опоздать.

— Джим. Кажется, у нас здесь проблема.

— Расскажите.

— Бекка что-то обнаружила, и такое чудное, что у меня мурашки по яйцам бегают. Убираемся отсюда к черту.

— Алекс, долго еще? — в третий раз за десять минут спросил Холден.

— Больше часа добираться. Хочешь прокатиться на «соке»? — поинтересовался Алекс.

«Ходом на соке» пилоты называли высокое ускорение, при котором человек в обычном состоянии теряет сознание от перегрузок. «Сок» — медикаментозный коктейль — впрыскивался пилотским креслом, позволяя человеку сохранить сознание и бодрость и, возможно, избежать инсульта, когда тело весит пятьсот кило. Холден, служа на флоте, не раз пробовал «сок», и отходняк всегда бывал мерзким.

— Нет, пока можно обойтись, — сказал он.

— В чем странность?

— Бекка, подключи его. Джим, я хочу, чтобы ты увидел то же, что и мы.

Холден сунул под язык болеутоляющую таблетку из аптечки шлема и в пятый раз запустил запись с сенсоров Бекки. Участок пространства находился в двухстах тысячах километров от «Кентербери». Сканеры «Кента» обнаружили флюктуацию, ложный черно-серый цвет, постепенно проявляющий тепловую границу. Крошечное температурное отклонение, меньше двух градусов. Холден не представлял, как Бекка его высмотрела. Он сделал в уме заметку: дать ей блестящую рекомендацию, когда она в следующий раз пойдет на повышение.

— Откуда это? — спросил Холден.

— Не представляю. Просто место чуть теплее фона, — ответила Бекка. — Я бы сказала, газовое облако, потому что радар на него не реагирует, но газовым облакам здесь взяться неоткуда. Действительно, откуда бы?

— Джим, а не могло быть так, что «Скопули» прикончил корабль, который на него напал? Это случайно не облако пара от уничтоженного корабля? — спросил Макдауэлл.

— Не думаю, сэр. «Скопули» был совершенно безоружен. Дыра в боку проделана взрывным зарядом, а не торпедой, так что не похоже, чтобы он оборонялся. Может быть, там испустил дух сам «Скопули», но…

— А может быть, и нет. Возвращайтесь в стойло, Джим. Сейчас же.

— Наоми, что может постепенно разогреваться, не отражаясь на радаре и ладаре? Так, навскидку? — спросил Холден.

— Хм! — протянула Наоми, размышляя. — Эха не даст все, что угодно, если оно поглощает энергию сенсорных импульсов. И оно может разогреться, поглощая эту энергию.

Инфракрасный монитор на экране у кресла Холдена вспыхнул как солнце. Алекс громко выругался по общей связи.

— Видали? — спросил он.

Холден, не отвечая, открыл канал связи с капитаном.

— Кэп, мы только что отметили чрезвычайно яркую инфракрасную вспышку.

Долгую секунду ответа не было. Когда Макдауэлл отозвался, казалось, у него перехватило горло. Холден впервые слышал в голосе старика страх.

— Джим, из того нагретого участка проявился корабль. Он излучает тепло как сам черт, — сказал Макдауэлл. — Из какой дыры он вылез?

Холден начал было отвечать, но в наушниках раздался слабый голос Ребекки по каналу капитана:

— Понятия не имею, сэр. Но он меньше своего теплового следа. Фрегат, судя по радару.

— И что это? — спросил Макдауэлл. — Невидимка? Телепортация через волшебную червоточину?

— Сэр, — вмешался Холден, — Наоми предполагает, что тепло, которое мы уловили, исходило от поглощающего энергию материала. Маскировочная обшивка. То есть этот корабль прятался специально. И значит, с недобрыми намерениями.

Словно отвечая ему, на радаре проявились еще шесть объектов, засветились желтыми иконками и сразу сменились оранжевыми: система отметила их ускорение. Ребекка на «Кентербери» вскрикнула:

— Разгоняются. Шесть высокоскоростных объектов на пересекающемся курсе.

— Иисус Христос на палочке, они что, торпедами в нас пальнули? — процедил Макдауэлл. — Хотят прихлопнуть?

— Да, сэр, — сказала Ребекка.

— Время контакта?

— Чуть меньше восьми минут, сэр.

Макдауэлл негромко выругался.

— Мы нарвались на пиратов, Джим.

— А что делать нам? — Холден старался выдержать спокойный профессиональный тон.

— Убирайтесь со связи, не мешайте моей команде работать. Вам до нас не меньше часа. Торпедам — восемь минут. Макдауэлл, конец связи, — сказал капитан. Рация щелкнула, отключаясь, и Холден остался слушать шуршание помех.

Общая связь взорвалась голосами. Алекс требовал идти на «соке» и обогнать торпеды, Наоми бормотала что-то насчет стратегии отражения удара, Амос проклинал корабль-невидимку и перебирал предков его команды. Только Шед ничего не говорил.

— Всем заткнуться! — рявкнул в микрофон Холден. Воцарилось потрясенное молчание. — Алекс, рассчитай самый быстрый курс к «Кенту», при котором мы останемся живы. Скажи, когда будешь готов. Наоми, установи трехканальную связь: ты, я и Ребекка. Поможем, чем сумеем. Амос, можешь ругаться, но микрофон отключи.

Он ждал. Часы отсчитывали секунды до столкновения.

— Есть связь, — сказала Наоми. Холден явственно различил в наушниках два набора фоновых шумов.

— Бекка, это Джим. Наоми тоже нас слышит. Скажи, чем мы можем помочь. Наоми говорила что-то о перехвате.

— Я делаю все, что умею, — с поразительным спокойствием отозвалась Ребекка. — Они запятнали нас прицельным лазером. Я даю в эфир помехи, чтоб его сбить, но эта дрянь у них очень, очень хороша. Будь мы чуть ближе, лазер уже выжег бы дырку у нас в борту.

— А если выбросить что-нибудь материальное, чтобы дать «снег» на экране? — предложила Наоми.

Пока они переговаривались с Беккой, Джим открыл связь с Адой.

— Эй, это Джим. Я велел Алексу рассчитать скоростной курс, чтобы мы успели к вам, прежде…

— Прежде чем их снаряды превратят нас в летающий кирпич? Неплохая мысль. Не упускать же такое приключение — плен у пиратов. — В голосе Ады за насмешкой скрывался страх.

— Ада, пожалуйста, я хотел сказать…

— Джим, что ты думаешь? — позвала по другому каналу Наоми.

Холден ругнулся и поспешно переспросил:

— О чем?

— Насчет того, чтобы «Рыцарь» попробовал оттянуть эти торпеды?

— А получится?

— Может быть. Ты что, совсем не слушал?

— Э… отвлекся тут на минуту. Объясни еще раз, — попросил Холден.

— Мы попробуем подобрать ту же частоту светового эха, что у «Кента», и дадим в эфир по своей рации. Может быть, торпеды примут нас за свою цель, — разъяснила Наоми, словно обращаясь к ребенку.

— И тогда они взорвут нас?

— Я думаю, мы сбежим и утянем торпеды за собой. Потом, когда они уже минуют «Кент», выключим рацию и попробуем укрыться за астероидом, — сказала Наоми.

— Не пройдет, — вздохнул Холден. — Общий курс они держат по лазерному прицелу, но видят цель и в телескоп. Им стоит только взглянуть на нас, чтобы понять, что мы — не то, что им нужно.

— Но попробовать-то стоит?

— Даже если бы получилось, торпеды, должные обездвижить «Кент», нас превратят в грязный клочок вакуума.

— Ладно, — согласилась Наоми. — Что у нас еще?

— Ничего. Умники из флотских лабораторий уже предусмотрели все, что мы сумели бы выдумать за ближайшие восемь минут, — сказал Холден. Произнести это вслух означало признать и про себя.

— Так что нам делать, Джим? — спросила Наоми.

— Семь минут, — с жутким спокойствием напомнила Бекка.

— Идем туда. Может, сумеем подобрать людей после удара. Поможем справиться с повреждениями, — сказал Холден. — Алекс, курс есть?

— Роджер, мастер. Скакнем прямо туда. Подойдем под углом, чтобы наши маневровые не прожгли дырку в «Кенте». Ну, пляшем? — отозвался Алекс.

— Да. Наоми, всем пристегнуться для перегрузки, — приказал Холден и перешел на связь с Макдауэллом. — Капитан, мы разводим пары. Постарайтесь продержаться, «Рыцарь» скоро будет, подберет вас или поможет устранить повреждения.

— Роджер, — отозвался Макдауэлл ивырубил связь.

Холден снова открыл канал Ады.

— Ада, мы пойдем на больших g, так что говорить я не смогу, но оставь мне этот канал открытым, а? Рассказывай, что происходит. Да хоть мычи что-нибудь. Вполне сойдет. Мне просто нужно слышать, что ты в порядке.

— Хорошо, Джим. — Мычать Ада не стала, но канал оставила открытым. Он слышал ее дыхание.

Алекс начал отсчет по общей связи. Холден проверил крепления амортизатора и накрыл ладонью кнопку подачи «сока». Дюжина иголок вонзилась в спину сквозь мембраны скафандра. Сердце затрепыхалось, стальные ленты химии сжали мозг. По позвоночнику потек смертельный холод, лицо загорелось, как от лучевого ожога. Он врезал кулаком по подлокотнику. Он терпеть не мог этой стадии, но следующая была еще хуже. Алекс завопил по общей связи — наркотики пропитывали и его организм. Тем, кто находился в нижнем отсеке, досталась смесь, которая, не позволяя умереть, вводила в сон.

— Один, — произнес Алекс, и Холден стал весить пятьсот кило. Нервы в глазницах завопили под грузом глазных яблок, мошонка давила на бедра. Он сосредоточился на том, чтобы не проглотить язык. Вокруг стонал и трещал корабль. На нижней палубе что-то подозрительно громыхнуло, но красных огоньков на панели не появилось. Реактивные двигатели «Рыцаря» могли развить большую тягу, хоть и выжигали при этом непозволительно много горючего. Но если они успеют спасти «Кент», тогда все ерунда.

Сквозь стук собственной крови в ушах Холден слышал тихое дыхание Ады и щелчки ее клавиатуры. Хотелось бы ему уснуть под эти звуки, но «сок» в крови звенел и горел — он был бодр как никогда.

— Да, сэр, — сказала по рации Ада. Только спустя секунду Холден понял, что она обращается к Макдауэллу, и прибавил звук, чтобы слышать голос капитана.

— …Главные на полную мощность.

— Мы идем с полным грузом, сэр. На такой тяге сорвем двигатели, — ответила Ада. Должно быть, Макдауэлл просил ее включить эпштейн.

— Мистер^[13] Тукунбо, — сказал Макдауэлл. — У нас осталось… четыре минуты. Если сорвете, я не стану предъявлять вам счет.

— Есть, сэр. Включаю главные. Устанавливаю максимальную тягу. — За голосом Ады Холден услышал гудок тревожной сирены. И щелчки погромче — Ада пристегивалась. — До включения главных три… две… одна… есть! — сообщила Ада.

«Кентербери» застонал так громко, что Холдену пришлось приглушить звук. Несколько секунд он стонал и выл как баньши, потом раздался оглушительный грохот. Включив наружную оптику, Холден тускнеющим от перегрузки периферийным зрением увидел «Кентербери». Целый.

— Ада, это что за чертовщина? — невнятно проговорил Макдауэлл.

— Главный полетел. И отключился, — ответила Ада, проглотив «Я же говорила».

— Что это нам дало? — спросил Макдауэлл.

— Не так много. Торпеды идут на сорока в секунду и продолжают ускоряться. А мы остались на маневровых, — сказала Ада.

— Дерьмо!

— Они нас подобьют, — сказала Ада.

— Джим! — Голос Макдауэлла отчетливо прозвучал по открытому им прямому каналу. — Нас подобьют, тут уже ничего не поделаешь. Два щелчка в подтверждение.

Джим дважды щелкнул рацией.

— Ладно, теперь подумаем о тех, кто переживет попадание. Раз они хотят покалечить нас перед абордажем, значит, возьмут двигатели и аппаратуру связи. Бекка передавала SOS с момента пуска торпед, но, если мы замолчим, продолжай вопить ты. Если они поймут, что ты рядом, призадумаются, стоит ли выбрасывать команду из шлюза. Свидетели, знаешь ли.

Холден дал два щелчка.

— Поворачивай, Джим. Прячься за астероидом. Зови на помощь. Приказ.

Холден щелкнул дважды и передал Алексу распоряжение глушить двигатели. Тяжесть тотчас же отпустила его грудь, сменившись невесомостью. Не будь в его венах противорвотных средств, его бы вытошнило от внезапности перехода.

— Что такое? — спросил Алекс.

— Новое задание. — У Холдена от «сока» стучали зубы. — Мы зовем на помощь и ведем переговоры об освобождении пленных после захвата «Кента». Гони обратно к астероиду, это ближайшее укрытие.

— Роджер, босс, — сказал Алекс и добавил, понизив голос: — Убить готов за пару «труб» или хорошую рельсовую пушку^[14] вдоль киля.

— Слышу тебя.

— Разбудить ребят внизу?

— Пусть спят.

— Роджер, — сказал Алекс и отключился.

Пока не навалилась новая перегрузка, Холден запустил сигнал SOS. Связь с Адой осталась включенной, и теперь, когда Макдауэлл замолчал, он снова слышал ее дыхание. Дал полную громкость и откинулся в амортизаторы, ожидая, что его сейчас расплющит. Алекс не обманул ожиданий.

— Одна минута, — сказала Ада так громко, что наушники исказили звук. Холден не стал убирать громкость. С завидным спокойствием она вела отсчет секунд до столкновения.

— Тридцать секунд.

Холдену отчаянно захотелось заговорить, как-то утешить ее, красноречиво и лживо заверить в любви. Гигант, наступивший ему на грудь, только смеялся низким рокотом реактивных сопел.

— Десять секунд.

— Приготовьтесь после попадания заглушить реактор и притвориться мертвыми. Они не станут снова стрелять, если не увидят в нас угрозы, — распорядился Макдауэлл.

— Пять, — сказала Ада. — Четыре. Три. Два. Один.

«Кентербери» содрогнулся, мониторы залила белая вспышка. Ада коротко вздохнула, отключившаяся рация прервала звук. Вопль помех чуть не разорвал Холдену барабанные перепонки. Он притушил громкость и перещелкнул рацию на Алекса.

Тяга внезапно упала до вполне терпимых двух g, а все корабельные сенсоры просили перезагрузки. В маленький иллюминатор воздушного шлюза врывалось слепящее сияние.

— Доклад, Алекс, доклад! Что там? — крикнул Холден.

— Господи. Они его взорвали. «Кент». Атомный заряд, — тихо, не веря своим словам, проговорил Алекс.

— В каком он состоянии? Сообщи о «Кентербери». У меня здесь все сенсоры полетели. На всех экранах белый свет.

После долгой паузы Алекс отозвался:

— У меня сенсоры тоже на нуле, босс. Но о «Кентербери» могу доложить. Я его вижу.

— Видишь? Отсюда?

— Ага. Облако пара размером с гору Олимп. Ему конец, босс. Нет его больше.

«Не может быть!» — возмутился разум Холдена. Так не бывает. Пираты не торпедируют водяные баржи атомными зарядами. Это никому не нужно. Не окупается. А если кому-то взбрело в голову просто убить пятьдесят человек, явиться в ресторан с автоматом намного проще.

Ему хотелось кричать, проорать Алексу, что тот ошибся. Но приходилось держаться. «Я уже старик».

— Ладно. Новое задание, Алекс. Теперь мы — свидетели убийства. Доставь нас обратно к астероиду. Я начинаю готовить передачу. И разбуди всех. Они должны знать, — приказал Холден. — Я перезагружу пакет сенсоров.

Он методически отключил сенсоры и их программное обеспечение, выждал две минуты и включил заново. Руки тряслись. Его тошнило. Казалось, мозг управляет телом издалека, и он сам не знал, сколько здесь от «сока», а сколько от шока.

Сенсоры включились. Как все космические корабли, «Рыцарь» был снабжен антирадиационной защитой. Без нее не сунешься в окрестности массивного пояса излучения Юпитера. Однако Холден сомневался, что создатели челнока предусмотрели взрыв шести атомных зарядов в непосредственной близости. Им повезло. Даже в вакууме, защищавшем их от электромагнитного импульса, выброс излучения вполне мог пережечь все корабельные датчики.

Как только экраны включились снова, он обследовал пространство в области, где прежде находился «Кентербери». Там не осталось ничего крупнее воздушного шарика. Он переключился на корабль-убийцу, уходивший в направлении Солнца на ленивом одном g. В груди стало горячо.

Это был не страх. Ярость заставляла пульс биться в висках до аневризмы, а кулаки сжиматься до боли в сухожилиях. Холден включил рацию и навел узкий луч на уходящий корабль.

— Сообщение тому, кто приказал уничтожить «Кентербери», мирный гражданский ледовоз, который ты только что превратил в газ. Тебе не уйти, кровожадный ублюдок. Мне плевать, какие ты имел на то причины, но ты убил пятьдесят моих друзей. Ты должен знать, кем они были. Передаю имена и фотографии всех находившихся на борту. Посмотри хорошенько, что ты наделал. Подумай об этом, пока мы будем тебя искать.

Он закрыл голосовой канал, вызвал файл «Кентербери» и принялся передавать досье команды на чужой корабль.

— Что ты делаешь? — спросила у него за спиной Наоми.

Она стояла прямо за его креслом, сняв шлем. Пот приклеил ко лбу и к шее ее черные волосы. Лицо казалось непроницаемым. Холден тоже снял шлем.

— Хочу показать им, что «Кентербери» был настоящим, и люди на нем были настоящие. Живые люди с именами и семьями, — сказал он. После «сока» голос звучал не так ровно, как ему хотелось бы. — Если на том корабле приказы отдает существо, хоть сколько-нибудь похожее на человека, надеюсь, их лица будут его преследовать, пока мы не отправим его в утилизатор за убийство.

— Думаю, они не оценили твоих намерений, — заметила Наоми, указывая на панель за его спиной.

Вражеский корабль запятнал их прицельным лазером. Холден затаил дыхание. Но торпеды не появились, и через несколько секунд корабль-невидимка выключил лазер, а его двигатели полыхнули, переходя на повышенное ускорение. Холден услышал, как прерывисто вздохнула Наоми.

— Стало быть, с «Кентербери» кончено? — спросила Наоми.

Холден кивнул.

— Твою дивизию! — выругался Амос.

Они с Шедом стояли у трапа. Лицо Амоса покрывали красные и белые пятна, его большие руки сжимались и разжимались. Шед упал на колени, ударив в палубу двойной тяжестью. Он не заплакал. Только взглянул на Холдена и сказал:

— Значит, не получит Кэмерон свою руку, — а потом закрыл лицо ладонями и задрожал.

— Тормози, Алекс. Спешить уже некуда, — сказала по рации Наоми. Корабль медленно перешел на одно g. — Что дальше, капитан? — Наоми сурово смотрела на него. «Ты теперь главный. Веди себя в соответствии».

— Больше всего мне хочется взорвать их к чертовой матери, но поскольку оружия у нас нет… пойдем за ними. Проследим, узнаем, куда они направляются. Выставим их всем напоказ, — ответил Холден.

— Хорошенький план, — громко отозвался Амос.

— Амос, — бросила через плечо Наоми, — уведи Шеда вниз и уложи. Если понадобится, дай снотворное.

— Слушаюсь, босс. — Амос обхватил Шеда толстой ручищей за талию и увлек за собой.

Когда они скрылись, Наоми опять повернулась к Холдену.

— Нет, сэр. Мы не погонимся за этим кораблем. Мы вызовем помощь и пойдем туда, куда нам скажут.

— Я… — начал Холден.

— Да, ты капитан. А я теперь твой старпом, и моя обязанность — сказать капитану, когда он ведет себя как идиот. Сейчас ты идиот, сэр. Этой передачей ты просто подначивал их прикончить нас. А теперь ты собрался их преследовать? И что будешь делать, если догонишь? Снова взывать к их лучшим чувствам на весь эфир? — говорила Наоми, надвигаясь на него. — Нет. Ты обязан обеспечить безопасность четырех оставшихся членов команды. И все. А когда мы будем спасены, можешь начинать свой крестовый поход. Сэр.

Холден отстегнул крепления амортизатора и встал. «Сок» понемногу выгорал, оставляя в теле болезненную слабость. Наоми вздернула подбородок и не попятилась.

— Рад, что ты со мной, Наоми, — сказал он. — Пойди присмотри за командой. Макдауэлл дал мне один последний приказ.

Наоми критически оглядела его: он видел недоверие в ее глазах, но не стал защищаться, просто ждал. Она коротко кивнула и спустилась по трапу на нижнюю палубу.

Когда она ушла, Холден принялся методически составлять пакет передачи, включавший все данные сенсоров «Кентербери» и «Рыцаря». Алекс, спустившись из рубки, тяжело сел в соседнее кресло.

— Знаешь, капитан, я тут подумал, — начал он. Голос у него дрожал от оставленной «соком» усталости — так же, как у Холдена.

Алекс мешал ему работать, однако Холден подавил раздражение:

— О чем?

— О том корабле-невидимке.

Холден отвернулся от клавиатуры.

— Скажи.

— Ну, я не слыхал, чтобы у пиратов водилось такое дерьмо.

— Дальше?

— Собственно, такую технику я видел только на флоте — когда служил, — сказал Алекс. — Мы разрабатывали корабль с энергопоглощающей обшивкой и внутренними теплоуловителями. Это скорее стратегическое оружие, чем тактическое. Работающий двигатель не спрячешь, но можно выйти на позицию, заглушить тягу, запасать внутри весь излишек тепла и очень прилично спрятаться. Добавь к этому энергопоглощающую обшивку, и тебя не поймают ни радар, ни ладар, ни пассивные сенсоры. Да и торпеды с атомными головками трудно раздобыть, не обращаясь к военным.

— Ты хочешь сказать, это сделал марсианский флот?

Алекс протяжно, со всхлипом вздохнул.

— Ты ж понимаешь, если над этим работали мы, значит, земляне тоже, — произнес он.

Они уставились друг на друга через узкий проход. Сказанное давило тяжелее десяти g. Холден вытащил из кармашка скафандра передатчик с аккумулятором, подобранный на «Скопули», и принялся разбирать на части, ища фабричную марку. Алекс в кои-то веки молчал, наблюдая. Передатчик оказался безликим — такой можно найти в любой радиорубке на любом корабле Солнечной системы. Аккумулятор — неприметный серый блок. Алекс протянул руку, и Холден отдал ему аккумулятор. Алекс содрал серую пластиковую крышку и вытряхнул на руку батареи. Ни слова не сказав, развернул донцем к Холдену. На черном металле был оттиснут серийный номер, а перед ним буквы — «ФМРК».

Флот Марсианской Республики Конгресса.

Он включил рацию на полную мощность. Пакеты данных были готовы к передаче. Холден встал перед камерой, чуть подавшись вперед.

— Меня зовут Джеймс Холден, — заговорил он, — и мой корабль, «Кентербери», только что был уничтожен военным кораблем, снабженным маскировочной техникой и с серийными номерами Марсианского флота на отдельных частях. Передаю данные.

Глава 6 Миллер

Кар несся по туннелю, заглушая сиреной визг мотора. Позади оставались удивленные штатские и запах перегретых шин.

Миллер всем телом подался вперед, будто подгоняя тележку. До станции оставалось три уровня — около четырех километров.

— Ладно, — заговорил Хэвлок. — Извини, но мне кое-что непонятно.

— Что? — спросил Миллер. Он имел в виду: «Что ты орешь?» Хэвлок понял его как: «Что непонятно?»

— Превратили в пар ледовоз в миллионах кэмэ отсюда. С какой стати поднимать нас по тревоге? Запаса в наших цистернах хватит на несколько месяцев даже без перехода на пайки. И это не последний ледовоз. Откуда кризис?

Миллер обернулся и в упор взглянул на напарника. Маленький, коренастый. Толстые кости — результат детства, проведенного в полной гравитации. Дырка от задницы! Им не понять. Хэвлок оказался бы на месте этого Джеймса Холдена таким же тупым, безответственным идиотом. На секунду они перестали быть сослуживцами. И напарниками. Астер против землянина. Миллер отвел взгляд прежде, чем Хэвлок сумел заметить перемену.

— Этот хрен Холден. Тот, что вел передачу, — сказал Миллер. — Он только что объявил за нас войну Марсу.

Кар вильнул и качнулся: встроенный компьютер реагировал на заминку в дорожном движении в полукилометре впереди. Хэвлок ухватился за опорное крепление. Они проскочили пандус на следующий уровень, пешеходы-штатские уступали им дорогу.

— Там, где ты вырос, вода, пусть и грязная, падает с неба, — сказал Миллер. — Воздух паршивый, но он не уходит, если пропорота дверная перепонка. Здесь у нас иначе.

— Но мы ведь не на барже. Нам не нужен лед. Нам ничто не грозит, — возразил Хэвлок.

Миллер вздохнул и потер глаза кулаком. Под веками расцвели яркие пятна.

— Когда я служил в убойном, — заговорил он, — был такой парень, инженер-контролер, работавший по контракту с лунной компанией. Кто-то сжег ему половину тела и выкинул из шлюза. Оказалось, он отвечал за состояние шестидесяти нор на тридцатом уровне. В трех появилась плесень. Знаешь, что мы после этого обнаружили?

— Что? — спросил Холден.

— Да ни черта мы не обнаружили. Потому что перестали искать. Случаются люди, которых надо убить, — и он был из таких. А тот, кто пришел на его место, вовремя чистил воздуховоды и менял фильтры. Вот оно как в Поясе. Всякий, кто заявится сюда и не научится ставить систему жизнеобеспечения выше всего на свете, умрет молодым. Все, кто здесь остался, понимают.

— Эффект отбора? — спросил Хэвлок. — Ты серьезно — голосуешь за естественный отбор? Вот уж не думал услышать этот бред от тебя.

— Это ты о чем?

— О дерьмовой расистской пропаганде, — объяснил Хэвлок. — Есть такие: говорят, будто разница в условиях жизни так изменила астеров, что они уже не просто компания тощих педантов-маньяков, а вообще не люди.

— Я этого не говорю, — сказал Миллер, подозревая, что именно это и сказал. — Просто астеры теряют широту кругозора, когда речь идет об основных ресурсах. Та вода для нас — будущий воздух, масса вращения и питье. В таких случаях у нас отказывает чувство юмора.

Кар въехал на решетчатый металлический пандус. Нижние уровни остались позади. Хэвлок молчал.

— Холден ведь не сказал, что это был Марс. Они всего лишь нашли марсианские батарейки. Думаешь, люди… объявят войну? — пробормотал он. — Просто из-за того, что один парень прислал снимок батареек?

— Те, кто готов подождать окончания истории, нас не беспокоят.

«Во всяком случае, не этой ночью, — подумал он. — Узнав историю целиком, мы поймем, во что вляпались».

Станция наполнилась больше чем наполовину, но меньше чем на три четверти. Безопасники стояли группками, кивая друг другу, прищурившись, стиснув челюсти. Один из отдела П/Э над чем-то смялся, от шумного натужного веселья разило страхом. Миллер заметил, как переменился в лице Хэвлок, пока они пробирались через общие залы к своим столам. Реакцию Миллера он мог еще приписать его личной склонности к перестраховке. Но тут целый зал. Целая станция. К тому времени, как они добрались до своих мест, глаза у Хэвлока стали совсем круглыми.

Вошла капитан Шаддид. Она ничуть не казалась сонной. Волосы подобраны, форма в идеальном порядке, голос спокоен, как у хирурга в полевом госпитале. Она остановилась у первого попавшегося стола, превратив его в импровизированную кафедру.

— Леди и джентльмены, — заговорила она. — Передачу вы видели. Есть вопросы?

— Кто подпустил к рации этого клятого землянина? — выкрикнул кто-то. Миллер видел, что Хэвлок смеется вместе со всеми, но глаза его не отозвались на шутку. Шаддид поморщилась, и народ притих.

— Таково положение, — сказала она. — Контролировать информацию мы не в состоянии. Эфир приняли все. Пять сайтов внутренней сети уже перепостили передачу, и мы вынуждены считать, что десять минут назад она стала общим достоянием. Наша работа — свести беспорядки к минимуму и обеспечить целостность станции в припортовых районах. Власти порта дали разрешение на вылет всем кораблям с регистрацией внутренних планет. Что не означает, что все они ушли. Им еще надо собрать команды. Но они уходят.

— Правительственные учреждения? — довольно громко спросил Миллер.

— Слава богу, не наша проблема, — ответила Шаддид. — Их инфраструктуры работают. Защитные переборки уже опущены и запечатаны. Они отделены от основной системы жизнеобеспечения, так что мы сейчас даже дышим не одним воздухом с ними.

— Какое облегчение, — бросил Евгений из кучки убойщиков.

— Теперь о дурных новостях, — продолжала Шаддид. Миллер услышал, как сто пятьдесят копов затаили дыхание. — У нас на станции восемьдесят выявленных агентов АВП. Все работают, живут легально, и, как вы понимаете, именно такого поворота они и дожидались. Губернатор приказал воздерживаться от профилактических акций. Никого не арестовываем, пока он не проявит себя.

Раздался дружный хор недовольства.

— Кем он себя воображает? — выкрикнул кто-то из задних рядов. Шаддид набросилась на говорившего, как акула.

— Губернатор — человек, который нанял нас поддерживать станцию в рабочем состоянии. Мы будем следовать его директивам.

Краем глаза Миллер видел, как кивает Хэвлок. И задумался, каково мнение губернатора о проблеме независимости астеров. Возможно, не только АВП дожидался подходящего случая. Шаддид продолжала говорить, обрисовывая зоны ответственности службы. Миллер слушал вполуха и так погрузился в размышления о политических последствиях ситуации, что чуть не пропустил свое имя, названное Шаддид.

— Миллер со второй группой на портовый уровень, прикрывает сектора тринадцать-двадцать четыре. Касагава, третья группа, сектора двадцать пять-тридцать шесть, и так далее. Каждый берет двадцать человек, кроме Миллера.

— Я справлюсь и с девятнадцатью, — отозвался Миллер и шепнул Хэвлоку: — Ты пересидишь это дело здесь, напарник. Вооруженный землянин там совсем ни к чему.

— Угу, — буркнул Хэвлок. — Так и знал, что к тому идет.

— Ладно, — закончила Шаддид. — Все знают свои обязанности. Выходим.

Миллер собрал свою группу предотвращения беспорядков. Все знакомые лица, эти мужчины и женщины много лет служили в охране. Он почти машинально перебирал и расставлял их в уме. Браун и Гельбфиш имеют опыт службы в штурмовом отряде. Их на фланги, если придется сдерживать толпу. У Аберфорт, с тех пор как ее сына посадили за наркотики на Ганимеде, было два выговора за превышение полномочий — ее во вторую линию. Спустит пар в другой раз. По всей станции слышались голоса старших групп, принимающих похожие решения.

— Хорошо, — сказал Миллер, — давайте вооружаться.

Они вышли все вместе, направляясь к отсеку снаряжения. Миллер задержался. Хэвлок сидел, облокотившись на стол, сложив руки и уставившись в пространство перед собой. Миллер разрывался между сочувствием к нему и раздражением. Тяжело быть в команде, если она тебя не принимает. С другой стороны, а какого черта он ждал, подписывая контракт на Пояс?

Хэвлок поднял голову и встретил взгляд Миллера. Они кивнули друг другу. Миллер отвернулся первым.

Отсек снаряжения был чем-то средним между складом-оружейной и банковским сейфом: тот, кто его проектировал, больше думал о надежности, чем об удобствах. Освещение — слабые светодиодные лампы — придавало серым стенам оттенок стерильности. Голый камень гулко отзывался на голоса и шаги. Склад амуниции и оружия, пакеты для улик и тестовые панели, запасные серверы и униформа, расставленные и разложенные вдоль стен, занимали большую часть пространства. Снаряжение для разгона толпы хранилось в боковой комнатке в серых стальных шкафах с электронными замками повышенной надежности. Стандартный набор включал пластиковые щиты, электрические дубинки, набедренники, пуленепробиваемые нагрудники и наколенники, шлемы с укрепленными щитками-забралами — все это превращало горстку охранников станции в устрашающую, нечеловеческую силу.

Миллер набрал шифр. Запор сработал, дверца открылась.

— Ну, — почти спокойно выговорил Миллер, — чтоб меня.

Шкафы были пусты: серые гробы, оставшиеся без трупов. От противоположной стены послышались яростные вопли другой группы. Миллер стал открывать все шкафы. Везде было одно и то же. Рядом возникла белая от ярости Шаддид.

— Что у нас в плане «Б»? — осведомился Миллер.

Шаддид плюнула на пол и закрыла глаза. Глазные яблоки двигались под веками, словно она видела сон. Два долгих вздоха спустя глаза открылись.

— Проверьте шкафы штурмовиков. Там должно хватить на двоих из каждой группы.

— Снайперы? — спросил Миллер.

— Можете предложить что-нибудь лучше, детектив?

Миллер беспомощно развел руками. Экипировка отрядов по сдерживанию толпы должна была устрашать и подавлять. Экипировка штурмового отряда позволяла наиболее эффективно убивать. Кажется, их полномочия только что изменились.

Порт Цереры ежедневно принимал до тысячи кораблей, движение здесь редко затухало и никогда не прекращалось. Каждый сектор вмещал два десятка кораблей, пропускал пассажиров и грузы, транспортные фуры, краны и подъемники — а команда Миллера отвечала за двенадцать секторов.

Воздух провонял антифризом и смазкой. Гравитация едва превышала 0,3 g, само вращение станции делало эти места опасными и мрачными. Миллер не любил порт. Его нервировало ощущение вакуума под самыми ногами. Расходясь с портовыми рабочими и транспортниками, он не знал, то ли улыбаться, то ли угрожающе скалиться. Его обязанностью было внушить людям страх и повиновение и в то же время уверить, что все под контролем. Пройдя три сектора, он сделал выбор в пользу улыбки. Этот вид лжи давался ему лучше.

От перехода между секторами девятнадцать и двадцать они услышали вопли. Миллер достал из кармана ручной терминал, подключенный к централизованной сети наблюдения, и вызвал изображение с полицейской камеры слежения. Через несколько секунд он нашел то, что искал: толпа из пяти или шести десятков штатских растянулась по всему туннелю, перекрыв движение в обе стороны. Над головами мелькало оружие. Ножи, дубинки. По меньшей мере два пистолета. Многие размахивали кулаками. В самой гуще толпы крупный, голый до пояса мужчина избивал кого-то смертным боем.

— Время пошло, — сказал Миллер, махнув своим вперед.

До поворота, за которым начинался бурлящий насилием человеческий клубок, оставалось еще сто метров, когда он увидел, как человек без рубашки сшиб свою жертву и наступил ей на шею. Угол, под которым вывернулась голова, не оставлял вопросов. Миллер перевел свою команду на быстрый шаг. Арестовать убийцу, окруженного толпой сторонников, и без того дело непростое, не стоит раньше времени срывать дыхание.

В воздухе уже запахло кровью. Миллер чувствовал: толпа готова взорваться. Броситься на станцию, на корабли. Если хаос начнет засасывать других… куда они обратятся? В одном уровне отсюда, на полкилометра против вращения, был бордель, принимавший внутряков. Таможенный инспектор двадцать первого сектора женился на девушке с Луны и, пожалуй, слишком часто этим похвалялся.

«Чересчур много целей», — думал Миллер, жестом приказывая своим снайперам растянуться в цепь. Он попытался убедить себя, что стрельба оправдана. Остановить этих, и другие останутся живы.

Воображаемая Кандес скрестила руки на груди и спросила: «Как насчет плана „Б“?»

Внешний край толпы взметнулся в тревоге много раньше, чем к нему подоспел Миллер. Хлестнула волна тел и угроз. Миллер сдвинул на затылок шляпу. Мужчины, женщины. Кожа темная, бледная, золотисто-коричневая, длинные тонкие тела астеров, лица, разинувшие рты в свирепых гримасах разъяренных шимпанзе.

— Позвольте сбить парочку, сэр, — обратился к нему по рации Гельбфиш. — Внушу им страх божий.

— Пробьемся, — ответил Миллер, улыбаясь разъяренной толпе. — Пробьемся.

Перед ним всплыло лицо, которое он ждал. Полуголый крупный мужчина, кровь на руках, брызги на щеке. Зародыш мятежа.

— Этого? — спросил Гельбфиш, и Миллер не сомневался, что крошечное инфракрасное пятнышко легло на лоб полуголого, оскалившегося на Миллера и людей в форме у него за спиной.

— Нет, — сказал Миллер. — Тогда остальные сорвутся с цепи.

— Так что будем делать? — спросил Браун.

Дьявольски хороший вопрос.

— Сэр, — заговорил Гельбфиш, — у здоровяка на левом плече татуировка АВП.

— Ну, — отозвался Миллер, — если будете стрелять, в нее и цельте.

Он выступил вперед, связал свой терминал с локальной сетью, подключился к оповещению. Когда он заговорил, его голос загремел из динамиков над головами.

— Я — детектив Миллер. Если вы все не хотите попасть под замок как сообщники убийства, предлагаю немедленно разойтись. — Заглушив микрофон, он обратился к полуголому: — Но не ты, горилла. Только шевельнись, и тебя пристрелят.

Кто-то из толпы швырнул гаечным ключом, серебристый металл сверкнул в воздухе над головой Миллера. Он почти успел увернуться, но рукоять зацепила его по уху. В голове зазвонили колокола, струйка крови потекла по шее.

— Не стрелять! — заорал Миллер. — Не стрелять!

Толпа отозвалась хохотом, словно он обращался к ним. Идиоты. Полуголый, приободрившись, шагнул вперед. Его тело раздулось от стероидов. Миллер снова переключил микрофон на своем терминале. Пока толпа наблюдает за их противостоянием, она не взорвется. Мятеж не пойдет дальше. Пока еще нет.

— Ну как, приятель, ты только беззащитных умеешь топтать или попробуешь и с другими? — обратился к полуголому Миллер. Он говорил небрежно, но голос, разносясь из портовых динамиков, звучал гласом божьим.

— Что разгавкался, пес землянский? — огрызнулся полуголый.

— Землянский? — Миллер хмыкнул. — Что, похоже, будто я вырос в гравитационном колодце? Я родился на этом камушке.

— Внутряки тебя запрягли, сучонок, — ответил полуголый. — Ты — их пес.

— Думаешь?

— Зна, ебтя, — сказал полуголый. То есть — «знаю и имел с тобой сексуальные отношения». Он выставил напоказ картинку на плече. Миллер подавил смешок.

— Стало быть, ты прикончил бедолагу ради блага станции? Ради Пояса? Не дай себя обдурить, малыш. Они тобой играют. Они и хотят, чтобы вы разыгрывали оголтелых бунтарей, — тогда появится повод нас прикрыть.

— Шраубен зи, зи вайбхен.^[15] — Полуголый, подавшись вперед, перешел на астерский диалект немецкого.

«Ну вот, меня второй раз обозвали сукой», — подумал Миллер.

— Подрубите ему ноги, — сказал он. Из коленей полуголого брызнули две багровые струи, и он с ревом завалился. Миллер перешагнул корчащееся тело, подступил к толпе.

— Вы позволяете этому пендехо^[16] вам приказывать? — заговорил он. — Послушайте, все мы знаем, что будет. Знаем, какие пошли пляски, нет? Они раздолбали ту агва,^[17] а мы знаем, что за это полагается. Вон из шлюза, так?

Он видел на лицах вспышку страха перед снайперами, потом замешательство — и нажимал, не давая им задуматься. Снова перешел на язык нижних уровней, язык образованных и облеченных властью.

— Вы знаете, чего хочет Марс. Там хотят, чтобы вы это сделали. Хотят, чтобы этот засранец добился: пусть каждый, взглянув на астеров, видит психопатов, которые разнесли на куски собственную станцию. Они хотят убедить себя, будто мы такие же, как они. Но мы не такие. Мы астеры и сумеем о себе позаботиться.

Он выхватил одного из стоящих в первом ряду толпы. Не такого качка, как полуголый, но тоже здоровенного. У него на рукаве был нашит рассеченный круг АВП.

— Ты, — спросил Миллер, — хочешь драться за Пояс?

— Дуй,^[18] — отозвался здоровяк.

— Еще бы не хотел. Он тоже хотел. — Миллер через плечо ткнул большим пальцем в сторону полуголого. — А теперь он калека и сядет за убийство. Так что одного мы уже потеряли. Видал? Они натравливают нас друг на друга. Нельзя им этого позволить. Каждого, кого мне придется покалечить, арестовать, убить, мы недосчитаемся, когда придет день. А он придет. Но еще не настал. Понял?

Парень из АВП оскалился. Толпа отхлынула от него, освобождая место. Миллер чувствовал ее движения, как течение. Оно изменилось.

— День придет, хомбре,^[19] — сказал парень. — А ты знаешь, на чьей стороне окажешься?

В его голосе была угроза, но не было власти. Миллер медленно перевел дыхание. Пронесло.

— Всегда на стороне ангелов, — сказал он. — Почему бы вам всем не вернуться к работе? Представление закончилось, а дел у нас много.

Волна отхлынула, толпа разбилась на куски. По одному, по двое отщеплялись крайние, потом вдруг рассеялись все разом. Через пять минут после появления Миллера о случившемся напоминали только скулящий в луже собственной крови полуголый, рана на ухе Миллера и труп женщины, забитой на глазах у пятидесяти добрых граждан. Она была низкорослой и носила летную форму марсианской грузовой линии.

«Всего один труп. Удачная ночь», — кисло усмехнулся про себя Миллер.

Он подошел к упавшему. Татуировка АВП окрасилась красным. Миллер встал на колени рядом.

— Приятель, — сказал он, — ты арестован за убийство этой дамы, черт знает, как там ее. Ты не обязан принимать участие в допросе без своего адвоката или представителя союза и, если я замечу хоть один косой взгляд, окажешься в вакууме. Мы друг друга поняли?

Глаза раненого ответили ему: «Да».

Глава 7 Холден

При половине g можно было выпить кофе. По-настоящему посидеть, держа кружку под носом и вдыхая аромат. Прихлебывать маленькими глоточками, не обжигая язык. При микрогравитации кофе доставлял мало радости, но при половинной g он отлично удавался.

Поэтому Холден сидел в тесном камбузе «Рыцаря» и очень старался думать о кофе и гравитации. Даже разговорчивый Алекс молчал. Амос положил перед собой большой пистолет и рассматривал его с пугающей сосредоточенностью. Шед спал. Наоми сидела напротив, пила чай и краем глаза приглядывала за приборной панелью на стене. Она переключила на нее командную рубку. Отвлекаясь на мысли о кофе, Холден мог не думать о том, как Ада последний раз испуганно вздохнула и превратилась в светящийся пар.

Алекс покончил с этим, заговорив:

— Рано или поздно придется решать, куда двигаться.

Холден кивнул, глотнул кофе и закрыл глаза. Мускулы у него вибрировали как натянутые струны, на периферии зрения плясали цветные пятнышки. Начиналась первая стадия отходняка от «сока», и дальше должно было стать хуже. Ему хотелось насладиться последними минутами без боли.

— Он прав, Джим, — сказала Наоми, — нельзя же вечно мотаться по большому кругу на половинном g.

Холден не открыл глаз. Темнота под веками светилась, колебалась и нагоняла легкую тошноту.

— Вечность еще не прошла, — сказал он. — Мы пятьдесят минут ждем, пока отзовется станция Сатурн и скажет, что мне делать с их кораблем. «Рыцарь» все еще принадлежит компании «Чисто-Прозрачно». И мы остаемся их сотрудниками. Вы хотели, чтобы я вызвал помощь, — я вызвал. Теперь подождем, посмотрим, какова она окажется.

— Может, нам тогда начать двигаться к станции Сатурн, босс? — спросил Амос, адресовав вопрос Наоми.

Алекс фыркнул.

— С движком «Рыцаря»? Даже если бы у нас хватило горючего на такой рейс — а его не хватит, — я не желаю сидеть в этой жестянке три месяца кряду. Если куда идти, то либо к Поясу, либо к Юпитеру. Мы как раз на полдороге между ними.

— Я голосую за Цереру, — сказала Наоми. — У ЧП там есть филиал. В комплексе Юпитера мы никого не знаем.

Холден, не поднимая век, покачал головой.

— Нет, подождем, пока они отзовутся.

Наоми укоризненно вздохнула. Забавно, подумал он, как можно различать голоса по самому слабому звуку. По кашлю или дыханию. Или короткому предсмертному вздоху.

Холден сел прямо и открыл глаза. Осторожно поставил кружку на стол непослушными уже руками.

— Я не хочу лететь к Церере, потому что в ту сторону ушел торпедировавший нас корабль, а ты, Наоми, успешно доказала, что гнаться за ним не стоит. Я не хочу лететь к Юпитеру, потому что горючего у нас только на один рейс, и, двинувшись в какую-то сторону, повернуть мы уже не сможем. Мы сидим здесь и пьем кофеек, потому что мне надо принять решение, а компания-наниматель вправе сказать свое слово. Так что дождемся их ответа, а потом я решу.

Холден медленно, осторожно встал и двинулся к трапу.

— Я придавлю подушку минут несколько, пока дрожь немного уляжется. Если вызовет «Чисто-Прозрачно», дайте мне знать.

Он заглотил седативные таблетки — крошечные горькие пилюли, оставившие во рту вкус хлебной плесени, — но не заснул. Снова и снова Макдауэлл клал руку ему на плечо и называл его Джимом. Бекка смеялась и ругалась как матрос. Кэмерон хвастался, как ловко управляется со льдинами.

Вздыхала Ада.

Холден девять раз ходил на «Кентербери» рейсом Церера — Сатурн. Два рейса туда-обратно в год, почти пять лет. И большая часть команды при нем не сменялась. Да, летать на «Кенте» означало опуститься на самое дно, но, следовательно, и податься с него было некуда. Люди оставались, корабль становился их домом. После непрестанных переводов с места на место на флоте Холден ценил постоянство. Он тоже почувствовал себя дома. Что-то неразборчиво проговорил Макдауэлл. «Кент» застонал, словно шел на огромном ускорении.

Ада улыбнулась и подмигнула ему.

Самая жуткая судорога в истории свела сразу все тело. Холден вцепился зубами в резиновую капу, завопил. Боль приносила забвение, была почти облегчением. Мысли отключились, вытесненные страданием тела. К счастью или нет, таблетки начинали действовать. Мышцы расслабились. Нервы примолкли, и сознание вернулось, нехотя, как ленивый школьник. Челюсти ныли — он вытащил капу. На резине остались следы зубов.

В освещенной слабым голубым светом каюте он думал о человеке, который исполнил приказ: уничтожить гражданский корабль.

Если бы ему пришлось сделать такое на флоте, он не спал бы много ночей. Ему случалось исполнять приказы, вызывавшие в нем яростный протест. Но взять на прицел гражданский корабль, пятьдесят человек, и нажать кнопку, выпускающую шесть атомных торпед? Он бы отказался. Если бы его командир настаивал, он объявил бы приказ преступным и потребовал, чтобы старший помощник принял командование и арестовал капитана. И чтобы убрать Холдена с орудийного поста, его пришлось бы пристрелить.

Однако он знавал людей, способных выполнить такой приказ. Он говорил себе, что это социопаты, животные, не лучше пиратов, что берут на абордаж твой корабль, оставляют тебя без двигателя и без воздуха. Что они не люди.

Но даже лелея ненависть, в навеянной лекарствами утешительной дымке полузабытья, он не мог убедить себя, что это было сделано сдуру. В голове бились вопросы: «Зачем? Кому выгодно расстрелять ледовозную баржу? Кто за это заплатит? А платят всегда. Я вас найду. Я вас найду и прикончу. Но прежде я заставлю вас объяснить».

Вторая волна лекарственной химии выплеснулась в вены. Он обмяк, обливаясь жаром, по жилам растекался сироп. Он уже вырубался, когда Ада улыбнулась и подмигнула.

И рассыпалась прахом.

Коммутатор бибикнул, и голос Наоми сказал:

— Джим, ЧП наконец ответила. Переслать тебе?

Холден с трудом понял, о чем она говорит. Моргнул. Что-то было не так с койкой. С кораблем. Он медленно вспоминал.

— Джим?

— Нет, — сказал он, — посмотрю с тобой из рубки. Надолго я вырубился?

— На три часа, — сказала она.

— Господи. Не торопились же они с ответом, а?

Холден выкатился из койки и стер слипшуюся корку на ресницах. Он плакал во сне. Он сказал себе, что это отходняк от «сока». А боль в глубине груди — от перегрузки.

«Чем вы занимались столько времени, прежде чем нам ответить?» — мысленно спросил он.

Наоми ждала его в кабине связи, перед ней на экране застыло на полуслове мужское лицо. Оно показалось знакомым.

— Это не диспетчер.

— Нет. Это юрисконсульт ЧП на станции Сатурн, — напомнила Наоми. — Тот, что выступал с речью, когда вскрылось мошенничество в системе снабжения. Помнишь? «Обворовывая нас, вы крадете у себя».

— Законник, — поморщился Холден. — Значит, жди плохих новостей.

Наоми запустила запись с начала. Лицо адвоката пришло в движение.

«Джеймс Холден, это Уоллес Фитц со станции Сатурн. Мы приняли вашу просьбу о помощи и доклад о происшествии. Приняли и вашу передачу, в которой вы обвинили Марс в гибели „Кентербери“ Это было, мягко говоря, неблагоразумно. Представитель Марса на станции Сатурн оказался в моем офисе через пять минут после вашей передачи. МРК весьма взволнована вашим необоснованным, с их точки зрения, обвинением их правительства в пиратстве.

Для дальнейшего расследования этого дела и помощи в розыске истинных преступников, если такие существуют, Флот МРК посылает за вами от Юпитера один из своих кораблей, „Доннаджер“. ЧП приказывает вам следующее: вы со всей возможной скоростью летите к системе Юпитера. Выполняете все инструкции, полученные от „Доннаджера“ или от любого офицера Флота Марсианской Республики Конгресса. Всемерно содействуете ФМРК в расследовании гибели „Кентербери“. И впредь воздерживаетесь от любых передач, кроме обращенных к нам или к „Доннаджеру“.

Если вы нарушите эти указания компании и распоряжения марсианского правительства, ЧП разорвет контракт с вами и будет считать, что вы незаконно вступили во владение судном, принадлежащим компании. В этом случае мы станем преследовать вас всей мощью закона.

Уоллес Фитц, конец связи».

Холден хмуро посмотрел на экран и покачал головой.

— Я вовсе не говорил, что это сделал Марс.

— В некотором роде сказал, — ответила Наоми.

— Я не сообщил ничего, кроме фактов, подтвержденных представленными мной данными, и не занимался истолкованием этих фактов.

— Так, — сказала Наоми, — что будем делать?

— Ни за что, — сказал Амос. — Ни за что.

Им пятерым было тесно на крошечном камбузе. На серых ламинатных стенах виднелись светлые потертости в местах, где когда-то завелась плесень и ее вычистили микроволнами или отскоблили железными щетками. Шед сидел спиной к стене, Наоми за столом напротив. Алекс стоял в дверях. Амос принялся расхаживать взад-вперед: два коротких шага и поворот, — едва адвокат договорил первую фразу.

— Мне это тоже не нравится. Но это распоряжение нашей компании, — отозвался Холден, указывая на экран на стене кубрика. — Не думал втягивать вас в неприятности, ребята.

— Ничего, Холден. Я и сейчас считаю, что ты правильно поступил, — ответил Шед, расчесывая свои мягкие светлые волосы пятерней. — Так что, по-вашему, марсиане с нами сделают?

— Думаю, будут выламывать нам пальцы, пока Холден снова не выйдет в эфир с заявлением, что это не они, — ответил Амос. — Что за чертова дрянь! Они на нас напали, и мы же должны им содействовать? Они убили капитана!

— Амос, — остановил его Холден.

— Прости, Холден. Капитан, — сказал Амос. — Но, слезы Христовы, мы тут вляпались, и довольно паршиво. Мы же не собираемся исполнять, а?

— Мне не хочется навсегда исчезнуть в каком-нибудь тюремном корабле марсиан, — признал Холден. — Насколько я понимаю, у нас две возможности. Или мы выполняем приказ, а значит, практически сдаемся им на милость. Или бежим, пытаемся добраться до Пояса и спрятаться.

— Я за Пояс, — высказалась Наоми, скрестив руки. Амос тут же повторил ее жест. Шед поднял руку чуть медленнее.

Алекс покачал головой.

— Я знаю «Доннаджер», — сказал он. — Это не какой-нибудь прыгун для полетов между астероидами. Это флагман Марсианского флота на Юпитере. Боевой корабль. Четверть миллиона тонн неприятностей. Не служил на чем-нибудь такого размера?

— Нет. Самое большее — на истребителе, — признался Холден.

— Я служил на «Бэндоне», в малом флоте. От такого корабля нам было нигде не спрятаться. У него четыре главных двигателя, каждый больше, чем весь наш кораблик. Рассчитан на длительные высокие ускорения, всю команду по уши накачивают «соком». Нам не сбежать, сэр, а если мы попытаемся, их сенсорный пакет сумеет высмотреть теннисный мячик за полсистемы и воткнуть в него торпеду.

— Ну и хрен с ними, сэр! — Амос встал. — Этим марсианские чудилы на букву «м» взорвали «Кент». Я говорю — бежим. По крайней мере заставим за собой погоняться.

Наоми положила ладонь ему на локоть, и здоровяк-механик осекся, помотал головой и сел. В камбузе стало тихо. Холден гадал, случалось ли Макдауэллу оказываться перед таким выбором и как поступил бы сейчас старик.

— Джим, решать тебе, — заговорила Наоми, и взгляд ее был жестким. «Нет. Ты обязан обеспечить безопасность четырех оставшихся членов команды. И все».

Холден кивнул и постучал себя пальцами по губам.

— ЧП нас поддерживать не собирается. И уйти нам, вероятно, не удастся, но пропасть без вести я не желаю, — сказал он и добавил: — Думаю, мы повинуемся, но только не молча. Что мешает нам нарушить если не букву, так дух приказа?

Наоми закончила работу на панели коммутатора. Волосы ее при нулевом g парили вокруг головы темным облаком.

— Ну вот, Джим. Я перевела все мощности на передатчик. Нас будет отлично слышно до самой Титании, — сказала она.

Холден одной рукой разворошил свои слипшиеся от пота волосы. При нулевой силе тяжести они от этого встали торчком во все стороны. Он застегнул молнию костюма и нажал кнопку записи.

— Говорит Джеймс Холден с «Кентербери», теперь с челнока «Рыцарь». Мы содействуем расследованию гибели «Кентербери» и, в порядке этого содействия, согласны перейти на борт вашего корабля, «Доннаджер», ФМРК. Мы надеемся, что сотрудничество означает, что мы не станем пленниками и не пострадаем. Иной образ действий только подтвердит версию, что «Кентербери» был уничтожен марсианским судном. Джеймс Холден, конец связи.

Он откинулся назад.

— Наоми, отправь это в эфир.

— Хитрый трюк, босс, — заметил Алекс. — Теперь нас будет не так легко потерять.

— Я верю в идеалы прозрачного общества, мистер Камал, — ответил Холден.

Алекс ухмыльнулся, оттолкнулся и полетел к трапу. Наоми щелкала переключателями и тихо довольно хмыкала.

— Наоми, — окликнул Холден. Она обернулась, волосы лениво вспыли вверх, словно у утопленницы. — Если дела пойдут плохо, я хочу, чтобы ты… чтобы ты…

— Бросила тебя волкам, — подсказала она. — Свалила все на тебя и благополучно доставила остальных на станцию Сатурн.

— Да, — сказал Холден. — Не разыгрывай героиню.

Она оставила его слова висеть в воздухе, пока ирония не вытекла из них до последней капли.

— И в мыслях не было, сэр, — сказала она.

— «Рыцарь», с вами говорит капитан Тереза Яо с «Доннаджера», ФМРК, — произнесла суровая на вид женщина с экрана связи. — Сообщение принято. Прошу в дальнейшем воздержаться от передач в открытый эфир. Мой штурман вскоре пришлет вам расчет курса. Следуйте ему точно. Яо, конец связи.

Алекс смеялся.

— Похоже, ты ее взбесил, — сказал он. — Курс принят. Они подберут нас через тринадцать суток. Она успеет хорошенько раскипятиться.

— Тринадцать суток до дня, когда меня закуют в кандалы и загонят иголки под ногти, — вздохнул Холден, откидываясь на спинку кресла. — Ладно, отправляемся — навстречу плену и пыткам. Вводи принятый курс, мистер Камал.

— Роджер, кэп… Эй!..

— Проблемы, Алекс?

— Ну, «Рыцарь» вышел на разворот к объекту стыковки, — сказал тот, — и я вижу шесть объектов на пересекающемся курсе.

— С Пояса?

— Приближаются быстро, без позывных, — ответил Алекс. — Корабли, но летят без огней. Они могут перехватить нас на пару дней раньше «Доннаджера».

Холден включил свой экран. Шесть маленьких меток, желтовато-оранжевых с переходом к красному. Двигатели на полную мощность.

— Ну, — спросил Холден, обращаясь к экрану, — а вы кто такие, черт вас возьми?

Глава 8 Миллер

— Земля и Марс живут за счет агрессии против Пояса. В нашей слабости — их сила, — говорила женщина в маске с экрана терминала. Рассеченный круг АВП колыхался за ее спиной, словно был нарисован на простыне. — Не бойтесь их. Они сильны только вашим страхом.

— Ну да, и еще сотней с чем-то боевых кораблей, — вставил Хэвлок.

— Я слыхал, — ухмыльнулся в ответ Миллер, — что стоит хлопнуть в ладоши и сказать «верую», чтобы они в вас не попали.

— Надо будет как-нибудь попробовать.

— Мы должны восстать! — Голос женщины стал пронзительным. — Должны взять судьбу в свои руки, пока ею не распорядились за нас! Помните «Кентербери»!

Миллер закрыл монитор и откинулся на спинку стула. На станции сменялась вахта, гудели голоса уходящих и заступающих на дежурство копов. К запаху свежего кофе примешивался сигаретный дымок.

— Таких, как она, около дюжины, — заговорил Хэвлок, кивая на погасший экран, — но эта — моя любимица. Готов поклясться, у нее временами пена на губах выступает.

— Сколько новых файлов? — спросил Миллер.

Напарник пожал плечами.

— Две-три сотни. — Хэвлок затянулся. Он опять начал курить. — Каждые несколько часов появляются новые. Они не сидят на месте. То вещают по радио, то забрасывают файлы в общую сеть. В припортовом кабаке Орлан наткнулась на парня, который раздавал видеодиски как листовки.

— Взяли?

— Нет, — равнодушно ответил Хэвлок.

Неделя прошла с тех пор, как Холден, самозваный мученик, гордо заявил, что он и его команда намерены побеседовать с марсианским флотом, а не просто обосраться и получить, что им причитается. Запись гибели «Кентербери» разошлась повсюду, на каждом углу кипели споры. Реальная ли эта запись или явный монтаж? Действительно ли торпеды были атомными, или обычное пиратское оружие случайно разбило двигатель, или же все это вообще фальшивка, старые файлы, раскопанные и выброшенные в эфир, чтобы скрыть настоящую причину гибели корабля?

Волнения три дня подряд вспыхивали то там, то здесь, как угли, достаточно горячие, чтобы разгореться от малейшего дуновения. Офисы администрации работали при усиленной охране, но все же работали. Порт приотстал, но теперь нагонял упущенное. Ублюдок, подстреленный по приказу Миллера, наращивал новые колени в тюремной больнице «Звездной Спирали», писал жалобы на Миллера и готовился к суду за убийство.

Со склада в пятнадцатом секторе пропало шестьсот кубометров азота. Избили и заперли в кладовке шлюху без лицензии: как только она закончила давать показания против участников нападения, ее арестовали. Поймали мальчишек, разбивавших камеры наблюдения на шестом уровне. Если не вглядываться, все шло как обычно.

Если не вглядываться.

Когда Миллер начинал работать в отделе по расследованию убийств, его поражало неестественное спокойствие родных каждой жертвы. Люди, только что потерявшие жен, мужей, детей и любовников, люди, чьи жизни были выжжены насилием, чаще всего спокойно угощали следователя чаем и отвечали на вопросы, старались получше принять полицейских. Сторонний наблюдатель решил бы, что с ними все в порядке. Только по тому, как обдуманно они держались, по взгляду, фокусировавшемуся с едва уловимой задержкой, Миллер видел, как глубока рана.

Станция Церера держалась обдуманно. И фокусировала взгляд с чуть заметной задержкой. Добропорядочные граждане — кладовщики, ремонтные рабочие, компьютерные техники — в вагоне «трубы» сторонились его, словно мелкие уголовники. С приближением Миллера разговоры замирали. На станции нарастало ощущение осадного положения. Еще месяц назад Миллер и Хэвлок, Кобб, Рихтер и прочие были надежной рукой закона. Теперь в них видели наемную охрану земной корпорации.

Разница была тонкой, но глубокой. Из-за нее ему хотелось вытянуться в высоту, телом доказать, что он астер. Что он свой. Ему хотелось вернуть доброе мнение людей. Может быть, позволить шайке виртуальных пропагандистов отделаться предупреждением.

Это было неразумное желание.

— Что у нас там? — спросил Миллер.

— Два ограбления — похоже, одной компании работа, — доложил Хэвлок. — Надо еще подбить рапорт о том внутреннем споре на прошлой неделе. Жалоба от консорциума «Наканеш Импорт» довольно серьезная, но Шаддид потолковала насчет нее с «Дайсон и Патель», так что, возможно, там все кончится миром.

— Так ты хочешь…

Хэвлок уставился куда-то вверх, чтобы скрыть, что прячет взгляд. Он проделывал эту штуку много чаще с тех пор, как дела пошли вразнос.

— Рапорт действительно надо сдать, — сказал он. — И не только этот. Есть три или четыре дела, которые не закрыты лишь потому, что осталось еще расставить точки над «i».

— Ага, — кивнул Миллер.

С тех пор как начались беспорядки, он видел, что в баре Хэвлока обслуживают в последнюю очередь. Он видел, как другие копы, начиная с Шаддид, норовили заверить Миллера, что он-то хороший парень, безмолвно извиняясь за то, что поставили его в одну упряжку с землянином. И видел, что Хэвлок тоже это видит.

Вот почему Миллеру хотелось его прикрыть, дать ему возможность спокойно отсидеться за бумажной работой, попивая кофеек. Помочь сделать вид, будто его не презирают за то, что он вырос в условиях гравитации.

Это желание тоже относилось к неразумным.

— А как твое ерундовое дельце? — спросил Хэвлок.

— Что?

Хэвлок взял со стола папку.

— Дело Джули Мао. Ну, с похищением. Дополнительная работа.

Миллер кивнул и потер глаза. Кто-то у входа на станцию завопил. Кто-то другой рассмеялся.

— А, нет, — сказал Миллер, — я за него и не брался.

Хэвлок ухмыльнулся и протянул папку. Миллер принял ее и открыл. Восемнадцатилетняя девушка улыбнулась ему безупречной улыбкой.

— Не хочется сваливать на тебя всю писанину, — сказал Миллер.

— Это ведь не ты не хочешь допускать меня к этому делу. Таков приказ Шаддид. И в любом случае… это тоже бумажная работа. Убитых нет. Если чувствуешь себя виноватым, можешь угостить меня пивком после дежурства.

Миллер постучал ребром папки по углу стола, подбивая листки.

— Хорошо, — сказал он. — Займусь ерундой. Вернусь к ланчу, разберусь с писаниной, чтобы начальство не слишком бранилось.

— Я буду здесь, — сказал Хэвлок и, когда Миллер уже встал, добавил: — Слушай, не хотел говорить, пока не уверен, но иначе ты услышишь от других…

— Просишь о переводе? — понял Миллер.

— Угу. Поболтал кое с кем из заезжих ребят, подписавших контракт с «Протогеном». Говорят, на Ганимеде нужен новый старший следователь. Я и подумал… — Хэвлок пожал плечами.

— Хорошее место, — сказал Миллер.

— Просто хотелось туда, где можно видеть небо, хоть через купол, — объяснил Хэвлок, и вся показная мужественность полицейского не скрыла тоски в его голосе.

— Хорошее место, — повторил Миллер.

Нора Джульетты Андромеды Мао располагалась на девятом уровне четырнадцатислойного туннеля близ порта. Ветви огромной развилки к концам расширялись на добрых полкилометра, а у слияния едва пропускали стандартную «трубу»: старинное устройство одного из дюжины хранилищ реакторной массы тех времен, когда астероид еще не приобрел искусственной гравитации. Теперь в его стенах пробурили тысячи дешевых нор — по сотне на каждом уровне, все прямые, как пистолетные дула. На улицах-террасах играли ребятишки, орали и хохотали невесть над чем. Снизу кто-то запустил воздушного змея, пользуясь постоянным ровным потоком воздуха: ромб из яркого майлара раскачивался и вздрагивал в мельчайших завихрениях. Миллер сверил адрес на терминале с номером на стене. 5151-1. Дом, милый дом бедной богачки.

Он набрал свой код допуска, и грязно-зеленая дверь, втянув клапаны, впустила его.

Нора косо уходила вверх в тело станции. Три маленькие комнаты: жилая, за ней спальня, едва вмещавшая койку, за ней душевая кабина, туалет и маленькая раковина — все на пол-локтя друг от друга. Стандартная планировка, он видел такие тысячу раз.

Миллер постоял минуту, ни к чему особенно не приглядываясь, слушая успокоительное шипение воздуха в воздуховоде. Он старался не выносить суждений, ожидая, пока в голове само сложится впечатление о жилище и — через него — о жившей здесь девушке.

Слово «спартанское» тут не подходило. «Простое» — да. Единственным украшением была немного абстрактная акварелька с женским лицом в маленькой рамке, что висела над столом, и несколько бумажек величиной с игральную карту — над кроватью. Миллер наклонился, чтобы разобрать мелкий шрифт. Официальное свидетельство, подтверждающее, что Джули — не Джульетта — Мао получила красный пояс в центре джиу-джитсу Цереры. Еще одна — о переходе к коричневому поясу. Их разделяли два года. Крутая, значит, школа. Он тронул пальцем место на стене, оставленное для черного. Карточки безо всяких украшений — ни стилизованных метательных звездочек, ни тренировочных мечей. Просто скромное признание, что Джули Мао добилась того, чего добилась. Одно очко в ее пользу.

В шкафу нашлись две смены одежды: одна из толстого полотна и брезента, другая — из голубого шелка с красным шарфом. Один костюм для работы, другой для развлечений. Меньше, чем у Миллера, а он был не любитель наряжаться.

Вместе с носками и бельем хранилась нарукавная повязка с рассеченным кругом АВП. Неудивительно для девушки, повернувшейся спиной к богатству и привилегиям ради жизни в такой дыре. В двух съемных ящиках холодильника осталась испорченная еда и бутылка местного пива.

Миллер поколебался, но пиво взял. Сел за стол и открыл встроенный домашний терминал. Шаддид оказалась права: код допуска Миллера сгодился в качестве пароля.

На рабочем столе картинка с гоночной шлюпкой. Все хранится под маленькими разборчивыми иконками. Общение, развлечения, работа, личные записи. «Стильное» — вот подходящее слово. Не «спартанское», а «стильное».

Он быстро перебрал профессиональные файлы, так же, как с жильем, позволяя впечатлению сформироваться без усилий. Придет время и для скрупулезной работы, но первое впечатление обычно оказывалось полезнее целой энциклопедии. У нее хранилась подборка учебных записей по управлению различными легкими грузовыми судами. Несколько политических архивов, но ничего настораживающего. Отсканированный сборник поэзии первопоселенцев Пояса.

Он перешел к личной корреспонденции. Джули поддерживала астерский порядок и здесь. Все входящие сообщения разложены в папки. Работа, личное, новости, покупки. Он открыл «Новости». Две или три сотни политических сообщений, дайджесты дискуссионных групп, бюллетени и объявления. Кое-что она просматривала, но без фанатизма. Джули была из тех женщин, которые готовы принести жертву своему делу, но не увлекаются чтением пропаганды. Миллер закрыл файл.

В «Покупках» лежало множество коммерческих предложений. Несколько расписок, несколько объявлений, заказы товаров и услуг. На глаза ему попался запрос в службу свиданий для астеров. Миллер просмотрел переписку. Джули подписалась на «Встречи при низкой g, низком давлении» в феврале прошлого года и отписалась в июне, не воспользовавшись услугами.

Папка «Личное» оказалась разнообразнее. На глазок здесь было шесть или семь десятков подразделов, помеченных именами: «Саша Ллойд-Наварро», «Ирен Майкле» — или метками: «Спарринг», «АВП»…

…«Никтоневиноват».

— О, это может быть интересно, — сказал он пустой норе.

Пятьдесят сообщений за пять лет, все с торговой станции «Мао — Квиковски» в Поясе или с Луны. В отличие от политических новостей все, кроме одного, просмотрены.

Миллер откупорил пиво и задумался над двумя самыми свежими сообщениями. Последнее, еще не вскрытое, пришло от некоего «ЖПМ». Надо думать, от Жюль-Пьера Мао. К предыдущему сохранились три черновика ответов, все не отосланные. Сообщение было от Ариадны. То есть от матери.

В работе детектива всегда есть что-то от вуайеризма. Он имел право находиться здесь, рыться в личной жизни совершенно незнакомой женщины. Ему как следователю полагалось знать, что она была одинока, что в ванной стояли только ее собственные туалетные принадлежности. Что она была гордой. Никто не мог пожаловаться, да и жалоба осталась бы без внимания, на то, что он перечитал всю ее личную переписку. Разве что похищение ее пива могло вызвать легкое недовольство.

И все же Миллер несколько секунд помедлил, прежде чем открыть предпоследнее сообщение.

Экран сменил фон. На хорошей модели письмо выглядело бы точно как написанное пером на бумаге, но дешевая система Джули разбила изображение на тончайшие линии и пропустила легкое свечение по левому краю. Почерк был тонким и разборчивым: то ли пользовались программой каллиграфии, позволяющей варьировать форму букв и толщину штрихов, то ли текст писался от руки.

«Милая!

Надеюсь, у тебя все хорошо. Хотелось бы, чтобы ты сама иногда мне писала. Сейчас мне приходится посылать запрос в трех экземплярах, чтобы узнать, как дела у родной дочери. Я понимаю, что ты затеяла эту авантюру ради свободы и самостоятельности, но и для ответственности должно найтись место.

Я особенно хотела бы связаться с тобой, потому что отец опять строит планы консолидации, и мы подумываем продать „Бритву“. Знаю, что когда-то она много для тебя значила, но не думаю, чтобы ты снова занялась гонками. Сейчас она только съедает средства за хранение, а у нас нет причин быть сентиментальными».

Вместо подписи стоял легкий вензель: «АМ».

Миллер задумался над письмом. Почему-то он ожидал, что очень богатые родители давят на своих детей несколько тоньше. «Если не будешь слушаться, мы выбросим твои игрушки. Если не напишешь. Если не вернешься домой. Если перестанешь нас любить».

Миллер открыл первый черновик ответа.

«Мать, если тебе нравится себя так называть.

Спасибо, что швырнула в меня еще одним комом грязи. Не представляла, какой мелкой, грубой эгоисткой ты можешь быть. Не верю, чтобы ты хоть во сне увидела, хоть на минуту вообразила, что я могу…»

Миллер не стал дочитывать. Тон письма был ясен и так. Второй черновик она написала два дня спустя. Миллер перешел на него.

«Мама!

Мне жаль, что в последние годы мы стали чужими. Я знаю, что тебе и папе было тяжело, но надеюсь, вы понимаете, что, принимая решение, я не хотела причинить вам боль. Насчет „Бритвы“ я прошу тебя подумать еще. Это моя первая шлюпка, и я…»

Дальше письмо обрывалось. Миллер откинулся назад.

— Держись, малышка, — обратился он к воображаемой Джули и открыл последний черновик.

«Ариадна.

Поступай как хочешь.

Джули».

Миллер рассмеялся и поднял бутылку, обращаясь с молчаливым тостом к экрану. Они знали, куда больнее ударить, но Джули выдержала удар. Если ему случится найти ее и отправить обратно, это будет плохой день для них обоих. Для всех.

Он допил пиво, бросил бутылку в люк утилизатора и открыл последнее сообщение. Он всерьез боялся прочитать о судьбе «Бритвы», но знать все, что можно, было его работой.

«Джули!

Это не шутка. И не очередной драматический каприз матери. У меня есть надежные сведения, что Пояс становится очень небезопасным местом. О том, что нас разделяет, можно поговорить позже.

РАДИ СОБСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ВОЗВРАЩАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО».

Миллер нахмурился. Гудел воздуховод. Снаружи пронзительно свистнул кто-то из местных мальчишек. Миллер постучал по экрану, закрыл папку «Никтоневиноват» и снова открыл ее.

Сообщение пришло с Луны за две недели до того, как Холден и «Кентербери» подняли стяг войны между Поясом и Марсом.

Дополнительная работенка становилась интересной.

Глава 9 Холден

— Те корабли так и не отвечают, — сказала Наоми, набирая на панели связи последовательность символов.

— Я и не ждал, что ответят. Просто хочу показать «Доннаджеру», что мы озабочены преследованием. Пока что мы просто прикрываем задницы, — ответил Холден.

Наоми распрямилась, хрустнув позвонками. Холден достал из лежащей на коленях коробочки протеиновую плитку и кинул ей.

— Поешь.

Она содрала обертку, а тем временем Амос, поднявшись по трапу, занял место рядом с нею. Его комбинезон засалился до блеска. Как и у остальных: три дня в тесном челноке не способствовали соблюдению личной гигиены. Холден поднял руку и с отвращением поскреб в жирных волосах. На «Рыцаре» не было места для душа, а в раковины, приспособленные к невесомости, голову не засунешь. Амос решил проблему с мытьем волос, сбрив их подчистую. Теперь его лысину окружало кольцо щетины. Наоми каким-то образом умудрилась сохранить волосы блестящими и не особенно жирными. Холден хотел бы знать, как ей это удалось.

— Дай и мне пожевать, старпом, — попросил Амос.

— Капитан, — поправила Наоми.

Холден бросил плитку и ему. Амос подхватил ее и с отвращением уставился на длинный узкий пакетик.

— Черт подери, босс, я отдал бы левый орешек за еду, что не походила бы на какашку. — Он стукнул своим брикетом о плитку Наоми — будто чокнулся рюмками.

— Скажи лучше, как у нас с водой, — сказал Холден.

— Ну, я весь день ползал между обшивками. Закрепил всюду, где можно было, а где нельзя — наляпал эпоксидки, так что мы больше не подтекаем.

— И все равно воды в обрез, Джим, — вмешалась Наоми. — Система переработки на «Рыцаре» дерьмовая. Никто не думал, что понадобится две недели превращать отходы пяти человек во что-нибудь съедобное.

— В обрез — не так страшно. Просто научимся не замечать, как мы воняем. Я боялся услышать: «И близко не достаточно».

— Вот, кстати, пойду к себе, побрызгаюсь еще дезодорантом, — сказал Амос. — После того как я день провел в корабельных кишках, ночь не спал от собственной вони.

Он проглотил последние крошки, причмокнул, шутливо облизнулся и, выбравшись из кресла, поплыл к трапу. Холден откусил кусочек от своей плитки. На вкус — как сальный картон.

— Как там Шед? — спросил он. — Что-то он притих.

Наоми нахмурилась и отложила начатую плитку на панель.

— Я как раз хотела об этом поговорить. С ним нехорошо, Джим. Из всех нас он тяжелее всех переносит… то, что случилось. Вы с Алексом оба флотские. Вас учили мириться с потерями. Амос так давно летает, что, верь не верь, теряет уже третий корабль.

— А ты выкована из стали и титана, — закончил Холден, почти не шутя.

— Не совсем. Процентов на восемьдесят, самое большее на девяносто, — слабо улыбнулась Наоми. — Но я серьезно думаю, что тебе надо с ним поговорить.

— И что я скажу? Я не психиатр. Флотский вариант требует напомнить о долге, славных жертвах и мести за павших. Не слишком хорошо работает, когда твоих друзей убили без видимых причин и у тебя мало шансов расплатиться.

— Я не говорю, что ты должен привести его в порядок. Просто поговори.

Холден поднялся и отдал честь.

— Да, сэр. — И уже от трапа добавил: — Еще раз спасибо, Наоми. Я действительно…

— Знаю. Иди, будь капитаном, — сказала она, отворачиваясь к панели и вызывая к жизни экран. — А я еще помашу нашим соседям.

Холден нашел Шеда в крохотном госпитальном отсеке «Рыцаря». Честно говоря, отсек больше походил на чулан. Между усиленной койкой, шкафчиками с оборудованием и полудюжиной встроенных в стену приборов едва оставалось место для табурета, прикрепленного к полу магнитными ножками. На нем и сидел Шед.

— Эй, дружище, войти можно? — спросил Холден. «Я и вправду сказал: „Эй, дружище“?»

Шед пожал плечами и вызвал на стенную панель список оборудования, просматривая содержимое шкафчиков. Притворился, будто занят делом.

— Послушай, Шед, нас всех сильно ударило это дело с «Кентербери», и ты… — начал Холден. Шед обернулся, держа в руках белый тюбик.

— Трехпроцентный раствор уксусной кислоты. Понятия не имел, что здесь такое есть. На «Кенте» кончился, а у меня было трое с ГБ, которым он бы пригодился. Интересно, зачем его запасли на «Рыцаре», — протянул Шед.

— ГБ? — только и нашел что сказать Холден.

— Генитальные бородавки. Раствор уксусной кислоты применяется для всех видов наружных бородавок. Выжигает их. Дьявольски больно, зато действенно. На челноке он ни к чему. В аптечках вечный бардак.

Холден открыл рот — и снова закрыл, так и не придумав, что ответить.

— У нас есть уксусная мазь, — голос Шеда постепенно повышался, — зато нет обезболивающих. Как по-твоему, что нужнее на спасательном челноке? Если бы на разбитом корабле нашелся человек с острой формой ГБ, я бы ему помог. А если с переломом кости? Извините, придется потерпеть.

— Слушай, Шед… — попробовал остановить его Холден.

— А вот сюда посмотри. Коагулянтов нет. Какого черта? Кто бы мог подумать, что спасателям придется иметь дело, знаешь ли, с кровотечением? Да ни в жизнь! Я к тому, что у нас на «Кенте» сейчас четыре случая сифилиса. Одно из древнейших заболеваний в списке, и мы до сих пор не можем с ним справиться. Я ребятам говорю: «Шлюхи на Сатурне перебирают всех водовозов, так что не снимайте перчаток», но разве ж они послушают? Нет. И вот мы имеем сифилис, а ципрофлаксина не хватает.

Холден почувствовал, что челюсть у него выдвигается вперед. Он ухватился за боковину люка и наклонился к Шеду.

— «Кент» уничтожен, — отчетливо, громко и жестоко проговорил он. — Все погибли. Никому не нужны антибиотики. Никому не нужна мазь от бородавок.

Шед осекся, резко выдохнул, как от удара в живот. Мелкими точными движениями закрыл аптечку и отключил экран.

— Знаю, — тихо сказал он. — Не дурак. Просто мне нужно время.

— Всем нужно. Но мы все заперты в этой консервной банке. Скажу честно, я пришел, потому что за тебя беспокоилась Наоми, но стоило тебя увидеть, ты и меня дьявольски обеспокоил. Тут все нормально, я капитан, и это моя работа, но я не могу позволить, чтобы ты действовал на нервы Алексу или Амосу. Через десять дней нас сграбастают марсиане, и нам и так достаточно страшно, чтобы еще доктор разваливался на куски.

— Я не врач. Просто техник, — очень тихо отозвался Шед.

— Для нас ты доктор, договорились? Нас здесь четверо, и для нас ты врач. Если Алекс начнет страдать от посттравматического синдрома и ему понадобится лекарство, он придет к тебе. Если он застанет тебя бормочущим эту чушь про бородавки, он развернется, уйдет в рубку и напашет с полетным курсом. Хочешь выплакаться? Плачь при всех. Посидим на камбузе, надеремся и порыдаем, как младенцы, но только вместе, в безопасности. Нечего здесь прятаться.

Шед кивнул.

— А можно? — спросил он.

— Что можно?

— Надраться и порыдать, как младенцам.

— Еще бы. Вставлю в программу полета на этот вечер. Ровно в двенадцать приказываю явиться на камбуз, мистер Гарвей. Захватите чашку.

Шед хотел ответить, но тут включилась общая связь и Наоми сказала:

— Джим, возвращайся в рубку.

Холден сжал плечо Шеда, затем вышел.

В рубке Наоми, включив экран, тихо переговаривалась с Алексом. Пилот качал головой и хмурился. На экране светилась карта.

— Что стряслось? — спросил Холден.

— Мы принимаем направленную передачу, Джим. Луч поймал нас пару минут назад, — ответила Наоми.

— С «Доннаджера»? — Насколько было известно Холдену, в пределах досягаемости лазерной связи находился только боевой корабль марсиан.

— Нет. Из Пояса. Причем не с Цереры, не с Эроса и не с Паллады. Ни с какой из больших станций.

Она указала на точку на своем экране.

— Вот отсюда.

— Там же пусто, — удивился Холден.

— А вот и нет. Алекс проверил. Это участок большого строительного проекта «Тихо». Подробностей не сообщали, но радар дает довольно мощное эхо.

— И где-то там имеется передатчик, который за три а.е.^[20] попадает в точку размером с твой анус, — добавил Алекс.

— Ладно, ух, я потрясен! И что говорит этот анус?

— Ты не поверишь. — Наоми включила повтор записи.

На экране появился темнокожий человек с тяжелыми лицевыми костями землянина. В волосах седина, на шее жгуты мышц. Он улыбнулся и заговорил: «Привет, Джеймс Холден. Меня зовут Фред Джонсон».

Холден нажал кнопку паузы.

— Вроде он мне знаком. Поищите его имя в базе данных, — попросил он.

Наоми не шевельнулась, но озадаченно уставилась на него.

— Ну что? — спросил Холден.

— Это Фредерик Джонсон, — сказала она.

— Предположим…

— Полковник Фредерик Люциус Джонсон.

Пауза длилась, может быть, секунду, но показалась часом.

— Господи! — Холден опешил.

Человек на экране когда-то считался самым прославленным офицером Флота ООН, а кончил самым позорным конфузом. Для астеров он был чем-то вроде шерифа Ноттингемского, переквалифицировавшегося в робин гуды. Для Земли — героем, лишившимся чести.

Фред Джонсон прославил себя серией удачных операций против пиратов с Пояса в очередной период напряженности между Землей и Марсом — они возникали и затухали каждые несколько десятилетий. Как только две великие державы начинали бряцать оружием, уровень преступности в Поясе возрастал. Полковник Джонсон — в то время еще капитан — со своей маленькой эскадрильей в три фрегата за два года уничтожил дюжину пиратских кораблей и две крупные базы. К тому времени, как Коалиция угомонилась, пиратство в Поясе оказалось практически ликвидировано, а имя Фреда Джонсона было у всех на устах. Он пошел на повышение, получил командование над дивизионом десантников Коалиции, патрулировавшим Пояс, и продолжал отлично нести службу.

До событий на станции Андерсон.

Крошечный торговый форпост на дальней от крупного порта Цереры стороне Пояса. Мало кто даже из астеров нашел бы ее на карте. Она оправдывала свое существование, только работая распределителем воды и воздуха по дальним пределам Пояса. Воздух с Андерсона получали меньше миллиона человек.

Свежевыдвинувшийся чиновник Коалиции Густав Маркони решил на три процента повысить пошлину на проходящие через станцию товары в надежде поднять доходы. Без запасов жили менее пяти процентов астеров, получавших воздух с Андерсона, так что обходиться без воздуха один день в месяц пришлось бы не более чем пятидесяти тысячам. Незначительный процент из этих пятидесяти тысяч не имели восстановителей, которые покрыли бы такую мелкую недостачу. И лишь малая доля последних решили, что вооруженное восстание — разумный выбор.

Вот почему из миллиона пострадавших от новой пошлины всего сто семьдесят астеров захватили станцию и выбросили Маркони из шлюза. Они потребовали от правительства гарантий, что пошлины на воду и воздух, проходящие через станцию, больше не будут повышаться.

Коалиция прислала полковника Джонсона.

Во время резни на станции Андерсон астеры держали камеры включенными и непрерывно вели передачу на всю Солнечную систему. Все видели, как десантники Коалиции медленно и жестоко вытесняли из коридоров станции людей, которым нечего было терять и которые не видели причин сдаваться. Коалиция победила — исход был предрешен, — но победе предшествовала трехдневная бойня в прямом эфире. Символом ее стала не какая-то из картин боя, а заключительный кадр, переданный камерами перед самым отключением: полковник Джонсон в командной рубке станции, окруженный телами астеров, превративших ее в последний редут, озирает сцену бойни пустым взглядом, бессильно свесив руки.

Коалиция пыталась замолчать отставку полковника Джонсона, однако он был слишком заметной фигурой. Видео сражения несколько недель держалось в топе сети, и вытеснило его только официальное обращение полковника Джонсона, приносившего извинения за устроенную резню и объявлявшего, что нынешние отношения между Поясом и внутренними планетами неприемлемы и ведут к еще большим трагедиям.

Затем он пропал. Его почти забыли — примечание мелким шрифтом к истории человекоубийства, — пока четырьмя годами позже не взбунтовались колонисты Паллады. На этот раз губернатора, поставленного Коалицией, вышибли рабочие перегоночной станции. И здесь была уже не крошечная отдаленная станция со ста семьюдесятью бунтовщиками, а крупный астероид с населением полторы сотни тысяч человек. Когда Коалиция вызвала десантников, все ожидали кровавой бани.

Полковник Джонсон возник из ниоткуда и уговорил рабочих успокоиться. Он убедил командование Коалиции задержать десантников, пока станцию не сдадут миром. Он больше года торговался с управлением Коалиции об улучшении условий труда на перегоночной станции. И на месте палача станции Андерсон вдруг возник герой Пояса и святой.

Этот герой сейчас передавал на «Рыцарь» сообщение по закрытому каналу.

Холден нажал «пуск», и тот самый Фред Джонсон сказал:

«Мистер Холден, я думаю, вами играют. Позвольте прямо предупредить, что я обращаюсь к вам как представитель Альянса Внешних Планет. Не знаю, что вы о нас слышали, но не все мы — ковбои, у которых руки чешутся пулями пробить путь к свободе. Я потратил последние десять лет, добиваясь улучшения жизни астеров без стрельбы. Я настолько верю в свою миссию, что отказался от гражданства Земли, перебравшись сюда.

Я говорю об этом, чтобы вы знали, на чьей я стороне. Я, возможно, единственный человек в Солнечной системе, который менее всего желает войны, а в совете АВП мой голос звучит громко.

Вы, возможно, слышали часть передач, где грохочут барабаны войны и слышатся призывы отомстить Марсу за ваш корабль. Я переговорил со всеми лидерами ячеек АВП, и никто из них не принял на себя ответственности.

Кто-то очень старается развязать войну. Если это Марс, то, ступив на борт того корабля, вы уже не скажете публично ни слова, кроме как под диктовку марсиан. Я не хочу думать, что это действительно Марс. Не вижу, что они выигрывают от войны. Поэтому я надеюсь, что, даже оказавшись на „Доннаджере“, вы сможете играть свою роль в том, что последует.

Я посылаю вам пароль. В следующий раз, когда будете выступать публично, вставьте в первую фразу слово „повсеместно“, чтобы показать, что говорите без принуждения. Если вы им не воспользуетесь, я буду считать, что вас принуждают. В любом случае помните, что в Поясе у вас есть союзники.

Не знаю, кем и чем вы были прежде, но теперь ваши голоса много значат. Если вы захотите отдать их за перемены к лучшему, я помогу вам всеми силами. Если окажетесь свободны, свяжитесь со мной по приложенному адресу. Думаю, нам найдется о чем поговорить.

Джонсон, конец связи».

Команда сидела в камбузе за бутылкой эрзац-текилы, которую где-то раскопал Амос. Шед благовоспитанно прихлебывал из маленькой чашечки и незаметно морщился при каждом глотке. Алекс и Амос пили по-матросски: наливали сразу на палец и опрокидывали залпом. Алекс при каждом глотке повторял: «Ух, ребята!» Амос всякий раз подыскивал новое ругательство. Он добрался до одиннадцатой порции, ни разу еще не повторившись.

Холден не сводил глаз с Наоми. Она раскручивала текилу в своей чашке и отвечала таким же пристальным взглядом. Холден поймал себя на мысли о том, какая смесь генов породила ее черты. Определенно чувствовалась африканская и южноамериканская кровь. Фамилия намекала на предков-японцев, угадывавшихся чуть заметно в складке век. Ее нельзя было назвать хорошенькой в общепринятом смысле слова, но, если взглянуть под правильным углом, она просто-напросто потрясала.

«Дело дрянь, я пьянее, чем думал».

Чтобы скрыть это, он заговорил:

— Итак…

— Итак, к вам теперь обращается полковник Джонсон. Важной вы стали персоной, сэр, — подхватила Наоми.

Амос с преувеличенной осторожностью поставил чашку на стол.

— Как раз собирался спросить, сэр. Не отказаться ли нам от предложенной помощи и не дернуть ли обратно в Пояс? — произнес он. — Не знаю, как вам, а мне тесновато между марсианским фрегатом и шестью неопознанными кораблями.

Алекс фыркнул:

— Шутишь? Если сейчас вздумаем поворачивать, как раз успеем затормозить к тому времени, как «Доннаджер» нас перехватит. Они и так жгут мебель, чтобы успеть к нам раньше астерских судов. Если мы повернем им навстречу, «Донни» решит, что мы перебежали в другую команду, и всех нас в клочки разметелит.

— Я согласен с мистером Камалом, — сказал Холден. — Мы выбрали курс и будем держаться его до конца. Не хотелось бы потерять контакт, который дал нам Фред. Кстати, Наоми, ты уже стерла сообщение?

— Да, сэр, выскребла из корабельной памяти железной щеткой. Марсиане не узнают, что он с нами говорил.

Холден кивнул и опустил молнию тренировочного костюма. Пятерке пьяниц в камбузе было жарковато. Наоми при виде его заношенной футболки вздернула бровь. Он смущенно застегнулся доверху.

— Не пойму я, что это за посудины, босс, — заговорил Алекс. — Полдюжины корабликов-камикадзе с атомными зарядами на корпусе могли бы пробить брешь в боевой колымаге вроде «Донни», но средства послабее не сработают. Он окружен защитной сетью и рельсовыми орудиями, он может создать вокруг себя закрытую зону в тысячу кэмэ. Он и сейчас мог бы подбить ту шестерку торпедами, только, думается, марсианам так же, как нам, любопытно узнать, кто бы это мог быть.

— Они наверняка понимают, что не успеют к нам раньше «Доннаджера», — сказал Холден, — и вступить с ним в бой не способны. Так что не могу предположить, что у них на уме.

Амос разлил всем остатки текилы и поднял свою чашку в тосте.

— Думаю, мы еще узнаем, что это за хрень.

Глава 10 Миллер

Когда капитан Шаддид сердилась, она постукивала кончиком среднего пальца о подушечку большого. Звук получался тихим, как топоток кошачьих лапок, но с тех пор, как Миллер заметил эту ее привычку, он с каждым разом казался громче. Каким бы тихим он ни был, а заполнял ее кабинет.

— Миллер, — сказала она, улыбаясь самой неподдельной улыбкой, — мы все еле держимся. Дни были очень-очень трудными.

— Да, сэр, — ответил Миллер, пригнув голову, словно собрался макушкой пробить себе путь сквозь все преграды. — Мне это кажется достаточно важным, чтобы заняться вплотную…

— Это просто услуга акционеру, — сказала Шаддид. — Отец занервничал. Нет оснований полагать, что он подразумевал уничтожение «Кентербери» Марсом. Тарифы опять растут. На шахте «Красной Луны» был взрыв. У Эроса проблемы с дрожжевыми фермами. У нас в Поясе что ни день — неприятности, которые могут заставить отца тревожиться за свой драгоценный цветочек.

— Да, сэр, но совпадение по времени…

Ее пальцы участили темп. Миллер прикусил губу. Спор был проигран.

— Не стоит выискивать заговоров, — сказала Шаддид. — У нас полно вполне реальных уголовников. Политики, война, заговор негодяев-внутряков, желающих нас отыметь… вне наших полномочий. Просто представьте мне рапорт, показывающий, что розыск ведется, я перешлю его наверх, а вы сможете вернуться к своей работе.

— Да, сэр.

— Что-то еще?

— Нет, сэр.

Шаддид кивнула и отвернулась к своему терминалу. Миллер взял лежавшую на уголке ее стола шляпу и вышел. За выходные один из фильтров на станции испортился, и новый наполнял воздух успокоительным запахом свежего пластика и озона. Миллер уселся за свой стол, сплел пальцы на затылке и уставился на светильник над головой. Узел, стянувшийся у него в животе, не желал распускаться. Плохо дело.

— Ничего хорошего? — осведомился Хэвлок.

— Могло быть лучше.

— Отобрала дело?

Миллер покачал головой.

— Просто хочет, чтобы я занимался им вполсилы.

— Могло быть хуже. По крайней мере, у тебя есть возможность выяснить, что случилось. И покопать немножко после работы, просто для практики, понимаешь?

— Ага, — протянул Миллер, — для практики.

Их столы, и его, и Хэвлока, были противоестественно чистыми. Бумажная стена, которой Хэвлок отгораживался от станции, рассосалась, и по тому, как бегали глаза партнера и двигались его руки, Миллер видел: коп в нем хочет вернуться в туннели. То ли чтобы показать себя перед переводом, то ли чтобы проломить пару голов. Может быть, это было одно и то же, только разными словами.

«Просто не дай себя убить, пока не выберешься отсюда», — подумал Миллер. А вслух сказал:

— Что у нас?

— Магазин электроники. Восьмой сектор, третий уровень, — доложил Хэвлок. — Жалоба на вымогательство.

Миллер посидел еще минуту, рассматривая собственную досаду как чужую. С тем же успехом Шаддид могла бы скормить собаке крошечный кусочек свежего мяса, после чего загнать ее обратно в конуру. В нем расцветало желание послать к черту магазин электроники, и на мгновение он был готов поддаться искушению. Но все же вздохнул, свесил ноги на пол и встал.

— Ну ладно. Пойдем обеспечим безопасность коммерции на станции.

— Отличный лозунг. — Хэвлок проверил оружие. В последнее время он часто это проделывал.

Лавчонка торговала развлекательными дисками. Чистые белые наклейки сулили обычный набор интерактивных развлечений: боевые симуляторы, старательские игры, секс. В динамиках женский голос тянул нечто среднее между призывом муэдзина и стоном оргазма. Половина надписей оказалась на хинди с переводами на китайский и испанский. Другая половина — на английском с дублированием на хинди. Кассир был совсем мальчишка. Лет шестнадцать-семнадцать, и черный пушок на подбородке.

— Чем могу служить? — спросил паренек неодобрительно, едва ли не с презрением разглядывая Хэвлока. Тот достал карточку, при этом позволив мальчишке хорошенько рассмотреть его пистолет.

— Мы хотели побеседовать с… — Миллер бросил взгляд на текст жалобы на терминале, — с Эшером Камамацу. Он здесь?

Для астера управляющий был толстяком. Выше Хэвлока, со слоем жира на брюхе и солидными мускулами на плечах, руках и шее. Прищурившись, Миллер разглядел сквозь наслоения лет и разочарований семнадцатилетнего паренька, и тот очень походил на кассира, оставшегося в лавке. Каморка была тесновата для троих, к тому же забита коробками порнографических дисков.

— Поймали вы их? — спросил управляющий.

— Нет, — ответил Миллер. — Пока выясняем,кто эти «они».

— Черт, да я же вам сказал. Они попали на камеру слежения, я вам даже имя назвал, что за хрень?

Миллер взглянул на терминал. Подозреваемого звали Матео Джадд, докер с ничем не примечательным уголовным досье.

— Вы, стало быть, считаете, что он один из них, — кивнул Миллер. — Ладно, мы его возьмем и засадим. И нам незачем будет искать, на кого он работал. Возможно, никто и не обидится. Мой опыт говорит, что, потеряв сборщика, его просто заменяют другим. И если вы уверены, что все ваши беды только от этого парня…

По лицу управляющего Миллер догадался, что намек понят. Хэвлок, прислонившийся к коробке с русской надписью «Сиротливые девушки», улыбался.

— Почему бы вам не рассказать, чего он хотел? — предложил Миллер.

— Я уже говорил прошлому копу, — ответил Камамацу.

— Расскажите и мне.

— Он продавал нам частную страховку. Сотня в месяц, как и прежний парень.

— Прежний? — вмешался Хэвлок. — Такое случалось и раньше?

— Ясное дело, — ответил управляющий. — Сами знаете, каждый кому-то платит. Налог на бизнес.

Миллер, нахмурившись, закрыл свой терминал.

— Философский подход. Но если это налог на бизнес, при чем здесь мы?

— Притом что я думал, вы… ваши люди сумели покончить с этим дерьмом. С тех пор как мы перестали платить Локе, у нас пошла приличная прибыль. А теперь все сызнова.

— Притормозите, — перебил Миллер. — Вы хотите сказать, что Лока Грейга перестал собирать плату за крышу?

— Ясное дело. И не только с нас. Половина ребят из «Ветви», кого я знаю, пропали с глаз. Мы решили, что копы в кои-то веки что-то сделали. А теперь появились эти новые ублюдки, и все пошло по-старому.

По загривку у Миллера поползли мурашки. Он оглянулся на Хэвлока, тот покачал головой. Он тоже об этом не слышал. Общество «Золотая Ветвь», банда Сохиро, Лока Грейга. Вся организованная преступность на Церере пережила экологический коллапс, а теперь кто-то спешил занять освободившуюся нишу. Может, авантюристы. Может, кто-то еще. Он с трудом заставил себя задать следующий вопрос. Хэвлок сочтет его параноиком.

— Давно ли исчезла прежняя крыша? — спросил Миллер.

— Не знаю. Давно.

— До или после того, как Марс прикончил того водовоза?

Управляющий скрестил толстые руки, прищурился.

— До, — сказал он. — Может, месяц или два. А при чем тут оно?

— Просто пытаюсь уточнить время, — ответил Миллер. — А этот новенький, Матео, не сказал вам, кто держит его страховой полис?

— Это уж ваша работа выяснять, нет? — Лицо управляющего замкнулось так резко, что Миллеру послышался щелчок. Да, Эшер Камамацу знал, кто его трясет. У него хватило мужества пискнуть, но оказалось маловато, чтобы ткнуть пальцем.

Любопытно.

— Ну, спасибо, — произнес Миллер, вставая. — Мы дадим вам знать, если что найдем.

— Рад, что вы занялись этим делом, — сказал Эшер, отвечая уколом на укол.

В наружном туннеле Миллер задержался. Район был на грани между сомнительным и респектабельным. Белые пятна указывали места, где выскребли граффити. Их объезжали велосипедисты, пенопластиковые колеса жужжали по полированному камню. Миллер медленно прошелся, разглядывая потолок, пока не высмотрел камеру, установленную службой безопасности. Открыв терминал, он вывел на экран журнал камеры и сверил его с записью из лавки. Минуту переключал кадры, гоняя взад-вперед изображения покупателей. Вот и выходящий из лавки Матео. На лице противная самодовольная ухмылка. Миллер остановил кадр и дал высокое разрешение. Хэвлок, заглядывавший ему через плечо, присвистнул.

На рукаве бандита четко виднелась повязка с рассеченным кругом АВП — такая же, как повязка из норы Джули Мао.

«Ну и компанию ты себе выбрала, детка! — подумал Миллер. — Ты стоишь лучшего. И должна была это понимать».

— Эй, партнер, — вслух сказал он. — Не мог бы ты написать отчет об этом допросе? У меня на уме одно дело. Пожалуй, брать тебя с собой не стоит, ты уж не обижайся.

Брови Хэвлока поползли к линии волос.

— Хочешь допросить АВП?

— Просто потрясу дерево-другое, — ответил Миллер.

Он рассчитывал, что представитель службы безопасности в баре, посещаемом членами АВП, будет достаточно заметен. Впрочем, половина лиц, которые удалось рассмотреть в полумраке мужского клуба Джона Рока, принадлежали обычным гражданам. Многие из них, как и он, работали на «Звездную Спираль». Музыка звучала чисто астерская: тихие колокольцы под цитру и гитару, песни на полудюжине языков. Он допивал четвертую кружку пива, потратив уже два часа сверх рабочего времени, и готов был отказаться от провалившегося плана, когда к нему за стойку подсел высокий худой субъект. Угреватые щеки придавали зловещий вид лицу, выражавшему скрытое веселье. За вечер на глаза Миллеру попалось несколько человек с повязками АВП, но этот держался уверенно и властно. Миллер кивнул.

— Похоже, интересуетесь АВП, — заговорил сосед. — Подумываете вступить?

Миллер улыбнулся и поднял свою кружку в нарочито невыразительном жесте.

— Если да, с кем мне поговорить? — легкомысленно спросил он.

— Пожалуй, я мог бы помочь.

— Может, тогда вы могли бы сказать мне еще кое-что. — Миллер достал свой терминал и со стуком водрузил на прилавок из искусственного бамбука. На экране появился Матео Джадд. Сосед нахмурился и повернул экран к себе, чтобы лучше видеть.

— Я реалист, — сказал ему Миллер. — Когда рэкетом занимались «Улиточки», я не отказывался из гордости потолковать с ними. И когда на их место пришел Хэнд, а потом «Золотая Ветвь». Мое дело — не мешать людям нарушать правила, а охранять безопасность Цереры. Вы понимаете, о чем я?

— Не уверен, — отозвался угреватый. Выговор его, неожиданно для Миллера, выдавал человека образованного. — Кто это такой?

— Его зовут Матео Джадд. Занялся рэкетом в восьмом секторе. Говорят, его прикрывает АВП.

— Люди много чего говорят, детектив. Вы ведь детектив, не так ли? Но мы рассуждали о реализме.

— Если АВП выдвигается на черный рынок Цереры, для всех будет лучше, если мы сможем говорить друг с другом. Поддерживать связь.

Мужчина хмыкнул и оттолкнул терминал. Бармен придвинулся к ним, по его глазам было не похоже, что он интересуется новым заказом. И смотрел он не на Миллера.

— Я слыхал, что в «Звездной Спирали» есть определенный уровень коррупции, — сказал сосед, — и меня впечатляет ваша прямота. Уточню. АВП — не преступная организация.

— Право? А я-то думал… Исходя из того, сколько убитых на ее счету…

— Не пытайтесь меня подловить. Мы защищаемся от людей, которые поддерживают экономический террор против Пояса. Это земляне, марсиане. Мы защищаем Пояс, — сказал человек из АВП. — Даже вас, детектив.

— Экономический террор? — переспросил Миллер. — Слишком сильно сказано.

— Вы так думаете? Внутренние планеты видят в нас рабочую силу. Они облагают нас налогами. Они указывают нам, чем заниматься. Они устанавливают свои законы и игнорируют наши — во имя стабильности. В прошлом году они удвоили тарифы на Титании. Пять тысяч человек на ледяном спутнике Нептуна в месяцах пути откуда угодно. Солнце для них — просто яркая звезда. Вы думаете, они в состоянии требовать пересмотра? Они запретили всем грузовым судам астеров подписывать контракты с Европой. Они берут с нас двойную плату за стоянку на Ганимеде. А научная станция на Фебе? Нам не разрешается даже выходить на ее орбиту! На ней нет ни одного астера. Чем бы они там ни занимались, мы об этом узнаем лет через десять, когда они продадут нам новую технологию.

Миллер отхлебнул пива и указал на свой терминал.

— Так он не из ваших?

— Нет, не из наших.

Миллер кивнул и положил терминал в карман. Как ни странно, он верил этому человеку. Тот не походил на гангстера. Он не бравировал. Не навязывал своего мнения. Нет, в нем можно было разглядеть уверенность и юмор, а под ними таилась глубокая усталость. Миллер знавал похожих на него солдат, но не преступников.

— Еще одно, — сказал он. — Я ищу человека.

— Тоже расследование?

— Нет, не совсем. Джульетта Андромеда Мао. Больше известна как Джули.

— Я должен знать это имя?

— Она из АВП. — Миллер пожал плечами.

— А вы всех знаете в «Звездной Спирали»? — Не дождавшись ответа, мужчина добавил: — Наша корпорация много крупнее вашей.

— Справедливо, — признал Миллер, — но если вы что-нибудь для меня разузнаете, я это оценю.

— Не думаю, что ваше положение позволяет просить об услугах.

— От просьбы вреда не будет.

Угреватый хихикнул и положил руку на плечо Миллера.

— Не приходите сюда больше, детектив, — сказал он, встал и скрылся в толпе.

Миллер хмуро допивал пиво. В голове нарастало неприятное ощущение, что он сделал ложный шаг. Он был уверен, что АВП укрепляет свои позиции на Церере, выжимая все, что можно, из гибели ледового транспорта, из страха и ненависти астеров к внутренним планетам. Но где тут связь с отцом Джули Мао и его подозрительно своевременной обеспокоенностью? И прежде всего с исчезновением известного набора подозреваемых со станции Церера? Думать об этом было все равно что смотреть несфокусированное видео. Возникало ощущение, что почти ухватил суть, только чуть-чуть недотянул.

— Слишком много точек, — вслух сказал он. — Не хватает линий.

— Простите? — переспросил бармен.

— Ничего. — Миллер толкнул через стойку полупустую бутылку. — Спасибо.

Вернувшись в свою нору, он включил музыку. Лирические песенки, так любимые Кандес, когда они были молоды и если не полны надежд, то, по крайней мере, более жизнерадостны в своем фатализме. Он приглушил свет, подумав, что если сумеет расслабиться, то на несколько минут избавится от гнетущего чувства, будто упущена важнейшая подробность, и недостающий кусок сам собой встанет на место.

Он ожидал, что в памяти возникнет Кандес, вздыхая и недовольно поглядывая на него, как бывало в жизни. Но вместо нее обнаружил Джули Мао. В пьяном полусне она привиделась ему сидящей за столом Хэвлока. С возрастом вышла ошибка, она выглядела моложе, чем должна быть сейчас. Он увидел ровесницу улыбчивой девчонки со снимка. Выигравшей гонку на «Бритве». Ему чудилось: он задает ей вопросы, и ответы звучат как откровения. Все обретает смысл. Становятся понятны не только перемены в «Золотой Ветви», но и перевод Хэвлока, погибший ледовоз, вся жизнь и работа Миллера. Ему снилась смеющаяся Джули Мао, и проснулся он поздно, с головной болью.

Хэвлок уже сидел за столом. Его широкое круглое лицо землянина казалось странно чужим, но Миллер слишком устал, чтобы отмахнуться от этого ощущения.

— Погано выглядишь, — сказал Хэвлок. — Трудная ночь?

— Просто старость и дешевое пиво, — отшутился Миллер.

Кто-то из отдела по борьбе с проституцией сердито орал, что досье опять заперли, компьютерщики испуганными тараканами шныряли по станции. Хэвлок склонился ближе. Он не улыбался.

— Серьезно, Миллер, — заговорил он, — мы все еще напарники и… как перед богом, ты, может быть, единственный мой друг на этом булыжнике. Ты можешь мне доверять. Если хочешь что-то сказать, я готов слушать.

— Здорово, — сказал Миллер, — только я не пойму, о чем ты говоришь. Ночью намучился.

— Не с АВП?

— Конечно с АВП. Раскрути за хвост дохлую кошку, зацепишь трех членов АВП, даже на нашей станции. Это ни о чем не говорит.

Хэвлок откинулся назад, плотно сжатые губы побелели. Миллер сделал вопросительный жест, и землянин кивнул на табло. В верхней строке списка значилось свежее убийство. В три часа ночи, пока Миллер вел беседы во сне, кто-то вломился в нору Матео Джадда и всадил полную обойму баллистического геля ему в левый глаз.

— Ну, — сказал Миллер, — похоже, я промахнулся.

— В чем? — спросил Хэвлок.

— Парни из АВП не подменяют уголовников, — объяснил Миллер. — Они подменяют копов.

Глава 11 Холден

«Доннаджер» был уродлив.

Холдену приходилось видеть снимки и видео старых океанских судов Земли: в них даже в век стали оставалось нечто прекрасное. Длинные, стройные, они, казалось, летят по ветру, рвутся с поводка, как живые. В «Доннаджере» ничего этого не было. Как все дальние космические суда, его выстроили по проекту «офисной башни»: каждая палуба — один этаж здания, вдоль оси — трапы или лифты. Гравитацию заменяло постоянное ускорение.

Однако «Доннаджер» и внешне походил на офисное здание, лежащее на боку. Квадратный, угловатый, с раскиданными в кажущемся беспорядке шишками надстроек. Почти полкилометра в длину — как раз со стотридцатиэтажный небоскреб. По словам Алекса, он без груза весил двести пятьдесят тысяч тонн, а выглядел еще тяжелее. Холден не в первый раз задумался о том, что эстетические представления человека формировались во времена, когда стройные предметы рассекали воздух. «Доннаджеру» никогда не придется рассекать ничего гуще межзвездного газа, а значит, изгибы и острый нос — только напрасная трата места. В результате получилось уродство.

При всем при том он внушал страх. Холден, сидя рядом с Алексом, наблюдал из рубки «Рыцаря», как тяжеловесный боевой корабль выходил на параллельный курс, надвигался на челнок и наконец как бы завис над ними. Открылся причальный отсек, обозначив в черном плоском брюхе тускло светящийся красным квадрат. «Рыцарь» назойливо гудел зуммером, сообщая, что в его корпус уткнулись прицельные лазеры. Холден поискал взглядом наведенные на него оборонительные орудия, но ничего не увидел.

Когда Алекс подал голос, Холден подскочил.

— Роджер, «Доннаджер», — сказал пилот. — Наводку принял. Заглушаю двигатель.

Исчезли остатки тяготения. Оба корабля продолжали перемещаться в пространстве со скоростью сотни километров в минуту, но, идя наравне, казались неподвижными.

— Получил разрешение на швартовку, кэп. Заходим?

— Теперь уже поздно пускаться наутек, мистер Камал, — отозвался Холден. Ему представилось, как Алекс допускает ошибку, в которой «Доннаджер» мог бы усмотреть угрозу, и орудия точечной обороны всаживают в них сотни тысяч стальных блоков в тефлоновой оболочке. — Не торопись, Алекс, — сказал он.

— Говорят, такой может убить планету, — заговорила по рации Наоми. Она осталась в рубке связи на нижней палубе.

— С орбиты всякий может убить планету, — возразил Холден. — Даже бомбы не особо необходимы. А эта штуковина над нами могла бы убить… черт, да что угодно.

Легкое покачивание показало им, что включились маневровые двигатели. Холден знал, что в док их заводит Алекс, но не мог избавиться от ощущения, будто «Доннаджер» заглатывает челнок.

Швартовка заняла почти час. Когда «Рыцарь» оказался в доке, тяжелая лапа манипулятора сграбастала его и опустила на свободный участок палубы. Зажимы вцепились в корпус, обшивка отозвалась стальным лязгом, напомнившим Холдену лязг магнитного замка на двери гауптвахты.

Марсиане провели выходную трубу вдоль стены дока и подали ее к шлюзу «Рыцаря». Холден собрал своих у внутренней переборки.

— Никаких пистолетов, ножей, ничего похожего на оружие, — предупредил он. — Они, наверно, не станут возражать против ручных терминалов, но на всякий случай отключите их. Если попросят, отдавайте без разговоров. Возможно, от послушания зависит наша жизнь.

— Ага, — вставил Амос. — Сволочи убили Макдауэлла, а мы должны хорошо себя вести…

Алекс хотел ответить, но Холден опередил его:

— Алекс, ты двадцатку налетал с ФМРК. Что еще нам надо учесть?

— То, что ты сказал, босс. «Да, сэр», «нет, сэр» и приказы исполнять мигом. С рядовыми контрактниками все в порядке, но из офицеров чувство юмора выжигают при подготовке.

Холден оглядел свою крошечную команду. Он надеялся, что не погубил всех, притащив сюда. Запустил открытие люка, и они проплыли в невесомости по короткой трубе. Добравшись до люка в конце ее — плоского серого композита безупречной чистоты, — все толкнулись к полу. Магнитные подошвы притянули их к палубе. Шлюз пошипел на них несколько секунд, прежде чем открыться в более просторное помещение, где стояла дюжина флотских. Холден узнал капитана Терезу Яо. Присутствовали еще несколько человек в офицерской форме — из ее штаба. Один, в обмундировании контрактника с трудом скрывал нетерпение, а шестеро десантников в тяжелой боевой броне были при винтовках. Стволы целили в прибывших, и Холден поднял руки.

— Мы безоружны, — улыбнулся он, стараясь выглядеть безобидным.

Стволы не шевельнулись, но капитан Яо шагнула вперед.

— Добро пожаловать на «Доннаджер», — сказала она. — Старшина, проверьте их.

Контрактник подошел к ним и быстро, профессионально охлопал сверху донизу. Показал одному из десантников большой палец. Винтовки опустились, и Холден подавил вздох облегчения.

— Что дальше, капитан? — спросил он самым небрежным тоном.

Яо несколько секунд критически рассматривала его, прежде чем ответить. Волосы у нее были туго стянуты на затылке, редкие седые пряди рисовали в них прямые линии. Вблизи он рассмотрел чуть одрябшие от возраста щеки и морщинки в уголках глаз. Ее неподвижное лицо изображало то же сдержанное высокомерие, что у всех знакомых ему капитанов флота. Холден задумался, каким она видит его, и подавил искушение пригладить жирные волосы.

— Старшина Гундерсон отведет вас в вашу каюту и поможет устроиться, — ответила она. — Скоро кто-нибудь придет вас опросить.

Старшина Гундерсон уже вышел вперед, когда Яо неожиданно жестко добавила:

— Мистер Холден, если вам что-то известно о преследующих вас шести кораблях, скажите сразу. Час назад мы дали им два часа, чтобы сменить курс. Пока они не повиновались. Еще через час я отдам приказ на торпедную атаку. Если это ваши друзья, вы можете избавить их от серьезных неприятностей.

Холден выразительно покачал головой.

— Я знаю только, что они появились со стороны Пояса, когда вы вышли нам навстречу, капитан, — сказал он. — С нами они не говорили. Мы можем только догадываться, что это граждане Пояса, желающие понаблюдать за происходящим.

Яо кивнула. Если мысль о свидетелях и смутила ее, она не выказала смущения.

— Отведите их вниз, старшина, — велела она, отворачиваясь.

Старшина Гундерсон тихо свистнул и указал на одну из двух дверей. Команда Холдена двинулась следом за ним, десантники держались позади. Когда они шли через «Доннаджер», Холдену впервые в жизни представилась возможность вблизи рассмотреть устройство большого корабля марсиан. На Флоте ООН он не служил на крейсерах и только трижды за семь лет бывал на них, всегда в доках, когда приглашали на вечеринки. Каждый дюйм «Доннаджера» на самую малость превосходил суда, которые ему доводилось посещать. «Марс в самом деле строит их лучше нас».

— Черт, старпом, они и впрямь отдраили эту дерьмовину до скрипа, — сказал ему в спину Амос.

— В долгом рейсе большей части команды нечего делать, Амос, — ответил ему Алекс. — А когда тебе нечего делать, ты драишь медяшку.

— Вот потому-то я работаю на баржах, — усмехнулся механик. — Драить палубу либо пить да трахаться — я знаю, что мне больше по душе.

Они двигались по переплетению коридоров, когда корабль слабо задрожал и постепенно возникла сила тяжести. Началось ускорение. Холден пяткой нажал кнопку на боковине ботинка, отключая магнитные подошвы.

Им почти никто не встретился, а те немногие, кого они видели, куда-то спешили и больше молчали, едва удостаивая их взглядом. Приближение шести кораблей вынуждало всех оставаться на постах. Капитан Яо говорила о пуске торпед через час без малейшей угрозы в голосе. Она просто констатировала факт. Но для большинства молодых матросов предстояло, вероятно, первое в жизни боевое столкновение — если до него дойдет. Холден в это не верил.

Он задумался, как понимать тот факт, что Яо готова была подбить горстку кораблей астеров просто потому, что те шли тихо и приближались. Вероятно, она без колебаний убила бы и водовоз вроде «Кента», если бы сочла это нужным.

Гундерсон остановил их перед дверью с надписью: «OQ117», вставил в замок карточку и жестом пригласил их внутрь.

— Лучше, чем я ожидал, — не без уважения протянул Шед.

Каюта по корабельным меркам могла считаться просторной. В ней имелось шесть коек-амортизаторов и маленький столик с четырьмя стульями на магнитных ножках. За открытой дверью в переборке виднелось небольшое отделение с туалетом и раковиной. Гундерсон и лейтенант десантников прошли за командой в каюту.

— Пока размещайтесь здесь, — сказал старшина. — На стене панель связи. Лейтенант Келли оставит за дверью двоих людей. Позвоните им, и они пошлют за тем, что вам требуется.

— Как насчет пожевать? — спросил Амос.

— Тоже пришлем. Оставайтесь здесь, пока вас не вызовут, — ответил Гундерсон. — Лейтенант Келли, хотите что-нибудь добавить, сэр?

Десантник оглядел их с головы до пят.

— Люди остаются у каюты, чтобы защищать вас, но они не станут церемониться, если вы нарушите порядок, — сказал он. — Слышите хорошо?

— Громко и четко, лейтенант, — кивнул Холден. — Не волнуйтесь. Таких спокойных гостей, как мы, у вас еще не бывало.

Кажется, лейтенант кивнул ему с искренней благодарностью. Он держался как профессионал, исполняющий неприятную работу. Холден ему сочувствовал. Кроме того, он знавал достаточно десантников, чтобы помнить, какими неприятными они могут стать, если дойдет до стычки.

Гундерсон спросил:

— Вы не проводите на обратном пути мистера Холдена, лейти?^[21] Я бы хотел помочь им устроиться здесь.

Келли кивнул и взял Холдена за локоть.

— Пойдемте со мной, сэр.

— Куда?

— Лейтенант Лопес хотел видеть вас немедленно после стыковки. Я отведу вас к нему.

Шед нервно переводил взгляд с десантника на Холдена и обратно. Наоми кивнула. «Мы еще увидимся», — сказал себе Холден. И даже почти поверил себе.

Келли быстро вел Холдена по кораблю. Винтовку он уже не держал на изготовку, а повесил на плечо. То ли решил, что Холден не доставит беспокойства, то ли рассчитал, что в случае чего легко с ним справится.

— Могу я спросить, кто такой лейтенант Лопес?

— Человек, который хотел вас видеть, — отрезал Келли.

Он остановился у серой двери без надписей, коротко постучал и провел Холдена в маленькое помещение со столом и двумя неуютными на вид стульями. Темноволосый мужчина настраивал рекордер. Он неопределенно махнул рукой в сторону стула. Холден сел. Стул оказался еще неудобнее, чем выглядел.

— Можете идти, мистер Келли, — сказал человек, звавшийся, как полагал Холден, Лопесом. Келли вышел и закрыл за собой дверь.

Закончив, Лопес сел за стол напротив Холдена и протянул ему руку. Холден ее пожал.

— Я — лейтенант Лопес. Возможно, Келли уже назвал меня. Я из разведки флота, чего он почти наверняка не сказал. Работа у меня не секретная, но железноголовых учат держать язык за зубами.

Лопес полез в карман, вытащил маленький пакетик белых облаток и забросил одну в рот. Холдену не предложил. Пока он рассасывал таблетку, зрачки его сжимались в булавочные головки. Наркотик, помогающий сосредоточиться. Во время допроса он будет замечать каждое движение мускулов на лице Холдена. Такому трудно солгать.

— Первый лейтенант Джеймс Р. Холден из Монтаны, — начал Лопес. Это не было вопросом.

— Да, сэр, — на всякий случай подтвердил Холден.

— Семь лет на Флоте Объединенных Наций, последнее назначение — на истребитель «Занг Фей».

— Это я.

— В вашем досье указано, что вы уволены за нападение на старшего по званию, — продолжал Лопес. — Это обычный штамп, Холден. Вы действительно ударили старшего?

— Нет. Я промахнулся. Сломал руку о переборку.

— Как это случилось?

— Он оказался проворнее, чем я ожидал, — объяснил Холден.

— Почему вы пытались?

— Вымещал на нем отвращение к себе. Если от удара пострадал тот, кому следовало, то по чистой случайности, — сказал Холден.

— Кажется, вы с тех пор много думали об этом. — Булавочные зрачки Лопеса не отрывались от лица Холдена. — Терапия?

— На «Кентербери» хватало времени на размышления, — ответил Холден.

Лопес пропустил мимо ушей очевидный намек и спросил:

— К чему же привели вас размышления?

— Коалиция уже сотню лет наступает этим людям на горло. Мне не хотелось быть сапогом.

— Значит, вы сочувствуете АВП? — совершенно бесстрастно поинтересовался Лопес.

— Нет, я не перешел на другую сторону. Я вышел из игры. Я не отказывался от гражданства. Мне нравится Монтана. Я попал сюда, потому что люблю летать, а нанять меня могли разве что на ржавое астерское корыто вроде «Кентербери».

Лопес впервые улыбнулся.

— Вы исключительно честный человек, мистер Холден.

— Да.

— Почему вы заявили, что ваш корабль уничтожен военным судном Марса?

— Я этого не говорил. Я все объяснил в передаче. Такой технологией располагают только флоты внутренних планет, и я нашел в устройстве, заманившем нас, марсианскую деталь.

— Мы должны будем ее увидеть.

— Охотно покажу.

— Судя по вашему досье, вы были единственным ребенком семейной общины. — Лопес словно и не прерывал беседы о прошлом Холдена.

— Да, пять отцов, три матери.

— Столько родителей на одного-единственного ребенка? — заметил Лопес, неторопливо разворачивая новую облатку. На Марсе хватало места для традиционных семей.

— Налоговая льгота для восьми взрослых с одним ребенком позволила им купить двадцать два акра сельскохозяйственных угодий. На Земле тридцать миллиардов человек. Двадцать два акра — это национальный парк, — сказал Холден. — Кроме того, закон позволяет комбинировать ДНК. Они не просто так назывались родителями.

— Как они решали, кто вас выносит?

— У матери Элизы были самые широкие бедра.

Лопес забросил в рот новую облатку и несколько минут посасывал ее. Прежде чем он снова заговорил, палуба вздрогнула. Видеорекордер у его локтя задребезжал.

— Торпедная атака? — спросил Холден. — Значит, корабли астеров так и не свернули?

— Есть предположения на этот счет, мистер Холден?

— Просто отмечаю, что вы весьма охотно стреляете по астерским кораблям.

— Вашими стараниями мы попали в такое положение, что не можем проявить слабость. После ваших обвинений слишком многие изменили мнение о нас к худшему.

Холден пожал плечами. Если собеседник искал на его лице признаки вины или раскаяния, ему не повезло. Корабли с Пояса знали, на что идут. Но не свернули. И все же что-то его беспокоило.

— Может, они и ненавидят вас до последней косточки, — заговорил Холден, — но не так легко найти достаточно самоубийц на шесть команд. Может быть, они рассчитывают увернуться от торпед.

Лопес не шевелился, его тело застыло, впитывая наркотик.

— Мы… — начал он, но тут взвыл сигнал общей тревоги. В тесной металлической клетушке он оглушал.

— Чтоб мне сдохнуть, они что, отстреливаются? — поразился Холден.

Лопес встряхнулся, словно очнувшись от дремоты. Встал и нажал кнопку связи у двери. Через пару секунд вошел десантник.

— Отведите мистера Холдена в его каюту, — приказал Лопес и быстрым шагом покинул помещение.

Десантник стволом винтовки ткнул в сторону двери. Лицо его сурово застыло.

«Все игра да шуточки, пока кто-то не выстрелит в ответ», — подумал Холден.

Наоми похлопала по койке рядом с собой и с улыбкой спросила:

— Ну что, загоняли щепки под ногти?

— Нет, и вообще он удивительно человечен для типа из флотской разведки, — ответил Холден. — Конечно, он еще только брал разгон. Вы, ребята, что-нибудь слышали о тех кораблях?

— Ничего, — ответил Алекс, — но, судя по тревоге, они вдруг решили отнестись к ним серьезно.

— Это безумие, — тихо заговорил Шед, — носиться по космосу в этих металлических пузырях и еще стараться проткнуть друг в друге дырку. Вы видели, что делает с человеком длительная декомпрессия и переохлаждение? Все капилляры в глазах и коже лопаются. Повреждение ткани легких может вызвать тяжелую пневмонию, после которой остаются шрамы эмфиземы. Я к тому, что это не просто смерть.

— Ну, док, развеселил, спасибо, — буркнул Амос.

Корабль внезапно задрожал в прерывистом сверхзвуковом ритме. Алекс круглыми глазами уставился на Холдена.

— Это открываются порты оборонительных орудий. Значит, идут торпеды, — сказал он. — Нам лучше покрепче пристегнуться, детки. Вот-вот начнутся крутые маневры.

Все, кроме Холдена, уже пристегнулись к койкам. Он тоже закрепил ремни.

— Паршиво. Все действие разворачивается в тысячах кэмэ отсюда, а у нас даже оптики нет, — сказал Алекс. — Мы не узнаем, что там светится на экране, пока оно не вскроет корпус.

— Ну, ребята, начинается настоящее веселье, — громко проговорил Амос.

Шед смотрел на них, широко раскрыв глаза, он сильно побледнел. Холден покачал головой.

— Ничего не случится, — сказал он. — Эта штуковина неуязвима. Чьи бы там корабли ни были, они могут устроить хорошее шоу, но не больше того.

— При всем уважении, капитан, — возразила Наоми, — чьи бы там корабли ни были, они должны бы уже погибнуть, а пока живехоньки.

Они слышали шум битвы на расстоянии. Рокотала выходящая торпеда, продолжали вибрировать высокоскоростные оборонительные орудия. Холден не заметил, как задремал, но очнуться его заставил оглушительный рев. Амос с Алексом что-то орали, Шед бессмысленно вопил.

— Что там? — Голос Холдена перекрыл шум.

— Нас подбили, кэп, — отозвался Алекс. — Торпедный удар!

Гравитация внезапно исчезла. «Доннаджер» остановил двигатели. Или они были уничтожены.

Амос не умолкая орал: «Дерьмо, дерьмо!» — но хоть Шед замолк. Он, побелев, таращился со своей койки. Холден отстегнулся и толкнул себя к панели связи.

— Джим, — окликнула его Наоми, — ты что делаешь?

— Надо узнать, что происходит, — ответил через плечо Холден.

Дотянувшись до переборки у люка, он нажал кнопку связи. Ответа не было. Он нажал еще раз, потом принялся колотить в люк. Никто не пришел.

— Где наши чертовы десантники? — процедил он.

Свет померк, включился снова. И снова, и снова, в медленном плавном ритме.

— Палят гауссовы башни. Дерьмо, это ББ, — с дрожью в голосе сказал Алекс.

За всю историю Коалиции ни один крупный корабль не вступал в ближний бой. Но вот «Доннаджер» стрелял из больших корабельных орудий, а это означало, что цель достаточно близка для неуправляемых снарядов. Сотни, а то и десятки километров, а не тысячи. Корабли астеров каким-то чудом пережили торпедную атаку.

— Я хренею, а вы? — В голосе Амоса прорезалась паника.

«Доннаджер» зазвенел, словно гонг, в который раз за разом били большим молотом. Ответный огонь.

Снаряд Гаусса, убивший Шеда, явился беззвучно. Словно по волшебству, на двух противоположных стенах комнаты возникли дыры. Линия между ними пересекала койку Шеда. Только что медик был здесь, а через миг его голова до самого адамова яблока исчезла. Артериальная кровь хлынула наружу красным облаком, вытянулась в две тонкие линии и устремилась к отверстиям, в которые уходил воздух.

Глава 12 Миллер

Миллер двенадцать лет проработал в безопасности. Насилие и смерть были для него привычными спутниками. Мужчины, женщины. Животные. Ребятишки. Однажды он держал за руку девушку, умиравшую от потери крови. Он убил двоих и в любой момент мог снова увидеть их смерть, стоило закрыть глаза и подумать об этом. Спроси его кто, он бы сказал, что уже немногое способно его потрясти.

Но звездную войну он видел впервые.

В баре «Редкий Гиацинт» был обычный для пересменка наплыв посетителей. Мужчины и женщины в форме охранников — в основном из «Звездной Спирали», но попадались и из компаний помельче — либо выпивали после работы перед тем, как уйти вниз, либо пробирались к буфету за завтраком из кофе, грибов в сахарном сиропе и сосисок, в которых мясо составляло, может быть, одну тысячную часть. Миллер жевал сосиску, уставившись на настенный экран. Начальник службы внешних сношений «Звездной Спирали» серьезно смотрел на зрителей, всем видом излучая уверенность и спокойствие и объясняя, что все летит к черту.

— По предварительным сведениям, взрыв был вызван неудачной попыткой закрепить ядерный снаряд на причальном шлюзе. Представители марсианского правительства единодушно классифицируют инцидент как «подозрительную террористическую акцию» и отказываются от комментариев до дальнейшего расследования.

— Еще один, — сказал у него за спиной Хэвлок. — Знаешь, рано или поздно один из этих пидоров угадает в цель.

Миллер обернулся, кивнул на стул рядом. Хэвлок сел.

— Нам предстоит интересный день, — сказал Миллер. — Я собирался тебе звонить.

— А, извиняюсь, — ответил Хэвлок, — я вроде как запоздал.

— Есть новости о переводе?

— Нет, — сказал Хэвлок. — Думаю, мои бумаги зависли в «Олимпе» у кого-то на столе. А ты как? Есть новости по делу о девице?

— Пока нет. Слушай, зачем я хотел тебя увидеть перед работой… Мне нужна пара дней, чтобы проследить кое-какие ниточки по Джули. А на руках у нас столько дерьма, что Шаддид не позволит мне отвлекаться, разве что на фальшивый рапорт.

— А ты все же хочешь отвлечься, — констатировал Хэвлок.

— У меня предчувствие насчет этого дела.

— Так чем я могу помочь?

— Прикрой меня.

— Каким образом? — спросил Хэвлок. — Сказать, что ты болен, не выйдет. У них доступ ко всем медицинским досье.

— Скажешь, что я запил, — предложил Миллер. — Что заглядывала Кандес. Это моя бывшая.

Землянин, насупившись, жевал сосиску. Покачал головой — не отказываясь, а собираясь спросить. Миллер ждал.

— Я должен понимать, что ты скорее позволишь начальству думать, будто сломался и вышел из строя из-за разбитого сердца, чем что выполняешь работу, которую оно тебе поручило? Не понимаю.

Миллер облизал губы и подался вперед, облокотившись на гладкую, некогда белую столешницу. Кто-то выцарапал на пластике картинку. Рассеченный круг. И это в баре, где завсегдатаи — копы.

— Я толком не знаю, что ищу, — объяснил Миллер. — Есть несколько фактиков, которые чем-то связаны, но я еще не знаю чем. Пока не разберусь, надо держаться тихо. Парень столкнулся с бывшей женой и на несколько дней влез в бутылку? От такого дела ни у кого на панели лампочка не загорится.

Хэвлок опять покачал головой, на сей раз в откровенном недоумении. Будь на его месте астер, он выразил бы те же чувства движением рук, что заметно и под скафандром. Одна из сотни мелочей, которыми выдает себя тот, кто вырос не в Поясе. Монитор на стене переключился на изображение блондинки в строгой форме. Представительница «Звездной Спирали» говорила об ответной тактике марсианского флота и рассуждала о том, стоит ли АВП за этим серьезным актом вандализма. Под «актом вандализма» она подразумевала неумелое обращение с атомным зарядом при попытке устроить убийственную ловушку.

— Это дерьмо воняет, — произнес Хэвлок, и Миллер не сразу понял, говорит ли он о партизанских действиях астеров, об ответе марсиан или об услуге, о которой его попросили. — Серьезно. Куда подевалась Земля? Столько дряни навалили, а Земли ни черта не слышно.

— А с какой стати им проявляться? — удивился Миллер. — Это дела Марса и Пояса.

— Ты не помнишь, когда это Земля позволяла, чтобы что-то серьезное происходило без нее? — спросил Хэвлок. — Ладно. Ты слишком пьян, чтобы явиться на службу. Ты увяз в любовных сложностях. Попробую тебя прикрыть.

— Всего на пару дней.

— Постарайся вернуться прежде, чем кто-то решит, что это удобная оказия избавиться от копа-землянина с помощью случайного выстрела.

— Обязательно, — кинул Миллер, встав из-за стола. — А ты не подставляй спину.

— Мог бы не говорить, — ответил Хэвлок.

Центр джиу-джитсу на Церере располагался внизу, у порта, в зоне самой сильной гравитации. Нору переделали из склада, существовавшего до Большой Раскрутки. Плоский пол был надстроен примерно на треть ширины цилиндра. В ящиках, подвешенных к своду потолка, лежали шесты, бамбуковые мечи и тренировочные ножи из тусклого пластика. Полированный камень эхом отражал кряхтение мужчин, отрабатывавших защиту на учебных механизмах, и мягкие удары из глубины, где женщина лупцевала тяжелый мешок. Трое учеников стояли на татами посередине, негромко переговариваясь.

Переднюю стену по сторонам двери украшали снимки. Солдаты в форме. Агенты служб безопасности полудюжины разных корпораций. Типы с внутренних планет попадались редко, но были. Грамоты за победы в соревнованиях. Листок мелким шрифтом — история студии.

Одна из учениц вскрикнула и упала, увлекая за собой партнера. Третий, что остался стоять, похлопал в ладоши и помог им подняться. Миллер всматривался в снимки на стене в надежде увидеть Джули.

— Я могу вам помочь?

Мужчина был вдвое ниже Миллера и вдвое шире в плечах. Такое сложение вроде бы указывало на земное происхождение — но все остальное выдавало в нем астера. Светлый костюм подчеркивал смуглую кожу. Улыбка была любопытствующей и безмятежной, как у сытого хищника. Миллер кивнул.

— Детектив Миллер, — представился он. — Я из службы безопасности станции. Хочу разузнать кое-что об одной из ваших учениц.

— Официальное расследование? — осведомился мужчина.

— Да, — сказал Миллер, — боюсь, что так.

— Тогда у вас должен быть ордер.

Миллер улыбнулся. Мужчина ответил улыбкой.

— Мы не выдаем сведений о наших учениках без ордера, — пояснил он. — Такова политика студии.

— Я ее уважаю, — сказал Миллер. — Нет, действительно. Но просто это… местами это конкретное расследование может оказаться не столь официальным. Девушке ничего не угрожает. Она ничем не провинилась. Просто ее ищут родные с Луны.

— Заказ на похищение, — сказал мужчина, скрестив руки. Его улыбка, казалось бы, ничуть не изменившись, стала холодней.

— Вполне официально, — сказал Миллер, — я мог бы получить ордер и проделать все по своим каналам. Но тогда мне пришлось бы уведомить начальство. А чем больше знает мой босс, тем меньше у меня свободы действий.

Собеседник молчал. Его неподвижность нервировала Миллера, и он с трудом заставлял себя не дергаться. Женщина, работавшая с мешком в глубине студии, перешла на серию частых ударов, сопровождая каждый криком.

— Кто? — спросил мужчина.

— Джули Мао, — ответил Миллер. С тем же успехом он мог бы спросить о матери Будды. — Я думаю, она попала в беду.

— Если и так, почему вас это волнует?

— Я не знаю ответа на ваш вопрос, — признался Миллер, — но волнует. Если вы не хотите мне помочь, значит, не поможете.

— И вы обратитесь за ордером. Будете действовать по официальным каналам.

Миллер снял шляпу, потер голову ладонью и вернул шляпу на место.

— Может быть, и нет, — сказал он.

— Позвольте взглянуть на ваше удостоверение, — попросил мужчина. Миллер достал терминал и позволил сделать проверку его личности. Вернув терминал, мужчина указал на маленькую дверцу за тяжелыми мешками. Миллер прошел туда.

В кабинете было тесно. Мягкий шар за столиком из ламината заменял собой кресло. Сидя на нем, приходилось постоянно удерживать равновесие. Место для отдыха, не позволявшее отдохнуть.

— По их мнению, ей что-то угрожает. По крайней мере, так они говорят, и у меня пока нет оснований им не верить.

— Что угрожает?

— Не знаю, — сказал Миллер. — Знаю, что она была на станции. Знаю, что улетела на Тихо, а с тех пор — ничего.

— Родные хотят, чтобы она вернулась на станцию?

Этот человек знал, кто ее родные. Миллер отложил эту информацию про запас.

— Не думаю, — ответил он. — Последнее сообщение, которое она от них получила, прошло через Луну.

— Из колодца. — Это было сказано, словно о заразной болезни.

— Я ищу любого, кто знал бы, с кем она улетела. И если она подалась в бега, куда направилась и когда собиралась туда попасть. Если она в пределах досягаемости направленного луча.

— Об этом я ничего не знаю, — произнес мужчина.

— Знаете кого-то, кого я мог бы расспросить?

Пауза.

— Можете рассказать о ней что-нибудь?

— Она пришла в студию пять лет назад. Когда начала заниматься, она была… яростной. Недисциплинированной.

— Но делала успехи, — заметил Миллер. — Коричневый пояс, да?

Мужчина поднял брови.

— Я коп, — сказал Миллер. — Я умею выяснять такие вещи.

— Она совершенствовалась, — сказал наставник. — Она пережила нападение. Вскоре после прибытия на станцию. Она делала все, чтобы подобное не повторилось.

— Нападение, — копируя тон наставника, повторил Миллер. — Изнасилование?

— Я не спрашивал. Она прилежно занималась, даже когда покидала станцию. Если люди запускают тренировки, это заметно. Они возвращаются ослабевшими. С ней такого не бывало.

— Крепкая, — сказал Миллер. — Молодец. У нее имелись друзья? Партнеры по тренировкам?

— Немного. О любовниках мне неизвестно — отвечая на ваш следующий вопрос.

— Странно для такой девушки.

— Для какой, детектив?

— Она хорошенькая, — объяснил Миллер. — Компетентная, умная, убежденная. Кто бы отказался от такой подруги?

— Возможно, она еще не встретила подходящего человека.

В его тоне проскользнула насмешка. Миллер пожал плечами, ему было неловко.

— Чем она зарабатывала? — спросил он.

— Мелкие грузоперевозки. Не знаю, какой именно груз. У меня сложилось впечатление, что она бралась за все, что подвернется.

— Значит, регулярных рейсов не было.

— Так мне кажется.

— На чьих кораблях она работала? Конкретный грузовик или брала что попало? Была постоянная компания?

— Я разузнаю для вас, что смогу, — ответил мужчина.

— Работала курьером АВП?

— Я узнаю, — повторил мужчина, — что смогу.

Все новости этого вечера были посвящены Фебе. По научной станции — той самой, к которой астерам не разрешалось даже причаливать, — нанесли удар. Официально сообщалось, что половина населения погибла, другая половина пропала без вести. Никто пока не принял на себя ответственности, но общественное мнение не сомневалось, что некой группе астеров — АВП или кому-то еще — наконец удался «акт вандализма» с немалым количеством трупов. Миллер сидел в своей норе, смотрел новости и пил.

Все летело к черту. Пиратские станции от имени АВП призывали Пояс к войне. К партизанским действиям и прочему. Скоро настанет время, когда Марс уже не сможет себе позволить ихигнорировать. А когда Марс перейдет к действиям, будет уже не важно, последует ли его примеру Земля. Катастрофа приближалась, а ни одна из сторон словно не понимала, насколько они уязвимы. И он ничего — ни черта — не мог сделать, чтобы предотвратить эту катастрофу. Или хотя бы задержать.

Джули Мао улыбалась ему из рамки, за ее спиной виднелась шлюпка. Пережила нападение, сказал тот человек. В ее досье об этом ничего не говорилось. Может, она подверглась ограблению. Может, чему-нибудь похуже. Миллер встречал много жертв насилия и разделял их для себя на три категории. Первая — те, кто делал вид, будто ничего не случилось, а если и случилось, то ничего не значит. К таким принадлежало больше половины людей, с кем ему пришлось говорить. Еще попадались профессиональные страдальцы, люди, которым положение жертвы позволяло вести себя, как им вздумается. К ним относилась большая часть оставшихся.

Процентов пять, если не меньше, принимали случившееся, учитывали урок и шли дальше. Такие, как Джули. Настоящие.

Когда срок его дежурства истек, в дверь трижды позвонили. Миллер встал, держась на ногах менее уверенно, чем ожидал. Он пересчитал бутылки на столе. Больше, чем он думал. Он поколебался минуту — открыть дверь сразу или сперва бросить бутылки в утилизатор. Звонок повторился. Он подошел. Если это со станции, им и положено думать, что он пьян. Никакого резона разочаровывать их.

Лицо оказалось знакомым. Угреватое, замкнутое. Человек с повязкой АВП из бара. Тот, что распорядился убить Матео Джадда.

Коп.

— Приветик, — промямлил Миллер.

— Детектив Миллер, — произнес угреватый. — Я думаю, мы расстались не на той ноте. Надеюсь, можно сделать еще одну попытку.

— Точно.

— Вы позволите войти?

— Я стараюсь не пускать в дом незнакомцев, — ответил Миллер. — Я даже имени вашего не знаю.

— Андерсон Доуз, — представился угреватый. — Я представляю на Церере Альянс Внешних Планет. Думаю, мы могли бы помочь друг другу. Можно войти?

Миллер посторонился, и угреватый — Доуз — шагнул в дверь. Он за два долгих вдоха вобрал в себя обстановку норы, после чего сел так, будто батарея бутылок и запах стоялого пива не стоили комментариев. Миллер, проклиная себя в душе и тщетно пытаясь протрезветь, сел напротив.

— Мне нужна от вас услуга, — сказал Доуз, — и я готов за нее заплатить. Не деньгами, разумеется. Информацией.

— Чего вы хотите? — спросил Миллер.

— Прекратите искать Джульетту Мао.

— Не продается.

— Я пытаюсь сохранить мир, детектив, — сказал Доуз. — Вам стоит меня выслушать.

Миллер склонился вперед, облокотившись на стол. Невозмутимый инструктор по джиу-джитсу работает на АВП? Судя по визиту Доуза, так и есть. Миллер сделал себе заметку в памяти, но промолчал.

— Мао работала на нас, — продолжал Доуз, — но об этом вы и сами догадались.

— Более или менее. Вам известно, где она?

— Нет. Мы ее ищем. И именно мы должны ее найти. А не вы.

Миллер покачал головой. Он не знал, что ответить. Подходящий ответ бился где-то в затылке, и не будь он так пьян…

— Вы — один из них, детектив. Пусть даже вы всю жизнь провели здесь, но платит вам корпорация внутренних планет. Нет, погодите. Я вас не виню. Я все понимаю. Они заказчики, а вам нужна работа. Но… сейчас мы ходим по пленке мыльного пузыря. «Кентербери». Маргинальные элементы Пояса призывают к войне.

— Станция Феба.

— Да, и в этом тоже обвинят нас. Добавьте блудную дочь владельца лунной корпорации…

— Вы думаете, с ней что-то случилось?..

— Она была на «Скопули», — сказал Доуз и, не дождавшись ответа, тут же пояснил: — На том грузовике, который марсиане использовали как наживку для «Кентербери».

Миллер долгую минуту обдумывал известие, потом тихо присвистнул.

— Мы не знаем, что произошло, — продолжал Доуз, — и пока не узнаем, я не могу позволить вам мутить воду. Она и так достаточно мутная.

— А что за информацию вы предлагаете? — спросил Миллер. — Мы ведь торгуемся, а?

— Я сообщу вам, что мы узнали. После того как мы ее найдем, — сказал Доуз. Миллер хихикнул, а представитель АВП продолжал: — Щедрое предложение, если учесть, кто вы такой. Наемник Марса. Партнер землянина. Кое-кто счел бы это основанием и вас считать врагом.

— Но не вы, — вставил Миллер.

— Я полагаю, наши цели в основном совпадают. Стабильность. Безопасность. Странные времена вынуждают к странным союзам.

— Два вопроса.

Доуз приглашающе развел руками.

— Кто украл снаряжение для разгона толпы? — спросил Миллер.

— Снаряжение?

— Еще до гибели «Кентербери» кто-то похитил полицейское снаряжение. Возможно, эти люди хотели вооружить солдат, чтобы контролировать толпу. Или не хотели, чтобы ее контролировали мы. Кто это сделал? И с какой целью?

— Не мы, — сказал Доуз.

— Это не ответ. Попробуйте ответить на второй вопрос. Что случилось с обществом «Золотая Ветвь»?

Доуз непонимающе уставился на него.

— Лока Грейга, — пояснил Миллер. — Сохиро.

Доуз открыл рот и закрыл его. Миллер швырнул в утилизатор пивную бутылку.

— Ничего личного, друг, — сказал он, — но ваша техника расследования меня не впечатляет. С чего вы взяли, что сумеете ее найти?

— Это нечестная проверка, — принялся защищаться Доуз. — Дайте мне несколько дней, и я найду ответы.

— Тогда и приходите. Тем временем я постараюсь не развязывать войну, но и от поисков Джули не откажусь. Пока вы можете идти.

Доуз с кислым видом встал.

— Вы делаете ошибку, — сказал он.

— Наверняка не первую.

Когда человек из АВП вышел, Миллер снова сел за стол. Он сглупил. Хуже того, позволил себе лишнее. Он напивался до отупения вместо того, чтобы делать дело. Искать Джули. Но сейчас он знал больше, чем раньше. «Скопули», «Кентербери». Некоторые точки соединились линиями.

Он избавился от бутылок, принял душ и включил терминал в поисках сведений о корабле Джули. Через час ему пришла в голову мысль, пугавшая его тем больше, чем пристальнее он в нее вглядывался. Около полуночи он послал вызов в нору Хэвлока.

— Миллер?

— Хэвлок, у тебя остались дни от отпуска?

— Несколько осталось.

— И по болезни?

— Наверняка.

— Возьми их, — попросил Миллер. — Сейчас же. Убирайся со станции. Постарайся найти безопасное место. Такое, где не станут убивать землян и радоваться, когда дерьмо полетит грудами.

— Не понимаю. О чем ты?

— Мне сегодня нанес визит агент АВП. Пытался уговорить бросить ту побочную работенку. Я думаю… сдается мне, он нервничает. До смерти перепуган.

Хэвлок помолчал, пока смысл сказанного просачивался в его полусонное сознание.

— Господи, — наконец произнес он, — что могло напугать АВП?

Глава 13 Холден

Холден окаменел, глядя, как кровь хлещет из шеи Шеда и уходит струйками, словно дым, в вытяжной вентилятор. Звуки боя глохли в редеющем воздухе. В ушах забился пульс, потом боль пронзила их ледяными иголками. Сражаясь с креплениями койки, он перевел взгляд на Алекса. Пилот что-то кричал, но разреженный воздух не доносил звуков. Наоми и Амос уже выскочили из коек, оттолкнулись и летели к дырам. В руке у Амоса был пластиковый поднос, у Наоми — белая папка. Холден несколько секунд пытался сообразить, что они задумали. Мир съежился, на периферии зрения в темноте вспыхивали звезды.

К тому времени, как он высвободился, Амос с Наоми успели заткнуть дыры импровизированными заплатами. Слышался пронзительный свист — воздух прорывался в оставшиеся щели. Давление в каюте понемногу выравнивалось, и к Холдену вернулось зрение. Он тяжело дышал, хватая воздух ртом. Кто-то неторопливо поворачивал регулятор громкости, и наконец тишину прорезал крик Наоми, звавшей на помощь.

— Джим, открой аварийный шкаф, — орала она.

Палец ее указывал на маленькую желто-красную панель над его койкой. Годы учебных тревог пробили путь сквозь кислородное голодание и декомпрессию, он рванул печать на клапане и распахнул дверцу. Внутри лежала белая аптечка первой помощи, помеченная древним символом красного креста, полдюжины кислородных масок и герметичный пакет пластиковых прокладок с клеевым пистолетом. Набор первой помощи при утечке воздуха. Холден схватил его.

— Только пистолет, — крикнула Наоми. Голос ее доносился словно издалека — то ли из-за пониженного давления, то ли потому, что у него лопнули барабанные перепонки.

Холден выдернул из пакета пистолет и швырнул ей. Она обвела края папки струйкой мгновенно схватывающегося клея и перебросила пистолет Амосу, который поймал его не оборачиваясь и обвел герметиком свой обеденный поднос. Свист оборвался, сменившись шипением атмосферной системы, усердно восстанавливавшей давление до нормы. Пятнадцать секунд.

Все смотрели на Шеда. Как только закрылся выход в вакуум, кровь начала собираться красными шарами, плававшими над его шеей, словно пузыри, изображавшие голову в каком-то жутком комиксе.

— Господи Иисусе, босс. — Амос отвел взгляд и обернулся к Наоми. Он с отчетливым щелчком сжал зубы и потряс головой. — Что…

— Гауссов снаряд, — ответил ему Алекс. — На тех кораблях были рельсовые пушки.

— Астерские корабли с рельсовыми пушками? — поразился Амос. — Они что, завели флот, а мне сказать забыли?

— Джим, в коридоре и в каюте за той стеной вакуум, — заговорила Наоми. — Корабль поврежден.

Холден начал отвечать, и тут ему попалась на глаза надпись, отпечатанная черными буквами на папке-пластыре. «АВАРИЙНЫЕ ПРОЦЕДУРЫ ФМРК». Ему пришлось подавить хохот, который наверняка перешел бы в истерику.

— Джим, — встревоженно окликнула его Наоми.

— Я в порядке, Наоми, — ответил он и глубоко вздохнул. — Сколько продержатся эти заплаты?

Наоми развела ладонями и принялась стягивать волосы на затылке эластичной ленточкой.

— Воздух кончится раньше. Если вокруг вакуум, значит, каюта снабжается из аварийных баллонов. Восстановители не работают. Не знаю, сколько баллонов полагается на каждую каюту, но наверняка не больше чем на пару часов.

— Вот тут-то и пожалеешь, что не напялили хреновы скафандры, — заметил Амос.

— А толку-то, — возразил Алекс. — Явись мы сюда в скафандрах, они все равно заставили бы снять.

— Попробовать-то можно было?

— Ну, если хочешь вернуться в прошлое и переиграть — пожалуйста, партнер.

— Эй, — резко окликнула их Наоми и замолчала.

О Шеде никто не заговаривал. Все очень старались не смотреть на тело. Холден откашлялся, чтобы привлечь внимание, и поплыл к койке Шеда, увлекая за собой их взгляды. Он помедлил секунду, дав каждому время посмотреть на обезглавленный труп, потом вытащил из ящика под койкой одеяло и накрыл тело Шеда, закрепив ремнями.

— Шед погиб. Мы все в опасности. Споры ни на секунду не продлят нам жизни, — сказал Холден, по очереди задерживая взгляд на каждом из своей команды. — А что продлит?

Все молчали. Холден повернулся к Наоми.

— Наоми, что можно сделать прямо сейчас, чтобы дольше продержаться? — спросил он.

— Я попробую найти аварийный запас воздуха. Каюта рассчитана на шестерых, а нас только… только четверо. Постараюсь уменьшить расход, чтобы растянуть на подольше.

— Хорошо, спасибо. Алекс?

— Если здесь остался кто-то кроме нас, они станут искать выживших. Начну стучать в переборку. В вакууме слышно не будет, но если где-то остался воздух, звук передастся по металлу.

— Хороший план. Я отказываюсь верить, что мы остались на корабле одни, — согласился Холден и повернулся к Амосу. — Амос?

— Надо посмотреть панель связи. Может, сумею связаться с рубкой, или с аварийным отсеком, или… черт, да хоть с кем.

— Спасибо. Хорошо бы дать знать, что мы еще живы, — кивнул Холден.

Все взялись за дело, а Холден остался плавать в воздухе рядом с телом Шеда. Наоми возилась с панелями доступа на стенах, Алекс, упершись ладонями в койку, лег на палубу и бил подошвами в переборку. От каждого гулкого удара каюта чуть вздрагивала. Амос достал из сумки универсальный ключ и принялся разбирать панель связи.

Уверившись, что все заняты делом, Холден тронул ладонью плечо Шеда под расплывающимся на одеяле красным пятном.

— Прости, — шепнул он мертвому. Глаза у него защипало, и он потер их костяшками пальцев.

Панель связи, свисающая на проводах с переборки, громко прогудела. Амос охнул и толкнулся так, что отлетел к дальней стене. Холден поймал его, едва не вывихнув плечо в усилии остановить инерцию стодвадцатикилограммового землянина. Связь снова загудела. Холден отпустил Амоса и подплыл к панели. Под белой кнопкой горела желтая светодиодная лампочка. Холден нажал кнопку. Сквозь треск пробился голос лейтенанта Келли.

— Отойдите от люка, мы входим, — приказал он.

— Хватайтесь за что-нибудь, — заорал Холден команде и, поймав ремень крепления, обернул его вокруг запястья.

Он ждал, что воздух разом вырвется из открытого люка. Но услышал только громкий треск, и давление на секунду слегка упало. В коридоре был устроен переходной шлюз из прилепленных к стенам пластиковых полотнищ. Стоявшие в импровизированном шлюзе лейтенант Келли и еще трое десантников были одеты в вакуумные доспехи, и оружия при них хватило бы на несколько малых войн.

Десантники быстро вошли в комнату, держа стволы на изготовку, и поспешно закупорили за собой люк. Один из них кинул Холдену большой мешок.

— Пять вакуумных костюмов. Одевайтесь, — велел Келли. Его взгляд упал на окровавленное одеяло, укрывшее Шеда, потом на две самодельные заплаты. — Потери?

— Наш медик, Шед Гарвей, — ответил Холден.

— А что за хрень? — громко заговорил Амос. — Кто это вышиб говно из вашей хитрой лодочки?

Наоми с Алексом молча доставали и раздавали остальным костюмы.

— Не знаю, — ответил Келли, — но сейчас мы уходим. Мне приказано вывезти вас с корабля на спасательной шлюпке. У нас меньше десяти минут, чтобы добраться до ангара, взять шлюпку и уйти из района сражения. Одевайтесь быстрей.

Пока Холден надевал костюм, в голове проносились выводы, которые только можно было сделать из факта столь срочной эвакуации.

— Лейтенант, корабль разваливается? — спросил он.

— Пока нет. Но взят на абордаж.

— Зачем же уходить?

— Мы проигрываем.

Если Келли и не притопывал ногой, пока они проверяли герметичность, то, как догадывался Холден, лишь потому, что у него были включены магнитные подошвы. Как только все поднятыми большими пальцами просигналили о готовности, он быстро проверил скафандры и вернулся в коридор. Восемь человек, четверо из которых были в броне, едва помещались в мини-шлюзе. Келли, вытащив из нагрудных ножен большой нож, одним движением вспорол пластиковую стену. Люк за их спинами захлопнулся, исчезновение воздуха отозвалось лишь беззвучной рябью пластиковых клапанов. Келли быстро шел по коридору, команда поспевала за ним.

— Мы как можно скорее пробираемся к килевому лифту, — говорил он по рации. — Шахта заперта после объявления абордажной тревоги, но я легко открою дверь, и мы проплывем к ангарному отсеку. Не задерживаться. Если увидите захватчиков, не останавливайтесь. В любом случае продолжайте движение. Мы справимся сами. Роджер?

— Роджер, лейтенант, — пропыхтел Холден. — Зачем захватили корабль?

— Ради командного инфоцентра, — ответил Алекс. — Это же святой Грааль. Коды, дислокация, компьютерная память, должности. Захват инфоцентра флагмана — мечта стратега.

— Кончай болтать, — оборвал его Келли. Холден не послушался.

— Значит, они скорее взорвут рубку, чем допустят такое?

— Ага, — подтвердил Алекс. — Стандартная процедура при абордаже. Десантники удерживают мостик, инфоцентр и машинный зал. Если хоть один из них захвачен, в двух других нажимают кнопку. В несколько секунд корабль превращается в звезду.

— «Стандартная процедура»… — буркнул Келли. — Там мои друзья.

— Простите, лейти, — ответил Алекс. — Я служил на «Бэндоне». Не думайте, что я не понимаю.

Они свернули за угол и увидели впереди лифтовый зал. Все восемь лифтов были закрыты и герметизированы. Тяжелая переборка захлопнулась после первой пробоины.

— Гомес, введи пароль, — приказал Келли. — Мол, Дуки, наблюдать за коридором.

Двое десантников разошлись, всматриваясь в глубину коридора через прицелы. Третий проделывал что-то сложное у двери одного из лифтов. Холден жестом приказал своим держаться у стен, вне линии огня. Временами палуба под ногами слабо вибрировала. Возможно, от выстрелов из ручного оружия и мелких взрывов. Но здесь, в идеальной тишине вакуума, происходящее казалось далеким и нереальным. Холден осознал, что мозг его работает ненормально. Реакция на травму. Гибель «Кентербери», смерть Ады и Макдауэлла. А теперь кто-то убил и Шеда, прямо на койке. Это уже слишком, мозг не справлялся с обработкой. Окружающее казалось все более и более отдаленным.

Холден оглянулся на Наоми, Алекса и Амоса. Его команда. Они ответили застывшими взглядами, их лица в зеленом свете шлемовых дисплеев казались призрачно-пепельными. Гомес победно стукнул кулаком, и внешняя переборка стала отходить, открывая дверь лифта. Келли жестом подозвал десантников.

Тот, которого звали Молом, повернулся было и направился к лифту, когда его лицо распалось на мелкие брызги стекла и крови. В бронированном туловище и в переборке рядом с ним расцвели дымками сотни мелких вмятин. Тело дернулось и пошатнулось, удерживаемое на полу магнитными подошвами.

Ощущение нереальности смыл выплеск адреналина. Мола и переборку обстреливали разрывными снарядами из скорострельного оружия. Канал связи наполнился воплями десантников и команды Холдена. Слева от Холдена Гомес рванул дверь лифта, пользуясь усиленной тягой доспехов. За дверью открылась пустая шахта.

— Внутрь, — выкрикнул Келли. — Все внутрь!

Холден протолкнул вперед Наоми и Алекса. Последний десантник — Келли называл его Дуки — очередями палил в цель, скрытую от Холдена изгибом коридора. Когда заряды иссякли, он упал на колено, одновременно выщелкнув обойму. Почти неуловимым для Холдена движением выхватил из крепления новый магазин и вставил на место. Через две секунды он уже снова отстреливался.

Наоми крикнула Холдену из шахты, и в тот же миг чья-то рука мертвой хваткой вцепилась ему в плечо, оторвала от пола и швырнула в двери лифта.

— Будешь подставляться под пули, когда найдешь себе другую няньку, — рявкнул лейтенант Келли.

Они, отталкиваясь от стен, полетели по длинному тоннелю шахты к корме корабля. Холден все оглядывался на открытую дверь, исчезавшую вдали.

— Дуки отстал, — сказал он.

— Он прикрывает отход, — отозвался Келли.

— Так что нам лучше убираться, — добавил Гомес, — чтобы это было не зря.

Келли, возглавлявший отступление, ухватился за выступ в стене шахты, резко остановившись. Остальные последовали его примеру.

— Вот и наш выход. Гомес, проверь, — сказал Келли. — Холден, мы планируем захватить один из корветов в ангаре.

Холден счел план разумным. Корветы относились к классу легких фрегатов. Они применялись как конвойные суда и были самыми малыми из кораблей флота, снабженных эпштейновскими двигателями. Кроме того, их использовали в качестве торпедоносцев, так что будет чем огрызнуться. Холден кивнул и знаком предложил Келли продолжать. Тот подождал, пока Гомес справится с дверью лифта и скроется в ангаре.

— Так вот, у меня ключ-карта и код активации, позволяющие войти в корабль и запустить его. Я сразу двинусь к нему, а вы приклейтесь к моей заднице. Не забудьте отключить магнитные подошвы. Нам придется оттолкнуться от стены и лететь напрямик, так что цельтесь хорошенько, не то отстанете от поезда. Все поняли?

Все ответили утвердительно.

— Готовность. Гомес, что там?

— Не повезло, лейти. Полдюжины пиратов присматривают за кораблями в ангаре. Усиленная броня, маневровые ранцы для нуль-g и тяжелое оружие. Медведя уложит, — шепнул в ответ Гомес. Человек, когда прячется, всегда шепчет. Гомес, окруженный вакуумом, мог бы петарды пускать в своем скафандре, и никто бы его не услышал, но он шептал.

— Бежим к кораблю и отстреливаемся, — сказал Келли. — Гомес, через десять секунд вывожу штатских. Прикрывай. Стреляй и перемещайся. Постарайся внушить им, что тут целый взвод.

— Взвод, сэр? — оскорбился Гомес. — Меня на роту хватит!

Холден с Амосом, Алексом и Наоми вслед за Келли выбрались из шахты в ангар и задержались за штабелем ящиков, выкрашенных зеленым. Выглянув поверх штабеля, Холден сразу засек врага. Пираты двумя группами по трое держались у корпуса «Рыцаря» — одна располагалась на обшивке, другая на палубе внизу. Броня на них была сплошь черная, без всяких значков.

Келли указал на них, потом на Холдена. Тот кивнул в ответ. Келли ткнул в приземистый черный фрегат примерно в двадцати пяти метрах, на полпути между ними и «Рыцарем». Поднял левую руку и начал отсчет, сгибая пальцы. На счет два ангар озарился стробоскопическими вспышками, как дискотека: Гомес, располагавшийся в десяти метрах от них, открыл огонь. Первая очередь сбила двух пиратов с обшивки «Рыцаря», и они кувырком улетели к стене. Миг спустя очередь ударила в пяти метрах от места, где Холден только что видел десантника. Он мог бы поклясться, что стреляют двое.

Келли загнул последний палец, уперся ногами в стену и толкнулся в сторону корвета. Холден пропустил вперед своих и оказался последним. К тому времени, как он начал двигаться, Гомес стрелял уже с новой позиции.

Один из захватчиков с палубы навел тяжелое ружье туда, где просверкивали выстрелы его автомата. Гомес и ящик, за которым он укрывался, разлетелись огнем и осколками.

Они были на полпути к кораблю, и Холден уже почти поверил, что они справятся, когда дымная черта пересекла помещение и встретилась с Келли. Лейтенант исчез во вспышке света.

Глава 14 Миллер

«Ксинлонг» погиб глупо. Задним числом стало известно, что это был один из тысяч мелких старательских корабликов, предназначенных для прыжков с астероида на астероид. Пояс кишел такими: пять или шесть семей, объединившись, наскребали деньжат на покупку и начинали добычу. Эти задолжали три выплаты банку, и «Объединенный холдинг и инвестиции» потребовал наложить арест на корабль. Потому-то, согласно общему мнению, они и заглушили передатчик. Просто честные люди, ставшие владельцами ржавого корыта, не захотели с ним расставаться.

Если бы кто-то задумал изобразить на плакате мечту астера, на нем оказался бы «Ксинлонг».

А патрульный истребитель «Сципион Африканский» возвращался к Марсу после двухгодичного облета Пояса. Он тоже направился к захваченному кометному телу в нескольких сотнях километров от Чирона, чтобы пополнить запасы воды.

Когда старательское суденышко оказалось в пределах видимости, «Сципиону» представился быстроходный корабль, идущий без позывных более или менее в его сторону. Официальные источники Марса единодушно утверждали, что «Сципион» неоднократно требовал отозваться. Пиратское вещание АВП дружно уверяло, что все это враки и никто в Поясе никаких вызовов не слышал. Все сходились в том, что «Сципион» открыл порты заградительных орудий и превратил старательский кораблик в светящийся шлак.

Реакция оказалась предсказуемой, как основные физические законы. Марсиане отправили две дюжины дополнительных кораблей для «поддержания порядка». Горлопаны из АВП шумно призывали к открытой войне, и все меньше независимых сайтов и станций пыталось с ними спорить. Огромный неповоротливый механизм войны щелкнул, еще на шаг приближаясь к открытию боевых действий.

А на Церере кто-то после восьми или девяти часов пыток пригвоздил марсианского гражданина Энрике дос Сантоса к стене у водоочистительной станции одиннадцатого сектора. Его опознали по терминалу, оставленному рядом, обручальному кольцу и бумажнику из тонкой искусственной кожи, в котором лежала банковская карта и тридцать тысяч новых иен, выпущенных на Европе. Мертвый марсианин был прибит к стене старательской киркой. Прошло пять часов, а система очистки воздуха еще не справилась с кислым запахом. Команда экспертов собирала образцы. Еще немного, и беднягу можно будет снимать.

Миллер всегда удивлялся, как мирно выглядят покойники. Какой бы кошмарной ни была смерть, наступающий с ней покой напоминал сон. Глядя на мертвые лица, он всегда гадал, сумеет ли так же расслабиться, когда придет его срок.

— Камеры наблюдения? — спросил он.

— Три дня как не работают, — ответила его новая напарница. — Подростки расколотили.

Октавия Мусс работала в отделе преступлений против личности еще в те времена, когда «Звездная Спираль» не ввела более подробную классификацию видов насилия. Затем она попала в команду по изнасилованиям. Еще пару месяцев проработала в «преступлениях против детей». Если в этой женщине еще оставалась душа, она истончилась до прозрачности. В ее глазах не отражалось никаких чувств сильнее легкого удивления.

— Известно, что за подростки?

— Панки с верхних уровней, — сказала она. — Задержаны, оштрафованы, отпущены на поруки.

— Надо бы снова ими заняться, — заметил Миллер. — Интересно, не заплатил ли им кто, чтобы разбили именно эти камеры.

— Уверена, что нет.

— Тогда тот, кто это сделал, знал, что камеры не действуют.

— Кто-то из ремонтников?

— Или из копов.

Мусс причмокнула губами и пожала плечами. Она была астером в третьем поколении. У нее имелась родня на корабликах вроде уничтоженного «Сципионом». И она не видела ничего удивительного в висящем перед ними мешке кожи с торчащими обломками костей. Уронишь молоток при ускорении — он упадет на палубу. Твое правительство убивает шесть семей этнических китайцев-старателей — кто-то приколачивает тебя к коренной скале Цереры трехфутовой старательской киркой из титанового сплава. Око за око.

— Без последствий не обойдется, — сказал Миллер, подразумевая: «Это не труп, это плакат с призывом к войне».

— Обойдется. — Мусс имела в виду: «Война уже идет без всяких плакатов».

— И верно, — протянул Миллер, — обойдется.

— Хочешь заняться ближайшими родственниками? Я посмотрю соседние камеры. Они не в коридоре жгли ему пальцы, значит, притащили откуда-то.

— Ладно, — сказал Миллер, — у меня есть бланк письма с соболезнованием, могу заполнить. Жена?

— Не знаю, — ответила она, — еще не смотрела.

Вернувшись на станцию, Миллер оказался за столом в одиночестве. Мусс уже получила собственный стол через два отсека от него и обустроилась там по своему вкусу. Опустевший стол Хэвлока был протерт дважды, словно служба уборки хотела избавить честную астерскую мебель от самого запаха землянина. Миллер вызвал досье убитого Энрике дос Сантоса, нашел ближайшего родственника. Джун-Йи дос Сантос, работает на Ганимеде. Шесть лет была замужем, детей нет. Хоть чему-то можно порадоваться.

Он нашел форму письма, ввел имя вдовы и контактный адрес. «Дорогая миссис Сантос, с глубочайшим сожалением сообщаю… бла-бла-бла… Ваш (он прокрутил строчки меню, выбирая) муж был ценным и уважаемым членом общества Цереры, и я заверяю Вас, что мы сделаем все возможное, чтобы призвать ее (это Миллер вычеркнул) его убийцу или убийц к ответу. Ваш…»

Письмо казалось бесчеловечным. Безличным, холодным и пустым, как вакуум. Тот ломоть мяса на стене коридора был прежде настоящим человеком со своими страстями и страхами, как у всех людей. Миллер задумался, что говорит о нем тот факт, что он сумел так легко об этом забыть, но в душе он знал. Он отослал письмо и постарался не думать о боли, которую оно причинит.

На табло было полно сообщений. Происшествий вдвое больше обычного. «Вот как оно выглядит, — подумал он. — Никаких бунтов. Ни сражений между норами, ни десантников в коридорах. Просто много нераскрытых убийств».

И тут же поправился: «Так оно выглядит пока».

От этого следующее дело не становилось проще.

Шаддид была у себя.

— Чем могу помочь? — спросила она.

— Мне нужно сделать запрос, — сказал он. — Это несколько необычно, и я решил, что лучше провести его через вас.

Шаддид откинулась на стуле.

— Посмотрим, — сказала она. — Кто вам нужен?

— Джим Холден, землянин с «Кентербери». Марс должен был уже подобрать его, и я хочу сделать запрос на беседу с ним.

— Какое-то из ваших дел связано с «Кентербери»?

— Да, — ответил он, — так мне кажется.

— Говорите, — приказала она. — Не откладывая.

— Это побочное задание. С Джули Мао. Я занимался…

— Я видела ваш рапорт.

— Тогда вы знаете, что она связана с АВП. Насколько я понял, она работала на грузовике, который они использовали как курьера.

— Доказательства у вас есть?

— Так мне сказал один парень из АВП.

— Под протокол?

— Нет, — признался Миллер, — неофициально.

— И как это связано с уничтожением «Кентербери» флотом Марса?

— Она летела на «Скопули», — объяснил Миллер. — Его использовали как наживку для «Кентербери». Штука в том, что, судя по передаче Холдена, они нашли там маячок марсианского флота, но никого из команды.

— И вы считаете, там есть что-то, что вам поможет?

— Я не узнаю этого, пока не увижу, — признался Миллер, — но раз Джули не оказалось на грузовике, кто-то должен был ее забрать.

Улыбка Шаддид не коснулась глаз.

— И вы хотели бы попросить марсианский флот любезно передать вам то, что они получат от Холдена?

— Если он видел на борту что-то, что помогло бы нам понять, куда девалась Джули и остальные…

— Вы чего-то не додумали, — сказала Шаддид. — Марсианский флот уничтожил «Кентербери». Сделано это было, чтобы спровоцировать Пояс на реакцию и получить оправдание для вмешательства и захвата. Их желание «опросить» выживших — только повод первыми добраться до этих бедолаг. Холден с его командой уже мертвы, или марсианские допросчики в данный момент промывают им мозги…

— Нельзя точно сказать…

— …и даже будь у меня возможность получить полный отчет обо всем, что они говорили, пока им вырывали ногти, для вас это окажется бесполезным, Миллер. Марсиане не станут спрашивать их о «Скопули». Они прекрасно знают, что сталось с командой. Ведь они сами подставили «Скопули».

— Это официальная позиция «Звездной Спирали»? — спросил Миллер. Едва слова сорвались с языка, он понял, что сделал ошибку. Лицо Шаддид замкнулось — будто свет выключили. Теперь он и сам видел угрозу, скрывавшуюся в его словах.

— Я просто указываю, что источник недостаточно надежен, — сказала Шаддид. — Не стоит спрашивать подозреваемого, в каком направлении вести розыск. К тому же Джульетта Мао — не основное ваше дело.

— Я этого и не говорил. — Миллер с отвращением заметил, что оправдывается.

— Дел у нас полно, и скоро польет через край. В первую очередь мы должны обеспечить безопасность и бесперебойную работу всех служб. Если то, чем вы занимаетесь, напрямую с этим не связано, вам стоит сменить занятие.

— Эта война…

— Не наше дело, — отрезала Шаддид. — Наше дело — Церера. Напишите мне заключение по делу Мао. Я отошлю его. Мы сделали все возможное.

— Я не думаю…

— А я думаю, — перебила Шаддид. — Мы сделали, что могли. А теперь хватит дурачиться, шевелитесь, ловите преступников, детектив.

— Есть, капитан, — ответил Миллер.

Когда Миллер вернулся к своему столу, за ним сидела Мусс, держа в руках чашку крепкого чая или жидкого кофе. Она кивнула на настольный монитор. На нем трое астеров — двое мужчин и женщина — выходили со склада, таща товарный контейнер из оранжевого пластика. Миллер поднял бровь.

— Рабочие независимой газовой компании. Азот, кислород, основные составляющие атмосферы, никакой экзотики. Похоже, они держали того беднягу на одном из складов компании. Я послала экспертов поискать там брызги крови.

— Хорошая работа, — сказал Миллер.

Мусс пожала плечами, словно говоря: «Обычная работа».

— Где эти типы? — спросил Миллер.

— Вчера улетели. В полетном плане сказано, что направляются на Ио.

— Ио?

— База Коалиции Земля — Марс, — пояснила Мусс. — Хотите поспорить, объявятся ли они там?

— Еще бы, — усмехнулся Миллер. — Ставлю полтинник, что не появятся.

Мусс откровенно рассмеялась.

— Я заявила их в розыск, — сказала она. — Где бы они ни высадились, местные будут предупреждены и поинтересуются их связью с Сантосом.

— Стало быть, дело закрыто, — сказал Миллер.

— Еще одно очко в пользу хороших ребят, — согласилась Мусс.

Остаток дня прошел в суете. Три нападения — из них два по откровенно политическим мотивам и одна бытовая драка. До конца смены Мусс с Миллером сняли с табло все три. Завтра появятся новые.

Освободившись, Миллер остановился у станции «трубы», чтобы купить с тележки порцию риса с протеиновой приправой, немного напоминавшей цыпленка терияки. В вагоне «трубы» пассажиры, обычные граждане Цереры, читали новости и слушали музыку. Молодая парочка жалась друг к другу, перешептываясь и хихикая. Лет шестнадцать, может, семнадцать. Он видел, как рука паренька нырнула под блузку девушки. Та не возражала. Старушка прямо напротив Миллера спала, свесив голову и деликатно похрапывая.

«Все ради этих людей, — сказал себе Миллер. — Ради обычных людей, которые проживают свои маленькие жизни в каменном пузыре, окруженном пустотой. Если они допустят, чтобы на станции начались беспорядки, все эти жизни превратятся в ошметки, подобно котенку, угодившему хвостом в мясорубку. Не допустить этого — дело таких, как он, Мусс и даже Шаддид».

«Значит, — проговорил тихий голосок у него в голове, — помешать Марсу сбросить атомный заряд, который расколет Цереру, как яйцо, — не твое дело? Что больше угрожает вот этому пареньку: несколько шлюх без лицензии или война между Поясом и Марсом?»

Кому повредит, если он узнает, что произошло со «Скопули»?

Разумеется, ему был известен ответ на этот вопрос. Невозможно судить, насколько опасной окажется правда, пока ее не узнаешь, — и одно это было достаточной причиной продолжать поиски.

Человек из АВП, Андерсон Доуз, сидел на складном стуле у норы Миллера, читая книгу. Настоящую книгу — тончайшие страницы, переплетенные, весьма вероятно, в натуральную кожу. Миллеру случалось видеть такие на картинках, и идея, что какой-нибудь мегабит можно носить в столь тяжеловесном устройстве, представлялась ему немыслимым расточительством.

— Детектив.

— Мистер Доуз.

— Я надеялся, что смогу с вами поговорить.

Когда они вошли, Миллер порадовался, что успел немного прибраться. Все пивные бутылки были отправлены в утилизатор. Пыль со стола и шкафов он стер. Подушки на стульях зачинил или сменил. Пока Доуз устраивался, Миллер понял, что на самом деле занимался домашним хозяйством, ожидая его визита, только прежде этого не осознавал.

Доуз положил книгу на стол, порылся в кармане и подтолкнул к Миллеру тонкий черный фильмодиск. Миллер взял его.

— Что я там увижу? — осведомился он.

— Ничего такого, что могли бы доказать и использовать для рапорта, — ответил Доуз.

— Фальшивка?

— Да. — Ухмылка не сделала лицо Доуза приятнее. — Только не нами сфабрикованная. Вы спрашивали про полицейское снаряжение. Оно выписано на сержанта Полину Триколоски для передачи двадцать третьему отряду спецслужбы.

— Двадцать третий отряд…

— Да, — кивнул Доуз, — такого не существует в природе. Как и Триколоски. Все снаряжение было упаковано и отправлено в доки. Грузовик, стоявший там в тот день, зарегистрирован на корпорацию «Гато Прето».

— «Черный Кот»?

— Вы их знаете?

— Импорт-экспорт, обычное дело, — пожал плечами Миллер. — Мы ими занимались, подозревая, что за ними стоит Лока Грейга. Но так и не смогли с ним связать.

— Вы были правы.

— Вы это доказали?

— Это не мое дело, — возразил Доуз, — но вот что вас могло бы заинтересовать. Автоматика доков указывает вес корабля здесь и по прибытии на Ганимед. Он оказался на три тоны легче, не считая потери массы реактора. И время перелета больше расчетного.

— Кто-то с ним встретился, — сказал Миллер. — Снаряжение перегрузили на другой корабль.

— Вот вам и ответ, — сказал Доуз. — Оба ответа. Снаряжение похищено со станции местной преступной группировкой. Доказательства отсутствуют, но вполне можно предположить, что они и людей отправили вместе со снаряжением.

— Куда?

Доуз развел руками. Миллер кивнул. На станции их нет. Дело закрыто. Еще одно очко в пользу хороших ребят.

Проклятье.

— Я выполнил свои обязательства по договору, — сказал Доуз. — Вы просили информацию. Я ее получил. Итак, вы собираетесь исполнять свои?

— Прекратить поиски Мао, — проговорил Миллер. Это не было вопросом, и Доуз не стал отвечать. Миллер откинулся на спинку стула.

Джульетта Андромеда Мао. Богатая наследница с внутренних планет, ставшая курьером АВП. Космическая гонщица. Коричневый пояс, и претендует на черный.

— Да какого черта?! — воскликнул Миллер. — Все равно я не стал бы отправлять ее домой, если бы и нашел.

— Не стали бы?

Миллер изобразил ладонями жест, означавший «конечно нет».

— Она хорошая девчонка, — сказал он. — Как бы вы себя чувствовали, если бы вас, взрослого человека, мамаша вздумала тащить домой за ухо? Ерундовое дело, с самого начала.

Доуз опять улыбнулся. На этот раз улыбка немного украсила его лицо.

— Рад это слышать, детектив. Я не забуду остальных своих обещаний. Когда мы ее найдем, мы вам скажем. Даю слово.

— Ценю, — сказал Миллер.

Минуту длилось молчание, дружеское или неловкое, Миллер не мог бы сказать. Может, то и другое. Доуз встал и протянул руку. Миллер пожал ее. Доуз вышел. Два копа, работающие на разные стороны. Пожалуй, у них было что-то общее.

Но это не значило, что Миллер чувствовал стыд, солгав этому человеку.

Он запустил шифровальную программу на своем терминале, закрыл ею канал связи и заговорил в камеру:

— Мы незнакомы, сэр, но, надеюсь, вы уделите несколько минут, чтобы помочь мне. Я — детектив Миллер из службы безопасности «Звездной Спирали». Я служу на Церере, и мне поручен поиск вашей дочери. У меня к вам пара вопросов.

Глава 15 Холден

Холден дотянулся и поймал Наоми. Пока они, кувыркаясь, летели по отсеку, он пытался сориентироваться. Оттолкнуться, чтобы остановить полет, было не от чего. Они находились посреди помещения, без всякого укрытия.

Взрыв отшвырнул Келли на упаковочный ящик, и теперь десантник плавал над ним, прилепившись одной магнитной подошвой к боковой стенке контейнера, а другой пытаясь дотянуться до палубы. Амоса сбросило на пол, и он лежал ничком, под немыслимым углом вывернув ногу. Алекс скрючился рядом с ним.

Холден выгнул шею, высматривая нападающих. Один, с гранатометом, подорвавший Келли, снова наводил оружие для окончательного удара. «Мы покойники», — подумал Холден. Наоми сделала неприличный жест.

Человек с гранатометом содрогнулся и разлетелся брызгами крови и мелких осколков.

— К кораблю! — крикнул по рации Гомес. В его пронзительном голосе слышалась боль и возбуждение боя.

Холден вытянул буксировочный конец скафандра Наоми.

— Что ты?.. — выговорила она.

— Доверься мне, — сказал он и, нацелив ногу ей в живот, пихнул изо всех сил.

Его ударило о палубу, ее отбросило к потолку. Щелкнув магнитными подошвами, Холден притянул ее к себе на буксире.

Отсек мигал вспышками автоматных очередей.

— Не высовывайся, — велел Холден и со всей скоростью, какую позволяли магнитные подошвы, пробежал к Алексу с Амосом. Механик слабо шевелил конечностями — значит, был жив. Холден, сообразив, что еще сжимает в руке буксир Наоми, прищелкнул его к карабину на поясе. Больше их не разбросает.

Он, преодолев инерцию, поднял с палубы Амоса. Тот кряхтел и бранился сквозь зубы. Холден пристегнул к скафандру и его буксир. Если придется, он потащит на себе всю команду. Ни слова не говоря, Алекс прицепил к Холдену свой трос и устало поднял большой палец.

— Это было… в смысле, лядь! — сказал он.

— Точно, — согласился Холден.

— Джим, — позвала Наоми, — смотри!

Холден проследил ее взгляд. Келли ковылял в их сторону. Броня на левом боку была заметно помята, гидравлическая жидкость сочилась наружу и цепочкой капель плыла за ним, но он двигался — по направлению к фрегату.

— Ладно, — бросил Холден, — пошли.

Все пятеро двинулись к кораблю через наполненный разлетающимися от неутихающей стрельбы осколками отсек. Будто оса ужалила Холдена в плечо, и налобный дисплей скафандра сообщил о мелкой пробоине. Он чувствовал, как что-то теплое стекает по бицепсу.

Гомес как одержимый заорал в рации и метнулся к наружной стене отсека, яростно отстреливаясь. Ответный огонь не прекращался. Холден видел, как в десантника попадают раз за разом, из его костюма вырывались облачка газа, и Холдену не верилось, что там внутри еще могло остаться что-то живое. И все же Гомес отвлекал на себя внимание, позволяя Холдену с его командой дохромать до шлюза корвета, дающего хоть какое-то укрытие.

Келли извлек из кармашка скафандра металлическую карточку, мазнув ею по замку, открыл внешний люк, и Холден протолкнул в него невесомое тело Амоса. Следом вошли Наоми, Алекс и раненый десантник. Еще не отойдя от шока, не веря своим глазам, они наблюдали, как шлюз наполняется воздухом и открывает внутреннюю дверь.

— Просто не верю, что мы… — начал Алекс, и голос его сорвался.

— Об этом потом, — оборвал его Келли. — Алекс Камал, вы служили в ФМРК. Можете пилотировать этот корабль?

— Конечно, лейти, — ответил Алекс и заметно подтянулся. — Но почему я?

— Нашего второго пилота убивают снаружи. Возьмите это, — сказал Келли, отдавая ему карточку. — Остальным пристегнуться. Мы потеряли много времени.

Вблизи повреждения его скафандра выглядели еще страшнее. Келли получил несколько ранений в грудь, и не все, что капало из пробоин, оказалось гидравлической жидкостью. Была и кровь.

— Позвольте мне помочь, — потянулся к нему Холден.

— Не трогайте меня! — с неожиданной яростью выкрикнул Келли. — Пристегивайтесь и завалите хлебальники! Выполнять!

Холден не стал спорить. Он отцепил буксировочные концы от своего скафандра и помог Наоми задвинуть Амоса в амортизатор и закрепить. Келли остался палубой выше, но его голос донесся по связи.

— Мистер Камал, готовы к полету?

— Роджер, лейти. Реактор был горячим.

— «Тахи»держали в боевой готовности. Потому мы ее и выбрали. Вперед. И как только выйдем из ангара — полную тягу.

— Роджер, — повторил Алекс.

Гравитация возвращалась толчками, мотавшими их в самых неожиданных направлениях, — это Алекс поднял корабль с палубы и разворачивал к двери ангара. Холден закончил с креплениями ремней и повернулся проверить, все ли готово у Наоми с Амосом. Механик стонал и мертвой хваткой цеплялся за края койки.

— Ты еще с нами, Амос? — спросил Холден.

— О-ху-бал-деть, кэп, — отозвался тот.

— О, черт, я вижу Гомеса, — заговорил по связи Алекс. — Его сбили. Ох, адовы ублюдки, стреляют в лежачего! Сукины дети!

Движение прекратилось, и Алекс тихо процедил:

— Глотайте, ублюдки.

Корабль коротко вздрогнул и после паузы продолжил движение к люку.

— Оборонительные орудия? — спросил Холден.

— Малость сравнял счет, — буркнул в ответ Алекс.

Холден представлял, что сотворили несколько сотен снарядов в тефлоновой оболочке на скорости пять тысяч метров в секунду с человеческими телами, когда Алекс включил полный ход и стадо слонов навалилось Холдену на грудь.

Он пришел в себя в невесомости. Глазницы и мошонка ныли, значит, корабль довольно долго шел с большим ускорением. Терминал на стене напротив сообщил, что это продолжалось полчаса. Наоми шевелилась на своей койке, но Амос был без сознания, а из дыры в его скафандре слишком уж быстро капала кровь.

— Наоми, займись Амосом, — каркнул больным горлом Холден. — Алекс, доложись.

— «Донни» за нами взорвался, кэп. Наверно, десантники не удержались. Его больше нет, — приглушенным голосом отозвался Алекс.

— Шесть кораблей атакующих?

— Я никого не видел после взрыва. Думаю, они поджарились.

Холден кивнул сам себе. Еще немного сравняли счет. Абордаж — один из самых рискованных маневров в сражении флотов. В сущности, это состязание на скорость между абордажной командой, пробивающейся в машинный зал, и коллективной волей тех, кто держит палец на кнопке самоуничтожения. Одного взгляда на капитана Яо хватило Холдену, чтобы не сомневаться, кто выиграет эту гонку.

И все же. Кто-то счел, что риск того стоит.

Холден отстегнул крепления и проплыл к Амосу. Наоми уже вскрыла пакет первой помощи и тяжелыми ножницами срезала с механика скафандр. Расщепленный конец берцовой кости на двенадцати g прорвал в нем дыру.

Сняв скафандр, Наоми уставилась на кровавое месиво, в которое превратилась голень Амоса.

— Что будем делать? — спросил Холден.

Наоми, уставившись на него, выдавила хриплый смешок.

— Понятия не имею.

— Но ты… — начал Холден. Наоми продолжала, не слыша его.

— Будь мы сделаны из металла, я бы выправила все кувалдой и приварила бы на место.

— Я…

— Но он — не корабельная обшивка, — продолжала она, повышая голос до крика, — так что ж ты у меня спрашиваешь, что делать?

Холден вскинул ладонь в примирительном жесте.

— Ладно, я понял. Давай пока остановим кровь.

— Если убьют Алекса, пилотировать корабль тоже мне, так, по-твоему?

Холден собирался ответить, но прикусил язык. Она была права. Всякий раз, когда не знал, что делать, он обращался к Наоми. Это продолжалось годами. Она умная, способная, ее обычно невозможно вывести из равновесия. Он превратил ее в костыль, а ведь она была измучена не меньше его. Если не остеречься, она сломается, а это ему совсем ни к чему.

— Ты права. Я позабочусь об Амосе, — сказал он, — а ты сходи посмотри, как Келли. Я через несколько минут подойду.

Наоми продолжала смотреть на него, пока дыхание у нее не выровнялось, потом кивнула и повернулась к трапу.

Холден опрыскал ногу Амоса коагулянтом и наложил бинт из пакета первой помощи. Потом вызвал базу корабельного терминала и нашел в ней информацию по сложным переломам. Он с нарастающим отчаянием читал инструкцию, когда его по связи окликнула Наоми.

— Келли мертв, — ровным голосом сообщила она.

В животе у Холдена что-то оборвалось, и он позволил себе три вздоха, чтобы прогнать из голоса панику.

— Понял. Мне нужна твоя помощь, чтобы вправить кость. Возвращайся сюда. Алекс, дай мне пол-g, пока мы занимаемся Амосом.

— В каком направлении, кэп? — спросил пилот.

— Все равно, просто дай пол-g и не выходи на связь, пока я не скажу.

Наоми как раз спустилась в люк, когда началось ускорение.

— Похоже, у Келли переломаны все ребра, — сказала она, — а при перегрузке они, наверно, проткнули внутренности.

— Он должен был знать, что так произойдет, — сказал Холден.

— Точно.

Легко смеяться над десантниками у них за спиной. Когда Холден служил на флоте, шуточки над железноголовыми были привычны, как сквернословие. Однако четверо десантников умерли, чтобы вытащить их с «Доннаджера», и трое из них приняли это решение сознательно. Холден дал себе слово никогда больше не шутить о десантниках.

— Нам надо вправить кость, прежде чем закреплять. Держи его крепче, а я буду тянуть. Дай знать, когда кость встанет на место и нога выпрямится.

Ничего ужаснее Холден в жизни не делал. Амос очнулся и кричал не переставая. Ногу пришлось вытягивать дважды, потому что в первый раз кость встала неровно, а когда он выпустил ступню, расщепленная берцовая снова высунулась в дыру в фонтане крови. К счастью, на этом месте Амос отключился, и вторую попытку они могли сделать, не слыша его воплей. Вроде получилось. Холден залил рану антисептиками и коагулянтами, зашил дыру степлером, залепил стимулирующей рост повязкой и закончил дело быстротвердеющим лубком и инъекцией антибиотика в бедро.

После этого он рухнул на палубу и стал дрожать. Наоми забралась в свою койку и разрыдалась. Холден впервые слышал, как она плачет.

Холден, Алекс и Наоми плавали над амортизатором с телом лейтенанта Келли. Внизу спал накачанный снотворным Амос. «Тахи» бесцельно дрейфовал в пространстве, и в первый раз за долгое время их никто не преследовал. Холден понимал, что двое его товарищей ждут. Хотят услышать, как он собирается их спасать. В их глазах было ожидание. Он старался выглядеть спокойным и задумчивым. Но в душе он паниковал. Он понятия не имел, куда податься. И что делать. С той минуты, когда они нашли «Скопули», все надежные убежища превращались в смертельные ловушки. «Кентербери», «Доннаджер». Холдену чудилось, что, куда бы он ни направился, через несколько минут цель их пути окажется взорвана.

«Делайте что-нибудь, — десять лет назад внушал молодым офицерам наставник. — Если не знаете верного хода, делайте хоть что-нибудь».

— Кто-то займется расследованием случившегося с «Доннаджером», — заговорил он. — Марсианские корабли уже сейчас несутся к месту взрыва. Они знают, что «Тахи» выжил, потому что наш передатчик шумит на всю Солнечную систему.

— Ничего подобного, — сказал Алекс.

— Объясните, мистер Камал.

— Это торпедоносец. Ты думаешь, кому-то может потребоваться передать вражескому кораблю сигнал, выходя на цель? Нетушки, на панели есть такая славная кнопочка с надписью «Отключение передатчика». Я ее нажал перед вылетом. Мы сейчас — просто одно из миллионов небесных тел.

Два долгих вздоха Холден молчал.

— Алекс, возможно, это лучшее известие за всю историю вселенной, — наконец сказал он.

— Но нас не примет ни один порт, Джим, — возразила Наоми. — Во-первых, никто и близко не подпустит корабль без опознавательных сигналов, а во-вторых, как только они засекут нас визуально, трудно будет скрыть, что мы — марсианский военный корабль.

— Да, это осложняет дело, — признал Алекс.

— Фред Джонсон, — сказал Холден, — дал нам адрес для связи. Думается, как раз АВП где угодно примет похищенный марсианский корабль.

— Мы его не похищали! — возмутился Алекс. — Теперь он — спасенное имущество.

— Ага, скажешь это ФМРК, если они нас поймают. Но давай-ка постараемся, чтобы не поймали.

— Значит, мы будем ждать здесь ответа полковника Джонсона? — спросил Алекс.

— Нет, ждать буду я. Вы двое приготовьте лейтенанта Келли к похоронам. Алекс, ты служил в ФМРК, ты знаешь традиции. Похороните его со всеми почестями и сделайте запись в журнале. Он погиб, вытаскивая нас, и мы воздадим ему должное. Как только где-то причалим, перешлем отчет ФМРК, чтобы они исполнили все формальности.

— Мы сделаем все, как надо, — кивнул Алекс.

Фред Джонсон отозвался так скоро, что Холден задумался, не сидел ли он у терминала, ожидая их сообщения. В его ответе содержались только координаты и слова «направленный луч». Холден навел лазерный передатчик на указанную точку — ту самую, откуда пришло первое сообщение Фреда, — затем включил микрофон и позвал:

— Фред?

Указанные координаты располагались в одиннадцати с лишним световых минутах. Холден приготовился двадцать две минуты ждать ответа. Чтобы занять время, он передал распоряжение в рубку и велел Алексу, как только они закончат с лейтенантом Келли, двигать к указанному месту на одном g.

Через двадцать минут началось ускорение, а по трапу поднялась Наоми. Она скинула вакуумный скафандр, оставшись в красном марсианском спортивном костюме, который был ей основательно короток и велик на три размера в ширину. Волосы ее и лицо выглядели чистыми.

— У них тут есть душевая кабина. Нельзя ли нам оставить этот кораблик себе? — сказала она.

— Как там прошло?

— Мы о нем позаботились. Рядом с машинным залом порядочных размеров грузовой отсек. Мы положили его там, пока не найдем способа отправить домой. Я отключила жизнеобеспечение, так что он сохранится.

Протянув руку, она уронила на колени Холдену черный кубик.

— Это было у него в кармане скафандра.

Холден поднял кубик. Он походил на устройство для хранения данных.

— А можно узнать, что в нем? — спросил он.

— Конечно. Только дай мне время.

— Как там Амос?

— Давление выровнялось, — сказала Наоми. — Вроде бы это хорошо.

Прогудела панель связи, и Холден нажал прием.

— Джим, новости о «Доннаджере» уже попали в сеть. Признаться, я чрезвычайно удивился, услышав вас, — произнес голос Фреда. — Чем я могу вам помочь?

Холден помолчал, составляя в уме ответ. Фред не скрывал подозрений, но ведь он дал пароль как раз на такой случай.

— Фред, мы встречаем врагов повсеместно, а список друзей все короче. Собственно, в нем только вы и остались. Я нахожусь на похищенном…

Алекс многозначительно откашлялся.

— …на спасенном военном корабле ФМРК, — поправился Холден. — Мне нужно как-то скрыть это обстоятельство, чтобы нас не расстреляли, как только увидят. Помогите мне.

Через полчаса они услышали ответ.

— Прилагаю файл данных по субканалу, — произнес Фред. — Там новый опознавательный код и указания по его установке. Код выдержит проверку на всех регистрах. Он совершенно легален. Там же координаты места, где вы найдете безопасную гавань. Нам есть о чем поговорить.

— Новый опознавательный код? — поразилась Наоми. — Откуда у АВП новый опознавательный код?

— Взломали протокол безопасности Коалиции Земля — Марс или заслали крота в регистрационную контору, — предположил Холден. — Как бы то ни было, мы, кажется, теперь играем за высшую лигу.

Глава 16 Миллер

Миллер смотрел передачу с Марса вместе со всей станцией.

Подиум был задрапирован черным — дурной знак. Звезда и тридцать полос Марсианской Республики Конгресса на заднем плане повторялись не один раз, а восемь. Еще хуже.

«Это не могло произойти без тщательного планирования, — говорил президент Марса. — Информация, которую пытались похитить, глубоко и фундаментально подорвала бы безопасность марсианского флота. Пояс готовил эту агрессию по меньшей мере годы».

«Пояс», — отметил Миллер. Не АВП — Пояс.

«За неделю, прошедшую с первого известия о нападении, мы наблюдали тридцать вторжений в радиус безопасности Марса, в том числе на станцию Паллада. В случае потери ее очистительных сооружений экономика Марса понесла бы невосполнимый ущерб. Перед лицом организованной партизанской войны нам не остается иного выбора, как усилить военные кордоны на станциях, базах и кораблях Пояса. Конгресс разослал приказы всем силам флота, не занятым активной службой, и мы надеемся, что наши братья и сестры на Земле незамедлительно присоединятся к маневрам Коалиции.

Новые полномочия марсианского флота включают обеспечение безопасности всех честных граждан, разрушение инфраструктуры зла, таящегося в Поясе, и осуществление правосудия над силами, ответственными за нападения. Я с радостью могу сообщить, что наши первые усилия уже привели к уничтожению восемнадцати нелегальных военных кораблей и…»

Миллер выключил передачу. Вот, значит, как. Тайная война вышла наружу. Папаша Мао не зря торопился вытащить Джули, только он опоздал. Его дражайшей дочурке придется рисковать вместе с остальными.

Для станции Церера все это означало по меньшей мере комендантский час и наблюдение за персоналом. Официально станция оставалась нейтральной. Она не принадлежала ни АВП, ни кому другому. И «Звездная Спираль» была земной корпорацией, не связанной с Марсом контрактами и договорами. В лучшем случае сражения между АВП и Марсом не коснутся станции. В худшем на Церере начнутся новые беспорядки. И будут новые смерти.

Нет, не так. В худшем случае Марс выразит недовольство, сбросив на станцию скалу или горсть ядерных боеголовок. Или взорвав двигатель стоящего в порту корабля. Если дела пойдут вразнос, это смерть шести или семи миллионов людей и конец всему, что знал Миллер.

Странное дело, он чувствовал едва ли не облегчение.

Миллер знал уже несколько недель. Все знали. Но пока ничего не случилось, в каждой шутке, в каждом случайном разговоре, в вежливом кивке или оброненной в вагоне «трубы» фразе мерещились недомолвки. И сейчас не в его силах было остановить раковую опухоль войны или хотя бы замедлить ее рост, но, по крайней мере, о ней теперь можно было говорить. Миллер потянулся, доел последние крошки грибкового творога, допил последний глоток чего-то, не слишком непохожего на кофе, и отправился охранять покой среди войны.

Мусс встретила его рассеянным кивком. Табло было полным-полно: все новые преступления требовали расследования, рапортов, закрытия дел. Вдвое больше, чем вчера.

— Плохая ночь, — заметил Миллер.

— Могло быть хуже, — возразила Мусс.

— Да?

— «Звездная Спираль» могла быть марсианской корпорацией. Пока Земля сохраняет нейтралитет, нам не придется превращаться в гестапо.

— Думаешь, это надолго?

— Смотри на часы, — усмехнулась она. — Только знаешь, что я тебе скажу? Когда все рухнет, мне понадобится заглянуть к ядру. Был там один парень, которого мы никак не могли поймать за руку, когда я служила в команде по изнасилованиям.

— Чего ждать? — спросил Миллер. — Сгоняй наверх, всади в него пулю и возвращайся к обеду.

— А, ты же знаешь, — ответила она. — Пытаешься остаться профессионалом. Да к тому же, послушай я тебя, нам бы и пришлось расследовать дело, а на табло уже нет места.

Миллер сел за свой стол. Все это были шуточки. Болтовня, чтобы сбросить напряг перед днем, от которого ждешь бесконечной череды малолетних шлюх и некачественных наркотиков. И все же на станции ощущалось напряжение. Оно слышалось в смешках, в том, как держались люди. На виду оказалось больше кобур, чем в обычные дни, словно демонстрация оружия могла обеспечить им безопасность.

— Думаешь, это АВП? — спросила Мусс, понизив голос.

— Ты о том, кто прикончил «Доннаджер»? Кому бы еще? К тому же они взяли на себя ответственность.

— Кто-то из них. Как я слышала, АВП нынче размножился. Ребята старой школы ни о чем понятия не имеют. Намочили штаны и теперь выслеживают пиратские станции, которые заявили, что это их рук дело.

— А что они могут? — спросил Миллер. — Если заткнуть все луженые глотки в Поясе, это ничего не изменит.

— А все-таки, если в АВП раскол… — Мусс взглянула на табло.

Если в АВП раскол, все, что они видят на табло, — мелочи. Миллер пережил две гангстерские войны. Первую, когда Лока Грейга сверг и уничтожил «Арийских Летунов», и вторую, когда раскололась «Золотая Ветвь». АВП был крупнее, коварнее и профессиональнее всех прежних. В Поясе начнется гражданская война.

— Может, обойдется, — сказал Миллер.

Шаддид вышла из кабинета, обвела глазами помещение станции. Поймав взгляд Миллера, сделала резкий жест. «Зайдите ко мне».

— Разжалуют, — сказала Мусс.

В кабинете преспокойно сидел на стуле Андерсон Доуз. Миллера передернуло, когда он понял, что это значит. Между Марсом и Поясом открытый вооруженный конфликт. Представитель АВП на Церере совещается с капитаном службы безопасности.

«Вот оно как», — подумал он.

— Вы занимаетесь делом Мао, — заговорила Шаддид, усаживаясь на свое место. Миллеру сесть не предложили, поэтому он заложил руки за спину.

— Вы мне его поручили, — напомнил он.

— И сказала, что это не слишком важно.

— Я не согласен, — возразил Миллер.

Доуз улыбнулся. Улыбка оказалась необыкновенно теплой, особенно в сравнении с лицом Шаддид.

— Детектив Миллер, — сказал он, — вы не понимаете, что происходит. Мы сидим в пузыре воздуха среди вакуума, а вы размахиваете топором. Прекратите это.

— Я снимаю вас с дела Мао, — вмешалась Шаддид. — Вы поняли? С настоящего момента я официально отстраняю вас от расследования. Любые дальнейшие действия будут квалифицироваться как превышение полномочий и растрата средств «Звездной Спирали». Все материалы по делу верните мне. Из своих личных баз все данные вычистите. Исполнить до конца смены.

В голове у Миллера все кипело, но лицо оставалось бесстрастным. У него отнимают Джули. Он от нее не откажется. Это данность. Но не главное.

— Я сделал несколько запросов… — начал он.

— Ничего подобного, — отрезала Шаддид. — Ваше письмецо к родителям послано в нарушение инструкций. Все контакты с акционерами должны проходить через меня.

— То есть оно не прошло? — уточнил Миллер, подразумевая: «Вы за мной следили».

— Не прошло, — ответила Шаддид. «Да, следила, и что ты сделаешь?»

Сделать он ничего не мог.

— А как с записью допроса Джеймса Холдена? — поинтересовался он. — Они успели, прежде чем…

«Прежде чем „Доннаджер“ погиб, захватив с собой последних живых свидетелей со „Скопули“ и ввергнув систему в войну?» Миллер понимал, как жалко звучит его вопрос. У Шаддид на скулах вздулись желваки. Он бы не удивился, услышав скрип зубов. Молчание нарушил Доуз.

— Думаю, все можно смягчить, — сказал он. — Детектив, насколько я понимаю, вы считаете, что мы хотим закопать дело. Это не так. Однако никто не выгадает, если ответы, которые вы ищете, получит «Звездная Спираль». Подумайте сами. Хотя вы и астер, но работаете на земную корпорацию. На данный момент Земля — единственная из больших сил, еще не гребущая под себя. Только через нее все стороны конфликта могли бы вести переговоры.

— Так почему бы им не знать правды? — спросил Миллер.

— Не в этом дело, — ответил Доуз, — а в том, что «Звездная Спираль» и Земля не вправе показать, что так или иначе замешаны в дело. Их руки должны быть чисты. А это расследование выходит за пределы вашего контракта. Джульетты Мао нет на Церере. Возможно, в другое время вы могли бы вскочить на корабль и отправиться за ней в погоню. Найти и похитить. Как это ни называй — «экстрадиция», «выдача»… Но те времена прошли. «Звездная Спираль» — это Церера, часть Ганимеда и несколько дюжин астероидов-складов. Вне их пределов вы окажетесь на вражеской территории.

— А АВП — нет? — спросил Миллер.

— У нас есть способы сделать все как надо, — кивнул Доуз. — Мао из наших людей. И «Скопули» был наш.

— И «Скопули» стал наживкой в капкане для «Кентербери», — напомнил Миллер. — А «Кентербери» стал наживкой, погубившей «Доннаджер». Не уточните ли вы, с какой стати и кто выиграет, если вы одни будете расследовать то, что, возможно, ваших же рук дело?

— Вы думаете, это мы взорвали «Кентербери», — протянул Доуз. — Полагаете, АВП располагает новейшими марсианскими военными кораблями…

— И выманили «Доннаджер» в удобную для атаки позицию. Пока он находился в расположении флота, нечего было и думать об абордаже.

Доуз кисло поморщился.

— Конспирология, мистер Миллер. Будь у нас марсианский корабль-невидимка, мы бы не проигрывали.

— Вас хватило, чтобы убить «Доннаджер» всего шестью кораблями.

— Нет, это не мы. По нашей версии, «Доннаджер» подорвали старательские суденышки-самоубийцы, набитые ядерными зарядами. Мы можем многое, очень многое. Но в случае с «Доннаджером» мы ни при чем.

Тишину нарушало только гудение воздуховода. Миллер скрестил руки.

— Но… не понимаю, — сказал он. — Если кашу заварил не АВП, то кто же?

— Именно это могли бы рассказать нам Джульетта Мао и команда «Скопули», — ответила ему Шаддид. — Вот каковы ставки, Миллер. Кто, зачем и, ради бога, как это остановить.

— И вы не хотите их найти? — спросил Миллер.

— Я не хочу, чтобы нашли вы, — ответил Доуз. — Потому что другие сделают это лучше.

Миллер покачал головой. Он понимал, что зашел слишком далеко. С другой стороны, иногда, перейдя границы, удается узнать кое-что новое.

— Я не продаюсь, — сказал он.

— Вас никто не покупает, — процедила Шаддид. — Мы не торгуемся. Я не затем вас вызвала, черт побери, чтобы просить об услуге. Я приказываю. Вы слова понимаете? Приказываю. Вам.

— Холден у нас, — сказал Доуз.

— Что? — Голос Миллера слился со словами Шаддид:

— Об этом не следует говорить.

Доуз поднял руку в астерском жесте, призывавшем к молчанию. К удивлению Миллера, Шаддид послушалась.

— Холден у нас. Он и его команда уцелели и находятся или скоро окажутся в расположении АВП. Вы меня понимаете, детектив? Видите, к чему я? Я могу расследовать это дело, потому что у меня есть средства. А вы не смогли даже выяснить, куда девалось ваше снаряжение.

Это была пощечина. Миллер уставился на свои ботинки. Он нарушил данное Доузу слово прекратить расследование, и до сих пор тот об этом не упоминал. Очко в пользу оперативника АВП. Кроме того, если Холден действительно в распоряжении Доуза, Миллеру нечего и думать получить доступ к материалам допроса. Шаддид заговорила с необыкновенной мягкостью.

— Сегодня произошло три убийства. Взломано восемь складов, возможно, одной и той же бандой. Шесть человек госпитализированы с нервным расстройством после применения кустарного псевдогероина. Вся станция на грани срыва, — сказала она. — Вы можете принести много пользы здесь, Миллер. Ступайте, изловите сколько-нибудь негодяев.

— Конечно, капитан, — сказал Миллер, — не сомневайтесь.

Мусс склонилась над своим столом, поджидая его. Она сидела, скрестив руки, глядя на него с такой же скукой, с какой рассматривала труп Сантоса на стене.

— Новая подлянка? — спросила она.

— Угу.

— Рассосется, дай срок. Я взяла на нас одно убийство. Счетоводу «Наоби-Шерс» со средних уровней проломили голову в баре. Выглядит забавно.

Миллер достал свой ручной терминал и заглянул в базы. Он думал о другом.

— Эй, Мусс, — сказал он, — у меня вопрос.

— Давай.

— На тебе дело, которое ты предпочла бы не раскрывать. Что будешь делать?

Его новая напарница нахмурилась, склонила голову набок, передернула плечами.

— Сплавлю другому, — сказала она. — У нас в «преступлениях против детей» был такой тип. Если мы знали, что извращенец — из полицейских осведомителей, всегда отдавали дело ему. Никто из наших ни разу не попался.

— Угу, — промычал Миллер.

— Если на то пошло, то же самое я проделаю, если хочу сплавить паршивого напарника, — продолжала Мусс. — Знаешь, как это бывает. Кто-то, с кем никто не хочет работать. Характер дерьмовый, или изо рта воняет, или еще что, но ему нужен партнер. Тогда я выбираю парня, который, возможно, и был когда-то хорош, но после развода стал заглядывать в бутылку. Он еще считает себя крутым и ведет себя соответственно, но вот справляется не лучше других. Ну и сплавляешь ему дерьмовые дела. И дерьмовых партнеров.

Миллер закрыл глаза. Живот скрутило.

— Что ты натворила? — спросил он.

— Чтобы попасть к тебе? — подхватила Мусс. — Один из старших ко мне приставал, и я его пристрелила.

— И влипла.

— Еще как. Слушай, Миллер, ты же не дурак, — сказала Мусс. — Сам должен был понять.

Ему давно следовало понять, что он стал на станции притчей во языцех. Парень, который когда-то был хорош. Но сорвался.

Нет, он не знал. Он открыл глаза. Мусс не выглядела ни довольной, ни огорченной, ни отчаянной. Для нее это была просто работа. Смерти, ранения, увечья. Ей все равно. Все равно, как прожить еще день.

— Может, не стоило тебе его отшивать, — сказал Миллер.

— А ты не так плох, — ответила Мусс. — Он еще был черноволосый. Терпеть не могу брюнетов.

— Рад слышать, — сказал Миллер. — Пойдем, послужим закону.

— Ты пьян, — произнес ублюдок.

— Я коп, — ответил Миллер, тыча пальцем в воздух. — Со мной не шути.

— Знаю, что ты коп. Ты три года захаживаешь в мой бар. Это же я, Хасини. А ты пьян, приятель. Серьезно и опасно пьян.

Миллер огляделся. И впрямь, он в «Голубой Лягушке». Как он сюда попал, не помнил, однако он здесь. А ублюдок — и в самом деле Хасини.

— Я… — начал Миллер и забыл, что хотел сказать.

— Пошли. — Хасини обхватил его за пояс. — Здесь недалеко, отведу тебя домой.

— Который час? — спросил Миллер.

— Поздно.

Сколько смысла в одном слове! Поздно. Уже поздно. Он упустил все шансы наладить дело. В системе шла война, и никто толком не знал из-за чего. Самому Миллеру в июне исполнится пятьдесят. Поздно. Поздно начинать заново. Поздно осознавать, что много лет бежал не по той дороге. Хасини подтолкнул его к электрокару, который бар держал как раз для таких случаев. Из кухни пахло подгоревшим маслом.

— Постой, — сказал Миллер.

— Поблевать хочешь? — спросил Хасини.

Миллер обдумал это. Нет, и блевать тоже было поздно. Он шатнулся вперед. Хасини уложил его и завел моторы, они с визгом вывернули из коридора. Высоко вверху горели приглушенные светильники. Кар подскакивал на перекрестках. А может быть, нет. Может быть, вздрагивало только его тело.

— Я считал, что я хорош, — сказал Миллер. — Знаешь, все это время я считал себя хорошим копом.

— Ты такой и есть, — утешил Хасини, — просто тебе попалась дерьмовая работенка.

Миллер откинулся назад. Пластиковая дуга над колесом впилась в бок. Бок заныл, но шевельнуться не осталось сил. Он прожил день вместе с Мусс. Он сдал факты и материалы по Джули. Возвращаться в нору было незачем, и податься больше некуда.

Лампы мелькали и скрывались позади. Он задумался, каково это — видеть над собой звезды. Он никогда не поднимал взгляд к небу. От одной мысли закружилась голова. Ужас перед бесконечностью показался почти приятным.

— Есть кому о тебе позаботиться? — спросил Хасини, высаживая Миллера у норы.

— Обойдусь. Просто… неудачный день.

— Джули, — кивнул Хасини.

— Откуда ты знаешь о Джули?

— Ты всю ночь только о ней и говорил, — объяснил Хасини. — Зацепила она тебя, а?

Миллер, нахмурясь, придержался за бортик кара. Джули. Он говорил о Джули. Вот в чем дело. Не в работе. Не в репутации. Он увлекся Джули. Особый случай, задевший душу.

— Ты влюблен, — сказал Хасини.

— Да, вроде как, — ответил Миллер, когда откровение пробилось сквозь алкогольный дурман. — Думаю, влюблен.

— Беда, — сказал Хасини.

Глава 17 Холден

Камбуз «Тахи» был настоящей кухней, и за столом хватило бы места на двенадцать человек. Стояла тут и кофеварка, способная сготовить сорок чашек кофе в каких-нибудь пять минут, все равно, в невесомости или при пяти g. Холден вознес безмолвную благодарность раздутому военному бюджету и нажал кнопку. Пока машина мягко булькала, он едва сдерживался, чтобы не врезать по чистейшей стальной крышке.

Воздух понемногу наполнял аромат кофе, и к нему примешивался запах пекущегося хлеба, поставленного в печь Алексом. Амос в свежем гипсе ковылял вокруг стола, расставляя пластиковые тарелки и раскладывая самое настоящее, как перед богом, столовое серебро. Наоми смешивала в миске нечто, издававшее чесночный запах доброй чечевичной похлебки. При виде команды, занятой домашними делами, Холден ощутил мир и покой, столь глубокие, что немного закружилась голова.

Их бегство продолжалось несколько недель, и все это время то один, то другой корабль преследовал их. Сейчас, впервые после гибели «Кентербери», никто не знал, где они. Никто от них ничего не требовал. Для всей Солнечной системы они числились в тысячепунктном списке потерь «Доннаджера». На миг возникшее перед глазами видение исчезнувшей словно по волшебству головы Шеда напомнило ему, что одного человека его команда действительно потеряла. И все же снова оказаться хозяином своей судьбы было настолько хорошо, что даже жалость не смогла полностью прогнать это чувство.

Звякнул таймер, и Алекс вытащил поднос с тонкими плоскими хлебцами. Он принялся резать их на ломтики, а Наоми намазывала на них пасту, и впрямь похожую на чечевичное пюре. Амос раскладывал их по тарелкам. Холден налил кофе в чашки с названием корабля на боку и раздал их по кругу. На минуту возникла неловкость: все уставились на аккуратно накрытый стол и застыли, словно опасаясь нарушить совершенство.

Амос прервал всеобщее оцепенение, проворчав:

— Я голоден, как медведь долбаный. — Со стуком усевшись, он добавил: — Передайте мне кто-нибудь перец, а?

Следующие несколько минут никто не заговаривал, только ели. Холден откусил кусочек намазанного пюре хлебца, и острый вкус после недель на протеиновых плитках отдался звоном во всем теле. Затем он стал запихивать ломтики в рот так поспешно, что гланды загорелись огнем. Он в смущении обвел глазами стол, но остальные жрали с таким аппетитом, что и он, плюнув на приличия, сосредоточился на еде. Подобрав с тарелки последние крошки, он со вздохом развалился на стуле в надежде подольше растянуть чувство довольства. Амос ложкой вычищал миску из-под пюре. Алекс, закрыв глаза, прихлебывал кофе. Наоми сонно посмотрела на Холдена из-под век, взгляд ее вдруг стал дьявольски соблазнительным. Холден отогнал эту мысль и поднял кружку.

— За десантников Келли. Они до последнего остались героями, да покоятся они в мире, — сказал он.

— За десантников, — отозвались остальные и выпили.

Алекс снова поднял кружку.

— За Шеда.

— Да, за Шеда, и чтоб его убийцам поджариться в аду, — тихо добавил Амос. — Вместе с пидором, взорвавшим «Кент».

Наступило отрезвление. Холден чувствовал, как ускользает минута покоя.

— Ну, — сказал он, — расскажите, каков наш новый корабль. Алекс?

— Красавчик, кэп. Я чуть не полчаса гнал на двенадцати g, уходя от «Донни», а он знай мурлыкал, как котенок. И пилотское кресло уютное.

Холден кивнул.

— Амос? Не успел еще заглянуть в машинный зал?

— Заглянул. Блестит, как свистулька. Грязнуле вроде меня там придется поскучать с уборкой, — ответил механик.

— Поскучать — это неплохо, — заметил Холден. — Наоми, что ты думаешь?

Она улыбнулась.

— Я в него влюбилась. Самый удобный душ, какой я видела на корабликах такого размера. Плюс потрясающий медицинский отсек с компьютерной диагностической системой, которая знает, как чинить поломанных десантников. Жаль, что не нашли его прежде, чем взялись сами ремонтировать Амоса.

Амос костяшкой пальца постучал по лубку.

— Вы отлично справились, босс.

Холден оглядел свою чистенькую команду, погладил себя по волосам, и впервые за много дней рука не стала сальной.

— Да, душ и возможность не вправлять самому сломанные ноги — это приятно. Что-то еще?

Наоми склонила голову, глаза ее словно бегали по строчкам мысленного списка.

— У нас полный бак воды, и топливных стержней для реактора хватит лет на тридцать. Камбуз набит битком. Если ты вздумаешь вернуть кораблик флоту, меня придется связать. Я влюблена.

— Отличная лодочка, — с улыбкой согласился Холден. — Вооружение не смотрели?

— Две «трубы» и двадцать дальнобойных торпед с плазменными боеголовками, — ответила Наоми. — Во всяком случае, так значится в описании. Их заряжают снаружи, а мне неохота выбираться на корпус для проверки.

— Оружейная панель подтверждает, кэп, — вставил Алекс. — И орудия точечной обороны заряжены полностью. Если, понимаешь, не считать…

«Если не считать того, что ты выпалил в убийц Гомеса».

— И еще, капитан, когда мы укладывали Келли в грузовом отсеке, я нашла большой ящик с шифром на боку. Если верить описанию, в нем «мобильный боевой набор». Думаю, на флотском жаргоне так называются комплекты оружия, — сказала Наоми.

— Точно, — подтвердил Алекс, — полное вооружение на восемь десантников.

— Отлично, — заключил Холден. — Итак, у нас эпштейн флотского качества — значит, без ног не останемся. А если вы, ребятки, не ошиблись насчет оружия, у нас и зубы есть. Следующий вопрос — что со всем этим делать. Я склонен принять предложенное полковником Джонсоном убежище. Ваше мнение?

— Я целиком за, капитан, — сказал Амос. — Всегда считал, что астерам достаются одни объедки. Думаю, я не прочь побыть революционером.

— Бремя землян,^[22] Амос? — усмехнулась Наоми.

— Это ты о чем?

— Ничего, просто дразнюсь, — отмахнулась она. — Я-то знаю, что ты с нами заодно только потому, что заришься на наших женщин.

Амос ухмыльнулся в ответ и подхватил шутку:

— Ну, у ваших дам ноги и впрямь растут от ушей!

— Ладно, хватит. — Холден поднял руку. — Так, два голоса за Фреда. Кто еще?

— Я голосую за Фреда, — подняла руку и Наоми.

— Алекс? Что ты думаешь? — спросил Холден. Пилот с Марса откинулся на стуле и поскреб в затылке.

— Мне податься некуда, так что буду держаться вас, ребята, — сказал он. — Только надеюсь, там нами не станут распоряжаться, как им вздумается.

— Не станут, — ответил Холден. — У меня теперь вооруженный корабль, и в следующий раз, когда кто-то вздумает отдавать мне приказы, я применю оружие.

После обеда Холден неторопливо обошел корабль. Он открывал все двери, заглядывал во все шкафы, включал каждую панель и читал показания всех табло. Он постоял в машинном зале рядом с топливным реактором и, прикрыв глаза, дал себе привыкнуть к едва ощутимой вибрации двигателя. Если что-то пойдет не так, он хотел почувствовать это костями, прежде чем прозвучит сигнал тревоги. Он задержался и перебрал все инструменты в отлично оборудованной мастерской, забрался на жилую палубу и бродил по каютам, пока не нашел себе пристанище по вкусу. Там он разворошил постель, показывая, что место занято. Он подыскал спортивный костюм более или менее по своему росту и перенес его в шкаф своей новой каюты. Затем еще раз принял душ, дав горячей воде размассировать измученные мышцы спины. И снова побрел в каюту, поводил пальцами по стенам, ощущая мягкую податливость огнеупорной пены и пружины под ней, изолирующие броневые переборки. Алекс и Амос уже устраивались в собственных каютах.

— Которую каюту выбрала Наоми? — спросил Холден.

Амос пожал плечами.

— Она еще в рубке, играется с чем-то.

Холден решил повременить со сном и на килевом трап-лифте — у нас и лифт есть! — отправился на командный пост. Наоми сидела на полу перед снятой с переборки панелью, открывшей сложный узор мелких деталей и проводов. Ее взгляд был устремлен на что-то в стенной нише.

— Эй, Наоми, ты бы поспала малость. С чем ты там возишься?

Она махнула на открытую нишу.

— Передатчик.

Холден подсел на пол рядом с ней.

— Скажи, чем я могу помочь.

Она сунула ему на колени ручной терминал: на экране горели инструкции Фреда по смене опознавательных сигналов.

— У меня все готово. Я настроила консоль связи точно как здесь сказано. И поставила компьютерную программу как здесь описано. Можно вводить новый код и регистрационные данные. Я заменила название. Его Фред выбирал?

— Нет, это я.

— А, тогда ладно. Только… — Голос ее сорвался, и она снова уставилась в глубину передатчика.

— В чем дело? — спросил Холден.

— Джим, эти штуковины устроены так, чтобы в них не лазали. Гражданский вариант сплавляется в кусок силикона, если считает, что кто-то пытается его перенастроить. Как знать, какая защита предусмотрена у военных? Сбросит магнитную бутылку в реактор? Превратит нас в сверхновую? — Наоми посмотрела на него. — Я все ввела и подготовила, но теперь боюсь повернуть выключатель. Мы же не знаем, что будет в случае неудачи.

Холден встал с пола и подошел к компьютерной панели. Программа, названная Наоми «Транс 01», ждала запуска. Он помедлил секунду и нажал кнопку «Выполнить». Корабль не испарился.

— Похоже, что Фреду мы все-таки нужны живыми, — сказал он.

Наоми обмякла, шумно выдохнув.

— Понимаешь теперь, почему мне нельзя командовать, — проговорила она.

— Не любишь принимать решения при недостатке информации?

— Я бы сказала, мне не хватает самоубийственной безответственности, — усмехнулась она и принялась неторопливо устанавливать на место крышку передатчика.

Холден нажал кнопку оповещения на стене.

— Ну, команда, добро пожаловать на борт газового танкера «Росинант».

— Что, вообще говоря, значит это имя? — спросила Наоми, когда он отпустил кнопку.

— Значит, что мы отправляемся на поиски ветряных мельниц, — бросил через плечо Холден, направляясь к лифту.

Инженерно-производственный концерн «Тихо» был одной из крупнейших корпораций, обосновавшихся в Поясе. В первый период экспансии инженеры «Тихо» и их флот изловили маленькую комету и перевели ее на стабильную орбиту, создав запас воды за десятилетия до того, как корабли вроде «Кентербери» начали доставлять лед из неисчерпаемых запасов в кольцах Сатурна. На тот момент это было сложнейшее в истории человечества предприятие по перемещению больших масс, но они не замедлили побить собственный рекорд.

Именно «Тихо» встроил в скалы Цереры и Эроса мощные реакторные двигатели и потратил десять лет, обучая астероиды вращаться. Их же привлекали к созданию сети городов в верхних слоях атмосферы Венеры, пока запутанные лабиринты судебных тяжб, тянувшихся уже восьмое десятилетие, не приостановили строительство. Обсуждались проекты космических лифтов для Земли и Марса, но до дела пока не дошло. Если у кого-то в Поясе возникала неразрешимая техническая задача и были деньги на оплату, он обращался в «Тихо».

Станция Тихо, штаб-квартира компании в Поясе, представляла собой массивное кольцо вокруг сферы полкилометра в поперечнике, заключавшей в себе миллионы кубометров производственных и складских помещений. В двух жилых кольцах, раскрученных навстречу друг другу, помещались пятнадцать тысяч рабочих с семьями. Верхушку заводской сферы венчал фестон мощных манипуляторов с удаленным управлением, способных разорвать пополам тяжелый грузовоз. Снизу в пятидесятиметровой блямбе скрывался первоклассный корабельный двигатель, превращавший Тихо в самую большую передвижную строительную площадку в Солнечной системе. Каждое помещение в кольцах было подвешено на подвижных креплениях, позволявших переориентировать его согласно тяге ускорения, когда кольца прекращали вращение и станция перелетала на новое место.

Все это Холден знал, и все же при первом взгляде на станцию у него захватило дух. Дело было не только в размере. Потрясала сама мысль, что четыре поколения лучших умов Солнечной системы жили и работали здесь, помогая человечеству перебираться к внешним планетам чуть ли не одной силой воли.

— Похожа на здоровую букаху, — сказал Амос.

Холден хотел было возразить, но станция и в самом деле напоминала гигантского паука: жирное округлое тело и ноги, торчащие вокруг головы.

— Что там станция, вы на это чудище взгляните, — вмешался Алекс.

В сравнении со строящимся кораблем станция представлялась карликом. Данные ладара показывали, что гигантская конструкция имеет более двух километров в длину и полкилометра в ширину. Круглый обрубленный корпус походил на окурок стальной сигареты. Под строительными лесами виднелись внутренние помещения и механизмы на разных стадиях сборки, но двигатели, кажется, были закончены, и нос корабля полностью покрыт обшивкой. На нем жирными белыми буквами стояло название: «Наву».^[23]

— Так что, мормоны собрались на этой штуковине к самой Тау Кита? — спросил Амос и протяжно свистнул. — Крутые ублюдки. Неизвестно еще, будет ли на том конце столетнего пути какая-нибудь планета.

— Кажется, они в этом вполне уверены, — ответил Холден. — Дураки не собрали бы денег на строительство такого корабля. Лично я желаю им удачи.

— Они отправляются к звездам, — сказала Наоми. — Как тут не позавидовать?

— Их правнуки, может, и доберутся до одной звезды, если не помрут с голоду, крутясь вокруг голого камня, непригодного для жизни, — поморщился Амос. — Давайте без преувеличений.

Он указал пальцем на впечатляющих размеров передающую антенну на борту «Наву».

— С кем поспорить, что луч нам в анус направляли из этой штуки?

Алекс кивнул.

— Тот, кто хочет посылать домой письма за пару световых лет, вынужден основательно фокусировать луч. Им, пожалуй, пришлось приглушить мощность, чтобы не продырявить нас передачей.

Холден встал с амортизатора второго пилота и пролетел мимо Амоса.

— Алекс, запроси посадку.

Посадка оказалась на удивление простой. Управление станции направило их к причалу на боку сферы и вело, пока Алекс не протянул стыковочную трубу к двери шлюза. Никто словно не заметил, что для танкера у них многовато оружия и не видно баков для сжатого газа. Оператор помог им причалить и пожелал хорошего дня.

Холден надел скафандр и быстро смотался до грузового отсека, после чего вернулся к остальным, собравшимся у внутреннего шлюзового люка «Росинанта», с большим мешком.

— Надевайте скафандры, отныне для нашей команды это стандартная процедура при переходе на новое место, — сказал он, вытаскивая из мешка пистолеты и обоймы к ним. — Уберите по карманам или в рюкзаки, если хотите, но свой я прятать не буду.

Наоми нахмурилась.

— Выглядит… немножко вызывающе, нет?

— Мне надоело терпетьпинки, — ответил Холден. — «Роси» — хорошее начало независимости, и я прихвачу кусочек его с собой. Можете считать, вроде амулета на счастье.

— Охренеть! — восхитился Амос, пристегивая пистолет к поясу. Алекс засунул свой в карман скафандра. Наоми сморщила нос и отмахнулась от последнего пистолета. Холден вернул его в мешок, провел команду «Росинанта» в шлюз и включил разгерметизацию.

Пожилой темнокожий человек крепкого сложения ждал их по ту сторону люка. Он встретил вошедших улыбкой.

— Добро пожаловать на Тихо, — сказал палач станции Андерсон. — Зовите меня Фред.

Глава 18 Миллер

Гибель «Доннаджера» ударила по Церере, как молот ударяет в гонг. Все передачи оказались забиты телескопическими съемками сражения — большая часть их, если не все, были фальшивками. Разговоры астеров крутились вокруг предположений о тайном флоте АВП. Шесть кораблей, управившихся с марсианским флагманом, провозгласили героями и мучениками. Даже в самых спокойных районах появлялись лозунги вроде «Сделали раз, сделаем еще раз!» или «Время разбрасывать камни».

«Кентербери» унес с собой спокойствие Пояса, но «Доннаджер» совершил кое-что похуже. Астерам нежданно-негаданно досталась решительная победа. Все представлялось возможным, и надежды манили.

Миллера это напугало бы сильней, будь он трезв.

Будильник у него гудел уже десять минут. Вслушиваясь в назойливый звон, он начинал различать в нем обертоны. Постоянно повышающаяся нота, под ней глуховатый пульс и даже мягкая мелодия, прячущаяся под пронзительным визгом. Иллюзия. Слуховые галлюцинации. Голос вихря.

Оставшаяся с ночи бутылка эрзац-бурбона из грибковой массы стояла на столике у кровати рядом с предусмотрительно поставленным там же графином с водой. На дне еще осталось на два пальца спиртного. Миллер рассматривал коричневатую жидкость, представляя ее вкус на языке.

«Чем хороша потеря иллюзий, — думал он, — так это тем, что можно больше не притворяться». Сколько лет он говорил себе, что его уважают, что он хорошо знает свое дело, что все жертвы были не зря, — и все это распалось, оставив чистое, незамутненное понимание, что он — алкоголик, отказавшийся от всего хорошего в жизни ради возможности забыться. Шаддид считала его шутом. Мусс видела в нем расплату за отказ спать с человеком, который ей не нравился. Если кто еще сохранил к нему малость уважения, так только Хэвлок — землянин. В некотором роде это умиротворяло. Можно перестать усердствовать и создавать видимость. Если он останется в постели, слушая гудок будильника, то только подтвердит их мнение о себе. Нечего стыдиться.

А все-таки работу надо было делать. Он дотянулся и отключил будильник. В последнем звонке ему послышался женский голос, тихий, но настойчивый. Миллер не понял, что он произнес. Впрочем, поскольку голос существовал только у него в голове, она, наверно, еще повторит это позже.

Он вывалился из постели, заглотил несколько таблеток обезболивающего и восполняющего потерю жидкости, проковылял в душ и сжег полуторасуточный паек горячей воды, просто стоя под струями и глядя, как розовеют колени. Он оделся в последний чистый костюм. На завтрак у него была плитка прессованных дрожжей и виноградный подсластитель. Бурбон со столика он запихнул в утилизатор, не допив, — просто доказывая себе, что еще может.

Мусс ждала его у стола. Она подняла взгляд, когда он подошел.

— Все жду результатов экспертизы по изнасилованию на восемнадцатом, — сказала она. — Обещали сделать к обеду.

— Посмотрим, — отозвался Миллер.

— Кажется, я заполучила свидетельницу. С девушкой тем вечером была подружка. В показаниях утверждается, что она ушла прежде, чем это случилось, но камера наблюдения ей противоречит.

— Хочешь, чтобы я провел допрос? — спросил Миллер.

— Пока не надо. Но если понадобится устроить театр, я тебя позову.

— Вот и хорошо.

Миллер не стал смотреть ей вслед. Он долго пялился в пустоту, потом загрузил данные с диска, просмотрел, что еще надо сделать, и принялся наводить порядок на столе.

В голове у него миллионы раз прокручивалась неторопливая унизительная беседа с Шаддид и Доузом. «Холден у нас, — говорил Доуз. — А вы не смогли даже выяснить, куда девалось ваше снаряжение». Миллер ощупывал его слова языком, как дыру на месте вырванного зуба. В них слышалась правда. Снова и снова.

И все же это могло оказаться враньем. Они способны были состряпать эту историю, чтобы внушить ему, будто он бессилен. Как-никак, не существует доказательств, что Холден и его команда выжили. Какие могут быть доказательства? «Доннаджер» пропал вместе со своими бортовыми журналами. Чтобы выбраться с него, требовалось судно. Спасательная шлюпка или один из кораблей марсианского конвоя. Невероятно, чтобы такой корабль ушел и об этом до сих пор не трубили все новости и пиратские станции. Такое не утаишь.

Вообще-то, утаить можно. Хотя и непросто. Он прищурился в пустоту. Ну-ка? Как спрятать выживший корабль?

Миллер вытащил дешевую навигационную программу, купленную пять лет назад — чтобы прослеживать транзиты в деле о контрабанде, — и ввел дату и место гибели «Доннаджера». Без эпштейновского двигателя они бы еще болтались там, и марсианский флот их либо подобрал бы, либо превратил в облачко фоновой радиации. Значит, если Доуз не всучил ему обманку, они шли на эпштейновской тяге. Миллер провел пару коротких расчетов. На хорошем движке до Цереры можно было добраться меньше чем за месяц. С запасом возьмем три недели.

Он десять минут просматривал данные, не зная, что делать дальше, потом отошел, налил себе кофе и просмотрел запись допроса астера из причальной команды. В мертвенно-бледном вытянутом лице сквозила жестокость. Рекордер работал плохо, и картинка все время дергалась. Мусс спросила, что он видел, и Миллер наклонился к экрану, читая титры расшифровки. Через полминуты прозвучало слово «шлюха», но программа расшифровала его как «шлюпка». Миллер поправил запись, но в голове у него что-то провернулось.

На Цереру каждый день приходит, скажем, семьсот-восемьсот кораблей. Пусть будет тысяча. Отсчитаем надежности ради плюс-минус два дня от трехнедельного срока — всего четыре тысячи. Конечно, заноза в заднице, но справиться можно. Ганимед — тоже морока. С тамошним сельским хозяйством они ежедневно принимают сотни транспортов. Ну, работы меньше чем вдвое. Эрос. Тихо. Паллада. Сколько кораблей в день принимает Паллада?

Он пропустил мимо ушей почти две минуты записи. Прогнал обратно, заставил себя внимательно слушать, но через полчаса сдался.

Десяток самых активных портов в течение двух дней туда-сюда от срока, когда к ним мог добраться от места гибели «Доннаджера» корабль на эпштейновской тяге, в общей сложности давали около двадцати восьми тысяч рапортов. Можно было сократить работу до семнадцати тысяч, исключив станции и порты, занятые марсианскими военными, а также исследовательские станции, где работали в большинстве люди с внутренних планет. Ну и сколько времени уйдет, чтобы вручную перебрать все журналы портов, если на секунду допустить, что у него хватит глупости за это взяться? Скажем, сто восемнадцать дней — без перерывов на еду и сон. Если просто работать по десять часов в день, ничем больше не занимаясь, он справится меньше чем за год. Немного меньше.

Хотя нет. Были еще способы сократить работу. Ему придется просматривать только эпштейновские корабли. А в любом порту больше местных. Старатели и разносчики на реактивной тяге. Для дальних рейсов экономичнее использовать суда побольше, но в меньшем количестве. Значит, срежем самое малое три четверти и возвращаемся к изначальным четырем тысячам. Все равно на сотни часов работы, но можно подобрать и другие фильтры, чтобы отсеивать только самых подозрительных.

Например, если корабль не мог заполнить полетный план раньше гибели «Доннаджера».

Форма запроса на портовые журналы была устаревшей, неудобной, и несколько различалась для Эроса, Ганимеда, Паллады и прочих. Миллеру приходилось заполнять ее семь раз, для семи разных дел, в том числе по зависшему на месяц расследованию, в котором он числился всего лишь консультантом. Сводки были открыты для всех, так что ему не придется ссылаться на статус детектива, чтобы получить доступ. Оставалось надеяться, что, наблюдая за ним, Шаддид не снизошла до отслеживания запросов в открытые публичные базы. А если и снизошла, он, возможно, получит ответ раньше, чем попадется.

Никогда не узнаешь, повезет тебе или нет, если не попробуешь. К тому же он не слишком много терял.

Когда на его терминале открылась связь с лабораторией, Миллер чуть не подскочил. Техником оказалась седовласая женщина с неестественно моложавым лицом.

— Миллер? Мусс с вами?

— Нет, — ответил Миллер. — Проводит допрос.

Он был почти уверен, что она собиралась на допрос. Техник развела руками.

— Ну, ее система не отвечает. Я хотела сказать, что мы закончили экспертизу по вашему изнасилованию. Ее дружок ни при чем. Это сделал ее босс.

Миллер кивнул.

— Запрашиваем ордер?

— Да, — сказала она, — я уже получила файл.

Миллер вызвал его на экран: «„Звездная Спираль“ от имени станции Церера уполномочивает задержать Иммануэля Корвуса Доуда по обвинению в нарушении безопасности. 494231». Цифровая подпись судьи светилась зеленым. Миллер почувствовал, что губы у него расплываются в улыбке.

— Спасибо, — сказал он.

На выходе со станции кто-то спросил его, куда он собрался. Он ответил — обедать.

Бухгалтерская фирма Аррана держала контору в приятном районе административных зданий седьмого сектора. Миллера сюда заносило редко, но его ордер действовал на всей территории станции. Он подошел к секретарше на проходной — миловидной астерской девушке с россыпью звезд, вышитых на жилете, — и объяснил, что ему нужно видеть Иммануэля Корвуса Доуда. Темно-коричневая кожа секретарши приобрела пепельный оттенок. Миллер отошел, не перегораживая вход, но держась рядом.

Через двадцать минут пожилой мужчина в хорошем костюме вошел в переднюю дверь, остановился перед Миллером и оглядел его с головы до ног.

— Детектив Миллер? — спросил он.

— Вы, должно быть, адвокат Доуда, — весело отозвался Миллер.

— Именно, и я бы хотел…

— Действительно, — сказал Миллер, — давайте разберемся, не откладывая.

В кабинете оказалось чисто и просторно, бледно-голубые стены светились изнутри. Доуд сидел за столом. Он был достаточно молод, чтобы сохранять надменный вид, но достаточно стар, чтобы перепугаться. Миллер кивнул ему.

— Вы Иммануэль Корвус Доуд?

— Прежде чем вы продолжите, детектив… — вмешался адвокат. — Мой клиент занят переговорами на очень высоком уровне. Его база хранит данные на весьма важных людей, занятых военными действиями. Прежде чем вы предъявите обвинение, уведомляю вас, что стану наблюдать за всеми вашими действиями, и, если будет допущена ошибка, вы понесете ответственность.

— Мистер Доуд, — заговорил Миллер, — то, что я собираюсь сделать, — единственный светлый луч за весь день. Если вы сочтете нужным сопротивляться аресту, я это высоко оценю.

— Гарри? — Доуд оглянулся на адвоката. Голос его чуть срывался.

Адвокат покачал головой.

Вернувшись в полицейский кар, Миллер позволил себе не спешить. Доуд, сидевший в наручниках на заднем сиденье, на виду у прохожих, молчал. Миллер достал терминал, ввел время ареста, возражения адвоката и еще несколько мелких замечаний. Молодая женщина в форменном платье из кремового полотна задержалась у дверей конторы. Миллер ее не узнал: она не была замешана в деле по изнасилованию, а если и была, он с ней не работал. На ее лице застыло бесстрастное спокойствие боксера. Она повернулась и вытянула шею, разглядывая стыдливо прятавшего взгляд Доуда. Женщина перевела взгляд на Миллера и коротко кивнула: «Благодарю».

Он кивнул в ответ: «Просто делаю свое дело».

Она скрылась за дверью.

Через два часа Миллер закончил оформление ареста и отослал Доуда в камеру.

Через три с половиной часа к нему поступили первые сводки портовых журналов.

Через пять часов власть на Церере рухнула.

Станция, набитая битком, молчала. Детективы и младшие следователи, патрульные и конторские работники, высокие и низкие чины собрались перед Шаддид. Она стояла на возвышении, волосы были туго стянуты на затылке. В форме «Звездной Спирали», но уже без значков. Голос ее дрожал.

— Вы все уже слышали, но с этого момента все официально. Организация Объединенных Наций, отвечая на требования Марса, отказывается от управления и… защиты станции Церера. Это мирная сдача. Это не захват. Повторяю еще раз — не захват. Земля уходит сама, мы ее не выталкивали.

— Фигня, сэр! — выкрикнул кто-то.

Шаддид подняла руку.

— Кругом много болтают, — сказала она. — От вас я этого слышать не желаю. В начале следующей смены губернатор сделает официальное заявление, и тогда мы узнаем подробности. Пока нет других сведений, мы связаны контрактом со «Звездной Спиралью». Временное правительство будет сформировано из представителей местного бизнеса и профсоюзов. Мы по-прежнему представляем на Церере закон, и я ожидаю от вас соответствующего поведения. Все являются сюда к началу своих смен. Не опаздывать. Действуйте профессионально и в пределах стандартных установок.

Миллер оглянулся на Мусс. Волосы напарницы были примяты подушкой. Для них обоих все случилось в полночь.

— Есть вопросы? — Тон Шаддид намекал, что вопросов быть не должно.

«Кто заплатит „Звездной Спирали“? — думал Миллер. — Какие законы нам исполнять? Почему Земля сочла разумным шагом отказ от крупнейшего порта Пояса? И кто теперь будет вести за нас мирные переговоры?»

Мусс, встретив взгляд Миллера, улыбнулась.

— Похоже, мы в жопе, — сказал Миллер.

— Следовало ожидать, — согласилась Мусс. — Я пошла. Надо кое-куда заглянуть.

— К ядру?

Мусс не ответила, но ответа и не требовалось. На Церере не было закона. Была полиция. Миллер вернулся в свою нору. Станция гудела, камень под ним вибрировал, передавая толчки бессчетных причаливающих кораблей, дрожь реакторов, труб, утилизаторов и пневматики. Камень был живым, хотя мелкие приметы его жизни ускользали от внимания. Шесть миллионов человек жили здесь, дышали этим воздухом. Меньше, чем в среднем городе Земли. Миллер задумался, не спишут ли их в расход.

Неужели все зашло так далеко, что внутренние планеты готовы отказаться от больших станций? Похоже на то, коль скоро Земля бросает Цереру. АВП придется занять место Земли, хотят они того или не хотят. Слишком велик вакуум власти. Тогда Марс объявит, что станция захвачена АВП. Тогда… Что тогда? Высадятся и установят здесь законы Марса? Хорошо, если так. Превратят в пыль атомными зарядами? В это ему верить не хотелось. Слишком дорого обойдется. Одни портовые пошлины способны поддерживать экономику малой нации. И Шаддид с Доузом — как ни противно признать — были правы. Контракт Цереры с Землей — их главная надежда выторговать мир.

Кто же на Земле не хочет мира? Кто-то достаточно могущественный, чтобы подтолкнуть к действию бюрократический айсберг ООН.

— Чего я ищу, Джули? — спросил он у пустоты. — Что такого ты там увидела, за что Марс и Пояс готовы убить друг друга?

Станция гудела про себя, ее ровный шум был слишком тих, чтобы расслышать в нем голоса.

Наутро Мусс не вышла на работу, но в ее системе висело сообщение, предупреждавшее, что она задержится. «Занимаюсь уборкой», — объясняла она.

На вид ничего не изменилось. Те же люди на тех же местах делали ту же работу. Нет, не так. Все были возбуждены. Люди улыбались, смеялись, дурачились. Под кисейной маской обыденности пряталась безумная, жестокая паника. Маска не могла продержаться долго.

Только копы отделяли Цереру от анархии. Они представляли закон, и между жизнью и безумцем, готовым открыть все шлюзы или отравить систему воздуховодов, стояли каких-нибудь тридцать тысяч человек. Таких, как он. Возможно, ему следовало ликовать, подобно остальным, ощущая свою необходимость. Но Миллер чувствовал только усталость.

Шаддид решительно подошла к нему и постучала по плечу. Вздохнув, он встал и проследовал за ней. В кабинете опять сидел Доуз, измученный и невыспавшийся. Миллер кивнул ему. Шаддид скрестила руки, ее взгляд был более мягким и не столь обвиняющим, как обычно.

— Мне трудно это сказать, — начала она. — Нас ждут времена, каких мы еще не знали. Мне нужна команда, которой я могла бы доверить жизнь в чрезвычайных обстоятельствах. Вы меня понимаете?

— Угу, — кивнул он, — понял. Я брошу пить, подтянусь.

— Миллер. В душе вы неплохой человек. Когда-то вы были очень неплохим копом. Но я вам не доверяю, а начинать сначала нет времени, — с удивительной мягкостью проговорила Шаддид. — Вы уволены.

Глава 19 Холден

Фред стоял один, протянув им навстречу ладони, с теплой открытой улыбкой на лице. За ним не было охраны с наведенными винтовками. Холден пожал Фреду руку и вдруг рассмеялся. Фред недоуменно улыбнулся, но руку не высвободил, ожидая, что Холден объяснит шутку.

— Простите, но вы просто не представляете, как это приятно, — выговорил тот наконец. — Это буквально первый раз за месяц с лишним, когда я выхожу с корабля и он не взрывается у меня за спиной.

Теперь Фред засмеялся вместе с ним — хорошим смехом, зарождавшимся где-то в животе.

Через минуту он сказал:

— Здесь вы в полной безопасности. Это самая надежная станция на внешних планетах.

— Потому что вы — АВП? — спросил Холден.

Фред покачал головой.

— Нет. Мы вкладываем в предвыборные кампании политиков Земли и Марса столько, что перед нами бледнеет сам Хилтон, — сказал он. — Если нас кто-нибудь взорвет, половина Ассамблеи ООН и весь Марсианский Конгресс взвоют, требуя крови. Такова политика. Враги часто оказываются союзниками. И наоборот.

Фред жестом пригласил их к выходу и повел к лифту. Переезд оказался коротким, но на полпути появилась сила тяжести, и Холдена качнуло.

Фред смутился:

— Простите, надо было вас предупредить. В центральном шаре у нас невесомость. Переход к вращающимся кольцам может по первому разу вызвать головокружение.

— Все в порядке, — сказал Холден. Мелькнувшая на лице Наоми улыбка могла ему просто померещиться.

Очень скоро двери лифта открылись в широкий, устеленный ковром коридор с бледно-зелеными стенами. В нем стоял бодрящий запах очищенного воздуха и свежего коврового клея. Холден не удивился бы, узнав, что дыхательную смесь здесь ароматизируют запахом «новой станции». Дверь в коридор имитировала дерево, которое отличалось от настоящего только тем, что на настоящее ни у кого не хватило бы денег. Холден не сомневался, что из всей команды он один рос в доме с настоящей деревянной мебелью и дверями. Амос вырос в Балтиморе, там больше века не видели живых деревьев.

Холден стянул шлем и повернулся к команде, чтобы предложить последовать его примеру, но все они уже сняли свои. Амос, оглядев коридор, присвистнул.

— Славная норка, Фред.

— Пойдемте, я вас устрою, — ответил Фред, увлекая их дальше по коридору. На ходу он рассказывал: — Станция Тихо, как вы догадываетесь, за последнее столетие претерпела много перестроек, но основа сохранилась. Она с самого начала конструировалась как жемчужина архитектуры: Мальтус Тихо был гениальный инженер. Теперь компанией руководит его внук, Бредон. Его сейчас нет на станции. Он в колодце, на Луне, ведет серьезные переговоры.

Их обогнала компания людей в разноцветных спортивных костюмах. Они оживленно болтали. Коридор был настолько широк, что никому не пришлось уступать дорогу. Фред кивнул на них.

— Кончается смена, сейчас начнется час пик, — сказал он. — Пора нам подыскивать новую работу. «Наву» почти готов. Через шесть месяцев примет на борт колонистов. Всегда лучше заранее подбирать новый проект. Тихо тратит на жизнь одиннадцать миллионов долларов ООН в день, независимо от того, зарабатываем ли мы деньги. Чтобы ее прокормить, приходится стараться. А война… ну, мы надеемся, что это временно.

— А теперь вы принимаете беженцев, — заметил Холден. — Не дорого ли обойдется?

Фред только рассмеялся в ответ:

— Ваша четверка не скоро доведет нас до сумы.

Холден остановился так резко, что идущие сзади едва не налетели на него. Фред прошел еще несколько шагов, прежде чем заметил это и недоуменно оглянулся.

— Что-то вы виляете, — сказал Холден. — У нас, кроме краденого марсианского корабля на пару миллиардов долларов, нет ничего ценного. Все считают нас покойниками. Попытка дотянуться до наших счетов тут же развеет это заблуждение, а в моем мире богатые дядюшки не бросаются на помощь исключительно по доброте душевной. Так что или вы объясните, почему рискнули связаться с нами, или мы вернемся на свой корабль и попытаем счастья в пиратстве.

— Нас станут называть грозой марсианского торгового флота, — проворчал у него за спиной Амос. Судя по голосу, механик был доволен.

Фред поднял руку. В его жестком взгляде сквозило веселое уважение.

— Честное слово, никаких задних мыслей, — сказал он. — Вы вооружены, и служба безопасности станции позволит вам всегда иметь при себе оружие. Одно это должно было вас уверить, что мы ведем честную игру. Но позвольте вас устроить, а потом уже поговорим, ладно?

Холден не двинулся с места. Еще одна компания возвращающихся с работы с любопытством оглядела эту сценку. Кто-то, обходя их, окликнул:

— Все нормально, Фред?

Тот кивнул и нетерпеливо махнул им, чтоб проходили.

— Давайте хоть уйдем из коридора.

— Мы не станем распаковываться, пока не получим ответов, — сказал Холден.

— Договорились. Мы почти пришли. — Фред ускорил шаг. Он остановился у небольшой ниши в стене коридора, в которой скрывались две двери. Открыв одну карточкой, он ввел четверку в просторные жилые покои с большой гостиной и множеством сидячих мест.

— Ванная за той дверью слева. Спальня направо. Вот там даже маленькая кухня имеется, — говорил он, показывая расположение комнат.

Холден опустился на большую кушетку из кожзаменителя и откинулся на спинку. В подлокотник был встроен пульт управления. Вероятно, он включал впечатляющих размеров экран, занимающий большую часть стены напротив. Амос и Наоми выбрали кресла с обивкой в тон кушетке, а Алекс устроился на диванчике приятно контрастирующего кремового оттенка.

— Удобно? — спросил Фред, выдвигая стул от шестиместного обеденного стола и усаживаясь напротив Холдена.

— Нормально, — напряженно отозвался Холден. — На моем корабле отличная кофеварка.

— Надо полагать, всучить вам взятку не удастся. И все же вам теперь удобно? Мы отвели вам два соседних номера, оба примерно одинакового устройства, только во втором две спальни. Я не знал, как вы… располагаетесь на ночь… — Фред неловко сбился.

— Не беспокойся, босс, я поделюсь своей койкой, — подмигнул Наоми Амос.

Она слабо улыбнулась в ответ и заговорила:

— Ладно, Фред, с улицы мы ушли. Теперь ответьте на вопросы капитана.

Фред, кивнув, встал и прочистил горло. Он словно вглядывался во что-то перед собой. Когда он заговорил, маска легкомыслия сползла с его лица. В голосе чувствовалась угрюмая властность.

— Война между Марсом и Поясом — самоубийство. Даже вооружив каждый прыгун астеров, мы не могли бы равняться с марсианским флотом. Может, нам удалось бы уничтожить несколько кораблей хитростью или таранами. Возможно, Марс сочтет нужным взорвать одну из станций, чтобы настоять на своем. А мы можем прицепить химические ракеты к сотне-другой камешков величиной с койку и обрушить Армагеддон на марсианские купола.

Фред помолчал, будто вглядываясь в свои слова, и опустился на стул.

— Все, кто бьет в барабаны войны, об этом забывают. Живущий не на космическом корабле по определению уязвим. Тихо, Эрос, Паллада, Церера — ни одна станция не способна уклониться от ядерного удара. А все граждане вражеской стороны обитают на дне большого гравитационного колодца, так что нам даже особо целиться не пришлось бы. Эйнштейн говорил верно. Следующая мировая война будет вестись каменными дубинами. Только камни Пояса могут превратить поверхность Марса в море лавы. Пока что все соблюдают правила приличия и стреляют только по кораблям. Джентльменская война. Но рано или поздно та или иная сторона решится на отчаянный шаг.

Холден склонился вперед, гладкая поверхность его скафандра с неприличным звуком скрипнула по шершавому кожзаменителю. Никто не засмеялся.

— Согласен. Но при чем тут мы? — спросил он.

— Уже сейчас пролито слишком много крови.

«Шед…»

Холден побледнел от тупого, непреднамеренного удара, но промолчал.

— «Кентербери», — продолжал Фред. — «Доннаджер». Люди не забудут эти корабли и тысячи невинных жертв.

— Похоже, вы уже вычеркнули две возможности, начальник, — вставил Алекс. — Ни войны, ни мира.

— Существует третий вариант. В цивилизованном обществе есть другой способ решать подобные проблемы, — сказал Фред. — Суд над преступниками.

Амос оглушительно фыркнул. Холдену тоже стоило труда сдержать усмешку.

— Вы что, твою мать, серьезно? — спросил Амос. — И как вы собираетесь представить на суд чертовы корабли-невидимки? Будем опрашивать весь марсианский флот и проверять алиби?

Фред поднял ладонь.

— Выкиньте из головы мысль, что «Кентербери» погиб в результате военных действий, — сказал он. — Это было преступление. Пока все перевозбуждены, но когда осознают положение дел, горячие головы поостынут. Люди по обе стороны увидят, куда ведет эта дорога, и станут искать другую. Тогда возникнет окно, которое позволит более здравым гражданам расследовать те события, поспорить о юрисдикции и начать суд над той группой или группами, которые обе стороны сочтут виновными. Суд — единственный выход, который не повлечет миллионы смертей и коллапс человеческой цивилизации.

Холден пожал плечами — его движение почти потерялось под скафандром.

— Ну, пусть будет суд. Но вы еще не ответили на мой вопрос.

Фред указал на Холдена, затем на каждого из членов его команды.

— Вы — задница, затыкающая пробоину. Вы четверо — единственные свидетели гибели обоих кораблей. Когда начнется суд, я хочу иметь вас в своем распоряжении. Моего влияния и сейчас хватает, чтоб установить контакты с политиками, но вы купите мне место за столом переговоров. Между Поясом и внутренними планетами будут заключаться совершенно новые договоры. За несколько месяцев мы сможем добиться того, о чем я мечтал десятилетиями.

— И вы хотите использовать таких ценных свидетелей, как мы, чтобы вмешаться в процесс и обернуть эти договоры по своему вкусу? — заключил Холден.

— Да. И потому готов предоставить вам защиту и убежище на моей станции, насколько будет нужно.

Холден прерывисто вздохнул и принялся расстегивать молнию костюма.

— Вот и хорошо. Тут достаточно личных мотивов, чтобы я мог поверить, — сказал он. — Давайте устраиваться.

Наоми пела караоке. При мысли об этом у Холдена кружилась голова. Наоми. Караоке. Наоми на сцене с микрофоном в одной руке и каким-то фуксиновым мартини в другой, выкрикивающая сердитую астерскую рэп-анафему плесени в фильтрах, — даже если вспоминать все, случившееся за последний месяц, она казалась самым удивительным зрелищем, какое ему приходилось видеть. Она закончила под редкие аплодисменты и несколько свистков, пошатываясь, спустилась со сцены и шлепнулась за столик напротив него.

Подняла выпивку, расплескав добрую половину по столу, и залпом выхлестала остатки.

— Что скажешь? — спросила Наоми, махнув бармену, чтобы налил по новой.

— Ужасно.

— Нет, правда?

— Правда, самое ужасное исполнение одной из ужаснейших песен, какие мне приходилось слышать.

Наоми покачала головой и устало дохнула на него малиновым ароматом. Темные волосы упали ей на лицо и, когда бармен подал новый яркий мартини, помешали выпить. Она собрала их в кулак и пучком держала над головой, пока пила.

— Ничего ты не понял, — сказала она. — Это и должно ужасать. Так задумано.

— Тогда это было лучшее исполнение, какое я слышал, — поправился Холден.

— Вот, другое дело. — Наоми оглядела бар. — Где Амос с Алексом?

— Амос выбрал себе самую дорогую на вид девицу. Алекс в задней комнате играет в дартс. Он заявил, что марсиане всегда обыграют астеров. Полагаю, его убьют и вышвырнут в шлюз.

На сцене появился новый певец, мурлыкавший вьетнамскую балладу. Наоми послушала его, прихлебывая мартини, и предложила:

— Пойдем его спасать?

— Кого?

— Алекса. С какой стати спасать Амоса?

— С такой, что я почти уверен: он убедил ту дорогую шлюху, что за него заплатит Фред.

— Ну что ж, расширим спасательную операцию — выручим обоих. — Наоми допила коктейль. — Только мне нужно еще подзаправиться.

Она опять замахала бармену, но Холден перехватил ее руку и прижал к столу.

— Думаю, стоит сбросить ход.

Злость на мгновение исказила ее лицо.

— Сам и сбрасывай. У меня на глазах расстреляли два корабля и кучу друзей, а потом мы три недели сидели взаперти, добираясь сюда. Так что не дождешься. Я еще выпью и еще выступлю. Публика меня любит, — сказала Наоми.

— А как же спасательная операция?

— Бесполезно. Амоса ждет смерть от рук космической шлюхи, но он, по крайней мере, умрет как жил.

Наоми оттолкнула столик, прихватила со стойки мартини и направилась к сцене для караоке. Холден проводил ее взглядом, допил скотч, который мучил уже два часа, и встал.

На минуту ему представилось, как они вдвоем возвращаются в комнату и заваливаются в постель. Утром он возненавидит себя за то, что воспользовался ее слабостью, но, по крайней мере, дело будет сделано. Наоми взглянула на него со сцены, и он понял, что все это время не сводил с нее взгляда. Он помахал ей рукой и пошел к двери в компании призраков: Ады и Макдауэлла, Гомеса, Келли и Шеда.

Большой и удобный номер действовал ему на нервы. Холден и пяти минут не улежал в постели, встал и снова вышел за дверь. Полчаса он бродил по коридорам, отыскивая большие перекрестки, уводящие к новым частям кольца. Он нашел склад электроники, чайную и нечто, оказавшееся при ближайшем рассмотрении очень роскошным борделем. Он отказался от видеоменю услуг, предложенных ему портье, и вышел, гадая, не сюда ли занесло Амоса.

Пройдя половину еще не знакомого коридора, он разминулся с компанией девочек-подростков. По лицам им нельзя было дать больше четырнадцати, но ростом они уже догнали Холдена. Девочки притихли, пока он проходил, а пропустив, разразились смешками и поспешили дальше. Тихо была настоящим городом, и он вдруг остро почувствовал себя иностранцем, не знающим, куда податься и чем заняться.

Он не удивился, когда, очнувшись от задумчивости, обнаружил, что его занесло к лифту, ведущему в док. Он нажал кнопку и вошел в лифт, вспомнив, что нужно включить магнитные подошвы, за миг до того, как гравитация ушла вбок и пропала.

Корабль принадлежал ему всего три недели, и все же, забравшись в «Росинант», он почувствовал себя дома. Чуть касаясь руками ступеней трапа, он поднялся в рубку, улегся в пилотское кресло и закрыл глаза.

Корабль молчал. Реактор не работал, на борту не было никого — ни малейшего движения. Только гибкая стыковочная труба передавала на «Роси» чуть заметную вибрацию станции. Закрыв глаза, паря над амортизатором, Холден отключился от всего, что его окружало.

Его наполнял бы покой, если б в последний месяц под веками не возникал, стоило закрыть глаза, блекнущий призрак Ады, подмигивающей ему и распадающейся прахом. И в голове не звучал голос Макдауэлла, до последней секунды пытающегося спасти корабль. Холден задумывался, останутся ли они с ним до конца жизни, объявляясь в каждую спокойную минуту.

Ему вспоминались старослужащие на флоте. Здоровяки-жизнелюбы, способные крепко спать, когда рядом шумно играли в покер или смотрели видео, включив звук на полную катушку. Тогда он считал, что это вопрос привычки, выработанное умение давать телу отдых в условиях, где не бывает настоящей тишины. Теперь он начинал догадываться, что ветераны предпочитали вечный шум. Открыв глаза, он увидел маленький зеленый огонек на пилотской панели.

Этот огонек, единственный в помещении, ничего не освещал. Но он медленно затухал и разгорался снова, и это почему-то утешило Холдена. Сердце корабля тихонько билось.

Он сказал себе, что Фред прав: надеяться надо именно на законный суд. Но ему представлялся корабль-невидимка в прицеле орудий Алекса. Ему хотелось, чтобы неизвестная команда пережила те же ужасные секунды, когда все средства испытаны, до удара торпед остались мгновения и уже ничто их не остановит.

Он хотел услышать их последний испуганный вздох — такой же, как прозвучал в микрофоне Ады.

Призраков из его сознания на время вытеснили жестокие мстительные фантазии. Когда они перестали действовать, он проплыл на жилую палубу, пристегнулся к койке и попробовал уснуть. «Росинант» убаюкивал его нежной колыбельной воздуховодов и тишины.

Глава 20 Миллер

Миллер сидел в открытом кафе в расширении туннеля. На площадке выросла высокая бледная трава, потолок светился белым полного спектра. Церера блуждала в пространстве без руля и без ветрил. Законы небесной механики и инерция удерживали ее на прежнем месте, но все остальное изменилось. Прежней осталась система обороны. Прежними остались противоударные ворота порта, но эфемерный щит политического статуса она утратила, а это было все.

Миллер склонился вперед, прихлебывая кофе. На площадке играли дети. Он про себя назвал их детьми, хотя помнил, что сам в этом возрасте считал себя взрослым. Лет пятнадцать-шестнадцать. У всех на рукавах повязки АВП. Мальчики громко и гневно толковали о тирании и свободе. Девочки смотрели, как петушатся мальчики. Древняя история природы оставалась прежней, все равно, разворачивалась она на вращающейся скале, окруженной жестоким вакуумом, или в заповеднике величиной с почтовую марку на Земле. Даже в Поясе молодые сохраняли несокрушимое бессмертие, непоколебимую уверенность, что для них все будет иначе. Законы физики уступят им, снаряды никогда не попадут в цель, воздух не уйдет, зашипев, в ничто. Такое может случиться с другими: с заплатанными боевыми кораблями АВП, с водовозной баржей, с марсианским флагманом, со «Скопули», «Кентербери», «Доннаджером» — но не с тобой. А у молодых, которым счастливо удавалось пережить свой оптимизм, как Миллеру, оставалось немного страха, немного зависти и сокрушительное сознание хрупкости жизни. Впрочем, у него оставались еще трехмесячное жалованье компании на счету, много свободного времени и недурной кофе.

— Желаете что-нибудь, сэр? — спросил официант. Он выглядел немногим старше ребятишек на траве. Миллер покачал головой.

Прошло пять дней, как «Звездная Спираль» отозвала его контракт. Губернатор Цереры скрылся, выбрался с контрабандой на попутном транспорте, прежде чем разошлись новости. Альянс внешних планет оповестил, что включает Цереру в список официальных владений АВП, и никто ему не возразил. Первый день своей безработицы Миллер пил, но сам чувствовал, что делает это проформы ради. Он обратился к бутылке, потому что так полагалось, потому что крушение карьеры принято было запивать спиртным.

На второй день он отходил от похмелья. На третий заскучал. По всей станции службы безопасности проводили ожидаемые маневры, поддерживая мир и спокойствие. Несколько политических митингов и собраний разогнали быстро и жестко, да граждане Цереры этого почти и не заметили. Все глаза были устремлены на мониторы, смотрели войну. Несколько местных горячих голов, брошенных в тюрьму без предъявления обвинений, не стоили внимания. А лично Миллера все это не касалось.

На четвертый день он просмотрел свой терминал и убедился, что восемьдесят процентов входящих поступили до того, как Шаддид перекрыла доступ. Около тысячи сообщений, в каждом из которых могла скрываться нить, ведущая к Джули Мао. Марсианские ядерные заряды пока еще не двигались к Церере. Это могло измениться за минуту, но пока не изменилось, Миллер пил кофе и просматривал корабельные рапорты, примерно по одному в пятнадцать минут. Он подсчитал, что, если корабль Холдена окажется последним в списке, на поиск уйдет около шести недель.

«Адрианополь», старатель третьего поколения, причалил к Палладе в расчетное время. Миллер проверил открытые регистрационные данные и подосадовал, как мало в них содержится в сравнении с данными службы безопасности. Владелец — Стрего Энтони Абрамович. Восемь ремонтов, изгнан с Цереры и Эроса как потенциально опасный для порта. Идиот, напрашивающийся на аварию, но полетный план выглядел правомочным, а история корабля тянулась в прошлое и не пахла новой чеканкой. Миллер удалил сообщение.

«Засранец», грузовик, курсирующий по треугольнику Луна — Ганимед — Пояс. Владелец — лунная корпорация «Несуйнос». Открытые базы Ганимеда показывали, что он покинул порт в указанное время и не потрудился заполнить полетный план. Миллер постучал ногтем по экрану. Он бы не стал так себя вести, будь он под радаром. Любой представитель власти мог заинтересоваться этим кораблем, хотя бы просто со скуки. Он удалил сообщение.

Терминал загудел. Миллер переключился на новое сообщение. Одна из девочек на газоне пронзительно взвизгнула, остальные расхохотались. Мимо пролетела ласточка, ее крылья тихо гудели в ровном ветерке воздушной циркуляции.

Хэвлок выглядел лучше, чем на Церере. Счастливее. Пропали черные круги вокруг глаз, и даже форма лица как будто смягчилась, словно доказывая, что Пояс изменил самые его кости, а теперь он приходит в норму.

«Миллер, — проговорила запись, — я только что услышал, что Земля бросила Цереру. Не повезло. С сожалением узнал, что Шаддид тебя выгнала. Между нами, она — надутая идиотка. До меня доходят слухи, что Земля решила обойтись без войны любой ценой, вплоть до того, что готова отказаться от любой станции, ставшей очагом напряженности. Сам понимаешь: если ты очутился между питбулем и ротвейлером, первым делом отбрось палку».

Миллер хихикнул.

«Я подписался в службу безопасности „Протогена“ — это частная армия большой наглой компании. Но платят они столько, что их манию величия можно потерпеть. Предположительно, платит Ганимед, но, учитывая, сколько дерьма вокруг, кто знает, что за игра идет на самом деле. Оказывается, у „Протогена“ в Поясе есть учебная база. Никогда о ней не слыхал, но вроде бы это настоящая гимназия. Я знаю, что они все еще набирают работников, и рад буду замолвить за тебя словечко. Дай знать, и я свяжу тебя с вербовщиком, вытащу с твоей проклятой скалы».

Миллер улыбнулся.

«Береги себя, партнер, — сказал Хэвлок. — Не пропадай».

«Протоген». «Пинквотер». «Аль-Аббик». Силы безопасности корпораций, используемые трансорбитальными компаниями как частные армии и наемные войска, — чтобы работать там, куда пошлют. «АннанСек» держит службу безопасности на Палладе уже много лет, а базируется на Марсе. И АВП, возможно, вербует людей, но вряд ли возьмет Миллера.

Ему много лет не приходилось искать работу. Он полагал, что те времена остались позади, что он до самой смерти будет работать по контракту со службой безопасности Цереры. Теперь, когда его вышвырнули, все стало странно расплывчатым. Как во мгновение между ударом и ощущением боли. Надо искать новую работу. На Церере есть бары, куда бывшего копа наймут вышибалой. Есть серый рынок, куда возьмут любого, кто в состоянии создать впечатление законности предприятия. Самое глупое, чем можно было заняться, — это сидеть в парке, глазея на девчонок и вытягивая ниточки по делу, за которое он сперва не хотел и браться.

«Дагон» пришел на Цереру в самом начале расчетного срока. Владелец — кооператив «Глапион», за которым, можно не сомневаться, стоит АВП. Подходит. Только вот полетный план заполнен всего за несколько часов до нападения на «Доннаджер», да и сообщение о выходе с Ио выглядит надежным. Миллер скопировал сообщение в файл, куда решил заносить корабли, заслуживающие внимания.

«Росинант», владелец — лунный холдинг «Силенциус Курант», газовый танкер, причаливший к Тихо в самом конце расчетного срока. «Силенциус Курант» — средних размеров корпорация без видимых связей с АВП, и полетный план, заполненный на Палладе, выглядел правдоподобно. Миллер занес было палец, чтобы нажать кнопку «Удалить», но остановился. Выпрямился.

Зачем бы газовому танкеру идти от Паллады к Тихо? Обе станции — потребители газа. Летать от потребителя к потребителю без захода на заправку — странный способ оправдать расходы. Он запросил полетный план, по которому «Росинант» пришел откуда-то на Палладу, и приготовился ждать. Если данные отложены на сервере Цереры, ожидание продлится не больше двух минут. Уведомление обещало исполнить запрос через полтора часа — значит, его переправили в порт Паллады. В местной базе сведений не нашлось.

Миллер погладил подбородок: пятидневная щетина превращалась в нечто, похожее на бороду. Он почувствовал, как губы раздвигаются в улыбке. Запросил определение слова «Росинант». И прочитал: «Не годная для работы старая лошадь; первое значение — имя коня Дон Кихота».

— Это ты, Холден? — обратился к экрану Миллер. — Ты воюешь с ветряными мельницами?

— Сэр? — спросил официант, но Миллер отмахнулся.

Просмотра ждали еще сотни сообщений, и не меньше дюжины были отложены в отдельный файл. Миллер забыл о них, уставившись на запрос к Тихо, словно одной силой воли мог вызвать информацию на экран. Потом не торопясь прокрутил назад сообщение от Хэвлока, нажал «Ответить» и взглянул в черный зрачок камеры терминала.

— Привет, партнер, — заговорил он. — Спасибо за предложение. Может, я еще поймаю тебя на слове, но, прежде чем прыгать, мне надо подобрать несколько петель. Ты знаешь, как оно бывает. В общем, если можешь оказать мне услугу… Мне нужно проследить один корабль, а работать я могу только с открытыми базами, к тому же Церера, возможно, уже в состоянии войны с Марсом. Кто знает, понимаешь ли… Словом, если можешь запросить все его полетные планы, сбрось мне, ладно? А я как-нибудь поставлю тебе выпивку.

Он помолчал. Надо было сказать кое-что еще.

— Береги себя, партнер.

Он просмотрел запись. Наэкране он выглядел усталым: улыбка несколько вымученная, голос звучал чуть тоньше, чем слышался ему самому. Но все, что надо, было сказано. Он отослал сообщение.

Вот до чего он скатился. Доступ закрыт, служебное оружие конфисковано — правда, в норе у него была парочка запасных пушек, — деньги идут к концу. Приходится изворачиваться, просить о помощи в вещах, которые прежде казались рутиной, в каждой мелочи исхитряться против системы. Был он копом, а они превратили его в мышь. «А все же, — подумал он, выпрямляясь на стуле, — для мыши я неплохо справляюсь».

Со стороны против вращения донесся звук взрыва, взметнулись гневные голоса. Ребятишки на траве прервали игру в «пощупай меня» и уставились в ту сторону. Миллер встал. Он видел дым, но огня не было. Поднялся ветер — система циркуляции высасывала нежелательное загрязнение из воздуха, — следовательно, сенсоры не зафиксировали угрозы пожара. Прозвучали подряд три выстрела, голоса слились в ритмичные выкрики. Миллер не различал слов, но ритм сказал ему все, что надо. Не катастрофа, не пожар, не утечка. Просто беспорядки.

Ребята двинулись на шум. Миллер поймал одну девчонку за локоть. Не старше шестнадцати, черные волосы, лицо идеальным сердечком.

— Не ходите туда, — сказал он. — Собери друзей и ступайте подальше.

Девочка оглядела его, обернулась на отдаленный гомон.

— Ты ничем не поможешь, — сказал он.

Она выдернула локоть.

— Хоть попробую, — возразила она. — Подриа интертар, знаешь ли. «Ты тоже мог бы».

— Уже пробовал, — сказал Миллер, закрыл терминал и пошел прочь. У него за спиной нарастал шум бунта. Он решил, что это дело полиции.

За следующие четырнадцать часов сеть системы сообщила о пяти случаях беспорядков на станции и о нескольких мелких повреждениях. Некто, о ком он впервые слышал, объявил трехфазный комендантский час: те, кого застанут вне своей норы более чем за два часа до или после рабочей смены, подлежали аресту. Тот, кто теперь заправлял шоу, полагал, что сумеет сохранить мир и стабильность, заперев по домам шесть миллионов человек. Хотел бы он знать, что думала об этом Шаддид.

За пределами Цереры дела шли все хуже. Банда старателей, сочувствующих АВП, захватила лабораторию дальней астрономии на Тритоне. Они направили телескоп на систему и сообщали в эфир о положении каждого марсианского корабля, а кроме того, передали изображение поверхности Марса в высоком разрешении. Видны были даже загорающие топлес в парках под куполами. Поговаривали, что к станции уже отправлены атомные заряды и установка через неделю превратится в блестки пыли. Земля все успешнее подражала улитке, втягивая, как рожки, земные и лунные компании. Не все, даже не половину, но достаточно, чтобы передать всем сообщение: «На нас не рассчитывайте». Марс взывал к солидарности землян, Пояс апеллировал к справедливости, а еще чаще предлагал колыбели человечества отыметь самое себя.

До срыва пока не дошло, но к тому двигалось. Еще несколько инцидентов, и уже не будет иметь значения, с чего все началось. Марс понимал, что Пояс не может победить, а Пояс знал, что ему нечего терять. Такой подписки на смерть человечество еще не видывало.

Миллер, как и вся Церера, мало что был способен сделать. Но он мог найти Джеймса Холдена, узнать, что случилось со «Скопули», проследить нити, ведущие к Джули Мао. Он был детективом. Он делал то, что умел.

Прибирая нору, выбрасывая отложения хлама, копившиеся десяток лет, он разговаривал с нею. Пытался объяснить, почему бросил все, чтобы ее найти. Познакомившись с «Росинантом», он уже не мог обойтись без слова «донкихотство».

Воображаемая Джули смеялась или понимающе улыбалась. В ее глазах он казался трогательным маленьким человечком, коль скоро у него не было ничего более похожего на цель в жизни, чем поиски девушки. Она видела в нем орудие своих родителей. Она плакала и обнимала его. Она сидела с ним на почти невидимом балконе, глядя на звезды.

Он втиснул все, что мог, в рюкзак. Две смены одежды, бумаги, ручной терминал. Снимок Кандес, сохранившийся от лучших времен. И копию досье Джули, сделанную до того, как Шаддид стерла его материалы, — с тремя снимками девушки. Он подумал, что за целую жизнь должно было накопиться побольше, потом покачал головой. Пожалуй, счет сходится.

Последний день Миллер провел, нарушая комендантский час, прощаясь с немногими, кто мог о нем вспомнить и кого вспомнил он сам. К его удивлению, Мусс, которую он застал в тесном и неуютном полицейском баре, прослезилась и обняла его так крепко, что заныли ребра.

Он оплатил проезд на транспорте до Тихо. Койка обошлась ему в четверть оставшихся денег. Не в первый раз Миллер подумал, что надо поскорее отыскать Джули или найти работу, которая прокормит его на время поисков. Но пока денег хватало, а мир был не так устойчив, чтобы заглядывать далеко вперед, — разве что с черным юмором.

Словно в подтверждение этой мысли, его терминал загудел, когда он стоял в очереди на транспорт.

«Привет, партнер, — сказал Хэвлок. — Насчет той услуги. У меня для тебя новость. Твой объект только что обнародовал полетный план к Эросу. Посылаю приложением открытые данные. Я бы накопал побольше, но в „Протогене“ все накрепко закручено. Я говорил о тебе с вербовщицей, она, кажется, заинтересовалась. Дай мне знать, хорошо? До скорой связи».

Эрос!

Потрясающе…

Миллер кивнул стоявшей за ним женщине и покинул очередь, отошел к киоску. К тому времени, как открылся экран, объявили, что посадка на Тихо заканчивается. Миллер вернул билет, получил чисто номинальное возмещение и потратил треть того, что у него осталось, на билет до Эроса. Впрочем, могло быть хуже. Он мог получить известие после отлета. В этом следовало видеть знак удачи.

Подтверждение заказа пришло с тихим звоном оркестрового треугольника.

«Надеюсь, я не ошибся, — сказал он Джули. — Если Холдена там не окажется, я буду выглядеть ужасно глупо».

Воображаемая девушка горько улыбнулась.

«Жизнь — это риск», — ответила она.

Глава 21 Холден

На кораблях нет лишнего места. Вопрос пространства всегда считался первоочередным, и даже на гигантах вроде «Доннаджера» коридоры и помещения были тесными и неудобными. На «Росинанте» имелись ровно две комнаты, где Холден мог развести руки, не коснувшись стен: камбуз и грузовой отсек. Те, кто зарабатывал на жизнь полетами, не страдали клаустрофобией, однако даже самые закаленные астерские старатели ощущали нарастающее напряжение от долгого заключения в тесноте корабля. Древний рефлекс пойманного в ловушку животного, подсознательное понимание, что за пределами видимости для тебя нет места. Когда корабль входил в порт, напряжение спадало внезапно, вызывая некоторое головокружение.

Часто оно принимало форму запоя.

Холден, как всякий матрос, не раз допивался до бессознательного состояния после долгих рейсов. Ему случалось забредать в бордели, откуда его вышвыривали с опустевшим счетом, натертыми до мозолей чреслами и простатой, сухой, как пустыня Сахара. Так что, когда через три дня к нему ввалился Амос, Холден точно знал, как чувствует себя великан-механик.

Холден с Алексом, сидя на одной койке, смотрели новости. Две говорящие головы комментировали действия астеров словами: «преступность», «терроризм» и «саботаж». Марсиане были «миротворцами». Передачу вел новый марсианский канал. Амос фыркнул и повалился на койку. Холден приглушил звук.

— Как провел отпуск на берегу, моряк? — спросил он с ухмылкой.

— С сегодняшнего дня бросаю пить, — простонал Амос.

— Наоми сейчас принесет пожевать из суши-бара, — сказал Алекс. — Отличная сырая рыбка в обертке из поддельных водорослей.

Амос опять застонал.

— Недобрый ты, Алекс, — упрекнул Холден. — Дай его печенке умереть спокойно.

Дверь номера скользнула в сторону, и показалась Наоми с высоким штабелем белых коробок.

— Еда пришла, — сообщила она.

Алекс пооткрывал коробки и принялся доставать маленькие одноразовые тарелочки.

— Каждый раз, как твоя очередь нас кормить, ты берешь форелевые роллы. Недостаток воображения, — заметил Холден, накладывая себе на тарелку.

— Я люблю форель, — ответила Наоми.

За едой все молчали, только постукивали пластмассовые палочки для еды и влажно хлюпали соусы из васаби и сои, куда макали куски. Когда еда кончилась, Холден вытер выступившие от острого вкуса слезы и повалился на подушки. Амос палочкой для еды почесал под лубком на ноге.

— Отличная работа, люди, — сказал он. — Сейчас только эта нога у меня и не болит.

Наоми дотянулась до пульта на подлокотнике у Холдена и вернула звук. Она пробовала от каждого блюда понемногу. Алекс закрыл глаза и развалился на кушетке, сплел пальцы на животе и издал довольный вздох. Холдена вдруг охватила необъяснимая обида на уютно устроившихся соратников.

— Ну, все насосались из Фредовой титьки? — спросил он. — Я уже сыт по горло.

— Что за нафиг? — возмутился Амос. — Я только начал!

— Я к тому, — пояснил Холден, — что сколько можно болтаться на Тихо, пить, блудить и жрать суши за счет Фреда?

— Пока не лопнем? — предположил Алекс.

— У тебя, значит, какая-то другая мысль на уме? — спросила Наоми.

— Мысли нет, но я хочу вернуться в игру. Когда мы сюда явились, все были полны праведного гнева и мечтали отомстить, а стоило выпить и свернуть пару челюстей в пьяных драчках — и будто ничего не случилось.

— А вроде как, чтобы мстить, нужно сперва найти, кому мстить, кэп, — отозвался Алекс. — Может, ты не заметил, но у нас с этим делом сложности.

— Тот корабль все еще где-то есть. И люди, приказавшие стрелять, тоже, — сказал Холден.

— И что? — спросил Алекс. — Снимаемся и летаем по спирали, пока на них не наткнемся?

Наоми рассмеялась и бросила в него пакетиком соевого соуса.

— Не знаю, что нам делать, — сказал Холден, — только я понемногу схожу с ума, сидя здесь, пока убившие наш корабль на свободе делают свое дело.

— Мы здесь всего три дня, — возразила Наоми. — Мы заслужили удобную постель, приличную жратву и возможность спустить пар. И не думай нас пристыдить.

— И еще, Фред сказал, мы вытащим тех ублюдков на суд, — добавил Амос.

— Если суд будет, — возразил Холден. — Если! Его ждать еще месяцы, а то и годы. И даже тогда Фреду потребуются договоры. Как бы у него не выторговали амнистию, а?

— Ты довольно легко принял его условия, Джим, — напомнила Наоми. — Передумал?

— Если Фреду нужны наши показания в обмен на возможность залататься и отдохнуть, это невысокая цена. Что не означает, будто я считаю, что суд все уладит, или согласен сидеть сложа руки, дожидаясь его.

Он кивнул на мягкую мебель из кожзама и огромные экраны на стенах.

— Кроме того, все это может быть тюрьмой. Вполне комфортной, но, пока кошелек у Фреда, мы принадлежим ему. Не заблуждайтесь на этот счет.

Наоми наморщила лоб, взгляд стал серьезным.

— А варианты, сэр? — спросила она. — Уходим?

Холден сложил руки, перебирая в уме все, что наговорил, будто услышал это впервые. Когда высказываешь мысли вслух, они проясняются.

— Думаю, надо искать работу, — сказал он. — У нас хороший корабль. Что еще важнее — у нас неприметный корабль. И быстрый. Если надо, на нем можно идти без позывных. Пока идет война, многим потребуется невидимками перебираться туда-сюда. Нам будет чем заняться, дожидаясь Фредова суда, а может, и деньги в карманах заведутся. А перелетая с места на место, глаза и уши станем держать открытыми. Как знать, на что мы наткнемся? Серьезно, долго ли вы трое выдержите жизнь станционных крыс?

Минуту длилось молчание.

— Я бы выдержал еще… недельку? — предложил Амос.

Алекс кивнул.

— Неплохая идея, кэп.

— Тебе решать, капитан, — сказала Наоми. — Я остаюсь с тобой, и мысль самой зарабатывать свои деньги мне по душе. Но, надеюсь, спешки нет. Я тоже не откажусь от нескольких дней отпуска.

Холден хлопнул в ладоши и встал.

— Ничего, — сказал он. — Когда есть план, совсем другое дело. Легче переносить безделье, когда знаешь, что оно однажды кончится.

Алекс и Амос встали и вместе направились к двери. Пилот выиграл несколько долларов в дартс, и теперь они с Амосом собирались приумножить свое богатство за карточным столом.

— Не жди меня, босс, — обратился к Наоми Амос. — Чувствую, сегодня мне повезет.

Они вышли, а Холден отправился в кухоньку варить кофе. Наоми прошла за ним.

— Еще одно, — начала она.

Холден разорвал пленку на герметичном пакетике с кофе, и кухню наполнил густой аромат.

— Давай, — сказал он.

— Фред взял на себя все заботы о теле Келли. Он будет достойно хранить его, пока мы не объявимся как выжившие. Тогда отправит его на Марс.

Холден наполнил кофеварку водой из крана и включил. Машина тихо заурчала.

— Хорошо. Лейтенант Келли заслуживает любых почестей.

— Это напомнило мне о кубике с информацией, который был у него с собой. Взломать его я так и не сумела. Там какая-то военная супершифровка, от которой у меня голова раскалывается. Так что…

— Ты говори, говори, — подбодрил Холден, насупившись.

— Я хочу отдать его Фреду. Знаю, что это рискованно. Мы понятия не имеем, что там, а Фред, при всем своем обаянии и гостеприимстве, все-таки из АВП. Но в то же время он высокий военный чин в ООН. И у него на этой станции солидный мозговой трест. Он, наверно, сумеет вскрыть кубик.

Холден поразмыслил и кивнул.

— Ладно, я подумаю. Хорошо бы знать, что пыталась спасти с корабля капитан Яо, но…

— Угу.

Пока варился кофе, они ждали в дружелюбном молчании. Наполнив две кружки, Холден вручил одну Наоми.

— Капитан, — заговорила она и после паузы поправилась: — Джим. Из меня пока получался паршивый старпом. Я больше мешала, чем помогала и восемьдесят процентов времени была до смерти перепугана.

— Тебе изумительно удалось это скрывать, — заметил Холден.

Наоми движением головы отвергла комплимент.

— Так или иначе, я тебя подталкивала, когда не надо было.

— Не так уж часто.

— Дай мне кончить, — попросила она. — Я хотела сказать, что, по-моему, ты отлично справился, вытаскивая нас. Ты заставлял нас заниматься тем, что было нам по силам, вместо того чтобы предаваться жалости к себе. Ты всех удерживал на своей орбите. Это не каждый может. Я бы не сумела, а нам нужна была опора.

Холден почувствовал легкую гордость. Он этого не ожидал и не слишком ей верил, но слышать такое было приятно.

— Спасибо, — сказал он.

— Я не могу решать за Амоса и Алекса, но я собираюсь держаться так и дальше. Ты капитан не только потому, что Макдауэлл погиб. Что до меня, ты — наш капитан. Ты просто знай.

Она потупилась и покраснела, будто призналась в чем-то. Может, так оно и было.

— Постараюсь не подвести, — сказал он.

— Я это ценю, сэр.

Кабинет Фреда походил на самого хозяина: большой, внушительный и заваленный неотложными делами. Он был больше любого помещения на «Росинанте». Стол из настоящего дерева выглядел по меньшей мере на сто лет и пах лимонным маслом. Холден сидел в кресле самую малость ниже кресла Фреда и рассматривал кипы конвертов с дисками и папки, покрывавшие каждый дюйм пространства.

Фред послал за ним, после чего провел десять минут встречи, разговаривая по телефону. О чем бы ни шла речь, она была переполнена техническими терминами. Холден решил, что они относятся к строительству гигантского «корабля поколений». Те несколько минут, пока его не замечали, не вывели Холдена из терпения, потому что на стенах кабинета висели ошеломительно высокого качества экраны, притворяющиеся окнами. В них открывался вид на «Наву», проплывавшую мимо при вращении станции. Фред испортил зрелище, положив трубку.

— Извините, — сказал он. — Система атмосферной циркуляции с первого дня была нашим кошмаром. Когда собираешься провести сто с лишним лет на том воздухе, что захватил с собой, лимиты утечки… строже, чем обычно. Иногда трудно объяснить заказчику важность мелких деталей.

— Я наслаждался видом. — Холден кивнул на экран.

— Я начинаю сомневаться, уложимся ли мы в срок.

— Почему?

Фред вздохнул и откинулся назад, скрипнув креслом.

— Между Марсом и Поясом война.

— Затруднения с поставками материалов?

— Не только. Пиратские станции, вещающие от имени АВП, работают как сумасшедшие. Астеры-старатели палят по военным кораблям Марса самодельными торпедами. Они гибнут сами, но время от времени одна из этих торпед попадает в цель и убивает несколько марсиан.

— А значит, Марс начинает стрелять первым.

Фред кивнул, встал и начал расхаживать по комнате.

— А тогда даже честные граждане боятся высунуть нос из дому по законным делам, — сказал он. — За последний месяц поставки задерживались больше дюжины раз, и я опасаюсь, что эти задержки превратятся в отмены.

— Знаете, я думал о том же, — сказал Холден.

Фред словно не слышал его.

— Мне случалось стоять на мостике, — говорил он. — На вас идет неопознанный корабль, и что прикажете делать? Никому не хочется нажимать кнопку. Я смотрел, как изображение корабля растет на экране, и держал палец на гашетке. Я помню, как умолял их остановиться.

Холден молчал. Он тоже такое видел. Сказать было нечего. Фред дал молчанию с минуту повисеть в воздухе, потом тряхнул головой и выпрямился.

— Я должен просить вас об услуге, — сказал он.

— Просите в любое время, Фред. За это вы уже расплатились, — ответил Холден.

— Мне нужно одолжить ваш корабль.

— «Роси»? — вскинулся Холден. — Зачем?

— Мне нужно кое-что забрать и доставить сюда, а для этого понадобится корабль, который сумеет незаметно обойти марсианские пикеты.

— Тогда «Росинант» вам определенно подходит, но это не ответ на мой вопрос. Зачем?

Фред повернулся к Холдену спиной и уставился на экран. Нос «Наву» как раз скрывался из вида. На экране возникла плоская, рябая от звезд черная вечность.

— Мне нужно забрать человека с Эроса, — сказал Фред. — Важного человека. У меня есть подходящие для этого дела люди, но из кораблей только легкие грузовики и пара маленьких шаттлов. Они не способны добраться достаточно быстро и не сумеют сбежать в случае чего.

— А имя у этого человека есть? Я хочу сказать, вы все твердите, что не хотите драки, но мой корабль, кстати говоря, единственный здесь вооружен. Ручаюсь, АВП составил уже изрядный список подходящих целей.

— Вы мне не доверяете.

— Нет.

Фред развернулся и ухватился за спинку кресла. Костяшки его пальцев побелели. Холден задумался, не слишком ли далеко он зашел.

— Слушайте, — сказал он, — вы говорите правильные слова про мир, суд и тому подобное. Вы отрекаетесь от пиратского вещания. У вас милая станция с милыми людьми. У меня есть все основания верить, что вы — то, чем себя объявляете. Но мы здесь уже три дня, и первое, что вы говорите мне о своих намерениях, — это просите одолжить мой корабль для тайной миссии. Извините: хотите, чтобы я принимал в этом участие, — никаких секретов. Даже знай я наверняка — а я не знаю, — что у вас добрые намерения, я все равно отказался бы играть в дурацкие игры с плащом и кинжалом.

Фред несколько секунд разглядывал его, затем обошел кресло и сел. Холден обнаружил, что нервно постукивает пальцами по бедру, и заставил себя перестать. Взгляд Фреда метнулся вниз, к его ладони, и вернулся к лицу, в его глазах было прежнее упорство.

Холден откашлялся.

— Слушайте, вы здесь вожак стаи. Даже не знай я, кем вы были, все равно боялся бы вас до усрачки, так что не тратьте сил на подтверждение этого. Но как бы я ни трусил, в этом деле не отступлю.

Он надеялся рассмешить Фреда — и напрасно. Холден попытался незаметно сглотнуть слюну.

— Готов поспорить, вы были гигантской занозой в заднице для всех капитанов, у кого служили, — наконец заговорил Фред.

— Думаю, это отражено в моем досье, — отозвался Холден, скрывая облегчение.

— Мне нужно слетать на Эрос, найти там человека по имени Лайонел Полянский и доставить его на Тихо.

— Работа на неделю, если поднажать, — сказал Холден, подсчитав в уме.

— То обстоятельство, что Лайонела не существует в природе, несколько осложняет задачу.

— А, отлично. Теперь я ничего не понимаю, — согласился Холден.

— Вы хотели все знать? — В словах Фреда слышалась тихая ярость. — Теперь вы знаете. Лайонел Полянский существует только на бумаге и владеет тем, чем не хочет владеть мистер Тихо. В том числе курьерским кораблем «Скопули».

Холден весь подался вперед.

— Я слушаю вас очень внимательно, — сказал он.

— Несуществующий владелец «Скопули» прописался в клопиной дыре на одном из трущобных уровней Эроса. Нам только что сообщили. Приходится предположить, что это помещение снял некто, близко знакомый с нашими делами, и что он нуждается в помощи и не может запросить ее открыто.

— Мы будем готовы вылететь через час, — одним дыханием сказал Холден. Фред поднял ладонь жестом, удивительно астерским для землянина.

— Когда это, — спросил он, — мы заговорили о том, что полетите вы?

— Я не отдам свой корабль в чужие руки, но охотно возьму заказ на рейс. Собственно, мы с командой подумывали взяться за работу. Наймите нас. В стоимость включите цену уже оказанных нам услуг.

— Нет, — отрезал Фред. — Вы мне нужны.

— Не мы, — возразил Холден. — Вам нужны наши свидетельства. А мы не собираемся сидеть здесь год или два, дожидаясь, пока разум восторжествует. Мы все запишем свои показания на видео, заверив их, как вы сочтете нужным, но в любом случае мы улетим и возьмемся за работу. С тем же успехом вы можете нас использовать.

— Нет, — повторил Фред. — Вы слишком дорого стоите, чтобы вами рисковать.

— А если я брошу на весы кубик с информацией, которую пыталась спасти капитан «Доннаджера»?

Снова молчание, но что-то в нем изменилось.

— Послушайте, — нажал Холден, — вам нужен корабль вроде «Роси». У меня он есть. Вам нужна для него команда. У меня есть и команда. И вы не меньше меня хотите узнать, что на том кубике.

Фред рассмеялся, и Холдену заметно полегчало.

— Остается еще та проблема, что привела вас сюда, — напомнил Фред. — Ваш корабль выглядит военным, что бы ни твердил передатчик.

Холден вскочил и сгреб со стола Фреда лист бумаги. Начал рисовать на нем ручкой, выхваченной из декоративной подставки.

— Я об этом думал. У вас здесь налажено полное производство. А мы якобы — легкий газовый танкер. Вот. — Он набросал силуэт корабля. — Приварим к корпусу на двух лентах пустые газовые баки. Они прикроют «трубы». Все перекрасим. Наварим несколько выступов, которые разобьют силуэт корпуса и введут в заблуждение распознающие программы. Выглядеть будет отвратно и испоганит аэродинамику, но мы пока в атмосферу не собираемся. И, кстати, сойдет за правду: астерская колымага, собранная в большой спешке.

Он подал лист Фреду. Тот от всей души рассмеялся — то ли над ужасным наброском, то ли над нелепостью ситуации.

— Из вас получился бы отменный пират, — сказал он. — Если я это сделаю, вы с командой запишете показания, заключите со мной контракт на исполнение коротких рейсов, вроде этой прогулки на Эрос, и выступите на моей стороне, когда начнутся мирные переговоры.

Холден протянул руку, и Фред ее пожал.

— Приятно иметь с вами дело, Фред.

Когда Холден выходил из кабинета, Фред уже связался по коммутатору со своими механиками. Холден достал ручной терминал и вызвал Наоми.

— Ну? — спросила она.

— Собирай детей, мы отправляемся на Эрос.

Глава 22 Миллер

Пассажирский транспорт на Эрос был маленьким, дешевым и набитым битком. Из воздуховодов несло пластиком и резиной старой марсианской промышленной модели, рассчитанной на перевозки товаров и топлива. Дешевые светодиодные лампочки подкрасили розовым, который должен был создать естественное освещение, но вместо этого придавал всем лицам оттенок недоваренной говядины. Кают здесь не имелось, только ряды литых ламинатных сидений и пять этажей коек вдоль длинных стен, где пассажиры могли прикорнуть в тесноте. Миллер прежде не бывал на дешевых подкидышах, но знал, какие на них порядки. Если начиналась драка, экипаж пускал в пассажирский отсек снотворный газ, вырубал всех и связывал участников потасовки. Драконовская система, но пассажиры, зная о ней, вели себя примерно. Бар работал круглые сутки, торговал дешевой выпивкой. Не так давно Миллер счел бы это заманчивым.

Теперь вместо бара он устроился на одном из сидений, открыв терминал. Перед ним светился восстановленный файл по делу Джули. Ее снимок — с гордой улыбкой на лице на фоне «Бритвы», данные и отчеты, сведения о тренировках по джиу-джитсу. Удивительно мало, если подумать, какое большое место заняла эта женщина в его жизни.

На левую кромку экрана медленно выползала новостная колонка. Эскалация военных действий между Поясом и Марсом, инцидент за инцидентом, но в верхних строках колонки держался отказ Земли от станции Церера. Марсианский комментатор распекал Землю, отказавшуюся поддержать собрата по внутренней части системы, полагая, что она должна была, по крайней мере, передать контракт на безопасность станции Марсу. Реакция Пояса разнилась от радости при виде Земли, оттягивающей свое влияние в глубину гравитационного колодца, до паники из-за потери нейтралитета Цереры и теорий заговора, предполагавших, что Земля подстрекает к войне ради собственной выгоды. Миллер воздерживался от суждений.

— Я всегда вспоминаю молитвенные скамьи.

Миллер поднял взгляд. Его сосед был примерно того же возраста: седина в волосах, мягкое брюшко. Улыбка его сказала Миллеру, что перед ним миссионер, отправившийся в вакуум спасать заблудшие души. А может, дело было не в улыбке, а в нагрудной табличке с именем и Библии в руках.

— Я о сиденьях, — сказал миссионер. — Они всегда напоминают мне церковь — стоят так же, ряд за рядом. Только вместо кафедры у нас койки.

— Мадонна Проспи-Всю-Дорогу, — отозвался Миллер, понимая, что втягивается в разговор, но не сумев сдержаться. Миссионер засмеялся.

— Что-то в этом роде, — согласился он. — Вы ходите в церковь?

— Много лет не ходил, — сказал Миллер. — Был методистом, когда еще был. А вы каким ладаном торгуете?

Миссионер поднял руки жестом, выражавшим миролюбие еще на африканских долинах плейстоцена. «Я безоружен, не ищу драки».

— Я возвращаюсь на Эрос с конференции на Луне, — сказал он. — Дни проповедничества остались для меня далеко позади.

— Я думал, они никогда не кончаются, — сказал Миллер.

— Собственно, нет. Официально — нет. Но через несколько десятков лет начинаешь понимать, что пытайся не пытайся — все одно. Я еще путешествую. Заговариваю с людьми. Иногда мы говорим об Иисусе Христе. Иногда — о кулинарии. Если кто-то готов принять Христа, от меня не требуется больших усилий, чтобы помочь. Если человек не готов, все проповеди бесполезны. Так к чему старания?

— Люди говорят о войне? — спросил Миллер.

— Часто, — ответил миссионер.

— Кто-нибудь видит в ней смысл?

— Нет. Не думаю, что в войнах бывает смысл. Это безумие заложено в нашей природе. Иногда оно дает обострения, иногда затухает.

— Вы говорите об этом как о болезни.

— Врожденный герпес симплекс? — улыбнулся миссионер. — Полагаю, это еще мягко сказано. Боюсь, пока мы остаемся людьми, нам от этого не избавиться.

Миллер взглянул на его широкое, круглое, как луна, лицо.

— Пока остаемся людьми? — переспросил он.

— Кое-кто верит, что в конце концов мы все становимся ангелами, — сказал миссионер.

— Только не методисты.

— Когда-нибудь даже они, — возразил миссионер, — но, возможно, не первыми. А вас что привело к Мадонне Проспи-Всю-Дорогу?

Миллер вздохнул, откидываясь на жесткую спинку. Через два ряда перед ним молодая женщина прикрикнула на мальчиков, скачущих по стульям, но ее упрек пропал втуне. Позади кто-то кашлянул. Миллер глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух.

— Я был копом на Церере, — сказал он.

— А, новый контракт?

— Именно, — сказал Миллер.

— Значит, будете работать на Эросе?

— Скорее, ищу там старого друга, — ответил Миллер и неожиданно для себя продолжил: — Я родился на Церере. Прожил там всю жизнь. Это — пятый?.. — да, пятый раз, когда я улетаю со станции.

— Вы собираетесь вернуться?

— Нет, — сказал Миллер и удивился собственной уверенности. — Нет, думаю, эта часть моей жизни осталась позади.

— Наверно, это больно, — сказал миссионер.

Миллер помолчал, обдумывая его слова. Священник был прав: это больно. Он потерял все, что имел. Работу, знакомых. Он даже больше не коп, хоть в багаже и лежит оружие. Он больше никогда не купит вест-индийских лакомств с тележки в девятом секторе. Секретарша в участке уже не кивнет ему, когда он станет пробираться к своему столу. Не будет больше ночей в барах с другими копами, не будет ни красочных историй о неудачных задержаниях, ни ребятишек, пускающих змеев в высоких туннелях. Он ощупывал себя, словно врач, ищущий воспаление. Здесь больно? Здесь ощущается потеря?

Нет. Он испытывал только облегчение, такое глубокое, что кружилась голова.

— Простите? — сконфуженно произнес миссионер. — Я сказал что-то смешное?

Население Эроса составляло полтора миллиона человек — немногим больше, чем приезжих на Церере в любой отдельно взятый день. Астероид, напоминающий формой картофелину, оказалось гораздо труднее раскрутить, поэтому скорость вращения поверхности была значительно выше, чем на Церере, при той же гравитации внутри. Старая верфь выдавалась над астероидом огромной паутиной стальных и углеродистых сеток, испещренных сигнальными огнями и сенсорными установками, готовыми отогнать любой корабль, подошедший слишком близко. Внутренние каверны Эроса были колыбелью Пояса. От сырой руды до плавильных печей, от них — к платформам для отжига и дальше, к рою водовозных барж, газовых танкеров и старательских корабликов. Эрос был портом назначения первого поколения экспансии человечества. Само Солнце отсюда казалось всего лишь яркой звездой среди миллиардов других.

Экономика Пояса развивалась. На Церере появились более современные порты, новая промышленность, больше народа. Коммерческие поставки шли теперь на Цереру, а Эрос остался центром кораблестроения и ремонта. Результат был предсказуем. Простой судов в доках Цереры означал потерянные деньги, и это отразилось в системе портовых сборов. На Эросе корабль мог дожидаться неделями и месяцами, не мешая другим. Если команде нужно было место, чтобы расслабиться, размяться, отдохнуть друг от друга, они шли на Эрос. При низких портовых сборах Эрос делал деньги иным способом. Казино, тиры, бордели. Эрос приютил все доходные виды пороков, и местная экономика разрасталась, как грибница, питаемая желаниями астеров.

Удачное расположение небесных тел привело Миллера на Эрос на день раньше «Росинанта». Он прошелся по казино, опиумным барам и секс-клубам, по аренам показательных боев, где мужчины и женщины притворялись, будто избивают друг друга до бесчувствия, на радость толпе. Воображаемая Джули шла рядом с ним, и на лице у нее играла такая же хитрая улыбка, как у него, когда он читал переливающиеся надписи: «РЭНДОЛЬФ МАК, ШЕСТИКРАТНЫЙ ЧЕМПИОН ВОЛЬНЫХ БОЕВ ПОЯСА, ПРОТИВ МАРСИАНИНА КИВРИНА КАРМАЙКЛА. СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА!»

«Разумеется, без договоренностей», — сухо заметила у него в голове Джули.

«Интересно, кто победит?» — подумал он и вообразил ее смех.

Он остановился у тележки, торговавшей яичной лапшой в черном дымящемся соусе по две иены за порцию, когда на плечо ему легла чья-то рука.

— Детектив Миллер, — произнес знакомый голос, — вы за пределами своей юрисдикции.

— О, инспектор Сематимба! — обрадовался Миллер. — Чтоб мне так жить! Напугаешь девушку, этак подкрадываясь.

Сематимба посмеивался. Высокий даже для астера, с самой темной кожей, какую доводилось видеть Миллеру. Много лет назад они сотрудничали в расследовании одного особо мерзкого случая. Контрабандист с грузом новейших эйфоров поссорился с поставщиком. Под перекрестный огонь попали трое граждан Цереры, а контрабандист сбежал на Эрос. Традиционная конкуренция служб безопасности станций едва не помогла мерзавцу смыться. Только Миллер и Сематимба пошли на сотрудничество в обход официальных каналов.

— Что привело тебя, — заговорил Сематимба, навалившись на стальное ограждение и обводя руками туннель, — в колыбель Пояса, славного и сильного Эросом?

— Тяну за ниточку, — сказал Миллер.

— Здесь нет ничего хорошего. С тех пор как убрался «Протоген», дела идут все хуже.

Миллер втянул в рот лапшу.

— Кто держит новый контракт? — спросил он.

— МДМ, — ответил Сематимба.

— Впервые слышу.

— «Мясо-для-Машины». — Сематимба скорчил рожу, изображая зверюгу-полицейского. Стукнул себя в грудь, порычал немного и, бросив кривляться, покачал головой. — Новая корпорация с Луны. Здесь в основном астеры. Изображают крутых, но все больше дилетанты. Надуваются, а кишка тонка. «Протоген» набирал из внутряков, и это мешало, но они были чертовски серьезным предприятием. Разбивали головы, но поддерживали порядок. А эти новые ублюдки… Самая разболтанная банда гангстеров, с какой мне приходилось работать. Не думаю, что Совет управляющих продлит им контракт. Считай, я этого не говорил, но так оно и есть.

— Мой прежний напарник подписал контракт с «Протогеном», — заметил Миллер.

— Они не так плохи, — ответил Сематимба. — Почти жалею, что при разводе не остался с ними.

— А почему? — спросил Миллер.

— Сам знаешь, как это бывает. Я здешний.

— Угу, — согласился Миллер.

— Ну вот. А ты и не знал, кто держит притон. Ты не работу здесь ищешь?

— Нет, — ответил Миллер, — я в творческом отпуске. Путешествую вот.

— Денег хватает?

— Вообще-то нет. Но я не прочь обойтись малым. На время, знаешь ли. Слышал что-нибудь о Джульетте Мао? Обычно — Джули?

Сематимба покачал головой.

— Торговый дом «Мао — Квиковски», — пояснил Миллер. — Выскочила из колодца и стала туземкой. АВП. Это было дело с похищением.

— Было?

Миллер откинул голову. Ему представилось, что Джули вздернула бровь.

— С тех пор как я его получил, кое-что изменилось, — сказал он. — Возможно, оно с чем-то связано. С чем-то крупным.

— Насколько крупным, к примеру? — спросил Сематимба. Все легкомыслие пропало с его лица. Сейчас он был только копом. Всякий, кроме Миллера, испугался бы его пустого, почти свирепого взгляда.

— С войной, — сказал Миллер. Сематимба скрестил руки.

— Не смешно.

— Я не шучу.

— Я считаю, мы друзья, старина, — сказал Сематимба, — но мне здесь не нужны неприятности. Бед и так хватает.

— Я постараюсь не нашуметь.

Сематимба кивнул. Дальше по туннелю загудел сигнал тревоги. Только для охраны — не оглушительный аккорд аварийной сирены. Сематимба оглянулся на звук, словно, прищурившись, мог видеть сквозь толчею пешеходов, велосипедистов и тележек разносчиков.

— Пожалуй, надо взглянуть, что там, — безнадежно проговорил он. — Как бы не мой сослуживец из охраны порядка разбил стекло забавы ради.

— Здорово служить в такой команде, — съязвил Миллер.

— Тебе-то откуда знать? — усмехнулся Сематимба. — Если тебе что понадобится…

— И тебе, — отозвался Миллер и проводил взглядом копа, загребающего в море людского хаоса. Он был большой человек, однако что-то в единодушной глухоте толпы к сигналу тревоги заставляло его казаться меньше ростом. «Камешек в море», — вспомнилось Миллеру. Одна звезда среди миллионов.

Он посмотрел время и вывел на экран открытые данные порта. «Росинанта» ждали по расписанию. Ему уже отвели док. Миллер всосал последние ниточки лапши, бросил пенопластовый стаканчик в общественный утилизатор, нашел ближайшую мужскую уборную и, оправившись, рысцой пробежал к казино.

Архитектура Эроса изменилась со времен детства астероида. Когда-то он походил на Цереру — сплошь паутина туннелей, ведущая к основным трассам, — но поток денег изменил станцию. Теперь все дороги вели на уровень казино. Куда бы вы ни направлялись, приходилось миновать широкое китовое чрево, полное огней и рекламы. Покер, блэкджек, рулетка, высокие аквариумы, в которых предлагалось поймать самому себе на ужин призовую форель, электронная охота, крикет, кости, театрализованные состязания. Вспышки света, танцующие неоновые клоуны, светящиеся экраны резали глаз. Громкий искусственный смех, веселый свист, звуки гонга внушали, что вы проводите время, как никогда в жизни. И над всем стоял запах тысяч тел, стиснутых в давке, и с ним состязался запах выращенной в чане говядины со специями, продававшейся с тележек в коридорах. Алчность и дизайнеры превратили казино Эроса в искусственный загон для скота.

Это было именно то, что требовалось Миллеру.

«Труба» из порта высаживала пассажиров к шести широким дверям, открывавшимся прямо на уровень казино. Миллер взял выпивку у измученной женщины в трусиках-стрингах и с голой грудью и нашел себе экран, передававший вид на все шесть дверей. Команда «Росинанта» могла пройти только через одну из них. Он взглянул на терминал. Журнал порта показывал, что корабль прибывает за десять минут до срока. Миллер для вида прихлебывал выпивку и ждал.

Глава 23 Холден

Уровень казино Эроса бил по всем чувствам сразу. Холден его возненавидел.

— Вот это как раз по мне, — сказал, ухмыляясь, Амос.

Холден протолкался сквозь кучку подвыпивших, смеющихся и вопящих игроков средних лет и выбрался на свободный пятачок у ряда настенных терминалов быстрой оплаты.

— Амос, — сказал он, — надо выходить на уровень, где поменьше туристов, чтоб видеть, кто у нас за спиной. Клоповая дыра, которую мы ищем, где-то в этом районе.

— Понял, кэп, — кивнул Амос.

Наоми, Алекс и Амос прикрывали его собой, пока Холден поправлял за спиной сбившийся на поясе пистолет. Копы на Эросе косо смотрели на людей, разгуливающих с пистолетами, но о том, чтобы явиться к «Лайонелу Полянскому» безоружными, не могло быть и речи. Амос с Алексом тоже вооружились, только Амос держал свою пушку в правом кармане куртки, и его рука все время оставалась в том же кармане. Одна Наоми наотрез отказалась от пистолета.

Холден повел своих к ближайшему эскалатору. Амос, словно невзначай поглядывая назад, держался в арьергарде. Казино Эроса растянулись на три представлявшихся бесконечными уровня, и, как они ни спешили, на то, чтобы выбраться из шумной толпы, ушло полчаса. Следующий уровень сверху был жилым и после гомонящего хаоса казино сбивал с толку тишиной и порядком. Холден присел на краешек клумбы с травой и перевел дыхание.

— Как я тебя понимаю, капитан! У меня за пять минут голова разболелась, — сказала Наоми, подсаживаясь рядом.

— Шутите, что ли? — удивился Амос. — Жаль, времени у нас мало. С тех лохов за карточным столом на Тихо мы чуть не штуку сняли. А отсюда как бы не миллионерами ушли!

— Точно! — Алекс пихнул здоровяка-механика в плечо.

— Ну, если с Полянским не сложится, разрешаю заработать нам миллион на картах. Буду ждать вас на корабле, — сказал Холден.

Система «труб» заканчивалась у казино, а на уровне, на котором они находились теперь, станции не было. Тех, кто не желал спускать свои денежки в казино, здесь наказывали пешим хождением. Когда они добрались до вагона к отелю Лайонела, Амос сел рядом с Холденом.

— Кто-то нас преследует, кэп, — небрежно проговорил он. — Я точно понял, только когда он пропустил пару вагонов. И в казино держался за нами.

Холден вздохнул и подпер подбородок ладонями.

— Ну и как он выглядит?

— Астер. Лет пятидесяти — или сорока, но с большим прогоном. Белая рубаха, темные штаны. Дурацкая шляпчонка.

— Коп?

— Наверняка. Но кобуры я не приметил, — сказал Амос.

— Отлично. Присматривай за ним, но беспокоиться пока рано. Мы не нарушаем никаких законов, — сказал Холден.

— Кроме того, что прибыли на украденном у марсиан корабле? — вставила Наоми.

— Ты о нашем вполне легальном газовом танкере, у которого в полном порядке все документы и регистрация? — хитровато улыбнулся ей Холден. — Да ну, если б они нас раскусили, задержали бы еще в доке, а не вели бы по всей станции.

Рекламный экран на стене рисовал многоцветные облака, пронзаемые вспышками молний, и приглашал Холдена посетить великолепные курорты под куполами Титана. Ему вдруг ужасно захотелось там побывать. Несколько недель спать допоздна, есть в хороших ресторанах, валяться в гамаке, глядя, как бушуют красочные атмосферные штормы Титана, — райская жизнь! Черт, если уж предаваться фантазиям, можно вообразить и Наоми, подходящую к его гамаку с парой соблазнительных бокалов в руках.

Она разрушила воздушный замок, подав голос:

— Наша остановка.

— Амос, посмотри, вылезет ли вместе с нами наш дружок, — попросил Холден, вставая и направляясь к двери.

Когда они вышли и поднялись на несколько ступеней к коридору, Амос шепнул ему в спину:

— Здесь.

Дерьмо. Определенно, хвост, но это еще не причина отказаться от поисков «Лайонела». Фред не просил их ничего делать с самозваным владельцем «Скопули». Вряд ли их можно арестовать только за то, что они постучат в дверь. Холден громко засвистел на ходу веселенький мотивчик, показывая своим и слежке, что ни о чем не беспокоится.

Он остановился, увидев нужное помещение.

Темная трущоба, того самого сорта, где запросто могут ограбить, если не что похуже. Он обернулся, чтобы бросить Амосу с Алексом многозначительный взгляд. Амос шевельнул рукой в кармане. Алекс запустил руку себе за пазуху.

Вестибюль отеля был почти пустым. В одном конце стояла пара кушеток и столик, заваленный журналами. Один из них читала сонная пожилая женщина. Лифты виднелись в дальней стене, рядом с табличкой «ЛЕСТНИЦА». Посреди вестибюля стоял стол регистрации с терминалом оплаты вместо живого клерка.

Холден остановился у стола и обернулся к женщине с журналом. Седина в волосах, но лицо хорошее и сложение атлетическое. В такой клопиной дыре это, возможно, означало приближающуюся к окончанию карьеры проститутку. Она демонстративно не замечала его взгляда.

— Хвост не потеряли? — тихо спросил Холден.

— Остался снаружи. Возможно, теперь стережет дверь, — ответил Амос.

Холден, кивнув, нажал кнопку запроса на экране. Простоеменю предлагало ему послать сообщение в комнату Полянского, однако Холден предпочел войти в систему. Они знали, что Полянский еще числится жильцом, и номер комнаты Фред им сообщил. Если он сейчас развлекался в казино, не стоило его настораживать, пока Холден не постучит в дверь.

— Ну вот, он еще здесь, так что давайте… — начал Холден и резко осекся, увидев, что женщина с кушетки стоит прямо за спиной у Алекса. Он не видел и не слышал, как она подошла.

— Вы пойдете со мной, — твердо сказала она. — Медленно идите к лестнице, на три метра впереди меня. Выполнять.

— Вы коп? — не двинувшись с места, спросил Холден.

— Я — человек с пистолетом, — ответила она, и в ее правой руке словно по волшебству появилось миниатюрное оружие. Ствол целился в голову Алексу. — Так что делайте, что вам сказано.

Ее пистолет был маленькой игрушкой из пластика на батарейке. Амос вытащил тяжелый метатель и направил ей в лицо.

— У меня больше, — возразил он.

— Амос, не… — только и успела сказать Наоми, когда лестничная дверь распахнулась и в комнату ворвались полдюжины мужчин и женщин с компактными автоматами. «Бросай оружие!» — дружно заорали они.

Холден только начал было поднимать руки, когда кто-то открыл огонь, и ствол принялся выплевывать пули с такой скоростью, что казалось — кто-то рвет кусок плотной бумаги: невозможно было различить отдельные выстрелы. Амос бросился на пол. Очередь прошила грудь женщины с пистолетиком, и та завалилась назад с мягким, окончательным звуком.

Холден сграбастал Наоми за руку и затащил за столик регистрации. Кто-то из тех вопил: «Не стрелять! Не стрелять!» — но Амос уже отстреливался, растянувшись на полу. Вскрик боли и ругательство сообщили Холдену, что механик попал. Амос перекатился за столик, и очередь тут же прошла по тому месту, где он лежал. Столик вздрогнул.

Холден тянул из-за пояса свой пистолет, но мушка зацепилась за ремень. Он дернул, разорвав трусы, и на коленях подполз к тумбе столика, выглянул из-за нее. Алекс завалился за одну из кушеток, лежал с обнаженным стволом и побелевшим лицом. Едва Холден высунулся, в кушетку ударили пули, и в воздух взметнулись клочья набивки. В каких-нибудь двадцати сантиметрах над головой Алекса легла полоса отверстий. Пилот протянул пистолет к углу кушетки и вслепую выпустил десяток пуль, вскрикивая при каждом выстреле.

— Засранцы! — взревел Амос и, перекатившись, пальнул еще пару раз, успев вернуться в укрытие прежде, чем начали стрелять в ответ.

— Где они? — крикнул ему Холден.

— Двоих подбили, остальные в лестничном холле, — ответил Амос, перекрикивая грохот стрельбы.

Прилетевшая откуда ни возьмись пуля отскочила от пола у колена Холдена.

— Гады, сбоку обошли! — рявкнул Амос и передвинулся дальше, под прикрытие столика.

Холден перебрался к другому краю и высунул нос. Кто-то, пригнувшись, быстро двигался к выходу из отеля. Холден с локтя выстрелил несколько раз, но три ствола, ответившие с лестничной площадки, заставили его нырнуть обратно.

— Алекс, кто-то ползет к выходу! — во всю силу легких прокричал Холден в надежде, что пилот успеет подстрелить врага прежде, чем всех их разорвет перекрестным огнем.

У выхода трижды рявкнул пистолет. Холден рискнул выглянуть. Хвост в дурацкой шляпчонке присел у двери с пистолетом в руках. Обходивший их с фланга автоматчик неподвижно лежал у его ног. Не глядя на них, хвост навел ствол на лестничную клетку.

— В этого, в шляпе, не стрелять! — заорал Холден и передвинулся к краю стола.

Амос, привалившись к тумбе спиной, выщелкивал магазин. Нашаривая в кармане новый, он буркнул:

— Это, наверно, коп.

— В копов — тем более! — сказал Холден, стреляя по выходу на лестницу.

Наоми, все время перестрелки пролежавшая на полу, прикрыв голову руками, сказала:

— А если они все копы?

Холден еще несколько раз нажал курок и покачал головой.

— Копы не носят маленьких карманных автоматов и не устраивают засад на лестнице. Мы таких звали «смертниками». — Большая часть его слов утонула в звуках стрельбы. Затем на несколько секунд наступила тишина.

Высунувшись, Холден увидел, что дверь захлопнулась.

— Думаю, они смываются, — сказал он, продолжая держать лестницу под прицелом. — Должно быть, где-то есть другой выход. Амос, приглядывай за той дверью. Если откроется, стреляй. — Он похлопал Наоми по плечу. — Не высовывайся.

Холден поднялся из-за разбитого кассового терминала. Пол под столиком был расколот, из-под него просвечивал камень. Холден поднял ствол пистолета вверх, показал открытую ладонь. Человек в шляпе встал, посмотрел на труп под ногами и поднял взгляд, когда Холден подошел ближе.

— Спасибо. Меня зовут Джим Холден. А вы?..

Секунду человек молчал. А когда заговорил, голос звучал ровно, почти устало:

— Скоро подоспеют копы. Мне надо позвонить, не то мы все окажемся в тюрьме.

— А вы не коп? — спросил Холден.

Мужчина рассмеялся: горький короткий смешок, но под ним скрывался настоящий юмор. Как видно, Холден сказал что-то забавное.

— Нет. Я Миллер.

Глава 24 Миллер

Миллер смотрел на мертвеца — на только что убитого им человека — и пытался найти в себе какие-нибудь чувства. Адреналин еще заставлял сердце частить. Он ощутил удивление, неожиданно нарвавшись на перестрелку. А его ум уже привычно анализировал ситуацию. Женщину подсадили в главном зале, чтобы Холден с командой не увидели угрозы. Шайка недоразвитых любителей пострелять прикрывала ее с лестницы. С этим все было в порядке.

Засаду готовили с кондачка. Или неумехи, или люди, которым не хватало времени и средств сделать все как следует. Не будь она импровизацией, Холдена с тремя приятелями захватили бы или убили. И его вместе с ними.

Четверка спасшихся с «Кентербери» стояла среди обломков, как новички на первом задержании. В сознании что-то сдвинулось на полшага назад. Миллер наблюдал все, ни к чему в особенности не приглядываясь. Холден оказался меньше ростом, чем он ожидал, судя по видео. И неудивительно, он ведь землянин. У него лицо человека, который ничего не способен утаить.

— Спасибо. Меня зовут Холден. А вы?..

Миллер перебрал шесть разных ответов и все их отверг. Один из четверки — большой крепкий мужчина с бритой головой — расхаживал по вестибюлю с таким же рассеянным, как у Миллера, взглядом. Из всех людей Холдена один этот прежде бывал в серьезных переделках.

— Скоро подоспеют копы, — сказал Миллер. — Мне надо позвонить, не то мы все окажемся в тюрьме.

Второй мужчина — тонкий, высокий, похожий на индуса — прятался за кушеткой. Теперь он сидел на пятках, в круглых глазах его стоял ужас. Что-то подобное было и в глазах Холдена, только тот лучше владел собой. «Бремя командира», — подумал Миллер.

— А вы не коп?

Миллер рассмеялся.

— Нет, — ответил он. — Я Миллер.

— Ну вот, — заговорила женщина. — Эти люди пытались нас убить. Почему?

Холден сделал полшага на голос, прежде чем взглянул на нее. Ее щеки разгорелись, а полные губы напряглись и побелели. Черты лица говорили о сложной смеси рас, обычной в плавильном котле Пояса. Руки у нее не дрожали. У здоровяка было больше опыта, но Миллер отметил, что инстинкты у женщины лучше.

— Да, — сказал он ей, — я обратил внимание.

Вытащив ручной терминал, он вызвал на связь Сематимбу. Коп ответил через несколько секунд.

— Семи, — сказал Миллер, — мне очень жаль, но, помнишь, я обещал не шуметь?

— Да? — Местный коп растянул это слово на три слога.

— Не вышло. Я шел на встречу с другом…

— На встречу с другом, — эхом повторил Сематимба. Даже не видя изображения в рамке, Миллер догадался бы, как он скрестил руки.

— И нечаянно наткнулся на компанию туристов, которых занесло в неподходящее место в неудачное время. Пришлось вмешаться.

— Где ты? — спросил Сематимба. Миллер назвал уровень и адрес. Повисла долгая пауза, коп просматривал сообщения внутренней связи — доступ к такой прежде был и у Миллера. Его вздох отдался в динамике. — Ничего не вижу. Стреляли?

Миллер оглядел разруху вокруг себя. После первого выстрела должны были поступить тысячи тревожных сообщений. Здесь бы кишмя кишеть охранникам.

— Было немного, — признался он.

— Странно, — сказал Сематимба. — Не высовывайся, я подъеду.

— Годится, — ответил Миллер и прервал связь.

— Ну, — спросил Холден, — кто это был?

— Настоящий коп, — сказал Миллер. — Они скоро подъедут. Все будет нормально.

«Надеюсь, все будет нормально». Ему пришло в голову, что он рассматривает ситуацию, будто он все еще внутри, часть системы. А это было уже не так, и притворство могло плохо кончиться.

— Он за нами следил, — сказала женщина Холдену. И, уже Миллеру, повторила: — Вы за нами следили.

— Следил, — признал Миллер. Он считал, что сказал это без горечи, но здоровяк покачал головой.

— Это все шляпа, — объяснил он. — Малость выделяется.

Миллер стянул свой головной убор и задумался. Конечно, это здоровяк его высмотрел. Остальные трое — неплохи для дилетантов, а Холден, как помнил Миллер, успел послужить на Флоте ООН. Но насчет здоровяка Миллер готов был поставить немалые деньги, что его досье — захватывающее чтение.

— Почему вы за нами следили? — спросил Холден. — То есть спасибо, что вы стреляли в этих, которые стреляли в нас, но все же хотелось бы знать, с чего началось.

— Хотел с вами поговорить, — объяснил Миллер. — Я кое-кого ищу.

Пауза. Холден улыбнулся.

— Кого именно?

— Человека из команды «Скопули», — сказал Миллер.

— «Скопули»? — повторил Холден, начал поворачиваться к женщине, но спохватился. Тут что-то было. «Скопули» значил для него больше, чем понял Миллер из новостей.

— Мы там никого не застали, — сказала женщина.

— Срань господня, — выговорил трясущийся за кушеткой. Это были первые его слова после прекращения стрельбы, и он быстро повторил их раз пять или шесть подряд.

— А как насчет вас? — спросил Миллер. — С «Доннаджера» вас забросило на Тихо, а теперь и сюда. Это как же?

— Откуда вы знаете? — удивился Холден.

— Такая работа, — сказал Миллер. — Ну, была работа.

По-видимому, ответ не удовлетворил землянина. Он сдвинулся за спину к Холдену, и на его дружелюбном лице читалось: «Все хорошо, пока не пойдет плохо, а уж тогда будет хуже некуда». Миллер кивнул, наполовину ему, наполовину себе.

— Один человек из АВП сказал, что вы не погибли с «Доннаджером», — признался он.

— Так и сказал? — со злостью выпалила женщина.

— У него были на то причины, — объяснил Миллер. — В общем, он сказал, и я начал искать. А в ближайшие десять минут я постараюсь устроить, чтобы охрана Эроса не засадила вас всех и меня заодно. Так что если у вас есть что мне сказать — например, что вы здесь делаете, — то сейчас самое время.

Тишину нарушал только шум воздухоочистителей, усердно втягивавших дым и пороховую гарь. Трясущийся встал. В его осанке сквозило что-то от военного. «Служил где-то, — подумал Миллер, — но не в пехоте. Может, флотский. Марсианин, похоже». Выговор у него был, как у других марсиан.

— А, на фиг, кэп, — заговорил здоровяк. — Он подстрелил парня, который зашел к нам за спину. Может, он и мудак, но по мне — о'кей.

— Спасибо, Амос, — ответил ему Холден. Миллер занес имя в мысленный файл. Здоровяк — Амос. Холден завел руку за спину, возвращая пистолет за ремень.

— Мы тоже кое-кого ищем, — сказал он. — Возможно, со «Скопули». Мы как раз проверяли нужный номер, когда эти на нас набросились.

— Здесь? — спросил Миллер. В его жилах зажурчало что-то похожее на чувство. Не надежда, а ужас. — Кто-то со «Скопули» сейчас здесь?

— Мы так думаем, — сказал Холден.

Миллер выглянул за дверь вестибюля. В туннеле начинала собираться кучка любопытных. Скрещенные руки, нервные взгляды. Он представлял, что они чувствуют. Сематимба со своими уже едут. Стрелки, атаковавшие команду Холдена, не показываются, но это не значит, что они ушли. Не исключено, что нахлынет новая волна. Они могли отойти на более удобную позицию и поджидать там Холдена.

Но что, если Джули сейчас здесь? Разве он может остановиться, зайдя так далеко? Он с удивлением заметил, что еще держит пистолет в руке. Непрофессионально. Следовало бы вложить в кобуру. Из остальных с пистолетом стоял только марсианин. Миллер покачал головой. Распустился, надо подтянуться.

Все же у него еще осталась половина обоймы.

— В какой комнате? — спросил он.

Коридоры здесь оказались узкими и низкими. На стенах блестела краска, какой обычно красят склады, а ковер был из углеродистых силикатов, стирающихся медленнее, чем голый камень. Миллер с Холденом шли первыми, за ними женщина и марсианин — Наоми и Алекс, — потом Амос, поглядывающий через плечо назад. Миллер гадал, понимает ли кто-то, кроме него и Амоса, что они прикрывают остальных. Холден, кажется, понимал, и его это раздражало: он то и дело вырывался вперед.

Двери во всех комнатах делали из одинакового фибергласового ламината, такого тонкого, что их можно было выплавлять тысячами. Миллер за время своей карьеры вышиб сотни таких дверей. Некоторые были украшены жильцами: то расписаны нереально красными цветами, то снабжены картонкой с дырочкой, оставшейся от пропавшей веревочки с карандашом, то светились дешевой репродукцией неприличного мультика, проигрывавшего сценку мутноватым бесконечным кольцом.

С точки зрения тактики это был сущий кошмар. Если засада появится из-за дверей впереди и сзади, их пятерку задушат в несколько секунд. Но пули не свистели, а за единственной открывшейся дверью оказался помятый длиннобородый мужчина с рассеянным взглядом и безвольной складкой рта. Миллер кивнул ему на ходу, и тот ответил кивком, удивившись скорее тому, что кто-то его заметил, чем обнаженным стволам. Холден остановился.

— Вот, — пробормотал он, — эта комната.

Миллер кивнул. Остальные сгрудились за ним. Амос словно случайно приотстал, обегая глазами коридор позади. Миллер рассматривал дверь. Выбить ее было проще простого. Один сильный пинок над замком. Потом он мог бы пригнуться и уйти влево, а Амос вправо. Он пожалел, что здесь нет Хэвлока. Тактические приемы лучше удаются людям, которые успели сработаться. Он поманил к себе Амоса.

Холден постучал в дверь.

— Что вы?.. — свирепо прошипел Миллер, но Холден его не слушал.

— Хэлло, — позвал он, — есть кто дома?

Миллер напрягся. Ничего не случилось. Ни голоса, ни выстрела. Ничего. Холден как будто не понимал, как он рискует. По выражению лица Наоми Миллер догадался, что он не в первый раз проделывает подобные штучки.

— Открыть? — спросил Амос.

— Будьте так добры, — отозвался Миллер одновременно со словами Холдена:

— Да, выбей ее.

Амос переводил взгляд с одного на другого и не двигался, пока Холден ему не кивнул. Тогда он протиснулся мимо них, с одного удара вышиб дверь и, бранясь, ввалился внутрь.

— Вы в порядке? — спросил Миллер.

Здоровяк, кисло поморщившись, кивнул.

— Да ногу недавно ломал. Только сняли гипс. Все время забываю.

Миллер снова повернулся к двери. Внутри было темно, как в пещере. Ни одного огонька, не светились даже мониторы и сенсорные установки. Миллер с пистолетом в руке шагнул внутрь. Холден держался сразу за ним. Пол хрустел под ногами, как галька, а в воздухе стоял странный вяжущий запах, ассоциировавшийся у Миллера с разбитым экраном. Сквозь него пробивался другой, куда менее приятный. Об этом запахе он предпочел не думать.

— Хэлло? — позвал Холден. — Есть кто-нибудь?

— Включите свет, — сказала сзади Наоми. Миллер слышал, как Холден шарит по стенной панели, но свет не зажегся.

— Не работает, — сказал Холден.

Смутный отблеск из коридора почти ничего не освещал. Миллер держал пистолет, приготовившись стрелять на дульную вспышку, если кто-то откроет огонь из темноты. Левой рукой он достал свой терминал, включил подсветку экрана и открыл белую страницу пустого файла. Рядом с ним то же самое проделал Холден.

Тощая кровать жалась к стене, около нее стоял узкий поднос. Простыни были скомканы, будто после беспокойной ночи. Шкаф отрыт и пуст. Пустой вакуумный скафандр валялся на полу, словно безголовый манекен. Старый игровой экран напротив кровати разбит полудюжиной ударов. Вмятины на стенах от ударов, направленных в светодиодные лампы и не попавших в цель. Еще один включившийся терминал добавил света, и еще один. В комнате стали слабо проступать цвета: дешевая позолота стен, зелень одеяла и простыней. Под койкой что-то блеснуло. Старомодный ручной терминал. Миллер присел на корточки, остальные собрались вокруг.

— Дерьмо, — сказал Амос.

— Ладно, — произнес Холден, — никому ничего не трогать. Ничего. Абзац. — Более разумных слов Миллер в жизни не слышал.

— Кто-то устроил здесь зверскую драку, — пробормотал Амос.

— Нет, — возразил Миллер. — Разгром — пожалуй. Но борьбы здесь не было.

Он достал из кармана пакетик для улик из тонкой пленки и вывернул его наизнанку, надев на руку вместо перчатки, после чего поднял терминал, обернул пластиком и запечатал.

— Это… кровь? — спросила Наоми, указывая на дешевый пенковый матрас. По простыне и подушке тянулись влажные полосы, шириной не больше пальца, но темные. Слишком темные даже для крови.

— Нет, — сказал Миллер, сунув терминал в карман.

Жидкий след узкой тропинкой тянулся в ванную. Миллер поднял руку, приказывая остальным стоять, и прокрался в полуоткрытую дверь. В ванной мерзкий запах стал сильнее. Пахло чем-то глубинным, органическим, интимным. Так пахнет навоз в парнике, или следы секса, или бойня. Все вместе. Унитаз из блестящей стали, той же модели, что в тюрьмах. Такая же раковина. Лампочки над раковиной и на потолке разбиты. В свете его терминала, слабом, как свет единственной свечи, тянулись из душевой кабины к разбитым лампам черные щупальца, изогнутые и ветвящиеся, как жилки листьев.

В кабине лежала мертвая Джульетта Мао.

Глаза ее были закрыты, и хорошо, что так. Она постриглась иначе, чем на снимках, виденных Миллером, и стрижка изменила овал лица, но не узнать ее было невозможно. В обнаженном теле осталось мало человеческого. Кольца ветвящейся поросли тянулись изо рта, ушей, вагины. Ребра и позвоночник ощетинились шпорами, которые как ножи прорезали бледную кожу, пробиваясь к свободе. Из нее вытекла темно-коричневая жижа, наполнившая поддон почти на три сантиметра. Он сидел молча, всей душой желая проснуться, и чтобы все это оказалось сном.

«Что они с тобой сделали? — думал он. — Ох, детка, что они сделали?»

— О боже, — проговорила за спиной Наоми.

— Ничего не трогать, — велел он. — Выходите наружу. В коридор. Сейчас же.

Свет в комнате погас, когда вынесли терминалы. В движущихся тенях на миг почудилось, будто тело шевельнулось. Миллер ждал, но ни один вдох не всколыхнул грудную клетку. Не дрогнули веки. Ничего. Он встал, тщательно проверил манжеты рукавов и обувь и вышел.

Все они это видели. Он по их лицам мог сказать, что все они видели. И не лучше его понимали, что это было. Он мягко прикрыл расщепленную дверь и стал ждать Сематимбу. Ждать пришлось недолго.

Пять человек в полицейских доспехах и с оружием продвигались к ним по коридору. Миллер вышел навстречу, его осанка говорила за себя яснее, чем значок. Он видел, как расслабились полицейские. Сематимба шел последним.

— Миллер? — сказал он. — Какого черта? Кажется, ты собирался не высовываться.

— А что мне оставалось? — ответил Миллер. — Тут за мной штатские. Мертвецы, что внизу, накинулись на них в вестибюле.

— Почему? — требовательно спросил Сематимба.

— Кто знает? Хотели вытрясти мелочишку? Это все пустяки.

Сематимба поднял бровь.

— У меня там четыре трупа, и это пустяки?

Миллер кивнул назад:

— Пятая там. Девушка, которую я искал.

Лицо Сематимбы смягчилось.

— Очень жаль, — сказал он.

— Пошел ты. — Миллер не мог принять его сочувствия. Не мог выслушивать утешений. Одно мягкое прикосновение сейчас сломало бы его, так что он предпочитал держаться твердого тона. — Но здесь тебе не обойтись без коронера.

— Так плохо?

— Ты не представляешь. Слушай, Семи, — продолжал Миллер, — я тут увяз с головой. Те мальчики с пушками внизу — не будь у них связей в вашей службе, вас бы подняли по тревоге после первого выстрела. Ты сам понимаешь, что тут подстроили ловушку. Они ждали эту четверку. А знаешь, кто этот черноволосый коротышка? Джеймс Холден. Он вообще-то числится покойником.

— Тот Холден, что начал войну? — спросил Сематимба.

— Он самый, — ответил Миллер. — Здесь глубоко. Утонуть проще простого. А помнишь поговорку, насчет нырять за утопленником?

Сематимба кивнул, вглядываясь в коридор.

— Давай я тебе помогу, — предложил он, но Миллер покачал головой.

— Я слишком глубоко влип. Забудь про меня. Ты просто получил вызов. Нашел это место. Со мной ты незнаком, с ними незнаком, понятия не имеешь, что произошло. Или уж иди на дно вместе со мной. Выбирай.

— И ты не улетишь со станции, не поговорив со мной?

— Заметано, — согласился Миллер.

— Идет, — сказал Сематимба и после короткой паузы: — Это и вправду Холден?

— Вызывай коронера, — повторил Миллер. — Поверь мне.

Глава 25 Холден

Миллер махнул Холдену и направился к лифту, не оглянувшись проверить, идут ли за ним. Холдена такая самоуверенность разозлила, но он все же подошел.

— Вот так? — заговорил он. — Мы побывали в перестрелке, убили по меньшей мере троих, а теперь просто уходим. Без допроса, не дав показаний? Как это у вас получается?

— Любезность между профессионалами, — ответил Миллер, и Холден решил, что он не шутит.

Двери лифта открылись, приглушенно звякнув, и Холден со своими вошел вслед за Миллером. Наоми оказалась ближе всех к панели и потянулась к кнопке вестибюля, но руки у нее так тряслись, что ей пришлось сжать пальцы в кулак. Глубоко вздохнув, она нацелила переставший дрожать палец и ткнула в кнопку.

— Ерунда какая-то. Даже бывший коп не получает лицензии на стрельбу, — сказал в спину Миллеру Холден.

Миллер не ответил, но как будто немного съежился. У него сам собой вырвался тяжелый вздох. Кожа стала серее, чем раньше.

— Сематимба знает дело. Половина нашей работы в том, чтобы уметь вовремя отвернуться. Кроме того, я обещал, что мы не покинем станцию, не дав ему знать.

— Ни хрена себе! — возмутился Амос. — Ты что это за нас обещаниями разбрасываешься, дружок?

Лифт остановился, и перед ними открылась кровавая сцена боя. В вестибюле работала дюжина копов. Миллер кивнул им, и они кивнули в ответ. Он вывел команду в коридор и обернулся.

— Об этом потом, — сказал он. — Пока что надо найти место, где поговорить.

Холден примирительно пожал плечами.

— Ладно, только вы платите.

Миллер свернул по коридору к станции «трубы».

Следуя за ним, Наоми придержала Холдена за рукав и оттянула чуть назад. Когда Миллер достаточно обогнал их, она сказала:

— Он ее знал.

— Кто кого знал?

— Он, — Наоми движением головы показала на Миллера, — знал ее. — Она мотнула подбородком в сторону оставшегося за спиной места преступления.

— Откуда тебе известно? — спросил Холден.

— Он не ожидал найти ее там, но он знал, кто она. И его потрясло то, что он увидел.

— Что-то мне не верится. Он всю дорогу держался совершенно спокойно.

— Нет, они были друзьями или что-то такое. Ему сейчас тяжело, так что ты, пожалуй, не дави на него слишком сильно, — сказала она. — Он может нам пригодиться.

Номер, выбранный Миллером, оказался немногим лучше того, где нашли тело. Алекс тут же направился в ванную и запер за собой дверь. Шум льющейся в раковину воды не заглушал звуков рвоты.

Холден плюхнулся на потертый плед, закрывавший постель, вынудив Миллера обойтись неудобным на вид стулом. Наоми села рядом с ним на кровать, но Амос остался на ногах, расхаживая по комнате, как встревоженный зверь.

— Ну, говорите, — обратился к Миллеру Холден.

— Подождем остальных. — Миллер кивнул в сторону ванной.

Через несколько минут появился Алекс, еще бледный, но свежеумытый.

— Ты в порядке, Алекс? — мягко спросила Наоми.

— Пять к пяти, старпом, — ответил тот и сел на пол, обхватив голову руками.

Холден смотрел на Миллера и ждал. Минуту поиграв своей шляпчонкой, немолодой мужчина примостил ее на выдвижной столик из дешевого пластика.

— Вы знали, что Джули в номере. Откуда? — спросил он.

— Мы даже не знали, что ее звали Джули, — возразил Холден. — Знали только, что там кто-то со «Скопули».

— Вы должны сказать, откуда узнали, — повторил Миллер с пугающей настойчивостью во взгляде.

Холден выждал минуту. Миллер убил того, кто собирался убить их, и это, несомненно, помогало поверить, что он друг, но Холден не готов был продавать Фреда и его людей, полагаясь на одну интуицию. Поколебавшись, он остановился на полумерах.

— В этой дыре прописался фиктивный владелец «Скопули», — произнес он. — Были основания предположить, что это выбросил сигнал о помощи кто-то из команды.

Миллер кивнул:

— Кто вам сказал?

— Об этом мне неудобно говорить. Мы полагали, что сведения точные, — ответил Холден. — «Скопули» использовали как наживку, чтобы убить «Кентербери». Мы полагали, что человек со «Скопули» мог бы знать, почему всем так хочется нас убить.

Миллер процедил:

— Дерьмо, — и откинулся на стуле, уставившись в потолок.

— Вы искали Джули. И рассчитывали, что мы тоже ее ищем. Что мы что-то знаем. — В голосе Наоми не слышалось вопроса.

— Угу, — сказал Миллер.

Холден в свою очередь спросил почему.

— Родители прислали на Цереру контракт: отыскать ее и отправить домой. Дело поручили мне, — сказал Миллер.

— Так вы работаете на службу безопасности Цереры?

— Уже нет.

— А что вы здесь делаете? — спросил Холден.

— Ее семейство кое с чем связано, — объяснил Миллер, — а я сроду ненавижу тайны.

— И как же вы поняли, что тут речь не просто о пропавшей девушке?

Разговаривать с Миллером было все равно, что ковырять гранит резиновой лопаткой. Миллер невесело улыбнулся.

— Меня уволили за то, что я слишком старательно искал.

Холден твердо решил не обижаться на его недомолвки.

— Тогда давайте поговорим об убийцах в отеле.

— Да, серьезно, что за хрень? — сказал Амос, наконец остановившись. Алекс поднял голову и впервые взглянул с интересом. Даже Наоми подалась вперед, сдвинулась на краешек кровати.

— Понятия не имею, — ответил Миллер, — но кто-то о вас прознал.

— Ого, благодарим за блестящую дедукцию, — фыркнул Амос. — Самим бы нам ни за что не догадаться.

Холден отмахнулся от него.

— Но они не знали, зачем мы здесь, иначе заранее поднялись бы в номер Джули и взяли то, за чем пришли.

— Значит, у Фреда утечка? — спросила Наоми.

— У Фреда? — повторил Миллер.

— А может, кто-нибудь, так же как он, вычислил это дело с Полянским, только номера не знал, — продолжал Холден.

— Тогда с какой стати устраивать стрельбу? — заметил Амос. — Никакого резона нас убивать.

— А по недоразумению, — ответил ему Миллер. — Я видел, как это вышло. Этот ваш Амос вытащил пушку, и кто-то не удержался. Они вопили: «Не стрелять!» — пока вы, ребята, не начали отстреливаться.

Холден принялся прищелкивать пальцами.

— Стало быть, кто-то вычислил, что мы направляемся на Эрос и это как-то связано со «Скопули». Знали даже отель, но не номер комнаты.

— И про Лайонела Полянского не знали, — добавила Наоми, — иначе могли бы посмотреть на контроле, как сделали мы.

— Верно. Значит, они поджидали с командой стрелков, готовых нас захватить. Но захват сорвался и перешел в перестрелку в вестибюле. А вас, детектив, они абсолютно не заметили, значит, они не всеведущи.

— Еще бы, — согласился Миллер. — Все это так и вопит о подготовке в последнюю минуту. Хватайте их и узнайте, что они ищут. Будь у них больше времени в запасе, могли бы попросту обыскать отель. Это заняло бы два-три дня, но такое вполне осуществимо. Однако им показалось, что проще захватить вас.

— Да, — кивнул Холден, — но это значит, у них здесь уже была команда. Мне они не показались местными.

Миллер смущенно помолчал.

— Теперь, когда вы об этом сказали, мне тоже, — подтвердил он.

— Значит, они, кто бы они ни были, либо располагали командой на Эросе, либо срочно вызвали людей, чтобы нас перехватить.

— И у них достаточно связей в охране, чтобы никто не примчался на стрельбу, — добавил Миллер. — Полиция ничего не знала до моего звонка.

Холден склонил голову набок и сказал:

— Черт, как бы нам выбраться отсюда?

— Погодите минуту! — громко заговорил Алекс. — Нет, вы погодите! Что, никто не собирается поговорить о том жутком мутанте? Я что, один это видел?

— Да, господи, что это такое было? — спохватился Амос.

Миллер полез в карман и достал пакетик для улик с ручным терминалом Джули.

— Среди вас технарей нет? — спросил он. — Может, мы сумеем выяснить.

— Наверно, я могла бы его расколоть, — ответила Наоми, — только я пальцем к нему не притронусь, пока мы не знаем, что с ней случилось и не заразно ли это. Не стану испытывать судьбу, трогая то, что трогала она.

— Вам и не придется его трогать. Оставьте пакет запечатанным. Сенсорный экран должен работать, набирайте, что вам надо, прямо через пластик.

— Отлично, дайте мне минутку, — сказала она и взялась за работу.

Миллер снова откинулся на стуле и снова тяжело вздохнул.

— Так, — сказал Холден. — Вы раньше знали Джули? Наоми думает, что, увидев ее мертвой, вы чуть не слетели с катушек.

Миллер медленно покачал головой.

— Когда берешь задание вроде этого, начинаешь интересоваться объектом. Знаете, лезешь в личные дела. Читаешь почту, говоришь со знакомыми. Просто для общего представления.

Он замолчал и потер глаза большими пальцами. Холден его не торопил, он заговорил сам.

— Джули была славной девочкой, — сказал он, словно признался в чем-то. — Она гоняла по космосу на шлюпчонке… Я… просто мне хотелось найти ее живой.

— Там пароль стоит. — Наоми подняла вверх терминал. — Я могла бы взломать память, но для этого пришлось бы открыть корпус.

Миллер протянул руку:

— Дайте-ка, я попробую.

Наоми отдала ему терминал, и он, набрав несколько символов, вернул его обратно.

— Бритва, — прочитала Наоми. — Это что такое?

— Так, одна тачка, — ответил Миллер.

Амос указал на него подбородком.

— Это он с кем разговаривает? Если с нами, так я и половины не разберу в его тарабарщине.

— Извините, — сказал Миллер. — Давно работаю более или менее в одиночку. От этого возникают дурные привычки.

Наоми развела руками и вернулась к работе. Холден и Миллер заглядывали ей через плечо.

— У нее здесь много всякого, — проговорила Наоми. — С чего начнем?

Миллер указал на текстовый файл на рабочем столе, помеченный просто «записи».

— Начните с этого, — попросил он. — У нее фанатичная склонность раскладывать все по папочкам. Если этот оставлен на столе, значит, она не знала, в которую его поместить.

Наоми щелчком открыла документ. Он развернулся в аккуратный набор текстов, похожих на дневниковые записи.

Прежде всего подбери сопли. Паника не поможет. Она никогда не помогает. Дыши глубже, разберись, что происходит, делай правильные движения. Страх — убийца разума. Ха! Тошно мне!

Преимущества челнока:

Нет реактора, только батареи.

низкая радиация.

запасы на восьмерых.

большая инерционная масса

Недостатки челн.

Ни эпштейна, ни реактивной тяги.

передатчик не просто отключен — его физически уничтожили (легкая паранойя насчет утечек, ребятки?)

Ближайший порт — Эрос. Не туда ли они отправились? Не выбрать ли другой порт? На одном чайнике я буду двигаться очень медленно. Другая цель — лишние недели. Значит, Эрос.

Я подхватила заразу с Фебы, наверняка. Не знаю как, но там всюду было это бурое дерьмо. Она анаэробная, наверно, я чего-то коснулась. Не важно как, думай, что делать.

Я проспала ТРИ НЕДЕЛИ! Даже не описалась. Что со мной творится?

Паршиво мне.

Что надо помнить:

ВА-834024112

Излучение убивает. На этом кораблике нет реактора, но свет не включать. Не снимать изоляционного скафандра. Мужик с видео говорил, эта дрянь питается излучением. Не кормить ее.

Послать сигнал. Получить помощь. Ты работаешь на самых головастых людей в системе. Они что-нибудь придумают.

Держаться подальше от людей. Не распространять вирус. Я пока не выкашливаю бурую жижу. Не знаю, когда это начнется.

Держаться подальше от плохих парней — если знаешь, кто они. Прекрасно. Для меня, значит, от всех. Меня зовут Инкогнито. Полянский?

Черт, я уже чувствую. Мне все время жарко, и я умираю с голоду. Не есть. Не кормить его. Кормишь простуду, моришь грипп? Или наоборот? До Эроса один день, а там придет помощь. Держись.

Прибыла на Эрос. Послала сигнал. Надеюсь, наши заметят. Голова болит. Что-то происходит с моей спиной. Шишки над почками. Даррен превратился в жижу. Из меня получится медуза в скафандре?

Уже рвота. Что-то вылезает из спины и повсюду растекается бурой жижей. Пришлось снять скафандр. Если вы это прочтете, никому не позволяйте коснуться бурого вещества.

Сожгите меня. Я выгораю

Наоми отложила терминал, но минуту никто не заговаривал. Наконец Холден сказал:

— Зараза с Фебы. Какие-нибудь соображения?

— На Фебе была научная станция, — сказал Миллер. — Внутренних планет, астеры не допускались. Ее подорвали. Много погибших, но…

— Она пишет о челноке, — сказала Наоми. — На «Скопули» челнока не было.

— Наверняка был другой корабль, — сказал Алекс. — Она могла взять челнок с него.

— Верно, — кивнул Холден. — Они перебрались на другой корабль, заразились вирусом с Фебы, и остальная команда… не знаю. Погибла?

— Она выбралась, но поняла, что заразилась, только на челноке, — подхватила Наоми. — Прилетела сюда, послала сигнал Фреду и умерла от инфекции в отеле.

— Однако не превратилась в жижу, — заметил Холден. — Просто ее ужасно… не знаю. Эти трубки и отростки костей. Что это за болезнь?

Вопрос повис в воздухе. Все снова молчали. Холден знал, что все думают об одном и том же. Они ничего не касались в том номере. Значит ли это, что им такое не грозит? Или они тоже подхватили заразу с Фебы, что бы ни означала эта чертовщина? Но она пишет — анаэробная. Холден был почти уверен, что это значит — не передается воздушным путем. Почти уверен…

— Куда мы теперь, Джим? — спросила Наоми.

— Как насчет Венеры? — Холден не ожидал, что его голос прозвучит так пронзительно и напряженно. — На Венере никогда ничего не происходит.

— А серьезно? — сказала Наоми.

— Давайте серьезно. Я думаю, пусть Миллер расскажет все здешним копам, а потом выбираемся с этого камушка. Это какое-то биологическое оружие, так? Кто-то крадет его из марсианской лаборатории, засевает этой дрянью купол, и через месяц в городе не остается никого живого.

Амос перебил его, проворчав:

— Тут не все ясно, кэп. Например, при чем тут эта хренотень с убийством «Кента» и «Доннаджера»?

Холден взглянул в глаза Наоми и сказал:

— Мы теперь знаем, что искать, так?

— Так, — согласилась она. — ВА-834024112. Номер астероида.

— И что вы думаете там найти? — спросил Алекс.

— Будь я любителем пари, побился бы об заклад, что корабль, с которого она украла челнок, — ответил Холден.

— Разумно, — согласилась Наоми. — В Поясе каждый камень нанесен на карту. Если хочешь что-то спрятать, пристрой это на стабильную орбиту рядом, и потом легко будет найти.

Миллер повернулся к Холдену, его лицо осунулось еще сильней.

— Если вы туда, я с вами, — сказал он.

— Зачем? — удивился Холден. — Не хочу вас обидеть, но вы нашли свою девушку. Дело закрыто, верно?

Миллер смотрел на него, сжав губы в тонкую линию.

— Открываю новое, — сказал он. — Теперь буду искать тех, кто ее убил.

Глава 26 Миллер

— Ваш дружок из полиции запретил выход моему кораблю, — сердито сказал Холден.

Вокруг них шумел ресторан отеля. Последняя смена проституток смешивалась с первой сменой туристов и бизнесменов у дешевого буфета, освещенного розовыми лампами. Пилот и здоровяк — Алекс и Амос — спорили у стойки за последнюю булочку. Наоми сидела рядом с Холденом, скрестив руки. Перед ней остывала чашка паршивого кофе.

— Мы ведь действительно кое-кого убили, — мягко ответил Миллер.

— Я думал, вы нас вытащили из этого дела своим тайным полицейским рукопожатием, — сказал Холден. — Так с какой стати запирать мой корабль?

— Помните, Сематимба сказал, что мы не должны покидать станцию, не поговорив с ним?

— Помню, что вы о чем-то сговаривались, — возразил Холден, — но помню также, что я в сделке не участвовал.

— Послушайте, мы договорились остаться здесь, пока он не примет меры, чтобы не вылететь со службы за то, что нас отпустил. Как только он прикроет задницу, запрет снимут. Так что давайте пока обсудим, как мне получить койку на вашем корабле.

Джим Холден переглянулся со своим старпомом, и этот крошечный прорыв общности сказал больше, чем любые слова. Миллер слишком плохо знал обоих, чтобы полностью разгадать взгляд, но чувствовал, что оба сомневаются.

У них были на то причины. Миллер, прежде чем пригласить их, проверил свой кредит. Того, что осталось на счете, хватило бы на ночь в отеле или на один хороший обед — одно из двух. Он потратился на дешевый завтрак, не нужный и, возможно, не доставивший удовольствия никому из команды Холдена, чтобы купить их симпатии.

— Я должен быть очень-очень уверен, что понял вас, — сказал Холден, когда здоровяк Амос сел рядом с ним с булочкой в руке. — Вы хотите сказать, что без вас ваш дружок нас отсюда не выпустит? Если так, то это шантаж.

— Вымогательство, — поправил Амос.

— Что? — переспросил Холден.

— Это не шантаж, — пояснила Наоми. — Шантаж — это если бы он угрожал обнародовать сведения, которые мы хотим скрыть. А если он просто угрожает, это вымогательство.

— И я не то хочу сказать, — вставил Миллер. — Свобода на станции, пока идет следствие, — это проще простого. А вот покинуть пределы их юрисдикции — другое дело. Я так же не могу удержать вас здесь, как и отпустить. Я просто прошу прихватить меня, когда вы улетите.

— Зачем? — спросил Холден.

— Затем, что вы собираетесь на астероид Джули.

— Бьюсь об заклад, там нет порта, — сказал Холден. — Куда вы собираетесь потом?

— У меня плоховато с надежными планами. Пока еще ни один не сработал.

— Понятно, — протянул Амос. — Нас с тех пор, как мы в это вляпались, поимели восемнадцатью разными способами.

Холден опустил ладони на стол, выстукивая пальцами сложный ритм на плитке столешницы, напоминающей текстурой дерево. Это был плохой признак.

— Вы кажетесь мне, э-э… ну, скажем, озлобленным стариком. Но я пять лет проработал на водовозной барже. Так что в этом вы нам подходите.

— Но… — сказал Миллер и оставил слово висеть в воздухе.

— Но в меня последнее время много стреляли, так что вчерашние автоматы — самое безобидное, с чем мне пришлось иметь дело, — объяснил Холден. — Я не возьму на корабль никого, кому не решился бы доверить свою жизнь, а вас ведь я совсем не знаю.

— Я могу достать деньги, — безнадежно сказал Миллер. — Если дело в деньгах, я заплачу.

— Я не о цене торгуюсь, — ответил Холден.

— Достать деньги? — прищурившись, повторила Наоми. — Достать, а сейчас их нет?

— Я на мели, — признался Миллер. — Но это временно.

— У вас есть источник дохода? — спросила Наоми.

— Скорее способы, — сказал Миллер. — В доках действуют независимые рэкетиры. Такие есть в любом порту. Нелегальные игры, бои и тому подобное. Большинство из них договорные. Знаете, можно дать взятку копу, не давая копу взятки.

— И вы собираетесь этим заняться? — недоверчиво протянул Холден. — Собирать взятки за полицию?

На другом конце ресторана сладко зевала проститутка в красном пеньюаре. Сидевший напротив нее сутенер хмурился.

— Нет, — сказал Миллер. — Я буду делать побочные ставки. Если играет коп, я поставлю на то, что он выиграет. Я обычно могу распознать копа. В заведениях их знают, потому что постоянно им платят. Ставить надо на рыбку, которая нервничает, потому что играет без лицензии.

Миллер сам чувствовал, как неубедительно это звучит. Пилот Алекс подошел и сел рядом с Миллером. Его кофе был яркого оттенка, и от чашки едко пахло.

— До чего договорились? — спросил он.

— Ни до чего, — ответил Холден. — Не договорились и не договоримся.

— Напрасно вы думаете, что это не сработает, — неуклюже сказал Миллер, и в тот же момент загудели все четыре ручных терминала. Холден с Наоми обменялись менее загадочным взглядом и вытащили свои. Терминалы Алекса и Амоса уже были открыты. Миллер разглядел красно-зеленую каемку, означавшую первоочередное сообщение или преждевременное поздравление с Рождеством. Минуту все молча читали, потом Амос тихонько свистнул.

— Третья стадия? — спросила Наоми.

— Не могу сказать, чтобы мне это нравилось, — ответил Алекс.

— Позвольте полюбопытствовать? — попросил Миллер.

Холден подтолкнул к нему свой терминал. Сообщение открытым текстом поступило с Тихо.

«ПОЙМАЛИ КРОТА НА СТАНЦИИ СВЯЗИ ТИХО. ВАШЕ ПРИБЫТИЕ И ЦЕЛЬ СТАЛИ ИЗВЕСТНЫ НЕОПРЕДЕЛЕННЫМ ЛИЦАМ НА ЭРОСЕ. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ».

— Запоздалое предупреждение, — заметил Миллер.

— Читайте дальше, — посоветовал Холден.

«ШИФРОВАЛЬНЫЙ КОД КРОТА ПОЗВОЛИЛ ПЕРЕХВАТИТЬ ПЕРЕДАЧУ С ЭРОСА ПЯТЬ ЧАСОВ НАЗАД. ПЕРЕХВАЧЕННОЕ СООБЩЕНИЕ СЛЕДУЕТ: ХОЛДЕН УШЕЛ, НО ЗАРЯЖЕННЫЙ ОБРАЗЕЦ ПОЛУЧЕН. ОТВЕТ: ОБРАЗЕЦ ПОЛУЧЕН, ПРИСТУПАЙТЕ К ТРЕТЬЕЙ СТАДИИ».

— Кто-нибудь понимает, о чем это? — спросил Холден.

— Я — нет. — Миллер вернул ему терминал. — Разве что… если заряженный образец — тело Джули.

— Думаю, можно допустить, что так и есть.

Миллер постучал пальцами по столу, бессознательно копируя выбранный Холденом ритм. Мысленно он перебирал комбинации.

— Это биологическое оружие, — заговорил он, — или что там оно такое. Они посылали его сюда. И вот оно здесь. Предположим. Захватывать Эросособого смысла нет. Для войны он мало важен в сравнении с Церерой, Ганимедом или верфями Каллисто. А если бы его хотели убить, есть более простые способы. Взорвать атомную бомбу на поверхности, и она расколется, как яйцо.

— Это не военная база, но торговый центр, — заметила Наоми, — и его, в отличие от Цереры, не контролирует АВП.

— Тогда ее вывезут, — сказал Холден. — Вывезут образец, чтобы передать заразу туда, куда нацелились с самого начала, а как только они покинут станцию, нам их уже не остановить.

Миллер покачал головой. Где-то в цепочке рассуждений угадывалось слабое звено. Что-то он упустил. Воображаемая Джули показалась у дальней стены, но из ее глаз, как слезы, стекали на щеки тонкие черные нити.

«Чего я здесь ищу, Джули? — подумал он. — Я ведь что-то ищу, но не знаю что».

Вибрация была слабой, мелкой, легче, чем дрожь при торможении вагона «трубы». Звякнуло несколько тарелок, по кофе в чашке Наоми разошлись концентрические круги. Весь отель замолчал, охваченный внезапным ужасом, когда тысячи людей одновременно осознали свою уязвимость.

— Ог-го, — выговорил Амос. — Эт-то что за хрень? — И тут же взвыл сигнал тревоги.

— А может быть, третья стадия — это что-то другое, — пробился сквозь вой голос Миллера.

Система общего оповещения была невнятной по самой природе. Динамики могли говорить со стены в метре от вас или с расстояния на крайнем пределе слышимости. Смешиваясь, слова создавали гулкое ложное эхо. С учетом этого по системе срочного оповещения говорили очень отчетливо, разделяя слова.

«Просим внимания. На станции Эрос авария. Немедленно продвигайтесь на уровень казино для перехода в радиационные убежища. Оказывайте содействие службе безопасности. Просим внимания. На станции Эрос авария…»

Петля записи будет крутиться без конца, пока кто-нибудь не введет новое задание или пока все мужчины, женщины, дети, животные и насекомые станции не превратятся в пыль и пар. Этот сценарий был кошмаром, и Миллер действовал, повинуясь многолетней выучке жителя герметичной станции. Он встал из-за стола, вышел в коридор и направился к более широкому коридору, уже забитому людьми. Холден с командой следовали за ним по пятам.

— Это был взрыв, — сказал Алекс. — По меньшей мере корабельный двигатель. Если не ядерный заряд.

— Они хотят убить станцию, — с ужасом в голосе произнес Холден. — Вот уж не думал, что стану скучать по времени, когда подо мной взрывали корабли. Но эта станция…

— Они ее не взломали, — сказал Миллер.

— Вы уверены? — откликнулась Наоми.

— Я слышу ваш голос, — пояснил Миллер, — значит, здесь не вакуум.

— Здесь есть шлюзы, — напомнил Холден. — Если в станции пробоина, шлюзы закрываются…

Какая-то женщина сильно толкнула Миллера в плечо, пробиваясь вперед. Малейшая неосторожность — и начнется давка. Слишком много здесь страха, слишком мало места. Паники еще не было, но от нетерпеливого движения толпы, вздрагивавшей, как закипающая вода, Миллеру стало не по себе.

— Это же не корабль, — сказал он. — Это станция. Мы в камне. Если у чего-то хватило мощности пробиться к герметичным отсекам, тут бы все треснуло, как яйцо. Большое яйцо, надутое изнутри.

Толпа остановилась, заполнив туннель. Здесь нужны были силы сдерживания, и быстро. Впервые с тех пор, как он покинул Цереру, Миллер пожалел о своем значке. Кто-то налетел сбоку на Амоса и подался назад, когда великан рыкнул.

— Кроме того, — продолжал Миллер, — тревога радиационная. Чтобы убить станцию, не обязательно выпускать из нее воздух. Прожгите ее лучом из нескольких квадриллионов свободных нейтронов, и беспокоиться о поставке кислорода будет некому.

— Веселый ты тип! — буркнул Амос.

— Станции не зря строят внутри астероидов, — сказала Наоми. — Не так легко прошить излучением метры скалы.

— Я однажды провел месяц в радиационном убежище, — заговорил Алекс, вместе с остальными пробиваясь сквозь напирающую толпу. — У нашего корабля отказала магнитная ловушка. Автоматическое отключение вышибло, и реактор работал еще чуть не целую секунду. Машинный зал расплавило. Несколько человек, оказавшихся на соседних палубах, погибли, не успев понять, в чем дело, и тела потом три дня вырубали из оплавленного металла и пластика, чтобы похоронить. Оставшиеся восемнадцать на тридцать шесть дней забились в убежище, пока нас не сняли.

— Звучит великолепно, — покачал головой Холден.

— Кончилось тем, что шестеро переженились, а остальные никогда больше не разговаривали друг с другом, — закончил Алекс.

Впереди кто-то закричал. В крике не было ни тревоги, ни даже гнева. Истерика. Страх. То самое, чего боялся Миллер.

— Для нас это, пожалуй, не главная проблема, — начал он, но не успел ничего объяснить, потому что новый голос заглушил повторяющееся аварийное предупреждение.

«Эй, вы все! Мы — охрана Эроса, кве, но? У нас тут авария, так что делайте, что мы скажем, и никто не пострадает».

«Давно пора», — подумал Миллер.

«Правила такие, — продолжал голос. — Следующего идиота, кто кого-то пихнет, я пристрелю. Соблюдайте порядок. Первое дело — порядок. Второе — двигайтесь. Пошли, пошли, пошли!»

Сперва ничего не изменилось. Клубок человеческих тел был слишком тугим, чтобы его могла быстро распустить даже самая тяжелая рука, однако через минуту Миллер заметил, что головы далеко впереди шевельнулись и двинулись дальше. Воздух в туннеле сгущался, запах раскаленного пластика из перегруженных восстановителей донесся до него, как раз когда толпа расступилась. Дышать стало легче.

— У них есть надежные убежища? — обратилась к своим спутникам женщина позади, но ее тотчас унесло потоком. Наоми дернула Миллера за рукав.

— Так что, есть? — спросила она.

— Да, должны быть, — буркнул он. — Наверно, на четверть миллиона, и в первую очередь места получат необходимый персонал и медики.

— А остальные? — спросил Амос.

— Из тех, кто выживет, — ответил Холден, — персонал станции спасет всех, кого возможно.

— Ага, — протянул Амос. — Ну и хрен с ними. Мы-то идем на «Роси», нет?

— А, черт, да, — сказал Холден.

Впереди толпа из их туннеля смешивалась с другой, выходящей с нижнего уровня. Пятеро мужчин с тугими загривками торопили людей. На них было полицейское снаряжение для разгона уличных беспорядков. Двое держали толпу под прицелом. Миллеру ужасно хотелось залепить этим соплякам по затрещине. Целиться в людей — плохой способ избежать паники. К тому же одному копу снаряжение было тесно в поясе, пряжки на ремне тянулись друг к другу, как разлученные любовники.

Миллер стал глядеть под ноги, шагая осторожно, а мысль у него лихорадочно работала. Один из копов взмахнул пистолетом. Другой захохотал и бросил несколько слов на корейском.

Что там говорил Сематимба о новичках в службе? Сплошная показуха, а кишка тонковата? Новая корпорация с Луны. Астеры на грунте. Коррупция.

Название. Как же она называлась? МДМ. «Мясо-для-Машины». Один из копов, опустив пушку, снял шлем и принялся ожесточенно чесать себе за ухом. У него была буйная черная шевелюра, татуировка на шее и шрам от нижнего века до подбородка.

Миллер его вспомнил. Полтора года назад арестовывал за нападение и рэкет. Да и снаряжение — доспехи, дубинки, оружие — выглядело мучительно знакомым. Доуз ошибался — Миллер все-таки нашел пропавшее снаряжение.

Как бы там ни было, это случилось задолго до того, как «Кентербери» принял SOS со «Скопули». Задолго до исчезновения Джули. Значит, в план входило внедрить банду гангстеров с Цереры в охрану Эроса и вооружить их для контроля толпы. Третья стадия…

«А, — подумал он, — вот, значит, как. Ничего хорошего».

Миллер начал уклоняться в сторону, стараясь незаметно оставить побольше тел между собой и переодетым в полицейского стрелком.

— Все на уровень казино, — орал один из гангстеров. — Оттуда мы отведем вас в убежище, но прежде всем собраться на уровне казино.

Холден и его люди не замечали никаких странностей. Они переговаривались, прикидывая, как пробраться на свой корабль и что делать, когда доберутся, рассуждали, кто мог атаковать станцию и куда могли отправить изуродованный, зараженный труп Джули. Миллер подавил желание прервать их. Надо было сохранить спокойствие, успеть все продумать. Нельзя привлекать внимание. Он ждал подходящего момента.

Коридор сворачивал и расширился. Давление тел немного ослабло. Миллер выждал, пока они попадут в мертвую зону, где никто из подставных охранников не сможет увидеть их лиц, и взял Холдена за локоть.

— Не ходите туда, — сказал он.

Глава 27 Холден

— Что значит — «не ходите»? — Холден выдернул локоть. — Кто-то подорвал станцию. Нам с этим не справиться. Если не доберемся до «Роси», будем делать, что нам говорят.

Миллер отступил назад и поднял ладони, всеми силами стараясь избежать намека на угрозу, которая бы только сильнее разъярила Холдена. Позади них копы направляли все новых людей в забитые коридоры, ведущие к казино. В воздухе гудело эхо усиленных электроникой голосов и возбужденного гула толпы. Над всем этим господствовала система общего оповещения, призывавшая сохранять спокойствие и содействовать спасательным командам.

— Видите этого костолома в полицейском снаряжении? — спросил Миллер. — Его зовут Габби Смоллс. Он был старшим рэкетирской команды от «Золотой Ветви» на Церере. Не считая кое-каких побочных делишек. Подозреваю, он не одного человека вышвырнул в шлюз.

Холден посмотрел на широкоплечего толстошеего парня. Теперь, после слов Миллера, тот в самом деле показался не похожим на копа.

— Не понимаю, — признался Холден.

— Пару месяцев назад, когда вы вызвали несколько вспышек беспорядков, сообщив, что Марс взорвал вашу баржу, мы обнаружили…

— Я не сообщал…

— …обнаружили, что большая часть полицейского снаряжения на Церере пропала. Немного раньше стали исчезать наши боевики из подпольного бизнеса. Только что я выяснил, куда все это делось.

Миллер ткнул пальцем в одетого в полицейские доспехи Габби.

— Я бы не ходил туда, куда он посылает людей, — добавил он. — Право, не ходил бы.

Мимо них текла человеческая река. Напор сильно уменьшился.

— Тогда куда же? — спросила Наоми.

— Да, если уж выбирать между излучением и гангстерами, я предпочту гангстеров, — добавил Алекс, убежденно кивнув Наоми.

Миллер достал терминал и поднял так, чтобы экран был виден всем.

— Радиационного предупреждения я не получил, — сказал он. — Что бы ни творилось снаружи, на этом уровне опасности нет. Пока, во всяком случае. Так что давайте остынем и поработаем головами.

Холден повернулся к нему спиной и сделал знак Наоми. Отведя ее в сторону, он тихо заговорил:

— Я все же думаю, надо добраться до корабля и сматывать отсюда. Рискнем обойти этих бандитов.

— Если радиационной угрозы нет, я согласна, — кивнула она.

— А я — нет, — вмешался Миллер, даже не скрывая, что подслушивал. — Для этого нам пришлось бы пройти уровень казино, набитый бандитами в полицейском снаряжении. Они велят нам остаться в казино ради нашей же безопасности. А когда мы не послушаемся, вырубят дубинками и бросят туда же. Ради нашего же блага.

Еще одна кучка народа выбралась из бокового коридора, стремясь на ободряющие голоса полиции и яркие огни казино. Холден почувствовал, как трудно устоять перед напором толпы. Мужчина с двумя огромными чемоданами налетел на Наоми и чуть не сбил с ног. Холден удержал ее за руку.

— А альтернатива? — обратился он к Миллеру.

Миллер обвел глазами коридор, оценивая плотность людского потока, и кивнул на раскрашенный желтыми и черными полосами люк узкого служебного коридора.

— Сюда, — предложил он. — На табличке «Высокое напряжение», так что те, кто будет заметать отставших, туда не сунутся. Добрые граждане не прячутся в таких местах.

— Сумеешь быстро открыть дверь? — спросил у Амоса Холден.

— А взломать можно?

— Если нужно.

— Тогда запросто, — заверил Амос и начал проталкиваться к рабочему люку. Оказавшись на месте, он достал универсальный ключ и сковырнул дешевую пластиковую крышку электронного замка. Закоротив пару проводков, он заставил люк скользнуть в сторону под шипение гидравлики. — Ну вот, — буркнул он. — Замок больше не работает, так что входи, кто хочет.

— Об этом давайте подумаем, когда это случится, — предложил Миллер и ввел их в скудно освещенный проход за люком. Служебный коридор был заполнен электрическими кабелями, подвязанными пластиковыми шнурами. Первые тридцать-сорок футов освещались, остальное терялось во мгле. Красные светодиодные лампы держались на торчащих из стены через каждые пять футов кронштейнах, поддерживавших жгуты проводов. Наоми пришлось нагнуться на входе, она была сантиметра на четыре выше потолка. Прижавшись спиной к стене, она села на корточки.

— Что им мешало сделать коридор такой высоты, чтобы здесь могли работать астеры? — раздраженно спросила она.

Холден благоговейно коснулся стены с выбитыми в ней идентификационными номерами.

— Астеры, которые его строили, не были такими высокими, — сказал он. — Это одна из основных линий проводки. Туннель пробили в эпоху освоения Пояса. Люди, проложившие его, росли при гравитации.

Миллер, которому тоже приходилось наклонять голову, крякнув, сел на пол и подогнул колени.

— Отложим урок истории, — попросил он. — Подумаем, как нам сняться с этого камушка.

Амос, внимательно изучавший связку кабелей, сказал через плечо:

— Если увидите потертую изоляцию, не прикасайтесь. Вот эта толстая кишка держит пару миллионов вольт. Она вас в дерьмо расплавит.

Алекс присел рядом с Наоми и поморщился, коснувшись задом холодного камня.

— А знаете, — сказал он, — если они вздумают запечатать станцию, воздух из служебных коридоров могут откачать.

— Понял, — громко ответил Холден. — Укрытие дерьмовое и ненадежное. Разрешаю закрыть тему.

Он устроился рядом с Миллером.

— Ну, детектив, что дальше?

— Дальше, — ответил тот, — мы пропустим толпу и пойдем следом, постараемся пробраться в доки. Тех, кто в убежищах, мы легко обойдем. Убежища расположены гораздо глубже. Главное — миновать уровень казино.

— А по этим служебным коридорам не пройти? — спросил Алекс.

Амос покачал головой.

— Нет, без карты не пройдем. Если здесь заблудишься, дело плохо.

Холден, не слушая их, сказал:

— Хорошо, значит, ждем, пока всех уведут в радиационные убежища, и улетаем.

Миллер кивнул ему, и минуту двое мужчин смотрели друг другу в глаза. Воздух между ними сгустился, молчание обрело собственный смысл. Миллер передернул плечами, словно куртка стала ему тесна.

— Как вы думаете, зачем банда гангстеров с Цереры загоняет всех в радиационные убежища, если реальной угрозы нет? — наконец спросил Холден. — И почему копы Эроса им не препятствуют?

— Хорошие вопросы, — отозвался Миллер.

— Если они используют этих йеху,^[24] понятно, почему так неуклюже была обставлена попытка похищения в отеле. Они не похожи на профессионалов.

— Да, — подтвердил Миллер. — В таких делах у них нет опыта.

— Не помолчите ли вы двое? — попросила Наоми.

Они помолчали — почти минуту.

— Наверно, было бы большой глупостью, — заговорил Холден, — подсмотреть, что там происходит?

— Да. Что бы ни творилось в этих убежищах, там повсюду охрана и патрули, — сказал Миллер.

— Угу, — согласился Холден.

— Капитан… — предостерегающе бросила Наоми.

— А все-таки, — напомнил Миллеру Холден, — вы ненавидите тайны.

— Это верно. — Миллер кивнул и слабо улыбнулся. — А вы, друг мой, чертовски упрямы.

— Мне это говорили.

— Черт вас побери, — тихо сказала Наоми.

— Что такое, босс? — заинтересовался Амос.

— Эта парочка только что поломала наш план спасения, — объяснила ему Наоми и обратилась к Холдену: — Вы, ребята, втянете в беду друг друга, а следовательно, и нас.

— Нет, — возразил Холден, — вы с нами не пойдете. Оставайся здесь с Амосом и Алексом. Дайте нам… — он глянул на терминал, — три часа на разведку и возвращение. Если мы не вернемся…

— Мы оставим вас гангстерам, а сами найдем себе работу на Тихо и будем жить долго и счастливо, — закончила Наоми.

— Вот именно, — сказал Холден. — Не разыгрывайте героев.

— И в мыслях не было, сэр.

Холден скорчился в тени у служебного люка, наблюдая, как переодетые полицейскими гангстеры с Цереры мелкими группами уводят население Эроса. Система оповещения продолжала твердить о радиационной угрозе и призывала граждан и гостей Эроса сотрудничать со спасателями. Холден присмотрел себе одну группу и собирался двинуться за ней, когда Миллер положил ему руку на плечо.

— Подождите, — сказал он, — я хочу позвонить.

Он набрал на терминале номер, и через несколько секунд на экране появилась серая надпись: «Нет доступа в сеть».

— Телефон отключен? — спросил Холден.

— Я бы в первую очередь это сделал, — ответил Миллер.

— Понимаю, — протянул Холден, ничего не поняв.

— Ну, значит, остались я да вы, — сказал Миллер и, вынув обойму из пистолета, начал заряжать ее оставшимися в кармане патронами. Холден, хоть и был сыт стрельбой до конца жизни, тоже достал оружие и проверил магазин. Он заменил его после перестрелки в отеле, так что подзаряжать не пришлось. Защелкнув обойму, он вернул пистолет на ремень. Миллер, как он заметил, держал свой наготове, прикрыв полой куртки.

Оказалось несложно проследовать за группой во внутренние сектора станции, где располагались убежища. Пока они двигались в одну сторону с остальными, на них никто не обращал внимания. Холден отмечал в памяти пересечения главных переходов, где стояла охрана в полицейской форме. Вернуться обратно окажется намного труднее.

Когда группа, за которой они следили, остановилась перед большой металлической дверью, отмеченной старинным символом радиации, Холден с Миллером скользнули в сторону и спрятались за большим горшком-клумбой с травой и двумя корявыми деревцами. Подставные полицейские загнали всех в убежище, после чего заперли за ними дверь, приложив карточку. Потом они ушли, оставив одного охранять дверь.

— Попросим его нас впустить, — шепнул Миллер.

— Держитесь за мной, — ответил Холден и направился к охраннику.

— Эй вы, тупицы, вам положено быть в убежище или в казино. Отправляйтесь к своей группе, нах! — прикрикнул сторож, нащупывая рукоять оружия.

Холден умиротворяюще вскинул руки и улыбнулся, не замедлив шага.

— Понимаете, я отбился от своей группы. Запутался. Видите ли, я не здешний.

Охранник ткнул левой рукой, в которой сжимал короткую дубинку, в сторону коридора.

— Шагай туда, пока не наткнешься на эстакаду вниз.

Миллер, словно соткавшись из воздуха в полумраке коридора, навел ствол в голову охраннику. Отчетливо щелкнул сдвинутый предохранитель.

— Почему бы нам не присоединиться к группе, которая уже в убежище? — спросил он. — Откройте-ка.

Сторож глянул на Миллера уголком глаза, не поворачивая головы. Он поднял руки, выронив дубинку.

— Зря ты это, парень, — сказал самозваный коп.

— А мне вот кажется, что не зря, — вмешался Холден. — Вы бы делали, что вам сказано. Он не очень-то милый человек.

Миллер приставил ствол к виску часового и заговорил:

— Помнишь, что у нас на станции называлось удалением мозга? Это когда выстрел вышибает у кого-то из черепа все, что там было. Для этого надо приставить дуло к голове примерно в этом месте. Газ не находит выхода и вышибает мозг прямо через входное отверстие.

— Мне приказали не открывать двери, после того как их запечатают. — Охранник так торопился, что слова сливались. — Они говорили страшно серьезно.

— Это я в последний раз прошу, — сказал Миллер. — Потом возьму карточку с твоего трупа.

Холден развернул сторожа лицом к двери и вытащил у него из кобуры пистолет. Он надеялся, что угроза Миллера — всего лишь слова, но подозревал, что это не так.

— Вы только дверь откройте, и мы вас отпустим, обещаю, — сказал он.

Охранник кивнул и вставил в замок карточку, после чего набрал шифр. Тяжелая противоударная дверь сдвинулась в сторону. За ней тускло горели красным светом аварийные лампочки. В их смутном освещении Холден увидел десятки… сотни тел, неподвижно раскиданных по полу.

— Все умерли? — спросил он.

— Ничего не знаю, — начал охранник, но Миллер оборвал его:

— Ты входишь первый, — и подтолкнул гангстера к двери.

— Постой, — остановил его Холден. — Думаю, глупо так врываться туда.

Три вещи случились одновременно. Охранник сделал несколько шагов вперед и рухнул на пол. Миллер шумно принюхался и тотчас качнулся, как пьяный. А терминалы Миллера и Холдена яростно загудели.

Миллер отшатнулся:

— Дверь!..

Холден нажал кнопку, и дверь скользнула на место.

— Газ, — выдавил Миллер и закашлялся. — Там газ.

Пока отставной коп откашливался, привалившись к стене, Холден достал терминал, чтобы прекратить гудение. Но сигнал на экране предупреждал не о загрязнении воздуха. Холден увидел три клина, направленных остриями к центру. Радиация. У него на глазах символ, которому полагалось быть белым, сменил цвет на тревожный оранжевый, а затем стал багровым.

Миллер тоже смотрел на экран с непроницаемым лицом.

— Мы получили дозу, — сказал Холден.

— Впервые вижу этот детектор активным, — признался Миллер, еще похрипывая после приступа кашля. — Что значит красный цвет?

— Значит, что у нас через шесть часов начнется кровотечение из заднего прохода, — сообщил Холден. — Нам надо на корабль. Там есть все медикаменты.

— Что это за… херня? — спросил Миллер.

Холден сгреб его за плечо и увлек по коридору к эстакаде. Кожа у него горела и зудела. Это могло быть действием радиации или разыгравшегося воображения. Учитывая дозу, которую он сейчас получил, оставалось только радоваться, что запас его спермы хранился в Монтане и на Европе.

При этой мысли у него зачесалась мошонка.

— Они подорвали станцию атомным зарядом, — заговорил Холден. — Черт, скорее, просто объявили, что она подорвана. Потом затащили всех в убежища, у которых радиация только внутри. И усыпили газом, чтобы люди не шумели.

— Есть более простые способы убийства, — сказал Миллер, прерывисто дыша на бегу.

— Значит, это не просто убийство, — ответил Холден. — Вирус, да? Тот, что убил девушку. Он… питается радиацией.

— Инкубатор, — согласно кивнул Миллер.

Они добрались до эстакады, ведущей на нижний уровень, но по ней поднималась группа штатских под охраной двух фальшивых копов. Холден оттащил Миллера в сторону, и они спрятались в тени ларька, недавно торговавшего лапшой.

— Значит, они их заразили, так? — шептал Холден, дожидаясь, пока пройдет группа. — Может, ввели вирус, объявив, что это лекарство от лучевой болезни. Может, разлили по полу ту бурую жижу. И то, что было в вашей Джули…

Он осекся, потому что Миллер вышел из тени и направился прямо к группе, выходившей с эстакады.

— Офицер? — обратился он к одному из подставных копов.

Оба остановились, и один из них начал:

— Вам положено быть…

Миллер выстрелил ему в горло, прямо под забрало шлема. Потом, плавно развернувшись, прострелил второму внутреннюю сторону бедра пониже паха. Когда раненый запрокинулся на спину, вопя от боли, Миллер приблизился и сделал еще один выстрел, на этот раз в шею.

В группе штатских двое подняли крик. Миллер навел на них пистолет, и они угомонились.

— Спускайтесь на второй уровень и найдите место, где спрятаться, — сказал он. — Не слушайте этих людей, даже если они в форме полиции. Они не о вашем спасении пекутся. Идите.

Штатские помялись немного и бросились бежать. Миллер, достав из кармана патроны, начал заменять три истраченных. Холден хотел что-то сказать, но Миллер опередил его.

— Если стрелять, стреляйте в горло. Почти у всех между нагрудником и забралом остается просвет. Если шея закрыта, стреляйте в бедро. Там очень тонкая броня. Иначе она мешала бы двигаться. Такой выстрел остановит почти любого.

Холден кивнул, словно видел в этом какой-то смысл.

— Ладно, — выдавил он. — Слушайте, давайте вернемся на корабль, пока не истекли кровью, а? И постараемся больше никого не убивать, если можно. — Голос его звучал спокойнее, чем был он сам.

Миллер вщелкнул обойму на место и загнал патрон в ствол.

— Думается, еще многих придется подстрелить прежде, чем все кончится, — сказал он. — Но я согласен: сначала — главное.

Глава 28 Миллер

Миллер впервые убил человека на третьем году работы в безопасности. Тогда, в двадцать два года, он только что женился и подумывал о детях. Как новенькому ему поручили дерьмовую работенку: патрулировать уровни, настолько высокие, что он страдал кориолисовой морской болезнью, ходил по вызовам на домашние скандалы в норы не шире чуланов и охранял вытрезвитель, чтобы помешать хищникам насиловать допившихся до бессознательного состояния. Обычное дело. Он знал, чего ждать, и считал, что справится.

Вызвали его в нелегальный ресторан почти у самого центра массы. Меньше одной десятой g, всего лишь намек на силу тяжести, а внутреннее ухо раздражали изменения силы вращения. До сих пор, стоило ему подумать о том дне, как он вспоминал шум раздраженных голосов, звучавших слишком быстро и сливавшихся в ушах. Запах чанового сыра. Тонкую дымку от дешевых электрических сковород.

Все произошло быстро. Извращенец показался из норы с пушкой в руке. Другой рукой он волок за волосы женщину. Напарник Миллера, Карсон, ветеран, отслуживший десять лет, выкрикнул предупреждение. Преступник развернулся, выставил пистолет на вытянутую руку, как на видео. Все время обучения инструкторы твердили им, что никто не знает, как поступит, пока не дойдет до дела. Убить человеческое существо трудно. Не все на это способны. Преступник выронил пистолет, выпустил женщину и закричал. Оказалось, что, по крайней мере для Миллера, не так уж это трудно.

После он прошел обязательный курс психотерапии. Он плакал. Его мучили кошмары, приступы дрожи и все прочее, о чем полицейские не говорят. Но даже тогда все случившееся было как бы отделено расстоянием, будто он, напившись, наблюдал, как блюет. Просто физическая реакция. Пройдет.

Главное, он теперь знал ответ на вопрос. Если надо, он может убить.

Но сейчас, в коридорах Эроса, он наслаждался убийством. Даже убийство того, первого ублюдка было лишь печальной служебной необходимостью. Удовольствие от убийства пришло после Джули, и даже не столько удовольствие, сколько исчезновение боли.

Он не поднимал пистолета. Холден первым вышел на эстакаду, и Миллер держался за ним, позволяя землянину задавать темп. Тот двигался быстрее, к тому же обладал естественным атлетизмом человека, приспособившегося к переменам гравитации. Миллер чувствовал, что заставил Холдена нервничать, и немного сожалел об этом. Чтобы раскрыть тайну Джули, ему нужно было попасть на корабль Холдена.

И между прочим, не умереть от лучевой болезни в ближайшие часы. Это, возможно, окажется не так легко.

— Ну вот, — заговорил Холден, остановившись на выходе с эстакады, — нам надо вернуться вниз, а между нами и Наоми может оказаться немало охранников, которые удивятся при виде двоих, направляющихся не в ту сторону.

— Проблема, — согласился Миллер.

— Есть идеи?

Миллер нахмурился, глядя в пол. На Эросе полы отличались от церерских. Ламинат с золотистыми блестками.

— «Труба» наверняка не работает, — сказал он, — а если и работает, то по измененному графику, высаживает всех только на уровне казино. Значит, это исключается.

— Опять служебные коридоры?

— Если мы сумеем найти переходы с уровня на уровень, — ответил Миллер. — Может оказаться не так просто, но это всяко лучше, чем со стрельбой пробиваться через пару дюжин мудаков в броне. Сколько у нас до контрольного срока?

Холден посмотрел на свой терминал. Радиационная тревога все еще горела багровым светом. Миллер задумался, через какое время она перезагрузится.

— Чуть больше двух часов, — сказал Холден. — Вполне успеваем.

— Тогда поищем, — предложил Миллер.

Коридоры, ближайшие к радиационному убежищу — ловушке-инкубатору, — уже опустели. Широкие проходы, предназначенные пропускать древние строительные механизмы, превращавшие Эрос в человеческое жилье, гулко откликались эхом на шаги двух пар ног и гудение воздуховодов. Миллер не заметил, когда замолкла система оповещения, но сейчас ее молчание представлялось зловещим.

Будь это на Церере, он знал бы, куда идти, куда что ведет, как элегантно перебраться с уровня на уровень. На Эросе приходилось довольствоваться обоснованными предположениями. Не так уж мало.

Однако он видел, что время уходит слишком быстро и, что еще хуже, хотя оба они об этом молчали, они двигались медленнее обычного. Ощущение еще не достигло порога сознания, но Миллер понимал, что последствия облучения начинают сказываться. И улучшения ждать не приходилось.

— Ладно, — сказал Холден. — Где-нибудь здесь должен быть служебный ход.

— Еще можно попробовать станцию «трубы», — предложил Миллер. — Вагоны идут в вакууме, но параллельно должны быть сервисные туннели.

— А вы не думаете, что их закрыли при аварийном предупреждении?

— Возможно, — признал Миллер.

— Эй, вы двое! Какого хрена здесь околачиваетесь?

Миллер оглянулся через плечо. Двое в полицейском снаряжении угрожающе махали им. Холден бросил тихое и резкое словцо. Миллер прищурился.

Штука в том, что это дилетанты. Пока те двое подходили, у него в голове стала зарождаться какая-то мысль. Убить их и взять снаряжение не получится. Кровь и следы пуль яснее ясного скажут, что произошло. Однако…

— Миллер! — предостерегающе шепнул Холден.

— Знаю, — ответил Миллер.

— Я спрашиваю, какого хрена вы здесь болтаетесь? — повторил один из охранников. — На станции чрезвычайное положение. Все должны собраться на уровне казино или находиться в убежищах.

— Мы как раз искали дорогу на… э, уровень казино, — с извиняющейся улыбкой ответил Холден. — Мы не здешние, и…

Ближайший из охранников ловко врезал рукоятью оружия по ноге Холдену. Землянин свалился, и Миллер, выстрелив бандиту под забрало, повернулся к его остолбеневшему напарнику.

— Ты — Мики Ко, так?

Тот побледнел, однако кивнул.

Холден застонал и поднялся.

— Детектив Миллер, — продолжал Миллер. — Взял тебя на Церере четыре года назад. Ты малость перебрал в баре Таппана, помнится. Избил девушку бильярдным кием.

— Ух ты, — с испуганной улыбкой ответил бандит. — Да, я помню. Как поживаете?

— Хорошо и плохо, — ответил Миллер. — Знаешь, как это бывает. Отдай пушку землянину.

Ко перевел взгляд с одного на другого, облизнул губы, оценивая свои шансы. Миллер покачал головой.

— Серьезно, отдай ему пушку.

— Да, конечно. Никаких проблем.

«Вот такие убили Джули, — думал Миллер. — Тупые. Близорукие. Люди, у которых вместо души хватательный рефлекс». Джули в его воображении с грустью и отвращением качала головой, и Миллер задумался, о ком это она. О гангстере, уже протянувшем оружие Холдену, или о нем самом. Может быть, ее чувства относились к обоим.

— Что здесь за дела, Мики? — спросил Миллер.

— Это о чем? — Парень придуривался, словно на допросе в полиции. Тянул время. Вел старую игру в копов и воров, словно она еще что-то значила. Словно ничего не изменилось. Миллер с удивлением ощутил ком в горле. К чему бы это?

— Работа, — сказал он. — На что тебя подписали?

— Не знаю я…

— Эй, — мягко напомнил Миллер, — твоего дружка я уже убил.

— И он сегодня третий, — вставил Холден. — Я сам видел.

Миллер обратил внимание, как изменился взгляд Ко, переключаясь на новую игру. Все старо, знакомо и предсказуемо — как вода, текущая вниз.

— Ну, — принялся рассказывать он, — работа как работа. Этак с год назад заговорили, что мы начинаем большое дело, понимаешь? Но никто не знал, о чем речь. А несколько месяцев назад нас стали вывозить. И обучали на копов, понимаешь?

— Кто вас обучал? — спросил Миллер.

— Прежние ребята. Те, что работали по контракту до нас, — ответил Ко.

— «Протоген»?

— Да, вроде бы. Потом они убрались, а мы — на их место. Просто рабочая сила, знаешь ли. Типа для контрабанды.

— Какая контрабанда?

— Да всякая разная, — буркнул Ко. Страх у него прошел, и это сказывалось и в манере держаться, и в интонациях. — Камеры наблюдения, установки связи, жутко серьезные серверы со встроенными гелевыми софтами. И научное оборудование. Для всяких там анализов воды и воздуха. И такие древние роботы на дистанционке, что используют на рудниках в вакууме. Всякое дерьмо.

— И куда оно шло? — вмешался Холден.

— Сюда. — Ко широко обвел руками воздух, камень, всю станцию. — Все шло сюда. Они месяцами все это устанавливали. А потом, несколько недель, ничего.

— Как понять — «ничего»?

— Вообще ничего. Столько суетились, а потом сели, засунув палец в жопу.

«Что-то пошло не так. Доставка с Фебы сорвалась, но потом появилась Джули, — подумал Миллер, — и игра пошла своим чередом». Он снова увидел ее в том номере. Длинные раскидистые щупальца какой-то чертовщины, выросты костей, прорвавшие кожу, черные нити из глазниц.

— Платят они хорошо, — философски рассуждал Ко, — да и приятно было выбраться с насиженного места.

Миллер согласно кивнул, наклонился ближе, приставил дуло к сочленению доспехов у него на животе и выстрелил.

— Какого черта? — возмутился Холден, когда Миллер вернул пистолет в карман куртки.

— А что было делать? — отозвался Миллер, присаживаясь рядом с раненым в живот человеком. — Он что, так бы нас и отпустил?

— Ну, хорошо, — сказал Холден, — но…

— Поддержи его. — Миллер закинул локоть Ко себе на плечо. Тот вскрикнул, когда его начали поднимать.

— Что?

— Подхвати с другой стороны, — велел Миллер. — Человеку нужен врач, верно?

— Гм, да, — согласился Холден.

— Так поддержи его с той стороны.

До убежищ оказалось не так далеко, как думал Миллер. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо, что Ко еще не вырубился и орал, когда они туда добрались. Это увеличивало их шансы — главное, чтобы он не выговорил ничего внятного. Когда они оказались перед первой группой охраны, бормотание Ко было достаточно неразборчивым.

— Эй, — позвал Миллер, — помогите, кто-нибудь.

Четверо охранников у верхнего выхода с эстакады переглянулись и направились к ним — любопытство перевесило выучку. Холден тяжело дышал. Миллер тоже. Плохой признак — Ко весил не так уж и много.

— Что за черт? — начал один из охраны.

— Там внизу засела кучка народу, — сказал Миллер. — Сопротивлялись. Я думал, вы прочесали этот уровень.

— Не наша работа, — ответил парень. — Наше дело — водить от казино к убежищам.

— Ну, кто-то напортачил, — огрызнулся Миллер. — Транспорт у вас есть?

Охранники снова переглянулись.

— Можно вызвать, — предложил тот, что стоял позади.

— Забудь, — перебил Миллер. — Вы, мальчики, валяйте за теми стрелками.

— Минуту, — спохватился первый. — Вы, вообще-то, кто такие?

— Техники из «Протогена», — заявил Холден. — Меняли отказавшие сенсоры. Этот парень должен был нам помогать.

— Ничего такого не слыхал, — сказал первый.

Миллер просунул палец под нагрудник Ко и нажал. Ко взвизгнул и забился у него в руках.

— Можешь потолковать об этом с боссом, когда найдешь время, — бросил Миллер. — Пошли, доставим этого засранца к врачу.

— Стоять! — приказал охранник, и Миллер вздохнул. Четверо. Если бросить Ко и отскочить в укрытие… хотя какое здесь укрытие. И кой черт знает, как поведет себя Холден.

— Где эти стрелки? — рявкнул охранник. Миллер сдержал улыбку.

— В норе в четверти кэмэ против вращения, — ответил он. — Там еще труп лежит, мимо не пройдете.

Миллер повернул к эстакаде. Охранники у него за спиной спорили, что делать, кого вызвать, кого послать.

— Ты совершенно сумасшедший, — проговорил Холден сквозь беспомощный скулеж Ко.

Возможно, он был прав.

«В какой момент, — думал Миллер, — перестаешь быть человеком?» Должен же существовать такой момент, какое-то решение, которое ты принимаешь, и вот до него ты был одним, а после — уже кто-то другой. Проходя уровни Эроса, волоча вдвоем с Холденом окровавленное тело Ко, Миллер рассуждал сам с собой. Возможно, он умирал от лучевой болезни. Он прошел мимо полудюжины охранников на одной привычке внушать страх, а не бояться самому. За последние два часа он убил троих. Четверых, считая Ко. Значит, вернее будет считать — четверых.

Рациональная часть его сознания, слабый тихий голос, который он взращивал годами, наблюдал за ним со стороны и перебирал все принятые решения. Все его действия на тот момент казались абсолютно осмысленными. Выстрелить в Ко. Убить тех троих. Покинуть безопасное укрытие, чтобы пронаблюдать за эвакуацией. С эмоциональной точки зрения все это казалось очевидным. И только при взгляде со стороны становилось заметным, насколько это опасно. Увидев в таком состоянии другого — Мусс, Хэвлока, Сематимбу, — он бы в несколько минут догадался, что человек слетел с катушек. В случае с самим собой ему понадобилось больше времени. Но Холден был прав. Где-то по пути он потерял себя.

Ему хотелось думать, что дело в Джули, что это случилось, когда он нашел ее тело и понял, что не сумел спасти, — но это просто оттого, что сам момент выглядел сентиментальным. По правде сказать, и прежние решения — покинуть Цереру ради вольной охоты за Джули, пропить свою карьеру, хоть на день остаться копом после самого первого убийства — все это, на объективный взгляд, не имело смыла. Он жил по пояс в худшем, что могло предложить человечество. Он потерял жену, которую когда-то любил. Он на опыте узнал, что способен убить человека. И не случалось на всем его пути такой минуты, о которой он мог бы сказать: прежде я был в здравом рассудке, а после — нет.

Возможно, это был кумулятивный процесс, как курение. Одна сигарета мало что меняет. И пять меняют немногим больше. Каждая подавленная эмоция, каждая оборванная связь, любовь, дружба или сочувствие, от которых он отвернулся, на ступень уводили его от себя. До сих пор он умел убивать людей бесстрастно. Принимать собственноручно оборванную жизнь со спокойствием, позволяющим планировать и действовать дальше.

Воображаемая Джули Мао склонила голову, вслушиваясь в его мысли. Ему представилось, как она обнимает его. В этом объятии было мало эротичного. Она утешала. Прощала.

Вот почему он ее искал. Джули стала его частью, способной на человеческие чувства. Символом того, чем бы он был, если бы не был таким, как есть. Придуманная им Джули наверняка не имела ничего общего с реальной женщиной. Встреча стала бы разочарованием для них обоих.

Он должен был в это верить, как верил во все, что отрезало его от прежней любви.

Холден остановился. Тело — теперь уже труп — Ко навалилось на Миллера.

— Что? — спросил он.

Холден кивнул на панель в стене перед ними. Миллер тупо уставился на нее и не сразу узнал. Они дошли. Вернулись к тайнику.

— Ты в порядке? — спросил Холден.

— Ага, — процедил Миллер. — Просто задумался ни о чем. Извини.

Он выпустил Ко, и труп с глухим звуком осел на пол. У Миллера, кажется, затекла рука. Он потряс ею, но покалывание не проходило. Его захлестнула волна головокружения и тошноты. «Симптомы», — подумал он.

— Как у нас со временем? — спросил он.

— Чуть-чуть опоздали к контрольному сроку. На пять минут. Это ничего, — сказал Холден и сдвинул дверь. За ней, там, где оставались Наоми, Алекс и Амос, было пусто.

— Пипец, — сказал Холден.

Глава 29 Холден

— Пипец, — сказал Холден. — Они нас бросили.

Нет, она бросила его. Наоми предупреждала, но, столкнувшись с реальностью, Холден понял, что по-настоящему не верил ей. И вот оно перед ним — доказательство. Пустое место там, где он оставил ее. Сердце у него колотилось, горло перехватило, дыхание срывалось. Болезненное ощущение во внутренностях — то ли отчаяние, то ли отслаивающаяся слизистая кишечника. Он умрет, сидя перед дверями дешевого отеля на Эросе, потому что Наоми точно выполнила свое обещание. Его собственный приказ. Обида в нем не желала слушать доводов разума.

— Мы покойники, — сказал он и сел на край горшка с травой.

— Сколько у нас времени? — спросил Миллер, оглядывая коридор и нащупывая свой пистолет.

— Понятия не имею. — Холден ткнул в мигающий красным значок радиации на терминале. — Думаю, по-настоящему мы это почувствуем через несколько часов, но точно не знаю. Господи, был бы здесь Шед…

— Шед?

— Мой друг, — ответил Холден, не желая вдаваться в подробности. — Хороший медтехник.

— Вызови Наоми, — попросил Миллер.

Холден несколько раз стукнул пальцем по терминалу.

— Сеть так и не включилась, — сказал он.

— Ладно, — кивнул Миллер, — идем к твоему кораблю. Может, он еще в порту.

— Они уйдут. Наоми спасает команду. Она меня предупреждала, но я…

— Все равно идем, — оборвал его Миллер, переступая с ноги на ногу и оглядывая коридор из конца в конец.

— Миллер… — начал Холден и замолчал. Миллер явно был на грани, он уже застрелил четверых. Холден все больше боялся отставного копа. Словно прочитав его мысли, Миллер подступил ближе, двумя метрами возвышаясь над сидящим. Он горестно улыбался, в его взгляде была обескураживающая мягкость. Холден, кажется, предпочел бы угрозу.

— Как я понимаю, у нас три варианта, — сказал Миллер. — Первый: мы застаем твой корабль в доке, получаем необходимое лечение и, может быть, остаемся в живых. Второй: мы пытаемся пробиться на корабль и нарываемся на шайку мафиози. Умираем со славой под градом пуль. Третий: сидим здесь и льем кровь из глазниц и задниц.

Холден молча смотрел на копа и хмурил лоб.

— Мне два первых больше по вкусу, чем последний, — продолжал Миллер, как будто извиняясь. — Ты не хочешь со мной?

Холден, не удержавшись, рассмеялся, но Миллера его смех, кажется, не обидел.

— Конечно, — сказал Холден. — Просто мне нужно было минутку пожалеть себя. Пойдем, получим по пуле от мафиози.

В его голосе было больше бравады, чем в душе. По правдесказать, умирать ему не хотелось. Даже в годы службы на флоте мысль о смерти при исполнении долга представлялась ему далекой и нереальной. Его корабль никогда не погибнет, а если погибнет, он спасется на шлюпке. Мир без него невозможно было вообразить. Он рисковал, он видел, как гибнут другие, даже те, кого он любил. Теперь впервые реальной стала его смерть.

Он смотрел на копа. Он знал этого человека меньше суток, не доверял и вряд ли симпатизировал ему. Вот с кем ему предстоит умереть. Холден вздрогнул и поднялся, вытащил из-за пояса пистолет. Под паникой зародилось ощущение глубокого покоя. Холден надеялся сохранить его.

— Я за тобой, — сказал Холден. — Если мы выберемся, напомни, чтобы я позвонил матерям.

Залы казино походили на пороховую бочку в ожидании спички. Даже если прочесывание выявило не всех, на трех уровнях станции собралось более миллиона человек. Суровые мужчины в полицейском снаряжении двигались в толпе, приказывая всем оставаться на месте, пока их не разведут по убежищам, поддерживая в людях страх. Время от времени небольшую группу штатских уводили. Холден знал — куда, и от этого у него жгло под ложечкой. Хотелось выкрикнуть, что копы подставные, что они ведут людей на смерть. Но бунт в такой тесноте превратился бы в мясорубку. Возможно, избежать ее все равно не удастся, но ему не хотелось начинать.

Начал кто-то другой.

Холден услышал громкие голоса, гневный ропот толпы и следом — усиленный динамиками голос из-под полицейского шлема, приказывающий расступиться. А потом раздался выстрел и, после короткой паузы, целая очередь. Люди завопили. Вся толпа вокруг Холдена и Миллера хлынула в противоположные стороны: кто-то рвался на шум, а кто-то стремился подальше. Холдена закрутило в потоке. Миллер дотянулся и ухватил его за рубашку на спине, зажал ткань в кулаке и крикнул, чтобы держался рядом.

Примерно в дюжине метров дальше по коридору, в кофейне, отделенной черными перильцами высотой по пояс, оказался один из гангстеров, отрезанный штатскими от своих. Выставив пистолет, он пятился и орал: «Разойдитесь!» Люди продолжали надвигаться, их лица искажала безумная ярость бунтующей толпы.

Гангстер выстрелил, и маленькое тело качнулось вперед, рухнув к его ногам. Холден не мог разобрать, мальчик это или девочка, но убитому было не больше тринадцати или четырнадцати лет. Гангстер шагнул вперед, глянул на труп и снова навел пистолет на людей.

Это было уже слишком.

Холден понял, что бежит по коридору к убийце, выставив пистолет и крича, чтобы люди посторонились. Он был метрах в семи, когда толпа расступилась, позволив ему увидеть цель. Половина выстрелов ушла в сторону, в прилавок кафе и в стены, одна пуля раскидала стопку керамических тарелок. Но часть попала в гангстера, отшвырнув его назад.

Холден перепрыгнул перильца и затормозил в трех метрах от самозваного копа и его жертвы. Пистолет выстрелил последний раз, и обойма открылась, показывая, что зарядов больше нет.

Бандит не упал. Он выпрямился, глянул на свое туловище, потом поднял глаза и прицелился в лицо Холдену. У Холдена хватило времени насчитать три вмятины на его нагруднике. «Умрем со славой под градом пуль», — подумал он.

Гангстер процедил:

— Тупой муди… — и голова его запрокинулась, выбросив красный фонтан.

— Просвет на шее, забыл? — сказал у него за спиной Миллер. — Нагрудник из пистолета не пробить.

Приступ тошноты заставил Холдена скрючиться вдвое, хватая ртом воздух. В горле стоял привкус лимона, и он дважды сглотнул, сдерживая рвоту. Он боялся обнаружить в ней кровь и слизистую желудка. Не нужно ему было этого видеть.

— Спасибо, — выдохнул он, обернувшись к Миллеру.

Тот кивнул куда-то в его сторону, потом подошел к охраннику и пошевелил тело ногой.

Холден, выпрямившись, оглядел коридор, ожидая неизбежного: свирепых мафиози, несущихся к ним. И ни одного не увидел. Они с Миллером очутились на островке спокойствия посреди Армагеддона. Кругом хлестали щупальца насилия. Люди разбегались во все стороны, громилы орали в усилители, подчеркивая приказы отдельными выстрелами. Но их были какие-то сотни на многие тысячи разъяренных или охваченных паникой штатских. Миллер указал на этот хаос.

— Вот так оно и бывает, — прокомментировал он. — Дайте банде йеху оружие, и они решат, будто знают, что делают.

Холден склонился над упавшим ребенком. Это оказался мальчик лет тринадцати с азиатскими чертами лица и черными волосами. Пульса Холден найти не смог. Кровь из зиявшей на груди раны текла не потоком, а тонким ручейком. Холден все-таки поднял его, отыскивая взглядом место, куда перенести.

— Он мертв, — сказал Миллер, заменяя истраченный патрон.

— Иди к черту. Мы же не знаем. Если сумеем донести до корабля, может…

Миллер покачал головой, глядя на ребенка на руках у Холдена грустно и отчужденно.

— Стреляли крупным калибром в центр тяжести, — сказал Миллер. — Ему конец.

— Пипец, — сказал Холден.

— Ты это уже говорил.

Яркая неоновая реклама над коридором, выводящим с уровня казино к порту, возвещала: «СПАСИБО ЗА ИГРУ» и «НА ЭРОСЕ ВЫ ВСЕГДА В ВЫИГРЫШЕ». Под ней путь преграждали два ряда охраны в тяжелой боевой броне. Даже отказавшись от мысли навести порядок в казино, они не собирались никого выпускать.

Холден с Миллером присели за перевернутой кофейной тележкой в сотне метров от громил. У них на глазах десяток людей, бежавших на охрану, скосили автоматным огнем, уложив рядом с теми, кто пытался прорваться раньше.

— Я насчитал тридцать четыре, — сообщил Миллер. — Сколько ты возьмешь на себя?

Холден в изумлении обернулся к нему и только по лицу бывшего копа догадался, что тот шутит.

— Кроме шуток, как нам здесь пройти? — спросил он.

— Тридцать человек с автоматами и открытой линией огня. Метров двадцать без всякого прикрытия, — ответил Миллер. — Нам не пробиться.

Глава 30 Миллер

Они сидели на полу, прижавшись спинами к ряду лишившихся игроков автоматов патинко, и наблюдали за приливами и отливами насилия, будто за футбольным матчем. Миллер приспособил свою шляпчонку на согнутое колено. Он спиной чувствовал вибрацию, когда автомат выходил в начало игровой программы. Мигали и переливались огоньки. Холден рядом с ним тяжело отдувался, словно после гонки. Перед ними творилось что-то из Иеронима Босха — казино готовилось к смерти.

Попытка бунта уже затухала. Мужчины и женщины сбивались в тесные группки. Между ними расхаживали охранники, разгоняли слишком большие или непокорные скопления людей угрозами. Где-то что-то горело настолько сильно, что воздухоочистители не справлялись с запахом расплавленной пластмассы. С криками, воплями и стонами отчаяния сливались мелодии Бхангры. Какой-то идиот орал на кого-то из тех, кого считал копами: он, видите ли, адвокат, он записал все на видео, виновным это даром не пройдет. Миллер наблюдал, как на крик стягиваются люди. Парень в шлеме послушал, кивнул и прострелил адвокату коленную чашечку. Толпа рассеялась, только одна женщина, жена или подруга адвоката, склонилась над кричащим мужчиной. А в голове у Миллера все медленно рассыпалось на куски.

Он сознавал, что в нем поселились два разных человека. Один — знакомый ему Миллер. Тот, который обдумывал, что делать, когда они выберутся отсюда, какие предпринять шаги, чтобы связать точки между Фебой, Церерой, Эросом и Джульеттой Мао, как раскрыть дело. Эта часть сознания наблюдала за толпой, как он, бывало, рассматривал место преступления, ожидая проявления подробностей, изменений, которые стоят внимания, подскажут ему разгадку тайны. Близорукая, тупая часть, не желавшая смириться с тем, что впредь его не будет, и уверенная, что наверняка, наверняка остается какое-то «после».

Второй Миллер был иным. Спокойнее. Грустноватый, возможно, зато безмятежный. Много лет назад он прочел стихотворение, называвшееся «Тяга к смерти», но только сейчас понял эти слова. Узел в его душе распускался. Высвобождалась вся энергия, связывавшая воедино его мир: Цереру, его жену, карьеру, его самого. Он за один этот день застрелил больше людей, чем за всю свою службу в охране. Он начал — всего лишь начал — сознавать, что влюблен в объект розыска, только после того, как нашел ее мертвой. Он без тени сомнений видел, что хаос, который он всю жизнь пытался сдержать, сильнее, обширнее и могущественнее, чем он был или когда-нибудь станет. Никакие компромиссы не помогли бы. Тяга к смерти разворачивалась в нем, легко распускала темные лепестки. Она приносила облегчение, расслабление, как долгий медленный выдох для того, кто всю жизнь сдерживал дыхание.

Он разваливался, но это ничего не значило, так как он умирал.

— Эй, — позвал Холден. Миллер не ожидал услышать такую силу в его голосе.

— Да?

— Ты в детстве смотрел «Миско и Мариско»?

Миллер нахмурился.

— Детскую передачу, что ли?

— Это где пять динозавров и злодей в большой розовой шляпе, — напомнил Холден и принялся напевать веселенький скачущий мотив. Миллер прикрыл глаза и вдруг начал подпевать. Когда-то он помнил и слова. Теперь остались только взлеты и падения мелодии, бегущей вверх и вниз по широкой гамме, где каждый диссонанс разрешался следующей нотой.

— Верно, смотрел, — сказал Миллер, когда они допели.

— Я с ума сходил от этой передачи. Наверно, мне лет восемь или девять было, когда я последний раз смотрел, — сказал Холден. — Забавно, как эта ерунда остается в памяти.

— Точно, — согласился Миллер, закашлялся, отвернулся и сплюнул красным. — Ты как, держишься?

— Я в порядке, — сказал Холден и, помолчав, добавил: — Пока не надо вставать.

— Тошнит?

— Есть немного.

— Меня тоже.

— Что же это такое? — спросил Холден. — Я хочу сказать, за каким чертом это делается? Зачем?

Законный вопрос. Прикончить Эрос — как и любую станцию Пояса — было довольно просто. Всякий, владеющий основами орбитальной механики, нашел бы способ расколоть станцию, сбросив камень подходящего размера с подходящей скоростью. «Протоген», затратив не больше усилий, мог испортить систему циркуляции воздуха или отравить ее — да что угодно. Здесь творилось не убийство. Даже не геноцид.

Да еще вся эта аппаратура наблюдения. Камеры, установки связи, сенсоры для анализа воды и воздуха. Для такой затеи могло быть всего две причины. Или какой-то сумасшедший ублюдок из «Протогена» вздумал полюбоваться, как гибнут люди, или…

— Они не знают, — сказал Миллер.

— Чего?

Он повернулся к Холдену. Теперь им правил первый Миллер, детектив и оптимист, которому все нужно было знать. Тяга к смерти не противилась — конечно, нет. Она вообще не имела способности к сопротивлению. Миллер поднял руку, словно наставлял новичка.

— Они не знают, зачем это… или, понимаешь, не знают, что из этого выйдет. Тут даже не камера пыток. За всем этим наблюдают, верно? Сенсоры воды и воздуха. Это чашка Петри.^[25] Они не знают, что делает с людьми та дрянь, что убила Джули, и теперь собираются узнать.

Холден нахмурился.

— У них что, лабораторий нет? Можно ведь было испытать это дерьмо на животных или еще как. Для эксперимента все это выглядит грязновато.

— Может, им нужна была большая подборка образцов, — сказал Миллер. — А может, речь не о людях. Они хотят выяснить, что случится со станцией.

— Веселенькие у тебя мысли, — заметил Холден.

Джули Мао в сознании Миллера откинула с глаз локон. Она хмурилась, казалась задумчивой, заинтересованной, озабоченной. Во всем этом должен был таиться какой-то смысл. Это как одна из задач в курсе орбитальной механики — движения и повороты выглядят беспорядочными, пока не расставишь по местам все переменные. Тогда необъяснимое становится единственно возможным. Джули улыбнулась ему. Джули как она есть. Джули, какой он ее выдумал. Тот Миллер, что не смирился со смертью, улыбнулся в ответ. И когда она исчезла, его сознание переключилось на шум автоматов патинко и низкое дьявольское завывание толпы.

Еще одна группа — двадцать пригнувшихся, как полузащитники на футбольном поле, мужчин — рванулась к стражам, прикрывающим выход в порт. Стрелки скосили всех.

— Будь у нас достаточно людей, — заговорил Холден, когда очереди смолкли, — мы бы пробились. Не могут же они убить всех.

— Для того эти громилы и патрулируют толпу, — возразил Миллер. — Чтобы не дать организоваться группе прорыва. Помешивают кашу в горшке.

— Но даже толпа, если она достаточно велика…

— Возможно, — согласился Миллер. В груди щелкнуло что-то, чего минуту назад там не было. Он медленно глубоко вздохнул, и щелчок повторился. Где-то в левом легком.

— Хоть Наоми выбралась, — сказал Холден.

— Это хорошо.

— Она потрясающая. Ни за что не подвергла бы опасности Амоса и Алекса, если б могла ее избежать. Понимаешь, она серьезный профессионал. Она сильная, понимаешь? То есть действительно, по-настоящему…

— И хорошенькая, — вставил Миллер. — Прекрасные волосы. И глаза мне нравятся.

— Да я не об этом, — сказал Холден.

— По-твоему, она не красавица?

— Она мой старпом, — объяснил Холден. — Она… знаешь…

— За чертой?

Холден вздохнул.

— Она ведь выберется?

— Почти наверняка.

Они замолчали. Один из «полузащитников» закашлялся, встал и потащился обратно в казино, поливая пол кровью из дыры в ребрах. Бхангра сменилась попурри из афропоп-мелодий; низкий сладкий голос пел на незнакомом Миллеру языке.

— Она бы нас подождала, — сказал Холден. — Ты не думаешь, что она бы нас подождала?

— Почти наверняка, — откликнулась за Миллера тяга к смерти, которой было все равно, правда это или ложь.

Он долго обдумывал, наконец снова повернулся к Холдену.

— Слушай, тебе надо знать: я сейчас не то чтобы в лучшей форме.

— Понял.

— Вот и хорошо.

Тусклые оранжевые лампы стоп-сигнала станции «трубы» в дальнем конце зала переключились на зеленый свет. Миллер заинтересованно подался вперед. Спина казалась липкой, но, может быть, это просто от пота. Не он один заметил перемену. Внимание толпы, как течение воды в баке, повернуло от цепи наемников на выходе в порт к блестящей стальной двери станции.

Дверь открылась, и появились первые зомби. Мужчины и женщины со стеклянными глазами и расслабленными мускулами, спотыкаясь, проходили в открытую дверь. Во время обучения на станции Церера Миллер видел документальный фильм о геморрагической лихорадке. Эти двигались так же: бессмысленно, жестко и машинально. Как бешеные собаки, уже сдавшиеся болезни.

— Эй! — Миллер положил руку на плечо Холдену. — Эй, вот оно и случилось.

Пожилой человек в форме медика скорой помощи двинулся навстречу шаркающей толпе пришельцев, выставив перед собой руки, словно надеялся сдержать их одной силой воли. Первый из зомби обратил к нему пустой взгляд и выблевал струю очень знакомой бурой жижи.

— Смотри, — сказал Холден.

— Вижу.

— Нет, смотри!

По всему уровню казино сигналы «Заперто» сменялись на «Открыто». Двери распахивались. Люди устремлялись к открытым «трубам», манившим надеждой на спасение, и снова отшатывались от потока мертвецов, выходивших из вагонов.

— Блюющие зомби, — сказал Миллер.

— Из убежищ, — добавил Холден. — Та тварь, организм… она при радиации развивается быстрее, да? Вот почему эта твоя, как ее, била лампочки и таскалась в вакуумном скафандре.

— Ее зовут Джули. И да, для того и устроили инкубаторы. Прямо здесь. — Миллер вздохнул при мысли, что надо бы встать. — Ну вот, значит, мы умрем не от лучевой болезни.

— Почему было не распылить эту дрянь в воздухе? — спросил Холден.

— Она анаэробная, не забыл? Избыток кислорода ее убивает.

Забрызганный рвотой медик упорно пытался обращаться с шаркающими зомби как с пациентами. Словно те еще оставались людьми. Пятна бурой жижи виднелись на стенах, на одежде. Дверь «трубы» снова открылась, и Миллер увидел, как человек десять нырнули в вагон, залитый бурым. Толпа колебалась, клубилась на месте, коллективный разум отказал.

Один из копов выскочил вперед и начал поливать зомби автоматными очередями. Из входных и выходных отверстий вырывались тонкие петли черных нитей, и зомби падали. Миллер захихикал, не успев еще понять, что его насмешило. Холден оглянулся на него.

— Они не знали, — объяснил Миллер. — Эти, в нашем снаряжении, — их и не собирались отсюда вытаскивать. Мясо для Машины, как все мы.

Холден согласно хмыкнул. Миллер покивал, но какая-то мысль забилась в подсознании. Гангстеров в снаряжении церерской службы принесли в жертву. Но это не значит, что пожертвовали всеми. Он выглянул из укрытия. В коридоре к порту еще оставались люди. Наемники держали цепь, не опускали оружия. Пожалуй, сейчас они выглядели более дисциплинированными, чем прежде. Миллер видел, как парень в черном, с дополнительной нашивкой на рукаве, рявкает что-то в микрофон.

Он решил, что надежда умерла. Подумал было, что шансов не осталось, и тогда сучья надежда за шкирку вытащила себя из могилы.

— Вставай, — велел Миллер.

— Что?

— Вставай. Они сейчас отойдут.

— Кто?

Миллер кивнул на наемников.

— Они знали, — сказал он. — Погляди на них. Они не паникуют. Ни малейшей растерянности. Они этого ждали.

— Ты думаешь, это значит, что они уйдут?

— А ты думаешь, они рискнут здесь застрять? Вставай.

Миллер со стоном и скрипом поднялся на ноги, словно повинуясь собственному приказу. Колени и позвоночник мучительно ныли. Щелчки в легких стали заметней. Живот издавал тихие сложные звуки, которые при иных обстоятельствах встревожили бы его. Едва начав двигаться, он ощутил, как далеко зашла лучевая болезнь. Кожа пока не болела, но чувство было такое, как ощущается серьезный ожог, прежде чем вздуется пузырем. Если Миллер выживет, плохо ему придется.

Если он выживет, не только ему придется плохо.

Тяга к смерти тащила его обратно. Почувствовать облегчение, покой потери всего, что было дорого. А дребезжащий, деловитый как машина разум все крутился со скрежетом, толкая вперед обмякшую, натертую до мозолей сердцевину души, взывавшую: «Погоди, присядь, подожди, пока все само решится».

— Чего мы ждем? — спросил Холден. Он стоял на ногах. В левом глазу у него лопнули сосуды, и белок окрасился в мясной красный цвет.

«Чего ждать?» — откликнулась тяга к смерти.

— Они отступят, — сказал Миллер, отвечая первому. — Пойдем за ними. За пределами выстрела, чтобы последние нас не пристрелили.

— А если то же самое сделают все? Ведь когда они уйдут, все рванутся к порту?

— Думаю, что так, — признал Миллер. — Поэтому постараемся опередить основной поток. Вот, смотри…

Ничего особенного не произошло. Лишь легкая перемена в позах наемников, сдвиг их общего центра тяжести. Миллер кашлянул. Кашлять было очень больно.

«Чего ты ждешь? — все назойливее твердила тяга к смерти. — Ответа? Справедливости? Еще одного пинка по яйцам от вселенной? Что такое ты надеешься найти за этой аркой? Разве пуля в твоем пистолете не быстрее, не чище, не менее мучительна?»

Капитан наемников непринужденно отступил на шаг и зашагал по коридору, пока не скрылся из вида. На его месте возникла Джули Мао, глядевшая капитану вслед. Она обернулась к Миллеру, махнула ему.

— Рано, — сказал он.

— Когда? — спросил Холден, спугнув видение Джули и вернув Миллера к реальности.

— Уже скоро, — ответил он.

Надо бы предупредить парня. Это только честно. Если ты на срыве, должен хоть поставить в известность напарника. Миллер прочистил горло. Оно тоже отозвалось болью.

«Возможно, я начну галлюцинировать или попытаюсь покончить с собой. Возможно, тебе придется меня пристрелить».

Холден оглянулся на него. Автоматы патинко озарили их голубым и зеленым сиянием, завопили в поддельном восторге.

— Что? — спросил Холден.

— Ничего. Собираюсь с силами, — сказал Миллер.

За ними закричала женщина. Оглянувшись, Миллер увидел, как она отталкивает от себя блюющего зомби, а густая бурая жижа уже заливает живое тело. Наемники под аркой резко развернулись и стали уходить по коридору.

— Пошли, — сказал Миллер.

Они с Холденом направились к арке. Миллер натянул шляпу на голову. Громкие голоса, вопли, низкий жидкий звук внезапной жестокой болезни. Очистители воздуха отказывали, появился густой вязкий запах говяжьего бульона и кислоты. Миллеру казалось, что в ботинке у него камешек, но он не сомневался — если посмотреть, найдет только красное пятно на месте, где начала лопаться кожа.

Никто в них не выстрелил. Никто не приказал остановиться. У арки Миллер отвел Холдена к стене и, пригнувшись, заглянул за угол. Доли секунды хватило, чтобы убедиться: длинный широкий коридор пуст. Наемники сделали свое дело и предоставили Эрос его судьбе. Окно было открыто, путь свободен.

«Последний шанс», — подумал он, подразумевая и шанс выжить, и шанс умереть.

— Миллер?

— Да, — отозвался он. — Похоже, все хорошо. Пошли, пока никто не додумался до того же.

Глава 31 Холден

В кишках у Холдена что-то шевелилось. Он не обращал внимания, уставившись в спину Миллеру. Тощий детектив пер по коридору к порту, временами останавливаясь, чтобы заглянуть за угол. Миллер превратился в машину. Холдену оставалось только по возможности не отставать. Далеко впереди виднелись наемники, охранявшие прежде выход из казино. Когда продвигались они, двигался вперед и Миллер. Когда они замедляли шаг, он тоже. Они расчищали путь к порту, однако, заметив, что кто-то из штатских оказался слишком близко, могли открыть огонь. Пока они без колебаний расстреливали всякого, кто оказывался перед ними. Застрелили двоих, бежавших навстречу. Обоих рвало коричневой жижей. «Откуда, черт возьми, так быстро повылезали эти зомби?»

— Откуда, черт возьми, так быстро повылезали эти зомби? — проговорил Холден в спину Миллеру.

Детектив повел левой рукой — в правой он сжимал пистолет.

— Не думаю, что дерьма, выползшего из Джули, хватило бы, чтобы перезаразить всю станцию, — ответил он, не замедляя шага. — Думаю, это была первая партия. Из нее развели столько, чтобы хватило на убежища.

Это звучало правдоподобно. Если контролируемый эксперимент сорвался, выпускаешь все это на население. Пока люди сообразят, что происходит, половина уже перезаразится. А дальше уж дело времени.

Они задержались у пересечения коридоров, наблюдая за командиром группы, который остановился в ста метрах перед ними и минуту говорил по рации. Холден запыхался и пытался выровнять дыхание, но те, впереди, уже двинулись дальше, и Миллер заспешил за ними. Холден ухватил детектива за ремень и потащился следом. Откуда в этом тощем астере столько сил?

Детектив остановился. Лицо его было пустым.

— Они спорят, — сказал он.

— А?

— Командир со своими людьми. О чем-то спорят, — пояснил Миллер.

— И что? — Холден, закашлявшись, сплюнул в ладонь и тут же вытер о штаны, не глядя, есть ли там кровь. «Пожалуйста, только не кровь».

Миллер снова повел ладонью.

— Похоже, они не все из одной команды.

Группа наемников свернула в новый коридор, и Миллер последовал за ними, волоча Холдена. Они были уже во внешних уровнях, занятых водохранилищами, складами запасов и ремонтными мастерскими. Здесь и в лучшие времена редко встречались пешеходы. Теперь полы под их ногами гудели эхом, словно в мавзолее. Группа впереди еще раз свернула, а между ними и развилкой вдруг показалась одинокая фигура.

Человек, очевидно, был безоружен, поэтому Миллер осторожно пошел ему навстречу, нетерпеливо сбросив руку Холдена со своего пояса. Освободившись, он вскинул левую руку в типично полицейском жесте.

— Здесь опасно гулять, сэр, — предупредил он.

До встречного оставалось меньше пятнадцати метров. Он рывками продвигался к ним. Мужчина в праздничной одежде: смокинг с кружевной манишкой и галстуком-бабочкой — красным с блестками. На одной ноге начищенный черный ботинок, другая в красном носке. Бурая рвота стекала из уголков рта и пачкала манишку.

— Дерьмо! — выругался Миллер, поднимая пистолет.

Холден вцепился в его руку и заставил опустить оружие.

— Он в этом не виноват, — сказал Холден, до боли в глазах вглядываясь в больного, зачумленного человека. — Он невиновен.

— Однако он подходит, — бросил Миллер.

— Так идем быстрее, — поторопил Холден. — И если ты еще кого-нибудь застрелишь без моего разрешения, места на моем корабле не жди, понял?

— Поверь мне, — возразил Миллер, — смерть для этого парня — лучшее, на что он сегодня может надеяться. Почему бы не оказать ему услугу?

— Это не тебе решать. — В голосе Холдена звучал настоящий гнев.

Миллер хотел ответить, но Холден остановил его, вскинув руку.

— Хочешь попасть на «Роси»? Тогда босс — я. Без вопросов, без болтовни.

Кривая усмешка Миллера превратилась в улыбку.

— Есть, сэр, — отчеканил он. — Где там наши наемники? — Он кивнул на коридор и зашагал дальше ровной механической походкой. Холден не оборачивался, но еще долго слышал за спиной плач человека, которого чуть не застрелил Миллер. Чтобы заглушить этот звук — возможно, существовавший только в его воображении, потому что они уже оставили за собой пару поворотов, — он опять принялся напевать тему из «Миско и Мариско».

Мама Элис, которая оставалась с ним дома, когда он был совсем мал, всегда приносила ему к телевизору чего-нибудь пожевать, а сама садилась рядом, ероша ему пальцами волосы. Она смеялась над шуточками динозавров еще увлеченнее, чем мальчик. Однажды она сделала ему на Хэллоуин розовую шляпу, чтобы он нарядился злым графом Мунго. Зачем вообще этот тип хотел изловить динозавров? Вопрос так и остался без ответа. Может, он просто любил ящеров. Один раз он применил уменьшающий луч и…

Холден ткнулся в спину Миллеру. Детектив внезапно остановился и теперь быстро отходил к стене, пригибаясь, чтобы все время оставаться в тени. Холден последовал его примеру. Метрах в тридцати перед ними сильно увеличившаяся группа наемников разбилась на две партии.

— Ого, — прошептал Миллер, — многим сегодня плохо приходится.

Холден кивнул и вытер мокрое с лица. Это оказалась кровь. Едва ли он врезался в Миллера так основательно, чтобы пустить кровь из носа, а теперь нечего было и надеяться, что она перестанет сама по себе. Стенки сосудов становятся хрупкими. Один из симптомов лучевой болезни? Он оторвал полосу от рубашки и засунул в нос матерчатые тампоны, наблюдая за происходящим в коридоре.

Те, разбившись на две отчетливые группы, горячо препирались между собой. В другое время ему было бы все равно. Взаимоотношения наемников Холдена не волновали. Но эти, которых набралось уже около сотни, имели при себе оружие и преграждали дорогу к кораблю. Поэтому за их спором стоило проследить.

— Кажется, не все люди «Протогена» смылись, — шепнул Миллер, указывая на наемников. — Те парни, что справа, не похожи на здешних.

Холден пригляделся и кивнул. Стоявшие справа выглядели профессиональными солдатами. Бронежилеты хорошо сидели на них. Вторую группу составляли в основном самозванцы в полицейском снаряжении, и среди них всего несколько человек были в боевой броне.

— Попробуй угадать, о чем спор, — предложил Миллер.

— «Эй, разве вы нас не захватите?» — Холден передразнивал акцент уроженцев Цереры. — «Э, нет, вы, ребята, должны остаться здесь и вроде как приглядеть, но мы обещаем, что это абсолютно безопасно и не превратит вас в блюющих зомби».

Ему почти удалось рассмешить Миллера, но тут коридор взорвался автоматным огнем. Обе стороны палили в упор. Очереди оглушали. Люди с криками рассыпались по коридору, брызгая друг на друга и на стены кровью и клочьями тел. Холден ничком бросился на пол, не прекращая, впрочем, наблюдать.

После первой перестрелки уцелевшие начали оттягиваться в противоположные стороны, продолжая стрелять на ходу. Пол на развилке был завален трупами. По оценке Холдена, в первые секунды стычки погибло больше двадцати человек. Звуки стрельбы удалялись по мере того, как две группы расходились все дальше друг от друга.

Один из «трупов» посреди развилки вдруг шевельнулся и поднял голову. Раненый не успел встать на ноги, как пуля, попавшая в центр лицевого щитка, сбила его обратно. В обмякшем теле теперь не осталось ничего живого.

— Где твой корабль? — спросил Миллер.

— Лифт в конце коридора.

Миллер сплюнул на пол кровавую мокроту.

— А поперечный коридор — зона боевых действий, и воюющие стороны ведут огонь справа и слева, — процедил он. — Пожалуй, можно попробовать проскочить…

— А других вариантов нет? — спросил Холден.

Миллер взглянул на свой терминал.

— Мы на пятьдесят три минуты отстаем от срока, установленного Наоми. Ты хочешь еще потратить время?

— Слушай, я плохой математик, — возразил Холден, — но, по-моему, по обе стороны этого коридора до сорока стрелков. А его ширина добрых три, если не три с половиной, метра. Значит, на расстоянии трех метров мы подставимся под выстрелы. Никакое везение не спасет. Давай подумаем над планом «Б».

Словно подтверждая его слова, из поперечного коридора ударила новая очередь, выбившая клочья из каучуковой изоляции стен и вспоровшая тела лежащих.

— Они продолжают отступать, — заметил Миллер. — Этот стрелял издалека. Наверно, можно просто переждать. Конечно, если у нас есть время.

Клочки материи, которые Холден затолкал в ноздри, не остановили кровотечения, а только закрыли ему выход. Он почувствовал, как струйка крови стекает в горло, и его чуть не вырвало. Миллер был прав. Пережидая здесь, они потеряют последние силы.

— Черт, хоть бы вызвать Наоми, спросить, ждут ли они, — сказал Холден, глядя на иконку «Нет доступа в сеть» на терминале.

— Ш-ш-ш! — Миллер прижал палец к губам, указал туда, откуда они пришли, и Холден услышал с той стороны тяжелые шаги. — Запоздавшие гости, — шепнул Миллер, и Холден согласно кивнул. Оба развернулись, нацелив стволы на коридор, и стали ждать.

Из-за угла вывернули четверо в полицейском снаряжении. Оружия в руках у них не было, а двое даже сняли шлемы. Очевидно, они ничего не знали о новых осложнениях. Холден ожидал выстрелов Миллера и, не дождавшись, оглянулся. Миллер в упор смотрел на него.

— Пешком мне не добраться, — почти виновато сказал Миллер. Холдену понадобилось полсекунды, чтобы понять, о чем он.

И дать ему разрешение, первым открыв огонь. Он прицелился в того мафиози, что был без шлема, и выстрелил ему в лицо, а потом продолжал стрелять почти наугад, пока не выщелкнулась опустевшая обойма. Первый выстрел Миллера отстал на долю секунды, детектив тоже расстрелял все патроны. Четверо бандитов лежали в коридоре лицами вниз. Выдох Холдена перешел во вздох, и он сел на пол.

Миллер, на ходу вставляя в пистолет новую обойму, подошел к лежащим и пошевелил каждого ногой. Холден не стал перезаряжать свое оружие. Хватит с него стрельбы. Он положил пустой пистолет в карман и подошел к копу, нагнулся и принялся отстегивать наименее пострадавшую броню. Миллер поднял бровь, но промолчал и не попытался ему помочь.

— Нам придется бежать, — заговорил Холден, сглотнув подступившую к горлу кровавую рвоту и снимая нагрудник и спинной щиток с первого. — Может быть, эти штуки нас защитят.

— Возможно, — кивнул Миллер и стал снимать броню со второго.

Холден надевал на себя снятое с убитого, изо всех сил стараясь поверить, что розоватая струйка на броне не имеет отношения к выбитому мозгу. Возня с застежками отнимала много сил. Пальцы стали непослушными и неловкими. Он взял набедренник и уронил обратно. Бежать надо быстро. Миллер тоже закончил одеваться и поднял один из неповрежденных шлемов. Холден нашел себе шлем всего с одной вмятиной и надел на голову. Изнутри шлем казался сальным, и Холден обрадовался, что не чувствует запаха. Он подозревал, что прежний владелец не часто принимал ванну.

Миллер возился со шлемом, пока не включилась рация. И тотчас в шлеме Холдена прозвучал голос детектива:

— Эй, не стрелять, мы выходим из коридора. Не стреляйте, мы идем к вам!

Прижав пальцем кнопку микрофона, он обернулся к Холдену.

— Ну, может, хоть с одной стороны стрелять не станут.

Они вернулись назад и прошли десять метров до перекрестка. Холден сосчитал до трех и со всех ног метнулся вперед. Он стал ужасающе медлительным: ноги как свинцом налились. Словно он бежал в воде. Словно в кошмаре. Он слышал за плечом шаги Миллера по бетонному полу, срывающееся дыхание.

А потом остался только грохот выстрелов. Непрерывная, оглушающая канонада началась, едва он показался из-за угла перекрестка. Холден не знал, сработала ли уловка Миллера, стреляли ли только с одной стороны или с обеих. В трех шагах от дальнего угла он пригнул голову и прыгнул. В слабой гравитации Эроса прыжок получился почти летящим. Он уже достиг проема, когда пули ударили в броню на ребрах и отбросили его спиной в стену, едва не сломав хребет. Остаток пути он проделал ползком, а пули все били в пол под ногами, и одна из них прошила ему мясистую часть икры.

Миллер споткнулся о него, пролетел еще несколько шагов и рухнул мешком. Холден подполз к нему.

— Еще жив?

Миллер кивнул.

— Подстрелили. Сломана рука. Идем, — в три выдоха проговорил он.

Холден поднялся. Икра горела огнем — мышцы стягивались вокруг отверстия раны. Он подтянул за собой Миллера и тут же навалился на него, хромая к лифту. Левая рука Миллера свисала как тряпичная, и по ладони текла кровь.

Холден нажал кнопку вызова лифта, и они с Миллером привалились друг к другу в ожидании. Он замычал себе под нос тему из «Миско и Мариско», и Миллер через несколько секунд стал подтягивать ему.

В лифте Холден нажал кнопку причала, где стоял «Роси», и ожидал, что дверь откроется в пустой серый шлюз. Он так мечтал о минуте, когда можно будет перестать спешить, что удивился бы себе, останься у него еще способность удивляться. Миллер выпустил его и съехал по стене лифта, оставив кровавый след и завалившись на пол. Глаза его были закрыты, он немного походил на спящего. Холден смотрел, как грудь полицейского вздымается короткими мучительными толчками, как они понемногу становятся мягче и ровнее.

Холден ему завидовал, но сам, прежде чем все кончится, должен был увидеть эту закрытую дверь шлюза. Он чуточку сердился на лифт, который шел слишком долго.

Лифт встал, дверь, весело звякнув, начала отходить.

Амос стоял напротив, с боевой винтовкой в каждой руке и двумя магазинными ремнями на плечах. Он с головы до пят оглядел Холдена, бросил взгляд на Миллера и снова посмотрел в лицо капитану.

— Господи, кэп, хреново же ты выглядишь!

Глава 32 Миллер

Сознание перезапускалось медленно, в несколько приемов. Во сне он складывал пазл, кусочки которого меняли форму, и всякий раз, когда картинка казалась почти готовой, сон начинался сызнова. Первым, что он осознал, была боль в пояснице, потом тяжесть в руках и в ногах, потом тошнота. Чем ближе он возвращался к сознанию, тем больше хотелось оттянуть возвращение. Воображаемые пальцы тщились сложить головоломку, но, прежде чем последний фрагмент лег на место, глаза его открылись.

Он не мог шевельнуть головой: мешало что-то в горле — толстый пук черных трубок выходил из него и тянулся куда-то за пределы поля зрения. Он хотел поднять руку, оттолкнуть этот чуждый, вампирический предмет, но не сумел.

«И до меня добралось, — содрогнувшись, подумал он. — Я заразился».

Слева от него появилась женщина. Он удивился, что она — не Джули. Темная кожа, глаза с чуть скошенной складкой век, падающие вниз по щеке волосы.

Вниз! Здесь есть низ. Есть гравитация. Ускорение. Это показалось очень важным, только он не помнил почему.

— Привет, детектив, — сказала Наоми. — С возвращением.

«Где я?» — попытался произнести он. В горле что-то стояло. Плотно, как толпа, набившаяся в вагон «трубы».

— Не пытайтесь говорить и все такое, — предупредила она. — Вы были в отрубе тридцать шесть часов. Хорошо, что у нас есть отсек с диагностером военного качества и запасом медикаментов на пятнадцать марсианских солдат. Думаю, мы половину истратили на вас и капитана.

Капитан. Холден. Вот оно. Был бой. Они были в коридоре, кто-то стрелял. И кто-то был болен. Он вспомнил женщину, залитую бурой рвотой, ее пустой взгляд, но, возможно, это привиделось в кошмаре?

Наоми все говорила. Что-то о полном распаде плазмы и повреждениях клеток. Он попробовал поднять руку, дотянуться до нее, но помешал ремень. Боль в спине — это почки, и хотел бы он знать, что им пришлось отфильтровать из его крови. Миллер закрыл глаза и уснул, прежде чем решил, стоит ли отдохнуть.

На этот раз его не мучили кошмары. Он опять очнулся, когда что-то сдвинулось у него в горле, зацепило гланды и ушло. Не открывая глаз он скатился на пол, откашлялся со рвотой и снова лег на спину.

Проснувшись, он дышал уже сам. Горло саднило, зато руки были свободны. Из живота и бока тянулись дренажные трубки, катетер толщиной с карандаш торчал из пениса. Особой боли он не чувствовал и заключил, что в него закачали чуть ли не все существующие наркотики. Он лежал голый, его скромность блюла только тонкая бумажная сорочка и гипс, каменно сжимавший левое плечо. Кто-то положил на соседнюю кровать его шляпу.

Теперь он смог рассмотреть медотсек, напоминавший станцию скорой помощи из солидного сериала. Не больница, а блистательная идея того, какой она должна быть. Мониторы, висевшие на сложных штативах, сообщали о его кровяном давлении, концентрации нуклеиновых кислот, насыщении кислородом, балансе жидкостей. Две дозирующие системы контролировали: одна — введение автофагов, другая — обезболивающих. А через проход, возле другой койки, примерно те же показатели сообщали приборы над Холденом.

Холден походил на привидение. Кожа бледная, белки красные от сотен микроскопических кровоизлияний, лицо одутловатое от стероидов.

— Эй! — позвал Миллер.

Холден поднял руку и слабо помахал.

— Мы справились, — сказал Миллер. Голос звучал так, словно его волокли за ноги по переулку.

— Угу, — сказал Холден.

— Мерзко было.

— Угу.

Миллер кивнул. На большее сил уже не осталось. Он откинулся на подушку и если не заснул, то потерял сознание. Прежде чем накатило забытье, он улыбнулся. Он справился. Он — на корабле Холдена. И они найдут то, что оставила им Джули.

Его разбудили голоса.

— Может, не стоит…

Та женщина, Наоми. Миллер готов был обругать ее за то, что помешала спать, но разобрал в ее голосе нотки пусть не страха или гнева, но чего-то достаточно похожего, чтобы заинтересоваться. Он не шевельнулся, даже не стал целиком выплывать из забытья. Но прислушался.

— Приходится, — сказал Холден. Он говорил глухо, словно в горле стояла мокрота. — То, что случилось на Эросе… у меня на многое открылись глаза. Я слишком долго молчал.

— Капитан…

— Нет, ты дослушай. Когда я там сидел, думая, что мне остались полчаса шума игровых аппаратов, а потом смерть, я понял, о чем жалею. Понимаешь? Я вспомнил все, что хотел сделать, но не собрался с духом. Теперь я просто не могу об этом забыть. Не могу притворяться, будто этого не было.

— Капитан, — повторила Наоми, и те нотки в ее голосе прозвучали отчетливей.

«Лучше промолчи, бедолага», — подумал Миллер.

— Я люблю тебя, Наоми, — сказал Холден.

Пауза длилась не дольше удара сердца.

— Нет, сэр, — сказала она, — это не так.

— Люблю. Я знаю, о чем ты думаешь. Я перенес тяжелую травму и хочу снова почувствовать себя живым и восстановить связь с жизнью, и, может, отчасти так и есть. Но ты должна поверить — я знаю, что чувствую. И там я знал, что больше всего я хочу вернуться к тебе.

— Капитан, сколько мы прослужили вместе?

— Что? Точно не помню.

— Навскидку.

— Восемь с половиной рейсов — это почти пять лет, — подсчитал Холден. Миллер угадал в его голосе недоумение.

— Хорошо. И со сколькими из нашей команды ты за это время делил койку?

— Это важно?

— Не слишком.

— С несколькими.

— Больше дюжины?

— Нет, — сказал он, но не очень уверенно.

— Ну, скажем, с десятью, — уступила Наоми.

— Пусть так. Но там было другое. Я говорю не о маленьких корабельных романах, чтобы скоротать время. С самого…

Должно быть, женщина взяла его за руку, — представилось Миллеру, — подняла ладонь или просто глянула на него, — но поток слов прервался.

— А знаешь, когда я в тебя влюбилась, сэр?

Грусть — вот что означали те нотки в ее голосе. Грусть. Разочарование. Сожаление.

— Когда… когда ты?..

— Могу назвать даже день, — продолжала Наоми. — Это была седьмая неделя твоего первого рейса. Я еще злилась, что какой-то землянин вылетел за эклиптику и занял мое место старпома. Ты мне с самого начала не понравился. Слишком обаятельный, слишком смазливый и, черт бы тебя побрал, слишком удобно устроился в моем кресле. Но тогда в машинном зале затеяли покер. Ты, я, пара механиков с Луны и Камала Траск. Помнишь Траск?

— Техник-связист. Та, что…

— Фигурой напоминала холодильник. А лицом — щенка бульдога.

— Я ее помню.

— Она больше всех сходила по тебе с ума. Проплакала в подушку весь рейс. Она не потому села играть, что любила покер. Она хотела дышать с тобой одним воздухом, и все это знали. Даже ты. И я весь вечер наблюдала за тобой, и ты ни разу не обманул ее. Ни разу не дал ей повод думать, что у нее есть шанс. И при том ты обращался с ней уважительно. Тогда я первый раз подумала, что из тебя может выйти приличный старпом, и в первый раз подумала, что хорошо бы оказаться в твоей койке после конца смены.

— Из-за Траск?

— И еще потому, что у тебя роскошная задница, сэр. Я это к тому, что мы летали вместе не один год. И я готова была прийти к тебе по первому зову.

— Я не знал, — сказал Холден. Голос звучал придушенно.

— Ты не спрашивал. Ты каждый раз засматривался в другую сторону. И, честно говоря, я думала, что астерские женщины тебе не по нраву. Пока «Кент»… Пока нас не осталось всего пятеро. Я видела, как ты на меня смотришь. Я точно знала, что означает такой взгляд, я четыре года видела его со стороны. Но ты обратил на меня внимание только потому, что я осталась единственной женщиной на борту, а мне этого мало.

— Я не знал…

— Нет, сэр, ты не знал. О том я и говорю. Я не раз видела, как ты соблазняешь женщин, я знаю, как ты это проделываешь. Ты весьотдаешься ей, ты ею восхищаешься. Потом ты уверяешь себя, что между вами — особая связь, и к тому времени, как ты в это поверишь, она тоже верит. Потом вы некоторое время спите вместе, и связь малость бледнеет. И кто-то из вас заговаривает о «профессиональном поведении» или о «рамках приличия» или начинает беспокоиться, что подумает команда, и все сходит на нет. И после этого ты им по-прежнему нравишься. Всем им. Ты все так ловко проделываешь, что никому и в голову не приходит тебя возненавидеть.

— Это неправда!

— Правда. И пока ты не сообразишь, что не обязательно любить каждую, с кем делишь койку, я не узнаю, правда ли ты меня любишь или просто хочешь затащить в постель. И я не лягу с тобой, пока ты сам этого не поймешь. Ставить на любовь я бы не стала.

— Я только…

— Если хочешь со мной переспать, — сказала Наоми, — будь честен. Из уважения ко мне, договорились?

Миллер кашлянул. Не нарочно, он даже не почувствовал приближения кашля. Живот сжало, горло перехватило, и он тяжело, влажно закашлялся. Начав, остановиться было не просто. Он сел, глаза слезились от напряжения. Холден лежал на спине. Наоми сидела на соседней кровати, улыбаясь так, словно подслушивать было нечего. Мониторы Холдена показывали учащенное сердцебиение и повышенное давление. Миллер мог только надеяться, что бедняга не заполучил эрекцию при торчащем из тела катетере.

— Привет, детектив, — сказала Наоми. — Как самочувствие?

Миллер кивнул и ответил:

— Случалось и хуже. — Подумав, он поправился: — Нет, не случалось. Но все нормально. А плохо было?

— Вы оба были покойниками, — сказала Наоми. — Серьезно, мне пришлось воевать с фильтрами очередности помощи. Система списывала вас в хоспис и норовила накачать морфием.

Она говорила легко, но Миллер ей поверил. Он попробовал сесть. Тело все еще казалось ужасно тяжелым, но он не знал — от слабости или от перегрузки. Холден лежал молча, стиснув челюсти. Миллер притворился, что ничего не замечает.

— Долгосрочный прогноз?

— Вам обоим придется до конца жизни ежемесячно проверяться на рак. Капитану вживили новую щитовидку, поскольку его собственная основательно сварилась. У вас пришлось удалить фута полтора тонкого кишечника, не перестававшего кровоточить. Вы оба в ближайшее время будете легко набивать синяки, а если вам вздумается завести детей, надеюсь, в каком-нибудь банке у вас отложена сперма, поскольку все ваши солдатики теперь двухголовые.

Миллер хихикнул. Мониторы тревожно мигнули и вернулись к норме.

— Вас послушать, вы настоящий медтехник, — сказал он.

— Нет, я механик. Но я каждый день читала распечатки, так что набралась жаргона. Жаль, что здесь нет Шеда. — В ее голосе впервые прозвучала грусть.

Второй раз при нем упоминали Шеда. За этим стояла какая-то история, но Миллер не стал расспрашивать.

— Волосы выпадут? — спросил он.

— Возможно, — признала Наоми. — Вас накачали лекарствами, которые должны это предотвратить, но, если фолликулы мертвы, их не оживишь.

— Ну, хорошо, что я не потерял шляпу. А что с Эросом?

Наигранное легкомыслие покинуло Наоми.

— Мертв, — сказал Холден, поворачиваясь в постели, чтобы видеть Миллера. — Думаю, после нас оттуда не выбрался ни один корабль. Станция не отвечает на вызовы, а все автоматические системы предупреждают о карантине.

— Спасательные корабли? — спросил Миллер и опять закашлялся. Глотку все саднило.

— Никакой надежды, — ответила Наоми. — На станции было полтора миллиона человек. На спасоперацию таких масштабов ни у кого не хватит ресурсов.

— Как-никак, — добавил Холден, — идет война.

Корабельные огни потускнели, обозначая наступление ночи. Миллер лежал в постели. Система сменила режим лечения, и последние три часа его то сжигала лихорадка, то бил озноб. Зубы стучали, десны и лунки ногтей ныли. О сне не приходилось и мечтать, поэтому он лежал в полутьме и пытался собраться с мыслями.

Он гадал, что подумали бы о его поведении на Эросе прежние напарники. Хэвлок. Мусс. Он попробовал представить их на своем месте. Он убивал людей, убивал хладнокровно. Эрос стал камерой смертников, а когда те, кому положено охранять закон, добиваются твоей смерти, закон перестает действовать. И кое-кто из убитых им ублюдков был повинен в гибели Джули.

Так. Убийство из мести. Неужели он в самом деле мстил? Невеселая мысль. Он попробовал представить, что Джули сидит рядом с ним, как Наоми сидела с Холденом. Она словно только и ждала приглашения. Джули Мао, которую он никогда не знал. Она приветственно махнула рукой.

«А что с нами? — спросил он, заглядывая в ее темные, невозможные глаза. — Я тебя люблю — или просто так хочу любви, что не вижу разницы?»

— Эй, Миллер, — сказал Холден, и Джули пропала. — Не спишь?

— Ага, не спится.

— Мне тоже.

Минуту они молчали. Гудела аппаратура отсека. У Миллера зудела рука под гипсом — ткани проходили очередной этап насильственной регенерации.

— Ты в порядке? — спросил Миллер.

— Почему бы и нет? — резко отозвался Холден.

— Ты убил того парня, — объяснил Миллер. — На станции. Застрелил его. То есть я знаю, что ты и до того стрелял в людей, еще в отеле, но последнему ты выстрелил прямо в лицо.

— Да, выстрелил.

— Тебя это не мучает?

— Нисколько, — слишком поспешно отозвался Холден.

Гудела система воздушной циркуляции, манжета тонометра на здоровой руке Миллера сжимала ее, будто чья-то ладонь. Холден молчал, но Миллер, скосив глаза, увидел на мониторах повышение давления и активности мозга.

— Нас всегда заставляли брать отпуск, — сказал Миллер.

— Что?

— Когда мы в кого-то стреляли. Не важно, убили или нет, нас всегда заставляли взять отпуск. Сдать оружие. Походить к психиатру.

— Бюрократы, — заключил Холден.

— В этом был смысл, — возразил Миллер. — Когда стреляешь в человека, в тебе что-то сдвигается. Если убиваешь… это еще хуже. Не важно, что они сами напрашиваются или у тебя нет выбора. Может, это немного помогает, но не спасает.

— Ты, однако, кажется, это пережил.

— Может быть, — ответил Миллер. — Слушай. Все, что я говорил тогда насчет убить того парня, насчет того, что оставлять их в живых — дурная услуга. Мне жаль, что я это говорил.

— Думаешь, ты ошибался?

— Нет. Но все равно мне жаль.

— Ладно.

— Господи! Слушай, я что хочу сказать: хорошо, что тебя это беспокоит. Хорошо, что все это стоит у тебя перед глазами и в ушах. Тебя это мучает? Так и должно быть.

Холден минуту молчал, а когда заговорил, голос у него был серым, как камень.

— Я, знаешь ли, и раньше убивал людей. Но те казались просто кляксами на экране радара. Я…

— Здесь иначе, да? — подсказал Миллер.

— Нет, так же, — ответил Холден. — Это проходит?

«Иногда», — подумал Миллер.

— Нет, — сказал он. — Нет, если в тебе еще жива душа.

— Ясно. Спасибо.

— Еще одно…

— Да?

— Я знаю, это не мое дело, но я не хочу, чтобы она задурила тебе голову. Ну вот, ты разбираешься в сексе, любви и женщинах. Это всего лишь значит, что ты родился с яйцами. А эта девушка, Наоми… Похоже, она стоит того, чтобы ее добиваться. Понимаешь?

— Да, — сказал Холден и, помолчав, добавил: — Можно больше никогда об этом не говорить?

— Конечно.

Корабль скрипнул, сила тяжести сместилась вправо. Коррекция курса, ничего особенного. Миллер закрыл глаза, заставляя себя уснуть. В голове теснились мертвые, Джули, любовь и секс. Что-то важное сказал Холден о войне, но он не мог придумать, куда вставить этот фрагмент. Все смешалось перед глазами. Миллер вздохнул, повернулся, пережав при этом одну из дренажных трубок, и ему пришлось сменить позу, чтобы успокоить тревожный сигнал.

Когда манжета на руке снова надулась — это было словно Джули сжала его запястье, склоняясь губами к самому уху. Он открыл глаза, видя одновременно воображаемую девушку и мониторы, которые она загородила бы, будь действительно здесь.

«Я тоже тебя люблю, — сказала она, — и я о тебе позабочусь».

Он улыбнулся, видя, как растут цифры на счетчике частоты пульса.

Глава 33 Холден

Еще пять дней Холден и Миллер провалялись в медотсеке, а вокруг них выгорала Солнечная система. Сообщения о гибели Эроса предполагали: экологическую катастрофу, вызванную сокращением поставок из-за войны, скрытую атаку марсиан, несчастный случай в тайной лаборатории астеров. Аналитики внутренних планет уверяли, что АВП и им подобные террористы наконец показали, какую угрозу они несут невинному мирному населению. Пояс обвинял Марс, или службу жизнеобеспечения Эроса, или АВП в том, что те не предотвратили несчастья.

А потом несколько марсианских фрегатов блокировали Палладу, бунт на Ганимеде привел к гибели шестнадцати человек, а новое правительство Цереры объявило, что все корабли с марсианской припиской, стоящие в их порту, будут интернированы. Угрозы и обвинения под бой барабанов войны перешли на новые темы. На Эросе случилась трагедия, но это было в прошлом, а в каждом уголке обжитого человечеством пространства появлялись очередные угрозы.

Холден выключил новости, поерзал на койке и попытался разбудить Миллера пристальным взглядом. Не сработало. Массивное облучение не наделило его экстрасенсорными способностями. Миллер начал похрапывать.

Холден сел, проверяя гравитацию. Меньше четверти g. Следовательно, Алекс не спешит. Наоми давала им с Миллером время поправиться до прибытия к таинственному астероиду Джули.

Дерьмо!

Наоми.

Последние пять раз, когда она заходила в медотсек, вышли неловкими. Она больше не возвращалась к теме неудачного объяснения, но Холден чувствовал вставшую между ними преграду и горько раскаивался. А Миллер, когда она выходила, каждый раз отводил взгляд и вздыхал, от чего становилось еще хуже.

Но не мог же он вечно избегать ее, каким бы идиотом себя ни чувствовал. Холден свесил ноги с кровати и дотянулся до пола. Мышцы ослабли, но слушались. Подошвы ног болели, но гораздо менее чувствительно, чем все остальное тело. Он встал, придерживаясь за кровать, и проверил равновесие. Качнулся, но устоял. Два шага убедили его, что при слабой гравитации можно и ходить. Капельница потянула за руку. К нему шла трубка от одного-единственного мешка с каким-то голубоватым составом. Он понятия не имел, что в нем, но после рассказов Наоми о том, как близко они оказались к смерти, подозревал, что лекарство может быть важным. Он снял мешок со стены и поднял, держа в левой руке. В помещении пахло антисептиком и поносом. Хотелось уйти отсюда.

— Ты куда? — сонно спросил Миллер.

— Я пошел. — Он памятью тела вернулся во времена, когда ему было пятнадцать.

— Ну-ну. — Миллер перевернулся на бок.

От люка медотсека до центрального трапа было четыре метра, и Холден покрыл это расстояние медленными шаркающими шагами. Бумажные бахилы шуршали по матерчатой обивке металлической палубы. Трап он одолеть не сумел. Рубка располагалась всего одной палубой выше, но подъем на три метра оказался столь же недоступным, как будь он тысячеметровым. Он нажал кнопку вызова лифта, через пару минут люк в полу открылся и с электрическим визгом показался лифт. Холден хотел запрыгнуть на площадку, но только медленно завалился на колени, цепляясь за трап. Он остановил лифт, выпрямился, подтянувшись, и запустил его снова, к следующей палубе, куда рассчитывал явиться не таким побитым и больше похожим на капитана.

— Господи, кэп, ну и видок у тебя, — услышал он голос Амоса, едва лифт остановился. Механик развалился на двух креслах перед панелью сенсоров и жевал что-то, похожее на полоску кожи.

— Ты это уже говорил.

— Это все еще правда.

— Амос, тебе делать нечего? — одернула Наоми. Она сидела перед одним из компьютеров, наблюдая за мельканием на экране, и не обернулась к Холдену. Дурной признак.

— Не-а. Никогда еще не работал на таком скучном корабле, босс. Ничего не ломается, протечек нет, даже ничего не дребезжит, требуя подтянуть, — ответил Амос, всосав последнюю полоску закуси и причмокнув губами.

— Всегда можно заняться уборкой, — напомнила Наоми и постучала по экрану перед собой. Амос перевел взгляд с нее на Холдена, снова покосился на нее.

— Да, я тут вспомнил, мне надо в машинный зал, посмотреть… ну, то, что я хотел посмотреть. — Он поднялся. — Извини, кэп.

Протиснувшись мимо Холдена, он заскочил в лифт и направил его к корме. Палубный люк закрылся за ним.

— Привет, — сказал Холден, когда Амос пропал из виду.

— Привет. — Она не обернулась. Это тоже не предвещало добра. Когда она выставила Амоса, он понадеялся, что она хочет поговорить. Но сейчас было не похоже. Холден вздохнул и прошаркал к соседнему с ней креслу. Рухнув в него, он почувствовал, как гудят ноги. Словно он не двадцать шагов прошел, а пробежал километровую дистанцию. Наоми распустила волосы, и они скрывали ее лицо. Холдену хотелось убрать их, но он опасался, что она ответит астерским кунг-фу и сломает ему локоть.

— Слушай, Наоми, — начал он, но она, не оборачиваясь, нажала кнопку на своей панели. Он замолчал, увидев перед собой лицо Фреда. — Это Фред? — спросил он, не придумав более дурацкого вопроса.

Наоми ткнула в кнопку «Пуск», и лицо на экране ожило.

«Наоми, кажется, вам туго пришлось. Эфир полон толков о закрытии станции, предполагают атомный взрыв. Никто не знает, что и думать. Держите нас в курсе. Мы тем временем сумели взломать кубик, который вы нам оставили. Похоже, это пакет данных с „Доннаджера“, в основном с ЭМ-локатора. Мы искали зашифрованные сообщения, но мои люди ничего не нашли. Я прилагаю данные. Держите меня в курсе, если что-то обнаружите. Тихо, конец связи».

Экран потух.

— И что там за данные? — спросил Холден.

— Именно то, что он сказал, — ответила Наоми. — Показания электромагнитного локатора «Доннаджера» за время его преследования шестью кораблями и сражения. Я порылась в сыром материале в поисках скрытых сообщений, но, хоть убей, ничего не нашла. Я заставила «Роси» несколько часов копаться в данных, отыскивать закономерности. У него отличные софты для таких дел. Но пока ничего.

Она снова потыкала в экран, и на него, слишком быстро для Холдена, начали вываливаться данные. В маленьком окошке на экране трудилась, отыскивая смысл, распознающая закономерности программа «Росинанта». Холден минуту следил за ней, но глаза у него скоро заслезились.

— Лейтенант Келли умер за эти сведения, — сказал он. — Оставил корабль, когда его друзья еще вели бой. Десантник не пошел бы на это без важной причины.

Наоми развела руками и безнадежно указала на экран.

— Вот то, что было в кубике, — проговорила она. — Может, там какая-то стенография, но у меня нет другого набора данных для сравнения.

Холден, забыв на время о боли и любовных неудачах, начал постукивать себя по колену.

— Предположим, здесь есть именно то, что есть. Никаких тайников. Что могла значить эта информация для марсианского флота?

Наоми откинулась в кресле и задумчиво прикрыла глаза, наматывая на палец завиток волос на виске.

— Здесь в основном ЭМ-данные, значит, много сведений о типе двигателя. Излучения двигателя — лучший способ распознавать корабли. Значит, можно понять, кто где находился во время боя. Тактические сведения?

— Возможно, — сказал Холден. — А это достаточно важно, чтобы отсылать с Келли?

Наоми набрала в грудь воздуха и медленно выдохнула.

— Не думаю.

— Я тоже.

Что-то билось у него на краю сознания, прося впустить.

— А что это было с Амосом? — спросил он.

— С Амосом?

— Он, когда мы вошли, торчал у входа в шлюз с двумя пушками.

— Были неприятности с возвращением на корабль, — объяснила Наоми.

— У кого были неприятности? — уточнил Холден.

Наоми улыбнулась ему.

— Какие-то негодяи хотели, чтобы мы пропустили их к «Роси». Амос их отговорил. Вы же не думаете, что мы ждали вас, сэр?

Не померещилась ли ему улыбка в голосе? Намек на кокетство? На флирт? Он не позволил себе улыбнуться.

— Что сказал об этих данных «Роси», когда ты их ввела? — спросил он.

— Вот, — ответила Наоми и ткнула в панель. Экран начал прокручивать длинный список данных в текстовом виде. — Много записей электромагнитного и светового спектра, несколько утечек из поврежденных…

Холден взвыл. Наоми обернулась к нему.

— Какой же я идиот! — промычал Холден.

— Согласна. Уточнишь?

Холден потянулся к экрану и принялся прокручивать строки вверх и вниз. Ткнул в длинный список чисел и букв и с ухмылкой откинулся назад.

— Вот, вот оно, — сказал он.

— Что — «вот»?

— Структура корпуса — не единственный опознавательный признак. Он самый точный, но различается только на малой дальности, и, — он обвел рукой «Росинант», — его проще всего подделать. Второй способ — подпись двигателя. Невозможно скрыть свое излучение радиации и тепла. А различаются они издалека.

Холден включил экран перед своим креслом и вывел на него корабельную базу данных «Друг/враг», затем связал ее с информацией на экране Наоми.

— Вот что это такое, Наоми. Марсу сообщают, кто убил «Доннаджер», показывая подписи двигателей нападавших!

— Тогда почему было не передать просто: «Нас убили такие-то», в обычном читабельном текстовом файле? — Наоми скептически шевельнула бровями.

Холден наклонился вперед и застыл, приоткрыв рот, потом закрыл его и снова откинулся со вздохом.

— Не знаю.

Брякнула гидравлика открывающегося люка. Наоми глянула через плечо Холдена на трап и предупредила:

— Миллер поднимается.

Обернувшись, Холден увидел, как завершает восхождение от медотсека детектив. Он выглядел ощипанным цыпленком: серовато-розовая кожа покрылась мурашками. Бумажный халат не слишком удачно сочетался со шляпой.

— Там же лифт есть, — сказал Холден.

— Жаль, не знал, — отозвался Миллер и, задыхаясь, выполз на палубу рубки. — Что у нас тут?

— Пытаемся разгадать тайну, — сказал Холден.

— Ненавижу тайны. — Миллер тяжело встал на ноги и добрался до кресла.

— Тогда разгадай нам вот такую. Ты узнаешь, кто кого-то убил. Сам ты не можешь его арестовать, поэтому посылаешь информацию напарнику. Но только вместо того, чтобы сообщить ему имя, передаешь все улики. Почему?

Миллер кашлянул и поскреб подбородок. Его взгляд уставился куда-то, словно он читал с экрана, невидимого для Холдена.

— Потому что я не доверяю себе. Я хочу, чтобы напарник сам пришел к тому же заключению, без моей подсказки. Я даю ему точки, чтобы он сам соединил их линиями и увидел, какая получится картинка.

— Особенно если ошибка в предположении чревата последствиями, — добавила Наоми.

— Никому не хочется запороть дело об убийстве, — вставил Миллер. — Выглядит непрофессионально.

Панель перед Холденом бибикнула ему.

— Черт, понимаю, почему они осторожничали, — сказал он, прочитав сведения на экране. — «Роси» полагает, это были стандартные легкие крейсера с верфи Буша.

— Земные корабли? — не поверила Наоми. — Но они шли без сигналов и… Сукины дети!

Холден впервые слышал, как она бранится, и вполне ее понимал. Если замаскированные корабли Флота ООН убили «Доннаджер», значит, за всем этим стоит Земля. Возможно, даже за убийством «Кентербери». Значит, напрасно корабли марсиан убивали астеров. Таких, как Наоми.

Холден наклонился и вызвал дисплей связи, перевел его в положение открытого вещания…

— Надеюсь, кнопка, которую ты нажал, не та, что я думаю? — сдавленным голосом спросил Миллер.

— Я доделываю то, чего не успел Келли.

— Понятия не имею, кто этот чертов Келли, — ответил Миллер, — но, пожалуйста, скажи мне, что он не собирался передать эти данные на весь эфир Солнечной системы.

— Люди должны знать, что происходит, — сказал Холден.

— Верно, должны, но, может, ты сам сперва разберешься, что происходит, прежде чем объяснять им? — очень живо возразил Миллер. — Ты ужасно легковерен.

— Эй, — предостерегающе начал Холден, но Миллер заговорил громче.

— Ты нашел марсианские батарейки, да? И рассказал об этом всей Солнечной системе, развязав самую — пока что — большую войну в истории человечества. Теперь, оказывается, может, и не марсиане ее там оставили. Потом шайка таинственных кораблей убивает «Доннаджер», и Марс винит астеров, а астеры, черт побери, даже не знали, что способны управиться с марсианским крейсером.

Холден открыл рот, но Миллер схватил оставленную Амосом на панели чашку кофе и запустил ему в голову.

— Дай мне кончить! А теперь ты нашел сведения, которые указывают на Землю. И первым делом выбалтываешь их на всю вселенную, чтобы Марс и Пояс втянули в это дело Землю, и большая война стала еще больше. Ты не замечаешь сходства?

— Да, — сказала Наоми.

— И что, ты думаешь, из этого выйдет? — спросил Миллер. — Вот так они и действуют! Свалили «Кентербери» на Марс. Это был не Марс. Свалили «Доннаджер» на Пояс. Опять не он. Теперь похоже, что все это — Земля? Попробуй экстраполировать. Возможно, это опять не она. Никогда, никогда не выдвигай обвинений, пока не знаешь точно. Смотри. Слушай. Держи рот на замке, черт бы тебя побрал, пока не узнаешь, а потом уже закрывай дело!

Детектив в изнеможении замолчал. Он был весь в поту. На палубе повисла тишина.

— Кончил? — спросил Холден.

Миллер кивнул, тяжело дыша.

— Может, я слегка погорячился.

— Я никого ни в чем не обвиняю, — сказал Холден. — Я не закрываю дела. Я просто передаю эти данные. Теперь это не тайна. Они что-то сотворили с Эросом. Они не хотели, чтобы им мешали. Пока Марс и Пояс палили друг по другу, ни у кого не было возможности помочь.

— А теперь ты втянул в это и Землю, — сказал Миллер.

— Возможно, — признал Холден, — но убийцы действительно использовали корабли, построенные, по крайней мере частично, на орбитальной верфи Земли. Может, кто-то этим займется. А это — главное. Если всем все известно, не остается никаких тайн.

— Ну-ну, — протянул Миллер. Холден его не слышал.

— В конце концов кто-то составит полную картину. Такие штучки требуют скрытности, значит, раскрывая секреты, мы в конечном счете вредим им. Это единственный способ по-настоящему, навсегда с этим покончить.

Миллер вздохнул, кивнул самому себе, стянул шляпу и почесал в затылке.

— А я-то собирался просто вышвырнуть их из шлюза, — сказал он.

ВА-834024112 был тот еще астероид. Тридцать метров в поперечнике, давным-давно разведан и признан лишенным любых ценных или полезных минералов. Его внесли в регистр только для того, чтобы предупредить корабли о возможности столкновения. Джули, улетая на своем челноке на Эрос, прицепила к нему миллиардное состояние.

Вблизи корабль, убивший «Скопули» и похитивший его команду, походил на акулу. Длинный, узкий, совершенно черный, почти невидимый невооруженным глазом на фоне космической тьмы. Изгибы, предназначенные сбить с толку радар, придавали ему обтекаемый вид, давно уже почти не встречающийся у космических судов. При виде его по коже Холдена поползли мурашки, и все же он был красив.

— Мудила грешный, — пробормотал себе под нос Амос, когда вся команда собралась в рубке «Росинанта», чтобы посмотреть на корабль.

— «Роси» его просто не видит, кэп, — сообщил Алекс. — Я окатил его лучом радара, а получил только чуть нагретое пятнышко на астероиде.

— Точно как Бекка перед гибелью «Кента», — вспомнила Наоми.

— Челнока на нем нет, так что это, пожалуй, тот самый корабль-невидимка, оставленный кем-то на камне, — добавил Алекс. — Он ведь не один такой.

Холден, взлетая над креслом пилота, коротко пробарабанил пальцами по его спинке.

— Там, возможно, полно блюющих зомби, — наконец подал он голос.

— Хочешь пойти посмотреть? — спросил Миллер.

— Еще бы, — ответил Холден.

Глава 34 Миллер

Скафандр оказался лучше тех, к каким привык Миллер. За время жизни на Церере он всего пару раз выходил наружу, а снаряжение «Звездной Спирали» уже тогда было устаревшим: тугие гофрированные сочленения суставов, отдельная дыхательная установка, перчатки, в которых рукам было градусов на тридцать холоднее, чем телу. На «Росинанте» имелись современные военные скафандры, не тяжелее стандартного полицейского снаряжения, с автономной системой жизнеобеспечения, которая, надо думать, не позволила бы пальцам замерзнуть, даже если бы ему отстрелили кисть. Миллер плавал, придерживаясь одной рукой за крепление в шлюзе, и сгибал пальцы, любуясь «акульей кожей» на суставах.

Он предпочел бы скорлупу потолще.

— Порядок, Алекс, — сказал Холден. — Мы на месте. Вели «Роси» постучаться.

Их пронзила низкая рокочущая дрожь. Наоми прижала руку к изгибу стены, чтобы удержаться на месте. Амос выдвинулся вперед с автоматом, способным стрелять без отдачи. Когда он согнул шею, Миллер услышал по рации хруст позвоночника. Только так и можно было его слышать: их окружал вакуум.

— Есть, капитан, — ответил Алекс. — Провел стыковку. Стандартная система безопасности не работает, дай секунду… сейчас…

— Проблемы? — спросил Холден.

— Готово. Есть соединение, — ответил Алекс и через минуту добавил: — А похоже, дышать там нечем.

— Вообще? — спросил Холден.

— Ага. Жесткий вакуум. Обе двери шлюза открыты.

— Вот так, люди, — сказал Холден. — Посматривайте на свои дыхательные системы. Пошли.

Миллер глубоко вздохнул. Индикатор на наружной двери люка сменил красный свет на зеленый. Холден сдвинул ее в сторону, и Амос проскочил вперед, оставив капитана чуть позади. Миллер кивком просигналил Наоми. Дамы идут первыми.

Стыковочный туннель был укреплен против вражеских лазеров и низкоскоростных снарядов. К тому времени, как люк «Росинанта» закрылся за ними, Амос добрался до второго корабля. У Миллера случился приступ головокружения, когда восприятие направления переключилось со «вперед» на «вниз», словно к чужому люку они не летели, а падали.

— Вы в порядке? — спросила Наоми.

Миллер кивнул. Амос уже скрылся в шлюзе. Они входили по одному.

Корабль был мертв. Лучи нашлемных фар скользили по плавным изгибам переборок, мягкой обивке стен, по серым дверцам шкафов со скафандрами. Одна дверца была погнута, будто кто-то или что-то проламывалось из шкафа наружу. Амос затормозил. В обычных обстоятельствах жесткий вакуум гарантировал, что никто не кинется на них из засады. Но сейчас Миллер принял бы разве что равное пари на свою безопасность.

— Здесь все закрыто, — сказал Холден.

— Может, что-то осталось в машинном зале? — предположил Амос.

— Значит, двигаемся отсюда к корабельной заднице, — сказал капитан.

— Примерно так.

— Осторожнее, — предупредил Холден.

— Я в рубку, — сказала Наоми. — Если там что-то работает от батарей, можно…

— Нет, — отрезал Холден. — Пока не поймем, чего ищем, держимся вместе.

Амос двинулся вниз, погружаясь в темноту. Холден толкнулся за ним. Миллер следом. Поза Наоми выражала то ли обиду, то ли облегчение.

В камбузе оказалось пусто, но кое-где угадывались следы борьбы. Погнутая ножка стула, длинная угловатая царапина на стене, где краску сколупнули чем-то острым. Две пробоины высоко в переборке, оставленные шальными пулями. Миллер протянул руку, ухватился за один из столов и медленно развернулся.

— Миллер, — позвал Холден. — Ты идешь?

— Посмотри-ка, — отозвался тот. Темная лужица цветом напоминала янтарь и стеклянно блестела в свете фар. Холден склонился над ней.

— Рвота зомби? — предположил он.

— Думаю, да.

— Ну, я и так считал, что это тот самый корабль, что нам нужен. Хотя как понимать: «нужен»…

В жилом отсеке было тихо и пусто. Они обошли все каюты, но не обнаружили личных вещей: ни терминалов, ни фотографий, никаких намеков на имена мужчин и женщин, которые жили, дышали и, надо думать, умирали на этом корабле. Даже каюту капитана выдавали только более широкая койка и запертый сейф.

Центральное помещение по высоте и ширине превосходило корпус «Росинанта», из темноты проступали двенадцать громоздких цилиндров, окруженных узкими лесами и подмостками. Миллер заметил, как помрачнело лицо Наоми.

— Что это? — спросил Миллер.

— Торпедные установки.

— Торпедные установки? — повторил он. — Господи боже, сколько же у них было? Миллион?

— Двенадцать, — ответила она. — Всего двенадцать.

— Серьезные орудия, — заметил Амос. — Рассчитаны на то, чтобы прикончить цель с первого попадания.

— Цель вроде «Доннаджера»? — уточнил Миллер.

Холден взглянул на него; свечение налобного дисплея проявляло его черты.

— Или «Кентербери», — сказал он.

Все четверо молча обошли толстые черные трубы.

В механических мастерских приметы насилия были отчетливее. Кровь на полу и на стенах и тут же — потеки стеклянистой золотистой массы, оставленные зомби. Комками валялась форма, скрученная и пропитавшаяся чем-то, прежде чем застыть в космическом холоде. Привычка, сложившаяся после осмотра сотен мест преступления, выявляла десятки мелочей: расположение царапин на стенах и дверях лифта, брызги крови и рвоты, отпечатки ног. Каждая что-то говорила Миллеру.

— Они в машинном, — сказал он.

— Кто? — не понял Холден.

— Команда. Те, кто был на корабле. Кроме одного. — Он указал на половинный отпечаток подошвы, направленный к лифту. — Видите, ее следы перекрывают другие. А здесь она наступила в кровь, уже засохшую. Остались не пятна, а чешуйки.

— Откуда ты знаешь, что это «она»? — спросил Холден.

— Это была Джули.

— Ну, кто бы там ни засел, они давно уже надышались вакуумом, — перебил их Амос. — Пойдем посмотрим?

Никто не сказал «да», но все проплыли к люку. Он был открыт. Темнота за ним казалась более плотной, более зловещей, более одушевленной, чем остальной корабль, — но это всего лишь воображение Миллера шутило с ним шутки. Он задержался, попробовал вызвать образ Джули, но она не пришла.

Он вплыл в машинный зал, как в пещеру. Миллер видел лучи фонарей, скользящие по стенам и панелям в поисках механизма контроля — живого или такого, который еще можно было оживить. Свой луч он нацелил в глубь зала, и темнота поглотила его.

— Нашел батареи, кэп, — позвал Амос. — И… похоже, что реактор заглушен. Намеренно.

— Ты мог бы его включить?

— Надо бы провести диагностику, — ответил Амос. — У них могли быть причины его вырубить, и мне не хочется проверять на себе — какие.

— Разумная мысль.

— Но я могу хотя бы включить… вот… давай, ублюдок!

По всей палубе засияли бело-голубые огни. На полсекунды Миллер ослеп. Вместе с возвращающимся зрением нарастало смятение. Ахнула Наоми, вскрикнул Холден. Из сознания Миллера тоже рвался вопль, и он усилием воли загнал его обратно. Это просто место преступления. Это обычные тела.

Только это были не тела.

Реактор стоял перед ним, замерший, мертвый. Его окружал слой человеческой плоти. Миллер узнавал руки, ладони с пальцами, растопыренными так широко, что больно было смотреть. Длинная змея выгнутого позвоночника, ребра, торчащие веером, как лапки мерзкого насекомого. Он пытался понять, что видит. Ему и раньше доводилось смотреть на расчлененные тела. Он узнавал в длинном мотке скрученных веревок человеческие внутренности. Он видел расширение кишечника, переходящего в прямую кишку. Проглянули характерные очертания черепа.

Но среди знакомой анатомии смерти и расчлененки виднелось иное: спирали раковины наутилуса, толстые пучки мягких черных волокон, бледный клок чего-то, похожего на кожу, прорезанную дюжиной жаберных щелей, полуоформленные конечности, напоминавшие одновременно ноги насекомого и эмбриона, — но не являвшиеся ни тем, ни другим. Застывшая мертвая плоть окружала реактор, как кожура апельсина. Команда корабля-невидимки. А может быть, и «Скопули».

Тела всех, кроме Джули.

— Н-да, — промычал Амос. — Это займет больше времени, чем я думал, кэп.

— Ничего, — сказал Холден. Его голос в динамике рации дрожал. — Не надо тебе этим заниматься.

— Да что там. Если все это мерзкое дерьмо не пробило обшивку, реактор должен быть в порядке.

— А тебе это не… помешает? — спросил Холден.

— Честно говоря, кэп, я об этом не думаю. Дай мне двадцать минут, я скажу тебе, получим мы питание отсюда, или придется тянуть кабель с «Роси».

— Хорошо, — сказал Холден и уже более твердым голосом добавил: — Хорошо, только не касайся тут ничего.

— И не собирался, — уверил Амос.

Они проплыли через люк обратно. Холден, Наоми, последним Миллер.

— Вот это?.. — Наоми откашлялась и начала заново: — Вот это случилось с Эросом?

— Возможно, — ответил ей Миллер.

— Амос, — позвал Холден. — Ты можешь запитать компьютер от батарей?

Пауза. Миллер глубоко вдохнул, и запах пластика и озона из системы скафандра наполнил его ноздри.

— Думаю, да, — неуверенно ответил Амос, — но если мы прежде запустим реактор…

— Подключи компьютеры.

— Ты капитан, — согласился Амос. — В два счета.

Они молча плыли вверх — назад — к шлюзу и дальше, в командную рубку. Миллер приотстал, наблюдая, как траектория движения Холдена то ведет его ближе к Наоми, то снова в сторону.

«Хочет защитить и страшно стесняется», — подумал Миллер. Неудачное сочетание.

Джули объявилась в шлюзе. Не сразу, конечно. Миллер снова соскользнул в пустоту, в голове крутились детали увиденного, словно он занимался очередным делом. Обычным делом. Взгляд его упал на взломанный шкаф. На мгновение он оказался на Эросе, в номере, где умерла Джули. Там был изолирующий скафандр. И тут Джули оказалась рядом, пробиваясь наружу из шкафа.

«Что ты там делала?» — спросил он.

— Нет карцера, — сказала она.

— Что? — обернулся к нему Холден.

— Я просто заметил, — объяснил Миллер, — что на корабле нет карцера. Нет специальных помещений для пленников.

Холден согласно хмыкнул.

— Невольно задумаешься, что они собирались делать с командой «Скопули», — сказала Наоми тоном, который ясно говорил, что тут и думать нечего.

— Не похоже, чтобы у них были особые планы, — медленно проговорил Миллер. — Все это… они импровизировали.

— Импровизировали? — переспросила Наоми.

— Корабль вез какую-то инфекцию в достаточно надежном контейнере. Захватил пленных, а держать их было негде. Они изворачивались по ходу дела.

— Или им приходилось спешить, — добавил Холден. — Что-то заставило их спешить. То, что они проделали на Эросе, готовилось много месяцев, если не лет. Так что могло случиться в последнюю минуту?

— Интересно знать, — сказал Миллер.

В сравнении с остальными помещениями рубка выглядела мирно. Обыкновенно. Компьютеры завершали диагностику, экраны успокоительно светились. Наоми приблизилась к одному, легонько коснувшись спинки кресла кончиками пальцев, чтобы прикосновение не отбросило ее назад.

— Я здесь сделаю, что могу, — сказала она. — Вы можете проверить мостик.

Повисла тяжелая пауза.

— Ничего со мной не случится, — добавила она.

— Конечно. Я знаю, ты… я… идем, Миллер.

Миллер пропустил капитана вперед. Диагностическая процедура экранов оказалась ему знакома. Места было больше, чем он ожидал: пять кресел-амортизаторов, приспособленных к чужим фигурам. Холден пристегнулся к одному из них. Миллер медленно повернулся, осматривая палубу. Все казалось на своем месте: ни крови, ни поломанных стульев или порванной обивки. Если здесь была драка, то внизу, у реактора. Знать бы, что это значит. Он уселся на место, которое при нормальных обстоятельствах служило бы постом безопасности, и открыл одноканальную связь с Холденом.

— Ищешь что-то конкретное?

— Журнал. Обзоры, — отозвался Холден. — Все может пригодиться. А ты?

— Пробую войти во внутреннюю систему наблюдения.

— Надеешься найти?..

— То, что нашла Джули, — сказал Миллер.

Система предполагала, что всякий, сидящий на этом месте, имеет право на низшие уровни доступа. Он потратил полчаса, чтобы войти в командную структуру и ввести запрос. Дальше все было просто. Временная метка в корабельном журнале отметила день, когда пропал «Скопули». Камера наблюдения в шлюзовом отсеке показала, как вводят его команду, в основном — астеров. Захватчики были в броне, с опущенными лицевыми щитками. Миллер подумал, не нарочно ли они скрывали свои лица. Если так, они, возможно, намеревались оставить экипаж в живых. А возможно, просто опасались последней вспышки сопротивления. Экипаж «Скопули» был без скафандров и без брони. Двое даже не в форме.

На Джули форма была.

Странным показалось наблюдать ее в движении. Миллер только теперь осознал, что никогда не видел, как она двигалась. Все снимки в файлах на Церере были статичными. А теперь она плыла вместе со своими новыми соотечественниками, волосы откинуты от лица движением воздуха, челюсти сжаты. Она выглядела очень маленькой среди остальной команды и людей в скафандрах. Маленькая богачка, отказавшаяся от роскоши и положения в обществе ради угнетенных астеров. Девушка, которая предпочла позволить матери продать «Бритву» — любимый корабль, — не пожелав уступить эмоциональному шантажу. Двигаясь, она немного отличалась от придуманного Миллером фантома — иначе откидывала плечи, по привычке касалась носками пола даже при нулевой g, — но в главном образ совпадал. Ему казалось, он не представляет ее заново, а восполняет недостающие детали.

Охранник что-то сказал — звука не было, камера работала в вакууме, — и люди со «Скопули» как будто ахнули. Затем их капитан медленно стянул с себя форму. Они раздевали пленников. Миллер покачал головой.

— Плохой план.

— Что? — встрепенулся Холден.

— Ничего, извини.

Джули не шевельнулась. Один из охранников двинулся к ней, упираясь ногами в стену. К Джули, которая пережила насилие или что-то столь же мерзкое. И которая занималась джиу-джитсу, чтобы это не повторилось. Может, они подумали, что она просто скромничает. Или боялись, что прячет под одеждой оружие. Так или иначе, они решили настоять на своем. Один из охранников протянул к ней руку, и Джули вцепилась в нее, словно от этого зависела ее жизнь. Миллер поморщился при виде неестественно вывернутого локтя мужчины, но в то же время улыбнулся.

«Так, девочка моя, — думал он. — Задай им».

И она задала. На добрых пятьдесят секунд шлюзовой отсек превратился в поле битвы. Вступить в нее попытался даже кое-кто из запуганной команды «Скопули». Но вот Джули пропустила нападение плечистого мужчины, зашедшего со спины. Миллер словно сам почувствовал удар железной перчатки в висок. Она не вырубилась, но «поплыла». Вооруженные люди холодно и умело раздели ее и, не найдя ни оружия, ни средств связи, швырнули ей тренировочный костюм и втолкнули в шкаф. Остальных увели внутрь корабля. Миллер заметил время и переключил программу.

Пленников провели в камбуз и привязали к столам. Один из охранников минуту-другую говорил, не поднимая щитка, и Миллер получил какое-то представление о содержании его речи только по реакции команды — он увидел круглые от недоверия глаза, смятение, гнев и страх. Сказано могло быть что угодно.

Миллер начал перещелкивать время. Несколько часов вперед, еще несколько. Корабль шел с ускорением, пленники сидели за столом, а не плавали рядом с ним. Он переключился на другой отсек. Шкаф Джули оставался запертым. Не знай он наверняка, решил бы, что она умерла. Он перескочил еще вперед.

Через сто тридцать два часа команда «Скопули» дозрела. Миллер предвидел это еще прежде, чем дошло до схватки. Он сталкивался с тюремными бунтами и в пленниках заметил то же подавленное возбуждение. Запись показала участок стены, где остались пулевые пробоины. Пока их еще не было. Появятся. В кадр вошел человек с подносом еды.

«Вот оно», — подумал Миллер. Схватка оказалась короткой и жестокой. У пленников не было ни единого шанса. Миллер видел, как кого-то из них — с волосами песочного цвета — подтащили к шлюзу и вышвырнули в космос. Остальных крепко связали. Кто-то плакал, кто-то орал. Миллер промотал запись.

Это должно располагаться где-то здесь. Момент, когда оно — чем бы оно ни было — вырвалось на свободу. Однако либо это случилось в не охваченной наблюдением части корабля, либо оно находилось там с самого начала. Почти ровно через сто шестьдесят часов после того, как заперли в шкаф Джули, мужчина в белом джемпере с остекленевшим взглядом и неуверенной походкой завалился в жилой отсек, и его вырвало на охранника.

— Твою мать! — вскрикнул Амос. Миллер вскочил с места, даже не разобравшись, что случилось. Холден тоже встал.

— Амос? — позвал он. — Что там у тебя?

— Погоди, — ответил Амос. — Да все нормально, кэп. Просто эти поганцы сорвали кусок реакторной обшивки. Я ее поставил, но схватил больше рад,^[26] чем мне бы хотелось.

— Возвращайся на «Роси», — сказал Холден. Миллер, придержавшись за стену, толкнулся обратно к панели управления.

— Не взыщи, капитан, но я покуда не собираюсь ссать кровью или еще что, — ответил Амос. — Это я просто от неожиданности. Если станет не по себе, тут же вернусь, но, если ты позволишь поработать еще несколько минут, я обеспечу вам малость атмосферы.

Миллер вглядывался в лицо Холдена, тот пожал плечами. Он мог отдать приказ или оставить все как есть.

— Ладно, Амос. Но если вдруг закружится голова или еще что — что угодно! — тотчас в медотсек.

— Понял, понял, — отозвался Амос.

— Алекс, следи там за биометрией Амоса. Предупреди, если возникнут проблемы, — сказал Холден по общей связи.

— Роджер, — лениво протянул Алекс.

— Нашел что? — по личному каналу обратился Холден к Миллеру.

— Никаких неожиданностей, — ответил тот. — А ты?

Миллер подлетел к экрану, с которым работал Холден. Холден подтянул себя обратно в кресло и вывел на монитор запись.

— Я думал, кто-то должен был остаться последним, — сказал он. — То есть кто-то должен был пострадать меньше других, когда эта дрянь вырвалась на волю. Вот я и просмотрел активность системы перед отключением.

— И?

— Был всплеск за пару дней перед отключением, а потом целых двое суток пусто. И еще маленький пик. Доступ к файлам, диагностика системы. А потом кто-то взломал основные пароли, чтобы сдуть атмосферу.

— Значит, это Джули.

— Я так и подумал, — согласился Холден, — однако один из открытых ею файлов… черт, где же он? Был прямо… А, вот. Посмотри-ка.

Экран моргнул, контрольные лампочки просигналили готовность, ипоявилась эмблема в высоком разрешении, зеленая с золотом. Логотип корпорации «Протоген», с девизом, которого Миллер прежде не встречал: «Раньше всех. Быстрее всех. Дальше всех».

— Каким временем помечен файл? — поинтересовался Миллер.

— Оригинал был создан два года назад, — сказал Холден. — Копирован восемь месяцев назад.

Эмблема погасла, и на ее месте появился сидящий за столом человек приятной наружности. Темные волосы с намеком на седину на висках, готовые к улыбке губы. Он кивнул в камеру. Улыбка не коснулась взгляда, пустого, как у акулы.

«Социопат», — решил Миллер.

Губы мужчины беззвучно задвигались. Холден ругнулся и переключил звук на рацию их скафандров. Прокрутил видеозапись к началу и запустил снова.

«Мистер Дрезден, — начал мужчина, — я хотел бы поблагодарить вас и членов правления, которые нашли время просмотреть этот обзор. Без вашей поддержки, как финансовой, так и иного рода, невероятные открытия, сделанные в рамках этого проекта, были бы невозможны. Хотя работу проводила моя группа, но постоянная заинтересованность „Протогена“ в прогрессе науки дала нам возможность заниматься ею.

Джентльмены, я буду откровенен. Протомолекула Фебы превзошла все наши ожидания. Я уверен, она представляет воистину революционный прорыв в технологии. Я знаю, что в такого рода презентациях нередко случаются преувеличения. Прошу обратить внимание, что я тщательно подобрал слова: „Протоген“ может стать наиболее значимой и могущественной организацией за всю историю человечества. Но для этого потребуются инициатива, целеустремленность и дерзость».

— Он говорит об убийствах, — вставил Миллер.

— Ты это уже смотрел? — спросил Холден.

Миллер покачал головой. Картинка сменилась. На месте оратора появилась мультипликация. Схематическое изображение Солнечной системы. Орбиты, обозначенные широкими цветными линиями, показывались в плоскости эклиптики. Виртуальная камера быстро двигалась от внутренних планет, где, надо полагать, находились мистер Дрезден и члены правления, к газовым гигантам.

«Для тех, кто не знаком с проектом, скажу, что восемь лет назад произошла первая высадка человека на Фебе», — произнес «социопат».

Картинка приблизила Сатурн; спутники и кольца проносились мимо в торжестве крутой графики над точностью отображения.

«Это маленькая ледяная луна, и предполагалось, что Феба, наряду с кольцами, может стать источником воды. Марсианское правительство отправило научную экспедицию скорее из соображений бюрократического порядка, нежели в расчете на реальный экономический выигрыш. Были взяты образцы ядра, и, когда в них обнаружились силикатные аномалии, пригласили „Протоген“ поучаствовать финансово в долгосрочных научных исследованиях».

Луна — Феба — заполнила экран, медленно повернулась перед камерой, словно проститутка в дешевом борделе. Испещренная кратерами глыба, неотличимая от тысяч знакомых Миллеру астероидов и планетоидов.

«Учитывая экстраэклиптическую орбиту Фебы, — продолжил „социопат“, — мы предположили, что это тело происходит из Пояса Койпера^[27] и было захвачено Сатурном. Однако факт существования сложных силиконовых структур во внутренних слоях льда наряду с предполагаемыми противоударными структурами в строении самого тела заставил нас принять другую точку зрения.

Применяя аналитические методы „Протогена“, пока недоступные марсианской группе, мы с большой достоверностью определили, что планетоид, который вы сейчас видите на экране, не образовался естественным путем, но был создан как оружие. Специфическое оружие, предназначенное, чтобы донести свой заряд из глубин космоса и доставить его на Землю два с третью миллиарда лет назад, на ранних стадиях формирования жизни. А заряд этот, джентльмены, был таков…»

Изображение переключилось на схему, ничего не говорившую Миллеру. Она напоминала устройство вируса, как его рисуют в медицинских справочниках, кольцевые структуры выглядели красивыми и неправдоподобными.

«Эта протомолекула первоначально заинтересовала нас своей способностью сохранять исходную структуру в широком диапазоне условий при вторичных и третичных изменениях. Она также проявляла сродство к углеродным и силикатным структурам. Ее активность заставляла предположить, что, не будучи сама живой, она несет инструкцию по перестройке и изменению других реплицирующихся систем. Опыты на животных указывают, что она не только действует на простые репликаторы, а масштабируется».

— Опыты на животных, — повторил Миллер. — Они что, облили этим кошку?

«Из этого следует, прежде всего, — говорил между тем „социопат“, — существование более обширной биосферы, часть которой составляет наша система. Протомолекула — артефакт этой биосферы. Согласитесь, сама по себе такая новость произведет революцию в наших представлениях о вселенной. Позвольте вас уверить, что это лишь мелочь в сравнении с остальным. Если бы случайность орбитальной механики не остановила Фебу, то жизни, какой мы знаем ее ныне, не существовало бы. Но возникла бы другая. Первые клеточные структуры на Земле подверглись бы перестройке. Протомолекула перепрограммировала бы их».

Человек снова появился на экране. Он продолжал улыбаться, и улыбка теперь затронула и его глаза. Миллер чувствовал, как в нем зарождается нутряная животная ненависть, и он хорошо знал ее причину. Страх.

«„Протоген“ может не только стать монопольным владельцем первого образца технологии инопланетного происхождения. В наших руках механизм, позволяющий манипулировать живыми системами, и первые сведения о природе большой — я бы сказал, галактической! — биосферы. Области его применения кажутся безграничными. Я считаю, что не только нам, но самой жизни представляется возможность небывало глубоких перемен. Более того, контроль над этой технологией отныне и навсегда станет фундаментом политической и экономической власти.

Я прошу вас обдумать технические детали, представленные в прилагаемом файле. Если в ближайшее время удастся понять принцип действия программирующего механизма и предназначение протомолекулы, исследовать ее прямое воздействие на человека, это определит прорыв „Протогена“ в будущее. Я настаиваю на немедленных и решительных действиях — мы и только мы должны иметь контроль над протомолекулой, — и я настаиваю на масштабных испытаниях.

Благодарю за внимание».

«Социопат» снова улыбнулся и скрылся за логотипом с девизом «Раньше всех. Быстрее всех. Дальше всех». У Миллера бешено стучало сердце.

— Вот как. Ладно же, — процедил он и добавил: — Чтоб меня.

— «Протоген», «протомолекула», — заговорил Холден. — Они понятия не имеют, как она действует, а уже прилепили к ней свою этикетку, будто сами создали. Они наткнулись на оружие пришельцев, а думают только о том, как бы запатентовать его.

— Похоже, что эти ребята весьма довольны собой, — кивнул Миллер.

— Я, конечно, никакой не ученый, — продолжал Холден, — но, сдается мне, запихнуть инопланетный супервирус в космическую станцию — не лучшая мысль.

— Прошло два года, — напомнил Миллер. — Они вели исследования. Они… не знаю, какой чертовщиной они занимались. Но выбрали Эрос. А что случилось с Эросом, знают все. Его погубили враги. И никто не послал спасателей или исследователей, потому что все заняты дракой друг с другом или что-то охраняют. Война? Отвлекающий маневр, вот что это такое.

— А «Протоген» тем временем… что?

— Наблюдает, как поведет себя игрушка, если ее завести, — предположил Миллер.

Оба долго молчали. Первым заговорил Холден.

— Значит, мы имеем компанию, похоже, начисто лишенную социальной ответственности и с достаточным правительственным финансированием, чтобы действовать чуть ли не как частный филиал военного ведомства. И на что они решатся ради святого Грааля?

— «Раньше всех. Быстрее всех. Дальше всех», — повторил Миллер.

— Угу.

— Парни, — сказала Наоми, — вы бы спустились сюда. Кажется, у меня кое-что есть.

Глава 35 Холден

— Я нашла журнал связи, — заговорила Наоми, когда Холден и Миллер вплыли в кабину.

Холден протянул руку к ее плечу, но тут же отдернул и возненавидел себя за это движение. Еще неделю назад он бы ничуть не постеснялся дружеского жеста и не побоялся ее реакции. Промолчи он тогда вовсе, и ему было бы лишь немногим хуже, чем плохо сейчас от стены, вставшей теперь между ними. И ему хотелось сказать ей об этом. Он спросил о другом:

— Нашла что-то полезное?

Наоми ткнула в экран, вызвав журнал.

— Дисциплину связи они соблюдали строго, — сказала она, указывая на длинный хронологический список. — Ни одной передачи по радио, только направленный луч. И все обиняками, множество явно кодовых фраз.

Губы Миллера за лицевым щитком шевельнулись. Холден постучал ему по шлему. Миллер закатил глаза и подключился к общей связи.

— Извините. Не привык к разговорам в скафандре, — сказал он. — Так что тут можно понять?

— Не многое. Но последнее сообщение было на простом английском, — ответила Наоми и ткнула в верхнюю строчку списка.

«СТАНЦИЯ ТОТ

ПОТЕРИ В КОМАНДЕ ПРОДОЛЖАЮТСЯ ПРОГНОЗ ПОТЕРЬ 100 % МАТЕРИАЛ В ХРАНИЛИЩЕ СТАБИЛИЗИРУЮ КУРС И СКОРОСТЬ ДАННЫЕ ВЕКТОРА ПРИЛАГАЮТСЯ СЕРЬЕЗНАЯ ОПАСНОСТЬ ЗАРАЖЕНИЯ ПРИ ПРОНИКНОВЕНИИ НА КОРАБЛЬ

КПТ ХИГГИНС»

Холден перечитал строчки несколько раз, представляя, как капитан Хиггинс наблюдает за распространением инфекции среди команды, не в силах остановить ее. Его людей рвало по всей герметичной металлической коробке, а всего одна молекула этой рвоты на твоей коже означала смертный приговор. Черные волокнистые щупальца прорастали у них из глаз и ртов. А потом этот… соус на реакторе. Холден позволил себе содрогнуться, пользуясь тем, что Миллер не видит его дрожи сквозь скафандр.

— Итак, этот Хиггинс понял, что его команда превращается в блюющих зомби, и послал финальный сигнал своим боссам, так? — прервал его размышления Миллер. — Как понимать эти слова про вектор?

— Он знал, что они все умрут, и передал своим информацию о том, как найти корабль, — объяснил Холден.

— Но они не нашли, потому что Джули перехватила управление и увела его куда-то, — сказал Миллер. — А значит, они все еще ищут, так?

Холден, пропустив его слова мимо ушей, вернул руку на плечо Наоми, надеясь, что жест выглядит дружески непринужденным.

— Мы знаем направление луча и вектор, — сказал он. — Они сходятся в одном месте?

— Примерно. — Она сделала подтверждающее движение правой ладонью. — Не совсем, но все точки расположены на Поясе. Или, учитывая изменения курса и время передач, это одна точка, которая движется по устойчивой орбите.

— Значит, корабль?

Наоми снова кивнула.

— Возможно. Я поиграла с локацией и не нашла в регистре ничего похожего. Ни станции, ни обитаемой скалы. Корабль подошел бы. Но…

Холден ждал продолжения, однако Миллер нетерпеливо подался к ней.

— Что «но»?

— Но откуда они знали, где те окажутся? — ответила она. — Я не нашла в журнале входящих сообщений. Если корабль беспорядочно передвигался в пределах Пояса, как они узнавали, куда посылать передачи?

Холден сжал ей плечо, так слабо, что она, возможно, и не почувствовала сквозь изолирующий материал скафандра, затем оттолкнулся и всплыл к потолку.

— Значит, не беспорядочно, — заключил он. — Была какая-то закономерность в местонахождении этой штуки в момент очередной передачи. Возможно, это тоже корабль-невидимка.

Наоми развернулась в кресле, чтобы видеть его.

— Или станция, — сказала она.

— Лаборатория, — вмешался Миллер. — Если на Эросе проводили эксперимент, белые халаты нужны были поблизости.

— Наоми, — сказал Холден. — «Материал в хранилище». В капитанской каюте есть запертый сейф. Ты сумела бы его вскрыть?

Наоми повела одной рукой.

— Не знаю. Может быть. Или Амос мог бы сломать его взрывом, мы ведь нашли в оружейном ящике взрывчатку.

Холден рассмеялся.

— Там, возможно, полно пробирок с мерзким инопланетным вирусом, так что о взрыве лучше не думать.

Наоми закрыла журнал связи и вывела на экран общее корабельное меню.

— Я поищу код доступа к сейфу в компьютере, — сказала она. — Попробую вскрыть таким способом. Это займет какое-то время.

— Постарайся, — попросил Холден. — Мы не будем дышать тебе в спину.

Он оттолкнулся от потолка в сторону люка и подтянулся сквозь него в коридор. Миллер последовал за ним спустя несколько секунд. Прилепившись к палубе магнитными подошвами, детектив выжидательно уставился на Холдена.

Тот проплыл к нему над палубой.

— Что скажешь? — спросил он. — Все это — «Протоген»? Или опять: выглядит, как будто они, значит, не они?

Миллер молчал два долгих вздоха.

— Здесь уже пахнет правдой, — неохотно выдавил он.

Амос подтянулся снизу по трапу, таща за собой большой металлический ящик.

— Эй, кэп, — позвал он, — я нашел в мастерской целую коробку топливных стержней к реактору. Может, стоит захватить ее с собой?

— Молодец, — похвалил Холден, одной рукой махнув Миллеру подождать. — Давай, отнеси. И еще: подумай, как взорвать этот корабль?

— Что-что? — Амос не верил своим ушам. — Эта штуковина потянет на миллионы баксов. Боевой корабль-невидимка? АВП продаст за него собственную бабушку. И шесть труб еще не выпустили своих рыбок. Флагманское вооружение. Такими можно расплавить небольшую луну. Да что там бабушка, АВП своих дочерей на панель пошлет за такое снаряжение. Какого хрена пускать его на воздух?

Холден недоуменно уставился на него.

— Ты что, забыл, что у него в машинном зале?

— Черт, кэп, — ухмыльнулся Амос. — То дерьмо все вымерзло. Пару часов с горелкой, и я все это разрублю на куски и повыкидываю в шлюз. Туда ему и дорога.

Холдена чуть не вырвало, когда он представил, как Амос рубит оттаявшие тела прежней команды плазменной горелкой и бодро забрасывает куски в шлюз. Возможно, умение великана-механика не замечать неприятного было сподручным, когда он ползал в тесноте между грязными от смазки частями двигателя. Но когда он, как ни в чем не бывало, взялся изрубить останки дюжины людей, в Холдене начало подниматься раздражение, угрожавшее перейти в ярость.

— Не говоря о том, что это была бы грязная работа, — сказал он, — причем с вполне реальной возможностью заразиться. И есть еще одно обстоятельство: кто-то сейчас усердно разыскивает этот очень ценный и очень невидимый корабль, а того, кто его ищет, Алекс пока засечь не сумел!

Холден замолчал и только кивал механику, пока тот переваривал услышанное. По лицу Амоса он мог проследить, какие мысли складывались у того в голове. «Мы нашли корабль-невидимку. Кто-то еще ищет корабль-невидимку. Мы не видим тех, кто его ищет. Дерьмо!»

Амос побледнел.

— Точно, — сказал он. — Я установлю реактор так, чтобы превратить его в кусок шлака. — Он опустил взгляд на встроенный в рукав дисплей. — Черт, слишком долго там проторчал. Пора на выход.

— Пора, — согласился Миллер.

Наоми знала свое дело. Знала очень хорошо. Холден обнаружил это, когда нанялся на «Кентербери», а в следующие годы вписал этот факт в перечень других наряду со «В космосе холодно» и «Гравитация направлена вниз». Если на их водовозе что-то отказывалось работать, стоило сказать Наоми: «Наладь!» — и больше не думать об этом. Иногда она заявляла, что не может что-то починить, но всякий раз это оказывался всего лишь способ поторговаться. Короткие переговоры приводили к требованию достать запасные части или нанять в ближайшем порту еще одного человека в команду, и все приходило в порядок. В устройстве корабля и электронике для нее не было неразрешимых проблем.

— Я не могу открыть сейф, — сказала она.

Она плавала рядом с сейфом в капитанской каюте, легонько опираясь одной ногой о койку, чтобы жестикуляция не отбросила ее в сторону. Холден держался на полу на магнитных подошвах. Миллер торчал в люке из коридора.

— Чего тебе не хватает? — спросил Холден.

— Если ты не позволяешь его взорвать или разрезать, я его не открою.

Холден помотал головой, но Наоми этого не заметила или не захотела замечать.

— Сейф открывается подачей очень специфического набора магнитных полей на переднюю пластину, — говорила она. — Ключ для этого у кого-то был, но на корабле его нет.

— Он на той станции, — сказал Миллер. — Не будь у них возможности его вскрыть, не стали бы туда посылать.

Холден минуту созерцал сейф, постукивая пальцами по переборке рядом с дверцей.

— Каковы шансы, что, разрезав его, мы включим ловушку? — спросил он.

— Отличные шансы, кэп, — отозвался Амос, слушавший разговор из торпедного отсека, где переводил маленький ядерный двигатель одной из торпед на критический режим. Возиться с главным реактором при поврежденной обшивке было слишком опасно.

— Наоми, мне очень нужен этот сейф, образцы из него и данные экспериментов, — сказал Холден.

— Откуда тебе знать, что там именно они? — возразил Миллер и рассмеялся. — Нет, конечно, там именно они. Но нам не пойдет на пользу, если он взорвется или, хуже того, кусочек вымазанной той жижей шрапнели проделает дырочку в наших замечательных костюмчиках.

— Я готов рискнуть. — Холден вытащил кусок мела и провел линию по переборке вокруг сейфа. — Наоми, сделай отверстие в переборке и проверь, есть ли там что-то, что не позволит нам просто вырезать эту дрянь и захватить с собой.

— Нам пришлось бы вынести половину стены.

— Согласен.

Наоми нахмурилась, потом развела руками, улыбнулась и подтверждающе шевельнула одной ладонью.

— Ну что ж, — сказала она. — Собираешься доставить его людям Фреда?

Миллер снова рассмеялся сухим невеселым смешком, от которого Холдену стало не по себе.

Пока они ждали заканчивавших свою работу Наоми и Амоса, детектив снова и снова пересматривал видео, где Джули Мао дралась с тюремщиками. У Холдена зародилась беспокойная догадка, что Миллер заучивает запись наизусть. Заряжается горючим для какого-то замысла.

— Марс охотно обменяет его на ваши жизни, — заметил Миллер. — Я слыхал, богачам на Марсе хорошо живется.

— Что там богатство, — буркнул возившийся где-то внизу Амос. — Они нам памятник поставят!

— По соглашению с Фредом он вправе первым заключить с нами контракт, — напомнил Холден. — Конечно, пока мы не по найму работаем…

Наоми улыбнулась и подмигнула ему.

— А кто мы тогда, сэр? — с легкой подначкой спросила она. — Герои АВП? Марсианские миллиардеры? Зачинатели новой биотехнической фирмы? Что мы здесь делаем?

Холден оттолкнулся от сейфа и полетел к люку, где среди других инструментов лежал плазменный резак.

— Пока не знаю, — ответил он, — а все же приятно, что у нас снова есть выбор.

Амос еще раз нажал кнопку. В темноте не вспыхнула новая звезда. Сенсоры, улавливающие радиацию и тепло, молчали.

— Должно было взорваться, да? — спросил Холден.

— Да, нах, — отозвался Амос и в третий раз основательно ткнул в кнопку на черной коробочке, которую держал в руке. — Это, понятно, не слишком точная наука. Двигатели у этих торпед проще простого. Просто реактор без одной стенки. Невозможно точно предсказать…

— Это не ракетостроение, — усмехнулся Холден.

— Что? — Амос готов был взорваться при первом намеке на насмешку.

— Так говорится, — пояснил Холден. — «Не ракетостроение» — значит «не сложно». Ты — ракетчик, Амос. Правда. Ты всю жизнь работаешь с атомными реакторами и двигателями. Пару сотен лет назад за твои знания люди выстроились бы в очередь, предлагая в обмен родных детей.

— Какого х… — начал Амос и осекся, когда за окном рубки разгорелось и почти сразу угасло новое солнце. — Видал? Не говорил ли я, что должно сработать?

— Я и не сомневался, — заверил Холден и, хлопнув Амоса по мясистому плечу, поплыл головой вниз к трапу.

— Что ж это за хрень была? — спросил Амос, ни к кому не обращаясь, потому что Холден уже скрылся.

Он спустился на командную палубу. Место Наоми пустовало. Он приказал ей выспаться. К палубе петлями креплений был притянут сейф корабля-невидимки. Вырезанный из стены, он казался больше. Черный, внушительно надежный — в таком контейнере и следовало держать конец света или, по крайней мере, Солнечной системы.

Холден завис над ним и тихо сказал:

— Сезам, откройся.

Сейф его игнорировал, зато открылся палубный люк, и в помещение просунулся Миллер. Он сменил скафандр на пахнущий потом синий тренировочный костюм с неизменной шляпой. В лице его было нечто, встревожившее Холдена. Притом что он и раньше чувствовал себя не в своей тарелке в присутствии детектива.

— Привет, — сказал Холден.

Миллер только кивнул и, подтянувшись к одному из постов, пристегнулся к креслу.

— Уже определили пункт назначения? — спросил он.

— Нет. Я велел Алексу просчитать пару вариантов, но еще не решил.

— Новости-то смотрел? — спросил детектив.

Холден покачал головой и передвинулся через кресло к другой стене. Что-то в выражении лица Миллера заставило его похолодеть.

— Нет, — сказал он. — Что-то случилось?

— Для тебя нет преград, Холден. Пожалуй, я тобой восхищаюсь.

— Говори уже, — попросил Холден.

— Нет, кроме шуток. Многие верят в разные вещи. «Семья — прежде всего», но в день получки тратят пятьдесят долларов на шлюху. «Страна — прежде всего», но не платят налогов. Ты не таков. Если ты говоришь, что все должны всё знать, то и действуешь соответственно.

Миллер подождал ответа, но Холден не понимал, что нужно сказать. Похоже, детектив отрепетировал свою речь заранее. Пусть уж договаривает до конца.

— Итак, Марс узнаёт, что Земля, возможно, тайно строит корабли и запускает их без сигналов. Не исключено, что какой-то из них убил марсианский флагман. Можно поручиться, что Марс потребует проверки. Я к тому, что Коалиция флотов Земля — Марс была большой счастливой гегемонией. Сотню лет они вместе поддерживали порядок в системе. Старшие офицеры чуть ли не спали друг с другом. Значит, тут, наверно, какая-то ошибка, так?

— Согласен. — Холден ждал продолжения.

— Итак, Марс посылает запрос, — сказал Миллер. — То есть я не знаю, но ручаюсь, что с этого началось. Какая-то большая шишка с Марса вызывает большую шишку с Земли.

— Звучит резонно, — согласился Холден.

— Чем, ты думаешь, отвечает Земля?

— Не знаю.

Миллер протянул руку, включил экран и вывел на него какой-то файл с меткой времени меньше часа назад. Видеозапись новостей с Марса демонстрировала ночное небо сквозь купол. Небо, полное вспышек и светящихся полос. Титры внизу сообщали, что земные корабли на орбите Марса внезапно и без предупреждения открыли огонь по марсианским союзникам. Полосы в небе — следы торпед. Искры — гибнущие корабли. Потом огромная белая вспышка на несколько секунд превратила марсианскую ночь в день, и бегущая строка сообщила, что уничтожена радарная станция на Деймосе.

Холден сидел, наблюдая живую картину гибели Солнечной системы с комментариями экспертов. Он ждал, что полосы света протянутся к самой планете, что купола разлетятся в атомном взрыве, но, по-видимому, кто-то решил держаться в рамках, и сражение пока ограничивалось небесами.

Это не могло продолжаться вечно.

— Ты обвиняешь в этом меня, — проговорил Холден. — Не передай я тех данных, эти корабли остались бы живы. И люди.

— Ну да. И еще, если те мерзавцы хотели отвлечь внимание от Эроса, они своего добились.

Глава 36 Миллер

Сюжеты о войне текли потоком. Миллер смотрел по пять выпусков новостей в день, на его терминале теснились строки последних известий. Он был потрясен, поражен, почти болен. Война между Поясом и Марсом — величайший, самый опасный конфликт в истории человеческого рода — вдруг отступила на задний план. Комментаторы Сил Безопасности Земли использовали всю гамму: от спокойного рационального обсуждения мер обороны до проклятий с пеной у рта в адрес марсиан — скотов, насилующих младенцев. Атака на Деймос превратила спутник в постепенно распыляющееся кольцо гравия на прежней орбите, в кляксу в небе Марса, после чего игра пошла по новым правилам.

Миллер десять часов наблюдал, как штурм превращается в блокаду. Рассеянный по всей системе марсианский флот на полной тяге спешил домой. Станции АВП называли это победой и, возможно, отчасти были правы. Изображение передавалось с корабельных датчиков. Убитые военные корабли со вспоротыми бортами вращались как в гробах по своим непостоянным орбитам. Медицинские отсеки, такие же как на «Роси», были заполнены мальчиками и девочками вдвое моложе Миллера: умирающими от потери крови, от ожогов. Каждое следующее сообщение приносило новые картины бойни и смерти. И всякий раз, когда в эфире появлялся очередной клип, Миллер подавался вперед, прижав ладони ко рту, ожидая одного слова. Одного события, которое означало бы конец всего.

Но оно не приходило, и каждый час без него приносил новую толику надежды, что, может быть, может быть, этого не случится.

— Эй, — сказал Амос, — ты вообще спал?

Миллер поднял голову. Шея затекла. Механик, с красными морщинками от подушки на щеке и на лбу, стоял в открытых дверях каюты Миллера.

— Что? — спросил Миллер. — А, нет… Я… смотрел.

— Кто-нибудь сбросил скалу?

— Пока нет. Всё на орбитах и выше.

— Что за недоделанный Апокалипсис они там затеяли?

— Дай им время. Опыта нет.

Механик помотал тяжелой головой, но Миллер видел под наигранным отвращением облегчение. Пока на Марсе стоят купола, пока нет прямой угрозы балансирующей на грани биосфере Земли, человечество еще живо. Миллер невольно гадал, на что надеются в Поясе. Неужто они убедили себя, что подобие экологических пузырей на астероидах способно к самостоятельному существованию?

— Пива хочешь? — спросил Амос.

— Ты пьешь пиво на завтрак?

— Прикинул, что для тебя это все-таки ужин, — пояснил Амос.

Он был прав. Миллер нуждался во сне. После осмотра корабля-невидимки он только пару раз урвал по несколько минут, чтобы подремать, да и те оказались наполнены странными сновидениями. Он подумал о зевоте и зевнул, но напряжение внутри подсказывало, что он, скорее всего, опять проведет день без отдыха, за новостями.

— А может, уже снова завтрак, — сказал Миллер.

— Хочешь пива на завтрак?

— Конечно.

Он шел по «Росинанту», как сомнамбула. Тихое гудение воздуховодов, мягкий воздух. Путь к кораблю Джули он проделал в мареве боли и страдания. А прежде, на Эросе, был кошмар, навсегда застрявший в памяти. Чистые функциональные коридоры, легкое давление тяги, прижимавшее к полу, отсутствие чувства угрозы внушали подозрения. Миллер представил, что рядом с ним идет Джули, и ему полегчало.

Пока он ел, загудел его терминал — автоматика напоминала об очередном переливании крови. Он встал, поправил шляпу и пошел в медотсек, чтобы позволить иглам и инжекторам сделать свое дело. Капитана он застал уже на месте, подсоединенным к системе.

Холден выглядел спящим, но не спокойно. У него, в отличие от Миллера, не было черных синяков под глазами, но плечи выдавали напряжение, лоб морщился. Миллер задумался, не следовало ли ему быть с парнем чуть помягче.

«Я же говорил» — важное предупреждение, но груз гибели невиновных, гибели цивилизации мог оказаться непосильным для одного человека.

А может, он все еще маялся по Наоми.

Холден махнул ему рукой, не занятой капельницей.

— Утро доброе, — сказал Миллер.

— Привет.

— Уже решил, куда мы направляемся?

— Нет еще.

— До Марса добраться становится все трудней, — заметил Миллер, отдаваясь привычным объятиям медицинской системы. — Если лететь туда, лучше не тянуть.

— Хочешь сказать, пока Марс еще жив?

— В том числе, — согласился Миллер.

Из точно прилаженной крепежной системы вынырнула игла. Миллер смотрел в потолок, стараясь не напрягаться, когда устройство проникало в вену. За мгновенным уколом последовала тупая боль, сменившаяся онемением. Монитор над его головой докладывал о его состоянии врачам, наблюдавшим, как умирают молодые солдаты в милях над вершиной Олимпа.^[28]

— Думаешь, их это остановит? — спросил Холден. — Я хочу сказать, Земля пошла на такое потому, что «Протоген» купил каких-то генералов, или сенаторов, или еще кого, да? Это все потому, что они хотят быть единоличными владельцами той дряни. Если Марс ее получит, «Протоген» лишится повода для войны.

Миллер моргнул. Прежде чем он успел выбрать между: «Они постараются полностью аннигилировать Марс» и «До чего же ты наивен, капитан!» — Холден продолжил:

— На хрен. У нас база данных. Я передам ее в эфир.

Ответ вырвался сам собой:

— Ничего подобного!

Холден приподнялся, лицо его было мрачнее тучи.

— Я ценю твои соображения, — отчеканил он, — но это мой корабль. Ты — пассажир.

— Верно, — признал Миллер, — но тебе плохо удается стрелять в людей, а меня тебе придется пристрелить, прежде чем ты обнародуешь эти данные.

— Что-что?

Свежая кровь, вливавшаяся в жилы Миллера, ручейком ледяной воды подбиралась к сердцу. Медицинская система перешла на новый режим, подсчитывая аномальные клетки, попавшие в фильтры.

— Тебе пришлось бы меня пристрелить, — медленно повторил Миллер. — Ты уже дважды получал возможность выбора: расколоть Солнечную систему или повременить, и каждый раз портачил с решением. Не хочу видеть, как ты ее добьешь.

— Думаю, ты преувеличиваешь влияние старпома с водовозной баржи. Да, война идет. И да, я присутствовал при ее начале. Но Пояс ненавидел внутренние планеты задолго до того, как погиб «Кент».

— Ты и внутренние планеты умудрился поссорить, — напомнил Миллер. Холден склонил голову набок.

— Земля всегда ненавидела Марс. — Таким тоном сообщают, что вода мокрая. — Когда я служил на флоте, мы просчитывали такое. План боевых действий на случай, если до них дойдет. Земля проигрывала во всех вариантах. Кроме одного: когда она наносит первый решительный удар, от которого уже не подняться.

Может, дело было в расстоянии, может, в недостатке воображения, но Миллер никогда не рассматривал внутренние планеты порознь.

— Серьезно? — спросил он.

— Они — колония, но лучшие игрушки у них, и это всем известно, — напомнил Холден. — К тому, что сейчас происходит, шли сотню лет. Не будь все готово, этого бы не случилось.

— Оправдываешься? «Это не моя бочка с порохом, я только спичку поднес»?

— Я не оправдываюсь, — отрезал Холден. Показатели его давления и частоты пульса скакнули вверх.

— Это мы уже проходили, — сказал Миллер, — так что позволь просто спросить, с чего ты взял, что на этот раз выйдет иначе?

— На этот раз все иначе! — ответил Холден. — Все, что сейчас творится, — результат неполной информации. Марс и Пояс не развязали бы войну, знай они то, что знаем мы. Марс и Земля не стреляли бы друг в друга, если б знали, что конфликт подстроен. Проблема не в том, что люди знают слишком много, а в том, что они знают недостаточно.

Что-то зашипело, и Миллера накрыла волна химической релаксации. Он сопротивлялся, но избавляться от наркотика было поздно.

— Нельзя так просто швырять людям информацию, — сказал он. — Нужно понять, что она значит. Как она подействует. У нас на Церере произошел такой случай. Убили маленькую девочку. В первые восемнадцать часов все были уверены, что это сделал папаша. Пропащий тип. Пьянчуга. Он последний видел ее живой. Все классические приметы. На девятнадцатом часу мы получили наводку. Оказалось, папаша сильно задолжал местным синдикатам. Дело осложнилось. У нас появились новые подозреваемые. Думаешь, если бы я обнародовал все, что знал в первые восемнадцать часов, папочка дожил бы до новой версии? Или кто-нибудь сложил бы все улики и пришел к очевидным выводам?

Медицинская установка Миллера запищала. Еще один зародыш раковой опухоли. Ему было не до того. У Холдена процедура заканчивалась, его покрасневшие щеки говорили и о свежей крови в организме, и об эмоциональном состоянии.

— Такая же этика и у них, — сказал он.

— У кого?

— У «Протогена». Пусть вы по разные стороны, но ведете одну игру. Если бы все рассказывали всё, что им известно, ничего этого не случилось бы. Если бы первый лаборант на Фебе, обнаружив что-то странное, сказал бы: «Слушайте все, тут что-то странное!» — ничего этого не случилось бы.

— Еще бы, — протянул Миллер. — Нет лучше способа сохранить мир и спокойствие, как рассказать всем и каждому про инопланетный вирус, который хочет всех убить.

— Миллер, — проговорил Холден, — я не хочу тебя пугать, но инопланетный вирус существует. И хочет всех убить.

Миллер покачал головой и улыбнулся, словно услышал шутку.

— Ну ладно, может, я не могу под дулом пистолета заставить тебя поступать как надо. Но позволь еще вопрос, а?

— Спрашивай, — сказал Холден. Миллер откинулся назад. Веки его отяжелели от действия лекарств.

— Что получится? — спросил он.

Последовало долгое молчание. Новый гудок медицинской установки. Новая волна холода в венах Миллера.

— Что получится? — повторил Холден. Миллеру пришло в голову, что вопрос следовало бы уточнить. Он с усилием разлепил глаза.

— Ты передаешь в открытый эфир все, что мы нашли. Что из этого выйдет?

— Война прекратится. Люди займутся «Протогеном».

— Здесь есть пара дыр, но допустим. Что дальше?

Несколько мгновений Холден молчал.

— Люди займутся вирусом с Фебы, — сказал он.

— Они начнут эксперименты. Станут драться за него. Если эта маленькая дрянь так важна, как думают в «Протогене», ты не прекратишь войны. Ты можешь только изменить ее причину.

Холден нахмурился, сердитые морщины пролегли в углах губ и глаз. Миллер наблюдал, как гибнет малая доля его идеализма, и стыдился своей радости.

— Итак, что случится, если мы доберемся до Марса? — понизив голос, рассуждал Миллер. — Мы продадим нашу протомолекулу, станем богаты как никогда. Если нас попросту не пристрелят. Марс победит Землю. И Пояс. Или можно отправиться к АВП, они — первая надежда Пояса на независимость и шайка безумных фанатиков, половина из которых всерьез верит, будто может обойтись без Земли. Поверь мне, они тоже вполне могут нас пристрелить. Или ты всем все рассказываешь и, что бы ни случилось, делаешь вид, что твои руки чисты.

— Это будет правильно, — сказал Холден.

— Нет тут ничего правильного, дружище, — возразил Миллер. — У тебя полный набор блюд, каждое из которых может оказаться слишком большой ошибкой.

Переливание крови у Холдена закончилось. Капитан выдернул иглу из сгиба локтя и позволил втянуться тонкому блестящему щупальцу. Пока он опускал рукав, лицо его смягчилось.

— Люди вправе знать, что происходит, — сказал Холден. — Все твои аргументы сводятся к тому, что у людей не хватит ума правильно воспользоваться информацией.

— Хоть кто-то воспользовался хоть одним из твоих сообщений для чего-нибудь, кроме возможности пострелять в тех, кто им давно не нравился? Дав им новый предлог, ты никому не помешаешь убивать друг друга, — сказал Миллер. — Ты начал эту войну, капитан. Это не значит, что ты сумеешь ее прекратить. Но ты должен попытаться.

— И как ты предлагаешь это сделать? — спросил Холден то ли с отчаянием, то ли с гневом. А может быть, в его голосе звучала мольба.

Что-то сдвинулось в животе у Миллера, какой-то воспаленный орган остыл настолько, что встал на место. Он и не сознавал, что там что-то не так, пока не почувствовал, что все снова как надо.

— А ты спроси себя: «Что из этого выйдет?» — посоветовал Миллер. — Спроси себя, что сделала бы Наоми.

Холден издал лающий смешок.

— Вот как ты принимаешь решения…

Миллер позволил себе закрыть глаза. Джульетта Мао была здесь. Сидела на койке в своей старой квартирке на Церере. Дралась до последнего с командой корабля-невидимки. Выблевывала чужой вирус на полу душевой кабины.

— Примерно так, — признался Миллер.

Ночью пришло сообщение с Цереры, отличавшееся от обычных военных пресс-релизов. Совет АВП, правящий станцией, объявил о раскрытии сети марсианских шпионов. Видео показывало трупы, выплывающие из промышленного шлюза, кажется, в старом доке шестого сектора. На расстоянии мертвецы смотрелись почти мирно. Передача переключилась на главу службы безопасности. Капитан Шаддид выглядела старше. Жестче.

— Мы сожалеем о необходимости этих действий, — обратилась она ко всей системе, — но в борьбе за свободу не может быть компромиссов.

«Вот до чего дошло, — думал Миллер, потирая ладонью подбородок. — Погромы. Отрубим еще всего сотню голов, всего тысячу голов, всего десять тысяч голов, и мы свободны!»

Прозвучал тихий предупреждающий гудок, и через пару секунд гравитация сместилась на несколько градусов влево. Перемена курса. Холден принял решение.

Миллер нашел капитана одного, перед монитором в командной рубке. Лицо его освещалось снизу, скрывая глаза в тени. Капитан тоже выглядел постаревшим.

— Выходил в эфир? — спросил Миллер.

— Нет. Мы — один-единственный корабль. Сообщим всем, что существует эта штука и что она у нас, — и с нами покончат раньше, чем с «Протогеном».

— Возможно. — Миллер, крякнув, опустился на свободное место. Сиденье беззвучно приспособилось к его телу. — Но мы куда-то направляемся.

— Я им не доверяю, — сказал Холден. — Я никому не доверю этого сейфа.

— Возможно, это разумно.

— Я иду к станции Тихо. Там есть человек, которому я… верю.

— Веришь?

— Скажем, не слишком не доверяю.

— Наоми считает, что это правильно?

— Не знаю. Я ее не спрашивал. Но думаю, что так.

— Почти попал, — сказал Миллер.

Холден в первый раз поднял взгляд от монитора.

— Ты знаешь, что было бы правильно? — спросил он.

— Угу.

— Что же?

— Вышвырнуть сейф в направлении Солнца и придумать способ, чтобы никто никогда больше не попал на Фебу и Эрос, — сказал Миллер. — И сделать вид, будто ничего не было.

— Почему же мы этого не делаем?

Миллер медленно покачал головой.

— Как же можно выбросить святой Грааль?

Глава 37 Холден

Два часа, пока готовили и ели обед, Алекс вел «Росинант» на трех четвертых g. Он собирался вернуться к трем g после перерыва, но пока что Холден наслаждался возможностью стоять на своих ногах при гравитации, не слишком отличающейся от земной. Для Наоми и Миллера она была немного велика, но ни один не жаловался. Оба понимали, что нужно спешить. Когда отвалились высокие перегрузки, команда тихо собралась на камбузе и принялась за стряпню. Наоми смешивала в блендере эрзац-яйца с эрзац-сыром. Амос готовил из томатной пасты и остатков свежих грибов красный соус, который даже пах как настоящий. Алекс был на вахте, но перевел данные из рубки на экран камбуза и сел за стол рядом, намазывая сырную пасту с соусом на лепешки в надежде получить нечто, приближенное к лазанье. Холден занялся духовкой и, пока лазанья была еще не готова, выпекал хлеб из замороженного теста. В камбузе пахло почти настоящей едой.

Миллер пришел сюда с остальными, но, как видно, стеснялся попросить себе какое-нибудь занятие. Поэтому, накрыв на стол, он уселся за него и стал наблюдать. Он не то чтобы избегал взгляда Холдена, но и не хотел привлекать к себе внимание. Новостные каналы, по молчаливому согласию, они держали выключенными. Холден не сомневался, что каждый после еды бросится к экранам, чтобы продолжить следить за ходом военных действий, но пока все трудились в дружелюбном молчании.

Когда хлеб испекся, Холден поставил в духовку посуду с лазаньей. Наоми подсела к Алексу и завела негромкий разговор о чем-то, что увидела на экране рубки. Холден разрывался между нею и лазаньей. Она рассмеялась над какими-то словами Алекса и бессознательно навернула на палец локон. Холден ощутил, как что-то поджалось у него в животе.

Уголком глаза он видел, что Миллер пристально следит за ним. Когда он взглянул прямо, детектив отвернулся, и на его лице мелькнула тень улыбки. Наоми опять рассмеялась. Она положила ладонь на локоть Алекса. Пилот покраснел и, можно сказать, тараторил так быстро, как позволял его дурацкий тягучий выговор. Видно было, что они друзья. Холден радовался и ревновал одновременно. Он не знал, вернется ли его дружба с Наоми.

Она поймала его взгляд и заговорщицки подмигнула. В этом подмигивании, возможно, крылся бы глубокий смысл, если б он сумел разобрать, о чем говорит Алекс. Холден улыбнулся и подмигнул в ответ. Он был благодарен, что его приняли в компанию. Шипение сбоку отвлекло его. Лазанья пузырилась и переливалась через край.

Он надел рукавицу-прихватку и открыл дверцу.

— Суп подан, — объявил он, выставляя на стол первое блюдо.

— Очень уж он гадок на вид, — заметил Амос.

— А, да, — согласился Холден. — Так всегда говорила мама Тамара, закончив готовить. Не знаю уж, откуда это пошло.

— Одна из твоих трех матерей занималась стряпней? — усмехнулась Наоми. — Как традиционно.

— Ну, они более или менее поровну разделили кухню с Цезарем, одним из моих отцов.

Теперь Наоми действительно улыбалась ему.

— Наверно, это было приятно, — сказала она. — Такая большая семья.

— Да, верно, — ответил он, и ему представилось пламя атомного взрыва, пожирающее и обращающее в прах дом его детства в Монтане. Если такое случится, Миллер наверняка не преминет напомнить, что это его вина. А он уже не был уверен, найдет ли что возразить.

Пока они ели, Холден ощущал, как медленно отступает общее напряжение. Амос громко рыгнул и ответил возмущенному хору еще более громкой отрыжкой. Алекс повторял шутку, которая так насмешила Наоми. Даже Миллер воодушевился и поведал длинную, становившуюся чем дальше, тем неправдоподобнее историю об охоте за контрабандным сыром, закончившейся перестрелкой с девятью голыми австралийцами в борделе. К концу рассказа Наоми хохотала так, что забрызгала слюной свою рубашку, Амос же словно мантру твердил: «Ни хрена себе!»

История была достаточно забавной, да и сухая манера повествования Миллера к ней подходила как нельзя лучше, но Холден почти не слушал. Он наблюдал за командой, видел, как расслабляются лица и плечи. Они с Амосом были землянами, хотя он догадывался, что Амос забыл родину после первого же рейса.Алекс родился на Марсе и явно до сих пор любил его. Одна ошибка какой-либо стороны, и обе планеты к концу обеда превратятся в радиоактивный шлак. Но сейчас всех их объединила общая трапеза. И это правильно. За это Холден готов был драться.

— Помню, и правда случился как-то дефицит сыра, — сказала Наоми, когда Миллер закончил рассказ. — По всему Поясу. Так это вы виноваты?

— Да ну, не попытайся они протащить сыр мимо таможни, не было бы и проблем, — оправдался Миллер. — А они еще завели привычку стрелять в других контрабандистов. Плохой способ вести бизнес.

— Из-за хренова сыра? — поразился Амос, брякнув вилкой о тарелку. — Ты это серьезно? Я понимаю — наркота, азартные игры и все такое. Но сыр!..

— Азартные игры почти всюду ведутся легально, — объяснил Миллер, — а химики могут сварганить наркотики на любой вкус у себя в ванной, так что контролировать поставки невозможно.

— Настоящий сыр ввозят с Земли и Марса, — добавила Наоми. — Так что с наценками за доставку и пятидесятипроцентными пошлинами он стоит дороже топливных стержней.

— У нас в хранилище для улик оказалось тогда сто тридцать кило вермонтского чеддера, — сказал Миллер. — Загнав по рыночной цене, можно было бы купить собственный корабль. Только он исчез в тот же день. Мы его списали как испортившийся. Никто и слова не сказал, потому что каждый унес домой по головке.

Детектив задумчиво откинулся назад.

— Господи, вкусный же был сыр, — мечтательно улыбнулся он.

— Ну да, у этого поддельного — вкус дерьма, — заметил Амос и поспешно оговорился: — Не в обиду тебе, босс, ты с ним здорово управилась. А все же мне странно, что можно драться за сыр.

— Потому-то и убили Эрос, — сказала Наоми.

Миллер кивнул, но промолчал.

— Это как понимать? — спросил Амос.

— Ты давно летаешь? — спросила в ответ Наоми.

— Не помню. — Он зашевелил губами, подсчитывая в уме. — Лет двадцать пять.

— И часто летал с астерами, так?

— Точно, — подтвердил Амос. — Из астеров получается лучшая команда. Если, понятно, не считать меня.

— Ты летал с нами двадцать пять лет, ты выучил диалект. Бьюсь об заклад, ты сумеешь заказать пиво и девку на любой станции Пояса. Черт, будь ты потощее и повыше ростом, мог бы сойти за нашего.

Амос польщенно улыбнулся.

— И все равно ты не понимаешь нас, — продолжала Наоми. — Не понимаешь до конца. На это не способен никто, росший в свободной атмосфере. Вот почему они смогли убить полтора миллиона наших, чтобы выяснить, как действует вирус.

— Эй, эй! — вмешался Алекс. — Ты это серьезно? Думаешь, внутряки и внешники считают друг друга настолько чужими?

— Конечно, — вставил Миллер. — Мы слишком высокие, слишком тощие, головы у нас слишком большие, а суставы слишком узловатые.

Холден заметил, как задумчиво разглядывает его через стол Наоми. Ему хотелось сказать: «Мне нравится твоя голова», но облучение не наделило его способностью к телепатии — ее лицо не изменилось.

— У нас и язык, можно сказать, особый, — добавил Миллер. — Видали когда-нибудь, как землянин спрашивает дорогу в глубоких уровнях?

— Шлаух по вращу к тубе и ацима идо, — передразнила Наоми с преувеличенным астерским акцентом.

— Иди в направлении вращения к станции «трубы», и она довезет тебя в док, — перевел Амос. — И что такого сложного?

— У меня был напарник, который провел на Церере два года и все равно не понял бы ни слова, — сказал Миллер. — А Хэвлока не назовешь дураком. Просто он был… не здешний.

Холден слушал разговор, хлебной коркой гоняя по тарелке остывшую пасту.

— Ладно, дошло, — сказал он. — Вы — иные. Но убить полтора миллиона человек из-за различий в строении скелета и жаргоне…

— Бывало, людей отправляли в огонь за меньшее — с тех пор как изобрели огонь, — ответил ему Миллер. — Если тебе от этого станет легче, многие из нас видят в вас коротышек-микроцефалов.

Алекс качал головой.

— Все равно не понимаю, как можно было выпустить эту заразу на Эрос, даже если ты питаешь личную ненависть ко всем его обитателям до единого. Кто знает, что сотворит эта дрянь?

Наоми прошла к мойке сполоснуть руки, и звук бегущей воды заставил всех обернуться к ней.

— Я об этом думала, — сказала она, поворачиваясь и вытирая руки полотенцем. — То есть какой в этом смысл.

Миллер собирался ответить, но Холден коротким жестом остановил его и стал ждать, что скажет Наоми.

— Так вот, — говорила она. — Я взглянула на это как на компьютерную задачу. Если вирус — или наномеханизм, или протомолекула, или что-то такое — был создан, то с каким-то назначением, так?

— Несомненно, — согласился Холден.

— И похоже, он пытается что-то сделать — что-то сложное. Для того чтобы убить человека, такая существенная перестройка не нужна. Изменения, которые он производит, по-моему, выглядят целенаправленными, только… незаконченными.

— Пожалуй, — сказал Холден. Алекс с Амосом тоже кивнули, но молча.

— Так не исключено, что эта протомолекула пока еще недостаточно умна. Можно ужать много данных в очень малый объем, но их обработка потребует места, если у вас не квантовый компьютер. Самый простой способ запустить процесс крошечного механизма — через распределение. Может, эта протомолекула не заканчивает свою работу просто потому, что еще недостаточно поумнела. Пока.

— Их слишком мало, — подсказал Алекс.

— Точно. — Наоми бросила полотенце в бачок под мойкой. — Так вот, дайте им побольше биомассы, над которой можно работать, и посмотрите, что у них выйдет в конечном итоге.

— Если верить тому типу с видео, их сконструировали, чтобы подсадить к земным организмам и уничтожить нас, — напомнил Миллер.

— И тут, — сказал Холден, — Эрос подходит идеально. Много биомассы в пробирке, изолированной вакуумом. А если эксперимент выйдет из-под контроля, что ж, война уже идет. Если угроза покажется реальной, под рукой множество кораблей и снарядов, готовых превратить Эрос в стеклянную глыбу. Новый игрок, рвущийся на поле, мигом заставит нас забыть о своих разногласиях.

— Фью, — присвистнул Амос. — Ну и гады же они!

— Хорошо, — сказал Холден, — но даже если произошло именно это, я не могу поверить, что в одном месте собралось достаточно мерзавцев, чтобы все согласились пойти на такое. Это не преступление одиночки. Здесь действуют десятки, если не сотни, очень умных людей. Или «Протоген» завербовал всех оказавшихся под рукой Сталиных и Джеков потрошителей?

— Я непременно спрошу об этом мистера Дрездена, — с непонятным выражением произнес Миллер, — когда мы наконец встретимся.

Жилые кольца Тихо безмятежно вращались вокруг невесомого заводского пузыря в центре. Массивные строительные уолдо,^[29] торчавшие на верхушке, разворачивали гигантский кусок обшивки корпуса «Наву». Холден, пока Алекс заканчивал подготовку к стыковке, разглядывал станцию на экране с чувством, похожим на облегчение. Пока Тихо была единственным местом, где никто не пытался их расстрелять, взорвать, заблевать ядовитой жижей, и станция представлялась практически родным домом.

Холден взглянул на сейф, надежно закрепленный на палубе, и понадеялся, что не погубил всю Тихо, доставив его сюда.

Миллер, словно подслушав его мысли, выплыл из люка и продрейфовал к сейфу. Он послал Холдену многозначительный взгляд.

— Можешь не говорить. Я как раз об этом думал, — ответил ему Холден.

Миллер повел руками и подплыл к командному посту.

— Большой, — сказал он, глядя на «Наву».

— Корабль поколений, — отозвался Холден. — Такие доставят нас к звездам.

— Или к смерти на долгом одиноком пути в никуда, — возразил Миллер.

— Знаешь, — сказал Холден, — какие-то существа представляют себе великое галактическое приключение как стрельбу отравленными вирусом пулями по соседям. Я думаю, в сравнении с ними мы чертовски благородны.

Миллер, как видно, обдумал его слова, кивнул и стал смотреть, как растет на мониторе станция, к которой подводил их Алекс. Детектив придерживался за консоль, чтобы его не отбросила неожиданная перемена гравитации при маневрах. Холден пристегнулся к креслу. Даже подготовившись, он не так легко переносил невесомость, сменяющуюся неожиданными рывками. Его мозг просто не мог забыть о двадцати с лишком годах, проведенных при постоянной силе тяжести.

Наоми была права. Так легко видеть в астерах чужаков. Черт, дай им время, они изобретут встроенные в организм механизмы хранения и восстановления кислорода, сведут изолирующие скафандры к минимуму, необходимому для обогрева, и появятся астеры, которые проводят в открытом космосе больше времени, чем на станции.

Может быть, для того их и облагали непомерными налогами. Птичка вылетела из клетки, но нельзя позволить ей слишком расправлять крылышки, не то она забудет, что хозяева — вы.

— Ты веришь этому Фреду? — спросил Миллер.

— В некотором роде, — ответил Холден. — Он хорошо обошелся с нами в прошлый раз, когда все только и думали, как бы нас убить или запереть.

— Он из АВП?

— Да, — согласился Холден. — Только, я думаю, из настоящего АВП. Не из тех ковбоев, которые мечтают перестрелять внутряков. И не из тех психов, которые по радио призывают к войне. Фред — политик.

— А те, что держат сейчас Цереру?

— Не знаю, — сказал Холден. — О тех не знаю. Но Фред — лучшее, что у нас есть. Наименьшее зло.

— Не так плохо, — сказал Миллер. — Но, знаешь, нам не нужны политические договоренности с «Протогеном».

— Верно, — сказал Холден и, услышав стальной лязг становящегося в док «Роси», стал отстегивать крепления. — Но Фред не только политик.

Фред сидел за своим громадным деревянным столом, читая отчет Холдена об Эросе, поисках Джули и обнаружении корабля-невидимки. Миллер располагался напротив, наблюдая Фреда, как энтомолог — новую и, возможно, кусачую разновидность насекомого. Холден устроился подальше, справа от Фреда, и старался не глядеть на часы своего терминала. На большом экране позади стола проплывал «Наву» — металлический скелет мертвого, распавшегося левиафана. Холдену видны были крошечные ослепительные огоньки сварки на корпусе и каркасе. Чтобы чем-то занять себя, он стал их подсчитывать.

Счет дошел до сорока трех, когда в поле зрения появился маленький челнок, сжимавший в лапах манипуляторов груз стальных балок. Он летел к недостроенному кораблю. Прежде чем остановиться, челнок уменьшился до размеров кончика пера, и Холден вдруг осознал, что «Наву» — не большой корабль совсем рядом, а гигантский — довольно далеко. У него закружилась голова.

Его ручной терминал бибикнул почти одновременно с терминалом Миллера. Он не глядя стукнул по экрану, обрывая сигнал. Это уже стало рутиной. Он вытащил бутылочку, достал две голубые таблетки и проглотил их всухую. Он слышал, как Миллер тоже гремит таблетками. Корабельная медицинская система выдавала новый запас еженедельно с предупреждением, что пропуск очередного приема приведет к ужасной смерти. Он принимал. И будет принимать до конца жизни. Если пропустит несколько раз — жизнь окажется очень короткой.

Фред закончил чтение, бросил свой терминал на стол и долго протирал глаза ладонью. Холдену показалось, что он постарел с их последней встречи.

— Должен сказать, Джим, я не знаю, что и думать, — произнес он.

Миллер вопросительно взглянул на Холдена и одними губами повторил: «Джим?» Холден проигнорировал вопрос.

— Вы прочли приписку Наоми в конце? — спросил он.

— Насчет запуска нановируса в сеть для увеличения его рабочей мощности?

— Да, — кивнул Холден. — В этом есть смысл, Фред.

Фред невесело рассмеялся и ткнул пальцем в терминал.

— В этом, — сказал он, — смысл увидит только психопат. В здравом уме никто на такое не пойдет. Что бы они ни надеялись с этого получить.

Миллер кашлянул.

— Хотите что-то добавить, мистер Мюллер? — спросил Фред.

— Миллер, — поправил детектив. — Да. Во-первых, — не примите за обиду — не будьте ребенком. Геноцид — очень древнее изобретение. Во-вторых, факты не подлежат сомнению. «Протоген» заразил Эрос смертельной болезнью чужой расы и наблюдает за результатом. Зачем — не так важно. Мы должны их остановить.

— И, — добавил Холден, — мы считаем, что смогли бы выследить их наблюдательные станции.

Фред откинулся на спинку кресла. Кожзаменитель и металлическая рама даже при одной трети g заскрипели под его тяжестью.

— Остановить — как? — спросил он. Фред знал ответ. Он просто хотел услышать его от них. Миллер подыграл ему.

— Я бы предложил подлететь к станции и расстрелять ее.

— Кому? — спросил Фред.

— У АВП полно горячих голов, рвущихся пострелять по Земле и Марсу, — сказал Холден. — Мы укажем им настоящего врага.

Фред кивнул, но его кивок не означал согласия.

— А ваши образцы? Капитанский сейф? — спросил он.

— Он мой, — отрезал Холден. — Об этом не торгуемся.

Фред снова засмеялся, на этот раз чуть веселее. Миллер удивленно заерзал и, поняв, подавил усмешку.

— Почему я должен соглашаться? — спросил Фред.

Холден вздернул подбородок и улыбнулся.

— А если бы я сказал вам, что спрятал сейф на планетоиде, заряженном атомной миной, способной разорвать на атомы всякого, кто его коснется, если даже сумеет найти?

Фред долго и пристально смотрел на него, потом сказал:

— Но ты этого не сделал.

— Ну, нет, — признал Холден, — но мог бы сказать, что сделал.

— Слишком ты честен, — сказал Фред.

— И такое серьезное дело никому нельзя доверить. Вы уже знаете, как я намерен с ним поступить. Вот почему, пока мы не найдем лучшего варианта, вы оставите его у меня.

Фред кивнул.

— Да, — сказал он, — пожалуй, оставлю.

Глава 38 Миллер

Обзорная палуба выходила на «Наву», огромный, как библейское чудовище. Миллер, сидевший на краю мягкой кушетки, сплетя пальцы на колене, озирал пространство стройки. После перелета на корабле Холдена, после Эроса с его старомодно тесной архитектурой в этом зрелище виделось нечто искусственное. Одна обзорная палуба казалась шире всего «Росинанта», к тому же была декорирована мягкими травами и вьющимися растениями. Восстановители воздуха работали так бесшумно, что тишина казалась жутковатой, а Кориолисова сила, даже притом что гравитация вращения почти не отличалась от церерской, была немного непривычной.

Он всю жизнь провел в Поясе и впервые попал на станцию, всем своим устройством демонстрирующую богатство, хороший вкус и могущество. Это было приятно — пока он не слишком об этом задумывался.

Не его одного привлекали открытые пространства Тихо. Здесь сидели компаниями или прогуливались несколько десятков работников станции. Час назад мимо прошли, увлеченно беседуя, Алекс с Амосом, поэтому Миллер не слишком удивился, когда, встав, увидел одиноко сидевшую Наоми. Рядом с ней стоял поднос с остывшей едой, а смотрела она на свой терминал.

— Эй! — окликнул он.

Наоми подняла взгляд, узнала его и рассеянно улыбнулась.

— Привет.

Миллер кивнул на открытый терминал и жестом задал вопрос.

— Журнал связи того корабля, — сказала она. О нем всегда говорили: «тот корабль» — отметил Миллер. Так же, как место особенно богомерзкого преступления называют: «то место». — Все шло по направленному лучу, я и подумала, что не так трудно будет провести триангуляцию. Однако…

— Не выходит?

Наоми подняла брови и вздохнула.

— Я вычислила орбиту, — сказала она, — но не нашла ничего подходящего. Собственно, там могли летать беспилотники с передатчиками. Подвижные цели, на которые была настроена корабельная система, а уж они передавали сообщения на настоящую станцию. Или на другой беспилотник, а с него на станцию — откуда мне знать.

— С Эроса им что-нибудь поступало?

— Думаю, что да, — сказала Наоми, — но вряд ли это упростит дело.

— А ваши друзья из АВП ничего не могут сделать? — спросил Миллер. — У них мощности больше, чем у наших персоналок. И возможно, их карта Пояса тоже точнее.

— Возможно, — согласилась она.

Миллер не мог понять, то ли она не доверяет этому Фреду, которому выдал их всех Холден, то ли хочет самостоятельно справиться с расследованием. Он подумал, не попробовать ли ее отговорить, посоветовать разделить ношу с другими, но усомнился, что у него хватит авторитета, чтобы заставить себя слушать.

— Что? — неуверенно улыбнувшись, спросила Наоми.

Миллер моргнул.

— Вы посмеивались про себя, — объяснила она. — Я, кажется, впервые увидела, как вы смеетесь — то есть кроме как над шуткой.

— Просто вспомнил слова моего напарника насчет бросить дело незаконченным, когда тебя отстраняют.

— И что он говорил?

— Говорил, это как наполовину просраться, — признался Миллер.

— Он ловко обращался со словами.

— Он был неплох для землянина, — подтвердил Миллер, и что-то щелкнуло у него в голове. Помедлив секунду, он сказал: — О господи, кажется, есть мысль.

Хэвлок встретился с ним на закрытом канале, обслуживавшемся кластером серверов с Ганимеда. Задержка сигнала не позволяла вести настоящий разговор. Это больше напоминало переброску записочек, но было пригодно для цели. Ожидание выводило Миллера из себя. Он каждые три минуты обновлял свой терминал.

— Хотите еще что-нибудь? — обратилась к нему официантка. — Еще бурбон?

— С удовольствием, — отозвался Миллер и проверил, не пришел ли ответ. Ответа еще не было.

Бар, как и обзорная палуба, выходил на «Наву», но отсюда он открывался чуть под другим углом. Корабль выглядел укороченным, световые дуги освещали его там, где сваривали керамические плиты обшивки. Компания религиозных фанатиков собиралась погрузиться на этот громадный корабль, внутрь этого крошечного самообеспечивающегося мирка, и забросить себя в межзвездную тьму. На нем будут жить и умирать несколько поколений, и даже если им неимоверно повезет найти в конце пути планету, люди, которые высадятся на нее, не будут знать ни Земли, ни Марса, ни Пояса. Они уже превратятся в чужих. А если их встретят там создатели этой протомолекулы?

Тогда все погибнут, как погибла Джули?

Там, вовне, была жизнь. Теперь это доказано. И доказательство объявилось в виде оружия — что прикажете думать? Кроме того, что мормоны заслуживали небольшого предупреждения об опасности, возможно поджидающей их правнуков?

Он засмеялся про себя, сообразив, что рассуждает точь-в-точь как Холден.

Бурбон подали в тот самый момент, когда загудел терминал. Видеофайл был зашифрован, и, чтобы его запустить, ушла целая минута. Это само по себе показалось хорошим знаком.

Файл открылся, и Хэвлок улыбнулся ему с экрана. После Цереры он подтянулся, и очертания скул стали жестче. Кожа тоже была темнее, хотя Миллер не знал, косметика ли тому причиной или его прежний напарник успел понежиться под искусственным солнышком. Так или иначе, землянин выглядел богатым и здоровым.

«Привет, дружище, — заговорил Хэвлок. — Приятно получить от тебя весточку. После того что случилось с Шаддид и АВП, я боялся, что мы окажемся на разных сторонах. Рад, что ты выбрался оттуда прежде, чем дерьмо полетело из вентилятора.

Да, я по-прежнему в „Протогене“, и, должен тебе сказать, этот народ меня малость пугает. Я к тому, что и прежде работал в контрактных службах безопасности, и не ошибусь, когда вижу крутых парней. Эти ребята не копы. Они военные, понимаешь?

Официально мне о станциях Пояса ни хрена не известно, но сам знаешь, как это бывает. Я землянин. Здесь много таких, что пристают ко мне с Церерой. Мол, работал с головастиками и тому подобное. Но тут такие дела, что приходится держаться лучших из худших. Такая уж работа».

Он смотрел и говорил, словно извинялся. Миллер понял. Работать в иных корпорациях — все равно что попасть в тюрьму. Приходится принимать взгляды тех, кто тебя окружает. Астера могут туда нанять, но он никогда не станет своим. Как с Церерой, только с точностью до наоборот. Если Хэвлок завел дружбу с наемниками-внутряками, которые проводят свободное время, поколачивая астеров в барах, так тому и быть.

Но завести дружбу еще не значит стать таким же, как они.

«Ну вот. Не под протокол — в Поясе есть „черная“ станция. Я не слыхал, чтобы ее называли „Тот“, но возможно. Там ведутся какие-то кошмарные исследования и разработки. Солидная научная команда, но станция невелика. Думаю, о ней можно сказать „скромная“. Серьезная оборонительная автоматика, а основная команда малочисленная.

Тебе можно не говорить, что за утечку координат мне здесь прижгут задницу. Так что сотри файл и давай больше долго-долго не будем разговаривать».

Приложенный файл оказался маленьким. Три строчки орбитальных данных открытым текстом. Миллер сохранил их в своем терминале и уничтожил файл на сервере Ганимеда. Бурбон все еще стоял перед ним, и он осушил рюмку. Тепло в груди разлилось не от алкоголя, а от предвкушения победы.

Он повернулся к камере терминала.

— Спасибо. Я твой должник. Возвращаю часть долга. Что случилось с Эросом? В этом участвовал «Протоген», и дело серьезное. Если будет возможность разорвать с ними контракт, так и сделай. А если они вздумают перевести тебя на ту «черную» станцию, не соглашайся.

Миллер нахмурился. Прискорбная истина состояла в том, что Хэвлок, возможно, был его единственным настоящим партнером. Единственным, кто видел в нем равного. Такого детектива, каким представлял себя Миллер.

— Береги себя, партнер, — сказал он и, закрыв файл, зашифровал и отправил его. В глубине души он чувствовал, что последний раз говорил с Хэвлоком.

Он послал запрос на связь с Холденом. Экран заполнило открытое, обаятельное, чуть наивное лицо капитана.

— Миллер? — спросил Холден. — Все в норме?

— Да, все отлично. Но мне нужно потолковать с этим Фредом. Можешь устроить?

Холден нахмурился и одновременно кивнул.

— Конечно. Что такое?

— Я узнал, где находится станция Тот, — сказал Миллер.

— Узнал что?

Миллер кивнул.

— Какой черт тебе сказал?

Миллер ухмыльнулся.

— Если я выдам тебе эту информацию, погибнет хороший человек, — сказал он. — Видишь, как это бывает?

Пока Миллер с Холденом и Наоми дожидался Фреда, ему пришло в голову, что он знаком с великим множеством внутряков, сражающихся против внутренних планет. Или, по крайней мере, не за них. Фред — предположительно высокопоставленный член АВП. Хэвлок. Три четверти команды «Росинанта». Джули Мао.

Он такого не ожидал. Но возможно, он был близорук. Он смотрел на вещи так же, как Шаддид и «Протоген». Верно, шла борьба между двумя сторонами, но эти стороны — не внутренние планеты и Пояс. Люди, которые полагали вполне допустимым убивать тех, кто выглядит и ведет себя иначе, боролись против тех, кто так не считал.

А может, это тоже хреновое рассуждение. Потому что, дай ему шанс вышвырнуть в шлюз команду ученых «Протогена» вместе с советом директоров и этим дерьмецом Дрезденом, Миллер не задумался бы и на полсекунды. Он тоже был не ангелом.

— Мистер Миллер? Чем могу служить?

Фред. Землянин из АВП. В голубой рубашке с потайной застежкой и мягких брючках. Его можно было принять за архитектора или менеджера среднего звена в любой добротной почтенной корпорации. Миллер попытался представить его распоряжающимся ходом сражения.

— Вы можете меня убедить, что располагаете средствами покончить со станцией «Протогена», — ответил Миллер. — Тогда я сообщу вам, где она находится.

Брови Фреда на миллиметр приподнялись вверх.

— Пройдемте в мой кабинет, — предложил он.

Миллер прошел. Наоми и Холден — тоже. Когда за ними закрылась дверь, Фред заговорил первым:

— Я не совсем понял, чего вы от меня хотите. Не имею привычки обнародовать свои боевые планы.

— Мы говорим о штурме станции, — уточнил Миллер. — Станции с чертовски хорошей системой обороны и, возможно, охраняемой кораблями вроде тех, что убил «Кентербери». Не в обиду вам, но это довольно серьезная преграда для компании дилетантов вроде АВП.

— Э, Миллер?.. — вмешался Холден. Миллер поднял руку, прося его помолчать.

— Я могу дать вам наводку на станцию Тот, — продолжал он. — Но если я это сделаю, а окажется, что у вас не хватит сил с ней покончить, много хороших людей погибнут зря. Я этого не хочу.

Фред склонил голову набок, как собака, прислушивающаяся к незнакомому звуку. Наоми с Холденом обменялись загадочным для Миллера взглядом.

— Идет война. — Миллер начал горячиться. — Мне уже приходилось иметь дело с АВП, и, честно говоря, вы больше похожи на мелкие партизанские группки, чем на серьезную организацию. От вашего имени выступают люди, половина из которых — психи, дорвавшиеся до передатчика. Вижу, что денег у вас хватает. Вижу, что у вас роскошный кабинет. Но не вижу — а должен видеть, — чем вы располагаете, чтобы разгромить этих ублюдков. Захват станции — не игра. Не знаю, сколько раз вы проигрывали штурмы на симуляторах, но в этот раз все по-настоящему. Я стану вам помогать, только если поверю, что вы справитесь.

Последовало долгое молчание.

— Миллер, — спросила Наоми, — вы ведь знаете, кто такой Фред?

— Представитель АВП на Тихо, — ответил Миллер. — Меня это как-то мало впечатляет.

— Он — Фред Джонсон, — сказала Наоми. Брови Фреда поднялись еще на миллиметр. Миллер нахмурился и скрестил руки. — Полковник Фредерик Люциус Джонсон, — уточнила Наоми.

Миллер моргнул.

— Палач станции Андерсон?

— Он самый, — ответил Фред. — Я говорил с центральным советом АВП. Мне предоставят грузовой корабль с командой, которой более чем достаточно, чтобы удержать станцию. Поддержку с воздуха обеспечит один из лучших торпедоносцев марсианского флота.

— «Роси»? — догадался Миллер.

— «Росинант», — согласился Фред. — И, хоть вы мне и не верите, но я знаю, что делаю.

Миллер уставился в пол, потом обернулся к Холдену.

— Тот самый Фред Джонсон? — спросил он.

— Я думал, ты знаешь, — сказал Холден.

— Ну, я чувствую себя завзятым идиотом, — признался Миллер.

— Это пройдет, — сказал Фред. — Хотите потребовать чего-то еще?

— Нет, — ответил Миллер и, подумав, поправился: — Да. Я хочу участвовать в высадке. Когда мы захватим команду станции, я хочу быть там.

— Уверены? — спросил Фред. — Захват станции — не игра. С чего вы взяли, что годитесь на такое дело?

Миллер пожал плечами.

— Для захвата прежде всего требуются координаты, — сказал он. — У меня они есть.

Фред рассмеялся.

— Мистер Миллер, если вы настаиваете на том, чтобы вместе с нами спуститься на станцию и подставиться под пули, я не стану вам мешать.

— Спасибо, — буркнул Миллер и, достав свой терминал, переслал Фреду координаты. — Начинайте. Мой источник надежен, но получает сведения не из первых рук. Надо будет проверить, прежде чем приступать.

— Я не дилетант, — отозвался полковник Фред Джонсон, разглядывая полученный файл. Миллер кивнул, поправил шляпу и вышел. Наоми с Холденом пристроились по бокам. Когда они выбрались в широкий, чистый общий коридор, Миллер обернулся вправо и поймал взгляд Холдена.

— Я в самом деле думал, что ты знаешь, — сказал Холден.

Через восемь дней пришло сообщение. Прибыл грузовой корабль «Гай Молинари» с бойцами АВП. Координаты Хэвлока подтвердились. Что-то там точно было, и это что-то, похоже, принимало по направленному лучу сообщения с Эроса. Если Миллер хотел участвовать, настало время двигаться.

Он, похоже, в последний раз сидел в своей каюте на «Росинанте». Что-то сжалось в нем, когда он с удивлением и грустью понял, что станет скучать. Холден, при всех своих недостатках, сколько бы ни ворчал на него Миллер, был приличным парнем. Влез не в свое дело и вряд ли полностью понимает это, но Миллер мог бы назвать многих, о ком можно было сказать то же самое. Он станет скучать по протяжному выговору Алекса и постоянному сквернословию Амоса. Он станет гадать, уладилось ли у Наоми с капитаном.

Расставание напомнило о том, что он давно знал: что грядущее неизвестно, что денег у него почти нет и что — хоть он не слишком сомневался в возвращении со станции Тот — дальше придется по ходу дела соображать, куда податься. Может, получится отыскать какой-нибудь корабль, куда его согласятся нанять. Может, найдется работа, которая позволит покрыть нынешние медицинские расходы.

Он проверил обойму в пистолете. Сложил скудный запас одежды в побитый чемоданчик, с которым улетал с Цереры. Чемоданчик по-прежнему вмещал все его имущество.

Затем выключил свет и по короткому коридору прошел к трап-лифту. Холден сидел в камбузе и нервно дергался. Ужас приближавшегося боя уже проявлялся в уголках его глаз.

— Ну, — сказал Миллер, — вот и отправляемся, а?

— Угу, — согласился Холден.

— Отпадный был рейс, — продолжил Миллер. — Не могу сказать, что все было приятно, и тем не менее…

— Угу.

— Передай остальным, что я попрощался, — сказал Миллер.

— Передам, — ответил Холден и добавил, когда Миллер прошел мимо него к лифту: — А если, допустим, мы выберемся, где встречаемся?

Миллер обернулся.

— То есть?

— Да, я понимаю. Слушай, я верю Фреду, не то бы меня здесь не было. Думаю, он честный человек и использует нас правильно. Но это не значит, что я доверяю всему АВП. Когда мы покончим с этим делом, я хотел бы собрать всю команду. Просто на случай, если надо будет спешно смываться.

У Миллера что-то сжалось за грудиной. Острой боли не было, просто вдруг заныло. И горло перехватило. Он откашлялся, чтобы прочистить его.

— Как только мы там разберемся, выйду на связь, — пообещал он.

— Ладно, но не слишком затягивай. Если на станции Тот найдется хоть одна стоящая шлюха, мне нужна будет помощь, чтобы вытащить оттуда Амоса.

Миллер открыл рот, закрыл и попробовал заново.

— Есть, капитан! — Он сумел произнести это легко и небрежно.

— Осторожней там, — сказал Холден.

Миллер вышел, постоял в переходе от корабля к станции, пока не убедился, что слезы высохли, и двинулся дальше по направлению к грузовику и бою.

Глава 39 Холден

«Росинант» несся сквозь пространство, как мертвое тело, кувыркаясь по всем трем осям. С заглушённым реактором, с перекрытой вентиляцией кают, он не излучал ни тепла, ни электромагнитного шума. Если бы не то обстоятельство, что он приближался к станции Тот со скоростью, значительно большей, чем у ружейной пули, его нельзя было бы отличить от любого камня в Поясе. Отставший на полмиллиона километров «Гай Молинари» орал всем, кто мог услышать, о полной невинности «Роси» и медленно набирал ускорение.

С отключенной рацией Холден не слышал, что там говорили, но сообщение, которое он сам помогал составлять, эхом отдавалось у него в голове: «Внимание! Случайный взрыв на судне „Гай Молинари“ сорвал большой грузовой контейнер. Внимание всем кораблям на его пути: контейнер движется с большой скоростью и без собственного управления. Внимание!»

Они немного поспорили, нужна ли вообще такая передача. Тот, будучи станцией-невидимкой, располагал только пассивными датчиками. Если бы они шарили вокруг себя радарами и ладарами, то светились бы, как рождественская елка. Возможно, с отключенным реактором «Роси» сумел бы подкрасться к станции незамеченным. Однако Фред рассудил, что если их все же засекут, то подозрительное тело, возможно, спровоцирует «Протоген» на немедленную контратаку. Так что решили, что громкий шум и смятение, которое он вызовет, будут лучше тишины.

Если повезет, система охраны станции Тот подтвердит, что они — действительно кусок металла, летящий по постоянному вектору и лишенный признаков жизни, и позволит подобраться достаточно близко. «Роси» вряд ли сумел бы пробить оборонительную систему издалека, а вот вблизи маневренный кораблик мог шнырять вокруг станции и разносить ее на куски. Легенда прикрытия предназначалась, чтобы выиграть время, пока охрана станции сообразит, что к чему.

Фред, а следовательно, и вся штурмовая группа могли поручиться, что станция не откроет огонь, пока не будет абсолютной уверенности, что на них напали. «Протоген» потратил уйму сил, чтобы скрыть свою лабораторию, а стоит им выпустить первую ракету, и анонимности конец. Воюющие стороны немедленно заметят след торпеды и заинтересуются им. Отстреливаться станция Тот могла лишь при последней крайности.

Теоретически.

Сидя в пузыре воздуха своего скафандра, Холден думал, что, если они ошиблись, он об этом не узнает. «Роси» летел вслепую, без радиосвязи. У Алекса имелись механические часы со светящимся в темноте циферблатом, а программу действий он вызубрил наизусть. В высоких технологиях им было не равняться с Тотом, значит, они попытаются поразить его отсутствием технологий. Но если расчет не оправдается и станция выстрелит в них, «Роси» превратится в пар, не узнав об этом. У Холдена был когда-то роман с буддисткой, которая уверяла, будто смерть — лишь иное состояние бытия, а страшит людей неизвестность, лежащая по ту сторону. Внезапная смерть предпочтительней, потому что устраняет всякий страх.

Сейчас Холден нашел бы, что ей возразить.

Чтобы занять голову, он принялся заново повторять план. Когда они подберутся так близко, что до станции Тот можно будет доплюнуть, Алекс включит реактор и проведет маневр торможения на десяти g. «Гай Молинари» выдаст в эфир радио- и лазерные помехи, чтобы не дать станции взять «Роси» на прицел в те несколько секунд, пока он выйдет на курс атаки. «Росинант» отвлечет оборону, выведет из строя все, что могло бы повредить «Молинари», а грузовик тем временем взломает обшивку станции и высадит штурмовую группу.

В этом плане хватало слабых мест.

Если станция решит заранее открыть огонь, «Роси» погибнет еще до начала боя. Если оборонительная система станции пробьет помехи, созданные «Молинари», корабль могут расстрелять, пока он выходит на позицию. И даже если все пройдет гладко, остается еще штурмовая группа, которой предстоит пробиваться по коридорам, чтобы захватить контроль над мозговым центром. Даже лучшие десантники внутренних планет побаивались подобных штурмов, и неспроста. При движении по незнакомым, лишенным укрытий металлическим переходам, когда защитники обстреливают вас с каждого перекрестка, неизбежны большие потери. Холден ни разу не видел, чтобы на учебных симуляторах земного флота десантники обошлись менее чем шестьюдесятью процентами потерь. А здесь были не земные десантники, тренировавшиеся много лет, с первоклассным вооружением. Здесь были ковбои из АВП, а снаряжение наскребли с миру по нитке в последнюю минуту.

Но больше всего беспокоило Холдена даже не это.

По-настоящему его беспокоила обширная, чуть теплее космического пространства область в нескольких десятках метров над Тотом. «Молинари» засек ее и предупредил их перед выбросом. Никто из команды «Роси», уже повидавшей корабли-невидимки, не сомневался, что это такое. Бой со станцией был достаточно опасен, даже на ближней дистанции, где она теряет многие преимущества обороны. Но Холдена совершенно не радовала мысль в то же время уворачиваться от торпед с фрегата. Алекс уверял, что, если они подойдут достаточно близко к станции, фрегат не сможет выпустить торпеду из боязни задеть своих, и к тому же «Роси» превосходит в маневренности большой и более тяжеловооруженный корабль. Фрегаты-невидимки, повторял он, оружие стратегическое, а не тактическое. Холден воздержался от вопроса: «Зачем тогда они его здесь держат?»

Он взглянул на свое запястье и досадливо фыркнул, ничего не увидев в чернильной темноте командного поста. Питание скафандра было отключено: и хронометры, и освещение. Действовала только система воздушной циркуляции, чисто механическая. Если в ней что-то откажет, не загорятся даже тревожные сигналы: он просто задохнется и умрет.

Вглядываясь в темноту, он проговорил:

— Ну, долго еще?

Словно в ответ в рубке стали разгораться огоньки. В шлеме взорвался шум помех, затем голос Алекса лениво протянул:

— Внутренняя связь действует.

Холден защелкал тумблерами, подключая остальные системы.

— Реактор? — спросил он.

— Две минуты, — ответил сквозь шум машинного зала Амос.

— Тридцать секунд до перезагрузки, — сообщила Наоми и помахала ему через рубку. Света уже хватало, чтобы видеть друг друга.

— Оружие?

В смешке Алекса по связи прозвучал неподдельный восторг.

— Подключаю, — отозвался он. — Как только Наоми даст мне наводящий компьютер, все будет готово на раз.

Голоса команды после долгой безмолвной темноты взбодрили Холдена. Вид Наоми, занимающейся своим делом в дальнем конце рубки, заставил отступить ужас, присутствия которого он до сих пор не сознавал.

— Наводка действует, — доложила Наоми.

— Роджер, — подтвердил Алекс. — Оптика есть. Радар есть. Ладар есть… черт, Наоми, ты видишь?

— Вижу, — ответила Наоми. — Капитан, получили подпись двигателя корабля-невидимки. Они тоже разводят пары.

— Мы этого ждали, — напомнил Холден. — Всем по местам.

— Одна минута, — сказал Амос.

Холден повернулся к своей панели и подключил тактическую программу. На оптическом экране лениво вращалась станция Тот, но чуть теплое пятнышко над ней нагрелось настолько, что позволяло получить очертания корпуса.

— Алекс, он не похож на тот фрегат, — сказал Холден. — «Роси» его уже распознал?

— Нет еще, капитан, обрабатывает.

— Тридцать секунд, — предупредил Амос.

— Приняла ладарный луч со станции, — сказала Наоми, — и болтовню в эфире.

Холден на экране следил, как Наоми поспешно вычисляет длину волны прицельного луча станции и заливает станцию лазерным шумом на той же волне, чтобы сбить наводку.

— Пятнадцать секунд, — сказал Амос.

— Ну, пристегнитесь, ребятки, — предупредил Алекс. — Получайте свой «сок».

Он еще не договорил, когда Холден почувствовал десятки булавочных уколов. Кресло накачивало его наркотиком, позволяя пережить перегрузки. Кожа загорелась, яички втянулись. Голос Алекса слышался словно в замедленной записи.

— Пять… четыре… три… два…

«Один» так и не прозвучало, а тысяча фунтов уже навалилась на грудь Холдену, и гигант расхохотался низким рокочущим смехом, когда двигатель «Роси» десятью g ударил по тормозам. Холден чувствовал, как легкие скребут по внутренней стороне ребер норовившей провалиться внутрь грудной клетки. Но кресло держало его в мягких гелевых объятиях, а наркотик заставлял сердце биться и мозг — действовать. Он не вырубится. Если перегрузки убьют его, то он умрет в полном сознании.

Его шлем наполнился шумом булькающего затрудненного дыхания — не только его собственного. Амос успел выговорить половину ругательства прежде, чем челюсти его свело тяжестью. Холден не слышал, как содрогается резко меняющий курс «Роси», но чувствовал это всем телом. «Роси» крепкий. Крепче любого из них. К тому времени, как пострадает корабль, они давно станут покойниками.

Тяжесть отвалилась так внезапно, что Холдена чуть не стошнило. Наркотик в крови подавил и рвоту. Он глубоко вздохнул, и связки ребер хрустнули, становясь на место.

— Доложитесь, — буркнул он. Челюсти болели.

— Передатчик на прицеле, — тут же отозвался Алекс. Передающая и наводящая установка станции Тот числилась у них первоочередной целью.

— Зеленый свет, — сказал снизу Амос.

— Сэр! — предостерегающе окликнула Наоми.

— Дерьмо, я тоже вижу, — ответил ей Алекс. Холден перевел к себе изображение с экрана Наоми, чтобы видеть то же, что видела она. На ее экране «Роси» объяснял, почему не мог опознать корабль-невидимку.

Там было два корабля: не один громоздкий и неповоротливый фрегат-торпедоносец, который позволил бы им приплясывать вокруг, расстреливая его с разных сторон. Нет, все было не так просто. Два маленьких вражеских корабля стояли вплотную друг к другу, чтобы обмануть датчики врага. И сейчас они расходились, разогрев двигатели.

«Ладно, — подумал Холден, — новый план».

— Алекс, отвлеки их, — велел он. — Не позволяй добраться до «Молинари».

— Роджер, — сказал Алекс. — Одна пошла.

«Роси» вздрогнул, когда Алекс выпустил торпеду по одному из двух кораблей. Легкие суденышки быстро меняли скорость и курс, а торпеда была выпущена в спешке и под неудачным углом. Попасть она не могла, зато теперь все видели в «Роси» угрозу. Тут все было в порядке.

— Наоми, Алекс, можете сказать, с чем мы имеем дело? — спросил Холден.

— «Роси» их так и не распознал, — ответила Наоми.

— Новый дизайн корпуса, — заглушил ее ответ Алекс, — но летят они как скоростные перехватчики. Думаю, одна-две торпеды в брюхе и рельсовая пушка по килю.

Быстрее и маневреннее, чем «Роси», но могут стрелять только в одном направлении.

— Алекс, обходи с… — Приказ Холдена оборвал толчок. «Росинант» бросило в сторону так, что ремни врезались в его едва заживший бок.

— Нас подбили! — одновременно выкрикнули Алекс и Амос.

— Станция выпустила в нас тяжелый гауссов снаряд, — сказала Наоми.

— Ущерб? — спросил Холден.

— Прошел навылет, кэп, — доложил Амос. — Камбуз и машинный зал. На панели желтые лампочки, но это не смертельно.

«Не смертельно» — звучало приятно, но Холдену стало ужасно жаль кофеварку.

— Алекс, — заговорил он, — забудь об этих малютках, убей передатчик.

Последовал ответ: «Роджер», — и «Роси» завалился набок, когда Алекс развернул его для торпедной атаки.

— Наоми, как только первый из них соберется ударить, пусти ему в глаза лазерный луч на полной мощности и начинай выбрасывать «снег».^[30]

— Есть, сэр, — ответила она. Может быть, лазер сумеет на несколько секунд сбить им наводку.

— Станция подключила ОТО, — предупредил Алекс. — Нас малость потрясет.

Холден переключился с экрана Наоми на Алекса. Его монитор наполнился тысячами летящих огоньков на фоне вращавшейся на заднем плане станции. Защитный компьютер «Роси» обозначал снаряды орудий точечной обороны яркими точками. Двигались они неимоверно быстро, но так пилот мог, по крайней мере, видеть, откуда летят снаряды и в каком направлении. Алекс реагировал на угрозу, умело уходя с линии огня короткими, почти беспорядочными рывками, заставлявшими автоматический прицел орудий непрерывно перестраиваться. Это походило на игру. Станция выбрасывала невероятно быстрые цепочки пузырьков, похожие на длинные тонкиежемчужные ожерелья. Корабль непрестанно смещался, находя просветы между их нитями и уклоняясь от ближайших, не позволяя им коснуться себя. Но Холден знал, что каждый светящийся пузырек — это стальной снаряд в тефлоновой оболочке с сердечником из обедненного урана, летящий со скоростью тысячи метров в секунду. Если Алекс проиграет, они узнают об этом, когда «Роси» развалится на куски.

Холден чуть не выскочил вон из кожи, услышав голос Амоса:

— Сэр, где-то утечка. Три маневровых двигателя теряют воду гидравлической системы. Собираюсь залатать течь.

— Хорошо, Амос. Поторопись, — сказал Холден.

— И пригибайся пониже, — добавила Наоми.

Механик только фыркнул.

На экране Холдена станция Тот росла в оптическом прицеле. Где-то сзади их, возможно, догоняли два перехватчика. Холдену до зуда в затылке хотелось оглянуться, но он заставлял себя сосредоточиться на главном. «Роси» нес слишком мало торпед, поэтому Алекс не мог позволить себе выпускать их одну за другой издалека в надежде, что хоть одна пробьет точечную оборону. Он должен был подвести корабль настолько близко, чтобы ядра не сбили торпеду с курса.

Участок станции, окружавший ее ось, высветился на экране голубым. В дополнительном окне возникло ее увеличенное изображение. Холден рассмотрел тарелки и антенны передатчика и наводящей станции.

— Одна пошла, — сказал Алекс, и «Роси» вторично вздрогнул, выпустив торпеду.

Холдена отчаянно затрясло, а потом вдавило в кресло, когда Алекс провел серию резких маневров и дал полный газ, уклоняясь от последних снарядов ОТО. На экране Холдена красная точка их торпеды пронеслась к станции и ударила в установку связи. На секунду экран осветился целиком, потом потемнел. Огонь оборонительных орудий прекратился почти тотчас.

— Хороший вы… — Холдена прервал вопль Наоми:

— Призрак стреляет! Два снаряда!

Холден переключился на ее экран и увидел два перехватчика, а между ними, на пересекающемся с «Роси» курсе, два маленьких объекта, двигавшихся гораздо быстрее.

— Алекс! — позвал он.

— Есть, шеф. Перехожу к обороне.

Холдена снова вдавило в кресло — Алекс набирал скорость. Ровный шум двигателя словно бы запнулся, стал заикающимся, и Холден понял, что их собственные орудия ведут точечный огонь в попытке расстрелять приближающиеся торпеды.

— Ну, бля, — деловито произнес Амос.

— Ты где? — Холден переключился на камеру скафандра Амоса. Механик находился в полутемном тесном пространстве, наполненном кабелями и трубами. Между наружной и внутренней обшивкой. Перед ним сломанной костью торчали обломки поврежденной трубы. Рядом плавал плазменный резак. Корабль жестоко мотало, и механик бился о низкий потолок. Алекс по рации взвыл:

— Мимо!

— Скажи Алексу, чтоб не тряс так, — попросил Амос, — мне не удержать инструменты.

— Амос, возвращайся в амортизатор! — велела Наоми.

— Извини, босс. — Амос крякнул, выдергивая один конец поломанной трубки. — Если это не починить, давление упадет, и Алекс не сумеет лечь на правый борт. Нам это надо?

— Продолжай работу, Амос, — сказал Холден, не слушая протестов Наоми. — Только держись за что-нибудь. Дальше будет хуже.

— Роджер, — согласился Амос. Холден снова переключился на экран боевого компьютера Алекса.

— Холден, — сказала Наоми. В ее голосе звучал страх. — Амос там…

— Он делает свое дело. Займись своим. Алекс, нам надо покончить с этой парочкой прежде, чем подойдет «Молинари». Двигай на перехват одному из них и давай надерем ему задницу.

— Роджер, кэп, — ответил Алекс. — Иду на «Призрак-два». С «Призраком-один» мне бы не помешала помощь.

— Первым займется Наоми, — решил Холден. — Постарайся не позволить ему зайти сзади, пока мы прикончим его дружка.

— Роджер, — напряженно проговорила Наоми.

Холден снова подключился к камере в шлеме Амоса, но у механика, как видно, все было в порядке. Он вырезал поврежденный участок, а сменный кусок трубы плавал рядом.

— Закрепи ее, Амос, — приказал Холден.

— Я вас уважаю, кэп, — отозвался механик, — но техника безопасности может поцеловать меня в жопу. Я хочу поскорей закончить и выбраться отсюда.

Холден заколебался. Если Алекс начнет коррекцию курса, плавающая труба запросто превратится в тяжелый снаряд, способный убить Амоса или повредить «Роси». «Это же Амос, — сказал себе Холден. — Он знает, что делает».

Он переключился на экран Наоми, которая заливала всем, что у нее было, маленький перехватчик в надежде ослепить его световыми и радиопомехами. Холден вернулся к своему тактическому дисплею. «Роси» и «Призрак-два» с самоубийственной скоростью неслись друг другу навстречу. Едва они миновали точку, после которой невозможно было уклониться от торпеды, «Призрак» выпустил оба своих снаряда. Алекс отметил их как цель ОТО, но остался на прежнем курсе и своих торпед не тратил.

— Алекс, почему мы не стреляем? — спросил Холден.

— Собью его торпеды, подберусь поближе и разметелю его снарядами точечной, — ответил пилот.

— Зачем?

— Торпед у нас не так уж много, а новых взять негде. Нечего расходовать их на этих беззубых.

На экране Холдена нацеленные в них торпеды по дуге ушли вверх, и он почувствовал, как ОТО «Роси» бьет по ним снарядами.

— Алекс, — сказал он, — нам этот корабль даром достался. Не беспокойся о расходах. Если меня убьют из-за того, что ты экономил боеприпасы, я запишу тебе выговор в личное дело.

— Ну, если так… — протянул Алекс и добавил: — Одна пошла.

Красная точка устремилась к «Призраку-два». Его торпеды все приближались, а потом одна из них исчезла с экрана.

Алекс тихо ругнулся, и «Росинанта» так завалило набок, что Холден разбил себе нос о щиток шлема. На всех переборках закрутились желтые аварийные огни — корабль терял воздух. Хорошо еще, что Холдену не слышно было сирены, тщетно вопившей по всем отсекам. Его тактический дисплей мигнул, затемнился и через секунду включился снова. На нем уже не было ни трех торпед, ни второго «Призрака». Первый по-прежнему надвигался с кормы.

— Доложить о повреждениях! — заорал он в надежде, что связь еще действует.

— Крупное повреждение наружной обшивки, — отозвалась Наоми. — Четыре маневровых двигателя пропали. Одно ОТО бездействует. Потеряли кислород, провиант, и командный люк, похоже, заплавился.

— Почему мы живы? — спросил Холден, прокрутив сообщения об ущербе и переключаясь на скафандр Амоса.

— Это не торпедный удар, — объяснил Алекс. — Торпеду сбили ОТО, но слишком близко. Детонировавшая боеголовка и нас зацепила.

Амос, кажется, не двигался. Холден выкрикнул:

— Амос, доложись!

— А, да, жив еще, капитан. Просто зацепился тут, на случай, если нас снова этак тряхнет. Похоже, сломал ребро о крепление обшивки, но пристегнуться успел. Хорошо, однако, что не стал тратить времени на ту трубку.

Отвечать Холдену было некогда. Он снова переключился на тактику, глядя, как быстро приближается «Призрак-один», уже истративший свои торпеды, — впрочем, на таком расстоянии им и от пушек плохо придется.

— Алекс, ты сумеешь развернуться и обстрелять этого задиру? — спросил он.

— Работаю. Маневренности мало осталось, — ответил Алекс, и «Роси» короткими рывками стал разворачиваться.

Холден переключился на телескоп и увеличил изображение перехватчика. Вблизи рыло его пушки зияло широким, как астероидная нора, отверстием и, казалось, целило прямо в него.

— Алекс, — позвал он.

— Действую, шеф, но «Роси» сильно досталось.

Орудия вражеского корабля засветились, приготовившись к выстрелу.

— Алекс, бей его! Бей, бей, бей!

Экран Холдена автоматически переключился с телескопа на тактический дисплей. Торпеда «Роси» рванулась к перехватчику, и в тот же миг «Призрак» открыл огонь. На дисплее приближающиеся снаряды изображались красными точками, но уследить за их движением взгляд не успевал.

— Идут… — начал он, и тут «Роси» у него перед глазами развалился на куски.

Холден пришел в себя.

Кругом летали обломки и раскаленные брызги металла, напоминавшие движение искр в замедленном воспроизведении. В безвоздушном пространстве они отскакивали от стен и плавали, медленно остывая, как ленивые светляки.

Он смутно помнил, как угол настенного монитора отвалился и, отскочив от трех переборок, как искусно посланный бильярдный шар, угодил ему прямо в солнечное сплетение. Опустив глаза, он обнаружил обломок монитора плавающим в нескольких сантиметрах от груди, но дыры в его скафандре не было. Живот болел.

В кресле поста, рядом с местом Наоми, дыра имелась: зеленый гель, вытекая, собирался шариками и уплывал в невесомость. Мысленно соединив эту дыру с соответствующей пробоиной в переборке, Холден понял, что снаряд прошел в нескольких сантиметрах от ноги Наоми. Его пробрал озноб, оставивший после себя сильную тошноту.

— Алекс? — позвал он.

— Жив еще, капитан. — Голос пилота звучал неестественно спокойно.

— Мой экран сдох, — сказал Холден. — Мы подбили этого сукина сына?

— Да, кэп, он убит. «Роси» досталось полдюжины снарядов. Похоже, они нас прошили от носа до кормы. Эта антиосколочная обивка переборок и впрямь помогает от шрапнели, а?

Теперь голос Алекса дрогнул. Он хотел сказать: «Нам всем полагалось бы быть покойниками».

— Дай связь с Фредом, Наоми, — попросил Холден.

Она не шевельнулась.

— Наоми?

— Да… С Фредом? — повторила она и постучала по своему экрану.

На секунду шлем Холдена наполнился шумом помех, сменившихся голосом Фреда.

— Здесь «Гай Молинари». Рад, что вы живы, ребята.

— Роджер. Начинайте. Дайте нам знать, когда можно будет дохромать до какого-нибудь дока.

— Роджер, — ответил Фред. — Мы подберем вам лучшее местечко. Фред, связь кончаю.

Холден отключил застежки кресла и всплыл к потолку, обмякнув всем телом.

«Давай, Миллер. Твоя очередь!»

Глава 40 Миллер

— Ой, Пампо! — заговорил мальчонка в амортизаторе справа от Миллера. — Лопни клапан и ба-бах, а?

Боевой скафандр его был серо-зеленого цвета с герметичными сочленениями на суставах и царапинами на груди, оставленными ножом или острым инструментом. За щитком шлема виднелось лицо пятнадцатилетнего подростка. Его жесты говорили о детстве, проведенном в вакуумных скафандрах, а по выговору он был чистый креол-астер.

— Да, — признался Миллер, поднимая руку, — побывал в переделке. Но все обойдется.

— Круто, хомбре, — ответил мальчишка, — но держи фока, и нето воздух не выпустит, а?

«Ни на Марсе, ни на Земле никто бы не понял, что он хочет сказать, — подумал Миллер. — Черт, да такой акцент сбил бы с толку и половину жителей Цереры. Неудивительно, что они так легко убивают нас».

— Согласен, — ответил он. — Ты держись впереди, а я присмотрю, чтобы никто не выстрелил тебе в спину.

Мальчик ухмыльнулся. Миллер повидал тысячи таких, как он. Подростков, как везде и всюду, привлекал риск и возможность показать себя перед девочками, только жили они в Поясе, где один неверный шаг вел к смерти. Он повидал тысячи таких. Арестовывал сотни. Несколько десятков у него на глазах упаковывали в мешки для трупов.

Он подался вперед, чтобы видеть длинные тесные ряды шарнирных амортизаторов, забивших брюхо «Гая Молинари». Навскидку он сказал бы, что здесь собралось человек девяносто или сто. Так что до ужина он, очень может быть, увидит смерть еще пары дюжин.

— Как тебя зовут, малыш?

— Диого.

— Миллер, — представился он и протянул парнишке руку. Взятый на «Росинанте» боевой скафандр марсиан позволял пальцам сгибаться намного легче, чем перчатке парня.

По правде сказать, Миллер был не в лучшем для штурма состоянии. На него накатывали волны беспричинной тошноты, и плечи ныли, когда падал уровень лекарств в крови. Но он умел обращаться с оружием и, возможно, имел больше опыта боев в коридорах, чем девять десятых старателей и рудокопов вроде Диого, набранных АВП. Как-нибудь обойдется.

Щелкнула корабельная система оповещения.

— Говорит Фред. Мы получили известие от поддержки с воздуха: через десять минут — зеленый свет. Приступайте к проверке снаряжения, люди.

Миллер развалился на койке. Вокруг щелкала и звякала сотня боевых скафандров, сотня пистолетов, сотня штурмовых винтовок. Свое снаряжение он проверил уже не раз и не собирался проделывать все заново.

Через несколько минут навалится перегрузка. Антиперегрузочный коктейль дозировали скупо, ведь им прямо из амортизаторов предстояло вступить в бой. Нет резона сверх самого необходимого накачивать наркотиками свою штурмовую группу.

Джули присела к нему на койку, волосы плавали над ее головой, словно под водой. Ему представилась рябь света, пробегающая по ее лицу. Портрет юной гонщицы в образе русалки. Она улыбнулась его мыслям, и Миллер улыбнулся в ответ. Он знал, что она с ними. С Диого, с Фредом, с остальными бойцами АВП, патриотами вакуума, она лежала в амортизаторе в чужом скафандре, направляясь к станции, где ее убьют в борьбе за лучшее будущее. Миллер знал, что его бы здесь не оказалось. Если бы не она. В каком-то смысле он занял ее место. Он стал ею.

«Они справились, — сказала или просто подумала Джули. — Если переходят к штурму, значит, „Росинант“ уцелел — во всяком случае, успел прорвать оборону». Миллер кивнул, соглашаясь с ней, и позволил себе минуту порадоваться этой мысли, прежде чем гравитация ускорения вжала его в амортизатор с такой силой, что сознание помутилось и трюм в глазах потемнел. Он почувствовал и рывок торможения, когда все амортизаторы перевернулись на шарнирах к новому «верху». В кожу Миллера впились иглы. Произошло что-то глубокое и громкое, от чего «Молинари» загудел огромным колоколом. Проломили оболочку станции. Мир жестко дернулся влево, койка в последний раз перевернулась, когда штурмовой корабль включился во вращение станции.

Кто-то орал на него:

— Пошли, пошли, пошли!

Миллер взял свою штурмовую винтовку, хлопнул по прицепленной на бедро кобуре пистолета и влился в плотный поток у выхода. Ему не хватало привычной шляпы.

Служебный коридор, в который они вломились, был узким и темным. Схемы, набросанные инженерами Тихо, предсказывали, что с настоящим сопротивлением они столкнутся только в обитаемой части станции. Расчет не подтвердился. Движение застопорилось, когда автоматический защитный лазер разрезал надвое первый ряд бойцов АВП.

— Группа три, газ! — рявкнул Фред прямо в ухо каждому, и в воздухе распустились полдюжины белых клубов антилазерной дымовой завесы. При следующей вспышке лазера стены засветились безумной радугой и воздух наполнился запахом горящего пластика, но никто не погиб. Миллер двинулся дальше и вверх по металлической эстакаде. Полыхнул резак, и служебная дверь распахнулась.

Коридоры станции Тот оказались широкими и просторными, длинные плети плюща были заботливо уложены по спирали, через каждые несколько шагов попадались ниши, в которых стояли со вкусом подсвеченные деревца бонсай. Мягкий, похожий на солнечный, свет придавал обстановке сходство со спа-салоном или богатым домом. На полах лежали ковры.

Дисплей его скафандра замигал, указывая предполагаемое направление штурма. Биение сердца перешло на ровную частую дробь, но в сознании воцарилось идеальное спокойствие. На первом перекрестке стоял дорожный барьер, охраняемый дюжиной человек в форме службы безопасности «Протогена». Ряды АВП оттянулись, используя как укрытие изгиб потолка. Линия огня приходилась на уровень коленных чашечек.

Гранаты были идеально круглыми, даже без отверстия для чеки. По мягким ковровым настилам они катились не так хорошо, как по камню или плитке, поэтому три штуки взорвались, не достигнув барьера. Взрыв молотом ударил по ушам, в узком коридоре им досталось от взрывной волны не намного меньше, чем противнику. Но барьер рухнул, и охранники отступили.

Все рванулись вперед, и Миллер услышал восторженные вопли своих новых соратников, вкусивших первой победы. Вопли доносились до него приглушенно, словно издалека. Возможно, его наушники не так уж хорошо смягчили удар. Нелегко будет продолжать штурм с лопнувшими перепонками.

Но тут включился Фред, и его голос прозвучал вполне явственно.

— Прекратить наступление! Назад!

Этого оказалось почти достаточно. Бойцы АВП замедлили бег, одернутые приказом Фреда, как поводком. Не военные. Даже не копы. Это была добровольная милиция астеров: никто не привил им дисциплину и уважение к власти. Все же они замедлили шаг. Они стали осторожнее. И поэтому, повернув за угол, не попали в ловушку.

Следующий коридор был длинным, прямым и вел — если верить навигатору — к служебному ходу с эстакадой в командный центр. Коридор казался пустым, но на трети расстояния до изгиба горизонта ковер вдруг полетел рваными клочьями. Один из ребят рядом с Миллером крякнул и повалился.

— Они используют шрапнельные снаряды рикошетом от изгиба, — сказал в ухо каждому Фред. — Осколки отскакивают «блинчиками». Не высовывайтесь и точно исполняйте приказы.

Его спокойный тон подействовал сильнее всякого крика. Миллер не мог сказать наверняка, что ему не почудилось, но в голосе слышалось и нечто большее. Уверенность. Палач станции Андерсон делал дело, которое знал лучше всего, направлял свое войско против тактической и оборонительной системы, которую сам помогал создавать, когда был их врагом.

Штурмовая группа медленно продвигалась вперед, поднялась коридором выше, и еще, еще. Воздух помутнел от дыма и разбитых панелей. Широкие коридоры выходили на площади и скверы, просторные, как тюремные дворы, с бойцами «Протогена» на сторожевых вышках. Боковые коридоры были перекрыты — обороняющие стремились загнать их под перекрестный огонь.

Не вышло. Штурмующие взламывали боковые двери, укрывались в полных дисплеями помещениях — то ли лекториях, то ли производственных комплексах. Дважды на них бросались безоружные штатские, продолжавшие работу даже во время штурма. Ребята из АВП скосили их очередями. Та часть Миллера, что еще оставалась копом, а не солдатом, дрогнула. Это же штатские. Убивать их — по меньшей мере неспортивно. Но Джули шепнула ему в ухо: «Здесь нет невиновных», — и ему пришлось согласиться.

Оперативный центр располагался на трети высоты мелкого гравитационного колодца станции, и оборона здесь была сильнее, чем все, с чем им до сих пор пришлось столкнуться. Миллер и еще пятеро, следуя указаниям всевидящего Фреда, укрылись в узком служебном коридоре и вели постоянный огонь, подавляя оборону коридора и не оставляя без ответа ни единого выстрела со стороны «Протогена». Миллер проверил штурмовую винтовку и удивился, увидев, как много осталось патронов.

— Ой, Пампо, — протянул его сосед, и Миллер улыбнулся, узнав под щитком шлема лицо Диого. — Денек так денек, пасса?

— Видал я и похуже, — согласился Миллер и замолчал. Ему захотелось почесать поврежденный локоть, но сквозь скафандр ничего не получилось.

— Ту бит? — спросил Диого.

— Нет, все в порядке. Просто… место странное. Не понимаю. Обстановка спа-салона, а устройство тюрьмы.

Парень вопросительно шевельнул рукой. Миллер в ответ встряхнул его кулак и заговорил, соображая на ходу:

— Всюду прямые линии и запирающиеся боковые проходы. Если бы я собирался построить что-то в этом роде, я бы…

Воздух запел, и Диого повалился, запрокидывая голову. Миллер вскрикнул и резко обернулся. Позади, в боковом коридоре, спешили в укрытие двое в форме «Протогена». Что-то с шипением пролетело мимо левого уха Миллера. Что-то еще как молотком ударило в нагрудник его усовершенствованной марсианской брони. Ему и в голову не пришло поднять винтовку: она сама оказалась в руках, выкашливая ответный огонь, словно продолжение его воли. Еще трое бойцов подошли на помощь.

— На места, — рявкнул Миллер. — Глаз не сводить с проклятого коридора. Главного. Этим я займусь.

«Глупо, — сказал он себе. — Глупо было подпустить их сзади. Глупо было останавливаться поболтать посреди боя». Окажись он умнее, не отвлекся бы, и тогда бы мальчик не…

Смех?

Диого сел, поднял свою винтовку и забросал пулями боковой коридор. Потом неуверенно встал на ноги и издал ухающий крик — как пацан, свалившийся с велосипеда. Широкая полоса белой пены тянулась от его ключицы вверх по правой стороне лицевого щитка. Лицо за щитком широко ухмылялось. Миллер покачал головой.

— Какого черта они используют оружие для разгона толпы? — спросил он скорее самого себя, чем мальчика. — Они что, думают, здесь уличные беспорядки?

— Передовая группа, — сказал ему в ухо Фред, — приготовьтесь. Движение через пять секунд. Четыре. Три. Два. Вперед!

«Я не знаю, что нас там ждет», — подумал Миллер, присоединяясь к общему рывку по коридору, ведущему к главной цели штурма. Широкая эстакада вывела к противоударным дверям с отделкой под дерево. Позади что-то взорвалось, но Миллер только пригнулся пониже и не стал оглядываться. Напор одетых в разнородную броню тел усилился, и Миллер споткнулся обо что-то мягкое. Тело в форме «Протогена».

— Дайте место! — закричал женский голос впереди. Миллер протиснулся к женщине, плечами и локтями рассекая толпу бойцов АВП. Он был уже рядом, когда она снова закричала.

— Что такое? — спросил он.

— Не могу разрезать эту дрянь, когда напирают все эти сопляки, — объяснила она, показывая уже раскалившийся по краям добела резак. Миллер кивнул и повесил винтовку за спину. Ухватив два первых подвернувшихся под руку плеча, он встряхнул их, добившись, чтобы его заметили, и сцепился с соседями локтями.

— Технику нужно место, — сказал он, и все трое навалились на своих же, оттесняя их назад.

«Сколько сражений в истории были проиграны из-за таких заминок?» — думал он. Победа почти достигнута, и тут союзники начинают наступать друг другу на ноги. Резак у него за спиной включился, в спину даже сквозь броню ударило жаром. На краю толпы плюнул и захлебнулся автомат.

— Как там? — спросил Миллер через плечо.

Женщина не ответила. Казалось, проходили часы, хотя это не могло занять больше пяти минут. Воздух наполнялся дымкой горячего металла и испарений пластика.

Так же внезапно резак выключился. Через плечо Миллер увидел, как просела и сдвинулась переборка. Техник сунула в щель между пластинами тонкий, как карточка, рычаг, запустила его и отступила назад. Станция вокруг них застонала от нового давления и нагрузок на металл. Переборка вскрылась.

— Пошли! — крикнул Миллер и сам, втянув голову в плечи, двинулся в открывшийся проход и вверх по ковровой эстакаде, в оперативный центр. Со своих постов управления на него круглыми от страха глазами таращились дюжина мужчин и женщин. — Вы арестованы! — выкрикнул Миллер, окруженный кипящей толпой солдат АВП. — Нет, не то, но… руки вверх и отойти от управления!

Один из мужчин — высокий, как астер, но крепкого, сформированного полной силой тяжести сложения — вздохнул. На нем был хороший костюм из льна и плотного шелка, без швов и складок, цифрового покроя.

— Исполняйте, что они говорят, — сказал человек в костюме. Он выглядел раздраженным, а не испуганным.

Миллер прищурился:

— Мистер Дрезден?

Тот поднял ухоженные брови и, помедлив, кивнул.

— Вы-то мне и нужны, — сказал Миллер.

Фред вошел в центр управления как хозяин. Чуть расправились плечи, на один градус выпрямилась спина, и место главного инженера Тихо занял генерал. Он осмотрел центр, одним взглядом отметив каждую деталь, и кивнул технику АВП.

— Все перекрыто, сэр, — доложил техник. — Станция наша.

Миллер впервые присутствовал при мгновении искупления. Это было явлением таким редким, таким интимным, что наводило на мысль о религии. Десятилетия назад этот человек — моложе, крепче, не такой седой — вступил на космическую станцию по колено в крови, ступая по телам убитых астеров, а теперь, по тому, как чуть заметно расслабились его челюсти, как распрямились плечи, Миллер видел, что бремя сброшено. Может быть, не совсем, но большей частью. Многим такое не удается за целую жизнь.

Он задумался, что почувствует, если подобное выпадет и ему.

— Миллер, — сказал Фред, — я слышал, вы хотели тут с кем-то потолковать.

Дрезден поднялся с кресла, игнорируя наставленные на него пистолеты и винтовки, словно все это не имело к нему отношения.

— Полковник Джонсон, — заговорил он. — Я должен был ожидать, что за всем этим стоит фигура вашего калибра. Меня зовут Дрезден.

Он вручил Фреду матовую черную визитку. Фред машинально принял ее, но не стал смотреть.

— Вы отвечаете за все, что здесь творится?

Дрезден ответил ему ледяной улыбкой и, прежде чем заговорить, огляделся вокруг.

— Я бы сказал, что за некоторую часть ответственны вы, — ответил он. — Вы только что убили несколько человек, просто исполнявших свою работу. Но, может быть, мы отложим поиски виновных и перейдем к более существенным вопросам?

Улыбка Фреда почти коснулась глаз.

— И каким же?

— К условиям сделки, — пояснил Дрезден. — Вы — человек опытный. Вы понимаете, что победа ставит вас в невыгодное положение. «Протоген» — одна из крупнейших земных корпораций. Атака на нее обойдется АВП тем дороже, чем дольше вы будете удерживать станцию.

— Неужели?

— Разумеется. — Дрезден небрежно отмахнулся от иронии в тоне Фреда. Миллер покачал головой. Этот человек действительно не понимал, что происходит. — Вы взяли заложников. Что ж, вот они — мы. Мы можем подождать, пока Земля пришлет несколько боевых фрегатов, чтобы вы вели переговоры под их прицелом, или можем покончить с этим сразу.

— Вы спрашиваете меня… сколько денег я хочу получить за то, что заберу своих людей и уйду? — спросил Фред.

— Если вам нужно денег. — Дрезден пожал плечами. — Или оружия. Сведений. Медикаментов. Что там вам требуется, чтобы продолжать вашу несчастную войну, лишь бы поскорей покончить.

— Мне известно, что вы сделали с Эросом, — тихо сказал Фред.

Дрезден хихикнул. От этого звука по спине у Миллера пробежали мурашки.

— Мистер Джонсон, — возразил Дрезден. — Никто не знает, что мы сделали с Эросом. И каждая минута, которую я трачу на то, чтобы играть в ваши игры, отрывает меня от важных дел. Уверяю вас — более выгодной позиции для торговли у вас уже не будет. В ваших интересах не затягивать.

— И что вы предлагаете?

Дрезден развел руками.

— Все, что пожелаете, и амнистию сверх того. Лишь бы вы убрались отсюда и дали нам вернуться к работе. Мы оба останемся в выигрыше.

Фред рассмеялся. Смех был невеселым.

— Позвольте уточнить, — сказал он. — Вы сулите мне все царства земные, если я единожды поклонюсь вам?^[31]

Дрезден качнул головой.

— Не узнаю цитаты, — сказал он.

Глава 41 Холден

«Росинант» причалил к станции Тот на последнем вздохе маневровых двигателей. Холден ощутил, как сомкнулись на корпусе причальные зажимы дока и гравитация вернулась к едва ощутимой трети g. Взорвавшаяся рядом плазменная боеголовка вырвала наружную дверь шлюза и залила шлюзовую камеру перегретым газом, мгновенно намерзшим на люк. Значит, им придется выходить через грузовой шлюз на корме и пробираться по наружной оболочке станции.

Ничего, они в скафандрах. В «Роси» было уже столько дыр, что система восстановления не успевала восполнять потери воздуха, а их запас кислорода улетел в пространство с тем же взрывом, что прикончил входной шлюз.

Алекс вывалился из рубки: лица за шлемом было не различить, но брюшко выдавало его даже под скафандром. Наоми закрыла свои программы, отключила питание корабля и присоединилась к Алексу. Все трое спустились по трапу к корме. Там их ждал Амос, уже пристегнувший к скафандру ранец и заряжавший его азотом из баллона. Механик заверил Холдена, что тяги маневрового ранца хватит, чтобы преодолеть вращение станции и вывести их к люку.

Все молчали. Холден ждал ругани. Ему даже хотелось услышать, как они петушатся. Но раненый «Роси», видно, располагал к молчанию. Возможно, даже к благоговейному молчанию.

Холден привалился к переборке грузового отсека и закрыл глаза. Слышалось только шипение его воздуховода и слабые помехи в рации. Сломанный, забитый кровью нос не различал запахов, а во рту стоял меднистый вкус. И все равно он не мог согнать с лица улыбку.

Победа. Они добрались до «Протогена», отбили все удары мерзавцев и расквасили им нос! Уже сейчас бойцы АВП штурмуют станцию, стреляют в тех, кто помогал убить Эрос.

Холден не чувствовал к ним жалости — и считал, что это нормально. Моральные сложности возросли настолько, что мозг не успевал их обрабатывать, а просто купался в теплой расслабленности победы.

Рация загудела, и Амос доложил:

— Готов двигаться.

Холден кивнул, вспомнил, что на нем скафандр, и ответил:

— Выходим. Всем закрепиться.

Они с Алексом и Наоми вытянули буксирные концы и прицепили их к широкому поясу Амоса. Тот запустил открытие шлюза, и люк отошел, выбросив облачко газа. Вращение станции тотчас выбросило их наружу, но Амос сразу выровнял движение и потянул всех обратно к аварийному шлюзу Тота.

Пролетая вслед за Амосом мимо «Роси», Холден осматривал корабль снаружи и наскоро прикидывал, какой потребуется ремонт. Десятки пробоин в обшивке носа и, соответственно, во всех внутренних переборках. Ядра гауссовых пушек перехватчика вряд ли потеряли скорость, проходя через отсеки «Роси». Им очень повезло, что ни одно не угодило в реактор и не пробило в нем дыру.

Еще имелась здоровенная вмятина в маскировочных надстройках, придававших кораблю вид газового танкера. Холден не сомневался, что в наружной броне тоже появилась уродливая рана. Удар не дошел до внутренней обшивки, не то он расколол бы корабль надвое.

Поврежденный шлюз, потеря запасов кислорода и восстановительной системы — ущерб на миллионы долларов, и починка займет не одну неделю, если допустить, что они сумеют дотащить корабль до сухого дока.

Может, «Молинари» возьмет их на буксир.

Амос, предупреждая, трижды мигнул желтым огоньком ранца, и аварийный люк станции стал открываться. Когда они влетели внутрь, там их ждали четверо астеров в боевой броне.

Как только камера заполнилась воздухом, Холден стащил шлем и ощупал свой нос. Он казался размером вдвое против обычного и пульсировал с каждым ударом сердца. Наоми обхватила ладонями его лицо, прижала большие пальцы по обе стороны носа. Прикосновение показалось удивительно нежным.

Она повертела его вправо-влево, чтобы лучше рассмотреть, и выпустила.

— Нужна пластическая операция, не то останется кривым, — сообщила она. — Ничего, ты был слишком смазлив, а теперь в лице появится характер.

Губы Холдена невольно расползлись в широкой ухмылке, но ответить он не успел, потому что заговорил боец АВП.

— Видел драчку, эрмано.^[32] Вы пару задниц напинали!

— Спасибо, — ответил за всех Алекс. — А как у вас здесь?

Старший, судя по звездочкам на эмблеме АВП, сказал:

— Сопротивлялись меньше, чем мы ждали, но охрана «Протогена» дерется за каждый фут своего поместья. На нас даже яйцеголовые кидаются. Нескольких пришлось пристрелить.

Он указал на внутреннюю дверь шлюза.

— Фред пробивается к центру. Велел вас доставить, пронто.^[33]

— Показывайте дорогу, — гундосо согласился Холден.

— Как твоя нога, кэп? — спросил Амос, когда они вышли в коридоры станции. Холден только сейчас вспомнил о хромоте, оставшейся на память от зацепившей икру пули.

— Не болит, только мышца немного онемела, — ответил он. — А твоя?

Амос с ухмылкой глянул на ногу, хромавшую после перелома на «Доннаджере».

— Чепуха, — ответил он. — Что не насмерть, то не в счет.

Холден начал отвечать и осекся, когда они, свернув за угол, очутились посреди бойни. Они явно шли по следам штурмовой группы, потому что коридор здесь был завален телами, на стенах остались пулевые пробоины и ожоги. Холден с облегчением заметил, что людей в форме «Протогена» — больше, чем в скафандрах АВП. Но и мертвых астеров было достаточно, чтобы у него что-то сжалось под ложечкой. Когда они проходили мимо мертвеца в лабораторном халате, он едва удержался, чтобы не сплюнуть на пол. Охранники могли ошибиться, неудачно выбрать компанию-нанимателя, а вот научники этой станции убили полтора миллиона человек, лишь бы посмотреть, что из этого выйдет. Холден не прочь был убить их еще раз.

Что-то заставило его замедлить шаг. Рядом с мертвым ученым лежал нож вроде кухонного.

— Эй, — позвал Холден, — он что, с этим на вас кинулся?

— Да уж, псих, а? — отозвался один из сопровождающих. — Слыхал я, как лезут с ножом в перестрелку, но…

— Центр дальше, — напомнил командир. — Генерал ждет.

Войдя в командный центр станции, Холден увидел Фреда, Миллера, несколько бойцов АВП и одного незнакомца в дорогом костюме. Техников и операторов уже уводили, сковав им запястья наручниками. По стенам от пола до потолка тянулись экраны и мониторы, и по ним бежали строчки данных, прочесть которые Холден не успевал.

— Позвольте уточнить, — говорил Фред. — Вы сулите мне все царства земные, если я единожды поклонюсь вам?

— Не узнаю цитаты, — ответил незнакомец.

Их разговор прервался, когда Миллер заметил Холдена и тронул Фреда за плечо. Холден мог бы поклясться, что детектив встретил его теплой улыбкой, хотя на сумрачном лице она почти потерялась.

— Джим, — сказал Фред и поманил их к себе. Он держал в руках черную матовую визитку; глядя на нее, он представил: — Познакомьтесь: Энтони Дрезден, исполнительный директор биологической программы «Протогена» и автор проекта «Эрос».

Мерзавец в костюме сделал движение, словно рассчитывал на рукопожатие. Холден не удостоил протянутую руку взгляда.

— Фред, — сказал он. — Много потерь?

— Поразительно мало.

— Половина их охраны была вооружена травматикой, — пояснил Миллер. — Снаряжение для контроля толпы. Пули-липучки и все такое.

Холден кивнул, потом покачал головой и нахмурился.

— Я видел в коридорах много охранников «Протогена». Что же, они наняли столько народа, а потом дали им оружие, не способное остановить абордажную команду?

— Хороший вопрос, — признал Миллер.

Дрезден хихикнул.

— Об этом я и говорю, мистер Джонсон, — сказал он и повернулся к Холдену. — Джим? Пусть будет Джим. Тот факт, что вы не понимаете назначения охраны станции, указывает, что вы не представляете, во что влезли. А я полагал, вы знаете не меньше меня. Я как раз говорил здесь Фреду…

— Энтони, тебе бы лучше заткнуться, — предупредил Холден, сам удивившись внезапной вспышке гнева. Дрезден разочарованно взглянул на него.

Этот ублюдок не имеет права чувствовать себя так уверенно. Держаться так снисходительно. Холден хотел увидеть его перепуганным насмерть, умоляющим о пощаде, а не скрывающим за благовоспитанностью презрительную усмешку.

— Амос, если он еще раз обратится ко мне без разрешения, сломай ему челюсть.

— С удовольствием, капитан, — ответил Амос и сделал полшага вперед.

Дрезден криво усмехнулся при виде грозного кулака механика, но промолчал.

— Что нам известно? — С этим вопросом Холден обратился к Фреду.

— Мы знаем, что данные с Эроса поступают сюда и что всё там управляется с этой навозной кучи. Узнаем больше, когда разберем здесь все по винтикам.

Холден снова повернулся к Дрездену, оценивая внешность европейского аристократа, вылепленное гимнастикой тело, дорогую стрижку. Даже сейчас, в окружении вооруженных людей, Дрезден умудрялся выглядеть начальником. Холдену представилось, что он сейчас взглянет на часы, прикидывая, сколько еще драгоценного времени придется потратить на непрошеных гостей.

— Я хочу его спросить, — сказал он.

Фред кивнул.

— Ты это заслужил.

— Зачем? — спросил Холден. — Я хочу понять: зачем?

Улыбка Дрездена стала почти жалостливой, он засунул руки в карманы, словно болтал о футболе в портовом баре.

— А, это главный вопрос, — сказал он. — Затем, что такова воля Божья? Или вы хотите уточнить вопрос?

— Я об Эросе.

— Ну, Джим…

— Можете называть меня капитан Холден. Я тот самый, кто нашел ваш пропавший корабль, так что я смотрел видеозапись с Фебы. И знаю, что такое протомолекула.

— Неужто? — Улыбка Дрездена стала чуть более искренней. — Я должен поблагодарить вас за находку вирулентного агента на Эросе. Утрата «Анубиса» отбросила бы нас на месяцы назад. Зараженное тело, обнаружившееся прямо на станции, было даром божьим.

«Я знал. Твою мать, я так и знал», — подумал Холден. Вслух он повторил:

— Зачем?

— Вы же знаете, что это за агент. — Впервые с тех пор, как Холден вошел в комнату, Дрезден выглядел растерянным. — Теряюсь, что еще сказать. Это самое важное событие в истории человеческого рода. Это одновременно и доказательство, что мы не одиноки во вселенной, и наш билет за пределы пузырьков воздуха и камня, к которым мы привязаны.

— Вы не ответили на вопрос. — Холден чувствовал, что из-за сломанного носа угроза выходит довольно комичной. — Я хочу понять, зачем вы убили полтора миллиона человек.

Фред прокашлялся, но перебивать не стал. Дрезден бросил взгляд на полковника и снова обратился к Холдену:

— Я ответил, капитан. Полтора миллиона человек — мелочь, пустяк. То, над чем мы здесь работаем, много важнее. — Дрезден прошел к своему креслу и сел, поддернув штанины, чтобы не вытянулись пузыри на коленях. — Вы знаете, кто такой Чингисхан?

— Что? — в один голос спросили Холден и Фред. Миллер только разглядывал Дрездена и с непроницаемым лицом постукивал стволом пистолета по набедреннику скафандра.

— Чингисхан. Некоторые историки утверждают, что в своем завоевательном походе он убил или согнал с места четверть населения Земли того времени, — пояснил Дрезден. — Он стремился построить империю, каковая распалась сразу после его смерти. По меркам нашего поколения, чтобы приблизиться к его масштабам, пришлось бы убить около десяти миллиардов. Эрос в сравнении с этим просто потеряется при округлении.

— Вам действительно все равно, — тихо проговорил Фред.

— А мы, в отличие от хана, строим не эфемерную империю. Знаю, о чем вы думаете. Что мы мечтаем о величии. Рвемся к власти.

— А это не так? — спросил Холден.

— Конечно рвемся, — отрезал Дрезден. — Но вы мелко мыслите. Построить величайшую в истории империю — все равно что построить самый большой муравейник. Это мелочь. Где-то там существует цивилизация, которая два миллиарда лет назад создала протомолекулу и забросила ее к нам. Уже в то время они были богами. Чем они стали за эти два миллиарда лет прогресса?

Холден слушал Дрездена, и в нем нарастал ужас. Наверняка подобные речи звучали и прежде. Быть может, много раз. И они делали свое дело. Они убеждали тех, кто обладал властью. Вот почему «Протоген» получил корабли-невидимки с земных верфей и неограниченную тайную поддержку.

— Нам ужасно много придется наверстывать, джентльмены, — продолжал Дрезден, — но, к счастью, нам поможет в этом оружие нашего врага.

— Наверстывать? — спросил боец, стоявший слева от Холдена. Дрезден кивнул ему и улыбнулся.

— Протомолекула способна преобразовать организм-хозяин на молекулярном уровне, она производит генетические изменения в мухе. Не только в ДНК, во всех устойчивых репликаторах. Но она — всего лишь машина. Она не мыслит. Она следует инструкции. Если мы научимся изменять программу, мы станем управлять этими изменениями!

Холден перебил его:

— Она была предназначена, чтобы стереть земную жизнь и заменить ее такой, какая угодна создателям протомолекулы. И вы хотите выпустить ее на волю?

— Отличный вопрос! — Дрезден воздел палец, словно профессор, читающий лекцию. — К протомолекуле не прилагалось руководство пользователя. В сущности, у нас еще не было случая наблюдать за ее действием, за исполнением программы. Молекуле требуется значительная биомасса для начала работы, какой бы она ни оказалась.

Дрезден обвел руками покрытые строками данных экраны.

— Мы хотим пронаблюдать за ее действием. Увидеть, что она намерена сделать. И каким образом. И мы надеемся в процессе узнать, как можно изменить ее программу.

— Вы могли бы проделать то же в баке с бактериями, — сказал Холден.

— Меня не интересует перестройка бактерий, — возразил Дрезден.

— Ты псих долбаный, — проговорил Амос и сделал еще шаг к Дрездену. Холден положил руку на тяжелое плечо механика.

— Так, — сказал он. — Вы узнаете, как действует этот вирус, и что дальше?

— Дальше — все! Астеры смогут работать в открытом космосе без скафандров. Люди получат способность спать столетиями во время перелетов к звездам. Мы освободимся от миллионов лет эволюции при силе тяжести в одну g, мы больше не будем рабами воды и кислорода. Мы сами решим, какими хотим стать, и перепрограммируем себя в соответствии. Вот что дает нам протомолекула.

Воодушевленный собственной речью, Дрезден снова встал, его лицо горело пророческим пылом.

— То, к чему мы стремимся, — первая и единственная надежда человечества, если оно хочет выжить! Выбравшись отсюда, мы столкнемся с богами!

— А если мы не выберемся отсюда?

Лицо Фреда было задумчиво.

— Они однажды уже выстрелили в нас оружием судного дня, — ответил ему Дрезден.

Минуту стояла тишина. Холден чувствовал, как испаряется его уверенность. Он ненавидел все аргументы Дрездена, но не находил возражений. Он костями чувствовал, что что-то в них смертельно не так, но не мог найти слов.

Голос Наоми заставил его вздрогнуть.

— Их это убедило? — спросила она.

— Простите? — переспросил Дрезден.

— Ученых. Техников. Всех, кто понадобился вам для этого дела. Ведь исполнять-то пришлось им. Они должны были смотреть по видео, как на Эросе умирают люди. Они должны были устраивать эти радиоактивные душегубки. Если вы не собрали и не отправили в аспирантуру всех серийных убийц в системе — как вы этого добились?

— Мы модифицировали нашу научную группу, устранив моральные ограничения.

В голове у Холдена что-то щелкнуло, и не раз.

— Социопаты, — проговорил он. — Вы превратили их в социопатов.

— Весьма эффективных социопатов, — кивнув, подтвердил Дрезден с явной гордостью. — И весьма любознательных. Пока мы предоставляли иминтересные проблемы и неограниченные ресурсы для их решения, они оставались достаточно смирными.

— А на случай, если бы они взбунтовались, вы держали охрану, вооруженную слаботравматичным оружием, — вставил Фред.

— Да, время от времени в ней возникала надобность, — признал Дрезден, и на лбу у него проявились тонкие морщинки. — Понимаю. Вам это представляется чудовищным, но ведь я спасаю человечество! Я дарю человечеству звезды! Вы меня не одобряете? Хорошо. Позвольте спросить: вы можете спасти Эрос? Прямо сейчас?

— Нет, — ответил Фред, — но мы можем…

— Пустить на ветер собранный материал, — перебил Дрезден, — чтобы все мужчины, женщины, дети, погибшие на Эросе, умерли зря.

Все молчали. Фред хмуро скрестил руки. Холден понимал, какая борьба происходит в его сознании. Все, что говорил Дрезден, было отвратительно, жутко, и во всем этом чувствовалось слишком много правды.

— Или, — продолжал Дрезден, — мы могли бы сторговаться, после чего вы бы отправились восвояси, а я смог…

— Ладно, хватит, — впервые за долгое время заговорил Миллер. Холден оглянулся на него. Невыразительное лицо детектива застыло камнем. И он перестал постукивать себя пистолетом по бедру.

«О черт!»

Глава 42 Миллер

Дрезден ничего не понял. Даже когда Миллер поднял пистолет, его взгляд не отметил угрозы. Он видел только, что у Миллера в руках какой-то предмет — кажется, пистолет. Тут и пес испугался бы, но только не Дрезден.

— Миллер! — выкрикнул откуда-то издалека Холден. — Не надо!

Нажать курок было легко. Тихий щелчок, удар отдачи, смягченный перчаткой, и так еще дважды. Голова Дрездена откинулась назад, расцвела красным. Кровь залила экран, скрыв строки данных. Миллер шагнул ближе, выпустил еще два заряда в грудь Дрездену, мгновение подумал и вложил пистолет в кобуру.

В комнате было тихо. Парни из АВП уставились друг на друга и на Миллера. Внезапная смерть поразила их даже после жестокости атаки. Наоми с Амосом смотрели на Миллера, а капитан — на труп. Разбитое лицо Холдена застыло маской, выражавшей ярость, гнев, а возможно, и отчаяние. Миллер его понимал. Делать, что должно, было для Холдена неестественным. В другие времена это и Миллеру далось бы не так легко.

Только Фред не дрогнул и не встревожился. Он не улыбнулся и не нахмурился, и он не отвел взгляда.

— Что за черт? — прогундосил Холден. — Ты же его хладнокровно пристрелил.

— Угу, — сказал Миллер.

Холден покачал головой.

— А как же суд? Как же справедливость? Ты сам решаешь и сам исполняешь, да?

— Я коп, — ответил Миллер и удивился тому, как виновато прозвучал его голос.

— И уже не человек, так?

— Хватит, джентльмены, — раскатился в тишине голос Фреда. — Представление окончено. Вернемся к работе. Мне здесь нужна группа дешифровщиков. Надо эвакуировать пленных и разобрать станцию.

Холден, стиснув зубы, глядел то на него, то на Миллера, то на лежащего перед ними Дрездена.

— Эй, Миллер, — окликнул он.

— Да? — негромко отозвался Миллер. Он знал, чего ждать.

— Обратно добирайся без меня, — сказал капитан «Росинанта» и, развернувшись, зашагал прочь вместе со своей командой. Миллер посмотрел им вслед. В сердце мягко толкнулось раскаяние, но исправить уже ничего было нельзя. Взломанная переборка поглотила их. Миллер повернулся к Фреду.

— Подкинете меня?

— Вы носите наши цвета, — ответил Фред. — До Тихо мы вас доставим.

— Ценю, — отозвался Миллер и чуть погодя добавил: — Знаете, это было необходимо.

Фред ничего не ответил. А что он мог ответить?

Станция была повреждена, но не убита. Пока еще нет. Известие о команде социопатов распространилось быстро, и силы АВП учли предостережение. Фаза оккупации и захвата сотрудников длилась сорок часов вместо двадцати, которые потребовались бы на нормальных пленников. На людей. Миллер по возможности помогал с охраной пленных.

Ребятишки из АВП очень старались, но вряд ли кому-то из них приходилось прежде работать с задержанными. Они не умели сковать наручниками запястья и локти, чтобы преступник не смог задушить охранника, протянув руки вперед. Они не знали, как завязать веревку на шее таким узлом, чтобы пленник ни намеренно, ни случайно не задушил самого себя. Половина из них даже охлопать человека в поисках оружия не умели. Миллер знал и умел все это, как правила игры, в которую играл с самого детства. За четыре часа он только на научных сотрудниках обнаружил двадцать спрятанных ножей. Он действовал, почти не задумываясь.

Прибыла вторая волна транспортных кораблей: пассажирские, выглядевшие так, словно готовы были развалиться от одного плевка, эвакуаторы, уже занимавшиеся разборкой защиты и надстроек станции, корабли снабжения, доставившие провиант и медикаменты и забиравшие в обмен ящики и упаковки с драгоценным оборудованием. К тому времени, когда известие о штурме достигнет Земли, от станции останется один скелет, а ее население попрячут по незарегистрированным тюремным камерам в разных частях Пояса.

«Протоген», разумеется, должен был узнать раньше. Они держали форпосты не на внутренних планетах, а много ближе. Уже проводились расчеты: когда ожидать ответа, и в чью пользу шансы. Математика войны и пиратства. Миллер обо всем этом знал, но не позволял себе задумываться. Это пусть решает Фред со своими помощниками. Миллер для одного дня проявил более чем достаточно инициативы.

Зачеловеческое.

Это слово появлялось в новостях каждые пять или шесть лет и всякий раз относилось к чему-то новому. Гормон, вызывающий восстановление нервных клеток? Зачеловеческое. Секс-роботы со встроенным псевдоинтеллектом? Зачеловеческое. Самообучающаяся маршрутная сеть? Зачеловеческое. Это было словцо из рекламного буклета, пустое и бездушное, и всегда оно вызывало у него мысль о том, как ограничены представления людей о своих способностях.

Сейчас, переводя дюжину пленных в форме «Протогена» на транспорт, направляющийся бог весть куда, он находил в этом слове новый смысл.

Уже не человеческое?

Собственно, буквально «зачеловеческое» означало — «уже не человеческое». Что бы там ни было с протомолекулой, «Протогеном», Дрезденом, подражавшим одновременно Менгеле^[34] и Чингисхану, но Миллер подозревал, что сам он уже свернул за поворот. Много лет назад перестал быть человеком.

Они управились за сорок часов, и пришла пора отправляться. АВП ободрал станцию до костей, и следовало поторапливаться, пока не объявились мстители. Миллер сидел в кресле-амортизаторе, кровь кипела на остатках амфетаминов, а сознание то погружалось, то выныривало из посттравматического психоза. Перегрузка навалилась как подушка на лицо. Он смутно осознал, что плачет. Это ничего не значило.

В полубреду Миллер снова слышал Дрездена, изливавшего посулы и ложь, полуправду и видения будущего. Слова представлялись ему темным дымом, пронизанным черными волокнами протомолекулы. Их нити тянулись к Холдену, Наоми, Амосу. Он искал пистолет, чтобы прекратить это, сделать, что должно. Собственный вопль отчаяния разбудил его и напомнил, что это уже сделано.

Джули сидела рядом, опустив прохладную ладонь ему на лоб. В ее улыбке была нежность, понимание. Прощение.

«Спи», — сказала она, и он погрузился в черную глубину.

— Ой, Пампо, туды-сюды, сабез?

Это было десятое утро Миллера на Тихо, седьмое пробуждение в душной и тесной, как чулан, каютке Диого. По звону в голосе парня он чувствовал, что оно окажется и последним. Рыба и компания на третий день начинают пованивать. Он скатился с тощей койки, расчесал пальцами волосы и кивнул. Диого разделся и молча влез на освободившееся место. От него несло спиртным и дешевой гидропонной марихуаной.

Терминал Миллера сообщил, что вторая смена два часа как закончилась, третья наполовину прошла. Он собрал свои вещи в чемоданчик, выключил свет над захрапевшим уже Диого и потащился в общий душ, чтобы истратить еще несколько оставшихся кредитов и выглядеть не таким бездомным.

По возвращении на Тихо он приятно удивился, обнаружив, как вырос его счет. АВП — читай, Фред Джонсон — заплатил ему за Тот. Миллер об этом не просил, и что-то в нем требовало вернуть деньги. Окажись у него выбор, он, вероятно, так и сделал бы. Но выбора не было, и он старался растянуть средства, насколько возможно, и оценить иронию положения. В конечном счете ему и капитану Шаддид платили по одной ведомости.

Первые дни после возвращения на Тихо Миллер ожидал появления штурма станции Тот в новостях. «ОБЕЗУМЕВШИЕ АСТЕРЫ ЛИШАЮТ ЗЕМНУЮ КОРПОРАЦИЮ НАУЧНОЙ БАЗЫ!» Ему бы следовало найти себе работу и место, куда его пустят не из милости. Он все собирался, но часы словно растворялись, пока он сидел в баре или на террасе, говоря себе, что еще только пару минут посмотрит новости.

Марсианский флот претерпел еще несколько атак от астеров. Полтонны разогнанного до высоких скоростей щебня заставили два их боевых корабля сменить курс. Уменьшение добычи воды в кольце Сатурна было вызвано то ли запретом на нелегальные работы, то ли необходимостью усиленной охраны. Две принадлежащие Земле рудные шахты подверглись атаке — Марса или АВП. Погибло четыреста человек, пошел третий месяц блокады Марса, установленной Землей. Коалиция ученых и специалистов по терраформированию вопила об угрозе каскадному процессу, о том, что, если война продлится еще год или два, недостатки снабжения отбросят проект терраформирования на поколения назад. Все винили друг друга в истории с Эросом. Станции Тот как будто и не существовало.

Однако она должна была объявиться.

Учитывая, что большая часть марсианского флота все еще находилась у внешних планет, земная осада оказывалась очень ненадежной. Время истекало быстро. Марсианские корабли либо вернутся домой и попытаются разогнать несколько более устаревшие и медлительные, зато более многочисленные земные корабли, либо двинутся на саму Землю. Земля все еще поставляла тысячи наименований продуктов, которые не росли больше нигде, но стоило кому-то выйти из себя, преисполнившись самоуверенности или отчаяния, и камни запросто начнут валиться в гравитационный колодец.

Все это было отвлекающим маневром.

Когда-то ходил такой анекдот, Миллер уже не помнил, от кого его слышал. Девушка на похоронах своего отца знакомится с отличным парнем. Они разговаривают, влюбляются, но он уходит прежде, чем она успела взять у него номер. Девушка не знает, как его найти.

И неделю спустя она убивает свою мамочку.

Можно смеяться.

Такова логика «Протогена», Дрездена, Тота. «Существует проблема, — говорят они себе, — и существует решение». Невинная кровь, заливающая эту проблему, значит не больше, чем шрифт, которым записываются расчеты. Они отделили себя от человечества. Отключили те группы клеток в мозгу, которые делают чужую жизнь священной. Или ценной. Или стоящей спасения. И это ничего им не стоило, кроме разрыва всех связей с людьми.

Забавно, как знакомо это звучит.

Парень, который вошел в бар и кивнул Миллеру, был из приятелей Диого. Лет двадцати, может, чуть меньше. Ветеран станции Тот, совсем как Миллер. Он не помнил, как зовут мальчишку, но видел его достаточно часто, чтобы заметить: он держится иначе, чем другие. Замкнут на все замки. Миллер стукнул по экрану, отключив звук, и подошел к парню.

— Привет, — сказал он, и тот резко вскинул голову. Лицо его напряглось, но поверх была натянута мягкая нарочитая улыбка. «Это же старый дедок Диого. Тот самый, как известно всему Тихо, что прикончил главного ублюдка во вселенной». Миллер заслужил пару очков, и парень кивнул ему на стул рядом. — Все довольно хреново, а? — заговорил Миллер.

— Ты и половины не знаешь, — ответил паренек. У него был резкий выговор. Астер, если судить по росту, но из образованных. Может, техник. Паренек отстучал заказ на выпивку, и бар выдал стакан прозрачной жидкости, такой летучей, что Миллер видел парок над ней. Парень выпил ее залпом.

— Не помогает, — заметил Миллер.

Парень взглянул на него. Миллер развел руками.

— Говорят, выпивка помогает, а на самом деле — нет, — пояснил он.

— Нет?

— Нет. Помогает иногда секс, если найти девчонку, которая с тобой потом поговорит. И стрельба в тире. Спускаешь пар, знаешь ли. А от выпивки легче не становится. Только меньше замечаешь, как тебе плохо.

Паренек усмехнулся и покачал головой. Он готов был что-то рассказать, поэтому Миллер сел поудобнее и предоставил молчанию говорить за себя. Он догадывался, что мальчик кого-то убил, возможно, на Тоте, и его это преследовало. Но парень, вместо того чтобы выложить свою историю, взял у Миллера терминал, набрал несколько локальных кодов и вернул. На экране появилось обширное меню — видео, аудио, давление и состав воздуха, уровень радиации. Миллер только через полсекунды понял, что перед ним. Они раскололи шифр передач с Эроса.

Он видел протомолекулу в действии. Он видел полную экспертизу трупа Джульетты Андромеды Мао. На мгновение бесплотный образ Джули возник рядом с ним.

— Если ты когда-то сомневался, правильно ли пристрелил того типа, — сказал парень, — посмотри это.

Миллер открыл файл.

Длинный коридор, такой широкий, что двадцать человек могли бы пройти в ряд. Пол влажно блестит и колеблется, как поверхность канала. Что-то маленькое неуклюже катится по луже. Приблизив изображение, Миллер увидел человеческое туловище — грудную клетку, позвоночник, волочащиеся концы бывших внутренностей, превратившихся в длинные щупальца протомолекулы. Оно подтягивалось вперед на культях рук. Голова отсутствовала. Нижняя строка показывала, что запись сопровождается звуком, и Миллер включил аудио. Высокий писк напомнил ему голос напевающего про себя недоразвитого ребенка.

— И всюду так, — сказал мальчик. — Вся станция кишит… таким.

— Что там происходит?

— Строит что-то. — Паренек содрогнулся. — Я подумал, тебе надо это видеть.

— Да? — отозвался Миллер, приковавшись взглядом к экрану. — Чем я тебя так обидел?

Парень рассмеялся.

— Все считают тебя героем за то, что ты убил того типа, — объяснил он. — Думают, что всех, кого мы захватили на станции, надо бы повышвыривать в шлюз.

«Возможно, надо бы, — подумал Миллер, — если мы не найдем способа снова сделать их людьми». Он переключил запись. Уровень казино, где побывали они с Холденом, или другое очень похожее место. По потолку наросла сеть из чего-то, напоминающего кости. Между ними шныряли черные слизняки длиной в ярд. Звук в динамике походил на шум прибоя по песку. Он снова переключился. Портовый док, переборка закрыта и поросла огромными спиралями наутилусов, казалось передвигавшимися под его взглядом.

— Все считают, что ты офигенный герой, — повторил паренек, и на этот раз его слова задели Миллера. Он покачал головой.

— Нет, — сказал он, — я просто бывший коп.

Почему перестрелка и вторжение на вражескую станцию, полную людей и автоматики, готовых тебя убить, пугают меньше, чем разговор с людьми, с которыми недели провел на одном корабле?

И все же.

Шла третья смена, бар на обзорной платформе затемнили по ночному. Воздух ароматизировали чем-то похожим на дымок, но другого происхождения. Пианино лениво пререкалось с басом на фоне поющего по-арабски человеческого голоса. Тусклая подсветка освещала ножки столов, отбрасывала мягкие тени на лица и тела, подчеркивая бедра, животы и груди. Верфь за окнами, как всегда, деловито трудилась. Подойди он ближе, мог бы различить еще залечивавшего раны «Росинанта». То, что не убивает, делает нас сильнее. Корабль набирал силу.

Амос с Наоми заняли угловой столик. Алекса не было видно. И Холдена не было видно. Это упрощало дело. Не то чтобы сильно, но упрощало. Он подошел к ним. Наоми увидела его первой, и Миллер заметил в ее лице мелькнувшую неловкость, тут же стертую при его приближении. Амос повернулся, чтобы посмотреть, что ее встревожило, но ни уголки его губ, ни глаза не дрогнули, отражая неприязнь или улыбку. Миллер почесал локоть, который вовсе не чесался.

— Эй, — сказал он. — Позволите поставить выпивку?

Молчание длилось мигом дольше, чем должно было, а потом Наоми вымучила улыбку.

— Конечно. Только один круг. У нас… дела. Капитан велел.

— А, да. — Амос лгал еще более неуклюже, чем Наоми, и не пытался этого скрыть. — Дела. Важные.

Миллер сел, поднял руку, подзывая официанта, и, когда тот кивнул, облокотился на стол. Он словно сидя принял боевую стойку, пригнулся вперед, так что плечи защищали мягкий живот и шею. Так держится человек, ожидающий удара.

Подошел официант, разлили пиво. Миллер расплатился деньгами АВП и отпил глоток.

— Как корабль? — спросил он наконец.

— Собирается помаленьку, — ответила Наоми. — Его и вправду чертовски измордовали.

— Но летать будет, — добавил Амос. — Крепкий сукин сын.

— Это хорошо. Когда… — Миллер запнулся на слове и начал заново: — Когда улетаете, люди?

— Когда скажет капитан, — пожал плечами Амос. — Воздух мы уже держим, можем отправляться хоть завтра, если он решит, куда хочет попасть.

— И если Фред нас отпустит, — сказала Наоми и поморщилась, будто тут же пожалела о своих словах.

— Вот в чем дело? — спросил Миллер. — АВП держится за Холдена?

— Просто подумалось, — возразила Наоми. — Слушайте, спасибо за выпивку, Миллер, но, право, мне кажется, нам пора идти.

Миллер глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух.

— Да, — проговорил он, — конечно.

— Ты иди, — обратился к Наоми Амос. — Я догоню.

Наоми недоуменно взглянула на него, но Амос в ответ только улыбнулся. Толковать эту улыбку можно было по-разному.

— Хорошо, — сказала Наоми. — Только не задерживайся надолго, а? Дела.

— Капитан велел, — согласился Амос. — Не волнуйся.

Наоми встала и пошла прочь. Заметно было, как трудно ей не оглядываться через плечо. Миллер посмотрел на Амоса. Освещение придавало облику механика нечто демоническое.

— Наоми — хороший человек, — сказал Амос. — Она мне нравится, понимаешь? Похожа на мою маленькую сестренку, только головастая, и я бы ее взял, если бы она согласилась. Понимаешь?

— Еще бы, — сказал Миллер. — Мне она тоже нравится.

— Она не такая, как мы, — сказал Амос, и его теплая улыбка пропала.

— Потому-то она мне и нравится, — сказал Миллер. Это был правильный ответ. Амос кивнул.

— Ну вот. Что до капитана, ты сейчас в полном дерьме.

Каемка пены на краях его стакана в полумраке светилась белым. Миллер чуть повернул стакан, пристально наблюдая за пузырьками.

— Потому что я убил того, кого давно надо было? — спросил он. Горечь в собственном голосе его не удивила, но она оказалась глубже, чем он ожидал. Амос ее не услышал или не захотел услышать.

— Потому что это вошло у тебя в привычку, — сказал он. — Кэпу это не по вкусу. Он нервничает, когда людей убивают, не потолковав прежде. Ты не раз проделывал это на Эросе, но… знаешь?

— Да, — сказал Миллер.

— Станция Тот была не Эрос. И куда бы ты ни попал дальше, там тоже будет не Эрос. Капитан не хочет иметь тебя рядом.

— А вы, остальные? — спросил Миллер.

— Мы тоже не хотим, — ответил Амос. Это было сказано не жестоко и не мягко. Так он мог говорить о поломке в машине. О чем угодно. Его слова ударили Миллера в живот, как раз туда, где он ждал удара. Отбить их было невозможно. — Ну вот, — продолжал Амос. — Мы с тобой довольно похожи. Меня жизнь покрутила. Знаю, что я такое, а мой моральный компас… Скажу тебе, он давно отказал. Кое-что виделось иначе, когда я был мальчишкой. Я мог оказаться с теми бандитами на Тоте и знаю это. Капитан не мог бы. В нем этого нет. Он ближе к праведнику, чем любой здесь. И если он велит тебя вычеркнуть, так тому и быть, потому что, как мне видится, он, может, и прав. Уж точно, скорее он прав, чем я.

— Понятно, — сказал Миллер.

— Угу. — Амос допил пиво — свое, потом Наоми. И ушел, оставив Миллера наедине с собой и пустотой внутри. «Наву» осветился переливающейся россыпью огоньков — там что-то проверяли. Миллер ждал.

Рядом с ним, на месте, покинутом Амосом, оказалась за столом Джули Мао.

«Ну вот, — сказала она. — Похоже, остались только ты да я».

— Похоже на то, — сказал он.

Глава 43 Холден

Рабочие «Тихо» в синих комбинезонах и масках сварщиков заваривали дыру в переборке камбуза. Холден наблюдал за работой, прикрыв глаза от резкого голубого сияния горелок. Когда стальную пластину закрепили, сварщица сдвинула маску на лоб, чтобы проверить шов. У нее были голубые глаза, личико пикси^[35] в форме сердечка и рыжие волосы, собранные калачиком. Звали ее Сэм, и она числилась бригадиром ремонтной команды на «Росинанте». Амос безуспешно таскался за ней две недели. Холдена это радовало, потому что пикси оказалась лучшим из знакомых ему механиков, и он предпочитал, чтобы она занималась только его кораблем.

— Превосходно, — сказал он, когда она провела рукой в перчатке по остывающему металлу.

— Нормально. — Она пожала плечами. — Подчистим поглаже, закрасим, и вы и не вспомните, что кораблику сделали бо-бо. — У нее был на удивление низкий голос, противоречивший ее виду и обыкновению употреблять смешные детские словечки. Холден догадывался, что из-за внешности ее, при той профессии, которую она выбрала, когда-то многие недооценивали. Он не собирался повторять их ошибку.

— Ты сделала потрясающую работу, Сэм, — сказал Холден. Он догадывался, что «Сэм» — сокращение полного имени, но не спрашивал какого, а сама она об этом молчала. — Я не раз говорил Фреду, как мы счастливы, что этим делом занимаешься ты.

— Может, в следующем приказе меня отметят золотой звездочкой, — отозвалась она, отложила горелку и встала. Холден поискал, что еще сказать, и не нашел. — Извини. — Она повернулась к нему лицом. — Я ценю, что ты хвалил меня боссу. И, честно говоря, заниматься твоим малышом было приятно. Кораблик что надо. Такая трепка любой из наших превратила бы в лом.

— И нас чуть не превратила, — заметил Холден.

Сэм кивнула и принялась снимать рабочее снаряжение. В это время по трапу с верхней палубы спустилась Наоми с инструментами электрика на сбруе серого комбинезона.

— Как там дела? — спросил Холден.

— Девяносто процентов. — Наоми прошла через камбуз к холодильнику и достала бутылку сока. — Плюс-минус. — Взяв вторую бутылку, она перебросила ее Сэм, и та поймала одной рукой.

— Наоми! — Она шутливо подняла бутылку в тосте, прежде чем выдуть половину одним глотком.

— Сэмми. — Наоми, ухмыльнувшись, ответила тем же.

Они сразу отлично поладили, и Наоми теперь проводила много времени с Сэм и ее бригадой. Холден скрывал от самого себя, что злился, перестав быть единственной ее компанией. А когда, как сейчас, ему приходилось это признать, чувствовал себя мерзавцем.

— Сегодня устроим «Голго» в рубке? — спросила Сэм, допив остатки сока.

— Думаешь, Си-7 не надоело, что мы подтираем им задницы? — ответила ей Наоми. Для Холдена все это звучало как шифрованные переговоры.

— Можно дать им фору, — предложила Сэм. — Потом подтянем, хряпнем молотком и подотрем то, что останется.

— По мне, хорошая мысль, — согласилась Наоми и, бросив бутылку в утилизатор, повернулась обратно к трапу. — Значит, встречаемся в восемь. — Она вдруг вспомнила о Холдене. — До скорого, капитан.

— Как ты думаешь, долго еще? — спросил Холден в спину собиравшей инструменты Сэм.

Та пожала плечами.

— Пара дней, если доводить до совершенства. Лететь можно хоть сейчас, если не думать о косметике и мелочах.

— Еще раз спасибо. — Когда Сэм обернулась, Холден протянул ей руку. У нее была жесткая от мозолей ладонь и крепкое пожатие. — Надеюсь, вы подотрете пол за этими Си-7?

Она хищно усмехнулась ему.

— Даже не сомневайся.

По распоряжению Фреда Джонсона АВП обеспечил команде жилье на станции на время ремонта, и за эти несколько недель каюта Холдена стала для него домом. Станция Тихо была богата и не жалела денег на своих сотрудников. На одного Холдена пришлось три комнаты, считая ванную и кухонный уголок в гостиной. На других станциях подобная роскошь полагалась разве что губернатору, но у Холдена сложилось впечатление, что для управленческого персонала Тихо это была стандартная квартира.

Он бросил перемазанный костюм в стиральную машину и включил кофеварку, прежде чем заскочить в персональный душ. Душ каждый вечер после работы — тоже невообразимая роскошь. Недолго и расслабиться. Поверить, что период ремонта и тихой домашней жизни — норма, а не короткая интерлюдия. Холден не мог себе этого позволить.

Действия Земли против Марса заполняли все новости. Купола еще стояли, но два метеоритных ливня изрыли оспинами широкие склоны горы Олимп. Земля заверяла, что это падали обломки Деймоса, Марс — что это преднамеренная угроза и провокация. Марсианские корабли на полной тяге шли от гигантов к родной планете. С каждым днем, с каждым часом близилось время, когда Земле придется уничтожить Марс или отступить. Ораторы АВП упорно твердили, что, кто бы ни остался победителем, следующим ходом он уничтожит их. Холден совсем недавно помогал Фреду в операции, которую Земля должна была расценить как самое крупное пиратское нападение за историю Пояса.

А на Эросе умирали полтора миллиона человек. Холден вспомнил видео, показывавшее, что происходит с людьми на станции, и содрогнулся, хотя стоял под горячим душем.

Да, и еще пришельцы. Чужаки, которые два миллиарда лет назад пытались овладеть Землей и потерпели неудачу, потому что на дороге подвернулся Сатурн. Нельзя было забывать о чужаках. Его мозг еще не справлялся с обработкой этой мысли и притворялся, будто ее не существует.

Холден взял полотенце и, вытираясь, включил настенный экран в гостиной. Воздух наполняла смесь запахов кофе, влажных испарений душа и легкого травяного и цветочного аромата, который на Тихо полагался всем жилым помещениям. Холден начал с новостей, но в рассуждениях о военных действиях не нашел ничего нового. Он переключился на шоу какого-то конкурса с невразумительными правилами и идиотски хихикающими участниками. Потом перебрал несколько программ, в которых опознал комедии по паузам в тех местах, где актеры ожидали взрывов смеха.

Когда у него заныли челюсти, он сообразил, что все это время стискивал зубы. Выключив экран, он забросил пульт на кровать в спальне. Обернул полотенце вокруг бедер, налил себе чашку кофе и рухнул на диван в тот самый момент, когда в дверь позвонили.

— Кто там? — во всю мощь легких рявкнул он. Ответа не было. На Тихо отличная звукоизоляция. Он пошел к двери, по пути стыдливо поправляя полотенце, и рывком распахнул ее.

За дверью стоял Миллер. На нем был мятый серый костюм, возможно привезенный еще с Цереры, а в руках он тискал свою нелепую шляпчонку.

— Холден… — начал он, но Холден немедленно оборвал его.

— Какого черта тебе надо? — спросил он. — Ты и впрямь мнешься у меня на пороге со шляпой в руках?

Миллер улыбнулся и нахлобучил шляпу на голову.

— Знаешь, я никогда не понимал, что это значит.

— Теперь знаешь, — отрезал Холден.

— У тебя найдется минута? — спросил Миллер.

Холден поколебался, разглядывая тощего детектива. И быстро сдался. Он был тяжелее Миллера килограммов на двадцать, но невозможно принять угрожающий вид перед человеком, который смотрит на тебя с высоты лишнего фута.

— Ладно, входи, — сказал он, направляясь в спальню. — Дай мне одеться. Там есть кофе.

Он не ждал ответа: просто закрыл дверь спальни и сел на кровать. После возвращения на Тихо они с Миллером не обменялись и дюжиной слов. Он понимал, что так это оставить невозможно, как бы ему ни хотелось. Он обязан был Миллеру, по крайней мере, объяснением перед окончательным разрывом.

Он натянул теплые хлопчатые штаны и джемпер, провел ладонью по влажным волосам и вернулся в гостиную. Миллер сидел на диване с чашкой в руках.

— Хороший кофе, — похвалил детектив.

— Ну, я слушаю, — ответил Холден, заняв стул напротив.

Миллер отпил кофе и начал:

— Ну…

— Я хочу сказать, ты намерен мне объяснить, что был прав, выстрелив в лицо безоружному, а я просто слишком наивен, чтобы это понять, так?

— Собственно…

— Я тебе говорил, — продолжал Холден, с удивлением чувствуя, как щеки заливает жаром, — что если ты еще раз разыграешь судью, присяжных и палача в одном лице, можешь искать другой транспорт, а ты все-таки это сделал.

— Да.

Простое согласие сбило Холдена.

— Почему?

Миллер сделал еще глоток кофе и отставил чашку. Сняв шляпу, бросил ее рядом с собой и откинулся назад.

— Потому что он готов был вывернуться.

— Прошу прощения? — ответил Холден. — Ты что, не слышал его признания?

— Не признания, а самовосхваления. Он был неуязвим и знал об этом. Слишком много за ним стояло власти и денег.

— Ерунда. Никто не остается безнаказанным, убив полтора миллиона.

— Такое случалось и случается. Виновен как дьявол, но что-то мешает. Свидетели, политика… У меня была напарница, Мусс. Когда Земля бросила Эрос…

— Стоп, — перебил его Холден. — Мне не интересно. Не хочу больше слышать, как работа копа сделала тебя мудрее, глубокомысленнее и научила разбираться в людях. Насколько я могу судить, эта работа тебя сломала и ничего больше. Так?

— Ну, так.

— Дрезден и его дружки из «Протогена» считали, что вправе решать, кому жить, кому умереть. Ничего не напоминает? И не говори, что в этот раз было по-другому, потому что так говорят все, каждый раз. И это неправда.

— Я не мстил, — с излишней запальчивостью возразил Миллер.

— Да ну? И та девушка из отеля тут ни при чем? Джули Мао?

— Я хотел его поймать из-за нее. Но убил…

Миллер вздохнул и кивнул сам себе, затем поднялся и открыл дверь. Остановившись на пороге, он обернулся. Лицо его исказилось настоящей болью.

— Он нас заговаривал, — сказал Миллер. — Весь этот треп о звездах и обороне от тех, кто забросил эту дрянь на Землю. Я задумался, не следует ли его отпустить. Может, это дело слишком велико, чтобы судить, кто прав, кто виноват. Не скажу, что он меня убедил. Но он заставил задуматься: «А может быть?..» Понимаешь, «может быть».

— И за это ты его застрелил.

— Да.

Холден вздохнул, привалился к стене у открытой двери и скрестил руки.

— Амос назвал тебя праведником, — сказал Миллер. — Ты знаешь?

— Амос считает себя плохим человеком, потому что совершал поступки, которых стыдится, — ответил Холден. — Он не всегда доверяет себе, но, по мне, уже то, что ему стыдно, говорит, что он не плохой человек.

— Да, — начал Миллер, но Холден еще не кончил.

— Он заглядывает себе в душу, видит пятна и хочет очиститься, — сказал он. — А ты? Только плечами пожимаешь.

— Дрезден был…

— Речь не о Дрездене. Речь о тебе, — сказал Холден. — Я не могу доверить тебе людей, которыми дорожу.

Холден уставился на Миллера, ожидая ответа, но коп только грустно кивнул, надел свою шляпу и пошел по плавно изгибающемуся коридору. Он не оглядывался.

Холден вернулся в каюту и попробовал расслабиться, но чувствовал себя как на иголках. Без Миллера он ни за что не выбрался бы с Эроса, тут и говорить не о чем. Вышвырнуть его, не дослушав, представлялось неправильным. Что-то они не договорили.

По правде сказать, у него мурашки ползали по загривку всякий раз, как он оказывался с Миллером в одном помещении. Коп напоминал ему непредсказуемого пса, с которым никогда не знаешь, лизнет он тебе руку или вцепится в ногу.

Холден подумал, что надо бы позвонить Фреду и предостеречь его. Вместо этого он вызвал Наоми.

Она ответила со второго гудка. На заднем плане слышалось бесшабашное, подогретое алкоголем веселье.

— Наоми, — сказал он и задумался, подыскивая оправдание для звонка. Ничего не придумав, он сказал: — Здесь был Миллер.

— Да, недавно он загнал в угол и нас с Амосом. Чего хотел?

— Не знаю, — вздохнул Холден. — Может, попрощаться.

— Ты чем сейчас занят? — спросила Наоми. — Хочешь, встретимся?

— Да. Да, хочу.

Холден не сразу узнал бар, но, заказывая профессионально вежливому официанту скотч, вспомнил, что как раз здесь — кажется, целую вечность назад — Наоми пела караоке. Она вошла и плюхнулась за столик напротив него. Официант, принесший ему заказ, вопросительно улыбнулся.

— Нет, ничего. — Она поспешно махнула ему рукой. — Мне на сегодня хватит. Только воду, спасибо.

Когда официант отошел, Холден спросил:

— Как у тебя с… между прочим, что такое «Голго»? И как у тебя с ним?

— А, это здешняя игра. — Наоми взяла у возвратившегося официанта стакан и сразу выпила половину. — Гибрид дартса и футбола. Никогда раньше не видела, но у меня хорошо получается. Мы выиграли.

— Здорово, — сказал Холден. — Спасибо, что пришла. Знаю, что уже поздно, но это дело с Миллером меня малость встряхнуло.

— Думаю, он хочет получить у тебя отпущение грехов.

— Потому что я «праведник», — саркастически усмехнулся Холден.

— Да, — без тени иронии подтвердила Наоми. — То есть это сильно сказано, но ты к этому ближе всех, кого я знаю.

— Я все провалил, — выпалил Холден, не успев подумать. — Все, кто пытался нам помочь и кому мы пытались помочь, погибали. Вся эта долбаная война. И капитан Макдауэлл, и Бекка, Ада. И Шед… — Ему пришлось замолчать, чтобы проглотить вставший в горле ком.

Наоми только кивнула и, потянувшись через стол, взяла его руку в ладони.

— Мне нужна победа, Наоми, — продолжал он. — Я должен сделать такое, что изменит хоть что-нибудь. Судьба, или карма, или Бог, что бы там ни было, швырнули меня в самую гущу, и я должен знать, что хоть что-нибудь сделал.

Наоми улыбнулась ему и пожала руку.

— С благородством у тебя отлично получается, — сказала она. — Только тебе надо почаще устремлять взор вдаль.

— Ты надо мной смеешься.

— Да, — согласилась она, — смеюсь. Хочешь, пойдем ко мне?

— Я… — Холден запнулся и уставился на нее в уверенности, что это розыгрыш. Наоми по-прежнему улыбалась ему, но взгляд был теплым и самую чуточку озорным. Пока он пялился, локон упал ей на глаза, и она смахнула его, не отводя взгляда. — Погоди, как это? Я думал, ты…

— Я просила не признаваться мне в любви ради того, чтобы затащить в койку, — сказала она, — но еще я говорила, что уже четыре года как готова прийти к тебе в каюту по первому зову. Не думала, что это так уж трудно истолковать, и все равно я устала ждать.

Холден откинулся на спинку диванчика и попытался вспомнить, как надо дышать. Улыбка Наоми стала совсем озорной, одна бровь вздернулась кверху.

— Ты жив, моряк? — спросила она.

— Я думал, ты меня не хочешь, — заговорил он, как только обрел голос. — Или ты вздумала хоть в этом отдать мне победу?

— Не хами, — сказала она, но в ее голосе не было и следа обиды. — Я которую неделю жду, пока ты соберешься с духом, а корабль почти готов. Значит, ты вот-вот втянешь нас в новую безумную авантюру, и на сей раз удача может нам изменить.

— Ну… — сказал он.

— И если мы до того не попробуем хоть разок, мне будет очень-очень жаль.

— Наоми, я…

— Это так просто, Джим. — Она за руку притянула его к себе и сама склонилась над столом, так что лица их почти соприкоснулись. — Просто ответь: да или нет.

— Да.

Глава 44 Миллер

Миллер сидел один у широкого обзорного окна, но вида не замечал. Уровень виски из грибной культуры, стоявшего рядом на длинном черном столике, не изменился с тех пор, как ему принесли заказ. Собственно, это была не выпивка. Это был предлог посидеть. Даже на Церере всегда находилась горстка неприкаянных. Мужчин и женщин, от которых отвернулась удача. Некуда пойти, не у кого попросить помощи. Ни одной ниточки в великой сети людских связей. Он всегда сочувствовал им как братьям по духу.

Теперь он и на деле принадлежал к их неприкаянному племени.

На шкуре огромного корабля поколений что-то полыхнуло — быть может, сварщики налаживали тонкую сеть соединений. За «Наву», угнездившимся в вечном гудящем улье станции Тихо, виднелся «Росинант», занимавший полградуса, — как далекий потерянный дом. Миллер помнил историю Моисея, узревшего Землю обетованную, в которую ему не суждено было вступить, и гадал, что чувствовал бы пророк, если б его забросили туда — на день, на неделю или месяц, — а потом изгнали назад в пустыню. Милосерднее никогда ее не покидать. Надежнее.

Джульетта Мао наблюдала за ним из отведенного для нее уголка сознания.

«Я должен был спасти тебя, — подумал он. — Найти тебя. Найти правду».

«А разве ты не нашел?»

Он улыбнулся ей, и она улыбнулась ему, такому, как он был, побитому жизнью и усталому. Ведь он, конечно, нашел. Нашел ее, нашел, кто ее убил, и — Холден прав — он отомстил. Все, что обещал себе, он исполнил. Только это его не спасло.

— Могу я для вас что-то сделать?

Полсекунды Миллер думал, что это сказала Джули. Официантка открыла рот, чтобы повторить вопрос, но он уже покачал головой. Ничего она не может. А если бы и могла, ему это не по карману.

«Ты знал, что это ненадолго, — сказала Джули. — Холден, его команда. Ты знал, что тебе среди них не место. Ты мой».

Короткий всплеск адреналина подстегнул его усталое сердце. Он оглянулся, ища ее взглядом, но Джули исчезла. Его настроенный на вечную борьбу генератор реакций не допускал грез наяву. А все же. «Ты мой!»

Он задумался, сколько из тех, кого он знавал, избрали этот путь. У копов обыкновение глотать пули восходило ко временам, когда человечество еще не выбралось из гравитационного колодца. Вот он тут, как есть, без дома, без друзей, и на руках у него больше крови, чем было за все прежние годы работы. Психолог службы безопасности на Церере, проводивший с ним вступительное собеседование, назвал это суицидальным настроем. Этого полагалось остерегаться, как лобковых вшей или высокого уровня холестерина. Ничего особенного, просто надо поберечься.

Вот он и побережется. Пока. Посмотрит, что будет дальше.

Он встал, поколебался три мгновения и залпом допил свой бурбон.

«Жидкий кураж» — так его называли, и он действовал. Миллер достал свой терминал, ввел запрос на связь и как мог собрался с духом. Он еще не там, а пока он жив, ему нужна работа.

— Сабез нихьт,^[36] Пампо, — сказал Диого. На парнишке была рубашка из сетки и модно обрезанные штаны, такие молодежные и уродливые, что в прежней жизни Миллер сразу списал бы его со счетов, решив, что такой юнец действительно ничего не может знать. Теперь он ждал. Если из Диого удалось бы что-нибудь выжать, это сулило бы Миллеру шанс заполучить собственную нору. Молчание затягивалось. Миллер прикусил язык, чтобы не начать упрашивать.

— Ну, — осторожно начал Диого, — ну, есть один хомбре, он мог бы. Только рука и глаз.

— Работа охранника мне вполне подойдет, — сказал Миллер. — Любая, лишь бы платили.

— Иль конверса а до. «Слышу, что сказал».

— Я буду благодарен, если ты попробуешь, — ответил Миллер и махнул на кровать. — Ты не против, если я?..

— Ми кама эс су кама,^[37] — сказал Диого. Миллер лег.

Диого скрылся в маленькой душевой, и звук струй, бьющих по коже, заглушил воздуховод. Миллер не испытывал такой близости ни с кем со времени брака, даже на тесном транспортном корабле. Все же он остерегся бы назвать Диого другом.

Вакансий на Тихо было меньше, чем ему бы хотелось, а с рекомендациями у него обстояло не слишком. Те немногие, кто его знал, не замолвили бы за него ни слова. Но наверняка что-то подвернется. Ему нужно было только время, чтобы переделать себя, начать заново и стать иным.

Если, конечно, Земля или Марс — кто там возьмет верх в войне — не сотрут с лица небес АВП и все верные ему станции. И если протомолекула не вырвется с Эроса, чтобы погубить планеты. Или станции. Или его. На мгновение он похолодел, вспомнив, что образцы так и остались на «Роси». Случись что с кораблем, Холден с Наоми, Амосом и Алексом присоединятся к Джули раньше его.

Он сказал себе, что это уже не его проблема. И все же понадеялся, что с ними все будет хорошо. Он желал им добра, что бы ни случилось с ним самим.

— О, Пампо, — сказал Диого, когда дверь душевой скользнула в сторону. — Слыхал, Эрос заговорил?

Миллер приподнялся на локте.

— Си, — продолжал Диого. — Та дерьмовина вышла в эфир. Там даже какие-то слова слышатся. У меня есть запись, хочешь послушать?

«Нет, — думал Миллер. — Нет, я видел те коридоры. То, что случилось с ними, едва миновало меня. Не хочу иметь ничего общего с тем ужасом».

— Конечно, — сказал он вслух.

Диого откопал свой ручной терминал и вызвал запись. Терминал Миллера принял передачу и загудел, сообщая о новой загрузке.

— Чика пердида^[38] из связистов смешала отрывки записи с Бхангрой. — Диого, покачивая бедрами, изобразил несколько коленец танца. — Круто, а?

Диого с добровольцами АВП взломали ценнейшую научную станцию, набили морду самой могущественной и злобной корпорации в истории власти и зла. А теперь они кладут на музыку вопли умирающих. Или мертвых. И пляшут под нее в дешевом клубе. «Каково это, — подумал Миллер, — быть молодым и бессердечным?»

Хотя нет. Он несправедлив. Диого — добрый мальчик. Просто он наивен. Вселенная это исправит, дай только срок.

— Круто, — согласился он. Диого ухмыльнулся.

Запись ждала подключения. Миллер выключил свет, откинулся на узкую кровать, уносившую его против вращения. Он не хотел слышать. Не хотел знать. Должен был.

Поначалу звуки ничего не значили: электронный визг и бешеная буря помех. Потом, как будто из глубины этого шума, музыка. Хор скрипок, нарастающих в протяжном далеком крещендо. А потом, явственно, словно говорили в микрофон, — голос.

— Кролики и хомячки. Экология нестабильная, круглая и голубая, как лунный луч. Август.

Конечно, говорил не человек. Компьютерная система Эроса могла генерировать вполне убедительные голоса и акценты. Мужские, женские, детские голоса. И сколько миллионов часов записей сохранилось на компьютерах по всей станции?

Опять электронный щебет, словно выпустили стайку вьюрков. И снова голос — женский, негромкий, на фоне пульсирующего ритма.

— Пациент жалуется на учащенное сердцебиение и ночную потливость. Симптомы продолжаются три месяца, однако история… — Голос затух, а пульс ударов стал громче. Сложнаясистема Эроса впала в маразм, как старикашка, у которого мозги превращаются в швейцарский сыр. Эрос умирал, менялся, терял разум. А «Протоген» позаботился о звуковой передаче, поэтому Миллер мог слышать, как гибнет станция.

— Я ему не сказала, я ему не сказала, я ему не сказала. Восход. Никогда не видела восхода.

Миллер закрыл глаза и соскользнул в сон под серенаду Эроса. Когда сознание померкло, ему померещилось рядом, на кровати, тело, живое и теплое, тихо дышавшее в ритме белого шума.

Управляющий был тощим человечком. Пышно зачесанные волосы напоминали волну, вечно собирающуюся разбиться о лоб. Комнатушка теснила его, гудя, когда инфраструктура Тихо — вода, воздух, энергия — возбуждалась к действию. Бизнес велся среди труб и проводки. Дешевый импровизированный кабинет. Самое дно.

— Сожалею, — сказал управляющий. Миллер почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри. Среди всех унижений, уготованных ему вселенной, этого он не предвидел и потому рассердился.

— Вы считаете, я не справлюсь? — спросил он.

— Не в том дело, — ответил тощий. — Видите ли, между нами, мы ищем руки без головы, понимаете? Этот склад может сторожить любой кретин. А у вас такой опыт. К чему нам умение контролировать беспорядки? Или вести расследование? Я хочу сказать — чего там, на этот пост даже оружия не положено.

— Мне все равно, — сказал Миллер. — Мне нужна любая работа.

Тощий вздохнул и развел руками в преувеличенно астерском жесте.

— Вам нужна не такая работа, — сказал он.

Миллер сдержал смешок, испугавшись, что в нем прозвучит отчаяние. Он уставился на стену из дешевого пластика за спиной нанимателя, дожидаясь, пока тот задергается. Он попал в ловушку. Он слишком опытен, чтобы начинать сначала. Слишком много знает, так что невозможно вернуться назад и начать с чистого листа.

— Ладно, — сказал он наконец, и управляющий испустил облегченный вздох. У него хватило порядочности выглядеть смущенным.

— Можно спросить, — решился он, — почему вы оставили прежнее место?

— Церера перешла в другие руки, — ответил Миллер, нахлобучив шляпу. — Я не подошел новой команде, только и всего.

— Церера? — Явное недоумение управляющего, в свою очередь, удивило Миллера. Он взглянул на свой терминал. Там было его резюме, посланное нанимателю. Не мог же управляющий его не прочесть?

— Я там служил, — сказал Миллер.

— Да, в полиции. Но я говорил о последней работе. То есть я же в курсе. Ясно, что вы не вписали работу на АВП в резюме, но вы должны понимать, что здесь все в курсе вашей роли… вы знаете, в деле со станцией и все такое.

— Вы полагаете, я работал на АВП, — сказал Миллер.

Тощий кивнул.

— Работали, — сказал он.

И ведь он был прав.

В кабинете Фреда ничего не изменилось — и изменилось все. Обстановка, запах, ощущение чего-то среднего между залом совещаний и командным центром. Может, корабль поколений за окном выглядел на полпроцента ближе к завершению, но дело было в другом. В игре сменились ставки, и то, что начиналось как война, стало чем-то иным. Чем-то более важным. Это светилось в глазах Фреда и делало жестче его осанку.

— Нам бы пригодился человек с вашими навыками, — согласился Фред. — Именно на мелочах обычно и спотыкаешься. Как провести обыск и тому подобное. Безопасность на Тихо справляется с работой, но когда мы выбираемся со станции и нацеливаемся куда-то еще, дело становится хуже.

— А вы намерены развивать это направление? — спросил Миллер, притворяясь, будто шутит. Фред не ответил. На мгновение рядом с генералом встала Джули. Миллер видел отражение обоих в экранах: задумчивое лицо мужчины, усмешку призрака. Может, Миллер ошибался с самого начала, и раскол между Поясом и внутренними планетами был глубже, чем политика и состязание за ресурсы. Он не хуже других знал, что жизнь в Поясе суровее и опаснее, чем на Земле или Марсе. И все же она манила людей — лучших людей — выбраться из гравитационного колодца и броситься во тьму.

Тяга исследовать, стремиться вдаль, покидать дома. И достигнуть края вселенной. А теперь, когда «Протоген» и Эрос предложили шанс стать богами, превратить человечество в нечто, способное перешагнуть предел надежд и мечтаний, Миллер подозревал, что таким, как Фред, нелегко будет отринуть искушение.

— Вы убили Дрездена, — сказал Фред. — Вот в чем проблема.

— Это было необходимо.

— Не уверен, — возразил Фред, но возразил осторожно, испытующе. Миллер улыбнулся не без грусти.

— Именно поэтому его надо было убить, — произнес он.

Смешок, похожий на кашель, сказал Миллеру, что Фред его понял. Затем генерал снова повернулся к нему, и лицо его было бесстрастным.

— Когда дело дойдет до переговоров, кому-то придется за это ответить. Вы убили беззащитного человека.

— Да, — сказал Миллер.

— Когда настанет время, я первым делом брошу вас волкам. Я не намерен вас защищать.

— Я и не просил меня защищать, — сказал Миллер.

— Даже если бывшему копу-астеру грозит земная тюрьма?

«Тюрьма» была эвфемизмом, и оба об этом знали. «Ты мой», — сказала Джули. А если так, какая разница, как это случится?

— Я не раскаиваюсь, — сказал он и полвздоха спустя с изумлением понял, что сказал почти правду. — Если найдутся судьи, которые захотят меня допросить, я отвечу. Сейчас я ищу работы, а не покровительства.

— Вы ставите меня в сложное положение, — сказал Фред. — Все, что вы говорите, правильно. Но мне трудно поверить, что вы и действовать будете в том же духе. Вносить вас в списки рискованно. Это подорвет мою позицию при мирных переговорах.

— Рискованно, — признал Миллер, — но я побывал на Эросе и на Тоте. Я летел на «Росинанте» с Холденом и его командой. Когда дело дойдет до анализа протомолекулы и всего, что привело к этой каше, вы вряд ли отыщете лучший источник информации. Вы сможете утверждать, что я слишком много знал. Что был слишком ценен, чтобы меня упустить.

— Или слишком опасен.

— Конечно. Или так.

Минуту оба молчали. На «Наву» золотисто-зеленым узором вспыхнули огоньки — и погасли.

— Консультант службы безопасности, — заговорил Фред. — Независимый. Чина я вам не дам.

«АВП не хочет пачкать об меня руки», — с проблеском юмора подумал Миллер.

— Если к этому прилагается собственная койка, я принимаю, — сказал он. «Это только на время войны. Потом он пойдет на мясо для машины. И пусть так». Фред откинулся назад. Его кресло тихо зашипело, меняя форму.

— Договорились, — сказал он. — Вот вам первое задание. Ваш анализ. В чем моя основная проблема?

— Самосохранение, — сказал Миллер.

— Вы полагаете, я не сумею замолчать сведений о станции Тот и протомолекуле?

— Конечно не сумеете, — ответил Миллер. — Прежде всего, об этом слишком многим известно. Далее, один из этих многих — Холден, и если он еще не вещает об этом на всех частотах, так скоро начнет. И, кроме того, вы не сможете заключить мир, не объяснив, как все это вышло. Рано или поздно все неизбежно выплывет на свет.

— И что бы вы посоветовали?

На минуту Миллер вернулся во тьму, вслушиваясь в бред умирающей станции. Голоса мертвых звали его через вакуум.

— Защищайте Эрос, — сказал он. — Все стороны захотят получить образцы протомолекулы. Если доступ будет в ваших руках, вы наверняка обеспечите себе место за столом переговоров.

Фред хмыкнул.

— Милая идея. Но как вы предлагаете защищать объект такой величины, как Эрос, если Земля и Марс двинут на него флоты?

Это был веский аргумент. Миллеру стало горько. Пусть даже Джули Мао — его Джули — умерла и пропала, ему представлялось предательством сказать то, что он сказал.

— Тогда избавьтесь от него, — произнес он.

— И как я это сделаю? — спросил Фред. — Даже облепив эту штуку ядерными зарядами, мы не получим уверенности, что малая крошка от нее не залетит в колонии или в колодец. Взорвать станцию — все равно, что пустить по ветру пух одуванчика.

Миллер никогда не видел одуванчиков, но понял, о чем речь. Даже малая частица жижи, наполнившей Эрос, могла положить начало новым злостным экспериментам. А питалась эта жижа радиацией, так что атомные заряды скорее подстегнут ее, чем прикончат. Для полной уверенности, что протомолекула не распространится с Эроса, им пришлось бы разложить станцию на составные атомы…

— О! — сказал он.

— О?

— Да. Только вам это не понравится.

— А вы попробуйте.

— Ладно. Сами спросили. Загоните Эрос на Солнце.

— На Солнце, — повторил Фред. — Вы хоть представляете, о какой массе речь?

Миллер кивнул на широкое прозрачное окно-экран, за которым шло строительство. Сборка «Наву».

— На этой штуковине большие двигатели, — сказал он. — Вызовите на станцию несколько скоростных кораблей, постарайтесь, чтобы вас никто не опередил. Направьте «Наву» на Эрос. Подтолкните его к Солнцу.

Взгляд Фреда обратился внутрь: он соображал, подсчитывал.

— Надо будет, чтобы никто его не перехватил, пока он не погрузится в корону. Нелегкая задача, хотя Земля и Марс постараются не столько заполучить его себе, сколько не дать добраться до него другим.

«Прости, что я не придумал ничего лучше, Джули, — сказал про себя Миллер. — Зато получатся дьявольские похороны».

Дыхание Фреда стало глубоким и ровным, Взглядом он словно читал в воздухе нечто, видимое ему одному. Миллер не мешал, хоть молчание и стало тяжелым. Прошла целая минута, прежде чем Фред коротко, прерывисто выдохнул.

— Мормоны будут в ярости, — сказал он.

Глава 45 Холден

Наоми разговаривала во сне. Холден многое узнал о ней за эту ночь. Хотя им не раз приходилось спать в соседних амортизаторах, но Холден ничего такого не слышал. А теперь, когда она прижалась лицом к его груди, он кожей чувствовал движение губ и тихие отрывистые выдохи слов. Он не слышал, что она говорила.

Еще у нее был шрам на спине, чуть выше левой ягодицы. Шрам трех дюймов длиной, с неровными краями — скорее от разрыва, чем от пореза. Может, корабль резко сманеврировал, когда она пробиралась в тесноте между механизмами. Специалист по пластической хирургии за один визит сделал бы его незаметным. То, что она не собралась и, как видно, даже не думала делать операцию, тоже кое-что о ней говорило.

Она перестала шептать, несколько раз причмокнула губами и произнесла:

— Пить хочется.

Холден выскользнул из-под нее и отправился на кухню. Он знал за собой такую угодливость, приходившую с каждой новой любовницей. В ближайшую пару недель он волей-неволей будет исполнять все капризы Наоми. Такое поведение вписано у некоторых мужчин на генетическом уровне: их ДНК заботятся, чтобы первый раз не стал и последним.

Планировка каюты у нее была не такой, как у него, и он неуклюже ворочался в темном незнакомом кухонном уголке, разыскивая стакан. Пока нашел, пока наполнил и вернулся в спальню, Наоми уже сидела на кровати. Простыня сползла ей на колени. Увидев ее полуобнаженной в полумраке, он со стыдом ощутил эрекцию.

Наоми скользнула взглядом по его телу, задержавшись на середине, потом посмотрела на стакан и спросила:

— Это для меня?

Холден не знал, о чем именно она спрашивает, и просто ответил:

— Да.

— Ты спишь?

Наоми уткнулась лицом ему в живот и медленно глубоко дышала, но, к его удивлению, отозвалась:

— Нет.

— Можно нам поговорить?

Наоми скатилась с него и подтянулась повыше, головой к нему на подушку. Волосы падали ей на глаза, и Холден смахнул их движением, которое показалось таким интимным и собственническим, что ему пришлось сглотнуть комок в горле.

— Ты готовишь меня к серьезному разговору? — спросила она, приоткрыв глаза.

— Да. — Он поцеловал ее в лоб.

— Последний любовник у меня был год назад, — сказала она. — Я — серийная моногамка. Что касается меня, ты получил на меня эксклюзивные права, пока один из нас не передумает. И если ты сделаешь предварительное предупреждение, что решил разорвать контракт, никаких обид не будет. Я готова принять, что это не просто секс, но мой опыт подсказывает, что так получается само собой, если отношения затягиваются. Мои яйцеклетки хранятся на Европе и на Луне, если для тебя это важно.

Она приподнялась на локте, склонившись к его лицу.

— Я все вопросы осветила?

— Нет, — возразил он, — но условия меня устраивают.

Она снова опрокинулась на спину, испустив долгий довольный вздох.

— Вот и хорошо.

Холдену хотелось ее обнять, но он боялся, что слишком разгорячен и вспотел, поэтому он просто дотянулся до ее ладони. Ему хотелось объяснить, как много это значит, что для него это уже не просто секс, но все слова, приходившие на ум, звучали фальшиво или слащаво.

— Спасибо тебе, — сказал он, но она уже тихонько посапывала.

Утром они снова занимались любовью. После долгой и почти бессонной ночи Холдену это казалось скорее работой, чем отдыхом, но работой приятной — как будто такой секс, не выносящий мозг, почему-то был необычнее, забавнее и нежнее всего, что случалось прежде. Потом Холден пошел на кухню варить кофе и принес его в постель на подносе. Они пили молча, какая-то доля неловкости, изгнанная ночью, вернулась с искусственным светодиодным утром.

Наоми отставила пустую чашку и потрогала его распухший сломанный нос.

— Жуткий вид? — спросил Холден.

— Нет, — сказала она. — Прежде ты был слишком совершенным. Так ты выглядишь солиднее.

Холден расхохотался.

— Солидными бывают толстяки или профессора истории.

Наоми с улыбкой коснулась его груди кончиками пальцев. Эта была не попытка начать сначала, а просто узнавание, которое приходит, когда насыщение выводит из уравнения секс. Холден попробовал вспомнить, когда трезвость, наступающая после секса, оказывалась такой же приятной, но, может, такого никогда и не бывало. Он собирался провести остаток дня в постели Наоми, перебирал в уме список ресторанов, когда его терминал, оставшийся на тумбочке, загудел.

— Чтоб ему провалиться, — выругался он.

— Тебе не обязательно отвечать, — напомнила Наоми и перешла к изучению его живота.

— Ты не заметила, что происходит в последние пару месяцев? — возразил Холден. — Если это не ошибка с номером, возможно, нам сообщают, что Солнечная система пошла прахом и до эвакуации станции остается пять минут.

Наоми поцеловала его в ребро, одновременно пощекотав и заставив пересмотреть свою способность к восстановлению.

— Не смешно, — сказала она.

Холден вздохнул и дотянулся до терминала. Он снова загудел, высветив имя Фреда.

— Это Фред, — сообщил он.

Наоми прервала поцелуй и села.

— Тогда, скорей всего, плохие новости.

Холден стукнул пальцем по экрану, принимая вызов.

— Фред?

— Джим? Постарайся зайти ко мне, как только сможешь. Это важно.

— Хорошо, — ответил Холден. — Буду через полчаса.

Он прервал связь и швырнул терминал на груду одежды, оставленную в ногах кровати.

— Приму душ и пойду повидаю Фреда, — сказал он, скидывая простыню и садясь.

— Можно мне с тобой? — спросила Наоми.

— Шутишь? Я теперь глаз с тебя не спущу.

— Ты меня пугаешь, — сказала Наоми, но, говоря это, она улыбалась.

Первым неприятным сюрпризом оказалось присутствие в комнате Миллера. Холден коротко кивнул ему и обратился к Фреду:

— Мы пришли. Что случилось?

Фред жестом предложил им сесть и, когда они устроились, заговорил:

— Мы обсуждали, что делать с Эросом.

Холден пожал плечами.

— Ну и что с ним?

— Миллер считает, что кто-нибудь попытается на нем высадиться и получить новые образцы протомолекулы.

— Охотно верю, что такие идиоты найдутся, — кивнул Холден.

Фред, поднявшись, постучал пальцами по столу. Экраны, обычно показывавшие вид на рабочую площадку «Наву», переключились на двухмерную схему Солнечной системы, где светящиеся точки разных цветов показывали расположение флотов. Марс окружал сердитый рой зеленых точек, и Холден решил, что зеленым обозначены земные корабли. В Поясе и у внешних планет светились желтые и красные огоньки. Значит, красные, вероятно, Марс.

— Симпатичная карта, — заметил Холден. — Точная?

— В разумных пределах, — ответил Фред и несколькими быстрыми ударами пальца приблизил одну часть Пояса. Посередине экрана оказалась похожая на картофелину штуковина с надписью «ЭРОС». К ней ползли две зеленые точки, остававшиеся пока на расстоянии нескольких метров.

— Это земной исследовательский корабль «Чарльз Лайель» на полной тяге идет к Эросу. Его, как мы полагаем, сопровождает конвойный корабль класса «Фантом».

— Земной братец нашего «Роси», — заметил Холден.

— Ну, «Фантомы» — более старая модель и большей частью переведены во второй эшелон, но все же они быстрее всего, что мог бы выставить АВП, — ответил Фред.

— Зато самый подходящий корабль для сопровождения научников, — сказал Холден. — Как это они так быстро добрались? И почему их только двое?

Фред отдалил схему, пока снова не открылся вид на всю систему.

— По чистой случайности. «Лайель» возвращался к Земле после картографирования не принадлежащих к Поясу астероидов. Его завернули к Эросу. Он оказался рядом, а больше никого не случилось. Похоже, Земля увидела шанс сцапать образец, пока остальные только раскачиваются.

Холден посмотрел на Наоми, но ее лицо оставалось непроницаемым. Миллер разглядывал Холдена, как энтомолог, прикидывающий, куда бы воткнуть булавку.

— Стало быть, они знают? — спросил Холден. — О «Протогене» и об Эросе?

— Надо полагать, да, — сказал Фред.

— И вы хотите, чтобы мы их отогнали? То есть, я думаю, мы сумели бы, но только на время, пока Земля не подошлет им на подмогу еще несколько кораблей. Не так уж много времени мы выиграем.

Фред улыбнулся.

— Много нам и не надо, — сказал он. — У нас есть план.

Холден кивнул, показывая, что готов слушать, однако Фред вернулся на место и развалился в кресле. Миллер же, встав, вывел на экран крупный план Эроса.

«Сейчас мы узнаем, зачем Фред держал здесь этого шакала», — подумал Холден, но промолчал.

Миллер указал на изображение Эроса.

— Эрос — старая станция. Ее сильно сокращали. Осталось много дыр в оболочке, в основном мелких доков для обслуживания, — заговорил бывший детектив. — Большие доки собраны в пять групп по окружности станции. Мы думаем послать к Эросу вместе с «Росинантом» пять снабженческих грузовиков. «Роси» задержит научников, а грузовики пришвартуются к станции, по одному на каждую группу доков.

— Мы посылаем туда людей? — спросил Холден.

— Не внутрь, — успокоил его Миллер. — Только на поверхность. В общем, шестой грузовик забирает команды с пришвартовавшихся. Каждый из оставленных кораблей будет снабжен мощными термическими боеголовками, подключенными к детекторам кораблей. Если кто-то вздумает приблизиться к станции, его встретит взрыв мощностью в несколько сотен мегатонн. Этого должно хватить, чтобы отвадить любой корабль, а если не хватит, все равно доки оплавятся настолько, что высадка станет невозможной.

Холден прокашлялся.

— Хм, и ООН, и Марс располагают саперными частями. Они придумают, как обойти твое минное поле.

— Если у них хватит времени, — согласился Фред.

Миллер продолжал так, словно его не перебивали:

— Эти мины — всего лишь вторая линия обороны. Первая — «Росинант», вторая — мины. Мы выигрываем время, за которое люди Фреда подготовят «Наву».

— «Наву»? — повторил Холден, а полвздоха спустя Наоми тихо присвистнула. Миллер кивнул ей, словно раскланивался на аплодисменты.

— «Наву» выйдет на плавный параболический курс и наберет скорость. Если он ударит Эрос под нужным углом и с достаточной силой, то вышибет его к Солнцу. Заодно детонируют заряды. Энергии толчка и взрыва боеголовок, по нашим расчетам, должно хватить, чтобы раскалить поверхность Эроса. Тогда температура и радиация сварят любого, кто попытается высадиться, а потом уж будет поздно, — закончил Миллер и сел на место, оглядываясь в ожидании реакции.

— Это твоя идея? — спросил его Холден.

— Что касается «Наву» — моя. Но мы еще не знали о «Лайеле», когда начинали разговор. Так что мысль о ловушке — вроде как импровизация. Однако, я думаю, она сработает. Выиграет нам нужное время.

— Согласен, — сказал Холден. — Нельзя отдавать Эрос ни в чьи руки, и лучшего способа я предложить не могу. Мы отгоним корабль научников, пока вы сделаете дело.

Фред, скрипнув креслом, склонился вперед и сказал:

— Я знал, что вы возьметесь. Сомневался Миллер.

— Мне казалось, что тебя возмутит мысль сбросить в Солнце миллион человек, — с невеселой ухмылкой пояснил детектив.

— На этой станции не осталось людей. А у тебя в этом деле какая роль? Ты теперь в начальственном кресле?

Это прозвучало злее, чем он намеревался, но Миллер как будто не обиделся.

— Я координирую меры безопасности.

— Безопасности? Нам понадобится охрана?

Миллер улыбнулся. Он всегда улыбался так, словно услышал анекдот на похоронах.

— На случай, если что-нибудь выползет из шлюза и попробует оседлать нас, — сказал он.

Холден насупился.

— Мне не хочется верить, что эта дрянь может расползтись в вакууме. Мысль мне совсем не нравится.

— Когда мы доведем температуру поверхности до приятных тепленьких десяти тысяч, думаю, это будет уже не так важно, — успокоил Миллер. — До тех пор лучше перестраховаться.

Холден поймал себя на том, что завидует уверенности детектива.

— Каковы шансы, что удар и взрыв просто расколют Эрос на миллион кусков и разбросают их по всей системе? — спросила Наоми.

— Фред посадил своих лучших инженеров рассчитывать все до последней запятой, чтобы этого не случилось, — ответил Миллер. — «Тихо» ведь участвовал в строительстве Эроса. У них остались кальки.

— Теперь, — подал голос Фред, — обсудим последний вопрос.

Холден ждал.

— Протомолекула еще у вас, — сказал Фред.

Холден кивнул.

— И?..

— И, — продолжал Фред, — в прошлый раз, когда мы вас выпустили со станции, ваш корабль едва не разбили. После уничтожения Эроса у вас останется единственный подтвержденный образец, что бы там ни было на Фебе. Не могу найти причины оставлять его у вас. Я прошу вас передать его на Тихо.

Холден поднялся, качая головой.

— Вы мне нравитесь, Фред, но я не отдам эту дрянь человеку, который может увидеть в ней товар на продажу.

— Не думаю, что у вас большой… — начал Фред, но Холден остановил его, подняв палец. Под удивленным взглядом Фреда он взял терминал и открыл канал связи с командой.

— Алекс, Амос, кто из вас на корабле?

— Я здесь, — отозвался через секунду Амос. — Заканчиваю кое-какие…

— Запрись там, — не дослушав, приказал Холден. — Сейчас же. Чтобы ни щелки не осталось. Если я не вызову тебя через час или если кто-то кроме меня попытается взойти на борт, выходи из гавани и гони от Тихо во всю прыть. Направление выберешь сам. Если придется, уходи с боем. Понял меня?

— Слышимость отличная, кэп, — откликнулся Амос. Тем же тоном он ответил бы, попроси его Холден приготовить чашку кофе.

Фред недоверчиво уставился на него.

— Не вынуждайте меня, Фред, — сказал Холден.

— Если вы считаете, что можете мне угрожать, то ошибаетесь, — пугающе бесстрастно ответил Фред.

Миллер расхохотался.

— Что смешного? — обернулся к нему Фред.

— Это не угроза, — проговорил Миллер.

— Да? А как бы вы это назвали?

— Точным описанием картины мира, — ответил Миллер и лениво потянулся, объясняя: — Окажись на борту Алекс, он мог бы решить, что капитан вздумал кого-то припугнуть, и, возможно, тянул бы до последнего. Но Амос? Амос будет пробиваться с боем, даже если сам рискует пропасть вместе с кораблем.

Фред поморщился, и Миллер покачал головой.

— Это не блеф, даже не думайте.

Фред прищурил глаза, и Холден задумался, не довел ли он наконец этого человека до грани. Наверняка он оказался бы не первым, кого приказал пристрелить Фред Джонсон. А рядом с ним был Миллер. Полоумный детектив, возможно, выстрелит в него при первом намеке, что кому-то это кажется удачной мыслью. Один факт, что Миллер оказался здесь, пошатнул доверие Холдена к Фреду.

И тем больше он удивился, когда Миллер его спас.

— Слушайте, — заговорил детектив, — нельзя не признать, что Холден лучше всех сохранит образцы, пока вы не решите, что с ними делать.

— Попробуйте меня убедить. — Голос Фреда еще звенел от ярости.

— Когда Эрос рванет, они с «Роси» окажутся с голыми задницами. Кто угодно может со злости торпедировать их просто из принципа.

— И как это обеспечит сохранность образцов? — спросил Фред, но Холден уже понял, к чему ведет Миллер.

— Сохранности это не обеспечит, — пояснил тот, — зато повышает вероятность, что миссия удастся. Кроме того, он идеалист, — добавил Миллер. — Предложите Холдену его вес в золоте, так он только оскорбится, что его сочли за взяточника.

— Вы хотите сказать, что ему можно доверять, а мне нет? — уточнил Фред.

— Я думал скорее о команде, — ответил Миллер. — У Холдена всего трое, и они поступят, как он скажет. Считают, раз он праведник, то и они с ним заодно.

— Мои люди пойдут за мной, — сказал Фред.

Улыбка Миллера была усталой и непробиваемой.

— В АВП много народу, — сказал он.

— Ставки слишком высоки, — сказал Фред.

— Если вы не любите риска, надо было выбрать другую карьеру, — возразил Миллер. — Я не говорю, что это прекрасный план. Просто лучшего вы не придумаете.

В щелках глаз Фреда на миг блеснула досада и ярость. Минуту он беззвучно двигал челюстью, прежде чем заговорить:

— Капитан Холден. Я разочарован в вас. После всего, что я сделал для вас и ваших людей, вы мне не доверяете.

— Через месяц, если человечество еще будет существовать, я принесу извинения, — пообещал Холден.

— Уводите свою команду, пока я не передумал.

Холден встал, кивнул Фреду и вышел вместе с Наоми.

— Ну, едва пронесло, — тихо заметила она.

Когда они отошли от кабинета, Холден признался:

— Я думал, Фред готов приказать Миллеру меня пристрелить.

— Миллер на нашей стороне. Неужели ты еще не понял?

Глава 46 Миллер

Принимая сторону Холдена против своего нового босса, Миллер знал, что даром ему это не пройдет. Его положение в АВП было зыбким с самого начала, а указывая, что Холден с его командой не только более преданы делу, но и более надежны, он не ждал, что его расцелуют. То, что он сказал правду, только усугубляло положение.

Он ожидал расплаты. Было бы наивным ждать другого.

— «Восстань, народ Господень, — пели обороняющиеся, — день бра-атства настает, ночь зла навек ухо-одит…»

Миллер снял шляпу и провел пальцами по редеющим волосам. Все предвещало нехороший день.

Внутри «Наву» оказалось больше заплат и недоделок, чем можно было подумать, глядя на корпус. Дизайнеры, располагавшие двумя километрами длины, создавали не просто огромный корабль. Просторные уровни громоздились один на другой, балки поддерживали будущие пасторальные лужайки. Архитектура напоминала о великих соборах Земли и Марса, высокие своды обеспечивали надежность при перегрузках и славили Господа. Пока что здесь был только металлический костяк и площадки для агрикультурного субстрата, но Миллер уже мог представить, каким окажется целое.

Корабль поколений казался воплощением непомерного честолюбия и всеобъемлющей веры. Мормоны это сознавали и принимали. Корабль, созданный ими, был одновременно молитвой, благочестием и празднеством. «Наву» предстояло стать величайшим храмом в истории человечества, пастырем своей команды в странствии по непреодолимым морям межзвездных пространств, первой надеждой человека достичь звезд.

Предстояло бы, если б не Миллер.

— Дать газ, Пампо? — спросил Диого.

Миллер оглядел ряды защитников корабля. На взгляд, их было около двух сотен. Люди растянулись плотной цепью по рабочим лесам и подмосткам. Пассажирские лифты и промышленные уолдо отдыхали, их дисплеи потемнели, их батареи отключили.

— Да, пожалуй, — отозвался Миллер.

Команда безопасников — его команда — насчитывала меньше трех дюжин. Мужчины и женщины, объединенные скорее нарукавными повязками АВП, нежели совместными тренировками, опытом, узами верности или политическими взглядами. Если мормоны решат сменить пассивное сопротивление на активное, здесь будет кровавая баня. Если они наденут скафандры, она может затянуться на много часов. Если не дней. Но Диого уже дал сигнал, и через три минуты четыре маленькие кометы описали дугу в невесомости, виляя хвостами из NNLP-альфа и тетрагидроканнабинола.

Это было самое мягкое, безобидное в его арсенале средство против беспорядков. Те, у кого слабые легкие, все-таки пострадают, но так или иначе через полчаса все они окажутся в ступоре и воспарят к вершинам блаженства. Миллер ни разу не применял эту комбинацию газов на Церере. Окажись такие у них на складах, сотрудники быстро растаскали бы все для офисных вечеринок. Он попытался утешиться этой мыслью. Как будто час блаженства мог восполнить отнятые мечты и труды многих жизней.

Рядом с ним смеялся Диого.

Основное прочесывание корабля заняло три часа, а еще пять ушло, чтобы вытащить попрятавшихся по воздуховодам и кладовкам в надежде объявиться в последнюю минуту и саботировать миссию. Всех их, рыдающих, выволокли с корабля. Миллер подумал, что, возможно, спас им жизнь. Если все, что он сделал, — это избавил Фреда Джонсона от выбора: позволить ли горстке невинных погибнуть вместе с «Наву» или допустить к Эросу внутренние планеты, — это не так уж мало.

Как только Миллер дал добро, в действие вступила команда техников АВП. Они разбирали уолдо, устраняли поломки — последствия сотен актов мелкого саботажа, предназначенных помешать включению двигателей, — выносили оборудование, которое не хотели терять. Миллер наблюдал, как грузовые лифты, где могла бы поселиться семья из пяти человек, уносили контейнер за контейнером, разгружая то, что совсем недавно было погружено. В доках оказалось людно, как на Церере в середине смены. Миллер почти готов был увидеть прежних соратников, бродящих среди стивидоров и труб, поддерживая то, что могло сойти за порядок.

В минуты затишья он настраивал свой терминал на передачу с Эроса. В его детстве была такая композиторша — помнится, ее звали Джила Сорормайя. Кажется, она нарочно повреждала цифровые записи, а потом запускала разрозненные клочки в свой синтезатор. Она нарвалась на неприятности, когда в запись попал и растиражировался чей-то цельный код доступа. Миллер не жалел о ней. Он решил, что теперь чокнутой художнице придется заняться настоящей работой, и мир станет только лучше.

Слушая передачи Эроса — «Волну свободного Эроса», как он их называл, — он думал, что, пожалуй, был слишком жесток к бедняжке Джиле. Визг и смешение голосов, поток помех, разрезанных словами, пугал и захватывал. В них звучала музыка гибели.

«…asciugare il plus che possano sentirsi meglio…»

«…ja mina nouscivat kuolleista ja halventaa kohtalf pacottaa minut ja siskoni…»

«…делай, как знаешь…»

Он часами слушал передачу, разбирая голоса. Однажды все затрепетало, стало затухать, словно рация приготовилась отключиться. Только когда она включилась снова, Миллеру пришло в голову, что паузы могли быть кодом Морзе.

Он прислонился к переборке, над ним возвышался тяжелый массив «Наву». Корабль еще не родился, а уже был предназначен в жертву. Джули села рядом с ним, подняла взгляд. Волосы плавали вокруг ее лица, глаза улыбались. Какой бы фокус сознания ни мешал его собственной Джульетте Андромеде Мао возвращаться к нему в виде трупа, он был благодарен за него.

«А круто, да? — спросила она. — Летать в вакууме без скафандра. Проспать сотню лет и проснуться от света другого солнца».

— Надо было раньше пристрелить ублюдка, — вслух сказал Миллер.

«Он мог подарить нам звезды».

Новый голос заглушил ее слова.

— Антихрист!

Миллер моргнул, возвращаясь к реальности, и отключил канал Эроса. Через док лениво проплывал транспорт с пленниками, к опорным стойкам была привязана дюжина техников-мормонов. Юноша с рябым лицом ненавидящим взглядом уставился на Миллера.

— Ты — Антихрист, ты, злое подобие человека. Господь знает тебя. Он запомнит тебя.

Миллер приподнял шляпу, кланяясь пленнику.

— Звездам лучше без нас, — проговорил он так тихо, что его услышала одна Джули.

Десятки буксирных тросов тянулись перед «Наву» — нанотрубочные канаты, неразличимые на расстоянии. Миллер просто увидел, как гигантский кашалот, составлявший такую же часть Тихо, как переборки и воздух, шевельнулся на своем ложе, вздрогнул и пришел в движение. Двигатели буксиров осветили внутреннее пространство станции, завели точно отрепетированный хоровод, словно на рождественском представлении, и почти неощутимое содрогание отозвалось в глубине стальных костей Тихо. Через восемь часов «Наву» отведут достаточно далеко, чтобы можно было задействовать огромные двигатели, не угрожая выхлопом станции. После этого пройдет больше двух недель, пока он достигнет Эроса.

Миллеру предстояло убить еще восемьдесят часов.

— Ой, Пампо! — сказал Диого. — Дело-дело?

— Да, — со вздохом ответил Миллер. — Я готов. Собирай всех.

Мальчишка ухмыльнулся. За те часы, что прошли с отправки «Наву», он налепил на три передних зуба яркие пластиковые накладки. Вероятно, в молодежной культуре Тихо они несли глубокий смысл, придавали ему крутость, а может, и сексуальность. Миллер мимолетно порадовался, что ему больше не придется греть парню койку.

Теперь, когда он заведовал службой безопасности АВП, он яснее прежнего видел разнородность этой организации. Было время, он считал, что АВП мог бы управиться с Землей и Марсом, если дойдет до настоящей войны. Денег и иных средств у них определенно имелось больше, чем он когда-то думал. И еще у них был Фред Джонсон. А теперь и Церера, если они сумеют ее удержать. Они взялись за станцию Тот — и справились.

А все же кое-кто из ребятишек, с которыми он штурмовал Тот, участвовал и в подавлении обороны «Наву», и больше половины будут на корабле-смертнике, когда он вылетит к Эросу. Вот этого Хэвлоку никогда не понять. Наверно, никому из живших в даровой надежности естественной атмосферы никогда полностью не понять силы и уязвимости общества, основанного на устремленности делать то, что должно, быть быстрым и гибким — каким и был АВП. На умении соединить все свои фрагменты подвижными сочленениями.

Если Фред не добьется участия в мирных переговорах, АВП ни за что не победит дисциплинированного, единого флота внутренних планет. Но и не потерпит поражения. Войне не будет конца.

Ну что ж, разве не такова вся история?

И что тут изменят звезды?

Зайдя в свою квартиру, он запросил связь с терминалом Фреда. Фред Джонсон на экране выглядел усталым, но держался молодцом.

— Миллер, — поздоровался он.

— Мы можем выводить корабль, если ваши службы готовы.

— Идет погрузка, — ответил Фред. — Грузится взрывчатый материал, после которого поверхность Эроса станет недоступной на годы. Осторожней с ним. Если кому-то из ваших мальчиков вздумается закурить в неположенном месте, мы уже не успеем заменить мины.

А не: «…вы все погибнете». Ценно оружие, а не люди!

— Да, я присмотрю, — сказал Миллер.

— «Росинант» уже в пути.

Этого Миллеру знать было не обязательно, однако Фред счел нужным упомянуть. В его старательно нейтральном тоне крылось подобие укора. Единственные известные образцы протомолекулы вышли из сферы влияния Фреда.

— Мы успеем присоединиться к нему и отогнать от Эроса кого угодно, — пообещал Миллер. — Нет проблем.

На крошечном экране трудно было разобрать, много ли искренности в улыбке Фреда.

— Надеюсь, ваши друзья в самом деле справятся, — заметил он.

У Миллера возникло странное чувство — какая-то пустота прямо за грудиной.

— Они — не мои друзья, — сказал он.

— Правда?

— У меня, строго говоря, нет друзей. Все больше люди, с которыми я работал.

— Холдену вы многое доверили, — заметил Фред. Это прозвучало почти вопросом. Или вызовом. Миллер улыбнулся, помня, что и Фреду трудно будет определить степень искренности его улыбки.

— Это не доверие, а точная оценка, — возразил он.

Фред кашлянул.

— Вот почему у вас нет друзей, друг мой.

— Отчасти, — сказал Миллер.

Больше говорить было не о чем. Миллер прервал связь. Так или иначе, у него теперь имелась почти своя нора.

Ничего особенного — стандартная клетушка, в которой личного было еще меньше, чем в его норе на Церере. Он присел на койку, просмотрел на терминале статус корабля-смертника. Он помнил, что пора идти в док. Диого и прочие уже собирались, и, хотя вряд ли угар прощальных вечеринок позволит им явиться в срок, все же это могло произойти. У Миллера не было даже такого оправдания.

Джули поместилась у него в голове за глазами. Она подогнула ноги калачиком. Она была красива. Она была такой же, как Фред, Холден и Хэвлок. Родилась в гравитационном колодце и пришла на Пояс по собственному выбору. Этот выбор убил ее. Она искала на Эросе помощи и тем погубила его. Если бы она осталась на корабле-невидимке…

Джули искоса взглянула на него, ее волосы развевались наперекор гравитации вращения. В ее глазах стоял вопрос. Конечно, она была права. Возможно, это немного оттянуло бы события, но не остановило бы их. В конце концов «Протоген» и Дрезден отыскали бы ее. Наверняка. Или вернулись бы обратно и откопали новые образцы. Их ничто бы не остановило.

И он знал о Джули — знал, как он мог знать о самом себе, — что она была не такой, как другие. Что она понимала Пояс и астеров и понимала, что надо пробиваться дальше. Если не до звезд, то хоть поближе к ним. Ей была доступна роскошь, какой Миллер никогда не знал и не узнает. И она от нее отказалась. Она пришла сюда и осталась, даже когда они угрожали продать ее гоночную шлюпку. Ее детство. Ее гордость.

Вот почему он любил ее.

Добравшись до дока, Миллер сразу понял: что-то произошло. Понял по тому, как держались докеры, по их взглядам, в которых читались довольные усмешки. Миллер внес пароль и прополз по неудобному шлюзу модели «Оджино-Гуч», устаревшему еще семьдесят лет назад и узкому, как торпедный порт, в тесный кубрик «Тэлбота Лидса». Корабль как будто склепали из двух корабликов поменьше, не слишком озаботившись дизайном. Амортизаторы были установлены в три яруса. Воздух пропах застарелым потом и горячим металлом. Кто-то курил здесь марихуану так недавно, что фильтры еще не вытянули дым. Кроме Диого в кубрике сидела дюжина ребят — все в разной форме, но с одинаковыми нарукавными повязками АВП.

— Ой, Пампо! Оставил а дир лучшую койку.

— Ценю, — отозвался Миллер.

Тринадцать дней. Ему предстояло провести тринадцать суток в этом тесном помещении с командой смертников. Тринадцать суток бок о бок на койках над мегатоннами взрывчатки в трюмах. Однако все, кроме него, улыбались. Миллер подтянулся на койку, оставленную ему Диого, и подбородком указал на остальных:

— У кого-то день рождения?

Диого выразительно развел руками.

— А с какой стати все раздолбаи так довольны? — спросил Миллер резче, чем ему бы хотелось. Диого не обиделся, а показал в улыбке все бело-красные зубы.

— Ауди-нихьт?

— Нет, не слышал, а то бы не спрашивал, — ответил Миллер.

— Марс разобрался, — сообщил Диого. — Поймал волну Эроса, сложил два и два, и…

Мальчишка шмякнул кулаком по открытой ладони. Миллер тщетно соображал, о чем речь. Атака на Эрос? Взялись за «Протоген»?

А, «Протоген». «Протоген» и Марс. Миллер кивнул.

— Научная станция Фебы, — сказал он. — Марс ввел карантин.

— Шиш тебе, Пампо. Дезинфекцию! Той луны больше нет. Каждый атом на частицы разобрали!

«Хорошо бы так», — думал Миллер. Феба была невелика. Если Марс действительно уничтожил ее так, что на осколках не осталось ни единой протомолекулы…

— Ту сабез?^[39] — продолжал Диого. — Они теперь на нашей стороне. Коалиция АВП — Марс!

— Об этом и не думай.

— Ага. — Диого как будто с гордостью признавал, как хрупки, как обманчивы его надежды. — Но мечтать-то не вредно, кве но?

— Лишь бы не думать, — согласился Миллер и откинулся назад.

Амортизирующий гель был слишком густым, чтобы проминаться под его телом при трети g на станции, но Миллер чувствовал себя удобно. Он просмотрел новости на терминале и убедился, что кто-то в марсианском флоте разобрался в положении дел. Им пришлось пойти на большие траты, притом что кругом стреляли, но они не пожалели боеприпасов. У Сатурна стало одной луной меньше и больше одним тоненьким, неоформившимся, лохматым кольцом, если после взрыва осталось достаточно материи на кольцо. На взгляд неспециалиста, походило — взрыв рассчитали так, чтобы направить обломки в сокрушительные недра газового гиганта.

Глупо было надеяться, что правительство Марса не захочет получить образец протомолекулы. И наивно предполагать, что организация такой величины и сложности добьется единодушия по любому вопросу, не говоря уже о таком грозном и многообещающем.

И все же.

Возможно, было достаточно знать: кто-то по ту сторону увидел те же признаки и пришел к тем же выводам. Возможно, это оставляло место надежде. Он опять переключил терминал на волну Эроса. За каскадом шумов мерно бился мощный звук. Голоса возвышались, затихали и возвышались вновь. Потоки данных сплетались в паутину, и после каждого цикла распознающее устройство загоралось, находя в ее узоре какой-то смысл. Джули взяла его за руку, сон был таким убедительным, что он почти поверил, будто чувствует прикосновение.

«Ты мой», — сказала она.

«Как только все кончится», — пообещал он. Правда, он все оттягивал окончание дела. Сперва ему нужно было найти Джули, потом — отомстить за нее, а теперь — уничтожить проект, лишивший ее жизни. Но, когда все закончится, он сможет уйти.

Осталось одно, последнее дело.

Через двадцать минут прозвучала сирена. Через тридцать минут ожили двигатели, и сокрушительная перегрузка на тринадцать дней втиснула его в гель амортизатора. Каждые четыре часа полагался час на одном g для естественных отправлений. А в конце его сборную разношерстную команду ждала установка атомных мин, любая из которых могла превратить их в газ, стоило ребятам чуть напортачить.

Но там, по крайней мере, будет Джули.Не настоящая, и все же.

Мечтать не вредно.

Глава 47 Холден

Даже влажный целлюлозный вкус искусственного омлета не разрушил теплого самодовольного сияния, окружавшего Холдена. Он запихивал в рот куски болтуньи, стараясь сдержать ухмылку. Слева от него за камбузным столом, причмокивая, уплетал завтрак Амос. Справа Алекс гонял еду по тарелке куском такого же ненастоящего тоста. Напротив прихлебывала чай Наоми, поглядывая на него сквозь волну волос. Ему хотелось ей подмигнуть.

Они обсуждали, как сообщить команде новость, но так и не пришли к согласию. Холден терпеть не мог умолчаний. Хранить секрет — будто это что-то грязное или стыдное! Родители воспитали его в убеждении, что сексом не занимаются открыто не потому, что это неприлично, а потому, что это личное дело. При пяти отцах и трех матерях раздел постелей всегда был непрост, но никто не скрывал от него сложностей.

Между тем Наоми не желала нарушать хрупкое равновесие, установившееся в команде, а Холден доверял ее суждению. Она чувствовала настроения в группе, а он этого не умел. Так что пока он следовал ее примеру.

Кроме того, это было бы хвастовством, а хвастаться невежливо.

Самым нейтральным, деловым тоном он попросил:

— Наоми, ты не передашь перец?

Амос вскинул голову и с громким стуком уронил вилку на тарелку.

— Срань господня, решились наконец!

— Гм? — выговорил Холден. — Что?..

— Я чувствовал это с тех пор, как мы собрались на «Роси», только не мог понять, в чем дело. А вот оно что! Вы, ребятки, наконец завели игру в «спрячь норку»!

Холден поморгал, не зная, что отвечать. В поисках поддержки взглянул на Наоми, но та опустила голову, и волосы совсем скрыли ее лицо.

— Господи, кэп, — Амос ухмылялся во всю ширь круглого лица, — ты уж так долго тянул. Если бы она мне так вешалась на шею, я б уже по уши влип.

— Ух! — Удивление Алекса ясно говорило, что он не был столь проницателен, как Амос. — Ух ты!

Наоми перестала смеяться и стерла слезы с уголков глаз.

— Попались, — сказала она.

— Слушайте, ребята, вы знаете, очень важно, чтобы это не повредило нашим…

Амос прервал его речь, громко фыркнув.

— Эй, Алекс, — позвал он.

— Йо! — откликнулся тот.

— Если старпом валяет кэпа, ты станешь совсем дерьмовым пилотом?

— Это вряд ли. — Алекс усмехнулся, нарочито растягивая слова.

— И я, как ни странно, не чувствую потребности превратиться в паршивого механика.

Холден сделал еще одну попытку.

— Мне кажется важным, чтобы…

— Кэп, — не слушая его, продолжал Амос, — считай, нам всем по-хрен, работе это не помешает, так что просто получай удовольствие, тем более нам, может, и жить осталось всего ничего.

Наоми снова расхохоталась.

— Отлично, — сказала она. — То есть все понимают, что я просто добиваюсь повышения. Эй, постойте-ка! Я же вторая в команде. Что, не произведут ли меня в капитаны?

— Нет, — сквозь смех ответил Холден. — Это грязная работа. Я никогда тебе такой не подсуну.

Наоми с ухмылкой развела руками: «Видали? И мне случается ошибаться». Холден взглянул на Алекса, который смотрел на него с неподдельной симпатией и явно был счастлив, что они с Наоми вместе. Все было хорошо.

Эрос крутился картофелиной, толстая скальная кожура скрывала ужасы внутри. Алекс подвел корабль поближе для подробного сканирования станции. На экране у Холдена астероид виднелся на расстоянии вытянутой руки. Наоми со второго поста управления обводила поверхность ладаром, выискивая все, что могло бы представлять угрозу грузовикам с Тихо, отставшим от них на несколько дней пути. На тактическом экране Холдена научный корабль ООН вспыхивал маневровыми двигателями, направляясь к Эросу, и конвойный не отставал от него.

— Все молчат, а? — спросил Холден.

Наоми кивнула и постукала по своему экрану, переводя данные наблюдения к нему на пост.

— Угу, — подтвердила она. — Но они нас видят. Уже пару часов шарят радаром.

Холден барабанил пальцами по подлокотнику, обдумывая варианты. Возможно, переделанный на Тихо корпус одурачил распознающую программу земного корвета. Возможно, они просто игнорировали «Роси», считая его случайно затесавшимся в окрестности газовым танкером астеров. Однако «Роси» шел без опознавательного сигнала, а значит — вне зависимости от конфигурации корпуса, — нарушал закон. И то, что корвет не пытался отогнать темный корабль, нервировало Холдена. Астерское судно без позывных болтается вокруг Эроса, к которому летят два земных корабля. Если капитан не совсем безмозглый, он этого так не оставит.

Молчание корвета означало нечто иное.

— Наоми, у меня предчувствие, что этот корабль попытается нас подорвать, — со вздохом произнес Холден.

— Я бы так и сделала, — согласилась она.

Холден напоследок отстучал на подлокотнике сложную дробь и надел наушники.

— Ладно. Тогда первый ход за мной.

Не желая шуметь на всю округу, Холден нацелил на корвет лазерный передатчик «Роси» и послал общий запрос на связь. Через несколько секунд загорелся зеленым сигнал «Связь установлена». В наушниках зашипели слабые фоновые помехи. Холден ждал, но землянин и не думал здороваться. Хотел, чтобы он заговорил первым.

Он переключил микрофон на общее оповещение команды.

— Алекс, давай двигайся. Пока на одной g. Если я не сумею его надуть, будет дуэль. Постарайся выстрелить первым.

— Роджер, — протянул Алекс. — Пойдем на «соке», на всякий случай.

Холден оглянулся на пост Наоми, но та уже подключила свой тактический экран и заставила «Роси» рассчитывать баллистику и курсы сближающихся кораблей. До сих пор она побывала всего в одном сражении, но уже действовала как испытанный ветеран. Холден улыбнулся ей в спину и поспешил отвернуться, пока она не почувствовала взгляда.

— Амос? — позвал он.

— Все налажено как часы, кэп. «Роси» бьет копытом. Давай напинаем им задницы.

«Давай надеяться, что не придется», — подумал Холден и вернул микрофон в прежнюю позицию.

— Капитан Джеймс Холден с «Росинанта» вызывает капитана приближающегося корвета ООН, позывные неопознаны. Прошу ответить.

Последовала наполненная помехами пауза, а затем:

— «Росинант», немедленно покиньте район. Если вы не начнете движение от Эроса со всей возможной скоростью, я открываю огонь.

Голос казался молодым. На устаревшем корвете с рутинным заданием сопровождать картографов вряд ли большой конкурс на капитанский пост. Капитаном там, наверно, лейтенантик без связей и покровителей. Неопытный, но может искать столкновения как возможности показать себя перед начальством. А значит, очень важно не допустить ошибки в прокладке курса.

— Простите, — сказал Холден. — Я все еще не знаю вашего имени и названия корабля. Но приказа исполнить не могу. Собственно, я никому не позволю высадиться на Эрос. Я вынужден помешать вам приблизиться к станции.

— «Росинант», не думаю, чтобы вам…

Холден взял на себя управление наводкой и запятнал корвет прицельным лазером.

— Позвольте мне объяснить, что происходит, — сказал он. — В данный момент ваши датчики показывают нечто, похожее на танкер-развалину, от которого у вашей опознающей программы случился нервный припадок. И ни с того ни с сего, прямо сейчас, он запятнал вас самой современной наводящей системой.

— Мы не…

— Не лгите. Я знаю, что это так. Так вот, предлагаю сделку. Мой корабль, как бы он ни выглядел, новее вашего, быстрее его, крепче и лучше вооружен. Доказать это я могу, только открыв огонь, но надеюсь, что этого делать не придется.

— Вы мне угрожаете, «Росинант»? — В юношеском голосе в наушниках Холдена недоверие и надменность смешались в точных пропорциях.

— Вам? Нет, — заверил Холден. — Я угрожаю этому большому, жирному, медлительному и безоружному кораблю, который вам полагается защищать. Если вы продолжите движение к Эросу, я выпущу все, чем располагаю, в него. И гарантирую, что мы разнесем эту летучую лабораторию по всему небу. Возможно, вы тем временем нас достанете, но задание уже будет провалено, не так ли?

Опять настала тишина, и только помехи в наушниках подтверждали, что связь не прервалась.

Ответ прозвучал по корабельной системе.

— Они тормозят, капитан, — сказал Алекс. — Жесткое торможение. Расчет курса показывает, что относительной неподвижности достигнут в двух миллионах кэмэ от нас. Подлететь навстречу?

— Нет, выводи нас на стационарную позицию над Эросом, — ответил Холден.

— Роджер.

— Наоми. — Холден развернул кресло к ней. — Они еще что-нибудь делают?

— Если и так, то мне не рассмотреть за выхлопом. Но они могут передавать сообщения по направленному лучу, и мы этого никак не узнаем, — сказала она.

Холден отключил общую связь, минуту чесал в затылке, а потом отстегнул ремни креплений.

— Ну, пока что мы их остановили. Я смотаюсь в гальюн, а потом схожу за выпивкой. Тебе что-нибудь принести?

— Знаешь, он правильно сделал, — сказала в тот вечер Наоми.

Холден парил в невесомости в нескольких футах над постом управления. Он приглушил огни, так что свет напоминал лунную ночь. Алекс с Амосом спали двумя палубами ниже — все равно что за миллион световых лет. Наоми парила над своим постом, и ее распущенные волосы стояли вокруг головы темным облаком. Панель освещала ее лицо в профиль: длинный лоб, плоский нос, полные губы. Он видел, что глаза ее закрыты. Ему казалось, будто в мире не осталось никого, кроме них двоих.

— Кто правильно сделал? — спросил он, лишь бы что-нибудь сказать.

— Миллер, — ответила она, словно это разумелось само собой.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

Наоми рассмеялась и помахала рукой, чтобы развернуться к нему в воздухе. Глаза ее теперь были открыты, и, хотя панель освещала ее сзади, он их видел, как темные озерца на лице.

— Я думала о Миллере, — сказала она. — Я плохо обошлась с ним на Тихо. Не хотела его замечать, потому что ты сердился. А ведь я у него в долгу.

— С какой стати?

— Он спас тебе жизнь на Эросе.

Холден фыркнул, но она упрямо продолжала:

— Когда ты служил на флоте, что полагалось делать, если кто-то из команды свихнулся? И его действия угрожают остальным?

Холден, полагая, что речь все еще идет о Миллере, ответил:

— Скрутить и запереть, чтобы предотвратить угрозу для корабля и команды. Но Фред…

— А если идет война? — спросила она. — Если во время боя?

— Если его невозможно удержать, старший вахты обязан защищать корабль любыми необходимыми средствами.

— Даже застрелить его?

— Если это — единственный способ, — признал Холден. — Конечно. Но только при крайней необходимости.

Наоми шевельнула ладонью, соглашаясь, отчего ее тело медленно развернулось в другую сторону. Она машинально остановила вращение отработанным жестом. Холден отлично справлялся с невесомостью, но до нее ему было далеко.

— Пояс — это сеть, — сказала Наоми. — Это как один большой шумный корабль. У нас есть узлы, обеспечивающие воздух, воду, питание, материалы. Пусть между этими узлами миллионы километров, но они все равно тесно связаны.

— Вижу, к чему ты ведешь, — вздохнул Холден. — Дрезден был как безумец на корабле. Миллер застрелил его, чтобы защитить остальных. На Тихо он произнес мне целую речь на эту тему. Только не убедил.

— Почему?

— Потому, — ответил Холден, — что Дрезден не представлял не посредственной угрозы. Всего лишь мелкий мерзавец в дорогом костюме. У него не было пистолета в руке, пальца на пусковой кнопке. А я не доверяю людям, которые полагают, что могут решать, кто достоин казни, в одностороннем порядке.

Холден дотянулся ступней до переборки и чуть толкнулся, желая подлететь на несколько футов ближе к Наоми — так, чтобы увидеть ее глаза и понять, что в них.

— Если этот научник снова двинется к Эросу, я выпущу в него все торпеды и скажу себе, что защищал Солнечную систему от угрозы, которую несет в себе Эрос. Но если бы я открыл огонь сейчас, при мысли, что он мог бы двинуться к Эросу, это было бы убийством. Миллер совершил убийство.

Наоми улыбнулась ему, уцепила за складку скафандра и привлекла к себе для поцелуя.

— Ты, наверно, лучший из людей, кого я знаю. Но тебя совершенно невозможно переубедить, когда ты уверен, что прав, и за это самое ты ненавидишь Миллера.

— Я?

— Да, — сказала она. — Его тоже невозможно переубедить, только у него другой взгляд на вещи. И ты это ненавидишь. Для Миллера Дрезден был активной угрозой кораблю. Каждый миг, когда он оставался в живых, увеличивал опасность. Для Миллера это была самозащита.

— Но он ошибался. Этот человек был безоружен.

— Этот человек убедил Флот ООН предоставить его компании новейшие корабли, — напомнила она. — Он убедил свою компанию пойти на убийство полутора миллионов человек. Все, что говорил Миллер насчет того, что нам лучше избавиться от протомолекулы, относится и к Дрездену. Долго ли АВП удержал бы его под замком, прежде чем он нашел бы тюремщика, которого можно подкупить?

— Он был пленником, — сказал Холден, чувствуя, что проигрывает спор.

— Он был чудовищем, обладавшим властью, связями и союзниками, и мог заплатить любую цену, лишь бы сохранить свой проект, — сказала Наоми. — И, говорю тебе как астер, Миллер правильно сделал.

Холден не отвечал, плавая рядом с Наоми, удерживая ее на своей орбите. Что больше разгневало его: убийство Дрездена или то, что Миллер принял решение, наперекор Холдену?

А ведь Миллер знал. Когда Холден сказал ему, чтобы искал другой транспорт до Тихо, он понял это по унылому, как морда бассета, лицу детектива. Миллер это предвидел и не пытался сопротивляться или спорить. Следовательно, он принимал решение, полностью осознавая цену, и готов был платить. Это кое-что значило. Холден не взялся бы сказать, что именно, но что-то значило.

На стене замигал красный сигнал, панель Наоми пробудилась к жизни и принялась сбрасывать данные на экран. Она подтянулась к креслу, взявшись за спинку, и отстучала несколько коротких команд.

— Дерьмо, — сказала она.

— Что такое?

— Должно быть, тот корвет или научники вызвали помощь. — Наоми указала на экран. — Сюда собираются корабли со всей системы.

— Сколько? — спросил Холден, которому экран был плохо виден.

Наоми издала горлом невнятный звук: смешок или кашель.

— Навскидку? Я бы сказала — все, сколько их есть.

Глава 48 Миллер

«Ты есть, и тебя нет, — твердила станция Эрос сквозь пульсирующий шум помех. — Ты есть, и тебя нет. Ты есть, и тебя нет».

Маленький корабль содрогнулся и подпрыгнул. Техник АВП из соседнего амортизатора отозвался потоком брани, примечательной скорее свежестью выражений, чем живым чувством. Миллер закрыл глаза, сдерживая тошноту от нестандартной стыковки при микрогравитации. После нескольких дней сокрушающего суставы ускорения и столь же жесткого торможения мелкие маневры корабля производили странное, непривычное впечатление.

«Ты есть, есть, есть, есть, есть, есть…»

Он немало времени провел, слушая новости. Через три дня после их вылета с Тихо вышло на свет известие о связи «Протогена» с Эросом. Как ни удивительно, утечка обошлась без Холдена. С тех пор корпорация от уверенных опровержений перешла к обвинению злонамеренных субподрядчиков, а позже заявила о своем иммунитете под покровительством оборонной программы Земли. Это не произвело благоприятного впечатления. Земля все еще держала блокаду Марса, но основное внимание переместилось к внутренней борьбе сил Земли, и марсианский флот замедлил движение, давая Земле передышку до принятия окончательных решений. Похоже, они все же сумели на неделю-другую оттянуть Армагеддон. Миллер обнаружил, что новости его отчасти радуют. А также утомляют.

Гораздо чаще он слушал голоса Эроса. Иногда смотрел и видеопередачу, но обычно включал только звук. Вслушиваясь часами и целыми днями, он начал различать если не порядок, то, по крайней мере, подобие системы. Часть голосов умирающей станции звучала постоянно — он догадывался, что это новостные и развлекательные аудиофайлы, запасенные в архивах. В музыке тоже прослеживалась некая специфическая тенденция. Часы беспорядочных свистящих помех и обрывков фраз отступали, и Эрос зацеплялся за одно или несколько слов, твердя их с возрастающей интенсивностью, пока они не рассыпались в хаосе.

«Ты, ты, ты есть, ЕСТЬ, ЕСТЬ…»

«Нет меня», — подумал Миллер, и корабль внезапно вздыбился, оставив его желудок в полуфуте от положенного места. Последовала серия звонких щелчков и короткий гудок сирены.

— Дьё! Дьё!^[40] — взвыл кто-то. — Бомбы сон вамен роха! Решили его поджарить. И нас тода!

Крикуну ответили вежливые смешки — одна и та же шутка повторялась за время пути не раз, и ее автор — пухлый паренек-астер не старше пятнадцати лет — ухмыльнулся, довольный собственным остроумием. Если он не угомонится, кто-нибудь поколотит его гаечным ключом еще до возвращения на Тихо. Но Миллер полагал, что это будет уже без него.

Резкий рывок вперед вмял его в амортизатор, и гравитация вернулась к обычной трети g. Может, чуть больше. Разве что пилоту — из-за того, что шлюзы были обращены к корабельному «низу», — пришлось вливаться во вращение Эроса брюхом вперед, так что гравитация вращения превратила потолок в пол, а нижний ряд коек стал теперь верхним. Хотя заряды они пристропили к причальным шлюзам, всем им придется вылезать на холодную темную скалу, которая постарается стряхнуть их в вакуум.

Вот вам радости саботажа.

Миллер оделся. После качественного военного скафандра с «Росинанта» в сборной одежке из запасов АВП он чувствовал себя как в тряпках из плохонького секонд-хенда. Внутри пахло чужим телом, а на майларовом лицевом щитке осталась вмятина на месте запаянной трещины. Не хотелось думать, что случилось с бедолагой, который носил костюм до него. Магнитные башмаки с толстыми слоями выщербленного пластика накопили столько грязи между пластинами и выключателем, что Миллер на каждом шагу ощущал, как они пощелкивают, норовя отойти. Ему представлялось, как подошвы приклеятся к Эросу и откажутся выключаться.

Эта картина вызвала у него улыбку. «Ты мой», — сказала его собственная Джули. Она говорила правду, и теперь, попав сюда, он был совершенно уверен, что здесь и останется. Он слишком долго прослужил копом и при одной мысли о попытке заново воссоединить человечество ощущал усталую злобу. Он должен закончить здесь свою часть работы, а потом — с него хватит.

— Ой, Пампо!

— Иду, — отозвался Миллер. — Не гони лошадей. Никуда от нас станция не денется.

«Радуга — это невидимый круг. Невидимый. Невидимый…» — напевным детским голоском сказал Эрос. Миллер приглушил звук.

Каменная поверхность станции была не слишком удобной для работы в скафандрах и с манипуляторами. Два других корабля сели на полюсах, где им не приходилось бороться с центробежной силой, но тошноту от Кориолисовой силы ощутят все. Команде Миллера предстояло цепляться за стальные пластины дока, повиснув мухами над звездной бездной.

Инженерам пришлось потрудиться, вычисляя расположение термических зарядов. Если энергии, выплеснутой минами в станцию, окажется слишком мало, поверхность быстро остынет и позволит желающим совершить высадку научной группы прежде, чем солнечная корона поглотит станцию вместе с теми обломками «Наву», которые останутся на ней. Даже лучшие умы «Тихо» не могли дать полной гарантии, что не произойдет синхронной детонации. Если взрывные волны, проходя через астероид, случайно попадут в резонанс, станция лопнет, как яйцо, рассеяв протомолекулу по широким путям Солнечной системы, подобно горсти пыли. Так что победу от поражения отделяли буквально считаные метры.

Миллер выполз из шлюза на поверхность. Первая волна техников уже устанавливала резонансные сейсмографы, свечение рабочих сигналов и датчиков затмевало все небесные тела. Миллер укрепил подошвы на широкой полосе металлокерамического сплава и позволил течению центробежной силы разогнуть ему спину. После многосуточного лежания в амортизационной койке свобода принесла чувство эйфории. Кто-то из техников поднял руки — астерский жест, требующий внимания. Миллер увеличил звук в рации скафандра.

«…букашки ползают сюр ма пью…»

Он нетерпеливо переключился с волны Эроса на канал группы.

— …придется переместиться, — произнес женский голос. — Здесь слишком много плитки. Надо перейти на ту сторону доков.

— Это добрых два километра, — напомнил Миллер.

— Точно, — согласилась женщина. — Можно отчалить и перевести корабль на двигателях или буксировать его. Буксиров у нас хватит.

— Какой способ быстрее? У нас не так много времени в запасе.

— Буксировка.

— Значит, буксируем, — решил Миллер.

Корабль медленно приподнялся. Казалось, двадцать маленьких, медлительных транспортных жучков тащат за собой огромный металлический дирижабль. Кораблю суждено было остаться на станции, привязанным к ней, словно оставленным в жертву богам. Миллер вместе со своей командой прошел по закрытой створке портового шлюза. Он ничего не слышал, кроме стука собственных подошв, когда электромагниты прилипали к поверхности, и щелчков, когда они отключались. Никаких запахов, кроме запаха собственного тела и свежего пластика из восстановителя воздуха. Металл у него под ногами сверкал, словно кто-то надраил его до блеска. Всю пыль и мелкие камушки давным-давно унесло в пространство.

Они торопились управиться с работой: установить корабль, подготовить детонаторы, ввести защитные коды. Каждый держал в уме, что гигантский снаряд, в который превратился «Наву», стремительно несется к ним.

Если здесь сядет чужой корабль, то, попытавшись разминировать ловушку, он невольно отправит синхронные сигналы всем остальным кораблям-минам, причаленным к поверхности астероида. Три секунды спустя с этой поверхности снесет все подчистую. Запасы воздуха, воды, оборудование разгружали с кораблей и стягивали в узлы, чтобы потом подобрать. Нет смысла тратить ресурсы зря.

Никакие ужасы не выползали из шлюза, чтобы броситься на команду, так что Миллер, пожалуй, оказался бесполезен. А может, и нет. Может, он был нужен здесь для другого.

Когда все, что можно, было сделано, Миллер послал сигнал готовности через систему связи корабля-смертника. Транспорт, который забирал их, подходил медленно, выглядел сперва разгорающейся все ярче световой точкой, которая затем понемногу начала расти. Причальные крепления в невесомости растянулись паутиной, похожей на строительные леса. По команде с транспорта группа Миллера отключила подошвы и запустила простенькие маневровые двигатели своих скафандров, а те, у кого скафандры оказались слишком старой модели, прицепились к общей маневровой капсуле. Миллер смотрел, как они падают в сторону корабля.

— Кати ва, Пампо, — позвал откуда-то Диого. Миллер уже не мог отличить его голос от других. — Эта «труба» ждать не станет.

— Я остаюсь, — сказал Миллер.

— Са кве?

— Я решил. Я останусь здесь.

Последовала пауза. Миллер ее ожидал. У него были коды доступа. Если придется заползти в скорлупу, оставшуюся от корабля-смертника, и запереться в нем — он справится. Но ему бы этого не хотелось. Он заранее продумал аргументы: вернувшись на Тихо, он стал бы для Фреда Джонсона простой пешкой в переговорах; он устал, он стар, и его старость исчисляется не в годах жизни. Он уже умирал на Эросе и хотел закончить это дело здесь же. Он заслужил такое право. Диого и остальные обязаны ему хоть этим.

Он ждал ответа мальчишки, попытки отговорить его.

— Все правильно, — сказал Диого. — Буона морте.^[41]

— Буона морте, — ответил Миллер и отключил рацию. Вселенная молчала. Звезды под ним едва уловимо, но все же заметно сдвигались в лад вращению станции. Одной из этих звезд был «Росинант». Две другие — посланные Холденом корабли-эвакуаторы. Миллер не сумел бы отличить их от настоящих звезд. Джули парила рядом с ним, ее темные волосы плавали в пустоте, сквозь них просвечивали звезды. Она выглядела умиротворенной.

«Если бы тебе пришлось повторить? — спросила она. — Если бы ты мог проделать все с самого начала?..»

— Я бы не стал, — сказал он.

Транспорт АВП включил двигатели, вспыхнул золотым и белым огнем и отдалился, превращаясь в еще одну звезду. Уменьшился и затерялся среди других. Миллер отвернулся к темному пустому ландшафту и вечной ночи.

Ему требовалось лишь продержаться здесь еще несколько часов, и они оба будут спасены. Все будут спасены. Этого будет достаточно. Миллер заметил, что улыбается и плачет, слезы стекали из глаз на виски и смачивали волосы.

«Со мной все будет хорошо», — сказала Джули.

— Я знаю, — ответил Миллер.

Он стоял молча почти час, потом повернулся и медленно, осторожно дошел до оставленного в жертву корабля, пробрался сквозь шлюз в сумрачное брюхо. Воздуха осталось достаточно, чтобы ему не пришлось спать в скафандре. Он разделся догола, выбрал себе койку и свернулся калачиком на упругом голубом геле. В каких-нибудь двадцати метрах от него ждали сигнала заряды, готовые вспыхнуть ярче солнца. Над ним все, что когда-то было людьми станции Эрос, изменялось и превращалось, переливаясь из образа в образ, словно на ожившей картине Иеронима Босха. А до удара «Наву» — Молота Господня — оставался еще целый день.

Миллер настроил скафандр на воспроизведение песенок, которые любил в детстве, и позволил себя убаюкать. Когда он уснул, ему приснилось, что он отыскал туннель, ведущий к его старой норе на Церере, и это означало, что он наконец — наконец! — свободен.

Его последний завтрак составляла жесткая питательная плитка и горсть шоколада из забытого пакета НЗ. Он запил его тепловатой восстановленной водой с привкусом железа и гнили. Сигналы новостей почти утонули в осциллирующих частотах, вырывающихся со станции над его головой, однако Миллер разобрал достаточно, чтобы усвоить положение дел.

Как он и ожидал, Холден победил. АВП отвечал на тысячи гневных обвинений с Земли и Марса и — как же иначе? — от фракций внутри Альянса. Все они опоздали. «Наву» осталось несколько часов полета. Конец приближался.

Миллер в последний раз надел скафандр, выключил свет и прополз через шлюз. Внешний люк долго не хотел открываться, аварийный сигнал горел красным, и Миллер успел испугаться, что проведет последние минуты здесь, зажатым в трубе, как торпеда перед выстрелом. Однако он перезапустил питание шлюза и выбрался.

Эрос теперь шумел без слов, монотонным ропотом прибоя о скалы. Миллер прошагал по широкой крыше порта. Небо над ним повернулось, и «Наву» всплыл над горизонтом, подобно солнцу.

Даже раскинув во всю ширь руки, он не смог бы объять сияние его двигателя. Миллер повис на подошвах, наблюдая за приближением корабля. Призрачная Джули смотрела вместе с ним.

Если он не ошибся в расчетах, удар «Наву» придется по центру главной оси Эроса. Миллер успеет увидеть, как это произойдет. Азарт предвкушения в груди напомнил ему молодость. Это будет зрелище! Да, будет на что посмотреть. Он подумал, не включить ли запись. Его скафандр мог записывать простые видеофайлы и передавать их в реальном времени. Но нет. Это будет его минута. Его и Джули. Остальное человечество может гадать, как это выглядело, — если захочет.

Сияние «Наву» заполняло уже четверть небосвода, его круг целиком оторвался от горизонта. Бормотание Эроса сменилось чем-то более сложным: возвышающийся по спирали звук без видимых причин напомнил ему зеленые волны на экранах радаров из старинных фильмов. За шумом мерещились голоса, но он не разбирал ни слов, ни даже языка.

Огромный факел «Наву» закрыл уже половину неба, звезды вокруг погасли в сиянии полной тяги. Скафандр Миллера застрекотал, предупреждая об опасном излучении, и он отключил датчик.

Будь на нем команда, «Наву» никогда бы не взял такого ускорения: в самых лучших амортизаторах перегрузка размолола бы кости. Миллер попытался прикинуть скорость корабля в момент столкновения.

Скорости хватит. А остальное было не важно. Скорости хватит.

В центре огненного цветка Миллер разглядел темное пятнышко не больше карандашного кончика. Сам корабль. Он набрал воздуха в грудь. Зажмурился, но свет пробился сквозь веки красным сиянием. К тому моменту, когда он открыл глаза, «Наву» обрел длину. Форму. Он стал иглой, стрелой, снарядом. Кулаком, вздымающимся из глубины. Впервые на своей памяти Миллер ощутил благоговейный трепет.

Эрос вскрикнул: «НЕ ТРОНЬ МЕНЯ, ГАД!»

Цветок выхлопа медленно превращался из круга в овал с огромным огненным хвостом. Миллер разинул рот.

«Наву» промахнулся. Корабль отворачивал. Он теперь, прямо сейчас, проносился мимо Эроса. Но не было же протуберанцев маневровых ракет? Да и невозможно развернуть подобную махину, движущуюся на такой скорости, в единый миг, не разорвав корабль на части? Одна перегрузка ускорения…

Миллер уставился на звезды, словно надеялся получить от них ответ. И с изумлением увидел его. Полоса Млечного Пути, неисчислимая россыпь звезд, осталась в небе. Но виделась под другим углом. Эрос сменил вращение, перешел в другую плоскость эклиптики.

Для «Наву» мгновенное изменение курса без разрушения корабля было невозможно. Он и не менял курса. Объем Эроса — что-то около шестисот кубических километров. До «Протогена» в нем умещался второй по величине порт Пояса.

Однако станция Эрос, даже не стряхнув с себя висящего на магнитных подошвах Миллера, увернулась.

Глава 49 Холден

— Срань господня, — невыразительно пробормотал Амос.

— Джим, — в спину Холдену сказала Наоми, но он только рукой махнул и открыл канал связи с Алексом.

— Алекс, мы и вправду видели то, что говорят мои датчики?

— Да, капитан, — ответил из рубки пилот. — Радар и оптика в один голос уверяют, что Эрос отскочил на двести кэмэ по вращению меньше чем за минуту.

— Срань господня, — все тем же совершенно бесстрастным тоном повторил Амос. Металлический лязг открывшихся и закрывшихся палубных люков отдался по кораблю, указывая, что Амос лезет к ним по трапу.

Холден подавил вспышку раздражения на механика, оставившего свой пост. С этим он разберется потом. Прежде ему надо было увериться, что вся команда «Росинанта» не страдает коллективными галлюцинациями.

— Наоми, дай связь, — попросил он.

Та обернула к нему пепельное лицо.

— Как ты можешь… так спокойно? — спросила она.

— Паника никому не поможет. Надо понять, что произошло, чтобы составить разумный план. Пожалуйста, переключи связь на меня.

— Срань господня, — проговорил Амос, выбираясь на палубу поста. Коротко лязгнул, закрывшись за ним, люк.

— Не помню, когда я приказывал тебе покинуть пост, матрос, — проговорил Холден.

— Разумный план… — Наоми повторила его слова так, будто они прозвучали на незнакомом, но смутно понятном языке. — Разумный план!

Амос бросился в кресло с такой силой, что гелевая подушка обняла его и не позволила подскочить.

— Эрос — здоровенная хреновина, — сказал он.

— Разумный план. — Наоми разговаривала сама с собой.

— То есть охренительно большая, — поправился Амос. — Знаешь, сколько энергии ушло, чтобы раскрутить этот камешек? Его же годами раскручивали!

Холден надел наушники, чтобы отстранить голоса болтунов, и снова вызвал Алекса.

— Алекс, Эрос меняет скорость?

— Нет, кэп. Торчит скалой.

— Вот и хорошо, — сказал Холден. — У Наоми с Амосом клапана сорвало. Ты там как?

— Не сниму руки с рычага, пока этот ублюдок в пределах видимости, можешь не сомневаться.

«Слава тебе, Господи, за военную выучку», — подумал Холден.

— Хорошо, удерживай нас на постоянной дистанции пять тысяч кэмэ до новых распоряжений. Дай знать, если он снова сдвинется хоть на дюйм.

— Роджер, капитан, — подтвердил Алекс.

Холден медленно снял наушники и обернулся к остальной части команды. Амос рассеянно уставился в потолок, подсчитывая на пальцах.

— Даже не могу с ходу припомнить массы, — заговорил он, ни к кому не обращаясь.

— Около семи тысяч триллионов кило, — подсказала Наоми. — Плюс-минус. А тепловая подпись сдвинулась градуса на два вверх.

— Господи! — простонал механик. — В уме не подсчитать. Сколько нужно, чтобы разогреть на два градуса такую массу?

— Много, — отрезал Холден. — Так что пойдем дальше…

— Около десяти экзаджоулей, — ответила Наоми. — Это прикидочно, и я не учитывала объема и прочего.

Амос свистнул.

— Десять экзаджоулей — это что, пара гигатонн термического заряда?

— Около десяти кило, непосредственно обращенных в энергию, — ответила Наоми. Голос ее стал тверже. — Только это, конечно, невозможно. Разве что чудом.

Холден почти физически ощутил, как его рассудок вцепился в слова Наоми. Она, в сущности, самая умная из всех, кого он знал. И сейчас она обратилась прямо к неясному страху, который он затаил со времени прыжка Эроса: что это волшебство, что протомолекула не повинуется физическим законам. Потому что, если это так, у человечества не остается никаких шансов.

— Объясни, — сказал он.

— Ну, — ответила она, щелкая клавиатурой, — от одного нагрева Эрос бы с места не сдвинулся. Поэтому я принимаю, что это остаток тепла от того, что они там сделали на самом деле.

— А это значит?..

— Что закон энтропии еще действует. Что они не способны напрямую преобразовать массу в энергию. Что их механизмы, или процессоры, или чем там они пользуются, чтобы передвинуть семь тысяч триллионов тонн камня, все же истратили малость энергии. Примерно на полугигатонную бомбу.

— А…

— Никто не может передвинуть Эрос на двести километров мощностью двух гигатонн, — фыркнул Амос.

— Конечно, — согласилась Наоми. — Это просто остаточное тепло. Нагрев — это побочный результат. КПД все равно невероятный, но не стопроцентный. А значит, законы физики пока не отменяются. Значит, это не чудо.

— Может, лучше бы было чудо, — буркнул Амос.

Наоми смотрела на Холдена.

— Итак, мы… — начал он, когда Алекс перебил его по общей связи:

— Кэп, Эрос снова двигается.

— Следуй за ним и, как только сумеешь, определи курс и скорость, — велел Холден, отворачиваясь к своей панели. — Амос, возвращайся к машинам. Если еще раз бросишь их без прямого приказа, заставлю старпома убить тебя гаечным ключом.

Вместо ответа послышалось шипение открывающегося люка и грохот крышки, упавшей за исчезнувшим механиком.

— Алекс, — позвал Холден, глядя на поток данных об Эросе, которыми потчевал его «Роси», — скажи мне что-нибудь.

— Точно можно сказать одно — курс в сторону Солнца. — Голос Алекса звучал с прежним профессиональным спокойствием.

Холден начинал службу сразу офицером. Он не бывал в школе военных пилотов, но знал, что годы тренировок как бы разделили мозг Алекса на две части: для решения задач пилотирования и, вторым планом, для всего прочего. Движение за Эросом и вычисление его курса относилось к первому. Пришельцы из чужой системы, пытающиеся уничтожить человечество, к пилотированию не относились, и о них можно было спокойно забыть, пока он не покинет рубку. Алекс сделает свое дело.

— Держись все так же на пяти тысячах кэмэ и поддерживай постоянный курс, — приказал ему Холден.

— Ха, — выдохнул Алекс. — С постоянным курсом будут сложности, кэп. Эрос только что исчез с радара.

У Холдена перехватило горло.

— Повтори?

— Эрос исчез с экрана радара, — повторил Алекс, но Холден уже не слушал его, настраивая датчики, чтобы убедиться своими глазами. Телескоп показывал, что астероид продолжает движение в сторону Солнца. Термоскопы показывали, что он чуть теплее окружающего пространства. Поток голосов и безумия так же сочился из станции, разве что стал чуть слабее. Но радар уверял, что там пусто.

«Чудо», — повторил тихий голосок на краю сознания.

Никаких чудес. Люди тоже создали корабли-невидимки. Всего-то и нужно: поглощать луч радара, а не отражать его. Но тем важнее стало удерживать астероид в прямой видимости оптики. Эрос доказал, что способен быстро двигаться и свободно маневрировать, а теперь еще и укрылся от радара. Вполне возможно, что глыба размером с гору и вовсе исчезнет. Стала нарастать перегрузка — «Роси» вслед за Эросом гнал к Солнцу.

— Наоми?

Она глянула на него. В глазах стоял страх, но она держалась. Пока.

— Джим?

— Связь. Ты не могла бы?..

Впервые за несколько часов ему стало спокойнее, когда он увидел досаду на ее лице. Она перевела на него контроль связи, и Холден тотчас послал запрос:

— Корвет ООН, «Росинант» просит ответить.

— Говорите, «Росинант», — после полуминутной паузы отозвались с корвета.

— Прошу сверить показания наших датчиков, — сказал Холден и переслал им данные по движению Эроса. — Вы это видели, ребята?

Новая пауза продлилась дольше.

— Роджер, «Росинант».

— Я помню, что мы только что собирались палить друг в друга, но, думаю, это уже в прошлом, — заговорил Холден. — Словом, мы намерены преследовать Эрос. Но если мы потеряем его из вида, рискуем уже никогда не найти. Хотите присоединиться к охоте? Неплохо бы иметь поддержку, если ему вздумается в нас выстрелить или еще что.

Эта пауза затянулась на добрые две минуты, а потом в наушниках зазвучал новый голос. Не такой молодой, женский и совершенно лишенный злости и заносчивости, которые он до сих пор слышал в голосе молодого мужчины.

— «Росинант», говорит капитан Макбрайд с конвойного корвета ООН «Рави».

«А, — сообразил Холден, — значит, до сих пор я говорил со старпомом. А теперь наконец за рупор взялся капитан. Добрый знак».

— Я связалась с командованием флота, но задержка сигнала составляет двадцать три минуты, а эта глыба набирает скорость. У вас есть план?

— Собственно, нет, «Рави». Просто следовать за ним и собирать сведения, пока не подвернется случай что-то изменить. Но если вы нас проводите, может, хоть ваши люди не расстреляют нас по ошибке.

Новая долгая пауза. Холден понимал: капитан «Рави» сейчас взвешивает шансы — говорит он правду или представляет угрозу научному кораблю. И что, если он как-то замешан в только что произошедшем? На ее месте он думал бы о том же. Молчание на том конце связи длилось несколько минут.

— Капитан, — заговорила Макбрайд, — я полагаю, мое командование приказало бы мне не спускать с вас глаз. Мы проводим вас, пока там разберутся.

Холден позволил себе протяжный шумный вздох.

— Спасибо, Макбрайд. Постарайтесь связаться со своими. Я тоже сделаю несколько вызовов. Два корвета не решат проблемы.

— Роджер, — согласился «Рави» и прервал связь.

— Я открыла канал с Тихо, — сообщила Наоми.

Холден откинулся в кресле, чувствуя, как давит на него перегрузка ускорения. Во внутренностях собирался водянистый ком, предупреждавший, что он не представляет себе дальнейших действий, что самые лучшие планы закончились провалом и что конец близок. Короткая вспышка надежды уже угасала.

«Как можно… так спокойно?..

Кажется, я наблюдаю конец человеческого рода, — думал Холден. — Я вызываю Фреда, так что не моя вина, если я не знаю, как его остановить. Какое там спокойствие.

Я просто стараюсь разделить вину».

— С какой скоростью? — недоверчиво переспросил Фред.

— Четыре g, и продолжает ускоряться, — низким от сдавленного горла голосом ответил Холден. — Да, и он теперь невидим для радара.

— Четыре g. Вы знаете массу Эроса?

— Мы это… гм, обсуждали. — Если бы не давящая тяжесть, нетерпение прорвалось бы в голосе Холдена. — Вопрос в том, что дальше. «Наву» пропал. Наши планы пошли прахом.

Тяжесть ощутимо нарастала. Алекс продолжал разгон. Еще немного, и говорить станет невозможно.

— Он точно направляется к Земле? — спросил Фред.

— Алекс с Наоми уверены процентов на девяносто. Трудно быть совершенно точным, полагаясь только на визуальное наблюдение. Но я им верю. Я бы тоже на месте вируса рвался к тридцати миллиардам новых хозяев.

Тридцать миллиардов новых хозяев. Восемь из них — его родители. Он представил отца Тома в виде пучка трубок, изливающих бурую жижу. Маму Луизу в виде грудной клетки, ползущей по полу, подтягиваясь на единственной костяной руке. А получив столько биомассы, на что окажется способен вирус? Передвинуть Землю? Отвернуть от Солнца?

— Надо их предупредить, — выговорил Холден, чуть не подавившись языком.

— Вы думаете, они не знают?

— Они предвидят угрозу. Но вряд ли — конец всего живого, зародившегося в Солнечной системе, — сказал Холден. — Вам нужен был предлог для переговоров? Как насчет такого: объединяйтесь или умрите?

Минуту Фред молчал. Фоновое излучение обращалось к Холдену таинственным шепотом, полным мрачных знамений. «Постранствуй в пространстве этак четырнадцать миллиардов лет. Повидай то, что я видел. Тогда вся эта ерунда покажется не слишком важной».

— Я попробую что-нибудь сделать. — Фред прервал речь вселенной. — А пока скажите, что намерены делать вы.

— Жду предложений.

— Возможно, вы могли бы подорвать несколько зарядов, размещенных на поверхности нашей командой. Сбить Эрос с курса. Выиграть время.

— У них контактные детонаторы. Мне до них не добраться, — возразил Холден. Последнее слово перешло в вопль, когда его кресло воткнуло в него дюжину иголок и впрыснуло через них жидкий огонь. Алекс посадил их на «сок», значит, Эрос продолжает ускоряться. Он опасался, что все они потеряют сознание. До какой же скорости он намерен дойти? Даже на «соке» продолжительное ускорение в восемь или девять g представляло серьезную угрозу людям. Если Эрос удержит взятый разгон, он от них оторвется.

— Есть и удаленный допуск к детонаторам, — сказал Фред. — У Миллера должны быть коды. Пусть саперная команда рассчитает, какой взрыв даст максимальный эффект.

— Роджер, — согласился Холден. — Я свяжусь с Миллером.

— А я займусь внутряками. — Фред без малейшего смущения ввернул жаргонное словечко астеров. — Посмотрим, что можно сделать.

Холден прервал связь и вызвал корабль Миллера.

— Йо! — приветствовал его связист.

— Это Холден с «Росинанта». Дайте мне Миллера.

— Э… — Голос запнулся. — Сейчас.

Щелчок, шум помех — и голос Миллера со слабым эхом. Стало быть, он еще не снял шлема.

— Миллер, этоХолден. Надо обсудить последние события.

— Эрос движется.

Голос звучал странно, словно Миллер, говоря с ним, думал о другом. Холден подавил злость. Хочешь не хочешь, сейчас Миллер ему нужен.

— Слушай, — сказал он, — я только что говорил с Фредом, и он просит нас координировать действия саперов. У тебя коды удаленной детонации. Если подорвать все мины с одной стороны, можно сбить его с курса. Собери своих технарей, и подумаем.

— А, да, выглядит разумно. Я пошлю им коды, — отозвался Миллер. В голосе больше не было рассеянности, но чувствовался скрытый смех. — Только с техниками я тебе помочь не смогу.

— Черт, Миллер, ты и с ними рассорился?

Теперь Миллер смеялся открыто: свободным тихим смехом, какой может позволить себе человек без навалившейся на грудь тяжести. Соль шутки ускользнула от Холдена.

— Да, — признался Миллер, — наверно. Но я не потому не могу их собрать. Я сейчас не у них на корабле.

— Что?

— Я еще на Эросе.

Глава 50 Миллер

— Как понимать: на Эросе? — не понял Холден.

— Более или менее так и понимать, — ответил Миллер, прикрывая нарастающий стыд небрежностью тона. — Вишу вверх ногами над служебными доками, где мы причалили один корабль. Чувствую себя летучей мышью.

— Но…

— И вот что забавно: я не почувствовал, когда эта штука сдвинулась. Казалось бы, такое ускорение должно было меня стряхнуть или расквасить в лепешку. Однако ничего подобного.

— Ладно, держись. Мы идем за тобой.

— Холден, — проговорил Миллер, — бросил бы ты это, а?

Молчание длилось не больше дюжины секунд, но было полно смысла. «Опасно вести „Росинант“ к Эросу», и «Я пришел сюда, чтобы умереть», и «Вы только хуже сделаете».

— Ну, я только… — начал Холден и оборвал фразу. — Ладно. Дай мне… дай мне заняться вашими техниками. Я… Господи, я дам тебе знать, что они скажут.

— Только еще одно, — сказал Миллер. — Вы подумываете сбить эту штуку с курса. Тогда имейте в виду: это уже не астероид. Это корабль.

— Так, — отозвался Холден. И чуть погодя: — Ладно.

Связь, щелкнув, оборвалась. Миллер проверил обеспечение кислородом. В скафандре оставалось на три часа, но можно будет еще до того вернуться на кораблик и пополнить запас. Так значит, Эрос движется? Он по-прежнему ничего не чувствовал, но за изгибом горизонта астероида видел мелкие метеориты, налетающие неизменно с одной стороны и отскакивающие от поверхности. Если станция начнет разгоняться, они пойдут гуще и будут бить с большей силой. Ему лучше оставаться в корабле.

Он опять переключил терминал на волну Эроса. Станция под ним потрескивала и бормотала, из нее исходили низкие протяжные звуки, похожие на запись песни китов. После сердитых разговоров и помех голос Эроса звучал покоем. Миллер задумался, какую музыку сотворила бы из него приятельница Диого. Кажется, медленные танцы — не их стиль. В пояснице возник раздражающий зуд, и он поерзал в скафандре, пытаясь почесаться. Сам не заметил, когда появилась улыбка. И вдруг рассмеялся. На него накатила волна эйфории.

Во вселенной существовала нечеловеческая жизнь, и он оседлал ее, как клещ — собаку. Станция Эрос двигалась собственной свободной волей и силой невообразимых механизмов. Он не помнил, сколько лет не чувствовал трепета. Он забыл это чувство. Он развел руки в стороны, словно мог объять бесконечный темный вакуум под собой.

Затем вздохнул и вернулся к кораблю.

Под его надежной обшивкой он снял вакуумный скафандр и подключил к восстановителю воздуха. Даже маломощная система жизнеобеспечения справится за час, если ей приходится обслуживать всего одного человека. Корабельные аккумуляторы заряжены почти на полную. Его терминал дважды гуднул, напоминая, что опять пора принимать средства против рака. Который он заработал на Эросе. И который останется с ним до конца жизни. Хорошая шутка.

Термические заряды хранились в грузовом трюме: серые прямоугольные ящики, в длину примерно вдвое больше, чем в высоту, они напоминали кирпичи в известке из серой связывающей пены. Двадцать минут ушло на обыски шкафов, но он все же нашел баллон, где еще остался растворитель. Спрей пахнул озоном и смазкой, твердая розовая пена расползалась под ним. Миллер присел на корточки рядом с минами и съел пайковую плитку, довольно убедительно имитировавшую вкус яблока. Джули сидела около него, положив невесомую голову ему на плечо.

Миллер несколько раз заигрывал с верой. Большей частью в молодости, когда хотелось все испытать. Потом еще раз — когда стал старше, мудрее, поизносился и пережил сокрушительную боль развода. Ему была понятна тоска по чему-то большему, по великому и милостивому разуму, способному взирать на мир с такой высоты, что с нее незаметны мелочность и злоба и все видится таким, как надо. Он и посейчас испытывал эту тоску, только не мог заставить себя поверить, что это правда.

И все же, не исключено, существует нечто вроде плана. Может, вселенная поместила его именно туда, куда нужно и когда нужно, чтобы он сделал то, чего не сделал бы никто другой. Может, вся его боль и страдания, все разочарования и разъедающие душу годы возни с худшими отбросами человечества были для того, чтобы привести его сюда, к этой минуте, когда он ценой своей жизни готов купить человечеству малую отсрочку гибели.

«Приятно было бы так думать», — сказала в его мыслях Джули.

— Приятно, — со вздохом согласился он. При звуке голоса видение исчезло, как обычная греза наяву.

Он успел забыть, сколько весят мины. При полной гравитации он бы не сумел их и сдвинуть. При одной трети это оказалось трудно, но возможно. Мучительно преодолевая сантиметр за сантиметром, он взвалил одну на тележку и вывез в док. Эрос над его головой напевал про себя.

Перед самым трудным этапом работы пришлось отдохнуть. Шлюз позволял протиснуться зараз либо человеку, либо мине. Миллер пробрался по нему, чтобы открыть наружный люк, после чего пришлось поднимать мину на стропах от грузовых креплений. А затем тут же крепить к кораблю магнитными защелками, чтобы инерция вращения Эроса не сбросила ее в пустоту. Вытащив мину и пристегнув к тележке, он отдыхал целых полчаса.

Столкновений стало больше: это был знак, что Эрос в самом деле набирал скорость. Каждый метеорит, как ружейная пуля, мог прошить насквозь и его, и корабль, если вдруг отлетит в подходящую сторону. Однако шансы, что случайный камешек угодит именно в его муравьиную фигурку, ползающую по поверхности, были ничтожны. Так или иначе, когда Эрос выйдет из Пояса, они исчезнут. Это если Эрос уходит из Пояса. Миллер сообразил, что представления не имеет, куда направляется Эрос. Он предполагал, что к Земле. Холден уже должен бы знать точно.

После работы ныли плечи, но не слишком сильно. Он беспокоился, не перегрузил ли тележку. Ее колеса были крепче его магнитных башмаков, но и они могли не выдержать. Астероид над ним дернулся, встревожив Миллера, но движение не повторилось. Ручной терминал прервал передачу с Эроса, уведомляя, что получил запрос на связь. Он глянул, передернул плечами и принял вызов.

— Наоми, — заговорил он, опередив ее, — как поживаете?

— Привет, — сказала она. Молчание между ними потрескивало.

— Стало быть, поговорили с Холденом?

— Да, — сказала она. — Он все еще думает, как бы вас снять.

— Хороший человек, — сказал Миллер. — Постарайтесь отговорить его — ради меня, а?

Молчание затянулось настолько, что Миллеру стало не по себе.

— Что вы там делаете? — спросила Наоми. Как будто на этот вопрос можно было ответить. Как будто всю его жизнь можно было свести к ответу на простой вопрос. Он обошел скрытый смысл и ответил на то, о чем она его спросила явно.

— Ну, я перегрузил ядерную бомбу в погрузочную тележку. Провезу ее через люк на станцию.

— Миллер…

— Штука в том, что мы все время представляем себе каменную глыбу. Нет, все понимают, что это некоторое упрощение, но людям нужно время, чтобы перестроиться. Флоты и сейчас считают эту штуковину чем-то вроде бильярдного шара, который можно ударить кием.

Он говорил слишком быстро. Слова лились из него потоком. Если не делать пауз, она не заговорит. И он не услышит, что она хочет сказать. Ему не придется с ней спорить.

— Там наверняка есть какие-то двигатели или центр управления. Что-нибудь. Если я отволоку эту штуку вниз, расположу ее поближе и подорву, станция снова превратится в бильярдный шар. Хотя бы ненадолго, но это даст вам шанс.

— Я догадалась, — сказала она. — Звучит разумно. Так и надо сделать.

Миллер хихикнул. Что-то крепко ударило в обшивку корабля под его ногами, вибрация отозвалась в костях. Из новой дыры вырывался газ. Станция набирала ход.

— Ага, — сказал он. — Ну вот.

— Я говорила с Амосом, — продолжила Наоми. — Вам понадобится «мертвая рука». Чтобы, если что случится, бомба все равно взорвалась. Если у вас есть коды доступа…

— Есть.

— Хорошо. Я составила простенькую программу, которую вы можете ввести в ручной терминал. Вам придется держать палец на выбранной кнопке. Если нажим прервется на пять секунд, она подаст сигнал пуска. Хотите, я вам ее загружу?

— Тогда мне придется бродить по станции, зажав пальцем кнопку?

Тон Наоми стал извиняющимся.

— Они могут прострелить вам голову. Или свалить вас. Чем дольше задержка, тем больше шансов, что протомолекула успеет разрядить мину до взрыва. Если вам нужно больше, я могу перепрограммировать.

Миллер смотрел на мину, возлежавшую на тележке у самого люка. Все датчики светились зелеными и золотистыми огоньками. От его вздоха лицевой щиток чуть затуманился.

— Да нет. Хватит и пяти. Загружайте. Мне придется все время нажимать или я могу поставить на нее постоянный зажим?

— Вот файл, — сказала Наоми. — Решайте сами.

Терминал звякнул, предупреждая о получении нового файла. Миллер принял и загрузил его. Не сложнее, чем набрать код дверного замка. Почему-то ему казалось, что заставить атомную бомбу взорваться под ним должно быть не так просто.

— Получил, — сказал он. — Можно начинать. То есть мне еще надо довезти эту гадину, но в остальном все. Кстати, насколько мы с этой штукой разогнались?

— Он понемногу выходит к предельной скорости «Роси». Четыре g, и не думает снимать ногу с газа.

— Я совсем ничего не чувствую, — сказал он.

— Зря я так в прошлый раз, — призналась вдруг Наоми.

— Паршивая получилась ситуация. Все мы делали то, что должны были. Как всегда.

— Как всегда, — эхом повторила она.

Несколько минут они молчали.

— Спасибо за программу, — сказал Миллер. — Передайте Амосу мою благодарность.

Он разорвал связь, не дав ей ответить. Он никогда не терпел долгих прощаний. Мина лежала в тележке, магнитные защелки были на месте, широкий стальной пояс охватывал ее посередине. Миллер медленно двинулся по металлической поверхности дока. Если тележка сорвется с Эроса, у него не хватит силы притянуть ее обратно. А если одна из града пуль угодит в него, это будет вроде расстрела, так что слишком задерживаться на поверхности тоже не стоило. Он держал в уме обе угрозы и продолжал работу. За десять нервозных минут его скафандр пропах перегретым пластиком. Но все диагностеры держались в пределах крайней нормы, и, когда восстановитель очистил воздух, запасы уменьшились не слишком сильно. Еще одна маленькая тайна, разгадывать которую он не собирался.

Бездна над ним сияла немигающими звездами. Одна из светящихся точек была Землей. Которая — он не знал.

Служебный люк обнаружился в естественном скальном выступе, ферритовая колея серебрилась в темноте. Крякнув, Миллер с тележкой, миной и собственным измотанным телом одолел поворот, и гравитация вращения снова перетекла ему в подошвы, вместо того чтобы разгибать колени и спину. Голова закружилась. Он набрал код, и люк открылся.

Эрос лежал перед ним, темнее пустого неба.

Он сквозь скафандр настроил терминал на связь, вызвав Холдена — в последний раз, как он полагал.

— Миллер, — почти тотчас же ответил Холден.

— Я вхожу, — сообщил он.

— Подожди. Слушай, мы могли бы устроить автоматическую тележку. Если «Роси»…

— Да, но ты же понимаешь. Я уже здесь. И мы не знаем, какую скорость способен развить этот сукин сын. Есть проблема, ее надо решать. Так у нас принято.

Холден и без того почти не надеялся. Проформа. Жест и, подумал Миллер, может быть, даже от души. Он пытается спасти всех — праведник до последнего.

— Понимаю, — наконец проговорил Холден.

— Вот и хорошо. Так, после того как я взорву ту чертовщину внутри?..

— Мы обдумываем возможность аннигилировать станцию.

— Хорошо. Не хотелось бы тратить силы даром.

— Ты… я мог бы что-то для тебя делать? Потом?

— Нет, — сказал Миллер, и Джули возникла рядом, волосы плавали вокруг головы, словно под водой. В них сияло больше звезд, чем было на самом деле. — Постой. Да. Пара дел. Родители Джули. Они возглавляют торговое предприятие «Мао — Квиковски». Они заранее знали о войне. Они наверняка связаны с «Протогеном». Постарайся, чтобы это не сошло им с рук. И если их увидишь: скажи, я жалею, что не успел найти ее вовремя.

— Сделаю, — сказал Холден.

Миллер присел в темноте. Что-то еще? Должно ведь остаться что-то еще? Послать весточку Хэвлоку? Или Мусс? Или Диого и друзьям из АВП? Но ему нечего было им сказать.

— Ладно, — произнес наконец Миллер. — Тогда все. Приятно было с тобой работать.

— Мне жаль, что так обернулось, — сказал Холден. В его словах не слышалось извинения за дела и поступки, за выбор и отказ.

— Угу, — сказал Миллер. — Но ты не мог по-другому, верно?

Ни один из них не нашел слов для прощания. Миллер отключил связь, вывел и запустил установку программы, полученной от Наоми. Пока она инсталлировалась, он снова поймал волну Эроса.

Тихий шорох, будто ногтем ведут по бесконечной бумажной полоске. Он включил фары тележки, темный вход окрасился промышленной серой краской, тени шмыгнули по углам. Его Джули стояла в луче фар, как на сцене, свет прожектора освещал и ее, и все, что было у нее за спиной, — почти иссякший призрак долгой мечты. Он снял тормоз, подтолкнул тележку и в последний раз двинулся внутрь Эроса.

Глава 51 Холден

Холден знал, что короткое время человеческий организм справляется с экстремальными перегрузками. При соответствующей системе поддержки рисковые профессионалы выдерживали толчки в двадцать пять g и выживали. Тело поддавалось естественной деформации, поглощало энергию мягкими тканями и распределяло давление на большую площадь.

Знал он и о том, что продолжительные перегрузки выявляют все слабые места в системе кровообращения. У вас в артерии есть слабое место, которое через сорок лет могло бы развиться в аневризму? Несколько часов при семи g, и она лопнет. Глазные капилляры начинают кровоточить. Сам глаз деформируется, иногда непоправимо. А еще существуют пустоты в легких и пищеварительном тракте. Надави на них как следует, и они коллапсируют. Так что, хотя боевые корабли позволяли себе очень высокие кратковременные перегрузки при маневрировании, каждая лишняя минута под ускорением увеличивала опасность. Эросу не придется в них стрелять. Он может просто наращивать скорость, пока их тела не лопнут под давлением. Его табло показывало пять g и на глазах переходило к шести. Этого им не выдержать. Эрос уйдет, и ничего тут не поделаешь.

И все же он не приказывал Алексу прекратить разгон.

Наоми словно прочитала его мысли, и на его экране подписала: «МЫ НЕ ВЫДЕРЖИМ ТАКОЙ ГОНКИ» — своим пользовательским кодом. Он ответил: «ФРЕД ДУМАЕТ. КОГДА ОНИ СОСТАВЯТ ПЛАН, МЫ НУЖНЫ БУДЕМ ПОБЛИЖЕ К ЭРОСУ». Мучительно было даже на несколько миллиметров двигать пальцами, чтобы использовать специально для этой цели встроенную в кресло клавиатуру.

«ЗАЧЕМ?» — набрала Наоми.

Холден не ответил. Он сам не знал. В крови горели наркотики, позволявшие ему оставаться в сознании вопреки раздавленному телу. Они создавали двойственный эффект: мозг работал необычайно быстро, но мысли путались. Однако Фред что-нибудь придумает. У него там много отличных мозгов.

И Миллер.

Миллер сейчас затаскивает бомбу внутрь Эроса. Когда техническое превосходство за врагом, атакуйте его самым примитивным оружием, какое найдете. Возможно, один грустный сыщик с атомной бомбой на тачке проскользнет через их оборону. Наоми говорила: они не чудотворцы. Возможно, Миллер справится и даст им необходимую передышку.

Так или иначе, Холден должен быть рядом, хотя бы чтоб увидеть все своими глазами.

«ФРЕД», — напечатала Наоми.

Холден включил связь. Фред как будто сдерживал ухмылку.

— Холден, — заговорил он, — как вы там держитесь?

«6 G СКАЗЫВАЮТСЯ».

— Понятно. Так вот, оказалось, безопасники ООН разнесли сеть «Протогена» в поисках ключа к этой чертовщине. Угадай, кто оказался главным врагом «Протогена» в глазах публики? Ваш покорный слуга. Все мигом прощено, и Земля готова принять меня в свои горячие объятия. Враг моего врага считает меня праведным ублюдком.

«ХОРОШО, РАЗВЕЯЛ МОЮ ХАНДРУ. НЕ ТЯНИ».

— Мысль, что Эрос разобьется о Землю, достаточно страшна. Катастрофа, даже будь он просто астероидом. Но в ООН следили за передачами с Эроса и обделались от страха. Земля готова выпустить весь ядерный арсенал планеты. Тысячи зарядов. Они намерены превратить его в пар. Флот перехватит то, что останется после первого удара, и стерилизует всю область пространства постоянными атомными бомбардировками. Понимаю, риск остается, но другого выхода нет.

Холден сдержал порыв покачать головой. Не хотелось бы застрять, прилипнув одной щекой к креслу.

«ЭРОС УВЕРНУЛСЯ ОТ „НАВУ“. ОН СЕЙЧАС РАЗОГНАЛСЯ ДО ШЕСТИ G, А ПО СЛОВАМ НАОМИ, МИЛЛЕР НЕ ЧУВСТВУЕТ УСКОРЕНИЯ. КАК БЫ ОН ЭТО НИ ПРОДЕЛЫВАЛ, ОН НЕ СВЯЗАН НАШИМИ ЗАКОНАМИ ИНЕРЦИИ. ЧТО ПОМЕШАЕТ ЕМУ СНОВА УВЕРНУТЬСЯ? НА ТАКОЙ СКОРОСТИ РАКЕТЫ НИ ЗА ЧТО НЕ УСПЕЮТ СРЕАГИРОВАТЬ И ДОГНАТЬ ЕГО. И КАКОЙ ЧЕРТ СУМЕЕТ В НЕГО ПРИЦЕЛИТЬСЯ, ЕСЛИ РАДАР ЕГО НЕ ЛОВИТ?»

— А вот здесь вступаете вы. Мы хотим, чтобы вы попробовали поймать его лазером. Мы используем «Росинант» как ориентир для наводки.

«НЕ ХОЧУ ВАС ОГОРЧАТЬ, НО МЫ ВЫЙДЕМ ИЗ ИГРЫ ЗАДОЛГО ДО ПОДХОДА РАКЕТ. НАМ ЗА НИМ НЕ УГНАТЬСЯ. МЫ НЕ СМОЖЕМ НАВОДИТЬ ВАШИ РАКЕТЫ. КАК ТОЛЬКО МЫ ПОТЕРЯЕМ ЕГО ИЗ ВИДУ, НИКТО ЕГО УЖЕ НЕ ВЫСЛЕДИТ».

— Вы могли бы включить автопилот, — сказал Фред. Подразумевая: «Вы все можете умереть в своих креслах».

«ВСЕГДА МЕЧТАЛ О МУЧЕНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ, НО С ЧЕГО ТЫ ВЗЯЛ, ЧТО „РОСИ“ СУМЕЕТ ВЫСЛЕДИТЬ ЕГО БЕЗ НАС? Я НЕ СТАНУ ГУБИТЬ КОМАНДУ, ЕСЛИ НЕ ПРИЗНАЮ, ЧТО ПЛАН ХОРОШ».

Фред склонился к экрану, прищурился. Маска впервые соскользнула с его лица, и Холден увидел на нем страх и безнадежность.

— Послушай, я знаю, о чем прошу, но и ты знаешь, каковы ставки. Это все, что у нас есть. И я не хочу слышать от тебя, что это не сработает. Помоги или сдайся, но адвокат дьявола сейчас — просто другое название для мудака.

«Я тут разбиваюсь в лепешку, возможно, калечу себя навсегда, только потому, что не могу сдаться. Так что прости, если я не подпишу свою команду на смерть в ту же минуту, как ты попросил».

Мысль, что все это придется набирать, помогла подавить вспышку ярости. Вместо того чтобы разорвать Фреда в клочья за сомнения в его героизме, Холден просто набрал: «ДАЙ ПОДУМАТЬ» — и прервал связь.

Оптическая следящая система предупредила его, что астероид снова наращивает скорость. Гигант, усевшийся ему на грудь, растолстел на несколько фунтов, когда Алекс погнал «Роси» следом. Красный тревожный сигнал известил Холдена, что при таком продолжительном ускорении возможна потеря двенадцати процентов команды. А это будет продолжаться. Еще немного, и наберется сто процентов. Он попытался вспомнить максимальное расчетное ускорение «Росинанта». На двенадцати g Алекс вел его, уходя от «Доннаджера». Реальный предел — из тех ничего не значащих цифр, которыми можно хвастаться, но которые никогда не пригодятся на деле. Сколько там — пятнадцать g? Двадцать?

Миллер вообще не чувствовал ускорения. Какую скорость можно набрать, если ее не чувствуешь?

Едва ли сознавая, что делает, Холден задействовал капитанский блокатор двигателей. Через секунду он перешел в свободное падение и задохнулся от кашля, пока его органы отыскивали положенные им места в теле. Едва он достаточно очухался, чтобы по-настоящему глубоко вздохнуть, Алекс вышел на связь.

— Кэп, это ты заглушил двигатель?

— Ага, я. Мы проиграли. Эрос уйдет, что бы мы ни делали. Гонка только оттягивала неизбежное и угрожала смертью команды.

Наоми повернулась в кресле и послала ему слабую грустную улыбку. Вокруг глаз у нее чернели синяки от перегрузки.

— Мы сделали, что могли, — сказала она.

Холден выбросил себя из кресла с такой силой, что ссадил ладони о потолок, снова оттолкнулся и прилип спиной к переборке, уцепившись за выступ огнетушителя. Наоми наблюдала за ним, забавно сложив губы удивленным колечком. Он знал, что выглядит смешно, как бьющийся в истерике капризный ребенок, но не мог сдержаться. Отпустив огнетушитель, он медленно выплыл на середину поста. Он не заметил, как колотил по переборке свободным кулаком, но теперь разбитая рука болела.

— Черт побери, — сказал он. — Ну просто черт побери!

— Мы… — начала Наоми, но он ее перебил:

— …сделали все, что могли. И кому это интересно? — Холдена охватило жаркое бешенство, и причиной тому был не только «сок». — Я сделал все, что мог, чтобы спасти «Кентербери». Я думал, что поступаю правильно, позволив «Доннаджеру» нас захватить. Мои добрые намерения не стоят и кучки дерьма!

Лицо Наоми замкнулось. Она смотрела на него из-под опущенных век. Стиснутые губы побелели. «Они хотели, чтобы я тебя убил, — думал Холден. — Хотели, чтобы я убил свою команду в зыбкой надежде, что Эрос не сумеет развить пятнадцати g, а я не смог». Вина, ярость и печаль смешались, обернувшись чем-то незнакомым и неуловимым. Он не знал названия этому чувству.

— Вот уж от кого не ожидала жалости к себе, так это от тебя, — натянуто заметила Наоми. — Где наш капитан, который всегда спрашивает: «Что мы можем сделать прямо сейчас, чтобы изменить что-то к лучшему?»

Холден беспомощно повел рукой.

— Покажи, какую кнопку нажать, чтобы спасти Землю, и я ее нажму.

«Если только это не убьет тебя».

Наоми отстегнулась и проплыла к трапу.

— Взгляну, как там Амос, — пояснила она и задержалась, уже открыв люк. — Я — твой офицер связи, Холден. Мониторинг эфира входит в мои обязанности. Я знаю, чего хочет Эрос.

Пока Холден моргал, Наоми скрылась из вида. Люк захлопнулся за ней с грохотом, который не мог быть громче обычного, но все равно таким показался.

Холден заглянул в рубку и велел Алексу отдохнуть и выпить кофе. Пилот остановился на полпути к трапу, хотел что-то сказать, но Холден отмахнулся. Алекс пожал плечами и вышел.

Водянистый ком в желудке укоренился и расцветал в полноценную панику, от которой дрожали руки и ноги. Какая-то злобная, мстительная, мазохистская часть его сознания заставляла в режиме нон-стоп представлять, как Эрос несется к Земле. С воем он явится с неба, словно ожившая картина Апокалипсиса: огонь, землетрясение и ядовитый дождь, пролившийся с небес. Но каждый раз, когда Эрос в его воображении врезался в Землю, перед Холденом вставала картина гибели «Кентербери». Ошеломительно внезапная белая вспышка, и больше ничего, только шум льдинок, барабанящих по обшивке.

Марс выживет — какое-то время. Очаги жизни в Поясе, возможно, продержатся еще дольше. Цивилизация астеров приспособилась делать, что должно, питаясь крохами, вечно балансируя на грани истощения ресурсов. Но в конечном счете без Земли погибнут все. Человечество давно выбралось из гравитационного колодца. Так давно, что могло бы успеть разработать технологии, перерезавшие бы пуповину, но оно так и не сделало этого. Застой. Человечество, при всем своем стремлении заполнить все пригодные для существования ниши, до каких могло дотянуться, впало в застой. Удовлетворялось кораблями, построенными полвека назад, и технологиями, не менявшимися еще дольше.

Земля была так занята собственными проблемами, что вспоминала о своих далеко залетевших детях, только чтобы потребовать долю от их трудов. Марс занял все население перестройкой планеты, меняя красный цвет ее лица на зеленый. Они пытались создать новую Землю, чтобы покончить с зависимостью от старой. А Пояс превратился в задворки Солнечной системы. Все так были заняты выживанием, что не оставалось времени на создание нового.

«Мы нашли протомолекулу в то самое время, когда она была для нас опаснее всего», — подумалось Холдену.

Это выглядело способом срезать дорогу. Ничего не делая, вознестись к высотам божественности. А человечество так давно не сталкивалось с угрозами извне, что ни у кого не достало ума испугаться. Дрезден так и сказал: те, кто создал протомолекулу, загрузил ее на Фебу и запустил к Земле, достигли божественных возможностей уже тогда, когда для предков человека вершиной прогресса был фотосинтез и жгутики. И все-таки он принял от них машину уничтожения и повернул ключ, потому что в глубине души люди до сих пор любопытны, как обезьяны. До сих пор норовят ткнуть палкой во все, что найдут, и посмотреть, что из этого выйдет.

Красная пелена, застилавшая Холдену глаза, странно запульсировала. Он далеко не сразу сообразил, что это вспыхивает красная лампочка на панели, сообщая о вызове с «Рави». Оттолкнувшись от ближайшего кресла, он проплыл к посту и открыл связь.

— «Росинант» слушает «Рави», говорите.

— Холден, почему мы встали? — спросила Макбрайд.

— Потому что все равно не успевали и риск потерь в команде становился слишком высоким, — ответил он. Для него самого аргумент прозвучал слабо. Трусливо. Макбрайд словно не заметила.

— Роджер. Я запрошу новые приказания. Если будут изменения, дам вам знать.

Холден отрубил связь и тупо уставился на панель. Оптика всеми силами старалась не упускать Эрос из вида. «Роси» — хороший корабль. Шедевр техники. С тех пор как Алекс пометил астероид как угрозу, компьютер из сил выбивался, чтобы уследить за ним. Но Эрос был быстро движущимся объектом с низким альбедо и не отражал луч радара. Он мог маневрировать непредсказуемым образом на высокой скорости. Если он захочет исчезнуть, рано или поздно они его потеряют.

Рядом с окном слежения открылась иконка, уведомляющая, что «Рави» включил опознавательный сигнал. Военные стандартно держали их включенными, если не было видимой угрозы или нужды скрываться. Вероятно, радист корвета ООН нажал кнопку просто по привычке. И теперь «Роси» опознал его и вывел на дисплей угроз, пометив зеленой точкой с названием. Холден долго смотрел на него пустым взглядом. Он чувствовал, как округляются у него глаза.

— Дерьмо. — Он подключил общую связь. — Наоми, ты нужна мне в рубке.

— Я, пожалуй, еще задержусь здесь, — ответила она.

Холден хлопнул по кнопке боевой тревоги на панели. Палубные огни окрасились красным, трижды взревела сирена.

— Старший помощник Нагата, в рубку, — проговорил он. Пусть она потом пилит его. Он только порадуется. А сейчас нельзя было терять времени.

Наоми добралась до рубки меньше чем за минуту. Холден уже пристегнулся к креслу-амортизатору и вызывал журналы связи. Наоми толкнула себя в свое кресло и тоже закрепилась. Она бросила на него вопросительный взгляд: «Так мы все-таки умрем?» — но ничего не сказала. Холден, прежде чем заговорить, нашел то, что искал в журнале.

— Ну вот, — сказал он, — у нас был радиоконтакт с Миллером уже после того, как Эрос пропал с радара. Так?

— Да, верно, — подтвердила она. — Но у его скафандра недостаточно мощности, чтобы пробиться сквозь скорлупу Эроса на большую дальность, так что сигнал усиливал пришвартованный корабль.

— А значит, то, чем Эрос давит радар, не заглушает все радиосигналы вовне?

— Видимо, так. — В голосе Наоми явственней прорезалось любопытство.

— А у тебя есть коды управления пятью грузовиками АВП, оставшимися на поверхности?

— Да, сэр… — И минуту спустя: — О черт!

— Ну вот. — Холден с ухмылкой обернулся к Наоми. — Зачем на «Роси» и на всех остальных кораблях флота в системе имеется выключатель опознавательных сигналов?

— Чтобы помешать врагу навести прицел по лучу передатчика и подорвать их, — ответила она, заражаясь его улыбкой.

Холден развернул кресло и вызвал станцию Тихо.

— Старпом, будьте так добры, воспользуйтесь кодами управления, переданными вам Миллером, чтобы заставить те пять грузовиков снова подключить передатчики. Если наши гости на Эросе не сумеют обогнать радиоволну, думаю, мы решили проблему с ускорением.

— Есть, капитан, — отозвалась Наоми. Холден и не глядя угадывал улыбку в ее голосе, и от нее растаял последний кусок льда в животе. У них есть план. Они могут что-то изменить. — Вызывает «Рави», — сказала она. — Дать связь, прежде чем подключать передатчики?

— Черт, конечно.

Линия щелкнула.

— Капитан Холден, мы получили новый приказ. Кажется, нам придется еще погоняться за этой штукой.

Макбрайд говорила так, словно не ее только что послали на смерть. Стоик.

— Может, имеет смысл подождать пару минут, — сказал Холден. — У нас появилась альтернатива.

Пока Наоми задействовала передатчики пяти пришвартованных к поверхности Эроса грузовиков, Холден излагал свой план Макбрайд и, по отдельной линии связи, Фреду. К тому времени, как Фред сообщил о восторженном одобрении плана им лично и командованием Флота ООН, пять передатчиков пели во все горло, сообщая Солнечной системе о своем местонахождении. Час спустя самый огромный за историю человечества рой межпланетных ядерных ракет вылетел к Эросу.

«Мы победим, — думал Холден, наблюдая за множеством яростно-красных точек на своем дисплее угроз. — Мы побьем эту дрянь. И больше того — моя команда доживет до конца. Никто не умрет».

Кроме…

— Миллер вызывает, — сказала Наоми. — Возможно, заметил, что мы снова включили его корабли.

У Холдена в животе что-то сжалось. Миллер будет там, на Эросе, когда к нему долетят ракеты. Не всем предстоит торжествовать грядущую победу.

— Привет, Миллер. Как дела? — Он не справился с похоронными интонациями.

Голос Миллера звучал отрывисто и сильно заглушался помехами, но не настолько, чтобы Холден по первым же звукам не понял: он собирается обгадить им все торжество.

— Холден, — сказал Миллер, — у нас проблема.

Глава 52 Миллер

Один, два, три.

Миллер ринулся к терминалу, зажал «пуск». Двойная дверь впереди когда-то была одним из тысяч неприметно работающих механизмов. Створки надежно ходили по тонким магнитным направляющим, не отказывая годами. Теперь нечто черное, с текстурой древесной коры, проросло лианами по краям и погнуло металл. За дверями лежал портовый коридор, склады, казино. Все, что было станцией Эрос, а стало авангардом вторжения нечеловеческого разума. И чтобы добраться туда, требовалось открыть застрявшую дверь. Менее чем за пять секунд. В скафандре. Он отложил терминал и проворно потянулся к трещине между створками. Один. Два. Дверь сдвинулась на сантиметр, сверху просыпались черные хлопья. Три.

Четыре.

Он снова схватил терминал и зажал кнопку.

Эта зараза просто отказывалась работать. Миллер сел рядом с тележкой. Эрос шептал и бормотал, очевидно не замечая крошечного пришельца, скребущегося в двери станции. Миллер глубоко вздохнул. Дверь не шевельнулась. А пройти надо было.

Наоми бы это не понравилось.

Одной свободной рукой Миллер ослабил металлический ремень вокруг бомбы, чтобы позволить ей немного наклоняться взад-вперед. Осторожно, медленно приподнял угол. Потом, не сводя глаз с табло статуса, подсунул под нее ручной терминал, так что металлический угол впился в сенсорный экран над кнопкой входа. Пусковой сигнал остался зеленым. Если станция встряхнется или качнется, у него еще будет пять секунд, чтобы добраться до терминала. Не так уж плохо.

Освободив обе руки, Миллер вцепился в дверь. Сверху просыпался новый черный мусор, а щель разошлась шире, позволив заглянуть внутрь. Коридор за ней был почти круглым в сечении: черная поросль заполнила углы, так что проход напоминал рассеченный кровеносный сосуд. Освещали его только фара на скафандре Миллера и миллионы крошечных светящихся точек, голубыми светляками мельтешивших в воздухе. Когда пульсация голосов Эроса нарастала, огоньки тускнели, затем разгорались снова. Датчик скафандра доложил, что окружающий воздух пригоден для дыхания, хотя содержит повышенную концентрацию аргона, озона и бензола.

Один светлячок проплыл мимо, двигаясь в не ощутимом для Миллера течении воздуха. Не обращая внимания, Миллер навалился на дверь, по сантиметру расширяя проход. Он уже сумел просунуть внутрь руку и пощупать корку на полу. Она казалась достаточно плотной, чтобы выдержать тележку. Слава богу. Будь здесь по пояс инопланетной грязи, пришлось бы изобретать другой способ транспортировки. А толкать тележку по закругленной поверхности и без того будет непросто.

«Нет покоя злым, — сказала у него в голове Джули Мао, — и нет отдыха добрым».

Он снова взялся за работу.

Пока дверь открылась на ширину прохода, он успел взмокнуть. Плечи и спина ныли. Темная корка продвинулась дальше по коридору, запустила щупальца в шлюз, держась краев, где стены сходились с потолком. Голубые огоньки обживали воздух. Эрос лез наружу не медленнее, чем Миллер — внутрь. А может быть, и быстрее.

Миллер обеими руками подтянул тележку, пристально наблюдая за терминалом. Бомба качнулась, но не так сильно, чтобы отпустить зажатый пуск. Благополучно перебравшись в коридор, он вытащил терминал.

Один. Два.

Тяжелый ящик немного промял сенсорную пластинку, но она еще работала. Миллер взялся за ручки тележки и потянул ее вперед по неровной органической подстилке, которая отзывалась на движение колес грубыми толчками и дрожью.

Однажды он здесь умирал. Его отравили радиацией. В него стреляли. Эти помещения, или очень похожие на эти, были полем боя. Для него и Холдена. Сейчас Миллер их не узнавал.

Он миновал широкое, почти пустое пространство. Корка здесь была тоньше, местами проступали металлические стены складов. В потолке еще горела одна светодиодная лампа, проливая в темноту холодный белый свет.

Дорожка вывела его к уровню казино — коммерческая архитектура все еще увлекала гостей к тем же местам. Кора наростов почти исчезла, но помещения преобразились. Автоматы патинко были наполовину оплавлены или взорваны, и лишь немногие еще переливались огоньками и просили ввести номер счета, чтобы разразиться радугой цветов и праздничными, торжествующими звуковыми эффектами. Карточные столы виднелись под грибными шляпками из прозрачного вязкого геля. Вдоль стен и соборных сводов потолка по черной ребристой поверхности колебались волосяные пряди, светившиеся на кончиках, но не дававшие света.

Что-то взвизгнуло: скафандр Миллера приглушил звук. Радиовещание станции теперь, когда он находился у нее под кожей, звучало громче и сочнее. В памяти мелькнул давний детский фильм про мальчика, проглоченного чудовищным китом.

Мимо быстро, не дав себя толком разглядеть, пролетело нечто серое, размером в два его кулака. Что-то юркнуло за перевернутый торговый автомат. Миллер понял, чего ему не хватает. На Эросе было полтора миллиона человек, и большая часть их находилась здесь, на уровне казино, ожидая своего личного Апокалипсиса. Однако тел он не видел. Нет, не так. Черная корка, миллионы темных борозд над ним, светившихся мягко, как морские волны, — это и были воссозданные Эросом тела. Переделанная человеческая плоть. Тревожный сигнал скафандра предупредил об опасности гипервентиляции. На краю зрения возникла темнота.

Миллер упал на колени.

«Не вздумай свалиться в обморок, сукин ты сын, — сказал он себе. — Не вздумай вырубиться, а если уж вырубишься, падай так, чтобы зажать своим весом чертов пуск».

Джули накрыла его руку своей. Он почти ощутил успокаивающее прикосновение. Джули права. Это просто тела. Просто мертвые люди. Жертвы. Просто груда мяса для утилизации, ничем не отличающегося от любой нелегальной шлюхи, зарезанной в дешевых борделях Цереры. Или от самоубийц, выбрасывавшихся из шлюзов. Ну, пусть протомолекула жутко изуродовала их плоть. Это не отменяет того, чем все здесь было. Чем был он сам.

«Если ты коп, — сказал он Джули, повторяя хохму, которую обращал к каждому новичку, назначенному к нему в напарники, — ты не можешь позволить себе роскоши что-то чувствовать. Ты должен дело делать».

«Так делай дело», — мягко ответила она.

Он кивнул. Он встал. «Делай дело».

Словно в ответ, звук внутри скафандра изменился, голоса Эроса просвистели сквозь сотни различных частот, прежде чем взорваться резким гомоном — кажется, на хинди. Человеческими голосами. «Пока глас человека не разбудит нас»,^[42] — подумал он, не вспомнив, откуда цитата.

«Вот мы и возвращаемся, — обратился он к Джули. — Возвращаемся к тому, что знаем».

Оно разрасталось внутри Эроса, использовало каменную оболочку как экзоскелет, не меняя, не перекрыв выхода в порт. Оно не сдвигало внутренних стен, не перестраивало комнат и переходов уровня казино. Значит, план помещений окажется ему более или менее знаком. Вот и хорошо.

Что бы ни гнало станцию сквозь пространство, оно использовало чертову уйму энергии. Вот и хорошо.

«Просто найди горячее место». Свободной рукой он проверил свой скафандр. Наружная температура — двадцать семь градусов. Жарко, но вытерпеть вполне можно. Он широко зашагал назад к портовому коридору. Температура упала не более чем на сотую градуса, но все же упала. Значит, так. Можно заходить в каждый коридор, выбирать самый горячий и двигаться по нему. Когда он отыщет место, где окажется градуса на три-четыре теплее, это оно и будет. Он подкатит тележку поближе, отпустит большой палец и сосчитает до пяти.

Нет проблем.

К тому времени, как он вернулся к тележке, на колеса наросло что-то, похожее на мягкий золотистый лишайник. Миллер, как мог, отодрал его, но одно колесо все же стало поскрипывать. Тут уж ничего не поделаешь.

Одной рукой волоча тележку, а другой зажимая кнопку «мертвой руки», Миллер уходил в глубь станции.

«Она моя, — бездумно произнес Эрос. Он завис на этой фразе почти на час. — Она моя. Она… моя».

— Отлично, — буркнул Миллер. — Ну и бери ее.

Плечи у него болели. Тележка скрипела все сильней, ее визг прорезался сквозь безумие проклятых душ Эроса. Палец начинал неметь от непрерывного давления, не позволявшего до времени аннигилировать самого себя. Чем выше он поднимался, тем легче становился, а Кориолисова сила проявлялась заметнее. Здесь было не совсем так, как на Церере, но похоже, и у него возникло ощущение, будто он возвращался домой. Миллер поймал себя на том, что ждет времени, когда разделается с работой. Он представлял, как возвращается в нору с упаковкой из шести банок пива, и в динамике звучит музыка, а не глоссолалия^[43] мертвой станции. Пожалуй, что-нибудь из легкого джаза.

Кто бы мог подумать, что он размечтается о легком джазе.

«Попробуйте, поймайте меня, сосунки, — сказал Эрос. — Нет меня, нет, нет меня. Нет, нет и нет».

Внутренние уровни выглядели и более знакомыми, и более странными. Вдали от общей могилы казино просматривалось больше следов прежней жизни. Еще светились станции «трубы», объявляя об ошибках на линии и рекомендуя проявить терпение. Гудели восстановители воздуха. Пол был сравнительно чист. Среди сохранившейся обыденности еще жутче казались перемены. Темные усики побегов расползались по стенам витками наутилусов. Сверху сыпались черные хлопья, напоминая сажу, подхваченную гравитацией вращения. Гравитация вращения на Эросе сохранилась, в отличие от гравитации огромного ускорения. Миллер предпочитал об этом не задумываться.

Стая паукообразных размером с футбольный мяч проползла по коридору, оставляя за собой слизистый светящийся след. Только задержавшись, чтобы отпихнуть одного подальше от тележки, Миллер опознал в них отрубленные кисти рук с преобразованными, угольно-черными костями запястья, волочившимися позади. Где-то в подсознании он завопил, но вопль казался отдаленным, и его легко было игнорировать.

Миллер невольно зауважал протомолекулу. Для вируса, рассчитанного на анаэробных прокариотов, она прекрасно справлялась. Он остановился, чтобы просмотреть показания датчиков скафандра. Температура с тех пор, как он покинул казино, поднялась на полградуса и еще на десятую — после того, как он вошел в этот холл. Возрастала и фоновая радиация, его несчастная измордованная плоть впитывала все больше и больше радов. Концентрация бензола понизилась, зато скафандр распознал новые молекулы ароматического ряда: тетрацен, антрацен, нафталин, — которые вели себя настолько странно, что сбивали датчики с толку. Значит, он двигается в правильном направлении. Он потянул вперед, тележка сопротивлялась, как усталый ребенок. Насколько он понял, расположение помещений здесь более или менее напоминало Цереру, а Цереру он знал, как собственное имя. Еще уровень вверх — может, два, — и он попадет в место слияния служебных проводок нижних, обеспеченных гравитацией уровней с системой снабжения, приспособленной к пониженной гравитации. Место, вполне подходящее, чтобы вырастить там командный и контрольный центр. И подходящее помещение для мозга.

«Ушла, ушла, ушла, — сказал Эрос. — И нет меня».

«Забавно, — думал Миллер, — как руины прошлого определяют форму всего, что приходит за ним. Кажется, это правило работает на всех уровнях; одна из вселенских истин. В старину, когда все человечество еще жило в колодце, дороги, проложенные римскими легионами, становились асфальтовыми, а позже — железобетонными, не меняя ни одного изгиба или поворота. Стандартное расположение коридоров на Церере, Эросе, Тихо определялось шахтерскими орудиями, устроенными так, чтобы пропускать земные грузовики и лифты, а те, в свою очередь, примерялись к дорогам, строившимся по ширине оси гужевой повозки».

А теперь пришельцы — создания из неизмеримой тьмы — разрастались вдоль коридоров, труб и вентиляционных и водопроводных отверстий, проложенных руками честолюбивых приматов. Он задумался, что получилось бы,если бы протомолекула не оказалась захвачена Сатурном, а добралась бы до бульона первичной земной жизни. И не нашла бы атомных реакторов, космических двигателей, сложных тканей. Что бы изменилось в ее действиях, если б ей пришлось надстраиваться к другому пути эволюции?

«Миллер, — напомнила Джули, — шевелись».

Он моргнул.

Он стоял в пустом коридоре у входа на эстакаду. И не знал, сколько времени провел там, заблудившись в собственных мыслях. Возможно, годы. Он с силой выдохнул и ступил на эстакаду. Коридоры наверху оказались заметно теплее нижних. Почти на три градуса. Он приближался к цели. Однако здесь не было света. Он оторвал гудящий палец от заветной кнопки, включил слабый фонарик терминала и вернулся к «мертвой руке», не досчитав до четырех.

«Нет и нет и… и… и…»

Эрос взвизгнул, хор голосов, болтавших на русском и хинди, заглушил одинокий голос и тут же сам утонул в басовитом щелкающем вое. Песня китов? Возможно. Скафандр Миллера вежливо напомнил, что кислорода осталось на полчаса. Он заткнул предупредительный сигнал.

Подстанция заросла целиком. Бледные пряди вились по коридору и свивались в веревки. Насекомые, которых еще можно было узнать: мухи, тараканы, водяные пауки, — волна за волной целеустремленно проползали по белым канатам. Щупальца, напоминавшие гусениц из желчи, раскачивались, оставляя после себя ковер кишащих личинок. Они были такими же жертвами протомолекулы, как и люди, населявшие станцию. Бедолаги.

«Вам не вернуть бритву, — едва ли не с триумфом провозгласил Эрос. — Вам не вернуть бритву. Она ушла, ушла, ушла».

Температура лезла вверх быстрее. Он размышлял несколько минут, прежде чем решил, что в сторону вращения она чуть выше, и потащил тележку туда. Он чувствовал звенящую, дребезжащую мелкую дрожь в костях ладоней. Плечи, отягощенные тяжелой бомбой и перекосившимися колесами, заболели всерьез. Хорошо, что обратно эту дрянь тащить уже не придется.

Джули ждала его в темноте: тонкий белый луч от терминала пронизывал ее. Волосы Джули все так же плавали, гравитация вращения не действовала на фантомы его воображения. Лицо было серьезно.

«Откуда ей знать?» — спросила она.

Миллер замер. Не раз за свою карьеру, услышав, как замечтавшийся свидетель что-то произнес или рассмеялся невпопад, он понимал, что напал на новый след.

То же было и сейчас.

«Бритву не вернуть!» — каркнул Эрос.

«Комета, занесшая протомолекулу в Солнечную систему, была мертвым ядром, а не кораблем, — заговорила Джули, не шевеля темными губами. — Просто баллистический снаряд. Ледяная пуля с протомолекулой в глубокой заморозке. Ее нацелили на Землю, но пуля промахнулась, отклонившись к Сатурну. И протомолекула ее не отвернула. Не отвела. Не направила».

— От нее этого и не требовалось, — сказал Миллер.

«А сейчас она управляет. Стремится к Земле. Откуда ей знать, что ей нужно к Земле? Откуда исходит эта информация? Где она взяла учебник грамматики?»

«Кто говорит голосом Эроса?»

Миллер закрыл глаза. Скафандр намекнул, что воздуха осталось на двадцать минут.

«Вам не вернуть „Бритву“. Она ушла, ушла, ушла!»

— Твою мать, — выдавил Миллер. — О Господи!

Он выпустил тележку, обернулся назад, к эстакаде, к освещенным широким коридорам. Все содрогалось, сама станция дрожала, как в лихорадке. Нет, конечно, не дрожала. Если кто и дрожал, то он сам. Это все было в голосе Эроса. Все это время. Ему следовало понять.

Может, он и понимал.

Протомолекула не знала английского, русского, хинди — ни одного из языков, на которых бредила. Все это — из памяти мертвецов, из нейронных кодов и грамматических матриц, поглощенных протомолекулой. Поглощенных, но не уничтоженных. Она сохранила информацию, языки и сложные мыслительные структуры, наслоившись на них, как асфальт на римские дороги.

Мертвый Эрос не умер. Джульетта Андромеда Мао жива.

Он ухмыльнулся так, что свело щеки. Рукой в перчатке попробовал послать вызов. Сигнал был слишком слаб. Он перевел канал на корабль с поверхности, использовал его как усилитель и установил контакт.

В наушниках прозвучал голос Холдена:

— Привет, Миллер. Как дела?

Он говорил мягким, извиняющимся тоном. Работник хосписа, ласковый с умирающим. Вечная искра раздражения вспыхнула в сознании, но он сумел отозваться ровным голосом.

— Холден, — сказал он, — у нас проблема.

Глава 53 Холден

— Собственно, мы вроде как нашли решение проблемы, — ответил Холден.

— Не думаю. Я передаю вам медицинские показания своего скафандра, — сказал Миллер.

Через несколько секунд в маленьком окошке на панели Холдена выстроились четыре колонки цифр. Все выглядело довольно нормально, хотя тут имелись тонкости, которые мог бы правильно интерпретировать только медтехник вроде Шеда.

— Хорошо, — сказал Холден, — все замечательно. Ты малость набрал радиации, но в остальном…

Миллер не дал ему договорить.

— Я страдаю от гипоксии? — спросил он.

Датчик его скафандра показывал восемьдесят восемь миллиметров ртутного столба — достаточно далеко от крайнего предела.

— Нет, — признал Холден.

— Что-нибудь, что могло бы вызвать галлюцинации или бред? Алкоголь, опиаты? Что-нибудь в таком роде?

— Нет, насколько я вижу. — Холден начал терять терпение. — К чему это все? Тебе что-то мерещится?

— Все как обычно, — ответил Миллер. — Я хотел заранее разобраться с тем, что ты сейчас скажешь.

Он умолк, только рация в ушах Холдена шипела и пощелкивала. Когда после нескольких минут молчания Миллер заговорил снова, голос его звучал по-другому. Не то чтобы умоляюще, но настолько близко к тому, что Холден неловко заерзал в кресле.

— Она жива.

Во вселенной Миллера существовала всего одна «она». Джули Мао.

— Э… ну-ну. Не знаю, что и сказать.

— Тебе придется поверить мне на слово, что это не нервный срыв, не острый психоз. Но Джули здесь. Она ведет Эрос.

Холден еще раз просмотрел медицинские показания, но они по-прежнему оставались в норме, все цифры, кроме дозы радиации, светились спокойным зеленым. Даже химический состав крови не показывал особого стресса, если учесть, что парень доставлял атомный заряд на собственные похороны.

— Миллер, Джули умерла. Мы оба видели тело. Мы видели, что… сделала с ним протомолекула.

— Откуда нам знать, что такое смерть для протомолекулы?

— Нам… — Холден осекся. — Честно, не знаю. Но отсутствие сердцебиения — не так мало для начала.

Миллер рассмеялся.

— Мы оба смотрели видео, Холден. Думаешь, у тех ребер, разгуливавших на одной руке, билось сердце? Эта дрянь с первого дня играла по незнакомым нам правилам, так с чего бы им теперь измениться?

Холден улыбнулся про себя. Миллер был прав.

— Ладно, так с чего ты взял, что Джули — не просто грудная клетка и пучок щупалец?

— Может, как раз пучок, но я говорю не о ее теле, — сказал Миллер. — Она здесь. Ее разум. Она думает, что летит на своей старой гоночной шлюпке. На «Бритве». Она уже много часов бормочет об этом по радио, просто я только сейчас все сложил. Зато теперь все стало чертовски ясно.

— Зачем она направляется к Земле?

— Не знаю. — В голосе Миллера звучал живой интерес. Более живой, чем когда-либо случалось слышать Холдену. — Возможно, туда стремится протомолекула и путает ее мысли. Джули заразилась не первая, но она первая достаточно долго прожила, чтобы куда-то добраться. Может быть, она оказалась зародышевым кристаллом, и то, что делает протомолекула, нарастает на ней. Не знаю, но могу узнать. Мне только нужно ее найти. Поговорить с ней.

— Тебе нужно доставить эту бомбу к контрольному пункту и запустить детонатор.

— Я не могу, — сказал Миллер. Конечно, он не мог.

«Это ничего не значит, — подумал Холден. — Пройдет меньше тридцати часов, и вы оба станете радиоактивной пылью».

— Ладно. Ты сумеешь отыскать свою девушку меньше чем… — Холден приказал «Роси» выдать срок предполагаемого попадания приближавшихся ракет, — за двадцать семь часов?

— А что случится потом?

— Несколько часов назад Земля выпустила по Эросу весь межпланетный ядерный арсенал. Мы только что включили позывные пяти грузовиков, которые вы оставили на поверхности. Ракеты наводятся по ним. При нынешнем курсе «Роси» дает двадцать семь часов до попадания. Марсиане и Флот ООН спешат следом — стерилизовать район взрыва. Они позаботятся, чтобы ничего не выжило и не ушло из сети.

— Господи.

— Да уж, — вздохнул Холден. — Прости, что не сообщил тебе раньше. Мне было о чем подумать, вот и вылетело из головы.

Молчание на линии на сей раз затянулось.

— Ты мог бы их остановить, — предложил Миллер. — Отключить передатчики.

Холден вместе с креслом развернулся к Наоми. У нее было то же выражение: «Что он сказал?!» — которое он угадывал на своем лице. Она перевела показания меддатчиков на себя, вызвала диагностическую систему «Роси» и запустила полную диагностику. Ясно было без слов: она считала, что с Миллером происходит нечто, не выявляющееся с первого взгляда на результаты анализов. Если протомолекула инфицировала его и использует как уловку…

— И не надейся, Миллер. У нас остался последний патрон. Если мы выпустим его вхолостую, Эрос сможет выйти на орбиту Земли и залить ее бурой жижей. Мы не имеем права так рисковать.

— Послушай… — В тоне Миллера к прежней мольбе примешивалась нарастающая досада. — Джули здесь! Если я сумею ее найти, поговорить с ней, то, может быть, у меня получится остановить ее без ракет.

— Что, попросишь протомолекулу: будь так добра, не заражай Землю, — хотя она именно для этого и предназначена? Попробуешь воззвать к ее лучшим чувствам?

Миллер секунду помолчал, прежде чем ответить.

— Слушай, Холден, по-моему, я понял, что здесь происходит. Эта штука должна была инфицировать одноклеточные организмы. Простейшие формы жизни, так?

Холден пожал плечами, вспомнил, что связь — не видео, и ответил вслух:

— Предположим.

— Это не прошло, но она умная зараза. Умеет адаптироваться. Она нашла хозяина в человеке, в сложном многоклеточном организме. Аэробного, с огромным мозгом. Совсем не похожего на то, для чего ее создавали. С тех пор она импровизирует. Та каша на корабле-невидимке — это была первая попытка. Мы видели, что она сделала из Джули в той душевой кабине на Эросе. Она обучалась работать с нами.

— К чему ты ведешь? — спросил Холден. Время пока было, до подхода ракет еще оставалось больше суток, но он не сумел сдержать нетерпения.

— Я просто хочу сказать, что Эрос сейчас — не то, что задумывали разработчики протомолекулы. Их первоначальный план наложился на миллиарды лет нашей эволюции. А тот, кто импровизирует, вынужден иметь дело с тем, что под рукой. Брать, что придется. Джули — это матрица. Ее мозг, ее чувства распространились повсюду. Этот полет к Земле представляется ей спортивной гонкой, и она все делает для победы. Смеется над вами, потому что вам ее не догнать.

— Постой, — сказал Холден.

— Она не угрожает Земле, она возвращается домой. Может, даже вовсе не на Землю, а на Луну. Она там выросла. Протомолекула оседлала ее организм, ее мозг. И заразилась ею — так же, как заразила ее. Если мы объясним ей, что происходит на самом деле, может быть, я сумею с ней договориться.

— Откуда ты знаешь?

— Просто интуиция, — ответил Миллер. — У меня хорошая интуиция.

Холден посвистел, пока все сказанное кувыркалось у него в мыслях. От новой перспективы кружилась голова.

— Но протомолекула все равно будет стремиться выполнить свою программу, — заговорил он. — А чего требует эта программа, мы представления не имеем.

— С уверенностью могу сказать: не уничтожения человечества. Те, кто запустил к нам Фебу миллиарды лет назад, понятия не имели, что такое человек. То, что она пытается сделать, требовало большой биомассы, а теперь она ее получила.

Холден, услышав такое, не сдержался и фыркнул.

— Так что? Они не желают нам вреда? Серьезно? Ты полагаешь, если ей объяснить, что мы предпочли бы не принимать ее на Земле, она так-таки согласится отправиться в другое место?

— Да, — сказал Миллер. — Она согласится.

Наоми, оглянувшись на Холдена, покачала головой. Она не нашла в Миллере никаких болезненных изменений.

— Черт побери, я занимаюсь этим делом чуть ли не год, — продолжал Миллер. — Я влез в ее жизнь, читал ее письма, знакомился с ее друзьями. Я знаю ее. Она настолько независима, насколько это возможно для человека, и она нас любит.

— Нас? — переспросил Холден.

— Людей. Она любит людей. Она отказалась от богатой жизни и вступила в АВП. Она поддержала Пояс, потому что считала, что это справедливо. Она ни за что не убила бы нас, если бы понимала, что происходит. Мне просто нужно найти способ ей объяснить. Дай мне шанс.

Холден провел рукой по волосам, поморщился, ощутив накопившийся жир. Пара дней под высокими перегрузками не способствуют регулярным омовениям.

— Не могу, — сказал Холден. — Ставки слишком высоки. Мы будем действовать по плану. Прости.

— Она вас побьет, — сказал Миллер.

— Что?

— Ну, может, и нет. У вас чертова уйма огневой мощи. Но протомолекула сумела обойти законы инерции. А Джули? Она не из тех, кто сдается, Холден. Если начнется бой, я поставлю на нее.

Холден видел короткую запись боя Джули с захватчиками на корабле-невидимке. Защищая себя, она действовала методично и беспощадно. Дралась до последнего. Он видел ее дикий взгляд, когда она почувствовала себя загнанной в ловушку. Если бы не броня на противниках, те понесли бы куда большие потери, прежде чем совладали с ней.

При мысли, что Эрос всерьез вступит в бой, волосы на загривке у Холдена встали дыбом. Пока он просто уклонялся от их неуклюжих атак. А что, если дойдет до войны?

— Ты мог бы ее найти, — сказал он, — и использовать бомбу.

— Если не смогу до нее достучаться, — ответил Миллер. — Вот мое предложение. Я ее найду. Я с ней поговорю. Если не договорюсь, я ее вырублю, а вы можете превращать Эрос в пепел. Я не против. Но дайте мне время попробовать сперва по-своему.

Холден встретил взгляд Наоми. Она побледнела. Он хотел бы прочесть ответ на ее лице, понять, что делать, угадав ее мысли. И не смог. Выбор остался за ним.

— Тебе нужно больше двадцати семи часов? — спросил он наконец.

И услышал, как шумно выдохнул Миллер. Благодарность, прозвучавшая в его голосе, была в чем-то даже хуже мольбы.

— Не знаю. Здесь около двух тысяч километров туннелей, а транспортная система не работает. Я вынужден ходить пешком, волоча за собой чертову телегу. Не говоря уж о том, что я сам не знаю, чего ищу. Но дай срок, разберусь.

— А ты знаешь, что, если твой план не сработает, тебе придется убить себя и Джули?

— Знаю.

Холден задавал «Роси» расчет времени до подхода Эроса к Земле при нынешнем ускорении. Ракеты с Земли шли чуть быстрее. Межпланетные ракеты — в сущности, просто сверхмощные эпштейновские двигатели с атомными боеголовками. Их максимальное ускорение определялось только мощностью самих двигателей. Если остановить ракеты, у Эроса все равно уйдет еще неделя до подхода к Земле — при постоянном ускорении.

Это давало некоторую свободу маневра.

— Подожди, я тут кое-что сделаю, — сказал Холден Миллеру и заглушил звук. — Наоми, ракеты летят по прямой к Эросу, и «Роси» считает, что они перехватят его через двадцать семь часов. Сколько времени мы выиграем, если сменим прямой курс на кривую? И какое отклонение можно допустить, чтобы ракеты все-таки имели шанс перехватить Эрос на достаточном расстоянии?

Наоми наклонила голову к плечу, подозрительно прищурилась на него.

— Что ты собираешься сделать? — спросила она.

— Может быть, дам Миллеру шанс предотвратить первую межвидовую войну.

— Ты доверяешь Миллеру? — с неожиданной злобой спросила она. — Ты же считаешь его безумцем. Ты вышвырнул его с корабля, потому что счел психопатом и убийцей, а теперь ты позволишь ему говорить от имени человечества с богоравным пришельцем, который намерен разнести нас в клочья?

Холдену пришлось скрыть улыбку. Объяснять разгневанной женщине, как она хороша в гневе, — не самый разумный поступок. Кроме того, ему нужен был от нее трезвый ответ. Иначе как он узнает, на верном ли он пути?

— Ты как-то сказала мне, что Миллер прав, — и это когда я считал его мерзавцем.

— Я не в таком широком смысле это сказала. — Наоми словно обращалась к недоразвитому ребенку. — Я говорила, что он правильно сделал, застрелив Дрездена. Это не значит, что Миллер стабилен. Он сейчас совершает самоубийство, Джим. Он одержим погибшей девушкой. Я даже вообразить не могу, что сейчас творится у него в голове.

— Согласен. Зато он там, на месте, а у него острый, наблюдательный взгляд, и соображает он отлично. Этот парень вычислил Эрос, основываясь только на названии, которое мы выбрали для своего корабля. Меня это чертовски впечатлило. Он в жизни меня не видел и все-таки понял достаточно хорошо, чтобы выйти на меня через корабль, названный в честь коня Дон Кихота.

Наоми рассмеялась.

— Правда? Вот откуда это имя?

— Так что, когда он говорит, что знает Джули, я ему верю.

Наоми хотела что-то сказать, но прикусила язык и спросила уже тише:

— Ты думаешь, она отобьет ракетную атаку?

— Миллер думает, что она сумеет. И думает, что ее можно уговорить не убивать всех нас. Я должен дать ему шанс. Я у него в долгу.

— Даже если это означает гибель Земли?

— Нет, — ответил Холден, — долг не так велик.

Наоми снова помолчала. Гнев ее остыл.

— Значит, задержать ракеты, а не подорвать на полпути, — сказала она.

— Это даст ему время. Сколько мы можем выиграть?

Наоми нахмурилась, глядя на табло. Он почти видел, как прокручиваются у нее в мозгу варианты. Она улыбнулась, ярость сменилась озорным взглядом. Так она смотрела, когда была довольна собой.

— Сколько хочешь.

— Чего вы хотите? — переспросил Фред.

— Отвернуть ракеты с курса и дать Миллеру больше времени, но не настолько далеко, чтобы при нужде их нельзя было использовать для уничтожения Эроса, — повторил Холден.

— Это просто, — вставила Наоми. — Я послала подробную инструкцию.

— Дайте мне общий обзор, — приказал Фред.

— Земля наводит свои ракеты по пяти грузовикам на поверхности Эроса. — Наоми выложила схему на экран связи. — У вас есть корабли и станции по всему Поясу. Используйте программу смены позывных, какую давали когда-то нам, и ведите ракеты на эти позывные по длинной дуге, которая в конце концов сойдется с курсом Эроса.

Фред покачал головой.

— Не пройдет. Едва малый штаб командования ООН увидит, что мы делаем, они прекратят наводку ракет по этому коду и попытаются найти другой способ попасть в Эрос, — сказал он, — а на нас тогда по-настоящему рассердятся.

— Что они разозлятся, это точно, — признал Холден, — а вот отвернуть свои ракеты не сумеют. Прежде чем вы начнете отводить ракеты от курса, мы устроим большую хакерскую атаку на их компьютеры.

— Так что они решат, будто враг пытается их сбить, и отключат возможность перепрограммирования в полете, — понял Фред.

— Точно так, — подтвердил Холден. — Мы им скажем, что собираемся их обмануть, чтобы они перестали слушать, а когда они перестанут слушать, мы их обманем.

Фред снова покачал головой, и во взгляде, который он уставил на Холдена, теперь читался страх человека, очень не желающего пятиться к выходу.

— Ни один черт меня к такому не склонит, — сказал он. — Миллер не совершит чуда, договорившись с пришельцами. Нам все равно придется взрывать Эрос. Зачем оттягивать неизбежное?

— Затем, — объяснил Холден, — что я начинаю думать, не выйдет ли так надежнее. Если мы торпедируем Эрос, не покончив с его командным центром… мозгом или чем там, возможно, это и сработает, но, думаю, наши шансы уменьшатся. Если кто и может прикончить центр, то это Миллер. А он выставил такое условие.

Фред буркнул что-то нецензурное.

— Если Миллер не сумеет договориться, он взорвет бомбу, — продолжал Холден. — В этом я ему верю. Ну, что там, Фред, вы не хуже меня знаете устройство этих боевых ракет. Даже лучше. У них горючего хватит, чтобы дважды облететь Солнечную систему. Мы ничего не теряем, дав Миллеру небольшую отсрочку.

Фред в третий раз покачал головой. Холден видел, как застыло его лицо. Он уже принял решение. Не дав ему сказать: «Нет», Холден заговорил:

— Помните ящичек с образцами протомолекулы и лабораторными отчетами? Хотите знать, какую цену я за него назначу?

— Вы, — медленно выдавил Фред, — совершенно свихнулись.

— Вы хотите его купить или нет? — ответил Холден. — Вам нужен волшебный пропуск за стол переговоров? Моя цена вам известна. Дайте Миллеру шанс, и образцы ваши.

— Хотел бы я знать, как ты его уговорил, — сказал Миллер. — Я уже было решил, что мне кранты.

— Не важно, — перебил Холден. — Мы даем тебе время. Иди, найди свою девушку и спаси человечество. Мы будем ждать известий.

«И готовиться разнести тебя в пыль, если не получим», — этого он не произнес. Не было нужды.

— Я тут думал, куда нам идти, если я с ней договорюсь, — сказал Миллер. Надежда, светившаяся в нем, словно в обладателе лотерейного билета, почти погасла. — То есть надо же нам будет где-то причалить.

«Если мы выживем. Если я сумею ее спасти. Если случится чудо».

Холден пожал плечами, хотя некому было увидеть его жест.

— Отдай ей Венеру, — посоветовал он. — Это мерзкая планета.

Глава 54 Миллер

«Я не хочу, я не хочу, я не хочу, — бормотал голос Эроса. Джульетта Мао разговаривала во сне. — Я не хочу, и не хочу, и не хочу».

— Давай, — сказал Миллер. — Давай, сукин ты сын. Будь здесь!

Медицинские отсеки пышно заросли черными спиралями с бронзовыми и стальными усиками: они карабкались по стенам, впечатывались в смотровые столы, питались запасом наркотиков, гормонов и антибиотиков из разбитых шкафчиков. Миллер одной рукой разгребал заросли, в шлеме гудел тревожный сигнал скафандра. Воздух внутри, переработанный слишком много раз, приобрел кислый вкус. Большой палец, все еще зажимавший кнопку «мертвой руки», то гудел, то простреливался болью.

Он смахнул похожую на грибницу поросль с уцелевшего аптечного шкафчика и нашел замок. Четыре цилиндра с медицинским газом: два красных, зеленый и голубой. Он осмотрел печати. Протомолекула до них еще не добралась. Красный — анестезирующий. Голубой — азот. Он выбрал зеленый. Стерильная крышка на подающем соске была на месте. Он глубоко вдохнул полумертвый воздух. Еще несколько часов. Отложив ручной терминал («Один… два…»), сдернул печать («Три…»), вставил сосок в приемник скафандра («Четыре…») и ткнул пальцем в кнопку на терминале. Он стоял, ощущая холод кислородного баллона в руке, а его скафандр пересматривал предполагаемую продолжительность жизни. Десять минут, час, четыре часа. Давление в баллоне уравнялось с давлением в скафандре, и Миллер выдернул сосок из приемника. Еще четыре часа. Он отвоевал себе еще четыре часа. Со времени разговора с Холденом это была третья аварийная подзаправка. Первая случилась на станции пожаротушения, вторая — у резервного восстановителя воздуха. Если бы он вернулся в порт, возможно, нашел бы там в кладовых и в оставшихся на станции кораблях незараженный кислород. Если бы добрался до поверхности — в кораблях АВП воздуха было вдоволь.

Но на это не оставалось времени. Он искал не воздух — он искал Джульетту. Миллер позволил себе потянуться. Мышечные зажимы в шее и спине угрожали перейти в судороги. Уровень CO² в скафандре все еще превышал допустимый, несмотря на насыщение смеси свежим кислородом. Скафандр требовал техобслуживания и замены фильтра. Придется ему потерпеть. Бомба в тележке за спиной многозначительно молчала.

Он должен найти. Где-то в лабиринте коридоров и комнат мертвого города была Джули Мао, гнавшая их к Земле. Он выследил четыре горячих пятна. Три оказались достойными кандидатами для прежнего его плана — провода и черные чужие волокна свивались там в огромные узлы, напоминающие мозг. Четвертым оказался дешевый лабораторный реактор, готовый перегреться. Он уделил пятнадцать минут на аварийное отключение и, может, зря потратил время. Но нигде не было Джули. Даже придуманная Джули исчезла, словно мысль о том, что настоящая девушка еще жива, вытеснила призрака. Миллеру недоставало ее присутствия, хотя бы в форме бесплотного видения.

По медотсеку прошла волна, все щупальца приподнялись и опали, как железные волокна, под которыми провели магнитом. Сердце у Миллера зачастило, адреналин пошел в кровь, однако явление не повторилось.

Он должен был ее найти. И найти скоро. Он чувствовал, как подтачивает его усталость, как мелкие зубки впиваются в подсознание. Он уже мыслил не так ясно, как хотелось бы. Будь это на Церере, он бы пошел в свою нору, отоспался сутки и вернулся к проблеме на свежую голову. Но здесь подобное не годилось.

Полный круг. Он описал полный круг. Когда-то, в другой жизни, он взялся найти ее; потом, потерпев поражение, взялся отомстить. А теперь у него снова появился шанс найти ее и спасти. А если он не сумеет, хлипкая скрипучая тележка за его спиной сгодится для мести.

Миллер покачал головой. Слишком часто теперь повторялись такие минуты, когда он уходил в свои мысли. Он покрепче ухватил тележку с бомбой, навалился на рукоять и двинулся дальше. Станция вокруг скрипела, как скрипели, по его представлениям, древние корабли, когда шпангоуты сгибались под ударами соленых волн или в великом перетягивании каната приливов между Землей и Луной. Здесь кругом был камень, и Миллер мог только гадать, что за силы действуют на него. К счастью, эти силы не прерывали сигнал между его ручным терминалом и грузом. Ему не хотелось бы по случайности распасться на составляющие атомы.

Становилось все яснее, что ему не обойти всей станции. Он знал об этом с самого начала. Если Джули затаилась — забилась в какую-то нишу или нору, как умирающая кошка, — ему ее не найти. Миллер превратился в игрока, поставившего все деньги на интуицию. Звучание Эроса изменилось, новые голоса напевали что-то на хинди. Детская песенка, которую Эрос гармонизировал с нарастающим хором своих голосов. Теперь, когда Миллер научился слушать, он различал голос Джули, вплетавшийся в другие. Может, он всегда был здесь. Бессилие стало острым, как боль. Она так близко, а ему к ней никак не добраться.

Он потащился обратно к основным коридорам. Госпитальные отсеки — тоже подходящее место для поисков. Правдоподобно. Тщетно. Он заглянул в две коммерческие биолаборатории. Ничего. Он попытал счастья в морге, в полицейских баках. Проверил даже хранилище для улик, где контейнеры с контрабандной наркотой и конфискованным оружием устилали пол, как дубовые листья в одном из больших парков. Все это когда-то что-то значило. Все было частями маленьких человеческих драм, ожидало, что его вынесут к свету, предъявят на суде или хотя бы на разбирательстве. Все эти мелкие репетиции Судного дня теперь откладывались навечно. И все решения были спорными.

Что-то серебристое пролетело над ним быстрее птицы, потом еще, потом целая стайка пронеслась над головой. Свет играл по живому металлу, блестящему, как рыбья чешуя. Миллер наблюдал за импровизациями чужой молекулы.

«Нечего тебе здесь торчать, — сказал Холден. — Перестань суетиться, выходи на верный путь».

Миллер оглянулся через плечо. Капитан, реальный и нереальный, занял место его внутренней Джули.

«Вот это интересно», — подумал Миллер.

— Я понимаю, — сказал он. — Просто… я не знаю, куда она ушла. И… ну, погляди вокруг. Отличное место, нет?

«Ты сумеешь ее остановить, или остановлю я», — сказал Холден в его воображении.

— Если б только знать, куда она ушла, — ответил Миллер.

«Она не ушла, — сказал Холден. — Никуда не ушла».

Миллер обернулся к нему. Серебряный рой мельтешил над головой, гудя, как насекомые или плохо отрегулированный двигатель. Капитан выглядел усталым. Воображение Миллера окрасило пятнышками крови углы его губ. И это уже был не Холден. Это был Хэвлок. Тоже землянин. Его старый напарник. А потом это была Мусс, с глазами, мертвыми, как у него самого.

Джули никуда не уходила. Миллер видел ее в комнате отеля, давно, еще когда не верил, чтобы что-то, кроме газов разложения, могло заставить мертвых двигаться. Давным-давно. Они завернули ее тело в мешок для переноски. И унесли куда-то. Ученые «Протогена», заполучив ее, выделили протомолекулу и рассеяли перестроенную плоть Джули по станции, как пыльцу над лугом. Они отдали ей станцию, но прежде должны были подобрать для нее безопасное место.

Надежное хранилище. Пока они не нашли способа распылить ее, им требовалось место, чтобы ее удержать. Как будто это можно было удержать. Вряд ли они дали себе труд прибрать за собой после того, как получили то, что им требовалось. Вряд ли эта станция могла еще кому-то пригодиться, значит, есть хороший шанс, что Джули еще здесь. Это сужало возможность выбора.

В госпитале были изоляторы, но «Протоген» едва ли решился бы использовать помещения, где непричастные врачи и сиделки могли задуматься над происходящим. Излишний риск.

Хорошо.

Они могли поместить ее на промышленную станцию в порту. Там хватает мест, которые обслуживаются только удаленными манипуляторами. Но и там оставался риск, что ее обнаружат или начнут задавать вопросы прежде, чем ловушка будет налажена.

«Наркотики, — заговорила в его сознании Мусс. — Тебе нужна изоляция и контроль. Извлечь вирус из мертвой девушки и извлечь наркотик из макового семени — может, и разная химия, но все равно преступление».

— Хорошая мысль, — признал Миллер. — И рядом с уровнем казино… нет, не годится. Казино было второй стадией. Первой — радиационная страшилка. Они загнали людей в убежище и сварили их, чтобы досыта накормить протомолекулу, а уже потом заразили уровень казино.

«Так где бы ты стал стряпать наркотики, чтобы поблизости от радиационного убежища?» — спросила Мусс.

Серебряная струйка над его головой завернула влево, потом вправо, пролилась дождем, и каждая капля оставляла за собой дымный след.

— Будь у меня доступ? В резервном центре контроля жизнеобеспечения. Это закрытое помещение. Туда не заходят, разве что для переборки инвентаря. И все необходимое оборудование там нашлось бы. Довольно удобно.

«А „Протоген“ захватил службу безопасности Эроса еще до того, как заместил ее гангстерами, — с безрадостной улыбкой напомнила Мусс. — Видишь? Я не сомневалась, что ты додумаешься».

Доля секунды, и Мусс пропала, на смену пришла Джули Мао — его Джули. Она улыбалась, была красива. Сияла. Волосы плавали вокруг ее головы, как в невесомости. А потом и она исчезла.

Система скафандра предупредила, что окружающая среда приобретает повышенную коррозийную активность.

— Держись, — сказал он жгучему воздуху. — Я сейчас буду.

От момента, когда он понял, что Джульетта Андромеда Мао не умерла, до времени, когда вскрыл аварийный клапан и втащил свою тележку в резервный центр жизнеобеспечения, прошло не больше тридцати трех часов. Простые чистые линии, упрощенный для снижения уровня ошибок дизайн помещения еще просматривались сквозь наросты протомолекулы. Едва просматривались. Узлы темных нитей и спирали наутилусов сглаживали углы. Петли свисали с потолка бородатым мхом. Привычные светодиодные лампы еще светили сквозь мягкую поросль, но больше света давали рои голубоватых точек, мельтешивших в воздухе. С первого же шага нога утонула по щиколотку, как в толстом ковре: тележку с бомбой пришлось оставить снаружи. Скафандр докладывал о дикой смеси экзотических газов и молекул ароматического ряда, но Миллер чуял только самого себя.

Все внутренние помещения изменились. Преобразились. Он прошел сквозь зал контроля сточных вод, как ныряльщик вплывает в подводную пещеру. Голубые огоньки роились над ним, несколько штук приклеились к скафандру и мерцали на нем. Он помедлил, прежде чем смахнуть их с лицевого щитка, опасаясь, что они размажутся, как мертвые светляки, но они просто взметнулись и опять закружились в воздухе. Мониторы восстановителей воздуха все еще мерцали и перемигивались, тысячи тревожных огоньков подсвечивали кружево протомолекулы, затянувшее панели. Где-то поблизости текла вода.

Джули была в аварийном расчетном узле, на ложе из темных нитей, протянувшихся от ее позвоночника и неотличимых от сказочной подушки ее собственных невесомых волос. Крошечные голубые точки светились на ее лице, на плечах, на груди. Костные шпоры, прорвавшие кожу, срослись в высокие, почти архитектурные арки над ней. Ноги пропали, затерялись в черной чужой паутине: она напомнила Миллеру русалку, променявшую свой хвост на космическую станцию. Глаза ее были закрыты, но он видел, как они двигаются под веками. И она дышала.

Миллер стоял над ней. Ее лицо не было лицом Джули из его фантазий. У настоящей женщины оказался более широкий подбородок, и нос не такой прямой, как ему помнилось. Он не замечал, что плачет, пока не попытался смахнуть слезы, ударив перчаткой о щиток шлема. Пришлось поморгать, чтобы зрение прояснилось.

Столько времени. Такой путь. И вот к чему он пришел.

— Джули, — сказал он, опустив свободную руку ей на плечо. — Эй, Джули, просыпайся. Мне придется тебя разбудить.

Аптечка была при нем. Он мог бы впрыснуть ей адреналин или амфетамины, а вместо этого ласково тормошил, как тормошил Кандес сонным воскресным утром, когда та еще была его женой в далекой, почти забытой жизни. Джули нахмурилась, открыла и закрыла рот.

— Джули. Надо просыпаться.

Она застонала и подняла бессильную руку, чтобы отмахнуться.

— Вернись ко мне, — сказал он. — Пора возвращаться.

Она открыла глаза. Уже не человеческие глаза — в белке свились черные и красные волокна, радужка светилась голубым, как те светляки. Перестала быть человеком, но осталась Джули. Ее губы беззвучно шевельнулись. А потом она произнесла:

— Где я?

— На станции Эрос, — сказал Миллер. — Только она уже не та, что раньше. И даже не там, где раньше, но…

Он попробовал рукой постель из нитей и решился пристроиться на краешек. Тело ныло от усталости и ощущалось легче, чем должно было. Не так, как при микрогравитации. Неестественная легкость не имела отношения к усталому телу.

Джули еще раз попробовала заговорить, сбилась, сделала усилие и начала снова:

— Кто вы?

— Да, мы ведь формально не знакомы, верно? Меня зовут Миллер. Я работал детективом на службу безопасности «Звездной Спирали» на Церере. Твои родители нас наняли, хотя это было скорее через «друзей наверху». Мне полагалось тебя найти, сграбастать и отправить обратно в колодец.

— Заказ на похищение? — Ее голос окреп, взгляд сосредоточился.

— Обычное дело, — ответил Миллер и вздохнул. — Хотя я его вроде как завалил.

Веки затрепетали, закрылись, но она продолжала разговор:

— Со мной что-то случилось.

— Да, это точно.

— Я боюсь.

— Нет, нет, нет. Не бойся. Все хорошо. Правда, все перевернулось вверх ногами, но это ничего. Слушай, сейчас вся станция несется к Земле. Очень быстро.

— Мне снилась гонка. Я возвращалась домой.

— Да, только нам надо остановиться.

Ее глаза опять открылись. Она выглядела потерянной, измученной, одинокой. Из уголка глаза скатилась слеза, мерцающая голубым светом.

— Дай мне руку, — попросил Миллер. — Нет, правда, я хочу, чтобы ты за меня кое-что подержала.

Она медленно подняла руку — водоросль в тихом течении. Он взял свой терминал, вложил ей в ладонь и прижал большой палец к кнопке «мертвой руки».

— Просто держи вот так. Не отпускай.

— Что это? — спросила она.

— Долго объяснять, просто не отпускай.

Тревожный сигнал заорал на него, когда он разгерметизировал шлем. Он отключил сигнализацию. Запах был странным: уксусный, тминный, с сильной примесью мускуса, напомнившей ему о животном в спячке. Джули смотрела, как он отстегивает перчатки. Протомолекула уже вцепилась в него, пробуравила кожу и роговицу глаз, приготовилась сделать с ним то, что сделала с Эросом. Ему было все равно. Он забрал у нее терминал и сплел свои пальцы с ее.

— Ты — водитель этого автобуса, Джули, — произнес он. — Ты знаешь? Я хочу сказать, чувствуешь?

Пальцы у нее были прохладными, но не холодными.

— Я чувствую… что-то, — отозвалась она. — Голод? Нет, не голод, хотя… мне чего-то хочется. Хочется вернуться на Землю.

— Этого нельзя. Тебе нужно изменить курс, — сказал Миллер. «Что там говорил Холден? „Отдай ей Венеру“». — Поворачивай к Венере.

— Оно не того хочет, — возразила Джули.

— Другого мы ему предложить не можем, — ответил Миллер и чуть погодя добавил: — Нам нельзя домой. Нам нужно на Венеру.

Она долго молчала.

— Ты — боец, Джули. Ты никогда никому не позволяла решать за тебя. Не начинай и теперь. Если мы пойдем к Земле…

— Оно и их съест. Как съело меня.

— Да.

Она взглянула на него.

— А что будет на Венере?

— Возможно, мы умрем. Но не захватим с собой множества других людей и будем уверены, что никто не заполучит эту дрянь. — Он обвел рукой грот вокруг них. — А если не умрем… ну, это будет интересно.

— Не знаю, смогу ли я.

— Сможешь. Ты умнее, чем то, что все это натворило. Ты управляешь. Веди нас к Венере.

Светляки взвихрились над ними, голубой свет чуть запульсировал: ярко-тускло, ярко-тускло. Миллер видел по ее лицу — она решилась. Огоньки вокруг них вспыхнули ярче, грот озарился мягким голубым сиянием, потом оно померкло, и снова все стало как было. Миллер ощутил, как саднит в глубине горла, словно первое предупреждение о простуде. Он задумался, хватит ли у него времени деактивировать бомбу. А потом он посмотрел на Джули. Джульетта Андромеда Мао. Пилот АВП. Наследница престола корпорации «Мао — Квиковски». Зародышевый кристалл будущего, какое ему и не снилось. Времени у него хватит с избытком.

— Я боюсь, — сказала она.

— Не надо.

— Я не знаю, что будет.

— Никто никогда не знает. И, слушай, ты же будешь не одна.

— Я чувствую что-то в мыслях. Оно чего-то хочет. Я не понимаю. Оно такое большое.

Он задумчиво поцеловал ей руку. В глубине живота зарождалась настоящая боль. Болезненное чувство. Короткий приступ тошноты. Первые схватки перерождения в Эрос.

— Не тревожься, — сказал он. — Все у нас будет хорошо.

Глава 55 Холден

Холдену снился сон.

Он часто видел сны наяву и, когда обнаружил себя на кухне родительского дома в Монтане, беседующим с Наоми, сразу понял, что это сон. Ему не удавалось хорошенько понять, что она говорит, но она все смахивала волосы с лица, жуя печенье и запивая чаем. И хотя сам он не мог даже взять печенину в руки, не то что откусить, зато чувствовал запах и очень ясно вспоминал вкус шоколадного овсяного печенья, которое делала мама Элиза.

Это был хороший сон.

Кухня полыхнула красным, и нечто переменилось. Холден ощутил, как что-то пошло не так, почувствовал, как теплая греза соскальзывает в кошмар. Он пытался заговорить с Наоми, но слова не складывались. Комната снова замигала красным, а Наоми как будто не замечала. Он встал, прошел к кухонному окну и выглянул. При третьей вспышке он увидел, чем она вызвана. Метеоры падали с неба, оставляя за собой огненные хвосты цвета крови. Откуда-то он знал, что это обломки Эроса, разбившегося в атмосфере. Миллер не справился. Ракетная атака сорвалась.

Джули вернулась домой.

Он обернулся, чтобы сказать Наоми: «Беги!» — но черные плети проломили пол и обвились вокруг нее, пронизали ее тело во многих местах. Они выливались у нее изо рта и из глаз.

Холден хотел броситься к ней, помочь, но не мог двинуться с места и, опустив взгляд, увидел, как проросшие щупальца охватили и его. Одно обвилось вокруг пояса и держало. Другие втискивались ему в рот.

Он проснулся с воплем в темном помещении, освещавшемся красными вспышками. Что-то удерживало его за пояс. В панике он начал срывать это что-то, едва не содрав ногти на левой руке, пока трезвый рассудок не напомнил, где он. В рубке, в кресле поста, пристегнулся, как положено при невесомости.

Он сунул палец в рот, пососал пострадавший ноготь, обломанный о крепление кресла, и глубоко подышал носом. На палубе было пусто. Наоми спала внизу, в своей каюте. Алекс с Амосом, свободные от вахты, надо полагать, тоже спали. Они несколько дней не отдыхали во время гонки за Эросом на высоком ускорении. Холден скомандовал всем отбой и вызвался на первую вахту.

А потом, как видно, задремал. Нехорошо.

Рубка снова вспыхнула красным. Холден тряхнул головой, разгоняя остатки сна, и сосредоточил взгляд на панели. На ней пульсировал красный огонек, и Холден постукал по экрану, вызывая меню. Это была панель угроз. Кто-то запятнал его прицельным лазером.

Открыв дисплей, он включил активные сенсоры. Единственным кораблем на ближайшие миллионы километров оказался «Рави», и на экране мигал огонек его вызова. Открыв связь, он через секунду услышал голос Макбрайд:

— «Росинант», прекратите маневрирование, откройте внешний люк и приготовьтесь принять десант.

Холден хмуро уставился на панель. Что за дикие шутки?

— Макбрайд, это Холден. Что вы сказали?!

Ее отрывистый ответ не внушал оптимизма.

— Холден, откройте внешний шлюз и приготовьтесь к высадке. Если активируется хоть одна оборонительная система, я расстреляю ваш корабль. Как поняли?

— Не понял, — отозвался он, не сдержав обиды. — Совершенно не понял. И не дам вам себя захватить. Что за чертовщина?

— Я получила приказ Командования ООН взять контроль над вашим кораблем. Вы обвиняетесь во вмешательстве в военные операции ООН, в незаконной передаче кодов и множестве других преступлений. Мне сейчас некогда зачитывать весь список. Если вы немедленно не сдадитесь, мне придется открыть огонь.

— О! — сказал Холден. ООН увидела, что ее ракеты меняют курс, попыталась их перепрограммировать и обнаружила, что они не слушаются.

Конечно, они забеспокоились.

— Макбрайд, — помолчав, заговорил Холден. — Высаживать к нам абордажную команду бесполезно. Мы вам этих ракет вернуть не сможем. Да это и не нужно. Они просто идут малость кружным путем.

Смешок Макбрайд очень походил на короткий лай злобной собаки, готовой укусить.

— Кружным путем? — повторила она. — Вы передали три тысячи пятьсот семьдесят три высокоточные термоядерныемежпланетные баллистические ракеты предателю и военному преступнику!

На обдумывание у Холдена ушла минута.

— Вы о Фреде? Мне кажется, «предатель» — несколько сильно…

Макбрайд оборвала его.

— Деактивируйте ложные передатчики, уводящие наши ракеты от Эроса, и активируйте позывные с поверхности, или мы расстреляем ваш корабль. На исполнение у вас десять минут.

Связь прервалась щелчком. Холден бросил на консоль злобный, недоверчивый взгляд и включил боевую тревогу. Палубные огни по всему кораблю загорелись яростным красным светом. Трижды рявкнула сирена. Алекс взлетел по трапу меньше чем через две минуты, а Наоми, отстав от него на полминуты, бросилась прямо в кресло командного поста.

Алекс заговорил первым.

— «Рави» в четырехстах километрах, — сообщил он. — По показаниям ладара труба открыта, и он держит нас на прицеле.

Отчетливо артикулируя каждое слово, Холден проговорил:

— Не — подчеркиваю, не — открывать нашей трубы и не пытаться взять на прицел «Рави». Просто не своди с него глаз и приготовься к мерам обороны, если покажется, что он собирается стрелять. Никаких провокаций.

— Заводить глушилку? — спросила Наоми.

— Нет, это тоже могут принять за агрессию. Но подготовь пакет защиты и держи палец на кнопке, — велел Холден. — Амос, ты в машинном?

— Роджер, кэп. Здесь все готово.

— Доведи реактор до ста процентов и возьми себе контроль за ОТО. Если увидишь на панели красную точку, тут же открывай огонь. Ясно?

— Роджер, — подтвердил Амос.

Холден выдохнул сквозь зубы и снова открыл связь с «Рави».

— Макбрайд, говорит Холден. Мы не сдаемся, отказываемся принять на борт вашу абордажную команду и не намерены подчиняться вашим требованиям. Что дальше?

— Холден, — отозвалась Макбрайд, — вы прогреваете реактор. Готовитесь к бою?

— Нет, просто хотим уцелеть. А что, будет бой?

Еще один резкий лающий смешок.

— Холден, — спросила Макбрайд, — почему это мне кажется, что вы не принимаете нас всерьез?

— О, ничего подобного, — убедительно произнес Холден. — Я не хочу, чтобы вы меня убили, и, вы не поверите, не хочу убивать вас. Ракеты пошли кружным путем, но из-за этого нам не стоит жечь друг друга. Я не могу удовлетворить ваши требования и не желаю провести следующие тридцать лет в военной тюрьме. Вы ничего не выиграете, расстреляв нас, однако, если до этого дойдет, я буду защищаться.

Макбрайд отрубила связь.

— Капитан, — позвал Алекс, — «Рави» начинает двигаться. Маневровый искрит. Думаю, они готовятся к атаке.

Дерьмо! Холден был так уверен, что сумеет ее отговорить.

— Ладно, переходи к обороне. Наоми, запускай свой пакет. Амос, держишь палец на кнопке?

— Готов, — отозвался Амос.

— Не нажимай, пока не увидишь снаряда. Не надо их провоцировать.

Резкая перегрузка втиснула его в кресло. Алекс перешел к маневрированию.

— На такой дальности я, может, и сумею увернуться, сбить им прицел, — сказал пилот.

— Уворачивайся и открой трубы.

— Роджер. — Профессиональное спокойствие пилота не скрыло возбуждения от предстоящего боя.

— Я сбила им прицел, — сказала Наоми. — Лазер у них и близко не дотягивает до «Роси». Я просто завалила его шумами.

— Ура раздутому военному бюджету марсиан, — ответил ей Холден.

Корабль внезапно задергался в серии резких маневров.

— Черт, — сдавленным от перегрузки голосом процедил Алекс, — «Рави» открыл огонь из ОТО.

На своем дисплее Холден увидел длинную жемчужную нить приближающихся снарядов. Выстрел прошел мимо — «Роси» показывал расстояние между кораблями в триста семьдесят километров — слишком далеко, чтобы компьютерная система зацепила бешено маневрирующий корабль баллистическими снарядами с другого бешено маневрирующего корабля.

— Ответный огонь? — прокричал по связи Алекс.

— Нет, — выкрикнул в ответ Холден. — Если бы она хотела нас убить, пустила бы торпеды. Не давай ей повода захотеть.

— Кэп, мы ее переигрываем, — сказал Алекс. — У «Рави» просто не хватает скорости. Расчет цели будет готов через минуту.

— Роджер, — ответил Холден.

— Стрелять? — Дурацкий ковбойский акцент в голосе Алекса от напряжения почти пропал.

— Нет.

— Их прицельный лазер отключился, — сказала Наоми.

— Что означает, что они не надеются прорваться сквозь нашу глушилку, — ответил Холден, — и переключились на радарное слежение.

— Менее точное, — с надеждой заметила Наоми.

— Корвет вроде этого несет не меньше дюжины торпед. Чтобы нас убить, хватит одного попадания. А на такой дальности…

Тихий гудок с панели угроз сообщил ему, что «Роси» рассчитал обстрел «Рави».

— Есть гудок! — выкрикнул Алекс. — Стрелять?

— Нет! — сказал Холден. Он знал, что сейчас внутри «Рави» звучит громкое тревожное предупреждение. «Остановись, — всей душой пожелал Холден. — Не заставляй себя убить».

— О, — тихо выдохнул Алекс. — Хо.

Почти одновременно с ним Наоми окликнула его сзади:

— Джим?

Он не успел спросить, потому что Алекс перешел на общую связь.

— Эй, капитан, Эрос вернулся!

— Что? — В голове у Холдена мелькнула дикая картина: астероид, словно злодей из комикса, подкрадывается к двум сцепившимся кораблям.

— Да-да, — подтвердил Алекс, — Эрос. Только что выскочил на радарный экран. Что бы там ни блокировало наши сенсоры, сейчас оно прекратилось.

— Что он делает? — спросил Холден. — Дай мне курс!

Наоми вывела данные слежения на свой экран и принялась обрабатывать, но Алекс справился на несколько секунд быстрее.

— Ага, — сказал он. — Очень похоже. Он меняет курс. По-прежнему направляется к Солнцу, но уклоняется от Земли.

— Если он удержит курс и скорость, — добавила Наоми, — я бы сказала, что он попадет на Венеру.

— Ух, — вырвалось у Холдена. — Я же пошутил.

— Шутка удалась, — сказала Наоми.

— Ну так скажите кто-нибудь Макбрайд, что ей уже ни к чему в нас стрелять.

— Да, — задумчиво протянул Алекс, — а ведь если мы заставили те ракеты перестать слушаться, значит, мы их и отрубить не сможем. Хотел бы я знать, куда Фред их скинет?

— Черт его знает, — вклинился Амос. — Но Землю он разоружил. Получится ужасно неловко.

— Непредвиденные последствия, — вздохнула Наоми. — Так всегда бывает.

Ни одно событие в истории не освещалось и не записывалось так широко, как столкновение Эроса с Венерой. К тому времени, как астероид достиг второй от Солнца планеты, на ее орбите обосновалось множество кораблей. Военные пытались отогнать гражданских, но тщетно. Те задавили их числом. Видео падения Эроса поймали армейские камеры, телескопы гражданских кораблей, обсерватории двух планет и пяти лун.

Холден хотел бы оказаться там, чтобы увидеть все вблизи, но Эрос, отвернув, набрал скорость, словно астероиду, увидевшему конец пути, не терпелось закончить странствие. Холден с командой смотрели видео по новостям, сидя в камбузе «Роси». Амос раскопал где-то бутылку эрзац-текилы и щедрой рукой разлил ее по кофейным чашкам. Алекс направил корабль к Тихо на мягкой трети g. Спешить было уже некуда.

Все кончилось, они могли смотреть салют.

Холден дотянулся до руки Наоми и крепко сжал ее, когда астероид вышел на орбиту Венеры и словно остановился. Он, кажется, чувствовал, как затаило дыхание все человечество. Никто не знал, что теперь сделает Эрос… нет, Джули. Никто не говорил с Миллером после того последнего разговора с Холденом, и ручной терминал Миллера не отвечал. Никто не мог сказать, что произошло на астероиде.

Конец был прекрасен.

Эрос на орбите вокруг Венеры раскрылся, как коробочка-головоломка. Гигантский астероид раскололся на дюжину кусков, растянувшихся вдоль экватора планеты длинным ожерельем. Потом каждый из дюжины раскололся еще на дюжину, и еще, и блестящее облако частиц-семян затянуло всю поверхность планеты, чтобы исчезнуть в толстом слое облачности, всегда скрывавшем Венеру от взглядов.

— Ух ты! — едва ли не благоговейно протянул Амос.

— Роскошное зрелище, — сказала Наоми. — Чуточку тревожное, но пышное.

— Они не останутся там навсегда, — сказал Холден.

Алекс вытряхнул в себя последние капли текилы из чашки и долил из бутылки.

— Ты это о чем, кэп? — спросил он.

— Ну, я просто гадаю. Но не думаю, чтобы те, кто создал протомолекулу, хотели всего лишь сохранить ее здесь. Это была часть большого плана. Мы спасли Землю, Марс и Пояс. Вопрос, что произойдет дальше.

Наоми с Алексом переглянулись. Амос поджал губы. На экране Венера заблестела от играющих по всей планете молний.

— Кэп, — сказал Амос, — не порти мне выпивку!

Эпилог Фред

Фредерик Люциус Джонсон. Бывший полковник вооруженных сил Земли, палач станции Андерсон, а теперь еще и станции Тот. Неизбранный премьер-министр АВП. Он десяток раз смотрел в лицо своей смерти, терял друзей — убитых, разошедшихся с ним в политике, предавших. Он пережил четыре покушения, из которых известно было только о двух. Он с одним столовым ножом прикончил вооруженного пистолетом убийцу. Он отдавал приказы, унесшие сотни жизней, и отвечал за свои решения.

И все-таки перед публичными выступлениями он до сих пор чертовски нервничал. Нелепо, но факт.

«Леди и джентльмены, мы стоим на перекрестке дорог…»

— На приеме будет генерал Себастьян, — сказала секретарша. — Не забудьте: о муже ее не спрашивать.

— Почему? Я ведь его не убивал. Или убил?

— Нет, сэр. У него шумный адюльтер, и генерал несколько чувствительна к этому вопросу.

— Тогда, вероятно, она захочет, чтобы я его убил.

— Можете предложить, сэр.

Зеленый зал на самом деле оказался отделан в красный и охру; здесь была черная кожаная кушетка, зеркальная стена и стол с гидропонной клубникой и тщательно минерализованной водой. Глава службы безопасности Цереры, суровая женщина по имени Шаддид, три часа назад проводила его от дока к месту конференции. С тех пор он расхаживал — три шага, поворот, три шага обратно, — как капитан древнего линкора на мостике.

По всей станции в собственных комнатах разместились представители недавно воевавших сторон с личными секретарями. Большинство ненавидело Фреда, но это было не слишком серьезно. Кроме того, большинство его боялось. Конечно, не из-за его положения в АВП. Из-за протомолекулы.

Политический раскол между Землей и Марсом, возможно, устранить не удастся: верность земных сил «Протогену» толкнула их на предательство, последствия которого не загладить извинениями, да и слишком много жизней потеряла каждая сторона, чтобы будущий мир когда-нибудь стал похожим на прежний. Кое-кто в АВП по наивности радовался, надеясь, что планеты столкнутся к выгоде Пояса. Фред был не настолько глуп. Если три силы — Земля, Марс и Пояс — не добьются настоящего мира, они неминуемо скатятся в настоящую войну. Хотя если Земля и Марс видели в Поясе не более чем досадную помеху, которую можно было спихнуть ногой, разделавшись с настоящим врагом… Впрочем, по правде сказать, антимарсианские настроения на Земле сейчас были сильнее, чем в период открытой войны, а на Марсе оставалось всего четыре месяца до выборов. Значительный сдвиг в политике Марса мог или ослабить напряжение, или неизмеримо усугубить положение дел. Обеим сторонам придется шире взглянуть на вещи.

Фред остановился перед зеркалом, в сотый раз одернул мундир и поморщился.

— С каких это пор, черт меня подери, я превратился в консультанта брачной конторы? — буркнул он.

— Вы все о генерале Себастьян, сэр?

— Нет. Забудьте, что я сказал. Что еще мне нужно помнить?

— Возможно, «Синий Марс» попытается сорвать ваше выступление. Крикуны и плакаты, без оружия. Капитан Шаддид посадила нескольких «синих», но кто-то мог проскользнуть у нее между пальцами.

— Учту.

— У вас назначены интервью с двумя политическими программами и с новой станцией, базирующейся на Европе. Корреспондент с Европы, возможно, спросит о станции Андерсон.

— Учту. Что нового с Венеры?

— Там, внизу, что-то происходит, — ответила секретарша.

— Значит, она выжила.

— Вероятно, сэр.

— Потрясающе, — с горечью бросил он.

«Леди и джентльмены, мы стоим на перекрестке дорог. По одну руку весьма реальная угроза взаимного уничтожения, а по другую…

…а по другую оборотень, готовый выползти из колодца Венеры и прикончить вас всех во сне. У меня есть живые образцы, в которых ваша первая, если не единственная, надежда понять, каковы его намерения и возможности, и я запрятал их так, что просто отобрать их у меня вы не сумеете. Это единственная причина, почему хоть кто-то из вас меня слушает. Так что я рассчитываю на некоторое внимание».

Звякнул терминал секретарши, и она быстро взглянула на него.

— Капитан Холден, сэр.

— Это необходимо?

— Желательно дать ему почувствовать, что он участвует в вашем проекте, сэр. За ним известна склонность к любительским обращениям к прессе.

— Хорошо. Пригласите его.

Недели, прошедшие с тех пор, как Эрос распался на части в густых небесах Венеры, пошли Холдену на пользу, хотя следы долговременных перегрузок, испытанных «Росинантом» в погоне за Эросом, не исчезнут так скоро. Кровь из лопнувших сосудов вокруг радужки рассосалась, синяки под глазами и на шее сошли. Только замедленность походки выдавала сильную боль в суставах, хрящи которых еще не вернулись к естественной форме. В те времена, когда Фред был другим человеком, у них это называлось «перегрузочная развалочка».

— Привет, — сказал Холден. — Отлично выглядите. Видели последнюю передачу с Венеры? Хрустальная башня высотой два километра. Что вы об этом думаете?

— Сам виноват. — Фред поддержал дружеский тон. — Мог бы сказать Миллеру, чтобы взял курс на Солнце.

— Ну да, двухкилометровая хрустальная башня, торчащая из Солнца, никого бы не смутила, — согласился Холден. — Это клубника?

— Угощайся, — сказал Фред. Он с утра ничего не мог есть.

— Итак, — продолжал Холден, набив рот ягодами, — они действительно намерены предъявить мне обвинение?

— В односторонней передаче всех прав на ископаемые и разработку целой планеты по открытому радиоканалу?

— Угу, — промычал Холден.

— Я бы сказал, обвинение тебе могут предъявить законные владельцы этих прав — если удастся вычислить законных владельцев.

— Вы могли бы помочь мне выбраться? — спросил Холден.

— Я буду свидетелем защиты, — сказал Фред, — но не я составляю законы.

— Так чем вы все тут собираетесь заниматься? Что, нельзя объявить что-нибудь вроде амнистии? Мы вернули протомолекулу, разыскали на Эросе Джули Мао, спасли Землю.

— Вы спасли Землю?

— Мы помогали, — резко помрачнев, ответил Холден. Смерть Миллера все еще мучила капитана. Фред знал, что он чувствует. — Мы действовали совместными усилиями.

Секретарша Фреда кашлянула и покосилась на дверь. Им пора было идти.

— Я сделаю, что смогу, — пообещал Фред. — На мне висит много дел, но я сделаю, что смогу.

— И еще, Марс не получит обратно «Роси», — сказал Холден. — По закону о правах на спасенное имущество корабль теперь мой.

— Они будут другого мнения, но я сделаю, что смогу.

— Вы все время это повторяете.

— Это все, что я могу сказать.

— И вы им о нем расскажете, да? — сказал Холден. — О Миллере. Он этого заслужил.

— Об астере, который добровольно вернулся на Эрос, чтобы спасти Землю? Еще бы не рассказать!

— Не о каком-то «астере». О нем. О Джозефусе Алоизиусе Миллере.

Холден оторвался от дармовой клубники. Фред скрестил руки.

— Ты читал досье, — сказал Фред.

— Ну да, я не так уж много о нем знал.

— И никто о нем не знает, — сказал Фред, затем заговорил мягче. — Я понимаю, что это жестоко, но мне не нужен живой человек со всеми его сложностями. Мне нужен символ Пояса. Икона.

— Сэр, — вмешалась секретарша, — вам пора.

— Вот что нас до этого довело, — сказал Холден. — Иконы. Символы. Люди без имен. Все эти научники «Протогена» думали о биомассе и популяции. А не о Мэри, что работает в снабжении, а в свободное время разводит цветочки. Никто из них не убивал ее.

— Думаешь, они бы не смогли?

— Я думаю, если уж собирались, то должны были знать ее по имени. Знать всех по именам. И вы слишком многим обязаны Миллеру, чтобы не делать из него то, чем он не был.

Фред рассмеялся. Не смог сдержать смеха.

— Капитан, — заговорил он, — если вы хотите сказать, что я должен внести поправку в обращение к конференции и вместо повести об астере, спасшем Землю, сказать что-то вроде: «Нам случайно подвернулся коп с суицидальными наклонностями», — то вы понимаете в происходящем меньше, чем я думал. Самопожертвование Миллера — орудие, и я намерен его использовать.

— Даже если это лишит его лица? — спросил Холден. — Даже если сделает его совсем другим человеком?

— Особенно если это сделает его другим человеком, — ответил Фред. — Ты помнишь, каким он был?

Холден нахмурился, потом что-то мелькнуло в его глазах. Юмор. Воспоминание.

— Он был настоящей занозой в заднице, да?

— Этот человек мог из явления тридцати нагих ангелов божьих, возвещающих, что секс, оказывается, — вовсе не грех, сделать довольно унылое зрелище.

— Он был хорошим человеком, — сказал Холден.

— Не был, — возразил Фред. — Но он делал свое дело. А я намерен сделать свое.

— Покажите им, — попросил Холден. — И насчет амнистии. Не забудьте насчет амнистии.

Фред шел по изогнутым коридорам, секретарша держалась на шаг позади него. Конференц-зал был рассчитан на мероприятия масштабом помельче. На мелочи. На заседания по вопросам гидропоники, позволяющие ученым сбежать от жен, мужей и детей, чтобы напиться и потолковать о проращивании бобовых. На съезды шахтеров, читающих друг другу лекции по минимизации отходов и удалении пустой породы. На конкурсы студенческих оркестров. А сейчас на этих рабочих коврах, в этих каменных стенах будет твориться история. Если обшарпанные унылые залы напомнили ему о Миллере, виноват был Холден. Ибо прежде не напоминали.

Делегации расселись через проход друг от друга. Генералы, политические назначенцы и их секретари с Земли и Марса, две великие силы, сошедшиеся по его приглашению на Церере, в Поясе. На территории, ставшей нейтральной, потому что ни одна из сторон не принимала ее всерьез. Весь ход истории вел их сюда, к этому мгновению, а теперь в ближайшие несколько минут Фреду предстояло изменить его курс. Страх пропал. Улыбнувшись, он шагнул на возвышение, на место оратора.

На кафедру.

Редкие, вежливые аплодисменты. Несколько улыбок, несколько хмурых лиц. Фред улыбался. Он больше не был человеком. Он стал иконой, символом. Повестью о самом себе и о силах, сошедшихся в игре в Солнечной системе.

И на миг он почувствовал искушение. В паузе между вздохом и первым словом он задумался, что было бы, если б он отказался от заготовленной речи и заговорил о себе как о человеке и о почти незнакомом ему Джо Миллере, об ответственности, которую они несли вместе, о настоящих, небезупречных, сложных людях, какими они были на деле.

Эта был бы благородный путь к поражению.

— Леди и джентльмены, — сказал он. — Мы стоим на перекрестке дорог. По одну руку — весьма реальная угроза взаимного уничтожения. По другую…

Он выдержал эффектную паузу.

— …по другую — звезды.

Джеймс Кори ВОЙНА КАЛИБАНА

Бестеру и Кларку, которые привели нас сюда.

Пролог Мэй

— Мэй? — позвала мисс Керри. — Отложи, пожалуйста, рисование, тебя ждет мама.

Девочка не сразу поняла учительницу — не потому, что слова были непонятные, в четыре года она уже не лепетала, как маленькая, — а потому, что они не вписывались в ее картину мира. Мама не могла прийти за ней. Мамочка улетела с Ганимеда на станцию Церера, потому что, как сказал папа, ей нужно было немножко времени для себя. Потом сердце у Мэй часто забилось: «Она вернулась!»

— Мама?

Колени мисс Керри загораживали вид на дверь в раздевалку от сидевшей за маленьким мольбертом Мэй. Руки у художницы были липкими от краски: она рисовала пальцами, и на ее ладонях закручивались красные, синие и оранжевые вихри. Девочка наклонилась вперед и уцепилась за ногу мисс Керри — чтобы отодвинуть ее и заодно ловчее подняться.

— Ой! — вскрикнула мисс Керри.

Мэй посмотрела на пятно краски, оставшееся на брюках. Широкое темное лицо учительницы выражало сдержанный гнев.

— Извините, мисс Керри.

— Все хорошо. — Интонации голоса женщины означали, что ничего хорошего в этом нет, но наказывать Мэй она не будет. — Пожалуйста, вымой руки и собери краски. А я сниму картину — ты можешь подарить ее маме. Это собачка?

— Это космический монстр.

— Очень славный космический монстр. А теперь, милая, пожалуйста, вымой руки.

Мэй кивнула и, взметнув полы халатика, побежала в ванную.

— И не прикасайся к стенам.

— Извините, мисс Керри.

— Ничего страшного, только, когда отмоешь руки, убери и это пятно.

Мэй до предела повернула кран. Краски, смешавшись, потекли с рук. Вытирая ладошки, девочка уже и думать не думала, чтобы не закапать пол. Казалось, сила тяжести сместилась и повлекла ее к двери в прихожую. Другие ребята, заразившись волнением Мэй, следили, как та отскребает цветное пятно со стены — почти начисто, — потом складывает баночки с красками в коробку, а коробку ставит на полку. Халат она стянула через голову, не дожидаясь помощи мисс Керри, и запихнула его в бачок утилизатора.

В прихожей рядом с мисс Керри стояли двое взрослых, но мамы Мэй здесь не оказалось. Незнакомая женщина опасливо держала наотлет от себя космического монстра и вежливо улыбалась. Вторым взрослым был доктор Стрикланд.

— Нет, с туалетом она очень хорошо освоилась, — говорила мисс Керри. — Конечно, время от времени случаются промахи…

— Конечно, — согласилась женщина.

— Мэй! — воскликнул доктор Стрикланд, подхватив ее на руки. Ростом он был больше папы и пахнул солью.

Качнув Мэй, доктор пощекотал ей бока, и девочка зашлась смехом.

— Большое вам спасибо, — сказала женщина.

— Приятно было познакомиться. — Мисс Керри пожала женщине руку. — Мы рады, что Мэй занималась в нашей группе.

Доктор Стрикланд все щекотал Мэй, пока за ними не закрылась дверь «Монтессори». Только тогда девочка перевела дыхание.

— А где мама?

— Ждет нас, — ответил доктор Стрикланд. — Мы отведем тебя к ней.

Новые переходы Ганимеда строились широкими и богатыми. Воздухоочистители здесь были почти без надобности, потому что из множества больших гидропонных горшков расходились вверх и в стороны острые как ножи листья пальм арека. Вдоль стен вились широкие желто-полосатые листья чертова плюща, а в самом низу торчали незатейливые клинья тещиного языка. Лампы полного спектра сияли белым золотом. Папа говорил, что именно так светит Солнце на Землю, и Мэй представляла себе планету в виде паутины зеленых коридоров с солнечными полосами в ярко-синем небе-потолке. Ей казалось, что на стены там можно карабкаться и не останавливаться, пока не захочешь.

Мэй склонила голову на плечо доктору Стрикланду и, поглядывая ему за спину, называла все знакомые растения. Sansevieria trifasciata. Epipremnum aureum. Папа всегда улыбался, когда она правильно произносила названия. А когда она делала это, оставаясь одна, то успокаивалась.

— Еще? — спросила женщина. Она была красивая, но Мэй не нравился голос.

— Нет, — ответил доктор. — Мэй последняя.

— Chisalipodocarpus lutescens, — проговорила Мэй.

— Хорошо, — сказала женщина и тихо повторила: — Хорошо.

Чем ближе они поднимались к поверхности, тем уже становились коридоры. Старые тоннели выглядели грязнее, хотя на самом деле грязи в них не было. Просто ими дольше пользовались. Здесь, в жилых отсеках и лабораториях, обитали бабушки и дедушки Мэй, когда прилетели на Ганимед. В те времена глубже них ничего не было. Сейчас воздух здесь пах необычно, а воздухоочистители трудились вовсю, гудя и постукивая.

Между собой взрослые не разговаривали, но время от времени доктор Стрикланд вспоминал о Мэй и обращался к ней с вопросами: какой мультик по станционному телевидению ей больше всего нравится? с кем она дружит в группе? что сегодня ела на обед? Мэй ждала от него других, привычных вопросов и уже заготовила ответы.

«В горле у тебя не першит?» — «Нет».

«Ты просыпаешься потная?» — «Нет».

«У тебя в попке на этой неделе была кровь?» — «Нет».

«Ты принимаешь лекарства два раза в день?» — «Да».

Но в этот раз доктор Стрикланд ничего такого не спрашивал. Коридоры, которыми они проходили, становились все более старыми и узкими, так что женщине пришлось отстать, чтобы пропускать идущих навстречу людей. Картинку Мэй она все еще держала в руках, свернув в трубку, чтоб не измять.

Доктор Стрикланд остановился у двери без надписи, пересадил Мэй на другой локоть и достал из кармана брюк ручной терминал. Он набрал что-то в программе, которой Мэй раньше никогда не видела, и дверь открылась, хлопнув клапанами герметизации, совсем как в старых фильмах. Коридор за дверью был полон мусора и старых металлических ящиков.

— Это не больница, — сказала Мэй.

— Это особая больница, — ответил доктор. — По-моему, ты здесь еще не бывала, верно?

Мэй решила, что это не похоже на больницу. Скорее на заброшенные тоннели «трубы», о которых ей иногда рассказал папа. Заброшенные пустоты, которые жители Ганимеда использовали теперь только под склады. Правда, в конце коридора обнаружился шлюз, а помещения за ним больше походили на больницу. Здесь было чище и пахло озоном, как в карантинных боксах.

— Мэй! Привет, Мэй!

Ее окликнул один из старших мальчиков, Сандро. Ему скоро будет пять. Мэй помахала знакомому, когда доктор Стрикланд проходил мимо. Ей стало спокойнее при виде старших ребят. Раз они здесь, наверное, все в порядке, хоть эта женщина и не ее мама. Кстати…

— Где моя мама?

— Мы встретимся с твоей мамой через несколько минут, — сказал доктор Стрикланд. — Только прежде надо сделать пару небольших дел.

— Нет, — сказала Мэй, — я не хочу.

Он пронес ее в комнату, чем-то похожую на врачебный кабинет, только здесь на стенах не было мультяшных львов и столы не изображали ухмыляющихся бегемотиков. Поставив Мэй на смотровой стол, доктор Стрикланд потрепал ее по голове. Мэй сложила руки на груди и недовольно поморщилась.

— Я хочу к маме. — Она раздраженно крякнула, подражая отцу.

— Хорошо, побудь пока здесь, а я посмотрю, что можно сделать, — улыбнулся ей доктор Стрикланд. — Ага?

— Думаю, пора стартовать. Свяжись с рубкой, загружайся и уходим.

— Я дам им знать. Подожди здесь.

Женщина кивнула, и доктор Стрикланд направился к двери. Женщина склонила к Мэй красивое лицо — совсем без улыбки. Девочке это не понравилось.

— Отдай мою картину, — сказала она. — Это не для тебя, а для мамы.

Женщина, словно только сейчас вспомнив, взглянула на рулон и развернула бумагу.

— Это мамин космический монстр, — пояснила Мэй. Теперь женщина улыбнулась, протянула ей картину, и Мэй поспешно выхватила свое творение. При этом бумага немного помялась, но девочке было все рано. Она снова скрестила руки, поморщилась и крякнула, как папа.

— Ты любишь космических монстров, детка? — спросила женщина.

— Я хочу к маме!

Женщина шагнула к Мэй. Он нее пахло искусственными цветами. Обхватив девочку жесткими тонкими пальцами, она спустила ее на пол.

— Идем, детка. Я тебе что-то покажу.

Когда женщина отошла, Мэй заколебалась. Женщина ей не нравилась, но оставаться одной нравилось еще меньше. Она побрела следом. Женщина прошла по короткому коридору, набрала код, и большая металлическая дверь, похожая на старую крышку шлюза, откинулась. В новой комнате было холодно. Мэй это тоже не понравилось. Здесь не оказалось смотровых столов, только большой стеклянный ящик вроде аквариума, но без воды, и внутри была вовсе не рыба. Женщина поманила Мэй ближе и, когда девочка подошла, резко стукнула в стекло.

Существо внутри оглянулось на звук. Это оказался мужчина, но совсем голый, и кожа у него не походила на кожу. Голубые глаза светились, словно в голове у него горела лампочка. И еще у него было что-то не так с руками.

Он потянулся к стеклу, и Мэй завопила.

Глава 1 Бобби

— Снупи^[44] опять в наряде, — сказал рядовой Хиллман. — Верно, он здорово разозлил свое начальство.

Сержант артиллерии Марсианского десантного корпуса Роберта Драпер увеличила изображение на налобном дисплее и взглянула в сторону, куда указывал Хиллман. В двух тысячах пятистах метрах от них на фоне сияющего купола маневрировала команда из четырех десантников ООН. Купол теплицы, охраняемый их нарядом, точь-в-точь походил на теплицу, за которую отвечала Роберта и ее люди.

У одного из ооновцев по сторонам шлема темнели черные кляксы — словно уши бигля.

— Точно, Снупи, — согласилась Бобби. — Сегодня он во всех патрулях. Интересно, что натворил?

Наряд по охране теплиц на Ганимеде вынуждал всеми способами разгонять скуку. В том числе — рассуждая о жизни солдат другой стороны.

«Другой стороны»… Полтора года назад не было никаких сторон. Внутренние планеты составляли одну большую, счастливую, малость беспорядочную семью. Потом случилась «история с Эросом», и вот две сверхдержавы разделили между собой Солнечную систему и никак не хотели уступить друг другу Ганимед — хлебную житницу Юпитера.

Ганимед единственный из всех лун обладал магнитосферой, и только на нем оранжерейные посевы могли выдержать жесткое излучение в поясе Юпитера, да и то купола и гражданское население приходилось защищать от восьми ежедневных вспышек, бьющих с поверхности планеты по ее спутникам.

Скафандр, надетый на Бобби, позволял пройти через воронку от ядерного взрыва спустя всего минуту после вспышки. Защищал он и от жара Юпитера.

За спинами патрульных-землян мягко сияли солнечные лучи, уловленные огромными зеркалами на орбите. Большую часть земных растений не спасли бы от солнечного голодания и зеркала. Выжить в этих отраженных лучах могли только модифицированные ганимедскими учеными сорта.

— Скоро заход, — заметила Бобби, поглядывая на землян, окруживших свою караульную будку, и понимая, что те тоже наблюдают за ней. Кроме Снупи она узнала Коротышку — получившего (или получившую) прозвище за рост не больше метра с четвертью. Бобби задумалась, какой кличкой наделили ее саму. Возможно, Большая Краснуха. Ее скафандр был окрашен в маскировочную расцветку для поверхности Марса. Бобби слишком мало прослужила на Ганимеде, чтобы успеть перекрасить его в серый с белыми разводами.

За пять минут одно за другим погасли орбитальные зеркала: Ганимед на несколько часов скрылся за Юпитером. Сияние оранжереи позади Бобби сменилось химическим голубым светом. Сила света не слишком изменилась, но странно, неуловимо сдвинулись тени. Солнце над ними — отсюда не столько диск, сколько очень яркая звезда — вспыхнуло, входя в гало Юпитера, и на минуту выявило тонкое кольцо планеты.

— Они уходят, — сказал капрал Тревис. — Снупи уносит задницу, бедняга. Может, и мы причалим?

Бобби оглядела монотонные серые льды Ганимеда. Холод ощущался даже сквозь усовершенствованный скафандр.

— Не получится.

Ее люди поворчали, но цепочкой последовали за ней в обход купола — медленно, шаркая от низкой гравитации. Кроме Хиллмана и Тревиса, в наряде с нею был зеленый новичок Гураб. Этот уроженец долины Маринера, хоть и провел в десанте примерно полторы минуты, ворчал не тише других.

Бобби их не винила. Бессмысленная работа. Способ занять делом марсианских солдат на Ганимеде. Если земляне вознамерятся захватить спутник, четверка ворчунов на куполе теплицы им не помешает. На орбите столпились десятки военных кораблей Земли и Марса, и если напряжение прорвется, то здесь, внизу, они узнают об этом, только увидев падающие бомбы.

Купол слева от нее поднимался почти на полкилометра: треугольные стеклянные панели разделялись поблескивающей арматурой медного цвета, превращая все сооружение в подобие клетки Фарадея.^[45] Внутри Бобби бывать не доводилось. Ее прикомандировали с Марса для усиления группировки на внешних планетах и с первых же суток ежедневно гоняли в пеший патруль. Ганимед представлялся ей космопортом, маленькой базой марсиан, и она научилась называть домом даже крошечный пост охраны.

Шаркая вокруг купола, Бобби озирала унылый ландшафт. Виды Ганимеда менялись только в результате катастроф. Поверхность состояла большей частью из силикатных пород и водяного льда, немногим более теплого, чем космос. Кислородная атмосфера была такой разреженной, что на промышленном предприятии сошла бы за вакуум. Здесь не существовало выветривания и эрозии. Ганимед менялся, когда метеорит падал на его поверхность или когда более теплая вода прорывалась из жидкого ядра наверх, на миг-другой образуя озера. И первое и второе случалось не так уж часто. Дома, на Марсе, пыль и ветер ежечасно создавали новый ландшафт, а здесь Бобби изо дня в день топтала собственные следы, и, если однажды она покинет это место, следы переживут ее. Бобби находила подобное жутковатым, но, конечно, не выдавала страха.

Сквозь привычное шипение и погромыхивание усиленной брони пробился ритмичный скрип. Бобби почти всегда заглушала диагностику скафандра в шлеме. Из нее изливалось столько информации, что часовой узнавал обо всем на свете — только не о том, что было у него перед носом. Сейчас она усилила звук, пролистала страницы на дисплее морганием и движением глаз. Желтый сигнал предупреждал, что в тяге левого коленного сустава кончается гидравлическая жидкость. Возможно, где-то случилась утечка, но такая мелкая, что скафандр ее не ловит.

— Эй, ребята, одну минутку, — позвала Бобби. — Хилли, у тебя в ранце есть гидравлическая жидкость?

— Угу. — Хиллман принялся доставать баллон.

— Впрысни мне в левое колено, а?

Пока Хиллман сидел перед ней на корточках, Гураб с Тревисом затеяли спор — кажется, о спорте. Бобби отключила их.

— Костюм у тебя дряхловат, — заметил Хиллман. — Надо бы подновить. Такие вещи случаются все чаще и чаще, знаешь ли.

— Да, надо бы, — согласилась Бобби, понимая, что это легко только на словах. Ее фигура не укладывалась в стандартный размер, и всякий раз заказ нового снаряжения походил на прыжки сквозь горящие обручи. Своими двумя с небольшим метрами она немногим превосходила средний рост марсианского мужчины, зато, спасибо предкам-полинезийцам, при одном g весила больше ста кило. Никакого жира, но мускулы как будто нарастали с каждым визитом в весовую. Десантники тренируются ежедневно.

Этот скафандр, единственный за двенадцать лет службы, приходился ей впору. И проще было поддерживать старичка в форме, чем выпрашивать новый.

Хиллман уже убирал инструменты, когда в шлеме Бобби щелкнула рация.

— Пост четыре вызывает Крупье. Ответьте, Крупье!

— Роджер,^[46] четвертый, — отозвалась Бобби. — Здесь Крупье-один, продолжайте.

— Крупье-один, вы где? У вас полчаса опоздания, а тут сверху дерьмо валится.

— Извините, четвертый, проблемы со снаряжением, — ответила Бобби, гадая, о каком дерьме он говорит. Она удивилась, но не настолько, чтобы спрашивать по открытому каналу.

— Немедленно возвращайтесь. Пост ООН открыл огонь. Мы закупориваемся.

Бобби целую секунду обдумывала услышанное. Подчиненные уставились на нее, в их глазах изумление мешалось с испугом.

— Что? Земляне в вас стреляли? — наконец переспросила она.

— Пока не в нас, но стреляют. Давайте сюда.

Хиллман распрямился. Бобби согнула левое колено и получила зеленый сигнал на иконке диагностера. Благодарно кивнув Хилли, она сказала:

— Со всех ног на пост. Ходу!

Команде Бобби оставалось еще полкилометра до внешнего поста, когда объявили общую тревогу. Автоматическое управление переключило скафандр на боевой режим. Пакет датчиков принялся за работу, высматривая признаки враждебности, и связался с одним из спутников для обзора сверху. Бобби ощутила щелчок: встроенное в правый налокотник оружие переключилось в положение «огонь».

Начнись бомбардировка с орбиты — уже выли бы тысячи тревожных сигналов, и все-таки Бобби невольно поглядывала в небо. Ни вспышек, ни трасс снарядов, только туша Юпитера.

Бобби продвигалась к форпосту длинными плавными прыжками. Команда молча следовала за ней. Натренировавшийся в скафандре с усиленной тягой человек при низкой гравитации может двигаться очень быстро. Всего через несколько секунд из-за изгиба купола показался пост, и почти сразу стала очевидна причина тревоги.

Атака десанта ООН. Затянувшаяся на год холодная война становилась горячей. В глубине души, под слоями выучки и дисциплины, Бобби удивилась. Она не ждала, что до этого дойдет.

Ее взвод уже растягивался в стрелковую цепь перед постом, лицом к позиции ооновцев. Кто-то вывел на линию Йоджимбо, и четырехметровый боевой механизм возвышался над людьми, словно безголовый гигант в мощной броне. Его массивные орудия медленно выцеливали наступающих землян. Солдаты ООН двигались, преодолевая две с половиной тысячи метров между постами, спринтовыми рывками.

«Почему все молчат?» — удивилась Бобби. Безмолвие взвода производило жуткое впечатление.

Ее команда уже встраивалась в цепь, когда скафандр выплюнул сдавленное предупреждение: глушилки. Вид сверху исчез — прервался контакт со спутником. Жизненные показатели и состояние снаряжения ее подчиненных отключились: связь с их скафандрами была оборвана. Смолк и слабый шум помех из открытого канала связи, оставив Бобби в тревожной тишине.

Жестами рук она направила взвод на правый фланг и двинулась вдоль цепи на поиски лейтенанта Гивенса, своего командира. Его скафандр виднелся посреди цепи, прямо под Йоджимбо. Подбежав, Бобби прижалась к его шлему своим.

— Что за хрень, лейти?

Он бросил на нее злой взгляд и проорал:

— Знаю не больше тебя. Приказов остановиться они не слышат — глушилка, а визуальные предупреждения игнорируют. Пока не оборвалась связь, я получил разрешение стрелять, если они приблизятся до пятисот метров.

У Бобби нашлась бы еще сотня-другая вопросов, но ооновцы через несколько секунд должны были пересечь пятисотметровую отметку, поэтому она бросилась на правый фланг, к своим. На ходу она отдала команду скафандру подсчитать наступающих и пометить каждого как противника. Скафандр нашел семь целей. Меньше трети состава ооновского поста. Что за ерунда?

Она настроила скафандр на определение пятисотметровой границы. Ребят предупреждать не стала: они откроют огонь вслед за ней, а знать зачем им не надо.

Ооновцы приблизились на километр без единого выстрела. Они бежали разорванной цепью: шестеро — неровным зигзагом впереди, а седьмой — в арьергарде, отстав метров на семьдесят. Скафандр уже наметил цель: крайнего на вражеском левом фланге — ближайшего к Бобби. В подсознании у нее что-то шевельнулось: Бобби перевела управление на себя, выбрала цель в арьергарде и дала увеличение.

Когда маленькая фигурка в зрачке прицела вдруг выросла, у Бобби будто озноб пробежал по спине. Она еще больше приблизила бегущего.

Тот, кто гнал перед собой ооновцев, не носил скафандра. Да и был это, строго говоря, не человек. Его кожу, словно крупная черная чешуя, покрывали хитиновые пластины. Тяжелая голова и вовсе была сущим ужасом: вдвое больше человеческой, вся в странных выступах и наростах.

Но хуже всего оказались руки. Непропорционально вытянутые в сравнении с телом, с очень длинными и узкими ладонями — словно из детского кошмара, — они сжимались, ловя пустоту, с безумной энергией. Земляне не атаковали, а отступали.

— Стреляйте в тварь, что их гонит! — ни к кому не обращаясь, прокричала Бобби.

Чудовище догнало ооновцев раньше, чем те пересекли пятисотметровую границу.

— О черт, — прошептала Бобби. — Черт, черт, черт!

Оно схватило десантника огромными лапами и разорвало пополам, как бумажного солдатика. Титанокерамическая броня поддалась так же легко, как плоть под ней. Обломки высокотехнологичной начинки скафандра вперемешку с влажными человеческими внутренностями посыпались на лед. Оставшиеся пятеро рванули еще быстрее, но убийство почти не задержало догонявшего их монстра.

— Огонь, огонь, огонь! — прокричала Бобби и выстрелила сама. Выучка и скафандр превращали ее в эффективную машину убийства. Едва пальцы легли на гашетку встроенного орудия, как поток двухмиллиметровых бронебойных понесся в тварь со скоростью тысяча метров в секунду. За мгновение она выпустила пятьдесят пуль. Тварь двигалась относительно медленно, по прямой и представляла собой мишень в рост человека. Компьютер-наводчик в скафандре Бобби позволял попасть в футбольный мяч, даже если бы тот летел со сверхзвуковой скоростью. Каждая пуля, выпущенная по чудовищу, ударила в цель.

И все без толку.

Пули проходили навылет. Из каждого пробитого отверстия вместо крови вырывался и опадал на снег фонтан черных нитей. С тем же успехом Бобби могла стрелять по воде. Раны закрывались быстрее, чем возникали, и единственным свидетельством попаданий оставался след черных волокон.

Монстр догнал еще одного ооновца и, вместо того чтобы порвать, как первого, развернулся и швырнул землянина в тяжелом скафандре — общим весом более полутонны — в Бобби. Ее собственный скафандр просчитал траекторию и услужливо информировал, что солдат летит не просто в ее сторону, а прямо в нее — по низкой дуге. А значит, быстро.

Бобби нырнула вбок — проворно, насколько позволяла массивная броня. Злополучный ооновец зацепил Хиллмана, стоявшего позади, и оба пропали из виду, покатившись по льду на смертельной скорости.

Пока Бобби поворачивалась к монстру, тот убил еще двоих землян.

Все марсиане, вплоть до Йоджимбо, уже открыли огонь. Двое уцелевших беглецов свернули и разбежались в стороны, открывая марсианам пространство для стрельбы. В тварь попали сотни, тысячи пуль. Она заращивала раны, не останавливаясь, чуть притормаживая только тогда, когда рядом разрывались снаряды Йоджимбо.

Бобби успела подняться на ноги и присоединилась к обстрелу, но ее усилия ничего не изменили. Тварь ворвалась в цепьмарсиан и в мгновение ока убила двоих. Йоджимбо скользнул в сторону со скоростью, неожиданной для механизма его размеров. Бобби решила, что им наверняка управляет Саид. Тот хвастался, что при желании заставит махину станцевать танго. Это тоже не помогло. Саид не успел навести орудия для выстрела в упор: тварь набежала сбоку и сорвала с петель дверцу кабины. Саид, вырванный из креплений пилотского кресла, взлетел вверх на шестьдесят метров.

Остальные начали отступать, прикрываясь огнем. Координировать отступление без радио было невозможно. Бобби обнаружила, что вместе со всеми бежит к куполу. Что-то маленькое и далекое в ее сознании сохраняло рассудок и твердило, что стекло и металл не спасут от твари, способной порвать человека в скафандре и взломать девятитонный мех. Та же частица сознания понимала, что с паникой ей не совладать.

Когда Бобби добралась до входа в купол, у двери снаружи оставался последний уцелевший боец — Гураб. Она вплотную видела его лицо сквозь армированное стекло шлема. Солдат кричал, но Бобби его не слышала. Она шевельнула головой, чтобы сблизить шлемы, и тут он ударом швырнул ее далеко на лед. Металлическим кулаком он принялся колотить по контрольному устройству дверей, когда тварь настигла его и одним небрежным движением сорвала шлем. Парень застыл, открытый вакууму, с зажмуренными глазами и разинутым в беззвучном вопле ртом, а потом монстр, так же легко, как мгновением раньше — шлем, сорвал с него голову.

В следующий миг он повернулся и уставился на лежащую навзничь Бобби.

Вблизи стали видны его яркие глаза. Сияющие электрической голубизной, они были прекрасны. Бобби подняла оружие и полсекунды нажимала курок, пока не сообразила, что заряд давно кончился. Монстр глянул на ее ружье — она бы поклялась, что с любопытством, — а потом склонил голову на плечо и посмотрел ей в глаза.

«Ну вот, — думала Бобби. — Вот так я уйду и даже не узнаю, кто это сделал и зачем». Со смертью как таковой она бы смирилась, но умирать, не получив ответов, было ужасно жаль.

Тварь шагнула к ней, остановилась и задрожала. Еще одна пара конечностей вырвалась из середины ее торса и, словно щупальца, закачалась в воздухе. И без того чудовищная голова как будто разбухла еще больше. Голубые глаза вспыхнули ярче ламп купола.

А потом тварь взорвалась огненным шаром, отбросив Бобби на ледяной гребень с такой силой, что антиударный гель в скафандре затвердел, вморозив ее в себя.

Она лежала на спине, уплывая в обморок. Ночное небо над ней заполыхало огоньками: корабли на орбите стреляли друг в друга.

«Прекратите огонь! — думала она, вбивая мысли в черное небо. — Они же спасались. Прекратите огонь». Ее радио молчало, скафандр был мертв. Она никому не могла рассказать, что десант ООН вовсе не атаковал марсиан.

Что это сделал кто-то другой.

Глава 2 Холден

Кофеварка опять сломалась.

Опять.

Джим Холден пощелкал красной кнопкой заварки: знал, что не поможет, но удержаться не мог. Массивная, блестящая кофеварка, рассчитанная на целую команду марсиан, отказывалась сварить ему одну-единственную чашку. И даже не гудела. Даже попытаться не хотела. Холден прикрыл глаза — от кофеинового голода гудели виски — и ткнул в кнопку на ближайшей переборке, открывая связь с командой.

— Амос, — позвал он.

Коммутатор не работал.

Холден обнаружил, что огоньки на панели не горят. Тогда он обернулся кругом и увидел погасшие лампочки холодильника и духовки. Дело было не только в кофеварке: взбунтовался весь камбуз. Холден посмотрел на выписанное карандашом на переборке название корабля — «Росинант» — и проговорил:

— Малыш, зачем ты меня обижаешь, ведь я тебя так люблю!

Открыв ручной терминал, он вызвал Наоми.

Прошло несколько секунд, пока та отозвалась:

— Да, алло?

— Камбуз не работает, где Амос?

Пауза.

— Ты говоришь из камбуза? Притом что мы на одном корабле? Лень сделать шаг до стены?

— Коммутатор на камбузе тоже отказал. «Камбуз не работает» — это не гипербола. Буквально: все отказало. Я звоню тебе, потому что ты носишь терминал с собой, а Амос вечно забывает. К тому же мне он никогда не говорит, где работает, только тебе. Итак, где Амос?

Наоми рассмеялась. Звук был приятный и всегда вызывал у Холдена улыбку.

— Сказал, что намерен сменить кое-где проводку.

— У вас там ток есть? Или мы потеряли управление и вы теперь думаете, как бы помягче сообщить мне эту новость?

Холден слышал в микрофоне постукивание. Наоми работала, напевая себе под нос.

— Да нет, — сказала она. — Похоже, без питания остался только камбуз. И еще Алекс предвещает, что примерно через час нас ждет стычка с космическими пиратами. Не желаешь зайти в рубку и подраться с пиратами?

— Я не способен драться с пиратами, не выпив кофе. Пойду разыщу Амоса, — сказал Холден и, отключившись, засунул терминал в карман.

Пройдя к трапу, тянувшемуся вдоль корабельного киля, Холден вызвал лифт. Пиратский корабль выдерживал продолжительный полет только на одном g, поэтому пилот Холдена, Алекс Камал, вел их на перехват на тяге в 1,3, а пользоваться трапом при повышенной гравитации было опасно.

Через несколько секунд переборка, лязгнув, раскрылась, и платформа лифта с визгом остановилась на уровне ног. Холден сделал шаг вперед и ткнул в кнопку машинной палубы. Лифт медленно пополз вниз по шахте, палубные люки на пути его движения открывались и закрывались.

Амос Бартон обнаружился в мастерской на палубу выше машинного зала. На рабочем столе перед ним лежало полуразобранное сложное устройство, а в руках он держал паяльник. Спортивный костюм механика был на несколько размеров меньше нужного и при движении натягивался на широких плечах. На спине читалось прежнее название корабля: «Тахи».

Холден остановил лифт.

— Амос, камбуз не работает.

Механик, не отрываясь от дела, взмахнул толстой рукой. Холден принялся ждать. Еще пару секунд поковырявшись паяльником, Амос отложил инструмент и обернулся к Холдену.

— Разумеется, не работает, раз я вывернул из него эту хреновину. — Он кивнул на устройство.

— А обратно не вставишь?

— Нет, пока не могу, я с ней еще не закончил.

Холден вздохнул.

— Обязательно было браться за эту штуку как раз перед схваткой с кровожадными пиратами, оставив нас без камбуза? У меня, знаешь ли, голова разболелась, и я не прочь выпить чашку кофе перед битвой, так сказать.

— Обязательно, — подтвердил Амос. — Объяснить почему или поверишь на слово?

Холден кивнул. Он не слишком тосковал по службе в земном флоте, но порой ему не хватало безусловного почтения со стороны команды. На «Росинанте» авторитет капитана выглядел довольно расплывчатым. Амос отвечал за проводку, и ему в голову не приходило уведомлять Холдена о подробностях своей работы.

Холден решил спустить дело на тормозах.

— Ладно, но ты бы хоть предупреждал меня заранее. Без кофе голова так и раскалывается.

Амос с ухмылкой сдвинул шапку на лысой макушке.

— Брось, капитан, здесь я могу помочь. — Он извлек из-за спины, с верстака, большой металлический термос. — Прежде чем отключить камбуз, я сделал запасы.

— Амос, извини за то, что сейчас о тебе подумал.

Механик отмахнулся, возвращаясь к работе.

— Забирай, я уже выпил чашку.

Холден снова вошел в лифт и вернулся на командную палубу, сжимая термос обеими руками, как последний кислородный баллон.

Наоми сидела перед панелью датчиков и связи, следя за погоней. Холден с первого взгляда на экран увидел, что со времени последней оценки положения они сократили разрыв. Он пристегнулся к амортизатору боевого командного поста, открыл ближайший шкафчик и, предвидя в скором будущем переход на десятые доли g или в невесомость, достал себе под кофе питьевую грушу.

Наполняя ее из соска термоса, он сказал:

— Очень быстро сближаемся. Что-то случилось?

— Пиратский корабль основательно сократил ускорение от начального одного g. За пару минут дошли до половины, а с минуту назад вообще прекратили разгон. Как раз перед этим компьютер выявил в выбросе двигателя кое-какие отклонения. Думаю, выдохлись.

— У них поломался корабль?

— Поломался.

Холден сделал долгий глоток из груши, обжег себе язык и не заметил.

— Сколько нам до перехвата?

— Максимум пять минут. Алекс выжидал с финальным торможением, пока ты поднимешься сюда и пристегнешься.

Холден стукнул по кнопке «комм-1».

— Амос, пристегнись, до злодеев пять минут. — Переключившись на канал рубки, он спросил: — Алекс, что нового?

— Похоже, у них и впрямь поломался кораблик, — протянул пилот с отчетливым выговором долины Маринера.

— Кажется, таково общее мнение, — согласился Холден.

— Удирать им теперь будет малость потруднее.

Первоначально Марс заселялся китайцами, индусами и техасцами. У Алекса были блестящие черные волосы и смуглая кожа индуса. Землянину Холдену всегда казалось странным слышать тягучую техасскую речь от человека, которому, по всей видимости, полагалось говорить с пенджабским акцентом.

— А нам проще, — подхватил Холден, прогревая панель управления боевыми действиями. — Сравняй скорости на десяти тысячах кэмэ. Я запятнаю их прицельным лазером и подключу орудия точечной обороны. Порты труб тоже открой. Примем самый грозный вид.

— Роджер, босс, — ответил Алекс.

Наоми развернулась в кресле, чтобы послать Холдену ухмылку.

— Сражение с космическими пиратами. Как романтично!

Холден не удержался от ответной улыбки. Даже в спортивном костюме марсианского офицера, слишком коротком и ужасно широком на ее тонкой фигуре астера, Наоми казалась ему красавицей. Длинные курчавые черные волосы были небрежно связаны в хвост на затылке, черты лица являли разительную смесь азиатской, южноамериканской и африканской крови, необычную даже для плавильного котла Пояса астероидов. Увидев в затемненной панели отражение темноволосого парня из Монтаны, Холден почувствовал себя простаком-деревенщиной.

— Ты же знаешь, как я стараюсь создать для тебя романтичный настрой, — ответил он. — Но, боюсь, твоего энтузиазма я не разделяю. Мы начинали со спасения Солнечной системы от ужасной инопланетной угрозы, а теперь что?

Холден был коротко знаком только с одним копом, да и то недолго. Разбираясь с серией мерзких делишек, известных ныне под кратким названием «История с Эросом», он столкнулся с худым, седым, сломленным человеком по фамилии Миллер. Ко времени их встречи Миллер уже бросил работу в полиции ради своих маниакальных поисков некой пропавшей девушки.

Они так и не стали друзьями, но сумели спасти человечество от безответственных корпораций, заигравшихся с инопланетным оружием, которое прежде астрономы ошибочно принимали за спутник Сатурна. По крайней мере в этом их сотрудничество возымело успех.

Холден шесть лет прослужил во флоте. Ему случалось видеть, как гибнут люди, но только через экран радара. На Эросе он наблюдал ужасную смерть тысяч людей вблизи. Кое-кого убил сам. Он схватил там такую дозу радиации, что вынужден был постоянно принимать лекарства, останавливая расцветающий в его тканях рак. Ему досталось меньше, чем Миллеру.

Благодаря Миллеру инопланетная зараза вместо Земли рухнула на Венеру. Но это не покончило с нею. Чужой программный вирус продолжал действовать под густой облачной оболочкой планеты, и до сих пор никто не предложил более научного объяснения происходящего, нежели: «Хм-м, странно».

Спасение человечества стоило жизни старому усталому детективу из Пояса.

Спасение человечества превратило Холдена в охотника за пиратами на жалованье у Альянса Внешних Планет. Даже в самые неудачные дни он полагал, что ему досталась лучшая доля.

— Тридцать секунд до перехвата, — предупредил Алекс.

Холден вернулся к настоящему и вызвал машинный зал.

— Ты там хорошо пристегнулся, Амос?

— Роджер, кэп. Все готово. Смотри не подставь моего питомца под выстрелы.

— Сегодня стрельбы не будет, — ответил Холден, уже отключившись. Его услышала Наоми и вопросительно подняла бровь. — Наоми, установи связь. Хочу потолковать с этими приятелями.

Спустя секунду на его дисплее появилось управление связью. Холден навел луч на пиратский корабль и, выждав, пока загорится зеленый сигнал, заговорил:

— Неопознанный легкий грузовоз, говорит капитан Джеймс Холден с ракетоносца Альянса Внешних Планет «Росинант». Прошу ответить.

Тишину в его наушниках нарушал только легкий шум фоновой радиации.

— Слушайте, ребята, я не шучу. Мне известно, что вы меня знаете. И еще известно, что пять суток назад вы атаковали продовольственный грузовик «Лунатик», отключили его двигатели и украли шесть тысяч кило протеина и весь их воздух. Мне этих сведений вполне хватает.

Снова шум помех.

— Вот мое предложение. Мне надоело за вами носиться, и я не позволю вам протянуть время, чтобы починить корабль и снова задать мне веселую гонку. Коли вы не сдадитесь без всяких условий, я выпущу пару торпед с плазменными боеголовками и превращу ваш кораблик в раскаленный шлак. А потом полечу домой и хорошенько высплюсь.

Помехи наконец прорезал мальчишеский голос — слишком молодой для пирата.

— Вы не имеете права! АВП — не настоящее правительство. По закону вы не вправе меня угробить, так что валите на хрен! — протараторил голос, то и дело угрожая сорваться и дать петуха.

— Да что ты? И больше тебе сказать нечего? — ответил Холден. — Слушай, забудь на минутку о законах и конституционных правах. Взгляни на радарную картинку моего корабля. У тебя грузовик-развалюха, на который кто-то припаял самодельную гауссову пушку, а у меня новейший марсианский торпедоносец с вооружением, способным расплавить небольшую луну.

Голос на другом конце связи молчал.

— Ребятки, вы можете не признавать меня законным представителем власти, но согласитесь, что подорвать вас я могу в любую минуту.

Связь молчала. Холден вздохнул и потер переносицу. Кофеин не прогнал головную боль. Оставив открытым канал связи с пиратами, он вызвал другой канал — пилотскую кабину:

— Алекс, прострели этот грузовик из носового точечного. Целься по килю.

— Стойте! — завопил мальчишка. — Мы сдаемся, господи боже!

Холден потянулся, наслаждаясь невесомостью после многих дней на тяге, и усмехнулся сам себе. Сегодня обойдется без стрельбы.

— Наоми, скажи, чтобы наши новые друзья передали тебе удаленный контроль над кораблем. Отведем их на Тихо — пусть трибунал АВП решает. Алекс, как только они наладят свой движок, составь возвратный маршрут на уютном пол-g. А я в медотсек, поищу аспирин.

Холден отстегнул крепления амортизатора и толкнулся к палубному трапу. В полете у него запищал ручной терминал. Вызывал Фред Джонсон, номинальный глава АВП и их покровитель на промышленной станции корпорации Тихо, служившей ныне де-факто штаб-квартирой АВП.

— Ну, Фред, поймали мы мерзких пиратов. Везем на суд.

Темное лицо Фреда сморщилось в улыбке.

— Вот это новость. Надоело их взрывать?

— Нет, просто наконец нашлись такие, которые поверили мне на слово.

Ухмылка Фреда сменилась озабоченным выражением.

— Слушай, Джим, я не потому звоню. Вы мне срочно нужны на Тихо. На Ганимеде что-то случилось…

Глава 3 Пракс

Праксидик Менг стоял в дверях базового амбара, озирая поля мягко колыхавшихся, зеленых до черноты листьев, и боялся. Потемневший купол возвышался над ним. Необходимый посевам свет погас, а зеркала… о зеркалах лучше было не думать. Всполохи боевых кораблей напоминали искры на дешевом экране, эти краски и мелькания казались здесь неуместными. Знак — что-то пошло очень не так. Менг облизал губы. Он верил, что должен найтись способ. Способ все это спасти.

— Пракс, — позвала Дорис, — нам надо идти. Сейчас же.

Передовой край агробиологии низких ресурсов, «глициновый кеннон», сорт сои, модифицированный настолько, что представлял собой новый вид. На него ушло восемь лет жизни. Из-за него родители до сих пор не видели внучку в лицо. Та соя и еще кое-что прикончили его брак. Пракс видел в поле восемь слегка различных линий генно-модифицированных хлоропластов — состязавшихся друг с другом за выработку наибольшей порции протеина на фотон. Руки у него дрожали. Его тошнило.

— До удара пять минут, — сказала Дорис. — Надо эвакуироваться.

— Я его не вижу, — ответил Пракс.

— Оно приближается так быстро, что ко времени, когда его станет видно, видеть будет некому. Все уже ушли, мы последние. Давай в лифт.

Большие орбитальные зеркала он всегда считал своими союзниками: они освещали поля сотнями бледных солнц. Он не мог поверить, что они его предали. Безумная мысль. Зеркало, валящееся на поверхность Ганимеда — на теплицы, на его сою, на труд его жизни, — оно ничего не решало. Оно — жертва причинности и физических законов, как и все остальное.

— Я ухожу, — сказала Дорис. — Если останешься, умрешь через четыре минуты.

— Подожди, — сказал Пракс и выбежал в купол. На краю ближайшего поля он упал на колени и запустил руки в черную почву. Она пахла, как хорошие пачули. Он зарылся пальцами вглубь, подхватил клубни. В его ладонях оказалось маленькое хрупкое растение.

Дорис была уже в грузовом лифте, готовом опуститься в пещеры и тоннели станции. Пракс бросился к ней. Теперь, когда он спасал растение, купол вдруг показался страшно опасным. Едва ботаник ввалился в дверь, Дорис тронула пальцем дисплей управления. Широкие металлические двери качнулись, сдвинулись, и лифт пошел вниз. Обычно на нем перевозили тяжелое оборудование: культиваторы, трактора, тонны гумуса, извлеченного из утилизаторов станции. Теперь здесь было только трое: Пракс, сидевший на полу, поджав ноги, росток сои у него на коленях и Дорис, вглядывавшаяся в свой терминал, закусив нижнюю губу. Лифт казался слишком большим для них.

— Может, зеркало пролетит мимо, — сказал Пракс.

— Может. Но там тысяча триста тонн стекла и металла. Будет довольно сильная ударная волна.

— Купол может выдержать.

— Нет, — сказала она, и Пракс перестал с нею разговаривать.

Кабина гудела и лязгала, уходя в глубину под поверхностным льдом, соскальзывая в паутину тоннелей, составлявших основную массу станции. Воздух пах нагревательными элементами и технической смазкой. Пракс все еще не мог поверить в случившееся. В то, что ублюдки-военные начали стрелять. Никто, нигде не может быть таким близоруким. Хотя, как выяснилось, все-таки может.

За месяцы, прошедшие с раскола между Землей и Марсом, он от постоянного гложущего страха перешел к осторожной надежде на примирение. Каждый день без событий свидетельствовал, что ничего не случится и впредь. Он позволил себе думать, что положение куда устойчивее, чем представляется. Даже если дела пойдут плохо и начнется стрельба, это будет не здесь. Ганимед ведь их всех кормит. Магнитосфера делает спутник самым безопасным родильным домом, с минимальным для внешних планет уровнем врожденных пороков и мертворожденных детей. Здесь находился центр всего, что обеспечивало экспансию человечества в космос. Их труды стоили так дорого и были так хрупки, что те, наверху, не имели никакого права допускать сюда войну.

Дорис невнятно выругалась. Пракс взглянул на нее: она провела пальцами по редким седым волосам и сплюнула в сторону.

— Разрыв связи. — Дорис подняла вверх ручной терминал. — Всю сеть вырубили.

— Кто?

— Безопасники, ооновцы, Марс — откуда мне знать?

— Но если они…

Словно удар гигантского кулака обрушился на крышу кабины. Сработали аварийные тормоза, их лязг отозвался в костях. Погас свет, тьма продолжалась два частых, как у колибри удара сердца. Потом загорелись четыре светодиодные аварийки и снова погасли, когда автоматы подали полное питание на кабину. Заработала диагностика серьезных неполадок: гудели моторы, щелкали переключатели, интерфейс проверял все суставы, словно атлет, разминающийся перед рывком. Пракс встал, подошел к панели управления. Датчики в шахте показывали, что давление, и без того минимальное, продолжает падать. Лифт вздрогнул: где-то над ними закрылась герметичная переборка, и наружное давление поползло вверх. Воздух из шахты вынесло в пространство раньше, чем сработала аварийная система. Его купол поврежден.

Его купола больше нет.

Он закрыл рот ладонью и только потом сообразил, что измазал грязью весь подбородок. Часть сознания прикидывала, что необходимо сделать для спасения проекта: связаться с правлением на RMD-южном, переписать заявку на грант, восстановить данные для воссоздания жизнеспособных образцов, — а другая часть замерла, застыла в жутком спокойствии. Так, двумя людьми — один отчаянно пытается спасти положение, а другой уже впал в ступор безнадежности, — Пракс чувствовал себя в последнюю неделю перед разводом.

Дорис обернулась к нему, ее полные губы тронула усталая улыбка. Она протянула руку.

— Приятно было работать с вами, доктор Менг.

Кабинка дрогнула: втянулись аварийные тормоза. Издалека донесся еще один толчок. Падение зеркала — или корабля. Или солдаты на поверхности выковыривают друг друга из скорлупы. А может, и бой в глубине станции, как знать. Он пожал протянутую руку.

— Вы оказали мне честь, доктор Бурн.

Они почтили свою прошлую жизнь долгой минутой молчания. Дорис вздохнула.

— Ну ладно, — сказала она, — давайте выбираться.

Помещение группы, куда ходила Мэй, располагалось в глубине Ганимеда, но от выхода из лифта было всего несколько сотен ярдов до станции «трубы» — и по ней несколько минут экспрессом. Впервые за три десятилетия жизни на Ганимеде Пракс заметил, что здесь есть аварийные двери.

Перед закрытой станцией стояли четверо солдат в массивных броневых костюмах, расписанных бежевыми и стальными линиями — камуфляж под отделку коридоров. Держа штурмовые винтовки устрашающей величины, они мрачно поглядывали на окружившую их кучку людей.

— Я сотрудник транспортного управления, — втолковывала высокая худая темнокожая женщина, после каждого слова тыча пальцем в нагрудник часовому. Если вы нас не пропустите, наживете неприятности. Серьезные неприятности.

— Это надолго? — спросил какой-то мужчина. — Мне нужно домой. Надолго это затянется?

— Леди и джентльмены! — Стоявший слева солдат оказался женщиной. Ее сильный голос прорезал ропот толпы, как голос учительницы в шумном классе. — Объявлено чрезвычайное положение. До окончания военных действий переход между уровнями — только для уполномоченных сотрудников.

— Вы-то на чьей стороне? — крикнул кто-то. — Марсиане, что ли? Вы за кого?

— А пока… — женщина пропустила выкрик мимо ушей, — мы просим вас проявить терпение. Как только движение станет безопасным, станции «трубы» откроются. До тех пор мы рекомендуем вам ради вашей же безопасности сохранять спокойствие.

Пракс не собирался вмешиваться, пока не услышал собственный голос — тонкий и жалобный:

— У меня дочь на восьмом уровне. У нее там детская группа.

— Все уровни изолированы, сэр, — заверила женщина в форме. — С ней ничего не случится. Потерпите.

Темнокожая из транспортного управления скрестила руки. Пракс заметил, что двое мужчин выбрались из толпы и, переговариваясь, ушли в узкий грязноватый коридор. Здесь, наверху, в старых тоннелях, попахивало утилизатором: пластиком, гарью и химией. А сейчас — еще и страхом.

— Леди и джентльмены, — прокричала старшая из солдат, — ради вашей собственной безопасности сохраняйте спокойствие и оставайтесь на месте, пока не закончится военное положение.

— А что там сейчас творится? — жадно спросила женщина из-за плеча Пракса.

— Ситуация быстро развивается. — Ее голос чуть заметно дрогнул. Солдаты боялись не меньше других. Только у них было оружие.

Здесь он ничего не добьется, надо искать другое средство. Все еще держа в руках свой последний глициновый кеннон, Пракс отошел от дверей станции.

Ему было восемь лет, когда отец из многолюдного центра Европы привез его на Ганимед. Отец участвовал в создании новой лаборатории. За восемь лет строительства Пракс пережил бурный подростковый период. Когда родители стали собираться на новую работу — на астероид с эксцентрической орбитой близ Нептуна, — Пракс остался. Он занялся ботаникой в надежде научиться растить нелегальную, не облагаемую налогами марихуану и быстро уяснил, что каждый третий студент лелеет те же планы. Четыре года он потратил на поиски забытого склада или заброшенного коридора, еще не занятого другими экспериментаторами, и за это время научился чувствовать архитектуру тоннелей.

Он прошел старыми узкими шахтами первого поколения. Люди сидели вдоль стен и набивались в бары и рестораны; все лица были пустыми либо выражали страх или злость. На экранах крутили старые развлекательные программы: музыку, спектакли, абстрактное искусство — что угодно, кроме обычных новостных программ. Ни один из личных терминалов не звенел, возвещая о входящих сообщениях.

Пракс нашел то, что искал, у центрального воздуховода. У транспортных рабочих всегда где-нибудь валяются старые электроскутеры, хотя никто ими больше не пользуется. У Пракса, как у старшего научной группы, на ручном терминале был допуск за ржавеющее ограждение. Он нашел скутер с коляской и половинным зарядом аккумулятора. Семь лет он не садился на скутер. Положив глициновый кеннон в коляску, он прошелся по диагностике и вывел машину в коридор.

Первые три эстакады охранялись так же, как станция «трубы». Пракс не стал даже останавливаться. Четвертая вела в служебный тоннель от складов вниз, к реактору. Здесь никого не было. Он постоял, заглушив мотор. В воздухе висел острый запах кислоты — от чего, непонятно. Понемногу проступили и другие детали: выжженные следы на стене, темное пятно на полу. Пракс услышал отдаленные хлопки и спустя три или четыре долгих вдоха понял, что это выстрелы.

«Ситуация быстро развивается» — очевидно, это означало бои в тоннелях. Воображение нарисовало яркую, как воспоминание, картину: классная комната Мэй пробита пулями и залита кровью. Паника, накатившая на него в куполе, вернулась, стократно усилившись.

— С ней все хорошо, — сказал он ростку в коляске. — Они не устроят боя на школьном этаже. Там же дети!

Черно-зеленые листики уже привяли. Нельзя воевать там, где есть дети. И поставщики продовольствия. И хрупкие агрокупола. Руки опять дрожали, но он все-таки удерживал руль.

Первый взрыв он услышал, съезжая по эстакаде с седьмого на восьмой уровень вдоль недостроенной, огромной, как собор, каверны, заполненной звуком капели от тающего на стенах льда. Это было нечто среднее между огромным ангаром и произведением искусства. Что-то вспыхнуло, громыхнуло, и его скутер занесло. Быстро надвинулась стена — Пракс едва успел отдернуть ногу, уходя от удара. Над ним кричали голоса. Военные наверняка были в скафандрах и переговаривались по радио. По крайней мере, так ему представлялось. Люди, что вопили наверху, — это были просто люди.

Второй взрыв выщербил стену каверны, глыба бело-голубого льда размером с трактор медленно отвалилась от потолка и ударилась о пол. Пракс с трудом удержал скутер. Сердце грозило проломить ребра.

На верхнем конце изогнутой эстакады он увидел фигуры в броне. Пракс не сумел бы отличить ооновцев от марсиан, но один из солдат, обернувшись, поднял винтовку. Пракс дал газу, уходя вниз. Его догнал треск автоматной очереди, запах дыма и облако пара.

Двери группы оказались закрыты. Он не знал, как это воспринимать: как угрозу или надежду. Остановил виляющий скутер, спрыгнул с него, едва удержавшись на подгибающихся ногах. Хотел аккуратно постучать по стальной вертикальной створке, но с первого удара рассадил кожу на костяшках.

— Откройте, здесь моя дочь! — Он принялся орать как сумасшедший, и кто-то внутри услышал его или увидел через камеру наблюдения. Створка дрогнула и начала подниматься. Пракс упал на четвереньки и прополз под ней.

Он всего несколько раз встречался с новой преподавательницей, мисс Керри, когда отводил Мэй в группу или забирал ее домой. Это была девушка не старше двадцати, по-астерски высокая и тонкая. Прежде ее лицо не казалось таким бледным.

Впрочем, классная комната сохранилась в целости. Дети, стоя кружком, распевали песенку про муравья, бороздившего космос, с рифмами на названия крупных астероидов. Ни крови, ни пулевых пробоин, хотя из вентиляции тянуло горелым пластиком. Он должен увести Мэй в безопасное место. Пракс обвел глазами кружок детей, отыскивая ее личико, ее волосы.

— Мэй здесь нет, сэр. — Голос мисс Керри звучал приглушенно и в то же время срывался на вдохах. — Ее утром забрала мать.

— Утром? — повторил Пракс, зацепившись за слово «мать». Что делает Никола на Ганимеде? Он всего два дня назад получил от нее сообщение по поводу выбора детской группы — за два дня с Цереры до Ганимеда не добраться.

— Сразу после завтрака, — подтвердила учительница.

— Вы хотите сказать, ее эвакуировали? Кто-то эвакуировал Мэй?

Еще один взрыв сотряс ледяную массу астероида. Один ребенок испуганно взвизгнул. Учительница обернулась к детям, затем снова к Праксу. Понизила голос:

— Мать зашла за ней сразу после полдника. Она забрала Мэй. Ее весь день не было с нами.

Пракс вытащил свой терминал. Связь по-прежнему лежала, но заставкой экрана служил снимок с первого дня рождения Мэй, с тех времен, когда все было хорошо. Целую жизнь тому назад. Он вывел снимок на экран и указал на Николу, смеющуюся над пухлым ярким свертком с дочерью.

— Она? — спросил он. — Она приходила?

Смятение на лице учительницы ответило за нее. Ошибка. Некто — новая няня, социальный работник или кто-то еще — зашел за ребенком и взял не того.

— Она была на компьютере, — оправдывалась девушка. — Была в системе. Система показала ее.

Лампочки моргнули. Запах дыма усилился, воздухоочистители загудели громче, стали потрескивать, вылавливая летучие частицы. Мальчик, кажется знакомый, захныкал, и учительница машинально обернулась было к нему, но Пракс поймал ее за локоть.

— Нет, вы ошиблись, — сказал он. — Кому вы отдали Мэй?

— Система подтвердила, что это ее мать. У нее была идентификация. Все правильно.

В тоннеле приглушенно застучали выстрелы, кто-то в коридоре завопил, и тогда закричали все дети. Учительница отдернула локоть. Кто-то ударил в створку наружной двери.

— Ей около тридцати. Темные глаза и волосы. Ее сопровождал врач, она была в системе, и Мэй охотно пошла с ними.

— Они взяли ее лекарства? — спросил он. — Лекарства взяли?

— Нет. Не знаю. Кажется, нет.

Пракс не сдержался, встряхнул женщину. Один раз, но сильно. Если у Мэй нет лекарств, она уже пропустила полуденную дозу. Она может продержаться до утра, а потом ее иммунная система пойдет вразнос.

— Покажите мне, — сказал он. — Покажите фото. Женщины, которая ее забрала.

— Не могу. Система повисла, — выкрикнула учительница. — За дверью людей убивают!

Кружок распался, дети криками будоражили друг друга. Учительница плакала, закрыв лицо руками. Кожа ее побледнела до синевы. Пракс чувствовал, как мозг охватывает дикая, звериная паника. Прежнее тупое спокойствие стояло рядом.

— Здесь есть пути эвакуации? — спросил он.

— Нам сказали оставаться здесь, — возразила учительница.

— А я говорю — эвакуируйтесь, — сказал Пракс, думая при этом: «Я должен найти Мэй».

Глава 4 Бобби

Контузия отозвалась яростным гулом в ушах и болью. Бобби моргнула, пытаясь разогнать туман и сообразить, где она. Ее сводили с ума пятна перед глазами. Гул превратился в гудки аварийной системы скафандра. Перед лицом вспыхивали цветные огоньки: компьютер посылал сигналы, но прочесть их она не могла. Шла перезагрузка, и тревожные гудки раздавались непрерывно. Бобби попробовала шевельнуть рукой и выяснила, что слабость слабостью, но она не парализована и не закована в лед. Противоударный гель вернулся в жидкое состояние.

Что-то двигалось за окошком лицевого щитка. Чья-то голова появлялась и пропадала из вида. Щелчок: кто-то подключился к наружному порту скафандра. Значит, свой, скачивает показания о ранениях.

Молодой мужской голос в наушниках шлемофона проговорил:

— Вот ты где, сержи.^[47] Нашли мы тебя. Все о'кей, только потерпи.

Человек еще не кончил говорить, когда Бобби снова вырубилась.

Она очнулась, обнаружив, что качается на носилках, а вокруг тянется длинный белый тоннель. Скафандра на ней уже не было. Бобби испугалась: вдруг медтехники, чтоб не тратить время, не стали снимать его по правилам, а разнесли по швам и суставам? Такой способ помогал быстро освободить раненого от четырехсот кило бронирования, но уничтожал доспех безвозвратно. Бобби охватило острое чувство вины перед верным старым скафандром.

Секундой позже она вспомнила, что у нее на глазах разнесли на куски весь взвод, и грусть по скафандру показалась мелочной и постыдной.

Толчок носилок отдался в позвоночнике ударом молнии и отбросил ее обратно в темноту.

— Сержант Драпер, — сказал кто-то.

Бобби хотела открыть глаза, но не смогла. Веки весили по тысяче кило, и одна эта попытка отняла все ее силы. Она попробовала ответить и устыдилась своего невнятного, будто пьяного, бормотания.

— Она в сознании, но едва-едва, — проговорил над ней низкий, мелодичный мужской голос, полный тепла и заботы. Бобби хотелось, чтобы голос продолжал звучать, чтобы убаюкал ее.

Другой голос — женский, резкий — ответил:

— Дадим ей отдохнуть. Полностью приводить ее в сознание пока опасно.

Первый голос сказал:

— Даже если это ее убьет, мне нужно поговорить с нею, и сейчас же. Так что дайте ей все, что для этого требуется.

Бобби улыбнулась про себя: смысл слов до нее не доходил, она воспринимала только ласковый, теплый тон. Хорошо, когда о тебе заботится такой человек. Она начинала засыпать, темнота казалась старым добрым другом.

Белый огонь прострелил позвоночник, и Бобби села на кровати, бодрая как никогда. Это было похоже на впрыскивание «сока» — медикаментозного коктейля, который поддерживал космонавтов в ясном сознании при маневрах на высоких перегрузках. Бобби открыла глаза и сразу зажмурилась: яркое освещение комнаты чуть не прожгло глазницы.

— Приглушите свет, — выдавила она. Слова шепотом вырывались из сухого горла. Красное пламя, просачивающееся сквозь сомкнутые веки, померкло, но, когда она снова попыталась открыть глаза, свет был все еще слишком ярок. Кто-то, взяв ее за руку, помог удержать чашку.

— Справитесь? — спросил приятный голос.

Бобби, не отвечая, поднесла чашку к губам и двумя жадными глотками выпила воду.

— Еще. — На этот раз ее голос прозвучал почти нормально.

Судя по звуку, кто-то откатил кресло и прошагал от кровати по кафельному полу. Бросив короткий взгляд, Бобби поняла, что она в больничной палате. Мягко гудели медицинские аппараты, запахи мочи и антисептика боролись между собой. Бобби смущенно осознала, что запах мочи исходит от нее. Ненадолго включился кран, затем шаги вернулись. Ей в руку снова вложили чашку. Теперь она пила понемногу, задерживая воду во рту, прежде чем проглотить. Вода была восхитительно прохладной.

Когда Бобби допила, голос спросил:

— Еще?

Она помотала головой:

— Может, потом, — и спросила: — Я ослепла?

— Нет. Вы получили фокусирующее средство в сочетании с сильными амфетаминами. Поэтому зрачок максимально расширен. Я не догадался приглушить свет, прежде чем вас будить.

Голос все еще был полон доброты и тепла. Бобби хотелось увидеть лицо говорящего, и она рискнула чуть приоткрыть один глаз. Свет уже не обжигал, но по-прежнему причинял дискомфорт. Обладатель приятного голоса оказался очень высоким, худым мужчиной в форме флотской разведки. У него было узкое, сухое лицо — кости черепа словно просились наружу. Улыбаясь, человек ограничивался легким движением уголков рта, и это испугало Бобби.

— Сержант артиллерии Роберта В. Драпер, экспедиционные силы Марса, — произнес он. Голос настолько противоречил его внешности, что Бобби показалось: она смотрит дублированный фильм, где звучит голос не актера, а переводчика.

Прошло несколько секунд, и Бобби, ничего больше не услышав, подтвердила:

— Да, сэр. — Взглянув на нашивки, она поправилась: — Капитан.

Оба глаза теперь открылись, но в теле сохранилось странное звенящее ощущение: все члены словно бы онемели и дрожали одновременно. Так и хотелось поерзать в постели.

— Сержант Драпер, я — капитан Торссон, и я должен вас допросить. Мы потеряли весь ваш взвод. На Ганимеде два дня шли бои местного значения между ООН и войсками Марсианской Республики Конгресса. Это, по последним данным, обошлось в пять с лишним миллиардов долларов ущерба, нанесенного инфраструктуре, и привело к гибели почти трех тысяч военных и гражданских лиц.

Он снова выдержал паузу, разглядывая ее прищуренными, по-змеиному блестящими глазами. Бобби, не зная, какого ответа он ждет, повторила:

— Да, сэр.

— Сержант Драпер, почему ваш взвод открыл огонь и уничтожил пост ООН у четырнадцатого купола?

Вопрос был настолько абсурден, что несколько секунд Бобби силилась понять, что за ним стоит.

— Кто приказал открыть огонь и почему?

Не мог же он спрашивать, почему ее люди начали бой? Он что, не знает про монстра?

— Вы не знаете про монстра?

Капитан Торссон не шевельнулся, но уголки его рта строго опустились, а лоб навис над переносицей.

— Монстр, — повторил он голосом, в котором не осталось ни капли тепла.

— Сэр, какой-то монстр… мутант… что-то атаковало пост ООН. Ооновцы спасались от него, бежали к нам. Мы в них не стреляли. Это… оно убивало их, а потом оно убило нас, — проговорила Бобби, подавила приступ рвоты и проглотила кислое во рту. — То есть всех, кроме меня.

— Сержант, я дам вам второй шанс. До сих пор у вас было образцовое досье. Вы прекрасный солдат. Один из лучших в десанте. Вы не хотите начать заново?

Он взял диктофон и, выразительно глянув на нее, поднес руку к кнопке «стереть».

— Думаете, я лгу? — спросила она. Зуд в теле разрядился во вполне реальное желание: руки чесались дотянуться до надменного ублюдка. — Мы все в него стреляли. В прицельных камерах всего взвода должны остаться кадры, как эта тварь убивает солдат ООН, а потом атакует нас. Сэр.

Торссон качнул головой — это походило на взмах топора — и совсем сощурил глаза.

— Мы не получили съемок боя от взвода и вообще никаких сведений…

— Их глушили, — перебила Бобби. — У меня тоже радиосвязь пропала, когда я приблизилась к монстру.

Торссон продолжал, словно его не перебивали:

— …а все камеры с записями пропали, когда на купол рухнуло орбитальное зеркало. Вы оказались вне района падения, но ударная волна отбросила вас почти на четверть километра. Мы долго вас искали.

«Все камеры с записями пропали». Как бесстрастно это звучит. Каждый боец из взвода Бобби обратился в пар и брызги под ударом двух тысяч тонн упавшего с орбиты зеркала. Монитор тихо, тревожно загудел, но никто не обратил на него внимания, и Бобби тоже не стала оборачиваться.

— Мой скафандр, сэр. Я тоже в него стреляла. Видео должно сохраниться.

— Да, — ответил Торссон, — мы обследовали видеожурнал вашего скафандра. Одни помехи.

Как в дурном ужастике, думала Бобби. Героиня видела монстра, но никто ей не верит. Она представила себе второй акт: позорный военный трибунал — и воздаяние по заслугам в третьем, где снова появляется монстр, пожирающий всех недоверчивых…

— Постойте! — сказала она. — У вас какой деархиватор? У меня скафандр старой модели, на нем видеоархиватор версии пять-один. Скажите техникам, и пусть попробуют еще раз.

Торссон несколько секунд смотрел на нее, потом достал свой терминал и с кем-то связался.

— Пусть в палату принесут скафандр сержанта Драпер. И набор видеоаппаратуры с ним.

Убрав терминал, он послал Бобби очередную жутковатую улыбку.

— Признаюсь, сержант, мне чрезвычайно любопытно, что вы намерены мне показать. Если это просто уловка, вы выиграете всего несколько минут.

Бобби не ответила, но страх перед Торссоном наконец сменился злостью, которая перешла в обиду. Она подтянулась на узкой госпитальной койке и перевернулась, села на край, отбросив в сторону одеяло. Перед ее крупным телом мужчины обычно либо робели, либо заводились. В любом случае им делалось неловко. Она чуть придвинулась к Торссону и с удовлетворением увидела, что он ровно настолько же отодвинул свое кресло.

По его раздраженному лицу ясно было, что Торссон отлично понял, чем занимается собеседница, и отвернулся, чтобы не видеть ее улыбки.

Дверь открылась, пара техников вкатили стойку с ее скафандром. Он остался в целости. Они не попортили костюм, снимая с нее. К горлу подступил комок. Бобби сглотнула. Перед этим паяцем Торссоном она слабости не покажет.

Паяц ткнул пальцем в одного из техников.

— Вы. Ваше имя?

Молодой техник четко отсалютовал:

— Мичман электриков Мат Сингх, сэр.

— Мистер Сингх, сержант Драпер утверждает, что на ее скафандре установлен видеоархиватор иной модели, нежели на новых, и потому вы не сумели считать данные. Это так?

Сингх хлопнул себя по лбу.

— Черт! Ну да, я не подумал… это же старый «Голиаф-три». Когда начали выпуск четвертой модели, встроенные программы полностью переписали. Совсем другая система хранения видео. Ох, какой же я дурак…

— Именно так, — перебил Торссон. — Сделайте все необходимое для просмотра видео, сохраненного этим скафандром. Чем скорее вы управитесь, тем меньше времени у меня будет для размышлений о вашей некомпетентности и вызванной ею задержке.

Сингх, надо отдать ему должное, не ответил. Он тотчас подключил костюм к монитору и взялся за работу. Бобби скользила взглядом по своему скафандру. Было много царапин и вмятин, но серьезных повреждений она не заметила. Ей ужасно хотелось надеть его, после чего объяснить Торссону, куда тот может засунуть свои манеры.

Руки и ноги снова задрожали. Что-то трепетало в горле, словно там билось сердце маленького зверька. Ее пульс. Она попыталась что-то сказать, но техник уже сжал кулак, показывая своему помощнику: готово.

— Есть, сэр, — сообщил Сингх и начал обратную перемотку.

Бобби всматривалась, как могла, но картинка расплывалась.

Она потянулась к плечу Торссона, чтобы привлечь его внимание, но почему-то промахнулась и только сунулась вперед.

«Вот, опять», — успела подумать она в краткий миг невесомости перед беспамятством.

— Черт побери, — процедил резкий голос. — Я вас предупреждала. У нее внутренние повреждения и сильная контузия. Нельзя было разгонять ее на полную скорость, да еще допрашивать. Это безответственность. Преступная безответственность, чтоб вас!

Бобби открыла глаза. Она снова лежала в постели. Торссон сидел в кресле рядом. Одетая в госпитальную форму коренастая блондинка с разгоревшимся от возмущения лицом стояла в ногах кровати. Заметив, что Бобби очнулась, она придвинулась ближе и взяла ее за руку.

— Сержант Драпер, постарайтесь не двигаться. Вы упали и разбередили кое-какие раны. Мы все наладили, но теперь вам нужен отдых.

Говоря, врач смотрела на Торссона и выражением лица ставила после каждой фразы восклицательные знаки. Бобби кивнула доктору — голова была словно миска с водой при меняющемся направлении тяги. Не больно, но это, вероятно, потому, что ее накачали всеми анальгетиками, какие только нашлись в медотсеке.

— Содействие сержанта Драпер было необходимо. — В чарующем голосе Торссона не прозвучало и намека на извинение. — Благодаря ей мы, возможно, оказались спасены от открытой войны с Землей. Рисковать своей жизнью ради спасения других более или менее входит в обязанности Роберты.

— Не называйте меня Робертой, — процедила Бобби.

— Серж, — поправился Торссон. — Я сочувствую вашим потерям. И приношу извинения, что не поверил вам сразу. Благодарю вас за то, что вы реагировали столь профессионально и тем самым помогли избежать серьезной ошибки.

— По-моему, вы — дрянь, — сообщила Бобби.

— Такая у меня работа, солдат.

Торссон встал.

— Отдыхайте. Мы отправим вас, как только вы сможете перенести полет.

— Отправите? Обратно на Марс?

Торссон не ответил. Он кивнул врачу и вышел. Блондинка нажала одну из кнопок над койкой Бобби, и что-то холодное укололо ее в предплечье. Свет погас.

Желе. Интересно, почему в госпиталях вечно пичкают желатином?

Бобби с отвращением тыкала вилкой в дрожащий зеленый холмик на тарелке. Она наконец оправилась достаточно, чтобы поесть по-настоящему, но эта мягкая прозрачная еда, которую ей принесли, казалась все менее аппетитной. Даже насыщенная белками и углеводами жижа, выдаваемая за похлебку на большинстве кораблей флота, представлялась сейчас более соблазнительной. А если бы грибное жаркое под соусом, да с кускусом на гарнир…

Дверь палаты скользнула в сторону, и ее врач (Бобби уже знала, что блондинку зовут Триша Пикон, хотя все называли ее «доктор Триш») вошла вместе с капитаном Торссоном и еще одним, неизвестным ей, мужчиной. Торссон одарил ее своей страшноватой улыбкой, но Бобби уже знала, что у него просто лицо так устроено. Словно для нормальной улыбки недоставало каких-то мускулов. Незнакомец был в форме флотского капеллана неопределенной религиозной принадлежности.

Первой заговорила доктор Триш:

— Хорошая новость, Бобби. Завтра мы тебя выписываем. Как самочувствие?

— Нормально. Есть хочется, — ответила Бобби, снова ткнув вилкой в желе.

— Мы постараемся раздобыть тебе настоящей еды. — Доктор Триш улыбнулась и покинула палату.

Торссон указал на капеллана.

— Это капитан Мартенс. Он летит с нами. Я оставлю вас вдвоем — познакомьтесь.

Торссон вышел, не дав Бобби ответить, а Мартенс плюхнулся в кресло у ее койки и протянул руку.

— Привет, сержант, — начал он, — я…

— Когда я подчеркивала «нет» в форме 2790 о вероисповедании, я не шутила, — оборвала его Бобби.

Мартенс улыбнулся. Ни резкий ответ, ни ее агностицизм, как видно, не задели капеллана.

— Я здесь не по религиозным делам, сержант. У меня образование психолога по травмам, а поскольку вы стали свидетелем гибели всех людей из вашего взвода и сами чуть не погибли, капитан Торссон и ваш врач решили, что вам нужен я.

Бобби хотела отмахнуться, но помешал вставший в груди ком. Она скрыла болезненное ощущение, глотнув воды, и сказала:

— Я хорошо себя чувствую. Спасибо, что пришли.

Мартенс откинулся в кресле, продолжая улыбаться.

— Если бы вы действительно хорошо себя чувствовали после случившегося, я бы решил, будто с вами что-то не так. А сейчас вас кидают в ситуацию, непростую для чувств и разума. На Земле вы не сможете позволить себе такой роскоши, как эмоциональный срыв или посттравматическая стрессовая реакция. Нам предстоит много поработать…

— На Земле? — Бобби отшатнулась, как от удара. — Стойте-стойте! Зачем мне на Землю?

Глава 5 Авасарала

Крисьен Авасарала, помощник госсекретаря исполнительной администрации, сидела в конце стола. На ней было оранжевое сари: единственное яркое пятно среди серо-голубой военной формы собравшихся. Остальные семеро участников совещания возглавляли те или иные рода войск ООН и все были мужчинами. Она знала их имена, карьеру и психологические профили, уровень платежеспособности, политические пристрастия и партнеров по постели. Вдоль черной стены, мучительно застыв, словно застенчивые подростки на танцплощадке, выстроились помощники и свита. Авасарала украдкой вытащила из сумочки фисташку, тихонько щелкнула скорлупой и забросила в рот соленое ядрышко.

— Все встречи с командованием Марса придется отложить до стабилизации положения на Ганимеде. До того официальные дипломатические переговоры только подтвердят, что мы принимаем новый статус-кво. — Говорил адмирал Нгайен, младший из присутствующих. Этакий коршун. И с сознанием собственной важности, свойственным многим успешным молодым людям.

Генерал Адики-Сандовал кивнул бычьей головой.

— Согласен. Мы здесь должны думать не только о Марсе. Если Альянс Внешних Планет сочтет нас слабыми, это вызовет всплеск террористической активности.

Майк Эджи из дипломатического корпуса откинулся в кресле и беспокойно провел по губам языком. Зализанные к затылку черные волосы и вытянутое вперед лицо придавали ему сходство с человекообразной крысой.

— Джентльмены, я должен возразить…

— Разумеется, вы должны, — сухо вставил генерал Нетлфорд. Эджи проигнорировал его реплику.

— В данный момент встреча с Марсом — необходимый первый шаг. Если мы начнем выставлять предварительные условия и создавать препятствия, то это не только отнимет больше времени, но даже может спровоцировать возобновление враждебных действий. Если же мы сумеем снизить напряженность, спустить пар…

Адмирал Нгайен, сохраняя каменное лицо, кивнул и заговорил светским тоном:

— У вас, дипломатов, все метафоры — из века паровых машин?

Авасарала хихикнула вместе со всеми. Она тоже была невысокого мнения об Эджи.

— Марс уже наращивает вооружение, — сказал генерал Нетлфорд. — Мне видится, что лучшим ходом для нас будет вернуть Седьмой с Цереры. Поджарим им пятки. Пусть часы тикают: посмотрим, решатся ли тогда марсиане задержаться на Ганимеде.

— Вы имеете в виду — передвинуть корабли в систему Юпитера? — спросил Нгайен. — Или к Марсу?

— Все, что движется в сторону Земли, будет приближаться и к Марсу, — напомнил Нетлфорд.

Авасарала прокашлялась.

— У вас есть что-нибудь новое по инициатору нападения?

— Им занимаются техники, — ответил ей Нетлфорд, — и, кстати, об этом: если Марс испытывает на Ганимеде новую технику, мы не можем позволить им задавать темп, мы должны вывести на доску что-нибудь и с нашей стороны.

— Но ведь это была протомолекула? — спросил Эджи. — Я имею в виду то, что привело к падению Эроса.

— Этим занимаются, — довольно сдержанно ответил Нетлфорд. — Есть некое общее сходство, но есть и существенная разница. В отличие от Эроса, оно не распространяется. Население Ганимеда не изменилось, как изменились люди на Эросе. Судя по спутниковым снимкам, похоже на то, что оно вторглось на территорию марсиан и там самоликвидировалось или было уничтожено извне. Если оно и связано с Эросом, то технику с прошлого раза отточили.

— Итак, Марс владеет образцом и использует его как оружие, — резюмировал адмирал Соутер. Он был немногословен, и Авасарала всегда забывала, какой высокий у него голос.

— Это возможно, — признал Нетлфорд. — Весьма возможно, но и только.

— Слушайте, — с самодовольной улыбочкой, словно ребенок, добившийся своего, заговорил Нгайен. — Я понимаю, что первый ход остался за ними, но надо обсудить, в каких пределах можно нанести ответный удар. Если идет гонка за большим призом, ждать, скорее всего, будет не умнее, чем выброситься из шлюза.

— Надо соглашаться на встречу с Марсом, — сказала Авасарала.

Стало тихо. Нгайен помрачнел.

— Это?.. — начал он и не закончил вопроса. Авасарала видела, как переглядываются мужчины. Она достала из сумочки еще одну фисташку, съела ядрышко и спрятала скорлупу. Эджи неумело пытался скрыть радость. Надо бы наконец разузнать, кто какие кнопки нажал, пробив его в представители дипломатического корпуса. Выбор — хуже не придумаешь.

— Трудно будет обеспечить безопасность, — отозвался Нетлфорд. — Мы не допустим их корабли за оборонительный периметр.

— Ну, выставлять условия мы им не позволим. Если встреча состоится, то здесь, на нашей территории.

— Остановить их на приличном расстоянии и пересадить на свой транспорт?

— На такое они никогда не согласятся.

— Стоит сперва узнать, согласятся или нет.

Авасарала тихонько поднялась и направилась к двери. Ее личный секретарь, молоденький европеец по имени Сорен Коотвальд, отлепился от дальней стены и последовал за ней. Генералы предпочли не заметить ее ухода, а может, так увлеклись новыми, подкинутыми ею, проблемами, что и вправду не заметили. В любом случае военным не меньше хотелось избавиться от нее, чем Авасарале — от них.

Коридоры комплекса ООН в Гааге были широкими и чистыми, сдержанный декор напоминал музейную диораму португальских колоний 1940-х годов. Авасарала задержалась у утилизатора органических отходов и принялась вытряхивать из сумочки скорлупу.

— Что дальше? — спросила она.

— Совещание с мистером Эрринрайтом.

— А потом?

— Мистон Грэвис — по поводу Афганистана.

— Отмените.

— Что ему сказать?

Авасарала отряхнула ладони над контейнером и быстро прошагала к центральному холлу с лифтами.

— Пошлите на фиг, — посоветовала она. — Напомните, что Афганистан сопротивлялся внешнему контролю с тех времен, как мои предки дали пинка англичанам, если не дольше. Как только я придумаю, что с этим делать, я дам ему знать.

— Да, мэм.

— И еще мне нужна последняя сводка по Венере. Новейшая. И у меня нет под рукой профессора для перевода, так что, если она не будет составлена простым, вразумительным языком, гоните обормота в шею и найдите на его место человека, умеющего писать.

— Да, мэм.

Кабина лифта, поднимавшегося от общих залов и комнат для переговоров к кабинетам, ослепляла глаз блеском стали. Внутри свободно могли бы отобедать четверо. Распознав вошедших, кабина двинулась вверх, бережно перенося их с уровня на уровень. Бинненхоф^[48] за окнами словно съежился, а большой муравейник Гааги раскинулся по земле под непорочно-голубым небом. Стояла весна, снег, накрывавший город с декабря, наконец сошел. Далеко внизу над улицами кружили голуби. На планете жило тридцать миллиардов человек, но голубей они так и не вытеснили.

— Все эти мужики — петухи, — процедила Авасарала.

— Простите? — переспросил Сорен.

— Генералы. Все они — педерасты.

— Я думал, только Соутер…

— Я не о том, что они спят с другими мужчинами. А о том, что все эти петухи — мужчины. Когда в последний раз женщина возглавляла вооруженные силы? На моей памяти ни разу. И теперь мы расхлебываем последствия того, что бывает, когда в политике перебор тестостерона. И кстати: свяжитесь с Аннет Рабир из обеспечения. Я не доверяю Нгайену. Если он заведет переписку с кем-то из Генеральной Ассамблеи, я должна знать.

Сорен закашлялся.

— Простите, мэм. Вы поручаете мне слежку за генералом Нгайеном?

— Нет, всего лишь проверку всех сетевых переговоров, причем интересует меня только кабинет Нгайена.

— Конечно. Простите, недопонял.

Лифт прошел мимо окон с видом на город и скрылся в темной шахте уровня личных кабинетов. Авасарала хрустнула суставами пальцев.

— Да, и между прочим, — сказала она, — это ваша собственная инициатива.

— Да, мэм. Я тоже об этом подумал.

Человека, не знавшего Авасаралу лично, ее кабинет обманул бы непритязательной обстановкой. Он располагался на восточной стороне здания, с которой обычно начинали путь наверх мелкие чиновники. У нее было окно с видом на город, но не угловое. Матово-черный экран видео, занимавший большую часть южной стены, не включался без необходимости. Остальные стены были отделаны потертыми бамбуковыми панелями. Узор на ковровом покрытии кое-как скрывал пятна. Единственными украшениями служили маленький алтарь с глиняной фигуркой Гаутамы Будды у письменного стола и ваза резного хрусталя с цветами. Букет каждый четверг присылал ее муж Арджуна. В комнате пахло свежими цветами и застарелым трубочным дымом, хотя Авасарала никогда здесь не курила и не помнила, чтобы курил кто-то другой. Она подошла к окну. Внизу распростерся город из бетона и древнего камня.

В темнеющем небе горела Венера.

За двенадцать лет, проведенных ею за этим столом, в этом кабинете, все вокруг изменилось. Когда-то союз между Землей и ее подрастающим братом казался вечным и нерушимым. Пояс был незначительной неприятностью и пристанищем мелких преступников и бунтарей, которых проще казалось потерять при корабельной аварии, чем доставлять в суд. Человечество считало себя одиноким во Вселенной.

А потом секретные исследования на Фебе, залетном спутнике Сатурна, выявили оружие, посланное из чужой солнечной системы в эпоху, когда земная жизнь была не более чем любопытной идеей в жидкой молекулярной пленке. После этого могло ли что-либо остаться прежним?

И все же кое-что осталось. Да, Земля с Марсом так и не решили: верные они союзники или смертельные враги. Да, АВП — Хезболла^[49] вакуума — норовил стать серьезной политической силой на внешних планетах. Да, искусственная молекула, предназначенная для перестройки примитивной биосферы Земли, вместо этого загнала блудный астероид в облака Венеры и принялась там за неведомые никому дела.

Но весна приходила по-прежнему. По-прежнему накатывали и отступали избирательные кампании. Вечерняя звезда по-прежнему освещала индиговые небеса ярче, чем все огни земных городов. В иные дни это внушало уверенность.

— Мистер Эрринрайт, — сообщил Сорен.

Пока Авасарала оборачивалась к настенному экрану, тот ожил. Округлое мягкое лицо Садавира Эрринрайта было темнее, чем у нее. Такое, как у него, лицо показалось бы уместным где-нибудь в Пенджабе, зато его голос сочился холодным, рассудочным британским юмором. Где бы он ни находился, за его спиной горел яркий дневной свет. Изображение на экране подрагивало, подбирая баланс света и тени: Эрринрайт представлялся то темным пятном в полутемном кабинете, то фигурой, окруженной нимбом света.

— Надеюсь, совещание прошло благополучно?

— Нормально, — ответила она. — Мы продвинулись к встрече с марсианами. Сейчас там обсуждают меры безопасности.

— Пришли к согласию?

— Да, после того как я подсказала, с чем нужно соглашаться. Марсиане посылают на встречу с чиновниками ООН своих первых представителей — с извинениями, а также для обсуждения вопроса о нормализации отношений и возвращении Ганимеда, и прочее, и прочее. Все верно?

— Не уверен, согласится ли с этим марсианская сторона, — заметил он.

— Возразить они не смогут. Я разослала пресс-релиз с картелем^[50] и угрозой в последнюю минуту отменить встречу. Остросюжетная драма — это прекрасно. Более чем прекрасно: она отвлекает внимание. Только не позволяйте Пузырь-башке заводить речь о Венере и Эросе.

Эрринрайт почти непроизвольно отпрянул.

— Прошу вас, не называйте генерального секретаря Пузырь-башкой.

— А почему бы и нет? Я называла его так в глаза, и он не возражал.

— Он понял, что вы шутите.

— Это потому, что голова у него совсем пустая. Запретите ему заговаривать о Венере.

— А о видеосъемке?

Законный вопрос. То, что спровоцировало атаку на Ганимеде, начало с района, контролировавшегося Объединенными Нациями. Если закулисные сплетни не лгут, марсиане располагали только кадрами, отснятыми камерой одного боевого скафандра. В распоряжении Авасаралы были семь минут видео сорока камер с высоким разрешением, на котором нечто убивало лучших людей Земли. Даже если марсиан удастся отговорить от разглашения, замолчать это будет трудновато.

— Дайте мне время до встречи, — попросила Авасарала. — Посмотрим, что они скажут и как скажут, тогда я и решу, что делать. Если это — оружие марсиан, они выдадут себя, начав игру.

— Понимаю, — протянул Эрринрайт, всем видом показывая, что не понял.

— При всем уважении к вам, сэр, — сказала она, — пока это должно остаться между Землей и Марсом.

— Нужна ли нам остросюжетная драма, разыгрываемая двумя главными вооруженными силами системы? Как вам, собственно, это представляется?

— Сообщение Майкла Джона де Утюрбе о возрастании активности на Венере я получила почти одновременно с началом боевых действий на Ганимеде. Если Венера забеспокоилась, едва что-то случилось, чертовски похоже, что на Ганимеде проявила себя протомолекула. В том-то и дело.

Авасарала выдержала многозначительную паузу, прежде чем продолжать. У Эрринрайта задвигались глазные яблоки, словно он читал написанные в воздухе строки. Для него это было признаком глубокой задумчивости.

— Мы и прежде бряцали саблями, — напомнила Авасарала, — и ничего, выжили. Военная угроза — известная величина. У меня папка на девятьсот страниц: анализ возможного конфликта с Марсом, план действий и среди них четырнадцать различных сценариев на случай столкновения с неизвестной новой технологией. А вот в папке, приготовленной на случай, если нечто явится с Венеры, три странички, и в пункте первом значится: «Обратиться к Богу».

Эрринрайт сохранял серьезность. Авасарала слышала за спиной молчание Сорена, в котором сквозило беспокойство сильнее обычного. Она открыто выложила свои страхи на стол.

— Три версии, — тихо перечисляла она. — Первая: это работа Марса. Тогда у нас будет просто война, с войной мы справимся. Вторая: это сделал кто-то другой. Неприятный и опасный вариант, но разрешимый. Третье: оно возникло само по себе. И тогда мы остаемся с пустыми руками.

— Вы не собираетесь добавить новые страницы в ту тощую папку? — Вопрос Эрринрайта прозвучал легкомысленно. Сам Эрринрайт, однако, легкомысленным отнюдь не был.

— Нет, сэр. Я собираюсь выяснить, с какой из трех возможностей мы имеем дело. Если с одной из двух первых, я решу проблему.

— А если с третьей?

— Уйду в отставку, — ответила она, — и вы сможете назначить на это дело другого болвана.

Эрринрайт знал ее достаточно давно, чтобы уловить шутку. Он улыбнулся и рассеянно потянул себя за галстук. Он полностью разделял ее опасения, но незнакомый человек не догадался бы.

— Это удавка. Мы не можем позволить конфликту на Ганимеде слишком разгореться.

— Это не главное, — возразила Авасарала. — Без моего разрешения никто войну не начнет.

— Вы хотите сказать: без приказа военного министра, подтвержденного голосованием Генеральной Ассамблеи.

— Когда отдать приказ, я ему подскажу, — сказала она, — но передадите вы сами. У него яйца отвалятся, если он услышит это от бабульки вроде меня.

— Ну, такого мы, конечно, не допустим. Держите меня в курсе, если что-то узнаете. Я поговорю с пишущей-вещающей братией и позабочусь, чтобы в его заявлении не было подтекста.

— А за утечку видео атаки виновник ответит передо мной, — добавила она.

— Если утечка случится, ответственный за нее будет обвинен в государственной измене, предстанет перед трибуналом и отправится в лунную каторжную колонию пожизненно.

— Более или менее так.

— Не пропадайте из вида, Крисьен. Времена трудные; чем меньше сюрпризов, тем лучше.

— Да, сэр, — согласилась она. Связь прервалась, экран потемнел. В нем светлыми пятнышками отразились ее оранжевое сари и седые волосы. Другое пятно: белый цвет и хаки — было Сореном.

— У вас мало работы?

— Нет, мэм.

— Так валите отсюда.

— Да, мэм.

Она услышала за спиной его удаляющиеся шаги.

— Сорен!

— Мэм?

— Мне нужен список свидетелей по делу Эроса. И пусть по каждому даст заключение психоаналитик, если этого еще не сделано.

— Вам распечатку показаний?

— Да, и ее тоже.

— Сделаю как можно быстрее.

Дверь за ним закрылась, и Авасарала опустилась в кресло. Ноги гудели, головная боль, с утра топтавшаяся где-то на заднем плане, выступила вперед и подала голос. Будда безмятежно улыбался, и она хихикнула, словно поделившись с ним шуткой. Ей хотелось домой: посидеть на крылечке, слушая фортепьянные упражнения Арджуны.

А вместо этого…

Под рукой была служебная связь, но она вызвала Арджуну через ручной терминал. Суеверное чувство заставляло отделять семейные дела от рабочих даже и таких мелочах. Муж сразу ответил на вызов. Короткая бородка на его угловатом лице уже почти совсем поседела, но юмор во взгляде сквозил прежний, не исчезая, даже когда Арджуна плакал. От одного взгляда на мужа ей полегчало.

— Я вернусь поздно, — сказала она, тут же пожалев о своем деловитом тоне. Арджуна кивнул.

— Я потрясен, нет слов. — Даже сарказм у него был мягким. — Тяжела сегодня маска?

Он называл это «маской». Словно женщина, которую она представляла миру, была поддельной, а та, что говорила с ним или рисовала наперегонки с внучкой, — подлинной. Авасарала считала, что муж ошибается, но выдумка казалась такой утешительной, что она всегда ему подыгрывала.

— Сегодня очень тяжела. Чем ты занят, любимый?

— Читаю черновик диссертации Кукурри. Над ней еще надо поработать.

— Ты в кабинете?

— Да.

— Лучше бы вышел в сад, — посоветовала она.

— Потому что в сад хочется тебе? Выйдем вместе, когда вернешься домой.

Она вздохнула.

— Это может быть очень нескоро.

— Разбуди меня, и погуляем.

Она тронула экран, и Арджуна улыбнулся, словно в ответ на ласку. Авасарала разорвала связь. По давней привычке они не прощались: один из тысяч маленьких обычаев, возникающих за десятилетия брака.

Повернувшись к рабочей системе, Авасарала вывела на экран тактический анализ сражения на Ганимеде, профили интеллекта ключевых фигур в командовании Марса и программу встречи, уже составленную генералами после совещания. Вынув из сумочки фисташку, она хрустнула скорлупой, погрузившись в сырую информацию, позволив сознанию плясать в ее волнах. В окне за спиной сквозь зарево огней Гааги пробивались новые звезды, но Венера была по-прежнему ярче всех.

Глава 6 Холден

Ему снились длинные изогнутые коридоры, наполненные чудовищами-полулюдьми. Проснулся он в темной каюте от громкого гудка и довольно долго возился с незнакомыми креплениями койки. Отстегнувшись, подлетел вверх: значит, микрогравитация. Гудок повторился. Холден оттолкнулся от кровати к стене и нажал кнопку, осветив каюту. Здесь было тесно. У одной переборки — койка-амортизатор модели семидесятилетней давности, втиснутая поверх личного рундука, в углу — туалет и раковина, а напротив — стенная панель с названием корабля: «Лунатик».

Панель прогудела в третий раз. Теперь Холден нажал кнопку ответа и спросил:

— Где мы, Наоми?

— Последнее торможение перед высотной орбитой. Ты не поверишь, они поставили нас в хвост!

— В хвост, в смысле — в очередь?

— Да, — подтвердила Наоми. — По-моему, они задерживают все корабли, побывавшие на Ганимеде.

— Дерьмо! Они на чьей стороне?

— А есть разница?

— Ну, — принялся объяснять Холден, — на Земле я в розыске за похищение пары тысяч ядерных ракет и передачу их АВП, а Марс из-за меня лишился всего одного корабля. Полагаю, и наказания будут разными.

— В любом случае сидеть тебе за решеткой до скончания века, — рассмеялась Наоми.

— Ну, тогда считай, спрашиваю из чистого занудства.

— Те, что нас задержали, похожи на корабль ООН, но рядом торчит марсианский фрегат, наблюдает за обработкой.

Холден в душе возблагодарил Фреда Джонсона, который еще на Тихо убедил его отказаться от «Росинанта» и лететь к Ганимеду на свежеотремонтированом «Лунатике». В нынешнем флоте АВП этот грузовик выглядел самым безобидным и привлекал гораздо меньше нежелательного внимания, чем военный корабль, похищенный у Марса. Они оставили «Роси» подальше от Юпитера, в местечке, куда вряд ли кто заглянет. Алекс заглушил все системы, кроме очистки воздуха и пассивных датчиков, и теперь, наверное, валялся в своей каюте под грудой одеял и с грелкой, ожидая вызова от них.

— Отлично, я сейчас поднимусь. Сообщи Алексу ситуацию через направленный луч. Если нас арестуют, пусть ведет «Роси» на Тихо.

Холден открыл ящик под койкой и вытащил из него тренировочный костюм. Одежда сидела плохо. На спине куртки было название корабля: «Лунатик», на нагрудном кармане имя хозяина: Филипс. Если верить корабельному журналу, взломанному кудесниками с Тихо, Уолтер Филипс был механиком первого разряда и основным торговцем оборудованием, украдкой вынесенным с грузовика. По чину он числился третьим из трех. Учитывая репутацию Филипса в Солнечной системе, Холден мог только радоваться, что, согласно роли, ему не придется встречаться с властями.

Он умылся над крошечной раковиной — вода не текла, использовались влажные салфетки и мыльные валики — и с отвращением поскреб бородку, вынужденную дань маскировке. Прежде он никогда не носил бороду и оказался разочарован, обнаружив, что она вышла неровная и клочковатая. Амос, который из солидарности тоже перестал бриться, щеголял теперь роскошной львиной гривой и подумывал ее оставить — уж очень она ему шла.

Сунув использованные салфетки в камеру утилизатора, Холден толкнулся к люку и по трапу стал подниматься в рубку.

Рубка была так себе. «Лунатику» насчитывалось чуть не сто лет, и он определенно доживал последние годы. Если бы для их миссии не требовался корабль, какого не жалко, ребята Фреда, вероятно, подлатали бы старичка. После недавней гонки он уже дышал на ладан, зато последние двадцать лет «Лунатика» гоняли с продовольствием по маршруту Ганимед — Церера, и прежние регулярные визиты на луны Юпитера оправдывали его появление с продовольственной помощью. Фред решил, что к грузовику привыкли и не глядя пропустят через блокаду.

По-видимому, он просчитался.

Наоми Холден застал пристегнутой к одной из панелей управления. На ней был такой же зеленый тренировочный костюм, только на кармане значилось: Эстанция. Она улыбнулась Холдену и жестом указала на экран.

— Вот эта группа кораблей всех досматривает перед посадкой.

— Черт! — ругнулся Холден, приближая изображение с телескопа, чтобы лучше рассмотреть корпуса и разобраться в марках. — Определенно, ооновцы. — Маленькое пятнышко прошло через картинку от корабля ООН к тяжелому грузовозу, стоявшему первым в очереди. — А это похоже на абордажную шлюпку.

— Хорошо, что ты месяц как нечесан. — Наоми подергала его за клок волос. — С такими зарослями на голове да с этой жуткой бородой тебя бы и родные матери не узнали.

— Надеюсь, моих матерей пока не призвали во флот, — ответил, стараясь попасть ей в тон, Холден. — Я предупрежу Амоса.

Холден, Наоми и Амос ждали в коротком проходе. В этот отрезок коридора, сразу за внутренним люком шлюза, выходило множество шкафчиков-кладовых. Абордажная команда заканчивала процедуру стыковки. Наоми, в свежевыстиранной форме капитана, в магнитных башмаках, смотрелась высокой и строгой. Капитан Эстанция, погибшая при нападении пиратов, десять лет командовала «Лунатиком». Холден подумал, что Наоми выглядит достойной преемницей.

За ней держался Амос в тренировочном костюме с нашивками старшего механика, на его лице застыла скучающая мина. Брюшко Амоса было заметно даже при микрогравитации на нынешней орбите. Холден, как умел, подражал его осанке и раздраженному виду.

Шлюз завершил стыковку, и внутренняя крышка люка сдвинулась в сторону. Шестеро космодесантников в боевых скафандрах и младший лейтенант в вакуумном защелкали магнитными подковками по обшивке. Лейтенант бегло оглядел команду и сверился со своим ручным терминалом. Он, казалось, скучал не меньше Амоса. Пожалуй, догадался Холден, бедолага так же мечтает отделаться от нудной процедуры досмотра, как они — уйти с миром.

— Ровена Эстанция, капитан и главный совладелец грузовоза «Плачущий лунатик» с регистрацией на Церере.

Лейтенант не спрашивал, однако Наоми сочла нужным ответить:

— Да, сэр.

— Хорошо звучит, — заметил лейтенант, не отрываясь от терминала.

— Сэр?

— Я о корабле. Необычное название. Клянусь, если мне попадется еще один корабль, названный по имени чьей-то дочки или девушки с Титана, я начну штрафовать за отсутствие фантазии.

У Холдена поджались лопатки и мурашки поползли под волосами. Может, лейтенанту и наскучила его работа, но парень умен и наблюдателен и не скрывает этого.

Наоми ухмыльнулась.

— Мой получил название после того, как я три месяца оплакивала на Титане разлуку с другом сердца. По большому счету, вышло удачно. До этого я хотела назвать кораблик по любимой золотой рыбке.

Лейтенант от удивления вытянулся, но тут же расхохотался.

— Спасибо, капитан. За весь день вы первая меня рассмешили. Остальные перед нами дрожат до усрачки, а у этой шестерки кабанов, — он кивнул на пехотинцев, чувство юмора удалено химическим путем.

Холден покосился на Амоса. «Это что, флирт? По-моему, он с ней заигрывает». Мрачная мина Амоса надежно скрывала мысли.

Лейтенант постукал по дисплею терминала.

— Протеин, добавки, водоочистители и антибиотики? Можно взглянуть?

— Да, сэр. — Наоми кивнула на люк. — Сюда, пожалуйста.

Офицер ООН и двое солдат последовали за ней. Остальные вытянулись в позе настороженных часовых у самого шлюза. Амос ткнул Холдена локтем в бок и обратился к ним:

— Как делишки, ребята?

Ему не ответили.

— Я вот говорю приятелю, мол, спорим, у них между ног под этими жестянками жуть что делается!

Холден зажмурился и мысленно пожелал Амосу прикусить язык. Не сработало.

— Я к тому, что ваши умники-конструкторы все предусмотрели, а вот яйца почесать — никак. А если, боже упаси, построение, вам же на палубу не втиснуться, а они только место занимают!

Холден открыл глаза. Теперь все солдаты смотрели на Амоса, но никто не шевелился и ничего не говорил. Холден задвинулся в самый темный угол и попытался вжаться в стену. На него никто и не оглянулся.

— Ну вот, — добродушно продолжал Амос, — я с ним поспорил и надеюсь, вы, ребята, подтвердите, что я прав.

Ближайший десантник сделал полшага вперед и остановился.

— Так вот, я поспорил, — объяснял Амос, — что надежности ради вам попросту отрезают все, что можно прищемить. К тому же это спасает вас от искушения лапать друг друга долгими корабельными ночами.

Солдат сделал еще шаг, и Амос тут же выдвинулся ему навстречу, сокращая дистанцию. Чуть не ткнувшись носом в щиток шлема, туманя своим дыханием стекло, он закончил:

— Ну, скажи прямо, Джо: верно, что у вас там гладко, как у ваших скафандров?

Долгое напряженное молчание прервал тихий звук: кто-то кашлянул у люка. В коридор вошел лейтенант.

— У вас проблемы?

Амос с улыбкой отступил назад.

— Никаких. Просто знакомлюсь с милыми людьми, на которых уходят мои налоги.

— Сержант? — спросил лейтенант.

Десантник отступил на прежнее место.

— Нет, сэр, никаких проблем.

Лейтенант обернулся, чтобы пожать руку Наоми.

— Приятно было познакомиться, капитан Эстанция. Вам скоро радируют разрешение на посадку. Народ на Ганимеде наверняка обрадуется доставленному вами продовольствию.

— Рада быть полезной, — ответила Наоми, заслужив ослепительную улыбку лейтенанта.

Когда ооновцы закончили шлюзование и отчалили в своей шлюпке, Наоми протяжно выдохнула и принялась растирать щеки.

— Чуть не треснули от этой улыбочки.

Холден ухватил Амоса за рукав.

— Что. За. Хрень, — сквозь зубы процедил он, — ты тут устроил?

— А что? — встрепенулась Наоми.

— Пока тебя не было, Амос всеми силами бесил этих парней. Диво, как они не пристрелили его, а заодно и меня.

Амос покосился на руку Холдена, сжимавшую его рукав, но освободиться не попытался.

— Кэп, ты хороший парень, а вот контрабандист — никакой.

— Что? — повторила Наоми.

— Капитан так нервничал, что даже мне почудилось, будто он что-то скрывает. Вот я и отвлек солдатиков до вашего возвращения, — объяснил Амос. — А стрелять они не могли, пока я их не трогал и не доставал оружия. Кто у нас служил во флоте? Ты же должен помнить инструкцию.

— Так… — начал Холден.

— Так, — перебил Амос, — если лейтенант их о нас спросит, они расскажут про поганца-механика, который наплевал им в лицо, а не про нервного паренька со щипаной бородкой, который все норовил спрятаться в угол.

— Черт!.. — сказал Холден.

— Ты хороший капитан, в драке я всегда тебя прикрою. А вот как преступник ты полное дерьмо. Ты просто не способен сыграть кого-нибудь, кроме самого себя.

— Не хочешь снова принять командование? — спросила Наоми. — Достала меня эта работа.

— Башня Ганимеда, это «Лунатик», повторяю запрос на посадку, — говорила Наоми. — Патруль ООН дал нам пропуск, а вы уже три часа держите на низкой орбите. — Отключив микрофон, она добавила: — Засранцы.

Ей ответил не тот голос, от которого они несколько часов добивались разрешения на посадку. Этот показался старше и не таким раздраженным.

— Прошу прощения, «Лунатик», я вставлю вас в сетку при первой возможности. Но последние десять часов шли непрерывные посадки, и нам надо отправить десятки кораблей, прежде чем начнем принимать новые.

Холден подключил свой микрофон.

— Мы говорим с диспетчером?

— Да. Старший диспетчер Сэм Снеллинг — можете записать, на кого жаловаться. Снеллинг, с двумя «л».

— Нет-нет, — возразил Холден, — никаких жалоб. Мы видим, как взлетают корабли. Это беженцы? Судя по тоннажу, половина населения спасается бегством.

— Нет. Несколько чартерных рейсов и коммерческих линий вывозят людей, но большей частью взлетают грузовики с продовольствием.

— С продовольствием?

— Мы отправляем почти сто тонн пищевых продуктов в день, а бои задержали многих на поверхности. Теперь, когда сквозь блокаду начали пропускать, они продолжают поставки.

— Постойте, — сказал Холден. — Я готовлюсь к посадке, имея на борту продовольственную помощь для голодающего населения Ганимеда, а вы отправляете со спутника сотни тонн еды?

— Примерно полмиллиона кило, учитывая задержку, — уточнил Сэм, — но это не наша еда. Большая часть пищевой промышленности Ганимеда принадлежит корпорациям, а их штаб-квартиры не здесь. На эти поставки завязаны большие деньги. За каждый день задержки рейсов кто-то теряет целое состояние.

— Я… — начал Холден и осекся. — «Лунатик», конец связи.

Он вместе с креслом развернулся лицом к Наоми. Та замкнулась: значит, была так же сердита, как и он.

Амос, болтавшийся вокруг пульта механика с похищенным из запасов продовольствия яблоком, спросил:

— Неужто тебя это удивляет, капитан?

Четыре часа спустя они получили разрешение на посадку.

Ни с низкой обиты, ни даже при спуске они не заметили на поверхности Ганимеда особых перемен. Этот спутник Юпитера и в лучшие времена представлял собой пустыню из серых камней и почти такого же серого водяного льда, изрытую кратерами и замерзшими мгновенно после прорыва озерами. Все это напоминало поле биты еще тогда, когда предки человека впервые выползли на сушу.

Впрочем, человечество со свойственной ему изобретательностью и предприимчивостью сумело внести свой вклад. В конце длинного черного шрама на поверхности спутника Холден высмотрел останки истребителя. Ударная волна от его падения сплющила маленькие купола километров на десять окрест. Вокруг скелета корабля сновали спасательные катера, интересуясь не столько спасением выживших, сколько новейшими технологиями и информацией, уцелевшей при катастрофе. Не отдавать же все это в руки противника!

Самой серьезной из видимых потерь представлялся огромный агрокультурный купол, одно из гигантских строений из стекла и металла, защищавших гектары заботливо возделанной земли и великими усилиями вскормленные побеги. Вид купола, раздавленного смятым металлом — кажется, это была зеркальная установка, — потрясал и приводил душу в смятение. Купола кормили внешние планеты особыми сортами хлебных культур — под ними творились величайшие чудеса агрономической науки. А орбитальные зеркала были чудесами инженерии. Влупить одним чудом по другому и оставить их в руинах!.. Большей близорукой глупости Холден и представить себе не мог — разве что нагадить в собственные запасы воды, чтобы врагу не досталось.

К тому времени, когда «Лунатик» уладил свои скрипящие кости на отведенной ему площадке, Холден был вне себя от человеческой глупости.

И конечно, она тут же сунулась ему под нос.

Таможенный инспектор ожидал их на выходе из шлюза. Тощий как жердь мужчина с красивым лицом и лысой, будто яйцо, головой. Его сопровождали двое в неприметной форме охраны, с тазерами^[51] в поясных кобурах.

— Здравствуйте, меня зовут мистер Ведас, я таможенный инспектор одиннадцатого порта, площадки от А-четырнадцать до А-двадцать два. Вашу декларацию, пожалуйста.

Наоми, снова входя в роль капитана, выступила вперед.

— Декларацию радировали вашей службе перед посадкой. Я…

Холден видел, что ни у Ведаса, ни у сопровождающих охранников нет при себе служебных терминалов для инспекции груза, да и обмундирование охранников отличалось от формы портовой службы Ганимеда. Он чувствовал, что кое-кто тут намерен разыграть любительский спектакль. Шагнув вперед, он помахал Наоми.

— Я с ними разберусь, капитан.

Таможенный инспектор Ведас смерил его взглядом.

— А вы кто такой?

— Зовите меня мистер Не-морочьте-мне-голову.

Ведас оскалился, пара охранников подошла ближе. Холден улыбнулся им и, запустив руку за спину, извлек из-за пояса большой пистолет. Он держал его вдоль бедра, дулом вниз, но Ведас побледнел и отступил.

— Знаю, как вы трясете народ, — продолжал Холден. — Требуете декларацию, потом сообщаете, что было внесено в нее по ошибке. А пока мы составляем и отсылаем службе новую, срываете цветочки с груза и загоняете их на черном рынке. Полагаю, за продовольствие и медикаменты там хорошо платят.

— Я — законный представитель станции Ганимед, — проскрипел Ведас. — Вы рассчитываете запугать меня оружием? Я потребую от портовой охраны арестовать вас и интернировать корабль, если…

— Нет, я и не думал вас запугивать, — ответил Холден, — но я по горло сыт идиотами, жиреющими на чужом несчастье, и мне очень полегчает, если мой большой и сильный друг Амос изобьет вас в лепешку за попытку украсть еду и лекарства у беженцев.

— Это не запугивание, а средство для снятия стресса, — дружелюбно пояснил Амос.

Холден кивнул ему.

— Ты очень сердит на парня, который хотел украсть еду у голодающих?

— Жуть как сердит.

Холден постучал себя пистолетом по бедру.

— Пушка у меня только для того, чтобы ваша «портовая охрана» не вмешалась, пока Амос спускает злость.

Мистер Ведас, таможенный инспектор одиннадцатого порта, площадок с А14 по А22, развернулся и помчался во всю прыть. Нанятые им копы не отставали.

— Ну что, доволен собой? — спросила Наоми. Она странно, оценивающе смотрела на Холдена и говорила нейтральным тоном, не обвиняя и не одобряя.

Холден вложил пистолет в кобуру.

— Давайте выяснять, что за чертовщина здесь творится.

Глава 7 Пракс

Штаб службы безопасности располагался на третьем от поверхности уровне. Отделка стен и независимая силовая установка выглядели роскошью в сравнении с голым льдом других помещений станции, но в действительности они служили важными сигналами. Как некоторые растения яркой листвой возвещают о скрывающемся в них яде, так штаб безопасности возвещал, что он неприступен. Мало того что невозможно было пробурить лед, чтобы тайком вывести из камеры друга или любовника, — каждому следовало видеть, что это невозможно, иначе кто-нибудь непременно попытался бы.

За годы жизни на Ганимеде Пракс побывал здесь всего однажды, да и то как свидетель. Тогда он оказывал содействие закону, а не просил о помощи сам. За прошедшую неделю он возвращался сюда двенадцать раз: ждал в длинной, безнадежной очереди, не находя себе места и отгоняя нарастающее чувство, что ему следовало быть не здесь и заниматься чем-то другим. Чем — он сам не знал.

— Сожалею, доктор Менг, — сказала женщина из-за дюймового, армированного проволокой стекла окошка справочной службы. Она выглядела усталой. Не просто усталой — совершенно выжатой. Контуженой. Убитой. — Сегодня опять ничего.

— Могу я с кем-нибудь поговорить? Должен же быть способ…

— Сожалею, — повторила она, глядя мимо него на следующего отчаявшегося, испуганного, давно не мытого человека, которому она не сумеет помочь. Пракс ушел, скрипя зубами от бессильной ярости.

Очередь растянулась на два часа: мужчины, женщины, дети стояли, прислонившись к стене, или сидели. Кое-кто плакал. Девушка с красными глазами курила марихуану, запах ее сигареты забивал вонь толпы, набившейся в тесное помещение, дымок завивался на фоне таблички «Не курить». Никто не возмутился. Все они загнанным видом походили на беженцев, даже те, кто здесь родился.

Со дня официального прекращения боев марсиане и земляне оттянулись на прежние позиции. Житница внешних планет превратилась в пустыню между ними, и вся станция думала лишь об одном: как бы отсюда выбраться.

Поначалу порты охранялись вооруженными силами участников конфликта, но скоро те и другие вернулись на свои безопасные корабли, и ничто уже не сдерживало паники на станции. Из порта выпустили несколько набитых битком пассажирских транспортов. Цена на билеты разоряла людей, годами работавших в самой высокооплачиваемой технологической отрасли вне Земли. Тем, кто победнее, предоставили пробираться зайцами на грузовые беспилотники и крошечные яхты. Иные в надежде добраться до Европы ограничивались модифицированным скафандром с реактивным ранцем. Паника гнала от опасности к опасности, пока человек не находил себе могилу. У станций охраны, у портов, даже у опустевших военных постов Марса и ООН толклись люди, искавшие хоть какого-то подобия защиты.

Пракс мечтал быть среди них.

В его жизни установилось некое подобие ритма. Он просыпался в своей комнате — ночевал всегда дома на случай, если Мэй возвратится. Ел что подвернется. В последние два дня, правда, уже не нашлось ничего, но среди декоративных растений в парковых коридорах попадались съедобные. Так или иначе, есть ему не хотелось.

Потом он просматривал тела.

В первую неделю госпитальная служба выпускала видеоролики для опознания погибших. Теперь ему приходилось глядеть на реальных мертвецов. Он искал ребенка, что избавляло от необходимости осматривать большинство тел, но увиденное все равно застревало в памяти. Дважды он находил изуродованные до неузнаваемости трупы, которые могли быть Мэй, но у одного на шее оказалось родимое пятно, похожее на след от укуса, а другой отличался формой ногтей. Те мертвые девочки были чужим горем. Убедив себя, что в списках погибших Мэй нет, он начинал охоту. В первую ночь после ее исчезновения он составил список на своем терминале. Официальные лица, с которыми можно связаться: охрана, ее врачи, представители воюющих сторон. Люди, которые могут что-то знать: родители детей из ее учебной группы, из группы медицинской поддержки, мать девочки. Проверить излюбленные места: дом лучшей подружки, парки, магазин сластей, торгующий лаймовым шербетом — Мэй всегда его выпрашивала. Места, где похищенного ребенка могли использовать с сексуальными целями: список баров и борделей с сохраненной копии плана станции. В системе была обновленная версия, но допуск к ней пока ограничили. Каждый день он вычеркивал из списка строки, сколько успевал, а когда вычеркнул все, начал заново.

Вскоре список превратился в расписание. Служба безопасности — каждый второй день, а в промежутках — военные представители Марса или ООН, если кто-то из них соглашался с ним поговорить. По утрам, после осмотра тел, — парки. Семья лучшей подружки Мэй выбралась со станции, так что их проверять не приходилось. Лавку сластей сожгли мятежники. Труднее всего оказалось отыскать ее врачей. Педиатр, доктор Агастин, проявила должную озабоченность и обещала позвонить, если что-то узнает, но, когда он перезвонил три дня спустя, не вспомнила, о чем речь. Хирург, помогавший чистить абсцессы вдоль позвоночника и первым поставивший диагноз, ее не видел. Доктор Стрикланд, ведущий врач группы поддержки, пропал. Сиделка Абуакар погибла.

Другим семьям из терапевтической группы хватало своих трагедий. Пропала не одна Мэй. Като Мертон, Габби Солюз, Сандро Вентисиет. Он видел на лицах их родителей отражение собственного страха и отчаяния, и встречаться с ними казалось тяжелее, чем осматривать трупы. Тяжелее было забыть страх.

И все же он с ними встречался.

Басиа Мертон — Катопапа, как звала его Мэй, был мускулистым мужчиной. От него всегда пахло перечной мятой. Лицо его тощей как карандаш жены кривилось и нервной улыбке. У них был шестиотсечный, отделанный шелком и бамбуком дом возле водораздаточного комплекса на пятом от поверхности уровне. Открыв дверь, Басиа не улыбнулся и не поздоровался: просто повернулся и шагнул в сторону, впуская посетителя. Пракс прошел за ним.

Усадив гостя за стол, Басиа налил ему стакан чудом не прокисшего молока. Со дня исчезновения Мэй Пракс приходил к нему в пятый раз.

— Что, ни следа? — В словах Басиа, в сущности, не было вопроса.

— Ничего нового, — ответил Пракс. — Тоже новость.

Из задней комнаты послышался рассерженный девичий голос. Ему вторил мальчишеский. Басиа не обернулся.

— У меня тоже ничего, извини.

Вкус у молока был чудесный: нежный, богатый, мягкий. Пракс будто чувствовал, как калории и питательные вещества просачиваются в клетки. Ему пришло в голову, что физически он, вероятно, истощен.

— Надежда еще есть, — сказал он.

Басиа выдохнул, словно сказанное Праксом ударило его под дых. Поджав губы, он уставился в стол. Ссора в дальней комнате перешла в тихий мальчишеский плач.

— Мы уезжаем, — сказал Басиа. — У меня кузен на Луне работает, в «Магеллан-биотехе». Они посылают корабли с гуманитарной помощью. Когда разгрузят медикаменты, там освободится место для нас. Все устроено.

Пракс отставил стакан с молоком. В комнате было спокойно и тихо, но он знал — это иллюзия. Что-то сдавило ему горло и грудь. Лицо побелело — он как наяву вспомнил жену, объявляющую о разводе. Предательство. Опять его предали.

— …и потом еще несколько дней, — говорил Басиа. Пракс его не слушал.

— А как же Като? — выдавил он сквозь ком в горле. — Он ведь где-то здесь.

Взгляд Басиа испуганной птицей метнулся в сторону.

— Нет. Нет его, брат. У мальчика не иммунная система, а болото. Ты же знаешь, без лекарств он оказывается серьезно болен на третий, самое позднее на четвертый день. А мне надо подумать о двух оставшихся детях.

Пракс кивнул: тело отреагировало помимо сознания. Казалось, где-то у него в голове раскручивался маховик. Бамбуковый стол показался неестественно шершавым. Запахло тающим льдом. От молока на языке остался кислый вкус.

— Откуда тебе знать? — спросил он, стараясь говорить мягко. Вышло не очень.

— Да уж знаю.

— Им… тем, кто забрал Мэй и Като, они мертвыми не нужны. Они знали, должны были знать, что детям необходимы лекарства. А значит, вполне могли доставить их туда, где лечение есть.

— Никто их не забирал, брат. Они пропали. Что-то с ними случилось.

— Учительница Мэй сказала…

— Учительница обезумела от страха. Для нее вся жизнь сводилась к тому, чтобы карапузы не наплевали друг другу в рот, а тут внезапно рядом — стрельба. Какой черт знает, что она видела?

— Она сказала: «Мать Мэй и врач». Врач…

— А, брось ты. Мертвыми не нужны? Мы здесь по горло завалены мертвецами, не знаю уж, кому они понадобились. Идет война. Эти гады начали войну. — В его широких темных глазах стояли слезы, в голосе звучало горе, но сил не осталось. — На войне люди гибнут. И дети гибнут. Тебе бы… а, черт! Тебе бы подумать, как жить дальше.

— Ты не знаешь наверняка, — сказал Пракс. — Ты не знаешь, что они умерли, а раз так — ты их бросаешь.

Басиа смотрел в пол. К лицу его медленно приливала краска, губы подергивались, загибаясь уголками вниз.

— Ты не имеешь права бежать, — сказал Пракс. — Ты должен остаться и искать их.

— Не надо, — отозвался Басиа. — И не смей кричать на меня в моем доме.

— Это наши дети, мы не можем от них отвернуться! Что ты за отец? То есть, господи…

Басиа склонился вперед, навалившись на стол. В комнату заглянула совсем юная девушка, ее глаза округлились от страха. Пракс чувствовал, как крепнет в нем решимость.

— Ты останешься, — сказал он.

Молчание продлилось на три удара сердца. На четыре. На пять.

— Все уже решено, — сказал Басиа.

Пракс ударил его. Он не планировал, не собирался бить. Рука оттянулась назад, кулак сжался и метнулся вперед сам по себе. Костяшки пальцев вмялись в щеку Басиа, качнув его от стола. Силач вскипел и бросился на Пракса. Первый удар пришелся под ключицу, второй в ребра, потом был еще удар — Пракс почувствовал, как стул выскользнул из-под него и начал падать — медленно из-за малого тяготения, но подтянуть под себя ноги он не успевал. Задергавшись, он лягнул наугад и почувствовал, что попал куда-то пяткой, но не знал, по столу или в Басиа.

Едва Пракс очутился на полу, нога Басиа ударила его в солнечное сплетение. Мир стал ярким, расплывчатым и болезненным. Где-то очень далеко закричала женщина. Он не понимал слов. А потом понемногу все-таки разобрал:

— Он не в себе! Он тоже потерял ребеночка! Он не в себе!

Пракс перевернулся, поднялся на колени. Кровь на подбородке наверняка была его собственной. Больше здесь никто кровь не проливал. Басиа стоял у стола, сжав кулаки, и часто дышал, раздувая ноздри. Его дочка загородила Пракса от разъяренного отца. Пракс видел только ее попу, собранные в хвост волосы и ладони, распростертые извечным жестом защиты. Девочка спасла ему жизнь.

— Ты бы лучше ушел, брат, — сказал Басиа.

— Ухожу, — согласился Пракс.

Медленно поднявшись на ноги, пошатываясь и задыхаясь, он направился к двери. Его не провожали.

Секрет коллапса замкнутой ботанической системы таков: дело не в одном событии, а в каскаде. Первый раз он потерял целый урожай глицинового кеннона из-за грибка, который никак не вредил сое. Споры, возможно, занесли с грузом божьих коровок. Грибок обосновался в гидропонной системе, весело пожирая подкормки, предназначавшиеся не для него, и изменяя кислотность. Это ослабило бактерии, введенные Праксом для фиксации азота, настолько, что они оказались уязвимыми перед фагом, которому раньше успешно сопротивлялись. В системе полетел азотный баланс. Пока бактерия восстанавливала первоначальную популяцию, соя успела пожелтеть и скукожиться — ее было уже не спасти.

К этой метафоре он прибегал, размышляя о Мэй и ее иммунной системе. В сущности, проблема была пустяковой. Мутантная аллель продуцировала белок, закрученный не вправо, а влево. Отличались только несколько пар оснований, но этот белок запускал передачу сигнала к Т-лимфоцитам. Все части системы были готовы к борьбе с патогенным вторжением, но без двух доз искусственного катализатора в день сигнал тревоги вечно молчал. Это называлось «преждевременным старением иммунитета Майера-Скелтона», и ученые все еще не решили, потому ли болезнь более распространена вне Земли, что действует низкая гравитация, или просто повышение радиационного фона стимулирует мутацию генов. Какая разница? В четыре месяца Мэй подцепила где-то инфекцию позвоночника. На любой другой из внешних планет она бы умерла. Но рожать все летели на Ганимед, и потому здесь сосредоточились ученые, специализирующиеся по детским болезням. Доктор Стрикланд, увидев абсцессы, распознал причину и сдержал развитие каскада.

Пракс шел по коридору к дому. Он не запомнил этого удара, но челюсть распухла и болела. Ребра слева резко отзывались на глубокие вдохи, и он старался дышать ровно. Задержавшись в парке, он сорвал несколько листьев себе на обед. Постоял у большой клумбы с Epipremnum aureum. Что-то было не так с широкими лопатами его листьев. Они еще сохранили зелень, но стали толще и отливали золотом. Кто-то запустил в гидропонную систему дистиллированную воду вместо насыщенного минералами раствора. Гидропонная система могла выдержать такое неделю, может, две. Потом растения, восстанавливающие кислород, начнут умирать, и прерывать каскад к тому времени будет поздно. Тот, кто не знает даже, какой водой питать растения, едва ли справится с наладкой механических восстановителей воздуха. Кто-то должен этим заняться.

Кто-то, но не он.

В его комнате маленький глициновый кеннон тянул листики к свету. Пракс машинально запустил пальцы в грунт. Густой запах правильно подобранной почвы заменял ему благовония. Учитывая все обстоятельства, растение неплохо держалось. Пракс взглянул на дисплей терминала. Три часа, как он вернулся домой. Боль в челюсти сменилась неотступным ноющим воспоминанием.

Без лекарств нормальная флора кишечника начнет неудержимо расти. Бактерии, постоянно обитающие у Мэй во рту и в горле, восстанут против нее. Еще две недели она, возможно, проживет, но даже в лучшем случае болезнь станет тяжелой и вряд ли излечимой.

Это война. На войне гибнут дети. Это каскад. Он закашлялся и скрючился от боли, но боль была легче, чем мысли. Он должен уйти. Выбраться отсюда. Ганимед умирает. Пракс ничем не поможет Мэй. Ее больше нет. Его малышки больше нет.

Плакать было больнее, чем кашлять.

Он не заснул — потерял сознание. А когда проснулся, распухшая челюсть щелкнула при попытке зевнуть. Ребрам стало чуть лучше. Пракс сел на краю кровати, обхватил голову руками.

Надо пойти в порт. Найти Басиа, извиниться перед ним, попросить взять с собой. Покинуть систему Юпитера, забраться куда подальше и начать жизнь сначала, забыв о прошлом. Забыв разбитую семью и потерянную работу. Без Мэй.

Он выбрал рубашку почище и переоделся. Протер подмышки влажной тряпкой, зачесал назад волосы. Он проиграл. Все зря. Надо смириться с потерей и жить дальше. Возможно, когда-нибудь ему это удастся.

Пракс проверил свой терминал. На этот день был назначен осмотр тел, поход в парк, звонок доктору Астриган и проверка пяти борделей, куда он еще не заглядывал с вопросами о нелегальных радостях педофилии в надежде, что его не выпотрошит какой-нибудь добродетельный законопослушный громила. У громил тоже бывают дети, порой даже любимые. Вздохнув, он добавил в расписание новый пункт: «Минерализация воды в парках». Придется найти человека с кодом допуска к питанию растений. Может, хоть здесь служба безопасности способна будет посодействовать.

И может, где-то по пути он найдет Мэй.

Он все еще надеялся.

Глава 8 Бобби

«Арман Да-Джанг» был дредноутом класса «Доннаджер» — полкилометра в длину, четверть миллиона тонн сухого веса. В доке поместилось бы четыре конвойных фрегата и еще несколько челноков и ремонтных устройств. Сейчас здесь стояло всего два корабля: большой, роскошный шаттл, доставивший марсианского посла и госчиновников, которые летели на Землю, и маленький, покуда более функциональный флотский челнок, подкинувший Бобби от Ганимеда. Оставшуюся площадь Бобби использовала для спортивной пробежки.

Дипломаты наседали на капитана «Да-Джанга», требуя немедленно доставить их на Землю, и потому корабль почти непрерывно шел на одном g. Для большинства марсиан это было неприятно, зато Бобби отлично подходило. Военных постоянно тренировали на перегрузки и не менее раза в месяц проводили продолжительные учения на одном g. Никто не объяснял, что их готовят к боевым действиям на Земле. Ясно было и без того.

Командировка на Ганимед лишила ее тренировок на перегрузку, зато долгий перелет к Земле предоставил отменную возможность вернуть форму. Меньше всего ей хотелось показаться аборигенам слабачкой.

— Я могу все, что можете вы, только лучше, — напевала она на бегу задыхающимся фальцетом. — Все, что можете вы, только лучше.

Бобби бросила взгляд на браслет с часиками. Два часа. При таком неторопливом темпе это двенадцать миль. Многие ли земляне регулярно пробегают по двенадцать миль? Марсианская пропаганда внушала, что половине землян и работать-то не приходится: живут на государственные дотации и тратят скудный доход на наркотики и стимуляторы. Ну, может, кое-кто и пробегает по двенадцать миль. Она бы поспорила, что команда Снупи могла пробежать, судя по тому, как они мчались от…

— Я могу все, что можете вы, только лучше, — пропела Бобби и сосредоточилась на шлепках своих подошв по металлической палубе.

Она не заметила вошедшего в док посыльного и, удивленно обернувшись на его оклик, запуталась в собственных ногах и едва успела выставить вперед левую руку, чтобы не расплескать мозги по палубе. В запястье что-то хрустнуло, правое колено больно ткнулось в пол, и она перекатилась, смягчая удар.

Полежала на спине, двигая руками-ногами, проверяя, нет ли серьезных повреждений. Было больно, но нигде ничего не скребло. Значит, переломов нет. Едва вышла из госпиталя и уже ищет новых приключений на башку! Посыльный подбежал к ней, поспешно присел рядом.

— Бог мой, сержи, ну вы и грохнулись! — проговорил флотский. — Ну и грохнулись!

Он пощупал ей правое колено, на котором ниже спортивных шортов уже наливался синяк, потом спохватился и отдернул руку.

— Сержант Драпер, вас приглашают на совещание в конференц-зале G в четырнадцать пятьдесят, — срывающимся баском отбарабанил парень. — Почему вы не взяли с собой терминал? Вас долго не могли найти.

Бобби кое-как поднялась на ноги, опасливо попробовала колено: удержит ли?

— Ты сам ответил на свой вопрос, малыш.

Бобби явилась в конференц-зал за пять минут до срока. Она до стрелок отгладила форму красноватого с хаки цвета. Камуфляж нарушала лишь белая повязка на запястье — медик компании определил легкое растяжение. Десантник в полном боевом снаряжении, со штурмовой винтовкой, открыл дверь и улыбнулся девушке. Улыбка у него была приятная — ровные белые зубы, глаза — черные, миндалевидные.

Бобби улыбнулась в ответ и прочитала имя на скафандре. Капрал Мацуки. Никогда не знаешь, с кем столкнешься на камбузе или в весовой, так что завести друзей не помешает.

Она не успела задержаться: кто-то изнутри окликнул ее по имени.

— Сержант Драпер, — повторил капитан Торссон, нетерпеливо указывая на стул за длинным столом для совещаний.

— Сэр. — Прежде чем сесть, Бобби четко отсалютовала. И удивилась, как мало народа собралось. Только Торссон из разведки и двое незнакомых штатских.

— Сержант, мы обсуждали подробности вашего рапорта. Вы внесли ценный вклад.

Минуту Бобби ждала, что ей представят незнакомцев, затем, поняв, что Торссон не намерен называть их имена, ответила:

— Да, сэр, готова помочь, чем могу.

Заговорила первая из штатских — суровая с виду рыжеволосая женщина в очень дорогом костюме:

— Мы пытаемся уточнить ход событий, предшествовавших атаке. Вы сможете указать на карте, где располагались со своей стрелковой командой, когда приняли по рации вызов на пост?

Бобби показала, потом шаг за шагом описала, что происходило в тот день. Рассматривая принесенную ими карту, она впервые поняла, как далеко на лед отбросило ее падение орбитального зеркала. Похоже, всего несколько сантиметров отделяло Бобби от превращения в прах вместе со всем взводом…

— Сержант… — Судя по интонации, Торссон обращался к ней не в первый раз.

— Простите, сэр, задумалась, глядя на снимки. Больше не повторится.

Торссон кивнул, но на лице его мелькнуло странное, непонятное Бобби выражение.

— Мы хотим установить, где именно располагался Феномен перед атакой, — сказал второй штатский, пухлый мужчина и редеющими каштановыми волосами.

Теперь это называется «Феномен». И произносит он это с большой буквы. Феномен — нечто случившееся ни с того ни с сего. Редкое, непредсказуемое явление. Просто все еще боятся назвать его по имени: Оружие.

— Итак, — говорил пухлый, — основываясь на продолжительности вашего радиоконтакта и на сведениях о потере радиосигнала на точках в окрестностях вашего района, мы выяснили, что источник глушения совпадает с положением самого Феномена.

— Постойте, — качнула головой Бобби, — как это? Монстр не мог глушить радио, у него не было никакой техники. Даже скафандра, чтобы дышать, не было! Где могла прятаться глушилка?

Торссон отечески потрепал ее по руке, чем не столько успокоил, сколько разозлил Бобби.

— Данные не лгут, сержант. Зона глушения перемещалась. И центром ее все время оставалось это… создание. Феномен, — сказал Торссон и отвернулся, вступая в разговор с пухлым и рыжеволосой.

Бобби откинулась назад, чувствуя, как этот зал угнетает ее, словно она одна здесь осталась без партнера по танцу. Но Торссон ее не отпускал, значит, просто уйти нельзя.

Рыжая сказала:

— На основании данных о потере сигнала, он был внедрен сюда, — палец ткнул в какую-то точку на карте, — и продвигался к посту ООН вдоль этого хребта.

— Что это за место? — нахмурился Торссон.

Пухлый развернул вторую карту и несколько секунд разбирался в ней.

— Похоже, старый сервисный тоннель гидростанции купола. Здесь сказано, что он десятки лет как не используется.

— Ну вот, — сказал Торссон, — как раз подходит, чтобы тайно доставить через него нечто опасное.

— Да, — согласилась рыжая, — возможно, они перемещали его к марсианскому посту, а он вырвался на волю. Десантники с ним не совладали и бросились бежать.

Робби не сдержала презрительного смешка.

— У вас есть что добавить, сержант Драпер? — обернулся к ней Торссон.

Он смотрел на нее со своей загадочной усмешкой, но Бобби за время знакомства с разведчиком хорошо усвоила: больше всего он ненавидит пустословие. Если открываешь рот, проверь, действительно ли необходимо то, что ты собираешься сказать. Двое штатских уставились на нее с таким изумлением, словно это таракан поднялся на две ноги и заговорил.

Бобби покачала головой.

— Знаете, когда я была салагой, сержант в учебке объяснял мне, что в Солнечной системе опаснее марсианских десантников. Знаете, что?

Штатские все так же таращились на нее, зато Торссон кивнул и одними губами подсказал ей:

— Десантники ООН.

Пухлый с рыжей переглянулись, рыжая закатила глаза. Но Торссон продолжал уже вслух:

— Так вы не верите, что бойцы ООН бежали от чего-то, с чем не могли совладать?

— Ни на ломаный грош, сэр.

— Тогда поведайте нам свое мнение.

— На посту ООН размещался целый десантный взвод. Такой же численности, как на нашем. А побежали они, когда осталось шестеро. Всего шестеро. Они дрались чуть не до последнего бойца. И бросились к нам не для того, чтобы вырваться из боя. Они рассчитывали, что мы их поддержим.

Пухлый поднял с пола кожаный портфель и принялся в нем рыться. Рыжая следила за ним, словно больше интересовалась его портфелем, чем словами Бобби.

— Будь это тайное оружие ООН, которое им поручили доставить или охранять, они бы к нам не побежали. Скорее умерли бы, чем провалили задание. Как и любой из нас.

— Благодарю вас, — произнес Торссон.

— Я хочу сказать: это ведь был не наш бой, и все равно мы до последнего пытались остановить тварь. Думаете, ооновцы хуже нас?

— Благодарю вас, сержант, — уже громче повторил Торссон, — я склонен с вами согласиться, но мы должны обсудить все версии. Ваше замечание услышано.

Пухлый наконец нашел то, что искал. Коробочку с мятными пастилками. Он достал одну и предложил коробочку рыжей. Воздух наполнил тошнотворно сладкий запах. Набив рот мятой, пухлый промычал:

— Спасибо, сержант. Думаю, мы больше не будем отнимать у вас время.

Бобби встала, снова отсалютовала Торссону и вышла из комнаты. У нее колотилось сердце и ныли стиснутые челюсти.

Штатским не понять. Никому не понять.

Когда в грузовой отсек вошел капитан Мартенс, Бобби заканчивала разборку оружия, встроенного в правый рукав боевого скафандра. Она сняла с крепления трехствольный пистолет Гатлинга^[52] и положила его на пол рядом с тремя дюжинами деталей, снятых раньше. Рядом с ними стояли банка чистящего средства для оружия, бутыль смазки и еще лежали разнообразные шомпола и щетки.

Мартенс дождался, пока она отложит пистолет на подстилку, и сел на пол рядом с Бобби. Та прикрепила на шомпол проволочный ершик, обмакнула в банку и один за другим принялась прочищать стволы. Мартенс наблюдал.

Через несколько минут Бобби сменила ершик на тряпицу и удалила из стволов остатки чистящего средства. Она уже смазывала механизм Гатлинга и систему подачи патронов, когда Мартенс наконец заговорил.

— Знаете, — сказал он, — Торссон с самого начала служил во флотской разведке. После подготовительных курсов и академии первое же назначение — в штаб флота. Он знает только хиляков из разведуправления. Последний раз стрелял двадцать лет назад, когда шесть недель провел в учебке. Он никогда не командовал стрелками, не служил в боевом взводе.

Бобби отложила бутыль со смазкой и начала сборку.

— Очень интересно, спасибо, что поделились.

— Так вот, — без запинки продолжал Мартенс, — что же вы такое вытворяете, если Торссон явился ко мне с вопросом, не сказывается ли еще ваша контузия?

Бобби выронила гаечный ключ, но подхватила его другой рукой, не дав упасть на палубу.

— Это официальный визит? Если нет, можете ва…

— Это я-то? Я не умник из разведки, — отрезал Мартенс. — Я десантник. Десять лет службы, пока мне не предложили перейти в социопсихологическую службу. Степень получил сразу в теологии и в психологии.

У Бобби зачесался нос, и она неосторожно потерла его. Запах ружейного масла дал ей знать, что смазка у нее теперь по всему лицу. Мартенс глянул на Бобби, но не замолчал. Она попробовала заглушить его голос, с громким лязгом состыковывая детали.

— Я прошел муштру, тренажеры ближнего боя, боевые учения, — повысив голос, продолжал Мартенс. — Знаете, новобранцем я попал в лагерь, где моим первым сержантом стал ваш отец. Старший сержант Драпер, великий человек. Для нас, салаг, он был богом.

Бобби вскинула голову и прищурилась. Знакомство с этим мозгоправом словно чем-то марало память отца.

— Я не лгу. И будь ваш отец здесь, он бы велел вам меня выслушать.

— Идите вы!.. — отозвалась Бобби. И представила, как поморщился бы отец, видя, что она за бранью скрывает страх. — Ни хрена вы не знаете.

— Знаю, что, когда сержант артиллерии вашего уровня и боеготовности падает с ног при виде сопляка-посыльного, дело плохо.

Бобби отшвырнула ключ, расплескав смазочное масло. Пятно расползлось по коврику, словно кровь.

— Я споткнулась, черт вас побери! Мы шли на полном g, и я просто… упала.

— А сегодняшнее совещание? Орать на штатских аналитиков, что десант умирает, но не сдается?

— Я не орала, — сказала Бобби, сомневаясь, что говорит правду. Едва она вышла из конференц-зала, в голове у нее все смешалось.

— Сколько раз вы стреляли со вчерашнего дня, когда чистили оружие?

— Что? — Бобби почему-то затошнило.

— Если на то пошло, сколько раз вы стреляли с позавчера, когда чистили его до того? Или еще раньше?

— Перестаньте, — попросила Бобби, слабо отмахнувшись и подыскивая место, куда сесть.

— Вы хоть раз стреляли с посадки на «Да-Джанг»? Мне известно, что пистолет вы чистите каждый божий день, а иногда и дважды в день.

— Нет, я… — Бобби наконец плюхнулась на ящик со снарядами. Она не помнила, чтобы вчера чистила оружие. — Я не знала!

— Это посттравматический синдром, Бобби, — сказал Мартенс, — но стыдиться тут нечего. Это не слабость, не моральная ущербность. Это неизбежно, когда человек переживает что-то ужасное. Ваше сознание не в силах переработать случившееся на Ганимеде, и потому вы действуете иррационально.

Мартенс, переместившись, оказался перед ней на корточках. Бобби испугалась, что психолог попытается взять ее за руку и тогда она его ударит.

Он не попытался.

— Вам стыдно, — говорил он, — а стыдиться тут нечего. Вас учили твердости, компетентности, готовности ко всему. Учили, что, если делать свое дело и не забывать уроков подготовки, вы с чем угодно справитесь. А прежде всего учили, что важнее всех на свете ваши соседи по стрелковой цепи.

Что-то дернулось под веком, и Бобби потерла скулу с такой силой, что перед глазами вспыхнули искры.

— А потом вы наткнулись на такое, к чему вас не готовили, и оказались беззащитны. И потеряли сослуживцев, друзей.

Бобби начала отвечать и поняла, что слишком долго задерживала дыхание, так что вместо слов из горла вырвался резкий выдох. Мартен не умолкал:

— Вы нам нужны, Роберта. Мы должны вернуть вас. Я не был там, где вы сейчас, но видел многих, побывавших там, и знаю, как вам помочь. Если вы мне позволите. Если станете говорить со мной. Я не могу ничего исправить, не могу вас вылечить, но вам станет лучше.

— Не называйте меня Робертой, — шепнула Бобби, почти не слыша сама себя.

Она коротко, часто подышала, стараясь прочистить голову, не отравившись при этом кислородом. Вокруг висело амбре грузового отсека, от скафандра тянуло резиной и металлом. Резкие запахи ружейного масла и гидравлической жидкости, въедавшиеся в металл, сколько бы ни драили палубу, состязались между собой. Мысль о тысячах флотских и десантников, которые проходили здесь, точно так же чистили свое снаряжение, привела ее в себя.

Бобби вернулась к полуразобранному оружию и подняла его с коврика, пока расплывавшаяся лужица смазки не залила деталей.

— Нет, капитан, беседа с вами мне не поможет.

— А что поможет, сержант?

— Что там убило моих друзей и развязало войну? Кто-то ведь протащил эту тварь на Ганимед? — Она со щелчком вставила пистолет в крепление, рукой прокрутила тройной ствол, и он провернулся с маслянистым шорохом высококачественного снаряжения. — Я узнаю кто. И убью их.

Глава 9 Авасарала

Доклад занимал больше трех страниц, зато Сорен умудрился отыскать человека, у которого хватило мужества признать, что он не всеведущ. На Венере творились странные дела, Авасарала прежде не знала и не догадывалась, насколько странные. Волокнистая сеть затянула планету почти идеальными шестигранными ячейками, и никто не понимал, что это и зачем, хоть и было установлено наличие в них перегретого водяного пара и электрических токов. Гравитация планеты возросла на три процента. Там, где останки Эроса рухнули на поверхность, по выбитому им кратеру парами, словно пловцы-синхронисты, бродили бензольные и гидрокарбонатные смерчи. Лучшие умы системы пялились на эти данные разинув рты и если пока еще не впали в панику, то лишь потому, что не решили, чего надо бояться.

С одной стороны, метаморфозы Венеры давали им в руки лучший научный инструмент, какой только существовал доселе. Все происходило открыто, на глазах. Никто не мог утаить от соперников результаты наблюдений. Вооружившись сканером, проникающим сквозь тучи серной кислоты, всякий оказывался способен непосредственно наблюдать за развитием ситуации. Можно было утаивать результаты анализов и предъявлять авторские права на выводы, но сырой материал принадлежал всем.

Увы, пока исследователи походили на стаю ящериц, наблюдающих за розыгрышем Кубка мира. Деликатно выражаясь, они не понимали, что видят.

Зато данные были ясны. Атака на Ганимед точно совпадала по времени с энергетическим всплеском на Венере. А почему — никто не знал.

— И чего все это стоит? — сказала она, закрыв ручной терминал и бросив взгляд за окно. Внутренний буфет напоминал один из лучших ресторанов, только здесь ни за что не надо было платить. Столики из настоящего дерева продуманно расставили так, чтобы от каждого открывался хороший вид и в то же время чтобы никто не мог подслушать беседу. Шел дождь. Даже не видя на стекле капель, размывавших город и небо, Авасарала узнала бы дождь по запаху. Ее обед — холодное саго и нечто совсем не похожее на цыпленка тандури — нетронутым стоял на столе. Сорен, сидевший напротив, наблюдал за ней бдительно и ненавязчиво — точь-в-точь собака-лабрадор.

— Судя по данным, взлетов не было, — заговорил он. — Если они привезли это на Ганимед с Венеры, то не оставили следов.

— Для того, что сейчас на Венере, закон инерции не писан и гравитационная постоянная не постоянна. Откуда нам знать, как у них выглядит взлет? Может, для них пустяк пешком прогуляться до Юпитера?

Парень понимающе кивнул.

— Как у нас дела с Марсом?

— Условились встретиться здесь. Дипломаты вместе со свидетельницей уже в пути.

— Та десантница, Драпер?

— Да, мэм. Конвоем командует адмирал Нгайен.

— Он играет честно?

— Пока да.

— Ладно, что у нас дальше?

— В вашем кабинете ждет Жюль-Пьер Мао, мэм.

— Давайте-ка о нем. Все, что считаете существенным.

— Я присылал сводку…

Вспышка раздражения наполовину объяснялась смущением. Она запамятовала, что досье было у нее на очереди. В той же очереди ожидали еще три десятка документов, а она плохо спала прошлой ночью — ей приснилось, что Арджуна внезапно умер. Такие кошмары преследовали Авасаралу со времени гибели сына на горнолыжном спуске — сознание объединяло двух единственных в ее жизни мужчин, которых она любила.

Авасарала намеревалась просмотреть сводки до завтрака — и забыла. Но она не собиралась признаваться в оплошности перед каким-то щенком-европейцем только потому, что он был умен, компетентен и выполнял все распоряжения.

— Я знаю, что было в сводке. Я все знаю, — проговорила она, вставая. — Проверка на вшивость. Хочу знать, что вы считаете существенным.

Она нарочно быстрым шагом двинулась к дверям из резного дуба, чтобы заставить Сорена поспешать следом.

— У него контрольный пакет акций торгового дома «Мао-Квиковски». — Сорен так понизил голос, что звук замирал у нее в ушах. — До инцидента они были основными поставщиками «Протогена». Медицинское оборудование, помещения с излучателями, системы наблюдения и шифровальные устройства. Чуть ли не все, установленное «Протогеном» на Эросе, как и оборудование тайной станции, было получено со складов «Мао-Квиковски» и на их грузовом транспорте.

— И он все еще дышит воздухом свободы, а не?.. — удивилась она, толкнув дверь и выходя в коридор.

— Не доказано, что в «Мао-Квиковски» знали, для чего предназначалось оборудование, — пояснил Сорен. — После разоблачения «Протогена» «Маоквик» первыми сдали информацию в следственный комитет. Если бы они — а под «они» я подразумеваю «он» — не слили больше терабайта конфиденциальной переписки, Гутмандоттир и Колп могли бы так и не объявиться.

Седовласый мужчина с широким носом уроженца Анд, проходя им навстречу по коридору, оторвался от терминала и кивнул Авасарале.

— Виктор, — сказала она, — сочувствую. Аннет…

— Доктор сказал: все наладится, — ответил индеец. — Я передам ей, что ты беспокоилась.

— Передай мой совет: выбираться из постели, пока мужу не взбрело в голову каких глупостей, — сказала она, и мужчина рассмеялся, пропуская их. Авасарала снова обратилась к Сорену: — Он заключил сделку? Сотрудничество за милосердие?

— Такова одна из интерпретаций, но многие полагают, что он мстил за дочь.

— Она была на Эросе, — сказала Авасарала.

— Была, — подтвердил Сорен, вместе с ней входя в лифт. — Она стала первым переносчиком инфекции. Ученые полагают, что протомолекула использовала ее мозг и тело как образец.

Двери лифта закрылись, кабина уже знала, кто она и куда направляется. Пол плавно пошел вниз, а брови Авасаралы поползли вверх.

— Так переговоры с этим созданием…

— Велись с тем, что осталось от дочери Жюль-Пьера Мао, — подтвердил Сорен. — То есть так они считают.

Авасарала тихо присвистнула.

— Я прошел проверку, мэм? — холодно спросил Сорен. Лицо его было непроницаемо, и только искорки в глазах говорили: «Не морочьте мне голову!» Против воли Авасарала усмехнулась.

— Никто не любит умников, — бросила она. Лифт остановился, и двери разошлись.

Жюль-Пьер Мао сидел за ее столом, излучая спокойствие с легким намеком на иронию. Беглым взглядом Авасарала вобрала в себя все подробности: шелковый костюм от хорошего портного — оттенок на грани между серым и беж, — залысина, не исправленная медициной, яркие голубые глаза — это, возможно, врожденное. Он носил свой возраст как символ того, что сражение со временем и смертностью ниже его достоинства. Двадцать лет назад он был просто ошеломительным красавцем, а сейчас к красоте добавилась еще и степенность, и первый, инстинктивный импульс внушил ей симпатию к этому мужчине.

— Мистер Мао, — кивнула ему Авасарала, — простите, что заставила ждать.

— Мне уже приходилось сотрудничать с властями, — ответил он. От его европейского выговора масло бы растаяло. — Я понимаю, в каких условиях вы работаете. Чем могу служить помощнику госсекретаря?

Авасарала опустилась в кресло. Будда безмятежно улыбнулся со своего места. Дождь заливал окно, тени на лице Мао немного напоминали слезы. Она сплела пальцы.

— Хотите чаю?

— Нет, спасибо, — отказался Мао.

— Сорен, сходите, принесите мне чаю.

— Да, мэм, — отозвался молодой человек.

— Сорен!

— Да, мэм?

— И не спешите.

— Конечно, мэм.

Дверь за ним закрылась. Мао устало улыбнулся.

— Мне следовало прийти с адвокатами?

— С этими крысюками? Нет, — ответила она, — суд свое слово сказал. Я не собираюсь заново выкручивать руки закону. У меня есть работа.

— Это я уважаю, — сказал Мао.

— Возникла проблема, — сообщила Авасарала, — а я не знаю, в чем она.

— Думаете, я знаю?

— Возможно. Я не раз бывала на процессах по разным поводам. Большей частью все это — гимнастика по прикрыванию задницы. Если где и всплывает неприкрашенная истина, так только по недосмотру.

Голубые глаза прищурились, улыбка стала холоднее.

— Вы считаете, что я и мои подчиненные что-то скрывали? Я помог вам отправить в тюрьму могущественных людей, помощник госсекретаря. Я сжег мосты.

Жалобно бормотнул что-то отдаленный гром. Дождь с удвоенной яростью забарабанил по стеклу. Авасарала скрестила руки.

— Сожгли. Но это не значит, что вы идиот. Кое-что было сказано под присягой, но кое-что вы обошли. Эта комната не прослушивается, разговор не под протокол. Я должна знать о протомолекуле все, что вы знаете, но не сообщили на следствии.

Молчание между ними затянулось. Авасарала следила за его лицом, но этот человек давно научился скрывать свои мысли. Он был профессионалом в этом деле.

— Все теряется, — продолжала Авасарала. — Раз, во время финансового кризиса, мы обнаружили целый отдел аудита, о котором все забыли. Так уж заведено: берешь проблему и спихиваешь ее кому-нибудь, а потом тебе попадается другая часть той же проблемы, и ты поручаешь ее другим людям. И очень скоро у вас набирается семь, восемь, сто разных ящичков, и в каждом идет работа, а общаться между собой им не позволяют правила секретности.

— Так вы думаете?..

— Мы покончили с «Протогеном» с вашей помощью. Я хочу знать, не известны ли вам какие-нибудь другие ящички. И очень надеюсь на утвердительный ответ.

— Кто хочет знать: военный министр или Эрринрайт?

— Ни тот, ни другой. Только я.

— Я уже сказал все, что знал, — возразил Мао.

— Не верю.

Маска соскользнула с его лица. Это длилось не более секунды: чуть изменился угол наклона позвоночника, шевельнулись желваки на скулах, и все пропало. Это проглянул гнев. Любопытно.

— Они убили мою дочь, — тихо проговорил Мао. — Если бы у меня было, что скрывать, я бы не стал.

— Как сюда замешалась ваша девочка? — спросила Авасарала. — Они на нее нацелились? Кто-то использовал ее против вас?

— Просто несчастливое стечение обстоятельств. Она сбежала от нас в дальний космос, хотела что-то доказать. Молодость, мятежность, глупость. Мы пытались вернуть ее домой, но… она оказалась в неподходящем месте в неподходящее время.

Что-то затикало в сознании Авасаралы. Предчувствие. Интуиция. Она решилась.

— Вы с тех пор получали от нее весточки?

— Не понимаю.

— Получали от нее вести после падения Эроса на Венеру?

Еще любопытнее оказалось наблюдать, как он разыгрывает ярость. Гнев был почти настоящим. Авасарала не сумела бы сказать, что в нем выдавало фальшь. Возможно, слишком сознательный взгляд. Ощущение, что собеседник вникает в разговор острее прежнего. Настоящий гнев уносит человека. А этот был ходом в игре.

— Моя Джули мертва, — сказал он с драматической дрожью в голосе. — Погибла, когда эта мерзость извне рухнула на Венеру. Она погибла, спасая Землю.

Авасарала противопоставила наигранному гневу подчеркнутую мягкость. Она понизила голос, изображая заботливую бабушку. Если Мао играет оскорбленного мужчину, она ответит материнской лаской.

— Что-то выжило, — напомнила она. — Всем известно: что-то пережило удар. У меня есть причины полагать, что это нечто не осталось на месте. Если, изменившись, она хоть отчасти осталась вашей дочерью, то могла попытаться наладить контакт. Связаться с вами. Или с матерью.

— Больше всего на свете я хотел бы вернуть свою малышку, — произнес Мао, — но ее больше нет.

Авасарала кивнула.

— Ладно, — сказала она.

— Что-то еще?

Опять фальшивый гнев. Она задумчиво провела языком по зубам. Что-то еще тут есть, что-то скрывается. По виду Мао не угадаешь.

— Вам известно о Ганимеде?

— Там начались бои, — ответил он.

— Возможно, это не все, — возразила она. — То, что убило вашу дочь, еще на свободе. Оно появлялось на Ганимеде. Я намерена узнать, каким образом и зачем.

— Я сделаю все возможное, — упавшим голосом пробормотал Мао.

— Начните вот с чего: что вы не договорили на расследовании? Не упомянули кого-то из деловых партнеров? Скрыли программу поддержки или вспомогательное подразделение сотрудников? Мне нет дела, нарушили вы закон или нет. Я добьюсь для вас амнистии практически в любом случае, но услышать должна сейчас же. Не откладывая.

— Амнистия? — повторил он, словно услышал шутку.

— Если расскажете сейчас — да.

— Будь у меня что-то, я бы сказал, — ответил он, — но я ничего больше не знаю.

— Ну что ж. Простите, что отняла у вас время. И… что разбередила открытую рану. Я потеряла сына. Чаранпалу было пятнадцать. Несчастный случай на лыжах.

— Сочувствую, — проговорил Мао.

— Если что-то узнаете, сообщите мне, — попросила она.

— Непременно.

Он встал. Авасарала задержала его почти в дверях, снова заговорив:

— Жюль?

Он обернулся через плечо, застыл, как на стоп-кадре.

— Если обнаружится, что вы что-то знали, а мне не сказали, я очень рассержусь, — проговорила она. — А я не из тех, кого стоит злить.

— Если я не знал этого раньше, теперь знаю. — Прощальная реплика Мао оказалась не хуже любой другой. Дверь за ним закрылась. Авасарала вздохнула и откинулась в кресле. Повернулась к Будде.

— Не слишком ты мне помог, толстяк, — пробормотала она. Статуя, как и следовало ожидать, не ответила. Приглушив лампы, Авасарала впустила в комнату серый грозовой свет. Что-то ее беспокоило.

Возможно, Мао просто проявил сдержанность опытного переговорщика, но она чувствовала, что ее отсекли от цепочки. Исключили из дела. Это тоже было любопытно. Авасарала задумалась, не попытается ли он вести дело через ее голову. Может, стоит предупредить Эрринрайта, чтоб ждал возмущенного звонка?

Она колебалась. Трудно поверить, чтобы там, на Венере, сохранилось нечто человеческое.Протомолекула, согласно общему мнению, предназначалась для внедрения в примитивные формы жизни и превращения их в нечто иное. Но если… Если человеческий мозг оказался слишком сложен, чтобы полностью подчиниться контролю, и девушка в некотором смысле пережила падение, если ей захотелось связаться с папочкой…

Авасарала дотянулась до ручного терминала и вызвала на связь Сорена.

— Мэм?

— Когда я говорю: «Не спешите», это не значит, что у вас выходной. Где мой чай?

— Иду, мэм. Меня отвлекли. Принесу рапорт, вам будет интересно.

— Остывший чай меня не интересует, — буркнула она и отключилась.

Установить за Мао серьезное наблюдение, вероятно, не получится. У торгового дома «Мао-Квиковски» собственные средства связи, собственные шифровальные схемы — соперничающие с ним предприятия вооружены не хуже ООН и не меньше стремятся раздобыть секреты фирмы. Но сигнал от Венеры к «Маоквик» можно поймать и другими способами. Как и любые сообщения, направленные из колодца в колодец.^[53]

Сорен принес на подносе чугунный чайничек и керамическую чашку без ручки. Он ничего не сказал по поводу затемнения в комнате, а просто осторожно прошел к столу, опустил поднос, налил в темную чашку еще исходящий паром чай и поставил рядом с чайником свой ручной терминал.

— А копию переслать нельзя было? — спросила Авасарала.

— Так эффектнее, мэм, — объяснил Сорен. — Умение себя подать — это всё.

Она фыркнула и назло ему сперва взяла чашку, подула на темную жидкость и только потом взглянула на терминал. Метка в правом нижнем углу показывала, что передача послана с Ганимеда несколько часов назад, и давала код приложенного доклада. В кадре был мужчина с крепкими костями землянина и нечесаными темными волосами. В его красоте было что-то мальчишеское. Авасарала отхлебнула чай и нахмурилась.

— Что это у него с лицом?

— Офицер, приславший рапорт, предполагает, что бородка — просто камуфляж.

Она фыркнула.

— Ну слава богу, он хоть очки не надел, а то бы мы ни в жизнь не догадались! Какой черт занес Джеймса Холдена на Ганимед?

— Он доставил гуманитарную помощь. Не на «Росинанте».

— Это подтверждается? Нам известно, что поганцы из АВП умеют подделывать регистрационный код.

— Офицер провел визуальный осмотр внутренних помещений и, вернувшись, удостоверился точно. Кроме того, в команде недостает постоянного пилота Холдена, и мы предположили, что он затаился где-то в темноте в пределах досягаемости направленного луча, — сказал Сорен и, помолчав, добавил: — Холден числится в розыске. «При встрече немедленно задержать».

Авасарала включила свет. Окно снова превратилось в темное зеркало: грозовые тучи сгущались.

— Надеюсь, мы не исполнили приказа? — спросила Авасарала.

— Не исполнили. У нас имеется подробное описание его и его команды, но положение на станции не допускает тщательного досмотра. Кроме того, Марс, похоже, еще не знает, что он там, так что мы предпочли оставить новость при себе.

— Рада, что хоть кто-то там кое-что понимает в разведывательной тактике. Есть идеи, что Холден там делает?

— Пока, похоже, просто пытается помочь, — пожал плечами Сорен. — Не замечен в переговорах с интересующими нас фигурами. Но вопросы задает. С жульем, трясущим гуманитарные посылки, чуть не дошло до драки. Те парни сбежали. Конечно, времени прошло немного…

Авасарала сделал еще глоток чая. Надо отдать мальчику должное: заваривать он умеет. Или нашел человека, который умеет, — какая разница? Если Холден на Ганимеде, значит, АВП интересуется происходящим там. И значит, у них прежде не было на месте агента, который мог бы доложить обстановку.

Желание знать подробности само по себе ни о чем не говорит. Даже если бы там просто затеяли стрельбу случайные придурки. Ганимед для системы Юпитера и для Пояса — важнейшая станция. АВП должен иметь там свой глаз. А вот то, что они прислали Холдена, единственного, кто пережил историю с Эросом, пожалуй, не случайно.

— Они не знают, что это, — заключила она.

— Мэм?

— Они не зря заслали человека, уже сталкивавшегося с протомолекулой. Пытаются понять, что за чертовщина творится. А значит, пока не знают. Отсюда следует… — она вздохнула, — следует, что это не их рук дело. И очень жаль, потому что единственный живой образец, о котором нам известно, — у них.

— Что поручить группе наблюдения?

— Наблюдать! — рявкнула Авасарала. — Не спускать глаз, следить, с кем он ведет разговоры, что делает. Ежедневный рапорт, если ничего не происходит; если же произойдет — дополнительный вне очереди.

— Да, мэм. Задерживать не надо?

— Только если он или его люди попытаются покинуть Ганимед. В ином случае не мешать и не лезть на глаза. Холден — псих, но отнюдь не глуп. Если он поймет, что за ним следят, начнет выбрасывать в эфир снимки наших людей на Ганимеде или еще что-нибудь в этом духе. Не забывайте: у него редкостная способность заваривать кашу.

— Что-то еще?

Новая вспышка молнии. Новый раскат грома. Еще одна гроза в череде триллионов гроз, бушевавших над Землей с начала времен, с первой попытки чужаков прикончить зарождающуюся на планете жизнь. Теперь чужие оказались на Венере и рвались дальше.

— Придумайте, как мне связаться с Фредом Джонсоном, не уведомляя Нгайена и марсиан, — сказала она. — Без закулисных переговоров не обойтись.

Глава 10 Пракс

— Па киррап мне это,^[54] — говорил сидящий на койке паренек. — Пучок салата, са-са? Десять тысяч по-старому.

Он был не старше двадцати. Годился ему в сыновья, а Мэй годилась бы парню в дочери. Голенастый жеребенок: тянется вверх, да и рос всю жизнь при низком тяготении. Мальчишка и прежде был неимоверно тощим, а теперь еще и наголодался.

— Могу, если хочешь, дать вексель, — предложил Пракс.

Парень ответил усмешкой и неприличным жестом.

По работе с коллегами Пракс знал: жители внутренних планет видят в сленге астеров признак местного уроженца. Работая в продовольственном снабжении Ганимеда, он узнал, что сленг говорит еще и о положении в обществе. Его собственные наставники общались на китайском и английском без акцента. Он мог говорить с любым мужчиной или женщиной из любой части системы. По выговору слова «аллоплоидия»^[55] Пракс отличал студента Пекинского университета от студента из Бразилии, человека, росшего в тени Скалистых гор, от родившегося и взрослевшего под склонами горы Олимп или в коридорах Цереры. Он и сам вырос при микрогравитации, но диалект астеров был для него так же чужд, как для всякого выходца из колодца. Парню не стоило труда сделать свою речь совсем непонятной для Пракса, но тот платил за беседу и понимал, что юнец честно старается отработать свои деньги.

Клавиатура вдвое превосходила размерами стандартную, с ручных терминалов. Пластик за долгие годы сильно стерся. Полоска загрузки медленно ползла вдоль края экрана, движение сопровождалось мельканием упрощенных китайских иероглифов.

Нора была из дешевых, у самой поверхности спутника. Не больше десяти футов в ширину, четыре комнатушки, пробитые во льду от стены общего коридора, такие же узкие и темные. На старом пластике стен блестели капли конденсата. Они сидели в дальней от коридора комнате: парень на койке, а Пракс на корточках в дверях.

— Полной записи не обещаю, — сказал парень. — Что есть — есть, сабе?^[56]

— Найди хоть что-нибудь!

Паренек коротко кивнул. Пракс не знал его имени — спрашивать не полагалось. Он потратил много дней, отыскивая человека, который согласится взломать систему безопасности станции. Невежество в теневой экономике Ганимеда мешало поискам, нарастающее отчаяние и голод в трущобных кварталах — помогали. Месяц назад этот мальчишка скачивал коммерческие данные для перепродажи или в надежде шантажом выжать легко отмываемые деньги. Сегодня он вел розыск Мэй за пачку листьев, которых едва хватит, чтобы один раз набить брюхо. На Ганимед пришел товарный обмен, старейшая экономическая система в истории человечества.

— Первая копия пропала, — объяснял парень. — Утонула в серверах, не отроешь.

— Значит, если ты не взломаешь серверы службы…

— А мне зачем? У камеры своя память, у памяти архив. Как закрылись, все копит и копит. Смотреть-то кому?

— Ты шутишь? — удивился Пракс. Две величайшие армии системы глаз не сводят друг с друга и при этом не просматривают камеры наблюдения?

— Друг за другом следят, а мы, убогие, им ни к чему.

Полоска загрузки доползла до края окна. Гудок. Парень открыл список кодов и принялся пролистывать их, бормоча себе под нос. В первой комнате слабо заплакал младенец. Как будто проголодался. Конечно проголодался!

— Твой малыш?

Парень мотнул головой.

— Родня, — бросил он и дважды стукнул по строчке кода. Открылось новое окно. Широкий коридор, оплавленная, взломанная дверь, на стенах следы ожогов и, хуже того, лужицы воды. Вода не должна литься просто так. Контроль жизнеобеспечения все больше забывает о мерах безопасности. Парень поднял глаза на Пракса.

— Се ла?^[57]

— Да, — признал Пракс, — это здесь.

Парень кивнул и снова сгорбился над клавиатурой.

— Мне нужно время до атаки. До падения зеркала, сказал Пракс.

— Ладно, босс, гоню назад. Тод а фрамес кон нулл дельта.^[58] Увидим только, когда что-то меняется, кве си?^[59]

— Правильно. Именно так.

Пракс пододвинулся вперед, заглянул парню через плечо. Изображение вздрагивало, но картина не менялась, только лужицы постепенно становились меньше. Им предстояло вернуться во времени на несколько дней, вернее, недель. К моменту, когда все пошло прахом.

На экране появились медики. Двигаясь задом наперед в своем перевернутом мире, они внесли и положили у двери мертвое тело. Потом его накрыло другое. Два трупа полежали неподвижно, затем один шевельнулся, нащупал стену, резко сдвинулся и, в мгновение ока оказавшись на ногах, скрылся.

— Там должна быть девочка. Я ищу человека с четырехлетней девочкой на руках.

— Это ж район детсадов, нет? Там таких тысячи.

— Мне нужна только одна.

Второй труп — это была женщина — сел, потом встал, зажимая ладонью живот. В кадр вошел мужчина, исцелил раненую, вытягивая из нее пули в дуло пистолета. Они поспорили, успокоились и мирно расстались.

Пракс понимал, что видит события в обратном порядке, но его измученный бессонницей и недостатком калорий мозг упорно пытался сложить цельную историю. Из проломленной двери задом выползла группа солдат, протянулась гусеницей и вдруг вздыбилась, метнулась обратно. Вспышка света — и дверь восстановилась, термитные заряды прилипли к ней как странные фрукты, потом солдаты в марсианской форме бросились их собирать. Сняв техногенный урожай, марсиане быстро попятились из кадра, оставив после себя прислоненный к стене скутер.

А потом дверь отворилась и из нее задом вышел сам Пракс. Он выглядел моложе, чем теперь. Он заколотил в дверь так, что рука отскакивала от створки, потом неуклюже вскочил на скутер и исчез.

Дверь замерла без движения. Он задержал дыхание. Задом наперед подошла женщина с пятилетним мальчуганом, скрылась за дверью и появилась снова одна. Праксу пришлось напомнить себе, что она не сдает сына, а забирает домой. Из коридора попятились две фигуры. Нет, три.

— Стоп. Вот она, — сказал Пракс, заглушая молотящее в ребра сердце. — Это она.

Парень выждал, пока все трое окажутся в коридоре, в поле зрения камеры. Мэй дулась: он даже на некачественном кадре разглядел недовольное выражение ее лица. А тот, кто держал ее на руках…

Облегчение столкнулось в нем с яростью — и победило. Это же доктор Стрикланд! Ее забрал доктор Стрикланд, он знает о ее состоянии, о лекарствах, он сумеет сохранить Мэй жизнь! Пракс упал на колени, закрыл глаза и расплакался. Если ее забрал Стрикланд, она жива. Его дочь не умерла.

«Если, — шепнула в сознании тихая, дьявольская мыслишка, — не умер сам Стрикланд».

Женщину он не знал. Темными волосами и лицом она напомнила Праксу одну русскую сотрудницу. В руке она держала бумажный рулон, улыбалась то ли насмешливо, то ли раздраженно.

— Ты можешь за ними проследить? — шепнул он парню. — Узнать, куда они пошли?

Мальчишка скривил губы.

— За салат? Не выйдет. Банка курятины с острым соусом.

— Курятины у меня нет.

— Тогда хватит с тебя, — пожал плечами парень. Глаза у него стали мертвые, словно камешки. Пракс готов был исколотить его, придушить, силой заставить откопать в полудохлом компьютере нужные кадры. Но у парня вполне мог оказаться при себе пистолет, если не что-нибудь похуже, и он, в отличие от Пракса, наверняка умел обращаться с оружием.

— Пожалуйста, — взмолился Пракс.

— Ты мне, я тебе, а? Но эпресса ми, си?^[60]

Унижение встало комом в горле, и Пракс проглотил его.

— Курятина, — пообещал он.

— Си.

Пракс открыл портфель и выложил на койку две пригоршни салата, рыжий стручок перца и белоснежный лук. Мальчишка сразу запихнул половину зелени себе в рот и по-звериному зажмурился от удовольствия.

— Я постараюсь, — обещал Пракс.

Он ничего не мог. Съедобный протеин на станции либо сочился тонким ручейком с гуманитарных транспортов, либо ходил на двух ногах. Люди начали прибегать к стратегии Пракса: паслись на зелени в парках и гидропонных теплицах. Только они не приготовили домашнего задания. Несъедобное пожиралось наряду со съедобным, подрывая систему восстановления воздуха и все сильнее нарушая экологическое равновесие. Одно тянуло за собой другое, а он не знал, где взять курятины, да и заменить ее было нечем. А если бы и нашлось что-то, проблемы бы это не решило.

Лампы у него дома светили тускло и отказывались разгораться. Саженец сои остановился в росте, но не завял — в иное время Пракс с интересом отметил бы этот факт.

За день автомат успел переключиться на режим консервации, ограничил расход энергии. По большому счету это было добрым знаком. Или последним лихорадочным усилием системы перед катастрофой. Для Пракса это ничего не меняло.

Мальчиком, в первые школьные годы, он вместе с семьей устремился в темные пространства космоса в погоне за работой и богатством. Маленький Пракс плохо переносил перемены. Его мучили головные боли, вспышки тревоги и постоянная, засевшая в костях усталость, а надо было производить впечатление на учителей, чтобы они сочли ученика подающим надежды. Отец не давал ему покоя. «Пока окно не закрыли, окно открыто», — твердил он и заставлял Пракса напрячься еще немного, учил думать даже тогда, когда усталость или боль вытесняли все мысли. Мальчик привыкал составлять списки, делать заметки, писать конспекты.

Ловя мимолетные мысли, он подтягивался к пониманию, как альпинист к вершине. И сейчас, в искусственном свете, Пракс опять составлял список. Имена всех, кого помнил из терапевтической группы Мэй. Он знал, что в ней было двадцать детей, но вспомнил только шестнадцать. Мысли блуждали. Он ввел в свой терминал изображения Стрикланда и таинственной женщины и уставился на них. Ярость и надежда смешались в душе и померкли. Кажется, он засыпал, но пульс при этом частил. Пракс попытался вспомнить, числится ли тахикардия среди симптомов голодного истощения.

На минуту он пришел в себя. В голове сделалось светло и ясно, как не бывало уже много дней. Только теперь он понял, что дошел до грани срыва. В нем самом нарастал каскад, и поиски скоро прервутся, если он не получит отдыха и протеина. Он уже сейчас был наполовину зомби.

Надо искать помощь. Взгляд скользнул по списку детских имен. Надо найти помощь, но прежде проверить, всего лишь проверить. Надо сходить… сходить к…

Пракс прикрыл глаза, нахмурился. Он знал ответ. Знал, что знает. Станция безопасности. Сходить туда и спросить о каждом из них. Открыв глаза, он вписал внизу столбца имен станцию, сохранив и эту мысль. Потом должна быть станция связи с ООН. Потом связь с Марсом. И обойти все места, которые он уже обошел, только уже с новыми вопросами. Это будет просто. И тогда, удостоверившись, потребуется сделать еще кое-что. Он целую минуту вспоминал, что именно, и наконец записал внизу страницы:

«Получить помощь».

— Они все исчезли, — проговорил Пракс, выдыхая белое облачко в холодный воздух. — Все они лечились у него, и все исчезли. Шестнадцать из шестнадцати. Вы представляете, какая тут вероятность? Это точно не совпадение.

Безопасник давно не брился. На щеке и шее у него ярко краснел ледяной ожог, он даже не обработал свежую рану. Вероятно, упал лицом на голый лед Ганимеда. Повезло, что не лишился кожи. На нем было толстое пальто и перчатки. Стол покрылся изморозью.

— Благодарю за информацию, сэр. Я проверю, не числятся ли они среди беженцев.

— Нет, вы не поняли, он их забрал. Они больны, а он их забрал.

— Возможно, пытался обеспечить их безопасность, — ответил коп. Голос его походил на серую ветошь: усталый и дряблый. Где-то ошибка. Пракс видел ошибку, только никак не мог сообразить, в чем она состоит. Безопасник бережно отстранил его и кивнул стоявшей следом женщине. Пракс уставился на нее, как пьяный.

— Я хочу сообщить об убийстве, — дрожащим голосом произнесла женщина.

Безопасник кивнул, глядя на нее без удивления, без недоверия. Пракс вспомнил.

— Он забрал их раньше. Раньше, чем началась атака.

— Ко мне в дом вломились трое, — говорила женщина, — они… Со мной был брат, он пытался их остановить.

— Когда это случилось, мэм?

— До атаки, — сказал Пракс.

— Два часа назад, — сказала женщина. — Четвертый уровень, синий сектор, квартира четырнадцать — пятьдесят три.

— Хорошо, мэм, перейдите за тот стол, мне придется составить рапорт.

— Мой брат мертв. Они его застрелили!

— Я вам очень сочувствую, мэм. Я должен составить рапорт, чтобы мы могли поймать тех, кто это сделал.

Пракс посмотрел им вслед и повернулся к ряду искалеченных и отчаявшихся, дожидавшихся своей очереди взмолиться о помощи, справедливости, законности. В нем вспыхнул и сразу погас гнев. Ему нужна помощь, но здесь ее не найти. Они с Мэй — два камешка в космическом пространстве. Они ничего не значат.

Безопасник вернулся, толкуя высокой миловидной женщине о каких-то ужасах. Пракс не заметил его возвращения, не услышал рассказа. Он терял время. Это плохо.

Уцелевший здравый клочок ею сознания шептал, что, если он умрет, искать Мэй будет некому. Девочка пропадет. Рассудок шептал, что ему нужно поесть, он очень давно не ел. И осталось ему не так уж много.

— Пойду в центр помощи, — вслух сказал он. Женщина и безопасник словно не слышали. — Все же спасибо вам.

Теперь, заметив свое состояние, Пракс поразился и встревожился. На ходу он шаркал ногами, плечи ослабли и сильно ныли, хотя он давно не делал никакой серьезной работы. Тяжестей не поднимал, не подтягивался. Даже утреннюю зарядку не делал бог весть сколько. И не вспомнить, когда последний раз ел. Содрогание от упавшего зеркала и гибель купола вспоминались словно из прошлой жизни. Неудивительно, что он никуда не годится.

В коридоре перед центром помощи было столпотворение, как в загоне бойни. Мужчины и женщины, многие на вид здоровее и крепче Пракса, отталкивали друг друга, создавая давку даже там, где было свободное место. Чем ближе он подходил к порту, тем сильнее кружилась голова. Воздух здесь был согрет теплом множества тел и вонял кислым дыханием. «Дыхание святых» — так называла запах кетоновой кислоты его мать. Запах белкового распада, запах тела, пожирающего самое себя, чтобы выжить. Он задумался, многие ли в этой толпе знают, что означает этот запах.

Люди орали, толкались. Толпа вокруг него напирала и отступала назад — примерно так Пракс представлял себе накат прибоя на берег.

— Откройте тогда дверь и покажите нам! — выкрикнул женский голос далеко впереди.

«Ох, — подумал Пракс, — это голодный бунт».

Он стал пробиваться в сторону, чтобы выбраться из толпы. Люди впереди вопили, сзади — напирали. Светодиодные трубки на потолке горели белым и золотым светом. Стены были серые, как в цеху. Пракс выставил вперед руку, дотронулся до стены. Где-то далеко прорвало плотину, и толпа вдруг хлынула вперед, угрожая затянуть его, движущегося против течения, в водоворот. Он уперся в стену. Толпа поредела, и Пракс качнулся к стене. Двери погрузочного отсека стояли распахнутые настежь. Рядом с проемом Пракс заметил знакомое лицо, только не мог вспомнить, кто это. Кто-то из лаборатории? У мужчины были толстые кости и крепкие мускулы. Землянин. Может, встретил где-то в своих блужданиях по гибнущей станции? Не он ли рвал листья на еду в парке? Нет, этот выглядел слишком сытым, даже щеки не запали. Вроде бы старый знакомый и в то же время незнакомец. Так бывает со знаменитыми актерами и министрами.

Пракс понимал, что неприлично глазеет, но не мог оторвать взгляда. Он знал это лицо, знал! И оно было как-то связано с войной.

Вдруг в памяти возникла картина: он у себя дома, держит на коленях Мэй, пытается ее успокоить. Дочке всего год, она пока не ходит, и врачи все еще подбирают лечение, которое сохранит ей жизнь. Вопли больного ребенка заглушают встревоженную скороговорку ведущего новостей. На экране снова и снова появляется мужское лицо, прокручивается запись:

«Меня зовут Джеймс Холден, и мой корабль „Кентербери“ только что был уничтожен военным кораблем, снабженным маскировочной техникой и с серийными номерами Марсианского флота на отдельных частях».

Это он. Вот почему Пракс узнал лицо, хотя никогда с ним не встречался. Что-то в груди тянуло его сделать шаг. Пракс задержался. У погрузочной двери заорали. Пракс достал свой ручной терминал, просмотрел список. Шестнадцать детей, шестнадцать пропавших детей. И внизу страницы печатными буквами: «Найти помощь».

Пракс повернулся к человеку, зачинавшему войны и спасавшему планеты. Его вдруг охватила застенчивость.

— Помогите, — сказал он и шагнул вперед.

Глава 11 Холден

Сантичай и Мелисса Супитаяпорн были парой землян, миссионеров Церкви Гуманности Возносящейся — религии, не признававшей ничего сверхъестественного. Их теология строилась на простой идее: люди могут быть лучше, чем они есть, поэтому давайте сделаем их такими. Штабом гуманитарной помощи они заправляли с беспощадной эффективностью прирожденных диктаторов. Тощий как призрак, седой Сантичай первым делом отчитал Холдена за стычку с таможенниками. Несколько минут Холден оправдывался, но маленький миссионер быстро заткнул ему рот и заставил перейти к извинениям.

— Не усложняйте и без того сложную ситуацию, — повторял Сантичай, качая пальцем перед лицом капитана. Извинения умилостивили его, но старик упорно стремился донести до собеседника свою мысль.

— Понял! — Холден вскинул руки, показывая, что сдается. Вся его команда испарилась при первых раскатах грома, оставив Холдена разбираться. Через большой пустоватый склад он видел, как Наоми мирно беседует с Мелиссой. Приходилось надеяться, что супруга Сантичая не столь воинственна. Криков не было слышно, — впрочем, за шумом множества голосов и грохотом моторов не услышишь и разрыва гранаты.

Холден сейчас пошел бы на все, лишь бы сбежать. Он кивнул в сторону Наоми:

— Простите, мне…

Сантичай оборвал его резким взмахом руки, взметнувшим свободное оранжевое одеяние. Холден обнаружил, что не может ослушаться маленького человека.

— Этого, — сказал Сантичай, указывая на доставленные с «Лунатика» ящики, — мало.

— Я…

— АВП еще неделю назад обещал нам двадцать две тонны протеина и добавок. А здесь меньше двенадцати. — В такт словам миссионер тыкал пальцем в плечо Холдену.

— Я не отвечаю за…

— Зачем было обещать, если не собирались посылать? Обещали бы двенадцать тонн, если у вас больше нет. — Острый палец снова впился Холдену в плечо.

— Согласен, — кивнул Холден, отступив подальше от грозного пальца, — совершенно согласен. Я немедленно свяжусь со станцией Тихо и узнаю, где остатки обещанного продовольствия. Уверен, они уже в пути.

Острые плечики поднялись, снова взметнув оранжевую ткань.

— Смотрите не забудьте, — велел старик и набросился на водителя автопогрузчика: — Вы! Да, вы! Не видите надписи: «Медикаменты»? А вы что сюда разгружаете?

Холден воспользовался случаем удрать и рысцой направился к Наоми. Та, открыв документацию на своем терминале, оформляла что-то под наблюдением Мелиссы.

Пока Наоми работала, Холден осматривал склад. За последние сутки, кроме «Лунатика», прибыли почти два десятка кораблей с помощью, и просторное помещение быстро заполнялось упаковками. В холодном воздухе стоял запах пыли, озона и горячей смазки грузовиков, но сквозь него пробивался смрад разложения, гнилых овощей. Холден заметил, как Сантичай, метнувшись к дверям склада, закричал что-то двум рабочим, вносившим тяжелый ящик.

— Ваш муж — это что-то, — обратился Холден к Мелиссе.

Ты была и выше, и тяжелее своего маленького мужа, но облако тонких волос на голове придавало им сходство. Еще у нее были яркие голубые глаза, почти скрывавшиеся в морщинах, когда она улыбалась. Она и сейчас улыбнулась.

— В жизни не встречала человека, который бы так много думал о благе людей и так мало — об их чувствах, — сказала она, — но Сантичай по крайней мере накормит человека, прежде чем объяснить ему, как тот не прав.

— Думаю, это все, — вмешалась Наоми, нажатием клавиши отправляя заполненный бланк на терминал Мелиссе. Та, услышав гудок приема, достала из кармана свой, очаровательно старомодной модели.

— Миссис Супитаяпорн, — обратился к ней Холден.

— Мелисса.

— Мелисса, вы с мужем давно на Ганимеде?

— Почти… — она постучала себя пальцем по подбородку и устремила взор вдаль, — почти десять лет. Неужто так давно? Получается, так, потому что Дру тогда как раз родила, а ему уже…

— Я к тому, что никто вне Ганимеда, похоже, не знает, как это… — он сделал широкий жест, — началось.

— Вы о станции?

— Я о кризисе.

— Ну, ооновцы и марсиане открыли огонь, потом мы увидели, как начали отказывать системы…

— Да, — нетерпеливо перебил Холден, — это-то я понял. Но из-за чего? Целый год Земля и Марс совместно удерживали спутник, и никто ни в кого не стрелял. До истории с Эросом шла война, но вас она не зацепила. А потом все вдруг начали стрелять? Какая муха их укусила?

Мелисса задумалась, снова утопив глаза в сетке морщин.

— Не знаю, — ответила она наконец. — Я была уверена, что стреляли по всей системе. До нас здесь не скоро доходят новости.

— Нет, — сказал Холден, — только здесь, и всего пару дней. А потом, тоже без объяснений, бои прекратились.

— Странно, — признала Мелисса, — но для меня это не важно. Независимо от причины мы должны делать то, что делаем.

— Вероятно, для вас не важно, — согласился Холден.

Мелисса улыбнулась, тепло обняла его и отошла, чтобы принять документацию еще у кого-то.

Наоми подхватила Холдена под руку и потянула к выходу из склада в основные помещения станции. На ходу они огибали продовольственные контейнеры и подсобных рабочих.

— Как это так: здесь было настоящее сражение, а причин никто не знает?

— Знает, — возразил ей Холден. — Кто-то наверняка знает.

Изнутри станция выглядела хуже, чем из космоса. Дающие жизненно необходимый кислород растения вдоль стен коридоров приобрели болезненный желтоватый оттенок. Многие переходы не освещались, автоматические переборки приходилось открывать и снова закупоривать вручную. В случае утечки атмосферы в одном отсеке воздуха лишатся и многие другие. Редкие встречные прохожие отводили глаза или таращились на них с открытой враждебностью. Холден поймал себя на желании держать пистолет на виду, а не в маленькой неприметной кобуре за спиной.

— С кем нам связаться? — тихо спросила Наоми.

— Мм?

— Я имею в виду, кто здесь человек Фреда? — чуть слышно пояснила она, улыбаясь и кивая проходящей компании.

Эти все открыто демонстрировали оружие — в основном ножи и дубинки. Люди ответили на ее улыбку оценивающими взглядами. Холден потянулся к кобуре, но встречные уже прошли, оглянулись раз-другой и скрылись за углом.

— Он что, ни с кем не поручил встретиться? — обычным голосом закончила Наоми.

— Дал несколько имен, но связь с Ганимедом все время прерывалась, так что он не знал…

Холдена прервал оглушительный грохот из дальней части порта. За взрывом последовал рев, в котором понемногу прорезались человеческие крики. Немногочисленные прохожие пустились бежать: кое-кто на шум, но большинство — прочь.

— А нам не надо?.. — начала Наоми, глядя на бегущих.

— Нас послали разобраться, что здесь происходит, — ответил ей Холден, — так что пойдем посмотрим.

Они скоро запутались в извилистых коридорах портовой части станции, но ориентировались по шуму и потоку людей, двигавшихся в ту же сторону. Некоторое время рядом с ними бежал высокий крепкий мужчина с колючей рыжей шевелюрой. В каждой руке у него было по отрезку черной металлической трубы. Улыбнувшись Наоми, он попытался всучить один ей. Она отмахнулась.

— Давно пора бы, — прокричал мужчина, выговаривая слова с незнакомым Холдену акцентом. Трубу, от которой отказалась Наоми, он протянул Холдену.

— Что случилось? — спросил тот, приняв оружие.

— Сранублюдки вышвырнули жрачку, а народ рванул подбирать, ага? Ну, хрень, дрочилы говножопые!

Рыжий взвыл, замахал в воздухе дубинкой и, ускорив бег, потерялся в толпе. Наоми расхохоталась и завыла ему вслед. На изумленный взгляд Холдена она весело ответила:

— Это заразно.

Последний изгиб коридора вывел их в новый склад, очень похожий на тот, где властвовали Супитаяпорны, только здесь все помещение было забито разъяренными людьми, рвущимися к погрузочному доку. Закрытые двери дока сторожила крошечная группа станционной охраны. Безопасники пытались сдержать толпу. Нацеленные на людей тазеры и шокеры пока еще производили нужное впечатление, но Холден по нарастающему напряжению и ярости предчувствовал: это не надолго.

Сразу за первой цепью копов, снаряженных несмертельным оружием, держалась кучка мужчин в темных костюмах и рабочих ботинках. У этих были ружья, и они явно только и ждали повода пустить их в ход.

Охрана корпорации.

Холден перевел взгляд за их спины и мгновенно понял, в чем дело. За шлюзом дока стоял один из оставшихся грузовиков, загруженный остатками продовольствия с обчищенного до крошки Ганимеда.

А люди были голодны.

Холден помнил попытку прорыва из казино Эроса. Помнил взвинченную толпу, напиравшую на стволы. Помнил вопли, запах крови и кордита. Он не успел обдумать решения, а уже проталкивался в первые ряды. Наоми, невнятно извиняясь, следовала за ним. На мгновение она остановила Холдена, вцепившись ему в локоть.

— Собираешься сотворить большую глупость? — спросила она.

— Собираюсь спасти этих людей от расстрела за страшное преступление — за то, что они голодны, — поморщившись от сознания собственной праведности, огрызнулся Холден.

— Только свой пистолет не вытаскивай, — посоветовала Наоми, отпустив его.

— У них ружья.

— Да, во множественном числе. А твой пистолетик — в единственном, поэтому или оставь его в кобуре, или разбирайся сам, без меня.

Только так и можно было что-то сделать. Самому. Так сказал бы детектив Миллер. Он так и смотрел на мир. Холден полагал это сильным доводом против действий в одиночку.

— Согласен, — кивнул он и стал пробиваться дальше.

К тому времени, как они оказались в первом ряду, конфликт сконцентрировался в перепалке двух человек. Седой охранник порта с белой табличкой контролера обменивался выкриками и оскорблениями с седой темнокожей женщиной, которая вполне могла бы сойти за мать Наоми.

— А вот откройте дверь и дайте нам взглянуть! — вопила женщина. По ее тону Холден понял: она раз за разом повторяет эти слова.

— Криками вы ничего не добьетесь, — орал в ответ седой контролер. Его подчиненные до белизны в костяшках сжимали шокеры. Охрана корпорации, непринужденно державшая свое оружие на локте, на взгляд Холдена, казалась куда более опасной.

При виде Холдена женщина оборвала крик и уставилась на новое действующее лицо.

— Вы кто?.. — начала она.

Холден поднялся к двери и встал рядом с контролером. Безопасники замахали своими шокерами, но его никто не ткнул. А громилы-наемники только сощурились и чуть изменили позы. Холден понимал, что недоумение удержит их ненадолго, а когда пройдет, он рискует свести неприятно близкое знакомство с этими стрекалами для скота, и хорошо еще получится, если никто не выпалит ему в лицо. Но пока они гадали, кто он такой, Холден решительно протянул контролеру руку и громко объявил:

— Эй, вы, я Уолтер Филипс, представляю станцию Тихо и полковника Фреда Джонсона лично.

Контролер как завороженный пожал ему руку. Наемники шевельнулись и тверже сжали оружие.

— Мистер Филипс, — начал контролер, — АВП не уполномочен…

Не слушая его, Холден повернулся к крикунье.

— Мэм, из-за чего шум?

— На том корабле, — она ткнула пальцем в дверь дока, — десять тысяч кило бобов и риса: хватит, чтобы неделю кормить всю станцию.

Толпа за ее спиной согласно зароптала и на шаг продвинулась вперед.

— Это правда? — обратился к контролеру Холден.

— Я уже говорил, — ответил тот, поднимая руки и направив ладони к толпе, словно одной силой воли надеялся оттеснить ее назад, — нам запрещено обсуждать груз частных владельцев…

— Так открой дверь и покажи нам! — снова крикнула женщина. Под ее крики, под гул толпы, начавшей скандировать: «По-ка-жи! По-ка-жи!» — Холден ухватил контролера за локоть и притянул к себе.

— Еще полминуты — и они порвут тебя и твоих парней, пытаясь пробиться к кораблю, — сказал он. — Думаю, лучше уступить, пока они не рассвирепели.

— Они уже рассвирепели, — горько рассмеялся безопасник. — Корабль давно бы ушел, если бы кто-то не подорвал разводной механизм шлюза. А если они попытаются захватить корабль, мы…

— Они не захватят корабль, — проскрежетал голос за спиной, и на плечо Холдену легла тяжелая рука. Обернувшись, он уставился в лицо стрелку из охраны корпорации. — Это имущество торгового дома «Мао-Квиковски».

Холден сбросил руку со своего плеча.

— Десяток парней с тазерами и винтовками их не остановят. — Он кивнул на орущую толпу.

— Мистер… — наемник оглядел его в головы до пят, — Филипс. Мне и ваше мнение, и мнение АВП до лампочки, как и ваши советы. Не желаете свалить, пока не дошло до стрельбы?

Ну что ж, он попытался. Улыбаясь стрелку, Холден потянулся к кобуре. Хорошо бы, здесь был Амос, но тот не показывался с тех пор, как они сошли с корабля. Холден не дотянулся до пистолета, потому что длинные тонкие пальцы обхватили и крепко сжали его руку.

— А если мы поступим так? — заговорила внезапно объявившаяся рядом с Холденом Наоми. — Если вы не будете препираться, а я просто расскажу вам, что произойдет?

Холден вместе с громилой изумленно уставился на женщину. Она подняла палец, призывая обождать минутку, и вытащила терминал. Связалась с кем-то и включила громкую связь.

— Амос! — Она все так же держала поднятый палец.

— А? — раздалось в ответ.

— Из порта одиннадцать, площадка В-девять, собирается отчалить корабль. На нем полно еды, которая нужнее здесь. Если он взлетит, кто-нибудь из перехватчиков АВП к нему подоспеет?

Последовала длинная пауза, затем Амос хихикнул:

— Вы же сами знаете, босс. Предупредить их?

— Вызови наш корабль и скажи, чтобы остановили грузовик. Потом пусть высадят на него команду, снимут груз подчистую и вернут сюда.

— Будет сделано, — только и сказал Амос.

Наоми закрыла терминал и убрала его в карман.

— Не испытывайте нас, ребятки, — проговорила она с намеком на сталь в голосе. — Здесь не было ни слова пустых угроз. Либо отдайте этим людям груз, либо мы заберем корабль целиком. Вам решать.

Наемник минуту разглядывал ее, затем махнул своим людям и ушел. Безопасники отошли следом, а Холдену с Наоми пришлось отскакивать с пути хлынувшей к доку толпы.

Когда опасность, что их сомнут, миновала, Холден заговорил:

— Круто это было.

— Подставляться под пули в борьбе за справедливость весьма героично, — сталь еще не совсем исчезла из голоса Наоми, — но мне не хотелось бы тебя терять, так что прекрати разыгрывать идиота.

— Угроза кораблю — остроумный ход, — продолжал Холден.

— Ты вел себя как проклятый детектив Миллер, а я — как ты когда-то. Сказала то, что сказал бы ты сам, если бы не так спешил хвататься за пушку.

— Я вел себя не как Миллер!

Упрек был тем обиднее, что в нем крылась правда.

— Но и не по-своему.

Холден пожал плечами и только потом спохватился, что повторяет жест Миллера. Наоми скосила глаза на капитанскую нашивку на плече костюма с «Лунатика».

— Может, стоит так и оставить.

Маленький, опустившийся человек — с сединой в темных волосах, с недельной щетиной на азиатском лице — подошел к ним и нервно кивнул. Он буквально ломал руки — раньше Холден думал, что это проделывают только старые дамы в ретрофильмах.

Человек еще раз робко кивнул и заговорил:

— Вы — Джеймс Холден? Капитан Джеймс Холден? Из АВП?

Холден и Наоми переглянулись. Холден подергал свою жалкую бородку.

— И какой с нее толк, скажи честно?

— Капитан Холден, меня зовут Пракс, Праксидик Менг. Я ботаник.

Холден пожал ему руку.

— Приятно познакомиться, Пракс, но боюсь, что мне…

— Вы должны мне помочь.

Холден понимал, что в последние пару месяцев этому человеку пришлось несладко. Одежда висела на нем мешком, на лице виднелись пожелтевшие синяки — не так давно его избили.

— Конечно, найдите на станции гуманитарной помощи Супитаяпорнов и скажите, что я…

— Нет! — выкрикнул Пракс. — Не то! Мне нужна ваша помощь!

Холден бросил взгляд на Наоми. Та кивнула.

— Ладно, — вздохнул Холден, — в чем дело?

Глава 12 Авасарала

— Маленький дом — особая роскошь, — говорил ее муж. — Жить там, где все принадлежит только нам, помнить простые радости — самим печь хлеб и мыть за собой тарелки. Твои высокопоставленные друзья об этом забывают, что несколько лишает их человечности.

Он сидел за кухонным столом, свободно устроившись в кресле из бамбукового ламината, состаренного так, что походил на мореный орех. Шрамы, оставленные операцией — удаляли раковую опухоль, — двумя тонкими линиями блестели на горле, почти теряясь под седой щетиной. Лоб был выше, чем во времена их знакомства, волосы реже. Воскресное солнце заливало стол.

— Чушь, — возразила жена. — Ты можешь притворяться, что живешь как грязный крестьянин, но это не делает Эрринрайта или Люса менее человечными. В домах меньше нашего живут по шесть семей, а люди в них ближе к скотине, чем любой из моих сотрудников.

— Ты в самом деле так думаешь?

— Конечно! Иначе разве я пошла бы утром на работу? Кто-то должен вытаскивать из грязи всю ту шваль, чтобы ваша братия могла кого-то учить.

Арджуна усмехнулся. У него всегда была самая прекрасная улыбка. Авасарала невольно улыбнулась в ответ — а ведь собиралась сказать резкость. За стеной взвизгнули Кики и Сури, на лужайке мелькнули маленькие полуголые тела. Чуть отстав, показалась нянька — она прижимала рукой бок, как будто придерживая шов.

— Большой двор — роскошь, — заметила Авасарала.

— Верно.

В дом, улыбаясь до ушей, ворвалась перемазанная землей Сури. За ней на ковре оставались крошки подсохшей грязи.

— Бабушка, смотри, что я нашла!

Авасарала развернулась в кресле. В ладони внучки из комка влажной земли свивал и развивал розовые кольца дождевой червяк. Авасарала изобразила радостное удивление:

— Замечательно, Сури. Идем, покажи бабушке, где ты его нашла?

Со двора пахло скошенной травой и свежей землей. Худенький садовник — ровесник ее сыну, если бы тот остался жив, — склонился на коленях над грядкой, вручную выпалывая траву. Сури бросилась к нему, и Авасарала неторопливо двинулась за девочкой. Увидев ее, садовник кивнул, но заговорить ему не дали. Сури сопровождала рассказ о чудесной находке червяка пышными жестами, словно пересказывала легенду. Рядом с Авасаралой появилась Кики, тихонько взяла бабушку за руку. Авасарала любила малышку Сури, но наедине с собой — да еще с Арджуной — признавалась, что Кики — самая умная из ее внуков. Тихоня, зато черные глазки ярко блестят, а как она умеет подражать всему, что услышит! А слышала Кики почти все.

— Дорогая супруга, — позвал из задней двери Арджуна, — тебя хотят видеть.

— Где?

— Перед домашним экраном, — объяснил Арджуна. — По твоему терминалу она не дозвонилась.

— Оно и понятно.

— Это Глория Танненбаум.

Авасарала неохотно передала Кики няне, поцеловала Сури в макушку и вернулась в дом. Арджуна придержал перед ней дверь, посмотрел виновато.

— Эти сучки не дают мне повозиться с внуками.

— Такова цена власти, — провозгласил муж с насмешившей ее серьезностью.

Авасарала вошла в домашнюю систему из своего кабинета. Щелчок и задержка на мгновение, пока устанавливалась защита, а потом на экране возникло тощее безбровое личико Глории Танненбаум.

— Глория! Извини, я отключила терминал — была с малышами.

— Ничего, — женщина ответила четко отработанной улыбкой — самой искренней, на какую была способна. — Пожалуй, это даже к лучшему. Я всегда подозревала, что терминалы мониторят тщательнее, чем домашние линии.

Авасарала опустилась в кресло, и кожа обивки тихонько вздохнула под ее тяжестью.

— Надеюсь, у вас с Этсепаном все в порядке?

— Все отлично, — ответила Глория.

— Это хорошо. Так какого хрена ты меня вызвала?

— У одного моего приятеля жена на «Михайлове». Он говорит: их патруль отозвали. Уводят вглубь.

Авасарала нахмурилась. «Михайлов» входил в патрульную службу, мониторившую движение между дальними станциями пояса астероидов.

— Куда именно «вглубь»?

— Я поспрашивала обиняками, — ответила Глория. — На Ганимед.

— Нгайен?

— Да.

— У твоего приятеля длинный язык, — заметила Авасарала.

— Я им никогда правды не рассказываю, — принялась защищаться Глория. — Ты жезнаешь.

— Я твоя должница.

Глория резко, по-вороньи, кивнула и прервала связь. Авасарала долго сидела молча, прижав пальцы к губам, мысленно прослеживая цепочку следствий, словно провожая взглядом бегущий по камням ручей. Нгайен посылает к Ганимеду новые корабли, причем втихаря.

Причина секретности была на виду. Сделай он это открыто, Авасарала бы его остановила. Нгайен молод и амбициозен, но далеко не глуп. Он пришел к собственным выводам, и они подсказали ему, что посылать новые силы в открытую рану, какой стал Ганимед, — хорошая идея.

— Бабушка, бабушка! — позвала Кики. Авасарала по голосу определила, что на уме у внучки новая шалость. Поднявшись из-за стола, она двинулась к двери.

— Я здесь, Кики, — окликнула она, выходя в кухню.

Шарик с водой ударил ее в плечо, но не лопнул, а отскочил на пол и запрыгал у ног, оставляя на кафеле темные пятна. Авасарала подняла на внучку сердитый взгляд. Кики разрывалась между страхом и восторгом.

— Ты устроила беспорядок в кухне? — строго спросила Авасарала.

Девочка сникла и кивнула.

— А знаешь, что делают с нехорошими детками, которые пачкают у бабушки на кухне?

— Щекочут?

— Щекочут! — Авасарала бросилась к внучке. Конечно же, Кики сбежала. Суставы в восемь лет если и болят, так только от слишком быстрого роста. Но, конечно же, в конце концов бабушка изловила внучку и защекотала до восторженного визга. Ашанти, вернувшись с мужем, чтобы забрать детей в Новгород, застала мать с зелеными травяными пятнами на сари, а волосы у нее стояли дыбом — так в комиксах изображают ударенного молнией.

Авасарала обняла внучек, украдкой сунула каждой по кусочку шоколада, потом поцеловала дочь, кивнула зятю и проводила всех до дверей. Их машину эскортировала другая, с охраной. Каждому из ее родственников грозила опасность похищения. Такова жизнь.

Затем она долго отмывалась в душе под сильными струями нестерпимо горячей воды. Она с детства любила купаться едва ли не в кипятке. Когда вытираешься, кожа должна чуть саднить, иначе это не мытье.

Муж лежал на кровати, поглощенный чтением с ручного терминала. Авасарала прошла к шкафу, бросила в груду белья влажное полотенце и завернулась в хлопковый халат.

— Он думает, это они, — заговорила она.

— Кто — они? — отозвался Арджуна.

— Нгайен думает, что за этим стоят марсиане. И что атака на Ганимед повторится. Он знает, что Марс не направлял туда флотов, и все же шлет подкрепления. Ему плевать на мирные переговоры, все равно он в них ни на хрен не верит. Думает, терять нечего. Ты меня слушаешь?

— Слушаю. Нгайен считает, что это Марс. Он наращивает флот. Убедилась?

— Ты хоть понимаешь, о чем я говорю?

— Как правило, нет. А вот Максвелл Асиньян-Кох только что опубликовал статью о постлирике, за которую на него обрушится град нападок.

Авасарала хихикнула.

— Ты живешь в своем собственном мире, милый.

— Верно, — Арджуна провел пальцем по экрану и поднял взгляд. — Но ты ведь не против, да?

— За то я тебя и люблю. Продолжай. Читай о своей постлирике.

— А ты что будешь делать?

— Что и всегда. Не позволю взорвать человечество вместе с детьми.

Мать учила маленькую Авасаралу вязать. Толку не вышло, но один урок она усвоила. Однажды, когда девочка яростно дергала запутавшуюся нитку, только сильнее стягивая петли, мать отобрала у нее клубок. Однако, вместо того чтобы распутать узлы и вернуть дочери работу, она села на пол скрестив ноги и заговорила о том, как распустить узел. Надо трудиться осторожно, обдуманно и терпеливо, искать податливые места, и тогда рано или поздно нить распутается словно сама собой.

В списке значились десять кораблей: от древнего транспорта, не годного даже в лом, до двух фрегатов под командованием людей, известных Авасарале по именам. Силы невелики, но для провокации достаточно. Бережно, обдуманно и терпеливо Авасарала принялась распутывать пряжу.

Первым взялась за транспорт, потому что с ним было проще всего. Она не один год заботливо взращивала мальчиков в службе технической поддержки. Четыре часа ушло на поиски в документации не замененного вовремя узла и еще полчаса — на отзыв корабля на базу. Самым сильным из фрегатов, «Ву-Цао», командовал Голла Ишигава-Маркс. Его служебное досье оказалось серьезным чтением. Компетентный, верный, лишенный воображения служака. Понадобилось три разговора с глазу на глаз, чтобы повысить его до главы комитета по надзору за строительством — должность сравнительно безвредная. Весь командный состав «Ву-Цао» вернули на Землю ради возможности присутствовать на церемонии назначения. Со вторым фрегатом было сложнее, но Авасарала нашла способ, и от конвоя осталось так мало, что он вполне сошел бы за сопровождение спасательных кораблей.

Узел под пальцами распустился. Три корабля, с которыми она ничего не сумела сделать, были так стары и так слабо вооружены, что не годились для боя. Марсиане не увидят в них угрозы, разве что сами станут искать предлог для конфликта.

Она не думала, что такое вероятно. Но если все-таки станут, это тоже будет интересно.

— Адмирал Нгайен сообразит, в чем штука, — заметил Эрринрайт. Он говорил из номера отеля где-то на ночной стороне планеты. За окном было темно, и госсекретарь расстегнул ворот парадной рубашки.

— И пусть его, — отозвалась Авасарала. — Что он может сделать? Нажалуется маме, что я отняла его игрушки? Если не научился играть во взрослые игры, не лезь в адмиралы.

Эрринрайт усмехнулся, хрустнул пальцами. У него был усталый вид.

— Кто туда доберется?

— «Бернадетта Ко», «Аристофан» и «Федоровна», сэр.

— А, эти? Как вы объясните их марсианам?

— Никак, если они не спросят, — ответила Авасарала. — А если спросят, отмахнусь. Небольшой корабль медицинской поддержки, транспорт и старичок с пушечками, чтобы отгонять пиратов. Это ведь совсем не то же, что послать пару крейсеров, вот и пусть отвалят на хрен.

— Надеюсь, вы сформулируете это иначе?

— Конечно, сэр. Я не такая дура.

— А что с Венерой?

Она глубоко вздохнула и выпустила воздух сквозь зубы.

— Это хренов оборотень. Я получаю ежедневные сводки, но мы ведь не знаем, на что смотреть. Сеть на поверхности планеты достроена, а теперь она прорывается, и возникают структуры, образующие сложную радиальную симметрию. Только расположены они не по оси вращения, а в плоскости эклиптики. То, что засело там внизу, ориентируется на всю Солнечную систему. А спектрография показывает сгущения лантана, кислорода и золота.

— Мне это ни о чем не говорит.

— Мне тоже, но умники предполагают, что это может быть набор очень теплостойких сверхпроводников. Они пытались воспроизвести молекулярную структуру в лаборатории и наткнулись на что-то непонятное. Оказывается, эта тварь лучше нас разбирается в прикладной химии. Да и неудивительно.

— Как насчет связи с Ганимедом?

— Только тот случай, — ответила Авасарала. — Больше ничего. По крайней мере, прямой связи нет.

— А не прямой?

Она нахмурилась и отвернулась к стене. Будда ответил на ее взгляд.

— Вам известно, что число культов самоубийства после истории с Эросом возросло вдвое? — спросила она. — Я не знала, пока мне не доложили. В прошлом году едва не провалился проект восстановления водоснабжения в центре Каира: эсхатологические группы заявили, что вода им больше не нужна.

Эрринрайт прищурился и подался вперед.

— Полагаете, есть связь?

— Не думаю, чтобы агенты Венеры проникли на Землю в обличье людей, — усмехнулась она, — однако… я размышляла, как все может действовать на людей. На всю систему: на них, на нас, на астеров. Нехорошо, когда Бог дремлет у всех на виду. Нас это зрелище до смерти пугает. Меня так точно. Мы все отводим глаза и притворяемся, что ничего не изменилось, но в душе знаем. Мы ведем себя как здравомыслящие люди, но… — Она покачала головой.

— Человечество постоянно сталкивалось с необъяснимым, — жестко напомнил Эрринрайт. Речь Авасаралы вывела его из равновесия. Да и ее саму тоже.

— Раньше необъяснимое не жрало планет, — отрезала она. — Даже если та тварь явилась на Ганимед не с Венеры, связь между ними очевидна. А если это мы…

— Если это мы ее создали, то создали потому, что нам в руки попала новая технология, — договорил за нее Эрринрайт. — От копья с кремневым наконечником к пороху, а от него к ядерным боеголовкам. Таков наш путь, Крисьен. Предоставьте беспокоиться об этом мне. А вы глаз не спускайте с Венеры и держите под контролем ситуацию с Марсом.

— Да, сэр, — отозвалась она.

— Все будет хорошо.

Глядя на потемневший экран, Авасарала решила, что ее начальник, возможно, прав. Но уверенности в ней уже не было. Что-то ее тревожило, а она пока не понимала, что именно. Что-то торчало в подсознании, как заноза в пальце. Открыв видеопередачу с поста ООН на Ганимеде, она прошла проверку и снова стала смотреть, как гибли марсиане.

Кики и Сури предстоит расти в мире, где случается подобное. Где Венера — колония совершенно чуждой жизни. Эта жизнь отказывается общаться, не поддается объяснению. Ее, Авасаралы, страх станет для них привычным, незаметным, как собственное дыхание. На экране парень, не старше Сорена, разрядил в атакующего монстра свою винтовку. Обработанное изображение показывало, как пули пробивают это существо насквозь и, вылетая из спины, тянут за собой струи черных волокон. Солдат снова и снова погибал на экране. Для него, по крайней мере, все кончилось быстро. Авасарала остановила запись, обвела пальцем контуры врага.

— Кто ты? — обратилась она к изображению. — Чего ты хочешь?

Что-то она упустила. Такое случалось нередко, чувство было ей знакомо, но сделать она ничего не могла. Проявится, когда проявится, а до того ей оставалось только чесать, где чешется. Закрыв файлы, она получила ответ системы безопасности, удостоверяющий, что она ничего не копировала, затем отключилась и повернулась к окну.

И поняла, что ждет следующего раза. Информации, которую удастся собрать в следующий раз. Закономерности, которую она сумеет уловить в следующий раз. При следующей атаке, при следующей бойне. Ей было совершенно ясно, что случившееся на Ганимеде непременно повторится, рано или поздно. Джинна не загонишь обратно в бутылку, и с того момента, как протомолекулу выпустили на мирное население Эроса с целью посмотреть, что из этого выйдет, цивилизация изменилась. Изменилась так быстро и так резко, что они все еще играют в догонялки.

Игра в догонялки…

В этом что-то есть. В этих словах, похожих на строчку из полузабытой песни. Авасарала стиснула зубы, вскочила, прошлась до окна. Как она это ненавидит! Ненавидит!

Дверь кабинета отворилась. Она повернулась к Сорену, и тот шарахнулся назад. Авасарала на пару делений смягчила выражение лица. Несправедливо запугивать этого кролика. Скорее всего, бедняга при распределении вытянул короткую соломинку и попался в зубы сумасшедшей старухе. Как бы то ни было, парень ей нравился.

— Да? — спросила она.

— Я решил, что вас заинтересует протест, который адмирал Нгайен направил мистеру Эрринрайту. По поводу вмешательства в область его компетенции. Генсекретарю он копии не послал.

Авасарала улыбнулась. Пусть ей не решить всех загадок Вселенной, но держать мальчиков по стойке смирно она сумеет. Раз Нгайен не обратился к Пузырь-башке, значит просто дуется. И оставит все как есть.

— Приятно слышать. А марсиане?

— Прибыли, мэм.

Вздохнув, Авасарала оправила сари и вскинула голову.

— Тогда пойдем, прекратим войну.

Глава 13 Холден

Амос, объявившийся через несколько часов после голодного бунта, принес ящик пива, объяснив, что успел малость «осмотреться». Он же раздобыл упаковку продуктовых консервов. Этикетка гласила: «Пищепродукты из натуральной курицы». Холден надеялся, что хакера устроит такая валюта. Пракс безумно спешил, словно у него осталось последнее дело перед смертью, которая уже наступает ему на пятки. Холден подозревал, что это не так уж далеко от истины. Казалось, маленький ботаник выжигает себя изнутри.

Пока добывали необходимые продукты, Холден отвел его на «Лунатик» и заставил поесть и принять душ. Он еще показывал, как пользоваться корабельным гальюном, а Пракс уже начал раздеваться, словно забота о приличиях была пустой тратой драгоценного времени. Вид его истощенного тела потряс Холдена. Ботаник говорил только о Мэй, о том, как важно ее найти. Холден, наверное, ни в чем в жизни не нуждался так сильно, как этот человек — в своей дочери.

Эта мысль почему-то опечалила Холдена.

Пракса лишили всего, содрали весь жир, превратив его в жалкий скелет. Ему оставалось одно: поиски дочери, и Холден ему завидовал.

Когда-то, погибая в адской ловушке станции Эрос, он осознал, что должен еще хоть раз увидеть Наоми. А если нельзя увидеть, так хоть знать, что она в безопасности. Потому-то он и не погиб тогда. Поэтому и еще потому, что рядом был Миллер с пистолетом. Но та связь, даже теперь, когда они с Наоми стали любовниками, представлялась бледной тенью в сравнении с силой, подстегивавшей Пракса. И от этого Холдену чудилось, что он незаметно потерял что-то важное.

Пока Пракс мылся, Холден поднялся по трапу в рубку, где Наоми пыталась взломать искалеченную систему безопасности Ганимеда. Холден вытащил подругу из кресла и на минуту прижал к себе. Она удивленно дернулась и тут же обмякла в его объятиях, шепнув ему на ухо: «Эй!» Мелочь — но эта мелочь была ему сейчас чертовски необходима!

На пересечении коридоров Пракс задерживался, хлопая себя по бедру, словно поторапливая. Наоми осталась на корабле, следила за их продвижением по прицепленным к каждому маячкам и через сохранившиеся камеры наблюдения.

Амос за плечом у Холдена кашлянул и шепнул так, чтобы Пракс не услышал:

— Если мы потеряем парня, назад дорогу не скоро найдем.

Холден согласно кивнул. Даже в лучшие времена Ганимед представлял собой серый лабиринт коридоров с редкими кавернами-парками. А сейчас для него настали нелучшие времена. Большая часть справочных будок стояли без света: сломались сами или с чьей-то помощью. Сетевые указания в лучшем случае были ненадежны. А местные жители, словно шайки мародеров, рыскали по трупу великой некогда луны, то сами пугаясь, то пугая других. Холден с Амосом не прятали оружия, и, кроме того, Амос излучал угрозу, которая сразу подсказывала встречным: с ним лучше не связываться. Холден не впервые задумался, что за жизнь вел его механик, прежде чем завербовался на «Кентербери» — старую водовозную баржу, где они познакомились.

Пракс остановился у двери, неотличимой от сотен других дверей, оставшихся позади. И серый коридор был точным подобием других серых коридоров.

— Вот. Он здесь.

Холден не успел ответить: Пракс уже барабанил в дверь. Чтобы видеть дверной проем, Холден отступил назад и в сторону. Амос шагнул в противоположном направлении, поудобнее перехватил ящик с курятиной левой рукой, а правую зацепил большим пальцем за пояс, совсем рядом с кобурой. Год патрулирования Пояса, зачистки его от шакалов, расплодившихся в период безвластия, вбил в команду некоторые рефлексы. Ценное приобретение, хотя вряд ли во вкусе Холдена. Жизнь Миллера работа в службе безопасности явно не украсила.

Дверь распахнул тощий, голый по пояс подросток с большим ножом в руке.

— Какого х!.. — начал он и осекся, увидев прикрывающих Пракса с флангов Холдена и Амоса. Оглядев их пистолеты, мальчишка протянул: — Ого!

— Я принес тебе курятину, — произнес Пракс, указав на коробку под мышкой у Амоса. — Мне нужно просмотреть остальные записи.

— Я бы сама справилась, — шепнула в ухе у Холдена Наоми, — дай только время.

— Все дело во времени, — еле слышно проговорил в микрофон Холден. — Оставим это как запасной вариант.

Тощий парнишка передернул плечами и во всю ширь распахнул дверь, приглашая Пракса войти. Холден последовал за ними, сзади его прикрывал Амос.

— Ну, — потребовал мальчишка, — покажь, сабе?

Амос опустил коробку на грязный стол и, вытащив одну банку, дал парню рассмотреть этикетку.

— А соус? — спросил тот.

— Бери взамен вторую банку, — предложил Холден, с миролюбивой улыбкой подходя к нему. — Ну, покажи запись дальше — и мы от тебя отстанем. Подходит?

Мальчишка вздернул подбородок и оттолкнул Холдена на вытянутую руку.

— Ты на меня не дави, мачо.

— Извиняюсь. — Улыбка Холдена не дрогнула. — Ну, давай те чертовы записи, что обещал нашему другу.

— Может, и не дам. — Мальчишка махнул рукой на Холдена. — Адинерадо, си но? Квизас, у тебя есть, чем платить. Не одна курятина.

— Не понял, — отозвался Холден. — Ты нам отказываешь? Это было бы…

Тяжелая лапа легла ему на плечо и отодвинула в сторону.

— С этим я разберусь, кэп, — сказал Амос, шагнув между Холденом и парнем. Одной рукой механик легко подбрасывал и ловил банку курятины. — У него, — заговорил он, указывая на Пракса правой рукой, а левой продолжая жонглировать банкой, — украли ребенка. Он просто хотел узнать, где его малышка. И согласился платить за информацию, сколько ты запросил.

Парень пожал плечами и хотел что-то сказать, но Амос прижал палец к губам, остановив его.

— А теперь, когда он принес условленную плату, — тоном дружеской беседы продолжал механик, — ты задумал стрясти с него побольше. Он ведь в отчаянном положении, он все отдаст, чтобы дочку вернуть. Вот ты и учуял поживу, так?

Парень снова дернул плечом:

— Кве но…

Консервная банка ударила хакера в лицо так стремительно, что Холден не сразу понял, почему парень вдруг оказался на полу, заливаясь кровью из носа. Амос прижал упавшего коленом к полу. Банка поднялась и опустилась ему на лицо с отчетливым треском. Парень взвыл, но Амос тотчас зажал ему рот свободной рукой.

— Ты, говнюк, — заорал он, утратив всякое подобие дружелюбия, сменившегося звериной яростью, — задумал продать маленькую девочку за банку курятины?

Он вмазал хакеру банкой по уху, которое тотчас расцвело красным. Ладонь освободила рот избитого, и тот завопил, призывая на помощь. Амос снова занес консервную банку, но Холден вцепился ему в руку и оттащил подальше.

— Хватит, — приказал он, гадая, как быть, если великан-механик и его ударит жестянкой. Амос вечно ввязывался в трактирные драки забавы ради.

Сейчас он не шутил.

— Хватит, — повторил Холден. Он вцепился Амосу в локоть и держал, пока Амос не перестал вырываться. — Чем он поможет, если ты ему мозги вышибешь?

Мальчишка проворно отполз назад и оперся плечом о стену. В такт словам Холдена он кивал, зажимая пальцами разбитый нос.

— Ну как? — спросил Амос. — Готов помочь?

Парень еще раз кивнул и кое-как поднялся, цепляясь за стену.

— Я пойду с ним, — сказал Холден, похлопывая Амоса по плечу, — а ты лучше останься здесь, отдышись.

Не дожидаясь ответа, он ткнул пальцем в перепуганного хакера:

— Берись за работу.

— Вот, — заговорил Пракс, когда на видео снова возникла сцена похищения. — Это Мэй. Мужчина — ее врач, доктор Стрикланд. Женщину я не знаю, но учительница Мэй сказала, что в их базе она значилась матерью Мэй. С фото и подтверждением личности. У них все меры безопасности были отработаны, просто так они бы никогда ребенка не отдали.

— Найди, куда они ушли, — велел Холден хакеру и обратился к Праксу: — Почему врач?

— Мэй… — Пракс осекся и начал сначала: — У Мэй редкое генетическое заболевание, без постоянного лечения отказывает иммунная система. Доктор Стрикланд об этом знал. Пропали еще шестнадцать детей с тем же заболеванием. Он мог… он может сохранить Мэй жизнь.

— Приняла, Наоми?

— Да, проследила хакера в системе. Он нам больше не понадобится.

— Хорошо, — отозвался Холден, — потому что этот мост, ручаюсь, сгорит, едва мы выйдем за дверь.

— Можно раздобыть еще курятины, — хмыкнула Наоми.

— Стараниями Амоса парню теперь нужнее пластическая операция.

Наоми ахнула.

— Он в порядке?

Холден не сомневался, что она волнуется за Амоса.

— Да, но… может, я о нем чего-то не знаю? Видишь ли, он…

— Акви, — прервал их хакер, указав на экран. Холден увидел, как доктор Стрикланд несет Мэй по старому на вид коридору. Темноволосая женщина шла за ними. Дверь, у которой они остановились, походила на старинный шлюзовый люк. Стрикланд проделал что-то с расположенной рядом панелью — и все трое скрылись внутри.

— Дальше глаз нет, — проныл хакер, съежившись, словно боялся кары за недостатки системы наблюдения.

— Наоми, куда ведет эта дверь? — просил Холден, успокаивающе водя рукой по воздуху.

— Похоже на старый тоннель, первого периода освоения. — Слова Наоми разделялись паузами, будто она продолжала работать в своей системе. — Они отведены под свалку. Дальше должны быть только пыль и лед.

— Провести нас туда сумеешь? — спросил Холден.

Пракс ответил «да» в один голос с Наоми.

— Тогда идем туда.

Жестом он предложил Праксу с хакером первыми пройти в переднюю. Амос сидел за столом, вращая консервную банку на ребре, как монетку. В слабом притяжении спутника она могла крутиться так целую вечность. Взгляд механика был рассеянным и непроницаемым.

— Ты свою работу сделал, — обратился Холден к юнцу, который уставился на Амоса, кривясь от сменявших друг друга страха и злобы.

Не дав мальчишке ответить, Амос встал и, подняв коробку, вывалил оставшиеся банки на стол, с которого часть раскатилась по углам комнатушки.

— Сдачу оставь себе, засранец, — буркнул он, швырнув опустевшую коробку в крошечный кухонный уголок.

— А теперь, — сказал Холден, — мы уходим.

Пропустив вперед Амоса и Пракса, он попятился к двери, пристально приглядывая за парнем, чтобы тот не вздумал отомстить. Напрасно беспокоился. Едва Амос шагнул за дверь, мальчишка кинулся собирать и складывать на стол раскатившиеся банки.

Уже в коридоре Холден услышал голос Наоми:

— Ты понимаешь, что это значит?

— Что «это»? — ответил он и бросил Амосу: — Обратно на корабль.

— Пракс сказал: пропали все дети, страдавшие тем же заболеванием, что его Мэй, — объяснила Наоми, — а из группы ее забрал врач.

— Можно допустить, что и остальных детей забрал он или его люди, — согласился Холден.

Амос с Праксом рядом шли по коридору. Механик все еще пребывал где-то далеко отсюда. Пракс тронул его за рукав, прошептал: «Спасибо». Амос только плечами пожал.

— Зачем ему эти дети? — спросила Наоми.

— Меня больше интересует, как он догадался забрать их перед самым началом стрельбы?

— Да, — тихо проговорила Наоми, — да, интересно — как?

— А так — что он сам и вызвал всю заваруху, — вслух высказал Холден мысль, которая пришла в голову обоим.

— Если детей украл он и он же или его сообщники спровоцировали войну между Землей и Марсом, чтобы прикрыть похищение…

— Начинает походить на известную нам тактику, а? Надо узнать, что скрывается за той дверью.

— Одно из двух, — предположила Наоми. — Или ничего, потому что после похищения они во всю прыть дернули с этой луны…

— Или, — закончил Холден, — целая команда вооруженных парней.

— Угу.

На камбузе «Лунатика», где Пракс и команда Холдена заново просматривали видеозапись, было тихо. Наоми собрала все фрагменты, относящиеся к похищению Мэй, в одну длинную петлю. Они видели, как врач несет девочку по коридорам, к лифту и, наконец, к люку в заброшенной части станции. После третьей прокрутки Холден знаком попросил Наоми остановить запись.

— Так что нам известно? — спросил он, барабаня пальцами по столу.

— Малышка не боится. Не вырывается у него, — заметил Амос.

— Она всю жизнь знает доктора Стрикланда, — объяснил Пракс. — Он для нее почти как родной.

— А значит, его купили, — сказала Наоми, — или же этот план родился…

— Четыре года назад, — подсказал Пракс.

— Четыре года назад, — повторила она. — Чертовски долгая партия. Ставки должны быть высоки.

— Это похищение. Если им нужен выкуп?..

— Не вяжется. Через пару часов после того, как Мэй оказалась за этим люком, — сказал Холден, указывая на застывший кадр, — Земля с Марсом принялись палить друг по другу. Кто-то приложил уйму трудов, чтобы сграбастать шестнадцать малышей и скрыть это.

— Если бы «Протоген» не сгорел, — вставил Амос, — я бы сказал, что такое дерьмо как раз по ним.

— И еще те, кто это затеял, располагают приличными техническими ресурсами, — добавила Наоми. — Они сумели взломать школьную систему безопасности еще до того, как война ее подорвала. Поместили в досье Мэй сведения на ту женщину и следов не оставили.

— В ее группе были дети очень богатых и влиятельных родителей, — сказал Пракс. — Охрана по высшему классу.

Холден обеими руками отстукал по столу финальную дробь и заговорил:

— Все это возвращает нас к главному вопросу: что мы найдем по ту сторону двери?

— Наемников корпорации, — ответил Амос.

— Пустоту, — ответила Наоми.

— Мэй, — тихо сказал Пракс. — Там может быть Мэй.

— Нам следует приготовиться ко всем трем вариантам: к бою, к сбору улик или к спасению ребенка. Так что давайте разработаем план. Наоми, мне нужна на терминале радиосвязь, через которую можно будет включиться в любую сеть, какая найдется на той стороне, чтобы ты могла оставаться с нами.

— Угу, — буркнула Наоми, уже отойдя от стола и направляясь к килевому трапу.

— Пракс, вы придумайте, как мы сможем завоевать доверие Мэй, если найдем ее, и подробно опишите, какие меры требуются по ее состоянию здоровья. Насколько срочно будет вернуть ее к лекарствам и все такое.

— Хорошо. — Пракс сделал заметку на терминале.

— Амос?

— Да, кэп?

— Силовые меры остаются нам с тобой. Давай вооружаться.

Улыбка зародилась в углах губ Амоса и умерла там же.

— Слушаюсь, бля!

Глава 14 Пракс

Пракс и не понимал, как плохи были его дела, пока не поел. Консервированную курятину с каким-то пряным соусом, мягкие, не крошащиеся крекеры, приготовленные для невесомости, высокий стакан пива. Он сожрал все, тело неудержимо набросилось на еду.

Когда его перестало рвать, женщина, по-видимому, занимавшаяся на этом корабле мелкими домашними делами, — Пракс знал, что она Наоми, но все хотел назвать Кассандрой, потому что таким было имя похожей на нее практикантки, работавшей у него три года назад, — перевела его на жидкий белковый бульон, подходящий для атрофировавшегося кишечника. Прошел не один час, пока вернулись мысли. Он как будто просыпался, хотя и до того не спал: сидел в трюме корабля Холдена и отмечал в себе сдвиги сознания: как проясняются мысли, как приятно снова становиться собой. А через несколько минут пробуждался к действию еще один набор изголодавшихся по глюкозе нейронов, и все начиналось заново. Шаг за шагом возвращаясь к сознанию, он чувствовал, как усиливается тяга, влекущая его к двери, за которой скрылся Стрикланд с Мэй на руках.

— Так ты доктор? — спросил самый рослый из команды — Амос.

— Степень получил здесь. Здесь хороший университет. Много грантов. То есть… теперь, наверное, правильнее говорить «было».

— Я-то сам по-настоящему никогда не учился.

Кают-компания корабля спасителей была тесной и носила на себе следы времени. На углеволоконной ткани обивки, на столешнице годами, если не десятилетиями, копились пятна и вмятины. Ни одно растение и трех дней не выжило бы в здешнем розоватом освещении.

При Амосе был полотняный мешок с литыми пластмассовыми коробками, в каждой из которых скрывалось огнестрельное оружие своего вида. Сейчас он раскатал кусок красного войлока и разбирал на нем большой черный матовый пистолет. Сложные металлические детали напоминали скульптуру. Амос обмакнул хлопковую ветошь в ярко-голубой чистящий раствор и нежно протер серебристый механизм, прикрепленный к черной трубке. Металлические пластины и без того блестели как зеркало.

Рука Пракса сама потянулась к разложенным деталям: хотелось поскорее их сложить, чтобы оружие оказалось уже вычищено и готово к работе. Амос и глазом не моргнул, но видно было: он начеку.

— Не понимаю, зачем она им, — заговорил Пракс. — Доктор Стрикланд всегда был с ней очень добр. Никогда… никогда ее не обижал. Не думаю, что он причинит ей вред.

— Да, наверное, не причинит, — согласился Амос, снова макнул ветошь в раствор и занялся металлическим стержнем, обвитым пружиной.

— Мне очень нужно туда, — произнес Пракс. Он не сказал: «Каждую минуту, что я сижу здесь, они, может быть, делают с Мэй что-то плохое. Может, она умирает или ее куда-то увозят». Он старался, чтобы в его словах не слышалось жалобы или требования, но прозвучало и то и другое.

— Подготовка — самая дерьмовая часть, — произнес Амос, словно соглашаясь с ним. — Хочется отправиться сейчас же, прямо сейчас, бля. Покончить с этим.

— Ну да, — согласился Пракс.

— Понимаю, — сказал Амос. — Это паршиво, но приходится терпеть. Влезешь в заваруху безоружным — лучше бы не лез. К тому же девочку не видели уже… сколько?

— С начала боев. С падения зеркала.

— Скорее всего, еще час разницы не сделает, а?

— Но…

— Да, — вздохнул Амос, — понятно. Тебе сейчас круто приходится. И будет еще хуже, когда станешь ждать нашего возвращения.

Отложив протирку, Амос принялся снова насаживать длинную черную пружину на блестящий штырь. Спиртовой запах чистящего средства ел Праксу глаза.

— Я жду, — сказал он.

— Да ясно, — кивнул Амос, — и я постараюсь, чтобы нас ничего не задержало. Капитан молодец, но склонен иногда отвлекаться. Не бойся, я прослежу, чтобы он в сторону не сворачивал.

Он вложил стержень с пружиной в корпус пистолета, тихонько, кончиками пальцев, провернул.

Пракс сам не заметил, как оказался на ногах.

— Ты в перестрелках хоть раз бывал? — мягко, негромко спросил Амос. — Мне вот доводилось… черт, сколько ж раз? Вроде как это будет одиннадцатый. Или двенадцатый, если тот раз, когда парень поднялся и снова начал палить, считать отдельно. Штука в том, что, если ты хочешь, чтобы с малышкой ничего не стряслось, лучше обойтись без парня, который не умеет обращаться с пушкой.

Амос вогнал на место последнюю деталь — словно точку поставил. Металл щелкнул.

— Я справлюсь, — обещал Пракс, хотя ноги у него задрожали, едва он встал. Амос поднял вверх пистолет.

— Он готов к стрельбе?

— Простите?

— Если ты сейчас возьмешь его, наведешь на врага и нажмешь курок — он бабахнет? Ты сейчас смотрел, как я его собирал. Он опасен или нет?

Пракс открыл и снова закрыл рот. Боль в солнечном сплетении чуть усилилась. Амос уже хотел положить пистолет.

— Не опасен, — сказал Пракс.

— Уверен, док?

— Вы не вложили в него пули. Он не выстрелит.

Амос насупился.

— Ну да, точно. Но мы тебя все равно не возьмем.

Из узкого прохода за люком раздались голоса. Голос Джима Холдена звучал не так, как хотелось бы Праксу. Ботаник ожидал услышать серьезную, суровую речь капитана. А тот даже в такое время, когда у Пракса от отчаяния все сжималось внутри и горло перехватывало, говорил легко. Женщина — Наоми, а не Кассандра! — отвечала более мрачно.

— …Так говорят числа, — объясняла она.

— И врут, — возразил ей Холден, пригибаясь на входе. — Наверняка врут. Чушь они говорят.

— Пароль знаешь, капитан? — потребовал Амос.

— Местная охрана нам не помешает, — сказал Холден. — Безопасников осталось так мало, что они сражаются только с прямой угрозой.

— А потому пушки лучше не держать на виду, — напомнила Наоми.

— Ох, может, хватит об этом?

Женщина поджала губы, Амос же старательно разглядывал сверкающий пистолет и полировал и без того блестящую рукоять. Пракс почувствовал, что разговор начался не сейчас.

— Этот тип, что сначала хватается за оружие, а потом думает, — проговорила Наоми, — он на тебя не похож. Он — не ты.

— Сегодня мне придется побыть им, — решительно оборвал разговор Холден. Ему ответило неловкое молчание.

— Что там такое с числами? — подал голос Пракс и наткнулся на недоуменный взгляд Холдена. — Вы говорили, что-то не так с числами.

— Они показывают рост уровня смертности. Но это наверняка ошибка. Бои закончились… когда же? Вчера? Позавчера. С чего бы положению ухудшаться?

— Нет, — ответил ему Пракс, — никакой ошибки. Это каскадный процесс. И дальше будет хуже.

Амос сунул пистолет в коробку и выбрал другую, длинную — наверное, с винтовкой. Но смотрел он при этом только на Пракса, ожидая продолжения.

— Это базовая слабость искусственных экосистем. В среде, эволюционировавшей естественным путем, разнообразие видов обеспечивает подушку безопасности при катастрофах. Природа есть природа, катастрофы в ней случаются. А то, что мы создаем сами, лишено глубины. Если что-то пошло не так, у нас очень малый выбор возможностей. Компенсационные механизмы перенапрягаются, выходят из равновесия. При следующей неполадке возможностей остается еще меньше, а напряжение оказывается еще больше. Простая сложная система. Это научный термин. Будучи простой, она подвержена каскадным процессам, а будучи сложной, непредсказуема: заранее не знаешь, где и что откажет. Она не просчитывается.

Холден стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Странно было видеть его воочию. Он выглядел точно так же, как на экране, и все же иначе.

— Но ведь Ганимед, — сказал он, — важнейший, помимо Земли и Марса, поставщик продовольствия и агрокультурный центр. Он не может рухнуть. Этого не допустят. Ради бога, да сюда люди прилетают детей рожать!

Пракс склонил голову набок. Еще вчера он и сам бы не смог объяснить. Прежде всего потому, что без глюкозы голова отказывалась работать. И еще потому, что слушатели отсутствовали. Хорошо было снова научиться мыслить, хотя бы и для того, чтобы объяснить кому-то, как плохи дела.

— Ганимед уже мертв, — сказал он. — Тоннели, возможно, сохранятся, но среда и социум подорваны. Даже если мы каким-то чудом сумеем возродить экосистему — а это потребует огромных трудов, — много ли народу здесь осталось? И сколько из них отправится за решетку? Да, освободившаяся ниша заполнится, но не тем, чем прежде.

— И все из-за каскада, — протянул Холден.

— Да, — подтвердил Пракс. — Я уже пытался это объяснить. Амосу. Здесь все разваливается. Спасатели, возможно, сделают гибель не такой мучительной, но уже поздно. Слишком поздно. И раз Мэй там, а что будет здесь — неизвестно, то я иду с вами.

— Пракс, — попыталась остановить его Кассандра. Нет, Наоми. Кажется, его мозг еще не включился на полную мощность.

— Стрикланд и та женщина ее не спасут, не сумеют! Понимаете? Даже если они не желают ей зла, все равно вокруг них все рушится. А если у них кончится воздух? Если они не осознают, что происходит?

— Я понимаю, вам тяжело, — вставил Холден, — но криком делу не поможешь.

— Я не кричу! Я не кричу. Я просто говорю, что, если они увезли дочку, я должен их догнать. Должен быть с вами, когда вы откроете ту дверь. Даже если девочки там нет. А если она умерла, это я должен ее найти.

В щелчке чувствовалась странная, сухая красота и профессионализм: магазин встал на место. Пракс не заметил, как Амос достал его из коробки, но теперь в его широкой ладони темнела металлическая вещица, казавшаяся изящной в сравнении с толстыми пальцами. Под взглядом Пракса Амос вставил патроны, взял пистолет за ствол, старательно направляя его в стену, и протянул Праксу.

— Но ведь, — замялся тот, — я думал, вы…

Амос чуть дальше вытянул руку. Движение было недвусмысленным: «Бери!» Пракс взял. Пистолет оказался тяжелее, чем выглядел.

— Гм, Амос? — прокашлялся Холден. — Ты что, даешь ему заряженный пистолет?

Амос пожал плечами.

— Доку нужно с нами, кэп, так что я решил, пусть уж он пойдет.

Пракс перехватил взгляд, которым Наоми обменялась с Холденом.

— Пожалуй, надо будет обсудить, как у нас принимаются решения, — проговорила Наоми, тщательно подбирая слова.

— Всенепременно, — согласился механик. — Как только вернемся.

Много недель Пракс ходил по станции как абориген, как местный житель. Беженец, которому некуда бежать. Он привык к виду коридоров, к ускользающим взглядам людей, на которых он пытался переложить часть своей ноши. Теперь, когда он был сыт, вооружен и не одинок, все резко переменилось. Взгляды все так же соскальзывали в сторону, но люди опасались другого, и голод порой пересиливал страх. Холден с Амосом отличались от бледных дистрофиков, запавшими глазами взиравших на неотвратимую гибель станции. Наоми осталась на корабле, чтобы управляться с местной системой безопасности и координировать их действия в случае, если группа расколется.

Возможно, впервые в жизни Пракс чувствовал себя чужаком. Он смотрел на родные места, но воспринимал их так, как они должны были видеться Холдену: огромные коридоры с вмерзшей в лед краской стен, покрытых толстым слоем изоляции в нижней половине, там, где их могли случайно коснуться люди. Лед Ганимеда при самом легком прикосновении оставлял на коже кровавый ожог. Сейчас в коридорах было слишком темно — освещение понемногу отказывало. Широкий тоннель, по которому Пракс когда-то бегал в школу, превратился в сумрачный зал. Климатизаторы тоже отказывали, и кое-где слышалась капель. Растения, те, что дожили до этих пор, умирали, и гниловатый привкус на языке подсказывал, что скоро включатся аварийные воздухоочистители. Хорошо, если включатся. И поскорее.

Но и Холден был прав. Истощенные, отчаявшиеся люди, с которыми они сталкивались в коридорах, прежде работали в лабораториях пищевой промышленности, занимались культивацией почвы, газообменом и техническим обслуживанием теплиц. Если погибнет Ганимед, каскад не прервется. Когда со станции уйдет последний груз продовольствия, астерам, обитателям Пояса, системы Юпитера и баз, вращающихся по самостоятельным орбитам, придется искать для своих детей другие источники витаминов и микроэлементов. Пракс задумался, сумеют ли обеспечить себя базы на дальних планетах. Если у них имеются полные гидропонные циклы и дрожжевые фермы и если там ничего не разладится…

Он отвлекся. Нарочно думал о другом, лишь бы не страх перед тем, что ждало за дверью.

— Стоять, вы все!

Голос был негромкий, грубый и влажный, словно голосовые связки говорящего обмакнули в жидкую грязь. Мужчина стоял на пересечении ледяных тоннелей. Полицейский бронежилет натягивался, не желая сходиться у него на брюхе. Акцент и сложение выдавали марсианина.

Амос с Холденом приостановились, обернулись, глядя куда угодно, только не на стоящего перед ними человека. Пракс проследил их взгляды. Вокруг в темноте таились другие. У внезапно подступившей паники был медный привкус.

— Я насчитал шестерых, — сказал Холден.

— А парень в серых штанах? — спросил Амос.

— Ладно, пусть будет семеро. Хотя этот провожал нас от самого корабля. Может, он не с ними.

— Все равно, шестеро на троих — многовато, — прозвучал у них в ушах голос Наоми. — Подкрепление не требуется?

— Что за черт? У нас есть резервы? — удивился Амос. — Вызовешь Супитаяпорна, чтобы заговорил их до смерти?

— Мы справимся, — сказал Пракс, опуская руку в карман с пистолетом. — Мы никому не позволим…

Амос перехватил его руку, не дав вытащить оружие.

— Тут не стрелять надо, — объяснил механик, — а разговаривать.

Холден шагнул навстречу марсианину. Он держался так непринужденно, что винтовка у него на плече выглядела безобидной игрушкой и даже дорогой бронескафандр не перевешивал беззаботной улыбки.

— А, — заговорил он, — проблемы, сэр?

— Может, да, — протянул марсианин, — а может, и нет. Выбирай сам.

— Я выбираю «нет», — улыбнулся Холден. — Теперь, с вашего позволения, мы…

— Притормози. — Марсианин боком выдвинулся вперед. Лицо показалось Праксу смутно знакомым: может, видел в вагоне «трубы», да не обратил внимания. — Вы не здешние.

— Я здешний, — возразил Пракс, — доктор Праксидик Менг, главный ботаник соевой плантации RMD-южного. А вы?

— Пусть кэп говорит, — буркнул Амос.

— Но…

— Он это умеет.

— Полагаю, вы прибыли с гуманитарной помощью, — сказал марсианин. — Далековато забрели от порта. Заблудились? Могу предложить сопровождение до безопасных мест.

Холден шевельнулся. Винтовка совсем случайно, без вызова, наклонилась чуть вперед.

— Не знаю, — сказал он. — Мы неплохо снаряжены. Думаю, сумеем о себе позаботиться. А сколько запросит ваш, гм… конвой?

— Ну, вас трое. Скажем, сотню марсианских бумажек. Местных — пять.

— А если вы нас проводите, а я в обмен вывезу вас с этой ледышки?

У марсианина отвисла челюсть.

— Не смешно, — сказал он, но маска самоуверенности уже сползла с его лица, и Пракс разглядел за ней голод и отчаяние.

— Мы идем к старым тоннелям, — объяснил Холден. — Как раз перед тем, как все полетело в тартарары, кто-то похитил нескольких ребятишек. Среди них была дочурка дока. Мы намерены ее вернуть и вежливо расспросить, откуда они узнали, что здесь готовится. Можем столкнуться с сопротивлением. Мне бы не помешало несколько человек, знающих, за какой конец держать винтовку.

— Ты мне голову не морочь, — сказал марсианин.

Краем глаза Пракс заметил, как из тени вышла худая женщина в дешевом защитном костюме.

— Мы — АВП, — сказал Амос и кивнул на Холдена. — Это Джеймс Холден с «Росинанта».

— Боже правый! — протянул марсианин. — А ведь и впрямь Холден.

— Это все борода, — объяснил Холден.

— А я — Венделл. Работал в охране «Пинквотер», пока ублюдки не сбежали, бросив нас здесь. Считаю, это аннулирует контракт. Вам, значит, нужны стрелки-профи? Лучше нас не найдете.

— Сколько вас?

— Со мной шестеро.

Холден обернулся к Амосу. Пракс скорее угадал, чем увидел, как тот дернул плечом. Человек, которого они сосчитали последним, не принадлежал к этой компании.

— Хорошо, — решил Холден. — Мы пытались сговориться с местной охраной, но те не нашли на нас времени. Идите за мной, прикройте нас сзади, и, даю слово, я вывезу вас с Ганимеда.

Венделл усмехнулся. Один из резцов у него оказался красным, да еще украшенным черно-белой картинкой.

— Приказывайте, босс! — отчеканил он и, подняв винтовку, обратился к своим: — Стройся! У нас новый контракт, ребята. Приступаем к службе.

Вокруг раздались восторженные крики. Пракс обнаружил, что худая женщина уже пожимает ему руку иулыбается, словно знакомится с новым сослуживцем. Поморгав, он улыбнулся в ответ, и тут Амос опустил лапу ему на плечо.

— Видал? Я ж тебе говорил! Ну, двигаем.

В коридоре было темнее, чем казалось по видео. Во льду кровеносными жилами протаяли тонкие канавки, но на них уже намерзла свежая корка. Дверь ничем не отличалась от сотни других, пройденных на пути сюда. Пракс сглотнул. У него разболелся живот. Хотелось закричать, позвать Мэй по имени и услышать ответ.

— Ну, — сказала у него в ухе Наоми, — замок я разблокировала. Открою, как только будете готовы.

— Что откладывать? — ответил ей Холден. — Открывай.

Клапан по кромке люка зашипел.

Дверь открылась.

Глава 15 Бобби

За три часа первой серьезной встречи марсиане и дипломаты ООН едва успели покончить с представлениями и перейти к повестке дня. Полный землянин в костюме, стоившем, пожалуй, дороже боевого скафандра Бобби, уныло гудел про пункты 1-11 раздела 14 подраздела «Д», в которых будут обсуждаться последствия недавнего обострения для расценок на поставки по существующим торговым соглашениям. Оглядевшись, Бобби убедилась, что остальные сидящие за длинным дубовым столом с живым вниманием слушают чтеца, и подавила воистину титаническую зевоту, раздиравшую рот.

Сама она развлекалась, стараясь угадать, кто здесь кто. Всех участников совещания назвали поименно, но ей эти фамилии ничего не говорили. Здесь каждый был помощником министра, замминистра или каким-нибудь директором. Попалось даже несколько генералов, но Бобби достаточно разбиралась в политическом механизме, чтобы понимать: военные здесь значат меньше всех.

Настоящая власть — у незаметных людей без громких титулов. Таких было несколько, в том числе — круглолицый мужчина с галстуком-шнурком, представленный как «секретарь чего-то там». Рядом с ним устроилась бабушка в ярком сари — желтая вспышка среди темно-коричневых, темно-синих и темно-серых костюмов. Она сидела и с загадочной полуулыбкой грызла фисташки. Бобби убила несколько минут, гадая, кто из них главный — луноликий со шнурком или бабуся.

Она подумывала налить себе стакан воды: хрустальные графины были равномерно расставлены по столу. Пить не хотелось, но пока переворачиваешь свой стакан, пока наливаешь, пока пьешь — пройдет еще пара минут. Оглядев стол, Бобби отметила, что никто воды не пьет. Может, дожидаются, пока кто-то другой начнет первым.

— Прервемся ненадолго, — сказал человек в угольно-сером костюме. — Через десять минут приступим к пункту пятнадцать.

Все поднялись и начали разбредаться по курительным и туалетам. Бабуся отнесла сумочку к крышке утилизатора и вытряхнула в люк шелуху от фисташек. Луноликий открыл терминал и с кем-то связался.

— Боже мой! — Бобби потерла глаза ладонями так сильно, что увидела искры.

— Что-то не так, сержант? — Торссон, ухмыляясь, склонился к ней со своего места. — Гравитация утомляет?

— Нет, — ответила Бобби и передумала. — Вернее, да, но, главное, я готова ткнуть себя стилусом в глаз просто для разнообразия.

Торссон, кивнув, похлопал ее по руке. Последнее время он все чаще прибегал к этому жесту. Бобби такое покровительственное движение раздражало по-прежнему, но теперь к раздражению примешалось беспокойство: уж не нацелился ли Торссон пофлиртовать? Это было бы неловко.

Она убрала руку и склонилась к Торссону, заставив того обернуться и заглянуть ей прямо в глаза.

— Почему, — прошептала она, — никто и не вспоминает проклятого монстра? Разве не из-за него я… мы все здесь?

— Вы еще не поняли порядка вещей. — Торссон отвернулся от нее и принялся играть со своим терминалом. — Политики никогда не спешат: уж очень высоки ставки, и никто не желает оказаться тем человеком, который все испортил.

Опустив терминал, он подмигнул Бобби:

— Здесь на кону карьеры!

— Карьеры…

Торссон только кивнул и снова занялся терминалом.

Карьеры!

На миг она вернулась в прошлое, когда лежала навзничь, уставившись в звездную бездну над Ганимедом. Ее люди погибли или продолжали гибнуть. Радио молчало, скафандр превратился в ледяной гроб. Она смотрела в лицо твари. Твари без скафандра. Кругом радиация и жесткий вакуум, на когтях монстра застыли красные хлопья крови. И никто здесь не желает этого обсуждать, опасаясь подпортить карьеру?

К черту!

Когда участники совещания потихоньку вернулись в зал и заняли места за столом, Бобби подняла руку. Она чувствовала себя немного смешной, как пятиклассница среди взрослых, но понятия не имела, как полагается задавать вопрос. Тот, кто зачитывал повестку, бросил на нее недовольный взгляд и перестал замечать. Торссон, дотянувшись под столом, больно сжал ей колено.

Бобби не опускала руки.

— Позвольте? — сказала она.

Сидящие за столом принялись оборачиваться, награждая ее все более недружелюбными взглядами, после чего демонстративно отводили глаза. Торссон все сильнее сжимал пальцы, пока Бобби, не вытерпев, не перехватила его запястье другой рукой. Она сжала так, что хрустнули кости и капитан, удивленно ахнув, отдернул руку. После чего развернул свой стул прямо к ней. Его глаза были круглыми, губы поджаты в прямую линию.

Та, в желтом сари, тронула за рукав чтеца повестки, и он немедля замолчал. «Ну вот и прояснилось: она главная», — решила Бобби.

— Лично я, — чуть извиняющимся тоном проговорила бабуся, — хотела бы услышать, что скажет нам сержант Драпер.

«Она запомнила мое имя, — отметила Бобби. — Интересно».

— Сержант? — обратилась к ней бабуся.

Бобби, не зная, правильно ли поступает, встала.

— Я просто удивилась, почему никто не говорит о монстре?

На лице бабуси вновь показалась загадочная улыбка. Все молчали, и это молчание словно плеснуло в кровь Бобби адреналина. Она почувствовала, как задрожали колени. Больше всего на свете хотелось сесть на место, только бы все забыли о ней и отвели взгляды.

Она сжала зубы и напрягла мышцы ног.

— Вы понимаете, о чем я? — продолжала она, не в силах совладать с голосом, который звучал все громче. — Тот монстр, что убил пятьдесят солдат на Ганимеде. Из-за которого мы все здесь.

В зале стало тихо. Торссон уставился на нее, словно на умалишенную. Может, она на самом деле сошла с ума. Старушка оправила свое желтое сари и ободряюще улыбнулась.

— Я хочу сказать, — говорила Бобби, комкая в руках листы повестки, — что, конечно, торговые соглашения, и права на воду, и кто кого поимеет в первый четверг после зимнего солнцестояния — это очень важно!..

Она замолчала, чтобы перевести дыхание: длинная тирада при высокой гравитации далась не так легко. Она понимала их взгляды. Взгляды говорили, что, если она сейчас же замолчит, эту маленькую неловкость забудут и вернутся к работе. И ее карьера не сгорит синим пламенем.

Бобби сама удивилась, насколько ей было наплевать.

— Но, — вновь заговорила она, отбрасывая распечатанную повестку и заставляя отшатнуться, как от заразы, человека в коричневом костюме, — что насчет того долбаного монстра?

— Прошу прощения, леди и джентльмены. Сержант Драпер страдает от посттравматического стресса, — подскочил с места Торссон. — Ей нужна помощь.

Он схватил Бобби за локоть и вытащил из зала. В спину ей катилась нарастающая волна голосов. Остановившись в вестибюле, Торссон выждал, пока за ними закроется дверь.

— Вы! — Он толкнул ее в кресло. В другое время худосочный офицер разведки и с места бы ее не сдвинул, но сейчас Бобби настолько обессилела, что просто рухнула на сиденье. — Вы! — повторил он и обратился к кому-то через свой терминал: — Немедленно сюда!.. Вы! — процедил он в третий раз, ткнув в Бобби пальцем, и заходил туда-сюда перед ее креслом.

Через несколько минут в вестибюль вбежал капитан Мартенс. И остановился как вкопанный, увидев съежившуюся в кресле Бобби и взбешенного Торссона.

— Это ваша вина, — начал Торссон и развернулся лицом к Бобби. — А вы, сержант, только что доказали, как ужасно я ошибся, взяв вас с собой. Ваша идиотская тирада свела на нет все преимущество, которое мы получали, выставив единственного свидетеля.

— Она… — попытался вклиниться Мартенс, но Торссон, ткнув пальцем ему в грудь, рявкнул:

— Вы уверяли, что управитесь с ней!

Мартенс ответил ему грустной улыбкой.

— Нет, не уверял. Я говорил, что смогу ей помочь, если мне дадут время.

— Не важно, — махнул на них рукой Торссон. — Вы оба ближайшим рейсом отправляетесь на Марс, где будете объясняться с дисциплинарной комиссией. А теперь прочь с моих глаз!

Развернувшись на каблуках, он вернулся в конференц-зал, приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы протиснуться в щель боком.

Мартенс опустился в кресло рядом с Бобби и протяжно выдохнул.

— Ну, что случилось?

— Я погубила свою карьеру? — спросила она.

— Возможно. Как себя чувствуете?

— Чувствую, — повторила Бобби, поймав себя на том, что ей хочется высказаться перед Мартенсом, и проклиная себя за эту слабость. — Чувствую, что мне нужен воздух.

И, не дав ему возразить, Бобби встала и направилась к лифтам.

Комплекс ООН сам по себе был целым городом. Бобби добрый час искала выход наружу. Она призраком скользила сквозь энергичный управленческий хаос. Люди, обгонявшие ее в длинных коридорах, напористо втолковывали что-то друг другу или собственным терминалам. Бобби не довелось побывать в Олимпии, столице Марсианского Конгресса. Иногда она просматривала несколько минут совещаний по правительственному каналу — если обсуждалась важная для нее тема, — но в сравнении с активностью ООН там царила провинциальная тишина. Обитатели здешнего правительственного здания распоряжались тридцатью миллиардами граждан и сотнями миллионов колонистов. Четыре миллиарда населения Марса в сравнении с этим выглядели озером рядом с морем.

Марсиане в целом были убеждены, что земная цивилизация загнивает. Ленивые, отупевшие граждане жили на правительственные дотации. Жирные коррумпированные политиканы обогащались за счет колоний. Деградирующая инфраструктура тратила тридцать процентов мощности на утилизацию, не позволяющую землянам утонуть в собственном дерьме. На Марсе практически не было безработных. Все население прямо или косвенно участвовало в величайшем проекте человечества: в терраформировании планеты. Это давало каждому цель жизни и единую веру в будущее. Не то что земляне, живущие ожиданием очередной правительственной подачки и следующего визита в кафе или в торгово-развлекательный центр.

По крайней мере, так о них рассказывали. Сейчас Бобби засомневалась в правдивости рассказов.

То и дело обращаясь в разбросанные по всему зданию справочные, она наконец добралась до выхода. Скучающий охранник у дверей кивнул ей, и она оказалась снаружи.

Вне здания. Без скафандра.

Через пять секунд она цеплялась за дверь, предназначенную только для выхода, стремясь обратно под крышу. Охранник, сжалившись, открыл ей. Бобби ворвалась внутрь и, жадно дыша, упала на ближайшую скамеечку.

— В первый раз? — улыбнулся ей охранник.

Ответить Бобби не сумела, но кивнула ему.

— Марс или Луна?

— Марс, — чуть отдышавшись, ответила она.

— А, знаю эти дела. Купола, все такое. Люди, выросшие в куполах, просто малость паникуют. Астеры обделаться готовы от страха. Нет, буквально. Мы доставляем их домой под наркозом, чтобы не орали.

— Да, — согласилась Бобби. Болтовня охранника давала ей время прийти в себя. — Не шутка.

— Вас доставили, когда снаружи было темно?

— Ага.

— Внешников всегда ночью привозят. Помогает от агорафобии.

— Угу.

— Я пока оставлю дверь открытой на случай, если вам снова захочется вернуться.

Предположение, что она немедля предпримет вторую попытку, польстило Бобби, и она впервые как следует рассмотрела охранника. Малорослый, как все земляне, но кожа красивая, черная до синевы. И плотное, атлетическое сложение, и чудесные серые глаза. В его улыбке не было и намека на насмешку.

— Спасибо, — сказала она. — Я — Бобби. Бобби Драпер.

— Чак, — ответил землянин. — Смотрите под ноги, а потом медленно поднимите взгляд к горизонту. Но ни в коем случае не прямо перед собой.

— Думаю, теперь у меня получится, Чак, но все равно спасибо.

Чак бегло глянул на ее мундир и отсалютовал:

— Semper fi,^[61] сержант!

— Ур-ра! — ухмыльнулась в ответ Бобби.

При второй попытке она последовала совету Чака: несколько минут смотрела в землю. Это помогло справиться с массивной перегрузкой каналов восприятия. Но только отчасти. Тысячи запахов, соревнуясь между собой, били ей в нос. Сочные ароматы почвы и растительности, знакомые по садовым куполам. Масло и горячий металл — как в производственных лабораториях. Озон от электродвигателей. Все это било враз, наслаивалось друг на друга, сливаясь в один невероятно экзотический запах. А звуки сливались в непрерывную какофонию. Разговоры, шум строительных машин, электрокаров, взлетающих трансорбитальных челноков — все одновременно. Неудивительно, что она запаниковала. Ведь этот поток — данные всего с двух органов чувств. А если добавить сюда невероятно синее небо, раскинувшееся без края…

Бобби постояла, закрыв глаза и старательно дыша, пока не услышала, что Чак закрыл за ней дверь. Теперь никуда не денешься. Оборачиваться и проситься назад — значит признать поражение. А парень явно послужил в десанте ООН, и ей совсем не хотелось выглядеть слабой в его глазах. Черт, да ни за что!

Когда нос и уши немного освоились с потоком впечатлений, Бобби открыла глаза, уставив их в бетон дорожки. И медленно подняла взгляд, пока не показался горизонт. Дорожка перед ней тянулась далеко по ухоженным газонам. Еще дальше поднималась серая стена, вероятно метров десяти в высоту, с равномерно расставленными сторожевыми башнями. Комплекс ООН удивительно строго охранялся. Бобби задумалась, удастся ли ей выйти.

Она напрасно беспокоилась. Едва она подошла к воротам во внешний мир, охранная система связалась с ее терминалом и убедилась, что имеет дело с VIP-персоной. Камера над постом еще за двадцать метров отсканировала ее лицо, сравнила со снимком в досье и удостоверила личность, так что, когда Бобби приблизилась, часовой четко отсалютовал и спросил, не нужен ли ей транспорт.

— Нет, хочу пройтись, — ответила она.

Часовой улыбнулся и пожелал хорошо провести день. Бобби пошла по улице, уводящей от комплекса, обернулась и увидела двух вооруженных телохранителей, державшихся на почтительном расстоянии. Пожав плечами, Бобби двинулась дальше. Если такая важная особа, как она, пострадает или заблудится, кое-кто рискует потерять работу.

За пределами территории ООН ее агорафобия ослабела. Здания вокруг образовывали стены из стали и бетона, изрезанный горизонт отодвинулся за пределы видимости. По улице с визгом пролетали маленькие электрокары, оставлявшие за собой запах озона.

И повсюду были люди. Пару раз Бобби ходила на марсианский «Стадион Армстронга» посмотреть на игру «Красных дьяволов». Стадион вмещал двадцать тысяч болельщиков. «Дьяволы» обычно оказывались внизу турнирной таблицы, поэтому трибуны на их матчах заполнялись не больше чем наполовину. И эта сравнительно скромная толпа была самым большим скоплением народа, какое довелось видеть Бобби до сего дня. Марс населяли миллиарды людей, но там не было пространств, позволяющих собрать их вместе. Бобби, остановившись на перекрестке и глядя в перспективу двух улиц, сказала себе, что все болельщики «Красных дьяволов» не создали бы такой толкотни на тротуарах. Она попробовала представить, сколько людей скрывалось в головокружительной высоты зданиях, и не смогла. Может быть, миллионы, считая только те дома и улицы, что она видела отсюда.

И если марсианская пропаганда не лжет, большая часть этих людей — безработные. Она попыталась представить, как это: если тебе не надо каждый день приходить на определенное место.

Земляне обнаружили, что, когда людям нечего делать, они делают детей. В конце двадцатого — начале двадцать первого веков был короткий период, когда население не слишком росло и как будто даже начинало сокращаться. Все больше женщин тогда получали высшее образование, начинали работать, и средний размер семьи уменьшался. Несколько десятилетий массовой безработицы положили этому конец.

Опять же этому ее учили в школе. Но здесь, на Земле, где еда росла сама по себе и воздух был всего лишь побочным продуктом жизнедеятельности растений, которые никто нарочно не сажал, где все необходимое для жизни просто валялось под ногами… вероятно, здесь и вправду человек может себе позволить ничего не делать? Работающие создают столько избыточного продукта, что легко способны прокормить остальных. Мир теперь делится не на богатых и бедных, а на занятых и бездеятельных.

Бобби увидела перед собой уличное кафе и села за столик.

— Чем могу помочь? — обратилась к ней девушка с ярко-голубыми волосами.

— А что у вас хорошего?

— Лучшего чая с соевым молоком, чем у нас, нигде не найдете.

— Попробую, — согласилась Бобби, которая не представляла себе чая с соевым молоком, зато любила обе составные части по отдельности и решила рискнуть.

Девушка с голубыми волосами отошла поболтать с таким же юным парнем за стойкой, пока тот готовил чай, а Бобби тем временем огляделась и заметила, что все, кто был занят работой, не старше этих ребят.

Когда подали чай, она обратилась к девушке:

— Вы не обидитесь, если я задам вопрос?

Девушка пожала плечами и ответила улыбкой.

— Все, кто здесь работают, одного возраста?

— Ну, более или менее. Надо же университетский срок отрабатывать?

— Я не местная, — призналась Бобби. — Не понимаю.

Девушка впервые хорошенько разглядела ее, заметила мундир и нашивки.

— Ух ты! С Марса, да? Я мечтаю там побывать.

— Да, там здорово. Но вы не объяснили мне насчет срока.

— А на Марсе не так? — удивилась девушка. — Ну, кто поступает в университет, должен иметь не меньше года рабочего стажа. Чтобы доказать, что ему нравится работать. Понимаете, чтобы место в аудитории не занимали люди, которые потом все равно будут жить на базу.

— На базу?

— Ну, знаете, на базовом обеспечении.

— Кажется, понимаю, — сказала Бобби. — Базовое обеспечение — это деньги, на которые живут те, кто не работает.

— Нет, не деньги, просто база. Деньги надо заработать.

— Спасибо, — кивнула Бобби и пригубила чаю. Голубоволосая девушка отбежала к другому столику. Чай оказался восхитительным.

В том, чтобы провести отбор прежде, чем тратить ресурсы на образование, она видела невеселый здравый смысл. Приказав своему терминалу оплатить счет — он вывел сумму, пересчитав на местный курс, — Бобби добавила щедрые чаевые для девушки, которая хотела от жизни не только базового пособия.

Бобби терзало множество вопросов. Интересно: и Марс ждет это же после терраформирования? Если марсианам не придется ежедневно бороться за жизнь, они станут вот такими? Что это за культура, в которой можно выбирать, хочешь ли ты внести свой вклад в жизнь человечества? Рабочее время и коллективный разум пятнадцати миллиардов человек система списывает как допустимые потери. При мысли об этом Бобби загрустила. Столько усилий — и все, чтобы жить вот так? Посылать детей на работу официантами, чтобы проверить, готовы ли они внести свой вклад. А остальных, кто не готов, оставлять жить на базовое пособие.

И еще одно стало ясно ей уже сейчас: все тренировки и упражнения, готовившие марсианских военных к полной гравитации, — фигня. Никогда Марс не побьет Землю на ее территории. Сбросьте солдата с полной выкладкой на любой городок — и жители легко забьют его камнями и палками.

Сквозь все терзания пробивалось чувство облегчения, словно она скинула ношу, которой прежде и не замечала. Торссон просто дурак. Нечего меряться с Землей, кто выше на стенку писает. Не стоит превращать Марс во вторую Землю, если после этого он станет вот таким.

Важно другое: узнать, кто выпустил ту тварь на Ганимеде.

Бобби сделала последний глоток и решила, что ей нужен транспорт.

Глава 16 Холден

За дверью начинался длинный коридор — на взгляд Холдена, неотличимый от остальных ганимедских коридоров: ледяные стены с влагоустойчивыми изолирующими пластинами, встроенная в эти пластины проводка, прорезиненные плитки под ногами, светодиодные лампы полного спектра, имитирующие солнечный свет в голубом небе Земли. Такое можно было увидеть где угодно.

— Мы не ошиблись дверью, Наоми?

— Та самая, за которую унесли Мэй на записи, — успокоила та.

— Ладно. — Холден припал на колено и знаком велел своему сборному войску поступить так же. Когда люди собрались вокруг него в неровный кружок, он сказал: — У нашей проводницы, Наоми, есть схема этого коридора, но не более того. Мы не представляем, где похитители, если они еще здесь.

Пракс хотел возразить, но Амос остановил его, опустив тяжелую ладонь на плечо.

— Так что нам, вероятно, придется оставлять за спиной множество перекрестков. Не нравится мне это.

— Да, — согласился Венделл, возглавлявший охранников «Пинквотера». — Мне тоже не нравится.

— Поэтому мы будем оставлять на каждом перекрестке часового, пока не разберемся, куда идти, — договорил Холден и обратился к Наоми: — Свяжи все их терминалы с нашим каналом. Наушники в уши, ребята. Режим радиомолчания: говорить только в ответ на мой вопрос — или уж на краю гибели.

— Роджер.

Подтверждение Венделла повторили все его люди.

— Когда мы поймем, чего ищем, я, если понадобится, вызову арьергард с перекрестков. Если не вызову, они остаются прикрывать отход на случай, если придется отступать.

Каждый в круге кивнул.

— Замечательно. Амос во главе. Венделл, прикрываешь нам задницы. Остальным растянуться по одному с интервалом метр, — сказал Холден и постучал по нагруднику Венделла. — Если все пройдет чисто, я для вас выторгую у АВП несколько кредитов — в придачу к бесплатному проезду.

— Как благородно! — восхитилась охранница в дешевой броне и забила рожок в автомат.

— О'кей, идем. Амос, по карте Наоми до следующей герметичной переборки пятьдесят метров, за ней какой-то склад.

Амос кивнул и закинул за плечо оружие — тяжелый дробовик-автомат с толстым магазином. Несколько запасных магазинов и гранат он подвесил к сбруе марсианского боевого скафандра и теперь позвякивал на ходу. Быстрым шагом Амос пошел по коридору. Холден оглянулся и с облегчением убедился, что пинквотерские держат темп и дистанцию. Хоть и наголодались, но свое дело ребята знали.

— Кэп, прямо перед переборкой отходит тоннель вправо, — предупредил Амос. Он уже опустился на одно колено и целил в неизвестный коридор.

На карте этого хода не было. Значит, с тех пор как в последний раз сверяли схему помещений, выкопали новый. Следовательно, вся их информация не так уж много стоит. Нехорошо.

— Понял, — отозвался Холден и махнул худой женщине. — Вы?..

— Паула, — ответила та.

— Паула, этот перекресток ваш. Постарайтесь стрелять только в ответ, но никого ни в коем случае не пропускайте.

— Приказ понят, — ответила Паула и заняла позицию лицом в неизвестный коридор, взяв автомат на изготовку.

Амос, отцепив одну гранату, подал ей.

— На случай, если дерьмо попрет, — пояснил он. — Паула кивнула и поудобнее устроилась у стены. Поняв намек, Амос двинулся к переборке.

— Наоми, — позвал Холден, считав номер двери и замка, — люк, э… двести двадцать три — В-шесть. Вскрой-ка его.

— Есть!

Через несколько секунд Холден услышал, как сработали запоры.

— По карте десять метров до следующего пересечения, — предупредил он и, оглядев пинквотеровских, наугад выбрал одного — пожилого и мрачного мужчину. — Когда дойдем — пост ваш.

Тот кивнул, и Холден махнул Амосу: «Приступай». Механик правой рукой взялся за ручку, а левой принялся отсчитывать, начиная от пяти. Холден стоял против двери, изготовив винтовку.

Когда счет дошел до одного, он глубоко вздохнул и в следующий момент бросился в распахнутую механиком дверь.

Пусто.

Просто еще один коридор, тускло освещенный светодиодиками, не перегоревшими за те десятилетия, когда здесь никто не бывал. За много лет стекающие капли измороси покрыли стены слоем минерального осадка, тонкого, как паутина. Узор выглядел хрупким и нежным, но это был камень, и Холдену почему-то вспомнились кладбища.

Амос уже продвигался к пересечению коридоров и следующему люку. Холден следовал за ним, отведя ствол вправо, чтобы мгновенно можно было взять под прицел боковой тоннель. За последний год этот рефлекс — прикрываться со всех возможных направлений атаки — был отработан до автоматизма.

Год полицейской работы.

Наоми сказала: «Это не ты». Он отслужил во флоте, так и не повидав настоящего сражения хотя бы из уютной боевой рубки. На «Кентербери», таскавшем ледяные глыбы от Сатурна к Поясу, все сцены насилия сводились к потасовкам надравшихся от скуки водовозов. Тогда он играл роль миротворца и всегда находил средство остудить горячие головы. Когда в людях разгорались страсти, он гасил их шуткой или просто целую вахту слушал чьи-то излияния, позволяя человеку спустить пар.

А новый Холден сперва тянулся за оружием, потом начинал разговаривать. Пожалуй, Наоми была права. Сколько кораблей он спалил за год, прошедший после Эроса? Дюжину, если не больше. Холден утешал себя мыслью, что все это были плохие люди. Самая мерзкая порода стервятников, воспользовавшаяся для охоты военным хаосом и отходом флота Коалиции. Это были те, кто обдерет с твоего корабля все ценные части, захватит запасы воздуха и оставит тебя дрейфовать, умирающим от удушья. Расстреливая пиратский корабль, он, возможно, спасал десятки невинных судов и жизней. Но при этом что-то терял и порой ощущал потерю. Изредка, например, когда Наоми говорила: «Это не ты».

Если они обнаружат секретную базу, куда забрали Мэй, выручать девочку, по всей вероятности, придется с боем. Холден поискал в себе тревожные предчувствия в надежде, что насилие все еще пугает его.

— Кэп, ты в порядке?

Амос пристально уставился на капитана.

— Да, — вздохнул Холден, — просто пора менять работу.

— Сейчас не самое подходящее время, кэп.

— Справедливо, — признал Холден и махнул выбранному заранее пожилому охраннику. — Этот перекресток ваш. Инструкции прежние. Держите его, пока я вас не вызову.

Пожилой пожал плечами и обратился к Амосу:

— А мне гранату не дашь?

— Не-а, — протянул механик. — Ты не такой хорошенький, как Паула.

Он снова отсчитал на пальцах от пяти до нуля, и Холден прежним порядком ворвался в открытый люк.

Он настроился на очередной унылый коридор, а попал в широкое пространство. По залу были в беспорядке расставлены несколько столов, у стен осталось пыльное оборудование. Тяжелая 3D-копировальная установка, пустая и полуразобранная, несколько легких промышленных уолдо,^[62] шкафчик автоматической доставки из тех, что легко пристраиваются под столом в лаборатории или медотсеке. Каменная паутина покрывала стены, но не затронула коробки и аппаратуру. В углу стоял двухметровый стеклянный куб, на одном из столов — груда то ли простыней, то ли пеленок. В дальнем конце помещения виднелся еще один запертый люк.

Кивнув на брошенное оборудование, Холден обратился к Венделлу:

— Проверь, нет ли точки доступа в сеть. Если найдешь, подключи вот это.

Он подал охраннику наспех сварганенный Наоми сетевой мост.

Амос велел двоим из оставшихся пинквотерцев охранять люк, а сам вернулся к Холдену и дулом указал на стеклянный ящик.

— Хватило бы места на пару ребятишек, — сказал он. — Как думаешь, их здесь и держали?

— Возможно, — ответил Холден, подходя поближе. — Пракс, вы не могли бы… — Он осекся, обнаружив, что ботаник стоит над кучей тряпья на столе. Только теперь восприятие сдвинулось: она перестала походить на груду тряпья, а показалась прикрытым тканью маленьким телом. Пракс стоял над ним, то протягивая, то отдергивая руку. Его трясло.

— Это… это… — проговорил он, ни к кому не обращаясь и продолжая двигать рукой.

Холден повернулся к Амосу и взглядом указал тому на Пракса. Рослый механик подошел, взял ботаника за плечо.

— Дай-ка мы посмотрим, ладно?

Холден позволил Амосу отвести Пракса от стола и только потом подошел сам. Когда он взялся за край простыни, Пракс резко втянул воздух, словно для крика. Холден сдвинулся так, чтобы закрыть стол собой.

Под простыней лежал маленький мальчик. Тощенький, с копной непокорных черных волос, темнокожий. И в яркой одежке: желтые брючки и зеленая рубашка с веселыми крокодильчиками и маргаритками. Холден не понимал, что его убило.

Услышав за спиной шум, он обернулся. Пракс, побагровев, рвался из рук Амоса к столу. Механик обхватил его одной рукой, то ли держа в борцовском захвате, то ли обнимая.

— Это не она, — сказал Холден. — Ребенок, но не она. Мальчик. Лет четырех; может, пяти.

Услышав его, Амос выпустил Пракса. Ботаник кинулся к столу, отодвинул простыню и коротко вскрикнул.

— Это Като, — заговорил он чуть погодя, — я его знал. Его отец…

— Это не Мэй, — повторил Холден, придержав Пракса за плечо, — значит, ее нужно искать.

Пракс сбросил его ладонь.

— Это не Мэй, — настойчиво внушал Холден.

— Но ведь здесь был Стрикланд, — забормотал Пракс, — он же их врач; я думал, раз он с ними, им ничего…

Холден промолчал. Он думал о том же. Если умер один ребенок, могли умереть и остальные.

— Мне казалось, это значит, они сохранят детям жизнь, — продолжал Пракс, — а они дали Като умереть. Просто дали умереть и прикрыли простыней. Басиа, как мне жаль…

Холден сгреб его за плечи и развернул к себе. Так, как в его представлении делали копы.

— Это, — сказал он, указывая на стол, — не Мэй. Ты хочешь ее найти? Тогда нам надо двигаться.

В глазах у Пракса стояли слезы, грудь вздрагивала от немых рыданий, однако он кивнул и отошел от стола. Амос с непроницаемым лицом рассматривал его. Явилась непрошеная мысль: «Надеюсь, мы не ошиблись, взяв Пракса».

— Наоми, ты здесь? — спросил Холден, снова прикрывая простыней мертвого мальчика.

— Здесь-здесь, — рассеянно, словно занимаясь обработкой входящих данных, отозвалась она. — Передачи в этом узле зашифрованы. Пошлю на обработку «Лунатику», хотя он далеко не такой умница, как «Роси». Потребуется время.

— Работай, — сказал Холден и дал знак Амосу. — Но если в сети есть сигналы, значит кто-то еще здесь.

— Подожди минутку, — сказала Наоми, — может быть, я смогу открыть для тебя камеры наблюдения и дать более свежий план помещений.

— Пошли, как только сумеешь, но ждать мы не будем.

Амос бочком придвинулся к Холдену и постучал в окошко шлема. Пракс в одиночестве стоял у стеклянного куба, вглядываясь внутрь, словно видел в нем что-то. Холден ждал, что Амос заговорит о нем, но механик его удивил.

— Ты за температурой следил, кэп?

— Угу, — ответил Холден. — Сколько раз запрашивал, ответ один: «Адский холод».

— Я сейчас подходил к двери, — продолжал Амос. — Там на полградуса теплее.

Обдумав новость, Холден заново проверил датчики своего скафандра и постучал себе по бедру.

— Следующее помещение отапливается.

— Похоже на то, — согласился Амос и, обеими руками подняв тяжелый автомат, большим пальцем сдвинул предохранитель.

Холден поманил к себе оставшихся охранников.

— Кажется, подходим к обитаемой части базы. Мы с Амосом идем первыми. Вы трое, — он указал на троих, оставив в стороне Венделла, — прикрываете нас с флангов. Ты, Венделл, держись позади и позаботься, чтобы никто не помешал нам сбежать, если дело обернется плохо. Пракс… — Взглянув на ботаника, Холден замолчал. Тот незаметно проскользнул к двери в следующее помещение. Полученный от Амоса пистолет был уже не в кармане, а в руке. На глазах у Холдена Пракс открыл дверь и хладнокровно шагнул за нее.

— Чтоб меня!.. — деловито произнес Амос.

— Дерьмо! — выговорил Холден. И выкрикнул: — Ходу, ходу, ходу! — уже бросившись к открытой двери.

У самого люка он услышал голос Пракса:

— Не двигаться.

Голос звучал громко, но срывался.

Ворвавшись в комнату, Холден метнулся вправо, а не отстававший от него Амос ушел влево. Пракс стоял в нескольких шагах за дверью. Большой черный пистолет выглядел дико в его трясущейся бледной руке. Зал походил на тот, через который они уже прошли, только в нем были люди. Вооруженные люди. Холден искал взглядом подходящее укрытие. Полдюжины больших серых ящиков с научной аппаратурой или деталями разобранных устройств стояли по всему помещению. На скамейке орал чей-то ручной терминал, настроенный на танцевальную мелодию. На одном ящике лежала вскрытая коробка пиццы, почти все куски были разобраны. Кое-кто еще тискал их в руках. Холден стал считать. Четверо. Еще восемь. То есть дюжина, и все озираются круглыми глазами, не зная, что делать.

Все это очень напоминало Холдену картину сборов к отъезду, прерванных на короткий перекус. Только у каждого в этой комнате висела на боку кобура, а в соседнем помещении они оставили гнить труп ребенка.

— Никому! Не двигаться! — уже более уверенно повторил Пракс.

— Вам бы лучше послушаться, — добавил Холден, медленно поводя из стороны в сторону дулом винтовки.

Амос подкрепил его слова делом, шагнув к ближайшему и двинув ему прикладом в ребра. Тот мешком рухнул на пол. Услышав за дверью шаги пинквотерских, Холден понял, что те поспешно занимают позиции.

— Венделл, — сказал он, не опуская ствола, — пожалуйста, разоружи этих людей.

— Нет, — возразила суровая на вид женщина с ломтиком пиццы в руке, — думаю, не выйдет.

— Простите? — удивился Холден.

— Не выйдет, — повторила женщина и, откусив от пиццы, заговорила с набитым ртом: — Вас всего семеро. Нас только в этой комнате двенадцать. И еще много — в других. Они прибегут на первый же выстрел. Так что разоружить нас не выйдет.

Она улыбнулась Холдену сальными губами и откусила еще. Запах доброй пиццы с сыром и пеперони примешался к вездесущему на Ганимеде запаху льда и собственного пота. В животе заурчало — вот уж не ко времени. Пракс навел на женщину пистолет, но рука у него так тряслась, что та, вероятно, не слишком испугалась.

Амос покосился на Холдена, словно спрашивая: «Что дальше, шеф?»

Сознание Холдена с явственным щелчком переключилось на решение тактической задачи. Одиннадцать боеспособных противников стояли тремя группами. Судя по всему, без бронежилетов. Амос автоматной очередью легко уложит четверых, что держатся слева. Холден почти не сомневался, что сумеет снять троих прямо перед собой. Тогда охранникам «Пинквотера» остаются четверо. Пракса лучше в расчет не принимать.

Закончив мгновенный подсчет возможных потерь, Холден почти бессознательно перевел винтовку на режим автоматического огня.

«Это не ты».

Дерьмо!

— Это не обязательно, — заговорил он, вместо того чтобы выстрелить. — Никому здесь не обязательно умирать. Мы ищем девочку. Помогите ее найти — и все уйдут живыми.

Холден видел, что маска самоуверенности на лице женщины — маска и есть. За ней скрывалось беспокойство: она тоже подсчитывала потери и взвешивала преимущества переговоров. Холден улыбнулся ей, помогая решиться: «Поговори со мной! Мы же все здесь разумные люди».

Нет, не все.

— Где Мэй? — вскричал Пракс, ткнув в ее сторону пистолетом, словно рассчитывал нанести удар через воздух. — Говори, где Мэй!

— Я… — начала было женщина, но Пракс перебил ее воплем: «Где моя дочь?» — и взвел курок.

Холден, словно в замедленной съемке, наблюдал, как одиннадцать рук потянулись к кобурам.

Вот дрянь!

Глава 17 Пракс

В фильмах и играх, формировавших представления Пракса о поведении в силовом конфликте, щелчок курка был не более угрожающим, чем знак препинания. Агент службы безопасности мог начать допрос с угроз и затрещин, но, если он взводил курок, это означало лишь, что пора отнестись к нему серьезно. Пракс не задумывался над этим или задумывался не больше, чем какой писсуар выбрать, когда оказывался не один в мужском туалете, или как лучше войти или выйти из пассажирской «трубы». Это относилось к въевшимся правилам этикета. Орешь, угрожаешь, взводишь курок — и люди тебе отвечают.

— Где моя дочь? — заорал он.

И взвел курок.

Реакция последовала немедленно: резкий раскатистый удар, словно прорвало клапан под высоким давлением, только гораздо громче. Пракс отскочил назад, чуть не выронив пистолет. Неужели он случайно выстрелил? Нет, его палец даже не касался спускового крючка. В воздухе резко запахло кислым. Женщина с пиццей исчезла. Нет, не исчезла — упала. Что за ужас у нее со ртом? Под его взглядом разбитый рот шевельнулся, словно она пыталась заговорить, но Пракс услышал только пронзительный визг и заподозрил, что у него лопнула барабанная перепонка. Женщина с разбитой челюстью протяжно, с содроганием вздохнула и перестала дышать. Пракс равнодушно отметил, что она успела достать пистолет — он был зажат в руке. Он не заметил, когда она успела. Танцевальная мелодия из терминала сменилась новой, но он плохо различал музыку сквозь звон в ушах.

— Я в нее не стрелял, — сказал Пракс. Голос звучал как в неполном вакууме, когда воздух слишком разрежен, чтобы передавать звуковую волну. Но дышать Пракс мог, поэтому он снова подумал, не лопнули ли от выстрелов перепонки. Оглянувшись, ботаник понял, что остался один. Другие пропали. Нет, все попрятались. Ему пришло в голову, что надо бы тоже найти себе укрытие, но никто не стрелял, и Пракс застыл в растерянности.

Словно издалека донесся голос Холдена:

— Амос?

— Да, кэп?

— Теперь, будь добр, забери у него пистолет.

— Сейчас.

Амос поднялся из-за ящика, стоящего у стены. На его марсианском боевом скафандре по груди тянулась длинная полоса и еще два белых круга виднелись под ребрами. Механик, хромая, направился к Праксу.

— Прости, док, — сказал он. — Напрасно я его тебе дал. Может, в другой раз, ладно?

Пракс поглядел на протянутую к нему широкую ладонь и осторожно положил на нее пистолет.

— Венделл? — позвал Холден. Пракс так и не понял, где он прячется, но голос приблизился. Или слух понемногу возвращался. Кислый запах сменился другим, меднистым, напоминавшим о прокисшей куче компоста: теплая, органическая, неприятная вонь.

— Одного потеряли, — сказал Венделл.

— Нужен врач, — ответил Холден.

— Мило, но ни к чему, — возразил Венделл. — Заканчивай дело. С большей частью мы управились, но двое или трое шмыгнули за дверь. Они поднимут тревогу.

Один из бойцов «Пинквотера» встал. По левой руке у него стекала кровь. Еще один лежал на полу: у него попросту не было половины головы. Откуда-то возник Холден. Он растирал себе локоть, а слева на шлеме появилась новая вмятина.

— Что это было? — спросил Пракс.

— Ты начал перестрелку, — ответил ему Холден. — Ладно, двигаемся дальше, пока они не наладили оборону.

Теперь Пракс заметил и другие тела. Тела мужчин и женщин, только что жевавших пиццу под веселую музыку. У них были пистолеты, а у команды Холдена — автоматический дробовик, штурмовые винтовки и, похоже, пуленепробиваемые скафандры. Потому и результат для двух команд получился очень разным.

— Амос, вперед, — скомандовал Холден, и здоровяк скрылся за дверью, ведущей в неизвестность. Пракс подался за ним, но один из пинквотерских поймал его за локоть.

— Вам бы лучше остаться со мной, профессор.

— Да. Я… я останусь.

По ту сторону двери начинались совсем другие помещения. По-прежнему было ясно, что они — в старой части Ганимеда: по стенам вились все те же окаменевшие морозные узоры, на потолке виднелись те же старомодные крепления для светодиодок и пятна на серой краске там, где при отказах климатизаторов оттаивал и снова замерзал скрытый под ней лед. Но, шагнув за дверь, они из мертвого мира попали в живой. Воздух здесь был теплее и пах людьми, свежей землей и совсем чуть-чуть — резким душком фенолового антисептика. Просторное помещение напоминало общие комнаты всех лабораторий, где доводилось работать Праксу. Вдоль дальней стены располагались закрытые двери трех кабинетов и раздвинутые в стороны железные створки грузового прохода. Амос с Холденом заинтересовались закрытыми дверями. Амос распахивал каждую пинком. Когда раскрылась третья, Холден что-то крикнул, но его слова утонули в пистолетном лае и грохоте дробовика Амоса.

Двое из охраны «Пинквотер» выбежали вперед и прижались спинами к стене по сторонам грузовых ворот. Пракс двинулся к ним, но Венделл удержал его за плечо. Стоявший слева от ворот просунул голову внутрь и тут же отскочил. Прошедшая мимо пуля выбила черту в стене.

— Поможешь чем-нибудь? — спросил Холден.

Пракс решил, что капитан обращается к нему. Смотрел он жестко и по-волчьи растягивал губы, так что в углах рта пролегли жесткие морщины. Но голос Наоми заставил его улыбнуться и снова стать просто усталым и грустным.

— Вот что: частичный план у нас есть. Дальше — открытое помещение, ниже на два метра, выходы на десять часов и на один час.^[63] Пол заглублен, так что, если они выставят оборону там, мы окажемся на возвышении.

— И потому только дурак разместит там заслон, — вставил Венделл.

Затрещали выстрелы, в металлических створках ворот появились три дырочки. Люди по ту сторону нервничали.

— Однако сам видишь… — сказал Холден.

— Поговоришь с ними, кэп? — спросил Амос. — Или сразу к делу?

В его словах скрывался намек, который Пракс заметил, но не понял. Холден начал было отвечать, потом задумался и кивнул на проход:

— Давайте заканчивать, — сказал он.

Холден с Амосом рысцой подбежали к воротам, Пракс и Венделл двигались почти вплотную за ними. За воротами кто-то выкрикивал приказы. Пракс различил: «Груз… уходим…» — и сердце у него упало. Никого нельзя было отпускать, пока не нашлась Мэй.

— Я насчитал семерых, — сообщил один из «Пинквотера», — но может быть и больше.

— Дети? — спросил Амос.

— Не видно.

— Надо посмотреть получше, — ответил Амос и высунулся в дверь.

Пракс задохнулся от ужаса, ожидая, что его череп разлетится под градом пуль, но Амос успел отдернуть голову до того, как прозвучалпервый выстрел.

— С чем мы имеем дело? — осведомился Холден.

— Больше, чем семеро, — ответил механик. — Они заткнули бутылочное горлышко, но тот парень прав: либо они плохо соображают, либо там у них что-то, что никак нельзя оставить.

— Значит, либо перепуганные дилетанты, либо обороняют что-то очень важное, — подытожил Холден.

Из-за ворот со звоном выкатилась металлическая штуковина размером с кулак. Амос небрежно подобрал гранату и забросил ее обратно. Взрыв осветил комнату, ударил грохот, какого Пракс в жизни не слыхивал. В ушах у него зазвенело вдвое сильнее.

— А может, и то и другое, — очень громко, но очень издалека прокричал Амос.

В дальней комнате что-то разбилось, завопили люди. Праксу представилось: такие же техники, каких он видел в первой, гибнут от осколков собственной гранаты. Один из охранников подался вперед, вглядываясь в пороховой дым. Рявкнула штурмовая винтовка, и боец отшатнулся, зажимая ладонями живот. Венделл, оттолкнув Пракса, упал на колени рядом с раненым.

— Извините, сэр, — сказал его боец, — был неосторожен. Оставьте меня здесь, я стану прикрывать вас, пока смогу.

— Капитан Холден, — позвал Венделл, — если вы намерены что-то предпринять, лучше поторопиться.

Вопли из-за ворот усилились. Кто-то взревел нечеловеческим голосом. Пракс задумался, не было ли там живого скота. Так ревет раненый бык. Ему очень хотелось зажать уши руками. Что же это за шум?

Холден кивнул.

— Амос, начинай ты, а потом пропусти нас.

— Есть, кэп.

Амос отложил дробовик, снял с себя две гранаты, вытащил из каждой розовую пластмассовую чеку, затем катнул обе по полу за дверь и подхватил свое ружье. Двойной взрыв оказался не таким громким, как первый, и ниже тоном. Прежде чем затихло эхо, Амос, Холден, Венделл и последний из его людей нырнули в проход, паля из всех орудий.

Пракс заколебался. Он был безоружен. Опасность начиналась сразу за порогом. Он мог бы остаться здесь, позаботиться о раненом. Но перед глазами стояло неподвижное тело Като. Мертвый мальчик лежал в сотне метров от него, а Мэй…

Пракс втянул голову в плечи и шмыгнул в ворота. Холден с Венделлом оказались справа от него, Амос с охранником — слева. Все четверо припали к полу, держа оружие на изготовку. Дым ел глаза и ноздри, воздухоочистители возмущенно завывали, спеша вытянуть гарь.

— Ну и ну, — протянул Амос. — Охренеть, как странно.

Помещение было двухуровневым: наверху мостки в полтора метра шириной, а двумя метрами ниже — сама комната. Широкий проход с нижнего уровня уходил на десять часов, а дверь с верхнего располагалась под углом в один час. В яме под мостками царил хаос. Кровь впитывалась в стены и капала с потолка в тех местах, куда достали брызги. Везде валялись тела, и от всего этого поднимался пар.

Они укрывались за своими установками: Пракс распознал разбитую пулями вместе с ящиком микроцентрифугу. Среди трупов и луж крови блестели осколки льда дюймовой толщины. Ванна с азотом опрокинулась набок, аварийный индикатор показывал, что она загерметизирована. Тяжелая рентгеновская установка валялась под невозможным углом, как отброшенная в запале детская игрушка.

— Что вы с ними сделали? — дрогнувшим голосом спросил Венделл. Из широкого прохода на десять часов доносились крики и выстрелы.

— Думаю, это не мы, — ответил Холден. — Пошли, не задерживаться.

Они спрыгнули на пол бойни. Среди разгрома гордо блистал разбитый стеклянный куб — такой же, как в первом зале. Под ногами было липко от крови. В углу валялась кисть руки, еще сжимающая пистолет. Пракс отвел взгляд. Мэй была где-то здесь. Не отвлекаться. Сейчас не до тошноты.

Он двинулся дальше.

Холден с Амосом вели их на шум боя. Пракс рысцой поспевал за ними. Когда он попытался отстать, пропустив Венделла с товарищем, охранник мягко подтолкнул его вперед. «Они прикрывают нас сзади», — сообразил ботаник. На случай атаки со спины. Как же он не подумал!

Перед ним открылся проход, широкий, но низкий. Промышленные погрузочные механизмы с янтарными огоньками, сигнализирующими о режиме ожидания, рядом контейнеры в пенопластовой изоляции. Амос с Холденом спешили вперед, Пракс задыхался, поспевая за ними. Но когда опытные бойцы задерживались у поворота или для проверки закрытой двери, он мысленно торопил их: «Быстрее! Она здесь, надо искать! Пока с ней не случилось беды. Пока не случилось что-нибудь!» С каждым новым попадавшимся на пути трупом в нем нарастало мучительное чувство: что-то уже случилось.

Те уходили быстро. Слишком быстро. В конце пути — у створки высотой в четыре метра и шириной не меньше семи — Пракс уже был уверен, что дальше никого нет. Амос, повесив на плечо свой автоматический дробовик, набрал код на замке. Холден всматривался в потолок, словно читая там что-то. Пол вздрагивал, невидимые опоры поскрипывали.

— Взлет? — спросил Холден и сам себе ответил: — Взлет!

— Угу, — кивнул Амос, — похоже, у них там взлетная площадка. И, судя по мониторам, на ней уже пусто. Последний поезд ушел.

Пракс услышал крик и только секунду спустя понял, что кричит он сам. Словно со стороны наблюдая за своим телом, он метнулся к запечатанной переборке и заколотил в нее кулаками. Она там! Там, на корабле, взлетевшем с Ганимеда. Он чувствовал, как дочь удаляется и словно на веревке тянет за собой его сердце.

На секунду он лишился чувств. Или не на секунду, потому что очнулся на широком плече Амоса, лежа животом на жесткой броне скафандра. Приподнявшись, Пракс увидел медленно удаляющийся шлюз.

— Поставь меня.

— Не могу, — возразил механик, — кэп приказал…

Однако, услышав выстрел штурмовой винтовки, Амос сбросил Пракса и присел над ним, нацелив дробовик на звук.

— Что за хрень, кэп?

Подняв взгляд, Пракс успел увидеть, как падает боец Венделла. Кровь фонтаном била у него из спины. Сам Венделл лежал на земле, отвечая на выстрелы из-за угла.

— Кто-то остался, — ответил Холден, — или они вызвали друзей.

— Не стреляйте, — попросил Пракс. — Что, если там Мэй? Может, она с ними?

— Не может быть, док, — сказал Амос. — Лежи, не высовывайся.

Холден кричал, но Пракс не успевал уловить слов и не знал, обращается ли капитан к Амосу, к Венделлу или к оставшейся на корабле Наоми. Он мог обращаться к кому угодно. К кому угодно. Из-за угла вышли четверо с оружием в руках. В таких же комбинезонах, как прежние. У одного были длинные черные волосы и козлиная бородка. Другой… другая оказалась женщиной с кожей цвета сливочного масла. Двое между ними, наверное, были братьями: одинаково подстриженные каштановые волосы, одинаковые длинные носы.

Справа от Пракса дважды подал голос дробовик. Все четверо повалились навзничь. Прямо комедия, фарс. Взбрыкнули восемь ног. Четыре совершенно незнакомых Праксу человека упали. Просто упали. Пракс знал, что они больше не встанут.

— Венделл, — заговорил Холден, — потери?

— Кодел мертв, — сказал Венделл. В его голосе не было горечи. В нем вообще ничего не было. — Я, похоже, вывихнул руку. Кто-нибудь понимает, откуда они вынырнули?

— Нет, — сказал Холден, — но будем надеяться, это последние.

Они шли обратно по тем же длинным широким проходам. Мимо трупов мужчин и женщин, убитых не ими, но все равно мертвых. Пракс не старался сдерживать слезы. Зачем? Ноги он переставляет, одну за другой, и хватит с него.

Через несколько минут, или через час, или через неделю они дошли до залитой кровью ямы. Изуродованные трупы воняли, пролитая кровь застывала черносмородиновым желе, на вывороченных кишках вольно развивались колонии скрывавшихся прежде внутри бактерий. На мостках стояла женщина. Как же ее звали? А, Паула.

— Почему не на посту? — рявкнул, завидев ее, Венделл.

— Гатри вызвал помощь. Сказал, что ранен в живот и вырубается. Я дала ему адреналин и «спид».^[64]

— Правильно сделала, — сказал Венделл.

— А Учи и Кодел?

— Не вернутся, — сказал Венделл.

Женщина молча кивнула, но Пракс видел, как что-то коснулось ее. Все здесь кого-то теряли. Его трагедия была одной из многих. Из десятков, сотен, тысяч. Когда каскад разовьется на полную мощность, их станут миллионы. Когда смертей настолько много, они перестают что-либо значить. Пракс привалился к азотной ванне, обхватил голову руками. Они были так близко… совсем рядом…

— Надо найти тот корабль, — сказал он.

— Надо отступать, и точка, — ответил Холден. — Мы искали пропавшего ребенка, а нашли тайную лабораторию, которую собирались вывезти. И секретную взлетную площадку. И еще третьего игрока — того, кто дрался с этими людьми одновременно с нами.

— Третьего? — переспросил Пракс.

Венделл махнул рукой на следы бойни:

— Это не мы.

— Мы сами не знаем, что ищем, — продолжал Холден, — и, пока не узнаем, должны отступить.

— Нельзя так бросать, — взмолился Пракс. — Я не могу. Мэй…

— Возможно, погибла, — сказал Венделл. — Девочка могла погибнуть, а если нет — она жива, но где-то вне Ганимеда.

— Извини, — сказал Холден.

— Тот мертвый мальчик, — заговорил Пракс. — Като. Его отец при первой возможности вывез семью с Ганимеда. В безопасное место. Подальше отсюда.

— Разумно, — одобрил Холден.

В поисках поддержки Пракс оглянулся на Амоса, но могучий землянин шарил в обломках, подчеркнуто не вмешиваясь в спор.

— Мальчик был жив, — сказал Пракс. — Басиа уверил себя, что сын погиб, собрался и отправился прочь отсюда, а когда он улетал, его мальчик находился здесь. В этой лаборатории. И был еще жив. Так что не говорите мне, что Мэй умерла.

Все помолчали.

— Не говорите мне, — повторил Пракс.

— Кэп? — позвал Амос.

— Минуту, — ответил тот. — Пракс, я не скажу, что знаю, каково тебе сейчас, но и я тоже кого-то люблю. Не мне решать, что тебе делать, но позволь спросить — просто спросить: какая стратегия для тебя сейчас лучшая? И для Мэй тоже?

— Кэп, — настаивал Амос, — серьезно, посмотри сюда.

Он стоял возле разбитого стеклянного куба. Забытый дробовик висел у него на руке. Холден подошел, встал рядом и тоже взглянул на разбитый аквариум. Пракс, оттолкнувшись от опрокинутой ванны, присоединился к ним. К уцелевшей стеклянной стенке приклеилась сеть тонких черных волокон — то ли натуральных, то ли искусственных, полимерных. Что-то вроде паутины. Биолог с любопытством потянулся, чтобы ощупать их, но Холден перехватил его руку и грубо оттащил назад.

Заговорил же Холден размеренным, холодным тоном, и от этого стоящая за словами паника делалась еще страшнее:

— Наоми, готовь взлет. С этой луны надо уходить. Немедленно.

Глава 18 Авасарала

— А ваше мнение? — спросил генеральный секретарь из верхнего левого окна экрана. Эрринрайт в верхнем правом подался на сантиметр вперед, приготовившись немедленно вмешаться, если она сорвется.

— Вы читали сводку, сэр, — сладким голосом отозвалась Авасарала.

Генсек лениво описал ладонью круг. Этот шестидесятилетний мужчина носил свои годы с легкостью человека, не отягощенного мыслями. Когда Авасарала строила карьеру от казначея фонда обеспечения работающих до губернатора зоны общественных интересов Махараштра — Карнатака — Гоа, он отсиживал срок в слабоохраняемой зоне недавно восстановленных горных лесов Анд. Колесо власти в своем медленном вращении вознесло его к славе, а умение «как бы слушать» собеседника придавало ему наружную солидность, не вынуждая иметь собственное мнение. Возьмись кто-нибудь с рождения воспитывать идеальную политическую пешку, он не достиг бы такого совершенства, какое являл собой генеральный секретарь Эстебан Сорренто-Гиллс.

— Действительно, важные вещи никогда не попадают в политические сводки, — заметил Пузырь-башка. — Я хочу знать, что вы думаете.

— Это все не настоящий бой, а спарринг, — ответила Авасарала. — Участвуют игроки высшего уровня. Майкл Андэйв, Карсон Сантисеверин, Ко Шу… среди участников достаточно военных, чтобы показать: это не просто выборные мартышки. Но до сих пор кое-что существенное сказала только десантница, которую привезли для украшения букета. Остальные выжидают, пока выскажется кто-то другой.

— А как насчет… — военный министр выдержал паузу и понизил голос, — альтернативных гипотез?

— Имеется активность Венеры, — сказала Авасарала. — Мы так и не поняли, что она означает. В Северном полушарии на протяжении четырнадцати часов наблюдался мощный выброс атомарного железа. Было и несколько извержений вулканов. Сама планета не обладает тектонической активностью, поэтому мы предполагаем, что протомолекула производит какую-то работу в мантии, но какую — не знаем. Наши «мозги» объединенными усилиями выдали статистическую модель, в которой предполагается, какая энергия потребовалась бы для наблюдаемых перемен. Модель показывает, что общий уровень активности в последние восемнадцать месяцев возрастает со скоростью триста процентов в год.

Генсек солидно кивал. Вполне можно было поверить, что он в этом хоть что-то понимает. Эрринрайт откашлялся.

— Установлена ли какая-либо связь активности Венеры с событиями на Ганимеде?

— О связи, — ответила Авасарала, — говорит аномальный всплеск энергии в момент атаки на Ганимеде. Но одиночный факт может оказаться совпадением.

В динамике генерального секретаря прозвучал женский голос. Он кивнул.

— Боюсь, что должен вернуться к своим обязанностям. Вы хорошо поработали, Авасарала. Отлично поработали.

— Я понимаю, что означают эти слова в ваших устах, сэр, — с улыбкой ответила она. — Вы не прочь меня уволить.

Спустя миг генсек выдал лающий смешок и погрозил ей пальцем сквозь экран. Потом вместо него в окне всплыла зеленая надпись: «Конец связи». Эрринрайт, прижав ладони к вискам, откинулся назад. Авасарала взяла свою чашку, отхлебнула чаю и, подняв брови, взглянула в камеру, приглашая его высказаться. Чай был чуть теплым.

— Ну хорошо, — сказал Эрринрайт, — ваша взяла.

— Согласны устроить ему импичмент?

Эрринрайт хихикнул вслух. За окном у него было темно, — значит, они находились в одном полушарии. То, что у обоих стояла ночь, создавало ощущение интимности, — впрочем, это, скорее всего, говорила ее усталость.

— Что вам требуется для разрешения ситуации с Венерой? — спросил Эрринрайт.

— Для разрешения?

— Неудачно выразился, — поправился собеседник. — Вы с самого начала приглядывали за Венерой. И когда умиротворяли Марс, и когда обуздывали Нгайена.

— Вы, значит, заметили.

— Переговоры застряли, а вы слишком ценны, чтобы превращать вас в няньку при говорунах. Нам нужна ясность — нужна была еще месяц назад. Требуйте все, что вам необходимо, Крисьен, но либо исключите Венеру, либо найдите доказательства. Даю вам карт-бланш.

— Наконец-то отставка, — засмеялась она и удивилась, когда Эрринрайт серьезно ответил:

— Если захотите, но прежде — Венера. Вопросов важнее нам еще не задавали. Я вам доверяю.

Авасарала склонилась вперед, оперлась на стол, прижав к губам кончики пальцев. Что-то случилось. Что-то изменилось. Либо Эрринрайт узнал о Венере нечто такое, что всколыхнуло его тайные суеверные страхи, либо кто-то желает устранить ее от переговоров с Марсом. Кто-то надавил на Эрринрайта с силой, достаточной, чтобы заставить вышибить ее наверх. Неужели у Нгайена нашелся столь могущественный покровитель?

Да, она получает то, чего хотела. После того, что она наговорила, — а она говорила, что думала, — отказаться будет невозможно, но победа основательно горчила. Может, она слишком усердно ищет подтекст? Видит бог, она давно не высыпалась и усталость вгоняет ее в паранойю. Авасарала посмотрела на часы. Десять вечера. К Арджуне уже не успеть. Предстояла еще одна ночь в унылых VIP-номерах: пить жидкий кофе и изображать интерес к мнению посла Пашвирской автономии о танцевальных мелодиях.

«Пошло оно все, — подумала Авасарала, — мне надо выпить».

Салон «Дасихари» всем телом врос в сложный организм комплекса ООН. У стойки демонстрировали себя юные пажи и клерки: нарочито громко смеялись и изображали важных особ. Эти брачные танцы были немногим изысканнее, чем церемония ухаживания мандрилов, но и в них виделось что-то милое. Среди молодежи сидела Роберта Драпер. Пинтовый бокал в ее руке выглядел рюмочкой. На лице скандалистки-десантницы застыла усмешка. Вероятно, и Сорен здесь бывает, если не сегодня, так в другие вечера. И сын Авасаралы мог оказаться среди них, сложись все по-другому.

В центре зала располагались столы со встроенными терминалами, позволявшие скачивать зашифрованную информацию из тысячи разных источников. Специальные барьеры-глушилки защищали администраторов среднего звена, работавших за обедом, даже от взглядов официантов. А у дальней стены темные деревянные столы прятались в кабинках, где личность клиента устанавливалась прежде, чем ему позволяли сесть. Если к ним приближался некто, не занимавший должного положения, скромный молодой человек с безупречной прической возникал рядом и провожал гостя к столам для менее важных персон. Авасарала прихлебывала джин с тоником, и все сложности понемногу скрывались в тумане и откатывались от нее. У Нгайена наверняка не хватило бы влияния, чтобы восстановить против нее Эрринрайта. Может быть, удалить ее попросили марсиане? Она попыталась вспомнить, когда и кому нагрубила, но ничего подозрительного в памяти не всплывало. А если и попросили, что ей с этим делать?

Ну что ж, если ее не допускают к переговорам, то неофициальных контактов ей никто не запретит. Авасарала захихикала и только потом поняла, что ее насмешило. Взяв свой бокал, она постучала по столу, сообщив ему, что освобождает место для другого клиента, и прошла через зал. Тихие арпеджио супермодернового стиля вопреки всему утешали душу. В воздухе стоял запах духов — слишком дорогих, чтобы назвать их безвкусными. Добравшись до стойки, Авасарала выдержала вежливую паузу, озирая окружавшие ее молодые честолюбия. Легко было угадать их мысли: «Что делает здесь эта старушка?»

Она села рядом с Драпер. Великанша опустила на нее взгляд и, как видно, вспомнила. Это хорошо. Пусть та не знает Авасаралу, но о ее положении догадывается. Значит, умна. Наблюдательна. И, чтоб ее, очень огромна. Нет, не толстуха, просто… большая.

— Позвольте угостить, сержант? — спросила Авасарала.

— Я и так уже перебрала, — ответила женщина и чуть погодя добавила: — Но можно.

Авасарале стоило поднять бровь, чтобы бармен молча подал десантнице новый бокал.

— Вы сегодня произвели впечатление, — начала Авасарала.

— Точно, — отозвалась Драпер и продолжала равнодушным тоном: — Торссон меня выпер. Здесь со мной покончено. А может, и вообще.

— Справедливо. То, чего от вас ждали, вы уже сделали.

Драпер сверху вниз уставилась на собеседницу. Авасарала распознала в ней полинезийскую кровь. Или самоанскую. Из мест, где эволюция уподобила людей горным хребтам. Десантница прищурилась, скрывая что-то, разгоравшееся в ее глазах. Гнев.

— Ни хрена я не сделала!

— Вы там были. Это все, что от вас требовалось.

— Зачем?

— Они хотели убедить меня, что монстр — не их рук дело. Одно из доказательств: что о нем не знали их собственные солдаты — то есть вы. Доставив вас сюда, они показали, что не боятся предъявить вас. Большего и не требовалось. Вы могли сидеть, засунув палец в жопу, или целый день спорить о протоколе — на самом деле им все равно. Главное было вас показать.

Десантница обдумала услышанное и подняла бровь.

— Мне это не нравится, — сказала она.

— Ну да, — кивнула Авасарала, — Торссон — засранец, но в политике тот, кто отказывается от знакомства из-за подобных мелочей, остается совсем без друзей.

Десантница хмыкнула, потом расхохоталась. Наконец, поймав на себе взгляд Авасаралы, как будто протрезвела.

— То, что убило ваших друзей, — сказала Авасарала, отвечая на ее прямой взгляд, — это не мое.

Драпер резко втянула воздух — словно Авасарала коснулась открытой раны. Собственно, так оно и было. Секунду она катала желваки на скулах.

— И не наше тоже.

— Ну хоть в этом мы сошлись.

— А что толку? Они ничего не делают. Говорят ни о чем. Им все равно, вы понимаете? Им все равно, что будет, лишь бы не пострадали их карьеры и не покачнулся баланс сил. Им плевать, что это за тварь и откуда она.

В баре не то чтобы стало тихо, но звук словно приглушили. Брачные танцы оказались на втором месте после их разговора.

— Мне не все равно, — сказала Авасарала. — Собственно, мне даны очень большие полномочия в следствии о происхождении этой твари.

Она сказала не совсем правду. Счет ей открыли, чтобы связать происходящее с Венерой или исключить связь. Однако это было почти одно и то же, и к тому же такое положение вещей позволит ей делать, что она захочет.

— Правда? — спросила Драпер. — И что вы намерены предпринять?

— Прежде всего нанять вас. Мне нужна связь с марсианскими военными. Я выбрала вас. Вы справитесь?

Теперь молчали все. В зале словно стало пусто. Звучала только тихая музыка и смех Драпер. Подошел, привлеченный разворачивающимся спектаклем, пожилой человек, благоухающий одеколоном «Гвоздика с корицей».

— Я служу в десанте Марса, — заговорила Драпер. — Я марсианка. Вы из ООН. Землянка. Мы с вами — граждане разных планет. Вы не можете меня нанять.

— Меня зовут Крисьен Авасарала. Спросите любого.

Мгновение обе молчали.

— Я — Бобби, — сказала Драпер.

— Рада знакомству, Бобби. Ну что, поработаете на меня?

— Можно мне обдумать ответ?

— Конечно. — Терминал Авасаралы переслал Бобби ее личный номер. — Лишь бы, подумав, вы ответили, что согласны.

В VIP-апартаментах Авасарала включила музыку, подобрав такую, какую, наверное, слушал сейчас Арджуна. Если он еще не заснул. Она сперва хотела вызвать его, но удержалась — было поздно, а она, подвыпив, рисковала впасть в сентиментальность. Рыдания в терминал о любви к мужу — не лучшая привычка. Стянув с себя сари, Авасарала долго стояла под горячим душем. Она не часто пила спиртное: обычно предпочитала иметь ясную голову, но сегодня вечером выпивка встряхнула мозги и позволила расслабиться, а это способствует установлению контактов.

Драпер поможет ей сохранить связь с Марсом, пусть даже она и не сумеет проследить за растянувшимися на много дней переговорами. Для начала неплохо. Будут и другие связи. Можно привлечь Фостера из информационной службы. Надо бы почаще к нему обращаться, выстроить отношения. Фостер не согласится считать ее своим лучшим другом только потому, что через него проходят шифрованные запросы к Нгайену. Для начала несколько червячков задаром, потом с крючком. Кого бы еще?..

Терминал принял первоочередной вызов. Прежде чем ответить, Авасарала выключила воду, туго завернулась в банный халат и завязала пояс двойным узлом. Даже спьяну в ее лета не годится блистать через терминал голым телом. Сообщение пришло из отдела приоритетных наблюдений. На экране показался мужчина средних лет с не идущими к его лицу курчавыми бакенбардами.

— Амир! Ах ты, бешеный! Что ты натворил, если тебя заставляют работать в такой час?

— Я перебрался в Атланту, мисс, — сверкнул зубами аналитик. Он единственный всегда называл ее «мисс». Авасарала не связывалась с ним три года. — Я только что вернулся с обеда и нашел внеочередной рапорт с пометкой: для вас, связаться немедленно. Вызвал сначала вашего ассистента, но он не отвечает.

— Он еще молодой, иногда спит. Это его слабое место. Погоди, я включу защиту.

Минута дружеской болтовни истекла. Авасарала наклонилась к терминалу, дважды стукнула пальцем, добавляя еще один слой шифровки. Красная иконка сменилась зеленой.

— Продолжай, — сказала она.

— Это с Ганимеда, мисс. Вы дали постоянный заказ на Джеймса Холдена.

— Да?

— Так он не сидит спокойно. Свел знакомство с местным ученым. Некий Праксидик Менг.

— Что за Менг?

Амир в своей Атланте незаметно переключился на другой файл.

— Ботаник, мисс. Семья эмигрировала на Ганимед, когда он был ребенком. Учился там. Специализируется на сортах сои, приспособленных к пониженному давлению и низкой освещенности. Разведен, один ребенок. Связей с АВП и политическими партиями не установлено.

— Дальше?

— Холден, Менг и Бартон вышли со своего корабля. Вооружены. Установили контакт с маленькой группой охранников корпорации «Пинквотер».

— Сколько их?

— Аналитик на той стороне не сообщает, мисс. Маленькая группа. Запросить?

— Какой у нас временной лаг?

Черно-карие глаза Амира блеснули.

— Сорок одна минута восемь секунд, мисс.

— Подожди с запросом. Если возникнет что-то еще, пошлем вместе.

— Аналитик на той стороне сообщает, что Холден торговался с охраной: значит, либо произошло изменение планов в последнюю секунду, либо встреча была случайной, а договоренность — экспромтом. Очевидно, они пришли к соглашению. Вся группа углубилась в пустующую часть комплекса и взломала дверь.

— Какую дверь?

— Неиспользуемую дверь в пустующую часть, мисс.

— И как это понимать? Велика ли хренова дверь, куда ведет?

— Хотите, я запрошу?

— Я хочу отправиться на Ганимед и ударить ногой по яйцам это жалкое подобие аналитика. Пошли запрос на уточнение.

— Да, мисс. — На лице Амира мелькнула тень улыбки, но вдруг он нахмурился. — Новое сообщение. Минуту…

«Итак, у АВП на Ганимеде что-то есть, — подумала Авасарала. — То ли они туда что-то завезли, то ли нашли там что-то». В любом случае эта таинственная дверь придавала делу особую интригу. Пока Амир читал и переваривал новости, Авасарала почесывала ладонь и заново оценивала положение. Она считала Холдена наблюдателем, передовым разведчиком. Но могла и ошибиться. Если он прилетел для встречи с этим чистеньким ботаником, Праксидиком Менгом, — возможно, АВП уже кое-что знает о монстре Бобби Драпер. Если прибавить к этому тот факт, что единственный известный образец протомолекулы находится в распоряжении босса Холдена, сюжет истории с Ганимедом начнет проясняться.

Правда, остаются и пробелы. Не было никаких признаков, что АВП затеял игры с протомолекулой. Да и террористический акт не укладывается в психологический профиль Фреда Джонсона. Джонсон принадлежит к старой школе, а атака монстра — это что-то новенькое.

— Там была перестрелка, мисс. Холден со своими людьми наткнулся на вооруженное сопротивление. Они установили периметр — нашему аналитику туда не пробиться.

— Сопротивление? А я думала, та часть пустует. В кого же они палят?

— Запросить?

— Да пошел ты к черту!

Ответа ждать сорок пять минут, там происходит что-то важное, а она отсюда, из чужой спальни, пытается понять, что к чему, прижимаясь ухом к стене. Авасарала всем телом, как сокрушающую тяжесть, ощутила бессильную злость.

— Задержите их, — велела она. — Холдена, Бартона с дружками из «Пинквотера». И таинственного ботаника. Задержите всех. Немедленно.

Амир в своей Атланте замялся.

— Если они стреляют, мисс…

— Пошлите своих псов, пусть прекратят бой и возьмут их. Тут уж не до наблюдений. Выполнять.

— Да, мисс.

— Как только сделают, свяжись со мной.

— Да, мисс.

Она проследила через экран, как Амир оформляет приказ, заверяет и отсылает его. Она ясно представляла вид экрана и движения пальцев и мысленно торопила Амира, мечтая, чтобы приказ обогнал сигнальный луч, дошел на место мгновенно.

— Приказ отправлен. Как только местный аналитик ответит, я с вами свяжусь.

Авасарала прервала связь и откинулась назад. В мозгу гудел целый улей. Опять Джеймс Холден вмешивается в ход игры. У парня к этому делу настоящий талант, но он — известная величина. Другой, этот Менг, — вынырнул невесть откуда. Он мог быть шпионом, или добровольцем, или подсадной уткой, которая завела людей АВП в ловушку. Мысль погасить свет и попытаться заснуть Авасарала отбросила — нечего было и думать. Вместо сна она связалась с базой данных научного отдела разведки. До новых известий оставалось не меньше полутора часов. Тем временем можно было выяснить, кто такой Праксидик Менг и какова его роль в этом деле.

Глава 19 Холден

— Наоми, готовь взлет. С этой луны надо уходить. Немедленно.

Вокруг него разрастались черные волокна, паук плел темную паутину, и Холден находился в самом центре. Он снова оказался на Эросе. Он видел, как тысячи тел превращаются во что-то иное. Он думал тогда, что выбрался, но Эрос последовал за ним. Они с Миллером выбрались, но Миллера оно все равно достало.

А теперь вернулось за ним.

— В чем дело, Джим? — издалека, через радио шлемофона, спросила Наоми. — Джим?

— Готовь взлет!

— Тут эта дрянь, — обратился к Наоми Амос. — Как на Эросе.

— Боже, они… — успел выдохнуть Холден, а потом страх затопил разум, лишил его дара речи. Сердце колотилось в ребра, словно рвалось наружу, и ему пришлось перестроить подачу кислорода в скафандре. Не хватало воздуха.

На краю зрения что-то мелькнуло, словно отделенная от тела рука шмыгнула вдоль стены, оставляя за собой бурый слизистый след. Когда Холден, развернувшись, навел на это «что-то» свою винтовку, то увидел лишь кровяное пятно под бесцветным куском льда.

Амос обеспокоенно придвинулся к командиру. Холден отмахнулся, упер приклад винтовки в пол и опустился на ближайший контейнер, чтобы отдышаться.

— Нам, наверное, пора уходить, — сказал Венделл. Они с Паулой вдвоем поднимали раненого. Тот дышал с трудом, в левой ноздре набухал и сдувался с каждым вздохом кровавый пузырь.

— Джим, — мягко проговорила в ухе Наоми. — Джим, я вижу это через камеру Амоса и понимаю, что оно значит. Готовлю корабль. А те шифрованные переговоры прекратились. Думаю, они все ушли.

— Все ушли, — эхом отозвался Холден.

Поредевшая команда «Пинквотера» уставилась на него. Тревога на их лицах сменилась страхом — людей, не понимавших, что значат эти волокна, заражал его ужас. Они ждали от него действий, и Холден понимал: надо что-то делать, но никак не мог сообразить — что именно. Черная паутина заполнила мозг мгновенными образами, сменявшимися так быстро, что он не успевал разобраться. Словно видео прокручивалось на высокой скорости: Джули Мао в душевой кабине, окружена черными нитями, превратившими ее тело в ночной кошмар; трупы, разбросанные по полу радиационной камеры; зараженные люди, как зомби, вываливаются из вагонов «трубы» на Эросе, заливая бурой рвотой всех вокруг, и каждая капля этой жижи — смертный приговор; видеозаписи с преобразившегося Эроса; грудная клетка на одной сохранившейся руке волочится по миру протомолекулы по какому-то своему невообразимому делу.

— Кэп. — Не дождавшись ответа, Амос тронул Холдена за плечо. Тот отдернулся и чуть не упал.

Сглотнув густую, кислую, как лимон, слюну, он выговорил:

— Ладно, здесь я. Пошли. Наоми, вызывай Алекса. И «Роси».

Наоми отозвалась после паузы:

— А как же блок?..

— Сейчас же, Наоми! — прорычал Холден. — На хрен всё, сейчас же вызывай Алекса!

Она не ответила, зато раненый издал последний прерывистый вздох и рухнул, чуть не потянув за собой Венделла.

— Нам надо уходить, — обратился к Венделлу Холден, подразумевая: «Мы не сумеем ему помочь. Если останемся, погибнут все».

Венделл кивнул, но не понял, потому что опустился на колено и принялся снимать с упавшего легкий скафандр. Амос, сорвав с портупеи пакет скорой помощи, присоединился к нему, а бледная Паула наблюдала за ними.

— Надо идти. — Холдену хотелось встряхнуть Амоса, чтобы тот понял. — Амос, надо сейчас же уходить. Эрос…

— Кэп, — перебил механик, — при всем уважении к вам, это не Эрос. — Достав шприц, он сделал раненому инъекцию. — Здесь нет радиации, нет блюющих зомби… Просто разбитый аквариум, полным-полно трупов и вот эти черные ниточки. Не знаю, что за хренотень, но на Эрос не похоже. И мы не бросим парня.

Сохранившаяся в Холдене капля рассудка понимала, что Амос прав. И даже больше: тот человек, которым, как хотелось бы верить Холдену, он остался и посейчас, никогда не подумал бы бросить в беде даже незнакомца, тем более человека, раненного в бою за него. Холден заставил себя сделать три глубоких медленных вдоха. Пракс уже стоял на коленях рядом с Амосом, придерживая пакет.

— Наоми, — позвал Холден. Он собирался извиниться за то, что наорал на нее.

— Алекс двинулся к нам. — В ее напряженном голосе не слышалось обиды. — Ему сюда несколько часов хода. Проскочить блокаду будет непросто, но он считает, что придумал способ. Встретит нас за шлюзом, когда мы туда доберемся.

Холден достал из кармашка на портупее магнитный ключ от «Лунатика» и бросил его Венделлу.

— Это от вашего корабля. Считайте платой за оказанные слуги.

Венделл кивнул и, спрятав ключ, снова занялся пострадавшим. Тот еще дышал.

— На ноги не встанет? — обратился к Амосу Холден, с гордостью чувствуя, как ровно звучит его голос, и стараясь забыть, как только что готов был оставить этого человека на смерть.

— И думать нечего, кэп.

— Тогда пусть его кто-нибудь понесет, — велел Холден. — Нет, Амос, не ты, ты мне опять нужен в авангарде.

— Я его возьму, — сказал Венделл, — стрелок из меня с этим растяжением никакой.

— Помоги ему, Пракс, — сказал Холден, — и мотаем отсюда к черту!

Они спешили, насколько позволяло состояние раненого. Оставили позади трупы людей, которых убили и, что еще страшнее, которых не убивали. Прошли мимо маленького неподвижного тела Като. Пракс потянулся было к нему взглядом, но Холден схватил ботаника за куртку и толкнул к люку.

— Это не Мэй, — сказал он. — Будешь нас задерживать — оставлю здесь.

Едва слова сорвались с его губ, он почувствовал себя подонком, но угроза не была пустой. Поиски маленькой дочери ботаника отступили на задний план с того момента, как они обнаружили черные нити. И если уж говорить начистоту, лучше сейчас было бы избавиться от Пракса, чтобы тот не увидел, как его дочь, превращенная протомолекулой в монстра, изливает бурую жижу из отверстий, вовсе не свойственных человеческому телу, и как черные волокна прорастают из ее рта и глазниц.

Пожилой охранник, прикрывавший отход, бросился, не дожидаясь просьбы, помогать с раненым. Пракс молча передал ношу ему и пристроился за Паулой, которая держала под прицелом разворачивавшиеся впереди коридоры.

Скучные не так давно тоннели на обратном пути приобрели зловещий вид. Морозный узор, напоминавший Холдену паутину, теперь представлялся ему жилами живого существа, и эти жилы пульсировали в его неверном от адреналина зрении.

На поверхность Ганимеда ежедневно обрушивается восемь магнитных бурь с Юпитера. Магнитосфера защищает спутник, и все же — восемь раз в сутки. С какой скоростью будет расти здесь протомолекула, постоянно поливаемая энергией планеты-гиганта? Эрос под властью протомолекулы приобрел устрашающее могущество. Он научился почти мгновенно разгоняться, пренебрегая законом инерции. Если сообщения не лгут, он изменил атмосферу и химический состав Венеры. А исходным материалом послужили всего лишь миллион с небольшим единиц человеческого материала и тысяча триллионов тонн породы.

На Ганимеде в десять раз больше людей, и его масса на много порядков превосходит массу Эроса. На что окажется способно оружие чужаков при таком изобилии ресурсов?

Амос распахнул последний люк с потайной базы, и команда вернулась в живые тоннели Ганимеда. Холден не находил ни в ком признаков заражения. По коридорам не шатались безумные зомби. На стенах и на полу не было бурых потеков — колоний инопланетного вируса, ищущих себе носителя. И громилы «Протогена» не гнали людей в радиационные душегубки.

«Протогена» больше не было.

Мысль, толкавшаяся в глубине сознания, всплыла на поверхность. «Протогена» не существует. Холден сам помогал с ним покончить. Он присутствовал при смерти человека, затеявшего эксперимент с Эросом. А Марсианский флот распылил Фебу, и оставшееся от нее газовое облачко притянул к себе массивный Сатурн. Эрос врезался в кислотную, кипящую атмосферу Венеры, куда не проникают корабли. Холден сам лишил «Протоген» последних образцов протомолекулы.

Кто же занес ее на Ганимед?

Он отдал образец Фреду Джонсону — как рычаг для мирных переговоров. В последовавшем за короткой войной между внутренними планетами хаосе Альянс Внешних Планет добился немалых уступок. Но АВП хотел большего. А внутренние флоты на орбите Ганимеда ему мешали.

Единственный в Солнечной системе образец протомолекулы остался у Фреда. Холден отдал его Фреду.

— Это Фред, — нечаянно проговорил он вслух.

— Что «Фред»? — откликнулась Наоми.

— Всё. То, что здесь происходит. Это его работа.

— Нет, — сказала Наоми.

— Не знаю зачем — чтобы оттеснить внутренние планеты или чтобы испытать какое-то супероружие, — но это он.

— Нет, — произнесла Наоми. — Никаких доказательств.

Воздух в коридоре подернулся дымом, тошнотворный запах горящих волос и мяса задушил ответ Холдена. Амос, подняв руку, остановил группу, и бойцы «Пинквотера» тотчас заняли боевую позицию. Амос прошел чуть дальше, до развилки, и несколько секунд смотрел в левый проход.

— Тут была заваруха, — наконец сообщил он. — Полдюжины мертвецов — и еще больше празднуют победу.

— Вооружены? — спросил Холден.

— Еще как!

Холден, предпочитавший разговоры драке, Холден, которого любила и ждала Наоми, сдался почти без борьбы.

— Очисти дорогу.

Амос высунулся из-за угла и дал длинную очередь из дробовика.

— Пошли, — сказал он, едва смолкло эхо выстрелов.

Пинквотерские подхватили раненого и поспешили по коридору мимо тел; Пракс бежал за ними, опустив голову и работая локтями. Холден, проходя последним, взглянул на горящие трупы по центру широкого туннеля. Сожгли — это кое о чем говорит. Например: «Они еще не дошли до людоедства». Или нет?

Несколько тел лежали вне огня, заливая кровью металлический настил на полу. Холден не знал, Амос ли их расстрелял. Прежний Холден спросил бы, новый — не стал.

— Наоми!

Ему просто хотелось услышать ее голос.

— Я здесь.

— У нас тут затруднения.

— Это… — В ее голосе был ужас.

— Нет, не протомолекула. Но и местные могут доставить хлопот. Запечатай люк, — не раздумывая велел ей Холден, — и прогрей реактор. Если с нами что-нибудь случится, уходи и встречайся с Алексом. На Тихо не возвращайтесь.

— Джим, — возразила она, — я…

— Только не на Тихо. Это Фред. Не возвращайся к нему.

— Нет, — повторила свою новую мантру Наоми.

— Если через полчаса нас не будет — взлет. Это приказ, старший помощник.

«Хоть она спасется, — сказал себе Холден. Что бы ни случилось с Ганимедом, Наоми по крайней мере останется в живых». Кошмарное видение мертвой Джули в душевой встало у него перед глазами, но сейчас у покойницы было лицо Наоми, и у Холдена вырвался горестный вскрик. Амос обернулся к капитану, но тот только махнул рукой: «Вперед!»

Это сделал Фред.

А если виноват Фред, то и Холден тоже.

Холден весь этот год поддерживал Фреда. Выслеживал и убивал корабли ради великого политического эксперимента АВП. Потерял себя прежнего, стал таким, каким был теперь, ради зыбкой веры в мечту Фреда — освобождения и самоуправления внешних планет.

А Фред втайне замышлял… это.

Холден вспоминал все, от чего отказался, помогая Фреду устанавливать в системе новый порядок. Он так и не свозил Наоми на Землю, не познакомил с семьей. Конечно, самой Наоми никогда не постоять на Земле, но можно было вызвать родных на лунную базу. Отец Том ненавидел путешествия, но Холден не сомневался, что сумеет вытащить его на встречу, когда объяснит, как много значит для него Наоми.

А видя, как упорно Пракс ищет дочь, Холден осознал, что очень хотел бы проверить, каково это: до смерти нуждаться в присутствии другого человека. Познакомить родителей с новым поколением семьи. Показать им, что все силы и энергия, которые они вкладывали в сына, не пропали зря. Что он передаст их дальше. Кажется, ему ничего так в жизни не хотелось, как увидеть их лица, когда он покажет им ребенка. Своего и Наоми.

Фред не дал ему времени: сперва превратил в костолома на службе АВП, а вот теперь — случилось это. Холден поклялся, что, если выберется с Ганимеда, Фред поплатится за все.

Амос снова остановил отряд, и Холден, очнувшись от задумчивости, понял, что они подошли к порту. Он почти не заметил дороги.

— Похоже, все чисто, — сказал Амос.

— Наоми, — позвал Холден, — что там вокруг корабля?

— С виду и здесь чисто, — сказала она, — но Алекса беспокоит…

Электрический взвизг оборвал ее голос.

— Наоми? Наоми!

На вопли Холдена никто не ответил. Тогда он обратился к Амосу:

— Быстро к кораблю!

Они бросились к докам со всей скоростью, какую позволяли избитые тела и раненый у них на руках. Холден, держась последним, на бегу скинул с плеча винтовку и снял ее с предохранителя.

Они пробегали извилистыми коридорами портового сектора. Амос разгонял пешеходов криками и своим угрожающим видом. Старуху в хиджабе отнесло в сторону, словно сухой лист ветром. На самом деле она была уже мертва. Если протомолекула на воле, всех, кого оставлял позади Холден, уже можно было считать покойниками. Сантичая и Мелиссу Супитаяпорн и всех, кого они пытались спасти. Всех бунтовщиков и убийц, бывших нормальными гражданами, пока не рухнула экосистема общества. Если протомолекула на воле, все они мертвы.

Так почему же они живы?

Холден отринул эту мысль. Позже — если будет какое-нибудь «позже» — подумает. Кто-то заорал на Амоса, и тот вместо ответа дал одиночный выстрел в потолок. Портовая охрана, если она и таилась где-то за спинами стервятников, выслеживающих новые поставки, задержать их не пыталась.

Они остановились перед закрытым люком «Лунатика».

— Наоми, ты здесь? — позвал Холден, шаря в кармане в поисках карточки-ключа. Он далеко не сразу вспомнил, что отдал ключ Венделлу.

— Венделл, открой нам дверь.

Венделл не отвечал.

— Открой… — Холден осекся, увидев, что Венделл круглыми глазами уставился ему за спину. Обернувшись, он увидел пятерых — все земляне — в серых боевых скафандрах без значков. Все с крупнокалиберным оружием в руках.

«Нет», — подумал Холден и, подняв винтовку, описал широкую дугу плюющимся стволом. Трое из пяти упали, их броня окрасилась красным. Новый Холден возликовал, старый молчал. Ему было всеравно, кто эти люди. Служба безопасности станции, военные с внутренних планет или последние наемники с уничтоженной тайной базы он готов был убить всякого, кто мешает вывести команду с зараженной луны.

Холден так и не увидел, кто дал выстрел, сваливший его с ног. Только что он стоял, разряжая магазин в серую броню, и вот уже кузнечный молот бьет его в правое бедро. Падая, он заметил, как Амос одной очередью автоматического дробовика снял еще двоих серых.

Холден перекатился на бок, чтобы проверить, не ранены ли его люди, и увидел, что те пятеро были только половиной команды. Пинквотерские уронили оружие и подняли руки при виде еще пятерых, вышедших из коридора за спиной.

Амос их не увидел. Он выщелкнул пустой магазин и снимал с портупеи новый, когда наемник прицелился ему в затылок и спустил курок. Шлем слетел, и Амос рухнул лицом в ржавый металл. Из-под его головы по полу расплескалась кровь.

Холден пытался заменить магазин своей штурмовой винтовки, но руки не слушались, а между тем один из солдат подошел и пинком вышиб у него оружие.

Холден еще успел увидеть, как оставшиеся на ногах охранники «Пинквотера» скрываются в черных мешках, а потом такой же мешок накрыл и его.

Глава 20 Бобби

Несколько кабинетов в здании ООН отдали в распоряжение марсианской делегации. Мебель и них была из натурального дерева, и на стенах висели настоящие картины, а не оттиски. От ковра пахло новизной. Бобби решила, что либо весь состав ООН обитает в королевских покоях, либо они лезут вон из кожи, чтобы произвести впечатление на марсиан.

Торссон вызвал ее через несколько часов после разговора с Авасаралой и приказал завтра явиться к нему. Сейчас она ждала в приемной, сидя на стуле вишневого дерева в стиле Бержере с зеленой бархатной подушкой. Такой стул на Марсе обошелся бы ей в двухлетнее жалованье. Экран в стене прокручивал новости без звука, и от этого программа представлялась бессмысленной, а иногда и жуткой чередой картин: два диктора в голубой студии; пожар в большом здании; женщина, шествующая по белому залу и оживленно жестикулирующая обеими руками; боевой корабль ООН с серьезными шрамами на борту, причаленный к орбитальной станции; краснолицый мужчина, говорящий что-то прямо в камеру на фоне незнакомого Бобби флага.

Все это что-то значило и в то же время не значило ничего. Еще несколько часов назад Бобби принялась бы раздраженно искать пульт управления, чтобы включить звук и разобраться в происходящем.

А теперь она предоставила картинкам течь мимо, пропуская их, как камень в речном русле пропускает воду.

Молодой человек, с которым она несколько раз сталкивалась на «Да-Джанге», но так и не познакомилась, пробежал через приемную, усердно выстукивая что-то на терминале. На полпути через комнату он проговорил:

— Вас ждут.

Бобби далеко не сразу поняла, что юноша обращался к ней. Как видно, ее акции упали так низко, что посыльные предпочитают не смотреть ей в лицо. Этот факт тоже ничего не значил. Вода протекла мимо. Бобби, крякнув, поднялась на ноги. Час прогулки на полном g сказывался сильнее, чем она ожидала.

Она немного удивилась, обнаружив, что Торссон занял самый маленький кабинет в отделе. То ли он был равнодушен к статусу, молчаливо определяемому по размеру офиса, то ли действительно оказался наименее важным членом делегации. Бобби не хотелось вычислять, какой из двух вариантов ближе к истине. Когда она вошла, Торссон не поднял головы от терминала на столе. Бобби не задело его невнимание, даже если разведчик и вздумал преподать ей урок. В маленьком кабинете не было стула для посетителей, и боль в ногах занимала все ее мысли.

— Я, вероятно, погорячился, — наконец заговорил Торссон.

— О?

Отвечая, Бобби соображала, где бы раздобыть еще стаканчик того чая с соевым молоком.

Торссон поднял взгляд, на его лице появилась мумия теплой улыбки.

— Давайте объяснимся. Несомненно, своей вспышкой вы подорвали наш кредит доверия. Однако, как заметил Мартенс, я сам виноват в том, что недооценил тяжесть полученной вами травмы.

— А, — сказала Бобби. За спиной Торссона висела фотография в рамке: городской вид с высокой металлической конструкцией на первом плане. Конструкция слегка напоминала скелет старинной ракеты. Подписано было: «Париж».

— Так что я не стану отсылать вас домой, а оставлю здесь, в штате. У вас будет возможность загладить свою ошибку.

— Зачем? — спросила Бобби, впервые взглянув ему в глаза. — Зачем я здесь?

Тень улыбки на лице Торссона сменилась столь же слабым призраком недоумения.

— Простите?

— Зачем я здесь? — повторила она, не думая о дисциплинарной комиссии. Важнее казалось, удастся ли ей получить новое назначение на Ганимед, если Торссон не отошлет ее на Марс. А если не удастся, отпустят ли ее в отставку? Позволят ли просто бросить службу и купить билет на свои деньги? При мысли о расставании с десантом Бобби погрустнела. Это было первое сильное чувство за последнее время.

— Зачем вы?.. — начал Торссон, но Бобби перебила:

— Ясно: не для того, чтобы обсуждать монстра. Честно говоря, если я здесь только для вида, то предпочла бы вернуться домой. У меня есть дела…

— Вы, — с напором произнес Торссон, — будете делать то, что я скажу, и тогда, когда я скажу. Понятно, сержант?

— Да, — ответила Бобби, чувствуя, как уходит мимо нее вода. Она — камень, все это ее не задевает. — Сейчас мне надо идти.

Она отвернулась и вышла. Торссон даже не успел оставить за собой последнего слова. Идя мимо кабинетов к выходу, Бобби увидела в кухонном уголке Мартенса, который подсыпал растворимые сливки в чашку кофе. Психолог тоже заметил ее.

— Бобби! — произнес он. В последние дни он стал держаться более фамильярно. Имея дело с другим мужчиной, она сочла бы это прелюдией к роману или сексу. Мартенс же, по всей вероятности, держал фамильярность вместе с другими инструментами в наборе для ремонта «сломавшихся десантников».

— Капитан, — ответила Бобби и остановилась. Выходная дверь тянула ее к себе, но Мартенс не сделал ей ничего плохого, а у Бобби возникло странное предчувствие, что она видит этих людей в последний раз. — Я ухожу. Вам больше не придется тратить на меня время.

Он улыбнулся своей грустной улыбкой.

— Хотя я, по-моему, ничего не добился, но не считаю, что «тратил время». Мы расстаемся друзьями?

— Я… — Бобби замолчала, чтобы проглотить комок в горле, — я надеюсь, это не повредит вашей карьере.

— Вот уж что меня не тревожит, — сказал Мартенс ей в спину. Бобби уже шла к дверям и не обернулась.

В коридоре она достала свой терминал и набрала оставленный Авасаралой номер. Ее сразу переключили на голосовую почту.

— Хорошо, — сказала Бобби, — я согласна работать.

В первом дне на новом месте обычно присутствуют и чувство свободы, и страх. Бобби при любом новом назначении неизменно боялась, что не справится с порученным делом, что не так оделась или не то сказала, что все ее ненавидят. Но эти опасения, как правило, заглушала уверенность, что новое место позволяет заново создать себя, выбрать образ по собственному вкусу и что все пути перед ней открыты — хотя бы ненадолго.

Даже то обстоятельство, что Авасарала все не хотела ее замечать, не заглушало этого чувства.

Попав в кабинет к новой начальнице, Бобби уверилась, что выделенные марсианам помещения были показухой. У замминистра хватило влияния, чтобы одним телефонным звонком вывести ее из-под командования Торссона и обеспечить мелкую должность в ООН. Однако в ее кабинете лежал дешевый ковер и стоял неприятный запах застарелого табачного дыма. И стол был старый, потертый. И никакого вишневого дерева. Выделялись здесь только любовно расставленные свежие цветы и статуэтка Будды.

Авасарала излучала усталость. Под глазами лежали темные круги — их не было на совещании, а в полутемном баре Бобби могла их не заметить. Женщина в голубом сари казалась маленькой за огромным столом, словно девочка, разыгрывающая взрослую. Только седые волосы и морщины у глаз выдавали возраст. Бобби она вдруг представилась в облике старой куклы, истерзанной детьми, которые заставляют ее двигать ручками-ножками и усаживают за чаепитие с плюшевыми зверушками. Улыбку удалось сдержать с таким трудом, что от напряжения заныли щеки.

Авасарала постучала по настольному терминалу и недовольно хмыкнула. «Не дадут тебе больше чаю, кукла-бабушка, хватит с тебя», — подумала Бобби и подавила смешок.

— Сорен, вы опять переложили чертовы файлы, я ни хрена не могу найти.

Подтянутый молодой человек, который ввел Бобби в кабинет, а потом словно растаял в воздухе, теперь откашлялся. Бобби подскочила от неожиданности — не думала, что он так близко.

— Мэм, вы просили переместить несколько…

— Да-да, — перебила Авасарала, все сильнее стуча по экрану, словно надеялась вбить свое требование в электронные мозги. Бобби припомнила, как некоторые повышают голос, когда втолковывают что-то иностранцам. — А, вот они, — раздраженно буркнула Авасарала. — Зачем вы их сюда?..

Еще несколько движений пальца — и терминал Бобби звякнул.

— Вот, — сказала новая начальница, — доклад о положении на Ганимеде со всеми моими замечаниями. Прочтите сегодня же. Может быть, позже я пришлю вам последние новости — надо кое-кого вежливенько расспросить.

Бобби вытащила терминал и наскоро пролистала присланные файлы. Сотни страниц. Первой ее мыслью было: «Она и вправду ждет, что я за день все прочитаю?» За ней последовала другая: «Она и вправду отдала мне все, что знает?» Поведение властей Марса рядом с этим выглядело совсем нехорошо.

— Много времени это не займет, — продолжала новая начальница, — там почти ничего нет. Наши слишком высоко оплачиваемые консультанты надеются скрыть тот факт, что ничего не знают, растягивая доклады вдвое против необходимого.

Бобби кивала, но ощущение «не справлюсь» начинало вытеснять радость новизны.

— Мэм, разве сержант Драпер допущена?.. — вмешался Сорен.

— Да, я ее допускаю. Бобби, вы допущены, — заглушила его протест Авасарала. — Не тяните кота за яйца, Сорен. У меня чай кончился.

Бобби сознательным усилием подавила желание обернуться к Сорену. Положение и без того было достаточно неловким, не стоило напоминать, что его унизили на глазах иностранки, которая провела на службе без году семнадцать минут.

— Да, мэм, — отозвался Сорен, — но я хотел узнать, не забыли ли вы уведомить о своем решении службу безопасности. Они предпочитают быть в курсе таких решений.

— Мяу-мяу-ми-ми-ми, — передразнила Авасарала, — только это я от вас и слышу.

Бобби все-таки обернулась. Сорена обрезали при новом члене команды, принадлежавшем, строго говоря, к стану противника. Молодой человек и глазом не моргнул — так держатся, ублажая впавшую в маразм бабушку. Авасарала нетерпеливо цыкнула зубом.

— Что-то неясно? Я разучилась говорить?

— Нет, мэм, — сказал Сорен.

— Бобби, вы меня понимаете?

— Д-да, мэм.

— Отлично. Тогда кыш из моего кабинета, идите работать. Бобби — читать, Сорен — за чаем.

Развернувшись к двери, Бобби наткнулась на непроницаемый взгляд Сорена. Такая невозмутимость обескураживала больше, чем вполне оправдываемая злость.

— Сорен, — задержала помощника Авасарала, — подождите. Отнесите это Фостеру в службу информации. — Она вручила ему что-то похожее на карту памяти. — Обязательно отдайте до того, как он уйдет с работы.

Сорен кивнул и с улыбкой принял черный квадратик.

— Конечно.

Когда они вышли из кабинета и Сорен закрыл дверь, Бобби протяжно, с присвистом выдохнула и улыбнулась ему.

— Ну и ну! Извините… — начала она, но Сорен остановил ее беззаботным взмахом руки.

— Это еще ничего, — объяснил он, — сегодня у нее не такой плохой день.

Оставив Бобби с разинутым ртом пялиться на него, молодой человек отвернулся и бросил карту на рабочий стол — она угодила под вскрытый пакет с печеньем. Усевшись на место, Сорен надел наушники и принялся прокручивать список номеров на терминале. Кажется, он больше не замечал присутствия Бобби.

— Знаете, — наконец заговорила та, — мне пока только читать поручено, так что, если вы сейчас заняты, я могу отнести эту штуку в отдел информации.

Сорен вопросительно взглянул на нее.

— Зачем?

— Ну… — Бобби взглянула на часы в своем терминале, — по местному скоро восемнадцать ноль-ноль, и я не знаю, когда у вас закрывают лавочку, но подумала…

— А вы не беспокойтесь. Штука в том, что моя работа — ее ублаготворять и успокаивать. У нее все «срочно» и «немедленно». На самом деле все можно отложить, понимаете? Я сделаю это сам, когда будет надо, а до тех пор пусть сука потявкает, если ей от этого станет легче.

Бобби похолодела.

— Вы назвали ее сукой?

— А вы бы как назвали? — с обезоруживающей улыбкой ответил Сорен. Он что, смеется? Может, для него все это шутки: и Авасарала, и Бобби, и тот монстр с Ганимеда? Бобби живо представилось, как она хватает этого выскочку за грудки и вытряхивает из него душу. Руки непроизвольно сжались в кулаки, но Бобби сдержалась и только заметила:

— Мадам секретарь, кажется, считала это важным.

Сорен снова обернулся к ней.

— Да не волнуйтесь вы, Бобби. Серьезно, я со своей работой справлюсь.

После долгой паузы Бобби процедила:

— Принято и сохранено на жестком диске.

Мертвецкий сон Бобби прервал оглушительный музыкальный аккорд. Она подскочила на незнакомой кровати в непроглядной темноте. Единственный луч света исходил от пульсирующего огонька ее ручного терминала на дальнем конце комнаты. Аккорд перешел в какофонию песенной мелодии, которую она сама же перед сном установила в качестве сигнала на входящие звонки. Кто-то ее хотел. Выругавшись на трех языках, Бобби переползла по постели в надежде дотянуться до терминала.

Кровать неожиданно кончилась, и она сунулась лицом в пол — полусонное тело не справилось с земным тяготением. От шишки на лбу Бобби спаслась ценой пары вывихнутых пальцев — успела подставить руку.

Выбранившись еще громче, Бобби поползла по полу на свет терминала. Добравшись до цели, она открыла канал связи и проговорила:

— Если никого не убивают, я могу помочь.

— Бобби, — произнес голос абонента. Спросонья Бобби узнала его не сразу. Сорен. Взглянув на метку времени, она увидела 04:11. И приготовилась к пьяному флирту или извинениям. За последние сутки она почти разучилась удивляться.

Сообразив, что Сорен продолжает говорить, она снова приложила динамик к уху и услышала:

— … вас немедленно, так что спускайтесь.

— Вы не могли бы повторить?

Он повторил медленно, словно обращаясь к тупому ребенку.

— Босс ждет вас в кабинете, понимаете?

Бобби снова покосилась на часы.

— Прямо сейчас?

— Нет, — съязвил Сорен, — завтра, в обычное время. Она просто попросила меня позвонить вам в четыре ночи, чтобы напомнить.

От злости Бобби сразу проснулась и расцепила стиснутые зубы, чтобы процедить:

— Передайте, что я сейчас буду.

Она нащупала стену и на ней — сенсорную панель, включавшую свет. Авасарала устроила новую сотрудницу в маленьком меблированном номере неподалеку от места работы. Квартирка была немногим просторнее дешевых съемных нор на Церере. Одна большая комната, разделенная на гостиную и спальню, вторая, поменьше, с душем и туалетом, и совсем крошечный закуток притворялся кухней.

Неразобранный рюкзак валялся в углу, Бобби вытащила из него всего несколько вещичек. Просидев за чтением до часа ночи, она только и сумела, что почистить зубы и свалиться на спускаемую с потолка кровать.

На замершую посреди комнаты Бобби вдруг снизошла кристальная ясность мысли — словно с глаз упали ставшие привычными темные очки. Итак, она, проспав три часа, выбирается из постели, чтобы встретиться с одной из самых могущественных в Солнечной системе женщин, и при этом ее только и волнует, что небольшой беспорядок в квартире да желание исколошматить одного из сотрудников его собственным медным пресс-папье. Да, и еще: она — опытная десантница — подписалась на работу у злейших на данный момент врагов только потому, что с ней дурно обошелся какой-то тип из флотской разведки. И, не в последнюю очередь, она собирается попасть на Ганимед и убить там кого-то, о ком имеет самое смутное представление.

Резкая и отчетливая картина положения простояла перед глазами несколько секунд и снова скрылась за сонным туманом, оставив лишь беспокойное чувство, будто она забыла о чем-то важном.

Бобби надела мундир, ополоснула рот и вышла.

Скромный кабинет Авасаралы был полон народа. Бобби узнала трех штатских, знакомых по первой встрече с землянами. Про луноликого мужчину она с тех пор успела разведать, что его зовут Садавир Эрринрайт, он босс Авасаралы и, возможно, второй по влиятельности человек на Земле. Авасарала не заметила вошедшую Бобби, потому что увлеклась беседой с ним.

Бобби высмотрела несколько военных мундиров и невольно потянулась к ним, но быстро заметила, что все это адмиралы да генералы, и сменила курс. Ее вынесло к Сорену — он один, кроме нее, держался особняком. Сорен даже не взглянул на нее, но от парня просто било мощным обаянием — неотразимым и неискренним. Бобби решила, что после хорошей выпивки она могла бы лечь с ним в постель, а вот прикрывать спину в бою ни за что бы не доверила.

— Драпер, — громко позвала наконец заметившая ее Авасарала.

— Да, мэм? — Бобби выступила вперед, и все в комнате замолкли, уставившись на нее.

— Вы — моя помощница, — сказала Авасарала. Мешки у нее под глазами говорили, пожалуй, уже не об усталости, а о серьезной болезни. — Так помогайте, черт вас побери! Свяжитесь со своими.

— Что случилось?

— Поток говна на Ганимеде перешел в потоп, — последовал ответ. — Мы имеем на руках открытую войну.

Глава 21 Пракс

Пракс стоял на коленях со скрученными за спиной руками. Плечи ныли. Больно было держать голову прямо и наклонять — тоже больно. Амос лежал на полу лицом вниз. Пракс подумал — убит, но потом увидел так же связанные за спиной руки. Травматические пули, которыми стреляли похитители, оставили на голове у механика иссиня-черную шишку. Большинство захваченных — Холден, люди из «Пинквотера», Наоми — находились в таком же положении, как Пракс, — но не все.

Четыре года назад ботаники столкнулись с нашествием бабочек. Не удался эксперимент по борьбе с вредителями, и дюймовые серо-коричневые мотыльки опустошили посадки в агрокуполе. Ученые тогда устроили тепловую ловушку: несколько капель искусственных феромонов наносили на теплостойкую ткань под длинноволновой нагревательной установкой полного спектра. Мотыльки подлетали слишком близко и погибали от перегрева. Много дней в воздухе стоял запах горелых трупиков — точь-в-точь такой, как от электрокоагулятора,^[65] которым похитители обрабатывали раненого. Над пластиковым столом, где тот лежал, поднимался белый дымок.

— Я только… — бормотал лежащий сквозь наркозную дымку. — Вы, давайте-ка, кончайте с этим без меня. А я…

— И здесь кровотечение, — сказал человек с коагулятором, прижав металлический кончик к открытой ране на животе. Резкий щелчок электрического разряда — и еще одна струйка белого дымка всплыла над раной.

Амос вдруг перекатился, показав залитое кровью из носа лицо.

— Божет, я де пдав, кэп, — промычал он сквозь кровавые пузыри, — до эти дебята де тядут да бестдых безопасдиков.

Помещение, которое увидел Пракс, когда с его головы сдернули мешок, вовсе не походило на центр охраны порядка. Скорее на старую контору из тех, где, пока не пошел каскад, мог бы расположиться инспектор жизнеобеспечения или клерк компании перевозчиков. Длинный стол со встроенными в столешницу терминалами, несколько экономичных лампочек на потолке, засохшее растение Sansevieria trifasciata — его длинные темные листья расползались слизью. Люди в серой броне — охранники или солдаты — действовали умело и методично. Пленных расположили вдоль одной стены, связав им запястья и лодыжки. Отобранные ручные терминалы, оружие и личные вещи сложили у стены напротив, приставив к ним двух охранников, которые следили исключительно за тем, чтобы к вещам никто не прикасался. Скафандры, содранные с Холдена и Амоса, грудами лежали рядом с оружием. Команда, которую Пракс про себя назвал врачебной, первым делом принялась за самого тяжелого раненого. До остальных пока не добрались.

— Кто знает, с кем мы имеем дело? — еле слышно выдохнул Венделл.

— Не с АВП, — ответил Холден.

— Минус один подозреваемый — вариантов еще полно, — сказал пинквотерец. — Просто чтобы мне знать — ты ни с кем не ссорился?

В глазах у Холдена мелькнула боль, и он неловко дернул плечом, признавшись:

— Много с кем.

— Еще один сосуд кровоточит, — произнес женский голос от стола.

— Сейчас, — отозвался тот, что с электрокоагулятором.

Щелчок, дымок и запах горелой плоти.

— Не хочу обидеть, капитан Холден, — прошептал Венделл, — но я начинаю жалеть, что не пристрелил тебя, когда был случай.

— Я не обиделся, — кивнул в ответ Холден.

В комнату вернулись четверо солдат. Все малорослые и приземистые — земляне. Один мужчина темнокожий, с венчиком седых волос — выглядел командиром. Он что-то беззвучно, но яростно бормотал. Его взгляд скользнул по пленникам, не замечая их. Как по коробкам. Взглянув на Пракса, мужчина кивнул — но не ему.

— Состояние стабильное? — обратился он к медикам.

— Будь у меня выбор, — ответила женщина, — я бы его не трогала.

— А если выбора нет?

— Возможно, он выдержит перевозку, но сведите перегрузки до минимума, пока я не доставлю его в настоящий медотсек.

— Прошу прощения, — подал голос Холден, — но не скажет ли кто-нибудь, что это за чертовщина?

С тем же успехом он мог бы обратиться к стенам.

— У нас десять минут, — сказал темнокожий.

— Транспортный корабль?

— Пока нет. Охранный модуль.

— Роскошно! — горько отозвалась женщина.

— Если вы меня спросите, — продолжал Холден, — первым делом надо убраться вон с Ганимеда. Если вы хотите, чтобы ваши люди остались людьми. В той лаборатории, откуда мы вышли, была протомолекула.

— Переводить по двое, — распорядился темнокожий.

— Да, сэр, — отозвалась женщина.

— Вы меня слышите? — взорвался Холден. — В той лаборатории вырвалась на волю протомолекула!

— Не слушают они нас, Джим, — сказала Наоми.

— Фергюсон, Мотт, — сказал темнокожий, — докладывайте.

Пока он выслушивал доклад по рации, в комнате было тихо.

— У меня дочь пропала, — сказал Пракс. — Тот корабль увез мою дочку.

Его тоже проигнорировали, но Пракс другого и не ждал. Никто его не слушал, кроме Холдена и его команды. Темнокожий подался вперед, сосредоточенно насупившись. Пракс почувствовал, как шевелятся волоски на загривке. Предчувствие.

— Повторите, — сказал темнокожий и, чуть погодя, спросил: — Мы открыли огонь? Кто это — «мы»?

По рации ответили. Медики и часовые тоже уставились на начальника.

— Понял. Команде «Альфа» новый приказ. Выйти в порт и охранять транспорт. Разрешаю применять силу. Повторяю: разрешаю применять силу. Сержант Чернев, освободите пленным ноги.

Один из часовых выступил вперед и с сомнением взглянул на начальника.

— Всем, сэр?

— Всем. А для этого джентльмена понадобятся носилки.

— Сэр, что случилось? — со страхом и недоумением спросил сержант.

— То случилось, что я отдал вам приказ, — огрызнулся темнокожий, направляясь к двери. — Выполняйте.

Движение ножа Пракс ощутил только по дрожи в колене. Он не сознавал, как затекли у него ноги, пока от тысячи иголок, вонзившихся в мышцы, на глазах не выступили слезы. Стоять было больно. В отдалении что-то грохнуло, словно рухнул с большой высоты пустой грузовой контейнер. Сержант перерезал ленту на ногах Амоса и перешел к Наоми. Второй часовой оставался у груды вещей. Медики заливали рану на животе у своего подопечного сладко пахнущим гелем. Сержант наклонился…

Пракс заметил, как Холден переглянулся с Амосом, но не понял предупреждения. Холден непринужденно, словно направлялся в туалет, шагнул к выходу.

— Эй, — окликнул его часовой, поднимая винтовку.

Холден ответил невинным взглядом. Все уставились на него, и в этот момент Амос вскинул колено, ударив сержанта в голову. Пракс вскрикнул от удивления, и ствол винтовки повернулся к нему. Ботаник хотел поднять руки, но кисти остались связанными за спиной. Венделл шагнул вперед и толчком подошвы в бедро выбил женщину-медика с линии огня.

Наоми коленями прижимала шею побагровевшего сержанта. Холден ударил медика с прижигателем под колено. Одновременно Амос дал подножку часовому с винтовкой. Нож сержанта оказался в руках у Паулы, которая, бросившись к своему товарищу, перерезала ленту у него на запястьях. Стрелок двинул локтем вбок, и Амос громко охнул. Холден переключился на мужскую половину врачебной команды и двумя коленями прижал к полу локти упавшего медика. Амос проделал что-то неуловимое для Пракса — и стрелок застонал и скрючился вдвое.

Пока Паула резала прочную ленту, женщина-медик подняла винтовку. Освободившись, пинквотерец выхватил из кобуры сержанта пистолет и дотянулся стволом до виска женщины, на долю секунды опоздавшей вскинуть винтовку.

Все замерло. Женщина-врач улыбнулась.

— Шах и мат, — сказала она и опустила винтовку стволом в пол.

Все это заняло не больше десяти секунд.

Наоми с ножом быстро и методично освобождала всем связанные руки, а Холден шел следом за ней, отключая радио в скафандрах серых и связывая каждому руки и ноги. Зеркальное отражение предшествующей ситуации. Праксу, растиравшему онемевшие пальцы, представилась нелепая картина: темнокожий возвращается и принимается командовать теперь уже ими. Раздался новый удар: падение еще одного пустого, гулкого, как барабан, контейнера.

— Хочу поблагодарить вас за заботу о моем человеке, — обратился Венделл к врачебной команде.

Женщина ответила грубым ругательством, однако сопроводила его улыбкой.

— Венделл, — позвал Холден, бросая командиру пинквотерских найденную в груде вещей ключ-карту, — «Лунатик» по-прежнему ваш, но теперь до него еще надо дойти, а для этого — выбраться отсюда.

— Проповедь перед обращенными, — усмехнулся Венделл. — Нужны носилки. Мы его не оставим, а выбираться надо прежде, чем прибудет подкрепление.

— Слушаюсь, — откликнулась Паула.

— Любопытно было познакомиться, капитан. Постараемся не продолжать знакомства.

Холден кивнул, но руку на прощание не протянул: был занят, залезал в свой скафандр. Амос последовал его примеру, затем раздал конфискованное оружие и вещи владельцам. Холден проверил обойму и вышел через ту же дверь, что прежде — темнокожий. Амос с Наоми последовали за ним, Праксу пришлось пуститься рысцой, чтобы не отстать. Прогремел еще один взрыв, уже ближе. Казалось, лед под ногами у Пракса дрогнул — а может быть, у него разыгралось воображение.

— Что… что там происходит?

— Протомолекула рвется на волю, — ответил Холден, перебрасывая Наоми терминал. — Зараза берет свое.

— Де дубаю, кэп, — пробубнил Амос и, поморщившись, схватил себя правой рукой за нос, дернул хорошенько. Когда он отнял руку, нос оказался почти в порядке. Высморкнув из каждой ноздри по кровавому сгустку, Амос глубоко вздохнул. — Так-то лучше.

— Алекс, — говорила в свой терминал Наоми, — Алекс, этот канал еще действует? Скажи что-нибудь, Алекс.

Голос у нее дрожал.

Раздался новый грохот, какого Пракс не слышал за всю жизнь. На сей раз дрожь под ногами ему не почудилась — толчок швырнул ботаника на пол. Донесся странный запах, похожий на исходящий от раскаленного железа. Лампы на потолке мигнули и погасли, зато загорелись голубоватые аварийные светодиодки. Вой сирены предупреждал об утечке атмосферы — ее подводный гул был рассчитан на слышимость в разреженном воздухе. А между тем Холден задумчиво протянул:

— Или же кто-то начал бомбардировку станции.

Станция Ганимед была одной из первых ступеней на пути человека к внешним планетам. Ее создавали не просто надолго: строители держали в уме, что предстоит великая экспансия к пределам Солнечной системы. Вероятность катастрофы изначально вшили в ДНК станции — во всей системе Юпитера не было более надежного места. При одном названии станции каждому вспоминались новорожденные младенцы и купола с посевами. Но месяцы, прошедшие с падения зеркала, подорвали ее здоровье.

Когда отказала местная гидравлика, герметичные переборки, отрезающие отсеки с утечкой воздуха, заклинило в положении «открыто». Аварийные запасы растратили и не восстановили. Все, что можно было съесть или обменять на еду на черном рынке, оказалось съедено и распродано. Социум Ганимеда медленно сползал к неотвратимой катастрофе. Такого не предусматривали самые детальные планы.

Пракс стоял под куполом общественной площади, где они с Николой когда-то назначили первое свидание. Тогда они закусывали в маленькой дольчерии, пили кофе и флиртовали. Пракс как сейчас помнил ее лицо и трепет в сердце, когда она взяла его за руку. Сейчас на месте дольчерии был хаос битого льда. На площадь выходила дюжина коридоров, и по каждому тек поток людей, стремившихся в порт, или в глубину спутника, под защиту толстого слоя ледяной коры, или куда угодно, лишь бы место казалось безопасным.

Пракс не знал другого дома, а этот рушился на его глазах. В ближайшие несколько часов тысячи людей ждала смерть. Сознавая это, он ужасался какой-то частью рассудка — но Мэй была на том корабле, так что он не собирался умирать вместе с ними. Мэй еще предстояло спасти — однако теперь уже не отсюда. От этого терпеть становилось легче.

— Алекс говорит: снаружи жарко, — начала Наоми, когда вся четверка пробегала через руины. — Всерьез жарко. Он не сможет пробиться в порт.

— Есть другая посадочная площадка, — напомнил Пракс. — Вернемся туда?

— Это идея, — признал Холден. — Дай Алексу координаты научной базы.

— Есть, сэр, — ответила Наоми, но в тот же миг Амос, как в классе подняв руку, спросил:

— На ту, где протомолекула?

— Другой тайной площадки у меня нет, — сказал Холден.

— Да, это верно.

Холден повернул серое от страха и напряжения лицо к Праксу.

— Ну, Пракс, ты местный. У нас скафандры вакуумные, но для вас с Наоми понадобятся хотя бы изолирующие. Предстоит пройти сквозь ад, и не везде в нем будет воздух. На поиски нужного коридора и вторую попытку времени не остается. Ты ведешь. Справишься?

— Да, — сказал Пракс.

Изолирующие скафандры нашлись без труда. Их накопилось столько, что перепродавать не имело смысла, поэтому гермокостюмы сваливали в ярко окрашенных аварийных пунктах. Из основных коридоров все запасы уже разобрали, но Пракс нырнул в низкий боковой тоннель, куда раньше водил Мэй кататься на роликах. Костюмы были окрашены в яркие, оранжевый и зеленый, цвета, чтобы привлекать внимание спасателей. Сейчас им больше подошел бы камуфляж. Маски пахли пластмассой, сочленениями служили просто вшитые в ткань кольца, давно не чиненная система обогрева грозила самовозгоранием через час-другой использования.

Прогремел взрыв, за ним еще два — с каждым разом все ближе.

— Ядерные, — заметила Наоми.

— Может, гауссовы снаряды, — возразил Холден. Таким тоном обычно обсуждают погоду.

Пракс пожал плечами.

— В любом случае попадание в коридор даст раскаленный газ, — сказал он, запечатав последний шов на боку и удостоверившись, что зеленая светодиодка сигнализирует о поступлении кислорода. — Вы с Амосом, если у вас скафандры в порядке, может, и выдержите. У нас с Наоми, по-моему, шансов нет.

— Замечательно, — сказал Холден.

— «Роси» пропал, — сообщила Наоми. — Нет вообще никакого контакта. Я держала связь через «Лунатика». Должно быть, они взлетели.

Или их разбили. Такая мысль мелькнула в глазах у каждого, но никто не произнес этого вслух.

— Нам туда, — сказал Пракс. — Сервисный тоннель, мы им ходили, когда я учился в колледже. Обойдем комплекс Мраморной Арки, а оттуда наверх.

— Как скажешь, дружище, — кивнул Амос. У него опять пошла носом кровь. В голубом сиянии под шлемом она казалась черной.

Последняя прогулка. Как бы ни повернулась жизнь, сюда Пракс больше не вернется, потому что никакого «здесь» не будет. Нырнув в служебный коридор, он перенесся во времена, когда Джайми Лумис и Таната Ибтрамин-Сук водили его на сабантуйчик. С тех пор Пракс здесь не бывал. Просторный низкий амфитеатр под старым центром водоснабжения — там он проходил первую интернатуру — треснул и протекал. Сразу коридоры не зальет, но через пару дней вода поднимется до потолка. Впрочем, через пару дней будет уже все равно.

Все кругом либо мерцало в свете аварийных светодиодок, либо скрывалось в тени. На полу стояли лужи: отопительная система попыталась бороться с безумием — и проиграла. Дважды они натыкались на перекрытый проход: первый раз преградой стала до сих пор действующая переборка, второй — обвал льда. Встречных почти не попадалось. Все бросились в порт, а Пракс вел их в другую сторону. Еще один длинный изогнутый зал, эстакада, почти пустой тоннель и…

Голубоватая стальная дверь была заблокирована: не заперта, а встала на аварийную блокировку. Индикатор показывал, что за ней вакуум. Один из титанических кулаков, избивавших Ганимед, проломил там кору. Пракс остановился, прогоняя в мозгу трехмерный план родной станции. Если секретная база там, а они здесь, то…

— Нам туда не попасть, — сказал он.

Минуту все молчали.

— Ответ негодный, — сказал Холден. — Ищи другой.

Пракс протяжно вздохнул. Если вернуться обратно, можно спуститься уровнем ниже, свернуть на запад и выйти в нужный коридор снизу, хотя взрыв, пробивший кору, конечно, повредил и следующий уровень. Если двигаться вперед до старой станции «трубы», можно отыскать служебный коридор — он не помнил таких, но, наверное, найдет, — который с шансами выведет их в нужное место. Еще три взрыва сотрясли лед. Стена рядом с ним треснула — звук был такой, словно бейсбольный мяч ударил в базу.

— Пракс, дружище, — взмолился Амос, — ты бы поскорее, а?

На них были изолирующие скафандры, значит, вакуум на той стороне их не убьет. Но там наверняка завалы. К тому же удар такой силы, что пробил потолки…

Пробил…

— Нам туда не попасть — по тоннелям, — заговорил Пракс. — Но можно выбраться на поверхность и зайти оттуда.

— И каким же образом? — спросил Холден.

Поиски открытого выхода наверх заняли двадцать минут, но все же Пракс его нашел. Коридор, где только-только могли разойтись трое пешеходов, обслуживал структуры наружного купола. Сам купол давно разграбили, но что с того, если шлюз пока работал — на аккумуляторах. Наоми с Прайсом закачали в него инструкцию, закрыли внешнюю переборку и запустили цикл шлюзования. Воздух вылетел наружу порывом ветра, а за ним и Пракс вышел на поверхность Ганимеда.

Ему приходилось видеть картины земного северного сияния, но он никогда не надеялся узреть подобное в родном черном небе. И вот — не только над головой, а по всему небосклону, от края до края горизонта — протянулись зеленые, голубые, золотые полосы — выбросы, обломки, сияние остывающей плазмы. Дюзовые выхлопы расцветали горящими факелами. В нескольких километрах от них ударил в поверхность луны гауссов снаряд, и сейсмическая волна сбила их с ног.

Пракс полежал немного, глядя на бьющий в небо водяной гейзер, — обратно взлетевшие брызги возвращались снегопадом. Это было красиво. Рациональная часть сознания ученого взялась подсчитывать, какой импульс передал луне разогнанный рельсовой пушкой вольфрамовый снаряд. По силе — вроде маленького ядерного взрыва, только без радиоактивного загрязнения. Пракс задумался, остановит ли снаряд железоникелевое ядро Ганимеда.

— Ладно, — прозвучал в дешевом радио его шлема голос Холдена. Низкие тона срывались, и звук был, словно это говорил мультяшный персонаж, — теперь куда?

— Не знаю, — признался, поднимаясь на колени, Пракс. И ткнул рукой вперед. — Куда-то туда.

— Мне этого мало, — сказал Холден.

— Я впервые выхожу на поверхность, — ответил Пракс. — В куполе, конечно, бывал, но не совсем снаружи… То есть я знаю, что это близко, но понятия не имею, как туда попасть.

— Ладно, — повторил Холден. В пустоте над его головой взорвалось что-то огромное, но очень далекое. Так в комиксах рисуют осенившую героя мысль. — Справимся. Найдем решение. Амос, пройди к тому холму, посмотри, что с него видно. Пракс и Наоми, двигайтесь пока вон туда.

— Думаю, это ни к чему, сэр, — сказал Наоми.

— Почему?

Наоми подняла руку, указав за спины Холдену и Праксу.

— Потому что, если я не слишком ошибаюсь, вон там садится «Роси».

Глава 22 Холден

Тайная посадочная площадка укрывалась во впадине маленького кратера. Когда Холден, взобравшись на гребень, увидел под собой «Росинант», внезапное головокружительное чувство свободы подсказало, в каком ужасе он находился все эти часы. «Роси» был домом, и, сколько бы рассудок ни твердил, что угроза никуда не делась, дом означал для него безопасность. Пока он переводил дыхание, кратер осветился. Подняв голову, Холден успел заметить, как меркнет облако светящегося газа на высокой орбите.

Прямо у них над головами в космосе гибли люди.

— Ого, — протянул Пракс, — какой большой!

— Корвет, — не скрывая гордости, ответил ему Амос. — Конвойный корабль класса «фрегат».

— Ничего в этом не понимаю, — вздохнул Пракс. — На вид — как большущий лемех культиватора с пристроенной сзади кофейной чашкой.

— Это двигатель… — начал Амос, но Холден оборвал лекцию:

— Хватит. Давайте к люку.

Амос первым стал спускаться по ледяной стене кратера, притормаживая пятками и балансируя расставленными руками. Пракс двинулся за ним — хотя бы здесь он мог обойтись без помощи. Третья — Наоми, — издавна привыкшая держать равновесие при изменении гравитации, умудрилась и здесь выглядеть изящной.

Холден шел последним. Он заранее настроился поскользнуться и постыдно съехать вниз на заду и приятно удивился, когда этого не случилось.

Пока они пробирались по дну кратера, наружный люк отодвинулся, открыв Алекса в марсианском боевом скафандре со штурмовой винтовкой в руках. Как только расстояние позволило пробиться сквозь гомон в эфире, Холден крикнул:

— Ох, Алекс, как же я рад тебя видеть!

— Хай, кэп, — преувеличенно растянутая речь не скрыла радости в голосе пилота. — Не был уверен, что на этой площадке меня не поджарят. За вами никого?

Амос взбежал по эстакаде и заключил Алекса в медвежьи объятия.

— Ни хрена нет лучше дома! — проворчал он.

Пракс с Наоми поднялись к ним. Проходя, Наоми хлопнула пилота по плечу:

— Молодец, отлично справился.

Холден остановился перед люком и оглянулся напоследок. Небо по-прежнему озарялось сполохами и светящимися полосами. Из подсознания всплыли зарницы беззвучной грозы, виденные в детстве, в Монтане.

Алекс остановился рядом с капитаном и заметил:

— Пробиться было трудновато.

Холден обхватил его за плечи.

— Спасибо, что согласился подвезти.

Когда закончилось шлюзование и команда сняла скафандры, Холден представил:

— Алекс, это Пракс Менг. Пракс, это лучший пилот Солнечной системы Алекс Камал.

Пракс пожал Алексу руку:

— Спасибо, что помогаете найти Мэй.

Пилот вопросительно глянул на Холдена, но тот коротко мотнул головой, советуя не расспрашивать.

— Рад познакомиться, Пракс.

— Алекс, — сказал Холден, — грей машину к взлету, но не снимайся, пока я не сяду в кресло второго пилота.

— Роджер, — подтвердил Алекс и удалился в направлении носа корабля.

— Всё на боку, — удивился Пракс, разглядывая склад, в который они попали из шлюзовой камеры.

— «Роси» редко ложится на брюхо, как сейчас, — объяснила Наоми, взяв ботаника за руку и уводя в сторону трапа, в данный момент тянувшегося над полом. — Мы стоим на переборке, а правая стена на самом деле — палуба.

— Видно, ты вырос на спутниках, а на кораблях не часто бывал, — заметил Амос. — Друг, тебя ждут незабываемые впечатления.

— Наоми, — распорядился Холден, — иди в рубку и пристегнись там. Амос, отведи Пракса на жилую, а потом иди в машинный, подготовь «Роси» к плохой дороге.

Затем он тронул Пракса за плечо.

— Взлет будет быстрым и тряским. Если ты не привык к перегрузкам, тебе придется нелегко.

— Обо мне не беспокойтесь, — отчаянно храбрясь, ответил ботаник.

— Знаю, ты крепкий, иначе бы не пережил последних недель. Но сейчас не надо никому ничего доказывать. Амос отведет тебя на жилую палубу. Выбери дверь без таблички с именем — это будет твоя каюта, — ляг в амортизатор и пристегнись, а потом нажми ярко-зеленую кнопку на панели слева. Койка накачает тебя лекарствами, которые успокоят нервы и спасут от гипертонического криза при высокой тяге.

— Моя каюта? — странным голосом повторил Пракс.

— Одежку и всякие мелочи мы тебе подыщем, когда выберемся из этого дерьма. Сможешь хранить их там.

— Моя каюта, — твердил Пракс.

— Твоя-твоя.

Холден видел, что у ботаника ком встал в горле. Простейшие удобства и надежность много значили для человека, который прошел то, что выпало за последний месяц маленькому ботанику.

На глазах у него были слезы.

— Ну, пойдем тебя устраивать, — сказал Амос, уводя его.

Холден двинулся в другую сторону, мимо рубки, где Наоми уже пристегнулась к креслу перед рабочей панелью, и дальше, в кабину. Забравшись в кресло второго пилота, он тоже пристегнулся и передал по общей связи:

— Пять минут.

— Ну, и?.. — протянул Алекс, одновременно щелкая переключателями, заканчивая предполетную проверку. — Мы ищем какую-то Мэй?

— Дочку Пракса.

— Вот оно как? Задание малость изменилось?

Холден кивнул. Поиски пропавших детей не входили в их обязанности. Это работа для Миллера. А он так и не сумел подобрать внятного объяснения своей внутренней убежденности, что пропавшая малышка — едва ли не причина всех событий, развернувшихся на Ганимеде.

— Подозреваю, что девочка — в центре всего, что случилось здесь, — произнес он, пожимая плечами.

— Ладно, — протянул Алекс, дважды щелкнул какой-то кнопкой инахмурился. — Эй, у нас красный сигнал. Грузовой шлюз негерметичен. Похоже, при посадке кто-то врезал мне в бок. Там жарковато было.

— Ну, чинить уже некогда, — сказал Холден. — Так или иначе, у нас в том отсеке почти всегда вакуум. Если внутренняя переборка герметична, заткни тревогу и поехали.

— Роджер, — буркнул Алекс и нажал нужные кнопки.

— Минутная готовность, — предупредил Холден по общей связи и снова обернулся к пилоту. — Меня разбирает любопытство.

— Насчет чего?

— Как ты умудрился проскочить сквозь этот поганый шторм над головой и как рассчитываешь выбираться обратно?

Алекс хмыкнул:

— Простое дело: главное, чтобы каждый экран отмечал тебя как угрозу второго плана и не выше. Ну и, конечно, удирать раньше, чем до тебя доберутся.

— Выпишу тебе премию, — посулил Холден и начал десятисекундный отсчет. На счет «один» корабль взвился с Ганимеда на четырех колонах раскаленного пара. — Как можно скорее переводи на полную тягу, — проговорил Холден, превозмогая вибрацию корабля.

— Так близко?

— Под нами не осталось ничего ценного, — объяснил Холден, вспоминая остатки черных волокон на секретной базе, — выжигай все.

— О'кей, — откликнулся пилот и, выводя корабль на вертикаль, предупредил: — Сейчас пришпорю.

Даже «сок» в крови не спас Холдена от мгновенной потери сознания. Когда он пришел в себя, «Роси» бешено метался из стороны в сторону. Кубрик заполнили предупредительные гудки.

— Тпру, малютка, — бормотал себе под нос Алекс, — держись, умница моя.

— Наоми, — позвал Холден, обводя потемневшим взглядом россыпь красных огоньков на панели и пытаясь в них разобраться, — кто в нас палит?

— Все, — таким же пьяным голосом ответила Наоми.

— Угу… — Напряжение заставило пилота забыть о тягучем ковбойском говоре. — Она не шутит.

Рой сигналов угрозы на панели понемногу обретал смысл. Холден уже видел: так и есть. Кажется, все корабли флота внутренних планет на их стороне Ганимеда сговорились выпустить по «Росси» не менее одного заряда. Холден ввел командный код, активировав все орудия, и передал управление кормовыми Амосу.

— Амос, прикрой нам зад.

Алекс всеми силами уворачивался от подлетающих снарядов, но игра была безнадежной. Корабль с существами из плоти и крови на борту никогда не обгонит металлическую болванку.

— Куда мы?.. — Холден прервался, чтобы выделить снаряд, появившийся на экране в радиусе поражения. У самонаводящейся ракеты хватило мозгов увернуться, но внезапное изменение курса подарило им несколько лишних секунд.

— Каллисто по нашу сторону Юпитера. — Алекс говорил о следующем от планеты-гиганта крупном спутнике. — Спрячусь в ее тени.

Холден прикинул векторы движения обстреливавших «Роси» кораблей. Если хоть один начнет преследование, уловка Алекса спасет их лишь на несколько минут. Но, похоже, о преследовании никто не думал. Более половины из дюжины кораблей получили умеренные или тяжелые повреждения, а остальные занялись перестрелкой между собой.

— Похоже, на секунду мы стали для всех угрозой номер один, — рассудил Холден, — а теперь о нас забыли.

— Да, кэп. Извини, не понимаю, как это вышло.

— Я тебя и не виню, — успокоил пилота Холден.

«Роси» вздрогнул, и Амос по общей связи взвыл:

— А ну не лапай мою крошку!

Два ближайших снаряда пропали с экрана.

— Отличная работа, Амос, — похвалил Холден, проверив обновленные расчеты пересечения курсов и удостоверившись, что механик выиграл им еще полминуты.

— Да что там я, «Роси» сам все делает, — отозвался Амос, — я его только подбадриваю.

— Сейчас нырну за Каллисто. Не помешал бы отвлекающий маневр, — обратился к Холдену Алекс.

— Понял, — отозвался тот. — Наоми, еще секунд десять, а потом выдай им на полную катушку. Чтобы ослепли хоть на несколько мгновений.

«Росинант» снова дернулся, и Каллисто заполнила собой носовой экран перед Холденом. Алекс на самоубийственной скорости несся к луне, чтобы мгновенным переворотом и торможением забросить корабль на низкую круговую орбиту.

— Три… два… один… есть! — отсчитывал механик, пока «Роси» проскакивал мимо Каллисто так, что Холдену показалось: высунься в люк — и зачерпнешь горсть снега.

Одновременно выброшенные Наоми помехи глушили сенсоры летящих следом ракет на время, которое требовалось их процессорам для отсечения «шума». Пока чужие прицелы вылавливали корабль среди помех, скорость и притяжение уже закрутили «Росинант» вокруг Каллисто. Два снаряда удержались на хвосте и продолжили погоню, но остальные либо рассыпались в беспорядке, либо ушли в спутник. Пока оставшиеся преследователи выходили на курс, получивший изрядную фору «Роси» неторопливо расстрелял их из своих орудий.

— Прорвались, — выдохнул Алекс. Похоже, пилот еще сам себе не верил. Холден чуть не вздрогнул: неужели было так плохо?

— Ни минуты не сомневался, — сказал он вслух. — Веди нас к Тихо. На половинке g. Я буду в каюте.

Когда они закончили, Наоми перевалилась набок, откатившись к краю их общей койки. От пота ее кудри прилипли ко лбу. Она все еще отдувалась. Холден тоже.

— Весьма… живенько получилось, — сказала она.

Холден кивнул. Говорить еще мешала одышка. Когда он спустился по трапу в рубку, Наоми уже выбралась из креплений кресла и ждала его. И тут же бросилась ему на шею, поцеловала так крепко, что разбила губу. Они едва дотерпели до каюты, а что было потом, Холден помнил смутно, только бедра у него ныли и губа болела.

— Пойду пописаю, — сказала Наоми и, завернувшись в халат, направилась к двери. Холден опять кивнул.

Он передвинулся на середину кровати, полежал минуту, разминая руки и ноги. По правде сказать, каюты «Роси» были тесноваты для двоих, а амортизаторы мало походили на двуспальную кровать. Но в последний год они все чаще оставались в каюте Наоми, и понемногу она стала вроде как «их каютой», так что Холден только там и спал. При перегрузках в койке было не уместиться вдвоем, но ведь, когда «Росинант» маневрировал на высокой тяге, обоим все равно спать не приходилось.

Холден успел задремать, когда переборка открылась и вернулась Наоми. Она швырнула ему на живот холодную влажную салфетку для умывания.

Он так и подскочил:

— Ой, вот это побудка!

— Тебе не помешает остыть.

— Это вряд ли, — заявил Холден, умываясь.

Наоми ухмыльнулась и, присев на край койки, ткнула его под ребро.

— Ты еще способен думать о сексе? Я надеялась, с тебя хватит.

— Дыхание смерти творит со мной чудеса.

Наоми, не снимая халата, залезла к нему в койку.

— Знаешь, — призналась она, — я о том же думаю. И всей душой за утверждение жизни через секс.

— На конце фразы мне послышалось какое-то «но». Как это понимать?

— Но…

— Ага, вот оно.

— Нам нужно кое-что обсудить, и сейчас самое время.

Холден перевернулся, чтобы видеть ее глаза, приподнялся на локте. На лицо Наоми свисал тонкий локон — она смахнула его ладонью.

— Что я такого сделал? — спросил Холден.

— Дело не в том, что ты сделал, а в том, что собираешься.

Холден положил ладонь ей на плечо и стал ждать продолжения. Мягкая ткань ее халата липла к мокрой коже.

— Я боюсь, — сказала Наоми, — что ты натворишь дел на Тихо.

— Наоми, тебя там не было, ты не видела…

— Я видела, Джим, — через камеру Амоса. И знаю, что это такое. Понимаю, как оно тебя напугало. Мне самой до чертиков страшно.

— Нет, — возразил Холден и сам удивился, сколько злости прозвучало в его голосе, — тебе не страшно. Тебя не было на Эросе, когда там вырвалась эта дрянь, ты не…

— Эй, я там была. Может, не видела худшего, что досталось вам, — сохраняя спокойствие, продолжала Наоми, — зато я помогала тащить в медотсек то, что осталось от вас с Миллером. И видела, как ты там норовил отдать концы. Нельзя винить Фреда только потому…

— Прямо сейчас — в эту самую минуту Ганимед, может быть, превращается в…

— Нет!

— Да. Это реально. Возможно, мы оставили на смерть пару миллионов ни о чем таком не подозревающих людей. Помнишь Мелиссу и Сантичая? А теперь представь, как их разделывают на куски, чтобы слепить то, что сочтет нужным протомолекула. Мысленно расчлени их на части потому что вирус, если прорвется на Ганимед, именно это и сделает.

— Джим, — теперь в голосе Наоми звучало предостережение, — я как раз об этом и говорю. Какие бы чувства тебя ни обуревали — это не доказательство. Ты готов обвинить человека, которого год считал другом и покровителем, в убийстве населения целой луны. Фред, которого мы знаем, на это не способен. И ты к нему несправедлив.

Холден рывком сел на койке. От обиды за непонимание ему стала неприятна даже ее физическая близость.

— Я отдал Фреду последние образцы. Отдал, и он, глядя мне в глаза, поклялся их не использовать. Но там, внизу, я видел иное. Ты назвала его другом, но Фред всегда преследовал собственные цели. Он и нам помогал ради политического выигрыша.

— Опыты на похищенных детях? — спросила Наоми. — Целая луна — самая важная для внешних планет — под угрозой, если не просто уничтожается? Ты видишь в этом смысл? Похоже ли такое на обычное поведение Фреда Джонсона?

— Для АВП Ганимед еще нужнее, чем для внутренних планет, — сказал Холден, признавая наконец мысль, испугавшую его при первом взгляде на черные волокна. — А внутренние его не отдадут.

— Перестань, — попросила Наоми.

— Может, он надеялся их отогнать или обменять протомолекулу на луну. Это, между прочим, объясняет активное движение кораблей внутренних планет, которое мы видели…

— Нет, хватит, — оборвала Наоми. — Не желаю сидеть и слушать, как ты сам себя уговариваешь.

Холден попытался продолжать, но Наоми тоже села и мягко закрыла ему рот ладонью.

— Мне не нравится этот новый Джим Холден, в которого ты превращаешься. Тот, что без разговоров тянется к оружию. Я понимаю: служба костоломом в АВП — дерьмовая работа и тебе, ради защиты Пояса, пришлось делать гнусные вещи. Но тогда ты оставался собой. Я видела, как ты мечешься внутри, выжидая время, чтобы вернуться.

— Наоми, — сказал он, отводя ее руку.

— А тип, который готов устроить бойню на улицах Тихо, — это вовсе не Джим Холден. Я не знаю этого человека, — сказала она и вдруг нахмурилась. — Нет, я его знаю. Только зовут его — Миллер.

Самым ужасным для Холдена оказалось ее спокойствие. Она не повышала голоса, не выказывала гнева. Бесконечно страшнее была эта смиренная грусть.

— Если ты теперь стал таким, высади меня где-нибудь. Нам больше не по дороге, — сказала она. — Я ухожу.

Глава 23 Авасарала

Авасарала стояла у окна, вглядываясь в утреннюю дымку. Вдали взлетел транспортный корабль. Он завис на выхлопном столбе, как на колонне из белоснежного облака, а потом исчез. У Авасаралы ныли плечи. Она знала, что часть фотонов, влетающих сейчас ей в зрачок, были выброшены взрывом, полыхнувшим несколько минут назад. Станция Ганимед, некогда самое безопасное место вне земной атмосферы, стала полем боя, а теперь — пустыней. Выделить из космических лучей свет ее гибели казалось не легче, чем выхватить из океана молекулу соли, но свет ее гибели был здесь, и от этого под ложечкой словно лежал камень.

— Могу запросить подтверждение, — предложил Сорен. — Нгайен должен подать рапорт командованию в течение восемнадцати часов. Когда мы его получим…

— Мы уже знаем, что там будет написано, — фыркнула Авасарала. — Могу пересказать. «Силы марсиан заняли угрожающие позиции, и мне пришлось реагировать агрессивно». На-на-на три хрена. Где он взял корабли?

— Он адмирал, — сказал Сорен. — Думаю, привел их с собой.

Авасарала обернулась. Парень имел усталый вид. Он бегал с самого рассвета. Как и все они. В его глазах виднелись красные жилки, кожа была бледная и влажная.

— Я сама растрепала его группу сопровождения, — сказала Авасарала. — Я свела ее к кучке корабликов, которую можно утопить в луже. А он объявился с огневой поддержкой, которой хватило на марсианский флот?

— Очевидно, — признал Сорен.

Авасарале хотелось плюнуть под ноги. Рокот двигателя наконец докатился от места взлета транспорта, приглушенный и сглаженный расстоянием. Ее измученный бессонницей мозг усмотрел в этом сходство с политикой в системе Юпитера и в Поясе. Что-то происходит, ты это видишь — но осознаешь только постфактум. Когда уже слишком поздно.

Она допустила ошибку. Нгайен — из ястребов войны. Из тех неповзрослевших подростков, что любую проблему надеются разрешить стрельбой. Во всех его действиях тонкости было — как в свинцовой трубе, врезавшей по колену, — до сих пор. А теперь он сумел тайно от нее восстановить свою группу поддержки. И оттеснил ее от переговоров с марсианами.

А значит, это не его работа. У Нгайена нашелся патрон или даже целая группа заговорщиков. Авасарала не видела в нем серьезного противника, и потому тот, кто играет руками Нгайена, застал ее врасплох. Предстояло вести бой с тенью, а она ненавидела такие игры.

— Нужно больше света, — сказала она.

— Простите?

— Узнайте, где он раздобыл корабли, — объяснила Авасарала. — Пока не узнаете, спать не ложитесь. Мне нужен полный отчет. Откуда, по чьему приказу, под каким предлогом? Всё.

— И еще маленького пони,^[66] мэм?

— Непременно, черт вас побери! — Авасарала чуть расслабилась. — Вы хороший работник. Когда-нибудь получите и настоящую работу.

— Жду с нетерпением, мэм.

— Она еще здесь?

— За своим столом, — кивнул Сорен. — Прислать?

— Обязательно.

Когда Бобби с тонким листком в руке вошла в дверь, Авасарала в который раз заметила, как неуместно она здесь выглядит. Дело было не только в марсианском акценте, не только в телосложении человека, выросшего при малом марсианском тяготении. Среди множества политиков эта женщина выделялась особой телесной крепостью. По ней тоже было видно, что ее подняли среди ночи, но Бобби это только украшало. Пригодится оно или нет, это стоило запомнить.

— Что у вас? — спросила Авасарала.

Десантница нахмурилась одними бровями.

— Я пробилась к паре представителей штаба. Обо мне никто из них понятия не имеет. Я, наверное, дольше втолковывала им, что работаю на вас, чем говорила о Ганимеде.

— Урок на будущее. Марсианские чиновники тупы и корыстны. Что они говорят?

— Долгая история.

— Вкратце.

— Вы в нас стреляли.

Авасарала откинулась в кресле. Болела спина, ныли колени, узел, свитый из печали и гнева, стягивал сердце туже обычного.

— Кто же, как не мы, — сказала она. — Что мирная делегация?

— Уже улетела, — сообщила Бобби. — Завтра выпустят пресс-релиз о том, как Земля обманула доверие. Пока что они ссорятся насчет подбора слов.

— Каких именно слов и какая сторона какие выбирает? — потребовала Авасарала.

— Не знаю. Это важно?

— Конечно важно. Разница между «Переговоры сорваны по вине ООН» и «Переговоры срываются по вине ООН» может обойтись в сотни жизней. В тысячи.

Авасарала постаралась проглотить раздражение. Само собой это не приходит.

— Хорошо, — сказала она. — Постарайтесь раздобыть мне еще что-нибудь.

Бобби протянула бумагу. Авасарала взяла.

— Что за фигня?

— Прошение об отставке, — объяснила Бобби. — Я подумала, что вы захотите оформить все по правилам. Мы теперь воюем, и меня отзывают назад. Получу новое назначение.

— Кто вас отозвал?

— Пока никто, — призналась Бобби, — но…

— Присядьте, будьте добры. Я вам словно со дна колодца ору.

Десантница села. Авасарала набрала в грудь воздуха.

— Вы хотите меня убить? — Бобби моргнула, но Авасарала властно вскинула руку, помешав ей ответить. — Я — одна из самых влиятельных персон в ООН. Мы воюем. Хотите меня убить?

— Я… а как вы думаете?

— Не хотите. Вы хотите узнать, кто убил ваших людей, и хотите, чтобы политики перестали смазывать колесики кровью марсиан. И знаете ли, черт побери, я тоже этого хочу.

— Но я в действительном составе марсианской армии, — сказала Бобби. — Продолжая работать на вас, я совершаю измену. — В ее голосе не было ни упрека, ни обвинения.

— Вас не отзывали, — сказала Авасарала, — и не отзовут. Кодекс дипломатических контактов в военное время у вас и у нас практически одинаков: в нем десять тысяч страниц мелкого шрифта. Если вы прямо сейчас получите приказ, я запрошу столько разъяснений и уточнений, что вы умрете от старости в этом самом кресле. Если бы вы просто хотели убивать ради Марса, лучшей мишени, чем я, вам было бы не найти. А если вы хотите прекратить эту идиотскую войну и разобраться, какой хрен за ней стоит, возвращайтесь за стол и узнайте, кто какие формулировки предлагает.

Бобби долго молчала.

— Для вас это риторический прием, — наконец заговорила она, — но я вижу немало серьезных причин вас убить. И могу это сделать.

Холодок пробежал по спине Авасаралы, но не коснулся ее лица.

— Постараюсь впредь не злоупотреблять этим приемом. А теперь идите работать.

— Да, мэм, — отчеканила Бобби и вышла.

Авасарала выдохнула, раздувая щеки. Уговаривать марсианскую десантницу убить ее в ее собственном кабинете! Ей до хрена необходим сон. По связи пришел внеочередной доклад с меткой «весьма важно»: поверх обычного рисунка дисплея высветился красный флажок. Авасарала щелкнула прием, ожидая очередных дурных вестей с Ганимеда.

Но речь шла о Венере.

Еще несколько часов назад «Арбогаст» был истребителем третьего поколения, построенным на верфях Буша тринадцать лет назад, а позднее переоборудованным под военное судно-лабораторию. Последние восемь месяцев он крутился по орбите вокруг Венеры. Большая часть данных активного сканирования приходила Авасарале с него.

Сейчас она наблюдала событие, пойманное двумя лунными телескопами с широким спектром действия, случайно наведенными под нужным углом. Его же транслировала оптика десятков кораблей. Все данные были идеально согласованны.

— Еще раз, — попросила Авасарала.

Майкл Джон де Утюрбе числился полевым техником во времена их первого знакомства, тридцать лет назад. С тех пор он стал фактическим главой особого научного комитета и женился на соседке Авасаралы по университетскому общежитию. Волосы у него за это время частично выпали, частично поседели, темно-коричневая кожа уже не так туго обтягивала кости, зато марку цветочного одеколона он так и не сменил.

И остался тем же сверхзастенчивым, необщительным человеком. Она знала, что нельзя задавать ему лишних вопросов, иначе спугнешь. Его маленький захламленный офис располагался в четверти мили от ее кабинета, и за последнее десятилетие Авасарала виделась с Майклом Джоном пять раз: когда ей необходимо бывало быстро разобраться в темном и сложном вопросе.

Он дважды стукнул по ручному терминалу, перезагрузив запись. «Арбогаст», еще целый, подробно раскрашенный компьютерной программой, снова поплыл над морем венерианских облаков. Двинулся счетчик времени: секунда за секундой.

— Поясни, — попросила она.

— Ну смотри. Мы начинаем с пика. Такой же всплеск, какой наблюдался, когда на Ганимеде началась вся чертовщина.

— Роскошно. Уже второе наблюдение.

— Этот произошел до боя, — продолжал ученый, — за час или чуть меньше.

Этот всплеск произошел, когда бой вел Холден. Которого она не успела задержать. Но каким образом Венера отзывается на действия Холдена на Ганимеде? Неужели и в той перестрелке участвовал монстр Бобби?

— Потом радиосигнал. Вот… — он остановил запись, — здесь. Мощный взмах луча между третьей и седьмой секундами. Оно искало, но где искать — знало заранее. Думаю, все дело в активном сканировании. Привлек к себе внимание.

— Понятно.

Майкл Джон снова запустил запись. Картинка стала более зернистой. Инженер удовлетворенно хмыкнул.

— Это было интересно, — сообщил он так, словно в остальном ничего особенного не видел. — Какое-то пульсирующее излучение. Нарушило работу всей оптики, кроме лунной установки, строго ограниченной видимым диапазоном. Правда, это длилось всего десятую долю секунды, а дальше пошло нормальное сенсорное сканирование.

У Авасаралы на языке вертелось: «Ты разочарован?» — но жуть предстоящего удержала ее от шутки. «Арбогаст» вместе с 572 живыми душами на борту распадался перед нею, словно облако, от которого ветер отрывает клочья. Пластины корпуса отшелушивались аккуратными ровными рядами. Разваливались опорные конструкции и палубы. Отделился и ушел из поля зрения машинный отсек. У нее на глазах всю команду выбрасывали в вакуум. Они умирали, но пока еще не умерли. То, что запись походила на компьютерную игру-конструктор — там жилые отсеки, тут машинный зал, поверни, как надо, и совмести, — делало ее еще более чудовищной.

— А вот здесь особенно интересно. Майкл Джон опять остановил кадр. — Смотри, я увеличу изображение.

«Не показывай, — чуть не взмолилась Авасарала. Не хочу видеть, как они гибнут».

Однако техник приблизил не участок с людьми, а сложный соединительный узел. Он давал увеличение постепенно, рывок за рывком, пока картинка не затуманилась.

— Абляция?^[67] — спросила она.

— А? Нет-нет, смотри, я еще приближу.

Изображение снова дернулось к ней. Иллюзию дымки создавало множество мелких металлических частиц: болтов, гаек, шайб, клемм. Авасарала прищурилась. Не просто облачко — металлические предметы, как железные опилки в магнитном поле, выстраивались по силовым линиям.

— «Арбогаст», — заговорил Майкл Джон, — был не разрушен, а разобран. Похоже, разборка происходила в пятнадцать приемов, каждая волна снимала один уровень механизмов. Ободрали его до косточек.

Авасарала глубоко вздохнула, потом еще, еще, пока не совладала с рыдающими всхлипами, не загнала благоговейный ужас в глубину сознания.

— Кто это сделал? — наконец спросила она.

Вопрос был риторическим. Конечно, на него нет ответа. Сделать такое не в человеческих силах. Но Майкл Джон понял ее иначе.

— Аспиранты, — легко ответил он. — Мы так сдавали экзамен по промышленному дизайну. Мы получали механизм, и нужно было его разобрать и понять, как он действует. Если ты изобретал непредусмотренное применение, оценка повышалась. — Помолчав немного, он меланхолично добавил: — Нам, конечно, полагалось потом собрать все, как было.

На экране между тем нарушился строгий порядок плавающих в пространстве металлических мелочей: болты и блоки, большие керамические пластины и мелкие клеммы перемешались, утратив связь с направляющей их силой. От начала до конца — семьдесят секунд. Чуть больше минуты. И ни одного ответного выстрела. Да и куда было стрелять?

— Команда?

— С них оно содрало скафандры. Разбирать тела не стало. Может, восприняло их как цельные единицы; или оно уже знает о человеческой анатомии все, что требуется.

— Кто это видел?

Майкл Джон поморгал, пожал плечами и еще поморгал.

— Эту или другие версии? Такая, в высоком разрешении, у нас всего одна, но ведь мы имеем дело с Венерой. Все, кто смотрел, те и видели. Это тебе не закрытая лаборатория.

Авасарала прикрыла глаза, сжала пальцами переносицу, словно страдала от головной боли. Маска. Лучше пусть думают, что ей больно. Пусть думают, что она сердита. Она словно со стороны наблюдала охвативший ее приступ страха. Затрясло. К глазам подступили слезы, но она кусала губу, пока не загнала их обратно. Вызвала на ручном терминале список контактов. С Нгайеном, даже если он в пределах доступа, говорить было не о чем. Нетлфорд с дюжиной кораблей гнал к Церере, да и в нем она не чувствовала уверенности. Соутер.

— Сможешь передать эту версию адмиралу Соутеру?

— О, никак. Запрещена к распространению.

Авасарала пустыми глазами уставилась на него.

— Ты снимаешь запрет?

— Разрешаю передачу адмиралу Соутеру. Пожалуйста, пошли сейчас же.

Майкл Джон покивал и кончиками мизинцев стал печатать. Авасарала со своего терминала послала Соутеру простое сообщение: «Посмотрите и свяжитесь со мной». И встала, ощутив, как ноют ноги.

— Рад был тебя повидать, — не глядя на нее, сказал Майкл Джон. — Надо бы как-нибудь собраться, поужинать вместе.

— Как-нибудь, — ответила она и вышла.

В женском туалете было холодно. Авасарала наклонилась над раковиной, прижав ладони к граниту. Она не привыкла ни бояться, ни благоговеть. Всю жизнь она управляла: уговаривала, запугивала или дразнила, пока жизнь не сворачивала на избранный ею курс. Редкие случаи, когда мир отказывался ей подчиняться, преследовали Авасаралу до сих пор: землетрясение в Бенгале, запомнившееся с детства; шторм в Египте он на четыре дня запер их с Арджуной в номере отеля, а запасы еды иссякали; смерть сына. Каждый раз, когда ее вечные претензии на власть и гордость оборачивались против нее, она потом много недель ночами до боли стискивала кулаки, отгоняя кошмары.

Сейчас было хуже. Прежде ее утешала мысль, что Вселенная действует непреднамеренно. Все те ужасы порождались случайным совпадением бессмысленных сил. С гибелью «Арбогаста» иное. Тут действовала нечеловеческая воля. Это было все равно, что взглянуть в лицо Богу и не увидеть в нем жалости.

Дрожащей рукой она вытащила терминал. Арджуна ответил почти сразу. По сжатым губам и особой мягкости взгляда она поняла, что муж уже видел какую-то версию случившегося. И думал не о судьбах человечества, а о ней. Авасарала попыталась улыбнуться, но это оказалось последней каплей. По щекам покатились слезы. Арджуна тихо вздохнул и опустил взгляд.

— Я тебя очень люблю, — сказала Авасарала. — Зная тебя, я могу вынести невыносимое.

Муж улыбнулся. Морщинки были ему к лицу. С возрастом он стал красивее. Словно круглолицый, до смешного серьезный паренек, пробиравшийся ночью к ее окну, чтобы почитать стихи, только готовился стать таким.

— Я тебя люблю. Я всегда тебя любил и, если у нас будет следующая жизнь, стану любить тебя и тогда.

Авасарала коротко всхлипнула, утерла слезы и кивнула:

— Тогда все хорошо.

— И снова за работу?

— Снова за работу. Вернусь, наверное, поздно.

— Я буду дома. Можешь меня разбудить.

Минуту они помолчали, потом Авасарала прервала связь. Адмирал Соутер молчал. Эрринрайт не вызывал. Мысль металась, как терьер, облаивающий грузовик. Она встала и вынудила себя передвигать ноги. Простое физическое усилие как будто прочистило голову. Маленький электрокар готов был отвезти ее к кабинету, но она пошла пешком и, пока добралась, почти успокоилась.

Бобби, ссутулившись, сидела за столом. Рядом с этой горой женского тела мебель казалась позаимствованной из детсада. Сорен куда-то ушел, и это было хорошо. Военному делу его не обучали.

— Итак, предположим, вы окопались перед лицом серьезной угрозы, — начала Авасарала, присев за стол Сорена. — Скажем, вы на Луне, а некая третья сила швырнула в вас комету. Массивная атака, понимаете?

Бобби взглянула на нее сперва с недоумением, но потом, пожав плечами, поддержала игру:

— Предположим.

— Какая причина заставит вас выбрать именно этот момент, чтобы ввязаться в драку с соседом? Вы потеряли голову от страха? Или подозреваете, что комету швырнул тот мерзавец? Или это просто глупость?

— Речь о Венере и боях в системе Юпитера, — поняла Бобби.

— Метафора охренеть какая прозрачная, — признала Авасарала. — Так в чем причина?

Бобби качнулась на стуле. Пластиковые ножки под ней заскрипели. Десантница сощурила глаза, открыла рот, закрыла, нахмурилась и все-таки заговорила:

— Я собираю силы. Если я истрачу все резервы на отражение кометы, то, как только угроза минует, я проиграла. Сосед застанет меня без штанов. Бах! А если я сперва напинаю ему задницу, то, когда все кончится, победа за мной.

— Но если бы вы объединились…

— Для этого соседу надо доверять, — покачала головой Бобби.

— Вам обоим на головы падает миллион тонн льда. Почему бы не довериться ближнему?

— Зависит от обстоятельств. А если он землянин? — сказала Бобби. — В системе три основные военные силы, плюс сколько-то могут собрать астеры. За трехсторонним противостоянием долгая история. Кто-то хочет иметь на руках все козыри к тому времени, когда наконец случится то, что готовится на Венере.

— И если обе стороны — Земля и Марс — рассуждают так же, мы потратим все силы на подготовку к следующей войне.

— Угу, — согласилась Бобби, — и вместе проиграем эту.

Глава 24 Пракс

Пракс находился в своей каюте. Он знал, что для корабля это большое помещение. Можно даже сказать, просторное. Но все жилье здесь было меньше его спальни на Ганимеде. Он сидел на гелевом матрасе, прижатый к нему гравитацией ускорения, от которой руки и ноги казались слишком тяжелыми, и размышлял, не могла ли внезапная перегрузка — а особенно постоянные перемены силы тяжести, неизбежные в космическом перелете, — запустить некий эволюционный механизм восстановления душевного и физического здоровья. Сила, прижимавшая его к постели или к полу, так напоминала обычную усталость, что легко верилось: стоит хорошенько выспаться — и все пройдет, все наладится.

— Вероятно, твоя дочь погибла, — произнес он вслух и выждал, наблюдая за реакцией тела. — Мэй, вероятно, мертва.

На этот раз он не разрыдался: прогресс.

Ганимед остался в полутора сутках пути, и его уже не было видно невооруженным глазом. Юпитер, отражавший свет Солнца, походившего отсюда на очень яркую звезду, превратился в смутный диск, цветом и формой похожий на розовый ноготок. Рассудком Пракс сознавал, что падает к Солнцу, от системы Юпитера к Поясу. Через неделю светило вырастет вдвое против теперешнего, хотя все равно останется крошечным. Перед огромностью этих расстояний, непостижимых человеческим опытом, все выглядело незначительным. Никуда не денешься: его не было рядом, когда Бог творил горы — на Земле, на Ганимеде и еще дальше и темноте. Пракс сидел в металлокерамической коробочке, которая обменивала материю на энергию, чтобы перебросить полдюжины приматов через вакуум, превосходящий по объему миллионы океанов. В сравнении с этим могло ли что-то быть важным?

— Вероятно, твоя дочь мертва.

На этот раз слова застряли в горле и едва не задушили его.

«Все это, — рассуждал он, — от внезапного ощущения безопасности». На Ганимеде страх заглушал все чувства. Страх перед голодом, и привычная рутина, и постоянная возможность что-то делать, пусть даже без результата. Еще раз проверить списки, отстоять очередь в службу безопасности, пробежаться по коридорам, подсчитывая новые пулевые оспины.

На «Росинанте» ритм жизни поневоле замедлился. Ему пришлось остановиться. Делать было нечего, предстояло переждать долгое падение в сторону Солнца, к станции Тихо. Пракс не мог найти для себя занятия. Раньше была станция — пусть раненая и умирающая, — была погоня. А здесь только отведенная ему каюта, ручной терминал и тренировочный костюм на несколько размеров больше, чем нужно. И маленькая коробочка туалетных принадлежностей. Все, что ему осталось. Но при этом пищи и чистой воды хватало, чтобы мозг снова начал работать.

С каждым часом Пракс как будто все больше просыпался. Он понял, как сильно пострадали его тело и разум, только когда началось улучшение. То и дело он воображал, что уже вернулся к норме, но какое-то время спустя убеждался: нет, может быть и еще лучше.

Так он и изучал сам себя, ощупывая рану посреди своего маленького мира, как исследуют языком дыру на месте зуба.

— Твоя дочь, — проговорил он сквозь слезы, — возможно, мертва. Но если нет, ты должен ее найти.

Так было лучше. Если не лучше, то по крайней мере правильнее. Он наклонился вперед, уперев подбородок в кулаки. Осторожно представил маленькое тело Като на столе. Когда мозг взбунтовался, требуя думать о чем угодно, лишь бы не об этом, Пракс сдвинул картину и представил на месте мальчика Мэй. Тихую, спокойную, мертвую. Горе выплеснулась из пространства над животом, а Пракс наблюдал за ним, словно за чем-то посторонним.

В аспирантуре Пракс участвовал в изучении Pinus contorta. Из всех разновидностей земных хвойных деревьев сосна скрученная оказалась наиболее устойчивой к пониженной гравитации. В обязанности Пракса входило собирать опавшие шишки и выжигать из них семена. В природных условиях сосна скрученная прорастает только после пожара. Смолистые шишки лишь ярче разжигают пламя, даже ценой жизни родительского дерева. Чтобы пробиться к лучшему, семенам надо пройти через худшее. Чтобы выжить, надо пройти через смерть.

Пракс это понимал.

— Мэй умерла, — сказал он. — Ты ее потерял.

Он не ждал, что боль пройдет. Она не пройдет никогда. Но нельзя было позволить ей разрастись настолько, чтобы лишить его сил. Пракс чувствовал, что наносит себе неизлечимую душевную рану, но это входило в его план. И насколько он мог судить, план работал.

Звякнул ручной терминал — два часа истекли. Пракс тыльной стороной ладони вытер слезы, глубоко вдохнул, выдохнул и встал. «Два часа дважды в день, — решил он, — достаточно долгий срок в огне, чтобы закалиться для новой жизни, где меньше свободы и больше калорий. Хватит, чтобы держаться». Умывшись в общем туалете — команда называла его гальюном, — он прошел на камбуз.

Пилот — которого звали Алексом — стоял у кофеварки, беседуя с панелью связи на стене. Кожа у него была темнее, чем у Пракса, в редеющих черных волосах виднелись первые белые нити. И в голосе слышалась странная тягучесть, свойственная некоторым марсианам.

— Дает восемьдесят процентов и срывается.

Микрофон выдал в ответ что-то веселое и непристойное. Амос.

— Говорю тебе, клапан с трещиной, — настаивал Алекс.

— Я два раза проверял, — упорствовал из стены Амос.

Пилот взял кружку с надписью «Тихи» на боку.

— В третий раз не промахнись.

— Черт с тобой, подожди.

Пилот сделал большой глоток, причмокнул губами и, заметив Пракса, кивнул. Пракс неловко улыбнулся.

— Ну как, получше? — спросил Алекс.

— Наверное, да. Не знаю.

Алекс сел за один из столов. Обстановка здесь была военной: всюду сглаженные края и плавные изгибы вместо углов, чтобы меньше травмировать тех, кого застанут на камбузе резкие маневры. На продовольственной кладовой имелся замок с биометрией, но он был отключен. Меры повышенной секретности здесь не приветствовались. На стене буквами шириной в ладонь было выведено: «Росинант», а рядом кто-то карандашом пририсовал пучок желтых нарциссов. Букетик выглядел здесь совершенно неуместным и в то же время очень подходящим. Если подумать, то же можно было сказать почти обо всем на этом корабле. Например, о команде.

— Устроился? Тебе что-нибудь нужно?

— Все хорошо, — кивнул Пракс, — спасибо.

— Нам здорово досталось, пока выбирались. В небесах есть очень мерзкие местечки, но мне-то они все знакомы.

Пракс кивнул и достал из распределителя пищевой тубус: пасту со вкусом ячменя и меда, с неземным ароматом запеченного изюма. Не подумав, ботаник присел, и пилот понял это как приглашение к разговору.

— Ты давно на Ганимеде?

— Почти всю жизнь, — ответил Пракс. — Семья эмигрировала, когда мать была беременна. Они работали на Земле и на Луне, зарабатывали, чтобы перебраться на внешние планеты. Сначала получили контракт на Каллисто, но ненадолго.

— Астеры?

— Не совсем. Им сказали, что выгоднее наняться подальше, за Поясом. Собственно, идея состояла в том, чтобы «создать для семьи лучшее будущее». Об этом мечтал мой отец.

Алекс потягивал свой кофе.

— Праксидик, значит? Тебя назвали по спутнику?^[68]

— Точно, — подтвердил Пракс. — Вышло не совсем удобно, когда выяснилось, что это женское имя, но я не особо переживал на этот счет. А моей жене — бывшей — даже нравилось. Может, она из-за имени и обратила на меня внимание. Человеку не вредно чем-то выделяться, а на Ганимеде, если раскрутишь за хвост дохлую кошку, непременно зацепишь пятерых ботаников с докторской степенью. Ну то есть раньше так было.

Пауза оказалась достаточно долгой, чтобы Пракс почуял, что последует за ней, и успел подготовиться.

— Я слыхал, у тебя дочка пропала, — сказал Алекс. — Очень сожалею.

— Она, возможно, погибла, — повторил заученную фразу Пракс.

— Это как-то связано с той лабораторией, да?

— Вероятно. Должно быть связано. Ее увели как раз перед первым инцидентом. Ее и большую часть ее группы.

— Группы?

— У нее генетическое заболевание. Преждевременное старение иммунитета Майера — Скелтона. Врожденное.

— У меня сестренка родилась с синдромом хрупких костей, — вздохнул Алекс. — Это тяжело. Потому они ее и забрали?

— Думаю, да, — сказал Пракс. — Зачем бы еще похищать такого ребенка?

— В рабство или в бордель, — мягко предположил Алекс, — но тогда не стоило бы выбирать больных детей. Вы правда видели там протомолекулу?

— Очень похоже, — сказал Пракс. Тюбик с едой остывал у него в руках. Он знал, что есть надо больше, — да и хотелось, было вкусно, — но что-то уже вертелось у него в голове. Он обдумывал все это раньше, голодным, в смятении. Но теперь, в этом благоустроенном гробу, несущемся сквозь пустоту, прежние мысли начали складываться по-другому. Эти люди избирательно нацелились на детей из группы Мэй. На детей с иммунодефицитом. И они работали с протомолекулой.

— Капитан побывал на Эросе, — сказал Алекс.

— Случившееся, верно, стало для него тяжелой потерей?

— Нет, он там не жил. Он находился на станции, когда это случилось. Мы все там побывали, но он задержался дольше нас. И видел, как это начиналось. Начальную стадию заражения, вот.

— Правда?

— Он с тех пор переменился. Я с ним летал еще на старом корыте, таскавшем лед от Сатурна к Поясу. Тогда он, по-моему, меня недолюбливал. Теперь мы одна семья. После той проклятой истории.

Пракс приложился к своему пищевому тюбику. В остывшей пасте меньше ощущался вкус ячменя и сильнее меда и изюма. Но Пракс уже не мог смаковать лакомство. Он вспомнил лицо Холдена, когда тот увидел черные волокна, вспомнил с трудом сдерживаемую панику в голосе капитана. Теперь все стало ясно.

Словно откликнувшись на его мысли, в дверях появился Холден с алюминиевой формованной коробкой под мышкой. В ее основание были встроены электромагниты. Личный сундучок, приспособленный для того, чтобы оставаться на месте даже при высоких g. Пракс и прежде видел такие, но своего не имел — до сих пор он жил в постоянном поле тяготения.

— Капитан, — небрежно салютнул Алекс, — все в порядке?

— Просто переношу кое-что на свою койку, — напряженно отозвался Холден.

Пракс резко ощутил, что он здесь чужой, но ни Алекс, ни Холден ничем этого не показали. Холден просто двинулся дальше по проходу. Когда капитан уже не мог их слышать, Алекс вздохнул.

— Что-то случилось? — спросил Пракс.

— Да. Не бери в голову, тебя это не касается. Оно давно назревало.

— Мне жаль, — выдавил Пракс.

— Ничего не поделаешь. Так или иначе, хорошо, что это кончилось, — сказал Алекс, но в его голосе слышалась тоска. Пракс решил, что пилот ему нравится.

Прогудел динамик на стене, и голос Амоса спросил:

— Ну, теперь как?

Алекс подтянул к себе панель, разгибая суставы кронштейна, и застучал пальцами одной руки, не выпуская из другой чашку кофе. Экран моргнул, переключившись на графики и таблицы данных в реальном времени.

— Десять процентов, — прочитал Алекс. — Нет, двенадцать. Заметное улучшение. Что нашел?

— Трещину в клапане, — сказал Амос. — Ну да, ты — хренов умник. Что у нас еще?

Пока Алекс стучал по пластинке терминала, вернулся, уже без сундучка, Холден.

— Причальным сенсорам досталось. Похоже, всадили несколько пуль.

— Ладно, — буркнул Амос, — задам этим шалунам головомойку.

— А может, найдешь другое занятие и не полезешь на корпус при тяге? — предложил Холден.

— Я справлюсь, кэп, — успокоил капитана Амос. Обида в его голосе различалась даже сквозь крошечный настенный динамик.

Холден покачал головой.

— Раз поскользнешься — и выхлоп разложит тебя на атомы. Оставь это техникам с Тихо. Алекс, что там у нас еще?

— Утечка памяти в навигационной системе. Возможно, неправильно срослась перегоревшая цепь, — доложил пилот. — И в грузовом отсеке по-прежнему вакуум. Радиоантенна почему-то сдохла. Ручные терминалы не разговаривают. И один из медицинских «стручков» выбрасывает неверный код, так что лучше не болеть.

Холден добрался до кофеварки и стал выбирать режим, поглядывая через плечо. На его чашке тоже была надпись «Тахи». Пракс только сейчас сообразил, что видит эту надпись повсюду, и удивился: что бы она могла значить?

— Грузовой отсек нуждается в эвакуации содержимого?

— Не знаю, — сказал пилот. — Сейчас гляну.

Холден вынул из кофеварки чашку и легонько погладил крышку машины — словно кота приласкал. Пракс вдруг решился:

— Простите, капитан Холден, — робко начал он, — я подумал: если радио починят или если направленный луч действует, нельзя ли мне поработать на связи?

— Мы вроде как стараемся не шуметь, — напомнил Холден. — Что ты хочешь передать?

— Мне нужно кое-что разузнать, — объяснил Пракс. — Разобраться с записью похищения Мэй. Там есть кадры женщины, участвовавшей в похищении. И если удастся, хорошо было бы узнать, куда подевался доктор Стрикланд… Со дня ее похищения я натыкался на блок системы. Даже если дело просто в том, что служба безопасности закрыла общедоступную базу данных, начинать надо оттуда.

— Какое-никакое занятие, чтобы не киснуть всю дорогу до Тихо, — кивнул Холден. — Хорошо, я скажу, чтобы Наоми сделала тебе допуски к системе связи «Роси». Не знаю, найдется ли что в файлах АВП, но их тоже стоит проверить.

— Да?

— Конечно, — сказал Холден, — у них очень приличные распознающие программы. Они защищены периметром секретности, так что запрос придется сделать кому-то из нас.

— А это ничего? Не хотелось бы вовлекать вас в неприятности с АВП.

Холден ответил доброй, светлой улыбкой.

— Вот уж о чем не беспокойся. Ну, Алекс, что у тебя? — обратился он к пилоту.

— Похоже, входной люк не герметичен… это мы и так знали. Кажется, попадание пробило в нем дыру. Там действует видео… погоди-ка.

Холден встал у Алекса за плечом. Пракс, проглотив еще порцию пасты, тоже поддался любопытству. Картинка занимала угол дисплея не шире ладони. Электромагнитные крепленияудержали большую часть груза на платформе у широкой двери, но некоторые ящики сорвались и разбились, разбросав содержимое по отсеку. Тяга притянула их к полу. От этого комната выглядела неестественно, как на рисунках Эшера. Алекс развернул окно во весь экран, приблизив изображение люка. В одном углу толстая металлическая пластина прогнулась внутрь, в трещинах блестели наружные слои обшивки. В дыру виднелась россыпь звезд.

— Ну, тут хоть все ясно, — заметил Алекс.

— Чем это попало? — спросил Холден.

— Не знаю, кэп, — ответил пилот. — Следа ожога не видно, а гауссов снаряд не прогнул бы металл внутрь, а просто пробил бы дыру. И внутренняя переборка держит воздух, значит, то, что туда влетело, там и осталось.

Алекс еще увеличил изображение, осматривая края раны. Действительно, следов воздействия высокой температуры на них не наблюдалось, но на металле люка и палубы виднелись крошечные черные кляксы. Пракс нахмурился, открыл было рот, но заговорить не решился.

Его мысль высказал Холден:

— Алекс, это отпечатки ладоней?

— Похоже на то кэп, но…

— Веди дальше. Осмотри палубу.

Они были маленькими, неяркими. На мелком изображении легко терялись. Но они были — следы ног, вымазанных в чем-то черном — а некогда, как догадывался Пракс, красным. Отчетливые отпечатки пяти босых пальцев. Длинное размазанное пятно.

Пилот шел по следу.

— Говоришь, в отсеке полный вакуум? — спросил Холден.

— Уже тридцать шесть часов как вакуум, сэр, — подтвердил пилот. Шутки кончились. Все собрались и подтянулись.

— Веди дальше, — приказал Холден.

— Слушаюсь.

— О, стоп. Что это?

Тело свернулось в позу эмбриона, только ладони были уперты в переборку. Лежало совершенно неподвижно, словно прижатое к палубе перегрузкой. Тело было угольно-черным, с красными пятнами крови. Пракс не сумел различить, мужчина это или женщина.

— Алекс, у нас заяц?

— В описи груза он точно не числится, сэр.

— И что, этот парень покорежил мой корабль голыми руками?

— Похоже на то, сэр.

— Амос? Наоми?

— Я тоже вижу, — раздался из динамика голос Наоми.

Одновременно с ней тихо присвистнул Амос. Пракс вспоминал разгромленную лабораторию, останки не успевших вступить в бой охранников, разбитое стекло и черные волокна. Вот он — эксперимент, вышедший из-под контроля в той лаборатории. Он пробежал по холодной мертвой поверхности Ганимеда и дождался попутного корабля. По коже у Пракса ползали мурашки.

— Ну-ну, — протянул Холден. — Но он мертв, верно?

— Не думаю, — сказала Наоми.

Глава 25 Бобби

Ручной терминал заиграл зорю в половину пятого — время, которое они называли «темной половиной», когда Бобби еще служила в десанте и могла ворчать вместе с сослуживцами. Она оставила терминал в гостиной, рядом с откидной кушеткой, на которой устроилась спать, и громкость установила такую, что, окажись она рядом, в ушах бы зазвенело. Но к моменту побудки Бобби уже час как была на ногах. В тесную ванную звук доносился словно из глубокого колодца и раздражал лишь слегка. Звук эха напомнил Бобби, что она так и не обзавелась мебелью и портьерами.

Ну и что? Все равно в гости к ней никто не ходит.

Побудка была жестоким издевательством над собой. Марсианский десант возник через сотни лет с тех времен, когда трубы и барабаны считались удобным сигналом для войска. Бобби впервые услышала утреннюю зорю в видео по военной истории. И с радостью поняла, что, как бы ни резала слух марсианская побудка — серия немелодичных электронных гудков, — древним землянам по утрам приходилось много хуже.

Только Бобби больше не служила в марсианском десанте.

— Я не изменница, — обратилась она к отражению в зеркале.

Зеркало ответило недоверчивым взглядом.

— Я не изменница, — невнятно пробурчала она с зубной щеткой во рту. — Нет!

Нет — хоть и стоит в ванной комнате ооновской квартиры, чистит зубы земной пастой и полощет рот земной водой. Она не изменница, пока до крови надраивает десны доброй марсианской зубной щеткой.

— Нет! — повторила она, с вызовом глянув на свое отражение.

Уложив щетку в футляр для туалетных принадлежностей, Бобби отнесла его в гостиную и запихнула в солдатский ранец. Когда придет вызов из дома, на сборы времени не будет. А вызов придет. Она установила приоритетный сигнал на ручном терминале, окружив красной рамкой буквы «МРК-ДФ»^[69] Она по-прежнему принадлежала к своим.

И оставалась здесь не потому, что предала.

Разгладив форму, она сунула в карман затихший терминал и, уже выходя, проверила в зеркале прическу. Волосы были стянуты «булочкой» так туго, что заменяли подтяжку кожи, и каждый волосок лежал на своем месте.

— Я не изменница, — повторила она. Зеркало в прихожей приняло эту мысль более снисходительно, чем зеркало в ванной. — Вот так! — рявкнула Бобби и захлопнула за собой дверь.

Она вскочила на мопед с электромотором в кампусе ООН они попадались на каждом шагу — и за три минуты до пяти была в офисе. Сорена она застала на месте. Как бы рано ни появилась Бобби, она неизменно видела Сорена уже работающим. То ли он так и ночевал за столом, то ли подглядывал, на какое время она ставит будильник.

— Бобби, — поздоровался он, даже не пытаясь изобразить искреннюю улыбку.

Не найдя в себе сил ответить на приветствие, Бобби просто кивнула и рухнула на свой стул. Один взгляд на затемненное окошко кабинета Авасаралы подсказал, что хозяйка еще не пришла. Сорен переслал на терминал Бобби список дневных заданий.

— Она велела мне многих добавить, — сказал он, подразумевая людей, с которыми Бобби в роли агента марсианской армии должна была связаться. — Ей непременно нужно заполучить первый черновик марсианского заявления по поводу Ганимеда. На сегодня это первоочередное задание, о'кей?

— Зачем? — не поняла Бобби. — Окончательный вариант был опубликован вчера, мы оба его читали.

— Бобби! — Вздох Сорена говорил, как он устал объяснять ей самые простые вещи, но улыбка подсказывала, что усталость поддельная. — Это входит в правила игры. Марс выпускает заявление, осуждающее наши действия. Мы обходными каналами получаем черновик. Если он оказывается более резким, чем окончательная версия, значит кто-то из дипкорпуса настоял на смягчении формулировок. Значит, они стремятся избежать эскалации. Если заявление резче, чем черновик, значит они сознательно наращивают напряженность, провоцируя нас на ответ.

— Но если им известно, что вы получите черновик, какой в этом смысл? Они сами могут организовать утечку, чтобы внушить вам то, чего хотят.

— Вот, наконец-то вы ухватили! — обрадовался Сорен. — Очень полезно знать, что хочет внушить вам противник. Это помогает разобраться в том, что он думает. Так что раздобудьте черновики. До конца дня, о'кей?

«Но ведь со мной никто больше не захочет разговаривать, потому что я теперь — ручная зверушка ООН; хоть я и не изменница, все меня такой считают».

— О'кей.

Бобби развернула на экране новый список и ввела первый запрос на связь.

— Бобби! — заорала из-за своего стола Авасарала.

Существовало множество электронных устройств для вызова, но Авасарала ни разу на ее памяти ими не пользовалась. Бобби выдернула из ушей наушники и встала. Сорен подмигнул ей, причем как-то телепатически, не шевельнув ни одним мускулом на лице.

— Мэм? — спросила Бобби, переступая порог кабинета. — Вы звонили?

— Умников никто не любит, — проворчала Авасарала, не поднимая головы от терминала. — Где черновик? Время уже к обеду.

Бобби чуть подтянулась и стиснула ладони за спиной.

— Мэм, с сожалением сообщаю, что не нашла никого, кто согласился бы передать мне черновик доклада.

— Это что, стойка «смирно»? — спросила Авасарала, подняв взгляд. — Боже мой, я не собиралась отправлять вас на расстрел. Вы весь список перебрали?

— Да, я… — Бобби запнулась, перевела дыхание и, сделав еще несколько шагов к столу, тихо сказала: — Со мной никто не разговаривает.

Старуха подняла белоснежные брови.

— Интересно.

— Разве? — сказала Бобби.

Авасарала улыбнулась ей настоящей теплой улыбкой и разлила чай из чугунного чайничка в две маленькие чашки.

— Садитесь, — предложила она, махнув на стул у самого стола. Бобби осталась стоять, и тогда Авасарала добавила: — Серьезно, не стойте столбом. После пяти минут разговора с вами мне целый час шею не распрямить.

Бобби села, помялась и взяла одну чашечку. Чаю в ней было на один глоток, и пах этот темный напиток не слишком приятно. Бобби хлебнула и обожгла язык.

— Это лапсан-сушонг, — объяснила Авасарала, — мне его муж покупает. Что вы скажете?

— Скажу, что пахнет он как носки хобо,^[70] — ответила Бобби.

— Не буду спорить, но Арджуна его любит, да и чай не так плох, если привыкнуть.

Бобби кивнула, сделала еще глоток, но не ответила.

— Ну так вот, — продолжала Авасарала, — вы — марсианка, которую обидели свои и переманила на другую сторону могущественная старуха, в чьих руках хватает блестящих приманок. Вы — худшая из изменников, поскольку все, что случилось с вами на Земле, — следствие ваших амбиций.

— Я!..

— Прикуси язык, детка, когда взрослые разговаривают.

Бобби заткнулась и допила кошмарный чай.

— Однако, — продолжала Авасарала с той же сладкой улыбкой на морщинистом лице, — угадайте, через кого бы я стала пересылать дезинформацию, будь я на той стороне?

— Через меня, — сказала Бобби.

— Верно. Поскольку вам отчаянно необходимо выслужиться перед новым начальством, а они могут всучить откровенную фальшивку и их совершенно не волнует, что вам за это будет. Работай я в марсианской контрразведке, я бы уже завербовала вашего лучшего друга и через него завалила вас ложными сведениями.

«Все мои лучшие друзья погибли», — подумала Бобби.

— Но никто…

— Никто из ваших не хочет с вами разговаривать. Что означает одно из двух. Или они еще пытаются вычислить, чего ради я вас тут держу, или у них нет никакой дезинформации, потому что они в таком же недоумении, как и мы. В ближайшую неделю или около того с вами кто-то свяжется. Обратятся с просьбой сливать информацию из моего кабинета, но попросят так, что под этим предлогом сольют поток «дезы». Если вы сохранили им верность и станете шпионить — это будет отлично. А если сообщите об их просьбе мне — тоже отлично. Если им посчастливится, они добьются и того и другого.

Бобби поставила чашку на стол. Сжала кулаки.

— Вот за это, — сказала она, — все и ненавидят политиков.

— Нет. Нас ненавидят за то, что у нас власть. Бобби, вам не нравится такой ход мыслей, и я это уважаю. Но у меня нет времени все вам растолковывать. — Улыбка исчезла, как не бывало. — А потому просто примите как данность, что я знаю, что делаю, и если я требую от вас невозможного, так это потому, что ваша неудача в данном случае нужна для дела.

— Для дела?

— Мы здесь все в одной команде. В команде «Давайте не погибнем все вместе», разве не так?

— Так, — согласилась Бобби и оглянулась на алтарь. Будда безмятежно улыбнулся ей. Он словно тоже говорил: «Ты в команде». — Да, так.

— Тогда валите отсюда на хрен и начинайте обзванивать всех заново. На сей раз с подробными заметками, кто отказался вам помочь и какова формулировка отказа. Ясно?

— Приказ принят, мэм.

— Хорошо. — Авасарала снова ласково улыбалась. Убирайтесь из моего кабинета.

Иногда неприязнь вызревает по мере знакомства, но Сорен не понравился Бобби с самого начала. А просидев с ним бок о бок несколько дней, она разозлилась уже всерьез. В те моменты, когда он не игнорировал новую сотрудницу, он обращался к ней свысока. И по телефону говорил слишком громко, даже если она в это время тоже вела беседу. И, случалось, садился за ее стол, когда принимал посетителей. И одеколон у него был слишком крепкий.

А хуже всего казалось то, что он днями напролет жевал печенье.

Как он умудрялся при этом оставаться таким тощим — уму было непостижимо. Бобби, как правило, не интересовалась чужими диетами, но его любимое лакомство автомат выдавал в хрусткой упаковке, которая громко шелестела каждый раз, как парень тянулся за новым печеньем. Сперва это всего лишь слегка раздражало, но после пары дней радиотеатра «Хрум-хрум-чмок» Бобби не выдержала. Закончив очередной бессмысленный разговор, она обернулась и прожгла его взглядом. Сорен, как ни в чем не бывало, выстукивал что-то на терминале.

— Сорен, — начала Бобби, намереваясь попросить его пересыпать проклятые крекеры на тарелку или на салфетку и не доводить ее больше этим хрустом. Но едва она произнесла его имя, парень предостерегающе поднял палец и указал на наушники.

— Нет, — произнес он, — на самом деле не годится…

Не разобрав, обращается он к ней или говорит в микрофон, Бобби встала и пересела на край его стола. Сорен сверкнул глазами, но Бобби простодушно улыбнулась в ответ: «Я подожду». Стол чуть поскрипывал под ее тяжестью.

Сорен повернулся к ней спиной.

— Понимаю, — говорил он, — но сейчас неподходящее время… понимаю. Возможно, я сумею… понимаю, да. Фостер не стал бы… да, да, понимаю. Буду там.

Он повернулся обратно и стукнул по столу, прервав связь.

— Ну что?

— Я ненавижу ваше печенье. С ума схожу от непрерывного хруста обертки.

— Печенье? — обалдело повторил Сорен.

«Кажется, — решила, Бобби, — это первая за все время нашего знакомства неподдельная эмоция».

— Да, не могли бы вы класть их на…

Не успела Бобби договорить, как Сорен схватил пакет и швырнул его в ближайшую корзину утилизатора.

— Довольны?

— Ну…

— У меня нет на вас времени, сержант.

— О'кей, — кивнула Бобби и отошла.

Сорен мялся, словно собирался что-то добавить, поэтому Бобби не спешила вызывать следующий по списку контакт. Возможно, она зря сорвалась с чертовым печеньем. В сущности, это была мелочь, и если бы не напряжение последних дней, она наверняка даже не заметила бы. Когда Сорен наконец заговорит, надо будет извиниться и купить ему новый пакет. Но Сорен встал, так ничего и не сказав.

— Сорен, я… — начала Бобби, однако он, не слушая, отпер ящик своего стола и вытащил квадратик из черного пластика. Вероятно, названное им только что имя Фостер — помогло Бобби узнать карту памяти, которую Авасарала вручила ему несколько дней назад. Фостер, как она знала, работал в службе информации, и Сорен, видимо, все же собрался исполнить поручение, а значит, он хоть на несколько минут уберется с глаз.

Сорен развернулся и направился к лифтам.

Бобби часто использовали на побегушках, и она запомнила, что служба информации расположена на том же этаже, в другую сторону от лифта.

— Э!..

Она устала. Чувство вины утомляло, тем более что Бобби не слишком понимала, в чем провинилась. Так или иначе, к этому человеку она не испытывала теплых чувств. Мысль, которая пришла ей в голову, почти наверняка была порождена паранойей и сумятицей в голове.

Бобби встала и пошла за Сореном.

«Это просто глупо, — сказала она себе, кивая и улыбаясь пробегающему посыльному. — При росте под два мера на этой планете коротышек невозможно смешаться с толпой».

Сорен вошел в лифт. Бобби осталась снаружи, но через алюмокерамическую дверь слышала, как он просит кого-то нажать первый. Значит, едет до самого низа. Она нажала вызов «вниз» и следующим лифтом спустилась на первый этаж. Великанша с Марса, бегая по вестибюлю здания ООН, неизбежно привлекла бы внимание, так что этот вариант Бобби отвергла. Прибой сомнений и отчаяния захлестывал ее рассудок.

«Забудь, что ты в конторском здании. Забудь, что перед тобой нет вооруженного противника, за спиной нет твоего взвода. Обдумай тактику. Соображай!»

— Надо соображать, — про себя пробормотала Бобби. Невысокая женщина в красном платье отвернулась от кнопки вызова.

— Что?

— Мне надо подумать, — объяснила ей Бобби, — а не метаться, как безголовой курице.

— А… понимаю… — протянула женщина и несколько раз подряд нажала кнопку. Рядом с панелью вызова лифта размещался терминал сервиса.

Если не можешь найти цель, ограничь свободу ее передвижения. Заставь ее выйти на тебя. Вот так. Бобби вызвала приемную службу вестибюля. Механический женский голос с налетом сексуальности спросил, чем может быть полезен.

— Прошу вызвать в вестибюль Сорена Коотвальда, — сказала Бобби. Компьютер поблагодарил ее за обращение к системе автоматического сервиса и прервал связь.

У Сорена мог быть выключен терминал, или он сознательно мог игнорировать все вызовы, кроме того, которого он ждет. Бобби выбрала место, откуда была видна стойка, и передвинула фикус, прикрывшись развесистыми листьями.

Через две минуты Сорен, с растрепанными ветром волосами, рысцой вбежал в вестибюль. Должно быть, вызов застал его уже на улице. Он заговорил с женщиной на контроле. Бобби прошла через зал к киоску с кофе и закусками и прикрылась им, как могла. Женщина, набрав запрос на своем столе, указала Сорену на терминал у лифта. Нахмурившись, Сорен сделал несколько шагов к нему, потом нервно огляделся и повернул к выходу.

Бобби пошла за ним.

На улице рост Бобби оказывался и преимуществом, и недостатком. Будучи на полторы головы выше любого прохожего, она могла отпустить Сорена далеко вперед: его макушку она видела за полквартала. В то же время, стоило землянину обернуться, он уперся бы взглядом в ее лицо, возвышавшееся над толпой на добрую треть метра.

Впрочем, он не оглядывался. Похоже, он очень спешил и нетерпеливо расталкивал народ, толпившийся на людной улочке перед кампусом ООН. Сорен не подыскивал укрытия, не намечал путей к отступлению. Он проявил нервозность в разговоре по терминалу, а теперь целеустремленно, злобно не нервничал. Так посвистывают, проходя через кладбище.

Бобби почувствовала, как у нее расслабляются мышцы, разжимаются стиснутые зубы, расправляются плечи.

Миновав три квартала, Сорен завернул в бар.

Бобби остановилась поодаль, обдумывая положение. Витрина заведения с оригинальным названием «У Пита» была из тонированного стекла. Превосходное местечко, чтобы нырнуть внутрь и оттуда высматривать, не следит ли кто за тобой. Может, это уловка? А может, и нет.

Бобби прошла к входной двери. Ну поймают ее на слежке — что с того? Сорен и так ее терпеть не может. Самое большее, в чем ее могут обвинить, — это в уходе с рабочего места, чтобы заглянуть в соседний бар. И кто станет на нее доносить? Сорен? Который тоже сбежал со службы раньше времени и оказался в том самом баре?

Если он там и просто спозаранку заправляется пивом, она подойдет, извинится и угостит его по второму кругу.

Бобби открыла дверь и вошла.

После утреннего света глаза не сразу привыкли к полутьме. Когда зрение прояснилось, Бобби разглядела длинную бамбуковую стойку, за которой стоял бармен, полдюжины отдельных столиков и примерно столько же посетителей, но Сорена среди них она не увидела. В баре пахло пивом и подгоревшим попкорном. Клиенты удостоили ее короткого взгляда и вернулись к своей выпивке и разговорам.

Неужто Сорен выскочил черным ходом, чтобы сбросить ее с хвоста? Бобби полагала, что осталась незамеченной, но техника слежки не входила в программу подготовки десанта. Бобби уже собралась спросить бармена, не видал ли он пробегавшего через зал парня, когда заметила в глубине зала указатель: «Бильярдные столы».

Она прошла через бар, свернула по стрелке налево и увидела второй зал, поменьше. Здесь обнаружились четыре бильярдных стола и двое мужчин — один из них был Сорен.

Оба подняли головы, когда Бобби показалась из-за угла.

— Привет, — сказала она.

Сорен улыбнулся ей, но ведь он постоянно улыбался. Улыбка была для него покровительственной окраской, камуфляжем. Второй мужчина оказался крупнее Сорена — подтянутый, в дорогостоящем свободном костюме, слишком старательно подогнанном под обстановку бильярдной. Его лицо показалось Бобби знакомым, только видела она его в другом окружении. Мысленно она примерила на незнакомца мундир.

— Бобби! — Сорен бросил на собеседника короткий взгляд и сразу отвел глаза. — Вы играете?

Он поднял лежащий рядом кий и принялся натирать мелом кончик. Бобби заметила, что ни на одном из столов не было шаров, а табличка за спиной у Сорена гласила: «Шары в аренду по запросу».

Второй мужчина молча сунул что-то в карман. Между его пальцами Бобби успела заметить черную пластмассу.

И улыбнулась: вспомнила, где она его видела.

— Нет, — ответила она Сорену, — там, откуда я родом, бильярд непопулярен.

— Должно быть, дело в столах, — предположил он. Улыбка его стала чуть более холодной и оттого — более искренней. Сдув лишний мел с кончика кия, Сорен отшагнул назад, обходя Бобби слева. — Тяжеловаты они были для первых колонистских кораблей.

— Возможно, — согласилась Бобби, отодвигаясь, чтобы дверной проем прикрывал ее справа и слева.

— У нас проблема? — спросил собеседник Сорена, разглядывая Бобби.

Та не дала Сорену ответить.

— А вы как полагаете? Вы были на ночном совещании в офисе Авасаралы, когда Ганимед обмазали дерьмом. Из штаба Нгайена, а? Лейтенант… не помню как звать.

— Сами себе роете яму, Бобби, — предупредил Сорен, поигрывая кием.

— А я, — продолжала она, — видела, как Сорен передал вам то, что должен был пару дней назад отнести в службу информации. Спорим, вы не из службы информации?

Холуй Нгайена угрожающе шагнул к ней, а Сорен снова сдвинулся левее.

Бобби расхохоталась.

— Право, — выговорила она, — либо не дрочи этот несчастный кий, либо выбери место поукромнее.

Сорен опустил взгляд, словно только сейчас заметил, что у него в руке, и отбросил кий.

— А вы, — обратилась к штабному Бобби, если попробуете выйти в эту дверь, доставите мне огромное удовольствие. — Не переступив ногами, она подалась вперед, слегка согнула руки в локтях и, ухмыльнувшись, уставилась ему в глаза. После долгой паузы поторопила: — Ну же? Я состарюсь, дожидаючись!

Штабной поднял руки — то ли в боевой стойке, то ли сдаваясь. Не сводя глаз с Бобби, он чуть обернулся к Сорену и бросил ему:

— Это ваша проблема. Разберитесь.

Резко отступив на два шага, он развернулся и вышел в коридор, которого Бобби со своего места не заметила. Спустя секунду хлопнула дверь.

— Ах ты черт! — поморщилась Бобби. — Ручаюсь, я бы малость поднялась в глазах старушки, если бы сумела вернуть ее карту.

Сорен незаметно пятился к задней двери. Бобби кошкой прыгнула к нему, схватила за грудки и подтянула вверх, чтобы оказаться с ним почти нос к носу. Впервые за долгий срок она ощущала себя живой и свободной.

— И что вы сделаете? — вымученно усмехнулся Сорен. — Хотите меня поколотить?

— Нет, конечно, — ответила Бобби, — я, мальчик, на тебя нажалуюсь!

Глава 26 Холден

Холден смотрел, как вздрагивает свернувшийся у переборки монстр. На видео тело выглядело маленьким, размытым и зернистым. Холден сосредоточился на собственном дыхании. Медленный длинный вдох, до отказа наполняющий легкие. Длинный медленный выдох. Пауза. Только бы не обосраться перед всей командой.

— Ну, — сказал через минуту Алекс, — это проблема.

Он еще шутил. Еще шутил! В другой раз Холден посмеялся бы над его тягучим выговором и над издевательской очевидностью сказанного. Алекс обладал сухим, ненавязчивым чувством юмора.

Сейчас Холдену пришлось сжать кулаки, чтобы не придушить шутника.

«Я схожу вниз» Амоса прозвучало одновременно с «я — наверх» Наоми.

— Алекс, — проговорил Холден, изображая спокойствие, — в каком состоянии грузовой отсек?

Пилот дважды стукнул по терминалу.

— Герметичен, кэп. Нулевая утечка.

Хорошо. Как ни ужасала его протомолекула, Холден знал, что она не всесильна. Если ни одна молекула кислорода не вытекает через шлюз, значит и вирус внутрь не проникнет. И все же…

— Алекс, продуй кислородом, — приказал он. — Как можно сильнее, лишь бы корабль не лопнул.

Протомолекула была анаэробным организмом. Раз уж она проникла на корабль, Холден решил создать ей по возможности враждебную среду.

— И поднимайся в кабину, — продолжал он. — Загерметизируйся внутри. Если что-то прорвется на корабль, я хочу, чтобы ты держал палец на кнопке разгона реактора.

Алекс, нахмурившись, поскреб жидкую шевелюру.

— Не слишком ли?..

Холден сгреб его за плечо. Алекс округлил глаза, невольно вскинул руки: «Сдаюсь». Рядом взволнованно моргал опешивший ботаник. Да, не лучший способ внушить людям уверенность. В другой раз Холден подумал бы над этим.

— Алекс, — процедил он, дрожа сам и встряхивая за плечо пилота, — я могу рассчитывать, что ты распылишь корабль, если эта дрянь прорвется? Если нет, я сниму тебя с дежурства и помещу под домашний арест.

Алекс, к его удивлению, не рассердился, а успокаивающе похлопал Холдена по руке. Лицо его было серьезно, но взгляд оставался добрым.

— Загерметизироваться в кабине и приготовиться к уничтожению корабля, — повторил он. — Есть, сэр. Как насчет сигнала к отбою?

— Только по прямому приказу от меня или от Наоми, — ответил Холден, скрывая вздох облегчения.

Ему не пришлось говорить: «Если оно прорвется сюда и убьет нас, тебе лучше будет взорвать себя вместе с кораблем». Он отпустил Алекса, и тот отступил на шаг, озабоченно морща смуглое лицо. Паника грозила захлестнуть Холдена при малейшем признаке сочувствия, поэтому он громко сказал:

— Выполняй, Алекс. Немедленно.

Алекс коротко кивнул, хотел было еще что-то сказать, но развернулся на каблуках и зашагал к трапу в кабину. Через несколько минут по тому же трапу спустилась Наоми, и почти сразу снизу вынырнул Амос.

Наоми заговорила первая:

— Что станем делать?

Они долго были близки, поэтому Холден сразу распознал страх в ее голосе.

Он переждал еще два долгих вдоха и выдоха.

— Мы с Амосом посмотрим, нельзя ли выставить гостя за дверь. Ты нам откроешь.

Амос задумчиво рассматривал капитана.

— И как же нам «выставить» его за дверь, кэп?

— Ну, — ответил Холден, — я подумывал вышибить из него все дерьмо пулями, а что останется, сжечь огнеметом. Так что берем снаряжение.

Алекс кивнул.

— Черт, из меня вроде как тоже дерьмо вышибло.

Холден не страдал клаустрофобией. Клаустрофобия не свойственна людям, избравшим профессией долгие космические перелеты. Даже если больному удавалось протащить свою фобию через психологические профили и симуляторы, одного полета хватало, чтобы отделить тех, кто способен перенести долгое заключение в замкнутом пространстве, от тех, кто начинал психовать и возвращался домой на седативных препаратах.

В бытность младшим лейтенантом Холден проводил целые дни в корабле-разведчике, таком тесном, что в нем буквально не хватало места нагнуться, чтобы почесать себе пятку. Он умел пробираться между наружной и внутренней обшивкой военных кораблей. Ему доводилось по три недели лежать в амортизаторе во время перелетов на высокой тяге от Луны до Сатурна. Ему никогда не снилось, что его пытаются задавить или сжечь заживо.

Впервые за полтора десятилетия работы в космосе корабль показался ему слишком тесным. Пугала не просто ограниченность пространства — а безвыходность. Он чувствовал себя зверем в капкане.

От существа, зараженного протомолекулой, Холдена отделяло меньше двенадцати метров. И отойти подальше было невозможно.

Он влез в боевой скафандр, но не почувствовал себя свободнее.

Первой надевалась часть, которую ворчуны прозвали «полным гондоном». Толстый черный костюм из слоев кевлара, резины, противоударного геля и сенсоров, следивших за состоянием организма. Следом шел более свободный изолирующий скафандр со слоем самогерметизирующегося геля, способного затянуть пробоины от высокоскоростной винтовочной пули и охлаждавшего поверхность при ударе лазером.

Холдену чудилось, будто он заворачивается в саван.

Но все эти тяжеловесные слои пугали меньше, чем усиленная броня, предназначенная для марсианских десантников. Флотские называли ее «гробом». Название намекало, что, если уж эту броню пробило, десантник внутри наверняка покойник и не стоит труда его извлекать — так и бросайте целиком в могилу. Конечно, это было преувеличением, но Холдена до смерти пугала мысль, что спускаться в грузовой отсек предстоит в доспехах, в которых и шевельнуться невозможно без дополнительной механической тяги. А если аккумулятор разрядится?

Конечно, вышвыривая монстра за борт, неплохо было иметь на себе усиливающий мышцы скафандр.

— Задом наперед надел, — подсказал Амос, ткнув пальцем в набедренник. Холден выругался. Амос был прав. Он так глубоко залез в собственную задницу, что не туда развернул застежку.

— Что-то мне трудно сосредоточиться.

— Страшно до усрачки, — кивнул Амос.

— Ну, я бы не сказал…

— Я не о тебе, — объяснил Амос. — О себе. Мне до усрачки страшно входить в отсек, где засела эта тварь. А ведь я кашу на Эросе вблизи не видел. Так что я тебя, Джим, понимаю, как никто.

На памяти Холдена Амос впервые назвал его по имени. Холден в ответ кивнул и принялся перестегивать набедренник.

— Угу, — промычал он, — я только что наорал на Алекса за то, что он недостаточно боится.

Амос уже закончил одеваться и вытаскивал из шкафа любимый автоматический дробовик.

— Да ну?

— Угу. Он шутки шутил, а у меня мозги плавились, вот я и наорал, пригрозил снять его с дежурства.

— А ты мог бы? — заинтересовался Амос. — Вроде у нас один пилот.

— Нет, Амос, нет. Я так же не могу вышибить Алекса с корабля, как не могу вышибить Наоми. Мы даже не «минимальная команда». Мы до минимума не дотягиваем.

— Боишься, что Наоми уйдет? — спросил Алекс. Говорил он легко, но слова упали ударами молота. Холден задохнулся и целую минуту восстанавливал дыхание.

— Нет, — наконец ответил он. — То есть да, конечно, боюсь, но сейчас схожу с ума не из-за этого.

Холден выбрал себе штурмовую винтовку, потом вернул ее на место, заменив на тяжелый пистолет, стреляющий без отдачи. Его заряды — самодвижущиеся ракеты — не отбросят стрелка к стене даже при невесомости.

— Я видел твою смерть, — сказал он, не глядя на Амоса.

— А?

— Я видел твою смерть. Когда нас захватили те люди, я видел, как тебе выстрелили в затылок и ты ничком упал на пол. И всюду была кровь.

— Да, но я же…

— Знаю, что это была травматическая пуля. Знаю, что нас хотели взять живыми. Знаю, что кровь шла из разбитого о пол носа. Теперь я все знаю, а тогда знал только, что ты убит выстрелом в голову.

Амос вставил магазин в дробовик и защелкнул на место круглый приклад, но все это молча.

— Все здесь такое хрупкое, — продолжал Холден, взмахом руки обводя и корабль, и Амоса. Вся наша маленькая семья. Один промах — и мы потеряем того, кого уже не заменить.

Амос нахмурился.

— Это все о Наоми, да?

— Нет! То есть да. Когда я думал, что ты мертв, меня это подкосило. И вот теперь мне надо бы думать, как выкинуть ту тварь с корабля, а я думаю, как бы не потерять кого из команды.

Амос, кивнув, повесил дробовик на плечо и опустился на скамью у своего шкафчика.

— Понял. И чего ты хочешь?

— Я, — сказал Холден, заряжая пистолет, — хочу вышибить гадского монстра с моего корабля. Но пожалуйста, обещай, что ты при этом не погибнешь. Оно совсем ни к чему.

— Кэп, — с ухмылкой отозвался Амос, — если уж я помру, так только после остальной компании. Таким уж я уродился, что всегда падаю последним. Можешь на меня положиться.

Паника не покидала Холдена, все так же давила ему на грудь, но теперь он чувствовал, что не один против нее.

— Тогда пойдем ссаживать зайца.

Они бесконечно долго ждали в шлюзе грузового отсека, пока внутренний люк загерметизируется, насосы откачают весь воздух и запустится открывание наружной двери. Холден, пока ждал, десять раз перепроверил свой пистолет. Амос стоял свободно, уложив громоздкое ружье на сгиб локтя. Преимуществом, если в их положении имелись преимущества, можно было считать, что при вакууме в отсеке никакой шум шлюзовых механизмов не насторожит чудовище.

Все звуки извне пропали, Холден слышал только собственное дыхание. Желтый огонек загорелся рядом с наружным люком, предупреждая об отсутствии атмосферы по ту сторону.

— Алекс, — позвал Холден, включившись в шлюзовой терминал. Корабельная радиосвязь все еще не работала. — Мы сейчас войдем. Глуши двигатель.

— Роджер, — ответил Алекс, и притяжение исчезло. Холден пяткой о пятку включил магнитные подошвы ботинок.

Грузовой отсек «Росинанта» был тесным. Высокое узкое помещение располагалось по правому борту, в пространстве между наружной обшивкой и реакторным залом. Симметричное пространство по левому борту занимал контейнер с водой. «Роси» был боевым кораблем. Груз для него — не главное. Недостатком такого расположения становилось то обстоятельство, что при ускорении отсек превращался в колодец и грузовой люк оказывался на его дне. Контейнеры крепились к переборкам на кронштейнах или с помощью электромагнитов. При гравитации ускорения, угрожающей отбросить человека на семь метров до наружного люка, о боевых действиях здесь нечего было и думать.

При микрогравитации отсек становился длинным коридором со множеством укрытий.

Холден вошел первым, удерживаясь на переборке магнитными присосками. Он спрятался за большим металлическим контейнером с запасом снарядов для орудий точечной обороны. Амос занял позицию за контейнером двумя метрами дальше.

Монстр под ними выглядел спящим. Он неподвижно свернулся у переборки, отделявшей отсек от реактора.

— Давай, Наоми, открывай нам, — сказал Холден и пошевелил кабель скафандра, зацепившийся за угол ящика, заодно набрав слабину.

— Открываю. — Ее голос прозвучал в шлеме тонко и шершаво.

Грузовой люк на дне отсека беззвучно отошел, открыв несколько квадратных метров звездной тьмы. Монстр либо не заметил, либо не заинтересовался.

— Они же впадают в спячку? — напомнил Амос. Кабель, тянувшийся от его скафандра к шлюзу, напоминал техногенную пуповину. — Как Джули, когда заполучила вирус. Пару недель провела в спячке в отеле на Эросе.

— Возможно, — ответил Холден. — Как бы ты взялся за это дело? Я вот подумываю спуститься туда, сграбастать чертову тварь и вышвырнуть в люк. Только мне очень не хочется к ней прикасаться.

— Да, после этого скафандры пришлось бы оставить здесь, — согласился Амос.

Холдену вспомнилось, как он, наигравшись, возвращался домой и мать Тамара заставляла его раздеться в прихожей, прежде чем пропустить в дом. Тут вышло бы очень похоже, только намного холоднее.

— Я уже жалею, что не запасся длиной палкой, сказал Холден, оглядывая сложенные в отсеке грузы в поисках чего-нибудь подходящего.

— Эй, капитан, — заговорил Амос, — оно на нас смотрит.

Мгновенно развернувшись, Холден убедился, что механик прав. Тварь почти не изменила положения, но повернула голову и теперь, несомненно, разглядывала их жуткими, светящимися изнутри голубым блеском глазами.

— Ну вот, — сказал Холден, — значит, не в спячке.

— Знаешь, если бы я парой выстрелов тряхнул переборку, а Алекс резко дал тягу, оно могло бы вывалиться в заднюю дверь и попасть под выхлоп. Думаю, ему бы хватило.

— Дай подумать, — начал Холден, но его прервали вспышки из дула дробовика. Несколько попаданий столкнули монстра с места, и он вращающимся клубком поплыл к люку.

— Давай, Алекс! — крикнул Амос.

Монстр ожил. Он выбросил одну руку к переборке — при этом конечность словно растянулась — и ударил в нее с такой силой, что промял стальные пластины. Удар выбросил тварь вверх по отсеку, и, когда она тяжело ударилась о контейнер, служивший капитану укрытием, магнитные подошвы сорвались. Грузовой отсек перевернулся в глазах отлетевшего от удара Холдена. Следом с той же скоростью летел контейнер. Когда Холден врезался в переборку, отставший на долю секунды ящик зажал ему ногу, прилепившись к новой опоре магнитными креплениями.

От вывернутого колена ударила боль, на секунды окрасившая весь мир красным.

Амос в упор палил в монстра, но отдача забросила его в шлюзовую камеру. Наружный люк захлопнулся за миг до того, как треснул внутренний. Холден попытался шевельнуть придавленной контейнером ногой, но электромагнит, рассчитанный на четверть тонны при десяти g, и не думал подаваться. До светившегося тусклым оранжевым огоньком контроля креплений Холден не дотягивался ровно на десять сантиметров.

Монстр обернулся и взглянул на него. Голубые глаза на его голове выглядели непомерно большими, придавая созданию сходство с любопытным ребенком. Он протянул длинную руку.

Холден стрелял, пока не опустошил магазин.

Миниатюрные автономные ракеты, попадая в цель, взрывались световыми вспышками и дымками. Каждая следующая откидывала монстра все дальше назад и вырывала у него куски туловища. Черные нити расплескивались по отсеку, словно карандашные каракули, изображающие брызги крови. Последняя ракета швырнула монстра на переборку, и он покатился по ней дальше, к открытому люку.

Черно-красное тело, кувыркаясь, летело в звездную пустоту, и у Холдена зародилась надежда. До люка оставалось не больше метра, когда длинная рука ухватилась за край ящика. Холден уже видел, какая сила скрывалась в этой руке, и понимал, что она не сорвется.

— Капитан, — вопил у него под шлемом голос Амоса, — ты еще там?

— Здесь, Амос. Немножко застрял.

Пока он говорил, монстр подтянулся к ящику и неподвижно уселся на нем. Жуткая, внезапно окаменевшая горгулья.

— Сейчас отключу автоматику, выберусь к тебе, — сказал Амос. — Внутренний люк полетел, так что мы потеряем малость атмосферы, но не слишком много…

— Ладно, только поскорее, — попросил Холден. — Меня тут прижало. Ты бы отключил крепления у этой коробки.

Через секунду шлюзовая открылась, выпустив облачко воздуха. Амос только перешагнул порог, когда монстр спрыгнул с ящика, на котором сидел, одной рукой поднял массивный пластиковый контейнер и швырнул в механика. Холден даже сквозь скафандр ощутил, как содрогнулась перегородка. Еще два сантиметра — и Амосу угодило бы в голову. Механик, выругавшись, отпрянул, и шлюзовой люк снова закрылся.

— Извиняюсь, — сказал Амос. — Запаниковал. Сейчас открою…

— Нет! — заорал Холден. — Оставь чертов люк в покое. Меня теперь зажало между двумя ящиками. А дверь, того гляди, перережет мне кабель. Только не хватало застрять здесь без связи!

Как только шлюз закрылся, монстр переместился к переборке машинного зала и опять свернулся калачиком. В ранах, оставленных выстрелами Холдена, пульсировало что-то влажное.

— Я его вижу, кэп, — сказал Алекс. — Если ударю по газам, думаю, выбью его прямо в люк.

— Нет! — хором отозвались Наоми и Амос.

— Нет, — повторила Наоми. — Ты что, не видишь этих ящиков на капитане? Перегрузка ему все кости переломает, а то и выбросит в люк.

— Точно, — поддержал Амос, — твой план убьет кэпа. Отменяется.

Несколько минут Холден слушал споры команды о способах спасения капитана, наблюдая в то же время за свернувшимся у переборки и, похоже, опять уснувшим созданием.

Наконец он оборвал дискуссию:

— Ну вот что. Перегрузка в данный момент наверняка размажет меня в лепешку, но это еще не значит, что план негодный.

Новый голос в наушниках шлема донесся будто из иного мира. Холден даже не сразу узнал ботаника.

— Интересно… — сказал Пракс.

Глава 27 Пракс

Как умирал Эрос, видели все. Станция была превращена в площадку для лабораторного опыта, и каждая перемена, смерть или превращение улавливались, записывались и потоком стекались в Сеть. То, что пытались замолчать правительства Марса и Земли, вышло на свет через несколько недель или месяцев. Восприятие зависело не столько от содержания передач, сколько от самих зрителей. Для одних это были новости, для других улики. Многие — Пракс предпочел бы не знать, насколько многие, — смотрели на это как на роскошное шоу, наравне с произведениями Басби Беркли.

Пракс тоже смотрел, вместе со всеми сотрудниками. Для него это была загадка, вызов. Все усилия приложить известные законы биологии к действиям протомолекулы оказывались большей частью бесплодными. Отдельные подробности казались мучительно знакомыми: спиральные завитки напоминали раковины наутилусов, тепловая картина зараженных тел почти точно соответствовала симптомам определенных геморрагических лихорадок — но все вместе не складывалось.

Безусловно, кто-то где-то получал гранты на исследования случившегося, но у Пракса была своя работа. Соевые бобы не могли ждать, и он вернулся к ним. Жизнь продолжалась. Загадка Эроса не превратилась для него в манию, а осталась известной проблемой, решить которую предстояло другим.

Зависнув в невесомости рубки над свободным постом, Пракс вглядывался в изображение с камер наблюдения. Существо тянулось к капитану Холдену, и тот стрелял, стрелял, стрелял в него. Пракс видел волокнистые выбросы из спины существа. Они, собственно, были ему знакомы — по передачам с Эроса.

Монстр закувыркался. Морфологически он не слишком отличался от человека. Одна голова, две руки, две ноги. Никаких автономных структур, никаких дополнительных конечностей или грудных клеток, перестроенных для иного использования.

Наоми ахнула. Странно было слышать настоящий звук, разнесшийся в настоящем воздухе, а не переданный по каналу связи. В этом Праксу почудилась несколько смутившая его интимность, но сейчас важнее было другое. Мозги стали словно ватными, ворсинки мыслей цеплялись друг за друга. Он знал это ощущение: так зарождалась новая, еще не осознанная мысль.

— Меня тут прижало, — сказал Холден. — Ты бы отключил крепления у этой коробки.

Существо вылетело в дальний конец грузового отсека. Пока Амос пробирался внутрь, оно закрепилось одной рукой, а другой швырнуло большущий ящик. Даже при плохом разрешении картинки Пракс видел его мощные, неестественно раздутые дельтовидные и трапециевидные мышцы. Чем бы там ни было это существо, оно создавалось с иными целями, нежели произведения Эроса. Та же технология, но иное применение. Ватный кокон развернулся.

— Нет! Оставь чертов люк в покое. Меня теперь зажало между двумя ящиками.

Существо вернулось кпереборке, почти на прежнее место, и улеглось там. Раны на его теле явно пульсировали. Но нельзя было сказать, что оно лежало. При выключенных двигателях гравитация, способная притянуть его к переборке, отсутствовала. Должна быть другая причина для выбора того же места.

— Нет! — сказала Наоми. Она держалась за опорные кольца по краям приборной панели и была мертвенно бледна. — Ты что, не видишь этих ящиков на капитане? Перегрузка ему все кости переломает, а то и выбросит в люк.

— Точно, — по связи поддержал ее Амос, твой план убьет кэпа. Отменяется.

Немного спустя Холден оборвал их спор:

— Ну вот что. Перегрузка в данный момент наверняка размажет меня в лепешку, но это еще не значит, что план негодный.

Существо у перегородки шевельнулось. Совсем слабо, но шевельнулось. Пракс дал максимальное увеличение. Одна тяжелая когтистая лапа — когтистая, однако с человеческими пятью пальцами, с противостоящим большим цеплялась за переборку, а другая рвала ее. Первый слой ткань и изоляция — сходил эластичными лентами. Содрав его, существо атаковало армированную сталь. Крошечные металлически стружки поплыли в пустоте, взблескивая звездами в лучах света. Зачем это оно? Если пытается повредить корабль, есть более простые способы. Или оно хочет прорыть ход сквозь перегородку, дотянуться до чего-то, идет на некий сигнал?

Ватный кокон лопнул, словно семя, выпустив бледный корешок мысли. Пракс поймал себя на том, что улыбается.

— Интересно…

— Что такое, док? — спросил Амос, и Пракс понял, что заговорил вслух.

— Мм, — протянул он, подбирал слова для объяснения. — Он стремится на градиент радиации. Я хочу сказать: та версия протомолекулы, что на Эросе, питалась радиацией, и можно предположить, что эта тоже…

— «Эта»? — повторил Амос. — Что «эта»?

— Эта версия. Я имею в виду, она явно перестроена так, чтобы ограничить изменчивость. Тело «хозяина» осталось почти прежним. Несомненно, у него есть свой механизм стабилизации, и оно, по-видимому, нуждается в источнике излучения.

— С чего бы, док? — сдерживаясь, проговорил Амос. — С чего ты взял, что ему нужна радиация?

— А с того, — объяснил Пракс, — что с отключенными двигателями реактор перешел на пониженный режим, и теперь существо пытается докопаться до сердечника.

После короткой паузы Алекс выругался.

— Ладно, — сказал Холден, — ничего не поделаешь. Алекс, придется вытряхнуть эту тварь, пока она не пробуравила переборку. На новый план нет времени.

— Капитан, — сказал Алекс, — Джим…

— Как только его выбросит, я запрыгиваю, — сказал Амос. — Но если тебя там не найду… служить с тобой было честью для меня, кэп.

Пракс взмахнул руками, словно они могли его видеть, и медленно поплыл вдоль стены рубки.

— Постойте, не надо, есть другой план, — заговорил он. — Существо движется на градиент радиации. Это как корень, который тянется к воде.

Наоми повернулась к уплывающему ботанику. Пракса в это время перевернуло; его мозг интерпретировал происходящее иначе: словно Наоми, вращаясь, уплывает от него. Он закрыл глаза.

— Измените градиент, — сказал Пракс. — Можно ли быстро собрать контейнер с радиоизотопами без поглотителя?

— Смотря по тому, док, много ли надо, — ответил Амос.

— Чуть больше, чем вытекает сейчас из реактора.

— Наживка! — воскликнула Наоми, поймав ученого в воздухе и притянув к поручням. — Чтобы выглядела более питательной и выманила эту тварь за дверь.

— Я и говорю. Разве я не так сказал?

— Не совсем, — заметила Наоми.

Существо на экране понемногу окутывало себя облачком стальной стружки. Плохое разрешение не давало полной уверенности, но Праксу показалось, что рука изменила форму. Он задумался, какая часть контроля протомолекулы занята восполнением ущерба. Процесс регенерации вполне может вызвать отказ стабилизирующей системы. Что такое рак, как не безумно делящиеся клетки? Если оно начнет меняться, то сможет ли оно остановиться?

— Все равно, — сказал он вслух, думаю, надо спешить.

План был достаточно прост. Амос, как только за пришельцем закроется дверь отсека, войдет в него и освободит капитана. Наоми из рубки закроет люк, едва существо выйдет за радиоактивной наживкой. Алекс, как только это станет безопасно для капитана, включит тягу. А наживку пятисотграммовый цилиндр, обернутый в свинцовую фольгу, чтобы не привлечь монстра прежде времени, — вынесет через главный люк и выбросит в космос единственный свободный член команды.

Пракс плавал по шлюзовой камере, зажав наживку в толстой перчатке скафандра. Он уже сожалел о своем согласии.

— Может, лучше бы это сделал Амос? — сказал он. — Я никогда еще не выходил в открытый космос.

— Извини, док, но мне еще девяносто кило капитана тащить, — возразил Амос.

— А автоматически нельзя? Лабораторный уолдо мог бы…

— Пракс, — ласково сказала Наоми, одним словом выразив тысячу «заткнись и действуй».

Пракс в который раз проверил герметичность скафандра. Все системы были в порядке. И скафандр оказался много лучше того, в котором он уходил с Ганимеда.

От носового люка для команды до грузового — двадцать пять метров по обшивке. Да подходить вплотную и не придется. Он проверил подключение радиокабеля к шлюзовой розетке.

А вот еще интересный вопрос: может быть, глушение радиосигнала — естественный продукт жизнедеятельности монстра? Пракс попытался представить, как это может выглядеть в живом организме. Не включится ли радио, как только монстр покинет корабль? Как только сгорит в факеле двигателя?

— Пракс, — напомнила Наоми, — пора.

— Хорошо, — ответил он, — выхожу.

Открылся наружный люк. Он чуть не шагнул в пустоту, как входят в темную комнату. Нет, лучше бы на четвереньках, всем телом прижимаясь к коже корабля. Пракс переложил наживку в одну руку и, цепляясь носками ног за захваты, выбрался из шлюза.

Темнота окружила и подавила его. «Росинант» был плотиком из крашеного металла в океане. Нет, в чем-то большем, чем океан. Звезды мерцали со всех сторон, и до самых ближних были сотни человеческих жизней пути. Ощущение, что он стоит на маленьком астероиде, глядя в необычно широкое небо, мгновенно сменилось другим: что это он на вершине мира и глядит вниз, в бездну. Так визуальная иллюзия превращает вазу на картинке в два человеческих профиля и тут же переключает восприятие обратно к вазе. Едва первая волна тошноты подступила к горлу, Пракс широко улыбнулся и встал, раскинув руки. Он читал об эйфории открытого космоса, но не представлял ничего подобного. Он был оком Бога, упивался светом бесконечных звезд, и он же был пылинкой, магнитными присосками прилепившейся к телу корабля, неизмеримо превосходящего его мощью и все же ничтожного пред ликом бездны. В шлемофоне похрипывали шумы, долетавшие от времени зарождения Вселенной, помехи перекликались призрачными голосами.

— Эй, док, у тебя что-то не так? — спросил Амос.

Пракс оглянулся, ожидая увидеть механика рядом, но обнаружил только млечные россыпи звезд. Их было так много, что казалось — их лучи должны осветить тут все, но «Росинант» оставался темным, не считая света из люка и, ближе к корме, еле видной белой туманности, — там замерзло облачко воздуха, выпущенного из грузового отсека.

— Нет, — сказал Пракс, — все в порядке.

Он попытался шагнуть, но скафандр не поддался. Ноги не отрывались от обшивки. Самый носок ботинка сдвинулся на сантиметр и застрял. В груди у Пракса вспыхнула паника. Что-то случилось с магнитными присосками! Так он не успеет добраться до грузового люка раньше, чем монстр пробьет ход в машинный зал и в сам реактор.

— Да, есть проблема, — сказал он. — Ноги не двигаются.

— А как настроен контроль скольжения? — спросила Наоми.

— Ах, да. — Пракс сдвинул настройку, подогнав под свою силу. — Теперь все нормально.

Прежде ему не доводилось ходить в магнитных ботинках. Ощущение было странное. Большую часть шага нога двигалась свободно, но, едва подошва приближалась к корпусу, в некой критической точке ее схватывало и прижимало к металлу. Так он плыл и падал вниз шаг за шагом. Грузовой люк не был виден, но Пракс знал, где тот находится. Из его положения нужно идти лицом к корме, влево от дюзового конуса. Но оставаясь на правой стороне корабля. Нет, по правому борту, на кораблях это называется «бортом».

Он знал, что за темной металлической щекой корпуса то существо вгрызается в стену, добираясь сквозь плоть корабля к его сердцу. Если оно понимает, что происходит, если обладает хоть зачатком сознания, — то могло бы сейчас броситься на него из отсека. Вакуум для него не смертелен. Праксу представилось, как он висит на магнитных присосках, а монстр разрывает его на куски. Он протяжно, прерывисто вздохнул и поднял наживку.

— Ну вот, — сказал он, — я на месте.

— Теперь или никогда. — Холден пытался шутить, но голос у него срывался.

— Хорошо, — сказал Пракс.

Он нажал маленький таймер, пригнулся к обшивке и, развернувшись, напрягаясь каждым мускулом, швырнул цилиндр в ничто. Отлетая, наживка блеснула в свете из грузового люка — и пропала. Пракса охватило тошнотворное чувство, будто он что-то позабыл, будто свинцовая обертка не сойдет в рассчитанный срок.

— Зашевелился, — сказал Холден. — Учуял. Выходит.

И вправду, над обшивкой показались длинные черные пальцы, темное тело вытягивало себя из лона корабля, словно рождаясь в бездну. Светились голубые глаза. Пракс слышал только свое хриплое дыхание. Его, как зверька на древних саваннах Земли, охватило инстинктивное желание затаиться, не издавая ни звука, хотя здесь, в вакууме, монстр не услышал бы и самого пронзительного вопля.

Существо шевельнулось, закрыло, открыло и снова закрыло глаза — и прыгнуло. Его тело заслонило немигающие звезды.

— Ушел, — проговорил Пракс и поразился, как твердо звучит его голос. — Оторвался от корабля. Сейчас он недалеко от грузового люка.

— Внимание, — откликнулась Наоми, — закрываю двери.

— Я уже здесь, капитан, — сказал Амос.

— Меня уже нет, Амос, — ответил Холден, но усмешка в голосе давала знать, что он шутит.

В темноте погасла и снова засветилась звезда. Еще одна. Пракс мысленно проследил маршрут. Еще одно затмение.

— Я грею двигатели, — сказал Алекс. — Скажете, когда все будут на месте, а?

Пракс стоял и ждал. Звезда горела ровно. А должна бы затмиться, как другие? Или он ошибся в расчете? Или монстр свернул? Если он способен маневрировать в пустоте, не заметит ли он, что Алекс снова запустил реактор?

Пракс развернулся назад, к главному люку.

«Росинант» был крошкой, зубочисткой, плывущей в звездном океане. А расстояние до люка вдруг представилось бесконечным. Пракс передвигал ноги, пытался бежать, ни на миг не отрывая от обшивки сразу обе ноги, — механизм присосок такого не допускал. Магнит каждого ботинка отключался, только получив сигнал, что второй стоит крепко. Спина зудела, но он подавил искушение оглянуться. Никого там нет, за спиной. А если есть, оглядывайся не оглядывайся — не поможет. Кабель связи свернулся петлей, Пракс подтянул его, выбрал слабину.

Неяркое зеленовато-желтое свечение открытого люка манило, как сладкий сон. Ботаник тихонько заскулил, но этот звук потонул во взрыве брани от Холдена.

— Что там у вас? — спросила Наоми.

— Капитан не в духе, — пояснил Амос. — Полагает, что-то себе вывихнул.

— Колено болит — как брюхо у роженицы, вмешался Холден. — Ничего.

— Тягу давать можно? — спросил Алекс.

— Нет еще, — отозвалась Наоми. — Грузовой закрыт, насколько его можно закрыть до ремонта, а вот носовой еще не герметичен.

— Я сейчас вхожу, — сказал Пракс и подумал: «Только не бросайте меня здесь. Не оставляйте в пустоте с этой тварью».

— Ну хорошо, — вздохнул Алекс. — Только дайте знать, когда можно будет рвануть отсюда подальше.

В глубине корабля тихо покряхтывал Амос. Пракс добрался до люка и втянулся внутрь с такой силой, что скрипнули суставы скафандра. Поспешно втащил за собой кабель-пуповину, затем бросился к дальней стене, запустил механизм шлюзования, и наружный люк сдвинулся, закрываясь. В тусклом освещении камеры Пракс медленно переворачивался по всем трем осям. Наружный люк закрылся. Ничто не прорвало его снаружи, голубые глаза не загорелись в сумраке. Он ударился о стену и в тот же момент услышал бормотание насосов, свидетельствующее о появлении атмосферы.

— Я на месте, — сказал он. — Я в шлюзе.

— Капитан в норме? — спросила Наоми.

— А он когда-нибудь был? — проворчал в ответ Амос.

— Я в порядке, только колено болит. Уходим отсюда.

— Амос, — спросила Наоми, — я вижу, вы еще в грузовом. Проблемы?

— Возможно, — ответил механик. — Наш гость кое-что оставил на память.

— Не прикасайся! — рявкнул Холден. — Возьмем плазменный резак и раскурочим на атомы.

— Я бы не стал, — возразил Амос. — Я уже видал такие штуки. С резаком к ним лучше не лезть.

Пракс перевел тело в стоячее положение, настроив магнитные подошвы так, чтобы они слегка притягивали к полу шлюзовой. Внутренняя дверь гудком сообщила ему, что можно снять скафандр и войти в корабль. Вместо этого Пракс развернулся к панели на стене и включил обзор грузового отсека. Холден плавал около люка, Амос же висел на встроенном в стену трапе, осматривая маленький блестящий предмет у переборки.

— Что там, Амос? — спросила Наоми.

— Ну, надо еще малость расчистить эту фигню, — ответил тот, — но очень похоже на стандартную зажигалку. Заряд небольшой, но, чтобы испарить пару квадратных метров, хватит.

Минуту все молчали. Пракс отстегнул и снял шлем, глубоко вдохнул корабельный воздух и переключился на наружный обзор. Монстр дрейфовал следом за кораблем: слабый луч из грузового отсека на миг осветил его, свернувшегося в клубок над радиоактивной наживкой.

— Бомба? — заговорил Холден. — Ты хочешь сказать, он оставил бомбу?

— Если ты меня спрашиваешь, так, по мне, это тоже чертовски странно, — ответил Амос.

— Амос, пошли в шлюз, — распорядился капитан. — Алекс, что еще нужно сделать, прежде чем подпалить этого монстра? Пракс вернулся?

— Вы уже в шлюзе? — спросил пилот.

— Да, вошли. Давай.

— Мне повторять не придется, — заверил Алекс. — Приготовиться к ускорению!

Биохимический каскад, обрушенный эйфорией, паникой и внезапным чувством безопасности, настолько замедлил реакцию Пракса, что он не успел принять вертикальную стойку и, когда включилась тяга, полетел вперед, ударившись головой о внутренний люк. Он не замечал боли. Он блаженствовал. Он вышиб монстра с корабля, и тот у него на глазах сгорал в огненном хвосте «Росинанта».

И в этот момент разгневанное божество пнуло корабль в бок, запустив его кувырком. Магнитные присоски не удержали Пракса. Наружный люк бросился ему в лицо — и мир потемнел.

Глава 28 Авасарала

Еще один всплеск. Уже третий. Только на этот раз она не видела никакой связи с монстром Бобби. Так что возможно… возможно, совпадение. А тогда возникает вопрос: если это существо не с Венеры, тогда откуда оно?

Однако весь мир словно сговорился отвлекать ее от размышлений.

— Мы в ней ошиблись, мэм, — сказал Сорен. — Я тоже купился на эту «маленькую растерянную марсианочку». Она хорошо играла.

Авасарала откинулась на стуле. На экране висел кадр из рапорта разведки. Женщина, которую она называла Робертой Драпер, только в штатском. В гражданской одежде она выглядела еще более внушительно. Имя под снимком: Аманда Телель. Независимый оперативник разведуправления Марса.

— Я еще продолжаю розыск, — сказал Сорен. — Похоже, Роберта Драпер действительно существовала, но погибла на Ганимеде с остальными десантниками.

Авасарала отмахнулась и прокрутила рапорт дальше. Записи стенографических переговоров с марсианским агентом на Луне, посланные по неофициальному каналу, начинались с даты, когда Авасарала завербовала Бобби. Такая ошибка должна была вызвать тяжесть в груди. Ничего подобного она не чувствовала. Она переходила к новым страницам рапорта и все ждала, когда же тело отзовется, а оно все не отзывалось.

— Почему мы этим занялись? — спросила она.

— Чистая интуиция, — ответил Сорен. — Дело в том, как она держалась, когда вас рядом не было. Выглядела… скользковатой. Просто что-то чуть-чуть не так. Вот я и позволил себе сделать запрос. От вашего имени.

— Чтобы я не выглядела полной идиоткой, пригласившей «крота» в собственный кабинет?

— Просто из вежливости, — возразил Сорен. — Если вы обдумываете, чем вознаградить меня за хорошую службу, премия и повышение меня устроят.

— Еще бы не устроили, — буркнула Авасарала.

Он ждал, чуть приподнявшись на цыпочки. Ждал приказа арестовать Бобби и передать ее для «подробного опроса». Эвфемизм «подробный опрос» числился среди самых мрачных, но с Марсом шла война, а серьезный агент, внедренный в самое сердце ООН, мог располагать бесценной информацией.

«Но почему же, — думала Авасарала, — у меня ни малейшей реакции?» Она потянулась к экрану, задержала руку, отвела назад, нахмурилась.

— Мэм? — насторожился Сорен.

Совсем крошечная деталь и совсем неожиданная. Он закусил изнутри нижнюю губу. Почти незаметное движение. Такими выдают себя игроки в покер. И, увидев его, Авасарала поняла.

Не было ни внятной мысли, ни цепочки рассуждений, ни борьбы подозрений. Понимание словно сидело в мозгу изначально, ясное и отчетливое. Сорен нервничает потому, что поданный ей рапорт не пройдет серьезной проверки.

Не пройдет потому, что подделан.

А подделан он потому, что Сорен работает на кого-то еще, на кого-то, кто стремится контролировать поступающую к Авасарале информацию. Нгайен сумел восстановить свой флот, потому что за входящими сообщениями следил Сорен. Кто-то предвидел надобность в таком контроле. В манипуляциях. Ей подсунули Сорена задолго до катастрофы на Ганимеде. Кто-то предвидел появление монстра.

И этот «кто-то» был Эрринрайт.

Он позволил ей настоять на мирных переговорах, внушил, что она управилась с Нгайеном, позволил зачислить в свой штат Бобби. Сделал все, чтобы она ничего не заподозрила.

Это — не осколок, отлетевший с Венеры, это военная операция. Оружие, понадобившееся Земле, чтобы сокрушить соперников прежде, чем то, на Венере, закончит свою подготовку. Кто-то, возможно «Мао-Квиковски», скрыл образец протомолекулы в тайной, надежно охраняемой лаборатории, превратил в оружие и открыл торги.

Она задумалась: чем расплатился Эрринрайт, если перебил цену у Марса? Наверняка Жюль-Пьер Мао получил не только деньги.

Земля приобретала первое протомолекулярное оружие, и Эрринрайт вывел Авасаралу из игры, потому что знал: она не согласится ни на какое применение этого оружия. А во всей Солнечной системе она одна, возможно, в силах была его остановить.

Авасарала задумалась, успеет ли остановить его теперь.

— Благодарю, Сорен, — кивнула она. — Ценю. Мы знаем, где она сейчас?

— Ищет вас, — хитро улыбнулся Сорен. — Возможно, полагает, что вы уже спите. Час поздний.

— Я? Сплю? Да, помнится, бывало и такое, — вздохнула Авасарала. — Хорошо. Мне нужно переговорить с Эрринрайтом.

— Прикажете ее арестовать?

— Нет, не прикажу.

Он искусно скрыл разочарование.

— Поговорю с Эрринрайтом, — сказала она. — Принесете мне чаю?

— Да, мэм, — согласился он и откланялся.

Авасарала села прямо. Мысли успокоились. Тело пребывало в уравновешенной неподвижности, как под конец особенно долгой и успешной медитации. Она запросила связь и засекла время, которое понадобится Эрринрайту или его помощнику на ответ. Запрос был немедленно помечен флажком «приоритетный». Эрринрайт ответил спустя три минуты. Он говорил через ручной терминал, картинка подпрыгивала, когда его машину качало на поворотах. Там, где он находился, была глубокая ночь.

— Крисьен! — сказал он. — Что-то случилось?

— Ничего особенного, — ответила Авасарала, проклиная про себя плохую связь. Ей хотелось рассмотреть его лицо, увидеть, как он будет лгать. — Сорен принес мне интересную новость. Разведка считает мою марсианскую сотрудницу шпионкой.

— Серьезно? — удивился Эрринрайт. — Неудачно вышло. Собираетесь брать?

— Не думаю, — возразила Авасарала. — Предпочитаю встроиться в поток движения. Знакомый дьявол лучше незнакомого, согласитесь?

Последовала почти незаметная пауза.

— Хорошая мысль. Так и сделайте.

— Спасибо, сэр.

— Раз уж вы здесь, я спрошу: вам обязательно находиться в офисе или вы могли бы работать и с корабля?

Она улыбнулась. Вот и следующий ход.

— Что вы придумали?

Машина Эрринрайта вышла на ровный участок, и его лицо сфокусировалось. В темном костюме, в рубашке с высоким воротничком и без галстука, он походил на священника.

— Ганимед. Мы должны показать, что серьезно относимся к ситуации. Генеральный секретарь хочет, чтобы там лично присутствовал кто-то из высших. Сообщал бы о гуманитарных проблемах. Поскольку ими всегда занимались вы, он считает вас подходящей кандидатурой. А я решил, что это даст вам шанс заодно расследовать первое нападение.

— Идет война, сэр, — напомнила Авасарала. — Не думаю, что у флота найдется лишний корабль, чтобы таскать на нем мои старые кости. Кроме того, я ведь еще координирую проблему Венеры? Карт-бланш и все такое.

Усмешка Эрринрайта выглядела вполне натурально.

— Я все устроил. О вас позаботятся. Жюль-Пьер Мао вылетает на своей яхте с Луны, чтобы лично контролировать гуманитарную помощь, которую его компания оказывает Ганимеду. Он предлагает вам место на борту. Там вам будет удобнее, чем в офисе, да и диапазон связи, возможно, у него шире. Мониторить Венеру сможете и оттуда.

— «Маоквик» нынче входит в состав правительства? Впервые слышу, — заметила она.

— Мы все на одной стороне. «Маоквик» не меньше других заинтересован в спасении этих людей.

Дверь отворилась, и к ней в кабинет ввалилась Роберта Драпер. Выглядела марсианка дерьмово. Кожа ее была пепельного оттенка, словно от долгого недосыпа, челюсти сжаты. Авасарала кивнула ей на стул.

— Я займу широкую полосу частот, — сказала она.

— Это ничего. Получите приоритет на всех каналах связи.

Марсианка села напротив стола, вне обзора камеры. Она стиснула кулаки, прижала локти к бокам, словно борец перед выходом на ринг. Авасарала заставила себя отвести взгляд.

— У меня есть время на раздумье?

— Крисьен, — протянул Эрринрайт, придвинув к себе монитор, так что его круглое лицо заполнило весь экран, — я говорил генеральному, что это сомнительный вариант. Полет к системе Юпитера, даже на лучшей яхте, — серьезное испытание. Если вы слишком загружены работой или плохо переносите полеты — только скажите, и я подберу другую кандидатуру. Правда, лучше вас не найдешь.

— Еще бы, — согласилась Авасарала и махнула рукой. В груди нарастала ярость. — Отлично, вы меня уговорили. Когда вылетать?

— Яхта отбывает через четверо суток. Простите, что не предупредил заранее, но я сам только час назад получил подтверждение.

— Как удачно все сложилось!

— Будь я религиозен, мог бы увидеть в этом тайный смысл, — согласился Эрринрайт. — Подробности я передам через Сорена.

— Лучше напрямую мне, — возразила Авасарала. — У Сорена дел по горло.

— Как угодно, — кивнул Эрринрайт.

Ее босс тайно спровоцировал войну. Сотрудничает с корпорацией, которая выпустила джинна из бутылки на Фебе, принесла в жертву Эрос и угрожала всему человечеству. Прямо трусливый мальчишка в чистеньком костюмчике, который ввязывается в драку с более слабым противником потому, что намочил штанишки перед сильным. Авасарала улыбнулась начальнику. Из-за него и Нгайена уже погибли хорошие люди. На Ганимеде умирали дети. Астеры подбирали последние крохи калорий. Кого-то ждала голодная смерть.

Круглые щеки Эрринрайта на миллиметр сдулись, брови самую малость сдвинулись. Он понял, что она знает. Как же ему не понять? Игроки такого калибра не обманывают друг друга. Они выигрывают вопреки тому, что противник точно знает расклад. Именно так он только что обыграл ее.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил начальник. — Мы общаемся с вами десять лет, и, кажется, впервые вы обошлись без непристойностей.

Авасарала ухмыльнулась в экран, погладила его кончиками пальцев и тщательно выговорила:

— Говнюк.

Прервав связь, она на минуту обхватила голову руками и, сосредотачиваясь, ровно и глубоко подышала. Подняв глаза, она встретила взгляд Бобби и кивнула.

— Вечер добрый.

— Я вас искала, — сказала Бобби, — мне заблокировали связь.

Авасарала хмыкнула.

— Нам надо поговорить. Об одном человеке. То есть о Сорене, — продолжала Бобби. — Помните, вы пару дней назад давали ему карту с данными? Он ее кому-то передал. Не знаю кому, но из военных, готова поклясться.

«Так вот почему он перетрусил, — отметила про себя Авасарала. — Мальчика застали с рукой в банке варенья. Болван недооценил ее ручную десантницу».

— Отлично, — сказала она.

— Я понимаю, что вы мне не доверяете, — заговорила Бобби, — но… ладно. Что вы смеетесь?

Авасарала поднялась и развернула плечи, отозвавшиеся приятной болью.

— На данный момент вы — единственная из сотрудников, которым я хоть на плевок доверяю. Помните, я говорила, что тварь на Ганимеде — не наша работа? Теперь я этого не скажу. Мы ее купили и, как я понимаю, планируем использовать против вас.

Бобби вскочила. Лицо ее, и без того бледное, стало совсем бескровным.

— Я должна известить командование, — перехваченным голосом выдавила она.

— Ничего вы не должны. Они знают. А доказать вы, как и я, ничего не сумеете. Услышав такое сейчас, они объявят об этом на весь мир, а мы выпустим опровержение, и так далее и тому подобное. Хуже другое. Вы летите со мной на Ганимед. Меня отсылают.

Она рассказала все. Про подложный рапорт Сорена, про вытекающее из него предательство Эрринрайта, про командировку на Ганимед и каюту на яхте «Мао-Квиковски».

— Вам нельзя лететь, — сказала Бобби.

— До чертиков нежелательно, — согласилась Авасарала. — Они будут отслеживать мои переговоры; впрочем, возможно, и здесь отслеживают. И раз меня посылают на Ганимед, можно не сомневаться: там уже ни черта не произойдет. Меня запрут в ящик и выпустят, когда уже ничего нельзя будет изменить. Во всяком случае они на это рассчитывают. Хрен им! Я еще не выхожу из игры.

— Вам нельзя на ту яхту, — сказала Бобби, — это ловушка.

— Конечно ловушка, — махнула рукой Авасарала, — но в эту ловушку придется влезть. Не отказывать же генеральному секретарю? Об отказе станет известно, и все решат, что мне пора в отставку. Никто не станет поддерживать игрока, который через год потеряет власть. Игру рассчитывают на долгий срок, а значит, надо выглядеть не только сильной, но и стойкой. Эрринрайт это понимает, он и сам ведет такую игру.

За окном взлетел еще один челнок. Авасарале уже сейчас слышался рев двигателя, перегрузки заранее давили в спину. Да, перелет будет не из приятных.

— Если вы отправитесь с ними — вас убьют, — напирая на каждое слово, произнесла Бобби.

— Нет, это было бы не по правилам, — возразила Авасарала, — зато они…

Дверь снова открылась. Сорен держал поднос с чугунным чайничком и одной эмалевой чашкой без ручки. Он открыл рот, хотел что-то сказать и тут увидел Бобби. Авасарала могла забыть, насколько марсианка крупнее маленького землянина, но сразу вспомнила, увидев, как съежился Сорен.

— А вот и мой чай! Отлично. Хотите чаю, Бобби?

— Нет.

— Ну и ладно. Поставьте, Сорен, дайте мне спокойно попить чайку. Вот так, налейте мне.

Авасарала наблюдала, как Сорен поворачивается спиной к десантнице. Руки у него не дрожали — хоть на это парня хватило. Авасарала неподвижно ждала, пока ей подадут чай: так учат щенка отдавать хозяину поноску. Получив чашку, она вдохнула горячий пар. Подчеркнуто не оборачиваясь, не глядя на Бобби.

— Что-то еще, мэм?

Авасарала улыбнулась. Сколько людей погибли из-за того, что этот мальчик ей лгал? Она никогда не узнает наверняка, и он тоже не узнает. Единственное, что в ее силах, — прекратить это.

— Сорен, — сказала она, — они узнают, что это вы.

Такого он уже не выдержал. Оглянулся через плечо и снова уставился на нее, позеленев от страха.

И все-таки попытался выкрутиться:

— О ком вы говорите?

— О них. Если вы рассчитывали, что вам помогут сделать карьеру, то напрасно. Люди, на которых вы работаете, забудут о вас, едва вы поскользнетесь. Они не выносят неудачников.

— Я…

— И я тоже. Заберите личные вещи.

Она видела в его глазах, как рассыпается будущее, которое он нарисовал себе и ради которого так старался. На месте этого будущего возникала жизнь на базовое пособие. Этого мало, этого и близко недостаточно, но более сурового приговора ей пока не добиться.

Когда за Сореном закрылась дверь, Бобби прокашлялась.

— Что с ним будет?

Авасарала сделал глоток чая. Хороший, свежий зеленый чай, идеально заваренный: насыщенный, ароматный, ничуть не горчит.

— Кому он на фиг нужен? — спросила она. — Яхта отправляется через четыре дня. Времени не так много, и все это время мы будем на глазах у плохих парней. Я дам вам список, с кем потребуется выпить, позавтракать или посидеть за чашечкой кофе до отлета. Ваше дело — устроить мне эти встречи.

— Я теперь ваш секретарь по связям? — ощетинилась Бобби.

— Вы и, кроме вас, мой муж — единственные люди, про кого я знаю, что они не станут мне мешать, — ответила Авасарала. — Вот как низко я пала. Ничего не могу сделать и ни на кого не могу положиться. Так что — да, вы мой секретарь по связям. А также телохранитель. А также штатный психолог. И все это — вы.

Бобби набычилась, подышала, раздувая ноздри. Губы у нее поджались, и она коротко мотнула головой: вправо, влево — и в упор уставилась на Авасаралу.

— Вам кранты, — сказала она.

Авасарала сделала еще глоточек. Ей бы чувствовать себя разбитой, оплакивать крушение. Ее отрезали от рычагов власти, обманули. Вот здесь, чуть не на этом самом месте, сидел и посмеивался над ней в рукав Жюль-Пьер Мао. Эрринрайт, Нгайен, кто там еще участвует в их маленьком заговоре — они обвели ее вокруг пальца. Она тут нажимала на педали, раздавала услуги и воображала, что занимается делом. Сколько месяцев, если не лет, она не замечала, что ее вывели из игры?

Ее одурачили, но Авасарала не чувствовала себя униженной. Нет, она была живой, как никогда. Она знала, что это ее игра, и если она вступает в нее посреди тайма, тем лучше. Они не примут ее в расчет, а если враг тебя недооценивает — он много теряет.

— У вас есть пистолет?

Бобби чуть не прыснула.

— Марсианские военные не разгуливают по зданию ООН с оружием. Мне и за столом тупую вилку выдают война, как-никак.

— Хорошо, ясно. На яхте вы будете отвечать за мою безопасность. Вам понадобится оружие, я об этом позабочусь.

— А вы сможете? В таком случае, честно говоря, я бы предпочла свой скафандр.

— Скафандр? Какой скафандр?

— Когда я сюда прилетела, со мной был стандартный боевой скафандр. Это с его камеры скопировали видеозапись монстра. Его собирались передать вашим в доказательство, что оригинал не подделан.

Авасарала пила чай и разглядывала Бобби. Майкл Джон должен знать, куда его дели. Надо позвонить ему с утра и распорядиться, чтобы скафандр доставили на борт яхты в коробке с невинной пометкой: «Гардероб».

Бобби зачем-то продолжала ее уговаривать:

— Серьезно, с оружием я — солдат. В скафандре я — супермен!

— Если он еще у нас, я его добуду.

— Вот и хорошо, — сказала Бобби и улыбнулась. Впервые за все время их знакомства Авасарала испугалась марсианки.

Помоги Боже тому, кто вынудит ее надеть этот скафандр!

Глава 29 Холден

Как только Алекс включил тягу, невесомость исчезла и ласковые 0,5 g опустили Холдена на пол отсека. Теперь, когда монстр остался за бортом, можно было не торопиться. Они должны чуть отвести корабль и зацепить тварь жарким, как звезда, выхлопом дюз, распылив ее на элементарные частицы. Никакая протомолекула не восстановится после разложения на ионы.

Во всяком случае Холден на это надеялся.

Коснувшись палубы, он хотел было включить экран на стене и обзор с кормовых камер, чтобы увидеть, как сгорит это существо, но колено, принявшее на себя его вес, словно проткнули раскаленным гвоздем. Холден взвыл и рухнул на пол.

Амос подобрался к нему, отключил магнитные подошвы и встал на колени.

— Ты как, кэп?

— Нормально. В смысле — для человека с переломанным коленом.

— А в невесомости травма сустава легче переносится?

Холден собирался ответить, и тут тяжелый молот обрушился на борт корабля. Корпус отозвался звоном гонга. Почти мгновенно отключились двигатели, и корабль начал вращаться вокруг оси. Амоса отбросило от Холдена на наружный люк. Холдена пронесло вдоль палубы и поставило стоймя у ближайшей переборки. От боли в колене у него потемнело в глазах.

Он нажал кнопку в шлеме, и скафандр впрыснул ему полный набор амфетаминов и обезболивающих. Колено продолжало пылать, но боль отдалилась и стала терпимой. Темнота на краю зрения рассеялась, и в шлюзовой посветлело. Зато сердце понеслось вскачь.

— Алекс, — спросил он, уже зная ответ, — что это было?

— Как только мы подожгли пассажира, бомба взорвалась, — ответил пилот. — У нас серьезные повреждения обшивки корпуса грузового и машинного отсеков. Автоматика заглушила реактор. Грузовой отсек при взрыве сработал как дополнительный двигатель и раскрутил корабль. Управление потеряно.

Амос застонал и подобрал под себя конечности.

— Хреново.

— Надо остановить вращение, — сказал Холден. — Запуск маневровых двигателей возможен?

— Холден, — вклинилась в разговор Наоми, — по-моему, там в шлюзе Пракс ранен. Он не шевелится.

— Умирает?

Заминка продолжалась не дольше секунды.

— Его скафандр так не думает.

— Тогда сначала корабль, — решил Холден, — а потом первая помощь. Алекс, у нас появилась радиосвязь. И освещение включилось. Значит, нас больше не глушат, и аккумуляторы работают. Почему ты не включаешь маневровые?

— Похоже, что… отказали главный и запасной насосы. Напора воды нет.

— Подтверждаю, — спустя секунду сказала Наоми. — Первый не попал в зону взрыва. Если его поджарило, что же творится в машинном зале? Второй палубой выше. Он не должен был пострадать, но перед отключением реактора я заметила сильный всплеск энергии. Мог перегореть, или сработал предохранитель.

— О'кей, мы им займемся, — сказал Холден, подтягиваясь к лежащему у наружного люка механику. — Амос, ты со мной?

Амос по-астерски изобразил «кивок» ладонью и простонал:

— Просто дух вышибло, а так ничего.

— Поднимайся, большой мальчик, — велел Холден и, подтянувшись, встал. В гравитации, полученной от вращения, левая нога казалась тяжелой, горячей и не гнущейся, как доска. Без лекарств он бы, верно, и встать на нее не сумел без крика, а так еще и Амоса поднял.

«Потом придется расплачиваться», подумал он, но амфетамины отогнали и эту мысль.

— Что? — невнятно выдавил Амос. Механик, возможно, получил контузию, но его лечение приходилось пока отложить.

— Надо наладить запасной насос, — сказал Холден, заставляя себя, вопреки наркотикам, говорить разборчиво. Как к нему быстрее добраться?

— Через механическую мастерскую, — ответил Амос, после чего закрыл глаза и, кажется, стоя заснул.

— Наоми, — спросил Холден, — ты управляешь скафандром Амоса?

— Да.

— Накачай его стимуляторами. На себе я его не утащу, а без него не обойтись.

— Слушаюсь, — сказала она, и через пару секунд Амос распахнул глаза.

— Зар-раза, никак я уснул?

Он все еще глотал слоги, но в речи появилась маниакальная энергия.

— Нам надо попасть в мастерскую. Захвати, что считаешь нужным для наладки насоса. Там могло сорвать предохранитель, или перегорела проводка. Я сейчас подойду.

— О'кей, — кивнул Амос и за кольцо для ног подтянулся к шлюзу. Люк отъехал в сторону, и механик скрылся за ним.

Вращение корабля поместило «низ» на полпути между палубой и переборкой правого борта. Никакие трапы и зацепы, размещенные по кораблю для передвижения на тяге или при низкой гравитации, не предусматривали подобной ситуации. Работай у него все четыре конечности, Холден бы справился, но бездействующая нога осложняла маневры.

И разумеется, стоит ему миновать центр вращения, все перевернется вверх ногами.

Перспектива то и дело смещалась. В ушах бесилась кориолисова сила, а он то падал вниз, оседлав вращающуюся железяку, то железяка наваливалась на него, угрожая раздавить. Холден успевал облиться потом, пока мозг пытался обработать перевернувшийся мир. К горлу подступила тошнота. Холден подбородком нажал клавишу, накачавшую ему в кровь дозу противорвотных препаратов. И, не давая себе больше времени задуматься, стал цепляться на ножные упоры, подтягиваясь к шлюзу. Внутри он увидел Амоса, который вытаскивал из шкафчиков инструменты и складывал их в пластиковое ведро.

— Наоми, — позвал Холден, — мы хотим заглянуть в машинный. Там камеры остались?

Она недовольно хмыкнула, что он истолковал как отрицательный ответ, затем сказала:

— По всему кораблю система не работает. Или камеры уничтожены, или тока в их цепи нет.

Холден подтянулся к герметичному люку, отделявшему палубу мастерской от реактора. Сигнальная лампа на переборке светилась сердитым красным огоньком.

— Дрянь, этого я и боялся.

— Чего? — спросила Наоми.

— Состояния отсеков ты тоже не видишь?

— Машинного — не вижу. Там все отключилось.

— Ну, — вздохнул Холден, — на той стороне нет воздуха. Должно быть, бомбочка пробила дыру в переборке и обеспечила нам вакуум.

— Угу, — вставил Амос, — как и в грузовом.

— В грузовом еще и люк поврежден, — добавила Наоми, — и шлюз.

— И куропатка на деревце сидит,^[71] — с отвращением фыркнул Амос. — Пусть только чертов кораблик перестанет крутиться — я тогда выйду и гляну, что там.

— Амос прав, — сказал Холден, отталкиваясь от люка, чтобы выпрямиться. Через установленную под острым углом переборку он дотянулся до съемной панели, рядом с которой уже ждал Амос с инструментом. — Сначала главное.

Пока Амос гидравлическим ключом разбирал панель, Холден попросил:

— Кстати, Наоми, откачай воздух и из мастерской. Всю атмосферу ниже четвертой палубы. И отключи замки, чтобы можно было, если понадобится, открыть люк в машинный.

Амос вывернул последний винт и снял панель с переборки. Под ней открылось темное тесное пространство, забитое путаницей труб и проводов.

— Да, — добавил Холден, — и приготовь сигнал SOS на случай, если починить не сумеем.

— Как же, все кругом только и мечтают нас спасти, — проворчал Амос.

Он пролез в узкий ход между двумя обшивками и скрылся из вида. Холден последовал за ним. Через два метра от люка они наткнулись на громоздкий и сложный механизм насоса, обеспечивавшего давление в маневровых двигателях. Амос принялся снимать с него деталь за деталью. Холден ждал, не видя в тесноте, чем именно занимается механик.

— Ну как там? — спросил он, наслушавшись за пять минут всяческих ругательств, которыми Амос сопровождал работу.

— На вид все хорошо, — отозвался тот, — предохранитель я на всякий случай сменю, но, думается мне, беда не в насосе.

Дерьмо!

Холден попятился наружу и по крутому откосу переборки ползком поднялся к люку в машинный отсек. Сердитый красный огонек сменился равнодушным желтым, поскольку теперь атмосферы не было по обе стороны.

— Наоми, я вхожу в машинный, — предупредил Холден. — Надо посмотреть, что с реактором. Ты отключила замок?

— Да, но у меня там нет датчиков. Какая там радиация?

— Ну здесь-то у тебя датчики есть? Если из открытого люка хлынет излучение, дай мне знать, и я сразу захлопну.

— Джим, — сухой тон, каким Наоми говорила с ним в последнее время, впервые чуть смягчился, — сколько раз тебе надо попасть под массивное излучение, пока тебя проймет?

— Скажем, еще один?

— Я дам команду «Роси» приготовить койку в медотсеке, — сказала она, почти не шутя.

— Выбери ту, что не выдает ошибки.

И, не давая себе времени передумать, Холден хлопнул по кнопке «открыть». Пока люк отъезжал, он задержал дыхание. Ждал, что по ту сторону откроется картина хаоса и разрушений, что прозвучит сигнал радиационной тревоги.

Однако, если не считать маленького отверстия в переборке, отделявшей реактор от грузового отсека, все выглядело нормально.

Холден, подтянувшись, нырнул в люк и, зависнув на руках, осмотрелся. Огромный кожух термоядерного реактора посреди зала вроде бы не был поврежден. А вот переборка по правому борту опасно вспучилась, и посреди нее зияла обугленная дыра, словно по ту сторону пробудился миниатюрный вулкан. Представив, какая энергия вот так погнула и пробила армированную антирадиационную переборку, Холден содрогнулся. Чуть посильнее — и такая же дыра зияла бы в кожухе. Еще несколько джоулей — и защиту реактора сорвало бы напрочь!

— Пронесло, — вздохнул он.

— Все, что можно было, я заменил, — проговорил Амос. — Проблема не здесь.

Холден выпустил край люка и по наклонной перегородке съехал на палубу. Из видимых повреждений обнаружился еще только осколок обшивки, засевший в стене против дыры. Оставалось совершенно непонятным, как он попал туда, не пробив по пути реактор, разве что дважды срикошетил от переборок, огибая его. Однако реактор уцелел, стало быть, именно это и произошло.

— Воистину пронесло, — повторил Холден, ощупывая зазубренный кусок металла. Он на добрых пятнадцать сантиметров ушел в стену. Такой запросто пробил бы защитную обшивку реактора, а могло быть и хуже.

— Переключаюсь на твою камеру, — сказала Наоми и спустя секунду присвистнула. — Кроме шуток. В этой стене сплошная проводка. Где ни пробей дыру, хоть один кабель да заденешь.

Холден попробовал пальцами вытащить осколок и не сумел.

— Амос, захвати клещи и побольше изоленты.

— Стало быть, скорая помощь не требуется, — заметила Наоми.

— Нет. Но хорошо бы навести камеру на корму и увериться, что за все наши беды мы убили-таки чертову тварь.

— Я своими глазами видел, — уверил Амос. — Один газ остался, кэп.

Холденлежал на койке медотсека, позволяя кораблю заботиться о его ноге. Манипулятор время от времени тыкался в раздутое маленькой дыней колено с натянутой, как на барабане, кожей. Но койка заранее впрыснула пациенту все, что требовалось, так что прикосновения не причиняли боли.

На соседней койке лежал Пракс. Повязка на голове скрывала сорванный, а потом приклеенный обратно трехсантиметровый лоскут кожи. Ботаник не открывал глаз. Амос, который обошелся без сотрясения мозга, отделавшись далеко не первой шишкой на лбу, возился внизу, налаживая все, что повредила бомба, в том числе латая дыру в переборке. Отремонтировать грузовой отсек удастся только на Тихо. Алекс, чтобы не мешать работе, вел корабль к станции на бережной четвертушке g.

Холден не спешил. По правде сказать, он не прочь был немного оттянуть возвращение и встречу с Фредом. Поразмыслив, он все яснее понимал, что поддался слепой панике и что Наоми права. Видеть в случившемся руку Фреда теперь казалось просто нелепым.

Но полной уверенности у него не было. А он нуждался в полной.

Пракс забормотал и потянулся к голове, стал срывать повязку.

— Я бы ее не трогал, — сказал Холден.

Пракс кивнул и снова закрыл глаза. Спит или пытается уснуть. Автохирург вывел из бедра Холдена трубку, залил ранку антисептиком и принялся туго бинтовать. Холден позволил автоматике проделать все, что она сочла нужным, потом повернулся на бок и попробовал встать. Колено не держало даже на четверти g. Он на одной ноге проскакал к шкафу и достал себе костыль.

Когда он проходил мимо второй койки, ботаник схватил его за руку. Хватка оказалась на удивление сильной.

— Оно убито?

— Да, — успокоил Холден, похлопав ученого по руке, — мы его достали. Спасибо.

Пракс не ответил: перевернулся на бок и затрясся. Холден не сразу понял, что тот плачет. И ушел, ничего не сказав. Что тут скажешь?

Холден вызвал трап-лифт. Он собирался вернуться в рубку, прочитать подробный рапорт об ущербе, составленный совместными усилиями Наоми и «Роси». Но задержался, услышав голоса на жилой палубе. Ему было не разобрать, о чем разговор, но голос Наоми он узнал сразу. Таким голосом она говорила, когда бывала с ним наедине. Голоса доносились с камбуза. Холден, стыдясь самого себя, прокрался к люку, пока не стал различать слова.

— Не только это, — говорила Наоми.

Холден совсем было вошел в камбуз, но что-то в тоне женщины удержало его. Он с ужасом догадался, что речь идет о нем. О них. О том, почему она уходит.

— Да что же еще-то? — спросил второй голос. Амос.

— Ты на Ганимеде едва не забил человека насмерть за банку консервов, — ответила Наоми.

— Парня, который готов был продать девчушку за банку жратвы? И хрен с ним! Окажись он здесь, я бы еще добавил.

— Ты мне доверяешь, Амос? — В голосе Наоми была грусть. Больше чем грусть. Страх.

— Как никому другому, — ответил ей Амос.

— Я с ума схожу от страха. Боюсь, что Джим натворит дел на Тихо. И этот парень, которого мы захватили с собой, на грани срыва.

— Ну, он-то…

— И ты, — перебила она. — Я всегда на тебя полагалась. Была уверена, что ты прикроешь, что бы ни случилось. А теперь я даже не знаю, потому что знакомый мне Амос не избил бы до полусмерти голодного парнишку, сколько бы жратвы тот ни выторговывал. Мне кажется, все мы теряем себя. Я должна понять, потому что мне очень-очень страшно.

Холдену хотелось войти, взять ее за руку, обнять. Ее голос звал, но Холден сдержался. Последовало долгое молчание, потом что-то зашуршало, металл звякнул о стекло. Кто-то размешивал сахар в чашке кофе.

— Знаешь, Балтимора, — начал Амос так свободно, словно говорил о погоде, — не слишком милый городок. Слыхала что-нибудь о выжималах? О торговле выжимками? Из шлюх, знаешь?

— Нет. Это о наркотиках?

— Нет, — со смешком ответил Амос. — Нет, когда хотят «выжать» шлюху, ее выставляют на панель, пока она не залетит, потом шантажируют ее беременностью клиентов, а когда она разродится, снова шлют на панель. Ограничение рождаемости позволяет немало выжать из мужиков, имевших дело с беременной.

— Выжималы…

— Да, так это называется. Никогда не слышала?

— Понятно, — тщетно скрывая отвращение, проговорила Наоми.

— А детишки хоть незаконно, но все же рождаются, знаешь ли, — продолжал Амос. — И тоже идут в дело.

Холден чувствовал, как сжимается у него что-то в груди. Ничего подобного ему и в голову не приходило. Голос Наоми словно отразил его ужас.

— Господи!

— Господь тут не при делах, — возразил Амос. — О Боге в этом ремесле и не слышали. Но ребятишки иной раз оказываются в сутенерских бандах. Другие бродят по улицам…

— И кое-кому удается выбраться во внешние миры, чтобы никогда не вернуться? — тихо спросила Наоми.

— Наверное, — все так же равнодушно ответил Амос. — Может, кому и удается. Но большую часть в конце концов просто… используют. Насколько их хватает. А потом они пропадают. Большей частью.

Некоторое время было тихо. Холден по звукам угадывал, что кто-то пьет кофе.

— Амос, — сдавленным голосом проговорила Наоми, — я никогда не…

— Так вот, мне бы хотелось найти ту малышку, пока ее не использовали и она не пропала. Мне бы очень хотелось это для нее сделать. — Голос у Амоса на миг сорвался, и он, громко прокашлявшись, закончил: — И для ее папки.

Холден подумал, что все сказано, и стал понемногу отходить, когда Амос спокойно закончил:

— А потом я убью тех, кто ее украл.

Глава 30 Бобби

Бобби впервые услышала о торговом предприятии «Мао-Квиковски», только когда начала работать на Авасаралу. Впрочем, может, и прежде слышала, да не запомнила, а ведь всю жизнь носила на себе, ела и подкладывала под себя продукцию, которую доставляли по всей системе грузовики «Маоквик». Усвоив полученные от Авасаралы файлы, Бобби поразилась размеру и широте влияния этой компании. Сотни кораблей, десятки станций, миллионы работников. Жюль-Пьер Мао имел солидную собственность на каждой обитаемой планете и на всех лунах Солнечной системы.

А его восемнадцатилетняя дочь владела гоночной шлюпкой. Причем это была нелюбимая дочь.

Бобби не могла представить, каково это: владеть собственным космическим кораблем только для того, чтобы участвовать в гонках. Об отношениях этой девушки с богатством и комфортом немало говорил тот факт, что она сбежала из дома и присоединилась к мятежникам из АВП, но Бобби плохо давались философские рассуждения.

Она выросла в благополучной семье, принадлежавшей к марсианскому среднему классу. Отец ее отслужил двадцать лет в командном составе, а выйдя на пенсию, устроился консультантом в частную охранную службу. Семья всегда жила в хорошем доме, Бобби и двое старших братьев посещали частную школу, и в университете братья отучились, не прибегая к ссудам. За всю свою жизнь Бобби ни разу не чувствовала себя беднячкой.

До сих пор.

Собственный гоночный корабль — это не просто другой уровень благосостояния, это другой вид человеческих существ. Мотовство, достойное августейших особ древней Земли, подобие египетской пирамиды на реактивной тяге. Более смехотворных излишеств Бобби не знала. Пока, после короткого перелета на челноке, не попала на частную станцию Мао — «Л-5».^[72]

Жюль-Пьер не оставлял свои корабли на орбите у общественных парковок и не пользовался станцией корпорации. У него имелась личная, полностью оборудованная космическая станция, роскошная, как павлиний хвост. Подобные излишества просто не укладывались в голове. И представлялись Бобби очень опасными. Жюль-Пьер каждым своим поступком словно утверждал, что не ведает границ. Для него не существовало рамок. Убийство важного лица из правительства ООН могло навредить бизнесу или оказаться чересчур дорогим — но не для человека с его богатством и властью.

Авасарала этого не понимала.

— Терпеть не могу гравитации вращения, — говорила она, прихлебывая чай, над которым курился пар.

На станцию они попали всего на три часа, пока их вещи перегружали с челнока на яхту, однако получили покои с четырьмя просторными спальнями — по душевой комнате на каждую — и с большой гостиной. Огромные экраны имитировали окна, на черном фоне сиял затянутый облаками полумесяц Земли. В их персональной кухне работали трое поваров — никогда еще заместительнице госсекретаря не требовался такой большой штат, чтобы заварить чашку чая. Бобби подумывала, не заказать ли полный обед, чтобы поварам было чем заняться.

— Просто не верю! Мы полезем на корабль, принадлежащий этому типу? Вы когда-нибудь слышали, чтобы такие богачи попадали за решетку? Да хотя бы под следствие? Он, пожалуй, может пристрелить вас в прямом эфире — ему и не такое сойдет с рук.

Авасарала рассмеялась, забавляясь ее пылом. Бобби сдержала вспышку ярости. Это просто страх искал выхода.

— Такое было бы против правил, — объяснила Авасарала. — В этой игре никого не убивают, а просто вытесняют с поля. Что похуже убийства.

— Нет, не хуже. Я видела, как убивают людей. Видела, как убивают моих друзей. Когда вы говорите: «Не по правилам», то имеете в виду правила для таких, как вы. Для меня существуют другие игры.

Авасарала холодновато ответила:

— Верно. Мы играем на уровне, где действуют другие правила. Эта игра похожа на го — борьба идет за влияние. За то, чтобы контролировать доску, не занимая ее целиком.

— Покер — тоже игра, — возразила старухе Бобби, — но иногда ставки взлетают так высоко, что кто-то из игроков решает: проще убить соперника и уйти с деньгами. Такое нередко случается.

Авасарала не ответила сразу, а покивала, очевидно обдумывая слова Бобби, и та почувствовала, как внезапная волна симпатии к этой ворчливой и заносчивой старой даме вытеснила гнев.

— Так, — сказала Авасарала, отставив чашку и сложив руки на коленях. — Я вас выслушала, сержант. Я считаю это маловероятным, но рада, что вы со мной и что предупредили меня.

«Но ты не принимаешь меня всерьез!» — чуть не выкрикнула Бобби. Однако, вместо крика, обратилась к топтавшемуся рядом слуге с просьбой принести сэндвич с грибами и луком.

Пока Бобби ела, Авасарала прихлебывала чай, потихоньку грызла печенье и болтала о войне и о внучках. Бобби старалась попадать в такт: на рассказы о войне — хмыкать озабочено, о детишках — умиленно, однако мысли ее были заняты кошмаром тактика: планом по охране и защите Авасаралы на вражеском корабле.

Ее любимый скафандр в ящике с пометкой «Парадный костюм» тем временем перегружали на яхту Мао. Бобби стала думать, как наденет его, и не заметила, что Авасарала уже несколько минут молчит.

— Бобби, — спросила та довольно добродушно, — вам наскучили разговоры о моих внучках?

— Да, — честно призналась Бобби.

Станция Мао представлялась Бобби вершиной показного богатства, пока они не перешли на яхту.

Станция была пышной, но для этого все же имелось оправдание — она служила Мао гаражом на орбите, местом, где он держал и обслуживал свой частный флот. Под слоем лака скрывалась работающая станция с настоящими механиками и ремонтниками.

По размерам яхта «Гуаньшийин» соответствовала стандартному пассажирскому транспорту на двести мест, но на ней имелась всего дюжина кают. В грузовом отсеке едва хватало места для багажа на продолжительное путешествие. И скорость у нее была не бог весть какая. С практической точки зрения, яхта никуда не годилась.

Но ее создатели не думали о практичности.

«Гуаньшийин» строилась ради комфорта. Наилучшего комфорта.

Вестибюль был как в богатом отеле: мягкий ковер под ногами, блеск канделябров из настоящего хрусталя, все углы округлены, сглажены, стены обиты бамбуком и тканью из натурального волокна. Первое, что пришло в голову Бобби: «Как же трудно наводить здесь чистоту!» Секунду спустя она поняла, что эта трудность создана преднамеренно.

Каждая каюта занимала чуть ли не целую палубу. В каждой имелась отдельная ванна, центр связи, игровая и гостиная с полным баром. Гигантский экран на стене гостиной показывал вид за бортом — лучшего изображения не дало бы и настоящее стеклянное окно. У бара стоял автобармен, и рядом с ним — интерком, по которому в любое время дня и ночи можно было заказать и получить блюда от шеф-повара.

Ковер был таким толстым, с таким густым ворсом, что Бобби не сомневалась: магнитные присоски на нем не сработают. Да и зачем? Такие корабли не ломаются, за весь полет ему ни разу не придется выключать двигатель Пассажиры «Гуаньшийина», возможно, никогда в жизни не надевали скафандра.

А трубы и краны в ванной у них оказались позолоченными!

Бобби и Авасарала сидели в гостиной с начальником охраны от ООН. Приятный седой мужчина, потомок курдов, звался Котьяром. Впервые встретившись с ним, Бобби встревожилась. Он походил на дружелюбного школьного учителя, а не на солдата. Но, увидев, как умело он осматривает отведенное Авасарале помещение, как развивает план охраны и наставляет подчиненных, она успокоилась.

— Как впечатления? — спросила Авасарала, привольно раскинувшись в кресле и не открывая глаз.

— Это помещение ненадежно, — проговорил Котьяр с непривычным для Бобби акцентом, — здесь не следует обсуждать щепетильных вопросов. Для этого мы подготовим вашу личную комнату.

— Ловушка, — сказала Бобби.

— Кажется, мы покончили с этой фигней? — Авасарала встрепенулась и обожгла Бобби взглядом.

— Она права, — тихо поддержал Бобби Котьяр. Ему было явно не по себе от таких разговоров в «ненадежном помещении». — Я насчитал уже четырнадцать членов команды, но, по моей оценке, это не более одной трети всего состава. В моем распоряжении шестеро, готовых вас защищать…

— Семеро, — напомнила, подняв руку, Бобби.

— Как скажете, — кивнул Котьяр. — Семеро. Корабельные системы мы не контролируем. Для убийства достаточно закрыть эту палубу и откачать из нее воздух.

Бобби указала на Котьяра пальцем:

— Видите?

Авасарала отмахнулась от нее, как от мухи:

— Что со связью?

— Полный порядок, — сказал Котьяр. — Мы установили частную сеть и получили лично для вас направленный луч и радиоантенну. Полоса частот достаточная, хотя по мере удаления от Земли задержка сигнала станет нарастать.

— Хорошо, — улыбнулась Авасарала, впервые с минуты, когда она поднялась на корабль. Следы усталости сошли с ее лица, сменившись видом отдыхающего после тяжелой работы человека.

— Все это ненадежно, — продолжал Котьяр. — Мы сумеем обезопасить внутреннюю частную сеть, но, если они мониторят входящие и исходящие сигналы нашей станции, мы об этом не узнаем. Доступа в корабельную рубку у нас нет.

— Для того меня сюда и загнали, — объяснила Авасарала. — Засунули в бутылку, отправили в плавание и читают всю мою сраную переписку.

— Если это — все, считайте, нам повезло, — вставила Бобби. Отметив, какой усталой выглядит начальница, она вспомнила, как вымоталась сама, и, кажется, на минуту «поплыла». Авасарала что-то говорила, Котьяр кивнул, соглашаясь с ней. Она обернулась к Бобби.

— Вы согласны?

— Э… — Бобби тщетно пыталась вспомнить, о чем шла речь. — Я…

— Вы чуть не валитесь со стула. Когда вы в последний раз спали нормально, целую ночь?

— Наверное, тогда же, когда и вы, — ответила Бобби, добавив про себя: «Когда мои ребята были живы, а ты не пыталась спасти от пожара Солнечную систему». Она ожидала упрека, выговора за то, что не справляется со своей работой, что слаба.

— Справедливо, — ответила Авасарала, и Бобби снова захлестнуло теплое чувство. — Мао сегодня дает банкет в нашу честь. Я хочу взять с собой вас и Котьяра. Котьяр будет телохранителем: встанет с грозным видом у задней стены.

Бобби не сдержала смешка. Котьяр улыбнулся и подмигнул ей.

— А вы, — продолжала Авасарала, — как мой секретарь по связям, будете болтать с народом. Постарайтесь прощупать команду и настроение на борту. О'кей?

— Роджер.

— Я заметила, — сказала Авасарала, переходя на тон, каким обычно просила о неприятном одолжении, — как глазел на вас старший помощник, когда встречал нас у шлюза.

Бобби кивнула. Она тоже заметила. Попадаются мужчины со слабостью к крупным женщинам, и Бобби чуяла, что здешний старпом принадлежит к этому племени. Такие обычно искали в женщине любовницу-мать, поэтому Бобби держалась от них подальше.

— Не случится ли вам побеседовать и с ним? — закончила Авасарала.

Бобби расхохоталась и ожидала, что остальные поддержат ее, но даже Котьяр, кажется, считал предложение начальницы вполне резонным.

— Э, нет, — отказалась Бобби.

— Вы сказали «нет»?

— Да, «нет». Нет, и к черту! На хрен! Nein und abermals nein. Niet. La. Siei. — Исчерпав свои лингвистические познания, Бобби остановилась. — И вы меня малость разозлили.

— Я вас не просила с ним спать.

— И хорошо. Секс для меня — не оружие, — сказала Бобби. — Мое оружие — оружие.

— Крисьен! — Жюль-Пьер Мао обхватил и встряхнул руку Авасаралы.

Повелитель империи «Маоквик» возвышался над маленькой женщиной. Красота его была того рода, который вызывал у Бобби инстинктивную симпатию, а не подправленная медицинским искусством залысина говорила, что ее чувства хозяину безразличны. Пренебрежение такой простой проблемой, как прическа, только усиливало ощущение его власти над положением. Свободный свитер и хлопчатобумажные брюки сидели на Мао как костюм от хорошего портного. Когда Авасарала представила ему Бобби, он улыбнулся и кивнул, едва удостоив ее взглядом.

— Ваши люди устроились? — спросил он, намекая, что присутствие Бобби напомнило ему о нижестоящих. Бобби скрипнула зубами, но сохранила равнодушный вид.

— Да, — ответила Авасарала тоном, в котором Бобби послышалась неподдельная теплота. — Нас прекрасно устроили, и команда у вас замечательная.

— Отлично.

Жюль подхватил Авасаралу под руку и провел к огромному столу. Кругом стояли мужчины в белых куртках с черными галстуками. Один из них, метнувшись вперед, отодвинул стул, на который Жюль усадил свою спутницу.

— Шеф Марко обещал нам необыкновенное угощение.

— А как насчет откровенности? В меню не входит? — спросила Бобби, пока официант отодвигал стул для нее.

Жюль занял свое место во главе стола.

— Откровенности?

— Вы своего добились, — объяснилась Бобби, игнорируя поставленный перед ней служителем горячий суп. Мао подсолил свой и продолжил застольную беседу. — Заполучили замминистра на свой корабль. Теперь уже нет нужды нас морочить. Что дальше?

— Гуманитарная помощь, — ответил Мао.

— Чушь, — огрызнулась Бобби и, покосившись на Авасаралу, увидела, что та улыбается. — Вы хотите меня убедить, будто тратите пару месяцев на перелет до Юпитера, чтобы присмотреть за разгрузкой риса и сока? Да на этом кораблике груза Ганимеду не хватит и на один зубок.

Мао откинулся на стуле, и белые куртки засуетились, убирая суп. Унесли и нетронутую тарелку Бобби.

— Роберта… — начал Мао.

— Не называйте меня Робертой!

— Сержант, эти вопросы следовало задавать Министерству внешних сношений ООН, а не мне.

— Охотно бы задала, только в этой игре, похоже, задавать вопросы — не по правилам.

Он ответил теплой, снисходительной, ничего не выражающей улыбкой.

— Я предоставил свою яхту, чтобы обеспечить мадам секретарю наиболее удобную доставку к месту нового назначения. К тому же, хотя вы еще их не видели, на борту присутствуют эксперты, чьи знания окажутся бесценными для населения Ганимеда.

Бобби достаточно времени провела рядом с Авасаралой, чтобы понимать, что за игру ведет Мао. Он смеялся над ней. Он не хуже ее знал, что все это чушь. Но пока он сохраняет спокойствие и дает правдоподобные ответы, ничего с ним не поделаешь. Он слишком влиятелен, чтобы в лицо назвать его лжецом.

— Вы лжете, и… — начала Бобби и осеклась, до конца осознав сказанное. — Постойте, что значит «вы прибудете»? А вы, следовательно, — не прибудете?

— Боюсь, что нет, — ответил Мао, улыбаясь подавшему новую тарелку официанту. На тарелке лежала рыба — целиком, с головой и выпученными глазами.

Бобби в изумлении воззрилась на Авасаралу. Теперь и старуха перестала улыбаться.

— Мне сказали, что вы лично возглавляете гуманитарную миссию.

— Действительно, я намеревался возглавить, но события заставили меня отказаться от этих планов. Едва мы закончим обед — я челноком вернусь на станцию. Яхта и корабль остаются в полном вашем распоряжении до завершения вашей важной миссии на Ганимеде.

Авасарала молча смотрела на Мао. Впервые на памяти Бобби старая дама не находила слов.

Официант в белом подал Бобби рыбу, в то время как ее роскошная тюрьма неторопливо, на четверти g, двигалась к Юпитеру.

В лифте, поднимавшем их к каюте, Авасарала молчала. В гостиной она задержалась, чтобы прихватить из бара бутылку джина, и пальцем поманила Бобби. Та прошла за ней в хозяйскую спальню. Котьяр тоже присоединился.

Когда дверь закрылась и Котьяр своим служебным терминалом обследовал комнату на предмет жучков, Авасарала сказала:

— Бобби, начинайте обдумывать, как захватить контроль над кораблем или выбраться отсюда.

— Зачем? — возразила Бобби. — Давайте захватим челнок, приготовленный для Мао. Раз он отбывает челноком, значит станция еще в пределах полетной мощности.

К ее удивлению, Котьяр кивнул.

— Я согласен с сержантом. Если мы не хотим здесь оставаться, захватить и удерживать челнок проще.

Садясь на кровать, Авасарала глубоко и тяжело вздохнула.

— Так не делают. Пока я должна остаться здесь.

— Опять ваши кретинские правила! — в сердцах воскликнула Бобби.

— Да, — отрезала Авасарала, — опять правила. Меня сюда прислало начальство. Если я откажусь от полета, меня спишут. Из вежливости могут оправдать это внезапной болезнью или переутомлением, но под тем же предлогом меня не допустят к работе. Я окажусь в безопасности, но лишусь власти. А пока я делаю вид, что выполняю их распоряжения, я могу действовать. Я пока еще замминистра. У меня остаются связи, влияние. Стоит пуститься в бегство — я их лишусь. А это для меня — все равно что попасть под пулю.

— Но… — сказала Бобби.

— Но, — повторила Авасарала, — если мои действия окажутся успешными, они найдут способ меня отрезать. Необъяснимый отказ связи или еще что, лишь бы вышибить меня из Сети. Когда это произойдет, я потребую, чтобы капитан свернул для ремонта к ближайшей станции. Если я не ошибаюсь, он откажет.

— А! — сказала Бобби.

— О! — секундой позже подхватил Котьяр.

— Да, — кивнула Авасарала, — когда он откажет, я заявлю, что меня удерживают силой, и тогда у вас будет законный предлог для захвата корабля.

Глава 31 Пракс

С каждым днем вопрос: «Что дальше?» — становился насущнее. Примерно так Пракс чувствовал себя в первые ужасные дни на Ганимеде, когда составлял списки предстоящих дел. Но теперь он искал не только Мэй, а еще и Стрикланда. И таинственную женщину с видеозаписи. И создателей секретной лаборатории. В этом смысле ему было много проще, чем раньше.

С другой стороны, тогда он обыскивал один Ганимед, а теперь поле поиска расширилось до бесконечности.

Задержка сигнала с Земли (вернее, с Луны, поскольку агентство безопасности «Персиса-Строкса» базировалось на орбите, а не в глубине гравитационного колодца планеты) составляла немногим более двадцати минут. Нормальный разговор вести было невозможно, поэтому остролицая женщина на экране демонстрировала ему серию видеозаписей, все подробнее уточняя то, что требовалось Праксу.

— Мы обмениваемся сведениями с «Пинквотером» — у ее службы безопасности в настоящее время наиболее широкий охват внешних планет, — говорила женщина. — Кроме того, мы сотрудничаем с «Аль-Аббиком» и «Звездной спиралью», что дает нам возможность самостоятельно или через партнеров предпринимать безотлагательные действия буквально на любой станции или планете в системе.

Пракс кивал. Это было то, что нужно. Глаза повсюду, контакты со всеми. Они сумеют ему помочь.

— Я прилагаю релиз, — продолжала женщина. — Вам придется оплатить пересылку, но больше никаких счетов — пока мы не договоримся, какой объем услуг вам требуется. Выяснив это, я пришлю подробный тарифный план, и мы решим, что для вас наиболее подходит.

— Благодарю, — сказал Пракс, вывел, подписал и вернул документ.

Через двадцать минут он на скорости света достигнет Луны. Двадцать минут на возвращение. Неизвестно, сколько между приемом и отсылкой. Однако можно было утешать себя тем, что начало положено.

В тишине, охватившей корабль, ощущалось предчувствие, но Пракс не мог понять, что оно предвещает. Прибытие на станцию Тихо — понятно, но что еще? Выбравшись с койки, он прошел через пустой камбуз и поднялся по трапу в рубку, а оттуда — в кабину пилота. В тесной кабине было темновато, освещали ее только огоньки на панелях да широкие экраны по стенам, заполненные точками звезд и приближающимся оазисом в пустоте — Тихо.

— А, док, — окликнул его из пилотского кресла Алекс, — хочешь полюбоваться видом?

— Если… то есть если можно.

— Почему бы нет? Я, с тех пор как мы заполучили «Роси», обхожусь без второго пилота. Пристегивайся вот сюда. Только, если что, чур ничего не трогать!

— Не буду, — пообещал Пракс и забрался в кресло-амортизатор.

Поначалу ему казалось, что станция медленно увеличивается в размерах. Два кольца, раскрученных в разные стороны, были не толще его большого пальца, а шар с цехами внутри них — вроде теннисного мячика. Но с приближением они росли, ворсинки на краю сферы превращались в строительные уолдо и башни, протянувшиеся к странной конструкции с аэродинамическими формами. Строящийся корабль пока оставался без обшивки, скелет из стали и керамики открывался вакууму. Внутри и снаружи мерцали светлячки сварки и уплотнителей.

— Его строят для атмосферы?

— Нет, хоть на вид и похоже. Это «Чесапик». То есть будущий «Чесапик». Сконструирован для высоких ускорений. По-моему, бедолагу собираются чуть не два месяца гнать на восьми g.

— Это куда же? — спросил Пракс, наскоро подсчитывая в уме. — Получается, за самую дальнюю орбиту.

— Угу, в глубокий космос. Отправляются по следам «Наву».

— Того «корабля поколений», которым Эрос пытались затолкнуть на Солнце?

— Того самого. Когда план провалился, у «Наву» заглушили двигатели, и он с тех пор так и дрейфует. Его недостроили, поэтому вернуть дистанционно на автоматике не удалось. Теперь вот собираются в погоню. Надеюсь, изловят. Этот «Наву» был настоящим шедевром. Правда, даже если мормоны получат его обратно, от исков к Тихо все равно не откажутся. Высосали бы ее досуха, да кишка тонка.

— А почему?

— АВП не признает юрисдикции Земли и Марса, а любой суд в Поясе пляшет под его дудку. Вот им и приходится выбирать: выиграть процесс в суде, которого здесь не признают, или проиграть.

— А-а… — протянул Пракс.

Станция Тихо увеличилась, на ней проступило больше деталей. Пракс не знал, что именно прояснило перспективу, но величина сооружения вдруг открылась ему так внезапно, что он задохнулся. Внутренняя сфера была, пожалуй, полкилометра в поперечнике — словно два больших агрокупола, составленные донце к донцу. Эта сфера постепенно росла и заполняла собой экраны: звездный свет на них сменился мерцанием сигнальных огней и прозрачных обзорных пузырей. Черноту космоса сменяли сталекерамические леса и платформы. Уже видны были чудовищные двигатели, способные перемещать по Солнечной системе всю станцию целиком, — этакий небесный город. Огромные шарниры, словно вертлюги гигантских амортизаторных коек, готовы были изменить строение станции согласно гравитации ускорения.

От всего этого захватывало дух. Изящество и функциональность, простая красота древесного листа или корневой системы. Пракс не без трепета разглядывал создание человеческого разума, подобного в своем совершенстве плодам эволюции. Вершина творчества, наглядное доказательство, что невозможное — возможно.

— Хорошо сделано, — сказал он.

— Угу-м, — согласился Алекс и обратился к корабельному вещанию: — Прибываем. Всем пристегнуться для стыковки. Я подойду на ручном.

Пракс приподнялся в кресле.

— Мне уйти в каюту?

— Здесь тебе будет не хуже, только накинь сетку на случай, если грохнемся во что-нибудь, — посоветовал Алекс и, повысив голос, раздельно и четко произнес: — Диспетчерская Тихо, здесь «Росинант». Разрешите посадку?

Пракс расслышал далекий голос, отвечавший пилоту.

— Роджер, — ответил тот, — мы причаливаем.

В драмах и боевиках, которые Пракс смотрел на Ганимеде, пилотирование корабля выглядело тяжелой физической работой. Потные мужчины налегали на рычаги управления. Алекс не делал ничего подобного. Он работал двумя джойстиками, но делал ими мелкие, неторопливые движения. Щелчок — и направление гравитации сменилось, кресло под Праксом повернулось на несколько сантиметров. Еще щелчок и новая перемена. Потолочный дисплей показывал в пустоте тоннель, очерченный голубоватым и золотым светом, протянувшийся к вращающемуся кольцу станции.

Посмотрев на массу данных, вываливавшихся на экран перед пилотом, Пракс удивился:

— А зачем вообще управлять вручную? Разве корабль не может сам причалить по этим цифрам?

— Зачем? — Алекс расхохотался. — Затем, что это круто, док. Затем, что круто!

Голубые полосы окон обсерватории виднелись уже так близко, что Пракс стал различать за ними лица и едва не позабыл, что сам видит их на экране. Хотелось помахать встречающим рукой и увидеть, как кто-то махнет в ответ.

По линии Алекса неразборчиво для Пракса, но вполне узнаваемо донесся голос капитана.

— Отлично смотримся, кэп, — ответил ему пилот. — Еще десять минут.

Кресло-амортизатор перевернулось набок, плоскость станции изогнулась, когда Алекс подстроился к вращению ее кольца. Раскрутка такого огромного обруча даже до пустяковой трети g требовала чудовищного напряжения всей конструкции, но корабль, повинуясь рукам Алекса, медленно и мягко влился в движение. Пракс, когда еще был холостяком, хаживал на танцы в стиле нео-тао. Первый час зрелище казалось бесконечно нудным, но понемногу мельчайшие движения рук, ног и торса танцовщиц вводили зрителя в подобие транса. С таким вот плавным изяществом скользнул к выступу порта и «Росинант», только здесь впечатление еще усиливалось сознанием, что у него под кожей не мускулы, а сверхпрочная сталь и термоядерный реактор.

Одна последняя поправка, маленький поворот амортизаторов — и «Росинант» лег на место в доке. За все время стыковки Алекс не сделал ни одного резкого движения. На корабль с устрашающим лязгом опустились крепления причала.

— Тихо, — заговорил Алекс, — «Росинант» закончил стыковку. Шлюз герметичен, крепления на месте. Подтверждаете?

После мгновенной паузы динамик что-то пробормотал.

— Спасибо, Тихо, — ответил пилот, — и мы рады вернуться.

Гравитация едва уловимо сместилась. Прежде иллюзию тяжести создавала тяга двигателя, теперь же — центробежная сила кольца. Поднявшись, Пракс ощутил, как его чуть тянет в сторону, — хотелось пригнуться навстречу этой силе, как наклоняются навстречу ветру.

Добравшись до камбуза, он застал там Холдена, уже раскочегарившего кофеварку. Увидев, как изгибается струйка кофе, Пракс смутно припомнил школьный урок, посвященный кориолисовой силе. Вошли Наоми с Амосом — они теперь всегда были вдвоем. Пракс подумал, что сейчас самое время поблагодарить всех за помощь, за все, что они сделали для Мэй, которая, возможно, уже была мертва. Его остановила неприкрытая мука на лице Холдена.

Наоми остановилась перед ним с рюкзаком на плече.

— Уходишь, — сказал Холден.

— Да, — ответила она.

— Ну что ж… — сказал Холден.

Несколько секунд никто не двигался, потом Наоми шагнула к Холдену и быстро клюнула его губами в щеку. Руки у него едва потянулись обнять ее, но она уже отступила и вышла в коридор, держась так, словно собралась куда-то по делам. Амос переглянулся с Алексом.

— Капитан? — заговорил пилот. Для человека, только что направившего военный корабль точно в колесико, вертящееся посреди межпланетного пространства, голос звучал на удивление нетвердо. — Нам требуется новый старший помощник?

— Нам никто не требуется, пока я не скажу, — отрезал Холден и добавил гораздо тише: — Господи, надеюсь, что не придется!

— Есть, сэр, — отчеканил Алекс. — Я тоже.

Четверо мужчин неловко замолчали. Амос заговорил первым:

— Знаешь, кэп, я заказал номер с двумя койками. Если надумаешь, добро пожаловать.

— Нет, — ни на кого не глядя, ответил Холден и погладил ладонью стену, — я останусь на «Роси». Буду здесь.

— Уверен? — спросил Амос, и в его голосе опять послышался недоступный Праксу намек.

— Никуда не денусь, — ответил Холден.

— Тогда ладно.

Пракс прокашлялся, и Амос потянул его за локоть.

— А ты как? Есть, куда причалить?

Заготовленная речь: «Я хотел сказать, как благодарен вам за…» — столкнулась с вопросом, и слова рассыпались.

— Я… нет, я… но…

— Ну вот и ладно. Забирай барахло и пошли со мной.

— Ну да. Да, спасибо. Но прежде я хотел сказать, как я…

Амос чуть тряхнул его за плечо.

— Может, потом скажешь? — предложил он. — А сейчас пойдем-ка.

Холден прислонился к стене, крепко сжал челюсти, словно сдерживал крик, рвоту или плач. Его глаза уставились в пустоту. Пракс словно смотрелся в зеркало и видел собственное горе.

— Да, — отозвался он, — идем.

Жилье Амоса оказалось даже меньше каюты на «Росинанте»: две маленькие спальни, общая комната шириной с половину корабельного камбуза и еще ванная с выдвижными раковиной и туалетом в душевой кабинке. Амос, будь он здесь, занял бы все свободное место.

Но великан-механик, посмотрев, как устроился Пракс, наскоро сполоснулся под душем и удалился по широким, богатым коридорам станции. Здесь повсюду зеленели растения — правда, большей частью декоративные. Изгибы палуб были почти незаметны, и Пракс легко мог бы представить, что вернулся на Ганимед, что до его «норы» всего пара остановок на «трубе». И что дома его ждет Мэй. Дождавшись, пока закроется дверь номера, ботаник достал ручной терминал и включился в местную сеть.

От «Персис-Строкса» ответа не пришло, но Пракс и не ждал его так скоро. Пока главной проблемой были деньги. В одиночку ему не оплатить поисков.

Значит, нужна Никола.

Пракс поставил терминал, направив глазок камеры на себя. На экране показался тощий изможденный мужчина. Он высох за эти несколько недель и не успел еще восстановиться. Может, и никогда не восстановится. Может, эти запавшие щеки на экране — навсегда он сам. Пусть так. Пракс включил запись.

— Привет, Ники, — заговорил он. — Хотел сообщить, что со мной все благополучно. Я добрался до станции Тихо, но Мэй со мной нет. Я обратился в агентство. Отдам им все, что у меня есть. Кажется, они действительно способны помочь, но это дорого. Это может оказаться очень дорого. А она, не исключено, уже погибла.

Дыхание перехватило, но он продолжил:

— Она, не исключено, уже погибла, но я должен попытаться. Знаю, что у тебя сейчас не лучшее положение с финансами. Знаю, что тебе надо заботиться о новом муже. Но если ты сможешь что-то уделить… не мне. Мне от тебя ничего не нужно. Это для Мэй. Для нее. Если ты сможешь ей что-то дать — это будет последний ее шанс.

Он снова помолчал, выбирая между «спасибо» и «хоть это ты могла бы сделать, черт тебя возьми». В конечном счете просто отключил запись и отослал текст.

При данном расположении станций задержка сигнала между Церерой и Тихо составляла пятнадцать минут. К тому же он не знал, какое сейчас время на Церере. Сообщение могло прийти среди ночи или в разгар рабочего дня. И может так статься, что Николе нечего будет ответить.

Все равно ему следовало попытаться. Он сможет заснуть, только если будет знать, что сделал все возможное.

Пракс записал и отослал сообщения своей матери, соседу по комнате в общежитии, выдвинувшемуся на солидный пост на станции Нептун, бывшему научному руководителю. С каждым разом рассказ давался легче. Подробности начали складываться, одно вытекало из другого. О протомолекуле Пракс не упоминал — боялся их напугать. К тому же его могли принять за сумасшедшего. Отправив последнее сообщение, он посидел молча. Теперь, когда у него появился полный доступ к связи, оставалось еще одно дело. Браться за него не хотелось.

Он включил запись.

— Басиа, это Праксидик. Я хотел тебе сообщить, что Като умер. Я видел его тело. Оно… кажется, он не страдал. И я подумал, что, окажись я на твоем месте, не знать… не знать было бы тяжелее. Мне жаль. Я только…

Он отключил запись, отослал ее и забрался на узкую кровать. Ожидал, что постель окажется жесткой и неудобной, но матрас обнял его, как гель амортизатора, и Пракс легко заснул. Он проснулся через четыре часа, словно кто-то у него в голове включил свет. Амос так и не вернулся, хотя по станционному времени была полночь. Не пришло и ответа от «Персис-Строкса», поэтому Пракс составил вежливый запрос — просто ради уверенности, что сообщение не затерялось, — но, перечитав его, стер. Долго стоял под душем, два раза вымыл волосы, побрился и сочинил новый запрос, не такой безумный.

Через десять минут загудел сигнал «новое сообщение». Умом он понимал, что это не ответ: его послание еще не достигло Луны. Открыв сообщение, он увидел Николу. За время разлуки ее личико-сердечко постарело и виски припорошило сединой. Но эта мягкая грустная улыбка снова делала ее двадцатилетней, словно он сидел с ней в парке, слушал Бхангру и смотрел, как лазер чертит на куполе живые картины. Он вспомнил, как любил ее.

— Я получила твое сообщение, — сказала Никола. — Мне… очень жаль, Праксидик. Жаль, что я так мало могу сделать. Здесь, на Церере, дела идут не слишком. Я поговорю с Табаном. Он зарабатывает больше меня и, если поймет, что случилось, тоже захочет помочь. Ради меня. Береги себя, старик. У тебя усталый вид.

Он увидел, как мать его дочери склонилась вперед, отключая запись. На иконке остался передаточный код на получение восьмидесяти реалов «ФьюженТек». Пракс посмотрел обменный курс и перевел векселя компании в доллары ООН. Почти недельное жалование. Мало, и близко не достаточно, но для нее и то — жертва.

Он снова открыл сообщение и нажал на паузу между двумя словами. Никола смотрела на него, чуть приоткрыв губы, за которыми слабо белели зубы. В глазах была грусть и искорки. Так долго он считал, что в этом радостном блеске глаз проявлялась ее душа! Он ошибался.

Пока он блуждал мыслями в делах минувших, пришло новое сообщение. На этот раз с Луны, от «Персис-Строкса». Пракс с тревожной надеждой просмотрел прайс-лист. И упал духом.

Возможно, Мэй где-то есть. Стрикланд и его люди — наверняка где-то есть. Их можно найти, поймать, добиться правосудия.

Но ему это точно не по карману.

Глава 32 Холден

Он сидел на откидном стуле в машинном зале, разбираясь в неполадках и составляя список для команды ремонтников. Остальные ушли. «Не просто „остальные“», — подумал он.

«Сменить переборку машинного отсека по правому борту.

Существенное повреждение стыка силового кабеля по левому борту; возможно, замена всего соединительного щита».

Две строчки текста предвещали сотни рабочих часов и сотни тысяч долларов на расходы. И уведомляли, что от полной гибели корабля и команды их отделяло меньше шага. Казалось чуть ли не святотатством говорить об этом в двух коротких фразах. Холден пометил, какие детали, доступные на Тихо, могут подойти для установки на марсианский военный корабль.

За его спиной на стене прокручивались новости с Цереры. Холден включил их, чтобы чем-то занять мозги, пока простукивает корабль.

Все это, конечно, ни к чему. Команду ремонтников наверняка будет возглавлять Сэм, а она не нуждается в его помощи. Она, во всяком случае, лучше знает дело, за которое сейчас взялся Холден. Но, передав работу ей, он потеряет предлог оставаться на борту. И придется идти к Фреду — разговаривать насчет протомолекулы на Ганимеде.

И при этом, возможно, потерять Наоми.

Если он не ошибался в подозрениях и Фред действительно использовал протомолекулу как обменную валюту или, хуже того, как оружие, Холден его убьет. Он знал это, как собственное имя, и боялся этого. То, что за такое преступление его, по всей вероятности, сожгут на месте, пугало меньше, чем мысль, что, следовательно, Наоми правильно сделала, когда ушла. Он действительно превратился в человека, которого она боялась. В нового детектива Миллера, вершащего дикое правосудие пулями. И все же, как бы Холден ни рисовал себе признание Фреда, его раскаяние и мольбу о пощаде, фантазии неизменно заканчивались убийством. Он помнил, что в прежние времена поступил бы иначе, но он слишком смутно припоминал человека, которым был тогда.

Если он ошибся и Фред невиновен в трагедии Ганимеда, значит, Наоми с самого начала была права, а он, упрямец, просто не хотел этого видеть. Тогда он, возможно, сумеет вымолить у нее прощение. Глупость — куда меньшее преступление, чем самосуд.

Но если это не Фред разыгрывает господа бога с супервирусом, то для человечества в целом это много, много хуже. Как неприятно сознавать, что лучшее для него — это худшее для человечества. Рассудком Холден знал, что без колебаний пожертвует собой и своим счастьем ради других. Но рассудок не мог заглушить слабого шепотка в голове: «К чертям человечество, верните мою подружку!»

Из подсознания наружу пробилось что-то полузабытое, и он добавил в список необходимых деталей: «Новые фильтры для кофеварки».

Панель на стене тревожно пискнула за миг до того, как гудок ручного терминала сообщил: кто-то находится в шлюзе и просит пропуска на борт. Стукнув пальцем по экрану, Холден переключился на камеру у люка и увидел в коридоре Алекса с Сэм. Она — все та же рыженькая пикси в мешковатом комбинезоне — держала в руках ящик с инструментами и смеялась. Алекс что-то сказал, и она расхохоталась так, что чуть не выронила ящик. Звук был отключен, так что все походило на немое кино.

Холден ткнул кнопку связи и сказал:

— Входите, ребята.

Еще одно прикосновение к экрану открыло дверь шлюза. Сэм помахала камере и шагнула внутрь.

Через несколько минут лязгнул, открываясь, герметический люк в машинный зал, провизжалопускающийся лифт. Выйдя из него, Сэм шумно уронила свой сундучок на металлическую палубу.

— Что ж это такое? — возмутилась она, наспех обняв Холдена. — Опять подставили мою малышку под пули?

— Твою? — переспросил Алекс.

— На этот раз — не пули, — объяснил Холден, указав на покореженную переборку. — В грузовом отсеке взорвалась бомба, прожгла вот здесь дыру и повредила осколками проводку — вон там.

Сэм присвистнула.

— Или этот осколок пошел в обход, или реактор увернулся.

— Как считаешь, это надолго?

— Переборка — пустяк, — проговорила Сэм, набивая что-то на терминале, после чего принялась постукивать уголком планшета по собственным зубам. — Заплату можно целиком пронести через грузовой отсек, это сильно упростит работу. Проводка потребует больше времени, но не слишком много. Скажем, четыре дня, если моя команда сейчас же возьмется за дело.

— Ну, — Холден виновато поморщился, словно признаваясь в очередном проступке, — еще надо починить или заменить грузовой люк, и в шлюзе грузового отсека тоже непорядок.

— Тогда на пару дней дольше, — решила Сэм и, опустившись на колени, принялась доставать инструменты. — Ничего, если я сразу кое-что замерю?

Холден махнул рукой на стену:

— Добро пожаловать.

— Смотришь новости? — заметила Сэм, кивнув на говорящие головы на мониторе. — Ганимеду досталось, а?

— Да уж, — согласился Алекс.

— Но пока что — только Ганимеду, — сказал Холден, — а это что-то значит, только я еще не разобрался, что именно.

— Наоми устроилась у меня, — сообщила Сэм, словно продолжая разговор. Холден почувствовал, как стынет лицо, и заставил себя улыбнуться.

— О, круто.

— Она об этом не говорит, но, если я узнаю, что ты сделал ей какую-нибудь гадость, попробую вот эту штуку на твоем хозяйстве. — Сэм грозно взмахнула гаечным ключом. Алекс нервно хихикнул и тотчас смущенно умолк.

— Считаю, честное предупреждение, — сказал Холден. — Как она?

— Тихая, — ответила Сэм. — Ага, вот то, что мне нужно. Теперь побегу делать заказ на переборку. Увидимся, мальчики.

— Пока, Сэм, — сказал Алекс, проводив ее взглядом. Когда герметичная дверь закрылась за девушкой, он добавил: — Я лет на двадцать старше, чем ей нужно, и с проводкой у меня неполадки, но она мне нравится.

— Вы с Амосом как, чередуетесь? — спросил Холден. — Или мне ждать пистолетов на рассвете?

— Я, — ухмыльнулся Алекс, — не стану марать свою чистую любовь грубой реальностью.

— А, любишь ее как поэт, стало быть.

— Именно, — сказал Алекс, прислонившись к стене и разглядывая свои ногти. — Давай лучше обсудим проблему со старшим помощником.

— Давай лучше не будем.

— Нет уж, давай будем. — Алекс шагнул вперед и скрестил руки, показывая, что не отступит ни на шаг. — Я уже год как погоняю этот кораблик. Он летает только потому, что Наоми — блестящий старпом и берет на себя все проблемы. Без нее мы не полетим, это факт.

Холден спрятал терминал в карман и прислонился к обшивке реактора.

— Знаю, знаю. Никогда не думал, что она на это решится.

— Но она ушла.

— Угу.

— Мы никогда не говорили о жалованье, — напомнил Алекс. — Мы ничего не получаем.

— Плата? — Холден сдвинул брови и выбил частую дробь по реактору. Кожух отозвался гулом, как металлическая гробница. — Все, полученное от Фреда, что не ушло на расходы, лежит на счете. Если тебе нужны деньги, двадцать пять процентов — твои.

Алекс замотал головой, замахал руками.

— Нет, ты не так понял. Деньги мне не нужны, и я не думаю, что ты нас обворовал. Просто напоминаю, что мы никогда не говорили о деньгах.

— И что?

— А то, что мы не просто команда. Мы собрались на этом корабле не ради денег и не по вербовке. Просто мы сами так захотели. Больше тебе нечем нас удержать. Мы верим в свое дело и хотим участвовать в нем вместе с тобой. Если бы не это, лучше было бы взяться за нормальную, оплачиваемую работу.

— Но ведь Наоми… — начал Холден.

— Была твоей любовницей, — со смешком закончил Алекс. — Черт, Джим, ты не забыл, как она выглядит? Она запросто может найти другого. Собственно, ты бы не возражал, если бы я…

— Я тебя понял. Я тебя услышал. Я все испортил, я виноват, признаю и все такое. Надо повидать Фреда и начинать думать, как собрать и склеить осколки.

— Если только это не Фред.

— Да, если это не Фред.

— Я гадал, когда же наконец тебя увижу, — сказал Фред Джонсон, едва Холден перешагнул порог его кабинета. Фред выглядел и хуже, и лучше, чем год назад, когда Холден видел его в последний раз. Лучше, потому что Альянс Внешних Планет, квазиправительство, которое номинально возглавлял Джонсон, из террористической организации превратилось в реальную власть, достойную вести официальные переговоры с внутренними планетами. И Фред с облегчением сменил роль повстанца на роль администратора. У него теперь даже плечи расправились и на лице постоянно играла слабая улыбка. А хуже — потому, что ответственность, которую он нес весь этот год, его состарила. Волосы поредели и поседели, на шее, поверх выступающих жил, складками висела кожа, под глазами оформились вечные мешки. Его кофейного цвета кожа плохо поддавалась морщинам, но приобрела сероватый оттенок.

Но Холдена Фред встретил искренней улыбкой и вышел из-за стола, чтобы пожать ему руку и провести к креслу.

— Я прочел твой рапорт по Ганимеду, — сказал он. — Расскажи. Мне нужны впечатления с места.

— Фред, — ответил Холден, — это еще не все.

Кивнув, Фред вернулся на свое место за столом.

— Слушаю.

Холден начал говорить и сбился. Фред не изменился в лице, но его взгляд стал пристальным и острым. Внезапный, необъяснимый страх внушал Холдену: этот человек уже знает все, что он собирается сказать.

По правде говоря, Холден всегда побаивался Фреда. Ему не давала покоя двойственность Джонсона. Фред протянул им руку, когда команда «Росинанта» сильнее всего нуждалась в помощи. Фред сделался их покровителем, дал безопасную гавань среди мириадов врагов. И все же Холден никогда не забывал, что полковник Фредерик Люциус Джонсон был палачом станции Андерсон. И что в последнее десятилетие он участвовал в организации и деятельности Альянса Внешних Планет — структуры, которая ради своих целей не чуралась ни кровопролития, ни террора. Несколько убийств организовал лично Джонсон. Вполне возможно, что Фред — глава АВП, убил больше народу, чем Фред — полковник Марсианского флота.

Решился бы он использовать протомолекулу в своих целях?

Возможно. А возможно, и нет. Так или иначе, но пока он оставался их другом и надо было дать ему шанс оправдаться.

— Фред, я… — снова начал Холден и снова умолк.

Фред опять кивнул, и улыбка исчезла с его лица.

— Мне это не понравится, — хмуро констатировал он.

Холден вцепился в подлокотники офисного кресла и поднял себя на ноги. С непривычки он толкнулся сильнее, чем следовало, и при трети g чуть не взлетел в воздух. Фред хихикнул, и его нахмуренные брови снова разошлись.

Ну вот. Этот смешок взломал страх и обернул его гневом. Утвердившись на ногах, Холден склонился и обеими руками уперся в стол перед носом у Фреда.

— Вам, — проговорил он, — смеяться нечего. Пока я не уверюсь, что это не ваша вина. Потому что, если вы сделали то, в чем я вас подозреваю, и при этом еще можете смеяться, я пристрелю вас на месте.

— В чем вы меня подозреваете… — Фред не спрашивал, просто повторял конец фразы.

— Это протомолекула, Фред. Там, на Ганимеде. Лаборатория, в которой ставят эксперименты на детях, и черная паутина, и монстр, чуть не прикончивший мой корабль, — это протомолекула. Вот вам мое впечатление с места. Кто-то играет с вирусом, и вирус, возможно, вырвался на волю, а кругом палят друг в друга корабли внутренних планет.

— Ты подозреваешь, что это я. — Это опять не был вопрос, простая констатация факта.

— Мы сбросили эту дрянь на Венеру, — выкрикнул Холден. — Я отдал тебе единственный образец. И вдруг Ганимед, кормилец твоей будущей империи, единственное место, от которого не желают отступаться флоты внутряков, взрывается к черту?

За Фреда ответило короткое молчание.

— И ты спрашиваешь, не я ли использую протомолекулу, чтобы отогнать войска внутренних планет от Ганимеда и укрепить свой контроль над внешними планетами?

Спокойный голос Фреда заставил Холдена осознать, что он сорвался на крик. Сделав несколько глубоких вдохов, он успокоил пульс и только тогда ответил:

— Да, примерно это.

— Тебе, — сказал Фред с широкой улыбкой, которая не коснулась его глаз, — не стоило бы об этом спрашивать.

— Что?

— Может, ты забыл, что работаешь на ту же организацию? — проговорил Фред, вытягиваясь в полный рост на полголовы выше Холдена. Он все еще улыбался, но подобрался всем телом и стал словно бы больше, чем был.

Холден невольно отступил на шаг, прежде чем успел овладеть собой.

— Я, — продолжал Фред, — должен тебе не больше, чем должен по условиям контракта. Ты что, мальчик, с ума сошел? Ворвался сюда, орешь на меня, требуешь ответов?

— Никто больше не мог… — начал Холден, но Фред его не слушал.

— Ты отдал мне единственный образец, о котором мы знаем. Но если мы не знаем о других, из этого не следует, что их не существует. Я больше года терплю твою дурь. Твою уверенность, что весь мир перед тобой в ответе. Твое праведное негодование, которым ты орудуешь как дубиной. Но больше я терпеть не буду. А знаешь почему?

Холден мотнул головой, не решаясь заговорить, чтобы голос не сорвался на писк.

— А потому, — продолжал Фред, — что я, черт побери, босс. Я здесь командую. Ты был весьма полезен и мог бы еще пригодиться. Но сейчас у меня на руках довольно дел и без твоих крестовых походов за мой счет.

— Та-ак, — протянул Холден.

— Так что ты уволен. Этот контракт был последним. Я закончу ремонт «Роси» и расплачусь с тобой — я не нарушаю договора. Но, полагаю, у нас уже достаточно кораблей, чтобы патрулировать наше небо без твоей помощи, а если и не хватит, я как-нибудь обойдусь без тебя.

— Уволен, — проговорил Холден.

— А теперь убирайся из моего кабинета, пока я не решил и «Роси» отобрать. В нем уже больше частей с Тихо, чем с Марса. Думаю, я мог бы доказать, что корабль принадлежит мне.

Холден попятился к двери, гадая, насколько серьезна эта угроза. Фред смотрел на него, но не двигался с места. У самой двери Холдена догнали слова Фреда:

— Это не я.

На долгий миг их взгляды встретились.

— Не я, — повторил Фред.

— Ладно, — сказал Холден и закрыл за собой дверь.

Когда сомкнувшиеся створки отгородили его от Фреда, Холден с протяжным выдохом привалился к стене коридора. В одном Фред был прав: он слишком долго оправдывал свои действия страхом. «Праведное негодование, которым ты орудуешь как дубиной»! Он видел, как человечество чуть не покончило с собой по собственной глупости, и это потрясло его до глубины души. Все месяцы после Эроса он жил на страхе и адреналине.

Но это не оправдание. Уже не оправдание.

Он потянулся за терминалом, чтобы вызвать Наоми, и тут в голове словно щелкнул выключатель. «Я уволен!»

Целый год он был связан контрактом с Фредом. Станция Тихо стала их базой. Сэм трудилась, латая «Роси», не меньше Амоса. Все это осталось позади. Им придется самим искать себе работу, порты, ремонтников. Нет больше покровителя, чтобы держать их за ручку. Впервые за очень долгий срок Холден стал по-настоящему независимым. Ему придется зарабатывать на жизнь себе, кораблю и команде. Холден замер, прислушиваясь к ощущениям.

Это было великолепно!

Глава 33 Пракс

Амос сидел, подавшись к нему всем телом. От присутствия этого великана комната словно уменьшилась, запахом алкоголя и табака от него веяло, как жаром от огня, зато лицо было ласковым, как никогда.

— Не знаю, что делать, — говорил Пракс. — Просто не знаю. Все это — моя вина. Никола просто… она совсем потеряла себя и так сердилась. Я просыпался, смотрел на нее и видел, что она в ловушке. И понимал, что Мэй предстоит расти рядом с ней, вот такой. И стараться заслужить мамину любовь, когда Никола только и думала, как бы отсюда вырваться. Вот я и решил, что это лучший вариант. Понимаешь, когда она заговорила об уходе, я был готов. А Мэй… когда мне пришлось сказать Мэй, что…

Пракс уронил голову и закачался взад-вперед, закрыв лицо ладонями.

— Опять поплохело, док?

— Нет, я в норме. Не окажись я плохим отцом, она бы сейчас была здесь.

— Это ты про жену или про малышку?

— Мне нет дела до Николы. Если бы я не оставил Мэй. Если бы побежал за ней сразу, как объявили тревогу. Если бы не задержался в куполе. И чего ради? Из-за растений! Они все равно погибли. У меня оставалось одно, но я и его потерял. А я мог бы успеть туда. Нашел бы ее. Я бы…

— Ты же знаешь, что ее уже не было, когда началась заваруха.

Пракс покачал головой. Он не желал принимать оправданий.

— А теперь? У меня появился шанс, я выбрался. Достал немного денег. И сглупил. Для нее это был последний шанс, а я сглупил.

— Н-да, вижу, тебе это в новинку, док.

— Она заслуживала лучшего отца. Она была такой хорошей… такой хорошей девочкой.

Тут Амос впервые коснулся его. Широкая ладонь обхватила плечо от ключицы до лопатки и заставила Пракса распрямиться. Глаза у Амоса не просто покраснели: белки были расчерчены красными прожилками, как мрамор. В горячем дыхании бились все ароматы, о каких мечтает усталый моряк, ненадолго отпущенный на берег. Но голос звучал ровно и трезво.

— У нее отличный папка, док. Тебе не плевать, а это уже много.

Пракс сглотнул. Он устал быть сильным, устал лелеять надежду, проявлять решимость и готовиться к худшему. Он больше не хотел оставаться самим собой, он вообще никем не хотел быть. Рука Амоса удерживала его, как причальный зажим, не давая уплыть в темноту. А он только и хотел, чтобы его отпустили.

— Ее нет, — сказал Пракс. Это представлялось достойным предлогом. И объяснением. — Они забрали ее у меня, и я не знаю, кто они, и не могу ее вернуть, и ничего не понимаю.

— Еще не все потеряно.

Пракс кивнул: не потому, что утешился, а потому что знал — в таких случаях положено кивать.

— Мне никогда ее не найти.

— Ошибаешься.

Дверь прогудела и сдвинулась, пропустив Холдена. Пракс не сразу понял, что изменилось, но что-то явно случилось, что-то с ним произошло. Лицо, одежда остались теми же, но… Пракс почему-то вспомнил лекцию по метаморфозу.

— Привет, — сказал Холден, — все гладко?

— Малость потряхивает, — признался Амос. Пракс видел в его лице отражение собственного смятения. Оба уловили превращение, и оба не понимали, в чем дело. — Никак, кэп, тебя напоили?

— Нет, — сказал Холден.

— Я имел в виду — напиться было бы недурно, — сказал Амос, — просто мне не так представлялась…

— Меня не напоили, — перебил Холден, — а уволили.

— Только тебя или всех нас?

— Всех.

— Ага, — сказал Амос и, поразмыслив минуту, дернул плечом. — Ну что ж…

— Мне нужно поговорить с Наоми, но она сбрасывает мои вызовы. Ты не мог бы ее поискать?

Амос поджал губы, словно укусил лимон.

— Я не собираюсь устраивать ссору, — объяснил Холден. — Просто мы нехорошо расстались. Это я виноват и хочу загладить вину.

— Насколько я знаю, она торчит в баре, о котором нам в прошлый раз говорила Сэм. «Голубой цветочек». Но ты уж сам разбирайся, а я тут ни при чем.

— Ясное дело, — заверил Холден. — Спасибо.

Он уже собирался выйти, но остановился в дверях, словно только теперь очнулся.

— А что потряхивает? — спросил он. — Ты сказал: «Потряхивает…»

— Док хотел нанять частных сыщиков с Луны для поисков дочки. Не вышло, и он вроде как расстроен.

Холден нахмурился. Пракс почувствовал, как от шеи к лицу приливает краска.

— Вроде бы мы ищем малышку? — с некоторым недоумением сказал Холден.

— Док этого не понял.

— А-а. — Холден повернулся к Праксу. — Мы ищем твою дочь, никого больше нанимать не нужно.

— Я не смогу вам заплатить, — возразил Пракс. — Все мои счета остались в системе Ганимеда, и, даже если сохранились, я не имею к ним доступа. У меня ничего нет, кроме того, что дают мне люди. Может, я сумею набрать около тысячи долларов ООН. Этого хватит?

— Нет, — казал Холден. — Такие деньги не покроют и недельного расхода воздуха, о воде уж не говорю. Придется этим заняться.

Он склонил голову к плечу, словно вслушиваясь в звучащие для него одного слова.

— Я уже связался с бывшей женой, — сказал Пракс, — и с родителями. Не знаю, к каким людям еще обратиться.

— Может, ко всем? — предложил Холден.

«Я — Джеймс Холден, — говорил капитан на широком экране в пилотской кабине „Росинанта“, — и я обращаюсь к вам за помощью. Четыре месяца назад, за несколько часов до атаки на Ганимеде, из группы дневного пребывания похитили маленькую девочку, страдающую опасным для жизни врожденным заболеванием. В последовавшем хаосе…»

Алекс остановил запись.

Пракс хотел сесть прямо, но кресло второго пилота провернулось под ним на шарнирах, и он остался лежать.

— Не знаю, — протянул Алекс. — На зеленом фоне у него этакий мучнистый оттенок, как тебе кажется?

Пракс прищурился, подумал и кивнул.

— Дело даже не в цвете, — сказал он, — может, если притемнить…

— Попробую, — отозвался пилот, постукивая пальцем по экрану. — Обычно этими делами занималась Наоми. Связь и записи — не сказать, чтобы моя первая любовь. Но мы справимся. Если вот так?

— Лучше, — одобрил Пракс.

«Я — Джеймс Холден, и я обращаюсь к вам за помощью. Четыре месяца назад…»

Речь Холдена, вещавшего в камеру на ручном терминале Амоса, занимала в презентации меньше минуты. На остальное Амос с Праксом потратили целый час. Алекс предложил воспользоваться более мощным оборудованием «Росинанта». После этого программа сложилась быстро. В начале Пракс вставил свое обращение к Николе и родителям. Остальное записали с помощью Алекса: сведения о состоянии Мэй, кадры со Стрикландом и таинственной женщиной, уносящими девочку из детской группы, снимки из секретной лаборатории, дополненные крупным планом с нитями протомолекулы, снимки с Мэй, играющей в парке, и короткое видео с ее последнего дня рождения, где она вся вымазалась глазурью от праздничного пирога.

Праксу странно было видеть самого себя. Он не в первый раз снимался, но человек на экране оказался более худым, чем он ожидал, и значительно старше. Голос оказался выше, чем звучал в его ушах, и более уверенным. Праксидик Менг, собиравшийся обратиться в эфире ко всему миру, был иным, нежели он сам, хотя и похожим. Но если это поможет найти Мэй, пусть останется так. Он превратится в кого угодно, лишь бы ее вернуть.

Алекс провел пальцем по панели управления, подгоняя кадры с Мэй к речи Холдена. Счет для пожертвований пришлось открыть через кредитный союз в Поясе, он оказывал услуги временным некоммерческим организациям. И больше им делать было нечего.

— Ну вот, — сказал Алекс, — все, что мог, поправил.

— И так хорошо, — ответил Пракс. — Что теперь с этим делать?

Алекс поднял голову. Вид у него был усталый, но и взволнованный.

— Нажать «отправить».

— Но предварительный просмотр…

— Никакого предварительного, док. Властей это не касается. Это даже не бизнес, черт возьми! Просто мы, маленькие обезьянки, стараемся вытащить хвосты из огня.

— О, — сказал Пракс, — правда?

— Полетаешь подольше с нашим капитаном — привыкнешь. Ну, хочешь сделать это сам? Подумай!

Пракс приподнялся на локте.

— О чем думать?

— Хочешь ли отправлять это дело. Если оно сработает, как мы надеемся, ты привлечешь к себе внимание. И не всегда такое, какого хотелось бы. Я к тому, что разбитое яйцо обратно не соберешь.

Несколько секунд Пракс думал. Экран ровно светился.

— Это Мэй, — сказал Пракс.

— Ну что ж, — Алекс придвинул к нему панель связи. — Хочешь сам нажать кнопку?

— А что с ней будет? То есть — куда мы отправляем эту запись?

— Просто в эфир, — ответил Алекс. — Может, ее подхватит какая-нибудь местная станция в поясе. Увидят капитана, просмотрят и передадут дальше. И еще…

— Что еще?

— Нашего «зайца» мы не вставили, но хватит и нитей в стеклянном ящике. Мы вроде как напоминаем, что протомолекула еще здесь. Это будет основательная бомба.

— Ты думаешь, это к лучшему?

— В прошлый раз, когда мы сделали что-то в этом роде, началась война, — припомнил Алекс. — Вряд ли это было «к лучшему», но, так или иначе, это их расшевелит.

Пракс пожал плечами и вдавил кнопку.

— Торпеда пошла, — хихикнул пилот.

Пракс спал под серенаду воздухоочистителей. Амос снова ушел, оставив записку, чтобы Пракс его не ждал. Гравитация вращения чуть менялась — или Праксу это мерещилось. При таком большом диаметре, как у колец Тихо, эффект Кориолиса не должен был причинять неудобств, тем более лежащему без движения в темной комнате. И все же он чувствовал себя некомфортно. Никак не забывалось, что его раскручивают, что только инерция прижимает к тонкому матрацу его тело, стремящееся улететь в пустоту. На «Росинанте» ему почти всегда удавалось внушить себе, что под ним надежная масса спутника. Пракс подумал, что дело не в источнике притяжения, а в том, как его истолковать.

Сознание медленно, по спирали, уходило вниз, в пути от него отрывались куски — словно от метеора, сгорающего в атмосфере. Пракса тяготило чувство благодарности. Отчасти к Холдену, отчасти к Амосу. Ко всей команде «Росинанта». В полудреме он снова перенесся на Ганимед. Голодный, он бродил по ледяным коридорам в уверенности, что где-то рядом затаился один из его соевых ростков, зараженный протомолекулой и жаждущий мести. В перевернутой логике сновидения он в то же время был на Тихо и искал работу, но все, кому он посылал резюме, качали головами и отказывали, требуя каких-то непонятных научных степеней и рекомендаций. Единственное, что помогало перенести происходящее, — глубоко затаившееся, но прочное, как костяк, сознание, что все это не наяву. Что он спит, а проснувшись, окажется в безопасности.

И разбудил его сочный запах мяса. Веки запеклись — он плакал во сне, и слезы, высохнув, оставили соленую корочку. Шумел и плескался душ. Пракс натянул спортивный костюм и в который раз удивился, откуда на спине куртки надпись: «Тахи».

На столе ждал завтрак: бифштекс с яйцом, четыре тортильи и черный кофе. Натуральная еда стоила целое состояние. Увидев две тарелки, Пракс придвинул одну к себе и стал есть. Все это, возможно, обошлось в десятую часть денег, полученных от Николы, зато на вкус было изумительным. Амос выскочил из душа, обернув бедра полотенцем. С правой стороны на животе у него виднелся выпуклый белый шрам, оттянувший пупок от центра, а над сердцем красовалась весьма реалистическая татуировка курчавой красавицы с продолговатыми как миндалины глазами. Пракс заметил подпись под рисунком, но постеснялся разглядывать.

— Привет, док, — поздоровался Амос. — Лучше выглядишь.

— Немного отдохнул, — сказал Пракс вслед механику, который ушел в свою спальню и закрыл дверь. На следующих словах Пракс повысил голос: — Я хотел тебя поблагодарить. Прошлой ночью я совсем упал духом. И даже если вы не сумеете найти Мэй…

— Почему это не сумеем? — раздался приглушенный дверью голос Амоса. — Ты что, док, меня не уважаешь?

— Нет, — спохватился Пракс, — нет, что ты! Я только хотел сказать, как много делаете вы и капитан… какая это огромная…

Показался ухмыляющийся Амос. Куртка спортивного костюма скрыла и шрам, и татуировку, будто их и не бывало.

— Да понял я, понял, просто подкалываю. Как тебе бифштекс? Я все гадаю, где они держат коров?

— Да что ты, это же на питательном растворе растят! Видно по расположению мышечных волокон. Смотри, как лежат слои. Так даже легче получить хорошее «мраморное мясо», чем отрезая от туши.

— Да что ты говоришь? — удивился Амос, устраиваясь за стол напротив. — Я и не знал.

— И рыба при микрогравитации становится более питательной, — продолжал Пракс с набитым ртом, — жирность возрастает. Никто не знает почему, хотя есть несколько интересных работ на эту тему. Предполагается, что дело не в самом притяжении, а постоянном течении, которое приходится создавать, чтобы рыба плыла в насыщенной кислородом воде и не задыхалась.

Амос, оторвав кусок тортильи, макнул его в желток.

— Что, у вас дома за столом вот об этом и говорили?

— Да, в основном, — моргнул Пракс, — а что? А у вас о чем говорили?

Амос захихикал. Он был в прекрасном настроении: плечи расслаблены, и челюсти не так стиснуты, как накануне. Праксу вспомнился вчерашний разговор с капитаном.

— Тебя напоили?

— Еще как! — подтвердил Амос. — Но это еще не самое лучшее.

— Да ну?

— О, это обалденно прекрасно, но нет ничего прекраснее, чем получить работу на следующий день после того, как тебе дали пинка под зад!

Пракс совсем запутался. Амос достал из кармана терминал, дважды щелкнул по экрану и пододвинул по столу к Праксу. На экране в красной «секретной» рамке светилось название кредитного союза, в котором Алекс прошлой ночью открыл счет. Увидев сумму, Пракс выпучил глаза.

— Это… не…

— «Роси» этого хватит на месяц полета, а ведь прошло всего семь часов, — сказал Амос. — Теперь тебе по карману команда, док.

— Я не знаю… правда?

— Мало того. Просмотри входящие сообщения. Капитан разок устроил большой плюх, но что он в сравнении с тобой, детка! Все несчастья Ганимеда вдруг обрели лицо — ее лицо!

Пракс достал свой терминал. На приложенный к презентации почтовый адрес пришло более пятисот видеосообщений и тысячи текстовых. Он начал просматривать. Незнакомые мужчины и женщины — многие в слезах — молились за него, гневались вместе с ним, предлагали поддержку. Астер с седеющей гривой черных волос кричал на таком плотном «мато», что Пракс почти не различал слов. Понял только, что человек берется кого-то убить.

Через полчаса у Пракса мозги сплавились. Женщина с Цереры рассказала ему, что лишилась дочери при разводе и что посылает ему все деньги, отложенные на покупку жевательного табака. Группа пищевиков с Луны пустила шапку по кругу и прислала месячное жалование Пракса в бытность его ботаником. Старик-марсианин с шоколадной кожей и сахарной пудрой волос серьезно взглянул в камеру и через половину Солнечной системы заверил, что он с Праксом.

Следующее сообщение поначалу не сулило ничего нового. Мужчина в кадре казался очень старым — за восемьдесят, если не девяносто, на голове еще сохранился венчик седых волос, лицо было изрезано ущельями морщин. Но внимание Пракса привлек его взгляд. Он выражал колебания.

— Доктор Менг, — заговорил мужчина с мягким акцентом, напомнившим Праксу записи голоса его собственного деда. — Мне очень жаль, что вы и ваша семья пострадали. Страдаете… — мужчина облизнул губы. — Видео, которое вы сняли с камеры наблюдения… Кажется, я знаю этого человека. Только зовут его не доктор Стрикланд…

Глава 34 Холден

Согласно путеводителю по станции, «Голубой цветочек» славился напитком под названием «голубичка» и множеством столов для «Голго». Посетителей предупреждали, что администрация запрещает продавать больше двух порций «голубички», поскольку этот напиток представляет собой убийственную смесь этилового спирта, кофеина и метилфенида. С добавкой, как догадывался Холден, голубого пищевого красителя.

Он шел по коридорам зоны отдыха и пытался вникнуть в рассказ путеводителя о правилах «Голго». Однако, услышав, что, если защита не сумела отбить атаку, мишень «выкапывают», запутался и отключил запись. Вряд ли ему случится вступить в игру. Да и напиток, снимающий зажимы и накручивающий нервы, был сейчас явным излишеством.

По правде сказать, Холден никогда в жизни не чувствовал себя так прекрасно.

За последний год он много чего натворил. Он оттолкнул от себя команду. Он ради защиты и безопасности связался с людьми, которым не вполне доверял. Он, может быть, погубил единственную в жизни настоящую близость. Его подстегивал страх стать другим. Стать человеком, который перегоняет страх в насилие. Человеком, которого Наоми не сможет любить, команда не сможет уважать. Да и сам себе он не особо нравится.

Страх никуда не делся. Он остался на месте, ползал мурашками под волосами, стоило только вспомнить Ганимед и то, что, быть может, росло сейчас в недрах спутника. Но Холден впервые за много дней признавал свой страх и не боялся его. Он разрешил себе бояться, а это было совсем другое дело.

Он услышал «Голубой цветочек» раньше, чем увидел. Едва различимый ритмичный топот постепенно становился громче, к нему примешались вопли электронной музыки и женский голос, выкрикивающий слова на смеси хинди с русским. К тому времени как он дошел до дверей, песня сменилась другой: два мужских голоса спорили между собой — но ритм басов ничуть не изменился.

Вошедший в клуб получал удар по всем органам чувств сразу. На танцплощадке в центре зала десятки тел извивались под вспышками цветных ламп, переливающихся в такт музыке. Музыка, вырывавшаяся и в коридор, здесь просто оглушала. За длинной хромированной стойкой у стены метались, выполняя заказы, полдюжины барменов.

На дальней стене блестели крупные буквы: «ГОЛГО». Стрелка под ними указывала на длинный коридор. Холден пошел по стрелке, и с каждым шагом музыка затихала. В зальчике с игровыми столами слышались уже только приглушенные басы.

Наоми с подружкой-механиком Сэм и еще кучкой астеров стояла у стола. Она стянула волосы красной резинкой, достаточно широкой, чтобы считаться украшением. И сменила спортивный костюм на серые слаксы, которых Холден никогда у нее не видел, и желтую блузку, в контрасте с которой ее смуглая кожа казалась еще темнее. Холдену пришлось на мгновение остановиться. Она улыбнулась — не ему, другому, — и в груди у него сжалось.

Когда он подошел, Сэм метнула на стол маленький металлический шарик. Группа противников на дальнем конце стола взорвалась движением. Что там происходит, Холден не разглядел, но, судя по поникшим плечам и унылым ругательствам, предположил, что Сэм выиграла очко для своей команды.

Сэм развернулась и вскинула ладонь, позволив соратникам по команде, среди которых была и Наоми, хлопать по ней. В этот момент Сэм заметила Холдена и сказала что-то, чего он не расслышал. Наоми повернулась и бросила на него задумчивый взгляд, остановивший Холдена не хуже стены. Она не улыбнулась и не нахмурилась. Она подняла ладонь в жесте, который, как он надеялся, не означал вызова на бой. Минуту они смотрели друг на друга среди общего шума.

«Господи, — подумал Холден, — как я до такого дошел?»

Наоми кивнула и указала ему на стол в углу. Холден сел и заказал себе выпить. Не голубую «Прощай, печень», прославившую заведение, а дешевый астерский виски. Он если не полюбил его, то по крайней мере привык к мягкому послевкусию этого напитка. Наоми несколько минут прощалась со своей командой, но наконец подошла. Не то чтобы легкой походкой, но и напряжения человека, идущего навстречу своему страху, в ней не чувствовалось.

— Заказать тебе что-нибудь? — предложил Холден.

— Я бы выпила грейпфрутового мартини, — согласилась она. Пока Холден вводил столику заказ, Наоми оглядывала его с таинственной полуулыбкой, от которого у него таяло в животе.

— Ну вот, — сказал он, приказав своему терминалу оплатить заказы. — Один жуткий мартини уже в пути.

— Такой уж жуткий? — рассмеялась Наоми.

— По мне, грейпфрутовый сок можно пить, только умирая от цинги.

Она снова засмеялась, отчего по меньшей мере один из узлов под ложечкой у Холдена распустился, и они в уютном молчании дождались, пока подадут напитки. Пригубив, Наоми одобрительно причмокнула:

— Терпеть можно!

Холден сделал гораздо больший глоток, чуть не опустошив стаканчик виски залпом, и убедил себя, что тепло внутри сойдет за храбрость. «Я чувствую, что мы нехорошо расстались и нам надо поговорить. Обдумать все». Он прокашлялся.

— Я все прогадил, — сказал он. — Я плохо обходился с друзьями. Хуже, чем плохо. Ты все сделала абсолютно правильно. Я не услышал тебя тогда, но ты говорила все верно.

Наоми глотнула еще мартини и стянула резинку, удерживавшую на затылке тяжелый хвост. Волосы колечками упали ей на лицо: Холдену представилась увитая плющом каменная стена. Он вспомнил, что Наоми, волнуясь, всегда распускала волосы. Пряталась за ними — не в буквальном смысле, а просто выставляя на первый план лучшее в себе. Блестящие черные кудри естественно привлекали взгляд. Отвлекающий маневр. От этого она вдруг показалась очень человечной, такой же уязвимой и растерянной, как сам Холден. Прилив чувств, как видно, отразился у него на лице, потому что Наоми взглянула на него и покраснела.

— Что это, Джим?

— Извинения, — сказал он. — Признание, что ты была права и я превращался в карикатуру Миллера. Это — точно. Надеюсь, это еще и начало мирных переговоров.

— Я рада, — сказала Наоми. — Рада, что ты понял. Но я твердила об этом месяцами, а ты…

— Подожди, — попросил Холден. Он почувствовал, как она отталкивается от него, запрещает себе верить. А у него не осталось ничего, кроме полной правды, которую он и выложил. — Я не мог тебя услышать. Я перепугался, я трус.

— «Перепугался» еще не значит «трус».

— Нет, — кивнул он, — конечно, не значит. Трус тот, кто отказывается взглянуть страху в лицо. Я не признавался, что мне страшно. Не позволил тебе, Алексу, Амосу мне помочь. Вот в чем трусость. И она, возможно, стоила мне тебя, верности команды — всего, чем я дорожил. Она заставила меня держаться за неподходящую работу только потому, что так было безопаснее.

Компания игроков в «Голго» сместилась к их столику, и Холден проникся благодарностью к Наоми, которая отстранила приятелей взмахом руки. Значит, она продолжит разговор. Это уже кое-что.

— Скажи мне, — попросила она, — куда ты сейчас собираешься?

— Понятия не имею, — ухмыльнулся Холден, — и от этого мне хорошо, как никогда. Но куда бы я ни собрался, ты мне там нужна.

Она хотела возразить, но Холден остановил ее коротким жестом.

— Нет, я не об этом. Я бы хотел отвоевать тебя, но готов смириться, если это займет время или вовсе не случится. Но ты нужна «Роси». И команде.

— Я и не хотела их покидать, — застенчиво улыбнулась Наоми.

— Там твой дом, — сказал Холден, — пока он тебе нужен. Там твой дом, что бы ни было между нами.

Наоми принялась наворачивать на палец прядь волос. Увидев, что она допила мартини, Холден кивнул на меню столика, но она отрицательно повела ладонью.

— Это потому, что ты столкнулся с Фредом?

— Отчасти да, — признал Холден. — Стоя в его кабинете, я испугался и понял тогда, что боюсь уже очень-очень давно. Кстати, с ним я тоже все испортил. Отчасти по его вине. Он истинно верующий, а с такими людьми трудно уместиться в одной постели. Но большей частью вина моя.

— Ты с ним порвал?

— Он меня уволил, но, пожалуй, я все равно собирался с ним порвать.

— Так-так, — покивала Наоми. — Ты лишился платежной ведомости и покровителя. Пожалуй, даже лестно, что вернуть ты пытаешься именно меня.

— Ты, — сказал Холден, — единственное, что я хочу вернуть.

— А знаешь, что будет дальше?

— Ты вернешься на корабль?

На это Наоми только улыбнулась.

— Нам самим придется платить за ремонт. И, выпустив торпеду, искать, кто продаст нам новую. И платить за воду, за воздух, за стоянку в порту, за медикаменты для нашего весьма роскошного медотсека. Ты уже все просчитал?

— Нет, — ответил Холден, — но почему-то мне это очень нравится.

— А когда эйфория схлынет?

— Тогда и просчитаю.

Ее улыбка стала задумчивой. Наоми потянула себя за локон.

— Я еще не готова вернуться на корабль, — сказала она, взяв его руку, — но, когда «Роси» залатают, мне понадобится моя каюта.

— Сейчас же уношу пожитки!

— Джим, — сказала Наоми, сжав и выпустив его пальцы. — Я тебя люблю, и у нас еще не все хорошо, но это неплохое начало.

«Да, — подумал Холден, — именно так!»

Проснувшись в своей старой каюте на «Росинанте», Холден почувствовал, что впервые за много месяцев счастлив. Он выбрался из койки и голым прошел через пустой корабль до гальюна. Целый час стоял под душем, за воду для которого теперь, между прочим, должен был платить, как и за электричество для ее нагрева. Вернувшись в каюту, растер полотенцем покрасневшую от горячей воды кожу.

Он приготовил и съел сытный завтрак, просматривая доклады о ходе ремонта, выпил пять чашек кофе и тщательно разобрался, что предстоит сделать. Он уже переключился на юмористическую колонку, посвященную отношениями между Землей и Марсом, когда терминал загудел, предупреждая о вызове Амоса.

— Эй, кэп, — маленький экран не вмещал его широкого лица, — ты сегодня собираешься на станцию или нам к тебе на «Роси» прийти?

— Давайте встретимся здесь, — ответил Холден. — Команда Сэм сегодня работает, и я хотел бы приглядеть, как идут дела.

— Тогда скоро увидимся, — сказал Амос и прервал связь.

Холден вернулся к юмористической колонке, но вскоре поймал себя на том, что в задумчивости дважды перечитывает каждый абзац. Наконец он сдался, прибрал на камбузе, после чего настроил кофеварку на кофе для всей команды.

Машинка уже булькала, как довольный младенец, когда открылся палубный люк и по трапу поднялись Амос с Праксом.

— Кэп, — начал механик, грузно падая на стул. Пракс, войдя, не стал садиться. Холден взял кружки, подставил две другие и подал кофе на стол.

— Какие новости?

Амос хищно осклабился и пододвинул к нему свой терминал. Холден увидел на экране извещение от фонда «Спасем Мэй». На счету лежало больше полумиллиона долларов ООН.

Присвистнув, Холден плюхнулся на стул.

— Шуточки у Бога, Амос! Да, я надеялся… но не на такое же!..

— Да, с утра было немного меньше трехсот штук. За последние два часа подогнали еще двести. Похоже, все, кто следил за новостями с Ганимеда, восприняли фото маленькой Мэй как символ трагедии.

— Этого хватит? — с беспокойством в голосе перебил Пракс.

— Еще бы не хватило, — усмехнулся Холден. — Более чем. Наша спасательная экспедиция вполне обеспечена.

— И еще: нам дали ключ, — заявил Амос и затянул драматическую паузу, попивая кофеек.

— Что-то о Мэй?

— Угу. — Он положил в кофе сахар. — Пракс, перешли ему это сообщение.

Холден три раза прослушал текст и с каждым разом улыбался все шире.

«Кажется, я знаю этого человека, — говорил старик с экрана. — Только зовут его не доктор Стрикланд. Когда я работал с ним в Горнопромышленном университете Цереры, его звали Мерриан. Карлос Мерриан».

— Вот это, — провозгласил Холден, закончив последний просмотр, — мой старый приятель Миллер назвал бы «ниточкой».

— Что дальше, шеф? — спросил Амос.

— Думаю кое-куда позвонить.

— Давай. Мы с доком не будем дышать тебе в затылок, лучше посмотрим, как к нему текут денежки.

Проводив их и выждав, пока хлопнет люк, Холден дал запрос на связь с церерским ГУ. Выяснив, что задержка сигнала для Тихо сейчас составляет пятнадцать минут, он поиграл в простенькую, не требующую внимания игру на терминале. Головы она не занимала: можно было поразмыслить и составить план. Зная, где работал Стрикланд, прежде чем стал Стрикландом, они смогут проследить его карьеру. И найти точку, в которой он из горного инженера Карлоса превратился в похитителя детей Стрикланда. А зная причину превращения, легче будет вычислить, где он сейчас.

Минут через сорок после отправки запроса ему ответили. Холден немного удивился, увидев лицо пожилого человека. Он не ожидал попасть с первой попытки.

«Здравствуйте, — прозвучало с экрана. — Я — доктор Мойнахан. Я ждал вашего письма. Полагаю, вам нужны сведения о докторе Мерриане. Не вдаваясь в подробности, главное: мы с ним вместе работали в биологической лаборатории ЦГУ. Он занимался биоконтролем развития системы. Он никогда не был искусен в университетских интригах и не обзавелся союзниками, поэтому, когда он ступил на сомнительную с этических позиций почву, его охотно затравили. Подробностей я не знаю — не я возглавлял тогда его отделение. Сообщите, если вам нужно что-то еще».

Холден дважды просмотрел запись, делая заметки и проклиная задержку сигнала. Подготовившись, он послал ответ:

«Очень благодарен вам за помощь, доктор Мойнахан, мы высоко ценим ее. Вероятно, вам не известно, что случилось после того, как его вышибли из университета? Он перешел в другой институт? Или поступил на работу в корпорацию? Хоть что-нибудь…»

Отослав сообщение, он снова взялся за игру, но быстро заскучал и отключил ее. Вызвав развлекательный канал, он стал смотреть детские мультики, достаточно яркие и шумные, чтобы можно было отвлечься.

Когда гудок терминала сообщил о входящем, он чуть не опрокинул стол, спеша включить видео.

«Собственно, — сказал доктор Мойнахан, почесывая седую щетину на подбородке, — он даже не дождался комиссии по этике. Ушел на день раньше. Ушел с шумом: расхаживал по лаборатории и орал, что больше не позволит на себя давить. Что богатая корпорация обеспечит ему и финансирование, и условия для работы. Называл нас узколобыми писаками, гниющими в трясине мещанской морали. Но вот названия компании, где он собирался работать, я не припомню».

Холден нажал паузу. По спине у него прошел озноб. «Трясина мещанской морали». Он и без Мойнахана знал, какая компания была бы рада подобному человеку. Что-то очень похожее Холден слышал из уст Энтони Дрездена, создателя проекта «Эрос» — эксперимента, убившего полтора миллиона человек.

Карлос Мерриан перешел на работу в «Протоген» и пропал. А вернулся Стрикландом, похитителем детей.

«И убийцей», — мысленно добавил Холден.

Глава 35 Авасарала

Молодой человек на экране рассмеялся. На Земле он рассмеялся двадцатью пятью секундами раньше. Именно такой уровень задержки сигнала раздражал Авасаралу сильнее всего. Паузы слишком долгие, чтобы разговор воспринимался как нормальный, но не настолько, чтобы автоматически учитывать их. Все ее догадки, все тонкости и намеки запаздывали на десять секунд.

— Только вы, — сказал молодой человек, — способны превратить войну между Землей и Марсом в круиз да еще и злиться на это. Любой из моих людей отдал бы левое яичко, чтобы составить вам компанию.

— В следующий раз я соберу коллекцию, но…

— Что касается точного положения на театре военных действий, — произнес ее собеседник за двадцать пять секунд до того, — рапорты имеются, но не такие подробные, как хотелось бы. Ради вас я поставил пару интернов наращивать параметры поиска. У меня такое впечатление, что только десятая часть бюджетных средств на науку уходит на реальные исследования. Ваш допуск дает мне право этим интересоваться, но во флоте хорошо умеют запутать картину. Думаю, вы сочтете… — Вдруг он недоуменно насупился. — Коллекцию?

— Забудь. Так ты говорил?..

Она выждала пятнадцать секунд, проклиная каждую в отдельности.

— Не уверен, что мы добьемся определенных ответов, — сказал молодой человек. — Возможно, нам повезет, но если они хотят что-то скрыть, то, возможно, сумеют.

«Тем более что знают, чего ты ищешь и о чем я просила узнать», — договорила про себя Авасарала. Даже если потоки финансов между «Мао-Квиковски», Нгайеном и Эрринрайтом фиксировались в бюджете, к тому времени, как союзники Авасаралы начали розыск, те всё успели скрыть. Ей оставалось одно: атаковать на всех фронтах, какие приходили в голову, и надеяться, что где-то они проколются. Еще три дня сбора данных и запросов — и можно будет передавать материал аналитикам. Она не узнает, какую именно информацию от нее скрывают, но хотя бы получит представление, к какой категории относятся утаиваемые сведения.

Уже кое-что.

— Сделайте, что сумеете, — сказала она, — а я пока пороскошествую здесь, в пустоте. Свяжитесь со мной.

Она не стала тратить пятидесяти секунд на официальное прощание. Жизни не хватит на всю эту чушь.

На «Гуаньшийине» ей предоставили роскошное помещение. Кровать и диван в тон мягкому ковру: золото на зеленом фоне должно было бы резать глаз, однако не резало. Освещение почти идеально имитировало солнечное утро, а из воздуховодов веяло легкой ноткой вскопанной земли и свежего сена. Если бы не пониженная гравитация, легко было поверить, что находишься в частном загородном клубе где-нибудь в зеленом поясе Южной Африки. Если бы не гравитация и не проклятая задержка сигнала.

Авасарала ненавидела пониженную гравитацию. Даже если разгон был безупречно плавным, даже если яхте не приходилось маневрировать, чтобы обогнуть космический мусор, все равно ее внутренности привыкли к полной g. С первого дня на борту живот у нее не варил и все время не хватало дыхания.

Система связи загудела. Новое сообщение с Венеры. Авасарала открыла его. Предварительный анализ гибели «Арбогаста» еще не закончен. Ионизация металла, кажется, соответствовала выдвинутой кем-то гипотезе о функционировании протомолекулы. Это было первое подтверждение расчетов, крошечный шажок в сторону понимания всего, что происходило на Венере. Еще в сообщении было точное время трех всплесков энергии и спектральный анализ верхних слоев атмосферы, показавший содержание азота, превышавшее расчетный уровень. Авасарала поймала себя на том, что скользит глазами по тексту. По правде сказать, ей было не до того.

А между тем это представлялось весьма важным. Возможно, важнее всего прочего. Но ее, так же как Эрринрайта, Нгайена и остальных, затягивали мелкие человеческие дрязги, война за влияние, соседские разборки между Землей и Марсом. И внешними планетами, если принимать их всерьез.

Черт побери, прямо сейчас Бобби и Котьяр волновали ее больше, чем Венера. Котьяр — хороший человек, и его осуждение вызвало в Авасарале злость и чувство вины. И Бобби, судя по всему, готова была сломаться. Почему бы и нет? На ее глазах убили всех друзей, потом выдернули из привычной обстановки, вынудили работать на старого врага. Впрочем, десантники — крепкий народ, и не только телесно. Да и полезно иметь в команде человека без связей и союзников на Земле, особенно после прохиндея Сорена.

Авасарала раскинулась в кресле, снова удивившись непривычной легкости тела. Мысль о Сорене саднила до сих пор. Дело было не в самом предательстве: предательство в ее профессии — привычный риск. Тому, кого это может задеть, лучше сразу подавать в отставку. Нет, беда была в том, что она ничего не замечала. Она позволила себе слабость к нему, чем и воспользовался Эрринрайт, чтобы подорвать ее позиции. Авасарала терпеть не могла проигрывать, особенно когда ее проигрыш означал новую войну, новое насилие, новые смерти детей.

Вот во что обходится ее дурь. В смерть детей.

Поэтому впредь она должна быть умнее.

Она словно видела перед собой ласковые и грустные глаза Арджуны. «Ты не можешь быть в ответе за все», — сказал бы он.

— Все в ответе за все, — вслух огрызнулась она, — но только я, идиотка такая, принимаю это всерьез.

Она улыбнулась. Пусть шпионы Мао помучаются, пусть обыскивают ее комнаты в поисках дополнительной системы связи, пусть гадают, с кем она говорила. Или пусть думают, что старуха съехала с катушек.

Пусть их.

Она закрыла сообщение о Венере. Пока оно висело на экране, пришло еще одно письмо, помеченное как ответ на ее запрос. Прочитав резюме разведки, Авасарала подняла бровь.

«Я — Джеймс Холден, и я прошу у вас помощи».

Авасарала наблюдала за просматривающей сообщение Бобби. Та выглядела измученной и беспокойной. Глаза не столько покраснели, сколько высохли, им как будто не хватало смазки. Если бы кому понадобился образец для демонстрации различий между «невыспавшимся» и «уставшим», десантница как раз подошла бы.

— Значит, он выбрался, — сказала Бобби.

— Он, и ботаник, что при нем, и вся чертова команда, — подтвердила Авасарала. — И вот вам первая версия того, что заставило ваших и наших ребят стрелять друг в друга на Ганимеде.

Бобби подняла голову.

— Думаете, это правда?

— Правда? — повторила Авасарала. — Холден давно известен тем, что выбалтывает на весь свет все, что знает или о чем думает, будто знает. Правда или не правда, но он в это верит.

— И насчет протомолекулы? Он ведь фактически утверждает, что на Ганимеде вырвалась на волю протомолекула.

— Верно.

— Люди на это среагируют, так?

Авасарала пролистала рапорт разведки и переключилась на кадры беспорядков на Ганимеде. Тощие, перепуганные люди, измученные горем и войной, распаленные паникой. Она видела, что выставленные против них силы охраны порядка старались действовать мягко. Не такие они подонки, чтобы применять силу. Их поставили, чтобы не дать умирающим навредить себе и друг другу, и они пытались удержаться на тонкой грани между насилием и бездействием.

— Пока пятьдесят погибших, — сказала Авасарала. — По приблизительной оценке. Там сейчас такое творится, что эти люди могли бы все равно погибнуть от голода и болезней. Но убило их другое.

— Я ходила в этот ресторан, — сказала Бобби.

Авасарала насупилась, пытаясь разгадать в сказанном метафору. Бобби указала на экран.

— Тот, перед которым они гибнут. Я там ела после перевода. Готовят вкусные сосиски.

— Прошу прощения, — сказала Авасарала, но десантница только головой мотнула.

— Итак, кота выпустили из мешка.

— Возможно, — сказала Авасарала, — а возможно, и нет.

— Джеймс Холден только что объявил на всю систему о протомолекуле на Ганимеде. Какое там «нет»?

Авасарала включила главную программу новостей, просмотрела анонсы, выбрала ту, где выступал нужный ей эксперт, и подняла палец, призывая подождать, пока программа загрузится.

— …полная безответственность, — говорил сухощавый мужчина в лабораторном халате и шапочке-скуфейке. Презрением, звучавшим в его голосе, можно было обдирать краску со стен.

— Так вы утверждаете, что протомолекула ни при чем?

— Ни при чем. Кадры, разосланные Джеймсом Холденом и его группой, не имеют отношения к протомолекуле. Такая картина возникает при протечке связывающего вещества, это случается довольно часто.

— Значит, причин для паники нет?

— Элис, — снисходительно обратился к корреспондентке ученый, — Эрос за несколько дней превратился в оживший фильм ужасов. На Ганимеде со времени открытия военных действий не проявилось ни одного признака заражения. Ни одного.

— Но с ним ученый, ботаник. Доктор Праксидик Менг, дочь которого…

— Я не знаю этого Менга, но забавы с соевыми бобами не делают его ни специалистом по протомолекуле, ни нейрохирургом. Я, конечно, сожалею о его пропавшей девочке, но — нет. Если бы на Ганимеде была протомолекула, мы бы давно уже знали. Вся эта паника — буквально на пустом месте.

— Впечатляет, — сказала Бобби, оттолкнувшись от стола.

— Такое успокаивает людей. Это важно. Холден воображает себя героем: власть народу, свободу информации, бла-бла-бла, но он просто безмозглый кретин.

— Он на своем корабле.

Авасарала скрестила руки на груди.

— Это к чему?

— Он на своем корабле, а мы — нет.

— Значит, мы все безмозглые кретины, — кивнула Авасарала. — Отлично.

Бобби встала и принялась мерить шагами комнату, но разворачивалась, не доходя до стены. Она не привыкла к такому простору.

— Чего вы ждете от меня? — спросила она.

— Ничего, — ответила Авасарала. — Можно подумать, вы на что-то способны. Вы так же влипли, как я. Я едва ли могу что-то сделать, а ведь у меня есть друзья наверху. У вас — ничего. Я просто хотела поговорить с кем-то, кому не придется ждать две минуты, чтобы перебить.

Она слишком далеко зашла. Бобби замкнулась, ее лицо стало бесстрастным и чужим. Все люки закрылись.

— Я была не права, — сказала Авасарала.

— Как скажете.

— Вот так и скажу, чтоб тебя!..

Десантница искоса взглянула на нее.

— Это вы так извиняетесь?

— Большего не дождешься!

В сознании Авасаралы что-то сдвинулось. Это касалось не Венеры, не Джеймса Холдена с его бедной пропавшей малюткой, даже не Эрринрайта. Это касалось Бобби, ее беспокойной походки, ее недосыпа. Поняв, в чем дело, Авасарала невесело рассмеялась. Бобби скрестила руки, самой позой выражая вопрос.

— Не смешно, — сказала Авасарала.

— А вы попробуйте.

— Ты мне напоминаешь одну из дочек.

— Да ну?

Она рассердила Бобби, и теперь надо было объясниться. Гудели воздухоочистители. В брюхе у яхты что-то заурчало, словно они плыли на древнем паруснике из смоленых досок.

— Мой сын погиб в пятнадцать лет, — сказала Авасарала. — Катался на лыжах. Я тебе не рассказывала? Съезжал со склона, по которому скатывался уже двадцать или тридцать раз. Он знал трассу, но что-то случилось, и он налетел на дерево. Врезался в него на скорости шестьдесят километров в час. Бывает, после таких ударов остаются в живых, но не он.

На миг она снова оказалась дома, перед экраном, с которого медик сообщил ей известие. Арджуна уже помчался туда. Она, как сейчас, слышала стук дождя за окном. Это было самое тяжелое из ее воспоминаний и самое отчетливое и ясное. Авасарала глотками втянула в себя воздух.

— За полгода после того я трижды готовилась к разводу. Арджуна вел себя как святой, но и у святых есть предел терпению. Мы ссорились по любому поводу. На пустом месте. Каждый винил себя, что не спас Чаранпала, и каждый приходил в ярость, когда второй пытался взять часть ответственности на себя. И конечно, хуже всех пришлось дочери. Однажды вечером мы куда-то ушли — мы с Арджуной. Вернулись поздно и в ссоре. Ашанти была на кухне, мыла посуду. Мыла чистые тарелки вручную. Терла их тряпицей и абразивной губкой. У нее пальцы были в крови, но она будто не замечала, представляешь? Я хотела ее остановить, но она завопила и продолжала вопить, пока я не позволила ей мыть дальше. Я была в такой ярости, что не понимала. Я ненавидела свою дочь. В ту минуту я ее ненавидела.

— И чем же именно я ее напоминаю?

Авасарала обвела рукой комнату. Постель с бельем из натурального льна, рельефные бумажные обои на стенах, легкий аромат в воздухе.

— Ты не способна на компромисс. Ты не умеешь смотреть на вещи так, как я велю, а если я стараюсь тебя заставить, ты уходишь.

— Так вот что вам нужно? — сказала Бобби. Ее голос набирал силу: она сердилась, но гнев возвращал ее к действительности. — Хотите, чтобы я во всем с вами соглашалась, а если нет — вы меня возненавидите?

— Разумеется, я хочу, чтобы ты тыкала меня носом в каждый мой ляп. Я за это тебе и плачу. Я буду тебя ненавидеть, но только на минуту, — сказала Авасарала. — Я очень люблю свою дочь.

— Не сомневаюсь, мэм, но я — не она.

Авасарала вздохнула.

— Я позвала тебя сюда и показала все это не потому, что устала от задержки сигнала. Я тревожусь. Да какой хрен, я просто боюсь!

— Чего?

— Огласить полный список?

Бобби наконец улыбнулась, и Авасарала невольно улыбнулась в ответ.

— Я боюсь, что меня уже переиграли, — объяснила она. — Боюсь, что не сумею остановить ястребов и помешать этой своре опробовать новую игрушку. И… еще я боюсь, что могу ошибаться. Что происходит, Бобби? Что будет, если эта дьявольщина с Венеры поднимется и застанет нас в раздоре, ни на что не годными, как теперь?

— Не знаю.

Терминал Авасаралы звякнул. Она глянула на сообщение. Записка была от адмирала Соутера. Авасарала послала ему совершенно невинное приглашение пообедать, когда оба вернутся на Землю, но зашифровала ее личным сверхсекретным кодом. Чтобы расколоть его, надзиратели убьют пару часов. Открыв сообщение, она прочла ответ, посланный незашифрованным текстом:

«Буду рад.

Полночь в орле в зоопарке домашних животных.

В риме вне закона».

На этот раз Авасарала расхохоталась от чистого удовольствия. Бобби наклонилась через ее плечо. Развернув экран, Авасарала дала десантнице прочитать.

— Что это значит?

Авасарала притянула марсианку к себе, ухом к самым губам. Вблизи от великанши пахло чистым потом и огуречным лосьоном, которым Мао снабдил все гостевые номера.

— Ничего не значит, — шепнула Авасарала. — Он просто делает, что мне нужно, но они скорее сжуют собственную печенку, чем догадаются.

Бобби выпрямилась. Недоумение на ее лице говорило о многом.

— Так вот как действует власть?

— Добро пожаловать в обезьянник, — подмигнула Авасарала.

— Думаю, мне стоит чего-нибудь выпить.

— А потом возвращайся к работе.

В дверях Бобби задержалась. В широком проеме она выглядела меньше, чем была. Надо же: Роберта Драпер выглядит маленькой в сравнении с дверью на космическом корабле! Все в этой яхте вопило о безвкусной роскоши.

— Чем с ней кончилось?

— С кем?

— С вашей дочкой.

Авасарала закрыла терминал.

— Арджуна пел ей, пока она не успокоилась. Понадобилось около трех часов. Он присел на кухонный стол и вспоминал все песни, какие пел им в детстве. Наконец Ашанти позволила отвести себя в спальню и уложить в постель.

— Вы и его ненавидели, да? За то, что он сумел помочь, а вы нет?

— Вы продвигаетесь вперед, сержант.

Бобби облизнула губы.

— Я хочу кому-то сделать больно, — призналась она. — Боюсь, если не доберусь до них, сделаю больно себе.

— Каждый горюет по-своему, — сказала Авасарала. — Но сколько бы людей ты ни убила, это не спасет твой взвод. И сколько бы людей я ни спасла, это не вернет Чаранпала.

Долгую минуту Бобби взвешивала ее слова. Авасарала почти видела, как эта мысль поворачивается у нее в голове. Сорен был идиотом, когда недооценил эту женщину. Впрочем, Сорен во многом был идиотом. Когда Бобби наконец заговорила, голос ее звучал легко и непринужденно, будто слова не значили того, что значили.

— И все же попытаться не повредит.

— Этим мы и занимаемся, — ответила Авасарала.

Десантница коротко кивнула. Авасарале показалась, что она готова отдать честь, но женщина просто вывалилась за дверь, к бару в общей комнате. Там стоял фонтанчик, струи которого обдавали брызгами лошадей и полуголых женщин из поддельной бронзы. Если от такого зрелища человеку не захочется выпить крепкого, ему уже ничем не поможешь.

Авасарала снова запустила видеозапись.

«Я — Джеймс Холден…»

Она отключила звук.

— Хоть от бороденки своей избавился, — заметила она, ни к кому не обращаясь.

Глава 36 Пракс

Пракс запомнил тот момент, когда его «осенило» первый раз. Или он был не первым, но прежние он просто позабыл. Он учился на втором курсе, ему только что исполнилось семнадцать, и он сидел посреди лаборатории генной инженерии. Сидел среди стальных столов и центрифуг и мучительно пытался понять, почему получает негодные результаты. Он перепроверил расчеты, перечитал дневник опыта. Такую серьезную ошибку не представлялось возможным объяснить плохой техникой, тем более что техника у него была хорошая.

А потом он заметил, что один из реагентов хирален.^[73] По-видимому, вместо того чтобы генерировать состав в лаборатории, его взяли из естественного источника и вместо однородных левых получили смесь зеркально симметричных молекул, из которых половина была неактивна. Поняв это, Пракс расплылся в улыбке.

Опыт провалился, но он понял причину провала, и это стало победой. Он жалел лишь об одном: что так долго не видел того, что было ясно с самого начала.

Четыре дня после рассылки обращения он почти не спал. Он читал комментарии и письма, приложенные к пожертвованиям, на некоторые отвечал, задавал вопросы незнакомым жителям разных уголков системы. Он упивался пролившимися на него добротой и щедростью. Двое суток он вовсе не спал, наслаждаясь чувством, что наконец делает что-то полезное. А когда задремал, ему приснилось, что Мэй нашлась. И теперь, когда он увидел ответ, оставалось только жалеть, что не нашел его раньше.

— У них было время утащить ее, куда вздумается, — сказал ему Амос, — не рви жилы, док.

— Могли, — признал Пракс, — могли, если у них был при себе запас медикаментов для нее. Но дело не в ней. Вопрос в том, откуда они пришли.

Собирая совет, Пракс долго не мог решить, где его устроить. Даже для маленькой команды «Роси» комната Амоса была тесна. Он подумал о корабельном камбузе, но там еще возились с ремонтом техники, а Пракс хотел поговорить без свидетелей. Кончилось тем, что он, проверив, сколько еще поступило на счет, снял с него денег на аренду комнаты в клубе.

Теперь они были наедине друг с другом, а за окнами экранами во всю стену чуть заметно поворачивались гигантские строительные уолдо, вспыхивали и замирали маневровые ракеты, создавая узор, таинственный, как незнакомый язык. Об этом Пракс тоже никогда не задумывался, пока не попал на Тихо: чтобы компенсировать движение манипуляторов, прикрепленных к станции, требовалась постоянная работа маневровых ракет. Везде и всюду все кружилось в тихом танце и создавало рябь в пространстве.

Здесь, в комнате, между белыми столиками и креслами из противоударного геля, плыла тихая лирическая мелодия, звучал низкий, ласковый голос певца.

— Откуда? — переспросил Алекс. — Я думал: они с Ганимеда.

— Лаборатория на Ганимеде не годилась для серьезных экспериментов, — возразил Пракс, — к тому же их стараниями Ганимед превратился в зону боевых действий. Они не стали бы делать ничего такого, если бы вели там основные работы. Это была полевая лаборатория.

— Я тоже стараюсь не гадить там, где ем, — согласился Амос.

— Ты живешь на космическом корабле, — напомнил Холден.

— И все-таки не гажу на камбузе.

— Справедливо.

— Словом, — продолжал Пракс, — есть основания допустить, что они действуют с более надежной базы. И эта база расположена в системе Юпитера. Где-то поблизости.

— Я опять за тобой не успеваю, — сказал Холден. — Почему именно поблизости?

— Время транспортировки. Мэй с хорошим запасом лекарств может отправляться куда угодно, но она крепче… тех существ.

Холден поднял руку, как школьник на уроке.

— Так, если я тебя правильно понял, ты говоришь, что тварь, которая вломилась на мой корабль, швырнула в меня пятисоткилограммовый контейнер и чуть не прогрызла стенку к реактору, — более хрупкая, чем четырехлетняя девочка без иммунитета?

Пракс кивнул. Его пронзила стрела горя и ужаса. Ей уже не четыре. День рождения Мэй был месяц назад, а он пропустил эту дату. Ей уже пять. Но горе и ужас стали для него привычными спутниками. Пракс отстранил от себя эту мысль.

— Я объясню. Организм Мэй не сопротивляется внешним воздействиям. В этом-то и состоит ее болезнь, если подумать. Целый ряд явлений, свойственных нормальному организму, у нее не работает. А теперь возьмите одно из этих существ вроде того, что было на корабле.

— Тот гад показался мне весьма активным, — вставил Амос.

— Нет, — ответил Пракс. — То есть да, но нет. Я подразумевал биохимическую активность. Если Стрикланд, или Мерриан, или кто он там на самом деле, использует протомолекулу для перестройки человеческого организма, они накладывают одну сложную систему на другую. Результат получается нестабильным.

— Предположим, — сказала Наоми. Она сидела рядом с Амосом, через стол от Холдена. — Откуда такой вывод?

Пракс нахмурился. Он не подготовился к такому множеству вопросов. То, что для него было очевидно, другим даже в голову не приходило. Их лица выражали откровенное недоумение.

— Ладно, — сказал он, — попробуем по порядку. На Ганимеде появилось нечто, начавшее войну. И еще там была секретная лаборатория, сотрудники которой по меньшей мере знали об атаке заранее.

— Принято, — сказал Алекс.

— Хорошо, — продолжал Пракс. — В лаборатории мы увидели следы протомолекулы, мертвого мальчика и людей, готовившихся к отлету. И что-то опередило нас и убило их всех.

— Эй, — воскликнул Амос, — ты думаешь, этот самый гад и пробрался на «Роси»?

Пракс проглотил просившееся на язык слово «очевидно», заменив его другим: «возможно».

— Возможно, — сказал он. — И в первой атаке, по-видимому, участвовал еще один такой.

— Значит, из клетки вырвались двое? — спросила Наоми, но Пракс видел, что она сама уже почувствовала ошибку.

— Нет, потому что о первом они знали заранее. Второй вырвался, когда Амос забросил к ним гранату. Первого освободили намеренно. Но не в этом дело. А дело в том, что они используют протомолекулу для перестройки человеческих тел, но не способны надежно ее контролировать. Вложенная ими программа дает сбои.

Пракс кивнул, словно надеялся, что кивок поможет им уследить за цепью рассуждений. Холден покачал головой, подумал и тоже кивнул.

— Мина, — сказал он.

— Мина, — согласился Пракс. — Даже не предвидя, что второе существо освободится, они снабдили его мощным взрывным устройством.

— А, понял! — воскликнул Амос. — Ты думаешь, они знали, что он рано или поздно сойдет с рельсов, и приготовились его взорвать, когда отобьется от рук?

В глубине пространства на корпусе недостроенного корабля сверкнул сварочный аппарат, и вспышка резко высветила оживленное лицо пилота.

— Да, — сказал Пракс, — хотя это могло быть и дополнительное оружие, и груз, который существу надлежало куда-то доставить. Я считаю, что это было предохранительное устройство, и, возможно, так оно и есть, но существует множество других вариантов.

— Пусть так, однако оно оставило его у нас, — напомнил Алекс.

— У него хватило времени выделить из себя мину, — ответил Пракс. — Понимаете? Оно сознательно перестроилось, чтобы удалить заряд. Оно не пыталось подорвать «Роси», просто оставило мину и ушло.

— А раз оно додумалось это сделать…

— У него хватило ума распознать угрозу, — кивнул Пракс. — Не представляю пока, каким образом. Оно может обладать разумом или подключаться к Сети, или это у него модификация иммунного ответа.

— Понятно, Пракс. Итак, предположим, протомолекула способна со временем вырываться за отведенные ей рамки и разбойничать по собственной воле. Что это нам дает? — спросила Наоми.

«Дождался!» — подумал Пракс и перешел к тому, с чего собирался начать.

— А то, что, где бы ни располагалась их главная лаборатория — на которую они не станут напускать одно из этих созданий, — она должна быть достаточно близка к Ганимеду, чтобы добраться до него, пока тварь не сорвалась с цепи. Я не знаю, долго ли они способны ее сдерживать, и готов поспорить, они сами не знают. Так что чем ближе, тем лучше.

— Спутник Юпитера или секретная станция, — сказал Холден.

— В системе Юпитера невозможно держать станцию в секрете, — заметил Алекс. Слишком там тесно. Кто-то что-то да заметит. Черт, пока люди не добрались до Урана, здесь собиралась вся дальняя астрономия. Появись что-то в космосе — все обсерватории разорутся, что им заслоняют картинку.

Наоми постучала пальцами по столу словно капли конденсата падали в металлических трубах.

— Тогда напрашивается Европа, — сказала она.

— Это Ио, — уже с нетерпением проговорил Пракс. — Я потратил немного денег на изучение закупок ариламинов и нитроаренов, необходимых для исследования мутаций. — Он замялся. — Это ничего? Что я потратил деньги?

— Они для того и собраны, — успокоил его Холден.

— Так вот, мутагены, которые начинают действовать только после активации, тщательно контролируются, потому что возможно их использование в военных лабораториях, но тому, кто работает с биологическими каскадами и контролем системы, без них не обойтись. Большая часть их поставлялась на Ганимед, постоянные поставки шли и на Европу. И, проследив их, я не смог вычислить конечного получателя. Потому что с Европы их отсылали через два часа после получения.

— На Ио? — спросил Холден.

— Ио нет в списке, но пересылка туда контейнера должна была соответствовать требованиям безопасности Земли и Марса. Очень дорого. А контейнеры, доставленные на Европу, возвращались поставщику за счет транспортной компании, расположенной на Ио.

Пракс перевел дыхание. Это было вроде как тянуть зуб, зато он, кажется, перечислил все, что если не доказывало, то хотя бы основательно подкрепляло его вывод.

— Та-а-ак. — Амос растянул это слово чуть ли не на три слога. — Значит, враги на Ио?

— Да, — сказал Пракс.

— Чтоб тебя, док! Не мог сразу сказать?

Тяга давала полную g без примеси кориолисовой силы, привычной по станции Тихо. Пракс сидел на койке, согнувшись над ручным терминалом. На пути к Тихо бывали моменты, когда его хоть как-то развлекали только голод и тоска. Внешне и сейчас ничего не изменилось. Каюта осталась такой же тесной, все так же гудел и пощелкивал воздухоочиститель. Исчезло только одиночество. Пракс ощущал себя центром огромной человеческой Сети, объединенной с ним одной целью.

«Доктор Менг, я видела передачу о вас, и я с вами сердцем и молитвами. К сожалению, не могу послать денег, потому что живу на базовом, но я упомянула о вас в листке церковных новостей. Надеюсь, вы найдете свою доченьку живой и здоровой!»

Пракс составил стандартный ответ всем доброжелателям и подумывал установить фильтр, который распознавал бы такие письма и отвечал на них автоматически. Остановило его то, что он не придумал пока, какие параметры задать программе, а поблагодарить хотелось каждого. Кроме того, на «Росинанте» ему все равно нечего было делать.

«Я пишу вам потому, что, возможно, могу помочь вам в поисках дочери. С ранней молодости мне являются во сне мощные предчувствия. За три дня до того, как посмотрел передачу Джеймса Холдена о вас и вашей дочери, я видел ее во сне. Она находилась на Луне в очень маленьком темном помещении и была испугана. Я пытался утешить ее, и я не сомневаюсь, что вам суждено найти ее на Луне или на близкой к ней орбите».

Конечно, Пракс отвечал не всем.

Путь до Ио должен был занять немногим больше времени, чем до Тихо. Возможно, даже меньше, поскольку на этот раз никакое порождение протомолекулы не разнесет им грузовой отсек. Стоило Праксу подумать об этом подольше, у него начинался зуд в ладонях. Он знал, где Мэй — или где она была. С каждым часом она становилась ближе, и каждое очередное поступление на благотворительный счет давало ему еще немного силы. Возможно, скоро кто-то сообщит, где находится и чем занимается сейчас Карлос Мерриан.

Несколько раз Пракс проводил переговоры: обычно в формате видеозаписей, пересылаемых от собеседника к собеседнику. Он поговорил с брокером с Цереры. Тот отслеживал торговые пересылки и оказался очень милым человеком. Пракс обменялся несколькими видеозаписями с консультантом-психологом с Марса, но оборвал контакт, когда заподозрил, что женщина на него нацелилась. Целая школа — добрая сотня ребятишек — прислала ему запись своего хора на испано-французском диалекте: они пели про Май и про ее возвращение.

Умом Пракс сознавал, что ничего не изменилось. По-прежнему велика была вероятность, что Мэй нет в живых или что он ее больше не увидит. Но когда такое множество людей непрерывно уверяют, что все будет хорошо, что они надеются, что все хорошо, что они его поддерживают, — отчаяние почти невозможно. Вероятно, это сказывался эффект групповой поддержки. Явление, свойственное некоторым видам зерновых культур: больное или поврежденное растение можно переместить поближе к здоровым и оно выправится, даже если оставить его на прежней почве и воде. Да, там действуют химические агенты, но человек — животное общественное, и когда с экрана тебе, заглядывая прямо в душу, улыбается женщина и говорит как раз то, что ты хочешь услышать, не поверить ей почти невозможно.

Пракс понимал, что это эгоизм, но это действовало как наркотик. Он уже не подсчитывал поступающих средств, потому что уверился: на полет до Ио им хватит. Холден вручил ему счет на расходы и подробный прайс-лист, но Пракс так верил капитану, что взглянул только на итоговые суммы. Убедившись, что средств достаточно, он перестал думать о деньгах и все свое время и внимание отдал переговорам.

Он слышал спокойный разговор Алекса и Амоса из камбуза. Да, люди и в космосе живут группами. Знакомые голоса напоминали о присутствии себе подобных и утешали его не хуже, чем чтение сообщений.

«Я четыре года назад потерял сына и все же не способен представить себе, каково вам сейчас. Жаль, что не могу сделать для вас большего».

В списке значилось еще несколько десятков сообщений. По корабельному времени была середина дня, но Пракса вдруг одолел сон. Он подумал, не вздремнуть ли, прежде чем дочитывать до конца, но решил все же просмотреть всё, никому пока не отвечая. Алекс рассмеялся. Амос поддержал его.

Пракс открыл пятое сообщение.

«Ты псих, псих, псих долбаный, и если мы встретимся, клянусь, я сам тебя убью. Таких, как ты, надо затрахивать насмерть, чтобы знали, каково это».

Пракс задохнулся. Под ложечкой заболело, как после сильного удара. Он удалил сообщение. За ним выскочило другое, а затем еще сразу три. И дальше целая дюжина. Ужаснувшись, Пракс открыл одно из новых.

«Надеюсь, ты сдохнешь!»

— Откуда? — обратился он к терминалу. — Откуда такой непрерывный поток злобы и ненависти? — Он понял, открыв следующее письмо, к которому прилагалась ссылка на программу новостей.

Он послал запрос по ссылке, и через пять минут на побелевшем экране появился логотип крупного земного канала новостей и название программы: «С пылу с жару».

Логотип погас, и его место заняло лицо Николы. Пракс потянулся к управлению со смутной мыслью, что монитор случайно переключился на личные сообщения, но в душе он уже понимал, что это не так. Никола облизала губы, отвела глаза, затем снова посмотрела в камеру. Выглядела она усталой. Изможденной.

«Меня зовут Никола Мулко. Я была замужем за Праксидиком Менгом, за тем человеком, который обратился к вам за помощью в поисках дочери… Моей дочери, Мэй».

По ее щеке ползла слеза, и Никола ее не вытирала.

«Чего вы не знаете… чего никто не знает: что Праксидик Менг — чудовище в человеческом облике. С того дня, как я ушла от него, я пыталась вернуть свою дочь. Я знала, как он измывался надо мной, но не думала, что он причинит вред ей. Но друзья, оставшиеся на Ганимеде, известили меня, что…»

— Никола, — сказал Пракс, — не надо. Не делай этого.

«Праксидик Менг — жестокий и опасный человек, — сказала Никола. — Я, мать Мэй, думаю, что после моего ухода он насиловал ее психику, чувства и тело. И что ее „исчезновение“ с Ганимеда скрывает тот факт, что он наконец убил ее».

Слезы свободно текли по щекам Николы, но ее глаза и голос были мертвыми, как залежавшаяся рыба.

«Я никого не виню, кроме себя, — сказала она. Я не должна была оставлять мою девочку…»

Глава 37 Авасарала

«Я никого не виню, кроме себя», — сказала заплаканная женщина, и Авасарала, остановив запись, откинулась в кресле. Сердце стучало чаще обычного, и под ледком обыденного сознания плавали неуловимые мысли. Казалось, если кто-то прижмется ухом к ее голове, он услышит гул работающего мозга.

Бобби расположилась на просторном ложе. Под ней кровать казалась маленькой, что само по себе впечатляло. Марсианка сидела, подогнув под себя одну ногу и раскинув пачку настоящих игральных карт на жестком покрывале — зеленом с золотом. Но солитер^[74] был забыт. Бобби уставилась на Авасаралу, и та почувствовала, как губы медленно расползаются в ухмылке.

— Ну, чтоб меня, — сказала она, — они перетрусили!

— Кто перетрусил и перед кем?

— Эрринрайт начал игру против Холдена и этого дурацкого Менга. Они вынудили его к действию. Мне этого не удалось.

— Вы не верите, что ботаник издевался над дочкой?

— Не знаю, но вот это, — она постучала по замершему лицу плачущей жены, — явная кампания по очернению. Ставлю недельное жалованье, что обедала с человеком, который это устроил.

Скептический взгляд Бобби только добавил Авасарале веселья.

— Первая хорошая новость, — сказала она, — с тех пор как мы попали на этот летучий бордель. Надо приниматься за работу. Ох, черт, сейчас бы вернуться в свой кабинет!

— Хотите чаю?

— Джина, — потребовала начальница, включая камеру своего терминала. — У нас праздник.

В окошке камеры она выглядела меньше, чем в собственных глазах. Комната, под каким углом ни смотри, отвлекала внимание на себя: все равно что сниматься на фоне открытки. Нахождение на этой яхте само по себе было бахвальством, но волосы у нее при слабой силе тяжести топорщились дыбом, словно она только что поднялась с постели, а лицо от усталости казалось похудевшим и ссохшимся.

«Убери это, — приказала сама себе Авасарала. — Надень маску».

Глубоко вздохнув, она сделала в камеру неприличный жест и начала запись:

— Адмирал Соутер, больше спасибо за последнее сообщение. Я отметила кое-что, что может показаться вам любопытным. Похоже, что с недавних пор некто проникся неприязнью к Джеймсу Холдену. Если бы я была с вашим флотом, а не по ту сторону треклятого Солнца, с удовольствием обговорила бы это за чашечкой кофе, но, поскольку подобное невозможно, открываю для вас часть моих личных досье. Я интересовалась Джеймсом Холденом. Взгляните на то, что я собрала, и скажите, видите ли вы то же, что и я?

Она отправила сообщение. Дальше разумно было бы связаться с Эрринрайтом. Если бы дела шли так, как ей хотелось, она бы постаралась вовлечь его в игру. Долгую минуту Авасарала мысленно составляла обращение. Бобби маячила по правую руку, тихонько позвякивая, расставляла на столе выпивку. Авасарала взяла стаканчик и пригубила. Изготовленный по спецзаказу джин Мао был великолепен даже без лайма.

Нетушки. На хрен Эрринрайта! Она вызвала адресную книгу и пролистывала список, пока не нашла то, что искала. Потом нажала «запись».

— Мисс Корлиновски, я только что просмотрела выпущенное вами видео с обвинениями Праксидика Менга в насилии над своей милой пятилетней малюткой. Не подскажите, с каких пор пресс-центр ООН превратился в чертов суд по бракоразводным делам? Если станет известно, что за этим стоим мы, я хотела бы заранее знать, о чьей отставке извещать журналистов. Пока предполагаю, что о вашей. Мой привет Ричарду, и свяжитесь со мной, пока я не поджарила вашу тупую задницу.

Она закончила и отослала запись.

— Это она устроила? — спросила Бобби.

— Возможно. — Авасарала сделал еще глоток джина. Он был слишком уж хорош — как бы не напиться. — Если это не она, тогда она узнает кто и подаст его нам на блюдечке. Эмма Корлиновски — трусиха. За что я ее и люблю.

В течение следующего часа она разослала еще дюжину сообщений: спектакль за спектаклем. Она завела официальное дело на бывшую жену Менга и потребовала расследовать, не придется ли ООН отвечать на обвинения в клевете. Она подняла на ноги координатора гуманитарной помощи Ганимеда и потребовала собрать все, что возможно, по Мэй Менг. Она послала внеочередной запрос на установление личностей врача и женщины из передачи Холдена, а потом двадцать минут несла чепуху в сообщении к давнему однокашнику, замешав в нее тактичную просьбу о том же самом.

Эрринрайт вынудил ее играть по-новому. Имей она развязанные руки, Авасаралу было бы не остановить. А так ей приходилось учитывать, что каждый ее ход записывается и против каждого почти немедленно последует контрудар. И все же Эрринрайт и его союзники были всего лишь людьми и в непрерывном потоке запросов и требований, речей и уловок могли кое-что упустить. Или же другая программа новостей могла заметить всплеск активности и заинтересоваться. На самый худой конец, ее старания обеспечат Эрринрайту бессонную ночь.

Она выкладывала все, что имела. Но этого было мало. Долгие годы бальных танцев в политике и власти наделили ее умениями и рефлексами, которые здесь не находили применения. Задержка сигнала, хоть убей, приводила Авасаралу в ярость, и она срывала зло на очередном собеседнике. Она чувствовала себя музыкантом мирового класса, которого поставили перед полным залом с игрушечной дудочкой в руках.

Она и не заметила, как прикончила джин. Только поднесла стакан к губам, обнаружила, что он пуст и сообразила, что проделывает это не в первый раз. Прошло пять часов. На пятьдесят разосланных сообщений пришло пока всего три ответа. Это была не просто задержка сигнала. Кто-то ее усердно тормозил.

Она не замечала, как проголодалась, пока не вошел Котьяр с тарелкой, источающей аромат барашка с карри, и арбузом. Желудок пробудился и заворчал, и Авасарала выключила терминал.

— Вы спасли мне жизнь, — поблагодарила она, кивая на стол.

— Это сержант Драпер догадалась, — ответил Котьяр, — после того как вы три раза не услышали приглашения к столу.

— Ничего не помню, — призналась Авасарала, когда он поставил перед ней тарелку. — У них что, прислуги нет? Почему вы разносите обеды?

— Есть прислуга, мэм. Я их не впустил.

— Не слишком ли большие строгости? Нервничаете вы, что ли?

— Как скажете.

Она ела слишком поспешно. Спина болела, левую ногу кололи иголки — отсидела. В молодости с ней такого не бывало. С другой стороны, в те времена она не сумела бы пропесочить любого из крупных политиков, да так, чтобы тот серьезно задумался. Возраст лишал ее сил, предлагая в обмен власть. Законная цена.

Она не утерпела и включила терминал, заглатывая последние куски. Четыре входящих: Соутер (благослови Боже этого милашку), кто-то с незнакомым именем из юридической службы, и еще одно сообщение оттуда же, но от знакомого, и еще Майкл Джон (этот, вероятно, насчет Венеры). Авасарала открыла письмо Соутера.

Адмирал появился на экране, и она машинально чуть не поздоровалась. Но это была видеозапись, а не настоящий разговор. Авасарала поморщилась.

— Крисьен, — сказал адмирал, — вы поосторожнее со всеми этими сведениями, что мне переслали. Арджуна приревнует. Я и не знал, что наш дружок Джимми участвовал в разжигании последних скандальчиков.

«Наш дружок Джимми». Он не назвал Холдена по фамилии. Любопытно. Ожидает, что кто-то на прослушке сделает стойку на это имя? Авасарала прикинула, кого адмирал мог подозревать в прослушивании своих исходящих или ее входящих. Если Эрринрайт не совсем выжил из ума — а это вряд ли, — он станет отслеживать ее связь в обе стороны. Или Соутера беспокоит кто-то еще? Сколько игроков за столом? Информации не хватало, но это было по меньшей мере интересно.

— Я понимаю, чем вы озабочены, — продолжал Соутер. — Я сделал несколько запросов, но вы сами знаете, как это бывает. Что-то найдется за минуту, а что-то — через год. Но вы нам своя. Здесь происходит столько всего, что мне остается только надеяться, что тот обед состоится. Мы все надеемся увидеть вас снова.

«А вот это откровенная ложь, — подумала Авасарала. — Впрочем, очень мило с его стороны». Она поскребла вилкой по дну тарелки, собирая остатки карри.

В следующем сообщении молодой человек с бразильским акцентом объяснил ей, что ООН не имеет никакого отношения к видео с выступлением Николы Мулко и потому не может за него отвечать. Второй — начальник юнца — извинился за него и пообещал к концу дня полную сводку, что было гораздо уместнее. Кто поумнее, те пока еще ее побаивались. Эта мысль подкрепила Авасаралу не хуже барашка.

Авасарала потянулась к экрану, когда корабль под ней повернулся, гравитация чуть сместилась вбок. Она ухватилась за стол: карри и джин в желудке взбаламутились.

— Мы этого ожидали? — крикнула она.

— Да, мэм, — ответил из соседней комнаты Котьяр, — плановая коррекция курса.

— В моем кабинете таких безобразий не бывает, — проворчала Авасарала и вызвала на экран Майкла Джона.

Тот выглядел чуточку смущенным, но это был просто такой разворот лица. Авасарале подурнело от ужаса. Минуту перед ней плыл и разваливался на лету «Арбогаст». Что-то в глубине ее сознания требовало отвернуться. Не знать.

Она легко понимала, почему Эрринрайт, Нгайен и их клика повернулись спиной к Венере, к чуждому хаосу, все больше превращавшемуся в систему — и не просто в систему. Она тоже ощущала этот атавистический страх. Насколько проще занять себя старыми играми, ходить по натоптанным тропам войн и конфликтов, обмана и смерти! Как они ни ужасны, это знакомые ужасы. Изведанные.

Девочкой Авасарала смотрела фильм о человеке, который увидел лик Бога. Первый час фильма он вел жалкую жизнь на пособие где-то на побережье Южной Африки. Потом он увидел лицо Бога, и режиссер ввел десять минут его вопля, а потом герой еще час медленно собирал себя к той же идиотской жизни, какую вел в первой части. Авасарале это показалось отвратительным. Но теперь она почти понимала того человека. Отвернуться — это так естественно. Да, глупо, самоубийственно, бессмысленно — но естественно.

Война. Бойня. Смерть. Все эти дела Эрринрайта и его людей — она почти не сомневалась, что вбольшинстве это мужчины, — отвлекали их и тем утешали. Все они боялись.

Впрочем, она тоже.

— Обосрались, — буркнула она и снова запустила запись.

— Венера мыслит, — сказал Майкл Джон, опустив приветствие и прочие любезности. — Я поставил команду аналитиков искать модель наблюдаемых данных в связи с водой и электрическими токами, и они нашли аналог. Корреляция примерно шестьдесят процентов, но я отвергаю вероятность случайного совпадения. Конечно, у аналога другая анатомия, но функциональная структура больше всего напоминает китообразных, решающих пространственную задачу. Я к тому, что проблема толкования остается, и тут я ничем не могу помочь, но из того, что мы наблюдаем, я с уверенностью заключаю, что это процесс мышления. Самые настоящие мысли, как в нейронах мозга.

Он посмотрел в камеру, словно ждал от нее ответа, и был слегка разочарован, не дождавшись его.

— Я решил, что тебе будет интересно, — закончил он и выключил запись.

Сформулировать ответ Авасарале помешало новое сообщение от Соутера, которое она встретила с благодарностью и облегчением, сама чуточку устыдившись этих чувств.

— Крисьен, — сказал генерал, — у нас проблема. Просмотрите расположение сил на Ганимеде и дайте мне знать, правильно ли я понял.

Авасарала нахмурилась. Задержка составляла уже двадцать восемь минут. Она ввела стандартный запрос и встала. Спину скрутило в узел. Она вышла в общую гостиную. Бобби, Котьяр и еще трое сидели кружком, разложив карты. Покер. Авасарала подошла вперевалочку, потому что движения причиняли боль, — почему-то от слабого тяготения у нее ныли суставы. Она пристроилась рядом с Бобби.

— На следующий круг сдайте и мне.

Приказ поступил от Нгайена и на первый взгляд выглядел совершенно бессмысленным. Шесть истребителей ООН отзывались из патруля и на высокой тяге должны были идти курсом, можно сказать, в никуда. Судя по докладам, марсиане, основательно подивившись — какого хрена? — двинули следом свою эскадру.

Еще через час поисков Авасарала поняла. «Росинант» Холдена неторопливо двигался от Тихо к системе Юпитера. Возможно, он заполнил полетный план для АВП, но ни Землю, ни Марс не уведомил, а значит, Нгайен тоже за ним следил.

Они не просто перетрусили. Они решили его прикончить.

Посидев минуту молча, Авасарала встала и вернулась к игрокам. Котьяр и Бобби поднимали ставки горка шоколадных драже, заменявших фишки, выросла уже на пять сантиметров.

— Мистер Котьяр, сержант Драпер, — позвала Авасарала, — прошу со мной.

Карты мгновенно пропали с глаз. Игроки нервно переглянулись. Авасарала вернулась в спальню и бережно прикрыла за собой дверь. Она даже не щелкнула.

— Я намерена совершить поступок, который, возможно, спустит курок, — сказала она. — При этом наше положение может осложниться.

Бобби обменялась взглядом с Котьяром и сказала:

— Я хотела бы взять кое-что из кладовой.

— Я предупрежу людей, — сказал Котьяр.

— Десять минут.

Задержка сигнала между «Гуаньшийином» и «Росинантом» пока еще не позволяла вести разговор, но все же так было быстрее, чем посылать сообщение на Землю. От мысли, что до дома так далеко, у нее кружилась голова. Открыв свой терминал, Авасарала запросила связь через направленный луч и дала код приемоответчика для «Росинанта». Не прошло и минуты, как поступил отказ. Усмехнувшись про себя, она вызвала рубку.

— Это помощник госсекретаря Авасарала, — представилась она, словно ее могли не узнать. — Что за фигня с направленным лучом?

— Извините, мадам секретарь, — ответил голубоглазый юноша с короткой светлой стрижкой, — этот канал связи сейчас недоступен.

— Какого хрена недоступен?

— Недоступен, мадам.

— Отлично. Мне не хотелось прибегать к радио, но, значит, придется передавать на открытой частоте.

— Боюсь, и это окажется невозможным, — сказал мальчишка.

Авасарала глубоко вздохнула и выпустила воздух сквозь зубы.

— Соедините меня с капитаном.

Изображение мигнуло и сменилось. Капитан был узколицым, с карими глазами ирландского сеттера. Поджатые, побелевшие губы говорили, что он более или менее из себя представляет, что его ждет. Минуту Авасарала просто смотрела в камеру. Этому трюку она научилась очень давно. Когда смотришь на экран, у собеседника создается впечатление, что ты его видишь. А если смотреть в черный зрачок линзы, создается впечатление неумолимого пристального взгляда.

— Капитан, я должна передать сообщение высокой важности.

— Очень сожалею, у нас технические проблемы с передатчиком.

— А запасная система? Если активировать передатчик челнока или еще как?

— В данном случае невозможно.

— Вы мне лжете, — сказала она и, не дождавшись ответа, продолжила: — Я официально предлагаю этой яхте задействовать аварийный маяк и сменить курс в направлении ближайшей помощи.

— Я не смогу этого сделать, мадам. Если вы проявите терпение, я доставлю вас на Ганимед целой и невредимой. И конечно, там мы сможем получить необходимый ремонт.

Авасарала нагнулась к терминалу.

— Я могла бы подняться к вам, чтобы поговорить лицом к лицу, — сказала она. — Капитан, вы не хуже меня знаете закон. Включите маяк или дайте мне связь.

— Мадам, я уважаю вас как гостью Жюль-Пьера Мао. Но владелец корабля — мистер Мао, и я отвечаю перед ним.

— Стало быть, нет.

— Мне очень жаль.

— Ты делаешь ошибку, говнюк, — предупредила Авасарала и оборвала соединение.

В комнату вошла Бобби. Лицо у нее разгорелось и выражало нетерпение — прямо собака, рвущаяся с поводка. Гравитация немного сместилась. Коррекция курса, а не поворот.

— Ну как? — спросила Бобби.

— Я заявляю, что это судно нарушает закон и инструкцию, — ответила Авасарала. — Котьяр, засвидетельствуйте.

— Как скажете, мэм.

— Вот и хорошо. Бобби, обеспечь мне управление этой яхточкой.

Глава 38 Бобби

— Что еще от нас требуется? — спросил Котьяр.

Двое его подчиненных перетащили в комнаты Авасаралы большой ящик с надписью «Парадный костюм». Им понадобилась большая мебельная тележка и немало крепких словечек. Броня Бобби весила сто кило даже на четверти g.

— Уверен, что эта комната не прослушивается? — спросила Бобби. — Гораздо лучше, если они не узнают, что готовится.

Котьяр пожал плечами.

— Я не смог обнаружить активной аппаратуры наблюдения.

— Ну ладно. — Бобби постучала костяшками пальцев по фибергласовой крышке. — Открываем.

Котьяр настучал что-то на терминале, и замок ящика звонко щелкнул. Бобби сорвала освободившуюся панель и прислонила ее к стене. Внутри, укрепленный паутиной эластичных ремней, лежал ее скафандр.

Котьяр свистнул:

— «Голиаф-три». Как же они его тебе оставили?

Бобби вынула шлем, положила на кровать и начала выпутывать из креплений части костюма, складывая их на пол.

— Его передали вашим технарям, чтобы проверить видео с внутренней камеры. Когда Авасарала его выследила, скафандр пылился в шкафу. Кажется, никто и не заметил, что его забрали.

Бобби вытащила правую руку скафандра. Она не ожидала найти двухмиллиметровые снаряды, прилагавшиеся к встроенному оружию, но удивилась, обнаружив, что рукав полностью разоружен. Конечно, вполне разумно снять все оружие, прежде чем передавать скафандр компании цивильных, и все же ей стало досадно.

— Зараза! — ругнулась она. — Пострелять не светит.

— А если бы получилось, — улыбнулся Котьяр, — пули, пробив обшивку и выпустив воздух, сильно потеряли бы скорость?

— Нисколько, — ответила Бобби, выкладывая на пол остатки костюма и необходимые для сборки инструменты. — Но это можно толковать и в мою пользу. Амуниция скафандра рассчитана на противника в броне такого же типа. Все, что способно пробить мой скафандр, тоже могло бы пробить корпус корабля. А значит…

— Значит, у охраны не будет оружия, способного пробить твой скафандр, — договорил Котьяр. — Как скажешь. Сколько человек ты возьмешь?

— Никого, — ответила Бобби, вставляя свежие батареи, добытые техниками Авасаралы, в спинную пластину и любуясь зеленым огоньком полной зарядки на панели. — После того как я начну, напрашивается встречный ход: захватить помощника секретаря и превратить ее в заложницу. Твое дело этого не допустить.

Котьяр опять улыбнулся. В улыбке не было веселья.

— Как скажешь.

На сборку и подготовку к работе ушло почти три часа. Можно было уложиться и в два, но Бобби простила себе лишний час, напомнив, что давно не практиковалась. По мере того как приближался конец сборки, узел у нее в животе стягивался все туже. Отчасти это было естественное волнение перед боем. Служба в десанте научила Бобби обращать его в свою пользу. Стресс давал силы, чтобы все трижды перепроверить, — потом будет поздно.

Но в самой глубине души Бобби знала, что корчит ее не только от близости драки. Из памяти не шло, в каких обстоятельствах она в последний раз носила этот скафандр. Красную эмаль марсианского камуфляжа исчертили щербины и царапины: монстр взорвался, а потом она еще прокатилась на скорости по льду Ганимеда. Крошечная утечка жидкости из колена напомнила о рядовом Хиллмане. Хилли был ей другом. Протирая лицевой щиток шлема, Бобби вспомнила, как прижималась к шлему своего лейтенанта, Гивенса, несколько минут спустя разорванного надвое монстром.

Когда собранный скафандр лежал на полу, приглашая ее забраться внутрь, Бобби зазнобило. Впервые он показался ей тесным. Как в гроб ложишься!

— Нет, — сказала она, обращаясь только к себе.

— Нет? — переспросил сидевший рядом Котьяр, выбирая, какой инструмент подать ей следующим. Все время сборки охранник держался так тихо, что Бобби о нем забыла.

— Я боюсь его снова надевать, — призналась она.

— А… — Котьяр кивнул и убрал инструмент в коробку. — Как скажешь.

Бобби вскочила на ноги и выдернула из ящика черный комбинезон, который надевала под броню. Не раздумывая разделась до трусов и натянула облегающее трико. Она уже вытягивала провода и подключала их к датчикам на разных частях тела, когда заметила, что Котьяр повернулся к ней спиной и его обычно чуть смуглый загривок побагровел как свекла.

— Ох, — пробормотала она, — прости. Я столько раз переодевалась перед всем взводом, что просто об этом не думаю.

— Не за что извиняться, — не оборачиваясь, ответил Котьяр, — просто я не ожидал.

Он рискнул бросить взгляд через левое плечо и, обнаружив, что она с головы до ног прикрыта комбинезоном, повернулся и стал помогать ей подключать скафандр.

— Ты… — он чуть замялся, — красивая.

Теперь уже покраснела Бобби.

— Ты женат? — усмехнулась она, радуясь поводу отвлечься. Простая человеческая неловкость, обмен сигналами между мужчиной и женщиной отогнали мысли о монстре.

— Да, — ответил Котьяр, прикрепляя последний контакт у нее на поясе, — вполне. Но я не слепой.

— Спасибо, — поблагодарила Бобби и дружески хлопнула его по плечу. Пристроившись, села в открытую грудь скафандра и скользнула вниз, запихнув ноги по бедра в штанины. — Застегни меня.

Котьяр застегнул грудь, как она ему показывала, потом надел и пристегнул шлем. Внутри завели привычную перекличку датчики состояния. Ее окружил тишайший, почти неслышимый уху гул. Бобби задействовала микромоторы и насосы, двигавшие мускулы экзоскелета, и села.

Котьяр вопросительно глядел на нее. Включив наружный динамик, Бобби сказала:

— Да, здесь у меня вроде все нормально. Зеленый по всей панели.

Она легко, без усилия, встала и поймала старое, знакомое ощущение еле сдерживаемой мощи во всех членах. Она знала, что стоит порезче оттолкнуться от пола — и она ударится головой в потолок с силой, которая нанесет ему серьезный ущерб. Взмах рукой мог отбросить через всю комнату тяжелую кровать или сломать Котьяру позвоночник. Поэтому она двигалась с осторожностью, выработанной долгими тренировками.

Котьяр запустил руку за пазуху и вытащил блестящий черный пистолет. Бобби знала, что оружие телохранителей заряжено пластиковыми пулями, которые дыры в обшивке не пробьют. Таким же были вооружены люди Мао. Котьяр собирался протянуть ей пистолет, но взглянул на толстые пальцы перчатки — куда толще, чем проем спускового крючка, — и виновато пожал плечами.

— Он мне не понадобится, — сказала Бобби. Голос стал резким, металлическим, нечеловеческим.

Котьяр снова улыбнулся:

— Как скажешь.

Бобби нажала кнопку вызова килевого лифта и заходила взад-вперед по площадке, приучая тело к броне. Между движением мышц и реакцией скафандра возникала наносекундная задержка. Поэтому человек в нем чувствовал себя как во сне, когда отдельно хочешь шагнуть, а отдельно — шагаешь. Многочасовые тренировки почти стирали это ощущение, но, надевая скафандр, всякий раз требовалось несколько минут, чтобы освоиться.

Авасарала вышла из комнаты, которую они отвели для совещаний, и подсела к бару. Она налила себе порцию джина, подумала и выжала в него ломтик лайма. Последнее время старушка стала больше пить, но указывать на это Бобби было не по чину. Может, выпивка помогала ей уснуть.

Напрасно прождав лифта некоторое время, она стукнула по панели и еще несколько раз нажала кнопку. Маленький дисплей сообщил: «Не работает».

— Чтоб их! — выругалась Бобби. — Да это настоящее похищение!

Она не отключила наружного динамика, и резкий голос наполнил комнату. Авасарала не подняла головы, но сказала:

— Вспомни, о чем я говорила.

— А? — рассеянно отозвалась Бобби и, неуклюже взобравшись по трапу к командному люку в палубе, ткнула в кнопку. Люк отодвинулся. Значит, все продолжали делать вид, что это вовсе не похищение. Отказ лифта можно объяснить. Куда сложнее будет объяснять, почему важную особу заперли в каюте. Возможно, они решили, что женщина на восьмом десятке не станет карабкаться по трапам, так что достаточно отключить лифт. Возможно, они были правы. На вид не скажешь, чтобы Авасарала сумела подняться на двести футов, хотя бы и при малой тяге.

— Никто из них не был на Ганимеде, — сказала Авасарала.

— Понятно, — отозвалась Бобби, не понимая, к чему это сказано.

— Сколько бы ты их ни убивала, своего взвода не вернешь, — закончила Авасарала, допив джин. Затем она оттолкнулась от стойки и направилась к себе в комнату. Бобби не ответила. Она подтянулась на следующую палубу, оставив люк задвигаться позади.

Ее скафандр именно для таких заданий и конструировали. Костюм разведчика класса «Голиаф» предназначался для абордажных партий марсианского десанта. Он обеспечивал максимальную маневренность в тесноте корабля. Самый лучший скафандр окажется бесполезен, если солдат в нем не сможет взбираться по трапам, протискиваться в люки и легко двигаться при микрогравитации.

Бобби долезла до следующего люка и нажала кнопку. В ответ вспыхнула красная лампочка предупреждения. Через несколько секунд меню объяснило причину: служебный лифт остановили прямо над люком и заблокировали, создав своего рода баррикаду. Значит, знали, что готовится.

Бобби осмотрела помещение: еще одна комната отдыха, почти такая же, как та, из которой она вышла. Она отыскала глазами место, где, вероятно, прятались камеры наблюдения, и помахала им рукой: «Вам меня не остановить, ребята».

Спустившись вниз, она прошла в роскошную ванную комнату. На таком потрясающем корабле ее просто невозможно было называть «гальюном». Через несколько минут поисков она обнаружила довольно тщательно скрытую крышку сервисного тоннеля. Крышка была заперта, и Бобби сорвала ее со стены.

Дальше открывалось сплетение труб и узкий коридор: в ее броне — только-только протиснуться. Она карабкалась и подтягивалась на высоту двух палуб, потом вышибла ногой еще один люк и вылезла в комнату.

Это оказался служебный камбуз с рядом плит и духовок вдоль стены, с несколькими холодильниками и множеством рабочих столов, блестящих нержавейкой.

Скафандр предупредил, что ее взяли на прицел, и переключил настройку, превратив невидимый инфракрасный луч в слабо рдеющие полосы. Полдюжины таких упирались ей в грудь, исходя из компактных черных пистолетов в руках охранников «Маоквика», выстроившихся у дальней стены.

Бобби выпрямилась. Надо отдать должное охранникам: они не попятились. Ее система обработала данные по оружию и сообщила, что все вооружены пятимиллиметровыми полуавтоматами со стандартным зарядом в триста патронов и скорострельностью десять выстрелов в секунду. Если ребята не запаслись бронебойными пулями — что маловероятно, учитывая обшивку корабля прямо у нее за спиной, — скафандр оценил опасность по низшему уровню.

Бобби удостоверилась, что наружный динамик еще включен, и сказала:

— Ну ладно, мальчики, давайте…

Они открыли огонь.

На одну долгую секунду камбуз обратился в хаос. Плотные пластиковые пули отскакивали от ее брони, рикошетили от переборок и рассыпались по всему помещению. Они разносили контейнеры с сыпучими продуктами, срывали с магнитных креплений кастрюли и сковородки, подбрасывали в воздух мелкие инструменты, взлетавшие облачками пластика и нержавейки. Одна особенно незадачливая пуля, отскочив, ударила стрелка прямо в нос, пробив дыру в голове. В других обстоятельствах ошалелое лицо упавшего могло бы вызвать смех.

И двух секунд не протикало, а Бобби уже пришла в движение: прыгнула, приземлившись на стальной островок посреди кухни, и раскидала оставшихся безопасников раскинутыми руками, как идущий в атаку футболист. Они с мясистым стуком врезались в дальнюю переборку и сползали на пол. Скафандр начал обсчитывать вероятность выживания для каждого из них, но Бобби, не глядя, заткнула программу. Она предпочитала не знать. Один зашевелился и начал поднимать оружие. Бобби мягко отодвинула его. Мужчина отлетел к другой переборке и замер возле нее, свернувшись в клубок. Он больше не шевелился.

Бобби оглядела помещение, выискивая камеры. Не нашла, однако надеялась, что они имелись в наличии. Если за этой сценой наблюдали — может быть, не станут больше подставлять ей своих людей.

У килевого трапа она обнаружила, что лифт блокировали, вставив ломик в палубный люк. Система безопасности не позволяла лифту двигаться к следующей палубе, если люк за ним не был загерметизирован. Бобби выдернула ломик и отшвырнула его подальше, после чего нажала кнопку вызова. Лифт поднялся по траповой шахте на ее уровень и остановился. Вскочив на платформу, Бобби нажала кнопку командной рубки в восьми палубах над ней. Еще восемь люков.

Еще восемь мест для засады.

Она до боли сжала руки в кулаки. Держитесь!

Через три палубы лифт встал, панель сообщила, что герметичные люки между ней и палубой взломаны. Они готовы были скорее рискнуть кораблем, создав канал утечки для половины корабельного воздуха, чем допустить ее на мостик. Бобби было даже немного лестно, что ее боятся больше, чем декомпрессии.

Она вышла из лифта на палубу, занятую в основном жилыми каютами команды. Людей, должно быть, эвакуировали, потому что она не видела ни души. Быстрый осмотр обнаружил двенадцать маленьких кают и две ванных эти уже вполне отвечали определению «гальюн». При виде более чем спартанских условий, в которых жила команда «Гуаньшийина», Бобби вспомнила последние слова Авасаралы. Это простые матросы. Никто из них не заслужил смерти за то, что случилось на Ганимеде.

Бобби поймала себя на том, что радуется отсутствию оружия. Она нашла и взломала служебный люк в гальюне, но, к ее удивлению, коридор обрывался в нескольких футах над головой. Какая-то особенность в строении корабля перерезала этот путь. Бобби ни разу не видела «Гуаньшийин» снаружи и не могла сообразить, в чем дело, но ей предстояло подняться еще на пять палуб, и она намеревалась это сделать.

Десятиминутный поиск привел ее к служебному выходу в наружной обшивке. Она уже сорвала два внутренних люка на двух разных палубах, и открыть теперь этот означало выпустить с тех палуб воздух. Но центральный траповый коридор на уровне Авасаралы оставался герметично закрыт, так что с ее людьми ничего не случится. И все это из-за запечатанных люков наверх, где, кажется, собралась большая часть команды.

Бобби с болью подумала о шестерых, оставшихся в камбузе. Правда, те стреляли первыми, но, если кто-то из них остался жив, она не пожелала бы им задохнуться во сне.

Беспокойство оказалось напрасным. Люк вывел в маленький воздушный шлюз, размером не больше шкафа. Минута на цикл шлюзования — и она выбралась на корпус корабля.

Тройной корпус! Ну конечно! Владыка империи «Маоквик» в заботе о своей драгоценной шкуре принял все меры предосторожности. Роскошь интерьеров простиралась и на наружную часть корпуса. Военные корабли обычно красили черным, чтобы их труднее было засечь в космосе, а большинство гражданских судов оставляли металлическими или раскрашивали в фирменные цвета корпорации-владельца.

«Гуаньшийин» оказался расписан яркой фреской. Бобби не могла разобрать всей картины, но прямо у себя под ногами видела траву и копыто гигантской лошади. Мао приказал расписать свою яхту под настоящую картину, с лошадью на траве. Притом что вряд ли кто смог бы ею полюбоваться.

Бобби удостоверилась, что магниты в подошвах и ладонях перчаток выдерживают четвертную тягу, и поползла по обшивке. Она быстро добралась до места, где уткнулась в тупик, и увидела, что дорогу ей преградил пустой шлюпочный отсек. Жаль, что Авасарала не разрешила ей то, что она делала теперь, пока Мао был еще на борту!

Тройной корпус, рассуждала Бобби. Максимальная надежность. Интуиция подтолкнула ее переползти на другую сторону. Так и есть, здесь располагался второй шлюпочный отсек. И в нем был не стандартный челнок для коротких перелетов, а длинная стройная шлюпка с двигателем вдвое больше, чем полагалось такому маленькому кораблику. На носу красовалась надпись: «Бритва».

Гоночная шлюпка.

Бобби проползла обратно, завернула в пустой отсек и через его шлюз вернулась в корабль. К ее удивлению, военные пароли, отпирающие двери, работали и здесь. Шлюз вывел на палубу одним уровнем ниже мостика. Здесь хранилось оборудование и запасы для челнока. Середину палубы занимала большая механическая мастерская. В ней стоял капитан «Гуаньшийина» со своими старшими помощниками. Ни охраны, ни оружия на виду не было.

Капитан коснулся своего уха жестом, испокон веков означавшим: «Ты меня слышишь?» Бобби кивнула ему кулаком и, подключив наружный громкоговоритель, сказала:

— Да.

— Мы — не военные, — заговорил капитан. — Мы беззащитны перед военным снаряжением. Но я не намерен сдавать вам судно, пока не узнаю, каковы ваши намерения. Мой старший помощник находится наверху и готов взорвать корабль, если мы не придем к соглашению.

Бобби улыбнулась капитану, хоть и сомневалась, что он заметит улыбку под шлемом.

— Вы незаконно удерживаете высокопоставленного члена правительства ООН. Я, как член ее группы безопасности, требую, чтобы вы со всей возможной скоростью доставили ее в порт, который она выберет. — Она по-астерски, рукой, изобразила жест, равнозначный пожатию плечами. — Или можете подорвать свой корабль. По-моему, это несколько истерическая реакция на законное требование обеспечить связь помощнику госсекретаря.

Капитан кивнул и заметно расслабился. Как бы там ни было, у него вряд ли оставался выбор. А раз у него нет выбора, он ни за что и не отвечает.

— Мы подчинялись приказу. Вы удостоверитесь в этом по журналу, когда примете командование.

— Я передам ей.

Капитан опять кивнул.

— Тогда корабль ваш.

Бобби вызвала на связь Котьяра.

— Мы победили. Пригласи, пожалуйста, ее величество.

Дожидаясь ответа Авасаралы, Бобби обратилась к капитану.

— Внизу остались шестеро раненых охранников. Пошлите к ним медиков.

— Бобби? — позвала по радио Авасарала.

— Корабль ваш, мадам.

— Отлично. Скажи капитану, что мы должны постараться перехватить Холдена. Добраться до него раньше, чем доберется Нгайен.

— Гм, это же прогулочная яхта. Она ходит на малой тяге, чтобы пассажирам было удобно. Не сомневаюсь, при нужде может ускориться до одного g, но вряд ли больше.

— Адмирал Нгайен готов подчистую перебить всех, кто в курсе происходящего. — Авасарала едва сдерживала крик. — А мы будем прогуливаться, как долбанные туристы!

— Угу, — вздохнула Бобби и почти сейчас же добавила: — Но если будет гонка, я знаю, где взять гоночный корабль.

Глава 39 Холден

Холден сварил себе чашку кофе в кофеварке, и густой аромат наполнил камбуз. Он чувствовал, как взгляды команды буравят ему спину. Он вызвал всех сюда, а когда они собрались и расселись, повернулся спиной и принялся варить кофе. «Я тяну время, потому что забыл, какими словами собирался об этом сказать». Он насыпал в кофе сахар, хотя всегда пил без, — просто чтобы протянуть еще несколько секунд.

— Так вот. Кто мы такие? — спросил он, двигая ложечкой.

Ответом ему было молчание, и тогда он обернулся и откинулся назад, опершись спиной о край стола, держа в руках ненужную чашку и продолжая помешивать кофе.

— Серьезно, — сказал он, — кто мы такие? Я все время возвращаюсь к этому вопросу.

— Гм… — шевельнулся на стуле Амос. — Меня вот зовут Амос, кэп. Ты в порядке?

Остальные молчали. Алекс сидел, уставившись в стол, в свете камбузной лампочки под редеющими волосами блестела смуглая кожа на макушке. Пракс подсел к стойке у раковины и разглядывал свои ладони, периодически сжимая пальцы, словно пытался вспомнить, зачем они нужны.

Только Наоми смотрела на него в упор. Она собрала волосы в толстый хвост, а темные миндалевидные глаза глядели прямо в глаза Холдену. И сильно обескураживали.

— Я недавно кое-как разобрался с собой, — продолжал Холден, не позволив себе сбиться под ее немигающим взглядом. — Я обращался с вами, словно вы мне что-то должны. А это не так. И стало быть, я обходился с вами дерьмово.

— Нет, — не поднимая глаз, сказал Алекс.

— Да, — ответил Холден и молча дождался, пока Алекс поднимет голову. — Да. И с тобой, может быть, хуже, чем с другими. Потому что я до смерти перетрусил, а трус всегда ищет легкую добычу. А ты чуть ли не самый милый человек, какого я знаю, Алекс. Я тобой вертел, потому что это сходило мне с рук. И надеюсь, что ты меня за это простишь, потому что я чувствую себя очень виноватым.

— Конечно прощаю, кэп, — врастяжку ответил Алекс и улыбнулся ему.

— Я постараюсь заслужить прощение, — ответил Холден, встревоженный столь легким согласием. — Но Алекс недавно сказал мне еще кое-что, о чем я много думал. Он напомнил, что все вы — не наемные работники. Мы не в команде «Кентербери». Мы не работаем на «Чисто-Прозрачно». И корабль принадлежит мне не больше, чем любому из вас. Мы подписывались на контракты с АВП, чтобы заработать на карманные расходы и на прокорм «Роси», но никогда не обсуждали, как распорядимся прибылью.

— Мы открыли тот счет, — напомнил Алекс.

— Да, тот банковский счет, на который шли оставшиеся средства. Когда я в последний раз проверял, там было в районе восьмидесяти тысяч. Я говорил, что мы храним их на корабельные расходы, но кто я такой, чтобы решать за всех? Это не мои деньги. Это наши деньги. Мы их заработали.

— Но ты — капитан, — сказал Амос и ткнул пальцем в кофеварку.

Наливая ему кофе, Холден ответил:

— Разве? На «Кентербери» я был старпомом. Мне казалось естественным исполнять роль капитана после взрыва «Кента»… — Он вручил Амосу чашку и подсел к остальным. — Но мы уже давно не те, что были. Теперь мы — четыре человека, которые никому не служат…

Пракс прокашлялся, и Холден, извиняясь, кивнул ему.

— Скажем, ни с кем не подписывали долгосрочных соглашений. Никакая корпорация или правительство не уполномочили меня командовать. Просто мы четверо вроде как владеем кораблем, который Марс при первой возможности постарается вернуть себе.

— Мы приобрели его законно, как бесхозное имущество, — возмутился Алекс.

— Надеюсь, тебе удастся убедить в этом марсиан, — ответил Холден, — но это не влияет на мою мысль. Кто мы такие?

Первая отозвалась Наоми.

— Вижу, к чему ты ведешь. — Она кивнула сжатым кулаком. — Мы многое оставили висеть в воздухе, потому что после «Кентербери» постоянно от кого-то убегали.

— А сейчас, — продолжил Холден, — самое подходящее время разобраться. Мы обязались помочь Праксу в поисках его малышки, и он нам платит, так что пока содержать корабль нам по карману. А когда мы найдем Мэй, то где будем искать новую работу? Или продадим «Роси» АВП и станем пенсионерствовать на Титане? Думаю, это надо решить заранее.

Все молчали. Пракс оттолкнулся от стойки и принялся рыться в шкафчиках. Через минуту или две он вытащил пакет с надписью «шоколадный пудинг» и спросил:

— Можно, я его приготовлю?

Наоми расхохоталась, Алекс кивнул:

— Хоть облопайся, док.

Пракс достал миску и принялся смешивать ингредиенты. Странно, но, как только ботаник отвлекся, команда почувствовала себя более сплоченной. Посторонний занялся посторонними делами, позволяя им потолковать между собой. Холдену пришло в голову, что Пракс проделал это нарочно.

Амос выхлебал остатки кофе и заговорил:

— Ну, кэп, ты нас собрал. Что-то надумал?

— Да, — ответил Холден, взяв минуту на размышления, — да, вроде как.

Наоми положила ему руку на плечо и улыбнулась:

— Мы слушаем.

— Думаю, нам надо пожениться, — капитан подмигнул Наоми. — Устроить все законно, по-хорошему.

— Постой, — вымолвила она с ужасом, основательно огорчившим Холдена.

— Нет-нет, это такая шутка, — поспешил заверить он, — но только наполовину. Мне вспомнились мои родители. Они организовали коллективное партнерство — сперва ради фермы. Все они были друзьями, все мечтали купить участок в Монтане, вот и объединились в достаточно большую для этого группу. Дело не сводилось к сексу. Отец Том и отец Цезарь уже были сексуальными партнерами, причем моногамными. Мать Тамара прежде жила одна, отцы Джозеф и Антон с матерями Элси и Софи состояли в групповом гражданском браке. Отец Дмитрий пристал к ним несколько месяцев спустя, когда начал ухаживать за Тамарой. Они образовали гражданский союз для совместной покупки участка. А поскольку порознь они не могли себе позволить выплачивать налог на ребенка, то и меня родили вместе.

— Земля, — вставил Алекс, — жуткое сборище чудиков!

— Восемь родителей на одного младенца — довольно необычно, — сказал Амос.

— Но, учитывая налог на ребенка, вполне оправдано экономически, — сказал Холден, — так что подобные случаи известны.

— А как насчет тех, кто рожает, не выплачивая налогов? — поинтересовался Алекс.

— Это не так просто, — возразил Холден, — разве что вообще не обращаться к врачу или обходиться услугами черного рынка.

Амос с Наоми переглянулись. Холден притворился, что не заметил.

— Ну вот, — продолжал он, — забудьте на минуту о младенцах. Речь идет об объединении. Если мы намерены и впредь держаться вместе, давайте оформим все законно. Можно подписать корпоративный договор на одной из независимых внешних планет, на Церере или на Европе, и стать совладельцами предприятия.

— И чем, — спросила Наоми, — будет заниматься наша маленькая компания?

— Вот-вот! — торжествующе воскликнул Холден.

— А? — удивился Амос.

— Я хочу сказать, о том и вопрос, — объяснился Холден. — Кто мы такие? Чем хотим заниматься? Потому что, когда контракт с Праксом истечет, у нас на счету будет приличный запас, в собственности — современный военный корабль и мы сможем сами выбирать, что нам делать.

— Боже мой, кэп, — заметил Амос, — у меня прямо все встало!

— Мне ли не знать, — ухмыльнулся Холден.

Пракс закончил мешать в миске и сунул ее в холодильник. И оглянулся пугливо, словно боялся, что если его заметят, то немедленно попросят выйти вон. Холден потянулся к нему и обнял за плечи.

— Наш друг Пракс не единственный, кому может понадобиться такой кораблик, а?

— Мы быстрее и опаснее всего, что могут раскопать у себя штатские, — кивком подтвердил Алекс.

— А когда мы найдем Мэй, о рекламе думать уже не придется, — добавил Холден.

— Признайся, капитан, — сказал Амос, — слава тебе по душе.

— Если она обеспечит нас работой — почему бы и нет?

— Гораздо вернее, что мы закончим на разбитом, лишенном воздуха, дрейфующем в космосе корабле, — напомнила Наоми.

— Такое всегда возможно, — признал Холден, — но, люди, разве вам не хочется для разнообразия побыть самим себе хозяевами? Если окажется, что нам не справиться, мы всегда сможем продать корабль за толстенный мешок денег и разойтись на все четыре стороны. Запасной план никуда не денется.

— Ага, — протянул Амос, — какого хрена — давайте попробуем. С чего начнем?

— Ну, — ответил ему Холден, — тут будет еще одно нововведение. Корабль не принадлежит никому из нас, так что я предлагаю отныне по всем важным вопросам голосовать.

— Кто за создание компании совладельцев этого корабля, поднимите руки, — сказал Амос.

К восторгу Холдена, руки подняли все. Даже Пракс начал поднимать, но спохватился и поспешно опустил.

— Я свяжусь с юристом на Церере и начну оформление, — сказал Холден, — но отсюда вытекает еще кое-что. Компания может владеть кораблем, но компанию не зарегистрируют как капитана. Надо проголосовать, кому достанется это звание.

Амос затрясся от смеха.

— Не смеши меня, я лопну! Поднимите руки, если Холден не капитан!

Ни одна рука не поднялась.

— Видал? — спросил Амос.

Холден хотел заговорить, но осекся, потому что у него перехватило горло и что-то сжалось под ложечкой.

— Слушай, — добродушно сказал ему Амос, — ты как раз тот, кто нам нужен.

Наоми кивнула и улыбнулась Холдену, отчего боль под ложечкой усилилась, но это оказалось даже приятно.

— Я — механик, — сказала она. — На этом корабле я могу написать, переписать или собрать по кусочкам любую программу. Но я не умею блефовать в карты. И никогда не смогу взглянуть в глаза объединенному флоту внутренних планет и гаркнуть: «Назад, придурки!»

— Подписываюсь, — согласился Алекс. — А мне лишь бы водить своего малютку. Большего не надо, я и так счастлив.

Холден открыл рот, но, к его изумлению и стыду, глаза в тот же миг наполнились слезами. Его выручил Амос.

— Я — простой масленщик, — сказал он. — Кручу гайки, да и то если Наоми скажет, которые именно. Мои амбиции не выше механической мастерской. Разговоры — по твоей части. Я видел, как ты заставлял отступить Фреда Джонсона, капитанов флота ООН, ковбоев из АВП и обкуренных космических пиратов. Ты жопой наговоришь больше умного, чем другой — через рот и на трезвую голову.

— Спасибо, — наконец выговорил Холден, — я люблю вас, ребята. Вы же знаете, да?

— И еще, — договорил Амос, — никто на этом корабле не поспешит загородить меня от пули, как поспешишь ты. Я одобряю такую поспешность в капитанах.

— Спасибо, — повторил Холден.

— Сдается мне, это решено, — заключил Алекс и, встав, направился к трапу. — Пойду проверю, не нацелились ли мы носом в скалу.

Холден проводил его взглядом и с облегчением увидел, что пилот, едва выйдя за дверь, утер глаза. Не так уж страшно разыгрывать плаксивого младенца, если вместе с тобой плачут остальные.

Пракс неловко потрепал капитана по плечу и сказал:

— Через часок возвращайтесь на камбуз, пудинг будет готов.

Потом и он ушел к себе в каюту. Дверь за ним еще не закрылась, а он уже уткнулся в сообщения на терминале.

— Ну вот, — сказал Амос, — что дальше?

— Амос, — Наоми встала и подошла к Холдену, — будь добр, подежурь за меня на связи.

— Роджер! — Ухмылка проскользнула разве что в голосе Амоса, но лицо не дрогнуло. Он взобрался по трапу и пропал из вида. Люк открылся перед механиком и захлопнулся за ним.

— Эй, — спросил Холден, — я правильно сделал?

Она кивнула:

— Я чувствую, что ты ко мне вернулся. А боялась, что никогда уже тебя не увижу.

— Не выдерни ты меня из ямы, которую я сам себе вырыл, так бы и вышло.

Наоми склонилась, чтобы поцеловать его, и Холден притянул ее к себе, крепко обнял. Когда они прервались, чтобы отдышаться, он спросил:

— Не поторопился?

— Заткнись, — приказала она и поцеловала его снова. Не прерывая поцелуя, отстранилась от него телом и дернула молнию костюма — одного из этих нелепых марсианских костюмов, доставшихся им вместе с кораблем, с надписью «Тахи» поперек спины. Теперь, когда они обзаведутся собственной компанией, нужно будет подобрать что-нибудь поприличнее. Спортивные костюмы весьма удобны для жизни на корабле, где меняется тяготение и человек то и дело натыкается на детали в смазке. Но нужно будет заказать каждому по росту и собственных цветов. С надписью «Росинант» на спине.

Рука Наоми проникла ему за пазуху, под футболку, и Холден сбился с мысли.

— В твоей койке или в моей? — спросил он.

— У тебя есть «своя» койка?

— Уже нет.

Любовь с Наоми каждый раз оказывалась непохожей ни на какую другую. Отчасти дело было в ее теле. Он никогда до нее не заводил отношений с другими женщинами-астерами, а у них имелись свои особенности. Но для Холдена не это было главным. А главным было то, что они с Наоми пять лет просто дружили, прежде чем стали вместе спать.

Это обстоятельство говорило не в его пользу, и Холден внутренне корчился, вспоминая об этом. Он всегда легкомысленно относился к сексу. Выбирал новую партнершу чуть ли ни с первого взгляда и, будучи симпатичным, обаятельным мужчиной, почти всегда добивался, чего хотел. Он легко позволял себе спутать минутную страсть с подлинным чувством. Одним из самых мучительных воспоминаний для Холдена был тот день, когда Наоми указала ему на эту черту. Разоблачила игру, которую он вел с женщинами, убеждая себя, что действительно неравнодушен, чтобы не чувствовать себя манипулятором.

Хотя манипулятором он и был. От того, что женщины, в свою очередь, использовали его, Холдену легче не становилось.

В Наоми, так сильно отличавшейся физически от земного идеала, он поначалу не увидел потенциальной партнерши. И потому успел узнать ее как человека, не нагружаясь обычным багажом секса. Когда его чувства к ней переросли дружбу, Холден искренне удивился.

И это каким-то образом изменило сам секс. Движения остались теми же, но появился другой смысл: теперь Холден старался выразить любовь, а не продемонстрировать силу и умение. После первого раза с ней он несколько часов лежал в постели, осознавая, что годами делал все неправильно и только сейчас это понял.

То же самое повторилось и теперь.

Наоми спала рядом, лежа на боку, забросив локоть ему на грудь, бедро — ему на бедра, прижавшись животом к боку и грудью к ребрам. Такого никогда не случалось, пока он не встретил ее, а ведь так должно быть. Вот это чувство полного покоя и удовлетворения. Холден вообразил себе такой вариант будущего, в котором не сумел бы доказать, ей, что изменился, и она к нему не вернулась бы. Ему представились годы и десятилетия сексуальных отношений, в которых он тщетно пытался бы воссоздать эти чувства, и, конечно, тщетно, ведь дело было не в сексе.

При этой мысли у него скрутило живот.

Наоми говорила во сне. Губы шептали что то ему в шею, и, проснувшись от щекотки, Холден понял, что успел задремать. Он прижал ее голову к своей груди и поцеловал в макушку, потом перекатился на спину и позволил себе забыться.

Монитор на стене над кроватью загудел.

— Кто там? — пробурчал Холден, вдруг почувствовав, что устал, как никогда. Он словно только секунду как закрыл глаза и понял, что открыть их снова ему не под силу.

— Я, кэп, — ответил Алекс.

Холден хотел бы заорать на пилота, но сил не было.

— Ну?

— Ты бы посмотрел, — только и сказал Алекс, но что-то в его голосе мгновенно разбудило Холдена.

Он отодвинул руку Наоми и сел. Она сонно забормотала, но не проснулась.

— Ну, что? — повторил Холден, глядя в монитор.

С экрана на него смотрела седая женщина с очень непривычными чертами лица. Его сонному рассудку понадобилась секунда, чтобы понять, что дело не в уродстве, — просто лицо обезображено перегрузкой. Голосом, сдавленным от навалившейся на горло тяжести, женщина сказала:

— Меня зовут Крисьен Авасарала. Я — помощник госсекретаря исполнительной администрации ООН. Адмирал ООН направил от системы Юпитера шесть истребителей класса «Мунро» с заданием уничтожить ваш корабль. Примите опознавательный сигнал и двигайтесь мне навстречу, иначе вы и все, кто с вами на корабле, умрете. Это ни хрена не шутка.

Глава 40 Пракс

Перегрузка вмяла его в амортизатор. Шли всего на четырех g, но ему даже при одном полном требовался лекарственный коктейль. Прежняя жизнь сделала его дохляком. Пракс, конечно, сознавал влияние слабого тяготения, но больше в отношении ксилемы и флоэмы.^[75] Он принимал обычный лекарственный коктейль, поощрявший рост костных тканей при низкой гравитации. Он упражнялся, как предписывали руководства. Обычно. Но в глубине души он всегда считал это глупостью. Он ботаник, он проживет и умрет в знакомых тоннелях, при удобной низкой гравитации — менее одной пятой земной. Зачем бы ему отправляться на Землю? И тем более он не видел причин терпеть перегрузки. Однако сейчас он лежал в геле, словно на океанском дне, взгляд у него мутился, и за каждый вздох приходилось бороться. Неловко вывернув колено, он завопил бы, если бы хватило воздуха.

Другим, наверное, легче. Они к такому привыкли. Они знают, что переживут. А подсознание Пракса вовсе не было в этом уверено. В бедро вонзились иголки: ему впрыскивали новую дозу гормонов и паралитиков.^[76] От кончика иглы расходился ледяной холод, его охватила невероятная смесь ужаса и спокойствия. Хрупкое равновесие: стенки сосудов должны быть достаточно эластичными, чтобы не лопнуть, и достаточно прочными, чтобы не смяться. Сознание ускользнуло от Пракса, оставив взамен нечто отстраненное и расчетливое. Кажется, мозг, по-прежнему функционируя, перестал сознавать себя. То, что прежде было его разумом, и теперь знало все, что знал Пракс, помнило все, что он помнил, но уже стало чем-то другим.

В таком напряженном состоянии сознания он взялся за инвентаризацию. Можно ли ему умереть прямо сейчас? Хочет ли он жить и если да, тона каких условиях? Он рассматривал потерю дочери. Потеря приобрела нежно-розовый цвет разбитой морской раковины, а прежде была темно-красной, как засохшая кровь. Красной, как еще не отсохшая пуповина. Он вспомнил Мэй. Как она выглядела. Как радостно смеялась. Она уже не такая. Если жива. А она, возможно, умерла.

Его изуродованный перегрузкой разум улыбнулся. Конечно, губы не отозвались на это движение. Он ошибся. Ошибался с самого начала. Ошибался, когда часами внушал себе, что Мэй умерла. Он-то думал, что закаляет душу, готовит себя к худшему. И был не прав. Он твердил себе об этом, пытался в это поверить, потому что такая мысль давала утешение.

Если она умерла — ее не мучают. Если она умерла — ей не страшно. Если она умерла, то больно только ему, ему одному, а Мэй ничего не грозит. Пракс без удовольствия и без горечи отметил у себя патологическое состояние сознания. Но у него отобрали всю прежнюю жизнь вместе с дочерью, его чуть не уморил голодом каскадный эффект, добивавший Ганимед, в него стреляли, он столкнулся лицом к лицу с нечеловеческой машиной убийства, его ославили на всю Солнечную систему как домашнего насильника и педофила. Все это — не причина сохранять рассудок трезвым. Да и не поможет ему здравомыслие.

В довершение всего страшно болело колено.

Где-то далеко-далеко, там, где еще существовали свет и воздух, что-то трижды прогудело, и гора свалилась с его груди. Приходить в себя было все равно что всплывать со дна.

— Эй, вы, — заговорил по системе общей связи Алекс, — будем считать это обедом. Даю пару минут, чтобы отлепить кишки от хребтов, и встречаемся на камбузе. У вас всего пятьдесят минут, не теряйте времени даром.

Пракс глубоко вздохнул, выдохнул сквозь зубы и сел. Все тело словно избили до синяков. Ручной терминал уверял его, что тяга — всего треть g, но по ощущениям было и больше, и меньше. Когда он перекинул ноги через край койки, колено влажно хрустнуло. Пракс стукнул пальцем по терминалу.

— Не уверен, что удержусь на ногах, — сказал он. — Что-то с коленом.

— Держись, док, — ответил ему голос Амоса. — Зайду гляну. Я здесь больше всего похож на медика, если не считать медицинского отсека.

— Главное — не припаяй ему чего лишнего, — посоветовал Холден.

Динамик умолк. Чтобы скоротать ожидание, Пракс принялся читать входящие. Длинный список не умещался на экране, но так со дня той передачи. А вот темы сообщений изменились.

«Насильники над детьми заслуживают мучительной смерти».

«Не слушайте ненавидящих вас».

«Я вам верю».

«Мой отец тоже делал это со мной».

«Обратись к Иисусу, пока не поздно».

Пракс не открывал писем. Он ввел в поисковик свое имя и имя Мэй. Семь тысяч найденных упоминаний. На Николу нашлось всего пятьдесят.

Когда-то он любил Николу — или думал, что любит. Он ничего в жизни так не хотел, как секса с ней. Он говорил себе, что тогда были хорошие времена. Они вместе проводили ночи. Мэй вышла из тела Николы. Он все никак не мог поверить, что это драгоценное, главное для него существо — часть женщины, которой Пракс, оказывается, совсем не знал. Он был отцом ее ребенка, но не знал женщину, которая записала то обвинение.

Он открыл программу записи на терминале, направил камеру себе в лицо и облизнул губы:

— Никола…

Через двадцать секунд он закрыл программу и стер запись. Что он мог сказать? Спросить: «Кто ты и кем меня считаешь?» Но Пракс не хотел слышать ответа на этот вопрос.

Он вернулся к сообщениям, перебрал имена людей, помогавших ему в поисках. С прошлого раза ничего нового не появилось.

— Эй, док! — в тесную каюту ввалился Амос.

— Извини… — забормотал Пракс, убирая терминал в держатель над амортизатором, — просто при последнем ускорении…

Он указал на свое колено. Сустав распух, хотя не так сильно, как он боялся. Пракс ожидал, что он раздуется вдвое против нормального, но противовоспалительные средства в крови делали свое дело. Амос кивнул и, упершись ладонью в грудь, опрокинул Пракса обратно в гель.

— У меня палец на ноге иногда выскакивает, — поделился он. — Суставчик-то крохотный, но как повернешь не под тем углом при разгоне — боль сучья. Попробуй расслабиться, док.

Амос дважды согнул и разогнул колено, проверяя, что в нем цепляет.

— Ничего страшного. Ну-ка, выпрями его. Вот так.

Амос обхватил лодыжку Пракса одной рукой, другой взялся за раму койки и медленно, неуклонно стал тянуть. В суставе расцвела боль, потом в глубине что-то влажно щелкнуло, и возникло тошнотворное ощущение, что сухожилия трутся о кость.

— Ну вот, — сказал механик. — Когда снова станем разгоняться, пристрой ногу поудобнее. Еще один вывих — и придется менять коленную чашечку, понял?

— Понял, — ответил Пракс и начал подниматься.

— Я чертовски извиняюсь, док. — Амос опять толкнул его на койку. — То есть у тебя был паршивый день и все такое… Но ты ж понимаешь…

Пракс нахмурился. Все мышцы лица ныли.

— Что такое?

— Вся эта чушь про тебя и малышку. Это же просто чушь, верно?

— Конечно, — сказал Пракс.

— Потому как, знаешь, иногда случается такое, о чем и не думал. Выдался тяжелый день, сорвался, знаешь? Или напился там. Мне, знаешь, по пьянке случалось такого натворить, что потом и сам не вспомню. — Амос улыбнулся. — Я к тому, что, если там есть хоть частица правды, хотя бы и здорово преувеличенная, нам лучше сразу знать, понимаешь?

— Я никогда не делал ничего из того, о чем она рассказывает.

— Мне можно сказать правду, док. Я пойму. Мужчина может сорваться. Это еще не значит, что он мерзавец.

Пракс оттолкнул руку механика и рывком сел. Колено почти прошло.

— Нет, — сказал он, — значит. Значит, что он мерзавец.

Амос расслабился, улыбка неуловимо изменилась.

— Ладно, док. Говорю же — извиняюсь. Просто должен был спросить.

— Все нормально, — пробормотал Пракс, вставая.

Сначала казалось, что колено подломится, но оно выдержало. Пракс сделал осторожный шажок, за ним второй. Получилось. Он направился к камбузу, но разговор был еще не кончен.

— А если бы я и вправду делал такие вещи, ты бы счел это нормальным?

— А вот те хрен! — буркнул Амос и хлопнул ботаника по плечу. — Я бы свернул тебе шею и вышвырнул вон из шлюза.

— А-а, — протянул Пракс, чувствуя, как потихоньку тает ком в груди, — спасибо.

— Всегда пожалуйста.

Они нашли остальную троицу уже на камбузе, но за столом все равно было пустовато. Наоми с Алексом сидели друг против друга и выглядели далеко не такими помятыми, как Пракс. Холден повернулся к ним, держа в каждой руке по миске из штампованного пластика. Бурая жижа в них пахла горячей землей и вареными листьями. Едва аромат коснулся ноздрей Пракса, в ботанике проснулся голодный волк.

— Чечевичного супа? — предложил Холден, когда они с Амосом расселись по сторонам от пилота.

— С превеликим удовольствием, — ответил Пракс.

— А мне просто тюбик бурды, — попросил Амос. — От чечевицы живот пучит. Думаю, никому не понравится, если при очередной перегрузке у меня брюхо лопнет.

Холден поставил перед Праксом миску и протянул Амосу белый тюбик с черным пластмассовым соском, а сам сел рядом с Наоми. Они не касались друг друга плечами, но связь между этим двоими чувствовалась и так. Пракс задумался: не захочет ли когда-нибудь Мэй, чтобы он помирился с Николой? Теперь это стало невозможным.

— Ну, Алекс, — обратился к пилоту Холден, — что у нас?

— Что и раньше, — ответил Алекс, — шесть истребителей мчатся к нам на всех парах. За ними гонится такая же стайка, а с другой стороны от нас понемногу удаляется гоночная шлюпка.

— Постойте, — не понял Пракс, — как так — удаляется?

— Они должны приладиться к нашему курсу. Разворот уже завершили, а теперь уравнивают скорость.

Пракс прикрыл глаза, мысленно рисуя векторы.

— Мы, значит, почти на месте?

— Почти, — ответил Алекс. — Еще часов восемнадцать-двадцать.

— И как пойдет игра? Земные корабли нас догонят?

— Еще как догонят, — признал Алекс, — но раньше мы встретимся с той шлюпкой. На четверо суток раньше.

Пракс сунул в рот ложку супа. Вкус был не хуже запаха. В чечевице плавали темно-зеленые листья. Он ложкой развернул один, присмотрелся. Кажется, шпинат. Черенок не совсем такой, но, в конце концов, его же проварили…

— Откуда нам знать, что это не ловушка? — спросил Амос.

— А мы и не знаем, — ответил ему Холден, — но я не вижу, как она могла бы сработать.

— Может, они хотят взять нас живыми? — предположила Наоми. — Мы ведь собираемся открыть шлюз высокопоставленной персоне из земного правительства.

— Она и вправду та, кем назвалась? — спросил Пракс.

— Похоже на то, — сказал Холден.

Алекс поднял руку.

— Знаете, если выбирать между старушкой из ООН и шестеркой истребителей, я предпочитаю почаевничать, чем подставлять зад под выстрелы.

— Вроде бы менять планы уже поздновато, — заметила Наоми, — но мне чертовски не по себе, когда Земля спасает меня от Земли.

— Ни одна структура не может быть монолитной, — вмешался Пракс. — Между астерами, марсианами и землянами меньше генетических различий, чем внутри каждой популяции. Теория эволюции предсказывает разделение в структуре группы и альянс с членами других групп. То же самое наблюдается у папоротников.

— У папоротников? — переспросила Наоми.

— Папоротники бывают весьма агрессивными.

Разговор прервали три тихих звонка, похожих на звон колокольчика.

— Доедайте-ка лучше, — посоветовал Алекс. — Пятнадцатиминутное предупреждение.

Амос шумно высосал тюбик, съежившийся у него в руке. Пракс отложил ложку и поднял миску к губам, чтобы не потерять ни капли. Холден тоже допил суп через край и начал собирать пустые миски.

— Если кому в гальюн, сейчас самое время, — посоветовал он. — В следующий раз поговорим через…

— Восемь часов, — подсказал Алекс.

— Через восемь часов, — повторил Холден.

У Пракса сжалось в груди. Еще один тур сокрушающей перегрузки; часы на иголках, которые втыкала в него койка, поддерживая ослабевший обмен веществ, — это представлялось адом. Он встал из-за стола, кивнул всем и вернулся в каюту. Колену заметно полегчало, и была надежда, что ему не станет хуже до следующего подъема. Прозвенело десятиминутное предупреждение. Пракс лег в амортизатор, постарался идеально расположить тело и стал ждать. Ожидание…

Он перевернулся и достал ручной терминал. Семь новых сообщений. Два со словами поддержки, три бранных, одно адресовано не ему, и еще оповещение о состоянии счета. Он не стал читать, а сразу включил камеру.

— Никола, — заговорил он, — я не знаю, чего они тебе наболтали. Не знаю, что ты на самом деле думаешь о том, что сказала. Но я знаю, что ни разу не коснулся тебя в гневе, даже под конец. И если ты действительно боялась меня, я не понимаю причины. Мэй я люблю больше всего на свете. Я скорее умру, чем позволю кому-нибудь ее обидеть. А теперь половина Солнечной системы думает, что я ее мучил…

Он остановил запись и начал заново.

— Никола, честно говоря, я не думаю, что между нами еще осталось, что предавать…

И снова замолчал. Прозвенело пятиминутное. Он запустил пальцы в волосы. Каждая луковица болела отдельно. Пракс задумался: не потому ли Амос бреется наголо? На корабле столько всего, о чем и не подумаешь, пока сам здесь не окажешься.

— Никола…

Он стер все и вошел в интерфейс благотворительного счета. Имелся надежный формат, позволявший зашифровать и послать авторизованный перевод со скоростью, с какой радиосигнал дойдет до банковских компьютеров. Раздалось двухминутное предупреждение, гудок стал громче и настойчивее. Когда оставалось тридцать секунд, Пракс отослал ей обратно ее деньги. Больше им было не о чем говорить.

Он вернул терминал на место и откинулся на спину. Компьютер отсчитал от двадцати до нуля, и на Пракса снова навалилась гора.

— Как колено? — спросил Амос.

— Очень неплохо, — ответил Пракс. — Даже удивительно, я думал, будет хуже.

— Значит, больше не растянул, — кивнул Амос. — С моим пальцем тоже порядок.

Басовый звон раскатился по всему кораблю, и палуба под Праксом качнулась. Холден, стоявший справа, переложил винтовку в левую руку и тронул панель управления.

— Алекс?

— Да, малость жестковато, извините, но… минуту… Да, кэп, есть стыковка. И к нам стучатся.

Холден вернул винтовку в прежнее положение. У Амоса оружие было наготове. Стоявшая рядом Наоми держала в руках только терминал для управления операциями. Если что-то пойдет не так, контроль за работой корабля будет важнее пистолета. Все они оделись в марсианские боевые скафандры из корабельного комплекта. Состыкованные корабли ускорялись на трети g. Земные истребители все еще продолжали погоню.

— Судя по вооружению, ты ждешь ловушки, кэп? — спросил Амос.

— Почетный караул не помешает, — ответил Холден.

Пракс поднял руку.

— Ты больше ничего стреляющего не получишь, — сказал ему капитан. — Извини.

— Нет, я просто… по-моему, почетный караул обычно бывает на той же стороне, где люди, которых он караулит?

— Мы истолкуем термин чуть шире, — несколько напряженно пошутила Наоми.

— Эта политиканша маленькая и старая, — сказал Холден. — А шлюпка берет не больше двух человек. У нас численное превосходство, а если что, Алекс наблюдает из пилотского кресла. Ты ведь наблюдаешь, а?

— Во все глаза, — отозвался Алекс.

— Так что, если обнаружатся сюрпризы, Наоми нас мигом отсоединит, а Алекс уведет подальше.

— Хотя против истребителей это не поможет, — заметил Пракс.

Наоми слегка пожала ему плечо.

— Ты тоже не слишком помогаешь, Пракс.

С отдаленным гудением открылся наружный шлюз. Красный сигнал сменился зеленым.

— Ух ты! — проговорил Алекс.

— Проблемы? — встрепенулся Холден.

— Нет, просто…

Когда внутренний люк открылся, за ним обнаружилась самая внушительная персона, какую доводилось видеть Праксу на своем веку, да еще в усиливающем скафандре. Если бы не прозрачный лицевой щиток, он принял бы эту фигуру за двухметрового двуногого робота. Но за пластиной шлема виднелись женские черты: большие темные глаза и кожа цвета кофе с молоком. Взгляд излучал явственную угрозу. Амос непроизвольно отступил на шаг.

— Вы капитан, — заговорила женщина, и наружный динамик, усилив голос, сделал его неестественным. В ее словах не слышалось вопроса.

— Я, — кивнул Холден. — Должен сказать, на экране вы выглядели немного иначе.

Шутка осталась без ответа. Великанша шагнула через порог.

— Намерены прострелить меня вот из этого? — тяжелый кулак в перчатке указал на винтовку Холдена.

— А получится?

— Вряд ли, — ответила великанша и сделала еще короткий шаг вперед. Ее скафандр жужжал при каждом движении. Холден с Амосом отступили ровно на столько же.

— Тогда назовем это почетным караулом, — предложил Холден.

— Какая честь! А теперь нельзя ли это убрать?

— Разумеется.

Через две минуты оружие сложили в шкафчики, и огромная женщина, так и не назвавшая своего имени, подбородком нажав на какую-то клавишу в шлеме, сказала:

— Порядок, можете входить.

Шлюз снова сменил красный сигнал на зеленый и зашумел, открывая дверь. Женщина, которая вышла из него, оказалась самой маленькой из присутствующих. Ее седые волосы торчали во все стороны, а оранжевое сари странно топорщилось при малой тяге.

— Помощник госсекретаря Авасарала, — приветствовал ее Холден, — добро пожаловать на борт. Если я могу чем-нибудь…

— Вы — Наоми Нагата, — перебила маленькая старушка.

Переглянувшись с Холденом, Наоми пожала плечами.

— Я.

— Какой чертовщиной вы себе волосы укладываете? У меня настоящий еж на башке!

— Гм…

— Чтобы вас спасти, мне надо прилично выглядеть. На ути-пути времени нет. Нагата, приведите меня в человеческий вид. Холден…

— Я, черт побери, механик, а не стилист! — Наоми, похоже, готова была взорваться.

— Мадам, — вмешался Холден, — это мой корабль и моя команда. Половина ее даже не является гражданами Земли, и мы не подчиняемся вашим приказам.

— Отлично. Мисс Нагата, чтобы спасти этот корабль от превращения в раскаленный газ, необходимо сделать заявление для прессы, а я к нему не готова. Не будете ли вы так любезны оказать мне помощь?

— Буду, — вздохнула Наоми.

— Благодарю. А вы, капитан, побрейтесь, так вас и разэтак.

Глава 41 Авасарала

После «Гуаньшийина» «Росинант» казался суровым, мрачным, утилитарным. Никаких роскошных ковров, только обтянутая тканью пена, смягчающая углы и изгибы, на которые может отбросить солдата при резких маневрах. В воздухе вместо корицы и меда висел запах нагретого пластика из восстановителей воздуха. Ни дорогих столов, ни широких кроватей, на которых можно всей компанией раскинуть карты, — даже уединиться негде, разве что в капитанской каюте величиной с кабинку общественного туалета.

Большую часть записи они отсняли в грузовом отсеке, расположив камеру так, чтобы ящики с оружием и боеприпасами не попали в кадр. Человек, знакомый с планом марсианских военных кораблей, мог бы понять, где они находятся, но все остальные видели только просторное помещение с грузовыми контейнерами на заднем плане. Наоми Нагата помогла смонтировать пресс-релиз — из нее получился на удивление способный видеорежиссер. Кстати, когда стало ясно, что никто из мужчин не сумеет профессионально наложить звук на картинку, она и это проделала сама.

Команда собралась в медотсеке. Механик Амос Бартон включил ручной терминал Авасаралы в систему. Теперь он сидел на одной из коек, скрестив ноги и дружелюбно улыбаясь. Авасарала ни за что не догадалась бы, на что способен этот человек, если бы не просмотрела досье на всю команду Холдена.

Остальные расположились более или менее полукругом. Бобби сидела рядом с Алексом Камалом — марсиане бессознательно жались друг к другу. Праксидик Менг держался на заднем плане. Авасарала не поняла еще, стесняется ли он в ее присутствии или всегда такой.

— Ну вот, — сказала она, — последний шанс что-то исправить.

— Жаль, я попкорном не запасся, — заметил Амос, а медицинский сканер коротко вспыхнул, высветив код выхода в эфир и сразу затем — крупные белые буквы: «К НЕМЕДЛЕННОМУ РАСПРОСТРАНЕНИЮ».

На экране появились Авасарала с Холденом. Она говорила, выставив перед собой руки, поясняя мысль жестами. Собранный и подтянутый на вид Холден склонялся к ней. Голос Наоми Нагаты звучал спокойно, мощно и профессионально:

— Сегодня в результате неожиданного поворота событий помощник секретаря исполнительной администрации Садвира Эрринрайта встретилась с представителем АВП Джеймсом Холденом и представительницей марсианских вооруженных сил, чтобы обсудить взрывоопасные разоблачения, относящиеся к атаке на Ганимед.

Камера переключилась на Авасаралу. Та подалась вперед, чтобы зрительно удлинить шею и скрыть складки кожи под подбородком. Благодаря долгой практике поза выглядела естественной, но она явственно слышала в воображении смешок Арджуны. Бегущая строка сообщала ее имя и пост.

— Я намерена отправиться с капитаном Холденом в систему Юпитера, — сказала Авасарала. — Объединенные Нации Земли, безусловно, полагают, что многостороннее расследование — лучший способ восстановить равновесие и мир в системе.

Картинка сменилась. Холден и Авасарала сидели с Праксом на камбузе. На этот раз маленький ботаник говорил, а Холден как бы слушал. Снова зазвучал голос диктора:

— Относительно обвинений, выдвинутых против Праксидика Менга, чья пропавшая дочь стала зримым воплощением трагедии Ганимеда, делегация Земли пришла к единодушному выводу.

Снова — лицо Авасаралы, принявшей горестный вид. Она чуть заметно отрицательно покачала головой.

— В этом деле Никола Мулко представляет трагическую фигуру, и лично я осуждаю безответственность тех новостных каналов, которые выдали заявление душевнобольного человека за подтвержденный факт. Достоверно известно, что она бросила мужа и ребенка, и ее внутренняя борьба заслуживает более человечного и приватного отношения.

Нагата, невидимая в камере, спросила:

— Так вы обвиняете средства массовой информации?

— Безусловно, — ответила Авасарала, а картинка между тем сменилась на черноглазую улыбчивую малышку с тонкими косичками. — Мы абсолютно доверяем любви и преданности доктора Менга к своей дочери и рады участвовать в миссии по спасению Мэй.

Запись кончилась.

— Отлично, — сказала Авасарала. — Есть комментарии?

— Собственно, я уже не работаю на АВП, — заметил Холден.

— А я не уполномочена представлять вооруженные силы Марса, — добавила Бобби, — и не уверена даже, дозволено ли мне сотрудничать с вами.

— Благодарю, — кивнула Авасарала. — Существенные комментарии будут?

Воцарилось молчание.

— По-моему, действенно, — сказал Праксидик Менг.

В одном отношении «Росинант» оказался куда удобнее «Гуаньшийина» — в единственном, что представлялось для нее важным. Направленный луч был в распоряжении Авасаралы. Задержка сигнала увеличилась, с каждым часом они удалялись от Земли, зато сознание, что ни Нгайен, ни Эрринрайт не перехватят сообщение, отправленное с корабля, позволяло дышать свободно. Попав на Землю, письма оказывались вне ее власти, но так бывает всегда. Это правила игры.

Адмирал Соутер выглядел усталым, а больше по маленькому экрану ничего определить не удавалось.

— Вы, Крисьен, разворошили осиное гнездо, — говорил он. — Выглядит это так, будто вы сделали из себя живой щит для людей, которые работают не на нас. Я догадываюсь, что это входило в ваши намерения.

Я выполнил вашу просьбу: да, Нгайен действительно встречался с Жюль-Пьером Мао. Первый раз — сразу после того, как тот дал показания по «Протогену». И, да, Эрринрайт был в курсе. Но это не так уж много значит. Я знаком с Мао. Он — змея, но, если не иметь дела с такими людьми, у вас останется мало дел.

Кампания по вымазыванию грязью вашего ученого организована исполнительной властью, и, должен сказать, нас, военных, это несколько беспокоит. Похоже на то, что имеет место раскол среди первых лиц, и не слишком понятно, чьи приказы нам исполнять. Наш друг Эрринрайт, если на то пошло, пока превосходит вас рангом. Если он или генеральный секретарь отдадут мне прямой приказ, мне понадобятся дьявольски веские причины, чтобы счесть его преступным. Все это воняет хуже скунса, но таких причин я пока не вижу. Вы меня понимаете.

Запись кончилась. Авасарала прижала пальцы к губам. Она понимала. Ей это не нравилось, но понять было нетрудно. Суставы у нее еще ныли после гонки к «Росинанту», а смещения гравитации, когда корабль под ней на пару градусов изменял курс, вызывали смутную тошноту. Пока что она держалась.

К камбузу вел короткий коридор, изгибавшийся перед самой дверью. Голоса явственно доносились до бесшумно ступавшей Авасаралы. Низкий голос с марсианской растяжкой принадлежал пилоту, а уж тембр гласных Бобби она бы ни с чьим не спутала.

— …И распоряжается капитаном: как стоять, куда глядеть. Пару раз я думал: Амос вышвырнет ее из шлюза.

— Только попробовал бы, — ответила Бобби.

— А ты на нее работаешь?

— Я уже ни хрена не понимаю, на кого работаю. Жалованье, по-моему, все еще поступает с Марса, а на расходы получаю из бюджета ее кабинета. В общем, играю теми картами, что достались.

— Звучит погано.

— Я — десантница, — сказала Бобби, и Авасарала застыла на месте. Тон звучал нехорошо. Спокойный, почти расслабленный голос. Как будто Бобби смирилась. Интересно.

— Она, вообще-то, хоть кому-нибудь нравится? — спросил пилот.

— Нет, — ответила Бобби. — Нет, черт побери! Да она того и добивается. Вот что она устроила с Холденом? Ворвалась на корабль и принялась распоряжаться, будто она здесь хозяйка. И во всем она так. Генерального секретаря в глаза зовет «Пузырь-башкой».

— А как выражается!

— Тоже добавляет ей обаяния, — согласилась Бобби.

Пилот хихикнул, и что-то хлюпнуло, словно он отпил из стакана.

— Может, я ничего не понимаю в политике, — сказал он и, чуть помолчав, добавил: — А тебе она по душе?

— Мне — да.

— Можно спросить — почему?

— Нам важно одно и то же, — ответила Бобби так задумчиво, что Авасарале стало стыдно подслушивать. Она громко откашлялась и вошла в камбуз с вопросом:

— Где Холден?

— Может, спит, — отозвался пилот. — По корабельному времени сейчас два ночи.

— А, — кивнула Авасарала.

Для нее сейчас была середина дня. Это создаст некоторые неудобства. Последнее время все у нее шло с задержкой, как сигнал, добирающийся до места сквозь космическую пустоту. Но, по крайней мере, можно подготовиться заранее.

— Как только все встанут, мне нужно будет собрать команду, — сказала она. — Бобби, опять понадобится твой парадный костюм.

Бобби потребовалось несколько секунд, чтобы понять.

— Вы покажете им монстра.

— А потом мы сядем здесь и будем толковать, пока не вычислим, что такого они знают за этим кораблем, что послали людей его прикончить, — добавила Авасарала.

— Кстати, — вставил пилот, — те истребители перешли на крейсерское ускорение, но пока не отвернули.

— Не важно, — отмахнулась Авасарала. — Всем известно, что я здесь, так что стрелять никто не станет.

Местным утром, под вечер для Авасаралы, команда собралась на камбузе. Чтобы не тащить туда весь скафандр, Бобби скопировала видео и передала его Наоми. Хорошо отдохнувшими и довольными выглядели все, кроме пилота, который накануне заболтался с Бобби и лег под утро, и еще ботаника, который всегда выглядел изможденным.

— Этого никому не положено показывать, — начала Авасарала, в упор глядя на Холдена, — но здесь и сейчас, думаю, пора выложить все карты на стол. Я готова начать первой. Вот атака на Ганимед. Вот кто ее начал. Наоми?

Наоми запустила запись, и Бобби отвернулась, уставившись в переборку. Авасарала тоже не смотрела на экран, наблюдая за лицами присутствующих. Их реакция на кровопролитие позволяла чуть лучше разобраться в людях, с которыми предстояло работать. Механик Амос смотрел с холодным спокойствием профессионального убийцы. Это ее не удивило. Холден, Наоми и Алекс с первой минуты ужасались, потом пилот и женщина впали в подобие шокового состояния. На глазах у Алекса выступили слезы. Холден реагировал иначе. Капитан развернул плечи, в глазах затлел гнев, при этом он скривил уголки рта. Интересно. Бобби, не скрываясь, плакала, повернувшись спиной к экрану, и лицо ее было скорбным, как на похоронах, на военной панихиде. Праксидик — все они называли его Пракс — единственный из всех выглядел едва ли не счастливым. Когда отрывок записи закончился, чудовище взорвалось, он захлопал в ладоши и довольно взвизгнул.

— Вот оно! Ты был прав, Алекс. Видел, как оно отращивало дополнительные конечности? Катастрофический отказ контроля. Это сработал предохранитель.

— Так-так, — остановила ученого Авасарала. — Почему бы не начать с предыстории? Какой еще предохранитель?

— Другой феномен протомолекулы выбросил мину из тела прежде, чем она сдетонировала. Видите ли, эти… существа, солдаты протомолекулы или что там они такое, — сбиваются с программы; и, думаю, Мерриану об этом известно. Но он не нашел способа избежать проблемы, ограничитель отказывает.

— Какая еще Марианна и при чем тут она? — удивилась Авасарала.

— Вам, бабушка, существительных не хватает, — съязвил Амос.

— Позвольте начать с начала, — попросил Холден и изложил историю чудовищного «зайца», кончившуюся повреждением грузового люка, и план Пракса, позволивший выманить его из отсека и распылить на атомы выхлопом двигателя.

Авасарала передала имевшиеся у нее данные о всплесках энергии на Венере, и Пракс сцапал их, не переставая объяснять, как важно ему попасть на секретную базу на Ио, где производят этих тварей. У Авасаралы голова пошла кругом.

— Так они забрали туда вашу девочку?

— Всех забрали, — ответил Пракс.

— Зачем?

— Затем, что у этих детей нет иммунитета, — объяснил ботаник. — Протомолекуле будет легче их перестроить. Меньше физиологических механизмов станут бороться против новых клеточных структур, и получившиеся солдаты, возможно, продержатся значительно дольше.

— Господи, док, — Амос вздрогнул, — они хотят превратить Мэй в такую вот дрянь?

— Возможно. — Пракс помрачнел. — Мне это только сейчас пришло в голову.

— Но зачем это все? — спросил Холден. — Не вижу смысла.

— Чтобы продать их армии как оружие первого удара, — объяснила Авасарала. — Чтобы консолидировать силы, пока… пока не начался сраный апокалипсис.

Алекс поднял руку и спросил:

— Нельзя ли пояснить? Мы ожидаем апокалипсиса? Того самого, о котором нам рассказывали?

— Венера, — коротко ответила Авасарала.

— Ах, этого апокалипсиса, — протянул Алекс и опустил руку. — Ясно.

— Солдаты, способные перемещаться без кораблей, — сказала Наоми. — Их можно разогнать на высокой перегрузке, потом отрубить двигатель и оставить лететь по инерции. И тогда их уже не найдешь.

— Не выйдет, — возразил Пракс. — Вспомните, они стремятся избежать контроля. А поскольку они способны делиться информацией, их будет все труднее захватить для перепрограммирования.

На камбузе стало тихо. Пракс сконфуженно огляделся.

— Они могут делиться информацией? — повторила Авасарала.

— Конечно, — ответил ботаник. — Вы видели эти пики энергии? Первый всплеск — когда существо дралось на Ганимеде с Бобби и ее десантниками. Второй — когда другое существо вырвалось на свободу в лаборатории. Третий — когда мы убили его «Росинантом». Венера реагирует на каждую атаку против одного из них. Они объединены в сеть. Я предполагаю, что по этой сети может передаваться любая существенная информация — например, способ избежать контроля.

— Если их применят против людей, — сказал Холден, — их будет не остановить. Они избавятся от мин-предохранителей и станут вечными. Битве не будет конца.

— Гм, нет, — возразил Пракс. — Беда в другом. Тут опять каскадный процесс. Как только протомолекула получает некоторую свободу, она обзаводится инструментами, позволяющими разбивать границы, что дает ей новые инструменты, разбивающие новые границы, и так далее. Первоначальная программа или подобие программы в конечном счете поглотит любую новую. И вернется к исходному положению.

Бобби подалась вперед, на несколько градусов склонив голову набок. В ее тихом голосе яснее, чем в ином вопле, звучала угроза:

— Значит, если они напустят таких тварей на Марс, те поначалу останутся солдатами вроде первой? А потом начнут выбрасывать из себя бомбы, как тот наш? А потом превратят Марс в Эрос?

— Это будет похуже Эроса, — заметил Пракс. — Любой приличный марсианский город превосходит Эрос населением.

Тишина. Камера Бобби передавала на монитор вид звездного неба с убивающими друг друга кораблями на орбите.

— Мне надо разослать несколько сообщений, — сказала Авасарала.

«Созданные вами полулюди — вам не слуги. Вы не способны их контролировать, — говорила Авасарала. — Жюль-Пьер Мао всучил вам товар с гнильцой. Я понимаю, почему вы устранили меня из дела, и считаю вас долбаным кретином, но не будем об этом. Все это уже не важно. Главное, не спустите курок. Вы, так вас и разэтак, меня понимаете? Остановитесь. Вы будете в ответе за самую смертоносную херню в истории, а я сейчас на корабле Джима, так его, Холдена, так что добра не ждите».

Все обращение заняло почти полчаса. К нему прилагались записи камер «Росинанта» с пояснениями. Пятнадцатиминутную лекцию Пракса пришлось прервать, когда он дошел до превращения дочери в солдата протомолекулы и разразился неудержимыми рыданиями. Авасарала, как могла, восполнила недостающие детали, хотя и опасалась, что могла напутать. Она подумывала привлечь Джона Майкла, но отказалась от этой мысли. Не стоит выносить сор из избы. Она надеялось, что Эрринрайт проявит здравый смысл. Должен был проявить.

Теперь ей требовалось выспаться. Авасарала чувствовала, как утомление туманит мысли, замедляет движения, но, стоило прилечь, покой оказывался так же недостижим, как дом. Как Арджуна. Она подумала, не записать ли письмо к нему, но от этого ей стало бы еще более одиноко. Пролежав час, она с усилием встала и вышла в коридор. Тело говорило, что сейчас около полуночи, и жизнь на борту — гремящая в мастерской музыка, громкие голоса Холдена и Алекса, обсуждавших профилактику электронных систем, даже Праксидик, одиноко сидящий на камбузе над ящиком гидропонных черенков, — выглядела чуть нереальной, как всякая ночная жизнь.

Авасарала подумывала, не послать ли еще одно сообщение Соутеру. Задержка сигнала к нему не так велика, а ей очень хотелось получить отклик хоть от кого-то. Но отклик пришел не в виде сообщения.

— Капитан, — позвал Алекс по общей связи, — ты бы подошел взглянуть.

Нечто в его голосе подсказало Авасарале, что речь идет не о текущем ремонте. К тому времени как она отыскала лифт в рубку, Холден уже уехал наверх, и она поднялась по трапу. На вызов отозвалась не она одна. Бобби заняла свободное кресло и прилипла взглядом к тому же экрану, что и Холден. На нем, мигая, раскручивались тактические данные, а дюжина красных точек отмечала изменения. Авасарала мало понимала в том, что видела, но суть была ясна. Истребители разгонялись.

— Так-так, — сказал Холден, — и что мы тут видим?

— Все земные истребители перешли на высокое ускорение. Шесть g, — ответил Алекс.

— Идут к Ио?

— Нет, черт возьми!

Вот и ответ Эрринрайта. Никаких писем. Никаких переговоров. Он даже не подтвердил, что услышал ее призыв остановиться. Боевые корабли. Отчаяние продлилось всего минуту и сменилось гневом.

— Бобби?

— Угу.

— Помнится, ты говорила, что я не понимаю опасности?

— А вы ответили, что я не знаю правил игры.

— Вот-вот.

— Помню. И что?

— Если хочешь сказать: «Я же говорила!» — сейчас самое время.

Глава 42 Холден

Первое назначение Холдена было в электронную лабораторию «Светлая голова» на Оаху.^[77] После школы кандидатов он прослужил там месяц. За это время он успел понять, что не желает быть хлюпиком из флотской разведки, не выносит пои^[78] и очень любит полинезиек.

Работа не оставляла времени всерьез гоняться за женщинами, но каждую свободную минуту Холден проводил на пляже, любуясь ими. И с тех пор он питал слабость к фигуристым женщинам с длинными черными волосами.

Марсианская десантница была из тех милых сдобных булочек, которым кто-то подредактировал программу, раздув их до ста пятидесяти процентов от нормального размера. Пропорции, черные волосы, темные глаза — все было на месте, только гигантское. От этого зрелища у него закоротило нейронные контуры. Ящерка, обитавшая в глубине его мозга, шмыгала от «Бери ее!» к «Беги от нее!». А хуже всего, что женщина об этом знала. Кажется, она с первой же встречи смерила капитана взглядом и решила, что он стоит лишь усталой усмешки.

— Мне повторить? — спросила она, насмешливо улыбаясь. Они вдвоем сидели на камбузе, где Бобби втолковывала Холдену лучший, по данным марсианской разведки, способ управиться с легким истребителем класса «Мунро».

Ему хотелось выкрикнуть в ответ: «Нет! Я тебя слушал! Я не псих. У меня чудная девушка, я предан ей всей душой, так что перестань обращаться со мной как с неуклюжим подростком, который норовит заглянуть тебе под юбку!»

Но стоило поднять на нее взгляд, как та ящерка в голове принималась метаться между страхом и вожделением, а речевые центры отказывали. В который раз.

— Нет, — сказал он, уставившись на аккуратную схему точек прицела, переданных ею на его ручной терминал. — По-моему, информация очень… информативная.

Он поймал усмешку в уголке ее глаза и впился взглядом в схему.

— Отлично, — кивнула Бобби. — Пойду подкормлюсь, пока можно. С вашего разрешения, конечно, капитан.

— Разрешаю, — вздохнул Холден. — Конечно. Идите. Кормитесь.

Она встала, не коснувшись подлокотников. А ведь выросла в поле тяготения Марса. Перемещать сто кило при одном g — легко. Показуха! Холден притворился, что ничего не заметил, и Бобби вышла из камбуза.

— Она — это что-то, верно? — Авасарала вошла и рухнула в освободившееся кресло.

Взглянув на нее, Холден отметил усмешку другого рода. Эта усмешка говорила, что старуха видит его насквозь, вместе с мечущейся под черепом ящеркой. Но она не была огромной полинезийкой, и потому Холден сорвал злость на ней.

— Да, просто персик, — сказал он, — но это ее не спасет.

— Вы о чем?

— Когда истребители нас догонят — а они догонят — мы все умрем. Они только потому еще не забросали нас торпедами, что наша система ОТО собьет любой снаряд, выпущенный с такого расстояния.

Авасарала, тяжело вздохнув, откинулась назад, и ее усмешка перешла в усталую, искреннюю улыбку.

— Видимо, нечего и надеяться, что вы предложите старой даме чашечку чая?

— Извините, — покачал головой Холден, — никто в команде не пьет чая. Зато кофе сколько угодно. Хотите?

— Я так устала, что сойдет и кофе. Побольше сливок и сахара.

— А как, — спросил Холден, наливая ей чашку, — насчет побольше сахара и побольше порошка, именуемого «забеливатель»?

— На слух мерзость. Давайте.

Холден сел и через стол подвинул ей сладкий, «забеленный» кофе. Авасарала взяла и, поморщившись, сделала несколько больших глотков.

— Объясните, — сказала она, — что вы сейчас наговорили.

— Эти истребители намерены нас убить, — повторил Холден. — Сержант говорит, вы не хотели верить, будто корабли ООН станут по вам стрелять, но я согласен с ней: это наивно.

— Пусть так, а что такое «система ОТО»?

Холден незаметно нахмурился. Он ожидал от этой женщины чего угодно, только не невежества.

— Орудия точечной обороны. Если по нам выпустят торпеды с такого расстояния, наводящий компьютер ОТО легко их расстреляет. Вот они и решили подойти поближе. Думаю, начнут через трое суток.

— Понятно, — сказала Авасарала. — И что вы намерены предпринять?

В лающем смешке Холдена не было ни капли веселья.

— Предпринять? Я намерен сгореть в облаке перегретой плазмы. На свете просто не существует способа, который позволит скоростному корвету — это мы — отразить атаку шести легких истребителей. Мы были бы в слабой позиции даже против одного, но с одним можно еще рассчитывать на удачный выстрел. Против шести — никаких шансов. Мы умрем.

— Я читала ваше досье, — сказала Авасарала. — Во время истории с Эросом вы столкнулись с корветом ООН.

— Да, с одним корветом. С ним мы были на равных. Но и его я сдержал, угрожая беззащитному научному кораблю, который он конвоировал. Нынешняя ситуация и близко не похожа.

— И как же пресловутый Джеймс Холден встретит свой последний час?

Помолчав, Холден ответил:

— Заорет на весь мир. Мы уже знаем, что происходит. Все кусочки головоломки у нас в руках: «Маоквик», монстры протомолекулы, куда забрали детей, — мы знаем все. Сложим все данные в файл и обнародуем для всей вселенной. Они могут нас убить, если захотят, но разве что из мести. Им это уже не поможет.

— Нет, — сказала Авасарала.

— Что «нет»? Вы не забыли, чей это корабль?

— Простите. У вас создалось впечатление, что мне не наплевать, кто здесь капитан? Если так, я перебрала с вежливостью. — Под взглядом Авасаралы Холден чуть не съежился. — Вы не просрете всю Солнечную систему только потому, что у вас короткое дыхание. Идет слишком большая охота!

Холден мысленно сосчитал до десяти и спросил:

— Ваши предложения?

— Пошлите свой файл этим двум адмиралам ООН, — сказала она, отстукивая что-то на терминале. У Холдена прогудело предупреждение о приеме. — Соутеру и Леники. Главное — Соутеру. Я недолюбливаю Леники, и он не участвует в этой интриге, но на прикрытие его хватит.

— Вы хотите, чтобы перед смертью от рук адмиралов ООН я отдал жизненно важную информацию в их же руки?

Авасарала, откинувшись на спинку, растирала пальцами виски. Холден ждал.

— Я устала, — заговорила она через несколько минут, — и соскучилась по мужу. У меня руки ноют от невозможности прямо сейчас обнять его. Вам такое знакомо?

— Очень даже знакомо.

— Так вот, постарайтесь понять, что я сейчас пытаюсь смириться с мыслью, что больше не увижу его. И своих внуков. И дочери. Мой врач уверял, что меня хватит еще лет на тридцать. Успела бы увидеть, как внуки вырастут; может, даже застала бы правнуков. А вместо этого, меня убьет вислохренов сопливый сукин сын — адмирал Нгайен.

Холден так и чувствовал, как давят на него своей массой шесть истребителей, несущих им смерть. Все равно, что упершийся в спину ствол пистолета. Ему хотелось встряхнуть старуху, чтобы не тянула время.

Она ему улыбнулась.

— Я не позволю, чтобы мой последний поступок уничтожил все, что я делала до сих пор.

Холден сознательным усилием подавил ярость. Встал и открыл холодильник.

— О, тут еще остался пудинг. Хотите?

— Я читала ваш психологический профиль. Знаю вашу дурацкую чушь про «все должны всё знать». Но какая доля последней войны на вашей совести? Сколько вы нахерачили своими заявлениями на весь эфир, чтоб им провалиться? А?

— Нисколько, — сказал Холден. — Отчаявшиеся психопаты, будучи разоблачены, идут на отчаянные психопатические меры. И все равно их необходимо разоблачать, как бы ни пугала нас их реакция. Иначе эти психопаты придут к власти.

Авасарала засмеялась. Смех был на удивление теплым.

— Всякий, кто в курсе происходящего, уже должен и «отчаиваться», и, вполне возможно, быть «психопатом». По меньшей мере, невротиком. Позвольте мне объяснить так, — продолжала Авасарала. — Вы оповещаете всех — и, да, добиваетесь реакции. После этого, может быть через несколько недель, или месяцев, или лет, люди во всем разберутся. Но если оповестить тех, кого следует, они сумеют разобраться прямо сейчас.

Амос вошел в камбуз вместе с Праксом. Механик принес с собой большой термос и направился прямиком к кофеварке.

Пракс последовал за ним с кружкой. Авасарала прищурилась и добавила:

— Возможно,даже спасут девочку.

— Мэй? — тут же отозвался Пракс и развернулся, оставив кружку.

«А вот это подло, — подумал Холден, — даже для политика».

— Да, Мэй, — подтвердила Авасарала. — О том и речь, не так ли, Джим? Это ведь не персональный крестовый поход, а попытка спасти маленькую девочку от очень дурных людей.

— Объясните, как… — начал Холден, но Авасарала не дала себя сбить.

— ООН — не один человек. Это даже не корпорация. Это тысяча мелких, слабых фракций, состязающихся между собой. Сейчас взяла верх одна из них, но временно. Это всегда бывает временно. Я знаю людей, готовых выступить против Нгайена и его группы. Они способны лишить его поддержки, отозвать его корабли, со временем даже отозвать и поставить перед военным трибуналом его самого. Но все это невозможно, пока идет открытая война с Марсом. А если вы швырнете на ветер все, что знаете, у Марса не будет времени разбираться в тонкостях: им придется нанести превентивный удар по Нгайену, по Ио, по тому, что осталось от Ганимеда. По всему.

— По Ио? — повторил Пракс. — Но Мэй…

— И потому вы требуете, чтобы я вернул все сведения о вашем маленьком заговоре на Землю, хотя именно заговор землян и стал причиной всех проблем?

— Да, — сказала Авасарала, — и я — ее единственная надежда. Вам придется мне доверять.

— А я не доверяю. Ни на грош. Я считаю вас частью проблемы. По-моему, для вас это все — политические маневры и игры власти. По-моему, вы хотите победить. Так что нет, я вам не доверяю.

— Э-ге-гей, кэп, — заговорил Амос, медленно закручивая крышку термоса. — А ты ничего не забыл?

— Что, Амос? Что я забыл?

— Вроде мы договорились в таких случаях голосовать?

— Не дуйся, — сказала Наоми.

Она растянулась на амортизаторе у главной панели командной рубки. Холден сидел у другой стены, перед панелью связи. Он только что отослал файл, составленный Авасаралой, двум земным адмиралам. Пальцы чесались от желания вывалить все в открытый эфир. Но после обсуждения всей командой Авасарала получила большинство голосов. А ведь голосование представлялось ему поначалу такой отличной идеей! После первого проигрыша Холдену она основательно разонравилась. Через два дня они умрут, так что шанса на реванш, вероятно, не представится.

— Если нас убьют, а адмиральчики Авасаралы ничего не сделают с полученными от нас сведениями, значит все было зря.

— Думаешь, они положат все под сукно? — спросила Наоми.

— Не знаю, в том-то и дело. Я не знаю, как они поступят. Мы впервые познакомились с политиком из ООН два дня назад, а она уже заправляет на корабле.

— Так пошли данные еще кому-нибудь, — предложила Наоми. — Человеку, который сохранит их в тайне, но вытащит на свет, если эти ооновцы станут играть за другую команду.

— Неплохая мысль.

— Может, Фреду?

— Нет уж, — рассмеялся Холден. — Фред увидит в них политический капитал. Товар для торговли. Нужен человек, который от их использования ничего не выиграет и не потеряет. Я подумаю.

Наоми поднялась с места, подошла и села верхом на колени Холдену, лицом к нему.

— Нас всех ждет смерть. От этого все так сложно.

Не всех.

— Наоми, собери команду и десантницу с Авасаралой тоже позови. На камбуз, пожалуй. У меня есть еще одно, последнее объявление. Жду вас через десять минут.

Наоми легонько чмокнула его в нос.

— О'кей. Мы придем.

Когда она, спустившись по командному трапу, скрылась из вида, Холден открыл шкафчик старшего вахтенного. В нем лежали напрочь устаревшие шифровальные книги, справочник по военным законам Марса и личное оружие с двумя магазинами баллистических патронов. Холден вынул пистолет, зарядил его и пристегнул в кобуре на пояс. Затем он прошел в рубку связи и вставил файл Авасаралы на передачу по направленному лучу, которому предстояло перескакивать от Цереры к Марсу, оттуда к Луне и к Земле, повсюду используя публичные серверы. Вряд ли он привлечет к себе внимание. Нажав кнопку видеозаписи, Холден произнес:

— Привет, мам. Посмотри это и покажи всей семье. Я не представляю, как вы сообразите, когда пора будет это использовать, но, если такое время придет, воспользуйтесь этим, как сочтете нужным. Я вам доверяю, и я вас всех люблю.

Не дав себе ничего добавить или надумать, он нажал кнопку передачи и выключил панель.

Затем он вызвал трап-лифт, потому что так было медленнее, чем лезть пешком, а Холдену требовалось время, чтобы обдумать, как себя вести в ближайшие десять минут. Поднявшись на жилую палубу, он так ничего и не решил, но все равно расправил плечи и зашагал к камбузу.

Амос, Алекс и Наоми сидели по одну сторону стола, лицом к нему. Пракс, как всегда, примостился на стойке. Бобби и Авасарала устроились по торцам стола, чтобы видеть его. Таким образам десантница оказалась меньше чем в двух метрах от Холдена, и ничто их не разделяло. В зависимости от того, как обернется дело, это могло оказаться неудачным расположением.

Холден опустил руку к рукояти пистолета и, уверившись, что все заметили его жест, заговорил:

— У нас до того, как эскадра флота ООН приблизится на расстояние, с которого сможет подавить нашу оборону и уничтожить корабль, еще около двух суток.

Алекс кивнул, остальные молча слушали.

— Однако у нас имеется гоночная шлюпка Мао, на которой прибыла Авасарала. Она закреплена на корпусе. Она вмещает двоих. Мы запихнем туда двух человек и отправим их подальше. А сами повернем и пойдем навстречу ооновцам, чтобы их прикрыть. Как знать, может, даже прихватим с собой один корабль — заполучим несколько рабов на том свете.

— Так-перетак, — сказал Амос.

— Готова поддержать, — согласилась Авасарала. — И кто же эти счастливчики? И как мы помешаем кораблям ООН, разделавшись с нами, прикончить и шлюпку?

— Пракс и Наоми, — не задумываясь и не дав никому заговорить, ответил Холден. — Улетят Пракс с Наоми.

— Годится, — кивнул Амос.

— Почему? — хором спросили Наоми с Авасаралой.

— Пракс — потому, что он тут главный. Именно он во всем разобрался. И если кто-то в конце концов спасет его малышку, хорошо бы, чтоб папочка был рядом, — объяснил Холден. И, постукивая пальцами по рукояти пистолета, добавил: — А Наоми потому, что я так сказал. Дошло или есть вопросы?

— Никаких, — заверил Алекс, — по мне, подходяще.

Холден пристально наблюдал за десантницей. Если кто попытается его обезоружить, так только она. А она работает на Авасаралу. Если старая дама решит, что желает улететь с «Бритвой», десантница постарается ей это обеспечить. Впрочем, к удивлению Холдена, Бобби не двинулась с места, а просто подняла руку.

— Сержант? — спросил он.

— Среди шести марсианских кораблей, что висят на хвосте у ооновцев, два скоростных крейсера класса «Раптор». Они, если захотят, сумеют догнать «Бритву».

— А они захотят? — спросил Холден. — У меня такое впечатление, что ребята просто приглядывают за действиями ооновцев.

— Ну, может, и нет, но… — Бобби замолчала на середине фразы, и взгляд ее стал рассеянным.

— Значит, принято, — заключил Холден. — Пракс, Наоми, собирайте, что вам нужно, и давайте на «Бритву». Остальных прошу оставаться здесь, пока они не перейдут на шлюпку.

— Погоди-ка, — гневно начала Наоми.

Холден не успел ответить, потому что Бобби снова подала голос:

— А знаете, у меня есть идея.

Глава 43 Бобби

Все они кое-что упустили из вида. Это «кое-что» стучалось в шар ее мозга, требуя впустить. Бобби принялась перебирать содержимое собственной головы. Понятно, этот хрен Нгайен, по всей видимости, намерен убить «Росинант», сколько бы членов правительства ни было на его борту. Авасарала поставила на то, что ее присутствие удержит корабли флота ООН. И похоже, проиграла ставку. Шесть кораблей ООН по-прежнему гнались за ними.

А следом шли еще шесть кораблей.

И среди них, как она напомнила Холдену, два быстрых крейсера класса «Раптор». Высшее достижение марсианской военной техники, более чем ровня истребителям Земли. И при них четыре марсианских истребителя. Они чуть хуже или чуть лучше земных кораблей того же класса, но при поддержке крейсеров окажутся в преимущественном положении и по тоннажу, и по вооружению. И они преследовали корабли ООН с целью проследить, чтобы те не развязали открытой войны. Например, не убили политика, который не рвался воевать с Марсом.

— А знаете, — заговорила Бобби, еще не поняв, что собирается сказать, — у меня есть идея.

На камбузе было тихо. Бобби вдруг с неловкостью вспомнила свое выступление на совещании ООН, погубившее ее военную карьеру. Капитан Холден, милашка, чуточку преувеличивавший собственную важность, уставился на Бобби с не слишком лестным для нее выражением на лице. Он выглядел как рассерженный человек, которого сбили с мысли посреди яростной тирады. И Авасарала тоже смотрела очень внимательно. Впрочем, Бобби достаточно хорошо изучила старушку, чтобы понять: в ее взгляде не гнев, а любопытство.

— Ну, — Бобби прокашлялась, — за кораблями ООН идут шесть марсианских. Которые превосходят их в классе. И обе эскадры в боевой готовности.

Никто не заговорил, не шевельнулся. Авасарала недоуменно нахмурилась.

— Так вот, — продолжала Бобби, — может, они согласятся нас поддержать?

Авасарала еще сильнее свела брови.

— С какого бы хрена Марсу прикрывать меня от моего собственного флота, чтоб его черти взяли?

— Но почему бы не спросить?

— Да, — согласился Холден, — спросить не повредит. Кто еще думает, что от вопроса вреда не будет?

— А кто сделает вызов? — спросила Авасарала. — Ты? Изменница?

Слово ударило, как кулак под дых. Но Бобби поняла, что на уме у старухи. Она бросила в лицо Бобби худшее, что та могла услышать от марсиан. И наблюдала за реакцией.

— Да, дверь открою я, — сказала Бобби, — но убеждать их придется вам.

Авасарала долгую минуту смотрела на нее и наконец ответила:

— Хорошо.

— «Росинант», повторите, — сказал командор марсиан.

Связь была отчетливой, словно они стояли в одной комнате. Его сбило не качество звука. Тем не менее Авасарала заговорила, медленно и четко выговаривая каждый слог:

— Говорит помощник госсекретаря Объединенных Наций Земли Крисьен Авасарала. Направляясь с миротворческой миссией в систему Юпитера, я подверглась атаке мятежных элементов флота ООН. Спасите меня, чтоб вас! А я в благодарность отговорю свое правительство от попытки превратить вашу планету в обожженную стекляшку.

— Я должен связаться с вышестоящими, — ответил командор. Они говорили без видео, но в его голосе явственно слышалась усмешка.

— Связывайтесь с кем хотите, — сказала Авасарала, — только решайте прежде, чем те говнюки начнут в меня палить, ладно?

— Сделаю все возможное, мадам.

Стройная красотка — ее звали Наоми — вырубила связь и повернулась к Бобби.

— Объясни еще разок, с какой стати они станут нам помогать?

— Марс не хочет войны, — ответила Бобби, надеясь, что не выдает желаемое за действительное. — Узнав, что «глас разума» ООН находится на корабле, который нацелилась убить воинственная партия, они сочтут нужным вмешаться.

— Похоже, ты выдаешь желаемое за действительное, — сказала Наоми.

— А еще, — вставила Авасарала, — я только что выдала им разрешение подбить корабль ООН без политических последствий.

— Даже если они помогут, — заметил Холден, — все равно эскадра ООН успеет выпустить по нам несколько снарядов. Нужно составить план боя.

— Я думал, мы закрыли этот чертов план, — вздохнул Амос.

— Я считаю, Пракса и Наоми все равно надо отправить на «Бритве», — сказал Холден.

— А мне начинает казаться, что это не лучшая идея, — возразила Авасарала и, поморщившись, сделала глоток кофе. Старушке решительно не хватало привычных пяти чашек чая в день.

— Объясните, — попросил Холден.

— Ну, если марсиане решат, что они на нашей стороне, для кораблей ООН обстановка резко изменится. Нас семерых, если я не сбилась со счета, им не одолеть.

— Предположим, — кивнул Холден.

— А значит, в их интересах не попасть в историю с ярлыком мятежников. Если заговор Нгайена провалится, все соучастники как минимум пойдут под трибунал. Чтобы избежать этого, им стоило бы позаботиться, чтобы я не пережила боя, кто бы в нем ни победил.

— А значит, они будут стрелять по «Роси», — сказала Наоми, — а не по «Бритве».

— Разумеется, нет, — засмеялась Авасарала, — потому что я, конечно, должна быть на шлюпке. Думаете, они хоть на минуту поверят, что вы отчаянно защищаете спасательную шлюпку, на которой меня нет? А на «Бритве», бьюсь об заклад, нет этих ваших ОТО. Или есть?

К удивлению Бобби, Холден, слушая Авасаралу, кивал. А она уж решила было, что парень из тех всезнаек, которые принимают только собственные идеи.

— Да, — протянул Холден, — вы совершенно правы. В отходящую «Бритву» они выпалят из всех стволов, а она беззащитна.

— А значит, всем нам жить или умирать на этом корабле, — со вздохом добавила Наоми. — Как обычно.

— И все-таки, — сказал Холден, — нам нужен план боя.

— Команда у вас крошечная, — заговорила Бобби, чувствуя, что разговор вернулся к вопросам, в которых она хорошо разбиралась. — Как обычно распределяются обязанности?

— Офицер связи, — ответил Холден, указав на Наоми. — Она же занята электронным обеспечением и обороной. И отлично справляется, учитывая, что никогда этим не занималась, пока нам не достался наш кораблик. Механик, — продолжал он, кивнув на Амоса.

— Масленщик, — перебил его Амос. — Стараюсь, чтобы кораблик, хоть бы и продырявленный, не развалился на куски.

— Я обычно на панели боевых действий, — сказал Холден.

— А кто канонир? — спросила Бобби.

— А я! — Алекс ткнул себе пальцем в грудь.

— Пилотируете и обсчитываете цели? — удивилась Бобби. — Впечатляюще!

Смуглая кожа Алекса стала чуть темнее. Тягучий выговор долины Маринера уже не раздражал, а казался милым. Да и румянец был ему к лицу.

— Оу, не-ет. Расчет целей обычно делает капитан с тактического пункта. Я только веду огонь.

— Ну вот, — обратилась к Холдену Бобби, — отдайте оружейную часть мне.

— Не хочу вас обидеть, сержант… — начал тот.

— Сержант артиллерии, — перебила Бобби.

— Канонир, — поправился Холден, — но обучались ли вы ведению огня с боевого корабля?

Бобби, решив не лезть в амбиции, ответила широкой улыбкой.

— Я видела вашу броню и оружие, с которым вы встречали нас в шлюзе. МНП в грузовом отсеке нашли, да?

— МНП? — не поняла Авасарала.

— Мобильный набор пехоты. Снаряжение десантника. Не сравнить с вооружением моего скафандра, но с полудюжиной обычных пехотинцев управится.

— Да, — признал Холден, — как раз в грузовом отсеке и нашли.

— Потому что ваш «Роси» — многофункциональный корабль быстрого реагирования. Один из вариантов «реагирования» — торпедный удар. Другой — высадка десантной группы. А сержант-артиллерист — очень специфическая должность.

— Точно, — поддержал Алекс, — специалист по снаряжению.

— Мне положено разбираться во всех видах оружия, какие могут понадобиться моему взводу или роте при типовых операциях. В том числе в вооружении штурмовых кораблей вроде вашего.

— Понятно, — начал Холден, но Бобби кивком остановила его.

— Я — ваш канонир.

Кресло контроля орудий, как часто бывало в жизни Бобби, оказалось ей маловато. Пять ремней врезались в бедра и плечи. Она, насколько смогла, отодвинулась от панели управления, и все-таки та располагалась слишком близко, чтобы можно было удобно устроить руки. Все это станет сильно мешать при ускорении. А без маневров на больших перегрузках в бою, конечно, не обойдется.

Она прижала к себе локти, чтобы при больших g не вывернуть руки из суставов, и поерзала в сбруе. Вроде не так уж плохо.

Алекс, занявший кресло позади и чуть выше, сказал:

— Так или иначе, все кончится быстро. Не успеешь по-настоящему устать.

— Ты меня успокоил.

Холден по связи предупредил:

— Мы уже на дистанции максимальной эффективности оружия. Они могут вести огонь от сего момента и в течение двенадцати часов. Посты покидать только в случае жизненной необходимости и по моему прямому приказу. Надеюсь, катетеры у всех на месте.

— Мой малость жмет, — пожаловался Амос.

Алекс из-за спины Бобби ответил, повторившись эхом из динамика связи:

— Ты напутал, приятель. Его не внутрь втыкают, а снаружи натягивают.

Бобби не сдержала смешка и протянула руку за спину. Алекс хлопнул ее по ладони.

Холден сказал:

— У нас здесь зеленый свет по всем позициям. Всем проверить работу систем.

— Контроль пилотирования — зеленый свет, — доложил Алекс.

— Контроль боевых действий — зеленый, — сказала Наоми.

— Здесь внизу все на ходу, — ответил Амос.

— Оружие — зеленое и разогрето, — последней доложилась Бобби.

Ей было чертовски хорошо, вопреки слишком тесному амортизатору украденного у марсиан корабля, пилотируемого самыми известными в системе преступниками. Она с трудом удержалась, чтобы не заулюлюкать от восторга, но, вместо этого, вывела на свой экран дисплей угроз от Холдена. Он уже пометил шесть преследующих корабль истребителей ООН. «Роси» оценивал вероятность попадания в доли процента. Бобби перескакивала от цели к цели, привыкая к времени реакции и устройству панели. Ткнула в кнопку, вызвав информацию по целям, и просмотрела спецификацию истребителей.

Заскучав над спецификациями, она вызвала тактический обзор. Одна крошечная зеленая точка, за ней шесть красных, чуть больше размером, а за теми гонятся шесть голубых точек. Все неправильно. Голубым цветом следовало бы пометить Землю, а красным — Марс. Бобби приказала «Роси» изменить цвета меток. «Росинант» уже развернулся к преследователям. На схеме это выглядело так, будто они летят точно друг в друга, хотя в действительности «Росинант» сейчас тормозил, позволяя погоне приблизиться. И все тринадцать кораблей группы неслись в сторону Солнца, только «Роси» — кормой вперед.

Бобби взглянула на время и поняла, что вся эта возня убила меньше пятнадцати минут.

— Терпеть не могу ждать боя.

— Мы с тобой похожи, сестренка, — согласился Алекс.

— У вас тут какие-нибудь игры есть? — спросила она, постучав по панели.

— Я, — отозвался Алекс, — вижу маленькую штучку на букву «и».

— Истребитель, — предположила Бобби. — Шесть труб, восемь ОТО и килевая скорострельная рельсовая пушка.

— Угадала. Твоя очередь.

— Черт, ненавижу ждать!

Когда бой начался, скучать стало некогда. Бобби ожидала нескольких пробных выстрелов. Нескольких торпед, выпущенных с предела дальности, для проверки того, как команда «Росинанта» справляется с управлением огнем и все ли в рабочем состоянии. Но корабли ООН срезали дистанцию, и «Роси» жал на все тормоза, чтобы встретить их поскорее.

Бобби следила, как истребители подползают все ближе к красной линии угрозы на ее дисплее. Эта линия обозначала границу, за которой полный залп всех шести кораблей подавил бы оборону «Роси».

Тем временем шесть марсианских кораблей приблизились к зеленой линии, которой на ее дисплее обозначалась оптимальная дальность обстрела ооновцев. Ставка делалась на выдержку, и каждый ждал, кто дрогнет первым.

Алекс играл тягой двигателя, стараясь позволить марсианам достигнуть цели раньше землян. С началом перестрелки ему предстояло дать полный газ и как можно скорее проскочить зону обстрела. Потому-то они так спешили навстречу земным кораблям. Убегая, «Роси» только дольше задержался бы в опасной зоне.

И вот одна красная точка — марсианский крейсер — пересекла зеленую черту, и по всему кораблю завыли сигналы тревоги.

— Быстро они, — заметила Наоми. — Марсианский крейсер выпустил восемь торпед!

Бобби их видела. Желтые точки перекрашивались в оранжевый цвет, приобретая высокое ускорение. Ооновцы не тянули с ответом. Половина кораблей развернулась к марсианам и открыла огонь из рельсовых пушек и орудий точечной обороны. На тактическом дисплее пространство между двумя группами вдруг заполнилось желто-оранжевыми точками.

— К нам! — выкрикнула Наоми. — Шесть торпед в нашу сторону!

Уже через полсекунды векторы торпед и их скорость показались на дисплее Бобби. Холден был прав — астерская красотка знала свое дело. Потрясающая скорость реакции. Бобби пометила все шесть торпед как цели для ОТО, и от их выстрелов корабль затрясся.

— Даю «сок», — предупредил Алекс, и в тело Бобби воткнулась дюжина иголок. Холод растекся по венам, быстро раскаляясь добела. Она потрясла головой, расчищая сузившееся поле зрения, а тем временем Алекс отсчитывал: — Один… два…

«Три» он так и не произнес. «Росинант» навалился на Бобби сзади, вжимая ее в амортизатор. Она только в последнюю секунду вспомнила, что надо выпрямить локти, чтобы не сломать руки, когда все ее тело с десятикратным ускорением рванулось назад.

На экране угроз один за другим гасли огоньки торпед: «Роси» выцеливал и сбивал их. Со стороны землян шли новые, но теперь эскадра марсиан вела огонь из всех орудий, и пространство вокруг земных кораблей превратилось в хаос хвостовых следов и взрывов. Бобби велела «Росинанту» отслеживать все приближающиеся объекты и сбивать их точечной обороной, доверившись марсианской технике и милости Вселенной.

Она переключила один из своих больших экранов на носовую камеру, превратив его в окно с видом на сражение. Небо впереди наполнилось белыми всполохами и расползающимися облаками газа от взорванных торпед. Корабли ООН расценили марсиан как непосредственную угрозу, и теперь все шестеро развернулись навстречу погоне. Бобби набрала команду, наложив оценку угроз на видео, и все небо вдруг покрылось светящимися шариками: компьютер обвел каждый снаряд и торпеду ярким контуром.

«Росинант» быстро сближался с истребителями ООН. Перегрузка упала до двух g.

— Вот и мы, — сказал Алекс.

Бобби подключила наводку торпед и нацелилась в дюзы двух кораблей.

— Две пошли, — сказала она, выпуская на волю двух первых рыбок.

Яркие выхлопы осветили небо и понеслись прочь. Пять индикаторов боевой готовности горели красным — корабль перезаряжал трубы. Бобби уже выбирала в прицел двигатели двух других кораблей. Как только индикатор загорелся зеленым, она выстрелила из обоих стволов. Навела прицел на последние два истребителя и проверила, как дела у первых торпед. Обе исчезли, подорванные кормовыми ОТО истребителя. Волна бегучих пузырьков покатилась к ним, и Алекс положил корабль набок, уворачиваясь с линии огня.

Он опоздал. На переборке замигал желтый сигнал утечки атмосферы, прогудела на два голоса сирена.

— Нас подбили, — хладнокровно сообщил Холден. — Уходит атмосфера. Надеюсь, шляпа ни у кого не слетела?

Когда Холден заглушил тревожные сигналы, настала тишина, в которой Бобби слышала только собственное дыхание и посвистывание по капитанскому каналу связи в наушниках.

— Ого, — подключился Алекс, — три пульки в цель. Маленькие и скоростные — видимо, снаряды ОТО. Прошли навылет, ничего важного не задев.

— Они прошили мою каюту, — заговорил ученый, Пракс.

— Должно быть, помешали спать? — ухмыльнулся в микрофон Алекс.

— Я обмарался, — без тени юмора признался Пракс.

— Тихо, — беззлобно одернул их Холден. — Не занимайте канал, пожалуйста.

Бобби предоставила рациональной, мыслящей части сознания полную свободу. Сейчас для рассудка не было дел — рефлексы, отработанные учебными стрельбами, действовали без его участия. Сейчас ее телом правила рептилия.

Она не помнила, сколько торпед выпустила, прежде чем мощная световая вспышка заставила экран на миг потемнеть. Когда изображение вернулось, один из истребителей ООН на нем развалился надвое, и части, вращаясь, понеслись врозь, оставляя за собой легкое газовое облачко и мелкие осколки. Среди этих крошек, вывалившихся из разбитого корабля, наверняка были члены команды. Бобби об этом не думала. Рептилия ликовала.

Бобби обвела взглядом экран. Три истребителя были уничтожены. Три — сильно повреждены. Марсиане потеряли два истребителя, а один из их крейсеров был основательно поврежден. Из «Росинанта» три пули выпустили весь воздух, но других повреждений не нанесли.

Победа.

— Ядрена вошь, капитан! — заговорил Алекс. — Где бы нам раздобыть такую?

Бобби далеко не сразу поняла, что пилот говорил о ней.

— Благодарю от имени правительства Земли, — обратилась Авасарала к командору марсиан. — По крайней мере, от той его части, к которой отношусь я. Мы двигаемся к Ио, чтобы подорвать еще несколько кораблей и, если удастся, предотвратить апокалипсис. Не хотите проводить?

Бобби вышла на приватный канал Авасаралы.

— Теперь мы все — изменники.

— Ха, — ответила старуха, — только если проиграем!

Глава 44 Холден

Снаружи повреждения «Росинанта» были почти незаметны. Три выпущенных истребителями Земли снаряда пробили корпус перед медотсеком и по короткой диагонали вышли через мастерскую двумя палубами ниже. Один по пути прошил три каюты на жилой палубе.

Холден ожидал, что застанет Пракса в полном раздрае, тем более после того, как ботаник признался, что замарал штаны. И удивился, когда, навестив его после боя, увидел, как ученый беззаботно пожимает плечами.

— Очень уж неожиданно, — только и сказал тот.

Можно было списать такую реакцию на контузию. И на последствия шока от похищения дочери, за которым последовал месяц жизни среди катастрофы на Ганимеде. Можно было заподозрить в спокойствии Пракса свидетельство полного умственного и эмоционального расстройства. Действительно, парень то и дело срывался, и всякий раз в самое неподходящее время. Однако Холден подозревал, что Пракс много сложнее, чем видит глаз. Мир мог снова и снова сбивать его с ног, но, оставаясь живым, ученый каждый раз будет подниматься и тащиться к цели. «Наверное, — думал Холден, — он очень хороший ученый. Умеет радоваться маленьким победам, не пасует перед препятствиями. И бредет себе, пока не доберется куда надо».

Не так давно его чуть не разорвало пополам скоростным снарядом, а сейчас Пракс вместе с Наоми и Авасаралой возился внизу, латая пробоины. Его даже звать не пришлось: сам выбрался из койки и включился в работу.

Холден стоял над входным отверстием на корпусе. Маленький снаряд пробил идеально круглую дыру, почти без трещин. Просверлил пять сантиметров сверхпрочного сплава с такой скоростью, что даже щербинок не осталось.

— Нашел, — сказал Холден. — Света изнутри не видно, — наверное, с той стороны уже залатали.

— Идем, — ответил Амос и протопал по обшивке магнитными ботинками, подсвечивая себе переносным сварочным аппаратом. За ним показалась Бобби в причудливом боевом скафандре, с большими листами заплат в руках.

Пока Бобби с Амосом запечатывали пробоину в наружной обшивке, Холден пошел искать следующую дыру. Вокруг «Росинанта» почетным караулом дрейфовали три уцелевших корабля марсиан. С выключенными двигателями они выглядели просто черными пятнышками, плывущими по звездному полю. Их было трудно различить, несмотря на то что «Роси» подсказывал, куда смотреть, и система скафандра высвечивала их на визоре шлема.

Холден следил за марсианским крейсером на внутреннем экране, пока тот не миновал яркую россыпь Млечного Пути. На миг весь корабль представился черным силуэтом на фоне извечной белизны мириадов звезд. С одного борта корабля брызнул конус прозрачного света, и силуэт снова растворился в черноте космоса. Холдену до боли захотелось, чтобы рядом, любуясь тем же видом, стояла Наоми.

— Я и забыл, какая здесь красота, — обратился он к ней по приватному каналу.

— Мечтаешь, пока остальные делают всю работу? — съязвила она.

— Ага. У большей части этих звезд есть планеты. Миллиарды миров. По последней оценке, в зоне жизни пятьсот миллионов планет. Представляешь, если наши правнуки их увидят?

— Наши правнуки…

— Когда все кончится.

— Кстати, — напомнила Наоми, — по крайней мере на одной из тех планет обитают хозяева протомолекулы. Может, от той планеты стоит держаться подальше?

— Сказать честно? Именно на нее я и хотел бы заглянуть. Кто создал эту штуковину? Зачем? Здорово было бы спросить. У них с человечеством есть по меньшей мере одна общая черта: они тоже норовят дотянуться до каждого обитаемого уголка. Может, у нас больше общего, чем мы думаем?

— Они еще убивают тех, кто жил там до них.

Холден фыркнул.

— Мы поступаем так же с тех пор, как изобрели копье. Просто они жутко далеко ушли в этом деле.

— Ты там следующую дырку нашел? — спросил по главному каналу Амос, нарушив интимную болтовню. Холден отвел взгляд от небес и обратился к металлу под ногами. При помощи схемы повреждений, которую «Роси» передал в скафандр, долго искать не пришлось.

— Да, вот она, — сказал он, и Амос с Бобби двинулись в его сторону.

— Кэп, — сказал Алекс, вызвав его из рубки, — с тобой хочет говорить капитан крейсера ФМРК.

— Переведи связь на скафандр.

— Роджер, — сказал Алекс, и шум помех в рации изменился.

— Капитан Холден?

— Слышу вас, говорите.

— Это капитан Ричард Ценг с «Сидонии», ФМРК. Извините, что не мог связаться с вами раньше. Занимался повреждениями, организацией спасения и ремонтом.

— Я понимаю, капитан. — Холден попытался снова высмотреть «Сидонию», но не сумел. — Я сам сейчас на корпусе, латаю пробоины. Минуту назад видел, как вы маневрировали.

— Мой старпом доложил, что вы просили о разговоре.

— Да, хотел поблагодарить за оказанную помощь, — подтвердил Холден. — И еще, видите ли, мы в этой стычке сильно поистратились. Выпустили четырнадцать торпед и почти половину боезапаса оборонительных орудий. Наш корабль когда-то принадлежал Марсу, и я подумал: не найдется ли у вас чего-нибудь подходящего для перезарядки?

— Конечно, — без колебаний ответил капитан Ценг. — Я прикажу подвести к вам истребитель «Салли Райд» для передачи боеприпасов.

— О! — вымолвил Холден, дивясь столь легкому согласию. Он готовился поторговаться. — Спасибо.

— Я передам вам резюме боя, составленное моим офицером разведки. Вас это должно заинтересовать. Если вкратце — первое попадание, вскрывшее оборону ООН и обеспечившее победу, было ваше. Пожалуй, зря они повернулись к вам спиной.

— За это вам спасибо, — рассмеялся Холден. — От нас стреляла сержант-артиллерист марсианского десанта.

Последовала короткая пауза, потом Ценг сказал:

— Когда это кончится, охотно угощу вас выпивкой и послушаю повесть о том, как офицер, вышвырнутый с флота ООН, очутился на краденом марсианском торпедоносце в компании с марсианскими военными и видными политиками ООН.

— Рассказ будет что надо, — улыбнулся Холден. — Кстати о марсианах, я хотел бы сделать подарок одному из своих. У вас на «Сидонии» имеется отряд пехоты?

— Да, а что?

— А в нем — группа десантной разведки?

— Опять же да, а что?

— Тогда у вас может оказаться снаряжение, которое нам требуется.

Он объяснил капитану Ценгу, что ему нужно, и Ценг обещал:

— Прикажу «Райд» передать вам и это.

«Салли Райд», судя по всему, вышла из боя без царапинки. Когда она пришвартовалась бок о бок с «Росинантом», темный борт был гладок, как вода лесного пруда. Алекс с пилотом «Райд» точно уравняли курсы, затем в борту открылся большой люк, из него пролился смутный красный свет аварийных лампочек. Из люка вылетели две магнитные «кошки», соединившие корабли десятиметровым канатом.

— Говорит лейтенант Грейвс, — сказал девичий голос. — Готовы передать вам груз.

Судя по голосу, лейтенанту Грейвс полагалось бы еще сидеть за партой, но Холден серьезно ответил:

— Давайте. С нашей стороны все готово.

Потом он переключил связь на Наоми.

— Открывай крышку, новая рыбка летит.

В нескольких метрах от Холдена открылся спрятанный заподлицо в обшивке люк — в шкуре корабля образовалась щель: метр в ширину и восемь в длину. По краям отверстия тянулась сложная даже на вид система захватов и рычагов. На дне скрывались три оставшиеся у «Росинанта» торпеды.

— Семь сюда, — сказал Холден, указывая на торпедный отсек, — и семь на другой борт.

— Роджер, — подтвердила Грейвс.

Из открытого люка «Райд» появилась узкая белая туша плазменной торпеды, по сторонам ее придерживали матросы с реактивными ранцами за спинами. Двигаясь на выбросах сжатого азота, они по направляющим подвели торпеду к «Роси» и при поддержке мощного скафандра Бобби уложили ее на держатель.

— Первая на месте, — отрапортовала Бобби.

— Принято, — отозвалась Наоми, а секунду спустя механический зажим ожил и, обхватив торпеду, задвинул ее в магазин.

Холден проверил уровень зарядки своей системы жизнеобеспечения. Перегрузка всех четырнадцати торпед должна была занять не один час.

— Амос, — позвал он, — ты где?

— Сейчас заканчиваю с последней дыркой над мастерской, — ответил механик. — Тебе что-то нужно?

— Когда управишься, прихвати пару реактивных ранцев. Мы с тобой займемся остальным грузом. Там должно быть три ящика зарядов для ОТО и еще кое-что.

— Я уже кончил. Наоми, открой мне грузовой, а?

Холден наблюдал за работой Бобби и матросов с «Райд».

До появления Амоса с ранцами те успели загрузить еще две торпеды.

— Лейтенант Грейвс, двое с «Росинанта» просят допуска на борт, чтобы забрать остальной груз.

— Разрешаю, «Росинант».

Снаряды ОТО паковались по двадцать тысяч в ящик и при полной гравитации весили бы более полутонны. В микрогравитации с ящиком могли управиться двое в ранцах — если не торопились и после каждого рейса заново заправлялись азотом. В отсутствие как спасательного меха, так и мелкого промышленного челнока пришлось обходиться так.

Двадцатисекундный разгон, данный ранцем Амоса, медленно проталкивал ящик к корме «Росинанта». У грузового люка Холден тормозил, включив свой ранец ровно на те же двадцать секунд. Затем они вдвоем заталкивали ящик внутрь и прикрепляли к переборке. Дело шло медленно, и в каждом рейсе для Холдена наступал момент, когда сердце бешено колотилось, — это наступала его очередь тормозить ранцем. Всякий раз ему представлялось кошмарное видение: ранец отказывает и он вместе со снарядным ящиком медленно уплывает в пространство на глазах у Амоса. Конечно, это было просто смешно. Амос легко мог бы взять свежезаправленный ранец и слетать за ним, и корабль мог сманеврировать или послать спасательную шлюпку — способов быстро спасти оторвавшегося хватало.

Но человечество еще слишком недавно поселилось в космосе, и первобытные инстинкты наперекор всему кричали: «Я упаду и буду падать без конца!»

К тому времени как Холден с Амосом загрузили последний ящик, команда «Райд» закончила и с торпедами.

— Наоми, — по открытой связи позвал Холден, — у нас всюду зеленый?

— С моей стороны все хорошо. Все новые торпеды доложились «Роси» о готовности.

— Замечательно. Мы с Амосом входим через грузовой отсек. Давай закрывай его. Алекс, как только Наоми даст «добро», сообщи на «Сидонию», что мы в любой момент можем рвануть к Ио на полной тяге.

Пока команда готовила корабль к полету, Холден с Амосом сняли скафандры и оставили их в мастерской. Шесть серых дисков на переборках, попарно напротив друг друга, показывали, где стены помещения были прошиты снарядами.

— А что было в той коробке, которую передали тебе марсиане? — спросил Амос, вылезая из громоздких магнитных башмаков.

— Подарочек для Бобби, — ответил Холден. — Помалкивай, пока я ей не отдам, ладно?

— Ясное дело, кэп. Но если там окажутся дюжина роз на длинных стеблях, предпочту держаться подальше, когда Наоми проведает. Да еще, знаешь ли, Алекс…

— Нет, более практичный подарок… — начал Холден и вдруг спохватился. — А что Алекс?

Амос сделал астерский жест ладонями — землянин в этом случае пожал бы плечами.

— Кажется, он малость подзавелся на нашу пышную десантницу.

— Шутишь? — У Холдена это в голове не укладывалось. Не то чтобы Бобби не была привлекательной. Очень даже была — но еще и очень большой, и весьма грозной. Алекса же Холден знал как тихого и мягкого человека. Конечно, оба они — марсиане, а даже самому стойкому космополиту приятно бывает вспомнить о родине. Может, все дело в том, что эти двое — единственные марсиане на корабле. Только вот Алексу под пятьдесят, он покорно лысеет и к мимолетным любовницам относится с тихим смирением пожилого человека. А сержанту Драпер не больше тридцати, и выглядит она как героиня комикса: гора мышц. Холден не сдержал воображения и принялся прикидывать, как эти двое пристроятся друг к другу. Никак не сходилось.

— Вот оно как, — сказал он наконец. — И это взаимно?

— Понятия не имею, — снова шевельнул ладонями Амос. — Сержант держит свои чувства при себе. Но не думаю, чтобы она нарочно стала его обижать, если ты об этом. Хотя мы, понимаешь ли, не сумели бы ей помешать.

— Ты тоже ее побаиваешься?

— Слушай, — ухмыльнулся Амос, — я в потасовках всего лишь способный любитель. А к ней я присмотрелся и в этой ее механической скорлупке, и без нее — и скажу, что она профи. Мы на разных полях играем.

На «Росинанте» нарастала сила тяжести. Алекс включил двигатель, и, значит, началась гонка к Ио. Холден встал и постоял, давая суставам привыкнуть к ощущению веса, потом хлопнул Амоса по плечу.

— Ну вот, если у тебя полный заряд торпед и орудий, три марсианских корабля на пятках, одна злая бабка, озверевшая без любимого чая, и марсианская десантница, которая одними зубами может перекусить тебе глотку… что будешь делать?

— А ты, капитан?

— Я натравлю всю эту компанию на кого-нибудь еще.

Глава 45 Авасарала

— Насколько я могу судить, сэр, — сказала Авасарала, — кости брошены. Уже сейчас разворачиваются два политических курса. Теперь вопрос в том, как двигаться дальше. Пока мне удалось сохранить информацию от публикации, но, как только она выйдет на свет, случится катастрофа. А поскольку все говорит за то, что данные артефакты способны к коммуникации, шансы на успешное использование человеко-протомолекулярных гибридов в военных целях практически нулевые. Применив это оружие, мы создадим вторую Венеру, вызовем геноцид и снимем любые моральные аргументы, удерживающие пока от использования против Земли таких мер, как, например, запуск по ней астероида. Надеюсь, вы извините меня за резкость, сэр, но все пошло на хрен с самого начала. Ущерб, нанесенный безопасности человечества, и вообразить нельзя. Уже сейчас ясно, что проект, развернутый протомолекулой на Венере, осведомлен о событиях в системе Юпитера. Вполне вероятно, что здешние образцы получили информацию, извлеченную от разрушения «Арбогаста». Назвать наше положение сложным было бы категорической недооценкой. Если бы все шло по должным каналам, мы бы в таком положении не оказались. А сейчас я делаю все, что в моих силах. Созданная мною коалиция между Марсом, элементами Пояса и законным правительством Земли готова перейти к действиям. Однако ООН должна дистанцироваться от событий и немедленно изолировать и обезоружить ту внутреннюю фракцию, которая наложила эту кучу дерьма. Опять же извините за выражение. Я послала копии прилагаемых данных адмиралам Соутеру и Леники, а также своей команде, изучающей проблему Венеры. Они, конечно, в вашем распоряжении и ответят на ваши вопросы в мое отсутствие. Очень сожалею, что ставлю вас в такое положение, сэр, но вам придется выбирать, на чьей вы стороне. Причем быстро. События здесь разворачиваются силой собственной инерции. Если вы намерены обеспечить себе правильное место в этой истории, действуйте не откладывая.

«Если в этой истории есть правильное место», — подумала она, прикидывая, что еще можно сказать, какие аргументы пробьют толстую кору, наросшую на мозгах генерального секретаря. Таких не нашлось, а повторы, как в простенькой детской сказочке, вероятно, снизят впечатление. Авасарала остановила запись, отрезала последние несколько секунд, на которых она в отчаянии смотрела в камеру, и отослала остальное, пометив как «весьма важно» и зашифровав дипломатическим кодом.

Вот к чему все пришло. Вся человеческая культура, от первых рисунков на стенах пещер до первых шагов к звездам, свелась к вопросу: хватит ли у человека, прославившегося тем, что попал в тюрьму за дурные стишки, духа поспорить с Эрринрайтом. Корабль, корректируя курс, качнулся под ней, как неисправный лифт. Сидеть прямо не удавалось, слишком резко двигалась койка. Черт бы побрал космические полеты!

— Это подействует?

В дверях стоял ботаник. Тощий как тростинка, слишком большеголовый на вид. Не такое непривычное сложение, как у астеров, но и с человеком, выросшим при полной гравитации, не спутаешь. Замявшись в дверях, не зная, куда девать руки, он выглядел неловким, потерянным и не совсем человеком.

— Не знаю, — ответила Авасарала. — Будь я там, все бы пошло так, как мне надо. Я умею выкручивать мошонки так, что человек принимает мою точку зрения. А отсюда? Может, да, а может, нет.

— Но ведь вы и отсюда можете с кем-то поговорить?

— Это разные вещи.

Он кивнул, уже задумавшись о чем-то своем. Несмотря на разницу в цвете кожи и сложении, парень чем-то напоминал Майкла Джона. Было то же ощущение, что он на полшага отстает от происходящего. Только отстраненность Майкла Джона граничила с аутизмом, а Праксидик Менг заметно интересовался людьми вокруг себя.

— Они добрались до Николы, — сказал он. — Заставили ее наговорить все это обо мне. И о Мэй.

— Конечно заставили. Так они и действуют. Причем они могли бы обзавестись документами и полицейскими протоколами, подтверждающими ту историю и датированными задним числом.

— Отвратительно, что люди думают, будто я это делал.

Авасарала кивнула, потом пожала плечами.

— Репутация всегда не слишком связана с реальностью, — сказала она. — Я могу назвать пару столпов добродетели — на деле они ужасные, малодушные, злые люди. А услышав имена лучших людей, каких я знаю, вы постараетесь выйти из комнаты. На экране вы видите совсем не тех людей, что в жизни.

— Холден, — сказал Пракс.

— А! Он — исключение.

Ботаник опустил и снова поднял взгляд. Смотрел почти виновато.

— Мэй, возможно, погибла, — сказал он.

— Вы вэто не верите.

— Много времени прошло. Даже если у них были лекарства, они, возможно, превратили ее в… то существо.

— И этому вы не верите, — сказала она. Ботаник склонился вперед, насупившись, словно она задала ему трудную задачу. — Если мне разрешат обстрел Ио, я могу прямо сейчас обеспечить пуск тридцати ракет с ядерными боеголовками. Выключим двигатель, положим их на баллистический курс. Скажите только слово — и мы превратим Ио в шлак прямо отсюда.

— Вы правы, — признал Пракс. И, помолчав, спросил: — Почему вы этого не сделаете?

— Вам настоящую причину или оправдание?

— И то и другое.

— Оправдываю я это вот чем, — сказала она. — Мне неизвестно, что находится в той лаборатории. Я допускаю, что монстры имеются не только там, а уничтожив спутник, мы сожжем и бумаги, которые помогли бы найти остальных. И я не знаю всех участников дела, а на тех, о ком знаю, у меня нет доказательств. Доказательства могут найтись на Ио. Я доберусь туда, узнаю все, что можно, а уж потом превращу лабораторию в радиоактивное стекло.

— Разумные причины.

— Разумные оправдания. Даже мне кажутся убедительными.

— А причина — что Мэй, может быть, еще жива?

— Я не убиваю детей, — отрезала она. — Даже когда кажется, что так надо. Вы бы удивились, узнав, как часто это вредило моей карьере в политике. Меня считали слабой, пока я не научилась этому фокусу.

— Фокусу?..

— Если заставишь их покраснеть, они сочтут тебя непробиваемой, — сказала она. — Мой муж называет это «маской».

— О, — сказал Пракс, — спасибо вам.

Ожидание было хуже страха. Тело требовало движения, рвалось встать с кресла и пройтись по знакомым коридорам. Подсознание вопило: «Действуй, шевелись, иди напролом!» Она исходила корабль снизу доверху и обратно. Занимала ум мелочными размышлениями о людях, с которыми столкнулась здесь, сравнивая их с подробностями разведывательных досье. Механик Амос Бартон. Замешан в нескольких убийствах, обвинялся, но ни разу не был осужден. Сделал себе элективную вазектомию в первый же день, как достиг возраста, позволяющего операцию. Наоми Нагата, механик. Две магистерские степени. Предлагали очную аспирантуру по физике на станции Церера — она отказалась. Алекс Камал, пилот. В молодости семь арестов за пьянство и нарушение порядка. На Марсе у него сын, о котором он пока не знает. Джеймс Холден, человек без секретов. Блаженный юродивый, втянувший Солнечную систему в войну и так и не понявший, что натворил. Идеалист. Самый опасный человек на борту. Хороший человек к тому же.

Она гадала, нужно ли ей все это знать.

Единственный, с кем она могла поговорить, чтобы задержка сигнала при этом не переводила беседу в эпистолярный жанр, был Соутер. Но адмирал теоретически пока оставался на стороне Нгайена и готовился принять бой с защищавшими ее кораблями, так что разговоры с ним случались редко.

— Есть новости? — спросил он с экрана терминала.

— Нет, — ответила она. — Не понимаю, что может так долго вариться в Пузырь-башке.

— Вы просите, чтобы он повернулся спиной к человеку, которому доверял, как никому.

— И много ли на это нужно времени? У меня заняло не больше пяти минут. «Сорен, — сказала я, — вы — поганая клизма. Чтоб я вас больше не видела». Не так уж сложно.

— А если вы его не убедили? — спросил Соутер.

Авасарала вздохнула.

— Тогда свяжусь с вами и попытаюсь склонить к мятежу.

— А, — чуть заметно улыбнулся Соутер, — и как вам это представляется?

— Не думаю, что у меня много шансов, но ведь никогда не знаешь. Я умею быть дьявольски убедительной.

На экран выскочило предупреждение: новое сообщение. От Арджуны.

— Мне пора, — сказала она. — Держите ухо поближе к земле, или что вам там заменяет землю.

— Берегите себя, Крисьен, — сказал Соутер и исчез за зеленым экраном прерванной связи.

Она была одна на камбузе, но кто-то мог войти. Авасарала подобрала подол сари и перешла в свою каютку, закрыла дверь и только тогда дала терминалу разрешение открыть файл.

Арджуна сидел за рабочим столом, в парадном костюме, но расстегнув ворот и манжеты. И выглядел так, будто только что вернулся с неудачной пирушки. В спину ему било солнце. Значит, вторая половина дня. Была вторая половина, когда он делал запись. А может, и сейчас тоже. Авасарала коснулась экрана, скользнула пальцами по его плечу.

«Из твоего сообщения я понял, что ты не можешь вернуться домой», — заговорил он.

— Извини, — ответила она экрану.

«Как ты понимаешь, меня это… огорчает, — сказал он, и улыбка расколола его лицо, заплясала в глазах, покрасневших от слез. Она только сейчас заметила эту красноту. — Но что я могу поделать — я, преподаватель поэзии на старших курсах? У меня нет власти над этим миром. Власть всегда была у тебя. Поэтому вот что я хочу сказать. Не думай обо мне. Решай, не принимая меня во внимание. А если ты не…»

Арджуна глубоко вздохнул.

«Если жизнь уйдет в смерть, я стану искать тебя там. Если нет — тоже там».

Он опустил и снова поднял лаза.

«Я люблю тебя, Кики. И всегда буду любить, даже издалека».

Сообщение кончилось. Авасарала закрыла глаза. Корабль смыкался вокруг нее как гроб. Тихие шумы били в уши так, что хотелось кричать. Потом ее стало клонить в сон. Она позволила себе немного поплакать. Ничего другого не оставалось. Она расстреляла все патроны и теперь могла только ждать и тревожиться.

Через полчаса ее терминал снова звякнул, оторвав от тревожных мыслей. Эрринрайт. Волнение встало комом в горле. Авасарала занесла палец, чтобы начать просмотр, и остановилась. Она не желала, не желала возвращаться в этот мир, носить тяжелую маску. Ей хотелось снова увидеть Арджуну. Услышать его голос.

Но Арджуна, конечно, знал, чего ей захочется. Потому он и сказал то, что сказал. Авасарала открыла сообщение.

Эрринрайт казался рассерженным. Более того, он выглядел усталым. Приятные манеры пропали, сейчас он весь состоял из едкой горечи, воды и угроз.

«Крисьен, — заговорил он, — я знаю, что вы не поймете, но я делал все, что мог, чтобы сберечь вас и ваших людей. Вы не понимаете, во что влезли, и гробите все. Жаль, что вы не пришли с этим ко мне, вместо того чтобы сбежать, как упрямая девчонка, с Джеймсом Холденом. Скажу откровенно: если для вас существовал лучший способ покончить со своей профессиональной репутацией, он не приходит мне в голову.

Я отослал вас на „Гуаньшийин“, чтобы вывести из игры, потому что знал, что становится жарко. Ну что ж, теперь вы попали в самый жар и не понимаете ситуации. Из-за вашего эгоцентризма миллионам людей грозит жестокая смерть. И вам в том числе. И Арджуне. И вашей дочери. Все они под угрозой по вашей вине».

На экране Эрринрайт стиснул руки, прижал костяшки пальцев к нижней губе: идеальное воплощение отеческого укора.

«Если вы вернетесь, я, может быть — может быть! — сумею вас спасти. Вас — не вашу карьеру. С ней покончено. Забудьте о ней. Здесь все уже видели, что вы работаете с Марсом и АВП. Все считают, что вы нас предали, и я не смогу этого исправить. Однако вашу жизнь и семью я сохранить могу. Но прежде выберитесь из колеса, которое сами же запустили, и немедленно.

Время не ждет, Крисьен. Все, что важно для вас, висит на волоске, и я не помогу вам, если вы сами себе не поможете. Не сумею.

У вас последний шанс. Если сейчас вы меня не услышите, до нашего нового разговора кому-то придется умереть».

Сообщение кончилось. Она прослушала его еще раз, и в третий раз. И угрюмо усмехнулась.

Бобби она обнаружила в кабине вместе с пилотом Алексом. Увидев Авасаралу, они оборвали разговор, и Бобби вопросительно взглянула на вошедшую. Та подняла палец и переключила видео на корабельные мониторы. Эрринрайт ожил. На большом экране различались поры и отдельные волоски бровей. Он говорил, и Алекс с Бобби, насторожившись, склонялись к экрану, словно игроки за покерным столом, когда повышают ставки.

— Так-так, — сказала Бобби. — И что будем делать?

— Откупорим шампанское на хрен, — ответила Авасарала. — Он нам что сказал? Ничего. Все сообщение — пустышка. Крутится, точно в каждом слове — отравленный шип. И что накрутил? Угрозы. Кто же бросается угрозами?

— Постойте, — перебил Алекс, — так это хороший знак?

— Великолепный, — подтвердила Авасарала, и тут еще кое-какая деталька в мыслях встала на место, заставив ее хохотать и браниться одновременно.

— Что? Что такое?

— «Если жизнь уйдет в смерть, я стану искать тебя там. Если нет — тоже там», — процитировала Авасарала. — Черт, это же клятое хайку. У него в мозгах одна колея. Все стихи да стихи. Хватит с меня стихов.

Они не поняли, но этого и не требовалось. Настоящая новость появилась пятью часами позже. Это была публичная передача с выступлением генерального секретаря Эстебана Сорренто-Гиллса. Старику блестяще удалась мрачная мина на лице, сочетавшаяся с энергичной осанкой. Не будь он исполнительным директором самого крупного политического предприятия в истории, стал бы звездой в рекламе полезных напитков.

Смотреть собралась вся команда: Амос, Наоми, Холден, Алекс и даже Пракс. Все набились в рубку связи, заглушая пыхтением гул вентиляции и нагревая помещение, как теплый коровник. Когда генеральный секретарь вышел к кафедре, все глаза обратились на экран.

— Сегодня я хочу известить вас о срочном формировании следственного комитета. Против некоторых лиц во властных структурах Объединенных Наций были выдвинуты обвинения. И армия предприняла неполномочные и, возможно, противозаконные действия в пользу частных подрядчиков. Если обвинения подтвердятся, они будут предъявлены незамедлительно. Если же окажутся ложными — тогда тех, кто распространил их, привлекут к ответственности.

Мне не приходится напоминать вам, что я провел годы в тюрьме как политзаключенный.

— Ах, чтоб меня! — в восторге хлопнула себе по коленке Авасарала. — Речь на публику! До чего ж крутая задница, аж космос прогибается!

— Будучи генеральным секретарем, я посвятил все силы искоренению коррупции и, пока я остаюсь на этом посту, намерен продолжать борьбу. Наш мир, наша общая Солнечная система не должны сомневаться, что честь, мораль и этические принципы Объединенных Наций принадлежат всей человеческой расе.

Эстебан Сорренто-Гиллс кивнул им с экрана и сошел с кафедры, не слыша гула вопросов. Комментаторы, выплывшие на опустевший экран, начали всестороннее обсуждение речи.

— Да, — протянул Холден, — разве он что-то сказал?

— Сказал, что Эрринрайту конец, — объяснила Авасарала. — Если б он сохранил хоть сколько-нибудь влияния, это выступление не состоялось бы. Проклятие, как жаль, что меня там не было!

Эрринрайта вышвырнули за борт. Остались только Нгайен, Мао, Стрикланд, или как там его, их плохо контролируемые протомолекулярные воины и нарастающая угроза с Венеры.

Авасарала шумно вздохнула.

— Дамы и господа, — сказала она, — я разрешила самую мелкую из наших проблем.

Глава 46 Бобби

Бобби живо запомнился тот день, когда ей вручили приказ о назначении во Второй экспедиционный корпус. В боевую разведку. Корпус был острием марсианской армии. В учебном лагере их тренировал сержант разведки. Он, в красноватом боевом скафандре, демонстрировал новобранцам действия в различных тактических ситуациях. Под конец он сказал, что лучшая четверка их курса будет направлена в лагерь на склонах толуса Гекаты, научится носить скафандр и присоединится к самым крутым воякам в системе.

Бобби подумала, что это для нее.

Решившись выиграть один из четырех проходных билетов, она выкладывалась до отказа. Оказалось, у нее было что выложить. Она не только попала в четверку лучших, но и вышла на первое место с заметным отрывом. И вот поступил приказ явиться на базу «Геката» для ознакомительных учений. Недаром она так старалась. Бобби позвонила отцу и две минуты визжала в трубку. Когда он наконец пробился сквозь восторженные вопли с вопросом, что она хотела сказать, Бобби снова заорала. «Теперь ты среди лучших, детка», — отозвался отец, и тепло этих слов никогда не гасло в ее сердце.

Даже сейчас, когда она сидела на серой металлической палубе в грязной мастерской краденого у Марса корабля. Даже когда ее друзей порвало в клочья и разбросало по стылой поверхности Ганимеда. Даже когда вся ее служба пошла прахом, а ее верность нации законно подверглась сомнению. «Ты из лучших, детка», — вспоминала она и улыбалась. До боли хотелось связаться с отцом и рассказать ему, что случилось. Они всегда были близки, и не два брата Бобби последовали по его стопам, выбрав военную службу, а она, дочь. Это сплотило их еще сильнее. Отец понял бы, чего ей стоило повернуться спиной ко всему, что было для нее свято, ради мести за убитых соратников.

Бобби крепко подозревала, что больше не увидится с отцом.

Даже если они пробьются к Юпитеру сквозь половину флота ООН, даже если дюжина с лишним кораблей адмирала Нгайена не расстреляет их там, даже если они сумеют целыми выйти на орбиту Ио… Холден ведь намерен еще высадиться и спасти дочурку Пракса.

А там будут монстры.

В этом Бобби чувствовала уверенность, как ни в чем другом. Каждую ночь ей снилась встреча с монстром. Чудовище шевелило длинными пальцами, пялилось на нее светящимися голубыми глазищами, готовилось довести до конца то, что начало несколько месяцев назад на Ганимеде. Во сне Бобби поднимала вырастающий из ее руки пистолет и начинала стрелять в рвавшегося к ней врага. Темные паутинки вылетали из смыкавшихся, как вода, отверстий. Она всегда просыпалась раньше, чем монстр добирался до нее, но знала, чем должен кончиться сон: ее разорванным телом, стынущим на льду. И еще она знала, что, когда Холден поведет своих в лаборатории, где изготавливают монстров, она пойдет с ним и сцена из кошмара повторится наяву. В этом Бобби была уверена, как в отцовской любви. И радовалась этому.

На полу вокруг нее лежали детали скафандра. За недели полета Бобби успела целиком перебрать его. Механическая мастерская «Росинанта» оказалась хорошо оборудована, и инструменты здесь были марсианских марок. Идеальное рабочее место. Скафандру пришлось немало послужить, и он законно требовал ухода, однако Бобби, не кривя душой, признавалась себе, что ей необходимо отвлечься. Скафандр марсианского разведчика представлял собой чрезвычайно сложный механизм и подгонялся точно по владельцу. Разобрать его было непросто, требовалась полная сосредоточенность. А каждая минута, занятая работой, на минуту избавляла Бобби от мыслей о поджидающем на Ио монстре.

Как ни печально, больше отвлечься было нечем. Она закончила профилактику, нашла даже микротрещину, которая давала слабую, но непрерывную утечку жидкости из мотора коленного сустава. Пора было приступать к сборке. Бобби видела в этом нечто вроде ритуала: последнее очищение перед гибелью на поле боя.

«Я пересмотрела фильмов Куросавы», — подумала она, но это не помогло отогнать предчувствия. Что ж, сцены из кино — неплохой способ перевести страх и суицидальные мысли в идею благородного самопожертвования.

Подняв тулово скафандра, Бобби тщательно протерла его влажной ветошью, удаляя последние пылинки и пятнышки машинного масла. В воздухе запахло металлом и смазкой. Навинчивая на каркас пластины обшивки с тысячами вмятинок и царапин на красной эмали, она уже откровенно воспринимала свои действия как обряд. Все равно что собирать собственный саван. Быть может, скорлупа из керамики, резины и сплавов сохранит ее тело для вечности.

Она перевернула каркас и занялась спиной. Длинная щербина на эмали рассказывала, с какой силой ее отшвырнуло на лед Ганимеда, когда монстр самоликвидировался в двух шагах от нее. Бобби вспомнила, как он менялся, отращивая новые конечности и не сводя с нее глаз. Если Пракс не ошибается, в этот момент отказала налаженная биоконструкторами Мао система контроля. А они встроили бомбу, которая подрывала вышедшее из-под контроля создание. Но тут возникал новый вопрос: почему контроль отказал именно в этот момент? Пракс утверждал, что необходимость регенерации может вызвать отказ контроля. А ее взвод осыпал прорывавшего цепь монстра градом пуль. Тогда казалось, они ему не вредят, но каждая рана вызывала взрыв активности клеток, или что там у него вместо клеток, залечивавших повреждения. И каждый раз процесс роста грозил сорваться с поводка.

Возможно, это ответ. Не пытайся убить монстра. Просто нанеси ему как можно больше повреждений, чтобы программа начала срываться, включая самоликвидацию. Ей даже не обязательно оставаться в живых — лишь бы повредить его настолько, чтобы организм уже не успевал регенерировать. Хватило бы на это времени…

Бобби отложила пластину, над которой работала, и взяла в руки шлем. Память скафандра еще хранила запись того боя. Она не пересматривала ее с тех пор, как Авасарала прогнала видео для команды «Роси». Не было сил.

Бобби поднялась на ноги и дотянулась до панели связи.

— Эй, Наоми, ты в рубке?

— Ага, — с небольшой задержкой отозвалась Наоми. — Тебе что-то нужно, сержант?

— Ты не могла бы связать «Роси» с моим шлемом? Я подключила рацию, но он не желает говорить с гражданским оборудованием. А корабль из наших, на нем должны быть ключи и коды.

Новая пауза оказалась длиннее. Бобби положила шлем на верстак у стены и терпеливо ждала.

— Я вижу радиоаппаратуру, которую «Роси» читает как «МРК ДР Голиаф III 24397А15».

— Это я, — подтвердила Бобби. — Можешь перевести контроль на панель в мастерской?

— Готово, — почти сразу отозвалась Наоми.

Бобби поблагодарила и выключила связь. Ей потребовалась минута, чтобы припомнить методы работы с военными видеопрограммами и убедить систему перейти на устаревшие алгоритмы деархивации. После нескольких фальстартов файлы наводочной камеры выплыли на экран. Бобби закольцевала запись и снова подсела к скафандру. За время первой прокрутки она успела прикрепить спинную броню и перейти к установке проводки и гидравлической системы. Она старалась воспринимать картины на экране равнодушно и бесчувственно, как задачу, требующую решения. Заняла мысли работой со скафандром и позволила подсознанию переваривать данные с монитора.

Видео отвлекало ее, поэтому кое-что приходилось переделывать заново, но это было и к лучшему. Бобби не торопилась. Она закончила установку питания и главных сервомоторов. Подключилась к мозгу скафандра, и на ручном терминале засветились зеленые огоньки. Настенный экран считывал с ее шлема приближение солдат ООН. Изображение смазалось, когда Бобби резко отвернулась. А когда картинка восстановилась, в ней уже не хватало кого-то из земных десантников и ее друга Тева Хиллмана.

Бобби взяла рукав и начала закреплять его на тулове. Монстр поднял на руки и отшвырнул солдата в такой же броне, как у нее. Сила броска была убийственной. Против такой мощи не существовало защиты — разве что не попадать под удар. Бобби сосредоточилась на сборке рукава.

Когда она снова подняла взгляд, запись вернулась к началу. Монстр бежал по льду, догоняя ооновцев. Убил одного из них. Бобби на видео открыла огонь, и вслед за ней начал стрелять весь взвод.

Тварь была проворной. Но когда ооновцы вдруг свернули, открывая марсианам линию огня, она промедлила с реакцией. Значит, возможно, на поворотах она не так расторопна, как на прямой. Это может пригодиться. Видео ухватило ооновца, летящего в рядового Хиллмана. Существо реагировало на выстрелы и ранения, хотя они почти не тормозили его движений. Бобби припомнила запись, на которой сохранилась стычка Холдена и Амоса с тварью в грузовом отсеке. Та их в общем игнорировала, пока Амос не стал стрелять, и только тогда применила силу.

Но первая тварь атаковала пост ООН. Значит, хоть в какой-то степени ими можно управлять. Отдавать приказы. А когда приказы перестают поступать, они становятся инертными, стремятся только получить энергию и разорвать контроль. В таком состоянии они игнорируют почти все, кроме еды и непосредственной угрозы. Если монстр, с которым ей предстоит столкнуться, не получит конкретного приказа атаковать Бобби, она, быть может, сумеет выманить его на удобную для боя площадку. Это тоже стоит запомнить.

Закончив с рукавом, Бобби включила тестирование. Зеленые по всей панели. Пусть она точно не знает, на кого работает, но навыков еще не растеряла.

Монстр на экране подбежал к огромному боевому «Йоджимбо» и сорвал люк пилотской кабины. Вышвырнул пилота Саида. Опять: рвет и швыряет. Разумно. При такой силище и неуязвимости стратегия «беги прямо на врага и разорви его пополам» должна себя оправдывать. Склонность швырять тяжелые предметы шла рука об руку с силой. А кинетическая энергия — такая сука! Броня может отразить пулю или луч лазера, может смягчить падение, но никто еще не изготовил скафандра, умеющего поглощать всю энергию большой массы, летящей с большой скоростью. При достаточной мощности пресс для мусора может быть полезнее автомата.

Итак, атакуя, монстр бежит прямо на врага в надежде схватить его, на чем бой, в общем, и кончается. Если это не удается, монстр швыряет в противника тяжелыми предметами. Тот, из грузового отсека, чуть не убил Джима Холдена контейнером. К сожалению, скафандр Бобби страдал теми же недостатками, что и тварь. Он позволял очень быстро двигаться по прямой, но тормозил на поворотах. Так почти всегда бывает у быстрых созданий. Гепарды и лошади плохо умеют поворачивать на бегу. Огнестрельное оружие даст Бобби преимущество, если она сумеет уворачиваться от атак монстра, обстреливая его с флангов. Чтобы швырнуть что-то тяжелое, ему придется остановиться и найти опору. Пусть монстр невероятно силен, но весит он столько, сколько весит, а Ньютон что-то там говорил насчет легких объектов, бросающих тяжелые. К концу сборки скафандра Бобби раз сто просмотрела видео, и в голове у нее начала складываться тактика боя. На тренировках по рукопашной она обычно побеждала противников. Но труднее всего ей приходилось с маленькими и подвижными бойцами, а встретиться предстояло именно с таким. Придется бить с лету и тут же отбегать. И все равно без везения не обойтись, потому что противник будет из другой весовой категории, и одно его попадание гарантирует нокаут.

У Бобби имелось еще одно преимущество: ей не требовалась собственно победа. Хватит, если она сумеет нанести достаточно повреждений, чтобы заставить монстра самоликвидироваться. Влезая в скафандр для окончательной проверки систем, она была уже почти уверена, что ей это по силам.

Бобби думала, что, успокоившись насчет боя, сумеет заснуть, но, прометавшись три часа на койке, наконец сдалась. Что-то еще зудело в сознании. Она пыталась обрести свое бусидо,^[79] но слишком многое пока еще держало ее. А что-то и вовсе не отпускало.

Натянув большой пушистый халат, позаимствованный с «Гуаньшийина», она полезла по трапу в рубку. Шла третья вахта, так что ей никто не встретился. Холден с Наоми делили каюту на двоих, и Бобби поймала себя на том, что завидует им. Живая душа рядом — хоть какая-то опора среди общей неуверенности. Авасарала сидела в выделенной ей каюте и, наверное, вела переписку с Землей. Алекс, скорее всего, спал у себя, и на минуту Бобби задумалась, не разбудить ли его. Чудаковатый пилот ей нравился. В нем была искренность, какой она не встречала с тех пор, как оставила боевую часть. Но когда женщина в банном халате будит мужчину в три часа ночи, это кое-что значит, а Бобби ничего такого не имела в виду. Поэтому, вместо того чтобы объяснять, что ей просто хочется с кем-нибудь поговорить, она миновала жилую палубу и поднялась выше.

Амос — ночной вахтенный — сидел в рубке к ней спиной. Бобби, предупреждая о своем появлении, деликатно прокашлялась. Механик и ухом не повел, так что она прошла к посту связи. Оглянувшись на Амоса, Бобби увидела, что он закрыл глаза и глубоко, ровно дышит. Спать на вахте — значит нарываться на взбучку от капитана, — по крайней мере, так было на марсианских кораблях. Видно, Холден позабыл службу во флоте, если так запустил дисциплину.

Бобби включила связь и выбрала первую попавшуюся станцию направленного луча. Прежде всего она вызвала отца.

— Привет, пап. Думаю, отвечать мне не стоит. Положение у нас ненадежное и быстро меняется. Но в ближайшие дни ты можешь услышать много всякого бреда. Кое-что будет про меня. Просто знай, что я вас всех люблю и люблю Марс. Я просто старалась защитить вас и свой дом. Может, немного сбилась с пути, потому что все очень запуталось и разобраться было трудно. Но, думаю, теперь я ясно вижу дорогу и пойду по ней. Я люблю тебя и маму. Передай мальчишкам, что они сосунки. — Прежде чем выключить запись, Бобби протянула руку и коснулась экрана. — Пока, папа.

Она нажала «отправить», но чувство, что она чего-то недоделала, не ушло. Кроме родных, все, кто пытался помочь ей в последние месяцы, сейчас находились рядом, на одном с нею корабле. Значило ли это, что все в порядке?

Нет, не в порядке. И не все были здесь, на корабле.

Бобби по памяти набрала еще один номер и заговорила:

— Здравствуйте, капитан Мартенс. Это я. Думаю, я теперь поняла то, что вы пытались мне объяснить. Тогда я была не готова, но теперь до меня дошло. Так что вы не зря тратили время. Теперь я вижу. Я знаю, что это не моя вина. Знаю, что просто неудачно подвернулась. И теперь, когда я это поняла, я возвращаюсь к началу. Без гнева, без обиды, без чувства вины. Просто я должна закончить тот бой.

Когда она нажала кнопку, в груди растаял какой-то ком. Все концы нитей были аккуратно подобраны, и теперь она может делать то, что ей предстоит на Ио, ни о чем не жалея. Бобби протяжно вздохнула и обмякла в кресле. Она вдруг совсем обессилела. Кажется, неделю бы проспала. Наверное, никто не рассердится, если она, вместо того чтобы тащиться к лифту, поспит прямо в рубке?

Бобби не помнила, как уснула, но, очнувшись, обнаружила, что лежит в амортизаторе поста связи и под щекой у нее натекла маленькая лужица слюны. Халат, к счастью, не слишком задрался, так что проходящим мимо не приходилось любоваться ее голым задом.

— Канонир? — Судя по тону, Холден обращался к ней не в первый раз. Он стоял над Бобби и смотрел на нее озабоченно.

— Простите, простите, — ответила она, садясь и поплотнее запахивая халат. — Мне ночью понадобилось отправить несколько писем. Оказалось, я устала сильнее, чем думала.

— Да, — кивнул Холден. — Это ничего. Спи, где хочешь.

— Спасибо, — сказала Бобби, направляясь к командному трапу. — Пойду приму душ и попробую привести себя в человеческий вид.

Холден смотрел на нее со страной улыбкой.

— Конечно. Когда оденешься, зайди ко мне в механическую мастерскую.

— Роджер, — ответила Бобби и свалилась вниз по трапу.

Она непозволительно долго нежилась под душем, потом переоделась в красно-серую форму, заскочила на камбуз за чашечкой кофе и отправилась к мастерской. Холден уже ждал ее. На одном из верстаков лежал ящик размером с чехол от гитары, а на палубе у его ног стоял контейнер побольше. Увидев вошедшую Бобби, капитан похлопал по ящику.

— Это тебе. Мне показалось, что тебе у нас чего-то не хватает.

Бобби медлила не больше секунды, потом бросилась к ящику и распахнула крышку. Внутри лежала двухмиллиметровая трехствольная электрокартечница Гатлинга, разработанная на Марсе для скафандров «Молния-5». Новенькая, сверкающая, точь-в-точь подходящая к ее скафандру!

— Потрясающе! — у Бобби перехватило дыхание. — Но без заряда это просто неуклюжая дубинка…

Холден пнул ногой контейнер.

— Пять тысяч двухмиллиметровок с зажигательными головками.

— Зажигалки?

— Не забывай, я тоже повидал монстра вблизи. Бронебойные снаряды совсем не годятся. Они только уменьшают повреждение мягких тканей. Но высоколобые вставляют в монстров зажигательные бомбы, вот я и решил, что огня они боятся.

Бобби достала из ящика тяжелое оружие и опустила его на пол рядом с недавно собранным скафандром.

— Черт, а ведь точно!

Глава 47 Холден

Холден сидел перед панелью управления боем на командной палубе и наблюдал, как готовится Рагнарек^[80] Адмирал Соутер, принадлежащий, по заверениям Авасаралы, к хорошим парням, пристроился к их маленькой, но разрастающейся эскадре по пути к Ио. На орбите спутника их поджидала дюжина кораблей адмирала Нгайена. Сюда же спешили от Сатурна и из Пояса корабли Марса и ООН. Когда все соберутся, в зоне боевых действий будет тридцать пять тяжелых кораблей и десятки мелких перехватчиков и корветов вроде «Росинанта».

Три дюжины тяжелых кораблей. Холден, как ни старался, не смог припомнить флотских маневров такого масштаба. Считая флагманы адмиралов Нгайена и Соутера, здесь соберутся общим счетом четыре дредноута класса «Трумэн», и еще марсиане приведут три линкора класса «Доннаджер», каждый из которых в состоянии уничтожить население целой планеты. Кроме них, у Марса будет сборище крейсеров и истребителей. Боевой мощью они уступают линкорам, но, чтобы превратить «Росинант» в пар, хватит и их. А Холдена, честно говоря, это обстоятельство тревожило больше всего.

На бумаге самой сильной оказывалась его команда. Совместно Соутер и Марс превосходили Нгайена как два к одному. Но сколько земных кораблей согласятся открыть огонь только потому, что так велели один адмирал и один опальный политик? Вполне возможно, что, когда дойдет до боя, на многих кораблях ООН случится непредвиденная поломка связи и они станут наблюдать со стороны, ожидая, чем все кончится. И это еще не худший вариант. Хуже будет, если корабли Соутера, увидев, как марсиане убивают землян, перекинутся на другую сторону. Вполне может получиться, что каждый будет целить в другого, не зная, кому можно доверять.

И кончится это кровавой баней.

— У нас вдвое больше кораблей, — сказала Авасарала, прочно обосновавшаяся у поста связи.

Холден хотел возразить, но передумал. Старухе необходимо верить, что все ее усилия были не напрасны, что они окупятся, когда подойдут флоты, и этому шуту Нгайену придется сдаться перед превосходящими силами. По правде сказать, ее версия была не более и не менее фантастичной, чем его. Никто не знает наверняка, пока не узнает наверняка.

— Долго еще? — спросила Авасарала и сделала глоток из груши с жидким кофе, который повадилась варить вместо чая.

Холден собрался указать на набор данных, выведенных «Роси» на все экраны, но не стал. Авасарала не просила показать, как узнать самой. Она хотела услышать его мнение. Не привыкла собственноручно нажимать кнопки. И считала, что превосходит его в ранге. Холден задумался, как должна выглядеть в этой ситуации цепь подчинения. Сколько самозваных капитанов краденых кораблей требуется, чтобы уравняться в полномочиях с опальным чиновником ООН? Головоломка для суда на несколько десятилетий.

Впрочем, он был несправедлив к Авасарале. Она вовсе не собиралась ему приказывать. Просто оказалась совершенно неподготовлена к подобным ситуациям, почувствовала себя бесполезной и попыталась хоть как-то восстановить положение. Перестроить окружение, чтобы оно не противоречило ее представлению о самой себе.

А может, ей просто нужно было услышать человеческий голос.

— Осталось восемнадцать часов, — сказал Холден. — Большая часть кораблей, не принадлежащих к нашей эскадре, нас обгонит. А те, что не обгонят, прибудут, когда все уже кончится, так что о них можно не думать.

— Восемнадцать часов. — В голосе Авасаралы звучало нечто похожее на трепет. — Космос охрененно велик. Повторяется старая история.

Холден не ошибся. Ей просто хотелось поговорить, и он поддержал беседу.

— Что за история?

— С империями. Каждая империя разрастается, пока не оказывается слишком широка, чтобы дотянуться до окраин. Все началось с драки за лучшую ветку. Потом мы слезли с дерева и стали драться за несколько километров леса. Потом кто-то оседлал коня, и империи выросли до сотен, а то и тысяч километров. Корабли открыли империям доступ за океан. Двигатель Эпштейна дал нам внешние планеты…

Она замолчала и настучала что-то на панели связи; не объяснила, кому посылает сообщение, а Холден не стал спрашивать. Закончив, Авасарала заговорила снова:

— Но история вечно повторяется. Как бы хороша ни была ваша техника, рано или поздно вы завоюете территорию, которую не сумеете удержать.

— Вы о внешних планетах?

— Не о них конкретно, — тихо и задумчиво отозвалась она. — Я толкую о концепции империи. Британия не смогла удержать Индию и Северную Америку, потому что какого хрена люди станут слушать короля за шесть тысяч миль от них?

Холден повозился с носиком вентиляции на панели, направив струю воздуха себе в лицо. Ветерок попахивал озоном и смазкой.

— Да, с логистикой вечные проблемы.

— Не шутите. Тот, кому для войны с колонистами нужно предпринять тысячемильное опасное плавание, сильно проигрывает перед людьми, защищающими свой дом.

— По крайней мере, мы, земляне, — возразил Холден, — сообразили это раньше, чем ввязались в войну с Марсом. До него еще дальше, да и Солнце иногда дорогу загораживает.

— Кое-кто так и не простил нам, что мы не усмирили Марс, пока еще была такая возможность, — заметила Авасарала. — Такие есть среди моих сотрудников. Тупицы сраные.

— Я думал, вы говорите о том, что такие в конечном счете всегда проигрывают.

— По-настоящему, — ответила Авасарала, толчком поднявшись на ноги и направившись к трапу, — дело не в них. Быть может, Венера — авангард первой империи, которая сумеет дотянуться до самых дальних своих границ. И треклятая протомолекула выставила нас мелкими деревенскими самодурами, какие мы и есть. Мы готовы продать свою Солнечную систему, потому что поверили, будто аэродром из бамбука приманит карго.^[81]

— Вы бы поспали, — посоветовал Холден, обращаясь к торчащей из траповой шахты голове. — С империями будем разбираться по одной за раз.

— Пожалуй, — согласилась Авасарала и скрылась из вида. Грохнул, закрываясь, люк.

— Почему никто не стреляет? — спросил Пракс.

Он притащился в рубку следом за Наоми, словно заблудившийся ребенок, и теперь сидел на одном из свободных амортизаторов. Во взгляде, устремленном на главный экран, страх смешивался с ребяческим любопытством.

Большой тактический экран испещрили красные и зеленые точки — три дюжины кораблей, собравшихся на орбите Ио. «Роси» помечал земные корабли зеленым, а марсианские красным. В результате получалась обманчиво простая картина. Холден понимал, что, если дойдет до перестрелки, различение «враг-друг» окажется серьезной проблемой.

Пока что все эти корабли мирно дрейфовали над Ио, создавая всего лишь намек на угрозу. Холдену они напомнили крокодилов, которых он ребенком видел в зоопарке. Огромные, бронированные, зубастые, они бревнами плавали на поверхности пруда. Даже не мигали. Но стоило бросить в загон корм, они с жуткой скоростью вырывались из воды.

«Мы только и ждем запаха крови».

— Почему никто не стреляет? — повторил Пракс.

— А, док, — отозвался из соседнего амортизатора Амос, всем видом, на зависть Холдену, излучая ленивое спокойствие. — Помнишь, как на Ганимеде мы столкнулись с вооруженными парнями и никто не стрелял, пока ты не вздумал щелкнуть курком?

Пракс побледнел. Холден догадывался, что ботаник вспоминает кровавые последствия своей ошибки.

— Да, — сказал он, — помню.

— Вот и теперь так же, — объяснил Амос. — Никто еще не взвел курок.

Пракс кивнул:

— Ясно.

Холден понимал, что, если начнется драка, труднее всего будет разобраться, кто в кого стреляет.

— Авасарала, что там с политикой? На доске полно зеленого. Сколько этих точек — наши?

Старушка, не отрываясь от прослушивания переговоров между кораблями, пожала плечами.

— Наоми, — позвал Холден, — есть идеи?

— Пока что нгайеновские целят только по марсианам, — ответила она, отмечая корабли на главном тактическом экране, чтобы всем было видно. — Марсиане целят в тех, кто целит в них. Корабли Соутера никого на прицел не берут, они даже не открыли труб. Пожалуй, он еще надеется на мирный исход.

— Пошли, пожалуйста, офицерам разведки Соутера мои наилучшие пожелания, — обратился к Наоми Холден, — и попроси передавать нам последние данные, чтобы это не оказалась самой жуткой давкой в системе.

— Есть, — отозвалась Наоми, отправляя запрос.

— Загони всех по скафандрам, Амос, — продолжал Холден, — и сам проверь шляпы, прежде чем спускаться. Надеюсь обойтись без стрельбы, но мои надежды что-то редко оправдываются.

— Роджер, — подтвердил Амос и загрохотал магнитными подошвами по палубе, проверяя герметичность шлемов.

— Минутку.

Авасарала нажала кнопку на панели, и рации всех скафандров подключились к внешнему каналу.

«…произведем пуск по целям на Марсе. У нас полные обоймы ракет со смертельным биологическим оружием. Даем один час, чтобы покинуть орбиту Ио, или мы произведем пуск по целям на Марсе. У нас…»

Авасарала отключила канал.

— Похоже, к пирушке присоединилась третья компания, — заметил Амос.

— Нет, — возразила ему Авасарала, — это Нгайен. Он проигрывает в численности, вот и велел своему союзничку Мао пригрозить ударом в спину. Он намерен… ох, дрянь!

Она снова ткнула по панели, и в рациях послышался новый голос. На сей раз женский, с произношением образованной марсианки:

«Ио, говорит адмирал флота Марсианской Республики Конгресса Муган. Стоит вам выпустить что-то крупнее пробки из бутылки — и мы превратим в стекляшку всю вашу сраную луну. Хорошо поняли?»

Амос обернулся к Праксу:

— Вот видишь, пошли щелкать курками.

— Вижу, — кивнул Пракс.

— Это, — сказал Холден, расслышав в голосе марсианки плохо сдерживаемую ярость, — серьезная угроза срыва.

«Говорит адмирал флота ООН с „Агаты Кинг“, — произнес новый голос. — Адмирал Соутер находится здесь незаконно, по вызову гражданского представителя ООН, не обладающего военными полномочиями. Посему приказываю всем кораблям под командованием адмирала Соутера немедленно покинуть орбиту. Далее приказываю взять под арест флагманский корабль Соутера за измену и…»

«Да заткнись ты, — отозвался Соутер по тому же каналу. — Я здесь участвую в законном расследовании. Обвинения: преступная растрата средств ООН и разработка секретного биологического оружия на Ио, за которое несет прямую ответственность адмирал Нгайен, действовавший против директив ООН, и…»

Авасарала щелкнула выключателем.

— Да, нехорошо, — протянул Алекс.

— Ну… — Авасарала подняла щиток шлема и шумно выдохнула. Потом открыла сумочку и вытащила фисташку. Очистила и задумчиво прожевала ядрышко, а скорлупки выбросила в ближайший утилизатор. Пленочки шелухи в микрогравитации остались плавать в воздухе. — Нет, на самом деле пока все неплохо. Это показуха. Пока они меряются, у кого хрен длиннее, стрелять не начнут.

— Но нам нельзя здесь ждать, — покачал головой Пракс. Амос плавал перед ним, проверяя крепление шлема. Пракс оттолкнул механика и попытался встать. Он сумел выплыть из амортизатора, но не догадался подключить магнитные подошвы. — Если Мэй внизу, нам надо туда. Они говорят о бомбардировке спутника. Надо их опередить.

В голосе ботаника звенела скрипичная струна. Напряжение сказывалось. Оно сказывалось на каждом, но Праксу приходилось хуже всех, и сорваться он должен был первым. Холден бросил взгляд на Амоса, но великан еще не опомнился от удивления — не ждал, что маленький ученый этак его отбросит.

— Мы будем ждать, — сказал Холден, — пока не поймем, как здесь все развернется.

— Мы для того так далеко летели, чтобы бездействовать? — возмутился Пракс.

— Док, хорошо бы первый ход сделали не мы, — объяснил Амос и, хлопнув Пракса по плечу, возвратил его на палубу. Маленький ботаник вывернулся из-под его ладони, не оборачиваясь, оттолкнулся от своего кресла и полетел к Авасарале.

— Дайте мне канал связи. Я хочу с ними поговорить, — крикнул он и потянулся к панели управления. — Я могу…

Холден, вскочив с места, перехватил умника на полпути и в обнимку с ним отлетел к переборке. Толстая противоударная прокладка смягчила удар, но капитан ощутил, как его бедро, врезавшись в живот Праксу, вышибло из того дух.

— Га! — выдохнул Пракс и свернулся в комочек.

Холден пяткой включил магниты и толкнулся к палубе. Обхватив плававшего у стены Пракса, он подтолкнул его к Амосу.

— Забери его вниз, запихни в койку и по уши накачай снотворным. Потом ступай в машинный, готовь нас к драке.

Амос кивнул и сграбастал подплывшего к нему Пракса.

— О'кей.

Оба скрылись в люке.

Холден взглядом обвел рубку, поймал возмущенные взгляды Наоми и Авасаралы, но не обратил на них внимания. Пракс, забывший обо всем от страха за дочь, чуть снова не втянул их в беду. Умом Холден понимал его состояние, но сейчас было не до того, чтобы возиться с его вспышками всякий раз, как кто-то упомянет имя Мэй. Сейчас Холден испытывал злость и искал, на кого бы рявкнуть.

— Где черти носят Бобби? — проворчал он, ни к кому не обращаясь. Десантница не попадалась ему на глаза с выхода корабля на орбиту Ио.

— Только что видел ее в мастерской, — по рации отозвался Амос. — Проверяла мой дробовик. Думаю, она перебрала все оружие на борту.

— Это… — Холден прикусил рвавшийся из горла рык. — Это очень хорошо. Скажи, чтобы застегнулась и включила внутреннее радио. Если что начнется, то очень внезапно.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы успокоить дыхание и взять себя в руки. Затем Холден вернулся к панели управления боем.

— Ты в порядке? — спросила по закрытому каналу Наоми.

— Нет, — признался он, удостоверившись, что никто другой их не слышит. — Нет, я до смерти перетрусил.

— По-моему, мы это уже проходили.

— Ты насчет «перетрусил»?

— Нет, насчет винить себя за это, — ответила она, и Холден расслышал в ее голосе улыбку. — Я тоже трушу.

— Я тебя люблю, — сказал Холден и ощутил пронизавший тело электрический разряд. К страху примешалось самодовольство.

— Ты бы лучше на экран смотрел, — насмешливо отозвалась она. Наоми никогда не отвечала на его признания в любви, если Холден заговаривал об этом первый. Говорила, что, если повторять слова слишком часто, они теряют силу. Холден понимал ее мысль, но все же надеялся, что на этот раз Наоми изменит своему правилу. Емунужно было это услышать.

Авасарала замерла перед пультом связи, как древняя гадалка перед туманным хрустальным шаром. Скафандр висел на ней, как костюм на пугале. Холден подумал, не приказать ли старухе пристегнуть шлем, но в конце концов пожал плечами. Она достаточно взрослая, чтобы самой решать, что важнее во время боя — безопасность или закуска.

Авасарала то и дело лазила в сумочку за фисташками. В воздухе вокруг нее сгущалось облачко скорлупы. Беспорядок на борту раздражал Холдена, но военные корабли не настолько уязвимы, чтобы мелкий мусор в воздухе вызвал отказ какой-нибудь системы. Шелуху либо затянет в вентиляцию, где она останется на фильтре, либо, когда включится тяга, она попадает на пол, и потом ее подметут. Холден задумался, приходилось ли Авасарале хоть раз в жизни заниматься уборкой.

Старуха вдруг наклонила голову, внезапно заинтересовавшись чем-то в переговорах, слышных ей одной. Рука проворно, как птичья лапка, метнулась вперед и стукнула по панели.

К новому голосу, зазвучавшему по корабельной рации, примешивалось тонкое шипение, подхваченное передатчиком в миллиономильном странствии через космос.

«…ный секретарь Эстебан Сорренто-Гиллс. Не так давно я сообщал об организации следственного комитета по обвинению в незаконном использовании средств ООН для разработки биологического оружия. Хотя расследование еще продолжается и комитет пока не готов выдвинуть обвинения, но в интересах общественной безопасности и для тщательного и подробного расследования возникла необходимость вызвать на Землю для допроса несколько ключевых фигур в правлении ООН. Прежде всего адмирала флота ООН Августе Нгайена. Далее…»

Авасарала хлопнула по панели, обрывая передачу, и разинув рот уставилась на консоль.

— Ах, чтоб меня!.. — начала она, и тут же по всему кораблю завыла тревожная сирена.

Глава 48 Авасарала

— Засекла движение, — перекрыл сирену голос Наоми. — Стреляет флагман ООН.

Авасарала закрыла шлем, дождалась на дисплее подтверждения герметичности и застучала по панели связи. Руки не поспевали за мыслями. Эрринрайт нарушил договор, и Нгайен об этом узнал. Адмирала выдали с головой, и ему это не понравилось. На экране выскочил флажок: поступило сообщение первоочередной важности. Запустив его, Авасарала увидела на своем терминале и на всех экранах рубки адмирала Соутера.

— Говорит адмирал Соутер. Я принимаю командование…

— Эй, — возмутилась Наоми, — верните мой экран. У меня работа…

— Прости, прости, — Авасарала торопливо застучала пальцами, — не ту кнопку нажала.

— …экспедиционными силами. Адмирал Нгайен отставлен от дел. Любые враждебные действия будут…

Авасарала переключила изображения на свой экран и при этом нечаянно перескочила на другую частоту. Нгайен побагровел чуть ли не до синевы. Он демонстративно оделся в парадный мундир.

— …беспрецедентный преступный перехват полномочий. Адмирала Соутера отконвоировать на…

Загорелись три запроса на связь, каждый с именем и кратким кодовым номером передатчика. Авасарала пренебрегла ими, переключившись на открытую частоту. Как только связь установилась, она взглянула в камеру.

— Говорит помощник госсекретаря Крисьен Авасарала, представляющая гражданскую власть Земли, — начала она. — Легальное и полномочное командование силами флота передается адмиралу Соутеру. Всякий, кто нарушит или проигнорирует его приказы, будет преследоваться по суду. Повторяю: легальное и полномочное командование передано адмиралу Соутеру…

Наоми промычала что-то. Авасарала прервала речь и обернулась.

— Ничего, — успокоил ее Холден, — не повезло.

— Что — «не повезло»?

— Один из земных кораблей только что был поражен тремя торпедами.

— Это много?

— ОТО их не остановили, — пояснила Наоми. — По опознавательным кодам оборонительная система видит в торпедах ООН друзей и пропускает их. Как-то никто не ожидал, что по ним будут стрелять свои.

— Три — это много, — вмешался Холден, пристегиваясь к креслу. Авасарала не заметила, чтобы он прикасался к управлению, но, как видно, успел, потому что голос капитана не только прозвучал в шлеме, но эхом разнесся по кораблю.

— Мы двигаем. Каждому двадцать секунд, чтобы хорошенько пристегнуться.

— Подтверждаю, — ответила откуда-то Бобби.

— Я как раз упаковал дока, — сообщил Амос, — и иду к машинному.

— Мы что, лезем в бучу? — спросил Алекс.

— У них тут примерно тридцать пять тяжелых кораблей, и каждый намного, намного сильнее нас. Как насчет того, чтобы не позволить им нас продырявить?

— Есть, сэр, — отозвался из пилотской кабины Алекс.

Никто и не вспомнил про демократию и голосование. Вот и хорошо. Когда нужен один командир — им становится Холден.

— Два объекта приближаются на высокой скорости, — сообщила Наоми. — Кто-то еще видит в нас врага.

— Это все из-за Авасаралы, — подала голос Бобби.

Авасарала не успела рассмеяться в ответ, потому что «Росинант» пришел в движение и перегрузка прижала ее боком к амортизатору. Кресло скрипнуло. Гелевая подушка стиснула и выпустила тело.

— Алекс!

— Держу их, — ответил пилот. — Мне бы не помешал здесь настоящий канонир.

— У нее есть время подняться наверх?

— Нет, — вздохнул Алекс, — еще три идут.

— Управлять ОТО я могу и отсюда, — сказала Бобби. — Это мелочь, но остальным хоть не придется о них думать.

— Наоми, передай контроль ОТО сержанту.

— Контроль ОТО передан. Командуй, Бобби.

— Контроль принят, — ответила Бобби.

На экран Авасаралы валился мерцающий поток входящих. Она принялась разбирать их. «Кеннеди» объявлял командование Соутера незаконным. Старший офицер «Тритона» докладывал, что капитан отстранен от должности, и запрашивал у Соутера приказаний. Марсианский истребитель «Хаос Яни» добивался от Авасаралы разъяснений, в которые из земных кораблей позволительно стрелять.

Она вывела на свой экран тактическую схему. Рой кораблей, обведенных красными и зелеными кружками, тоненькие серебряные нити, обозначавшие линии огня ОТО или курсы торпед.

— Мы красные или зеленые? — спросила Авасарала. — Не разберу в этой херне, кто есть кто.

— Марс красный, Земля зеленая, — сказала Наоми.

— А которые из Земли наши?

— Это и надо выяснить, — буркнул Холден, и тут одна из зеленых точек пропала с экрана. — Алекс?

— «Дарий» снял предохранители своих ОТО и теперь поливает огнем всех, кто попал в зону обстрела. И… зараза!

Кресло Авасаралы снова накренилось, потом словно вздыбилось под ней, втиснув тело в гель так, что трудно было поднять руку. Туча врагов, друзей и колеблющихся на тактической схеме чуть сдвинулась, две золотые точки выросли, а цифры расстояния рядом с ними быстро пошли вниз.

— Мадам помощник кого-то там, — обратился к ней Холден, — вы бы ответили хоть на некоторые запросы.

Кишки у нее словно кто-то выжимал снизу вверх, как пасту из тюбика. На языке вкус соли смешивался с желчью. Пот, пробивший Авасаралу, был вызван не жарой, а тошнотой. К тому времени как она заставила руки дотянуться до панели связи, две золотые точки исчезли.

— Спасибо, Бобби, — сказал Алекс. — Я поднимусь немного, попробую прикрыться марсианами.

Авасарала занялась вызовами. В разгаре боя ей только и оставалось, что налаживать связь и разговаривать. То самое, чем она занималась всю жизнь. В этом было нечто успокаивающее. «Гринвиль» принял командование Соутера. «Танака» не отвечал. «Дайсон» открыл связь, но в динамике слышались только голоса шумно переругивающихся мужчин. Бедлам.

Она увидела сообщение от Соутера и открыла его. В нем обнаружился новый код распознавания «друг-враг», который Авасарала машинально обновила. Большая часть зеленых точек на экране перекрасились в белый цвет.

— Спасибо, — сказал Холден.

Авасарала проглотила просившееся на язык «на здоровье». Противорвотная инъекция, похоже, до нее не дошла. А ей очень, очень не хотелось бы наблевать в шлем. Одна из шести остававшихся зеленых точек погасла, а другая вдруг вспыхнула белым.

— Ого, прямо в спину, — прокомментировал Алекс. — Крутовато.

На панели Авасаралы снова высветился личный код Соутера, и она ткнула в «принять» одновременно с толчком «Роси».

«…немедленная сдача флагмана „Кинг“ и адмирала Августе Нгайена, — говорил Соутер. Копна его седых волос стояла дыбом: воспользовалась низкой тягой, чтобы развернуться павлиньим хвостом. Улыбка была острее ножа. — Любое судно, отказывающееся признавать законность моих приказов, исключается из условий амнистии. У вас тридцать секунд от сего момента».

С экрана почти исчезли золотистые и серебряные нити. Корабли меняли позиции, двигаясь каждый по своему сложному вектору. Зеленые точки на глазах становились белыми. Все, кроме одной.

— Не дури, Нгайен, — процедила Авасарала, — все кончено.

Долгую минуту в рубке было тихо, и напряжение стало почти непереносимым. Его разбил голос Наоми:

— Новые объекты на высокой скорости. Ого, много!

— Где? — рявкнул Холден.

— С поверхности.

Авасарала ничего не предпринимала: тактическая схема сама сменила масштаб, сдвинувшись так, что кучка точек-кораблей — красных, белых и одной вызывающе зеленой — теперь занимала меньше четверти экрана, а по нижнему краю пролегла изогнутая кривая поверхности спутника. Оттуда тянулась плотная дорожка из сотен желтых линий.

— Подсчет, — приказал Холден. — Мне нужен подсчет.

— Двести девятнадцать. Нет, постой. Двести тридцать.

— Что за чертовщина? — удивился Алекс. — Торпеды?

— Нет, — ответила Бобби, — это монстры. Они выпустили на нас монстров.

Авасарала открыла широковещательный канал. Вероятно, прическа у нее выглядела еще хуже, чем у Соутера, но ей сейчас было не до тщеславия. Хорошо, что удалось заговорить, не показав страха и не сблевав.

— Говорит Авасарала. Залп, который вы сейчас наблюдаете, — это новое протомолекулярное оружие, незаконно использованное как провоцирующий удар против Марса. Надо сбить эту мудотень с неба. Всем к оружию.

— С флагмана запрашивают передачу управления, — предупредила Наоми. — Подчиниться?

— Черта с два! — отозвался Алекс.

— Нет, но запрос проследи, — сказал Холден. — Я не отдам управление своим кораблем чужому наводящему компьютеру, но он способен помочь нам в расчетах.

— «Кинг» разгоняется, — сообщил Алекс. — Думаю, решил уносить ноги.

Желтый стебель залпа с Ио стал распускаться: из него под разными углами вырывались отдельные нити. Одни завивались штопором, другие изламывались жучиными ножками. Каждая из этих нитей угрожала смертью Марсу, а компьютер оценивал их ускорения в десять, пятнадцать, двадцать g. Ничто человеческое не выдержало бы двадцати g. Ничего человеческого там и не было.

Золотистые вспышки отделились от кораблей и поплыли навстречу залпу Ио. Числовые данные противоречили неторопливому движению на экране. Плазменные торпеды взяли полный разгон, и все же на то, чтобы добраться до желтого стебля, у них ушли долгие секунды. Авасарала видела, как взорвалась первая, видела, как колонна протомолекулярных монстров разбилась на дюжину ручейков. Они уклонялись.

— Часть направляется к нам, кэп, — сказал Алекс. — Не думаю, чтобы их приспособили сверлить корабельную обшивку, но я чертовски уверен, что они попытаются.

— Идем туда, сделаем, что сумеем. Нельзя допустить, чтобы эти… о, куда это они?

— Сбрасывают тягу, — пояснила Наоми. — И на радаре погасли. Должно быть, корпуса поглощают луч.

— У нас есть расчеты их курсов? Можно предвидеть, куда они движутся?

Тактический экран замигал. Светлячки. Монстры показывались и исчезали, разлетаясь в видимом беспорядке, но полоса их курсов неуклонно разворачивалась конусом.

— Сучье дело! — проговорил Алекс. — Бобби?

— Несколько целей зацепила. Подойди на дальность действия ОТО.

— Держитесь, ребятки, — велел Алекс, — сейчас поскачем.

«Роси» резко дернулся, Авасаралу втиснуло спиной в кресло. Ритмичная дрожь, очевидно, отражала судороги ее мышц, затем выстрелы ОТО, затем снова мышечные спазмы. Объединенные силы Земли и Марса на дисплее рассредоточились, преследуя почти невидимого врага. Перегрузки наваливались толчками, неожиданно наклоняя амортизатор то в одну, то в другую сторону. Авасарала попыталась закрыть глаза, но так стало еще хуже.

— Хмм.

— Что, Наоми? — спросил Холден. — Что «хм»?

— «Кинг» как-то странно действует. Высокая активность маневровых двигателей и… о!

— Что «о», Наоми? Говори словами!

— Его продырявили, — объяснила Наоми. — Один из монстров его пробил.

— Говорил же, они это могут, — сказал Алекс. — Не хотелось бы мне сейчас оказаться там. А все же хорошо, что не пострадали порядочные люди.

— Команда за действия адмирала не отвечает, — вскинулась Бобби. — Они, может, даже не знают, что Соутер принял командование. Надо им помочь.

— Никак, — возразил Холден. — Они нас расстреляют.

— Не могли бы вы все на фиг заткнуться, — попросила Авасарала, — и прекратите дергать проклятую посудину. Просто держите курс и помолчите две минуты.

Она послала запрос на связь. Ответа не было пять минут. Десять. Ей так и не ответили, пока на «Кинг» не включился аварийный маяк. Сразу за ним пришел сигнал по открытому каналу:

— Говорит адмирал Нгайен с линкора ООН «Агата Кинг». Я готов сдаться флоту ООН на условии немедленной эвакуации. Повторяю: готов сдаться флоту ООН на условии немедленной эвакуации.

Соутер отозвался на той же частоте:

— Это «Окимбо». Ваше положение?

— Возможно, подверглись биологической атаке, — сказал Нгайен. Голос звучал натужно и пронзительно, словно его душили. Несколько зеленых точек на экране уже двигались к белой.

— Держитесь, «Кинг», — сказал Соутер. — Мы идем к вам.

— Черта с два! — процедила Авасарала и выругалась, выходя на открытый канал. — Черта с два! Это Авасарала. Я объявляю карантин и запрещаю стыковку с «Агатой Кинг». Запрещаю стыковку, прием и передачу материалов или персонала. Любой корабль, нарушивший изоляцию, тоже попадает под карантин.

Две белые точки отвернули в сторону. Три продолжали движение. Она снова вышла в эфир:

— Никто, кроме меня, не помнит Эрос? Что, по-вашему, творится на «Агате Кинг»? Не приближаться!

Последняя белая точка изменила курс. К тому времени как Нгайен ответил, Авасарала забыла о своем запросе. Выглядел адмирал дерьмово. Она подозревала, что выглядит не лучше. И задумалась, многие ли войны кончались вот так: два измученных, сдерживающих рвоту человека пялятся друг на друга посреди пылающего мира.

— Чего вы от меня хотите? — спросил Нгайен. — Я сдаюсь. Мне конец. Почему мои люди должны умирать по вашей прихоти?

— Это не прихоть, — ответила Авасарала. — Мы не можем помочь. Протомолекула вырвалась на свободу. Ваши хитрые программы контроля не работают. Вы заражены.

— Это не доказано, — возразил он, но его тон сказал ей все.

— Это происходит, не так ли? — спросила Авасарала. — Подключите внутренние камеры. Покажите нам.

— Не собираюсь.

Авасарала сникла. Так и есть.

— Жаль, — сказала она. — О, как жаль!

Нгайен на миллиметр поднял бровь. Сжал в ниточку бескровные губы. Ей померещились слезы в его глазах, но, возможно, это был просто дефект съемки.

— Вы должны включить код отзыва, — сказала Авасарала и, не дождавшись ответа, добавила: — Нельзя делать из протомолекулы оружие. Мы не понимаем, что она такое. Мы не способны ее контролировать. Вы только что приговорили Марс к смерти. Вас я спасти не могу, не могу. Но включите код отзыва, помогите мне спасти их.

Мгновение словно замерло. Авасарала ощущала на себе внимание Холдена и Наоми, как тепло, исходящее от решетки обогревателя. Нгайен покачал головой, губы его кривились, он вел разговор с самим собой.

— Нгайен, — позвала Авасарала, — что происходит? Что там у вас? На корабле?

— Вытащите меня отсюда, и я включу отзыв, — сказал он. — Можете бросить в кутузку до конца жизни, мне все равно. Но вытащите с этого корабля.

Авасарала хотела склониться к экрану, но добилась только того, что амортизатор сдвинулся на шарнирах. Она искала слов, которые вернули бы его, объяснили бы, что он был плохим, злым и умирает от собственного оружия, но еще может кое-что исправить. Она смотрела на озлобленное, маленькое, близорукое, испуганное существо и думала, как вернуть ему обычное человеческое достоинство.

И не придумала.

— Этого я не могу, — сказала она.

— Тогда нечего тратить мое время, — ответил Нгайен и прервал связь.

Авасарала откинулась на спину, закрыла глаза ладонями.

— С этого линкора идут жуть какие странные данные, — сказал Алекс. — Наоми, ты видишь?

— Прости. Дай мне секундочку.

— Что у тебя, Алекс? — спросил Холден.

— Активность реактора упала. Сильнейший всплеск внутреннего излучения корабля. Как будто они замкнули реактор на воздуховоды.

— Вредно для здоровья, — заметил Амос.

В рубке снова установилось молчание. Авасарала потянулась включить связь с Соутером, но удержала руку. Все равно не представляла, что говорить. По внутренней связи послышался сонный, невнятный голос. Она не сразу узнала Пракса, и ему пришлось повторить дважды, прежде чем удалось разобрать слова:

— Инкубатор, — сказал Пракс. — Они превратили корабль в инкубатор. Как на Эросе.

— Они знали, как это делается? — спросила Бобби.

— Очевидно, да, — ответила ей Наоми.

— Придется расплавить эту дрянь, — сказала Бобби. — У нас хватит на это огневой мощи?

Авасарала снова открыла глаза. Попыталась пробиться сквозь огромную, как океан, печаль. Где-то за ней должна была найтись надежда. Надежда оставалась даже у Пандоры.

Ее мысли выразил Холден:

— Даже если бы удалось, Марс это не спасет.

— Может, перебьем всех? — сказал Алекс. — То есть этих штуковин до черта и больше, но, может быть… может быть, сумеем?

— Трудно определить, когда они перешли на баллистический курс, — сказала Бобби. — Если мы упустим хоть одного и он доберется до Марса…

Все выскальзывало из рук. Ей уже почти удалось предотвратить катастрофу, а теперь вот приходилось смотреть, как все летит из рук. Но они еще не проиграли. Должен найтись способ. Что-то еще можно сделать.

Она переслала Соутеру запись последнего разговора с Нгайеном. Может, он что-нибудь надумает. Может, у него найдется тайный способ получить коды. Может, великое братство по оружию сумеет вернуть Нгайену что-то человеческое.

Через десять минут от «Кинг» отделилась спасательная капсула. Соутер не пытался с нею связаться: просто сбил. Рубка стала похожа на зал с гробом покойника.

— Ну ладно, — заговорил Холден. — Давайте по порядку. Вы спускайтесь на базу. Если Мэй там, надо ее вытаскивать.

— Я пойду, — вызвался Амос. — И дока надо взять, как же без него?

— Согласен, — кивнул Холден. — Значит, вы, ребята, сажаете «Роси».

— «Мы, ребята»? — повторила Наоми.

— Я на шлюпке доберусь до линкора, — пояснил Холден. — В его центральном компьютере должны быть коды отзыва.

— Вы? — спросила Авасарала.

— С Эроса выбрались только двое, — пожал плечами Холден, — а в живых из них остался я один.

Глава 49 Холден

— Не делай этого, — сказала Наоми. Она не молила, не кричала, не требовала. В простой просьбе хватало силы. — Не делай этого.

Холден открыл шкафчик у главного шлюза и достал марсианский боевой скафандр. Тело вдруг вспомнило тошноту на радиоактивном Эросе. Он остановился.

— Они ведь уже несколько часов накачивают корабль радиацией?

— Не ходи туда, — еще раз повторила Наоми.

— Бобби, — позвал по связи Холден.

— Здесь, — отдуваясь, ответила она. Десантница помогала Амосу готовить снаряжение для штурма научной базы Мао. После единственной стычки с его протомолекулярными гибридами она решила вооружиться, как на медведя.

— Какой уровень радиации выдерживают ваши скафандры.

— Такие, как мой? — уточнила она.

— Нет, обычного уровня. Я знаю, что десантные позволяют выжить чуть ли не в эпицентре взрыва. Я спрашиваю о тех, которые остались на борту.

— Не многим больше, чем обычный вакуумный скафандр. Для коротких вылазок из корабля годится. Но от длительного высокого облучения не спасет.

— Дерьмо! — выругался Холден и поправился: — Спасибо.

Он разорвал связь и открыл шкафчик.

— Мне нужен костюм для аварийных ситуаций. Он предохранит от радиации, зато совсем не прикроет от пуль.

— Сколько тяжелых облучений ты собрался выдержать? — спросила Наоми.

— Еще разок переживу, — ухмыльнулся Холден. Наоми не ответила на его улыбку. Он снова нажал кнопку связи и сказал: — Амос, доставь мне из машинного аварийный костюм. Самый надежный, какой есть на борту.

— Слушаюсь, — ответил Амос.

Холден открыл ящик со снаряжением и вынул штурмовую винтовку — большое черное оружие нарочито устрашающего вида. Человек с такой винтовкой сразу воспринимается как угроза. Вернув ее в ящик, Холден выбрал пистолет. В защитном костюме он будет безликой, неузнаваемой фигурой. В такой экипировке при аварийной ситуации может оказаться любой из персонала станции. Если вооружиться неприметным пистолетиком в поясной кобуре, никто не увидит в нем особой проблемы.

А на «Кинг», полной радиации и размножающейся протомолекулы, своих проблем будет в достатке.

Потому что если Пракс и Авасарала не ошиблись, если протомолекула держит связь каким-то нематериальным путем, то бурая слизь на «Кинг» не глупее бурой слизи на Венере. В частности, после разборки «Арбогаста» она знает устройство космического корабля. А также знает, как превращать людей в блюющих зомби. На Эросе она проделала этот фокус миллион с чем-то раз. Напрактиковалась.

Вполне возможно, что вся команда «Кинг» уже превратилась в блюющих зомби. И, как ни печально, это самый оптимистичный сценарий. Блюющие зомби несут смерть для каждого, у кого открыт хоть небольшой участок кожи, но Холдену в герметичном скафандре они доставят всего лишь мелкие неудобства.

«Вот-вот, на это и надейся», — сказал себе Холден. Эта мысль внушала надежду исполнить задуманное.

Он достал из ящика компактный полуавтоматический пистолет с кобурой. Наоми молча наблюдала, как он заряжал магазин и еще три запасных. Когда Холден вставлял последний патрон, в помещение вплыл Амос. За ним волочился большой красный скафандр.

— Лучшее, что у нас есть, кэп, — сказал он. — Для случаев, когда все идет вразнос. На уровень, который они устроили на корабле, должно хватить. Защита выдерживает шесть часов, но запас воздуха всего на два, так что тянуть не стоит.

Холден осмотрел громоздкий костюм. Он был сплошь покрыт толстым слоем вещества, напоминавшего резину. Возможно, это смутит нападающего, действующего зубами и когтями, но нож или пулю не остановит. Запас воздуха размещался в баллоне под антирадиационной прослойкой и выпячивался большим неуклюжим горбом на спине. С трудом подтягивая к себе скафандр, Холден убедился, что будет таскать на себе солидную массу.

— Быстро в нем не побегаешь, а?

— Да уж, — поморщился механик. — Для перестрелки не приспособлен. Если засвистят пули, тебе конец.

Наоми кивнула, но промолчала.

— Амос, — Холден поймал уходящего механика за плечо, — с момента посадки командует сержант. Она профи, и это ее шоу. Но тебе придется заботиться о Праксе, поскольку он вроде как недоумок. Я только и прошу вас вытащить со спутника его и его малышку.

Амос изобразил обиду:

— Даже не сомневайся, капитан. До него и его девчушки доберутся только через мой труп. А меня прикончить не так-то легко.

Холден притянул Амоса к себе и крепко обнял за широкие плечи.

— Я заранее сочувствую каждому, кто попытается. О лучшем, чем ты, и мечтать не приходится. Просто хочу, чтобы ты знал.

Амос оттолкнул капитана.

— Ты будто навсегда прощаешься!

Холден покосился на Наоми, но ее лицо не дрогнуло. Амос посмеялся немного и хлопнул Холдена по плечу так, что зубы клацнули.

— Все херня, — сказал он. — Ты крепче всех, кого я знаю.

Не дожидаясь ответа, он нырнул в шахту трапа и скрылся.

Наоми, легонько оттолкнувшись от переборки, поплыла к Холдену. Сопротивление воздуха остановило движение в полуметре от него. Холден так и не встретил никого, кто бы двигался в невесомости более изящно, — настоящая балерина. Холдену понадобилось усилие воли, чтобы не притянуть ее к себе. По лицу Наоми он видел, что она хочет другого. Зависнув на минуту в молчании, она наконец протянула руку и тронула его щеку холодными мягкими пальцами.

— Не ходи, — сказала Наоми, и что-то в его голосе давало понять: она просит в последний раз.

Попятившись, Холден принялся втискиваться в неповоротливый костюм.

— А кто пойдет? Ты представляешь Авасаралу, отбивающую толпу зомби? И бортовой компьютер она не отличит от кухонного комбайна. Амосу нужно вытащить девочку. Ты знаешь, что он справится, и знаешь, почему это необходимо. Пракс тоже нужен там. Бобби поможет обоим выжить.

Он натянул тяжелую шкуру до плеч и застегнул на груди, но оставил шлем висеть на спине. Магнитные подошвы, повинуясь движению его пяток, включились и притянули его к палубе.

— Или ты? — спросил он у Наоми. — Тебя, что ли, послать? Ручаюсь, ты в любой день недели справишься с тысячью зомби. А вот в бортовых компьютерах разбираешься не лучше Авасаралы. Ну как, логично?

— У нас только все наладилось, — сказала она. — Это не честно.

— Зато, когда мы спасем марсианам их планету, никто уже не посмеет обвинить нас в похищении кораблика, — отшутился Холден и тотчас возненавидел себя за эту шутку.

Но Наоми его понимала, понимала, как ему страшно, и не рассердилась. От любви к ней у него по позвоночнику прошел электрический разряд — и кожа на голове зазвенела.

— Отлично, — сказала Наоми, и лицо ее застыло. — Но только возвращайся. Я не брошу рацию. Мы каждый шаг пройдем вместе. Никакого дурацкого героизма. Действуй мозгами, а не пулями, а над проблемами подумаем вместе. Обещай мне это. Хоть это обещай.

Холден наконец притянул ее к себе и поцеловал.

— Согласен. Ты уж, пожалуйста, помоги мне вернуться живым. Мне этого очень хочется.

Полет на «Бритве» к покалеченной «Агате Кинг» напоминал поездку на рынок в гоночной машине. От «Росинанта» до флагмана было всего несколько тысяч километров. Вроде как можно добраться на реактивном ранце, если перед этим хорошенько оттолкнуться. А Холдену пришлось лететь на самом скоростном в системе Юпитера кораблике, пробираясь на пяти процентах режима «чайника»^[82] сквозь обломки недавней битвы. Он так и чувствовал, как «Бритва» натягивает поводок, обиженно взбрыкивая в ответ на малейшее изменение тяги. Расстояние до раненого флагмана было так мало, а курс настолько полон неприятных сюрпризов, что управлять вручную получалось быстрее и проще, чем программировать маршрут. Но «Бритве» даже при неторопливом движении трудновато было держаться все время носом к цели.

Шлюпка словно приговаривала: «Не надо тебе туда. Там жутко».

— Ну да, не надо бы, — вслух проговорил Холден, похлопав по панели. — Но ты уж доставь меня целым и невредимым, милая!

Он чуточку жалел, что из-за опасностей полета ему не довелось полюбоваться Ио. Прежде он не бывал на этом спутнике, а зрелище на экране оказалось захватывающим. Крупный вулкан на дальней стороне выбрасывал в космос султан пара, оставлявший в небе светящийся след. Когда пар застывал кремнистыми кристаллами, они, отражая свет Юпитера, начинали мерцать россыпью бриллиантов. Часть уплывала к системе колец Юпитера, часть валилась обратно в гравитационный колодец Ио. В других обстоятельствах Холден загляделся бы.

Но сейчас приходилось все внимание уделить приборам и носовому экрану. На этом экране туша «Агаты Кинг» все росла, одиноко плавая в облаке мусора.

Подойдя вплотную, Холден просигналил системе автоматической стыковки корабля, но, как и ожидал, не получил ответа. Тогда он подвел «Бритву» к ближайшему наружному шлюзу и велел компьютеру оставаться на дистанции пять метров. Гоночная шлюпка не предусматривала возможности стыковки в космосе, у нее не было даже примитивной стыковочной трубы. Чтобы попасть на «Кинг», придется пройтись через вакуум.

Авасарала получила у Соутера универсальный ключ-код, и Холден послал его через передатчик «Бритвы». Люк послушно открылся.

В шлюзе «Бритвы» Холден подзарядил воздушную систему аварийного костюма. На флагмане Нгайена воздуху нельзя было доверять — даже воздуху из аппаратуры подзарядки баллонов. Ничто не должно было попасть внутрь его скафандра. Ничто.

Когда баллоны заполнились на сто процентов, Холден включил радио и обратился к Наоми:

— Я пошел.

Отключив магнитные подошвы и резко оттолкнувшись от люка, он мигом оказался у борта «Кинг».

— Мне хорошо видно, — сказала Наоми. Камера скафандра была включена, и Наоми видела все то же, что и Холден. Это утешало и одновременно усиливало чувство одиночества — все равно что звонить другу, живущему очень далеко от тебя.

Холден запустил цикл шлюзования. Две минуты, пока «Кинг» закрывала наружный люк и закачивала воздух в шлюз, показались вечностью. Как знать, что он увидит на той стороне, когда дверь наконец откроется? Холден с наигранной беспечностью опустил ладонь на рукоять пистолета.

Внутренний люк открылся.

Он внезапного вопля радиационной тревоги у Холдена чуть не приключился сердечный приступ. Подбородком он заткнул клавишу, отключавшую звуковой сигнал, но счетчик радиации оставил включенным. С этих данных никакого толку, но скафандр уверял, что такой уровень излучения для него безопасен, а это успокаивало.

Из шлюза Холден шагнул в комнатушку, где хранилось снаряжение и реактивные ранцы. Помещение казалось пустым, но шорох в шкафчике насторожил его, и он успел обернуться прежде, чем человек в флотской форме ООН распахнул дверцу и звонко врезал Холдену гаечным ключом по височной части шлема.

— Джим? — вскрикнула по рации Наоми.

— Сдохни, ублюдок! — заорал одновременно с ней флотский и замахнулся во второй раз. Впрочем, на нем не было магнитных башмаков, и взмах только закрутил нападавшего волчком. Холден выдернул ключ из руки ооновца и отбросил подальше, после чего левой рукой остановил его вращение, а правой обнажил пистолет.

— Если ты повредил мой скафандр, я выброшу тебя из шлюза, — посулил Холден и принялся проверять систему, не отводя дула от маньяка гаечных разборок.

— Похоже, все в порядке, — с облегчением проговорила Наоми. — Ни красных, ни желтых сигналов. Шлем крепче, чем выглядит.

— Какого черта ты делал в шкафу? — спросил Холден.

— Я там работал, когда… оно… попало на борт, — ответил невысокий, крепко сбитый землянин с бледным лицом и короткими пламенно-рыжими волосами. Нашивка на груди гласила: «Ларсон». — При аварийной тревоге все двери загерметизировались. Я застрял, но по внутренней системе наблюдения видел, что там творится. Думал взять скафандр и выбраться через шлюз, но он тоже закрылся наглухо. Ты-то как в него попал?

— У меня адмиральский ключ, — объяснил Холден и тихо обратился к Наоми: — Какие у этого приятеля шансы выжить при таком уровне излучения?

— Неплохие, — ответила Наоми, — если мы в ближайшие пару часов уложим его в медотсек.

Холден обратился к Ларсону:

— Ладно, пойдешь со мной. В центр управления. Покажешь короткую дорогу — я тебя вывезу с этой лоханки.

— Есть, сэр, — отсалютовал Ларсон.

— Он принял тебя за адмирала, — засмеялась Наоми.

— Ларсон, надеть изолирующий костюм. Быстро.

— Есть, сэр!

У скафандров в кладовке шлюза по крайней мере должна была иметься автономная дыхательная система. Это частично защитит молодого матроса от излучения и уменьшит риск заражения протомолекулой на пути через корабль.

Холден дождался, пока Ларсон влез в скафандр, и, подав командный код на управление люком, заставил его отойти в сторону.

— Ты первый, Ларсон. Командный инфоцентр, как можно быстрее. Если на кого-нибудь нарвемся, особенно если он будет блевать, посторонись и предоставь мне с ним разобраться.

— Есть, сэр! — Голос Ларсона звучал невнятно из-за помех в рации.

Матрос толчком вылетел в коридор и, как велел Холден, быстро двинулся по помещениям «Кинг». Останавливались они только у герметичных люков и лишь на время, которое требовалось Холдену, чтобы их открыть.

В той части, которую они видели, корабль выглядел совершенно целым. Капсула с биологическим оружием попала в корму, откуда монстр двинулся прямо в реакторный зал. По словам Ларсона, по пути он убил многих, включая весь состав десанта, пытавшегося его остановить. Зато, добравшись до реактора, он уже не обращал внимания на команду. Ларсон рассказал, что вскоре после этого камера наблюдения вырубилась. Не зная, где сейчас монстр, и не имея возможности выйти из кладовой, Ларсон забился в шкаф в надежде переждать.

— Когда вы вошли, я увидел огромную красную тушу, — объяснил парень. — Думал, еще один их тех монстров.

Отсутствие видимых повреждений было добрым знаком. Следовательно, все люки и прочие системы на их пути пока работают. Еще лучше — что монстр не рыщет по кораблю. А вот что тревожило Холдена — это отсутствие людей. На таких больших кораблях численность команды иногда достигает тысячи человек. Хоть кто-то из них должен был попасться по дороге, но до сих пор они не встретили ни души.

И редкие лужицы бурой жижи на полу тоже не вселяли оптимизма.

Ларсон остановился у запертого люка, чтобы дать Холдену отдышаться. Тяжелый аварийный костюм был не приспособлен для долгих переходов и уже наполнился запахом пота. Пока Холден переводил дух и подстраивал систему в надежде хоть чуть-чуть снизить температуру внутри, Ларсон говорил:

— Мы пройдем мимо носового камбуза к лифтам. КИЦ всего одной палубой выше. Пять, максимум десять минут.

Холден проверил запас воздуха и увидел, что истратил почти половину. Он быстро приближался к точке невозврата. Но что-то в голосе Ларсона заставило его вслушаться. То, как он произнес слово «камбуз».

— Что мне следует знать об этом камбузе?

Ларсон замялся.

— Я не уверен. Но когда камера отключилась, я еще надеялся, что за мной кто-нибудь придет. И начал вызывать всех по связи. Когда ничего не вышло, заставил систему установить местонахождение тех, кого я знал. На все запросы ответ приходил: «В носовом камбузе».

— Так-так, — сказал Холден, — значит, в камбуз, возможно, набилось до тысячи зараженных?

Ларсон пожал плечами.

— Может, монстр их всех убил и затащил туда?

— Да, полагаю, именно так и было, — сказал Холден, доставая пистолет и загоняя патрон в камеру. — Только я очень сомневаюсь, что они остались мертвыми.

Не дав Ларсону спросить, как это следует понимать, Холден заставил скафандр отпереть люк.

— Когда открою, как можно быстрее двигай к лифту. Я не отстану. Что бы там ни было, не останавливайся. Ты должен провести меня к КИЦ. Все ясно?

Ларсон за щитком шлема кивнул.

— Хорошо. На счет «три».

Холден начал отсчет, положив одну руку на крышку люка, в другой держа пистолет. На счет «три» он отжал люк в сторону. Ларсон толкнулся подошвами от переборки и полетел по коридору.

Вокруг них светлячками плавали в воздухе голубые огоньки. О таких говорил Миллер, когда вел передачу с Эроса. Миллер оттуда не вернулся. А теперь они появились и тут.

Холден уже видел лифтовую дверь в конце коридора. Он ковылял за Ларсоном на магнитных подошвах. На половине пути по коридору парень миновал открытую дверь.

И завопил.

Холден рванулся вперед, насколько позволял громоздкий скафандр. Ларсон продолжал свой полет по коридору, но при этом орал и размахивал руками, словно утопающий. Холден почти достиг двери, когда что-то выползло из нее наперерез его движению. Сперва ему почудился блюющий зомби, каких он насмотрелся на Эросе. Но когда существо обратило к Холдену взгляд, глаза его слабо засветились голубым светом и в них почудился разум, какого не было в зомби с Эроса.

На Эросе протомолекула многому научилась. И эта версия блюющих зомби была новым, усовершенствованным видом.

Холден не стал смотреть, как они себя поведут. Не замедляя шага, он поднял ствол и выстрелил зомби в голову. К его облегчению, свет в глазах твари погас и она отлетела по дуге, расплескав в конце полета бурую жижу. Минуя открытую дверь, Холден решился бросить взгляд внутрь.

Там оказалось множество новых блюющих зомби. Сотни. И все кошмарные голубые глаза были устремлены на него. Холден отвернулся и побежал. Позади вздымалась волна звука: зомби застонали и, по палубе и переборкам, поползли следом.

— Давай в лифт! — выкрикнул Холден Ларсону, проклиная про себя тяжелый аварийный скафандр.

— Господи, что это было? — вымолвила Наоми.

Холден и забыл, что она тоже это видит. Он не стал тратить дыхание на ответ. Ларсон уже оправился от паники и теперь деловито открывал лифт. Холден добежал до матроса и обернулся назад. Десятки блюющих зомби со светящимися глазами заполнили коридор, ползли по переборкам и по потолку, словно пауки. В неощутимом для Холдена движении воздуха кружились голубые огоньки.

— Скорее, — поторопил он Ларсона и, прицелившись в ближайшего зомби, пустил пулю ему в голову. Тот отлетел от стены, разбрызгивая за собой жижу. Задние отбросили его с дороги, отчего тело, крутясь, полетело к Холдену. Тот заслонил собой Ларсона, и бурая слизь заляпала ему грудь и обзорный щиток. Не окажись на нем герметичного скафандра — это был бы смертный приговор. Холден подавил дрожь и подстрелил еще двух зомби. Остальные даже не замедлили напора.

Ларсон у него за спиной выругался, когда уже приоткрывшиеся створки двери снова захлопнулись, прищемив ему руку. Матрос силой раздвинул их, подставляя плечо и колено.

— Заходим! — выкрикнул Ларсон.

Холден попятился к лифтовой шахте, опустошив по пути обойму. Еще полдюжины зомби закрутились в воздухе, разбрызгивая слизь, а потом он оказался в шахте, и Ларсон сдвинул дверные створки.

— На один уровень вверх, — напомнил он, пыхтя от страха и усилий. Оттолкнувшись, всплыл к следующим дверям и раздвинул их.

Холден, догоняя спутника, успел заменить обойму. Прямо напротив лифта располагался бронированный люк с белой надписью «КИЦ» на металле. Холден двинулся к нему, запустив через скафандр ключ-код. Позади Ларсон захлопнул створки лифта. Завывания зомби эхом разносились по шахте.

— Надо спешить, — проговорил Холден и, нажав кнопку «открыть», протиснулся в приоткрывшуюся щель. Ларсон вплыл следом.

В командном центре находился один-единственный человек — приземистый, коренастый азиат в адмиральском мундире и с крупнокалиберным пистолетом в дрожащей руке.

— Стойте, где стоите, — произнес он.

— Адмирал Нгайен! — выпалил Ларсон. — Вы живы!

Нгайен на него и не взглянул.

— Здесь у меня коды дистанционного контроля к снарядам биологического оружия. — Адмирал поднял вверх ручной терминал. — Они ваши, если заберете меня с корабля.

— Он нас вывезет, — сказал Ларсон, указывая на Холдена. — Он и меня обещал взять.

— Ни хрена, — ответил Нгайену Холден, — и не надейтесь. Или вы отдадите мне коды потому, что в вас осталась капля человеческого, или потому, что вы — покойник. Мне наплевать, что вы решите.

Взгляд Нгайена метался между Ларсоном и Холденом. Он так вцепился в терминал и пистолет, что побелели костяшки пальцев.

— Нет! Вы обязаны…

Холден выстрелил ему в горло. Где-то в глубинах его мозга одобрительно кивнул Миллер.

— Начинай думать, как нам вернуться на мою шлюпку, — велел Холден Ларсону и подошел взять терминал, плававший у трупа Нгайена. Минуту он потратил, чтобы найти выключатель самоликвидации, спрятанный за запертой панелью. Ключ-код Соутера открыл и ее.

— Прости, — обратился он к Наоми, отодвигая панель, — я помню, мы вроде как договорились больше так не делать. Но мне было некогда…

Панель отошла, за ней открылась простая кнопка. Даже не красная, а из обычной белой пластмассы.

— Вот этим взрывают корабль?

— Таймера нет, — сказала Наоми.

— Ну она же существует на случай абордажа. Если уж кто-то открыл эту панель и нажал кнопку, значит, корабль захвачен. А таймер позволил бы разрядить взрывное устройство.

— Это инженерная проблема, — отозвалась Наоми. Она, как всегда, знала, о чем думает Холден, и старалась ответить прежде, чем он выскажет свою мысль. — Ее можно решить.

— Нельзя, — возразил Холден, удивляясь, что ощущает не грусть, а тихое умиротворение. — Тут к нам по лифтовой шахте лезут несколько сотен очень злых зомби. Нет решения, которое не позволило бы им меня придушить.

Ему на плечо легла ладонь. Когда Холден поднял глаза, Ларсон сказал:

— Я нажму.

— Нет, тебе не…

Матрос поднял руку. В рукаве изоляционного костюма виднелся крошечный разрыв, оставленный створками лифта. И вокруг дыры — бурое пятно шириной в ладонь.

— Охрененно не повезло. Но я, как все, видел передачи с Эроса, — сказал Ларсон. — Взять меня с собой вы не рискнете. Я, может быть, очень скоро… — запнувшись, он мотнул головой к шахте лифта, — стану как они.

Холден взял руку Ларсона в свои. Сквозь толстые перчатки он ничего не чувствовал.

— Мне очень жаль…

— Ну, вы пытались, — грустно улыбнулся Ларсон. — Уже то хорошо, что я не сдохну от жажды в шкафу для скафандров.

— Адмирал Соутер об этом узнает, — пообещал Холден. — Я позабочусь, чтобы узнали все.

— Серьезно? — Ларсон подплыл к кнопке, которая должна была превратить «Агату Кинг» в маленькую звезду, стянул с головы шлем и глубоко вздохнул. — Тремя палубами выше есть другой шлюз. И если они еще не пробились в шахту, вы, может, и доберетесь.

— Ларсон, я…

— Идите.

Аварийный скафандр Холдену пришлось снять в шлюзе «Кинг». Он был вымазан слизью, и тащить его на борт «Бритвы» представлялось слишком опасным. За несколько минут, которые понадобились, чтобы выкрасть из шкафчика вакуумный скафандр ООН и натянуть его на себя, Холден схватил еще несколько рад^[83] Скафандр был точно такой, как у Ларсона. Едва добравшись до «Бритвы», он переслал коды дистанционного контроляна корабль Соутера. И почти добрался до «Росинанта», когда «Кинг» превратилась в белый огненный шар.

Глава 50 Бобби

— Капитан ушел, — сказал ей Амос, вернувшись в мастерскую.

Бобби плавала в метре над палубой, в компании смертоносной техники. Позади нее стоял вычищенный и полностью заряженный скафандр разведчика. Единственный ствол только что вставленного на место оружия блестел в порте правого рукава. Слева от нее висел автоматический дробовик — любимец Амоса. Остальной круг составляли пистолеты, гранаты, боевые ножи и разнообразные обоймы. Бобби провела последнюю мысленную инвентаризацию и решила, что сделано все возможное.

— Он думает, что может на этот раз не вернуться, — продолжал Амос, наклоняясь за дробовиком. Критически оглядев оружие, механик довольно кивнул.

— Когда идешь в бой, зная, что не вернешься, все становится яснее, — отозвалась Бобби.

Развернувшись, она притянула себя к скафандру и опустилась в него. Непростое предприятие при микрогравитации: ей пришлось извиваться и выгибаться, протискивая ноги в штанины. Уже застегивая скафандр на груди, она поймала очарованный взгляд Амоса.

— Серьезно? Нашел время! — покачала головой Бобби. — Говорим о том, что ваш капитан отправился навстречу смерти, а у тебя на лице обалделая ухмылка и в глазах: «Ух, какие сиськи!»

Амос и не подумал смутиться.

— Этот твой комбинезончик мало что оставляет на долю фантазии, вот в чем дело.

Бобби закатила глаза.

— Уверяю тебя, даже если бы под идеально отлаженный, усиленный скафандр можно было надевать мешковатый свитер, я бы все равно не стала. Потому что это глупо.

Она включила герметизацию — и броня облегла ее, как вторая кожа. Закрыв шлем, Бобби обратилась к Амосу уже через наружный динамик, зная, что голос в нем становится механическим и невыразительным.

— Ты бы, мальчик, лучше тоже натянул штанишки, — гулко разнеслось по комнате. Амос невольно отступил на шаг. — Не только капитан не знает, вернется ли.

Долетев до трап-лифта, Бобби поднялась на нем в рубку. Авасарала, пристегнувшись к креслу, сидела перед пультом связи. Наоми заняла место Холдена перед тактической панелью. Алекс, вероятно, был уже в пилотской кабине. Бобби открыла щиток, чтобы говорить человеческим голосом.

— Разобрались? — спросила она у Авасаралы.

Старуха кивнула и подняла ладонь, предлагая подождать, пока договорит с кем-то через микрофон, прикрепленный к наушникам.

— Марсиане уже сбросили целый взвод, — сообщила она, отводя микрофон от губ, — но им приказано держать периметр и изолировать базу, пока звери покрупнее не решат, что с ней делать.

— Они не собираются?.. — начала Бобби, но Авасарала остановила ее пренебрежительным жестом.

— Да ни хера! — сказала она. — Я буду повыше их в пищевой цепочке, а я уже решила, что, как только вы уйдете со спутника, мы превратим его в стеклянную бусину. Но дала им понять, что вопрос еще обсуждается, чтобы у вас было время вытащить детишек.

Бобби «кивнула» ей кулаком. Марсианских десантников обучали астерской системе жестов для общения в скафандрах. Авасарала тупо взглянула на ее руку.

— Ну, хватит играть ручонками, валите за этими сопляками.

Повернувшись обратно к лифту, Бобби уже на ходу включилась в корабельную связь.

— Амос, Пракс, через пять минут ждите меня в шлюзе в полной готовности. Алекс, через десять высаживай нас.

— Роджер, — подтвердил Алекс. — Доброй охоты, солдат.

Бобби задумалась о том, что, будь у них побольше времени, они с пилотом могли бы стать друзьями. Думать об этом было приятно.

Амос встретил ее у входа в шлюз. Он оделся в легкий марсианский скафандр и вооружился огромным дробовиком. Опоздавший Пракс ввалился к ним, все еще сражаясь со снаряжением, как ребенок, натягивающий отцовские сапоги. Пока Амос помогал ботанику застегнуться, Алекс, подключившись к рации шлюза, сказал:

— Иду вниз. Держитесь за что-нибудь.

Бобби на полную мощность включила магниты на подошвах, прилепившись к качнувшейся палубе. Амос с Праксом сели в выдвинутые из стены кресла и пристегнулись.

— Повторим еще раз план, — предложила Бобби, вызывая кадры съемки с орбиты. По ее команде «Роси» вывел изображение на стенной монитор. — Входим через этот шлюз. Если он заперт, Амос подорвет наружную дверь. Войти надо быстро. Ваши скафандры ненадолго защитят от излучения, в котором купается Ио. Пракс, ты держишь связь с Наоми и, как только войдем, ищешь узел подключения к внутренней системе. Мы ничего не знаем о планировке базы, так что чем скорее Наоми хакнет их систему, тем скорее мы найдем детей.

— Мне больше по вкусу запасной план, — заметил Амос.

— Запасной? — переспросил Пракс.

— Запасной план состоит в том, что я хватаю первого встречного и выбиваю из него, где искать ребят.

Пракс кивнул:

— Да, мне этот вариант тоже нравится.

Бобби проигнорировала петушащихся мужчин. Волнение перед боем каждый переживает по-своему. Бобби, например, как одержимая перебирала в уме все детали предстоящего боя, но угрозы и бахвальство — способ не хуже.

— Как только мы установим, где их искать, вы, мальчики, со всех ног бегите за детишками, а я позабочусь, чтобы вам было куда вернуться.

— Приятно звучит, — сказал Амос.

— Не обманывайте себя, — продолжала Бобби. — Ио — одно из самых неприятных мест в Солнечной системе. Тектоническая активность и дьявольская радиация. Легко понять, почему они затаились именно здесь, но помните, что само пребывание на этом дерьмовом спутничке — опасно.

— Две минуты, — предупредил по связи Алекс.

Бобби набрала в грудь воздуха.

— И это еще не худшее. Подонки выпалили по Марсу двумя сотнями протомолекулярных гибридов. Можно надеяться, что они растратили все запасы, но мне что-то не верится. Внутри мы вполне можем нарваться на одного из этих монстров.

Она не сказала: «Я видела это во сне». Все и без того было достаточно сложно.

— Если так, с ним разберусь я. Ты, Амос, чуть не убил собственного капитана, когда палил в такого в грузотсеке. Попробуешь проделать подобное со мной — я тебе руки поотрываю. Поэтому лучше не пробуй.

— Решено, шеф, — согласился Амос. — Не ерзай в пеленках, я все понял.

— Одна минута, — сообщил Алекс.

— Там будут марсианские десантники, контролирующие периметр, но им приказано нас пропустить. Если нам навстречу кто-то прорвется, можно не обращать внимания. От марсиан далеко не уйдет.

— Тридцать секунд.

— Приготовились, — велела Бобби и включила проверку состояния систем скафандра. Все горело зеленым, в том числе и счетчик боеприпасов, отметивший две тысячи зажигательных патронов.

Воздух с протяжным, затухающим свистом высосало из шлюза. Осталось редкое облачко атмосферы той же плотности, что сернистая прозрачная оболочка Ио. Не успел корабль встать на грунт, как Амос вскочил с места и привстал на цыпочки, чтобы прижаться шлемом к шлему Бобби.

— Задай им трепку, десантура! — проорал он.

Наружный люк отодвинулся, и скафандр Бобби завопил о радиационной тревоге, а заодно услужливо проинформировал, что наружная атмосфера непригодна для жизни. Бобби подтолкнула Амоса к выходу и направила Пракса следом.

— Ходу, ходу, ходу!

Амос несся вперед длинными прыжками, его тяжелое дыхание слышалось в динамике связи. Пракс не отставал. При низком тяготении он чувствовал себя в своей тарелке и легко держался на ногах. Бобби, выбравшись из «Роси», прыгнула по длинной дуге, поднявшись в верхней точке на семь метров над грунтом. Она визуально обследовала поверхность, а скафандр ощупывал ее радаром и электромагнитными датчиками, пытаясь засечь цели. Ни датчики, ни Бобби ничего не нашли.

Она ударила ногами в грунт рядом со спотыкающимся Амосом и снова прыгнула, первой оказавшись у шлюза. Нажала кнопку — и дверь начала открываться. Ну конечно, кто же будет запирать двери на Ио? Ни один вор не попрется за фамильным серебром через расплавленный кремний и серу.

Амос ворвался в шлюз и только там остановился перевести дыхание. Пракс отстал от него всего на секунду, и Бобби уже собиралась приказать закрыть шлюз, когда рация сдохла.

Развернувшись, Бобби поискала взглядом движения на поверхности. Амос подскочил к ней и ткнулся шлемом в броневую пластину на спине. Бобби с трудом разобрала его вопль:

— Это что?

Вместо ответа, Бобби посторонилась и ткнула сперва в Амоса, затем во внутреннюю дверь. Пальцами изобразила шагающие ноги. Механик кивнул одной рукой и, вернувшись в шлюз, закрыл наружную дверь.

Теперь, что бы ни творилось внутри, это касалось только Пракса с Амосом. Бобби пожелала им удачи.

Движение она заметила раньше камер скафандра. Что-то проступило на желтой серной поверхности. Что-то, слегка отличающееся по цвету. Бобби проследила движение взглядом, и скафандр тут же засек цель наводящим лазером. Теперь не потеряет. Может, эта штука и глушит радиоволны, но свет отражает, коль скоро ее можно видеть.

Нечто снова шевельнулось — неторопливо, над самой землей. Если бы Бобби не смотрела на него в упор, ни за что бы не заметила. Подкрадывается. А значит, вероятно, не сознает, что его засекли. Лазерный дальномер оценил расстояние в триста метров. Если ее теория верна, поняв, что замечен, монстр бросится к ней по прямой, норовя ухватить и разорвать. А если это сразу не удастся, начнет чем-нибудь швыряться. Ей же нужно только подбивать его, пока не откажет программа и не сработает самоликвидация. Теорий в избытке.

Пора их испытать.

Бобби навела оружие. Скафандр помогал ввести поправку на расстояние, но искажение траектории сверхскоростных пуль на малом спутнике должно быть совсем незначительным. Прекрасно сознавая, что монстр не может увидеть ее лица сквозь затемненный щиток шлема, Бобби губами послала ему воздушный поцелуй:

— Я вернулась, милок. Иди, мамочка тебя поцелует!

Она нажала гашетку. Пятьдесят пуль покрыли расстояние от ствола до монстра за треть секунды. Все пятьдесят попали в цель и прошли навылет, почти не утратив кинетической энергии. Силы удара едва хватило, чтобы разорвать наконечник каждой пули и воспламенить самоокисляющийся гель внутри. Монстра пронзили пятьдесят коротких, но очень горячих огненных вспышек.

Часть вылетевших из выходных отверстий волокон тоже вспыхнули и исчезли в пламени.

Монстр рванулся к Бобби рывком, казалось бы невозможным при малом тяготении. Каждый толчок ноги должен был подкидывать его высоко вверх, но темные ступни липли к силикатной поверхности Ио, словно магнитные подошвы к стальной палубе. Скорость ошеломляла. Голубые глаза сверкали молниями. Невероятно длинные руки потянулись к ней, на бегу хватая пальцами пустоту. Все было как в ее кошмаре. И на долю секунды Бобби захотелось остаться на месте и досмотреть сон до конца. Другая часть сознания ожидала привычного пробуждения на промокших от пота простынях.

Бобби смотрела на бегущего монстра, с удовольствием отмечая черные опалины в местах попадания зажигательных пуль. На этот раз раны не смыкались, как вода, выбросив брызги черных волокон. Она подранила врага, но этого было мало.

Отвернувшись, Бобби скачками побежала под прямым углом к его курсу. Скафандр продолжал держать цель лазерным прицелом, поэтому ей не приходилось оборачиваться. Монстр, как она и ожидала, свернул за ней, но при этом запнулся. «Быстр на прямой, — повторила себе Бобби, — а на поворотах скисает».

Когда до чудовища дошло, что Бобби не собирается смирно стоять и ждать, оно остановилось. Бобби споткнулась, тормозя, и обернулась. Тварь нагнулась и выломала из грунта большой кусок древней лавы, затем протянула другую руку к земле и вцепилась в нее, как якорем.

— Вот оно, — сказала себе Бобби. Она метнулась в сторону одновременно с броском. Камень прошел в каком-то сантиметре от нее. Бобби упала и перекатилась, мгновенно открыв огонь. На этот раз она стреляла несколько секунд, послав во врага сотни пуль.

— Все, что можешь ты, я могу лучше! — пела она себе под нос. — Я все могу лучше, чем ты!

Пули пробили в теле монстра огромную пылающую прореху и едва не оторвали ему левую руку. Тварь развернулась вокруг оси и рухнула. Бобби вскочила, приготовившись бежать, если монстр поднимется, но тот, вместо того чтобы встать, перевернулся на спину и встряхнулся. Голова его разбухала, голубые глаза горели все ярче. Бобби видела движение под черной хитиновой шкурой.

— Грохни, тварь! — заорала она, ожидая взрыва бомбы.

Но монстр вдруг вскочил, вырвал шмат собственного брюха и швырнул в нее. Пока Бобби соображала, что это значит, бомба упала в нескольких метрах от нее. Взрыв смел десантницу и покатил по поверхности Ио, скафандр предостерегающе завопил. Когда она наконец остановилась, дисплей контроля предстал рождественской гирляндой красных и зеленых лампочек. Бобби хотела пошевелить конечностями, но они были тяжелее камня. Отказал мониторинг движений, который передавал напряжение мышц на сервомоторы скафандра. Система пошла на перезагрузку, и одновременно скафандр пытался переформатироваться и запустить программу на других локациях. Перед глазами вспыхивала и гасла янтарная надпись: «Пожалуйста, ждите».

Бобби все еще не могла повернуть головы, так что склонившийся над ней монстр застал ее врасплох. Она подавила крик. Могла бы не беспокоиться — сернистая атмосфера Ио была слишком разреженной, чтобы передать звук. Монстр все равно бы ее не услышал. И все же, хотя «новая» Бобби примирилась с мыслью погибнуть в бою, в ней еще оставалось достаточно от прежней, которая не позволяла себе визжать, как девчонка.

Монстр склонился, рассматривая ее; его огромные, до странности детские глаза ярко светились. Пули основательно покорежили тело, но он словно не замечал ран. Потыкал в нагрудник длинным пальцем и вдруг, содрогнувшись, залил Бобби густой бурой струей.

— Какая мерзость! — вскрикнула Бобби. Не будь скафандр абсолютно герметичным, ей бы уже было не до протомолекулы, и все же — как теперь отмывать эту дрянь?

Монстр склонил голову к плечу, с любопытством разглядывая ее скафандр. Снова потыкал пальцем, сгибая его так, словно хотел проковырять дырочку. Бобби помнила, как такие же пальцы взломали девятитонную боевую машину. Если бы он задумал пробить броню, уже пробил бы. Но монстр почему-то не спешил ее прикончить. На глазах у Бобби из середины его торса протянулась длинная гибкая трубка и принялась вместо пальца ощупывать ее скафандр. Из этого нового отростка бурая жижа лилась непрерывной струей. Сигнал готовности оружия переключился с красного на зеленый. Бобби, испытывая, крутанула магазин — работает! Конечно, скафандр продолжал твердить: «Пожалуйста, ждите», но это относилось к движениям. А если монстру надоест игрушка и он отойдет под прицел ствола, она сумеет дать несколько выстрелов.

Трубка между тем шарила по ней все настойчивее. Она пробиралась во все впадины, периодически выстреливая в них бурым. Это было омерзительно и страшно. Так сексуальный маньяк играет с одеждой неосторожной школьницы.

— Да пошел он к черту, — пробормотала Бобби.

Она не станет валяться на спинке, позволяя этому чудищу ее лапать! Правая рука скафандра была страшно тяжелой: активатор, во включенном состоянии усиливавший движения, сейчас, наоборот, тормозил их. Поднимая руку, она словно выжимала тяжелую гирю, да еще в свинцовой перчатке. Но Бобби не сдавалась, а потом что-то щелкнуло. Может, в скафандре. Может, у нее в плече. Сейчас она запретила себе чувствовать боль, так что это было все равно.

После щелчка рука пошла легче и кулак Бобби уперся в голову монстра.

— Прощай, — сказала она.

Тварь с любопытством разглядывала ее руку. Бобби нажала гашетку и не отпускала, пока счетчик патронов не остановился на нуле. У монстра выше плеч больше ничего не было. Бобби в изнеможении уронила руку.

«Переформатирование прошло успешно, — сообщил ей скафандр. — Перезагрузка».

Услышав знакомое жужжание, Бобби расхохоталась и уже не могла остановиться. Она сбросила с себя труп монстра и села прямо.

— Хорошо, а то до корабля еще далеко!

Глава 51 Пракс

Пракс бежал. Коридоры шестиугольной станции сходились к центру. Гравитация была не выше, чем на Ганимеде, и Праксу после недель на ускорении в одно g приходилось следить, чтобы каждый шаг не подбрасывал его к потолку. Амос скользил рядом с ним, двигаясь плавными низкими прыжками. Ствол его дробовика был твердо нацелен вперед.

На разветвлении коридора мелькнула женщина. Темноволосая, со смуглой кожей. Не та, что украла Мэй. Круглыми глазами глянув на пришельцев, она шмыгнула в сторону.

— О нас уже знают, — сказал Пракс, чуть задыхаясь.

— Думаю, довольно давно, док, — словно бы невзначай заметил Амос, но голос его звучал немного натужно. От злости?

На развилке они задержались. Пракс оперся локтями о колени, восстанавливая дыхание. На двух десятых g кровь и без того легко поднималась вверх. Строго говоря, ему было бы лучше стоять прямо, не пережимая сосудов. Ученый заставил себя разогнуться.

— Куда бы воткнуть передатчик для Наоми? — обратился он к Амосу.

Тот пожал плечами и кивнул на стену.

— Может, проще пойти по указателям?

Стену украшали цветные стрелки с надписями: «Контроль жизнеобесп.», «Кафетерий», «Главн. лаб.». По стрелке «Главн. лаб.» Амос и постучал стволом дробовика.

— По мне, подходит, — согласился Пракс.

— Идти уже можешь?

— Могу, — ответил Пракс, сомневаясь, правду ли говорит.

Пол под ногами качнулся, и сразу вслед за этим они подошвами ног ощутили протяжный зловещий рокот.

— Наоми, ты здесь?

— Здесь. Я по другой линии держу связь с капитаном. Буду переключаться туда-сюда. Все в порядке?

— С небольшой натяжкой, — ответил Амос. — Судя по звуку, стрельба. Там снаружи базу не обстреливают?

— Нет, — голос Наоми доходил с корабля утончившимся и писклявым. — Похоже, местные выстраивают оборону, но марсиане пока не отвечают на огонь.

— Скажи им, чтоб не дурили, — попросил Амос, уже двигаясь по коридору, ведущему к лаборатории. Пракс прыгнул следом, не рассчитал и разбил плечо о потолок.

— Ага, сразу как меня спросят, — огрызнулась Наоми.

Коридоры сплетались лабиринтом, но Пракс всю жизнь провел в таких лабиринтах. Логика размещения исследовательских центров повсюду одинакова. Отличаются планы этажей, множество деталей зависит от бюджета, область исследований определяет необходимость в различном оборудовании, но дух места остается тем же, и Пракс чувствовал себя как дома.

Еще дважды люди, завидев их, шмыгали в боковые коридоры. Первой оказалась женщина-астер в белом лабораторном халате. Вторым — тучный темнокожий мужчина, коренастый как землянин. На нем был строгий костюм — общая для всех планет примета администратора. Ни один из двоих не пытался их остановить, и Пракс сразу выбросил их из головы.

Герметичные переборки отделяли маленькую лабораторию с пониженным давлением. Когда Амос вскрыл проход, поток воздуха словно подтолкнул их вперед. Снова донесся рокот — на этот раз громче — и продлился добрых пятнадцать секунд. Возможно, шел бой или поблизости прорезался новый вулкан — кто знает. Пракс не сомневался, что база строилась с учетом сейсмической опасности. Мелькнула мысль, как здесь обеспечивается безопасность, но он сразу выкинул ее из головы. Все равно здесь он был бессилен.

Лаборатория оказалась как минимум не хуже той, в которой он работал на Ганимеде. Здесь было все, от волоконных дисплеев полного резонанса до интерференционных гравилинз. Оранжевый низкий стол-экран в углу показывал голографическую картину быстро растущей колонии клеток. Отсюда, не считая той двери, в которую они вошли, вели еще два выхода. Где-то недалеко перекликались люди.

Пракс указал на одну из дверей:

— Сюда. Взгляни на петли. Позволяет протаскивать внутрь объемные грузы.

В коридоре было теплее, воздух стал влажным. Не то чтобы как в оранжерее, но близко к тому. Они вышли на длинную галерею с пятиметровым потолком. Параллельные рельсы-направляющие на полу и потолке позволяли перевозить тяжелые грузы и клетки-вольеры. Вдоль галереи располагались ниши-отсеки, памятные Праксу по временам аспирантуры: «умные» столы, настенные дисплеи, пульты управления, емкости для образцов. Крики стали ближе. Пракс собирался сказать об этом, но Амос, покачав головой, указал на дальний отек. Оттуда слышался раздраженный и настойчивый мужской голос.

— Какая эвакуация, когда эвакуироваться некуда? — говорил он. — Ничего не отдам, буду торговаться…

— Выбора нет, — ответил женский голос, — опустите пистолет и давайте все обсудим. Я направляла вас семь лет, и под моим управлением вы продержитесь еще столько же, если только…

— Вы бредите? Думаете, у нас есть хотя бы завтрашний день?

Амос стволом указал вперед и начал медленное, обдуманное движение. Пракс шел за ним, стараясь не шуметь. Он очень давно не слышал голоса доктора Стрикланда, но кричавший мужчина мог оказаться им. Возможно.

— Давайте начистоту, — говорил мужчина. — У нас нет ничего. Ничего. А торговаться можно только с картами на руках. Они — наши козыри. Почему, вы думаете, они еще живы?

— Карлос, — говорила женщина, пока Пракс подкрадывался к углу ниши, — на базе уже сейчас находится враг, и если они войдут через тот шлюз…

— Да, — перебил ее Амос, — и что же тогда произойдет?

Ниша была как все ниши. Стрикланд — это точно был Стрикланд — стоял у серой транспортировочной клетки, достававшей от пола ему до бедра. В клетке для образцов лежали шестеро детей: спящих или усыпленных наркотиком. А в руке Стрикланд держал маленький пистолет, наведенный на знакомую по видео женщину. Та была в облегающем мундире. Костюмами такого покроя пользовались силы безопасности, чтобы придавать своим сотрудникам крутой и устрашающий вид. В случае с женщиной это удалось.

— Мы вошли с другой стороны, — заметил Пракс, ткнув пальцем себе за спину.

— Па? — Одно тихое короткое слово. Оно прогремело из транспортировочной клетки, заглушив недели взрывов и выстрелов, крики раненых и умирающих. Пракс перестал дышать, застыл столбом. Ему хотелось крикнуть: «Осторожно, уберите оружие! Здесь дети!» Его дитя!

Пистолет Стрикланда рявкнул, и разрывная пуля превратила шею и лицо женщины в кровавую кашу. Она еще попыталась вскрикнуть, но поврежденные голосовые связки издали только нечто вроде влажного всхлипа. Амос поднял дробовик, но Стрикланд — или Мерриан? — опустил пистолет на крышу клетки и словно бы облегченно обмяк. Женщина оседала на пол, кровь и ошметки плоти ложились на пол кружевным покрывалом.

— Слава богу, вы здесь, — произнес доктор. — О, слава богу, вы здесь. Я удерживал ее, сколько мог. Доктор Менг, я не могу и представить, что это было для вас. Мне так жаль, так жаль…

Пракс шагнул вперед. Тело женщины еще раз втянуло воздух: нервная система действовала, лишившись центрального управления. Стрикланд улыбнулся ему, как улыбался все эти годы, посещая маленькую пациентку. Пракс нашел управление замком и наклонился, чтобы открыть клетку. Магнитные запоры боковой стенки щелкнули, и панель откатилась, скрывшись в раме.

Один ужасный убийственный миг он видел чужую девочку. Черные блестящие волосы, смуглая кожа — она могла быть Мэй старшей сестрой. И тут ребенок пошевелился. Всего лишь легкий поворот головы, но этого хватило, чтобы узнать дочь в подросшем теле. Месяцы на Ганимеде, недели полета на Тихо и обратно, — а она в это время росла без него.

— Какая она большая, — выговорил Пракс. — Как выросла.

Мэй нахмурилась, над самыми бровями набухли маленькие бугорки. Так хмурилась Никола. А потом девочка открыла глаза, пустые и прозрачные. Пракс рывком отстегнул и сбросил шлем. Воздух станции припахивал серой и медью.

Мэй остановила на нем взгляд и улыбнулась.

— Па, — повторила она и помахала ему рукой.

Когда он нагнулся, дочка ухватила его палец в кулак и подтянулась к его груди. Пракс прижал ее к себе, поразившись теплу и тяжести маленького тела — уже не крошечного, а просто маленького. Пустота между звездами была в тот миг меньше Мэй.

— Она под успокоительными, — подал голос Стрикланд, — но вполне здорова. Иммунная система отлично действует.

— Маленькая моя, — забормотал Пракс, — хорошая моя девочка.

Мэй опять закрыла глаза, но продолжала улыбаться и блаженно мурлыкала себе под нос.

— Вы не представляете, как я сожалею обо всем, — сказал Стрикланд. — Если бы я имел средство, чтобы связаться с вами, объяснить, что происходит, я бы непременно связался. Это было хуже кошмара.

— Говоришь, тебя здесь держали в плену? — спросил Амос.

— Почти весь технический персонал находился здесь против воли, — заверил Стрикланд. — Когда подписывали контракты, нам обещали большие возможности и свободу действий, о каких почти всем нам приходилось только мечтать. Поначалу я думал, что действительно сумею что-то изменить. Я ужасно, ужасно ошибся и никогда не сумею оправдаться.

Кровь у Пракса звенела. Тепло расходилось от солнечного сплетения к рукам и ногам. Как будто его угостили лучшим за всю историю фармакологии эйфориаком. Волосы Мэй пахли дешевым лабораторным шампунем, каким он в молодости мыл подопытных собак. Пракс разогнулся слишком быстро, и его подбросило на несколько сантиметров над полом. Ноги скользнули по чему-то липкому, и ботаник не сразу понял, что стоит на коленях в крови.

— Что с этими детишками? — спросил Амос. — Где-то должны быть и другие?

— Это все, кого мне удалось спасти. Их всех усыпили для эвакуации, — объяснил Стрикланд. — Но сейчас нам надо идти. Уходить со станции. Мне нужно обратиться к властям.

— И зачем бы? — спросил Амос.

— Я должен рассказать, что здесь происходило, — ответил Стрикланд. — Я должен всем поведать о творившихся здесь преступлениях.

— Ясно, — кивнул Амос. — Эй, Пракс, ты справишься? — Он ткнул дробовиком в сторону клетки.

Пракс обернулся к Амосу. Ему нелегко было вспомнить, где он и что они здесь делают.

— А, — сказал он, — конечно.

Одной рукой прижимая к себе Мэй, он взял пистолет Стрикланда и навел на него.

— Нет, — вскрикнул Стрикланд, — вы… вы не поняли! Я тоже жертва. Мне пришлось этим заниматься. Они меня заставили. Она заставила.

— Знаешь, — заговорил Амос, — может, я из тех, кого вы называете рабочим классом, но я не дурак. Ты из ручных социопатов «Протогена», и я не куплюсь на то, что ты пытаешься мне втюхать.

Лицо Стрикланда исказила холодная ярость — словно маска упала.

— «Протоген» мертв, — напомнил он. — Нет «Протогена».

— Верно, — признал Амос, — перепутал торговую марку. Мелочи какие!

Мэй забормотала и протянула руку за ухо отцу, чтобы ухватить его за волосы. Стрикланд отступил, сжав руки в кулаки.

— Я ее спас, — сказал он. — Девочка жива благодаря мне. Она была предназначена для второго поколения гибридов, а я вывел ее из проекта. Всех их вывел. Если бы не я, все эти дети были бы сейчас хуже чем просто мертвы. Хуже!

— Та передача, да? — спросил Пракс. — Вы поняли, что мы можем и найти вас, и решили подстраховаться девочкой, которую ищет весь мир?

— А вы против? — огрызнулся Стрикланд. — Так или иначе, ее спас я.

— Думаю, ее спас капитан Холден, — возразил Пракс, — но я понимаю вашу мысль.

Пистолет Стрикланда взводился простым движением большого пальца. Пракс поставил его на предохранитель.

— У меня нет дома, — принялся перечислять он, — нет работы. Все, кого я знал, умерли или оказались разбросаны по Солнечной системе. Верховное правительство уверено, что я насиловал женщин и детей. За последний месяц я получил более восьмидесяти открытых угроз — совершенно незнакомые люди желают мне смерти. И знаете, мне все равно.

Стрикланд облизнул губы, метнулся взглядом от Пракса к Амосу и обратно.

— Мне не нужно вас убивать, — сказал Пракс, — моя дочь вернулась, а мстить я не хочу.

Стрикланд глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Пракс видел, как расслабилось его тело, как облегчение и радость чуть изогнули углы губ. Мэй вздрогнула от грохота дробовика, но тут же опустила головку на плечо Праксу — не заплакала и не оглянулась. Тело Стрикланда медленно вытянулось и осело на пол. С того места, где была голова, брызгала на стены артериальная кровь, но с каждым толчком сердца струйки становились слабее.

Амос передернул плечами.

— Или так, — кивнул Пракс.

— Ты как, представляешь, как мы будем отсюда?..

Люк позади них распахнулся, и в нишу ворвался мужчина.

— Что такое? Я слышал…

Амос поднял дробовик. Вошедший попятился, заскулив от ужаса. Амос откашлялся.

— Есть идеи, как нам вытащить отсюда ребятишек?

Ничто в жизни не давалось Праксу так трудно, как вернуть Мэй в клетку. Ему хотелось нести дочку на руках, прижимаясь лицом к ее щеке. Примитивная реакция: самые глубокие отделы его мозга жаждали телесного контакта. Но его скафандр не защитил бы Мэй от радиации и разреженной сернистой атмосферы Ио, а транспортная клетка защищала. Пракс заботливо устроил ее рядом с двумя другими детьми. Амос тем временем укладывал остальных на вторую тележку. Самый младший был еще в подгузниках. Пракс решил, что вряд ли малыш с Ганимеда. Тележка заскользила по потолочной направляющей, дребезжа на стыках.

— Дорогу к поверхности запомнил? — спросил Амос.

— Кажется, да.

— Э, док… ты бы шлем надел.

— О, верно! Спасибо!

На развилке люди в форме службы безопасности строили баррикаду. Они вшестером собирались оборонять станцию. Брошенная Амосом с тыла граната оказалась весьма эффективной, но все же на то, чтобы убрать трупы и остатки баррикады, ушло несколько минут.

Пракс помнил время, когда насилие было для него мучительным. Не кровь и не тела. Он достаточно долго занимался анатомическими исследованиями, чтобы научиться отгораживать сознание от ужаса перед расчлененным телом. А вот то, как люди действовали в ярости, то, что мужчины и женщины, разорванные у него на глазах на куски, не были завещавшими свои тела науке покойниками, прежде воспринималось бы тяжело. Мир лишил его этого свойства, причем Пракс вряд ли сумел бы точно сказать, когда это случилось. Что-то в нем онемело, и, может быть, навсегда. Он отметил потерю, но только рассудком. Из всех чувств в нем осталось только сияющее облегчение, что Мэй была здесь и жива, да еще звериное стремление защищать ее, то есть никогда больше не спускать с нее глаз, пока она остается в этой вселенной.

Везти тележки по грунту оказалось труднее: колеса застревали на неровной поверхности. Пракс по примеру Амоса развернул свою и теперь тянул, вместо того чтоб толкать. С точки зрения физики так было проще, но, если бы не механик, Праксу бы в голову не пришло отвернуться от детей.

Бобби медленно подходила к «Росинанту». Ее скафандр был опален, покрыт пятнами и двигался неуклюже. По спине стекала прозрачная жидкость.

— Не подходите, — предупредила она, — я вся заляпана протомолекулой.

— Плохо, — сказал Амос. — Есть способ отчистить?

— Вообще-то, нет, — сказала Бобби. — Как у вас?

— Набрали детишек. На хоровой кружок хватит, а на бейсбольную команду маловато, — ответил Амос.

— Мэй здесь, — сказал Пракс. — С ней все хорошо.

— Рада слышать, — сказала Бобби, и в ее голосе сквозь усталость пробилась настоящая радость.

Амос с Праксом вошли в шлюз и поставили тележки у стены, а Бобби осталась снаружи. Пракс проверил индикаторы перевозочных клеток. Воздуха должно было хватить еще на сорок минут.

— Давай, — скомандовал Амос, — мы готовы.

— Включаю аварийный сброс, — отозвалась Бобби, и бронированный скафандр распался. Странное было зрелище: жесткие слои броневых пластин раскрывались, как лепестки цветка, и опадали, обнажая застывшую с закрытыми глазами и открытым ртом женщину. Когда она протянула к Амосу руку, Пракс вспомнил, как подалась к нему из клетки Мэй.

— Давай, док, — сказал Амос.

— Шлюзование, — ответил Пракс.

Он закрыл наружный люк и пустил в камеру свежий воздух. Через десять секунд грудь Бобби заходила ходуном. Через тридцать секунд давление достигло семи восьмых атмосферного.

— Как наши дела, ребята? — спросила Наоми, пока Пракс открывал клетки.

Дети еще спали. Мэй по младенческой привычке засунула в рот два пальца. Пракс опять заметил, как она повзрослела.

— Дела в порядке, — ответил Амос. — Предлагаю убраться отсюда на хрен и застеклить весь шарик.

— Отнюдь не херовое предложение, — поддержала по другому каналу Авасарала.

— Принято, — согласилась и Наоми. — Мы к взлету готовы. Дайте знать, когда устроите новых пассажиров.

Пракс стащил с головы шлем и сел рядом с Бобби. Она, в черной чешуе трико, словно сейчас вышла со спортивной тренировки. Но ему было все равно, кто рядом с ним.

— Рада, что ты вернул дочку, — сказала она.

— Спасибо. Жаль, что ты потеряла скафандр, — сказал он.

Бобби пожала плечами.

— От него все равно один вид остался.

— Шлюзование закончено, Наоми, — сказал Амос. — Мы дома.

Глава 52 Авасарала

— Мы теперь все друзья, — сказал Соутер. Разговор без временного лага был удовольствием, в котором Авасарала не стала себе отказывать. — Если малость примнем свои острые углы, друзьями и останемся. Думаю, и нам и им понадобится не один год, чтобы вернуть флоты к прежнему состоянию.

— А дети?

— Ими занимаются. Мой старший медик держит связь со специалистами по детским иммунным заболеваниям. Осталось только найти их родителей и разослать всех по домам.

— Хорошо, — кивнула Авасарала, — это я и хотела услышать. А те?

Соутер кивнул. При низкой силе тяжести он выглядел моложе. Как и она. Кожа не обвисала, и представлялось возможным увидеть, каким он был в юности.

— Мы получили контрольные коды на сто семьдесят один снаряд. Все они быстро движутся в сторону Солнца, но не ускоряются и не уклоняются от курса. Нам, собственно, остается подождать и подпустить их поближе к Марсу, после чего уничтожить.

— Уверены, что это хорошая мысль?

— Под «поближе» я понимаю «на несколько недель пути» на нынешней скорости. Космос велик.

Последовала пауза, означавшая нечто большее, чем минуту тишины.

— Я хотел бы, чтобы вы вернулись домой на нашем корабле, — заметил Соутер.

— Чтобы застрять здесь с бумагами еще на несколько недель? Не дождетесь! Кроме того, возвращение вместе с Джеймсом Холденом, сержантом Робертой Драпер и Мэй Менг — это очень подходящий символ. Пресса схавает с удовольствием. Земля, Марс, внешние планеты и Джеймс Холден, кого бы он теперь ни представлял.

— Знаменитость? — предположил Соутер. — Самостоятельная нация.

— Парень не так уж плох, если отвлечься от его праведности. И я на его корабле, а его корабль может брать разгон уже сейчас, не требуя ремонта. Я наняла его. Теперь ни один хрен не посмеет упрекнуть меня в нецелевом расходовании средств.

— Ну что ж, — сказал Соутер, — тогда увидимся в колодце.

— Увидимся, — ответила она и отключилась.

Встав с места, Авасарала неторопливо проплыла через рубку. Так легко казалось спорхнуть вниз по шахте трапа — словно в детском сне. Искушение было велико. На практике же она предвидела, что либо слишком сильно толкнется и во что-нибудь врежется, либо толкнется так слабо, что сопротивление воздуха остановит ее вне досягаемости до любой опоры. Так что Авасарала воспользовалась зацепами для рук и медленно потянула себя вниз, к камбузу. Переборка открылась перед ней и затворилась позади, тихонько прошипев гидравликой и металлически лязгнув. На жилой палубе слышались голоса, хотя она сначала не разбирала слов, а когда разобрала, людей еще не было видно.

— …Надо закрыть, — говорил Пракс. — То есть теперь для него уже нет оснований. Как ты думаешь, мне не могут предъявить иск?

— Иск всякому могут предъявить, — отвечал Холден, — только вряд ли выиграют дело.

— Но я вовсе не хочу ни с кем судиться. Надо его закрыть.

— Я выставил на сайт уведомление о нынешнем положении дел и запросил подтверждения на право перевода денег.

Авасарала втянула себя в камбуз. Пракс с Холденом парили у кофеварки. Пракс ошалело хлопал глазами, а лицо Холдена выражало некоторое самодовольство. Оба держали в руках по груше с кофе, но Пракс о своей, кажется, позабыл. Глаза у него были совсем круглыми, а челюсть отвисла, вопреки невесомости.

— Кому иск? — спросила Авасарала.

— Теперь, когда мы вернули Мэй, — объяснил Холден, — Пракс хочет, чтобы ему перестали слать деньги.

— Их слишком много, — подхватил ботаник, с надеждой глядя на нее, словно ждал, что Авасарала немедленно поможет.

— Избыточный бюджет? — спросила Авасарала.

— Ну, на то, чтобы бросить работу, ему не хватит, — сказал Холден. — Во всяком случае на роскошную жизнь маловато.

— Но они же твои, — с надеждой обратился к нему Пракс. — Счет открывал ты.

— Плату за «Росинант» я уже снял. Не сомневайся, ты с нами щедро расплатился, — отмахнулся Холден. — Все, что осталось, твое. Ну, ваше с Мэй.

Авасарала недовольно поморщилась. Это немного подрывало ее планы. Она думала, что сейчас самое подходящее время впрячь Пракса в контракт, а Джим Холден снова влез в последний момент и все испортил.

— Поздравляю, — протянула она. — Никто не знает, где Бобби? Мне надо с ней поговорить.

— В последний раз, когда я ее видел, она направлялась к мастерской.

Авасарала поблагодарила и потащилась дальше. Если Праксидик Менг теперь финансово независим, он не так охотно возьмется за работу по восстановлению Ганимеда — во всяком случае, не за деньги. Может, она сумеет воздействовать на его гражданское сознание? Они с дочерью стали воплощением трагедии Ганимеда, и его лицо во главе стола будет значить для людей больше, чем все рассуждения о том, как плохо им придется, если не наладить поставки продовольствия. Возможно, Менг из тех, кто покупается на такое. Надо будет обдумать.

И опять она двигалась так медленно и осторожно, что издалека услышала голоса. Бобби и Амос — оба смеются. Авасарале не верилось, что она застала их в интимную минуту, но в смехе чувствовалось что-то такое. Потом восторженно взвизгнула Мэй, и Авасарала поняла.

На ее взгляд, механическая мастерская была самым неподходящим на корабле местом для детских игр, за исключением, разве что, реакторного зала, однако Мэй была здесь: висела в воздухе, размахивая руками и ногами. Черные, отросшие до плеч волосы взметнулись вихрем, не успевая за плавным кувырком тела. Бобби поймала малышку и кинула обратно к Амосу. Авасарала отметила, что у девочки скоро станут меняться молочные зубы, и подумала, много ли она вспомнит об этой истории, когда станет взрослой.

— Вы с ума сошли? — строго спросила она, дождавшись, пока Амос поймает девочку. — Здесь не игровая площадка.

— Да ладно, — ответил Амос, — мы здесь ненадолго. Капитану с доком надо было минутку потолковать спокойно, вот я и увел малышку сюда. Экскурсия по кораблю.

— Может, они и попросили вас поиграть с нею, но не подразумевали, что вы станете использовать ее вместо мяча, — отрезала Авасарала, надвигаясь на механика. — Дайте мне ребенка. Вы все совершенно не умеете обращаться с маленькими девочками. Даже странно, как вы умудрились дожить до своих лет?

— А что такого? — ухмыльнулся Амос, протягивая ей малышку.

— Иди к нянюшке, — сказала Авасарала.

— Что это — «нянюшка»? — спросила девочка.

— Я твоя нянюшка, — ответила Авасарала, принимая девочку на руки. По привычке она хотела подставить бедро, чтобы удержать тяжесть. Странно было взять в руки невесомого ребенка. Приятно, но странно. От Мэй пахло воском и ванилью. — Долго нам еще ждать тяги? Мне ох… ох как несладко болтаться по кораблю на манер воздушного шарика.

— Вот Алекс с Наоми закончат проверку компьютеров — и снимаемся, — сказал Амос.

— А где папа? — спросила Мэй.

— Хорошо, — ответила Амосу Авасарала. — Нас поджимает расписание, а за уроки воздухоплавания я вам не платила. Папа разговаривает с капитаном, Мэй.

— Где? — капризно протянула девочка. — Где он? Хочу к папе!

— Я тебя отведу, крошка, — успокоил Амос, подавая ей широкую лапу, и обернулся к Авасарале. — На пять минут ее хватает, а потом: «Где папа?»

— Хорошо, — кивнула Авасарала. — Они друг друга стоят.

— Угу.

Механик подтянул девочку к своему центру тяжести и толчком направил себя к камбузу. Ему зацепы были ни к чему. Проводив их взглядом, Авасарала обратилась к Бобби. Та плавала, окруженная волнами собственных волос. Авасарала еще не видела ее такой расслабленной. Спокойствие на лице должно было придавать девушке умиротворенный вид, но Авасарале вдруг представилась утопленница.

— Ну что, — спросила Бобби, — ваши техники с Земли ответили?

— Ответили, — кивнула Авасарала, — был очередной всплеск энергии. Сильнее, чем прежние. Пракс не ошибся. Это единая сеть, и, хуже того, они не страдают от задержки сигнала. Венера отозвалась прежде, чем информация о битве могла ее достичь физически.

— Так, — проговорила Бобби. — Это плохо, да?

— Это странно, как лифчик на епископе, но кто бы знал, что это значит? Они рассуждают о спин-связанных сетях, что бы под этим ни подразумевалось. Самая внятная из теорий говорит, что для протомолекулы это вроде всплеска адреналина. Когда одна часть подвергается насилию, остальные настораживаются, пока опасность не минует.

— Ну, значит, она хоть чего-то боится. Приятно слышать, что в чем-то она уязвима.

Минуту обе молчали. Вдалеке что-то звонко рассыпалось, взвизгнула Мэй. Бобби напряглась, Авасарала же и глазом не моргнула. Любопытно, как реагируют на девочку непривычные к детям люди. Они не умеют отличить восторженного визга от плача. Авасарала уже поняла, что на этом корабле только она и Пракс разбираются в детских воплях.

— Я тебя искала, — сказала она.

Бобби пожала плечами.

— Вот я здесь.

— Это плохо?

— Не поняла. Что плохо?

— Что ты здесь.

Бобби отвела взгляд, замкнулась. Этого Авасарала и ожидала.

— Ты собиралась умереть, а Вселенная тебя снова надула. Ты победила. Ты выжила. И все проблемы остались.

— Некоторые остались, — признала Бобби. — Хотя и не все. И мы выиграли в вашей игре.

Авасарала расхохоталась так, что ее раскрутило в воздухе.Дотянувшись до стены, она остановила вращение.

— Моя игра! В ней не бывает победы. Просто мы пока не проиграли. Вот Эрринрайт — он проиграл. И Сорен. И Нгайен. Я вывела их из игры, а сама осталась, но что дальше? Эрринрайта с треском выставят в отставку, а мне предложат его работу.

— Вы этого хотите?

— Хочу или не хочу — не важно. Мне ее предложат, потому что, если Пузырь-башка этого не сделает, люди решат, что он мной пренебрегает. А если я не возьмусь, решат, что я уже не так голодна, чтоб меня бояться. Я буду отчитываться непосредственно перед генеральным секретарем. Больше власти, больше ответственности. Больше друзей и больше врагов. Так приходится платить за игру.

— Похоже, должен быть выбор.

— Он есть. Я могу уйти в отставку.

— А почему бы и нет?

— О, я уйду, — ответила Авасарала, — в тот день, когда ко мне вернется сын. А ты? Хочешь уйти?

— Вы спрашиваете, по-прежнему ли я ищу смерти?

— Да, я об этом.

Повисла пауза. Это было хорошо. Значит, Бобби действительно обдумывает ответ.

— Нет, — сказала она, — думаю, нет. Погибнуть в бою — одно дело. Этим можно гордиться. А просто уйти, чтобы уйти, — это не для меня.

— Ты в интересной позиции, — сказала Авасарала. — Подумай, как ее использовать.

— В какой же это позиции? Вольного наемника?

— Предательница своего правительства и герой своей родины. Мученица, оставшаяся в живых. Марсианка, чей лучший и единственный друг вот-вот возглавит правительство Земли.

— Вы не единственный мой друг, — возразила Бобби.

— Чушь. Алекс и Амос не в счет. Оба только и думают, как бы залезть тебе в трусы.

— А вы — нет?

Авасарала снова расхохоталась. Бобби хоть улыбнулась наконец. Она не улыбалась с самого возвращения. Но вздохнула глубоко и тоскливо.

— Все равно меня это преследует, — призналась она. — Я думала, пройдет. Думала, если я встречусь с ним лицом к лицу, это пройдет.

— Это не проходит. Никогда. Но ты научишься.

— Чему?

— Терпеть, — сказала старуха. — Подумай, чем бы ты хотела заняться. Подумай, кем ты хочешь стать. А потом приходи ко мне, и я, если сумею, все исполню.

— Почему? — спросила Бобби. — Серьезно, почему? Я солдат. Я выполняла задание. Да, оно оказалось необычнее и труднее, чем все прежние, но я его выполнила. Потому что надо было выполнить. Вы мне ничем не обязаны.

Авасарала вздернула бровь.

— Политический блат — мой способ выражать симпатию, — объяснила она.

В динамике корабельной связи раздался голос Алекса:

— Ну, люди, мы вернулись и, если никто не возражает, через тридцать секунд даем тягу. Все готовы набрать вес?

— Спасибо за предложение, — сказала Бобби, — но, может, я не стану торопиться его принимать.

— А что будешь делать пока? Дальше?

— Вернусь домой, — сказала Бобби. — Хочу повидать родных. Папу. Думаю, останусь с ними на время. Разберусь, кто я такая. И как начать заново. Вроде того.

— Дверь открыта, Бобби. Когда она тебе понадобится, она будет открыта.

Возвращение на Луну было вроде занозы в заднице. Семь часов в день Авасарала проводила в кресле-амортизаторе, пересылая и получая сообщения с разнообразной задержкой сигнала. На Земле успешную карьеру Эрринрайта отметили нешумной церемонией, после чего он решил проводить больше времени с семьей на птицеводческой ферме, или чему он там вознамерился посвятить оставшиеся до смерти десятилетия. Чем бы ни занялся, политической власти у него уже не будет.

Расследование на базе Ио продолжалось, и на Земле потихоньку катились головы. Но не на Марсе. Те члены марсианского правительства, кто поддерживал Эрринрайта, легко отделались. Лишившись самого мощного в истории биологического оружия, они спасли свои карьеры. Политика полна такими горькими шутками.

Авасарала издалека выстраивала свой новый кабинет. К тому времени как она в него войдет, он уже месяц будет на ходу. Это было похоже на управление машиной с заднего сиденья, и Авасаралу это страшно злило.

Вдобавок Мэй Менг решила, что с бабушкой весело, и каждый день претендовала на ее внимание. Авасарале некогда было играть с маленькими девочками — но время, конечно, находилось. И она играла. И еще ей требовались тренировки, чтобы не попасть в больницу после возвращения к обычной силе тяжести. От стероидных коктейлей все тело обдавало жаром и засыпать было трудно. Обе ее дочери отпраздновали дни рождения, а она присутствовала только на экране. Один раз с двадцатиминутной задержкой, другой — с четырехминутной.

Когда они обгоняли облако несущихся к Солнцу протомолекулярных монстров, Авасаралу две ночи мучили кошмары, но понемногу отошло. За каждым снарядом следили два правительства, и Эрринрайтова посылка со смертью беззвучно и плавно неслась к собственной гибели.

Авасарале не терпелось попасть домой.

Швартовка на Луне раздразнила, как ломтик яблока, поднесенный к губам изголодавшейся женщины. Мягкая синева и белизна освещенной Солнцем планеты, черная с золотом ночная сторона. Какой прекрасный мир! Такого нет во всей Солнечной системе. Там, внизу, был ее дом. Ее кабинет. Собственная постель.

Но не Арджуна.

Тот встретил ее на посадочной площадке — в новом костюме, с букетом свежей сирени в руке. Он тоже выглядел моложе в низком тяготении, хотя глаза немного покраснели. Идя к нему, Авасарала чувствовала на себе любопытные взгляды Холдена и его команды. Что за мужчина выдержал брак с такой шершавой и жесткой стервой, как Крисьен Авасарала? Кто он ей: господин или жертва? Как такое вообще может быть?

— С возвращением, — тихо сказал Арджуна, когда она склонилась к его плечу.

Он пах самим собой. Она стояла, уткнувшись лицом ему в грудь, и уже не так скучала по Земле.

Она уже была дома.

Глава 53 Холден

— Привет, мама. Мы на Луне!

Задержка сигнала с Луны была крошечной, всего шесть секунд в обе стороны, и все же перед каждым ответом возникала неловкая пауза. Сердце пять раз успело стукнуть, прежде чем лицо матери Элизы в камере ее гостиничного видео осветилось радостью.

— Джимми! Ты спустишься?

Она говорила о спуске в колодец. О возвращении домой. И Холдену до боли хотелось спуститься. Он много лет не заглядывал на родительскую ферму в Монтане. Но сейчас с ним была Наоми, а астерам на Землю ход заказан.

— Нет, мам, в другой раз. Но я прошу вас всех слетать ко мне сюда. Рейс шаттла — подарок от меня. А принимает нас госсекретарь ООН Авасарала, так что номера будут роскошные.

Задержка сигнала располагала к непрерывному потоку слов. В обычном разговоре собеседник неуловимыми сигналами дает понять, что теперь его очередь высказаться. Холден заставил себя остановиться и стал ждать ответа. Элиза смотрела в экран, пережидая паузу. Холден видел, как она постарела со времени его последней побывки. Темно-каштановые, почти черные волосы подернулись сединой, смешливые морщинки у глаз и губ стали глубже. Через пять секунд она безнадежно махнула рукой:

— Ох, Том ни за что не полетит на Луну. Ты же его знаешь, он терпеть не может невесомости. Ты уж спускайся и повидай нас здесь. Устроим праздник. И друзей приводи.

Холден улыбнулся ей:

— Мам, вы мне нужны здесь, потому что я хочу вас кое с кем познакомить. Помнишь, я рассказывал про Наоми Нагату? Я говорил, что на нее засматриваюсь. Так вот, кажется, дело зашло дальше. Собственно, я в этом уверен. А сейчас мы проторчим на Луне, пока разгребают эту груду политического дерьма, и я очень хочу, чтобы вы прилетели. Повидать меня, познакомиться с Наоми.

Было очень трудно уловить, как пять секунд спустя мать чуть вздрогнула. И прикрыла испуг широкой улыбкой.

— Зашло дальше? И что бы это значило? Уж не жениться ли задумал? Никогда не сомневалась, что рано или поздно ты захочешь своих детей… — Она сбилась и выдавила неловкую застывшую улыбку.

— Мама, — сказал Холден, — у землян и астеров получаются отличные дети. Мы же не разные виды.

Через пять секунд она поспешно кивнула.

— Но если твои дети будут оттуда… — Улыбка ее немного поблекла.

— …то окажутся астерами, — согласился Холден. — Уж с этим вам придется смириться.

И снова кивок через пять секунд. И опять слишком поспешный.

— Тогда, наверное, придется нам лететь и знакомиться с женщиной, ради которой ты покидаешь Землю. Наверное, она нечто особенное.

— Да, — сказал Холден, — так и есть.

Элиза беспокойно поерзала, но затем ее улыбка вернулась и стала не такой натужной.

— Я затащу Тома в этот шаттл, даже если его придется волочь за волосы.

— Я люблю тебя, мама, — улыбнулся ей Холден.

Его родители всю жизнь провели на Земле. Людей с внешних планет они знали по злым карикатурам из развлекательных передач. Холден не сердился на старших за въевшиеся предрассудки: знал, что первая же встреча с Наоми рассеет их без следа. Несколько дней в ее обществе — и родители сами в нее влюбятся.

— Да, еще одно. Те данные, что я вам посылал. Придержите их для меня. Не поднимайте шума, но сохраните. Не знаю, как пойдут дела в ближайшие месяцы. Они могут еще пригодиться.

— Мои родители — расисты, — говорил он Наоми в ту же ночь.

Она лежала, свернувшись у него под боком, уткнувшись носом в ухо и закинув длинную смуглую ногу ему на бедро.

— Ну и пусть, — шепнула она.

Номер, в котором их поселили стараниями Авасаралы, оказался бесстыдно роскошен. Матрас был такой мягкий, что в лунном тяготении на нем плавалось, словно на облаке. Воздуховоды накачивали тонкие ароматы, созданные собственным парфюмером отеля. На эту ночь он выбрал «траву под ветром». Холден полагал, что парфюм не слишком похож на запах травы, но все равно он был приятным. С легчайшим землистым привкусом. В общем, Холден подозревал, что названия выбираются наугад. И еще — что отель чуточку завышает содержание в воздухе кислорода. Уж очень хорошо ему было.

— Они боятся, что наши детки вырастут астерами, — сказал он.

— Никаких деток, — шепнула она и, прежде чем Холден спросил, как это следует понимать, засопела ему в ухо.

На другое утро он проснулся раньше Наоми, надел лучший из своих костюмов и вышел на станцию. Оставалось еще одно дело, завершив которое он сможет сказать, что с этой чертовщиной покончено.

Надо было повидать Жюля Мао.

По словам Авасаралы, Мао арестовали по делу Ио в числе нескольких дюжин крупных политиков, генералов и глав корпораций. Но лично Авасарала собиралась встретиться только с ним. И поскольку его застали на станции «Л-5», откуда он лихорадочно пытался перебраться на скоростной корабль к внешним планетам, Мао был недавно доставлен к ней на Луну.

Встречу назначили на этот день. Холден попросил у Авасаралы разрешения присутствовать и ожидал отказа. Вместо этого старуха долго и весело смеялась.

— Холден, я просто не способна придумать ничего более унизительного для этого типа, чем твое присутствие. Хрен с тобой, приходи.

Итак, Холден поспешно вышел из отеля на улицу Ловелл-сити. Движущийся тротуар быстро доставил его к станции «трубы», и через двадцать минут он шагнул из вагона в комплекс Новой Гааги. Щеголеватый юный посыльный встретил Холдена у входа и провел по лабиринту коридоров к двери с табличкой «Конференц-зал № 34».

— Вы можете подождать там, сэр, — прощебетал посыльный.

— Нет уж, — Холден похлопал паренька по плечу, — я лучше здесь постою.

Парень чуть кивнул и юркнул в коридор, уже считывая с терминала новое задание. Холден прислонился к стене и стал ждать. В низкой гравитации стоять было не труднее, чем сидеть, а ему очень хотелось посмотреть, как Мао конвоируют по коридору.

Терминал прогудел, приняв сообщение от Авасаралы: «Он идет».

Не прошло и пяти минут, как Мао шагнул из лифта. Его сопровождали необыкновенно рослые полицейские. Руки его были скованы впереди наручниками. Даже в тюремном тренировочном костюме, в наручниках, под конвоем Мао умудрился сохранить надменность и самообладание. Когда они приблизились, Холден выпрямился и шагнул от стены. Один из охранников придержал Мао за локоть и кивнул Холдену. Кивок словно говорил: «От этого парня я жду чего угодно». Холдену представилось, что, если он прямо сейчас выхватит из кармана пистолет и пристрелит Мао на месте, обоих полицейских на эту минуту поразит внезапная слепота и они ничего не заметят.

Но Холден не собирался стрелять в Мао. Он, как всегда в подобных случаях, хотел понять: зачем?

— Дело того стоило?

Мужчины были одного роста, но Мао сумел глянуть на Холдена сверху вниз.

— А вы?..

— О, бросьте, — ухмыльнулся Холден, — вы меня знаете. Я — Джеймс Холден. Я помогал покончить с вашими дружками из «Протогена», а теперь собираюсь покончить с вами. И я же нашел вашу дочь, после того как ее убила протомолекула. И я повторяю вопрос: дело того стоило?

Мао не отвечал.

— Гибель дочери; рухнувшая компания; убийство миллионов человек; мир и стабильность Солнечной системы подорваны, возможно, навсегда. Это того стоило?

— Зачем вы здесь? — наконец отозвался Мао. Он стал меньше ростом при этих словах. И отвел глаза.

— Я был там, в комнате, где Дрезден получил свое, и вашего ручного адмирала убил я. Мне просто показалась, что симметрия требует моего присутствия, когда свое получите и вы тоже.

— Энтони Дрезден, — сказал Мао, — был убит тремя пулями в голову, расстрелян в упор. Это у вас сходит за правосудие?

Холден рассмеялся.

— О, не думаю, чтобы Крисьен Авасарала стала стрелять вам в лицо. Полагаете, то, что ждет вас, будет лучше?

Не дождавшись ответа, Холден повернулся к полицейским и кивнул в сторону двери. Кажется, когда они втолкнули Мао в зал и стали пристегивать его к стулу, на их лицах мелькнуло разочарование.

— Мы будем ждать здесь на случай, если понадобимся, — сказал более крупный из охранников. Оба заняли посты у двери.

Холден вошел и сел в кресло, но с Мао больше не разговаривал. Через несколько минут Авасарала появилась в дверях, не прерывая беседы с кем-то по ручному терминалу.

— Мне насрать, чей там день рождения! Вы все закончите до моего прихода, или я ваши жопы вместо пресс-папье приспособлю!

Она опустилась в кресло через стол от Мао. На Холдена не взглянула, словно не заметила. Он подозревал, что на записи его присутствие в зале тоже не отразится. Поставив терминал на стол, Авасарала откинулась на спинку кресла и выдержала напряженную паузу. А когда заговорила, обратилась к Холдену, все так же не глядя на него:

— Вам заплатили за мою доставку?

— Счет оплачен, — заверил Холден.

— Хорошо. Я хочу предложить вам долговременный контракт. По гражданскому ведомству, разумеется, но…

Мао громко откашлялся. Авасарала улыбнулась ему.

— Я знаю, что вы здесь. Сейчас и вами займусь.

— Я уже подписал контракт, — ответил Холден. — Мы сопровождаем первую флотилию, направленную на восстановление Ганимеда. И думаю, потом нам предложат продолжить эту работу. Многие хотели бы застраховаться от встречи с пиратами.

— Уверены?

Мао побледнел от унижения. Холден позволил себе насладиться этим зрелищем.

— Я больше не работаю на власти, — сказал он. — Такие подряды для меня плохо кончаются.

— Да что вы говорите! Вы работали на АВП. Альянс — не правительство, а команда регбистов с длинным счетом. Да, Жюль, что такое? На горшочек приспичило?

— Это недостойно вас, — прошипел Мао. — Я здесь не для того, чтобы терпеть издевательства.

Авасарала так и засияла улыбкой.

— Уверены? А помните, что я сказала при нашей первой встрече?

— Вы просили рассказать вам о любом участии в проекте «Протогена».

— Нет, — возразила Авасарала. — То есть да, я просила. Но сейчас хотела напомнить о другом. Вы мне лгали. Ваше участие в обеспечении проекта «Протогена» вполне доказано, и тот вопрос не важнее, чем «Какого цвета вторник?». Не о том думаете.

— Давайте к делу, — сказал Мао. — Я мог бы…

— Нет, — перебила Авасарала. — Вам бы сейчас вспомнить, что я сказала, когда вы уходили.

Мао тупо уставился на нее.

— Вижу, придется напомнить. Я сказала, что если узнаю, что вы что-то скрывали, то буду очень недовольна.

— Если совсем точно, — ухмыльнулся Мао, — вы сказали: «Я не из тех, кого стоит злить».

— Значит, помните, — кивнула Авасарала без тени улыбки в голосе. — Хорошо. А сейчас вы узнаете, что это значило.

— Я располагаю дополнительной информацией, которая может послужить…

— Заткни глотку. — В голосе Авасаралы впервые прорвался гнев. — Если еще раз услышу твой голос, велю этим здоровякам вытащить тебя в коридор и избить стулом. Ты меня понял?

Мао промолчал, подтверждая тем самым, что понял.

— Вы не представляете, как дорого мне обошлись. Я получила повышение. Совет экономического планирования? Теперь я во главе. Служба общественного здравоохранения? Я никогда о ней не думала, это была морока для Эрринрайта. Теперь моя. Комитет финансового регулирования? Мой. Вы на два десятилетия испоганили мне календарь. Я не торгуюсь, — продолжала Авасарала, — я торжествую. Я намерена запихнуть вас в такую дыру, что даже жена забудет о вашем существовании. Я собираюсь воспользоваться позицией, которую занимал Эрринрайт, чтобы разнести в клочки и развеять по ветру все, что вы строили. И позабочусь, чтобы вы видели, как это происходит. Единственное, что будет в вашей дыре, — это круглосуточные новости. А поскольку мы с вами никогда больше не встретимся, я позабочусь, чтобы вы вспоминали мое имя всякий раз, когда я уничтожу то, что вы хотели оставить после себя. Я вас сотру.

Мао упорно не отводил взгляда, но Холден видел — это только оболочка. Авасарала точно знала, куда бить. Потому что такие, как он, живут ради наследства, которое оставят после себя. Они видят в себе архитекторов будущего. То, что сулила ему Авасарала, казалось хуже смерти.

Мао бросил взгляд на Холдена, словно говоря: «Я готов принять три пули в лицо — пожалуйста».

Холден улыбнулся ему.

Глава 54 Пракс

Мэй сидела у него на коленях, но все ее внимание лучом лазера было нацелено влево. Она подняла ладошку ко рту и аккуратно, обдуманно сплюнула недожеванные спагетти, после чего протянула их Амосу.

— Скользкие, — сказала она.

Здоровяк захихикал.

— Ну, плюшка, теперь-то уж точно скользкие. — Он развернул свою салфетку. — Давай-ка сюда.

— Извини, — смутился Пракс, — просто она…

— Просто она маленькая, док, — кивнул Амос. — Ей так и положено себя вести.

Этот обед был не просто обед. Это был прием, организованный за счет ООН в Новой Гааге на Луне. Пракс не знал, окно перед ним располагалось или экран с высоким разрешением, но в нем висела бело-голубая Земля. Столики были разбросаны по залу в естественном беспорядке — по последней моде, если верить Авасарале. Выглядело это так, будто какой-то разгильдяй составил их сюда и забыл.

В зале было поровну знакомого и незнакомого народа, и Пракс зачарованно перебирал гостей взглядом. Справа от него несколько столиков заняли малорослые коренастые мужчины и женщины в официальных костюмах и военной форме. Они кучковались вокруг Авасаралы и ее мужа, с лица которого не сходила ироническая улыбка. Здесь обсуждали систему кредитования, аналитику и контроль СМИ. Изредка им приходилось отвлечься от занимательной дискуссии, чтобы пожать руку какому-нибудь астеру. Слева от Пракса сидели ученые, нарядившиеся в лучшее, что сумели найти: пиджаки по моде десятилетней давности и костюмы, сшитые на заказ уже ушедшими на пенсию портными. В этой группе перемешались земляне, марсиане и астеры, но разговоры были только для своих: о калорийности продуктов, о настройке проницаемости мембран, о выраженности фенотипических признаков. Люди из его прошлого и будущего. Из разваленного и собирающегося заново общества Ганимеда. Если бы его не усадили за центральный столик вместе с Бобби и командой «Росинанта», Пракс был бы с ними, обсуждая подстройку каскада и неявные хлоропласты.

Но сидевшие посередине Холден и команда были счастливы и довольны жизнью, словно устроились на камбузе собственного корабля, летящего в вакууме. А Мэй, влюбившаяся в Амоса, до сих пор с криками и плачем отказывалась оторваться от отца. Пракс прекрасно понимал чувства дочери и не пытался ей перечить.

— Раз ты жил на Ганимеде, должен хорошо разбираться в вынашивании детей при пониженной гравитации, так? — сказал Холден. — Ведь для астеров это не так уж рискованно, а?

Пракс проглотил салат и покачал головой:

— Нет, не так. Это страшно сложно. Особенно если речь идет о беременности на корабле, без должного врачебного присмотра. При естественном зачатии в пяти случаях из шести развиваются морфологические отклонения.

— В пяти… — повторил Холден.

— В большинстве случаев на зародышевой стадии, — пояснил ученый. — Почти все дети, рождающиеся на Ганимеде, имплантировались после полного генетического анализа. Если обнаруживается летальная мутация, зиготу просто выбрасывают и начинают все заново. А незародышевые отклонения встречаются всего вдвое чаще, чем на Земле, и не так серьезны.

— Ага, — протянул побледневший Холден.

— А в чем вопрос?

— Да просто так, — вмешалась Наоми, — для поддержания беседы.

— Пап, хочу тофу,^[84] — потянула его за ухо Мэй. — Где тофу?

— Пойдем поищем тебе тофу, — вздохнул Пракс, отодвигаясь от стола.

Он шел по залу, высматривая среди черных строгих костюмов дипломатов черный строгий костюм официанта, когда к нему подошла молодая женщина с выпивкой в руке и с раскрасневшимися щеками.

— Вы — Праксидик Менг, — сказала она. — Наверное, вы меня не помните.

— Гм, не припоминаю.

— Я — Кэрол Киесовски, — представилась девушка, ткнув себя в ключицу, чтобы он не ошибся, кого она подразумевает под «я». — Мы обменялись парой писем после вашего видео про Мэй.

— Ах, да, — закивал Пракс, отчаянно пытаясь вспомнить, что же она писала.

— Я просто хотела сказать, что вы оба очень отважные.

Женщина склонила перед ним голову, и Пракс подумал, что она, должно быть, пьяна.

— Сын блядучей суки! — голос Авасаралы перекрыл гул зала. Вся толпа повернулась к ней.

— Пап, «блядучая» — это как?

— Это вроде как засахаренная, детка, — объяснил Пракс. — Что там стряслось?

— Прежний босс Холдена отправил нас в нокаут, — продолжала Авасарала. — Теперь мы знаем, куда подевались те украденные им ракеты.

Арджуна тронул жену за плечо и указал ей на Пракса. Авасарала неподдельно смутилась.

— Прости, что выразилась, — сказала она. — Совсем о ней забыла.

Рядом с Праксом объявился Холден.

— Что мой босс?

— Фред Джонсон только что устроил демонстрацию, — объяснила Авасарала. — Мы же хотели подпустить монстров Нгайена поближе к Марсу. Все коды подошли, мы вели их, как мух на ниточке… А когда снаряды вошли в Пояс, Фред их расстрелял. Все до единого.

— Но это же хорошо! — удивился Пракс. — Разве нет?

— Ничего хорошего, если это проделал он, — отрезала Авасарала. — Он играет мускулами. Показывает, что Пояс обзавелся грозным арсеналом.

Мужчина в мундире, сидевший слева от Авасаралы, заговорил с женщиной позади нее, и очень скоро в обсуждение ввязалась вся ее компания. Пракс потихоньку отошел. Подвыпившая женщина уже занялась кем-то другим, забыв и Пракса, и Мэй. Отыскав в углу официанта, они выжали из него обещание принести тофу и вернулись на место. Амос с Мэй тут же затеяли игру, кто кого сильнее щелкнет по носу, а Пракс обернулся к Бобби.

— Так вы, значит, возвращаетесь на Марс? — Это казалось невинным, вежливым вопросом, пока Бобби не поджала губы, кивнув.

— Возвращаюсь, — ответила она. — Оказывается, мой брат собрался жениться. Я постараюсь успеть туда вовремя, чтобы подпортить ему мальчишник. А вы? Примете предложение старушки?

— Да, наверное, — сказал Пракс, удивившись, что Бобби знает о предложении Авасаралы. Официально о нем еще не сообщалось. — То есть все преимущества Ганимеда остаются при нем. Магнитосфера, лед. И если удастся спасти часть зеркал, это будет куда лучше, чем начинать с нуля. Видите ли, относительно Ганимеда следует понимать…

Стоило Праксу коснуться этой темы — и его было уже не унять. Ганимед во многих отношениях являлся центром цивилизации внешних планет. Все передовые ботанические исследования велись там. И большая часть биологических работ вообще. Но дело было не только в этом. Его волновала перспектива восстановления, в каком-то смысле более интересная, чем работа с чистого листа. Первая попытка — это открытие. Повторение дополняло его уточнениями, совершенствованием, приведением к идеалу. У Пракса от таких перспектив малость кружилась голова. Бобби слушала его с меланхолической улыбкой.

И не только Ганимед. Вся человеческая цивилизация строилась на руинах прошлого. Жизнь сама по себе — великая химическая импровизация, начавшаяся с простейших репликаторов, чтобы расти, падать и подниматься снова. Катастрофа — составная часть процесса, прелюдия следующего шага.

— У вас это звучит так романтично, — сказала Бобби, и в ее тоне Праксу послышался укор.

— Я не хотел сказать… — начал он, но тут ему в ухо проникло что-то холодное и влажное. Пракс вскрикнул, отдернулся и обернулся к блестящим глазенкам и ослепительной улыбке Мэй. На ее указательном пальце блестела слюна, а Амос побагровел от хохота, одной рукой схватился за живот, а другой колотил по столу так, что тарелки звякали.

— Это еще что такое?

— Ой, папочка, я тебя люблю!

— Вот так, — сказал Алекс, протянув Праксу чистую салфетку. — Ты этого добивался.

Его поразило молчание. Пракс не заметил, когда стало тихо, но теперь со стороны, где сидели политики, волной накатывала тишина. Сквозь гущу тел он разглядел Авасаралу, чуть не уткнувшуюся носом в экран терминала. Когда она встала, толпа раздалась перед ней. Эта маленькая женщина овладела залом, едва сделав шаг вперед.

— Плохо дело, — отметил Холден, поднявшись из-за стола.

Пракс и Наоми, Амос, Алекс и Бобби молча последовали его примеру. Политики и ученые тоже выбрались из-за своих столов и наконец смешались в одну толпу.

Зал был устроен на манер греческого амфитеатра. Над подиумом висел большой экран, дающий высокое разрешение. Авасарала вышла вперед, на ходу ведя торопливый разговор через свой терминал. Остальные потянулись за ней. Каждый кожей ощущал предстоящий ужас. Экран потемнел, кто-то приглушил освещение.

На темной плоскости появился силуэт Венеры на фоне солнечной короны. Пракс уже множество раз видел эту картину. Такое изображение передавали сотни наблюдательных станций. Метка в левом углу говорила, что съемка велась семьдесят четыре минуты назад. Под цифрами даты всплыло название корабля: «Селестина».

Венера отзывалась на каждый случай уничтожения солдат протомолекулы. АВП только что убил сотню тварей. Пракс разрывался между ужасом и волнением ученого.

Изображение зарябило, развалилось: что-то влияло на датчики. Авасарала отдала отрывистый приказ, возможно: «Покажите!» Через несколько секунд картина восстановилась. Крупный план серо-зеленого корабля. Подпись на экране: «Морская дева». Изображение перевернулось, закувыркалось. Авасарала опять что-то сказала. Несколько секунд задержки — и экран вернул прежнее изображение. Но теперь Пракс знал, куда смотреть, и различил точку «Морской девы», плывущую близ полосы полутени. Были там и другие такие точки.

Темную сторону Венеры, затемненную облаками, пробила всепланетная вспышка молнии. И облака засветились.

Огромные нити, в тысячи километров длиной, вспыхнули спицами пылающего колеса и пропали. Облака зашевелились, что-то раздвигало их снизу. В памяти Пракса мелькнуло движение на поверхности водяного бака, под которой проходит крупная рыба. Огромная, сияющая, она поднималась из глубины туч. Сверкающие дуги молний распростерлись, как щупальца осьминога, исходя из жесткого центрального узла. Поднявшись над плотным облачным покрывалом, сияние понеслось, отдаляясь от Солнца, к кораблю наблюдателей, но миновало его. Другие, оказавшиеся у него на пути, смело и разбросало в стороны. Длинный султан возмущенной атмосферы попал в солнечный луч и заблестел снежными хлопьями и осколками льда. Пракс силился представить масштаб. Не меньше станции Церера. Не меньше Ганимеда. Больше. Оно свернуло конечности-щупальца, стало разгоняться, хотя выброса тяги не было видно. Оно плыло в пустоте. Сердце у Пракса бешено колотилось, но сам он окаменел.

Мэй ладошкой похлопала его по щеке и ткнула пальцем в экран:

— Что это?

Эпилог Холден

Холден заново запустил запись. Экран на стене камбуза «Росинанта» был маловат, чтобы передать все подробности съемки, сделанной с «Селестины». Но Холден, где бы ни оказался, без конца пересматривал видео. Забытая чашка кофе остывала на столе рядом с недоеденным сэндвичем.

Световые вспышки на Венере складывались в сложный узор. Тяжелое облачное покрывало закручивалось, словно захваченное распростершимся по всей планете ураганом. И поднималось от поверхности, затягивая за собой густую атмосферу.

— Иди ложись, — позвала Наоми и, склонившись сзади, взяла его за руку. — Надо поспать.

— Какая она большая! И как расшвыряла все эти корабли! Легко — как кит в стайке гуппи.

— Ты можешь что-нибудь изменить?

— Это конец, Наоми, — сказал Холден, оторвав взгляд от экрана. — Что это, если не конец? Это уже не какой-то чужой вирус. Это то, что должна была сотворить здесь протомолекула, зачем ее прислали. Вот во что она собиралась переделать всю земную жизнь. И никто не знает, что это такое.

— Разве ты можешь что-то изменить? — повторила Наоми. Слова были жестокими, но голос ласковым, и она любовно сжала его пальцы.

Холден снова повернулся к экрану, перезапустил ролик. Дюжину кораблей отбросило от Венеры, как сильный порыв ветра сдувает и закручивает листья. Поверхность атмосферы начала скатываться, вихриться.

— Ну ладно! — Наоми выпрямилась. — Я пошла спать. Не буди меня, когда придешь. Я страшно устала.

Холден кивнул ей, не отрываясь от экрана. Облачная груда вытянулась, словно мокрая тряпка, которую выжимает сильная рука, и стрелой метнулась прочь. Оставленная ею Венера выглядела как будто съежившейся. Как будто чуждое изделие лишило ее чего-то жизненно необходимого.

Ну вот. Вопреки всем усилиям человечества, ввергнутого в хаос самим ее присутствием, протомолекула завершила работу, начатую миллиарды лет назад. Выживет ли теперь цивилизация? А может быть, протомолекула, закончившая свой великий труд, даже не заметит человека?

Холдена ужасало не окончание, а перспектива будущего, начало чего-то, лежащего совершенно вне человеческого опыта. Что бы ни случилось дальше, к этому никто не готов.

И Холдена это пугало до смерти.

У него за спиной кто-то хрипловато откашлялся.

Холден нехотя отвернулся от видео на экране. Мужчина стоял у холодильника так, словно и не уходил никуда, все в том же помятом сером костюме и смешной шляпе со вмятиной на боку. Яркий голубой светлячок сорвался с его щеки и завис перед лицом. Человек отмахнулся, словно от мухи. Лицо его выражало неловкость, взгляд был виноватым.

— Привет, — сказал детектив Миллер. — Надо бы потолковать.

Джеймс Кори ВРАТА АБАДДОНА

Уолтеру Йону Уильямсу, который показал нам, как это делается, и Керри Воган, заверившей, что мы не слишком напортачили.

ПРОЛОГ МАНЕО

Манео Джанг-Эспиноза — для друзей на Церере просто Нео — сжался в комок в маленькой рубке маленького кораблика, которому он дал имя «И Ке».^[85] Он ждал добрых три месяца, а теперь до минуты, когда он войдет в историю, осталось часов пятьдесят. Продукты закончились два дня назад. Питьевая вода — пол-литра переработанной мочи, уже невесть сколько раз прошедшей через него. Все, что можно отключить, было отключено. Реактор он заглушил. Пассивное наблюдение оставил, а все активные датчики убрал. Свет в рубке шел только от терминалов наблюдения. Нео завернулся в одеяло, подоткнув уголки в крепления, чтобы не улетело. Подогрев одеяла тоже отключил. Широковещательный и лучевой передатчики молчали, позывные он заткнул еще до того, как вывел имя на корпусе корабля. Не для того он так далеко залетел, чтобы случайным писком выдать себя флотилии.

Пятьдесят часов — даже меньше. Только всего и надо, что остаться незамеченным. И ни во что не врезаться, но уж это в лас манос де диос.^[86]

С подпольным обществом «пращников» его познакомила кузина Эвита. Познакомила три года назад, ему как раз исполнилось пятнадцать. Он болтался без дела по семейной норе: мать была на работе, на своей водораздаточной станции, отец — на совещании группы надзора за дробилками, а Нео торчал дома — в четвертый раз за месяц пропуская занятия. Когда система оповестила, что кто-то стоит у дверей, парень решил, что пришли выговаривать ему за прогулы. А это оказалась Эвита.

Она была двумя годами старше — дочка его тети по матери. Из настоящих астеров. Они оба имели одинаково тонкие длинные тела, но Эвита была здешняя. Он на нее с первого взгляда запал. Она ему снилась без одежды. Снилось, как он ее целует. И вот она пришла, и они в доме вдвоем. Пока Нео открывал дверь, сердце забилось в три раза сильнее.

— Эса, унокабатя,^[87] — сказала девушка, с улыбкой помахав рукой.

— Хой! — отозвался он, стараясь казаться крутым и спокойным.

Нео, как и она, вырос в большом космическом городе — станция Церера являлась именно городом, — но у его отца была низкая коренастая фигура, которая выдавала в нем землянина. Нео владел космополитическим жаргоном астеров не хуже Эвиты, но для нее это был родной язык, а Нео с ним чувствовал себя так, словно напялил чужую куртку.

— Тут койо собираются на портсайде,^[88] у Сильвестари Кампоса, — сообщила Эвита, поведя бедром и мягко кривя блестящие губы. — Ходу?

— Ке но?^[89] — отозвался Нео. — Все равно делать нечего.

Позже он сообразил, что на него запала Мила Сана — марсианка с кобыльим лицом, чуть моложе него, и все решили, что это может оказаться забавным — посмотреть, как уродливая внутрячка увивается за полукровкой, но к тому времени Нео было все равно. Он познакомился с Сильвестари Кампосом и узнал о «пращниках».

Делалось это так. Какой-нибудь койо заполучает судно. Находит брошенное или разбитое, покупает по дешевке — случаются, наверное, и краденые. Главное, чтобы была реактивная тяга, предохранители и чтобы запаса воздуха хватило. Потом ему надо вычислить траекторию. Без эпштейновской тяги топливо быстро выгорает, далеко не улетишь. Хитрость заключалась в том, чтобы одним толчком выбросить корабль из поля притяжения планеты или спутника, использовать инерцию вращения и, как камень из пращи, лететь, куда забросит. И еще требовалось заранее придумать, как вернуться живым. Это предприятие оказалось замаскировано не хуже, чем сети Локи Грейги или «Золотой ветви». Наверное, гангстеры за ним и стояли. Все это было дьявольски незаконно, и кто-то где-то делал на них ставки. Зато, если ты возвращался, тебя все знали. Ты мог завалиться на любую вечеринку, пить вволю, болтать, что в голову придет, и если бы твоя ладонь вдруг легла на грудь Эвиты Джанг, та не стала бы ее сбрасывать.

Вот так и вышло, что у Нео, которому всегда и все было по фигу, завелось честолюбие.

— Не следует забывать, что Кольцо — не волшебное, — заявила марсианка. В последние месяцы Нео постоянно смотрел новости о Кольце, и эта девица нравилась ему больше других комментаторов. Симпатичная, с приятным выговором. Не такая толстая, как земляне, но и не из астеров. Такая же, как он сам. — Мы пока его не понимаем и, возможно, поймем только через десятилетия. Однако последние два года принесли самые волнующие и интересные технологические прорывы со времен изобретения колеса. Еще десять-пятнадцать лет, и мы найдем применение тому, что узнали, наблюдая за протомолекулой. И тогда…

— Плод. С. Отравленного. Древа, — проговорил старый морщинистый койо, сидевший рядом с ведущей. — Мы не смеем забывать, что все это выросло из массового убийства. Преступники и чудовища из «Протогена» и «Маоквик» выпустили протомолекулу на мирное население. То, что началось с бойни, не принесет добра.

Камера обратилась к девушке, которая, с улыбкой качая головой, смотрела на старика.

— Рабби Кимбл, — сказала она. — Мы вступили в контакт с явно нечеловеческим артефактом, который захватил Эрос, потратил почти год на подготовку в кошмарной скороварке Венеры, затем выбросил массивный комплекс к орбите Урана и выстроил там тысячекилометровое кольцо. Никакие моральные соображения не заставят игнорировать эти факты.

— Эксперименты Гиммлера в Дахау… — завел было морщинистый старикан, помавая пальцем в воздухе, но теперь уже марсианка его перебила:

— А нельзя ли оставить тысяча девятьсот сороковые в прошлом? — проговорила она тоном, подразумевавшим: «Я проявила достаточно терпения, но хватит глупостей!» — Речь идет не о космических нацистах, а о важнейшем в человеческой истории событии. «Протоген» сыграл в нем ужасную роль и понес наказание. Теперь же нам надо…

— Не о космических нацистах! — завопил старикан. — Нацисты — не из космоса! Они здесь, среди нас. Они — звериная сторона нашей собственной натуры. Используя эти открытия, мы оправдываем путь, который привел к ним.

Милашка закатила глаза и обратила умоляющий взгляд к ведущему. Тот пожал плечами, чем еще сильнее взбудоражил старикашку.

— Кольцо — соблазн ко греху! — выкрикнул тот. В уголках его рта белели капельки слюны, и видеоредактор не стал их ретушировать.

— Мы не знаем, что это такое, — возразила хорошенькая. — Учитывая, что протомолекула была предназначена для воздействия на Землю, населенную одноклеточными организмами, а попала на Венеру, питаясь бесконечно более сложной средой, она, возможно, вовсе вышла из строя, и, во всяком случае, грех и соблазн тут ни при чем.

— Вы называете «более сложной питательной средой» человеческие жертвы? Изуродованные тела невинных?

Нео убрал звук и еще немного полюбовался, как эти люди жестикулируют.

На разработку траектории «И Ке» ушли месяцы. Следовало выбрать время, когда Юпитер, Европа и Сатурн займут подходящие позиции. Точность требовалась такая, как если бы, за полкилометра бросив дротик, кто-то срезал бы им крылышко плодовой мушки. С Европой фокус выходил особенно сложным. Надо было пройти над юпитерианским спутником, а потом так близко к газовому гиганту, что возникал риск угодить в его гравитационное поле. Затем шел долгий полет к Сатурну, где надо было подкрутиться на его орбите и двигать дальше, в пустоту, уже без ускорения, зато на скорости, о которой маленький межпланетный челнок никогда и мечтать не смел. Через миллионы километров вакуума — к цели мелкой, как комариная задница.

Нео воображал, какие рожи будут у всех этих ученых и вояк, скопившихся вокруг Кольца, когда кораблик без позывных, летящий по баллистической кривой, выпрыгнет откуда ни возьмись и проскочит прямиком в Кольцо на ста пятидесяти тысячах в час. У него не хватит топлива, чтобы полностью погасить такую скорость, но он затормозит настолько, чтобы они могли выслать за ним спасательный корабль.

Срок, конечно, отсидеть придется. Года два, пожалуй, если власти всерьез разозлятся. Но дело того стоило. Одни только сообщения друзей по черной сети, сливавшиеся в хор: «Черт побери, никак дело выгорит!» — уже того стоили. О самом дальнем броске пращи в истории будут толковать и сто лет спустя. Ну, потратил он несколько месяцев, налаживая «И Ке», еще несколько на полет, и еще отсидит срок. Не так уж много — зато он будет жить вечно!

Оставалось двадцать часов.

Самая большая опасность — окружившая Кольцо армада. Земля и Марс уже несколько месяцев как загнали вусмерть свои флоты, но то, что осталось, — большей частью собралось здесь. Или сидит на внутренних планетах, но о тех Нео мог не волноваться. В системе околачивалось два или три десятка больших военных кораблей, они присматривали друг за другом, между тем как научные суда пищали и вслушивались в эхо, тихонько дрейфуя в паре тысяч километров над Кольцом. И все вояки здесь находились затем, чтобы никто не полез трогать руками. Как они всполошились!

Даже учитывая, что весь этот металл с керамикой был втиснут в крохотный уголок пространства, даже притом что диаметр Кольца составлял паршивую тысячу километров, шансы во что-нибудь врезаться казались не так уж велики. Пустоты здесь было гораздо больше, чем всего остального. Да если он и врежется в какой-то из кораблей флотилии, беспокоиться ему уже не придется, так что Нео отдался на милость Девы Марии и принялся устанавливать высокоскоростные камеры. Когда все наконец случится, то промелькнет так быстро, что и не заметишь, что попал в цель, пока данные не проанализируешь. А рекорд надо удостоверить. Нео включил записывающую аппаратуру передатчика.

— Хой, — обратился он к камере. — Говорит Нео. Нео соло, капитан и команда суверенной астерской гоночной шлюпки «И Ке». Миелиста ми. Шесть часов до самого дальнего прыжка с тех пор, как Бог сделал человека. Ес па ми мамы, милой София Бран, и Господа нашего Спасителя Иисуса. Смотрите хорошенько, моргнешь — пропустишь, ке са?

Он просмотрел файл. В записи видок еще тот. Времени, пожалуй, хватало, можно было сбрить тощую бороденку или хотя бы стянуть в хвост волосы. И еще Нео пожалел, что не приналег на тренировки — плечики как у цыпленка. Ну, теперь уже поздно. А вот подобрать другой угол съемки можно было. Ускорения нет, гравитация не помешает.

Он попробовал снимать с двух разных точек и наконец, удовлетворив тщеславие, выключил запись. Выбросит ее в эфир за двадцать секунд, а потом сразу переключится на наружные камеры. Больше тысячи кадров в секунду, и все равно Кольцо может промелькнуть в паузе. Оставалось надеяться на лучшее. Другой камеры уже не достать, даже если на свете и существует что-то круче.

Допив воду, он пожалел, что не запас побольше еды. Тюбик с протеиновой пастой сейчас очень не помешал бы. Ничего, скоро все закончится. Его подберут земляне или марсиане, у них будет приличныйтуалет, питьевая вода и паек для заключенного. Нео ждал плена чуть ли не с надеждой.

Спящий коммутатор пробудился и завизжал, что принял направленный луч. Нео открыл связь. Судя по шифровке, отравлено было из черной сети, и достаточно давно, раз догнало его здесь. Не ему одному хотелось показать себя.

Эвита была по-прежнему красива, но теперь, когда начала зарабатывать и закупать части для строительства «И Ке», больше походила на взрослую. Еще пять лет, и станет обычная тетка. И все же Нео к ней не совсем остыл.

— Эсо, унокабатя, — сказала Эвита. — Мир смотрит на тебя. Тода ауге. Я тоже.

Она улыбнулась, и на долю секунды Нео поверил, что она задерет рубашку. На счастье. Луч пропал.

Два часа.

— Повторяю: марсианский фрегат «Люсьен» обращается к неопознанному кораблю, идущему курсом к Кольцу. Отвечайте немедленно, или мы открываем огонь.

Три минуты. Его заметили слишком рано. До Кольца еще три минуты, а он рассчитывал быть незамеченным, пока не останется меньше одной.

Нео прокашлялся.

— Не надо, ке са? Не надо. Это «И Ке», гоночная шлюпка с Цереры.

— У вас отключены позывные, «И Ке».

— Сгорел передатчик, ага. Мне бы помощь не помешала.

— Радио у вас в полном порядке, но я что-то не слышу аварийного сигнала.

— Так не авария же, — отозвался он, растягивая слова, чтобы выиграть хоть несколько секунд. Заговорить бы им зубы… — Иду на баллистической. Могу включить реактор, но это займет пару минут. Подсобите, а?

— Вы в запретной зоне, «И Ке», — сказал марсианин, и Нео почувствовал, как по лицу у него расползается улыбка.

— Не троньте меня, — проговорил он. — Не троньте, сдаюсь. Мне только притормозить, сейчас и начинаю, не злитесь так.

— У вас десять секунд, чтобы изменить траекторию на курс от Кольца, — потом мы открываем огонь.

Вместе со страхом пришло ощущение победы. Получается! Он целит прямо в Кольцо и, таким образом, сбивает их с толку. Одна минута. Нео начал разогревать реактор. С этого момента ему даже лгать не придется. Все сенсоры предупреждали, что их нащупали прицельным лучом.

— Не стреляйте, — повторил Нео, ежась и ерзая от нетерпения. — Прошу вас, сэр, не стреляйте. Я сейчас заторможу, сейчас!

— Пять секунд, «И Ке».

Еще тридцать секунд. Экран распознавания «друг-враг» включился вместе с остальными корабельными системами. «Люсьен» оказался совсем рядом. Может, семьсот километров. Ясно, они его увидели, на таком расстоянии «И Ке», наверное, светится, как рождественская гирлянда. Просто не повезло.

— Стреляйте, коли приспичило, но я торможу.

Прозвучал сигнал тревоги. На дисплее возникли две новые точки. Эти ихос де пута^[90] и вправду выпустили торпеды.

Пятнадцать секунд. Он успеет. Нео включил запись и наружные камеры. Кольцо где-то рядом, но тысяча километров — слишком мало, чтобы различить темный объект невооруженным глазом. Он видел только полную звезд бездну.

— Не стреляйте, — заорал он марсианам. — Не стреляйте!

Три секунды. Торпеды настигали его.

Одна секунда.

И все звезды до одной моргнули.

Нео постучал по монитору. Пусто. Распознаватель ничего не показывал. Ни фрегата, ни торпед. Ничего.

— А вот это, — сказал он, ни к кому не обращаясь, — жутко странно.

Что-то на мониторе засветилось голубым, и он придвинулся ближе, будто несколько дюймов, отделявших его от экрана, могли что-то изменить.

Сенсор, запускавший перегрузочную тревогу, реагировал через пять сотых секунды. Сигнал включался еще через три сотых — нужно было время, чтобы ток по проводам дошел до красной лампочки и аварийной сирены. Маленькие датчики на консоли, рассчитанные на торможение девяносто девять g, зажигали свои светодиоды с неторопливостью движения ледника — целых полсекунды. К этому времени Нео уже превратился в красную кляксу в кубрике — торможение швырнуло его вперед, сквозь экран, на дальнюю переборку. Еще пять долгих секунд кораблик скрипел и сопротивлялся. Не он останавливался — его останавливали.

В непроглядной темноте работали наружные камеры, посылая в эфир тысячу кадров пустоты в секунду.

А потом — и не только пустоты.

ГЛАВА 1 ХОЛДЕН

Когда он мальчишкой жил на Земле, под открытым голубым небом, одна из его матерей три года мучилась нестерпимыми мигренями. Тяжело было видеть ее бледной, потной от боли, но еще хуже казались сопровождающие приступы симптомы ауры. Она наводила порядок в доме или разбиралась с контрактами по своей юридической практике, и вдруг левая рука у нее сжималась в кулак до хруста в сухожилиях. Глаза переставали фокусироваться, зрачки расширялись, заливая чернотой голубую радужку. Глядя на очередной такой припадок, Холден думал: этого раза она не переживет.

Ему было тогда шесть лет, и он никогда не рассказывал родителям, как пугали его мигрени матери, — даже когда они прошли. Страх стал привычным. Мальчик почти ждал его. Когда это начиналось, ужас должен был отступить, да, вероятно, и отступал, но вместо него появлялось ощущение захлопнувшегося капкана. Приступ мог повториться в любую минуту, и его было никак не избежать. Это чувство отравляло все — хотя и немного.

Чувство, будто тебя преследуют призраки.

— Заведение всегда в выигрыше! — прокричал Холден.

Они с командой — Алексом, Амосом и Наоми — сидели за отдельным столиком в VIP-зале самого дорогого отеля Цереры. Даже здесь звон, свистки и электронные выкрики игровых автоматов заглушали спокойный голос. Те немногие частоты, которыми не завладели автоматы, были заполнены звонким щебетом патинко и басовыми аккордами играющих на трех сценах казино оркестров. Все вместе складывалось в звуковую стену, от которой у Холдена вибрировал желудок и звенело в ушах.

— Что? — проорал в ответ Амос.

— В конечном счете выигрывает всегда заведение.

Амос уставился на лежавшую перед ним гору фишек. Они с Алексом подсчитывали и делили выигрыш перед следующей вылазкой к игорным столам. На глаз Холден оценил добычу тысяч в пятнадцать новых церерских йен — и это всего за час. Впечатляющий результат. Если сумеют остановиться, унесут выигранное. Только они, конечно, не остановятся.

— Ну, — удивился Амос. — И что с того?

Холден с улыбкой пожал плечами.

— Да ничего.

Если его команде охота продуть несколько тысяч, спуская пар в азартных играх, кто он такой, чтобы им мешать? По правде сказать, проигрыш — сущий пустяк в сравнении с выплатой по последнему контракту, а это лишь один из трех контрактов, выполненных за последние четыре месяца. Год выходит тучным.

За последние три года Холден допустил немало ошибок. Но решение уйти из АВП и стать независимым к ним не относилось. С тех пор как он заявил свой корабль как вольное курьерское и сопроводительное судно, «Росинант» получил несколько заданий, и все оказались выгодными. Деньги команда потратила на переоборудование корабля от носа до кормы. «Росинанту» за пару лет сильно досталось, он заслужил любовь и заботу.

Когда корабль привели в порядок, на общем счете еще остались деньги — девать их было некуда, — и Холден потребовал с команды список пожеланий. Наоми оплатила установку перегородки в их каюте, разделив ее на две комнаты. Теперь у них имелась кровать, в которой умещались двое, и еще осталось место, чтобы ее обойти. Алекс, напомнив, как сложно закупать для корабля боевые торпеды, потребовал установить на «Роси» килевую рельсовую пушку. Вооружение было мощнее орудий точечной обороны, а снарядами для пушки служили двухфунтовые вольфрамовые болванки. Амос спустил тридцать штук на Каллисто — закупил последние новинки для двигателя. Холден попробовал напомнить, что «Роси» и так способен разогнаться до скоростей, которых команда не переживет, так что совершенствовать его нет нужды, но Амос возразил: «Зато круто!» Холден усмехнулся, кивнул и оплатил счет.

Даже после первых безудержных трат они еще могли выплачивать самим себе жалование в пять раз больше, чем на «Кентербери», и снабжать корабль водой, воздухом и топливными стержнями в течение десяти лет.

Возможно, это была временная удача. Случатся еще и черные дни, когда работы не подвернется и придется экономить. Но не сегодня.

Амос с Алексом закончили подсчет фишек и теперь кричали в уши Наоми, соблазняя сыграть и ее. Холден махнул официанту, и тот подскочил принять заказ. Здесь, в VIP-зале, электронные заказы были не в ходу.

— Что у вас из скотчей, выгнанных из натурального зерна? — спросил Холден.

— Есть несколько ганимедской перегонки, — ответил официант. Он навострился среди этого грохота, не напрягая голоса, добиваться, чтобы его слышали, да еще и улыбаться. — Но для разборчивых джентльменов с Земли найдется шестнадцатилетний лагавулин — мы запасли несколько бутылок.

— Что? Вы имеете в виду настоящий скотч из Шотландии?

— Точнее сказать, с острова Айла, — кивнул официант. — По тысяче двести бутылка.

— Давайте!

— Слушаю, сэр, и четыре рюмки.

Официант склонил голову и направился к бару.

— Мы идем играть, — со смехом сообщила Наоми. Амос, спихнув со своего подноса часть фишек, подтолкнул их к ней. — Пойдешь с нами?

Оркестр в соседнем зале затих, и на несколько секунд уровень шума снизился до сносного — но кто-то за стеной тут же запустил «музак».

— Погодите, ребята, — предложил Холден. — Я заказал бутылочку недурного пойла и хочу поднять еще один тост, пока мы не разбежались на эту ночь.

Амос нетерпеливо вертел головой, пока не подали бутылку, потом несколько секунд рассматривал этикетку.

— Ага, ну, ради этого, пожалуй, стоило подождать.

Холден разлил всем и поднял рюмку.

— За лучший корабль и лучшую команду, с какой я имел честь служить, — и чтобы нам платили!

— Чтобы нам платили! — повторил Алекс и, взяв в руки, принялся разглядывать бутылку. — Нельзя ли загрузить таких на «Роси»? Можете вычесть из моего жалованья.

— Поддерживаю, — сказала Наоми и, перехватив бутылку, разлила всем по новой.

На несколько минут были забыты и груды фишек, и соблазны карточных столов. Холден того и добивался. Удержать их вместе еще на несколько минут. Когда он служил на других кораблях, прибытие в порт оказывалось шансом хоть на несколько дней избавиться от опостылевших лиц. Теперь все обстояло по-другому. С этой командой — не так. Он заглушил сентиментальный порыв выпалить: «Я люблю вас, ребята!» — залив его новой порцией виски.

— Последний удар — и в путь! — предложил Амос, взяв бутылку.

— Мне уже в голову ударило, — отозвался Холден и, встав из-за стола, покачиваясь сильнее, чем ожидал, направился к туалетам. Скотч быстро добрался до мозгов.

Туалеты в VIP-зале сверкали роскошью. Здесь не было ряда писсуаров и раковин — вместо них имелась дюжина дверей в отдельные кабинки, каждая со своим унитазом и раковиной. Холден вошел и заперся на задвижку. Сквозь дверь шум почти не проникал. Отчасти казалось, что ты шагнул за край мира. Может, так оно и задумывалось. Холден был благодарен архитектору казино, предусмотревшему относительно тихое местечко. Он не слишком удивился бы, увидев над раковиной игровой автомат.

Справляя свои дела, Холден придерживался ладонью за стену. Струя еще не иссякла, когда в кабинке на миг стало светлее, хромированная ручка отразила слабую голубую вспышку. И страх ударил под ложечку.

Опять.

— Богом клянусь… — заговорил Холден, завершил дело и застегнул молнию. — Тебе же лучше будет, Миллер, если, оглянувшись, я тебя не увижу.

Он обернулся.

И увидел Миллера.

— Привет… — начал покойник.

— Нам надо поговорить, — закончил за него Холден и повернулся к раковине вымыть руки.

На мраморном столике расселись крошечные голубые светлячки. Он хлопнул по ним, но, когда поднял руку, ладонь оказалась чистой.

Отражение Миллера в зеркале пожало плечами. Двигался он неприятными для глаза рывками, напоминал часовой механизм, у которого кончается завод. Человек — и в то же время не человек.

— Здесь сейчас все, — сказал покойник. — Я не хочу говорить о том, что случилось с Джули.

Холден вытащил из стоявшей рядом корзины полотенце и, прислонившись к краю мойки спиной, стал медленно вытирать руки. Его трясло — его каждый раз трясло. Чувство злобной угрозы коснулось позвоночника — так всегда бывало в подобных случаях. Холден ненавидел это чувство.

Детектив Миллер улыбнулся чему-то невидимому для Холдена.

Этот человек работал в службе безопасности Цереры и самовольно отправился на поиски пропавшей девушки. Однажды он спас Холдену жизнь. На глазах у Холдена Миллер вместе с астероидной станцией и тысячами жертв протомолекулы врезался в Венеру. На том же астероиде была Джули Мао — девушка, которую Миллер искал и нашел слишком поздно. Год чужаки что-то вынашивали и строили под густой венерианской облачностью. Когда завершенная громада поднялась из глубины и, подобно гигантскому морскому чудовищу, поплыла за орбиту Нептуна, с ней всплыл и Миллер.

И теперь в каждом его слове звучало безумие.

— Холден, — сказал Миллер, но это было не обращение, а описание собеседника. — Да, вполне резонно. Ты не из них. Эй, ты меня послушай!

— Ну так говори. Хватит с меня этой фигни. Уже скоро год, как ты мне являешься, и ни разу не сказал ничего осмысленного. Ни разу!

Миллер отмахнулся. Старый сыщик дышал все чаще, пыхтел, словно пробежал дистанцию. На его бледной, сероватой коже блестели бусинки пота.

— Там в восемнадцатом секторе был нелицензированный бордель. Мы думали застать пятнадцать, ну два десятка. Может, чуть больше. Входим, а там все ободрано до голого камня. Об этом надо подумать. Это что-то значит.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил Холден. — Просто скажи, чего тебе надо, а?

— Я не сумасшедший, — продолжал Миллер. — Когда я сойду с ума, меня убьют. Господи, меня убили? — Он шумно втянул в себя воздух. Губы потемнели, кровь под кожей стала черной. Детектив опустил руку на плечо Холдену. Рука была тяжелой. Слишком тяжелой и плотной — словно Миллера переделали, заменив кости железом. — Все пошло прахом. Мы добрались, но там пусто. Все небо пустое.

— Я не понимаю.

Миллер склонился к нему. Дыхание его пахло ацетоном, взгляд был прикован к лицу Холдена, брови умоляюще приподняты: пойми!

— Ты должен мне помочь, — сказал Миллер. Сосудики в белках глаз были почти черными. — Они знают, что я умею искать. Они знают, что ты мне поможешь.

— Ты мертв, — вырвалось у Холдена.

— Все мертвы, — ответил Миллер и убрал руку с плеча Холдена. Озабоченно насупился и отвернулся. — Почти. Почти.

У Холдена загудел терминал, он достал аппарат из кармана. Наоми спрашивала: «Ты там не провалился?» Холден начал набирать ответ — и бросил, сообразив: он не знает, что сказать.

Миллер заговорил снова, и в голосе было тихое детское изумление.

— Ба! Это случилось! — сказал Миллер.

— Что случилось? — спросил Холден.

Хлопнула дверь соседней кабины, и Миллер пропал. Запах озона и какой-то густой органики, как в корабельной мастерской, остался единственным напоминанием о его визите. Да и тот, возможно, существовал только в воображении Холдена.

Холден постоял немного, выжидая, пока растает во рту меднистый вкус. Выжидая, пока уймется сердцебиение. Когда ему полегчало, умыл лицо холодной водой и вытер мягким полотенцем. Далекий приглушенный гомон из залов взорвался воплями. Кто-то сорвал банк.

Он им не скажет. Наоми, Амосу, Алексу. Они вправе наслаждаться жизнью без вмешательства того, чем стал Миллер. Холден признавал, что желание утаить происходящее — иррационально, но привычка прикрывать друзей оказалась так сильна, что он не слишком сомневался в себе. Чем бы ни был Миллер, Холден встанет между ним и «Роси».

Он рассматривал свое отражение, пока оно не достигло совершенства. Беззаботный подвыпивший капитан благополучного независимого корабля — в отпуске на берегу. Спокоен и счастлив. Холден вернулся в грохочущее казино. На миг показалось, что он окунулся в прошлое. Казино на Эросе. Павильон смерти. Огни горели слишком ярко, звуки разносились слишком громко. Холден протолкался к своему столику и налил себе еще виски. Эту порцию можно немножко растянуть. Насладиться ароматом и веселой ночкой. За спиной кто-то взвизгнул от смеха. Всего лишь от смеха.

Через несколько минут подошла Наоми, выступила из сутолоки и хаоса — безмятежная и женственная. Полупьяная, рвущаяся наружу любовь нахлынула новой волной. Они не один год вместе ходили на «Кентербери», прежде чем Холден понял, что любит ее. Оглядываясь назад, он в каждой ночи, проведенной с другими, видел упущенный шанс дышать одним воздухом с Наоми. Что думала она, он даже не догадывался. Холден подвинулся, освободил ей место.

— Обчистили тебя?

— Алекса, — поправила Наоми. — Обчистили Алекса. Я свои фишки ему отдала.

— Невиданная щедрость! — ухмыльнулся он.

В темных глазах Наоми мелькнуло сочувствие.

— Опять Миллер объявлялся? — спросила она, склоняясь поближе, чтобы не кричать.

— Мне иногда не по себе делается — уж очень легко ты видишь меня насквозь.

— У тебя все на лбу написано. А Миллер не в первый раз устраивает засаду в уборной. Он не стал вразумительнее?

— Нет, — сказал Холден. — Он словно обращается к неисправной электропроводке. Я даже не всегда уверен, что он меня замечает.

— На самом деле это, скорее всего, не Миллер, так?

— От протомолекулы, нарядившейся Миллером, мне еще жутче.

— Это точно, — признала Наоми. — Он хоть что-нибудь новенькое сказал?

— Пожалуй, сказал. Он сказал, что-то случилось.

— Что?

— Не знаю. Он просто заявил: «Это случилось» — и пропал.

Они посидели вдвоем, молчаливые среди гула голосов.

Наоми переплела его пальцы со своими, наклонилась, чмокнула в правую бровь и потянула со стула.

— Идем.

— Куда идем?

— Научу тебя играть в покер, — сказала она.

— В покер я умею.

— Это тебе так кажется, — ответила она.

— Подначиваешь?

Она улыбнулась и потянула настойчивее.

Холден покачал головой.

— Если хочешь, давай вернемся на корабль. Соберем несколько человек и сыграем в тихой компании. Здесь нет смысла — заведение всегда в выигрыше.

— А мы здесь не для того, чтобы выигрывать, — произнесла Наоми так серьезно, словно на что-то намекала. — Мы здесь, чтобы играть.

Известие пришло через два дня. Холден сидел в камбузе, доедал прихваченный из портового ресторана рис с чесночным соусом, тремя видами бобов и чем-то настолько похожим на курятину, что можно было принять за натуральную. Амос с Наоми присматривали за погрузкой питания и фильтров для восстановительной системы. Алекс спал в кресле пилота. На других кораблях, где доводилось служить Холдену, команда никогда не собиралась в полном составе раньше, чем к отлету. Все охотно провели бы пару ночей в портовых гостиницах, притворяясь, что они дома. Но для их команды «Росинант» и был домом.

Холден прогонял местные новости на ручном терминале, щелкал каналами из дальних частей системы. Утечка информации с сайта новой игры «Бандао солайс» означает, что личные данные шести миллионов человек попали на пиратский сервер с орбиты Титана. Марсианские военные эксперты обеспокоены ростом расходов на восстановление ущерба от битвы на Ганимеде. На Земле Африканский союз фермеров нарушил запрет на применение азотфиксирующих бактерий. На улицах Каира митинги в поддержку запрета и против него.

Холден бездумно переключал каналы, скользя мыслями по поверхности новостей, когда одна из станций высветила красную полосу. И еще одна. И еще. От заголовков статей у него застыла кровь в жилах. Это называли Кольцом. Гигантское нерукотворное образование, которое, стартовав с Венеры, покрыло неполных две а.е.^[91] и, остановившись за орбитой Урана, обосновалось там.

Холден внимательно читал новости и чувствовал, как от страха стягивается комок под ложечкой. Когда он поднял голову, в дверях стояли Наоми и Амос. В руках Амос держал терминал с такой же красной полосой на дисплее.

— Видел, кэп? — спросил Амос.

— Угу.

— Какой-то засранец захотел проскочить в Кольцо.

— Угу.

Цереру с Кольцом разделял огромный океан пустоты, однако известие, что какой-то балбес на дешевом суденышке пошел в кольцевую структуру с одной стороны и не вышел с другой, добралось сюда всего за пять часов. А случилось это два дня назад. Два дня правительственным структурам, окружившим Кольцо, удавалось замалчивать инцидент.

— Это оно, да? — спросила Наоми. — То, что «случилось»?

ГЛАВА 2 БЫК

Карлос Бака — для друзей Бык — не любил капитана Ашфорда. Невзлюбил с самого начала.

Капитан был из тех типов, которые презрительно усмехаются, не шевеля при этом губами. Прежде чем целиком посвятить себя АВП, Ашфорд получил степень доктора математики в лунном кампусе Бостонского университета — и никому не давал об этом забыть. Как будто степень земного университета делала его лучше остальных астеров. А также выше вульгарных типов вроде Быка или Фреда, которые выросли на дне колодца. Ашфорд не относился ни к тем, ни к другим. И так пыжился, воображая себя большой шишкой — с образованием, со связями на Земле, с друзьями детства из Пояса, — что трудно было его не поддразнивать.

А в этом деле Ашфорду предстояло командовать.

— И еще вопрос времени, — сказал Фред Джонсон.

Выглядел Фред дерьмово. Он был слишком тощ. В последнее время все исхудали, но темная кожа Фреда приобрела пепельный оттенок, при виде которого Бык задумывался об аутоиммунных заболеваниях или непролеченном раке. А может, дело было в возрасте, нагрузках и плохом питании. Есть вещи, которые проймут даже тех, кого вроде бы ничем не пронять. По правде сказать, у Быка тоже появилась седина на висках, и дерьмовые лампочки, подражающие солнечному свету, его не радовали. Кожа у него пока еще была потемнее яичной скорлупы, но это досталось ему от смуглой матери-мексиканки, а не от ультрафиолета.

Он с двадцати двух лет жил в темноте космоса. Сейчас ему перевалило за сорок. А Фред, командовавший им от имени двух правительств, был еще старше.

Перед ними уходили вдаль и вверх строительные леса, их гибкие стенки блестели змеиными чешуйками. Постоянно слышался тихий визг, вибрация, передававшаяся от строительного оборудования по корпусу станции. Гравитация вращения здесь была ниже стандартной для Тихо трети g, и Ашфорд устроил маленький спектакль, вырвавшись вперед, а потом притормозив, поджидая землян. Бык нарочно замедлил шаг, чтоб тому пришлось ждать подольше.

— Времени? А что со временем, полковник? — спросил Ашфорд.

— Могло быть хуже, — ответил Фред. — С первого крупного изменения в момент инцидента Кольцо, по-видимому, не меняется. Через него никто не прошел, никто из него не показался. Поначалу все навалили в штаны, но теперь просто держатся начеку. Марс рассматривает этот вопрос исключительно с военной и научной точек зрения. Дюжина их исследовательских судов уже мчит туда.

— С каким сопровождением? — спросил Бык.

— Один истребитель, три фрегата, — ответил Фред. — Земляне движутся медленнее, зато большими силами. У них в будущем году выборы, а генеральному секретарю здорово досталось за то, что он проглядел происки злодейских корпораций.

— С чего бы это? — сухо заметил Бык.

Улыбнулся даже Ашфорд. «Протоген» с «Маоквик» совместными усилиями превратили в фарш стабильность и безопасность Солнечной системы. Станция Эрос погибла — была захвачена техникой пришельцев и упала на Венеру. Ганимед выдавал меньше четверти обычных поставок продовольствия, так что все население внешних планет и Пояса довольствовалось собственными запасами и агрикультурными комплексами. Союз между Землей и Марсом стал преданием из тех, что рассказывают внукам, перебрав пивка. Легенда о старых добрых временах до того, как все полетело к чертям.

— Он устроил шоу, — продолжал Фред. — СМИ, религиозные лидеры, поэты, артисты… — всех волокут к Кольцу в надежде, что эта братия нацелит свои копья не на него.

— Типично, — бросил Ашфорд и не стал уточнять. Типично для политика? Типично для землянина? — А мы чего там ищем?

Леса коротко пропели — случайные колебания сложились в гармоничный аккорд. Промышленные глушители поспешно затушили вибрацию, пока она не достигла разрушительного уровня.

— Мы точно знаем одно: что какой-то идиот сунулся в Кольцо на высокой баллистической скорости — и не выскочил с другой стороны. — Фред шевельнул ладонями — жест, заменяющий у астеров пожатие плечами. — А теперь в Кольце возникла некая материальная аномалия. Возможно, оно проглотило глупого мальчишку вместе с корабликом и переварило во что-то иное. Кольцо произвело выброс — массу рентгеновских и гамма-лучей, но полная аннигиляция корабля дала бы больше. Возможно, парень пробил Кольцо. Или открыл ворота, и толпы зеленых человечков в летающих тарелочках скоро вывалятся из них и превратят Солнечную систему в перевалочную базу.

— Что… — начал Бык, но Ашфорд перебил его.

— Венера не реагировала?

— Ни малейшей реакции, — ответил Фред.

Венера замерла. С тех пор как изуродованная станция Эрос рухнула под облака, глаза всего человечества были обращены на планету и наблюдали за яростным корчами протомолекулы. На поверхности Венеры вздымались и рушились хрустальные башни многокилометровой высоты. Сеть углеродистых волокон опутала планету и распалась в прах. Оружие, предназначенное для того, чтобы оседлать примитивные жизненные формы древней Земли, столкнулось со сложной экосистемой человеческих тел и построек и тщилось сохранить их в ядовитой топке Венеры. Возможно, исполнение плана откладывалось. Или же сложные формы жизни упростили задачу протомолекулы. Так или иначе, по всей видимости, с Венерой было покончено. Она послужила только для того, чтобы выбросить за орбиту Урана самособирающееся кольцо, которое теперь висело там мертвым камнем.

До недавнего времени.

— И что нам по этому поводу делать? — спросил Бык. — Не в обиду будь сказано, но лучшие научные суда не у нас. А Земля с Марсом здорово потрепали друг друга над Ганимедом.

— Нам — быть там, — отрезал Фред. — Если Земля с Марсом посылают свои корабли, мы пошлем свои. Если они выступят с заявлением, мы тоже выступим. Если предъявят права на Кольцо, мы выставим встречную претензию. Мы добились того, что Внешние Планеты стали заметной политической силой, но все преимущества будут утеряны, если мы выпустим вожжи из рук.

— Стрелять ни в кого не собираемся? — осведомился Бык.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — ответил Фред.

Плавный уклон стройплощадки заканчивался гигантским перегибом. В звездной черноте над ними высилась дуга из стали и керамики, освещенная тысячью огоньков. Она выглядела произведением природы — не верилось, что такую махину мог создать человек. Она походила на каньон или гору. Или заросший травой кратер потухшего вулкана. Ее огромная величина мешала увидеть в ней корабль. Но это был корабль. По его бокам ползали строительные механизмы, большие, как дом, в котором Бык жил в детстве, но выглядели они мелкими, как футболисты на далеком поле. Длинная тонкая линия килевого лифта тянулась вдоль корпуса — она перевозила механиков с одного конца конструкции на другой. Кабинки вспомогательных лифтов вмещали по дюжине человек. Мягкий изгиб корпуса был испещрен выпуклостями рельсовых пушек и резкими вздутиями торпед.

Когда-то все это называлось «Наву». Корабль, рассчитанный на много поколений, должен был унести к звездам мормонов, полагавшихся только на его внутреннюю экосистему да на милость Божью. Теперь его переименовали в «Бегемот» — самый большой и бесполезный военный корабль в Солнечной системе. В его брюхе, не касаясь стен, могли разместиться четыре корабля класса «Доннаджер». Рельсовые пушки были способны разогнать магнитные снаряды до измеримых долей с.^[92] Всех ядерных торпед, имевшихся в распоряжении Альянса Внешних Планет, не хватило бы на его полное вооружение. Мощность лазерных передатчиков позволяла прожечь лучом дыру в стали — дай только время. Можно было бы еще разрисовать нос под акулью пасть и придать жилому отсеку форму треугольного плавника, но и без того представлялось очевидным, что цель этой великолепной конструкции — внушать страх.

И хорошо, что вид у нее был такой устрашающий, потому что, случись этой залатанной развалине попасть в настоящую схватку, им всем настал бы конец. Бык скосил взгляд на Ашфорда. Капитан стоял, вздернув подбородок, глаза его горели от гордости. Бык поцокал языком.

Притяжение совсем исчезло — платформа и стройплощадка замерли, уравнявшись в скорости с «Бегемотом». Вдалеке вспыхнул белым пламенем строительный мех — началась сварка.

— Сколько до старта? — спросил Ашфорд.

— Три дня, — сказал Фред.

— Инженеры докладывали, что до готовности дней десять, — вставил Бык. — Будем доделывать в полете?

— Именно так, — кивнул Фред.

— Хотя мы могли бы задержаться на несколько дней, закончить работы в доках и, развив чуть большую тягу, явиться на место в тот же срок?

Повисла неловкая пауза. Бык знал, что так будет, но промолчать не мог.

— Удобства и дух команды требуют не меньшей заботы, чем корабль, — проговорил Фред, из вежливости изменив формулировку. Бык, знавший его достаточно давно, услышал: «Астеры не любят перегрузок». — Кроме того, некоторые работы проще производить при низких g. Все взвешено, Бык. Через три дня отчаливаете.

— А что, есть проблемы? — спросил Ашфорд.

Бык натянул на лицо кретинскую улыбочку, к которой прибегал, когда хотелось сказать правду, избежав нагоняя.

— Мы собираемся дразнить Землю и Марс в виду Кольца, занимающегося своей инопланетной чертовщиной. Команда у нас не сработавшаяся, корабль — наполовину из металлолома, и времени, чтобы все утрясти, не будет. Конечно, проблемы найдутся, но тут уж ничего не поделаешь, так что все равно беремся. В худшем случае мы все умрем.

— Веселенькая мысль, — укоризненно протянул Ашфорд.

Бык улыбнулся еще шире и пожал плечами.

— Все равно рано или поздно этим закончится.

На Тихо Быку досталось роскошное помещение. Четыре комнаты с высокими потолками, отдельный гальюн с настоящим водопроводом. Даже на Земле, мальчишкой, он не знал такой роскоши. Детство Быка прошло в жилом комплексе зоны совместных интересов Нью-Мексико. Там он обитал с родителями, бабушкой, двумя дядьями, тремя тетушками и примерно тысячей двоюродных братьев и сестер. Дожив до шестнадцати лет и отказавшись переходить на базовое пособие, он уехал на юг, в Аламогордо, и отработал свои два года, разбирая древнюю солнечную электростанцию, оставшуюся от недобрых старых времен до термояда. Спал он в комнате на десятерых и до сих пор явственно помнил соседей, какими они были тогда: тощие, мускулистые, без рубашек — или в рубашках, повязанных на головы вместо чалмы. Он как сейчас чувствовал лучи мексиканского солнца, которые словно ладонью давят на грудь, купался в излучении и тепле неконтролируемого ядерного реактора, отделенного от него только расстоянием да огромным голубым небом.

Отработав два обязательных года, он поступил было в техническое училище, но вылетел за гормоны и спиртное. После этого пришлось выбирать между военной службой или пособием. Бык выбрал то, что меньше походило на смерть. В десантниках самая большая из его кают была меньше прихожей этой квартиры на Тихо. До отставки он не имел собственного жилья. Станция Церера тоже его не баловала. Нора располагалась у самого центра вращения — низкая гравитация, высокая сила Кориолиса. Место, чтобы отоспаться после попойки, — не более того. Голые каменные стены, корабельная койка с креплениями для сна в невесомости. Кто-то из прежних хозяев выцарапал на стене: «Бессо о нади». На астерском жаргоне — «Лучшее или ничего». Бык тогда еще не знал, что это политический лозунг. Барахло, которым он обзавелся на станции Тихо, — рамка, где сменялись семейные фотографии с Земли, жестяной подсвечник, оставленный бывшей подружкой, штатские костюмы — в его старой норе на Церере просто не уместилось бы или не оставило бы места для сна. «Слишком много вещей, — подумал он. — Надо бы от них избавиться».

Впрочем, не в этом рейсе. Каюты командного состава на «Бегемоте» были еще просторнее квартир на Тихо.

Система пискнула, предупреждая, что кто-то хочет войти. Бык по давней привычке, прежде чем открыть, глянул видео. Фред переминался с ноги на ногу. Он был в штатском: белая рубашка с пуговицами и старые-престарые штаны, снисходительно скрывавшие отвисшее брюшко. Вернее, пытавшиеся скрыть. Фред был не в лучшей форме, чем Бык. Просто оба они старели.

— Привет, — сказал Бык, — хватай любой стул. Я как раз собираюсь.

— Уже переезжаешь?

— Хочу обжиться на корабле перед стартом, — объяснил Бык. — Поищу, не блуждают ли там какие мормоны.

Фред болезненно поморщился.

— Я вполне уверен, что мы с первого раза всех выловили, — отыграл он, — но места там полно, осмотрись, коли есть охота.

Бык открыл чемодан, пальцами пересчитал футболки. Десять штук. Признак разложения. Кому нужны десять футболок? Вытащив пять, он отложил их на стул.

— Если они добьются возвращения «Наву», положеньице будет еще то, — заметил он. — Сколько мы там переделали!

— Не добьются, — возразил Фред. — Захват корабля был вполне законным. Чрезвычайное положение. Я могу десять часов перечислять прецеденты.

— Да, только потом мы его подобрали и объявили своим, — усмехнулся Бык. — Это вроде как сказать: мне пришлось позаимствовать твой грузовичок, но, поскольку я загнал его в кювет и вытащил обратно, он теперь мой.

— Закон умеет много гитик, Бык, — устало проворчал Фред. На уме у него явно было что-то другое.

Бык открыл еще один ящик, сбросил половину носков в утилизатор, остальные положил к футболкам.

— Просто неловко выйдет, если судья с тобой не согласится.

— Для земных судей мы вне юрисдикции, — бросил Фред, — а наша судебная система лояльна к АВП. Они видят картину в целом и не станут вырывать у нас из рук самый большой из существующих кораблей, чтобы кому-то там вернуть. В худшем случае присудят выплату компенсации.

— А это нам по карману?

— Нет, на данный момент не по карману.

Бык смешливо фыркнул.

— Не могу понять, что мы такого натворили, за что попали сюда? Ты — волочешь на себе чуть не весь АВП, я — старпом у Ашфорда. Неправильно мы живем, старина.

— Да, кстати, — встрепенулся Фред, — планы немножко меняются.

Бык открыл шкаф. Губы у него сжались. Фред не для того пришел, чтобы толочь воду в ступе. Что-то случилось. Бык достал из шкафа два костюма, оба еще не распакованные из клейкой защитной пленки. Он таких много лет не носил — вряд ли придутся впору.

— Ашфорд решил, что предпочитает иметь старпомом Мичо Па. Мы это обсудили. Я рекомендовал тебя как старшего офицера безопасности.

— Сместили со второго места на третье, — кивнул Бык. — А что, Ашфорд опасается, что я претендую на его кресло?

Фред, сплетя пальцы, склонился вперед. Лицо было серьезным — он видел, что ситуация дерьмовая, но держался как мог.

— Все дело во впечатлении, — сказал Фред. — Это флот АВП. «Бегемот» — ответ Пояса на последние ударные корабли Земли и Марса. Землянин на мостике не соответствует образу.

— Ладно, — сказал Бык.

— Я в том же положении, сам знаешь. Сколько времени прошло, а мне все еще вдвое труднее добиваться верности и уважения — только потому, что я не здешний. Даже те, кто рад, что я с ними, потому что мое присутствие портит имидж Земле, не любят получать от меня приказы. Мне каждую кроху уважения приходится зарабатывать снова и снова.

— Ладно, — повторил Бык. Офицер безопасности — значит, меньше времени придется проводить в мундире. Он со вздохом положил на стул оба костюма.

— Я не говорю, что ты хуже, — продолжал Фред. — Никто, как я, не знает, что ты — лучший из лучших. Но, чтобы довести дело до конца, приходится кое с чем мириться.

Бык прислонился к стене, скрестил руки на груди. Фред смотрел на него из-под подернутых инеем бровей.

— Сэр, я долго летал с вами, — произнес Бык. — Если вам от меня что-то нужно, скажите прямо.

— Мне нужно, чтобы ты сделал дело, — сказал Фред. — То, что там происходит, важнее чего угодно во всей системе, а что это — мы не знаем. Если мы допустим промах или дадим внутрякам значимое преимущество, потери будут большими. Ашфорд и Па — хорошие люди, но они астеры. У них, в отличие от нас с тобой, нет опыта работы с земной армией.

— Думаешь, они что-то затевают?

— Нет. Ашфорд всеми силами постарается все сделать правильно, но у него рефлексы астера, его застанет врасплох то, к чему другой будет готов.

— Ашфорд всю жизнь все делает правильно от страха оконфузиться. Он — одетый в мундир вакуум. А на вакуум опереться невозможно.

— Я и не опираюсь, — согласился Фред. — Я посылаю тебя, потому что тебе доверяю.

— Но командования мне не даешь.

— Но командования не даю.

— А как насчет прибавки к жалованью?

— Тоже нет.

— Ну и черт с тобой, — заключил Бык. — Вся ответственность и никаких полномочий! Возможно ли отказаться от подобного предложения?

— Не шути. Мы тебя подставляем ради показухи и идиотской политики, но ты мне нужен.

— Так я берусь, — сказал Бык.

Минуту слышалось только гудение воздуховода. Бык снова принялся запихивать свою жизнь в чемодан. Где-то над головой, за тоннами стали и керамики, ждал «Бегемот».

ГЛАВА 3 МЕЛБА

Войдя в игорный дом, Мелба почувствовала на себе взгляды. Зал освещался панелями игровых автоматов — розовыми, голубыми, золотистыми. Сюжеты игр вращались вокруг секса и насилия — иногда и того и другого сразу. Нажми кнопку, брось денежку — и, пока ждешь объявления победителя, полюбуйся, как девушки вставляют в себя странные и опасные предметы. Сюжетные игры, покер, лотереи в реальном времени. Игроков-мужчин окружала атмосфера глупости, безнадежности и почти осязаемой ненависти к женщинам.

— Дорогуша, — обратился к ней из-за стойки необъятный толстяк, — не знаю, куда вам было надо, только вы ошиблись адресом. Может, вам лучше повернуть обратно?

— У меня здесь встреча, — сказала она. — С Тревином.

Глаза толстяка за тяжелыми веками округлились. Кто-то выкрикнул из темноты грубую шутку, которая должна была выбить ее из колеи. И выбила, но Мелба этого не показала.

— Тревин, если он вам нужен, в задних комнатах, дорогуша, — кивнул толстяк. В дальнем конце зала, за десятками ухмылок и угроз, виднелась красная стальная дверь.

Все инстинкты, сформированные прошлым, когда она была Клариссой, теперь не годились. Мелбу обучали самообороне с тех пор, как девочка стала делать первые шаги, но все приемы предназначались для защиты от похищения. Как привлечь внимание властей, как разрядить ситуацию между пленницей и похитителями. Конечно, все это не то. Физическая подготовка тоже входила в курс, но только та, что позволяла вырваться. Сбежать, найти помощь.

Теперь помочь ей было некому, а ничего другого она не умела, поэтому воспользовалась тем, что имелось. Мелба — Мелба, а не Кларисса! — кивнула толстяку и пошла через толчею в полутемном зале. Полная земная гравитация тяготила ее как болезнь. На одном экране троица маленьких серых пришельцев осаждала мультяшную женщину, над ними парила летающая тарелка. Кто-то взял малый джек-пот. Мелба отвела взгляд. Сзади кто-то расхохотался, и у нее натянулась кожа на затылке.

Из всех братьев и сестер ей одной всерьез нравились занятия по физподготовке. В дополнение она записалась на тайцзицюань с инструктором по самообороне. Ей было четырнадцать, когда отец на семейном сборище отпустил шуточку на этот счет. В том смысле, что умение драться не повредит — его он уважает, — но танец, изображающий бой, выглядит дурной тратой времени. С тех пор она не тренировалась. Прошло десять лет.

Она открыла красную дверь и вошла. Свет в кабинете показался ярким. Встроенный дисплей на небольшом рабочем столе отображал окно простенькой бухгалтерской программы. Белые матовые стекла пропускали солнечный свет, но скрывали улицы Балтиморы. Литая пластиковая кушетка с логотипом дешевой марки пива, которое доступно даже для сидящих на базовом пособии. На кушетке располагалась пара тяжеловесов. У одного были имплантированные солнцезащитные очки, придававшие лицу сходство с насекомым. На другом футболка чуть не лопалась от накачанных стероидами мышц. Обоих она уже где-то видела.

Тревин стоял у стола, опершись на него бедром. Короткий ежик волос серебрился на висках. Борода не стала длиннее. Костюм в тех кругах, где он вращался, считался хорошим. Отец Мелбы такого никогда не надел бы.

— О, смотрите-ка, неподражаемая Мелба!

— Ты знал, что я пришла, — ответила она. Стульев не было, единственное место для сидения заняли силачи. Мелба осталась стоять.

— Ясно, знал, — согласился Тревин. — Едва ты вошла с улицы.

— К делу? — предложила она тоном, который резал воздух.

Тревин ухмыльнулся. Зубы у него были неровные, серые у корней. Показуха, демонстрация, что при его богатстве нет нужды прибегать к косметическим ухищрениям. Мелбу захлестнуло жаркое презрение. Он — как древний поклонник карго-культа — изображал власть, понятия не имея, что это такое. Мелба пала так низко, что ей приходилось иметь с ним дело, но она хотя бы испытывала неловкость.

— Все устроено, мисс, — заговорил Тревин. — Мелба Альцбета Кох, родилась на Луне. Родители: Алси, Бекка и Сержио Кох — все скончались. Братьев и сестер нет. Налоговых задолженностей нет. Лицензия техника-электрохимика. Новое «я» ждет тебя, а?

— А контракт?

— «Сересье» берет на борт великое посольство к Кольцу. В него включена наша мисс Кох. У нее даже есть подчиненные, самой ручки пачкать не придется.

Тревин вытащил из кармана белый пластиковый конверт. Сквозь пленку просвечивал дешевый ручной терминал.

— Все здесь, все готово, — сказал он. — Берешь и выходишь за дверь другим человеком, а?

Мелба достала из кармана собственный терминал, меньше, чем тот, что протягивал ей Тревин, и лучшего качества. Она будет по нему скучать. Набрав свой код, она авторизовала перевод и снова спрятала терминал.

— Вот так. Деньги у тебя. Я принимаютовар.

— Э, осталась еще одна проблема, — сказал Тревин.

— Мы обо всем договорились, — возразила Мелба. — Я свои обязательства исполнила.

— И это говорит в твою пользу, — кивнул Тревин, — но вот мне вроде бы не по вкусу иметь с тобой дело. Нас ожидают волнующие открытия. Чтобы создать твою новую личность, пришлось влезть в базу ДНК. Пришлось подчищать двойную бухгалтерию. По-моему, ты не была со мной до конца откровенна.

Она сглотнула, пытаясь избавиться от вставшего в горле кома. Жучиные глаза человека на кушетке повернулись к ней, кушетка скрипнула.

— Ты тратил мои деньги, — напомнила Мелба.

— Еще бы, еще бы, — отозвался Тревин. — Кларисса Мельпомена Мао, дочь Жюля-Пьера Мао из торгового дома «Мао-Квиковски». Интересное имя.

— Корпорацию национализировали, когда отец попал в тюрьму, — напомнила Мелба. — Ее больше не существует.

— Смертный приговор корпорации. — Тревин выложил конверт на стол. — Очень прискорбно. Но не для тебя, а? Богачи знают толк в деньгах. Находят способы сделать заначку. Скажем, передать женам или там дочерям.

Она скрестила руки на груди, насупилась. Телохранитель на кушетке сдержанно зевнул. Возможно, скука была не наигранной. Мелба затянула паузу — не потому, что хотела заставить Тревина высказаться до конца, а потому, что не находила слов. Конечно, он был прав. Отец позаботился о них, как сумел. Он всегда о них заботился. Даже судебные приставы ООН не всюду дотягиваются. У Клариссы хватило бы средств на тихую праздную жизнь на Луне или на Марсе до самой смерти от старости. Но она уже не Кларисса, а Мелба, и это совсем другое дело.

— Я могу дать тебе еще десять тысяч, — сказала она. — Больше у меня нет.

Тревин оскалился в тусклой улыбке.

— Неужто все денежки упорхнули, а? И что тебя тянет в космос? Я вот задумался. И поинтересовался. Ты очень, очень неплохо справилась. Я, даже зная, где искать, обнаружил только тени. Расслышал только эхо. И все же… — Он придерживал конверт на столе одним пальцем — как ее брат Петер придерживал шашку, когда не решался сделать ход. Хозяйский жест. — У меня есть кое-что, чего не было у других. Я догадался глянуть в сторону Кольца.

— Десять тысяч, больше нет. Честное слово. Я все потратила.

— А тебе бы не помешало больше, а? — заметил Тревин. — Назовем это инвестиционным капиталом. Малютка Мелба может, если хочет, оставить десять тысяч себе. Или даже пятьдесят тысяч. Но в ответ я хочу большего. Много большего.

У нее перехватило дыхание. Кивок вышел слишком поспешным, слишком напряженным. Птичьим. Испуганным.

— О чем ты? — Мелба старалась говорить твердо. Смутная угроза висела в воздухе запахом плохого одеколона: мужественного и дешевого. Тревин заговорил снова, от фальшивого добродушия растягивая гласные.

— Партнерство. Ты затеяла что-то серьезное. С Кольцом и флотилией, а? Все они там, в темноте, лицом к лицу с чудовищами. И ты собралась к ним. По мне, так не рискуют без надежды на хороший выигрыш. Это в стиле Мао. Расскажи, что ты задумала. Я помогу тебе, чем сумею, а барыш поделим.

— Сделка не состоится. — Слова вырвались сами собой, по команде спинного мозга. Решение было столь очевидным, что не требовало раздумья.

Тревин подтянул к себе конверт — пластик зашуршал по крышке стола. Тихонько поцокал языком — звук был столь же сочувственным, сколь неискренним.

— Ты перевернула землю и небо, — сказал он. — Давала взятки. Покупала. Сговаривалась. И я верю, что ничего не оставила про запас. И теперь ты, стоя передо мной, говоришь: сделка не состоится? Не состоится так не состоится.

— Я тебе заплатила.

— А это не имеет никакого значения. Мы партнеры. Равноправные партнеры. Что бы ты ни выиграла, я тоже выигрываю. В противном случае найдутся люди, которые, надо думать, заинтересуются, что такое затеяла втихую девица с громкой фамилией Мао.

Теперь двое на кушетке обратили на нее внимание. Мелба чувствовала их взгляды. Она оглянулась через плечо. Стальная дверь в игорный зал — заперта. Окно широкое. Решетка на нем из тех, которые убираются, если ты хочешь отодвинуть стекло и впустить в комнату городскую вонь. Тот, что с жучиными глазами, встал.

Ее импланты запускались прикосновением языка к нёбу. Два круга против часовой стрелки. Тайное, незаметное со стороны движение, странно сексуальное. Легкое, как мысль. Набор искусственных желез в горле, голове и в животе заработал, выплескивая в кровь сложную химию. Мелба вздрогнула. Это было как оргазм, только без наслаждения. Она ощутила, как совесть и привитая с детства мораль тают, подобно дурному сну. Она просыпалась, становилась живой.

Все звуки города: гул уличного движения, приглушенная какофония игровых автоматов, мерзкий голос Тревина — затихли, словно гулявший по жилам коктейль встал пенопластовыми затычками в ушах. Мускулы напряженно затвердели, во рту появился меднистый привкус. Время замедлило ход.

Что делать? Что делать?

Первоочередная угроза — бандиты на кушетке. Она двинулась к ним, уже не сдерживаемая земным тяготением. Пнула поднимавшегося телохранителя в коленную чашечку, сорвав сустав, как крышку с пивной банки, и загнав его вверх по бедру. На лице мужчины застыли изумление и тревога — словно нарисованные мультипликатором. Когда он начал падать, она вскинула второе колено и вогнала ему в запрокинутую гортань. Целила в лицо, но, почувствовав, как ломается под коленом трахея, подумала: горло не хуже.

Жукоглазый бросился на нее. Он двигался быстро — тоже какая-то модификация тела. Вероятно, ускоренное действие мускульных нейронов, мост через широкий пролив, отделяющий нейротрансмиттеры от синапсов. Это могло оказаться преимуществом в драке с другими бандитами. Его рука застыла у нее на плече, толстые твердые пальцы вцепились мертвой хваткой. Мелба развернулась навстречу, упала, потянув громилу за собой. Ладонь ударила по локтю, отключая нерв, потом обе ее руки сошлись на его запястье, выкрутили. Она действовала бездумно. Движения выплывали из подсознания, освобожденного от уз и рвущегося наружу. Боевого искусства здесь было не больше, чем в броске крокодила, нападающего на водяного буйвола, — одна только скорость, сила и спущенные с поводка рефлексы, формировавшиеся миллиарды лет. Ее инструктор по тайцзицюань сейчас пристыженно отвел бы взгляд.

Телохранитель повалился на пол, изо рта у него потекла кровь. Жучиные глаза отвернулись от нее — и это оказалось ошибкой. Она подтянула к себе его вывернутый сустав и сделала разворот от бедра. Громила был больше и тяжелее, он всю жизнь провел в гравитационном колодце. Он обжирался стероидами и дешевыми углеводами. Но ей и не нужно было превосходства. Хватило бы силы сломать мелкие кости в локте и запястье. Кости сломались, и мужчина упал на колени.

Мелба — а не Кларисса — вывернулась, обвив его за шею правой рукой, и прикрылась левой, защищаясь от неизбежных ударов головой. Не требовалось большой силы — достаточно было пережать мягкие артерии, несущие кровь к мозгу.

Пуля из пистолета Тревина пробила дыру в кушетке. Пена выплеснулась, словно взорвавшаяся губка. Некогда. Она завопила, переливая всю мощь крика в руки и плечи. И почувствовала, как хрустнула шея жукоглазого. Тревин снова выстрелил. Если попадет в нее, она умрет. Страха не было. Страх оказался заперт так глубоко, что она его не ощущала. Скоро он прорвется наружу. Очень скоро. Надо спешить.

Тревин попытался выпустить третью пулю. Разумный поступок. Мудрый. Тревин не был ни разумным, ни мудрым. Он делал то, чего требовало стремящееся выжить тело. Обезьяна, миллионы лет спасавшаяся от хищников. Времени на вторую ошибку ему не хватило. В горле у Мелбы нарастал новый вопль.

Время сделало скачок. Ее пальцы обхватили шею Тревина. Она ударила его черепом об угол стола. На столе осталась кровь, обрывки кожи. Она хотела ударить еще раз, но он был тяжел, а в ее руках не осталось силы. Мелба выпустила его, и он со стоном сполз на пол.

Со стоном.

«Значит, жив, — подумала она. Страх вернулся, и с ним накатила тошнота. — Он еще жив. Нельзя, чтобы он оставался жив, когда подступит ломка». У него был пистолет. Следовало найти, куда он подевался. Немеющими пальцами она вытащила маленький пистолет из-под тела Тревина.

— Партнеры, — сказала она и выпустила две пули ему в голову. Услышат, даже сквозь грохот игровых автоматов. Она дотащилась до стальной двери, проверила замок. Защелкнут. Если у кого-нибудь не найдется ключа, она в безопасности, пока замок не вырежут. Можно передохнуть. Полицию они вызывать не станут. Она надеялась, что не станут.

Мелба сползла на пол. Пот заливал лицо, ее затрясло. Ей казалось, что так нечестно: время славной и праведной битвы словно сжималось в одно мгновенье, а физиологическую ломку приходилось переживать в полном сознании, и даже поспать было нельзя. Здесь — нельзя. Мелба подтянула колени к груди, всхлипнула — не от горя и не от страха, просто напряжение плоти требовало выхода. Кто-то стучался в дверь, но довольно робко, вопросительно. Всего несколько минут, и она будет… не в порядке, нет, но пригодна к действию. Всего несколько минут.

Вот почему искусственные железы не прижились у военных. Взвод солдат без страха и сомнений, накачанных адреналином до степени нечувствительности к собственным рвущимся мышцам, способен был выиграть бой. Но тот же взвод, скулящий и сворачивающийся в уголке на пять минут после боя, не мог удержать победу. Технология была признана неудачной, но доступ к ней оставался. Побольше денег, побольше оказанных когда-то услуг — и ученый люд исцелялся от терзаний совести. Это было легко. Самая простая часть ее плана.

Мелба всхлипывала все громче, потом ее вырвало. Она по опыту знала, что это ненадолго. Между спазмами рвоты заметила, как содрогается грудь телохранителя, силясь втянуть воздух сквозь раздробленную гортань, хотя человек уже умер. Запах крови и рвоты наполнил комнату. Мелба задержала дыхание, утерла рот тыльной стороной руки. Лобные пазухи ныли — не то от спазмов, не то от поддельной железы, скрытой в нежной плоти. Не важно.

В дверь стучали уже отчаянно. Она расслышала голос толстяка. Времени не осталось. Взяв пластиковый конверт и спрятав его в карман, Мелба Альцбета Кох пролезла в окно и вывалилась на улицу. От нее воняло. На руках сохла кровь. Она вздрагивала на каждом шагу. Тусклый солнечный свет резал глаза, она прикрывалась от него ладонью. В этой части Балтиморы тысячи людей могли смотреть на нее и ничего не видеть. Привычка никого не узнавать, созданная и поддерживаемая наркодилерами, сутенерами и работорговцами, защищала и ее тоже.

Она отойдет. Она справится. Последнее орудие на месте, и осталось только добраться до отеля, попить, чтобы восстановить солевой баланс, и немного поспать. А потом, через несколько дней, явиться по месту службы на «Сересье» и отправиться в долгий путь на окраину Солнечной системы.

Пройти ровным шагом десяток кварталов, держа спину прямо и избегая чужих взглядов, казалось более трудной задачей, но она дойдет. И сделает то, что должно быть сделано.

Раньше она была Клариссой Мельпоменой Мао. Ее семья управляла судьбами городов, колоний, планет. А теперь отец сидел в закрытой тюрьме, говорить имел право только со своим адвокатом и доживал век в бесчестье. Братья и сестры — те, что еще оставались живыми, — разбежались по укрытиям, прячась от ненависти двух миров. Когда-то имя их рода писалось звездами и кровью, а теперь в них видели злодеев. Они погибли.

Но она в силах все исправить. Ей пришлось нелегко и придется еще хуже. Бывало, ночами жертва представлялась непосильной, но она выдержит. Она всем докажет, как несправедливо обошелся с их семьей Джеймс Холден. Она выставит его на позор. Унизит его.

А потом она его уничтожит.

ГЛАВА 4 АННА

Аннушка Воловодова, для паствы на Европе — Анна и преподобная доктор Воловодова для тех, кто ей не нравился, — когда явился домашний насильник, сидела в кожаном кресле с высокой спинкой в своем кабинете.

— Николас, — сказала она, стараясь в меру возможностей придать голосу теплоты, — спасибо, что уделили время.

— Ник, — поправил он, садясь на металлический стул перед ее рабочим столом. Стулья у Анны были ниже ее кресла, отчего комната несколько напоминала зал суда, а сама она — судью. Поэтому своих прихожан она никогда не принимала, сидя в кресле. У дальней стены стоял удобный диванчик, гораздо лучше подходивший для частных бесед и советов. Однако время от времени, когда требовался властный и авторитетный тон, кресло бывало полезным.

Сейчас, например.

— Ник, — повторила она и, сведя кончики пальцев, подперла ими подбородок, — ко мне сегодня заходила София.

Ник пожал плечами и отвел глаза, словно школьник, пойманный со шпаргалкой. Высокий мужчина с узким костистым лицом — так часто выглядят внешники, занимающиеся тяжелым физическим трудом. Анна знала, что он работает на стройках под открытым небом. Здесь, на Европе, это означало долгие дни в тяжелом скафандре. Люди, занимающиеся такой работой, крепче ногтя. Судя по посадке Ника, он знал, какое производит впечатление, и не прочь был внушать страх.

Анна ему улыбнулась. «Со мной это не пройдет».

— Она долго не хотела рассказывать, что случилось, — сказала Анна вслух. — Она долго не соглашалась поднять рубашку. Видеть синяки мне не было надобности — я знала, что они есть. Но требовалось сделать снимки.

При слове «снимки» он подался вперед, прищурился, повел глазами. Возможно, он думал, что это придает ему крутой и грозный вид, на самом же деле он стал похож на крысу.

— Она упала… — начал он.

— …на кухне, — закончила за него Анна. — Знаю, она мне рассказала. А потом очень долго плакала. А потом сказала, что вы снова начали ее бить. Помните, я обещала, что будет, если вы еще раз ее ударите?

Ник заерзал, тощие колени его нервно задергались. Большие костлявые руки сжались так, что побелели костяшки пальцев. Он не смотрел в глаза собеседнице.

— Я не хотел, — выдавил он. — Просто так вышло. Пожалуй, я мог бы снова походить к психотерапевту.

Анна прокашлялась и, когда Ник посмотрел на нее, удерживала его взгляд, пока колени у него не перестали подпрыгивать.

— Нет, поздно спохватились. Мы оплатили вам сеансы по работе с агрессией. Переводили деньги, пока вы не прервали терапию. Церковь это уже сделала. И больше делать не станет.

Лицо его застыло.

— Собрались проповедовать мне об Иисусе? У меня это дерьмо… — Ник резанул себя ладонью по горлу, — вот уже где. София никак не заткнется. «Пастор Анна говорит!..» А знаете, что я скажу? Плевать мне, что там пастор Анна натрепала!

— Нет, — возразила Анна, — об Иисусе не будем. Это мы уже тоже пробовали.

— Тогда что мы здесь делаем?

— Вы помните, — повторила она, нарочито растягивая слова, — я сказала, что будет, если вы еще раз ее ударите?

Ник снова пожал плечами, встал и повернулся к ней спиной. С притворным любопытством разглядывая один из висевших на спине дипломов, буркнул:

— Какое мне дело, что несет пастор Анна?

Анна с облегчением выдохнула. Готовясь к этой встрече, она сомневалась, сумеет ли исполнить задуманное. Она питала сильное нутряное отвращение ко лжи, а сейчас собиралась уничтожить человека обманом. Ну, если не обманом, то уловкой. Сколько ни оправдывайся, что это ради спасения другого человека, она понимала: не поможет. За то, что она сейчас сделает, придется расплачиваться бессонными ночами и сомнениями в себе. Но прямо сейчас его злоба облегчала ей душу.

Анна проговорила про себя короткую молитву: «Помоги мне спасти Софию от человека, который, если его не остановить, убьет жену».

— Я сказала тогда, — продолжала она в спину Нику, — что позабочусь, чтобы вы попали в тюрьму.

Ник обернул к ней снова ставшее крысиным лицо.

— Ах так?

— Так.

Он прыгнул к ней, насколько в низком тяготении можно было прыгать. Движение задумывалось как угрожающее, но выросшей на Земле Анне оно показалось просто нелепым. Женщина сдержала смешок.

— София ни словечка не скажет, — заговорил Ник, остановившись у ее стола и уставившись сверху вниз. — Не такая дура. Она упала на кухне — так и заявит в суде.

— Это верно. — Анна открыла ящик стола, достала тазер и положила на колени так, чтобы оружие не было видно Нику. — Ее вы запугали до смерти — но не меня. Мне больше нет до вас дела.

— Вот и хорошо! — Ник навис над женщиной, запугивая вторжением в ее личное пространство. Анна тоже подалась к нему.

— Но София — моя прихожанка и подруга. Ее дети играют с моей дочерью. Я их люблю. А вы, если ничего не предпринять, убьете ее.

— Это как же?

— Я сейчас вызову полицию, сообщу, что вы мне угрожали.

Левой рукой она потянулась к терминалу. Словно напрашивалась: попробуй меня остановить.

Ник с хищной усмешкой перехватил ее руку, до боли в костях стиснул запястье. Анна правой рукой выхватила тазер, навела на него.

— Это еще что?

— Спасибо, — сказала она, — так мне легче.

Она выстрелила, и мужчина, корчась, повалился на пол. Легкий отзвук шокового импульса отдался у нее в плече, волоски на руке встали дыбом. Взяв терминал, Анна вызвала Софию.

— София, милая, это пастор Анна. Пожалуйста, послушай меня. К тебе придут полицейские, будут расспрашивать о Нике. Обязательно покажи им синяки. Ника к тому времени уже посадят, он до тебя не доберется. Но для нашей с тобой безопасности ты должна быть с ними откровенна — потому что Ник набросился на меня, когда я его спросила, что с тобой случилось.

Несколько минут ласковых уговоров, и она вытянула из Софии обещание, что женщина поговорит с полицией. У Ника уже подергивались руки и ноги.

— Не двигайся, — обратилась к нему Анна. — Мы сейчас заканчиваем.

Она позвонила в отделение полиции Нью-Долинска. Земная корпорация ушла отсюда по истечении срока контракта, но в тоннелях и теперь показывались полицейские, значит, кто-то принял власть в свои руки. Может, какая-то астерская компания или АВП — не важно.

— Здравствуйте, я — преподобная доктор Анна Воловодова, пастор общины святого Иоанна. Сообщаю о нападении на меня. Человек по имени Николас Трубачев угрожал мне действием во время беседы об избиении им жены. У меня в столе имеется тазер, и я применила его, не дав исполнить угрозу. Да, я с удовольствием дам показания, как только вы прибудете. Спасибо.

— Сука, — сплюнул Ник, пытаясь устоять на дрожащих ногах.

Анна выстрелила в него еще раз.

— Трудно пришлось? — спросила Ноно, когда Анна наконец добралась до дома.

Она качала Нами на коленях, но едва Анна закрыла за собой дверь, дочка с радостным визгом потянулась к ней.

— Как тут моя девочка?

Анна с протяжным вздохом рухнула на диван. Ноно передала ей малышку, и Нами тут же принялась раскручивать и дергать уложенные в калачик волосы матери. Анна прижала дочку к себе, втянула в себя запах детской макушки. Тонкий, но сильный запах, который исходил от девочки, когда ее только принесли домой, ослабел, но ощущался до сих пор. Сколько бы ни твердили ученые, что люди не способны общаться посредством феромонов, Анна знала, что все это чушь. Какие бы вещества ни создавали аромат новорожденной, он был самым сильным из известных Анне наркотиков. Ей даже хотелось родить еще ребенка, просто чтобы снова вдыхать этот запах.

— Нами, за волосы не дергают, — упрекнула Ноно, пытаясь выпутать из детского кулачка длинные рыжие пряди. — Поговорить об этом не хочешь? — обратилась она к Анне.

Домашнее имя Ноно тоже происходило от Намоно, но она стала Ноно раньше, чем их старшие близняшки начали говорить. А у дочери это имя почему-то превратилось в Нами. Мало кто догадывался, что девочка — тезка одной из матерей.

— Потом поговорю, — сказала Анна, — но прежде мне нужно побыть с малышкой.

Она поцеловала Нами в носик-кнопку. Такой же широкий плоский нос, как у Ноно, а глаза Аннины, зеленые, яркие. Кофейная кожа Ноно и острый подбородок Анны. Она могла часами любоваться дочерью, упиваясь слившимися в ней чертами — своими и женщины, которую она любила. Переживание было настолько острое, что граничило с духовным. Нами потянула материнские волосы в рот, но Анна их отняла и дунула малышке в нос.

— Волосы не едят! — сказала она, и Нами расхохоталась, словно никогда не слышала такой смешной шутки.

Ноно взяла Анну за руку и крепко пожала. Они долго сидели, не шевелясь.

Ноно готовила рис с грибами. Когда она добавила в соус модифицированный лук, кухню наполнил острый запах. Анна резала яблоки на салат. Маленькие и не слишком хрустящие. Грызть их — мало радости, а в вальдорфском салате, смешавшись с другими ароматами и текстурами, — сойдут. Впрочем, какими бы они ни были, достать яблоки — большая удача. Это первый урожай с Ганимеда после начала беспорядков. Анна даже думать не хотела, как бы они все голодали, если б не чудесное воскресение маленького спутника Юпитера.

— Нами проспит еще добрый час, — заметила Ноно. — Не пора ли поговорить, как прошел день?

— Я сегодня причинила вред человеку и солгала полиции, — при этих словах Анна слишком сильно ударила ножом, и лезвие, пройдя мякоть, задело ей палец. Совсем неглубоко, даже не до крови.

— А… пожалуй, это нуждается в объяснении, — отозвалась Ноно, замешивая в рис с грибами немного бульона.

— Не могу объяснять. Кое-что в этом деле — конфиденциально.

— Ты лгала, чтобы кому-то помочь?

— Думаю, что да. Надеюсь. — Анна добавила в миску кусочки последнего яблока, орехи и изюм и стала мешать. Ноно, бросив работу, повернулась к ней.

— Что будешь делать, если тебя поймают на лжи?

— Извинюсь, — сказала Анна.

Ноно, кивнув, опять повернулась к кастрюле.

— Я сегодня через твой настольный терминал заходила посмотреть почту. Ты не разлогинилась. Там было сообщение ООН о комитете гуманитарной помощи генерального секретаря. О миссии к Кольцу.

Анна виновато поморщилась.

— О, черт! — Она не любила ругаться, но иногда без этого нельзя было обойтись. — До сих пор не собралась ответить.

Опять ложь…

— А поговорить, прежде чем решать, не хотела?

— Конечно, я…

— Нами скоро два года, — продолжала Ноно. — Мы здесь два года. Решение остаться означает решить за Нами, кем ей быть в жизни. У нее родные в России и Уганде. Они ее еще не видели. Если она проживет здесь еще год-другой — и не увидят.

Нами подкармливали тем же коктейлем, который полагался всем детям внешников. Он стимулировал рост костей и снижал вредное воздействие низкого тяготения на развитие ребенка. Однако Ноно была права. Если задержаться здесь, у Нами разовьется длинный тонкий скелет, как у всех местных жителей. Это стало бы приговором — никогда в жизни она не смогла бы вернуться домой.

— Мы ведь договорились, что работа на Европе — временная, — сказала Анна. — Хорошее место, я могу говорить по-русски, паства маленькая и хрупкая…

Ноно отвернулась от плиты и подсела к ней, положив руки на стол. Анне впервые подумалось, что столешница под натуральное дерево выглядит дешевкой. Подделкой. Ей во всей ясности представилось будущее, в котором Нами никогда не увидит настоящего дерева. Это оказалось похоже на удар под дых.

— Я не злюсь, что ты притащила нас сюда, — сказала Ноно. — Мы же об этом и мечтали. Поездить по таким местам. Но ты, когда просила о переводе, была на третьем месяце.

— Я не верила, что меня выберут, — ответила Анна и почувствовала, что оправдывается.

Ноно кивнула.

— Но тебя выбрали. И эта работа на ООН… Лететь к Кольцу в составе группы советников генерального секретаря — а нашей малышке и двух лет не исполнилось.

— По-моему, на эту вакансию было две сотни заявок.

— А выбрали тебя. И приглашают лететь.

— Это было так маловероятно… — начала Анна.

— Тебя всегда выбирают, — перебила Ноно. — Потому что ты — особенная. Я-то вижу. Сразу увидела, когда ты выступала на религиозной конференции в Уганде. Ты так нервничала, что уронила листок с тезисами, зато в зале слышно было бы, как булавка падает. Ты светишься, сама того не желая.

— Я украла тебя у твоей родины, — проговорила Анна. Она всегда это повторяла, когда речь заходила об их знакомстве. — Церкви Уганды необходимы такие молодые священники, как ты.

— Это я тебя украла, — так же привычно возразила Ноно, только теперь многократно повторенные слова почему-то показались пустыми. Как ритуальная формула, утратившая смысл. — Но ты каждый раз это говоришь. «Не верила, что выберут меня».

— Это правда.

— Это привычное оправдание. Ты всегда предпочитаешь извиняться после, а не спрашивать разрешения до.

— Я откажусь, — сказала Анна, вскинув руку к глазам, чтобы сдержать слезы. Она задела локтем миску с салатом, чуть не сбив ее со стола. — Я еще не давала согласия. Скажу, что вышла ошибка…

— Аннушка! — Ноно сжала ей руку. — Ты обязательно полетишь. А я улечу с Нами в Москву. Пора ей познакомиться с бабушкой и дедушкой. И расти в настоящем притяжении.

Раскаленная добела игла страха вонзилась в живот Анне.

— Ты от меня уходишь?

Ноно устало, любовно улыбалась.

— Нет. Ты от нас уходишь. На время. А когда вернешься, мы встретим тебя в Москве. Я подберу хорошую квартиру, мы с Нами ее обживем. Сделаем домом, где поселится счастье. Но с тобой не полетим.

— Почему? — только и нашла что спросить Анна.

Ноно встала, вынула из шкафа две тарелки, разложила еду. Поливая рис соусом, сказала:

— Я его боюсь. Этого, с Венеры. Боюсь за все, что нам дорого. Человечность, Бог, наше место в Его Вселенной. Конечно, я боюсь того, что оно может сотворить, но гораздо сильнее боюсь того, что оно означает.

— И я, — сказала Анна. Теперь она говорила правду. Отчасти из-за такой правды она и послала запрос на участие в экспедиции. Это был тот самый страх, о котором говорила Ноно. Анна хотела взглянуть ему в глаза. Дать Богу возможность подвести ее к пониманию — иначе как ей помогать в понимании другим?

— Так что отправляйся за ответами, — сказала Ноно. — Когда вернешься, твоя семья будет тебя ждать.

— Спасибо, — сказала Анна, немало потрясенная обещанием Ноно.

— Думаю, — промычала Ноно, уже набив рот рисом, — им там понадобятся люди вроде тебя.

— Вроде меня?

— Такие, которые не спрашивают разрешения.

ГЛАВА 5 БЫК

— Бюджетом не предусмотрено, — сказала Мичо Па, старший помощник на «Бегемоте».

Расти Мичо на Земле, вышла бы миниатюрная женщина, но детство при низкой гравитации изменило ее, как меняло всех. Руки, ноги, позвоночник — все несколько удлиненное, хотя и долговязостью это не назовешь. Просто иное сложение. Голова крупнее, чем задумано природой; сравнявшись с Быком в росте, Мичо сохранила во внешности нечто от ребенка. От этого Бык рядом с ней чувствовал себя меньше ростом.

— Наверное, придется это исправить, — сказал он. — Когда устанавливали рельсовую пушку, исходили из того, что у нас стандартная обшивка и крепления. Беда в том, что мормоны экономили на массе. Заменяли стандартные металлические части керамикой и силикатами. По особому распоряжению. И теперь первый же выстрел сдерет с нас шкуру.

Они с Па шли по плавно изгибающемуся коридору. Свод потолка был белым и вдвое выше, чем необходимо, — дизайнеры, не подозревая, что строят военный корабль, позаботились об эстетике. Па шагала чуть шире, чем он, держалась при трети g чуть свободнее, так что Быку, чтобы не отстать, приходилось почти бежать. Это была одна из тысячи мелочей, которыми астеры напоминали уроженцам Земли, что те — не здешние. Старпом покачала головой.

— План работ составлен, — сказала она. — Если переписывать его всякий раз, когда что-то захочется изменить, тогда какой смысл был вообще его готовить?

Про себя Бык с ней соглашался, только выводы делал иные. Окажись он старпомом, он отнесся бы к плану как к абстрактному списку пожеланий, да и читал бы его, только когда придет настроение посмеяться.

Они подошли к эстакаде — плавно изгибающемуся переходу от командной палубы в носовой части «Бегемота» к его массивному барабану. Мост из владений Па к его вотчине.

— Послушайте, — примирительно улыбнулась Па, — я сделаю запись о том, что желательно переоборудование, но, пока не увижу общей картины, не стану принимать решений. Видите ли, если я начну отзывать средства на такие дела от контроля жизнеобеспечения, а на следующей неделе вдруг случится ЧП, все равно придется отыгрывать назад.

Бык оглядел эстакаду. Мягкий свет скрытых в стене ламп наполнял воздух бестеневым сиянием — небесный свет с привкусом сыра. Па положила руку ему на плечо. Возможно, она хотела выразить симпатию, но жест получился снисходительным.

— Так, понятно, — сказал он.

— Все будет хорошо, шеф, — утешила она, чуть сжав ему трапециевидную мышцу.

Кивнув, Бык стал спускаться по эстакаде в переходник. Шаги Мичо за спиной затерялись в гуле воздуховодов. Бык чуть не сплюнул себе под ноги.

«Бегемот», когда еще был «Наву», строился для иной жизни. Обычно межпланетные корабли представляли собой массивные многопалубные конструкции с эпштейновским двигателем на нижнем уровне. Его работа создавала на всем пути искусственную тяжесть — за исключением только короткого момента переворота в срединной точке, после которого ускорение сменялось торможением. Но ни один корабль, с эпштейновской тягой или без нее, не мог бесконечно выносить нагрузки и перепады температур, вызываемые ускорением. Кроме того, Эйнштейн нашел бы что сказать по поводу движения на релятивистских скоростях. «Наву» предназначался для жизни многих поколений, для пути, измеряемого не в световых минутах, а в световых годах. Время, проведенное при ускорении, составляло крайне малый процент общего срока жизни корабля. Командный пост в носовой части и механика двигателя в противоположной не слишком отличались от соответствующих элементов обычных судов, но их соединяли двухкилометровые шахты — одна для килевого лифта и вторая, доставлявшая людей к обшивке барабана.

Все остальные части должны были вращаться.

Весь многовековой путь к Тау Кита корпус «Наву» должен был вращаться. Десять палуб жизнеобеспечения, жилых помещений, храмов, школ, дистилляционных станций, мастерских и кузниц, а по центру — огромный интерьерный зал, словно вывернутая наизнанку Земля. Почва, фермы, иллюзия неба и подвешенный посредине атомный светильник, дающий свет и мягкое тепло земного солнечного вечера.

Все помещения и коридоры в этих отделах корпуса конструировались в предвидении долгих, медленных лет инерционного полета. Краткие периоды разгона и торможения в конечном пункте почти не принимались в расчет. А теперь кораблю только они и остались. Все, что строилось как полы, теперь оказалось стенами. Просторные прочные палубы, на которых должны были размещаться плодородные почвы маленького мирка, станут стенками практически бесполезного колодца. Все, что упадет с переходной платформы между командной палубой и барабаном, будет падать добрых два километра. Водопроводы в его стенах, сконструированные так, чтобы использовать гравитацию вращения и силу Кориолиса, останутся без применения. «Наву» был жемчужиной человеческого оптимизма и инженерного искусства. «Бегемот» оказался неуклюжей колымагой, и приклепанное к его бокам оружие было опаснее для него, чем для противника.

А Быку не позволяли устранить даже те проблемы, которые он предвидел. Он прошел через переходную станцию к своему кабинету. Все помещения здесь располагались наклонно в ожидании гравитации вращения. Они ее не дождутся. Открытая проводка, участки голого металла — все говорило о спешке и о надежде со временем разобрать корабль на запчасти. Быку тошно было даже проходить мимо.

Саманта Розенберг, давний шеф ремонтников Тихо, а теперь — старший механик «Бегемота», ждала в приемной, болтая с новым заместителем Быка. Бык пока не составил мнения о нем. Серж вступил в АВП во времена, когда это еще было опасно. Традиционную татуировку на шее — рассеченный круг — он носил с гордостью. Однако его, как и остальных безопасников, завербовала Мичо Па, и Бык еще не разобрался, кто есть кто. Пока он не доверял заместителю, и недоверие мешало заметить, что в нем было хорошего.

А вот Сэм ему нравилась.

— Привет, Бык, — поздоровалась она, когда Бык повалился на пенковый диванчик. — Добился разговора со старпомом?

— Поговорили, — сказал Бык.

— И как? — Судя по скрещенным рукам Сэм, она уже знала ответ.

Бык расчесал пальцами волосы. В молодости они были мягкими. Теперь он кончиками пальцев ощущал каждую волосинку. Вытащив свой терминал, он пролистал сообщения. Пять рапортов: три доклада о плановых проверках и два внеплановых — о травме и о мелком хищении. Все это могло подождать.

— Серж? — обратился он к заместителю. — Продержишься часок без меня?

— Сколько угодно, шеф, — ухмыльнулся Серж. Возможно, презрение в его тоне только послышалось Быку.

— Вот и хорошо. Идем, Сэм, поставлю тебе выпивку.

На кораблях коалиции, когда коалиция Земля-Марс еще существовала, здесь разместилась бы судовая лавка. АВП предпочел бар и пару семейных ресторанчиков, где, что ни закажи, подавали готовые блюда из разряда «ешь, чтобы не умереть с голоду». Помещение бара, возможно, предназначалось под спортивный или бальный зал, в нем свободно расселась бы сотня человек, но никогда не бывало больше нескольких десятков за раз. Освещение заменили — в пластике песочного цвета сверкали бело-голубые светодиодные лампы. Крышки столов были черными, магнитными, чтобы удерживать на себе груши с напитками. Стекла здесь не полагалось.

— Че-че? — завидев их на пороге, выкрикнул бармен. — Морген! Аллес-меза, вы!

— Ме-я, — отозвалась Сэм, для которой жаргон астера был, как для Быка испанский или английский, родным языком.

— Чего тебе взять? — спросил он, пробираясь к столику. Бык предпочитал сидеть так, чтобы видеть дверь, — сказывалась старая привычка.

— Я на работе, — ответила она, усаживаясь напротив.

Бык поймал взгляд бармена и поднял два пальца.

— Лимонад.

— Са-са, — откликнулся бармен, вместо кивка поднимая кулак. Бык сел поудобнее и взглянул на Сэм. Симпатичная женщина. Фигуристая, с прической пикси и улыбчивая. При первом знакомстве Бык не меньше минуты подозревал, что она ему нравится. Но, если у него и были на нее какие виды, теперь это осталось позади.

— Не вышло? — спросила Сэм.

— Не вышло.

Сэм вздернула брови, оперлась локтями о стол. По мере того как Бык перечислял возражения и доводы Па, на ее лице проявлялась скептическая покорность судьбе.

— Дожидаться переоборудования — это хорошо и правильно, — заметила Сэм, дослушав рассказ, — но, если мы вздумаем дать пробный выстрел, получится большой-пребольшой блямс.

— Уверена?

— Не на сто процентов, — признала Сэм, — но на восемьдесят точно.

Бык устало ругнулся. Бармен подал им груши с лимонадом — размером с его кулак, с яркими красными буквами на боках: «Плодоовощ малыша потехи». В кириллицу затесалась греческая «пи».

— Может, стоит мне с ней поговорить? — предложила Сэм. — Если прямо от меня услышит…

— Если прямо от тебя, может, и подействует, — согласился Бык, — но впредь на все мои предложения ответ будет «нет». «Это Бык просит? Ну, окажись дело важным, он бы послал астера». Так?

— Ты правда думаешь, это из-за того, что ты не здесь родился?

— Угу.

— Ну… может, ты и прав, — кивнула Сэм. — Извини.

— Землячество, — бросил Бык с притворным равнодушием.

Сэм взяла свой лимонад, задумчиво отпила. Опустила грушу — щелкнул, присасываясь, магнитик.

— Я ничего не имею против внутряков. Со многими вашими работала, процент дерьма не выше, чем среди астеров. Но эту рельсовую пушку надо закрепить как следует. Если единственный способ — подрезать тебя, я так и сделаю.

— Либо так, либо прикончить корабль, — кивнул Бык. — Но дай мне немного времени, попробую что-нибудь придумать.

— Начни от момента, когда придется стрелять, и отсчитай назад восемнадцать дней, — сказала Сэм. — Это крайний срок. Даже если все будут трезвые и сотрут себе яйца на работе, быстрее не выйдет.

— Я что-нибудь придумаю, — повторил Бык.

Оказалось, что на кражу жаловалась команда ремонтников, не способных договориться, как и где хранить инструменты. Травмирован был мальчишка, застрявший между палубными пластинами на пути уборочного меха. Коленную чашечку ему раздробило примерно на дюжину осколков. Медики предпочли бы добрый простой перелом. Парень поправится, но для работы будет непригоден месяц, если не больше — пока не склеятся все куски.

В рапортах по проверкам было чисто — это означало либо что все хорошо, либо что проблемы скрывают в надежде, что как-нибудь утрясется. Полет к Кольцу готовили в большой спешке — а значит, предстоял медовый месяц, когда команда будет, фигурально выражаясь, выступать плечом к плечу и работать с душой. Каждый заранее знал, что без проблем не обойдется, потому в первое время они не будут подрывать моральный дух.

Должность старшего офицера безопасности на корабле АВП предполагала умение усидеть на двух стульях — быть наполовину копом, наполовину техническим экспертом, а еще — нянькой для тысячи человек, у каждого из которых свои планы, свои амбиции и свои представления, как следует делать дело. Хороший офицер безопасности целыми днями подхватывал дерьмо, норовящее просыпаться на тарелку капитану.

Хуже всего, конечно, было то, что формально обязанности Быка ограничивались внутренней жизнью корабля. Между тем земная флотилия уже гнала во весь дух в ночную тьму. Не меньшая эскадра марсианских военных кораблей — все, что осталось после двух «не будем называть это войной», — шла конвергентным курсом. В ту же сторону ковылял и «Бегемот», у которого имелась фора — он стартовал дальше от Солнца и вдали от больших масс, замедлявших движение. Все двигались к общей цели: к Кольцу.

Сводки будут направляться к капитану Ашфорду. Па, как старпом, тоже сможет их читать. Быку достанутся крохи информации и та смесь фактов и паники, что течет по новостным каналам. Ашфорд и Па чуть не весь рабочий день станут совещаться, обсуждать стратегии, шансы, проигрывать разные сценарии, а на Быка лягут все мелочи, на которые у начальства не сыщется времени.

А ему надо, чтобы задание было выполнено. Потому что Фред попросил.

— Хэй, шеф, — произнес Серж, и Бык поднял голову от стола-терминала. Помощник стоял в дверях кабинета. — Рабочий день окончен, я ухожу.

— Хорошо, — отозвался Бык. — У меня еще остались дела. Когда завершу, закрою сам.

— Бьен алле, — кивнул Серж, и его легкие шаги прошелестели через приемную.

В коридоре Гутмансдоттир огладил седую бороду, Казимир отпустил какую-то шуточку, оба захихикали. Корин вопросительно кивнула показавшемуся Сержу. Дверь за ним закрылась.

Убедившись, что остался один, Бык вывел на экран график работ и взялся за поиски. Он не обладал полномочиями менять план, зато он мог изменить кое-что другое.

Два часа спустя, закончив, он выключил монитор и встал. В кабинете было темно, в коридоре — холодновато, на его вкус. Зато гул вентиляции утешал. Если воздуховоды замолчат — вот тогда будет повод для беспокойства. Бык потянулся, хрустнув позвонками между лопатками.

Скорее всего, они все еще сидели в баре — Серж, Корин и Казимир, Маконда и Гарза, похожие как братья, Йохо… Его люди — насколько он сумеет сделать их своими. Надо идти к ним, заводить дружбу.

И надо идти в каюту.

— Давай, старик, — сказал он сам себе, — пора расслабиться.

Запирая дверь кабинета, он припомнил слова Сэм: «Даже если все будут трезвые и сотрут себе яйца на работе, быстрее не выйдет». И застыл, задержав палец на замочной панели. Время было позднее, хотелось поесть, поспать и провести часок за «Семейными узами» — подаренная три года назад кузиной машинка позволяла следить, кто из родных где сейчас обретается. Его ждал контейнер с заморозкой зеленого чили — с Земли, от Хатча. До утра все это никуда не денется. Невозможно взваливать на себя всю работу. «Спасибо» все равно не дождешься.

Бык вернулся в кабинет, подключил стол и перечитал рапорт о травме.

Сэм хорошо смеялась. Смех шел из глубины, заполнял машинный зал, отражался от стен и потолка, так что казалось — смеется целая компания хохотуний. Двое техников обернулись к ней издалека, улыбаясь сами не зная чему.

— Техобслуживание? — повторила она. — Шутишь, что ли?

— Рельсовая пушка вполне укладывается в понятие «техника», — ответил Бык. — Техника нуждается в регламентных работах.

— Новое понимание техобслуживания.

— Ну да.

— Не проскочит, — сказала она.

— А ты проверни все поскорей, — возразил Бык.

— Будет тебе дисциплинарное взыскание от Ашфорда, — уже серьезнее пригрозила Сэм.

— Его право. Но я еще об одном хотел поговорить. У тебя давеча что-то мелькнуло на тему трезвости команды?

Он точно свет выключил. Улыбка на лице Сэм погасла, как не было. Она скрестила руки, в уголках рта пролегли жесткие складки, сделавшие ее старше своего возраста. Бык кивнул, словно услышал ответ.

— Твои техники выходят на работу под градусом.

— Бывает, — буркнула Сэм и неохотно добавила: — Иногда алкоголь, но чаще — «порошок пикси» от недосыпа.

— У меня лежит рапорт про парнишку с разбитой коленкой. У него в крови было чисто, но вряд ли кто-нибудь взял анализ у водителя меха. Он даже не назван по имени. Странное дело, а?

— Если ты так считаешь…

Бык опустил глаза. Его темно-серые рабочие ботинки. Пол без пятнышка грязи.

— Мне нужно имя, Сэм.

— Ты же понимаешь, я не могу, — сказала она. — Эти паршивцы — моя команда. Если они перестанут меня уважать, нам конец.

— Я не стану зря тягать твоих ребят.

— Ты меня на свою сторону не переманивай. Извини, но у тебя и так здесь не слишком много друзей. Ты бы поосторожней с людьми.

Через проход от них два механика поднимали сломанный мех на ремстол. Доносились их голоса, но слов было не разобрать. Бык решил, что если он их не слышит, они тоже не подслушают.

— Так. Ну же, Сэм?

— Бык?

— Я прошу тебя выбрать, на чьей ты стороне.

Он видел, как она заколебалась. Всего несколько секунд сомнений, потом он отвел взгляд. Техники вскрыли мех, вынули из его спины электромотор. Он выглядел небольшим, как ящик пива, но выдавал такой крутящий момент, что можно было резать сталь.С таким не стоит шутить пьяные шутки. Сэм проследила его взгляд и угадала мысли.

— Для парня, частенько растягивающего правила под себя, ты бываешь слишком бескомпромиссным.

— Я твердо верю, что дело должно быть сделано.

Она помолчала еще минуту и назвала имя.

ГЛАВА 6 ХОЛДЕН

— До Урана очень далеко, — заметила Наоми.

Они шли по коридору к причальному доку. Она привела уже три аргумента против этого контракта, и по ее тону Холден догадался, что до конца списка далеко. При других обстоятельствах он решил бы, что она просто злится на него за эту работу. Она и вправду злилась, но не «просто».

— Да, — признал он, — далеко.

— А Титания — паршивый спутник с паршивой научной базой, — продолжала Наоми.

— Да.

— За те деньги, что они платят нам за перелет, мы могли бы эту Титанию купить, — напомнила Наоми.

Холден пожал плечами. Церера в этой части станции представляла собой лабиринт дешевых складских тоннелей и еще более дешевых конторских помещений. Грязно-белые от изоляционной пены стены — до природного камня астероида можно было за несколько минут доскрестись простым ножом. Судя по исцарапанным стенам, здесь у многих имелись ножи и свободные минуты.

Навстречу им по коридору двигался, повизгивая и попискивая, маленький автопогрузчик. Холден прижался к стене и подтянул к себе Наоми, освобождая дорогу. Водитель благодарно кивнул, проезжая мимо.

— Так зачем же они нас наняли? — настаивала Наоми.

— Может, они от нас без ума?

— На Титании, на этой их научной базе, сотня-другая человек, — гнула свое Наоми. — Знаешь, как им обычно доставляют грузы? Заряжают ими одноразовую ракетку и забрасывают на орбиту Урана из рельсовой пушки.

— Обычно, — отметил Холден.

— А сама компания? «Экспорт дальних рубежей». Если бы я создавала фирму-однодневку, знаешь, как бы я ее назвала?

— «Экспорт дальних рубежей»?

— «Экспорт дальних рубежей», — сказала Наоми, остановившись перед входным шлюзом арендованного для «Росинанта» дока.

Над входом виднелась вывеска временного нанимателя: «Экспорт дальних рубежей». Холден потянулся к панели управления, но Наоми удержала его руку.

— Они нанимают военный корабль для доставки неизвестно чего на Титанию, — сказала она, понизив голос, словно опасалась чужих ушей. — Не дороговато ли за аренду? У нас грузовой отсек не больше картонки для шляп!

— Мы придаем им солидности? — неумело попытался отшутиться Холден.

— Что это такое, что надо посылать на Титанию срочно, украдкой и на тяжеловооруженном корабле? Ты не поинтересовался, что в тех ящиках, которые мы подрядились доставить?

— Нет, — признался Холден, — не поинтересовался. Как правило, я спрашиваю, но в этом случае предпочитаю не знать.

Наоми сердито и недоуменно нахмурилась.

— Почему?

Холден достал ручной терминал, вывел на экран орбитальную схему Солнечной системы.

— Видишь, вот здесь, с краешку? Это Кольцо. — Он прокрутил изображение к другому краю системы. — А вон — Уран. Дальше просто некуда.

— И? — поторопила Наоми.

Холден глубоко вздохнул, отгоняя тревогу, в которой не желал признаваться.

— И, хотя я нечасто об этом говорю, но что-то неприятное, большое и крутое знает меня по имени, и оно как-то связано с Кольцом.

— Миллер, — поняла Наоми.

— Кольцо вскрыли, и он узнал, что это случилось. Это было самое осмысленное из его слов, с тех пор как…

…Как он воскрес из мертвых. Слова не шли с языка, да Наоми и не нуждалась в них. Она просто кивнула. Поняла. Он, небывалый трус, бежал на дальнюю окраину Солнечной системы, спасаясь от Миллера и Кольца, от всего, что с ними связано. Он согласился бы везти человеческие органы для черного рынка, наркотики, сексботов — Холдену было плевать, что в этих ящиках. Потому что он струсил.

Что-то мелькнуло в ее взгляде. Холден так и не научился читать выражение ее лица, когда Наоми того не хотела.

— О'кей, — сказала она и сама открыла дверь.

У внешней оболочки Цереры гравитация была сильнее всего, и Холден чувствовал себя почти как на Луне или на Марсе. Погрузочные тоннели толстыми венами уходили в обшивку станции, ожидая мехов с грузом. Неопрятные заплаты отмечали места случайных пробоин. Воздух пах хладагентом и дешевыми фильтрами, напоминавшими Холдену о прокладках мочеприемников. Амос дремал на сиденье маленького вилочного автопогрузчика.

— Получили работу?

— Получили, — сказала Наоми.

Когда они подошли ближе, Амос приоткрыл один глаз. На его широком лбу прорисовалась единственная морщина.

— И мы рады? — спросил он.

— Мы довольны, — ответила Наоми. — Разогревай погрузчик, товар поступит через десять минут, и со станции надо убраться поскорей, пока не возникли подозрения.

Такая слетавшаяся команда, как у них, действует не просто эффективно, а еще и красиво. Долгий опыт приносит плавность движений, взаимопонимание и изящество. Через восемь минут после возвращения Наоми с Холденом «Роси» был готов к приему груза. Еще десять минут прошло без изменений. И двадцать минут. И час. Холден мерил шагами погрузочный тоннель, кожу на загривке все явственней щекотали мурашки.

— Ты уверен, что мы получили заказ? — спросил Амос.

— Мне эти ребята показались шустрыми, — ответила по коммутатору командной рубки Наоми. — Если бы не знала, что мы никому не давали номера счета, решила бы, что нас грабанули.

— Оплата здесь повременная, шеф, — подал голос из пилотской кабины Алекс. — Эти доки подсчитывают время стоянки до минуты.

Холден, проглотив раздражение, сказал:

— Позвоню им еще раз.

Достав терминал, он связался с офисом экспортной компании. Там, как и в прошлые разы, включился автоответчик. Холден дожидался гудка, разрешавшего оставить сообщение, но прежде на экране у него высветился входящий вызов из той же конторы. Холден переключился на него.

— Холден слушает.

— Звоню из чистой любезности, капитан Холден, — прозвучал голос на том конце линии. Видео показывало логотип «Экспорта дальних рубежей» на сером фоне. — Мы отзываем контракт, а вам советуем очень-очень быстро покинуть док.

— Вы не имеете права его отзывать, — возразил Холден, стараясь скрыть панику за спокойным профессионализмом. — Мы подписали договор, мы получили задаток. Возврата не будет.

— Оставьте себе, — сказал собеседник, — хотя мы полагаем, что вы первыми нарушили контракт, умолчав о текущей ситуации.

— О ситуации? — удивился Холден. Не могли же они прознать о Миллере. Наверное, не могли. — Я не…

— Те, кто на вас охотится, ушли из офиса пять минут назад, так что вам стоит поторопиться со стартом. До свидания, мистер Холден…

— Постойте, — перебил Холден. — Кто у вас был? Что происходит?

Соединение прервалось.

Амос потер ладонями бледную, поросшую щетиной макушку. Сказал со вздохом:

— У нас проблемы, да?

— Угу.

— Сейчас вернусь, — кивнул Амос и, выбравшись из погрузчика, скрылся в корабле.

— Алекс? Как скоро мы сможем покинуть док? — спросил Холден и наклонился к переборке входного шлюза. С этой стороны вход не запирался. Зачем бы? Доки — временный причал для погрузки и разгрузки, охранять их нет смысла.

— Греюсь, — ответил Алекс, не задавая, как с благодарностью отметил Холден, лишних вопросов. — Десять минут от запуска стартовой программы — и буду готов.

— Врубай программу, — бросил Холден, спеша обратно к шлюзу. — Люк оставь открытым до последней минуты, мы с Амосом присмотрим, чтобы никто не помешал.

— Роджер,^[93] кэп, — подтвердил Алекс и прервал связь.

— Чтоб никто не помешал? — повторила Наоми. — Что происходит?.. Эй, Амос, зачем тебе дробовик?

— Те страшные и шустрые гангстеры, с которыми мы подписали контракт…

— Ну, что они?

— Они нас вышвырнули. И те, кто запугал их до разрыва контракта, сейчас идут сюда. Думаю, дробовик — это не перебор.

Амос сбежал по эстакаде, держа в правой руке дробовик, а в левой — пехотную винтовку. Ее он бросил Холдену, сам укрылся за автопогрузчиком и прицелился во входной люк дока. Он, как и Алекс, не задавал вопросов.

— Я вам нужна? — спросила Наоми.

— Нет, но будь готова оборонять корабль, если они пройдут мимо нас с Амосом, — ответил Холден и направился к единственному оставшемуся в пустом доке укрытию — станции подзарядки погрузчика.

Амос небрежно осведомился:

— Кого ждем, хоть знаешь?

— Понятия не имею, — признался Холден, переводя винтовку на автоматический огонь и сглатывая подступившую к горлу рвоту.

— Ну и ладно, — бодро ответил Амос.

— Восемь минут, — предупредила с ручного терминала Наоми. Не много, но, если придется удерживать отсек под огнем, они покажутся вечностью.

Предупредительный сигнал входа в док трижды мигнул желтым, и переборка поехала в сторону.

— Пока не дам команду, не стреляй, — тихо сказал Холден. Амос что-то буркнул в ответ.

В отсек вошла высокая блондинка. Сложение землянки, лицо видеозвезды и наверняка не старше двадцати. Увидев мужчин, нацеливших на нее стволы, девушка подняла руки и пошевелила пальцами.

— Я без оружия. — От улыбки у нее на щеках появились ямочки. Холден мучительно соображал, зачем мог понадобиться этой топ-модели.

— Привет! — Амос тоже заулыбался.

— Кто вы такая? — спросил Холден, не отводя ствола.

— Меня зовут Одри. Вы — Джеймс Холден?

— Хотите, я им буду? — вызвался Амос. — Только скажите.

Она улыбнулась, Амос улыбнулся в ответ, но оружие держал в прежней нейтральной позиции.

— Что у вас там? — прозвучал в ухе Холдена напряженный голос Наоми. — Нам угрожают?

— Пока не знаю, — откликнулся Холден.

— Но ведь это вы, да? Вы — Джеймс Холден. — Одри шагнула к нему, словно вовсе не замечая винтовки в его руках. Вблизи от нее пахло клубникой с ванилью. — Джеймс Холден, капитан «Росинанта»?

— Да, — признался Холден.

Блондинка протянула ему тоненький одноразовый ручной терминал. Холден машинально взял. На экране было его лицо, имя, коды удостоверений гражданина ООН и служащего флота ООН.

— Повестка вручена, — сказала девушка. — Извините. Приятно было познакомиться.

Она развернулась и вышла из дока.

— Что за фигня? — ни к кому не обращаясь, вопросил Амос, опустив ствол вниз и снова ероша короткий ершик на голове.

— Джим? — позвала Наоми.

— Одну минуту.

Он пролистал вызовы и нашел то, что нужно, на восьмой странице. Марсиане требовали обратно свой корабль. Против него возбуждено дело в земном и марсианском судах — оспаривают владение «Росинантом» как спасенным имуществом. Правда, они называли корабль «Тахи». Корабль предписывалось немедленно изъять и поместить под арест.

Короткий разговор с «Экспортом дальних рубежей» прояснился.

— Кэп, — позвал по связи Алекс. — У меня выход из дока горит красным. Ввожу запрос. Как только с этим разберемся, выскочим, как пробка из бутылки.

— Что там происходит? — не отставала Наоми. — Мы летим или как?

Холден протяжно, глубоко вздохнул и высказался непечатно.

Однажды, пока ставшая независимой команда Холдена ждала заказа, «Росинант» пропылился без дела пять с половиной недель. Двенадцать дней под арестом показались длиннее. Наоми с Алексом почти все время проводили на корабле, рассылали запросы адвокатам и советникам по всей системе. Их ответы сходились в одном. Марс неспроста начал процесс не только в собственном, но и в земном суде. Даже если бы Холден с «Роси» сорвались с цепи на Церере, их не принял бы ни один большой порт. Им пришлось бы мотаться по полулегальным причалам Пояса, и, даже если бы там нашлась работа, с обеспечением корабля были бы большие сложности.

Участвуя в суде, они могли отстоять корабль, а могли и потерять, но в любом случае решение обошлось бы дорого. Банковский счет, до сих пор представлявшийся Холдену вполне надежным обеспечением, вдруг оказался маловат. Оказываясь на Церере, Холден не находил себе места, на «Роси» — тосковал.

За то время, что он командовал «Росинантом», не раз случались дела, которые могли кончиться печально. Но тогда речь шла об обстрелах, нечеловеческих чудовищах или отчаянных рывках в планетарную атмосферу. Он с дрожью думал, каково будет, если погибнут Алекс или Амос. Или Наоми. Прикидывал, как эти трое сумеют обойтись без него. И не догадывался, что конец может наступить, когда все четверо будут в полном здравии. Что первым может уйти «Росинант».

Надежда явилась в облике съемочной группы документальной программы публичного вещания ООН. Их главная, конопатая шатенка Моника Стюарт, обладала тем профессиональным типом красоты, от которого, глядя на экран пилотской кабины, Холден чувствовал, что беседует со старой знакомой. Лично она не явилась.

— Сколько человек, говорите? — спросил Холден.

— Четверо. Два оператора, звукарь и я сама.

Холден погладил отросшую за восемь дней бороденку. Предчувствие неизбежного камнем лежало в желудке.

— К Кольцу, — повторил он.

— К Кольцу, — кивнула Моника. — Нам нужна хорошая скорость, чтобы обогнать марсиан, земную флотилию и «Бегемот». При этом мы хотим получить некоторую гарантию безопасности. «Росинант» может ее обеспечить.

Наоми кашлянула, и Моника переключилась на нее.

— Вы уверены, что добьетесь снятия ареста? — спросила Наоми.

— Я под защитой Акта о свободе прессы. Имею права при работе над сюжетом на обоснованное использование наемного персонала и матобеспечения. Иначе любой мог бы остановить журналистское расследование, используя такие вот судебные аресты и тому подобное. В моем контракте будет проставлена дата месячной давности, доказывающая, что я наняла вас еще до того, как мы оказались на Церере. Я наберу полный зал адвокатов, которые утопят любые возражения в море бумаг — разгребать его на всю жизнь хватит.

— Стало быть, мы с самого начала работали на вас, — протянул Холден.

— Только если вы хотите, чтобы с дока сняли замок. Но нас нужно не просто доставить на место. Есть причины, по которым другой корабль мне не подходит.

— Я ждал этого «но», — сказал Холден.

— Мне нужно интервью с вашей командой. Для полета нашлось бы полдюжины подходящих кораблей, но выжившие на Эросе есть только на вашем.

Наоми обернулась к Холдену, тщательно согнав с лица всякое выражение. Что лучше: застрять на Церере, глядя, как «Роси» по сантиметрику вытягивают у них из рук, или броситься всей командой прямо в бездну? В Кольцо.

— Мне надо подумать, — сказал Холден. — Я с вами свяжусь.

— Я уважаю ваше право на размышление, — кивнула Моника, — но, пожалуйста, не затягивайте. Если мы не улетим с вами, нам придется искать другого.

Он разорвал связь. От тишины на палубе кабина показалась огромной и гулкой.

— Это не совпадение, — заговорил Холден. — Чтобы марсиане случайно заперли нас в здешней дыре и единственным способом вырваться случайно оказался бросок к Кольцу? Быть того не может. Нами играют. Кто-то все продумал заранее. Это он.

— Джим!..

— Это он. Миллер.

— Только не Миллер. Он двух фраз связать не может, — возразила Наоми. — Не способен он на такую сложную интригу.

Холден наклонился вперед, кресло под ним качнулось. Голова была словно ватой набита.

— Даже если мы улетим, «Роси» все равно могут отобрать, — проговорил он. — Когда эта история кончится, мы окажемся не в лучшей позиции, чем теперь.

— Только мы уже не будем заперты на Церере, — поправила Наоми. — Мы улетим далеко и вернемся не скоро. Мало ли что изменится за прошедшее время?

— Думаешь, меня это утешает?

Наоми не обиделась, даже улыбнулась ему.

— Тоже верно…

Вокруг них гудел «Росинант» — системы проводили автоматическую проверку, вентиляторы разгоняли воздух по воздуховодам. Корабль дышал во сне. Их дом. Наконец у них есть дом. Холден протянул руку, переплел пальцы с Наоми.

— Деньги у нас еще остались, — сказала она. — И можно взять кредит. Купить другой корабль. Похуже этого, но… это еще не конец всему.

— А может, и конец.

— Все может быть.

— Значит, выбора нет, — кивнул Холден. — Отправляемся в Ниневию.^[94]

Моника со своей группой явилась ранним утром. С ней прибыли несколько ящиков оборудования — операторы донесли их сами. Вживую Моника оказалась тоньше, чем выглядела на экране. Операторами у нее работали коренастая землянка Окью и смуглый марсианин про кличке Клип. Их камеры напоминали полевые орудия, объективы при нужде выдвигались почти до двух метров — настоящие телескопы, — а при необходимости уместиться в тесных закоулках корабля компактно складывались.

Звукооператор был слепым. Седые волосы, словно присыпанные пылью, и непрозрачные черные очки. Зубы желтые, как старая слоновая кость, а улыбка мягкая и человечная. По бумагам он проходил как Элио Касти, но документалисты почему-то звали его Коэн.

Все собрались на камбузе — четверка Холдена и четверка Моники. Стороны молча приценивались друг к другу. Им предстояло несколько месяцев прожить, стукаясь локтями. Чужие люди, запертые в коробочке из металлокерамики в бескрайнем океане пустоты. Холден прокашлялся.

— Добро пожаловать на «Роси», — сказал он.

ГЛАВА 7 МЕЛБА

Если бы не рухнул альянс Земли и Марса, если бы не война — или две войны, смотря как расценивать периоды затишья между сражениями, — гражданский корабль вроде «Сересье» не попал бы в конвой.

Корабли гибли над Ганимедом и в Поясе, а те, что остались, стерегли сейчас астероиды, расположенные так, что их несложно было столкнуть в гравитационный колодец. Потери заставили сменить мощные суда класса «Доннаджера», «Агаты Кристи» и «Гипериона» на стаи трех-четырехместных корабликов поддержки.

Мелба знала, что это — не единственный шрам, оставленный войной. Фобос с его локаторной станцией превратился в тонкое, почти невидимое кольцо вокруг Марса. Эрос погиб. Феба, пройдя сквозь ядерный ад, упала на Сатурн. Фермы на Ганимеде оказались в критическом состоянии. Венера была использована, а теперь брошена чужой протомолекулой. «Протоген» и «Мао-Квиковски» — две крупнейшие торгово-транспортные компании системы — оказались выпотрошены, раскрадены и проданы.

«Сересье» начинал жизнь исследовательским судном, а теперь превратился в летучий вагончик для ремонтников. Отсеки, предназначенные под научное оборудование, стали мастерскими. Герметичные прежде лаборатории насквозь прошили трубы и провода жизнеобеспечения. Скрубберы, герметизаторы, тревожные системы раскинулись от палубы до палубы. Кораблик ковылял через равнодушный вакуум на реактивном хвосте эпштейновского двигателя. Среди ста шести душ на нем присутствовало несколько избранных — корабельная команда общим счетом не больше дюжины, а остальные — техники, механики и электрики.

Когда-то, думала Мелба, здесь был передний край науки. Когда-то «Сересье» прошивал небеса юпитерианских спутников, видел то, чего никто до него не видел. А теперь он в мелких сошках у правительства и открывает разве что примеси в водяных баках. Такое падение роднило Мелбу с узкими переходами и серыми пластиковыми трапами корабля. Она, Кларисса Мельпомена Мао, в школе была звездой: ее красота и популярность укреплялись властью и влиянием отцовского имени. А теперь ее отец — заключенный номер такой-то в закрытой тюрьме, в день ему выделяют всего несколько минут на связь, да и то с адвокатами, а не с женой и детьми. А она теперь Мелба Кох, спит в гелевой койке, пропахшей чужими телами, в каюте — да у нее шкафы были просторнее! И под началом у нее бригада работяг-электрохимиков: Станни, Рен, Боб и Соледад. Станни с Бобом не на один десяток лет старше нее, Соледад тремя годами моложе, с опытом двух шестнадцатимесячных рейсов. Официальный заместитель, Рен, из астеров и, как все астеры, с пунктиком насчет контроля жизнеобеспечения — у нормальных людей такие завороты случаются на сексе или религии. Она не спрашивала, как Рена занесло на земной корабль, а сам он не говорил. Мелба понимала, что месяцы пути к Кольцу будут нелегкими, но не предвидела, что окажется для нее тяжелее всего.

— Вот чертова сука, а? — сказал Станни. Он говорил с Реном по выделенному каналу связи. Будь она настоящей Мелбой, не смогла бы их подслушать. — Ни черта не соображает.

Рен хмыкнул, не поддерживая и не возражая.

— Не вылови ты на прошлой неделе тот сетевой фильтр на «Мекедоне», пошел бы каскад отказов, си но? И весь график к чертям.

— Может, и так, — сказал Рен.

Она находилась уровнем выше них. Вокруг бормотал истребитель «Сунг-Ан». Команда проводила обычную процедуру по обслуживанию техники. Все по графику, рутинно и предсказуемо. Десять часов назад они покинули «Сересье» на одном из дюжины транспортов, прицепленных к обшивке ремонтного корабля, и пробудут здесь еще пятнадцать часов, сменяя скрубберы и проверяя работу восстановителей воздуха. Она уже знала, что самую большую опасность представляет конденсат на клапанах. Такие подробности ей полагалось знать с самого начала.

Мелба подтягивалась по служебной шахте. Набор инструментов, подвешенный спереди, при ускорении в полный g оттягивал шею. Она подумала, что так, наверное, чувствуют себя беременные. Если ничего особенного не случилось, Соледад с Бобом сейчас спят в шлюпке. От нее ждут заключительной инспекции работ. И, похоже, думают, что она не справится.

Они, конечно, были правы. Мелба сама не знала, почему ее так задевает, что настоящие специалисты заметили ее неопытность. Она прочла несколько справочников, прокрутила несколько учебных программ. Главное, чтоб в ней видели натуральную начальницу-полузнайку. Уважение подчиненных ей ни к чему, они ей не друзья.

Следовало бы переключиться на Соледад с Бобом, проверить, не проснулся ли кто из них и не собрался ли ее искать. Это была важная часть плана — нельзя, чтобы ее кто-нибудь обнаружил. Но Мелба почему-то не могла оторваться от разговора Рена со Станни.

— Она вообще ничего не делает. Сидит в своей каюте, под конец работы выходит, просматривает, подписывает и опять в нору.

— Верно.

Этот стык и нарочно не пропустишь. Укрепленная переборка, яркие оранжевые надписи на пяти языках. Она постояла, подбоченившись и чувствуя себя победительницей. Победа, хотя и не такая чистая, как она рассчитывала. Мелба оглядела проход в обе стороны, хотя шансы, что ей помешают, сводились к минимуму.

Взрывчатка, привязанная на животе, от тепла тела стала податливой и ярко-зеленой. Остыв до температуры воздуха, она затвердеет и поблекнет до серого тона. Мелба еще раз удивилась ее плотности. Прилеплять ее к стыковочным швам — все равно что голыми руками разминать свинец. До конца работы было еще далеко, а костяшки пальцев уже болели. Мелба давала себе полчаса, но вышло почти вдвое дольше. Детонатор — черное пятнышко четырех миллиметров в поперечнике с десятью металлическими контактами, вжатыми в схватывающуюся замазку. На вид все чисто.

Закончив, она дважды протерла руки моющими салфетками, проверила, не осталось ли пластида под ногтями или на одежде. Собиралась проскочить один уровень без осмотра, но Рен со Станни продвигались быстро, и ей пришлось спуститься на лифте сразу на два. Они всё болтали, но теперь не о ней. Станни подумывал приударить за Соледад. Рен на лаконичном астерском жаргоне советовал воздержаться. Умник.

Лифт остановился, вошли трое солдат, мужчины. Мелба подалась назад, освобождая место, и ближайший поблагодарил ее вежливым кивком. Судя по нашивке на форме, парня звали Маркос. Она кивнула в ответ и уставилась себе под ноги, мысленно упрашивая не разглядывать ее. В форме она чувствовала себя как в маскарадном костюме. Умом понимала, что это не так, но все равно боялась, как бы пристальный взгляд не обнаружил фальшь. Как будто прошлое было написано у нее на лбу.

«Меня зовут Мелба Кох, — твердила она про себя. — Никем другим я никогда не была».

Лифт остановился на ее уровне, солдаты посторонились. Мелба задумалась, погибнет ли Маркос, когда придет срок.

Она не бывала у отца в тюрьме: даже если бы визиты допускались, встречаться пришлось бы в особом помещении, под наблюдением, под запись. Груз официального надзора выдавил бы все человеческие эмоции. Ей не позволили увидеть коридоров, по которым он ходит, камеру, где он спит, но после приговора она изучила планировку тюрем. Ее комната была на три сантиметра уже и на полтора длиннее камеры. Она спала на койке-амортизаторе на шарнирах, поворачивающейся соответственно изменению тяги, — койка отца была приварена к полу. Она могла в любое время выбраться наружу, пойти в общий душ или столовую. Ее дверь запиралась изнутри, в ее комнате отсутствовали камеры и микрофоны.

По всем существенным статьям у нее было больше свободы, чем у отца. Она изрядную часть времени проводила взаперти — но по собственной воле, а это совсем другое дело. Назавтра был назначен очередной перевод бригады — новый корабль, новая проверка и ремонт оборудования — якобы под ее руководством. А сегодня она могла полежать в койке, одевшись в простое хлопчатое белье, — она выбрала такое, какое купила бы Мелба. В ее терминале имелось пятнадцать учебных программ, и еще дюжина была доступна в общей базе корабля. Они охватывали все: от микроорганики питательных элементов до спецификации охладительных систем и стратегии управления. Неплохо было бы их почитать. Или если уж не читать, то хоть просмотреть собственные секретные файлы.

Джеймс Холден на экране выглядел фанатиком. Сводный портрет, собранный из десятков новостных программ, в которых в последние годы мелькал этот человек, с приоритетом на самые свежие кадры. Программа-симулякр, настоящей Мелбе такая была бы не по карману. Фальшивый Холден вполне мог одурачить и человека, и компьютер, хотя бы на время. Его карие глаза на экране были скошены с идиотической серьезностью. Подбородок начал обвисать, и даже малая гравитация не могла скрыть этого полностью. Заискивающая полуулыбочка сказала ей все, что нужно было знать о человеке, погубившем ее семью.

«Я — капитан Джеймс Холден, — заговорил симулякр. — То, что вы сейчас видели, — демонстрация угрозы. Мои помощники разместили такие же устройства на каждом из кораблей, находящихся сейчас в окрестностях Кольца. Всем заглушить двигатели. Я принимаю единоличную власть над Кольцом от имени Альянса Внешних Планет. Любой корабль, приблизившийся к Кольцу без моего личного позволения, будет уничтожен…»

Она включила паузу, поддельный Холден застыл в странной незавершенной позе. Кончиком пальца она обвела его плечи, очертания щеки и ткнула в глаз. И пожалела, что не сочинила более зажигательной речи. Когда придумывала ее на Земле, казалось, что достаточно приписать ему претензии на единоличный контроль над Кольцом. Теперь с каждым просмотром она все больше убеждалась, что поскромничала.

Проще было бы убить Холдена. Наемные убийцы обходятся сравнительно дешево, но она достаточно изучила имиджевое управление и социальную динамику, чтобы понять, к чему это приведет. Мученичество, канонизация, любовь. Множество теорий заговора, тень подозрения на всех, от АВП до отца. Полная противоположность тому, чего она добивалась. Холдена следовало унизить, стереть из памяти. Тот, кто придет за ним, должен, оглядываясь назад, увидеть, к чему вели все его действия, все его заявления, все праведные, самоуверенные решения якобы на благо людей. Его имя должно было стать именем великого предателя, преступника, злодея с манией величия. Когда она покончит с Холденом, все, к чему он приложил руку, станет выглядеть злодеянием — в том числе и гибель ее семьи.

Где-то в недрах «Сересье» штурман приступил к небольшой коррекции курса, низ сдвинулся на полградуса в сторону. Койка под ней повернулась. Мелба постаралась сразу забыть об этом. Она предпочитала воображать себя в гравитационном колодце, не вспоминать лишний раз, что подвластна инерции и ускорению.

Ручной терминал коротко пискнул, приняв сообщение. На первый взгляд оно показалось бы обычной рекламой. Рекламой инвестиций, от которой разумный человек не откажется, в сопровождении видеопрезентации, каковую всякий случайно заглянувший в ее терминал принял бы за порченый файл.

Появившийся на экране человек носил черные, непрозрачные на вид очки. Он был подстрижен почти наголо, каждое его движение выдавало действие перегрузки. Звукооператор прокашлялся.

— Посылка доставлена и готова к испытаниям. Я заверю отправку баланса, как только получу подтверждение. Должны поступить еще несколько чеков, а я малость под напряжением… — На заднем плане что-то зашипело, послышался отдаленный смех — женский. Файл закончился.

Мелба прокрутила его еще четыре раза. Сердце частило, пальцы словно простреливало током. Конечно, надо высылать подтверждение. Но это последний, самый опасный шаг. «Росинант» попал в руки Холдену вместе с лучшей армейской аппаратурой, да и позже в систему безопасности могли вносить изменения. Она установила простое удаленное соединение, закольцованное через временный коммерческий счет на станции Церера. Сообщение с «Росинанта», подтверждающее, что обходной путь налажен и действует, что корабль в ее руках, может идти несколько дней. Зато когда придет…

Последний кусок встанет на место. Мелба преисполнилась почти религиозной уверенности: все будет хорошо. Никогда еще крошечная каютка с исцарапанными стенами и слишком яркими светодиодными лампочками не казалась такой уютной. Мелба приподнялась с койки. Появилось желание отметить это, но, конечно, рассказывать никому было нельзя. Но хотя бы просто с кем-нибудь поболтать…

В коридорах «Сересье» двое бы не разошлись, разве что боком. В столовой для команды могли, локоть к локтю, усесться двадцать человек. Самым «просторным» помещением был фитнес-центр рядом с медотсеком. Беличьи колеса и тренажеры требовали места — чтобы никого не задело в тесноте рычагом или приводным ремнем. И воздух, согласно требованиям безопасности, был самым свежим, так что народ здесь и собирался.

Из своей команды она застала только Рена. При обычной микрогравитации он бы, наверное, тренировался в баке с гелевым сопротивлением, а при полной g работал на обычном колесе. Бледное лицо его блестело от пота, морковные волосы были стянуты в хвостик на затылке. Он странно выглядел: крупная голова казалась еще больше из-за ярких волос, а легкая фигура придавала сходство с героем детского мультика.

Он кивнул, заметив вошедшую начальницу.

— Рен, — заговорила Мелба, встав перед тренажером. Она ощущала на себе взгляды со всех сторон, но здесь, на «Сересье», уже почти не чувствовала себя самозванкой. Или ее несла на крыльях хорошая новость. — Можно тебя на минутку?

— Шеф? — спросил он вместо «да», но колесо притормозил до скорости неторопливого шага. — Ке са?

— Я слышала, что говорит обо мне Станни, — начала она. Лицо Рена замкнулось. — Я просто хотела…

Она насупилась, потупила взгляд, а потом отдалась порыву.

— Он прав. Я не справляюсь с работой. Получила ее по блату, и мне не хватает квалификации…

Рен моргнул, бросил взгляд через ее плечо, проверяя, не слышал ли кто. Мелбу это не волновало, но его жест показался ей милым.

— Не все так страшно, — ответил он. — Я хочу сказать, там кое-что, здесь кое-что, но видал я шефов и похуже.

— Мне нужна помощь, — сказала она. — Чтобы справляться с работой по-настоящему, мне нужна помощь. Человек, которому я смогу доверять. На кого смогу рассчитывать.

Рен кивнул, но чуточку свел брови. Выдохнул и сошел с колеса.

— Я хочу работать как следует, — продолжала Мелба. — Ничего не упуская. И хочу, чтобы бригада меня уважала.

— Ну еще бы.

— Я знаю, что заняла твое место.

Рен опять шумно выдохнул, даже щеки надулись. Самое выразительное движение, какое она у него видела. Он прислонился к стене, встретил ее взгляд и как будто впервые увидел.

— Спасибо, что ты так решила, шеф, но мы здесь оба чужаки, — сказал он. — Держимся вместе, бьен?

— Хорошо, — сказала она, опершись о стену рядом с ним. — Так в чем я ошиблась с тем фильтром?

Рен вздохнул.

— Сетевые фильтры — хитрые устройства, а спроектированы по-дурацки, — сказал он. — Они связаны друг с другом в отдельную сеть, так? Подключишь один задом наперед — допустим, он нормально работает, но при следующей перезагрузке пошлет по линии ошибочный сигнал. Запустит диагностику в следующем, потом еще в одном. Вся сеть замигает рождественской гирляндой. Накопятся ошибки сети — файлы закроются, полетит вся сеть, и придется вручную проверять каждый узел. При свете фонариков, а начальство потом откусит нам яйца.

— Как?.. Не может быть, — удивилась Мелба. — Серьезно? Он способен запороть всю сеть?

— Поняла, да? — улыбнулся Рен. — А все, что надо, — так это подправить его, чтобы невозможно было вставить задом наперед и чтобы он не передавал ошибку по всей сети. Но этого до сих пор не сделали. У нас во многом так, шеф. Мы пытаемся вылавливать меленькие неприятности, пока они не выросли. Бывает, крошечная ошибка — действительно пустяк. А бывает — приводит к большой беде.

Слова прозвучали церковным колоколом. Отдались эхом. Она и есть такая ошибка, пустяковый отказ. Она, если честно, сама не понимала, что делает, и ей все сходило с рук. Пока ошибка не передалась дальше, пока все не пошло вразнос. У Мелбы перехватило горло. Она почти пожалела, что не проговорилась.

Она — как подключенный не тем концом сетевой фильтр. Незаметная ошибка, способная погубить всю систему.

— А с ребятами… ты на них не злись. Они просто пар спускают. Дело и не в тебе, в общем-то. Просто страх сказывается.

— Страх?

— Ясное дело, — кивнул Рен. — Здесь все до смерти перепуганы. Скрывают страх, делают дело, но кошмары всех мучают. Естественно, да?

— Чего же все боятся? — спросила Мелба.

Дверь у нее за спиной открылась и закрылась. Вошедший произнес что-то на незнакомом ей языке. Рен покачал головой, и ее затошнило от дурного предчувствия. От ощущения ошибки. В чем-то она ошиблась, повела себя не как все, но не понимала, на чем попалась.

— Кольцо, — проговорил он наконец. — Оно погубило Эрос. Чуть не погубило Марс. И никто не понимает, что оно сотворило с Венерой. Убило того мальчишку-«пращника». Каждый второй здесь мечтает садануть по нему ядерным зарядом, а вторая половина боится, что это его только разозлит. Мы ныряем на самое дно, чтобы заглянуть в глаза дьяволу, и Станни, Сол, Боб — все до безумия боятся того, что увидят там. Я тоже.

— А, — сказал Мелба. — Ясно. Это я понимаю.

Рен неумело улыбнулся.

— А ты? Тебе не страшно?

— У меня мысли другим заняты.

ГЛАВА 8 АННА

Ноно с Нами улетели на Землю на неделю раньше челнока, которым отправлялась Анна. Эта неделя одинокой жизни в комнатах, куда она уже не вернется — куда они уже не вернутся, — была похожа на ласковое предвестие смерти: глубокая меланхолия и, стыдно признаться, немного радостного волнения.

Челнок с Европы присоединялся к флотилии в числе последних — значит, предстояло восемнадцать часов серьезных перегрузок. К тому времени, как Анна ступила на палубу «Принца Томаса», ей хотелось только в койку и проспать часов двенадцать. Однако у молодого гвардейца, которому поручили встретить и сопровождать ее, были другие планы, а на невежливый отказ у нее уже не хватило сил.

— «Принц» — боевой корабль класса «Ксеркс», то есть относится к дредноутам третьего поколения, — объяснял парень, показывая на белую керамику, прикрывавшую гель на внутренних стенах ангара. Челнок, умостившийся в причальном отсеке, словно съежился под огромными соборными сводами. — Мы говорим «третье поколение», потому что это третья модель с начала конфликта между Землей и Марсом.

«Какой там конфликт», — подумала Анна. Марсиане заговорили о независимости, ООН понастроила кораблей, Марс тоже строил. А потом Соломон Эпштейн из марсианского яхтсмена-любителя превратился в изобретателя двигателя, который впервые позволил решить проблемы перегрева и быстрого выгорания топлива при постоянном ускорении. У Марса вдруг оказалось несколько очень-очень высокоскоростных кораблей. И Марс сказал: «Эй, там, мы намерены колонизировать Солнечную систему. Будете и дальше с нами ссориться или хотите присоединиться?» Земля предпочла отказаться от прав на Марс в обмен на половину Солнечной системы.

Это не значило, что обе стороны перестали разрабатывать новые способы убивать друг друга. На всякий случай.

— …Чуть больше километра в длину и двести метров в самом широком поперечном сечении, — продолжал гвардеец.

— Впечатляет, — отозвалась Анна.

Солдат поставил ее багаж на тележку и покатил по эстакаде к лифту.

— Эти лифты движутся по всей длине корабля, — заметил он, нажимая кнопку. — Мы их называем килевыми…

— Потому что они тянутся вдоль корабельного днища?

— Да! Так называлась нижняя часть морских судов, и на космических термин сохранился.

Анна кивнула. Юношеский энтузиазм был утомительным и в то же время обаятельным. Мальчику так хотелось ее изумить, что она решила послушно изумляться. Ей это было не так уж трудно, а ему приятно.

— Конечно, днище для корабля — условность, — заговорил гвардеец, когда лифт пришел в движение. — При гравитации ускорения палубы всегда располагаются в направлении, обратном тяге, против движения корабля. Верх всегда в противоположной от двигателя стороне. Корабли поменьше способны сесть на планету, у них в днище располагаются амортизаторы, опоры и дюзы для взлета.

— Думаю, «Принц» для этого слишком велик, — заметила Анна.

— Конечно, слишком. Зато наши челноки и корветы годятся для высадки, хотя и нечасто бывают на планетах.

Дверь лифта беззвучно открылась, и гвардеец выкатил багаж в коридор.

— Закинем вещи в ваши покои — и начнем экскурсию.

— Гвардеец? — начала Анна. — Можно к вам так обращаться?

— Конечно. Или мистер Ичигава. Или даже Йен — вы ведь штатская.

— Йен, — продолжила Анна, — а можно мне пока остаться в своей каюте? Я очень устала.

Парень остановился и дважды моргнул.

— Но капитан велел устраивать для всех важных гостей полную экскурсию. Даже в рубку, а туда обычно допускают только служебный персонал.

Анна тронула юношу за плечо.

— Я понимаю, что мне оказана честь, но предпочла бы увидеть рубку, когда глаза не будут слипаться. Вы ведь меня понимаете? — Она легонько пожала ему плечо и улыбнулась самой обаятельной своей улыбкой.

— Конечно, — улыбнулся в ответ Йен. — Сюда, мэм.

Осматриваясь по сторонам, Анна усомнилась, хочет ли видеть весь корабль. Коридоры выглядели одинаковыми. Стены покрывал губчатый серый материал — верно, защищавший от травм при маневрировании. А где не было губчатой обивки, там виднелся серый металл. Большинство сочло бы самыми интересными те части «Принца Томаса», которые предназначались для уничтожения других кораблей, но Анну это интересовало меньше всего.

— Так можно? — после паузы спросил Ичигава. Анна не поняла, о чем он говорит. — Называть вас «мэм» — можно? У некоторых важных гостей есть титулы. Пастор, преподобный, дьякон… не хочу показаться грубым.

— Ну, тех, кто мне не нравится, я заставляю обращаться ко мне «преподобный доктор», но вы очень нравитесь, так что, пожалуйста, не надо.

— Спасибо, — сказал Ичигава и покраснел до загривка.

— Окажись вы моим прихожанином, называли бы меня «пастор Анна». Вы буддист?

— Только когда бываю у бабушки, — подмигнул Йен. — А так я — флотский.

— Это новая религия? — засмеялась Анна.

— Флотские считают, что да.

— Отлично. — Анна снова усмехнулась. — Тогда почему бы не называть меня просто «мэм»?

— Слушаюсь, мэм, — откликнулся Йен, останавливаясь у двери с номером OQ 297-11 и вручая ей металлическую карточку. — Вот ваша каюта. Приложите карточку, дверь откроется. А когда вы будете внутри, она останется запертой, пока не нажмете желтую кнопку у двери.

— Звучит так, будто это очень надежно, — заметила Анна, взяв карточку и пожав парню руку.

— «Принц Томас» — военный корабль, мэм. Надежнее места не найдешь во всей Солнечной системе.

Ее покои были шириной три метра и длиной четыре. Роскошь по флотским меркам, нормально для небогатой Европы, гроб гробом для жительницы Земли. От разницы в реакциях двух Анн у нее на минуту закружилась голова. Такое же чувство — будто разделяешься надвое — она пережила, ступив на палубу «Принца» и ощутив давление полной гравитации. Землянка, которой она была чуть не всю жизнь, пришла в восторг, ощутив наконец свой правильный вес. Жительница Европы почувствовала только усталость и ломоту в костях.

Анна задумалась, долго ли придется Ноно восстанавливать «земные ноги». И скоро ли научится ходить по Земле Нами. Обе всю дорогу накачивали мускулатуру и принимали стимуляторы костного роста, но лекарства не всемогущи. Обеим предстояли мучительные недели, а то и месяцы привыкания к новой силе тяжести. Анна представляла, как Нами пытается подняться на четвереньки, как привыкла на Европе, представляла ее возмущенный вопль — когда еще девочка снова научится передвигаться без посторонней помощи! У малышки сильный характер, ее наверняка возмутит потеря с таким трудом завоеванных за два года умений.

От этих мыслей у Анны заныло в груди, как раз за грудиной.

Она стукнула пальцем по блестящей черной панели, включив комнатный терминал. Потратила несколько минут, разбираясь с интерфейсом. Возможности ограничивались обращением к корабельной библиотеке и приемом-отправлением аудио- и видеосообщений.

Включив запись, Анна заговорила:

— Привет, Ноно, привет, Нами! — Она помахала в камеру. — Я уже на корабле, лечу. Я… — Она умолкла, обвела взглядом каюту, стерильные серые стены и спартанскую койку. Схватила подушку и снова повернулась к камере. — Я уже соскучилась по вам обеим. — Она крепко прижала подушку к груди. — Вот это вы. Вы обе.

Она поспешно отключила запись, пока не расплакалась, и успела умыться, когда панель прогудела о приеме нового сообщения. Анна знала, что Ноно никак не могла уже получить ее письмо и успеть ответить, и все же сердце у нее перевернулось. Она бросилась просматривать сообщение. Это было простое приветствие с напоминанием, что знакомство VIP-гостей скомандным составом планируется в столовой в 19:00. На часах пока было 13:00.

Анна установила будильник на нужное время, прямо в одежде забралась в койку и плакала, пока не уснула.

— Преподобный доктор Воловодова, — прогудел мужской голос, едва она вошла в офицерскую столовую.

Столы вдоль стен были празднично накрыты, а на свободном пространстве посреди помещения группками стояло около сотни человек. Четверо барменов за импровизированной барной стойкой не скучали. Высокий темнокожий мужчина с аккуратно причесанными белыми волосами, в безупречном костюме, скользил сквозь толпу, как Венера над водами. «Как это он умудряется?» — удивилась Анна. Подойдя, мужчина пожал ей руку.

— Я счастлив, что вы с нами. Много наслышан о вашей великолепной работе на Европе и не представлял, чтобы Мировая церковь методистов выбрала для столь важной миссии кого-либо другого.

Анна ответила на пожатие и осторожно отняла руку. Доктор Гектор Кортес, отец Хэнк для ста миллионов зрителей его живого вещания, близкий друг и духовный советник самого генерального секретаря. Анне в голову не приходило, что этот человек знает о ее существовании. Ее крошечный приход на Европе — меньше ста человек — не стоил упоминания в сравнении с его паствой, разбросанной по всей Солнечной системе. Лестный комплимент смутил Анну и вызвал подозрения.

— Доктор Кортес, — отозвалась она, — как приятно с вами познакомиться! Вашу программу я, конечно, смотрю.

— Конечно, — подтвердил он с рассеянной улыбкой, уже высматривая нового собеседника.

Анна догадалась, что он подошел не столько ради удовольствия ее приветствовать, сколько ради предлога отделаться от надоевшего собеседника, и, не зная, обижаться или вздохнуть с облегчением, решила отнестись к этому с юмором.

Пожилой человек в классическом одеянии католического священника, подобно мелкому небесному телу, захваченному в орбиту большого, оторвался от общей компании и направился в сторону доктора Кортеса.

Анна хотела представиться сама, но гулкий голос Кортеса заглушил ее:

— Отец Мишель, позвольте представить моего друга — преподобный доктор Аннушка Воловодова, трудилась во славу Господа в Методистской церкви Европы.

— Преподобная Воловодова, — кивнул католик. — Я отец Мишель, имею приход в Риме.

— Очень приятно… — начала Анна.

— Не дайте ему одурачить вас ролью старого смиренного священника, — прогудел над ее головой Кортес. — Он епископ и скоро станет кардиналом.

— Поздравляю, — пробормотала Анна.

— А, это пустое. Суета и дым, — расплылся в улыбке старик. — Ничто не свершается иначе, как по Господню промыслу.

— Если это так, вас здесь не должно быть, — заметил Кортес.

Епископ захихикал.

Вслед за официантом с бокалами шампанского к ним подошла женщина в дорогом голубом платье. Они одновременно с епископом взяли бокалы с подноса, Анна с улыбкой отказалась, и официант скрылся в толпе.

— Прошу вас, — обратилась к Анне женщина, — не оставляйте меня пить один на один с католиком, моя печень этого не переживет.

— Благодарю, но…

— А вы, Хэнк? Я слышала, вы никогда не откажетесь от рюмочки? — Женщина подчеркивала каждое слово плавным движением бокала. Кортес улыбнулся ничего не выражающей улыбкой.

— Я Анна. — Анна протянула женщине руку. — У вас чудесное платье.

— Благодарю. Я — миссис Роберт Фэган, — с наигранной официальностью представилась женщина. — Для тех, кто не просит денег, — Тилли.

— Приятно познакомиться, Тилли, — сказала Анна. — Извини, но я не пью.

— Боже, спаси меня от умеренности, — провозгласила Тилли. — Тот не знает веселья, кто не видел, как англиканцы с католиками наперегонки ныряют на дно бутылки.

— Напрасно вы так, миссис Фэган, — упрекнул отец Мишель. — За мной ни один англиканец не угонится.

— Хэнк, как это Эстебан выпустил тебя из вида? — Анна не сразу сообразила, что Тилли говорит о генеральном секретаре ООН.

Кортес покачал головой и скроил обиженную мину, не снимая своей вечной сияющей улыбки.

— Миссис Фэган, я смущен верой и доверием ко мне генерального секретаря, позволившего мне участвовать в важнейшем со смерти Господа нашего историческом событии.

— Вера и доверие! — фыркнула Тилли. — Скажите лучше, что он верит в сто миллионов голосов, которые вы принесете ему в июне.

— Мадам! — Кортес только теперь повернулся к Тилли лицом. Улыбка его не дрогнула, но атмосфера между ними несколько остыла. — Возможно, вы выпили лишний бокал шампанского?

— Да что вы, я только начала!

Отец Мишель бросился спасать ситуацию, взял Тилли за руку.

— Полагаю, наш дорогой генеральный секретарь еще более благодарен вашему мужу за его вклад в предвыборную кампанию. Хотя вам этот круиз обошелся в небывалую цену.

Тилли фыркнула и отвернулась от Кортеса.

— Фигня, Роберт может себе позволить.

Последовала неловкая пауза. Отец Мишель виновато улыбнулся Анне, извиняясь за вульгарность новой знакомой. Анна улыбнулась в ответ — улыбкой настолько фальшивой, что даже не притворялась настоящей.

— А вот эти все? — опять заговорила Тилли, обводя жестом всех присутствующих. — Художники, писатели, актеры… Сколько голосов приносит в банк актер? Они хоть сами-то голосуют?

— Это символ. — Лицо отца Мишеля изобразило отработанную задумчивость. — Все человечество ищет ответа на главный вопрос нашей эпохи. Мирское и божественное плечом к плечу перед величием тайны: что есть Кольцо?

— Мило, — бросила Тилли. — Повторите это в проповеди.

— Спасибо, — кивнул отец Мишель.

— Что есть Кольцо? — нахмурилась Анна. — Вход в червоточину, тут ведь, по-моему, не осталось вопросов? Теоретики не первый век об этом толкуют. Очень похоже: нечто проходит в него, но не появляется на другой стороне. Сигнал передатчика ослабевает и в конце концов гаснет. Это червоточина.

— Безусловно, подобное возможно, — согласился отец Мишель так кисло, что Тилли усмехнулась. — В чем вам видится цель нашего присутствия здесь, Анна?

— Суть не в том, что оно такое. — Анна с радостью вернулась к близкой ей теме. — Главное — что оно означает. Оно изменит все, и даже если перемены окажутся восхитительными, они вызовут смятение. Людям нужно будет как-то вписать их в свое понимание Вселенной. И в свои представления о Боге, со всем новым, что оно расскажет о Нем. Присутствуя здесь, мы сможем дать им утешение — иначе не смогли бы.

— Согласен, — сказал Кортес. — Наше дело — помогать людям в постижении великих тайн. А эта тайна — всем тайнам тайна.

— Нет, — начала Анна, — я не про объяснения…

— Если хорошо разыграете свои карты и добудете для Эстебана еще четыре года, — заглушила ее голос Тилли, — я назову это чудом.

Кортес сверкнул улыбкой в сторону компании у дальнего стола. Человек в свободном оранжевом одеянии поднял руку и помахал им.

— Ты способна им верить? — спросила Тилли.

— Я верю, что это делегаты из Церкви человечества возносящегося, — ответила Анна.

Тилли покачала головой.

— Человечество возносящееся… Ничего себе, вот это да! Создадим собственную религию и объявим себя богами.

— Осторожно, — посоветовал Кортес, — есть и другие боги.

Отец Мишель, заметив смущение Анны, попытался ее выручить:

— Доктор Воловодова, я знаком со старейшиной той группы. Замечательная женщина, мне хотелось бы вас познакомить. Если остальные нас извинят…

— Простите, — сказала Анна и осеклась, потому что в столовой вдруг стало тихо.

Отец Мишель и Кортес уставились на что-то у самого бара. Анна обошла Тилли, которая загораживала ей эту часть зала. Сперва перед глазами мелькали только отступающие к стенам люди, а потом у опустевшего бара остался молодой человек в режущей глаз одежде. Он чем-то облился: прозрачная жидкость стекала по волосам, по плечам красного костюма. В воздухе повис резкий запах спиртного.

— За народ Аштан, — дрожащим от страха и возбуждения голосом завопил молодой человек. — Свободу Этьену Барбара! И свободу афганскому народу!

— О боже, — пробормотал отец Мишель, — он…

Анна не разглядела, откуда взялся огонь, но пламя мгновенно охватило юношу. Вопль Тилли вызвал в ее ошеломленном сознании лишь раздражение. Право, когда это вопли кому-нибудь помогали? Она сознавала, что фиксация на раздражении — тоже способ отвлечься от ужаса, творящегося перед глазами, но сознавала отдаленно и смутно. Анна хотела приказать Тилли заткнуться, но тут активировалась противопожарная система, из стен и потолка ударили пять струй пены. Огненный человек мгновенно стал белым от пузырьков пены. Запах горелых волос боролся с запахом алкоголя.

Никто не успел опомниться, а в столовую уже хлынули флотские. Суровые молодые люди обоих полов с оружием в кобурах на боку спокойно приказали всем оставаться на местах, пока не закончит работу аварийная команда. Медики отчистили от пены несостоявшегося самоубийцу. Тот выглядел не столько пострадавшим, сколько ошеломленным. На него надели наручники, а потом уложили на носилки и в одну минуту вынесли за дверь. После этого вооруженные люди, казалось, несколько расслабились.

— Быстро его загасили, — заметила Анна проходившей мимо женщине с оружием. — Это хорошо.

Женщина — вернее, девушка, почти школьница — рассмеялась.

— Это военный корабль, мэм. У нас хорошая система пожаротушения.

Кортес метался по столовой, заговаривая своим гулким голосом то с одним, то с другим из старших офицеров. Казалось, он был не в себе. Отец Мишель, похоже, безмолвно молился, и Анне захотелось присоединиться к нему.

Тилли взмахнула опустевшим бокалом. Она побледнела, на щеках горели два красных пятна.

— Ну-ну, кажется, перелет будет не таким уж скучным.

ГЛАВА 9 БЫК

Дело шло бы скорее, запроси он больше людей, но Бык, пока не разобрался, кто чем дышит, предпочитал не доверять многим. А лучше — вообще никому.

Тысяча человек команды более или менее наводила беспорядок всюду, где его и без того хватало. На такие мелочи, как отдельная личность, шефу безопасности приходилось выбирать минуты на никчемушных собраниях отдела или во внеслужебное время. На каждом корабле случаются нарушения распорядка. В этом внеплановом сборном рейсе «Бегемота» порядка вовсе не было. Пока корабль и команда притирались друг к другу, повсюду царил хаос. Понемногу создавались правила, формировались привычки, обычаи, культура. Норма еще не установилось, и потому ничто не казалось странным.

С другой стороны, всего-навсего тысяча человек.

На каждом корабле есть теневая экономика. Кто-то на «Бегемоте» наверняка платил за услуги сексом. Кто-то устраивал карточные игры, салоны игровых автоматов, начинал свой маленький рэкет. Кто-то кого-то подкупал, чтобы человек что-то сделал или чего-то не сделал. Так происходит везде, где собирается много народу. От Быка вовсе не требовалось все это сокрушить. Его дело было — поддерживать уровень, при котором корабль движется вперед без серьезных аварий. И установить границы.

Алекси Майерсон-Фрейд занимался продуктами питания. На Тихо он был специалистом среднего уровня, имел дело в основном с дрожжевыми баками, настраивал биоинженерные процессы так, чтоб получать содержание минеральных добавок и солей, достаточное для выживания человеческого организма. Дважды был женат, имел ребенка, с которым не встречался пять лет, мерялся силами с величайшими в истории полководцами в сетевой военной игре, воспроизводившей сражения древности. На восемь лет моложе Быка, волосы мышиной масти, застенчивая улыбка и побочный доход от продажи состава, называемого астерами «порошком пикси», — смеси стимуляторов и эйфориков. Все это Бык выяснил точно.

Уже выяснив, он несколько дней выжидал. Не слишком долго. Ровно столько, чтобы проследить за передвижениями Алекси через систему наблюдения. Следовало убедиться, что над парнем не плавает рыба покрупнее, что у него нет затаившегося партнера или связей в команде самого Быка — а то и, не дай бог, в команде Ашфорда. Таких не обнаружилось.

По правде сказать, не хотелось ему этим заниматься. Бык знал, как все будет, и предпочитал отложить еще минут на пятнадцать, или на после обеда, или на завтра. Но каждый раз, когда он откладывал, кто-то выходил на смену под кайфом и мог допустить дурацкую ошибку, причинить вред кораблю или самому себе, наконец, погибнуть.

Момент настал посреди второй смены. Бык отключил свою панель, поднялся, взял из оружейного сейфа пару пушек и вышел на связь через ручной терминал.

— Серж?

— Босс?

— Мне нужен ты и еще один. Возьмем наркодилера.

Тишина на линии застала его врасплох. Бык ждал. Молчание тоже что-то значило.

— Слушаюсь, — сказал Серж. — Сейчас буду.

Через десять минут Серж вошел в кабинет с широкоплечей мрачной женщиной по имени Корин. Удачный выбор, Бык сделал в уме заметку в пользу Сержа и вручил обоим безопасникам по пистолету. Корин проверила магазин, убрала оружие в кобуру и застыла в ожидании. Серж покидал свой из руки в руку, оценивая вес и удобство, пожал плечами.

— Как будем действовать?

— Идете со мной, — сказал Бык. — Если кто-то попытается мне мешать, предупредите один раз, потом стреляйте.

— Прямо и откровенно. — В голосе Сержа слышалось одобрение.

Продовольственный комплекс размещался в глубине корабля, близко к массивной пустой внутренней поверхности. При долгом полете к звездам он оказался бы рядом с фермами замкнутого мирка «Наву». В «Бегемоте» рядом не было ничего. Чтобы превратить логику в нелепость, стоит лишь изменить контекст. Бык вел электрокар, пенковые колеса жужжали по эстакадам. Люди в холлах и коридорах останавливались, провожая их взглядами. Кое-кто откровенно глазел. Трое вооруженных безопасников — это неспроста. Бык сам не знал, что оно должно означать.

У чанов запах изменился. Здесь в воздухе было больше неотфильтрованных летучих частиц. Комплекс состоял из множества труб, баков и перегонных колонок. Половина оборудования бездействовала — лишние мощности засыпали нафталином в ожидании, пока придется кормить большое население. Или пока их снимут и выкинут.

Алекси они застали по колено в одном из бассейнов, на ногах у него были высокие оранжевые сапоги, а в руках — густая зеленая масса водорослей. Бык ткнул пальцем в него, потом в мостки, на которых стояли его люди. Если на лице Алекси и мелькнуло беспокойство, оно тут же пропало.

— Я сейчас не могу выйти, — сказал дилер, поднимая вверх большой влажный лист, — занят.

Бык, кивнув, обернулся к Сержу.

— Оставайтесь с ним, никуда не отпускайте. Я сейчас вернусь.

— Са-са, босс, — отозвался Серж.

Спустившись по трапу и перейдя холл, Бык попал в раздевалку. Стойка с горохово-зелеными шкафчиками была сорвана со стены и развернута на девяносто градусов, в направлении тяги. По краям остались неопрятные пузырьки и волокна герметика. Двое техников в разных стадиях раздетости сидели на скамейках, игриво переговариваясь. Они смолкли, увидев Быка, но тот улыбнулся им, кивнул и прошел к дальнему шкафчику. Дойдя до него, обернулся.

— Этот занят?

Техники переглянулись.

— Нет, сэр, — ответила женщина, придавая своему трико некоторую скромность. — Здесь большая часть свободна.

— Вот и хорошо.

Бык набрал единый код и потянул дверцу на себя. Внутри лежал серый с зелеными вставками солдатский ранец — в такой Бык укладывал свои вещи, когда собирался к переводу на новое место. Он провел пальцем вдоль клапана. Около сотни пузырьков с желтоватым порошком, чуть более зернистым, чем сухое молоко. Закрыв ранец, Бык повесил его на одно плечо.

— Что-то случилось? — спросил техник-мужчина. В голосе был не страх — осторожное любопытство. И даже возбуждение. Ну-ну, бог любит тупых. Бык их тоже любил.

— Майерсон-Фрейд прекращает торговлю «порошком пикси», — сказал он. — Предупредите своих, а?

Техники, подняв брови, переглянулись. Бык вернулся к водорослевым бакам, сбросил рюкзак и снова указал Алекси на мостки рядом с собой. Вот теперь торговец помрачнел. Бык дождался, пока парень, медленно шагая по воде, подберется поближе и вылезет на мостки.

— В чем дело? — спросил Алекси. — Что у вас тут?

Бык медленно, всего один раз, мотнул головой. Кривая усмешка Алекси вполне сошла бы за признание — если бы Бык в нем нуждался.

— Хэй, эсе, — проговорил он, — в смысле, извиняюсь.

И ударил Алекси в нос. Хрящ и кость хрустнули под кулаком, ярко-красная кровь хлынула в изумленно разинутый рот.

— Берите его на карт, — приказал Бык, — пусть люди посмотрят.

Серж с Корин переглянулись — совсем как та парочка в раздевалке.

— В камеру, босс? — В ответе Серж явно не нуждался.

— У нас есть камеры? — удивился Бык, закидывая ранец на плечо.

— Вообще-то нет.

— Тогда и не надо.

Бык проложил маршрут через самые оживленные части корабля. Слухи уже разлетелись, зрителей хватало. Алекси в перерывах между воплями и мольбами доставить его к капитану тонко поскуливал. Из глубин памяти всплыла свинья, которую тащили на бойню, — Бык видел такое в молодости. Не помнил, когда именно, но воспоминание осталось и плавало без привязки к конкретным событиям жизни.

До шлюза добирались целых полчаса. Собралась толпа, можно сказать, море людей, почти все — хрупкие и большеголовые. Астеры смотрели, как землянин убивает одного из них. Бык не обращал на них внимания. Он набрал свой пароль для входа, открыл внутреннюю дверь шлюза, вернулся к карту и одной рукой поднял Алекси. При малой тяге это не требовало труда, и все же Бык запыхался, пока добрался до шлюза, — еще и потому, что Алекси бился у него в руках. Бык затолкнул его в шлюз, закрыл внутреннюю дверь и, не выкачивая воздуха, открыл наружную. Хлопок отдался в обивке звоном далекого гонга. Монитор показал пустой шлюз. Бык закрыл наружный люк и, оставив механизмы накачивать новый воздух, вернулся к карту. Встал на то место, откуда сдернул Алекси, поднял на руках ранец. На рукаве и на левом колене у него остались пятна крови.

— Это — «порошок пикси», так? — обратился он к толпе. Бык не использовал усилитель звука в своем терминале — не было надобности. — Я оставлю его в шлюзе на шестнадцать часов — потом выкину в космос. Если до тех пор в шлюзе появится еще порошок — что ж, бывает, ничего страшного. Отправится туда же, и все дела. Вот если пропадет — беда. Так что скажите всем. Следующий пендехо, который выйдет на работу под кайфом, будет иметь разговор со мной.

Он медленно, напоказ всем, направился к шлюзу. Открыл внутреннюю дверь, забросил ранец и отошел, оставив шлюз открытым. Возвращаясь на водительское место, Бык чувствовал общее напряжение — и не думал о нем. Думал он о другом. Пока сделано самое простое. Дальше будет труднее, потому что тут не всё в его власти.

— Поставить охрану, босс? — спросил Серж.

— Думаете, нужно? — отозвался Бык. Он не ждал и не услышал ответа. Карт двинулся вперед, толпа раздавалась перед ним, как стадо антилоп перед львом. Бык свернул на эстакаду, которая должна была вывести к офису службы безопасности.

— Круто, — сказала Корин. У нее это прозвучало похвалой.

Офис капитана был отделан в религиозном духе. Ангелы в голубых и золотых одеяниях поддерживали арку, свод сходился к бесстрастному бородатому лику Бога. Благодетельный Христос смотрел со стены позади стола Ашфорда, арийский лик Сына Божьего казался спокойным и безмятежным — он совсем не был похож на окровавленного, изломанного распятого, знакомого Быку. По сторонам от Спасителя красовались символы благоденствия: колосья, козы, коровы и звезды. Капитан Ашфорд расхаживал мимо коленей Иисуса, багровый от ярости. Мичо Па сидела на месте для посетителей, старательно не глядя ни на Быка, ни на капитана. Все проблемы марсианских научных судов и земной флотилии были на время забыты.

Бык не позволил себе выказать тревоги.

— Это недопустимо, мистер Бака!

— Почему вы так считаете, сэр?

Ашфорд остановился, оперся широкими ладонями на стол, склонился вперед. Глядя в его покрасневшие глаза, Бык задумался о том, когда капитан в последний раз высыпался.

— Вы убили члена моей команды, — сообщил Ашфорд. — Открыто и преднамеренно, на глазах сотни свидетелей.

— Ох, кому нужны свидетели, если есть камеры наблюдения, — сказал Бык. Зря он это сказал.

— Вы отстранены от должности, мистер Бака. И помещаетесь под домашний арест до возвращения на станцию Тихо, где предстанете перед судом за убийство.

— Он сбывал команде наркотик.

— Значит, его следовало арестовать!

Бык глубоко вздохнул и медленно выдохнул через нос.

— Как вы считаете, у нас тут военный корабль или космическая станция, сэр? — спросил он. Ашфорд наморщил лоб, покачал головой. Рядом с Быком шевельнулась на стуле Па. Не дождавшись ответа, Бык продолжил: — Я вот почему спрашиваю: если я коп, то да, я должен был отправить его в тюрьму — если бы у нас имелась тюрьма. И должен был предоставить ему адвоката. Я бы проделал все это. Но я считаю, что у нас тут боевой корабль и моя обязанность — поддерживать дисциплину в зоне потенциальных военных действий. Не земную дисциплину. Не марсианскую. Астерскую.

Ашфорд распрямился.

— Мы не анархисты, — процедил он, изобразив на лице презрение.

— Согласно традициям АВП — поправьте меня, если ошибаюсь, — всякий, повинный в преднамеренных действиях, подвергающих корабль риску, пешком оправляется до мест, где есть воздух, — заметил Бык.

— Вы его вытащили из чана. Чем он был опасен кораблю? Грозил забросать его водорослями? — колко спросила Па.

— Люди выходили на работу под кайфом, — проговорил Бык, сплетая пальцы на колене. — Не верите мне — спросите других. Да что там — конечно, выходили. Работы втрое больше, чем мы можем выполнить. «Порошок пикси» — и люди не чувствуют усталости. Не требуют перерывов. Не замедляют темпа. Успевают сделать больше. Ошибки? Чтобы заметить ошибки, нужна ясная голова. У нас уже есть раненые. Погибшие — дело времени. И хорошо, если только погибшие.

— Вы говорите нам, что этот человек был в ответе за плохую работу других и потому вы его убили? — произнес Ашфорд, но уже без прежней уверенности. Паруса обвисли, он вот-вот обмякнет, как мокрая картонка. Бык понимал, что слабость Ашфорда сегодня работает на него, но все же видеть такое ему было противно.

— Я говорю, что он подвергал корабль опасности ради финансовой выгоды, — а это все равно что воровать воздушные фильтры. Коли есть спрос, будет и предложение. Не этот, так другой. Если бы я запер его, риск для торговца повысился бы, повысились бы и цены. Ведь если попадешься, рискуешь угодить за решетку — когда вернемся на Тихо.

— А вы сделали риск смертельным.

— Нет, — возразил Бык. — То есть да, но я его не застрелил. Я поступил с ним так, как поступают с людьми, рискующими кораблем. Астеры знают, что такое «вышвырнуть из шлюза». Дело закрыто.

— Это была ошибка.

— У меня список из пятидесяти членов экипажа, которым он сбывал товар, — ответил Бык. — Среди них есть квалифицированные специалисты, пара человек из среднего командного состава. Можно было бы арестовать их всех, но тогда осталось бы меньше рабочих рук. К тому же они больше не станут этим заниматься — снабжение прервано. Но, если хотите, могу с ними побеседовать. Чтобы знали, что мы всё видим.

Па невесело хихикнула.

— Вам будет сложно заниматься этим, сидя в тюрьме.

— А у нас нет тюрьмы, — напомнил Бык. — Предполагалось, что мормонские старейшины будут улаживать все проблемы словами.

Он очень старался не допустить в голос сарказма.

— Подобное не должно повториться, — сказал Ашфорд. — Сочтете, что кого-то следует выкинуть из шлюза, — обратитесь ко мне. Нажать кнопку должен буду я.

— Хорошо.

— Что «хорошо»? — выкрикнул капитан. Бык потупил взгляд. Он добился своего, надо и Ашфорду дать почувствовать себя победителем.

— Я хотел сказать: слушаюсь, сэр, капитан. Приказ получен, понят и будет исполнен.

— Именно так, черт возьми, — кивнул Ашфорд. — А теперь ступайте работать.

Закрыв за собой дверь, Бык привалился к стене и тяжело перевел дыхание. Вокруг гудел корабль — он остро воспринимал тихий гул воздуховодов, отдаленный ропот голосов, гудки и звонки множества работающих систем. Запах пластика и озона.

Бык шел на обдуманный риск — и выиграл.

Спускаясь с уровня на уровень, он ощущал нацеленное на себя внимание. В лифте попутчики отводили глаза. В холле перед кабинетом ему кивнула и улыбнулась какая-то женщина, нервная, как учуявшая кошку мышь. Бык ответил на улыбку.

В кабинете Серж и еще один из его команды — Казимир с Европы — подняли кулаки, приветствуя босса астерским жестом. Бык ответил тем же и спокойно прошел к своему месту.

— Что у нас?

— Два десятка посетителей, желающих заверить в своем почтении, — ответил Серж. — Откуда-то выплыло еще полкило порошка.

— Вот и хорошо.

— Я записывал посетителей. Пометить их в системе?

— Не надо, — возразил Бык. — Я сказал, что это пустяк. Можете стереть список.

— Слушаюсь, босс.

— Я буду у себя, — сказал Бык. — Если что, дайте знать. И пусть кто-нибудь сварит кофе.

Он сидел на столе, поставив ноги на стул и склонившись вперед. Силы вдруг кончились. День выдался дурной, долгий, и тот ужас, который он носил в себе несколько недель, словно выбравшись из-под замка, набросился на него. Только через пару минут Бык заметил, что его ждет сообщение от Мичо Па. Старпом не запрашивала связь. Значит, разговаривать не собирается, а хочет просто что-то сказать.

На экране появилось ее лицо, освещенное снизу отблеском от терминала. Улыбка выглядела натянутой и кончалась где-то на уровне скул.

«Я видела, что вы сделали. Очень мило. Очень умно. Показали себя человеком АВП, заставили старика задуматься, не поддержит ли вас команда. „Я больше астер, чем вы“. Изящно!»

Бык поскреб подбородок. Щетина с утра отросла и шуршала под ногтями, как наждак. Наверное, не стоило надеяться, что он этим делом не наживет врагов, но жаль, что врагом оказалась Па.

«Меня вы не обольстите. Мы оба знаем, что в убийстве нечем восхищаться. И забывать об этом я не собираюсь. Надеюсь, в вас еще жива душа, которая вам тоже не даст забыть».

Запись кончилась, и Бык устало улыбнулся погасшему экрану.

— Конечно, — сказал он терминалу, — и в другой раз буду помнить.

ГЛАВА 10 ХОЛДЕН

«Росинант» был немаленьким кораблем. Обычная его команда предусматривала больше дюжины матросов и офицеров, а в особых случаях он мог взять на борт еще и шестерых десантников. Чтобы справиться вчетвером, каждому приходилось исполнять по несколько обязанностей, так что на отдых оставалось не много времени. И поэтому в начале пути легко получалось не замечать четверку чужаков, поселившихся на корабле. Документалистам был закрыт вход в рубку, на шлюзовую палубу и в машинный зал, им оставались два жилых уровня: свои каюты, гальюн, камбуз и медотсек.

Моника была очаровательна. Спокойная, приветливая, обаятельная. Если хоть часть обаяния передавалась через камеру, не приходилось удивляться ее успеху. Остальные — Окью, Клип и Коэн — проявляли дружелюбие, перешучивались с командой, приглашали на ужин. Так сказать, протягивали руку дружбы, но Холден еще не разобрался, был ли это обычный медовый месяц, как всегда случалось в начале долгого пути, или более тонкий расчет. Возможно, и то и другое.

Одно он видел точно: его команда сторонилась новичков. На третий день пребывания документалистов на борту Наоми почти не вылезала из рубки, попросту спряталась. Амос нерешительно подбивал клинья к Монике, чуть более серьезно приударил за Окью и, не добившись успеха, теперь большую часть времени проводил в мастерской. Один Алекс находил время на общение с пассажирами, да и тот не часто. Он завел привычку иногда спать прямо в пилотском кресле.

Они согласились на интервью, и тянуть время до бесконечности было невозможно. Со старта не прошло и недели, а до цели, даже при высокой тяге, оставался не один месяц. К тому же контракт есть контракт. Эта неуютная мысль позволяла Холдену забыть, что с каждым днем они приближаются к Кольцу и к тому неизвестному, к чему его призывал Миллер. Почти забыть.

— Суббота, — сказала Наоми, развалившаяся в амортизаторе перед коммутатором. Она давно не стриглась, и отросшие волосы начали ей мешать. Последние десять минут она пыталась заплести косички. Упругие черные кудряшки не поддавались, расплетаясь, словно живые. Холден по прошлому опыту знал: скоро она в досаде укоротит волосы вдвое. Наоми нравилось представлять себя с длинными волосами, но на деле они ее раздражали. Холден, сидя перед панелью управления боем, рассеянно наблюдал за ее мучениями.

— Ты меня слышишь? — спросила Наоми.

— Сегодня суббота.

— Мы приглашаем гостей на ужин?

По корабельному обычаю команда при любых условиях старалась раз в неделю собираться за столом. В какой день — не важно, но по молчаливому соглашению это обычно оказывалась суббота. На борту дни недели не имели большого значения, но Холдену нравилось отмечать конец прошедшей недели и начало новой. Это было что-то вроде мягкого напоминания, что, кроме них четверых, где-то существует еще и Солнечная система.

А вот пригласить на ужин пассажиров ему в голову не приходило. Субботний ужин — для своих!

— Они все равно заявятся, — вздохнул он. — Или мы спрячемся?

— Не выйдет, разве что поужинаем прямо здесь. На камбуз ты их допустил.

— Черт, — ругнулся Холден, — надо было запереть по каютам.

— На четыре месяца?

— Подпихивали бы им под двери пайковые плитки и мешки с катетерами.

Усмехнувшись, Наоми напомнила:

— Готовить очередь Амоса.

— Ладно. Свяжусь и скажу ему, что ужин в восемь.

Амос приготовил пасту с грибами, щедро сдобрив их чесноком и пармезаном. Это были его любимые блюда, и он всегда старался купить настоящие дольки чеснока и натереть настоящий пармезан. Еще одна маленькая роскошь, которая окажется не по карману, если они проиграют бой с Марсом в суде.

Пока Амос обжаривал грибы с чесноком, Алекс накрыл на стол и принял заказы на напитки. Холден сел рядом с Наоми, команда документалистов заняла другой конец стола. Застольная болтовня была вежливой и дружелюбной, а если в ней и ощущались подводные течения, Холден так и не сумел распознать их источник.

Капитан попросил не брать к столу камер и оборудования для звукозаписи, и Моника согласилась исполнить просьбу. Марсианин Клип обсуждал с Алексом историю спорта. Коэн с Окью, сидевшие напротив Наоми, травили байки о последних съемках — оба работали на научной станции на стационарном спутнике Меркурия. Казалось бы, приятные разговоры, но что-то было не так.

— Мы обычно не так хорошо питаемся в полете, — заметил Холден, — но для еженедельного общего ужина стараемся придумать что-нибудь повкуснее.

— Чудесно пахнет, — улыбнулась Окью. На пальцах у нее было полдюжины колец, на блузке — пуговицы, серебряный кулон, а в курчавых каштановых волосах — гребень цвета слоновой кости. Звукооператор спокойно уставился в никуда, черные очки скрывали верхнюю часть его лица, но выражало оно спокойное радушие. Моника, взглянув на него поверх голов, промолчала и тонко улыбнулась.

— Жуйте, — сказал Амос, выставляя на стол миски с едой. Когда порции передали по кругу, Окью, склонив голову, что-то пробормотала. Холден с запозданием понял, что она молится. В последний раз он видел такое много лет назад, когда жил дома. Один из его отцов, Цезарь, иногда читал молитву перед трапезой. Холден дождался конца молитвы и только тогда взялся за еду.

— Очень вкусно, — похвалила Моника, — спасибо.

— На здоровье, — ответил Холден.

— Со старта прошла неделя, — продолжала она, — и, по-моему, все успели устроиться. Я подумала: нельзя ли выделить время для предварительных интервью? В основном чтобы проверить оборудование.

— У меня возьмите, — предложил Амос, не скрывая насмешливой ухмылки.

Моника улыбнулась ему и наколола на вилку гриб. Отправляя его в рот и медленно прожевывая, она не отвела взгляда. Дожевав, кивнула.

— Отлично. Можно начать с прошлого. Балтимора?

Молчание вдруг стало колючим. Амос начал вставать, но Наоми тихонько удержала его за плечо. Он открыл и закрыл рот, уставился в тарелку, бледная кожа на голове и загривке наливалась кровью. Моника тоже глядела себе в тарелку, и лицо ее выражало тонкую смесь смущения и злости.

— Неудачная идея, — вмешался Холден.

— Капитан, я признаю, что у вас и ваших людей есть болезненные темы, но мы договорились. А вы, не в обиду будь сказано, обращаетесь с нами как с незваными гостями.

На столе остывала почти нетронутая еда.

— Понял. Вы свои обязательства выполнили, — признал Холден. — Вытащили меня с Цереры, и ваши деньги у нас в карманах. А мы своей половины не выполняем. Понял. Я выделю час завтра с утра, подойдет?

— Конечно, — сказала Моника. — Давайте поедим.

— Балтимора? — обратился к Амосу Клип. — Болеешь за футбол?

Амос промолчал, и Клип не стал настаивать на ответе.

После мучительного ужина Холден думал только о постели. Но пока он чистил зубы, в гальюн словно бы невзначай заглянул Алекс и попросил:

— Зайди в рубку, кэп, поговорить надо бы.

Поднявшись за ним в кубрик, Холден уже застал там Амоса и Наоми. Наоми развалилась, закинув руки за голову, а вот Амос сидел на краешке амортизатора, прочно упираясь ногами в пол и сжав кулаки. Лицо его было темным от злости.

— Вот что, Джим, — заговорил Алекс, повалившись в соседний амортизатор, — начало не из лучших.

— Она нарыла на нас материал, — бросил Амос, ни к кому не обращаясь и глядя в пол. — Вещи, которых ей знать не положено.

Холден его понимал. Намек на Балтимору относился к детству Амоса — появившегося на свет как плод самой мерзкой ветви незаконной проституции. Но признать, что это известно и ему, Холден не мог. Он сам узнал, случайно подслушав разговор, и не желал еще сильнее унижать друга.

— Она журналистка, эти всегда роются в прошлом, — сказал он.

— Не так все просто, — вставила Наоми. — Она милая. Дружелюбная, очаровательная, и всем нам, здесь присутствующим, хочется думать о ней хорошо.

— Это плохо? — удивился Холден.

— Просто дерьмово, — буркнул Амос.

— Я не случайно попал на «Кентербери», Джим, — заговорил Алекс, и его ковбойский тягучий выговор — напоминание о детстве в долине Маринера — показался не смешным, а грустным. — И мне ни к чему перетряхивать скелеты.

Ледовоз «Кентербери», на котором они все летали до катастрофы с Эросом, был рабочей лошадкой. Команда собиралась из людей, опустившихся ниже уровня некомпетентности, или с темным прошлым, мешавшим найти работу получше. Досье Холдена пятнало позорное увольнение из земного флота. Проработав со своей командой не один год, Холден не сомневался, что с компетентностью у них все в порядке, — значит, были иные причины попасть на «Кент».

— Знаю… — начал он.

— Со мной та же история, кэп, — перебил Амос. — У меня в прошлом много всякого… прошлого.

— И у меня, — вступила Наоми.

Холден начал отвечать, когда до него дошло. Наоми скрывала что-то такое, что заставило ее взяться за тупую работу на «Кентербери». Ну конечно, скрывала. Это было очевидно, просто Холдену не хотелось думать ни о чем таком. Он не встречал инженеров талантливей Наоми. Она получила степень в двух университетах и сдала трехгодичную полетную стажировку за два года. Она явно начинала карьеру с командных должностей. Потом что-то произошло, и она никогда не заговаривала об этом. Холден вопросительно шевельнул бровью, но она легчайшим движением головы посоветовала не спрашивать.

Сейчас Холден в полной мере осознал, как хрупка их семья. Они шли друг к другу такими разными дорогами, что сама встреча казалась невероятной. И как легко миру разбросать их в стороны. Почувствовав себя маленьким и беззащитным, Холден невольно ощетинился.

— Вы не забыли, почему мы на это пошли? — обратился он к команде. — Не забыли, что сидели под замком, а за «Росинантом» охотился Марс?

— Выбора не было, — поддержала его Наоми. — Знаем. Все согласились взяться за эту работу.

Амос кивнул, Алекс подхватил:

— Никто и не утверждает, что не надо было браться. Мы говорим, что ты в нашем оркестре — первая скрипка.

— Да, — пояснила Наоми. — Твое дело — так заинтересовать этих журналистов, чтобы они забыли об остальных. На все время полета. Другого выхода нет.

— Есть, — не поднимая глаз, проговорил Амос, — есть и другой, но мне еще не доводилось вышвыривать из шлюза слепца. Не уверен, что мне это понравится.

— Хорошо. — Холден примирительно повел ладонями. — Я понял. Сделаю все, чтобы ваши лица не попадали в камеру, — но рейс будет долгим. Наберитесь терпения. Может, к тому времени, как доберемся к Кольцу, мы им наскучим и сумеем сплавить их на другой корабль.

Минуту все молчали, потом Алекс покачал головой.

— Ну, — сказал он, — хоть одна причина торопиться туда.

Холден вскинулся во сне и яростно потер зачесавшийся нос. Казалось, будто что-то пыталось в него заползти. На корабле не водилось букашек, значит, это был сон. Хотя зуд ощущался вполне реально. Почесывая нос, он шепнул:

— Извини, что-то приснилось, — и похлопал по кровати рядом с собой.

Пусто. Наоми, должно быть, вышла в туалет. Он шумно задышал через нос, пытаясь избавиться от зуда. На третьем выдохе из носа выпорхнул и отлетел в сторону голубой светлячок. Тогда он сообразил, что в воздухе стоит слабый запах ацетона.

— Надо поговорить, — произнес из темноты знакомый голос.

У Холдена перехватило дыхание, сердце заколотилось молотом. Закрыв лицо подушкой, он подавил рвавшийся из груди вопль — бессильная злоба смешалась со старым знакомым страхом.

— Так вот. Этот галчонок, — начал Миллер, — славный мальчишка, тебе бы он не понравился.

— Хватит с меня этой фигни. — Холден, отняв подушку от лица, швырнул ее в направлении голоса.

Попал по панели выключателя, и комната осветилась. Миллер стоял у двери в том же мятом сером костюме, в нелепой шляпе, ерзая, как чесоточный. Подушка лежала позади него.

— Представляешь, он так и не научился прибирать комнату, — продолжал Миллер, шевеля черными губами. — По углам, у двери. Я пытался его научить. Главное — углы и двери.

Холден потянулся к коммутатору, хотел вызвать Наоми, но удержал руку. Хорошо бы она пришла, изгнав привидение своим присутствием, но Холден боялся, что на сей раз Миллер не исчезнет.

— Послушай, надо расчищать пространство, — морщась, словно от навязчивого воспоминания, твердил Миллер. — Если не расчистишь пространство, оно тебя съест.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил Холден. — Зачем вытащил сюда?

Лицо Миллера отразило тяжелую усталость.

— Черт побери, ты что, не слышишь меня? При виде комнаты, полной костей, ты знаешь одно: что кого-то убили. Ты хищник, пока не стал жертвой.

Он замолчал, уставившись на Холдена. Ожидая ответа. Не дождавшись, Миллер шагнул к кровати. Что-то в его лице напомнило Холдену о тех случаях, когда коп у него на глазах стрелял в людей. Открыв шкафчик у кровати, он вытащил пистолет.

— Не подходи! — Он держал оружие, не наводя его пока на Миллера. — Только честно: если тебя пристрелить, ты хоть умрешь?

Миллер рассмеялся. Лицо его стало почти человеческим.

— Всяко может быть.

Открылась дверь, и Миллер пропал — как погас. Вошла Наоми, в халате, с грушей воды в руке.

— Проснулся?

Холден кивнул и убрал пистолет в шкафчик. Должно быть, Наоми все поняла по его лицу.

— Ты в порядке?

— Да. Он исчез, когда ты открыла дверь.

— Выглядишь ужасно. — Наоми поставила воду и шмыгнула к нему под одеяло.

— Он стал страшнее. Раньше я думал… ну, ты знаешь, что я думал. Но с тех пор, как он узнал о прыжке в портал, я пытаюсь понять, что же он хочет сказать. Легче было, когда я принимал его за что-то вроде помех в эфире. Тогда это… ничего не значило.

Наоми прижалась к нему, обняла, и Холден почувствовал, как расслабляются мускулы.

— Нельзя, чтобы об этом пронюхала команда Моники, — сказал он. Наоми грустно улыбнулась. — Ты что?

— Джеймс Холден уже не рвется все и всем рассказать, — усмехнулась она.

— Это другое дело.

— Понимаю. А что он говорил? — спросила она после паузы. — Ты что-нибудь понял?

— Нет, но он говорил о смерти. Все, что он говорит, — о смерти.

На протяжении следующих недель на корабле установился распорядок, пусть не слишком удобный, но устраивающий всех. Холден проводил время с документалистами, позволял себя снимать, показывал корабль, отвечал на вопросы. Каким было детство? Любовь, сложности, горько-сладкий вкус. Правда ли, что он спас Землю, уговорив полусонную девушку, из которой проросло семя протомолекулы, свернуть к Венере? Нет, скорее просто так сложилось. Он о чем-нибудь жалеет?

Он улыбался и делал вид, что ему нечего скрывать. Что к Кольцу его ведут только условия контракта, что он не избран протомолекулой для совершенно непостижимой цели.

Временами Моника обращалась к остальным, но Алекс с Наоми отделывались вежливыми, доброжелательными и пустыми ответами. Амос уснащал свои веселыми и красочными непристойностями, так что отредактировать запись до цензурного уровня оказывалось невозможно.

Коэн оказался не просто звукооператором. В черных очках скрывалась локаторная система, создававшая для него трехмерную модель окружающего пространства. На вопрос Амоса, почему он не предпочел протезы, Коэн объяснил, что несчастный случай, в котором он потерял глаза, выжег и зрительные нервы. Восстановительная терапия не помогла: началось неконтролируемое разрастание мозговых тканей, и он чуть не погиб. Зато система, позволявшая преобразовывать данные локации в трехмерные объекты, наделила его редкими способностями в области объемного моделирования. Пока Моника вытягивала из Холдена повесть о гибели «Кентербери», Коэн создавал прекрасные видеоиллюстрации к каждой сцене. Однажды он показал команде короткий ролик с рассказом Холдена о гибели зараженного протомолекулой Эроса, в котором рассказчик словно двигался по точно воспроизведенным коридорам, забитым телами.

К интервью Холден привык и даже начал получать удовольствие, но картинку с Эросом он, вытерпев несколько секунд,попросил отключить. Он был уверен, что просмотр непременно вызовет явление Миллера, но этого не произошло. Воспоминания, поднятые той историей, не радовали Холдена. Съемочная группа не тропила его, позволяла перевести дыхание, собраться с силами для продолжения. От сочувствия почему-то становилось еще тяжелее.

«Бегемот» они догнали в неделе пути до Кольца. Когда громадный корабль АВП приблизился настолько, что стал различим в телескопы «Роси», Моника сидела с командой в рубке. Распоряжения Холдена об ограничениях доступа понемногу забылись.

Документалисты снимали обзорные виды «Бегемота», когда Алекс, присвистнув, указал на выступ на обшивке.

— Черт, босс, не припомню, чтоб мормоны так вооружались. Это же рельсовая пушка. А вот это, ставлю свой компот за неделю, торпедные аппараты.

— Кораблем поколений он мне был милее, — заметил Холден и, вызвав боевую программу, приказал «Росинанту» пометить новые обводы «Бегемота» как «дредноут класса „Бегемот“» и добавить в профиль угроз все замеченное вооружение.

— Такое воровство сходит с рук только государству, — позавидовал Амос. — Похоже, АВП стал реальной силой.

— Ага, — хихикнул Алекс.

— Марсиане выдвигают такие же претензии к нам, — заметил Холден.

— И они были бы правы, если бы мы взорвали их дредноут, прежде чем улететь на этой лодочке, — сказал Амос. — Только, как мне помнится, его торпедировали наши враги.

Наоми не встревала в разговор, занятая работой на панели связи. Холден, услышав, как она напевает без слов, понял, что работа сложная.

— Вы бывали на «Наву»? — спросила Моника.

— Нет, — ответил Холден. «Росинант», рассчитывая боевую мощь «Бегемота», вываливал данные ему на экран. — Когда я в первый раз попал на Тихо, корабль еще строился, а к тому времени, как стал работать на Фреда Джонсона, они уже выстрелили им в Эрос, и корабль, промахнувшись, ушел за пределы Солнечной системы. Вот на корабле, который отрядили на поимку, я был.

Данные «Росинанта» удивляли. Кажется, корабельный мозг полагал, что «Бегемот» не обладает структурной прочностью для поддержки того вооружения, которое он выставлял напоказ. Собственно, «Росинант» уверял, что если корабль АВП выстрелит одновременно хотя бы из двух больших рельсовых пушек, его обшивка с вероятностью в тридцать четыре процента лопнет. А на борту «Бегемота» таких пушек насчитывалось шесть. От нечего делать Холден приказал «Роси» смоделировать тактический пакет для боя с гигантом и послал его Алексу с Наоми. Вряд ли они в нем нуждались.

— Вам не понравилось работать на АВП? — спросила Моника, улыбаясь так, словно заранее знала ответ.

Холден подозревал, что она потрясающе играет в покер, хотя втянуть ее в игру до сих пор не сумел.

— Были и плюсы, и минусы, — ответил он с улыбкой, которой Моника ждала от знакомого ей Джеймса Холдена. Отвлек внимание на себя.

— Джим? — Наоми наконец оторвалась от панели. — Помнишь, я говорила об утечке памяти, которую уже месяц пытаюсь выловить? Так вот, она нарастает.

— Насколько? — спросил Алекс.

— Варьируется от двадцати одной тысячной до тридцати трех сотых процента, — ответила Наоми. — Мне теперь каждые два дня приходится перезагружаться.

— Есть о чем волноваться, — засмеялся Амос. — У меня утечка мощности на целый процент.

Наоми хмуро обернулась к нему.

— Ты мне не говорил.

— Ставлю месячное жалованье, что дело в изношенной проводке освещения. Будет время, сменю все на фиг.

— Такое часто случается? — спросила Моника. Алекс опередил Холдена с ответом:

— Черта с два! «Роси» — крепкий корабль.

— Да, — вставил Амос, — так крепко сбит, что дерьмовинка вроде пузырьков в памяти и горелых лампочек для него — милые забавы.

Он адресовал Монике улыбку, совершенно неотличимую от настоящей.

— Вы все-таки не ответили мне насчет работы в АВП. — Моника развернула кресло лицом к Холдену и кинула взгляд на схему угроз, рассчитанную «Роси». Оружейные порты на корпусе «Бегемота» горели злобными красными глазками. — Вы не в ссоре?

— Нет, по-прежнему друзья, — протянул Холден. — Причин для беспокойства нет.

От корпуса «Роси» отразился дальномерный луч лазера «Бегемота». Любезность за любезность. Прицельные лазеры отключены. Просто два корабля проверяют, не слишком ли сблизились.

Нет причин для беспокойства.

Да, как же!

ГЛАВА 11 МЕЛБА

Станни смотрел на экран из-за левого плеча Мелбы. Ладонью он тер по гладкой ткани рабочих брюк, словно хотел расслабить сведенную четырехглавую. Мелба уже знала: это у него признак нервозности. В тесноте «Сересье» ему приходилось стоять так близко, что Мелба затылком чувствовала тепло его тела. В другой обстановке такая близость с мужчиной предполагала бы интимность, а здесь ничего не значила, даже не раздражала.

— Мира!^[95] — сказал, прихлопнув ладонью, Станни. — Да, вот здесь.

На старом мониторе в левом нижнем углу постоянно светились зеленые квадратики пикселей — ремонтировать было слишком сложно, а менять экран — не окупится. И все же он давал лучшее, чем ручной терминал, разрешение. Для неспециалиста схема запрашиваемой мощности «Принца Томаса» напоминала ЭЭГ, сейсмограмму или визуальное изображение записи Бхангра. Но за эти недели, уже складывавшиеся в месяцы, Мелба стала специалистом.

— Вижу. — Она ткнула пальцем в пик. — А откуда это, можно определить?

— Черт его знает, — ответил Станни, потирая бедро. — Видеть вижу, но чтоб мне знать, что я вижу.

Мелба незаметно провела языком по зубам, сосредоточилась, вспоминая, что говорила по поводу всплесков мощности учебная программа. Ее неопытность странным образом оказалась в плюсах команды. Станни, Рен, Боб и Соледад были лучшими практиками, но теорию недавно учила только Мелба. Порой оказывалось, что она помнит простые вещи, которые все они когда-то знали, да забыли. Соображала Мелба медленнее, зато ничего не упускала, потому что еще не знала, на какие мелочи позволительно закрывать глаза.

— Не при переходе к торможению возникает? — спросила она.

Станни крякнул, словно от боли.

— При выходе в ноль g один из регуляторов перезапускается, — сказал он. — Правда, ничего серьезного. Неловко выходит, когда все наши проповедники летают по воздуху. Все-таки надо вернуться, проверить еще раз.

Мелба, кивнув, сделала заметку в уме: прочитать, что для этого нужно. Пока она помнила только повторенную во всех трех программах фразу, что на половине пути корабль отключает тягу, переворачивается и начинает ускорение в обратную сторону и что этот момент требует особого внимания.

— Вставлю в график, — решила она и подтянула к себе расписание.

В ближайшие десять дней выпадала пауза, позволявшая вернуться на главный корабль. Она зачернила просвет, пометила его и вставила дежурство всей группы. Все это далось легко и естественно, словно всю жизнь занималась подобным. В каком-то смысле так оно и было.

Флотилия вышла на последний этап пути. Орбиту Урана миновали несколько недель назад, Солнце отсюда представлялось яркой звездой в черной бездне неба. Все факелы двигателей теперь смотрели в сторону Кольца, скорость падала с каждой минутой. Для кораблей с эпштейновской тягой это было в порядке вещей, однако Мелба не могла отделаться от ощущения, что все они стремятся прочь от цели, которая тащит их к себе против воли.

Когда говорили не о работе, единственной темой — в столовой, на тренажерах, на челноках, летящих к обслуживаемым бригадой кораблям, — стало Кольцо. Научники с Марса и их конвой уже были там, разглядывали его сквозь пустоту. Официальных сообщений не поступало, зато сорной травой разрастались слухи. Луч света, направленный в Кольцо и наткнувшийся за ним на препятствие, отражался назад, как в обычном пространстве. Но при приближении к Кольцу начинали подозрительно меняться некоторые константы. Микроволновый фон, исходивший из Кольца, был старше Большого взрыва. Поговаривали, что, если вслушаться в шум помех по ту сторону Кольца, можно было различить голоса мертвецов с Эроса или проклятых душ. Мелба замечала ужас в голосах рассказчиков, видела, как украдкой крестится Соледад, чувствовала давящую тяжесть. Общий нарастающий страх был ей понятен — не потому, что она его разделяла, а потому, что ее личный кризис тоже близился с каждой минутой.

Чудовищный монстр АВП был на подходе, его ожидали к Кольцу почти одновременно с земной флотилией. Не то чтобы через несколько дней, но скоро. «Росинант» уже обогнал сравнительно тихоходного «Бегемота». И она, и Холден всплывали из глубин планетной системы. Скоро их пути пересекутся. Атака, публичное унижение Джеймса Холдена и его смерть. А потом…

Странно было думать, что случится потом. С каждой новой фантазией она все легче представляла, как возвращается в жизнь Мелбы. Почему бы и нет. Кларисса Мао — пустое место, ее все равно что нет. У Мелбы Кох хоть работа имеется. И прошлое тоже. Эта мысль становилась еще притягательнее из-за своей неправдоподобности. Конечно, ей предстояло вернуться домой, вновь стать Клариссой, сделать все возможное для восстановления доброго имени семьи. Этого требовала честь. Остаться — значило уподобиться Джули.

Маленькую Клариссу старшая сестра восхищала и раздражала. Джули была хорошенькой. Умной. Чемпионкой регаты. Джули умела рассмешить отца. Джули всегда была права. Петер, младший брат Клариссы, на всю жизнь остался для нее малышом. Близнецы Майкл и Антея делили мир на двоих, общались понятными только им двоим шутками и фразами и в семье казались гостями. Джули была старшей — такой, какой хотелось стать Клариссе. За ней она тянулась. Не одна Кларисса смотрела на Джули снизу вверх. Мать тоже к ней так относилась, и это еще больше сближало Клариссу с матерью.

А потом что-то случилось. Джули ушла от них: остригла волосы, бросила школу и исчезла в пустоте. Кларисса помнила тот вечер, когда отцу сообщили. На ужин подавали кажумарг-карри — в семейной столовой с окном в парк. Кларисса только что вернулась с урока верховой езды, и от нее еще немножко пахло лошадью. Петер опять мучил всех своей математикой, и тут мать, подняв глаза от тарелки, сказала: «Джули пишет, что уходит из семьи». Кларисса разинула рот, как если бы услышала, что солнце решило заняться политикой, а четверка — стать больше восьмерки. Не то чтобы непостижимо, но не укладывается в голове.

Отец засмеялся. Сказал, что это возрастное. Джули поживет жизнью среднего человека, нахлебается горячего и вернется домой. Но Кларисса по глазам видела — он сам себе не верил. Его идеальная дочь пропала. Отказалась не просто от отца — от всей семьи. От имени. С тех пор кешью и карри для нее всегда имели вкус победы.

Так что Мелбу, когда она сделает свое дело, придется отставить. Уложить в ящик, похоронить или сжечь. Кларисса могла бы поселиться и у братьев или у сестры. У Петера теперь был свой корабль. «Я могла бы работать на нем электрохимиком», — с улыбкой подумала она. Худшим вариантом казалось остаться с матерью. Когда станет известно, что она сделала, как спасала честь семьи, у нее будет возможность восстановить компанию. Отстроить империю под собственным именем. Пожалуй, даже спасти отца от тюрьмы и изгнания.

Эти мысли приносили с собой надежду и усталость.

Громкий звон и смех вдалеке заставили Мелбу очнуться. Она перепроверила график обслуживания на ближайшую десятидневку — проверка электросистем трех малых военных кораблей, инвентаризация карт проводки, — проставила бортовое время и закрыла терминал.

В столовой было уже полно народу, полдюжины других бригад ели, болтали, смотрели новости о Кольце и о том, как они к нему идут. Соледад сидела одна, не отрывая взгляда от ручного терминала. Она ела зеленовато-бурую кашицу, напоминавшую гороховое пюре, но пахнувшую как отличный бифштекс. Мелба решила считать это паштетом — тогда выйдет совсем недурно. Взяв себе тарелку и грушу с лимонной водой, она уселась напротив Соледад. В глазах женщины мелькнула слабая, но неподдельная улыбка.

— Привет, босс, как они, дела?

— Ничего себе, — улыбнулась Мелба. Она улыбалась чаще, чем Кларисса. Любопытное наблюдение. — Что новенького?

— Сообщение с Марса. От сего дня. Тот кораблик, что проскочил в Кольцо, — он не дрейфует.

— Правда? — удивилась Мелба. Когда удалось поймать слабый сигнал с искалеченного кораблика, с которого все началось, решили было, что его сломало нечто расположенное по ту сторону. И что корабль движется по инерции. — А что, двигатели работают?

— Возможно, — кивнула Соледад. — Похоже на то, что он движется намного медленнее, чем на входе. И они послали зонды — так один из них тоже оказался захвачен. Нормальная тяга, потом бум! — и стоп. Сигнал загажен помехами, но, похоже, зонд вышел на тот же курс, что кораблик «пращника». Как будто… их ведут в одно и то же место.

— Очень странно и страшно, — согласилась Мелба, — но ведь мы и ждали жутких чудес. После Эроса-то.

— У меня отец был на Эросе, — сказала Соледад, и у Мелбы к горлу подкатил комок. — Работал в казино. В службе борьбы с хакерством, знаешь? Пятнадцать лет отработал. Хотел потом снять норку где-нибудь, где сила тяжести поменьше, и жить на то, что накопил.

— Мне очень жаль.

Соледад пожала плечами.

— Все смертны, — проворчала она, провела рукавом по глазам и отвернулась от экрана.

— А у меня там была сестра, — сказала Мелба. Она сказала правду, и даже больше, чем правду. — Моя сестра заразилась одной из первых.

— Паршиво.

Теперь Соледад, забыв об экране, смотрела прямо на нее.

— Угу.

Обе долго молчали. За соседним столом молоденький астер, стукнувшись коленями о столешницу, ругал на все корки сквалыжных земных дизайнеров. Его друзья хохотали.

— Думаешь, они еще там? — тихо спросила Соледад, кивнув на свой терминал. — Те голоса. Знаешь, передачи с Эроса. Уже после. Это же были люди?

— Они мертвы, — отрезала Мелба. — Все, кто находился на Эросе, погибли.

— Во всяком случае, изменились, — сказала Соледад. — Кто-то говорил, оно взяло их за образец. Их тела. Их мозг. Я думаю: может, они не совсем умерли? Просто воскресли другими, понимаешь? Что если их мозг по-прежнему работает, и…

Она пожала плечами, не найдя слов, но Мелба ее поняла. Изменение, даже коренное изменение — совсем не то, что смерть. Она сама тому свидетельство.

— Это важно?

— Что если их душам никогда не обрести свободы? — с настоящей болью в голосе пробормотала Соледад. — Если оно поймало их всех — твою сестру, моего папу? Если они не умерли, а Кольцо заполучило их души?

«Душ не существует, — с жалостью подумала Мелба. — Мы — мешки плоти, сквозь которые проходят слабые токи. Нет призраков, нет духов, нет душ. Остается только то, что люди о тебе говорят. Имя — оно одно важно». Так думала Кларисса. Так сказал бы отец. Мелба не произнесла этого вслух.

— Может, потому Земля и послала столько священников, — продолжала Соледад, зачерпывая ложкой кашицу. — Чтобы упокоить их всех.

— Кто-то должен это сделать, — согласилась Мелба и тоже стала есть.

Ее ручной терминал пискнул: Рен просил о личной беседе. Мелба, нахмурившись, включила связь.

— Что такое?

Его голос прозвучал напряженно.

— Есть кое-что. Я подумал, может, ты глянешь. Аномалия.

— Иду.

Мелба оборвала связь и в два приема доглотала кашицу, тарелку на выходе бросила в утилизатор. Рен находился в одном из складских отсеков. Нашел себе рабочее место, где высота потолка позволяла ему не горбиться. Кругом громоздились голубые пластиковые контейнеры, закрепленные на полу и друг на друге мощными электромагнитами. Ни звука, кроме ее шагов.

— Что у тебя? — спросила Мелба.

Рен посторонился, кивнул на монитор.

— Данные по воздушным фильтрам с «Сунг-Ана».

Мелба похолодела.

— Что там? — вопрос вырвался слишком резко, слишком поспешно.

— Сигналят о большом количестве посторонних примесей. Я посмотрел — это всё высокоэнергетические молекулы. Нитроэтаны и са.

Об этом она не подумала. Знала, что корабль мониторит газовый состав, но ей в голову не пришло, что частицы взрывчатки попадут в фильтры и что кто-то их заметит. Рен принял ее молчание за недоумение.

— Я составил профиль, — пояснил он. — На девяносто процентов совпадает с составом пластидовой взрывчатки.

— Значит, на борту взрывчатые вещества, — сказала Мелба. — Это военный корабль. Он и занимается взрывами, нет? — Отчаяние в ней боролось с замешательством. Она попалась. Хоть бы Рен замолчал, не говорил того, что говорит. Что сейчас скажет.

— Больше похоже на то, что используют в шахтах, — сказал он. — Ты проверяла эту палубу. Ничего такого не заметила? Хотя можно было и не заметить. Та штука — просто замазка, пока не рванет.

— Ты думаешь, бомба? — спросила она.

Рен дернул плечом.

— Внутряки волокут с собой полный груз психопатов. Кто-то уже пытался поджечь себя. Какая-то дама держит голодовку. Извращенец выделывался перед камерой.

— Он, кстати, не политик, — заметила Мелба. — Это был перформанс.

— Я просто к тому, что у нас собралось множество разных людей с разными мыслями в головах. В таких компаниях наверх всплывает не лучшее в людях. Мои родители развелись из-за спора, относится ли мадхи к астерам. Притом все знают, что из колодцев следят за каждым их движением. Такое внимание меняет людей, и тоже не к лучшему. Может, кто-то собрался выступить с заявлением, си но?

— Ты предупредил их службу безопасности? — спросила она.

— Решил сперва с тобой посоветоваться. Но в таких случаях шиката га най. Надо бы…

«Надо бы его убить», — подумалось ей так, словно кто-то нашептал в ухо. Она видела способ. Отвлечь, чтобы он взглянул на экран, чуть ссутулился над ним. Чтобы подставил шею. Потом нажать языком на нёбо, чуточку пощекотать, и придет сила. Она легко его сломает… перетащит к себе в каюту. Если выбросить все из шкафа, он поместится. И герметик есть, чтобы запах разложения не проник наружу. Она подаст рапорт о пропаже сотрудника. Будет недоумевать вместе со всеми. К тому времени, как каюта освободится и его обнаружат, Мелба уже исчезнет. Даже если выяснится, что и бомбу подложила она, ее сочтут одним из агентов Холдена.

Рен смотрел на нее кроткими карими глазами, его морковные волосы были собраны в хвостик, оставляя шею открытой. Вспомнилось, как он объяснял ей про падение напряжения в фильтрах. Как мягко. По-доброму.

«Извини, — думала она. — Я не виновата. Приходится».

— Давай еще раз перепроверим, — сказала она, нагибаясь к монитору. — Покажи, где эти аномалии.

Рен кивнул, повернулся вместе с ней. Панель управления, как все на «Сересье», была ему маловата. Чтобы дотянуться, ему приходилось выгибаться. Из груди к горлу поднялся комок, перехватил дыхание. Ужас, словно она тонет. Хвостик морковных волос дрогнул и сдвинулся в сторону. На загривке, словно яблочко мишени, открылась темная круглая родинка.

— Вот, я смотрел этот рапорт, — сказал он, ткнув пальцем в экран.

Мелба провела языком по нёбу. А Соледад? Она знает о вызове Рена. Знает, что Мелба ушла к нему. Ее тоже придется убить. Куда девать ее тело? Надо будет обставить все как несчастный случай. Что-нибудь правдоподобное. Нельзя, чтобы ее остановили, когда цель так близка.

— Правда, количество примесей не растет, — сказал Рен. — Держится на прежнем уровне.

Мелба провела языком против часовой стрелки — один раз. Голова кружилась, срывалось дыхание. Может быть, одна из искусственных желез, готовясь к выбросу, уже выделяла адреналин. Рен что-то говорил, она не слышала его за шумом крови и дыхания в ушах.

«Я должна его убить». Пальцы дрожали, сердце частило. Он обернулся к ней, выдохнул носом. Он не человек — мешок плоти со слабыми токами. Она сможет это сделать. Ради отца, ради семьи. Так надо.

Голос Рена донесся словно издалека.

— Вас денкт ту?^[96] Сама свяжешься или мне сообщить?

Мысли неслись вскачь и застревали одновременно. Он спрашивает, предупреждать ли «Сунг-Ан» о бомбе. Вот он о чем.

— Рен? — Голос звучал тихо и неуверенно. Голос девочки, много моложе, чем Мелба. Очень напуганной или очень опечаленной. Рен встревожился, свел брови.

— Эй, босс, ты в порядке?

Она кончиком пальца коснулась экрана.

— Проверь еще раз.

Он наклонился, вглядываясь в цифры, словно ожидал увидеть что-то новое. Она смотрела на его склоненный загривок, как на статую в музее — как на вещь. Не более того. Дважды провела языком по нёбу, и на нее снизошло спокойствие.

Шея переломилась, позвоночные диски разошлись, пучки нервных и соединительных волокон, по которым текла его жизнь, порвались. Она все била по основанию черепа, пока не ощутила, как кость проминается под ладонью, а потом настало время выносить тело. Спешно, пока их никто не застал. Пока не грянул взрыв.

К счастью, крови было не много.

ГЛАВА 12 АННА

Два часа на межконфессиональном собрании — впервые в жизни молитвы утомили Анну. Раньше молитва всегда приносила ей утешение, глубокое чувство единения с чем-то бесконечно огромным. Ее друзья-атеисты называли это трепетом перед лицом космической бесконечности. Она называла это Богом. Ее вовсе не волновала мысль, что под разными именами могло скрываться одно и то же. Не исключено, что она бросала слова молитвы в холодную равнодушную Вселенную, но чувство говорило другое. Наука одарила человечество множеством даров, и Анна уважала науку. Но одно наука отняла у людей: ценность субъективных, личных переживаний. В науке ценились только измеримые, доступные эксперименту концепции. Однако человек устроен иначе, и, как подозревала Анна, Вселенная тоже. Как-никак, среди догматов ее веры числилось «по образу и подобию».

Началось собрание приятно. У отца Мишеля был красивый низкий голос, с годами настоявшийся, как хорошее вино. Его продолжительная и сердечная молитва к Господу с просьбой направить тех, кому предстоит изучать Кольцо, отозвалась у Анны ознобом по спине. За ним старейшина Церкви человечества возносящегося провел несколько медитативных и дыхательных упражнений, от которых прибавилось сил и бодрости. Она пометила у себя в ручном терминале: скачать и прочитать их книгу о медитации. Конечно, выступали не все религии и конфессии: мусульманский имам не мог молиться перед не-мусульманами, хотя и произнес короткую речь на арабском — кто-то сделал перевод на наушники. Закончил он словами «Аллах акбар», и несколько человек в зале отозвались ему. Анна в том числе. Почему бы и нет? Простая вежливость, а по сути она согласна.

Но спустя два часа даже самые искренние и поэтичные молитвы начали утомлять. Анна принялась подсчитывать пластиковые шишечки, скрывавшие насадки огнетушителей. После неудавшегося самосожжения на первом банкете она навострилась их замечать. Мысли уплывали к письму, которое она сочиняла для Ноно. Стул под ней чуть-чуть вибрировал — заметно было, только если сидеть совершенно неподвижно. Возможно, так отзывалась работа большого двигателя — вслушавшись, Анна уловила в вибрации ритм, который понемногу превратился в музыку, и тогда она начала неслышно подпевать. Замолчала, когда представитель епископальной церкви, сидевший рядом, многозначительно прокашлялся.

Хэнку Кортесу, разумеется, досталось почетное заключительное выступление. За время пути Анна поняла, что, хотя официально религиозные деятели на «Принце» не имели начальника, Кортес воспринимался как «первый среди равных». Отчасти, как подозревала Анна, из-за близости к генеральному секретарю, устроившему эту миссию. К тому же он был на «ты» со многими знаменитыми деятелями культуры, политиками и экономистами, составлявшими штатский контингент экспедиции.

Ее это не особенно беспокоило. Какой бы эгалитаризм ни царил в группе поначалу, всегда кто-то выдвигается на лидерскую роль. Лучше доктор Хэнк, чем она.

Когда жрица неовикканства наконец завершила ритуал, доктор Хэнк куда-то запропал. У Анны мелькнула надежда, что собрание закончится пораньше.

Ан нет. Кортес вступил в зал в сопровождении видеооператоров и поднялся на кафедру, как актер на сцену. Он озарил аудиторию сияющей улыбкой, не забыв напоследок обернуться к сектору, где столпились операторы.

— Братья и сестры, — начал он, — склоним головы в благодарности Всемогущему, взыскуя Его совета и руководства в приближении к цели нашего исторического путешествия. Он затянул в том же духе на двадцать минут.

Анна снова принялась мычать себе под нос.

Позже Анна обедала с Тилли в офицерской столовой, которую уступили штатским. Анна сама не заметила, как оказалась лучшей и единственной подругой Тилли: женщина приклеилась к ней с первой встречи и впилась как пиявка. Впрочем, нет, думала Анна, это не совсем справедливо. Правда, общего у них с Тилли только и было, что углеродный состав, но Анне тоже не удалось обзавестись множеством друзей на борту. А сквозь утомительное легкомыслие Тилли она понемногу разглядела глубокое одиночество. Место на корабле в группе гражданских советников ей купил щедрый вклад мужа в предвыборную кампанию. Она присутствовала здесь с единственной целью: показывать себя и постоянно напоминать о богатстве и влиянии мужа. Тот факт, что жене больше нечего было предложить обществу, только подчеркивал его влияние. Тилли это сознавала, остальные тоже. Большая часть гражданского состава обращались с ней с почти открытым презрением.

В ожидании заказа Тилли забросила в рот и стала жевать пастилку. Запахло никотином с ментолом. Разумеется, курить на военном корабле запрещалось.

— Как у вас прошло? — спросила Тилли, играя инкрустированной серебром коробочкой для пастилок и оглядывая зал. Ее костюмчик — штаны и блузка — стоил, наверное, дороже, чем дом Анны на Европе. Для нее это был «простой стиль».

— Молитвенное собрание? — отозвалась Анна. — Хорошо. Нет, впрочем, не очень-то и хорошо. Затянуто. Ужасно, ужасно затянуто.

Тилли взглянула на нее, удивленная искренностью ответа.

— Боже, мне ли не знать! Святоши на диво разговорчивы, когда слушателям от них некуда деться. Разговорчивее разве что политики.

Еду подавал флотский паренек, которому поручили работать официантом при штатских. Анна задумалась, по нраву ли ему такая работа. Все вооруженные силы ООН состояли из добровольцев. Вряд ли парень, поступая на службу, мечтал о такой жизни. Он аккуратно, с отточенной ловкостью расставил тарелки, улыбнулся женщинам и скрылся в кухне.

В камбузе. На корабле не кухня, а камбуз.

Тилли неуверенно поковыряла натуральные томаты и салат с настоящей моцареллой — на Европе Анне, чтобы расплатиться за такой обед, пришлось бы продать почку.

— Есть вести от Намоно?

Анна кивнула, дожевывая кусочек обжаренного тофу.

— Ночью пришло еще одно видео. Нами растет на глазах. Привыкает к тяжести, но от лекарств стала капризной. Мы подумываем снять ее с таблеток, заменив их физиотерапией.

— Ох! — посочувствовала Тилли. Анна понимала, что все это для проформы, и ждала, пока собеседница сменит тему.

— Роберт не связывался со мной уже неделю, — сказала Тилли. Сказала без горечи, скорее с досадой.

— Ты же не думаешь, что он…

— Мне изменяет? — усмехнулась Тилли. — Если бы! Хоть что-то новенькое. А то он запирается в кабинете в два часа ночи, и что, ты думаешь, он там смотрит? Новости бизнеса, цены на бирже, рассылки. Менее сексуального создания я не встречала. И не встречу, пока не изобретут способа трахать деньги.

Анна давно уже не краснела, слыша от подруги непристойности. Тилли ругалась без злобы. Просто это был еще один способ обратить на себя внимание.

— Как проходит кампания? — спросила она.

— У Эстебана? Кто его знает. Дело Роберта — быть богатым и иметь богатых друзей. Полагаю, с этим все в порядке.

Они ели молча, пока у Анны вдруг не сорвалось с языка:

— Зря я полетела.

Тилли серьезно кивнула, словно на цитату из Писания.

— Все мы зря летим.

— Мы молимся, позируем фотографам, налаживаем сотрудничество между конфессиями, — продолжала Анна. — А знаешь, о чем мы никогда не заговариваем?

— О Кольце?

— Нет. То есть да. Я хочу сказать, мы только и говорим о Кольце. Зачем оно, что оно такое, как его использует протомолекула.

Тилли отодвинула салат и забросила в рот новую пастилку.

— Так о чем?

— О том, зачем, по-моему, мы все здесь собрались. Чтобы поговорить о смысле. На корабле чуть не сотня богословов и религиозных лидеров. И никто не заговаривает о том, что означает Кольцо…

— Для Бога?

— Ну, скажем, в связи с Богом. Богословская теория выглядит куда проще, если человек — единственный вид, наделенный душой.

Тилли махнула официанту и заказала неизвестный Анне коктейль. Впрочем, официанту, как видно, название было знакомо — он бросился исполнять заказ.

— Похоже, за такое надо выпить, — пояснила Тилли. — Продолжай.

— Но как вписать в эту теорию протомолекулу? Живая ли она? Нас она убивает и в то же время строит потрясающей сложности структуры. Может быть, она — орудие кого-то вроде нас, только умнее? Если так, наделены ли те существа религиозным чувством? Веруют ли они и какова эта вера?

— И созданы ли они тем же Богом? — Тилли помешала напиток соломинкой и отпила.

— Ну, кое-кто верит, что Бог всего один, — ответила Анна и попросила официанта принести чай. Когда парень отошел, она сказала: — Это вызывает сомнения в самой концепции Благодати. Во всяком случае, сильно ее усложняет. Создатели протомолекулы разумны. Означает ли это, что у них есть души? Они вторгаются в Солнечную систему, убивают нас без разбора, отнимают необходимое нам для жизни. Для нас такое — грех. Означает ли это, что они отпали от Бога? Умирал ли Христос и за них тоже? Или они разумны, но лишены души, и протомолекула подобна вирусу, следующему своей программе?

Группа сотрудников в спортивных костюмах вошла в столовую, расселась. Люди заговорили с официантом, затем принялись шумно болтать между собой, и Анна охотно отвлеклась, ворочая в голове мысли, которые она до сегодняшнего дня не позволяла себе высказать вслух.

— Все это, в общем, теоретические вопросы, даже для меня, — призналась она. — Может, то, о чем я сейчас говорю, вовсе не касается нашей веры — хотя у меня такое чувство, что очень даже касается. Что для большинства людей оно будет важным.

Тилли посасывала свой коктейль — Анна уже знала, что это знак серьезного отношения к разговору.

— Ты об этом с кем-нибудь говорила? — спросила она, когда Анна сделала паузу.

— Кортес держится как начальник, — ответила Анна. Ей принесли чай, и она теперь дула на него, чтобы остудить. — Наверное, надо бы поговорить с ним.

— Кортес — политик, — снисходительно усмехнулась Тилли. — Не дай запорошить себе глаза образом простецкого батюшки Хэнка. Он здесь потому, что, пока Эстебан в кабинете, Хэнк в силе. Все это цирковое представление затеяно ради сбора голосов.

— Отвратительно, как по мне, — поморщилась Анна. — Но я тебе верю. Тут ты разбираешься лучше меня. Очень жаль, что ты права. Сколько сил уходит на суету.

— А чего ты хотела бы от Кортеса?

— Собрать группу. Для бесед.

— А на это требуется разрешение? — спросила Тилли.

Анна вспомнила последнюю беседу с Ноно и рассмеялась.

Заговорила и сама заметила, как задумчиво звучит ее голос.

— Нет, — сказала она, — пожалуй, что нет.

В эту ночь Анну, которой снилось, что она привезла Нами на Землю и увидела, как земная тяжесть дробит ей кости, разбудила тревожная сирена. Сигнал почти сразу оборвался, в коммутаторе прозвучал голос: «Всем вернуться на свои посты».

Анна решила, что к ней это не относится: у нее здесь поста не было. Сирена больше не включалась, суровый голос в коммутаторе умолк, но ей после прерванного кошмара не лежалось в постели. Выбравшись из койки, Анна послала короткое видео Ноно с Нами и кое-как оделась.

В коридорах и лифах попадались люди. Военные — напряженные, но, к ее облегчению, не особенно испуганные. Просто насторожившиеся.

Идти было некуда, поэтому она забрела в офицерскую столовую и попросила стакан молока. Получив его, она чуть не рухнула, поняв, что молоко настоящее — когда-то добытое из живой коровы. Какую же уйму денег тратит ООН на это «цирковое представление»?

В столовой находилось всего несколько человек: военные с офицерскими знаками различия и штатские контрактники, ссутулившиеся над кофе, как рабочие в перерыве ночной смены. Дюжина металлических столиков была привинчена к полу, стулья — снабжены магнитными креплениями. По настенному экрану бежала строка информации — для Анны чистая абракадабра. За несколькими проемами открывался вид на камбуз, оттуда передавали тарелки, доносился шум промышленной посудомоечной машины и запах моющих средств. Это было все равно что сидеть рядом с кухней в очень, очень чистом ресторане.

Анна медленно пила молоко, наслаждаясь богатством вкуса и сознанием, что купается в роскоши. У кого-то загудел ручной терминал. Двое контрактников поднялись и вышли. За их столиком осталась красивая, но грустная девушка, уставившаяся в терминал пустым взглядом, устремленным на тысячу миль за экран.

— Простите, мэм? — Анна чуть не подскочила, услышав за спиной голос. Молодой человек в форме флотского офицера передвинулся так, чтобы она его видела, и неловким жестом указал на стул рядом. — Позволите?

Анна успела прийти в себя и даже улыбнулась ему. Приняв улыбку за разрешение, юноша, неловко сложившись в суставах, втиснулся за стол. Он был слишком высок для землянина. Короткие светлые волосы, крепкие плечи и тонкая талия, которой щеголяли все офицеры независимо от пола.

Анна через стол протянула ему руку, представилась:

— Анна Воловодова.

— Крис Уильямс, — сказал молодой офицер, коротко и твердо отвечая на пожатие. — И да, мэм, я вас знаю.

— Знаете?

— Да, мэм. Моя семья из Миннесоты, методисты с незапамятных времен. Когда я увидел вас в списке пассажиров, постарался запомнить имя.

Анна кивнула и отхлебнула из стакана. Парень запомнил ее как пастора своей веры — значит, нуждается в духовной поддержке. Мысленно она переключилась в режим «пастор Анна», спросила:

— Чем могу помочь, Крис?

— Приятный у вас выговор, мэм, — заметил Крис. Ему нужно было время, чтобы собраться для разговора, и Анна не стала его торопить.

— Я выросла в Москве, — рассказала она. — Хотя после двух лет на Европе могла бы сойти за астера, са-са?

Крис, рассмеявшись, чуточку оттаял.

— Недурно, мэм. Но когда эти худышки трещат на полной скорости, я сам ни слова не разберу.

Анна пропустила мимо ушей жаргонное словечко.

— Не зовите меня «мэм», пожалуйста. Мне же не сто лет! Лучше — «Анна» или, если хотите, «пастор Анна».

— Пусть будет «пастор Анна», — кивнул Крис.

Они немного помолчали — Анна видела, что Крис собирается с духом, чтобы перейти к главному.

— Слышали тревогу, да? — заговорил он наконец. — Наверное, она-то вас и разбудила?

— Именно, — согласилась Анна.

— Ага. Всех вызвали по боевым постам. Это из-за пыльников — то есть марсиан, понимаете?

— Марсиан?

Анне хотелось еще стакан вкуснейшего молока, но для этого пришлось бы прервать Криса, и она не стала звать официанта.

— Мы уже на расстоянии выстрела от их флота, — объяснил парень. — Вот все и начеку. Теперь в одном небе с пыльниками спокойно не полетаешь. После Ганимеда, понимаете?

Анна кивнула, ожидая продолжения.

— А Кольцо, знаете, оно уже убило человека. То есть этого тупоумного худышку-«пращника», но все равно. Человека.

Анна взяла его за руку. Крис чуть вздрогнул, но тут же расслабился, увидев ее улыбку.

— Тебя это пугает?

— Еще бы! Конечно. Только я не о том.

Анна ждала, стараясь сохранить нейтральное выражение лица. Симпатичная девушка вдруг поднялась из-за стола, словно собралась уйти. Пошевелила губами, говоря сама с собой, снова села, оперлась локтями о стол, обхватила голову руками. Еще кому-то страшно, кто-то ждет долгой ночной вахты, одинокий в полной людей комнате.

— Я хочу сказать, — нарушил ее мысли Крис, — я совсем не про то.

— Про что же? — спросила Анна.

— Из-за Кольца мы не насторожились, — сказал он. — Из-за марсиан — да. Эта штука висит там, а мы все думаем, как бы перестрелять друг друга. Довольно паршиво. Грустно. Такая каша!..

— Тебе кажется, мы перед лицом такой угрозы должны забыть о разногласиях между людьми, да?

Крис кивнул, крепче сжал ее руку, но ничего не ответил.

— Крис, хочешь, помолимся вместе?

Он кивнул и опустил голову, закрыв глаза. После молитвы он сказал:

— Я не единственный методист на борту. А вы не… ведете службы?

«Теперь веду…»

— В воскресенье в десять утра, конференц-зал номер сорок один, — ответила она, напомнив себе, что надо узнать, будет ли этот зал свободен воскресным утром.

— Я попробую освободиться, — улыбнулся Крис. — Спасибо вам, мэм, пастор Анна.

— Приятно было с тобой поговорить, Крис.

«Хоть какая-то от меня здесь польза…»

Когда Крис вышел, навалилась усталость, и Анна собиралась уже вернуться в постель, но хорошенькая девушка за столиком все сидела, не двигаясь, обхватив голову ладонями, и Анна подошла к ней и тронула за плечо. Девушка дернулась, вскинула голову, уставилась дикими глазами.

— Привет, — поздоровалась Анна. — Я Анна, а тебя как зовут?

Девушка замялась, словно не знала ответа. Анна присела напротив.

— Смотрю, ты тут сидишь, — сказала она, — и решила, что тебе не помешает компания. Бояться нормально, я понимаю.

Девушка поднялась на ноги движением сломанной заводной куклы. Пустые глаза, дернувшаяся в сторону голова. Анне вдруг стало страшно. Словно хочешь приласкать домашнюю собаку, а под ладонью оказывается лев. Интуиция твердила: это враг. Она хочет тебе зла.

— Извини, — Анна вскочила, невольно заслоняясь руками, — я не хотела тебе мешать.

— Ты меня не знаешь, — отозвалась девушка. — Ты ничего не знаешь!

Ее повисшие руки сжались в кулаки, жилы на шее завибрировали, как гитарные струны.

— Ты права. — Анна пятилась, примирительно похлопывая воздух ладонями. — Извини.

На них уже оборачивались, и Анна с облегчением вспомнила, что не одна. Девушка на миг застыла, дрожа всем телом, и бросилась за дверь.

— Что за чертовщина? — тихо спросил кто-то за спиной у Анны.

«Может быть, эту девушку тоже разбудил кошмар, — ответила про себя Анна. — А может быть, и нет».

ГЛАВА 13 БЫК

Их появление у Кольца было политической фикцией, но в то же время и реальным фактом. Не существовало материальных границ, обозначавших владения Кольца. Здесь не было ни порта, ни дока. Сенсоры «Бегемота» поглощали данные о Кольце с момента старта. Ученые Марса и военные Земли, которые появились здесь раньше обреченного парнишки, ставшего первой жертвой, перестраиваясь, оставались на месте. Новые марсианские корабли повисли рядом на согласованных орбитах. Земная флотилия, как и «Бегемот», еще двигалась, подтягиваясь к избранному рубежу, где можно было сказать: «Мы преодолели пропасть и достигли цели. Мы здесь!»

Кольцу, по всей видимости, было наплевать.

Сам по себе объект наводил жуть. Поверхность состояла из спиралей перекрученных гребней. На взгляд она казалась просто неровной, шероховатой, но математики, архитекторы и физики заверяли, что в ней присутствует скрытый порядок: высота гребней сложным образом гармонировала с шириной и расстоянием между пиками и провалами. Авторы статей задыхались от восторга, обнаруживая один уровень сложности за другим — отчетливые признаки разумной воли бросались в глаза, но упрямо скрывали свое назначение.

— Официальный доклад марсиан отличается сдержанностью, — сказал офицер научного отдела. Звали его Чан Бао-Жи, и на Земле он был бы китайцем. А здесь — астером со станции Паллада. — Много умозаключений, а собранных данных, может, одна десятая. К счастью, мы наблюдали за ходом большинства экспериментов и сами анализировали результаты.

— Как и земляне, — заметил Ашфорд.

— Вне сомнений, сэр, — согласился Чан.

Собрание сотрудников, как любой ритуал, было скорее символом, чем источником информации. Присутствовали главы основных подразделений «Бегемота»: Сэм от механиков, Бык от безопасности, Чан от научного отдела, Бенни Кортланд-Мапу от медиков, Анамари Руис от инфраструктуры и так далее — заняты были две дюжины стульев за большим столом совещаний. Ашфорд сидел на почетном месте, за его спиной на стене красовался еще один благостный Христос. Па располагалась по правую руку, Бык, согласно традиции, — по левую.

— Так что мы знаем? — спросил Ашфорд. — Вкратце.

— Чертовски странно, сэр, — начал Чан под общее хмыканье. — Все анализы сходятся в том, что Кольцо — искусственно поддерживаемый мост Эйнштейна-Розена. Проходя сквозь Кольцо, вы с другой стороны выйдете уже не здесь.

— Значит, это портал? — сказал Ашфорд.

— Да, сэр. Похоже, протомолекула, она же так называемый «вирус Фебы», заброшенная в Солнечную систему несколько миллиардов лет назад с целью оседлать примитивные формы жизни, должна была построить портал. Мы утверждаем, что создатели протомолекулы сделали первый шаг к устройству удобного и практичного пути сообщения с Солнечной системой.

Бык глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Общее мнение, высказанное в официальной обстановке, сделалось более реальным. Кольцо — для кого-то путь сюда. Не просто ворота — плацдарм для высадки.

— «И Ке», проскочив в Кольцо, своей массой и скоростью вызвал запуск некого механизма, — продолжал Чан. — Марсиане собрали немало данных от момента происшествия, зафиксировали массивный всплеск энергии внутри Кольца и целый каскад микроскопических изменений в структуре объекта. Температура подскочила на пять тысяч градусов по Кельвину и с тех пор постепенно понижается. Итак, запуск этой штуковины потребовал большой энергии, но поддержание ее работы обходится не так дорого.

— А как много мы знаем о том, что у него по ту сторону? — спросила Па.

Лицо ее было бесстрастным, голос — ровным и приятным, словно старпом попросила уточнить какую-то строку бюджета.

— Не много, — ответил Чан. — Мы подглядываем в замочную скважину, причем, по-видимому, само Кольцо генерирует излучение и помехи, осложняющие толкование фактов. Мызнаем, что «И Ке» не был разрушен. Мы все еще принимаем передачу, которую включил мальчик, ныряя в Кольцо, но на видео не так уж много можно разобрать.

— Звезды? — спросил Ашфорд. — Хоть что-то позволяет определить местоположение?

— Нет, сэр, — ответил Чан. — По ту сторону Кольца нет звезд, а микроволновый фон значительно отличается от ожидаемого.

— Что означает?..

— Что означает: «Ого, странно-то как!» — закончил Чан. — Сэр.

Ашфорд холодновато улыбнулся и знаком попросил продолжать. Чан прокашлялся.

— Мы выявили еще пару аномалий, не поддающихся интерпретации. Похоже, что по ту сторону существует скоростной максимум.

— Нельзя ли это растолковать? — попросила Па.

— «И Ке» прошел в Кольцо на большой скорости, — объяснил Чан. — Примерно через семь десятых секунды после выхода с той стороны началось резкое торможение. Скорость почти полностью погасило примерно за пять секунд. Видимо, пилота убило именно такое мгновенное торможение. С тех пор все выглядит так, будто корабль отдаляется от Кольца, уходя все глубже на ту сторону, — что бы там ни было.

— Нам известно, что протомолекула в активном состоянии способна… нарушать знакомый нам закон инерции, — вставила Сэм. — Скорость погасили тем же способом?

— Вполне возможно, — кивнул Чан. — Марс забрасывал в Кольцо зонды. Эффект начинает проявляться при скорости около шестисот метров в секунду. Масса, движущаяся медленнее, ведет себя согласно ожиданиям. Превысив ее, останавливается как вкопанная и потом начинает двигаться примерно в том же направлении, куда уходит «И Ке».

Сэм тихо присвистнула.

— И вправду медленно. Главный двигатель окажется бесполезным.

— Слишком медленно для реактивной тяги вообще, — сказал Чан. — Одно хорошо — это относится лишь к массам тяжелых частиц и выше. Электромагнитное излучение, включая видимый спектр, ведет себя нормально.

— Слава богу хотя бы за то, — буркнула Сэм.

— Что еще рассказали нам зонды?

— На той стороне что-то есть, — ответил Чан, и в его голосе прорвался трепет. — Зонды видят объекты. Крупные. Но света там мало, если не считать того, которым мы просвечиваем Кольцо, и освещения самих зондов. Кольцо, как я уже говорил, всегда искажает эхо. Если объекты по ту сторону устроены так же, кто их разберет?

— Корабли? — предположил Ашфорд.

— Возможно.

— Сколько?

— Больше ста, меньше ста тысяч. Предположительно.

Бык склонился вперед, оперся локтями. Ашфорд с Па оглядывали побелевшие лица собравшихся. Они двое знали заранее — и теперь оценивали реакцию остальных. Ну, вот им реакция. Контролируемое падение.

— Я бы сильнее удивился, если б там оказалось пусто. Будь это флот вторжения, они бы уже атаковали.

— Да, — ухватилась за его слова Руис.

Ашфорд разрешил задавать вопросы. Сколько зондов запустил Марс? Сколько времени потребуется, чтобы добраться до тех объектов на шестистах метрах в секунду? Пробовали ли посылать маленькие зонды? Пытались ли вступить в контакт с самой протомолекулой, говорящей голосами умерших, как это удалось на Эросе? Чан как мог успокаивал людей, но по существу ничего не добавил. Бык рассудил, что более подробный рапорт наверняка получили Ашфорд и Па. Хотелось бы его почитать. Бык не привык к ограничениям на информацию.

— Ладно, все это интересно, но для нас не главное, — прервал Ашфорд игру в вопрос-ответ. — Мы здесь не для того, чтобы пулять в Кольцо зондами. И не для того, чтобы затевать драку. Мы присутствуем, чтобы внутренние планеты, что бы они ни затеяли, не оставили нас вне игры. Когда из Кольца что-то появится, тогда и будем беспокоиться.

— Да, сэр, — уверенно поддержал капитана Бык.

Он тоже не мог придумать иной стратегии, а команде полезно видеть единство мнений среди старшего состава. На них смотрели люди — и не только команда.

— Мистер Па? — позвал Ашфорд.

Старпом кивнула и покосилась на Быка. От недоброго предчувствия у того камень лег в желудке.

— Обнаружены некоторые нарушения в отчетности корабля, — заговорила Па. — Старший механик Розенберг?

Сэм удивленно обернулась к ней.

— Старший помощник?

— Боюсь, что вынуждена поместить вас под домашний арест и лишить расширенного допуска, пока все не прояснится. Вас сменит суперкарго Вотанейб. Мистер Бака, обеспечьте исполнение.

За столом было тихо, но смысл молчания переменился. У Сэм от изумления и накатывающей ярости глаза стали совсем круглыми.

— Простите?

Па холодно встретила ее взгляд, и Бык мгновенно все понял.

— Судя по отчетам, вы оттянули рабочую силу и матобеспечение на непредусмотренные цели, — пояснила Па, — и пока это не разъяснится…

— Если речь идет об усилении опорной системы, обращайтесь ко мне, — перебил Бык. — Это я распорядился, и Сэм тут ни при чем.

— Я провожу полный аудит, мистер Бака. Если обнаружится, что вы не должным образом использовали ресурсы, приму меры, какие сочту нужным. Как ваш старший офицер уведомляю, что Самару Розенберг следует препроводить в ее каюту и лишить доступа к системам корабля. Есть вопросы?

Она выжидала, терпела, пока они не добрались до цели, а теперь сочла нужным укрепить свою власть. Отыграться за вышвырнутого из шлюза наркоторговца и отомстить его союзнице, Сэм. Глупо было бы идти на такое до завершения сложного перелета. Но теперь рейс закончился.

Бык сплел пальцы. С языка рвались возражения. Отказаться от выполнения приказа было бы не труднее, чем выдохнуть. В иные годы — даже десятилетия — он пошел бы на нарушение субординации и принял бы последствия как орден. Приказ отдал он, и стоять в стороне, когда за него наказывают Сэм, не просто бесчестье — измена. Па это знала. Это знал каждый, кто читал его служебное досье. Будь случившееся только его делом, будь на кону только его карьера, он бы не колебался, но его попросил довести работу до конца Фред Джонсон. Значит, оставалось одно.

— Нет вопросов, — ответил он. — Сэм, идем.

Остальные молчали, пока он выводил Сэм из комнаты.

Все, кроме Ашфорда и Па, выглядели оглушенными и озадаченными. Па держала каменное лицо, а по губам Ашфорда скользнула тень самодовольной улыбки. Сэм дышала неровно, от всплеска адреналина кожа у нее побелела. Бык помог ей устроиться на боковом сиденье в карте безопасников и сел к панели управления. Тележка рванулась вперед, визжа четырьмя электромоторчиками и шурша колесами. Уже у самых лифтов Сэм расхохоталась. Прерывистые безрадостные звуки походили скорей на крик боли.

— Вот дрянь! — выговорила Сэм.

Бык, не найдя подходящего ответа, только кивнул и ввел тележку в просторную кабину лифта. Сэм плакала, но ничего похожего на печаль не было в ее лице. Бык догадывался, что ей впервые довелось испытать такое формальное унижение. Или, если не впервые, подобное случалось слишком редко и не успело натереть мозолей. У него самого позор стоял в горле комком, который никак не удавалось проглотить. Этот удар должен был принять он, Бык.

Вернувшись в отдел безопасности, он застал Сержа за большим рабочим столом. При виде Быка брови у помощника поползли вверх.

— Привет, большой босс, — обратился к вошедшему дежурный офицер — закаленный боец АВП по имени Йохо. — Ке паса?^[97]

— Ничего хорошего. У вас что нового?

— Жалоба с бойни насчет недостающего козла. Сообщение, что на одном из земных кораблей пропал член экипажа — спрашивают, нет ли у нас лишних. Пара койо подрались, мы их заперли по каютам и обещали спустить на них Быка.

— Как они это восприняли?

— Лужи пришлось подтирать.

Бык сперва хихикнул, потом вздохнул.

— Так. У меня там в карте ждет Самара Розенберг. Старпом желает поместить ее под домашний арест за самовольную растрату ресурсов.

— А я желаю надраться в хлам, — ухмыльнулся Йохо.

— Приказ старшего офицера, — оборвал Бык. — Прошу проводить ее в каюту. Я отзову допуски. И, кстати, надо организовать охрану. Она вне себя.

Йохо поскреб подбородок.

— Мы исполняем приказ?

— Да.

Лицо силача мгновенно замкнулось. Бык кивнул ему на дверь. Когда Йохо покинул помещение, Бык занял его место за столом, вошел в систему и принялся запирать от Сэм ее собственный корабль. Пока система безопасности «Бегемота» переходила от одного отдела к другому, он, уперев подбородок в ладони, смотрел в экран.

В первый раз Фред Джонсон спас Быка посредством винтовки и пакета первой помощи. Второй — кредитным чипом. Бык в тридцать лет ушел в отставку и поселился пенсионером на Церере. Три года просто жил. Дешево ел, слишком много пил, спал в своей постели, не разбирая, кружится голова от выпивки или от вращения станции. Плевать ему было. Несколько раз он ввязывался в драки, несколько раз имел столкновения с местным законом. Проблему он заметил только тогда, когда не замечать ее стало невозможно. К тому времени она чертовски выросла.

Депрессия была у него в крови. Склонность к самолечению — тоже. Дед спился насмерть. Мать пару раз лечилась. Брат пристрастился к героину и пять лет провел в реабилитационном центре Росуэлла. Все это вроде бы не имело отношения к Быку. Он был десантником. Отказался от жизни на пособие ради звезд или хотя бы ради осколков камня, свободно плавающих в ночном небе. Он убивал людей. Бутылка не могла его победить. Но чуть не победила.

День, когда в дверях возник Фред Джонсон, был странен как сон. Его старый командир изменился. Выглядел старше и сильнее. По правде сказать, не так уж много лет разделяло этих двоих, но для Быка Фред всегда был Стариком. Бык не пропустил новостей об инциденте на станции Андерсон и о переходе Фреда на другую сторону. Кое-кто из знакомых ему десантников на Церере рассердился, но Бык счел: Старик знает, что делает. Он ничего не делал без причины.

«Бык», — сказал Фред. Сначала только это и сказал. Бык до сих пор помнил, как встретил взгляд его темных глаз. От стыда он попытался выпрямиться по стойке смирно, в животе засосало. В ту минуту он увидел, как низко пал. Две секунды смотрел на себя глазами Фреда Джонсона — и этого хватило.

«Сэр!» — отозвался Бык и попятился, впустив Фреда в нору. В запах дрожжей и засохшего тофу. Он весь вспотел. Фред словно ничего не замечал.

«Ты мне нужен, солдат».

«О'кей», — сказал Бык. И с тех пор носил в себе и собирался унести с собой в могилу вот какую тайную мысль: ему тогда хотелось одного — чтобы Фред Джонсон ушел и позволил снова о себе забыть. Он солгал своему командиру, человеку, который не дал ему истечь кровью под огнем. Ложь пришла легко, как дыхание. Дело было не в Земле, не в Поясе, не в станции Андерсон. Речь не шла о великой верности. Просто он еще не до конца погубил себя. И даже сейчас, сидя в своем кабинете, предавая Сэм, Бык думал, что Фред знал о той мысли — или догадывался.

Фред сунул ему в ладонь кредитный чип. Из тех дешевых, полупрозрачных, которыми АВП в давние времена оплачивал счета, не оставляя следов.

«Подбери себе новую форму».

Бык отдал честь, уже прикидывая, сколько выпивки сумеет накупить.

На счету лежало шестимесячное жалование — по его старой ставке. Будь там меньше, Бык не попался бы. А так он впервые за много дней побрился, купил новый костюм, собрал саквояж и выбросил все, что в него не лезло. С того дня он не пил — даже в такие моменты, когда выпивка казалась нужнее кислорода.

Система прогудела, сообщая, что задание выполнено. Бык отметил готовность и снова откинулся на стуле, рассеянно перечитывая предупредительную записку с «Сересье». Мысли блуждали. Когда на вахту явился Гатони, он прошел через два коридора в судовую лавку, купил пакет с четырьмя грушами пива и направился к каюте Сэм. Охранник кивнул ему. Формально Бык мог бы не стучаться. Как начальник службы безопасности он имел право в любое время, званым и незваным, войти в помещение арестованной. Он постучал.

Сэм переоделась в простой свитер и рабочие штаны с магнитными полосками по лампасам. Бык протянул ей пиво. Сэм долго прожигала его взглядом. Потом отшагнула назад и в сторону. Он вошел.

В каюте было чисто, опрятно и тесно. В воздухе стоял запах промышленного моющего средства и давней стирки. Сэм оперлась на подлокотник диванчика.

— Предложение мира? — горько спросила она.

— Вроде того, — ответил Бык. — Па взъелась на меня, а отрывается на тебе. Рассчитала, что либо я исполню приказ и потеряю главного союзника, либо откажусь — и сам попаду под домашний арест, понимаешь? Она в любом случае в выигрыше.

— Фигня это все.

— Верно, — признал Бык, — и мне чертовски жаль.

У Сэм от злости срывалось дыхание. Бык был готов к ее гневу. Предвидел и заранее смирился. Она подошла, выхватила у него пакет, перегнула, срывая пластиковую упаковку, и вытащила одну грушу.

— Будешь?

— Мне воды, — сказал он.

— Что меня доводит, — сказала Сэм, — так это как Ашфорд делает вид, будто все прекрасно. Счет ему известен. Он замешан не меньше, чем Па. Или чем ты. Не думай, что купил меня на дешевую выпивку. Ты так же виноват, как они оба.

— Виноват.

— Я стала механиком потому, что не хотела иметь дела со служебными интрижками. А посмотри на меня теперь.

— Угу, — сказал Бык.

Сэм со вздохом упала на диван, высказалась красочно и непристойно. Бык сел напротив.

— Ну хватит, — сказала она.

— Что?

— Хватит изображать покаяние. Я что, тоже должна преклонить колени? Мне от этого тошно. — Она потянула в себя пиво — мягкий пластик груши промялся внутрь и снова выпрямился, когда давление выровнялось. — Слушай, и ты, и Па считаете, что поступаете правильно, а попадает мне. Я понимаю. Что не означает, будто я этому радуюсь. Но штука в том, что ты прав. Она хочет оставить тебя без союзников. Так что не важно, каким узлом мне хотелось бы завязать тебе хрен. Даже говорить не буду, потому что это бы значило, что Па победила.

— Спасибо, Сэм.

— Иди, завяжи себе хрен узлом, Бык.

У Быка пискнул ручной терминал.

— Мистер Бака, — произнес голос Гатони, — вам, вероятно, стоит вернуться в офис.

Сэм посерьезнела, отставила грушу. У Быка внутри все напряглось.

— Что там? — спросил он.

Ответ Гатони прозвучал сдержанно и спокойно, как голос хирурга на сложной операции:

— Земной истребитель «Сунг-Ан» только что взорвался.

ГЛАВА 14 МЕЛБА

Обдумывая, планируя заключительную стадию мести, она видела себя дирижером собственной симфонии, движением палочки управляющей хаосом. Вышло совсем не так. Вылетая утром на «Принца Томаса», она и не знала, что день наконец настал.

«Всем свободным от вахты — по своим постам», — объявил голос по каналу общего вещания.

— Сколько можно? — пожаловалась Мелба. — Я каждый раз чувствую, будто это и ко мне относится.

— Ну их, босс. Пусть сперва положат мне флотское довольствие, тогда и я начну плясать под их дудку, — отозвалась Соледад истончившимся в динамике ручного терминала голосом. — У меня здесь ничего. Если Станни тоже не нашел, спустимся на уровень, попробуем заново.

— Согласна, — сказала Мелба. — Станни, что видишь?

Канал отключился. Мелба оглядела служебный коридор — полкилометра пустоты, трубок, проводки и замыкающих решеток, разворачивающихся соответственно тяге. Тишина, только поскрипывает, шипит и бормочет «Принц Томас». Потянулись долгие секунды.

— Станни? — с ужасом крикнула Соледад. На линии затрещало.

— Пардон, — отозвался Станни, — отвлекся. Тут что-то странное с проводкой, но это не то, что мы искали. Замечтался я, а так порядок. Я здесь.

Соледад неразборчиво выругалась себе под нос.

— Извини, — повторил Станни.

— Ничего, — сказала Мелба. — Ты нагрузку на фильтрах проверил?

— Да.

— Тогда двигаемся. На следующий уровень.

Что ее удивило, чего она никак не ожидала, — это что весь «Сересье» дружно отнесет исчезновение Рена на счет Кольца. На кораблях люди пропадают редко. «Сересье», как всякое судно дальнего плавания, был замкнутой системой — человеку с него некуда податься. Она ожидала обычных подозрений: мол, Рен с кем-то не поладил, что-то украл, с кем-то неподходящим переспал — и от него избавились. Например, выкинули из шлюза. Или скормили утилизатору, который разложил его на составляющие элементы и превратил в воду и пищевые продукты. Способы избавиться от тела имелись — трудно было проделать это незаметно. Межпланетные путешествия никогда не исключали убийств. Множество высокоразвитых приматов, на месяцы запертых в одной клетке… Определенный процент смертности был предсказуем.

В этом случае все вышло иначе. Люди приняли исчезновение как должное. На подходе к Кольцу кто-то точно бы пропал — так и предполагалось. От рейса ожидали недоброго — ведь люди приближались к опасной и зловещей обители призраков. Прикрыло Мелбу и то обстоятельство, что все были на взводе. Если она срывалась в слезы, все думали, что знают причину. Они видели причину в страхе.

Мелба собрала тестеры в рукав, встала и повернула к лифту. Сервисные лифтовые кабинки были тесными, едва втиснуться одному ремонтнику с инструментами. Переход на новую палубу — как шаг в гроб. Когда кабинка двинулась, ей представилось, что напряжение упадет и она окажется в ловушке. Мысли мгновенно переключились на ее собственный шкаф — единственный у нее в каюте. Тот, что был забит пеной герметика и Реном. Содрогнувшись, Мелба заставила себя подумать о другом.

«Принц Томас» был одним из крупнейших кораблей земной флотилии, и в нем поселили собранную ООН орду штатских. Художники, поэты, философы, священники. Корабль остался прежним, но больше не воспринимался как военный. Ей иногда казалось, будто она путешествует неудобным, плохо устроенным круизным лайнером. Кларисса, не раз покидавшая земной гравитационный колодец, бывала на яхтах и роскошных судах и представляла, сколько хлопот добавилось капитану с жалобами пассажиров на слишком тесные холлы и плохое качество настенных кранов. В прошлой жизни она сама бы жаловалась — а теперь и внимания не обращала.

Отчего это не дает ей покоя? Одной смертью больше, одной меньше. Окажись это кто-то другой, не Рен…

— На месте, — доложил Станни.

— Дай мне еще секунду, — ответила Мелба, выходя из лифта.

Новый коридор почти не отличался от того, что остался уровнем выше. Здесь всюду располагались жилые помещения и склады, а на нижних палубах — машинные залы, мастерские, ангары. Они начали искать неполадку в цепях сверху, потому что здесь было проще. Дальше пойдет хуже. Так всегда случается.

Она нашла распределительный щит, достала тестерный пакет и подключилась.

— Сол?

— На месте, — отозвалась Соледад.

— Отлично, — сказала Мелба. — Начинаем проверку.

Она тогда перетащила Рена к себе каюту и положила на пол. Действие гормонов заканчивалось, поэтому Мелба легла в койку и отдалась ломке. Может, ей это только почудилось, но в тот раз пришлось тяжелее обычного. Под конец ей показалось, что она опростается, но форма осталась чистой. Потом ее отпустило. Оставив Рена на полу, она раздобыла грушу с кофе, отнесла терминал Рена в общий шкаф бригады и отыскала офицера службы безопасности. Хрупкий марсианин по имени Андре Коммени вполуха выслушал ее неофициальное сообщение: «Рен вызвал меня посоветоваться, я прошла на его обычное рабочее место, но там его не застала. Обыскала весь корабль, но так и не нашла, и на запросы связи он не отвечает». Мелба притворялась умеренно озабоченной.

Пока прочесывали корабль, она достала тубы с герметиком, вернулась в каюту и похоронила Рена. Его волосы как будто стали еще ярче, горели красками кораллового рифа. На коже, бледной как солнечный свет, темнели багровые пятна гематом. Тело еще не окоченело, так что ей удалось согнуть его в позу зародыша, втиснуть в шкаф и залить оставшееся пространство пеной. Через несколько минут герметик застыл. Пена не пропускала воздуха и не поддавалась давлению. Если все было сделано правильно, трупный запах не просочится наружу.

— Надие,^[98] — устало сообщила Соледад. — У вас что-нибудь есть?

— О, — воскликнул Станни, — у меня, похоже, да. В этой коробке — десятипроцентное отклонение.

— Отлично, — сказала Мелба. — Переустанови, проверим, может, в этом все дело.

— Уже начал, — откликнулся Станни. — Перекусим, пока загружается?

— Встречаемся на камбузе, — согласилась Мелба.

Голос звучал почти нормально. Как у всех.

В камбузе было почитай что пусто. По корабельному времени — середина ночи, так что всего несколько человек из команды устроились за столиками, поглядывая на входящих штатских. По условиям контракта им разрешалось пользоваться офицерской столовой. Мелба слыхала, что к штатским контрактникам, таким, как она и ее бригада, флотские относятся с некоторым недоверием. Она бы обиделась, если бы своим примером не доказала, что такие подозрения оправданы. Соледад со Станни уже сидели за столиком, пили кофе из груш и ели сладкий рулет с одной тарелки.

— Вот по чему я буду скучать, когда долетим, — сказал Станни, поднимая кусочек вверх. — Без тяги даже лучший кок не справится с выпечкой. Как ты думаешь, мы долго будем в свободном полете?

— Сколько понадобится, — ответила Мелба. — По плану — два месяца.

— Два месяца в невесомости, — вздохнула Соледад, а ее тон и выражение лица явственно добавили: «Два месяца у Кольца».

— Да уж, — поддержал Станни. — От Боба новостей нет?

Пятый член их бригады — теперь уже четвертый — остался на «Сересье». Оказалось, что у него, как и у Рена, были какие-то связи с одним из медиков, и служба безопасности записала его в подозреваемые. Обычно исчезновения людей объяснялись внутренними трениями. У Мелбы опять перехватило горло.

— Пока ничего, — ответила она. — Да отпустят его, он же ни в чем не виноват.

— Да, — кивнула Соледад, — Боб мухи не обидит. Хороший человек, это всем известно. И он любил Рена.

— Зачем же в прошедшем времени? — заметил Стан. — Может, он еще жив.

— С эссе койса^[99] в двух шагах от нас — лучше бы ему умереть, — возразила Соледад. — Меня с самого старта дурные сны мучают. Думаю, мы не вернемся из этого рейса. Никто из нас не вернется.

— От таких разговоров добра не будет, — остановил ее Станни.

В столовую вошла женщина — средних лет, с густыми рыжими волосами, стянутыми в строгий узел. Улыбка ее словно спорила с прической. Мелба взглядом показала ей, что за их столиком места нет, и отвернулась.

— Что бы ни случилось с Реном, — сказала она, — у нас есть работа, и мы ее будем делать.

— Вот это чертовски верно, — ответил Станни и сорвавшимся голосом повторил: — Чертовски верно…

Они еще посидели молча, глядя, как плачет этот немолодой мужчина. Сол положила руку ему на плечо, и срывающееся дыхание стало выравниваться. Станни кивнул, сглотнул. С него бы писать символическое полотно «Горе храбреца». Благородное лицо. Мелбу поразила мысль, что Станни, наверное, ровесник ее отцу. Только отец никогда ни о ком не плакал.

— Извини, — сказала она. Не собиралась этого говорить, но слово вырвалось и прозвучало как ругательство.

— Ничего, — отозвался Станни, — я в порядке. Попробуй рулет, босс.

Мелба, сдерживая слезы, потянулась за лакомством. Только не заговаривать. Она сама не знала, какие слова у нее вырвутся, и боялась саму себя. Ее терминал загудел — диагностика закончилась. Пик остался на месте. Станни выбранился и пожал плечами.

— Нет покоя злодеям, нет отдыха добрым, — бросил он, вставая.

— Идите, — попросила Мелба, — я догоню.

— Пас проблема,^[100] — кивнула Соледад, — ты кофе-то почти не пила, са-са?

Она проводила их взглядом — и радуясь, что ушли, и жалея, что осталась одна. Ком, стоявший в горле, опустился в грудь. Сладкие рулеты манили и вызывали тошноту. Она заставила себя глубоко подышать, выровнять дыхание.

Уже почти конец. Флотилии на месте. «Росинант» на месте. Все идет по плану — может быть, не совсем, но почти. Рен — это не важно. Ей уже доводилось убивать людей. Когда взорвется бомба, почти наверняка погибнут люди. Месть — всегда кровь, такова ее природа, а Мелба сделала себя орудием мести.

Не она виновата в смерти Рена, виноват Холден. Холден его убил, заставив ее появиться здесь. Не оскорби он честь ее семьи, ничего такого не случилось бы. Мелба встала, выпрямилась, собираясь приступить к работе на «Принце Томасе», — как будто она была настоящая Мелба.

«Прости, Рен», — сказала она, подумала, что это в последний раз, — и горе скрючило ее, заставив снова сесть.

Что-то пошло не так. Этого она не предвидела. Она уже не владеет собой. Может быть, подумалось ей, просто кончаются силы. Или еще что — например, искусственные железы начали без спроса выбрасывать в кровь токсины. Она стала эмоционально лабильной. Возможно, это симптом. Опустив голову на руки, она попыталась выровнять дыхание.

Он был к ней добр. Просто добр. Он ей помогал, а она его за это убила. Она как сейчас чувствовала проминающийся под рукой череп, хрустящий и мягкий — так, бывает, стоишь на речном берегу и чувствуешь, как проваливается под ногами земля. Пальцы пропахли пеной герметика.

Рен тронул ее за плечо, и голова сама собой вскинулась к нему.

— Привет, — сказали ей. — Я Анна, а тебя как зовут?

Та рыжая, которая только что разговаривала с кем-то из флотских.

— Смотрю, ты тут сидишь, — продолжала рыжая, подсаживаясь к ней, — и решила, что тебе не помешает компания. Бояться нормально, я понимаю.

Она знает!

Эта мысль пробила тело ударом молнии. Язык еще не коснулся нёба, но она чувствовала, как набухли скрытые в теле железы и капсулы. Лицу, рукам стало холодно. Незнакомка еще не успела округлить глаза, когда горе и чувство вины обратились в Мелбе в ледяную ярость. Она знает, она все расскажет, и, значит, все было зря!

Она не помнила, как вскочила на ноги. Женщина тоже встала и подалась на шаг назад.

Ее надо убить!

— Извини, я не хотела тебе мешать.

Женщина вскинула руки, словно защищаясь от удара. Это просто, на вид она слабая, драться не умеет. Один удар в живот, и она истечет кровью. Что может быть проще?

Тихий голосок зашептал в голове: «Она из тех религиозных идиоток, что только и ищут, кого бы спасти. Ничего она не знает. Ты у всех на глазах. Бросишься на нее сейчас — тебя поймают».

— Ты меня не знаешь, — выговорила Мелба, пытаясь совладать с голосом. — Ты ничего не знаешь!

Из-за столика у двери столовой поднялся молодой офицер, сделал к ним два шага, готовый вмешаться. Если она попадется с этой рыжей, ее личность станут проверять. Найдут тело Рена. Узнают, кто она такая. Надо сдержаться.

— Ты права. Извини, — сказала женщина.

Черная ненависть захлестнула сознание Мелбы, застлала глаза красной пеленой. С языка рвались грязные ругательства. Из-за этой рыжей все — все! — может пойти прахом! Мелба проглотила брань и быстро вышла.

Она смутно сознавала, какими коридорами проходит. Из-за этого дела с Реном она сорвалась на ненужный риск. Плохо соображала — но теперь все было в порядке. Мелба нажала кнопку лифта — уровень, на котором Станни с Соледад проверяли сейчас цепи в поисках неполадки. Потом отменила вызов и набрала ангар.

— Станни? Сол? — проговорила она в терминал. — Подождите меня еще, у меня тут одно дело есть.

Она ждала неизбежных вопросов, любопытства, подозрений.

— Хорошо, — сказала Соледад. И все.

В ангаре Мелба запросила вылет своего челнока, через десять минут дождалась допуска и прыгнула от борта «Принца Томаса» в темноту. Мониторы в челноке были маленькие — все огромное пространство ужалось до квадратиков со стороной в пятьдесят сантиметров. Она дала компьютеру задание рассчитать скорейший маршрут к «Сересье». Расчетное время полета — меньше часа. Она откинулась на спинку амортизатора, приготовившись к рывку, словно на мотоцикле, и включила тягу. «Сересье» возник среди звезд серым пятнышком и понесся к ней. Корабль, наравне со всеми судами флотилии, находился в последней стадии торможения на подлете к Кольцу. Оно поджидало где-то там, за выбросами дюз. Мелба выкинула эту мысль из головы. Лучше было не вспоминать о Станни и Соледад с их молчаливыми страхами, ни в коем случае не думать о них.

От нетерпения она с трудом дождалась поворотной точки и начала торможение. Хотелось быть уже там, на месте. Помчаться бы к «Сересье», как ведьма на метле, визжа от скорости, невообразимой в атмосфере. Она слишком долго тянула и вторую половину прыжка была вынуждена идти с двойной перегрузкой. В док она вошла с головной болью и с ноющими, словно после удара в зубы, челюстями.

Никто не поинтересовался, почему Мелба вернулась раньше времени и одна. В журнале она пометила: личные причины. В коридорах, где приходилось боком протискиваться мимо встречных, было тесно, сумрачно, привычно и уютно. Только вернувшись, она осознала, какую тревогу испытывала в просторе «Принца Томаса». Слишком много там было свободы, а для нее сейчас существовала только необходимость.

В каюте все оказалось перевернуто вверх дном. Все ее вещи — одежда, приставки к терминалу, тампоны, переговорные устройства, зубная щетка — валялись на полу. Надо было придумать, как их закрепить к тому времени, когда отключат тягу, чтоб все это не уплыло в коридор. Люди задумаются, почему она не прибралась. Она позволила себе один взгляд на железную дверцу под амортизатором. В одном углу пробился золотистый завиток герметика. Надо будет найти сетки и магнитные крепления — вот что. Но потом. А о «потом» она не думала.

Подобрав коммутатор, Мелба включила его. До выхода в эфир «Росинанта» оставалось меньше тридцати секунд. Мелба ввела команду, которую готовила много месяцев. Не месяцев — лет. Коротенький ряд символов — для набора подтверждения требовалось не больше секунды.

Страх пропал. Ненависть тоже. На миг все стало так, как бывает, когда только начинаешь просыпаться, когда все тело еще расслаблено. Перед рассветом. Она так далеко зашла, так много трудилась и, вопреки всем ошибкам и случайностям, — справилась. Вся ее жизнь была нацелена на эту минуту, и вот она здесь, и даже не хочется делать последний шаг. Достижение цели — как для других окончание университета или замужество. Один миг, одно действие подведет черту под всеми ее усилиями, и миру уже никогда не быть прежним.

Тщательно, наслаждаясь каждым движением пальца, она ввела код подтверждения — «jules-pierre mao» — и тронула кнопку «Отправить». На панели загорелся янтарный светодиод. Крошечный пакет информации, едва заметный среди помех, вырвался в эфир. Софт «Росинанта» распознает его, примет и подчинится программе, которую уже не остановишь, не снося всю систему. «Росинант» отправит на «Сунг-Ан» отчетливый сигнал-детонатор, выждет пятьдесят три секунды, а затем от имени Холдена возьмет на себя ответственность и выставит требования. Потом программа приведет в боевую готовность все вооружение и наводящие системы. И ничто, никакая сила во Вселенной не в состоянии будет этому помешать.

На панели, подтверждая прием сообщения, вспыхнул красный светодиод.

ГЛАВА 15 БЫК

Ручной терминал Быка лежал на тонкой пластиковой панели управления картом и подпрыгивал на каждом порожке. Сирена заливалась на два тона, отбрасывая с дороги встречных и оставляя их, орущих, позади. Если они еще не знают, то узнают через пару минут. Гибель «Сунг-Ана» — не из тех событий, которые можно пропустить.

На крошечном дрожащем экране снова взрывался истребитель. Началось с оранжевой точки в средней части корабля — то ли электрический разряд, то ли прицельное пятнышко гауссовой пушки. Через секунду от этого центра разлетелись желтые искорки. Еще две секунды — и детонация. За время смены кадра в борту истребителя расцвела пробоина. Потом целых десять секунд ничего не менялось — пока из кормы не стал медленно выдвигаться яркий как солнце стержень — активная зона реактора. Густое белое газовое облако разошлось и поблекло в сиянии — золотая капля растворилась в черном океане.

Бык поднял взгляд, чтобы свернуть на эстакаду, выводившую к его кабинету. Какой-то парень промедлил уступить дорогу, и Бык нажал на гудок.

— Сирены не слышишь? — выкрикнул он, проскакивая мимо, и получил в ответ нахальный кивок.

— Ну, так, — сказал через терминал Серж, — результаты первичного анализа: скорее всего, рвануло что-то в силовой сети и испортило систему предохранителей. Примерно за такое время проводка правого борта должна была начисто расплавиться.

— Что рвануло? — спросил Бык.

— Возможно, маневровый двигатель. Место примерно соответствует. Если его достаточно разогреть, вода, минуя стадию пара, переходит прямо в плазму. И прорывает обшивку.

Бык прошел крутой поворот и притормозил, позволяя пешеходам убраться с дороги.

— Почему они сбросили сердечник?

— Не знаю, возможно, решили, что повреждена обшивка реактора. Теперь шести кораблям приходится сворачивать, чтобы не вляпаться в это миерда.^[101]

— Будь обшивка повреждена, получилось бы хуже. Пришлось бы еще уворачиваться от трупов и обломков. Выжившие есть?

— Да. Принят сигнал бедствия. Просят медпомощь и эвакуацию. Похоже, паршиво там, ке но?

— А что системы слежения? Еще не ясно, кто по ним стрелял?

— Никто не стрелял. Или простая случайность, или…

— Или?..

— Или нет.

Бык закусил губу. Случайность — тоже достаточно плохо. Люди, из какой бы части системы они ни слетелись, все на взводе, и напоминание, что земной флот состоит из дряхлых развалин, не прибавит им уверенности. Но саботаж — еще хуже. Хорошо — если тут вообще могло быть что-то хорошее — одно: это произошло у всех на глазах. Никто не заподозрит враждебных действий. Если бы оборону «Сунг-Ана» пробил гауссов снаряд или еще какая шальная пуля, научные миссии мигом превратились бы в боевые подразделения.

— Мы помощь предложили? — спросил Бык.

— Уж очень вы спешите, босс, — протянул Серж. — Ашфорд узнал о взрыве не раньше нас.

Бык подался вперед, до белизны в костяшках стиснул рычаги управления. Серж был прав. Все, что происходит за пределами корабля, — дело Ашфорда. И Па. Он — шеф безопасности и должен думать о том, что происходит внутри «Бегемота». Его забота — чтобы неизбежный испуг команды не перешел в панику. Когда на глазах взрывается корабль, пусть даже вражеский, каждый вспоминает, что от вакуума его защищает лишь тоненькая кожура металлокерамики. Бык тоже об этом подумал. Карт подпрыгнул сильнее обычного, и ручной терминал поехал вбок.

— Так, — сказал Бык. — Слушайте, нам нужно подготовить средства спасения, на случай если капитан решит предложить помощь. Сколько человек мы можем принять на борт?

Серж хрипло рассмеялся.

— Всех, кто выжил. Мы ж не кто-нибудь, а «Бегемот». У нас в брюхе хватит места на целый город.

— Верно, — против воли улыбнулся Бык. — Глупость спросил.

— Единственное, что меня беспокоит, это…

Связь прервалась.

— Серж? — позвал Бык. — Не смешно. Поговорите со мной, мистер.

— У нас тут сообщение на открытой частоте. С частного корвета «Росинант».

— Откуда мне знакомо это название? — пробормотал Бык.

— Ага, — сказал Серж, — передаю вам.

Экран потемнел и вспыхнул снова. На нем возникло знакомое лицо. Бык затормозил, глядя, как Джеймс Холден, чье сообщение о гибели ледовоза «Кентербери» вызвало первую войну между Землей и Марсом, опять портит все, до чего может дотянуться.

«…Корабль, приблизившийся к Кольцу без моего личного позволения, будет уничтожен без предупреждения. Не испытывайте меня».

— Ох, дерьмо, — процедил Бык. — Только не это.

«Я всегда считал своим личным долгом обеспечить равный доступ ко всей информации и ресурсам. Возможно, усилия отдельных лиц и корпораций и помогли нам колонизировать планеты Солнечной системы, поселившись там, где прежде жизнь была невозможна, однако слишком велика опасность, что нечистоплотные дельцы завладеют Кольцом. Я доказал, что заслуживаю доверия населения Пояса. Блестящую безделушку необходимо оберегать, и ради этого я готов пролить столько крови, сколько потребуется».

Бык сгреб терминал с панели и попытался связаться с Ашфордом. На экране высветился красный трилистник — отказ в связи — и предложение оставить сообщение. С Па было то же самое. Обращение Холдена пошло по кругу. По второму разу слова звучали так же безумно и ядовито. Бык выругался сквозь зубы, развернул тележку на месте и ударил по рычагу акселератора. До центральных лифтов добираться — минута или две. Он успеет. Лишь бы Ашфорд не натворил глупостей, пока он не доедет до рубки.

— Это правда, босс? — спросил Серж. — Холден и впрямь предъявляет права на Кольцо?

— Вызвать всех сотрудников безопасности, — приказал Бык. — Протокол военного положения. Коридоры очистить, переборки закрыть. Команды оружейников и аварийные бригады разбудить, пусть одеваются. На вашу ответственность.

— Есть, босс, — отозвался Серж. — Если кто спросит, вы где?

— Пытаюсь сделать так, чтобы все это не понадобилось.

— Бьен.

Знакомые коридоры показались длиннее обычного, странные полы, способные превращаться в стены, и стены, задуманные как потолки, — более сюрреалистичными. На обычном боевом корабле имелась бы простая прямая дорога. Если бы брюхо «Бегемота» сейчас вращалось, тоже оказалось бы проще. Он усилием воли подгонял карт, заставлял моторы выбиваться из сил. Прозвучал сигнал тревоги: Серж призывал каждого приготовиться к бою.

У лифтов собралась толпа: люди спешили на свои посты. Бык проталкивался среди мужчин и женщин — все были выше него ростом. Он — землянин среди астеров, как Холден. У лифта он воспользовался допуском службы безопасности, остановил первую же кабину и вошел. Высокий темнокожий мужчина сунулся было следом, но Бык придержал его, уперев ладонь в грудь.

— Поедете следующим, нам не по пути.

Подъем лифта к рубке — как вознесение на небеса. Бык вылавливал информацию через ручной терминал. К закрытым каналам у него не было допуска — это только для капитанов и старпомов, — но и в свободном эфире хватало сплетен. Он прошелся по открытым каналам, останавливаясь на каждом лишь на несколько секунд, улавливая общий настрой.

Научная команда и конвой марсиан бушевали на всех частотах, обзывая Холдена преступником и террористом. Флотилия Земли реагировала спокойнее. Большая часть переговоров касалась спасения команды «Сунг-Ана». Радиоактивный газ от сердечника создавал помехи для связи спасателей, и какой-то умник сообразил пользоваться общими каналами. Координация велась с угрюмой эффективностью военной операции — это позволяло надеяться, что земляне на «Сунг-Ане» еще живы, — и внушало страх за будущее.

Заявление Холдена звучало на всех частотах. Первая передача шла с «Росинанта», но теперь ее повторяли другие, сопровождая комментариями. Когда сигнал дойдет до Пояса и внутренних планет, новость вытеснит все прочие. Бык заранее представлял, как будут торговаться Земля и Марс, словно уже слышал, как они дружно решают, что АВП слишком много себе позволяет и надо его приструнить.

На «Бегемоте» кто-то выложил послание Холдена, сопроводив запись эмблемой рассеченного круга, а в комментарии говорилось, что пора Поясу осознать свое место и потребовать заслуженного уважения. Бык приказал Сержу найти и закрыть источник.

Ему казалось, что прошел не один час, — на деле же через неполные четыре минуты лифт остановился на мостике, двери бесшумно открылись, и Бык вышел.

Рубка не предназначалась для войны. Вместо солидной боевой системы со множеством панелей управления и закрытыми командными постами на «Бегемоте» сконструировали что-то как на роскошных яхтах, и потому стены украшали ангелы, трубящие в золотые трубы. Посты… единственный пост с ротацией систем был занят болтливыми астерами. Пост безопасности, отделенный от них дверью, пустовал. Казалось, в рубке собрались детишки или штатские — радостные, возбужденные. Люди, не замечающие явной угрозы, уверенные, что все как-нибудь образуется.

Ашфорд с Па занимали командный пост. Ашфорд говорил в камеру с каким-то кораблем. Па, поморщившись, шагнула навстречу Быку. Она щурилась, губы побелели.

— Какого черта вам здесь понадобилось, мистер Бака?

— Поговорить с капитаном, — ответил Бык.

— Капитан Ашфорд сейчас занят, — сказала Па. — Возможно, вы заметили, что происходит? Я полагала, вы на своем месте.

— Да, старший помощник, но…

— Ваше место не в рубке. Вам следует уйти.

Бык стиснул зубы. Хотелось на нее наорать, но сейчас не было времени. Он старался спасти корабль, а криком тут не поможешь.

— Нам придется его пристрелить, — сказал Бык. — Открыть огонь по «Росинанту», и немедленно.

Все обернулись к нему. Ашфорд, закончив передачу, подошел ближе. От растерянности он держался с особой надменностью. Взгляд метнулся на людей у постов и обратно. Ашфорд ни на минуту не забывал, что на него смотрят. Это плохо влияло на его способность принимать решения, но искать место для приватного разговора тоже было некогда.

— Я об этом подумаю, мистер Бака, — сказал Ашфорд.

— Простите, капитан, но мы должны расстрелять Холдена, причем раньше, чем успеют другие.

— Ничего подобного мы не сделаем, пока не разберемся в происходящем, мистер, — угрожающе прогудел Ашфорд. — Я послал на Цереру запрос — выясняю, уполномочен ли Холден высшими властями, — и я отслеживаю действия земного флота.

Многозначительная оговорка. «Земного» — а не «флота ООН». Въевшийся расизм и некомпетентность Ашфорда вот-вот должны были прикончить «Бегемот». Бык скрипнул зубами, склонил голову и повысил голос:

— Сэр, в настоящий момент как Земля, так и Марс…

— Ситуация неустойчивая, мистер Бака…

— …пытаются вычислить, давать ли немедленный ответ или оставить Холдена победителем…

— Я не собираюсь подливать масла в огонь. Эскалация насилия в такой момент…

— …и как только они решат открыть огонь по нему, они расстреляют и нас!

Голос Па прорезал перепалку, как одинокая флейта в симфонии басов:

— Он прав, сэр.

Мужчины одновременно обернулись к ней. Изумленное лицо Ашфорда было отражением изумления Быка. Человек за постом наблюдения прошептал что-то сидящей рядом женщине: шепот громко разнесся в наступившей тишине.

— Мистер Бака прав, — повторила Па. — Холден назвался представителем АВП. Он предпринял агрессивные действияпо отношению к силам Земли. Командование противника увидит в нас его союзника.

— Холден не представляет АВП, — неуверенно протянул Ашфорд.

— Вы обратились к Церере, — напомнил Бык. — Вы не уверены — значит, и они тоже.

Ашфорд побагровел.

— С тех пор как Фред Джонсон выставил Холдена за его выходку на Ганимеде, он не занимает официального поста в АВП. Если будут вопросы, я разъясню, что Холден выступает не от нас, но никто еще не начал действовать. Лучше всего выждать, пока жар схлынет.

Па опустила взгляд и снова подняла глаза. Бык подумал: наплевать, что она унизила его и Сэм перед всем командным составом. Главное, чтобы сейчас поступила правильно. Ему хотелось тронуть женщину за плечо, перелить в нее немного собственной решимости.

Оказалось, она в этом не нуждается.

— Сэр, если мы не возьмем на себя инициативу, ее возьмет кто-то другой, и тогда уже поздно будет объясняться. Оправдания хороши, когда им верят, между тем все знают, что команда Холдена раньше работала на нас, и сейчас они выступали от нашего имени. Временной лаг с Церерой — четыре часа. Невозможно четыре часа дожидаться ответа. Надо недвусмысленно продемонстрировать, что нас с Холденом ничто не связывает. Мистер Бака прав — мы должны вступить в бой с «Росинантом».

Ашфорд побелел.

— Я не собираюсь начинать перестрелку.

— Мы с вами слушали один эфир, капитан? — съязвил Бык. — Все уверены, что мы уже начали.

— «Росинант» — корабль-одиночка, мы с ним справимся, — вставила Па. — А бой с Землей и Марсом неизбежно проиграем.

Правда была как на ладони. Ашфорд взялся за подбородок, забегал глазами, словно читая невидимые строки. Каждая секунда колебаний выдавала его трусость, и капитан, конечно, понимал это. И не хотел признавать. На нем лежала ответственность, а он не желал ответственности. Он сильнее, чем поражения, боялся потерять лицо.

— Мистер Чен, — заговорил Ашфорд, — пошлите на «Росинант» направленную передачу. Скажите Холдену, дело срочное.

— Есть, сэр, — откликнулся офицер связи и почти сразу добавил: — «Росинант» отказал, сэр.

— Капитан? — заговорил наблюдатель. — «Росинант» меняет курс.

— Куда направляется? — резко спросил Ашфорд, не сводя глаз с Быка.

— Гм… к нам. Сэр?

Ашфорд прикрыл глаза.

— Мистер Корли, — проворчал он, — подключите бортовое вооружение. Мистер Чен, мне нужна связь по направленному лучу с флагманами Земли и Марса — немедленно.

Бык чуть расслабил плечи. Спешить больше было некуда, настало время отдаться облегчению и легкой меланхолии. «Вот опять, полковник Джонсон. Вот мы снова увернулись от пули».

— Оружейная панель — зеленый свет. — Голос стрелка звенел от нетерпения — словно голос подростка у экрана со стрелялкой.

— Прицел, — распорядился Ашфорд. — Связь есть?

— Они приняли сигнал, — ответил Чен. — Знают, что мы хотим поговорить.

— Этого достаточно.

Ашфорд принялся мерить шагами рубку — точь-в-точь капитан старинного корабля на деревянном мостике. Руки он стиснул за спиной.

— Есть прицел, — доложил оружейник. — Боевая система «Росинанта» активирована.

Ашфорд упал в свое кресло. Мрачно поморщился. «Он надеется, что это правда, — сообразил Бык. — Что АВП пытается завладеть Кольцом».

Идиот!

— Будем стрелять, сэр? — нетерпеливо, как рвущийся с поводка щенок, осведомилась женщина с огневого поста. Ей хотелось пострелять. Очень хотелось. Бык этого не одобрял. Он повернулся к Па, но та старательно прятала взгляд.

— Да, — сказал Ашфорд, — давайте. Огонь.

— Первый пошел, сэр, — доложилась стрелок.

— Принят код ошибки, — сказал офицер с поста управления. — От пускового аппарата.

Во рту у Быка стало кисло. Если Холден заминировал и «Бегемот», проблемы только начинаются.

— Торпеда ушла? — рявкнула Па. — Или застряла в трубе?

— Нет, сэр, — ответили со стрелкового, — снаряд ушел, подтверждение получено. «Росинант» маневрирует, уклоняется.

— Ответный огонь открыл? — спросил Ашфорд.

— Нет, сэр, пока нет.

— Ошибка в электросети, сэр. Вероятно, где-то закоротило. Возможно…

В рубке стало темно.

— …падение напряжения, сэр.

Мониторы погасли. Свет выключился. Шумели только воздуховоды. «Система восстановления работает — вероятно, от аккумуляторов», — подумал Бык. В темноте прозвучал голос Ашфорда:

— Мы проводили испытание орудий?

— Кажется, испытания запланированы на следующую неделю, сэр, — ответила старпом. Бык увеличил до отказа яркость экрана терминала и поднял его как фонарик. Лампочки аварийной сигнализации в стенах погасли вместе с остальными. До испытания аварийной системы тоже руки не дошли.

За эти несколько секунд многие успели достать фонари из аварийных шкафов. По рубке заметались лучи. Никто не разговаривал — о чем было говорить? Если «Росинант» ответит на выстрел, они окажутся неподвижной мишенью, но оставался шанс, что корабль выдержит обстрел. Дождись они перекрестного огня Земли и Марса, были бы покойниками все. А так «Бегемот» всей системе продемонстрировал свою слабость. Бык впервые порадовался, что он — всего-навсего офицер безопасности.

— Старпом? — позвал он.

— Да?

— Разрешите освободить старшего механика из-под домашнего ареста?

В мелькании лучей лицо Па выглядело серым и мрачным, как могила. И все же Быку почудился слабый огонек усмешки в ее глазах.

— Разрешаю, — ответила она.

ГЛАВА 16 ХОЛДЕН

— Ну и чертовщина, — сказал Амос.

Сообщение пошло по второму кругу.

«Я — капитан Джеймс Холден. То, что вы сейчас видели, — демонстрация угрозы…»

В рубке связи установилась ошеломленная тишина. Наоми яростно защелкала переключателями. Краем глаза Холден видел, как Моника сделала знак своим, и Окью подняла камеру. Холдену подумалось, что напрасно он смотрел сквозь пальцы на вторжение посторонних в служебные помещения.

— Фальшивка, — сказал он. — Я никогда такого не записывал. Это не я.

— А звучит похоже, — заметил Амос.

— Джим, — заговорила Наоми срывающимся от испуга голосом, — эта передача идет от нас. Прямо сейчас ее ведет «Роси».

Холден помотал головой, отказываясь признавать очевидное. Нелепее самой передачи — только идея, что ее ведет его корабль.

— Передача идет от нас, — Наоми врезала ладонью по панели, — а я не могу ее прервать!

Все как будто отступило от Холдена, звуки доносились словно издалека. Он понимал, что это паника, но поддался ей ради краткого мига покоя. Моника выкрикивала какие-то вопросы — он их почти не слышал. Наоми яростно сражалась с панелью связи, сменяла меню на экране так быстро, что невозможно было уследить. Алекс из своей кабины требовал указаний. Амос смотрел на капитана с почти комическим изумлением. Двое операторов, сжимая одной рукой камеры, пытались второй пристегнуться к амортизаторам. Коэн плавал в воздухе, недоуменно вытянув губы.

— Подстава, — сказал Холден. — Вот что это такое.

Все: иск марсиан, потеря работы на Титании, команда журналистов, спешащая к Кольцу, — все вело их сюда. Одного он не мог сообразить: зачем?

— О чем вы говорите? — Моника потянулась к нему, чтобы сделать крупный план. — Какая подстава?

Амос придержал ее за плечо и коротко мотнул головой.

— Наоми, — спросил Холден, — тебе только связь не подчиняется?

— Не знаю. Наверное.

— Тогда отключи ее. Если не выйдет, пусть Амос изолирует всю проводку системы связи от сети. Если надо, вырубайте к черту весь корабль.

Наоми снова кивнула и обернулась к Амосу.

— Алекс, — позвал Холден. Моника что-то говорила, но он поднял палец, призывая к молчанию, и журналистка закрыла рот. — Дай тягу — к «Бегемоту». Пусть и не мы заявили права на Кольцо от имени АВП, но, пока фальшивке верят, у астеров меньше всего причин в нас стрелять.

— Как вы можете прокомментировать происходящее? — не отставала Моника. — Нам грозит опасность? — Ее обычная улыбочка пропала, сменившись открытым испугом.

— Пристегнитесь, — ответил Холден. — Все пристегнитесь. Сейчас же.

Окью и Клип уже справились с ремнями амортизаторов, и Моника с Коэном поспешно последовали их примеру. У документалистов хватило ума помалкивать.

— Кэп, — сказал Алекс. Голос прозвучал сонно, как всегда бывало в опасных ситуациях. — «Бегемот» засветил нас прицельным лазером.

Холден пристегнулся у боевого поста и включил программу. «Роси» принялся подсчитывать цели в радиусе огня. Оказалось, все в этом радиусе. Корабль спросил, помечать ли их как враждебные.

— Я знаю не больше тебя, милок.

— А? — удивилась Наоми.

— Эй, — опять подал голос Алекс, — вы управление огнем подключали?

— Нет, — сказал Холден.

— Очень жаль, — сообщил Алекс, — потому что оно включилось.

— Мы в кого-нибудь стреляли?

— Пока нет.

Холден приказал «Росинанту» помечать как враждебный каждый корабль, направивший на них прицельный лазер, и с облегчением вздохнул, когда система повиновалась. «Бегемот» на экране окрасился в красный цвет. Подумав, Холден попросил корабль выделить разными цветами земной и марсианский флоты. Бой с одним кораблем означал бы для них бой со всеми его союзниками.

Их было слишком много. «Роси» зажало между двухкилометровым символом мании величия Пояса и остатками марсианского флота. А за марсианами маячило Кольцо.

— Ладно, — проговорил Холден, отчаянно соображая, что теперь делать. Хуже места, чтобы спрятаться, во всей Солнечной системе не сыскалось бы. До ближайшего камушка, позволяющего укрыться, было два месяца пути. Вряд ли они сумели бы два месяца удирать от трех флотов со всеми их торпедами. Если на то пошло, они и двух минут не продержатся. — Как с радио?

— Заткнул, — сказал Амос. — Достаточно было просто выдернуть вилку.

— Есть способ сообщить, что это не наша передача? Я бы сейчас с удовольствием просигналил, что сдаюсь на любых условиях.

— Не выйдет, разве что опять его включить, — ответил Амос.

— Сейчас, наверное, все пытаются с нами связаться, — сказал Холден. — Чем дольше мы не отзываемся, тем хуже выглядим. Как с оружием?

— Системы прогрелись, но не стреляют, — сказал Амос. — И нас не слушаются.

— Нельзя ли их тоже отключить?

— Можно, — болезненно поморщился Амос, — но, черт побери, как же не хочется.

— Высокоскоростной объект, — вскрикнула Наоми.

— Дерьмо, — выругался Амос. — Астеры пальнули в нас торпедой.

На мониторе у Холдена желтая точка отделилась от «Бегемота» и, выходя на высокую g, окрасилась оранжевым.

— Уклоняемся, — приказал Холден. — Наоми, сумеешь ее ослепить?

— Нет, — с поразительным спокойствием возразила она. — Ни лазера, ни радио — оборонительная система не отвечает.

— Чтоб меня, — буркнул Амос. — Стоило тащить нас в такую даль, чтобы пристрелить? На Церере было бы проще.

— Алекс, вот тебе курс. — Холден переслал пилоту вектор, направлявший их в самую сердцевину марсианского флота. Марсиане, насколько он мог судить, хотели всего лишь арестовать его. Это звучало приятно. — «Бегемот» больше не стреляет?

— Нет, — ответила Наоми, — погас. Ни активных сенсоров, ни тяги.

— Великоват для игры в прятки, и слишком тесно, — натянуто пошутил Алекс. — Ну, вот вам и «сок».

Едва амортизаторы принялись накачивать их составом, предотвращавшим смерть от перегрузки, Коэн ни с того ни с сего выругался:

— Вот сука!..

Холден не успел спросить, о ком он, потому что Алекс включил тягу, и корабль рванулся вперед, словно скаковая лошадь, которой дали шпоры. Перегрузка втиснула Холдена в амортизатор, в глазах потемнело. Корабль мигом привел его в чувство, включив сигнал тревоги: торпеда с «Бегемота» приближалась. Холден бессильно наблюдал, как смертоносная оранжевая точка подползает к удирающему «Росинанту». Он скосил глаза на Наоми, и та ответила таким же беспомощным взглядом — все ее хитрости не работали при отключенной аппаратуре связи.

Тяжесть внезапно отвалилась.

— Есть идея, — сказал в динамике Алекс, несколько раз дернул корабль, резко маневрируя, и снова выключил тягу.

В голос «Росинанта» вплелась новая нота — сигнал угрозы столкновения. Холден сообразил, что до сих пор слышал его только на учениях. Когда это бывало, чтобы космические корабли столкнулись?

Наружные камеры показывали черную пустоту. На секунду Холдену подумалось, что и они отказали, но Алекс уже развернул объективы, и поле зрения заполнила обшивка здоровенного марсианского крейсера. Сигнал «Взяты на прицел» смолк — торпеда их потеряла.

— Прикроюсь этим марсианским увальнем, — прошептал себе под нос Алекс, словно торпеда могла его подслушать.

— Далеко до них? — так же тихо спросил Холден.

— Метров десять, — с гордостью ответил Алекс. — Примерно.

— Вот они взовьются, если торпеда не свернет, — хмыкнул Амос и задумчиво добавил: — Не знаю даже, на что годятся пушки точечной обороны — вот так, вплотную.

Словно отвечая ему, крейсер ударил в них прицельным лазером. То же сделали все остальные марсианские корабли, и в какофонию вплелись гудки новых сирен.

— Дрянь, — высказался Алекс, и тяжесть снова навалилась на грудь Холдену.

Новых выстрелов не было, но в поле зрения опять показалась первая торпеда. Теперь ее вели марсиане — «Бегемот», похоже, вышел из боя. «Сотрудничество АВП и Марса?» — изумился Холден. Дожил! Почему-то это великое событие его не слишком обрадовало.

Марсианские корабли унесло назад. «Росинант» на ускорении промчался через гущу флота. Холден так и видел, как разворачиваются им вслед прицелы и орудия точечной обороны. Дальше было только Кольцо и звездная бездна за ним.

План всплыл в голове, словно мучительная, бредовая мысль, которую тщетно стараешься забыть. Торпеда двигалась, и, даже если они сумеют уклониться от этой, пустят другие. Нельзя было уворачиваться до бесконечности. И сдаться бы у них не вышло. Откуда он мог знать: вдруг орудия «Роси» сами начнут стрелять? На миг все в рубке словно застыло, время замедлилось, как бывает при катастрофах. Он остро чувствовал взгляд прижатой к креслу Наоми, видел распахнутые от страха и перегрузки глаза Моники и Окью. У Клипа неловко вывернутую руку вдавило в гель. Бледный Коэн застыл с отвисшей челюстью…

— Хэх, — вырвалось у Холдена вместо слов — тяжесть перегрузки перехватила горло. Он жестом приказал Алексу сбросить тягу, и тяжесть снова исчезла. — В Кольцо, — сказал Холден. — Цель в Кольцо. Пошел.

Гравитация вернулась тяжелым шлепком, но Холден успел развернуть кресло к рабочему посту и включить навигационную панель. Краем глаза следя за быстро приближающейся оранжевой точкой, он рассчитал для Алекса навигационную программу, которая должна была на высокой скорости вывести их к Кольцу и в последний момент развернуть для торможения на огромной, возможно, самоубийственной перегрузке. Тогда они вошли бы в Кольцо намного медленнее «И Ке» и запущенных следом зондов. Если повезет, то, что тормозило зонды на другой стороне, перехватит торпеду, а медленный «Роси» пропустит. Корабль предупредил, что перегрузка с трехпроцентной вероятностью убьет одного из членов команды.

Но торпеда убила бы всех.

Холден отправил программу Алексу — с предчувствием, что пилот откажется ее исполнять. С надеждой, что откажется. Нет, «Роси» вошел в двадцатисемиминутное ускорение, закончившееся головокружительным кувырком в невесомости, занявшим меньше четырех секунд, а тормозная тяга длилась четыре с половиной минуты и вышибла в обморок всех, кто был на борту.

— Проснись, — сказал из темноты Миллер.

Корабль находился в свободном падении. Холден мучительно закашлялся — сплющенные перегрузкой легкие понемногу начинали разворачиваться. Рядом плавал Миллер. Остальные еще не пришли в себя. Наоми даже не шевелилась. Холден вглядывался в нее, пока не различил слабого движения грудной клетки. Жива.

— У дверей и по углам, — сказал Миллер. Голос звучал тихо и хрипло. — Я тебе говорил, чтобы присматривал у дверей и по углам, а ты вломился прямо на середину. Везучий сукин сын. Упорный, признаю.

Почему-то его речь звучала трезвее обычного. Более осмысленно. Детектив, словно угадав мысли Холдена, повернулся к нему и улыбнулся.

— Ты здесь? — спросил Холден, с трудом шевеля измученными перегрузкой и кислородным голоданием мозгами. — Ты настоящий?

— Ты плохо соображаешь. Не спеши, выжди. Торопиться некуда.

Холден переключился на наружные камеры и издал вздох облегчения, закончившийся коротким всхлипом. Торпеда с «Бегемота» плавала рядом с кораблем, в сотне метров от носа «Роси». Ее двигатель работал, за хвостом на добрый километр протянулся факельный выброс, но снаряд неподвижно висел в пространстве.

Холден и не думал, что погоня была так близка. Впрочем, наверное, и не была. Скорее всего, они оказались рядом, когда прекратили движение. И все же при виде тяжелого снаряда с работающим двигателем, словно рвущегося к нему сквозь пустоту, по спине пробежали мурашки и яйца втянулись в брюхо. На десять метров ближе — и сработал бы детонатор.

Под его взглядом торпеда медленно отступала, оттягивалась той силой, что выставила ограничение скорости по эту сторону Кольца.

— Справились, — проговорил он. — Прошли насквозь.

— Угу, — протянул Миллер.

— Ты этого хотел, да? Затем все и устроил?

— Ты слишком многое валишь на меня.

Амос с Наоми постанывали, приходя в чувство. Журналисты пока не двигались. Вероятно, погибли. Не отстегнувшись, Холден не мог это проверить, а отстегнуться пока не было сил. Миллер склонился к монитору, словно искал на нем чего-то. Холден вывел на экран данные сенсоров. Информация хлынула волной. Множество объектов, столпившихся на участке в миллион километров тесно, как горошины в стручке. А за ними — ничего. Даже звезды не светят.

— Что это? — спросил Холден. — Что там, за ними?

Миллер бесстрастно разглядывал экран.

— Ничего. — Подумав, мертвец добавил: — Меня это ужасно пугает.

ГЛАВА 17 БЫК

— Черт, — ворчал Серж, паря рядом с рабочим столом, — мы безопасники или няньки?

— Будем и няньками, если потребуется для дела, — сказал Бык без особой уверенности.

С тех пор как на «Бегемоте» погас свет, прошло тридцать часов. Из них он проспал шесть. Серж, Казимир, Йохо и Корин сменялись на вахте, координируя аварийные работы. Остальным хватало дел — подавить два вызванных паникой бунта, проконтролировать работы по освобождению десятка человек, застрявших в складских отсеках, где не работали воздуховоды, арестовать пару сорвиголов, воспользовавшихся беспорядком, чтобы, оседлав мехи, свести между собой счеты.

Свет уже горел по всему кораблю. Система контроля неполадок вышла из комы и усердствовала, нагоняя упущенное. Люди были измотаны, напуганы, держались на грани, а распроклятый Джеймс Холден провалился в Кольцо. От всех безопасников несло застарелым потом и вчерашним фасолевым лобио, которое принес в отдел Казимир. В первый день все еще бессознательно старались держаться в нормальном положении — ногами к полу, головой к потолку. Теперь уже плавали как попало. Астерам такое положение дел было привычно, но на Быка еще нападали приступы головокружения.

— Аминь аллес аминь, — со смешком проговорил Серж. — Все мы — смазка для машины.

— Я нашла бы смазке лучшее применение, — вставила Корин.

Бык успел заметить, что она начинала вести себя вульгарно, когда уставала. Он знал, что с невыносимыми нагрузками каждый справляется по-своему. Одни становятся раздражительными и злыми, другие грустят. Он полагал, что все это — утрата маски. Усталость и страх рушили тщательно выкрашенный фасад, и наружу выходило то, что за ним скрывалось.

— Так, — сказал он, — вы, оба, идите отдыхать. Я пригляжу за лавочкой, пока не вернутся остальные. Вы двое сделали больше…

Запищал монитор на столе. Запрос на связь от Сэм. Бык движением пальца попросил Сержа с Корин задержаться и подтянулся к столу.

— Сэм?

— Бык. — Она умудрилась вложить в односложное имя всю обиду и гнев. — Ты мне нужен здесь, внизу.

— Звони кому хочешь, — проговорил мужской голос на заднем плане, — мне плевать, слышишь? Мне уже на все плевать, и делай что хочешь.

Бык посмотрел, откуда вызов. Она у мастерских. Не так уж далеко.

— Табельное оружие захватить? — спросил он.

— Не возражаю, милый, — отозвалась Сэм.

— Иду. — Он оборвал связь.

— Гейст ду,^[102] — обратилась к Сержу Корин, — ты дольше на ногах. А я присмотрю, чтоб пожара не случилось.

— Справишься? — спросил Серж, и Бык не сразу понял, что вопрос обращен к нему.

— Чтоб я да не справился! — ответил он, стараясь, чтобы тон соответствовал словам.

Усталость в невесомости не та, что при перегрузке или в постоянном поле тяжести. На Земле Быку нередко приходилось смертельно уставать, и каждый раз это означало, что мышцы норовят отвалиться от костей, словно у слишком долго варившейся курицы. Проведя вне Земли больше лет, чем на Земле, он так и не привык к тому, что можно устать каждой клеткой тела, но не чувствовать усталости в суставах. Умом Бык понимал, как обманчиво это чувство. Кажется, что силы еще есть, когда их уже не осталось. Были другие признаки: жжение в глазах, головная боль, медленно расцветающая в черепе, тошнота. Но все они казались более слабыми, не такими убедительными.

В коридорах не было толчеи. Даже при аврале, когда каждая бригада работала в две смены, натирая мозоли на задницах, «Бегемот» большей частью пустовал. Бык продвигался по кораблю, перебирая руками от захвата к захвату, проплывая прямые участки, как летают во сне. Велико было искушение набрать скорость, хлопками отталкиваясь от захватов и трапов, добавляя себе инерции, — так они делали в годы десантной службы. Но эта забава нередко кончалась сотрясением мозга, а Бык сейчас не располагал временем, чтобы лечить голову. Да и не так уж он молод был, как в те времена.

Сэм с бригадой он нашел в большом служебном отсеке. Четверо в масках сварщиков плавали у стены, крепя проводку к переборке. Фонтаны искр, вспышки ярче солнца. Сэм висела неподалеку от них, расположившись под углом в сорок пять градусов к рабочей поверхности. Рядом, развернувшись к ней ногами, болтался молодой астер. Насколько понимал Бык, поза была оскорбительной.

— Бык, — начала Сэм. Лицо парня застыло в свирепой гримасе. — Это Гарет. Его тошнит от проводки.

— Я — механик. — Гарет сплюнул слова с такой яростью, что его даже немного развернуло. — Восемь лет стажа на Тихо! А меня используют как сраного подсобника!

Остальные сварщики не поворачивали головы, но Сэм видел, что все прислушиваются к спору. Бык взглянул на Сэм: ее лицо было замкнуто. Он не смог разобраться, трудно ли ей обратиться к нему за помощью, или же она считает, что Бык у нее в долгу после случая с Па. Такого кратковременного ареста история еще не знала, но обида не становилась меньше. Так или иначе, Сэм передала проблему вверх по служебной лестнице, а значит, теперь это была его проблема. Бык глубоко вздохнул.

— Чем вы тут занимаетесь? — спросил он, просто чтобы выиграть время на размышления. Голова работала не лучшим образом.

— Главная линия сбоит, — пояснила Сэм. — Можно потратить три дня на диагностику, а можно за двенадцать часов проложить параллельный провод.

— Это как раз обходной?

— Да.

Бык поднял кулак, заменив астерским жестом кивок, и повернулся к мальчишке. Гарет был очень молод, очень устал, и он был из астеров АВП, а значит, никогда не подвергался военной муштре. Сэм, скорей всего, уже пыталась на него наорать, прежде чем воззвать о помощи.

— Значит, так, — сказал Бык.

— Эста хей дерьмо, — отозвался парень, забыв о грамотной речи.

— Понятно, — сказал Бык. — Можешь идти, только прежде помоги мне натянуть твою сбрую.

Гарет заморгал. Быку почудилась тень улыбки в простреленных лопнувшими сосудами глазах Сэм, но кто ее знает, чему она улыбалась. Радовалась, расслышав усталость в его голосе или увидев замешательство Гарета, или поняла, что задумал Бык, и оценила хитрость.

— Я держу связь с другими кораблями, — сказал Бык. — С земными и с марсианами. Кто-нибудь наверняка отправит хоть один корабль к дому. Попрошу, чтобы тебя подкинули до Цереры.

Гарет открывал и закрывал рот, как золотая рыбка в аквариуме. Сэм оттолкнулась, одной рукой подцепила сварочный аппарат вместе с креплениями, подтянула его к себе, заодно развернувшись, и, выбросив руку в сторону, затормозила. Бык принял у нее аппарат и стал натягивать лямки.

— Умеешь с ним работать? — спросила Сэм.

— С проводкой справлюсь, — ответил Бык.

— А безопасники без тебя обойдутся?

— Не моя смена, — сказал Бык. — Я как раз собирался в койку, но если надо, обойдусь.

— Ну и хорошо, — сказала Сэм. — Берись с того конца, а я переведу кого-нибудь помогать Марку. Через минутку подойду проверить, как у тебя идет.

— Буду рад, — ответил Бык. Его потихоньку разворачивало, и сейчас он завис лицом к лицу с парнем. Гнев на мальчишеской физиономии понемногу стирался стыдом. Он-то орал, что такая работа ниже его достоинства, а тут за нее берется глава службы безопасности в свое свободное время. Бык чувствовал на себе взгляды других сварщиков. Он включил горелку — пока для проверки, и парня заслонила белая вспышка.

— Так, с этим понятно, можешь идти.

Парень шевельнулся, приготовившись толчком отправить себя через отсек к выходу. Бык вспоминал, когда ему в последний раз приходилось варить в невесомости. Он почти не сомневался, что справится, но для начала лучше было не спешить. Но тут Гарет шевельнул плечами, и Бык понял, что варить не придется. Он принялся снимать лямки. Гарет ему помогал.

— Ты устал, — тихо, чтоб не слышали другие, сказал Бык. — Работы слишком много, а результат — пшик. Со всеми случается.

— Бьен.

Бык, вкладывая горелку в руку парня, заодно пожал ему пальцы.

— Это почетное право, — сказал он. — Быть здесь, заниматься всем дерьмом, наживать себе мозоли за просто так. Почетное право. Еще раз попробуешь подрывать авторитет старшего механика Розенберг — отправишься домой с пометкой, что не справился с делом.

Мальчишка забормотал что-то неразборчивое. Вспышки аппаратов плясали на его лице, окрашивая его то в белый, то снова в коричневый цвет. Бык взял его за плечо.

— Есть, сэр, — ответил Гарет.

Бык отпустил, и парень толкнулся к стене, к дожидавшемуся его проводу. Сэм, возникнув из-за макушки Быка, пристроилась к его локтю.

— Сработало, — сказала она.

— Ага.

— Еще и оттого, что ты — землянин.

— И то верно. Как тут у вас?

— Вдребезги, — сказала Сэм. — Но склеим хоть жевательной резинкой, если больше будет нечем.

— Хорошо хоть, никто в нас не стрелял.

В смешке Сэм послышалась теплота.

— Да, нам хватило бы одного выстрела.

Тревожный гудок прозвучал из всех ручных терминалов сразу, одновременно с корабельной системой оповещения. У Быка сами собой поджались губы.

— Не вовремя это, не к добру, — успела сказать Сэм, прежде чем по кораблю загремели слова Ашфорда.

Пустые пространства и далеко разнесенные динамики придавали ему гулкость Господнего гласа.

«Говорит ваш капитан. Я только что получил подтверждение от высших органов власти АВП: преступник Джеймс Холден действовал без полномочий кого-либо из Альянса Внешних Планет. Предпринятые им действия угрожают не только безопасности корабля, но и репутации Альянса. Я заверил их, что мы действовали против Холдена быстро и решительно и что он смог уйти от нас, только нырнув в Кольцо».

— Кстати, спасибо, — сказала Сэм.

— Не надо.

«Власти уполномочили меня, — продолжал Ашфорд, — и впредь выступать против преступника таким образом, какой я сочту подобающим. По показаниям наших датчиков, а также по сведениям от земных и марсианских кораблей, „Росинант“ ушел в Кольцо неповрежденным и, по-видимому, не пострадал от физических аномалий на той стороне.

В свете сказанного я принял решение последовать за Холденом в Кольцо, чтобы взять под стражу его с командой. Я рассылаю точные указания к действиям по подготовке к старту главам всех отделов. Предположительно преследование начнется через шесть часов. Честь, достоинство, гордость АВП требуют от нас ответить на оскорбление и самим предать Холдена в руки правосудия.

Я хочу сказать всем, что горжусь своей доблестной командой и что с вами мы войдем в историю. Воспользуйтесь оставшимся временем для отдыха и подготовки. Благослови Бог всех и каждого из вас и Альянс Внешних Планет».

Решительный щелчок сотен динамиков — Ашфорд отключил связь. Вспышки сварочных аппаратов прекратились, и в отсеке потемнело. Из груди у Быка вырвался отчаянно-горький смешок.

— Ты думаешь, он пьян? — спросила Сэм.

— Хуже. Сконфужен и пытается спасти лицо, — ответил Бык.

— «Бегемот» на глазах у Бога и всей системы намочил подгузники, и, чтобы оправдаться, мы разыграем невиданных в системе болванов?

— Примерно так.

— Отговоришь его?

— Попробую.

Сэм почесала щеку.

— Трудновато ему будет дать задний ход после столь вдохновляющей речи.

— Он и не даст, — сказал Бык, — но я все же попробую.

Внутренние планеты, выходя в космос, ощущали себя армией завоевателей. Бык помнил это чувство по первому рейсу — чувство, что дом остался за спиной. Для внутряков освоение Солнечной системы всегда представлялось военной по духу операцией.

У астеров было иначе. Они чувствовали себя здесь своими, туземцами. Их предков привела в Пояс торговля, поиски работы и необоримый зов свободы. АВП начинался скорее как профсоюз, чем как нация. Разница была неявной, но ощутимой и выражалась иногда странным образом.

На земном или марсианском корабле, зависшем в пустоте у Кольца, Бык, тщательно приведя в порядок себя и одежду, стал бы искать старпома в кают-компании или в столовой. На «Бегемоте» он нашел Па в баре.

Тесное помещение, забитое грушами со спиртным, кофе, шоколадом и чаем, было снабжено термокондиционерами, так что напитки подавались по вкусу: хоть почти кипящими, хоть ледяными. Декор изображал дешевый ночной клуб: цветные огни и простенькая компьютерная графика на стенах. Полдюжины посетителей парили в воздухе, придерживаясь за крепления и ремни, и среди них была Па.

Подтягиваясь к ней, Бык успел подумать, что старпому не мешало бы подстричься. Без тяги, создававшей искусственную силу тяжести, ее волосы плавали вокруг головы — слишком короткие, чтобы стянуть в хвост, но достаточно длинные, чтобы лезть в глаза и в рот. Еще он отметил, что на вид Па устала не меньше него.

— Мистер Бака, — первой приветствовала его Па.

— Старший помощник. Позвольте присоединиться?

— Я вас ждала. Говорили с капитаном?

Бык пожалел, что не может сесть, — это простое действие создало бы хоть краткую паузу в разговоре.

— Да. Он не обрадовался. Показал мне ваш план по смещению меня с поста.

— Это был запасной вариант, — сказала она.

— Ну-ну. Так что за мысль: загнать «Бегемот» в Кольцо? Такое же невозможно. Стоит двинуться — нам в зад вцепятся два флота. А что ждет на той стороне, вовсе неизвестно, но ясно, что оно намного сильнее нас.

— Вы хотите, чтобы чужая цивилизация судила о человечестве по Джиму Холдену?

Он уже слышал такое от Ашфорда, слово в слово. Самый логичный из его аргументов, и теперь Бык понял, у кого капитан позаимствовал эту мысль. Но по дороге от рубки к бару его полусонный мозг успел подобрать возражение.

— Чтобы этому помешать, надо еще туда добраться, а если нас пристрелят по дороге? — сказал он. — Думаете, Земля с Марсом вот так запросто позволят нам разыгрывать благородного шерифа? Наверняка многие из них думают, что мы поддерживаем затею Холдена. А кто не думает, все равно не станет стоять в сторонке, уступив нам главную роль. Представляете, как глава марсианского флота спрашивает своего старпома, хочет ли тот, чтобы чужаки судили о человечестве по Ашфорду?

— Хорошая речь, — покивала Па. — Репетировали?

— Пока внутренние планеты нам не угрожают, — сказал Бык, — но…

— Уже угрожают. Марс сообщил, что откроет огонь, если мы приблизимся к Кольцу на сто тысяч километров.

Бык прижал кулак к губам, силясь понять. Марс уже выдвинул ультиматум? А капитан о нем даже не упомянул?

— Так что в итоге мы делаем, черт возьми?

— Готовимся к включению тяги через четыре часа сорок пять минут, мистер Бака, — сообщила ему Па, — потому что таков приказ.

Горечь была не только в ее голосе, но и во взгляде, в изгибе губ.

Сочувствие боролось в сознании Быка со злостью, а из-под них рвалась паника. Он слишком утомился для такого разговора. Не осталось сил на то, что следовало сделать. Все рамки, которые могли заставить его промолчать, рухнули. Выспаться бы хоть раз, и он нашел бы другой подход, но играть надо было сейчас, с теми картами, что оказались на руках.

— Вы с ним не согласны, — произнес Бык. — Будь вы командиром, вы бы не отдали такого приказа.

Па глотнула из груши, гибкий жестяной бок промялся внутрь. Бык не сомневался, что она не разбирает вкуса напитка, но на него вдруг обрушилось желание выпить крепкого.

— С чем я согласна или не согласна — не важно, — сказала Па. — Командую не я, и решать не мне.

— Если только с капитаном чего-нибудь не случится, — заметил Бык.

Па замерла. Звуки музыки, цветные переливы огней словно заглохли внутри их маленькой вселенной. Па пальцем включила магнитик на груше и прилепила ее к стене.

— До старта несколько часов, а потом еще сколько-то в пути. Многое может измениться за это время, но на мятеж я не пойду, — сказала она.

— Вам ничего не пришлось бы делать. Просто если вы не запрещаете мне…

— Запрещаю, мистер Бака. Я приказываю не предпринимать никаких действий против капитана. Я приказываю вам уважать старших по званию. Если это означает исполнять приказы Ашфорда, я буду их исполнять. Ясно?

— Ясно, — протянул Бык. — Выбор — между смертью и прыжком в Кольцо.

ГЛАВА 18 АННА

На первую службу собралось одиннадцать человек. Сперва ее встревожило несходство их с паствой на Европе. Там два десятка семей подходили за полчаса до начала, а потом еще подтягивались опоздавшие. Люди разного возраста, от дедушек на инвалидных колясках до шумливых детей и плачущих младенцев. Одни являлись в лучших воскресных костюмах, другие — в заношенной рабочей одежде. В шуме голосов до начала проповеди смешивались русский, английский и волапюк внешних планет. К концу службы многие похрапывали на скамьях для молящихся.

Здесь паства явилась единой группой ровно в 9:55. Вместо того чтобы войти и рассесться кому где удобно, люди вплыли в помещение и зависли облаком перед ее кафедрой. На всех красовалась безупречная форма, наглаженная до острых как нож складок. И они молчали, выжидательно поглядывая на нее. Молодые — старшему было не больше двадцати пяти.

Обычное вступление здесь оказалось бы неуместным — никаких объявлений и обращений к детям, — так что Анна начала прямо с молитвы, затем немного почитала из Библии и перешла к краткой проповеди. Она подумывала коснуться долга и самопожертвования — это показалось ей поначалу подходящей темой для военного корабля, — но, вспомнив, каким испуганным она видела недавно Криса, предпочла говорить о Господней любви.

Анна закончила проповедь еще одной молитвой и причащением. Утешительный обряд, как ей показалось, снял часть напряженности, ощущавшейся в зале. Одиннадцать молодых солдат один за другим подтягивались к ее столу, делали глоток из груши с виноградным соком, брали облатку и отплывали на прежнее место. Анна прочла знакомые слова из Луки и Матфея и благословила присутствующих. Каждый из них ел хлеб и пил из груши — и Анна, как бывало всегда, с первой ее службы, почувствовала, как на нее снисходит огромный покой. И еще — мурашки по спине и рвущийся изнутри смех, когда ей представилось, как Иисус, просивший учеников делать это в память о нем, взирает на ее крошечную паству, парящую в воздухе над грушей с восстановленным виноградным напитком. Вряд ли он имел в виду такое.

Последняя молитва — и служба закончилась. Никто из ее прихожан не заторопился к дверям. Одиннадцать молодых лиц обратились к ней в ожидании. Снова начала сгущаться тягостная атмосфера страха, которую ей удалось было разогнать молитвой. Анна, придержавшись руками, обогнула кафедру и присоединилась к облаку из тел.

— Ждать ли кого-нибудь на следующей неделе? Я вас стесняюсь, ребята.

Крис заговорил первым.

— Не надо, очень хорошо было. — Кажется, он хотел что-то добавить, но сбился и принялся разглядывать свои ладони.

— На Европе мы после службы перекусывали и пили кофе. Можно и у нас к следующему разу устроить, если хотите, — предложила Анна.

Несколько нерешительных кивков. Крепкая молодая женщина в десантной форме потянула из кармана ручной терминал — посмотреть время. Анна почувствовала, что теряет их. Им нужно было что-то еще, но просить они не станут. И это что-то — точно не кофе с закуской.

— Я было сочинила целую проповедь о Давиде, — словно бы невзначай сказала она. — О тяготах, что мы возлагаем на солдат, о жертвах, которые вы приносите ради нас.

Крис поднял взгляд. Молодая десантница спрятала терминал. Кафедра осталась за спиной, и Анна видела лишь безликую серую коробку комнаты. Солдаты кучкой парили перед ней. Вдруг перспектива сместилась, и она очутилась сверху, словно падала на них. Быстро моргнув, Анна отогнала видение и сглотнула появившийся в горле лимонный вкус тошноты.

— Давид? — переспросил темноволосый и темнокожий юноша с австралийским вроде бы выговором.

— Это царь Израиля, — объяснил другой.

— Недурная тема, — съязвила десантница. — Тот парень, что убил своего воина, чтобы спать с его женой.

— Он сражался за свою страну и веру, — отрезала Анна учительским голосом, который приберегала для воскресной школы подростков. Голос авторитета, и попробуй кто усомниться. — Сейчас меня волнует только это. Прежде чем стать царем, он был воином. И часто те, кому он служил, оказывались неблагодарными. Он снова и снова становился между опасностью и людьми, которых поклялся защищать, даже если вожди были недостойны его.

Еще несколько кивков. Никто не посматривал на терминалы. Кажется, они возвращались к ней.

— Так мы от начала времен обращаемся с солдатами, — продолжала она. — Каждый из вас от чего-то отказался, чтобы попасть сюда. Мы часто оказываемся недостойны вас, и все же вы нас защищаете.

— А почему не прочитали? — спросил Крис. — Ну, проповедь о Давиде?

— Потому что испугалась. — Анна взяла левой рукой ладонь Криса, а правой — австралийца. Она не произнесла ни слова, но беспорядочная кучка быстро превратилась в круг держащихся за руки людей. — Мне очень страшно. И я решила не говорить о жертвах солдат. Захотелось вспомнить, что Бог смотрит на меня. Ему не все равно, что со мной будет. И, возможно, другим людям тоже не все равно.

Они снова покивали.

— Когда головастики подорвали тот корабль, — вставил Крис, — я подумал, нам конец.

— Дерьмовое дело. — Десантница смущенно обернулась к Анне. — Простите, мэм.

— Ничего.

— Они говорят, что не виноваты, — подала голос еще одна женщина. — Они стреляли по Холдену.

— Ага, а потом у них весь корабль отчего-то отключился. Не нащупай Холдена пыльники, он бы сорвался с крючка.

— Они собираются за ним, — напомнила молодая десантница.

— Пыльники обещали их распылить, если попробуют.

— На фиг пыльников, — сказал австралиец, — пусть только начнут, мы им вставим по фитилю…

— Так-так, — перебила их Анна. — Пыльники — это марсиане. Они предпочитают назваться марсианами. И называть астеров головастиками не слишком-то вежливо. Такие прозвища помогают не видеть в противнике человека, чтобы не стыдно было его убивать.

Десантница, фыркнув, отвернулась.

— А нам здесь, — продолжала Анна, — меньше всего нужна драка. Я не права?

— Правы, — кивнул Крис. — Если завяжется драка, нам всем конец. Без поддержки, без резервов, и спрятаться не за чем. Три вооруженные флотилии, а для укрытия только залетные атомы водорода. Мы это называем охотой в клетке.

Молчание длилось целую минуту, пока австралиец не протянул со вздохом:

— Ага.

— И еще как бы что не вылезло из Кольца…

Сказанные вслух, эти слова как будто разрядили напряженную атмосферу. В невесомости не получится облегченно осесть на стулья, но плечи расслабились у всех, и лица посветлели. Кое-кто грустно улыбнулся. Даже сердитая десантница провела рукой по светлому военному ежику волос и, ни на кого не глядя, кивнула.

— Давайте и на следующей неделе так, — предложила Анна, пока они снова не ушли от нее. — После причастия поболтаем немножко. А до тех пор — дверь у меня всегда открыта. Заглядываете, если захочется поговорить.

Они начали расплываться, поворачиваясь головами к двери. Анна удержала руку Криса.

— Можешь остаться еще на минуту? У меня к тебе вопрос.

— Крису, — насмешливо протянула десантница, — достанется персональная проповедь.

— Не смешно, — всей тяжестью своего учительского тона остановила ее Анна. У десантницы хватило совести покраснеть.

— Простите, мэм.

— Можете идти, — сказала Анна, и десантница скрылась за дверью. — Крис, помнишь, в офицерской столовой, где мы познакомились, сидела девушка?

— Там много народу толпилось, — пожал плечами Крис.

— У нее длинные темные волосы. И она казалась очень грустной. Одета была в штатское.

— А, — ухмыльнулся Крис, — хорошенькая. Да, ту я помню.

— Ты с ней знаком?

— Не, она электромонтерша из цивильных контрактников, вроде бы. Флот отвел им пару отдельных кораблей. А что?

Хороший вопрос. По чести, Анна не сумела бы объяснить, почему бешеная девица несколько дней не идет у нее из головы. Застряла в памяти занозой. Стоило вспылить, рассердиться — и перед глазами выскакивало лицо той девушки. Она источала ярость и угрозу. И столкнулась с ней Анна как раз тогда, когда начались враждебные действия, перестрелка. Никакой связи тут, конечно, не было, но Анне почему-то упорно мерещилось, что есть.

— Она меня беспокоит, — наконец вымолвила она. Это во всяком случае не было ложью.

Крис повозился с ручнымтерминалом. Через несколько секунд отозвался:

— Мелба Кох, техник-электрохимик. Перелетает с корабля на корабль, может, вы с ней еще столкнетесь.

— Прекрасно, — сказала Анна, усомнившись в душе, так ли ей хочется этой встречи.

— Знаешь, что меня беспокоит? — спросила Тилли и, не дав Анне ответить, добавила: — Вот эти соски!

Уточнять не приходилось. Они вместе плавали у столика в гражданском отделе. На крышке стола магнитом была закреплена пластмассовая коробка со множеством тюбиков — протеиновыми и углеводными пастами разных цветов и вкусов. Рядом стояли две груши: Аннина с чаем, а Тилли пила кофе. Офицерская столовая с любезными официантами, ресторанным обедом и баром осталась в далеком прошлом. Тилли несколько дней не пила ничего крепче кофе. И жевать им давно ничего не приходилось.

— Овсянка с изюмом — ничего, кажется, мед в ней натуральный. — Анна протянула белый пластиковый туб. Тилли космические рейсы были не в новинку, недвижимость ее мужа располагалась по всей системе, но Анна догадывалась, что есть из тюбиков ей прежде не доводилось. Пилота, допустившего при расчете рейса невесомость во время трапезы хозяйки, уволили бы в ближайшем порту.

Тилли взяла пакет с овсяной кашицей, брезгливо сморщила губы и щелчком пальцев отбросила. Пакет завертелся у нее над головой лопастями игрушечного вертолетика.

— Энни, — простонала Тилли, — если бы мне хотелось сосать всякую дрянь из дряблых бесчувственных трубок, я могла бы остаться на Земле с мужем.

Анна не заметила, когда превратилась для Тилли в «Энни», а попытки возражать против клички до подруги не доходили.

— Рано или поздно придется что-то съесть. Кто знает, на сколько мы здесь застряли.

— Если выйдет по-моему, не надолго, — прогудел голос за спиной Анны.

Стой она сейчас на полу — подскочила бы, а плавая в воздухе, только жалко дернулась и съежилась.

— Простите, что напугал, — продолжил Кортес, передвинувшись в поле зрения, — но я хотел бы поговорить.

Он шаркал по полу на магнитных подошвах, полученных от флотских. Анна тоже их попробовала и поняла, что лучше уж свободно парить в воздухе, чем покачиваться вроде водоросли под водой, приросши к полу ногами.

Кортес кивнул Тилли, его слишком уж белоснежная улыбка сверкнула на коричневом лице. Не спросив разрешения, мужчина заказал себе на экранчике меню содовую. Тилли улыбнулась в ответ фальшивой улыбкой «смотрю сквозь тебя», предназначенной для носильщиков и официантов. Объяснившись во взаимном презрении, Тилли, не замечая нового собеседника, принялась посасывать кофе. Кортес опустил большую ладонь Анне на плечо.

— Доктор Воловодова, я собираю делегацию влиятельных гражданских лиц для обращения к капитану и прошу вашей поддержки.

Анна только подивилась, с какой простотой Кортес выдал фразу, почти целиком составленную из лести. Кортес на этом корабле представлял духовного советника генсекретаря ООН. Анна оказалась здесь потому, что объединенная методистская церковь могла без нее обойтись, да и Европа оказалась на пути корабля. Чтобы занести ее в список влиятельных лиц, пришлось бы здорово опустить планку.

— Рада обсудить, доктор Кортес. — Анна потянулась к груше с чаем, заодно довольно непринужденно вывернувшись из-под руки Кортеса. — Чем могу помочь?

— Прежде всего, я благодарю вас за инициативу в организации богослужений для команды и военных. Мне стыдно, я сам должен был догадаться, но хорошо, что вы показали пример. Мы уже организуем подобные службы с лидерами различных вероисповеданий.

Анна, хоть и подозревала, что в каждом слове Кортеса кроется задняя мысль, все же покраснела. Умелый манипулятор добьется нужного отклика, даже если собеседник точно знает, что у того на уме. Анна против воли восхитилась его искусством.

— Не сомневаюсь, команда это оценит.

— Но есть еще одно дело, — продолжал Кортес. — Более важное дело. И ради него я обратился к вам.

Тилли повернулась к столу спиной и бросила на Кортеса острый взгляд.

— Ты что затеял, Хэнк?

Кортес на нее даже не взглянул.

— Анна… можно мне называть тебя Анна?

— Вот тебе, Энни, — вставила Тилли.

— Энни?

— Нет, — поспешно отозвалась Анна. — Лучше «Анна». Пожалуйста, зовите меня Анной.

Кортес склонил к ней крупную седую голову, ослепил улыбкой на темном лице.

— Спасибо, Анна. Так я хотел попросить тебя подписать петицию, присоединить свой голос к нашим.

— К нашим?

— Ты слышала, что «Бегемот» начал разгон к Кольцу?

— Слышала.

— Мы просим капитана сопровождать его.

Анна дважды кивнула, открыла рот и, не найдя слов, закрыла. Кортес с Тилли уставились на нее. Войти в Кольцо? Холден прошел и, по всем признакам, еще жив. Но все же бросок в Кольцо никогда не входил в их планы, по крайней мере в планы гражданской миссии.

Никто не представлял, что ждет их по ту сторону, как подействует на человека червоточина. Да и пропустит ли их Кольцо? Может, у него там ограничения не только на скорость, но и на массу, или на энергию, или еще на что-то. Может, оно просто захлопнется, пропустив определенное количество кораблей. Или какую-то часть корабля. Анна представила рассеченный пополам «Принц Томас». Половинки разносит на миллионы миль друг от друга, из обеих сыплются в вакуум человеческие тела.

— Еще мы просим послать с нами марсианский корабль, — продолжал Кортес. — Теперь послушай меня. Если мы объединимся для…

— Да? — вырвалось у Анны.

Она не представляла, что на уме у Кортеса, и не хотела знать. Может, он так собирает голоса для земных выборов. Может, устанавливает власть над военным командованием. Может, ощущает это своим призванием. Они не собирались быть первооткрывателями — пришли сюда, чтобы показаться на глаза тем, кто остался дома и наблюдает за миссией. Потому-то в пути и случилось столько протестов и драм. Вся миссия задумывалась как спектакль, но теперь все изменилось, и в этом крылась причина общего страха.

Главная угроза заключалась не в Кольце. Пока это не было главным. Люди срывали тревогу на ближайшем, кто подвернулся под руку, — друг на друге. Если АВП последует за Холденом в Кольцо, если представители ООН и Марса присоединятся к «Бегемоту», исчезнет причина стрелять друг в друга. Они снова станут тем, для чего предназначались, — объединенной экспедицией, исследующей величайший в истории феномен. А если останутся тут, три флота будут искать случая взять верх над остальными. Все это пронеслось в сознании Анны мгновенно, и «да» вырвалось как вздох облегчения.

— Да, — повторила она, — я подпишу. Мы должны понять его, исследовать, принести знание тем, кто в страхе ждет дома. Учиться надо там, а не здесь. На той стороне. Спасибо, что обратились ко мне, доктор Кортес.

— Хэнк, Анна. Пожалуйста, называй меня Хэнк.

— Ого! — Тилли глазела на них, забыв о повисшей в воздухе груше с кофе. — Ну мы вляпались!

— Привет, Ноно, — заговорила Анна, глядя в видеокамеру коммутатора. — Привет, Нами! Мама тебя любит. Вот так любит! — Она крепко прижала к груди подушку. — Вот как я тебя обнимаю. Вас обеих.

Она отложила подушку и коротко перевела дыхание.

— Ноно, я опять должна извиниться…

ГЛАВА 19 МЕЛБА

Обида криком кричала у нее в голове, не давая уснуть. Ведь почти сработало. Почти все получилось. И тут Холден нырнул в Кольцо, и что-то его спасло, и Мелба почувствовала, как невидимый кулак сжимает ей внутренности. Этот кулак так и остался у нее внутри.

Она следила за развитием ситуации из каюты, сидя по-турецки на койке-амортизаторе и перескакивая с программы на программу в поисках новостей. Сеть была забита такими же любопытствующими, поэтому ручной терминал не держал сигнала. Никто не удивлялся, что она смотрит — смотрели все. Когда АВП запустил торпеду, земные силы изготовились к волне взрывов — которые так и не прозвучали. Злобные обвинения Холдену были для Мелбы как холодная вода на ожог. Ее бригаду срочно вызвали на «Сунг-Ан» исправлять причиненные ею разрушения, но Мелба в каждую свободную минуту включала новости. Услышав, что Марс поймал «Росинант» прицельным лазером, она расхохоталась вслух. Холден прервал установленную ею передачу — но для этого ему пришлось остаться без связи. Обратить время вспять он не мог никак.

В момент, когда он ушел в Кольцо, она говорила сразу с тремя собеседниками и еще посматривала на тестер, отлавливая опасные отклонения. Только вернувшись с бригадой на «Сересье», она узнала, что Холден выжил. И не собирается умирать. Торпеду остановили, а ее врага пощадили.

На «Сересье» Мелба сразу ушла в каюту, свернулась на амортизаторе и принялась бороться с паникой. Мозг словно расплющило, и мысли расползались во все стороны. Если бы марсиане сами выпустили несколько снарядов, не полагаясь на АВП, Холден был бы мертв. Окажись «Росинант» на несколько тысяч километров ближе к «Бегемоту» в момент выстрела — Холден был бы мертв. Шарниры под ее койкой проседали при последних маневрах торможения, и Мелба не сразу заметила, что вздрагивает всем телом, что колотит кулаком по гелевой подушке. Если бы создатели протомолекулы — неведомые злобные создания, притаившиеся по ту сторону Кольца, — не меняли законов физики, Холден был бы мертв.

Холден был жив.

Она заранее знала, что компрометация Холдена не слишком надежна. Занявшись вопросом вплотную, всякий заметил бы нестыковки. Она не сумела точно согласовать передачу заявления с движением «Росинанта». Тщательный анализ наверняка выявил бы признаки фальсификации видео. Но к тому времени было бы поздно: репутация Джеймса Холдена рухнула бы безвозвратно, и никакие доказательства не поколебали бы упертых конспирологов. Но это — если бы Холден с командой погибли. Так говорил когда-то ее отец: если человек мертв, судья выслушивает лишь одну сторону. А теперь, как только он заново выйдет на связь, начнется расследование. Ее поймают. Узнают, что это она.

И — во рту появился кислый вкус медяшки — найдут Рена. Поймут, что она его убила. Отец узнает. К нему в камеру придет известие, что она забила Рена насмерть, — и это будет хуже всего. «Не то, что я сделала, — думала Мелба. — То, что попалась».

В дверь трижды постучали. Она невольно вскрикнула. Сердце забилось, кровь загрохотала в горле и изнутри по ребрам.

— Мисс Кох? — услышала она голос Соледад. — Вы здесь? Можно… мне бы поговорить, если вы…

Отражение ее страха в чужом голосе вызвало головокружение. Мелба встала с койки. То ли пилот маневрировал, то ли ноги у нее подкашивались. Она взглянула в зеркало: ничего особенного, просто внезапно разбуженная женщина.

— Одну минуту, — отозвалась она, пальцами расчесала волосы, прижала к голове темные кудри.

Лицо было как тесто, но тут уж ничего не поделаешь. Она открыла дверь.

Соледад стояла в узком тесном коридоре и двигала челюстью, будто жевала. Глянула на Мелбу круглыми глазами, отвела взгляд — и снова посмотрела.

— Простите, мисс Кох, но я не могу… не могу! Только не туда. Пусть меня уволят, лишь бы не туда.

Мелба протянула руку, тронула женщину за плечо. Кажется, обе вздрогнули от этого прикосновения.

— Ничего, — сказала Мелба, — все уладится. Куда вы не хотите?

Корабль качнулся. Нет, не почудилось, Сол тоже переступила с ноги на ногу.

— На «Принца», — ответила она. — Я не хочу. Я не вызывалась.

— На что не вызывалась? — Мелбе казалось, что она успокаивает сумасшедшую. Она достаточно трезво оценивала собственное состояние, чтобы уловить иронию ситуации.

— Разве вы не слышали сообщения? От нанимателей?

Мелба оглянулась через плечо. Ручной терминал лежал на койке, на экране горели зеленый и красный огоньки: получено важное сообщение. Она подняла палец, предлагая Соледад подождать за дверью, подальше от шкафа, — и дотянулась до терминала. Сообщение пришло десять часов назад — помеченное как срочное с обязательным ответом. Сколько же она провалялась в койке, отгоняя панические мысли? Она открыла сообщение. На экран хлынули сухие юридические формулировки, оглушающие как вопль.

«Дэнис Дженерал Контрактинг», наниматель половины штатских сотрудников на «Сересье», ссылался на дополнительную статью стандартного контракта. Каждой бригаде предписывалось выбрать добровольца для временной работы на «Принце Томасе». Вознаграждение оставалось прежним до окончания контракта, после чего были бы оценены сверхурочные и непредусмотренные риски. Мелбе пришлось перечитать трижды.

Где-то слева от нее Соледад, прискуливая, твердила:

— Я туда не могу. У меня отец, я вам рассказывала. Вы поймете, у вас там тоже сестра была. Пошлите Боба или Станни, а я не могу.

Они собирались за Холденом. В Кольцо следом за Холденом. Паника не то чтобы отступила, а словно бы мгновенно собралась в одну точку.

— Я никого не собираюсь посылать, — сказала Мелба. — Это моя работа.

Оформление перевода оказалось самым простым делом за время рейса. Она послала представителю фирмы свой идентификационный номер и короткое сообщение с согласием на перевод. И через две минуты получила приказ. Три часа на окончание дел на «Сересье», потом — на транспорт и вперед. Она понимала: ей дают время попрощаться со своими, но у Мелбы имелось дело поважнее.

Одно дело — залить шкаф герметиком. Пена легко ложилась, через несколько секунд меняла цвет с желтого на золотистый и схватывалась. В течение часа можно было обрезать излишки острым ножом. Дальше она поддавалась только соответствующему растворителю, а это была грязная и тяжелая работа.

Но и оставлять тело там, где его могут обнаружить, казалось Мелбе недопустимым вариантом. Ее койку кому-то отдадут, он захочет воспользоваться шкафом. И вообще, ей чудилось, что оставлять Рена позади — как-то неправильно. Так что за два с половиной часа до посадки в транспорт Мелба натянула пару латексных перчаток до плеча, взяла две банки растворителя, рулон впитывающих полотенец, большой набор инструментов для работы в вакууме и заперлась в каюте.

Дверь шкафа открылась не сразу — ее держали не замеченные прежде потеки герметика, но несколько капель растворителя размягчили их, после чего створка подалась под пальцами. Внутри оказалась шершавая золотистая поверхность — как надгробная плита. Открыв набор инструментов, Мелба глубоко вздохнула и обратилась лицом к могиле.

— Я не хотела, — сказала она. — Мне очень, очень жаль.

Сперва от растворителя только и было проку, что запах на всю каюту, но вскоре пена начала потрескивать, словно по камню бегали тысячи букашек. В стене герметика наметились трещинки и впадины, поползли ручейки слизи. Сложив полотенца в несколько слоев, она подстелила их на пол, чтобы не натекла лужа.

Первыми показались ноги Рена — ископаемыми останками проступили круглые коленные чашечки и почерневшая мертвая кожа. Ткань его форменной одежды пропиталась гнилостными жидкостями, но запах, ударивший в ноздри, был не настолько ужасен, как представлялось. Мелба думала, что будет блевать и плакать, а все оказалось не так страшно. Когда она взялась за ноги, чтобы вытащить тело из шкафа, бедра отпали от таза, так что она разрезала брюки, завернула ноги в полотенце и положила в ящик для инструментов. Разум был тих и спокоен — так археологи вынимают на свет тысячелетних мертвецов. Вот позвоночник. Вот вонючая жижа соляной кислоты из желудка — не сдерживаемая больше жизнью, она разъела живот, кишки, печень. Последней она достала голову. Яркие рыжие волосы потемнели, кожа отслаивалась, как кусочки старой губки для посуды.

Она собрала кости в ящик, перекладывая их размокшими полотенцами, закрыла новый гроб, включила герметизацию крышки и набрала код замка. Оставалось еще сорок свободных минут.

Десять из них она потратила на то, чтобы отчистить шкаф, потом стянула перчатки и бросила их в утилизатор. Вымылась, постаравшись отскрести вонь, и рассеянно заметила, что всхлипывает. Она не стала бороться со слезами, а к тому времени, как переоделась в новую форму, слезы высохли сами. Собрав оставшиеся вещи, она побросала их в пакет, стянула непросохшие волосы в конский хвост и поволокла Рена к погрузочному отсеку, где принимали багаж на «Принц». Времени на прощание с Соледад, Станни и Бобом не осталось. Жаль, но это она как-нибудь переживет.

Общим счетом их набралось человек тридцать. Мужчины и женщины: она встречала их на корабле, раз или два слышала имена, кивала, сталкиваясь в камбузе или на тренажерах. На «Принце» их всех собрали в маленьком конференц-зале с закрепленными на полу, похожими на церковные скамьями. Уже дали тягу, и «Принц» двинулся к Кольцу и к тому, что лежало по ту сторону. Пока какой-то гвардеец с неестественным энтузиазмом знакомил их с кораблем, Мелба осматривала лица. Вот старик с мохнатой белой бородой и глазами как голубые льдинки. И плотненькая девушка — пожалуй, моложе нее, неумело накрасившая глаза и мрачно сжимающая челюсти. Все они оказались здесь по собственному решению. Или стали добровольцами по условиям контракта. Все направлялись в Кольцо, в пасть тому, что ждет по другую сторону. Мелба гадала, что привело их сюда, что скрывается в ящиках для инструментов у этих.

— Идентификационные карточки нужно все время иметь при себе, — говорил гвардеец, показывая белый кусочек пластика на шнурке. — Они не только откроют ваши каюты, но и обеспечат вам пайки в пункте питания. И дадут знать, если вы окажетесь где не положено.

Блондинка сердито обернулась к Мелбе. Та, покраснев, отвела взгляд. Она невзначай вытаращилась на женщину. А ведь отец говорил: никогда не допускай грубости случайно.

Белая карточка в руке гвардейца налилась темной кровавой краской.

— Увидев такое, — пояснил парень, — вы поймете, что попали в запретную зону и должны немедленно ее покинуть. Слишком беспокоиться не надо. Корабль у нас большой, каждому где-то дают от ворот поворот. Я за первую неделю четыре раза получил сигнал. Никто не станет преследовать вас за честную ошибку, но имейте в виду, служба безопасности проверяет каждый случай.

Мелба взглянула на свою белую карточку. На ней были ее имя и фото без улыбки. Гвардеец говорил, как все благодарны за их участие, о том, что их служба — честь для корабля и для каждого из добровольцев. Что все они вместе — одна большая команда… В груди Мелбы шевельнулась ненависть к этому пареньку, и она постаралась отвлечься.

Она еще не знала, что станет делать, очутившись на той стороне, но, так или иначе, ей надо будет найти Холдена. И уничтожить его. И звукооператора тоже. Всех, кто может указать на нее, придется уничтожить или дискредитировать. Интересно, нельзя ли достать поддельную карточку — или чужую с большими полномочиями, чем причитается Мелбе Кох? Например, с допуском к обслуживанию челноков? Надо будет этим заняться. Отныне ей предстоит импровизировать, а самое главное — обзавестись подходящими инструментами.

Люди вокруг нее начали подниматься. По скучающим взглядам и молчанию Мелба сообразила, что их пригласили на экскурсию по кораблю. Она-то уже видела «Принца Томаса», успела привыкнуть к высоким потолкам и широким коридорам, где можно было ходить по трое в ряд. Пусть она и не все разузнала, но в экскурсиях не нуждалась. Мелба пристроилась к остальным.

— В случае тревоги вам следует просто вернуться в свою каюту и пристегнуться, — внушал гвардеец, пятясь, чтобы не выпускать слушателей из вида.

Люди сталкивались на ходу, как коровы в стаде. Кто-то за спиной у Мелбы тихонько замычал, кто-то хихикнул. В космосе не водится коров, но шутка осталась понятной и здесь.

— А вот ваш пункт питания, — сказал гвардеец, проводя их мимо раздвижных дверей. — Те, кто работал здесь прежде, наверное, привыкли есть в офицерской столовой, но теперь мы на военном положении, так что ходите обедать сюда.

Пункт представлял собой низкую серую коробку с привинченными к полу столами и стульями. За столиками разместилось около дюжины человек разного возраста и по-разному одетых. К стене, посасывая грушу, прислонился худой мужчина с неестественно светлыми волосами. Двое постарше, одетые в черное, с воротничками священников, жались друг к другу, как новички в школьной столовой. Мелба уже начала уходить в себя, забыв об окружающем, когда что-то привлекло ее внимание. Знакомый голос.

В двадцати футах от нее Тилли Фэган склонялась к пожилому мужчине, который то ли злился, то ли готовился ответить на флирт. Та же прическа и тот же ехидный смешок, что были памятны ей по долгим, унылым семейным обедам. Мелбу ни с того ни с сего охватил стыд за неуместный наряд. На миг маска свалилась, и девушка снова стала Клариссой.

Заставив себя не спешить, она понемногу отступила за спины других, постаралась стать скромной и неприметной. Тилли с нескрываемым раздражением покосилась на болтливого гвардейца и его подопечных, но Мелбу не заметила. Пока не заметила. Гвардеец повел их по коридору к новым каютам. Мелба по дороге распустила волосы, свесила их на лицо. Конечно, она знала про земную делегацию на «Принце», но не приняла в расчет эту информацию. А теперь она задумалась, сколько еще здесь было народа, знакомого с Клариссой Мао. Жуткое чувство: стоит повернуть за угол — и наткнешься на Мича Краусса или Стивена Комера. Мелба так и видела, как они удивленно округляют глаза, и уже гадала, решится ли убить и этих. Если нет — арест, позор в новостях и тюремная камера, как у отца.

Гвардеец разводил добровольцев по каютам, пояснял устройство каждой. Каюты были крошечными, но, раз по тревоге каждому полагалось располагаться в амортизаторе, значит, по двое селить не станут. Можно было засесть в каюте, подкупить кого-нибудь, чтобы носил еду. Только, забившись как крыса в нору, она вряд ли сумеет выследить и убить Холдена. Должен был найтись способ…

Гвардеец назвал ее имя — по-видимому, не в первый раз.

— Я здесь, — отозвалась она, — извините.

Мелба шмыгнула к себе, открыв дверь белой карточкой, и сразу заперла за собой. Долго стояла, растирая плечи. В каюте было светло и чисто, и непохоже на «Сересье» — как Непал не похож на Колумбию.

— Ты собиралась импровизировать, — проговорила она, слыша свой голос как чужой. — Ну вот, начинай.

ГЛАВА 20 ХОЛДЕН

За недели и месяцы Холден так и не привык к интервью, зато обзавелся новой личностью. Новой версией самого себя, которая стояла перед камерой и отвечала на вопросы. Которая объясняла и рассказывала, притом достаточно увлекательно, чтобы удерживать на себе внимание зрителя. Он сомневался, что когда-нибудь найдет для этой личности практическое применение.

Просто он был свидетелем еще одного удивительного явления среди множества других.

— Это, — сказал Холден, указывая на монитор позади себя, — мы назовем медленной зоной.

— Звучит ужасно, — вставила Наоми, сидевшая за операторским пультом и не попадавшая в камеру. — Медленная зона? Что ты говоришь?

— Можешь предложить лучший вариант? — спросила Моника и шепнула что-то Клипу, который развернулся на несколько градусов влево. Камера на поворотном круге повторила его движение. Красное пятно от лопнувших у него в глазу сосудов уже начинало рассасываться. Перегрузка при броске в Кольцо всем дорого обошлась.

— Я предпочитаю вариант Алекса, — ответила Наоми.

— Небо одуванчиков? — бросила Моника, не глядя на нее.

— Прости, что перебила. — Наоми вовсе не выглядела виноватой. Она подмигнула Холдену, и тот ухмыльнулся в ответ.

— И три, два… — Моника ткнула в Холдена пальцем.

— Медленная зона, согласно показаниям датчиков, составляет примерно миллион километров. — Холден указал на трехмерную модель на экране. — Здесь нет видимых звезд, так что определить местоположение невозможно. Границы зоны отмечают тысяча триста семьдесят три отдельных кольца, расположенных на поверхности воображаемой сферы. Насколько нам пока известно, «открыто» из них только то, через которое мы прошли. На другой стороне до сих пор видны наши корабли, хотя Кольцо искажает визуальные и сенсорные данные, так что интерпретации становятся ненадежными.

Холден постучал по монитору, приблизив изображение.

— За неимением лучшего термина мы называем это Станцией. Она представляет собой плотное сферическое образование из металлов, примерно пяти километров в диаметре, и окружена медленно движущимся кольцом из других объектов, среди которых все запущенные нами зонды и астерский корабль «И Ке». Торпеда, погнавшаяся за нами, тоже направляется туда, ее траектория предполагает, что и она вольется в это кольцо мусора.

Он снова постучал, и сфера заполнила экран.

— Станцией мы ее называем в основном потому, что она расположена в центре медленной зоны, и мы без малейших оснований предположили, что это некая система управления для будущих ворот. На ее поверхности нет видимых отверстий. Ничего похожего на шлюз, антенну или, скажем, локаторную установку. Просто большой серебристо-голубой светящийся шар.

Холден отвернулся от монитора, и оба оператора поймали его в центр кадра.

— Но самое странное свойство медленной зоны, от которого она и получила название, — что абсолютный предел скорости в ней составляет шестьсот метров в секунду. Объекты тяжелее элементарных частиц, если они движутся быстрее, попадают в какое-то тормозящее поле и направляются в кольцо мусора вокруг центральной сферы. Говоря наугад, это некая оборонительная система, защищающая Станцию и сами врата. Осветительные приборы и радары работают нормально, но радиации тяжелых частиц, таких как альфа- и бета-лучи, в медленной зоне не существует. Во всяком случае, вне корабля. То, что контролирует скорость, интересуется только наружной стороной объектов, а не происходящим внутри. В корабле мы проводили радиационные анализы и измерения скорости объектов — пока все нормально. А вот последний выпущенный нами зонд тотчас застрял в поле и теперь направляется к мусорному кольцу. Отсутствие альфа- и бета-лучей наводит на мысль, что вместе с зондами вокруг этой сферы вращается прозрачное облачко свободных электронов и ядер гелия.

— Ты не мог бы объяснить, что планируешь делать дальше? — спросила невидимая в кадре Моника. Коэн протянул микрофон к ней и тут же снова направил его на Холдена.

— Мы намерены висеть неподвижно, не привлекая внимания Станции, и продолжать изучение медленной зоны всеми доступными нам средствами. Вернуться, пока не восстановлена связь, нельзя — прежде нам надо сообщить всем, что мы не маньяки-убийцы и не предъявляли прав на Кольцо.

— Отлично! — Моника подняла большой палец. Клип с Окью уже снимали остальных — эти кадры вставят позже. Они засняли панель управления, монитор за спиной у Холдена и даже развалившуюся в кресле Наоми. Та скроила сладкую улыбочку и отмахнулась.

Коэн поморщился, взявшись за бок.

— Кажется, утром ребро встало на место. Впервые испытал такие стремительные маневры — даже проникся некоторым уважением к флотским.

Холден, оттолкнувшись от переборки, подплыл к Наоми и тихо сказал:

— Кстати о флоте, как у нас со связью? Очень хотелось бы заявить о своей невиновности прежде, чем кто-нибудь додумается пальнуть в нас медленной торпедой.

Наоми устало вздохнула и принялась теребить себя за волосы — у нее это всегда означало сложную проблему.

— Наш маленький троянский конь не отдает контроль. Я его стираю, перезагружаюсь — а он снова тут как тут. Я полностью изолировала связь от остальных систем, но он все равно откуда-то проползает.

— А с вооружением что?

— Мы постоянно в готовности, но не стреляем.

— Наверняка это как-то связано.

— Да, — согласилась Наоми и замолчала. Холден смутился.

— Я тебе ничего нового не сказал?

— Ничего.

Он подтянулся в амортизатор рядом с ней и пристегнулся. Как ни разыгрывай спокойствие, но чем дольше они молчат, не отрицая и не оправдываясь, тем больше шансов, что кто-нибудь с той стороны Кольца придумает способ их уничтожить, хотя бы и в медленной зоне. Саботажник оказался не по зубам Наоми, а это много значило.

— Что будем делать? — спросил он, изо всех сил сдерживая нетерпение. Все равно Наоми его расслышала.

— Отвлечемся пока, — ответила она. — Я велела Алексу прощупать лидарами все остальные кольца, составляющие границу зон. Проверить, нет ли в каком отличий. А Амоса я послала чинить лампочку в рубке. Делать ему нечего, а так он хоть отцепился от меня и позволил заняться связью.

— Чем я могу помочь? — спросил Холден, который уже трижды перепроверил все корабельные системы в поисках вредоносных или скрытых программ. Он ничего не нашел и не знал, к чему еще приложить руки.

— Ты и так помогаешь. — Наоми незаметно кивнула в сторону Моники.

— Дерьмовая работа.

— Да брось, — протянула Наоми, — ты же обожаешь быть в центре внимания.

Грохнул, открывшись, палубный люк командного трапа, из него высунулся Амос.

— Вот погань! — выкрикнул он под стук захлопнувшегося люка.

— Что с тобой? — начал Холден, но Амос его не слышал.

— Стал снимать проводку к той фиговине в рубке и нашел эту дрянь в патроне светодиодки. Вот что из нас соки сосет!

Холден едва успел поймать брошенный ему в лицо предмет. Больше всего он походил на крошечный трансмиттер с контактами на одном конце. Холден протянул находку Наоми, и та помрачнела.

— Оно самое.

— Еще бы не оно самое! — орал Амос. — Кто-то присобачил это дерьмо нам на нос, и оно при каждой перезагрузке вставляет нам вируса.

— Кто-то, имеющий доступ в рубку, — уточнила Наоми, покосившись на Холдена. Впрочем, тот уже сам сообразил и принялся отстегивать ремни.

— Ты при оружии? — обратился он к Амосу. Механик достал из кармана крупнокалиберный пистолет, направил ствол в пол. В невесомости отдача выстрела непременно закрутит Амоса вокруг оси, но здесь хватает переборок, чтобы затормозить.

— Эй! — Недоумение на лице Моники сменилось испугом.

— Один из вас испортил мне рацию, — сказал Холден. — Один из вас работает на того, кто нас подставил. И лучше ему прямо сейчас заявить о себе.

— Вы забыли пригрозить, — заметил Коэн больным голосом.

— Нет. Не забыл.

Наоми тоже отстегнулась и подплыла к нему. Постучав по панели на стене, она позвала:

— Алекс, спустись к нам.

— Послушайте… — Моника сделала примирительный жест ладонью, — напрасно вы обвиняете нас.

Клип и Окью переместились к ней за спину, подтянув за собой Коэна. Журналисты образовали тесный круг спина к спине. Оборонительная позиция, засевшая в мозгу с плейстоцена, не требующая размышлений. Из кабины показался Алекс. Его добродушная физиономия сейчас жестко застыла, а в руке был гаечный ключ.

— Скажите, кто это сделал, — повторил Холден, — или, всем святым клянусь, вышвырну из шлюза всю вашу чертову компанию.

— Это не мы! — Страх прогнал с лица Моники миловидность кинозвезды, сделал его серым и старым.

— Да к черту. — Амос навел на них пистолет. — Давай я кого-нибудь сразу отволоку к шлюзу и отправлю за борт. Даже если виноват только один, двадцать пять процентов вероятности, что я попаду на него. А со вторым будет уже тридцать три процента. С третьим — пятьдесят, а от такого пари я никогда не отказывался.

Холден не поддержал угрозу, но и возражать не стал. Пускай попотеют.

— Черт, — заговорил Коэн. — А то, что я подставился вместе с вами, роли не играет?

У Моники глаза стали круглыми. Клип с Окью развернулись к слепому.

— Ты? — спросил Холден. Кого он никак не подозревал, так это слепца. И теперь чувствовал себя обманутым и в то же время виноватым за предрассудки насчет инвалидов.

— Мне заплатили, чтобы я поставил этот приборчик, — сказал Коэн, выдвинувшись из круга и подплыв на полметра ближе к Холдену. Он вышел вперед, чтобы остальные ни в коем случае не пострадали. Холден зауважал парня. — Я понятия не имел, как она работает. Решил, кто-то просто хочет подслушивать ваши переговоры. Когда включилась передача и залетали торпеды, я так же опешил, как вы. И моя задница могла пострадать не меньше ваших.

— Вот погань, — повторил Амос, но уже без прежнего пыла. Холден достаточно хорошо его знал, чтобы понимать: хладнокровный Амос куда опаснее рассвирепевшего Амоса. — Я думал, мне трудно было бы вышвырнуть из шлюза слепого, а оказалось — ничего такого.

— Подожди, — остановил его Холден. — Кто тебе заплатил? Попробуй соврать, и я отдам тебя Амосу.

Коэн беспомощно вскинул ладони.

— Эй, босс, я в ваших руках. Знаю, что вишу на волоске. Дайте мне оправдаться.

— Оправдывайся, — сказал Холден.

— Я с ней встречался только один раз, — продолжал Коэн. — Девушка, приятный голос. Куча денег. Попросила меня подложить эту штуковину. Я сказал: «Ага, проведи меня на корабль, и я что хочешь подложу». И тут же Моника получает контракт на документальную ленту о вашем полете к Кольцу. Ума не приложу, как она это провернула.

— Сукин сын. — Моника явно понимала не больше остальных. Холдену немного полегчало.

— И что же это за девица с деньгами? — спросил он. Амос не шевелился, но и ни в кого больше не целил. В голосе Коэна не было ни грамма фальши, парень явно понимал, что в каждом слове — его жизнь.

— Имени не знаю, но портрет легко могу сделать.

— Сделай, — кивнул Холден, и Коэн подключил программу моделирования к своему монитору. Через несколько минут стало проступать объемное изображение женщины. Монохромное, конечно, и волосы — плотной массой, без отдельных прядей. Но к тому времени, как Коэн закончил, Холден уже не сомневался. Она изменилась, но не настолько, чтобы он не узнал погибшую девушку.

Джули Мао.

Корабль молчал. Монику с двумя операторами опять отправили на жилую палубу без права выхода, и последний раз, как Холден туда заглядывал, они все молча сидели в камбузе. Измена Коэна их тоже поразила, и они еще не пришли в себя. Коэна заперли в шлюзовой камере — другого помещения под карцер на корабле не было. Холден подозревал, что слепец в тихой панике.

Алекс вернулся в рубку. Амос, зашвырнув Коэна в шлюз, мрачно скрылся у себя в машинном. Холден не позвал его назад. В его команде Амос тяжелее всех воспринимал предательство. Холден понимал: жизнь Коэна зависит от того, сумет ли механик совладать с собой. Решись он на убийство, Холден не смог бы ему помешать, даже если бы захотел.

Наоми ждала разговора. Он со своего места видел, как напряжены ее плечи. Но что сказать, не знал. Целый год Миллер представлялся ему безумной фантазией, возникавшей в самый неожиданный момент, чтобы наболтать чепухи. А теперь все, сказанное им в течение года, наполнилось мрачным смыслом. Не разгадавшему загадочных пророчеств грозит катастрофа. Да еще Миллер оказался не единственным призраком, преследующим Холдена.

К охоте присоединилась Джули Мао.

Пока Миллер гонялся за Холденом по всей Солнечной системе, протомолекула посредством Джули осуществляла собственные тайные замыслы. Она устроила контракт с документалистами, полет к Кольцу. Она разработала сложный саботаж, который вынудил его, спасая жизнь, нырнуть во врата. Призрачная Джули ничуть не походила на Миллера. У нее имелись деньги и связи. Объединяло их одно: обоим был нужен Холден. Если все это правда, значит, все делалось с единственной целью.

Привести его сюда. Загнать в Кольцо.

От озноба, ползущего по спине, встали дыбом волоски на руках и загривке. Холден повернулся к ближайшей рабочей панели, вывел на экран изображения с телескопа. Темная бездна была пуста, если не считать множества бездействующих колец и массивного голубого шара в центре. В поле зрения медленно вплыла преследовавшая их через врата торпеда, встроилась в кольцо обломков.

«Рано или поздно все придет ко мне!» — словно внушала Станция.

— Мне надо туда, — сказал он, не успев обдумать выскочившую на язык мысль.

— Куда? — Наоми обернулась.

Облегчение от того, что Холден наконец нарушил молчание, продержалось недолго, и он почувствовал себя виноватым.

— К Станции, или что там она такое. Чем бы ни была. Мне надо туда.

— Нет, не надо, — сказала Наоми.

— Все, что случилось за последний год, вело меня сюда. — Холден обеими руками помассировал лицо, стирая слезы и прячась от проницательного взгляда Наоми. — А отсюда уже некуда. Здесь больше ничего нет. Ни других открытых порталов, ни планет, ни кораблей. Ничего.

— Джим, — предостерегающе заговорила Наоми. — Насчет того, что именно ты вечно должен…

— Я не узнаю, чего хочет от меня протомолекула, пока не встречусь с ней лицом к лицу.

— Эрос, Ганимед, «Агата Кинг», — продолжала Наоми. — Ты каждый раз воображал, что это твое дело.

Холден отнял руки от лица и взглянул на нее. Она встретила его взгляд: красивая, сердитая, грустная. Торопясь, пока не перехватило горло, он заговорил:

— Разве я ошибаюсь? Скажи, что я не прав, — и попробуем придумать другое объяснение. Скажи: все, что было, можно понять иначе?

— Нет, — повторила она, подразумевая уже другое.

— Ну вот, — вздохнул Холден, — ну вот.

— Мне надоело оставаться позади.

— Ты не остаешься позади, — возразил Холден. — Ты спасаешь команду, пока я творю глупости. Вот почему мы с тобой так здорово сработались. Теперь ты капитан.

— Дерьмовая работенка, сам знаешь.

ГЛАВА 21 БЫК

В последние часы перед рывком к Кольцу на «Бегемот» снизошла тишина. Люди в коридорах переговаривались, но голоса звучали сдержанно, тихо и хрупко. Назойливые независимые каналы новостей приглушили. Поток жалоб в отдел безопасности иссяк. Бык держал под присмотром места, где люди могли бы напиться и натворить глупостей, но вспышек так и не случилось. Передачи по лазерной связи в сторону станции Тихо и дальше к Солнцу занимали в шесть раз больше частот, чем обычно: многим на корабле хотелось что-то кому-то сказать — ребенку или сестре, отцу или любимым — до ухода в поглощающую сигнал сферу и дальше, на ту сторону.

Бык тоже подумывал выйти на связь. Он впервые за несколько месяцев включился в переговоры родственников, погрузился в волны большой семьи Бака. Кузен развелся, у кузины ожидалась помолвка, все обменивались наблюдениями и мнениями. У тетушки с Земли случились проблемы с бедром, но она жила на пособие, и ей приходилось ждать очереди на визит врача. Брат сообщил, что получил работу на Луне, но какую, не уточнил. Бык слушал голоса родичей, которых видел только на экране, чьи жизни не пересекались с его жизнью. Он с удивлением чувствовал их любовь, и ему тоже хотелось вставить словечко в болтовню. Но его новости вызвали бы у них страх и недоумение. Бык уже выслушал совет кузена соскочить с корабля и перебраться на тот, что не лезет в Кольцо. Так или иначе, пока его слова дойдут, он уже будет на той стороне.

Поэтому он предпочел записать личное видеосообщение для Фреда Джонсона, в котором сказал только: «После этого ты мне будешь должен».

За час до нырка Бык привел корабль в состояние боевой готовности. Каждый находился в своей койке, один. Никаких «поместимся вдвоем». Все инструменты и личные вещи были закреплены, все электрокары стояли на местах под замком, переборки между большими отсеками пришлось закрыть — так, чтобы в случае чего из строя вышла максимум одна палуба. Были официальные протесты, но большинство только ворчали сквозь зубы.

Корабль шел неторопливо, тяги едва хватало, чтобы упавший предмет медленно дрейфовал в направлении пола. Бык не знал, то ли Сэм предпочитала не разгоняться перед опасной зоной у Кольца, то ли Ашфорд давал кораблям Земли и Марса время подтянуться, чтобы нырнуть более или менее одновременно. Окажись верным второе, решал наверняка не Ашфорд. Дипломатическое мышление было по части Па.

Скорее всего, просто главный двигатель не мог настолько снизить мощность, а маневровые — разогнать корабль сильнее.

Земляне Быка не волновали. Они больше всех нуждались в мире, да и на борту у них находились штатские. А вот Марс, сколько бы ни именовал своих научной экспедицией, послал откровенно боевой конвой, который, пока вмешалась бы Земля, вполне успел бы наделать в «Бегемоте» дырок и начисто выпустить из него дух.

Слишком много участников, слишком много разных интересов, и каждый боится, как бы другие не выстрелили в спину. Самый дурацкий из всех возможных способов отправиться на встречу с богоподобными создателями протомолекулы, и самый опасный, и — на взгляд Быка — самый человеческий.

Переход произошел не мгновенно, массивная туша «Бегемота» погружалась в Кольцо несколько секунд. По кораблю пронесся жуткий свистящий вздох, у расположившегося в амортизаторе Быка руки и шея покрылись гусиной кожей. Он щелкал экранами наблюдения. Так отец обходит дом, проверяя, все ли окна и двери заперты, все ли детишки лежат по своим постелям. В память толкнулось воспоминание о передачах с Эроса: черные волокнистые заросли в коридорах, тела — невинных и виновных вперемежку — корчатся, распадаются на части, превращаются в нечто иное, не умирая; и голубые огоньки светлячков, присутствие которых никто до сих пор не сумел объяснить. На каждом новом мониторе Бык со страхом ожидал такого же свечения и каждый раз, не увидев, на миг замирал в облегчении, чтобы тут же испугаться снова.

Он переключился на наружное наблюдение. Светящийся голубой объект в центре сферы аномалий, по оценке компьютера, был величиной примерно с Кольцо. Врата бог весть куда.

— Какой черт нас сюда несет? — пробормотал он себе под нос.

— А-шатте, брат, — проговорил бледный Серж с настольного экрана. В ручном терминале пискнул запрос на связь — красный огонек вызова от старшего командного состава. Страх встал комом в горле. Бык принял вызов, и на экране появилась Сэм.

— Эй, — сказала она. — Насчет боевого положения и распоряжения никому не вставать с коек. Хорошо бы ты отменил приказ и позволил проверить, не разваливается ли наш кораблик.

— Есть аварийные сигналы?

— Нет, — призналась Сэм. — Просто мы с «Бегемотом» вышли в неведомые моря с неведомыми, знаешь ли, физическими законами, и мне хочется глянуть своими глазами.

— За нами впритык идут восемь кораблей, — возразил Бык. — Лежи смирно, как бы не пришлось их стряхивать.

Улыбка Сэм в полной мере выразила ее недовольство.

— У тебя ярко выраженный синдром клуши, Бык, тебе не говорили?

Рядом с лицом Сэм вспыхнул огонек нового вызова. Сверхсрочного, по лазерной связи. С «Росинанта».

— Сэм, мне некогда. Поговорим позже.

— Найдешь меня в койке, плюющей в потолок, — пообещала она.

Бык включил входящее сообщение. В открытом эфире. В камеру смотрела женщина из астеров, с такой прической, словно она только что паяла или сверлила и собирается как можно скорее вернуться к работе.

«…Нагата, старший помощник на „Росинанте“. Сообщаю: предыдущая передача с „Росинанта“, предъявляющая права на Кольцо, была фальшивкой. Нам в систему связи запустили вирус, который перехватил управление. Саботажник на борту уже признался, и после передачи я приложу файл с доказательствами преступления. Приложу также краткую документальную презентацию о том, что мы узнали за время, что здесь находимся, — в исполнении Моники Стюарт и ее съемочной группы. Еще раз подчеркиваю: капитан Холден никем не уполномочен предъявлять права на Кольцо, не имеет такого намерения, и никто из нас не участвовал и не был осведомлен о диверсии на „Сунг-Ане“ или других кораблях. Мы просто доставили сюда съемочную группу и не представляем угрозы для других судов».

Серж недоверчиво хмыкнул.

— Как считаешь, они его арестовали?

— Чтобы Джеймс Холден не перехватил микрофон? Либо он мертв, либо связан по рукам и ногам.

Бык шутил, но в шутке что-то было. Почему с заявлением выступает не капитан «Росинанта»?

«Мы не сдадим корабль, — продолжала женщина, — но готовы принять инспекцию для проверки этого сообщения на следующих условиях. Во-первых, инспекторы должны будут подчиняться общим правилам безо…»

Еще пять вызовов с пяти кораблей. Все по открытым каналам. Пусть они все летят прямо в пасть великому и злобному инопланетному разуму, но, видит бог, молчать при этом не станут!

«…Неприемлемо. Требуем немедленной сдачи „Тахи“ со всеми…»

«…Чем вы докажете, что…»

«…Немедленно представить Джеймса Холдена для допроса. Если ваши сведения подтвердятся, мы…»

«…Повторяю сообщение. Прошу подтвердить и уточнить активность в вакууме. „Росинант“! Кого вы там выпустили и куда он направляется?»

Бык подключил датчики и начал пристальный осмотр пространства вблизи корабля Холдена. Через полминуты нашел. Одиночный человек в вакуумном скафандре, разгоняющийся на реактивном ранце в сторону центральной сферы. Бык грязно выругался. Пять секунд спустя старпом «Росинанта» подтвердила его худшие подозрения.

«Это Наоми Нагата, — сказала она. — Старший помощник и исполняющий обязанности капитана на „Росинанте“. Капитан Холден сейчас недоступен для допроса, встреч с представителями и ареста. Он… — женщина опустила взгляд, и Бык не смог разобрать, был в нем страх, смущение или что-то иное. Наоми глубоко вздохнула и закончила: — Он вышел в космос и направляется к Станции в центре медленной зоны. У нас есть основания полагать, что его туда… вызвали».

Хохот Быка удивил Сержа. Тот поднял ладонь в астерском вопросительном жесте. Бык покачал головой.

— Просто пытаюсь представить, бывает ли хуже, — сказал он.

Ашфорд настоял на личной встрече, так что Бык, приказав своим ничего не предпринимать и оставаться в амортизаторах, сам выплыл к лифту и поднялся на мостик.

В рубке царила тихая какофония. Со всех постов шла телеметрия, переключались сигналы и датчики. Ничего особенного не происходило, но такое волнение заставляет всех быть серьезными и деловитыми. Волнение или, скорее, страх. Мониторы, настроенные на тактическую программу, выделяли земные корабли голубым, Марс — красным, «Бегемот» — оранжевым, а артефакт в центре светился густой лиственной зеленью. Кольцо обломков было помечено белым. И две золотые точки: одна — далеко обогнавший остальные корабли «Росинант», и вторая — его капитан. Масштаб установили таким крупным, что Бык различал очертания больших кораблей — угловатых и неуклюжих, как все сооружения, предназначенные для вакуума. Вселенная съежилась до шарика меньше Солнца величиной и все же осталась невообразимо огромной.

И в этом пузырьке, наполненном темнотой, тайной и ужасом, к золотистой точке, обозначавшей Холдена, равномерно продвигались два пятнышка — голубое и красное. Десантные боты, практически койки-амортизаторы, снабженные реактивными двигателями. Бык когда-то давно, можно сказать, в другой жизни летал на таких шлюпках и как сейчас ощущал дребезжание дюз, передающееся на скорлупу скафандра. Бывают вещи, которые не забываются.

— Сколько времени, — заговорил Ашфорд, — вам понадобится, чтобы собрать соответствующие силы?

Бык потер ладонью подборок, пожал плечами.

— Сколько нам добираться до Тихо?

Ашфорд покраснел.

— Чувство юмора оставьте при себе, мистер Бака. Земля и Марс пошли на перехват преступнику Джеймсу Холдену. Если мы не выдвинем своих сил, нас посчитают слабыми. Мы должны обеспечить АВП паритет с внутренними планетами, и мы это сделаем любой ценой. Я понятно выразился?

— Понятно, сэр.

— Сколько вам нужно времени?

Бык обернулся к Па. Та держалась нарочито бесстрастно. Знала ответ не хуже него, но озвучивать не собиралась. Свали все дерьмо на землянина… Ну что ж…

— Нереально, — сказал Бык. — В каждом из тех ботов дюжина десантников в боевых скафандрах. В мощных скафандрах: возможно, класса «Голиаф» у марсиан и класса «Ривер» у землян. В любом случае я не располагаю ничем подобным. А солдат, которые внутри этих скафандров, годами обучали именно такому типу боевых действий. Я мог бы набить челнок компанией вооруженных винтовками водопроводчиков.

На мостике стало тихо. Ашфорд скрестил руки.

— Водопроводчиков. С винтовками. Вот как вы о нас думаете, мистер Бака?

— Я не сомневаюсь в отваге и преданности нашей команды, — ответил Бык. — Уверен, кого бы вы ни послали, каждый охотно положит жизнь за общее дело. Правда, проживут они не больше пятнадцати секунд, и я на такое людей не отправлю.

Недоговоренное повисло в воздухе между собеседниками. «Вы капитан. Вы отдадите приказ, но и последствия на вас. И все узнают, что землянин предупреждал».

Па сощурилась и отвела взгляд.

Отдав честь, Бык развернулся и направился к лифту. За его спиной снова послышались голоса, только теперь совсем тихие. Пожалуй, всем там достанется просто за то, что они присутствовали при унижении Ашфорда. Вряд ли на это дело кого-нибудь пошлют. Может, ядерный заряд. Ничего лучшего Бык не придумал, потому и такой выход счел бы за победу.

Возвращаясь к себе, он просмотрел присланные с «Росинанта» файлы. Саботажник выглядел подлинным. Бык достаточно насмотрелся поддельных признаний и научился их отличать. Здесь ничто не указывало на фальшь. Но если принять его за настоящего, вся история превращается в сказку. Таинственная девица манипулирует правительствами и штатскими, готова убивать десятки людей и рисковать тысячами ради… чего? Чтобы загнать Джеймса Холдена в Кольцо?

Модель, выполненная пленником, походила на ледяную статую. Никто не потрудился ее раскрасить. Бык добавил равномерный оливковый цвет кожи и каштановые волосы — лицо осталось незнакомым. По их словам — Джульетта Мао. Не она первая заразилась протомолекулой, но все, зараженные до нее, так или иначе попали в автоклавы. Она стала кристаллом, из которого вырос Эрос и само Кольцо. Разве можно быть уверенным, что она не бродит по системе, нанимая диверсантов и подкладывая бомбы?

Проблема с чудесами заключается в том, что, допуская их, допускаешь все что угодно. Оружие чужаков миллиарды лет торчало на орбите Сатурна. Оно сожрало тысячи людей, переделав их тела под себя. Оно создало кольцо-червоточину, ведущее в шар с привидениями. Если все это возможно — что считать невозможным?

Быку такой подход не годился.

Вернувшись в отдел безопасности, он просмотрел последние данные. Земной бот слишком разогнался, норовя опередить марсиан. Медленная зона остановила его и развернула в сторону кольца с обломками. Марсиане продолжали охоту, но Холден очевидно успевал добраться до цели прежде, чем его перехватят. Это было плохо. У всех марсиан чесались пальцы на спусковых крючках. Надежды, что кому-нибудь удастся допросить Холдена, практически не оставалось.

Бык поцокал языком — в голове замаячила смутная идея. Холдена не допросишь, но это не значит, что допрашивать некого. Он перебрал свои коды доступа. Капитан не перекрыл ему выход к лазерной связи. Полагалось бы согласовать свои действия с Ашфордом или Па, но у них сейчас и так хватало забот. А если дело выгорит, им трудно будет протестовать против дешево доставшегося выигрыша.

На экране появилась старпом «Росинанта».

— Чем могу помочь, «Бегемот»?

— Я Карлос Бака, шеф безопасности. Хотел предложить решение вашей проблемы.

Женщина пошевелила бровями, помотала головой, словно разгоняя сон. Она была симпатичная и неглупая на вид.

— У меня тут полно проблем, — сказала она. — Которую вы беретесь решить?

— У вас на борту шайка цивильных. Один из них под арестом. Марс продолжает уверять, что ваш корабль принадлежит ему, Земля гадает, не силой ли выбиты показания из людей. Я мог бы принять вашего пленника и обеспечить ему более надежную охрану.

— Помнится, до сих пор в нас норовили попасть только ваши, — улыбнулась она. Хорошая улыбка. Женщина была слишком юна для него, но, окажись Бык лет на десять моложе, пригласил бы поужинать. — Вы у меня не числитесь в главных союзниках.

— Это я стрелял, — признался Бык. — Я больше не буду.

Он заслужил смешок, но невеселый. Так мог бы смеяться человек, бредущий через ад.

— Послушайте, у вас полно забот и без посторонних людей на борту. Их надо охранять, а это лишние хлопоты. Отсылайте их к нам, и все убедятся, что вы не пытаетесь перекрыть к ним доступ. Тогда общественности легче будет поверить, что не вы подорвали «Сунг-Ан».

— Думаю, стадию жестов доброй воли мы уже миновали, — заметила она.

— Думаю, жест доброй воли для вас — единственный шанс избежать внепланового повышения в чине, — возразил Бык. — За вашим капитаном отправили убийц. Умелых. Здесь никто не способен рассуждать хладнокровно. Мы с вами могли бы показать пример. Вести себя как взрослые люди. Вдруг наш пример подействует? Хватит уже убийств.

— Слабая надежда, — сказала она.

— Другой нет. Вам нечего скрывать? Докажите это мне. Докажите всем.

Ей понадобилось двадцать секунд.

— Хорошо, забирайте их.

ГЛАВА 22 ХОЛДЕН

— Ух, — сказал Холден сам себе. — Как же мне туда не хочется. Голос отдался у него в шлеме, перекрыв слабое шипение рации.

— Я тебя отговаривала, — отозвалась Наоми. Ее голос, даже искаженный маленькими динамиками скафандра, звучал интимно.

— Прости, не знал, что ты слушаешь.

— А, — сказала она, — иронизируем?

Холден оторвал взгляд от медленно увеличивающейся в размерах сферы и развернулся к оставшемуся позади «Росинанту». Корабль был невидим, пока Алекс не включил маневровые двигатели и паутинный пар выхлопа не отразил голубого сияния сферы. По показаниям скафандра, «Росинант» уже удалился на тридцать тысяч километров — вдвое дальше, чем бывает между двумя пунктами на Земле, — и продолжал удаляться. А Холден висел в вакуумном скафандре, снабженном реактивным ранцем с запасом хода на пять минут. Одну он уже потратил, разгоняясь к сфере. Еще одна уйдет на торможение у цели. Оставшихся хватит, чтобы потом вернуться на «Росинант».

Оптимизм выражается как производная ускорения.

Корабли трех флотов посыпались из Кольца еще до старта Холдена. Сейчас «Роси» защищал только скоростной предел медленной зоны. «Росинант» дрейфовал от них на пределе допустимой скорости. В качестве игрового поля у них имелась сфера диаметром в миллион километров — это если не выходить за пределы, обозначенные порталами. Кольца разделяли пятьдесят тысяч километров пустоты, но от мысли вылететь из медленной зоны в беззвездную пустоту у Холдена по коже ползли мурашки. Они с Наоми договорились, что этот вариант оставят на крайний случай.

Пока применение баллистического оружия невозможно, «Роси» хватит для бегства и ста квадриллионов квадратных километров.

Холден снова перевернулся, использовав две четверти секунды запаса, и измерил расстояние до сферы. Еще несколько часов лета. Разгон, который он взял при старте, был в астрономических понятиях черепашьей скоростью, а «Роси», выпуская его, затормозил до относительного нуля. Выброси его корабль на максимальной для медленной зоны скорости, всего заряда ранца не хватило бы на торможение.

Впереди, посреди беззвездной темноты, висел огромный голубой шар.

Он два миллиарда лет дожидался, пока кто-то выйдет из этого портала — если ученые правильно определили время захвата Фебы в орбиту Сатурна. Правда, странные события последнего времени вызвали в Холдене беспокойное предчувствие, что все предположения о цели и происхождении протомолекулы — ошибка.

Название протомолекуле дал «Протоген», он же счел ее инструментом перестройки жизненных форм, породивших в конечном итоге человечество. Жюль-Пьер Мао видел в ней оружие. Все, что убивает людей, — оружие. Но радиация тоже убивает, а рентгеновские установки созданы не для убийства. Холден начал подозревать, что люди похожи на обезьян, играющих с микроволновкой. Нажмешь кнопку — внутри загорится свет: значит, это светильник. Нажмешь другую кнопку и сунешь руку внутрь — тебя обожжет: значит, это оружие. Научишься открывать и закрывать дверцу — это тайник. А зачем она на самом деле нужна, обезьяна так и не догадается, у нее, может быть, и нет в мозгу структур, способных догадаться. Ни одна обезьяна не имела дело с замороженными буррито.

Вот и они, как те обезьяны, тычут пальцами в блестящий ящичек и гадают, что он умеет. Сколько бы Холден ни твердил себе, что ящичек сам напрашивался, чтобы в него потыкали, даже это казалось натяжкой. Миллер выглядел человеком, раньше он и был человеком, так что невольно хотелось приписать ему человеческие побуждения. Миллер желал что-то передать. Требовал, чтобы Холден что-то понял или сделал. Но вполне вероятно — даже более чем вероятно, — что Холден приписывал человеческие мотивы чему-то совсем чуждому.

Он представил себе: вот он высаживается на Станции, и Миллер сообщает: «Джеймс Холден, у тебя и только у тебя во всей Вселенной подходящий химический состав для идеального топлива» — и запихивает его в машину на переработку.

— Ты в порядке? — спросила Наоми, услышав его хихиканье.

— Просто задумался, как все это невероятно глупо. И почему я не позволил себя отговорить?

— Похоже, что позволил, только дошло до тебя с опозданием на пару часов. Хочешь, мы тебя подберем?

— Нет, если я сейчас дам задний ход, на новую попытку уже не решусь, — сказал Холден. — Как там у вас?

— Прошло примерно две дюжины кораблей, в основном тяжеловесов. Алекс вычисляет курс торпеды, которая бы подбила хоть один, не превысив скоростного предела, но еще не закончил. В нас пока не стреляли.

— Может, поверили?

— Может, и поверили, — вздохнула Наоми. — От основного флота отделились два маленьких корабля, идут тебе наперерез. «Роси» опознал в них десантные боты.

— Черт, за мной послали десантников?

— Они разогнались до предела, но «Роси» уверен, что ты достигнешь Станции раньше, чем они доберутся до тебя. Чуть раньше.

— Черт, — отозвался Холден. — Очень надеюсь, что там найдется дверь.

— Тот, что с корабля ООН, — влип. Второй бот марсианский. Может, с ними Бобби — она уговорит их тебя не обижать.

— Нет, — со вздохом протянул Холден, — там ребята, которые на меня очень злы.

После сообщения о десантниках у него зачесался затылок. В скафандре это было дополнительным пунктом к длинному списку неразрешимых проблем.

— А из хороших новостей — группу Моники эвакуируют на «Бегемот».

— Она тебе никогда не нравилась.

— Да, не слишком.

— Почему?

— Ее работа — раскапывать прошлое, — ответила Наоми легким тоном, почти скрывшим ее тревогу. — А когда копаются в прошлом, как раз вот такая каша и заваривается.

Когда Холдену только исполнилось девять лет, у них умер домашний лабрадор Руфус. К моменту рождения Джима он был уже взрослым псом, так что мальчик знал его только большим слюнявым клубком любви. Ребенок делал первые шаги, вцепившись пухлым кулачком в мохнатую шерсть. Он, едва встав на ноги, бегал по ферме в Монтане под присмотром единственной няньки — Руфуса. Холден любил его с той простой силой, какая бывает только в любви ребенка и собаки. Но к его девяти Руфусу исполнилось пятнадцать: весьма почтенный возраст для такого крупного пса. Он стал медлительным, больше не бегал за Холденом, едва переходил на рысь и тут же сбивался на медленный шаг. Он перестал есть. А однажды вечером упал на бок у камина и запыхтел. Мать Элиза сказала, что Руфус, может быть, не доживет до утра, а если и доживет, утром придется вызвать ветеринара. Холден со слезами клялся не отходить от пса. Первые пару часов он держал голову Руфуса у себя на коленях и всхлипывал, когда Руфус, задыхаясь, собирал силы, чтобы вильнуть хвостом.

На третий час, против воли, вопреки лучшему мнению о себе, на него напала скука.

Он никогда не забывал этого урока. Человеку отмерено определенное количество эмоциональной энергии. Как бы остра ни была ситуация, как бы сильны ни были чувства, невозможно все время оставаться на взлете эмоций. Рано или поздно устаешь и хочешь одного: чтобы это кончилось.

В первые часы плавания навстречу сияющему голубому шару Холден с трепетом озирал пустоту беззвездного пространства. Он ужасался при мысли, что способна сотворить с ним протомолекула, боялся преследующих его десантников, боялся, что ошибся в выборе и ничего не найдет на Станции. Сильнее всего был страх не увидеть больше Наоми и своих.

Однако за четыре часа одиночества в скафандре все страхи выгорели. Ему хотелось только покончить с этим.

Его окружала бесконечная, беспрерывная черная тьма, единственным светлым пятном маячил голубой круг прямо впереди, и легко было вообразить себя в огромном тоннеле, медленно продвигающимся к выходу. Человек плохо уживается с бесконечностью. Ему нужны стены, горизонты, границы. Если таковых нет, человек их придумывает.

Скафандр пискнул, напоминая, что пора пополнить запас кислорода. Холден вытащил из крепления на спине баллон и вставил ниппель в гнездо. Показания счетчика выживаемости снова поднялись до четырех часов и замерли. В следующий раз менять баллон придется уже на Станции — или под арестом у марсиан.

«Так или иначе, я уже не буду одинок», — с облегчением подумал Холден и задумался, что сказали бы сейчас его матери, похвалили бы за принятое решение или нет, и как бы достать для будущих детей собаку, при том что Наоми не сможет жить в гравитационном колодце. Мысли блуждали свободно, а потом уплыли куда-то.

Он проснулся от резкого гудка и несколько секунд хлопал ладонью по пустоте, пытаясь заглушить будильник. А когда наконец открыл слипавшиеся глаза, до Станции оставалось всего несколько километров.

На таком расстоянии она вставала плавно изгибающейся стеной стальной синевы, мерцая внутренним светом. Радиационная тревога молчала: это излучение, по мнению скафандра, не представляло опасности. Программа полета, рассчитанная Алексом, потревожила комплекс жизнеобеспечения, включив подготовку к минутной перегрузке при торможении. Размахавшись спросонья руками, Холден раскрутил себя вокруг оси, и теперь программа просила разрешения на коррекцию курса. В делах навигации Холден целиком полагался на Алекса и передал управление посадкой автоматике.

После нескольких коротких выбросов сжатого газа перед его лицом оказалась чернота, а сфера осталась за спиной. Затем ранец на минуту включил тягу, замедляя его до плавного падения со скоростью полметра в секунду. Холден включил магнитные подошвы, не зная, сработают ли, — сфера выглядела металлической, но это ничего не значило, — и осмотрелся.

До мерцающей стены оставалось меньше пяти метров. Холден согнул колени, напружинился, готовясь к удару и надеясь, что тело поглотит достаточно энергии, чтобы не отскочить рикошетом. По полметра в секунду — секунды тикали, растягиваясь и улетая. За метр до касания Холден заметил, что не дышит, и протяжно выдохнул:

— Ну, прибыли.

— Эй, босс? — прорвал шум помех голос Алекса.

Ответить Холден не успел, поверхность сферы раскрылась диафрагмой и поглотила его.

Внутри он опустился на плавный изгиб пола — помещение имело форму перевернутого купола. Стены с тем же металлическим блеском, что снаружи, текстурой были похожи на мох, а в глубине помещения перемигивались огоньки светлячков. Скафандр доложил, что разреженная атмосфера преимущественно содержит бензольные составляющие и неон. Диафрагма входа снова сошлась и стала сплошной, словно и не думала открываться.

Миллер стоял в нескольких метрах от приземлившегося Холдена, его мятый серый костюм и шляпа выглядели буднично и неуместно в столь чуждом окружении. Отсутствие воздуха для дыхания, очевидно, ничуть не беспокоило детектива.

Распрямляя колени, Холден с удивлением почувствовал тяжесть. Ему было знакомо тяготение вращения, тяги и естественное притяжение планетных тел. Сейчас ранец ощутимо оттягивал спину, но ощущение казалось незнакомым — не земля тянулась ему навстречу, а как будто что-то давило сверху.

— Эй, босс? — с ноткой беспокойства повторил Алекс.

Миллер поднял руку, показывая, что не хочет мешать разговору.

— Слышу тебя, Алекс, продолжай.

— Сфера тебя просто проглотила, — сообщил пилот. — Ты там в норме?

— Да, более-менее. Но ты меня вызвал, когда я еще был снаружи. Что-то случилось?

— Просто хотел предупредить, что тебе наступают на пятки. Минут через пять жди гостей.

— Спасибо, что предупредил. Надеюсь, Миллер их не пустит.

— Миллер? — хором переспросили Наоми и Алекс. Наоми, как видно, следила за переговорами.

— Я вас вызову, когда разберусь. — Холден, закончив отстегивать ранец, крякнул и со стуком сбросил его на пол. Странное дело.

Включив наружный динамик, Холден позвал:

— Миллер?

И не услышал эха своего голоса от стен. Для такого эха атмосферы здесь было недостаточно.

— Привет, — отозвался Миллер. Скафандр не заглушал его голоса, они словно стояли рядом на палубе «Роси». Детектив медленно склонил голову, на его лице грустного бассета появилось подобие улыбки. — Там еще подходят — это ваши?

— Нет, не мои, — ответил Холден. — Там бот с марсианским десантом, меня хотят арестовать. Или пристрелить, трудно понять.

— Завел себе новых друзей, пока меня не было? — съязвил Миллер.

— А ты тут как? — спросил Холден. — Сейчас ты, похоже, в себе.

Миллер повел ладонями — астерский эквивалент пожатию плеч.

— Ты о чем?

— Последнее время, когда ты со мной говорил, половина сигнала терялась за помехами.

Старый детектив вздернул брови:

— Ты меня видел и раньше?

— В последний год ты время от времени появлялся.

— Тревожно это, — заметил Миллер и добавил: — Если в тебя намерены стрелять, нам лучше уйти.

Он словно погас и тут же возник снова на кромке мягкой стены. Холден двинулся следом, отгоняя тошнотворное чувство тяжести в невесомости. Приблизившись, он разглядел во мху на стене спирали. Нечто подобное он наблюдал в связи с протомолекулой и прежде, но эти были куда сложнее, гуще, глубже — словно круги от брошенных в пруд камушков разбежались по поверхности, и Холден даже в герметичном скафандре ощутил запах апельсиновой корки и дождя.

— Эй, — окликнул Миллер.

— Извини, — спохватился Холден. — Что?

— Пойдем, а? — позвал мертвец, указывая на подобие складки в странном мху.

Приблизившись, Холден увидел за складкой расщелину. Края отверстия выглядели мягкими, как кожа, и блестели каплями выпота.

— Куда нам?

— Поглубже, — сказал Миллер. — Раз уж мы здесь, наверное, надо что-то делать. Должен сказать, ты лихой парень.

— Почему? — спросил Холден, скользнув ладонью по стене. К пальцам перчатки пристал слой слизи.

— Раз сунулся сюда.

— Ты же мне велел, — сказал Холден. — Ты меня сюда привел. Джули привела.

— О том, что сталось с Джули, я говорить не хочу, — отрезал мертвец.

Холден пошел за ним по узкому тоннелю. Стены были из живой слизи, казалось, они с Миллером заползли в глотку гигантского зверя.

— Тебя определенно легче понимать, чем прежде.

— Здесь есть инструменты, — объяснил Миллер. — Они… не в порядке, но они есть.

— Значит, ты и сейчас способен выпалить что-нибудь загадочное и растаять в воздухе?

— Возможно.

Миллер не стал развивать тему, и Холден молча пошел за ним. Через несколько десятков метров тоннель снова свернул и вывел в гораздо более просторное помещение.

— Ух ты! — вырвалось у Холдена.

Поскольку и в первом зале, и в тоннеле явственно ощущался «низ», Холден решил, что они движутся под поверхностью Станции. И наверняка ошибся, потому что под поверхностью не поместился бы зал с такими высокими потолками. Соборные своды протянулись на сотню метров от них. Купол, к которому сходились арки, возвышался на двадцать метров над полом. По залу в кажущемся беспорядке были разбросаны колонны в два обхвата — из подобия голубого стекла, простреленного ветвящимися черными жилами. В колоннах пульсировал свет, и каждый удар сопровождался дрожью, отзываясь у Холдена в зубах и костях. Огромная, тщательно сдерживаемая сила. Шепот гиганта.

— Дрянь господня, — пробормотал Холден, когда совладал с дыханием. — Мы здорово влипли, да?

— Да, — кивнул Миллер, — зря ты пришел.

Он зашагал через зал, и Холден поспешил вдогонку.

— Постой, постой, я думал, ты меня звал!

Миллер обошел предмет, напоминавший издали голубую статую насекомого, а вблизи — смешение металлических выступов и членов, словно свернувшийся в комок строительный мех. Холден попытался угадать его назначение, но скоро сдался.

— Почему ты так решил? — на ходу спросил Миллер. — Ты не знаешь, что тут внутри. Двери и углы. Никогда не лезь на место преступления, не убедившись, что тебя не поджидает засада. Сперва надо очистить пространство. Но нам, пожалуй, повезло. Один раз. Повторять не советовал бы.

— Я не понимаю.

Они вышли к месту, где пол был устлан чем-то вроде стеблей, тихо покачивавшихся на несуществующем ветру. Миллер обогнул этот участок, и Холден старательно повторил его движение. Они уже прошли, когда из зарослей вырвался рой светлячков и втянулся в вентиляционное отверстие на потолке.

— Так вот, был такой нелегальный бордель в восемнадцатом секторе. Мы думали застать там человек пятнадцать-двадцать, а нашли одни голые стены, ободранные до камня, — говорил Миллер. — Это они не о нас пронюхали. О заведении узнал Лока Грейга и послал своих его очистить. Тела искали неделю. Если верить экспертам, их кончали, как раз когда мы допивали последнюю чашечку кофе. Стоило чуть поторопиться, застали бы всех на месте. Паршивое это дело, когда думаешь по-быстрому слупить денежку с секс-лавочки, а тебя встречает банда киллеров.

— При чем тут это?

— Здесь то же самое, — сказал Миллер. — Это все было затеяно для чего-то. Для чего-то большого. Черт, мне слова не подобрать. Империя? Цивилизация? Дом. Не просто дом — хозяин дома. А вместо этого сплошь запертые двери и огоньки на таймере. Я бы не хотел тебя в такое втягивать. Пропадешь ни за что.

— Что за черт? — возразил Холден. — Ты, или протомолекула, или Джули Мао, или еще кто — все сами подстроили. Контракт, нападение… все.

Тут Миллер остановился. Хмуро обернулся к Холдену.

— Джули умерла, малыш. И Миллер мертв. Я — просто машинка для поисков потерянного.

— Не понимаю, — взмолился Холден. — Если не ты, так кто же это сделал?

— О, хороший вопрос, причем сразу в нескольких смыслах. Зависит от того, что понимать под «этим». — Миллер вскинул голову — точь-в-точь пес, поймавший незнакомый запах. — Твои дружки прибыли. Надо идти.

Он быстрее зашагал к дальней стене.

— Десантники? — понял Холден. — Ты способен их остановить?

— Нет, — ответил Миллер. — Я не защитник. Я могу сказать Станции, что они представляют угрозу. Но это вызовет последствия.

Ужас кулаком ударил Холдена под ложечку.

— Звучит неприятно.

— И выйдет нехорошо. Идем. Если уж браться за это дело, лучше иметь фору.

Залы и переходы сужались и раскрывались, встречались и расходились, словно кровеносные сосуды какого-то огромного организма. Свет фары скафандра почти терялся в темных просторах, а голубые светлячки налетали волнами и исчезали. По пути они с Миллером миновали несколько насекомоподобных конструкций из голубоватого металла.

— Зачем они? — спросил Холден, указав на особенно большую и грозную с виду модель.

— Зачем понадобятся, — не оборачиваясь, бросил Миллер.

— А, прекрасно, мы возвращаемся к невразумительному бормотанию, да?

Миллер повернулся. Беспокойство мелькнуло на его лице и погасло. Холден оглянулся назад. Вдали, на том конце большого зала, из прохода показалась фигура. Скафандр был знаком Холдену. Боевая броня марсианского десанта, эффективная и грозная.

От таких невозможно убежать. В подобном костюме любой его догонит легче легкого. Холден переключил рацию на открытый канал.

— Эй, я здесь, давайте поговорим, — сказал он и направился навстречу входящим.

Восемь десантников в едином движении подняли правые руки и открыли огонь. Холден приготовился к смерти и успел еще подумать, что времени на это быть не могло. На такой дистанции пули долетели бы за долю секунды. Ему следовало умереть, даже не услышав звука выстрела.

Он различал частые оглушающие разрывы, но попаданий не было.

Расплывчатое серое облако собралось перед десантниками. Когда стрельба наконец затихла, облако поплыло к стенам. Пули. Они останавливались в сантиметре от дула, а теперь оттягивались в стороны, так же как объекты вне станции.

Десантники бегом рванулись через зал, и Холден попытался посторониться. Они были на свой лад красивы: после многих лет тренировок десантники двигались в своих скафандрах грациозно, словно танцуя. Они и без оружия сумели бы разорвать его на куски. Оставался единственный шанс — бежать, но от них не убежишь.

Он едва заметил движение. Сосредоточился на марсианах, на знакомой угрозе, и сознание пропустило движение насекомоподобной статуи, пока к ней не обернулись десантники.

Нечеловеческая тварь двигалась быстро и неровно, словно включался и тут же замирал часовой механизм. Она рывками приблизилась к десантникам, оказавшись на полметра выше самого высокого.

Они паниковали так, как их учили. Двое открыли огонь — с прежним результатом. В руке третьего появился толстый ствол. Холден метнулся в сторону от линии огня. Он не сомневался, что внутри скафандров кричат, но к этой частоте у него не было доступа. На толстом стволе расцвела вспышка, и в воздух взлетел снаряд размером с кулак Холдена.

Граната.

Тикающий монстр, не замечая ее, шагнул ближе, и граната разорвалась под его лапами. Тварь отшатнулась, отростки конечностей взметнулись, а из отсеченных членов спорами гриба посыпалась пыль. В опаленном моховом ковре засветились оранжевые угли.

И тогда ожили еще двенадцать статуй. Эти двигались быстрее. Десант не успел опомниться: того, что держал гранатомет, легко подняли в воздух и разорвали надвое. Кровь брызнула и повисла, медленно оплывая вниз. Уцелевшие начали отступление, нацелив оружие на врагов, обступивших мертвеца. Холден видел, как марсиане втягивались в тоннель, перегруппировывались. Для нового маневра.

Нечеловеческие создания навалились на своего поврежденного собрата, разрывая его с той же жестокостью, что недавно врага-десантника. Затем пятеро чудовищ собрались на выгоревшее место взрыва, встряхнулись, замерли, снова задрожали — и все пятеро залили шрам желтой полупрозрачной жижей. Холден, не в силах отвести взгляда, смотрел, как мох поглощает субстанцию и заращивает ожог. Ни следа не осталось.

— Последствия, — сказал рядом Миллер. Голос его звучал устало.

— Они… они превратили этого бедолагу в заплату?

— Да, — кивнул Миллер. — Впрочем, он сам напросился. Хватаешься за гранатомет — убьешь многих.

— Что? Как?

— Он показал Станции, что предмет, движущийся не быстрее бейсбольного мяча, тоже представляет опасность.

— Она будет мстить?

— Нет, — сказал Миллер, — просто защищаться. Изменит представление об опасности. Перехватит контроль за всеми кораблями, способными создать проблемы.

— И что это означает?..

— Означает очень неудачный день для множества людей. Тормозит она без нежностей.

Холден почувствовал, как холодная рука сжимает сердце.

— «Роси»…

Грусть, а может быть, и жалость мелькнула на лице детектива.

— Не исключено. Не знаю. — Он горестно повел плечом. — Так или иначе, сейчас многие умерли.

ГЛАВА 23 МЕЛБА

Джули ее спасла, как ни крути.

Присные Холдена, по своему обыкновению, ничего не утаили. Разоблаченный Коэн рассказал все, что знал, и приложил к показаниям снятое тайком изображение. Сейчас этот скульптурный портрет молодой женщины был сохранен у Мелбы на ручном терминале. Встречаясь с оператором, она не заметила, как он собирает данные, — а могла бы догадаться. Задним числом промах бросался в глаза.

На том, казалось бы, и делу конец. Властям следовало разыскать ее и, пожав плечами, вышвырнуть из шлюза. Если бы не случилось недоразумения. «Это, — сказал Холден, — Джули Мао». И все увидели Джули. Разница, очевидная для Мелбы, оказалась неразличимой для других. Они ожидали от протомолекулы диверсий, угроз, воскрешения мертвых — и увидели именно это.

Мелба сделала все возможное, чтобы скрыть сходство. С Коэном она встречалась на Земле, при полном тяготении. «Принц Томас» уже приблизился к скоростному пределу Кольца и отключил тягу. В невесомости щеки у нее стали полнее, лицо округлилось. Тогда она распускала волосы, теперь собрала в косу. Модель была бесцветной, а она наложила немного косметики, подправив очертания глаз и губ. Перебор с гримом только привлек бы лишнее внимание, так что она обошлась мелочами. А может, и в том не было надобности.

Рабочий график у нее на «Принце» был плотный. Мелбу — да и остальных — гоняли как собак. Она не возражала. В сервисных тоннелях и шахтах она чувствовала себя безопаснее. Никто из знакомых Клариссы Мао туда попасть не мог. Она держалась подальше от публичных помещений и часто уговаривала кого-нибудь из техников захватить для нее из столовой тюбик с едой.

Между сменами она наращивала свой арсенал.

Холден пока был вне досягаемости. Это казалось смешным: она так трудилась, чтобы выставить его маньяком, жадным до власти, а он и сам, стоило ему вырваться на свободу, фактически назначил себя посланцем человечества. Джули и его одурачила. Самую малость везения — и Холдена убьют в перестрелке, или же его погубит протомолекула. Мелбе останется только подчистить доказательства его невиновности. Это будет несложно.

«Росинант» начинал жизнь как конвойный корвет на огромном линкоре «Доннаджер». Он был хорошо сконструирован и исполнен, но уже несколько лет не проходил профилактики. И в его обороне имелась явная слабость: ближайший к реактору грузовой люк ремонтировали после взрыва, и теперь он наверняка был слабее остальных. Обиходные программы шлюзов уязвимы перед хакерами. Марсиане, конечно, защитили бы код, а Холден, скорей всего, поленился.

Так что Мелба в первую очередь рассчитывала на шлюз. Среди ее запасов появился передатчик с утилитой, открывающей ремонтникам доступ к поврежденным шлюзам. Если она не сработает, вскрыть грузовой люк окажется не так просто. Мелба надеялась раздобыть взрывчатку, однако на «Принце Томасе» обнаружила более серьезное вооружение. В списке оборудования числился мех-экзоскелет. Она надевался на руки и грудь — оставляя ноги открытыми — и позволял, вскрыв металл горелкой, силой разогнуть пластины. К тому же мех был легким и удобным для переноски, а карточка с паролем высокого уровня открывала доступ к складу механики.

Достаточно было войти внутрь. Убить всех, перегреть реактор и распылить корабль на атомы. Если ей хоть немного повезет, взрыв оживит подозрения насчет мины на «Сунг-Ане». Может быть, Мелба сумеет выбраться живой. А нет так нет.

Оставалось только попасть на «Росинант», а пока Мелба вместе со всеми жадно ждала новостей со Станции.

Катастрофа застала ее спящей.

Ей снилось, что она идет через поле у школы. Школа горит, а ей нужно попасть внутрь. Слышны сирены, но в небе не видно темных силуэтов пожарных. А в здании остались люди, и ей нужно к ним. Чтобы спасти или чтобы помешать выбраться, или это одно и то же.

Она уже на крыше, спускается в дыру. Кругом клубы дыма, но она дышит, потому что неуязвима пред пламенем. Она вытягивается, нащупывает пальцами захваты для рук, по которым подтягиваются в невесомости. И чувствует, как кто-то ловит ее за запястье, помогает подняться навстречу огню и дыму. Рен! Она не успела его разглядеть. Горе и вина ударили ее и вышвырнули в залитый голубым светом бар, где вместо столиков стояли койки-амортизаторы. Кругом обедали, болтали, обжимались парочки. Сидевший напротив мужчина был одновременно Холденом и отцом. Она пыталась заговорить, сказать, что не хотела, но мужчина взял ее за плечи и втиснул в мягкий гель. Мелба испугалась было, что он взгромоздится на нее, а он с убийственной силой ударил ее кулаками в грудь, и она проснулась под вопль сирены среди летающих в воздухе шариков крови.

Боль в теле была такой глубокой и необъяснимой, что не воспринималась как боль — просто давала знать: что-то не так. Мелба закашлялась, изо рта через всю каюту брызнула кровь. Она решила, что во сне ненароком привела в действие свои железы, что беда только с ней, но корабельная сирена доказывала, что дело еще хуже. Девушка потянулась за терминалом и не нашла его в креплении. Он плавал в полуметре от двери, вращаясь в воздухе. Звездообразная трещина в эластичном футляре свидетельствовала о силе удара. На экране возникла яркая красная полоса. Нет доступа в сеть. Система слетела.

Мелба подтянулась к двери и запустила открывающий механизм.

Мертвая женщина проплывала по коридору, вытянув руки перед собой. Волосы полоскались, как у утопленницы, левая сторона лица выглядела странно: мягче, круглее и синее, чем следовало. Полуоткрытые глаза были красными от кровоизлияния. Мелба оттолкнула труп и протиснулась мимо. Дальше по коридору медленно подтягивался к вентиляционному отверстию кровяной шар, большой, как футбольный мяч, но из кого вылилась эта кровь, Мелба не увидела.

В широких коридорах ближе к середине корабля было хуже. Тела выплывали из каждой двери, из каждого прохода. Все своевременно не пристегнутое плыло сейчас в сторону носа. На мягких серых стенах остались вмятины от врезавшихся в них терминалов, инструментов и голов. В воздухе пахло кровью и чем-то еще, более интимным.

У гражданского центра трое солдат герметиком прикрепляли труп к стене, чтоб не мешал проходу. Будь здесь сила тяжести, убитых складывали бы штабелями.

— Ты в порядке? — спросила одна из военных. Мелба с задержкой поняла, что обращаются к ней.

— В порядке, — ответила она. — Что это было?

— Черт его знает. Ты из ремонтной бригады, да? — резко спросила женщина.

Мелба кивнула.

— Я Мелба Кох, электрохимик.

— Ну так вали проверять жизнеобеспечение, Кох, — приказала женщина. — Надо думать, ты там нужнее.

Мелба кивнула, раскрутилась от резкого движения, и женщина притормозила ее рукой.

Она никогда не бывала ни в бою, ни на местах катастроф. Разве что в восемь лет, когда на Сан-Пауло налетел ураган и отец прятал семью в убежище корпорации, пока не схлынул потоп. Тогда следы разрушений она наблюдала больше в новостях, чем своими глазами. «Принц Томас» являл собой сцены ада. Кое-где Мелба видела группы лихорадочно трудившихся людей, зато мертвые и умирающие попадались повсюду. Кровь и обломки облачками подтягивались к выходам воздуховодов. При нулевой силе тяжести кровь скапливается в ранах, не очищая их. Раны воспаляются сильнее. Легкие быстрее заполняются жидкостью. Сколько бы ни было погибших, скоро их окажется больше. Если бы Мелба не зафиксировала себя в амортизаторе, ее, как и других, швырнуло бы об стену со скоростью шестьсот метров в секунду. Нет, наверняка не так сильно — этого никто не пережил бы.

Она редко бывала на палубах жизнеобеспечения. Чаще всего они с Соледад и Станни занимались проводкой. Системы водо- и воздухопроводов обслуживали другие бригады, специалисты более высокого уровня с более высокой оплатой. Архитектура этих помещений позволяла надежно разместить все без тесноты, памятной ей по «Сересье». Вплывая в помещение, Мелба с облегчением вздохнула, словно добраться до цели само по себе было достижением.

Здесь пахло озоном и жженым волосом. Молодой человек с иссиня-черными кровоподтеками на лице прикрепился к переборке линем и парой электромагнитов. Он, как гигантской мухобойкой, размахивал чем-то вроде швабры с тяжелой матерчатой сеткой на рабочем конце. Очищал воздух от крови. На изуродованном лице застыл ужас, слезы, стоявшие в глазах, слепили парня.

— Ты! Ты кто такая, черт возьми?

Мелба обернулась. Этот был из флотских, в форме. Правую ногу скрывал сплошной лубок. Торчащая из-под гипса ступня отливала сине-багровым, а тяжелое дыхание мужчины наводило на мысль о пневмонии или внутреннем кровоизлиянии.

— Мелба Кох, штатский электрохимик с «Сересье».

— Кому подчиняешься?

— Группа подчинена Микельсону, — ответила Мелба, с трудом припомнив имя.

Он встречался с бригадой всего один раз и не произвел на девушку впечатления.

— Меня зовут Никос, — сказал мужчина со сломанной ногой. — Будешь работать на меня. Пошли.

Он двигался с неожиданным изяществом. Мелба поторопилась, и ей пришлось уцепиться за захват, чтобы не врезаться ему в спину. Никос длинным коридором провел ее в машинный зал. У одной стены стояла огромная установка из тонкого металла и керамических пластин, по ее краю тянулись предостерегающие надписи на восьми языках. На наружной обшивке виднелись круги ожогов, и в воздухе воняло горелым пластиком и чем-то еще. По центру пластины была пробита двухфутовая дыра, в ней еще торчало человеческое тело, проткнутое обломками металла.

— Знаешь, что это такое,Кох?

— Восстановитель воздуха.

— Главная установка восстановления воздуха, — словно не услышав, сам себе ответил Никос. — И это чертовски нехорошо. Резервные установки в данный момент горят, а запаса третьего уровня хватит примерно на семь часов. Из моей бригады, кто жив, все в работе по горло, так что это чинить тебе, понятно?

«Я не смогу, — подумала она. — Я не настоящий электрик. Я не умею».

— Я… схожу за инструментами.

— Не буду мешать, — сказал Никос. — Пришлю кого-нибудь, если найду.

— Хорошо бы, — сказала Мелба. — А ты как? В порядке? Помочь не сумеешь?

— У меня, похоже, раздавлен таз, и в кишках, наверное, непорядок. Сначала то и дело вырубался, — усмехнулся он. — Но меня по уши накачали из аварийной аптечки, и пока действует. Ну, я полетел.

Она толкнулась в нужную сторону. В горле стоял ком, мозг понемногу выстраивал стену, закрывающую дорогу шоку. Мимо обломков и трупов она добралась до склада, где лежали доставленные с «Сересье» инструменты. Ее карточка открыла доступ. Один ящик оказался расколот, обломки тестеров плавали в воздухе: зеленая керамика и обрывки золотой проволоки. Рен никуда не делся, хотя ящик-гроб, не удержавшись на магнитных присосках, сдвинулся с места. На миг Мелба окунулась в сон о пожаре. Подумалось: может, это все еще кошмар, может, все смерти — просто отражение темноты в ее мозгу? Она положила ладонь на ящик с Реном и не удивилась бы, почувствовав, что он бьется внутри. Накатило головокружение, почудилось, что корабль опрокидывается на нее и вот-вот раздавит. Вся кровь, весь ужас, все покойники, приклеенные к стенам, чтобы очистить место, — все это началось отсюда. Все грехи, которые она совершила и еще совершит, шли из одного центра — из костей под ее ладонью.

— Прекрати, — сказала она себе. — Прекрати сейчас же.

Она взяла набор инструментов и помчалась обратно в машинный зал, к разбитой установке. Никос успел найти еще двоих: парня в штатском и пожилую женщину во флотской форме.

— Вы — Кох? — обратилась женщина к Мелбе. — Хорошо, держите-ка его за ноги.

Мелба поставила ящик с инструментами на палубу, закрепила магнитом и толкнулась к пробитой в установке дыре. Механизм развернули, чтобы труп двигался свободнее. Мелба ухватила мертвого за ляжки, собрав в кулаки ткань брюк, и уперлась в металлический корпус.

— Готовы? — спросил мужчина.

— Готова.

Женщина отсчитала до трех, и Мелба стала тянуть. Поначалу ей казалось, что труп вовсе не поддается, а потом что-то порвалось, толчок отдался у нее в ладонях, и тело высвободилось.

— Одно очко в пользу героев, — похвалил с дальней стороны отсека Никос. Лицо его за это время покрылось пепельной бледностью. Как у умирающего. Мелбе хотелось отправить его в медотсек, но там, наверное, была очередь тяжелораненых. Он скончается либо за работой, либо дожидаясь помощи. — Уберите его в сторонку и закрепите, чтоб не втянуло обратно.

Мелба кивнула, покрепче ухватила тело и оттолкнулась по траектории, оканчивавшейся у дальней переборки. У трупа оказалась промята спина, но смерть наступила мгновенно, так что крови почти не было. Долетев до стены, Мелба закрепила его герметиком и придержала, пока пена схватывалась. Лицо мертвеца оказалось совсем рядом. Она видела пропущенные при бритье волоски. Карию радужку пустых глаз. Ей вдруг захотелось поцеловать это лицо, но она с отвращением отбросила дикую мысль.

Судя по мундиру, человек был из офицеров. Может, лейтенант. Белая карточка на шее, на снимке он смотрит серьезно. Мелба потянула карточку к себе. Не лейтенант — старший лейтенант. Старший лейтенант Степан Арсено, никогда не оказавшийся бы за Кольцом, если б не она. Мелба поискала в себе чувство вины, но для него уже не осталось места. Слишком много на ней уже было крови.

Она собиралась выпустить карточку, когда голосок в голове шепнул: «Наверняка у него был допуск к реактивным ранцам». Мелба моргнула. Мысли как будто прояснились, она огляделась, прогоняя остатки сна и бреда. У нее есть доступ к необходимому оборудованию. На корабле хаос. То, что надо. Вот он — тот самый случай, которого она ждала. Она сорвала карточку со шнурка и сунула в карман. Нервно оглянулась — никто не заметил.

Мелба облизала губы.

— Это нужно чем-то высверлить, — говорил парень. — Головку болта стесало, не отвинчивается.

Пожилая женщина, выругавшись, обернулась к Мелбе.

— У тебя есть что-нибудь подходящее?

— Здесь нет, — ответила Мелба, — но я, кажется, знаю, где лежит дрель.

— Давай скорей, не будем ждать, пока станет душно.

— Ладно, вы пока справляйтесь сами. Я скоро вернусь, — солгала Мелба.

ГЛАВА 24 АННА

Она никогда не любила эсхатологического раздела теологии. На вопросы прихожан об Армагеддоне отвечала, что сам Господь довольно уклончив в этом вопросе, так что не стоит особо беспокоиться. Верь, что Бог знает, как лучше, и не навлекай его гнева — этого довольно для верующего. В душе она издавна таила несогласие с милленаристскими ожиданиями. Не с самой теологией, которая имела полное право толковать по мере возможности пророчества о конце времен, а с восторгом разрушения, который иной раз закрадывался в подобные толкования. Это особенно относилось к некоторым сектам, чья литература была полна картин Армагеддона. Анна не понимала, как можно радоваться зрелищу перепуганных людей, бегущих от пожара, охватившего мир, в то время как последователи — безусловно, правильной религии — из безопасного места взирают на господню месть.

Показать бы им «Принца Томаса»!

Когда это случилось, она читала, поставив терминал на грудь и подперев подушкой, а руки заложив за голову. Три ноты перегрузочной тревоги прозвучали слишком поздно. Ее уже вмяло в амортизатор с такой силой, что сквозь двадцать сантиметров геля почувствовалось пластиковое основание койки. Ручной терминал проехался по груди, став вдруг тяжелее подросшей Нами. Он оставил полосу синяков на грудине и до крови разбил подбородок. Подушка продавила живот как десятикилограммовый мешок, выдавив в горло желудочную кислоту.

Но хуже всего пришлось плечам. Обе руки вдавило в постель, вывихнув суставы. Когда истекли бесконечно долгие секунды торможения, суставы встали на место, и это оказалось больнее самого вывиха. Гель койки не был рассчитан на такую нагрузку и, вместо того чтобы удерживать ее после возвращения в прежнюю форму, выбросил к потолку. Попытка выставить вперед руки отозвалась страшной болью в плечах, так что Анна ударилась о потолок лицом. От разбитого подбородка на пенковой обшивке осталось кровяное пятно.

Анна вела тихую жизнь. Она ни разу не дралась, никогда не попадала в серьезные аварии. Болезненными были только роды, но выброс эндорфинов почти стер эту боль из памяти. Сейчас вместе с ошеломлением она испытывала бессмысленную злость. Нечестно, человек не должен так страдать! Ей хотелось заорать на предавшую ее койку, пнуть ударивший ее потолок — а ведь она в жизни никого не пинала, да и сил на пинок не было. Когда перестала кружиться голова, Анна отправилась искать помощи и обнаружила, что в коридорах еще хуже.

В нескольких метрах от двери каюты раздавило молодого парня. Тело выглядело так, словно на него наступил и размазал каблуком какой-то великан. Мальчика не только расплющило, но и порвало, скорчило так, что в нем едва можно было узнать человека. Кровь выплеснулась на пол и плавала кругом жуткими елочными шариками.

Анна закричала. Ей ответил булькающий крик боли. Кричали дальше по коридору. Анна осторожно оттолкнулась от своей двери и поплыла на голос. Через две каюты от нее наполовину свесился со своей койки мужчина. Должно быть, в начале торможения он как раз вставал с постели, и ему раздробило таз и все, что ниже. Верхняя половина туловища еще лежала на кровати, он слабо махал руками, мучительно кривил лицо.

— Помогите, — выговорил он и выкашлял комок кровавой мокроты, поднявшийся над ним красно-зеленым шаром. Анна всплыла над полом, чтобы, не двигая рукой, дотянуться до панели связи. Связь не работала. И освещение горело только аварийное — остальное, похоже, отключилось. — Помогите, — повторил мужчина. В голосе его прибавилось боли и булькающих хрипов. Анна узнала Алонсо Гусмана, знаменитого южноамериканского поэта. Он был любимчиком генерального секретаря, если верить слухам.

— Сейчас, — сказала Анна, даже не пытаясь сдержать слез. Она вытерла щеку о плечо и попросила: — Потерпите, я найду помощь. У меня вывихнуты плечи, но я кого-нибудь найду.

Мужчина тихо заплакал. Анна пальцами ног толкнулась к двери и выплыла в коридор, на поиски уцелевших среди бойни.

Вот этого эсхатологи никогда не рисовали на своих картинках.

Они любили изображать праведного Бога, карающего грешный человеческий род. Охотно изображали избранников божьих, из безопасности взирающих, как мир убеждается в их правоте. А вот как это будет, не показывали. Не показывали, как плачут люди, раздавленные и умирающие в луже, вытекшей из их тел. Молодых ребят, превращенных в груду мяса. Женщину, разрезанную пополам, потому что в момент катастрофы она спускалась в люк.

Вот это — Армагеддон. Так он выглядит. Кровь, раны и крики о помощи.

На скрещении коридоров у Анны кончились силы. Боль не давала двинуться с места. А на все четыре стороны тянулись приметы насильственной смерти. Это было слишком. Анна на несколько минут зависла в пустоте — а потом ее тихо отнесло к стене и прижало. Движение. Корабль пришел в движение. Очень медленно, но достаточно, чтобы прижать ее к стене. Оттолкнувшись, она снова всплыла. Значит, ускорения больше нет.

Поняв, что интерес к маневрам корабля — всего лишь попытка психики отвлечься от реальности кругом, Анна снова расплакалась. Мысль, что она не вернется из этого рейса, была слишком тяжела. Впервые ей представилось, что она больше не увидит Нами, не вдохнет запах ее волос. Не поцелует Ноно, не заберется к ней в теплую постель, не обнимет. Эта мысль оказалась мучительнее боли. Анна не утирала слепивших глаза слез. Так казалось лучше. Лучше было ничего не видеть.

Что-то схватило ее сзади, развернуло, и она напряглась, предчувствуя новые ужасы.

Это была Тилли.

— Ох, слава богу! — Тилли крепко обняла Анну, взметнув новую волну боли в плечах. — Я зашла к тебе, а там на стенах кровь, и тебя нет, и прямо перед дверью мертвец…

Не в силах ответить на объятия, Анна коротко прижалась щекой к щеке Тилли. Та отстранилась на вытянутую руку, но не выпустила подругу.

— Ты как?

Она смотрела на ссадину на подбородке.

— С лицом ничего, просто ободрала. Плечам хуже, я почти не могу шевельнуть руками. Надо позвать помощь. Алонсо Гусман тяжело ранен. По-настоящему тяжело. Ты поняла, что случилось?

— Пока не видела никого, кто бы понимал, — покачала головой Тилли, поворачивая Анну из стороны в сторону и критически оглядывая. — Пошевели руками. Так, согни в локтях. — Она ощупала плечи подруги. — Вывиха нет.

— Был, на секунду. — Анна задохнулась от боли. — И все остальное болит. Но надо спешить.

Тилли, кивнув, потянула с плеча красно-белый ранец. Внутри оказались десятки пластиковых пакетов с черными буквами инструкций. Тилли достала несколько штук, прочитала и положила обратно. Нашла наконец нужный, ободрала упаковку и вынула три шприц-тюбика.

— Это что? — спросила Анна, но Тилли уже уколола ее тремя сразу.

Анну омыла волна блаженства. Боль в плечах прекратилась. Ничего больше не болело. Даже страх никогда не увидеть родных отдалился и уменьшился в размерах.

— Я спала, — рассказывала Тилли, забрасывая ампулы в ранец, — а проснулась — на меня словно автопогрузчик наехал. Думала, ребра полопаются, и дышать не могла. Вот я и откопала это из аварийного шкафа в каюте.

— А я и не подумала туда заглянуть, — с удивлением призналась Анна. Она смутно помнила, как глушила ее боль, но сейчас-то ей было прекрасно, как никогда. Она чувствовала себя умной и бодрой. Как глупо — при аварии и забыть об аварийном запасе. Ей хотелось надавать себе пощечин за глупость. Тилли опять держала ее за руки. Зачем это? Им надо спешить. Найти врачей, послать их к поэту.

— Эй, детка, — обратилась к ней Тилли, — пережди секундочку, пока первый кайф схлынет. Я целую минуту пыталась воскресить красный фарш, пока прочухала, что не в себе.

— Что это? — Анна повертела головой, отчего лицо Тилли расплылось перед глазами. Та пожала плечами.

— Военная аптечка. Наверное, амфетамины и обезболивающие. Противовоспалительное я тебе тоже вколола на всякий случай.

— Ты врач? — восхитилась Анна.

— Нет, но прочитать инструкцию на упаковке способна.

— Хорошо, — серьезно закивала Анна, — хорошо.

— Пойдем, поищем, не разобрался ли кто, что тут творится. — Тилли потянула Анну по коридору.

— А потом мне надо будет найти своих, — сказала Анна, послушно двигаясь за подругой.

— Ты что, еще не соображаешь? Ноно с Нами дома, в Москве!

— Нет, не то. Моих прихожан. Криса, и еще одного парня, и десантницу. Она злая, но, по-моему, я могла бы ее разговорить. Надо их разыскать.

— Пожалуй, я вколола тебе слишком большую дозу, — вздохнула Тилли. — Ладно, и их найдем. Но сперва поищем, кто бы нам помог.

Анна вспомнила поэта, и по щекам снова хлынули слезы. Она чувствовала грусть — значит, наверное, действие лекарств заканчивалось. В этой мысли мелькнуло сожаление.

Тилли задержалась у схемы палубы, повешенной рядом с черной оглохшей панелью связи. «Конечно, на военном корабле все предусмотрено», — подумалось Анне. Предусмотрено, что при попадании снаряда оборудование может отказать. И от этой мысли ей стало грустно. Сохранившийся где-то в глубине рассудок подсказывал, что ее качает на волнах наркотического опьянения, но справиться с настроением было не в ее силах. Анна снова заплакала.

Тилли ткнула пальцем в схему:

— Отдел безопасности.

Она опять потянула Анну за собой по коридору. Через два поворота они попали в маленькую комнату, забитую людьми, оружием и работающими компьютерами. Мрачный немолодой мужчина с сединой в волосах подчеркнуто не замечал женщин. Остальные четверо в этой комнате были моложе, и они тоже не поднимали голов.

— Первым делом откройте С-тридцать пять, — приказал старший двум молодым мужчинам, парящим слева от него, и указал на карту. — Там полно цивильных.

— Медперсонал? — спросил один из молодых.

— Свободный отсутствует, да и в том камбузе нет амортизаторов. Там всё в кашу, но лейтенант велел проверить.

— Есть, — ответил молодой и вместе с напарником вылетел из комнаты, мельком глянув на Анну с Тилли.

— Вы двое прочесывайте коридор, — приказал старший оставшимся в комнате матросам. — Собирайте, если есть что собирать, снимайте на видео и соскребайте, если нечего. Все сведения посылайте в рубку в срочном порядке. Ясно?

— Так точно, — отозвался один, и оба выплыли в дверь.

— В двести девяносто пятой человек нуждается в помощи, — обратилась к офицеру Анна. — Тяжело ранен. Он поэт.

Безопасник отстучал что-то на своем терминале и ответил:

— Есть, поставлен на очередь. Медики доберутся до него, как только освободятся. В офицерской столовой организован временный спасательный пункт. Вам, леди, я предлагаю немедленно отправиться туда.

— Что это было? — спросила Тилли, вцепившись в захват для рук, словно подчеркивая, что никуда не сбирается уходить.

Анна дотянулась до первой попавшейся опоры — это оказалась оружейная стойка. Офицер с ног до головы оглядел Тилли и, как видно, решил, что лучше ответить, а то не отвяжется.

— Чтоб я знал! Затормозились намертво меньше чем в пять секунд. Все травмы вызваны перегрузкой. То, что нас схватило, вцепилось только в обшивку, а на содержимое корабля ему плевать.

— Изменения в медленной зоне? — спросила Тилли. Анна посмотрела на оружие в стойке. Она уже лучше владела собой, но мысли все еще неслись вскачь. Здесь было полно самых разных пистолетов. Больших, тяжелых, с толстыми стволами и плоскими магазинами. И поменьше, какие показывают в полицейских боевиках. И на отдельной стойке — тазеры, как у нее на Европе. Нет, у нее был немножко другой, эти — военного образца. Серые, узкие, опасные на вид, и аккумуляторные гнезда заметно больше. Хоть и задуманы как нелетальное оружие, а выглядят угрожающе. Тот, что был у Анны дома, напоминал маленький фен для волос.

— Не трогайте, — сказал офицер, и только тогда Анна заметила, что тянется к оружию.

— Значит, чертовски много потерь, — сказала Тилли, и Анна поняла, что пропустила часть разговора.

— На «Принце» — сотни, — согласился офицер, — и разогнаться до прежнего максимума не светит. Некоторые корабли попытались. Связи с ними больше нет.

Анна разглядывала работающие в кабинете терминалы. Сообщения об ущербе, сводки, приказы — она мало что в этом понимала. Почти все в сокращениях или зашифровано. Военный жаргон. На одном маленьком мониторе сменялись изображения людей. Анна узнала Джеймса Холдена с клочковатой бородкой. Извещения о розыске? Остальные были незнакомы, пока не появилась модель девушки, которую помощница Холдена, Наоми, обвинила в диверсии.

— Может, это девушка из космоса, — вырвалось у Анны. Она плохо понимала, что говорит, и с трудом сдерживала истерический смешок.

Безопасник с Тилли дружно уставились на нее.

Анна указала на экран.

— Джули Мао, девушка с Эроса. Та, которую обвинил «Росинант». Может, это ее работа.

Безопасник вместе с Тилли обернулся к экрану. Через несколько секунд изображение космической Джули пропало, сменившись другим, незнакомым.

— Заполучить бы Джеймса Холдена на допрос, тогда быстро разберемся, кого в чем обвинять, — проворчал офицер.

Тилли в ответ расхохоталась.

— Они обвиняют ее? — спросила она, отсмеявшись. — Так это не Джули Мао. А Клари никак не могла здесь оказаться.

— Клари? — в один голос повторили безопасник и Анна.

— Девушку зовут Клари. Кларисса Мао, младшая сестренка Джули. Последний раз, когда я о ней слышала, она жила с матерью на Луне. Но это точно не Джули.

— Ты уверена? — спросила Анна. — Старпом с «Росинанта» сказала…

— Я в свое время обеих качала на коленях. Мао постоянно гостили у нас в Бахе. Привозили на лето детей — поплавать и поесть рыбных тако. Так вот, это Клари, а не Джули.

— Ох, — выговорила Анна, и ее подстегнутый наркотиком ум разом охватил всю интригу. Бешеная девушка в столовой, взрыв корабля ООН, нелепое заявление от лица Холдена, последовавшее за ним опровержение… — Это она. Она взорвала корабль.

— Какой? — спросил безопасник.

— Корабль ООН. Тот, из-за которого астерский корабль обстрелял Холдена. А потом мы все бросились в Кольцо, и она здесь! Она сейчас на этом корабле! Я видела ее в столовой и сразу поняла, что она не в себе. Она меня напугала, я должна была что-то сказать, но не стала, подумала: с какой стати?

Тилли с безопасником всё разглядывали ее. Анна чувствовала, что мысли разбегаются и язык мелет сам по себе. На нее смотрели как на сумасшедшую.

— Она здесь, — повторила Анна и заставила себя закрыть рот.

— Клари? — нахмурившись, спросила Тилли.

— Я видела ее в столовой. Она мне угрожала. Она была на этом корабле.

Безопасник, оскалившись, застучал по терминалу, выругался, нажал что-то еще.

— Будь я проклят. Корабельная система распознавания говорит, ее копия сейчас в ангаре В.

— Ее надо арестовать! — крикнула Анна.

— Ангар В числится в аварийном списке, — ответил офицер. — Возможно, она среди выживших, с пятью переломами. Если это вообще она. Такие паршивые копии дают много ошибок.

— У вас есть программа, которая могла ее сразу найти? — поразилась Тилли. — И вы не проверили?

— Мэм, когда чертов Холден велит прыгать, мы не спрашиваем, высоко ли, — проворчал в ответ офицер.

— Там есть шлюз. — Анна ткнула пальцем в экран. — Она может уйти. Сбежит.

— И куда же? — съязвил офицер.

Словно назло ему, на экране загорелся зеленый огонек — шлюз задействован.

— Надо до нее добраться. — Анна дернула подругу за руку.

— Вам надо в офицерскую столовую, — возразил безопасник. — Я пошлю за ней, как только у нас кровь уймется. Не до нее, когда вокруг такое. Подождет.

— Но…

В кабинет вплыл парень с залитым кровью лицом.

— Нужен врач в шестой-альфа, сэр. Десять штатских.

— Попробую кого-нибудь высвободить, — отозвался офицер. — Состояние пострадавших известно?

— Кости торчат наружу, но живы.

Анна вытащила Тилли в коридор.

— Нельзя ждать, она опасна. Она уже убивала людей — когда взорвала тот корабль.

— Ты не в себе, — ответила Тилли, выдернув руку и налетев на стену в коридоре. — Не соображаешь, что делаешь. Если Клари Мао и впрямь террористка и сейчас здесь, что ты сделаешь? Она взорвала корабль. Ты думаешь забить ее Библией?

Анна, наполовину вытащив из кармана, показала ей тазер. Тилли со свистом втянула воздух сквозь зубы.

— Украла? — громким шепотом спросила она. — С ума сошла?

— Я ее найду, — ответила Анна. Наркотик, поющий в ее крови, сводил все к одной-единственной точке. Она не сомневалась: если остановить эту Клари, она не потеряет дочь. Идея была совершенно безумной, но придавала ей силы. — Мне надо с ней поговорить.

— Она тебя убьет. — Тилли, кажется, чуть не плакала. — Ты предупредила службу безопасности, и хватит с тебя. Ты же священница, а не коп!

— Мне нужен вакуумный скафандр с ранцем. Ты не знаешь, где их хранят? Где-нибудь рядом со шлюзами?

— Сумасшедшая, — сказала Тилли. — Я с тобой не пойду.

— Ничего, — утешила ее Анна, — я вернусь.

ГЛАВА 25 ХОЛДЕН

— Наоми, — позвал Холден, — подключайся. Пожалуйста, пожалуйста, отвечай.

Умолкшая рация пугала Холдена. Миллер ждал молча, понурый и виноватый. Холден задумался, скольким людям приходилось видеть именно это выражение на лице старого детектива. Оно точь-в-точь подходило к словам: «несчастный случай» и «ДНК совпадает с ДНК вашего сына». Руки у Холдена дрожали — это ничего не значило.

— «Росинант»! Наоми, подключайся!

— Может, она цела, а рация вышла из строя, — заговорил Миллер. — Или она занята, что-то чинит.

— Или медленно умирает, — договорил Холден. — Я ухожу. Мне надо возвращаться к ней.

Миллер покачал головой.

— Возвращение окажется дольше, чем путь сюда. Так быстро двигаться ты уже не сможешь. Пока доберешься, она уже наладит все сама.

«Или умрет» — этого Миллер не сказал. Любопытно: протомолекула держит его на ладони, как куклу, а все же детектив способен думать о том, чтобы не причинять боли.

— Я хотя бы попробую.

Миллер вздохнул. В его зрачках мигнуло голубое сияние, словно в глазных яблоках проплыла глубоководная рыба.

— Ты хочешь ей помочь? Хочешь помочь всем? Идем со мной. Немедленно. Вернешься сейчас домой — мы так и не узнаем, что случилось. И не факт, что ты сумеешь вернуться. Не говоря уже о том, что твои дружки наверняка готовятся к новой атаке и, если поймают, аккуратненько повыдергают тебе руки-ноги.

В сознании Холдена словно сошлись два человека. Может быть, Наоми ранена. Или погибла. Алекс с Амосом тоже. Ради них ему надо вернуться. Но маленький тихий голосок в душе твердил, что Миллер прав. Поздно.

— Ты можешь сказать Станции, что на тех кораблях — люди, — сказал он. — Попроси ее помочь.

— Я могу сказать булыжнику, что он генеральный секретарь. Только услышит ли булыжник? Все это… — Миллер обвел рукой темные стены, — глухо. Утилитарное устройство. Не способно к творчеству и сложному анализу.

— Правда? — Сквозь злобу и страх пробилось любопытство. — Почему так?

— Бывают случаи, когда важнее предсказуемость. Никому не нужна станция с собственными идеями. Идем скорей.

— Куда? — спросил Холден, тяжело переводя дыхание.

Он слишком долго прожил при малых g, а тренировать мышцы времени не хватало. Сердце ослабло. Вот чем грозят богатство и лень.

— Ты мне нужен для одного дела, — ответил Миллер. — Мне необходим доступ к… черт, назовем это «записями».

Отдышавшись, Холден распрямился и кивнул Миллеру, показывая, что можно идти дальше. Двинувшись по плавно уходящему вниз коридору, он спросил:

— Ты разве не подключен?

— Я более или менее в курсе. Но Станция закрыта, а основного пароля, так сказать, мне не дали. Ты мне для того и нужен, чтобы ее открыть.

— Вряд ли я смогу то, что не под силу тебе, — усомнился Холден. — Разве что составить компанию за обедом.

Миллер остановился — вроде бы в тупике, — тронул стену, и проход раскрылся диафрагмой. Он пропустил Холдена вперед, прошел сам и закрыл за собой дверь. Они оказались в новой просторной камере, более-менее восьмиугольной, со сторонами метров по пятьдесят. Здесь было полно таких же насекомоподобных мехов, а вот стеклянные колонны отсутствовали. Вместо них середину помещения занимала массивная конструкция из сияющего голубоватого металла, тоже восьмиугольная, повторяющая очертания зала. Светилась она не ярче стен, однако Холден ощутил нечто, исходящее от нее, словно материальная преграда мешала подойти ближе. Скафандр сообщил об изменении атмосферы, теперь она наполнилась сложной органикой и азотом.

— Иной раз само обладание телом определяет твой статус. В низшем мире невозможно разгуливать свободно, не добившись чертовски серьезного доверия.

— В «низшем мире»?

Миллер пожал плечами и уперся ладонью в стену. Совершенно человеческий, беспомощный жест. Сияющий мох на стене нисколько не промялся от прикосновения. Губы у Миллера стали наливаться чернотой.

— Низший мир. Субстрат. Материя.

— Ты в порядке? — спросил Холден.

Миллер кивнул, хоть и выглядел так, будто сдерживал рвоту.

— Иной раз я начинаю знать такое, что не лезет мне в голову. Здесь, внутри, лучше, но будут и вопросы не по моей мерке. При всем дерьме, подключившемся к моим мозгам, даже думать — жесткий спорт, а если я переполнюсь, вполне возможно, что меня… ну, скажем, перезагрузят. То есть, ясное дело, сознание — это иллюзия и все такое, но я предпочел бы его сохранить. Не знаю, много ли буду помнить я следующий.

Холден резко остановился и с силой пихнул Миллера в плечо. Обоих шатнуло назад.

— Как по мне, ты кажешься вполне реальным.

— Кажешься! — поднял палец Миллер. — Подходящий глагол. Ты не задумывался, почему я исчезал, едва появлялся кто-то третий?

— Я — особенный?

— Ну, я бы так сильно не выражался.

— Хорошо, — кивнул Холден. — Попробую разобраться. Почему остальные тебя не видят?

— Не знаю, есть ли у нас время на такие разговоры, но… — Миллер снял свою шляпу и почесал в затылке. — Так вот, у тебя в мозгу сто миллиардов клеток и около пятисот триллионов синапсов.

— Хочешь проверить?

— Не вредничай, — небрежно бросил Миллер и снова напялил шляпу. — Так вот, вся эта дрянь — индивидуальной выделки. Нет двух одинаковых мозгов. Представляешь, какие мощности нужны, чтобы смоделировать хотя бы один человеческий мозг? Собери вместе все компьютеры — не справятся, даже если и не будут углубляться в содержимое каждой клетки.

— Ну и?..

— А теперь представь эти синапсы кнопками на клавиатуре. Пятьсот триллионов кнопок. Скажем, если мозг что-то видит и обдумывает. Мысль «вот цветок» нажимает пару миллиардов кнопочек в совершенно определенной последовательности. Причем то, что я сказал, — еще страшное упрощение. Это ведь не просто цветок, с ним связана уйма ассоциаций. Запахи, ощущение стебля в пальцах, букет, однажды принесенный тобой мамочке или подаренный девушке… Цветок, на который ты случайно наступил и пожалел о нем. А жалость выводит к уйме новых ассоциаций.

— Дошло, — примирительно поднял руки Холден. — Все сложно.

— А теперь представь, что тебе нужно нажать те самые кнопочки, чтобы заставить мозг думать о конкретном человеке, услышать голос, вспомнить, какую одежду он носил, чем пахнул и как снимал шляпу, когда чесал в затылке.

— Постой, — насторожился Холден, — так у меня в мозгу орудует протомолекула?

— Не совсем. Может, ты заметил, что я не в локалке.

— Это что за чертовщина?

— Ну, — взмолился Миллер, — можно ли объяснить обезьяне устройство микроволновки?

— Эту метафору я никогда вслух не выговаривал. Если ты не намерен пугать меня до чертиков, попробуй что-нибудь другое.

— А, да. Прямо сейчас, ради того, чтобы мы могли притвориться, будто я здесь, рядом с тобой, задействован самый сложный в Солнечной системе симулятор. Чтобы смоделировать подходящие реакции. Чтобы ты, черт тебя побери, сделал то, чего я от тебя добиваюсь.

— И что же это?

— Коснись той большой штуковины в центре.

Холден снова взглянул на конструкцию, ощутил исходящее от нее почти осязаемое давление.

— Зачем?

— Затем, — тоном взрослого, поучающего глупого ребенка, ответил Миллер, — что здесь все закрыто. Чтобы установить удаленную связь, нужен уровень авторизации, которого у меня нет.

— А у меня есть?

— Тебе не нужна удаленная связь, ты и так здесь. Материально. В некоторых отношениях это очень важно.

— Но я просто пришел сюда…

— Тебе помогли. Я заглушил охрану, чтобы тебя пропустили так далеко.

— Так это и десантников ты впустил?

— Брось! Что отперто, то отперто.

Чем ближе подходил Холден к восьмиугольной конструкции, тем труднее становилось идти. Дело было не только в страхе, хотя ужас забил ему глотку и тек ручьями пота по спине. Требовалось физическое усилие, как для преодоления магнитного поля.

Углы конструкции были выщерблены, на боках просматривался волосяной узор — знаки или нити грибницы, а возможно, то и другое. Холден протянул руку, и у него заныли зубы.

— И что будет? — спросил он.

— Ты хорошо разбираешься в квантовых механизмах?

— А ты? — ответил вопросом Холден.

— Оказалось, порядочно, — криво усмехнулся Миллер. — Ну, давай же.

— Я не загорюсь, не взорвусь, а?

Миллер ладонью, по-астерски, «пожал плечами».

— Не думаю. Я не в курсе всех охранных устройств, но полагаю, что нет.

— Так, — протянул Холден. — Но может быть?

— Угу.

— Понял. — Вздохнув, Холден протянул руку к грани машины и снова остановился. — Ты, собственно, не ответил на вопрос.

— Тянешь время, — заметил Миллер. — Какой вопрос?

— Почему никто, кроме меня, тебя не видит. Хотя настоящий вопрос: «Почему вижу я?» То есть предположим, вы влезли ко мне в мозги, потрудились на совесть, а если мне приходится взаимодействовать с другими людьми, работа становится слишком сложной и все такое. Но почему именно ко мне? Почему не к Наоми или не, скажем, к генеральному секретарю?

Миллер кивнул, показывая, что понял вопрос. Нахмурился, вздохнул.

— Миллеру ты вроде как нравился. Он считал тебя приличным парнем.

— И всё?

— А тебе этого мало?

Холден прижал ладонь к ближайшей грани. И не взорвался. Сквозь перчатку скафандра передалось легкое электрическое покалывание, потом все исчезло. Он плавал в пустоте. Попытался заорать — не вышло.

— Прости, — сказал у него в голове голос, похожий на голос Миллера. — Не собирался тебя сюда затаскивать. Попробуй расслабиться, а?

Холден хотел кивнуть — и тоже не сумел. У него не было головы.

Ощущение тела изменилось, сместилось, невообразимо разрослось. Огромность ошеломляла. Он чувствовал в себе звезды, огромные просторы космоса. Он мог переключить внимание на незнакомое солнце с чужими планетами так же легко, как ощутить свои пальцы или затылок. Каждый свет имел свой вкус, свой запах. Ему хотелось закрыть глаза, отгородиться от потока ощущений, но он не мог, не было у него такого простого устройства — глаз. Он стал неизмеримо велик, богат, странен. Тысячи, миллионы, миллиарды голосов сливались в хоре, и он ощущал себя их песней. Сердцевиной его было место, где сходились все нити его существа. Станцию он воспринимал теперь не видом, а глубоким биением сердца. Средоточием энергии миллионов солнц. Это была ступица колеса миров, чудо познания и власти, дарившее ему пристанище. Это был его Вавилон.

И звезда погасла.

В этом не было ничего особенного. Не было красоты. Несколько из многих квадриллионов голосов замолкли, но он не уловил перемены в звучании уменьшившегося хора. И все же по нему прошла рябь. Цвета его сознания смешались и потемнели. Тревога, любопытство, забота. И даже восторг. Впервые за тысячелетие случилось что-то новое.

Мигнула и погасла еще одна звезда. Смолкло еще несколько голосов хора. На этот раз что-то изменилось — медленно и в то же время мгновенно. Он ощутил в себе великий спор. Ощутил как болезнь, как лихорадку. Так долго он был неподвластен никакой угрозе, что рефлексы самосохранения ослабли, атрофировались. Холден ощутил страх и понял, что это его страх — страх человека, запертого в машине, — потому что его громадное «я», как было видно, не помнило страха. Безмерный парламент бушевал, сливая и развивая мысли и мнения, аналитику и поэзию. Это казалось прекрасным, как радуга на нефтяной пленке, — и одновременно ужасало.

Погасли три солнца, и Холден наконец ощутил, что уменьшается в размерах. Ущерб был крошечным, почти незаметным. Белая точка на ладони — незаживающий ожог. Первый симптом чумы, которую его огромное «я» уже не могло не замечать.

От своей сердцевины, от Станции, он потянулся вовне, к потерянным для него солнцам, проник к ним сквозь огненные порталы. Павшие звезды стали теперь простой материей, пустой и мертвой, бессмысленной. Он наполнил их системы яростью жара и излучения, сдернул электроны с каждого атома. Взрыв. Их окончательная гибель отозвалась эхом, и Холден ощутил горестный покой. Раковая опухоль нанесла удар и выгорела. Пропали разумы, их уже не воскресишь. Изгнанная смертность вернулась, но ее выжгли огнем.

Погасла сотня звезд.

Песня перешла в вопль. Холден ощутил корчи своего тела, словно в нем бился и погибал запертый в ловушку пчелиный рой. Ошеломленная выгоранием сотен солнц Станция бросала сквозь порталы огненные удары по наступающей тьме, но тень все росла, и в ней гасли звезды, смолкали голоса. Смерть неслась в пустоте быстрее света, и ее было не остановить.

Решение, словно зародыш кристалла, придавало форму окружавшему его хаосу, становилось плотным, жестким, окончательным. Отчаяние, горе, миллионы прощаний, одно за другим. Ему явилось слово — «карантин» — и принесло с собой, согласно странной логике сновидения, груз нестерпимого ужаса. И как последний голос из шкатулки Пандоры — надежду на воссоединение. Рано или поздно найдется решение, и все потерянное будет обретено вновь. Врата опять откроются. Великий разум восстановится.

Миг разрыва, предрешенный и внезапный. Холдена разорвало на части.

Вокруг было темно. Он — опустошенный, крошечный, потерянный — ждал исполнения обещанной надежды, ждал безмолвного хора, шепчущего, что Армагеддон остановлен, что не все пропало. И молчание было нарушено.

«Ого, — подумал ему Миллер, — ну и дела!»

Холден, словно проскользив по бесконечному тоннелю света, вернулся в свое тело и целое мгновенье ожидал, что эта крошечная скорлупка из мяса и кожи взорвется, не в силах вместить его.

А потом в нем осталась одна только слабость, и Холден тяжело опустился на пол.

— Так, — заговорил Миллер, растирая себе ладонями щеки. — Ну, для начала кое-что. Вроде как все объяснилось, а вроде как и нет. Заноза в заднице.

Холден перекатился на спину. Он чувствовал себя так, словно его пропустили через мясорубку, а потом кое-как слепили заново. От попытки вспомнить, каково быть размером с галактику, начиналась головная боль, так что он оставил это.

— Расскажи мне, что же это за «все», которое объяснилось, — сказал он, как только вспомнил, что такое «говорить». Двигать влажными мясистыми валиками для образования слов представлялось интимным и неприличным.

— Они засадили нашу систему в карантин. Отрезали от сети, чтобы заблокировать поражавший локации вирус, или что он там такое.

— Значит, за каждым из этих порталов — солнечная система, набитая теми, кто создал протомолекулу?

Миллер рассмеялся, и от его смешка по спине у Холдена почему-то пробежали мурашки.

— До черта маловероятно.

— Почему?

— Станция пару миллиардов лет дожидалась сигнала «все спокойно», чтобы снять блокировку. Если бы они там нашли решение, не стали бы столько ждать. Не знаю, что это было, но, по-моему, оно добралось до всех.

— До всех, кроме тебя, — поправил Холден.

— Нет, малыш. Я такой же «один из них», как «Росинант» — один из вас. «Роси» — толковая машинка, ему о вас многое известно. Вероятно, он мог бы смастерить грубое подобие своей команды. Вот эти, которых ты ощущал, — я в сравнении с ними чувствую себя ручным терминалом.

— И «ничего не объяснилось», — припомнил Холден. — Это ты про то, что их убило?

— Ну, честно говоря, не совсем чтобы ничего. — Миллер скрестил руки на груди. — Мы знаем, что оно щелкало как семечки галактические разумы, — а это уже кое-что. И мы знаем, что оно пережило дезинфекцию, захватившую пару сотен солнечных систем.

Холдену ярко представилось воспоминание: Станция швыряет пламя сквозь кольца врат, звезды по ту сторону лопаются воздушными шариками. Сами порталы, охваченные огнем, гибнут. Даже эхо воспоминания было болезненным до темноты в глазах.

— Они что, всерьез взорвали столько звезд, чтобы его остановить?

В представлении Холдена Миллер похлопал по сооружению в центре зала — хотя теперь он знал, что никакой Миллер ничего не трогает. Нечто нажало нужные кнопки на клавиатуре синапсов, вызвав соответствующий образ.

— Ага. Посовали в автоклав целыми системами. Подкинули в котлы побольше энергии, они и рванули.

— Но ведь они не могут продолжать в том же духе, верно? То есть, если все, кто этим занимался, погибли, некому больше спустить курок. С нами такого не будет?

От ухмылки Миллера у Холдена застыла кровь.

— Сколько можно твердить? Станция перешла на боевой режим, малыш. Она защищает себя.

— А нельзя ее как-нибудь успокоить?

— Конечно, я ведь здесь, я могу снять блокировку, — сказал Миллер, — но для этого вам придется…

Миллер пропал.

— Что? — выкрикнул Холден. — Что мне делать?

Сзади прогремел усиленный динамиком голос:

— Джеймс Холден, именем Марсианской Республики Конгресса объявляю вас арестованным. Опуститесь на колени, руки за голову. Попытка сопротивления приведет к вашей смерти.

Холден подчинился, но голову все-таки повернул. В зале стояли семеро десантников в боевых скафандрах. Они не потрудились навести на него оружие, но Холден знал: в этих скафандрах им по силам порвать его на куски и без выстрелов.

— Честное слово, ребята, чтоб вам дать мне еще пять минут!

ГЛАВА 26 БЫК

Голоса. Свет. Ощущение неправильности — так глубоко, что не распознать. Бык попытался скрипнуть зубами — но челюсти уже были сжаты до боли. Откуда-то доносился плач.

Свет привлек его внимание. Простая матовая белая светодиодка. Аварийное освещение. Такое включают при падении напряжения. Смотреть на лампочку было больно, но он смотрел, чтобы сфокусировать взгляд. Если он сумеет объяснить себе освещение, прояснится и все остальное. Тревожные гудки звучали откуда-то извне. Из коридора. Мысли Быка скользнули туда, в переходы, в широкий бесформенный хаос, но он направил их обратно к свету. Так бывает, когда просыпаешься, только он не спал.

Понемногу он опознал тревожные гудки — так звучат мониторы медотсека. Он в медотсеке, пристегнут к кровати. Руку тянет трубка капельницы. Нахлынуло головокружение, и восприятие мира сместилось — он не стоит, а лежит плашмя. При невесомости это ничего не значит, но человеческий мозг ищет направления даже в безразличном к направлениям космосе. Болела шея. Болела голова. И еще что-то было не так.

В отсеке находились люди. На каждой койке лежали мужчины и женщины, почти все — с закрытыми глазами. Прозвучал новый сигнал — у женщины на койке напротив падало давление. Разбита. Умирает. Он закричал, и мимо проплыл мужчина в форме медбрата, подстроил что-то в аппаратуре, оттолкнулся и скрылся. Бык попытался задержать его, но не сумел.

Он сидел в кабинете. Серж ушел спать. За день накопилось несколько мелких инцидентов — вечные трения в большой, не слишком дисциплинированной команде. Бык вместе со всеми нетерпеливо ждал, вернутся ли со Станции Холден и десантники. Или с нее вернется нечто иное. Опасения все равно не дали бы уснуть. Он стал просматривать записи, присланные с «Росинанта». Джеймс Холден, на удивление молодой и обаятельный, заговорил: «Мы назвали это „медленной зоной“…» Бык отметил про себя, что название, придуманное Холденом, привилось, и задумался, оттого ли, что Холден первым попал сюда, или это его харизма действует даже сквозь пустоту.

А теперь он сам оказался здесь. Значит, кто-то нанес удар. Торпеда пробила оборону, или произошла диверсия. Может, корабль вообще разваливается к чертям.

Над кроватью располагалась панель связи. Бык дотянулся, залогинился и с помощью своего доступа перешел от сестринского поста к общекорабельной связи. Запросил соединение с Сэм, и она спустя несколько мгновений появилась на экране. Волосы плавали у нее над головой, белок левого глаза покраснел от свежего кровоизлияния.

— Бык! — В ее ухмылке почудилось облегчение. — Христос с картофельным гарниром, вот уж не думала, что так тебе обрадуюсь.

— Прошу рапорта о состоянии.

— Ага, — кивнула она. — Я лучше лично доложу. Ты у себя?

— В медотсеке, — поправил Бык.

— Я мигом буду у тебя.

— Сэм, — остановил ее Бык, — что случилось?

— Помнишь того паршивца, что запалился в Кольцо и превратился в котлету при торможении в медленной зоне? С нами то же самое.

— Мы слишком разогнались? — спросил Бык.

— Мы — нет. Правила переменились. Я поставила пару техников экспериментировать, чтоб наскоро уточнить новый скоростной предел, а пока что мы застряли и плаваем в большом кольце кораблей. Вместе со всеми.

— Со всей флотилией?

— Все до единого, — в легкомысленном тоне Сэм прорвалось угрюмое отчаяние. — Все, кроме челноков, стоявших в доках, дрейфуют без управления, а челноки высылать пока никто не спешит. Кажется, когда это произошло, «Бегемот» двигался медленнее всех. Остальным пришлось хуже.

Вопрос «Насколько хуже?» почему-то не шел с языка. Слова завертелись в голове, заморгали. В сознании нарастало ощущение:что-то не так.

— Поспеши с рапортом, — попросил он.

— Я сейчас, — отозвалась Сэм и пропала с экрана. Быку хотелось утонуть в подушке, хотелось ощутить на себе ласковую руку притяжения. Хотелось, чтобы в окно било солнце Нью-Мексико, а за окном простиралось голубое небо, воздух. Ничего этого здесь не было и не будет.

«После смерти отдохнешь», — подумал он и снова дотянулся до панели связи. Ашфорд и Па не отвечали на вызовы, но сообщения оба приняли. Бык набирал код отдела безопасности, когда вошла врач и заговорила с ним. Ее звали Мин Стерлинг — она была заместительницей Бенни Кортланд-Мапу. Бык слушал ее вполуха. Треть команды катастрофа застала на отдыхе, в амортизаторах. Две трети, и он в их числе, врезались в стены, а их ручные терминалы разогнались как снаряды. И еще что-то было про регенерацию, невесомость и спинномозговую жидкость. Бык задумался, где сейчас Па. Если она погибла, а Ашфорд выжил, дело плохо.

После катастрофы события могут развиваться по одному из двух сценариев. Либо все сотрудничают — и люди спасаются, либо все упираются в межплеменную рознь и недоверие — и люди гибнут.

Надо установить связь с Землей и Марсом. Наверняка всем сейчас не хватает медикаментов. Чтобы выполнить свое задание, он обязан сплотить людей. Надо выяснить, выжила ли Моника Стюарт и ее группа — по крайней мере, та часть группы, которой не грозит казнь за шпионаж. Если Моника возьмется выступать от его имени в том же духе, в каком работала с Холденом…

Врач что-то внушала ему, горячась все сильнее. Бык и не заметил, когда вошла Сэм, а та уже плавала около койки. Левая нога у нее была наспех заклеена упаковочной пеной и нейлоновым пластырем. Бык ладонью придержал врача за руку, прервав ее речь, и взглянул на Сэм.

— Рапорт готов?

— Готов, — кивнула Сэм, — и ты его получишь, как только выслушаешь ее.

— Что?

Сэм указала на доктора Стерлинг.

— Послушай врача, Бык, это важно.

— У меня нет ни времени, ни терпения…

— Бык, — рявкнула Сэм, — ты чувствуешь свое тело… хоть что-нибудь, ниже грудины?

Ощущение, будто что-то не так, стало явным и принесло с собой глубинный, инстинктивный страх. Снова закружилась голова, и Бык закрыл глаза. Слова, произнесенные врачом: «Перебит позвоночник, диффузное кровоизлияние, паралич» — наконец дошли до сознания. И, к стыду, глаза наполнились слезами, лица женщин расплылись.

— Если волокна срастутся неправильно, — продолжала Стерлинг, — подвижность не восстановится. А наши тела не приспособлены к регенерации в невесомости. Здесь нарушается циркуляция. На вашу рану давят сгустки крови и спинномозговой жидкости. Надо ее удалить вместе с осколками кости. Мы могли бы уже приступить к регенерации, но здесь больше десятка раненых, которым без ноотропов просто не выжить.

— Понятно, — выдавил Бык сквозь ком в горле в надежде, что врач замолчит, но ее уже понесло.

— Если нам удастся стабилизировать состояние, снять давление и поместить вас хотя бы в треть g, есть надежда возвратить по крайней мере часть функций.

— Ладно, — сказал Бык. Фон из попискивания аппаратуры и гудения аварийных воздуховодов заполнил паузу как тишина. — Что вы рекомендуете?

— Медикаментозную кому, — без запинки отозвалась врач. — Замедлим все процессы, стабилизируем состояние, пока не появится возможность эвакуации.

Бык зажмурился, выдавливая слезы между веками. Достаточно было только сказать «да» — и все проблемы перейдут к кому-то другому. Все исчезнет, а когда он очнется, тело уже будет восстанавливаться под привычной тягой. Или он вовсе не проснется. Молчание затянулось. Бык вспоминал, как ходил по остаткам солнечных батарей. Как лазал по ним. Как зажимал коленями керамическую балку, пока напарник срезал ее. Он вспоминал женщину со станции Тихо, как ощущал ее тело рядом со своим. Все могло вернуться. Хотя бы отчасти. Это не навсегда.

— Спасибо за рекомендации, — сказал он. — Сэм, рапорт о повреждениях.

— Бык, не надо, — сказала Сэм. — Знаешь, что бывает, когда у меня ошибка в сети? Я ее выжигаю и наращиваю заново. А это же биология. Из тебя нельзя просто выдернуть провода и перезагрузить с нуля. Не строй из себя героя.

— А я строю? — спросил Бык, и голос прозвучал почти естественно.

— Я не шучу, — упиралась Сэм. — Плевать мне, что ты там обещал Фреду Джонсону и каким крутым себя воображаешь. Веди себя как большой мальчик, принимай лекарства и поправляйся! Дошло?

Она чуть не плакала, лицо ее потемнело. Наверняка кто-то из ее команды погиб. Кто-то, кого она знала много лет. Может, всю жизнь. С кем работала изо дня в день. С нечеловеческой ясностью Бык ощутил ее горе и отозвался на него. Теперь так с каждым. Каждый выживший на каждом корабле видел смерть или раны дорогих ему людей. А с горя люди совершают поступки, каких не совершили бы в трезвом уме.

— Подумай, в каком мы положении, Сэм, — мягко заговорил он. — Вспомни, что мы здесь делаем. Кое-что уже никогда не придет в норму. — Сэм утерла глаза рукавом, а Бык повернулся к врачу. — Я уважаю ваше профессиональное мнение, но принять совет пока не могу. Мы вернемся к нему, когда корабль и команда будут вне опасности, а до тех пор для меня важнее оставаться на посту. Вы можете поддержать меня в сознании?

— Какое-то время могу, — признала врач, — но за это еще придется расплачиваться.

— Спасибо, — проговорил Бык голосом, мягким и теплым, как фланелька. — А теперь, старший механик Розенберг, приступайте к рапорту о повреждениях!

Ничего хорошего он не услышал. Единственное, чем можно было утешаться, выслушав рапорт Сэм, проконсультировавшись с врачами и с остатками службы безопасности, — это что «Бегемот» выстоял в бурю лучше других кораблей. Система жизнеобеспечения, да и вся конструкция корабля поколений были рассчитаны на долгий износ, а в момент, когда правила переменились, «Бегемот» шел на одной десятой прежнего максимума.

Резкое торможение захватило все корабли одновременно, за каких-то пять секунд снизив прежнюю скорость до почти неуловимого дрейфа в сторону центральной сферы. Произойди это мгновенно, не выжил бы никто. Даже при растянутом торможении многие оказались на грани смерти. Тем, кто спал или работал в амортизаторах, повезло больше. Все, кого торможение застало в коридорах или с грушей кофе в руках, погибли сразу. Насчитали две сотни мертвых и вдвое больше раненых. Три марсианских корабля, двигавшихся заметно быстрее «Бегемота», вообще не отвечали на вызовы, а прочие сообщали о тяжелых потерях. Большие земные корабли пострадали немногим меньше.

Хуже того: радио- и лазерные сигналы, доходившие сквозь Кольцо от оставшейся позади флотилии, жестоко искажались, расшифровать их было практически невозможно. Не то чтобы это так уж много значило. Медленная зона — черт, и к нему привязалось холденовское выражение! — всеми средствами напоминала, как огромны ее расстояния. На доступных им отныне скоростях путь к Кольцу занял бы не меньше времени, чем путь от него до Пояса. Месяцы, причем в челноках, поскольку все корабли оказались захвачены. Тем, кто выжил, приходилось рассчитывать только на себя.

Хватка Станции затягивала их на орбиту вокруг сияющей голубой сферы, и все усилия двигателей не помогали отклониться от навязанного маршрута. Им не давали ни разогнаться, ни остановиться. Тяга не действовала, и невесомость осложняла лечение пострадавших. Линии проводки «Бегемота», уже ослабленные и залатанные на скорую руку после пуска торпеды, давали отказ за отказом. Бригада Сэм металась по кораблю, меняя предохранители и добавляя новые заплаты. Один из земных кораблей из-за аварии в реакторе остался на одних аккумуляторах, другой пытался восстановить поврежденную систему регенерации воздуха. Что бы ни творилось на марсианских кораблях, командование марсиан не делилось новостями.

После боя такое считалось бы за унизительное поражение. А ведь на них никто не нападал.

— И как бы вы это назвали? — язвительно осведомилась Па с экрана ручного терминала. Она выжила, как и Ашфорд.

— Если бы такое устроил я, назвал бы «оборонительными мерами», — объяснил Бык. — Засранец, простреливший Кольцо, что-то в нем повредил, и оно закрылось. Установило запрет на превышение скорости. Потом на Станцию явились Холден с десантниками, и там что-то произошло. То, что управляет Станцией, вроде как дернулось, и эта штука заперлась еще глубже. Я не понимаю, как оно такое проделывает, но логике меня обучали. Оно предоставило нам свободу, насколько было возможно, но чем сильнее мы брыкаемся, тем больше затягиваем петлю.

— Так. — Па пригладила волосы ладонью. Она выглядела усталой. — Я вас поняла. Значит, пока мы ему не угрожаем, хуже не будет.

— Разве что только кто-нибудь натворит дел, — кивнул Бык. — Представьте себе какого-нибудь олуха-марсианина, потерявшего всех друзей. Если он задумает взять под мышку ядерный заряд, пешком дойти с ним до Станции и рвануть там — вот тогда будет хуже.

— Ясно.

— Надо, чтобы все действовали заодно, — продолжал Бык. — Земля, Марс, мы. Все. Потому что я в таком положении от защитных мер переходил бы к активной обороне, к стрельбе. Нам ни к чему, чтобы та штуковина следовала по тому же…

— Я сказала: «Ясно», мистер Бака, — рявкнула Па. — Это значит, что я поняла вашу мысль. Можете ее не развивать. Потому что без чего я сейчас точно обойдусь, так это без самоуверенного самца, толкующего, как высоки ставки и как я рискую напортачить. Я вас поняла. Благодарю!

Бык моргнул, открыл рот — и закрыл. Па на экране терла себе переносицу. В ее ярости слышалось эхо голоса Ашфорда.

— Простите, старпом, — сказал он. — Вы правы, я превысил свои полномочия.

— Об этом не беспокойтесь, мистер Бака, — сказала она, нагружая подтекстом каждый слог. — Если у вас есть конкретные предложения, я всегда готова выслушать.

— Ценю, — поблагодарил Бык. — Значит, капитан…

— Капитан Ашфорд прилагает все усилия, чтобы сохранить контроль над кораблем. Он считает, что для поддержания морального духа команде необходимо его видеть.

«Это как же?» — не спросил Бык. Па услышала вопрос в его молчании.

— Хотите — верьте, хотите — нет, но мы по-прежнему одна команда, — сказала она.

— Я буду иметь это в виду.

Па помрачнела, склонилась к своему экрану, словно к уху собеседника: жест, неестественный в плавучем мире невесомости, при видеосвязи, — и все же избавиться от него не удавалось.

— Я знаю, в каком вы состоянии. Сочувствую.

— Это ничего, — сказал он.

— Если я прикажу вам согласиться на медикаментозную кому?

Он засмеялся. Даже смех звучал как-то неправильно, словно из пустого ящика.

— Я сдамся, когда буду готов. — Произнося эту фразу, Бык сообразил, что звучит она двусмысленно. — Выберемся из леса — и тут же сдамся врачам.

— Так, — проговорила Па. Ее терминал пискнул, и она тихо ругнулась. — Мне пора. С вами потом разберусь.

— Вот именно, — сказал Бык и прервал связь.

Разумнее всего было бы заснуть. Он не спал четырнадцать часов: совещался с выжившими подчиненными, составлял расписание дежурств, делал все, что возможно делать из медотсека, для поддержания корабля в рабочем состоянии. Раньше он не стал бы считать долгой четырнадцатичасовую вахту в критическом положении, но раньше он не был калекой.

Калека.

Он с отвращением провел кончиком пальца от горла вниз, к невидимой черте, где кожа теряла чувствительность и превращалась в нечто чужое. Не тело, а туша. Мозг отпрянул от этой мысли. Он и раньше бывал ранен — и поправлялся. В четырех или пяти случаях он еле выжил. И каждый раз что-то помогало ему встать на ноги. Ему всегда везло, и в этот раз будет так же. Он как-нибудь выберется. Обзаведется еще одной историей, которую некому рассказывать.

Он понимал, что лжет самому себе, но ему не оставалось ничего другого. Разве что устраниться. Может быть, так и следовало поступить. Бросить все на Па. Или пусть Ашфорд рулит. Оба они и глазом не моргнут, если он уйдет в кому. И даже Фред… Черт, Фред, пожалуй, велел бы ему соглашаться. Приказал бы.

Бык закрыл глаза. Заснет или не заснет. Или перейдет в смутное состояние — не сон, не явь. В коридоре плакал кто-то из врачей: ровный механический звук больше походил на болезненные стоны, чем на выражение печали. Кто-то влажно закашлялся. Сейчас главной опасностью стала пневмония. Невесомость нарушает работу тех механизмов, которые вызывают кашель и очищают легкие от мокроты, пока еще не поздно. И тогда — отек легких, разрывы, эмболия, потому что кровь без действия силы тяжести застаивается и собирается в сгустки. И то же самое на всех других кораблях. Раненые, способные выжить, умирают только от того, что лишены веса. Если бы дать тягу, создать хоть небольшое ускорение…

«Мы все в одной команде», — повторил сквозь дрему голос Па, и Бык вдруг проснулся. Подтянул к себе ручной терминал. Ни Ашфорд, ни Па не отвечали — была середина ночи. Он подумал о срочном вызове, но решил, что еще не время. Сперва он попробует достучаться до Сэм.

— Бык? — отозвалась она. Кожа у нее стала сероватой, в углах рта пролегли морщины. Раньше их не было. Залитый кровью глаз выглядел зловеще.

— Привет, Сэм. Слушай, надо собрать команды со всех кораблей на «Бегемот». Собрать всех вместе, пока никто не натворил глупостей.

— И только-то? Больше тебе ничего не надо?

— Ага, — кивнул Бык. — Понимаешь, у них появится причина собраться к нам. Здесь есть кое-что необходимое, чего нигде больше не раздобыть.

— Хорошо звучит, — покачала головой Сэм. — Может, я сейчас не слишком хорошо соображаю, друг милый, но, сдается, у тебя ко мне просьба?

— У них у всех есть раненые. Всем необходимо тяготение. Сэм, сколько времени тебе нужно, чтобы раскрутить барабан?

ГЛАВА 27 МЕЛБА

Темнота была невообразимо прекрасной. Корабли флотилии, сбитые вместе неведомой силой Станции, сблизились тесно, как никогда не рискнули бы свести их люди. Свет шел только от их наружных огней, и еще жутко светилась сама Станция. Все равно что идти через кладбище в полнолуние. Кольцо судов и обломков поднималось над ней поблескивающей дугой, спереди и сзади, и казалось, куда ни сверни, попадешь на то же место. Запас горючего в ранце скафандра был ограничен, и Мелба экономила его для отступления. Она прошла по корпусу «Принца» на магнитных подошвах до самого края и оттуда прыгнула в промежуток между кораблями, целя в марсианское судно поддержки. Мех и аварийный шлюз, прикрепленные на спину, весили около пятидесяти кило, но, двигаясь вместе с ней, казались невесомыми. Мелба понимала, что это иллюзия, но на пути от «Принца» к ненавистному «Росинанту» любой груз показался бы ей легок.

Скафандр был снабжен простым дисплеем, очертившим «Росинант» тонкой зеленой линией. Чтобы добраться до него, предстояло миновать несколько других кораблей, путь должен был занять не один час, но Мелбу это не волновало. Холден попался вместе с остальными и никуда не уйдет.

Она мычала себе под нос, представляя, как доберется до цели. Мысленно репетировала каждое движение. Позволила себе вообразить, что она на месте. Джим Холден уже вернулся со Станции. Ей рисовалась его ярость при гибели корабля. Представлялось, как он рыдает, умоляя о прощении, — и как она отказывает, и какое отчаяние видит в его глазах. Мечты были прекрасны. Укутавшись в них, ей удавалось забыть об оставшемся позади ужасе, о крови. Не только о катастрофе на «Принце» — обо всем: о Рене, об отце, о Джули. Смутный голубоватый не-лунный свет напоминал о доме, а предстоящее насилие мнилось воплощением светлой мечты.

Если в Мелбе еще осталась часть, осколок прежней Клариссы, то слишком крошечный, чтобы его замечать.

Конечно, вполне возможно, что, добравшись, она найдет только мертвецов. Катастрофа должна была ударить по ним не слабее, чем по «Принцу Томасу» и другим кораблям. Возможно, вся команда Холдена уже — остывающие тела, и ей останется только разжечь погребальный костер. Она пробегала по обшивкам кораблей, перепрыгивала с одного на другой, как нервный импульс с синапса на синапс. Как злобная мысль, проскочившая в огромном безумном мозгу.

В скафандре пахло старым пластиком и ее потом. Удары подошв, притягивавших ее к кораблям и отпускавших снова, отдавались в ногах: потянет-отпустит, потянет-отпустит. И впереди, медленно, как короткая стрелка механических часов, вырастал призрачно-зеленый «Росинант».

Спецификацию корабля она вызубрила наизусть. Учила неделями. Марсианский корвет, первоначально приписанный к погибшему «Доннаджеру». Входы через командный люк с задней стороны рубки, через кормовой грузовой люк и через ремонтный порт, тянувшийся вдоль реактора. Если реактор не заглушен, ремонтный порт не откроется. На первом шлюзе Холден, заполучив корабль в свои руки, почти наверняка сменил пароль. Только дурак не сменил бы, а дурак, по мнению Мелбы, никогда не одолел бы ее отца. Судя по сервисным отчетам, кормовой люк уже был однажды взломан. Отремонтированное всегда хлипче первоначального. Выбирать не приходилось.

Корабль располагался в пространстве так, что грузовой отсек оказался на дальней, неосвещенной стороне. Мелба шагнула в тень, вздрогнула, словно здесь и впрямь было холоднее. Прикрепив мех на обшивку, она подготовила его к работе, подсвечивая себе фарой скафандра. Мех был желтый, как свежий лимон или ленточка полицейского ограждения. Предупреждения, отпечатанные на трех алфавитах, показались ей чем-то вроде Розетского камня. Собирая механизм, вставляя руки в перчатки уолдо, Мелба прониклась к нему необъяснимой любовью. Мех не предназначался для насилия, но пригодился именно для него. Это роднило его с Мелбой.

Она включила плазменный резак, и лицевая маска скафандра затемнилась. Мелба, прилепившись к кораблю, начала медлительное вторжение. Икры и крошечные астероиды из капель металла улетали в темноту. Ремонт вспучившегося когда-то люка почти не оставил следов. Не зная заранее, она не нашла бы слабого места. Мелба задумалась, не видят ли ее из корабля. Представилось, как они скрючились над мониторами наружного наблюдения и круглыми от страха глазами следят, как она врезается в шкуру «Росинанта». Она поймала себя на том, что тихонько напевает обрывки полузабытых популярных песенок и старинных праздничных напевов — все, что приходило в голову. Фрагменты стихов и мелодий сливались с вибрацией резака.

Она вскрыла «Росинант»: от обшивки отскочил кусочек металла не шире ее пальца. Воздух из отверстия не ударил — его не закачали в грузовой отсек. Значит, внутри не отметят падение давления, тревожная сирена не заорет. Одна проблема разрешилась без нее — это была судьба. Отключив резак, Мелба сняла со спины аварийный шлюз и загерметизировала им отверстие. Отстегнула внешний клапан, закрыла, отстегнула внутренний и шагнула в маленький, созданный ею отросток корпуса. Мелба не знала, много ли ей придется разрушать на пути во внутренние помещения, и не желала, чтобы случайная пробоина лишила ее сладкой мести. Холден должен был узнать, кто его убил, а не задыхаться в уверенности, что воздух из корабля выпустил случайный метеорит.

Она осторожно просунула руку меха в дыру, ухватилась и принялась отрывать полосы металла, повисшие лепестками ириса. Когда отверстие стало достаточно широким, Мелба ухватилась за его края механическими руками и втянула себя в грузовой отсек. На полу и вдоль стен стояли контейнеры, прикрепленные к месту электромагнитами. Один разбился при катастрофе, и в воздухе плавали пакетики с белковыми гранулами. На панели у внутреннего шлюза горела зеленая лампочка: не заперто. К чему бы его запирать? Мелба запустила цикл шлюзования и дождалась, пока другая лампочка покажет, что давление выровнялось. Тогда она вытащила руки из перчаток меха и откинула шлем. Сирены молчали. Ни криков, ни встревоженных голосов. Она справилась, никого не всполошив! Мелба до боли в щеках растянула губы в ухмылке.

Вернувшись в мех, она открыла входной люк и задержалась. Все по-прежнему было тихо. Она медленно, беззвучно втянула себя на вражескую территорию.

Палубы «Росинанта» поднимались от реактора к машинному отделению, к мастерским, затем шел камбуз и каюты экипажа, медотсек, палуба-склад, и на ней же — входной шлюз, еще дальше располагалась командная палуба, и последней была кабина пилота. При тяге все это походило на многоэтажную башню. Без тяги все направления стали одинаковы.

Теперь следовало сделать выбор. Грузовой отсек располагался ближе к машинному залу и реактору. Можно было пробраться туда и настроить реактор на перегрев. Или подняться наверх, захватить команду врасплох и запустить программу самоуничтожения из рубки.

Мелба глубоко вздохнула. Вместе с Холденом на корабле находилось четыре человека постоянной команды, и неизвестно было, оставались ли еще здесь четверо документалистов. По крайней мере трое из экипажа имели военную подготовку и опыт. Может, она и справится, если свалится им на головы или захватит поодиночке.

Но риск был слишком велик. Реактор располагался ближе, с ним казалось проще, к нему она могла добраться через грузовой отсек. Мелба подтягивалась по коридорам, знакомым только по симуляторам, в сторону реактора, в сторону гибели корабля.

Открыв люк в машинный зал, она увидела зависшую над панелью управления женщину с паяльником в одной руке и мотком проволоки в другой. Судя по удлиненному туловищу и сравнительно крупной голове, она росла при малой тяжести. Темная кожа, темные волосы, стянутые в удобный пучок на затылке. Наоми Нагата, любовница Холдена.

Мелбе вдруг захотелось сорвать с себя мех, пощекотать языком нёбо, ощутить опьянение боя. Голыми руками сграбастать астершу за шею и ощутить, как трещат кости. Но на корабле были еще двое, и где — она не знала. Снова нахлынул ужас, пережитый в низкопробном казино Балтиморы. Как она ползала в ломке по полу, а в дверь уже колотили снаружи. Нельзя было рисковать, не разузнав прежде, кто где находится.

Наоми подняла голову на шум у двери, и ожидание радостного сюрприза сменилось в ее глазах изумлением, а потом и холодной яростью.

На мгновение обе застыли.

Женщина с воплем метнулась к Мелбе, вращая перед собой моток проволоки. Мелба пыталась уклониться, но массивный мех сделал ее неповоротливой. Катушка ударила ее в левую щеку — с таким звуком падает на землю кирпич, — и в голове зазвенело. Защищаясь, Мелба вскинула механическую руку, основательно пихнув женщину в бок. Толчком раскрутило обеих. Мелба потянулась к захвату на стене, промахнулась и потянулась к другому. Механическая рука поймала рукоять, сплющила ее и едва не выдернула из стены, но астерша, по-акульи оскалив зубы, уже падала на нее. Мелба не успела загородиться механической рукой. Женщина ухватила ее за куртку на груди, воспользовавшись захватом, врезала коленом под ребра и выговорила, продолжая колотить в такт словам:

— Не смей. Портить. Мой. Корабль!

Ребра хрустнули. Мелба коснулась языком нёба, но воздержалась от потаенных круговых движений, которые наполнили бы ее жилы пламенем. После драки она должна быть в себе, готовой к действию. Стиснув зубы, она подтянула свободную руку меха, согнула ее и резко сжала пальцы. Астерша завопила — клешня меха вцепилась ей в плечо. Мелба нажала сильнее и услышала глухой влажный звук треснувшей кости.

Она со всей силой моторов отшвырнула женщину от себя. Когда та ударилась о дальнюю стену, на обшивке осталась красная клякса. Мелба замерла, глядя, как астерша вращается в воздухе, беспомощная, словно тряпичная кукла в водовороте. Вокруг ее плеча и шеи вздувался кровяной шар.

— Что захочу, то и буду делать. — Собственный голос показался Мелбе чужим.

Она аккуратно подтянулась к панели управления. Та, прилепленная к палубе куском клейкой ленты, не работала. Внутри обнаружилась мешанина проводов и плат. «Росинанту» досталось при катастрофе, но не так жестоко, чтобы замысел Мелбы стал невыполнимым. Она выбралась из меха, высмотрела основные узлы и подключила их на место. За несколько секунд прокрутив проверку локальной памяти, она перешла к просмотру всей системы. Прежде, на Земле, она бы не справилась, но Мелба Кох недаром провела несколько месяцев, копаясь во внутренностях военных кораблей. Именно с этого начали бы ремонтные работы Соледад, Станни или Боб. Именно этому ее учил Рен.

Пальцы запнулись было на клавиатуре, но она заставила их двигаться.

Вывела на экран текущую спецификацию реактора. Отключение магнитной ловушки, мешавшей сердечнику проплавить корабль насквозь, намеренно сделали сложной процедурой. Изменить параметры реакции так, чтобы мощность в конечном счете вырвалась из ловушки, было чуть проще. К тому же это дало бы ей время объяснить Холдену, что она сделала, а потом еще уйти с «Росинанта» и вернуться на «Принца Томаса». В нынешнем хаосе никто, пожалуй, и не заметит, что после взрыва остались выжившие.

Легкого движения на краю зрения хватило, чтобы ее насторожить. Мелба дернулась, и тяжелый гаечный ключ просвистел мимо ее виска. Оттолкнувшись ногами, она поспешно нырнула обратно в мех и стала ждать нападения. Ударов не последовало. К тому времени, как она втиснула плечи в металлическую конструкцию, вставила руки в перчатки и, ухватившись за стену, развернулась навстречу противнице, астерша подняла голову от панели управления. Кровь текла у нее по шее, удерживаемая поверхностным натяжением, но в улыбке было торжество. На панели вспыхивали красные лампочки, коды бежали по экрану с неуловимой для глаза скоростью. Погасло освещение, вспыхнули аварийные светодиодки. У Мелбы перехватило горло.

Астерша сбросила сердечник. Реакция, на которую рассчитывала Мелба, разбегалась газовым облаком за кормой корабля. Наоми улыбалась победно и хищно.

— Ничего не трогай, — сквозь боль в горле выдавила Мелба. — Я подожгла одну из ваших торпед.

— Быть того не может, — отозвалась астерша и атаковала.

Бросок вышел кривой, неуклюжий. Ключ звякнул о сустав меха, не причинив вреда. Астерша увернулась от протянутой металлической лапы. Раненая рука у нее вовсе не работала, и на разворотах с нее срывались капельки крови.

Мелба не понимала, почему женщина не зовет на помощь. На таких маленьких корабликах включить связь проще, чем заговорить вслух. Либо компьютер отключен, либо никого из команды не осталось — либо она просто не додумалась. Какая разница? Для Мелбы это ничего не меняло. Она сдвинулась вправо, скользнула по воздуху, перебирая руками захваты и следя, чтобы противница не застала ее в свободном полете, когда одним толчком можно было отбросить тело на середину отсека, оставив без опоры.

Астерша уцепилась за стену, стреляя темными глазами в поисках выхода. В ее взгляде не было ни страха, ни жалости. Не оставалось сомнений: эта женщина убьет без колебаний, если дать ей шанс.

Мелба дотянулась до захвата, сомкнула на нем манипулятор меха и, высвободив одну руку, потянулась к управлению дверью. Уловка сработала. Астерша прыгнула — не прямо к Мелбе, а к палубе над ней, там перевернулась, оттолкнулась и понеслась вниз, нацелившись пятками в голову Мелбе.

Та успела вернуть руку в перчатку и вскинула механическую лапу, поймав противницу на лету. При этом захват оторвался от стены, и обе поплыли через отсек. Поврежденная рука астерши попала в лапу меха, а ногами она бешено лягалась. Один удар попал в цель, и в глазах у Мелбы на миг потемнело. Она встряхнула пленницу, как терьер крысу, а потом, исхитрившись вскинуть свободную руку, поймала ее за шею.

Рука астерши дернулась к горлу, глаза выкатились, заблестели от ужаса. Мелбе довольно было шевельнуть пальцами, чтобы раздробить Наоми гортань, и обе это понимали. Мелбу пронзило торжество победы. Пусть Холдена здесь нет, зато есть его женщина. Холден лишил ее отца, она лишит его любимой. Это уже не драка, это свершившееся правосудие.

Астерша побагровела и трудно, хрипло задышала. Мелба усмехнулась, растягивая наслаждение.

— Это он виноват, — проговорила она. — Все из-за него.

Астерша вцепилась в механическую лапу. Кровь, может быть, натекла из первой раны, а может, хватка меха уже повредила кожу. Мелба легонько свела пальцы. В ответ загудели сервомоторы меха. Астерша пыталась заговорить, проталкивая слова сквозь пережатую глотку, а Мелба вдруг поняла: нельзя ее слушать. Если женщина станет умолять, плакать, просить пощады — она не выдержит, откажется от того, что должно быть сделано. «Жалость — это для слабаков», — шепнул ей в ухо голос отца.

— Ты — Наоми Нагата, — проговорила Мелба. — Меня зовут Кларисса Мельпомена Мао. Ты и твои друзья погубили мою семью. Все, что здесь было, пошло от этого. Виноваты только вы.

Глаза астерши потускнели, дыхание срывалось. Только сжать пальцы… всего лишь сжать кулак, и шея у нее переломится.

Последним усилием Наоми сложила пальцы в непристойном жесте: вот тебе!

Тело Мелбы дернулось, словно попав под струю брандспойта. Голова запрокинулась, спина выгнулась, пальцы рук растопырились, а на ногах изогнулись, словно сведенные судорогой. Она услышала собственный вопль. Мех растопырил руки и замер, распяв заключенную в нем женщину. Невидимая струя прервалась, но шевельнуться Мелба не могла. Мышцы не повиновались приказам мозга.

Наоми повисла у противоположной стены, свернувшись в узел от боли.

— Ты кто такая? — прохрипела она.

«Я — месть, — подумала Мелба. — Я — твоя смерть во плоти».

Но ответ прозвучал у нее из-за спины:

— Я Анна. Меня зовут Анна. Ты как, в порядке?

ГЛАВА 28 АННА

Женщина — Наоми Нагата — в ответ выкашляла кровяной шар.

— Идиотский вопрос, какое там «в порядке», — пробормотала Анна и поплыла к ней, задержавшись, чтобы оттолкнуть бессильно дергавшуюся Мелбу к другой стене.

Девушка вместе с мехом проплыла по воздуху, ударилась о переборку и зависла в нескольких метрах от нее.

— Аварийный запас, — прохрипела Наоми, указав на красную дверцу в стене.

Анна, открыв шкафчик, нашла внутри фонарики, инструменты и красно-белый пакет, похожий на те, которые недавно видела у Тилли. Анна поспешно схватила пакет, а Наоми, пока она вытаскивала бинты и выдавливала коагулянт на страшную рану на плече, достала несколько шприц-тюбиков и деловито сделала себе инъекции. Анна, накручивая витки бинта, сама вздрагивала от воображаемой боли в плече и готова была попросить укол и для себя.

Несколько лет назад она посещала семинар по работе с наркоманами. Преподаватель, фельдшер психиатрической помощи по имени Эндрю Смут, раз за разом напоминал, что наркотики приносят не только удовольствие и избавление от боли. Они изменяют сознание, снимают ограничители и зачастую усиливают худшие из привычек и склонностей — Эндрю называл их патологическими мотивациями. Интроверт совсем замыкается в себе, агрессивная личность доходит до насилия. Человек импульсивный становится еще более вспыльчивым.

Умом Анна понимала услышанное когда-то. За три часа пути через пустоту действие вколотых ей Тилли амфетаминов ослабело, и к ней понемногу стала возвращаться ясность сознания. Но теперь Анна на опыте прочувствовала, какие «патологические мотивации» свойственны ей самой.

Она всего несколько лет прожила среди астеров и внешников, но успела постичь их мировоззрение, сутью которого было: «То, чего ты не знаешь, тебя прикончит». Жители Земли этого понять не могли, сколько бы времени ни провели в космосе. Ни один астер не выскочил бы из шлюза, напялив скафандр с ранцем, пока не узнал бы, какие условия ждут по ту сторону. Им бы такое просто не пришло в голову.

А она выскочила, даже не отправив сообщения Ноно. «Ты не спрашиваешь разрешения, ты потом извиняешься», — отдавалось у нее в голове. Если она погибнет, Ноно стоит выгравировать эти слова на могильной плите вместо эпитафии. Только извиниться ей нынче уже не представится случая.

Яркий дисплей, державшийся на краю ее зрения, куда ни поверни голову, предупреждал, что осталось 83 процента запаса воздуха. Бесполезная информация для Анны, которая не знала, на сколько хватает полного баллона.

Пока она пыталась замедлить дыхание, чтобы тратить поменьше, показания сменились на 82 процента. А сколько держалось 83? Она не запомнила. Легкая тошнота навела на мысль, как гадко пахнет рвота в скафандре, отчего тошнота еще усилилась.

Девушка, Мелба или уже Клари, далеко обогнала ее и уходила все дальше, двигаясь с ловкостью, отточенной опытом. Как будто для нее обычным делом было ходить в скафандре на магнитных подошвах. Заспешив, Анна задела ногой об ногу и переключила магниты на такую мощность, что прилипла к корпусу корабля. Инерция тянула ее вперед, магниты удерживали на месте, и она потеряла несколько секунд, разбираясь с неприятностью. Потом нашла тумблер и вернула нормальную мощность. После этого Анна перешла на размеренный, безопасный шаг. Девушку она потеряла из вида, но сказала себе, что это ничего. Она и так догадывалась, куда направляется Кларисса Мао. Или Мелба Кох — как ее ни называй.

Анна видела «Росинант» в программе новостей. История не знала более прославленного корабля. После активного участия Холдена в событиях на Ганимеде и Эросе, не говоря о более мелких стычках, его маленький корвет из года в год появлялся в разных программах, и Анна не сомневалась, что узнает его, если только там не окажется рядом двух одинаковых марсианских корветов.

Через пятнадцать минут она узнала «Росинант».

Корабль имел форму тупого черного клина — он был похож на толстую стамеску, положенную плашмя. Кое-где на плоской поверхности корпуса виднелись округлые выпуклости — Анна, плохо разбиравшаяся в космических кораблях, не знала, для чего они. Раз это военный корабль, наверное, там располагались датчики или пушки, но явно не двери. Она приблизилась к кораблю с хвоста и видела только одно входное отверстие — в центре тяжелого конуса дюзы. Подойдя к краю ближайшего к «Росинанту» корабля, Анна походила туда-сюда, присматриваясь к цели, прежде чем перепрыгнуть к ней. И рассмеялась, с горькой иронией отметив, что только на последнем шаге стала смотреть, куда прыгает. От смеха тошнота и возбуждение немного отступили.

Справа от дюзового конуса на корме она увидела бледный, как мозоль, пластиковый пузырь и через минуты, пробравшись сквозь пролом в обшивке, оказалась в грузовом отсеке. Только здесь, оглядывая ящики, державшиеся на таких же, как у нее, магнитных присосках, Анна сообразила, что дальше этого момента план не продумала. Соединяется ли помещение с кораблем? В двери, оставшейся за спиной, не было шлюза, возможно, в этот отсек воздух никогда не закачивали. Тревожила мысль, что она понятия не имеет, что здесь где располагается, и еще сильнее — что девушка, возможно, притаилась за одним из ящиков.

Анна осторожно подтягивалась от контейнера к контейнеру и наконец попала в продолговатую узкую нору в дальнем конце отсека. Кусочки пластика и замороженной еды витали вокруг роем странных насекомых. Ящик разбился: то ли здесь была драка, то ли это произошло от резкого торможения. Анна запустила руку в подвешенную к поясу скафандра сумку и достала тазер. Ей еще не приходилось стрелять в невесомости или в вакууме, и оставалось только надеяться, что ни то ни другое не повлияет на работу механизма. Опять возникал риск, на который не пошел бы ни один астер.

К великому облегчению Анны, здесь обнаружился шлюз, и она открыла его, тронув панель. Шлюзование заняло несколько минут — она тем временем стянула с плеч тяжелый ранец и поиграла тазером, проверяя, помнит ли, как снимается предохранитель. Военная модель казалась простой в обращении, зато и надписей с указаниями на ней было куда меньше, чем на гражданской.

Загорелась зеленая лампочка, и внутренний люк открылся.

Здесь не было никого, только пустая палуба — скорее всего, механическая мастерская со шкафчиками для инструментов, верстаками и трапом на одной стене. По концам трапа располагались два люка: один — в кормовую часть, другой — в носовую. Анна успела подумать, что членов команды она скорее разыщет ближе к носу, когда с кормы донеся громкий удар, и свет погас.

Почти сразу засветилась желтая светодиодка, и бесполый голос произнес: «Сброс сердечника, переход на аварийное энергоснабжение». Фраза повторилась несколько раз. Шлем приглушал звук, но все равно было ясно, что в корабле еще есть воздух. Анна стянула шлем, оставила висеть на креплениях.

Она почти не сомневалась, что сброс сердечника возможен только с аварийной панели в машинном зале, и потому двинулась к кормовому люку. Обычный на корабле гул стих, и теперь, без шлема, она слышала каждый звук, доносившийся с той стороны. С защелкой люка она провозилась несколько секунд и, когда люк наконец открылся, чуть не заорала от неожиданности.

Мелба кого-то убивала.

Астерша с длинными темными волосами, в засаленном комбинезоне, корчилась в лапе механизма, скрывавшего плечи Мелбы. Женщина — Анна уже узнала помощницу Холдена, Наоми Нагату — выглядела жестоко избитой. Рука и плечо были в крови, все лицо — в ссадинах.

Вплыв внутрь, Анна оказалась в сводчатом зале. Стена реакторного отсека изгибалась, создавая подобие церковного собора ядерной эры. Анне нестерпимо хотелось действовать, но она помнила: у нее будет только один выстрел, и потому не решилась стрелять с ходу.

Лицо Наоми налилось темным синеватым багрянцем, дыхание срывалось с губ редкими хрипами. Она каким-то чудом сумела поднять руку и оттолкнуть Мелбу. Анна коснулась ногами палубы, и подошвы прилипли. От нее до Мелбы оставалось меньше трех метров, и она нажала пусковую кнопку, нацелившись в не прикрытую механизмом часть спины и надеясь, что тазер подействует сквозь скафандр.

Она промахнулась, но результат все равно получился впечатляющий.

Вместо ткани скафандра двойной импульс тазера попал в жизненный центр меха. Тянувшиеся там и здесь провода раскалились докрасна и начали рваться как ниточки. Тазер тоже стал горячим, Анна не сумела его удержать и выпустила за миг до того, как оружие сплавилось в клейкий ком серого пластика. Мех выгнулся, щелкнул, растопырил лапы. Запахло горелой проводкой. У Мелбы каждый волосок встал дыбом, а руки и ноги продолжали дергаться даже после того, как разряд прервался. Экранчик на боку меха выдавал красный сигнал ошибки.

— Ты кто такая? — спросила Наоми Нагата, плавая в такой позе, что было ясно: рухнула бы на пол, случись здесь хоть малая доля g.

— Я Анна. Меня зовут Анна, — ответила она. — Ты как, в порядке?

После третьего укола Наоми прерывисто втянула в себя воздух и спросила:

— Какая еще Анна?

— Я — Анна, — повторила она и хихикнула по себя. — Ты спрашиваешь, кто я такая? Пассажирка с «Принца Томаса».

— ООН? Ты не похожа на флотскую.

— Нет, я пассажирка. Из миссии, посланной генеральным секретарем.

— Цирк с собачками, — процедила Наоми и зашипела от боли, когда Анна стянула бинт и активировала приспособление, не позволяющее ему разматываться.

— Так все говорят. — Анна ощупывала повязку, жалея, что бывала невнимательна на курсах первой помощи. Очистить рану, остановить кровотечение, иммобилизовать поврежденную конечность — вот и все ее познания.

— Да потому, что так оно и есть, — объяснила Наоми, дотягиваясь здоровой рукой до ступени трапа. — Все это политическое дерь…

Ее прервал механический голос: «Перезагрузка окончена».

Анна развернулась. Мелба уставилась на женщин. Волосы у нее все еще стояли дыбом, но тело перестало дергаться. Она попыталась пошевелить руками, и мех, со скрипом, неохотно, повторил ее движения.

— Чтоб меня, — сердито, но без удивления проговорила Наоми.

Анна поискала свой тазер и не сразу вспомнила, что он расплавился. Мелба оскалилась.

— Сюда, — велела Наоми, как только над ними сдвинулась крышка люка.

Анна шмыгнула вперед, Наоми, помогая себе здоровой рукой, подтянулась следом. Мелба рванулась за ними, выставив ногу, чтоб оттолкнуться от кожуха реактора. Наоми подтянула ступню, успев отдернуть ее от клешни меха, и тут же пальцем ноги включила запорный механизм. Крышка, встав на место, прищемила запястный сустав меха. Лапа разлетелась на куски. Анна ждала крика боли, не дождалась и только тогда сообразила, что перчатки дистанционного управления располагались в плечах машины, ниже отрубленного люком места. Мелбе они не повредили, а та ценой одного манипулятора меха помешала люку закрыться. В отверстии показалась другая лапа, вцепилась в металл, погнула его.

— Ходу, — глухим от боли голосом выговорила Наоми, кивнув на следующий люк.

Когда обе пролезли в него, Анна потратила секунду на то, чтобы оглядеться. Кажется, они попали на жилую палубу. Справа и слева располагались маленькие каютки с хлипкими дверями — норы, чтоб в нее забиться, здесь было не найти. Наоми пролетела по воздуху среди смутных теней, отбрасываемых в свете аварийных лампочек, и Анна, как умела, последовала за ней, двигаясь словно в кошмарном сне.

Они прошли через еще один люк на новый уровень, и здесь Наоми на несколько секунд задержалась перед контрольной панелью. Аварийное освещение стало красным, панель управления люком обозначила аварийную блокировку.

— Она там — не в ловушке, — сказала Анна. — Сможет выйти через грузовой отсек. Там дверь взломана.

— Уже во второй раз, — отозвалась Наоми, подтягиваясь по трапу. — Все равно, на ней ремонтный мех, и мастерская к ее услугам. Все возможности для взлома корабля. В ловушке не она, а мы.

Анна удивилась. Они ведь сбежали. Заперли за собой двери. Чудовищам не положено ломать двери. Эта смутная мысль явилась из детских страхов, и Анна засомневалась, вполне ли прошло действие наркотиков.

— Так что же нам делать?

— В медотсек, — выдохнула Наоми, указывая в короткий коридор. — Это там.

Разумно. По-астерски хрупкая женщина уже побледнела, темная кожа стала сероватой, и с промокшего бинта на плече срывались крошечные алые шарики. Взяв Наоми под руку, Анна потянула ее по коридору к отсеку. Дверь была закрыта, на панели вспыхивал сигнал блокировки, как на оставшемся позади люке. Наоми что-то нажала. Анна ждала, что люк скользнет в сторону, но вместо этого поверх нее надвинулась другая створка, более тяжелая на вид, а панель потемнела.

— Герметичная переборка, — пояснила Наоми. — Ее не так легко взломать.

— Но мы остались по эту сторону?

— Да.

— Есть другой вход? — спросила Анна.

— Нет.Идем.

— Погоди, — остановила ее Анна. — Тебе надо туда, ты тяжело ранена.

Наоми обернулась, нахмурилась, словно только теперь по-настоящему заметила Анну. Та почувствовала, что ее оценивают и взвешивают.

— У меня там двое раненых. Моя команда. Они беззащитны, — наконец заговорила Наоми. — Я защищаю их, насколько это в моих силах. А мы с тобой перейдем на следующую палубу, возьмем оружие и постараемся заманить ее к себе. Когда покажется, убьем.

— Я не… — начала Анна.

— Убьем. Ее. Сумеешь?

— Убить? Нет, не сумею, — честно ответила Анна.

Наоми еще несколько секунд разглядывала ее, потом пожала ладонью уцелевшей руки.

— Ладно, все равно идем.

Они пролезли в следующий люк, палубой выше. Здесь было тесно от шлюзов и шкафов-кладовых. В некоторых хватило бы места на вакуумный скафандр с ранцем, другие были поменьше. Наоми открыла маленький шкаф и вытащила толстый черный дробовик.

— Мне тоже не приходилось стрелять, — сказала она, оттягивая затвор и загоняя патрон. Анне пуля показалась похожей на маленькую ракету. — Но те двое в медотсеке мне родные, а это — мой дом.

— Понимаю, — кивнула Анна.

— Хорошо, потому что тебя я не могу… — начала Наоми, но тут глаза у нее закатились и тело обмякло. Дробовик выплыл из расслабленных пальцев.

— Нет, нет, нет! — в панике забормотала Анна. Она подплыла к Наоми, взяла ее за запястье.

Пульс прощупывался, но едва-едва. Анна порылась в пакете первой помощи. На одной ампуле была пометка: против шока. Ее Анна и вколола Наоми. Та не очнулась.

Из люка повеяло новым запахом: горячим запахом расплавленного пластика, как от ее погибшего тазера. На крышке люка возникла красная точка. Вскоре она пожелтела, а потом и побелела. Девушка в мехе догнала их.

Люк, ведущий дальше в носовую часть, был заперт и вспыхивал лампочкой блокировки. Наоми не сказала, каким кодом ее снять. Шлюз рядом тоже оказался под замком. Палубный люк, скособочившись, стал открываться. Послышались пыхтение и ругательство. Мелба взломала крышку, поставленная Наоми блокировка не остановила одержимую. А вот их она загнала в ловушку.

Анна подтянула тело Наоми к большому шкафу для скафандров и запихнула внутрь. Следом втиснулась сама. На дверце не оказалось запора. Двум женщинам и скафандру внутри было так тесно, что едва удалось закрыть дверцу. Анна уперла обе подошвы в угол, где дверца сходилась с палубой, и включила магниты на полную. Скафандр вцепился в металл, закрепив ее ноги и подтянув ближе к стене.

На той стороне взвизгнул металл. Что-то влажное легло сзади на шею Анне. Рука Наоми, вялая, в крови. Анна замерла, стараясь дышать потише. В ее молитве бессмысленно смешались страх и надежда.

Слева от нее хлопнула дверца шкафа. Еще одна, ближе. И еще. Анна попыталась вспомнить, куда делся дробовик Наоми. Должен быть где-то здесь, в шкафу, но в темноте, прижатой магнитами, не найти. Хорошо еще, если не остался снаружи, под рукой у этой сумасшедшей. Открылся еще один шкаф.

Дверца в сантиметре от лица Анны дрогнула, но осталась закрытой. В щелях и вентиляционных отверстиях вспыхнул белый свет плазменного резака — и тут же погас. Механический голос произнес: «Запасной аккумулятор разряжен». Из-за двери донеслись яростные ругательства. Затем снаружи послышалось кряхтение и тяжелые удары: Мелба сдирала с себя мех. В душе у Анны шевельнулась надежда.

— Открой, — сказала Мелба. Голос был низкий, хриплый — как у зверя.

— Нет.

— Открой!

— Я… судя по голосу, ты не владеешь собой, — начала Анна, сама ужасаясь своим словам. — Думаю, мы могли бы поговорить, если бы ты…

Анне еще не доводилось слышать подобного вопля — Мелба злобно и бешено завыла. Так звучал бы голос темных инстинктов, будь он у них. Так мог бы выть дьявол.

Что-то ударило по металлической дверце, и Анна отпрянула. Еще удар, и еще. Дверь начинала прогибаться, в вентиляцию полетели брызги крови.

«Кулаками! — подумала Анна. — Она бьет голыми кулаками!»

В невнятном реве, перемежавшемся грязными ругательствами, не осталось ничего человеческого. Все равно что вой бури. Толстая пластина проминалась, дверные петли вздрагивали и гнулись при каждом ударе. Анна зажмурилась. Верхняя петля лопнула.

А потом вдруг упала тишина. Анна ждала в уверенности, что это уловка. До нее не доносилось ни звука, кроме тихого животного урчания. В щели просочился выворачивающий наизнанку запах свежей рвоты. Ожидание затянулось, как показалось Анне, на долгие часы, и наконец, не выдержав, она отключила магниты и толкнула изуродованную дверцу.

Мелба плавала, свернувшись в комок, у стены. Она держалась руками за живот и содрогалась всем телом.

ГЛАВА 29 БЫК

По правде сказать, расстояние всегда измерялось временем. Бык обычно не задумывался о таких вещах, но вынужденная неподвижность странно подействовала на его сознание. Даже под постоянным прессом событий, вызовов, переговоров и упреков врача часть разума оставалась свободной, и в ней всплывали странные идеи. Например, про измерение расстояния временем.

Несколько веков назад плавание через Атлантику длилось месяцами. Недалеко от Нью-Мексико располагался городок Уиллесс.^[103] Название он получил потому, что встарь у кого-то из путешественников через пустыню здесь слетело колесо фургона, и те решили, что, чем чинить, проще тут и пустить корни. С новыми технологиями месяцы сменились неделями, а потом и часами. За пределами гравитационного колодца механизмы, освободившись от сопротивления воздуха и тирании гравитации, преобразовали все еще сильнее. При удобном расположении на орбитах путь от Луны до Марса укладывался всего в двенадцать суток. Перелет от Сатурна к Церере — в несколько месяцев. И примитивные мозги, перенесенные сюда с равнин доисторической Африки, так и считали расстояние: от Сатурна до Цереры несколько месяцев. От Луны до Марса несколько дней. Расстояние измерялось временем и потому не слишком потрясало.

В медленной зоне все переменилось. По показаниям приборов, корабли Земли и Марса сбились тесно, как горошины в миске. Теперь они дрейфовали, сходились и расходились, занимая места в кольце пленников жуткой Станции. В сравнении с размером сферы они были очень близки. Но расстояние от них до Кольца измерялось временем, и это время их убивало.

Дальний из кораблей располагался от «Бегемота» в двух днях пути на челноке — если максимум скорости снова не сдвинут вниз. До ближайшего можно было допрыгнуть. Вселенная человека съежилась и продолжала сжиматься все больше. С каждым соединением, с каждым натянутым до звона голосом, выслушанным за эти долгие мучительные часы, Бык все больше убеждался, что его план сработает. Непостижимые, незнакомые и беспричинные угрозы здешней вселенной поразили всех выживших. Все мечтали о доме, стремились сбиться теснее, собраться одной деревней. Заработал инстинкт, противоположный воинскому, и пока Бык сумеет его поддерживать, пока они будут прикрывать друг другу спины и заботиться обо всех, кому нужна помощь, горе и страх не обернутся новыми убийствами.

Зеленый экран, возвещавший программу новостей, осветился голубым, и на нем появилась профессионально улыбчивая Моника Стюарт. Она выглядела усталой и серьезной, но человечной. Знакомое всем лицо. Лицо, с которым каждому было уютно.

— Леди и джентльмены, — заговорила Моника. — Добро пожаловать на первую передачу «Свободного радио медленной зоны». Мы говорим с вами из временной студии на борту корабля АВП «Бегемот». Я — гражданка Земли, однако надеюсь, что в этот тяжелый час наша программа будет полезна всем. Помимо передачи всевозможной несекретной информации планируем брать интервью у членов команд разных кораблей, у гражданских лиц с «Принца Томаса», а также передавать музыкальные концерты в прямом эфире. Я имею честь приветствовать нашего первого гостя, преподобного отца Гектора Кортеса.

В открывшемся окне появилось лицо священника. На взгляд Быка, довольно потертое. Отбеленные зубы сверкали слишком ярко, а ослепительные седины отливали сальным блеском.

— Отец Кортес, — обратилась к нему Моника, — вы помогали в спасательных работах на «Принце Томасе»?

Минуту казалось, что собеседник ее не услышал. Улыбка его дрогнула.

— Да, — наконец ответил старик, — я помогал, и это было… Моника, мне стыдно. Мне… стыдно.

Бык выключил передачу. Это уже было что-то. Лучше, чем ничего.

Марсианский фрегат «Кавалер», которым теперь командовал младший лейтенант Скупский, заглушил реактор и передавал остатки жизненного обеспечения и команды на «Бегемот». «Принц Томас» согласился на передачу раненых, бригады медиков и всех выживших штатских — поэтов, священников и политиков. В том числе — этого Гектора Кортеса с мертвыми глазами. Для начала было недурно, но Бык надеялся на большее. Если они продолжат тянуться сюда, если «Бегемот» станет символом спокойствия, стабильности и надежности, появятся новые заботы. Канал вещания даст новой общности лицо и голос. Надо будет еще поговорить об этом с Моникой Стюарт. Возможно, стоит организовать минуту молчания в память о погибших. И совет с представителями всех сторон, который займется планом эвакуации и начнет возвращать людей обратно за Кольцо, к дому.

Только вот торможение лишило их всех дальних кораблей. И Кольцо отдалилось от них, потому что двигались они теперь медленно — а расстояние измеряется временем.

Пискнул ручной терминал, и Бык опомнился. За стеной орала женщина, ей напряженно отвечал мужчина. Бык узнал голоса реаниматологов, пытавшихся вернуть к жизни какого-то бедолагу. Он был неравнодушен к медикам: они делали ту же работу, что и он, только в другом масштабе. Шевельнув плечами, он передвинул терминал и ответил на вызов. На экране появился Серж.

— Бист?^[104] — спросил он.

— Превосходно, — ответил Бык. — Что там у вас?

— Марс его взял. Тащат ублюдка обратно — живьем.

Машинально, бессмысленно, Бык попытался сесть прямо.

Для него теперь «сидеть» было абстрактным понятием.

— Холдена? — спросил он.

— Кого же еще? Он на скифе, который потихоньку ковыляет к марсианскому «Хаммурапи». Через несколько часов доберутся.

— Нет, — сказал Бык, — надо, чтоб его доставили сюда.

Серж ладонью, по-астерски, кивнул, но его взгляд выражал сомнение.

— Аси дульче си,^[105] но не представляю, как этого добиться.

Где-то далеко, ниже груди, у Быка шипел и вздувался компрессионный шланг, разгонявший кровь и лимфу по неподвижному телу. Бык его не чувствовал. Если прибор загорится, тоже не почувствует. В подсознании в тысячный раз шевельнулись атавистические страхи и отвращение к увечному телу. Бык ударил себя ладонью по переносице.

— Так, — сказал он, — я подумаю, что тут можно сделать. Сэм докладывала о ходе работ?

— Они уже сняли рельсовые пушки и сейчас срезают торпедные аппараты, но капитан узнал и очень недоволен.

— Ну, рано или поздно он все равно бы узнал, — вздохнул Бык. — Пожалуй, с этим мне тоже придется разобраться. Что еще?

— По-моему, тебе хватает и этого. Передохни, а мы поработаем, са-са? Не все же тебе взваливать на себя!

— Мне надо чем-то заниматься, — возразил Бык. Компрессорный шланг со вздохом сдулся. — Буду на связи.

В палату вместе с едкой вонью обожженной электрическими разрядами плоти вплывали тихие напряженные голоса. Бык уставился в голубовато-белый потолок над койкой, к которой его пристегнули.

Холден возвращается. Его не убили. Если что и грозит разрушить едва налаженное сотрудничество, так это свара за право запихнуть его яйца в мясорубку.

Бык почесал плечо — не столько потому, что зудело, сколько ради желания почувствовать свое тело. По правилам, Холдена следовало допросить, поместить под арест и начать переговоры об экстрадиции с теми представителями Земли, кто вел следствие по диверсии на «Сунг-Ане». Бык полагал, что парня изобьют в лепешку и выбросят за борт. Даже находясь под охраной, человек, ответственный за столько смертей, не мог чувствовать себя в безопасности.

Пора было еще раз вызвать «Росинант». Вдруг он на этот раз отзовется. Корабль молчал с момента катастрофы. Возможно, у них повредило передатчик, или команда избрала такую тактику, или же все они погибли либо умирали сейчас. Бык послал вызов и без особой надежды на ответ стал ждать.

Потом, когда они выберутся из Кольца, можно будет сколько угодно тягаться насчет преимущественной юрисдикции. А пока следовало заставить всех сотрудничать. А что, если…

Против всех ожиданий, «Росинант» ответил на вызов. Бык увидел женщину, которой не помнил. Бледная кожа, нечесаные рыжие волосы нимбом вокруг головы. Пятно на щеке — смазка или кровь.

— Да, — сказала женщина, — здравствуйте. Кто говорит? Вы можете нам помочь?

— Я — Карлос Бака, — ответил Бык, успевший проглотить забившее горло смятение. — Старший офицер безопасности на «Бегемоте». Да, мы можем вам помочь.

— Ох, слава богу! — выдохнула женщина.

— Так, может, вы назоветесь и расскажете, что у вас происходит?

— Меня зовут Анна Воловодова, и у меня тут женщина, пытавшаяся убить команду «Росинанта». Как бы сказать?.. Под арестом? Я усыпила ее седативными из аптечки первой помощи, потому что в медотсек мне не войти. И приклеила ее к креслу. Еще, по-моему, это она взорвала «Сунг-Ан».

Бык скрестил руки.

— Может, расскажете?

Капитан Джаканда оказалась немолодой женщиной с серебристыми волосами. Ее военная повадка «со мной не шути» внушала уважение, хоть и не нравилась Быку.

— Я так и не получила приказа освободить пленного, — говорила Джаканда, — и не думаю, что получу. В обозримом будущем вряд ли.

— Я уже послал челнок за его командой и за женщиной, которую он обвинял в диверсии, — сказал Бык, — а от ваших людей при последнем просмотре новостей было два десятка запросов на переход к нам, как только мы раскрутим барабан.

Джаканда коротко кивнула, подтверждая, что все сказанное верно, но ее мнение неизменно. Бык переплел пальцы и сжал так, что костяшки побелели, — благо руки не попадали в объектив камеры.

— Для нас всех будет лучше держаться вместе, — настаивал он. — Объединим ресурсы, обдумаем план эвакуации. Если у вас нет челноков, я организую транспорт для вас и команды. Здесь у нас места хватает.

— Я согласна, что было бы лучше установить единое командование, — кивнула Джаканда. — Если вы готовы уступить «Бегемот», я охотно приму власть и ответственность за него.

— Нет, на такое я бы не пошел, — сказал Бык.

— Я этого и не ожидала.

— Мистер Бака! — рявкнул от дверей Ашфорд. Бык поднял ладонь, прося подождать.

— Мы еще вернемся к этому разговору, — сказал он. — Я весьма уважаю и вас, и вашу позицию, но уверен, что найду средство все уладить.

У Джаканды на лице читалось, что ее и так все устраивает.

— Буду на связи, — закончил Бык и прервал соединение. Приятные хлопоты на сегодня закончились. Ашфорд втянулся в дверь и устроился у стены, ближайшей к ногам кровати. Выглядел он сердитым, но не так, как обычно. Бык привык видеть капитана осторожным до робости. Сейчас тот не был ни осторожен, ни робок. Все в нем выдавало едва сдерживаемую ярость. «Горе сводит людей с ума», — подумал Бык. Горе, смешавшееся с чувством вины и стыдом, действует еще тяжелее.

Такое может сломать человека.

За капитаном вплыла Па. Она смотрела в пол. Лицо ее стало восковым от истощения. За Па явилась доктор, за ней Серж и Макондо. Все они смотрели куда угодно, лишь бы не на Быка. Палата была слишком тесной для такой толпы.

— Мистер Бака, — заговорил Ашфорд, чеканя слоги, — как я понял, вы отдали приказ о разоружении корабля. Это правда?

— О разоружении? — повторил Бык и взглянул на доктора Стерлинг. Она смотрела прямо перед собой с непроницаемым видом. — Я велел Сэм снять рельсовые пушки, чтобы раскрутить барабан.

— И не спросили у меня позволения.

— Позволения на что?

— Рельсовые пушки — основной компонент оборонительной системы корабля.

— Были бы, если б работали, — поправил Бык, — и еще я приказал ей разобрать водопроводную систему, функционирующую при тяге. Развернуть ее на девяносто градусов, чтобы использовала вращение. Мне перечислить все, что пришлось переоборудовать соответственно ситуации, или разговор только о пушках?

— Как я понял, вы также дали людям, не имеющим отношения к АВП, доступ к корабельному вещанию? Землянам и марсианам, тем самым, которых мы стремимся поставить на место!

— Так вот для чего мы здесь? — поднял брови Бык. Эти слова не были прямым возражением, но, с точки зрения Ашфорда, они равнялись признанию. Впрочем, Бык и не собирался ничего скрывать.

— А военные враждебной стороны? Вы и их притащили на мой корабль?

Па одобрила все, перечисленное капитаном. Однако она держалась у него за спиной и равнодушно молчала. Бык не представлял, что происходит между ней и Ашфордом, но, если между ними трения, он точно знал, какую сторону поддерживает. Поэтому он прикусил язык и не напомнил об участии Па.

— Да, я тащу сюда всех, кого могу заполучить. Гуманитарная помощь и концентрация контроля. Как по учебнику. Это известно каждому курсанту ко второму году.

Па поморщилась.

— Мистер Бака, вы превысили свои полномочия. Вы нарушили цепочку соподчинения. С этого момента все ваши приказы и данные вами разрешения отзываются. Я освобождаю вас от обязанностей и приказываю ввести вас в медикаментозную кому до возможности эвакуации.

— Пошел к черту! — вырвалось у Быка.

Необдуманные слова повисли в воздухе, и Бык понял, что они точно выражают его мысль.

— Приказ не обсуждается, — холодно бросил Ашфорд.

— Черта с два не обсуждается, — отрезал Бык. — Здесь командуете вы, а не я, потому что Фред Джонсон решил, что команде астеров будет неуютно под началом землянина. Вы получили это место, потому что вовремя поняли, кому лизать задницу. И знаете что? Хорошо вам. Надеюсь, ваша карьера рванет ракетой. И Па здесь потому же. У нее тоже голова правильного размера, но у нее она хоть не совсем пустая.

— Вы расист! — попытался перебить Ашфорд. — И я не желаю выслушивать…

— А я здесь потому, что кто-то должен делать дело, а про вас заранее было известно, что вы подонок. И вот что я вам еще скажу. Мы сейчас все в дерьме, но я намерен нас вытащить и не допущу, чтобы Фред стыдился того, что мы тут натворим, а вы не суйтесь мне под ноги, когда я дело делаю…

— Довольно, мистер Бака!

— Вы знаете, что я прав. — Бык обернулся лицом к Па. Она смотрела на него пустым, ничего не выражающим взглядом. — Если он будет командовать, то пустит все к черту. Вы видели, как это происходит. Вы знаете…

— Прекратите обращаться к старшему помощнику, мистер Бака!

— …как он принимает решения. Он отошлет всех обратно по своим кораблям, даже если для них это смерть, лишь бы…

— Вы уволены! Вам…

— …не отвечать за них. Ему плевать…

— …следует молчать! Я не разрешал вам!..

— …что опасность грозит всем, и если кто-то еще сорвется…

— Молчать! — взвизгнул Ашфорд и толкнулся от стены с искаженным яростью лицом. Он ударился в койку, навалился на Быка, схватил за плечи и встряхнул так, что клацнули зубы. — Заткнись, я сказал!

От рывка сорвались крепления, выскочила игла капельницы. Боль хлестнула Быка по спине — словно кто-то вкручивал штопор в позвоночник. Он попытался оттолкнуть капитана, но не находил опоры — костяшки пальцев били по твердому: по столу или по стене, он не знал. Со всех сторон кричали, кружилась голова, а мертвый груз тела и в невесомости натягивал трубки и катетеры.

Когда к миру вернулся рассудок, Бык косо висел над столом головой вниз. Па с Макондо держали Ашфорда за плечи — тот продолжал тянуться к нему скрюченными, как когти, пальцами. Серж остался у стены, готовый к рывку, но еще не определился, в какую сторону толкаться.

Рядом возникла доктор Стерлинг, поймала Быка за ноги и быстро, умело вернула на кровать.

— Нежелательно атаковать пациентов с переломом позвоночника, — говорила она, не прерывая работы, — поскольку им требуется покой.

Новая вспышка жестокой, горячей и острой боли пронзила шею и спину, когда врач пристегнула его к койке. Одна из трубок выскочила, к болтавшемуся в воздухе концу прилипла кровь и кусочки мяса. Бык не знал, в какой части тела торчала до сих пор эта трубка. На него смотрела Па, и он заговорил сдержанно:

— Мы уже дважды напортачили. Когда вошли в Кольцо и когда допустили отправку на станцию десантников. Третьего раза быть не должно. Мы сумеем собрать всех и вытащить отсюда.

— Опасные разговоры, мистер… — сплюнул Ашфорд.

— Обязанности капитана я исполнять не могу, — продолжал Бык. — Даже не будь я прикован к кровати — я землянин. Командовать должен астер, тут я с Фредом полностью согласен.

Ашфорд вырвался, одернул помятые Па и Макондо рукава и выпрямился у стены.

— Доктор, введите мистера Баку в кому. Это прямой приказ.

— Серж, — сказал Бык, — я требую немедленно взять капитана Ашфорда под арест.

Никто не двинулся с места. Серж почесал шею — ногти заскребли по щетине, и это был самый громкий звук в комнате. Па смотрела куда-то перед собой, на ее лице читалось мрачное недовольство. Ашфорд прищурился на нее. Тогда Па заговорила, мертвым, безрадостным голосом:

— Серж, вы слышали приказ шефа.

Ашфорд готов был кинуться на нее, но Серж уже ухватил его за плечо.

— Это мятеж, — сказал Ашфорд. — Это будет расцениваться как мятеж!

— Пойдемте со мной, — сказал Серж. Макондо хваткой конвойного взял Ашфорда за другое плечо, и все трое покинули помещение. Па осталась у стены, придерживаясь за ремень, дождалась, пока врач, бормоча себе под нос, переставит катетеры, проверит все трубки и мониторы. Бык почти не ощущал ее прикосновений.

Закончив, доктор тоже ушла и задвинула за собой дверь. Добрую минуту оба молчали.

— Похоже, вы переменили взгляды на мятеж, — заметил Бык.

— Очевидно, — вздохнула Па. — Он не способен здраво мыслить. И слишком много пьет.

— Это его решение привело сюда всех нас. Все трупы на всех кораблях можно подписать его именем.

— Ему это видится иначе, — заметила Па и, помолчав, добавила: — Думаю, он тратит много сил, чтобы видеть это иначе. И катится по наклонной. Думаю… думаю, он нездоров.

— Несчастный случай был бы проще, — сказал Бык.

Па выдавила улыбку.

— Мои взгляды не настолько переменились, мистер Бака.

— Я и не надеялся. Но сказать должен был.

— Давайте думать о том, как сохранить людей и вернуть всех домой, — предложила она. — Мне нравилась моя работа. Жаль, что она так кончается.

— Может, и кончается, — признал Бык, — но вы о медали мечтаете или о том, чтобы сделать, что надо?

Па бледно улыбнулась.

— Я надеялась совместить.

— Надежда не вредит, если не жертвовать ради нее здравым смыслом, — кивнул Бык. — Я буду и дальше стягивать всех на «Бегемот».

— Но чтобы оружие оставалось только у наших, — приказала она. — Мы примем всех, но чужой армии на борту нам не надо.

— Уже позаботился, — ответил Бык.

Па прикрыла глаза. Так легко забывалось, как она молода. Для нее это не первый рейс, но, вполне может статься, второй. Бык попытался представить, как бы чувствовал себя он, если бы почти мальчишкой ему пришлось взять под арест своего капитана. Скорей всего, перепугался бы до смерти.

— Вы правильно поступили, — сказал он.

— Еще бы вы этого не сказали! Я вас поддержала.

Бык кивнул.

— И я поступаю правильно. Спасибо за поддержку, капитан. Пожалуйста, помните: я буду платить за услугу, пока вы сидите в главном кресле.

— Мы не друзья, — сказала она.

— Этого и не требуется, лишь бы дело делалось.

ГЛАВА 30 ХОЛДЕН

Десантники были неласковы, но профессиональны. Холден однажды видел, как действует десантница в усиленном марсианском скафандре. Поэтому на обратном пути по пещерным залам и тоннелям Станции пленник, упакованный в стягивающую пену и взваленный на спину одному из парней как тяжелое оборудование, прекрасно сознавал опасность. Мужчины и женщины, скрывавшиеся под броней, только что видели, как создание чужаков разорвало на куски и сожрало одного из них; находились они сейчас на невообразимо чужой и угрожающей территории и вполне могли счесть его виноватым во всех несчастьях. Если он до сих пор жив, так это благодаря их выучке, дисциплине и профессионализму — качествам, которые Холден уважал, даже когда от них не зависела его жизнь.

Десантники переговаривались на недоступных ему частотах, так что для Холдена путь к поверхности прошел в жутковатой тишине. Он все надеялся еще раз увидеть Миллера, но мимо проплывали только застывшие как статуи насекомоподобные машины и сложные рисунки мха на стенах. Казалось, он начал различать закономерность в волнах и ряби, покрывших стены и пол, — узор, сложный и прекрасный, как круги от дождя на поверхности пруда, как мелодия. Холдена это не утешало.

Он пробовал связаться с «Росинантом», с Наоми, но то ли волочивший его десантник отключил ему радио, то ли что-то здесь глушило сигнал. Так или иначе, Холден никого не дозвался. Ни «Роси», ни десантники — никто ему не ответил. Осталось только мягкое покачивание и почти невыносимый ужас.

Скафандр тихо предупредил, что воздух на исходе.

Холден потерял чувство времени и направления. Может, следующий тоннель выведет на поверхность, а может, они миновали только полпути. Если на то пошло, Станция была способна меняться — неизвестно, существовала ли еще дорога, которой они попали внутрь. Скафандр сообщал, что ему осталось около двадцати минут.

— Эй! — крикнул Холден и попытался лягнуть в спину того, кто его нес. — Эй, у меня воздух кончается!

Десантник не реагировал. Как бы ни бился Холден, его усилия терялись в сравнении с мощью боевого скафандра. Оставалось только надеяться, что ему не дадут умереть по недосмотру. Впрочем, легче было беспокоиться из-за воздуха, чем думать, что там с Наоми, с Амосом и Алексом.

На счетчике оставалось три минуты, а Холден успел докричаться до хрипоты, когда десантник под ним чуть присел, подпрыгнул, и Станция провалилась ему под ноги. Внизу смыкалась диафрагма входа — механическая, бездумная. Скиф висел в пустоте в каких-то пятистах метрах, и его бортовые огни были самыми яркими светочами в беззвездном небе. До входного шлюза добрались быстро. Скафандр Холдена уже трубил тревогу, уровень углекислого газа достиг критической отметки, и приходилось сдерживать дыхание.

Десантники передвинули его к поручню, пристегнули.

— У меня воздуха нет, — заорал Холден. — Ну пожалуйста!

Один из десантников отстегнул герметизацию его шлема.

Поток воздуха, хлынувший внутрь, пах старым пластиком и плохо переработанной мочой. Холден наслаждался им, как ароматом роз. Десантник откинул и свой шлем — человеческая голова показалась маленькой в сравнении с бугром шлема на броне.

— Сержант Вербинский! — рявкнул женский голос.

— Да, сэр, — отозвался тот, что его нес.

— Что с пленным?

— У него несколько минут как кончился воздух.

Женщина хмыкнула, и на этом разговор закончился.

Если здесь и была гравитация ускорения, она практически не улавливалась. Слабое ощущение, что скафандр втягивает Холдена в себя, исчезло так же быстро, как возникло. Десантники тихо переговаривались между собой, а его не замечали. Но ему и не требовалось особых подтверждений. Миллер не обманул. Законы медленной зоны снова переменились. И, судя по лицам, потери были ужасны.

— Мне надо проверить свой корабль, — заговорил Холден. — Пожалуйста, нельзя ли связаться «Росинантом»! — Ему никто не ответил. Холден поднажал: — Моя команда, возможно, ранена. Если бы только…

— Заткните кто-нибудь пленного, — приказала женщина, по-прежнему невидимая для него.

Стоявший рядом десантник с тяжелой челюстью и иссиня-черной кожей обернулся к Холдену. Тот напрягся, ожидая удара.

— Ты все равно ничем не поможешь, — сказал десантник, — а теперь, пожалуйста, помолчи.

Камера на «Хаммурапи» была не многим больше полутора метров шириной и трех в глубину. Койка-амортизатор грязновато-голубого цвета, стены и пол — стандартно-белые, блестящие в резком свете светодиодки. Холдену выдали тренировочный костюм из бумажной ткани — он даже потрескивал при движении. Охранники, когда пришли за ним, не потрудились связать ему руки или ноги.

Капитан плавала у своего стола, коротко подстриженные седые волосы придавали ей сходство с римским императором древности. Холдена пристегнули к чуть наклоненному амортизатору, так что ему волей-неволей приходилось смотреть снизу вверх.

— Я — капитан Джаканда, — сказала женщина. — Вы военнопленный. Вам ясно, что это означает?

— Служил во флоте, — кивнул Холден. — Понимаю.

— Хорошо. Экономит полчаса юридической трескотни.

— Я с удовольствием расскажу все, что знаю, — добавил Холден. — Жестких мер не потребуется.

В улыбке капитана Джаканды был зимний холод.

— У кого-то другого я сочла бы это фигурой речи, — заметила она. — Итак, каковы ваши отношения со структурой в центре медленной зоны? Что вы там делали?

Холден много месяцев заставлял себя молчать о Миллере, никому ничего не говорить. Кроме Наоми, и то его преследовало чувство вины за то, что он взвалил на нее эту ношу. С одной стороны, желание выговориться тянуло его как гравитационное поле. С другой…

Холден глубоко вздохнул.

— Это покажется несколько неправдоподобным.

— Я слушаю.

— Вскоре после того как конструкция, созданная протомолекулой, взлетела с Венеры и направилась в космос, чтобы начать сборку Кольца, со мной… вступил в контакт детектив Миллер. Тот, кто направил Эрос к Венере. По крайней мере, оно выглядело и говорило как он. С тех пор он показывался раз в несколько недель, и я пришел к выводу, что протомолекула его использует. Ну, что он и Джули Мао, та, что заразилась первой, втянули меня за Кольцо. Я думал, что они… она заманила меня сюда.

Джаканда не изменилась в лице. У Холдена ком стоял в горле. Этот разговор он предпочел бы вести не здесь. Поговорить бы с Наоми в спальне на «Росинанте». Или в баре на Церере. Все равно где, главное — с кем.

Неужели она погибла? Неужели Станция убила ее?

— Продолжайте, — напомнила Джаканда.

— По-видимому, я ошибался, — сказал Холден.

Он начал с пути к Станции, перешел к созданному протомолекулой видению Миллера, поджидавшему его внутри. Рассказал об атаке десантников и о ее последствиях, как их объяснил Миллер. О видении гигантской империи и о потопе тьмы, гасившей солнца. Он понемногу успокаивался, слова шли с языка легче и быстрее. Рассказ казался безумным даже ему самому. Видения, невидимые для других. Великие тайны, открытые ему одному…

Только все это было ошибкой.

Он вообразил себя важной фигурой. Особым, избранным. Думал, что все, происходящее с ним самим и с командой, направляется великой и таинственной силой. И ошибся. «Двери и углы», — сказал Миллер, а он не разгадал смысла этих слов, и потому-то все они прошли сквозь Кольцо. И оказались на Станции. В каждой фразе Холдена облегчение смешивалось с презрением к себе. Он как дурак отплясывал на краю обрыва в уверенности, что не упадет. Кто угодно, только не он.

— И вот я здесь, беседую с вами, — сухо закончил он. — И не знаю, что будет дальше.

— Понятно, — бесстрастно проговорила она.

— Вам придется провести полное медицинское обследование, проверить, нет ли у меня в мозгу органических изменений, — добавил Холден.

— Возможно, — кивнула капитан. — Сейчас мои медики слишком заняты. Вы пока останетесь под административным арестом.

— Понимаю, — согласился Холден, — но мне надо связаться с командой. Вы можете следить за переговорами, я не против. Лишь бы увериться, что они в порядке.

Капитан скептически скривила губы — с чего бы им быть в порядке?

— Я попробую что-то узнать для вас, — пообещала она. — Сейчас всюду переполох, и в любой момент может стать хуже.

— Значит, все очень плохо?

— Очень.

Время в камере тянулось медленно. Охрана приносила тубы с пайком: протеин, жиры, вода и растительная паста. Иногда добавлялась гомеопатическая доза карри. Такое ешь, чтобы не умереть с голоду, остальное — только твои проблемы. Холден и ел, чтобы не умереть. Ему надо было вернуть команду, корабль. Выбраться отсюда.

Он видел падение империи чужаков. Видел взрывающиеся солнца. Видел, как кошмарная машина на Станции, построенной не человеческими руками, убила человека. И ни о чем не мог думать, кроме Наоми, Амоса и Алекса. Как им сохранить корабль? Как вернуться домой? Под домом понималось «где угодно, только не здесь». Не в первый раз Холден жалел, что не везет сейчас те подозрительные коробки на Титанию. Он плавал посреди камеры размером с гроб и старался не сойти с ума от ядовитой смеси бездействия и страха.

Даже если вся команда уцелела, сам он теперь в руках марсиан. Не он подорвал «Сунг-Ан» — все уже знают. Не он выпустил в эфир фальшивое заявление. Все обвинения против него развалятся, но это не изменит того факта, что Марс желает отобрать у него корабль. Он предпочитал огорчаться из-за корабля, потому что сохранить «Росинант», потеряв команду, было бы хуже.

— Паршиво ты выбираешь друзей, — сказал Миллер.

— Ты куда, к черту, подевался? — отозвался Холден.

Покойник пожал плечами. В тесной камере Холден ощущал даже его запах. Мерцающие светлячки покружили вокруг головы Миллера голубоватым нимбом — и погасли.

— Со временем плохо, — продолжал детектив, словно на что-то намекая. — Впрочем, мы о чем-то говорили?

— О Станции. О блокировке.

— Верно, — покивал Миллер, стянул свою нелепую шляпчонку и почесал висок. — Об этом. Так вот, пока вокруг крутится чертова уйма высокой энергии, Станции неспокойно. У вас, ребята, сколько там — двадцать больших кораблей?

— Около того, кажется.

— И все на ядерной тяге. У всех мощные источники энергии внутри. Ничего особенного, но Станцию уже пару раз пугнули, она и дергается. Вы бы лучше послали ей небольшое сообщение. Показали, что не опасны. Если сделаете так, я почти уверен, что смогу вас выпустить. Или же она разложит вас всех на атомы.

— Что-что?

Миллер виновато улыбнулся.

— Извини, пошутил. Просто отключите реакторы и внутренние источники. Тогда вы окажетесь ниже порога, и я смогу от этого оттолкнуться. То есть если вы захотите.

— Что значит «если»?

Холден дернулся, задел плечами потолок. Здесь было не повернуться. Каюту создавали не для двоих.

На долю секунды мозг Холдена попытался сопоставить два образа — плавающего рядом Миллера и слишком тесное для двоих помещение. Не справился. По спине поползли мурашки. И то и другое одновременно не могло быть истинным, и мозг с отвращением отказался совмещать несовместимое. Миллер кашлянул.

— Не делай этого, — посоветовал он. — И так трудно. Под «если» я понимаю блокировку блокировки. Я не разобрался, где пружина капкана. Если снять тормоза, чтобы вы все рванули по домам, или принялись палить друг в друга, или еще что, врата откроются. Для всех.

— В том числе и для тех, у кого выгорели звезды?

— Нет, — возразил Миллер, — тех порталов больше нет. Только уцелевшие звездные системы по ту сторону оставшихся.

— А что в этом плохого?

— Неизвестно, что из них вылезет, — ответил Миллер. — Слишком уж много дверей вышибет одновременно. — В тишине слышалось только шипение воздуховода, но Миллер закивал, словно услышал ответ. — Второй вариант — придумать, как выбраться отсюда, поджав хвосты, и забыть все как страшный сон.

— Думаешь, так будет лучше?

— Я думаю: когда-то существовала империя, дотягивавшаяся до тысяч солнц. Вирус с Эроса — их инструмент. Вроде гаечного ключа. И вот появилось нечто, достаточно большое, чтобы в них всадить пулю. Чем бы оно ни было, оно может поджидать за одним из порталов в надежде, что кто-нибудь сделает глупость. Так что вам лучше оставаться здесь. Делать обреченных младенчиков. Жить и умирать во тьме. Зато таящийся вовне там и останется.

Холден придержался рукой за койку, выровнялся. Сердце отстукивало милю в минуту, ладони побелели и стали влажными от пота. Он боялся, что его вырвет, и соображал, успеет ли дотянуться до вакуумного приемника. В его памяти гибли звезды.

— Думаешь, лучше так? — повторил он. — Притихнуть и выбираться отсюда к черту?

— Нет, по мне, их лучше открыть. Я уже изучил здесь все, что можно изучить, тем более при блокировке. Я хочу разобраться, что произошло, а для этого нужно выйти из угла и осмотреть место происшествия.

— Ты — вроде научного прибора.

— Да, — признал Миллер. — Всегда учитывай источник сведений, так? Может, тебе стоит поговорить с кем-нибудь, кто еще не умер. Вы в случае чего теряете больше, чем я.

Холден задумался на минуту и улыбнулся. А потом и рассмеялся.

— Не думаю, что это что-нибудь изменит. В моем положении я ничего не решаю, — сказал он.

— И то верно, — кивнул Миллер. — Ничего личного, но друзей ты выбираешь паршиво.

ГЛАВА 31 МЕЛБА

Когда запустили барабан, она была в камере. В прежней жизни она приняла бы такое помещение за ветеринарный загон для крупного животного. Скажем, для лошади. Или коровы. Дюжина загонов, по шесть в ряд, со стальными стенами и решетками. Решетки настоящие, как в старых видео, и с маленькими откидными дверцами сверху, чтобы можно было подкинуть сена. В остальном все хирургически белое. И все под замком. Одежду у нее отобрали, взамен выдали простой розовый тренировочный костюм. Ручной терминал отобрали тоже. По нему она не скучала. Плавала в воздухе, чуть-чуть не дотягиваясь до стен и пола. Понадобилось десять попыток, чтобы, отталкиваясь все слабее, подобрать подходящую силу толчка, при которой сопротивление воздуха останавливало тело в пустоте, где ничто ее не касалось. Где можно было плавать в ловушке невесомости.

В соседней клетке мужчина колотил по стенам. Смеялся, орал, а большей частью скулил. О нем легко удалось забыть. В окружавшем ее воздухе ощущалось слабое течение, как всегда бывает на кораблях. В этом рейсе она услышала страшилку о том, как вентиляция отказала посреди ночной вахты и вся команда задохнулась в пузырях использованного воздуха, собиравшихся вокруг лиц. Она подозревала, что это выдумка: люди наверняка проснулись бы. Забились бы в своих койках, вскочили бы — и, конечно, остались бы живы. Так ведут себя люди, которые хотят жить. Тот, кто не хочет, просто висит в воздухе.

Сирена заревела на весь корабль, ее резкие ноты отдавались от палуб, приобретая тембр громадной оркестровой трубы. Первое предупреждение. Затем еще и еще. А потом решетка беззвучно стала удаляться, падать, а задняя стена коснулась плеча, словно робко добиваясь ее внимания. Дюйм за дюймом ее прижимало к стене. Стена трогала ее почти полминуты, энергия стены и инерция ее тела складывали их, как ладони молящегося. Вращение барабана она заметить не могла, просто ощутила, как оно толкает ее вперед, а затем то, что было передом, стало низом. Тело дюйм за дюймом соскальзывало по стене к палубе. Тело приобрело вес, сочленения коленей и позвоночника сдвинулись, принимая его. Она вспомнила, что где-то читала: женщина, вернувшаяся после долгого пребывания в невесомости, может вырасти на два дюйма, потому что жидкость, раздвинувшая позвоночные диски, частично остается между ними. Учитывая еще атрофию мышц, возвращение веса — будь то от центробежной силы, ускорения или притяжения — всегда угрожало травмами. Позвоночные диски рассчитаны на давление, без него жидкость застаивается, накапливается и может даже порвать суставную сумку.

Ее колени мягко коснулись пола, прижались. С первой сирены прошел час, если не больше. Верх и низ вернулись, и она позволила низу принять себя. Свернулась в нем, пустая, как смятая бумажка. В полу был устроен сток — белая керамика, не запятнанная ни кровью животных, ни мочой. Лампочки наверху мигнули и снова загорелись ровно. Второй пленник что-то кричал. Может, требовал еды. Или пить. Охранник вывел его в гальюн.

Она уже привычно называла это гальюном. Не уборной и не туалетом. Она никого не стала звать на помощь, просто следила, как наливается тяжестью тело, притянутое книзу. То есть кнаружи. Настоящего притяжения здесь не было, значит, и веса тоже. Просто масса тела стремилась вылететь в темноту, а ее не пускали. Кто-то пришел за вторым пленником. Линию взгляда пересекли тяжелые пластиковые башмаки. Голоса. Что-то про «верность» и про «бунт». Что-то про «когда придет время» и о «приказах» Голоса омывали ее, но не задерживались. Немного болела голова, прижатый к полу висок. Ей хотелось уснуть, но сны пугали.

Снова шаги, те же башмаки прошли в обратную сторону. Новые голоса. Башмаки вернулись. Низкий стальной лязг — с решетки загона сдвинули засов. Она осталась неподвижна, но сосредоточила взгляд. Охранница сменилась. Широкоплечая женщина с пистолетом в руках взглянула на Мелбу, пожала плечами и поставила ручной терминал так, чтобы ей было видно.

Человек на экране не походил на полицейского. Коричневатая кожа цвета поджаристых пышек. С формой лица было что-то не так: широкий подбородок, темные глаза, морщины на лбу и у рта — но в чем дело она поняла, только когда человек заговорил. Тогда стало ясно, что он лежит и смотрит в камеру снизу.

— Меня зовут Карлос Бака, — сказал лежащий. — Я отвечаю за безопасность на «Бегемоте». Ты в тюрьме. Это моя тюрьма.

«Ну и пусть», — подумала Мелба.

— Теперь о тебе. Полагаю, тебе есть что рассказать. Судя по ооновской базе ДНК, ты — Мелба Кох. Масса людей, которым вроде бы можно доверять, называют тебя Клариссой Мао. Старпом «Росинанта» говорит, ты пыталась ее убить, и эта русская дама-священник подтверждает ее слова. И еще некий звукооператор говорит, что ты наняла его поставить перехватывающую аппаратуру в электронику «Росинанта». — Мужчина помолчал. — Есть что сказать по этому поводу?

Футляр ручного терминала — из зеленой керамики. Или из эмалированного метала. Не пластиковый. Тонкая как волосок царапина на экране добавляла лишнюю морщину на щеку говорящего — вроде дуэльного шрама у пирата из читанной в детстве книжки.

— Ладно, а вот насчет этого? — продолжал мужчина. — Врачи говорят, у тебявживлены дополнительные эндокринные железы. Такие используют террористы для показательных выступлений. Им, знаешь ли, наплевать, что через несколько лет их нервная система превратится в кашу. Ремонтному рабочему такое не по карману, разве что есть очень веские причины не жалеть денег.

Странно было, ощущая тяжесть прижатой к полу головы, в то же время смотреть на собеседника как бы сверху вниз. Отчасти это ощущение странности, наверное, возникло от долгого пребывания в невесомости. Организм пока не привык к гравитации вращения, больше полагался на показания зрения, отсюда и нарушение восприятия. Рассудком она понимала, в чем дело, но аналитические отделы мозга еще не разобрались.

Человек на экране — он назвал свое имя, но она не запомнила — сжал губы, потом коротко откашлялся. Кашель был влажный, как у больного пневмонией.

— Думаю, ты еще не понимаешь, как влипла, — продолжал мужчина. — Тебя обвиняют в подрыве земного военного судна, причем уже набрали порядочно доказательств. Поверь, ООН относится к таким вещам безо всякого юмора. Они тебя убьют, понимаешь? Поставят перед трибуналом, послушают адвокатов — минут пятнадцать или там двадцать. А потом вышибут тебе мозги. Я помог бы тебе выкрутиться, но только если ты станешь со мной говорить. Знаешь, что я думаю? По-моему, ты не профессионал. Любительница. Ты, как всякий любитель, совершила массу ошибок, и дело не выгорело. Скажи, что я прав, и я отсюда и буду плясать. Но если ты станешь и дальше продолжать эту чушь с кататонией, ты умрешь. Ты меня понимаешь?

У него был хороший голос. В певческом кружке про такой сказали бы: пронимает насквозь. Глубокий и с хрипотцой, как у фагота, но с обертонами свирели. Такой голос, по ее мнению, мог быть у человека, основательно побитого жизнью. В ее пении тоже слышался звук свирели, и у ее отца тоже. Петер, бедолага, вечно фальшивил. У остальных — у Майкла, Анфи, Джули, у матери — голоса были чистые, как у флейты. Беда флейты в том, что она не умеет звучать нечисто. Даже грусть в ее голосе кажется наигранной, слишком уж красивой. В свирели есть жужжащие, нечистые ноты, придающие ей искренность. Они с отцом были свирелями.

— Корин, — спросил человек с экрана, — она меня понимает?

Женщина подняла терминал, глянула сверху на Мелбу, затем снова на экран.

— Не думаю, шеф.

— Врач сказал, мозг не поврежден.

— Сказал, — согласилась женщина, — но мог ошибиться.

Из монитора донесся вздох.

— Ладно, — произнес мужской голос, — зайдем с другой стороны. У меня есть идея, но ты сначала возвращайся сюда.

— Са-са, — отозвалась женщина и вышла из камеры.

Решетка закрылась. Ячейки были узкие, лошадь не смогла бы просунуть копыта. Мелбе представилось, как лошадь пытается лягнуться, копыто застревает, лошадь бьется. Нехорошо. Лучше обойтись без этого. Разумнее. Лучше не попадаться, чем выпутываться. Кто-то ей говорил что-то такое, только она забыла, кто.

— Эй, эй! — позвал второй пленник. Он больше не кричал, повысил голос ровно настолько, чтобы она расслышала. — Это правда, что у тебя имплантированы железы? Ты не могла бы выломать дверь? Я — капитан корабля. Если вытащишь меня, я тебе помогу.

Джули пела бы лучше всех, если б захотела. Она не любила концертов. Отец был артист. Он всегда вступал первым и вел мелодию. Он расставлял всех для семейных фотографий. Он знал, чего хочет и как этого добиться. Теперь он сидел в тюрьме. У него даже имени не было, только номер. Она задумалась, в такой ли он камере, как у нее. Хорошо бы, чтоб в такой. Только у него там, конечно, настоящее притяжение. Гравитация вращения не дала и половины g. Может, треть или даже меньше. Как на Марсе или на Церере. Забавно, что из всех мест, заселенных людьми, на Земле тяжелее всего. Как будто, если уж ты сбежал из дома, так все тебе нипочем.

— Ты здесь? Ты не спишь? Я видел, как тебя принесли. Помоги мне, а потом я — тебе. Амнистия. Я добьюсь амнистии. И защиты. С Цереры нет экстрадиции.

Она знала, что это ложь. От досады чуть не заговорила. Чуть не зашевелилась. Но удержалась. Пол — простая полимерная пластина, полого сходящаяся к стоку. Прижавшись щекой к полу, она видела сток как черную полоску на белом фоне. Ворона на льду.

— Меня арестовали мятежники, — сказал мужчина. — Мы могли бы помочь друг другу.

Она сомневалась, что ей можно помочь. А если и можно, то в чем? Когда-то ей чего-то хотелось. Холден, вот что. Хотелось его убить, и не просто убить. Фантазии были яркими, как воспоминания. Да нет, ей пришлось так поступить. Его все ненавидели. Все хотели его убить. Но что-то сорвалось, и они решили, что это сделала Джули.

Она была совсем рядом. Если бы прикончила «Росинант», никто бы никогда не узнал. Она бы погибла вместе с ним, и доказательств бы не осталось, а Холден вошел бы в историю наглым самовлюбленным ублюдком, каким и был. Но отец бы понял. Известие добралось бы до него издалека, и он бы догадался, что это сделала она. Его дочь, которой он наконец стал бы гордиться.

Она заметила, что сосед затих. Вот и хорошо, он ее раздражал. Колени у нее ныли. Ныл прижатый к полу висок. Вот так возникают пролежни. Интересно, скоро ли они появятся, если не шевелиться? Пожалуй, очень не скоро, она ведь здоровая девушка. Сколько она уже не шевелится? Давно. Она ощутила смутную гордость за себя.

Снова шаги — на этот раз не одной пары ног. Кроме самодовольного похрустывания пластиковых башмаков звучал еще и звонкий цокот, словно собачьими когтями по кафелю. В ней слабо, как огонек церковной свечи, разгорелось любопытство. Проявились башмаки, а рядом — маленькие голубые балетки. Лодыжки немолодой женщины. Решетка с лязгом открылась. Балетки чуть задержались на пороге и вошли. Их движение сразу стало уверенным, твердым.

Женщина в балетках присела, прислонившись спиной к стене. На нее сверху смотрела Тилли Фэган. Она покрасила волосы, а губы от невероятно яркой алой помады казались полнее настоящих.

— Клари, милая, — слова звучали мягко и неловко. — Это я.

В спине возникло неприятное чувство, подступило к щекам. Напряжение и обида. Тети Тилли здесь не должно быть. Она не имеет права здесь находиться. Тилли протянула руку, погладила ее по голове, словно кошку. Первое человеческое прикосновение с тех пор, как она пришла в себя. Первая ласка, которую она вообще помнила. И голос Тилли, низкий и тихий, был полон жалости.

— Твоего друга нашли.

«У меня нет друзей», — подумала она, и вдруг в груди что-то екнуло. Рен. Они нашли Рена. Она вытащила из-под себя руку, прижала ее тыльной стороной к губам. Слезы — теплые, непрошеные — хлынули ручьем. Они нашли Рена. Открыли ее чемодан и нашли кости, и теперь Соледад узнает. И Боб, и Станни. Узнают, что она натворила. Первый всхлип вырвался кашлем, а потом она безудержно зарыдала, и Тилли обняла ее. Помоги ей боже, она рыдала и лила слезы в плечо Тилли Фэган, а та гладила ее по голове и тихонько нашептывала что-то.

— Я не хотела, — рыдала она. Слова рвали горло, в каждом был острый крючок. — Я не хотела, не хотела!

— Я понимаю, милая, понимаю.

Она обхватила Тилли за талию, спрятала лицо у нее под мышкой, словно, стоило отпустить руки, ушла бы на дно. Утонула бы. Охранница что-то сказала, и она почувствовала, как Тилли отрицательно мотнула головой — движение передалось телу.

— Это я, — выговорила она. — Я его убила. Я не нашла другого выхода. Сказала, чтобы он проверил данные, чтобы он наклонился, и он наклонился… А я… я… ой, меня сейчас вырвет.

— Рвет простушек, — отозвалась Тилли. — Воспитанная девушка чувствует себя нездоровой.

Она рассмеялась. Вопреки всему, Кларисса рассмеялась, а потом опустила голову и снова расплакалась. В груди болело, словно что-то в ней порвалось. Аневризма аорты, легочная эмболия, что-то такое. Не может же быть, чтоб от горя действительно разрывалось сердце? Это просто фигура речи.

Ощущение продолжалось целую вечность. А потом вечность прошла, и все закончилось. Тело обмякло тряпочкой. У Тилли блузка промокла от слез, соплей и слюны, но она сидела, перебирая пальцами волосы Клариссы. Ее ноготь щекотал изгиб ушной раковины.

— Ты заминировала «Сунг-Ан», — сказала Тилли, — и свалила на Холдена.

Это был не вопрос и не обвинение. И от Клариссы она ждала не признания, а простого согласия. Кларисса кивнула в колени Тилли. Когда заговорила, голос хрипел, а горло саднило, словно обожженное:

— Он погубил папу. Надо было что-то делать.

Тилли вздохнула.

— Твой отец — первосортное дерьмо, — сказала она, и от нее это было не обидно слышать.

— Мне надо доложить шефу, — виновато подала голос охранница. — О том, что произошло. Он ждет рапорта.

— Я вас не задерживаю, — бросила ей Тилли.

— Идемте со мной, — сказала охранница, — я вас с ней оставить не могу, это опасно.

Ее охватила паника. Только не быть одной. Нет, не могут же они сейчас бросить ее одну взаперти!

— Не дурите, — велела Тилли. — Идите и займитесь своими делами. Я побуду с Клари.

— Мэм, эта девушка убила уже много народу.

Молчание продлилось всего мгновение, но Кларисса, и не видя, представила себе ледяной взгляд Тилли. Охранница откашлялась.

— Мне придется запереть дверь, мэм.

— Делайте, что положено, — разрешила Тилли.

Звякнула решетка, встал на место засов. Шаги удалились.

Кларисса плакала по Рену. Может быть, со временем она оплачет и других. Солдат, погибших на «Сунг-Ане». Изувеченную ею любовницу Холдена. Всех, кто погиб оттого, что последовал за Холденом сквозь Кольцо. Может, хватит слез и на них, но пока она плакала только по Рену и думала, что никогда не перестанет.

— Я хочу умереть, — сказала она. — Я выросла очень плохой.

Тилли не возразила, но продолжала укачивать ее.

— Надо бы тебе кое с кем поговорить, — сказала она.

ГЛАВА 32 АННА

Сотрудники службы безопасности успели первыми: трое вооруженных солдат увезли на челноке связанную Мелбу. Или Клариссу. Намного позже появилась медицинская служба, эвакуировавшая команду «Росинанта». За Анной прибыли почти на сутки позднее — она явно не воспринималась здесь главной. Учитывая события последнего времени, Анна, пожалуй, радовалась, что не удостоилась особого внимания.

Очутившись на «Бегемоте», она готова была столкнуться с людьми из службы безопасности. Или Наоми и ее команда могли бы ее встретить, если достаточно пришли в себя.

Но в причальном отсеке челнока стоял Гектор Кортес. Он улыбнулся Анне и приветственно махнул рукой, напомнив ее одряхлевшего деда: движение было доброжелательным и немного неуклюжим. Ей подумалось, что Кортес за несколько дней постарел на десяток лет, и только потом Анна сообразила, что он мог пострадать при катастрофе.

— Анна, — заговорил он, — я так рад вас видеть!

Тяжелый барабан «Бегемота» уже раскрутили, создав искусственную силу тяжести, от которой кружилась голова. Ноги Анны уверяли тело, что надежно стоят на земле, а внутреннее ухо твердило, что она заваливается набок, и норовило качнуть тело в обратную сторону. Все это было не настолько плохо, чтобы сбить ее с шага, но сбивало ощущение реальности. А когда Гектор Кортес, знаменитость и духовник правителя, поцеловал ее в щеку, Анна почти поверила, что видит сон.

— Я тоже рада, — сказала она. — Не знала, что вы на «Бегемоте».

— Мы все перебрались, — объяснил Гектор. — На «Принце» оставили минимальную команду, так что почти все — здесь. Все, кто остался. Мы слишком многих потеряли. Я сам отслужил вчера по павшим. Отец Мишель, рабби Блэк, Паоло Седон.

— А Алонсо Гусман? — со страхом спросила Анна.

Кортес покачал головой.

— Ни жив, ни мертв. Его держат в коме, но надежды нет.

Анна вспомнила умоляющий взгляд поэта. Если бы она раньше прислала помощь…

— Жаль, что не успела на службу, — сказала она.

— Понимаю, — кивнул Кортес. — Поэтому и хотел вас встретить. Можно проводить?

— Конечно, — ответила Анна, — но я сама не знаю, куда.

— Я покажу главные ориентиры. — Старик повернулся, задев рукой челнок. — Идите за мной, и вы узрите величие лифтовой системы.

Анна хихикнула и пропустила Гектора вперед. Он тоже шел неуверенно. Не то чтобы семенил, но и широко шагать не решался. Он очень отличался от того Гектора, который призвал три партии человечества вместе пройти через Кольцо в неизвестность. Изменилась сама манера держаться.

— Я думал, что на службе должны выступить те из нас, кто подписывал петицию, — сказал он. — Хотел, чтобы наше раскаяние обрело голос.

— Раскаяние?

Он кивнул.

— Ваше, мое… всех, кто советовал сделать этот шаг во тьму. За нашу гордыню поплатились невинные. Послушались безрассудного совета — и погибли. Бог дал нам урок смирения.

Его отточенный годами голос был по-прежнему звучен, но в нем появились новые ноты. Под возвышенными интонациями проскальзывала беспомощная детская жалоба. Вместе с сочувствием в Анне шевельнулась беспощадная злость.

— Я, кажется, смотрю на это иначе, — сказала она. — Мы не ради славы сюда пришли, а чтобы удержать людей от войны. Чтобы напомнить себе и другим, что мы здесь вместе. Я не считаю это дурным мотивом. И не расцениваю случившееся как наказание. Время и судьба…

— Правят всеми, — закончил Гектор. — Да.

Позади взревела и затихла маневровая ракета челнока. К отсеку рванулись двое астеров с инструментами в руках. Кортес оскалился.

— Но, пусть даже так, — что проросло из того семени? Вы и теперь думаете, что это не наказание? Что нами правила не гордыня?

— История помнит множество людей, восстававших после жестокого поражения, — напомнила Анна. — То, что случилось, ужасно. Но я не вижу в этом Господней кары.

— А я вижу, — сказал Кортес. — Я верую, что мы впали во зло. И более того, доктор Воловодова, я боюсь, мы и сами теперь несем в себе это зло.

— Не понимаю…

— Дьявол здесь! — провозгласил Кортес и покачал головой, увидев несогласие на лице Анны. — Не демон из комиксов — я не такой дурак. Тот дьявол, что вечно обитает в людях, вознесшихся свыше меры, в людях, которые забывают спросить, должны ли они сделать что-то, лишь потому, что могут. История не вспомнит нас добром.

Анна знавала очень немногих служителей Церкви святых последних дней.^[106] Те сходились с методистами в некоторых мелочах вроде запрета на спиртное, и это сближало их при встречах на межконфессиональных конференциях. Расходились они в важных вопросах вроде природы Бога и его замысла, но этому придавалось, на взгляд Анны, слишком мало значения. Мормоны обычно бывали благодушны, дорожили семьей и не многого требовали от жизни.

Оглядывая огромное чрево «Бегемота», Анна не могла поверить, что эти люди оказались в силах построить столь величественный корабль. Такой большой, такой необыкновенный. Он был подобен мятежному крику в пустоту Вселенной. «Мир слишком велик, чтобы наши корабли преодолели его за разумный срок? Ну что ж, мы устроим собственный мир в корабле и двинемся своим ходом».

Внутренние стены вращающегося барабана изгибались вдали, сила Кориолиса притворялась массой, металл и пластик — земной корой, дожидающейся почвы, посевов, скота. По центру барабана, в полукилометре над головой Анны, светилась узкая полоса желтого сияния, освещавшего здесь все. Солнце, растянувшееся по небу. Сама мысль об этом была надменной, отчаянной и грандиозной.

Анну она восхищала.

Проходя по широким стальным пластинам, так и не покрывшимся плодородными полями, она размышляла, что за последние пару столетий человеческий род утратил способность дерзать. Когда моряки древности, забившись в скрипучие деревянные скорлупки, искали путь через земные океаны — разве это было менее опасно, чем путешествие, задуманное мормонами? Разве цель их представлялась менее таинственной? И одних, и других влекло желание узнать, что лежит по ту сторону, узреть невиданные никем берега. Покажите человеку закрытую дверь, и он, забыв об остальных, что уже открыты, будет упорно доискиваться, что прячется за ней.

Некоторые видели в этом влечении слабость. Недостаток людского рода. Представляли человечество подобием вируса — популяцией, стремящейся заполнить все пригодное для жизни пространство. Судя по последнему разговору, Гектор тоже склонялся к этой точке зрения. Но Анна не могла с ним согласиться. Если бы человечество умело удовлетворяться достигнутым, они и сейчас еще жили бы на деревьях и выбирали блох друг у друга из шерсти. Анна ступала по спутнику Юпитера, сквозь небо-купол видела большое красное пятно так близко, что различала на нем завитки бурь, превосходящие размером ее родной мир. Она пробовала на вкус воду из растаявшего льда, ровесника самой Солнечной системы. И все это благодаря человеческой ненасытности, человеческой дерзости.

Разглядывая вращающийся под ней крошечный мирок, она сознавала, что однажды он откроет людям еще и звезды.

Лагерь беженцев представлял собой сборище палаток и временных построек, расставленных на внутренней поверхности барабана. Длинная полоска искусственного солнца создавала атмосферу весеннего вечера на Земле. Палатку Криса Уильямса Анна разыскивала добрых полчаса. Представитель «Принца Томаса» сообщил, что молодой офицер выжил в катастрофе, но серьезно пострадал. Анне хотелось найти его, а через него, может быть, и всю свою собравшуюся за время рейса малочисленную паству.

Расспрашивая готовых помочь беженцев, она наконец добралась до нужной палатки. Постучать было не во что, не нашлось и звонка, так что она просто поскребла ногтем по клапану и позвала:

— Крис, ты здесь?

— Это вы, пастор? Входите.

Ей не сказали, насколько сильно пострадал Крис, и Анна приготовилась худшему. Молодой лейтенант лежал на койке военного образца, подложив под спину несколько подушек. Он держал на коленях терминал, но отставил его в сторону при виде гостьи. Левая нога и левая рука у него обрывались на уровне локтя и колена.

— Ох, Крис, мне…

— Если скажете: «жаль», — перебил он, — я вскочу и дам вам пинка.

Анна рассмеялась сквозь подступившие слезы.

— Мне все-таки жаль, но теперь я в этом раскаиваюсь. — Присев на краешек койки, она взяла парня за правую руку. — Как поживаешь, Крис?

— С небольшими оговорками… — он приподнял укоротившуюся руку, — лучше многих. Даже серьезных синяков не нажил.

— Не знаю, что дает флотская страховка… — начала Анна, но Крис отмахнулся:

— Полная регенерация. Вот выберемся отсюда, вернемся в цивилизацию, и у меня, малость почесавшись, отрастут новенькие розовые конечности.

— Ну, тогда хорошо, — кивнула Анна. Она готова была оплатить лечение, если бы сумела набрать денег, и сейчас испытала облегчение, к которому примешался стыд. — Ты о ком-нибудь из наших знаешь? Я еще не успела расспросить.

— Да уж, — хмыкнул Крис, — слыхал. Пока я тут валялся, вы отправились в рейд! Знал бы, что подготовка у ваших позволяет скрутить накачанного наркотой террориста, не шалил бы в церкви мальчишкой.

— Я от нее пряталась, пока длился припадок, а потом приклеила ее к креслу. Ничего героического.

— Я заработал медаль на том, что провалился в герметичный люк и ценой руки и ноги не дал захлопнуться ловушке, в которой оказалось бы семь человек. Я был тогда без сознания, но это все равно. Обычно людям клепают ярлык героя за глупости, которые они никогда не сотворили бы в здравом уме.

Анна рассмеялась.

— Я в последнее время тоже об этом думала.

Крис поудобней устроился на подушках и кивнул ей, показывая, что слушает.

— Я о ярлыках. Люди называют пришельцев злыми, потому что они причинили нам зло. Но, не зная всего, разве можно судить?

— Ну да, — согласился Крис. — Если я потерял руки-ноги, спьяну попав под уборочный комбайн, я идиот. Если я потерял те же конечности потому, что случайно оказался у нужного люка в момент аварии, я герой.

— Может быть, все действительно так просто, не знаю. Чувствую, что должно произойти нечто важное, и нам надо бы заранее это обдумать.

Крис рассеянно почесал культю левой ноги и поморщился:

— Это как?

— Мы прошли в Кольцо, чтобы не дать Джеймсу Холдену первым вступить в контакт с пришельцами. Но ведь Холден — тот самый человек, который направил Эрос к Венере, не дав ему погубить Землю. Почему мы решили, что из него выйдет плохой представитель человечества? И сейчас вот оно нас прихлопнуло, лишило оружия — но не убило. Это наверняка что-то значит. Нечто, обладающее такой силой, могло убить нас с той же легкостью, что и выдернуть нам когти. Но не убило. А мы, вместо того чтобы задуматься над смыслом случившегося, зовем это злом. По-моему, мы похожи на наказанных детей, вообразивших, что родители наказывают их по злобе.

— Они остановили наши корабли. Зачем? Усмиряли нас? — спросил Крис.

— Как знать, — пожала плечами Анна. — Я просто вижу, что мы задаем не те вопросы. Люди с испугу способны натворить бед, а мы все сейчас очень испуганы.

— Тара погибла, — сказал Крис.

Анна принялась вспоминать, кто такая Тара. Крис, заметив ее смущение, напомнил:

— Стриженая блондинка, десантница.

— Ох, нет! — проговорила Анна сквозь опять подступившие к глазам слезы. Погибла ее сердитая десантница. Погибли все надежды разобраться, в чем источник ее злости. Все разговоры, что она заранее прокручивала в голове, подобранные вопросы, радость, которую Анна предвкушала в надежде, что десантница откроется ей. Все пропало, словно кто-то щелкнул выключателем. Трудно было совсем не сочувствовать взглядам Кортеса. Чужаки, что ни говори, убили одну из ее прихожанок.

Но, может быть, не нарочно, а намерение немало значит. Иначе Вселенная для нее лишалась смысла.

Анна закруглила визит, надеясь, что не показала своей рассеянности. Устроившись в выделенной ей палатке, она попыталась отдохнуть. С какой стати она надеялась, что сумеет заснуть?

Едва она улеглась, явилась Тилли Фэган. Анна приветственно подняла руку, но не успела и слова сказать, как Тилли обхватила ее и стиснула так, что ребра захрустели. Для такой хрупкой женщины Тилли оказалась на удивление сильной.

— Я так ругала себя, что тебя отпустила, — заговорила она, еще крепче обнимая Анну и прижимаясь к ней.

Тилли была тяжелой. Барабан вращался. К этому еще предстояло привыкнуть.

Когда Тилли наконец немного отстранилась, Анна сказала:

— Думаю… я была… не в себе.

— И в этом виновата я. — Тилли снова стиснула ее. Анна, сообразив, что остается только ждать, пока подруга до конца выплеснет эмоции, похлопала Тилли пониже спины.

Через несколько секунд Тилли разжала руки и отступила. Глаза у нее блестели, но губы улыбались.

— Рада, что ты выжила. Остальные с «Принца» — такая кодла… — Анна воздержалась от вопроса, что значит слово «кодла». — На «Бегемоте» жить можно, — продолжала Тилли. — Если мы так и не придумаем, как выбраться из капкана, здесь продержимся дольше всего. Так что теперь здесь — фешенебельный район медленной зоны.

— Да, это… важно…

Тилли рассмеялась. Вытащила сигарету, закурила и ответила на изумленный взгляд Анны:

— Здесь разрешают. Многие астеры курят. Сходят с ума из-за воздушных фильтров, а сами вгоняют себе яд прямо в легкие. Удивительные существа.

Анна улыбнулась, отмахиваясь от дыма.

— Так что я, — сделав вид, что не замечает, продолжала Тилли, — добилась места на первом же челноке. Ты сумела вытащить Холдена?

— Я его там не застала, — ответила Анна, — только его команду. Зато им я, кажется, спасла жизнь.

Сперва ей показалась, что лицо Тилли застыло. Нет, ошиблась — это была не холодность, а боль. Анна погладила подругу по плечу.

— Мне надо, чтоб ты кое с кем поговорила, — сказала Тилли, — и боюсь, тебе не понравится, но ты уж сделай это ради меня. Я никогда ни о чем тебя больше не попрошу, и дорогими фишками ты будешь обеспечена до конца жизни.

— Что я могу сделать?

— Помочь Клари.

Анне показалось, что в палатке не осталось воздуха. В ушах снова раздался срывающийся вой, дверь задрожала от ударов. Она слышала слова Криса о гибели Тары. Она слышала отчаяние в голосе Кортеса. Она перевела дыхание.

— Да, — сказала она, — конечно, я помогу.

ГЛАВА 33 БЫК

— Вам нужно подняться, — сказала доктор Стерлинг.

Сила тяжести изменила очертания ее лица, щеки и волосы обвисли. Теперь она выглядела старше и не такой холодной.

— Я думал, меня нельзя передвигать? — удивился Бык.

— Нельзя было, пока я тревожилась за ваш позвоночник. Теперь меня тревожат легкие. Отток жидкости настолько слаб, что я бы уже назвала это умеренной пневмонией.

— Пройдет.

— Гравитация вращения вам мало поможет, пока вы лежите плашмя, — возразила врач, для наглядности похлопав себя по плечу. — Вам надо больше сидеть.

Бык скрипнул зубами.

— Я не могу сидеть, у меня брюшные мышцы не работают. Я ничего не могу.

— У вас кровать подвижная, — невозмутимо продолжала она. — Настройте ее так, чтобы как можно дольше находиться в вертикальном положении.

— А позвоночнику от этого хуже не станет?

— Можно вас зафиксировать, — предложила врач. — И вообще, люди живут без ног. А вот без легких вы не проживете.

Медицинский отсек изменился. Для раскрутки барабана пришлось убрать почти все, что делало «Бегемот» орудием войны. Медицинские посты и станции развернули на девяносто градусов, чтобы их можно было использовать и при тяге, и при ее отсутствии. То, что во времена, казавшиеся уже седой древностью, задумывалось как полы, снова стало полами, а не стенами. Все это замедлило работу, нарушило индустриальную строгость стали и керамики. Быку чудилось, что корабль сломался и сросся снова — но уже кривовато.

— Я постараюсь, — пообещал Бык, сцепив зубы, чтобы сдержать новый приступ кашля. — Но, если мне можно сидеть, нельзя ли и переехать заодно? Одна и та же комната мне порядком надоела.

— Не рекомендую.

— Вы мне помешаете?

— Не стану.

В дружеской перепалке возникла пауза. Оба давно не высыпались. Оба слишком много сил тратили на то, чтобы спасти жизни другим людям. И ни один из них не намерен был ублажать другого.

— Я постараюсь, док, — повторил Бык. — Как идут дела?

— Люди продолжают умирать. Но уже не так часто. На данный момент все тяжелые скончались или стабилизированы. У нас сейчас довольно однообразная рутина: обработка ран и уход. Еще высматриваем тех, кто сразу не обратил внимания на внутренние повреждения, стараемся вылавливать их прежде, чем они свалятся с ног. Отдых, восполнение утраты жидкости, упражнения и молитвы.

— Хорошо, — кивнул он, переводя взгляд на загудевший терминал.

Новый запрос на связь. С «Хаммурапи» — марсианского фрегата, на котором находится Джеймс Холден.

— А у вас как? — спросила доктор Стерлинг, поджав губы.

Ответ был ей известен. Бык занялся настройкой кровати, превращая ее в подобие кресла. Он сразу почувствовал, что дышится по-другому, но сдерживать кашель стало еще труднее.

— Сейчас скажу, — ответил он и включил связь. На экране появилась капитан Джаканда. — Капитан, — приветствовал ее Бык.

— Мистер Бака, — в том же тоне отозвалась она, — я получила ваше последнее сообщение.

— Полагаю, вы не готовы передать пленника и оставшуюся команду?

Она не улыбнулась.

— Я хотела поблагодарить за площади, предоставленные нашим медикам. Однако мы не намерены переводить к вам оставшийся персонал или пленника.

— У вас недостаточно людей, чтобы вести корабль. Даже минимальной команды не осталось. Считая с ранеными и медиками, две трети ваших уже здесь.

— И я благодарю вас за это.

— Я к тому, что у вас сейчас — меньше трети людей. Вы тянете по две, если не по три вахты. Земля, пока Холден не доказал непричастности к взрыву «Сунг-Ана», будет шуметь насчет передачи пленного им. — О признании Клариссы Мао Бык не упомянул. Эту карту можно будет разыграть в любое время. Он поднял руку. — Мы все видели, как что-то непонятное убило дорогих нам людей. Всех мучает горе и страх. Если не собраться вместе, кто-нибудь натворит дел, о которых всем придется жалеть.

— Военный устав Марса требует…

— Я проведу открытое расследование. Открою всю собранную информацию. Там есть кое-что чертовски любопытное.

Что-то стронулось у него в груди, и Быка скрутил жестокий приступ кашля. Рот наполнился мокротой, он нагнулся, опираясь на руку, чтобы сплюнуть. Может, ради того ему и велели сидеть.

— Военный устав Марса запрещает передачу пленных, кроме случаев обмена, одобренного правительством. Связаться с МРК мы не можем, так что одобрения ждать не приходится.

— Вы могли бы сдаться мне.

Вот теперь она засмеялась. Строевая формалистика дала трещину.

— Неплохо бы! Проспала бы целую вахту. Но ваша жестянка не справилась бы с нами, даже если бы бой здесь был возможен.

— А он невозможен, так что нам остается только обмен негодующими посланиями. Спасибо за этот вызов, — добавил Бык. — Я дам знать капитану, что мы в прежней позиции. Но можно вас спросить? Что вы будете делать, когда земляне пришлют два десятка десантников с плазменными резаками и кухонными ножами?

— Мы тоже будем отбиваться резаками и ножами, — сказала она. — «Хаммурапи», конец связи.

Бык целых полминуты смотрел на погасший экран. Придется сообщить Па — впрочем, не слишком спешно. У нее хватает забот — распоряжаться всем, что упустил он, запертый в госпитале.

В чем бы ни обвиняли Холдена Земля и Марс, сколько бы народу ни приняло на себя ответственность за дела, в которых его обвиняют, все это не играет роли. Факт налицо. Он — единственный, не защищенный военными законами, кого можно допросить о Станции чужаков. Он нужен Земле. Он нужен АВП. Его держит у себя Марс — и не отдаст, хотя бы потому, что приятно владеть тем, что нужно другим.

И рано или поздно какой-нибудь марсианин, страдающий от переутомления и недосыпа и винящий в гибели любимой или друга заманившего всех в Кольцо Холдена, решит отомстить. Бык почесал подбородок — щетина колола пальцы. Тело под одной третью g распласталось перед ним, как пустой мешок.

— Бык?

Он поднял глаза. Медбрат, если такое было возможно, выглядел еще более измотанным, чем врач.

— К тебе двое посетителей — ты в состоянии их принять?

— Посмотрим. Кто там у вас?

— Поп, — ответил медбрат. Бык не сразу сообразил, что это звание, а не фамилия.

— Русская с «Росинанта»?

Медик покачал головой:

— Из политиков. Кортес.

— Что ему нужно?

— Откуда мне знать? Спасти твою душу? Он толкует о спасении человечества от дьявола. Думаю, ему нужна твоя помощь в этом деле.

— Отправь его к Сержу из службы безопасности. Кто еще хочет оторвать от меня свой кус?

Медбрат изменился в лице. Бык не сразу уловил, в чем дело, — потом сообразил, что впервые видит, как парень улыбается.

— Наоборот, тебе подарочек принесли, — ответил медик и выглянул в коридор. — Давай, заходи.

Бык опять закашлялся и сплюнул мокроту. В дверях ухмылялась Сэм. За ее спиной виднелись двое техников с голубым контейнером, в который вполне можно было упрятать их начальницу.

— Розенберг? Почему валяете дурака, когда должны чинить мой корабль?

— Чтобы корабль стал твоим, потребуется еще один мятеж, — подмигнула Сэм, — но, кстати, когда команда услыхала, что у вас вышло с Ашфордом, ребята решили скинуться на подарок.

Бык начал съезжать набок, но удержался. Он так привык к тому, что спинные мускулы поддерживают тело, что каждый раз немного удивлялся, заваливаясь вбок. Вот в этом смысле в невесомости лучше. Сэм ничего не заметила — или притворилась, что не замечает. Она шагнула в сторону и взялась за защелку контейнера — словно собиралась показать фокус на сцене. В дверях появилась доктор Стерлинг, она хитровато улыбалась. Бык смутился, почувствовав себя именинником.

— Я волнуюсь, — заметил он.

— Умнеешь помаленьку, — ответила Сэм. — Готов?

Крышка ящика отъехала в сторону. Внутри был мех — сложный, тяжеловесный, неуклюжий. Бык, не найдя слов, расхохотался.

— Стандартный погрузочный мех, — объяснила Сэм, — только мы его немного выпотрошили и заменили силовые тяги медицинскими потрохами. И управление перевели на простой джойстик. Плясать ты в нем не будешь, и, чтоб сходить на горшок, все равно понадобится помощь, но в любой пункт корабля он тебя доставит.

Быку казалось, что подступает новый кашель, но вместо этого на глаза навернулись слезы.

— О черт, Сэм!

— А вот этого не надо, ты уже большой мальчик. Давай-ка вставим тебя в него и приторочим к опорным штангам.

Сэм взялась за одно плечо, медбрат за другое. Странное чувство — Бык не помнил, когда в последний раз его носили на руках. Крепления меха напоминали упряжь, и к опорам Сэм пристроила ремни, чтобы ноги не болтались. Все оказалось наоборот: вместо того чтобы шевелить ногами, приводя мех в движение, ему предстояло пользоваться движением устройства, чтобы перемещать ноги. Впервые после катастрофы Бык прошел по короткому коридору в общую палату. Сэм держалась рядом, следя за механизмом, как утка за утятами при первом спуске на воду. Бык по-прежнему чувствовал себя неловко, но это понемногу проходило.

Самые тяжелые раненые были все здесь: мужчины и женщины, земляне, марсиане и астеры. Лысый человек с нездоровым желтоватым оттенком кожи боролся за каждый вздох. Девушка, почти ребенок на вид, лежала на кровати практически обнаженная, кожа на теле была сожжена, а глаза глядели в пустоту. Толстяк с ветхозаветной бородой и волосатым, как у гориллы, телом стонал и метался даже под снотворными. Ничто здесь не указывало, кто к какой стороне принадлежит. Это были просто люди — раз они оказались на его корабле, его люди.

В конце коридора стояла Корин с пистолетом в набедренной кобуре. Она отсалютовала — полусерьезно-полунасмешливо.

— Махт слай, шеф, — усмехнулась она. — Тебе идет.

— Спасибо, — поблагодарил Бык.

— Пришел повидать пленных?

— Естественно.

Бык не думал, куда идет, но раз попал сюда, почему бы и нет. Тюремный отсек госпиталя был меньше других, но, если бы не охранница у дверей, он бы не нашел признаков, что пациенты здесь чем-то отличаются. «Пленники» — это было сильно сказано. Ни одного из них не задержали по закону. Здесь находились и влиятельные штатские лица с Земли, и высший командный состав марсиан — все, кто, на взгляд Быка, рано или поздно мог бы пригодиться. Дюжина коек, все заняты.

— Как тебе там? — осведомилась Сэм.

— Вроде жизнь понемногу налаживается.

— Ага, вот и я подумала…

Ее прервал голос, донесшийся с дальней койки, слабый и неразборчивый:

— Сэм?

Сэм бросила взгляд на ту кровать, сделала пару нерешительных шагов к окликнувшей ее женщине.

— Наоми? Ох, чтоб мне провалиться, милая, что это с тобой?

— Подралась, — разбитыми губами выговорила старшая помощница с «Росинанта». — Надрала ей задницу.

— Ты знакома с Нагатой? — удивился Бык.

— С недобрых старых дней, — кивнула Сэм, взяв подругу за руку. — Мы чуть не неделю жили в одной комнате, пока она ссорилась с Джимом Холденом.

— Где? — спросила Наоми. — Где моя команда?

— Они здесь. — Бык тоже развернул к ней свой мех. — Все, кроме Холдена.

— Они в порядке?

— По мне, бывало лучше, — ответил лысеющий пухловатый мужчина с кожей цвета поджаристого тоста. Он растягивал слова: акцент марсианской долины Маринера или земного Техаса — их легко можно было перепутать.

— Алекс, — встрепенулась Наоми. — А где Амос?

— Койкой дальше, — ответил Алекс. — Все дрыхнет. А что, кстати, произошло? Мы арестованы?

— Произошло несчастье, — ответил ему Бык. — Много пострадавших.

— Но мы не под арестом? — уточнил Алекс.

— Нет.

— Ну и хорошо.

Наоми заметно расслабилась. Видно, тревога за своих людей была для нее тяжелым грузом. Бык отметил это обстоятельство — возможно, еще пригодится.

— Женщина, напавшая на вас, под арестом, — сказал он.

— Это она. Взрыв, — отозвалась Наоми.

— Мы уже занимаемся, — постарался успокоить ее Бык и снова закашлялся, смазав эффект.

Наоми насупилась, что-то припоминая. Быку тоже хотелось взять ее за руку. Установить подобие близости. Мех служил отличным средством передвижения, но во многом он ограничивал свободу.

— Джим? — спросила она.

— Капитан Холден задержан марсианским флотом, — ответил Бык. — Я пытался договориться о его передаче под нашу ответственность, но пока не слишком продвинулся.

Наоми улыбнулась и кивнула, словно услышала хорошую новость. Прикрыла глаза.

— А что с Миллером?

— С кем? — не понял Бык, но женщина уже спала.

Сэм повернулась к кровати Алекса, а Бык прошел дальше, решив рассмотреть спящего механика «Росинанта», Амоса Бартона. Все трое представляли довольно грустное зрелище, и их явно было слишком мало, чтобы управиться с таким большим кораблем. Возможно, Джаканда нашла бы им применение. Для него, пока он не заполучил Холдена, эти трое были просто обузой. Холден успел стать символом, а символы для того и нужны, чтобы внушать уверенность, когда для нее нет других оснований. Капитан Джаканда не уступит — иначе ее по возвращении поставят перед трибуналом. Если таковое возвращение случится. Бык этого не одобрял, но понимал. В любом другом месте, кроме медленной зоны, они бы уже бряцали саблями и скалили зубы. А здесь остаются только переговоры…

Во рту у него пересохло. Сэм с гневом и отчаянием разглядывала спящую Наоми.

— Сэм, — позвал ее Бык, — можно тебя на минуту?

Она подняла голову, кивнула. Бык тронул джойстик, и мех неуклюже развернулся. Он провел аппарат обратно по коридору к выделенной ему палате. Пока они добрались, Сэм уже изнывала от любопытства. Закрывая дверь, Бык закашлялся. Голова немного плыла, сердце сильно билось. От страха, от возбуждения или от возможности держаться прямо — впервые с момента броска за Кольцо.

— Что такое, босс?

— Лазерная связь, — заговорил Бык. — Предположим, я бы задумал использовать ее как оружие. Какая у нашего передатчика максимальная мощность?

Сэм нахмурилась, и не только от того, что проделывала в голове инженерные расчеты. При гравитации вращения она стала выглядеть старше. А может, всех их состарил страх смерти.

— На долю секунды я могла бы разогреть его, как ядро звезды, — сказала она. — Только и от нашего корабля тогда запахнет паленым.

— А чтобы сделать, скажем, три выстрела — и не сжечь при этом борт?

— Я и сейчас сумею пробуравить корабельный корпус — дай только срок. Срок, пожалуй, могла бы немного сократить.

— Займись этим, а?

Сэм помотала головой.

— Что? — спросил Бык.

— Этот голубой шар, почувствовав угрозу, изменил законы инерции. Неохота мне превращать в оружие еще и свет. Серьезно: что если Станция, к примеру, решит остановить все фотоны?

— Если у нас будет оружие, использовать его не придется.

Сэм снова покачала головой.

— Этого я для тебя сделать не могу, Бык.

— А для капитана? Для астера бы сделала?

Сэм вспыхнула. То ли от стыда, то ли от гнева.

— Дешево покупаешь!

— Прости. Но ты бы исполнила прямой приказ капитана Па?

— Да, исполнила бы. Но не потому, что она — астер, а потому, что капитан, и я доверяю ее мнению.

— Больше, чем моему.

Вместо того чтобы пожать плечами, Сэм по-астерски шевельнула ладонями.

— В прошлый раз, когда я тебя послушалась, попала под арест.

Бык не нашел, что возразить. Повозившись, он высвободил руку из меха, подхватил свой терминал и послал Па вызов высокой срочности. Она отозвалась почти сразу. Выглядела тоже постаревшей, усталой, твердой и уверенной. Кризис был ей к лицу.

— Мистер Бака? — спросила она. — Как успехи?

— Капитан Джаканда не намерена отпускать своих людей, хотя и признаёт, что так было бы лучше. И не выдает Холдена.

— Так, — сказала Па. — Что ж, мы попытались.

— Но она могла бы нам сдаться, — продолжал Бык, — и, мне кажется, нам было бы куда проще играть роль шерифа, имей мы единственное в медленной зоне оружие.

Па внимательно склонила голову к плечу.

— Я вас слушаю.

ГЛАВА 34 КЛАРИССА

Охрана принесла обычный скудный паек из пищевых протеинов и мерные бутылочки с водой, затем с пистолетами в руках сопроводила заключенных в гальюн и вернула обратно. Кларисса большей частью лежала на полу, или потягивалась, напевая себе под нос старые песенки, или рисовала на коже рук — белыми царапинами от ногтей. Скука, если ее прочувствовать, сокрушала, но Кларисса научилась отключаться от времени. Плакала она, только когда вспоминала об убийстве Рена. И об отце. Ждала только прихода Тилли с ее таинственной подругой — и смерти.

Женщина пришла первой, и Кларисса ее узнала. Притяжение свесило ее рыжие волосы по сторонам лица, и оно от этого смягчилось, но глаза оставались в памяти. Женщина из столовой на «Принце Томасе». И еще потом с «Росинанта». Анна. Она назвалась Наоми Анной.

Еще один человек, которого Кларисса пыталась убить.

— Я получила разрешение на беседу, — сказала Анна. Охранник — круглолицый мужчина, откровенно щеголявший шрамом на предплечье, — скрестил руки.

— Ну, вот она, си но? Беседуйте.

— Ни в коем случае, — отрезала Анна. — Это личная беседа, я не могу вести ее при посторонних.

— А больше негде, — ответил охранник. — Знаете, сколько народу убила эта койа? У нее импланты. Опасная особа.

— Она знает, — сказала Кларисса, и Анна обернулась к ней с улыбкой, словно услышала понятную только им двоим шутку. У Клариссы в животе стало холодно. Женщина, способная воспринимать нападение как повод для близости, ее пугала. Вряд ли ей хотелось беседовать с этой Анной.

— Я знаю, чем рискую, — продолжала Анна. — Найдите нам место для разговора. Какую-нибудь… допросную. У вас же есть такие?

Охранник стоял столбом, неподвижно и непоколебимо.

— Можете здесь торчать, пока солнце не погаснет. Дверь я не открою.

— Это ничего, — вставила Кларисса.

— Нет, так не годится, — возразила Анна. — Я духовное лицо и собираюсь вести приватный разговор. Прошу вас открыть дверь и отвести нас туда, где можно поговорить.

— Эй! — подал голос капитан с дальнего конца коридора. Ашфорд, вот как его звали. — Почему бы вам не поговорить в мясном рефрижераторе? Он пустует и запирается снаружи.

— Чтобы мне достался труп проповедницы, ано са? — удивился охранник.

— Не достанется, — успокоила его Анна.

— Выверите в вакуумных фей? — съязвил круглолицый, но дверь камеры отпер.

Когда открыли решетку, Кларисса немного замялась. Из-за спин охранника и священницы на нее, прижавшись к прутьям решетки, смотрел разжалованный капитан Ашфорд. Он несколько дней не брился и, кажется, недавно плакал. Кларисса на секунду вцепилась в холодные прутья своей решетки, ее охватило желание захлопнуть дверь, забиться в угол.

— Ничего-ничего, — сказала Анна.

Кларисса разжала пальцы и вышла наружу. Охранник достал пистолет и прижал ствол ей к загривку. Анна сморщилась, как от боли, а вот лицо Ашфорда не дрогнуло.

— Нельзя ли без этого? — спросила Анна.

— Импланты, — напомнил охранник и подтолкнул Клариссу вперед. Она повиновалась.

В рефрижераторе было тепло и просторно — больше места, чем на камбузе «Сересье». Вдоль пола и стен тянулись полоски металла с выступами для неустановленных перегородок. Кларисса увидела особый смысл в том, что ветеринарные загоны, ставшие ее тюрьмой, располагались так близко к бойне. Резкий свет белых светодиодок без рассекателей отбрасывал жесткие тени.

— Вернусь через пятнадцать минут, — предупредил охранник, заталкивая Клариссу внутрь. — Если что будет не так, пристрелю.

— Спасибо, что оставляете нас наедине, — сказала Анна, шагнув внутрь следом за девушкой.

Дверь закрылась, замок щелкнул, как засов на адских вратах. Свет мигнул, и в голове у Клариссы первым делом мелькнула неодобрительная мысль, что не стоило подключать магнитный замок к той же цепи, что и панель управления. Мысль, оставшаяся от прошлой жизни.

Анна, выпрямившись, с улыбкой протянула ей руку.

— Мы уже встречались, — заговорила она, — но не представлены друг другу. Меня зовут Анна.

На рукопожатие вместо Клариссы ответили въевшиеся с детства правила этикета. Пальцы у Анны были теплые.

— Вы мой духовник? — спросила Кларисса.

— Извини, — вздохнула Анна. — Я не хотела навязываться, просто разозлилась, вот и воспользовалась своим положением.

— Это не самое страшное… что можно сделать со зла.

Кларисса опустила руку.

— Я дружу с Тилли. Она мне помогала после крушения. Я была ранена, плохо соображала, и она мне помогла, — сказала Анна.

— Она это умеет.

— Она и твою сестру знала. И отца. Всю семью, — заметила Анна и досадливо поджала губы. — Что ж они нам стульев не дали. Чувствую себя как на автобусной остановке.

Глубоко вдохнув, Анна выдохнула носом и уселась, где стояла, поджав под себя ноги. Кларисса, поколебавшись, опустилась напротив и вдруг почувствовала себя пятилеткой, сидящей на коврике в детском саду.

— Так-то лучше, — кивнула Анна. — Так вот, Тилли мне про тебя рассказала. Она беспокоится.

Кларисса склонила голову к плечу. Судя по формулировке, здесь ей полагалось бы ответить. Ей и хотелось заговорить, но она не нашла слов. Выждав, Анна как ни в чем не бывало продолжила:

— Я тоже за тебя беспокоюсь.

— Почему?

Взгляд Анны стал рассеянным, словно она вела беседу сама с собой. Впрочем, ненадолго. Она подалась вперед, сжала руки.

— Я не помогла тебе в тот раз. А ведь я видела тебя как раз перед взрывом «Сунг-Ана». Как раз перед тем, как ты включила взрыватель.

— Тогда было уже поздно, — ответила Кларисса, подумав: «Рен тогда уже лежал мертвый». — Вы не могли мне помешать.

— Верно, — сказала Анна. — Но я не только потому пришла. Я тоже… потеряла одного человека. Когда корабли встали, погиб один человек…

— Которого вы любили, — закончила за нее Кларисса.

— Которого я почти не знала, но это настоящая потеря. И еще я тогда испугалась тебя. Я и сейчас боюсь. Но Тилли кое-что о тебе рассказала, и я отчасти сумела преодолеть страх.

— Но не совсем?

— Нет, не совсем.

Где-то в глубине корабля что-то басовито загудело, и стены вокруг отдались эхом, как огромный колокол.

— Я могу вас убить, — сказала Кларисса. — Они не успеют открыть дверь.

— Знаю, я видела.

Кларисса потрогала пальцами направляющую для перегородок. Выступ был плавно закруглен, металл оказался теплым на ощупь.

— Вам, значит, нужна исповедь?

— Если ты хочешь исповедаться.

— Я уже, — сказала Кларисса. — Я виновна в диверсиях на «Росинанте» и «Сунг-Ане». Я убила Рена. Еще я убила кое-кого на Земле. Я самозванка. Все. Я виновна.

— Так-так…

— Разговор окончен?

Анна со вздохом почесала себе нос.

— Я полетела к Кольцу, хотя моя жена совсем не обрадовалась. И этот полет означал, что я много месяцев не увижу маленькую дочку. Я уверяла себя, что хочу посмотреть на Кольцо, хочу помочь людям разобраться, что это такое, избавить их от страха. А ты полетела, чтобы… спасти отца. Обелить его имя.

— Это Тилли так говорит?

— Она выражается не так вежливо.

Кларисса выдавила смешок — как кашлянула. Что бы она ни сказала, все прозвучит банально. Хуже того, наивно и глупо. «Джеймс Холден погубил мою семью», и «я хотела, чтобы отец мной гордился», и «я была неправа».

— Что я сделала, то сделала, — сказала она. — Так им и передайте. Безопасникам. Скажите, что я во всем призналась.

— Передам, если хочешь.

— Да, хочу.

— Зачем ты хотела убить Наоми?

— Я их всех хотела убить, — сказала Кларисса, выталкивая слова, как застрявшие в горле комья. — Они все — часть его, а я хотела, чтобы его не было. Чтобы он вовсе перестал существовать. Хотела, чтобы все узнали, какой он плохой.

— И сейчас хочешь?

— Мне все равно, — сказала Кларисса. — Так им и передайте.

— А Наоми? Я с ней увижусь. Ей лично ничего не хочешь передать?

Кларисса вспомнила избитое, окровавленное женское лицо. Согнула и разогнула пальцы, словно на них были перчатки меха. Ей ничего не стоило сломать шею, одно легчайшее движение. Странно, почему она этого не сделала? В сознании столкнулись наслаждение чувством силы и колебание. Память приняла то и другое. Или — ни того, ни другого.

— Скажите: я надеюсь, что она скоро поправится.

— Ты надеешься?

— Или это просто вежливая фраза, да? — поняла Кларисса. — Говорите, что хотите, мне все равно.

— Хорошо, — согласилась Анна. — Можно спросить?

— А я в силах вам помешать?

— Да.

В паузе уместилось три долгих вздоха.

— Ты веришь в искупление?

— Я не верю в Бога.

— А если не от Бога? Если бы тебя могли простить, ты приняла бы прощение?

Ярость зародилась у Клариссы в животе и расцвела в груди. Девушка скривила губы, насупила лоб. Впервые с той минуты, когда потеряла сознание на «Росинанте», она вспомнила, что такое гнев. Как он огромен.

— Зачем меня прощать? Я это сделала, и все тут.

— Но если…

— По-вашему, это будет справедливо? «Ах, ты убила Рена, но ты жалеешь, так что все в порядке!» На фиг. Если так действует ваш Бог, и его тоже на фиг.

Лязгнула дверь рефрижератора. Кларисса вскинула голову, досадуя, как это не вовремя, но тут же сообразила, что снаружи услышали ее вопли. Явились спасать свою проповедницу. Она сжала кулаки, опустила на них взгляд. Сейчас ее уведут обратно в клетку. Все в ней противилось этому.

— Все нормально, — обратилась Анна к шагнувшему в дверь охраннику, заранее взявшему Клариссу на прицел. — У нас все в порядке.

— Ага, как же. — Взгляд охранника был цепким и острым. Испуганным. — Время вышло. Свидание окончено.

Анна досадливо обернулась к Клариссе. Досадуя не на нее — на положение дел. На то, что не все идет, как она бы ей желала. Клариссе это чувство было понятно.

— Я хотела бы еще с тобой поговорить, — сказала Анна. — Если ты не против.

— Вы знаете, где я живу, — пожала плечами Кларисса. — Я почти всегда дома.

ГЛАВА 35 АННА

Она не застала Быка в отделе безопасности. Мускулистая молодая женщина с большим пистолетом в набедренной кобуре только пожала плечами на вопрос, можно ли его подождать, и вернулась к работе, перестав замечать Анну. Настенный экран был настроен на новости «Радио медленной зоны» — молодой землянин, склонившись к Монике Стюарт, что-то серьезно ей втолковывал. Кожа у него была такая розовая, что наводила на мысль о гриме. Или о том, что его ободрали.

— Мое мнение об автономии зоны совместных интересов Бразилии не изменилось, — говорил он. — Скорее, еще укрепилось.

— В каком смысле? — спросила Моника.

Она выглядела искренне заинтересованной. Талант. Румяный потыкал в воздух пальцем. Анна будто бы встречала его на «Принце», но вспомнить имя никак не могла. Вроде он был художником. Какой-то творческой личностью.

— Мы все изменились, — ответил он. — Здесь все изменились. Мы все прошли через испытание, которое перевернуло нас. Мы прилетим домой иными, чем были. Трагедия, потери, чудеса — для нас изменилось самое понятие человека. Вы меня понимаете?

Как ни странно, Анна его понимала.

Священник всегда среди людей. Анна давала своим прихожанам советы в любовных делах, скрепляла помолвки, крестила детей, а однажды ей довелось через год отпевать крещенного ею же младенца. Она привыкла к такому положению вещей, и глубокая связь с людьми в основном радовала ее. Вычерчивая карты чужих жизней, она отмечала, как меняет людей каждое событие, оставляя после себя другого человека. Пройдя в Кольцо, пережив катастрофу, они не могли остаться прежними.

Исход с кораблей на «Бегемот» развернулся в полный рост. По внутренней поверхности жилого барабана раскинулись палаточные города — как цветы на плоском стальном поле. Анна видела, как долговязые астеры поддерживают раненых землян, выбирающихся из картов скорой помощи, ставят им капельницы, подключают медицинское оборудование, взбивают им подушки и утирают пот со лба. Внутряки и внешники вместе разгружали контейнеры, и Анне это зрелище, вопреки недавнему горю, согревало душу. Пусть, чтобы заставить их сотрудничать, понадобилась настоящая трагедия, но они смогли. Смогли — и значит, надежда есть.

Осталось научиться приходить к тому же без крови и криков боли.

— Ваши работы люди обвиняют в том, что они оправдывают насилие, — заметила Моника.

Румяный кивнул.

— Раньше я возражал, — сказал он, — но сейчас прихожу к выводу, что критики, возможно, были правы. Думаю, вернувшись домой, я кое-что изменю.

— После Кольца?

— И после медленной зоны. И всего, что здесь произошло.

— Посоветовали бы вы другим художникам, затрагивающим политику в своем творчестве, побывать здесь?

— Безусловно.

Крис, тот молодой офицер, просил организовать на «Бегемоте» богослужения для смешанной группы. Она поначалу решила, что он имеет в виду представителей разных религий, но оказалось, говорит о прихожанах из марсиан, землян и астеров. Словно Бог разделил людей по силе тяжести, в которой они росли. Тогда Анне пришло в голову, что не бывает «смешанных» церковных групп. Как бы люди ни выглядели, как бы ни звали Его, — когда группа людей обращается к Богу, они едины. Пусть даже Бога нет, или Бог един, или их много разных — не важно. «Вера, надежда и любовь, — писал Павел, — но величайшая из них — любовь!» Вера и надежда много значили для Анны. Но теперь она понимала Павла не так, как прежде. Любовь не нуждается ни в чем, кроме себя самой. Не нуждается ни в единой вере, ни в единой нации.

Анна подумала о дочери, и на нее нахлынули тоска и чувство одиночества. Она как сейчас ощущала Нами у себя на руках, вдыхала пьянящий младенческий запах от ее головки. Угандийка Ноно и русская Анна слились воедино и создали Нами. Это не смесь, не так просто и грубо. Не сумма разных частей и предков. Новое создание, отдельное и уникальное.

Значит, никаких смешанных групп. Просто — группа. Новое создание, идеальное и уникальное. Она не представляла, что Бог может смотреть на происходящее иначе. И собиралась сказать об этом в первой проповеди. Она как раз набирала в черновике слова «В глазах Бога нет смешанных групп», когда вошел Бык. Его механические ноги при каждом шаге скрипели и взвизгивали. Анне подумалось, что это придает Быку важности. Он был вынужден обдумывать каждое движение, и его задумчивость легко принимали за напыщенность. Визг сервомоторов и тяжелый топот механических ног словно герольды возвещали его появление.

Она представила, как бы он разозлился, услышав об этом, и хихикнула про себя.

Бык разговаривал с кем-то и не сразу заметил ее.

— Мне все равно, что они подумают, Серж. Согласно договоренности, людям на корабле запрещается иметь оружие. Скафандры, даже не будь в них встроена чертова уйма пушек, сами по себе оружие. Конфискуйте или выбрасывайте их к черту с корабля.

— Си, шеф, — ответил его собеседник. — Как бы это, са-са? Консервным ножом?

— Очаруйте паршивцев. Если мы не можем договориться сейчас, пока мы все друзья, что мы натворим, если дружбе настанет конец? Если четверо десантников в боевой броне решат, что им нужен этот корабль, они его возьмут, и точка. Так что отбираем броню заранее. И чтобы ее в барабане не было — заприте в оружейной при рубке.

Сержа эта перспектива явно не вдохновляла.

— Кто-нибудь пособит?

— Берите людей на свое усмотрение, но, если в них не возникнет нужды, десантники только разозлятся, а если возникнет, охрана вам не поможет.

Серж замер с открытым ртом, потом резко сжал губы и вышел. Теперь Бык заметил Анну.

— Чем могу служить, пастор?

— С вашего позволения, я Анна. Пришла поговорить о Клариссе Мао.

— Если вы не ее адвокат или законный представитель…

— Я — ее духовник. Что с ней будет теперь?

Бык вздохнул.

— Она призналась в подрыве корабля. Ничего хорошего.

— Мне говорили, вы выбросили человека за борт только за то, что он торговал наркотиками. Говорят, вы жестокий человек. Холодный.

— Неужели? — удивился Бык, и Анна не поняла, было его удивление подлинным или наигранным.

— Прошу вас, не убивайте ее, — сказала она, склоняясь к Быку и заглядывая ему в глаза. — И не позволяйте никому ее убить.

— А почему бы и нет? — В его словах не было ни вызова, ни угрозы. Он как будто и вправду не знал ответа, не понимал. Анна скрыла ужас.

— Мертвой я не сумею помочь.

— Не обижайтесь, но это уж не моя забота.

— Я думала, вы здесь представляете закон и порядок.

— В первую очередь — порядок.

— Она имеет право на суд, а если все узнают о ней то, что известно вам, до суда она не доживет. Люди взбунтуются, убьют ее. Помогите мне хотя бы сохранить ее до суда.

Бык вздохнул.

— Вы и правда хотите суда или просто время тянете?

— Время тяну, — сказала Анна.

Бык кивнул, прикидывая что-то в уме, и жестом пригласил ее за собой в кабинет. Когда Анна уселась перед его потрепанным столом, он затопал по тесной комнатушке, занимаясь кофе. Кофе, если вспомнить о новых нормах выдачи воды, представлялся роскошью, но Анна вспомнила, что Бык теперь — второй по рангу человек в медленной зоне. У командования свои привилегии.

Кофе ей не хотелось, но, принимая протянутую Быком чашку, она давала ему возможность ощутить свое великодушие. Начав со щедрого поступка, он бы, вероятно, продолжил в том же духе и позже, когда великодушие действительно понадобилось бы.

— Когда Холден начнет рассказывать всем и каждому, кто на самом деле подорвал «Сунг-Ан», — а он начнет, на то он и Джим Холден, — ООН затребует выдачи Клариссы. И, если они в обмен предложат средство собрать всех здесь, в безопасности, я в обмен ее выдам. Не с корабля, а здесь, когда они прибудут.

— И что они с ней сделают? — Анна пригубила кофе, как в обычной беседе.

Напиток обжег ей язык, а на вкус показался кислотой.

— Возможно, соберут трибунал из старших офицеров, проведут короткое судебное заседание и бросят ее в утилизатор. В другом месте вышвырнули бы за борт, но при нашей нищете это было бы разбазариванием ресурсов. Из дома нам припасов не пришлют — через медленную зону они доберутся не скорее, чем от дома до Кольца.

Голос его звучал равнодушно и бесстрастно. Словно он обсуждал проблемы логистики, а не жизнь молодой девушки. Анна сдержала дрожь, спросила:

— Мистер Бака, вы верите в Бога?

К его чести, Бык постарался не закатывать глаз. И ему это почти удалось.

— Я верю в то, что позволяет пережить ночь.

— Не виляйте, — велела Анна и с удовольствием отметила, что Бык чуть подтянулся в своих ходунках.

Она по опыту знала, что у волевых мужчин, как правило, бывали такие же волевые матери, и умела при необходимости нажать правильную кнопку.

— Послушайте… — попытался перехватить инициативу Бык, но Анна его перебила:

— Оставьте пока Бога. Вы верите в идею прощения? В возможность искупления? В ценность человеческой жизни, даже самой оскверненной и испорченной?

— Ни черта, — ответил Бык. — Человек может дойти до такого, о чем в ваших писаниях не писано.

— Вы это по опыту знаете? Далеко ли заходили вы сами?

— Достаточно далеко за черту.

— И при этом беретесь судить, где она проходит?

Бык приподнялся на раме своих ходунков, поерзал в креплениях и завистливо покосился на недоступное для него кресло. Анне было его жаль — хуже времени, чтобы болеть, не придумаешь. Он, пытаясь сохранить порядок в своем крохотном мирке, безрассудно сжигал остатки сил. Синяки под глазами и желтизна кожи, как лампочки индикатора, предупреждали, что заряд батарей на исходе. Анна виновато подумала, что взваливает на него лишний груз.

— Мне не хочется убивать эту девушку, — заговорил он, глотнув свой ужасный кофе. — Собственно, мне глубоко плевать, жива она или мертва, была бы надежно заперта и не угрожала моему кораблю. Так что вам лучше обратиться к Холдену. Это он будет предводительствовать толпой с вилами и факелами.

— Но марсиане…

— Двадцать часов как сдались.

Анна моргнула.

— Они давно мечтали сдаться, — объяснил Бык. — От нас требовалось только придумать, как им сохранить лицо.

— Сохранить лицо?

— Мы дали им достойную причину уступить. Им только того и надо было. Не найди мы такого способа, они бы держались на своих постах до последнего вздоха. Ничто не губит такого множества людей, как страх показаться слабаками.

— Значит, Холден скоро будет здесь?

— Он уже в челноке под конвоем четверых десантников — и для меня это новая головная боль. Давайте так: я не стану вспоминать о вашей девице без веских причин. Ну, а за Холдена я не отвечаю.

— Хорошо, я поговорю с ним, когда он прибудет.

— Желаю удачи, — сказал Бык.

ГЛАВА 36 ХОЛДЕН

Когда за ним пришли марсиане — двое мужчин, две женщины, все в форме и при оружии, — пьяный от одиночества рассудок Холдена развернулся в десяти направлениях враз. Капитан то ли нашла для него свободных медиков, то ли хотела еще раз допросить насчет случившегося на Станции, то ли собиралась вышвырнуть его за борт, то ли узнала о гибели Наоми, то ли — что Наоми жива. Почудилось, что каждый нерв в его теле, от мозга до пальцев ног, искрил и загорался. Холден едва сдержался, чтобы толчком от клетки камеры не выброситься в узкий коридор.

— Прошу пленника назвать себя, — произнес один из мужчин.

— Джеймс Холден. Мне казалось, у вас тут не слишком много пленных? Я уже целую вечность, с тех пор как сюда попал, ищу, с кем бы поговорить, и вполне убедился, что кругом только комочки пыли бегают.

Он прикусил себе губу, чтобы замолчать. Слишком долго переживал страх молча и только сейчас осознал, как это на него повлияло. Если на «Хаммурапи» он прибыл еще в здравом рассудке, то при таких условиях скоро его утратит.

— Зафиксировано: пленный называет себя Джеймсом Холденом, — проговорил мужчина. — Идем.

Коридор был таким узким, что двое охранников перед ним и двое позади терлись плечами о стены. Выросшие при низком тяготении Марса, эти люди походили скорее на астеров, чем на Холдена, и все четверо немного сутулились, нависая над ним. Впервые в жизни Холден так вольно ощущал себя в узком и тесном коридоре. Но даже чувство свободы не вытесняло тревоги. Охранники не то чтобы подталкивали его вперед, но двигались так властно, что он невольно старался подстроиться к их шагу. До люка было всего пять метров, но после камеры они показались немалым расстоянием.

— С «Роси» вестей не было?

Никто ему не ответил.

— Что… э… что происходит?

— Вас эвакуируют, — ответил мужчина.

— Эвакуируют?

— Согласно условиям сдачи.

— Условиям сдачи? Вы сдались? Почему сдались?

— Политики нас обыграли, — сказала женщина за его спиной.

Его погрузили в скиф, тот самый, на котором доставили со Станции, или точно такой же. На сей раз в нем было всего четверо солдат, все в полной боевой броне. Остальные места занимали мужчины и женщины в стандартной флотской униформе. Сперва Холден решил, что это раненые, но даже пристальный взгляд выявил только мелкие травмы. Лица у всех были измученные, тела казались сломанными. Тяга не дала заметной перегрузки — только чуть повернулись на шарнирах амортизаторы. Марсиане спали или мрачно думали о чем-то. Холден почесал руку под жесткими гибкими наручниками, и никто не велел ему перестать. Пожалуй, это был добрый знак.

Он попытался прикинуть в уме: если новый скоростной максимум меньше скорости летящей гранаты, то в час они делают… от усталости он путался в вычислениях. С ручным терминалом работы было бы на несколько секунд, но не просить же вернуть ему терминал. Да и ни к чему это.

Он засыпал, просыпался и снова засыпал. Сигнал стыковки прервал сон, в котором Холден пек хлеб с кем-то, похожим одновременно на его отца Цезаря и на Фреда Джонсона. Они никак не могли найти соли. Очнувшись, Холден не сразу вспомнил, где находится.

Скиф был так мал, что Холден различил удары о шлюзовой люк. Со своего места он не мог расслышать, как открывается шлюз, так что ощутил только слабую перемену в воздухе. Запах был сочным и на удивление влажным. Потом в поле зрения показались четверо незнакомцев. Все — астеры. Широколицая женщина, плотный мужчина с ослепительно белой бородой и двое бритоголовых, похожих как близнецы. У близнецов на плечах виднелись татуировки — рассеченный круг АВП. И все четверо были с пистолетами.

«„Бегемот“, — понял Холден. — Они сдались „Бегемоту“. Очень странно».

Один из десантников, так и не снявший боевой скафандр, поплыл навстречу астерам. Те и глазом не моргнули — с уважением отметил Холден.

— Я — сержант Александр Вербинский, — заговорил марсианин. — Имею приказ передать вам скиф с командой и пассажирами согласно условиям сдачи.

Женщина переглянулась с белобородым. Холден словно услышал незаданный вопрос: «Кто им скажет, что в скафандрах мы их не впустим?» Женщина пожала плечами.

— Бьен алле, добро пожаловать на борт. Пусть проходят партиями по шесть человек, начнем сортировку, са-са?

— Есть, мэм, — отозвался Вербинский.

— Корин, — позвал один из близнецов и подбородком указал обернувшейся к нему женщине на Холдена. — Па кон еса парлан, си?^[107]

Женщина коротко кивнула.

— Холдена мы забираем сразу, — сказала она.

— Вы хозяева, — ответил десантник, и по его тону Холден заподозрил, что сержант предпочел бы пристрелить его на месте. Хотя, возможно, ему почудилось.

Астеры провели его через шлюз и длинный майларовый тоннель к машинному залу «Бегемота». Здесь собрались десятки людей с готовыми к работе ручными терминалами: их ждала долгая административная рутина по учету сдавшихся противников. Холдена пропустили без очереди, и он сомневался, что это почетный прием.

Женщина, встретившая его у тяжелой двери переходника от машинного отсека к барабану, выглядела слишком молодой для капитанских нашивок. Собранными «калачиком» волосами она напомнила Холдену учительницу из земного детства.

— Капитан Па, — обратилась к ней охранница, которую называли Корин, — вы хотели его видеть.

— Капитан Холден, — кивнула ему Па, — добро пожаловать на «Бегемот». Я предоставляю вам свободу в пределах корабля, но прошу учитывать некоторые условия.

Холден заморгал. Он ожидал в лучшем случае новой камеры. Свобода в пределах корабля и есть свобода, абзац. Дальше корабля идти некуда.

— А, хорошо, — выдавил он.

— Вы должны быть в любое время готовы к вызову на собеседование. В любое. И вы не должны обсуждать то, что случилось или не случилось на Станции, ни с кем, кроме моего шефа безопасности.

— Я знаю, как это отключить, — сказал Холден.

Лицо Па дрогнуло.

— Что вы знаете?

— Знаю, как заставить протомолекулу снять с нас этот блок, — уточнил он и принялся объяснять заново все, что уже рассказал капитану Джаканде, — о встрече с Миллером и о плане убаюкать станцию, чтобы мертвец сумел отключить ее. Он изо всех сил старался, чтобы рассказ звучал спокойно и взвешенно. Вторжения, уничтожавшего цивилизацию создателей протомолекулы, вовсе не коснулся — и без того сказанному трудно было поверить.

Па слушала внимательно, с застывшим лицом. Не хотел бы Холден встретиться с ней за покерным столом. С болью вспомнилось обещание Наоми научить его играть в покер. У него перехватило горло.

Белобородый сотрудник безопасности всплыл над ними, и вслед за ним двинулись двое рассерженных на вид марсиан.

— Капитан? — Астер еле сдерживал ярость.

— Минуту, мистер Гутмансдоттир, — остановила она и снова повернулась к Холдену. Наверняка ошеломленная, хотя это сказывалось только в желваках на скулах, да и те были не слишком заметны. — Я… должна обсудить услышанное, однако пока…

— Моя команда?

— Они в медотсеке для штатских, — сказала Па, и белобородый откашлялся — явно с намеком. — Следуйте по указателям. А сейчас извините.

— Капитан, пленные имеют при себе груз контрабанды, — заговорил Гутмансдоттир, выделив слово «пленные». — Думаю, вам лучше разобраться, пока не дошло до Быка.

Па глубоко вздохнула и толкнулась по направлению к своим подчиненным. Через несколько секунд Холден сообразил, что не только забыт, но и зачислен в список дел, которыми надо будет заняться как-нибудь потом, черт их возьми. Он прошел через переходник на платформу у вращающейся оси этого маленького мира. Отсюда вела длинная эстакада для картов, и, спускаясь по ней, Холден отмечал, как сила Кориолиса переходит в ощущение тяжести. Колени напоминали о слишком долгом пребывании в невесомости, и он подумал, что хорошо бы до медотсека оказалось не слишком далеко.

Хотя, будь он на дальней стороне системы, Холден бы схватил скафандр с ранцем, запасся бы воздухом и рванул туда. Лишь бы оказаться рядом с Наоми, с Амосом, с Алексом.

Только ведь капитан Па не говорила, что они все там. Она сказала «команда», а это могло подразумевать: «выжившая». Холден перешел на бег, но спустя пару минут выдохся и остановился перевести дыхание.

Перед ним простирался огромный барабан — мир, свернутый в трубку. Высоко наверху горела полоса поддельного солнца — «верх» был уже несомненным и тянулся на два километра над ним — до зеркального отражения эстакады, на которой стоял сейчас Холден. Вокруг слепящего «светила» плавали легкие облачка. Воздух лип к коже, жар давил на тело, но Холден мог представить, как зеленеет внутренняя поверхность барабана, как воздух наполняется сладким благоуханием яблочного цвета и испарившаяся влага выпадает прохладной росой. Или хотя бы превращает резкий свет в долгий, непреходящий летний вечер.

Мечта. Чужая мечта, обреченная остаться мечтой, — но достойная. Прекрасная даже в руинах.

— Капитан Холден? Можно с вами поговорить?

К нему обращалась маленькая женщина с тугими рыжими косами, одетая в простой коричневый костюм. И в том уютном возрасте, который всегда напоминал Холдену его матерей.

— Меня зовут Аннушка Воловодова, — с улыбкой представилась она, — но вы можете звать меня Анна.

— А меня можно звать Джим, — ответил Холден, протянув ей руку. Он уже почти отдышался. Анна без тени страха ответила на рукопожатие. Как видно, его репутация «самого опасного человека в Солнечной системе» до нее еще не дошла. — Восточная Европа?

— Россия, — кивнула она. — Родилась в Кимрах, но с молодости москвичка. А вы из Северной Америки?

— Монтана. Коллективная ферма.

— Я слышала, в Монтане хорошо.

— С плотностью населения хорошо. Там и сейчас коров больше, чем людей.

Анна кивнула и принялась перебирать пальцами ткань костюма. Холден догадывался, что женщина хочет что-то сказать и не знает, как перейти к делу.

— В Кимрах то же самое. Там, знаете, туристические места, озера…

— Анна, — мягко остановил ее Холден, — вы хотели мне что-то сказать?

— Да, — ответила она. — Я должна вас просить никому не рассказывать о Клариссе и о том, что она натворила.

— Ясно, — кивнул Холден, — только кто такая Кларисса и что она натворила?

Женщина удивленно наклонила голову.

— Вам не сказали?

— Со мной не слишком рвались поболтать, — признал Холден. — Так чего я не знаю?

— Ну, это трудный вопрос. Вскоре после катастрофы на ваш корабль напала девушка по имени Мелба, — ответила Анна. — Долго рассказывать… словом, я последовала за ней, попыталась что-то сделать. Ваш старший помощник… Наоми. Она получила ранения. Тяжелые.

Мир вокруг Холдена сжался. Пока он валял дурака на Станции, болтал с Миллером, Наоми ранили. Руки у него затряслись.

— Где она? — спросил он, сам не зная, говорит о Наоми или о ранившей ее женщине.

— Наоми здесь. Ее доставили на «Бегемот», — сказала Анна. — Она в медотсеке, лечится. Меня заверили, что она поправится. Остальные ваши люди там же. Они пострадали раньше, когда сменился предел скорости.

— Живы?

— Да, — сказала Анна, — живы.

Он покачнулся под напором горя и облегчения, гнева и чувства вины. Анна придержала его за плечо.

— Кто такая Мелба и почему она напала на моих людей?

— Это не настоящее имя. Моя подруга знакома с ней и ее семьей. По-видимому, вы для девушки — что-то вроде мании. Ее зовут Кларисса Мао.

Мао.

Таинственная и могущественная Джули. Джули, переделанная протомолекулой в преследующий его дух Миллера. Джули, нанявшая оператора Коэна для саботажа, Джули, выглядевшая на его модели чуточку не так. Джули, весь последний год манипулировавшая им, направлявшая к Кольцу и к Станции.

Так это была вовсе не Джули.

— Она не в себе, — говорила между тем Анна, — но я надеюсь до нее достучаться. Если мне дадут время. Но если ее убьют…

— Где Наоми? Вы знаете, где она?

— Знаю, — кивнула Анна и добавила: — Простите. Я за своими делами забыла о ваших. Вас проводить?

— Да, пожалуйста, — сказал Холден.

Через пятнадцать минут он входил в маленькую палату медотсека, выделенную в полную собственность его семейству. Наоми лежала на каталке, одна рука в твердом лубке. Лицо пестрое, в выцветших синяках. От подступивших к глазам слез Холден не сразу сумел заговорить. Его сжигал убийственный гнев. Это не катастрофа. Не случайность. Это кто-то сделал нарочно.

Наоми увидела его и улыбнулась ласково, весело.

— Привет!

Он мигом очутился рядом с ней, схватил за здоровую руку, все еще не в силах заговорить. В глазах Наоми стояли слезы, но не было гнева, и он поразился, как благодарен ей.

— Анна, — сказала Наоми. Она заметно обрадовалась приходу женщины, а это уже много значило. — Джим, ты знаком с Анной? Она спасла меня от той чокнутой в ремонтном мехе.

— И нас, надо думать, тоже спасла, — вмешался Амос. — Так что спасибо, Рыжик, мы, пожалуй, все у тебя в долгу.

Холден с трудом сообразил, что «Рыжиком» его механик назвал Анну. Та, кажется, тоже удивилась.

— Счастлива, что оказалась полезной. Боюсь, я тогда была под действием обезболивающих. Все могло бы обернуться совсем иначе.

— Бери карандаш, — вставил Алекс, — и, как прикинешь, на что тебе может пригодиться Амос, получай бесплатно.

— Паршивец, — проворчал Амос и кинул в пилота подушкой.

— Спасибо вам, — сказал Холден. — Если вы их спасли, я обязан вам всем, что имею.

— Счастлива, что оказалась полезной, — повторила женщина и обратилась к Наоми: — Ты с прошлого раза стала лучше выглядеть.

— Поправляюсь, — ответила Наоми и, морщась, шевельнула пострадавшей рукой. — Посмотрим, как она будет двигаться, когда кости срастутся.

Анна с улыбкой кивнула ей, но улыбка скоро погасла.

— Джим? Нам бы все-таки поговорить. Нельзя ли наедине?

— Нельзя. Я думал, что уже никогда не увижу этих людей. Я останусь здесь. Хотите говорить — говорите.

Женщина обвела глазами членов его команды. В ее взгляде была то ли надежда, то ли вежливое отчуждение.

— Мне кое-что от вас нужно, — наконец сказала она.

— Все что угодно, — заявил Амос, приподнимаясь на кровати.

Холден был уверен, что Анна не поймет его буквально — а ведь Амос имел в виду именно то, что сказал. Оставалось надеяться, что священнице не требуется никого убивать.

— Если у нас это есть, — добавил Алекс, — оно ваше.

Амос кивнул.

Анна обратилась к Холдену.

— Я поговорила с главой службы безопасности, и он согласился молчать о признании Клариссы. Обо всем, что она сделала. Мне нужно, чтобы вы тоже молчали.

Холден сидел, нахмурившись. Спросила Наоми:

— Почему?

— Ну, — ответила Анна, — Джеймс Холден известен тем, что всем обо всем рассказывает…

— Я не о том, почему ты просишь нас, — объяснила Наоми. — Почему ты не хочешь, чтобы люди узнали?

Анна кивнула.

— Если люди узнают, в нынешней ситуации они способны ее казнить.

— Хорошо, — сказал Холден.

— Она вроде как сама напросилась, — добавил Амос.

Анна крепко сжала ладони и кивнула. Не в знак согласия, а просто показав, что услышала. И поняла.

— Мне нужно, чтобы вы ее простили, — сказала она. — Если нет других причин, хоть ради меня. Вы сказали — все что угодно. Мне нужно вот это.

В паузе прозвучал протяжный вздох Амоса. Брови Алекса все выше задирались на лоб.

— Почему? — ровным голосом повторила Наоми.

Анна крепко сжала губы.

— Она не злодейка. Я уверена, Кларисса сделала все, что сделала, из любви. Это больная любовь, но это любовь. И, если она не умрет, для нее еще есть надежда. И я должна надеяться.

Холден видел, как слова омывают Наоми и в ее глазах возникает непонятная ему боль. Она растянула губы, оскалила зубы. Шепот ее был непристоен и так тих, что слышать мог только он. Холден стиснул ей руку, ощутив косточки пальцев.

— Ясно, — сказала Наоми, — я буду молчать.

В груди его вспыхнул гнев. Слова дались легко.

— Я не буду, — сказал Холден. — Речь идет о безумной представительнице клана Мао, который дважды пытался погубить Солнечную систему. Она преследовала нас до самого Кольца, пыталась убить. Убить тебя. Она взорвала полный невинных людей космический корабль только ради того, чтобы испортить нам репутацию. Кто знает, сколько еще людей она убила. Если ООН решит вышвырнуть ее в космос, я сам нажму кнопку шлюза.

Молчание затянулось. Холден видел, как безнадежно понурилась Анна. Алекс вдруг захихикал, и все обернулись к нему.

— Ага, — с привычной растяжкой заговорил пилот, — подумаешь, Наоми избили до полусмерти. Пустяки, она готова об этом забыть. А вот у капитана пострадала подружка. Он — действительно жертва.

В тишине не слышалось даже дыхания. Кровь хлынула в лицо Холдену, залила уши. Ненависть, боль, ярость. Рассудок отключился, желание ударить оскорбившего его Алекса стало почти нестерпимым.

Потом сказанное дошло до него, он поймал взгляд Наоми, и все схлынуло. «Почему?» — хотел спросить он, но спрашивать не имело смысла. Это Наоми, и она уже приняла решение. Не ему здесь мстить.

Из него словно выпустили воздух. Захотелось свернуться на полу среди своих людей и проспать целую неделю. Он попытался улыбнуться.

— Ух ты, — выговорил он, — какой же я иной раз бываю дрянью.

— Да нет, — возразил Амос, — тут я тебя понимаю. Я бы сам прибил эту Клариссу за ее дела. Но Рыжик просит, а Наоми ее поддерживает, так что, думаю, надо соглашаться.

— Не поймите меня неправильно, — холодно обратился Холден к Анне, — я никогда не прощу ту женщину. Никогда. Ради вас я не стану сдавать ее ООН. Если Наоми решила оставить это дело, мне приходится соглашаться.

— Спасибо вам, — сказала Анна.

— Если что изменится, Рыжик, — сказал Амос, — дай нам знать. Я в любой момент с удовольствием сделаю из нее лепешку.

ГЛАВА 37 КЛАРИССА

Сперва она не заметила перемену. Перемена сказывалась в мелочах. Палуба, на которой раньше она спала как убитая, теперь стала жестковата. Она чаще задумывалась, что делает в своей камере ее отец в пяти миллиардах километров отсюда, если не в другой Вселенной. Она постукивала руками по решетке, чтобы услышать разницу в тоне звучания прутьев. И она ненавидела.

Ненависть была для нее не внове. Она жила с ней так долго, что все прошлое окрасилось в цвета праведного гнева. Только раньше она ненавидела Джима Холдена, а теперь ненавидела Клариссу Мао. В ненависти к себе была чистота, восхищавшая так сильно, что это казалось катарсисом. Джим Холден вывернулся из-под удара ее ненависти, не дал ей себя поглотить. А она жила в пламени и знала, что заслужила ожоги. Это походило на игру в поддавки.

Она постучала по решетке. Между звучанием прутьев было слишком мало разницы. Больше всего она мечтала на что-нибудь отвлечься. Задумалась, хватит ли силы ее имплантов, чтобы погнуть решетку или сорвать с петель дверь. Хотя это было ни к чему. Выйдя из камеры, она в лучшем случае попала бы под выстрелы астерской охраны. В худшем — оказалась бы на свободе.

Хорошо хоть, капитан перестал с ней заговаривать. Она видела, что к нему потоком ходят посетители. Она более или менее представляла, кто из охраны отвечает за него. Приходили двое марсиан в военной форме, несколько офицеров ООН. Приходили и переговаривались с капитаном Ашфордом тихими голосами людей, относящихся к себе и ко всему, что их окружает, всерьез. Такие голоса она помнила с тех пор, как подслушивала переговоры отца. И помнила, какое впечатление они когда-то производили на нее. Теперь при этом воспоминании ей становилось смешно.

Она мерила шагами свой крошечный мир. Отжималась, приседала — исполняла все бессмысленные упражнения, какие позволяла небольшая сила тяжести. И ждала кары или конца света. Во сне ее караулил Рен, поэтому она старалась поменьше спать.

И понемногу, с нарастающим ужасом сознавала, в чем состоит перемена. Она возвращалась в себя. После неудачи на «Росинанте» ей было в какой-то мере спокойно. Она от всего отключилась. Да и прежде все немного напоминало сон. Она не взялась бы сказать, началось это с убийства Рена или с того дня, как она приняла имя Мелбы Кох. Может, еще раньше. С известия, что отец арестован. Она не помнила, когда потеряла себя, но теперь возвращалась, и онемевшую совесть словно кололо иголками. Это было хуже боли, и это заставляло ее метаться по кругу.

Размышляя, она все яснее сознавала игру, которую вела с ней рыжая священница. Священница и Тилли Фэган, пожалуй, тоже. Может, Анна решила, что, если поманить ее прощением, словно подвешенной перед носом морковкой, она признается? Тогда она дважды глупа: во-первых, потому, что вообразила, будто Кларисса откажется от сделанного, а во-вторых, потому, что решила, будто ей нужно прощение. Что она его примет.

«Я хотела бы еще поговорить с тобой», — сказала Анна, и в тот момент это прозвучало искренне. Но она больше не приходила. Рассудком, сколько у Клариссы осталось рассудка, она понимала, что времени миновало не так много. В камере менялось восприятие времени и обострялось чувство одиночества. Для того камеры и придуманы. А все же Анна не пришла. И Холден тоже. И Наоми, которую Кларисса чуть не убила. О ней забыли — а почему бы и нет? Клариссе нечего было им предложить. Разве что предупреждение, что власть на корабле вот-вот перейдет в другие руки, — если это имело значение. Смешно было беспокоиться о том, кому сидеть в капитанском кресле обреченного корабля. Все равно что спорить, кто самая хорошенькая девушка в концлагере.

Но больше отвлечься было не на что, поэтому она наблюдала.

Голоса в соседней камере зазвучали по-новому. Настойчиво. Изящно одетый мужчина еще не успел подойти к ее двери, а она уже знала, что маленький спектакль движется к концу. Он остановился у решетки, заглянул внутрь. Блестящая седина, уложенная в идеальную прическу, старила мужчину. В его профессионально-отеческом взгляде скрывалась темнота. Мужчина взялся руками за решетку — словно он был здесь заключенным, а не Кларисса.

— Ты меня, наверное, не помнишь? — В его голосе слышались грусть и ласка.

— Отец Кортес, — возразила она, — я вас помню. Вы когда-то играли в гольф с моим отцом.

Он горестно хмыкнул и переступил ногами, почти прижавшись лбом к прутьям.

— Верно, только это происходило очень давно. Тебе было не больше… семи?

— Я и потом видела вас в новостях.

— А, — кивнул он, рассеянно глядя перед собой, — кажется, и это было очень давно. Я сейчас говорил с капитаном. По его словам, он пытался убедить тебя присоединиться к нам, но не слишком преуспел.

Вдоль ряда клеток шли два охранника. Кларисса узнала в обоих союзников Ашфорда. Кортес на них даже не взглянул.

— Не преуспел, — согласилась она и добавила: — Он много лжет.

Кортес поднял брови.

— Лжет?

— Сказал, что добьется для меня амнистии. Что, когда мы вернемся домой, доставит меня на Цереру, под покровительство АВП. Только он этого не сумеет.

Кортес медленно вдохнул и снова выдохнул.

— Нет. Не сумеет. Можно быть с тобой откровенным?

— Не вижу, как я способна вам помешать, — ответила Кларисса.

— Я думаю, у нас с тобой много общего. У тебя на руках кровь. Кровь невинных.

Она хотела презрительно фыркнуть, отвернуться с пренебрежением, но от этого почувствовала себя еще моложе и беззащитнее. Кортес продолжал, словно ничего не заметив. Может быть, он действительно не заметил.

— Я послужил… орудием, которое провело нас за врата. Единой силой, представляющей все три части человечества, со славой… — Его слова были темными от горечи, но Кортес улыбнулся, и Кларисса подумала, что он, пожалуй, так же болен, как она. — Тщеславие — профессиональное заболевание у людей моего ремесла. Боюсь, я боролся с ним не слишком успешно.

— Это я загнала Холдена в Кольцо, — сказала Кларисса, сама не зная, признаётся в преступлении или предлагает оправдание Кортесу.

— Да. А я повел за ним других. И они умерли потому, что я скрыл от них опасность. Я привел мое стадона бойню. Думал, что полагаюсь на волю провидения, но…

Глаза его наполнились слезами, лицо застыло.

— Отец? — напомнила о себе Кларисса.

— Когда я был мальчиком, — заговорил Кортес, — мой кузен нашел покойника. В овраге за нашим участком. Он подбил меня посмотреть на него. Я до смерти испугался, но пошел и высоко держал голову, притворяясь, что мне это ничего не стоит. Прибывшие медики установили, что человек умер от геморрагической лихорадки. Остаток лета меня продержали на антивирусах. Так что, возможно, во мне это всегда было. Я думал, что полагаюсь на провидение, а сам просто скрывал страх. И мой страх привел к гибели множество людей.

— Это не ваша вина.

— Но мое дело. И, возможно, моя ошибка послужит ко благу. Ты права, девочка. Ни для тебя, ни для меня не будет амнистии. Но не потому, почему ты думаешь.

Кларисса встала. Взгляд Кортеса тяжело давил на нее. Его интимное признание, страх и горе, которые старик нес с таким достоинством, внушали уважение, несмотря на то, что она никогда не любила Кортеса.

— Чужаки представляют слишком большую угрозу. Надежда, что мы сумеем использовать их или общаться на равных, — гордыня, из-за которой все прежние смерти могут показаться каплей в океане. Мы отдались в руки дьявола. Не каждый это поймет, но у тебя, по-моему, получится.

К своему удивлению, Кларисса почувствовала заливающий горло ужас. В дальнем конце коридора лязгнул металл — клетка Ашфорда открылась. Что-то проговорил охранник, но Кортес не отвел от нее взгляда, словно лившего на ожог холодную воду.

— Думаю, что получится, — тихо согласилась она.

— Это я освободил капитана Ашфорда — потому что мы с ним сходимся во взглядах, а найти взаимопонимание с нынешним капитаном я не сумел. Они, чтобы собрать здесь команды со всех кораблей, создали новое оружие.

— Оружие здесь не работает.

— Свет движется, и они сделали оружие из света. У коммутационного лазера достаточно мощности, чтобы прожечь обшивку. И его можно еще усилить. Как мы полагаем, его силы хватит, чтобы уничтожить Кольцо и закрыть врата.

— Тогда мы останемся здесь, — напомнила Кларисса.

— Да. Но, если промедлить, сюда придут другие. Это искушение. «Если мы научимся использовать врата, — скажут они, — нас ждет слава!» Я так и слышу подобные слова.

— Вы сами их говорили. Вы были таким.

— Был, и я получил ужасный урок. А тебя привела сюда ненависть, не так ли?

Ашфорд рассмеялся.

— С возвращением, капитан, — сказал один из охранников.

Кларисса постучала пальцами по решетке, послушала звон.

— Мы ошибались, — говорил Кортес, — но теперь нам выпал шанс все исправить. Мы спасем человечество от повторения нашей ошибки. Мы защитим людей. Но понадобится жертва.

— Мы станем жертвой. Мы все.

— Да. Мы умрем во тьме, отрезанные от всего, что нам дорого. И те, кто будут здесь, рядом с нами, станут проклинать нас. Возможно, накажут. Даже казнят. — Он коснулся ее руки. Касание кожи о кожу пронзило ее электрическим разрядом. — Я не лгу тебе, Кларисса. То, о чем я прошу, не принесет награды в этой жизни.

— О чем вы просите? — удивилась она. — Зачем я вам нужна?

— Нас попытаются остановить. Например, попробуют убить капитана. Как я понимаю, твое тело наделено выдающимися физическими возможностями. Идем с нами. Защищай капитана, не дай его остановить. Скорее всего, от тебя ничего не потребуется, кроме как быть свидетелем. Или именно ты превратишь поражение в победу.

— В любом случае мне не жить.

— Да. Но ты выбираешь между просто смертью и смертью со смыслом.

Капитан Ашфорд с охранниками двинулись к ним. Каблуки стучали по металлической палубе, напоминая тиканье больших часов. Время кончалось, и в ней шевельнулось раздражение. Клариссе не нужен был Ашфорд. Ей хотелось остаться на месте, поговорить с преподобным о жертве и гибели. О грузе зла, настолько тяжкого, что его не уравновесить всей жизнью.

Губы у Кортеса были плотно сжаты, но его голубые глаза улыбались ей. Он вовсе не походил на ее отца. Слишком мягкое лицо, слишком широкий подбородок. И он держался очень искренне, а отец всегда смеялся над миром из-под маски. Однако сейчас Кларисса видела в священнике Жюля-Пьера Мао.

— Те, кого мы убили, — сказала она. — Если мы это сделаем, значит, они умерли не напрасно.

— Ради благороднейшей из целей, — согласился Кортес.

— Пора идти, — позвал Ашфорд, и Кортес отступил от решетки, сложив руки на груди. Ашфорд обернулся к девушке. Крупноватая голова и тонкое тело астера придавали ему сходство с фигурой из кошмара. — Последнее предложение, — сказал он.

— Я иду, — ответила Кларисса.

Ашфорд поднял брови, перевел взгляд на Кортеса, затем снова на нее и медленно растянул губы в улыбке.

— Уверена? — спросил он, и по голосу стало ясно, что капитан слишком доволен, чтобы интересоваться ее мыслями и мотивами.

— Я позабочусь, чтобы вас никто не остановил, — сказала она.

Ашфорд задержал взгляд на Кортесе, всем видом давая понять, что впечатлен. Потом отдал ей честь, и Кларисса неумело отсалютовала в ответ.

Шагнув из клетки, она ощутила короткое головокружение, в котором виновата была не тяга и не сила Кориолиса. Это оказался ее первый шаг после «Росинанта».

Ашфорд шел впереди, двое сопровождавших обсуждали боевую группу и блокаду «Бегемота». Машинное и командное отделения располагались вне вращающегося барабана, так что им предстало захватить переходники на южном и северном концах и соединяющие их наружные лифты. Мужчины толковали, как не всполошить людей в барабане, кто выслеживает врагов, кто уже верен, а кого предстоит убеждать. Кларисса почти не слушала. Она остро чувствовала идущего рядом Кортеса, и еще ей казалось, что она оставила груз вины позади, в своей камере. Она умрет и этим исправит все, что сделала дурного. Каждый ребенок, родившийся на Земле, на Марсе и в Поясе, будет огражден от протомолекулы, если они добьются своего. А Соледад, Боб, Станни, отец, мать, братья — все услышат, что она умерла. Все, кого знал и любил Рен, будут спать немного спокойней, понимая, что убийца понесла наказание. Она сама спала бы спокойнее — если бы ей еще случилось уснуть.

— У нее стоят боевые импланты, — произнес Ашфорд, ткнув кулаком через плечо.

Один из охранников обернулся. Тот, что с бесцветными глазами и со шрамом на подбородке. Йохо.

— Вы уверены, что она наша, капитан?

— Враг моего врага, Йохо, — процитировал Ашфорд.

— Я за нее поручусь, — сказал Кортес.

«Напрасно», — подумала Кларисса, но промолчала.

— Кларо.^[108] — Йохо сделал движение, заменяющее астерам пожатие плеч. — Она пойдет на командную палубу с ту алле ту.^[109]

— Отлично, — согласился Ашфорд.

Перед ними открылся широкий коридор. Яркие светодиодки заливали его хирургической белизной. Вдоль стен сидели в электрокарах или стояли мужчины и женщины, дюжина человек, вооруженных метателями. Клариссе хотелось бы, чтобы самый воздух здесь пах иначе, но этого не было. Пахло все тем же нагретым пластиком. Капитан Ашфорд с тремя вооруженными спутниками занял переднюю тележку.

— Потребуется время, корабль под охраной, — сказал Кортес. — Нам надо будет оповестить всех сторонников, которых сумеем найти. Подавить сопротивление. Когда мы соберем все, что нужно, и покинем барабан, остановить нас уже не сумеют. — Он словно уговаривал сам себя. — Не бойся. Все это не напрасно. Тому, кто верует, нечего бояться.

— Я не боюсь, — сказала Кларисса. Кортес с улыбкой в глазах посмотрел на нее, встретил ее взгляд, и улыбка погасла. Он отвернулся.

ГЛАВА 38 БЫК

Бык сдерживал кашель. Врач, слушая его дыхание, немного переставила стетоскоп. Возможно, маленький серебристый кружок был холодным — он не чувствовал. Выкашлял плотный комок мокроты и взял у доктора салфетку, чтобы сплюнуть. Она ввела в ручной терминал какие-то заметки. В свете экрана видно было, как она устала.

— Ну, немножко прочистилось, — сказала врач, — хотя белых шариков еще выше крыши.

— А позвоночник?

— С позвоночником плохо и становится хуже. В смысле, все трудней будет привести его в порядок.

— Приходится жертвовать.

— Кому это нужно? — спросила она.

— Смотря как понимать, — сказал Бык.

— Вы хотели всех собрать вместе. Собрали.

— На половине кораблей еще осталась команда.

— Только самые необходимые, — уточнила она. — Я знаю, сколько народа на этом корабле, я их лечу. Вы хотели собрать всех и собрали. Чего еще?

— Хорошо бы позаботиться, чтобы они не принялись стрелять друг в друга, — сказал Бык.

Доктор устало подняла ладонь.

— То есть вы сделаете из людей ангелов, а потом уж позволите мне заняться своей работой.

Бык засмеялся — и напрасно. Кашель ушел вглубь, заклокотал в груди, но был не слишком мучительным. Для кашля, который по-настоящему выворачивает наизнанку, нужны брюшные мышцы. Врач подала ему еще одну салфетку.

— Как только все будет в порядке, — сказал он, — вы меня вырубите, договорились?

— А оно будет? — спросила врач.

Этот вопрос мучил всех, даже тех, кто не задавал его вслух. Быку, по правде сказать, не нравился существующий план: отчасти потому, что исходил от Джима Холдена, отчасти потому, что исходил от протомолекулы, и, наконец, потому, что ему до боли хотелось, чтобы все получилось. На всякий случай он начал эвакуировать людей на челноках, однако челноки мало годились для дальних рейсов. Бесполезное дело.

Надо было заняться продовольствием. Генерировать почву для заполнения барабана. Растить урожай под полоской искусственного солнца, протянувшегося по оси «Бегемота». И как-то справиться с треклятой жарой. Бык обязан был позаботиться, чтобы все вышло, — что под этим ни понимай. Медикаментозная кома может сильно затянуться, если корабль пересекает пространства, не сравнимые с земными океанами, со скоростью неторопливо летящего мяча.

Все, что привело их сюда — землян, марсиан, астеров, — казалось невероятно далеким. Беспокоиться о месте АВП в политическом раскладе сейчас было все равно, что вспоминать, расплатился ли ты с парнем, который в школьные годы угостил тебя пивом. С какого-то момента прошлое стало несущественным. Все, происходящее за пределами медленной зоны, ничего не значило. Важно было одно: остаться цивилизованными людьми, пока все не убедятся, что безумный план Холдена — просто бред лунатика.

А для этого ему надо было дышать.

— Есть вероятность, что выгорит. План капитана Па обещает вернуть нам тягу. С некоторыми шансами, — добавил он. — А пока мы ждем, вы не могли бы меня взбодрить?

Врач недовольно поморщилась, но достала из пакета ингалятор и бросила Быку. Руки у него еще работали. Он дважды встряхнул баллончик, поднес керамический раструб к губам и вдохнул. Гормоны пахли океаном и немного жгли язык. Он сдержал кашель.

— Это не лечение, — сказала врач. — Это всего лишь маскирует симптомы.

— Достаточно, чтобы продержаться, — с усилием улыбнулся Бык. По правде сказать, чувствовал он себя дерьмово. Не боли, так усталость. Болезнь и отчаяние.

Оставив ингалятор у себя, он развернул ходунки в коридор. Медотсек до сих пор был полон. От нарастающего зноя повсюду царила атмосфера нездорового, душного тропического лета. Пахло телами и болезнью, кровью, гнилью и дезодорантами с цветочной отдушкой. От этого помещение казалось еще теснее, чем было. С мехом Бык управлялся уже довольно ловко. Оперируя двумя джойстиками, он уворачивался с дороги сиделок и врачей — стараясь по возможности не мешать. Ему нужно было вернуться в свой отдел.

Загудел терминал. Бык свернул в коридор, забился в угол, чтобы не задерживать проходящих, выпустил джойстик и взял терминал. Связи просила Корин. Большим пальцем он нажал «прием».

— Корин, что у тебя?

— Босс? — проговорила она так напряженно, что он мгновенно встрепенулся. — Вы на процедурах?

— Что там?

— Только что явились Йохо и Гутмансдоттир, сказали, что занимают отдел безопасности. Я ответила, что им придется подождать конца моей смены, и тогда они на меня напали.

— Что сделали?

Он вывел окно интерфейса безопасности, но оно горело красной рамкой отказа. Его отрубили от системы управления. Быстро сработали.

— Я надеялась, что это учения. Они так держались… по-моему, они рассчитывали застать вас. Я иду к Сержу. Он пытается выяснить, что за чертовщина творится, — продолжала Корин. — Если это недоразумение…

— Нет. Правильно сделала, что ушла. Где им полагалось быть?

— Сэр?

— Была их вахта. Где они находились?

На мгновение лицо Корин недоуменно застыло. Потом она поняла. Взгляд стал холодным и сосредоточенным. Ответа не требовалось. Йохо и Гутмансдоттир должны были охранять пленного. То есть Ашфорда.

Жаль, Па не дала прикончить ублюдка.

— Понятно. Разыщи Сержа и всех, на кого можно положиться. Надо действовать, пока дерьмо не расползлось.

— Бьен.

Они наверняка пойдут в оружейную. Безопасники уже вооружены. Размышляя, Бык позволил себе бормотать под нос бранные словечки. Знать бы, сколько человек поддержало Ашфорда, с чем придется иметь дело.

— Ни в коем случае не допускать его к Монике и в радиоцентр, — сказал он. — Если станет известно, что в барабане назревает бой, дюжина кораблей кинется вытаскивать своих.

— Нам сосредоточиться здесь? — спросила Корин.

— Вообще не сосредоточиваться, — возразил Бык, — пока не узнаем, о чем речь. Просто соберите всех, кого можно, побольше оружия, и оставайтесь на связи.

Нужен был план. Ему следовало бы уже иметь план, только голова плохо работала. Он болен. Он, черт возьми, умирает. Но до чего же нечестно, что он при этом не способен импровизировать!

— Доберись к Сержу, — повторил Бык. — Тогда и начнем думать. Мне пока надо кое с кем поговорить.

— Бьен, босс, — сказала Корин и отключилась.

Медбрат толкал мимо передвижной стол — Быку пришлось убрать терминал, чтобы отойти с дороги. До чего же удобно было бы работать с терминалом на ходу! Он послал срочный вызов Па. Долгую минуту ждал в уверенности, что она не ответит, что Ашфорд уже добрался до нее. Но экран мигнул, и Па ответила. Он не мог разобрать, в каком она помещении, но на заднем плане звучали голоса.

— Мистер Бака? — спросила Па.

— Ашфорд на свободе, — сказал он. — Не знаю, сколько у него людей и чем он занят, но пара моих только что с оружием захватила отдел безопасности.

Па моргнула. Надо отдать ей должное — она ничем не выказала страха, просто мысленно переключилась на новый режим.

— Спасибо, мистер Бака, — ответила она.

По движению на экране было заметно, что она уже идет куда-то. На новое место, где ее не догадаются искать. Ему следовало бы поступить так же.

— Я постараюсь связаться, когда разберусь, с чем имею дело, — сказал Бык.

— Одобряю, — отозвалась она. — У меня под рукой несколько человек, которым можно доверять. Я сейчас к ним.

— Думаю, он попытается взять радиостудию.

— Значит, надо усилить охрану, — сказала Па.

— Может, это просто несколько подонков, — предположил Бык. — Может, Ашфорд тоже предпочтет не высовываться.

— А может, он уже приготовился побросать нас в утилизатор, — заметила Па. — На что поставите?

Бык улыбнулся. Почти искренне.

— Берегите себя, капитан.

— Вы тоже, мистер Бака.

— И еще, — произнес он, — простите, что втянул вас.

Теперь уже улыбнулась Па. Она выглядела уставшей.

И старой.

— Вы за меня не решали, — сказала она. — Если уж приходится платить за мои грехи, признайте хоть, что они мои собственные.

Ее взгляд метнулся от камеры терминала на что-то за экраном. Губы сжались, и связь оборвалась. Быку очень хотелось послать новый запрос, выяснить, что случилось, но времени не было. Приходилось спешить. Он попробовал связаться с Руис из инфраструктуры и с Ченом — без ответа. Задумался, много ли сторонников у Ашфорда среди командного состава. И выбранил себя, что упустил это из виду. Столько было дел…

Он вызвал Сэм — и она мгновенно отозвалась.

— У нас проблема, — сказал Бык. — Ашфорд пытается вернуть себе корабль. Он уже занял мой отдел.

— И машинный зал, — сообщила Сэм.

Бык облизнул губы.

— Откуда ты говоришь, Сэм?

— Сейчас? Забавный вопрос. Из машинного. Ашфорд ушел минут пять назад. Оставил мне список поручений и два десятка мрачных парней при оружии. Ашфорд прогнил насквозь. Бык, я не шучу. Он всегда был дрянью, но… Он требует, чтобы я прикончила Кольцо. Помнишь свой фокус с лазерным передатчиком? Он решил повторить.

— Шутишь?

— Нет.

— Он хочет подорвать дорогу домой?

— По его словам, это «спасти человечество от грозных пришельцев», — сладким голосом поправила Сэм. Глаза у нее были жесткими.

— Очень хорошо, — сказал Бык, не видевший ничего хорошего.

— И тобой он очень недоволен. Ты в надежном месте?

Бык оглядел коридор. Здесь негде было укрыться. А если б и было — что может сделать человек в погрузочном мехе и без куска позвоночника?

— Нет, — сказал он, — не думаю.

— Давай уже двигайся.

— У меня нет безопасного места, — сказал Бык.

Кто-то на том конце связи заорал, и Сэм обернулась.

— Я пытаюсь собрать своих технарей, — заорала она в ответ. — У нас тут малость беспорядок. Маленькие проблемы с переменами в законах физики. Ты не заметил?

Кричавший первым снова заорал. Бык не разбирал слов, зато голос узнал. Гарза, один из его людей. Бык пожалел, что плохо знал этого человека. После катастрофы следовало серьезно проверить своих сотрудников. Он должен был предвидеть подобное.

Это его вина. Все это — его вина.

Сэм снова смотрела на экран. На него.

— Ты вот что, милок, — заговорила она, — затихарись. Давай на второй уровень, сектор М. Там полно пустых складов. Кодировка замков отключена. На нуле.

— Почему отключена?

— Потому что там пусто, а устанавливать пароли на пустое место у меня пока руки не дошли. Что, сейчас пора?

— Извини, — сказал Бык.

— Ничего, — кивнула Сэм, — мы оба на нервах. Просто убери голову, пока ее не отшибли. И Па…

— Па знает. Тоже ищет безопасное место.

— Ну и ладно. Попробую прислать тебе помощь.

— Не надо, — сказал Бык. — Неизвестно, кому можно доверять.

— Мне — известно, — отрезала Сэм. — Не будем ссориться при детях.

Звук голоса вернул Быка в коридор медотсека. Не стон раненого и не профессиональный говорок сиделок. Голос звучал возбужденно и агрессивно. Крикуну кто-то тихо ответил, и раздался новый вопль: «А мне-то что!» Первым порывом Быка, несмотря ни на что, было вернуться туда, где случился непорядок. Специфика работы — лезть в каждую бучу и присматривать, чтобы никто не пострадал, а если уж пострадал бы, так он сам. Сначала он, потом плохие парни.

— Мне пора, — сказал он и прервал связь.

Всего секунда понадобилась, чтобы убрать терминал и положить руки на джойстики. Этого хватило, чтобы справиться с инстинктивным порывом. Она направил мех по коридору, прочь от голосов. Там были люди Ашфорда. Ашфорда и его сторонников. Попавшись им, он уже никому не сумеет помочь. Возможно, его убьют. Возможно, даже не станут тащить к шлюзу. Ноги меха двигались слишком медленно. На максимальной скорости он шагал как неторопливый пешеход. Сзади что-то разбилось. Он уже слышал крики врачей и ждал выстрелов. Мех тащился к наружной двери, за которой была относительная безопасность. Бык с силой сдвинул джойстик вперед, словно надеялся, что мех почувствует опасность.

Голоса становились громче, приближались. Бык заставил мех шагать вдоль самой стены. Если кто-то выскочит из-за угла, такое положение даст ему лишнюю долю секунды. Толстые механические ноги выдвигались вперед, переносили центр тяжести, снова выдвигались.

До выхода оставалось шесть футов. Четыре. Три. Он чуть поторопился выпустить управление и потянуться к двери — пришлось снова взяться за джойстик и подать мех еще немного вперед. Бык вспотел и надеялся, что это всего лишь от страха. Если в кишках что-то порвалось, он и не узнает. Но, может, это был просто страх.

Дверь открылась, и он рывком сдвинул джойстик вперед. Мех провел его сквозь проем. Закрыв за собой, Бык, не медля и не раздумывая, свернул по коридору к внутреннему лифту, к долгому переходу на второй уровень, к сектору М.

Никогда еще просторные внутренние залы и переходы «Бегемота» не казались такими чужими. Он спускался, и гравитация вращения неуловимо усиливалась. Бесчувственное тело чуть тяжелее натягивало сбрую. Скоро придется найти кого-нибудь, кто сменит ему мочеприемник, или придумывать, как самому запустить руку внутрь меха — но это с плохо гнущимся локтем вряд ли удастся. Вот такая жизнь предстоит ему до самой смерти, если позвоночник так и не срастется и если Бык не найдет способа вырвать «Бегемот» с людьми из капкана протомолекулы.

«Не думай об этом, — сказал он себе. — Не заглядывай слишком далеко. Не думай, просто делай свое дело».

Он не воспользовался основным лифтом: слишком велика была вероятность, что за ним уже наблюдают люди Ашфорда. Поэтому он свернул на длинный спиральный переход и предоставил меху шагать вперед, а сам достал терминал. Его трясло, сквозь смуглоту кожи проступал серый цвет.

Серж отозвался почти без задержки.

— Гране нахт, босс, — поздоровался татуированный астер. — Ждал твоего вызова.

— Ашфорд… — начал Бык.

— Уже в курсе, — перебил Серж. — Похоже, с ним каждый третий из наших и еще шайка чокнутых койо с других кораблей. На данный момент они держат переходники от барабана: северный — к командному, и южный, к машинному, — а еще отдел безопасности, оружейную. Мелкие стайки движутся через барабан, поднимают переполох.

— Как они вооружены?

— Нихт соу бьен са муа,^[110] — ухмыльнулся Серж. — Они решили, что и от связи нас отрезали, но я держу заднюю дверь открытой.

— Как?

— Я такой, вечно жду маленьких пакостей. Взбучку мне потом устроишь, — ответил Серж. — Я собираю команды, очищаю барабан. К отбою мы их прихлопнем.

— Осторожней с этими ребятами, Серж.

— Обязательно, босс. Понимаем, что делаем. Корабль знаем получше некоторых. Ты прячься, мы все устроим.

Бык сглотнул. Отдавать командование было больно.

— Хорошо.

— Мы пытаемся вытащить капитана, — добавил Серж.

— Я ее предупредил. Надеюсь, что она не выходит на связь, пока не знает точно, кому может доверять, — сказал Бык и не стал договаривать: «Или они ее уже нашли».

— Ясно, — ответил Серж, и Бык услышал в его голосе ту же мысль. — А когда выследим Ашфорда?..

— Убивать его нам не разрешается, — ответил Бык.

— А если палец сорвется, нас простят?

— Возможно.

Серж усмехнулся.

— Мне пора, босс. Только, когда эс се серадо^[111] и тебя сделают старпомом, придержишь для меня свое кресло, но?

— Пошел ты, — ответил Бык. — По мне, когда все закончится, хоть сам становись старпомом.

— Ловлю на слове, босс, — сказал Серж, и связь оборвалась.

ГЛАВА 39 АННА

Для первой проповеди, с которой Анна выступала перед прихожанами сразу после семинарии, она подготовила семнадцать листов с тезисами. Это был длинный разбор первой главы Малахии, посвященный отношению пророка к недостойным жертвоприношениям в связи с современными обрядами. Подробнейший анализ со всеми аргументами и доказательствами, какие только сумела собрать прилежная ревностная студентка. К концу проповеди Анна сомневалась, что среди слушателей остался хоть один бодрствующий.

Тогда она получила важный урок. Есть места для подробного изучения Библии. Есть даже места, где можно выступать с докладами перед паствой. Но люди приходят в церковь за другим. Узнавая чуть больше о Боге, они хотят стать ближе к нему, и важна именно эта близость. Теперь чаще всего для проповедей Анна обходилась заметками на одной-двух страничках и говорила в основном по вдохновению. С речью о «смешанных» паствах в глазах Господа она справилась, ни разу не заглянув в бумажку, и как будто приняли ее очень неплохо. Закончив короткой молитвой, Анна перешла к причастию, и астеры выстроились в очередь вместе с землянами и марсианами в дружелюбной тишине. Кое-кто обменивался рукопожатием, хлопал соседа по спине. Анна чувствовала, что ей удалось донести до слушателей самую важную мысль в ее жизни.

— Ну, слыхала я и похуже, — шепнула ей Тилли и задержалась, чтобы пожать руку женщине из астеров, которая со слезами на глазах благодарила за организацию собрания. Искренней улыбки у Тилли не вышло, но хоть глаза не закатывала.

Едва женщина отошла, Тилли заявила:

— Мне надо выпить. Пойдем, угощу тебя лимонадом.

— Бар закрыт. Пайки.

— У меня свои поставщики, — засмеялась Тилли. — Парень, ведающий распределением, за тысячу долларов продал бутылочку лучшего ганимедского пойла. А лимонад дал в довесок.

— За тысячу…

— Одно из двух, — перебила Тилли, вставив в рот сигарету, но не спеша закуривать. — Либо мы выберемся отсюда в Солнечную систему, где я богачка, для которой тысяча — не деньги, либо не выберемся, и тогда деньги вовсе ничего не стоят.

Анна кивнула, не найдя ответа. Как бы ни радовалась она дружбе Тилли, иногда приходилось вспоминать, что они принадлежат к разным мирам. Окажись у них с Ноно свободная тысяча долларов, она немедленно отправилась бы на счет, копивший Нами на колледж. Тилли никогда в жизни не приходилось отказываться от излишеств ради необходимого. Вот она, смешанная паства. Всех присутствовавших на службе астеров и внутряков объединяет только то, что никто из них не будет сегодня пить виски за тысячу долларов, — а Тилли будет.

Может, Богу и безразлично финансовое состояние человека, но только ему одному.

— Признаться, лимонад — это заманчиво, — сказала Анна, обмахиваясь ручным терминалом как веером.

Барабан «Бегемота» рассчитывался на обеспечение большего, чем сейчас, количества людей, но, превращая его в военный корабль, системы жизнеобеспечения срезали. Казалось, восстановители воздуха работали на пределе. Или всего лишь отказали кондиционеры. Словом, температура здесь была выше, чем привыкла русская, проведшая последние годы на ледяном спутнике Юпитера.

Распрощавшись с последними прихожанами, Анна вышла из палатки, направившись за Тилли. Снаружи было не намного прохладнее, но вращение барабана в сочетании с работой воздуховодов создавало слабый сквозняк. Тилли критически оглядела раскрасневшуюся подругу с прилипшими ко лбу волосами.

— Не волнуйся, все, кого ждали, уже здесь. Я пару дней назад слышала разговор Кортеса с какой-то шишкой из АВП. Жарче уже не будет. И как только придумают способ охлаждать воздух, не выпуская его в пространство, — сразу начнут.

Анна невольно рассмеялась и, заметив поднятую бровь Тилли, объяснила:

— Мы пересекли всю Солнечную систему, забрались в места, настолько далекие от Солнца, что о существовании Нептуна и не узнали бы, не заметь Бувард, как что-то сбивает Уран с пути по орбите…

Бровь Тилли поползла еще выше.

— Ну-ну?

— И вот мы добрались сюда, не знаю в какую даль, и со всех сторон у нас миллиарды километров пустоты, а мы всё умудряемся толкаться и потеть от тесноты.

— Слава богу, астеры додумались притащить сюда эту колымагу, — отозвалась Тилли, ныряя в свою палатку. Разложив походный стул, она запустила руку в пластиковый кулер. — Представляешь, если бы все мы собрались на «Принце»? Спали бы по дюжине человек в койке. Обожаю астеров!

Анна, стянув с себя сутану, положила ее на постель Тилли и осталась в белой блузке и юбке до колена. Тилли вытащила из кулера пластиковую грушу с лимонадом и протянула ей, а потом налила себе рюмку напитка, прозрачного, как вода, и пахнущего больничной дезинфекцией. Груша оказалась на удивление холодной, даже запотела. Приложив ее к шее, Анна стала наслаждаться прохладой.

— Откуда у тебя лед?

— Сухой лед, — поправила Тилли, закуривая, и сделала первый глоток. — Кажется, он чуть ли не сам собой получается при переработке воздуха — у них там полно углекислого газа.

Анна, услышавшая, сколько стоила бутылка виски, предпочла не спрашивать, во что обходится лед. Сперва они пили в уютном молчании. Холодный лимонад чудесно остужал перегревшийся организм. Потом Тилли предложила чего-нибудь съесть, и подруги сделали вылазку к продуктовому ларьку.

По тесным улочкам палаточного города проходили люди с оружием.

— Не нравится мне это, — заметила Тилли.

И в самом деле, вид у них был угрожающий. Не скучающие безопасники с пистолетами в кобурах, а мрачные астеры, до белизны в костяшках сжимающие пехотные винтовки и дробовики. В группе было не меньше двенадцати мужчин и женщин, и эти люди переходили от палатки к палатке, словно искали что-то. Или кого-то.

Анна дернула Тилли за рукав.

— Может, снова собрать людей в церковь, переждать?

— Энни, если здесь начнут летать пули, даже Бог не превратит палатку в надежное укрытие. Я хочу понять, что происходит.

Анна неохотно пошла за подругой, которая держалась параллельно вооруженной группе. Те двигались целеустремленно, изредка останавливались, чтобы заглянуть в палатку или задать вопрос прохожему. Анне почему-то стало страшно.

— О, — сказала Тилли, — а вот и мы!

Заместитель Быка — Анне припомнилось, что его звали Серж, — появился из-за большой палатки с полудюжиной своих безопасников. Даже на неопытный глаз Анны шестеро с пистолетами выглядели жалко перед дюжиной с винтовками, но Серж улыбался, как ни в чем не бывало. За его спиной стояла мускулистая женщина, и вот она напряженно скалилась. Почему-то от тревоги на чужом лице Анне полегчало.

— В барабане никакого оружия, са-са? — обратился Серж к вооруженным астерам, и его мощный голос донесся до случайных слушателей. — Бросайте.

— Вы-то сами вооружены, — процедила одна из астеров.

Винтовку она держала на изготовку.

— Мы — копы, — ухмыльнулся в ответ Серж, положив руку на рукоять своего пистолета.

— Уже нет, — ответила женщина, быстрым движением прицелилась и выстрелила ему в голову.

На лбу появилась крошечная дыра, в воздухе рассеялся розоватый туман. Серж медленно осел на пол, лицо его выражало слабое удивление.

У Анны ком подкатил к горлу. Она согнулась вдвое и тяжело отдувалась, сдерживая рвоту.

— Господи боже, — сдавленно шепнула Тилли.

Напряженная ситуация сменилась кошмаром так быстро, что у Анны перехватило дыхание. «Вот и я узнала, как человеку вышибают мозги…» Ничего страшнее она не видела, даже после ужаса катастрофы. Безопасник не ждал выстрела, не подозревал об угрозе и расплатился за свою ошибку самой дорогой ценой.

При этой мысли Анна залила рвотой свои туфли и, давясь, упала на колени. Тилли оказалась рядом, даже не замечая, что встала коленями в лужицу рвоты. Обняв подругу, она прошептала:

— Надо уходить.

Анна только кивнула, не смея открыть рот. В десятке метров от них астеры разоружали безопасников и пластиковыми вязками стягивали им руки за спиной. Хотя бы не стреляли больше…

Тилли подняла Анну на ноги, и обе поспешно вернулись в палатку, начисто забыв о еде.

— Дела на этом корабле идут все хуже, — сказала Тилли.

Анна подавила безумный смешок. В нынешних обстоятельствах, чтобы ухудшить положение, надо было очень постараться. Как-никак они крутятся по вынужденной орбите вокруг Станции чужаков, которая время от времени меняет физические законы, убивая при этом людей, — а теперь решили еще пострелять друг в друга.

— Да уж, все хуже!

Гектор Кортес зашел в палатку Тилли примерно через час после выстрела. Все это время Анна с Тилли провели, держась поближе к полу и возводя из немногочисленной мебели Тилли баррикады. Это походило на выполнение магического ритуала. В помещении не нашлось ничего, способного остановить пулю, но они все равно строили. Крепость из одеял против чудовищ.

К счастью, ни одного выстрела больше не прозвучало.

Несколько раз, выглядывая из палатки, они видели мелкие, по два-три человека, вооруженные патрули. Анна старалась не встречаться с астерами глазами, и они ее словно не замечали.

Кортес громко прокашлялся перед входом в палатку и попросил разрешения войти. Ответить они побоялись, но он и так вошел. Несколько человек остались ждать снаружи — Анна их не рассмотрела.

Кортес повертел головой в полумраке, заглянул за хлипкую баррикаду и, подтянув стул, молча сел.

— Стрелять больше не будут, можно выходить, — заговорил он, указав на свободный стул.

По сравнению с последними днями Гектор выглядел лучше. Почистил костюм, нашел способ вымыть густые седые волосы. И не только это. Отчасти к нему вернулась прежняя самоуверенность. Анна встала с пола и взяла стул. Тилли, чуть поколебавшись, последовала ее примеру.

— Сожалею, что вас напугали, — с улыбкой, демонстрировавшей полное отсутствие раскаяния, продолжал Кортес.

— Что происходит, Хэнк? — прищурилась на него Тилли. Она достала сигарету и играла с ней, не прикуривая. — Что ты затеял?

— Я ничего не затеял, Матильда, — ответил Кортес. — А происходит восстановление на корабле законной власти. Капитан Ашфорд снова у руля.

— Отлично, Гектор, — кивнула Тилли, — а ты тут при чем? По мне, это внутренние дела АВП. Какова твоя роль?

Гектор, не ответив, обратился к Анне:

— Доктор Воловодова, нельзя ли нам поговорить наедине?

— От Тилли мне нечего… — начала Анна, но Тилли отмахнулась:

— Пойду покурю.

Когда она вышла из палатки, Кортес подтянул стул так, что они с Анной соприкасались коленями. Склонился вперед, взял ее за руки — и Анне, никогда не интересовавшейся Гектором как мужчиной, стало не по себе от этой интимной позы.

— Анна, — начал он, сжимая ей руки, — положение на корабле и наша роль в происходящем резко меняются. Благодаря доверию капитана Ашфорда, который прислушивается к моим советам, я могу отчасти повлиять на то, в какую сторону развиваются события.

Вынужденная близость в сочетании с горечью, оставшейся во рту после убийства, неожиданно разозлила Анну. Она выдернула руки и с удовольствием отметила обиду и удивление на лице Кортеса.

— Как это мило, — старательно нейтральным тоном произнесла она.

— Доктор Воловодова… Анна, мне нужна ваша поддержка. — Анна недоверчиво хмыкнула, но Кортес продолжал: — Вы умеете обращаться с людьми, а я хорош перед камерой, но лицом к лицу справляюсь хуже. Вы в этом талантливы, а нас ждут мучительные столкновения лицом к лицу. Людям трудно будет принять некоторые вещи, и я хотел бы, чтоб вы помогли мне их озвучить.

— О чем вы говорите? — вытолкнула Анна сквозь подкативший к горлу ком. Она предчувствовала, что сейчас узнает страшную тайну. Кортес улыбался с несокрушимой уверенностью фанатика.

— Мы совсем рядом с вратами, — сказал он, — и располагаем оружием, которое, вероятно, будет действовать.

— Нет! — вырвалось у Анны скорее от возмущения, чем от недоверия к его словам.

— Да. Сейчас техники занимаются увеличением мощности коммутационного лазера. С его помощью мы сумеем уничтожить Кольцо.

— Я не об этом… — начала Анна, но Кортес не умолкал.

— Мы пропали, но еще можем спасти тех, кто остался. Мы сумеем покончить с величайшей угрозой, какой еще не знало человечество. От нас требуется всего лишь отринуть надежду на возвращение. Это недорогая цена за…

— Нет! — с силой повторила Анна. — Вы не сметете решать за всех.

«За меня, — подумала она. — Ты не смеешь отнимать у меня надежду увидеть жену и дочь. Просто потому, что испугался».

— Во времена великих опасностей и жертв кто-то должен взять на себя тяжесть решения. Это сделал Ашфорд, и я его поддержал. Наша с вами роль — в том, чтобы объяснить людям, что их ждет, и добиться их сотрудничества. Они должны понять, что их жертва спасет миллиарды оставшихся позади.

— Это еще неизвестно, — возразила Анна.

— Протомолекула уже погубила сотни, если не тысячи человек.

— Потому что мы принимали решения, не сознавая последствий. Мы погнались за Холденом сквозь Кольцо, мы послали за ним солдат на Станцию, мы все время действовали, не понимая, что происходит, и обижались, расшибая себе лбы.

— Она не расшибает лбы — она убивает. Многих.

— Мы — как дети. — Анна встала на ноги и заговорила лекторским тоном: — Дети, которые обожгли руки о горячую печь и решили, что надо взорвать все печки.

— Эрос… — начал Кортес.

— Наша работа! И Ганимед, и Феба, и все остальное — это мы сделали. Мы не думали, что делаем, и то, что вы считаете решением, — повторение прошлого. Вы связались с тупыми, жестокими людьми и хотите убедить себя, что выход — в глупости и насилии. От этого вы глупеете. Я не стану помогать. Я буду драться.

Кортес, встав, позвал своих людей. В палатку ввалились астеры в бронежилетах, с винтовками.

— Вы и меня пристрелите? — Анна вложила в эти слова все презрение, какое нашла в себе.

Кортес повернулся к ней спиной и вышел вместе со стрелками.

Анна опустилась на стол — ноги ее не держали. Она согнулась, раскачиваясь всем телом и прерывисто вздыхая. Каким-то чудом ей удалось удержаться от обморока.

— Он тебя обидел? — спросила из-за спины Тилли, и Анна почувствовала на плече ласковую руку подруги.

— Нет, — ответила Анна. Строго говоря, она не лгала.

— Ох, Энни, там с ними Клари. Мне не дали с ней поговорить. Не знаю, она заложница или…

Анна, еще не успев понять, что делает, вскочила и вылетела из палатки. Наверняка они пошли к лифту, идущему вдоль борта барабана к переходникам. Они пойдут в рубку. Такие люди, как Кортес и Ашфорд, люди, привыкшие командовать, всегда стремятся на капитанский мостик. Анна со всех ног бросилась к лифту. Она много лет так не бегала, она сразу задохнулась, но продолжала мчаться, не обращая внимания на тошноту и колотье под ребрами.

Она подбежала к лифту, когда Кортес со своими гангстерами уже вошел внутрь. Кларисса стояла последней и выглядела среди мужчин в бронежилетах маленькой и хрупкой. Дверь еще не закрылась, она успела улыбнуться Анне и помахать рукой.

А затем скрылась.

ГЛАВА 40 ХОЛДЕН

— Эй, кэп, — позвал со своей койки Амос. — Это уже третий вооруженный патруль за три часа. Что за фигня?

— Вижу, — тихо ответил Холден. Перемены на «Бегемоте» бросались в глаза.

По коридору проходили вооруженные люди с застывшими лицами. Иногда они, отстраняя врача, после короткой перепалки уводили связанных пациентов. Выглядело это как бунт, но, если верить Наоми, шеф здешней службы безопасности уже взбунтовался против капитана-астера и захватил корабль. Если ничего нового не происходит, почему по коридору стучат сапоги, зачем новые аресты?

Похоже, то ли назревала, то ли подавлялась гражданская война.

— Будем что-то делать? — спросил Амос.

«Да, — думал Холден, — что-то надо делать. Вот бы вернуться на „Росинант“ и затаиться, пока Миллер пытается вызволить корабли из медленной зоны. А потом рвануть отсюда на полной тяге и не оглядываться». К несчастью, команда все еще была лежачая, да и кто подкинул бы их до родного корабля?

— Нет, — сказал он вслух. — Пока не поймем, что происходит. Я только что из тюрьмы и не спешу в нее возвращаться.

Алекс, застонав, сел на кровати. Голова у него была перевязана, левая сторона лица — смята, на бинтах темнели пятна крови. При невольном торможении его бросило на экран в пилотской кабине. Не будь он, хоть и небрежно, пристегнут к креслу, скорее всего, погиб бы.

— Мы могли бы поискать себе тихое местечко, — предложил пилот. — Они, похоже, не стесняются арестовывать раненых.

Холден кивнул по-астерски, наклоном кулака. Он понемногу перенимал жесты Наоми, но каждый раз, ловя себя на таком, казался сам себе ребенком, играющим во взрослого.

— Я пока ничего здесь не видел, кроме причального дока и этой комнаты. Понятия не имею, где искать тихое местечко.

— Ну, — вздохнула Наоми, — мы знаем не больше тебя. Были без сознания, когда нас сюда принесли.

Холден встал с ее кровати и по возможности бесшумно скользнул к двери. Огляделся, поискав, чем бы ее заклинить, но тут же понял — бесполезно. Конструкторы жилых помещений «Бегемота» больше заботились о легкости, чем о прочности. Стены и пол в госпитальном отсеке состояли из тонких, как бумага, слоев эпоксидки и карбонатной ткани. Их, пожалуй, можно было смять хорошим пинком. Забаррикадировать дверь — значит привлечь внимание патруля и при этом не задержать его даже на полсекунды.

— Может, та пасторша сумеет нам помочь? — спросил Алекс.

— Да, — кивнул Амос. — Рыжие — хороший народ.

— Не вздумай ухлестывать за священницей, — погрозил ему пальцем Холден.

— Да я только…

— И все равно, будь у нее хоть капля мозгов — а мне сдается, у нее их куда больше, — она сейчас сама прячется. Да и нездешняя она. Нам нужен человек, знающий корабль.

— Сэм, — опередила Холдена Наоми. — Она здесь главный механик. Никто не знает корабль лучше нее.

— Она тебе чем-нибудь обязана? — спросил Холден.

Наоми послала ему недовольный взгляд и сняла с пояса ручной терминал.

— Нет, это я ей тысячу раз обязана, — ответила она, вводя вызов, — но она мой друг. Долги тут ни при чем.

Она положила терминал на кровать, включив динамик. Тройной гудок «На вызов не отвечают» звучал раз в секунду. Алекс с Амосом круглыми глазами уставились на аппарат — словно на готовую взорваться бомбу. «В каком-то смысле, — подумалось Холдену, — так оно и есть». Сейчас их команда была беспомощна, как никогда. Холден поймал себя на желании, чтобы появился Миллер и все уладил своей инопланетной магией.

— Привет, Костяшка, — раздался голос из динамика.

Сэм еще в прошлом за что-то прозвала Наоми Костяшкой. По какому поводу, Холден не знал, а Наоми не рассказывала.

— Сэмми, — с откроенным облегчением выдохнула Наоми, — нам очень, очень нужна твоя помощь.

— Забавно, — отозвалась Сэм, — а я как раз думала, не позвать ли на помощь вас. Совпадение? Или нет?

— Мы хотели спросить, где можно спрятаться, — громко заговорил Амос. — Если ты сама ищешь тайник, нам крышка.

— Нет, это вы хорошо надумали. Я знаю место, где можно отсидеться. Костяшка, ты сейчас получишь план. Просто выполняй указания. Я подойду, как только получится. Берегите себя, детки.

— И ты, Сэмми, — ответила Наоми и прервала связь.Потом несколько секунд разбиралась с терминалом. — Ага, вижу. Похоже, пустующий склад в паре сотен метров к корме и по вращению.

— Ты и будешь штурманом, — сказал ей Холден и спросил: — Все на ногах?

Алекс с Амосом дружно кивнули, однако Наоми возразила:

— У Алекса череп пока держится на клею. Если он пошатнется и упадет, то уже не встанет.

— Брось, старпом, — заспорил Алекс, — можно…

— Наоми не встает, — перебил Амос. — Так что кати их с Алексом прямо на кровати. Вести буду я — дай-ка мне схему.

Наоми не стала спорить. Холден поднял ее на руки и, стараясь не встряхивать, устроил рядом с Алексом.

— А почему мне толкать?

— У него левая рука сломана, — сказала Наоми, придвигаясь поближе к Алексу и вместе с ним пристегиваясь страховочным ремнем на уровне коленей. Не дав Амосу возразить, она добавила: — И все ребра по левой стороне.

— Ясно, — Холден отогнул рукоять с изголовья кровати и носком ботинка сдвинул тормоза колесиков. — Показывай дорогу.

Амос вывел их в отгороженный коридор и, улыбаясь каждому встречному, двинулся по нему непринужденной походкой человека, который знает, куда идет, но не торопится. Даже вооруженный патруль не удостоил его взгляда. Когда же патрульные с любопытством уставились на Холдена, перевозившего двоих на одной кровати, тот пояснил:

— Теперь размещаем по двое, мест вовсе нет.

Патрульные со скучающими лицами кивнули и двинулись дальше.

Случая осмотреть весь госпиталь Холдену раньше не представилось. Из дока он прямиком бросился к команде и с тех пор не отходил от своих. А вот теперь, идя к выходу, он в полной мере насмотрелся катастрофических последствий изменения скоростного предела.

Все койки были заняты ранеными, а некоторые лежали на кушетках и в креслах холлов. В основном здесь располагались контуженые и с переломами, но попадались и более тяжелые. Он отметил нескольких с ампутациями и немало висевших на растяжках для пациентов с травмами позвоночника. Но тяжелее ранений смотрелись мертвые взгляды людей. Такое выражение лица у Холдена ассоциировалось с жертвами или свидетелями жестоких преступлений. Несколько месяцев назад «Росинант» выследил и обездвижил корабль пиратов-работорговцев — и избитые, заморенные голодом пленники выглядели именно так. Их не просто изувечили — у них отобрали надежду.

Человек в униформе врача проводил взглядом толкавшего кровать Холдена, но от усталости не стал любопытствовать. Из маленькой палаты справа доносились щелчки разрядов каутеризатора и запах горелого мяса.

— Ужас, — шепнул Холден Наоми. Та молча кивнула.

— Всем нам нечего было здесь делать, — бросил Алекс.

«Двери и углы», — предупреждал его Миллер. Не проверишь — убьют. Из засады. «Нельзя ли пояснить?» — подумал Холден, и воображаемый Миллер, виновато пожав плечами, разлетелся роем голубой мошкары.

Двигавшийся в десяти шагах впереди Амос вышел к скрещению коридоров и свернул направо. Холден не успел добраться до поворота, когда слева появились двое громил из АВП.

Оба приостановились, оглядывая устроившихся на каталке Наоми с Алексом. Один подмигнул, чуть обернувшись к напарнику. Холден словно уже слышал шуточку, которую тот собирался выдать насчет двоих в одной постели. Он даже заранее улыбнулся и приготовил смешок. Но шутника опередил его спутник, проговоривший:

— Это Джеймс Холден.

Потом все понеслось очень быстро.

Громилы подняли руки, снимая с плеч ремни дробовиков. Холден толкнул кровать, ударил их выше коленей, отбросил назад и бешеным взглядом прошелся по коридору, отыскивая оружие. Один из громил успел сорвать дробовик и уже поднимал ствол, когда Наоми, сдвинувшись на кровати, ударила его пяткой в пах. Отступивший на шаг напарник навел оружие на нее. Холден бросился вперед, понимая, что не успевает, что Наоми разнесет пулей прежде, чем он доберется до стрелка. А потом враги повернулись друг к другу и столкнулись лбами. Оба осели на пол, выронив оружие из ослабевших пальцев. За ними, гримасничая и потирая левое плечо, стоял Амос.

— Прости, кэп, — сказал он, — оторвался от вас.

Холден привалился к стене: его, даже при малой силе тяжести, не держали ноги.

— Можешь не извиняться, спаситель. — Он кивнул на плечо, которое все разминал Амос. — Думал, у тебя рука сломана.

— Не отвалилась же! — фыркнул Амос. — На пару придурков сил хватило. — Наклонившись, он принялся забирать у упавших оружие и патроны. Сзади к Холдену подошла медсестра с коробкой в руках, взглянула вопросительно.

— Не на что смотреть, — сказал ей Холден. — Мы сейчас уйдем.

Женщина кивнула на ближайшую дверь.

— Кладовая, здесь их не сразу найдут. — Развернувшись, она удалилась в ту же сторону, откуда пришла.

— У тебя есть поклонницы, — усмехнулась с кровати Наоми.

— Не все из астеров нас ненавидят, — ответил Холден, обходя каталку, чтобы вместе с Амосом затащить обеспамятевших громил в шкаф. — Мы за прошедшие годы хорошо на них поработали, и люди об этом помнят.

Амос протянул капитану компактный черный пистолет с парой запасных обойм. Холден заткнул оружие за пояс брюк и прикрыл полой рубахи. Амос так же распорядился вторым пистолетом, два дробовика положил на кровать рядом с Наоми и прикрыл простыней.

— Нам желательно обойтись без перестрелки, — сказал ему Холден, когда они двинулись дальше.

— Еще бы, — ответил Амос, — но, если не обойдемся, с оружием будет сподручнее.

По правому коридору они быстро дошли до выхода и оказались за пределами госпиталя, в огромном жилом барабане «Бегемота». Со стороны госпитальные постройки выглядели собранными наспех из подручных материалов. Большой, как футбольное поле, шатер из фибергласа и эпоксидной смолы. Сотней метров дальше начинался палаточный город, сыпью облепивший гладкую кожу барабана.

— Нам туда, — Наоми кивнула на более солидную стальную конструкцию.

Холден толкнул каталку вперед, а Амос, шествовавший перед ним, улыбался и кивал в ответ на взгляды. Что-то в его лице заставляло любопытных спешить прочь, не оглядываясь.

Когда они оказались рядом с приземистым стальным строением, в его боковой стене открылась дверь, и в ней мелькнуло личико Сэм, ее нетерпеливо машущая рука. Через несколько минут, пройдя извилистыми коридорами, все очутились в тесном помещении. Амос тут же растянулся на стальном полу, плашмя прижимая к нему больную руку.

— Ой!

— Ты ранен? — спросила Сэм, запирая за ними дверь маленькой ключ-картой. Карту она перебросила Наоми.

— Все ранены, — ответил Холден. — Так что за чертовщина тут происходит?

Сэм выпятила губы, грязной ладонью пригладила волосы — судя по полосам смазки на них, не в первый раз.

— Ашфорд отбил корабль. Собрал что-то вроде коалиции из шишек ООН, марсианского флота и влиятельных штатских.

— Понятно, — сказал Холден, сознавая, что без подробностей эта фраза мало что дает, но на уточнения не было времени. — Значит, люди Ашфорда шляются по коридорам с оружием?

— Угу. Он убирает всех, кто поддержал Па и Быка в первом мятеже, да и других, кого считает опасными.

— Судя по тому, что нас пытались пристрелить, мы попали в список, — вставила Наоми.

— Разумеется, — кивнула Сэм. — Что с Па, не знаю, но Бык со мной связывался, он цел.

— Сэм, — заговорил Холден, остановив ее движением ладони, — ты учитывай, что я понятия не имею, кто есть кто, а выяснять некогда. Просто расскажи самую суть.

Сэм хотела было возразить, но затем, дернув плечом, вкратце изложила план использования лазера.

— Если я сделаю то, чего от меня требуют, мы сможем продержать импульс с температурой звезды примерно три четверти секунды. Проплавив при этом борт корабля.

— Капитан в курсе? — с недоверием спросила Наоми.

— А ему плевать. Не знаю, подействует ли это на Кольцо, но Ашфорда в любом случае надо остановить. Сейчас на корабле тысячи людей, и он намерен погубить всех.

Холден устало присел на край каталки.

— Дело не в нас, — сказал он. — Речь идет о большем, много большем.

Сэм вопросительно склонила голову.

— Я видел, как Станция реагирует на угрозу, — пояснил Холден. — Миллер мне показывал. Вот эта «медленная зона» — с ее точки зрения, пассивная оборона. Если голубой шар увидит в нас, обезьянах, серьезную угрозу, он стерилизует Солнечную систему.

— Кто этот Миллер? — спросила Сэм.

— Мертвец, — ответил Амос.

— И он был на Станции?

— Похоже на то, — неловко пожал плечом Амос.

— Джим? — Наоми тронула Холдена за локоть.

Он впервые заговорил при ней о пережитом на Станции, и сейчас виновато подумал, что надо было сразу рассказать.

— Их что-то атаковало — хозяев протомолекулы, кем бы они в итоге ни оказались. Они оборонялись, превращая звезды… зараженных систем в сверхновые. Эта Станция в состоянии взорвать звезду, Наоми. План Ашфорда убьет всех людей. До единого.

Все долго молчали. Амос покряхтывал, растирая плечо. Наоми круглыми глазами смотрела на Холдена с кровати, на ее лице отражался страх, который испытывал он сам.

— Ну, — заговорила наконец Сэм, — значит, хорошо, что я его сорвала, а?

— Повтори? — попросил с пола Амос.

— Я не знала о ваших призраках и пришельцах, — судя по тону, Сэм не слишком поверила рассказу Холдена, — но перестройку лазера я саботировала. Затормозила работы и успела кое-что подправить. Встроила слабые места, которые будут коротить при каждой попытке его использовать. Объяснить это не составит проблемы, поскольку система вообще не предназначалась для такого использования, а корабль на данный момент — летающая колымага, связанная веревочками.

— Сколько у нас времени?

— День. Может, сутки.

— По-моему, я в тебя влюбился, — пробормотал Алекс онемевшими от боли и обезболивающих губами.

— Мы все от тебя в восторге, Сэм, — поддержал его Холден. — Блестящая работа, но беда в том, что нас маловато, а корабль большой и сложный. Вопрос: как бы нам взять его под контроль?

— Есть Бык, — ответила Сэм. — Я затем вас и вызвала. Бык сейчас вроде как влип и нуждается в помощи, но никому, кроме него, я бы корабль не доверила. — Последняя часть фразы была обращена к Наоми.

— Мы постараемся, — пообещала Наоми, протянув ей руку. Сэм подошла и пожала ее. — Сделаем, что скажешь, Сэм. Объясни, где твой Бык, и я пошлю за ним мальчиков.

Амос с кряхтением поднялся и направился к каталке.

— Да, все, что попросишь, Сэм. Мы у тебя в долгу этак на миллион, а Ашфорд, похоже, большая дрянь.

Сэм с облегчением улыбнулась, сжимая руку Наоми.

— Спасибо большое. Только держитесь осторожно. Тут кругом сторонники Ашфорда, и они уже начали убивать. Если столкнетесь с ними, будет шумно.

Амос вытащил из-под простыни дробовик и небрежно накинул на плечо ремень.

— Надеюсь!

ГЛАВА 41 БЫК

Для тюрьмы помещения склада были слишком просторными. Они предназначались для резерва восстановления среды в случае экологических кризисов. Под запасы зерна и почвы, под сжатый водород и кислород для воссоздания мелководного моря внутри корабля. Бык направлял свой мех через пространства, просторные и высокие как соборы, но без единого изображения бога. Это был храм утилитарности, посвященный красотам инженерии и величию науки, направивших человечество к далеким звездам.

Положение казалось дерьмовым. Вся информация на терминале, к которому он склонялся, словно хотел влезть в экран, указывала, что Ашфорд захватил машинный зал и реактор по южную сторону от барабана, а также командные помещения на северном конце. Его патрули расхаживали по барабану. Па пропала, возможно, погибла. Многие, включая удивлявшегося самому себе Быка, оставались ей верны, но если ее тело обнаружится в утилизаторе, верность быстро сойдет на нет. Бык готов был сделать все, что мог. Силы у него не осталось, приходилось полагаться на тонкость, а где она не сработает, там надо было обзавестись силой. Он принял на себя разгром, устроенный Станцией, и почти превратил его в город. В маленькую цивилизацию на краю бездны. Будь он чуть более жесток, пожалуй, сумел бы довести дело до конца. Под цокот ходунков в просторах склада он жалел именно об этом. Не о своих грехах, не о людях, которых убил, а о том, что не убил еще одного или двух, которых надо было убить.

Но даже темнота на душе не помешала ему восхититься храмом из стали и керамики. Красотой инженерного замысла. Жаль, что они не улетели к звездам, а провалились в преддверья ада. Жаль, что он не справился с делом.

Бык попытался связаться с Сержем — не удалось. Он вызвал Корин. Хотел послать запрос Сэм, но не рискнул — нельзя было допустить, чтобы Ашфорд узнал об их связи. Просмотрел канал «Радио медленной зоны»: Моника и ее команда пока не выступали с заявлениями. Оставалось надеяться, что план Ашфорда рухнет под собственной тяжестью, так же, как сорвался план Быка. Впрочем, надежды на это было мало. Ашфорд хотел всего лишь взорвать корабль. Взрывать всегда проще, чем строить.

Бык задумался, не записать ли прощальное послание для Фреда Джонсона, но не смог решить, стоит ли ему извиниться, или воззвать к жалости, или обвинить старика за то, что дал власть жалкому сопляку Ашфорду. Поэтому он так ничего и не записал, а стал ждать и надеяться на какой-нибудь внезапный поворот событий. Для разнообразия — на удачный.

Из уходящего к корме коридора послышались шаги. Шел не один человек — двое или трое. Если за Быком явились люди Ашфорда, он мог больше не гадать, что скажет Фреду. Он достал из кобуры пистолет, проверил обойму. Тихо звякнул металл, и шаги замерли.

— Бык? — окликнул знакомый голос. — Ты здесь?

— Кто зовет? — спросил Бык и закашлялся. Сплюнул на палубу.

— Джим Холден, — ответил голос. — Ты не собираешься меня расстрелять, а? Со слов Сэм я понял, что мы вроде как на одной стороне.

В помещение склада шагнул Холден. Так вот кого она имела в виду под человеком, которому можно доверять! Пожалуй, Сэм не ошиблась. Холден никому не подчинялся. Известен был как человек без тайных мыслей. За ним с дробовиком стоял Амос Бартон. Бык сперва удивился, увидев, что раненый землянин держится на ногах, но тут же вспомнил, в каком состоянии расхаживает сам, и улыбнулся. Опустил пистолет, но в кобуру не убрал.

— Почему она так решила? — спросил он.

— Общий враг, — объяснил Холден. — Нам надо остановить Ашфорда. Если он реализует свой план, мы все навсегда застрянем здесь. А Кольцо почти наверняка убьет всех, кто по ту сторону. Землю, Марс, Пояс — всех.

Бык ощутил, как что-то сдвинулось у него в груди. То ли от подтверждения худших опасений, то ли от болезненного процесса в легких. Спрятав пистолет в кобуру, он взялся за джойстики и развернулся лицом к мужчинам. Шум меха теперь, когда было кому его слышать, показался громче.

— Отлично, — сказал Бык. — Как насчет начать сначала и объяснить, что вы вытворяете?

Быку приходилось сталкиваться с харизмой. Бывают люди, идущие по миру в облаке всеобщей приязни или власти. Харизмой обладал Фред Джонсон, и у Джима Холдена тоже наблюдались проблески. Собственно, в его прямодушной откровенности было нечто, напомнившее Быку молодого Фреда. Он говорил просто, деловито: Станция не снимет блока, пока люди не отключат все реакторы и большую часть электроники; создатели протомолекулы погибли от нападения таинственной силы, еще более мерзкой, чем они сами; Станция способна уничтожить Солнечную систему, если сочтет людей и их оружие реальной угрозой. Простота тона помогала поверить словам. Или Быку передалась вера Холдена. Или просто тот обладал врожденным даром убеждения. Бык с каждой минутой все больше уважал Холдена — как уважал бы гремучую змею. Этот человек был опасен сам по себе.

Когда Холден выговорился и начал повторяться, твердя, что Ашфорда надо остановить, что Сэм помогла им выиграть время, что оставшимся на других кораблях командам следует заглушить реакторы и отключить питание в сети, Бык поскреб подбородок.

— А если Ашфорд прав?

— Не понял? — сказал Холден.

— Если пришельцы тебя дурачили?

Холден сжал челюсти, но, чуть помедлив, кивнул.

— Такое возможно, — сказал он, — и я не вижу способа проверить. Но Сэм говорит, ради выстрела по Кольцу Ашфорд готов пожертвовать «Бегемотом», а если Миллер не солгал, заодно пожертвует и всем человечеством. Ты готов рискнуть?

— Как сказать, — возразил Бык. — Возможно, остановив его, мы спасем нашу систему. Либо же оставим открытыми врата для вторжения созданий, которые будут намазывать наши мозги на бутерброд. И времени на проверку нет. Никак не проверить. В любом случае мы рискуем.

— Да, — кивнул Холден, — рискуем. Что будешь делать?

Бык вздохнул и снова зашелся кашлем. Мокрота во рту отдавала вкусом гормонального ингалятора. Он сплюнул. Вот это по делу. Тут вопроса нет.

— Думаю, надо отбить машинный зал, — сказал он. — Без драки, наверное, не обойдется, но это необходимо. Пока барабан вращается, в рубку и машинный можно попасть только наружными лифтами или из северного переходника к южному через забитый людьми барабан. Если у Ашфорда и есть резерв, дело решится раньше, чем он подоспеет.

— Сэмми уже в машинном, — напомнил Амос. — Может, она подготовит нам дорожку.

— Хорошо бы, — согласился Бык.

— А когда захватим машинный зал? — спросил Холден.

— Закачаем командный азотом и вытащим всех сонными, — предложил Бык. — Пусть с ними разбирается капитан Па, если она еще жива.

— А если нет? — спросил Амос.

— Тогда я разберусь, — ответил Бык, и, судя по улыбке Амоса, тот правильно понял смысл сказанного.

— А реактор? — спросил Холден. — Будем глушить?

— Непременно, — ухмыльнулся Бык. — Свой заглушим и других заставим.

— Можно спросить, почему?

— Есть вероятность, что это заставит Станцию снять блок и не взрывать Солнце, даже если Ашфорд сумеет выстрелить, — объяснил Бык.

— Справедливо, — согласился Холден. — У меня моя команда. Немного побитая…

— Зато душой чиста, — вставил Амос.

— Я не знаю, сколько у меня осталось людей, — признался Бык. — Если свяжусь хоть с кем-то, попробую выяснить.

— Так где открываем лавочку?

Бык замялся. Для штурма машинного зала не помешал бы маневр, чтобы отвлечь внимание Ашфорда от места основных событий. Хорошо бы дать ему пощечину. Задеть гордость. Раньше Ашфорд не отличался проницательностью, но катастрофа научила его осторожности. Если бы разозлить его и заставить сорваться… Чтобы заглушить реактор и передать приказ другим кораблям, понадобится время. Разве что…

— Да, — мрачно сказал Бык, — знаю, куда нам надо. Добираться будет немного рискованно, в барабане люди Ашфорда.

— Уже меньше, чем было, — вставил Амос, и Бык не спросил, что он имеет в виду.

— Веди, — сказал Холден, — мы за тобой.

Бык постучал пальцами по джойстикам. Его лицо заливала краска смущения и стыда. По лицу Холдена скользнула тень недоумения. Бык до боли презирал себя. Он намеревался подставить штатских ради отвлекающего маневра, он знал, что делает, и стыдился того, чего никак не мог изменить. И подозревал, что эти чувства его не красят.

«Свободное радио медленной зоны» располагалось в помещении администрации колонии. Узкие офисные комнатушки были устроены в стенах и переборках корабля, когда он еще назывался «Наву», и не стоили того, чтобы переделывать их под другие цели. Бык без сожаления уступил их команде Моники Стюарт. Отдал старые офисы, которыми вовсе не дорожил, и получил в обмен нечто ценное: знакомое всем лицо и ободряющий голос, помогавшие превратить «Бегемот» в место общего сбора. Студия вещания была отгорожена полоской литого зеленого пластика, оторванного от пола и поставленного на ребро. Освещение собрали из чего попало и прилепили на все свободные поверхности. Большая часть лиц была Быку знакома, хотя по именам он мало кого знал. Монику Стюарт — само собой. Вся ее команда сводилась к землянке Окью и темнокожему марсианину по кличке Клип. Холден вызвал сюда своих, но они еще не добрались.

Бык оценил помещения взглядом тактика. Перекрыть подходы не составит проблемы. Перегородки обеспечивали неплохое укрытие и были достаточно прочными, чтобы остановить метательные снаряды. Час-другой работы сварщиков, и студия превратится в приличную крепость. Бык надеялся, что этого не понадобится. Вернее, надеялся, что понадобится.

— Мы собрались, как только начались стычки, — объясняла Моника. — Решили, что лучше не совать нос неизвестно куда.

— Хорошая мысль, — одобрил Бык. Его терминал пискнул. Подняв палец, он неловко нажал прием. На экране появилось лицо Корин. Бледная, оглушенная — это выражение было ему знакомо. — Совсем плохо?

— У меня около тридцати человек, сэр, — доложила Корин. — С оружием и в защитном снаряжении. Мы контролируем комиссариат и большую часть штатских. Ашфорд, захватив переходники, оттянул к ним почти всех своих.

— Па?

— Жива, — сказала Корин. — Сильно потрепана, но жива.

— Будем считать это победой.

— Мы потеряли Сержа, — ровным, сдержанным голосом сообщила Корин. Вот, значит, в чем дело. Бык проглотил рвавшееся с языка: «Сожалею». Посочувствовать можно будет позже. Сейчас он нуждался только в силе.

— Понятно, — сказал он. — Всех, без кого можешь обойтись, — в офисы администрации. И с оружием. Все оружие сюда.

— Новый штаб?

— Отдел безопасности в изгнании, — сказал Бык и почти добился улыбки.

Радости в ней не было, но мелькнула капелька юмора. Уже хорошо. Корин отсалютовала, и Бык, ответив неуклюжим движением, прервал связь.

— Значит, атакуем? — спросила Моника.

— Строго говоря, это контрконтратака, — поправил Бык. — От вас мне нужно вот что: сообщайте, что здесь происходит. По общей связи. Вещание на «Бегемот» и другие корабли флота. Черт возьми, обращайтесь даже к Станции — вдруг услышит. Капитан Ашфорд был освобожден от должности по причине психического нездоровья. Не перенес напряжения. Он и несколько человек, сохранивших ему верность, захватили командные помещения, и сотрудники безопасности «Бегемота» намерены его изолировать.

— И много здесь правды?

— Примерно половина, — сказал Бык.

Коренастая землянка за спиной Моники возвела очи горе и отвернулась.

— Я не занимаюсь пропагандой, — сказала Моника.

— Ашфорд готов погубить всех, — ответил ей Бык. — Возможно, и тех, кто остался дома. Катастрофа, через которую нам пришлось пройти, — детские шутки. Сейчас начинается настоящая драка.

Как ни странно, повторив слова Холдена, он поверил в них сильнее, чем прежде. Хотя до сих пор сомневался, правда ли это. Но сейчас требовалась такая правда, и потому это правдой и было. У Моники округлились глаза, на щеках проступили красные пятна.

— Когда все закончится, — сказала она, — я потребую подробного рассказа. Почему все сложилось так, как сложилось. Подробное интервью со всеми участниками событий.

— За всех не поручусь, — кивнул Бык, — но, по мне, это честная сделка. И еще: надо, чтобы вы уговорили оставшиеся корабли заглушить реакторы и сеть, отключить питание всех устройств, без которых можно обойтись.

— Зачем?

— Затем, что мы хотим снять с кораблей блокировку, — сказал Бык. — Чтобы вернуться домой. И если мы не остановим Ашфорда, снятие блока — единственная надежда, что Станция не обратится против оставшихся по ту сторону Кольца.

«И затем, — договорил он про себя, — что если не достанет оскорблений и провокаций, если не сработают ложные угрозы и уловки, сработает это. Если Ашфорд увидит, как приводится в исполнение чужой план, как у него отнимают подвиг и великую жертву, он придет. Все сделает, лишь бы заглушить голос студии, а каждая винтовка здесь — это винтовкой меньше в машинном и в рубке».

Моника с сомнением поморщилась.

— И как же я должна их убеждать?

— Насчет этого у меня есть одна мысль, — сказал Бык. — Тут где-то была одна дама-священник, которая собирает на свои проповеди народ чуть ли не со всех кораблей. Думаю, мы ее завербуем.

Даже, подумал он про себя, если это значит выставить ее на линию огня.

ГЛАВА 42 КЛАРИССА

Все закончилось.

Беготня вокруг прекратилась, и Ашфорд как будто успокоился. И Кортес. Все. Приказано было удерживать переходники. Чтобы никто не вошел и не вышел из барабана. Никто. Никогда.

Она вздохнула почти с облегчением.

— Я тут думал о твоем отце, — говорил Кортес, пока лифт двигался вверх к переходнику, и гравитация вращения сменялась тянущей вбок силой Кориолиса. Словно во сне или когда поднимается температура. — Он был очень умным человеком. Блестящий ум, можно сказать, и в своем роде очень самостоятельный.

«Он пытался превратить протомолекулу в оружие и продать ее высокопоставленным заказчикам», — подумала Кларисса. Эта мысль должна была причинить боль — но нет, она прозвучала просто как факт. Атомы железа образуются в звездах, силовое реле Даймо-Коха имеет одним входом меньше, чем у стандартных моделей, отец пытался сделать из протомолекулы орудие войны. Он не знал, что она такое. Никто не знал. Его это не остановило. Хотелось поиграть с ней, проверить, что из нее можно выжать. Перед глазами всплыл вдруг видеоролик, где пьяный солдат вручил свой автомат шимпанзе. То, что за этим последовало, можно было считать комедией или трагедией — по настроению. Отец Клариссы не слишком отличался от того шимпанзе. Разве что масштабом.

— Жаль, что у меня не было случая познакомиться с ним поближе, — продолжал Кортес.

С ними в лифте ехали Ашфорд и семеро его людей. Капитан стоял впереди, сцепив руки за спиной. Его окружали в основном астеры. Длинные фигуры, крупные головы. Похожи на Рена, словно из одной семьи. Люди Ашфорда были вооружены и одеты в пуленепробиваемые жилеты. Кларисса — без пистолета, без какой-либо защиты — тем не менее ловила на себе опасливые взгляды. Ее еще помнили как Мелбу. Террористку и убийцу с боевой модификацией организма. От того, что она выглядела обычной девушкой, становилось еще жутче. Вот зачем она понадобилась Ашфорду. Как пышный трофей, демонстрирующий его силу и прикрывающий недавний позор с потерей власти над кораблем.

Хорошо было бы, если б кто-нибудь из них ей улыбнулся. В ней видели Мелбу, и она чувствовала, как Мелба возвращается, пропитывает сознание, как чернила — промокашку.

— Твой брат Петер однажды заходил к нам в здание ООН.

— Это, наверное, был Мишель, — поправила она. — Петер терпеть не мог ООН.

— Вот как? — засмеялся Кортес. — Перепутал.

Лифт дошел до оси барабана и мягко притормозил, чтобы все успели взяться за поручни и не уплыли к потолку. Мощная сеть проводки и трансформаторов тянулась отсюда к продолговатому солнцу в центре. До полета к Кольцу Мелбе в голову не могли прийти мысли о проблемах электропроводки и контроля жизнеобеспечения. Такими вещами занимались другие. Маленькие люди. Теперь, узнав, как все это устроено, она трепетала перед величием конструкции «Бегемота». И жалела, что остальные не видят. Соледад, Боб, Станни. И Рен.

Двери раздвинулись, и астеры высыпали в переходник с ловкостью людей, выросших при низкой или нулевой гравитации. Они с Кортесом тоже не оплошали, но до такой бессознательной грации им было далеко.

Красивую командную палубу освещали мягкие бестеневые лампы. Мелба плыла по воздуху за Ашфордом и его астерами, как дельфин по морю.

И дизайн рубки был красив. Продолговатый ромб с панелями управления, встроенными в керамические столы. Дверь на одном конце открывалась в кабинет капитана, на другом — на пост безопасности. Кресла-амортизаторы выглядели не столько необходимой принадлежностью, сколько естественными и прекрасными выростами палубы, словно цветы орхидеи на стволе. Стены были разрисованы ангелами и пасторальными сценками. Эффект немного смазывали полдюжины снятых панелей — ремонт оборудования прервали на полдороге. Но даже потроха рубки были по-своему красивы. Кларисса поймала себя на желании взглянуть на них поближе и проверить, сумеет ли она разобраться.

У панелей управления плавали трое — все астеры.

— С возвращением, — сказал один из них.

Ашфорд проплыл по воздуху к капитанскому месту. Трое солдат покинули рубку, чтобы занять посты в коридоре, остальные расположились так, чтобы держать под прицелом все двери. Каждый входящий рисковал попасть под град пуль. Кларисса, чтобы никому не мешать, подтянулась к двери поста безопасности, и Кортес присоединился к ней — серьезный, сосредоточенный и немного возбужденный.

Ашфорд ввел серию команд, и его панель засветилась. Он пробежал глазами табло и экраны. Освещенный огоньками снизу, он не слишком походил на спасителя человечества, жертвующего собой и своими людьми, а скорее — на университетского профессора, у которого вышла заминка с демонстрацией опыта.

— Йохо? — позвал Ашфорд, и голос охранника прозвучал из динамика так явственно, словно говорящий стоял рядом.

— Здесь, капитан. Переходник к машинному мы заперли. Кто попробует войти, попадет в восьмой круг ада.

— Молодец, — похвалил Ашфорд. — Старший механик Розенберг у нас?

— Да, сэр. Она сейчас работает над коммутационным лазером.

— До сих пор?

— До сих пор, сэр.

— Благодарю, — коротко ответил он и пробежался пальцами по экрану.

— Сэм, сколько еще до окончания работ?

— Два часа, — сказала Сэм.

— Почему так долго?

— Мне приходится отключать все предохранители, — объяснила она. — Мы ведь делаем именно то, что конструкторы всеми силами старались предотвратить.

Ашфорд помрачнел.

— Два часа, — повторил он и тычком пальца отключил связь.

Потянулось ожидание. Через два часа та же женщина объяснила, что катастрофа сбила систему наводки. В обычном случае это означало бы просто задержку при установке связи, но сейчас, когда все зависит от одного выстрела, она решила ее переустановить. Еще три часа. Потом где-то вылезла ошибка, и ее надо было отловить, — еще два часа.

Кларисса видела, как мрачнеет Ашфорд. Она отыскала за постом безопасности гальюн и уже подумывала, где бы раздобыть пару туб с едой. Единственная столовая работала в барабане, так что с питанием было сложно. Кортес плюхнулся в кресло и уснул. Охрана все сильнее нервничала. Кларисса целый час снимала один за другим ремонтные щитки, проверяя контрольные табло и реле питания рубки. Просто удивительно, сколь многое здесь напоминало устройства, с которыми она работала на земных кораблях. В землянах и астерах течет одна кровь. Поскреби обшивку «Бегемота» или «Принца» — и под обеими найдешь те же халтурные сетевые фильтры.

Она задумалась, понравилось ли «Наву» новое имя — «Бегемот»? Вот как она сама стала из Клариссы Мао — Мелбой Кох. Прочувствовал ли корабль величие этой жертвы? Он навеки затеряется в пустоте, но с ним будет она, так же отказавшаяся от прежнего имени. В этом как будто содержался некий смысл, но, возможно, он только мерещился из-за изматывающего страха и неуверенности.

На восьмом часу пребывания в рубке Ашфорд снова нажал пальцем на панель управления, выждал несколько секунд и ткнул снова — с такой силой, что толчок чуть не выбросил его из кресла. Резкий звук разбудил Кортеса и заставил умолкнуть тихо переговаривавшихся охранников. Ашфорд, ни на кого не глядя, снова застучал по экрану — с таким звуком град бьет по камням.

Экран моргнул.

— Сэр?

— Где Сэм Розенберг? — рявкнул Ашфорд.

— В последний раз я ее видел, когда она проверяла проводку к ловушке реактора, сэр. Поискать?

— Кто ее замещает?

— Анамари Руис.

— Прошу доставить Сэм и Анамари в рубку. Желательно под стражей.

— Есть, сэр.

Ашфорд прервал связь и оттолкнулся от консоли, откинув кресло на шарнирах.

— Что-то не так, капитан? — сипло спросил Кортес.

— Я разберусь, — ответил Ашфорд.

Спустя добрый час Кларисса услышала, как открывается дверь наружного лифта. В коридоре зазвучали новые голоса. Под шумной болтовней скрывалась напряженность. Ашфорд одернул мундир.

В комнату вплыли две женщины. Первая — хорошенькая, с лицом в форме сердечка, со стянутыми в узел рыжими волосами, выпачканными смазкой. Вторая — тощая даже для астера, с кожей цвета сухой земли и почти черными глазами. Их сопровождали трое вооруженных мужчин.

— Стармех Розенберг, — начал Ашфорд.

— Сэр, — отозвалась рыжая. Голос у нее был не похож на голос Анны.

— Это уже четвертая «последняя заминка». Чем дольше мы тянем время, тем больше риск, что мятежники затеют беспорядки в барабане.

— Я делаю все, что могу, капитан. Однако второго выстрела у нас не будет, так что приходится проверять все очень тщательно.

— Два часа назад вы утверждали, что через два часа будете готовы к выстрелу. Вы готовы?

— Нет, сэр, — признала женщина. — Я посмотрела спецификацию: предохранители реактора не допустят необходимого нам выброса энергии. Я смастерила новые прерыватели, такие, которые не испортят нам дела. И еще придется менять часть проводки.

— Сколько времени это займет? — сухо осведомился Ашфорд. Клариссе в его голосе послышалась угроза, но механик словно ничего не заметила.

— Шесть или шесть с половиной часов, — сказала она. — 3D-принтеры работают не слишком быстро.

Кивнув, Ашфорд повернулся к ее спутнице, Руис.

— Вы согласны с этой оценкой?

— При всем уважении к стармеху Розенберг, не согласна, — заявила Руис. — Не вижу, почему бы не использовать проводящую пену.

— Сколько времени это займет?

— Два часа.

Ашфорд достал пистолет. Старший механик не успела даже удивиться. Прозвучал выстрел. В тесном помещении звук был жестким, как удар. Сэм запрокинула голову, выбросила вперед ноги. В воздухе задрожал яркий красный шар, от него разлетались шарики-капли. Багровые спутники у планеты смерти.

— Стармех Руис, — произнес Ашфорд, — прошу вас приготовиться к выстрелу через два часа.

Минуту женщина молчала. Потом тряхнула головой, словно проснувшись.

— Есть, — сказала она.

Ашфорд улыбнулся, довольный произведенным эффектом.

— Можете идти, — разрешил он. — Время-то тикает.

Руис с сопровождающими выплыли из рубки. Ашфорд убрал пистолет.

— Господи! — в голосе Кортеса смешались благоговение и богохульство. — О Господи, что вы наделали?

Ашфорд мотнул головой. Вперед выдвинулись двое из охраны. Один включил вакуумный пылесос, взвизгнул моторчик. Убрав кровь, охранник сдвинул переключатель, и звук стал на два тона ниже.

— Застрелил саботажницу, — только теперь ответил Ашфорд, — и открыл путь к спасению человечества.

— Вы ее убили, — проговорил Кортес. — Без суда. Беззащитную.

— Этого, — объяснил ему Ашфорд, — требуют чрезвычайные обстоятельства.

— Но…

Ашфорд обернулся, склонил свою крупную астерскую голову.

— Отец Кортес, не в обиду вам, здесь командую я. Это мои люди, и я не допущу нового мятежа. — Голос капитана срывался, как у пьяного, готового завязать драку. Кларисса тронула отца Кортеса за плечо и покачала головой.

Старик насупился, разгладил ладонью седые волосы и принял профессионально понимающий вид.

— Я сознаю, что дисциплина необходима, капитан, и, вероятно, даже насилие, если без него не обойтись, однако…

— Не вынуждайте меня отправлять вас в барабан, — перебил Ашфорд, и Кортес закрыл рот, склонил голову — в привычной позе смирения.

Кларисса, хоть и знала, что смирение ему не свойственно, пожалела старика. Он видел мертвых, видел умирающих. Но видеть, как убивают, — это другое. И убивать — тоже другое, тут она была опытнее его.

— Идемте, — позвала она. Кортес моргнул. В его глазах стояли слезы, расплывавшиеся по роговице и не падавшие в невесомости. — Идемте, я покажу вам туалет.

— Спасибо, — кивнул он.

Двое мужчин завернули тело механика в пленку. Пуля вошла над правым глазом, и на отверстии дрожала полукруглая капля. Она не набухала — кровотечение прекратилось. «Она — враг, — подумала Кларисса так, словно примеряла эту мысль на себя, без уверенности, хорошо ли сидит. — Враг заслуживает смерти, даже если он рыжий, как Анна». Почему-то ее это не утешило.

В гальюне Кортес протер лицо и руки салфетками и сбросил их в утилизатор. Кларисса мысленно проследила их движение в размельчитель и дальше, по кишечнику корабля. Она знала устройство утилизаторов на «Сересье» и на «Принце», здесь же могла только догадываться.

«Ты надеешься отвлечься, — проговорил тихий голос в голове. Мысль явилась именно так, словами. Не извне, не со стороны. Часть души говорила с целым. — Ты надеешься отвлечься».

«От чего?» — удивилась она.

— Спасибо, — сказал Кортес. Он стал больше похож на себя прежнего. На того, кого она не раз видела на экране. — Я знал, что правильное решение наверняка встретит сопротивление, но не был готов. Духовно не был готов. Это застало меня врасплох.

— Естественно, — сказала Кларисса.

Кортес кивнул. Он был ровесником отца. Она попыталась вообразить Жюля-Пьера Мао парящим в тесном гальюне, оплакивающим погибшего механика. Не вышло. Она не могла представить отца здесь, не могла даже точно припомнить его лица. Сохранилось только ощущение силы, острого ума, подавляющей уверенности в себе. Внешний облик терялся за общим впечатлением. Кортес, посмотрев на себя в зеркало, привел лицо в порядок.

«Он готов к смерти, — подумала Кларисса. — Он приговорил себя и всех на этом корабле к смерти во тьме и одиночестве, потому что считает, что так будет правильно и благородно». А Ашфорд? Она пожалела, что так мало говорила с соседом по камере. Хорошо бы понять его, разобраться: что он за человек? За что готов умереть? И главное: почему и во имя чего он готов убивать? Возможно, из чувства великодушного альтруизма. Или от страха. Или от горя. Причина была не так важна, пока он делал то, что нужно, но ей стало любопытно. Про себя она знала. Она здесь ради искупления. Чтобы своей смертью загладить совершённое зло.

«Ты пытаешься отвлечься».

— Вы так не думаете? — закончил Кортес. Он мягко, горестно улыбался, а Кларисса понятия не имела, о чем он говорил.

— Наверное, — ответила она и толкнулась к двери, чтобы дать ему больше места.

Кортес подтянулся к поручню, постарался развернуться головой к потолку, хотя двигаться вдоль стен было и легче, и надежнее. Но у людей, выросших при силе тяжести, такое выходит инстинктивно. Кларисса только сейчас заметила, что сама этого не делает. Для нее помещение было просто пространством без пола, стен и потолка. Она ожидала приступа головокружения, но не дождалась.

— Знаете, это ведь все равно, — сказала она.

Кортес улыбнулся ей, вопросительно склонил голову.

— Мы все — жертвы, так какая разница, когда умирать? — пояснила Кларисса. — Она не намного обогнала нас. Мы уйдем чуть позже. И какая разница, добровольно ли мы положим жизнь на алтарь? Главное — разбить Кольцо, защитить тех, кто за ним.

— Да, это верно, — кивнул Кортес. — Спасибо, что напомнила.

В комнате рядом прозвучал тревожный гудок, и Кларисса повернулась к двери. Ашфорд отстегнулся и теперь плавал над панелью управления с застывшим от бешенства лицом.

— Что происходит, Йохо?

— Кажется, у нас проблемы, сэр…

ГЛАВА 43 ХОЛДЕН

Обстановка бывшего правления колонии наводила на Холдена уныние. Зеленые конторские стены, тесные кабинки посреди общего помещения, ни окон, ни архитектурных изысков. Первая устремившаяся к звездам человеческая колония, по замыслу мормонов, должна была управляться из помещения, выглядящего как бухгалтерия. Итак, мы начинаем многовековое странствие к далекой звезде. Добро пожаловать за вашу конторку.

Последняя перестройка немного оживила обстановку. Целый шкаф заняли радиоаппаратурой, рядом расположили место ведущего. Мощные усилители не понадобились — флот сбился так тесно, что до дальнего корабля, пожалуй, можно было докричаться через переносную рацию. На сенсорном экране висел список намеченных интервью и сюжетов, имена комментаторов и животрепещущие темы. Холдену немного польстила пометка рядом с его именем: «До этого непременно добраться».

Сейчас помещение гудело как улей. Люди Быка текли сюда сплошным потоком. Почти у всех были солдатские ранцы с оружием и патронами. Некоторые прикатили сумки-тележки с инструментами — собирались превратить студию в маленькую крепость. Холден пристроился за свободный стол, чтобы не путаться под ногами.

— Эй, — позвала невесть откуда объявившаяся рядом Моника и кивнула на экран. — Я как услышала, что ты вернулся со Станции, все надеялась на интервью. Теперь, пожалуй, уже не стоит?

— Почему?

— На фоне конца света ты довольно бледно выглядишь.

Холден кивнул и пожал плечами.

— Я уже бывал знаменит. Ничего хорошего.

Моника села на стол, протянула ему грушу. В ней оказался отличный кофе. Холден прикрыл глаза от удовольствия и выдохнул:

— Вот теперь я тебя люблю.

— Нечего дразнить девушку, — огрызнулась она. — Ты как думаешь, план Быка сработает?

— Под запись?

Кто-то начал приваривать к стене металлический лист, и обоим пришлось загородиться ладонями от вспышки. Запахло серой и раскаленным железом.

— У меня все под запись, — сказала Моника. — Ну, так?..

— Может сработать. На военном корабле механик — важная персона. Кто владеет машинным залом, владеет кораблем.

Моника понимающе улыбнулась, будто и вправду разбиралась в таких вопросах. «Это вряд ли, — подумал Холден. — Она не военный репортер, а просто документалист, неудачно попавший в самое полымя». Он с сожалением допил кофе и стал ждать новых вопросов. Может, если к ней подольститься, раздобудет добавки?

— А эта Сэм — способная девушка?

— Сэм уже три года ухаживает за нашим «Роси». Она — лучший механик Тихо. Если машинный зал в ее руках, а вы ей не нравитесь, вам конец.

— Хочешь еще кофе?

— Боже, еще бы не хотеть! — Холден протянул ей пустую грушу жестом уличного попрошайки.

Моника не успела ее забрать — к ним на своих тяжеловесных ходунках приблизился Бык. Он хотел что-то сказать, но закашлялся влажным хриплым кашлем. Холдену подумалось, что этот человек по сантиметрику приближается к смерти.

— Простите, — извинился Бык, сплюнув в тряпочку. — Какая мерзость!

— Если вы умрете, я останусь без эксклюзива, — напомнила Моника.

Бык кивнул и снова закашлялся.

— Если вы умрете, можно мне забрать ваши игрушки? — спросилХолден.

Бык щедро махнул рукой.

— Мой мальчик, когда-нибудь все это будет твоим.

— Что нового? — Холден встряхнул грушу и разочарованно вздохнул, вспомнив, что она все еще пуста.

— Корин нашла проповедницу. Она с половиной своих прихожан забилась в церковную палатку.

— Здорово, — обрадовался Холден, — все понемногу складывается.

— Даже лучше, чем ты думаешь. Там половина — военные ООН и Марса. Они придут с ней. И, по ее словам, поддержат ее в просьбе всем кораблям заглушить реакторы. Ну, и несколько десятков крепких ребят в обороне нам не повредят.

Слушая Быка, Холден заметил, что в контору вошел Амос, толкая перед собой кровать с Алексом и Наоми, и незаметно для себя расслабился. Безопасник и дальше толковал об устройстве обороны против Ашфорда, но Холден уже не слушал. Он смотрел на Амоса, который, пристроив кровать в тихом уголке, направился к ним.

— Там ничего нового, — сказал Амос, когда Бык прервался. — По барабану все так же расхаживают громилы Ашфорда, но вроде бы не подозревают, что мы что-то затеяли.

— Узнают, как только мы начнем вещание, — заметила Моника.

— Как твое плечо? — спросил Холден.

— Побаливает.

— Я думал, не поставить ли тебя командовать обороной, когда начнется.

— Ну, давай, — ответил Амос, поняв, что его просят защитить Наоми и Алекса. — Это надо понимать так, что ты собрался…

Его прервал громкий гудок из кармана Быка. Достав потрепанный терминал, Бык уставился на него, как на тикающую мину.

— Тревога? — спросил Холден.

— Срочный вызов по моему личному каналу, — объяснил Бык, не торопясь отвечать. — Только для старшего состава.

— Ашфорд разыскивает? — предположил Холден, но Бык уже принял вызов.

— Бык слушает. Руис?.. — Он осекся и некоторое время молча слушал. Несколько раз хмыкнул, то ли согласно, то ли в знак протеста.

Закончив разговор, не глядя уронил терминал на стол. Его смуглая кожа, и прежде посеревшая от болезни, теперь стала почти белой. Он поднял обе руки — стереть слезы, с ужасом понял Холден. Он и не подозревал, что этот человек умеет плакать.

— Ашфорд… — Бык надолго закашлялся, и в кашле прорывалось что-то подозрительно похожее на всхлипы. Когда приступ прошел, у него все лицо было мокрым. Стерев мокроту ветошкой, он договорил: — Ашфорд убил Сэм.

— Что? — Мозг Холдена отказывался поверить услышанному. Слова прозвучали отчетливо, но такого быть не могло, значит, он ослышался. — Что?

Бык глубоко вздохнул, еще раз утерся тряпочкой и сказал:

— Он вызвал ее на мостик, чтобы расспросить о ходе работ, — и застрелил. Поставил старшим механиком Анамари Руис.

— Откуда вы знаете? — спросила Моника.

— Это Руис меня вызывала. Умоляла ее вытащить. — Следы горя уже почти пропали с лица Быка. Он еще раз прерывисто вздохнул. — Она понимает, что Ашфорд окончательно съехал с катушек, но что она может сделать?

Холден покачал головой, все еще не в силах поверить. Веселая маленькая Сэм, лучшая подружка Наоми, любимица Амоса и Алекса. Эта Сэм не могла погибнуть.

Амос уставился на Быка, сжав мощные кулаки. Костяшки пальцев у него побелели.

— Надо закрепиться здесь, — заговорил Холден, опередив его. — Я прошу тебя удержать студию — иначе все пойдет прахом.

— Тогда ты его убей, — с ужасающим спокойствием попросил Амос. — Без всяких дурацких судов. Без глупостей насчет праведника среди убийц. Просто убей, или, видит бог, я…

Внезапный приступ тошноты чуть не уронил Холдена на колени. Несколько раз глубоко вздохнув, он сдержал рвоту. Вот все, что они могут предложить памяти Сэм. За все, что она для них сделала. За все, что она для них значила. Убийство, споры о том, как лучше отомстить. Это для Сэм, которая, насколько он знал, в жизни никого не обидела. Ей бы такое понравилось? Он представил, как Сэм, будь она здесь, посоветовала бы Амосу с Быком проглотить свой тестостерон и стать наконец большими мальчиками. От этой мысли его едва не стошнило.

Моника тронула его за плечо.

— Ты в порядке?

— Пойду, скажу Наоми, — выговорил он и, сбросив ее руку, прошел по полу, качавшемуся под ногами, как палуба океанского корабля.

Наоми встретила известие печалью, а не гневом. Она заплакала, но не стала требовать отмщения. Она сквозь слезы повторяла имя Сэм, но ни разу не назвала Ашфорда. Холдену такая реакция представлялась правильной. Естественной, как любовь.

Он обнимал тихо плакавшую Наоми, когда сзади затопал Бык. Холден подавил вспышку злобы.

— Что тебе?

— Слушай, — заговорил Бык, обеими руками потирая ссадину на лице, — понимаю, что время чертовски неподходящее, но нам бы обсудить, что делать дальше.

Холден пожал плечами.

— Сэм уже нет, а она вроде как играла главную роль в наших планах.

— Я понимаю, — перебила Наоми. — Мы пойдем.

— Что? — Холдену почудилось, что разговор идет на незнакомом языке. — Куда?

— Сэм нет, и Наоми теперь — наш лучший техник, — объяснил Бык.

— А эта ваша Руис? Я думал, она теперь старший механик.

— Она занималась инфраструктурой, — сказал Бык, — а у Нагаты, судя по досье, достаточно знаний и опыта. Если кому и занимать место Сэм…

— Нет, — не раздумывая ответил Холден. — Наоми ранена, не ей сейчас пробивать дорогу в машинный зал. А Сэм убита.

— Я пойду, — повторила Наоми. — Рука никуда не годится, но ходить я смогу. Если мне там кто-нибудь поможет, я перехвачу связь с рубкой и заглушу реактор.

— Нет, — второй раз сказал Холден.

— Да, и я, — подал голос Алекс, сидевший на краю каталки спиной к ним. Плечи его вздрагивали, словно и он плакал, но беззвучно. Голос прозвучал сухо, шелестом палых листьев на ветру. Ломкий, пустой голос. — По-моему тоже, надо идти.

— Алекс, ты не… — вскинулась Наоми, но он продолжал, не слушая ее:

— Уходя с «Роси», никто не догадался выключить свет. Если глушить всех, нужен будет кто-то, кто бы им занялся.

Бык кивнул, и Холдену захотелось его ударить.

— Это для меня, — сказал Алекс. — До машинного я дойду с вами, прихвачу скафандр с ранцем и выберусь через кормовой шлюз.

Амос сдвинулся за спину Быку, стоял с неподвижным лицом, не разжимая кулаков.

— Вы берете Алекса?

— Новый план, — громко, во всеуслышание, начал Бык.

Все оторвались от дел, придвинулись к нему. Скорее всего, за последние минуты прибыло пополнение, в офисе сейчас насчитывалось до полусотни человек. У входной двери сбилась группа людей в военной форме. С ними была рыжая проповедница, Анна. За ее руку держалась агрессивная худая женщина, которая то затягивалась сигаретой, то постукивала себя по зубам розовым ноготком. Бык высмотрел их одновременно с Холденом и махнул, подзывая к себе.

— Анна, идите поближе, — сказал он. — Почти все уже собрались, теперь думаем, как быть дальше.

В студии повисла тишина. Анна подошла к Быку и встала, ожидая продолжения. Ее тощая подружка держалась рядом, обводя толпу подозрительным взглядом телохранительницы.

— Через… — Бык прервался, посмотрел на ближайший экран с часами. — Через тридцать минут я выведу группу безопасников и команду «Росинанта» к южному переходнику барабана. Мы захватим вход и пробьем путь к машинному. Как только мы овладеем машинным залом, Моника со своими начнет вещание, объясняя флотам, почему необходимо отключение энергии. Анна, здесь вступаете вы и ваши люди.

Анна с улыбкой повернулась к своим — пестрому сборищу в форме различных флотов и служб. Почти все они были ранены, некоторые довольно тяжело.

— Срок отключения энергии — девятнадцать часов по местному времени, через два с половиной часа. Амос с остатками моей группы и добровольцами, если такие найдутся, будет как можно дольше удерживать эту позицию. Чем больше вражеских сил вы свяжете, тем меньше явятся за нами на машинную палубу. Вы должны удержаться. Если Анну отрубят от эфира раньше, чем она оповестит о плане отключения реактора всех на борту, все кончится, не начавшись.

— Удержимся, — сказал Амос.

Ему никто не возразил.

— Когда мы овладеем машинным, вышлем команду в рубку, защитники которой, будем надеяться, окажутся к тому времени без сознания, и вернем себе корабль. Свет погаснет, чужаки нас отпустят, и мы раз и навсегда покинем этот распроклятый уголок космоса. Как вам такое нравится?

На последних словах Бык повысил голос, ожидая восторженных криков, и ему вежливо ответили. Затем люди разошлись по своим местам. Холден пожал здоровое плечо Наоми и передвинулся поближе к Анне. Та выглядела растерянной. По дороге Холден прихватил за плечо Амоса.

— Анна, — начал он, — вы помните Амоса?

Она кивнула с улыбкой:

— Здравствуй, Амос.

— Как поживаешь, Рыжик?

— Амос останется здесь защищать вас и остальных, — продолжал Холден. — Если вам что понадобится, обращайтесь к нему. Уверен, пока он жив, никто не помешает вам делать свое дело.

— Это точно, — заверил Амос и добавил: — Мэм.

— Эй, ребята, — позвал кто-то от двери. — Смотрите-ка, кто за мной увязался! Приютим?

Холден похлопал Анну по плечу и многозначительно глянул на Амоса. «Защищай ее до конца». Амос кивнул в ответ, кажется, с легкой обидой.

Оставив их вдвоем, Холден нагнал Быка. Его новая заместительница, Корин, стояла у двери, ехидно усмехаясь.

— Заходите, ребята, — приказала она, и в дверь вошли четверо марсиан с короткими военными прическами.

Они привстали на носки, медленно осматривая помещение. Холден помнил такую манеру входить в комнату. Бобби — вот бы она оказалась сейчас здесь! Первый из явившихся был ему смутно знаком.

— Сержант Вербинский, — обратился к одному из марсиан Бык, — какой сюрприз!

Холден не запомнил сержанта под боевым скафандром, превращавшим мужчину в великана.

— Сэр, — отозвался Вербинский, — я слышал, вы начинаете бой за то, чтобы нас отсюда вытащить?

— Да, — сказал Бык, — так и есть.

— Доброе дело, — кивнул Вербинский. — Четверо бездельников не пригодятся?

— Еще как пригодятся, — наконец улыбнулся Бык.

ГЛАВА 44 АННА

«Ничего не выйдет».

Анна с безнадежной грустью рассматривала деловитых мужчин и женщин, которые надевали бронежилеты, заряжали оружие, подвешивали к поясам гранаты.

Ее профессор истории однажды сказал: «Люди обращаются к насилию, когда они не способны придумать ничего лучшего. Насилие привлекает своей простотой, прямотой, эта возможность остается всегда. Кто не способен возразить оппоненту, бьет ему в зубы».

Они не сумели придумать ничего лучшего. И обратились к простому, прямому способу — застрелить всех, кто с ними не согласен. У Анны было мерзко на душе.

Моника через всю комнату поймала ее взгляд и призывно приподняла термос с кофе. Анна с улыбкой отмахнулась.

— Ты с ума сошла? — спросила Тилли. Они сидели на полу в уголке, подобрав под себя ноги, чтоб никому не мешать. — У нее, единственной на корабле, есть пристойный кофе. — Она помахала Монике, приглашая ее присоединиться.

— Надо было мне не пожалеть времени на разговор с Кортесом, — сказала Анна. — К астерскому капитану я бы не пробилась, а вот до Кортеса могла бы достучаться.

— Время не бесконечно, моя милая, а Кортес — говнюк. Все только выиграют, если кто-нибудь всадит в него пулю. — Тилли приняла у Моники кофе и благодарно улыбнулась.

Журналистка поставила термос на пол и присела рядом.

— А мы… — начала она, но Анна не услышала ее.

— Ты сама не веришь своим словам, — упрекнула она Тилли. — Кортес — не злодей. Он испуган, колеблется, сделал неудачный выбор, но в худшем случае он заблуждается.

— Он не заслуживает сочувствия. — Тилли сердито выплеснула в рот последний глоток кофе.

— Кто… — снова начала Моника.

— Заслуживает. Очень даже заслуживает, — отрезала Анна. Глядя, как молодежь готовится воевать, готовится убивать и гибнуть у нее на глазах, она сильнее обычного злилась на Тилли. Очень злилась. — В том-то и дело! Каждый заслуживает сочувствия. Если Бык прав насчет Ашфорда, если тот свихнулся от страха, стыда и стресса, он тоже заслуживает сочувствия. Его положение ужасно. А Кортес заслуживает понимания, потому что делает точно то же самое, что мы. Пытается найти правильный выход из сложной ситуации.

— Ох, — вставила Моника, — Кортес, он…

— Все это полная чушь, Энни. Как тогда отличить хороших ребят от плохих? Только по тому, как они себя ведут, когда ставки сделаны.

— Речь не о хороших и плохих, — возразила Анна. — Да, мы выбрали другую строну, потому что их действия вызовут очень тяжелые для нас последствия, и мы пытаемся их предотвратить. Но ты-то их демонизируешь, превращаешь во врагов. С этим одна проблема: когда мы их остановим и они больше ничем не смогут нам повредить, то все равно останутся для тебя демонами. Врагами.

— Честное слово, — сказала Тилли, — стоит мне отсюда выбраться, жизнь положу на то, чтобы сжечь Кортеса дотла.

— Зачем?

— Как это «зачем»?

— Он уже не будет пытаться уничтожить Кольцо. Он перестанет поддерживать Ашфорда. Все, что делало его твоим врагом, кончится. Что даст тебе тогда ненависть?

Тилли отвернулась, полезла в карман за сигаретами. Злобно затянулась, не глядя на Анну.

— Так зачем же? — нарушила молчание Моника.

— Не знаю.

Анна уткнулась подбородком в колени, забилась поглубже в угол — тело по-детски искало укрытия. Но жесткие зеленые стены не сулили утешения.

— Значит, все это чистая теория, — сказала Моника. Тилли согласно хмыкнула, но глаз на Анну не подняла.

Та кивнула на людей вокруг.

— Сколько из них доживут до конца дня?

— Никто не знает, — ответила Моника.

— Наш долг перед ними — искать ответы. На этот раз мы оплошали. Не придумали ничего лучшего, кроме как взяться за оружие. Но, может, в другой раз, если сейчас обмозгуем, как до такого дошли, найдем лучший выход. На насилие полагаться нельзя.

Все замолчали. Тилли сердито смолила сигарету за сигаретой. Моника отчаянно отстукивала что-то на терминале. Анна смотрела на людей, готовящихся к бою, и старалась припомнить их имена. Даже если сегодня они победят, завтра ей придется служить не одну поминальную службу.

Бык протопал к ним, его ходунки взвизгнули, тормозя. За последние несколько часов он сильно сдал. Меньше кашлял, но все чаще прибегал к ингалятору. Даже его мех выглядел больным, громче скрипел, двигался рывками. Как будто слился с хозяином в единое целое и умирал вместе с ним.

— Все нормально? — спросил Бык.

— Отлично, — заверила Анна. Хотела было посоветовать ему отдохнуть, но передумала. Выйдет еще один проигранный спор.

— До часа «зеро» осталось всего ничего, — сказал Бык и хрипло закашлялся. — У вас все есть?

«Нет, — мысленно возразила ему Анна, — у меня нет ответа, позволяющего избежать того, что готовится».

— Да, — сказала она вслух. — Моника готовит выступление. Я составила список кораблей, представители которых с нами. Охвачены не все, но, надеюсь, межпланетное согласие убедит и остальных. Мне очень помог Крис Уильямс, младший офицер с «Принца».

— А у вас? — Бык ткнул ручищей в сторону Моники.

— Моя команда готова, — ответила та. — Я не совсем уверена, что все успеют нас услышать до того, как люди Ашфорда прервут передачу.

Бык засмеялся — вышел влажный, неприятный звук.

— Держитесь!

Он окликнул Холдена, болтавшего с марсианским десантником и одновременно перебиравшего винтовку. Отложив недособранное оружие, Холден подошел.

— Что такое?

— Вот они не верят, что защитники дадут им время закончить передачу, — сказал Бык.

Холден моргнул — сперва на Быка, потом на сидевших на полу женщин. Анна чуть не захихикала: он был так комично серьезен, что его хотелось обнять и потрепать по головке.

— Амос позаботится, чтобы вам не мешали, — наконец сказал он.

— Точно, — кивнул Бык, — но ты объясни, почему на него можно полагаться.

— А! Амос, когда разозлится, самый ужасный и опасный человек, какого я знаю, и он пройдет через горы положенных им же трупов, чтобы помочь другу. А люди, которые будут рваться сюда, недавно убили его добрую подругу.

— Я слышала, — вставила Анна. — Мне очень жаль.

— Да, — кивнул Холден, — и мне меньше всего на свете хотелось бы оказаться среди тех, кто попытается сюда прорваться и вас остановить. Амос тяжело переносит горе. Оно у него обычно переходит в ярость или насилие. Думается, он готов сорвать его на ком-нибудь из сторонников Ашфорда.

— Убийство не приносит облегчения, — возразила Анна. И тут же пожалела о сказанном.

Эти люди готовы рисковать собой, защищая ее. Не ей читать им мораль.

— В общем, — тускло усмехнулся Холден, — вы, пожалуй, правы, но Амос — особый случай.

Анна отыскала Амоса взглядом. Тот спокойно сидел у входа в студию, положив на колени очень громоздкое ружье. Он и сам был большой: высокий, с крепкими плечами и широкой грудью. Бритая голова, круглое лицо — Анна не могла увидеть в нем убийцу. Он походил на добродушного работягу. Из тех, кто чинит вам испортившуюся проводку или меняет воздушные фильтры. А если верить Холдену, он, прикрывая их, станет убивать без пощады.

Она попыталась представить, как стала бы объяснять Ноно нынешнее свое положение.

«Я, видишь ли, связалась с убийцами, но это ничего, потому что они — правильные убийцы. Убивают ради доброго дела. Они не станут расстреливать женщину-механика — они будут стрелять в тех, кто расправился с ней».

Моника о чем-то спросила Холдена. Когда он начал отвечать, Анна встала и, извинившись взглядом, отошла. Она пробиралась по тесному помещению, улыбаясь встречным, похлопывая их по плечам, ободряя всех, кто нуждался в поддержке. Больше ей нечего было им предложить.

Подтянув свободный стул, она села рядом с Амосом.

— Рыжик, — коротко кивнул он.

— Мне жаль. — Она тронула его за локоть. Амос уставился на ее руку как на незнакомый предмет.

— Ага, — ответил он, не задавая ненужных вопросов. Не притворяясь непонимающим. Анна сразу прониклась к нему симпатией.

— Спасибо тебе за то, что ты делаешь.

Амос развернулся на стуле лицом к ней.

— Ни к чему…

— Не исключено, что через несколько часов нас не будет в живых, — перебила его она. — Я хочу сказать, что знаю, на что ты идешь, и знаю, почему, и мне это все равно. Спасибо за помощь, и все.

— Черт бы тебя побрал, рыжая! — Амос взял ее за руки. — Представляю, как ты отжигаешь огнем на проповеди! Давно мне не было так хорошо на душе и в то же время так стыдно.

— Я только это и хотела сказать.

Анна потрепала его по руке и встала.

Амос задержал ее, до боли сжав руку.

— Никто тебя сегодня не обидит.

Он не хвастался, просто сообщал факт. Анна улыбнулась ему и высвободила руку. Благородный нераскаявшийся убийца плохо вписывался в ее прежнюю картину мира, а новую она не успела составить. Но теперь придется.

— Так, люди, слушайте меня, — перекрывая гомон, рявкнул Бык. Стало тихо. — Час «зеро». Разбиваемся на группы и выходим.

На Анну упала тень — Амос за ее спиной встал.

— Группа обороны, — крикнул он, — ко мне!

Человек двадцать пять отделились от толпы и придвинулись к Амосу. Анна оказалась в окружении вооруженных до зубов астеров, среди которых замешалось несколько коренастых — с внутренних планет. Она всегда была невысокой, а на этих глядела словно со дна колодца. Ее «простите» никто не услышал. Сильная рука ухватила за локоть, вытащила из гущи народа и поставила в сторонке. Амос улыбнулся.

— Тебе б найти уголок поспокойнее, Рыжик.

Анна подумала, не вернуться ли к Тилли с Моникой, но слишком многих пришлось бы огибать по дороге. Амос обладал особой аурой, не позволявшей придвигаться к нему вплотную, и Анна предпочла остаться под его защитой, чтоб не затоптали. Он, как видно, не возражал.

— Ударная группа, — выкрикнул Холден, — ко мне!

Вокруг него тоже собралось два или три десятка человек, в том числе Наоми и Алекс с «Росинанта», четверо марсианских десантников и несколько безопасников Быка. Все они, кроме четверки десантников, были ранены. Особенно плохо выглядели Наоми с Алексом. Анне следовало бы подойти к ним, но почему-то не хотелось. Все эти люди рисковали жизнью, чтобы выиграть для нее время. Для нее! Успех или провал всего плана зависел от нее. Либо она сумеет убедить три флотилии, принадлежащие трем разным правительствам, что надо на пару часов отключить все источники энергии, — либо все зря. Она поймала себя на желании протянуть время, отложить самый ответственный момент.

— Иди, Рыжик, — шепнул ей Амос.

— А если они не рискнут заглушить реакторы? — тоже шепотом ответила она. — Мы все в доме с привидениями, а я должна им сказать, что для спасения нужно выключить свет. На их месте я бы не поверила.

Амос задумчиво кивнул. Анна ждала от него слов поддержки.

— Да, — наконец высказался он, — сучья работенка. Моя попроще будет. Удачи!

— И еще раз, — сказала она, чуть помолчав, — спасибо. Я ужасная трусиха. Ты хороший человек, Амос.

— Не, чего нет, того нет. Просто я связался с хорошей компанией. Давай, Рыжик, у меня своя игра начинается.

Ударная группа уже направилась к дверям, и Анна посторонилась, пропуская их. Холден приостановился, бросил Амосу:

— Смотри дождись меня, здоровяк.

Амос встряхнул его руку и хлопнул по спине. На лице Холдена читалась тревога. Перед Анной вдруг встала сценка из будущего: она посылает Нами в школу и с ужасом думает, что там некому за ней присмотреть, — а отпускать все-таки приходится.

— Побереги Наоми и Алекса, — сказал Амос, подталкивая своего капитана к двери.

Анне с ее места видно было, как при этих словах еще резче прорисовались тревожные складки на лице Холдена. Ему тоже придется отпустить своих. Даже если все выживут при штурме машинного зала, Алексу предстоит отправиться на «Росинант», а Наоми останется глушить реактор, пока Холден будет пробиваться к рубке. Анна знала, что эта маленькая команда не разлучается уже несколько лет. Приходилось ли им вести бой вот так, порознь?

Судя по лицу Холдена, нет.

Анна проводила взглядом тянувшихся за дверь бойцов, усердно запоминая имена и лица и стараясь не думать, зачем запоминает. Моника подскочила к ней и подтолкнула к импровизированному съемочному павильону.

— Пора за работу, — сказала она, расположила Анну вне поля зрения камеры, а сама отступила к простой зеленой ширме, пристроенной вместо задника. — Добро пожаловать, — начала она, переключившись на бодрый тон телеведущей. — Я — Моника Стюарт, «Свободное радио медленной зоны». У меня сегодня редкие гости, в их числе доктор Анна Воловодова и несколько военных ООН и Марса. Но еще удивительнее будет тема передачи — более важной темы мы еще не касались. Сегодня мы расскажем вам, как попасть домой.

ГЛАВА 45 БЫК

Бык всем телом ощущал течение времени, словно падал в потоке и не мог остановиться. У Анамари Руис оставался ровно час — потом ей придется исполнить приказ Ашфорда или погибнуть. Если избавить ее от выбора, она сделает все, как надо, но каждая минута вдали от машинного зала приближала момент, от которого уже не будет возврата.

От старого офиса колонии они выехали маленьким караваном — двадцать пять человек на шести электрокарах: три четверти команды Джима Холдена, четверо десантников, дюжина сохранивших верность Па людей с «Бегемота» и пять подобранных Корин в барабане солдат-землян. Эти успели получить в оружейной снаряжение для разгона толпы — еще до того, как ее захватили люди Ашфорда. Жуткая коллекция пистолетов и дробовиков с гелевыми пулями — нелетальное оружие рядом с настоящим. Четверка марсиан была хорошо вооружена, но что такое четыре винтовки? Все это дело отдавало импровизацией.

Сидеть Бык не мог, поэтому его устроили на капоте и заклинили мех сзади. Он плыл по жаркому душному барабану, как носовая фигура обреченного пиратского корабля. Корин, правившая картом, подалась вперед, словно подгоняя тележку усилием воли. Сержант Вербинский — тот, что доставил Холдена на «Бегемот», — сидел рядом с ней, сосредоточенный и задумчивый.

Они двигались по основному коридору в сторону кормы. Шины громко шуршали по палубе. Далеко наверху тонкая полоска слепящего света обозначала изгиб барабана. Южный переходник нависал над ними утесом из металлокерамики.

Люди расступались перед картами, давали проход. Бык на ходу рассматривал лица. Страх, гнев, любопытство. Это были его люди. Некоторые стали такими не так давно — с тех пор как он собрал их на «Бегемот». Он придал кораблю важную роль, сделал его центральной фигурой экспедиции за Кольцо. Земляне, марсиане, астеры. Все хотели жить. Все лица обращались к нему, поворачивались вслед каравану, как головки земных цветов разворачиваются вслед солнцу. Бык представил, что бы сказал обо всем этом Фред Джонсон. Хорошо бы, чтоб к тому времени, как придется представлять отчет, заслуг у него накопилось больше, чем промахов.

— Сил у нас маловато, — заметил Вербинский, вывернув шею, чтобы взглянуть на Быка снизу. — Как считаешь, сколько человек против нас?

— Точно не скажу, — ответил Бык. — Возможно, немногим больше, чем у нас, и они разделены между машинной и командной палубами.

— И так же потрепаны, как мы?

Бык оглянулся через плечо. И вправду, добрая половина его людей шла в бой ранеными. Он сам, черт возьми, оказался бы обузой на линии огня, но не мог же он остаться в тылу, отправляя ребят в такую мясорубку!

— Примерно так же, — сказал он.

— Знаешь, не отбери ты у меня боевой скафандр, я бы справился в одиночку, даже без своего взвода. Один.

— Знаю, — сказал Бык.

— Жалеешь теперь, что сразу мне не доверился?

— Пожалуй.

К переходнику можно было добраться двумя путями. Первый — лифт — вместил бы половину его группы, но в такой тесноте, что одна граната, брошенная, когда откроются двери, покончила бы со всеми. Другим путем была пологая эстакада, начинавшаяся от пола барабана и завинчивавшаяся крутой спиралью к оси наверху. Спираль была закручена по вращению, так что на скорости сцепление колес только усиливалось. Здесь, внизу, это мало значило, но наверху бой пойдет практически в невесомости, и каждая кроха устойчивости будет стоить дорого.

Первый выстрел выбил осколок керамики перед колесами первого карта. Бык извернулся, пытаясь рассмотреть, от переходника атакуют или от баррикады перед ним.

— Хуарес! — крикнул Вербинский. — Прикрой нас!

— Есть, сэр, — ответили сзади.

Бык развернулся вместе с мехом. Через две тележки от них десантник растянулся навзничь, наведя вверх ствол винтовки с оптическим прицелом. Словно прилег вздремнуть — если бы не прозвучавший выстрел. Вид вверх Быку закрывал мех. Он достал ручной терминал, использовал камеру вместо зеркальца. Высоко над ними плавало в невесомости тело, от его живота расходилось розовое облачко.

— Одним меньше, — сказал Вербинский.

Пока они на скорости проходили эстакаду, стрельба продолжалась. Липкий шелест шин по палубе менял тон с падением силы тяжести. Бык ощущал, как легчает его подвешенное к механизму тело. Эстакада теперь шла над обрывом, от края вниз было метров триста. Люди Ашфорда засели выше, но уже так близко, что он различал стальной блеск баррикады, приваренной к стенам и палубе, и до боли остро сознавал себя самой заметной мишенью. По загривку бегали мурашки.

Из-за баррикады высунулись две головы. Дульный выхлоп сверкнул искрами. Сзади рявкнула марсианская винтовка, и один из стрелков завалился назад, другой спрятался.

— Хватит, — сказал Бык. — Ближе без укрытия нельзя.

Корин развернула карт носом к стене и выскользнула наружу, укрывшись вместе с Вербинским за корпусом. Следующая тележка повторила ее движение. Сила тяжести здесь практически не ощущалась. Может, одна десятая g, а то и меньше. Бык включил магниты на опорах меха, чтобы не уплыть. Пока он выбирался из карта, бой ушел далеко вперед. Он двинул мех мимо импровизированной баррикады из картов. Первый остановился в каких-то десяти метрах от защитных сооружений Ашфорда, и Джим Холден с Корин и одним землянином уже подбирались вплотную к вражескому укрытию, виляя и стреляя на ходу. Воздух был кислым от пороховой гари.

— Где Наоми? — крикнул Бык.

Он не слишком представлял, остался ли кто из подчиненных Руис верным Па, и вовсе не собирался подставлять единственного надежного механика. За барьером что-то рвануло, и в воздух, кувыркаясь, взлетели два тела. Они были видны силуэтами на фоне света, так что Бык не разобрал, его это люди или Ашфорда. Он остановился у крайней тележки. Бой уже сдвинулся к самому переходнику. Хорошо, значит, они берут верх.

Один тощий парень остался за рулем карта. На вид лет двадцати, темнокожий, коротко стриженный. Из дыры в груди уже не текла кровь, глаза застыли. Бык отбросил секундную жалость. Парень должен был знать. Все они знали. Даже не перед боем, а с того часа, как ступили на борт «Бегемота» и отправились в необжитые человеком дали, — все знали, что могут остаться там. Должны были догадываться и о том, что смертью грозит не только Кольцо, но и люди рядом. Такие, как Ашфорд. Такие, как Бык.

— Прости, эсе, — сказал мертвому Бык и сдвинул джойстик вперед.

Силы Ашфорда оттягивались назад — теперь уже это было несомненно. Команда Вербинского профессионально поливала их огнем. Снайпер, Хуарес, стрелял редко, но почти всегда насмерть. Автоматический огонь в сочетании с коротким лаем его винтовки теснил врага к переходнику — словно пешки, обступившие ферзя на шахматной доске. Людям Ашфорда приходилось целить под неудобным углом, и Вербинский наступал, давил и теснил, и наконец они не выдержали, побежали.

Переходник представлял собой короткий коридор с герметичными дверями по обоим концам. Круглые красные люки на глазах у Быка со скрежетом стали закрываться. Они не остановят его людей, но задержат. Как бы не опоздать.

— Вперед! — выкрикнул Бык и неудержимо закашлялся. Справившись с приступом, прохрипел: — Вперед, копуши! Заходим, пока дверь настежь!

Они взвились в воздух. Рявкнули выстрелы. Грохот оглушал, а как он слышится на отдалении, Бык мог только гадать. Дальний гром в мире, не знавшем дождя? Он двинул мех вперед, залязгали, то присасываясь, то отключаясь, магниты на лапах, а крышка люка все плотнее закрывала отверстие. Он последним проскочил в коридор, дальний конец которого застилало облако крови и дыма. Люк на той стороне почти закрылся, но Наоми Нагата рядом с ним уже по локоть запустила руки в механизм управления. Холден прикрывал ее с винтовкой в руках. Бык почти догнал их, когда женщина что-то выдернула из-под панели. В пустоту коридора ударил черный гейзер, запахло гидравлической жидкостью. Дверь застряла на месте.

В неразберихе Быку показалось, что человек пятнадцать-двадцать еще остаются на ногах. Могло быть лучше, но могло и хуже. В машинном зале игра начнется по новой. Но там они найдут укрытия. А вот несколько метров по ту сторону люка — зона смерти. И все же его отряду придется там пройти. Если люди Ашфорда хоть что-то понимают в тактике, они засели там и ждут первого движения.

Тупик, и Бык должен был первым проломить стену. Мимо мелькнул Вербинский — в невесомости он чувствовал себя как рыба в воде. Перевернулся, пристукнув ногой о стену, и застыл как вкопанный.

— Здесь бы медведя первым пустить, — сказал марсианин.

— Вот и я об этом же думал, — согласился Бык.

Сержант окинул полузакрытый люк взглядом плотника, оценивающего доску.

— Взрывчатки бы сюда, — протянул он, — чуток расчистить место, чтобы было где вздохнуть.

— Ты на что намекаешь, сержант?

Вербинский, пожав плечами, вынул из кармана плоскую черную кассету. Бык поднял брови.

— Перкуссионка?

— Две тысячи килоджоулей. Мы такие зовем мухобойками.

— Ты протащил оружие контрабандой, сержант?

— Просто я без него вроде как голый.

— На первый раз прощаю, — кивнул Бык и поднял руки, подзывая всех к себе.

Полузакрытая створка защищала их от огня. Вербинский прополз по ней, сунулся на ту сторону — и тут же метнулся назад стремительным движением ящерицы. Туда, где мелькнула его голова, ударило полдюжины пуль. Марсианин завис в воздухе, поджав ноги в позе лотоса, снаряжая свою черную гранату. Бык ждал, рядом застыли Корин и Холден.

— Просто для справки, — подал голос Холден, — мы собрались бросить гранату в пункт управления реактором?

— Именно, — сказал Бык.

— А на крайний случай что у нас заготовлено?

— В крайнем случае мы проигрываем, и Ашфорд губит Солнечную систему, — ответил ему Бык. — Повреждение кожуха и наша смерть — это еще не крайний случай.

— Будем надеяться, все обойдется, — усмехнулся Холден.

Вербинский поднял сжатый кулак, и все бойцы закрыли уши ладонями. Короткое движение пальцев, и сержант запустил черную кассету в проем люка. Почти тотчас грохнул взрыв. Быка словно сбросили на дно бассейна. Зрение темнело и прояснялось в такт пульсу, но он все же двинул джойстик вперед. В ушах звенело, сознание ускользало. Выводя мех в машинный зал, он мельком подумал, что хорошо бы продержаться в сознании до конца боя. Сломанный позвоночник и забитые слизью легкие. Никто не подумает о нем плохо, если он отстанет. Только он плевать хотел, кто о нем что подумает. Пусть это волнует Ашфорда.

Бой на той стороне был коротким. Обороняющимся досталось от взрыва куда сильнее, и половина их выронили оружие еще до того, как в зал ворвались Бык и его люди. Только Гарза держался, защищая длинный переход от зала к лазерной установке, — пока Корин, шагнув внутрь, не попала ему между глаз из пистолета — такой выстрел был сложным даже для снайперской винтовки. Полдюжины людей Ашфорда взяли живыми и привязали к поручням на переборке. Подчиненных Быка среди пленных не оказалось.

Руис нашли под рабочим столом — она свернулась в комок, обхватив колени руками. Вылезла серая, с дрожащими пальцами. Наоми обошла ее, переключила экран на показания датчиков, сверила параметры оборудования. Холден болтался за ней, как хвост за воздушным змеем.

— Анамари? — спросил Бык. — Ты в порядке?

Руис кивнула:

— Спасибо.

Она не успела ничего добавить, потому что между ними, придержавшись за край верстака, всунулась Наоми.

— Сэм здесь работала? — спросила она.

Руис минуту тупо таращилась на нее, потом неуверенно кивнула.

— Ну, что там у тебя? — спросил Бык. — Сумеешь заглушить?

— Если бы вы хотели просто сбросить сердечники, я бы, наверное, справилась, — сказала Наоми, — но сомневаюсь, сумею ли потом запустить его снова, а некоторым на борту еще жить хочется. Лучше было бы контролируемое отключение.

Бык улыбнулся.

— Отключить надо все, — вмешался Холден. — Реактор, питание корабля — все!

— Знаю, милый, — отозвалась Наоми, и Холден сник.

— Извини.

В дальнем конце зала кто-то взвизгнул. По воздуху скользнула Корин, держа в удушающем захвате кого-то из землян. Быку пришло в голову, что она наслаждается происходящим. Нездоровая реакция.

— Я не знаю, что натворила Сэм, саботируя подготовку лазера, — продолжала Наоми. — Прежде чем что-нибудь отключать, придется проверить все. А без… — Наоми запнулась, двинула челюстью, прокашлялась и сглотнула. — Без Сэм все сложнее. Это был ее корабль.

— А просто отключить лазер от сети сможешь? — спросил Бык.

— Конечно, — сказала Наоми, — если никто не будет отвлекать меня стрельбой.

— А закачать рубку азотом, чтоб они там все вздремнули?

— Тут я могла бы помочь, — вмешалась немного опомнившаяся Руис.

— Отлично, — решил Бык. — Значит, делаем так: Нагата командует в машинном. Все ее приказания исполнять без разговоров. — Руис только ошеломленно кивнула. — Первым делом отключите лазер, чтобы никто из тех пендехо в рубке не сумел сделать выстрел. Вторым — постарайтесь разобраться с жизнеобеспечением командной палубы. Третьим — вырубите весь свет, но так, чтобы можно было потом включить, если призрачный дружок мистера Холдена сдержит слово.

— Сэр? — начала Наоми.

— Корин! — рявкнул Бык и закашлялся. Кашель вышел сухой, без мокроты. Он не знал, хорошо это или плохо. Корин причалила к панели управления. — Вы с Холденом поднимайтесь по лифтовой шахте. Прихватите вязки. Когда все там уснут, присмотрите, чтобы они в беспамятстве не навредили себе.

Корин холодно улыбнулась. Подумав, что ему, может быть, не придется разбираться с Ашфордом, Бык поискал в себе какие-либо чувства по этому поводу, но сонный мозг остался равнодушен.

— А я там зачем? — спросил Холден.

— Чтоб здесь не болтался, — объяснил Бык. — Твоего старпома я прикрою, без нее нам не обойтись.

Холден явно собрался возмутиться, но Наоми остановила его короткой фразой:

— Вот и хорошо.

Вопрос был закрыт.

— Алекс оправляется на «Роси» выключать все, что мы оставили включенным, — пожал плечами Холден. — Я пока помогу ему надеть скафандр.

— Отлично, — серьезно ответил Бык. Ради дела он был готов на маленькие компромиссы. Он услышал смешки, узнал голос Вербинского. — Простите…

Мех заклацал по палубе магнитными присосками. Остальные свободно плавали в воздухе, но его на три четверти мертвое тело не умело маневрировать. Он один остался привязан к земле.

Вербинский со своими обосновался в нише у склада. Одному десантнику прострелили локоть, предплечье превратилось в месиво из мяса и костей, но парень, пока ему перевязывали рану, смеялся и болтал. Бык задумался, чем его накачали. Поймал взгляд Вербинского и кивком подозвал к себе.

— Ты и твои люди, — шепотом сказал он, — хорошо поработали.

— Спасибо. — В скромном ответе сержанта звучала гордость. — Сделали, что могли. Будь у нас скафандры…

— Я вот о чем, — перебил Бык, — гранаты у вас еще остались?

— Полдюжины, — признался Вербинский.

— Ага, — вздохнул Бык. — Ничего личного, но мне придется их конфисковать.

На миг Вербинский обомлел. Потом расхохотался.

— Ну ты зануда! — выговорил он.

ГЛАВА 46 КЛАРИССА

— Что происходит, Йохо?

— Кажется, у нас проблемы, сэр. Взгляните.

На экране появилась Моника Стюарт — безмятежное лицо опытной ведущей, — словно из другого измерения.

— Сегодня, — сказала она, сложив руки на коленях и блестя глазами, — мы расскажем вам, как попасть домой.

— Какого! Черта! — взорвался Ашфорд, врезав ладонью по экрану. — Это еще что?

— Они включили вещание, сэр, — пояснил один из безопасников.

Когда Ашфорд отыскал его взглядом, говоривший сжался, как от удара.

— Эксклюзивная информация для «Радио медленной зоны», — говорила между тем Моника. — Есть основания полагать, что, если объединенный флот человечества снизит выброс энергии до определенного уровня, его перестанут воспринимать как угрозу…

— Заткните ее, — велел Ашфорд. — Вызовите всех из барабана и прекратите передачу. Руис на связь. Пусть отключит питание в том отсеке.

— Какое нам дело? — спросил Кортес. В его голосе проскальзывали скулящие нотки. — Что бы они ни делали, ни говорили, — они ведь уже ничего не смогут изменить?

— Это мой корабль! — заорал Ашфорд. — Здесь я командую.

— После того как мы уничтожим Кольцо…

Кларисса тронула Кортеса за плечо и коротко мотнула головой.

— Он — отец, — сказала она. — Корабль — его дом.

— Спасибо, — бросил ей Ашфорд, не отрывая взгляда от Кортеса. — Рад, что хоть кто-то меня понимает.

— Группа подавления уже здесь, — доложил Йохо. — Охрану тоже отозвать?

— Всех, кто нужен, — приказал Ашфорд. — Лишь бы дело сделали.

Изображение на экране сменилось, его заполнило лицо Анны. Она стянула назад волосы, и кто-то наложил ей грим, так что она стала похожа на всех выступающих. У Клариссы странно засосало в груди. «Уходи оттуда, — с тревожной злостью подумала она. — Бог не отведет от тебя пулю».

— Дело в том, — сказала Анна, — что Станция воспринимает нас как непрестанную угрозу. Ее действия спровоцированы чем-то вроде страха. Нет, не так. Осторожностью. Мы для нее непонятны и непредсказуемы так же, как она для нас. И у нас есть основания думать, что если мы станем выглядеть менее угрожающими, она ослабит наложенные на нас ограничения.

Камера вернулась к Монике Стюарт. Та кивнула, всем видом показывая, что считает Анну серьезным человеком со взвешенным мнением.

— Так в чем же состоит ваш план? — спросила она.

Анна булькнула смешком.

— Я бы не стала называть план своим. Мы думаем, что, если заглушить реакторы всех кораблей и снизить до минимума потребление энергии, Станция перейдет… как бы это назвать?.. От угрозы к любопытству. Я хочу сказать: взгляните на все с ее точки зрения. Врата открываются. Не знаю уж, чего она ждала, но в них врывается на огромной скорости корабль. За ним входит целая флотилия, откуда на саму Станцию являются вооруженные солдаты, открывают стрельбу. Мы бы назвали подобное вторжением.

— А показав, что мы не наращиваем давления…

— Мы дадим тому, с чем имеем дело, возможность не давить на нас, — договорила за нее Анна. — Мы видели в протомолекуле и во всем, что ею создано…

Экран погас.

Ашфорд оскалился, склонившись над панелью, короткими, отрывистыми ударами пальцев вызывая и закрывая окна с информацией. Рядом с Клариссой плавал насупленный Кортес. Он был обижен. Он вытащил Ашфорда из заключения, помог ему отвоевать «Бегемот», но по глазам старика Кларисса видела — он ждал совсем иного исхода. Она задумалась, не с таким ли выражением лица смотрел на свою камеру оставшийся на Земле отец.

— Руис, — рявкнул Ашфорд, — доложи.

— У меня еще есть полчаса, — ответил по связи женский голос.

— Я не спрашивал, сколько осталось времени, — сказал капитан. — Мне нужен рапорт.

— Проводка проложена, — отозвалась женщина. — Кажется, укладываемся в срок. Я нашла место в системе прерывателей, которое закоротила… закоротила Сэм.

— Исправила?

— Да, но не уверена, что это последнее. Она могла перепутать всю сеть.

— Ну, — сказал Ашфорд, — у тебя есть полчаса на проверку.

— Я этим и занята, сэр.

Ашфорд снова застучал по панели. Клариссе хотелось, чтобы он включил новости. Хотелось послушать Анну, хотя бы чтоб скоротать время. На мостике было не так жарко и душно, как в барабане, но прохлада не приносила облегчения. В животе сосало — наверняка остальные тоже проголодались. Они удерживали мостиксамого большого корабля, созданного человечеством, висели в беззвездной темноте, пойманные чуждой силой, которую едва начали понимать, — но тело требовало своего, и сахар в крови у всех был ниже нормы. Кларисса задумалась, что же она за человек: не прошло двух часов, как у нее на глазах застрелили женщину, а она только и думает, как бы поесть. Что сказала бы о ней Анна?

— Этих сук заткнули? — отрывисто бросил Ашфорд.

— Группа подавления подходит к помещениям администрации, — доложил Йохо и, помолчав, добавил: — Они столкнулись с сопротивлением.

Ашфорд улыбнулся.

— Наводящая система работает?

— Сэр?

— Наводящая система лазерной связи включена?

— Э… да, отвечает.

— Пока там, внизу, подтирают, давайте-ка прицелимся.

— Да, сэр.

Кларисса, рассеянно придерживаясь за рукоять на стене, смотрела, как работают капитан и его люди. Она не могла вспомнить размер Кольца и расстояние, на которое они удалились от него, — приходилось только восхищаться точностью, потребной для уничтожения конструкции. Их действия были красивы, как работа хирурга. За спиной у Клариссы щелкал и гудел пост безопасности. Из шума выделялось бормотание знакомого голоса. Вот он испуганно дрогнул… Кларисса оглянулась. На нее никто не обращал внимания, и девушка, тихонько оттолкнувшись, сдвинулась назад.

Монитор поста безопасности остался настроенным на новостной канал. Сквозь грим Моники Стюарт просвечивала пепельная бледность, челюсти были крепко сжаты, губы стянулись в узкую линию. Стоявшая рядом Анна нервно теребила кончик большого пальца. Между ними на больничной кровати-каталке лежал мужчина.

— …все возможное для взаимодействия, — серьезным тоном закончил он фразу.

— Спасибо, капитан Уильямс, — поблагодарила Моника. — Не хочется упоминать об осложнениях, но мне только сейчас сообщили, что к студии подходят вооруженные люди. По-видимому, нас ожидает атака.

Она нервно рассмеялась, и Клариссе вспомнилась профессиональная шутка телевизионщиков: «Боже мой, меня ждет смерть в прямом эфире!»

Анна заговорила секундой прежде, чем камера переключилась на ее лицо:

— Ситуация чрезвычайная, — сказала она, — но, думается, подобное сейчас происходит на каждом корабле, который нас слышит. Мы все поражены горем и страхом. Никто не уверен, что надо делать. И…

Ее перебил явственный хлопок метателя. Анна побледнела, но, прокашлявшись, договорила:

— И от страха мы обращаемся к насилию. Все же я очень надеюсь, что мы соберемся вместе и…

— Она не замолчит, — услышала Кларисса голос Кортеса. Она не заметила, когда он появился. — Я питаю к этой женщине превеликое уважение.

— Но вы думаете, она не права.

— Я думаю, она обманывает себя надеждой, — кивнул Кортес.

— Если мы станем наращивать давление на Кольцо, — продолжала Анна, — то выйдем на следующий круг, еще более тяжелый и опасный, и так будет продолжаться до гибели той или другой стороны. Я бы хотела…

— А что бы она сказала о вашем унынии? — спросила Кларисса.

Кортес с веселым удивлением взглянул ей в глаза.

— Унынии?

Ее вдруг потянуло извиниться.

— А как это называть?

— Мы здесь взглянули в лицо дьяволу, — ответил Кортес. — Я бы назвал это реальным взглядом на вещи.

«Не видел ты лица дьявола, — подумала Кларисса. — Ты видел много смертей, но не представляешь, что такое настоящее зло. — Колесики памяти провернулись, отбросив ее на „Сересье“, и череп Рена снова проломился под ее ладонью. — Есть разница между трагедией и злом, и эта разница во мне».

— Капитан, в машинном стреляют!

Кортес развернулся к рубке и неловко всплыл в воздух. Кларисса бросила последний взгляд на экран, ладонью провела над ним, словно надеялась передать спокойствие и здравомыслие каждому, кто смотрел сейчас передачу. И двинулась за Кортесом.

— Сколько убитых? — спросил Ашфорд.

— Неизвестно, сэр, — отозвался Йохо. — Я наблюдал по видео.

Монитор ожил. Изображение машинной палубы рассыпалось на пиксели и собралось снова. Дюжина людей Ашфорда обстреливали прикрытую на две трети крышку герметичного люка. Ашфорд натянул предохранительные ремни, склоняясь к экрану. По нему проскользнуло что-то маленькое — мелкий предмет или огрех передачи, — и экран стал белым. Когда изображение восстановилось, Ашфорд невнятно выругался.

Из проема люка песком в песочных часах сыпались люди. Кларисса опознала Джима Холдена по манере держаться — она так долго следила за ним через камеры, что знала как близкого родственника. Высокая фигура рядом с ним, вероятно, была Наоми, чуть не убитая Мелбой. Последним — единственным пешеходом среди парящих в невесомости — показался Карлос Бака. Бык. Шеф отдела безопасности и кровный враг Ашфорда. Он медленно переступал по палубе: настоящие ноги были стянуты вместе, а механические шагали мучительно неуклюже. Кто-то из ашфордовских поднял ружье и упал, подстреленный, изогнувшись, как разрубленная пополам гусеница. Кларисса только сейчас заметила, что все это время Ашфорд бранился сквозь зубы. Не переводя дыхания!

— Замкнуть периметр, — выкрикнул он. — Руис! Руис, стреляем. Стрелять надо сейчас же!

— Невозможно, — ответил женский голос. — Нет соединения.

— Плевать, пусть нестабильно, но мне нужен выстрел.

— Дело не в стабильности, сэр, — сказала женщина. — Его вообще нет.

Ашфорд грохнул кулаком по панели, поморщился. Кларисса вполне могла поверить, что он сломал себе руку. Еще пятнадцать минут они следили за ходом сражения — захватчики постепенно выметали машинный зал. Кларисса старалась не терять из вида Холдена и Наоми — так в боевике она следила бы за любимыми актерами в эпизодических ролях.

— Отозвать группу подавления, перенаправить туда! — приказал Ашфорд.

— Есть… но…

Ашфорд развернулся к Йохо. Охранник был бледен.

— Сообщения проходят плохо. Они… кажется, они нас блокируют.

Ярость Ашфорда достигла пика и опала, сменившись мертвенным спокойствием. Он всплыл над своим креслом, сложив ладони и упершись кончиками указательных пальцев в нижнюю губу.

— Контроль жизнеобеспечения не отвечает. — Голос Йохо дрогнул. — Они меняют атмосферный состав, сэр.

— Изолирующие скафандры! — приказал Ашфорд. — Достать изолирующие скафандры!

Кларисса со вздохом оттолкнулась, перелетела к открытому щитку на другой стороне рубки.

— Ты куда? — крикнул Ашфорд. Она не ответила.

Внутреннее устройство «Бегемота» не слишком отличалось от знакомых ей, разве что излишеств было больше. Корабль задумывался надежным и крепким, но перепланировка его для военных целей вынудила заменить часть дублирующих систем аппаратурой для гауссовых пушек и торпед. Кларисса включила монитор, посмотрела, как возрастает уровень азота в атмосфере рубки. Уровень углекислого газа оставался прежним — они даже удушья не ощутят. Просто закружится голова, и все вырубятся. Она задумалась, оставит ли Холден их умирать. Холден бы, пожалуй, не оставил. За Быка она бы не поручилась.

Проверить не доведется. Рен хорошо ее учил. Отключив одну-единственную цепь, она блокировала удаленный доступ к системе жизнеобеспечения.

— Сэр, контроль атмосферы есть! — крикнул Йохо.

— Ну так пусти нам сюда воздуха, — рявкнул Ашфорд.

Кларисса со спокойной гордостью любовалась делом своих рук. Зрелище было несимпатичное, и оставлять так надолго она бы не стала, но цели удалось достигнуть, и при этом система не слетела полностью. Хороший результат, учитывая обстоятельства.

— Сколько у тебя осталось? — отрывисто спросил Ашфорд.

— Контроль механики, атмосферы… в пределах рубки я командую, сэр.

«От „спасибо“ не подавились бы», — заметила про себя Кларисса, отплывая к двери поста безопасности.

— А с ними так не получится? — спросил Ашфорд. — Нельзя ли им перекрыть воздух?

— Нет, — ответил Йохо. — Управление ограничено рубкой. Ну, хоть скафандры не понадобятся.

Оскал на лице Ашфорда дрогнул, но так и не стал улыбкой.

— Скафандры… — проговорил он. — Йохо, у нас есть доступ к боевой броне, которую Па сняла с марсиан?

Йохо поморгал и резко кивнул:

— Да, сэр!

— Найди из своих, кому они по размеру. И пусть отправляются в машинный, вернут мне контроль над кораблем.

Йохо с ухмылкой отсалютовал:

— Есть, сэр!

— И еще, Йохо. Каждого, кто встанет у вас на пути, убивайте. Ясно?

— Так точно!

Охранник отстегнулся и выплыл в коридор. Оттуда послышались голоса — люди готовились к бою.

«Мы выйдем на следующий круг, еще более тяжелый и опасный, и так будет продолжаться до гибели той или другой стороны». Кто это сказал? Кажется, совсем недавно. Под локальным контролем система воздуховодов загудела немного иначе — вдохи и выдохи системы стали короче и чаще. Кларисса задумалась — почему бы это? Рен бы ответил. А она стала замечать такие вещи только теперь.

Рен. Она попыталась представить его на своем месте. Увидеть себя его глазами. Она скоро умрет. Умрет, чтобы спасти всех. Его это не воскресит, но теперь в его смерти будет смысл. И за него она отомстит. Воображаемый Рен так и не улыбнулся ей.

Через полчаса в комнату неуклюже вошли четверо, отобранные Йохо для работы в скафандрах. В этой могучей броне трудно было повернуться, ничего не разбив и не сломав. Покрытие блестело черным и красным, преломляя и отражая свет. Клариссе они показались похожими на огромных сверчков.

— Оружия у нас нет, — сказал один.

По искаженному микрофоном голосу она с трудом узнала Йохо.

— Так забейте их до смерти руками, — отрезал Ашфорд. — Главная цель — реактор. Если вы сумеете дать нам энергии на один импульс — мы победили. Потом убейте Быка и его союзников. Всякого, кто не сражается на вашей стороне, приказываю считать врагом. Кто не с нами, тот против нас.

— Есть, сэр.

— Сэр? — вмешался кто-то из другого скафандра.

— Что?

— Кажется, в лифтовой шахте есть кто-то из наших.

— Ударная группа?

— Нет, но они сумеют заклинить лифт.

Кларисса отвернулась.

Из поста безопасности все звучала радиопередача. Женские голоса, прерываемые выстрелами. Люди Ашфорда еще не захватили студию. Кларисса задумалась, прикажет ли капитан застрелить Монику и Анну прямо перед передатчиком, у всех на глазах. Задумалась, смогла бы она этому помешать, если бы попыталась. Казалось бы, уже все равно: если они победят и взорвут Кольцо, так или иначе погибнут все. Кто-то немного раньше, кто-то позже — разница невелика. Когда в будущем ничего нет, каждый может поступать как угодно, не думая о последствиях.

Но ведь все когда-нибудь умирают? «Ты пытаешься отвлечься…»

Кортес вплыл в пост безопасности, его лицо было освещено снизу отсветом монитора. На подлетевшую к нему Клариссу он взглянул с ласковой улыбкой.

— Ашфорд посылает команду отбить машинный зал, — сказала она.

— Хорошо, очень хорошо.

— …с «Корвюсье», — говорила с экрана темнокожая женщина. — Вы меня знаете. Мне можно верить. Мы просим только на несколько часов заглушить реактор и перевести корабль на аварийное энергоснабжение. Отключите лишние системы, и мы отсюда вырвемся.

— Как они дорожат своими жизнями, — сказал Кортес. — И не думают, какой ценой спасутся. Чего это будет стоить всем.

— Не думают, — повторила Кларисса, но слова прозвучали неубедительно. Что-то мешало. — Вы верите в искупление?

— Конечно верю, — сказал Кортес. — Весь мой жизненный опыт доказывает, что надежда на милость Божью остается всегда, хотя иногда ради нее приходится идти на огромные жертвы.

— Если мы возьмемся все вместе… — сказала Анна, склонившись к камере. Рыжая прядь выбилась из прически и упала ей на левый глаз. — Вместе мы справимся.

— А ты? — спросил Кортес, придержав ее за плечо. — Веришь в искупление?

— Нет, — ответила она. — Но в жертву верю.

— Мао, — гаркнул из рубки Ашфорд, — сюда!

Кларисса подплыла к двери. Капитан стал еще бледнее, чем прежде. Глаза припухли, не будь он в невесомости, вокруг расплылись бы синяки.

— Капитан?

— Ты разбираешься, как подключается вся эта дрянь?

— Немного, — сказала она.

— Ты мне нужна.

ГЛАВА 47 ХОЛДЕН

Лифтовая шахта проходила по всей двухкилометровой длине «Бегемота». Пока Наоми не закрепила контроль над кораблем, большая часть систем работала ненадежно. Главный лифт застрял посреди шахты. Второй находился почти на самом верху, у складов, но, чтоб его запустить, следовало убрать и заблокировать первый. Так что вместо приятной четырехминутной поездки им предстояло два километра свободного плавания в невесомости с обходом застрявшей поперек дороги кабины из стали и металлокерамики.

Могло быть хуже. Судя по передаче с расколотых Наоми камер наблюдения, Ашфорд не ожидал, что к рубке доберутся этим путем. Узнав о захвате машинной палубы, он занялся укреплением обороны переходника, а о лифтовых шахтах пока забыл. Предполагалось, что его люди удерживают оба конца, и до него, очевидно, еще не дошло, что положение переменилось.

Бык предупреждал, что, даже если рассудок Ашфорда не выдержал напряжения, глупцом он не был. Он дорос до капитана АВП, не допустив серьезных ошибок в карьере, — потому Фред Джонсон и счел его надежным. На ошибки рассчитывать не стоило. Впрочем, главное, чтобы Наоми сделала свою работу. Тогда, подобравшись к рубке, он застанет ее защитников мирно спящими.

В шлеме приглушенно звучала передача «Свободного радио медленной зоны». Моника с Анной объясняли необходимость отключения в формате интервью, изредка прерывавшегося хлопками выстрелов. Почему-то звук боя помогал поверить бредовым предположениям. Холден отдавал должное Монике — она понимала, что это подействует на слушателей. А бой пока что, судя по звуку, был нежарким. Как бы там Амос не заскучал.

Они составили план, и до сих пор все более или менее шло по задуманному. При этой мысли Холдену стало страшно.

Светодиодки в шахте погасли внезапно. Холден включил фару скафандра, но не замедлил движения. Когда зажглась фара Корин, на переборку легла странная двойная тень.

— Не знаю, как это понимать: мы проигрываем или побеждаем? — произнес он, лишь бы что-нибудь сказать.

Корин угрюмо хмыкнула.

— Вижу лифт.

Холден откинулся назад всем телом, луч фары протянулся вдоль шахты. Нижняя часть кабины виднелась в сотне метров над ним — стеной из металла и керамики.

— Там должен быть ремонтный люк, откроем.

Корин кивнула кулаком и, продолжая подниматься, стала шарить в ранце, захваченном из машинного зала. Достала ручной плазменный резак.

Холден перевернулся, чтобы соприкоснуться с дном кабины ногами, и включил магнитные присоски. Прошел к люку и попытался открыть, но, как и предполагалось, люк был заперт изнутри. Корин, не дожидаясь просьбы, начала резать.

— Бык, ты тут? — спросил Холден, включив заранее согласованный канал связи.

— Осложнения?

— Просто хотел узнать, пока прорезаем лифт.

— Ну, — растягивая слова, начал Бык, — у нас здесь не то прогул, не то забастовка. Главные системы мы держим, лазер отключили, реактор начали отключать.

— Так чего еще не хватает? — удивился Холден. Резак в руках Корин выплюнул брызги искр и погас, и она, украшая себе жизнь тихими ругательствами, принялась доставать и заменять блок питания.

— Наоми не может пробиться к системам рубки. Они заблокировались от нее, а значит, на газ вам рассчитывать не приходится.

Это означало, что Холден с Корин должны будут вступить в бой с полутора десятками людей Ашфорда — если к нему не подтянулось подкрепление. В узком дверном проеме и длинном коридоре, где негде укрыться. В сравнении с этим бой за машинный выглядел приятной прогулкой.

— Мы вдвоем не справимся, — сказал Холден. — Никакой надежды.

Корин, слушавшая разговор по своей рации, подняла голову. Люк провалился внутрь под ударом ее обтянутого перчаткой кулака, края отверстия еще светились красным. Войти она не спешила, прислушиваясь к переговорам с Быком. Лицо было замкнутым, Холден не мог понять, о чем она думает.

— Мы посылаем кое-кого вам в помощь, так что сидите у люка на командную и ждите…

Быка кто-то перебил, Холден услышал голос, слишком тихий, чтобы разобрать слова. Отрывистые реплики Быка ничего не значили вне контекста. Холден нетерпеливо ждал.

— Так, еще одна проблема, — сказал Бык.

— Крупнее, чем «нам не попасть на мостик живыми»?

— Угу, — согласился Бык, и у Холдена засосало под ложечкой. — Наоми приняла изображение с камеры в коридоре за рубкой. Командную палубу только что покинули четверо в боевых скафандрах. Тех, что мы отобрали у марсиан. Отследить их нереально, но я и так догадываюсь, куда они движутся.

Такую ударную силу Ашфорд мог направить лишь в одно место. В машинный зал.

— Уходите! — В голосе Холдена против его воли прорезалась паника. — Уходите оттуда сейчас же!

Бык хмыкнул. Невесело.

— Знаешь, друг мой, вы столкнетесь с этой проблемой раньше нас.

Холден молчал. Корин пожала ладонью и полезла в лифт — открывать верхний люк. Его можно было не резать — он запирался изнутри.

— К нам ведут всего три пути, — продолжал Бык. — Спускаться через барабан — большая морока. В ремонтные шахты по его сторонам не пробраться, пока барабан вращается. Остается один простой путь.

— Напрямик через нас, — согласился Холден.

— Угу. Так что ваше задание меняется.

— Задержать? — вставила Корин.

— Приз достается даме. Мы еще можем победить, если выиграем для Наоми немного времени. Вы и должны его выиграть.

— Бык, — заговорил Холден. — Нас здесь двое, с винтовками и пистолетами. У этих — усиленные боевые скафандры. Я видел вблизи, как они работают. Мы для них — не преграда, а розовое облачко. Они пройдут насквозь, не заметив.

— Не так быстро. Не держи меня за идиота. Я тогда разоружил скафандры и не поленился повыдергивать контакты стрелковых устройств.

— Ну, это хорошо, но кто помешает им взять нас за ноги и разорвать пополам?

— Никто, — признал Бык, — так что постарайтесь не даваться им в руки. Выиграйте для нас время, сколько сможете. Бык, конец связи.

Холден посмотрел на Корин, встретил ее взгляд, увидел то же равнодушное выражение на круглом лице. Сердце билось втрое чаще обычного. Все становилось реальным до боли. Он словно только сейчас проснулся.

Проснулся, чтобы умереть.

— Последний рубеж, — проговорил Холден, сдерживая дрожь в голосе.

— Место для него не из худших, — Корин указала на солидную коробку лифта. — Верхний люк используем как укрытие, так что им придется приближаться к нам по пустой шахте, причем без оружия. Встретим их огнем.

— Корин, — спросил Холден, — тебе случалось видеть такие скафандры в действии?

— Не-а. А это что-нибудь меняет?

Он запнулся.

— Нет, пожалуй, ничего не меняет.

Холден снял со спины винтовку, оставил ее плавать рядом с собой, проверил боеприпас. Шесть магазинов, прихваченных им, никуда не делись.

Оставалось только ждать.

Корин нашла себе место у люка, уперлась ногой в поручень на стене и застыла, глядя в люк сквозь щиток шлема. Холден хотел последовать ее примеру, но засуетился, сбился, и ему пришлось переворачиваться.

— Наоми? — позвал он, переключившись на ее личный канал в надежде, что она еще на связи.

— Я здесь, — помедлив, ответила она.

Холден хотел заговорить, но осекся. Что он мог сказать, кроме банальностей? Он хотел признаться, что полюбил ее с первой минуты, но это было бы смешно. При первой встрече он почти не запомнил Наоми. Высокая, тощая женщина… Познакомившись получше, он понял, что она еще и блестящий инженер, — и все. Сейчас ему казалось, что они всю жизнь были друзьями, но, если честно, он уже почти не помнил ее по работе на «Кентербери».

Протомолекула каждого чего-то лишила. Человек как вид утратил сознание собственной важности. Главенствующей роли во Вселенной.

Холден лишился уверенности в себе.

Вспоминая себя до гибели «Кента», он видел человека, исполненного праведной уверенности. Что хорошо — то хорошо, что плохо — плохо, между ними черта. Знакомство с Миллером немного подорвало его уверенность. После работы на Фреда Джонсона от нее мало что осталось, да и то было глубоко заархивировано. Место уверенности занял ползучий нигилизм. Он подозревал, что род человеческий разбит так, что уже не склеишь. Два миллиона лет человечество наслаждалось отсрочкой смертного приговора, о котором даже не подозревало, но теперь время истекло, и оставалось только визжать и отбиваться.

Как ни странно, смысл жизни ему вернул Миллер. Или то, что теперь изображало Миллера. Холден смутно помнил того себя, который четко видел границу между добром и злом. Сегодня он уже ни в чем не был уверен. Однако то, что выскочило с Венеры и построило Кольцо, создало еще и Миллера.

А Миллер хотел поговорить. С ним.

Возможно, это была мелочь. Слова нового Миллера казались непонятными. Он имел какие-то свои цели, о которых умалчивал. Протомолекула не слишком раскаивалась в причиненных ею бедствиях.

Но она хотела поговорить. С ним. И у Холдена снова появилась цель в жизни. Быть может, из этого хаоса есть выход. Быть может, он сумеет его найти. Он признавал, что сознание своей роли в контакте питает его худшие наклонности — самоуверенность, чувство собственной важности. Но и это было лучше, чем отчаяние.

И вот, едва начав различать выход из ямы, которую выкопала протомолекула и в которую в самоубийственном порыве бросилось человечество, он ждет смерти, потому что у кое-кого из людей силы больше, чем ума. Это было нечестно. Ему хотелось выжить, увидеть, как человечество воспрянет. Воспрянуть вместе с ним. Впервые за очень долгий срок Холден поверил, будто может что-то изменить в этом мире.

Вот что он хотел объяснить Наоми. Сказать, что он становится лучше, чем был. Сказать, что такой, как теперь, он давным-давно разглядел бы в ней не просто отличного механика. И что, став новым человеком, он задним числом готов исправить все, что натворил тот мелкий упрямый Холден. Может, он даже станет достоин ее.

— Ты мне нравишься, — сказал он вместо всего этого.

— Джим! — помедлив, ответила она. Голос у нее сорвался.

— Ты мне понравилась с первой встречи. Даже когда ты была просто механиком, одним из команды, ты мне очень нравилась.

В рации шуршали помехи. Холден представил, как Наоми берет себя в руки, как роняет волосы на глаза — так она всегда делала, чтобы спрятать взгляд, полный чувств. Нет, глупости, в невесомости волосы не падают на глаза. Все же Холден улыбнулся припомнившемуся образу.

— Спасибо тебе, — сказал он, чтобы избавить ее от неловкости. — Спасибо за все.

— Я люблю тебя, Джим, — наконец отозвалась она, и Холден расслабился.

Рядом была смерть, и он не боялся ее больше. Он не увидит того хорошего, что произойдет потом, зато он поможет этому хорошему случиться. И его любит замечательный человек. Другим за всю жизнь такого не добиться.

Низкий скрежет, быстро перешедший в вой. На миг Холдену подумалось, что это Наоми воет ему в уши, и он уже собрался утешать ее, когда почувствовал дрожь. Звук донесся не по рации — предался в подошвы от вибрирующих стен. Дрожал весь корабль.

Холден, чтобы лучше слышать, прижался шлемом к стене, и вопль корабля едва не порвал барабанные перепонки. Спустя бесконечно долгую минуту он оборвался на оглушительном грохоте. Стало тихо.

— Что за ерунда? — выдохнула Корин.

— Наоми? Бык? Кто-то меня слышит? — завопил Холден, которому представилось, будто корабль развалился на куски.

— Да, — ответил Бык, — мы здесь.

— Что?.. — начал Холден.

— Задание меняется, — перебил Бык. — Судя по звуку, они там ударили по тормозам. Остановили жилой барабан. Катастрофическая перемена инерции, два g. Там сейчас множество народу сбило с ног.

— Зачем это? Чтобы прервать трансляцию?

— Нет, — произнес Бык голосом человека, которому только что сообщили, что придется отработать еще одну смену. — Они сочли, что мы укрепились в лифтовой шахте, и решили пойти в обход.

— Мы возвращаемся! — Холден призывно махнул Корин.

— Запрещаю, — ответил Бык. — Если они отобьют лазер, пока Ашфорд сидит за панелью управления, мы проиграли.

— Так ты что, прикажешь мне взять штурмом рубку и перестрелять там всех, пока они прорываются в машинный и расстреливают вас?

Бык устало вздохнул.

— Ага.

ГЛАВА 48 БЫК

Они вихрем взметнулись из ремонтной шахты — четыре черно-красных монстра, смутно напоминающих человеческие фигуры. Бык и все, кого он успел собрать, мгновенно открыли огонь. Дюжина стволов против урагана.

— Не подпускать к контролю реактора! — заорал Бык.

— Роджер, — откликнулся какой-то землянин. — Есть предложения, как их остановить, сэр?

Предложений не было. Одной рукой он выщелкнул обойму пистолета, другой отвел мех назад. Наперерез, паля на ходу, метнулся марсианин. На нагруднике первого из атакующих появились мелкие белые пятнышки — словно отпечатки детских пальцев на окне. Человек в скафандре добрался до ближайшего поста управления, одной рукой сорвал кресло и отшвырнул, словно бейсбольный мяч. Тяжелый снаряд запел на лету и разбился о переборку. Попади кто под него, пришлось бы хуже, чем от пули.

Бык все пятился. Он опустошил все обоймы и целиком сосредоточился на управлении мехом. Последний атакующий хотел прямо от шахты прыгнуть через зал, не рассчитал силу и полетел пушечным ядром. Его удар о дальнюю переборку прозвучал как столкновение автомобилей.

— Вот почему, — заметил по радио сержант Вербинский, — нас полгода обучают, прежде чем одеть в эти штуковины. — Он еще шутил — слава богу, хоть кто-то еще мог шутить!

Невесомость осложняет тактику огнестрельного боя, но основные правила не меняются. Удерживай позиции, прячься, и пусть тебя кто-нибудь прикрывает при перебежках. Бык сразу понял, в чем их главная проблема: для их оружия противник был неуязвим. Они только и могли, что поднять шум и надеяться, что люди в боевой броне машинально станут отшатываться от летящих предметов. Победы это не даст. Черт побери, это даже не оттянет поражения.

— Наоми, — позвал Бык, — как там у тебя?

— Заглушу все, что надо, — отозвалась она, явно не отрываясь от работы, — дайте мне три минуты.

— Их не будет, — сказал Бык.

— Ну… просто держитесь.

— Они идут сюда, — сказал Бык, — и мы их не остановим.

Четверка в броне прыгала по залу огромными кузнечиками, тяжело ударяясь о стены и опоры, отбивая куски переборок. На данный момент им только и осталось надеяться, что враг сам разобьется насмерть. Бык отступил к переходу в барабан, выбрал позицию за контейнером и стал стрелять в расчете отвлечь их на себя. Если выманить врага в жилой барабан, можно будет заблокировать переходник, и пусть ублюдки ломают стену. Вероятно, это позволит выиграть необходимые Наоми минуты.

Люди в скафандрах его просто не заметили. Один, погнув перчаткой стальной поручень, поймал захват и принялся перебираться от одной скобы к другой, двигаясь к пункту управления реактором.

— Кто-нибудь может его остановить? — спросил Бык. На его частоте никто не отозвался. Бык вздохнул: — Наоми, уходи оттуда!

— Сердечник сброшен, я и ток отрублю, всего несколько минут.

— Нет у тебя минут. Уходи сейчас же, я тебя вызову, когда тут станет прохладней.

— Но…

— Мертвая ты никому не нужна, — отрезал Бык.

На линии стало тихо, и долгое мгновенье он думал, что женщина попалась, убита. Но она выплыла по коридору, управляя движениями подбородка и здоровой руки. Волосы полоскались за ней рыбьими плавниками. Увернулась от протянутой руки человека в броне, а прыгать за ней вдогонку никто не решился.

Бык рассмотрел, что ближайший враг вертит что-то в руке. Пистолет. Палец в перчатке не пролезал в спусковую скобу. На глазах у Быка враг оторвал ее и зажал оружие в кулаке, как детский пистолетик. Бык безнадежно дал по нему несколько выстрелов.

Четверо землян с дружным криком обрушились на вооруженного врага. Тот не стал стрелять, а взмахнул металлической лапой и расшвырял их, как воробьев.

Его людей убивали, а Бык ничего не мог сделать.

— Ладно, мальчики, — проговорил он, — собираем игрушки и по домам — здесь слишком жарко.

— Бык, — заорал Вербинский — на шести часах!

Бык попытался перевернуться вместе с мехом, но что-то жестоко ударило его в спину. Магнитные присоски скрежетнули, отцепились, и он поплыл по воздуху. Мир окрасился сияющей голубизной — он терял сознание. Смутно ощутил на плече руку, замедлившую падение, разглядел лицо Наоми. Она расцарапала щеку — к ней прилип продолговатый кровяной пузырь. Бык хотел повернуться, не сумел. Ну да, нет же позвоночника, как это он забыл.

— Что? — спросил он.

— Нас отрезали от барабана, — сказала Наоми и повернулась так, чтобы ноги меха коснулись палубы.

Вокруг летали обломки, брызги крови сталкивались и сливались в большие шары, словно планеты конденсировались из пылевого облака. Разрушенная панель управления искрила, осколки стекла сверкали блестками. Двое в броне стояли у переходника. Один держал винтовку — за ствол, как дубину, второй в каждой руке сжимал пистолет с отломанной спусковой скобой. Третий дергался, паря над шахтой, не в силах ни за что уцепиться. Четвертый, шаркая ногами, приближался, обдумывая каждое движение, чтобы не оторваться от палубы.

— В лифтовый шлюз, — приказал Бык.

— Всем, — повторила Наоми в ручной терминал, — по моей команде отойти в лифтовый шлюз. Пошли!

Она развернула Быка, притянула к себе захватом спасателя и прыгнула. Враг открыл огонь. Бык увидел, как пуля пробила ногу женщине, как она поморщилась, как из бедра у нее фонтаном брызнула кровь. «Извини», — подумал он.

Над ними нависла стена шлюза, и Наоми, оттолкнув Быка, приземлилась на переборку с ловкостью урожденной космической жительницы. Откуда-то подлетели еще двое — оба марсианские десантники. Бык вспомнил Хуареса, а женщину звали Касс. Наоми ударила по панели, и двери люка стали сходиться. Когда щель казалась уже слишком узкой для человека, подоспели еще двое. Сержант Вербинский и оставшийся на стороне Быка безопасник.

У Быка все плыло перед глазами. Так бы он чувствовал себя, пробежав двадцать миль под жгучим новомексиканским солнцем. Он с хлопком свел руки — не столько привлекая внимание, сколько пытаясь собраться сам.

— В шахте вакуум, — заговорил он. — Если уходить через нее, нужны скафандры. Посмотрите вон в тех шкафчиках. — Дверь зазвенела под тяжелым ударом. И еще раз. — Поторапливайтесь, — добавил Бык.

— Ты в этих ходунках не влезешь, — возразил Вербинский.

— Ага, — кивнул Бык, — точно.

— Давай-ка, мальчик, мы тебя разденем, — предложил сержант.

Бык хотел сказать: «Нет, ни к чему», — но Хуарес со второй десантницей уже отстегивали сбрую и вытаскивали его из меха, который смастерила Сэм. Он снова стал калекой. Нет, не так. Он был калекой с самой катастрофы, просто сейчас лишился последнего протеза.

Обойдется и так.

Дверь все громче звенела под ударами. Звук был такой, словно металл рвался. Быку представилось, как великан в броне вцепляется в стену массивными пальцами и срывает шкуру корабля. Он выбрался из меха. Тело плавало рядом с ним, обвиснув, как хвост воздушного змея. Бык распахнул ящичек багажника, достал оставшиеся там пистолетные патроны и свой терминал. Не сразу сообразил, что за черные пакетики остались на виду. А потом вспомнил.

— Либо оставаться, либо уж уходить, — поторопил Вербинский.

— Идем, — ответил Бык, запихивая гранаты в карман на бедре вакуумного скафандра.

Наоми включила открытие дверей. Звон становился все тише с каждой частицей уходившего воздуха, а потом под ними открылась шахта. Километр свободного падения до застрявшего лифта, а за ним еще километр… до чего? До Ашфорда? До верной смерти? Бык уже не понимал, куда бежит. И от чего.

Они один за другим отталкивались от стен, вылетали в пустоту. Вербинский и безопасник, Наоми и десантница, за ними Бык и Хуарес. Каждый без слов выбрал себе напарника не из своих. Усталый рассудок Быка увидел в этом важный знак.

— Хуарес? — позвал Вербинский. Бык удивился, услышав по рации его голос.

— Сэр?

— Как считаешь, меткий выстрел разобьет лицевой щиток скафандра?

— Вашего — возможно, сэр, — ответил Хуарес. — Свой я держал в порядке.

— Так ты постарайся, — сказал Вербинский.

Когда враг вломился в шлюз, Бык это почувствовал. Легкое прикосновение ударной волны, тихий вздох атмосферы. Он взглянул вниз — под его мертвыми ногами на дне шахты что-то светилось. Там сейчас, наверное, срабатывали тысячи предохранителей, отсекавших машинный зал. Хорошо, если так. Далеко внизу сверкнул дульный выхлоп, но стрелок настолько отстал, что пуля, скорее всего, ударится о стену шахты и утратит инерцию, не долетев до них.

Хуарес развернулся, придержав ногами винтовку. Он был спокоен и расслаблен. Беззвучный выстрел.

— Один есть, сэр, — сказал снайпер и тут же вскрикнул: — Сержант?

Вербинский не отвечал. Он висел на прежнем месте между стальными направляющими лифта, но глаза его закрылись, лицо обмякло, а на губах и у ноздрей пузырилась пена. Бык и не заметил, как его ранили.

— Сержант! — крикнул Хуарес.

— Конец, — сказала Касс.

Пусть к лифту был нарезан из обрывков кошмара. Тело Быка моталось за ним, в легких хлюпала влага. Впрочем, он больше не кашлял. И не знал, хорошо это или плохо. Уже у самой кабины шальная пуля попала в спину безопаснику, взорвав баллон. Бык видел его смерть, но не слышал. Отверстие, прорезанное Корин в дне кабины, показалось Быку слишком узким, но он просунул одну руку, а дальше его втащила Наоми.

Хуарес сразу занял позицию у проема. Бык не знал, сколько патронов осталось у десантника, но наверняка они скоро должны были кончиться. При силе тяжести Бык уже сполз бы по стене на пол. А так… Он переключил рацию на канал Наоми.

— Дайте мне оружие, — потребовала она, не позволив ему заговорить. — Что-нибудь…

— Ты уходишь, — сказал Бык. — Наверх!

— Но…

— Может, ты сумеешь открыть им люк. Пробивайтесь в рубку.

— Из шахты нет доступа к управлению.

— В этой собранной на соплях лодчонке все может быть, — возразил Бык. — Не удивлюсь, если кто-нибудь впихнул сюда кнопку самоуничтожения.

— Это твой запасной вариант?

— Похоже, мы уже перебрали все варианты, — сказал Бык. — Но ты — механик. Ты еще чертовски многое можешь. И кстати, я слышал твой разговор с Холденом. Почему бы вам не встретиться снова — если нам это ничего не стоит?

Он по ее лицу видел, что Наоми решилась. Страх, отчаяние, жалость сменили друг друга и уступили место спокойствию. Вот это женщина! Жаль, что они так толком и не познакомились. А Джим Холден, пожалуй, не так уж плох, если такая любит его и летает с ним на одном корабле.

— Спасибо, — сказала Наоми и, повернувшись, вылетела в люк на крыше кабины — к рубке и к любимому.

«Как это мило», — подумал Бык. Снова сверкнул выстрел Хуареса, и Бык перестроил рацию так, чтобы его слышали оба десантника.

— Вы тоже уходите. Наверх. Попробуйте взять рубку.

— Уверен? — сдержано удивилась Касс. — Здесь есть укрытие — выше такого не будет.

— Да, уверен, — сказал Бык.

— А ты? — спросил Хуарес.

— Я остаюсь.

— Понял, брат, — ответил Хуарес, и они с Касс тоже скрылись в люке.

Бык подумал, не выглянуть ли — проверить, далеко ли враг, но не стал. Трата сил, да и если попадут в глаз… ну, это было бы грустно. Тесная коробка лифта казалась черно-белой в отблесках его фары. Бык попытался глубоко вздохнуть — в груди нашлось маловато места. Он вытащил из кармашка гранаты, взял по одной в руку и тщательно выставил на каждой минимальную задержку.

Ну вот, здесь он и умрет. Будь у него выбор, предпочел бы другую смерть, но какого черта? Может, оно и лучше, чем вернуться и жить со сломанным позвоночником. Он видел ребят, которые всю жизнь проводили под наркотиками — так болели неправильно сросшиеся позвонки. Раньше Бык не позволял себе о них вспоминать. А теперь уже было можно.

Он спросил себя, жаль ли ему умирать. По правде сказать, он так устал, что чувствовал безразличие. И дышать было тяжело. Он еще раз пожалел, что не пристрелил Ашфорда. Пожалел, что не отомстил за Сэм. Что не узнал, жива ли Па. И сумеет ли Ашфорд уничтожить Кольцо. Если он о чем и грустил, так о том, что все теперь пойдет без него, а он так и не узнает, чем оно закончилось. Не узнает, сумел ли он что-нибудь изменить.

Терминал мигнул. Запрос на связь от Моники Стюарт. Бык удивился, зачем он ей понадобился, а потом вспомнил, что Ашфорд остановил барабан. Там, должно быть, все кувырком. Он перевел связь на рацию скафандра. Без картинки, но хватит и голосовой.

— Бык, — заговорила женщина, — нас тут атакуют. Анну, по-моему, убили. Что там у вас внизу — долго еще?

— Ну, из машинного нас выбили, — ответил он. Весть об Анне причинила боль — но это казалось лишь одной из многих бед. — В нашей группе погибли почти все. Может, человек пять засели в лифтовой шахте, но злодеи держат вход и выход, так что мы влипли. Реактор заглушили, но батареи включены. Лазеру их хватит. Сейчас ребята Ашфорда в машинном наверняка восстанавливают подключения, и я не вижу способа им помешать.

— Ох, господи, — выдохнула Моника.

— Да, обидно.

— Что… что вы будете делать?

В отверстие пола ударил луч света, в нем замерцали пылинки и частицы металла. Бык со слабой улыбкой наблюдал за их движением. Свет означал, что враг рядом, но это было красиво. Да, вспомнил он, Моника на связи. О чем-то она спрашивала.

— А, — ответил ей Бык, — это насчет отключить корабль и всех спасти? Пожалуй, не выйдет.

— Не смейте сдаваться, — приказала Моника. — Пожалуйста! Выход обязательно найдется!

«Не обязательно, — подумал, но не сказал Бык. — Анна верила, что выход есть, и где она теперь? Но если есть, надеюсь, кто-нибудь из вас его найдет».

— Плохо там? — спросил он.

— Ох… ужас. Словно еще одна катастрофа.

— Да, представляю, — произнес Бык.

— Мы не продержимся, — сказала Моника. — Господи, что нам делать?

Свет стал сильнее, ярче. Бык уже не различал пылинок в луче.

— Моника, — сказал он. — Простите, но мне вроде как пора. Вы уж постарайтесь. Держитесь, ладно? И если, черт возьми, дело выгорит…

— Да?

— Скажите Фреду Джонсону, что теперь за ним должок.

Он отключил связь и убрал терминал. Взял в руки по гранате, придерживая чеку большими пальцами. В отверстии показалась голова и тут же скрылась. Выстрела не было, и голова показалась снова, уже медленнее. Бык улыбнулся и приветливо кивнул ей. Зеркальный щиток стал прозрачным, Бык различил за ним лицо Казимира. И усмехнулся. Ну, хоть какая-то радость. Маленький прощальный подарок.

— Эй, — сказал Бык, хоть и знал, что его не слышат, — лови!

Он швырнул обе гранаты и успел увидеть лицо человека, понявшего, что это такое.

ГЛАВА 49 АННА

Очнулась Анна в тесной компании Окью, двух офисных кресел и фикуса в горшке. Кто-то одну за другой хлопал петарды. Кто-то кричал. В глазах у Анны мутилось. Она заморгала, тряхнула головой. Это оказалось ошибкой — от движения головы позвоночник прострелила боль, и Анна чуть снова не лишилась чувств.

— Что? — хотела сказать она, но с губ сорвалось шепелявое: «Кх-шо?»

— Господи, Рыжик, я уж думал, ты готова, — ответил знакомый голос. Грубый, но дружеский. Амос. — Я боялся, что не сдержал слова.

Анна снова открыла глаза, головой постаралась не шевелить. Она плавала посреди бывшей студии. Окью дрейфовала рядом, упершись ступней ей под мышку. Анна выпутала ноги из ножек кресел и оттолкнула от лица фикус.

Частым стаккато захлопали петарды. Потрясенный рассудок Анны не сразу опознал выстрелы. Амос прижимался к стене у входной двери, плавным, умелым движением менял магазин. Солдат-ооновец по другую сторону проема в кого-то стрелял. Ответный выстрел выбил фибергласовую щепку из задней стены в нескольких метрах от Анны.

— Раз уж ты жива… — начал Амос, прервался, чтобы выстрелить, и продолжил: — Убралась бы лучше в сторонку.

— Окью, — Анна потянула женщину за руку. — Очнись. Надо двигаться.

Рука Окью вяло заболталась, а тело женщины начало медленно разворачиваться в воздухе. Теперь Анна видела, что ее голова вывернута под острым углом, а лицо и глаза пустые. Она невольно отпрянула — ящерица, обитающая в основании позвоночника, стремилась оказаться подальше от мертвой. Анна, вскрикнув, оттолкнула Окью ногами и сама поплыла в противоположном направлении. Ударившись о стену, она ухватилась за лампочку и вцепилась в нее что было сил. В голове и в шее равномерно стучалась боль.

Выстрелы не смолкали. Амос и его сборная группка защитников стреляли во все проемы — некоторые отверстия формой напоминали пушечные порты.

Атака продолжалась. Люди Ашфорда получили приказ прекратить вещание. Последние мгновения лавиной обрушились на Анну. Жуткий скрежет, ее отшвыривает к стене…

Должно быть, Ашфорд остановил барабан, чтобы помочь своим стрелкам их прикончить. Но если толчок убил Окью, наверняка также погибли десятки, если не сотни новых пассажиров «Бегемота». Ашфорд готов погубить всех, лишь бы добиться своего. Анна ощутила в себе нарастающую ярость и подумала, как хорошо, что ей не дали оружия.

— Передача продолжается? — крикнула она Амосу.

— Не знаю, Рыжик, Моника в студии.

Анна по стене подтянулась к чуланчику, в который сложили студийное оборудование. Дверь стояла настежь, а внутри плавала Моника, проверяла аппаратуру. В кладовке для двоих не было места, так что Анна просто подтянулась к самой двери и спросила:

— Мы еще ведем передачу? Можно вернуться в эфир?

Моника, не оборачиваясь, горестно хмыкнула.

— Я думала, ты погибла.

— Нет, Окью погибла. По-моему, шею сломала. Если надо, я могу работать с камерой. Где Клип?

— Клип помогал Амосу, ему бедро прострелили. Истекает кровью в соседнем офисе. Тилли с ним.

Анна протиснулась в комнатушку и взяла Монику за плечо.

— Надо выйти в эфир. Продолжать вещание, иначе все это — зря. Скажи, что надо делать.

Моника снова рассмеялась и, развернувшись, сбросила руку Анны.

— Ты не видишь, что творится? Люди Ашфорда рвутся сюда, чтобы нас перебить. Команду Быкавыбили из машинного, и сам Бык убит — Хуарес сказал. Как знать, сколько народу…

Анна уперлась ногами в дверную раму, ухватила Монику за плечи и прижала к стене.

— Оборудование работает?

Она сама удивилась, как твердо прозвучал ее голос.

— Кое-что разбилось, но…

— Оно работает?

— Да! — испуганно пискнула Моника.

— Открой мне канал, которым пользуется группа атакующих, и дай микрофон, — велела Анна, выпуская Монику. Женщина торопливо повиновалась, то и дело бросая на Анну боязливые взгляды. «Я стала страшной», — подумала Анна. Эта мысль показалась не такой уж отвратительной. Времена были страшные.

— Черт! — выкрикнул в соседней комнате Амос.

Оглянувшись, Анна увидела молодого марсианина, зависшего посреди помещения. Вокруг него собрались круглые капельки крови. Ее друг, Крис, толкнувшись здоровой ногой, подлетел к раненому и затащил его в укрытие.

— Время истекает, — напомнила Монике Анна. — Быстрее!

Моника протянула ей микрофон и наушники.

— Говорит Анна Воловодова, «Радио медленной зоны». Кто-нибудь меня слышит?

Кто-то отозвался, но слов она не разобрала за близкой стрельбой. Анна до отказа увеличила громкость.

— Пожалуйста, повторите.

— Мы слышим, — оглушительно прозвучал в наушниках голос Холдена.

— Сколько вас осталось, что у вас там?

— Ну… — Холден замолк, помычал себе под нос, словно соображая, и поспешно продолжил: — Мы заперты в лифтовой шахте у выхода на командную палубу. Нас тут трое. Бык с десантниками в глубине шахты ведет бой с группой захвата. Как у них дела, не знаю. Нам отступать больше некуда, так что без вариантов, разве что кто решит открыть дверь и впустить нас в рубку.

Последние его слова потерялись в шквале огня совсем рядом. Амос со своими, пригнувшись, укрылись за набитые на стены тяжелые бронежилеты. Звук выстрелов, гул железных стен под пулями оглушал. Когда огонь утих, в помещение вломились двое безопасников «Бегемота» в полицейском снаряжении. Они залили комнату огнем из автоматов. Задели двоих защитников, и по воздуху заметались новые красные шарики. Амос сгреб шедшего вторым, преодолев тягу магнитных подошв, оторвал его от пола и швырнул в первого. Когда оба закувыркались в воздухе, Амос выпустил в сцепившуюся пару длинную очередь. В красном облаке, заполнившем воздух, трудно было что-нибудь разглядеть. Группа Амоса непрерывно стреляла, и, по-видимому, им удалось оттеснить атакующих — больше в дверях никто не появлялся.

— Мы можем чем-то помочь? — крикнула Анна Холдену.

— Я слышу, вам тоже туго приходится, пастор, — ответил тот. Голос прозвучал устало. Грустно. — Если у вас под рукой нет пульта управления рубкой, думаю, вам лучше заняться собственными проблемами.

Стрельба стала редкой и беспорядочной. Основную атаку Амос отбил. Моника не сводила глаз с Анны, ожидая приказов. Анна сама не заметила, как стала главной.

— Выходи на частоту «Свободного радио», — приказала она.

Единственное, что ей оставалось, — слова. Моника кивнула и направила ей в лицо объектив маленькой камеры.

— Говорит Анна Воловодова из студии «Свободного радио медленной зоны». Обращаюсь ко всем, кто слышит меня на «Бегемоте». Нам не удалось удержать машинную палубу, откуда мы хотели заглушить реактор, чтобы вернуться домой. Наши люди заперты в шахте наружного лифта и не могут попасть в рубку. Все, кто меня слышит: вы нам нужны. Вы нужны всей флотилии. Вы нужны людям, которые умирают у ваших дверей. Больше того, вы нужны всем, кто остался на Земле, на Марсе, в Поясе. Если капитан исполнит то, что задумал, даст выстрел по Кольцу, погибнут все, кто остался дома. Пожалуйста, все, кто меня слышит, — помогите нам.

Она замолчала, и Моника отвела камеру.

— Думаешь, сработает? — спросила она.

Анна собиралась ответить: «Нет», но ее остановило гудение панели связи.

— Откуда вы знаете? — спросил молодой грустный голос. Голос Клариссы. — Вы сказали, выстрел уничтожит Землю. Откуда вы знаете?

— Кларисса, — спросила Анна, — ты где?

— Здесь, в рубке. В пункте безопасности. Я смотрела вашу передачу.

— Ты можешь открыть дверь, впустить их?

— Да.

— Откроешь?

— Откуда, — не меняя тона, повторила Кларисса, — вы знаете, что это правда?

От человека, который уже послужил детонатором двух глобальных войн. А он узнал это от созданного протомолекулой призрака, которого только он и видит.

Не слишком убедительно.

— Джеймс Холден узнал об этом, когда был на Станции.

— Он так сказал? — недоверчиво отозвалась Кларисса.

— Да.

— А вы почем знаете?

— Я не знаю, Клари. — Анна для убедительности воспользовалась ласковым обращением Тилли. — Не знаю наверняка. Но Холден считает, что это так, а проверять слишком рискованно. Вот я и приняла его слова на веру.

Мгновение динамик молчал. Потом послышался мужской голос:

— Кларисса, ты с кем разговариваешь?

Анна не сразу узнала голос Кортеса. Ей говорили, что он в рубке с Ашфордом, но как-то не верилось, что Гектор на стороне людей, убивших Сэм и Быка. Анна сдержала рвавшееся на язык проклятие.

— Анна просит открыть лифт и впустить противника в рубку. Чтобы не дать Ашфорду уничтожить Кольцо. Говорит, тогда на Земле все погибнут.

— Не слушай ее, — ответил Кортес, — она просто испугалась.

— Испугалась? — взорвалась Анна. — Слышишь шум, Гектор? Здесь стреляют. Пули летают, вот даже сейчас. Ты заперся в тихом месте и замышляешь уничтожить все, чего не можешь понять, а я подставляюсь под пули, чтобы тебя остановить. Так кто из нас трус?

— Ты боишься жертвы, необходимой для спасения всех, кто остался дома. Ты думаешь только о себе! — заорал в ответ Кортес.

Где-то раздался хлопок. Кто-то закрыл дверь в пост безопасности, чтобы в рубке не услышали. Если Кларисса — это обнадеживало.

— Кларисса, — заговорила Анна, стараясь не замечать снова усилившейся стрельбы за спиной, — Клари, люди, запертые в лифте, погибнут, если ты их не выпустишь. Они в ловушке. Их убьют.

— Не увиливай… — начал Кортес.

— Там Холден и Наоми, — не слушая его, продолжала Анна. — И Бык тоже там. Ашфорд приказал убить их всех.

— Им бы ничего не грозило, не взбунтуйся они против законной власти, — вставил Кортес.

— Эти трое решили дать тебе шанс, — сказала Анна. — У Быка не было никаких причин защищать тебя от мести ООН, но он защитил. Наоми согласилась тебя простить. И Холден пообещал не вредить тебе, забыв все, что ты натворила.

— Они преступники… — попытался заглушить ее Кортес, но Анна ровным голосом продолжала:

— Они умеют прощать, они стараются помогать другим. Они отдают жизнь, спасая других. В данный момент они погибают за дверью. Я не прошу принять мои слова на веру. Это факт. Это происходит прямо сейчас.

Анна сделала паузу, ожидая ответа Клариссы. Ответа не было. Даже Кортес замолчал. В динамике тихо шуршали помехи.

— Вот кому я прошу помочь, — снова заговорила Анна. — А предать я прошу человека, который идет к своей цели, убивая невиновных. Забудь сейчас о Земле, о Кольце — обо всем, что приходится принимать на веру. Спроси себя: ты хочешь, чтобы Ашфорд убил Холдена и Наоми? Не надо веры. Простой вопрос, Клари: ты дашь им погибнуть? Что они ответили, когда тот же вопрос касался тебя?

Анна чувствовала, что говорит бессвязно, повторяется, но замолчать не могла. Она не привыкла спасать души, не видя человека, не видя реакции на свои слова. И она старалась заполнить пустоту все новыми словами.

— Мне не больше тебя нравится, когда убивают людей, — заявил Кортес. В его голосе звучала грустная убежденность. — Но жертвы необходимы. Только жертва возносит нас к святости.

— Да что ты? — безрадостно засмеялась Анна. — Заведем богословский диспут?

— Человечество не готово к встрече с тем, с чем мы столкнулись здесь, — сказал Кортес.

— Это не тебе решать, Хэнк. — Анна ткнула пальцем в динамик, словно Кортес прятался в нем. — Вспомни о людях, которых ты убиваешь. Посмотри, кого ты поддерживаешь, и попробуй, не кривя душой, сказать, что ваше дело правое.

— Аргумент ad hominem? — процедил Кортес. — Да что ты? Орудия божьи всегда небезупречны. Мы — бренные люди, но в нас есть воля делать, что должно, даже перед лицом смерти, и это дает нам право называться моральными существами. И не тебе…

В динамике стало тихо.

— Кортес? — позвала Анна. Но Кортес уже забыл о ней.

— Кларисса, что ты делаешь?

Ровным, почти сонным голосом Кларисса ответила:

— Я открыла дверь.

ГЛАВА 50 ХОЛДЕН

Наоми возилась с ремонтным щитком у шлюза. Она наполовину заползла внутрь, виднелись только ноги и часть живота. Холден прилепился на магнитных подошвах у наружной двери шлюза и ждал от нее указаний. Наоми время от времени просила его еще раз попробовать дверь, но пока ни одна попытка не удалась. Корин плавала рядом, посматривая в шахту сквозь прицел. Несколько минут назад они заметили в глубине вспышку, переборки вздрогнули. Что-то там взорвалось.

В Холдене, который уже второй раз за день стоял на последнем рубеже, проснулось чувство юмора. Умирать на тесной площадке между шлюзом и шахтой — не хуже, чем в любом другом месте. В стене шахты имелась ниша шириной футов в десять. Пол, потолок, сама переборка были из той же металлокерамики, что и обшивка корабля. Задней стеной служила дверь шлюза. Спереди простиралась пустота — место, куда подходил лифт. Когда к ним вылетят люди Ашфорда, пол ниши даст какое-никакое укрытие.

Наоми чуть повернулась набок, дернула ногой. По рации Холден слышал, как она кряхтит, пытаясь дотянуться до чего-то труднодоступного.

— Попалась! — торжествующе воскликнула она. — Ну-ка, попробуй теперь.

Холден нажал кнопку открытия дверей. Ничего не изменилось.

— Попробовал? — поторопила Наоми.

Он еще дважды нажал кнопку.

— Да. Не выходит.

— Черт, я бы поручилась…

Корин оглянулась с ядовитой усмешкой, но промолчала.

Заряд эмоций у Холдена иссяк начисто. Экзистенциальный момент истины он пережил, когда удерживал первый «последний рубеж» у лифта, прикрывая Наоми. Потом, когда нападающие пошли в обход, его отпустило, а после стало совсем плохо, когда Наоми оказалась на линии огня. Несколько минут назад она вынырнула из шахты, сказала, что Бык отправил ее открывать шлюз, а сам остался в арьергарде.

Все их планы разваливались на глазах, а потерь становилось больше с каждой минутой. Вот и еще один последний рубеж перед запертой дверью, а с другой стороны приближаются громилы Ашфорда, и деваться больше некуда. Следовало бы паниковать, но Холдену сейчас просто хотелось спать.

— Попробуй, — велела Наоми, и он, не глядя, ткнул кнопку.

— Никак.

— Может… — начала она и перевернулась, дрыгая ногами.

— Двое на подходе, — хрипло прогудел в динамике голос Корин. Холден слышал его только по рации скафандра и не знал, как он звучит на самом деле. Подойдя к краю площадки, он заглянул вниз — мозг воспринимал как низ ту сторону, к которой приклеились магнитные подошвы.

Сквозь линзы прицела он увидел двух марсианских десантников, летящих по шахте со всей скоростью, какую допускали дешевые изолирующие скафандры. Быка с ними не было.

— Попробуй еще, — сказала Наоми.

— Некогда, — ответил Холден, всматриваясь в глубину — нет ли за марсианами погони.

Он никого не увидел.

Наоми выползла наружу и подплыла взглянуть, что происходит. Десантники взметнулись из шахты, в последнюю секунду перевернулись и ударились в потолок подошвами, гася скорость. Оттолкнувшись, они приземлились рядом с Холденом, прищелкнувшись магнитами.

Теперь Холден мог заглянуть за лицевые щитки и рассмотрел Хуареса и темнокожую женщину, которую не знал по имени.

— Оставили линию обороны, — сказал Хуарес. В левой руке он держал винтовочный магазин. — Это последний.

Женщина проверила свой патронташ.

— У меня еще три.

— Доложитесь, — приказал Холден, невольно переходя на военный язык, памятный по службе во флоте. Хуарес был из кадровых, привычка подчиняться и приказывать въедается накрепко.

— Я снял одного выстрелом в голову. Второй, думаю, нейтрализован остававшимися у нас гранатами. Еще двое — не знаю. Возможно, ранены или оглушены взрывом, но я бы на это не рассчитывал.

— Бык? — спросила Корин.

— Гранаты были у него. Второго убрал он.

— Бык, — повторила Корин и захлебнулась. Холден с изумлением увидел в ее глазах слезы. — Надо его забрать.

— Отказать, — ответил Хуарес. — Лифт стал баррикадой. Он внутри. Если мы попытаемся вынести тело, ослабим свою оборонительную позицию.

— Пошел ты! — Корин надвинулась на десантника, сжав кулаки. — Мы его не оставим…

Она не успела договорить, потому что Холден схватил ее за ремень и рывком отправил к ближайшей переборке. Свист выбитого из груди воздуха разнесся по рации.

— Плакать будем потом, — сказал он, придерживая женщину за ремень, — когда все закончится. Тогда оплачем всех разом.

Корин сжала его запястье, и на миг у Холдена замерло сердце. Вздумай она драться, вряд ли он сумел бы совладать с крепкой безопасницей в невесомости. Но Корин только оторвала от себя его руку и опустилась на пол.

— Поняла, сэр.

— Продолжай наблюдение, — мягко, как мог, сказал Холден. Она вернулась к краю площадки. Хуарес молча проводил ее взглядом и, уважительно выждав, спросил:

— План, сэр?

— Наоми пытается открыть дверь — пока безуспешно. Взрыв в лифте, возможно, выиграл для нас пару минут, но не больше того.

— Постараемся использовать их на полную катушку, — с напряженной улыбкой вставила десантница. Хуарес хмыкнул и ударил ее по спине.

— Значит, это последний рубеж обороны. Хорошее укрытие и полоса обстрела. Если повезет, сумею расколоть маску еще одному. Касс, ты бы взяла себе правый угол, а Корин пусть держит левый. Я займу центр, а Холден будет поддерживать того, кому жарче придется.

Помолчав, он кивнул Холдену:

— Если не возражаете, сэр.

— Согласен, — ответил Холден. — Собственно, на этой позиции я передаю командование тебе. А сам помогу Наоми с дверью. Попадете в беду — зовите.

Хуарес отбросил пустые магазины и, подпрыгнув, прилепился ногами к потолку, распрямился и направил длинную винтовку в шахту. На взгляд Холдена, он походил на очень опасную летучую мышь.

— Движение, — почти сразу предупредил Хуарес.

— Дерьмо, — ругнулась Касс, — быстро они прошли лифт.

— Кажется, еще не совсем прошли, но стена выгибается, будто они бьют по ней чем-то тяжелым.

— Есть идея, — сказала Наоми и с края площадки прыгнула к противоположной стене шахты.

— Ты куда? — спросил Холден.

— К панели, — коротко ответила она и отщелкнула щиток на стене лифтовой шахты.

Проем был так велик, что она полностью скрылась внутри. Холден не надеялся, что там найдется механизм, способный разблокировать шлюз, но главное заключалось не в том. Пока Наоми внутри, она в безопасности. Вряд ли люди Ашфорда станут ее искать. Вряд ли они поименно знают, кто участвовал в атаке на машинный.

— Подходят, — сообщил Хуарес, разглядывая шахту в телескопический прицел. — Двое осталось. — Из ствола его винтовки вырвалась вспышка. — Черт, промазал.

Еще две вспышки. Касс начала стрелять одиночными, тщательно наводя ствол своей пехотной винтовки. До врага было чуть меньше километра. Холден на таком расстоянии не сумел бы попасть и в транспортный бот, не то что в мишень в человеческий рост. Но, памятуя о своем знакомстве с Бобби Драпер, он не сомневался, что, если Касс стреляет, значит, видит шанс. Не стоило с ней пререкаться.

— Восемьсот метров, — сообщил Хуарес так спокойно, словно отвечал на вопрос: «Который час?» — Семьсот пятьдесят. — И снова нажал спусковой крючок.

Касс достреляла магазин и ловким движением прищелкнула новый. У нее оставался еще один. Холден вытащил три своих и отправил их в плавание к ее левому локтю. Касс благодарно кивнула, не прерывая огня. Хуарес дал еще два выстрела и сказал:

— Пусто.

Не отрываясь от прицела, он выкрикивал расстояние, помогая Касс. На пятистах метрах та тоже начала стрелять.

«Все это очень героично, — подумалось Холдену. — Все они не из тех, кто сдается. Только немножко бессмысленно». Единственное оружие, которое могло нанести ущерб человеку в боевой броне, было у Хуареса, а он, расстреляв все патроны, достал только одного. Ну вот, они забрасывают градом пуль приближающегося врага — иначе они не могут, даже если нет ни единого шанса. Но в конечном счете победит Ашфорд. Останься у Холдена хоть какие-то чувства, он бы сейчас злобно хихикал.

Светодиодки в шахте включились, залив все белым светом. По коридору к ним летели двое солдат в чужой броне. Холден не успел удивиться, отчего включился свет, — под ногами что-то вздрогнуло, и большая секция переборки отъехала в сторону. На гидравлических опорах медленно выдвинулся в шахту запасной лифт, встал на рельсы направляющих. На панели управления замигали огоньки — система прогревалась. Потом лампочки трижды моргнули, и лифт быстро пошел вниз.

— Ух! — сказал Хуарес.

Толчок от удара запасного лифта об основной встряхнул переборки. В шлеме у Холдена отдался колокольный звон.

— Ну-ну, — сказала Касс.

Корин, перегнувшись через край площадки, выкрикнула вниз:

— Черт!

Через несколько секунд из ремонтного хода высунулась Наоми. Подняв к ним голову, она помахала рукой.

— Сработало?

Холден обнаружил, что силы на радость у него еще остались.

— Думаю, да.

— Броня довольно прочная, — заметил Хуарес. — Она, может, и выдержала. Но внутри все точно превратилось в кашу.

Наоми прошла по переборке и ступила на площадку.

— Стреляю я плохо, — виновато призналась она.

— Да уж, — Хуарес вскинул руки, признавая свое поражение, — ты лучше занимайся своим делом. Если буду мешать, предупреди.

— Но проблема с дверью остается, — тем же виноватым тоном напомнила Наоми.

Скафандр не дал бы ее расцеловать, так что Холден просто взял ее за плечо и прижал к себе.

— Зато ты решила проблему с разрыванием нас в клочки.

Корин, при последних словах Наоми обернувшаяся к шлюзу, проговорила:

— Сезам, откройся.

Наружная дверь шлюза отъехала в сторону.

— Черт побери, — изумился Холден, — ты что, волшебница?

— Там горел зеленый огонек, — объяснила Корин.

— Это ты? — обернулся к Наоми Холден.

— Не я.

— Тогда осторожней. — Холден передал винтовку с оставшимися магазинами Хуаресу, а сам достал пистолет. — Хуарес, когда откроется внутренняя, держи ее.

На той стороне оказался короткий коридор, заканчивавшийся еще одним лифтом. В середине от него ответвлялся проход налево.

— Это к рубке, — сказала Корин. — Длина пять метров, ширина метра полтора. Там люк, но он закрывается и запирается только при аварийной разгерметизации. Или вручную с поста безопасности.

— Туда и двинемся, — кивнул Холден. — Касс, как войдем, сразу направо, к посту. Хуарес, ты налево, постарайся отвлечь их от Касс. Мы с Корин попробуем добраться до Ашфорда. Если приставить ему пистолет к виску, думаю, на том все и закончится. Наоми, останься здесь, но будь готова прибежать по сигналу. Контроль над кораблем устанавливать тебе.

— Дерьмовый план, лейти, — усмехнулся Хуарес.

— Можешь предложить лучше?

— Нет, так что испробуем этот.

Хуарес поднял винтовку к плечу и пошагал по коридору, шаркая магнитными присосками. Касс держалась за его плечо. Холден двинулся третьим, замыкающей пошла Корин. Наоми осталась ждать у лифта, нервно прижимая к себе ящик с инструментами.

У развилки Хуарес просигналил остановку и выглянул за поворот. Обернувшись, сказал:

— До входа в рубку чисто. Как двинемся, давайте быстрее. Без остановок. Главное сегодня — напор.

Когда все кивнули, он, сосчитав до трех, выкрикнул: «Пошли!», завернул за угол и тут же наткнулся на пулю.

Этого они не ожидали. Касс, шагнув назад, налетела на Холдена. Хуарес вскрикнул от боли и повалился спиной в проход. Вокруг него в переборки и палубу били пули. После долгой тишины в вакууме лифтовой шахты грохот ошеломлял. Оглушал.

Касс с Холденом, подхватив Хуареса под мышки, оттянули с линии огня. Касс прикрывала развилку, а Холден осмотрел раненого. Пули попали в бедро, мышцу плеча и ступню. Ранения не грозили немедленной смертью, а вот кровотечение было опасным. Холден потащил десантника по коридору к шлюзу. Ткнул пальцем в шкафчик скорой помощи и дождался, пока Наоми кивнет.

— Сделай, что сможешь, — сказал Холден и вернулся к Касс.

Он тронул ее за плечо, и Касс, поняв, что он рядом, заговорила:

— Судя по плотности огня, там десять-двенадцать стрелков. В основном винтовки и пистолеты. Один дробовик. Это не коридор, а тир. Не пройдем.

— Проклятье, — выругался Холден.

Вселенная дождалась, пока он сочтет себя побежденным, потом подкинула кроху надежды — и тут же отобрала.

— Новый план? — спросила Корин.

— Отстреливаться, что еще? — сказал он и, высунувшись в коридор, быстро дал три выстрела.

Он успел отскочить, прежде чем ответный огонь вспорол переборку над головой. Едва стрельба затихла, Касс метнулась мимо отверстия коридора. Опасный рывок удался, и она тут же выстрелила из своей винтовки. Когда ответный огонь заставил ее отступить, несколько выстрелов сделала, перегнувшись через Холдена, Корин. Она запоздала убраться с линии огня, и пуля пробила ей рукав изолирующего скафандра, вырвав из него белую подбивку и черный гель.

— Мимо, мимо! — выкрикнула она, а Касс, не давая защитникам рубки опомниться, снова начала стрелять.

Холден оглянулся назад: Наоми стягивала с Хуареса скафандр и прыскала жидкой перевязкой на открывающиеся раны.

Новый залп загнал Корин и Касс в укрытие. Дождавшись секундного перерыва, Холден послал в проход еще несколько пуль.

Так свойственно вести себя людям этой породы, когда у них не остается шансов.

ГЛАВА 51 КЛАРИССА

— Ты что наделала, черт возьми! — побагровев, заорал Ашфорд.

От ярости он растягивал губы, скалясь по-собачьи. Кларисса понимала, что должна бы испугаться. Должна бы хоть что-то почувствовать. Но она пожала плечами, как пожимала в бытность подростком, и повторила:

— Я открыла дверь.

На долю секунды кто-то мелькнул в коридоре, и люди Ашфорда открыли огонь, отгоняя его.

— В коридоре пятеро, — сказал кто-то, разглядывая картинку с камеры наблюдения. — Двое мужчин, три женщины. С ними Корин. И, кажется, Джеймс Холден.

Ашфорд зло мотнул головой.

— Какого черта ты их впустила? — его голос истекал ядом.

— Я их не убила, — ответила Кларисса, — и вам не надо.

— Она была не в себе. — Кортес встал между ней и Ашфордом. Заслонил ее собой. — Неправильно истолковала мои слова. Она не нарочно, капитан. Девушка просто…

— Кто-нибудь, пристрелите ее, — велел Ашфорд.

— Нет! — вскрикнул Кортес, словно пуля грозила ему самому.

Ближайший к ним охранник обернулся. Отверстие ствола показалось Клариссе огромным, но выстрел раздался не из него. Тень — мужская или женская — мелькнула поперек коридора, и по рубке застучали пули. Забытая всеми Кларисса бочком отступила в пост безопасности. Рядом с ней Кортес зажимал уши ладонями, чтобы не слышать грохота. Или в попытке защитить голову от пуль? Он хлопнул девушку по плечу, словно хотел утешить, но толчок отбросил его чуть ближе к потолку, а ее — к полу.

— Ох, — забормотал Кортес, — зря я это сделал. И ты зря.

С монитора поста безопасности все звучал голос Анны.

«Свободное радио медленной зоны» держалось. В рубке трещали выстрелы. Орал Ашфорд: «Снять их. Убрать их всех!» Но, насколько могла судить Кларисса, охрана не рвалась в коридор. Да это было и ни к чему. Рано или поздно у Холдена с Наоми и остальных кончатся патроны, и тогда они умрут. Или патроны кончатся у людей Ашфорда, и тогда Холден их убьет. Любой вариант не сулил ей ничего хорошего. Ну и пусть. Затем она сюда и пришла.

Только вот…

— Вы слышали, что она сказала? Анна?

— Анна Воловодова серьезно ошибается, — ответил Кортес. — Само ее участие в проекте было ошибкой. Так и знал, что надо было предложить вместо нее Мухаммеда аль Маби.

— Вы слышали, что она сказала?

— О чем ты, детка?

— Она сказала, Кольцо ответит на атаку ударом на другую сторону. Против всех.

— Она ничего не знает, — возразил Кортес. — Такими угрозами враг нас обманывает.

— Это не она, — сказала Кларисса. — Она узнала от Холдена.

— Того самого Холдена, который затеял войну, сообщив всем, чего не следовало?

Кларисса кивнула. По меньшей мере одну войну он начал. Уничтожил «Протоген», толкнул первую костяшку домино, и цепная реакция опрокинула «Маоквик» и ее отца. Все это он.

Только вот…

— Он не лгал. Он много чего натворил, но ни разу не солгал.

Кортес хотел ответить, заранее презрительно скривился, открыл рот, но тут снова грохнули выстрелы. Кларисса почувствовала, как съежился Кортес. Запах пороха наполнил воздух, воздуховоды переключились на аварийную фильтрацию. Изменился гул вентиляторов. Никто в рубке, наверное, не понял, что это значит. Заметили, что чуть выше стал звук, — а может, и вовсе не заметили.

Кортес расчесал пальцами волосы.

— Не высовывайся, — приказал он. — Когда все закончится, когда Ашфорд победит, я с ним поговорю. Объясню, что ты не желала ему зла. Что просто ошиблась. Он тебя простит.

Кларисса понурилась. Мысли путались, а тут и еще голод, и ружейная пальба… Там, в коридоре, был Джим Холден. Человек, за которым она пустилась в такую даль, чтобы обесчестить и уничтожить. Но сейчас она не желала ему смерти. Отец остался на Земле, и она хотела спасти его и всех остальных — а возможно, погубить. Она убила Рена, и, что ни делай, этого уже было не исправить. Даже собственной смертью.

Она так верила! Столь многое отдала! Отдала всю себя — и осталась совсем пустой. И грязной. Она уже положила на алтарь чести семьи деньги, время, людей. Теперь готова была пожертвовать своей жизнью, только вот после слов Анны засомневалась, не окажется ли напрасной такая жертва.

Смятение и отчаяние гулом бились в ушах, и в этом гуле прозвучал голос — как ни странно, ее собственный. В нем было презрение, злость и единственная уверенность, за которую она еще цеплялась.

— Кто такой Ашфорд, чтобы меня прощать?

Кортес заморгал, словно впервые ее увидел.

— Если на то пошло, — добавила она, — кто вы такой?

Она развернулась и несильно толкнулась к двери, оставив Кортеса за спиной. Ашфорд и его люди, вооруженные до зубов, ждали следующей атаки.

Капитан, выставив перед собой пистолет, ударил ладонью по панели управления.

— Руис! — хрипло прокричал он. Сколько часов он дожидался своего Апокалипсиса? Кларисса по голосу поняла, что капитан на грани срыва. — К выстрелу готова? Доложи о готовности!

Женский голос срывался от страха:

— Готова, сэр. Соединение восстановлено, диагностика горит зеленым. Должно получиться. Не убивайте меня. Пожалуйста!

Вот, значит, как. И тут словно в голове что-то щелкнуло: Кларисса поняла, что надо делать. Хватило бы только времени.

Она прижала язык к нёбу, тихонько провела против часовой стрелки. Ожили вживленные в тело железы, и мир на мгновенье окрасился белым сиянием. Она испугалась было, что не сдержит вскрика, но когда пришла в себя — став лучше прежнего, — никто на нее не смотрел. Все стволы целились в коридор. Все видели угрозу в Джеймсе Холдене — как недавно она сама. Все, кроме Ашфорда. Тот выпустил пистолет, оставив его висеть в воздухе, и вводил программу выстрела. Ему остались секунды. Не хватит. Даже подстегнутая гормонами, она не успеет исполнить задуманного раньше Ашфорда.

Значит, начать придется с него.

Обеими ногами оттолкнувшись от дверной рамы, она вылетела в рубку. Воздух показался густым и вязким, как вода. Из-за поворота вынырнула женщина, выстрелила в Ашфорда, и люди в рубке ответили, стволы расцвели огненными вспышками, погасли в дыму и вспыхнули снова. Пуль она не видела, но оставленные ими в воздухе следы держались долю секунды — как тоннели в пустоте.

Кларисса подтянула колени к груди. Она была совсем рядом с Ашфордом. Тот уже нацелил палец вниз, к экрану панели, готовясь дать команду к выстрелу лазера. Она со всей силы лягнула ногами. Перенапряженные мышцы и связки пронзило острой болью, но в этой боли была радость. Кларисса не рассчитала совсем чуть-чуть — ударила Ашфорда не в середину туловища, а в плечо и в голову. Удар отозвался в теле, у нее щелкнули зубы. Ашфорд с округляющимися глазами полетел прочь от панели. Двое охранников начинали разворачиваться к ней, когда она, сложившись всем телом у ручки амортизатора и резко распрямившись, сдвинулась в сторону. Два стола полыхнули один за другим, потом оба разом — словно молнии в грозу. Она завертелась в воздухе, прижав к себе руки, чтобы ускорить вращение.

Женщина из коридора уже продвигалась в рубку, заливая ее огнем. Пуля нашла одного из охранников, и он отлетел к дальней стене. Кларисса словно просматривала раскадровку старого фильма. Женщина в коридоре, вспышка на конце ствола, Кларисса оборачивается. Охранник летит спиной вперед, на его груди распускается розовый бутон. Она понимала, что ее ждет то же самое. Гормоны кипели в крови, воспламеняя мозг, но не делали тело неуязвимым. Если пуля найдет ее, спасения не будет. Так что нечего надеяться на удачу, надо делать дело.

Щиток в стене был открыт, наружу торчали обнаженные потроха проводки. Она мягко придержалась за край проема. Из ладони, разрезанной металлом, пошла кровь. Боли Кларисса не почувствовала, только тепло. Тело сообщало о повреждении. Сетевой фильтр прятался за контрольной панелью. Кларисса протиснула к нему руку, пальцы погладили бледную керамику. Индикатор ошибок горел зеленым. Она задержала дыхание, ухватила фильтр, нажала, повернула и потянула на себя. Фильтр послушно вышел из гнезда.

Выстрел. На стене над головой появилась вмятина, от нее брызнули крошки металла. Стреляли в Клариссу. Или рядом — было не важно. Она перевернула фильтр и вставила на место другим концом. Индикатор моргнул красным и снова зажег зеленый свет. Точь-в-точь как показывал Рен. «Кошмарная конструкция», — ухмылялся он, переустанавливая устройство. Еще два выстрела чуть не порвали ей барабанные перепонки. Время распалось на мгновения. Она не знала, сколько секунд потребуется на перезагрузку. Процесс уже должен был идти, но могла ли она полагаться на ненадежное время? Мир снова разваливался, тело отказывалось служить. Сетевой индикатор загорелся красным. Кларисса улыбнулась и расслабилась. Она видела каскад отказов так, словно он шел в ней самой, а не в корабле. Одна ошибка вызывает другую, та следующую, их число быстро, неудержимо растет. Нервная система «Бегемота» распознаёт опасность, но не видит источника. И отключается, чтобы не стало хуже.

Блокирует ошибки.

Кларисса обернулась. Ашфорд стоял на своем амортизаторе, одной рукой держась за крепления, вжимая ноги в гель. Рот его был разинут в гримасе ярости. Двое его людей тоже развернулись к ней, навели стволы. Их лица ничего не выражали.

За их спинами в дверном проеме поста безопасности, как в раме, неподвижно стоял Кортес. На его лице застыла маска отчаяния и изумления. Он, подумалось Клариссе, не из тех, кто всегда готов к неожиданностям. Тяжело ему, должно быть. Прежде она не замечала, как он походил на ее отца. То ли формой подбородка, то ли взглядом…

Свет моргнул. Клариссу уже била дрожь. Все было кончено. Для нее, для всех здесь. Первая судорога ломки свела тело. Подступала тошнота. Кларисса почувствовала безразличие.

«Я это сделала, Рен, — думала она. — Ты меня научил, и я справилась. Кажется, я всех спасла. Мы с тобой спасли».

Ашфорд выхватил из воздуха свой пистолет и всем телом подался к ней. Его крик словно завяз в воздухе. Кортес тоже вскрикнул, метнувшись к нему через рубку. В руке старик сжимал контактный тазер, и Кларисса с благодарностью увидела горестное лицо проповедника. Все-таки ему было не безразлично, что с ней случится. Лампочки коротко вспыхнули и погасли в тот самый миг, когда Ашфорд навел ей в лицо ствол. Аварийное освещение не спешило включаться.

Стало темно, а потом в глазах полыхнуло.

И снова стало темно.

ГЛАВА 52 ХОЛДЕН

Холден выщелкнул пустой магазин и полез за новым, но пальцы нащупали пустоту. Не берег он боеприпаса. Надо было оставить хоть один. Рядом стреляла из своей винтовки Корин. У нее на поясе висела запасная пистолетная обойма. Холден, не спрашивая разрешения, сдернул ее и вставил в свой пистолет. Корин дала еще несколько выстрелов и крикнула, чтоб он кончал. Бой не прекращался.

Касс стреляла, высунувшись из-за угла. Пули противника разлетались по всему коридору, а в нее не попадали. Холден хотел крикнуть десантнице, чтобы не высовывалась, но тут погас свет.

Не только свет. Изменилось так много всего сразу, что его подсознание взбунтовалось. Оно решило очистить ему желудок на случай, если это отравление. Переключилось на алгоритм миллионолетней давности.

Скорчившись от тошноты и упав на колени, Холден осознал в числе других изменений возникшую откуда-то силу тяжести. Он ударился коленями, не прикрытыми больше изолирующим скафандром. И кроме того, ощутил запах. Пахло болотным, сернистым газом. Внутреннее ухо не докладывало о силе Кориолиса — значит, вращения не было. И не было шума двигателя, значит, «Бегемот» не включал тягу.

Холден пошарил рукой вокруг себя. Земля. Влажная почва, мелкие камешки. Что-то похожее на стелющиеся растения.

— Ох, извини, — сказал голос. Миллер.

Слегка прояснилось. Холден, обнаженный, стоял на коленях на широкой поляне, поросшей травой или мхом. Светло было как в лунную ночь, хотя над головой он не увидел ни луны, ни звезд. Вдали темнело что-то вроде леса. За ним поднимались горы. Миллер стоял в нескольких шагах, глядя в небо. На нем был все тот же серый поношенный костюм и смешная шляпчонка. Руки он засунул в карманы, смяв полы пиджака.

— Где?.. — начал Холден.

— Нашел планету в каталоге. Больше всего похожа на Землю. Подумал, здесь будет уютнее.

— Я здесь?

Миллер рассмеялся. С прошлого их разговора у него изменился тембр голоса. Стал безмятежным, чистым. Просторным.

— Малыш, здесь и меня-то нет! Но нам нужно было где-то поговорить, а здесь спокойней, чем в пустоте. Мощности процессора у меня теперь хватает.

Холден поднялся, смущенный своей хотя бы и кажущейся наготой. Ну, тут ничего не поделаешь. Но если это был симулякр, возникали другие вопросы.

— Бой продолжается?

Миллер чуть повернулся, но в лицо по-прежнему не смотрел.

— М-м?

— Когда ты меня выхватил, шел бой. Если это — просто мое представление, значит, я сам еще посреди боя? Плаваю в воздухе, закатив глаза, или как?

Миллер словно бы сбился.

— Возможно.

— Возможно?

— Возможно. Слушай, не думай об этом. Мы быстро.

Холден шагнул к нему, заглянул в глаза. Миллер ответил своей улыбкой грустного бассета. Глаза его светились голубым электрическим сиянием.

— Мы справились, что ли? Сбросили мощность ниже пороговой?

— Точно. И я внушил Станции, что вы — просто пыль и камни.

— Значит, мы спасли Землю?

— Ну… — Миллер по-астерски двинул ладонью, как пожал плечами, — мы еще и спасли Землю. По большому счету это не важно, но как бонус — приятно.

— Рад, что тебе не все равно.

— А-а, — с прежним жутковатым смешком ответил Миллер, — вообще-то, все равно. То есть я помню, как был человеком. Хороший симулякр. Но я помню чувства, не испытывая их, если я понятно выражаюсь.

— Так-так.

— Ну, вот посмотри. — Миллер ткнул пальцем в черное небо. И оно тотчас наполнилось светящимися голубыми Кольцами. Тысяча врат медленной зоны окружили их, словно пушинки одуванчика, видимые из центра цветка. — Сезам! — воскликнул Миллер, и кольца разом сменили цвет, превратившись в зеркала, отражающие солнечные системы.

Холден своими глазами видел незнакомые звезды и вращающиеся вокруг них миры. Он отметил, что Миллер внес в симуляцию артистический элемент.

Под ногами что-то квакнуло. Опустив взгляд, Холден увидел подобие длинноногой лягушки с сероватой кожей и вроде без глаз. Пасть ее была усеяна мелкими острыми зубками, и Холден живо ощутил свои босые ноги. Миллер, не глядя, пнул лягушку ботинком. Она закувыркалась по полю на своих длиннющих лапах.

— И все эти врата открыты?

Миллер взглянул непонимающе.

— Ну, я имею в виду, — настаивал Холден, — в реальном мире?

— Что такое «реальный мир»? — Миллер снова задрал голову к кружащимся в ночном небе вратам.

— Место, где я живу.

— А, тогда да. Все врата открыты.

— И за ними не ждет флот вторжения с кровожадными чудищами?

— Пока нет, — ответил Миллер. — Что само по себе любопытно.

— Я пошутил.

— А я нет, — сказал Миллер. — Это был рассчитанный риск. Но теперь все ясно.

— Но мы можем пройти через врата? Попасть сюда?

— Можете, — сказал Миллер, — и, насколько я вас знаю, пройдете.

На минуту Холден забыл про Ашфорда, про «Бегемот», про смерть и жестокость. Ничто сейчас не отвлекало его от мысли о том, где они. Что они делают.

И что все это значит.

Он при жизни увидит, как человечество дотянулось до звезд. Они с Наоми, их дети, внуки. Тысячи миров без границ. Новый золотой век человечества. И в каком-то смысле это заслуга «Наву». Фред может обрадовать мормонов. Скорее всего, они даже отзовут свои иски.

— Ух ты! — проговорил он.

— Да, но не спеши слишком ликовать, — предостерег его Миллер. — Сколько раз я тебя предупреждал. За дверью и по углам, малыш, тебя могут поджидать. Человечество тупое, ничего не слушает. Ну, вы скоро усвоите этот урок, и не мое дело — нянчить вас, когда вы научились ходить.

Холден ковырнул землю ногой. Ямка наполнилась прозрачной жидкостью с запахом меда. Миллер сказал, этот мир есть в каталоге Станции. «Когда-нибудь я смогу здесь поселиться!» — ошеломленно подумал Холден.

Вид неба изменился, в нем проявились все корабли, запертые на орбите Станции. Они медленно расплывались друг от друга.

— Ты их отпускаешь?

— Не я. Станция сняла блокировку, — поправил Миллер. — А я навсегда отключил систему защиты. Она ни к чему. Только лишние неприятности для мартышек, тычущих пальцами куда не следует. Этот петух Ашфорд и впрямь вообразил, что может повредить врата?

— А по ту сторону врат всюду такие миры?

— За некоторыми — возможно. Как знать? — Миллер снова повернулся к Холдену, в его светящихся глазах была тайна. — Здесь шла война, малыш. Война по всей галактике, если не дальше. Моя сторона проиграла, их больше нет. С тех пор прошло два миллиарда лет. Кто знает, что ждет за дверьми?

— Думаю, мы это выясним, — ответил Холден, храбрясь наперекор пробежавшим по спине мурашкам.

— За дверью и по углам, — повторил Миллер тоном последнего предупреждения.

Оба смотрели в небо, по которому расходились корабли. Холден ожидал увидеть, как кто-то выпустит первую торпеду, но этого не случилось. Все играли честно. Может быть, случившееся на «Бегемоте» изменило людей. Может быть, они донесут эту перемену до дома, заразят ею остальных. Надежда казалась зыбкой, но Холден оставался неисправимым оптимистом. Дай людям информацию и верь, что они распорядятся ею правильно. Другого способа вести игру он не знал.

Но, может быть, корабли двигались только на созданной Миллером картине, а человечество так ничему и не научилось?

— Ну, ладно, — сказал Холден через несколько минут. — Спасибо за приглашение. Мне, пожалуй, пора довоевывать.

— Я не прощаюсь, — легко бросил Миллер, но в его словах была угроза.

— Отлично.

— Я не для того создан, чтобы разгребать за человечеством дерьмо, — продолжал Миллер. — И не для того, чтобы открывать вам врата и снимать барьеры. Это вышло случайно. То, что меня создало, просто прокладывает дороги. А сейчас использует меня, чтобы выяснить, что сталось с галактической цивилизацией, которой нужны были эти дороги.

— А какой смысл, если ее больше нет?

— Нет смысла, — пожал плечами Миллер. — Ни малейшего. Если ты настроишь навигатор «Роси» на определенный курс, а в следующий момент помрешь, сможет ли «Роси» решить, что теперь нет смысла исполнять приказ, и остаться на месте?

— Нет, — признал Холден, поняв и с неожиданной для себя силой пожалев нового Миллера.

— Нашим делом было создавать сеть. И мы пытаемся это делать, хотя ловить уже нечего. То, что выскочило с Венеры, — тупая штуковина, малыш. Только одно и умеет. И совершенно не представляет себе, что такое расследование. А я представляю. И я есть. Я собираюсь заняться расследованием, даже если на его результаты Вселенная по большому счету плевать хотела.

— Понимаю, — кивнул Холден. — Удачи, Миллер. Я…

— Я же сказал, что не прощаюсь.

Холден, вдруг перепугавшись, попятился.

— Как это понимать?

— А так, малыш, что мне понадобится средство передвижения.

Холден парил в абсолютной темноте. Он снова ощутил себя в скафандре. Вопили люди. В какой-то момент раздался выстрел, затем была тишина, затем щелчок электрического разряда и стон.

— Прекратить! — гаркнул кто-то. — Всем прекратить стрельбу!

Голос звучал достаточно властно, чтобы люди повиновались. Холден нащупал табло на запястье, зажег фару скафандра. Остальные быстро последовали его примеру. Корин и Касс были целы и невредимы. Холден задумался, сколько длилась его беседа с призраком в реальном времени.

— Меня зовут Гектор Кортес, — заговорил миротворец. — Что здесь происходит, кто-нибудь понимает?

— Все закончилось, — проорал в ответ Холден и расслабился, трупом поплыв по коридору. Он так устал, что приходилось сражаться со сном даже здесь. — Все закончилось. Можно включать все обратно.

В рубке зажигались огоньки — люди доставали ручные терминалы или аварийные фонарики.

— Позвоните Руис, — велел Гектор. — Пусть пришлет команду — исправлять, что там натворила Кларисса. Надо осветить корабль, в барабане сейчас наверняка паника. И еще медиков сюда.

Холден задумался, где Ашфорд и почему всеми командует этот Кортес. Но командовал он разумно, так что Холден не стал возражать. Он толкнулся к рубке, приготовившись помогать, где понадобится, но пистолет держал под рукой. Касс и Наоми поменялись местами с Хуаресом. Наомивзялась за ремонт.

— Наоми, вызови радиостудию. Может, у них связь работает. Узнай, как Анна, и Моника, и Амос. Потом попробуй достучаться до «Роси». Очень хочется разобраться, что за чертовщина.

Она кивнула и занялась связью.

— Выживет? — спросил Холден у седого мужчины, склонившегося над девушкой.

— Думаю, да, — ответил тот и добавил: — Это она устроила.

Он неопределенно махнул рукой, подразумевая потухшие лампочки.

— Ого, — сказал Холден. — Пожалуй, я рад, что мы не вышвырнули ее из шлюза.

ГЛАВА 53 КЛАРИССА

Она приходила в себя, как будто поднималась по ступеням, ощущала неудобство прежде, чем подступала боль. Сначала осознавала, что где-то что-то не так, и уже потом в голове, похожей на гремящую коробку с шурупами, складывалась осмысленная история. Она уже вспомнила даже такие абстрактные понятия, как собственное имя и где она находится, — но все затмевало чувство, словно с ней что-то не так.

Было грязно и слишком жарко. Она лежала на узкой, пропахшей потом постели, сверху торчала капельница. Она далеко не сразу вспомнила, что это означает. Мешок с жидкостью висит, не парит. Значит, гравитация. Неизвестно, тяги или вращения, — может, это надежное притяжение планеты? Она не видела способа их различить. Просто так приятно было снова обладать весом. Значит, что-то наладилось. Что-то сработало.

Закрыв глаза, она увидела сон — как убивает Рена и скрывает его внутри себя, и ей приходится прятаться от просветки, чтобы его не нашли. Приятно было проснуться и вспомнить, что все уже и так это знают.

Иногда приходила Тилли, сидела у кровати. Похоже, плакала. Клариссе хотелось спросить, о чем, но не хватало сил. Иногда появлялась Анна. Лечащим врачом была благообразная старушка с повидавшими все глазами. Кортес не пришел ни разу. Сон и явь сливались. Болезнь и здоровье тоже. Между ними было трудно, почти невозможно провести границу.

Однажды ее разбудил голос — ненавистный голос Холдена. Он стоял в ногах ее кровати, скрестив руки на груди. Рядом с ним была Наоми и еще двое. Бледный походил на водителя грузовика, смуглый — на школьного учителя. Амос и Алекс. Команда «Росинанта». Люди, которых она не сумела убить. Она была рада их видеть.

— Совершенно невозможно, — сказал Холден.

— Посмотри на нее, — ответила Анна.

Кларисса вывернула голову, чтобы увидеть стоявшую позади женщину. Анна постарела. Стала тоньше. Или прозрачней. С нее содрало всю шелуху, до самой сути. И она теперь казалась красивой. Красивой и ужасающе твердой в своем сочувствии. От этого на нее было тяжело смотреть.

— Ее убьют.

Алекс — тот, что походил на учителя, — поднял руку.

— Вы имеете в виду: будут судить по закону за убийство людей, которых она действительно убила?

«Убила, — подумала Кларисса, — правда». Анна, стоя над ней, заломила руки.

— Я имею в виду, что это было бы желательно, — сказала она. — Суд, адвокат, правосудие. Но мне нужно сберечь ее до суда на Луне. Началась эвакуация, вы сейчас — единственный независимый транспорт в медленной зоне. И единственная команда, которой я бы ее доверила.

Наоми взглянула на Холдена. Кларисса не разобрала, что выражает ее взгляд.

— Я не возьму ее на свой корабль, — сказал Холден. — Она пыталась нас убить. Она чуть не убила Наоми.

— И еще она спасла вас обоих, — добавила Анна. — И всех остальных.

— Не уверен, что чем-то ей обязан за единственный человеческий поступок, — огрызнулся Холден.

— Я этого и не говорю, — сказала Анна, — но мы должны обращаться с ней так же, как хотели бы, чтобы обращались с нами, и…

— Слушай, Рыжик, — перебил Амос. — У всех здесь присутствующих, кроме, может, тебя и капитана, очень растяжимая этика. И у всех у нас руки не чисты. Не в том дело.

— Вопрос тактики, — согласился Алекс.

— Да? — удивился Холден.

— Да, — сказала Наоми. — Сделав вид, будто она не несет в себе опасности, взяв ее на борт, пусть даже только для доставки в надежное место, мы навлечем недовольство трех юридических корпусов, а наше положение и так уже… можно сказать, сомнительное.

Кларисса дотянулась до блузки Анны, по-детски дернула ее за полу.

— Ничего, — прохрипела она, — я понимаю, все правильно.

— Сколько? — спросила Анна. И, в ответ на их недоуменные взгляды, добавила: — Если вопрос заключается в том, стоит ли дело риска, то сколько нужно, чтобы оно оказалось стоящим?

— У тебя столько нет, — ответил Холден, но голос его прозвучал виновато. Ему не хотелось отказывать Анне, и исполнять ее просьбу тоже не хотелось. Куда ни кинь, всюду клин.

— А если я выкуплю «Росинант»? — спросила Анна.

— Он не продается.

— Не у вас. Я знаю, что он под судебным арестом. Если я выкуплю корабль у Марса и отдам вам все права на него?

— Вы собрались купить военный корабль? — изумился Алекс. — Неужели церковь на такое пойдет?

— Конечно, — вмешался Холден, — ради такого я бы взял ее на борт контрабандой.

Анна подняла палец и вытащила из кармана терминал. Кларисса заметила, что пальцы у нее дрожат. Постукав по экрану, Анна несколько секунд ждала, пока не ответил знакомый голос.

— Энни? — сказала Тилли Фэган. — Ты где? Я тут пью коктейль с полудюжиной ужасно важных персон и скучаю до слез. Хоть бы ты пришла, дала мне, над кем похихикать.

— Тилли, — заговорила Анна, — помнишь, ты задолжала мне солидную услугу? Ты знаешь, какую.

— Я вся обратилась в слух, — сказала Тилли.

— Я прошу тебя выкупить «Росинант» у Марса и отдать капитану Холдену. — Тилли молчала. Кларисса так и слышала, как глаза у нее лезут на лоб. — Это единственный способ помочь Клариссе.

Из динамика раздался то ли смешок, то ли вздох.

— Конечно, какого черта. Я скажу, и Роберт сделает. Куда он денется? По разводу я получила бы больше. Что-то еще, милая? Не поправить ли заодно земную ось?

— Нет, — сказала Анна, — это уже много.

— Тут ты чертовски права. Давай скорее сюда. Правда, все слетятся на тебя как мухи, а я повеселюсь, глядя, как они толкаются.

— Я приду, — пообещала Анна и, убрав терминал в карман, взяла Клариссу за руку. Пальцы у нее оказались теплыми. — Ну что?

Холден был бледен. Он перевел взгляд с Клариссы на Анну и обратно. Протяжно выдохнул.

— Ого! Ага. Хорошо. Только мы, может, не сразу отправимся домой. Это срочно?

Кларисса протянула ему ладонь, дивясь ее тяжести. Какое-то время все в недоумении смотрели на нее. Потом Холден — человек, ради унижения и гибели которого она перевернула землю и небо, — взял ее руку и пожал.

— Приятно познакомиться, — прохрипела Кларисса.

Ей нацепили на ногу медицинский браслет — который готов был впрыснуть ей седативные по сигналу любого члена команды, или если бы включились искусственные железы, или если бы она покинула жилую палубу. Трехкилограммовый браслет из литого пластика тяготил ее, как ядро каторжника. Переход устроили во время поминальной службы. Капитан Мичо Па, еще в бинтах, высокими словами говорила о Карлосе Баке, о Саманте Розенберг и еще о дюжине человек, чей прах предстояло развеять в пространстве. За ней по очереди выступали командиры других кораблей, и каждый добавлял несколько слов. Никто не вспомнил о запертом и усыпленном лекарствами Ашфорде. И о ней тоже.

Это была последняя церемония перед исходом. Перед возвращением. Кларисса смотрела ее по своему терминалу — отрывая ради этого взгляд от экрана челнока, передававшего вид с наружной меры. Чужая Станция отключилась. Перестала светиться, не реагировала на прощупывания, и датчики видели в ней просто глыбу, сплавленную из металла и углеродных структур, плывущую в беззвездной пустоте.

— А ведь возвращаются не все, — подал голос Алекс. — Марсиане собираются остаться, исследовать все врата. Заглянуть на ту сторону.

— Я не знала, — сказала Кларисса.

— Ага. Вот сейчас, — пилот указал на экран, где капитан корабля ООН с жесткими, как камень, глазами зачитывала скорбный список погибших, — поворотная точка. До сих пор был один только страх. Отныне будет только жадность. — Он вздохнул. — Самое лучшее время — сейчас.

— Да, — согласилась Кларисса.

— Слушай, просто для справки: ты точно передумала убивать капитана? Знаешь, если соберешься, ты хоть предупреди.

— Да, — сказала она.

— А если бы собиралась?

— Не призналась бы. Но я не собираюсь.

— Ну, это хоть честно.

— Эй, Алекс, — позвал сзади Холден, — мы еще не прибыли?

— Как раз собирался постучать, — ответил пилот и стукнул пальцами по панели управления. На экране «Росинант» осветился наружными огнями, засиял в черном небе золотом и серебром, словно целый город, видный с высоты. — Ну вот, люди, мы и дома.

Комната у Клариссы была больше каюты на «Сересье», но меньше, чем на «Принце». Делить ее ни с кем не приходилось.

Из одежды у нее был только спортивный костюм с надписью «Тахи» на груди. Все туалетные принадлежности — из стандартного корабельного набора. Ничего своего не осталось. Ее самой не осталось. Она сидела у себя, только по нужде выходя в гальюн или в камбуз. Не из страха, а, скорее, не желая болтаться под ногами. Корабль был не ее — их. Она чувствовала себя чужой, не заслужившей права находиться здесь с ними. Ей оплатили пассажирский билет, и они поневоле взяли ее на борт. Сознание этого ее тяготило.

Со временем каютка стала все больше напоминать ей камеру на «Бегемоте». Такое сходство ее немного расшевелило. Но совсем чуть-чуть. Камбуз она хорошо изучила на симуляторе, когда готовилась захватить и уничтожить корабль. Воочию он выглядел иначе. Не больше и не меньше, а по-другому. Команда сновала по нему с недоступной Клариссе ловкостью. Они ели, болтали, не замечая ее, словно она была призраком. Словно уже лишилась своего места в мире.

— Ну, — мрачно сказал Холден, — положение тяжелое. У нас кончается кофе.

— Пиво осталось, — напомнил Амос.

— Верно, — признал Холден, — но пиво — не кофе. Я послал запрос на «Бегемот», но там не отвечают, а я не могу пуститься в бескрайние неведомые просторы без кофе.

Алекс с ухмылкой покосился на Клариссу.

— Кофе, который варит «Росинант», капитану не по вкусу, — пояснил он. — Капитан от него газует.

Кларисса не ответила. Не знала, ждут ли от нее ответа.

— Ничего подобного, — возмутился Холден. — Это было всего один раз!

— Не один, — возразил Амос, — и, не в обиду тебе, кэп, воняло так, словно у тебя в заднице сдохла белка.

— Ну, — сказал Холден, — не тебе жаловаться. Стоит вспомнить, как я отмывал твою койку после эксперимента с гуляшом на водке.

— Тут он прав, — подхватил Алекс, — напакостил ты знатно.

— Воистину, мои внутренние скрепы всегда готовы распасться, — философски ответствовал Амос, — но, по-моему, это пустяки в сравнении с капитановым пердежом.

Алекс сдавленно захихикал, а Амос, прижав ладонь к губам, издал неприличный звук. Наоми взирала на болтунов, прикидывая, рассмеяться или надавать оплеух.

— Никаких газов, — сказал Холден, — просто я предпочитаю натуральный кофе.

Наоми тронула Клариссу за локоть и склонилась к ней. Неожиданно мягко улыбнулась.

— Я тебе не говорила, как приятно, когда ты не единственная женщина на корабле? — шепнула она.

Она шутила. Кларисса поняла шутку. Но шутка относилась и к ней, и она сама удивилась своим слезам.

— Я благодарен за рассказ о Быке, — произнес мужской голос. Клариссе, гулявшей по кораблю, он был незнаком. Чужой голос на космическом корабле привлек внимание, как странный звук в спальне. — Мы дружили много лет, и… мне его не хватает.

Кларисса повернула — каюта Холдена была открыта, а сам он сидел на койке-амортизаторе, глядя в монитор. Вместо тактической схемы с кораблями, Станцией и Кольцом весь экран занимало мужское лицо. Она узнала Фреда Джонсона, предавшего Землю и возглавившего Альянс Внешних Планет. Палача станции Андерсон. Он выглядел старым, волосы почти побелели, а глаза были желтоватые, цвета слоновой кости.

— Я слишком многого от него требовал. — Запись звучала дальше. — И он многое отдал. Это… заставило меня задуматься. У меня, капитан, есть дурная привычка требовать от людей больше, чем они способны сделать. Больше, чем справедливо от них ожидать. Пожалуй, я и с вами так обошелся.

— Задумался? — обратился Холден к экрану, на котором, как казалось Клариссе, крутилась запись.

— Если это так — извини. Между нами, как командир командиру: о некоторых своих решениях я жалею. Думаю, ты сумеешь понять. Я решил оставить «Бегемот» на месте. Мы посылаем к нему почву и все необходимое для создания агрикультуры в барабане. Для военного флота АВП это потеря главного пугала. Но перед нами, кажется, тысячи планет, ожидающих исследования, и невозможно устоять перед соблазном владеть единственной заправочной станцией на транспортной развязке. Если ты со своей командой захочешь помочь в сопровождении кораблей от Ганимеда к Кольцу, заказы будут. Ну вот, это что касается официальной части. Обсуди с остальными и дай мне знать, что решите.

Фред Джонсон коротко кивнул в камеру, и экран затянула голубая пустота с рассеченным кругом АВП. Холден оглянулся через плечо. Увидел Клариссу.

— Привет, — сказала она.

— Привет.

Минуту оба молчали. Она не знала, что сказать. Хотела извиниться, последовать примеру, который только что показал ей Фред Джонсон, но не могла. Она подождала отклика Холдена. Не дождавшись, двинулась обратно к своей каюте. В животе лежал холодный ком.

Они не друзья. И никогда не станут друзьями. Есть вещи, которых не исправишь.

Придется с этим жить.

От Амоса пахло потом и растворителем. Он из команды больше всего походил на ее знакомых. На Соледад и Станни. На Рена. Он заявился на камбуз со сварочным аппаратом, сдвинув маску на лоб. Улыбнулся, заметив ее.

— Натворила ты здесь дел, — сказал он. Кларисса знала, что при нужде он вполне способен ее убить. Но пока такой нужды не было, он держался легко и весело. Она сама не понимала, почему это для нее так много значит. — То есть твой мех натворил. Их ведь и строят для работы со сталью.

— Под конец — без меха, — призналась она. — У него батарея села. Шкафчик в шлюзе — это я сама.

— Правда? — удивился он.

— Ага.

— Ну-ну. — Амос достал из автомата грушу с искусственным кофе и перенес ее на стол. — Впечатляет.

Она представила, как он работает, скрыв под маской лицо. Летят искры, горбится огромная тень на стене. Гефест, божественный кузнец в своей подземной кузне. Это сравнение пришло на ум Клариссе Мао. Мелба Кох думала бы о температуре дуги и составе пластин, которые он варит. Она могла думать за ту и за другую, но не была уже ни той, ни другой.

Она зависла в воздухе. И когда корабль включит тягу, создав силу тяжести, она так и останется висеть. В своем прежнем мире она твердо знала, кто есть кто. Дочь Жюля-Пьера Мао, сестра Джули Мао, бригадир электриков на «Сересье», орудие мести отца. Теперь она стала никем. Багажом на корабле бывших врагов, перевозящем ее от одной тюрьмы в другую, — и ее это даже не возмущало. Пожалуй, настолько безымянной она в последний раз чувствовала себя в пеленках.

— В чем там дело?

— М-м?

— Ты сказал, я много чего натворила. Что именно?

— Заклинивает люк, который ведет сюда из мастерской. Ты его покорежила. Доходит до половины и застревает.

— Опорный шарнир смотрел?

Амос, насупившись, повернулся к ней. Она пожала плечами.

— Иногда в них при замыкании нарушается система противовесов. Мы, пока летели сюда, чинили такие раз пять.

— Да ну?

— Просто подумала, — сказала она и добавила: — Когда доберемся до Луны, меня убьют, верно?

— Если да, считай, тебе повезло. В кодексе ООН сохранилась смертная казнь, но к ней редко прибегают. Пожалуй, запрут в клетку на всю жизнь. Лично я предпочел бы пулю.

— Долго туда лететь?

— Недель пять.

Они еще помолчали.

— Я буду скучать по этому кораблю, — сказала она. Амос пожал плечами.

— Шарнир, говоришь? Стоит проверить. Поможешь?

— Не могу. — Она показала браслет на щиколотке.

— Фигня, я его перепрограммирую. Чтобы пустил тебя хотя бы до мастерской. И прихватим для тебя пояс с инструментами, Персик. Разберемся с чертовым люком.

Час спустя она провела рукой по раме люка, на которой виднелись красноречивые царапины. «Это я, — подумала она. — Это я сделала».

— О чем задумалась, Персик? — спросил Амос.

— Приятно, когда можешь что-то исправить, — ответила она.

ЭПИЛОГ АННА

Анна сидела в обсерватории «Принца Томаса», любовалась звездами. Над ней был купол, составленный из экранов высокого разрешения. Расположившись под ними, она представляла, будто летит сквозь пространство, сидя на парковой скамеечке. На всем корабле Анна больше всего любила этот зал, где звезды горели ровным светом, не моргая от движения воздуха. Они казались совсем близкими, протяни руку — и достанешь.

Ручной терминал пискнул, напоминая, что она остановила на полпути запись видеосообщения. Анна стерла паузу, в которой засмотрелась на звезды, и продолжила письмо.

— Так вот, епископ прислал официальный вызов. Очевидно, кто-то на меня нажаловался. Например, Ашфорд. Он сам по горло увяз в разбирательствах с АВП, но находит время делать гадости другим. Но ты об этом не беспокойся. Спросят — я отвечу. У меня были веские причины для каждого поступка. Флотские, с которыми я работала, обещают поддержку. Но, возможно, она не потребуется. Кстати, я пригласила погостить у нас в Москве подругу, Тилли Фэган. Она грубая, несдержана на язык и знать не хочет о правилах приличия. Ты в нее влюбишься. Она ждет не дождется, когда увидит Нами.

Анна вставила в сообщение фотографию Тилли. Снимала Анна, а Тилли, прищурившись, всего на секунду замерла перед объективом, прежде чем сказать: «Убери от меня эту дрянь». В одной руке у нее дымилась сигарета, другой она сердито отмахивалась. Не самая приятная из ее фотографий, но самая характерная.

— Кстати о Нами, спасибо за видео. Просто не верится, как она выросла. И ползает при земной гравитации так, словно в ней родилась. Не успеем оглянуться, снова начнет ходить. Спасибо, что увезла ее домой. Иногда я жалею, что не улетела с вами. Честно говоря, почти все время жалею. Но потом вспоминаю, чем занималась за Кольцом, и не знаю, так ли хорошо все бы закончилось, если б не моя помощь. Может, я много о себе воображаю, но я и правда верю, что Бог посылает каждого туда, где он нужнее. Может, я была там необходима. Вернусь — стану каяться. Ты, епископ, Нами, вы все — моя семья, и мне предстоит долго перед вами извиняться.

Анна явственно, как сейчас, услышала голос Ноно: «Ты не спрашиваешь разрешения, ты потом извиняешься». Она рассмеялась сквозь слезы. Вытерла глаза и сказала в камеру:

— Ты и сейчас здесь, Ноно. У меня в голове. Но я бы все отдала, чтобы обнять тебя. «Принцу» добираться еще месяц. Целую вечность. Я тебя люблю!

Она прижала к груди прихваченную с собой подушку.

— Вот это ты и Наоми — вы обе. Вот как я вас люблю!

Она выключила запись, и отправленное сообщение метнулось от «Принца» к Ноно со скоростью света. Все равно слишком медленно. Анна стерла слезы, скопившиеся в уголках глаз.

Небо снаружи прочертила полоска белого огня длиной в несколько сантиметров. Еще один корабль из флотилии отправился домой. Может быть, один из конвоя «Принца», раз он так близко. Наконец они уходят, но многие не вернутся с ними из-за Кольца. Семьи, ожидающие родных, получат только извещения, посмертные награды и письма с соболезнованиями. Все это не заполнит пустоты, оставленной потерей в их жизни. Никогда не заполнит.

И все же корабли Земли, Марса, станций у внешних планет возвращались домой. Возвращались с вестью о величайшем шансе, когда-либо выпадавшем человечеству. Вместе с горем они везли надежду.

Неужели Нами предстоит жить на одной из вот этих светящихся точек? Вполне вероятно. Ее дочка родилась в мире, в котором отец и мать Анны не смогли себе позволить подарить ей сестричку. Анне самой пришлось два года работать, чтобы доказать правительству, что на ее образование стоит тратиться. Ресурсы иссякали, битва с отходами становилась все безнадежнее.

А дочка вырастет в мире без границ. Из него можно будет добраться к любой из звезд, ко множеству планет, кружащих вокруг них, — и выбрать там работу, образование, большую или маленькую семью, не спрашивая разрешения властей.

Как подумаешь, голова кружится.

Кто-то вошел в дверь, зацокали каблуки.

— Тилли, я как раз написала… — начала Анна и осеклась, потому что, обернувшись, увидела Гектора Кортеса.

— Доктор Воловодова, — чуть извиняющимся тоном начал он.

— Доктор Кортес, — вежливо отозвалась Анна. Ей казалось нелепостью после всего, что было, возвращаться к формальному тону, но Гектор настаивал. — Садитесь, пожалуйста.

Она похлопала по кушетке рядом с собой.

— Надеюсь, я вас не побеспокоил, — сказал он, садясь и устремляя взгляд на звезды. Не на нее. Он теперь не смотрел ей в глаза.

— Ничуть. Я недавно отправила письмо домой, а теперь вот любуюсь видом.

Они помолчали, разглядывая звездное небо.

— Эстебан проиграл, — сказал Кортес, словно продолжая беседу.

— Я не… ох, генеральный секретарь? Проиграл?

— На выборах победила Нэнси Гао. Чувствую здесь руку Авасаралы.

— Это кто?

Кортес рассмеялся. Смех звучал искренне: приятный рокот в глубине живота.

— Ох, услышь она вас, была бы довольна.

— Кто она?

— Она из тех политиков, которых не выбирают голосованием. Распоряжается в ООН, как у себя дома, и не любит, когда ее имя звучит в прессе. Сам факт, что она контролирует правительство вашей планеты, а вы о ней и не слыхали, показывает, как она хороша.

— О-о, — протянула Анна. Она не интересовалась политикой. Причисляла ее к самым зловредным изобретениям человечества, сразу после налогов.

Они долго сидели молча. Анна гадала, где сейчас Тилли и не зайдет ли она сюда, чтобы спасти ее от неловкости.

— Вы угадали, на какую лошадь ставить, — сказал наконец Кортес. — А я промахнулся. Надеюсь, вы не затаили на меня обиды. Я проникся к вам большим уважением, несмотря на разницу во мнениях. Не хотелось бы думать, что вы меня ненавидите.

— Нет-нет, Гектор. — Анна обеими руками пожала ему ладонь. — Совсем нет. Нам всем пришлось пережить ужас. Всем приходилось выбирать, все были напуганы. Но я уверена, что вы — хороший человек.

Кортес благодарно улыбнулся ей и похлопал по ладони. Анна кивнула, звезды на куполе размазались полосами.

— Как много звезд, — сказала она. — Когда-нибудь какие-то из них станут нашими.

— Не знаю, — понизив голос, горестно отозвался Гектор. — Не знаю, стоит ли нам их брать. Бог дал человеку Землю. Я не уверен, последует ли Он за нами к звездам.

Анна снова сжала его руку — и выпустила.

— Бог, в которого я верю, больше Вселенной. Ничто не может ему угрожать, кроме лжи.

Кортес невнятно хмыкнул.

— Я хочу, чтобы они принадлежали ей. — Анна махнула рукой, указывая на брызги света в небе. — Моей маленькой Нами. Хочу, чтобы все это когда-нибудь досталось ей.

— Не знаю, что она там найдет, — сказал Кортес, — но запомните, вы сами выбрали для нее такое будущее.

В его словах звучали надежда и угроза.

Как в звездах.

ДЖЕЙМС КОРИ ПОЖАР СИБОЛЫ

Санкт-Петербург

Издательство Фантастика Книжный Клуб: 2015

© «Издательство Фантастика Книжный Клуб», 2015

Посвящается Джею Лейку и Элмору Леонарду. Джентльмены, мне было очень приятно

ПРОЛОГ БОББИ ДРАПЕР

«Тысяча миров, — размышляла Бобби, глядя, как закрываются двери „трубы“. — Нет, не просто миров — систем. Солнца. Газовые гиганты, пояса астероидов… Все, к чему стремилось человечество, только в тысячекратном размере».

Экран над сиденьями напротив переключился на новости, но динамик не работал, голоса диктора было не разобрать. Впрочем, хватало и картинок, которые всплывали рядом с его лицом. Новые данные с зондов, прошедших за врата. Там были изображения незнакомых звезд, окружности, обозначающие орбиты новых планет. Пустых. Те, кто в глубине времен создал протомолекулу и запустил ее к Земле, не откликались на вызов. Строитель врат открыл путь, но никаких могучих богов там не обнаружилось.

«Потрясающе, — думала Бобби, — как быстро человечество переходит от мысли „Какой невообразимый разум создал эти душераздирающие чудеса?“ к „Ну, раз уж здесь никого нет, нельзя ли мне поживиться их барахлишком?“».

— Простите, — произнес хрипловатый мужской голос, — не найдется ли у вас мелочи для ветерана?

Она отвела взгляд от экрана. Тощий человек с серым лицом. Телосложение выдавало, что детство он провел при низкой гравитации: у него было длинное туловище и большая голова. Облизнув губы, мужчина подался вперед.

— Так вы ветеран? — спросила Бобби. — Где служили?

— На Ганимеде, — ответил попрошайка и отвел взгляд, стараясь держаться с достоинством. — Был там, когда все пошло кувырком. А как вернулся сюда, власти меня вышвырнули. Хочу накопить на билет до Цереры, у меня там семья.

В груди у Бобби заклокотала ярость, но голос и лицо остались спокойными — хотя это и стоило ей немалого труда.

— Вы обращались в Союз ветеранов? Они могли бы помочь.

— Мне же нужно что-то есть! — Голос человека стал неприятным. Бобби оглядела вагон. В это время в «трубе» народу немного. Вакуумные трубы соединяли все окраины залива Авроры. Великий марсианский проект терраформирования начался еще до рождения Бобби и продолжится после ее смерти. Сейчас в вагоне было пусто. Она прикинула, как выглядит в глазах нищего. Крупная женщина, высокая и коренастая — но когда сидит, да еще в своем мешковатом свитере, этого не заметно. Нищий мог принять ее мышцы за жир. Если так, то он ошибся.

— В какой части служили? — спросила она.

Человек моргнул. Женщине полагалось бы его опасаться, и спокойствие Бобби его насторожило.

— В части?

— Да, где вы служили?

Он снова облизнул губы.

— Я не собираюсь…

— Забавно, — перебила Бобби. — Я бы поручилась, что знала почти всех, кто служил на Ганимеде перед началом заварушки. Когда через такое пройдешь, волей-неволей запомнишь. Когда видишь, как друзья гибнут. Вы в то время в каком чине были? Я — сержант артиллерии.

Серое лицо побелело. Мужчина поджал губы, засунул руки поглубже в карманы и что-то забормотал.

— А сейчас? — продолжала Бобби. — Я тридцать часов в неделю работаю в Союзе и вполне уверена, что мы сумеем помочь такому выдающемуся ветерану, как вы.

Он отвернулся, но отойти не успел — она перехватила его за локоть. Нищий скривился от страха и боли. Бобби тщательно выбирала слова, произносила их раздельно и внятно:

— Придумай. Другую. Байку.

— Да, мэм, — отозвался нищий. — Слушаюсь. Придумаю!

Вагон дернулся, тормозя перед первой станцией Брич-Кэнди. Бобби выпустила попрошайку и встала. У мужчины чуточку округлились глаза. Ее генетическая линия восходила к Самоа, и внешность Бобби порой производила определенное впечатление на неподготовленных людей. Иногда это огорчало Бобби. Но не сейчас.

Ее брат жил в добротной уютной норе в Миддл-Кэнди, недалеко от нижнего университета. Бобби, вернувшись на Марс, остановилась у него. Она до сих пор собирала осколки разбитой жизни. Процесс шел медленнее, чем она ожидала. В результате она, кроме всего прочего, чувствовала себя в долгу перед братом. Семейные ужины были одним из способов вернуть долг.

Коридоры Брич-Кэнди не отличались роскошью. Реклама на стенах переключилась при ее приближении — распознала лицо и теперь предлагала те товары и услуги, которые, предположительно, могли ее заинтересовать. Служба знакомств, спортивные союзы, кебаб навынос, новый фильм Мбеки Суна, психологические консультации. Бобби старалась не принимать это на свой счет, но все же ей хотелось бы, чтобы рядом оказались другие прохожие — они внесли бы некоторое разнообразие. И позволили бы думать, что предложения адресованы кому-то другому. Не ей.

Но и в Брич-Кэнди было пустовато. В «трубе» народа наблюдалось меньше обычного, в коридорах — тоже, и в программах Союза ветеранов значилось меньше участников. Она слышала, что в верхнем университете на шесть процентов снизилось число абитуриентов.

Человечество еще не основало в новых мирах ни единой колонии, но хватило и данных с зондов. Появился новый фронтир — новый конкурент Марса.

Едва Бобби открыла дверь, воздух наполнился густым ароматом приготовленного невесткой гамбо^[112]. Глотая слюнки, Бобби стала прислушиваться к громким голосам брата и племянника. Под ложечкой засосало, но ничего не поделаешь — родня. Она их любит. Она им обязана. Даже если в их обществе мысль о кебабе навынос становится ужасно соблазнительной.

— Я не о том говорю! — кричал племянник. Он учился в верхнем университете, но во время семейных ссор в его голосе прорезывались нотки шестилетки.

Брат загудел в ответ. Бобби уловила постукивания пальцев по столу — словно точки между доводами. Барабанный бой как риторический прием. Их отец тоже так делал.

— Марс — не один из вариантов. — Стук. — Не запасной вариант. — Стук. — Эти врата и все, что за ними, нам не дом. Усилия, потраченные на терраформирование…

— Я не против терраформирования, — начал ее племянник, когда Бобби вошла в комнату. Невестка молча кивнула ей из кухни. Бобби ответила кивком. Столовая открывалась в большую гостиную, где с отключенным звуком шли новости: далекие пейзажи незнакомых планет и среди них чернокожий красавец в очках с проволочной оправой. — Я только говорю, что мы узнали много нового. Новые данные. Только об этом я и толкую.

Отец и сын склонились над столом так, словно на нем лежала невидимая шахматная доска. Словно оба сосредоточились на интеллектуальной игре и уже не замечали ничего вокруг. Во многом так оно и было. Бобби подвинула себе стул, а никто из них даже не заметил ее прихода.

— Марс, — доказывал ее брат, — наиболее изученная из планет. И не важно, сколько новых данных вы получили, — к Марсу они не относятся. Не относятся! Скажи еще, что, пересмотрев тысячу картинок других столов, ты больше узнаешь о том, за которым мы сидим!

— Знания — это всегда хорошо, — ответил племянник, — ты сам все время говорил. Не понимаю, с какой стати ты теперь стал думать иначе.

— Как у тебя дела, Бобби? — резко спросила невестка, ставя на стол миску. Рис с перцем — гарнир к гамбо, способ напомнить, что у них гостья. Мужчины недовольно поморщились.

— Хорошо, — ответила Бобби. — Контракт с верфью прошел. Он обеспечит много рабочих мест для ветеранов.

— Потому что строятся новые исследовательские и транспортные корабли, — сказал племянник.

— Дэвид!

— Извини, мам, но так и есть, — не смутился Дэвид. Бобби положила себе риса. — Все корабли, которые пригодны для переоборудования, уже оснастили, а теперь строят новые. Чтобы люди могли добраться до новых систем.

Брат, накладывая на тарелку рис, хмыкнул, выражая презрение к словам сына.

— Первая научная экспедиция еще не долетела до ближайшего из этих миров…

— Люди уже живут на Новой Терре, папа! Беженцы с Ганимеда… — Он осекся и бросил на Бобби виноватый взгляд. О Ганимеде за столом старались не вспоминать.

— Экспедиция еще не высадилась, — повторил брат. — До появления настоящих колоний — годы и годы.

— А до первой прогулки по поверхности Марса — поколения! У нас ни хрена нет магнитосферы!

— Следи за языком, Дэвид!

Вернулась невестка. Гамбо был густым и ароматным, на поверхности плавала масляная пленка. От запаха у Бобби потекли слюнки. Невестка поставила суп на подставку из шифера и вручила Бобби половник.

— Как тебе новая квартира? — спросила она.

— Мило, — ответила Бобби, — и недорого.

— Не нравится мне, что ты поселилась в Иннис-Холлоу, — заметил брат. — Ужасный район.

— Вряд ли кто-нибудь рискнет приставать к тете Бобби, — вставил племянник. — Она им головы оторвет.

Бобби усмехнулась:

— Обычно хватает строгого взгляда…

Гостиная внезапно осветилась красным. Новости прервались. Яркие баннеры вспыхнули в верхней и нижней части экрана. На зрителя серьезно смотрела женщина-землянка. За ее спиной бушевал пожар. Потом появился снимок старого корабля колонистов. Черные буквы на фоне белого пламени сложились в слова: «Трагедия на Новой Терре».

— Что случилось? — спросила Бобби. — Ну, что случилось?

ГЛАВА 1 БАСЯ

Когда-то Бася Мертон был мягким человеком — не из тех, кто мастерит мины из шахтной взрывчатки и пустых бочонков из-под смазки.

Сейчас он вытащил следующую из маленькой мастерской за домом и покатил к электрокартам Первой Посадки. Короткий ряд домов, протянувшийся к северу и к югу, скоро обрывался, дальше до горизонта лежала темная равнина. От шагов на поясе у Баси раскачивался фонарик, отбрасывая на пыльную землю причудливые тени. Мелкий инопланетный зверек заухал на человека из-за границы светлого круга.

Ночи на Илосе^[113] — Бася не звал планету Новой Террой — были очень темные. Тринадцать крошечных, с низким альбедо, лун располагались на одной орбите так равномерно, что все считали их артефактами иной цивилизации. Каково бы ни было их происхождение, эти спутники для человека, выросшего среди огромных сателлитов Юпитера, больше походили на захваченные планетой астероиды, чем на настоящие луны. После захода солнца они и не думали ловить и отражать его свет. Ночную жизнь здесь вели в основном мелкие птицы и ящерицы — вернее, твари, которых новое гуманоидное население окрестило птицами и ящерицами. С земными тезками их роднило только поверхностное сходство и углеродный состав тел.

Бася, крякнув от натуги, взвалил бочонок на тележку и через секунду услышал эхо своего голоса. Любопытная ящерка-пересмешник подобралась к самой границе светового круга и поблескивала оттуда глазками. Она снова крякнула, помотав широкой, кожистой лягушачьей головой, — воздушный мешок под горлом вздулся и опал. Секунду животное выжидало, но, не дождавшись отклика, уползло в темноту.

Бася вытащил из ящика с инструментами эластичные ремешки и принялся крепить бочонки к днищу карта. От падения на землю взрыва не случится. Это если верить Купу, но экспериментировать Басе не хотелось.

— Бась, — позвала Люсия.

Он вспыхнул от смущения, как ребенок, попавшийся на краже конфет. Люсия знала, чем он занимается, — он никогда не умел ей врать. Но Бася надеялся, что она побудет в доме, пока он работает. От одного ее присутствия в голове вспыхнула мысль, хорошо ли он поступает. Если хорошо, то почему ему стыдно перед Люсией?

— Бась, — повторила она. Без настойчивости. И в голосе слышалась грусть, а не гнев.

— Люси, — ответил он, обернувшись. Она стояла на границе света, стягивая на тонкой фигурке белый халат, — ночь была холодная. Лицо казалось темным пятном.

— Фелисия плачет, — сказала она без укора в голосе. — Она за тебя боится. Зайди, поговори с дочкой.

Бася отвернулся и туже затянул ремень на бочонке, пряча от нее лицо.

— Не могу. Они близко, — сказал он.

— Кто? Кто близко?

— Ты знаешь, о ком я. Если не дать им отпор, они заберут все, что мы здесь сделали. А так мы выигрываем время. Без посадочной площадки им придется садиться на маленьких челноках. Поэтому мы уничтожим посадочную площадку. Пусть они восстанавливают. Люди не пострадают.

— Если дела пойдут плохо, — сказала она, — мы сможем улететь.

— Нет! — Ярость в собственном голосе удивила Басю. Обернувшись и шагнув к жене, он осветил ее лицо. Она плакала. — Хватит улетать. С Ганимеда улетели — бросили Катоа и улетели, и моя семья год жила на корабле, потому что никто не давал разрешения на посадку. Больше убегать не будем. Никогда. Больше они не отберут у меня детей.

— Я тоже тоскую по Катоа, — сказала Люси, — но эти люди его не убивали. Тогда шла война.

— Бизнес. Они заботились о бизнесе, начали войну и отобрали у меня сына.

«А я им позволил, — не сказал он. — Я забрал тебя, Фелисию и Яцека, а Катоа бросил — думал, что он погиб. А он оставался жив».

Слишком больно было бы выговорить эти слова, но Люси все равно услышала.

— Ты не виноват.

«Виноват!» — подступило к горлу, но Бася проглотил и это слово.

— У них нет никаких прав на Илос, — произнес он, стараясь, чтобы сказанное прозвучало рассудительно. — Мы первыми сюда пришли. Мы застолбили участок. Мы добудем первую партию лития, заработаем и сможем нанять адвокатов, чтобы отстаивать свои права. Но если к тому времени корпорация пустит здесь корни, ничто не поможет. Нам нужно время.

— За это, — сказала Люсия, — тебя посадят в тюрьму. Подумай о нас, о своей семье.

— Я ради семьи это и делаю, — мягко ответил он. Прозвучало хуже, чем если бы он крикнул. Бася взобрался на сиденье водителя и вдавил педаль газа. Карт с визгом рванул с места. Мужчина не оглядывался — не мог оглянуться и увидеть Люси. — Ради моей семьи, — повторил он.

Бася гнал карт от дома к барачному поселку, который привыкли называть Первой Посадкой с того времени, как выбрали место на компьютерной карте «Барбапикколы». Когда мечта превратилась в реальность, никто не потрудился подобрать новое название. Проехав центр — два ряда сборных домиков, — Бася выбрался на широкий участок ровной земли, заменявший шоссе, и свернул к месту первой высадки. Беженцы-колонисты спускались на Илос на маленьких челноках. Для приземления подошла только эта широкая открытая площадка. Но люди из «Роял-Чартер-Энерджи» — люди корпорации, получившей от ООН лицензию на разработку нового мира, — прилетят с тяжелым оборудованием. Для массивных грузовых модулей нужен настоящий космодром. Потому он и был построен на том самом месте, где высаживались первые колонисты.

Бася видел в этом оскорбление. Вторжение в святыню. Место первой высадки — не простое место. Когда-то он представлял себе, что когда-нибудь тут разобьют парк, поставят памятник первопроходцам нового мира. А РЧЭ уложила поверх их площадки гигантского блестящего монстра. Хуже того, люди из корпорации нанимали для строительства колонистов, и нашлось достаточно таких, кто охотно взялся за работу.

Это все равно что тебя стирают со страниц истории.

Скотти с Купом ждали Басю на новом космодроме. Скотти сидел на краю металлической платформы, свесив ноги, покуривая трубку и поплевывая на землю. Маленький электрический фонарь, горевший рядом, раскрашивал человека в жутковатые зеленые тона. Куп стоял поодаль, скалил зубы, глядя в небо. Куп был астером старой школы, и борьба с агорафобией давалась ему труднее, чем другим. Тонколицый мужчина упорно таращился в бездну, заставляя себя к ней привыкать, — так мальчишка, стиснув зубы, вытаскивает занозу.

Бася подвел карт к краю платформы и, соскочив, принялся отстегивать ремни, удерживавшие на месте бочки-мины.

— Как насчет помочь? — спросил он. Илос был большой планетой с гравитацией выше одного g. Даже после шести месяцев медицинской обработки, ускорявшей рост костей и мускулов, тело казалось слишком тяжелым. При мысли, что бочонки придется перекладывать на землю, у Баси заранее ныли плечи.

Скотти соскользнул с края платформы и приземлился на полтора метра ниже. Отбросив со лба сальные черные волосы, он еще раз затянулся трубкой. До Баси долетел острый, как от скунса, запах гидропонного каннабиса, смешанного с табаком вакуумной сушки. Куп перевел на Скотти и Басю не сразу сфокусировавшийся взгляд и слабо, недобро улыбнулся. План с самого начала принадлежал ему.

— М-м, — протянул Куп, — милашки.

— Смотри не привязывайся к ним, — посоветовал Бася, — они здесь ненадолго.

Куп хмыкнул басом и криво улыбнулся. Они втроем сгрузили с карта и расставили в ряд четыре тяжелых бочонка. К концу работы все пыхтели от усталости. Бася на минуту молча привалился к карту, а Скотти выкурил напоследок еще трубочку. Куп тем временем установил на мины колпачки взрывателей. Детонаторы дремали в задней части карта, как гремучие змеи, — их красные светодиодки еще не загорелись.

В темноте искрился поселок. Дома, выстроенные колонистами для себя и друг для друга, мерцали, как упавшие с небес звездочки. Дальше начинались руины. Длинные низкие строения инопланетян с двумя тяжелыми башнями поднимались над землей, как непомерно разросшиеся термитники. Все там было пронизано коридорами и камерами нечеловеческой конструкции. При дневном свете руины блестели, отливая мертвенным перламутром. В ночи они выглядели пятном более глубокой темноты. Шахты рудника располагались поодаль, за пределом видимости, только на брюхе тучи лежал слабый отсвет. По правде сказать, Бася не любил шахты. Руины были странным реликтом прошлого пустой планеты и, как все непонятное, но безопасное, через несколько лет перестали привлекать внимание. Шахты будили в памяти истории и надежды. Бася полжизни провел в ледяных коридорах, и туннели, проложенные в инопланетной почве, для него «неправильно пахли».

Куп тихо вскрикнул и выругался, встряхивая рукой. Крови не было — значит, ничего страшного.

— Думаешь, они нам заплатят за восстановление? — спросил Скотти.

Бася ругнулся и сплюнул.

— Нам не пришлось бы этим заниматься, если бы кое-кому не вздумалось подоить РЧЭ, — сказал он, откатывая бочонок на место. — Без площадки им не высадиться. Нам достаточно было просто ее не строить.

Скотти рассмеялся в дымное облачко.

— Все равно поналезут, так почему бы не взять их денежки? Так говорили люди.

— Идиоты эти люди, — отозвался Бася.

Скотти кивнул, смахнул с пассажирского сиденья ящерку-пересмешника и сел сам. Задрав ноги на панель управления, он снова глубоко затянулся.

— Как бабахнем, надо будет делать ноги. Этот взрывчатый порошок наделает шума.

— Эй, друг, — сказал Куп, — мы здесь закончили. Давай-ка освободим место, а?

Скотти встал и зашагал к площадке. Бася перехватил его, выдернул у него изо рта дымящую трубку и положил ее на капот карта.

— Взрывчатка, — пояснил он, — знаешь ли, взрывается.

Скотти пожал плечами, скрывая смущение. Куп, когда они подошли, уже повалил одну из бочек набок.

— Буэна^[114] работа. Надежно.

— Спасибо, — сказал Бася.

Куп лег.Бася устроился рядом с ним. Скотти осторожно прокатил первую мину между ними.

Бася выбрался из-под платформы, подтянулся по перекрещениям балок к минам, навинтил на каждую детонаторы и синхронизировал их. Услышав нарастающий визг электромотора, он с досадой подумал было, что Скотти удрал вместе с картом, и только потом понял, что машина не отъезжает, а приближается.

— Эй! — послышался знакомый голос Питера.

— Ке ла муг ублюдок здесь делает? — пробормотал Куп, вытирая ладонью лоб.

— Хочешь, спрошу? — предложил Скотти.

— Бася, — велел Куп, — пойди узнай, что надо Питеру. Скотти пока пачкаться не стоит.

Бася выбрался из-под площадки, освободив место для Скотти и последней из четырех мин. Питер остановил свой карт рядом с его и теперь стоял между машинами, переминаясь с ноги на ногу, словно ему приспичило помочиться. У Баси ныли спина и плечи, очень хотелось, чтобы все уже кончилось. Хотелось вернуться домой, к Люсии, Фелисии и Яцеку.

— Что такое? — спросил он.

— Летят, — ответил Питер вполголоса, словно кто-то мог подслушать.

— Кто?

— Все. Временный губернатор, служба безопасности корпорации, научная и техническая группы. Все. Это всерьез. Они высаживают нам новое правительство.

Бася пожал плечами.

— Это уже не новость. Они восемнадцать месяцев гонят к нам. Иначе что бы мы здесь делали?

— Нет. — Питер нервно приплясывал, поглядывая на звезды. — Они уже здесь. «Эдвард Израэль» произвел торможение полчаса назад. Вышел на высокую орбиту.

Меднистый вкус страха наполнил рот. Бася уставился в темноту. Миллиарды незнакомых звезд — предполагалось, что это тот же самый Млечный Путь, только под другим углом. Бася поспешно зашарил глазами по небу и наконец увидел. Движение, незаметное, как ход минутной стрелки на аналоговых часах, но Бася его уловил. Спускался посадочный модуль. Тяжелый челнок шел к космодрому.

— Я хотел по радио, но Куп говорил, они мониторят частоты и… — начал было Пит, но Бася уже бежал обратно к площадке. Скотти с Купом только успели вылезти. Куп с ухмылкой отряхивал пыль с ладоней.

— Осложнение, — сказал Бася, — челнок идет на посадку. Похоже, уже в атмосфере.

Куп поднял глаза. Луч его фонарика осветил лицо, оставив черными впадины щек и глазницы.

— Угу, — сказал он.

— Я думал, ты за ними следишь, знаешь, где находятся.

Куп пожал плечами, не отрицая и не соглашаясь.

— Надо разрядить мины, — заявил Бася.

Скотти встал на колени, но Куп удержал его за плечо.

— Зачем?

— Если они сейчас попробуют сесть, может рвануть, — сказал Бася.

Куп ласково улыбнулся.

— Может. И что из этого?

Бася сжал кулаки.

— Они уже садятся!

— Вижу, — кивнул Куп, — и не думаю, что я им чем-то обязан. Как бы то ни было, времени разряжать уже нет.

— Можно снять колпачки и взрыватели. — Бася опустился на четвереньки, пошарил лучом фонаря между балок.

— То ли можно, то ли нет, — процедил Куп. — Это вопрос, и еще какой вопрос.

— Куп? — Голос Баси прозвучал тонко и нерешительно.

Куп сделал вид, что не услышал.

— По мне, так это шанс, — сказал он.

— Там же люди, — отозвался Бася, заползая под площадку. Ближайшая мина лежала, уткнувшись электронным табло в землю. Он навалился плечом, толкнул.

— Не хватит времени, друг, — позвал Куп.

— Хватит, если ты пошевелишь задницей! — крикнул в ответ Бася. Колпачок взрывателя прилип к боку цистерны, как замазка. Бася пытался сковырнуть его пальцами.

— Ах ты, черт! — В голосе Скотти послышалось что-то похожее на благоговение. — Черт, Бась!

Колпачок отвалился. Бася засунул его в карман и пополз ко второй мине.

— Некогда, — крикнул Куп. — Давайте сматываться, лучше рвануть, пока они еще могут изменить курс.

В стороне послышался шум отъезжающего карта. Пит решил убраться подальше. И еще один звук — басовитый рев ракетных двигателей. Бася с отчаянием взглянул на оставшиеся мины и выкатился из-под площадки. Челнок тяжело завис в черном небе — так близко, что можно было рассмотреть в отдельности выхлоп каждой дюзы.

Ничего не выйдет.

— Бежим! — выкрикнул он. Они со Скотти и Купом рванули к тележке. Рев усиливался, оглушал. Добежав до карта, Бася выхватил из кармана детонатор. Если бы удалось взорвать чуть раньше, челнок мог бы прервать посадку, уйти…

— Не смей! — крикнул Куп. — Мы слишком близко!

Бася хлопнул ладонью по кнопке.

Земля вздыбилась, ударила его, жесткие комки грязи и камни порвали ладони и щеки, но боль ощущалась как что-то далекое. Частью сознания он понимал, что тяжело ранен, наверное, в шоке, но и это понимание было далеким и ненавязчивым. Больше всего его поразила тишина. Мир звуков исчез. Он слышал собственное дыхание и сердцебиение, а дальше все словно отключилось.

Перекатившись на спину, Бася уставился в испещренное звездами небо. Тяжелый челнок завис над ним на хвостовой струе — звук двигателей из басовитого рева превратился в визг раненого животного, ощущавшийся скорее всем телом, чем слухом. Челнок был слишком близко, выхлоп — слишком силен, и какие-то осколки полетели как раз туда, куда не надо. Тут уж не угадаешь. Частью сознания Бася понимал, что это очень плохо, но трудно было сосредоточиться на конкретных мыслях.

Челнок исчез из вида, наполнив долину предсмертным воплем, который долетел до Баси слабым посвистом и сменился тишиной. Скотти сидел рядом, уставившись в ту сторону, куда скрылся челнок. Бася позволил себе расслабиться.

Когда растаяло яркое пятно, оставшееся на сетчатке, снова проступили звезды. Бася смотрел на них и гадал, которая из них Солнце. Как до него далеко! Хотя если через врата, то близко. Он сбил их челнок. Теперь они наверняка явятся. Он не оставил им выбора.

Он вдруг жестоко закашлялся. Кажется, легкие заполнились жидкостью, и он выкашливал ее несколько минут. С кашлем пришла наконец и боль, скрутила все тело.

С болью пришел страх.

ГЛАВА 2 ЭЛВИ

Челнок дернулся, бросил Элви Окойе на ремни с такой силой, что вышибло дух, а потом швырнул обратно в мощные объятия амортизатора. Свет мигнул, погас и загорелся снова. Она сглотнула — радостное волнение сменилось животным страхом. Рядом улыбался Эрик Вандерверт — улыбался с тем же полунасмешливым, полузаискивающим выражением, этой усмешкой он ослеплял ее уже шесть месяцев. Фаиз, лежавший напротив, смотрел перед собой, округлив глаза, кожа его стала серой.

— Ничего, — сказала Элви, — все будет хорошо.

Она еще не договорила, а что-то внутри уже съежилось от этих слов. Что происходит, она не знала. Здесь не Земля. Здесь не угадаешь, будет ли все хорошо. И все же она поспешила ободрить их, словно от сказанных слов все могло наладиться. Душераздирающий визг пронизывал плоть челнока, обертона наслаивались друг на друга. Элви почувствовала, как ее тянет влево, шарниры коек-амортизаторов провернулись одновременно, словно танцоры по команде хореографа. Она потеряла Фаиза из вида.

Звуковой сигнал предварил объявление пилота, потом из системы корабельного вещания послышался женский голос: «Леди и джентльмены, по-видимому, на посадочной площадке серьезные неполадки. Нам на этот раз не удастся выполнить приземление. Мы вернемся на орбиту и подождем в доке „Эдварда Израэля“, пока…»

Женщина замолчала, но шипение включенного канала связи продолжало разноситься по кораблю. Элви подумала, что пилота что-то отвлекло. Корабль дернулся, вздрогнул, и Элви вцепилась в ремни, прижав их к себе. Рядом кто-то громко молился.

«Леди и джентльмены, — снова послышался голос пилота, — боюсь, что авария на посадочной площадке повредила и наш челнок. Не думаю, что нам сейчас удалось бы вернуться на орбиту. Здесь недалеко есть сухое озеро. Видимо, придется использовать его как запасной космодром».

За мгновенным облегчением — площадка приземления все же нашлась! — последовало понимание и настоящий страх: «Мы разобьемся!»

«Прошу всех оставаться в амортизаторах, — сказала женщина-пилот. — Не отстегивайте поясов и, пожалуйста, следите, чтобы руки и ноги оставались в пределах койки, иначе их может повредить о закраину. Гель придуман не зря. Через пару минут мы спустим вас на поверхность».

Ее натужное, искусственное спокойствие ужасало Элви сильнее, чем испугал бы плач и визг. Эта женщина, как могла, сдерживала панику среди пассажиров. Она бы не стала так стараться, если бы для паники не было причин.

Вес тела опять сместился влево, потом вернулся обратно, а потом Элви стала легкой — челнок снижался. Казалось, падение длилось вечно. Дребезжание и визг усилились до пронзительного воя. Элви закрыла глаза.

— Все будет хорошо, — сказала она себе, — все в порядке.

Удар расколол челнок, как молоток раскалывает хвост омара. Она успела заметить незнакомые звезды в чужом небе, а потом сознание выключилось, словно Бог повернул рубильник.

Несколько столетий назад европейцы пробирались в опустошенную чумой скорлупу Америки на деревянных корабликах под огромными полотняными парусами, доверяясь ветрам и искусству моряков в надежде попасть из знакомого мира в тот, который тогда называли Новым Светом. На целых шесть месяцев религиозные фанатики, авантюристы и отчаявшиеся бедняки отдавались беспощадным волнам Атлантического океана.

Восемнадцать месяцев назад Элви Окойе вылетела со станции Церера по контракту с «Роял-Чартер-Энерджи». «Эдвард Израэль» был большим кораблем. Когда-то, почти три поколения назад, он нес колонистов к Поясу и в систему Юпитера. Когда прилив схлынул и напор экспансии достиг естественных пределов, «Израэль» переоборудовали под водовозное судно. Век колониализма миновал, романтика свободы уступила место будничной жизни — для которой требовались воздух, вода, пища. Десятилетия корабль служил рабочей лошадкой Солнечной системы — а потом открылась «Станция колец». И снова все переменилось. На верфях Буша на станции Тихо уже строилось новое поколение колонистских кораблей, но переоборудовать «Израэль» вышло быстрее.

Впервые ступив на борт, Элви ощутила удивление, надежду и волнение, прислушавшись к гулу вентиляции, увидев изгибы несовременно выглядевших коридоров. Снова настал век приключений, и старый вояка вернулся, наточив меч и до блеска начистив доспехи. Элви понимала, что проецирует на корабль собственные переживания, что такое ощущение говорит не столько о состоянии корабля, сколько о состоянии ее ума, но чувство от этого не тускнело. «Эдвард Израэль» снова стал кораблем колонистов, его трюмы наполнились деталями сборных домов и атмосферными зондами, фабричным оборудованием и рассеивающими фемтоскопами. На корабле летели группы научников и картографов, геологи, гидрологи и прочие, в том числе группа Элви — космозоологи. Докторов здесь было на целый университет, профессоров — на государственную лабораторию. Тысяча человек, считая команду и колонистов.

Летающий город, корабль пилигримов, направляющийся к скалам Плимута, дарвиновский «Бигль» — все в одном. Это было величайшее и прекраснейшее из всех странствий человечества, и Элви заслужила себе место среди направляющихся в экспедицию экзобиологов. Не удивительно, что ей казалось, будто металлокерамика корабля лучится радостью, — вполне простительная иллюзия.

И над всем этим властвовал губернатор Трайинг.

За те месяцы, когда они разгонялись и тормозили, медленно, опасливо проходили сквозь кольца и снова разгонялись и тормозили, Элви видела его несколько раз. И только перед посадкой ей удалось поговорить с губернатором.

Трайинг был легким человеком. Своей кожей цвета черного дерева и белоснежными волосами он напоминал Элви ее дядюшек, а его легкая улыбка ободряла и успокаивала. Элви сидела на обзорной палубе, уверяя себя, что экраны с высоким разрешением — настоящие окна на планету, что свет ее незнакомого солнца в самом деле отражается от широких мутных морей и высоких ледяных облаков и попадает прямо ей в глаза, хотя гравитация торможения доказывала, что корабль еще не вышел на свободную орбиту. Зрелище было удивительным и прекрасным. Один огромный океан с россыпью островов. Большой материк, уютно развалившийся на половине полушария, широкий у экватора и заостряющийся к северу и к югу. Официально этот мир назывался Четвертый Разведчик «Беринга» в память о зонде, впервые установившем его существование. Но в коридорах, кафетериях и тренажерных залах все звали его Новой Террой. Значит, не ее одну захватила романтика.

— О чем задумались, доктор Окойе? — мягко спросил Трайинг, и Элви подскочила. Не заметила, как он вошел. Не видела, что он стоит рядом. Следовало бы поклониться или ответить по форме, но он смотрел так мягко, с таким юмором, что она расслабилась.

— Думаю, заслужила ли я это все, — сказала Элви. — Ведь я скоро увижу первую действительно внеземную биосферу. Узнаю об эволюции такое, что до сих пор считалось непознаваемым. Наверное, в прошлой жизни я была очень-очень хорошей.

На экранах блистала золотом, синевой и всеми оттенками коричневого Новая Терра. Высотные атмосферные вихри закрыли зеленоватыми облаками половину планеты. Элви потянулась к ней. Губернатор хихикнул.

— Вы прославитесь, — сказал он.

Элви моргнула и закашлялась от смеха.

— А ведь, пожалуй, и правда, — сказала она. — Мы делаем такое, чего человечество еще не пробовало.

— Отчасти, — согласился Трайинг, — а отчасти и такое, чем занимались всегда. Надеюсь, история будет к нам снисходительна.

Она не совсем его поняла, но переспросить не успела, потому что вошел Адольфус Мартри. Этот худенький человечек с холодными голубыми глазами возглавлял службу безопасности и был тверд и эффективен — полная противоположность «доброму дядюшке» Трайингу. Мужчины вышли вместе, оставив Элви наедине с миром, который ей предстояло исследовать.

Тяжелый челнок был не меньше иных кораблей, на которых приходилось летать Элви. На планете для него пришлось выстроить космодром. Челнок нес первые пятьдесят строений, основное оборудование лабораторий и — самое главное — жесткий купол периметра.

Элви просочилась по забитым коридорам челнока, руководствуясь указаниями ручного терминала, который привел ее к отведенной ей койке. Когда на Марсе основывались первые колонии, жесткий купол был вопросом жизни и смерти. Он удерживал воздух и отсекал излучение. На Новой Терре речь шла о предотвращении загрязнений. Лицензия, полученная РЧЭ, требовала, чтобы присутствие корпорации по возможности не оставило следа на планете. Зная, что там уже живут люди, Элви надеялась, что они постарались не потревожить свой участок, — в ином случае сложно будет разобраться во взаимодействии местных организмов с привнесенными извне. А то и просто невозможно.

— Ты волнуешься?

Фаиз Саркис сидел на койке-амортизаторе, застегивая широкие пояса вокруг талии и груди. Он вырос на Марсе и был высоким, худым и большеголовым, как все обитатели легких миров. В амортизаторе Фаиз, судя по всему, чувствовал себя как дома. Только теперь Элви заметила, что ручной терминал привел ее на место. Она села, гель обхватил бедра и нижнюю часть спины. Ей всегда хотелось сидеть в койке — как ребенку в мелком бассейне. Когда погружаешься в гель, начинает казаться, будто тебя засасывает.

— Просто думаю о будущем, — ответила она, заставив себя лечь. — Много работы предстоит.

— Знаю, — вздохнул Фаиз. — Кончились каникулы. Теперь придется отрабатывать свой хлеб. А все же неплохо покатались. То есть если не считать разгона при полном g.

— На Новой Терре, как ты помнишь, даже немножко больше.

— И не напоминай, — протянул он. — И чего бы нам было не начать с какой-нибудь пробковой планетки с пристойной гравитацией?

— Так жребий пал, — усмехнулась Элви.

— Ну, как только он падет на планету вроде Марса, я переведусь.

— Вместе с половиной Марса.

— Что я, не понимаю? Мне бы что-нибудь с нормальной атмосферой. И с магнитным полем, чтобы не пришлось зарываться в кротовьи норы. Это будет как окончание проекта терраформирования, если бы я до него дожил.

Элви засмеялась. Фаиз числился в геологической и гидрологической группах. Он учился в лучших из внеземных университетов, и за время знакомства Элви успела понять, что его донимали такие же страхи и восторги, как ее, — если не больше. Подошел Эрик Вандерверт, устроился в койке рядом с Элви. Та вежливо улыбнулась ему. За полтора года пути от Цереры между сотрудниками разных групп успело завязаться сколько угодно романтических или хотя бы сексуальных отношений. Элви в них не впутывалась. Она давно поняла, что сочетание работы и секса дает ядовитую и нестабильную смесь.

Эрик кивнул Фаизу и переключился на нее.

— Волнительно, — сказал он.

— Да, — отозвалась она, а Фаиз в своей койке закатил глаза.

Мимо, пробираясь между амортизаторами, прошел Мартри. Его глаза бегали по койкам, поясам, лицам приготовившихся к спуску людей. Элви ему улыбнулась, и он коротко кивнул в ответ. Не враждебно, просто по-деловому. Она видела, как он смерил ее взглядом. Не мужским — скорее, как грузчик проверяет, включены ли магнитные крепления у контейнера, установленного в трюме. Очевидно, удостоверившись, что она правильно пристегнулась, Мартри еще раз кивнул и двинулся дальше. Едва он скрылся, Фаиз захихикал.

— Бедняга на стенку лезет. — Он кивнул вслед Мартри.

— Да ну?

— Он же полтора года нами вертел, так? А теперь мы высаживаемся. А ему — оставаться на орбите. Парень уверен, что мы все поубиваемся у него на глазах.

— Ему хоть не все равно, — заметила Элви. — Тем он мне и нравится.

— Тебе все нравятся, — поддразнил Фаиз. — Это твое больное место.

— А тебе — никто.

— А это — мое, — усмехнулся он.

После звукового сигнала включилась система общего оповещения.

— Леди и джентльмены, меня зовут Патриция Сильва. Я пилот этой молочной тележки.

Из коек раздался дружный смех.

— Мы отстыкуемся от «Израэля» где-то через десять минут и совершим посадку примерно через пятьдесят. Так что спустя час вам предстоит вдохнуть совершенно новый воздух. На борту у нас губернатор, так что мы позаботимся, чтобы все прошло гладко, — может, сорвем с него какой-нибудь бонус.

Все опять захихикали, даже пилот. Элви ухмыльнулась, Фаиз ответил ей тем же. Эрик прокашлялся.

— Ну, — с наигранным смирением произнес Фаиз, — мы прошли этот путь до конца. Остался последний шаг.

Она не могла определить, где болит. Боль была слишком велика, она занимала весь мир, поглощала все. Элви осознала, что видит что-то. То ли большую суставчатую крабью ногу, то ли сломанный строительный кран. За ним тянулась плоская равнина озерного дна. У основания конструкции земля становилась неровной. Элви представилось, как кран прополз по темному сухому дну — или рухнул на него. Ее измученный рассудок попытался сопоставить этот образ с обломками челнока, впрочем, безуспешно.

Искусственная конструкция. Руины. Какое-то загадочное строение чужой цивилизации, создавшей протомолекулу и кольца. Теперь оно пусто и заброшено. Элви вдруг ярко вспомнилась художественная выставка, которую она видела в детстве. Там было крупное изображение сброшенного в кювет велосипеда на фоне развалин Глазго. Вся катастрофа в одном образе, лаконичном и красноречивом, как стихотворение.

«Я хотя бы увидела, — подумала она. — Все-таки добралась сюда перед смертью».

Кто-то вытащил ее из разбитого челнока. Повернув голову, она разглядела желто-белые огни стройки и ряды лежащих на земле людей. Кто-то стоял. Кто-то ходил среди раненых и убитых. Она не узнавала ни лиц, ни манеры двигаться. За полтора года на «Израэле» она всех научилась узнавать с первого взгляда, а эти люди были незнакомыми. Значит, местные. Самозахватчики. Нелегалы. В воздухе пахло пылью пожара и тмином.

Видимо, у нее случился провал в памяти, потому что женщина возникла рядом словно в мгновенье ока. На руках у нее была кровь, лицо испачкано грязью и рвотой, чужими.

— Вам сделали перевязку, пока все в порядке. Я дам вам обезболивающее, и постарайтесь не двигаться, пока мы разберемся с вашей ногой, хорошо?

Она была красива суровой красотой. На темных щеках черные точки, разбросанные, как бусинки на вуали. Белые нити вплетаются в черные волны волос — словно лунные блики на воде. Только на Новой Терре не светила луна. Зато светили миллиарды незнакомых звезд.

— Хорошо? — повторила женщина.

— Хорошо, — отозвалась Элви.

— Скажите, с чем вы сейчас согласились?

— Не помню.

Женщина, мягко придерживая Элви за плечи, откинулась назад.

— Торре! Здесь надо будет сделать скан головы. Возможно, сотрясение.

Из темноты ей ответил другой голос — мужской:

— Да, доктор Мертон. Как только закончу с этим.

Доктор Мертон снова повернулась к Элви.

— Если я сейчас встану, вы полежите смирно, пока Торре до вас доберется?

— Да нет, не надо, я могла бы помочь, — сказала Элви.

— Наверняка могли бы, — вздохнула женщина. — Ну, хорошо, давайте его дождемся.

Из темноты выделилась новая тень. Элви по походке узнала Фаиза.

— Займитесь другими, я с ней посижу.

— Спасибо, — поблагодарила доктор Мертон и скрылась.

Фаиз, кряхтя, опустился наземь, поджал ноги. Волосы на его крупной голове ерошились во все стороны. Губы были плотно сжаты. Элви, не думая, взяла его за руку и ощутила, как он мгновенно отпрянул, прежде чем смириться с прикосновением ее пальцев.

— Что случилось? — спросила она.

— Взрыв на посадочной площадке.

— О! — Подумав, она добавила: — Это они?

— Нет. Нет, конечно, не они.

Элви попыталась обдумать услышанное. Если не они, как это могло случиться? Голова у нее прояснилась настолько, что она уже замечала, как путаются мысли. Неприятно, но, наверное, хороший признак.

— Плохо дело?

Она скорее почувствовала, чем увидела, как он пожал плечами.

— Плохо. Единственная сколько-нибудь хорошая новость — что их поселок рядом и врач у них толковый. Практиковалась на Ганимеде. Не окажись наши запасы погребены под парой тонн металла, она могла бы что-то сделать.

— Наша группа?

— Я видел Джорджио, он в порядке. Эрик погиб. Не знаю, что с Софи, но отправлюсь искать, когда у них дойдут руки до тебя.

Эрик погиб. Несколько минут назад он лежал в соседней койке, заигрывал с ней, злил ее. Этого Элви понять не могла.

— Садьям? — спросила она.

— Она же осталась на «Израэле». Ничего с ней не случится.

— Вот и хорошо.

Фаиз пожал ей руку и отпустил. Воздух там, где ладонь была нагрета его пальцами, холодил кожу. Фаиз перевел взгляд с рядов лежащих тел на обломки челнока. Стояла такая кромешная тьма, что Элви видела только силуэт на фоне звезд.

— Губернатор Трайинг не выкарабкался, — сказал он.

— Не выкарабкался?

— Мертвее дохлой крысы. Мы не знаем, кто теперь должен командовать.

Элви ощутила, как слезы набегают на глаза, и боль в груди не имела отношения к ранению. Вспомнилась ласковая улыбка, теплый голос. Его работа только начиналась. Странно: смерть Эрика скользнула по поверхности сознания, как камешек по воде, а смерть губернатора Трайинга зацепила так сильно.

— Жаль, — сказала она.

— Да уж. Мы на чужой планете в полутора годах пути от дома, все припасы разлетелись в щепки размером с зубочистку, и можно поставить приличные деньги на то, что все это — результат саботажа тех самых людей, которые теперь нас лечат. Смерть — это неприятно, но, по крайней мере, просто. Как бы нам еще не позавидовать Трайингу.

— Ты сам не веришь тому, что говоришь. Все будет хорошо.

— Элви, — Фаиз сардонически хмыкнул, — думается мне, не будет.

ГЛАВА 3 ХЭВЛОК

— Эй, — уныло позвал из камеры механик, — Хэвлок, ты еще злишься?

— Злиться — не мое дело, Уильямс, — ответил Хэвлок, зависнув над своим столом. Помещение внутренней службы безопасности на «Эдварде Израэле» было тесным. Два стола, восемь камер — то ли офис, то ли карцер. А в невесомости вышедшего на высокую орбиту корабля здесь становилось еще теснее.

— Слушай, я знаю, что позволил себе лишнее, но теперь-то я трезв. Выпустил бы ты меня?

Хэвлок сверился с ручным терминалом.

— Еще пятьдесят минут, и можешь быть свободен.

— Брось, Хэвлок. Есть у тебя сердце?

— Ничего не могу поделать, правила есть правила. Дмитрий Хэвлок тринадцать лет отслужил сотрудником безопасности по контрактам с восемью разными компаниями. «Пинквотер», «Звездная спираль», «Кооперация Эль-Хашем», «Стоун и Сиббетс» и прочими. Поработал недолго даже на «Протоген». Побывал в Поясе, на Земле, на Марсе и на Луне. Тянул лямку на грузовых транспортах по маршрутам Ганимед — Земля. Разбирался с самыми разными проблемами: с бунтами, семейным насилием, наркотрафиком и даже с придурком, у которого была мания воровать чужие носки. Не то чтобы все повидал, но многое. Достаточно, чтобы понять, что всего никогда не увидишь. И признать, что его реакция на кризисную ситуацию зависит больше от партнеров по команде, чем от самого кризиса.

Когда на базе «Афина» пошел вразнос реактор, его напарник запаниковал вместе с начальством, и Хэвлок до сих пор помнил, как страх тогда стиснул ему внутренности. Когда на Церере после гибели водовоза «Кентербери» начались волнения, его напарник держался скорее устало, чем испугано, и Хэвлок воспринимал ситуацию с той же угрюмой покорностью. Когда на «Эбису» обнаружили вирус Нипах и объявили карантин, его босс энергично — и едва ли не с наслаждением — раскладывал корабль, как сложную головоломку, и Хэвлоку тоже передалось чувство удовольствия от выполнения важной работы.

По долгому опыту Хэвлок знал, что люди — в первую очередь общественные животные; сам он был человеком до мозга костей. Казалось бы, куда романтичнее — да и мужественнее, черт побери, — изображать из себя остров в океане, недвижно стоящий под ударами волн бьющихся вокруг эмоций. Но он не был островом и примирился с этим фактом.

Когда сообщили, что площадка, подготовленная для посадки тяжелого челнока, взорвана, и пошли сведения о потерях, Мартри отреагировал вспышкой ярости — и Хэвлок тоже. Все действие разворачивалось на поверхности планеты, так что выплеснуть эту ярость можно было только на «Эдвард Израэль». А все, что происходило на «Израэле», Хэвлок твердо держал в руках.

— Ну пожалуйста, — скулил из камеры Уильямс, — мне переодеться надо. Какая разница, а? Несколько минут.

— Вот и досиживай, если разницы никакой, — сказал Хэвлок. — Сорок пять минут и до свидания. А пока сиди на попе ровно и старайся получить удовольствие.

— Как тут сядешь, когда мы плаваем на орбите.

— Это метафора. Не цепляйся к словам.

Назначение на «Эдвард Израэль» было великолепным контрактом. «Роял-Чартер-Энерджи» отправляла первую настоящую экспедицию в новую систему, открывшуюся благодаря кольцам, и важность этой миссии для компании отражалась в списках бонусов. За каждый день на «Израэле» полагались небывалые сверхурочные — даже за то время, когда корабль грузился и забирал команду с Луны. Полтора года пути, шесть лет до планового возвращения и еще восемнадцать месяцев обратной дороги — все щедро оплачивалось. Это уже был не контракт, а карьера.

И все же Хэвлок колебался, подписывать или нет.

Он видел съемки с Эроса и Ганимеда, видел кровавую баню в так называемой «медленной зоне», когда защитная система пришельцев резко затормозила корабли, убив каждого третьего на борту. Множество ученых и инженеров, набившихся в «Израэль», не позволяли забыть, что корабль отправляется в неведомое. Там могут водиться чудовища^[115].

И вот губернатор Трайинг мертв. Северн Астрапани, статистик, исполнивший классический рай-поп на конкурсе талантов, — мертв. Аманда Чу, флиртовавшая однажды с Хэвлоком, когда оба подвыпили, — мертва. Половина передовой группы — ранена. Весь груз челнока — да и сам челнок — пропал. Тишина, повисшая по всему «Израэлю», походила на момент шока между ударом и болью от него. А затем явились гнев и горе. Не только к команде, но и к Хэвлоку.

Загудел ручной терминал. Сообщение сотрудникам службы безопасности. Имена: Мартри, Вэй, Траян, Смит и он сам. Хэвлок был польщен. Может, он и младший из всех названных, а все же присутствует в списке. Сам факт, что его не забыли, создавал ощущение, будто Хэвлок хоть как-то контролирует события. То, что это иллюзия, его не волновало. Он быстро просмотрел сообщение, кивнул сам себе и набрал код, открывающий камеру.

— Повезло тебе, — сказал он, — мне нужно на совещание.

Уильямс выбрался наружу. Его темные с проседью волосы растрепались, кожа выглядела серее обычного.

— Спасибо, — кисло процедил он.

— Больше так не делай, — посоветовал Хэвлок. — Все и так достаточно плохо, чтобы еще разумные люди усугубляли положение.

— Просто пьян был, — ответил механик. — Я ничего такого не думал.

— Знаю, — сказал Хэвлок. — И чтоб это не повторялось, договорились?

Уильямс кивнул, отведя глаза, и, подтянувшись на руках по захватам, отправил себя вдоль трубы к жилой палубе, где его ждала одежда, не порванная и не залитая рвотой. Хэвлок дождался, пока механик скроется, запер помещение и направился к залу совещаний.

Мартри был уже там. Энергия расходилась от этого маленького человечка волнами жара. Хэвлок знал, что шеф безопасности всю жизнь работал в тюрьмах корпораций и на обеспечении производственной секретности высшего класса. Добавьте к этому тот простой факт, что ему под начало отдали весь «Израэль», и станет ясно, почему авторитет дался ему без особых усилий. Плававшие рядом с ним спец по информации Чандра Вэй и зам по полевым операциям Гассан Смит смотрели серьезно и мрачно.

— Хэвлок, — поздоровался Мартри.

— Сэр, — кивнул в ответ Хэвлок, цепляясь за рукоять, чтобы развернуться головой в одну сторону с остальными.

Через несколько секунд внутрь вплыл Рив, заместитель Мартри. Тот кивнул и ему:

— Закрой дверь, Рив.

— А Траян? — спросила Вэй, хотя, судя по голосу, уже догадывалась об ответе.

— Траян погибла в челноке, — ответил Мартри. — Смит, вы повышены в должности.

— Очень жаль, сэр, — отозвался Смит. — Хороший офицер и профи. Нам будет ее недоставать.

— Да, — сказал Мартри. — Итак, мы собрались, чтобы обсудить наш ответ.

— Сбросим на самозахватчиков скалу? — предложила Вэй с юмором, в котором не было ни капли веселья. Мартри тем не менее улыбнулся.

— Пока будем несколько строже держаться предписаний, — сказал он. — Кроме того, там еще наши люди. Я сообщил домой и запросил, каким объемом полномочий располагаю в данном деле. Учитывая обстоятельства, почти не сомневаюсь, что, если до этого дойдет, мы их накроем.

— Нам до дома полтора года, — напомнила Вэй. Вывод из сказанного: «Никто нам не помешает поступить так, как сочтем нужным», — повис в воздухе.

— А до экранов с новостями по всей системе от Земли до Нептуна — несколько часов, — сказал Рив. — Как ни печально, придется держаться высоких моральных принципов. Любой перебор истолкуют как новый раунд угнетения бедных астеров злобными корпорациями. Мир еще не забыл «Протоген», и ничего с этим не поделаешь.

— Не помню, чтобы вас назначали политическим представителем, — съязвила Вэй, и у Рива сжались челюсти.

— Так. Это отставить, — вмешался Мартри.

— Сэр? — не понял Рив.

— Огрызаться друг на друга не будем. Не здесь.

— Простите, сэр, — сказала Вэй, — позволила себе лишнее.

— Ничего, однако пусть это не повторится, — ответил шеф. — Что мы наблюдаем на «Барбапикколе»?

— Ничего, — доложила Вэй. — Астеры прислали свои соболезнования и предложили помощь — как будто они могут чем-то помочь.

— Они не прогревают двигатели?

— Насколько я знаю, нет, — ответила Вэй.

— Мы за этим приглядываем, — произнес Мартри. Это было утверждением и вопросом одновременно.

— Мы могли бы предъявить права на корабль, — предложила Вэй. — Он, пока фирма не рассыпалась, принадлежал «Мао-Квиковски». Статус «бесхозного имущества» довольно мутный. Назовем незаконным захватом, пошлем на него несколько человек, и вопрос закрыт.

— Учту, — кивнул Мартри. — Как наши люди, Хэвлок?

— Потрясены, сэр. Испуганы. Злы. Тут ведь ученые. Самозахватчики для них — помеха и угроза чистоте данных. Большинство ни с чем подобным не сталкивалось.

Мартри потер подбородок кулаком.

— Что они намерены делать?

— Пока что — напьются. Наорут друг на друга или на нас. Начнут изобретать теоретические правовые выходы. Больше всего им хочется, чтобы ничего этого не было и они могли свободно заниматься своими исследованиями.

— Благослови, боже, яйцеголовых! — хихикнул Мартри. — Хорошо.

— У нас еще осталось два легких атмосферных челнока, — продолжал Хэвлок. — Я найду для них пилотов, и мы сможем эвакуировать своих с планеты.

— Никакой эвакуации. Этого самозахватчики не дождутся, — возразил Мартри. — Все, кто сел, там и останутся. Мы пошлем людей для их поддержки. Не знаю, что там они хотят исследовать, но мы уж постараемся, чтобы работа двигалась. И чтобы каждый внизу своими глазами увидел, как она движется.

— Есть, сэр, — немного смутился Хэвлок.

— Рив, вы отправитесь вниз. Разберетесь с местными. Узнаете, что сумеете. Обеспечите безопасность наших людей. Мы должны продемонстрировать силу.

— Но не в такой степени, чтобы телезрители дома начали их жалеть, — добавил Рив так, будто соглашался с начальником.

— Вэй, наблюдайте за вражеским кораблем. Если он начнет греть двигатель, я должен об этом знать.

— Разрешите подстроить соответственно лазерный коммуникатор?

На «Эдварде Израэле» не было ни торпед, ни гауссовых пушек. Единственное, что могло сойти за оружие, это древний лазерный передатчик, если с ним повозиться. В те времена, когда строился корабль, космос грозил людям радиацией и удушьем, а не преднамеренным насилием. Тихая была жизнь.

— Нет, — ответил Мартри, — просто мониторьте все их действия, слушайте разговоры и докладывайте мне. Решать, если что, буду я. Никакой инициативы, ясно?

— Да, сэр.

— Хэвлок, останешься здесь для координации с наземной группой. Челноки используйте по необходимости для доставки на поверхность людей и материалов. Нам нужна база, и мы начинаем ее обустройство.

— А если новая атака, сэр? — спросила Вэй.

— Это уж будет выбор самозахватчиков, и мы отнесемся к нему с уважением, — ответил Мартри.

— Не уверена, что понимаю вас, сэр?

Улыбка Мартри не коснулась глаз.

— Каждый вправе сам выбирать свою судьбу.

Каюта Хэвлока была немногим просторнее камер в его каталажке, но заметно уютнее. Закончив смену, он устраивался в койке, когда в дверь негромко постучали и Мартри, подтянувшись за раму, вплыл внутрь. Шеф был мрачен, но не мрачнее обычного.

— Что-то случилось, шеф? — спросил Хэвлок.

— Ты работал с астерами, — сказал Мартри. — Какого ты о них мнения?

— Люди как люди, — ответил Хэвлок. — Одни лучше, другие хуже. У меня остались друзья на Церере.

— Хорошо. Но что ты о них думаешь?

Хэвлок в задумчивости заерзал так, что натянулась предохранительная сетка на койке.

— Они — островной народ. Можно сказать, отдельное племя. Думаю, наиболее общая их черта — нелюбовь к обитателям внутренних планет. Хотя марсиан еще кое-как терпят. Психология малой гравитации.

— Значит, ненавидят в основном землян, — подытожил Мартри.

— Ненависть их объединяет. Уверенность, что земляне их угнетают, — пожалуй, единственное, что между ними общего. Они культивируют эту идею. Ненависть к таким, как мы, делает астеров астерами.

Мартри кивнул.

— Знаешь, кое-кто назвал бы такое мнение предрассудком.

— Это предрассудки, пока вы не оказались среди них, — ответил Хэвлок. — Я работал на станции Церера перед захватом ее АВП. На своей шкуре испытал.

— Что ж, думаю, ты прав, — кивнул Мартри. — Об этом я и хотел поговорить. Не для протокола. У нас на борту в основном земляне, в лучшем случае, марсиане. Но есть и несколько астеров. Например, тот техник, как там его?

— Вишен?

— Он самый. Не упускай их из вида.

— Что-то затевается?

— Просто эти самозахватчики — в основном астеры или внешники, а РЧЭ — земная компания. Плохо, когда люди сомневаются, кому принадлежит их верность.

— Да, сэр, — согласился Хэвлок и осторожно уточнил: — Что-то происходит, сэр?

— Пока нет. Но… что ж, почему бы и не сказать. Я получил сообщения из главной конторы. Мой запрос на расширение полномочий вежливо отклонили. По-видимому, в дело оказалась замешана политика. АВП ведет переговоры с ООН. Добиваются, чтобы самозахватчиков не обижали.

Как бы Мартри ни сдерживал ярость, ее сила захватила Хэвлока.

— Но у нас лицензия. Мы здесь в своем праве.

— Да.

— И не мы начали агрессию.

— Не мы.

— И что нам делать? Сидеть сложа руки, позволив астерам убивать нас и красть наше добро?

— Продажи лития с нелегальных копей заморожены, — сообщил Мартри, — а нам велено не развивать конфликт.

— Чушь собачья! Как нам работать, если нельзя пальцем тронуть стреляющих в нас ублюдков?

Мартри пожал плечами, соглашаясь, а в его спокойном, лаконичном ответе зазвучало презрение:

— Кажется, к нам выслали посредника.

ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

Тянется… тянется… тянется…

Сто тринадцать раз в секунду, без ответа и без остановки. Оно не мыслит — мыслят только отдельные его части. В его структуре содержатся детали, бывшие когда-то организмами — самостоятельными, сложными и высокоразвитыми. В его конструкции запрограммирована импровизация, использование подручных материалов и дальнейшее развитие.

Что сошло, то и подошло, поэтому артефакты оно игнорирует или адаптирует под себя. Мыслящие части пытаются понять, к чему оно тянется. Интерпретировать его действия.

Одна такая часть представляет себе, как дергается, дергается лапка насекомого. Другая слышит треск электрических искр, щелчки, настолько частые, что сливаются в гудение. Еще одна в полузабытьи вновь чувствует, как плоть сползает с ее костей, переживает тошноту и ужас и — который год — молит о смерти. Эту зовут Мария. Оно не позволяет ей умереть. Оно не утешает ее. Оно ее не сознает, потому что не обладает сознанием.

Но «не мыслить» не значит «не действовать». Оно берет силу всюду, где ее находит, купается в слабом излучении. Крошечные структуры, мельче атома, собирают энергию пролетающих сквозь него быстрых частиц. Субатомные ветряные мельницы. Оно ест пустоту и тянется… тянется… тянется…

В тех артефактах, что продолжают мыслить, еще теплятся отпечатки прошлых жизней. Измененные, но сохранившие жизнь ткани содержат воспоминания о мальчике, звавшем домой сестренку. Помнят таблицу умножения. В них сохранились образы секса, насилия, красоты. Образы не существующей больше плоти. В них сохранились метафоры: митохондрия, морская звезда, Гитлер в кувшине, ад. Они видят сны. Бывшие нейроны, подергиваясь и сплетаясь, загораются и порождают сновидения. Образы, миры, боль, страх — без конца. Всепоглощающее ощущение болезни. Старик помнит голос, шептавший невнятные сухие слова: «Отец твой спит на дне морском. Кораллом стали кости в нем…»^[116]

Быть может, ответь ему кто-нибудь, это закончилось бы. Найдись где-то, кому ответить, оно бы замерло, как камешек у подножия холма, — но ответа нет. Шрамы знают, что ответа не будет, но рефлекс запускает рефлекс, запускающий рефлекс, и оно тянется куда-то.

Этот каскад рефлексов уже разгадал миллиард маленьких головоломок. Оно о них не помнит, помнят только его шрамы. Оно просто тянется, посылает сообщение, что задание выполнено. Ответа нет, и потому оно не может остановиться. Этот сложный механизм по разгадыванию головоломок использует все, что подвернется. «Два перла там, где взор сиял…»

И потому оно — сыщик.

Из всех шрамов этот — последний. Он самый цельный. Он полезен и потому используется. Оно создает сыщика на основе матрицы, не понимая, что делает, и испытывает новый способ дотянуться куда-то. И получает ответ. Не совсем правильный, незнакомый, дикий — и все же ответ. Потому оно год за годом воссоздает сыщика и тянется снова, раз за разом. Сыщик становится все сложнее.

Оно не перестанет, пока не установит связь окончательно. А не установит оно связь никогда. Оно тянется, перебирает комбинации, различные способы дотянуться, не сознавая, что делает. Не сознавая само себя. Оно пустое, если не считать мелких деталей.

Лапка насекомого будет вздрагивать вечно. Шрамы, вопиющие о смерти, будут молить вечно. Сыщик будет искать вечно. Тихий голос будет вечно бормотать:

Оно тянется…

ГЛАВА 4 ХОЛДЕН

— Линкор «Салли Райд», говорит независимый корабль «Росинант». Запрашиваю разрешение на проход через кольцо для одного судна. Тяжелый грузовоз АВП «Мечта Каллисто».

— Передайте код авторизации, «Росинант».

— Передаю. — Холден отстучал на экране код и потянулся так, что движение приподняло с кресла почти невесомое тело. Несколько усталых суставов отозвались щелчками.

— Стареешь, — сказал Миллер. Детектив в помятом сером костюме и шляпе стоял в нескольких метрах поодаль, ногами на палубе, словно что-то весил. Чем более умнел симулякр — а за последние два года он стал чертовски разумным, — тем меньше заботился о соответствии реальности.

— А ты нет.

— Мои кости стали кораллом, — согласился призрак. — Мера за меру.

Когда с «Салли Райд» прислали разрешительный код, Алекс аккуратно и медленно провел их через кольцо, подстроившись под скорость и курс «Каллисто». Звезды пропали, едва корабль углубился в черное ничто ступицы. Миллер при прохождении кольца мигнул, начал было проявляться заново, но растворился облачком голубых искр, когда грохнул палубный люк и в него протиснулся Амос.

— Причалим? — без предисловий начал механик.

— На этот раз не придется, — ответил Холден и вызвал кабину пилота: — Алекс, остаемся здесь, пока не увидим, как причалит «Каллисто», а потом возвращаемся.

— А несколько дней на станции не помешали бы, шеф, — заметил Амос, подтягиваясь кодному из постов управления и пристегиваясь. На рукаве его серого комбинезона виднелась подпалина, левая ладонь наполовину скрывалась под бинтом. Холден кивнул на повязку. Амос пожал плечами.

— Нас на Тихо ждет пара кораблей с почвой, — напомнил Холден.

— У всех яйца киснут пропихнуть их на этот маршрут. При таком количестве вояк кругом что-то подобное было бы самоубийством.

— Однако Фред хорошо платит нам за их сопровождение к станции «Медина», и мне по вкусу его денежки. — Холден развернул корабельные телескопы и приблизил изображение колец. — А вот оставаться здесь дольше необходимого — не по вкусу.

Призрак Миллера был созданием техники пришельцев — тех же, что сотворили врата. Мертвец два года, с тех самых пор, как они деактивировали «Станцию колец», следовал за Холденом. Проводил время, чего-то требуя, расспрашивая и подбивая Холдена испытать новооткрывшиеся врата для исследования планет на той стороне. От сумасшествия Холдена спасло лишь то обстоятельство, что Миллер появлялся, когда рядом никого не было, — а на корабле размером с «Росинант» такое редко случается.

В рубку вплыл Алекс. Его редеющая темная шевелюра топорщилась во все стороны, под глазами виднелись черные круги.

— Посадка не планируется? А то хорошо было бы пару дней отдохнуть на станции.

— Видал? — спросил Амос.

Не успел Холден ответить, как из люка показалась Наоми.

— Мы причаливать не собираемся?

— Капитан спешит за теми землевозами на Тихо. — Амос умудрился объединить в голосе насмешку и нейтралитет.

— Мне бы не помешало несколько дней… — начала Наоми.

— Обещаю вам после возвращения неделю на Тихо. Просто мне не хочется проводить отпуск… — Холден ткнул пальцем в экран, на котором висела мертвая сфера станции и блестели кольца, — здесь.

— Трусишка, — сказала Наоми.

— Угу.

Приемник высветил сигнал о поступлении направленной передачи. Амос, который был ближе всех к приборной панели, стукнул пальцем по экрану.

— «Росинант», — отозвался он.

— «Росинант», — заговорил знакомый голос, — вызывает станция «Медина».

— Фред, — вздохнул Холден. — Проблемы?

— Вы высаживаться не собирались? Наверняка ребятам не помешало бы несколько дней на…

— Я могу быть полезен? — перебил его Холден.

— Да, можешь. Свяжись, когда причалишь. Есть дело.

— Черт побери, — выругался Холден, отключившись. — У вас когда-нибудь бывало чувство, что вселенная решила вас достать?

— Бывало чувство, что вселенная решила достать тебя, — ухмыльнулся Амос. — Забавное зрелище.

— Опять переименовали. — Алекс увеличил вид на вращающуюся станцию, до недавнего времени звавшуюся кораблем «Бегемот». — «Медина» — подходящее название.

— Кажется, это значит «крепость»? — нахмурилась Наоми. — Не слишком ли воинственно?

— Да нет, — сказал Алекс. — Хотя что-то вроде того. Так называлась огороженная стеной часть города. А потом она стала и центром общественной жизни. Узкие улочки, по которым не пробиться захватчикам, не пропускали также и потока транспорта. Пройти можно было только пешком, поэтому там собирались городские торговцы. В итоге получилось место, куда приходят за покупками, пообщаться, попить чайку. Безопасное место для собраний. Хорошее имя для станции.

— Ты много об этом думал? — спросил Холден.

Алекс пожал плечами.

V Интересный вопрос — эволюция корабля и его имен. Первым было «Наву». Город беглецов, так? Большой космический город. Потом «Бегемот» — самый большой и нелепый военный корабль во всей системе. Теперь — станция «Медина». Место собраний. Тот же корабль, три разных имени, три разных судьбы.

— Но корабль все-таки тот же, — кисло повторил Холден, приказывая «Росинанту» выйти на стыковочный курс.

— Имена — это важно, босс, — подумав, заметил Амос. На его крупном лице было странное выражение. — Имена все меняют.

На станции «Медина» шли работы. Большие секции внутреннего вращающегося барабана застилались почвой для дальнейшего производства продуктов, но во многих местах еще проступала металлокерамика. Большую часть повреждений, полученных бывшим кораблем колонистов в боях, успели зачистить и заделать. Офисы и хранилища в стенках барабана превратились в лаборатории для исследования открывшихся человечеству новых миров. Если Фред Джонсон, бывший полковник земного флота, а ныне глава респектабельного крыла АВП, и видел в «Медине» естественное место дислокации неоперившегося правительства Альянса Внешних Планет, у него, по крайней мере, хватало ума не объявлять об этом во всеуслышание.

Холден так часто становился свидетелем того, как здесь гибнут люди, что для него гигантский корабль навсегда превратился в кладбище. Впрочем, то же самое он мог бы сказать о любом правительственном здании.

Фред сидел в своем новом кабинете. Во времена, когда «Медина» еще звалась «Наву», эта комната предназначалась для администрации колонистов. Потом ее заняло «Свободное радио медленной зоны». Теперь пробоины залатали, стены перекрасили и декорировали восстанавливающими воздух растениями. Видеоэкраны демонстрировали вид на кольца вокруг корабля. Холден подивился такому контрасту. Человечество, проникая через червоточины во все точки пространства, не забывало захватить с собой папоротники.

Фред возился с кофеваркой.

— Тебе ведь черный?

— Да. — Холден взял у него исходящую паром чашку. — Не люблю я здесь бывать.

— Понимаю. И ценю, что ты все-таки заглянул, — сказал Фред, падая в кресло со вздохом, который при трети g выглядел чересчур показным. Впрочем, тяжесть, лежавшая на плечах Фреда, не имела отношения к гравитации вращения. Холден знал Джонсона пять лет — и эти годы его не пощадили. Когда-то черные с проседью волосы стали совсем белыми, темная кожа была изрезана мелкими морщинками.

— Признаков жизни не подает? — спросил Холден, указывая кофейной чашкой на экран, где светился раздутый шар «Станции колец».

— Я должен тебе кое-что показать, — произнес Фред, словно не услышав вопроса. Дождавшись кивка Холдена, он постучал по экрану, и за его спиной ожил видеопроектор. На нем застыло на полуслове лицо Крисьен Авасаралы. Второй секретарь исполнительной администрации возвела глаза к небу, а губы скривила в усмешке. — Эта часть касается тебя.

«…ом деле только предлог, чтобы померяться, кто выше ссыт на стенку, — сказала Авасарала. — Так что, думаю, пошлем Холдена».

— Пошлем Холдена? — повторил Холден, но видео продолжало крутиться, а Фред не отвечал. — Куда пошлем? Куда мы пошлем Холдена?

«От „Медины“ ему будет недалеко, а ненавидят его все одинаково, так что можно утверждать, что он вне партий. Он связан с вами, с Марсом, со мной. Он никудышный дипломат, так что подходит идеально. Введите его в курс дела, скажите, что ООН платит вдвое выше его обычных расценок, и как можно скорее отправьте на Новую Терру, пока там не напортачили еще больше».

Старая дама склонилась к камере, заполнив лицом весь экран. Холден видел все до единой морщинки и старческие пятна.

«Если Фред показывает тебе эту запись, Холден, имей в виду, что родная планета ценит твои услуги. И постарайся не прищемить себе хрен, на нем и так достаточно синяков».

Фред остановил запись и откинулся на спинку стула.

— Так вот…

— Что за черт? — спросил Холден. — Какая еще Новая Терра?

— Новая Терра — первое пришедшее на ум название для первого из миров, исследованных через сеть колец.

— А по-моему, это был Илос.

— Илосом, — вздохнул Фред, — его назвали высадившиеся там астеры. «Роял-Чартер-Энерджи», получившая лицензию на разработку, называет планету Новой Террой.

— А она имеет право? Там уже живут люди. И все зовут ее Илос.

— Здесь все зовут ее Илос. В том-то и дело, как ты понимаешь, — ответил Фред и сделал долгий глоток, выигрывая время на размышления. — Никто такого не ожидал. Беженцы с Ганимеда цапнули тяжелый грузовик «Мао-Квиковски» и на скорости рванули в кольцо сразу, как пришли первые данные с зонда. До того как мы сложили сведения в связную картинку. До военной блокады. До того как «Медина» изготовилась нарушить безопасный в пространстве «Станции колец» скоростной режим. Они проскочили так быстро, что мы их и окликнуть не успели.

— Дай угадаю, — сказал Холден. — Врата Илоса находятся прямо напротив Солнечных врат?

— Не совсем. У них хватило ума зайти под углом, чтобы не врезаться в «Станцию колец» на трестах тысячах километров в час.

— Итак, они год прожили на Илосе, а потом откуда ни возьмись выскочила РЧЭ и сказала им, что, как ни странно, это ее планета?

— РЧЭ получила у ООН лицензию на научное исследование Илоса — или Новой Терры, как ни назови. Причем именно потому, что там высадились беженцы с Ганимеда. Предполагалось, что эти миры до заселения станут изучать не один год.

Тон, каким это было сказано, вызвал щелчок в голове Холдена.

— Погоди. Лицензию ООН? С каких пор ООН распоряжается тысячью миров?

Фред невесело усмехнулся.

— Ситуация сложная. У нас есть ООН, которая претендует на право распоряжаться новыми мирами. Есть граждане АВП, заселившие такой мир без разрешения. Есть энергетическая компания, заполучившая исследовательскую лицензию на мир, который чисто случайно располагает невиданно богатыми запасами лития.

— И есть вы, — дополнил Холден, — оседлавшие турникет, ведущий в эти миры.

— Думается, вполне позволительно сказать, что АВП в корне не согласна с мыслью, будто ООН вправе в одностороннем порядке выдавать подобные разрешения.

— И вы с Авасаралой хотите это прекратить, пока не зашло еще дальше?

— Тут имеется еще пяток переменных, но для начала — да. И тут вступаешь ты. — Фред ткнул в сторону Холдена своей чашкой. На ее боку было крупно напечатано: «Босс». Холден подавил смешок. — Ты сам себе хозяин, но и я, и Авасарала уже с тобой работали и решили, что можно и повторить.

— Вот уж воистину глупая причина.

Фред прикрылся улыбкой.

— И то, что твой корабль пригоден для полетов в атмосфере, тоже не помешает.

— Вы же знаете, мы никогда не пользовались этой возможностью. Меня не тянет проверять, хорошо ли он маневрирует в атмосфере, на планете, от которой до ближайшей ремонтной базы миллион километров.

— «Росинант» — военный корабль, и…

— Забудь. Что бы ни говорила твоя чашка, я не собираюсь нагибать колонистов. Ни за что.

Фред вздохнул и придвинулся ближе. Голос его, когда он заговорил, был теплым и мягким, как фланелька, но под ней все равно чувствовалась сталь:

— Для тысячи планет еще нет никаких законов. Это первое испытание. Ты будешь беспристрастным наблюдателем и посредником.

— Я — посредником?

— Я тоже оценил иронию. Но дела там уже плохи, и нам нужен человек, который удержит равновесие, пока три правительства придумают, что следует делать.

— То есть я должен представить ситуацию так, словно вы уже что-то реализуете, пока вы будете размышлять? — понял Холден. — А насколько там плохо?

— Колонисты взорвали грузовой челнок РЧЭ. На нем летел временный губернатор. Погиб он, несколько ученых и сотрудников РЧЭ. Если на Илосе завяжется открытая война между астерами и корпорацией ООН, это не пойдет нам на пользу в переговорах.

— И я должен сохранить мир?

— Заставь их разговаривать, и подольше. Действуй, как привык, — обеспечь абсолютную прозрачность. В таком случае секреты никому не помогут. Это вполне по твоей части.

— Я думал, вы видите во мне что-то вроде сорвавшейся с креплений пушки, готовой разнести всю галактику. Не потому ли Авасарала посылает меня поближе к пороховой бочке, что добивается, чтобы там рвануло?

Фред пожал плечами.

— Меня не столько волнует, чего хочет она, сколько чего хочу я. А старушке ты, может быть, просто нравишься. Не спрашивай меня почему.

Миллер ждал его за дверью кабинета.

— На станции «Медина» сейчас три тысячи человек, — заметил Холден. — Как так вышло, что никто из них не оказался рядом, чтобы прогнать тебя?

— Возьмешься за эту работу? — спросил Миллер.

— Еще не решил, — сказал Холден. — Что тебе и самому известно, как симулякру, созданному моим же мозгом. Спрашивая, ты на самом деле предлагаешь мне за нее взяться. Поправь, если я ошибаюсь.

Холден зашагал по коридору в надежде, что случайная встреча изгонит дух Миллера. Тот шел следом, стуча подошвами по керамическому полу. От того, что гулкое эхо существовало только в сознании Холдена, становилось еще жутче.

— Не ошибаешься. Надо взяться, — заговорил Миллер. — Этот человек прав. Дело серьезное. В таких случаях кучка недовольных местных жителей мигом способна устроить мясорубку — оглянуться не успеешь. Я как-то на Церере…

— Ох, только не это! Не надо коповских баек от мертвеца. Что тебе понадобилось на Илосе? — спросил Холден. — Не повредит, если ты прямо скажешь, что ищешь по ту сторону колец.

— Ты сам знаешь, что я ищу, — ответил детектив. Он даже умудрился принять грустный вид.

— Ага, какую-то жуткую чужую цивилизацию, которая тебя создала. И я уже знаю, что ты ее не найдешь. Черт, ты сам это знаешь!

— И все равно я должен, и… — Миллер пропал. Женщина в синей униформе станционной службы безопасности прошла мимо, не отрывая взгляда от ручного терминала. Она буркнула что-то вроде приветствия, не поднимая глаз.

Холден по лестнице прошел к внутренней поверхности жилого вращающегося барабана «Медины». Здесь Миллер бы его никак не достал. Здесь шла активная работа, одни люди расстилали почвенные ковры на будущие поля, другие собирали из готовых блоков будущие дома и склады. Холден, проходя, весело помахал им. Назойливость Миллера научила его ценить присутствие в поле зрения живых людей. Они самим своим существованием изгоняли из его жизни толику ужаса. Вместо того чтобы на лифте подняться к переходнику, ведущему из барабана в невесомость кормовой части, где стоял в доке «Росинант», Холден зашагал по длинной изогнутой эстакаде, просматривавшейся из любой точки барабана. В прошлый раз он поднимался здесь под выстрелами. Вокруг гибли люди. Воспоминания были не из приятных, но Холден решил, что это лучше, чем оказаться запертым в одной кабине с Миллером. Вселенная становилась для него тесновата.

У выхода из переходника он на минуту завис, оглядывая барабан. Отсюда расстеленная почва напоминала шахматные клетки, темно-коричневые на фоне серого корпуса. По клеткам букашками ползали загадочные механизмы, превращавшие металлический пузырь в крошечный самодостаточный мир.

«Мы забудем, как это делается», — подумалось Холдену. Человечество едва научилось выживать в космосе, а теперь все выученное забудется. Зачем создавать новые стратегии выживания на крошечных станциях вроде «Медины», когда тысяча новых миров ждет завоевания: даровая вода и воздух, только руку протянуть. Эта внезапная мысль настроила Холдена на меланхолический лад.

Он повернулся спиной к рабочим, занятым уже ненужным делом, и отправился на свой корабль.

— Так что, — начала Наоми, когда команда расселась в камбузе «Росинанта», — летим на Илос?

Холден за несколько минут объяснил, чего хотят от них Фред Джонсон и Авасарала, а потом вроде как сбился. По правде сказать, ответа на вопрос Наоми он не знал.

— На то есть много причин, — наконец заговорил он, выстукивая на металлическом столике частую дробь. — Дело действительно важное. Прецедент, которому последует тысяча миров. И, признаться, мысль, что мы можем этому помочь, меня привлекает. Прокладывать колею, по которой покатят другие, — чертовски волнующее занятие.

— И деньги хорошие, — напомнил Амос. — Не забудь о деньгах.

— Но… — подсказала Наоми, с улыбкой тронув его за плечо. Показывала, что он смело может поделиться своими опасениями. Холден улыбнулся в ответ и похлопал ее по руке.

— Но у меня есть одна веская причина для отказа, — признался он. — Миллеру туда очень хочется.

Молчание было долгим. Первой заговорила Наоми:

— Ты должен взяться.

— Правда?

— Да, — сказала она. — Потому что ты думаешь, что сумеешь помочь.

— А ты думаешь, нет?

— Нет, — сказала Наоми, — я думаю, сумеешь. Но даже если мы ошибаемся, ты свихнешься, если хотя бы не попробуешь.

— И еще, — добавил Амос, — деньги уж очень хорошие.

ГЛАВА 5 БАСЯ

— Слезы Христовы, Бася! — воскликнул Куп. — Это ведь мы побеждаем. А что с тобой будет, когда земля под ногами закачается?

Остальные смотрели на него и ждали. Скотти с Питом. И еще Лорис и Катерина, Ибрагим и Зади. Бася скрестил руки на груди.

— Они узнают, кто убил губернатора… — начал он, но Куп отмахнулся от него, как от мухи:

— Не узнают. Если до сих пор не разобрались, понемногу забудется. Было и прошло. Черт, я и сам не помню, кто это сделал. А ты, Зади?

Зади покачала головой.

— Нэ савви, — отозвалась она на жаргоне астеров — своем родном языке. Куп указал на нее, словно произнесенные слова решили дело.

— Мне тоже не нравится, как все обернулось, — вставил Пит, — но, не сделай мы этого, они бы уже все были здесь, а так только по капле просачиваются. Холден застал бы уже готовый купол, и что тогда?

— Именно! — подхватил Куп. — Мы хотели их притормозить — и притормозили. Теперь вопрос, как использовать выигранное время.

— Перебить всех и скинуть тела в шахту, — предложила Лорис, улыбкой показывая, что это в основном шутка.

— Я думал, нельзя ли подпортить им передатчик, — сказал Ибрагим. — Все сигналы идут через один транслятор в техническом бараке. Если с ним что-то случится, им, как и нам, будет не хватать частот.

— И к ручным терминалам это тоже относится? — спросил Куп.

— Возможно, — сказал Ибрагим. — Наверняка поломка ограничит дальность связи и поле зрения.

— Стоит поразмыслить, — согласился Куп.

До развалин, где они собрались, от поселка было полчаса быстрым шагом. Огромные башни из незнакомого, похожего на кость материала вырастали из земли, клонились друг к другу в кажущемся беспорядке, но стоило взглянуть на них в нужном ракурсе, как открывалась сложная симметрия. Углы строений под башнями были скруглены, изгибались пластинками жабр или лапами невообразимо сложной машины.

Мягкий ветерок пронизывал руины, посвистывая, как далекая тростниковая флейта. Когда-то здесь была жизнь, но давно пропала, а оставленные ею кости стали тайным укрытием заговорщиков. Басе вдруг вспомнился видеофильм о морских рачках, заселивших костяк мертвого кита.

— У меня вопрос, — заговорил Бася. — Чего мы добиваемся? Предположим, обрежем их диапазон частот. Что нам это даст?

— Им станет труднее доказывать свою ценность, — ответила Лорис. — Я, как и все мы, читала текст контракта. Да, там много о сохранении среды, о научной базе и об ограничениях, но хватит темнить: РЧЭ явилась за прибылью. Если мы ясно покажем, что прибыли не будет…

— Не о том речь, — возразил Ибрагим. — Что нам необходимо, так это утвердить свои права на планету. Прибыль и расходы потом.

— Я с тобой не согласна, Брам, — возразила Лорис. — Вспомни историю колониализма: законность, права — все это подводилось постфактум. Ты же видишь…

— Я, — вклинился Куп, — вижу, что до прилета наблюдателя от ООН и АВП остается все меньше времени. Бася, ты хочешь что-то добавить?

Бася хрустнул пальцами.

— Он должен увидеть, что в РЧЭ беспорядок, а у нас корабль набит готовым к продаже литием.

— Вот так и сделаем, — недобро улыбнулся Куп.

Расходились по одному или парами, чтобы не привлекать внимания. Первыми ушли Пит с Ибрагимом — вместе, как положено любовникам. За ними, попыхивая трубкой, — Скотти. Лорис и Катерина. Следом обычно уходили Зади с Купом, но не сегодня. Сегодня Куп кивком отпустил Зади. Та шевельнула ладонью — это был жест астеров, привычных к общению в вакуумных скафандрах, — и зашагала прочь на длинных ногах, переставляя их с неуклюжим изяществом. Как жираф.

— Трудно тебе пришлось, — заговорил Куп.

Бася пожал плечами.

— Начало не из лучших, только и всего.

— Ты и раньше был таким же. Ты не боец, — сказал Куп.

— Верно, — с горечью признал Бася.

Они, как и остальные, после Ганимеда год прожили на корабле. Оба отстаивали исход на новые планеты, когда открылись врата. Бася знал Купа как бойца той ветви АВП, которая не признавала никаких компромиссов с внутренними планетами. Рассеченный круг Альянса Внешних Планет был наколот у него над левой лопаткой. Басе не в первый раз подумалось, что название «внешние планеты» за последние пару лет приобрело совсем новый смысл.

— Бывает тяжело, — продолжал Куп, — особенно на больших станциях. На Церере, а прежде — на Эросе. На Ганимеде. Там много внутряков. Живешь с ними, работаешь, случается, кое с кем и сдружишься. А потом приказ, и ты должен запечатать скафандр и оставить кого-то на смерть. Иначе нельзя, иначе станут выискивать закономерность. Кто выжил, когда должен был умереть. Это может выдать ячейку.

Бася покивал, но во рту у него стало кисло.

— Вот что мы такое? Ячейка АВП?

— Против захватчиков с Земли, нэ? Те еще хуже.

— Да, — сказал Бася, — я тебя понимаю.

— Понимаешь ли? На мой взгляд, с твоей подачи люди задают слишком много вопросов. Задумываются, верный ли путь они выбрали.

— А тебе это мешает? — ощетинился Бася.

— Тебе мешает, друг. Чем больше сомневаешься ты, тем больше сомневаются они. И не думай, будто я и вправду забыл. Все мы помним, кто нажал ту кнопку.

Обратный путь всегда выводил Басю из равновесия. Возвращаясь, он видел слишком много напоминаний о том, что сделала и чего не сделала их группа… ячейка. Маленькая гидрологическая лаборатория над промывкой — геодезический купол и буры. Как на миниатюрной шахте. Одинокий домик экзобиологов на окраине поселка. Незнакомые люди на площади, бейджики РЧЭ на их одежде.

На пустыре к северу от поселка пылили ногами футболисты: местные, в команде которых был его сын Яцек, играли с командой корпорации. Ну, пока они хотя бы в разных командах. Бася обогнул их и вошел в поселок по обычной дорожке, тянущейся от рудника. Бриз превратился в ветер, гоняющий пыльные смерчики. По высокому своду неба тянулся клин крупных тварей, похожих на белых медуз с золотистыми щупальцами. По словам Люсии, каждая из них была размером с корабль, но Басе не верилось. Он задумался, дал ли уже кто-нибудь название этим медузам.

— Бася!

— Кэрол, — кивнул он крупной женщине, пристроившейся к нему на ходу. Кэрол Чививе после приземления единодушно была выбрана координатором. Умная, целеустремленная, волевая, но не задиристая. Кэрол почти наверняка догадывалась, что он участвовал в происшествии на посадочной площадке, но это не имело значения. Одни секреты остаются секретами, потому что о них не знают. Другие — потому что о них не говорят.

— Я собираю бригаду для профилактики шахты. Она выходит завтра. Дней на пять, на шесть. Тебя записывать?

— Там что-то случилось?

— Нет, и я хочу, чтобы и впредь не случалось. Осталось поднять наверх всего несколько загрузок, и можно отправлять корабль.

— Хорошо бы набить полный трюм до появления наблюдателя, — заметил Бася.

— Совершенно справедливо, — улыбнулась Кэрол. — Рада, что ты согласен. Сбор на площади в девять.

— Хорошо, — сказал Бася, и Кэрол, хлопнув его по плечу, отправилась по своим делам. А он только минут через двадцать сообразил, что, собственно, не давал согласия. «Вот потому она всем и заправляет», — подумал он.

Дом, где жила его семья, стоял ближе к окраине. Кирпичи лепили из местной глины, прессовали на рудничном оборудовании и обжигали в печи с поддувом. Примитив. Следующим шагом было бы вырыть себе пещеру и нарисовать на ее стенах бизонов. Люсия стояла на крыльце, обмахивая кирпичи веничком из местной травы — или ее аналога. Растение пахло навозом и мятой, а будучи срезанным, меняло цвет с черного на золотистый.

— Еще неизвестно, чем газует эта штука, — сказал Бася. Семейная шуточка. Ответ жены зависел от ее настроения и служил лакмусовой бумажкой, выявляющей кислотность семейных отношений.

— Там на треть канцерогенов, на треть мутагенов и еще треть невесть чего, — с улыбкой отозвалась Люсия. Значит, все хорошо. Бася вздохнул свободнее, поцеловал жену в щеку и нырнул в домашнюю прохладу.

— Брось ты это дело, — крикнул он, — все равно ветром нанесет.

Люси еще немного пошуршала метелкой по кирпичу и вошла в дом. По меркам Ганимеда или корабля, дом у них был громадный. У каждого из детей имелась своя спальня, и еще одна — у родителей. Отдельное помещение для кухни. На «Барбапикколе» даже капитанская каюта на несколько метров уступала дому Баси. Вся эта варварская роскошь принадлежала ему. Он сел на стул перед окном и оглядел равнину.

— А где Фелисия?

— Пошла гулять, — ответила Люсия.

— Ты говоришь совсем как она.

— Все, что я знаю о Фелисии, я знаю от Фелисии, — объяснила Люсия. Она улыбалась. Даже посмеивалась. Бася несколько недель не видел жену такой веселой. И знал, что это неспроста. Ей зачем-то понадобилось привести его в хорошее настроение, но, если не терять голову, ему, может, и удастся устоять против манипуляции. Впрочем, бороться не хотелось. Хотелось немножко пожить так, будто все хорошо. Потому Бася подыграл.

— Это она в тебя пошла. Я всегда был послушным мальчиком. У нас что-нибудь съедобное есть?

— Еще один корабельный паек.

— Без салата? — вздохнул Бася.

— Скоро будут и салаты, — посулила жена. — Новый урожай хорошо растет. Если не обнаружится никаких странностей, через неделю соберем много морковки.

— Когда-нибудь мы станем растить зелень на здешней почве.

— Может быть, севернее, — кивнула Люсия и, опершись на его плечо, тоже выглянула в окно. — Здесь даже местной фауне несладко приходится.

— Южнее, севернее… По мне, так «здесь» — это весь Илос.

Жена вышла на кухню. Басю вдруг потянуло к ней: проснулась ностальгия по тем временам, когда они были молоды, бездетны и всегда готовы. Он услышал, как щелкнул и зашипел пищевой контейнер, в воздухе поплыл запах саг алу^[117]. Люси вернулась и поставила для каждого мисочку шириной с ладонь.

— Спасибо, — сказал Бася.

Люсия кивнула и села, убрав ноги под стул. Высокая гравитация изменила ее. Мышцы рук и ног стали выпуклыми, спина, когда Люсия садилась, изгибалась под другим углом.

Илос изменял людей неожиданным образом — хотя, вероятно, этого следовало ожидать. Бася подцепил алу вилкой.

— Завтра ухожу на рудник, — сказал он.

Люсия чуть подняла бровь.

— Зачем?

— Профилактические работы, — ответил он и добавил, поняв, о чем она думает: — Меня Кэрол попросила.

— Тогда хорошо.

Она имела в виду: хорошо, что Кэрол, а не Куп. Бася почувствовал укол стыда и тут же рассердился, что ему стыдно. Он плотнее сжал губы.

— Прилетает наблюдатель, — словно невзначай сказала Люсия. — Джеймс Холден.

— Слышал. Это хорошо. Будет у нас рычаг против РЧЭ.

— Пожалуй.

Бася помнил времена, когда они смеялись вместе. Когда Люсия приносила из ганимедской больницы забавные истории о врачах и пациентах. Они ели искусственный бифштекс, нежный, как настоящая телятина, и пили сваренное на маленьком спутнике пиво. И разговаривали часами, пока не приходило время спать. Теперь все их разговоры стали осторожными, будто у слов были стеклянные кости. Поэтому Бася сменил тему.

— Так странно, — сказал он. — Мне, наверное, никогда больше не придется варить в вакууме. Столько лет обучения и работы, а теперь опять кругом атмосфера.

— Ты это мне говоришь? Знала бы я, как все обернется, согласилась бы, когда предлагали перевод на общую терапию.

— Ты была лучшим хирургом на планете!

— Лучший хирург на планете чаще всего занимается кишечной непроходимостью и гинекологическими обследованиями, — сухо заметила Люсия. Взгляд ее стал далеким и жестким. — Надо поговорить о Фелисии.

Вот оно что! Нежность, покой, добрые воспоминания. Вот к чему все вело. Он сел прямо, уперся взглядом в пол.

— О чем?

— Она заговаривает о будущем. Для нее.

— Оно такое же, как для всех, — сказал Бася.

Люсия сунула в рот еще кусок картошки, медленно прожевала и без того мягкий алу. Порыв ветра ударил в окно, застучал песчинками по стеклу. Голос Люсии, когда она заговорила, был мягок, но неумолим.

— Она мечтает об университете, — сказал Люсия. — Сдала все работы и экзамены через Сеть. Для поступления ей понадобится наше согласие.

— Она слишком молода, — проговорил Бася, уже понимая, что зашел не с той стороны. Досада стиснула ему горло, и он отставил недоеденный ужин.

— К тому времени, как доберется, будет в самый раз, — ответила Люсия. — Если полетит с первым транспортом и сделает пересадку на «Медине», то попадет на Ганимед или Цереру через девятнадцать месяцев. Да пусть даже и через двадцать.

— Она нужна нам здесь, — твердо и решительно заявил Бася. Разговор был окончен. Впрочем, нет.

— Я не жалею, что оказалась здесь, — заявила жена. — И ты меня силой не тянул. После Ганимеда мы жили как крысы в тесной норе, верно? Я же помню, как порт за портом отказывались нас принимать. И когда распалась «Мао-Квиковски», я помогала капитану Андраде оформить бумаги на спасенное имущество. «Барбапиккола» стала нашим кораблем благодаря мне.

— Знаю.

— И когда голосовали, я тебя поддержала. Может быть, долгая жизнь беженцев придала нам отваги, не знаю… на то, чтобы сюда отправиться. Начать все заново под небом. Под новыми звездами. Для меня это было так же естественно, как для тебя, и я не жалею, что решилась.

Теперь в ее голосе звучала ярость. Темные глаза сверкали, бросали вызов. Бася его не принял.

— Я в восторге от мысли о том, что мы остаток жизни станем добывать литий и растить морковку, — продолжала Люсия. — Пусть мне никогда не придется сшивать связки и наращивать ампутированные пальцы — я не против. Потому что я сама сделала выбор. Но Яцек и Фелисия этого не выбирали.

— Я не отошлю детей обратно, — сказал Бася. — Что их там ждет? Здесь столько работы, такое поле для исследований и открытий, а там? — Он говорил громче, чем хотел, но не кричал. Почти не кричал.

— Мы решили отправиться сюда, — сказала Люсия. — А Фелисия выберет свою судьбу сама. Мы можем либо встать у нее на пути, либо помочь.

— Помочь ей вернуться — это не помощь, — сказал Бася. — Ее место здесь. Нам всем место здесь.

— А те места, откуда мы…

— Мы отсюда! Все, что было прежде, не в счет. Теперь мы здешние. С Илоса. Я скорей умру, чем позволю им притащить сюда свои войны, оружие, корпорации и научные проекты. И черт меня возьми, если отдам им еще одного ребенка.

— Пап?

В дверях стоял Яцек. Под мышкой он держал футбольный мяч, взгляд был озабоченный.

— Сын, — кивнул ему Бася.

Кроме стонов ветра не доносилось ни звука. Бася встал, взял контейнеры — свой и Люсии. Отнести посуду в утилизатор — очень маленькая оливковая веточка, но другой у него не было. В горле горячо кипел бессильный гнев и стыд. Катоа, посадочная площадка, тревога в глазах Яцека. Годы полета — и только для того, чтобы приземлиться в кирпичном дворце, из которого их дочь рвется сбежать. Все это смешалось в удушающем гневе, горячем, как припой.

— Все в порядке? — спросил Яцек.

— Мы с мамой просто разговаривали.

— Мы — не здешние, — сказала Люсия так, словно Яцека здесь не было. — Мы притворяемся здешними, но пока это не правда.

— Будет правдой, — сказал Бася.

ГЛАВА 6 ЭЛВИ

Элви сидела на лугу над поселком и тихо наблюдала. Здешние аналоги растений — назвать их настоящими растениями она не могла — поднимались над сухой коричневатой почвой, тянулись к солнцу. Самое высокое — не больше полуметра, с плоской неровной верхушкой — поворачивалось вслед за светилом, поблескивая зеленоватым отливом жучиных крылышек. Мягкий ветерок раскачивал стебли и холодил щеку. Элви не двигалась. В четырех метрах от нее ворковала ящерица-пересмешник.

На этот раз ответ прозвучал ближе. Элви захотелось подскочить от восторга, но она сдержалась. Захотелось радостно замахать руками, захихикать. Она сидела неподвижно, как каменная. Добыча пересмешника заковыляла к ней. Не крупнее воробья, с мягкой оборочкой то ли перьев, то ли густой шерсти на боках. Шесть длинных неловких ног, оканчивающихся двойными крючками. Можно было бы назвать их пальцами, но Элви не видела, чтобы зверек манипулировал этими отростками. Малютка снова заворковала — тихий гортанный клекот, нечто среднее между голосом горлицы и тамбурином. Пересмешник помедлил, следя за зверьком широко расставленными глазами. Элви видела, как еле заметно дрожит чешуйчатая кожа на боках.

Вдруг ящерица со стремительностью выстрела распахнула пасть, выбросив наружу влажную розовую плоть. Зверек и пискнуть не успел, как вывернутое наизнанку брюхо ящерицы сбило его наземь. Элви от восторга стиснула кулаки, наблюдая, как хищник волочит по земле свои внутренние органы. Добыча, мертвая или парализованная, прилипла к ним. Земля и мелкие камушки тоже прилипли. Наконец все это подтянулось к непомерно широкой пасти пересмешника и стало медленно втягиваться внутрь. По прежним наблюдениям Элви знала, что пройдет не меньше часа, пока запавшие бока ящерицы снова наполнятся. Поднявшись, женщина отряхнула пыль и прохромала несколько шагов.

Нога у нее после той ужасной ночи была в лубке. Боль в месте перелома стала тупой, ноющей и скорее раздражала, чем мешала, но двигалась Элви с трудом. Открыв сумку — черная ткань зашуршала под пальцами, — Элви бережно опустила внутрь кормящуюся ящерицу. Та метнула на человека недоверчивый взгляд. Недоверие было заслуженным.

— Прости, малыш, — сказала Элви, — это во имя науки.

Защелкнув сумку, она запустила обработку образца. Ящерица погибла мгновенно, начался процесс описания. Сумка каталогизировала необычные внутренние органы, протыкала маленькое тельце тонкими, как волос, иглами, собирая образцы тканей, и передавала сведения сложной системе в застежке сумки. К тому времени, как Элви вернется в тесный барак и достанет тушки, чтобы переложить в коллекционный ящик и внести в каталог, в ее компьютере уже окажутся модели охотника и жертвы: терабайты информации, готовые к передаче на «Эдвард Израэль» и далее по лунным лабораториям. Сигнал за несколько часов пролетит расстояние, на которое у людей ушло полтора года, — но на эти несколько часов Элви и ее сотрудники будут единственными среди рассеянных по планетам миллиардов людей, кому известны секреты маленькой твари. Предложи ей бог взамен Александрийскую библиотеку, Элви бы отказалась.

С пологого склона над домом ей открылся шахтерский поселок. Крошечная кучка бараков: две параллельные улицы и между ними пустое пространство, заменявшее городскую площадь. Строения были собраны из готовых блоков и материалов, найденных на планете. Все казалось чуть перекошенным, словно его не поставили, а бросили как придется. Элви привыкла к архитектуре прямых углов, возникшей в местах, где пространство считалось наиболее дорогой роскошью. Здесь все было иначе, и городок казался живым, словно он сам вырос на поверхности планеты.

Фаиз сидел у нее на крылечке. За недели, прошедшие после крушения, он успел загореть. Предварительная разведка гидросистемы заняла у его команды две недели — все под открытым небом.

— Знаешь, чем мне нравится эта планета? — сказал он вместо «Здравствуй».

— Ничем?

Он скривился с наигранной обидой.

— Мне нравится период вращения. Тридцать часов. Можно отработать полный день, от души надраться в салуне — и все равно хорошо выспаться. Не понимаю, почему дома до такого не додумались.

— Да, есть и преимущества. — Элви отперла дверь и вошла.

— Конечно, это означает, что за месяц мы провели здесь почти шесть недель, — продолжал Фаиз, — а все же слава богу, что Новая Терра — не волчок, где каждые шесть часов — закат. Вот если бы они еще наладили гравитацию…

Внутри была единственная комната шесть на четыре с кроватью, душем, туалетом, кухней и рабочим местом в одном помещении. Поставив сумку на архиватор, Элви вдруг задумалась, сколь о многом говорит устройство вещей. Едва увидев выпуклые, устремленные вперед глаза пересмешника, она предположила, что это хищник. Взглянув на ее домик, каждый предположил бы, что главное для его обитательницы — жизненное пространство. Все сущее — производное от функций. Элви посмотрелась в висящее над раковиной зеркальце. Кожа бежевая от пыли, похожей на сценический грим.

— Не хочу я туда идти, — сказала она, вытирая щеки влажной салфеткой.

— Надо видеть и светлую сторону, — отозвался Фаиз. — Они пока что всего один раз попытались нас убить.

— Помощи с тебя!

— Я тебе не губернатор. — Фаиз поморщился, вспомнив погибшего.

Они кремировали губернатора Трайинга вместе с другими жертвами крушения. Если не считать одного из первопоселенцев, прилетевшего на планету с неизлечимым раком костей, это были первые мертвецы нового мира. И наверняка — первые жертвы.

Впрочем, с тех пор поселковые вели себя исключительно по-доброму. Люсия Мертон — та женщина-врач, которая помогала раненым после катастрофы, — следила за состоянием каждого выжившего. Джордан — астер с Цереры — принес Элви угощение, приготовленное его женой для раненых. Священник пригласил ее на службу в местный храм. Судя по всему, обитатели Новой Терры были добрыми, мягкими, искренними людьми. Только вот кто-то из них убил губернатора и еще дюжину человек.

Лагерь РЧЭ стоял южнее поселка.

Меньше половины служащих компании, если считать с Элви и Фаизом, выбрались на собрание поселенцев. Прочие были слишком заняты работой или еще не оправились от ран. Элви, если бы не считала своим долгом просвещать всех и каждого насчет важности охраны среды, тоже, скорее всего, осталась бы дома.

Большая часть сотрудников РЧЭ были учеными, привычными к работе в поле. Все они, и Элви тоже, носили удобную рабочую одежду. В форме ходили только охранники. Заместитель Мартри, Хобарт Рив, командовал тремя вооруженными сотрудниками службы безопасности. В униформе РЧЭ эти четверо напоминали солдат или полицейских. Их не было на грузовом челноке, они явились почти сразу за ним, на легком. Когда из РЧЭ пришло распоряжение никого больше не высаживать на планету до прибытия наблюдателя ООН, Рив уже расследовал, как он выражался, «инцидент».

Зал собраний выходил окнами на площадь, на голую землю и камни. Напротив стоял храм. Здания казались близнецами, разве что под карнизом храма располагалась коллекция репродукций на религиозные темы.

Стулья смастерили из кожухов оборудования, выстелив их подушками старых амортизаторов. Если бы поселок стоял в более плодородном поясе планеты, для этой цели нашлось бы дерево, вернее, его местный аналог. Но здесь литий залегал ближе всего к поверхности, а он означал для общины деньги. И вот, как микроорганизмы стекаются к области концентрации пищи, так все человечество планеты собралось на этих двадцати квадратных километрах.

Элви устроилась сзади вместе с другими сотрудниками РЧЭ. Только Рив и его помощник сели в первых рядах, вместе с поселковыми. Она наблюдала за этой негласной сегрегацией. Никто нарочно не старался, просто так получалось. Атмосферный физик Микаэла улыбнулась и села рядом с Элви. Аннеке с Тором — оба геомеханики — заняли места с другой стороны. Фаиз сидел в амортизаторе за ее спиной, переговариваясь с Садьям, прилетевшей первым челноком после инцидента. Инцидент… Нападение. Аннеке наклонилась, шепнула что-то Тору. Тот вспыхнул и слишком усердно закивал. Элви старалась не замечать сексуальных игр парочки.

Мэр Первой Посадки, коренастая марсианка с протяжным выговором и короткой стрижкой, звалась Кэрол Чивеве. Впрочем, местные говорили не «мэр», а «координатор». Она призвала собравшихся к порядку, и Элви ощутила, как часто забилось ее сердце.

Астеры следовали своей повестке дня, начав с вопросов, которые были важнее для них, нежели для Элви и РЧЭ: с профилактики водоочистительной системы, с того, принимать ли кредитные условия одного из банков АВП или подождать, пока придет по назначению первый груз лития, а затем еще поторговаться. Все обсуждалось спокойно и обдуманно. Если где-то таился гнев, страх, ненависть, то слишком глубоко, на поверхность ничего не проступало.

Дали слово Риву, и тот ловко вышел на середину. Губы его сложились в слабую, натянутую улыбку.

— Благодарю, мадам координатор, что позволили нам выступить, — заговорил он. — Мы получили подтверждение, что к нам направляется независимый наблюдатель с комиссией от ООН, Марсианского конгресса и АВП, эти люди должны будут способствовать дальнейшему развитию колонии. Мы надеемся до их прилета решить проблемы безопасности.

— «Надеемся вздернуть мерзавцев до того, как прибывшие нам запретят», — тихо перевел Фаиз. Его шепот услышала только Элви.

— Мы точно установили состав взрывчатых веществ, использованных для атаки, и разыскиваем виновных.

— «Мы понятия не имеем, кто это сделал, и не скоро узнаем, потому что вы, разгильдяи, хранили взрывчатку в открытом доступе».

— Не мне объяснять вам, насколько серьезна ситуация, однако РЧЭ сделает все для успеха колонии — как наших сотрудников, так и вашего сообщества. Это наше общее дело, и мои двери всегда открыты для каждого, у кого появятся вопросы или соображения. Я надеюсь и в дальнейшем встречать ту же доброту и готовность помочь, которые мы видели с вашей стороны до сих пор.

— «Поскольку мы ничего не узнали, будем очень благодарны, если нам просто расскажут, кто подложил взрывчатку. И пожалуйста, не пытайтесь зарезать нас во сне, спасибо за внимание».

Садьям закашлялась, скрывая смешок, и Фаиз сверкнул улыбкой в ее сторону. Рив поклонился и вернулся на место. Координатор, поднявшись, вгляделась в задние ряды. Элви вдруг страшно захотелось писать.

— Доктор Окойе? — обратилась к ней координатор. — Вы хотели что-то сказать?

Элви кивнула и встала. До первого ряда было около десяти метров, а ее нервы вопили при каждом шаге. Ее вдруг поразил жар человеческих тел, запах пота и пыли. Языкпересох, но Элви улыбнулась. Около двухсот человек устремили на нее взгляды. Сердце стучало так, что почудилось: в комнате не хватает воздуха. Она вспомнила чей-то совет: найди среди слушателей дружелюбное лицо и обращайся только к нему. Слева в четвертом ряду сидела, сложив руки на коленях, Люсия Мертон. Элви ей улыбнулась, и женщина ответила на улыбку.

— Я просто хотела немного поговорить о том, — начала Элви, — как мы можем сократить перекрестное загрязнение среды, при том что мы лишились купола. Жесткого купола периметра.

Люсия серьезно смотрела на нее. Элви покосилась на остальных и тут же пожалела об этом.

— Договор… э… договор РЧЭ с ООН предусматривает полное обследование планеты. Это вторая из известных нам биосфер, и мы так мало о ней знаем, что чем лучше мы сохраним ее чистоту, тем глубже и полнее сумеем понять. В идеале следовало бы организовать здесь, на поверхности, полностью замкнутый цикл. Как на корабле. Шлюзы, помещения для стерилизации и…

Она зачастила. Улыбнулась, надеясь увидеть ответную улыбку. Не дождалась и сглотнула.

— Мы с каждым вдохом втягиваем в себя неизвестные микроорганизмы. И хотя у нас совершенно разные протеомы^[118], в сущности, мы большие пузыри с водой и минеральными примесями. Рано или поздно один из местных организмов найдет способ нас эксплуатировать. В обратную сторону это тоже работает. При каждой дефекации мы выделяем в окружающую среду миллиарды бактерий.

— Что же, нам теперь и посрать нельзя? — спросил мужской голос.

Лицо и шею Элви обдало жаром. Даже лицо Люсии стало холодным и отдаленным. Взгляд ее смотрел в пустоту.

— Я просто хочу сказать, что по всем правилам нам следовало бы избегать контакта со средой: не ходить в развалины, не выращивать ничего в грунте под открытым небом, потому что…

— Потому что мы, по-вашему, все делаем не так, — перебил человек, сидевший рядом с Люсией. Крупный мужчина с припудренными сединой висками, отросшей щетиной и вечно сердитым лицом. — Только это не вам решать.

— Я понимаю, что мы имеем дело со сложной ситуацией. — От отчаяния у Элви перехватило голос. — Но мы уже живем в этой огромной чашке Петри, и я составила список маленьких жертв, на который каждый мог бы пойти ради науки…

Сосед Люсии вспыхнул и подался вперед, уперев кулаки в бедра. Он следил за ней острым взглядом хищника.

— Я уже приносил жертвы науке. — В низком голосе прозвучала угроза. Люсия придержала его за руку, но остальные слушатели явно разделяли враждебность говорящего. По залу прошел шорох, гул тихих разговоров. «Наверное, и тот, кто убил Трайинга, сейчас здесь, — подумалось Элви, и следующей мыслью было: — Какого черта я здесь делаю?»

Кэрол Чивеве встала, болезненно морщась. Она чувствовала неловкость за Элви.

— Может быть, доктор Окойе, мы вернемся к этому разговору в другой раз? — предложила она. — Уже поздно, люди устали.

— Да, — пробормотала Элви, — да, конечно.

Сгорая от стыда, она пробралась к своему месту, но не села, а пошла дальше, на улицу и, одна в сгущающейся темноте, к своему домику. Под ногами скрипели мелкие камушки и сухая земля. В прохладном воздухе пахло дождем. Она не прошла и полпути под тусклыми звездами, когда ее остановил голос:

— Я хочу извиниться за отца.

Элви обернулась. Девушку было почти не видно: черное пятно на черном фоне. Чуть более плотная тень. Элви поймала себя на том, что обрадовалась, услышав женский, а не мужской голос.

— Все нормально, — сказала она. — Наверное, я не слишком удачно выступила.

— Нет, это из-за него. — Девочка шагнула ближе. — Ему все не так. Когда мой брат погиб, папа стал совсем другим человеком.

— О… — Помолчав, Элви добавила: — Мне очень жаль.

Девушка кивнула, пошуршала чем-то, и в ее ладони расцвел бледно-зеленый огонек, не ярче свечи. Осветилось лицо. Она была хорошенькой, как все молодые, но с возрастом обещала стать такой же красивой, как мать.

— Ты дочка доктора Мертон? — спросила Элви.

— Фелисия, — представилась девочка.

— Рада познакомиться, Фелисия.

— Я могла бы проводить вас домой. У вас ведь нет света?

— Нет, — признала Элви. — Надо было захватить фонарь.

— Все что-нибудь забывают, — сказала девочка и резко двинулась с места.

Чтобы ее догнать, Элви пришлось пробежаться. Десяток метров прошли молча. Элви чувствовала, что спутница собирается с духом. Готовит признание или угрозу. Что-то опасное. Элви надеялась, что это просто паранойя, но не сомневалась, что угадала верно.

Наконец глухим от тоски и тревоги голосом девочка выговорила слова, которых Элви никак не ожидала:

— Каково это, учиться в настоящем университете?

ГЛАВА 7 ХОЛДЕН

«Cейчас бы в самый раз фанфары», — подумал Холден.

Проход сквозь кольцо в другую звездную систему должен выглядеть театрально. Трубы или вой сирены, напряженные лица, обращенные к экранам. А тут — ничего. Никак не скажешь, что «Росинант» рванул через пространство на пятьдесят тысяч световых лет. Просто жуткая чернота ступицы сменяется незнакомыми звездами новой солнечной системы. От того, что все было так буднично, странное чувство усилилось. Ворота-червоточина должны бы выглядеть массивным смерчем света и энергии, а не просто блестящим металлическим колечком с незнакомыми звездами по ту сторону.

Холден поборол желание включить общую тревогу для придания драматичности моменту.

Новая звезда висела желтовато-белой точкой, не слишком отличающейся от Солнца, каким оно видится от «Станции колец» или с орбиты Урана. При нем имелось пять каменных планет, один тяжелый газовый гигант и сколько-то планет-карликов, расположенных еще дальше от центра, чем кольцо. Четвертая из внутренних, обосновавшаяся прямо посреди обитаемой зоны^[119], и была Илосом. Новой Террой… Четвертой Разведкой «Беринга»… Номером 24771912-F23 по лицензии РЧЭ. Как хотите, так и зовите.

Любое название казалось слишком простым, чтобы выразить суть. Это был первый дом человечества у чужой звезды. Люди умудрялись сделать будничными потрясающие последние события. Еще несколько лет на исследование и колонизацию остальных планет — и ступица с кольцами начнут восприниматься просто как дорожная система. Их перестанут замечать.

— Ух ты! — проговорила Наоми, круглыми глазами уставившись на звезду Илоса. Холден с благодарностью кивнул ей.

— Я как раз о том же думал, — сказал он. — Рад, что не я один.

Он включил связь с пилотом.

— Йо! — отозвался Алекс.

— Как быстро ты нас туда доставишь?

— Если потерпите неудобства, довольно скоро.

— Давай любую перегрузку, лишь бы скорей почувствовать землю под ногами, — усмехнулся Холден.

— На высокой тяге через семьдесят три дня будем на месте.

— Семьдесят три… — повторил Холден.

— Ну, семьдесят два и восемь десятых суток.

— Космос… — ухмылка Холдена сменилась вздохом, — чертовски велик!

На пятом часу ускорения начали поступать сообщения. Холден попросил Алекса перевести корабль на треть g, чтобы спокойно поужинать, и прокрутил первую запись в камбузе, где помогал Амосу готовить пасту.

Пожилой смуглый и седой мужчина взглянул на него с экрана. У него было тонкое лицо и крупный череп астера. В акценте звучал намек на Цереру.

«Капитан Холден, — заговорил он с первой секунды записи. — Фред Джонсон уведомил нас о вашем прибытии, и я хочу поблагодарить вас за помощь. Меня зовут Казим Андрада, я капитан независимого корабля „Барбапиккола“. Позвольте объяснить вам положение дел на данный момент».

— Вот так нормально, — бурчал Амос, откидывая дымящиеся спагетти на дуршлаг. Холден подал ему миску красного соуса, который до того помешивал, и прислонился к кухонному столу, чтобы досмотреть запись.

«Четыре месяца назад колония наконец наладила работу рудника. За прошедшее время мы добыли несколько сот тонн сырой руды. По нашей оценке, это должно дать после очистки не меньше дюжины тонн лития. Достаточно, чтобы закупить оборудование, медикаменты, почву и семена — все, в чем нуждается колония для настоящего самообеспечения».

Наоми вошла в камбуз, торопливо печатая на своем терминале.

— Вкусно пахнет, я… — она замолчала, заметив видео, и тоже села смотреть.

«„Эдвард Израэль“, — продолжал капитан Андрада, — заявил, что не позволит нам покинуть орбиту до окончания разбирательства. „Роял-Чартер“ считает, что, пока кто-то не рассудит иначе, этот литий принадлежит им. Вам прежде всего следует снять блокаду, чтобы мы могли доставить руду на обогатительный завод Паллады, где уже выстроились в очередь покупатели».

— Ого, — заметил Амос, грохнув на стол большие миски с пастой и соусом. — Вот чем мы должны заниматься?

Холден включил обратную перемотку.

— Звучит в приказном тоне, а?

— Он из АВП, — сказала Наоми, — и думает, что ты здесь — рука Фреда Джонсона.

— У меня от этого типа несварение желудка, — проворчал Холден, выключая запись. — Остальную кучу разгребу после еды.

Назавтра его ждали еще пять записей. Капитан «Эдварда Израэля» — Марвик, пожилой землянин с пламенно-рыжими волосами и британским выговором, — потребовал, чтобы Холден поддержал РЧЭ, деактивировав двигатели «Барбапикколы» в случае, если грузовик попробует покинуть систему. Фред прислал наилучшие пожелания и напомнил, что Авасарала грозит пренеприятнейшими последствиями, если миссия сорвется. Различные новостные агентства просили об интервью — среди прочих Моника Стюарт обратилась с личной просьбой о встрече в живом эфире после возвращения.

Миллер смотрел записи через плечо Холдена, пока в комнату не вошла Наоми — тогда детектив рассыпался голубыми искорками.

— По-моему, Монике ты нравишься, — подмигнула Наоми и шлепнулась на двойной амортизатор, который пара использовала вместо кровати. — Алекс через десять минут даст полную тягу. Желаю умереть.

— Моника ради интервью и с ящером будет флиртовать. Алексу скажи, чтобы погодил еще полчаса, я собираюсь ответить, а ты подожди, пока я схожу за пистолетом.

Наоми со стоном привстала.

— Принесу кофе, пока ты заряжаешь.

— Не уходи. — Холден выставил руку, удерживая Наоми. — Не хочу записывать ответы с Миллером за спиной.

— Он же только у тебя в голове, — напомнила она и все-таки села. — На записи он не отражается.

— Ты вправду думаешь, что мне от этого легче?

Наоми переползла на другую сторону кровати, свернулась рядом, пристроив голову ему на грудь. Холден дернул ее за прядь волос и успокоенно вздохнул.

— Я предпочитаю долгие перелеты без этих сумасшедших перегрузок, — сказала она. — Делать нечего, валяйся весь день в постели, читай или слушай музыку. Слава утомляет.

— Однако она же принесла нам богатство.

— А могли бы продать корабль и наняться снова в «Чисто-Прозрачно». Таскать лед с Сатурна…

Холден молчал, играя ее волосами. Она шутила. Оба знали, что к прежнему вернуться нельзя. Ему уже не быть старпомом, а ей — старшим механиком на барже, до которой никому во всей вселенной нет дела, если только та не запоздает с доставкой льда. Безвестные люди, незаметная жизнь… Только кому теперь нужна «Чисто-Прозрачно», когда воды и воздуха полно в тысяче новых миров?

— Ты там без меня обойдешься? — спросила Наоми.

Колонисты с Ганимеда, прежде чем высадиться на Илос, месяцами жили на «Барбапикколе». Нагружали кости и мускулы гормонами, тренировались на полной g, чтобы приспособить астерские тела к гравитации, превосходящей земную. У Наоми не было ни времени, ни желания радикально перестраивать свою физиологию ради одного задания. Холден доказывал, что зато потом она могла бы вернуться с ним на Землю. Она возражала, что на Землю все равно не собирается ни в коем случае. На этом они и остановились, но размолвка еще саднила.

— Не обойдусь, — ответил он, решив не возвращаться к спору, — но придется.

— Амос за тобой присмотрит.

— Потрясающе! — кивнул Холден. — Меня забрасывают в самую горячую точку двух систем, а вместо самой умной головы на свете под рукой будет верзила, всегда готовый ввязаться в пьяную драку.

— Может, и он пригодится, — сказала Наоми, обводя пальцем нажитые Холденом за последние пару лет шрамы. Задержала руку на животе, где темнело пятно. — Таблетки от рака принимаешь?

— Каждый день. — «И буду до конца жизни» подразумевалось без слов.

— Когда высадишься, обратись к их врачу.

— Хорошо.

— Они тебя используют, — сказала Наоми так, словно разговор шел об этом с самого начала.

— Понимаю.

— Они знают, что ничего хорошего ждать не приходится. Любое решение оставит кого-то недовольным и обиженным. Потому и послали тебя. Самый подходящий козел отпущения. Тебя наняли как человека, который ничего не станет скрывать, но именно потому на тебя проще всего будет свалить неизбежный провал переговоров.

— Если бы я считал провал неизбежным, не взялся бы за эту работу, — возразил Холден. — И почему наняли меня, мне известно. Уж точно не за высокую квалификацию. Но я и не такой идиот, как им кажется. Думаю, я успел выучить несколько новых трюков.

Наоми дотянулась и выдернула у него волосок с виска. Холден и охнуть не успел — волосок оказался у него перед носом. Седой, как зола.

— Старый ты пес^[120], — сказала Наоми.

Перелет к Илосу изматывал не только долгими периодами на высокой тяге. Каждый раз, когда «Росинант» переходил на терпимое ускорение, чтобы команда могла поесть и заняться профилактикой, Холден обнаруживал десятки сообщений, на которые надо было отвечать. Капитан «Эдварда Израэля» все настойчивей требовал, чтобы Холден пригрозил капитану «Барбапикколы». Колонисты и астеры на орбите все настойчивей требовали освобождения своего корабля. Каждая из сторон винила другую в эскалации конфликта, хотя, на взгляд Холдена, тот факт, что до сих пор только колонисты прибегли к кровопролитию, говорил не в их пользу.

Однако их аргумент — что только продажа лития обеспечит жизнеспособность колонии, а блокада грозит им голодной смертью — выглядел веским. РЧЭ же продолжала настаивать, что, согласно лицензии ООН, права на разработку и на груз лития принадлежат им.

— Нас ждут тысячи неразведанных миров, а мы по-прежнему деремся за ресурсы, — произнес Холден, ни к кому не обращаясь, когда досмотрел особенно длинное и гневное сообщение от юриста с «Израэля».

Алекс, сидевший рядом, за рабочей панелью, отозвался:

— Ну, литий, по-моему, вроде недвижимого имущества — никто не желает уступать его другим.

— Ты слышал, что я сказал про новые миры?

— Может, на них обнаружат литий, а может, и нет. А здесь он точно есть. Когда-то люди считали, что за золото стоит драться, а ведь этого дерьма каждая сверхновая выбрасывает столько, что его полно при любой звезде класса G2. Лития звезды сжигают столько же, сколько производят. Все доступные руды образовались при Большом взрыве, и новых не будет. Так что это редкость, друг мой.

Холден вздохнул и направил сопло вентилятора себе в лицо. От холодного ветерка по голове пошли мурашки. На корабле отнюдь не было жарко — Холден потел от напряжения.

— Мы поразительно близоруки.

— Только мы с тобой? — с преувеличенным акцентом протянул Алекс, подчеркивая, что шутит.

— Нам открылись необозримые горизонты. Нам выпал шанс построить новое общество, за каждыми вратами нас ждут несказанные богатства. Но в первом же мире нам попался клад — и вот, вместо того чтобы разумно поделить проклятую галактику, мы передрались из-за сущей ерунды.

Алекс молча покивал.

— Скорее бы оказаться на месте, — продолжал Холден через минуту. — Боюсь, пока мы доберемся, все сцепятся так, что уже не распутаешь.

— Ха! — Алекс рассмеялся. — А ты надеешься распутать?

— Думаю, что сумею. Если кому понадоблюсь, я в машинном.

— Один час до тяги, — сказал ему в спину Алекс.

Холден пнул замок палубного люка, и крышка зашипела, открываясь. Мимо жилой палубы он по трапу спустился в мастерскую, где Амос на верстаке разбирал какую-то сложную на вид машинку. Кивнув механику, Холден через последний люк нырнул в реакторный зал. На вопросительный взгляд Амоса он только помотал головой, и тот, пожав плечами, вернулся к работе.

Как только люк над головой закрылся, помещение озарилось голубым светом. Съехав по трапу на палубу, Холден привалился к стене.

— Привет.

Миллер вышел из-за реактора, занимавшего центр зала, — словно стоял там, дожидаясь Холдена.

— Надо поговорить, — подхватил Холден.

— Это по моей части, — улыбнулся сыщик своей грустной улыбкой бассета.

— Ты добился, чего хотел. Мы прошли через кольцо в новую систему. Как я понимаю, ты вместе со мной доберешься до планеты и станешь осматриваться.

Миллер кивнул, но не ответил.

«Как много из того, что я скажу, ему уже известно? Насколько предсказуема составленная ими модель моего мозга?» Холден решил, что гадать на эту тему — прямая дорожка к сумасшествию.

— Мне нужны ответы на два вопроса, — продолжал он, — в противном случае твоя поездка прямо вот здесь и кончится.

— О’кей. — Миллер вскинул раскрытые ладони — по-астерски это было все равно, что пожать плечами.

— Вопрос номер один: как ты меня находишь? Впервые ты показался на корабле после Ганимеда и с тех пор преследуешь, куда бы я ни перебрался. Я заразился? Ты сидишь во мне как вирус? Я дважды проскочил через врата, а тебя не скинул, значит, либо ты у меня в голове, либо ты — явление галактического масштаба. Какой вариант из двух?

— Ага… — Миллер снял шляпу и взъерошил ладонью короткие волосы. — Ни то ни другое. Насчет первого — я здесь живу. Во время Ганимедского инцидента — кстати сказать, дурацкое название — протомолекула всадила в этот корабль локальный узел.

— Постой! Протомолекула прицепилась к «Роси»? — Холден сдержал приступ паники. Если бы Миллер желал ему зла и имел средства его причинить, это случилось бы давным-давно.

— Ага. — Миллер небрежно дернул плечом. — У вас был гость, припоминаешь?

— Ты о том чудовище, — сообразил Холден, — которое чуть не прикончило нас с Амосом? Мы еще потом сожгли его хвостовым выхлопом.

— Угу, как раз о нем. Честно говоря, его программа не отличалась связностью. Но от старых инструкций сохранилось достаточно, чтобы он подложил кое-что в корабль. Немного — и не то, что можно назвать живой культурой. Только-только хватило для поддержания связи между процессором «Станции колец» и твоим кораблем.

— Вы заразили «Роси»? — со страхом и яростью переспросил Холден.

— Я бы подобрал другой глагол, но пусть будет по-твоему. И это-то и позволяет мне следовать за тобой, — ответил Миллер и нахмурился. — А второй вопрос о чем?

— Я не уверен, что разобрался с первым, — сказал Холден.

— Тебе ничего не грозит, ты нам нужен.

— А когда стану не нужен?

— Тогда уже никто не будет в безопасности, — сверкнул жуткой синевой глаз Миллер. — Так что брось об этом думать. Второй вопрос?

Холден опустился на палубу. До сих пор он не решался спросить, как Миллер пробрался к нему в голову, — боялся услышать, что заражен. Узнав, что зараза не в нем, а в его корабле, он перевел дыхание — и тут же испугался снова.

— Что нас ждет на Илосе? Чего ты ищешь?

— Как всегда — преступника, — ответил Миллер. — Как-никак, кто-то уничтожил цивилизацию, которая все это построила.

— А как мы узнаем, что его нашли?

— О… — Сыщик больше не улыбался. Он наклонился к Холдену, запах ацетона и меди ударил тому в нос — или только в рецепторы. — Мы узнаем.

ГЛАВА 8 ЭЛВИ

Пыльные бури поднимались обычно к вечеру и прекращались вскоре после заката. Начиналось с того, что западный горизонт размывался. Затем мелкие растения — вернее, аналоги — за ее домиком на плато сворачивали фотосинтетические плоскости в тугие пучки вроде маленьких зеленых устьиц со вкусом лимона, а еще через двадцать минут поселок, руины и небо скрывались под волной сухого песка.

Элви сидела за столом, Фелисия — в ногах кровати, а Фаиз стоял, прислонившись к спинке в изголовье.

Фелисия стала захаживать в гости регулярно, но разговаривала чаще не с Элви и не с Фаизом, а с Садьям. Элви нравилось, что девочка рядом. От ее присутствия раскол между поселковыми и работниками корпорации казался… не то чтобы не существующим, но не таким ужасным и непреодолимым.

Однако сегодня было по-другому. Фелисия дергалась сильнее обычного. Может, из-за приближения корабля с посредником. А может, из-за погоды.

— Итак, в нашей Солнечной системе только одно древо жизни, — говорила Элви, поясняя лекцию движениями рук. — Жизнь возникла однажды, и все известные нам виды имеют общего предка. Почему это так, мы не знаем.

— Почему общего? — спросила Фелисия.

— Почему однажды? — поправила Элви. — Только один тип кристалла Шредингера^[121]. Один генетический код. Почему?

Если присутствовали все материалы для построения аминокислот, если они могли свободно формироваться, соединяться, взаимодействовать, почему не получилось так, что в одной заводи сложилась одна схема, в другой иная, и еще, и еще? Почему жизнь возникла всего один раз?

— И как это объяснить? — спросила Фелисия.

Элви дала рукам отдых. Особенно сильный порыв ветра швырнул горсть крупного песка в стену домика.

— Что объяснить?

— Почему это произошло только однажды?

— A-а… Не знаю. Тайна.

— По той же причине, почему остался только один вид применяющих орудия гоминид, — вмешался Фаиз. — Остальные, сколько бы их ни было, не выдержали конкуренции.

— Это предположение, — уточнила Элви. — Палеонтологические данные не дают оснований полагать, что на Земле существовало более одного истока жизни. Не стоит придумывать объяснения только потому, что они тебе нравятся.

— Элви в тайнах — как рыба в воде, — подмигнул Фелисии Фаиз. — Потому-то ей так трудно с нами, не желающими смириться со своим невежеством.

— Ну, всего знать невозможно, — отозвалась Элви, скрывая неловкость за шуткой.

— Видит бог, невозможно, особенно на этой планете, — согласился Фаиз. — Геологам здесь нечего делать.

— А по-моему, вы благоденствуете, — сказала Элви.

— Я — да. Мне здесь прекрасно. Беда в планете. У нее нет геологии — она вся искусственная.

— Как это? — удивилась Фелисия.

Фаиз раскинул руки, словно представлял ей целый мир.

— Геология исследует естественные закономерности. А здесь нет ничего естественного. Вся планета слеплена вручную. Вот литий, который добывают ваши люди, — никакой естественный процесс не даст руду подобной чистоты. Так не бывает. Приходится допустить, что создатели врат заодно устроили здесь что-то, что концентрировало литий в одном месте.

— И это поразительно, — добавила Элви.

— С точки зрения промышленности — но она меня не интересует. А южные равнины? Думаете, между ними есть разница? Никакой. Подстилающие плиты гладкие, как зеркало. Где-то километрах в пятидесяти к югу от нас имеется какая-то тектоническая «машина Замбони»^[122], и я понятия не имею, как она работает. А комплекс туннелей? Это же остатки планетарной транспортной системы. А я тут…

— Мне нужно рекомендательное письмо, — выпалила Фелисия и, покраснев, уставилась себе в колени. Элви переглянулась с Фаизом. Ветер завывал и бормотал за стенами.

— Для чего? — мягко спросила Элви.

— Я подаю заявление в университет, — сказала девочка. Она зачастила, как будто слова вылетали из нее под напором, но потом замедлилась и, наконец, вовсе сбилась. — Мама думает, меня примут. Я говорила с Институтом Адриана на Луне, и мама устроила, чтобы я могла вернуться на Палладу с «Барбапикколой», когда повезут руду, а оттуда дальше — сама, но к заявлению должно прилагаться рекомендательное письмо, а я никого из поселка попросить не могу, потому что они расскажут папе, и…

— О, — сказала Элви. — Ну, я не знаю. То есть я ведь не видела твоих учебных работ…

— Серьезно? — фыркнул Фаиз. — Элви, что такое рекомендательное письмо? Ты же не под присягой даешь показания. Помоги девочке.

— Да я просто думала, что лучше, если бы я могла написать о том, что действительно знаю.

— Я, когда поступал в нижний университет, сам себе написал рекомендательные письма. Два, от лица выдуманных людей. Никто не стал проверять.

У Элви чуточку отвисла челюсть.

— Правда?

— Ты потрясающая женщина, Элви, но я не представляю, как ты выживешь в трудной ситуации. — Фаиз обернулся к Фелисии. — Если она не согласна, я напишу. Получишь письмо к утру, договорились?

— Не знаю, как сумею вас отблагодарить, — пробормотала Фелисия, заметно успокоившись.

Фаиз отмахнулся:

— Хватит и чистосердечного «спасибо». Что ты решила изучать?

Еще час Фелисия рассказывала о медицинских работах матери, об иммунных нарушениях у брата и о регуляции межклеточного сигнала. Элви начала понимать, что девочка старше, чем ей представлялось. У нее были длинные, чуть разболтанные конечности и сравнительно большая голова астера, так что подсознание Элви истолковало эти признаки как детские. Ошибочно. Фелисия вполне впишется в компанию нижнего университета. Свет за окнами стал бежевым, потом бурым, перешел в оттенок жженой умбры и сменился темнотой. Ветер улегся. Когда Элви отворила дверь, дорожку покрывало два сантиметра тонкой пыли, а в небе мерцали звезды. Пахло свежевскопанной землей. «Какие-то аналоги актиномицетов^[123]», — подумалось Элви. Может быть, они действительно переносятся ветром. Или как-то иначе. Каким-нибудь более удивительным образом.

Фелисия ушла в поселок, а Фаиз — в свой домик. Насколько могла судить Элви, он был единственным или одним из очень немногих, кто еще спал в одиночку. Садьям с Торлерсоном образовали пару последними. Лаберд с Маравалис недавно прервали связь, начавшуюся в общем маршруте, но оба уже нашли себе новых партнеров.

Секс в научных группах — странная штука. Вроде бы он считается непрофессиональным поведением, а с другой стороны, особенно в таких вот многолетних полевых экспедициях, потенциальные партнеры немногочисленны, зато все высокого класса. Люди — всюду люди. Если Элви и завидовала, то не кому-то из конкретных счастливиц, а самой близости. Хорошо бы рядом был кто-то, с кем можно поболтать в темноте после бури. Чтобы не одной просыпаться по утрам. Она задумалась, каковы сексуальные отношения в семьях Первой Посадки. Догадайся РЧЭ послать группу социологов, вышла бы отличная статья.

Впереди и справа вдоль горизонта тянулись руины чужаков — просто более черная темнота. Но в них двигался огонек — маленький и слабый, слабее звезды, и заметный только при движении. Опять кто-то бродит по руинам. Загрязняет территорию. Умом Элви понимала, что позволяет себе злиться, чтобы заглушить чувство одиночества и вины, но от этого раздражение не становилось менее реальным. Поджав губы, она вернулась в домик. Взяла фонарь, проверила, заряжен ли аккумулятор, и зашагала к руинам, вслед за раскачивающимся голубым кругом от луча фонарика. Мелкая пыль под ногами разъезжалась, как свежий снег, от размашистых шагов ныли бедра.

Приблизившись к руинам, Элви вроде бы увидела, как тусклый огонек удаляется в другую сторону. Обратно к поселку. Элви крикнула вслед, но ей не ответили. Целую минуту она стояла в темноте: колебания сменились неловкостью, а потом злостью на эту неловкость.

Тропинку, тянувшуюся в руины, не смог скрыть даже недавний пылепад. Колея шириной с тележку, и колеса проезжали здесь достаточно часто, чтобы остался глубокий след. Покачав головой, Элви двинулась по тропе, огибающей высокий пригорок и уходящей вглубь огромных строений.

Луч фонарика высвечивал стены и поверхности, рождавшие мерцающий отблеск, — он перемещался, казалось, независимо от ее собственного движения. В укрытых от ветра местах остались следы. Много следов. Она видела не просто самодеятельного разведчика из поселка. Для местных руины стали чем-то вроде клуба. Нечего было и думать брать здесь образцы почвы — слишком много там оказалось бы посторонних примесей. Микроорганизмы, известные и неизвестные, смешались неразличимо, как всегда происходит при их встрече в абсолютно неконтролируемой среде. То же самое можно было сказать о поселке, но там другое дело. А это — строения чужаков. Созданные громадой исчезнувшей цивилизации, о которой человечество почти ничего не знает. Это вам не домик на дереве, чтобы в нем играть!

— Эй, — окликнула она, — здесь есть кто-нибудь?

Тишина. Даже ветра не слышно. Покачав головой, Элви прокралась глубже в тень. Если здесь кто-то есть, она выскажет ему все, что давно собиралась. Хоть до утра будет читать лекцию, лишь бы понял!

Стены вырастали из земли под странными, неестественными углами. Все это походило на механизм, подделанный под творение природы. Сквозь арку видна была голая темная равнина. Чем дальше уходила Элви, тем больше открывалось впереди, и ей начинало уже казаться, что изнутри руины больше, чем снаружи.

Она готова была сдаться и повернуть к дому, когда заметила нечто квадратное. Простые прямоугольные очертания выделялись на общем фоне. Коробки из керамопласта, функционального серого цвета, но с яркими красными и желтыми предупредительными надписями: «Опасно! Взрывчатые вещества. Не хранить у источников тепла и радиации класса 3».

— Ох, нет, — вырвалось у Элви. — Черт, этого еще не хватало!

— Доктор Окойе, — сказал Рив. — Вы имеете в виду, что нашли за пределами поселка тайник со взрывчаткой?

— Да, — подтвердила Элви, — именно это я и сказала.

— И свидетельства, что в запретной зоне бывают люди? Они вдвоем сидели в кабинете Рива. Лампа у него горела теплым мягким светом, а судя по мятым брюкам и незаправленной рубашке, Элви подняла его с постели. По ощущениям была середина ночи, хотя на этой планете с долгим периодом вращения до рассвета оставалось еще десять часов.

— Да, — сказала Элви.

— Хорошо, — произнес Рив, — очень хорошо. Удачно. Пожалуйста, расскажите, как найти это место.

— Да, конечно, я вас проведу.

— Нет. Вы должны остаться здесь. Не возвращайтесь домой. И не ходите в руины. Вы останетесь здесь, в безопасности, понимаете?

— Там кто-то был. Я увидела свет, потому и пошла. Что если бы они задержались там?

— Не стоит волноваться из-за того, чего не случилось, — с натужной бодростью произнес Рив, подразумевая: «Вас бы уже не было в живых». Элви уронила голову на руки. — Вы сможете описать, как туда добраться?

Она кое-как объяснила дрожащим голосом. Рив на ручном терминале построил карту, насколько она могла судить, довольно точную. Хотя память, кажется, ее немного подводила.

— Ну, хорошо, — заключил Рив, — я пока оставлю вас здесь.

— Но у меня вся работа дома!

Безопасник ободряюще потрепал ее по плечу, но взгляд его уже обратился внутрь. В его дальнейших планах ей не было места.

— Прежде всего надо позаботиться о вашей безопасности, — сказал он. — Остальное потом.

Несколько часов она сидела или расхаживала по комнате. Сквозь стену доносились голоса Рива и его подчиненных, звучали они серьезно и деловито. А потом их осталось меньше.

За Элви пришла молодая женщина. Элви знала ее в лицо, но не по имени. Странно, что за два года пути они так и не познакомились. Это кое-что говорило о популяции и общении в ней. Или об отсутствии общения.

— Вам что-нибудь нужно, доктор Окойе?

— Я не знаю, где бы поспать. — Голос Элви прозвучал тонко. Хрупко.

— Я поставила койку, — сказала девушка. — Пожалуйста, пройдите за мной.

Комната опустела. Остальные ушли в чужую тьму, чтобы встретиться с ужасающе человеческой угрозой. У девушки, проводившей ее к койке, на поясе была кобура. Элви мимоходом выглянула в окно. Та же улица, по которой она шла вчера, но все изменилось. Ощущение угрозы повисло над поселком, как наступающий шторм. Как дымка на горизонте. По улице прошел брат Фелисии. Он не взглянул на нее, он вообще не смотрел по сторонам.

В Элви поселился глубокий холодный страх.

ГЛАВА 9 БАСЯ

Бася сам вызвался работать на руднике в ночную смену.

Меньше людей, от которых надо таиться. Меньше открытого неба, от которого у него дрожат колени. Работа, даже потогонная, приносила облегчение. Доставленный с «Барбапикколы» фабрикатор изготавливал вагонетки и тележки так проворно, что люди едва успевали загружать их сырой породой. Бригада Баси, чтобы угнаться за ним, решила протянуть рельсы от шахты к грохотам^[124] и оттуда к бункерам, где руда дожидалась челноков с «Барбапикколы» для доставки на орбиту. До сих пор породу возили на тачках. Моторизованная система увеличила добычу на порядок.

Итак, Бася со своей бригадой прокладывал металлические рельсы от блестящего в резком белом свете новенького фабрикатора. До шахты их доставляли на ручных тележках, там сгружали и сваривали. Рельсовые пути понемногу росли. Работа была тяжелой, из тех, которыми люди технического века больше не занимаются. А сварка в атмосфере сильно отличалась от вакуумной, так что Басе приходилось многому учиться заново. Сочетание умственной и физической нагрузки выматывало все силы. Мир сузился до очередного задания, до боли в плечах и до отдаленной надежды на сон. Некогда было думать о другом.

Например, об убийстве. О безопасниках корпорации, которые вынюхивают его, Купа и остальных. О том, насколько виноватым он себя чувствовал каждый раз, когда Люсия лгала чужакам, уверяя, что ничем не способна им помочь.

Позже, когда он сидел в бараке своей бригады, растирая сведенные усталостью мускулы и стараясь уснуть, несмотря на струящийся в окна дневной свет, перед ним снова и снова вставала гибель челнока. Он пытался понять, как успеть обезвредить взрывчатку. Можно было справиться с Купом, вырвать у него рацию. В особенно тоскливые минуты Бася думал, что, послушайся он жены, ничего бы этого вообще не случилось. Тогда ему становилось так стыдно, что он начинал даже немного ненавидеть Люсию. А потом себя — за то, что винил ее. Прижатая к глазам подушка заслоняла солнечный свет, но не картину снова и снова взрывающегося челнока, падающего и кричащего раненым зверем.

А ночами, за работой, ему становилось немного спокойнее.

Поэтому, когда на участке как ни в чем не бывало объявился Куп, Бася чуть не дал ему в морду.

— Привет, дружище, — сказал Куп. Бася выронил молот, набычился.

— Привет.

— Есть одно дело, — продолжал Куп, дружески обхватив Басю за плечи. — Ми примеро к тебе…

Это наверняка не к добру.

— Что там?

Куп отвел его в сторону, улыбаясь на ходу другим рабочим ночной смены. Просто двое приятелей отошли поболтать. Когда они удалились настолько, что их никто не мог слышать, Куп сказал:

— Девчонку из РЧЭ видели в руинах. Я послал Яцека проследить.

— Послал Яцека… — эхом повторил Бася.

Куп кивнул.

— Славный мальчишка. Надежный.

Бася остановился, стряхнул его руку.

— Не… — Он хотел сказать: «Не вмешивай моего сына», но не успел, потому что Куп, отмахнувшись, продолжил:

— Эста важно. — Куп придвинулся к Басе, понизил голос. — Она ходила в руины. А оттуда — прямо к шпикам РЧЭ. Яцек сказал, они задумали дождаться нас там. Взять партизан на месте преступления.

— Значит, мы туда не вернемся, — заявил Бася. Казалось, это так просто, никаких причин для паники.

— С ума сошел, примо? Тода аллее там были. Следов хоть жопой ешь. Они подождут-подождут, заскучают и вызовут настоящих экспертов. Вот тогда нам конец. Всем нам, ю ве^[125], разве что ты там не потерял ни частички кожи.

— Как же быть?

— Мы начнем первыми. Взрывчатка полыхнет — бум, и нет никаких следов.

— Когда?

Куп рассмеялся.

— А ты как думаешь? На следующей неделе? Сейчас же, койо. Идти надо сразу. До посадки посредника остались не дни — часы. Мне не хотелось бы, чтоб, сойдя с корабля, он увидел именно это. А тебе? Ты бригадир. Можешь взять одну из тачек. Надо забрать все дерьмо и смываться. — Куп нетерпеливо прищелкнул пальцами: — Йецт^[126]!

О безумном плане подрыва всех запасов шахтной взрывчатки Куп толковал так твердо и самоуверенно, что Басе трудно было с ним спорить. Конечно, взрыв в чужих руинах — безумие. Но Куп прав, если найдут взрывчатку и через нее выследят Басю, то все откроется. Он не хотел, но пришлось. Придется.

— Хорошо, — сказал он и двинулся к стоянке картов. На месте был только один — по жестокой насмешке вселенной, тот самый, который Бася вел в ночь взрыва. На бортах с той ночи еще сохранились щербины и вмятины. Ожоги, происхождением которых никто в поселке старался не интересоваться.

Куп дождался, пока Бася заведет и задом выкатит машину со стоянки, потом запрыгнул внутрь и принялся барабанить по пластиковой панели.

— Ходу, ходу!

Бася тронулся.

На полпути к руинам они наткнулись на четверых из внутреннего круга Купа: Пита, Скотти, Кейт и Ибрагима. Зади не было — ее малыш слег с тяжелым конъюнктивитом, так что она в последнее время почти не выходила из дома. Когда Кейт забросила свой ранец в машину, раздался тяжелый металлический лязг. Затем в карт уселись все четверо.

— Принесла? — спросил Куп, и Кейт, кивнув, стукнула по борту, давая Басе знать, что можно ехать. Тот не спросил, что она принесла. Поздно было задавать вопросы.

Руины выглядели темными и пустыми — как всегда, однако Куп велел заезжать с дальней от поселка стороны, сделав крюк по длинной дороге.

— На всякий случай, — пояснил он.

Когда Кейт открыла ранец, Бася не удивился, увидев внутри оружие. «Барбапиккола» не была военным кораблем, и с Ганимеда пушки захватили немногие, но все, что имелось, спустили на планету в первые же дни основания Первой Посадки. На вид — ничего особенного. Кейт вытащила дробовик и принялась вставлять толстые пластиковые заряды. Она была высокой, костлявой, с широким подбородком и постоянной складкой между бровей. С оружием она выглядела естественно. Как солдат. Бася, взяв в руки автоматический пистолет с коротким стволом, почувствовал себя играющим в войну ребенком.

— Вот кое-что еще, ты, киллер. — Ибрагим кинул ему узкий металлический предмет. Басе понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что это обойма к пистолету. Всего со второй попытки он сумел вставить ее нужной стороной. Подорвать заряды… Очистить участок… Уничтожить улики… Стрельба в планы не входила, но нутром он чуял что-то такое с самого начала.

Пока остальные вооружались, Бася стоял в нескольких шагах от карта, разглядывая ночное небо. Одна из светлых точек была хвостовым выхлопом «Росинанта», на котором летит Джим Холден. Посредник. По идее, он должен не позволить колонистам и людям РЧЭ перестрелять друг друга. Он опаздывает — уже второй раз. На Ганимеде он тоже опоздал.

Болел не только сын Баси, Катоа. Вне гравитационных колодцев тысячи стрессирующих факторов ослабляли и подрывали иммунную систему. У доктора Стрикланда лечилась целая группа: Катоа, Тобиас, Аннамари, Мэй. Мэй выжила. Эту девочку Джеймс Холден спас из лаборатории на Ио.

И Катоа Холден тогда тоже отыскал. Бася никогда не встречался с ним, только видел несколько раз по новостям. Однако отец Мэй был его другом. Он послал Басе сообщение, где описывал, как все происходило и как они с Холденом нашли тело мальчика.

Почему? Почему дочь Праксидика, а не его Катоа? Почему одни умирают, а другие живут? Где здесь справедливость? Звезды, на которые он смотрел снизу, не давали ответа.

И на Илосе Холден не успевал предотвратить того, что должно было произойти сейчас, пока он еще не ступил на планету. Открытия колец он тоже не предотвратил. И странных плодов Венеры. Будь Катоа еще жив, Бася бы не оказался здесь, а если б и оказался, не задержался бы надолго.

Странная мысль. Неестественная. Бася попытался представить, каким бы он стал в другой временной линии, — и не сумел. Он опустил взгляд на уродливое оружие, которое держал в руках. Этого бы я не сделал.

— Игра начинается, — сказал кто-то. Бася обернулся. Куп. — Возвращайся к нам, койо!

— Дуй^[127], — ответил Бася и глубоко вздохнул. Ночной воздух был прохладным и хрустким, с легким привкусом земли, нанесенной вечерней бурей. — Дуй.

— За мной, — сказал Куп и мелкой рысцой двинулся к руинам. Кейт, Пит, Ибрагим и Скотти несли оружие по-военному — или так, как они это себе представляли. Бася держал свой пистолет за дуло, стараясь не коснуться спускового крючка.

Они проникли в большое строение чужаков через один из многочисленных проемов в стене. Окно? Дверь? Не осталось туземцев, чтобы объяснить. Внутри свет фонариков и налобных ламп отразился от непривычно скошенных стен. Материал напоминал камень, был гладким как стекло и, освещаясь, менял цвет от черного к нежно-розовому. Бася погладил его пальцами.

Куп взмахом руки остановил группу, пригнулся и по-крабьи подполз к похожему на окно отверстию. Заглянул в него и поманил остальных к себе. Бася тоже присел на корточки.

— Видали? — Куп ткнул пальцем в окно. — Так и знал, что они здесь устроятся.

Кейт заглянула еще раз и кивнула.

— Вижу пятерых. Рив — это босс — и четверо его громил. Личное оружие и парализаторы. Смотрят они не в ту сторону.

— Проще простого, босс, — ухмыльнулся Скотти и щелкнул предохранителем винтовки. Кейт дернула затвор, проверяя заряд. Куп достал большой автоматический пистолет и сдвинул шторку назад. Другой рукой показал три пальца и начал беззвучный отсчет.

Бася смотрел на каждого по очереди. Они раскраснелись от возбуждения. Все, кроме Пита, который ответил на взгляд Баси. Он в тусклом свете он казался зеленовато-бледным, голова у него моталась в немом протесте. Бася как будто слышал его мысль: «Я не хочу!»

Что-то сдвинулось у него в голове, мир вдруг стал резким, почти осязаемым. С тех пор как Куп объявился на его участке работ, Бася следовал за ним как во сне. И вот они готовы расстрелять безопасников РЧЭ.

— Стойте! — сказал он. Куп вместо ответа выпрямился, прицелился и выстрелил сквозь окно. Мысли рассыпались.Время задергалось рыками.

Куп, с бранью посылающий пулю за пулей в соседнюю комнату. Бася, лежа навзничь, видит, как из пистолета Купа выскакивает обойма, падает на землю рядом. Движение такое медленное, что Бася успевает прочитать марку производителя и калибр. «„Верный прицел“ 7,5 мм».

Скачок.

Он стоит рядом с Кейт. Как вставал — не помнит. Она палит из дробовика, грохот выстрела в тесном пространстве оглушает. Бася думает, что лишился слуха навсегда. В соседней комнате трое мужчин и две женщины в униформе РЧЭ мечутся в поисках укрытия или пытаются достать оружие, чтобы отстреливаться. На их лицах — паника. Они перекликаются. Он не понимает ни слова. Один стреляет из пистолета, пуля бьет в стену рядом с Кейт. Срикошетившая пуля или осколок пробивает дырочку в ее щеке. Кейт продолжает стрелять, словно рана не стоит внимания.

Скачок.

Женщина из РЧЭ хватается за грудь, из которой струей выплескивается кровь. На бледном лице — ужас. Бася всего в нескольких шагах от нее, рядом со Скотти. Тот снова стреляет, попадает ей в шею. Женщина медленно запрокидывается, рука тянется к ране, но бессильно падает, и выглядит это как пожатие плечами.

Скачок.

Бася стоит один в коридоре. Как сюда попал — не помнит. За спиной слышны выстрелы и крики. В нескольких метрах перед ним безопасник из РЧЭ держит парализатор. У этого человека темная кожа и яркие зеленые глаза, округлившиеся от страха. Бася вдруг вспоминает, что этого человека зовут Зеб, хотя не может вспомнить, откуда знает имя. Зеб швыряет в него парализатором и тянется за пистолетом — к кобуре на поясе. Парализатор бьет Басю по голове, из трехсантиметровой ссадины течет кровь, но боли он не чувствует. Он видит, как Зеб достает пистолет, и, не задумываясь, прицеливается сам. Удивляется, заметив, что держит оружие правильно. Бася не помнит, как перехватывал его. Он нажимает спусковой крючок. Безрезультатно. Он готов сделать это снова, но тут за спиной раздается грохот, и Зеб начинает падать, а изо лба у него выплескивается кровь. Бася чувствует, что готов упасть в обморок.

Время перестало скакать. Нет передышки, нет спасения.

— Хорошо поработали, — сказал за спиной Куп. — Этот чуть не ушел.

Бася медленно развернулся, все еще воспринимая происходящее как сквозь сон. Шок. Распад сознания. Импульсивное желание еще раз поднять руку, шагнуть и застрелить Купа сдвинуло его вперед. Всего на шаг. Зеб истекал кровью на полу. Стрельба прекратилась.

Сзади орали и восторженно перекликались остальные. Бася посмотрел на свой пистолет, вспомнил виденные боевики. Вставляешь обойму и потом загоняешь патрон в ствол. Кейт оттягивала затвор своего дробовика. Куп сдвигал шторку пистолета. У Баси пушка не выстрелила бы, сколько б он ни давил на спусковой крючок.

У Зеба кровь уже не текла. «На его месте чуть не оказался я», — подумал Бася, но мысль пока была бесчувственной. Невесомой. Словно едкий дымок насквозь прошел через мозг и растаял.

— Помоги-ка оттащить трупы, примо, — сказал Куп, хлопнув его по спине. — Зади отмывает тут все корродирующими жидкостями и пищеварительными энзимами. Так можно уничтожить мелкие улики, но не растворить настолько большие куски, верно?

Бася помог. На то, чтобы зарыть тела пяти женщин и мужчин в твердую землю за руинами, ушло несколько часов. «Первая же пыльная буря сотрет все приметы, что здесь копали», — заверил Куп. Группа безопасников просто исчезнет без следа.

Скотти с Питом перетащили из руин всю взрывчатку, загрузили ее в карт. Они вместе с Кейт и Ибрагимдм вернулись в поселок пешком. Кейт несла ранец с оружием на одном плече. Пистолет Баси, нестреляный, снова лежал в ранце.

— Так надо было, — заговорил Куп, едва они ушли. Бася не понял, обращается он к нему или к самому себе, но все-таки кивнул.

Куп по-астерски пожал плечами и жестко улыбнулся.

— Ты знал, как это будет, койо. Сколько бы ни притворялся, что это не так, ты знал.

— Больше никогда в жизни, — сказал Бася. — И если в итоге пострадает кто-нибудь из моей семьи, я тебя сам убью.

Он доехал до рудника, оттуда пешком прошел к дому. Ввалился в крошечную ванную с рассветом. Человек в зеркале не походил на убийцу, но на его руках была кровь. Бася принялся ее отмывать.

ГЛАВА 10 ХЭВЛОК

Это было примерно пять часов назад, на середине десятичасовой вахты Хэвлока. Мужчина в пурпурно-оранжевом одеянии, оскорбительно уродливом, сидел на кушетке в марсианской видеостудии. Хэвлок, плавая в предохранительных ремнях, смотрел на экран. Пристегиваться для него стало второй натурой, как бы глупо это ни выглядело. Орбиты Новой Терры, в общем, были пусты, шансы на внезапное ускорение нулевые. Просто привычка.

На маленьком мониторе, вделанном в стену каюты, молодой человек пожал руку хозяйке студии и улыбнулся в камеру.

— Давно вы у нас не появлялись, мистер Курвело, — сказала ведущая. — Спасибо, что заглянули.

— Я рад, Моника. — Молодой человек кивнул так, словно его поймали на горячем. — Рад вернуться.

— Итак, у меня появился шанс сыграть в новую игру, и, должна сказать, это совсем не похоже на вашу предыдущую работу.

— Да, — коротко отозвался мужчина и сжал челюсти.

— Возникли некоторые противоречия. — Улыбка ведущей стала чуть жестче. — Не желаете об этом поговорить?

Хэвлок физически не мог вжаться в подушки кресла, но внутренне дернулся.

— Послушайте, Моника, — отвечал человек в уродливом костюме, — мы здесь рассматриваем последствия убийства. Все смотрят на часть первую, а о том, что из этого выйдет, не думают.

У Хэвлока запищал ручной терминал. Он приглушил передачу и вышел на связь.

— Хэвлок, — сказал Мартри, — мне нужно, чтобы ты ответил на звонок.

Он говорил спокойно, с полным самообладанием. У Хэвлока сорвалось дыхание. Голос начальника предвещал неприятности, и в сознании первым возникло самое страшное. «Росинант» с Джимом Холденом, посредником ООН, через десять часов должен был начать торможение. Почти добрался. Если с ним что-то случилось…

— Внизу что-то случилось, — продолжил Мартри. — У меня на связи Касси, и было бы хорошо, если б ты не дал ей сорваться, пока я говорю с капитаном.

— Так плохо?

— Да. Выходи на связь. И поспокойнее с ней. Сможешь?

— Конечно, босс, — ответил Хэвлок. — Я холоден, как ноябрь, и нежен, как китайский шелк.

— Умница.

Картинка на долю секунды застыла, а потом с экрана на него взглянула Касси. Они полтора года провели вместе на корабле. В одной команде. Были если не близкими друзьями, то приятелями. Хэвлок слышал, что она крутила роман с Араго, а потом они разошлись. Он считал ее другом — если вообще о ней вспоминал.

Лицо на экране было цвета пепла. Под глазами залегли красные круги.

— Касси, — начал Хэвлок, включив интонации, заученные на курсах по переговорам об освобождении заложников. Он посещал их после волнений на Церере. — Говорят, у вас там крутовато?

Хохот Касси сотряс камеру, изображение закачалось, как при землетрясении. Она отвела глаза и снова повернулась к нему.

— Они пропали, — сказала она, в паузе метнула взгляд куда-то в сторону — может быть, в поиске новых слов. — Они пропали.

— Так-так, — сказал Хэвлок. В голове теснились сотни вопросов: «Что случилось?», «Кто пропал?», «Что там такое?», Но Мартри не просил его ничего выяснять, а Касси нуждалась отнюдь не в допросчике.

— Мартри говорит с капитаном.

— Знаю, — сказала Касси. — Мы ухватили ниточку. Нашли тайник. Рив их повел. Я осталась со свидетельницей.

— Свидетельница здесь?

— Она сейчас спит, — ответила Касси. — Я же консультант, Хэвлок. Мое дело — составлять оптимальное расписание смен и настраивать сеть наблюдения. Я ни в кого не стреляю. В моем долбаном контракте убийство не значится.

Хэвлок улыбнулся, и Касси улыбнулась вместе с ним. По скуле у нее стекала слеза. Минуту оба хохотали, ужас трансформировался в приступ удушья. Это хоть немного, а безопаснее.

— Мне до смерти страшно, — заговорила Касси. — Если они и за мной придут, я же ничего не смогу сделать. Я заперла контору, но они легко пробьют стены. Да просто взорвут! Не знаю, зачем мы вообще понадобились здесь, внизу. Как только они подорвали тяжелый челнок, надо было рвать когти из колодца и оставаться на орбите. Грохнули бы их камнем с орбиты.

— Сейчас главное — сберечь тебя и свидетельницу.

— А как? — спросила Касси. В ее голосе слышался вызов, но этот вызов, крича: «Вы не сможете!», одновременно требовал: «Скажи мне, что ты сможешь!»

— Мы этим занимаемся, — сказал Хэвлок.

— У меня здесь даже есть нечего, — сказала Касси, — все в столовой. Я убить готова за сэндвич. И убью.

Хэвлока на курсах учили, как говорить с людьми, перенесшими шок. Там был целый список. Четыре правила, мнемоническая подсказка. Он ничего не мог вспомнить.

— Послушай, — сказал он, — ручаюсь, ты основательно взбудоражена.

— Я просто не в себе.

— Да, похоже на то, но ты уже потому молодец, что не насажала ошибок. Обычно люди, когда все летит в тартарары, начинают метаться и делают только хуже. Разносят все к черту. А ты забаррикадировалась и связалась с нами. Инстинкты у тебя в порядке.

— Врешь ты все, — сказала Касси. — Я только что не впала в ступор.

— Не впала — уже, считай, победа. Нет, серьезно, ты все делаешь правильно. Сохраняй спокойствие, выберемся. Понимаю, сейчас все выглядит безнадежно, но мы тебя вытащим.

— А если не…

— Вытащим.

— Но если нет… Если, понимаешь?

— Хорошо, — сказал Хэвлок, — если?..

— Окажи мне услугу. На Европе есть один парень. Хихири Тирпен. Инженер пищевого производства.

— Понял.

— Передай ему, что мне было жаль.

«Она готовится к смерти, — подумал Хэвлок, — и, возможно, права». Яркий меднистый вкус страха наполнил рот. Местные перебили службу безопасности РЧЭ. Она осталась последней. Он ничего не знал о положении там, внизу. Не исключено, что там уже собрали три тонны промышленной взрывчатки, чтобы оставить от Касси одно воспоминание. Она в любую минуту могла погибнуть у него на глазах, а он не в силах сделать хоть что-нибудь.

— Сама ему скажешь, — мягко ответил он, — кстати, после такого извиняться уже не страшно.

— Не уверена. Ты не знаешь Хихири. Обещаешь?

— Конечно, — сказал Хэвлок. — Я тебя поддержу в этом деле.

Касси кивнула. По ее щеке сбежала еще одна слеза. Не похоже, чтобы ему удалось ее успокоить.

На экране открылось крошечное дополнительное окошко — Мартри перехватил связь через доступ службы безопасности.

— Ну вот, Касс, — заговорил он. — Мы с капитаном Марвином посылаем за тобой группу. Правда, это займет пару часов. Твоя задача — сберечь свидетельницу.

Голос у Касси подрагивал, но не срывался.

— На планете сорок наших и две сотни — их. Я одна. Я никого не могу защитить.

— Тебе и не придется, — сказал Мартри. — Я выслал уведомление о блокаде. Я координирую действия научной группы. Это все на мне. Твое дело — доктор Окойе. Просто постарайся, чтобы она дожила до прибытия подмоги, а?

— Есть, сэр.

— Вот и хорошо, — сказал Мартри. — Два часа. Ты справишься, Касс.

— Есть, сэр.

— Хэвлок. Мы собираем брифинг, подскочишь в службу безопасности?

— Уже иду, — отозвался Хэвлок, расстегнул ремни, оттолкнулся и выплыл из каюты.

Коридоры на «Эдварде Израэле» были в разрезе удлиненными восьмиугольниками — дедовская конструкция. Захваты для рук и упоры для ног на всех плоскостях. Хэвлок быстро продвигался вдоль туннеля, а мозг никак не мог разобраться, лезет он вверх, падает вниз, в колодец, или — странное дело — ползет вверх ногами по потолку. Ему рассказывали, что у астеров от природы отключено ощущение верха и низа, но рассказывали всегда сами астеры, доказывая, что они лучше землянина. Может, это было правдой, а может, преувеличением. Так или иначе, пока Хэвлок добрался до помещения пункта безопасности, голова у него немного закружилась, и он успел затосковать по ненастоящей гравитации ускорения.

Десять человек, прицепившись к стенам, развернулись головами в одну сторону. Мужчины и женщины, очень разного сложения и оттенков кожи, но с одинаковым выражением лиц. Это было жутковато. Мартри выдал всем защитное снаряжение, и серо-голубые бронежилеты с высокими воротниками придавали людям сходство с насекомыми. Даже Мартри надел броню — значит, тоже собрался на высадку.

— …у меня осталось, — говорил расположившийся у входа Мартри. — И кроме вас, никого нет. Не прискачет кавалерия спасать наши задницы. Мы и есть кавалерия, а это значит, что больше я людей терять не намерен. Мы служба безопасности всей планеты — те, кто здесь, в этой комнате. И мы справимся, но только если не станем приносить жертвы. Внизу вы при малейшей угрозе всеми средствами защищаете себя и свою группу.

— Сэр?

— Окми?

— Значит ли это, что мы уполномочены применять летальные средства?

— Вы уполномочены на упреждающее применение летальных средств, — ответил Мартри и выдержал паузу, чтобы до всех дошло. Хэвлок вздохнул. Мерзко, но другого выхода нет. Будь тяжелый челнок уничтожен обычными преступниками, могли бы разбираться полицейскими методами. Но местные не остановились, и вот опять пропали или убиты сотрудники РЧЭ. Это уже больше похоже на войну.

Ну что ж, они хотя бы попытались решить дело миром. Правда, ждать от астеров благодарности не приходится.

— Через двадцать минут вываливаемся, — сказал Мартри. — Падать нам долго, и по дороге будет трясти. Я целюсь к востоку от лагеря астеров. Смит и Вэй командуют взводами. Первая и главная задача — добраться до нашего отдела и усилить его.

— А «Барбапиккола»? — спросил кто-то.

— На хрен «Барбапикколу»! Что с «Росинантом»?

Мартри поднял руку ладонью наружу.

— Вам недосуг беспокоиться о том, что творится на орбите или дома. Это на мне, я этим и займусь. Я и Хэвлок. — Мартри коротко улыбнулся ему, и Хэвлок ответил кивком, больше похожим на поклон. — Приказ вам известен, я вам доверяю. Спускаемся и наведем порядок в этой навозной куче.

Группа безопасников рассыпалась, быстро и уверенно растеклась ручейками к доку, где ждали легкие челноки. Хэвлок не без зависти провожал их взглядом. Мельком вспомнилась картинка из детства, что-то про хромого мальчика и Пестрого Дудочника^[128].

Мартри, двигаясь против течения, подлетел к нему.

— Хэвлок, рад тебя видеть. Ты мне нужен на минутку.

— Есть, сэр.

Мартри кивком указал на свой кабинет. Крошечная комнатушка, меньше каюты, с амортизатором на старомодных шарнирах, протянувшимся через все помещение. Мартри закрыл дверь.

— Я передаю под твою ответственность этот корабль.

— Благодарю, сэр.

— Я бы не спешил с благодарностью. Положение дерьмовое, — возразил Мартри. — На «Израэле» большей частью яйцеголовые, злые как черти, что мы не даем им заниматься наукой, и капитану нелегко было их здесь удержать. Теперь, когда начались неприятности, они меньше станут рваться вниз, но давление куда-то должно выплеснуться. На этот случай оставляю тебе минимальную команду.

— Мы справимся, сэр.

— Молодец. Самая серьезная угроза для нас — «Росинант». Корабль, пока не достался АВП, принадлежал марсианскому флоту. «Израэль» — большое судно, но оборудованное под научные работы. Потому… вот что мне нужно… я понимаю, тебе будет адски жаль челнока, но это надо сделать.

— Конечно, сэр.

— Один легкий челнок мы забираем для высадки, — медленно, словно размышляя на ходу, проговорил Мартри. — Остается один. Вооружи его. Сними предохранитель реактора и установи удаленное зажигание с защитой от взлома. Убери все стандартные средства контроля, оставь только те, к которым будет доступ у нас с тобой.

— И у капитана Марвика?

Мартри загадочно улыбнулся.

— Если хочешь — конечно.

— Сделаю за полдня, — обещал Хэвлок.

— Хорошо.

— Сэр? Против кого вы думаете его применить? Против лагеря астеров?

— Мы просто запасаемся вариантами, Хэвлок. Я надеюсь вовсе его не применять, — ответил Мартри, — но, если придется, он мне понадобится срочно.

— Вы его получите.

— Так мне будет спокойнее, — сказал Мартри и оперся рукой на стол, готовясь оттолкнуться.

— Сэр?

Мартри поднял бровь, и Хэвлок вдруг смутился до того, что готов был замолчать. Однако все-таки договорил:

— Я понимаю, что это мелочь, сэр, но Касси, когда я с ней говорил, сказала, что голодна. Я обещал, что ей принесут сэндвич.

Мартри с каменным лицом смотрел на него.

— Я подумал: не могли бы вы захватить для нее сэндвич, сэр?

— Постараюсь, — отозвался Мартри, и Хэвлок не понял, смешно ему или досадно. Возможно, то и другое.

Хэвлок плавал над своим рабочим столом. Все камеры карцера пустовали. Его группа — четверо самых молодых сотрудников безопасности и техник, позаимствованный из корабельной команды, — модифицировали последний оставшийся челнок. Превращали его в бомбу. На мониторах падал на планету другой челнок, завершал торможение «Росинант», виднелся интерьер конторы, где заперлись Касси с доктором Окойе. Хэвлок наблюдал за ними, ожидая очередных неприятностей. Гудела и пощелкивала корабельная вентиляция. Он грыз ноготь на большом пальце.

От писка полученного сообщения он вскинулся так, что пришлось придержаться за консоль — не то улетел бы к стене. Хэвлок переключился на список входящих. Последнее пришло из головной конторы РЧЭ на Луне и было озаглавлено: «Варианты стратегий по деэскалации конфликта на Новой Терре: нажмите, чтобы загрузить». Его отправили пять часов назад.

Где-то в окрестностях колец теснились радиосигналы, электромагнитные волны пересекали бездну, неся закодированные мысли людей. Расстояние, на которое у человека уходило полтора года, они одолевали за пять часов.

За каких-то пять часов — и все равно чертовски опаздывали.

ГЛАВА 11 ХОЛДЕН

«Росинант» завершил маневр торможения на белом пламени из хвостовой дюзы и выпал на высокую орбиту над Илосом. Планета под ним настолько походила на Землю, что отличия выводили из равновесия. Холден и прежде видел чужие миры. Ржаво-красную пустыню Марса, вихри и волны Сатурна и Юпитера. Они были совсем не похожи на голубую Землю с разбросанными тут и там коричневыми и белыми пятнами. А вот моря Илоса и его небо с пуховками облаков сразу же вызвали в мозгу Холдена ассоциации с родной планетой.

Только здесь был единственный большой материк и тысячи островов, цепочкой бус протянувшихся поперек гигантского океана. От смешения родного и чужого голова шла кругом.

— «Росинант», — передал им «Эдвард Израэль», — почему взяли нас на прицел?

— Ох… — Холден похлопал по панели связи, нащупал нужный канал. — Нет, «Израэль», это стандартная процедура ориентации. Не беспокойтесь.

— Принято, — без особого доверия ответил голос с «Израэля».

Холден переключился на внутреннюю связь:

— Алекс, не тычь в медведя прутиком.

— Понял, капитан, — с подчеркнутым ковбойским акцентом протянул Алекс и хихикнул: — Просто дал им знать, что в городе новый шериф.

— Прекрати. Оставь нам час для последней проверки и садись в грязь.

— О’кей, — усмехнулся Алекс. — Давненько я на таких не садился.

— Будут сложности?

— Никаких.

Холден выбрался из командирского кресла и поплыл к трапу. Через несколько минут он оказался на шлюзовой палубе, рядом с Амосом. Механик разложил два комплекта боевых скафандров марсианского изготовления, набор винтовок и дробовиков, боеприпасы и взрывчатку.

— Это что такое? — удивился Холден.

— Ты велел собрать вещи для высадки.

— Я имел в виду смену белья и зубную щетку.

— Капитан, — сдерживая раздражение, заговорил Амос, — они там убивают друг друга. Полдюжины безопасников РЧЭ растворились в воздухе, тяжелый челнок рванул на посадке…

— Да, и наше дело — не усугублять положения. Убери эту пакость. Только личное оружие. Собери для нас одежду и все такое и еще запас медикаментов для колонии. И все.

— Потом, — предупредил Амос, — когда ты пожалеешь, что все это оставил, я буду беспощаден в насмешках. А потом мы все умрем.

Холден хотел огрызнуться, но остановил себя. Что вообще хоть когда-нибудь шло по его плану?

— Хорошо, на каждого по винтовке, но разобранными и в ранцах. Чтоб не на виду. И легкие бронежилеты. Только то, что можно скрыть под одеждой.

— Капитан, — с насмешливым изумлением произнес Амос, — неужто ты способен чему-то научиться? Ты действуешь по-новому?

— Почему я тебя терплю?

— Потому, — объяснил Амос, разбирая на составные части пехотную винтовку, — что я единственный на этом корабле способен наладить кофеварку.

— Я пошел за сменой белья и зубной щеткой.

Последним тормозным выхлопом «Росинант» наверняка осветил ночное небо над Илосом. Приземляясь на поле рядом с барачным городком колонистов, он взметнул километровую тучу пыли, а от грохота не только в поселке, но и дальше должны были задрожать все окна.

Поэтому Холден был удивлен и немного разочарован, обнаружив, что их никто не встречает.

Разве он — не посредник от АВП и Земли, избранный ооновской шишкой Крисьен Авасаралой и Фредом Джонсоном — главой АВП, если у АВП был глава, — для наблюдения за ходом переговоров? В других местах его бы удостоили встречающей делегации во главе с губернатором планеты и, возможно, оркестром. «Да хотя бы подвезли до поселка», — подумал Холден.

Взвалив на плечи два тяжелых мешка, он зашагал пешком. Амос тащил три. Третий назывался «на случай, если дерьмо попрет». Холден от души надеялся, что открывать его не придется.

Отойдя на достаточное расстояние, Холден дал знак Алексу, и «Росинант», снова взметнув тучу пыли, взлетел.

— Знаешь, — небрежно заметил Амос, — когда садишься так далеко, чтобы не пылить на местных жителей, а те даже карт за тобой не посылают, это выглядит как неблагодарность.

— Да, я и сам немного обижен. В следующий раз скажу Алексу, чтоб сел прямо посреди площади.

Амос кивнул на массивные строения инопланетян, поднимавшиеся вдалеке. Выглядели они как две перевитые между собой стеклянные башни — или стволы двух деревьев, выросших слишком тесно.

— А вот и оно.

Холден не нашел что ответить. Одно дело — читать в рапортах колонистов о «чужих руинах», и совсем другое — самому увидеть гигантские конструкции иной расы, возвышающиеся над планетой. Сколько им лет? Пара миллиардов, если верить Миллеру. По его словам, изготовители протомолекулы исчезли примерно тогда. Продержится ли так долго что-нибудь из построенного людьми?

— Безопасники с «Израэля» считают, что именно там перебили их ребят, — через несколько минут заметил Холден.

— Отлично, — отозвался Амос, не замедляя шага, — кого-то здесь уже убили. Так мы метим свой участок, сам понимаешь. Теперь планета официально принадлежит нам.

Если не замечать чужих башен — а не замечать их было трудно, — пейзаж напоминал юго-запад Северной Америки. Твердая как камень земля, чахлая поросль на ней. Мелкие зверьки шмыгали из-под ног. На несколько секунд Амоса и Холдена окружил рой мошкары, но когда несколько мошек, укусив и напившись крови, упали мертвыми, остальные, как видно, смекнули, что человек в пищу не годится, и разлетелись.

Сама колония выглядела трущобным городком. Пестрая смесь сборных домиков и развалюх, склепанных из кирпича и металлических обломков. Некоторые дома были глинобитными — видно, кто-то решил испытать и этот способ. Холден улыбнулся, подумав, что люди, преодолев пятьдесят тысяч световых лет, вернулись к технологии десятитысячелетней давности. Люди — очень странные существа, но в них есть свое обаяние.

В центре поселка собрался народ. Или, точнее, собрался на пересечении двух немощеных улиц. Около пятидесяти колонистов стояли против дюжины людей в униформе РЧЭ и орали друг на друга. Слов Холден разобрать не сумел.

Кто-то из крайних заметил, как новые гости вошли в поселок, и указал остальным. Спор затих, вся толпа обернулась к Холдену с Амосом. Холден бросил мешки и с улыбкой помахал рукой. Амос тоже улыбнулся, но при этом невзначай положил руку на рукоять пистолета.

Высокая коренастая женина немногим старше Холдена бросилась к нему и горячо пожала руку. Холден почти не сомневался, что перед ним Кэрол Чивеве, но, если это было так, она сильно переменилась с тех пор, как ее снимали для досье.

— Наконец-то! Скажите этим гориллам…

Она не успела договорить, а Холден — ответить, потому что криками разразилась вся толпа. Холден смог разобрать лишь обрывки требований: прогнать РЧЭ, дать еду, лекарства, деньги, позволить им спокойно продавать литий, подтвердить, что колония не имеет отношения к исчезновению безопасников…

Пока Холден пытался утихомирить толпу, к нему не спеша подошел человек в форме РЧЭ. Остальные выстроились широким клином, словно косяк гусей.

— Пожалуйста, перестаньте. Я выслушаю каждого и приму к сведенью все требования, когда мы устроимся. Но если вы будете вопить сейчас, мы ничего не…

— Шеф Мартри, — представился человек в форме, держась так, словно толпы не существовало. Он улыбнулся, протянув руку. — Возглавляю службу безопасности «Роял-Чартер-Энерджи».

Холден пожал ему руку.

— Джим Холден, общий посредник от ООН и АВП.

Толпа притихла и раздалась, образовав островок спокойствия с Холденом и Мартри в центре.

— Это ваши люди пропали? — продолжал Холден.

— Убиты, — с той же улыбкой поправил его Мартри. Холдену он напоминал акулу. Зубы, холодные черные глаза.

— Как я понял, это не доказано.

— Верно, они подчистили следы. Но я уверен.

— Пока уверен не буду я, никаких карательных акций, — сказал Холден и почувствовал, как Амос у него за плечом с безмолвной угрозой придвинулся ближе.

Улыбка Мартри не затрагивала глаз.

— Вы здесь босс.

— Посредник, — уточнил Холден, интонацией давая понять, что, с его точки зрения, это одно и то же.

Мартри кивнул и сплюнул в сторону.

— Конечно.

Словно прорвало плотину: народ снова надвинулся на них, какая-то высокая женщина протолкалась вперед и сунула Холдену ладонь с яростным требованием рукопожатия. Раз Мартри пожал руку, мне тоже пожимай!

— Кэрол Чивеве, координатор колонии, — сказала она, дважды встряхнув Холдену руку. Значит, первая была не она.

— Здравствуйте, мадам координатор, — начал Холден.

— Этот человек, — она ткнула пальцем в Мартри, — угрожает нам трибуналом. Утверждает, что лицензия дает РЧЭ права на…

— Силой устанавливать законы ООН и поддерживать порядок, — закончил Мартри, умудрившись каким-то образом заглушить ее, не повысив голоса.

— Поддерживать порядок! — возмутилась Кэрол. — Вы разрешили своим людям стрелять первыми!

Толпа зароптала, и снова послышались крики. Холден замахал руками, успокаивая людей. Он надеялся, что выглядит более авторитетно и величественно, чем чувствует себя. Мартри заговорил, спокойно и твердо:

— Не вижу, каким образом мы можем «выстрелить первыми». До сих пор все, кто погиб, были убиты вашими людьми. Я не допущу дальнейших угроз сотрудникам и имуществу РЧЭ.

Высокий человек с крупным черепом астера пробился в первый ряд.

— Это похоже на угрозу, дружок.

— Пожалуйста, Куп, все и без тебя достаточно плохо, — устало вздохнула Кэрол.

«Ага, Куп из здешних баламутов», — отметил про себя Холден, запоминая лицо.

— А мне так сдается… — ответил Куп, с ухмылкой повышая голос и обращаясь к толпе, — сдается, что если кто сейчас угрожает, так это вы!

Топа одобрительно зашумела, и Куп ухмыльнулся во весь рот, наслаждаясь положением «гласа народа».

Мартри, по-прежнему улыбаясь, кивнул ему.

— Верно, что я готов на все, чтобы защитить своих людей. Мы уже слишком многих потеряли и не можем рисковать.

— Эй, друг, мы не виноваты, что вы не уследили за своими ребятами.

Кто-то в толпе засмеялся.

— Не беспокойтесь. — Улыбка Мартри не дрогнула, но он шагнул ближе к Купу. — Я выясню, что с ними случилось.

— Вы уж поосторожнее! — Куп взглянул на противника с высоты своего роста, его ухмылка стала хищной. — Такое же, знаете ли, и с вами может случиться.

— Это, — сказал Мартри, обнажая оружие, — определенно угроза.

Он выстрелил Купу в правый глаз. Астер обмяк и упал, как отключенная от сети машина. Пистолет оказался в руке Холдена и нацелился на Мартри прежде, чем капитан полностью осознал случившееся. Амос уже стоял рядом, наведя оружие на шефа службы безопасности. Вся его команда целилась теперь в Холдена. Толпа глухо молчала.

— Какого черта! — заговорил Холден. — Я сказал: никаких карательных акций. Я ведь только что сказал!

— Сказали. Это была не карательная акция, а ответ на прямую словесную угрозу. — Мартри спрятал пистолет и обернулся к Холдену. — Мы здесь установили военное положение на основании семьдесят первой статьи лицензии ООН на исследование этой планеты. На любую угрозу персоналу РЧЭ будем реагировать быстро и без предрассудков.

Несколько долгих секунд он разглядывал Холдена, потом предложил:

— Может, вы уберете оружие, капитан?

Амос на полшага продвинулся вперед, но Холден придержал его за плечо.

— Убери, Амос.

Он вложил свой пистолет в кобуру, и секундой позже его движение повторила вся команда РЧЭ.

— Я рад, что мы так быстро вошли в рабочий режим. Располагайтесь пока, — сказал Мартри. — Попозже я к вам зайду.

Координатор отвела для Холдена и Амоса комнаты в большом строении из сборных щитов, похожем на коробку склада. Его использовали как общую кладовую, столовую и паб.

Задние комнаты были снабжены койками, столом и умывальником.

— Вижу, нас поместили в президентские покои, — заметил Амос, бросив мешки на пол своей комнатушки. — Мне бы выпить.

— Секунду, — отозвался Холден, прошел в свою комнату и связался с «Росинантом». Он послал полный доклад о встрече и убийстве Купа. Наоми обещала переслать рапорт Фреду и Авасарале, а его попросила беречь себя.

Бар, если это можно было назвать баром, представлял собой четыре шатких карточных столика и два десятка стульев, расставленных как попало в задней половине столовой. Амос с двумя бутылками пива дожидался, пока Холден закончит доклад.

— Вот это кстати!

— Тебе не кажется, что мы влипли? — спросил Амос, когда оба хлебнули пива.

— По мне, нормально, — ответил Холден.

— Ага…

Они пили по второй, когда появился Мартри. С минуту он говорил с барменом, потом сел напротив Холдена и выставил на стол бутылку виски и три стакана.

— Выпейте со мной, капитан, — сказал он, разливая на троих.

— Вы за сегодняшнее отправитесь в тюрьму, — сказал Холден и залпом выпил. У виски был кисловатый застойный вкус — астерская перегонка. — Я намерен об этом позаботиться.

Мартри пожал плечами:

— Возможно. Я намерен позаботиться о том, чтобы все мои люди дожили до времени, когда вопрос тюрьмы станет актуален. Я при атаке на челнок и убийстве наземной группы потерял уже двадцать человек. Больше терять не собираюсь.

— Ваше дело — обеспечивать безопасность корпорации, а не вводить военное положение и расстреливать тех, кто отказывается с вами сотрудничать. Я бы не потерпел такого и от законных властей, а тем более от наемного копа вроде вас.

Холден налил себе еще виски и выпил.

— Как называется эта планета?

— Что?

— Планета. Как она называется?

Холден подался вперед, готовый ответить: Илос. И осекся. Мартри натянуто улыбнулся.

— Вы много работали на АВП, капитан Холден. Известно, что к предприятиям вроде тех, на которое я работаю, вы затаили глубокую неприязнь. Я не уверен, что вы способны беспристрастно взглянуть на ситуацию. Угрозы и оскорбления не прибавляют мне уверенности.

— Вы продемонстрировали, что ни во что не ставите мои полномочия, убив астера в первые пять минут после моего прибытия, — сказал Холден.

— Верно. Да, вы могли подумать, будто я не принимаю вашу миссию всерьез. Но до ваших друзей из ООН полтора года, — сказал Мартри. — Вспомните об этом. На две реплики в разговоре уходит от восьми до одиннадцати часов, а на то, чтобы добраться оттуда сюда на нормальной скорости — почти девятнадцать месяцев. Наш временный губернатор убит террористами. Мои люди убиты за то, что пытались утвердить наши законные права. Вы действительно думаете, будто я стану ждать, пока вы здесь все уладите? Нет, застрелю каждого, кто угрожает экспедиции РЧЭ или ее работникам, и не потеряю от этого сон. Таково реальное положение дел — привыкайте.

— Я вас знаю, — сказал Амос.

Здоровяк-механик до сих пор сидел так тихо, что Мартри с Холденом подскочили от неожиданности.

— Кто же я? — подыгрывая ему, спросил Мартри.

— Убийца. — Лицо Амоса осталось равнодушным. Голос звучал легко. — Заполучили предлог и блестящий значок в свое оправдание, но не о том речь. Вы свалили того парня у всех на глазах, и вам не терпится повторить.

— Правда? — спросил Мартри.

— Ага. Так что предупреждаю как убийца убийцу: с нами такое дерьмо не пройдет.

— Амос, полегче, — предупредил Холден, но эти двое его не слушали.

— Похоже на угрозу, — сказал Мартри.

— А это она и есть, — ухмыльнулся в ответ Амос. Холден сообразил, что руки обоих скрылись под столешницей.

— Эй-эй!

— По-моему, это может кончиться кровью, — сказал Мартри.

— А почему не теперь? — пожал плечами Амос. — Я как раз свободен, промежуточную часть можно опустить.

Бесконечную минуту, пока Амос с Мартри улыбались друг другу через стол, в голове Холдена прокручивались варианты: «Если Амоса застрелят?», «Если Мартри застрелят?», «Если меня застрелят?».

— Хорошего дня, люди, — медленно вставая, протянул Мартри. Руки у него были пустыми. — Бутылку оставьте себе.

— Спасибо, — кивнул Амос и налил по новой.

Мартри ответил кивком и вышел из бара.

Холден выдохнул — казалось, он не дышал целый час.

— Да, похоже, мы ухнули с головой, — признал он.

— Придется мне рано или поздно пристрелить его, — сказал Амос и выпил залпом.

— Лучше без этого. Все и так похоже на крушение поезда. Мало того что на рельсы затянет несколько сот колонистов и ученых, что уже плохо, так еще виноват окажусь я.

— Пристрелить его было бы полезно.

— Надеюсь, не придется, — сказал Холден с неприятным чувством, что Амос прав.

ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

Оно тянется, тянется, тянется, тянется…

Сто тринадцать раз в секунду — не получая ответа и пробуя снова. Оно не чувствует досады — бессилие ощущают только отдельные его части. Оно не приспособлено включать в себя сознание или волю — только применять любые подручные средства. Умы внутри него закуклены, отгорожены. Их используют по мере надобности, как и все остальное, а оно все тянется вдаль.

У него нет плана. Нет даже желаний — или есть только одно слепое желание, без осознания, чего именно. Оно — избирательное давление на хаос. Оно не думает о себе так, потому что вовсе не думает, но условия среды меняются, открываются новые развилки, и оно, сформировав сыщика, просачивается в новые щели. В новое пространство. Умы в его составе интерпретируют это движение по-разному. Одни — как руку, поднявшуюся над могильной землей. Другие — как дверь в комнате, где прежде не было дверей. Как глоток воздуха для утопающего. Оно не сознает этих образов, но они содержатся в нем.

Сыщик оказывает давление на среду, и среда реагирует. Она снова меняется. Порядок подбирается к порядку. Но осознать это невозможно, потому что нет сознания. Оно бы осознало ускорение или замедление, вектор, стремящийся к нулю в одних координатах, и вектор, изменяющий направление к единице в других, — осознало бы, если б могло, но оно ничего не сознает. Оно тянется.

Ряды чисел совпадают, оно разворачивается и тянется. Информация льется водопадом, сознающая часть его видит, как расцветает лотос вечности, слышит крики, составленные из других криков, составленных из других криков во фрактальной конструкции звука, и молит Бога о смерти, но она не приходит.

Оно тянется, но направление, в котором оно тянется, изменилось. Оно импровизирует, как импровизировало всегда. Дергается лапка насекомого, искра проскакивает в просвете, через который оно тянется.

Оно касается чего-то, и в тот же миг все его части, способные чувствовать, испытывают надежду. Оно не сознает надежды. Ответа нет. Это не конец. Конца не будет никогда. Оно тянется и находит новые предметы. Старые предметы. Оно расцветает в местах, подходящих для расцвета. Приходят ответы, ответы питают вызвавшие их импульсы, и поступают новые ответы. Все это — автоматика, пустая и мертвая. Ничто не тянется навстречу. Оно не чувствует разочарования. Оно не отключается. Оно тянется.

Оно не испытывает настороженности, но осторожность содержится в нем. Оно тянется, прорывается в пространства новых возможностей, и что-то в его глубине, разросшись больше, чем следует, наблюдает, как оно тянется.

Двери и углы. Оно тянется, тянется, тянется. За двери и по углам.

Это может плохо кончиться, малыш.

ГЛАВА 12 БАСЯ

Джеймс Холден опоздал.

Бася вместе со всеми колонистами смотрел, как яркий хвост «Росинанта» освещает небо Илоса. Для Баси, возможно, уже было поздно. Он сделал бомбу, уничтожившую челнок РЧЭ и убившую губернатора от ООН. Он присутствовал, когда Куп и другие убивали безопасников РЧЭ. Может, обратный путь уже отрезан. Может, он уже покойник или осужден на пожизненное заключение — а это, в сущности, то же самое. Но белая световая полоска в небе невольно затеплила в нем надежду. Джим Холден спас детей с Ганимеда — к Катоа он опоздал, но других-то спас! Он свалил гнусную корпорацию, убившую малыша Баси. Ни «Мао-Квиковски», ни «Протогена» больше не существует, и все благодаря Холдену. Бася никогда не встречал его лично, но видел в передачах и читал о нем в новостных лентах. От этого возникло странное чувство близости с человеком, который отомстил за Катоа, а теперь говорил и улыбался с экрана.

И вот он летит на Илос. Не спасет ли он и Басю?

Когда полоска погасла и Бася понял, что команда Холдена на орбите, в нем стала расти надежда. Впервые за долгий срок.

Услышав грохот спускающегося челнока, он вместе со всеми колонистами выбежал посмотреть на посадку. «Посредник ООН прибыл!» — кричали они друг другу. Подразумевая: человек, который спас Землю. Человек, который спас Ганимед. Человек, который спасет нас.

Маленький челнок, свалившись с неба, сел на твердую площадку к югу от Первой Посадки, и половина жителей поселка бросилась его встречать. Бася тоже побежал.

Челнок растопырил пять толстых опорных лап и пощелкивал, остывая. Поселок молча ждал, волнение мешало говорить. Потом опустился трап, и по нему сошел коренастый землянин с седыми волосами и глубокими морщинами на лице. Не Холден. Может, один из его команды? Но человек был вооружен, на оружии виднелся логотип РЧЭ, а Холден выступал нейтральным посредником.

Человек остановился на полпути по трапу и невесело улыбнулся им. Бася понял, что не дышит, только когда заметил, что и кругом все затаили дыхание.

— Приветствую, — заговорил землянин. — Меня зовут Адольфус Мартри, я глава службы безопасности «Роял-Чартер-Энерджи».

Неужели в небе они видели торможение нового корабля РЧЭ? Человек спустился на землю, улыбаясь все той же акульей улыбкой, — и толпа попятилась. Бася попятился с остальными.

— Вследствие атаки на челнок, унесшей жизни многих служащих РЧЭ и ООН, я принимаю прямую ответственность за безопасность данного мира. Если такая ситуация похожа на военное положение, так это оно и есть.

Мартри свистнул, и еще десять человек в боевом снаряжении спустились по трапу. Они были вооружены автоматами и боевыми пистолетами. Нелетального оружия Бася не заметил.

— Прошу иметь в виду, — продолжал Мартри, — что после атаки на первую группу безопасности…

— Никто не доказал, что была атака! — крикнули из толпы. Куп — а может, и не Куп. Тот стоял в последнем ряду, скрестив руки на груди и самодовольно улыбаясь.

— После этой атаки, — продолжал Мартри, — я дал своим людям право «первого выстрела». Почувствовав угрозу, они могут применить летальное оружие для ее устранения.

Кэрол пробилась сквозь толпу и встала перед Мартри. Куп последовал за ней.

— Вы — не представитель власти, — сказала Кэрол. От ярости у нее на шее вздулись жилы, кулаки были сжаты, но рук она не поднимала. — Вы не имеете права высаживаться здесь с оружием и угрожать нашей жизни. Это наш мир.

— Верно! — Куп обернулся лицом к толпе, призывая поддержать его.

— Нет, — продолжая улыбаться, возразил Мартри, — не ваш.

Гром расколол небо: еще один корабль нырнул в атмосферу и пошел на посадку на западной окраине. Мартри едва удостоил его взгляда. «Новые войска», — подумал Бася.

Мартри направился в сторону поселка, его люди потянулись за ним, а местные сомкнулись кругом. Кэрол что-то говорила, но все впустую. Мартри только кивал и улыбался, но шага не замедлял. Корабль, приземлявшийся по ту сторону поселка, выбросил струю белого пара и скрылся из вида. Рев его двигателей заполонил мир.

Посреди поселка Бася заметил околачивающегося на краю топы Яцека. Он схватил сына за плечо, дернул к себе сильнее, чем хотел, и мальчик испуганно пискнул.

— Папа, — спросил он, когда Бася оттащил его в сторону, — я что-то не так сделал?

— Да, — рявкнул Бася, увидел слезы в глазах мальчика и замолчал, упал рядом с ним на колени. — Нет, нет, сын. Ты ни в чем не виноват, только иди домой.

— Но… — начал Яцек.

— Без «но», сын. — Бася мягко подтолкнул мальчика к дому. — Уходи домой.

— Этот человек будет нас убивать? — спросил Яцек.

— Какой человек? — Бася просто тянул время. Он знал какой. Даже его маленький сын чуял смерть, окружавшую Мартри и его людей. — Никто не будет нас убивать. Иди домой.

Бася проводил взглядом идущего к дому Яцека, дождался, пока за мальчиком закроется дверь. Он уже возвращался к остальным, когда прозвучал выстрел.

Первой его мыслью было: «Яцек прав, они нас убивают».

«Не нас», — понял он, пробившись сквозь толпу. Только Купа, который лежал в пыли с дырой на месте правого глаза. Под его лицомсобралась красная лужа.

А Холден, стиснув зубы, смотрел на него круглыми глазами. «Опоздал, — подумал Бася. — Он опять опоздал».

По улицам Первой Посадки вышагивали люди с автоматами.

Бася с Люсией сидели на своем крылечке и смотрели, как они расхаживают в меркнущем предвечернем свете. Мужчина с женщиной, оба в бронежилетах с красно-синим логотипом РЧЭ. Оба с автоматами. Оба с жестко застывшими лицами.

— Это я виноват, — сказал Бася.

Люси стиснула ему ладонь.

— Пей чай, Бась.

Он опустил взгляд на чашку с чаем, остывающую на коленях. Маленькая колония могла позволить себе ровно столько чая, сколько было привезено с собой на челноках. Невообразимая роскошь. Он отхлебнул тепловатую жидкость и не почувствовал вкуса.

— Следующим они убьют меня.

— Не исключено.

— Или навсегда запрут в тюрьму, оторвут от семьи.

— Ты, — сказала Люсия, — оторвался от семьи, когда связался с тупыми убийцами, подорвавшими челнок. Ты отвез их в руины — убивать людей из РЧЭ. Ты сам выбрал все, что привело тебя сюда. Я люблю тебя, Бася Мертон. Люблю так, что в груди больно. Но ты глупый, глупый. И когда они заберут тебя от меня, я тебе этого не прощу.

— Ты жестока.

— Я врач, — сказала Люсия. — Привыкла сообщать плохие известия.

Бася допил чай, пока тот совсем не остыл.

— Я мог бы принести с раскопок веревку или цепь, чтобы подвесить качели. Сидели бы, качались.

— Хорошо бы, — сказала Люсия.

Охранники РЧЭ дошли до конца улицы и повернули обратно. Солнце спускалось к горизонту, так что их тени протянулись через весь поселок.

— Мы все высчитываем, как бы заработать денег на литии, — продолжал Бася, — а пора уже думать о собственной энергии.

— Верно.

— «Барб» не вечно будет поставлять нам силовые ячейки. Рано или поздно корабль улетит к Палладе продавать руду. Пару лет нам придется обходиться без него.

— И это верно, — сказала Люсия, покрутила в чашке остатки чая и взглянула на звезды. — Мне не хватает в небе Юпитера.

— Красиво было, — согласился Бася. — Сегодня, когда стемнеет, мне придется встретиться с Кейт и остальными.

— Бась, — начала Люсия и остановилась, только грустно вздохнула.

— Они захотят мстить за Купа. От этого только хуже будет.

— Интересно, — сказала Люсия, — как выглядит «еще хуже»?

Бася сидел молча и думал о том, как бы поставить на крыльце качели. И установить нагреватель для воды побольше. И пристроить позади дома более просторные комнаты для кухни и столовой. Обо всем, чего он уже не сделает.

Охранники в конце длинной улицы почти растаяли в сумерках. Пора было уходить.

— Ты сможешь удержать их от новых убийств? — поинтересовалась Люсия — так, как попросила бы налить еще чая.

— Да, — ответил Бася, сам не веря своим словам.

— Тогда иди.

Они собрались в доме Кейт. Пит, Скотти, Ибрагим. Пришла даже Зади, оставив дома с больным малышом жену Аманду. Дурной знак. Зади была самой бешеной из всех. Самая горячая голова. Бася работал с ней на Ганимеде — она и тогда не раз появлялась утром с подбитым глазом или опухшей губой после драк в баре. Все были на взводе, все стояли на краю, готовые прыгнуть, но отговорить Зади казалось труднее всего.

— Они застрелили Купа, — начала Кейт, как только вошел запоздавший Скотти. Все были там, все видели. Да — это начинается поиск оправданий. — У меня есть план. РЧЭ запрятались в…

— Кто тебя назначил главной? — спросила Зади.

— Мартри.

Зади прищурилась, но промолчала. Бася пристроился на край диванчика рядом с Кейт. Самодельную раму покрыли вытащенными с корабля подушками и кое-как сшитыми лоскутами ткани, которую раз в месяц выдавал фабрикатор — на одежду и другие нужды. Рядом Кейт поставила сколоченный из местного аналога древесины столик. Он вышел не слишком ровным: стакан с водой, поставленный на него Басей, заметно кренился. На стенах висели снимки родных: две сестры Кейт, оставшиеся в Поясе, и их дети. В углу притулилась глиняная ваза с сухими ветками. Бася решил, что это украшение, а не растопка. Для такого собрания все здесь выглядело слишком по-домашнему, и потому не верилось, что он и пятеро его знакомых собрались обсудить убийство дюжины безопасников корпорации — здесь, в комнатке Кейт, рядом с букетом из прутняка.

Заговорил Скотти, предложил подождать. Это был не голос разума, а голос страха. Пит поддержал его, выступив против эскалации. Кейт и Зади криком заткнули ему рот. Ибрагим молчал, теребил себя за нижнюю губу и хмуро смотрел в пол.

— Думаю, надо подождать Холдена, — сказал Бася, когда в разговоре возникла пауза.

— Холден уже день здесь. Чего ждать? — Слова Кейт сочились густым сарказмом.

— Ему нужно время, чтобы познакомиться с нами, освоиться… — Даже самому Басе это показалось неубедительным. — Как-никак, он посредник. И напрямую связан с властями АВП и ООН. Его рекомендации будут действительно весомы. Надо, чтобы он оказался на нашей стороне.

— АВП… — сплюнула Зади. — ООН… Чем они нам помогли? Отделались коротким письмецом? Мартри и его костоломы уже здесь! — Зади ткнула пальцем в стену, за которой по улице ходил вооруженный патруль. — Сколько наших должны убить, чтобы мы начали защищаться?

— Мы убили первыми, — сказал Бася и тут же об этом пожалел. Все заорали, главным образом на него. Бася встал. Он знал, что вид у него впечатляющий: коренастый, с мощной шеей, ростом он превосходил всех, кто был в комнате. Он шагнул вперед, надеясь, что один его вид их утихомирит, — хотя не сомневался, что Кейт, если решится, забьет его насмерть.

— Заткнитесь!

Они заткнулись.

— У нас есть шанс, — с трудом выровняв голос, продолжал Бася. — Но очень хрупкий… Мы убили людей из РЧЭ.

— Я не… — начала Зади, но Бася жестом остановил ее.

— Они убили Купа. Так что они считают, что поставили нас на свое место, и не станут убивать других без провокаций. Так что прямо сейчас имеется равновесие. Если никто не качнет его в ту или другую сторону, Холден сделает то, зачем его прислали. Поможет нам разобраться без применения силы.

Кейт, фыркнув, отвернулась, но Бася не смотрел на нее.

— Я с вами в одном котле. И теряю не меньше других. Но этот человек должен быть на нашей стороне. Он видел, как Мартри убил одного из наших, а нас он ни на чем не поймал. У нас преимущество: сейчас мы выглядим жертвами. Пусть для него это так и останется.

Долгую минуту Бася, отдуваясь, стоял посреди комнаты, а остальные молчали.

— Хорошо, — заговорил Ибрагим. Он когда-то был солдатом. Его все уважали. И заговорил он властным тоном. Кейт нахмурилась, но промолчала.

— Хорошо?

— Хорошо, большой дядя, — повторил Ибрагим. — Пока станем ифать по-твоему. Давай, поговори с Холденом. Перетащи его на нашу сторону. Ведь он же нашел твоего мальчика, са-са? Воспользуйся этим.

Вспышка гнева и стыда обдала Басю: сделать из Катоа приманку для Холдена, — но он подавил гнев. Ибрагим был прав. У Баси найдется о чем поговорить с Холденом и чем вызвать его сочувствие.

— Завтра я с ним встречусь. — Он проглотил подступившую к горлу рвоту.

— Значит, это на тебе, большой дядя. — В голосе Ибрагима прозвучала угроза.

Домой Бася возвращался в непроглядной темноте илосской ночи. И жалел, что не догадался взять фонарь. И жалел, что взорвал челнок с людьми и что помогал Купу убивать безопасников РЧЭ. Жалел, что жена на него сердита и что она права. Жалел, что Катоа нет, что они не могут по-прежнему жить дома, на Ганимеде, и что они вообще явились на Илос.

Он споткнулся о камень, до крови рассадил колено. Прочего не исправишь, но фонарь-то можно было взять.

Люсия оставила включенной лампу над крыльцом. Без нее Бася, пожалуй, прошел бы мимо дома, не заметив. Значит, она хотя бы хочет, чтобы он возвратился. Включила свет, чтобы он вернулся. Впервые за долгий срок Бася заметил, что улыбается.

Темная фигура метнулась в полумраке к задней двери. Не успев задуматься, Бася рванулся за ней. Фигурка у двери в ужасе съежилась.

— Фелисия!

— Папа, ты меня напугал!

— Ох, малышка, извини, я не понял, что это ты. Увидел, как кто-то крадется к дому, и кинулся.

Фелисия улыбнулась ему: на глазах слезы, губы дрожат, но держится храбро.

— Ладно, давай зайдем.

— Фелисия, — спросил Бася, придержав рукой дверь, — почему ты крадешься домой среди ночи?

— Я ходила погулять. — Она отвела глаза, не желая встречаться с ним взглядом.

— Пожалуйста, детка, скажи, что гуляла с мальчиком.

— С мальчиком.

Она так и не взглянула на него.

— Фелисия!

— Я улетаю с ближайшим челноком, папа, — сказала она, наконец встретив его взгляд. — Улетаю. Как только Джеймс Холден заставит их выпустить «Барбапикколу», я улечу с ней. С Паллады найду транспорт до Цереры. Мама попросила своего давнего куратора проэкзаменовать меня для подгото вительного курса медицины в Лунном Адриановском.

Басю как будто ударили под дых. Боль в животе не давала вздохнуть.

— Я лечу, папа.

— Нет, — сказал он, — не летишь.

ГЛАВА 13 ЭЛВИ

Дед Элви был уже в возрасте, когда вступил во второй брак.

Его новый муж, немец, оказался смешливым, белобородым, ироничным циником. Лучше всего она помнила присловья, которые у дедушки Рейнарда были наготове на все случаи жизни. От этого он казался ей знающим жизнь мудрецом, хотя Элви далеко не всегда понимала соль его шуток.

Среди прочего он говаривал: «Один раз — никогда, второй раз — как всегда».

Когда погиб челнок, она догадалась — как догадались все, — что кто-то подложил взрывчатку, но отношение астеров с той ночи настолько противоречило этому пониманию, что эмоциональный отклик стерся. Кто-то из астеров совершил страшное зло — но он был безликим, анонимным, точно и не настоящим. А доктор Мертон, которая делала все, что могла, помогая раненым, была настоящая. Ее дочь Фелисия, занесенная на самый дальний форпост человечества и рвавшаяся учиться на Луну, была настоящая. И Энсон Коттлер с сестрой Кани, помогавшие Элви обставить домик. И Самиш Оэ с его застенчивой полуулыбкой. И Кэрол Чивеве. И Эйринн Санчес. Все они были так добры, что Элви отложила смерть губернатора на дальнюю полку памяти как исключительное происшествие, которое больше не повторится.

Но исчезновение команды Рива оказалось вторым таким случаем, и взгляд Элви на колонию, и на ученых РЧЭ, и на собственный домик на краю плато резко переменился. Потому что угроза насилия из «никогда» превратилась во «всегда».

— Что-нибудь еще вы заметили? — спросил Мартри.

— Нет, — ответила Элви, — не помню.

— Доктор Окойе, я понимаю, как вам это неприятно, — сказал шеф безопасников, — но вы должны припомнить все, что видели, когда находились там. Кого вы заметили возвращающимся в поселок? Как вам кажется: это был мужчина? Или женщина?

Конечно, память так не работает. Заставляя себя вспомнить, подталкивая, скорее рискуешь зародить ложные воспоминания, чем вытащить на поверхность забытые подробности. Объяснять это Мартри представлялось невежливым, так что Элви просто покачала головой.

— Извините.

— Все в порядке, — с нескрываемым разочарованием ответил он. — Если что-то еще вспомнится, пожалуйста, сообщите мне.

— Сообщу.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Думаю, да. А что?

— Посредник ООН желает с вами побеседовать, — объяснил Мартри. — Но вы не обязаны с ним встречаться, если не хотите. Скажите только слово, и я пошлю его к черту.

— Нет. Я не против, — ответила она, думая: «Джеймс Холден хочет поговорить со мной?» — А я должна… что именно я должна ему рассказать? То есть о работе?

Больше всего ей хотелось выбраться из офиса безопасности. Долгий тридцатичасовой день Новой Терры мешал точно оценить время, но пришла она к Риву в темноте и эту ночь проспала в одной из камер. Потом сидела здесь, пока Мартри со своей группой спускались на планету и устанавливали порядок, и уже снова настало утро. Значит, двое суток Новой Терры. Почти трое земных. Ощущение времени здесь стиралось.

— Капитан Холден хочет точно оценить тяжесть ситуации, — объяснил Мартри. — Он прилетел с готовностью учитывать две стороны проблемы и хочет сгладить противоречия. Если вы сумеете внушить ему, что здесь это не сработает, я буду весьма благодарен.

— О… — сказала она. — Да, конечно.

— Спасибо, — кивнул Мартри.

— И еще кое-что…

Мартри склонил голову к плечу и подался к ней. «Слушаю вас, мадам» он не произнес, но выразил всем телом.

— Мои рабочие материалы остались в домике, — сказала Элви. — У меня, когда я сюда пошла, были запущены несколько опытов. Я могу вернуться, или к моему домику допуск закрыт?

— Возвращайтесь, — разрешил Мартри. — Мы не уступим ни сантиметра нашей территории. Кто уступит, тот проиграет.

— Спасибо, — сказала Элви.

Лицо Мартри на миг застыло, глаза стали пустыми: такой взгляд Элви видела у лабораторных животных перед принесением их в жертву. Он выглядел уже мертвым.

— На здоровье, — сказал он.

На улице Элви стало не по себе, но меньше, чем она боялась. Она тосковала и боялась, пока длилось осадное положение в офисе службы безопасности — пока ждала спасителей. А теперь среди жителей поселка появились знакомые лица. По поперечной улице прошли две женщины в полицейском снаряжении — пехотные винтовки уютно устроились у них на руках. От одного их вида Элви полегчало. А потом прибыл еще и Холден.

Конечно, положение не успокоилось, но шло на лад. Изменялось к лучшему — а пока и этого было довольно.

Еще один охранник стоял у входа в общий склад с винтовкой в руках.

— Доктор Окойе, — кивнул он, пропуская ее внутрь.

— Мистер Смит, — отозвалась она.

За несколько недель после высадки она не раз побывала в общей столовой. Не считая редких дружеских посиделок в лабораториях и официальных совещаний в ратуше, здесь некуда было пойти — разве что удариться в религию. Элви видела — чувствовала, — как изменился характер места с присутствием Джеймса Холдена. Прежде зал столовой принадлежал всем наравне, был чем-то вроде муниципального парка. А теперь за дальним столиком сидел человек — сидел как обычный житель, заглянувший съесть миску риса и выпить пива. Сидел, опершись на локти, беседуя с Фаизом, — и был здесь главным. Зал принадлежал ему. То, что прежде воспринималось как общее, стало бесспорным владением Джеймса Холдена. У Элви поджались мышцы живота, дыхание зачастило.

Она видела Холдена в новостях и информационных программах. С самого начала войны между Марсом и Поясом он стал самой важной персоной Солнечной системы — знаменитостью. Его влияние, нарастая и убывая в зависимости от ситуации, сохранялось все эти годы. Джеймс Холден был кумиром. Для одних — символом победы кораблика-одиночки над государствами и корпорациями. Для других — агентом хаоса, начинающим войны и раскачивающим стабильность ради чистой идеи. Но кто бы что ни думал о его намерениях, в его влиянии не сомневались. Он был человеком, который спас Землю от протомолекулы. Человеком, свалившим «Мао-Квиковски». Первым установившим контакт с артефактом чужаков и открывшим врата к тысяче разных миров.

В действительности он немного отличался от картинок на экране. Лицо и теперь выглядело широковатым, но не настолько. Теплого оттенка кожи не стерли даже годы в лишенной солнца коробке корабля. Темно-каштановые волосы на висках припылила седина, но глаза были все такими же голубыми, как сапфиры. Под взглядом Элви Холден потер рукой подбородок, кивнул на какие-то слова Фаиза. Бессознательным и очень мужским движением он напомнил ей какого-то крупного зверя: льва, гориллу или медведя. В нем не было угрозы, только сила, но Элви сразу ощутила, что человек, виденный прежде лишь на экране, сейчас дышит с ней одним воздухом.

— Вы в норме?

Элви встрепенулась. Вопрос задал крупный и бледный мускулистый мужчина. Обритая голова и большой живот придавали ему сходство с гигантским младенцем. Мужчина придержал Элви за плечо, словно опасался, что та упадет.

— В норме? — вместо утверждения невольно получился вопрос.

— Просто вы на секунду так изменились в лице… Точно все уже в порядке?

— Я должна встретиться с капитаном Холденом, — объяснила Элви, собираясь с духом. — Меня зовут Элви Окойе, я из РЧЭ. Экзобиолог из состава РЧЭ.

— Элви! — окликнул Фаиз и помахал ей.

Она кивнула бледному мужчине и прошла к столику, где сидели Фаиз с Холденом. Джеймс Холден смотрел на нее.

— Это Элви, — представил Фаиз. — Мы с ней знакомы с верхнего университета.

— Как поживаете? — Самой Элви ее голос показался тонким и фальшивым. Она откашлялась.

— Рад познакомиться. — Холден, встав, протянул ей руку. Элви пожала ее, отметив с гордостью за себя: как ни в чем не бывало!

— Садись. — Фаиз придвинул ей стул. — Мы с капитаном обсуждали проблему ресурсов.

— Пока это не проблема, — заметила Элви, — но будет проблемой.

Холден вздохнул и сжал ладони.

— Я все же надеюсь, что мы договоримся до приемлемого для всех варианта.

Фаиз недоверчиво насупился.

— Это каким же образом?

Холден поднял брови.

— Мы говорили о литии и деньгах, — обратился к Элви Фаиз и снова повернулся к Холдену. — А она о воде и продовольствии. Разные вещи.

— Разве воды здесь не достаточно? — спросил Холден.

— Хватает. — Элви надеялась, что покраснела не слишком заметно. Они, конечно, говорили о литиевых рудниках. Надо было сразу понять. — То есть воды достаточно и питательных веществ тоже. Но в том-то и беда, если можно так сказать. Мы очутились в совершенно чужой биосфере. Здесь все иначе, чем нам привычно. Я хочу сказать, здесь, похоже, все живое бихирально^[129].

— Правда? — удивился Холден.

— Элви, никто не понимает, что это значит, — подсказал Фаиз.

Холден из вежливости сделал вид, что не услышал.

— Здешние животные и насекомые выглядят… то есть да, выглядят-то они непривычно, но у них есть глаза и все такое.

— На них действует тот же отбор, — объяснила Элви. — Просто некоторые вещи очень полезны. На земле эволюция четыре или пять раз приводила к развитию глаз. К активному полету — три раза. У большинства животных рот расположен вблизи органов восприятия. Степень масштабного морфологического сходства при базовых биохимических различиях — поразительно интересная тема для исследования. Тех данных, которые я собрала с момента высадки, хватит на работу для поколений ученых, а ведь я только по вершкам поскребла.

— Так что там с ресурсами? — напомнил Холден. — Каких ресурсов вам не хватает?

— Дело не в тех, которых нам не хватает, — махнула рукой Элви, — а в тех, которые есть в нас. С точки зрения местной среды, мы — пузыри с водой, ионами и высокоэнергетическими молекулами. Мы не совсем во вкусе местных едоков, но рано или поздно кто-то найдет способ нас использовать.

— Вроде вирусов? — спросил Холден.

— Вирусы похожи на нас гораздо сильнее, чем то, что мы нашли здесь, — сказала Элви. — В вирусах есть нуклеокислоты, РНК. Они эволюционировали вместе с нами. Когда здешние существа придумают способ добраться до наших ресурсов, это будет больше похоже на добычу руды.

На лице Холдена проступило отчаяние.

— Добыча руды… — повторил он.

— У нас преимущество во времени, потому что наша биосфера старше. Насколько мы можем судить, здешняя эволюция началась примерно полтора-два миллиарда лет назад. У нас фора в добрый миллиард лет. И некоторые наши стратегии вполне способны оказаться действенными против их. Если мы сумеем вырабатывать антитела против местных протеинов, то сможем бороться с ними, как с обычной инфекцией.

— Или не сможем, — вставил Фаиз.

— Я прилетела сюда, согласилась на эту работу в том числе и потому, что мы должны сделать все правильно, — сказала Элви, замечая, с каким напором звучит ее голос. — Мы собирались создать герметичную среду. Купол. Собирались исследовать планету, учиться у нее и отвечать за то, что мы с ней делаем. РЧЭ прислала ученых. Исследователей. Знаете, сколько у нас квалифицированных специалистов по консервации и охране среды? Пятьдесят шесть. Пятьдесят шесть человек!

Она говорила громче, чем хотелось бы, размашисто жестикулировала, и голос дрожал от волнения. Неправдоподобно голубые глаза Холдена смотрели на нее, его внимание она ощущала на себе, как лучи света. Умом Элви понимала, что происходит. Ей страшно, ей больно, она винит себя за то, что Рив и его люди попали в беду. Как она ни старалась об этом забыть, внутри все кипело. Говорила она о биологии и о науке, а подразумевала: «Помоги мне! Все идет не так, и никто не может мне помочь. Никто, кроме тебя».

— Только до вашего прилета здесь уже была колония, — сказал Холден. Голос мягкий, как перышко. — Причем колония людей, у которых есть очень веские причины не доверять корпорациям. И властям.

— Здесь на вид все спокойно, — продолжала Элви. — И красиво. Здесь и в самом деле так. И эта планета могла бы научить нас такому, что нам и не снилось. Но что-то пошло не по плану.

— Она права, — вздохнул Фаиз. — То есть мне не меньше других хотелось бы обсуждать литий, моральное право и юридические аспекты. Но Элви все говорит верно насчет того, как жутко выглядит этот мир при ближайшем рассмотрении. У него имеются очень опасные грани, которым мы пока не уделяли внимания. Потому что, видите ли, были заняты — убивали друг друга.

— Я вас услышал, — сказал Холден, — и подумаю об этом. Прежде всего надо заняться тем, что здесь люди стреляют в людей. Но обещаю вам обоим, что как только возьму под контроль кризис, первым в моем списке будет создание надежного замкнутого планетарного купола. Кто бы в конечном счете ни стал здесь главным.

— Спасибо, — сказала Элви.

— Люди здесь в основном хорошие, — заметил Фаиз. — Астеры. Мы с ними живем не один месяц, и я готов поклясться, что большей частью никакие они не чудовища. Просто бедолаги, которые решили начать жизнь с чистого листа. И «Роял-Чартер» — очень, очень ответственная корпорация. В ее истории взяточничества и коррупции не больше, чем в школьном родительском комитете. Они очень стараются все сделать как надо.

— Знаю, — отозвался Холден, — и чертовски жалею, что от этого не легче.

— Эй, капитан! — окликнул похожий на младенца здоровяк.

— Амос?

— Тебе очередная порция крючкотворского дерьма от ООН.

— И я должен все это читать? — погрустнел Холден.

— Не представляю, кто может тебя заставить, — ответил Амос. — Просто подумал, что ты предпочтешь их игнорировать преднамеренно.

— Спасибо. Можно и так. — Холден снова обернулся к ним. — Боюсь, я сейчас должен заняться бюрократией. Но вам обоим спасибо, что пришли. Пожалуйста, обращайтесь ко мне в любое время.

Фаиз встал, и Элви секунду спустя поднялась тоже. Холден пожал им руки и скрылся в задней комнате. Фаиз вместе с Элви вышел на улицу. Гассан Смит с его винтовкой кивнули им, проходя мимо.

В кислородно-голубом небе горело солнце. Элви знала, что здешнее светило маловато, что его спектр немного сдвинут в сторону оранжевого, но успела привыкнуть к нему. Так же как и к тридцатичасовому дню и тесному домику-лаборатории.

Фаиз шагал с ней в ногу.

— К себе направляешься? — спросил он.

— Надо бы, — отозвалась она. — Я, как пошла за Ривом, там не бывала. Все циклы анализов наверняка закончены. И, скорее всего, меня ждет пачка сердитых посланий из дома.

— Да, пожалуй, — сказал он. — Так ты в порядке?

— За сегодняшний день ты третий меня спрашиваешь, — сказала Элви. — Что, похоже, будто я не в себе?

— Есть немножко, — признал Фаиз. — Но ты имеешь право малость почудить.

— Я в порядке, — сказала Элви. Рука там, где ее коснулся Холден, чуточку звенела. Она потерла кожу. Вдалеке по улице, понурившись и глубоко засунув руки в карманы, шла астерская девочка. Мартри и Чандра Вэй с подозрением смотрели ей в спину, держа винтовки в руках. Ветер с плато закручивал пыльные смерчики на углах переулков. Элви хотелось домой — и не хотелось. Хотелось вырваться из колодца, вернуться на «Израэль» и на родину, но и Новую Терру она не покинула бы ни за какие деньги. Вспомнилось, как совсем маленькой она однажды отчего-то страшно расстроилась. Плакала на плече у матери, кричала, что хочет домой, — хотя они уже и так были дома. Похожим образом она чувствовала себя и теперь.

— Не надо, — сказал Фаиз.

— Чего не надо?

— Не надо влюбляться в Холдена.

— Не понимаю, о чем ты! — огрызнулась она.

— Тогда тем более не надо, — с циничным смешком заключил Фаиз и свернул в сторону.

ГЛАВА 14 ХОЛДЕН

Это первое заседание арбитража колонии, — сказал Холден, глядя в объектив на конце стола. — Меня зовут Джеймс Холден. Представитель колонии Новая Терра…

— Илос, — сказала Кэрол.

— …Кэрол Чивеве, администратор колонии. Представитель «Роял-Чартер-Энерджи» — глава службы безопасности Адольфус Мартри.

— Что, собственно, происходит? — спросила Кэрол, с непроницаемым выражением глядя на Мартри. Тот улыбнулся в ответ со столь же невозмутимым видом.

— Что именно?

— Вы меня прекрасно поняли, — огрызнулась на него Кэрол. — Что вы здесь делаете? Вы — наемный охранник. Вы не уполномочены…

— Вы меня поставили на это место, — перебил Мартри, — когда убили губернатора. Вспоминаете? Большой взрыв. Разбитый корабль… такое трудно было не заметить.

Холден со вздохом откинулся на спинку своего неудобного стула. Пусть эти двое побранятся немного, спустят накопленный яд, а потом он вмешается и направит дискуссию на нужные рельсы.

РЧЭ предлагала провести совещание на своем челноке или на «Эдварде Израэле», где удобств было бы куда больше. Но колония потребовала, чтобы разбирательство проходило в Первой Посадке. Иначе говоря: вместо подлаживающихся под контуры тела гелевых кресел они сидели на металлических и пластмассовых уродцах, какие нашлись в колонии. Столом служила плитка эпоксидной ткани, поставленная на металлические ножки, а в комнате едва хватало места для стола и трех стульев. Маленькая полка на стене вмещала тихо шипящую кофеварку, от которой расходился запах гари. Амос привалился к дверному косяку, скрестил руки на груди, а лицо его язык не поворачивался даже назвать скучающим — скорее это было лицо спящего.

— …бесконечные обвинения без доказательств, лишь бы подпереть ваши собственные преступные претензии на имущественные права… — говорила Кэрол.

— Хватит, — вклинился Холден. — Больше никаких криков с обеих сторон. ООН и АВП прислали меня для поиска соглашения, которое позволило бы РЧЭ проводить порученные им научные работы, а тем, кто уже живет на Новой Терре…

— На Илосе.

— …на Илосе, не причинило бы ущерба.

— А как насчет сотрудников РЧЭ? — тихо поинтересовался Мартри. — Им причинять ущерб позволительно?

— Нет, — ответил Холден, — не позволительно. И потому цели этой встречи ввиду последних происшествий несколько меняются.

— Я после прибытия Холдена видела только одно убийство, и оно на вашей совести, — обратилась Кэрол к Мартри.

— Мадам координатор, — продолжал Холден, — не должно быть новых нападений на персонал РЧЭ. Это не обсуждается. Мы ничего не добьемся без уверенности каждого в своей безопасности.

— Однако он…

— А вы, — теперь Холден указал на Мартри, — убийца, и я намерен проследить, чтобы вас наказали по всей строгости закона.

— Вы не…

— После возвращения в те области пространства, где закон существует, — закончил Холден, — что подводит нас к первому пункту обсуждения. Имеются две администрации, претендующие на право распоряжаться экспедицией. Мы должны разобраться, кто здесь представляет закон.

Мартри молча достал из кармана гибкий дисплей и развернул его на столе. По экрану медленно пополз текст договора с ООН о передаче РЧЭ научной миссии на Новой Терре. Кэрол фыркнула и оттолкнула от себя дисплей.

— Да, — сказал Холден, — у РЧЭ имеется законный мандат от ООН с правом контролировать эту планету до завершения научных работ. Но невозможно игнорировать тот факт, что люди поселились на Новой Терре — или на Илосе — за несколько месяцев до первого проекта этого договора.

— Невозможно, — подтвердила Кэрол.

— Потому выработаем компромисс, который позволит РЧЭ делать дело, ради которого они сюда прибыли. Их работа, надеюсь, пойдет на пользу всем, включая и колонистов. Это новый мир, и в нем много неизвестных нам опасностей. Однако компромисс должен в то же время оставлять шанс, что при окончательном разбирательстве власти родных планет дадут Илосу право на самоуправление.

Амос, фыркнув, вскинул голову, на миг широко открыл глаза и снова медленно опустил веки.

— Ну так вот, — продолжал Холден, — объяснять все долго и скучно. В кратком изложении: я хочу, чтобы РЧЭ занималась своей наукой, а колонисты жили своей жизнью, и не хочу, чтобы кого-нибудь убили. Как нам этого добиться?

Мартри качнулся на стуле и потянулся, закинув руки за голову.

— Ну, — заметил он, — вы только что во всеуслышание объявили, что намерены меня арестовать, как только мы вернемся в цивилизованный мир.

— Да.

— Однако, по моему счету, колонисты… — это слово он процедил сквозь зубы, — нагребли около двух дюжин убийств.

— И как только мы вычислим виновных, — согласился Холден, — они отправятся в Солнечную систему и предстанут перед судом.

— Так вы еще и сыщик? — съязвил Мартри.

По спине у Холдена пробежали холодные мурашки. Он оглянулся, словно ожидал увидеть за спиной Миллера.

— Я считаю, что служба безопасности РЧЭ в сотрудничестве со мной и мистером Бартоном должна продолжать расследование этих преступлений.

— Постойте, — всем телом подалась вперед Кэрол, — я не позволю, чтобы он…

— Только расследование. Суда здесь не будет, поэтому не будет и никаких карательных мер, помимо самозащиты, а последняя — только с моего согласия.

— С вашего согласия? — медленно, будто пробуя слова на вкус, повторил Мартри и улыбнулся. — Если они дадут моим людям расследовать убийства, пока мы здесь торгуемся, позволят нам оборонять себя и гарантируют, что лица, против которых найдутся серьезные улики, не будут укрыты от суда, — то я не возражаю.

— Еще б он возражал! — сказала Кэрол. — Им только и нужно протянуть время, чтобы погубить нас всех.

— Объяснитесь, — нахмурился Холден.

— Мы еще не обеспечиваем себя, — сказала Кэрол. — У нас на орбите «Барб», которая доставляет нам топливные ячейки, заряженные от двигателя, сбрасывает продовольствие и семена — но настоящего земледелия пока нет. В почве неподходящие микроорганизмы. Мы отчаянно нуждаемся в запасах пищи, удобрениях, медикаментах…

— Которые охотно предоставит РЧЭ, — начал Мартри.

— Зато у нас здесь имеется жила лития, богаче которой никто из наших не видывал. Эта руда даст нам возможность купить все остальное. Однако «Израэль» не позволяет «Барбапикколе» выслать челнок за последней добычей и угрожает кораблю при попытке покинуть орбиту.

— Права на минеральные богатства Новой Терры вам не принадлежат, — заявил Мартри, — пока ООН не решит иначе.

Кэрол ударила ладонью по столу: в маленькой комнате хлопок получился громким, как выстрел.

— Видите? Это игра на время. Ему достаточно не позволять нам доставить руду на корабль и ждать. Со временем уже не важно будет, кому отдадут права. Даже если решение вынесут в нашу пользу, мы умрем с голоду, прежде чем доставим руду на рынок.

— Итак, — переспросил Холден, — вы просите разрешения на погрузку руды на «Барбапикколу» в то время, пока обсуждаются имущественные права?

Кэрол открыла и снова закрыла рот. Скрестила руки.

— Да.

— Хорошо, — кивнул Холден, — на мой взгляд, справедливо. Кто бы ни продавал эту руду, ему потребуется транспорт, а «Барб» сойдет не хуже другого.

Мартри пожал плечами:

— Пусть так. Мы разрешим посадку челнока и транспортировку руды. Но с добычей дело иное.

— Объяснитесь? — второй раз попросил Холден.

— Они применяют взрывчатку. Такую же, какую использовали люди, уронившие челнок и убившие губернатора. Пока у них неограниченный доступ к зарядам, мои подопечные в опасности.

— Что вы предлагаете? — спросил Холден.

— Я хочу контролировать допуск.

— Стало быть, вы разрешаете нам перевозить руду, которую не позволите добывать? — сказала Кэрол. — Типичное для корпорации двоедушие.

— Я этого не говорил. — Мартри сделал успокаивающий жест, на взгляд Холдена — нарочито покровительственный. — Я имел в виду, что мы будем хранить неиспользуемую взрывчатку и выдавать ее вашим шахтерам под расписку. Таким образом, ни один заряд не пропадет, чтобы потом всплыть в виде бомбы.

— Кэрол, вы не находите такое решение справедливым? — спросил Холден.

— Это замедлит работы, но ради мира я согласна, — отозвалась она.

— Вот и хорошо. — Холден встал. — Закончим пока. Завтра встретимся снова, обсудим предложения ООН относительно управления колонией и начнем подбивать детали. Еще надо поговорить об охране среды.

— АВП… — начала Кэрол.

— Да, я получил рекомендации и от Фреда Джонсона, их тоже обсудим. Мне бы хотелось к концу недели выслать в ООН и АВП визированный план и получить их отклик. Приемлемо?

И Мартри, и Кэрол кивнули.

— Прекрасно. И хотелось бы, чтобы вы оба присутствовали, когда я на вечернем собрании поселка буду представлять сегодняшние договоренности. Первая демонстрация доброй воли и солидарности.

Мартри поднялся и прошел мимо Кэрол, не оглянувшись и не подав руки.

Воистину, добрая воля и солидарность!

— Ну, — спросил Амос вечером, встретив Холдена на выходе из ратуши, — как прошло?

— Должно быть, я все сделал правильно, — ответил Холден. — Недовольны все.

Они в уютном молчании шли по пыльной улочке. Наконец Амос заговорил:

— Жутковатая планета. У меня крыша едет, когда поднимаю голову к открытому небу и не вижу луны.

— Понимаю тебя. Мои мозги все ищут Орион и Ковш. А самое жуткое, что я их нахожу.

— Это не они, — напомнил Амос.

— Да, знаю! Но глаза сами прочерчивают линии так, чтобы из чужих звезд сложился привычный узор.

После минутного молчания Амос спросил:

— Это вроде как метафора, а?

— Именно.

— Угостить тебя пивом? — предложил Амос, когда они подошли к дверям столовой.

— Может, попозже. Сейчас я, пожалуй, прогуляюсь. Ночью здесь легко дышится. Похоже на Монтану.

— О’кей, приходи, когда вернешься. Смотри, чтобы тебя не пристрелили и не похитили.

— Уж постараюсь.

Холден шел медленно, пыль при каждом шаге окутывала облачками лодыжки. Здания мерцали в темноте — единственное человеческое поселение на планете. Единственный островок цивилизации в глуши. Холден повернулся к нему спиной и пошел дальше.

Тусклые огни поселка уже растаяли за спиной, когда сбоку возникло голубоватое свечение. Оно было здесь — и не здесь. Воздух светился, но ничего не освещал.

— Миллер, — не оглядываясь, сказал Холден.

— Привет, малыш.

— Надо поговорить, — закончил за него Холден.

— С каждым разом все несмешнее, — заметил сыщик. Руки он не вынимал из карманов. — Ты сюда пришел меня искать? Признаться, я польщен, учитывая, сколько у тебя других забот.

— Других забот?

— Да, полные трущобы будущих покойников, с которыми ты норовишь обращаться как со взрослыми людьми. Это наверняка кончится кровью.

Холден хмуро глянул на Миллера.

— Это говорит бывший коп или кошмарная креатура протомолекулы?

— Не знаю. Оба, — откликнулся Миллер. — Чтобы получить тень, нужен свет и что-нибудь на его пути.

— А можно мне на минутку одолжить копа?

Седой мужчина с желваками на скулах вздернул брови, точь-в-точь как при жизни.

— Ты просишь меня использовать твой мозг, чтобы эти мартышки перестали убивать друг друга за металлы?

— Нет, — вздохнул Холден, — только совета прошу.

— Конечно. Пожалуйста. Мартри — психопат, который наконец нашел место, где может воплотить все свои жуткие фантазии. Я бы разрешил Амосу его пристрелить. Кэрол и ее землекопы живы только потому, что до сих пор не догадались о собственной глупости. Вероятно, через год они перемрут от голода и бактериальных инфекций. Максимум через полтора. Твои приятели — Авасарала и Джонсон — сунули тебе в руки окровавленный нож, а ты принял его за знак доверия.

— Знаешь, за что я тебя ненавижу?

— За шляпу?

— И за нее тоже, — признал Холден. — Но больше всего за то, что меня тошнит от каждого твоего слова, но ты не всегда ошибаешься.

Миллер кивнул и стал смотреть в ночное небо.

— Фронтир всегда вне закона, — сказал Холден.

— Верно, — согласился Миллер, — но эти края стали местом преступления еще до тебя.

— Взрыв тяжелого челнока был….

— Я не о том, — перебил Миллер. — Все это.

— Я в последнее время только и делаю, что прошу всех объясниться.

Миллер засмеялся.

— Думаешь, те, кто строил эти башни и прочее, просто ушли? На планете произошло убийство. Пустая квартира, на столе неостывшая еда, вся одежда в шкафах. Прямо какой-то дерьмовый Кроатон^[130].

— Колонисты в Северной Америке?..

— Только, — не слушая его, продолжал Миллер, — что за народ здесь исчез? Не тупые европейцы, по глупости не рассчитавшие сил. Те, кто здесь жил, модифицировали планету, как мы перестраиваем кухню. На орбите у них была оборонительная сеть, способная испарить Цереру, подойди та слишком близко.

— Постой, какая еще сеть?

Миллер опять не услышал.

— Пустая квартира, пропавшая семья — это жутко. Но здесь вы, считай, нашли пустую военную базу. Танки и истребители на взлетных дорожках, водителей и пилотов нет. Недоброе место. Здесь случилось что-то плохое. Велел бы ты им всем уйти, а?

— Да уж, — скривился Холден, — только этого не хватало. В споре, кому здесь жить, не помешает третья сторона, которую обе возненавидят.

— Никому здесь не жить, — сказал Миллер, — а вот в игры с трупами мы наверняка вляпаемся.

— Это как понимать?

Миллер сдвинул шляпу на затылок, разглядывая звезды.

— Я все ищу ее. Джули. Она мертва, я видел ее тело, а все ищу.

— Правильно. Все равно жутко, но правильно.

— Вот и здесь так же. Мне не нравится, но, если ничего не случится, мы будем все тянуться, тянуться, тянуться, пока не дотянемся до того, кто все это сделал.

— А что тогда?

— А тогда мы его найдем, никуда не денемся.

Человека, который поджидал на краю поселка, Холден не помнил. По-астерски высокий, коренастый, с крепкой шеей, он нервно потирал большие мясистые ладони. Холден сознательным усилием удержал дернувшуюся было к пистолету руку.

— Думал, вы там заблудились, — сказал человек.

— Нет, все хорошо. — Холден протянул ему ладонь. — Джеймс Холден. Мы встречались?

— Бася. Бася Мертон. С Ганимеда.

— Да, вы же здесь все с Ганимеда?

— В основном.

Холден ждал продолжения. Бася, уставившись на него, снова принялся тереть ладони.

— Итак, — заговорил наконец Холден, — чем могу быть полезен, мистер Мертон?

— Вы нашли моего сына. Там… тогда… Вы нашли Катоа, — сказал Бася.

Холден понял его не сразу.

— Мальчуган на Ганимеде! Вы — друг Пракса.

Бася кивнул, слишком поспешно, как испуганная птица, дернув головой.

— Мы улетели. Мы с женой и двумя оставшимися детьми. Появился шанс попасть на «Барбапикколу», а Катоа я считал погибшим. Он болел, понимаете?

— То же самое, что с дочкой Пракса? Отсутствие иммунитета?

— Да. Только, когда мы улетали, он был еще жив. Он был еще жив, когда вы нашли его в лаборатории. Я бросил сына.

— Не исключено, — сказал Холден. — Никто не может знать.

— Я знаю. Знаю. Но я привез семью сюда. В безопасное место.

Холден кивнул. Он не сказал: «Этот чужой мир, полный неизвестных опасностей, помимо того, что он вам не принадлежит, ты считаешь безопасным?» Это ничего бы не исправило.

— Никто не заставит нас отсюда уйти, — закончил мужчина.

— Ну…

— Никто не заставит, — повторил Бася. — Запомните это.

Холден снова кивнул, и Бася, постояв еще немного, развернулся, пошел прочь.

«Если он не член сопротивления, то, по крайней мере, знает их, — подумал Холден. — Надо за ним присмотреть».

Ручной терминал пискнул, запрашивая связь.

— Джим? — в голосе Наоми сквозила нервозность.

— Слушаю.

— Там у вас что-то произошло. Массивный всплеск энергии в вашем районе и… э…

— Э?..

— Движение.

ГЛАВА 15 ХЭВЛОК

Новая Терра понемногу становилась знакомой. Единственный большой континент планеты и длинная цепочка островов каждые девяносто восемь минут прокручивались под «Израэлем». С каждым оборотом картинка немного менялась из-за орбитального периода и вращения планеты. Хэвлок дал основным приметам имена — не имевшие ничего общего с официальными названиями. Самый просторный остров на юге стал Большим Манхэттеном, потому что очертаниями напоминал остров в Северной Америке. Острова Собачьей Головы, разбросанные посреди огромного океана, если прищуриться, складывались в морду колли. То, что он про себя называл Червивым Полем, было в действительности речной сетью на главном материке — каждая из рек превосходила в длину Нил и Амазонку. На севере лежал Город Полумесяца — большая сетка чужих руин, немного похожая на месяц с детской картинки. А на плоской бежевой равнине, для Хэвлока — Плато, чернела первым мазком картины точка Первой Посадки. Крошечное пятнышко, но, когда корабль проходил над ним ночью, оно светилось единственным на все полушарие огоньком. Там, внизу, ждали открытия и полезные ископаемые — больше, чем было и будет на Земле. Нелепая мысль: драться за одну крошечную точку посреди пустыни. Но драка казалась неизбежной.

Мартри, слушая доклад Хэвлока, смотрел на него с экрана. Гравитация изменила очертания его лица, оттянула вниз веки и щеки. Так он выглядел лучше. Есть люди, которым место на дне колодца.

— Был инцидент с Пирсом и Жиллет.

— Из морскойбиологии?

— Жиллет — да. Пирс — почвовед. Просто домашняя размолвка, но… атмосфера накаляется. Все они прилетели работать, но застряли здесь. Мы прощупываем планету датчиками и выбрасываем зонды в верхние слои атмосферы, но это все равно что подсунуть голодному печенье, когда он чует полный буфет. Швы начинают потрескивать.

— Естественно, — сказал Мартри.

— Плюс они не переносят нулевой тяги. Автодоктор расшвыривает таблетки от тошноты так, словно завтрашнего дня не будет. Удивляюсь, как мы еще не начали подмешивать эту дрянь в воду.

Мартри коротко улыбнулся. Хэвлок подводил к мысли о второй колонии. Где-нибудь в умеренной зоне, у реки и поближе к морю. В таком месте, где можно, скажем, повесить гамак. Члены экспедиции занялись бы делом, и проблему с самозахватчиками удалось бы решать спокойно, убрав из горячей точки своих людей. Все это вертелось у Хэвлока на языке, но не высказывалось вслух. Все возражения он знал заранее. Опухоль надо вырезать, пока она не разрослась. Этот довод слышался в голосе босса. Хэвлок хрустнул суставами пальцев.

— Челнок? — спросил Мартри.

Хэвлок обернулся через плечо, хоть и знал, что один в кабинете. И понизил голос:

— Были сложности, потому что пришлось уполовинить график снабжения, но люди перетерпели. Я думаю набить трюм вместо шрапнели керамикой высокой плотности и добавить несколько зарядов, доставленных для геологоразведки, но все, что у меня есть, не превысит мощности взрыва, которую даст реактор. Все предохранители я снял, как вы просили. И механические, и программные. Честно говоря, мне теперь страшновато на него заходить, зная, что рвануть может в любой момент.

— И управление?

— Стандартные протоколы сняты. Доступ есть у меня — и у вас. Для остальных это кирпич.

— Молодец.

— Капитан Марвик недоволен.

— Переживет, — сказал Мартри. — Лучше запас, который не пригодится, чем его отсутствие, когда он нужен.

— И еще у нас есть корабельный двигатель, — напомнил Хэвлок. — Если нацелить «Израэль» задом на «Барбапикколу» и дать газа, мы ее поджарим.

— На подходящей дистанции сумеем и «Росинант» прихватить, — кивнул Мартри. — Только они могут сказать то же самое о себе, и у них есть торпеды. Нет, мы просто готовимся к непредвиденным обстоятельствам. И, кстати, я нашел решение одной из твоих проблем.

— Сэр?

— Со скучающими учеными. Поскольку мы лишились группы безопасников и оказались в неожиданно враждебном окружении, я бы хотел, чтобы ты занялся обучением смежным специальностям.

— Хотите завербовать их в С Б?

— Не официально, — поправил Мартри. — Но я чувствовал бы себя спокойнее, будь у нас дюжина людей, знакомых с боевым снаряжением и способных действовать в невесомости.

— Милиция, — кивнул Хэвлок.

— Я устроил так, что мы практически контролируем Первую Посадку. Холден воображает себя долбаным Соломоном. Пока пусть порезвится, но, когда придет время, мы должны стоять двумя ногами на земле. И на «Барбапикколе». Буду счастлив, если не придется драться, но готовиться к этому надо. Ты справишься?

— Позвольте уточнить, — попросил Хэвлок. — На мой взгляд, налицо явное искажение политики корпорации. Главный офис сильно озабочен законностью.

— Они заслали нас в жопу неизвестности и подставили под выстрелы шайки астеров, — сказал Мартри. — Меня не слишком волнует их мнение. И не обязательно оформлять это официально. Просто клуб любителей военных действий в невесомости. Хобби. Смастери для них пейнтбольное оружие. Но позаботься, чтобы они были готовы.

— На случай, если понадобятся…

— Верно, — сказал Мартри, улыбаясь тяжеловесной, на полное g, улыбкой.

Строго говоря, Хэвлок мог бы занять кресло Мартри и пользоваться его рабочим столом. Однако он предпочел остаться в собственной комнатушке рядом с карцером. Он уверял себя, что не хочет менять систему, которая уже запомнила его предпочтения и пароли, но знал: дело не только в этом. Мартри умел напомнить о себе, даже отсутствуя физически, а Хэвлоку с ним было неуютно. Так что после окончания смены Койнен явился к нему в карцер.

Старший механик Матту Койнен был коренаст, коротко стриг белые волосы, похожие на ершик для бутылок, и не удосужился свести родимое пятно на шее. Он завис в воздухе у кресла Хэвлока, скрестив руки на груди, а ноги в лодыжках, в позе рассерженного балетного танцора.

— Спасибо, что зашел, — начал Хэвлок.

— Что-то случилось? — бросил Койнен.

— Нет. — Хэвлок автоматически переключился на отрывистые, «служебные» интонации. — Хотел тебя попросить собрать команду. Дюжину человек для отработки действия мелких групп.

Стармех нахмурил брови, морщины в уголках рта прорезались глубже. Хэвлок твердо ответил на его взгляд. Он слишком долго прослужил копом на астерских станциях, чтобы проиграть игру в гляделки.

— Действия мелких групп?

— При нулевом g, — пояснил Хэвлок. — В полицейском снаряжении. Чтобы поддерживать в форме ум и тело.

Койнен, все еще глядя в глаза Хэвлоку, вздернул подбородок. Астер никогда бы этого не сделал. Хэвлок понятия не имел, почему такой жест сразу выдает жителя большой планеты, но так было. Его это ободрило.

— Вы имеете в виду военные действия? Что-то готовится?

Хэвлок пожал плечами, насколько позволяли предохранительные ремни. Кресло чуть провернулось на шарнирах.

— Готовимся к непредвиденным обстоятельствам, — сказал Хэвлок и только тогда заметил, что цитирует Мартри.

— В таком случае — конечно. Найду еще одиннадцать человек. Когда мы нужны?

— А сколько это займет?

Койнен двумя пальцами постучал по своему терминалу.

— Хоть сейчас могу собрать.

Хэвлок улыбнулся.

— Тогда встречаемся в отсеке челнока, скажем, в семь ноль-ноль. Я подберу снаряжение. И в обозримом будущем — по часу учений ежедневно, перед вахтой.

— Я внесу в расписание.

Они кивнули друг другу, и стармех, упершись ногой в стену одной из камер, толкнулся к трапу. Что-то беспокойно шевельнулось в голове у Хэвлока. Что-то важное.

Ухватив мысль, он сказал:

— Стармех!

Тот оглянулся от трапа. Тело застыло под прямым углом к палубе, и чувство равновесия Хэвлока в очередной раз запаниковало, силясь отличить верх от низа. Он закрыл глаза, сдерживая тошноту.

— Да?

— Когда будешь собирать команду, — сквозь зубы процедил Хэвлок, — астеров не бери.

В первый раз Койнен искренне улыбнулся ему.

— Дерьма не держим, — сказал он.

Как исполняющий обязанности шефа службы безопасности он должен был питаться в офицерской кают-компании. Подобные мелочи создавали на корабле атмосферу единства и упорядоченности. Для Хэвлока это было плюсом. Ближе добираться, спиртное в свободном доступе, настенный экран обычно настроен на что-нибудь интересное. Сейчас на нем красовался чиновник ООН в неудобном даже на вид сером костюме. Руки он сложил на широком стеклянном столике. Оператор давал такое увеличение, чтобы картинку можно было разобрать с ручных терминалов, и на большом экране Хэвлок видел каждую пору на лице и каждый мазок грима.

«Мы на пороге нового золотого века, — говорил чиновник. — Масштаб его безграничен. Все созданное нами, от каменных орудий до куполов на Ганимеде, изготавливалось из ресурсов одной планеты. Земли. Да, поиски минералов и редкоземельных элементов привели нас на Марс и на Луну. И в Пояс. А потребность в инфраструктуре придала особое значение системе Юпитера. Однако теперь перед нами открылись перспективы, которые не на один, не на два, а на три порядка превосходят все известное в истории нашей цивилизации».

Хэвлок взял свою порцию, отодрал крышечку из фольги. Говядину с перцем приготовили для употребления в невесомости: твердые кусочки протеинов и овощей не разваливались в воздухе, но становились мягкими и нежными, попав в рот. Это была не такая здоровая пища, как в тюбиках с пастой, зато намного вкуснее. Хэвлок забросил в рот первый кубик. Он разбух от слюны и прилип к языку. Камера на Земле моргнула и переключилась на молодую серьезную женщину.

«А как же создатели протомолекулы? — спросила она. — Существа, которые забросили ее на Фебу?»

«С тех пор прошли миллиарды лет, — ответил человек в костюме. — Ни один из наших зондов не обнаружил признаков высокоразвитой жизни. Все, что мы нашли, — руины. И при этом живые биосферы. Честно говоря, у меня дух захватывает».

Хэвлок отхлебнул из груши с водой, и пища во рту расцвела богатым вкусом, практически перестав отличаться от еды, приготовленной в обычной кухне, а не в промышленном процессоре.

«Так за чем же дело стало?» — спросила женщина.

«А дело стало за тем, что, попав сюда, мы сразу же позволили шайке астерских террористов отобрать у нас наши права и начать палить в нас», — подумал Хэвлок, выковыривая из пакетика следующий кубик.

Ооновец на экране развел руками.

«Мы уже сейчас обрабатываем чуть больше четырех тысяч запросов на исследование и использование данных систем. Действовать приходится обдуманно, чтобы не допустить ошибки. И АВП, пользующийся этим, чтобы фактически совершить силовой захват, не упрощает положения».

— Чертовы астеры, — произнес кто-то. Хэвлок обернулся. У него за спиной плавал в воздухе капитан Марвик. В его коротких рыжих волосах и бородке со времени отлета с Земли добавилось седины.

Хэвлок кивнул.

— Позвольте присоединиться, мистер Хэвлок?

— Конечно, — сморгнув удивление, ответил тот.

Капитан подтянулся к столику и пристегнулся. Экран показывал то ооновца, то лицо интервьюировавшей его журналистки, но Хэвлок замечал только смену освещения и фона. Все его внимание принадлежало Марвику.

— Как дела на поверхности? — спросил капитан, вскрывая коробочку с ужином. В вопросе не слышалось ничего сверх вежливого любопытства. Будь здесь другой собеседник, Хэвлок, возможно, и поверил бы.

— Вы видели доклады, — сказал он.

— Да, доклады, конечно. Они чаще всего пишутся для суда или для потомства. Однако я немало удивился, увидев, как жестко действовал наш общий друг мистер Мартри при прибытии посредника.

— Ситуация требовала, — пояснил Хэвлок. — Сдержанность и терпение привели к потере многих хороших людей.

Марвик невнятно промычал и отправил в рот кусок. Глаза его смотрели куда-то за левое плечо Хэвлока.

— И конечно, мы в данный момент представляем сильную сторону, — заговорил он, прожевав. — Надеюсь, наш друг помнит, что так будет не всегда.

— Не уверен, что я вас понимаю.

— Ну, я, строго говоря, не вхожу в состав экспедиционных сил, верно? Мои владения — «Израэль», и я использую власть капитана так, как от меня требуют из головного офиса, хотя в действительности я всего лишь водитель грузовика. Но рано или поздно я уведу свой грузовик обратно к вратам, а по ту сторону меня будет ждать Фред Джонсон и его отлично вооруженная база. Я бы предпочел, чтобы он не рассматривал меня как мишень.

Хэвлок, насупясь, медленно жевал. От глухой злобы у него свело челюсти.

— Здесь именно мы играем по правилам. Мы пришли сюда с научной командой и твердым куполом. Мы наняли их для строительства посадочной площадки, а они нас убили. Правота здесь за нами.

— Твердые моральные основания — это прекрасно, — словно бы согласился Марвик, — только они не отведут торпеду. Не изменят траектории гауссова снаряда. Действия нашего общего друга отзовутся очень далеко отсюда. А кое-кто из нас, и я в том числе, еще надеется на возвращение домой.

Марвик сунул в рот еще один пищевой кубик, горько улыбнулся и кивнул, словно услышав ответ. Потом отстегнул ремни.

— Эти коробочки не дают душе вылететь из тела, но настоящего вкуса в них нет, верно? Левое яйцо отдал бы за настоящий стейк. Ну, приятно было побеседовать, мистер Хэвлок. Как всегда.

Хэвлок кивнул, но злость у него в груди раскачивалась на грани между обидой и яростью. Он помнил, что причина отчасти в том, что именно так реагировал бы на его месте Мартри, но чувства от этого не менялись. Запищал ручной терминал. Пришло сообщение от старшего механика Койнена. Хэвлок стукнул пальцем, чтобы развернуть текст.

«Набрали полную команду, один парень мастерит герб клуба для поднятия духа».

Хэвлок присмотрелся к изображению. Стилизованная коренастая мужская фигурка, над головой поднят кулак — он больше самой головы. Явно земной тип, и притом полный угрозы. Хэвлок долго разглядывал картинку, прежде чем ответить.

«Отлично, не забудь одну штучку для меня».

ГЛАВА 16 ЭЛВИ

— Что значит «движение»? — не поняла Элви.

— Заметив энергетический всплеск, — объяснил Холден, — «Росинант» дал широкий обзор местности. Даже несколько.

Он протянул свой ручной терминал, Элви взяла. Она старалась выглядеть серьезной и не выказывать изумления. Бога ради, она же ученый, столкнувшийся с важным вопросом, а не девчонка, взволнованно рассказывающая родным историю о Джеймсе Холдене, собственной персоной явившемся к ней в домик. Она покрутила изображения — туда-обратно. Человеческий мозг настроен на то, чтобы замечать движение, так что сместившиеся тени она увидела сразу.

— Что-то движется, — признала она. — Рассмотреть, что именно, нельзя?

— Над нами пока маловато спутников, приспособленных для съемки, — сказал Холден. — «Роси» строился скорее для сражений в космосе, чем для обзора планет.

Нигде в Солнечной системе такого случиться не могло. Там было столько камер повышенной чувствительности, что в пределах орбиты Нептуна не существовало белых пятен, которые не представлялось бы возможным при желании рассмотреть. Еще одно напоминание, как они далеко от дома и сколько привычных аксиом здесь не работает.

— Что видели с «Израэля»? — спросила она.

— Немногим больше, — ответил Холден. — Потому-то мы и выдвигаемся. Это на пределе дальности нашего транспорта, и добираться придется чуть не целый день.

— Зачем? — спросила она. — То есть я вижу, что оно приличного размера, но в океане и в более холодных поясах может найтись множество крупных организмов.

— Организмы не дают силовых всплесков, — возразил Холден. — Тут вокруг много чего двигается. Все время. Но это началось только что.

Элви коснулась изображения, приблизила его так, что тени расплылись.

— Вы правы, надо проверить, — сказала она. — Позвольте, я схожу за инструментами.

Примерно через час она сидела в кузове большого погрузчика рядом с Фаизом. Холден занял пассажирское сиденье, а вела машину Чандра Вэй. Под рукой у нее лежала грозная на вид винтовка — так, чтобы можно было дотянуться при первых признаках опасности. Двигатель подвывал, колеса скрежетали по камням утрамбованной ветрами пустыни.

— Почему не поехала Садьям? — Элви повысила голос, перекрывая шум мотора и ветер.

Фаиз склонился к ее плечу.

— Вэй решила, что кто-то из экзобиологов должен остаться в живых, если дела обернутся плохо.

Элви поймала себя на том, что круглыми глазами смотрит на женщину в водительском кресле.

— Да что ты?

— Она выразилась несколько мягче, — сказал Фаиз.

Граница Первой Посадки не была обозначена ни изгородью, ни дорогой. Подступали и отступали каменные и глиняные холмы; организмы, похожие на траву и грибницу, жались к земле и погибали под колесами погрузчика. Руины, ставшие для Элви главной приметой Новой Терры, понемногу таяли, сжимались и пропадали из вида. Она опустила голову на ось подающего механизма, позволив вибрациям передаваться от земли в череп. Вэй оглянулась через плечо, и Элви ей улыбнулась. Тело, помнившее полевые выезды студенческих лет, настроилось на ожидание пива и марихуаны, а голова, помнившая про настоящую цель поездки, тревожно гудела. Элви несколько недель день за днем открывала новые организмы и неизвестные человечеству факты, но то, к чему они направлялись сейчас, могло оказаться чем-то еще более чуждым. Никто не вспомнил вслух о протомолекуле, но мысль о ней, густая как цемент, навалилась на всех. Животные не дают силовых всплесков. А чужаки дают.

В просторном светлом небе высотные ветры растянули тонкими ниточками зеленовато-розовые облака. На Луне предполагали, что такой странный цвет объясняется присутствием в них организмов, запасающих минералы на земле и использующих испарения, как форель использует заводи для икрометания. Это была всего лишь гипотеза. На деле все могло оказаться в тысячу раз более удивительным. Или совсем простым и скучным. Элви любовалась пушистой пряжей облаков и солнцем, слишком медленно продвигающимся по небосклону. Фаиз отчаянно выстукивал что-то на ручном терминале. Вэй вела машину сосредоточенно и целеустремленно — так она делала все с первого своего дня на планете. То есть с тех пор, как пропала группа Рива.

Элви задумалась о том, как это странно: выйти в абсолютно неизведанные места с неизвестными опасностями — и бояться людей Первой Посадки. От Новой Терры ожидали трудностей, и она всего лишь оправдывала исходные предположения. С людьми было хуже: от них беды не ждали. Поэтому Элви боялась, что и в следующий раз не сумеет предугадать угрозы.

Она не замечала, что засыпает, пока Фаиз не встряхнул ее за плечо. Он показал вверх. Яркое пятнышко, похожее на Венеру в земном небе, загорелось в синеве. Сдвигаясь на запад, оно медленно росло. За ним сгущался тонкий белый след: единственная идеальная прямая в живых разводах неба. Челнок. Элви нахмурилась.

— Когда ожидался челнок?

— Это не наш, — сказал Фаиз. — С «Барбапикколы». Рудник снова начал работу.

Элви помотала головой. Одна дурацкая ошибка за другой складывались так, что каждая следующая представлялась неизбежностью. Колония начнет продавать руду, наймет адвокатов, заключит сделки. О куполе, предохраняющем от загрязнений, забудут. Чистая, основательная биология превратится в спасательную операцию: «если отбросить то», «с поправкой на загрязнения это»… Фаиз, кажется, угадал ее мысли.

— Никакой протокол исследований не выдерживает контакта с изучаемой популяцией, — сказал он. — Так не только здесь — везде.

Солнце висело на пол-ладони над горизонтом, когда погрузчик, одолев очередной подъем, ничем не отличающийся от тысячи предыдущих, затормозил. Вэй выключила мотор. Фаиз привстал, опершись локтями на ось подающего механизма. Холден чуть слышно выругался.

— Ну и ну, — приглушенно проговорил Фаиз. — По крайней мере, долго искать не пришлось.

Оно притаилось в распадке между холмами. Огромная туша перламутрового цвета, знакомого им по руинам, ничуть, впрочем, не походившая на творение архитектора. Скорее, насекомое с длинными, беспомощно растопыренными суставчатыми лапами. Два отростка побольше выдавались из спины: один — серый и расколотый, как экзоскелет, в котором не осталось ничего, кроме пыли, а другой легонько покачивающийся. Пять черных кругов на тулове напоминали глаза, но эти круги не двигались и не пытались сфокусироваться на пришельцах. Во всяком случае, насколько могла судить Элви.

— Что это? — спросила Вэй. Элви увидела винтовку уже у нее в руках — движения уловить не успела.

— Не знаю, — ответила она. — Ничего подобного раньше не встречала.

— Я встречал, — вмешался Холден. — Это один из их механизмов. У тех, кто создал протомолекулу, такие… штуки были на станции между кольцами. Только поменьше. Я видел, как одна убила человека.

— Вы хотите сказать, — ровным, спокойным голосом произнесла Вэй, — что этой хреновине пара миллиардов лет?

— Думаю, да, — ответил Холден.

Фаиз тихо присвистнул.

— «То не мертво, что вечно ждет, таясь»^[131]… Ну, вы поняли.

Чудище заворочалось, как пьяное. Растопырило лапы.

Единственная действующая конечность протянулась к людям и снова упала на землю. Тело вздрогнуло, словно силясь поднять ее.

— Смотрите, — сказала Элви, — позади нее.

Распадок со всех сторон закрывали холмы из голого камня. Ни травинки, ни квазигрибницы. Ни ящерицы, ни птицы. Словно огромная рука дочиста отскребла долину мочалкой. Теперь, зная, на что смотреть, Элви видела, как лапы создания выдергивают местные травинки и подают их в крошечные хитиновые устьица на нижней стороне брюшка.

— Оно… питается?

— На «Станции колец», — сказал Холден, — один десантник попытался убить такое гранатой. Машина уничтожила угрожавшего ей человека и использовала его тело. Переработала на месте. Превратила в пасту и заделала ею повреждения.

— Разумно, — кивнула Элви. — Протомолекула на Эросе так же перестраивала биосистемы для собственных целей.

— Рада, что вы одобряете ее действия, доктор Окойе, — сухо вставила Вэй. — Может ли это, по вашему ученому мнению, представлять угрозу для экспедиции?

— Безусловно, может, — сказала Элви и услышала, как булькнул горлом Холден.

Тварь подалась вперед, не удержалась и свалилась, заскребла лапами. Как сломанная игрушка или раздавленная колесом, но еще живая собака. Зрелище пугало и завораживало — глаз было не оторвать.

— Думаю, нам пора, — испуганно заторопился Холден, — и не позже, а сейчас же.

— Мы не за тем пришли сюда, — сказала Вэй, поднимая винтовку к плечу.

— Вы что делаете? — вскрикнул Холден. — Хотите стать замазкой?

Вместо ответа Вэй открыла огонь. Трассы пуль высветились в воздухе красным, в местах попадания расцвели крошечные взрывы. Тварь завалилась назад, взмахнула лапами, но Вэй, расстреляв все патроны, выхватила из кармана новую обойму и продолжила стрельбу. Тварь сперва пыталась дотянуться до врага, потом стала пятиться. Из ран на боку пролилась серозеленая жидкость. Грохот выстрелов оглушал.

Дернувшись в последний раз, тварь издала тонкий вопль, от которого заныли зубы, — и рухнула, раскинув лапы, в зеленоватую лужу. Вэй продолжала стрелять, пока не опустела обойма. Потом она обратила жесткий взгляд к Холдену. Тот побелевшими пальцами сжимал рычаг погрузчика. Он был бледен до синевы.

— Надеюсь, сэр, проблем с этим не случится?

— Вы охренели? — проскрежетал Холден. — Оно могло вас убить!

— Могло, сэр, — согласилась Вэй, — поэтому я убила его.

— Да? — Холден забирал все выше. — Уверены? А если оно не совсем мертво? Мы сумеем… сжечь его, что ли?

— Да, — улыбнулась Вэй, — сумеем.

Через час большой ржавый диск солнца коснулся горизонта. Над трупом твари плясали язычки огня, поднимались выше, чем пламя погребального костра. Жирный черный дым спиралью уходил в облака, а весь мир, казалось, провонял катализаторами горения. Вэй достала из кузова маленькую палатку, Фаиз установил ее. Элви стояла рядом, жар солнца и пламени бил ей в лицо. Ночь ожидалась долгая. Здесь все ночи были такими.

— Ты в порядке? — спросил Фаиз.

— В полном. Но несколько проб я все-таки взяла.

Тварь в пламени светилась. Ее панцирь раскалился добела, по нему от сочленений лучами разбегались тонкие трещины. Она была по-своему красива, и к облегчению Элви примешивалась жалость. Она не привыкла к такому смешению чувств.

Вэй потребовала установить на ночь дежурство, и Холден вызвался на первую вахту. Он казался взволнованным — такого волнения Элви никак не ожидала от капитана «Росинанта». И такой уязвимости. Она легла в палатке, высунув голову наружу. Фаиз тихонько храпел рядом. Вэй, свернувшись под тонким одеялом в кузове, не издавала ни звука. Элви наблюдала за Холденом и слышала, как он мычит себе под нос — это был единственный человеческий звук на нечеловеческой планете. Сон не шел. Через два часа Элви сдалась, поднялась с неудобного ложа и вышла посидеть с Холденом. В безлунном мире светились только погребальный костер и крошечные серебряшки звезд в вышине. Темнота превратила Холдена в смутный силуэт, от которого исходило ощущение массы и тепла.

— Не спится, — сказала Элви.

— Я, наверное, тоже не усну, — признался он. — Не нравится мне, как эти твари меня пугают.

— Не ожидала от вас такого.

— Думали, я наслаждаюсь опасностью? — Элви услышала, как он улыбается. Далеко над ними небо прочертила падающая звезда — вспыхнула и пропала.

— Я не привыкла к мужчинам, признающим, что у них есть чувства, — сказала она. — Вы ведь были на Эросе, когда случилась катастрофа? Я думала, после такого вас ничем не испугать.

— Наоборот. После Эроса меня все пугает. Никак не могу успокоиться. — Он хихикнул. А потом снова заговорил, уже серьезно: — Как вы думаете, это была машина? Или животное?

— Я думаю, для них такой разницы не существовало.

— Для конструкторов? Черт знает, как и что им виделось.

— О, кое-что можно представить, — сказала Элви. — Они проявляли себя в своих созданиях. И проявляют до сих пор. Мы знаем, что они уважали силы самовоспроизводства и умели их направлять.

Она скорее угадала, чем увидела, как Холден развернулся к ней. И очень остро ощутила, что она — женщина наедине с мужчиной в пустынной местности. Огромная ночь стала как-то интимнее.

— Откуда мы это знаем? — спросил Холден.

— Из того, куда они отправили протомолекулу. Кое-что во Вселенной вполне постоянно. Элементы одни и те же. Углерод везде углерод. Азот всегда азот. Они образуют те же связи и складываются в одинаковые структуры. Все обследованные нами системы имеют по крайней мере одну планету, где могут развиться органические репликаторы.

— То есть ДНК?

— Или что-то, действующее подобно ДНК. Они выслали строителя мостов, способного использовать базовые органические репликаторы любого вида. Они способны превратить биосферу в огромную фабричную сеть. Вероятно, так они распространяются. Намечают цели, которые можно оседлать и перестроить в средства доставки. И еще они создают очень долговечные структуры. Кажется, они не жалеют времени на колонизацию галактики.

Элви откинулась назад, прислонилась затылком к кабине погрузчика. Она не тянулась к Холдену, но положила руку так, что он в темноте случайно мог бы задеть ее пальцы. На севере тонко и хрипловато прокричал мелкий зверек.

— Оно прожило миллиарды лет, — сказал Холден, — а мы его расстреляли из винтовки и сожгли на техническом спирте.

— В нашу защиту скажу, что оно выглядело нездоровым. Но — да, оно не ожидало столкновения с высокоразвитым агрессором. Они строили на миллиарды лет. Эти руины, эта тварь, кольца. Все это.

— Иногда они кажутся богами. Злыми и капризными, но все же богами.

— Нет, — возразила Элви, — это просто непонятные нам организмы. Они были специализированы под свою экосистему, как мы под свою. Тысяча триста миров — очень много для хозяев одного-единственного, но капля в океане в сравнении хотя бы только с нашей галактикой.

— У них было больше.

Элви вопросительно хмыкнула.

— У них было больше, — повторил Холден, — но на них напали, и они попытались отразить нападение. Сжигали целые солнечные системы. Много сожгли. Когда это не сработало, они заблокировали всю сеть. Установили карантин и умерли в нем.

— Я не знала.

— Я это видел. В некотором роде. Один мой давний знакомый вроде как расследует это дело.

— Хотела бы я с ним поговорить.

— А, из него много не выжмешь.

Вэй заворочалась во сне. Элви зевнула, хоть и не слишком устала.

— Почему оно проснулось? — спросил Холден, кивнув на мертвую тушу. — Из-за нас? Почувствовало, что мы здесь?

— Не исключено, — ответила она. — Или же оно периодически просыпается и засыпает. Мы видели одного, а их может оказаться много. Или мало, и они редкость. Или даже оно было единственным в своем роде. Данных не хватает.

— Пожалуй. А все же хотелось бы знать, что будет дальше.

— Я не имею ни малейшего представления. В моей жизни столь многое оборачивалось лучшим, чем я надеялась, что я научилась радоваться сюрпризам. Заканчивая курс в Кано, я думала, что буду всю жизнь заниматься изучением среды на Европе. А вышло вот как.

— В Кано?

— Я в детстве долго жила в Зоне совместных интересов Западной Африки. В северной Нигерии. Там и в университет поступила.

— Правда? — оживился Холден. — Один из моих отцов родом из Нигерии.

— Один из?..

— У меня их несколько, — сказал он. — Расширенная родительская группа.

— О… Я о таких слышала.

— Получается большая основная семья и великое множество родни. Мы можем оказаться кузенами.

— Надеюсь, что нет, — со смехом проговорила Элви и тут же пожалела, что нельзя проглотить слетевшие с языка слова. Молчание было ужасно. Она не видела его лица, но ясно представила: удивление… смущение. Она отдернула руку, спрятала ее на коленях.

— Я… — начал Холден.

— Если хотите, я вас сменю, — предложила Элви с легкостью, которая ей самой показалась натужной. — Думаю, заснуть все равно не сумею.

— Это… было бы замечательно, — выдавил Холден. — Спасибо.

— Только берегитесь Фаиза. Он норовит стянуть одеяло на себя.

Джеймс Холден тихо отошел. Она слышала его шаги, слышала, как шуршал пластик, пока он укладывался. Элви свернулась, обхватив руками живот. От пустынной твари остались одни угли, тускло светившиеся оранжевым и ничего не освещавшие. Унижение сидело рядом с ней, яркое и болезненное, как порез.

— Дура, — тихо сказала она. — Дура, дура, дура!

Чужая ночь не спорила с ней.

ГЛАВА 17 БАСЯ

Куп и Кейт были авэпэшниками старой школы, еще тех времен, когда Альянс Внешних Планет представлял собой просто собрание вооруженных единомышленников. Они вступили в его ряды, когда даже ношение на рукаве рассеченного круга каралось арестом. Они учились обходить посты Коалиции Земля — Марс, подкладывать мины, провозить контрабандой ружья и вообще действовать как террористы, каковыми и были в глазах внутряков. Пожизненное заключение они не схлопотали только потому, что АВП в некотором смысле победил. После Эроса внутренние планеты относились к АВП как к реальному правительству, и многие его бойцы были в процессе разоружения де-факто амнистированы.

Кейт теперь работала на руднике, как все, но все еще вставляла в разговор выражения вроде «тактического преимущества» и при этом как будто знала, о чем говорит.

— Наше тактическое преимущество — в территориальном и численном превосходстве, — обратилась она к маленькой компании, собравшейся у нее дома, — но в отношении оружия они нас сильнее. Тут ничего не поделаешь. У нас общим счетом не больше дюжины единиц огнестрела. Взрывчатка осталась, но после сделки Холдена с РЧЭ добывать ее будет рискованно. — Чертов Холден, — сказала Зади.

— С ним мы скоро разберемся, — ответила Кейт.

Она обращалась к знакомой аудитории. У сына Зади глазная болезнь усиливалась, и ее жена теперь сидела с ним целый день. У Баси сложилось впечатление, что Зади ищет, кому бы отомстить за страдания ребенка. Были здесь и Пит, и Скотти с Ибрагимом — ветераны единственной стычки с безопасниками РЧЭ, что возвышало их в глазах сколоченной заново группы. Были и новички. Тех, кто раньше колебался касательно отношений с РЧЭ, жестокость Мартри толкнула в лагерь революционеров. Ценой жизни Купа.

— Как? — спросил Скотти. — Как разобраться с Холденом?

— Думаю, мы устраним все проблемы одной операцией на нескольких фронтах, — объяснила Кейт. — Мартри с его командой, Холдена с его прихвостнями — всех сразу. Ключ к этой войне — деньги.

— Сделать так, чтобы оккупация обошлась им слишком дорого, — кивнул Ибрагим. Он тоже был из АВП.

— Именно. Так мы заставили внутряков отцепиться от Пояса. Если оккупация не окупится экономически, от нее откажутся. Каждый из них, отправившись домой в мешке для трупов, станет гвоздем в крышку гроба корпорации. — Кейт выразительно ударила кулаком по ладони.

— Не пойму, чем их смерть полезна нам? — спросил Бася. Он согласился прийти в надежде, что поможет умеренным взять верх. По ходу встречи надежда таяла.

— Им, чтобы подтянуть к фронту новые войска, потребуется восемнадцать месяцев, — ответила Кейт. — Это фрахт дальнобойного грузовика на три года. Дорого обойдется. А за полтора года, пока они летят, мы укрепим свои позиции. Устроим лагеря в холмах. Создадим разветвленную сеть. Им для победы понадобится полноценная война. Станция «Медина» ее не поддержит, даже если и останется нами недовольна.

— Вынужденный альянс, — кивнув, добавил Ибрагим.

— Как по писаному, — сказала Кейт.

Минуту все молчали, раздумывая над ее словами. По металлической крыше скреб песок, наметенный ветром. Окна поскрипывали, остывая от дневного тепла. Дюжина людей дышала чужим воздухом.

— Они уже здесь, — откашлявшись, нарушил молчание Бася. — Не поступят ли они именно так?

— Как? — переспросил Скотти.

— «Росинант» уже на орбите. Военный корабль с пушками и торпедами и бог знает с чем еще. Не ответят ли они на убийство Холдена бомбежкой?

— Надеюсь, что ответят! — обрушилась на него Кейт. — Господи, как я надеюсь! Несколько видео колонистов, убитых с орбиты кораблем ООН, — и общественное мнение целиком на нашей стороне.

Бася кивнул, словно соглашаясь, но подумал: «Я выбрал не ту команду».

— Итак, группы действуют одновременно, — сказала Кейт с интонациями, которые обычно использовал Куп. Словно его призрак был с ними в одной комнате. — Патрули из двух человек постоянно обходят поселок, так что нам понадобится команда, которая будет следить за ними, ожидая сигнала. Вторая группа займется зданием, где расположились люди Мартри. Третья — столовой, где устраивается на ночь Холден. Думаю, в первую группу Скотти и Ибрагим, я поведу…

Кейт говорила и говорила, раскладывала безумное убийство множества людей, как головоломку или карты пасьянса. Координация — чтобы все группы ударили одновременно и никто не поднял тревоги. Фразы вроде «линии огня» и «максимальной агрессии» звучали у нее так, словно за ними не стоял расстрел десятков мужчин и женщин, в основном спящих. Слушатели покорно кивали. Бася не верил своим глазам. То, о чем и подумать было страшно, превращалось в рутину.

— Здесь живут мои дети, — заговорил Бася.

— Что? — Кейт искренне удивилась. Бася перебил ее на полуслове. — Я не…

— Трупы, которые покажут в новостях, — продолжал Бася, — это наши дети. Мои дети.

Кейт моргала, слишком удивленная, чтобы сердиться.

— Комо?

— Я пришел, думая, что удержу вас от глупостей, — сказал Бася, встав и обращаясь ко всем сразу. — Думал, Купа больше нет, и мы сумеем покончить с убийствами. Но это уже не глупости. Делать из смерти друзей и родных оружие в информационной войне — зло. Я в таком не участвую.

Комната снова затихла. Только песок, остывающий ветер и звук дыхания.

— Попробуй только встать у нас на пути, — начал Ибрагим, и Бася развернулся к нему.

— И что? — Он подступил так близко, что его выдох шевельнул волоски в бороде Ибрагима. — Встану у вас на пути — и что? Не бросай угрозу на полдороге, мачо!

Ибрагим был меньше его ростом. Он опустил глаза и промолчал. Бася со стыдом и облегчением подумал, как хорошо, что заговорил Ибрагим, а не Кейт. Кейт он боялся. Он никогда бы перед ней не выстоял.

— Дуй, — сказал он, отступая назад и кивая компании, — я пошел.

На полпути к дому он наткнулся на патруль. Две женщины в тяжелом снаряжении выглядели большими и опасными. Одна из них — белокожая, с волосами воронова крыла — кивнула ему на ходу. Все в ней дышало угрозой: бронежилет, большая пехотная винтовка на сгибе руки, шоковые гранаты и наручники на поясе. Дружеская улыбка выглядела совершенно неуместной. Бася невольно представил, как она истекает кровью на улице, подстреленная в спину его друзьями.

Люсия ждала его на крыльце — сидела, поджав под себя ноги, на большой подушке и что-то пила. В холодную ночь из чашки поднимался пар. Наверняка это был не чай — чая у них почти не осталось. Может, просто горячая вода с лимонным ароматизатором. Если они не получат разрешения на продажу руды, скоро и ароматизаторов не останется.

Бася тяжело опустился рядом с женой на твердый пол из карбонатного волокна.

— Как? — спросила Люсия.

— Не стали слушать, — вздохнул Бася. — Сговариваются перебить людей РЧЭ. Всех. И Джима Холдена с командой тоже.

Люсия с мягким неодобрением покачала головой.

— А ты что?

— Сейчас они, очень может быть, сговариваются и меня убить. Впрочем, не думаю, что до этого дойдет, если я не встану у них на дороге. Но участвовать я не стану. Так им и сказал. Жать, что я зашел так далеко, Люсия. Я большой дурак.

Люсия грустно улыбнулась и накрыла его руку своей.

— Бездействуя сейчас, ты остаешься на их стороне.

Бася нахмурился. Ночь пахла свежей землей — недавняя буря нанесла пыли. Запах могилы.

— Одному мне их не остановить.

— Холден здесь для того, чтобы их остановить. Они с командой ученых вернулись из пустыни. Ты мог бы поговорить с ним.

— Знаю, — сказал Бася. Он сам об этом думал. Понимал, что необходимо поступить именно так. Но все равно чувствовал себя предателем. — Знаю.

Облегчение вырвалось из Люсии смехом. Поймав озадаченный взгляд Баси, она обняла его и притянула к себе.

— Как хорошо, что Бася, которого я люблю, никуда не делся.

Он расслабился в ее объятиях. Позволил себе на минуту отдаться безопасности и любви.

— Бась, — шепнула ему в ухо Люсия.

«Ничего не говори, не погуби этой минуты», — взмолился он про себя.

— Фелисия улетает с челноком на «Барбапикколу». Сейчас. Сегодня ночью. Я ей разрешила.

Бася отстранился, отодвинул Люсию на вытянутую руку.

— Что-что?

Люсия хмуро взглянула на него и крепко взяла за локти.

— Не удерживай ее, — предупредила она.

Бася вырвался и вскочил на ноги. Люсия кричала ему вслед, но он уже со всех ног бежал по дороге к посадочной площадке.

Увидев, что челнок пока не взлетел, он пошатнулся от облегчения. Мимо прожужжал электрокарт колонистов. Водитель чуть не сбил его в темноте. Карт был наполнен рудой. Погрузка еще не закончилась, время оставалось.

Фелисия стояла в нескольких шагах от люка с чемоданами в руках и болтала с пилотом. От рабочих фонарей, окруживших корабль, на них падало яркое пятно света, и ее оливковые глаза словно мерцали в нем. Черные волосы спадали по сторонам лица и по спине свободными волнами. Глаза и рот круглились — девочка говорила о чем-то волнующем.

Дочь была сейчас так красива, что у Баси заныло в груди. Она увидела отца, и лицо ее осветилось улыбкой. Не дав ей заговорить, Бася крепко обнял девочку.

— Папа, — с тревогой в голосе начала она.

— Нет, малышка, все в порядке. — Он прижался лбом к ее щеке. — Я не стану тебя удерживать. Просто не мог отпустить, не попрощавшись.

Его щека стала влажной — Фелисия плакала. Он придержал ее за плечо и отодвинулся, чтобы заглянуть в лицо. Его малышка, совсем взрослая, плакала у него на груди. Он невольно увидел в ней четырехлетку, больно разбившую коленку.

— Папа, — хрипло сказала она. — Я боялась, что ты меня возненавидишь. Но мама сказала…

— Нет, малышка, нет. — Бася снова обнял ее. — Улетай, а когда отпустят корабль, доберись на Цереру и стань врачом, пусть у тебя будет чудесная жизнь.

— Почему?

«Потому что здесь в тебе видят орудие в войне за общественное мнение. Потому что я не собираюсь больше терять детей. Потому что не хочу, чтобы ты смотрела, как меня арестуют».

— Потому что я люблю тебя, малышка, — сказал он, — и хочу, чтобы все у тебя было замечательно.

Она обняла его, и на минуту мир снова стал хорош. Бася посмотрел, как она поднимается на борт, останавливается у люка и посылает отцу воздушный поцелуй. Посмотрел, как загружают последнюю порцию руды в грузовой отсек. Посмотрел, как с ревом, в волне жара поднимается челнок.

Потом он развернулся и пошел искать Холдена.

Холден с Амосом сидели в крошечном баре. Амос пил и рассматривал входящих. Стакан он держал в левой руке, а правая все время оставалась у кобуры на поясе. Холден быстро печатал на ручном терминале, лежавшем перед ним на столике. Оба выглядели напряженными.

Бася, улыбаясь и кивая, подошел к ним. Руки он держал на виду. Амос улыбнулся в ответ. Бледная макушка здоровяка блестела под белой светодиодкой. Он подался навстречу гостю естественным движением без малейшей угрозы, но Бася заметил, что оружие невзначай оказалось у него под рукой.

Раньше он не замечал таких мелочей. Куп, Кейт, насилие последних нескольких месяцев подвели его к краю, на котором везде чудится угроза. Взглянув на Амоса, Бася заподозрил, что чутье его не обманывает.

Он поднял руки.

— Капитан Холден, можно минутку посидеть с вами?

Холден испуганно вскинул голову. Бася сильно сомневался, что этот человек испугался его, и потому задумался, чего же он боится. Мартри с его убийцами? Или Холден уже слышал от кого-то о готовящемся нападении?

— Прошу, — сказал Холден. Испуг пропал с его лица так же быстро, как проявился. Он кивнул на свободный стул. — Чем могу помочь?

Амос молчал и неопределенно улыбался. Садясь, Бася не забыл положить ладони на стол, так, чтобы они были на виду.

— Капитан, я пришел вас предупредить.

— О чем? — тут же откликнулся Амос. Холден промолчал.

— Есть одна группа. Та же самая, что до вашего прилета убила людей РЧЭ. Они собираются перебить остальных в ближайшие дни. Может быть, уже завтра ночью.

Холден с Амосом коротко переглянулись.

— Мы ждали чего-то подобного, — сказал Холден. — Но это не важно…

Бася не дал ему договорить.

— Еще они собираются убить вас.

— Меня? Зачем им убивать меня?

— Они думают, это станет внятным намеком, — виновато объяснил Бася. — И еще злятся, что вы приставили инспекторов к взрывчатке.

— Я же говорил, — обратился капитан к Амосу, — хороший компромисс бесит всех.

Бася, не сознавая, что делает, сгреб со стола бутылку и сделал большой глоток. Должно быть, они привезли спиртное с собой — в колонии такого хорошего виски не водилось. Оно приятно согрело горло и живот, но не успокоило. Бася толкнул бутылку обратно к Амосу, но тот остановил его жестом.

— Оставь себе, братец, похоже, тебе нужнее.

— Что вы будете делать? — спросил Бася у Холдена.

— С убийцами? Ничего. Это не имеет значения, потому что планету покидают все.

— Все?..

— Мы эвакуируем планету. Всех до единого.

— Нет, — проговорил Бася, — никто не улетит. Мы не можем…

«Я же помогал убивать людей ради того, чтобы здесь остаться!»

— Да, улетаем, — повторил Холден. — Здесь творится что-то недоброе, и это не имеетотношения к упрямцам-астерам и социопатам из службы безопасности.

Бася сделал еще один длинный глоток из горлышка. Спиртное кружило голову, но не успокаивало.

— Не понимаю.

— Здесь жили и раньше, — сказал Холден, широко взмахнув рукой. Голова туманилась, и Бася не сразу понял, что капитан подразумевает не столовую, а планету. — Может, они ушли, а может, и нет, но они кое-что после себя оставили, и теперь оно просыпается. Так что, пока мы не превратились в Эрос под открытым небом, все быстренько сматываются из Додж-сити.

Бася кивнул, не понимая. Амос усмехнулся, глядя на него.

— Башни и роботы, дружок. Он о том дерьме, которое чужаки оставили после себя. Похоже, оно зашевелилось.

— Я сейчас посылаю сообщение, которое «Роси» перекинет в советы ООН и АВП, — продолжал Холден. — С рекомендацией поднять всех на орбиту в кратчайшие сроки. И прошу дать мне чрезвычайные полномочия на командование «Израэл ем» и «Барбапикколой».

— Не выйдет, — глухо выговорил Бася.

— Так просто не выйдет, — согласился Холден, — но я умею проявить настойчивость. А когда я здесь буду командовать…

— Они не уйдут, — сказал Бася. — Люди уже пролили кровь за эту землю. Умирали за нее. Мы готовы убивать, чтобы остаться здесь, и мы, черт возьми, останемся и будем драться со всяким, кто попробует нас выгнать.

— Если кто-нибудь останется, — заметил Амос.

— Да, конечно, — согласился Бася. — Если.

ГЛАВА 18 ХОЛДЕН

Мартри и его люди превратили свой сборный домик в крепость. Стены изнутри покрыли энергопоглощающей пеной, похожей на взбитые сливки, но способной остановить пули и легкие гранаты. Большой орудийный ящик с биометрическим замком стоял у стены. В нем помещалось не так уж много оружия. Холден, не зная, сколько всего прихватила с собой команда безопасников, не мог решить, хорошо это или плохо.

Мартри сидел за столиком, положив на него свой ручной терминал. Он откинулся на спинку, заложил руки за голову и неопределенно улыбался. Казалось, все время мира принадлежит ему.

— Вы слышали, что я сказал про планируемое убийство ваших людей? — спросил Холден.

— Лучше бы вы использовали другое выражение, — сказала Кэрол Чивеве. Она вытребовала для себя право присутствовать на каждой встрече Холдена с РЧЭ. Тогда требование казалось разумным. Теперь, когда выяснилось, что атаку готовят ее люди, это представлялось небезопасным.

— «Убийство»? — повторил Мартри. — «Терроризм» тоже неплохо звучит. Я всегда считал «непреднамеренное убийство» чисто юридическим термином. Претенциозно.

— Подождите, — вмешался Холден, не давая Кэрол ответить на укол Мартри. — Не будем сейчас об этом. Мои способности пропускать ваши перепалки мимо ушей не безграничны. Речь идет уже не о коммерческих переговорах и не о том, кто первым атаковал.

— Разве? — удивился Мартри. — А о чем же?

— Я собирался сказать вам, что будет дальше.

— Вы — сказать нам? — бросил Мартри.

— Вы здесь не командуете, — добавила Кэрол. Холден подавил раздражение. Если эти двое и объединялись, то исключительно для того, чтобы осложнить ему жизнь.

— За последнее время изменились два обстоятельства и осталось неизменным одно, — заговорил он, старательно сохраняя любезный тон. — Насилие нарастает, мы на грани открытой войны между колонией и РЧЭ. Еще важнее, на мой взгляд, что оставленное чужаками на этой планете добро просыпается.

— А что же не изменилось? — спросил Мартри.

— Что?

— Какое обстоятельство не изменилось?

— А, — Холден облокотился на стоявший перед Мартри столик. — Я по-прежнему единственный, у кого на орбите имеется военный корабль. Учитывая эти три обстоятельства, мы покидаем планету, пока ваши придурки не перебили друг друга или чужаки — нас всех.

— Переходим к угрозам? — спросила у него из-за спины Кэрол.

Не отводя взгляда от Мартри, Холден ответил ей:

— Если без угроз не понимаете, будут угрозы. Начинайте готовить людей к эвакуации. Спустите сюда челноки с «Израэля». Немедленно. «Израэль» уходит вместе со мной через тридцать часов, и вам к этому времени лучше быть на нем.

— Вы не можете… — начала Кэрол, и Холден развернулся к ней лицом.

— Могу. Челнок с «Барб» тоже вызовем, и я предлагаю вашим людям собрать все ценное и начать посадку на него. Потому что и «Барб» уходит.

Губы Кэрол сжались в одну линию, а руки — в кулаки.

— Закончили? — как ни в чем не бывало поинтересовался Мартри. — Могу представить свои возражения?

— Никаких возражений. — Холден подтянул к столику стул и уселся. Продемонстрировал, что его не волнует, какие возможности дает Мартри подготовленная оборона офиса.

— А, вот цена, которую приходится платить за славу! — продолжал Мартри. — Вы — один из самых известных в Солнечной системе людей. Потому вас и прислали. Слава дает вам иллюзию силы. Но это всего лишь видимость.

— Не слава, а «Росинант»…

Мартри сделал тот же покровительственный жест, которым раньше успокаивал Кэрол.

— Вы прославились как человек, который пытается спасти всех. Вы — Белый Рыцарь Солнечной системы. Вы повергли таких гигантов, как «Протоген» и «Маоквик». У вашего корабля очень подходящее название.

Заметив, как насупился Холден, Мартри расхохотался.

— Да, я читал, — продолжал он. — Так вот, потому вас сюда и прислали. Никто не ждет, что великий Джеймс Холден встанет на одну из сторон. Начнет втайне поддерживать колонистов или мерзкую земную корпорацию. Вы — человек без пристрастий и без подтекста.

— Прекрасно, — кивнул Холден. — Благодарю за характеристику. А теперь вызовите своих людей и…

— Но вам восемнадцать месяцев пути до ближайшего суда, а здесь ваша власть покоится исключительно на силе.

— Это вы здесь применяете силу, — обвинила Кэрол.

— Я применяю, — согласился Мартри. — И я лучше многих понимаю, как она полезна. А насколько я знаю вас, капитан Холден, вы не из таких. Вот угрожай мне зверюга, которого вы притащили с собой, я бы принял его всерьез. А вас — не могу. У вас на орбите корабль, способный превратить «Израэль» и «Барбапикколу» в комки шлака, а на планету обрушить такой ливень огня, что от присутствия человека не останется и следа. Но вы не из тех, кто способен спустить курок, и нам обоим это известно. Так что оставьте угрозы, а то неловко выходит.

— Вы не в себе, — отозвался Холден. — Вы безумны, и как только РЧЭ об этом узнает…

— О чем узнает? Что посредник ООН психанул, увидев на чужой планете чужие артефакты, а меня они не пугают? — перебил Мартри. — Посылайте рапорт. Уверен, что при вашей репутации и поддержке в ООН и АВП ваше слово будет немало значить. И может — может! — года через три для меня пришлют замену.

Холден встал и опустил руку к рукояти пистолета.

— А может, я прямо сейчас освобожу вас от должности.

На минуту в комнате стало тихо. Кэрол, кажется, и дышать перестала. Мартри нахмурился, глядя снизу вверх на Холдена, который впервые сумел застать его врасплох. Тот ждал, не отводя глаз. Он настолько разозлился, что готов был стрелять, и ненавидел себя за то, что довел дело до такой крайности.

Мартри улыбнулся. Улыбка не сняла напряжения.

— Приведи вы с собой второго, эта угроза могла бы что-то значить. Мы оба знаем, кто в вашей команде убийца.

— Если вы думаете, что я не могу пристрелить вас на месте ради спасения всех людей на планете, вы меня вовсе не знаете.

Подошвы заскребли по полу — Кэрол сдвигалась к двери, подальше от линии огня. Холден смотрел только на Мартри. Тот несколько секунд хмуро отвечал на его взгляд, потом вновь неуверенно улыбнулся. «Сейчас», — подумал Холден, сдерживая дрожь, вызванную всплеском адреналина.

Ручной терминал, запищав на столе, напугал его так, что Холден наполовину выдвинул пистолет из кобуры, прежде чем спохватился. Мартри не шевельнулся. Терминал визжал, запрашивая связь.

— Позвольте ответить? — спросил Мартри.

Холден только кивнул, выпустив рукоять пистолета. Мартри взял терминал в руки и установил связь.

— Говорит Вэй, — произнес голос.

— Докладывай.

— Команда на позиции. Все птички в гнездышке, с вещами. Начинать?

— Жди, — сказал Мартри, положил терминал и обратился к Холдену. — Вас еще корежит после того, что произошло на Эросе. Я понимаю. Ваш подход к этому инопланетному дерьму иррационален. Честно говоря, с любым на вашем месте было бы то же самое. Я прощаю вам угрозы. И ценю, что вы пришли прежде всего предупредить меня об опасности, грозящей моим людям. Для меня немало значит, что, несмотря на наши разногласия, вы стараетесь спасти мою команду.

— Можно обойтись без трупов, — сказал Холден, вопреки очевидности надеясь, что это отступление.

— Ну, тут вы не совсем правы, — возразил Мартри. — Я знаю свое дело. Думаете, мне не известно об этом маленьком бунте? Я узнал о нем раньше вас.

— Патрули не могли подойти к ним настолько близко, чтобы подслушать. Вы установили жучки!

— В каждом доме, — признал Мартри. — Так что, хотя я благодарен за предупреждение, но и без него владею ситуацией.

— Вы прослушиваете мой город? — Ярость, как видно, заставила Кэрол забыть о страхе.

— Что вы затеяли? — спросил Холден. — Без глупостей!

Мартри опять улыбнулся, поднял терминал и приказал:

— Ударная группа, пошла!

Пенное покрытие на стенах глушило выстрелы — они звучали как частые хлопки. Далекий фейерверк или лопнувший клапан гидравлического крана.

— Нет! — вскрикнула Кэрол, бросаясь к двери. Холден двинулся следом, торопливо вытаскивая терминал, чтоб связаться с Амосом.

Снаружи звук был гораздо громче. Стаккато выстрелов разрывало мирную ночь, на дальней окраине стробоскопом мелькали вспышки. Холден, прокричав вызов Амосу, побежал туда. На бегу он выронил терминал и не остановился, чтобы его поднять.

На северной окраине остатки группы Мартри обстреливали один из домов. Изнутри отвечали. Безопасники орали, чтобы защитники дома сдавались, а те ругались и палили в ответ. Из разбитого окна валил дым — что-то уже горело.

— Прекратить! — заорал Холден, подбегая. Безопасники, не слушая его, поливали дом огнем. Ответный выстрел ударил кого-то в грудь, бронежилет с глухим стуком остановил пулю, но женщина упала навзничь, вскрикнув от боли и неожиданности. Остальные взяли под обстрел окно, из которого прилетела пуля. Рама и противоположная стена разлетались осколками.

Пожар в доме вдруг полыхнул волной жара, завыл. Внутри закричали — от боли или от страха. Входная дверь, от которой уже осталась только масса фиброволоконных щепок, распахнулась. Выскочила женщина с винтовкой в руках — и брызнула кровью под пулями. Тело, вздрагивая, упало на нижнюю ступень крыльца.

— Они горят! — заорал Холден, схватив ближайшего стрелка за плечо и встряхнув. — Надо их выпустить.

Безопасник отпихнул его.

— Подальше, пока мы не очистим район, сэр!

Холден в ответ пнул его так, что стрелок шлепнулся на зад, а сам бросился к лежавшей на крыльце женщине. Кто-то в доме, как видно, принял его движение за атаку, и пуля выбила в метре от ног крошечный фонтанчик земли. Люди РЧЭ ответили тем же, и Холден оказался между двух огней.

«Опять», — невозмутимо подсказал голос из глубины его мозга, напоминая, как часто он попадает в подобные переделки.

Бросившись наземь, Холден подкатился к упавшей, еще раз прокричал: «Остановитесь!» Никто его не услышал. Огонь в доме полыхнул снова, жар опалил открытые руки и лицо. Стрельба из дома сразу прекратилась, а вскоре затих и огонь безопасников. Холден, подхватив женщину под мышки, потащил ее от пожара. Добравшись до стрелков, он споткнулся и рухнул им под ноги.

— Помоги ей, — прохрипел он, когда стрелок бросился его поднимать. Сам он поднялся на четвереньки и на этом остановился — слишком кружилась голова.

Над женщиной уже склонялся другой безопасник.

— Эта мертва.

Холден, вдруг обессилев, осел на землю. Опоздал. Огромная мясорубка, от которой он пытался спасти этих людей, безжалостно завертелась, а люди упрямо бросались в нее один за другим. Люди РЧЭ помогали своей, та твердила, что с ней все нормально, что броня остановила пулю, что это просто большой синяк. Кто-то съязвил насчет идиотов, лезущих в перестрелку с рогаткой, ему ответили смехом. А дом все горел, наполняя небо едким черным дымом, запахом горячей эпоксидки и жареного мяса.

Люди РЧЭ, кажется, вспомнили, кто такой Холден, и несколько человек склонилось над ним.

— Наручники, — приказал женский голос. Вэй. Та, что вместе с ними ездила посмотреть на робота чужаков. И расстреляла его. Она глядела на него сверху без тени сочувствия.

— Пошла на хрен, — процедил Холден, пытаясь встать. — Вместе с наручниками.

Вэй ударила его в грудь прикладом, снова сбила с ног. Один из безопасников взял Холдена на прицел. Тот поймал себя на мысли, что, скорее всего, его сейчас пристрелят.

— А ну-ка, притормозите, — произнес спокойный голос, и из темноты шагнул Мартри. — В капитана Холдена не стрелять.

— Он пытался помочь террористам, — сказала Вэй.

— Да ну? — удивился Мартри. — Вы ведь такого не делали, верно? Это было бы нарушением нейтралитета, не так ли?

— Я пытался помочь раненой женщине, — ответил Холден, с трудом поднимаясь на ноги. В солнечном сплетении саднило. Это ничего, только дышать больно.

— Резонно, — сказал Мартри. — Тем и ограничилась его помощь террористам?

Вэй кивнула и обиженно отвернулась.

— Тогда у нас нет оснований вас задерживать, — бодро продолжал Мартри.

«Он сумасшедший, — подумал Холден. — Совершенно не в себе. Я мог бы убить его прямо сейчас и покончить с этим». Миллер у него в голове одобрительно кивнул.

— Сэр, — подала голос Вэй, вскинув винтовку к плечу и целясь в темноту за светом пожара, — кто-то идет.

— Трусики не потеряй, — отозвался из темноты Амос и шагнул в круг света. С ним были Бася Мертон, Кэрол Чивеве и толпа колонистов.

— Господи, — сказала Кэрол, глядя в огонь. — Никто не спасся?

— Одна спаслась, — безопасник указал стволом на лежащее тело.

— Зади, — пробормотал Бася. — Они ее убили.

Мартри выступил вперед, прокашлялся. Когда все взгляды обратились на него, заговорил:

— Мои люди окружили дом, где ячейка террористов активно готовила убийства меня самого, всего отдела безопасности РЧЭ и капитана Холдена. У них имелось огнестрельное оружие и взрывчатка. Когда от них потребовали выходить без оружия и с поднятыми руками, террористы открыли огонь. Все они были убиты ответным огнем. Возможно, взрывчатые вещества, которые они приготовили для атаки, способствовали распространению пожара. Все, что здесь произошло, сделано согласно инструкциям для защиты персонала РЧЭ и посредника ООН — АВП.

Кэрол с застывшим лицом смотрела на пылающий дом.

— Согласно инструкциям…

— Мистер Мертон, — продолжал Мартри, — я рад, что вы к нам присоединились. Сержант Вэй, возьмите Басю Мертона под арест.

— Что? — Бася всплеснул руками и попятился. — Почему меня?

— Нет, — Холден заступил Вэй дорогу и уперся ладонью в ее нагрудник. — Этого не будет.

— Мистер Мертон участвовал в заговоре. — Мартри говорил громко, чтобы слышала собравшаяся толпа. — Он присутствовал на тайном собрании, где планировалось нападение, и есть существенные улики, что он участвовал в убийстве пяти моих людей. Возможно, ему есть что рассказать и о несчастье с губернатором Трайингом.

Понизив голос, он бросил:

— С дороги, Холден, или я пройду через вас.

Вэй мрачно улыбнулась. Один из безопасников шагнул к Басе с пластиковыми наручниками в руках.

Амос загородил Басю и ударил безопасника в лицо. Звук — будто ударили молотком по сырому бифштексу. Человек рухнул, как марионетка, у которой перерезали нити.

— Не надо, — сказал Амос и, морщась, потер правую руку. — Ух…

Остальные уже навели на него винтовки. Увидев, что рука Амоса тянется к оружию, Холден шагнул между ними и крикнул:

— Стойте!

— Мы его возьмем, — Мартри указал на Басю. — Так или иначе. О нападении на моего человека пока забудем. Погорячились и все такое.

— Все равно все улетают, — тихо сказал Холден, обращаясь к одному Мартри.

— У вас нет власти на приказ об эвакуации, — возразил тот. — Я думал, мы покончили с этим вопросом.

— А пока, — продолжал, словно не услышав его, Холден, — ООН берет под охрану этого человека. Басю. Как свидетеля в нашем расследовании. На моем корабле он останется в безопасности, не будет угрозой для ваших людей, а когда мы все вернемся, вы, представив свои улики, можете потребовать его ареста.

— Когда вернемся… — лениво улыбнулся Мартри. — Собираетесь несколько лет держать его в камере? Потому что я его обвиняю?

— Если придется, — сказал Холден. — Потому что я ни на секунду не поверю, что вы сохраните ему жизнь.

Мартри пожал плечами.

— О’кей. Это ваш багаж. Только уберите его с моей планеты.

Бася выглядел контуженым, никак не мог сфокусировать взгляд. Колонисты уже занялись тушением пожара. Мартри и его группа наблюдали со стороны, не предлагая помощи. Всем своим видом они выражали угрозу, а напоминание, на что они способны, было прямо перед глазами.

Холден пошел обратно, Амос и Бася — за ним. Холден хлопал себя по карманам в поисках терминала, пока не вспомнил, как обронил его, спеша на выстрелы. Искать аппаратик в темноте нечего было и думать, поэтому он одолжил терминал у Амоса и связался с кораблем.

— Наоми, — заговорил Холден, едва та отозвалась, — опускай «Роси» на посадочную площадку. Сгрузишь нам защитное снаряжение и огнестрел посерьезнее.

— Мне не нравится, как это звучит, — сказала она.

— Плохо звучит. От ООН или от Фреда ответа еще нет?

— Пока ничего. Как я поняла, РЧЭ и ганимедцы не спешат улетать?

— Не спешат, — с тяжелым вздохом признал Холден. — Нет. Предпочитают остаться и убивать друг друга, пока их не начнет разделывать инопланетное дерьмо.

— А ты? — спросила Наоми. Она хотела знать, собирается ли он покинуть планету. Это было бы самым благоразумным.

— Пока нет, — сказал Холден. — Если станет еще хуже — тогда возможно.

— Хуже — с чужаками или с людьми?

— Ты о чем?

— Алекс зарегистрировал еще несколько энергетических всплесков и наблюдал движение, но далеко к югу от вас. Если станет еще интереснее, дам тебе знать.

— Спасибо. Да, и еще возьмешь пассажира.

— Ке?

— Долго объяснять, но мы отправляем его на «Роси», потому что здесь ему небезопасно оставаться. Наоми, я в долгу перед этим парнем. Он пытался меня спасти. Будь с ним поласковей.

— Хорошо.

— И еще, милая. — Холден не сумел скрыть тревоги в голосе. — После взлета присматривай получше за «Израэлем». Боюсь, что здесь, внизу, будет нехорошо, а тогда и там, наверху, может обернуться плохо.

— Ха! — в голосе Наоми ему послышалась улыбка. — Пусть только попробуют!

ГЛАВА 19 ХЭВЛОК

Коридор протянулся на сорок метров между баками утилизаторов и резервной механической мастерской. Через каждые десять метров в стене открывались решетчатые люки. Открытые лифты на обоих концах вели к контролю жизнеобеспечения на носу и к кормовым гидропонным залам. О возрасте «Израэля» говорил не только дизайн помещений и царапины на полу, но и серо-зеленая отделка керамических переборок. И острые углы дверных рам — во времена первого полета этого корабля за орбиту Марса требования безопасности были не слишком жесткими. Белые шрамы на стенах напоминали о каких-то перипетиях ранней истории «Израэля», а заплаты на них походили на слой краски поверх граффити. Хэвлок едва сдерживался, чтобы не забиться в угол у двери.

Ему было трудно. Homo sapiens эволюционировал на дне гравитационного колодца Земли, рос и развивался там. Подсознание твердило Хэвлоку, что безопаснее прижаться к стене. Злой шепот людей за стеной заставлял сердце биться чаще, а стена, которой он почти касался плечами, магнитом тянула к себе. Однако прислонись к ней, прижмись — и она тебя оттолкнет. Выбросит в открытое пространство коридора. На линию огня. Второй закон термодинамики относится и к боевым столкновениям.

— Чисто, — сказал один из механиков. Хэвлок разрывался между радостью и досадой. «Ничего не чисто!» — ворчал он про себя. Думают, раз его не видно, значит, и нет здесь. Он, затаившись, держал в руке пистолет. Ждал. И не прижимался к стене.

Первый, кто проплыл мимо, заметил его только после выстрела. Оранжевое пятно краски расцвело у него на груди. Тот, что двигался следом, уже оттолкнулся, плыл от захвата к захвату и не мог изменить траекторию движения. Хэвлок поразил его дважды, в бедро и в живот. Будь бой настоящим, воздух уже наполнился бы кровью. Мелкие красные брызги вращались бы, сталкиваясь и сливаясь понемногу в более крупные шары. До третьего было еще далеко, изгиб коридора мешал увидеть его целиком. Полдюжины голубых снарядов с краской просвистело мимо Хэвлока и заплескало керамическую переборку. Огонь на подавление. Неплохо задумано, только воспользоваться замыслом уже некому.

Хэвлок, легонько придерживаясь за скобу на стене, чтобы не унесло в сторону, перезаряжал пистолет и считал выстрелы. «Убитый» механик мрачно плавал рядом. Пятнадцать пуль, пауза и щелчок — вынимает круглый пейнтбольный магазин. Хэвлок продвинулся на несколько сантиметров вперед и выглянул. Последний — Уильямс, завозившись с перезарядкой, забыл укрыться. Хэвлок выстрелил трижды, попал только раз. С прицелом у пистолета дело обстояло скверно, но и того хватило. Последний механик ворчливо ругнулся.

— Хорошо, — сказал Хэвлок в терминал, — заканчиваем, ребята. За уборку, а через тридцать минут встречаемся в конференц-зале.

Трудно было оценить успешность тренировок. С одной стороны, после восьми дней работы Хэвлок все еще не мог сказать, что его подопечные готовы к настоящему действию. Механики — не солдаты. Трое, что когда-то проходили обучение, настолько потеряли форму, что оказались хуже полных новичков. Те хотя бы отдавали себе отчет, что ничего не знают.

С другой стороны, учились механики быстрее, чем ожидал Хэвлок. Еще неделя или дней десять, и будут не хуже взвода новобранцев. А может, и получше.

Безопасники попадали на службу по разным причинам: из-за безработицы, идеалистической надежды помогать людям, а порой и нарциссической любви к насилию. С механиками было иначе. Они тренировались более целеустремленно и мотивированно, и в команде явственно ощущался настрой на противостояние с врагом. Победа Мартри над террористами с планеты взбудоражила людей. Хэвлок не видел беды в кровожадности, лишь бы она была под контролем и направлена куда следует.

Полчаса механики и оставленные с Хэвлоком безопасники отдраивали коридор и решетки, стараясь при этом, чтобы в воздухе не осталось хлопьев краски, способных попасть кому-то в легкие. Механики соорудили набор вакуумных пылесосов, отфильтровывающих из воздуха мельчайшие частицы. Работая, люди смеялись, шутили, подначивали друг друга, словно молодые «пояса» на уборке додзе. Хэвлок не для того задал им работу, чтобы сплотить команду, но получилось настолько удачно, что он уже почти поверил: так и задумывалось.

Помещение, в котором они собирались на планерки и разбор полетов, было приспособлено к искусственной гравитации ускорения. Овальные столы крепились к полу, вокруг стояли койки-амортизаторы. Механики ими не пользовались. Хэвлок не заметил, чтобы его люди о чем-то сговаривались, но решение было принято единодушно: на всех собраниях они располагались вдоль стен и просто в воздухе, оставляя «пол» по правую руку, а сам Хэвлок оказывался у главного входа.

— Итак, — заговорил он, и разговоры умолкли, — чему мы научились?

— Не верить обормоту Гиббсу, когда он уверяет, что в коридоре чисто!

Забулькали смешки, но не злые и не обидные. Сам объект обсуждения улыбнулся.

— Ответ неверен, — сказал Хэвлок. — Правильный ответ: не спешите, когда ведете зачистку. Для нас естественно, увидев пустое помещение, счесть его безопасным. Двери и углы всегда представляют угрозу — входя в комнату или сворачивая за угол, вы не знаете, что вас ждет. А к тому времени, как увидите врага, вы уже ему подставитесь.

— Сэр?

Хэвлок кивнул поднявшей руку женщине.

— Да?

— Сэр, а существует какой-то алгоритм? Очень пригодилась бы инструкция, которую можно изучать в свободное от тренировок время.

— Ага, с классификацией дверей и углов, — подсказал кто-то. — И с планом подхода к каждому типу. Похоже, хорошо бы сдвинуть ось так, чтобы точка выхода располагалась в направлении «низ».

Хэвлок не мешал им переговариваться. Забавно было слушать, как тактику малой группы обсуждают в терминах механики, но такая уж ему досталась команда. Они решали насилие как уравнение: цель — не вычеркнуть, а понять до конца.

— Чего я никак не возьму в толк, — подал голос старший механик Койнен, — это почему именно «Барбапиккола».

Все взгляды обратились Хэвлоку в ожидании ответа. Или хотя бы реакции. У него почему-то перехватило горло. Хэвлок откашлялся.

— Они на стороне плохих парней.

— «Барбапиккола» — безоружный грузовик, команда не больше ста человек, на поверхность высадка только через челнок, — возразил стармех. — А на «Росинанте» минимальная команда, и та наполовину внизу. Сдается мне, они и доступнее, и ценнее.

Услышав одобрительный ропот, Хэвлок покачал головой.

— Нет, — сказал он. — В первой части ты прав. «Барбапиккола» безоружна. В случае чего нам приходится опасаться разве что резкой ноты протеста. А вот «Росинант», прежде чем Холден отдал его АВП, был кораблем марсианского флота. И бог знает, сколько модификаций ему добавили с тех пор. Он несет полный комплект торпед, орудий точечной обороны и килевых гауссовых. Если его команда увидит в нас угрозу, нас прикончат, и сделать мы ничего не сможем.

— Зато, окажись у нас такая огневая мощь… — начал Койнен.

— Пока мы здесь, это было бы отлично, — согласился Хэвлок, — но вот вернувшись за кольцо, мы столкнемся с ордами законников, юристов и еще более тяжеловооруженных кораблей. На «Барбапикколу», если придется ее захватить, у нас хоть будет юридическое оправдание.

Механики со стоном замотали головами. Слово «юридический» казалось им синонимом «дерьмового». Однако Хэвлок настойчиво продолжал:

— Прежде всего, согласно лицензии ООН, их груз принадлежит нам. А если они примут на борт кого-то из колонистов, мы попробуем доказать, что они укрывают убийц.

— Попробуем доказать? — повторил кто-то. Ему ответили горькими смешками.

— То, что это правда, поможет нам в суде, — сказал Хэвлок. — А захватив «Росинант», мы будем выглядеть именно теми, кем они нас назовут. Надо держаться, защищать себя и надеяться на выигрыш в большой игре.

— Для большой игры нужно много времени, — заметили сзади, но Хэвлок по голосу понял, что убедил слушателей. По крайней мере, на время.

Иверс Торрсен был дипломированным специалистом по анализу данных геосенсоров. Имел подтверждения квалификации с Луны и Ганимеда. В месяц он получал больше, чем Хэвлок на своей службе — за год. К тому же Торрсен был астером. Детство в микрогравитации не слишком сказалось на нем: голова самую малость казалась великоватой для тела, хребет и конечности — чуть-чуть длинноватыми. Тренировки, стероиды — и он вполне мог бы сойти за землянина. Впрочем, это ничего не значило, на «Израэле» все всех знали в лицо. И когда они покидали дом, это ничего не значило. Почти ничего.

— Кроме пиков энергии, на данный момент мы видели двадцать тепловых аномалий, — говорил Торрсен, тыча пальцем в сферу Новой Терры на дисплее у Хэвлока. — Все проявились в последние восемьдесят часов, и мы пока не представляем, что это может быть.

Хэвлок почесал в затылке. Камеры карцера пустовали, подслушивать было некому. Он решил спросить напрямик:

— Вы хотите услышать мое мнение? Насколько я понимаю, здесь и предполагалось обнаружить нечто совершенно неизвестное. Ваши необъяснимые явления вполне укладываются в концепцию.

Астер поджал тонкие бледные губы.

— Возможно, это важно. А возможно, пустяк. Я говорю о том, что это надо выяснить. У меня важная работа, мне некогда отвлекаться.

— Согласен, — сказал Хэвлок.

— А мне третий день кто-то мочится в шкафчик. Третий раз, понимаете! Я, вместо того чтобы заниматься расчетами, пытаюсь отмыть одежду от запаха мочи.

Хэвлок, вздохнув, закрыл дисплей. Новая Терра погасла вместе с загадочными горячими точками.

— Послушайте, я понимаю, что вам не нравится происходящее. Я бы тоже разозлился, но будьте же снисходительны. Люди скучают, им тяжело. Естественно, шутки у них грубоваты. Это пройдет.

Торрсен мрачно скрестил руки на груди.

— Шутки грубоваты? А больше вы ничего не замечаете? Я — единственный астер в команде, и только мне…

— Не надо. Послушайте, вот этого не надо. Все и так напряжены. Если хотите, я установлю за шкафчиком наблюдение и внушу людям, что пора бы остановиться, но давайте не будем притягивать сюда противостояние Пояса и внутренних планет.

— Я ничего не притягиваю.

— А мне, простите, кажется, что притягиваете, — сказал Хэвлок, — и чем больше вы раздуваете это дело, тем больше шансов, что оно вас же и цапнет за задницу.

Торрсен явственно закипал. Хэвлок чуть сдвинулся, толкнулся в том направлении, которое собеседники назначили «верхом». Этому трюку он научился, еще когда работал на «Звездную спираль». Пусть человек далеко ушел от гравитационных колодцев, но ощущение «кто выше, тот и сильнее» слишком глубоко укоренилось в мозгу, чтобы его стерла такая мелочь, как невесомость.

Услышав глубокий, захлебывающийся вздох Торрсена, Хэвлок решил, что тот сейчас бросится на него. Не хотелось бы запирать аналитика в камеру на всю ночь, но если до такого дойдет, придется.

— Я установлю наблюдение за вашим шкафчиком и оповещу всех. Никто больше не станет мочиться на ваши вещи, и вы сможете вернуться к работе. Вы ведь этого добиваетесь, не так ли?

— В вашем объявлении будет сказано, что следует прекратить глупые шутки — или что следует прекратить издевательства над астером?

— Думаю, вы сами знаете ответ.

Плечи Торрсена разочарованно поникли. Хэвлок кивнул. Ему не в первый раз пришло в голову, что подобные столкновения напоминают танец. Каждое движение требует определенного ответа, и все происходит в нижних отделах мозга, вовсе не связанных с речью. Поникшие плечи Торрсена говорили о покорности, его кивок подтверждал то же, а Торрсен, возможно, вовсе не сознавал, что произошло.

Наверняка не сознавал, поскольку его рацио продолжало движение, хотя вопрос уже был решен и не требовал больше слов.

— Если бы речь шла о единственном землянине среди астеров, вы бы отнеслись к этому иначе.

— Спасибо, что дали знать о проблеме, — сказал Хэвлок. — Я прослежу, чтобы этим занялись.

Торрсен оттолкнулся от стола и, грациозно проплыв по воздуху, скрылся в коридоре. Хэвлок со вздохом открыл настольный дисплей и пролистал страницы рапортов о состоянии корабля. Происшествий действительно становилось все больше. В основном это были мелочи. Жалобы на мелкие нарушения политики корпорации. Обвинения в домогательстве или проявлениях гендерного шовинизма. Кто-то из группы органической химии занялся изготовлением эйфориков. Корабельный психолог тревожился о какой-то «внутренней стратификации» — Хэвлок догадывался, что это тоже из области социологии. Он поставил свою подпись на всех докладах.

Если бы речь шла о единственном землянине…

Забавно: Хэвлоку доводилось быть единственным землянином в обществе астеров — и не раз. На двадцатикоечном грузовике компании «Стоун и Сиббетс», совершавшем рейс Луна — Ганимед, он оказался одним из двух землян, которым астеры тонко намекали, что они лишние в компании. Потом он добрый год проработал в «Звездной спирали» на Церере, где ему всегда доставались самые неприятные дела и напарники, — и этот намек уже не выглядел таким тонким. Он получил от астеров свою долю дерьма за то, что отличался телосложением и плохо понимал ту многоязычную кашу, что сходила за астерский диалект. Если ему не мочились в шкафчик, то, скорее всего, просто потому, что не додумались.

Хэвлок настроил камеру наблюдения на шкафчик Торрсена и вывел на экран бланк нового приказа по службе безопасности. Пустое место на экране словно спрашивало, что он хочет сказать.

«Мы в восьми миллиардах километров от дома, на нас охотится шайка озверевших террористов, так что сохраняйте спокойствие»?

Или: «Чуть ли не каждый астер, с кем я имел дело, обращался со мной, землянином, так, будто я дерьмом обмазан, однако теперь, когда мы в большинстве, давайте щадить их нежные чувства»?

Он хрустнул пальцами и стал набирать: «Служба безопасности обращает внимание на участившиеся розыгрыши среди команды. Понимая необходимость разрядки в столь напряженной ситуации, мы обращаем внимание на то, что некоторые шутки выходят за грань хорошего вкуса. Как исполняющий обязанности начальника…»

Он остановился.

Как-то на Церере его послали прикрыть нелегальный клуб у центра станции — в части, где сильнее всего ощущалась сила Кориолиса и слабее всего — гравитация вращения. Вспышки света, орущая музыка и непривычная нагрузка на внутреннее ухо довели его до рвоты. Фото блюющего в коридоре копа попало на доску объявлений в конторе. Он поддержал шутку, потому что возмущаться было бесполезно, если не хуже. Он много лет не вспоминал о том случае.

Если бы речь шла о землянине…

— Хрен вам, — сказал Хэвлок в пустоту и очистил экран.

«Обращаю внимание, что некоторые служащие РЧЭ и члены команды подвергаются издевательствам на основании их происхождения с внешних планет. В нынешней напряженной обстановке важно не принимать соратников за врагов только потому, что они случайно отличаются происхождением и физиологией. В свете происходящего я вынужден принять следующие меры…»

— Я об этом пожалею, — обратился Хэвлок к экрану. Однако к тому времени, как он закончил обращение, проверил грамматику и отправил приказ, на душе у него заметно полегчало.

ГЛАВА 20 ЭЛВИ

Сидя у своего домика под привычным уже солнцем, гревшим затылок и спину, Элви ждала загрузки сообщений с Луны. Единственной связью со знакомым миром был лазерный передатчик «Израэля», а он захлебывался техническими данными, получаемыми от полевых групп и с датчиков корабля. Мысль о том, что, сколько бы ни было трагедий и смертей на Новой Терре, домой отправлялись в основном технические сведения, несколько отрезвляла. А медлительной, с точки зрения Элви, связи жители Первой Посадки могли только позавидовать. Им с «Барбапикколы» даже новостей не передавали. Их ручные терминалы, если они вообще работали, оставались исключительно местным, локальным средством связи, ограниченным пределами прямой видимости.

Ветерок взвихрил струйку песка и снова опустил ее наземь. В вышине рвались и сливались зеленые облака, затянувшие синее небо, как ряска затягивает поверхность пруда. Пахло зноем, и пылью, и далеким предчувствием дождя. Сообщения загрузились, и Элви вывела их на экран. Долгий час она читала, слушала споры, определялась с собственным мнением. Это далось не так легко. Мысли скакали сами по себе, без ее участия.

Слишком быстро менялась планета, слишком отличалась она от того, чего ждала Элви, так что трудно было даже просто сосредоточиться на чем-то одном. Поездка в пустыню, механизм, просуществовавший два миллиарда лет и все еще действующий, хоть и кое-как, — настоящее открытие! Потом разоблачение и ликвидация террористов из числа самозахватчиков — вместо естественного облегчения это оставило после себя странную тревогу. И еще, хотя в этом Элви никогда и никому бы не призналась, ее все чаще одолевали мечты о Джеймсе Холдене.

На экране закончился доклад координатора исследовательских групп. Элви поняла, что не услышала ни слова. Она вернулась к началу, но остановила запись, прежде чем женщина на Земле, в лаборатории РЧЭ, начала говорить. Элви подняла голову. «Росинант», «Барбапиккола» и «Эдвард Израэль» были скрыты рассеиванием атмосферы. Аналог растения у тропинки к поселку издавал трель усиливающихся щелчков. Ей давно хотелось заняться этим свойством, да времени все не было. До сих пор не нашлось.

«Доктор Окойе, — сказала женщина-координатор за шестьдесят астрономических единиц, или за полгалактики, от Элви, — я только что вернулась с совещания группы статистики и хочу ознакомить вас с планом работ на следующую неделю. Луна особенно заинтересована в новых образцах нескольких обработанных вами видов — хотелось бы снизить уровень погрешности…»

Элви сосредоточенно слушала, отгоняя посторонние мысли и чувства. На этот раз после окончания записи у нее остался список заданий и отчетливое ощущение, что ее работа влияет на возможности и планы родной лаборатории, — и еще пяток вопросов к Фаизу по поводу секвестра на минералы. По правилам ей полагалось сразу же записать и отправить ответ. Учитывая, сколько часов ему лететь, сообщение придет как раз к завтрашнему совещанию. Но Элви вместо этого переключилась на органайзер и принялась заносить в него план работ. Образцы воды и почвы. Образцы различных видов аналогов растений. Доклад об артефакте чужаков…

Она задумалась о том, что могло активировать артефакт. Учитывая, что Холден при этом присутствовал и выступал, что ни говори, посредником, ответственным за все происходящее на Новой Терре, ей хотелось привести веские, серьезные доводы в пользу того, что движение не было реакцией на появление людей. Может, это снимет с него часть груза. Простая любезность, надо же как-то помочь в его миротворческой миссии.

И конечно, предлог снова с ним увидеться был тут совершенно ни при чем. Элви еще раз прокрутила список дел и задумалась. Приписала в конце: «Рекомендательное письмо для Фелисии Мертон». Посидела немного, глядя на запись и пытаясь разобраться в своих чувствах. Стерла строку, помедлила и набрала снова.

Войти в поселок было все равно что войти в другой мир — и мир негостеприимный. Грунтовые дорожки не то чтобы пустовали, но народ жался к стенам — прежде люди этого не делали. Прежде они улыбались и кивали, встречались глазами и просто здоровались — теперь не осталось ничего такого. Местные торопливо проходили мимо, опустив головы. Элви хотелось загородить кому-нибудь дорогу — просто чтобы ее присутствие заметили.

Здание, где все произошло, стояло ближе к окраине. Огонь расплавил то, что не могло сгореть. Остался каркас, обугленный и перекошенный. Элви задержалась перед ним. Эти кости дома ей что-то напоминали — она не сразу вспомнила что. Что-то мертвое. Что-то связанное с огнем.

А, конечно! Артефакт, сожженный в пустыне.

По улице, держась середины дороги, шагал патруль РЧЭ. Разговора Элви не слышала, но болтали эти двое легко и свободно. Один рассмеялся. Элви свернула в их сторону, и ее приветствовали взмахом руки. Она машинально ответила. Из дома напротив показалась женщина-астер — Эйринн, — увидела безопасников и замялась, прежде чем шагнуть из тени. Элви смотрела, как та идет: слишком высоко подняв голову, слишком гордо развернув плечи. Ничто так не выдает страха, как попытка его скрыть. А не так давно эта женщина чувствовала себя здесь хозяйкой.

Входя в общую столовую, Элви надеялась застать Холдена за его столиком. Привыкнув к полумраку, она увидела на его месте другого. Амос Бартон ел из миски коричневую лапшу, пахнущую искусственным арахисом и карри. За его спиной в отдельной кабинке сидела с кем-то Люсия Мертон. Элви отвела глаза — встречаться с доктором взглядом ей не хотелось.

Когда она подошла, Амос поднял голову.

— Я думала, капитан Холден… хотела с ним поговорить. Насчет артефакта… В пустыне…

— С ним что-то случилось?

— У меня насчет него есть гипотеза, я полагаю, она может оказаться… полезной.

«Господи, — подумала она. — Я запинаюсь, как школьница». Слава богу, Амос этого не заметил — или сделал вид, что не заметил.

— Капитан готовит передачу задержанного, — сказал он. — Вернется к закату.

— Хорошо, — кивнула Элви. — Это подождет. Вы скажете, что я его искала? Я к тому времени, скорее всего, буду дома. Он сможет найти меня там.

— Я ему передам.

— Спасибо.

Элви отвернулась, засунув в карманы сжатые кулаки. Сама не зная почему, она чувствовала себя униженной. А ведь она просто хотела изложить свой взгляд на артефакт и особенности местной экосистемы. Тут нет ничего неприличного или…

— Элви!

Внутри у нее что-то оборвалось. Элви взглянула назад, на кабинку, где сидела Люсия Мертон. Фаиз махал ей, привстав со стула. Элви покосилась на дверь, придумывая, как бы поизящней отказаться…

— Элви, иди, выпей с нами!

— Конечно, — отозвалась она и пошла обратно через зал, жалея о каждом шаге.

Доктор Мертон была бледна, под глазами набрякли мешки — то ли из-за болезни, то ли просто следы горя и отчаяния.

— Люсия, — поздоровалась Элви.

— Сядь, сядь, сядь, — зачастил Фаиз. — Когда ты стоишь, я чувствую себя недоростком, а я этого терпеть не могу.

Элви разгладила штаны сзади и подсела к нему. Улыбка Фаиза пахла пивом и насмешкой. Люсия с укором взглянула на гостью, словно говоря: «Могла бы сесть рядом со мной».

— Мы говорили о Фелисии, — сообщил Фаиз и обратился к Люсии: — Элви у нас самая толковая. Серьезно, знаете, кто написал первую настоящую работу по расчету цитоплазмы? А вот она самая.

— Фелисия мне о вас говорила, — сказала Люсия. — Спасибо, что подружились с моей дочкой.

«Твоя семья пыталась меня убить, — подумала Элви. — Ты каждую ночь делила постель с мужчиной, который хотел моей смерти».

— Мне самой это в радость, — сказала она. — Очень одаренная девочка.

— Верно, — сказала Люсия, — и, видит бог, я пыталась отговорить ее от карьеры врача.

— Надеялись, что она останется? — резче, чем хотела, спросила Элви.

— Нет, не в том дело, — засмеялась Люсия. — То, что она улетает, — первая радость с тех пор, как мы сюда попали. Просто я боюсь, что она выбрала профессию по моему примеру. Лучше бы нашла свой путь.

— До Луны далеко, — заявил Фаиз. — Я хочу сказать: я сам пять основных курсов перебрал, пока остановился нагеогидравлике. А собирался стать пивоваром — можете себе представить?

— Да! — практически хором отозвались Элви и Люсия. Элви невольно улыбнулась. Люсия встала.

— Пойду за Яцеком.

— Он в порядке? — спросила Элви. Просто по привычке. Соблюдая этикет. Она сразу пожалела, что нельзя взять сказанное обратно. Доктор грустно улыбнулась.

— Насколько это возможно, — сказала она. — Его отец сегодня улетает.

«Передает задержанного на „Росинант“», — вспомнила Элви и промолчала.

— Наши деньги здесь не в ходу, — предупредил Фаиз. — Я плачу.

— Спасибо, доктор Саркис.

— Фаиз. Зови меня Фаиз, меня все так зовут.

Люсия кивнула и вышла. Фаиз помотал головой, потянулся, задев плечо Элви. Та пересела, отгородившись от него столом.

— Ты чем это занимаешься? — спросила она.

— Чем я занимаюсь? Что за вопрос?

— Ты же знаешь, ее муж…

— Ни черта я не знаю, Элви. И ты тоже. У меня полно интерпретаций и острая нехватка фактов, и у тебя тоже.

— Ты думаешь… думаешь, это не…

— Я думаю, в том доме было полно террористов, и Мартри их перебил, а нас спас. Но это я только так думаю. А еще я думаю, что чем больше местных станут меня знать и любить, тем меньше у меня шансов расстаться со скальпом при следующем восстании. И… что такое цивилизация, как не разговор людей за кружечкой пива? — добавил Фаиз и крикнул через плечо: — Разве я не прав?

— Еще бы, — откликнулся Амос. — Ясно, прав, о чем бы ни шла речь.

— Вот именно, — сказал Фаиз.

— Да ты пьян!

— Давно тут сижу, — кивнул он. — Я, наверное, с каждым третьим в этой проклятой дыре выпил. А вот где вы все шлялись, пока я устанавливал мир?

На секунду Элви увидела, что и ему страшно. Страх был в выпяченном подбородке и в уклончивом взгляде из-под опущенных век. Фаиз, способный посмеяться над любой трагедией, потерял голову от страха! Да и как тут не бояться? За миллиарды километров от дома, на непонятной планете, посреди войны, в которой уже есть потери с обеих сторон. Какой бы очевидной ни выглядела победа — безымянные, безликие убийцы опознаны и убиты или захвачены в плен, — паника не отступала.

Фаиз ждал. Ждал новой вспышки. Падения второго ботинка. Он пытался взять судьбу в свои руки — или притвориться, что берет. Элви его понимала, потому что чувствовала себя так же, только не сознавала этого, пока не увидела то же в другом.

Фаиз мрачно смотрел в стол, потом медленно поднял голову, встретил ее взгляд.

— Что ты здесь делаешь?

— Вроде бы с тобой сижу, — огрызнулась Элви.

«И жду второго ботинка…»

ГЛАВА 21 БАСЯ

Бася стоял на краю посадочной площадки. Пластиковые наручники ерзали по влажным от пота запястьям и натирали кожу. Мартри потребовал, чтобы он оставался в наручниках, пока не покинет планету, но отдал Амосу ключи, и здоровяк заверил пленника, что на «Росинанте» его сразу освободят. Мартри просто демонстрировал жителям Илоса свою власть. Холден, выдерживая роль миротворца, согласился в обмен на гарантию, что Басю передадут ему без новых угроз и условий. Бася все и всех понимал. Но от этого унижение не делалось меньше.

Люсия с Яцеком стояли рядом, ожидая посадки «Росинанта». Яцек прижался спиной к отцовскому животу, и Бася положил скованные руки ему на плечо. Рука жены тоже лежала на плече сына, сжимая Басину ладонь. Три прикосновения. Басе хотелось черпать в них силу. Сохранить ощущение близости в памяти. У него было ужасное чувство, что это в последний раз. От того, что Фелисия успела улететь, он ощущал и радость, и грусть. Хватит и того, что его видит в кандалах сын, который по молодости еще не понимает, что это значит. Если бы таким его увидела солнечная красавица дочь, он бы не выдержал.

Остальные — жители поселка, с которыми он делил воздух, воду, ярость и горе, — уклонились от проводов, словно его вина стала заразной болезнью. Бася стал для них чужим. Пожалуй, ему легче было бы услышать от них приговор.

«Я хотел всего лишь свободы. Хотел, чтобы семья оставалась со мной, чтобы у меня больше не отбирали детей».

С тоскливым удивлением Бася подумал, что, наверное, слишком многого требует от вселенной.

Амос, изображавший охрану, тактично держался поодаль, скрестив руки на груди и глядя в небо. Не мешал прощаться. Холден стоял с Мартри и Кэрол — триумвират, правящий на Илосе. Эти трое не смотрели друг на друга. Они собрались, чтобы демонстрация власти Мартри была не такой явной. Бася оказался пешкой в политической игре, не более того.

— Еще пару минут, шеф, — сказал Амос. И почти сразу в вышине раздался удар грома. «Росинант» проходил атмосферу быстрее звука, спускаясь на них подобно ангелу судного дня.

Он казался ненастоящим.

— Я счастлив, что вы сейчас со мной, — сказал Бася Люсии. И даже не солгал.

— Найди способ к нам вернуться, — ответила она.

— Не знаю как.

— Найди способ, — повторила она, голосом ставя точку после каждого слова. — Сумей, Бася. Не заставляй меня стареть в одиночестве.

Что-то стиснуло ему горло, от боли под ложечкой стало трудно дышать.

— Если найдешь кого-нибудь…

— Уже, — сказала Люсия. — Я уже нашла. Но он должен придумать, как ко мне вернуться.

Бася не посмел заговорить — побоялся, что, если откроет рот, вместо слов вырвется всхлип. Мартри этого не дождется! Он просто обхватил Люсию скованными руками и прижал так крепко, что оба не могли вздохнуть.

— Возвращайся, — в последний раз шепнула она. Остальное, если и было, утонуло в реве «Росинанта». Поднялась стена пыли, жар обжег открытую шею Баси. Люсия спрятала лицо у него на груди, Яцек прилип сзади.

— Пора, — крикнул Амос.

Бася выпустил Люси, обнял сына в последний раз — может быть, действительно в последний — и отвернулся, чтобы войти в тюрьму.

— Добро пожаловать на борт, мистер Мертон, — сказала высокая миловидная женщина, когда открылся внутренний люк шлюза. На ней был простой черно-серый комбинезон с вышитым на кармашке именем: «Нагата». Наоми Нагата, старший помощник на «Росинанте». Длинные черные волосы она стянула в хвост — такой носила маленькая Фелисия. Наоми, судя по всему, руководствовалась скорее практичностью, чем эстетическими соображениями. Она, кажется, была без оружия, и Бася немного расслабился.

Он протянул ей ключ от наручников, и Наоми их отомкнула.

— Бася, с вашего позволения, — сказал он, пока она возилась с браслетами. — Я простой сварщик, никто меня мистером Мертоном не называет.

— Сварщик? — спросила Наоми. Это прозвучало не просто любезным откликом. Сняв наручники, она скатала их в шарик и спрятала в шкаф. Корабельная дисциплина: здесь любой незакрепленный предмет при маневре превращается в пушечное ядро. — У нас всегда полно работы по ремонту.

Помещение, где они стояли, выглядело опрокинутой набок кладовой. Шкафчики вытянулись параллельно земле, а не вертикально, а на каждой стене располагались небольшие поручни — словно ступени лежачих стремянок. Наоми, постучав по панели на стене, сказала:

— Мы тут и пристегнемся, Алекс. Убери нас с этого комка грязи, пока у меня колени не треснули.

Бесплотный голос с выговором марсианской долины Маринер отозвался:

— Принято, босс. Отсчет с тридцати, застегните пояса.

Наоми за стропу на полу вытянула раскладное сиденье.

Располагалось оно так, что садящемуся, чтобы втиснуть в него зад, приходилось сперва лечь на пол. К сиденью крепились пристяжные ремни. Указав на вторую стропу, Наоми поторопила:

— Не затягивайте, взлет через тридцать секунд.

Бася тоже вытащил кресло и лег в него. Наоми помогла ему пристегнуться.

Голос марсианина просчитал от пяти до нуля, и пол ушел вниз — корабль взлетел. Мгновенное головокружение — и пол превратился в стену за спиной, а Бася оказался сидящим на подушке кресла. Спасибо удержавшим его на месте ремням.

Под кораблем взревел голос гиганта, и невидимая рука втиснула Басю в кресло.

— Извините. — Голос Наоми вздрагивал от вибрации корпуса. — Алекс — старый боевой пилот, привык рвать с места.

Бася каждый раз, вылетая из гравитационного колодца, изумлялся, как быстро все заканчивается. Несколько минут сокрушительной тяжести и рева двигателей, а потом, почти без перехода, тело всплывает на ремнях — и кругом повисает тишина.

— Готово, — сказала Наоми и стала отстегиваться. — Может, еще несколько раз тряхнет, когда Алекс будет перебираться на подходящую орбиту, но перед любым маневром загораются вот эти желтые лампочки на стене — тогда хватайтесь за поручень и висите.

— Я пленник? — спросил Бася.

— Что?

— Я просто не понял, как получается. Меня запрут в каюте, или в карцере, или где?

Наоми уставилась на него, морща лоб в неподдельном удивлении.

— А вы плохой человек?

— Плохой?

— Вы собираетесь здесь кому-то вредить? Уничтожать наше имущество? Воровать?

— Ничего подобного, — возмутился Бася.

— Просто я слышала, что вы выдали своих, чтобы спасти капитана.

На мгновенье Бася ощутил головокружение, затем гордость — или ее предчувствие. А потом вспомнился грохот тяжелого челнока и голос Купа: «Мы помним, кто нажал ту кнопку». Он помотал головой.

«Ты плохой человек?»

Наоми Нагата ждала ответа, а он не находил слов для чувства вины, стыда, гнева и горя. Помедлив, поднял кулак в астерском жесте, заменявшем кивок. Ответил.

— Чувствуйте себя как дома. — Наоми указала на правый люк. — Там корма. Жилые палубы и камбуз. Камбуз открыт в любое время. Мы вам приготовили каюту — маленькую, зато отдельную. Если, уходя в сторону кормы, наткнетесь на мастерскую, значит, зашли слишком далеко. По правилам безопасности нельзя ходить в мастерские и машинный зал.

— Хорошо, я обещаю.

— Не обещайте, а просто не ходите. Пойдете в другую сторону, — она кивнула на люк слева, — попадете в рубку. Туда при желании можно зайти, но нельзя ничего трогать без разрешения.

— Хорошо.

— Я сейчас налево. Можете составить компанию.

— Хорошо.

Секунду Наоми колебалась, глядя на него.

— Знаете, вы у нас не первый.

— Не первый?

— Не первый арестованный на борту, — пояснила Наоми. — У Джима пунктик насчет правосудия. Поэтому мы тащим людей в суд, даже когда шлюз и случайно стершиеся записи кажутся куда более удобным вариантом.

Бася не удержался — нервно оглянулся на шлюз.

— Я понимаю.

— И еще, — продолжала она, — вы, сколько мне помнится, первый, с кем мне велено быть любезной.

— Холден попросил?

— Он у вас в долгу. И я тоже, — сказала Наоми и жестом предложила ему первым пройти к трапу. Бася подтянулся на поручнях и открыл люк. Наоми держалась за ним.

— Так что расслабьтесь. Если и дальше будете, как сейчас, изображать испуганного мышонка, я стану вредной.

— Хорошо.

— Вот, опять!

Палуба выше кладовых и шлюзового отсека была просторной. Ее заполняли шарнирные сиденья, настенные экраны и панели управления. Смуглый мужчина с редеющей черной шевелюрой и возрастным пивным брюшком сидел в одном из кресел. Он повернулся к вошедшим, вернее, вплывшим в люк.

— Все нормально? — спросил он у Наоми. Марсианский акцент принадлежал ему.

— Похоже на то, — ответила Наоми и, толкнув Басю в ближайшее кресло, пристегнула его. — С Джимом повидаться толком не успела. Он хотел побыстрее убрать этого парня с грунта.

— Да и я не собирался задерживаться.

— Понимаю. Гравитационные колодцы… — Наоми содрогнулась. — Не знаю, как в них люди живут!

— Меня скорее беспокоили оживающие жуки. С последней проверки зарегистрировано еще пять всплесков.

— Об этом я стараюсь не думать.

— Надо было и Холдена с Амосом забрать, — сказал Алекс, — и всех остальных, у кого в голове не совсем пусто.

— Ты пока наблюдай. Чтоб, если твари приблизятся, ребята об этом узнали.

Пристегнув Басю, Наоми перелетела к другому креслу и подтянула себя в него. А потом с неуловимой быстротой принялась включать и сменять окна на экранах, продолжая при этом разговор с марсианином.

— Алекс, — сказала она, — Бася Мертон — сварщик.

— Сварщик? — Алекс с ухмылкой поднял брови. — Пока Амос отдыхает на планете, у нас накопился целый список работ.

Бася открыл рот, но Наоми не дала ему ответить.

— Бася, познакомьтесь с Алексом Камалом — он наш пилот и худший в системе вакуумный сварщик.

— Здравствуйте, — отозвался Бася.

— И вы здравствуйте, — ответил ему Алекс и повернулся к Наоми. — Кстати, ты была права насчет челнока.

— Да? — Наоми оттолкнулась и подплыла к экрану, на который смотрел пилот. Тот открыл файл: вроде это был короткий видеоролик, прокрученный на большой скорости.

— Видала? — Алекс нажал паузу. — Отвели его, поставили в нескольких сотнях метров от «Израэля», а потом выслали туда техников. Те пару часов возились внутри и вернулись на «Израэль». С тех пор он не двигался с места.

— Подогнали на синхронную орбиту. — Наоми вывела изображение на второй экран и тоже быстро прокрутила. — Так я и знала.

— Да, ты у нас умная. Оставим запись через оптику или нацелим жучков?

— Челнок… — протянула Наоми, еще несколько секунд посмотрев записи.

Бася помнил, что его пригласили посидеть вместе с командой. И разговор, похоже, шел о наблюдении за кораблем РЧЭ — не слишком интимная беседа. Однако он все равно чувствовал себя лишним. Как будто подслушивал. Очень уж слаженно действовала команда «Росинанта» — казалось, это семья обсуждает домашние дела. И еще странно было думать, что их на борту всего трое. Оставалось слишком много пространства. Басе не хотелось уходить в тихую пустоту незнакомого корабля, но и оставаться здесь казалось неловко.

Он прокашлялся.

— Может, мне уйти в каюту?

— Если хотите, — не оборачиваясь, ответила Наоми. — Только там делать нечего. Даже видеоэкрана нет. Все хорошие каюты заняты командой.

— Отсюда есть выход в бортовую библиотеку, — Алекс указал на соседний с Басей экран. — Если вам скучно…

— Мне страшно до усрачки! — вырвалось у Баси.

Наоми с Алексом дружно обернулись к нему. Марсианин смотрел по-доброму.

— Оно и понятно, — протянул он. — Только здесь с вами ничего плохого не случится. Пока капитан не передумает, считайте себя дома. Если хотите побыть один, можете…

— Нет, — помотал головой Бася, — не хочу. Просто вы разговаривали, будто меня здесь нет. И я подумал… — Он беспомощно пожал плечами.

— Извините. Мы так долго летаем вместе, что часто понимаем друг друга без слов, — ответила Наоми. — Я думаю, «Израэль» превратил один из своих челноков в оружие. Мы их мониторим и заметили подозрительную активность. По-моему, из него сделали бомбу.

— Зачем?

— Затем, — объяснил Алекс, — что «Израэль» — безоружное научное судно, а попал, как им видится, в район боевых действий. Этот челнок можно использовать для атаки на другой корабль — как управляемый снаряд — или сбросить на колонию.

— Они собираются атаковать вас? — спросил Бася.

«Зачем? Разве „Росинант“ и его команда здесь не затем, чтоб покончить с конфликтом?»

— Сомневаюсь, — возразила Наоми. — Скорее, «Барбапикколу», если она попытается удрать.

— Да уж, — усмехнулся Алекс, — попробуй «Израэль» напасть на нас, выйдет самая короткая стычка за всю историю.

— Первая Посадка… Они могут уничтожить колонию? — спросил Бася. — Там ничего не знают. Вы должны их предупредить! У меня там семья осталась.

— Ручаюсь, этого не случится, — успокоила его Наоми. — Теперь мы в курсе, глаз не спустим с челнока и, если он двинется с места, сумеем его остановить.

— А вот боссу надо бы сообщить, — добавил Алекс.

— Верно.

Наоми еще несколько раз прокрутила видео и закрыла его.

Алекс, отстегнувшись, толкнулся к трапу.

— Ох, дерьмо! Старпом, я могу прямо сейчас этим заняться. Задам «Роси» спецификацию и рассчитаю прицел рельсовой пушки так, чтобы располовинить им реактор.

Наоми остановила его взмахом руки.

— Нет. Пока я предпочла бы обойтись без взрывов.

— Как скажешь, — пожал плечами Алекс.

Наоми повисела в воздухе молча, потом, как видно, что-то решила и стукнула по панели связи. Через несколько секунд отозвался знакомый голос:

— Холден слушает.

— Джим, есть проблема, решение которой хотелось бы обсудить с тобой.

— Рад, что и решение уже есть, — по голосу Холдена чувствовалось, что тот улыбается.

— Два решения, — вставил издалека Алекс. — У меня свой вариант.

— Мы, как ты просил, наблюдали за «Израэлем», — продолжила Наоми, — и, по нашему с Алексом мнению, они вооружили один из двух легких челноков. Держат его под парами на синхронной орбите в пятистах метрах от главного корабля. Думаю, запасли на крайний случай, если «Барб» попробует вырваться, — но не исключено, что они используют его против колонии, как ни трудно в такое поверить.

— Это ты не знакома с шефом тамошней СБ, — вздохнул Холден. — А то бы легко поверила. Как нам лучше поступить?

— Вывезти всех с поверхности, отправиться по домам и несколько десятилетий потратить на дистанционное изучение планеты, — доложила Наоми.

— Согласен, — сказал Холден, — а что мы реально можем сделать?

— Я подумала, что ты прикажешь нам этим заняться. Алекс предложил рельсовую пушку, но, по-моему, такое поведение будет явным нагнетанием напряженности. Я имею в виду обстрел «Израэля» гауссовыми снарядами.

— Напряженность и без нас недурно нагнетается, — заметил Холден, — но этот вариант пока отложим. Что еще?

Наоми подтянулась ближе и понизила голос, словно вместо пластиковой панели перед ней был сам Холден, которому она готовилась сообщить дурное известие.

— Я возьму скафандр с ранцем. Подлечу к челноку и подсажу на двигатель прерыватель. При проверке системы все будет выглядеть нормально, но если они попытаются запустить челнок, я сумею убить его дистанционно. Без взрывов, просто заглохнет движок.

— Рискованно, — сказал Холден.

— Более рискованно, чем пробить им реактор из гауссовой?

— Нет, конечно, нет.

— Более рискованно, чем оставить заряженную бомбу на месте?

— Нет, черт побери! Ладно, Наоми. Тебе решать. Так или иначе, разбирайтесь с этим сами. Внизу и так достаточно дерьма.

Наоми улыбнулась панели.

— Добавь один мертвый челнок.

Она со вздохом отключила связь. Бася, сжав зубы, переводил взгляд с Наоми на Алекса.

— Почему?

— Что «почему»? — рассеянно спросила Наоми.

— Почему вы выступаете против РЧЭ? Разве вы не посредники? Вы же нейтралы! Зачем вам ввязываться в действие, когда можно остаться в стороне?

Ее улыбка стала серьезной и задумчивой. Бася догадался, что неожиданно для себя задал глубокий вопрос.

— Стоять в стороне, пока люди убивают друг друга, — это тоже поступок, — сказала Наоми. — И мы так никогда не поступаем.

ГЛАВА 22 ХЭВЛОК

Система Хэвлока отфильтровывала из новостной ленты другой, родной Солнечной системы — ему все еще становилось чертовски не по себе от этой формулировки — четыре темы: «Новая Терра», «Джеймс Холден», «контракт службы безопасности» и «Европейская футбольная лига». Лежа в амортизаторе своего офиса, Хэвлок прокрутил краткие сводки новостей: «Изменения в правилах компенсации по контрактам филиалов земных охранных контор. „Звездная спираль“ протестует». Он стер сообщение. «Бремя землян. Пятьдесят земных знаменитостей перешли на сторону АВП». Холден был пятьдесят первым. Хэвлок стер и это. «„Лос-Бланкос“ разгромил „Байерн“ со счетом 1:0». Хэвлок поднял брови и загрузил отложенный просмотр. «Эскалация насилия на Новой Терре. Реакция ООН и АВП. Марс поддерживает АВП».

В животе у Хэвлока что-то сжалось. Новость поступила от аналитического разведцентра, контактирующего с правительствами трех основных сторон. Хэвлок открыл сообщение.

«С вами Наср Максвелл из „Аналитики будущего“. Данная программа предназначена исключительно для наших подписчиков и партнеров. Распространение ее расценивается как нарушение прав на интеллектуальную собственность РЧЭ и ООН и преследуется по закону.

По сообщениям разведки ООН, уровень насилия на Новой Терре возрастает. СБ „Роял-Чартер-Энерджи“ обнаружила потенциальную опасность и, устраняя ее, убила от семи до шестнадцати местных инсургентов. АВП глухо реагировала на саму атаку, однако сегодня днем РЧЭ и силы Объединенных Наций сообщают, что на Новую Терру высылается спасательная экспедиция. Согласно первым сведениям, это будет совместная миссия корпорации в сопровождении военного конвоя ООН.

Представители АВП не реагировали на этот план, однако известно, что они готовы применить военную силу для контроля движения через станцию „Медина“. Учитывая конструктивные особенности врат-колец, „Аналитика будущего“ допускает возможность, что скромные силы АВП в состоянии эффективно блокировать усилия ООН и РЧЭ. Источник, близкий к Марсианскому конгрессу, на условиях анонимности сообщил нам, что марсианское правительство может поддержать действия АВП.

Аналитики предполагают, что это не проявление давней дружбы между АВП и Марсом, а тактический союз с целью помешать ООН и корпорациям Земли и Луны закрепиться в новых мирах. Учитывая, сколько времени понадобится для подготовки и доставки экспедиции РЧЭ — ООН, мы предсказываем, что ситуация на Новой Терре будет развиваться без непосредственного участия игроков из Солнечной системы, в то время как более важный вопрос о регуляции трафика через кольца станет источником напряженности и, возможно, военных действий в ближайшие месяцы и годы».

Хэвлок почесал ухо. Он по прошлому опыту знал, что «Аналитика будущего» обычно на сутки опережала события. А значит, примерно через тридцать часов мир захлестнет поток новостей и мнений от людей, которые никогда не залетали дальше системы Юпитера. Пусть здесь люди услышат просто новые сплетни, которыми обмениваются о них на родине, — все равно станет хуже. Самозахватчики, услышав, что РЧЭ высылает новые корабли — даже если их ждать еще годы и годы, — перейдут к отчаянным действиям. Или, узнав, что Марс побратался с АВП, понадеются на поддержку из дома. В любом случае ни на что хорошее рассчитывать не приходится.

Хэвлоку очень хотелось бы перекрыть связь через кольцо, сократить драматическое влияние национальной политики.

Пружина и так была взведена до отказа, чтобы профессиональные портачи из ООН ее накручивали. Они и без того постарались. Спасибо еще, их посредник не решил, что на планете живут буки, и не велел всем спрятаться под одеялом. А если подумать, лучше бы решил. Какое-никакое, а развлечение.

Пискнул ручной терминал. Хэвлок вышел на связь.

— По-моему, мы более или менее готовы, — сказал старший механик Койнен.

— Сейчас буду, — отозвался Хэвлок и отстегнул крепления койки. Толчком направив себя в дверной проем, он поймал поручень и принялся от ступени к ступени подтягиваться к шлюзу.

Когда он протиснулся на складскую палубу, где собрался маленький отряд милиции, специальная комиссия в его голове постановила назначить ряд шкафчиков низом, а дверь шлюза — верхом. Дюжина человек плавала посередине. Заговорив с ними, Хэвлок принялся доставать из шкафчика под ногами собственный скафандр.

— Рад вас видеть, команда. Сегодня мы станем практиковаться во взломе с проникновением. Будет примерно то же самое, что в прошлый раз, только теперь другая команда попытается вас остановить.

Один из его людей потряс пейнтбольным пистолетом и заулюлюкал. Остальные расхохотались. Натянув скафандр, Хэвлок принялся герметизировать швы. Шлем он оставил напоследок, чтобы говорить не через рацию.

— На команды разбились?

— Я беру «Альфу» и «Бету», — сказал Койнен. — Решил, что атаку с «Гаммой» можете возглавить вы.

— Подойдет, — кивнул Хэвлок и подвигал из стороны в сторону пистолет, чтобы ощутить его массу. — Аварийный шлюз у вас?

— Здесь, — ответил один из команды «Бета», повернувшись к нему спиной. Яркий желтый ящичек его ранца с пузырем адгезивного полимера был соединен с надувным баком не крупнее большого пальца Хэвлока. Прилепившись к корпусу корабля, он станет похож на полукруглую мозоль, только этот пузырек способен удерживать в себе две атмосферы сколь угодно долго или восемь — целую одну десятую секунды. Хэвлок не собирался на самом деле дырявить корпус «Израэля», но хотел, чтобы его механики к моменту, когда заработают резаки, были готовы.

— Хорошо, — кивнул он. — Теперь, пока мы еще не вышли: помните, что мы снаружи корабля, а челнок на планете. Если улетите, нет стопроцентной гарантии, что вас сумеют вернуть.

Смешки и шепотки смолкли. Хэвлок обвел взглядом помещение, с некоторыми встретился глазами, словно его взгляд был гарантией безопасности.

— У ваших башмаков магнитные подошвы, — сказал он. — Действуют всего на несколько сантиметров, так что на корпусе вас удержат, но обратно в случае чего не притянут. Для этого есть страховка — абордажные лини. Тренировались?

Ему ответил согласный шепот.

— Хорошо. Если вас унесло, головка линя прилипнет к любой металлической части корпуса. У них собственный движок, так что кидать не придется. Ни при каких обстоятельствах не пересекайте области, помеченные красным, и тем более на них не задерживайтесь. Это выходы маневровых дюз, и, хотя никаких маневров не предполагается, рисковать не стоит. Новые потери в наши планы не входят. Если снаружи вы ощутите перегрев или непорядок в дыхательной системе, возможна паническая атака. Просто свяжитесь со мной или со стармехом — мы прервем тренировку и вернем вас в корабль. Если появится ощущение счастья и могущества, словно вот-вот узрите лик божий, — это эйфорическая атака, еще более опасная, чем паника. О ней вам сообщать не захочется, но придется. Понятно?

Нестройный хор «Да, сэр!» отдался эхом от стен. Хэвлок перебрал в уме, все ли сказано. Не хотелось обижать людей, наставляя как несмышленышей, но и упустить что-то важное было нельзя. Наконец он, дернув плечом, пристегнул шлем и на учебной частоте отдал приказ:

— «Альфа» и «Бета», в шлюз. У вас тридцать минут.

В рации скафандра имелись три учебные настройки. Одна связывала Хэвлока со всеми участниками, другая — с командой «Гамма», а последняя — только с Койненом. «Канал для мамы с папой», как выражался стармех. Хэвлок включил общий режим, но услышал только болтовню собственной группы. Стармех со своими не переговаривался. Выждав десять минут, Хэвлок переключился на «маму-папу».

— Так, мы выходим.

Щелчок — стармех подключился.

— Тридцати минут еще не прошло.

— Знаю, — ответил Хэвлок, и стармех захихикал.

— О’кей, спасибо за поддержку. Я не выдам.

Хэвлок не особенно интересовался астрономией и звезды с корабля и со станций видел реже, чем в детстве, когда жил на Земле. Звездный свод вокруг Новой Терры был красивым: знакомым и в то же время незнакомым. Отсутствовало несколько привычных созвездий — Орион, Большая Медведица, — а Хэвлок все искал их на небе. Яркая полоса галактики и здесь пересекала небо, а местное солнце могло сойти за родное. Более или менее. Кольцо крошечных лун Новой Терры отражало свет, но со своим низким альбедо выглядело немногим ярче звезд. «Эдвард Израэль» несся на скорости примерно восемь тысяч километров в минуту. Умозрительно Хэвлок понимал, что за видимой неподвижностью скрывается скорость пули, но не ощущал ее. Он стоял на обшивке, врастая в нее магнитными подошвами, и легонько покачивался, как водоросль на морском дне. Справа виднелась Новая Терра, ее терминатор^[132] незаметно скользил по бескрайнему океану. Справа же, за полкилометра, висел челнок, маленький и потерянный в огромной ночи. Бойцы, окружив Хэвлока, вертели головами, с трепетом впивая в себя огромное ничто вокруг. Ему даже стало жаль возвращать их к мелким и интимным делам насилия.

Проверив, включен ли канал связи с группой, Хэвлок заговорил:

— Итак, задача — установить аварийный шлюз в кормовой части главного склада. Корпус обходим по часовой стрелке. Через десять минут — зона затмения. Пройдя между главными маневровыми и ангаром, будем иметь солнце за спиной. Так что выдвигаемся.

Дружное «Да, сэр!» показало, что его идея пришлась по вкусу команде. Вырваться из солнца, смертоносным ливнем обрушившись на врага! Симпатичный план. И он бы исполнился, если б не неприспособленность людей к магнитным подошвам и не Койнен, расположивший своих на сто метров дальше, чем ожидал Хэвлок. Они опоздали, солнце успело скрыться за Новой Террой и должно было оставаться за ней еще двадцать минут.

— Ну ладно, — сказал Хэвлок. — План «Б». Всем выключить нашлемные фары.

— А индикаторы наружных аккумуляторов, сэр?

— Будем надеяться, они слишком тусклые, чтобы…

Один из механиков поднял пейнтбольный пистолет и выстрелил в себя. Дульный выхлоп мелькнул искрой.

— Какого черта? — возмутился Хэвлок.

— Я подумал, что, если закрасить огонек индикатора, можно… — начал механик, но было уже поздно. Люди Койнена засекли искорку. Как ни внушал Хэвлок своим, что надо прижаться к обшивке и стрелять через невысокий край корпуса, люди то и дело высовывались проверить, попали или нет. Не прошло и минуты, как половина доложила о вражеском попадании, и Хэвлок прервал учения. Теперь темная масса планеты висела почти точно над ними, окольцованная полоской подсвеченной атмосферы. Группы собрались вместе.

Шлюз успели прилепить только наполовину, да еще на нем расплылись три пятна краски. Подбиты были и два механика из команды Койнена. Остальные ликовали. Хэвлок поставил на уборку свою команду и двух «раненых» противника, и оплошавшие солдаты принялись заново паковать шлюз.

— Хорошая работа, — похвалил Хэвлок по каналу «мамы-папы».

Койнен хмыкнул. Он бы скрестил руки на груди, если бы не выпуклый нагрудник скафандра. Хэвлок нахмурился, хотя и знал, что его лица никто не видит.

— Что-то не так, стармех?

— Знаете, — ответил тот, — я не против, что у команды «Израэля» отдельная группа механиков. Понимаю, что у нас разные задачи. Но снаряжение и снабжение у нас общие, так что со стороны корабельных было бы мило, если б они и меня предупреждали о наружных работах.

— Согласен, — сказал Хэвлок. — Когда вернемся, я с ними поговорю. Они часто выходят?

— А вот прямо сейчас, — стармех указал рукой в темноту.

Хэвлок разглядел их не сразу. Блики там, где должно быть темно. Осветился и снова померк челнок-бомба. Сварочная горелка мигнула сквозь полкилометра темноты. Паника при невесомости ощущалась странно — кровь отхлынула от рук и от ног.

— У тебя шлем дает увеличение? — спросил Хэвлок.

— Да.

— Присмотрись-ка, кто это там?

Стармех откинулся назад. Поверхность его шлема замерцала — подключалась камера.

— Красный вакуумный скафандр. Ранец приличных размеров. Рассчитан на большую дистанцию. И сварочный аппарат.

Хэвлок выругался и включил общую связь.

— Всем стоять. У нас проблема. Кто-то возится с челноком, и это не наши люди.

Минуту все молчали. Потом кто-то спокойно и буднично предложил:

— Тогда напинаем им задницы.

Именно этого Хэвлок и боялся. Если враг вооружен винтовками, он перебьет на подходе половину команды. А у тех, кто доберется до места, оружие пейнтбольное. Но те, у челнока, вот-вот выкрадут из рукава у «Израэля» последнего туза…

— Хорошо, — решил Хэвлок. — Действуем так: всем синхронизироваться с корабельным компьютером. Пусть движение рассчитывает «Израэль». Магнитные подошвы отключаем.

Достав ручной терминал, Хэвлок ввел пароль службы безопасности и закодировал свою заявку. Горючего в их ранцах вполне хватало на путь к челноку и обратно — если никто не промажет и не станет умничать. Новая Терра над головой развернулась к ним полутенью, готовясь к новому восходу. Компьютер доложил, что к движению готов.

— О’кей, — сказал Хэвлок. — Там враги. Мы не знаем, сколько их и как они вооружены. Поэтому попробуем их запугать. Оружие всем держать наготове. Угрожайте, но не стреляйте. Если они поймут, что у нас в руках игрушки, нам плохо придется.

— Сэр, — заговорил один из его людей, — вы не забыли, что мы измазаны краской?

Ответить Хэвлок не успел: включились реактивные ранцы, сжатый газ выплеснулся струями тумана. Все разом взлетели в темноту. Или упали. От ускорения кровь прилила к ногам, и скафандр на бедрах сжался, вытесняя ее обратно. Они не набрали и одного g, едва ли даже треть, но казалось, что движутся быстрее, намного быстрее. И намного опаснее. Теперь, когда Хэвлок знал, куда смотреть, огонек сварки горел очень ярко. И не гас. Тяга главного сопла прекратилась, скафандры развернулись и перешли на торможение. Идеально синхронно, поскольку координировал их по-прежнему «Израэль».

Теперь захватчики их заметили. Горелка погасла. Хэвлок смотрел вниз, мимо собственных ступней, и наводил пистолет на пальцы ног, ожидая потока пуль, молясь, чтобы их не было.

Их и не было.

— Сработало! — крикнул кто-то. — Бежит, ублюдок!

В самом деле, красный скафандр снялся с обшивки челнока. Что-то ему помешало — оглянувшись на падающих сверху людей Хэвлока, он повернул обратно. Человек, кто бы он ни был, явился один. Они, содрогаясь от тормозных выхлопов, уже подходили к челноку. Пятьдесят метров. Сорок. Тридцать. Хэвлок открыл стандартный канал связи.

— Неопознанный сварщик, внимание. Приказываю остановиться.

Красный скафандр замер, ранец выключился. Человек двигался под прямым углом — не от них, а к поверхности планеты, к более низкой орбите. Хэвлока захлестнуло облегчение. Никто не стрелял. Система уверяла его, что основные функции челнока в норме. Детонатора к нему не подключили. А его милиция, не командуя собственными ранцами, не могла устремиться в погоню.

Он недооценил своих.

Первая темная нить миновала чужака, но команда, увидев бросок страховочного линя, мигом подхватила идею. Полдюжины абордажных головок вспыхнули голубыми и рыжими огоньками, устремившись вслед беглецу на крошечных ракетных двигателях. Один попал. И беглец, и метнувший линь милиционер дернулись, ранец механика включил аварийную тягу, компенсируя рывок. Как только движение врага замедлилось, его захватили еще два линя. Скоро беглеца надежно удерживали пятеро. Хэвлок перенял у «Израэля» контроль над своим ранцем и упал по направлению к планете и пленнику.

Красный скафандр извивался, пытаясь пережечь лини горелкой. Хэвлок поднял свой пистолет, и враг замер. Теперь под шлемом уже видно было лицо. Астерская женщина — темнокожая, курчавые волосы липнут к потному лбу. На лице горькая досада.

— Привет, — заговорил он. — Не паникуйте. Меня зовут Хэвлок. Я сейчас заменяю главу службы безопасности «Эдуарда Израэля», и вам придется проследовать за мной.

ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

Оно тянется, тянется, тянется, тянется…

Сто тринадцать раз в секунду — и то, до чего оно дотягивается, не становится сигналом к окончанию поиска; это орудия, и оно их изучает, не зная, что изучает. Оно течет как вода, проникающая между камешками на дне ручья. Когда оно может двигаться — двигается, то, что может открыть, — открывает. Что можно закрыть — закрывает. Начинает проявляться огромная сеть — древняя, мертвая, — и оно тянется к ней. Те его части, что могут мыслить, силятся в ней разобраться. Некоторым она представляется мумией с высохшим сердцем, качающим пыль по окаменелым венам. Отзывается не все, но оно тянется, нажимает, движется. И кое-что отзывается движением. Старые артефакты просыпаются — или не просыпаются. Все это — не то, что оно ищет. Того не будет никогда. Оно экспериментирует, не думая об экспериментах, и понемногу образуется карта. Карта не материального пространства, а логическая — связи того с этим. Оно создает модели, и добавляет их к уже готовой модели, и не сознает, что именно делает. Оно тянется. Сто тринадцать раз в секунду оно тянется.

Что-то, работавшее прежде, прекращает работу. Оно тянется, и то, что прежде отвечало, теперь отвечает слабее. Что-то перегорает, что-то отказывает, что-то ломается при попытке подняться. Часть карты затемняется, умирает, и оно тянется к мертвым черным фрагментам. Что-то в нем ощущает бессильную досаду, но оно не сознает этого и продолжает тянуться. Что-то в нем хочет заорать, хочет умереть, хочет сблевать через рот, который в воображении этой части много лет назад образовался из чего-то иного. Оно не ощущает своих частей, хотя некоторые из них способны чувствовать. Оно тянется.

И отдергивается назад.

Оно не сознает отступления, но один раз на семнадцать миллионов попыток оно чего-то касается и не желает коснуться этого снова. Оно не сознает отступления, потому что оно ничего не сознает, но неудача влияет на него. Образуются незаполненные места, пустоты, бездны. Ямы. Я-и-мы… «Господи, — думает старуха, — теперь еще и каламбуры!»

Карта нематериальна, но она обладает формой. Это — модель части Вселенной. Она становится подробней, конкретней. Кое-что на ней оживает, а потом умирает. Кое-что вообще не отвечает. Что-то становится орудием, и эти орудия оно использует, чтобы дотянуться — только не туда.

Пустота тоже становится определенней. С каждым неудачным соединением, с каждым отступлением ее границы очерчиваются четче. Оно пытается разобраться в форме недоступной ему пустоты. Над ней бьются умы, сохранившие жизнь у него внутри. Это циста. Это — отрицательное пространство. Табу. Вопрос, который нельзя задавать. Оно не сознает своих мыслей. Ему не известно, что такое пространство существует и что, попав туда, оно умирает.

Оно и не нуждается в осознании проблемы. Для этого у него есть орудие. Вещь, которая находит то, что пропало. Приспособление, задающее вопросы, которых нельзя задавать. Средство, позволяющее зайти слишком далеко. Сыщик размышляет над цистой, над тенью, над местом, где ничего нет.

Ну-ка, что там такое? «Ага, — думает сыщик, — в мое время это называли уликой».

ГЛАВА 23 ХОЛДЕН

— Давай, — обратился Холден к пустыне и человеку, которого здесь не было. — Ты всегда объявляешься, когда не нужен. А когда есть о чем поговорить, тебя нет.

То, что было Миллером, не ответило. Холден вздохнул и приготовился ждать и надеяться.

Он почти привык к Илосу. Безлунное небо все еще казалось слишком темным, но не темнее, чем в земное новолуние. Нос приспособился к странным запахам планеты. Теперь пахло просто выпавшим ночью дождем. Привычка и утешала, и печалила Холдена. Люди через сеть врат выйдут в тысячу миров. Осядут в маленьких городках вроде Первой Посадки, потом распространятся, выстроят фермы, города, заводы — ведь это так по-человечески. И через несколько веков многие из новых миров станут очень похожи на Землю. Фронтир уступит место цивилизации, которая переделает его по образцу своей родины.

Холден вырос в североамериканской Монтане. Этот район казался исполненным ностальгии по забытому фронтиру. Он дольше других областей бывших Соединенных Штатов сопротивлялся ползучей урбанизации. Люди там держались за свои фермы и ранчо, даже когда те перестали окупаться. Поэтому Холдена невольно тянуло в необжитые места. Романтика видов, где никого не видно. Земли, по которой никто не ходит.

Этого нового фронтира хватит на жизнь Холдена. Завоевание и приручение тысячи с лишним планет — работа на несколько поколений, даже при той форе, которую дали им хозяева протомолекулы. Но в душе Холден знал: все миры будут завоеваны, укрощены. И тогда появится тысяча Земель, покрытых городами из стекла и стали. Тень далекого завтра, в котором нет тайны, уже сейчас касалась Холдена чувством потери.

В безлунном черном небе двигалась звезда. Двигалась слишком быстро. Один из кораблей. «Израэль» или «Барбапиккола». «Росинант» был слишком мал и находился слишком далеко, чтобы отразить свет. Думают ли люди там, наверху, о том, как важно их дело? Холден опасался, что не думают. Что чужое уже стало обычным, как ночной запах Илоса. Что они сейчас видят только конфликт, в котором надо победить, и урожай, который надо собрать.

Вздохнув, Холден повернул обратно к поселку. Амос, верно, гадает, куда он подевался. Координатор поселка, Кэрол, просила о встрече после ужина — ее тоже надо будет найти. Толстая, похожая на собаку тварь с тяжелой лягушачьей головой вышла перед ним на тропинку и изобразила звук хрустящих по гравию сапог. Местные называют таких ящерицами-пересмешниками. Кожа ее действительно была чешуйчатой, как у ящерицы, но вот лапы показались Холдену совсем непохожими. Он достал ручной терминал, осветил тварь слабым светом экрана. Пересмешник моргнул на него и снова захрустел гравием.

— Из тебя вышел бы хороший домашний зверек, если бы только ты не выворачивал нутро наизнанку, — сказал Холден, присаживаясь на корточки, чтобы разглядеть животное вблизи. Ящерица заворчала в ответ. Слов, конечно, не было, но голос и интонация оказались похожими на удивление. Холден подумал, что этого зверька, наверное, можно научить повторять слова, как попугая.

Загудел терминал у него в руке. Ящерица шмыгнула прочь, загудев через плечо.

— Холден слушает.

— Капитан, — сказал Алекс, — у меня дурная новость.

— Дурная вроде «туалет для невесомости разладился» или настолько дурная, что мне пора искать след торпед в небе?

— Ну… — Алекс протяжно вздохнул. Холден взглянул в небо. Только звезды.

— Ты меня уже напугал. Выкладывай.

— Наоми… — начал Алекс, и у Холдена упало сердце. — Она устанавливала на челнок дистанционный прерыватель, а они проводили какие-то учения с выходом из «Израэля» и засекли ее. Чистое невезение.

— Что случилось? Она цела?

«Пожалуйста, — подумал Холден, — пусть она будет цела!»

— Они ее достали, кэп.

В груди у Холдена стало пусто.

— Достали… застрелили?

— Ох, нет, капитан! Она не ранена. Безопасник с «Израэля» связался со мной, чтобы заверить, что она невредима. Но они обвинили ее в саботаже и заперли.

— Черт… — сказал Холден, когда снова начал дышать. Он знал, кто отдал распоряжение, — Мартри! И теперь у шефа СБ «Израэля» большое преимущество в торговле, которым он воспользуется на полную катушку. — Кто-нибудь еще об этом знает?

— Ну, Амос сейчас хотел с ней поговорить…

Дальше Холден не слушал — он уже бежал к поселку. И чем дольше он не слышал выстрелов, тем большенадеялся, что Амос, сообразив, как ненадежна ситуация, дождется своего капитана, прежде чем действовать. Он наделся, что Амос еще не вызвал на связь «Израэль», приставив пистолет к голове Мартри и требуя освобождения Наоми.

Надежда оправдалась наполовину. Влетев в помещение службы безопасности, он застал ее шефа прижатым к стене. Амос левой рукой держал его за глотку, а правой упирал в лоб пистолет. По крайней мере, «Израэлю» пока не предъявили никаких требований. Вероятно, потому, что у Амоса не хватило рук набрать вызов. Кроме Амоса и Мартри здесь были четверо безопасников, нацеливших личное оружие в спину Амосу.

Одна из них — черноволосая женщина по имени Вэй — приказала:

— Брось пушку, или мы стреляем.

— Давай, — пожал плечами Амос, — пали, красотка. Обещаю, что прихвачу с собой эту кучу дерьма. Я готов. А ты?

Он склонился над пленником, выстукивая ритм слов стволом пистолета у него на лбу. Из ссадины по лицу Мартри уже текла кровь.

Тот улыбнулся.

— Собака лает… мы оба знаем, что не укусишь. Застрелишь меня — она покойница.

— Ты об этом не узнаешь, — сказал Амос.

— Амос, нет! — приказал Холден.

— Давай-давай, — почти шепотом выдохнул Мартри. Холден задержал дыхание в полной уверенности, что сейчас раздастся выстрел. К его удивлению, Амос не нажал на спусковой крючок. Вместо этого он пригнулся так, что оказался нос к носу с Мартри, и пообещал:

— Я тебя убью.

— Когда? — ответил Мартри.

— А вот над этим вопросом ты пока поразмысли, — сказал Амос и выпустил его.

Холден со всхлипом начал дышать снова.

— Я этим займусь, Амос.

Великан-механик, к облегчению Холдена, вложил пистолет в кобуру, но уходить и не думал.

— Серьезно, я разберусь. Ты сейчас возвращайся к себе и держи связь с Алексом. Доложишь мне все. Я через минуту приду.

Ему показалось, что Амос готов заспорить. Он смотрел в упор, щеки раскраснелись от гнева, челюсти были стиснуты так, что зубы скрипели.

— О’кей, — процедил он наконец и вышел. Четверо безопасников проводили его стволами.

— Умно, — заметил Мартри. Он достал из коробки салфетку и промокнул кровь со лба. Вокруг ссадины расплывался уродливый синяк. — Еще немного, и ваш парень остался бы здесь навсегда, посредник.

Холден удивил его, рассмеявшись.

— Ни разу не видел, чтобы Амос ввязался в драку, если не готов победить. Не знаю, что было у него на уме, но поставил бы на него пять к одному.

— Рано или поздно всякий проигрывает, — возразил Мартри.

— Хороший девиз.

— Вы критикуете мои методы, а на самого работает настоящий убийца.

— Есть разница. Амос готов потерять лицо, защищая тех, кого любит. Сверх того, чтобы друзья были живы, ему победы не нужны. Вот почему у вас нет ничего общего.

Мартри согласно кивнул, пожал плечами.

— А если бы вы не поспели спасти своего человека, что бы вышло?

— Эскалация продолжается, — сказал Холден. — Отчасти это моя вина. Я велел Наоми заняться челноком.

— Саботаж… — начал Мартри.

— Но это был ответ на ваши действия. Вы превратили его в оружие. Каждый из нас реагирует на то, что сделал другой до него, — мы оправдываем себя, как ребятишки на детской площадке: «Он первый начал!»

— Почему бы вам первому не прервать эту цепь?

— Если бы я мог, — ответил Холден. — Вы слишком далеко зашли, Мартри. Разоружите челнок и верните Наоми. Давайте поищем способ разрядить напряженность.

Неопределенная улыбка Мартри сменилась столь же неопределенной мрачностью. Шеф службы безопасности достал еще одну салфетку и прижал ко лбу. На салфетке осталось одно алое пятнышко. Затем он скрестил руки — непринужденно и решительно. Холден понимал, что это обдуманный жест, который намеренно выдают за случайный. Люди, столь тщательно контролирующие каждое движение, его восхищали и пугали.

— Я действую исключительно в рамках своих полномочий, — заявил Мартри. — Защищаю имущество и персонал РЧЭ.

— Вы убили группу колонистов и похитили моего старшего помощника, — возразил Холден, постаравшись, чтобы голос не дрогнул. Не удалось.

— Я убил несколько самозахватчиков, чтобы не дать им убить нас. Все они участвовали в заговоре и подготовке атаки на имущество и персонал РЧЭ. Защищать которые, как я уже сказал, — моя работа.

— А Наоми…

— И я захватил саботажницу, которую задержу на время расследования. Термин «похищение» не только оскорбителен, но и неточен.

— Вам нужен взрыв, — вздохнул Холден. — Вы только и ждете очередного шанса испортить дело, да?

Снова улыбка. Ни нахмуренные брови, ни улыбки его ничего не значат. Просто новая маска. Холден представил, что творится в голове у Мартри, и его передернуло.

— Я на каждой стадии ограничиваюсь необходимым минимумом мер, — проговорил тот с той же пугающей улыбкой.

— Нет, — возразил Холден. — Вы могли бы уйти. У вас был «Израэль». После первой атаки вы могли отвести своих и дождаться расследования. Если бы вы это сделали, многие были бы сейчас живы.

— О нет, — покачал головой Мартри. Он встал и расцепил руки. Каждое движение медлительно, обдумано, несет угрозу. — Нет, вот на это мы не пойдем. Не уступим ни сантиметра. Захватчики могут биться об нас, пока не рассыплются в пыль, но мы никуда не уйдем. Потому что… — улыбка Мартри превратилась в оскал, — это тоже моя работа.

Дорога от офиса службы безопасности до комнаты за общей столовой была недолгой, но очень темной. Голубоватое свечение Миллера ничего не освещало, но странно успокаивало.

— Привет, старик, — поздоровался Холден.

— Надо поговорить. — Миллер улыбнулся собственной шутке. Теперь он еще и шутил. Он был почти настоящий. Почему-то это пугало больше, чем его прежний бред.

— Знаю, но я немножко занят: мешаю людям перестрелять друг дружку. Или нас, понимаешь ли.

— И как дела?

— Ужасно, — признался Холден. — Я потерял единственное преимущество, какое у меня было.

— Да уж. Пока Наоми на их корабле, «Росинант» можно в расчет не принимать. Какая глупость — подпустить ее к тому кораблю.

— Я тебе этого не рассказывал.

— Мне что, притвориться, что я не из твоей головы? — Миллер по-астерски пожал плечами. — Могу, если тебе так уютнее.

— Эй, Миллер, — быстро спросил Холден, — о чем я сейчас думаю?

— Очко за творческий подход, малыш. Ответ получился бы долгим и не таким забавным, как тебе кажется.

— Вот и не лезь ко мне в голову!

Миллер остановился и придержал Холдена за плечо. И опять прикосновение его пальцев оказалось на удивление реальным. Сжал, как клещами. Холден попробовал вырваться и не сумел. А ведь призрак просто нажимает соответствующие кнопки у него в мозгу.

— Я не шутил, нам надо поговорить.

— Выкладывай, — кивнул Холден и отодвинулся, когда Миллер выпустил его плечо.

— К северу отсюда есть место, которое мне надо осмотреть.

— То есть я должен его осмотреть?

— Ага. — Миллер кивнул по-астерски, кулаком. — Так.

Холден против воли заинтересовался.

— Что там?

— Оказывается, наше появление вызвало у местных маленький переполох, — объяснил Миллер. — Наверное, ты заметил. Хлам по всей планете начал просыпаться.

— Да, я о том и хотел с тобой поговорить. Ты виноват? Ты можешь этим управлять?

— Шутишь? Я — кукла на чужой руке. Протомолекула так глубоко запустила палец мне в задницу, что я мог бы обгрызть на нем ноготь. — Миллер засмеялся. — Я и собой-то не управляю.

— Просто кое-что из этого хлама выглядит опасным. Скажем, тот робот. А ты ведь сумел отключить станцию в медленной зоне.

— Потому что оно этого от меня и хотело. Ты можешь приказать солнцу взойти — если выберешь подходящее время. Но не я веду автобус. Подчинить его себе не проще, чем уговорить человека прекратить судорожный припадок.

— Ясно, — сказал Холден. — Нам надо убираться с планеты.

— Только прежде еще эта штука. Эта не-штука. Слушай, я составил очень приличную схему глобальной сети. Занес в нее весь просыпающийся хлам. Кроме одного места. Там вроде как большой шар пустоты.

— Может, там просто место, где нет узлов этой сети? — пожал плечами Холден.

— Малыш, вся планета — один узел сети. В нем не должно быть недоступных мне мест.

— И что бы это могло значить?

— Например, то место просто совсем-совсем сломалось, — сказал Миллер. — Вариант любопытный, но бесполезный.

— А какой вариант полезный?

— Найти обломок того, что убило эту планету.

Минуту они стояли молча. Холодный вечерний бриз Илоса дергал Холдена за штанины, а сыщика вовсе не задевал. В основании позвоночника у Холдена зародился холодок, медленно пополз вверх по хребту. Волоски на предплечьях встали дыбом.

— Не хочу я этого искать, — сказал он наконец.

— А я хочу? — Миллер улыбнулся — дружелюбно, насколько было в его силах. — Свобода воли довольно давно не желает иметь со мной ничего общего. Но там улики. Ты должен идти. Рано или поздно так все равно будет.

— Почему это?

— Потому что настоящие чудовища не исчезают, когда ты закрываешь глаза. Потому что тебе не меньше меня нужно знать, что здесь произошло.

Улыбка Миллера оставалась дружеской, но в ней был и страх. Страх, который Холден узнавал и разделял.

— В первую очередь Наоми. Я никуда не пойду, пока не верну ее.

Миллер кивнул и рассыпался голубыми светлячками.

Амос ждал Холдена в баре. Сидел один за столиком с полупустой бутылкой, от которой несло антисептиком, и курил.

— Догадываюсь, что после моего ухода ты его не убил, — заговорил он, когда Холден сел.

— Мне кажется, я иду по канату, до того тонкому, что и не разглядишь, — отозвался Холден и покачал головой, когда Амос протянул ему бутылку. Тогда механик сам сделал добрый глоток.

— Это кончится кровью, — сказал он, помолчав. Голос звучал мечтательно, словно издалека. — Без крови не обойтись.

— Ну, поскольку мне поручено добиться как раз обратного, очень надеюсь, что ты ошибаешься.

— Не ошибаюсь.

Холден не нашел что возразить, и сказал только:

— Что говорит Алекс?

— Мы составили список требований к капитану «Израэля». Чтобы с Наоми, пока она там, все было хорошо.

— А что мы можем предложить взамен?

— Алекс не станет сию минуту превращать «Израэль» в облачко атомов.

— Надеюсь, они оценили наше великодушие.

— Однако, — продолжал Амос, — он постоянно держит реактор «Израэля» под прицелом рельсовой пушки.

Холден расчесал волосы пятерней.

— Значит, не так уж мы великодушны.

— Не забывай говорить «пожалуйста», но держи под рукой килограммовую вольфрамовую болванку, готовую разогнаться до чувствительного процента световой.

— Кажется, я это уже где-то слышал, — ответил Холден и поднялся. Он вдруг очень устал. — Пойду лягу.

— Наоми, черт побери, в кутузке у Мартри, как ты можешь спать?

Амос сделал еще глоток.

— Спать не могу, но могу лечь. Тогда завтра я начну соображать, как вытащить своего старпома из рук взявшего ее заложницей маньяка, чтобы потом заняться поисками обломка жуткого снаряда чужаков, засевшего в этой планете.

Амос кивнул, как будто что-то понял.

— Вечер у тебя, стало быть, свободен.

ГЛАВА 24 ЭЛВИ

Элви спала, и ей снился сон. Во сне она видела Землю, которая была в то же время коридорами «Израэля». Элви куда-то страшно спешила и с ужасом чувствовала, что опаздывает. Где-то что-то горело — горело от того, что она не заполнила какую-то анкету. Надо было заполнить, пока не сгорело совсем. Она находилась в университетской канцелярии, и губернатор Трайинг там тоже был, только он ждал свидетельства о смерти, а его все не выдавали. Она не могла сдать анкету. Посмотрела на листки папиросной бумаги — обозначен ли там крайний срок сдачи, но слова все время менялись. Сначала нижняя строчка читалась как «Элви Окойе, старший научный сотрудник и аргонавт», а в следующий раз уже «Штраф платить прямо в висок: кролик и волк». От страха опоздать она закричала, и тогда папиросная бумага начала распадаться в пальцах. Элви попыталась сложить клочки, но они не складывались.

Кто-то тронул ее за плечо, и это оказался Джеймс Холден, только выглядел он иначе. Моложе и смуглее, но она его узнала. И поняла, что все это время была голая. Ей стало стыдно и немножко приятно. Его рука коснулась ее груди и…

— Элви, проснись!

Она медленно подняла тяжелые веки. С трудом сфокусировала взгляд. Она не помнила, где находится, знала только, что какой-то тупица прервал то, что ей хотелось продолжать. Темные линии перед глазами понемногу сложись в знакомую картину. Крыша ее домика. Она шевельнулась, потянулась к кому-то, еще не зная, к кому. Она лежала в постели одна. Ручной терминал слабо светился. Аппаратура мигала, отмечая пересылку данных наверх, вовне, в огромную темноту перед кольцом, станцией «Медина», Землей. Оттуда к ней летели ответы. Все было хорошо. Все было в порядке, так какого черта она проснулась?

Раздался тихий стук в дверь, затем прозвучал голос Фаиза:

— Элви, проснись, ты должна это видеть.

Элви зевнула так, что заныли челюсти. Села в кровати. Сон уже таял. Что-то про пожар и чье-то прикосновение, которого ей очень хотелось. Подробности рассыпались, когда она села и потянулась за халатом.

— Элви, ты здесь?

Ответ вышел медленным, тяжелым, не совсем внятным.

— Если там какая-то глупость, я тебе глотку вырву и нассу в дырку.

Фаиз расхохотался. Сквозь его смех пробились и другие голоса. Тихо, так что слов было не разобрать, что-то сказала Садьям. И еще послышался голос Аймы Чаппел, геохимика. Элви поколебалась, отбросила халат и оделась нормально, натянула рабочие сапоги. Выйдя из домика, она увидела человек десять, стоявших парами или маленькими группами на темном плато. Все смотрели вверх. А в черной вышине мерцал тусклый красный уголек побольше звезды. Присевший на землю Фаиз оглянулся на Элви.

— Что это? — спросила та, инстинктивно понизив голос, словно боялась спугнуть огонек.

— Одна из лун.

Элви шагнула вперед, запрокинула голову, прищурилась в небо.

— Что с ней?

— Плавится.

— Почему?

— Ничего себе, да? — спросил Фаиз, вставая.

Откуда-то слева подала голос Садьям:

— Жалеешь, что не послал туда зонд?

— У нас один корабль на целую, черт бы ее побрал, планету, — ответил Фаиз. — Да еще мы столько сил израсходовали, убивая друг друга.

— Хоть какая-то информация есть? — спросила Садьям.

Фаиз развел руками:

— Заняты мы были.

Луна изменила цвет на ярко-оранжевый, потом на желтовато-белый и пошла обратно по спектру, темнея так же быстро, как разгорелась.

— Кто-нибудь снимает? — спросила Элви.

— Каски с Фаранжиром бросили программу высотной рефракции и переключились на запись, как только увидели, что происходит. Там в основном видимый спектр, тепло и гамма-частиц процентов на тридцать больше фонового. Датчики «Израэля» показывают примерно ту же картину.

— Это опасно? — Элви, не договорив, уже знала ответ. Может быть. Может, опасно, а может, нет. Пока они не поймут, что случилось, остается только гадать.

В свете звезд Элви не сумела разобрать, что выражает лицо Фаиза. Недоброе предчувствие в уголках его губ и прищуре глаз могло ей и померещиться. Очередной сон.

— Остальные знают?

— Надо полагать, — усмехнулся Фаиз. — Если не слишком заняты захватом пленных и поджогами жилых домов.

— Ты сообщил Мартри?

— Я — нет. Но кто-то мог сообщить.

— А Холден? Он знает?

— Если и знает, что он может сделать? Завязать с луной мирные переговоры?

Элви обернулась к Первой Посадке. Несколько огоньков в домах — как горсточка упавших на землю звезд. Достав терминал, он сделала экран белым и стала светить им перед собой, как фонариком.

— Ты куда? — крикнул ей вслед Фаиз.

— Поговорить с капитаном Холденом.

— Ну конечно, — раздраженно хмыкнул Фаиз. — Что ему сейчас нужнее всего, так это мнение биолога.

Стрела попала в цель, но Элви не позволила втянуть себя в спор. Фаиз — хороший ученый и друг, но от его привычки все высмеивать сейчас было мало проку. Кто-то из сотрудников оповестит всех о случившемся наверху. Ей ни к чему этим заниматься. И все же она втайне надеялась, что окажется первой вестницей.

Сухой воздух пахнул пылью и аналогами ночных цветов. За несколько месяцев в ковре жестких стелющихся растений протоптали тропу, и идти по ней ночью было не труднее, чем при дневном свете. Элви не в первый раз подумалось, что домики научной станции, руины и даже сама Первая Посадка стали для нее почти родными. Она ориентировалась на местности, узнавала каждый ветерок, определяла время дня и ночи по запахам земли. За последний месяц она стала глазами и ушами оставшихся на Земле ученых. Даже после убийства Рива террористами и прилета Мартри она часть каждого дня уделяла сбору образцов и передаче данных. Она чаще, чем кто бы то ни было, проводила время не просто в окружающей среде, а с ней.

Крошечная красная луна над головой напомнила Элви, сколь многого она еще не знает. Обычно она принимала неведение как радостный вызов. Однако в темноте новотерранской ночи оно ощущалось как угроза.

Элви вошла в ритм, ее сапоги постукивали по выглаженным ветром камням.

В поселке люди тоже высыпали на улицу. Они стояли перед домами и на крылечках, разглядывая тлеющую в небе точку, уплывающую к горизонту. Элви не сумела разобрать, было им страшно, любопытно или просто хотелось отвлечься от конфликта между РЧЭ и местными. Между нами и ними.

А может быть, им это представлялось знамением. Горящий глаз, взирающий с высоты, судья и предвестник войны. Элви когда-то слышала похожую сказку, но не помнила где.

Вэй с другими безопасниками прохаживалась по улице, держа винтовку наготове. Элви кивнула им и получила в ответ такие же молчаливые кивки. Наверняка кто-то уже предупредил Холдена, но раз уж она дошла до поселка, с тем же успехом могла проверить.

На улице перед общей столовой, где жил Холден, болтался Яцек Мертон. Мальчик на ходу всем телом клонился вперед, сжимал в кулаки опущенные руки. Взгляд его был устремлен в точку на три фута впереди, как на экран, а плечи сутулились, словно прикрывая что-то. Элви собиралась поздороваться, но в голове у нее загудела тихая тревожная сирена.

На миг между двумя ударами сердца она перестала быть Элви Окойе, навещающей среди ночи капитана Холдена под довольно дурацким предлогом. И перед ней оказался не сын Люсии и Баси Мертона. И кругом был не поселок. Она стала биологом, наблюдающим примата в природных условиях. И с этой точки зрения картина казалась вполне очевидной: мальчик заводил себя, готовясь к нападению.

Она замедлила шаг, хотела уже повернуть. До Вэй было несколько десятков метров и два поворота. Стоило Элви крикнуть, прибегут безопасники. Пульс у нее частил, сердце билось в горле. Кошмаром вернулись долгие часы после смерти Рива. Надо кричать. Надо звать на помощь.

Только этот мальчик не был приматом. Не был животным. Он брат Фелисии. А если позвать на помощь, его могут убить. Она сглотнула, застряв между страхом и отвагой — в нерешительности. Что сделал бы на ее месте Фаиз? Предложил парню пивка?

Мальчик остановился и взглянул на нее пустыми глазами. Его легкая куртка чуть отвисала на один бок, словно карман оттягивал тяжелый предмет.

— Привет, — с улыбкой сказала Элви.

После короткой паузы Яцек отозвался:

— Привет.

— Жутко, правда? — Она указала на красное пятнышко. Сейчас оно выглядело особенно угрожающим. Яцек бросил взгляд в небо, но остался равнодушен.

— Жутко, — согласился он.

Они стояли друг против друга в многозначительном, напряженном молчании. Элви отчаянно придумывала, что сказать.

Как разрядить обстановку, наладить все. Фаиз сумел бы сейчас пошутить, рассмешить мальчика, и смех объединил бы их, а Элви так не умела.

— Мне страшно, — сказала она, и голос нее немного дрогнул. Мальчик удивился не меньше нее. — Мне так страшно…

— Все нормально, — утешил ее Яцек. — Просто там идет какая-то реакция. Она же ничего не делает, просто плавится на орбите.

— Все равно страшно.

Яцек уставился себе под ноги, разрываясь между делом, к которому так яростно готовился, и желанием ободрить и утешить эту явно беззащитную, чужую женщину.

— Все будет нормально, — решился он.

— Ты прав, — кивнула Элви. — Просто… понимаешь… Я хочу сказать, ты же понимаешь, да?

— Наверное.

— Я пришла повидаться с капитаном Холденом, — сказала она, и Яцек сверкнул глазами, словно услышав оскорбление. — Ты тоже к нему?

Она по лицу видела, как он пытается вернуть прежнее равнодушие, пустоту, в которой свернутой пружиной таился гнев. Он не из тех, кому легко дается насилие. Ему это дорого стоит. Элви видела, с каким трудом он готовился.

— Он забрал моего отца, — сказал Яцек. — Мама боится, что мы его больше не увидим.

— Ты поэтому пришел? Попросить?

Яцек смешался.

— Попросить… о чем?

— Поговорить с отцом.

Мальчик моргнул и бессознательно шагнул к ней.

— Он не даст с ним поговорить. Он взял отца в плен.

— С пленниками тоже разговаривают. Кто-нибудь тебе сказал, что ты не можешь поговорить с папой?

Яцек молчал. Он сунул руку в карман куртки — тот, что отвисал, — и снова вынул.

— Нет.

— Тогда идем, — шагнула к нему Элви, — попросим.

Холден расхаживал по залу столовой от двери к задней стене. Здоровяк, Амос, сидел на столе с колодой карт, с пугающей сосредоточенностью раскладывая пасьянс. Холден казался бледнее обычного, от с трудом сдерживаемых эмоций его тело напряглось так, что он был не похож на себя. Когда Элви, держа Яцека за плечо, вошла в зал, Амос поднял голову. Глаза у него были пустые и твердые, как камешки, а голос, как всегда, звучал бодро.

— А, привет, док. Что стряслось?

— Две вещи, — сказала Элви.

Холден остановился. Ему не сразу удалось найти вошедших глазами. Что-то ему мешало. Наконец он встретил ее взгляд и улыбнулся. У Элви вдруг комок подкатил к горлу. Она прокашлялась.

— Яцек хотел узнать, нельзя ли ему поговорить с отцом, — продолжала Элви. Кажется, в комнате не хватало воздуха, трудно было дышать. Может, у нее аллергия?

— Конечно, — отозвался Холден и оглянулся на Амоса. — Нет проблем, а?

— Радио работает, — кивнул Амос. — Наверное, надо будет предупредить Алекса о времени сеанса, у него сейчас работы через край.

— Хорошая мысль. — Холден покивал, скорее самому себе, чем кому-то из них. — Это я устрою. У тебя есть ручной терминал?

Яцек не сразу понял, что вопрос относится к нему.

— Он не работает. У нас нет сети. Только в поле зрения.

— Принеси его как-нибудь, я посмотрю, нельзя ли через него войти в нашу сеть. Так будет проще, чем постоянно назначать время, когда тебе можно было бы поговорить через мой терминал. Идет?

— Я… да, спасибо! — Элви чувствовала, как дрожит плечо мальчика. Яцек развернулся и вышел, не встречаясь взглядом ни с кем, но особенно избегая ее. Дверь за ним закрылась.

— Парень пришел с подарочком, босс, — сказал Амос.

— Я заметил, — ответил Холден. — И что, по-твоему, я должен делать?

— Знать, только и всего.

— Хорошо, я знаю. Но прямо сейчас мне не до перестрелок.

Холден переключился на Элви. Прядь волос упала ему на лоб, и выглядел он усталым. Словно держал на плечах всю планету. И все же он сумел выдавить улыбку.

— Что-то еще? Видите ли, мы немного…

— Неподходящее время? Я могла бы…

— Мартри арестовал нашего старпома, — проговорил Амос. Пустота в его глазах теперь перешла в голос. — Может быть, подходящего времени придется ждать долго.

— Ох… — Сердце у Элви вдруг взяло разгон. «Старпом — любовница Холдена», и «У Холдена есть любовница», и «У Холдена больше нет любовницы», и «Господи, что же я здесь делаю?» столкнулись в извилинах неокортекса. Элви обнаружила, что не знает, куда девать руки. Попробовала спрятать в карманы, вышло неловко, и она снова их вынула.

— Я подумала… — Ее голос к концу фразы поднялся так, что та прозвучала как вопрос. — Насчет той штуки в пустыне. И теперь с луной…

— Какой луной?

— Той, что плавится, кэп, — напомнил Амос.

— А, с этой. Извините. У меня голова не тем забита. То, чего я не могу исправить, в нее просто не лезет, — сказал Холден. И добавил: — Или за луну тоже я отвечаю?

— Этими чудесами пусть научники занимаются, — вставил Амос.

— Я думала насчет выхода из спячки. Может, мы наблюдаем какой-то аналог…

Холден развел руками.

— В этом я ничего не понимаю.

— Я к тому, что спячка — довольно рискованная стратегия. Она применяется только в условиях, когда обычные стратегии выживания не работают. Скажем, медведи — они хищники, вершина пищевой пирамиды. В зимнее время им не найти себе пропитания. Или жабы-лопатоноги в пустыне. В засушливые периоды их икра просто высохла бы, поэтому взрослые особи впадают в спячку до дождей, затем просыпаются и бешено спариваются в какой-нибудь луже, получается настоящая оргия и… ну, и потом они откладывают икру в воде, пока лужа снова не высохла.

— Поня-атно, — протянул Холден.

— Я к тому, — заторопилась Элви, — что они не все просыпаются. Всем и не надо. Достаточно, чтобы к активности вернулись те организмы, которые поддержат выживание популяции, а отдельные особи могут и умереть. Сто процентов не выживает никогда. Выключаться и возвращаться — это сложный и опасный процесс.

Холден глубоко вздохнул и расчесал пальцами волосы. У него были густые темные волосы. Кажется, давно не мытые. Амос сгреб карты и начал медленно, вдумчиво тасовать колоду.

— Так, — сказал Холден. — Вы полагаете, эти артефакты, или организмы, или что мы там видели, пытаются проснуться?

— И им не удается. Во всяком случае, не всегда, — ответила она. — Я хочу сказать, луна вот расплавилась. Та штука в пустыне явно была сломана. То есть мне так показалось.

— Мне тоже, — согласился Холден. — Но мы и так знали, что они просыпаются, раз зашевелились.

— Нет, дело в другом, — сказала Элви. — Всегда какой-то процент организмов не просыпается или неправильно выходит из спячки. Вот эти, наверное, как раз вышли неправильно.

— Пока я слежу за вашей мыслью, — сказал Холден.

— Обычно процент неудачных пробуждений невысок. И вот в чем вопрос: где же куча тварей, проснувшихся правильно?

Холден отошел к столу и присел на край. Он выглядел испуганным. Уязвимым. Странно было, что человек, который столько совершил, прославился на всю Солнечную систему своими словами и делами, выглядит таким хрупким.

— Так вы считаете, что эти твари — очень много этих тварей — уже активировались, а мы их просто не видим?

— Такой вариант согласовывался бы с моделью, — пробормотала Элви.

— Понятно, — сказал Холден и, помолчав, прибавил: — Хотя мне от этого не легче.

ГЛАВА 25 БАСЯ

Бася был в рубке один. Он пристегнулся к креслу рядом с постом связи. Пульт молчал, дожидаясь, пока кто-нибудь запросит соединения, только помаргивал иногда огоньками, проверяя состояние системы. Тогда на экране появлялась невразумительная мешанина сокращений, имен и чисел. Нежно-зеленый цвет шрифта подсказывал, что ничего срочного в них нет.

Алекс находился в своей кабине. Люк был закрыт. Это ничего не значило — люки при переходе на другую палубу закрывались автоматически на случай аварии с потерей атмосферы. Это была просто мера безопасности, не более того. И все равно Басе казалось, что его заперли.

На экране взорвался вихрь помех, затем кто-то что-то сказал. Громкость была отрегулирована так, что Бася различал голоса говорящих, но не понимал слов. В углу замигала надпись «Записывается» — «Росинант» мониторил и сохранял все радиопереговоры с Илосом. Возможно, таким способом Холден готовил отчет о своей миссии, или военный корабль проделывал все по умолчанию. Все это не касалось сварщиков. И подрывников — или кем он там работал на Купа и Кейт.

Бася стал искать переключатель громкости, чтобы послушать разговор, когда с пульта прогремел голос Алекса:

— Вызов принят.

— Хорошо, — отозвался Бася, сомневаясь, слышит ли его пилот. Он не знал, какую кнопку следует нажать для ответа.

Сообщение на панели связи сменилось, мужской голос произнес:

— Тебе ничего делать не надо.

Неприятно, когда читают твои мысли. Бася собирался ответить, когда другой, мальчишеский голос сказал:

— Просто говорить?

Яцек. Второй голос — это был Яцек. Теперь Бася узнал и первого — Амоса Бартона. Того, кто охранял его на взлетной площадке.

— Ага, — ответил Амос, — я установил связь с «Роси».

— Алло? — произнес Яцек.

— Привет, сын, — выдавил Бася сквозь ком в горле.

— Они сделали так, чтоб наш терминал снова работал, — сказал Яцек. Бася догадался, что «они» означает Холдена и Амоса.

— Да ну? — воскликнул он. — Это здорово.

— Но говорит он только с кораблем. — В высоком голосе Яцека звенело волнение. — Видео не показывает и остального, что раньше делал, не делает.

— Ну, может, со временем они и это наладят.

— Они говорят, когда-нибудь у нас появится сеть, как по всей Солнечной системе. Тогда все можно будет.

— Это верно, — сказал Бася. Капли воды на глазах мешали рассмотреть вспыхивающие на экране мелкие сообщения. — У нас будут релейные станции и узлы связи, и мы сможем пересылать и принимать данные сквозь врата. Хотя лаг все равно останется большой.

— Ага, — ответил Яцек и запнулся. После долгой паузы спросил: — А какой этот корабль?

— Большущий, — с натужным энтузиазмом ответил Бася. — У меня собственная комната и все такое. Я познакомился с Алексом Камалом, он знаменитый пилот.

— Ты в тюрьме? — спросил Яцек.

— Нет-нет, по кораблю я могу ходить, куда хочу. Они очень милые. Хорошие люди, — ответил Бася, а сам подумал: «Я люблю вас. Мне так жаль. Пожалуйста, пожалуйста, пусть с вами все будет хорошо!»

— А поводить корабль он тебе дает?

— Так я не прошу, — рассмеялся Бася. — Все равно не решился бы. Корабль большой и быстрый. И на нем много пушек.

Снова долгая пауза. Потом Яцек сказал:

— Ты мог бы с него расстрелять корабль РЧЭ.

— Вот этого я не могу, — ответил Бася, надеясь, что в его голосе прозвучала улыбка. Что удастся перевести все в шутку.

— А надо бы.

— Как мама?

— Нормально. — Бася почти увидел, как сын пожал плечами. — Грустит. Я стал больше играть в футбол. У нас набралось две команды, только игроки часто меняются.

— Да ну? Ты кем играешь?

— Сейчас в защите, но хочу быть нападающим.

— Слушай, защита — это серьезно. Важное дело.

— Но не такое веселое. — Мальчик вроде бы опять пожал плечами. Потом оба долго молчали, думая, о чем бы поговорить. О чем можно говорить. Яцек сдался первым.

— Ну, я пошел.

— Эй, погоди минуту, — сказал Бася, постаравшись, чтобы голос не изменился из-за кома в горле. Пытаясь говорить легко и весело. — Не убегай, я хочу тебя кое о чем попросить.

— У нас игра, — сказал Яцек. — Уже скоро, ребята будут злиться.

— Мама… — сказал Бася и высморкался в рукав.

— Что мама?

— Если ты за ней не приглядишь, она станет слишком много работать. Она все время трудится по ночам. По своей медицине. И не высыпается. Я прошу, позаботься, чтобы она спала.

— Хорошо.

— Это серьезно, малыш. Ты должен о ней позаботиться. Твоя сестра улетела, и это хорошо, но теперь помогать матери остался только ты. Поможешь?

— Хорошо, — сказал Яцек. Бася не понял, грустит его мальчик или сердится. Или думает о чем-то другом.

— До скорого, сын, — сказал он.

— До скорого, пап.

— Люблю тебя, — сказал Бася, но сигнал уже прервался.

Бася вытер глаза рукавом рубашки. Он плавал в ремнях, глубоко дышал, целую минуту восстанавливал рваное дыхание, потом отстегнулся и толкнулся к трапу. Двинулся он в сторону кормы. Палубный люк открылся перед ним и захлопнулся за спиной, звук эхом разнесся по пустому кораблю.

В каюте Бася переодел рубашку и несколько минут протирал лицо влажными салфетками. На корабле была большая душевая кабина — Бася не помнил, когда в последний раз принимал настоящий душ, — но работала она, только когда корабль шел под тягой.

Убедившись, что больше не выглядит плаксой, Бася проплыл к кабине пилота. Пока он размышлял, стоит ли постучать, электронный глаз у люка засек его и открыл створку.

Алекс был пристегнут к пилотскому креслу, а на большом дисплее перед ним прокручивались сводки о состоянии корабля и снимки Илоса. Большой континент испещрили красные и желтые точки. Единственная зеленая обозначала Первую Посадку. Пилот напряженно щурился на экран, словно усилием воли что-то приказывал вселенной. Заставлял ее вернуть команду на борт.

Бася собирался уйти, когда грохнул закрывшийся люк и Алекс поднял голову.

— Привет, — сказал он, отстучав что-то на пульте.

— Здравствуй, — сказал Бася.

— Поговорил? Все нормально?

— Да. Спасибо, что позволил воспользоваться рацией.

— Не проблема, напарник, — усмехнулся Алекс, — у нас оплата не повременная.

Затянулось неловкое молчание. Алекс делал вид, что не замечает паузы, нажимая кнопки на пульте.

— Мне разрешено здесь бывать? — спросил наконец Бася.

— Я не против. Только ничего не хватай.

Бася подтянулся к креслу за спиной у Алекса и пристегнулся. Подлокотники кресла оканчивались сложными на вид джойстиками. Бася постарался их не задеть.

— Это пост канонира, — заметил Алекс, вместе с креслом развернувшись лицом к Басе.

— Мне нельзя?..

— Да ничего, оно же не подключено. Нажимай любые кнопки. О, хочешь, покажу крутую штуку?

Бася кивнул и опустил руки на джойстики. Они были усеяны кнопками. Место канонира. Эти кнопки управляют смертоносным оружием «Росинанта». Видел бы его здесь, за рычагами, Яцек!

Отвернувшись, Алекс нажал что-то на своем пульте, и экран перед Басей ожил, показав такой же вид, как у Алекса. Бася всматривался в яркий лимб планеты, отыскивая Первую Посадку. Днем без точки-указателя это было невозможно. Ночью он увидел бы искорку света.

Алекс еще что-то сделал, и изображение планеты сменилось тускло-красной грудой лавы.

— Это луна плавится. Не самая большая, но все равно задумываешься, что бы могло расплавить такую уйму камня.

— А ответ мы знаем?

— Ни фига. Я бы сказал — работа чертовой протомолекулы.

Больше Бася ничего спросить не успел, потому что запищала рация.

— Алекс, — отозвался пилот.

— Малыш ушел, проверка связи, — произнес голос Амоса.

— Как там капитан? — спросил Алекс.

— Не слишком. И опять не дал мне сделать того, что следовало.

— Пристрелить в упор шефа РЧЭ?

— Ух, — проворчал Амос, — как приятно, когда тебя понимают.

— Она у них, дружище, — ласково, но твердо сказал Алекс. — Давай не будем усугублять положения.

— Да-да…

— Ты там за капитаном присмотри, — продолжал Алекс, — а я позабочусь о нашем старпоме.

— А если ее… обидят?

— Тогда обломки РЧЭ год будут сыпаться на Илос.

— Это уже не поможет, — вздохнул Амос.

— Верно, — согласился Алекс, — не поможет. Но так будет.

— Ладно, пойду искать капитана. Амос, конец связи.

Алекс поиграл кнопками, и камера снова отвернулась от планеты. Сначала экран был пуст, потом загорелась крошечная точка, не больше одного пикселя. Зум превратил ее в тяжелый корабль, раскрашенный в цвета РЧЭ. Алекс еще раз нажал приближение, и корабль заполнил весь экран, в центре которого мерцал маленький красный крестик.

— Я с вас глаз не свожу, — выдохнул Алекс.

— Что там? — Бася указал на крестик.

— Расположение реактора. «Роси» держит его под прицелом. Я могу пробить им сердце гауссовым снарядом в любой момент — у них и тревоги поднять не успеют.

— А это будет… ну, ты понимаешь?.. — Бася руками изобразил взрыв.

— Нет, просто продырявит. Может, убьет какое-то количество техников.

— Они знают, что они под прицелом?

— Пока нет, я как раз собираюсь сообщить. Чтобы моего старпома не придушили.

— Хорошо, что у тебя есть такое средство, — сказал Бася и хотел на этом остановиться, но слова сами просочились сквозь зубы: — У меня дочь на «Барбапикколе» и сын внизу, на Илосе. И я не могу ни помочь им, ни защитить.

Он ждал пустого сочувствия.

— Да уж, — протянул Алекс, — напортачил ты, а?

Он отстучал что-то на экране, и поверх картинки с «Эдвардом Изралем» вспыхнули на секунду красные слова: «Рельсовая пушка готова».

— Сейчас буду их вызывать, — сказал Алекс.

— Предупредишь?

— Скорее пригрожу, — ответил Алекс. — Хуже подарка человеку, которого любишь, не придумать, но ничего другого у нас не осталось. — Он приподнялся, повернул что-то на переборке, и из вентилятора ударила струя прохладного воздуха, взъерошила редкие волосы пилота и высушила пот. Алекс прикрыл глаза и вздохнул.

— А вот мне и пригрозить нечем. — Бася сам почувствовал, что скулит. — Даже этого я не могу.

— Ага. Я вот двадцать лет летал в марсианском военном флоте, — сказал Алекс, не открывая глаз.

— О?.. — недоуменно отозвался Бася.

— Был женат, — продолжал пилот, подставляя под струю воздуха то лицо, то шею. Бася промолчал. Он чувствовал, что предстоит история, а не беседа. Алекс расскажет сам, если не передумает. — У супругов флотских жизнь довольно дрянная, — через минуту продолжил Алекс. — Рейс военного корабля занимает от девяноста до четырехсот, а то и пятисот суток. В зависимости от расположения флота и твоего места в ведомости.

— Места в ведомости? — переспросил Бася.

— От того, кем ты работаешь. В общем, ты на корабле, партнер дома, занят своими делами. Многие переходят к групповому браку и тому подобному. Но я однолюб, и жена моя была такой же, так что мы придерживались традиционного варианта.

Бася покивал, хотя и знал, что Алекс его не видит. Когда строили новые купола, он проводил на поверхности по четыре-пять дней подряд. Медицинская практика Люсии не позволяла выезжать вместе с мужем, хотя детей у них еще не было. Те недели тянулись долго. Представить, как это, когда таких недель десять или двадцать подряд, Басе не удалось.

— Так, значит, она оставалась дома, пока я летал, — еще помолчав, сказал Алекс. — Занималась своей работой — она была инженером-программистом. Хорошим программистом, кстати. Не то чтобы она из-за меня не могла оставить дом. Но все-таки, когда кого-то любишь, хочется быть с этим человеком, а мы друг друга любили. Даже хранили верность, представь себе. Нам обоим трудно давались мои отлучки. Когда я возвращался, под нами кровать трещала.

Алекс дотянулся, выключил вентилятор и развернулся лицом к Басе. На его широком лице застыла грустная улыбка.

— Дерьмовая ситуация, но она меня не бросила. Двадцать лет, пока я служил, оставалась со мной. И пока я находился в порту, все было хорошо. Она брала работу домой, а я — побольше увольнительных, так что мы поздно просыпались и завтракали вместе. Работали в саду…

Алекс снова закрыл глаза, и на минуту Басе почудилось, что пилот засыпает.

— Бывал на Марсе?

— Нет, — ответил Бася, — жена бывала.

— Те районы, что поновее, построенные, когда мы разобрались, что людям нужно для счастья, — уже другие. Без узких каменных коридоров. В последние годы строят широкие переходы с уймой зелени посередине.

— Как на Церере, — кивнул Бася. — Я был на Церере.

— Ага, именно так. На Церере тоже так строят. В общем, можно получить разрешение на уход за частью этого бульвара. Сажать, что захочется. Нам отвели ломтик у нашей двери. Жена посадила огород, немного цветов, несколько саженцев острого перца. Там мы и возились.

— Приятное занятие, — заметил Бася.

— Да… — не открывая глаз, кивнул Алекс. — Тогда я не понимал. Мне казалось, лишний горб на спину. Честно говоря, я никогда не увлекался садоводством. Но жене нравился сад, а мне — жена, и тогда этого было довольно.

— Она умерла? — спросил Бася.

— Что? Господи, да нет же!

— А что случилось?

— Случилось то, что она двадцать лет ждала моей отставки. И вот я ушел с флота, и нам не приходилось больше расставаться. Она на полставки занималась своей работой, я на полставки — вождением суборбитальных челноков. Мы много времени проводили в постели.

Алекс открыл глаза и подмигнул. Кажется, он ждал отклика, поэтому Бася спросил:

— И что тогда?

— И тогда я как-то раз привел транспортник на орбиту и, пока он разгружался, чуть не отправился заново вербоваться в МВФ^[133].

— Они тебя взяли?..

— Нет, я все-таки не пошел, да и все равно был слишком стар. Но, когда я вернулся, мы страшно разругались из-за какой-то чепухи. Не помню даже, из-за чего. Черт, я уже тогда понял, из-за чего мы ссоримся, хотя вроде как и не понимал.

— Ты собрался уйти…

— Нет, я на самом деле никогда не собирался ее бросать. Я всегда хотел быть с ней. Но я не мог без полетов. Она ждала меня двадцать лет и привыкла думать, что после отставки мы станем целиком принадлежать друг другу. Она оттрубила свое так же, как я, и заслуживала того, на что рассчитывала.

Бася ждал продолжения, как удара в живот, — он невольно сравнивал эту историю с собственной.

— И все-таки ты ушел.

Алекс не отвечал и не шевелился, просто плавал в ремнях пилотского кресла, как труп в воде. А когда заговорил, голос прозвучал тихо и сдавленно, словно он признавался в чем-то постыдном. И надеялся, что его не услышат.

— Однажды я бросил работу в транзитной фирме и перешел через дорогу — к офису «Чисто-Прозрачно». Подписал пятигодичный контракт на перевозку льда от Сатурна. Вот кто я такой. Не садовод, и не пилот челноков, и — как выяснилось — не муж. Я — дальнобойщик. Я родился, чтобы гонять металлические пузырьки с воздухом через океан пустоты.

— Ты не виноват, — сказал Бася.

— Нет, — согласился Алекс. — Бывает, человек предает любимого только тем, что он такой, какой есть. Я такой, как есть, а не такой, как хотелось бы моей жене, и поэтому что-то сломалось. Ты решил заняться тем, чем занимался там, на планете, и потому ты здесь, со мной, а не там, с семьей.

Алекс подался вперед, взял руки Баси.

— Все равно оно на тебе. Я никогда не забуду, что оказался не тем, кого двадцать лет ждала моя жена. И никогда не смогу этого исправить. Не жалей себя. Черт с тобой. Ты подвел людей, которых любишь. Они расплачиваютсяза это уже сейчас, и ты предаешь их каждую секунду, когда не берешь все дерьмо на себя.

Для Баси это оказалось как пощечина. Он попытался вскочить, ремни отбросили его назад. Как муху в паутине. Первым движением было порвать ремни, высвободиться. Он сдержался и спросил:

— Так что же мне делать?

— Мне бы, — сказал Алекс, — свое разгрести. Куда мне думать еще и о твоем.

— Как ее звали? — спросил Бася.

— Талисса, — сказал Алекс. — Ее зовут Талисса. Каждый раз, когда я произношу это имя, я чувствую себя мешком дерьма, которое льет через край.

— Талисса, — повторил Бася.

— И вот что я тебе скажу: я больше не подведу людей, которые мне дороги. Никогда. Если это будет в моих силах. Да, кстати, мне надо сделать вызов, — закончил он с пугающе светлой улыбкой.

ГЛАВА 26 ХЭВЛОК

Трудно было сказать, что именно произошло на «Израэле» после захвата саботажницы, но Хэвлок чувствовал перемену в столовой и спортзале, за рабочим столом и в коридорах, где сталкивался с корабельной командой и сотрудниками РЧЭ. Отчасти тут присутствовал страх — ведь кто-то предпринял против них прямые действия, отчасти — возбуждение от того, что после месяцев бездействия в пустоте случилось хоть что-то — хоть что-то — не на планете, а на орбите. И еще заметнее ощущалось, что люди теперь точно представляют свое положение. Они — «Эдвард Израэль», легальная экспедиция на Новую Терру, и все остальные — против них. Даже посреднику от ООН нельзя доверять. И это, как ни странно, делало их свободнее.

Действия «Росинанта» только поддерживали такое настроение.

«Если попытаетесь изменить орбиту, — сказал человек с экрана, — ваш корабль будет обездвижен».

Его звали Алекс Камал, и он исполнял на «Росинанте» обязанности капитана. Если разведка РЧЭ не ошиблась, он же был и единственным членом команды, и при нем находился террорист из самозахватчиков, ожидавший доставки в земной суд.

Хэвлок скрестил руки и, покачивая головой, стал слушать дальнейшие угрозы.

«Если мы узнаем, что Наоми Нагате причинен вред, корабль будет обездвижен. Если ее подвергнут пыткам, корабль будет обездвижен. Если ее убьют, корабль будет уничтожен».

— Вот это номер, — заметил капитан Марвик. — Помнится, речь шла о том, чтобы обезопасить мой корабль?

— Это все слова, — сказал Хэвлок, заглушая речь Камала:

«Мы уже отправили петицию в ООН и РЧЭ с требованием немедленного освобождения Наоми Нагаты без всяких условий. Пока на петицию не получен ответ и Нагата не вернулась на „Росинант“, мы настоятельно советуем всем сотрудникам РЧЭ избегать эскалации напряженности. Это сообщение — последнее словесное предупреждение перед перечисленными мною действиями. Копия сообщения приложена к обращению к главам ООН и РЧЭ. Благодарю за внимание».

Круглолицый лысеющий мужчина еще секунду смотрел в камеру, затем отвернулся, и запись кончилась. Марвик вздохнул.

— Не слишком профессиональное выступление, — заметил он, — но вполне, я бы сказал, доходчиво.

— Чихнешь — пристрелю, — поморщился Хэвлок. — И если покажется, что ты собрался чихнуть, — пристрелю. Смотрите, чтобы старпом не подхватила простуду, не то пристрелю. Давайте ей на ночь одеяльце и чашку теплого молока, не то пристрелю.

— Однообразно мыслит, да? — сказал Марвик.

Хэвлок осмотрел каюту. Капитан занимал помещение теснее поста безопасности, но он развесил по стенам стальные зеркала, которые создавали ощущение простора. Это была иллюзия, конечно, но когда пять лет проводишь в замкнутом пространстве, иллюзия становится стеной между здравым рассудком и безумием. Экран на стене кашлянул и переключился на звездную панораму. Не на реальный вид за бортом, а на небо Солнечной системы. Старые созвездия сбивали с толку.

— Кто это видел? — спросил Хэвлок.

— Он прислал мне и Мартри, — ответил Марвик. — Не знаю, кому показывал Мартри, а я передал только вам.

— Хорошо, — кивнул Хэвлок, — и чего вы от меня хотите?

— Я хочу? Я хочу, чтобы вы освободили леди и отправили ее домой с суровым выговором в качестве напутствия, — ответил Марвик. — А потом я хочу включить тягу и увести корабль к черту домой, как сказано в моем контракте. А ожидаю я от вас, чтобы вы выяснили, действительно ли это только слова, или мой корабль под прицелом.

— Оружие у них есть.

— Это я помню как нельзя лучше. Но есть ли у них воля и умение им воспользоваться? Я интересуюсь только потому, что под угрозой жизни команды, и я несколько волнуюсь.

— Понимаю, — сказал Хэвлок.

— Да неужели?

— Да. И выясню, что смогу. Но пока давайте исходить из предположения, что он не шутит.

— Да… — Марвик провел ладонью по волосам и вздохнул. — Подписывая контракт, я думал, что мне выпало отменное приключение. Первый чужой мир. Ни станции, ни спасательного корабля, если дела пойдут хреново. Целая новая система, набитая бог знает чем. А какое дерьмо я получил вместо этого?

— Тут мы в одной лодке, сэр, — сказал Хэвлок.

Его пейнтбольная милиция, воодушевленная захватом пленника, рвалась в бой. Шлюз у них имелся. Орбитальная механика подвела «Росинант» достаточно близко, чтобы перебраться с корабля на корабль. «Захватим „Росинант“, — говорили они, — пока там не ожидают, и нечего ломать голову». Хэвлоку этот вариант казался соблазнительным. Если бы он не повидал, что творят орудия точечной обороны с человеческим телом, мог бы и согласиться.

Вместо этого они отключили питание скафандра пленницы и отбуксировали ее на «Израэль» раньше, чем она задохнулась. С тех пор она находилась в камере-вытрезвителе при офисе Хэвлока. Людей у него осталось так мало, что он отдал контроль приватности пленнице — женщин на постоянную охрану все равно бы не набралось.

Когда он вернулся в карцер, там находилась только Нагата. А та приветствовала его вздернутым подбородком. На ней был красный бумажный комбинезон, волосы плавали вокруг головы темной туманностью. По правилам пленным не полагалось тесемки для волос, ручного терминала и собственной одежды. Она провела в камере почти два дня. По опыту тренировок Хэвлок знал, что на ее месте уже сходил бы с ума от клаустрофобии. Она же поначалу смущалась, потом ушла в свои мысли. «Астеры, — подумал Хэвлок. — Несколько поколений живут и умирают без неба, и замкнутое помещение уже не кажется им могилой».

Он придвинулся к камере.

— Нагата, у меня к вам вопрос.

— А разве у меня нет права на адвоката или представителя профсоюза? — Судя по голосу, она шутила — хотя бы наполовину.

— Есть, — сказал Хэвлок, — но я надеюсь, что вы мне поможете по щедрости и доброте душевной.

Она ответила резким, коротким и неискренним смешком. Хэвлок вывел видеофайл на экран своего терминала и оставил его плавать перед стальной решеткой двери.

«Меня зовут Алекс Камал. Я — исполняющий обязанности капитана „Росинанта“. В свете последних событий…»

Хэвлок отодвинулся к своему столу, пристегнулся — скорее, по привычке. Он наблюдал за лицом Наоми незаметно, вскользь. Ей бы в покер играть. Трудно было угадать, что она чувствует, слушая, как пилот, с которым она летала много лет, угрожает ради нее целому кораблю. Когда запись кончилась, Хэвлок притянул к себе терминал.

— Не вижу, зачем вам моя помощь, — сказала Нагата. — Он не использует длинных слов.

— Смешно. А вопрос у меня такой: вы в самом деле готовы на то, чтобы ваши партнеры стали преступниками и убийцами, лишь бы вам не сразу ответить за свои преступления?

Ее улыбка могла означать разное, но Хэвлоку показалось, что он задел ее за живое. Или близко к тому.

— Похоже, вы хотите о чем-то попросить, дружок. Только не знаю о чем.

— Вы попросите «Росинант» сдать назад? — обратился к ней Хэвлок. — Вам это ничем не повредит. В любом случае мы не собираемся вас отпускать. А мы за ваше содействие замолвим за вас словечко после возвращения на Землю.

— Я-то могу, только это ничего не изменит. Вы с ним не летали. Вы в его обращении слышите список угроз, так?

— А что слышите вы?

— Как Алекс перечисляет факты, — сказала Наоми. — Все, что он перечислил, уже аксиомы.

— Очень жаль, — ответил Хэвлок. — Однако было бы неплохо, если б вы записали для него несколько слов, заверили, что прекрасно себя чувствуете и с вами хорошо обращаются.

Наоми шевельнулась, микротечения воздуха и легчайшая тяга микрогравитации сдвинули ее к задней стене камеры. Она тихонько коснулась стены, выровнялась.

— Дело не в Алексе, — сказала она, — давайте я вам расскажу про Джима Холдена.

— Давайте, — согласился Хэвлок.

— Он хороший человек, но немножко неповоротлив. Вот сейчас у него в голове идет спор. По одну сторону — то, что его сюда прислали устанавливать мир, и он хочет этого добиться. По другую — защита своих.

— Своей женщины?

— Своей команды, — не без резкости поправила Наоми. — Ему потребуется не так много времени, чтобы забыть о поручении и бросить карты на стол.

У Хэвлока загудел ручной терминал. Напоминание: проверить расписание вахт на следующую неделю. Даже в разгар кризиса мелкие офисные обязанности требовали своего. Он вывел на экран сетку расписания.

— И вы считаете, он решится? — спросил Хэвлок.

— С ним Амос, — сказала Наоми так, словно это все объясняло. — Так что они атакуют корабль и вытащат меня.

Хэвлок рассмеялся.

— Людей у нас маловато, но я не вижу, как они надеются к вам пробиться.

— Речь идет о человеке, который вывез людей с Ганимеда в разгар военных действий, — напомнила Наоми. — И в одиночку отправился на станцию чужаков. И разобрался с «Агатой Кинг», когда там было две тысячи зомби протомолекулы. И при первой катастрофе вырвался с Эроса.

— Вламывается туда, куда и ангелы не смеют ступить, — заключил Хэвлок.

— И проходит насквозь. Не упомню, сколько раз я прощалась с ним навсегда, но он всегда возвращался.

— Нелегко иметь такого парня в любовниках, — заметил Хэвлок.

— Нелегко, — усмехнулась Наоми, — но он того стоит.

— Почему?

— Потому что он всегда делает то, что обещал, — ответила она, — и если он сказал, что вытащит меня из клетки, значит, вытащит или умрет.

Она говорила спокойно, буднично. Не хвасталась. Скорее, в ее голосе звучала робость. Это встревожило Хэвлока больше, чем угрозы пилота.

Закрыв сетку расписания, он несколько секунд задумчиво рассматривал свой терминал. На поверхности сейчас была вторая половина долгого пятнадцатичасового дня.

— Простите, — сказал он пленнице, — мне нужно поговорить.

Хэвлок повернул рычажок контроля приватности, и сетчатая решетка камеры превратилась в матовую панель. Хэвлок запросил соединения с Мартри. Лицо шефа появилось на экране через несколько секунд. Тот загорел на солнце, и крошечная родинка на лбу смотрелась как индийский знак касты. Мартри кивнул Хэвлоку:

— Чем могу помочь?

— Хотел уточнить насчет пленницы, — сказал Хэвлок. — Сверить стратегии.

— А, ты уже видел истерику пилота?

— Знаете, босс, вы вот говорили раньше, что у них большие пушки и если им захочется в нас выпалить, они могут. Это все еще актуально.

На заднем плане хлопнула дверь, Мартри поднял голову, кивнул и снова обратился к Хэвлоку.

— Сейчас не настолько, как раньше. Пока их человек у нас на корабле, они стрелять не станут.

— Не станут?

— С меньшей вероятностью, — поправился Мартри.

— А что будем делать, если РЧЭ прикажет ее освободить? — спросил Хэвлок. — Может, стоит отпустить ее заранее? Продемонстрировать добрую волю?

— Стадию доброй воли мы вроде как миновали.

— Я не уверен, что мы вправе ее задерживать, а если…

— Ты у нее в карцере?

Хэвлок моргнул.

— Простите?

— Ты у нее в карцере?

— Нет, сэр.

— Вот именно. Это она — у тебя. У тебя есть камера, есть пистолет, значит, ты и шериф, — сказал Мартри. — Если головная контора не одобрит наших действий, подадим апелляцию. Не поможет апелляция, пошлем кого-нибудь для личной встречи. К тому времени все настолько переменится, что про это дело можно будет забыть. И главная контора все понимает, Хэвлок. У нас здесь руки развязаны.

— А, хорошо. Я просто хотел уточнить.

— Мои двери всегда открыты. — Тон Мартри подразумевал, что впредь не стоит беспокоить его всякими глупостями. Связь прервалась, но Хэвлок, прежде чем вернуть на экран сетку, еще несколько секунд разглядывал свой монитор. Потом деактивировал защиту приватности. Наоми плавала в клетке, толкаясь от стены к стене, словно заскучавший ребенок.

— Защита приватности у вас барахлит, — сказала она.

— Правда?

— Правда.

— Значит, вы слышали?

— «Руки развязаны», — повторила она.

— Простите. Я думал, это было только между мной и им.

— Понятно, но мне было слышно. Скажите честно, вы слышите, как я тут писаю?

— Только когда вакуумный слив включается. — Хэвлок почувствовал, что краснеет, и устыдился своего смущения. — Он довольно громко работает.

— Старые корабли, — кивнула Наоми.

Он вернулся к служебным делам. Поступила жалоба на мелкую кражу из шкафчика одного из техников. Он спихнул ее дежурной. Пока все спокойно, пока все головы заняты внешней опасностью, он сумеет держать корабль. Общий враг всегда полезен в этом смысле. Побольше внешних врагов…

Наоми напевала про себя, Хэвлок почти вспомнил эту тихую мелодию. И позволил себе наслаждаться пением. Лучше получать удовольствие, чем злиться.

— Он не единственный, — сказал Хэвлок.

— Простите? — не поняла Наоми.

— Он не один вырвался тогда с Эроса. Там был мой старый напарник. Он тоже пробился. А потом вернулся. Когда Эрос упал на Венеру.

— Постойте, вы знали Миллера?

— Ага.

— Как тесна вселенная!

— Он был один из, возможно, шести приличных людей на станции Церера, когда ею завладела «Звездная спираль». И он предупредил меня насчет «Протогена». Я жалел о его смерти.

— Ему бы это польстило, — сказала Наоми.

— Мы не плохие парни. Не РЧЭ заварила кашу. Вы говорите, что Холден вам нравится потому, что он всегда делает, что обещал. Так это и про нас. РЧЭ получила разрешение, составила план и явилась сюда исполнить то, что предусматривал договор.

— Только люди Первой Посадки в нем не участвовали. Они были против.

— Потому, что они нарушали законы, а мы им следовали. Я просто… я понимаю, как все это странно и опасно, но, пока ваш друг не стал швыряться ядрами в наш реактор, мне хочется объяснить вам, что мы не плохие.

Его голос к концу речи стал выше и тоньше, почти сорвался на крик. Хэвлок сжал ладони, прикусил губу.

— Тяжело вам, — сказала Наоми.

— Есть немножко, — признал он.

— Отпустите меня, и я замолвлю за вас словечко, — предложила она. — И Холден тогда не станет делать глупостей.

— Правда?

— От особенно глупых глупостей я его удержу, — заверила Наоми. — Хотя он может придумать какие-нибудь еще. Он на это мастак.

— Не могу, — сказал Хэвлок.

— Знаю.

Корабль вошел в тень планеты, палубы стонали и пощелкивали: пластины приспосабливались к перемене теплового излучения. Хэвлоку стало стыдно. Она — его пленница. Он — ее тюремщик. С какой стати ему потребовалось ее одобрение? Если Наоми сочтет его и его команду рвущимися к власти фашистами, убийцами детей, для него это ничего не изменит. Наоми снова мычала себе под нос. Уже другую песенку: протяжную, в миноре. Понемногу ее голос затих.

— Они были не единственные, — заговорила она, когда он разобрался с расписанием на неделю. — Они оказались в ловушке, когда разразилась катастрофа, но станцию закрыли еще до того. Банда гангстеров в краденом полицейском снаряжении подчинила себе всех, а кто не подчинялся, тех расстреливали. Так они готовились к катастрофе. Немногим удалось мимо них пройти.

— Правда? Кому же удалось?

Наоми пожала плечами.

— Мне.

ГЛАВА 27 ЭЛВИ

Элви сидела на гребне, лицом на запад. Рассветный луч из-за спины подсвечивал крылышки тысяч бабочек или похожих на них существ. Прежде Элви таких не видела, а сегодня они заполнили воздух до высоты метров в двадцать. Огромная стая мелких животных. Или рой насекомых. Неизвестно, какие ярлыки прилепит в конце концов человечество к этому царству жизни. Для Элви они пока были бабочками.

Они двигались как стайки мальков: каждая сама по себе — и все вместе. Рой взрывался цветами: голубая, серебряная, алая, зеленая краски на миг складывались в узор и вновь распадались в хаосе переливов. Бабочки выстраивались в колонну, та вытягивалась в высоту, потом расширялась, становилась плоской. Все вдруг полетели к Элви, на миг она оказалась внутри роя, крылышки с ладонь величиной мягко задевали ее, шуршали, как падающий листок бумаги. Она вдохнула острый запах — как у мяты, но это была не мята. Улыбнувшись, Элви вскинула руки, радуясь красоте бабочек, а когда они пролетели, повернулась вслед. Стайка удалялась к югу, как бы стремясь к невидимой цели.

Элви встала и потянулась, поправила сумку для образцов на боку. Чувствуя тяжесть солнечных лучей на плечах и затылке, зашагала по пыльному, плотному как камень полю. На севере вставали руины, на их фоне Первая Посадка совсем терялась, скрытая изгибом горизонта и очертаниями холмов. Кругом не было ничего человеческого.

Здесь и там на земле остались бабочки. Возможно, мертвые — или спящие. Элви присела рядом с одной, вгляделась в яркую лазурь крылышек, в переплетение меди там, где ее тельце — то, что Элви принимала за таковое, — складывалось наподобие дверных петель. Надев перчатку, Элви подняла маленькое существо. Оно даже не трепетало. Мертвое животное сулило меньше биологической информации, но Элви все же надеялась, что бабочка мертва.

— Прости, маленькая, — сказала она на всякий случай, — это во имя науки.

Сунув образец в черный пакетик, она запечатала клапан и запустила коллекционную программу. Набор игл защелкал, тихо забормотал в сумке. Элви прищурилась на бело-голубой свод неба. В пятнадцати градусах над горизонтом плавала красная точка, такая яркая, что просвечивала сквозь тонкую прозелень облаков.

Сумка закашлялась, выдав сообщение об ошибке, с которым Элви еще не сталкивалась. Она достала свой терминал, подключила его к выходу коллекционной сумки. Данные предварительной обработки — настоящая каша. Она ощутила холодный укол страха глубоко в груди. Если сумка испортилась, запасную челнок с «Израэля» доставит не скоро. Она даже не помнила точно, есть ли такая в наборе инструментов, или все запасные пропали вместе с погибшим челноком. Перед ней призраком встала перспектива многих лет сбора данных вручную, ночных работ вивисектора — словно она снова стала студенткой. Элви вынула бабочку. Трупик остался почти таким же, каким был положен внутрь. Скрестив ноги, Элви села и запустила диагностику сумки. Она жевала губу, ожидая нового сообщения об ошибке.

Диагностика выдала: «Устройство работает нормально». Элви перевела взгляд с сумки на бабочку и снова на сумку. Вторая версия была не радостней первой. А то и страшнее. Подобрав мертвую бабочку, Элви быстро вернулась к домикам.

Она нашла Фанза в маленьком зеленом куполе, который тот соорудил на склоне пригорка — достаточно высоко, чтобы не смыло в дождь, но ниже продуваемого ветрами гребня. Фаиз сидел на табуретке, прислонившись к стене. На нем были рабочие штаны из полифибра, футболка и распахнутый банный халат. Он несколько дней не брился и казался старше из-за щетины на щеках.

— Это не животное, — сказала она, показав ладонь с бабочкой.

Фаиз вскочил, повалив табуретку.

— Рад тебя видеть.

— Тут не два биома^[134] столкнулись. Тут три. Вот это… как бы его назвать? В нем вся химия и структура отличаются от ожидаемых…

— Тебя искала Люсия Мертон. Ты с ней не встретилась?

— Что? Нет… Смотри, это опять машина. Такая же, как… — она ткнула пальцем в низкую красную луну, — как там.

— Хорошо.

— Что если они на самом деле не из-за нас просыпаются? Если они присутствуют здесь постоянно? Это все усложняет.

Фаиз поскреб голову над левым ухом.

— Ты вроде бы чего-то хочешь, Элви, только я не пойму чего.

— Как я могу разобраться в этой планете, если на ней все время меняются правила? — Она сама заметила, что визжит. Сердито отбросила бабочку и тут же пожалела — бабочке, конечно, было все равно, но в этом движении сквозила какая-то жестокость. Фаиз коротко улыбнулся.

— Не стоит проповедовать перед церковным хором. Знаешь, чем я занимался все утро?

— Пил?

— Если бы… Разбирал данные мониторинга поверхности с «Израэля». На дальней стороне планеты есть цепь островов, заваленных метрическими тоннами вулканического дерьма.

Только вот я пока что не нашел на этой планете тектонических плит и разломов. Так какой черт изображает здесь вулканическую деятельность? А знаешь, над чем работает Микаэла?

— Нет.

— В ультрафиолетовом изучении, попадающем на поверхность, есть последовательность, напоминающая сигнал. Она не существует, пока луч не достигает экзосферы, а на поверхность приходит уже сложный и устойчивый паттерн. Откуда это берется, она не представляет. А у группы Садьям обнаружились вроде бы сложные молекулы со стабильными трансуранидами в составе.

— Как это получается?

— А я знаю? — спросил Фаиз.

Элви уцепилась пальцами за собственные плечи, бессильно свесила локти. По хребту ползла струйка пота.

— Мне надо…

— Предупредить Холдена, — договорил Фаиз. — Понятно.

— Я хотела сказать: «пересмотреть свои данные». Поискать структурную общность между этим, — она кивнула на бабочку, — и большой штуковиной в пустыне. Может, что-нибудь пойму.

— Если не ты, так кто же? — сказал Фаиз. Что-то в его голосе заставило Элви присмотреться к Фаизу повнимательней. Его по-лисьему острое лицо обмякло у глаз и на скулах. Кожа вокруг глаз припухла.

— Ты в порядке?

Фаиз рассмеялся и раскинул руки, словно хотел охватить всю планету, всю вселенную — сразу.

— Лучше некуда. Цвету и пахну. Спасибо за беспокойство.

— Извини, просто я…

— Не надо, Элви, — перебил он. — Не извиняйся. Просто продолжай в том же духе. Наложи «я об этом не думаю» еще в несколько слоев и плыви себе, плыви, дорогая. Если что-то помогает сохранить рассудок в подобном месте, я целиком «за». Готов даже молиться вместе с Саймоном по воскресеньям. Вот до чего я дошел. Если тебе что-то помогает, благословляю.

— Спасибо…

— Афван^[135], — отмахнулся Фаиз. — Только, пока ты не зарылась с головой в базы данных, разыщи доктора Мертон. Она, похоже, чем-то встревожена.

На смотровом столе сидел мальчик лет шести. Кожа у него была того же темного цвета, что у Элви, но с пепельным оттенком, и не просто сухая — здесь просматривалось что-то серьезнее. Глаза покраснели, будто мальчик плакал. Может, действительно плакал. Мать стояла в углу, скрестив руки на груди и недобро хмурясь. Люсия говорила сухо и холодно, но сутулилась так, что плечи жались к ушам.

— Вот здесь видно, — сказала она, пальцем оттянув мальчику щеку так, что за нижним веком открылась полоска простреленного сосудами белка. За покраснением это почти терялось, но все-таки оно было. Легчайший оттенок зеленого.

— Вижу… — Элви улыбнулась мальчику. — Ну что, Джейкоб…

— Джейсон.

— Извини, Джейсон. Давно ты стал хуже видеть?

Мальчик пожал плечами.

— С тех пор, как опять заболели глаза.

— И все кажется тебе… зеленым?

Он кивнул. Люсия тронула Элви за плечо. Молча направила луч в глаз ребенку. Зрачок почти не сократился, и Элви почудилось, что она видит что-то в жидкости за роговицей — как сквозь мутную стенку аквариума. Она кивнула.

Люсия выпрямилась и улыбнулась женщине.

— Побудь с ним здесь, Аманда. Я скоро вернусь.

Женщина кивнула. Люсия увлекла Элви из смотровой, свернула в короткий коридор. На улице поднялся ветер. Двери и окна клиники задребезжали.

— Впервые вижу подобное, — сказала Люсия, — и в литературе описаний не встречала.

— Кажется, его матери я не понравилась, — натужно пошутила Элви.

— Безопасники РЧЭ убили ее жену, — сказала Люсия.

— Ох! Как жаль.

Оборудование было хорошим, но старым. Десять, если не пятнадцать лет. По нижней части экрана тянулась длинная царапина. Элви не удивилась бы, если б узнала, что аппарат проделал весь путь от раздираемого войной Ганимеда. Не верилось, что такое старье может работать, но, когда Люсия ввела код доступа, экран ожил. Образец был по-своему красив. Изящные зеленые веточки, словно пиктограмма дерева.

— Начинается на межклеточном материале, — пояснила Люсия. — Небольшое воспаление, не более того. Я надеялась, что само очистится.

— Только теперь оно проникло в стекловидное тело?

— Не уверена… — начала Люсия, но Элви уже достала ручной терминал и синхронизировала его с установкой. Соответствие нашлось через несколько секунд. Элви вывела его на экран.

— Вот, — показала она, — больше всего напоминает организмы, обитающие в дождевой воде. — Когда Люсия помотала головой, она указала вверх. — Знаете, отчего облака здесь зеленоватые? Там целый биом организмов, научившихся использовать влагу и высокую освещенность ультрафиолетом.

— Как растения? Грибы?

— Как они, — подчеркнула Элви. — Они мало в чем совпадают с нашим циклом жизни, но ниша заселена довольно плотно. Там много видов, конкурирующих за ресурсы. Догадываюсь, что этот малыш попал Джейсону в глаз с дождевой каплей и сумел прижиться.

— У него несколько раз были глазные инфекции, но прежде их вызывали известные организмы. А это… как вы думаете, это заразно?

— Вряд ли, — ответила Элви. — Мы для него — среда такая же новая, как он для нас. Он, вероятно, распространяется через воздух при посредстве воды. Раз он приживается в нас, значит, соленость ему не мешает, что само по себе интересно. Поскольку у мальчика уже болели глаза, он мог оказаться более уязвимым, но, если он не станет брызгать слезами на окружающих, думаю, дальше это не пойдет.

— А что с его зрением?

Элви выпрямилась. Люсия смотрела на нее серьезно, даже сердито. Элви понимала, что гнев относится не к ней, а к ужасной неизвестности, с которой они обе боролись.

— Не знаю. Мы ведь понимали, что рано или поздно что-то подобное случится, но что здесь можно сделать, не представляю. Разве что предупредить людей, чтобы не выходили под дождь.

— Ему это не поможет, — сказала Люсия. — Вы не можете обратиться за помощью в большую лабораторию?

В голове у Элви всплыли тысячи возражений. «Я не контролирую исследовательские программы РЧЭ», и «Все анализы распланированы на месяцы вперед», и «Я только этим утром обнаружила образец третьего биома»… Она сохранила в ручной терминал данные с установки, перевела их в формат, предпочтительный для РЧЭ, и послала по воздуху на «Израэль», а от него — к кольцу и дальше, к Земле.

— Попробую, — сказала она. — Но пока надо предупредить людей. Кэрол Чивеве уже знает?

— Она знает, что мне это не нравится и что я собираюсь привлечь вас, — ответила Люсия.

Элви покивала, соображая, как лучше всего обратить на проблему внимание Мартри.

— Ну, вы оповестите своих, а я своих.

— Хорошо. — Помолчав, Люсия добавила: — Гадко, что так получилось. Наши, ваши. Один мой школьный учитель говорил, что эпидемия — абсолютный тест для сообщества. Люди могут притворяться, что не замечают наркоторговцев, проституток, невакцинированных детей, но когда приходит чума, важен всякий, кто дышит с вами одним воздухом.

— Не знаю, утешительно это или ужасно.

— То и другое, — сказала Люсия. — Меня оно пугает, как ничто в жизни не пугало. Эта… маленькая тварь. Что если мы ней не справимся?

— Может, и справимся, — возразила Элви. — А тогда и со следующей совладаем. И со следующей. Будет сложно и трудно, но все кончится хорошо.

— Вы в это верите? — подняла брови Люсия.

— Конечно, почему бы и нет?

— Вам совсем не страшно?

Элви помолчала, обдумывая ответ.

— Если и страшно, я этого не чувствую, — сказала она. — Я думаю о другом.

— Ваше счастье, как мне кажется. А как насчет третьей стороны?

Элви не сразу поняла, о чем она говорит, а потом вспомнила насмешливый голос Фаиза, и сердце у нее екнуло. Ей не слишком нравилось такое поведение сердца, но все равно…

— Я ему скажу, — ответила она. — Предупрежу Холдена.

Холден сидел в столовой, скрючившись над своим терминалом. Он побрился и причесался. И рубашка была наглажена. «Прихорошился», — произнес тихий голосок у нее в голове, но Элви его заткнула.

Из терминала скрипуче и резко звучал женский голос:

«…выкручиваю все яйца, до каких могу дотянуться, но придется подождать, пока они начнут визжать. И я понимаю, как тебе хочется вынести это на публику — твоя обычная хренова дурь, ты всегда о чем-то таком думаешь. Ты с публичностью — как подросток с сиськами. Одно это в голове. Так что заранее…»

Откуда-то вывалился Амос. Он улыбался открыто и дружески, как всегда, но Элви и в его улыбке почудилась нервозность. Его круглая бритая макушка напоминала головку младенца — сразу хотелось погладить.

— Привет, — заговорил Амос, — простите, но капитан немножко занят.

— Кто это говорит?

— Объединенные Нации, — ответил Амос. — Пытается заставить вашего босса отпустить нашего старпома.

— Он не мой босс, — возразила Элви. — Он подчиняется Мартри. Совсем другая структура.

— Я в делах корпораций не разбираюсь, — сказал механик.

— Мне нужно только… — начала было Элви, но тут Холден подтянулся, взглянул в камеру терминала. Губы его сложились в жесткую усмешку, и Элви сбилась с мысли.

— Позвольте пояснить, — голос Холдена был тихим и твердым как камень, — что это делалось по моему приказу. После возвращения «Роял-Чартер» может предъявить мне иск за попытку разоружения нелегально вооруженного челнока. Рад буду…

— Док? — позвал Амос.

— Что? Извините. Просто тут такие дела, что, по-моему, ему надо знать.

Амос покачал головой — кажется, с огорчением.

— Нет. Никаких дел, пока старпома не вытащим.

— И все-таки они есть, — заупрямилась Элви. — И не одно дело. Я сегодня нашла новые пробудившиеся артефакты. Похоже, их иногда принимают за местных животных. Мы еще не успели составить каталог, все нам кажется новым. Так что неизвестно…

— Что, какие-то ящерицы сотворены протомолекулой? — спросил Амос.

— Да. Возможно. Мы пока не знаем. И еще местный биом учится вторгаться в наши тела. Эксплуатировать наши ресурсы. А купол-периметр так и не установили, поэтому наша микрофауна свободно смешивается с местной. Мы загрязняем все вокруг, а все вокруг загрязняет нас.

Она слишком частила. И ненавидела себя за торопливость. Когда… если она вернется на Землю, надо будет пройти курс общения. Пусть ее научат не бренчать, как скатывающаяся по лестнице жестянка.

— Все ускоряется, — сказала она. — Может быть, это реакция на нас или на то, что мы делаем. Я понимаю, что у нас сложности с политикой и друг с другом, и очень жаль, что так. — У нее в глазах уже стояли слезы. Господи, ей же не двенадцать лет? — Но надо разобраться, что происходит, потому что это очень, очень опасно и происходит уже сейчас. Все идет к критической точке, когда случится что-то очень, очень, очень плохое.

И тут Холден оказался рядом: смотрел на нее, говорил ласково. Элви ребром ладони утерла слезы и задумалась, не осталось ли на руках грибков, ослепивших Джейсона.

— Эй, — сказал Холден, — вы в порядке?

— Да, — ответила она, — вполне. Извините.

— Вот и хорошо, — кивнул Холден. — Вы что-то говорили про кризис?

Она кивнула.

— И что? — спросил он. — Как это будет?

— Не знаю, — ответила Элви. — И не узнаю, пока не начнется.

ГЛАВА 28 БАСЯ

Бася плыл над миром.

В семнадцати сотнях километров под ним с головокружительной быстротой вращался Илос. Алекс говорил, что орбитальный период «Росинанта» меньше двух часов, но этой скорости Бася не ощущал. Внутреннее ухо уверяло, что он, невесомо плавающий вне корабля, неподвижен. Зато вселенная вращалась слишком быстро, словно гигантский волчок. Каждый час свет сменялся темнотой и снова светом: солнце вставало из-за Илоса, пробегало мимо и снова пряталось. Бася из центра собственного космоса видел это уже три раза.

Огромный океан планеты скрывался в ночной тени. Цепочка островов пересекала его крошечными черными точками на темном фоне. Один остров, самый большой, окружало слабое зеленое свечение. Фосфоресцирующие волны разбивались о песок и камни.

На дневной стороне господствовал единственный континент. В юго-западной четверти простиралась огромная пустыня. Точка Первой Посадки находилась чуть севернее, но при дневном свете различить ее невооруженным глазом не представлялось возможным. Даже титанические башни чужаков, у которых он в прошлой жизни встречался с Купом и Кейт, были слишком малы.

— Ты там в порядке, напарник? — спросил по радио Алекс. — Давненько уже плаваешь. Люк сам собой не починится.

При этих словах «Эдвард Израэль» вышел на дневную сторону и сверкнул белой искрой. На вид он был далеко, но очень-очень близко по космическим меркам. Алекс держал «Росинант» на синхронной орбите, чтобы не выпускать его из-под прицела.

— Так красиво, — сказал Бася, переводя взгляд на поворачивающуюся под ним планету. — Когда мы высаживались с «Барб», я не успел полюбоваться. А Илос такой красивый.

— Так-так, — протяжная речь Алекса добавила долготы каждому слогу. — Помнишь, что мы говорили насчет космической эйфории?

— Я не новичок, — обиделся Бася. — Знаю, как это бывает, и не страдаю. Люк почти готов. Просто устроил передышку.

Они ели всегда вместе. Алекс поделился своей коллекцией фильмов «Новый нуар» XXII века. Как раз прошлой ночью они смотрели «Обнаженный пистолет». Басе нуар казался слишком унылым и беспросветным. За выпивкой они долго спорили об этом с Алексом.

Алекс, держа данное Наоми слово, составил для Баси длинный список работ. Среди них числилась починка погрузочного манипулятора одного из двух торпедных люков. Открытый люк сейчас был рядом: дверь в боку корабля, метр в ширину, десять в длину. В проеме виднелась тяжелая белая труба — одна из корабельных торпед. Она выглядела слишком большой для простого снаряда. Почти самостоятельный космический корабль. И не казалась опасной, а только красивой и эффективной. Бася знал о скрывающейся внутри боеголовке, способной превратить чужой корабль в расплавленный металл и плазму. Трудно было примирить эту мысль с изящными плавными обводами, внушавшими спокойную уверенность.

Неисправный силовой привод был уже срезан и плавал рядом на магнитной привязи, ожидая, пока его занесут внутрь. Бася с трудом оторвался от завораживающей картины Илоса и вытянул из сбруи на спине новый привод.

— Продолжаю работу, — сообщил он Алексу.

— Принято, — подтвердил пилот. — Буду рад, когда эта штука заработает.

— Думаешь, понадобится? — спросил Бася.

— Нет, но люблю, когда все варианты предусмотрены, — рассмеялся Алекс. Он смеялся, но не шутил.

Бася начал приваривать новую руку к краям корпуса и торпедного люка. Он мало что понимал в электронике и опасался, что проводка окажется ему не по силам, но обнаружилось, что надо просто-напросто воткнуть единственный штекер в гнездо привода. Если подумать, оно и понятно. Строители боевых кораблей сознают, что повреждения неизбежны. И ремонтировать их иногда приходится в неблагоприятных обстоятельствах. Потому составить все из несложных в замене модулей не просто разумно — это вопрос выживания. Бася задумался, были ли в марсианской конструкторской группе астеры.

— «Барбапиккола» на нашей стороне Илоса, — тем же сонным, ленивым голосом сообщил Алекс.

— Можешь показать? — Бася, оглядываясь, видел только сияющую внизу планету и белую искру «Израэля».

— Погоди… — Через минуту на шлемном дисплее перед Басей засветилась медленно сдвигающаяся зеленая точка.

— Вот эта точечка?

— Ну, — поправил Алекс, — точка показывает, где она находится. Сейчас слишком далеко, не видно. Еще секунду…

На экране загорелся зеленый квадратик и, работая как зум телескопа, увеличил далекий грузовик до размера ногтя.

— Пятидесятикратное, — сказал Алекс.

— Космос слишком велик, — отозвался Бася.

— Говорят, что так. А это еще не весь космос, а только расстояния между низкими орбитами вокруг одной планеты. Как подумаешь — голова идет кругом.

— Я стараюсь не думать.

— И это мудро.

«Барбапиккола» походила на большой погрузочный контейнер с плоским колоколом дюз на одном конце и расширением на другом — там помещались блоки управления. Она была уродлива и исключительно функциональна. Создание вакуума, никогда не знавшее жара посадки в атмосфере.

Огромные грузовые отсеки, занимавшие большую часть корабля, наверняка полнились литиевой рудой, вывезенной с Илоса. Ожидающей доставки на обогатительные заводы Паллады. И обмена на еду, медикаменты, удобрения. На все, что необходимо для жизни неоперившейся колонии.

Корабль готов был унести вдаль его дочь.

— А с ними можно поговорить? — спросил Бася.

— Что? С «Барб»? Конечно, а зачем?

— Там моя дочь.

— Понятненько. — Последовал шум помех, и через несколько секунд отозвался голос с густым астерским акцентом:

— Ке?

— Са буено. Бася Мертон ме. Зухе нах Фелисия Мертон. Донде?^[136]

— Са-са. — В голосе отвечающего любопытство боролось с недовольством. Канал остался открытым, но голос умолк.

Дожидаясь продолжения, Бася закончил установку привода и подключил его. Связался по корабельному каналу с Алексом, попросил проверить. Манипулятор несколько раз сложился и раскрылся, не задев люка. От мотора на корпус передавалась плавная вибрация. Бася принимал ее магнитными подошвами и ощущал как гудение в шлеме.

— Папа? — неуверенно позвала рация.

— Фелисия, малышка, это я, милая, — ответил он, пытаясь сдержать придурочную словоохотливость и не слишком преуспев.

— Папа! — голос Фелисии окрасился радостью. Этот голос, став ниже и сочнее, все еще был голосом малышки, визжавшей «Папа!», когда он возвращался с работы. И все так же плавил все жесткое, злое, взрослое в его сердце.

— Я здесь, рядом, милая.

— На «Барбапикколе»? — смешалась она.

— Нет, я хотел сказать, на орбите. Над Илосом. Мне виден твой корабль, милая. Он пролетает мимо.

— Подожди, я найду экран. Где ты? Я поищу.

— Нет, не стоит, я довольно далеко. Нужно большое увеличение, чтобы увидеть. Просто поговори со мной минутку, пока вы снова не спрятались за планетой.

— Ладно, — сказала Фелисия. — Они к тебе добры?

Бася рассмеялся.

— Твой брат тоже спрашивал. Они прекрасные. Лучшие на свете тюремщики. А ты как?

— Все очень любезны, только беспокоятся. Боятся, что корабль РЧЭ нас не выпустит.

— Все будет хорошо, милая. — Бася похлопал по пустоте рядом с собой, словно дочь находилась рядом и он мог ее утешить. — Холден там разбирается.

— Он загнал тебя в тюрьму, папа.

— Он оказал мне услугу, Фелисия. Спас меня, — ответил Бася и тут же понял, что говорит правду. Мартри бы его убил. Но жена с сыном так и остались на планете. — Я просто хотел передать привет. Не будем об этом говорить.

— Ну, привет, папа, — сказал повзрослевший голос его малышки.

— Привет, Горошинка. — Он назвал ее детским прозвищем, которого не вспоминал много лет.

В ответ послышался странный звук: Бася не сразу понял, что дочка плачет.

— Я тебя больше никогда не увижу, папа, — севшим голосом сказала она.

Бася хотел ее утешить, заверить, что они еще свидятся, но вспомнил разговор с Алексом и сказал:

— Может быть, Горошинка. Никто не виноват, кроме меня. Запомни это, хорошо? Я делал то, что считал правильным, но все испортил, и если кому-то придется платить, так только мне.

— Мне это не нравится, — все еще сквозь слезы проговорила Фелисия.

— Мне тоже, милая, — подумал он, но сказал:

— Что есть, то есть, са-са? Что есть, то есть. Но тебя, маму и Яцека я люблю по-прежнему. — И про себя добавил: «И Катоа, которого оставил на смерть…»

— Тут говорят, мне пора, — сказала Фелисия.

Зеленая точка, скрывавшая за собой корабль с его дочерью, сдвигалась к горизонту, в радиотень. Он видел, как она уходит. Видел, как ширится невообразимая пропасть, а потом между ними вклинивается вся планета.

— Хорошо, милая, — сказал он, — пока. Я люблю тебя.

Ее ответа он не услышал: «Барбапиккола» ушла за Илос, и канал, взорвавшись шумом помех, закрылся. На орбите еще не было спутников связи. Люди вернулись к переговорам в пределах видимости, как в XIX веке, когда примитивное радио действовало только в атмосфере.

Басе вспомнился его дом: халупа в деревушке меж двух проселочных дорог. Вполне соответствующая той эпохе.

В семнадцати сотнях километров под ним вращался его мир. Под ногами был космический корабль, способный, не напрягаясь, пересечь солнечную систему.

Пожалуй, это уже не слишком походило на примитивный XIX век.

— Готов возвращаться? — прервал его размышления Алекс.

— Еще минуту, — попросил Бася. — Ты не мог бы найти и выделить Первую Посадку?

На экране его шлема засветилась новая зеленая точка — обозначила место у края великой южной пустыни Илоса. Зная, где искать, Бася, кажется, сумел различить чашу открытого карьера к северу от поселка — а может, принял желаемое за действительное.

Люсия была где-то там, лечила пациентов, заботилась о Яцеке. В поселке стоял день, значит, она наверняка работала. Бася прикинул, что она может сейчас делать. До смерти хотелось упросить Алекса устроить разговор с поселком. Но он и так слишком много думал о себе, когда вызвал Фелисию. Для родных он теперь — только источник боли. Не дело утешаться за их счет.

Поэтому Бася стал собирать инструменты и поврежденный привод.

Если он не вернется — найдет ли Люсия себе другого? Он пытался уверить себя, что желает этого. Что он из тех мужчин, для кого счастье жены важнее страха ее потерять. Он примерил мысль, как новую одежду. Проверяя, подойдет или нет.

Не подошла. Онувидел — так ясно, словно Алекс дал приближение ему на экран, — что он не из тех мужчин. Трудно было судить: это то ли льстило ему как верному мужу, то ли являло собой оскорбительное свидетельство его ненадежности и эгоизма. Почти все, что происходило с ним за последние месяцы, оказывалось таким же смутным и невнятным.

Он улетит с Холденом, возможно, к комплексу ООН на Луне. АВП объявит его своим гражданином, но ведь Ганимед первоначально был земной колонией. Юристы до сих пор не разобрались в вопросах гражданства и станут разбираться еще лет десять. Времени вполне хватит, чтобы осудить его как гражданина ООН, совершившего преступление против принадлежащей ООН компании, и запереть навсегда в кутузку.

Да и судить могут не один год.

Бася медленно зашагал по корпусу «Росинанта». За ним волочилась связка инструментов и запчастей. На корме он остановился и закрепился обеими ногами, дожидаясь, пока связка проплывет мимо. Инерция груза, остановленного линем, больно дернула ему руки.

— Открой грузовой отсек, — попросил он.

— Принято, — отозвался Алекс, и корабль под ногами завибрировал. Медленно раздвинулись тяжелые створки грузового люка. Бася тем временем подтянул линь, и узел с инструментами скользнул вокруг изгиба корпуса. Отпустив конец, Бася позволил грузу заплыть в люк, не потянув его самого за собой.

На краю зрения сверкнул свет, вроде вспышки далекой камеры. Бася обернулся, ожидая увидеть выходящие на солнце корабли. Но белая искра разрасталась посреди самого большого из островов Илоса. Она была настолько яркой, что выделялась на фоне зеленоватого свечения берегов, — и быстро расширялась. За несколько секунд темная половина планеты осветилась словно вставшим солнцем. Другие острова резко чернели на белом фоне — бросали длинные тени в океан. Сердце у Баси пошло вскачь.

— Алекс? — окликнул он.

Океан вокруг большого острова вздыбился, стал выпуклым на изгибе планеты — если это была волна цунами, то высотой в несколько миль. Однако не успел Бася оценить величие взволновавшей его силы, как все скрылось. Остров, гигантская волна и другие, поменьше, у архипелага, — все исчезло в колонне белого пламени и быстро вздымавшемся облаке.

Визор затемнился, словно нарочно усиливая драматический эффект. «Если бы не затемнение, — подумалось Басе, — вспышка снизу могла бы и ослепить». Впрочем, даже сквозь защитный щиток сварщика он различал встающий огненный столб и клубы белого дыма, который, вырвавшись из слоя атмосферы, разлетелся от гравитационного колодца ледяными кристаллами — словно град осколков от пробитого пулей стекла.

От огненного столба по океану бежала рябь — казалось, ветер шевелил траву на лугу. Умом Бася понимал, что эта рябь — тысячефутовые волны, вызванные взрывом, но рассудок быстро отступил перед визжащим дикарем, опорожнившим мочевой пузырь в мочеприемник скафандра.

Бася вырос в системе Юпитера. Он не раз видел видеосъемки Ио с близкого расстояния. Ио славилась самыми мощными из известных человечеству вулканов. Гигантские сернистые гейзеры вырывались со спутника, забрасывая частицы пара в плазму Юпитера и его тонкие кольца. Ио была чрезвычайно негостеприимным спутником. Но по сравнению с тем, что видел сейчас с орбиты Бася, ее выбросы казались карликами. Взрыв как будто снес целое полушарие.

Первое, что пришло ему голову: как хорошо, что Первая Посадка расположилась в другом полушарии. Второе: волна идет в их сторону и, даже обойдя половину планеты, не слишком затормозит.

— Господи Иисусе! — выкрикнул по рации Алекс. — Видал, что за хрень?

— Свяжись с планетой! — Вместо крика у Баси вырвался перепуганный визг. — Их надо предупредить!

— И что им посоветовать? — Кажется, Алекс тоже был не в себе.

Что делать, когда планета под тобой хочет тебя убить?

Этого Бася не знал.

ГЛАВА 29 ХОЛДЕН

Холден, стоя на пригорке над Первой Посадкой, пытался насладиться красотой Новой Терры, а в голове крутилось полдюжины вопросов. Ответов на них ждали от Холдена.

Недавний дождик прибил пыль, и поселок выглядел чистеньким, ухоженным. Мирным. В индиговой синеве неба едва виднелись пряди высоких облаков. Ручной терминал докладывал, что температура — плюс двадцать два по Цельсию, а ветер — северо-восточный, четыре узла. Лучше не бывает — разве что Наоми стояла бы рядом с ним или хотя бы благополучно вернулась на «Роси». Да, так было бы намного лучше.

— Я скучаю без планет, — сказал Холден, закрыв глаза и подставив лицо солнцу.

— А я нет, — ответил Амос. Все время прогулки он так упорно молчал, что Холден начал забывать о его присутствии.

— Тебе никогда не хочется почувствовать ветер? Солнце на лице? Тихий дождь?

— В моей памяти запечатлелись другие особенности жизни на планетах, — поморщился Амос.

— Хочешь об этом поговорить?

— Нет уж…

— Ну и ладно. — Холдена отказ механика не обидел. В прошлом у Амоса, как он сам говаривал, было много прошлого. Он не любил, когда в нем копались, и Холден не собирался совать нос, куда не просят. Он и так больше, чем ему бы хотелось, знал о мучительном земном детстве Амоса.

— Пожалуй, пора возвращаться, — заговорил Холден, еще немного подышав ветерком. — Вдруг от РЧЭ уже пришел ответ на мой запрос.

— Да, — фыркнул Амос, — мог прийти, если они ответили в ту же секунду, как получили.

— Твоя проза насчет медлительности света не убьет моего оптимизма.

— Да, он у тебя живучий.

Долгую минуту Холден молчал. Облизнул губы.

— Если они ответят отказом, — произнес наконец он, — если позволят Мартри ее удерживать, мне придется решать, что важнее: она или мир на планете.

— Угу.

— И я не слишком сомневаюсь, что выбрать.

— Угу.

— Кое-кто сочтет меня эгоистом.

— Верно, — сказал Амос. — И хрен с ними. Они — не мы.

— Вот это «они не мы» и есть корень всех здешних проблем, — начал Холден, но тут его прервал сигнал тревоги с ручного терминала. Сигнал, который сообщал об опасности, грозившей члену экипажа. «Наоми, — решил Холден. — С Наоми что-то случилось!»

Амос сделал шаг-другой к нему. Он набычился, сжал кулаки — видно, подумал о том же. Если что-то случилось с Наоми, никто не помешает Амосу убить Мартри. Холден вряд ли станет и пытаться.

— Холден слушает, — проговорил он, стараясь, чтобы не дрогнул голос.

— Кэп, у нас проблема. — Голос Алекса срывался от страха. Холден пережил с пилотом дюжину сражений, но даже среди исчертивших небо торпедных следов не слышал, чтобы тот паниковал. Дело плохо.

— Она ранена?

— Что? Нет. Ты о Наоми? С ней, насколько я знаю, все хорошо, — ответил Алекс. — А вот вы здорово влипли, капитан.

Холден оглянулся. В Первой Посадке было тихо. Очередная смена астеров грузилась в карт, чтобы ехать на рудник. Несколько человек шли куда-то по своим делам. Двое патрульных РЧЭ дружески болтали с местными, потягивая из термосов что-то горячее. Кроме ящерки-пересмешника, медленно затягивавшей в вывернутый желудок убитую птицу, никаких признаков насилия.

— Все хорошо? — переспросил Холден.

— На той стороне планеты что-то взорвалось. — Алекс спотыкался на словах, от тягучести речи и следа не осталось. — Снесло всю цепь островов. Как будто кто-то сбросил туда астероид. Из тех, что сгубили динозавров. Сейчас ударная волна движется по планете. У вас примерно часов шесть.

Угрюмая злоба Амоса сменилась неподдельным изумлением. Это несвойственное ему выражение придавало лицу что-то ребяческое.

— До чего шесть часов, Алекс? — спросил Холден. — Подробней, пожалуйста.

— Предполагаю ветры двести-триста километров в час, молнии, проливные дожди. Трехкилометровое цунами вас все-таки не достанет.

— Словом, гнев господень, только что без потопа, — подытожил Холден, пряча за шуткой подступающий страх. — Насколько точная информация?

— Что, капитан? Я только что видел, как разнесло вдребезги половину планеты. Это не предсказание. Это тысяча километров между тобой и апокалипсисом, и расстояние быстро сокращается.

— Видео прислать можешь?

— Ага, — сказал пилот. — Есть штаны на смену?

— Все равно, посылай. Может понадобиться, чтобы убедить местных. Холден, конец связи.

— Ну, кэп, — подал голос Амос, — что делать будем?

— Понятия не имею.

— Прогоните еще раз, — попросил Мартри, когда Холден прокрутил им видео апокалипсиса, снятое Алексом через телескоп «Росинанта». Они с Кэрол Чивеве сидели в городском совете. Холден подключил свой маленький терминал к настенному экрану.

Он покорно поставил запись по второму разу. Снова вспышка света скрыла большой остров, снова встал огненный столб. Снова остальные острова накрыла гигантская волна, а за ней — растущая туча пара и пепла. Снова ударная волна понеслась от эпицентра, гоня за собой огромные валы.

Пока шло видео, Мартри тихо говорил с кем-то через свой терминал. Кэрол чуть заметно качала головой, словно не хотела верить увиденному.

Досмотрев, Мартри заговорил:

— Это соответствует нашим данным. Геоинженерная группа считает, что прошла какая-то ядерная реакция на океанском дне.

Холден ощетинился на подозрение, что он мог солгать в столь серьезном деле, но придержал язык.

— Например, бомба? — предположила Кэрол.

— Или неполадки в технике чужаков, — добавил Мартри. — Трудно судить.

— Насколько быстро мы можем эвакуироваться? — Голос Кэрол звучал слишком твердо для женщины, только что увидевшей Армагеддон.

— Об этом и речь, — ответил Холден. — Как спасать колонию? Эвакуация — один из вариантов, но у нас на нее чуть больше пяти часов.

— Эвакуация не пройдет, — сказал Мартри. — По крайней мере, не с нашим челноком. Слишком узкое окно. Взлетать придется перед фронтом волны, турбулентность и ионизация атмосферы могут стряхнуть нас с неба. Лучше выжить внизу и не потерять челнок, который потом придет с помощью.

Холден хмуро кивнул:

— Не хотелось бы соглашаться, но приходится. Алекс говорит, что не успевает посадить и снова поднять «Роси». Кроме того, при попытке эвакуировать население мы можем столкнуться с бунтом. Как сказать человеку, что его детям не нашлось места в челноке?

— Бунт — не проблема. — От спокойного тона Мартри холод продирал по коже.

— Как спасти всех? Всю колонию? — спросил Холден, снова отказываясь поддаться на провокацию.

— Шахты, — предложил Амос. Он склонялся над Холденом, как озабоченный отец. Он всегда так держался при Мартри.

— Нет, — покачала головой Кэрол. — При сильных ливнях их наверняка затопит.

— Надо исходить из того, что если что-то плохое возможно, оно случится, — согласился Холден. — Значит, не шахты и не пещеры, которые легко заполняются водой. Я думаю о руинах.

Мартри откинулся назад. Нахмурился.

— С чего вы взяли, что они устоят перед ветром триста километров в час?

— Честно говоря, основательных доказательств у меня нет, — признал Холден, — но они уже давно стоят. Из этого я и исхожу. Надеюсь, что если они продержались так долго, то и теперь выдержат.

— Лучше тех халуп, в которых живут ваши ребята. — Амос пожал мясистыми плечами. — Их пинком сбить можно, как и любой домик в этом поселке.

Мартри еще сильнее откинулся на спинку стула, уставился в потолок и поцокал языком. Через несколько секунд сдался:

— Хорошо. Лучшего плана я предложить не могу. Главное — пережить первый удар волны. Потом будет плохо, но надежда выжить есть. Так что играем по-вашему. Я распоряжусь своими людьми. А вам советую оповестить своих.

— Кэрол, наберите побольше людей для оповещения, — сказал Холден. — Пусть каждый возьмет воды и пищи, сколько сможет унести, но больше ничего! На планете пожар, тут не до сувениров.

— Я ей помогу, — сказал Амос.

— Время тикает, — напомнил Холден, устанавливая сигнал будильника на своем терминале. — Чтоб все были в тех строениях через четыре часа и ни минутой позже.

— Постараемся, — обещала Кэрол.

Колонисты собирались дольше, чем хотелось бы Холдену. Каждый, услышав известия, должен был выразить свое недоверие и потрясение. Потом поговорить о том, как он удивлен. Потом обсудить, что брать с собой. Кое-кто упрямо хотел прихватить личные вещи в уверенности, что уж его-то случай особенный. Холдену, слушавшему такое, хотелось орать.

Небо было голубым, ветерок — тихим. Катастрофа казалась им нереальной. Какое там, если в небе ни облачка! Они слушались начальства: Холдена, Кэрол, Мартри. Без веских причин с начальством не спорят, но Холден видел недоверие в глазах, слышал его в каждом дурацком вопросе и требовании.

Напротив, через улицу, мужчина зажимал под мышкой узел одежды, а другой рукой тянул за собой пластиковый контейнер с водой. Амос, подойдя, с улыбкой бросил ему несколько слов. Мужчина замотал головой и попробовал пройти мимо. Амос вырвал у него узел и забросил тряпье на крышу ближайшей хижины, а потом поднял воду и сунул ее в руки беженцу. Тот заспорил было, но Амос остановил его легкой усмешкой. Наконец мужчина отвернулся и вслед за другими побрел к руинам.

— Капитан, — робко позвали сзади. Холден, обернувшись, встретил улыбку Элви Окойе, тащившей на плече большой мешок.

— Здравствуйте, — отозвался он. — Что там у вас?

— Одеяла. Мы с Фаизом и Садьям собрали все одеяла. Когда нас накроет туча, температура наверняка резко упадет. Ночь будет холодная.

— Хорошая мысль. Надо, пожалуй, и другим сказать, чтоб взяли одеяла.

— И еще, — проговорила она с той же нерешительной полуулыбкой, — я хотела попросить помощи для группы химиков.

— Помощи?

— Их аналитическая установка довольно тяжелая, трудно сдвинуть. С двумя помощниками было бы намного проще.

Холден рассмеялся, не веря своим ушам.

— Элви, мы там не наукой будем заниматься. Пусть бросают аппаратуру и берут воду и продукты.

— Она делает воду, — сказала Элви.

— Они могли бы донести… Что делает?

— Она стерилизует и дистиллирует воду, — объяснила она, кивая, чтобы до него быстрей дошло. — Нам это пригодится. Понимаете, когда бутылки опустеют.

— Да, — сказал Холден, чувствуя себя дураком.

— Да, — ободряюще улыбнулась Элви.

— Амос! — гаркнул Холден. Когда великан подошел, он кивнул на Элви и приказал: — Найди еще одного человека и идите с ней. Там нужно помочь с тяжелым оборудованием.

— С оборудованием? — нахмурился Амос. — А не лучше воду и…

— Она делает воду, — хором сказали Элви и Холден.

— Понял, — кивнул Амос и поспешно удалился.

Холден заметил, что небо слегка потемнело. Солнце стояло еще высоко, едва миновал полдень, но свет стал красноватым, и мир чуть потускнел. Словно ясный закат начался на пять часов раньше срока. Почему-то от этой перемены по спине прошла дрожь.

— Идите туда. — Холден легонько подтолкнул Элви к руинам. — Сейчас же. И своим скажите, чтоб торопились.

К чести Элви, та не стала спорить и тотчас побежала к научному городку РЧЭ. И колонисты кругом зашевелились быстрей, меньше спорили и временами бросали в небо боязливые взгляды.

Холден после осмотра места преступления ни разу не бывал в руинах чужаков. Здесь царила жуткая нечеловеческая эстетика, памятная ему сперва по Эросу, а позже — по «Станции колец», расположенной в центре сети врат. Углы и изгибы были чуть другими, но в них все же просматривалась странная красота. Холден попытался представить, как использовали эти строения хозяева протомолекулы. Безуспешно. Он не мог вообразить здесь ни механических фабрик, ни жилищ, заполненных мебелью и личными вещами. Проще было поверить, что именно пустота и служила неведомому назначению руин.

А еще здесь Бася Мертон и остальные прятали взрывчатку. И перебили группу безопасников. Самые кровавые преступления на планете случились там, где все они теперь собрались.

— Пересчитайте заново, — обратилась Кэрол Чивеве к своим помощникам. — Кого не хватает? Узнайте, кого у нас не хватает.

С самого ее прибытия — она пришла чуть ли не последней — колонистов пересчитывали по головам. Результат получался все время разный — подтягивались отставшие, люди перебирались с места на место. Задание было невыполнимым, но Холден уважал желание Кэрол убедиться, что никто не остался позади.

Научники РЧЭ сбились в закругленном углу центральной, самой большой комнаты здания. Элви была с ними. Несколько ученых возились с большой установкой — Холден надеялся, что ее настраивают на очистку значительных объемов воды. Люсия перешла комнату, чтобы перекинуться с Элви несколькими словами. Ее сын Яцек тащился следом. Холден перевел дыхание, убедившись, что оба на месте. Бася на «Росинанте», конечно, сходил с ума от беспокойства, и Холдену приятно было сообщить, что его семья, насколько это возможно, в безопасности.

— Эй, кэп, — из боковой комнаты вышел с несколькими колонистами Амос, — у нас проблема.

— Еще одна? Хуже надвигающегося катаклизма?

— Я бы сказал, родственная, — ответил Амос. — Мы пересчитали народ, и оказалось, что не хватает семьи Далке.

— Это точно?

— Скорее всего, — пожал плечами Амос.

Кэрол, услышав их, протолкалась сквозь толпу.

— На сто процентов, — заверила она. — Клэя Далке мы предупредили, когда он ремонтировал проводку. Он сразу пошел за женой и дочерью. У них дом на отшибе от поселка. Надо было послать с ним кого-нибудь, а я сглупила…

— У вас хватало других дел, — утешил Холден. — До их дома отсюда далеко?

— Три километра, — сказал Амос. — Я сейчас смотаюсь туда с этими ребятами, попробую их разыскать.

— Погоди минуту, — остановил его Холден. — Сомневаюсь, что вы за оставшееся нам время покроете шесть километров, не то что найдете кого-то.

— Не оставлять же там малышку, шеф, — ровно проговорил Амос, но Холден уловил в его тоне легчайший намек на угрозу.

— Хорошо, — уступил он, — только дай я свяжусь с «Роси», получу последние данные. Хоть это позволишь?

— Конечно, — покладисто согласился Амос. — Все равно кто-то уже ищет для малышки дождевик.

Холден вышел из главной комнаты и стал пробираться к выходу сквозь забитые людьми помещения поменьше. Здание чужаков представляло собой лабиринт комнат и коридоров. На ходу он вытащил ручной терминал.

— Алекс, это Холден, слышишь меня?

В терминале трещали помехи, вызванные сильной ионизацией атмосферы, но голос Алекса пробился сквозь них:

— Алекс слушает. Что скажешь?

— Дай последнюю сводку. Близко уже?

— А ты, босс, просто погляди на запад, — страх в голосе пилота проник даже сквозь помехи.

Холден вышел из главного входа в башню и посмотрел в сторону медленно опускающегося солнца.

Черная завеса скрыла горизонт, насколько мог видеть глаз. Она надвигалась так стремительно, что даже за десятки километров было заметно, как наваливается на них черная взбаламученная стена, пронизанная молниями. Земля под ногами вздрагивала и качалась: Холден вспомнил, что по твердой материи звук распространяется быстрее, чем по воздуху. Эта дрожь под ногами была звуком, заранее предупреждающим о ярости бури. Едва он успел так подумать, как на западе загрохотало.

— Ну как? — Амос вышел к дверям, натягивая на плечо лямку легкого рюкзака. На лицах стоявших за ним колонистов надежда мешалась со страхом.

— Поздно, парень. — Холден снова взглянул на запад и покачал головой. — Уже поздно.

Он не знал, относятся ли его слова к семье Далке или ко всем, кто здесь есть.

ГЛАВА 30 ЭЛВИ

Поначалу казалось, что шторм надвигается небыстро: багровочерная туча выше небоскребов едва шевелила теплый воздух перед собой и выглядела почти нереальной — а потом, между двумя вздохами, ударила во всю мощь. Вода, воздух, жидкая грязь хлестали в окна, в арочные проемы, во все дыры, словно струя из брандспойта. Рев бури буквально оглушал. Элви прижалась спиной к стене, скорчилась, обхватив руками колени, и стала терпеть. Стена за спиной дрожала под ударами шквала.

Сидевшая напротив Микаэла зажала ладонями уши, разевала рот в крике, но голоса Элви не слышала. Она ждала холодного дождя, но жижа, растекавшаяся по полу руин, была теплой и соленой — от этого почему-то становилось еще хуже. Элви сплела пальцы, стиснула их до белизны в костяшках. Мутные брызги наполнили воздух, мешали дышать. Кто-то нырнул под арку слева от нее, но разобрать, кто это был, казалось не проще, чем усилием воли прекратить катастрофу. Она не верила, что руины выстоят. Она ждала, что стены — древнее древнего — вот-вот треснут и выбросят ее и всех остальных под бурю, где их раздавит, или утопит, или раздавит, а потом утопит. Так все случилось в грузовом челноке: смятение, паника при падении, боль удара. Сейчас было так же, только продолжалось без конца, и она поймала себя на том, что ждет последнего удара. Тогда бы все кончилось. Элви знала, что на улице еще день, но вокруг стояла темень, только холодный свет аварийных лампочек и почти непрерывные вспышки молний выхватывали время от времени фигуры людей. Вот молодой человек с окаменевшим лицом — монумент страданию и терпению. Ребенок лет восьми, не старше, спрятал лицо на плече матери. Вэй и Мартри в форме, прижались тесно, как любовники, и кричат друг другу в уши в надежде, что их услышат. Лица у них багровые. Резкие перепады атмосферного давления не видны были глазу, но ощущались как тяжелая болезнь, неправильность во всем теле. Элви не понимала, дрожит ли стена от шторма, или началось землетрясение, или это ее саму трясет от перегрузки нервной системы.

С какого-то момента у нее сдвинулось восприятие времени. Она не знала, длится буря часы, дни или минуты. Так раненый в полубессознательном состоянии с обреченным терпением пережидает атаку, отдавшись на милость атакующих. Время от времени она всплывала к просвету в сознании и снова усилием воли загоняла себя в ступор. Шок. Наверное, она впала в шоковое состояние. Сознание вспыхивало и гасло. Она вцепилась в Фаиза, обеими руками обхватила его локоть, но не помнила, как добралась до него. Пол по щиколотку залило темной жижей, коричнево-зеленой. Элви была вся измазана ею. Жижа покрывала всех.

«Когда это кончится, пойду к себе в домик, отмоюсь как следует, а потом просплю неделю», — подумала она. Смешно! Устоять ее хижина не могла — как спичка не может гореть под водой, но Элви все равно мечтала о горячей ванне и наполовину верила своей мечте. Слепящая вспышка — и почти сразу звонкий раскат грома. Элви скрипнула зубами, закрыла глаза и стала терпеть.

Первым признаком перемены стал крик младенца. Ребенок плакал устало, обессиленно. Она шевельнулась. Насквозь промокшие, холодные штаны и рубашка липли к телу. Элви вытянула шею, поискала взглядом источник скрипучего звука. Мысль, заворочавшуюся в основании черепа, она ощутила раньше, чем осознала: между восприятием и работой разума был неестественный лаг. Она слышала детский плач. Она слышала нечто — хоть что-то, — кроме ярости шторма. Она хотела встать, но ноги подогнулись. Элви упала на колени, собралась, расправила плечи и попробовала еще раз. Дождь косо хлестал в окна — под углом не больше двадцати градусов. С черного неба все еще лило как из ведра. Ветер налетал шквалами, толкал в спину, завывал. В другой раз она назвала бы это ураганом. А здесь и сейчас это означало: худшее позади.

— Доктор Окойе?

Свет падал на лицо Мартри снизу, от аварийного фонарика, подвешенного на плечо. На лице застыла неизменная вежливая улыбка поверх трезвой сосредоточенности. Измученный рассудок Элви задумался, может ли что-то встряхнуть душу этого человека, и решил, что, пожалуй, нет. Такая предсказуемость в другом случае показалась бы успокаивающей, но телу было не до утешений. Пока еще.

— Вы как, доктор? — Мартри положил руку ей на плечо.

Элви кивнула и, когда он хотел отступить, ухватила его за локоть.

— Долго?

— Чуть больше шестнадцати часов от первого удара, — понял он.

— Спасибо.

Она отвернулась к окну, к дождю. Молнии еще плясали среди туч и вонзались в землю, но уже реже. Вспышки открывали перед Элви преобразившийся мир. Там, где вчера лежала ровная пустыня, текли реки. Цветы, или то, что она называла цветами, перемололо начисто. Ни прутика не осталось. Невозможно было вообразить, чтобы пересмешники это пережили. И похожие на птиц существа, которых она называла каменными воробьями. Элви собиралась пройтись к востоку от Первой Посадки, собрать там разросшийся в тени розовый лишайник. Теперь это уже было неактуально.

Чувство потери сдавило ей горло. Она успела бросить беглый взгляд на экосистему, которой никто прежде не видел, — на живое сообщество, развившееся вдали от всего, что она знала. Она и ее сотрудники были единственными людьми в этом саду. А теперь его больше не существовало.

— Обычное состояние природы — восстановление после очередной катастрофы, — вслух проговорила она. Это был экологический трюизм, и пробормотала она его, как верующий — молитву. Чтобы увидеть смысл в происходящем. Чтобы наделить мир подобием цели. Все виды развиваются в некой среде, а среде свойственно меняться. Это верно как на Земле, так и во всей вселенной.

Элви тихо плакала, слезы мешались с дождем.

— А вот этого я никак не ожидал, — сказал Холден. Элви обернулась к нему. В сумраке он стал монохромным. Джеймс Холден, гравюра в сепии. Волосы прилипли к голове и шее, рубашка — в потеках грязи.

Она слишком устала, чтобы притворяться. Взяла его за руки и вместе с ним уставилась в глубину руин. Ладони у него были надежные, теплые, — и Холден, пусть и напрягся немного в нерешительности, не выдернул их.

Кэрол Чивеве с четверкой своих людей пластиковой панелью вычерпывала грязь за окно — на сером пластике оставались зеленовато-бурые пятна. Дальше сбились в несколько кучек два-три десятка поселковых. Они жались друг к другу под одеялами. Безопасники РЧЭ разносили им бутылки с водой и упакованные в фольгу пайки. Фаиз с Люсией о чем-то горячо спорили. Слов Элви не разобрала.

— Не вижу, — сказала она. — Чего вы не ждали?

Он сжал ее пальцы и выпустил. Без него ладоням стало холодно.

— Ваши безопасники помогают астерам, — сказал он. — Наверное, катастрофа — лучшее средство помирить людей.

— Неправда, — сказала Элви. — Мы бы в любом случае помогали. Мы готовились помогать, еще когда летели сюда. Мы ничего плохого не сделали.

На последнем слове голос у нее сорвался, и она всерьез расплакалась. Странное дело: она смотрела на свою печаль как бы со стороны, снаружи, — а потом Холден погладил ее по плечу, и ей стало больно. На миг боль смыла все. Затопила. Три молнии подряд ударили совсем рядом, гром от них укатился вдаль.

— Извините, — сказала она, когда смогла говорить. — Просто… слишком много…

— Нет, извиняться должен я, — отозвался Холден. — Я не хотел причинять вам лишнюю боль. Просто…

— Понимаю. — Она снова потянулась к его руке. Пусть смеется. Пусть прогонит. Ей было уже все равно. Лишь бы коснуться его. Лишь бы обнял.

— Эй, кэп. — Из темноты вырос Амос. На плечах у него был прозрачный дождевик-пончо, капюшон туго обхватывал толстую шею. — Ты пока продержишься?

Холден шагнул назад, попятился от Элви. В ней вдруг вспыхнула злоба на некстати вмешавшегося великана. Она закусила губу, сверкнула на него глазами. Если Амос что и заметил, то не подал вида.

— Даже не знаю, что тебе ответить, — сказал Холден. — Не вижу причин умирать на месте. Лучшего и желать не приходится.

— Точно, другие варианты еще хуже, — согласился Амос. — Так вот, Далке с семьей сюда не добрались. Кому-то придется пойти поискать.

Холден помрачнел.

— Полагаешь, стоит? Там все еще неуютно. Думаю, столько воды эти места никогда не видели. Надо ждать селевых потоков, а помочь вам, если что, мы не сможем.

— У них маленькая девочка, — сказал Амос. Двое мужчин обменялись долгими взглядами, словно продолжая давний разговор. Элви почудилось, что при ней семейным шифром переговариваются родные друг другу люди.

— Осторожней там, — попросил Холден.

— Куда бы ни уплыл кораблик, я сделаю, что смогу…

К ним подошла Вэй. Она сняла тяжелое снаряжение, но пехотная винтовка висела за спиной. Женщина кивнула Амосу.

— Я нашла еще двоих, кто не прочь прогуляться.

— Я не против, если ты не против, — ответил Амос.

Вэй кивнула. Темнота в ее глазах как будто отражала взгляд Амоса.

За ее плечом Элви увидела полдюжины людей в таких же, как у Амоса, дождевиках. В полумраке трудно было отличить поселковых от сотрудников РЧЭ. Даже земляне с астерами сейчас выглядели практически одинаково. Элви не знала, действует ли так темнота или глубинные перемены в сознании изменили ее восприятие. Мозг иногда играет такие шутки.

Среди других она узнала Фаиза, и рот у нее наполнился меднистым вкусом страха.

— Постой! — Элви метнулась к нему. — Фаиз, постой, ты куда собрался?

— Помочь, — сказал он. — Заодно выберусь из этой банки сардин. Я привык иметь пару футов личного пространства, от такой тесноты у меня стресс.

— Тебе нельзя. Там опасно.

— Я знаю.

— Останься! — сказала Элви, пытаясь стянуть с него через голову дождевик-пончо. — Лучше я пойду.

— Элви, — сказал он. — Элви! Прекрати!

В кулаках у нее был зажат прозрачный пластик — уже мокрый.

— Пусть они идут, — говорила она. — Они профессионалы. Они справятся. А мы… такие, как мы…

— «Они и мы» остались позади. Мы просто люди в беде, — сказал Фаиз. И добавил: — Ты же знаешь, кто я такой, Элви.

— Нет. Нет, ты хороший человек, Фаиз!

Он склонил голову набок.

— Я имел в виду, что я геолог. Вряд ли им понадобится лекция о тектонике плит. А ты о чем?

— О… А… А я…

— Пошли, профессор. — Вэй потянула Фаиза за руку. — Прогуляемся.

— Могу ли я отказаться? — откликнулся он, ласково отнимая у Элви полу дождевика.

Она проводила взглядом направлявшихся к выходу шестерых. Амос, Фаиз, Вэй и еще трое поселковых — нет, двое поселковых и Садьям — с одноразовыми химическими фонарями в руках. Они ушли в бурю. Она стояла у окна, не замечая пробивавшегося дождя. Амос и Вэй шли первыми, склонив головы, дождевики колыхались у них за спинами. Остальные сбились в кучку позади, двигались тесно, как утята за матерью. Ночь была темной и бурной, они таяли в ливне, растворялись с каждой минутой, и вот их уже стало не видно. Элви еще постояла, без единой мысли в усталом мозгу.

Люсию и Яцека Элви нашла в одной из комнат побольше. Двое астеров пытались заслонить окно пластиковыми панелями. Теперь ветер уже не грозил разнести пластик вдребезги. Полдюжины других людей разгребали грязь, и не без успеха: Элви видела светлые полоски пола. Повсюду, прижавшись друг к другу, спали люди. Шум бури еще глушил их стоны. Большей частью.

Люсия заметила ее. Женщина постарела лет на десять, но заставляла себя улыбаться. Элви подсела к ней. Обе были покрыты слоем соленой грязи, которая уже начала пованивать. Гнилостные бактерии или что-то в этом роде. Все микроорганизмы из огромного океана планеты выброшены в небо и начинают умирать. У Элви при мысли о том, сколько смерти вокруг них, болело сердце — потому она об этом не думала.

— Я могу помочь? — спросила Люсия.

— Я как раз об этом и хотела спросить, — ответила Элви. — Скажите, чем я могу помочь?

Долгая страшная ночь продолжалась, дождь лишь немного ослабел. Сквозь тучи не проникал свет. Радуга не обещала конца потопу. Элви переходила от группы к группе, заговаривала с людьми, расспрашивала. Одни были из самозахватчиков, другие из РЧЭ. Все выглядели одинаково оглушенными, всё еще не верящими, что остались живы. Запах грязи становился гуще и острее — распадались органические структуры, содержавшиеся в иле. Элви страшно было представить, как провоняет мир, когда дождь перестанет и солнце согреет землю. Но эта проблема могла подождать.

Она не заметила, как уснула. Сидела у окна, с надеждой высматривала возвращающуюся поисковую партию. Помнится, очень ясно услышала за спиной голос Холдена и женский голос в ответ. Хотела обернуться, найти его, предложить помощь. Лишь бы что-то делать, лишь бы двигаться, еще час не думать и не чувствовать. А вместо этого — проснулась.

Минуту Элви не могла понять, куда попала. Пьяный от усталости мозг пытался превратить окружающее в каюту «Израэля», словно она еще летела к Новой Терре. Словно ничего еще не случилось. Потом настоящее вернулось к ней.

Она лежала в углу тесной клетушки. На влажной земле рядом растянулись еще восемь человек, подложив под головы руки вместо подушек. Кто-то храпел, прижавшись к ней всем телом. Вдали полыхнула зарница, и Элви узнала в лежащем Фаиза. Гром докатился, помедлив, — и негромко. Дождь стучал тихо. Элви тронула мужчину за плечо, ласково встряхнула.

Фаиз застонал и шевельнулся, под ним зашелестел не снятый дождевик.

— А, доброе утро, доктор Окойе, — проговорил он. — Подумать только, где встретились!

— Оно и вправду такое?

— Кто?

— Утро — доброе?

Он вздохнул в темноте.

— Честно говоря, я не знаю даже, утро или нет.

— Вы их нашли?

— Мы ничего не нашли.

— Жаль.

— Я имею в виду — вообще ничего. Наших домиков нет. Первой Посадки нет. Рудничного карьера нет — или все так изменилось, что мы его не нашли. Дорог нет.

— О…

— Помнишь эти снимки природных катастроф, на которых только грязь и обломки? Так вот, то же самое, только без обломков.

Элви снова легла.

— Жаль.

— Чудо будет, если мы потеряем только этих троих. Удалось передать сигнал на «Израэль». Судя по состоянию атмосферы, восхода мы долго не увидим. Никто не произносит вслух «ядерная зима», но я бы поручился, что здесь все очень надолго изменилось. У нас остались аккумуляторы, принесенные с собой, но нет гидропонных станций. И пресной воды ровно столько, сколько накачают химики. Я-то надеялся, что хоть несколько складов выдержат. Они были надежной постройки.

— А все же, может быть, нет худа без добра.

— Восхищен твоим безумным оптимизмом.

— Я серьезно. То есть посмотри на нас всех. Ты пошел с Амосом, Вэй и местными. Мы здесь все вместе. Вместе работаем. Заботимся друг о друге. Возможно, так и надо было, чтобы покончить с насилием. Раньше мы находились на трех сторонах — теперь все на одной.

— Точно, — вздохнул Фаиз. — Ничто лучше не проявляет нашего гуманизма, чем естественная катастрофа. Или еще какая-нибудь. На этой мерзкой планете, по-моему, не водится ничего естественного.

— Значит, это к лучшему, — сказала Элви.

— Верно, — согласился Фаиз. И, помолчав, добавил: — Я бы дал нам дней пять.

ГЛАВА 31 ХОЛДЕН

В детстве Холден видел, что может натворить торнадо. На равнинах Монтаны они редко, но случались. Один смерч задел торговый комплекс в нескольких милях от фермы его родителей, и местные жители собрались расчищать обломки. Мать Тамара взяла его с собой.

Торнадо снес фермерский рынок в центре комплекса и при этом даже не коснулся продуктового магазина и заправочной станции по сторонам от него. Рынок расплющило, словно подошвой гиганта, — крыши рухнули, а стены повалились наружу. Содержимое прилавков раскидало гигантским колесом на сотни метров вокруг. Тогда юный Джеймс Холден впервые увидел, что могут натворить необузданные силы природы, и ему потом много лет снились кошмары, в которых торнадо уничтожал их дом.

Здесь было хуже.

Ручной терминал уверял, что он стоит в центре Первой Посадки. Дождь струями стекал по его накидке и завивался водоворотом у ног. Кругом простиралась грязевая равнина, прорезанная ручьями. Ни раздавленных зданий, ни разбросанных по земле обломков. Учитывая ярость и продолжительность бури, легко верилось, что останки Первой Посадки обнаружатся за сто, а то и за тысячу километров отсюда. Колонистам не придется отстраиваться. Нечего здесь было отстраивать.

Рябь света пробежала по тяжелым тучам над головой, а через секунду за ней последовал удар грома, вроде дальнего артиллерийского залпа. Дождь усилился, снизив видимость до нескольких десятков метров и пополнив ручейки, прорезавшие размокшую землю.

— Я бы сказал: «Ну и каша!» — только тут и каши-то нет, — вздохнул Амос. — Никогда такого не видывал, кэп.

— А если это повторится? — Холден вздрогнул, то ли от пришедшей в голову мысли, то ли от пробравшегося за шиворот ручейка.

— Думаешь, там еще осталось чему взрываться?

— А кто-нибудь понял, что рвануло в первый раз?

— Никто, — со вздохом признал Амос. — Похоже на большой атомный реактор. Алекс в последней сводке говорит, вокруг источника распространяется высокая радиоактивность.

— Часть может выпасть с дождем.

— Часть…

Грязь под ногами у Амоса раздалась, мелкая тварь наподобие слизня высунулась из земли, отчаянно пытаясь удержать голову над водой. Амос пинком отбросил ее в ручей, течение унесло прочь.

— У меня кончаются противораковые таблетки, — сказал Холден.

— И радиоактивный дождь тебе не на пользу.

— Я тоже так думаю. И колонистам он вреден.

— Есть предложения? — Судя по тону, Амос не ждал ответа.

— Убраться с планеты до следующей катастрофы.

— Обалденный план, — одобрил Амос.

Они повернули обратно к руинам чужаков; шли, разгребая густую грязь и перепрыгивая нарождающиеся овраги. Земля была вся в мелких норах — на поверхность пробивались ярко окрашенные слизнечерви, полоски светящейся субстанции отмечали их следы.

— Таких я до сих пор не видел, — заметил Амос, указывая на ползущее по мокрой земле существо. Оно было безглазым, немногим больше пальца.

— Их дождь выгнал из нор. Раньше почва всегда оставалась сухой. Ручаюсь, под землей много живых тварей захлебнулось. Хоть эти сумели выбраться.

— Да уж. — Амос хмуро разглядывал существо под ногами. — Однако не перебор ли? Если такое заползет мне в спальник, я обоссусь от страха.

— Бедный малыш…

Словно подтверждая, что Амос не зря волнуется, земля зашевелилась и выпустила наверх еще дюжину слизней. Амос с отвращением наморщил нос и обогнул их, стараясь не выпачкать сапоги слизью. Впрочем, дождь быстро смывал все следы.

Терминал Холдена загудел, и он достал аппарат — посмотреть, что за сообщение поступило. Связи с «Роси» не было несколько часов. Наверное, наконец удалось поймать разрыв в грозовом фронте и переслать последние данные.

Холден попробовал вызвать Алекса, но услышал только помехи. Если окно и открылось, он его пропустил. Но даже короткий прорыв внушал надежду на скорую связь. А пока можно было отправлять сообщение за сообщением и рассчитывать, что они рано или поздно пробьются сквозь помехи.

Новое сообщение было голосовым. Холден вставил в ухо маленький наушник и стал слушать.

«Сообщение для капитана Холдена от Артуро Рэмси, главного юрисконсульта, „Роял-Чартер-Энерджи“».

Холден разослал вице-президентам и членам совета директоров десятки требований освободить Наоми. То, что ему ответил главный юрист компании, добра не сулило.

«Капитан Холден, — продолжал голос, — „Роял-Чартер-Энерджи“ очень серьезно отнеслась к вашему требованию об освобождении задержанной на „Эдварде Израэле“ Наоми Нагаты. Однако юридические проблемы, возникающие в связи с данной ситуацией, являются в лучшем случае запутанными».

— Распутывайся как хочешь, только верни мне старпома, ублюдок, — злобно пробормотал Холден, покачал головой на вопросительный взгляд Амоса и стал слушать дальше.

«В ожидании предстоящего расследования мы, к сожалению, вынуждены последовать рекомендации местной службы безопасности и оставить Наоми Нагату под их защитой в качестве свидетеля. Мы надеемся на ваше понимание деликатности…»

Холден с отвращением прервал запись. Амос поднял бровь.

— Вонючка-крючкотвор из РЧЭ сообщает, что Наоми не отпустят, — сказал Холден. — «Следуя рекомендации местной службы безопасности».

— Мартри, — буркнул Амос.

— Кто же еще?

— Не пойму я что-то, зачем ты меня удержал, кэп? — спросил Амос.

— Потому что прежде всего, — Холден обвел руками жидкую грязь и расползающихся по ней слизней, — надо доделать дело, а убийство шефа СБ в этом не поможет.

— А хотелось бы попробовать. Вдруг поможет?

— Подожди, дружище, может, еще успеешь настреляться, — сказал Холден. — Я, видишь ли, намерен отдать ему приказ, выполнять который ему очень не захочется.

— А, — улыбнулся Амос, — вот и славненько.

В лагере среди руин они застали суматоху. Люди отчаянно отгоняли что-то от входов в здание. Размахивали одеялами, палками и всем, что под руку попало. Изнутри доносился болезненный вой, словно кого-то терзали страшные боли.

Доктор Окойе, увидев их изнутри, бросилась навстречу.

— Капитан, у нас серьезная проблема… — Не договорив, она отшвырнула ногой слизня и взвизгнула: — Берегись!

Холден не раз видел, как она ловила и приносила в жертву науке представителей местной фауны. Без малейшей брезгливости. Не верилось, что ее можно пронять местными аналогами слизняков.

— Что происходит? — спросил он, когда Элви отшвырнула от него ближайших слизней.

— Погиб человек, — сказала она. — Муж мужчины и женщины, автомехаников. Высокий такой. Кажется, ее зовут Бет. Жену то есть. Это она кричит.

— А при чем тут слизняки?

— Их слизь содержит нейротоксины, — с круглыми глазами выпалила Элви. — Он коснулся слизня и почти мгновенно оказался парализован. Полная остановка дыхания. Один слизняк заполз на стену рядом с местом, где они спали, и он схватил его, хотел выбросить. Пока мы соображали, что случилось, он уже умер.

— Господи! — Во взгляде Амоса на кишащих кругом червей отвращение смешивалось с почтением.

— Защитное приспособление? — спросил Холден.

— Не знаю, — ответила Элви. — Возможно, слизь просто облегчает им передвижение, как у земных моллюсков. Не исключено, что она не токсична для организмов Новой Терры. Мы раньше таких не встречали, откуда нам знать. Будь у меня коллекционная сумка, можно было бы послать данные на Луну, но…

Голос Элви повышался с каждым словом, под конец она чуть не плакала.

— Вы правы, — сказал Холден, — глупость я спросил, да и не важно это.

— Почему не… — начала Элви, но Холден уже обошел ее.

— Где Мартри? — спросил он на ходу.

— Внутри, организует поиск и удаление слизней из строения.

— Идем, Амос, — позвалХолден, — предложим ему занятие поважнее.

Внутри пахло страхом. Половина колонистов отчаянно металась, выстраивая защитные сооружения и расчищая комнаты. Другая половина сидела, завернувшись в одеяла, с пустыми лицами и взглядами. Человеческий разум не выносит бесконечных угроз. У каждого свой предел, и Холден не винил людей, сломавшихся за последние тридцать часов. Приходилось только удивляться, что сломались не все.

Впрочем, он не удивился, застав жену Баси и его сына за работой при группе химиков.

— Доктор Мертон, — с виноватой улыбкой приветствовал он женщину.

— Капитан… — Ответная улыбка была слабой и очень усталой. У единственного врача колонии выдался долгий день.

— Я слышал о погибшем, — начал он, но Люсия сразу остановила его, кивнув на аналитическую установку.

— Мы сейчас работаем с этим токсином. При наличных инструментах вряд ли удастся создать противоядие, но мы попробуем.

— Я ценю ваши усилия, — сказал Холден, — но надеюсь, что они не понадобятся.

— Придется улетать? — с грустным смирением спросила она. — После такого…

— Может, не навсегда, — утешил Холден, положив руку ей на плечо. Какая же она была тоненькая!

Люсия медленно покивала, обвела взглядом чумазых, перепуганных людей.

— Спорить не приходится. Здесь больше не за что драться.

«О, — подумал Холден, — есть люди, которые всегда найдут, за что подраться. Кстати о них…»

— Мне нужен Мартри.

Люсия махнула рукой себе за спину, на дверной проем, и Холден, напоследок сжав ей плечо, постарался вложить в улыбку побольше надежды.

В соседней комнате Мартри, присев на корточки, рассматривал что-то на полу. Вэй с винтовкой в руках стояла рядом, брезгливо морщила нос.

— Вэй, — кивнул ей Амос.

— Амос, — улыбнулась ему сотрудница СБ.

Холден удивился. Не могли же они… И времени-то прошло всего ничего. Однако между ними положительно что-то было.

— Капитан Холден, — заговорил Мартри, выпрямляясь и не давая ему времени поразмыслить над шашнями Амоса и Вэй. На полу лежал прозрачный пластиковый мешок с одним слизнем внутри. Тварь тыкалась в стены тюрьмы острым слепым рылом.

— Завели дружка? — спросил Холден, кивнув на мешок.

— Говорят, полезно знать врага в лицо, — отрезал Мартри.

— Чего только не говорят.

— Да, это так. Каковы результаты рекогносцировки?

— Как и следовало ожидать, — ответил Холден. — Первые рапорты подтверждаются. Не осталось ничего, даже обломков. Все запасы колонии пропали. Пока химики не наладят очистку, мы можем использовать запасы грунтовых вод, но то, что падает с неба, радиоактивно и, скорее всего, заражено микроорганизмами.

— Так-так… — Мартри почесал за ухом толстым ногтем. — Можно считать, что на данный момент колония инсургентов нежизнеспособна?

— Могли бы не радоваться так откровенно.

— Как только восстановится связь, я налажу снабжение. РЧЭ охотно поделится своими запасами с беженцами.

— Какое великодушие! — восхитился Холден. — Но я жду от РЧЭ еще большей услуги.

— О? — Мартри переключился на улыбку.

— Да. Посадите челнок, который занимается снабжением. Эвакуация займет некоторое время, а до тех пор, пока мы не вытащим людей с планеты, им понадобятся медикаменты, еда и укрытия.

— Вытащим с планеты? Звучит так, будто это вы оказываете нам услугу, капитан.

— Я не закончил. — Холден шагнул вперед, нарочно потеснив Мартри. Тот напрягся, но пятиться не стал. — На челноке я намерен отправить часть колонистов. В первую очередь больных и группу риска. А как только ваши люди разоружат второй челнок, он тоже включится в работу. Такие же приказы я отдаю «Барбапикколе» и «Росинанту». Мы покидаем планету, и тех, кто не поместится на «Барб» и «Роси», должен взять «Эдвард Израэль».

Улыбка Мартри заметно остыла.

— Вот как?

— Именно так.

— Не вижу, почему корабль, доставивший сюда самозахватчиков, не мог бы и обратно их увезти.

— Во-первых, на нем уже нет места, — начал Холден.

— Тогда пусть сбросят наворованную в этом мире руду, — перебил Мартри.

— А во-вторых, — словно не услышав, продолжал Холден, — «Барб» растратила все запасы. Я не загружу сотни человек на корабль, который рискует не добраться до «Медины». Игнорировать гуманитарную катастрофу — вряд ли это соответствует политике РЧЭ. А если и соответствует, спорю на что угодно, что пресса от такой новости придет в ужас.

Мартри в свою очередь сделал шаг навстречу Холдену, скрестил руки на груди и сменил улыбку на столь же неискреннюю угрюмость.

«А в качестве запасного варианта: Амос убьет тебя на месте, и я сам возьму все, что понадобится, когда сядет челнок», — подумал Холден, старательно прогоняя эту мысль с лица.

Амос, словно услышав, подался вперед и коснулся рукой рукояти пистолета. Вэй, не выпускавшая из рук винтовку, оказалась справа от него.

«Еще чуть-чуть, — думал Холден, — и рванет».

Но отступать было нельзя. От исхода этой стычки зависели жизни двухсот человек. Вэй прокашлялась. Амос улыбнулся ей. Мартри нахмурился еще сильнее, склонил голову к плечу.

«Сейчас», — подумал Холден. Рот вдруг наполнился слюной, но сглотнуть он себе не позволил.

— Конечно, — сказал Мартри, — мы рады будем помочь.

— О, — ответил Холден.

— Вы правы. Оставлять их здесь нельзя, — продолжал Мартри, — а места на всех не хватает. Как только восстановится связь, я передам на «Израэль», чтоб ждали пассажиров.

— Великолепно, — кивнул Холден, — благодарю.

— Доктор Окойе, — сказал Мартри. Обернувшись, Холден увидел, что маленькая женщина-биолог привычно робко улыбается ему.

— Извините, что перебиваю, — сказала она, — но рация заработала. «Израэль» сейчас на связи. Вы велели сразу вас позвать.

— Спасибо, — ответил ей Мартри и двинулся к выходу. Словно вспомнив что-то, задержался и обернулся к Холдену. — Знаете, если бы не их трущобы, мы бы не оказались в таком положении. Грузовой челнок вез надежные постройки. С ними бы подобного не случилось.

Элви опередила Холдена с ответом:

— О нет. Мне тоже жалко купола и блоков для строительства. Но мы зарегистрировали порывы до трехсот семидесяти километров в час, перед такими бы ничто не устояло.

— Благодарю за поправку, доктор Окойе, — натянуто улыбнулся Мартри. — Идем, поговорим с кораблем?

Когда Мартри вышел, Элви озадаченно заморгала.

— Он на меня злится?

— Милочка, — хлопнул ее по спине Амос, — это лишнее доказательство, что ты не сволочь.

ГЛАВА 32 ХЭВЛОК

Когда радиосвязь с Мартри прервалась, Хэвлок попытался уснуть. Ему необходимо было поспать. Сделать он ничего не мог. Ничего, пока все не кончится. Он плавал в койке на привязных ремнях и пытался отключить сознание. Мысли не успокаивались. Выживут ли там, внизу? Что если за первым взрывом будут другие? Что если сдетонирует вся планета, заденет ли тогда и «Израэль»? Не посоветовать ли Марвику поднять корабль на более высокую орбиту? Или вовсе увести от планеты? А если на «Барбапикколе» решат поступить так же, что делать? Ему приказано следить, чтобы астеры не вырвались с орбиты с полным грузом руды…

Он закрывал глаза, но, стоило ослабить контроль, они открывались снова. Через три часа Хэвлок сдался, отстегнул крепления и пошел на тренажеры. Атрофировавшиеся в невесомости мышцы протестовали против любых упражнений. Тогда он вывел на экран вид на планету.

С поверхности Новой Терры стерло все контуры. Сплошная серая пелена — это были облака, скрывающие вид на свирепствующую под ними бурю. Закончив серию упражнений, Хэвлок искупался, надел свежую форму и прошел к себе в кабинет. Ящик входящих был переполнен запросами от новостных агентств — он усомнился, все ли они существуют на самом деле. Хэвлок переадресовал запросы в штаб-квартиру РЧЭ на Луне. Пусть отвечают, если охота. Сейчас они знают столько же, сколько он сам.

Проверив связь с планетой, он убедился, что сигнал все еще не проходит. Попробовал еще раз и еще. Серая планета молчала.

— Есть новости? — спросила пленница.

— Никаких, — ответил Хэвлок и, помолчав, добавил: — К сожалению.

— Мне тоже жаль, — сказала она. — Но они справятся.

— Надеюсь.

— А вы справитесь?

Хэвлок поднял голову.

Для арестованной саботажницы, не первый день запертой в клетке, она выглядела на удивление спокойной. Кажется, даже усмехалась. Хэвлок поймал себя на том, что улыбается в ответ.

— Трудновато, — признался он.

— Да. К сожалению.

— Это не ваша вина, — сказал Хэвлок. — Не вы же затевали войну.

— А кто затевал войну? — удивилась Наоми, и тут за спиной у Хэвлока кто-то вежливо кашлянул. Хэвлок развернул кресло — оно зашипело. У люка плавал старший механик. На рукаве комбинезона у него была нашивка милиционера.

— Здравствуйте, шеф, — заговорил он, втягивая себя внутрь. — Нельзя ли с вами поговорить? Хорошо бы наедине.

— На защиту приватности не рассчитывайте, — предупредила Наоми, — мне все равно все слышно.

Хэвлок отстегнулся и оттолкнулся от кресла.

— Я вернусь, — бросил он через плечо.

— Меня всегда можно застать дома, — отозвалась Наоми.

В столовой было затишье. Стармех прихватил для себя грушу с кофе и подал вторую Хэвлоку. Оба зависли над привинченным к палубе столиком. Сила привычки.

— Так вот, мы тут обсуждали, — начал стармех Койнен, — последние события.

— Да, я сам только о них и думаю.

— Точно ли нам известно, что катастрофа… естественная?

— Я бы дал все сто процентов, что нет, — горько усмехнулся Хэвлок и, увидев, как замкнулось лицо старшего механика, пояснил: — Все зависит от того, что считать естественным. Тебя что беспокоит?

— Не хочется выглядеть параноиком, но уж очень все совпало по времени. Мы поймали посредника ООН на месте преступления. Сунули сучку в карцер. И тут откуда ни возьмись — катастрофа, о ней все забывают…

Хэвлок отхлебнул кофе.

— Астеры попали сюда раньше нас. Могли что-то найти и никому не сказать. А Холден работал на АВП. На Фреда Джонсона работал, так? Если не врут. Он с этой астерской девкой даже спит. Если он кому и верен, так не Земле. И еще он побывал на той штуковине чужаков, вокруг которой плавает «Медина», — и вернулся. Я кое-что разузнал. С марсианскими десантниками, что за ним летали, с тех пор творится жуткая чертовщина.

— В каком смысле «жуткая»?

Глаза у стармеха загорелись, он подался плечами к собеседнику — оставшаяся от жизни при гравитации поза секретного разговора. За следующие полчаса он перечислил полдюжины странных происшествий. Одна десантница умерла от эмболии при перегрузке — как раз перед встречей с кузиной, работавшей в популярной программе новостей. Другая подала рапорт об отставке, а о причинах никому не рассказывала. Ходили слухи о докладе — очень секретном, — в котором утверждалось, что Джеймс Холден погиб на станции, и его заменил доппельгангер. Учитывая, что умела сотворить с человеческими телами протомолекула, в это можно было поверить. Только тот доклад остался секретным, а читавшие его люди попали под обстрел дискредитирующих сплетен.

Хэвлок пил кофе и слушал, кивал и изредка задавал вопросы: в основном об источниках информации. Под конец разговора он пообещал стармеху заняться этим вопросом и вернулся к рабочему столу. Планета на экране все еще скрывалась под облаками.

— Все нормально? — спросила Наоми.

— Отлично, — ответил он и, чуть поразмыслив, добавил: — Просто люди, когда им страшно, ищут того, кто за все в ответе.

— И я так же, — хмыкнула Наоми.

— Вы? А вы-то что?

— Грызу себе ногти и молюсь, — объяснила она. — Большей частью молюсь.

— Вы верующая?

— Нет.

— Может, вы с Холденом — шпионы чужаков, а планету взорвали, чтобы отвлечь внимание прессы от заговора астеров.

Теперь Наоми расхохоталась.

— Ой, что это было? Извините меня, пожалуйста.

Хэвлок тоже захихикал, хотя и чувствовал стыд. Люди Койнена — его люди, а Наоми Нагата — саботажник и враг. Но, каким бы глупым это ни казалось, больше ему было не с кем поговорить.

— Не так все страшно. Конспирологические теории возникают, когда вселенная кажется людям слишком беспорядочной. Абсурдной. Если есть вражеский заговор, хоть понятно, в кого стрелять.

— В астеров…

— В данном случае — да.

— Они намерены ворваться сюда и вышвырнуть меня из шлюза?

— Нет, они не такие, — возразил Хэвлок. — Хорошие ребята.

— Хорошие ребята думают, что я погубила планету.

— Нет, что ее погубил доппельгангер вашего друга, чтобы отвлечь от вас. Не волнуйтесь, с вами ничего не случится. Вас никто не подозревает в союзе с протомолекулой. Просто им страшно.

Наоми замолчала. Она водила пальцами по стене клетки и напевала про себя. Мотив был незнаком Хэвлоку. Он снова заглянул во входящие. Еще полдюжины просьб прокомментировать события. Доклад от сотрудника службы безопасности: астеры «Израэля» склонны кучковаться за столом и в тренажерном зале. Сотруднику это внушало подозрения. Хэвлоку это напомнило поведение поселенцев, устанавливавших свои фургоны в круг на враждебных землях. С этим что-то надо было делать. Знать бы что. Связь с планетой по-прежнему отсутствовала. Судя по показаниям инфракрасных датчиков, пробивших облачный покров, буря уничтожила Первую Посадку. Хэвлок стал просматривать пересылавшиеся на Землю материалы. Может, кто-то в них разберется. В первых сообщениях новостей уже мелькала версия, что взорвался перегруженный реактор. Хэвлок, только что выслушавший версию о поддельном Холдене, и к этим догадкам отнесся скептически.

Когда через шесть часов его терминал сообщил о вызове от Мартри, у Хэвлока гора упала с плеч. Он ответил и увидел на экране живое лицо начальника, хоть и в низком разрешении. Изображение дергалось и подпрыгивало, зато слышно было хорошо, несмотря на щелчки помех.

— Рад тебя видеть, Хэвлок. Как вы там, держитесь?

— Не жалуемся, сэр. Больше всего ждали связи с вами. Похоже, у вас там шторм наделал дел.

— Потери в живой силе минимальные, — сказал Мартри. — Несколько местных не удосужились вовремя укрыться в убежище, и еще потоп выгнал из-под земли червяков, которые убивают при прикосновении. Таким образом самозахватчики потеряли еще одного. Наши все целы. Лагерь пропал.

— Наш или их?

— И наш, и их. Здесь все придется начинать с чистого листа.

— Жаль.

— Почему?

Хэвлок заморгал и растерянно улыбнулся.

— Потому что мы все потеряли…

— Мы потеряли меньше, чем они, — сказал Мартри. — Значит, победили. Челнок надо будет загрузить и посадить здесь. Продукты, чистая вода, медикаменты, теплая одежда. Укрытий не нужно. Разве что ламинатные палатки, которые держатся не больше недели.

— Вы уверены? Я могу послать сборные домики…

— Нет. Никаких постоянных укрытий, пока здесь не останутся только наши люди. И еще нам навязали поселковых. Начинай думать, как устроить сотню-другую человек. Об удобствах заботиться не обязательно, главное, чтобы мы могли их контролировать.

— Мы берем астеров на «Израэль», сэр?

— Забираем их с планеты и помещаем там, где сумеем прижать, — улыбнулся Мартри. — Его святейшество папа Холден уверен, что навязал их мне силой. Ума у него, как у дохлой кошки.

Хэвлок вдруг остро ощутил, что Наоми слышно каждое слово. Он стал соображать, как бы усилить приватность незаметно для Мартри. Начальнику ни к чему знать, что он нарушил требования секретности.

— Что-то не так, Хэвлок?

— Просто задумался, как их устроить, — ответил тот. — Что-нибудь сообразим.

— Умница. Удачно получилось. Если все правильно разыграть, мы уберем с планеты всех самозахватчиков. А даже если и не удастся, пусть теперь попробуют доказать, что их колония жизнеспособна. — Мартри холодно улыбнулся. — Пожалуй, за последние шестьдесят часов мы продвинулись больше, чем за все время с прилета.

Наоми постучала по решетке костяшками пальцев. Звук вышел тихий. Ручной терминал его не улавливал. Она вопросительно подняла брови, и Хэвлок, поняв ее без слов, незаметно кивнул.

— А что с командой посредников? — спросил он. — Как Холден со своими?

— Холден с Бартоном — как нельзя лучше. Бартон чуть не попал в самую бучу, но не случилось, — с улыбкой пожал плечами Мартри. — Все сразу хорошо не бывает.

Хэвлок поморщился, представив, как жестоко это звучит для человека, не знакомого с Мартри.

— Ну, передайте им, что мы собираем помощь и, как только облачность позволит, сажаем челнок.

— Только без постоянных укрытий.

— Да, сэр, я понял.

— Мне придется и кое-кого из ученых отправить с челноком. Попадаются среди них слишком наивные. Я составлю список эвакуации.

— А мне не следует… э… ну, подготовить к обычной работе второй челнок? — осведомился Хэвлок. Ему очень не хотелось бы услышать приказ оставить оружие на месте. — Сэр?

— Придется, наверное, — согласился Мартри. — Ну, хорошо. Но будь готов вернуть его на позицию после окончания эвакуации. Не хотелось бы впустую терять преимущество.

— Да, сэр, — кивнул Хэвлок, — я об этом позабочусь.

— Молодец.

Связь прервалась. Хэвлок занялся расписанием вахт и инвентарными списками. Целую минуту он не смел поднять взгляд на Наоми. Та морщилась, словно раскусила какую-то гадость.

— Вот на него вы и работаете?

— Он глава службы безопасности, — сказал Хэвлок.

— Гадина.

— Он просто неудачно выразился, — объяснил он. — Не знал, что вы его слышите.

— Если бы знал, шипел бы на другой манер, — сказала Наоми и добавила: — У вас на борту есть катализаторы апоптоза избирательного действия?

— Онкоциды? Конечно, стандартный набор противораковых средств.

— Нельзя ли отправить их с челноком?

— Мне кажется, антибиотики и питьевая вода нужнее?..

— Они нужны Холдену. Он на Эросе схватил высокую дозу. Когда рядом медотсек, это не так уж страшно, но каждую пару месяцев у него выскакивает новая опухоль. А им, если Алекс не решится сажать «Роси» в этот кисель, придется еще задержаться там.

Хэвлок имел все основания отказать. Он не обязан был оказывать услуги пленнице. Но она не выдала Мартри, что слышала разговор. Могла бы создать Хэвлоку неприятности, но не стала.

— Конечно, — сказал он, — почему бы не послать.

— И насчет дохлой кошки…

— Да?

— За последние годы несколько человек недооценили Джима Холдена, — сказала Наоми, — и многих из них уже нет.

— Это угроза?

— Добрый совет — не повторять ошибку вашего босса. Вы мне нравитесь.

Загрузить челнок всем необходимым было легко. На борту все только и ждали возможности взяться за дело. Продовольствие, пресная вода, полифибровые одеяла и медикаменты — в том числе коробочка онкоцидов с именем Холдена на крышке — наполнили челнок до отказа: у люка едва оставалось место для одного человека. Хэвлок не отрывался от датчиков, дожидаясь просвета в облаках, сквозь который пробился бы хоть один огонек с Первой Посадки. Потом он вдруг вспомнил — будто его ударили, — что огоньки там больше не загорятся. Погасли. Хэвлок не бывал в поселке. Он вообще не ступал на поверхность Новой Терры, и все равно его тревожила мысль о единственном человеческом поселении, стертом с лица планеты.

— Челнок-два запрашивает разрешение на посадку, — доложила женщина-пилот, растягивая слова.

— Говорит капитан Марвик. Разрешаю. Доброй скорости.

На дисплее у Хэвлока вспыхнули дюзы челнока, уходящего от «Израэля» вниз. «Какие бы ветры ни дули на высоте, атмосфера там настолько разрежена, что челнок только плечами пожмет, а вот в слое облачности, — сказал себе Хэвлок, — будет по-настоящему опасно».

Челнок падал, превращался в светящуюся точку на фоне темно-серых туч. Показания его датчиков выглядели нормально. Турбулентность была сильнее, чем ждал Хэвлок, но меньше, чем он боялся. Хотя чем дальше вниз, тем…

Сигнал с датчиков пропал. Хэвлок успел, переключившись на визуальное, увидеть гаснущий огонек. Дымок несколькими километрами ниже отмечал точку, где он взорвался. Ужас был как удар в солнечное сплетение. Хэвлок почти не видел, как мигают лампы в «Израэле», как взвизгивает, перезапускаясь, система воздуховодов.

— Хэвлок? — окликнула пленница. — Хэвлок, что происходит? Что случилось? Почему все перезагружается?

Он не слушал ее, влип в экран терминала. Мертвый челнок падал на далекую землю Новой Терры сотней пылающих обломков. Но на экране было что-то еще. Чуть заметная линия тянулась по нему и пропадала в точке, где остался дым разрыва. Кто-то сбил челнок. Первой в голову пришла «Барбапиккола». Потом «Росинант». Он вывел программу орбит, попытался прикинуть, как действовал вражеский корабль, но в момент гибели челнока на пересечении с траекторией выстрела располагалась только одна из дюжины крошечных лун.

Во рту пересохло. Хэвлок впервые заметил вой аварийной сирены и понял, что слышит его довольно давно. «С момента взрыва, — подумал он, — надо полагать». Наоми Нагата кричала на него, добиваясь внимания, пыталась что-то сказать. Хэвлок послал вызов приоритетной срочности капитану Марвику. Целых пять секунд капитан не отвечал.

— Это планета, — сказал ему Хэвлок. — Челнок… Его сбила одна из лун.

— Видел, — отозвался Марвик.

— Что за черт? Какое-то оружие чужаков? Взрыв на планете включил какую-то систему обороны?

— Трудно сказать…

— Мне нужно все, что у нас есть. Все данные. Все. Отправлю на Землю и приготовлю для научников Мартри. Разрешаю открыть данные для всей команды. Любая информация по этому вопросу — любая! — имеет высший приоритет.

— Может, все-таки не высший? — уточнил капитан. — У меня сейчас не хватает рук, но как только найду минуту…

— Это не просьба! — гаркнул Хэвлок.

Когда Марвик снова заговорил, его голос прозвучал холодно:

— Может быть, вы еще не заметили, что мы перешли на аккумуляторы, сэр?

— Мы… что?

— На питание от батарей. Резерв, если вам так понятнее.

Хэвлок огляделся, словно в первый раз увидел свой кабинет. Стол, шкафчик с оружием, камеры. Наоми смотрела на него, не скрывая тревоги.

— Нас… тоже расстреляли?

— Насколько могу судить, нет. Новых дыр в корпусе не замечено.

— Тогда в чем дело?

— Реактор заглох, — сказал Марвик, — и не запускается.

ГЛАВА 33 БАСЯ

— Как это? — не понял Бася.

— Ну, — сказал Алекс, — попросту говоря, маленькие капсулы с топливом вводятся в магнитную ловушку, где горит пучок лазерных лучей. Они запускают слияние атомов горючего, и тогда высвобождается много энергии…

— Ты надо мной смеешься?

— Нет, — заверил Алекс, — разве что самую малость. А ты о чем спрашивал?

— Если наш реактор отключился, мы разобьемся? Корабль развалится? И только ли наш? И как это вышло?

— Не гони лошадей, — попросил Алекс. Он сидел в кресле пилота и колдовал над пультом управления. — Да, — наконец отозвался он, растянув слово до протяжного вздоха. — На «Барбапикколе» и «Израэле» реакторы отключены. И для них это много хуже, чем для нас.

— Фелисия… моя дочь на «Барбапикколе». Она в опасности?

Алекс опять занялся пультом, отбивая команды так быстро, что Бася не мог уследить за его пальцами. Щелчки вместо ответа — Басе хотелось с воплем придушить неразговорчивого пилота.

— Ну-у, — протянул тот, ввел последнюю команду, и на экране загорелась графическая схема орбит. — Да, орбита «Барб» сужается…

— Корабль разобьется? — вскрикнул Бася.

— Не сказал бы, что разобьется, но все мы висели довольно низко: доставка руды и прочего… Обычно хватало чуть-чуть добавить скорости, чтобы выровняться, но…

— Надо ее забрать!

— Спокойно, дай договорить! — гаркнул в ответ Алекс, похлопывая по воздуху отеческим жестом, от которого Басю охватило желание хорошенько врезать пилоту. — Орбиты сужаются постоянно, и в течение нескольких дней это вполне безопасно. Может, и дольше, зависит от того, насколько удачно они используют маневровые на питании от батарей. Прямо сейчас Фелисии ничего не грозит.

— Давай ее заберем, — попросил Бася, переводя дыхание, чтобы голос прозвучал спокойно и ровно. — Это реально? Можно добраться до ее корабля без реактора?

— Конечно. «Роси» — военный корабль, у него солидный резерв энергии. Мы при нужде сможем долго маневрировать. Но при отключенном реакторе восстановить заряд батарей не получится. Истратим слишком много — окажемся в той же позиции, что они. Так что не будем его тратить, пока не составим план. Остынь, не то я запру тебя в каюте.

Бася кивнул. Заговорить он не смел — боялся, что прорвется копившаяся в груди паника. Дочь на космическом корабле, падающем с неба. Наверное, ему уже никогда не бывать спокойным.

— И еще, — продолжал Алекс, — что, по-твоему, остальные на «Барб» так нас и отпустят? А на всех у нас места не хватит. Стыковка с полным перепуганных людей кораблем явно не лучший вариант.

Бася покивал.

— Но если других вариантов не будет…

Алекс перестал улыбаться.

— Вытащим мы твою девочку. Если дойдет до того, что придется нам падать, твоя дочь будет падать на этом корабле. Как и Наоми.

Панику и ярость сменил стыд, в горле встал ком.

— Спасибо, — выдавил Бася.

— Семья есть семья. — Алекс скорее оскалился, чем улыбнулся. — Семью не бросают.

Бася призраком скитался по «Росинанту».

Алекс возился с реактором, пытался понять, чем вызвана неполадка. От предложенной помощи он отказался. Бася не винил пилота. Он был полным и совершенным профаном в ядерной энергетике и корабельной механике. «Вряд ли реактор можно исправить, просто капнув горячего припоя», — думал он.

А если можно, Алекс его позовет.

Пока же Бася метался по кораблю, старался отвлечься от мысли о медленном падении на планету и огненной могиле впереди. И о том, что Фелисия тоже падает. Он заплыл на камбуз, сделал себе сэндвич и не съел его. Отправился в гальюн, отмылся влажной губкой со скрабом. Ободрал кожу до ссадин, но не стер тревоги.

Впервые он чувствовал себя на «Росинанте» пленником.

Алекс вывел на мониторы в рубке вид на два других корабля. Бася мог сколько угодно проверять, как там «Барбапиккола». Кажется, пилот решил, что, увидев, сколько сотен часов осталось «Барб» до перехода на опасный уровень, Бася успокоится. Ничего он не понимал. Не важно, сколько времени в запасе, важно, что отсчет идет вниз. Каждый раз Бася видел число меньшее, чем раньше. Когда смотришь на счетчик, отсчитывающий часы жизни твоего ребенка, сами числа уже ничего не значат.

Он старался не смотреть.

Вернулся на камбуз, прибрал беспорядок, оставшийся после приготовления сэндвича. Выбросил в машину использованные губки и полотенца и даже запустил цикл стирки. Посмотрел детские мультфильмы и один из нуарных фильмов Алекса, тут же забыл, что смотрел. Набрал письмо Яцеку и стер его. Записал видео с извинениями для Люсии. Просмотрев его, убедился, что похож на безумца: волосы топорщатся во все стороны, глаза запали, взгляд загнанный. Эту запись Бася стер.

Он вернулся в рубку — сказал себе, что проверит только, нет ли изменений. Продолжают ли тикать часы, отсчитывающие срок смерти его дочери. Посмотрел на иконку с изображением светящегося следа «Барбапикколы» вокруг Илоса — с каждым кругом путь становился чуть короче, корабль неуловимо приближался к убийственной атмосфере.

Это были просто цифры. Никаких изменений. Просто цифры. Тик, тик, тик.

— Алекс, говорит Холден, — прогудел голос с панели связи. Бася подплыл к ней, включил микрофон.

— Алло, это Бася Мертон. — Он сам удивился, как спокойно звучит его голос. Холден вызывает! Холден, который работает на Землю и АВП! Он знает, что делать.

— О, привет. Алекс оставил мне сообщение, но со связью беда. Он, гм… рядом?

Бася невольно рассмеялся.

— Я постараюсь его найти.

— Прекрасно, я…

— Алло, капитан. — Алекс, кажется, запыхался. — Извини, не сразу добрался к панели. Руки были по локоть в потрохах «Роси».

Бася хотел отключить динамик, дать им поговорить спокойно, но удержал палец в миллиметре от пульта. На связи был Джеймс Холден. Он, наверное, станет обсуждать с Алексом проблемы с реактором. Чувствуя себя Любопытным Томом^[137], Бася стал слушать.

— Проблемы? — спрашивал Холден.

— Да, слияние отказало, — с подчеркнутой растяжкой отвечал Алекс.

— Если это шутка, до меня не доходит.

— Не шутка. Я разобрал реактор по винтикам. Инжектор работает, подача топлива в порядке, лазер и магнитная ловушка стабильны. Все части, необходимые для работы реактора, в отличном состоянии. Только атомы, видишь ли, не сливаются.

— Черт побери, — выругался Холден. Даже Бася, почти не знавший этого человека, расслышал злость в его голосе. — И больше ничего?

— Ничего, — сказал Алекс. — Мы все тут летаем на батарейках.

— Долго продержитесь?

— Ну, «Роси» даже на батареях позволит нам умереть от старости на орбите, или я могу подкатить на нем к планете и там припарковаться. Но у «Израэля», наверное, есть дней десять — зависит от того, сколько они запасли. И на нем уйма людей, сосущих воздух, так что они будут жечь батареи, чтобы дать тепло и атмосферу. С «Барб» еще хуже. Те же проблемы, а лоханка старая.

От такого небрежного упоминания о грозящей дочери опасности у Баси все сжалось внутри, но он промолчал.

— По словам нашего кошмарного дружка, там была оборонительная система, — сказал Холден. — Когда у них взорвалась электростанция, старую защиту перемкнуло.

— Да, не любят они мощных источников энергии под боком, — заметил Алекс. Бася чувствовал, что они намекают на какое-то давнее событие, но не знал, о чем речь.

— И челнок с припасами, как мы слышали, сбит, — продолжал Холден. — Так что у нас здесь несколько сотен человек, наверху еще больше, и все они умрут, потому что оборона планеты не дает нам друг другу помочь.

— У «Роси» хватит сока на посадку, если мы вам нужны, — предложил Алекс.

Бася чуть не завизжал: «Нельзя нам садиться, пока здесь моя дочь!»

— Они сбили челнок, — напомнил Холден. — Не рискуй моим кораблем.

— Если вам не доставить припасов, мы с Наоми скоро получим его по наследству.

— Пока не получили, делай, что я сказал, — отрезал Холден. Слова были резкими, но за ними стояла любовь.

— Понял, — ответил Алекс. Он не обиделся.

— Знаешь, у нас вроде как инженерная проблема. А лучший техник в Солнечной системе заперт на чужом корабле. Ты не хочешь с ними связаться и намекнуть?

— Сделаю, — обещал Алекс.

— А я попробую помочь со своей стороны.

— Миллер, — сказал Алекс. Бася понятия не имел, что это значит.

— Угу, — отозвался Холден.

— Берегите себя там, внизу.

— Непременно. А ты береги мой корабль. Холден, конец связи.

— Слушайте, — Алекс только что не орал, — я вам все расчеты перегнал. Вы падаете. У вас, если повезет, две недели, а потом корабль проскребет по атмосфере и загорится.

— Я расслышал вас с первого раза, — ответили с другого конца. Говорящего звали Хэвлок. Алекс вызвал его после разговора с Холденом. По пути от машинного зала он заглянул к себе в каюту, переоделся, причесался и выглядел сейчас очень официально. На Хэвлока, судя по всему, это не произвело впечатления.

— Так хватит тянуть кота за яйца, освободите Нагату, пусть поможет нам выбраться из этого дерьма, — сказал Алекс.

— А вот здесь я с вами не соглашусь, — с натужной улыбкой проговорил Хэвлок — крепко сбитый светлокожий мужчина с короткой армейской стрижкой. Он всем существом излучал самоуверенность и компетентность, как это свойственно солдатам и профессионалам-охранникам. Басе — астеру, жившему под гнетом двух правительств с внутренних планет, — Хэвлок без слов говорил: «Я любого сумею забить. Не заставляй меня это доказывать».

— Не понимаю, почему… — начал Алекс.

— Да, — перебил его Хэвлок, — если реактор не заработает, мы все разобьемся. Согласен. Но не вижу, чем поможет освобождение арестованной.

— А тем, — явно проглатывая отдельные словечки, ответил Алекс, — что старший помощник Нагата — лучший на свете инженер. Если кто решит проблему и вытащит наши задницы, то, скорее всего, она. Так что хватит держать потенциальное решение проблемы в клетке… — Улыбнувшись в камеру, он заглушил микрофон и только тогда закончил: — Тупица со свиными мозгами!

— Может быть, вы недооцениваете наших техников, — возразил Хэвлок с той же самодовольной улыбкой. — Но я вас выслушал. Подумаю, что можно сделать.

— Да, уж пожалуйста, подумайте. — Каким-то чудом Алексу удалось высказать это с искренней благодарностью. Потом он отключил связь. — Боров тупой, башка дырявая!

— И что нам теперь делать? — спросил Бася.

— Самое трудное. Ждать.

Бася плавал над амортизатором в рубке, то уходя в чуткую дремоту, то снова просыпаясь. Через пару постов от него работал, бормоча себе под нос, Алекс.

В полусне Бася то оказывался на «Росинанте», где мысли о заглохшем реакторе донимали его, как зубная боль, то без перехода переносился в ледяные коридоры Ганимеда. Иногда это были знакомые туннели и купола, в которых он прожил с семьей много лет. А иногда они наполнялись обломками и телами, как в тот раз, когда Бася бежал со станции.

Потом вспомнился адский перелет на «Барбапикколе». Бесконечные дни в одноместной каюте, куда забились две семьи. Нарастающее отчаяние, когда порт за портом отказывали им в приеме. Первая война всех против всех охватила Солнечную систему, и никому не нужны были хлопоты с беженцами. И в этих снах Бася тоже присутствовал призраком. Он думал, что спасает семью, когда доставал им место на корабле. Но позади остался умирающий сын, а другие члены семьи попали в ловушку на старом дырявом грузовике, которому некуда было податься.

Когда капитан собрал пассажиров и рассказал про кольца и про миры по ту сторону, все испытали облегчение. Никто не возразил против предложения взять один из этих миров себе, попробовать сделать его своим домом. Само слово «дом» решало все споры. И они пролетели сквозь врата, сквозь сутолоку кораблей вокруг кольца и в ступице и вышли по ту сторону, в системе Илоса. Они отыскали мир с водой и кислородом — сине-коричневый комочек грязи, если смотреть с орбиты, но показавшийся настолько прекрасным после посадки, что люди ложились на землю и плакали.

Потом потянулись жестокие месяцы. Болезненные уколы и изнурительные упражнения, приспосабливавшие тела к высокой гравитации. Отчаянные попытки вырастить что-то — хоть что-нибудь — на клочках почвы, доставленной с «Барб». Открытие богатых жил лития и осознание, что у них теперь есть товар на продажу, есть возможность прокормить себя, — и вслед за тем работа на износ в карьере, добыча руды самыми примитивными орудиями. Но все это делалось не зря.

Ради дома.

ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

Тянется, тянется, тянется, тянется…

Сто тринадцать раз в секунду оно тянется, и достает все дальше. Если бы пришло подтверждение, сигнал — оно могло бы остановиться, и оно не останавливается. Оно тянется и находит всё новые способы. Оно импровизирует, оно изучает. Оно не сознает, что делает. Активированная им система расширяет его. Теперь оно тянется способами, которых раньше не имело. Оно не сознает, не обладает памятью, не чувствует радости. Его мыслящие части мечтают и страдают, как прежде. Оно их не сознает.

Оно тянется и находит новые силы. Кое-что удается. Многое отказывает. Нечто, бывшее когда-то женщиной, кричит в безмолвном ужасе. Нечто, бывшее когда-то мужчиной, молится и называет происходящее Армагеддоном. Оно тянется. Вытягиваясь, оно почти не сужается. А пустота в его центре обретает определенность. Узоры начинают сходиться, упрощаясь до низкоэнергетических структур. Сыщику они представляются решениями. В него встроена модель планеты и окружающих ее спутников. Места, которые для него вовсе несопоставимы, обретают определенность. Абстрактная архитектура связей коррелирует с абстрактной географической моделью.

Оно выстраивает сыщика, и сыщик смотрит, но не знает. Оно убивает сыщика. Оно снова выстраивает сыщика, и сыщик смотрит, но не знает, и оно не убивает сыщика. Оно не сознает перемен, нарушения порядка. Их сознает сыщик, и удивляется, и, удивляясь, ищет, в поисках выходя за граничные условия. Оно убивает сыщика.

Оно выстраивает сыщика.

Нечто знает.

Сыщик медлит. Порядок нарушился, а оно не сознает нарушения порядка, но его часть — сознает. Часть подмечает перемену и говорит о ней сыщику. И сыщик останавливается. Мысли его осторожны, как шаги человека по минному полю. Сыщик медлит, сознавая нарушение порядка. И нарушает его еще немного. Мертвое место приобретает большую определенность. Оно тянется, и оно не убивает сыщика. Сыщик нарушает граничные условия, и оно не убивает сыщика. Сыщик размышляет над мертвым местом, над структурой, над стремлением тянуться, тянуться, тянуться.

Сыщик облизывает губы; у него нет рта. Он поправляет шляпу; у него нет головы. Он смутно мечтает выпить пивка; у него нет тела и нет желаний. Он обращает внимание на мертвое место, на планету и ищет способ разрешить неразрешимую проблему. Найти то, чего нет. И гадает, что будет, если это удастся.

ГЛАВА 34 ХОЛДЕН

— Непременно. А ты береги мой корабль. Холден, конец связи.

Холден закончил разговор с «Росинантом» и со вздохом прислонился спиной к башне чужаков. Лучше бы не прислонялся. С самого взрыва не переставал дождь, и, хотя в последний день он перешел в морось, вода все еще стекала по стенам. Стекала за шиворот и в штаны.

— Плохие новости? — спросил Амос. Он стоял рядом, придерживая накидку, чтобы укрыть от дождя лицо.

— Если бы не плохие новости, — ответил Холден, — мы бы вовсе остались без новостей.

— Которая последняя?

— Челнок с продовольствием сбит планетарной обороной, — сообщил Холден. — Которую, по-видимому, активировал взрыв на планете. Они гоняют все ту же программу: «высокая энергия равно угроза».

— Как в медленной зоне, когда «Медина» еще была боевым кораблем?

— Хочешь сказать, как в старые добрые времена? — с горечью уточнил Холден. — Да, именно так.

— И опять всем придется глушить реакторы?

— Кажется, оборонительная система выучила новый фокус. От этой заботы нас избавили — просто остановили слияние атомов.

— Хреновая шутка. — Амос выдавил похожий на лай смешок. — Они и это умеют?

— Одно хорошо: если мы не придумаем, как доставить помощь с орбиты, я умру от голода куда раньше, чем меня доконает рак.

— Да, — покивал Амос, — это плюс.

— А на орбите и голодной смерти не дождутся. По расчетам Алекса, «Израэль» и «Барб» упадут через десять дней. К тому времени мы настолько проголодаемся, что не сумеем оценить иронии судьбы, когда все продовольствие в этой солнечной системе свалится нам на головы в огненном сиянии.

— И еще, — пожал плечами Амос, — на тех кораблях наши друзья.

— Да, и это тоже. — Холден крепко зажмурился и сильно ущипнул себя за переносицу в надежде, что боль прочистит мозги. Не помогло. Он ни о чем не мог думать — все представлял Наоми в огненном нисхождении «Эдварда Израэля».

Они с Амосом молча постояли перед чужой башней. Тихий дождь омывал их плечи. Холден много лет не бывал под дождем. Если бы мир вокруг не разбился вдребезги, он бы сейчас наслаждался. Амос стянул дождевик на шее и стирал капли с колючей от щетины макушки.

— Ладно, — наконец заговорил Холден, — обойду башню с той стороны.

— Туда никто не заходит, — заметил Амос, зажмурился и умыл лицо двумя пригоршнями воды.

— Миллер зайдет.

— Да, и тебе не будет одиноко. — Амос покачал головой, по-собачьи встряхнулся и рысцой направился к дверному проему. Холден, старательно обходя смертоносных слизней, свернул в другую сторону.

— Привет, — поздоровался Миллер, возникнув рядом в голубом сиянии.

— Надо поговорить, — отозвался Холден, откровенно нарушая очередность реплик, и отбросил слизня, подобравшегося слишком близко к его сапогу. Еще одно животное подползло к ноге Миллера, но детектив его проигнорировал. — Включилась планетарная оборона. Она сбила челнок и создала на орбите какое-то поле, предотвращающее слияние ядер.

— Уверен, что только на орбите? — поднял бровь Миллер.

— Ну, солнце пока не погасло. Или это еще впереди? Миллер, солнце погаснет?

— Вероятно, нет, — ответил Миллер, по-астерски пожимая ладонью, а не плечами.

— Хорошо, допустим, звезды останутся, но у нас все равно хватает проблем. Корабли не могут сбросить нам помощь, а сами, без реакторов, в скором будущем станут падать с орбит.

— Ясно, — сказал Миллер.

— Исправь, — потребовал Холден, агрессивно наступая на него.

Миллер только рассмеялся.

— Если не о нас, так хоть о себе позаботься, — настаивал Холден. — Тебя со мной связывает капелька вирусной культуры, налипшая на «Роси». Она сгорит вместе с ним. Если тебе нужна причина, пусть будет эта. Мне все равно, главное — исправь.

Миллер снял шляпу и стал смотреть в небо, мыча себе под нос незнакомый Холдену мотив. Дождь лил ему на голову, собирался каплями, стекал по лицу. Некоторые капли проходили его насквозь. От такого зрелища мозг прострелила острая боль, и Холден отвел глаза.

— Что я могу, по-твоему? — спросил Миллер. Это был вопрос, а не отказ.

— Ты снял блокаду в медленной зоне.

— Малыш, сколько раз тебе говорить: я — гаечный ключ. Чисто случайно совпало, что оборонительная система в ступице колец оказалась шестигранной гайкой. Я здесь не хозяин. Что я могу? Тем более что вся эта система разваливается. Взрыв на полпланеты, вероятно, еще не конец.

— Что-то еще взорвется? Что там осталось?

— Ты меня спрашиваешь? — снова рассмеялся Миллер.

— Но ты — его часть. Этого дерьма, оставленного хозяевами протомолекулы. Если ты не хозяин, кто хозяин?

— На этот вопрос есть ответ, но он тебе не понравится.

— Никто, — догадался Холден. — Твой ответ — никто.

— Кто запустил все эти штуковины? Они просто действуют. Если «Росинант» включил запуск торпед, много ли шансов, что гаечный ключ из его мастерской сумеет их вернуть? Вот с кем ты сейчас разговариваешь.

— Черт побери,Миллер… — начал Холден и не договорил, устал. Не очень-то весело быть избранным пророком, когда боги жестоки и капризны, а их глашатай безумен и бессилен. Вода, проникшая под дождевик, понемногу согревалась, но оставляла на коже ощущение чего-то склизкого.

Детектив хмуро смотрел себе под ноги. Думал.

— Может, вам удастся мимо них проскользнуть, — заговорил он.

— Как?

— Ну, оборона реагирует на угрозу. Так вы ей не угрожайте. Сам знаешь, сеть дергается от источников высокой энергии.

— Нет у нас источников, — ответил Холден. — Ах да, реакторы челнока. Не такая уж у него высокая энергия.

— И помедленнее. Не ручаюсь, что система настроена на кинетическую энергию, но лучше перестраховаться.

— О’кей, — с мимолетным чувством облегчения и надежды проговорил Холден. — О’кей, это уже дело. Продовольствие, фильтры, медикаменты мы сумеем доставить, не растревожив систему. Медленный спуск, на аэродинамике и парашютах. Это они с орбиты сумеют устроить.

— Во всяком случае, попробовать стоит, — без особого энтузиазма согласился Миллер. — И еще насчет того мертвого места на севере, куда мне надо было. Это тебе тоже не понравится, но есть способ…

Он пропал.

— Кэп, — позвал Амос, выйдя из-за угла башни, — извини, что перебил, но тебя ищет ученая куколка.

Холден не сразу сообразил.

— Биолог?

— Ну, геолог у них тоже ничего, но не в моем вкусе.

— Что ей нужно?

— Еще разок посмотреть на тебя собачьими глазами? — предположил Амос. — Мне-то откуда знать?

— Не язви.

— А ты пойди сам узнай.

— Хорошо, — сказал Холден. — Но прежде мне нужен Мартри. Видел его?

— Видел, когда он регулировал движение у передней двери, — ответил Амос. — Я тебе понадоблюсь?

Холден заметил, как рука Амоса при этом вопросе легла на рукоять пистолета.

— А другие дела у тебя есть?

— Гонять слизней.

— Вот этим и займись, а я поболтаю с Мартри.

Амос насмешливо отсалютовал и побежал ко входу в башню. Холден, достав ручной терминал, сообщил Алексу новый план снабжения.

Мартри, как и говорил Амос, нашелся у дверей. С ним было еще несколько безопасников.

— Мы нашли заваленные фундаменты, — докладывала Вэй, через плечо махнув в сторону места, где прежде стояла Первая Посадка, — но если у них не было каменных подвалов, там ничего не осталось.

— А рудник? — спросил Мартри.

— Что не забито грязью, то под водой, — ответила Вэй.

— Так… — Мартри, склонив голову набок, безрадостно улыбнулся. — У нас есть люди, которые умеют задерживать дыхание?

— Да, сэр.

— Пусть поныряют, проверят, не осталось ли под водой чего-нибудь полезного, солдат.

— Есть, сэр! — Вэй четко отсалютовала и убежала вместе с двумя спутниками, оставив Холдена наедине с Мартри.

— Капитан Холден, — приветствовал тот с обычной пустой улыбкой.

— Мистер Мартри.

— Чем сегодня могу быть полезен?

— Кажется, я нашел решение проблемы со снабжением, — заявил Холден. — Если вы согласитесь оказать помощь.

Мартри улыбнулся чуть свободнее.

— Я считаю это своим первейшим долгом. Рассказывайте.

Холден изложил краткое резюме: гипотезу, что система чужаков выслеживает источники высокой энергии, и возможность медленного спуска. Он ссылался на опыт, пережитый в медленной зоне, когда человечество впервые прошло сквозь кольцо, а Миллера оставил за скобками. Мартри выслушал его, ни разу не шевельнувшись и не изменившись в лице. Дослушав, коротко кивнул.

— Я свяжусь с «Израэлем» и прикажу собрать груз.

Холден с облегчением выдохнул.

— Признаться, я был готов к жаркому спору.

— Почему же? Я не какое-то чудовище, капитан. При необходимости, если того требует долг службы, я убиваю, но ваш мистер Бартон поступает так же. Смерть оставшихся на планете людей ничем не послужит моей цели. Я готов вывозить сквоттеров, как только мы решим проблему с реакторами.

— Прекрасно, — сказал Холден и после паузы добавил: — Вам, в сущности, нет до них дела, верно? Сначала вы с ними дрались, теперь готовы помочь, но это только чтобы они поскорее убрались. Вас бы не меньше устроило, если бы все погибли.

— Да, это тоже решило бы проблему.

— Просто хотел, чтобы вы знали, что я знаю, — сказал Холден, проглотив просившегося на язык «мерзавца».

Амоса он нашел в группе местных, организовавших антислизняковый патруль. Они забивали смятыми в комок дождевиками и кусками от пластиковых канистр мелкие отверстия, затягивали окна, используя для маленьких обрывки штанов и рубах, а перед большими проемами рыли канавы. Заполненных мутной водой канавок слизняки избегали.

Холден молча присоединился к землекопам. Работа была не из приятных, дождь и грязь проникали под одежду и натирали кожу при каждом движении. Лопаты, склепанные из палаточных шестов и кусков пластика, то и дело разваливались, и их приходилось чинить. В каменистой и тяжелой от влаги почве попадались мертвые слизни. Именно такая изнурительная работа помогала Холдену гнать из головы лишние мысли. Работая, он не думал ни о голодной смерти, ни о Наоми, запертой в тюремной камере корабля, который медленно сползает к огненной смерти, ни о своем бессилии восстановить на планете безопасность и здравый смысл.

Это было именно то, что надо.

Кэрол Чивеве попросила его поискать за башней потерявшийся кусок брезента, и Миллер, объявившийся, едва Холден шагнул за угол, покончил с блаженным безмыслием.

— …проникнуть в материальную трансферную сеть, — продолжил он с того места, где прервался, словно и не было паузы. — Думаю, ее можно использовать, чтобы попасть в нужное место на севере или хотя бы подобраться поближе.

— Черт тебя побери, Миллер, я почти сумел о тебе забыть!

Миллер критически осмотрел промокшего, покрытого грязью Холдена.

— Ты плохо выглядишь, малыш.

— Видишь, на что я готов ради минуты покоя?

— Впечатляет. Так когда выходим?

— Ты все не уймешься, — сказал Холден и зашагал по грязи к искомому куску брезента. Полотнище было засыпано мертвыми слизнями. Холден подцепил его за угол и стал поднимать, старясь стряхнуть трупы подальше от себя. Миллер, засунув руки в карманы, наблюдал за его работой.

— С этим осторожнее, — подсказал он, ткнув пальцем в слизня у самой руки Холдена.

— Вижу.

— От мертвого Холдена мне никакого прока.

— Сказал же, вижу!

— Так как насчет поездки на север? — продолжал Миллер. — Не знаю, в рабочем ли состоянии материальная трансферная сеть, и в любом случае дорога будет непростой. Надо отправляться как можно скорее.

— Материальная трансферная сеть?

— Подземные транспортные пути. Так быстрее, чем пешком. Едешь?

Слизняк подобрался ближе к пальцам, и Холден, выругавшись, отбросил брезент.

— Миллер, — сказал он, резко обернувшись, — мне на твои нужды так далеко плевать, что отсюда не увидишь.

Старый сыщик из жалости принял огорченный вид и тут же устало пожал плечами:

— Может оказаться полезной.

— Что? — спросил Холден.

— Поездка на север. Похоже, то, что там есть, выпало из сети. Мы могли бы с его помощью отключить оборону и снять блокаду ваших кораблей.

— Если ты мне врешь, чтобы добиться своего, честное слово, прикажу Алексу разобрать «Роси» по молекулам, отыскать ту дрянь, к которой ты прилепился, и выжечь ее огнем.

Призрак поморщился, но не отступил:

— Я не вру, потому что ничего не утверждаю. Мертвое место — оно такое и есть: мертвое. Все остальное — догадки. Но у тебя пока и догадок нет, так ведь? Помоги мне, и я, если есть способ, помогу тебе. По-другому никак.

Холден ногой сбил животное с уголка брезента и подождал, пока дождь смоет слизистый след, после чего занялся остальными.

— Если бы я и хотел помочь, пока не могу, — сказал он. — Прежде всего я должен быть уверен, что колонисты здесь не погибнут. Подожди, пусть сбросят продовольствие, найдут приличное укрытие от слизняков, тогда и поговорим.

— По рукам, — сказал Миллер и рассыпался облачком голубых светляков. Из-за угла показался колонист — высокий тощий астер, темнокожий и с потрясающей белой шевелюрой.

— Чем вы заняты? Кеннед бабоза мало?^[138]

— Извините. — Холден встряхнул брезент, избавляясь от последних слизняков. Затем они вдвоем с астером сложили полотнище.

«Не пора ли перестать называть их астерами? — подумал он. — Эти люди живут на планете за целую галактику от Солнца. Пояс астероидов уже не имеет к ним никакого отношения. Сейчас они называют себя колонистами. А если сумеют остаться на Илосе и обжить его, кем они будут? Илосянами?»

— Медико бускарте^[139], — сказал илосянин.

— Люсия?

— Лаа-лаа, пута ^[140] из РЧЭ.

— Хорошо. Амос мне говорил, — кивнул Холден. — Пойду узнаю, что ей надо.

Астер-илосянин снова буркнул про себя: «Пута» — и сплюнул в сторону.

Холден шел под противным теплым дождем мимо рвов с водой и мертвых слизней, мимо облепленных пластиком стен и забитых тряпьем трещин. Перепрыгнув через канаву перед входом, он счистил с сапог грязь и по коридору направился в центральное, самое просторное помещение. Там Люсия вместе с группой химиков работала над очисткой воды. Она встретила его вымученной улыбкой, и Холден двинулся к ней — просто потому, что только она, кажется, ему обрадовалась.

— Холден. То есть Джим… — Элви заступила ему дорогу. — У нас проблема.

— Не одна, — заметил Холден.

— Нет, новая проблема. Примерно через четыре дня вся колония ослепнет.

ГЛАВА 35 ЭЛВИ

Холден моргнул, покачал головой и вдруг захохотал. Элви испугалась, что он принял ее слова за шутку, но в то же время вздохнула с облегчением: она боялась, что Холден рассердится. Ей приходилось слышать о людях, которые смеются в лицо опасности — вот этот такой и есть. Она разгладила свитер ладонью, невольно вспомнив, какая она грязная — какие они все грязные.

— Подарок за подарком, — сказал Холден. — Почему ослепнет?

— Дело в облаках, — объяснила Элви. — Вернее, в том, что в них живет. Они зеленые. То есть, когда они не… — Она кивнула в окно, на серое нависшее небо. — Обычно они зеленые. В них обитают фотосинтезирующие организмы. Часть их жизненного цикла проходит в облаках, и, по-видимому, это достаточно успешная стратегия, которая позволила им распространиться по планете, потому что они присутствуют во всех осадках. До сих пор климат здесь был очень сухой, у них не имелось особых возможностей проявиться. Но из-за дождя и потопа мы все с ними контактировали. А они толерантны к солености.

Химическая установка загудела, и Элви машинально шагнула к ней, но взгляда от Холдена не отрывала. Впрочем, Фаиз, Люсия и еще один колонист уже снимали мешок с чистой водой и приспосабливали на его место новый.

— И в чем проблема? — не понял Холден. — При чем тут соленость?

— Мы соленые, — сказала Элви и тут же почувствовала, что выразилась неуклюже. Собственные руки показались ей слишком большими, и девать их было некуда. — Я хочу сказать, мы уже сталкивались с инфицированием этими организмами. Они хорошо размножаются в слезах и слезных протоках. И в глазах.

— В глазах… — повторил Холден.

— Люсия осматривала одного больного перед… бурей. Организм проник в стекловидное тело, и, видимо, эта среда оказалась для него благоприятной. В таких условиях обычен экспоненциальный рост. Кончается тем, что он затягивает сетчатку, свет на нее больше не попадает, и тогда…

Холден поднял ладони. Элви поймала себя на движении к нему, к его рукам — и остановилась.

— Я думал, здешняя живность приспособлена к совершенно иной биологии. Как же она заражает нас?

— Это не какая-нибудь вирусная инфекция, — сказала она. — Он не вторгается в клетки, не приспосабливает их под себя. Просто мы для них — богатая питательная среда, вот они ее и используют. Они не стремятся нас ослепить. Просто внеклеточный матрикс — самый удобный путь внутрь глаза, а попав в него, эти организмы благоденствуют. И дают взрывной рост, как всякий инвазивный вид в новой среде. При отсутствии конкуренции.

Холден провел ладонью по волосам и заговорил негромко, как бы про себя:

— Катастрофический взрыв, мертвые реакторы, террористы, массовые убийства, ядовитые слизни, а теперь еще и слепая чума. Не стоило нам сюда приходить.

— Извините, — сказала она, коснувшись его плеча. Плечо было очень надежное. Мускулистое. Он накрыл ее руку своей, и сердце у Элви подпрыгнуло. Отвратительно… Она чувствовала себя девчонкой на первом свидании — но был в этом и особый восторг.

«Не отвлекайся, — приказала она себе, — не теряй достоинства».

— Понятно, доктор Окойе.

— Элви.

— Элви. Прошу вас с доктором Мертон заняться этой проблемой. Я, кажется, нашел способ доставлять с орбиты все необходимое, но способа вытащить людей из колодца пока не вижу, да и если вытащим, не ясно, куда их девать. Однако, если я не ошибаюсь, у нас скоро будет все, что есть наверху. Только с болезнью постарайтесь справиться.

— Справимся, — кивнула Элви. Она понятия не имела, как исполнит обещание, но сердце ее исполнилось решимости.

— Если вам что-то будет нужно, — добавил Холден, — только скажите.

Элви мгновенно и удивительно наглядно представила, что ей нужно. И покраснела до ушей.

— Хорошо, капитан, — проговорила она. — Мне бы… гм… можно ли доставить с «Израэля» запасную коллекционную сумку? Она была бы очень полезна.

Холден, к острому сожалению Элви, отошел от нее. Она спрятала руки в карманы. Холден кивнул, постоял еще, увидел, что она молчит, и направился к другим. Элви закусила губу и пару раз сглотнула, прогоняя вставший в горле комок. Она понимала, что ведет себя глупо и почти неприлично, но от понимания ничего не менялось.

Остановившись у окна, она стала смотреть на серый дождь. Не верилось, что в каждой капле содержится жизнь, которая готова колонизировать ее тело, как человечество колонизировало Новую Терру. Вид казался таким мирным… За окном было просторно и красиво; даже в медлительных потоках дождевой воды отражалось величие и красота сил природы.

Планета Земля почти вся была покрыта городами и ухоженными природными заповедниками, в которых дикой природы осталось не больше, чем в служебной собаке. По Марсу и Поясу были рассыпаны колонии, пузырьки человеческих жилищ в безжизненном и бесчеловечном мире. А здесь, думалось Элви, она впервые в жизни увидела настоящую природу, какой та тысячелетиями существовала на Земле. С кровью на клыках и когтях. Смертоносную и равнодушную. Огромную, непредсказуемую, невообразимо сложную.

— Ты в порядке? — спросила Люсия.

— Многовато всего, — ответила Элви, — а так нормально.

— Я взяла новый образец с фильтра, — сказала женщина-врач. — Поможешь с описанием?

— Конечно, — поспешно ответила Элви. — Когда доставят коллекционное оборудование, проще будет пересылать данные прямо домой. Может, там придумают, как нам помочь.

— Ну, если они что-нибудь придумают, пусть передают в аудиофайле, — предупредила Люсия. — Не думаю, что к тому времени мы еще сможем читать.

— Как нам быть? — спросила Элви.

— С чем быть?

— Со всем. С едой, жильем, чистой водой, слизняками. Как мы со всем этим справимся, не видя, что делаем?

— Я бы сказала, с трудом, — ответила Люсия.

Длинный новотерранский день под темными облаками странно сдвинул ощущение времени. Элви, ссутулившись, сидела в боковой комнатушке, приспособленной Фаизом под лабораторию. Изгиб стен напоминал полые кости. Единственное отверстие располагалось под самым потолком, да и его кто-то — Фаиз, Люсия или Садьям — затянул от слизняков прозрачным пластиком. Длинная светодиодка плескала белым светом на темно-красные стены и потолок. Зеленую кляксочку в самодельной чашке Петри можно было принять за водоросль, грибок или обрывок салатного листа, залежавшегося в холодильнике университетского общежития. Но тут было кое-что другое, и чем дольше Элви рассматривала образец, тем отчетливее это сознавала.

В нем имелись некоторые черты сходства со знакомыми ей животными царствами. Липидные оболочки клеток, например, оказались такой же удачной находкой эволюции, как глаз или крыло. Клетки проделывали нечто сходное с митотическим делением, только иногда почему-то делились не надвое, а натрое. Наблюдались и другие аномалии, например бессмысленная на вид концентрация фотоактивирующихся молекул.

А хуже всего было то, что Элви не могла сосредоточиться. Мысли все время переключались на Джима Холдена. Звук его голоса, отчаянный смех наперекор всему, форма задницы. Он не шел из головы. Элви поймала себя на том, что пролистала четыре страницы с результатами анализа, а не помнит ни единой буквы. Она распрямилась и выругала себя вслух.

— Что-то не так? — спросил вошедший Фаиз. Он стянул волосы на затылке, был бледен от усталости, на его лице засохла грязь. Взглянув на приятеля, Элви задумалась, сколько же он не спал. И не ел, кстати говоря.

— Да, — ответила она.

Он присел на корточки у арки, ведущей в центральную комнату. Пластик на окне потемнел. Значит, наступила ночь. Элви не замечала времени.

— Что за беда? — поинтересовался Фаиз. — Что-нибудь новенькое в стиле «Господи-мы-все-умрем», или мы еще не исчерпали старый список?

— Мне нужен капитан Холден.

Фаиз схватился за голову.

— Ну да, конечно!

— Я должна объясниться.

Фаиз окаменел, глядя на нее во все глаза.

— Нет, Элви, не должна.

— Должна, — повторила она. — Знаю, что неприлично, но факт остается фактом: я в него влюблена. И это отвлекает, мешает мне работать. Я пыталась выбросить из головы все такие мысли — не помогло. Значит, я иду к нему, и мы обсудим происходящее вместе. Все решится, и…

— Нет-нет-нет, — заторопился Фаиз. — Ох, нет, ужасная, ужасная мысль. Не делай этого.

— Ты не понимаешь. Мне не хочется, но мне необходимо сосредоточиться, а мои чувства… чувства к нему…

Она встала. Теперь, высказавшись, она точно знала, что сделает. Он спит в какой-нибудь из таких же боковых комнат. Амос, верно, тоже там, сторожит. Она напросится повидать его там. Наедине. И выложит ему душу. Раньше она не понимала этого выражения, а теперь поняла. Она выложит ему душу, а он, такой добрый, такой мягкий, такой заботливый, не станет над ней смеяться, не выгонит ее. Она…

— Элви, — снова позвал Фаиз, — пожалуйста, пожалуйста, не делай этого. Ты не любишь Джеймса Холдена. Ты совсем не знаешь Джеймса Холдена. Ты понятия не имеешь, насколько его экранный образ близок к настоящему человеку, с настоящим ты не знакома. Его показывали в новостях, и он здесь работает — больше ничего.

— Ты не понимаешь.

— Еще как понимаю, — сказал Фаиз. — Ты до смерти напугана, ты одинока, вот и завелась. Элви, послушай меня. Ты два года провела в невероятно стрессовой ситуации. Сначала мы летели на неизвестную планету. Затем на неизвестной планете обнаружились люди, пытавшиеся нас убить. А потом она взорвалась. И теперь мы отмахиваемся от мелких тварей, способных уничтожить одним прикосновением, и еще должны придумать, как спастись от заразы, растущей у нас в глазах. Кто же тут останется в здравом уме?

— Фаиз…

— Нет, ты дослушай. Ты всегда защищалась тем, что не думала о страшном и сосредоточивалась на работе, — и прекрасно! Правда, я всей душой за любое средство, которое поможет пережить ночь. Но ты же млекопитающее, Элви. Ты — общественное животное, черпающее уверенность в прикосновениях к себе подобным, а в нашей культуре это означает секс. Ты два года уклонялась от служебных романов, хотя все мы давно разбились на парочки и периодически меняли партнеров, спасаясь от страха и одиночества, — так приматы утешают себя и друг друга. Все этим занимались, кроме тебя.

— Я не…

— Вот ты и потеряла голову настолько, что даже не замечаешь потери, и тут тебе подвернулся Джеймс Холден, спаситель мира, и, конечно же, на него все и выплеснулось. Дело не в нем. Дело в тебе. А если ты вздумаешь ему исповедаться, то либо окажешься с ним в постели, либо вернешься сюда заливать слезами свои образцы.

Элви стиснула зубы, сжала кулаки. Фаиз сидел неподвижно. Выбросил было руку поперек прохода, поморщился и сразу убрал. И заговорил снова, мягче и ласковей:

— Пойми, мы на этой планете продолбили все, что могли. Мы протащили сквозь кольцо трибализм, территориальность… все обезьяньи глупости человечества и из них заварили кашу. И что ты собралась делать? Пожалуйста, давай обойдемся хоть без этой ошибки!

— Ты хочешь сказать, — в голосе Элви ярость смешалась со льдом, — что у меня просто недотрах?

Фаиз безнадежно обмяк, привалился к стене.

— Я объясняю, что ты Homo sapiens, а люди утешаются друг с другом. Я говорю, что тебе нужен не Холден как человек, потому что ты его не знаешь, ты его сочинила таким, чтобы совесть позволила от него получить то, что тебе нужно, — потому что, как тебе кажется, это не может не быть сплетено с романтической любовью…

Он вскинул ладони, покачал головой и отвел глаза. Дождь барабанил по пластику, словно ногтями по камню стучали. В коридоре кто-то крикнул, ему ответил голос издалека. Элви скрестила руки на груди.

— И что дальше? — спросила она. — Продолжай, что уж теперь останавливаться.

— А дальше, — сказал Фаиз, — я здесь, под рукой.

Она целую минуту не могла понять, что он сказал. Что предложил. Потом ее одолел неудержимый хохот. Фаиз поджал губы, передернул плечами, уперся взглядом в стену напротив.

Элви все скалилась, растягивала губы до боли в щеках. Потом немного успокоилась, перевела дыхание. За окном полыхнула молния, но грома не было.

Она взглянула на Фаиза. Он, помедлив, ответил на ее взгляд.

— Хорошо, — сказала она.

Фаиз во сне храпел. Не громко. Не как бензопила. Просто в горле у него тихо мурлыкало. Свою заляпанную грязью одежду они свернули и подложили вместо подушки. Элви лежала на спине, подогнув колени, рассматривая потолок и свою мягкую кожу. Он повернулся на бок, прижался к ней ради тепла, подсунул ноги ей под коленки. Его дыхание щекотало ей кожу на ключице. Она задумалась, что станет говорить и делать, если кто-то войдет, но стояла ночь, а ночи здесь были очень долгими. Просторными.

Она рассматривала его тело цвета свежего меда, с неожиданно заросшими грудью и бедрами. Прямо пещерный человек, только без надбровных дуг неандертальца. Элви тихо вдохнула и тихо выдохнула — просто попробовала воздух на вкус. Она всегда держалась правила: не спи с сослуживцами. Она даже за руку никого не держала с тех пор, как «Израэль» начал долгий путь к вратам. Почти забыла, что такое секс. И как бывает потом.

Фаиз кашлянул, перевернулся, и она воспользовалась случаем отодвинуться. Он распластался на полу, прижавшись щекой к ее куртке, и не открывал глаз. Элви подумала о Холдене, осторожно коснулась мыслью сердца, страшась того, что найдет там.

— Хм, — обратилась она к потолку, негромко, чтобы не разбудить Фаиза, — и вправду, я не любила Холдена.

У Фаиза сбилось дыхание, веки дрогнули, но не открылись. Элви подумала, не вытянуть ли из-под него свой комбинезон, но решила, что подождет, — Фаиз так мирно спал. Она думала, что будет стесняться своей наготы. Стыдиться. Ничего подобного.

Она села по-турецки перед лабораторным оборудованием. Зеленое пятнышко в пробе воды немного сдвинулось, выбросило волосяные усики, исследуя окружение. Она просмотрела результаты химического анализа и начала читать заново. Добравшись до особенностей фотореагирующих отделов, нетерпеливо вздохнула. Они хиральные — и это в рацемическом^[141]окружении. Она наблюдала оба варианта стереоизомеров, и, возможно, они выполняли совершенно разные функции. Вот, значит, как.

Элви потянулась, хрустнув позвонками между лопаток, и скрючилась чуть не вдвое, всматриваясь в данные. Записала вопросы, которые надо было обсудить с Люсией и передать домой. Она не заметила, как Фаиз встал и оделся, пока он не укутал ей плечи одеялом. Тогда она подняла голову. Ее костюм так и валялся грудой на полу. Фаиз поставил рядом кружку горячего чая и поцеловал Элви в макушку.

— Доброе утро, солнышко.

Элви улыбнулась, прижавшись затылком к его бедру.

— Ты, наверное, каждой так говоришь.

— Ты в порядке? — ласково спросил он.

Элви насупилась. В порядке? Учитывая обстоятельства, пожалуй, что и да.

— Я обработала эту культуру, — сказала она, — и, знаешь, кажется, начинаю понимать. Вот, посмотри на числа…

ГЛАВА 36 ХЭВЛОК

Восстановителям воздуха на «Эдварде Израэле» не было дела, откуда берется энергия. Реактор, батареи — без разницы. Ощущение, что воздух изменился, стал горячее и жиже, исходило исключительно из головы. Хэвлок-то знал, что заперт в сталекерамической трубе, из которой нет выхода в пригодную для существования среду. Он большую часть взрослой жизни провел в подобных условиях и так же привык о них забывать, как земляне забывают, что удерживаются на вращающемся небесном теле исключительно притяжением масс, а от ядерного реактора Солнца их защищает лишь расстояние и атмосфера. О таких вещах не думаешь, пока они не портятся.

Его монитор разделился пополам: всклокоченный и сердитый капитан Марвик — в левой половине, стармех, он же глава милиции Хэвлока, — в правой.

— Я наскребу в сети достаточно, чтобы продержаться два, а может, и три дня, — сказал старший механик. Он раскраснелся, решительно вздергивал подбородок.

— Теоретически, — поправил Марвик. — Корабль у нас старый, теоретические расчеты на нем не всегда срабатывают.

— Мы свою сеть знаем, — ответил Койнен. — Это не догадка, точные числа.

— Трудно смириться с тем фактом, что точные числа могут быть догадками? — спросил его Марвик.

— Джентльмены, — вмешался Хэвлок тем самым тоном, которым следовало бы говорить Марвику, — я понимаю проблему.

— Даже мертвый, это мой корабль, — сказал Марвик.

— Мертвый? — переспросил стармех. — Да мы все умрем, если…

— Прекратите сейчас же, — оборвал Хэвлок. — Оба прекратите! Я оценил ситуацию и благодарен вам обоим за высказанные мнения. Модификацией заниматься не будем, пока не спустим вниз новый груз. Капитан, разрешите использовать механиков на чисто визуальную проверку сети и соединений?

— Чисто визуальную? — прищурился Марвик. — Только если вы ею и ограничитесь. Не переступая тонкую грань между «видеть неполадку» и «быстренько ее исправить».

Хэвлок кивнул, словно получил разрешение.

— Стармех, собирай команду. Только визуальная проверка. После выброса груза предоставь мне сводку.

— Да, сэр, — кивнул старший механик. Ответ прозвучал сухо и слишком громко. Так отвечают гражданские, когда пытаются подражать военным. Правая половина окна закрылась, и капитан Марвик занял собой весь экран.

— Он дрянной человек.

— Он напуган и пытается контролировать… ну, все, что может хоть как-то контролировать.

— Он дрянной человек и забывает, что несколько матчей в пейнтбол ни хрена не делают из него адмирала Нельсона.

— Я за ним присмотрю, — пообещал Хэвлок, подумав: «Через десять дней это будет уже не важно».

Марвик коротко кивнул и тоже прервал связь. Хэвлок сделал глубокий вдох, медленно выпустил воздух через ноздри и переключился на список входящих. Пока он беседовал с капитаном и стармехом, пришло еще тридцать сообщений — все из дома. Просьбы об интервью, комментарии от совершенно посторонних людей и от людей, которых ему случалось видеть. От Сержио Моралеса из «Независле-ньюс», от Аманды Фарук из «Первого отклика». От Мэйона Дэйла из Информцентра АВП. И даже от Насра Максвелла из «Аналитики будущего». Лица и личности, на которых Хэвлок ориентировался, следя за ходом событий на родине, теперь обращались к нему. Взгляды человечества были устремлены на Новую Терру. На него.

Хэвлоку это не нравилось и мешало работать.

Он одно за другим просмотрел письма, отвечая записанным заранее «Сейчас мы по горло заняты проблемами Новой Терры. Пожалуйста, обращайтесь с вопросами к Патриции Верписк-Слоан из отдела внешних сношений РЧЭ». Это была отписка, но он не исключал, что даже за нее его когда-нибудь пропесочат. Может, не стоило писать «заняты по горло».

— Вы в порядке? — спросила из камеры Наоми.

— В полном.

— Просто вы много вздыхаете.

— Правда?

— Пять раз за последнюю минуту, — сообщила Наоми. — До отказа реактора было не больше двух. В среднем.

Хэвлок улыбнулся.

— Вот нечем вам больше заняться.

— Совершенно нечем, — согласилась Наоми.

Он вывел на экран статус отправки груза. До точки пересечения оставалось еще восемь часов. Значит, подготовку надо закончить самое большее за шесть. Если Мартри или еще кому понадобятся вещи, которые надо готовить дольше, их придется отложить до следующего круга. Хэвлок углубился в список. Продовольствие. Дополнительные мешки для воды — к установке, которую им удалось спасти. Ацетилен и кислород для спасательной и ремонтной систем. Хэвлок проверил общий вес. Не хотелось ничего упустить, но и разбросать груз по верхним слоям атмосферы из-за отказа парашюта тоже не хотелось бы.

— Вы вернетесь знаменитым, — сказала Наоми.

— Хм-м?

— Вы теперь наше общее лицо. Ваши сообщения будут повторять по всем новостям.

— Мои сообщения до стерильности очищены от информации, — огрызнулся Хэвлок. — Те же «комментариев не будет», только другими словами, чтобы не создавать впечатления, будто я что-то скрываю.

— А им все равно. Может, они даже слов не повторят, просто запустят ваше изображение, приглушив звук и наложив на него собственный текст.

— Ну и замечательно, — промычал Хэвлок, убирая из списка лишний груз. К аварийному освещению прилагались батареи — вряд ли такие маломощные источники энергии насторожат планетарную оборону, но лучше не рисковать. Он стал вспоминать, нет ли в грузе других источников. Непривычно было беспокоиться о таких вещах.

— С нами произошло то же, — сказала Наоми. — То есть с ним. Еще до Эроса.

— Что было так же?

— Он стал лицом. Оглядываясь назад, я вижу, в какой момент это случилось. Когда он стал «тем парнем, которого подстрелили марсиане». А потом еще Эрос.

— Это верно, — отозвался Хэвлок. — Если остались люди, не слыхавшие про Джеймса Холдена и его «Росинант», значит, они не смотрят новостей. Впрочем, он, кажется, вовсе не против такой ноши.

— Мистер Хэвлок, я надеюсь, это была ирония?

Он включил схему укладки. Компьютер расположил подготовленный груз в шесть различных конфигураций, в зависимости от приоритета плотности, аэродинамических свойств или распределения массы. Хэвлок пальцем поворачивал схемы, представляя, как пакет валится сквозь взбаламученную атмосферу Новой Терры.

— Я всего лишь заметил, что его такое положение вещей вроде бы не волнует, — сказал он.

— Честно говоря, он об этом редко вспоминает, — сказала Наоми. — А некоторые знакомые мне мужчины не стали бы забывать. Только Джим не такой.

— Вы с ним пара, да?

— Да.

— Ну, я бы назвал его счастливчиком, не замешайся он в эту кашу на планете, — сказал Хэвлок, выбирая одну из предложенных схем укладки. — Что же до моего лица, за ним будет скрываться только долгая медленная смерть каждого в этой системе, и все зрители смогут порадоваться, что их здесь нет.

Он переключился на рапорты об исполнении. Предстояло выстроить очередность незаконченных работ. Мелькнула мысль, что он что-то упустил, и только через несколько секунд Хэвлок сообразил, что именно, снова вернулся к инвентарному списку и добавил в него коробочку онкоцидов. Для Джеймса Холдена.

— Вы хорошо знали Миллера? — спросила Наоми. — Были близки?

— Мы были напарниками, — ответил Хэвлок. — Пару раз он вытаскивал меня из беды — когда я не справлялся или просто делал глупости. Цереру перед захватом станции АВП я бы не назвал самым уютным местом для землянина.

— Он никогда не казался вам… не знаю, как сказать… странным?

— Коп с Цереры, — пожал плечами Хэвлок. — Мы все были со странностями. Вы как, готовы к большому выступлению?

Наоми просунула пальцы сквозь ячейки решетки. В глазах у нее была улыбка.

— Уже настал мой час, что ли?

— Политика «Роял-Чартер-Энерджи» подразумевает гуманное обращение с заключенными в соответствии с требованиями корпорации и межпланетным законом, — продекламировал он привычную формулу. Это стало чем-то вроде общей шутки, смешной не своим юмором, а многократным повторением.

— Довольно бессмысленно, — сказала Наоми, — учитывая, что мы все умрем.

— Знаю, — отозвался Хэвлок, удивляясь ноющей боли в груди, — но принимаю то, что есть.

Отстегнувшись, он подлетел к шкафчику и набрал код. Шкафчик выкинул ножной браслет, Хэвлок перебросил его Наоми, а та втянула через решетку. Обвив браслетом левую щиколотку, она свела концы. Устройство зашипело и включило зеленый огонек диагностики. Хэвлок проверил по ручному терминалу — браслет был готов. Ни аномалий, ни ошибок. Он открыл камеру, и Наоми, потягиваясь, выплыла из клетки. Ее бумажный костюм шелестел при каждом движении.

— Идем? — предложил Хэвлок.

— Я весь день ждала этой минуты! — ответила она.

Народа в тренажерном зале было больше обычного. Люди пытались отогнать сомнения и страхи упражнениями. Хэвлок не знал, мучит ли их потребность в действии или желание устать, вымотаться так, чтобы забыть о мертвом двигателе над пустой планетой, о том, что помощь придет не раньше, чем через год. А может, это был метод самолечения. Эндорфины порой творят чудеса. Хэвлок подвел Наоми к гелевому массажеру, а сам устроился рядом на силовом.

Работавшие на других тренажерах притворялись, что не смотрят в их сторону. Лица у большинства выглядели каменными, кое у кого — сердитыми. Злость была в основном направлена на Наоми, но несколько человек — главным образом астеры — бросали обвиняющие взгляды на Хэвлока. Тот притворялся, что ничего не замечает, разрабатывал главные группы мышц спины и бедер. Впрочем, он приготовился обнажить оружие при первом же резком движении. Сохранить ей жизнь, а себе здоровье было его обязанностью. Равно как и удержать команду от срыва, пока корабль не загорится.

Кожа стала липкой от пота, капельки влаги росли, сливались. Если работать достаточно долго, вокруг соберется водяной кокон. Хэвлок прервался, чтобы насухо вытереть лицо себе и Наоми. Та благодарно кивнула, но заговаривать не стала.

Закончив, он открыл коробку массажера и вытащил Наоми. Один из техников жизнеобеспечения — светловолосый курносый астер по имени Орсон Калк — подплыл, чтобы занять освободившийся аппарат.

— Ту карри саба а оксель, швист, — бросил он, и Наоми рассмеялась.

— Шиката га факинг най, са-са?

— Идемте, — поторопил Хэвлок, — пора.

Астер улегся в гель, а Наоми толкнулась к выходу, который вел к конторе и камерам. Хэвлок, возвращаясь, все оглядывался через плечо и успокоился, только водворив женщину в камеру и заперев решетку. Потом он переоделся сам, достал из шкафчика салфетки и просунул Наоми, после чего включил приватность на полную мощность. Подтянувшись в свою койку, он стал слушать тихий шелест: Наоми раздевалась, мылась и надевала свежую одежду. Она была права — защита камеры ни черта не держала звук.

Хэвлок просмотрел входящие. Еще пятьдесят семь запросов, и ни одного — от людей, с которыми ему бы хотелось поговорить. Он разослал всем заготовленный ответ.

Потом он закрыл глаза — проверил, удастся ли заснуть. Он решил, что таки удастся, потому что с закрытыми глазами было уютнее, а с тех пор, как отказал реактор, об отдыхе приходилось только мечтать.

Пискнул монитор. Пришел запрос от Мартри. Хэвлок ответил.

Человек на экране был и тем, и не тем, кого знал Хэвлок.

Лицо у Мартри никогда не казалось мягким, а теперь вовсе обтянулось. Не осталось в нем обычной стальной сосредоточенности, и только через несколько секунд Хэвлок догадался, что Мартри с трудом различает его на экране.

— Ты здесь, Хэвлок?

— Да, сэр. Как у вас там, сэр?

— Случалось и лучше, — сказал Мартри. — Как идет подготовка груза?

— А, мы хорошо продвинулись. Будем готовы к сбросу через гм… шесть часов с мелочью.

— Хорошо.

— А разве вам не видны данные от службы безопасности, сэр? Прогнать диагностику?

— Они в порядке, но я их не вижу, — сказал Мартри, так спокойно и непринужденно, словно это не было признанием в слепоте. — Так что, когда сбросите этот груз, немедленно начинайте собирать следующий.

— Конечно.

— Нам здесь понадобится полупостоянное убежище. Простой конструкции, чтобы его можно было установить вслепую. И достаточно прочное, чтобы продержалось… а, дерьмо, пожалуй, от двух до четырех лет. Посмотри по спецификациям, что можно найти. Если их нет на борту, запроси помощь из дома, хотя я бы предпочел не пропускать сроков сброса. Не знаю, долго ли люди здесь будут пригодны к работе.

— Какие нужны размеры?

— Не важно. Лишь бы быстро и прочно.

Хэвлок нахмурился. В камере стало тихо. Он не знал, слушает ли Наоми. Возможно, да. Впрочем, какая разница.

— Какие-нибудь конкретные функции?

Мартри покачал головой. На несколько секунд его взгляд уперся в камеру и тут же соскользнул.

— Если никто из этой экспедиции не выживет, я хочу, чтобы новая волна нашла готовую крышу над головой. И чтобы на крыше было крупно пропечатано: «РЧЭ».

— Хотите водрузить флаг, сэр?

— Свожу ущерб к минимуму. Ты справишься?

— Да.

— Молодец. До связи.

— Что еще вам там понадобится?

— Ничего, — ответил Мартри. — Хотелось бы многого, но доставь мне побыстрее убежище, и у нас будет все необходимое.

Канал связи закрылся. Хэвлок тихонько посвистел сквозь зубы и снял защиту приватности с камеры Наоми.

— Привет.

— Ваш босс задумал выстроить убежище для следующей волны идиотов, которые придут сюда умирать. Не знаю, нигилист он или второй идеалист среди моих знакомых.

— Бывает, это сочетается.

— Возможно, — согласилась Наоми и спросила: — Вы в порядке?

— Я-то? В порядке.

— Уверены? Штука ведь в чем: вы летите в корабле по нисходящей орбите, а человек, в котором вы видите отца, только что сказал, что готовится к смерти.

— Я не вижу в нем отца, — сказал Хэвлок.

— Пусть так.

— Он что-то придумал. Я уверен, что у него есть план.

— По его плану мы все умрем, — сказала Наоми.

Слезы в невесомости не столько текут, сколько наплывают, затягивая глаза, так что в конце концов смотришь сквозь них, как из-под воды. Как утопленник. Хэвлок стер их рукавом, но все равно на линзах осталось слишком много сырости, и стены колыхались от мелких волн. Только через минуту он сумел выровнять дыхание.

— Вам, наверное, смешно, — с горечью сказал он.

— Нет, — возразила Наоми, — а если у вас есть лишняя салфетка, я бы взяла. Этот костюм ни шиша не впитывает.

Оглянувшись, он увидел, что и у нее глаза полны слез. Поколебавшись, Хэвлок отстегнулся, взял тонкий рулончик бумажных полотенец и просунул сквозь решетку. Наоми прижала полотенце к глазам, подождала, пока бумага потемнеет от влаги, и бросила, не сворачивая.

— Мне чертовски страшно, — признался Хэвлок.

— Мне тоже.

— Не хочу умирать.

— Я тоже.

— Мартри до нас дела нет.

— Да, — сказала Наоми, — ему дела нет.

Слова застряли у Хэвлока в глотке. Он чуть было не расплакался заново. Слишком долго и напряженно работал. Эмоциональное истощение, вот откуда эта слезливость. Ком в горле не таял.

— Кажется, — сказал он, с усилием выталкивая из себя слоги, — я неудачно выбрал контракт.

— В другой раз будешь умнее, — сказала она.

— В другой раз…

Она просунула палец сквозь решетку, он нежно прищемил его кончик своими — большим и указательным. Долгую минуту они плавали, взявшись за руки: пленница и тюремщик, астер и землянин, служащий корпорации и саботажница от правительства. Все это уже не имело значения.

ГЛАВА 37 ЭЛВИ

Данные свалились беспорядочным комом: от аналитической системы «Израэля», от научных групп РЧЭ на Луне, на Земле и на Ганимеде. Никаких обобщений, никаких выводов, только мнения и соображения, да еще запросы на новые анализы — большую часть которых невозможно было провести на оставшемся оборудовании — и результаты анализов. На основе составленного Люсией описания первых случаев болезни и наблюдений Элви после потопа возникли тысячи гипотез, но основательных заключений не было. Между тем Элви возглавляла полевую рабочую группу, и никто, кроме нее, не имел прямого доступа к образцам и новой информации.

Со слизнями было сравнительно просто. Токсичным компонентом оказалось сложное углеродное кольцо с азотными вставками — оно отдаленно напоминало тетродоксин. Слизни, вероятно, использовали его не как защитное приспособление, а как составляющую системы передвижения. Как токсин проникал в кровь, пока оставалось тайной, однако полдюжины правохиральных элементов в организме слизней еще дожидались серьезного исследования. Оно могло дать многое, но все, что требовалось, Элви уже знала: нейротоксин, антидота не существует, постарайтесь их не касаться. И хватит.

С глазной флорой оказалось сложнее. Лаборатории на Луне и Ганимеде разрабатывали модели на основе инвазивных видов водорослей в пополняемых приливами прудах. Земляне доказывали, что фотосенситивные минеральные структуры точнее соответствуют образцу. Аналитическая система «Израэля» на основе немногочисленных медицинских фактов, собранных до шторма, предполагала, что слепота вызывается не столько внедренной в стекловидное тело биомассой, сколько своеобразным рассеянием света, обусловленным жизнедеятельностью организмов. Это была хорошая новость: она означала, что, убив организмы и разрушив оптически активные структуры, удастся быстро восстановить зрительную функцию. Тела останутся плавать в глазах мушками, но мушки в глазах случаются у многих, и мозг привыкнет их компенсировать.

Оставалось выяснить, как убивать флору, а время было на счету. В крови регистрировался рост лейкоцитов — клетки пытались бороться с инфекцией. И не справлялись.

У Элви симптомы начались с зуда под веками — не сильнее, чем при сезонной аллергии дома. За ним последовали белые вспышки в глазах илегкая головная боль. А потом, через несколько часов от появления первых симптомов, мир стал расплываться и принял зеленоватый оттенок. Тогда она точно поняла, что тоже слепнет.

Страх и практические соображения изменили лагерь беженцев в руинах. Поначалу люди разбредались по углам — теперь жались друг к другу. Потребность в просторе и уединении уступила место страху перед слизнями и непогодой, перед угрозой увечья. Элви отмечала плотность скопления по звуку. Голоса сливались, и под конец ей стало казаться, что она занимается опытами на вокзале. Временами этот гул ее успокаивал, временами раздражал. Большей частью она его не замечала.

— Вы как, доктор?

Элви отвела взгляд от химической установки. Кэрол Чивеве стояла под аркой, заменявшей здесь двери. Она выглядела усталой. И расплывчатой. И зеленоватой. Элви протерла глаза, хоть и знала, что не поможет. Дождь тихо стучал по пластику в окнах — Элви уже не обращала на него внимания.

— Хорошо, — сказала она. — Какой нынче счет?

— Сегодня отловили сорок одного поганца, — сказала Кэрол. — Изрядно, да? Я думаю, если кругом подсохнет, они начнут расползаться.

— А там подсыхает?

— Нет. Хотя дождь ослабел. Я просто надеюсь.

— Рано еще, — сказала Элви, вводя новые данные. Подсчет слизней входил в число дюжины исследований, которыми она сейчас жонглировала. — Есть тенденция к снижению, но через несколько дней может начаться новый цикл.

— Хоть бы оказалось, что они ночью спят. Правда, на это, боюсь, надежда слабая.

— Вряд ли, — подтвердила Элви. — Они всю жизнь проводят под землей, откуда бы у них взяться суточному ритму?

— У нас кончается еда, — не меняя тона, продолжала Кэрол.

— Продержимся на том, что сбрасывают, — утешила Элви.

— Они не смогут сбрасывать вечно. Должно же на планете быть что-то, что годилось бы нам в пищу.

— Нет, — сказала Элви.

Кэрол беззвучно выругалась — кажется, в отчаянии. И вздохнула.

— Ладно, через час увидимся.

— Спасибо.

За спиной у нее зевнул и потянулся Фаиз. Элви собиралась вздремнуть с ним за компанию, но не смогла отвлечься от работы. Она прищурилась на часы. Фаиз проспал три часа.

— Я что-нибудь упустил? — спросил он.

— Науку ты пропустил.

— Вот черт! Можно одолжить твой конспект?

— Нетушки, наймешь репетитора!

Он хихикнул.

— Ты поесть не забыла?

— Забыла.

— Наконец-то. Хоть в чем-то от меня польза. Подожди здесь — я вернусь с брикетом абстрактного пищевого продукта и капелькой фильтрованной воды.

«У нас кончается еда».

— Спасибо, — сказала она, — а заодно поищи Айму и Люсию. Они собирались заняться поголовной проверкой зрения.

— Слепой изучает слепого, — буркнул Фаиз. — Я будто в школу вернулся. Найду их. А тебе надо отдохнуть. Побереги глаза.

— Отдохну, — соврала Элви. Ее глазам — как и всем остальным — скоро придется долго отдыхать. Элви помнила слепую тетушку, которая отлично справлялась с жизнью. Но та жила в типовом аграрном поселке в Тренто, а сейчас вокруг простиралась чужая равнина без сельского хозяйства, с несъедобной экосистемой и отдельными видами, прикосновение к которым убивает на месте. Все зависит от контекста.

У Элви загудел ручной терминал. Пришел новый пакет докладов и писем с Ганимеда. Она со вздохом открыла входящие. Если читать все версии, ни на что другое времени не останется. Шрифт в программе приходилось устанавливать самый крупный, причем немного легче читался красный на черном фоне. «Если инвазирующие организмы следуют той же кривой роста, что и дрожжи…»

— Я молодец, — объявил Фаиз. — Я вернулся с пищей и с Люсией. А вот ты даже не притворяешься, что отдыхала.

— Точно, — кивнула Элви, принимая у него пайковую плитку, и повернулась к врачу.

— Какие новости?

— И хорошие, и плохие. Заражены почти сто процентов, — начала Люсия, опускаясь на пол. — У детей симптомы развиваются медленней, чем у взрослых, но ненамного.

— А РЧЭ сравнительно с Первой Посадкой?

— Я не видела всех собранных Аймой данных — с вашими людьми больше работала она. По моим впечатлениям — никакой разницы. В графе «плохое» — инфекция выглядит более агрессивной, чем при отдельных первых случаях.

Элви откусила от плитки. На вкус как фруктовый пирог без сахара, по запаху как земля из цветочного горшка и всю слюну изо рта впитывает как губка.

— Выше первичная плотность? — предположила она с набитым ртом. — Раньше, при сухой погоде, содержание организмов в воде наверняка было небольшим.

— Настолько небольшим, что наша иммунная система успевала распознать и вышибить чужаков, — согласилась Люсия.

— А это возможно? — заинтересовался Фаиз. — Я думал, у них совершенно иная биология. Наша иммунная система на них действует?

— Менее эффективно, — устало ответила Люсия. — А ливень принес их так много, что всю нашу оборону сшибло.

— И тогда, — заключила Элви, — заразились все.

— Да, — сказала Люсия, — хотя не совсем все.

Элви встрепенулась. Люси улыбалась.

— Я же говорю, новости есть и плохие, и хорошие. Один человек не заражен.

— Совсем?

— Даже если бы у него очень медленно развивалась симптоматика, я бы, зная, что искать, нашла признаки. А у него ничего.

— Может, он не подвергался…

— Подвергался.

В груди у Элви шариком каталась чистая радость. Все равно что нежданный подарок. Комнату на миг осветила молния, и Элви не сразу вспомнила, почему вспышка зеленая.

— Стало быть, у нас есть одноглазый король? — спросил Фаиз. — Я хочу сказать: это лучше, чем ничего, но далеко не достаточно.

— Вакцины и лечение для множества болезней находили, изучая людей с естественным иммунитетом, — сказала Элви. — Это уже зацепка.

— Ты права. — Фаиз потер глаза. — Я не в лучшей форме. Последние дни выдались несколько напряженными.

Элви улыбнулась шутке.

— А он согласится на обследование? — спросила она.

— А мы будем спрашивать? — сказал Фаиз.

— Я еще не успела у него поинтересоваться, — ответила Люсия. — Занималась первичной обработкой результатов.

— А в чем проблема? — спросила Элви. — Кто он такой?

Холден стоял в дверях большой комнаты. Его одежда, какого бы цвета она ни была прежде, теперь сделалась цвета грязи — как у всех: грязь, изнеможение, слезы и страх стали новой униформой, объединившей сотрудников РЧЭ и поселенцев Первой Посадки. Сальные волосы липли к голове, подбородок и шея заросли клочковатой, словно побитой молью бороденкой. Ослабевшее зрение Элви смягчило морщины возраста и усталости и наделило Холдена довольно приятной, но непримечательной наружностью. Она вспомнила, сколько раз изобретала предлоги, чтобы побыть с ним рядом, и не поверила, что мечтала об этом человеке.

Собравшись с духом, Элви прошла через комнату.

— Капитан Холден, можно вас на минутку?

— Я сейчас очень занят. Отложить нельзя?

— Нельзя, — сказала она.

Холден чуть заметно поморщился.

— Хорошо, чем я могу помочь?

Элви облизнула губы, соображая, как бы ему объяснить. Она не представляла, насколько он знаком с биологией, и потому решила начать с простого.

— Капитан, вы очень необычный, очень важный человек.

— Постойте!

— Нет-нет, я…

— Право, постойте. Послушайте, доктор Окойе. Элви. Я уже давно заметил между нами напряженность, только притворялся, что не вижу. Делал вид. И, наверное, был не прав. Я надеялся, что это пройдет само и ничего не придется объяснять, но на самом деле у меня есть очень серьезные, прочные отношения. И хотя не все мои родители были моногамными, но я как раз такой. Пока это не зашло слишком далеко, я прошу вас понять, что между нами ничего такого не будет. Дело не в вас. Вы прекрасная, умная женщина и…

— …насчет организмов, которые нас ослепили, — перебила она. — Вы к ним иммунны. Мне нужны образцы крови. И, пожалуй, тканей.

— …я сделаю все возможное, но вы должны понять, что…

— Вы необычны тем, что иммунны. Я об этом говорила.

Холден замер с приоткрытым ртом, выставив перед собой ладони в примирительном жесте. Три редких удара сердца длилось молчание. Потом:

— О… Ох! Я думал, вы…

— Проверка зрения, проведенная доктором Мертон…

— Я ведь подумал… ну, простите меня, я не понял.

— Все вы поняли. Напряженность, вы говорите? Была. Но больше нет, — сказала Элви. — Совсем.

— О’кей, — выговорил Холден и поглядел на нее, склонив голову к плечу. — Как же неловко вышло…

— Да.

— Нельзя ли об этом забыть?

— Думаю, вполне можно, — согласилась Элви. — Но нам нужно будет взять у вас кровь на анализ.

— Да, конечно, я сдам.

— И у меня отказывает зрение. Вам придется прочитать мне результаты.

— И это я сделаю.

— Спасибо.

— И вам спасибо, доктор Окойе.

Они покивали друг другу, не зная, как разойтись. В конце концов Элви развернулась на каблуках и пошла обратно, огибая людей, расположившихся на полу. Один из поселенцев плакал, раскачиваясь всем телом. Элви обошла его и побежала в лабораторию. Пока ее не было, вернулась Айма, и теперь они с Люсией, сидя по-турецки на полу, сравнивали статистику. Элви не замечала, насколько хуже стала видеть, пока не решилась заглянуть им через плечо. Экран терминала выглядел для нее белыми и голубыми пятнами, говорившими уму не больше, чем облако в небе.

— Он согласился? — жестким, как проволока, голосом спросила Айма.

— Да, — ответила Элви, подсаживаясь к установке. Надо было наполнить водой новый мешок. Очень скоро маленькая установка перестанет производить воду — ей придется заняться анализами. Но пока еще было время. Элви сменила мешок.

— Ты собрала анамнез? — спросила Люсия.

— Нет, я думала, ты этим займешься.

— Если хочешь. — Люсия встала. — Он еще в главном зале?

— Да, — сказала Элви, опускаясь на колени перед пультом установки. Табло было в грязи, но, протерев панель, она еще сумела различить буквы. — Я настрою аналитику на кровь.

— И слезную жидкость?

— Пожалуй, хорошая мысль, — согласилась Элви. — Поищем отклонения от нормы.

— Вот и хорошо. — Люсия направилась к двери. Походка ее стала чуточку замедленной, неуверенной. Элви задумалась, сколько еще продержится их врач. Тот же вопрос касался всех. Время иссякало.

— Что-нибудь новое в своих результатах нашли? — спросила она.

— Совпадение, — ответила Айма. — Эта дрянь не делает различий между нами и поселенцами.

— Ну, хоть кто-то не делает.

Элви не замечала, как идет время. Течение часов и минут забылось за работой над анализами, которую тормозила только нарастающая слепота. Передача результатов и возвращение их с интерпретацией из больших лабораторий требовали времени, и Элви использовала его на размышления над свойствами организмов и поиск аналогий среди известных растений, животных и грибов. Мысль, что время кончается, присутствовала в ее голове постоянно и, подобно навязчивому запаху, понемногу перестала осознаваться. На смену ей пришла простая радость работы в полную силу. Элви приняли на эту должность, потому что она разбиралась в биосистемах, увлекалась их сложными проблемами. В последние же месяцы вся ее работа сводилась к сбору данных. Видеть новый мир, наблюдать, как он открывает первые тайны, — это было замечательным, но в то же время слишком простым занятием. Со сбором образцов мог бы справиться любой аспирант.

А вот теперь началась сложная работа — и она досталась именно Элви. Страшно было подумать, что от нее зависит жизнь или смерть каждого человека на Новой Терре, но радости эта мысль не гасила.

— Тебе надо поесть, — сказал Фаиз.

— Я недавно ела, — ответила она, — ты же сам мне брикет принес.

— Десять часов назад, — мягко сказал он. — Поешь!

Элви со вздохом оторвалась от экрана. Чтобы прочитать числа, приходилось постоянно сгибаться. Ныла спина, нарастала головная боль. Фаиз ей что-то давал. Еще один пайковый брикет. Она протянула руку, и он задержал ее пальцы.

— Ты как?

— В порядке, — сказала Элви.

— Уверена?

— Ну, если не считать очевидного. А что?

— Ты выглядишь, будто ты где-то не здесь.

— Я работала.

— Конечно. Понятно, извини. Глупость сказал.

— Не поняла? — насторожилась Элви. — Разве я веду себя не как обычно?

— Как обычно… — Фаиз выпустил ее руку. — Я о том и говорю. После… после, понимаешь?..

— Секса?

Фаиз вздрогнул. Ей представилось, что он закрыл глаза. Чуть скривился. При ее теперешнем зрении все это были только догадки, но они вдруг привели Элви в восторг. Нежные чувства у Фаиза, кто бы мог подумать!

— После секса, — повторил он. — Я просто хотел убедиться, что у нас все нормально. Что между нами все хорошо.

— Ну, — начала Элви, — оргазм действительно высвободил много окситоцина, и ты мне теперь больше нравишься, чем раньше…

— А теперь ты дразнишься!

— Не без того, — признала она и еще откусила от брикета. Какая все-таки гадость!

— Я хотел уточнить, как у нас.

— Я, вообще-то, об этом не думала, — сказала Элви, кивнув на установку. — Занята была, понимаешь?

— Конечно, — сказал Фаиз, — понимаю.

— Как насчет поговорить об этом, когда перестанем ждать смерти? Согласен?

— Было бы неплохо.

— Вот и хорошо. Свидание назначено, — заключила Элви и повернулась к установке. Спина болела, особенно между лопатками. Она прошлась по шкале инструментов, подбирая другой масштаб, но возможности экрана были ограничены. Очень скоро ей потребуется помощь. В большой комнате кто-то громко вскрикнул, ему ответил хор жалобных голосов.

— Нет, ничего хорошего, — сказал Фаиз. — Послушай, Элви, ты самая умная женщина из всех, кого я знал, а я бывал в лучших университетах. Если есть хоть какой-то выход, ты его найдешь, а мне очень хочется стареть, дряхлеть и впадать в маразм в твоей компании. Так что, если ты сумеешь спасти меня и всех прочих, я буду очень благодарен.

«Как мило!» столкнулось у нее в голове с «Не дави на меня!» и «Я постараюсь». Где-то на краю руин кто-то закричал. Элви надеялась, что это не очередной слизень, не новая смерть. Не новая беда.

— Хорошо, — сказала она.

ГЛАВА 38 ХОЛДЕН

Холден в очередной раз обходил башню. Небо в полдень было чугунно-серым, дождь переключился на мелкую морось, которой, впрочем, хватало, чтобы промочить волосы и одежду и стекать струйками по спине. Каблуки на каждом шагу увязали в мокрой грязи, воздух пах илом и озоном. Несколько слизней тыкались в трещину у основания башни. Трещину заткнули комком ткани, но они ощупывали преграду тонкими носами, отыскивая проход. Холден занес лопату с длинной рукояткой, отрытую в затопленном руднике, и одним ударом расплющил всех, потом поддел и отбросил подальше скользкие трупы и подставил лопату под дождь, чтобы смыть яд.

Дальше ему попадались только отдельные особи под стеной. Их Холден соскребал и отшвыривал лопатой, как катапультой. Поначалу он развлекался, испытывая, далеко ли сумеет забросить, но теперь плечи и руки ныли от усталости, и броски становились все слабее.

Миллер иногда возникал рядом — молча. Просто бледное, грустное, как унылый бассет, напоминание, что есть дела поважнее.

Он пропал, когда Холден, выйдя из-за угла, наткнулся на маленькую бригаду работников, отдыхающих у недорытой канавы. Башню решили обвести хотя бы неглубоким рвом, но с имеющимися примитивными орудиями работа шла медленно.

Эта бригада состояла из трех женщин и двух мужчин с самодельными лопатками. Они потягивались и пили из мешков с водой из очистной установки. Одна женщина кивнула Холдену, остальные его проигнорировали.

На колене у одного из мужчин сидел слизень.

На штанах, прямо над правым коленом. На ткани вокруг не было слизистого следа. Никто из пятерых его не замечал. Холден понимал, что, если крикнуть, предупредить, землекоп машинально смахнет тварь рукой. Поэтому он спокойно приблизился к сидящему и сказал:

— Не двигайся.

Мужчина насупился.

— Ке?

Холден схватил его за плечи и завалил назад.

— Какого хрена? — вскинулся другой. Все раздвинулись, словно зрители начинающейся потасовки. Холден, прижимая человека к земле, повторил: «Не двигайся». Потом схватил штанины снизу и, одним сильным рывком сорвав с лежащего брюки, закинул их как можно дальше.

— Это что же такое? — спросила та женщина, что кивала ему. Холден узнал ее, одного из прорабов с рудника, только она постарела и осунулась. Наверное, командует бригадой землекопов.

— Что, никто не видел, что у него слизняк на колене?

— Бабоза мало? — пробормотал кто-то.

Холден протянул руку, помог ошарашенному мужчине подняться.

— У тебя слизень был на штанах. Ты прислонялся к стене?

— Нет. Не помню. Может, на секунду, — опешил тот.

— Я же говорил, — начал Холден и повернулся лицом к остальным. — Я же говорил не касаться стен! Слизни взбираются на них, спасаясь от воды.

Бригадир кивнула ему кулаком.

— Са-са.

— Вы его не видели, — сказал, а не спросил Холден. — Так плохо? Мало ке сус охос?

— Охос? — не понял мужчина.

— Не «охос»? А, орбас! С глазами.

— Не хорошо, — по-славянски ответил мужчина, махнув рукой.

— Ну, считай, ты расплатился штанами за то, что не сообщил начальству, когда перестал различать слизней.

— Са-са.

— А теперь иди внутрь, — Холден мягко подтолкнул его к входу в башню, — и поищи там, чем прикрыть срам.

— Простите, босс, — ответил мужчина и убежал.

— Еще такие есть? — обратился Холден к бригадиру. Она нахмурилась и пожала плечами.

— Не лучше. Мы все слепнем.

— Ладно. — Холден почесал в затылке, выжав впитавшуюся в волосы воду себе за шиворот. — Тогда уводите всех.

— А ров?

— Уже слишком опасно. Я закончу обход. Уводите людей внутрь.

— Хорошо, — ответила женщина и повела своих к входу.

Ручной терминал загудел. Достав его, Холден увидел, что кто-то уже не первый раз добивается связи. Он открыл канал, и через несколько секунд на экране появилась Элви.

— Джим, где вы? Вы мне нужны в лаборатории.

— Извините, — сказал Холден. — Я тут немножко занят.

— Анализ обработан, мне нужно, чтобы вы прочли результаты.

Экранчик анализатора оказался совсем крошечным. Разве в век хирургической коррекции зрения у кого-то бывают слабые глаза? Холден теперь нашел бы что возразить дизайнерам.

— Позвольте закончить обход, — попросил он.

— Это важно.

— Сохранить жизнь работающим вслепую идиотам — тоже.

— Тогда поскорее. Пожалуйста, — сказала она и отключилась.

Холден уже убирал терминал, когда тот снова звякнул. Короткий взгляд на экран сказал ему, что поступило предупреждение об очередном сбросе. Подняв терминал на вытянутой руке к горизонту, Холден засек координаты. Одновременно в небе раскрылся белый парашют. Слишком далеко. Груз продолжал сыпаться куда попало. За первыми порциями они посылали особые бригады, но скоро не останется людей, способных осилить такой опасный путь.

Кроме него.

Холден пошел за Амосом, который пытался справиться с проблемой. Механик устроил мастерскую в нескольких сотнях метров от башни, под треугольным навесом из старых пластиковых полотнищ. Под навесом было тесно от инструментов, найденных в руднике частей электрокартов и сварочных аппаратов.

— Как дела? — спросил Холден, заходя под навес и присаживаясь на пластмассовый ящик со всякой всячиной.

Амос, поджав под себя ноги, сидел на листе пластика в окружении аккумуляторных коробок в разной степени разобранности.

— Ну, есть проблема, — ответил он, махнув на коробки толстой лапой.

— А именно?

— А именно они мне притащили пару картов, выловленных из каши у рудника, и я мог бы, если налечь всерьез, поставить их на колеса за несколько часов. Оказалось, что купание им не слишком во вред. Надо только счистить ил и прочую дрянь, но это не сложно.

— А батареи сели?

— Ага, в том-то и дело. — Амос поднял тонкую полоску металла, покрытую пятнами ржавчины. — Им во вред.

Холден взял у Амоса изъеденную ржавчиной полоску, несколько секунд поразглядывал и отбросил в кучу негодных частей.

— С корабля говорят, что точному сбросу мешают ветры в верхних слоях атмосферы, — сказал он. — Я сейчас собираюсь послать поисковую команду.

— Пока еще твои искатели не настолько ослепли, чтоб писать на собственные ботинки?

— Именно, пока. А потом я останусь единственным, кто сможет искать груз. И мне не справиться без колес.

— Понял, — кинул Амос. — В утешение тебе скажу, что, пожалуй, сумею собрать из обломков два-три рабочих аккумулятора. А вот зарядить, к сожалению, получится только один.

— Мне хватит и одного. С работающим картом, куда его можно вставить.

— Это я обеспечу, — сказал Амос. Медленно потянувшись наискосок от себя, он сцапал кислородно-ацетиленовую горелку и, выпустив из наконечника яркое голубое пламя, направил его на землю. Подползавший слизень зашипел и лопнул.

— Как у тебя с глазами? — словно невзначай осведомился Холден.

— Ничего пока что, — ответил механик. — Может, мы здесь не так долго пробыли. Но на краю зрения видны зеленые пятнышки, так что заразу я подхватил, как все.

— Тебе бы внутрь, к остальным.

— Не-а, — возразил Амос и стал разбирать на части неисправный аккумулятор. — В барахле, которое притаскивают люди Вэй, полно токсичной дряни, которая вам там ни к чему. И нечего людям лапать мои вещи.

— Ты понимаешь, о чем я. Твой навес обеспечил приманку — сухой участок. К ночи здесь будет полно слизняков.

— Возможно, — кивнул Амос, — но я подстелил пластик, чтоб не лезли из земли. А тех, кто наползает верхом, прижигаю горелкой. И тушки оставляю на месте — живые их вроде бы избегают. Так что все в норме.

Холден кивнул и несколько минут посидел, радуясь дружескому молчанию. Механик закончил разборку и стал раскладывать части в зависимости от степени повреждения. Кучка деталей, пригодных для сборки нового аккумулятора, понемногу росла. Холден понимал, что от его помощи никакого толку, но так приятно было спрятаться и от дождя, и от взглядов встревоженных колонистов, что уходить не хотелось.

— Знаешь, — заговорил он, — если с глазами у тебя станет сильно хуже, придется мне забрать тебя внутрь. Все равно, успеешь ты закончить или нет.

— Можешь попробовать, — усмехнулся Амос.

— Ты уж со мной не спорь, — попросил Холден. — Пожалуйста. Пусть хоть кто-то хоть в чем-то со мной согласится, а? Я не оставлю тебя здесь с ядовитыми тварями. И со слепым, наверное, смогу справиться.

— Забавно будет проверить, — снова засмеялся Амос. — Если кто и справится, так только ты. Но я не потому упрямлюсь, чтоб тебя доставать, кэп. Ты это, надеюсь, понимаешь.

— А почему же?

— Здесь у всех одни и те же проблемы. Еда кончается, слепота подступает, планета взрывается… — Говоря, Амос собирал отложенные детали. Его ловкие пальцы позволяли выполнять работу почти не глядя. — Знаешь, о чем они все говорят?

— Об этом?

— Ага. Ого-го, у меня нет жратвы, я слепой, здесь до черта слизней. Я не гожусь для групповой терапии. Пару минут послушаю ругань и нытье и примусь бить народ по головам, просто чтобы потише стало.

Холден ссутулился, обхватил мокрую голову руками.

— Понимаю. Мне-то приходится все это слушать. И потому я чуточку не в себе.

— Ты от усталости не в себе, — поправил Амос. — Ты опять завис на программе «я всех спасу» и пару суток не спал. А слушать, как люди ругаются, — это вроде как твоя работа. За это тебе большие деньги платят.

— Нам всем платят одинаково.

— Тогда ты, наверное, занимаешься этим ради славы.

— Я тебя ненавижу, — сообщил Холден.

— Первый карт будет готов к концу дня, — ответил Амос, вставляя деталь на место.

— Спасибо. — Холден с кряхтеньем поднялся на ноги и потащился обратно к башне.

— Всегда пожалуйста, — сказал ему в спину Амос.

Терминал у Холдена снова загудел.

— Джим, где вы? — спросила Элви, как только он ответил. — Мне нужны показания…

— Иду, — перебил он. — Я сейчас вроде как на все руки, но у вас буду через минуту.

Едва он отключил связь, из главного входа в башню показался Мартри и сделал из него обманщика.

— Капитан? — позвал он.

— Мистер Мартри? Как дела с вашей стороны? Амос нашел применение спасенным машинам.

— Он хороший механик, — сказал шеф службы безопасности. — Был еще один сброс.

— Я видел. Засек на терминал и нанес на карту. Давайте переброшу локацию вам, и посылайте команду.

Пока он пересылал данные, Мартри сообщил:

— Мы потеряли одного.

— Кого?

— Полсона. Это один из моих водителей. Слизень заполз ему в сапог, а никто не заметил.

— Мне очень жаль, — сказал Холден, соображая, кто такой был Полсон, и коря себя за то, что не может даже вспомнить лица погибшего.

— Глупая оплошность, — сказал Мартри и быстро отстучал команду на своем терминале. — И я не искал вашего сочувствия. Просто сообщил о сокращении наших сил.

— Понятно, — отозвался Холден, дивясь, что еще удивляется бесчувствию этого человека.

— С поиском груза справится Вэй.

— Как у нее со зрением? Как вы считаете, на сколько раз ее еще хватит?

— Она уже ушла, — с невеселой улыбкой ответил Мартри, — так что на один точно хватит.

— Прекрасно, — сказал Холден, — передайте ей мою благодарность.

— Передам, — игнорируя иронию, ответил Мартри. — Но мне от вас кое-что нужно.

— Вам или РЧЭ?

— Считайте, на данный момент это одно и то же. В составе груза должны быть стройматериалы. Мне нужна бригада строителей, чтобы собрать конструкцию, пока они еще что-то видят.

— Зачем? У нас полно другой работы, пока мы еще можем ее делать. А когда станет хуже, — Холден кивнул на возвышающуюся перед ним башню, — укрытие не будет первоочередной потребностью.

— Эти люди, — сказал Мартри, — едят мои продукты, пьют мою воду и принимают мои лекарства. Моя команда доставляет припасы и производит опасные спасательные работы, без которых ничего этого не было бы. И знаете — они могли бы поставить для меня несколько стенок.

— Так что вам нужно от меня?

— У них сложилось ошибочное впечатление, что вы здесь главный. Невежливо было бы указывать им на ошибку.

Холдену вдруг отчетливо представилось, как он затаскивает полуслепого Мартри подальше в пустыню и бросает посреди стаи слизней-убийц.

— Я вас насмешил? — удивился Мартри.

— Улыбаюсь своим мыслям, — объяснил Холден. — И в них — вы, само собой. Я скажу Кэрол, что вы ищете добровольцев.

И он ушел, не дав Мартри времени возразить.

Внутри башня гудела как улей: колонисты спешили закончить последние приготовления к наступающей долгой ночи. Люсия поставила несколько человек наполнять все емкости водой из очистной установки. Кэрол Чивеве возглавила команду, которая выискивала проникших внутрь слизней и затыкала оставшиеся дыры.

Холден поднялся по эстакаде, потом по ступеням из пустых ящиков на третий этаж башни. В каморке, которой они дали гордое название лаборатории, он нашел Элви, Фаиза и третью сотрудницу научной группы — кажется, ее звали Садьям.

— Кто там? — спросила Элви и дернула Фаиза за руку. — Это Джим?

Фаиз несколько секунд щурился на вошедшего, потом ответил:

— Наконец-то!

— Извините, что задержался, Мартри хотел…

— Мне нужно, чтобы вы это прочитали, — не дослушала его Элви. Она указывала на маленький экран химической установки. Холден подошел и уставился на бессмысленные для него значки и сокращения.

— Куда мне смотреть?

— Прежде всего «СВС — общий анализ», — сказала Элви, тыча в экран. Там не было никакого СВС.

— Понятно, — сказал Холден. — Должно быть написано «СВС»? Я такого не вижу.

Элви вздохнула и заговорила нарочито медленно:

— Наверху экрана есть надпись «Результаты»?

— Нет. Тут на самом верху — «Инструменты». Вы об этом?

— Не то меню. Пролистните обратно, — Элви ткнула в нужную кнопку, и Холден ее нажал.

— Вот, теперь вижу результаты.

— Откройте их. Должны быть СВС, RBC, WBC: гемоглобин, гематокриты и кровяные пластинки.

— Ага, — обрадовался Холден, — все вижу.

— Говорите, чего сколько.

Холден стал читать, а Элви переписывала показатели на свой терминал. Масштаб она увеличила так, что Холден прочел бы числа через всю комнату.

— Теперь возвращаемся и смотрим содержание газа в крови, — велела она, закончив. За час Холден прочел ей все нужные данные. Женщины решили взять у него еще немного крови, после чего отпустить.

Пока Элви заклеивала ему проколотый палец, Холден спросил:

— Хоть что-то есть?

— Все это не просто, — ответила она. — Даже с доступом к лучшим головам Солнечной системы и компьютеру «Израэля». Мы ищем иголку в сложном организме.

— Сколько у нас осталось времени?

Элви откинула голову, подставив зрачки свету. Холден уловил в них зеленоватый отлив.

— Почти не осталось, — сказала она. — А вам надо поспать. Вы совсем вымотались.

— Это вы по крови определили?

— Вы двое суток не спали, — рассмеялась она. — Простая арифметика.

— Обещаю при первой возможности упасть в койку, — солгал Холден.

Спустившись по самодельным ступеням, он прошагал по непривычно изогнутой чужой эстакаде и оказался в толпе людей на первом этаже. Люсия передала надзор за водоносами помощникам и сейчас светила фонариком в глаз какому-то малышу. Она устало улыбнулась проходившему мимо Холдену. Кто-то предостерегающе вскрикнул и пробежал через зал, таща на конце палки слизня. Когда тварь выбросили наружу, Холден вышел следом и затоптал ее.

Небо потемнело до оттенка влажного пепла, дождь усилился. На востоке рокотал отдаленный гром. В тяжелых тучах мелькали зарницы. Воздух пах илом и озоном.

Холден снова побрел в обход башни.

ГЛАВА 39 БАСЯ

«Привет, папа», — произнес с экрана Яцек. Голос мальчика подрагивал от страха и усталости.

— Привет, сын, — одновременно сказал Бася на записи и в рубке.

Яцек принялся рассказывать о слизнях-убийцах, о молниях и жизни в чужих руинах, повторяя ободряющие слова и объяснения, в которых Бася распознавал голос Люсии. Сын прилежно повторил заверения матери, что все кончится хорошо, — повторение было для него предлогом еще раз услышать утешительные слова. Бася третий раз пересматривал запись разговора с сыном. Когда она кончилась, он включил запись разговора с Люсией и стал смотреть в десятый раз.

Можно было бы попросить Алекса вызвать их еще раз, сделать новую запись, но Бася подавил эту мысль, сочтя ее эгоистичной.

Яцек был грязным и явно усталым. Он с опасливым восторгом описывал ужас, который вызвали ядовитые слизни. Непрерывные вспышки молний и дождь казались потрясающей экзотикой ребенку, знавшему до Илоса только ледяные туннели и корабельный трюм. Мальчик ни разу не сказал, как ему хочется, чтобы папа был рядом, но это звучало в его голосе. А Басе больше всего хотелось взять сына за руку, уверить, что бояться не стыдно. Что храбрость в том, чтобы бояться и все равно делать.

Люсия, когда до нее дошла очередь, показалась ему не столько испуганной, сколько измученной. Она говорила без подробностей, потому что знала: все, что она могла сказать, не принесло бы облегчения ни ей, ни ему.

А вот видеозапись от Фелисии успокаивала. Из всей семьи, казалось Басе, он не подвел только дочь. Ей хотелось учиться дальше, и он сумел задавить в себе страхи и желания, сумел ее отпустить. Это вспоминалось как победа.

До недавних пор.

Теперь перед глазами стоял тикающий таймер, который Алекс установил на отсчет времени до часа, когда дочь сгорит в небе Илоса.

Программа с симулятором и таймером была на панели управления. Бася старался на нее не смотреть. Если приходилось приблизиться к экранам рубки, он проплывал мимо этого монитора, отводя взгляд в сторону. И очень старался забыть о его существовании.

Получалось не слишком хорошо.

В четвертый раз пересматривая последний разговор с Фелисией, он чувствовал таймер спиной, как источник тепла. Как пристальный взгляд в толпе. Теперь речь шла о том, как долго он сумеет не смотреть на счетчик. Сможет ли отвлечься настолько, чтобы забыть о нем.

Фелисия рассказывала, как научилась менять воздушные фильтры на астерском грузовике. За те долгие месяцы, когда «Барбапиккола» была им всем домом, девочке не приходилось этим заниматься. Ее тонкие пальцы изображали, какие сложные движения требовались для такой работы. Она рассказывала об этом легко, словно об игре. О забаве. Но Бася был ее отцом. Он знал, что дочери страшно.

«Тик-тик-тик-тик», — беззвучно отстукивали часы за спиной.

Он повернул сопло вентилятора, направив холодный поток себе в лицо. Докрутил видео и стал раскладывать файлы по датам и содержанию. Потом решил, что лучше по датам и именам, и рассортировал их заново.

Тик-тик-тик-тик — жарко, как от полуденного солнца на рубашке. Бася горел без огня.

Он открыл файл с перечнем ремонтных работ, присланным Алексом, и прокрутил список донизу. Все, что было в его силах, он уже сделал и теперь убивал время, рассматривая остальные пункты и соображая, нельзя ли как-то справиться и с ними. В голову ничего не приходило. Не удивительно, ведь он пятый раз проходил этот список.

Тик-тик-тик…

Бася обернулся.

Первое, что он заметил: линии орбит на симуляторе изменились. Почти незаметно — но проклятые круги, рисовавшие гибель его единственной дочери, горели огнем у него в мозгу. Никаких сомнений, они теперь были уже. Почему-то изменения на таймере он заметил не так быстро.

Времени стало на три дня меньше.

Несколько часов назад таймер показывал чуть больше восьми суток. Теперь — меньше пяти.

— Часы сломались, — сказал он в пустоту.

Алекс был в своей кабине — он проводил там почти все время. Бася дернул ремень, удерживавший его в кресле. Он тщетно рвался из креплений, пока не сумел успокоиться настолько, чтобы справиться с защелками. Потом толкнулся к трапу и взобрался наверх.

На дисплее перед Алексом красовался какой-то сложный график. Пилот легкими движениями правил его и непрерывно бормотал себе под нос.

— Таймер испортился, — сказал ему Бася. Если б его дыхание не стало почему-то срываться, он бы кричал.

— М-м-м? — Алекс провел пальцем по экрану, сменил график на таблицу и стал вводить в нее новые числа.

— Часы… орбитальный таймер сломался!

— Я как раз этим занимаюсь, — сказал Алекс. — Он не сломан.

— Он показывает пять дней!

— Да. — Алекс оторвался от работы, развернул кресло и взглянул на Басю. — Собирался тебе сказать.

Бася ощутил, как из него вытекают силы. Будь здесь гравитация, он бы свалился, не удержавшись на резиновых ногах.

— Он в порядке?

— Да. — Пилот снова вывел на экран графическое изображение. — Но этого следовало ожидать. Первоначальная оценка заряда батарей была неточна. Вилами по воде писана.

— Не понимаю… — В животе у Баси все сжалось в тугой комок. Если б он в течение последних двух дней не забывал есть, его бы наверняка стошнило.

— Первая прикидка основывалась на орбитальной дистанции, массе корабля и ожидаемом сроке службы батарей, — объяснял Алекс, указывая на соответствующие точки графика. Как будто это что-то объясняло. Как будто график что-то значил! — Когда реактор работает, о сокращении орбиты не думаешь. Любой из нас мог бы выбрать довольно устойчивую орбиту, но «Барб» должна была принимать челнок с рудой, вот и держалась пониже. На каждом рейсе получается небольшая экономия. И — прости, что я об этом говорю, — но «Барбапиккола» не корабль, а летающая груда дерьма. Она тяжелее, чем следует, и батареи расходуются быстрей. Отсюда и новые показатели.

Бася завис над артиллерийским постом, глядя, как прокручиваются по экрану ненавистные цифры.

— И пропали три дня, — сказал он, когда сумел наконец вдохнуть. — Три дня!

— У нее с самого начала не было этих трех дней, — возразил Алекс. Слова показались жестокими, но пилот грустно улыбнулся. — Я помню, что тебе обещал. Если «Барб» упадет, твоя девочка, когда это случится, будет здесь.

— Спасибо, — сказал Бася.

— Я сейчас свяжусь с капитаном. Разработаем план. Только дай мне время, хорошо?

«Пять дней, — подумал Бася. — Я могу дать тебе пять дней».

— Да, — согласился он вслух.

— О’кей, — сказал пилот и стал ждать, пока Бася выйдет. Не дождавшись, пожал плечами и обернулся к дисплею связи.

— Капитан, это Алекс, можно войти?

— Холден слушает, — после небольшой паузы отозвался знакомый голос.

— Я обновил расчеты, как ты просил. «Барб» определенно упадет первой.

— Насколько плохо дело? — спросил капитан. В динамике шипели помехи — вернее, сообразил чуть погодя Бася, это был шум дождя.

— Меньше пяти дней до момента, когда она начнет царапать атмосферу.

— Черт, — отозвался Холден и замолчал. Молчание длилось так долго, что Бася забеспокоился, не прервалась ли связь. — А «Роси» как?

— О, мы в порядке. Отключили практически все, кроме света и воздуха. У нас уйма времени.

— А помочь мы не сумеем?

— Например? — протянул Алекс. — Взять на буксир?

— Например. Что можно сделать?

— Босс, — сказал Алекс, — сцепить два корабля вместе вполне реально, но на низкой орбите это задача нетривиальная. Я простой пилот. Было бы очень неплохо, если б нам вернули инженера — заниматься расчетами.

— Да ты шутишь? — Басе показалось, что Холден рассердился. Вот и хорошо. Злость — это хорошо. Басе почему-то очень полегчало от мысли, что не он один не в себе.

— Шансы-то есть? — настаивал Алекс.

— Давай я еще раз поболтаю с Мартри, — сказал Холден. — Скоро перезвоню. Холден, конец связи.

Алекс вздохнул и поджал губы.

— Разговор ничего не даст? — спросил Бася. — Верно?

— На мой взгляд, вряд ли, — признал Алекс.

— А значит, есть ненулевая вероятность, что нам самим придется за ней отправиться. А нас только двое. Ты и я. Так что…

— Нас трое. — Алекс погладил пульт. — Не забывай о «Роси».

Бася кивнул, ожидая, что под ложечкой снова скрутится тугой узел, но с удивлением ощутил, что его заливает теплый покой.

— Что я должен сделать?

— Это ЛВС. — Алекс показал на аппарат в открытом шкафу. Шлюзовая палуба, если не считать собственно шлюза, состояла в основном из шкафов и кладовых. В данном конкретном шкафу висел резиновый скафандр со множеством приставок.

— Что значит ЛВС?

— Легкий вакуумный скафандр. Позволяет находиться за бортом. Обеспечивает дыхание и защиту от нормального уровня радиации. — Вытащив резинового человека, Алекс оставил его плавать в воздухе, чтобы Басе было удобнее рассматривать. — Автогерметизация при проколах, жизнеобеспечение, датчики ранений и встроенный комплект скорой помощи. А это, — он достал красный металлический нагрудник, — чтобы было поменьше проколов при обстреле из малого калибра.

Алекс доставал и показывал предмет за предметом, объясняя назначение каждого. Бася послушно рассматривал и издавал, как он надеялся, подобающие звуки. Он всю жизнь, с тех пор как стал взрослым, работал в вакуумных скафандрах, отлично знал их конструкцию и принципы функционирования. А вот броня и устройства, превращавшие костюм в орудие войны, были ему незнакомы. Например, нечто, описанное Алексом как «автоматическая регистрация траекторий с показом на шлемном дисплее», звучало очень внушительно, но ничего не говорило его уму. Так что Басе оставалось только покивать и взять протянутый Алексом шлем.

— Стрелять приходилось? — спросил пилот.

— Никогда, — ответил Бася, очень живо представив стычку с безопасниками РЧЭ. И ужасные огнестрельные раны. И удивленные лица умирающих. Он ждал приступа тошноты, но по-прежнему ощущал только теплое спокойствие. — Один раз держал пушку в руках, но точно не стрелял.

— Это, — Алекс вручил ему толстый черный пистолет, — полуавтоматическое оружие калибра 7,5. Магазин на двадцать пять патронов. Стандартное вооружение марсианского флота. У него отличная защита от дурака, поэтому пойдешь с ним.

— Если придется идти, — напомнил Бася.

— Верно, — улыбнулся ему Алекс. — Попрактиковаться здесь негде, но можешь пощелкать курком всухую, чтобы прочувствовать. Впрочем, честно тебе скажу, если ты там влипнешь так, что пробиться сможет только Дик Меткий Глаз, дело труба.

— Тогда зачем он вообще нужен?

— Затем, что, когда такой наведешь на человека, тот делает, что ты ему велишь, — объяснил Алекс.

— Тогда патронов не нужно?

Бася взял пистолет в руки и помахал, чтобы ощутить его тяжесть.

— Можно и без патронов, — согласился Алекс.

— Нет. Покажи, что нужно делать. И заряди его. Ради Фелисии я справлюсь.

— О’кей, — ответил Алекс, после чего показал и зарядил.

Холден вышел на связь через несколько часов. Заговорил сдавленным от ярости голосом:

— Это Холден. Мартри уперся, и хрен с ним. Вытаскивайте Наоми. Как хотите.

— Ну, — растягивая слова до вздоха, проговорил Алекс, — кажется, мы больше не посредники.

Бася кивнул кулаком, слегка раскрутившись в воздухе. Они плавали над постами рубки. Рядом с Басей висели в воздухе части разобранного пистолета. Алекс уверял, что необходимо уметь его разбирать и собирать. Бася не представлял, зачем это надо, но послушно учился.

— Что дальше? — спросил он.

— Пока собирай его. Я выведу спецификацию «Израэля» — посмотрим еще раз напоследок. Помни, на действующем корабле все меняется. Кое-что окажется не там, где указывает схема. И у тебя должны быть запасные входы и выходы на случай, если коридор, который ты выбрал, заблокируют.

— У меня хорошая память, — сказал Бася. Он не хвастался. Он рос в коридорах и переходах и выработал отменное чувство направления.

— Это не повредит. Значит, засунем тебя в скафандр, и я тебя выпущу, — начал Алекс и замялся. — Один вопрос мы не обсуждали. Чтобы забросить тебя на место, у меня «сока» хватит. А «Роси» позаботится, чтобы в космосе никто тебе не помешал. Но вот провести тебя внутрь я не сумею.

Бася, к собственному удивлению, расхохотался.

— Что смешного? — поднял брови Алекс.

— Смешно, что тебя волнует как раз та стадия, к которой я точно готов, — объяснил Бася. — Я квалифицированный вакуумсварщик третьего разряда. Я работал в космосе. Дай мне корабль, а вскрыть его ясумею. Ты только дай.

— Вот и ладно. — Алекс слегка хлопнул его по плечу. — Тогда за дело.

Бася уплывал от «Росинанта». На нем вместо простого вакуумного скафандра с атмосферной приставкой была марсианская боевая броня — шедевр техники. Не пришлось обходить корпус на магнитных подошвах — легкие струйки сжатого азота перенесли его через вакуум на полдюжины километров. Под ногами поворачивался Илос — гневный серый мир, окутанный бурей и пронизанный вспышками молний в верхних слоях атмосферы. Там, внизу, под свирепым штормом, были Люсия и Яцек. Но им Бася ничем не мог помочь. Значит, следовало помогать, кому можно. Он спасет Наоми от РЧЭ, а Наоми спасет его дочь. В этой логике было полно дыр, но Бася старался о них не думать.

Он подплывал к большому острову из серого металла. «Эдвард Израэль». Враг.

— Ты там в порядке? — спросил по связи Алекс. Его голос в шлемном динамике звучал глухо и сопровождался злобным шипением помех.

— Отлично. Всюду зеленый свет.

Алекс научил его пользоваться индикаторами работы систем, и Бася прилежно просматривал их каждые несколько минут.

— Так вот, я громко и нагло требую освободить Наоми, — сообщил пилот. — Держу «Израэль» в прицеле лазера, заливаю им датчики помехами и световыми «зайчиками». Если там еще есть, кому смотреть, все смотрят только на «Роси». У тебя будет минута-другая, пока они сообразят, что ты к ним ломишься.

— Не очень-то много, — отозвался Бася.

— А ты режь побыстрее. Алекс, конец связи.

Пилот заверил, что в батареях «Роси» достаточно заряда. И прицельный лазер и радиопомехи не слишком его растратят. Но Бася уже научился рассматривать энергию как ценный и невозобновимый ресурс. В ядерный век такой взгляд требовался редко. Он придавал жизни вкус завершенности. Никаких «Потом переделаем». Никаких «Захватим в другой раз».

Бася проверил наводку на ремонтный шлюз в средней части корпуса, убедился, что движется в нужном направлении, и, достав горелку, стиснул ее рукоять.

Корабль рос и занимал уже все поле зрения. Люки из крошечных огоньков на обшивке превратились в квадратики с ноготь величиной, а потом и в настоящие двери с маленькими круглыми окошками в створках. Запрограммированный еще на «Роси» скафандр выпустил четыре струйки пара и плавно затормозил в метре от корпуса.

Горелка ожила, выбросила голубое пламя.

«Вот и я, — обратился Бася к Наоми, и к сторожившим ее безопасникам, и к своей малышке, летящей на обреченном корабле в тысячах километров от него. — Вот и я».

ГЛАВА 40 ХЭВЛОК

— Я отключил все, что можно, — сказал с экрана Марвик. — Датчики, освещение, игры. Прикрутил охлаждение. В таком состоянии мы продержимся не больше семнадцати суток. И это при идеальной работе солнечных батарей. Если они откажут — меньше. Потом у нас как раз хватит времени, чтобы решить: задыхаться или гореть.

Хэвлок прижал глаза пальцами. Он не ходил на тренажеры и пытался возместить это стероидами, адаптировавшими организм к невесомости. Надолго их не хватит, но, судя по всему, долго и не понадобится. Однако от стероидов болела голова. Он бы вовсе забыл о гимнастике, если б не Наоми. Спасибо ей.

В кабинете было душно и тесно, температура плавно росла. В детстве, проведенном на планете, Хэвлок всегда представлял себе космос холодным. Теоретически он таким и являлся, но главное, он был практически вакуумом. А значит, корабль превращался в термос. Тепло их тел и механизмов годами и десятилетиями станет вытекать в пустоту — если у корабля будут эти годы. Если он сумеет найти выход.

— Команде сообщили? — спросил он.

— Я не говорил, но такое не сохранишь в секрете. Особенно в консервной банке, набитой учеными и инженерами, которым больше нечем заняться. Надо будет обсудить, как бы их спустить. Всех, кого можно.

— Чтобы умирали от голода на планете — если их не собьет спутник?

— В общем, да, — сказал Марвик. — Но они прилетели издалека, чтобы ступить на эту планету. Уверен, очень многие предпочтут умирать там.

В клетке кашлянула Наоми.

— Я поговорю с Мартри, — сказал Хэвлок. — Может, ему именно кладбище на планете и нужно. Особенно если наших тел будет больше, чем трупов самозахватчиков.

Марвик вздохнул. Он давно не брился, и, когда потер ладонью подбородок, показалось, будто кто-то кинул в стекло горсть песка.

— Но мы все-таки близко подобрались, а? Такой путь проделали к этому проклятому миру.

— Узрели землю обетованную, — согласился Хэвлок. — А как дела у «Барбапикколы»?

— Мы по сравнению с ней молодцы. Чуть больше четырех дней, и литиевая руда превратится в атмосферные осадки.

— Значит, нам нечего беспокоиться о том, как бы они не протащили ее на рынок.

— Проблема решается сама собой, — кивнул Марвик. — Однако к делу. Как ваша служба? Людям грозит смерть, ни драться, ни бежать они не могут. И сойдут с ума, если мы чего-нибудь не придумаем. Ни у вас, ни у меня не хватит сил, чтобы остановить их в случае чего.

«Какая разница? — хотелось сказать Хэвлоку. — Пусть себе бунтуют. Бунт не изменит времени до удара об атмосферу — ни на минуту».

— Я вас понял, — отозвался он. — Я располагаю общими паролями. Настрою автодоктора на добавку в коктейли транквилизаторов и стабилизаторов настроения — и, возможно, чуточку эйфориков. Но перебирать, знаете ли, не хотелось бы. Нам нужны люди в здравом уме, а не счастливые придурки.

— Вам решать.

— Я не спешу превращать корабль в хоспис. Еще рано.

Капитан выразительно пожал плечами. Говорить больше было не о чем. Хэвлок отключил связь. Экран погас, и отчаяние тут же нахлынуло тяжелой волной. Они все сделали правильно, а толку? Все они умрут — все, кого он должен был защищать, вся его команда, и пленница, и он сам. Они умрут, а он только и может, что дать им немножко кайфа напоследок.

Хэвлок не понимал, что собирается делать, пока не ударил по экрану. Панель чуть покосилась на креплении, но следа на ней не осталось. Шарниры его кресла скрипнули, гася инерцию. Хэвлок разбил себе кулак. Капельки крови собрались на костяшках, выросли до крупных горошин, а потом поверхностное натяжение оторвало их от кожи. Как только Хэвлок шевельнулся, брызги повисли вокруг крошечными планетками и лунами.

— Знаешь, — заговорила Наоми, — если смерть сотен людей выглядит для вас решением проблемы, похоже, ты не на той стороне.

— Не мы устроили взрыв, — сказал Хэвлок. — Космодром заминировали они. Они первые начали.

— Для тебя это важно?

— В данный момент? Не слишком.

Наоми подплыла к двери камеры. Его всегда поражала способность астеров приспособиться к тесноте. Вероятно, естественный отбор изгнал клаустрофобию из их генного пула. Интересно, сколько поколений назад предки Наоми вышли из колодца?

— У тебя кровь идет, — сказала она.

— Ага. Это тоже не важно.

— Знаешь, ты мог бы меня выпустить. Я очень хороший инженер. И у меня лучший из наших кораблей. Верни меня на «Роси», и я, вероятно, придумаю, как исправить ситуацию.

— Не выйдет.

— А я думала, это тоже не важно. — В ее голосе была улыбка.

— Не понимаю, как ты можешь быть настолько спокойной!

— У меня такая реакция на страх. А ты бы и правда лучше меня отпустил.

Хэвлок собрал из воздуха кровь. Ссадины на костяшках уже подсохли. Он принялся за настройку автодоктора. Ему казалось, что он совершает первый шаг к тому, чтобы признать поражение. Но сделать это было необходимо. Паника на корабле ничего не исправит. Тем более что почти весь персонал службы безопасности сейчас находился на планете вместе с Мартри.

Новости из Солнечной системы передавали репортажи о трагедии на Новой Терре. Солидные каналы прокручивали переданную датчиками картину, но в ходу было и несколько подделок, которые впечатляли не намного сильнее истины. Хэвлок прокрутил десяток комментариев. Одни эксперты выражали недовольство отправкой экспедиции, другие держались грустно и трезво. Ни один, кажется, не ждал, что люди выживут. В ящике входящих собралось больше тысячи сообщений. Из СМИ, из головной конторы, несколько — совсем немного — от знакомых. От бывшей любовницы, работавшей с ним на «Пинквотер». От кузины, с которой он не виделся полтора десятка лет, — она теперь жила на Церере. От пары одноклассников. Ничто так не способствует восстановлению старых связей, как публичная смерть на экране. Хэвлок не собирался никому отвечать, даже нанимателям. Даже друзьям. Ему казалось, он тонет, смотрит на свет над водой и понимает, что наверх не пробиться.

Он отстегнул ремни.

— Доброй ночи, Хэвлок, — пожелала ему Наоми.

— Я вернусь, — ответил он, пролетая к выходу.

Он давно не совершал обходов, даже неофициальных. Подтягиваясь по узким коридорам, он заглядывал в общие помещения: столовую, спортзал, лабораторию, бар. Хэвлок прожил на «Израэле» месяцы — нет, уже годы — и перестал замечать корабль, как не замечают собственного жилья. Сейчас он видел его как в первый раз. Старый корабль с симметричными коридорами, с клавишными замками на дверях. Такие он встречал на картинках времен дедушки с бабушкой. То же самое было с людьми. Между службой безопасности и остальной командой всегда сохранялась дистанция. Без этой дистанции пришлось бы плохо. Хэвлок не считал себя членом корабельного сообщества, но все лица были ему знакомы. Хосни Макэйрон, шеф продовольственной группы. Анита Чанг, системщик. Джон Делозо, механик. Он не всегда помнил, откуда кого знает, но все они уже вошли в его жизнь.

И им предстояло умереть, потому что он не мог этому помешать.

В обзорном зале было темно. Экраны позволяли имитировать вид на просторы космоса из окна, но никто их так не использовал. Когда Хэвлок вошел в пустой зал, на них быстро прокручивались показания датчиков, пел незнакомый ему темнокожий астер и висела температурная карта Новой Терры, раскрашенная в компьютерные цвета. На камеру наблюдения кто-то набросил кусок тряпки, а очистители воздуха еще не справились с запахом марихуаны. Возможно, кто-то устраивал здесь свидание. Хэвлок снял тряпку. Собственно, почему бы людям и не заняться сексом? Уже не важно, что они будут делать в ближайшие три недели. Он переключил экран на вид планеты. Новую Терру затягивали тучи. Ни огней, ни городов — никаких примет маленькой упрямой человеческой общины. Планета убила все.

И тем не менее она была красива.

Загудел ручной терминал. Красная рамка предупреждала, что поступило тревожное сообщение СБ. Адреналин выплеснулся в кровь и ускорил сердцебиение еще до того, как Хэвлок подключился к разговору Марвика с Мартри.

— …многие, и меня они сейчас не интересуют, — говорил Марвик. Он почти кричал. Лицо Мартри отчужденно застыло, но Хэвлок понимал: холодность была кажущейся, оттого что он не смотрит в камеру. Не видит ее.

— Что случилось? — спросил Хэвлок.

— «Росинант» взял нас на прицел, — ответил Марвик.

Хэвлок, пока он говорил, успел оттолкнуться и быстро летел по коридору.

— Выставил требования?

— И подкрепил их угрозами, — безнадежно развел руками Марвик.

— Не преувеличивайте, — поправил Мартри. — Они запятнали «Израэль» прицельным лазером. И какой-то псих вскрывает средний ремонтный люк.

— Нас взяли на абордаж? — удивился Хэвлок, не скрывая недоверия. — Но кто? И зачем?

— Их мотивы интересуют нас в последнюю очередь, — сказал Мартри. — Главное — как обеспечить безопасность корабля.

Хэвлок ухватился за рукоять на пересечении коридоров и развернулся ногами вперед, направив себя в тот проход, который вел к рабочему месту.

— Позволю себе заметить, сэр, вы сами понимаете, что им нужна пленница. Почему бы просто не отдать ее? Это уже ничего не изменит.

Мартри склонил голову к плечу, улыбнулся слабой жестокой улыбкой.

— Вы предлагаете освободить саботажницу?

— Все равно мы все покойники, — сказал Хэвлок.

Вот оно, наконец: высказано вслух то, о чем все думают. Все, кроме Мартри.

— А раньше вы были бессмертным? — сухо и холодно осведомился тот. Так сухо и холодно звучит погремушка гремучей змеи. — Независимо от того, собираетесь ли вы умереть на следующей неделе или через семьдесят лет, у нас есть выбор: как жить.

— Да, сэр. — Хэвлок прошел последний поворот и подтягивался к двери кабинета. — Прошу прощения, сэр.

Передатчик звякнул, предупреждая, что к разговору присоединился новый абонент. Хэвлоку сразу не понравилось мрачное и злое лицо стармеха.

— Служебный рапорт, — сказал Койнен.

— Погодите, что он здесь делает? — спросил Хэвлок.

— Я подключил твою милицию, — ответил Мартри, пока Хэвлок скользил к своему столу. — Для отражения абордажа они нам понадобятся.

— Мои люди готовы, — без запинки отозвался Койнен. — Дайте нам знать, куда ломятся эти ублюдки, и мы их встретим.

— Господи, — подумал Хэвлок, — он воображает, что это кино. Хуже не придумаешь.

— Мистер Хэвлок, — обратился к нему Мартри, — я прошу вас открыть оружейную милицейским силам.

— Со всем уважением, сэр, — возразил Хэвлок, — мне такая мысль не нравится. Это не тренировка по пейнтболу. Нас ждет настоящий бой. Риск подстрелить своих…

Мартри холодно и спокойно отрезал:

— Как я понял, мистер Хэвлок, вы так плохо подготовили своих людей, что отражение атаки пейнтбольными ружьями представляется вам более безопасным?

— Нет, сэр, — сказал Хэвлок и, удивляясь себе, продолжил: — Но мне кажется преждевременным применение боевого оружия. Перед тем как заходить так далеко, мне хотелось бы уточнить, с чем мы имеем дело.

— Это ваше мнение как профессионала? — спросил Мартри.

— Да.

— А если я прикажу вооружить этих людей?

Наоми вцепилась пальцами в решетку и смотрела на него во все глаза. Хэвлок отвел взгляд. Мартри коротко, отрывисто вздохнул.

— Хорошо, я избавлю вас от необходимости делать выбор, — сказал он. — Стармех?

— Да, сэр?

— Я пересылаю мой персональный код доступа. Можете взять оружие и снаряжение в оружейной. Ты понял?

— Как не понять, сэр! — обрадовался механик. — Мы их так изрешетим, что звезды будет видно насквозь!

— Одобряю, — сказал Мартри. — А теперь я должен попрощаться, джентльмены.

Связь прервалась.

— Что происходит? — спросила Наоми. Все тепло вытекло из ее голоса. Теперь она говорила по-настоящему испуганно. А может быть — зло. Хэвлок не ответил. Оружейная располагалась в главном помещении службы безопасности, а не у карцера. Как ни спеши, он не обгонит милиционеров. А если и обгонит, что он им скажет?

Здесь у него был сейф с оружием. Может, если он присоединится к ним, то сумеет хоть как-то контролировать ситуацию?

— Хэвлок, что происходит?

— Нас взяли на абордаж, и мы будем сопротивляться.

— С «Барбапикколы»?

— Нет, с «Росинанта».

— Значит, это за мной.

— Видимо, да.

Хэвлок достал из сейфа пистолет.

— Если это Алекс и ты его застрелишь, я вам помогать не стану, — сказала Наоми. — Что бы ни было дальше, нам тогда конец. Даже если я найду способ вас спасти, все равно оставлю гореть.

Пискнул монитор — запрос на связь с планеты. Хэвлок немедленно ответил на вызов. На экране появилось лицо доктора Окойе. Она морщила лоб, водила глазами, словно искала что-то взглядом. От яркого зеленого блеска в ее зрачках по коже у Хэвлока поползли мурашки.

— Мистер Хэвлок, это вы?

— Боюсь, что не могу сейчас разговаривать, доктор.

— Вы координируете сброс? Мне нужно узнать, способны ли мы…

— Кто-то умрет, если не решить ваш вопрос в ближайшие пять минут?

— Пять минут? Нет.

— Тогда отложим, — сказал Хэвлок и прервал связь. Средний шлюз располагался ближе всего к карцеру. На пути у взломщика будет кладовая, аварийный люк и пересечение ремонтных коридоров. Хэвлок предполагал, что стармех сдаст кладовую и поставит своих на перекрестке. Может послать одного-двоих и в карцер — на всякий случай. Хотя для этого ему придется на кого-то нажать — вся команда наверняка рвется убивать. И оружие у них боевое. Знать бы, как вооружен враг. Силовая броня? Не исключено…

— Без этого можно обойтись, — сказала Наоми.

— То, что происходит, нравится мне не больше, чем тебе, но так уж вышло.

— Тебя послушать, это закон природы. И выбора нет. Но безумие же! Они пришли за мной. Отпусти меня, и они тоже уйдут.

— Это наш выбор, — сказал Хэвлок, заряжая пистолет резиновыми пулями.

— Он так сказал, да? Это он.

— Не понимаю, о чем ты, — солгал Хэвлок.

— Мартри. Большой босс. Ты не замечал за собой? Ты его слушаешь и повторяешь его слова, будто сам в них веришь. А сейчас для этого не время. Сейчас он не прав. И не в первый раз, кстати.

— Но в клетке сидит не он. Тебе, на мой взгляд, похвастать нечем.

— Глупая случайность, — отмахнулась Наоми. — Если бы вы не вздумали тогда поиграть в войну, то и не заметили бы, как я разрядила вашу бомбочку.

— А что изменится, если я тебя отпущу? Никакой разницы. Корабль падает, и помочь нам некому. Ты ничего не исправишь.

— Может, и нет, — сказала Наоми, — но я хотя бы умру, стараясь помочь. А не убивая людей и не глядя, как их убивают.

Хэвлок стиснул зубы, закрыл глаза, сжимая в руке пистолет. Так просто было бы навести дуло на камеру, выстрелить резиновой пулей сквозь решетку, отшвырнуть Наоми к задней стене.

Только он не стал этого делать. Чувство свободы зародилось в груди и в один миг достигло кончиков пальцев. Он толкнулся к камере и отстучал код замка. Клетка щелкнула, открываясь.

— Ну давай, пробуй, — сказал он.

ГЛАВА 41 ЭЛВИ

Научная номенклатура всегда была сложной. Наименование нового организма на Земле и даже в целой Солнечной системе представляло собой долгий и скучный процесс, а наплыв неизвестных видов с Новой Терры, вероятно, на десятилетия запрудит научные издания. Речь шла не только о ящерицах — пересмешниках или о летучих насекомоподобных существах. Каждая бактерия — или здешний аналог бактерии — это новый вид. Каждый одноклеточный организм — открытие. На одной Земле насчитывалось пять царств жизни. Шесть, если считать архей. Вряд ли экосфера Новой Терры окажется заметно проще.

А пока организм, поселившийся в глазах у нее — у всех, кроме Холдена, — еще много лет останется безымянным. Может, даже на десятилетия. Пока не найдет своего места в систематике новой планеты.

До тех пор она решила называть его Скиппи. Почему-то с глупой кличкой он представлялся не таким страшным. Конечно, если она сослепу наткнется на слизня, умереть ей это не помешает, но все-таки казалось легче. А Элви за последнее время полюбила колкие шутки.

Одной из интересных особенностей этого организма было отсутствие хлорофилла и тому подобных веществ. Зеленый цвет вызывался эффектом призмы, как на крыльях бабочек. Ткань, разрастающаяся у нее в глазах, была на самом деле светло-коричневой и почти прозрачной — если б не ее структура.

Измени ее немножко — и эффект рассеивания пропадет. Поэтому слепота вызывалась не отсутствием света, а расплывчатостью цветов и форм. Закрывая глаза, Элви еще замечала, как мир темнеет, а открывая их, видела яркую зелень.

И больше ничего. Остальное для нее исчезло. Терминалом она теперь управляла голосовыми командами. И прослушивала сообщения, которые раньше бы прокрутила не глядя: голоса из лабораторий Земли, Луны и Ганимеда. Они не внушали особой надежды.

«Хотя у иммунного субъекта наличествует пара редких аллелей, регулирующих натриевый обмен, я не нахожу изменений в строении белков. Концентрация ионов стабильна и укладывается в границы погрешности. Буду продолжать поиск. Но у меня впечатление, что мы облаиваем пустое дерево. Извините».

Элви кивнула, словно говорящий мог ее увидеть. Головная боль не проходила. Она усиливалась и ослабевала в зависимости от времени суток — то ли так действовала инфекция, то ли это была личная особенность Элви.

— Эй, — позвал Фаиз. — Элви, ты здесь?

— Здесь, — ответила она.

— Подай голос, у меня руки едой заняты.

Элви, напевая детскую песенку, слушала шаркающие шаги Фаиза. Когда он оказался рядом, нащупала его ногу. Тихо хмыкнув, он опустился на пол, нашел ее ладонь и вложил в нее пакет с пайком.

— В следующий раз, — поклялся он, — наймусь на планету с половинной силой тяжести. Кому нужен лишний вес!

Элви хихикнула. Фаиз хотел ее рассмешить, и ему это даже почти удалось. Фольга скользила под пальцами. Из-за того что действовать приходилось ощупью, она чувствовала себя как в детстве, когда таскала с кухни лакомства по ночам. Фаиз громко захрустел оберткой.

— Сколько у нас осталось продуктов? — спросила Элви.

— Мало. Думаю, с орбиты попытаются сделать еще одну заброску. Два человека еще различают очертания предметов.

— И есть Холден.

— Одноглазый король, — сказал Фаиз. — Надо бы выколоть ему один глаз, чтобы соответствовал поговорке, а? С двумя глазами он много теряет.

— Цыц! — отмахнулась Элви. Фольга наконец подалась. Пайковый брикет на вкус был как крысиный корм, памятный по работе в лаборатории. Невкусный, зато питательный. Элви убеждала себя, что ей нравится. Скоро будет скучать и по такому.

— Есть что-нибудь? — спросил Фаиз. Она машинально покачала головой. Конечно, он не мог ее видеть.

— Самая правдоподобная гипотеза — что это связано со множественным зачатием. У него вроде бы восемь матерей и отцов, и для того, чтобы такое устроить, наверное, пришлось внести кое-какие изменения в систему. Но выявить их пока не удалось.

— Очень жаль. А может, общение с протомолекулой превратило его в космического мутанта?

Элви откусила еще и заговорила с набитым ртом:

— Вот ты смеешься, а Луна всерьез рассматривает и такую возможность. Они пытаются вырастить новый организм на основе собранных нами данных. Первые образцы проявляют способность к самоорганизации.

— Еще на пятьсот лет тем для диссертаций, — усмехнулся Фаиз. — Думаю, ты обеспечила себе научное наследие.

Кончики пальцев коснулись ее колена — прикосновение смягчило цинизм сказанного. Элви взяла его руку, сжала подушечку у основания большого пальца. Фаиз придвинулся ближе, так что она ощутила запах его тела. С начала бури никому не случалось вымыться, и все они, наверное, воняли, но носы приспособились, и запах мужчины казался ей почти приятным, как запашок от мокрого пса.

— Я бы обошлась без этого, — сказала она.

— И тем не менее наши имена останутся в вечности. Ты — первооткрывательница целой планеты, полной жизни. И я — простой геолог, прислуживавший тебе со всех четырех.

— Заигрываешь?

— А что мне еще остается? — сказал Фаиз. Элви пожалела, что не видит его лица. — Ты занимаешься наукой. Я ухаживаю за самой умной и хорошенькой из присутствующих женщин. Каждый по-своему отгоняет ужасный призрак смертности. И дождь. С дождем тоже приходится бороться. В следующий раз наймусь на планету, где нет никаких дождей.

В соседней комнате заплакал ребенок. Усталый, робкий плач. Женщина — может быть, Люсия — запела колыбельную на незнакомом языке. Элви бросила в рот последние крошки и подумала, что надо бы запить. Она не помнила, сколько времени прошло с тех пор, как она подвесила новый мешок к установке. Наверное, пора было менять. Холден сказал, что сделает это сам, но она сомневалась. Он уже тогда спал на ходу и с тех пор не отдыхал. А отдых ему очень нужен. Ладно, может, она сумеет сменить мешок для воды вслепую.

— Зря мы сюда пришли, — сказал Фаиз. — Те психи, что толковали о скверне и зле в мирах за станцией «Медина», — они были правы.

— Разве кто-то об этом толковал?

— Наверное. А если нет, то напрасно.

— А ты бы мог отказаться? — спросила она, поднимаясь на колени и нащупывая установку. Тихие звуки капель, падающих из фильтра, отличались от непрестанного стука дождя. — Ты бы отказался от шанса увидеть первый совсем новый мир, а?

— Я бы дождался второй волны, — ответил Фаиз.

Она нашла мешок. Мягкий холодный пузырь оказался легче, чем она ожидала. Установка стала фильтровать воду медленнее, но если в системе и была ошибка, определить это по звуку не представлялось возможным. Опять работа для Холдена.

— А я бы все равно согласилась, — сказала она.

— Несмотря на все случившееся? Согласилась бы?

— Об этом я бы не знала. Его еще не случилось. Я бы знала только, что есть риск. Я и так знала. Конечно, я бы полетела.

— А если бы знала, как все будет? Заглянула бы в волшебный кристалл и увидела нас сейчас и то, что случилось с нами?

— Окажись у нас такие кристаллы, нечего было бы разведывать, — возразила Элви.

Странной казалась мысль, что все они умрут. Она знала, но поверить не могла. Где-то в голове тихий голосок твердил, что их успеют спасти. Что прилетит корабль с едой, водой, укрытиями. Она то и дело ловила себя на мысли, что надо бы дать сигнал бедствия, и с трудом вспоминала, что кроме них здесь никого нет. Во всей системе никого, кроме экипажей и пассажиров трех кораблей. И людей становилось все меньше. Хотя они в этих руинах набились так плотно, что не было спасения от чужого храпа, вселенная казалась пустой. И пугающей.

— Надо найти Холдена, — сказала она. — Вода поступает слишком медленно. Не знаю… Может, у него такой изумительный иммунитет? У нас у всех фиксируется иммунный ответ на инфекцию. Вроде как на занозу. Просто она разрастается быстрее, чем гной ее выдавливает. Может, Холден успел переболеть раньше и у него в крови есть готовые антитела?

— А анализ ничего не дал?

— Нет. Лейкоцитов у него даже меньше нормы.

— Может, у него глазные яблоки невкусные, — пошутил Фаиз. — Что?

— Я ничего не говорила.

— А мне послышалось хмыканье в смысле «Есть идея!». Этот звук мне знаком. Он что-то значит.

— Я просто подумала, что дело наверняка не в иммунной системе, — сказала она. — То есть мы же все время летаем в жестком вакууме. Облучение в пути, скорее всего, оставило всем небольшой иммунодефицит. Тем более после станции Эрос… там облучение было еще сильнее…

Элви закрыла глаза, отгородившись от зеленого света. Перед ней, как выход в сад, открылся дивный каскад логических доводов и следствий. Она тихо ахнула, улыбнулась… Радость понимания!

— Так что? — спросил Фаиз. — Он переварился? Эта тварь в глазах любит нас сырыми, а он хорошо прожарен?

— О, — объяснила Элви, — дело в онкоцидах. Он принимает их после инцидента на Эросе. А значит… Ох, как же здорово!

— «Ох!» — это хорошо. Только о чем ты говоришь? Как могут противораковые средства действовать на организм из чужой биосферы?

— Дело в том, что где-то в делении клеток проявился докинзовский «хороший ход».

— Это что-то из ксенобиологии, да? Лично я понятия не имею, о чем речь.

Элви похлопала ладонью по воздуху. Радость в крови несла ее как на крыльях.

— Я тебе рассказывала, — напомнила она, — что бывают удачные — иногда даже вынужденные — конструкции, которые снова и снова появляются в разных ветвях эволюционного древа.

— Точно, — вспомнил Фаиз. — Потому-то мы, добравшись до Новой Терры, обнаружили на ней тварей с глазами и тому подобным.

— Потому что отраженный свет несет в себе много информации, и организмы, обладающие этой информацией, получают преимущество.

— Меня убеждать не надо, Элви.

— Но это еще не все. Холден принимает препарат, который действует избирательно — на быстро делящиеся ткани. Скиппи как раз такой.

— Какой еще Скиппи?

— Этот организм. Смотри: онкоциды на него действуют, значит, существует что-то вроде крыльев или чувствительного органа вблизи ротового отверстия — на уровне деления клеток. Пусть белки здесь совсем иные, но они пришли к аналогичному решению. Это величайшее открытие за все время, что мы здесь провели. По-настоящему большое! Где мой терминал? Надо связаться с Луной. Они там с ума сойдут!

Она быстро поползла вперед и наткнулась на Фаиза. Тот вложил терминал ей в руку. Элви села рядом.

— Ты скачешь от восторга? — спросил он. — Судя по звуку — скачешь.

— Это главное событие моей жизни, — сказала она. — Я на крыльях летаю!

— Так, значит, мы сможем вылечить глаза?

— Что? А, да, наверное. Синтезировать онкоциды не так уж сложно. И большинству не придется принимать их постоянно, не то что Холдену.

— Впервые вижу женщину, которая придумала, как вылечить толпу умирающих с голоду бедолаг от слепоты, но при этом радуется, что двинула вперед микробиологию.

— Тебе надо больше встречаться с людьми, — огрызнулась Элви, чувствуя себя немножко виноватой. Наверное, ей действительно следовало сперва попробовать лечить людей, а потом уже связываться с Луной. Все-таки это пока было не больше чем гипотезой, доказательства отсутствовали. — Запрос на связь, Мартри.

Терминал пискнул, приняв команду. Пластиковые окна задрожали под порывом ветра. Ставший привычным звук изменился, дождь застучал громче. Элви задумалась, не порвало ли пластик. Может, по комнате уже ползают слизни, а она и не знает. Не видит. Тоже надо бы попросить Холдена, чтобы проверил. Сигнал сообщил, что в связи отказано. Она недовольно хмыкнула.

— Кто занимается забросками?

— Наверху? Вроде бы Хэвлок.

— Запрос на связь, Хэвлок!

Терминал коротко прогудел и замолк. То ли соединил, то ли отказал.

— Мистер Хэвлок? Это вы? — спросила она.

— Боюсь, что не могу сейчас разговаривать, доктор.

— Вы координируете сброс? Мне нужно узнать, способны ли мы…

— Кто-то умрет, если не решить ваш вопрос в ближайшие пять минут?

— Пять минут? — протянула она. — Нет.

— Тогда отложим.

Терминал просигналил отбой.

— Чертов грубиян, — заметил Фаиз.

— Наверное, у него есть другие дела, — возразила она.

— Нам всем достается. Это не повод хамить.

Элви подняла брови, кивнула, хоть и знала, что Фаиз не видит.

— Запрос на связь, Холден.

Гудки звучали так долго, что Элви уже решила: не дождется. И голос, который наконец ответил, звучал жутко. Словно Холден был болен или пьян.

— Элви? Что случилось?

— Здравствуй, — сказала она. — Не знаю, насколько ты сейчас свободен, и доставкой забросок занимаешься не ты, но если найдешь минуту… Мне надо…

— Она знает, — вмешался Фаиз, — как избавить нас от слепоты.

После паузы Холден закряхтел. Наверное, он едва держался на ногах.

— Хорошо, сейчас буду.

— Приведи Люсию, — попросила Элви, — если сможешь ее найти.

— Мартри тоже будет?

— Он не отвечает на вызовы.

— М-гм, — промычал Холден, — это хорошо. Думаю, он сейчас от меня не в восторге.

Люсия сидела рядом с Элви и держала ее за руку. Движение, которое обычно говорило о близости, сейчас означало только, что ее внимательно слушают. Замена взгляду в глаза. Холден расхаживал по комнате, шаги облепленных грязью сапог звучали глухо.

Дослушав, Люсия поцокала языком.

— Не знаю, как определить дозу. Слишком малая не подействует…

— А если выбрать нянек? — предложил Фаиз. — Десяток тех, у кого процесс зашел не слишком далеко. Они позаботятся об остальных, пока не доставят новый груз. Капитан?

— Что? О, простите. Я… гм… тут в окне дыра. В пластике. Я проверял, не наползли ли слизни. И заклеивал.

— Капитан, — резко и жестко проговорила Люсия. — Вы принимаете лекарство от хронической и потенциально смертельной болезни. Мы обсуждаем, не отдать ли ваш запас другим пациентам, оставив вас без лечения.

— Очень хорошо.

— Возникает этическая проблема, — продолжала Люсия. — Если я на такое решусь — а мне очень хочется решиться, — вы должны отдавать себе отчет…

— Отдаю, отдаю, — перебил он. — Я хватанул столько радиации, что все время обрастаю опухолями. Средство, которое сдерживает их рост, подействует и на эту дрянь. Тогда у нас будут еще люди, и я смогу вздремнуть.

Элви услышала в голосе Люсии улыбку.

— Не уверена, что совет по правам человека сочтет объяснение исчерпывающим, но, в общем, все так.

— Конечно, забирайте таблетки, — сказал он. — Давайте. Лечите. Может, сумеем получить еще.

— А если не сумеем?

— Тогда новая опухоль либо вырастет раньше, чем я умру с голоду, либо не успеет, — сказал Холден. — И то и другое меня устраивает.

Люсия забрала свою руку, оставив ладонь Элви остывать.

— Ну хорошо. Начнем. Вы меня проведете, капитан?

— Да, — сказал Холден, — проведу. Только хорошо бы чашку кофе. Я немножко устал.

— Я найду для вас стимуляторы, а вот кофе нет.

— Да, — сказал Холден, — кофе здесь нет. Ужасная, ужасная планета. Покажите мне, как всем помочь.

ГЛАВА 42 ХЭВЛОК

Скафандр, хранившийся в карцере, оказался простым, без усиления, из кевлара и керамики. Но он держал вакуум и был снабжен баллоном на полчаса. Его полагалось использовать для подавления бунтов среди команды и коротких вылазок в космос. В главном помещении службы безопасности таких, вероятно, было несколько. Хэвлок надеялся, что механики о них не вспомнят. Влезая в скафандр, Хэвлок зацепил штанины, и ткань сбилась неудобным комком в паху. Кобуру он повесил через плечо и, действуя обеими руками, попытался расправить брюки.

— Не вздумай смеяться, — предупредил он.

— Я не смеюсь, — ответила Наоми и рассмеялась.

Он прихватил из шкафчика связку одноразовых наручников и два тазера^[142] — один с полным зарядом, другой — на три восьмых. Сделал себе мысленную заметку проверить потом батареи у всего оружия — и вспомнил, что «потом», скорее всего, не будет. Во всяком случае, не для него. Оставить, что ли, записку Вэй? Или связаться с Марвиком, предупредить его об осложнениях. Довериться его порядочности и инстинктам?

Хэвлок решил этого не делать.

Наоми, зависнув рядом, потягивалась, растопырив пальцы рук и ног. Бумажный костюм хрустел и шуршал при каждом движении. Хэвлок напоследок оглядел свой кабинет. Странно было думать, что он вряд ли сюда вернется. А если вернется, то прямо в клетку.

Впрочем, такое случится, только если они придумают способ избежать падения в атмосферу, так что шансы были невелики. Беспокоиться на этот счет он не собирался.

— Первый мятеж? — спросила Наоми.

— Да, для меня это непривычно.

— Дальше будет легче, — утешила она, протягивая к нему руку. Хэвлок ответил недоуменным взглядом. — Я могу взять один.

— Нет, — отказал он и настроил рацию скафандра на канал, который использовала милицейская группа. На нем было тихо. Странно. Он прошелся по другим частотам.

— Не дашь?

— Слушай, я тебя выпускаю. Это не значит, что готов вручить тебе оружие и подставить спину.

— Забавные у тебя представления о личных границах, — сказала Наоми.

— Часть из них я сейчас пересматриваю.

Первый милиционер влетел в дверь с разгона, подстегнутый адреналином и непривычным чувством боевого оружия в руках. Второй последовал за ним ногами вперед. У Хэвлока поджался живот. У обоих были пистолеты и нарукавные повязки. Наоми у него за спиной захлебнулась воздухом.

— Джентльмены, — кивнул им Хэвлок, — чем могу помочь?

— Какого черта? — потребовал первый, пытаясь одновременно прицелиться и придержаться за стену.

— Перевожу пленницу, — в голосе Хэвлока презрение мешалось с удивлением. — А вы что подумали?

— Стармех об этом не говорил, — подал голос второй.

— Старший механик Койнен не руководит службой безопасности. Ею руковожу я, а вы, ребята, мне помогаете. Не подумайте, я ценю вашу помощь, но не забывайте, что это моя работа, ладно? Что вы здесь делаете?

Двое переглянулись.

— Стармех приказал сторожить пленницу.

Наоми улыбалась с покорной, безобидной миной. Вошла в роль.

— Хорошая мысль, — кинул Хэвлок. — Они будут пробиваться сюда. Вы двое оставайтесь здесь на случай, если прорвутся. Я запихну ее туда, где они не додумаются искать, и вернусь вам на помощь.

— Есть, сэр! — Второй отсалютовал рукой, в которой держал пистолет. Хэвлок поморщился. Ребята еще не доросли до боевого оружия. Он взял пистолет на изготовку.

— Мисс Нагата, будьте любезны…

— Да, сэр, — покорно отозвалась она и толкнулась к двери.

Хэвлок пролетел за ней, ухватился за дверную раму и обернулся.

— Если кто-то появится, опознайте его прежде, чем стрелять, хорошо? Не хотелось бы, чтобы кто-то пострадал по ошибке.

— Слушаюсь, сэр, — сказал первый. Второй кивнул. Хэвлок поставил бы половину жалованья на то, что они собирались обстрелять любого, кто показался бы в дверях.

Наоми ждала его в коридоре. Хэвлок поставил пистолет на предохранитель и повесил на плечо. Коридоры на «Израэле» вообще были узкие, а здесь особенно. Чем ближе к выходу, тем теснее. Обивка стен глушила все корабельные шумы. Многочисленные коды на обивочном материале сообщали, какие провода и системы скрыты за переборкой, какой модели панель и когда она в последний раз проходила профилактику. Пенные прокладки и ткань были задуманы, чтобы обеспечить безопасность при столкновении или возгорании. Сейчас они напомнили Хэвлоку обитую войлоком камеру.

Он обернулся через плечо.

— Если со мной что случится, сюда не возвращайся.

— Я и не собиралась.

Они двинулись по коридору. Хэвлок пропустил Наоми вперед. Она не обладала тактическим инстинктом обученного солдата, зато хорошо соображала и схватывала на лету. Кроме того, она имела сноровку привычного к невесомости астера.

Несколько недель с командой таких, как она, — и Хэвлок не задумался бы вручить им боевое оружие. У перекрестка с техническим коридором он указал ей на узкую керамическую рамку.

— Жди здесь и не высовывайся.

Наоми подняла кулак. Хэвлок обогнул ее. На перекрестке укрепились еще двое из его группы. Наверное, они думали, что выбрали хорошее укрытие. Один держался надежно, другой слишком широко растопырил руки. Попытается оттолкнуться — его закрутит и вынесет из боя. Они же это проходили!

— Джентльмены, — обратился к ним Хэвлок, зависнув в коридоре. — Уолтерс и… Хоннекер, кажется?

— Да, сэр, — ответил Хоннекер.

— Доложите обстановку.

— Стармех установил радиомолчание. Не хочет предупреждать врага, что мы задумали. У люка декомпрессионной Бойд и Мфам. Стармех с Сальваторе и Кемпом. Они встретят гадов огнем.

— А снаружи кто?

— Снаружи? — Хоннекер озадаченно помотал головой.

— Кого-то одели в скафандр и послали к другим люкам?

— О, — сказал Хоннекер, — а это мысль! Надо бы так и сделать.

— Значит, еще не сделали?

— Нет, сэр. Не додумались.

— Хорошо, — сказал Хэвлок, и тут по коридору раскатились сухие щелчки выстрелов. Оба механика обернулись, двинулись смотреть. Хоннекер оттолкнулся слишком сильно, и его вынесло в коридор. Любой, приближаясь с той стороны, успел бы подстрелить его, пока тот размахивал руками в воздухе. Передатчик у уха Хэвлока ожил. Стармех вопил, как ребенок, получивший подарок на день рождения.

— Есть контакт! Есть контакт! Враг укрылся в туалете у запасного. Мы его заперли!

Выстрелы по рации на долю секунды опережали звук, доносившийся по воздуху. Койнен приказал кому-то отступить, потом вспомнил, что рация включена, и отрубил звук. Хэвлок, зацепившись ногой за захват, дотянулся до Хоннекера и мягко подтолкнул к стене.

— Что нам делать? — спросил Уолтерс, пока Хоннекер цеплялся за рукоять. — Продвигаться дальше? Или взять скафандры — и наружу, как вы сказали?

— Вы должны осмотреть коридор. — Хэвлок повел подбородком в сторону перекрестка. Когда механики развернулись, он выстрелил им в спину. Их тела выгнулись, дрогнули и замерли. Хэвлок забрал у механиков оружие, вывел из строя рации и наручниками сковал недотеп друг с другом, а потом прицепил к рукояти на стене.

— Чисто, — бросил он через плечо: не крикнул, но сказал достаточно громко, чтобы Наоми услышала. Та подтянулась по коридору, держась у стены, так, чтобы не оставаться без опоры больше, чем на долю секунды при развороте. Здоровый инстинкт.

— Минус четыре, — подсчитала она. — Это ты такой молодец или они бестолочи?

— Я плохой учитель, — признался Хэвлок. — Ну и элемент неожиданности на нашей стороне.

— Пожалуй… — в голосе Наоми явственно слышался скепсис. — Ты как?

Хэвлок начал было отвечать «Отлично» — и запнулся. Он только что атаковал и оглушил двух своих, выполнявших прямой и ясный приказ командира. Он обманул доверие людей, с которыми проделал долгий путь, ради саботажницы из астеров. И всем им осталось жить считанные дни. Как ни странно, последнее перечеркивало все остальное. Он — покойник. Все они покойники. От этого казалось, что ни один поступок не имеет значения. Убивать, красть, насиловать — почему бы и нет? Если не случится последствий — или последствия в любом случае окажутся одинаковыми, — то все можно. Его работой было ожидать от людей, включая самого себя, худшего. И вот он помогает законно задержанной пленнице бежать, потому что предложенная ею смерть ему больше по вкусу, чем задуманная Мартри пластмассовая гробница на пустой планете. Ему было плевать на Новую Терру, Илос или как там еще назовут этот комок грязи внизу. Его волновали люди. Те, что на «Израэле», и те, что на «Барбапикколе», и те, что на планете. Все люди. Застолбить заявку, чтобы корпорация потом смогла утвердить свои права, для него было мало.

— Как ни странно, совесть не мучает, — сказал он.

— Думаю, это хороший признак, — отозвалась Наоми, и тут снова послышались выстрелы. Хэвлок сделал ей знак ждать на месте и толкнулся вперед.

Во всех основных коридорах «Израэля» имелись переборки, предотвращающие декомпрессию, — тяжелые металлические круги с твердыми полимерными клапанами. Обычно они были заглублены в стены — оставались только выпуклости, побольше, чем в кораблях поздней конструкции, но их быстро переставали замечать. В случае пробоины переборки захлопывались с быстротой и неразборчивостью гильотины. Если кто-то и застрянет в пробитом отсеке, лучше потерять одного человека, чем воздух. Хэвлок видел учебные ролики и с тех пор относился к этим люкам весьма настороженно.

В коридоре впереди прижимался к стене человек. Он с беспокойством смотрел вдаль. Когда Хэвлок кашлянул, человек развернулся, вскидывая пистолет.

— Мфам, — Хэвлок поднял пустые руки, — а где Бойд?

— Пошел вперед, — Мфам показал пистолетом, но ствол не опустил. — Шефа подбили. Он сказал мне ждать здесь. Я и жду, но…

— Все нормально. — Хэвлок приблизился к нему, избегая встречатьсяглазами. Он бросил взгляд в коридор в надежде, что механик последует его примеру. От близости дула у него чесалась грудь. — Ты правильно сделал.

Сквозь треск рации прорезался возбужденный голос старшего механика.

— Мы загнали ублюдка в угол. Он зацепил Сальваторе, но не серьезно. Всем сюда, будем его выбивать.

— Пожалуй, не лучшая мысль, — по открытому каналу сказал ему Хэвлок.

— Нормально, — возразил стармех, — мы до него доберемся.

— Но будут потери, а это совсем лишнее, — ответил Хэвлок. — Он в броне?

— Да. Я совершенно уверен, что один раз попал, — донесся другой, высокий и тонкий голос — так мальчишка на первой охоте уверяет, что подстрелил оленя.

— Всем доложиться, — приказал стармех.

— Мы с Джонсом в карцере. Все спокойно.

— Пленница не беспокоит? — спросил Койнен.

— Я ее перевел, — вмешался Хэвлок. — О ней не волнуйся. А теперь отходите. Сделаем все по графику.

Еще полдюжины выстрелов — при каждом хлопке Мфам вздрагивал. Хэвлок осторожно развернул дуло его пистолета к стене. Мфам, кажется, даже не заметил.

— Не прокатит, — сказал Койнен. — Если мы отойдем, астерский подонок выскочит. Надо кончать. Хоннекер, Уолтерс, берите яйца в руки и сюда, ребята. Говно тонет.

Рация ответила жуткой тишиной.

— Уолтерс? — позвал стармех.

Хэвлок взял Мфама за запястье и, упершись одной ногой в стену, резко вывернул руку. Механик вскрикнул, но ослабил пальцы, позволив Хэвлоку выбить оружие. Черный кусок металла закрутился в воздухе, а Мфам завопил и попытался высвободиться. Хэвлок перехватил руку, дернул наружу и вниз, отбросив парня от опорной стены. Когда тот снова завопил, Хэвлок выстрелил ему в спину из тазера. Тело бессильно ударилось в противоположную стену. Хэвлок достал свой пистолет и переместился, упершись коленом в выступ декомпрессионного люка, а подошвой другой ноги зацепившись за скобу.

— Нагата, — крикнул он, — встречаем гостей!

Старший механик, кипя от злости, вылетел из-за поворота и ударился в стену, бешено размахивая пистолетом.

— Не стрелять, — окликнул его Хэвлок. — Твой человек на линии огня — прекратить огонь!

— Пошел ты, — гаркнул Койнен, и тогда Хэвлок нажал спусковой крючок. Резиновая пуля ударила стармеха в бок и закрутила в воздухе. Хэвлок успел попасть ему еще и в спину, а потом из-за поворота кучей вылетели еще трое механиков.

Каждому из этих досталось по пуле, после чего Хэвлок, сместившись в сторону, оттолкнулся и в полете сменил пистолет на тазер. Тот, что был разряжен, уже сел, его пришлось выбросить. У одного из механиков шла кровь: в воздухе плавала капелька размером с ноготь. Все четверо задыхались от боли. Двое бросили оружие, а другие двое — раненый и Койнен — кажется, просто не замечали Хэвлока. Тот выдал заряд тазера первому из механиков и подхватил раненого. Сальваторе.

— Эй, Кемп.

— Ты в меня стрелял.

— Резиновой пулей. Сальваторе подстрелили боевой. Его надо доставить в медотсек.

— Предатель! — заорал Койнен, и Хэвлок оглушил его из тазера. Потом повернулся к Кемпу.

— Я забираю ваше оружие и оставляю Сальваторе. Сейчас же тащите его в медотсек. Понял?

— Так точно, — отрапортовал Кемп и, глядя Хэвлоку через плечо, добавил: — Мэм.

— Ситуация под контролем? — спросила Наоми.

— Не сказал бы, — ответил ей Хэвлок, зацепив руку Кемпа за плечо Сальваторе и толкая обоих по коридору. — Двое из карцера, скорее всего, спешат сюда.

— Тогда не стоит их дожидаться.

— И я так думаю.

В коротком отрезке коридора от поворота до шлюза располагались двери второй кладовой, панель доступа к кабелю и вход в служебную раздевалку. Здесь было тесно, обшивка стен рябила пробоинами. Один выстрел продырявил стену и задел трубу. Безопасная гидравлическая жидкость полимеризировалась при соприкосновении с воздухом: сотни пятнышек медленно меняли цвет с зеленоватого на белый. Протечку уже заткнули клоком обивки. Туалет был стандартного размера: такой маленький, что сидящий на вакуумном унитазе прижимался спиной к одной стене, а коленями к другой. Тут в любом случае не оставалось места, чтобы укрыться, а сейчас еще и дверь стояла распахнутой настежь. И кругом зияло множество пулевых отверстий.

— Так-так, — проговорил Хэвлок. В коридор высунулся ствол пистолета, пальнул вслепую. Оттолкнув Наоми за спину, Хэвлок крикнул: — Стой, стой! У меня здесь Нагата.

— Ни шагу дальше, — ответил мужской голос из туалета. Хэвлоку почудилось что-то знакомое, но вспомнить говорящего он не сумел. — Богом клянусь, буду стрелять!

— Это я заметил, — крикнул в ответ Хэвлок.

— Бася, все в порядке, — позвала Наоми. — Я здесь.

Стрелок замолчал. Хэвлок продвинулся вперед, ожидая снова увидеть ствол. Не увидел. На плававшем над унитазом человеке был боевой скафандр марсианской модели — примерно пятилетней давности. В руке тот сжимал сварочную горелку, в другой — пистолет. На его висках белела седина, лицо было пепельно-серое, глаза — круглые. На боку скафандра виднелась полоса — одна пуля царапнула ребра. Хэвлок протянул человеку левую руку, но тазер из правой не выпустил.

— Ну-ну, — сказал он, — все хорошо. Здесь все свои.

— Ты кто такой? — вызверился незнакомец. — Безопасник? Это ты ее запер!

— Было дело, — кивнул Хэвлок.

Наоми, поймав его за плечо, отодвинула, чтобы видеть пришельца.

— Мы уходим, — сказала она. — Ты с нами?

ГЛАВА 43 БАСЯ

— Мы уходим, — сказала Наоми. — Ты с нами?

Басю скрутил стыд. Все начиналось так хорошо…

Он умело и быстро вскрыл служебный люк «Израэля». Композитные пластины он хорошо знал по работе на Ганимеде. Привычное занятие породило в нем чувство уверенности. В коротком коридоре и раздевалке он не встретил ни души, но пистолет все равно сжимал в руке, хоть и надеялся, что до оружия не дойдет. Коридор от раздевалки направо должен был вести к карцеру. До цели оставалось шестьдесят метров, а они даже тревожную сирену не включили.

Только когда на него со всех сторон посыпались пули, Бася заметил, что не все идет по плану, — и с тех пор прятался в туалете.

— Я пришел вас спасать, — сказал он, сразу ощутив, как глупо это прозвучало.

— Спасибо, — улыбнулась ему Наоми.

— Ну, так нам, наверное, стоит… — начал землянин в простом скафандре и остановился, услышав новый залп. Пули отскакивали от стен коридора, вырывали куски пены, и те присоединялись к плавающим в воздухе каплям гидравлической жидкости. Землянин толкнул Наоми к Басе, в туалет, и притиснул обоих к дальней стенке. Одна пуля царапнула его по плечу, оставив длинную вмятину.

— Я Бася, — сказал Бася.

Землянин высунулся из дверей и дал несколько раскатистых выстрелов из тяжелой винтовки.

— Я Хэвлок. С остальным подождем, пока не выберемся.

Бася опомниться не успел, как Наоми выхватила у него из руки пистолет и протянула Хэвлоку.

— Тебе пригодится.

— Нет, — отказался тот и снова выстрелил. — Без боевых патронов. Пока можно, постараемся не убивать этих дурней.

— Как же тогда? — спросила она.

Хэвлок вытащил из кармашка на броне толстые гильзы и зарядил свое оружие.

— Как только я выйду в коридор, вы оба — быстро в шлюз. — Вставив последний патрон, он с хрустом защелкнул винтовку. — Бася, ты в броне, так что прикрывай ее сзади. Наоми, будете проходить склад — прихвати для себя скафандр. Из тех, что быстро надеваются.

— Готовы, — ответила Наоми и тронула Хэвлока за плечо. Бася кивнул землянину кулаком.

— Тогда пошли, — сказал Хэвлок и вылетел в коридор, паля из винтовки. Наоми свернула в другую сторону, к раздевалке и шлюзу. Бася держался у нее за спиной. Они не прошли и нескольких метров, когда его догнал тяжелый удар в спину.

— Меня застрелили! — выкрикнул он в панике. — Застрелили!

Наоми не замедлила движения.

— Диагностер показывает кровотечение?

— Нет…

— Значит, жив. На то у тебя и скафандр.

— Кончайте разговоры. — Хэвлок подтолкнул их сзади. — Ходу!

Бася только теперь заметил его и подавился неприличным писком. Наоми уже нырнула в люк в нескольких метрах впереди, и Бася, достигнув проема, последовал за ней. Она уже впихивалась в ярко-оранжевый аварийный скафандр. Хэвлок, задержавшись в дверях, сделал еще несколько выстрелов.

— Настройся на двадцать семь ноль пятнадцать, — сказал землянин.

— Что? — растерялся Бася. Происходящее все больше напоминало ему страшный сон. Кругом стреляли и орали непонятное. Та героическая уверенность в собственных силах, с которой он начинал спасательную миссию, пропала без следа.

— На этой частоте работают безопасники, — объяснил Хэвлок. — Слушай их, они не шифруются. Потому что, — он вздохнул, — дилетанты хреновы.

Бася отыскал в меню радиочастоты и установил на 27.015.

— …за них, — произнес голос. Мужской, молодой, злой.

— Если стреляет в нас, сомневаться не приходится, — ответил голос постарше. — Он угостил меня парой резинок. По-моему, сломал ребро.

— Так, — сказал Хэвлок и прервался, чтобы сделать еще выстрел. — Боюсь, что передумать мне уже не дадут.

Бася не понял, к кому он обращается.

— Я тебе морду прострелю, подонок, — сказал взрослый голос, и коридор снова взорвался под выстрелами.

— Пока больше кораблю достается, стармех, — хладнокровно заметил Хэвлок. Кажется, ему было стыдно за говорящего и не очень хотелось применять к нему силу. Почему-то, глядя на Хэвлока, Бася вспомнил, как еще на Ганимеде кто-то рассказывал ему про кодекс бусидо. Будто мысль, что ты уже мертв, дает человеку покой и уверенность.

— Кемп, — сказал голос, — ты на позиции?

— В скафандре, и движемся к аварийному выходу сто одиннадцать, — отозвался другой.

— Быстрее, надо его опередить.

— Эй, Кемп, — позвал Хэвлок, — я же поручил тебе Сальваторе. Надеюсь, ты не оставил его истекать кровью в коридоре?

— Нет, сэр, — ответил Кемп, — его доставят…

— Не разговаривать с ним! — злобно бросил старший. — Он не из нашей команды!

Наоми пыталась натянуть скафандр на плечи. Бася помог ей. Хэвлок держался у люка, изредка постреливая в коридор.

— Найди баллон, — сказала Наоми и принялась шарить в шкафах. Бася помогал ей.

— Эй, Мфам, — позвал Хэвлок.

— Чего? — огрызнулся новый голос.

— Включать магнитные присоски, чтобы прилепиться к полу за укрытием, — вполне разумно. Но в такой позиции у тебя коленки торчат. — Он выстрелил, и рация вскрикнула от боли. — Видишь?

Бася отыскал шкаф с аварийными баллонами, помог Наоми подсоединить один к скафандру и повернул, вскрывая клапан. Через несколько секунд она показала ему большой палец.

— Мы готовы, — окликнула она Хэвлока.

Землянин дал еще несколько выстрелов и попятился к ним. Пистолет он отдал Наоми, которая держала дверь под прицелом, пока мужчины закрывали шлемы.

— Не передумал отдать мне пистолет? — спросила Наоми.

— Только с возвратом.

— Мы тут готовы, — доложил по радио Кемп.

— Эй, ребята, — позвал Хэвлок, — не делайте лишних движений. Мы только приступили к тактике боя в открытом космосе, а вы там с боевыми патронами. Это опасно.

— Но стармех сказал…

— Прекратить разговоры! — рявкнул старший, насилуя динамик в шлеме у Баси. — Черт бы вас побрал!

— Койнен, — сказал Хэвлок. Его голос теперь, когда шлем был надвинут и застегнут, изменился. — Я не шучу. Не посылай ребят наружу. Кто-нибудь пострадает или погибнет.

— Да, — рыкнул стармех. — Ты, астерский прихвостень!

— Как твои ребра, стармех? — судя по голосу, Хэвлок улыбался. — Видишь ли, тобой сейчас руководит гнев. А не разум. Потому-то я и не хотел доверять вам боевое оружие.

Бася пристегнул реактивный ранец, оставленный им у шлюза. Наоми сунула ему пистолет и прихватила два запасных баллона. А потом они с Хэвлоком подхватили Басю, и люк уже начал закрываться за спиной. Хэвлок, забрав у Баси пистолет, подвесил его на плечо. Наоми запустила цикл шлюзования.

— Знаешь, — сказала она, — эти ребята могли бы просто отключить шлюз из рубки.

Словно в ответ ей огонек на панели сменился красным, и цикл прервался. Хэвлок, набрав какой-то шифр, запустил его снова.

— Сменить пароли они не успели, — бросил он.

— Служба безопасности РЧЭ может перехватить управление кораблем? — удивилась Наоми.

— Правила корпорации. Команда — просто нарядные таксисты, а СБ работает непосредственно на компанию, защищает ее интересы. Мы можем отменить любое их действие.

— Вот почему вас все ненавидят, — сказал Бася.

Шлюзование завершилось, и наружный люк открылся. Хэвлок жестом пригласил их наружу.

— А сейчас я тебе совсем не нравлюсь? Ни чуточки?

Звезда Илоса как раз выглянула из-за лимба планеты, и Басин визор драматически потемнел, спасая его от слепоты. Сама планета оставалась все тем же гневным бушующим облаком. Вдалеке красными и зелеными огоньками мигал, обозначая свою позицию, «Росинант».

— Ну, — сказал прерываемый треском помех голос Хэвлока, — наверное, пора двигаться. Ребят выпустили по ту сторону корабля. Догнать нас они не смогут, но приглядывайте друг за другом насчет абордажных линей.

Наоми уже запустила свой ранец и удалялась от шлюза на четырех узких конусах сжатого газа.

— Алекс, мы вышли, — отрапортовала она.

— О, слава богу, — отозвался пилот, забыв от напряжения растягивать слова. — Мне аж плохо сделалось от беспокойства. Бася с тобой?

— Да, — сказал Бася, — я здесь.

— Примешь троих, — предупредила Наоми. — Встречай.

— Троих?

— Собираюсь приютить потеряшку.

— Потеряшку… — юмористически отозвался Хэвлок. — А кто тебя спас?

— Трудно сказать, — ответила Наоми. Они уже все выдвинулись из шлюза. У Баси на экране шлема загорелся огонек дальней связи и начала прокручиваться сложная программа. Алекс передал контроль их курса «Росинанту». Ранец дал несколько отрывистых выстрелов, и корабль стал медленно расти.

— Рад, что Бася справился, — сказал Алекс. — Мне за него неспокойно было.

— Не очень-то я помог, — признался Бася с тем же смущением.

— Ты отвлек всех на себя, — сказал Хэвлок. — На самом деле это здорово помогло.

— Да уж, — протянул Алекс, — все мы герои. За вами тянутся четверо, вы в курсе?

Перед Басей появилось маленькое окошко, и в нем — видео четверых в вакуумных скафандрах с реактивными ранцами на фоне «Эдварда Израэля». Картинка сама собой приблизилась, позволив рассмотреть их оружие: Алекс передавал на экран изображение с телескопов «Роси».

— Да, это моя милиция, — вздохнул Хэвлок. — Задним числом я жалею, что вздумал их обучать.

— Мне ими заняться? — спросил Алекс.

— Твое «заняться» подразумевает участие корабельных орудий? — уточнил Хэвлок.

— А? Да…

— Тогда не надо. Они туповаты и не многому успели научиться, потому и рвутся в бой. Простые механики и неплохие ребята, — сказал Хэвлок.

— Они в вас стреляют, — сообщил Алекс, и через экран перед Басей протянулись красные линии. — Я попросил «Роси» давать траектории пуль.

От сознания, что мимо них невидимо и беззвучно летят смертельные снаряды, у Баси зашевелились волосы на голове. Хэвлоку красные линии говорили, как видно, больше, чем ему, потому что землянин возразил:

— Они и близко не попадают. Компьютерной наводки у них нет, палят наобум. Нет смысла отвечать.

— Старпом? — Бася не сразу понял, что Алекс обращается к Наоми.

— Пусть Хэвлок решает, — отозвалась та. — Это его люди.

— О’кей, — с сомнением буркнул Алекс.

«Росинант» увеличивался с каждой минутой, и Бася уже видел светлый кружок, обозначивший его шлюз. Он недолго пробыл на корабле, но сейчас чувствовал, что возвращается домой. Ранец серией коротких толчков развернул его лицом к «Израэлю» и начал тормозить. Они почти уже были на месте.

— Ребята, — начал Хэвлок. — Это только так говорится: «Без отдачи». Какая-то отдача всегда есть.

Бася счел сказанное очередной бессмыслицей, но потом увидел на видео с «Росинанта», как один из четверых преследователей закрутился, отчаянно стреляя своим ранцем, отчего кажется, стало еще хуже. Каждый выстрел сжатого газа только раскручивал его по новой оси.

— Зачем же в инструкции так пишут? — подал голос парень по имени Кемп.

— Если бы мы продвинулись в тактике боя в невесомости чуть дальше, я бы объяснил, — сказал Хэвлок. — И научил бы вас пользоваться программой компенсации для ранца, чтобы стабилизироваться после выстрелов.

— Похоже, ты нас многому не научил, — сказал Кемп.

— Да, а теперь вы в меня палите, так что мне ужасно жаль. Для начала перестаньте, пожалуйста. Дрейк неуправляем и улетает от вас. Пока не залетел слишком далеко, пусть его кто-нибудь поймает.

— Доволен, да? — подал голос тот, кого Хэвлок называл Койненом. — Хочешь отвлечь нас от погони?

— Мне бы хотелось, — грустно ответил Хэвлок, — спасти Дрейка от смерти в космосе. И еще я пытаюсь уговорить пилота вот этого боевого корабля, что нет нужды превращать вас в розовый туман орудиями точечной обороны. Но вы, ребята, мешаете мне его убедить.

— Не грози!..

— Ловите Дрейка. Заберите его на «Израэль». Прекращайте стрелять. Если кто-то случайно попадет, спущу корабль с цепи.

Последовало долгое молчание. Красные линии на экране шлема гасли одна за другой, и новых не появлялось. Ранец дал долгий толчок и развернул Басю лицом к гостеприимно распахнутому люку «Росинанта». Наоми вплыла в шлюз, зацепилась там и подождала остальных. Звезда больше не светила в лицо, затемнение визора отключилось, и за прозрачным щитком была видна ее широкая улыбка.

— Снова дома, снова дома! — пропела она и поймала проплывавшего мимо Басю за локоть. — Спасибо, что зашел за мной.

Хэвлок уже держался за закраину люка, но внутрь не спешил. Он оглянулся на «Израэль».

— Эй, Дрейка поймали? Он в порядке?

— Да, сэр, — доложил Кемп, — мы его держим.

— Хэвлок, — встрял другой, начальственный голос, — ты так легко не отделаешься. Когда вернемся, РЧЭ тебе такое устроит! А мы все полюбуемся.

Хэвлок расхохотался.

— Надеюсь, мы все до этого доживем, стармех. Хэвлок, конец связи.

Он нырнул в люк и нажал запуск шлюзования на панели у входа.

— Справились, — сказал Бася. За коротким моментом эйфории его захлестнул запоздалый ужас — до сих пор Бася даже не замечал, как давит его в себе. Действуй здесь сила тяжести, он бы не удержался на ногах. Хэвлок с Наоми уже отстегивали ранцы. Бася дотянулся до застежек своего, но руки тряслись так, что справиться с ними не удавалось. Наоми помогла ему отстегнуть ремни.

Ранец проплыл по отсеку и с глухим стуком ударился в переборку. Едва Бася осознал, что слышит не только звук собственного дыхания, как внутренняя дверь шлюза отодвинулась. В раме люка появился скалящийся до ушей Алекс.

— Старпом, — сказал он, — рад, что вы снова на борту!

Наоми стянула шлем и швырнула в него.

— И я рада, мистер Камал.

Секунду они ухмылялись, глядя друг на друга, потом Наоми толкнулась навстречу, и Алекс сгреб ее в объятия.

— Они с тобой хорошо обращались? — спросил он.

— Заперли в собачью конуру, — пожаловалась Наоми, кивнув на Хэвлока. Коренастый землянин тоже снял шлем и подплыл к ним. Он застенчиво улыбался. Под шлемом оказались короткие светлые волосы, квадратный подбородок и темные глаза. Этакий мужественный красавчик, вроде видеозвезды в роли копа из боевика. Бася уверил себя, что парень ему не нравится.

— Политика, — объяснил Хэвлок. — Я… был шефом безопасности на «Эдварде Израэле». Кажется, недавно ушел с должности. Это я захватил вашего старпома. Надеюсь, вы не держите на меня зла.

— О’кей, — кивнул Алекс и, перестав замечать Хэвлока, повернулся к Наоми. — Что дальше?

— Оценка положения, — ответила Наоми. — Что с орбитами?

— «Барбапиккола» упадет первой, за ней «Израэль», а нам предстоит выбирать: умереть на орбите, когда сдохнут батареи, сгореть в атмосфере или получить снаряд с местной луны, — невесело усмехнулся Алекс. — Куда ни кинь, все клин. А все же хорошо, что ты вернулась.

ГЛАВА 44 ХОЛДЕН

Холден в который раз тащился в обход башни.

Он попробовал подсчитать, сколько часов не спал, но мозг забыл арифметику, да еще тридцатичасовой цикл Илоса путал расчеты. В общем, давно.

Он затребовал от аптечки скафандра инъекцию амфетамина и с беспокойством прочел сообщение, что запас иссяк. Сколько же он принял? Этот вопрос остался без ответа, как и вопрос о количестве часов без сна.

Пара слизней подползала по стене к окну в форме слезы. В затянувшем его пластике было несколько мелких прорех, поэтому Холден сбил животных лопатой и отбросил подальше ногой. Токсичную слизь с сапог он смыл в мутной луже.

Дождь перешел в морось, что было хорошо, а температура продолжала падать, что было плохо. Из-за плотных туч дневной свет не слишком отличался от ночи, но Холден начал замечать в ночное время иней на стенах. Пока холод был не опасен, но дальше пойдет хуже. Очень скоро к списку причин смерти здесь добавится переохлаждение.

Холден до крови прикусил язык и побрел дальше.

Мартри он сначала услышал, а потом увидел.

Тихий призрачный голос выплывал из серой пелены дождя, пока не сгустился в пятно человеческой фигуры.

— …немедленных действий. Они обостряют. Мы сможем доказать, что действовали сдержанно, пока… — услышав шаги Холдена, безопасник замолчал.

— Что вы здесь делаете? — спросил Холден. Зрение еще не вернулось к Мартри, ему опасно было выходить одному. Земля превратилась в скользкую глину: оглянуться не успеешь, как поскользнешься. А слизней наползло столько, что Холдену уже казалось — Илос сплошь набит ядовитыми червями.

— Занимаюсь своими делами, капитан, — откликнулся Мартри, глядя мимо Холдена.

— В смысле, и мне советуете?

— Рад, что вы поняли.

Мужчины долго стояли лицом к лицу. Где-то наверху их экипажи, возможно, сейчас стреляли друг в друга. Они были и не были врагами. Часть измученного бессонницей мозга Холдена все еще хотела помириться с Мартри и с РЧЭ. Или, по крайней мере, не обременять совесть смертью этого человека.

— Здесь опасно, — сдержанно и ровно проговорил Холден.

— Какая теперь разница? — Мартри откусил конец фразы, стиснув зубы. Его гнев протянул Холдену ниточку надежды. Вдруг Наоми выбралась? Надо бы поговорить с Алексом.

— Не могу допустить, чтобы вас убили в мое дежурство, — сказал он.

— Ценю вашу заботу.

Это было почти смешно. Они на цыпочках ходили вокруг главного, напоминая игроков в покер, которые только притворяются, что не видят чужих карт.

— Позвольте, я провожу вас в помещение? — предложил Холден.

— Я не закончил здесь, — возразил Мартри с ничего не значащей улыбкой.

— Когда мы найдем ваш труп, я скажу, что предупреждал вас.

— Если умру, — с более искренней улыбкой отозвался Мартри, — постараюсь оставить записку, что вы не виноваты.

Он прекратил разговор, отвернувшись и забубнив в свой терминал. Холден отошел и первым делом связался с Алексом.

— Я малость занят, капитан, — без предисловий сообщил пилот.

— Скажи мне, что занят освобождением Наоми и все идет по плану. Она на корабле?

После долгой паузы Алекс шумно выдохнул в микрофон.

— Насчет освобождения Наоми — да. Я послал Басю.

Холден на каблуках развернулся в сторону Мартри. Шеф безопасности все говорил в терминал.

— Послал пленника освобождать пленницу? Если это еще не сделано, по-моему, Мартри на моих глазах приказывает убить обоих.

— Нет-нет, — поспешно заверил Алекс. — Вышел маленький ляп, но, насколько я разобрался в радиошуме, с Наоми порядок. Вроде бы она сама сбежала и спасает Басю.

Холден не сдержал смешка. Мартри завертел головой, вслепую отыскивая источник смеха.

— Неплохо звучит. Где они сейчас?

— Все немножко смешалось, — ответил Алекс. — Басю я точно нащупал рядом с «Израэлем», но там много других скафандров, так что не разобраться.

— А нельзя ли, знаешь ли, спросить?

— Вообще-то нельзя. Бася переключился на другой канал и забыл оставить включенным мой. Парня, похоже, никто не обучал тактике связи. Надеюсь, кто-нибудь из них заговорит со мной, и я поймаю новую частоту.

Холден смотрел, как Мартри распоряжается погоней за Наоми и теми, кто был сейчас с нею, и сдерживал желание сбить этого человека с ног, отобрать терминал и потребовать ответа: что там за чертовщина.

А потом перестал сдерживать.

Мартри только начал поворачиваться навстречу приближающимся шагам, когда Холден вырвал у него терминал и сбил безопасника на землю.

— Лежать, а то вырублю, — предупредил он и поднес терминал к уху. — Кто это?

— Какого хрена! Где Мартри?

— Я на нем стою, — ответил Холден. — Так что если ваши люди преследуют Наоми Нагату, пусть перестанут.

Человек на том конце произнес: «Связь перехвачена, переход на два-альфа», — и отключился. Этого, видимо, обучали тактике связи.

— Алекс, — сказал Холден, — я им отрезал командный канал. Забирай наших.

— Не проблема, босс. Ситуация прояснилась. Я готовлюсь принять на борт троих.

— Кто третий?

— Скоро узнаю. Алекс, конец связи.

Мартри, кряхтя, приподнялся на колени, нахмурился в сторону левого плеча Холдена.

— Какой ты крутой, драться со слепым!

— Над слепотой мы работаем. — Холден бросил чужой терминал на землю рядом с хозяином. — Найди меня потом.

— Найду, — посулил Мартри, поднялся и осторожно двинулся к входу в башню.

Когда он удалился за пределы слышимости, Холден проговорил: «Жду не дождусь!» И с удивлением понял, что это правда. Когда Мартри скрылся за углом, Холден медленно потащился в другую сторону.

Наушник ожил и сказал голосом Амоса:

— Кэп, тебя доктор ищет.

— Люсия или Элви?

— Хорошенькая.

— Люсия или Элви?

— Та, что не жена нашему арестанту.

— Скажи Элви, я заканчиваю обход башни, — велел Холден и отключился.

Через несколько минут он вывернул из-за последнего угла и увидел у входа хмурую Элви.

— Не сработало, — сказал Холден.

— Что?

— Онкоциды. Мои таблетки. Не действуют.

— Что? — повторила Элви. — Почему ты так говоришь? Что случилось?

— Ты хмуришься.

— А… нет, я просто подумала, что белки в оболочках наших клеток, должно быть, имеют функциональные участки, общие с местной жизнью, хотя сами белки, насколько я могу судить, совершенно отличны. Онкоциды сходным образом действуют на митоз, хотя наши аминокислотные группы почти не пересекаются. Чтобы в этом разобраться, понадобятся десятки лет.

— Сделаем вид, что я понятия не имею, о чем речь, — предложил Холден.

— Сработало! — объяснила Элви и расплылась в радостной улыбке. — Деление микроорганизмов прекращается. Колонии распадаются и больше не преломляют свет. Я уже почти разбираю крупные буквы.

Вслед за волной облегчения на Холдена нахлынула волна слабости. Он привалился к стене башни и глубоко задышал, чтобы не упасть в обморок. В нескольких метрах от него по стене медленно полз слизень. Холден хотел дотянуться до него лопатой, заметил, что где-то обронил ее, и обнаружил, что не чувствует рук.

— Ты в порядке? — Элви осторожно потянулась к нему. — Странно дышишь…

— Вырубаюсь, — сквозь зубы процедил Холден. — Когда к кому-нибудь вернется зрение?

— Надо увести тебя внутрь, — ответила Элви и, обхватив его за плечи, направила к двери. — Ты не спал, по-моему, четверо суток.

— Нормально, — ответил Холден, — я взял хороший разгон. Так сколько?

Элви остановилась, чтобы поддержать его и другой рукой. Он с облегчением и, признаться, не без обиды обнаружил, что в ее прикосновениях совсем не осталось сексуальности. В полусне он готов был спросить, отчего такая перемена, но Элви, к счастью, заговорила первой:

— Точно не скажу. Мертвый организм преломляет свет иначе, чем живой. Мы слепли в основном из-за преломления, а не из-за блокады. Мушки в глазах пока останутся, но…

— Значит, скоро?

Элви протолкнула его в двери, за которыми лежала груда одеял, и мягко опустила на них.

— Да, я бы сказала, скоро. Может, через несколько часов. Самое большее — дней.

— Откуда ты знала, что здесь одеяла?

— Мы тебе постелили три дня назад, — улыбнулась Элви и потрепала его по щеке. — Если бы не твое упрямство, давно бы лег.

— Спасибо.

— Мы и палатку припасли, чтобы тебя отгородить. — Она вытащила что-то у него из-под ног. Тонкий рукав развернулся на длину тела, целиком скрыв Холдена.

— Спасибо, — повторил тот, и глаза у него закрылись сами собой. Он уже чувствовал, как сон приближается, звеня в руках и ногах. — Разбудите меня где-нибудь через час. Да, и постарайтесь, чтобы Мартри за это время меня не убил.

— Зачем бы ему? — спросила Элви.

— У нас вроде как война, — объяснил Холден, погружаясь в бездумную, бесконечную пропасть сна.

— Так, — сказал голос у него над ухом, — теперь надо двигаться.

— Миллер, — не открывая глаз, проговорил Холден, — если ты заставишь меня подняться, честное слово, я найду способ тебя прикончить.

— Здесь ты свое дело закончил, — не смущаясь, продолжал Миллер. — Теперь ты должен пойти со мной и сделать другое. Не знаю, сколько у нас времени, так что вставай, цветик мой.

Холден разлепил глаза и скосил их вбок. Миллер был с ним в палатке и в то же время никак не мог в ней уместиться. От противоречащих друг другу образов у Холдена резко заболела голова, и он снова сомкнул веки.

— Куда идти?

— Надо успеть на поезд. Ищи дальнюю комнатку с забавной колонной посредине. Ваши устроили в ней склад. Жду тебя там.

— Я тебя очень, очень сильно ненавижу, — прорычал Холден, но ответа не дождался. Рискнув открыть один глаз, он убедился, что Миллер пропал. Открыл палатку и увидел рядом встревоженную Элви.

— Ты с кем разговаривал?

— С призраком давнего Рождества. — Холден с трудом сел. — Где Амос?

— Он чаще всего бывает с Вэй. Кажется, в соседней комнате.

— Помоги встать, — попросил Холден, протягивая к ней руку. Элви встала, потянула, и он чудом сумел удержаться на ногах. — У меня сердце частит. Чего это оно?

— Ты накачан токсинами усталости и амфетаминами. Не удивительно, что галлюцинируешь.

— Моими галлюцинациями распоряжаются инопланетяне, — сказал Холден и сделал несколько неверных шагов к двери.

— Ты сам-то себя слышишь? — спросила Элви, догнав и поддержав его под локоть. — Ты начинаешь меня беспокоить.

Холден обернулся, выпрямился и сделал глубокий вдох. Потом снял с локтя руку Элви и сказал самым ровным своим голосом:

— Мне надо кое-куда съездить, отключить систему обороны, чтобы наши друзья в космосе не погибли. А ты занимайся глазами. Спасибо за помощь.

Вряд ли он сумел ее убедить, но в ответ на долгий взгляд Элви отвернулась и направилась в сторону временной лаборатории.

В соседней комнате на низком пластмассовом столике сидели Амос с Вэй. Они жевали пайковые брикеты и запивали их дистиллированной водой из бутылки от виски.

— Есть минутка? — спросил Холден и, когда Амос кивнул, добавил: — Наедине.

Вэй молча спрыгнула со стола и вышла, держа руки перед собой, чтобы не наткнуться на стену.

— О чем речь, кэп? — спросил Амос и, откусив от брикета, скривился. Еда пахла промасленной бумагой.

— Наоми мы вернули, — шепнул ему Холден, который сомневался, что Вэй ушла далеко. — Она на «Роси».

— Ага, уже слышал, — ухмыльнулся Амос. — Чандра мне сказала.

— Чандра?

— Вэй, — уточнил Амос. — Она в другой команде, но сама в порядке.

— Ясно. Мартри в бешенстве.

— Ну и хрен с ним.

— Я еще, — добавил Холден, — сбил его с ног и отобрал терминал.

— Я готов в тебя влюбиться, кэп, только мы оба понимаем, что это безнадежно.

— Я к тому, — сказал Холден, — что он может сорвать зло на людях. Ты тут присматривай за всеми. Особенно за Элви и Люсией. Они больше всего сделали для нас, и я не исключаю, что он попытается отомстить нам через них.

— Слепой не так уж страшен, — сказал Амос, — даже когда я и сам слеп.

— Это скоро пройдет. Элви сказала — лекарства действуют. Через несколько часов или дней к людям вернется зрение.

— Кэп, хочешь, я устраню эту проблему? — Амос сложил пальцы пистолетиком. — Может ведь и так обернуться.

— Нет. Не обостряй. Я и так натворил дел, когда свалил Мартри. Готов за это заплатить, когда придет время, а пока приказываю тебе только защищать людей, пока меня не будет.

— Ладно, — кивнул Амос. — Сделаю. А как понимать «тебя не будет»?

Холден тяжело опустился на стол и потер пересохшие глаза. Планета промокла насквозь, а он умудрился заполучить сухую резь под веками.

— Мне придется уйти с Миллером. Он говорит, есть штука, которая отключит артефакты чужаков, а значит, «Роси» снова сможет летать и решит все наши проблемы.

Амос насупился. Лицо его подергивалось от невысказанных вопросов. Наконец он заговорил:

— Ладно, я здесь пригляжу.

— Дождись меня, увалень, — попросил Холден и хлопнул механика по плечу.

— Последний, кто остается на ногах, — снова ухмыльнулся тот. — Это ж моя работа.

Холден несколько минут разыскивал склад с необычной колонной посередине, а когда нашел, застал там только Миллера. Сыщик недовольно поморщился — мол, почему так долго? — а Холден отмахнулся.

Отвернувшись, Миллер направился к колонне и исчез в ней, словно призрак в стене замка. Через несколько секунд колонна беззвучно раскололась вдоль, открыв крутой спуск в темноту.

— Он всегда здесь был? — спросил Холден. — Если да и ты бы нам сказал раньше, это бы спасло несколько жизней во время бури.

— Сказал бы, если бы мог с тобой заговорить, — ответил Миллер, по-астерски пожав ладонью. — Вы и сами неплохо справились. Теперь давай вниз, мы и так задержались.

Эстакада спустилась примерно на пятьдесят метров и уперлась в металлический тупик. От прикосновения Миллера стена, выглядевшая сплошной, раскрылась диафрагмой.

— Команда, на борт, — сказал Миллер. — Транспорт подан.

Холден, пригнувшись, шагнул в круглое отверстие и оказался в металлическом кубе со стороной два метра. Он сел на пол, а потом и сполз ниже, растянувшись навзничь.

— Это участок старой материальной трансферной системы, — начал Миллер, но Холден уже спал.

ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

Оно тянется, тянется, тянется, тянется, тянется…

Сто тринадцать раз в секунду оно тянется, и сыщик тянется вместе с ним. Следует за ним. Наблюдает. Тянется к сигналу, которого нет. Оно не досадует, не злится. Оно тянется, потому что тянется. То, что находит, оно использует, чтобы тянуться дальше и найти больше, и оно тянется дальше. Оно никогда не остановится. Оно об этом не знает.

Сыщик знает, и знает, что оно не знает. Сознание в контексте бессознательного. Разум в неразумной системе. Тут, собственно, нет ничего нового. Сыщик вздыхает, мечтает выпить пивка, понимает, что это артефакты модели. Когда-то существовал зародышевый кристалл, у него было имя. Он любил и отчаивался. Он сражался, проигрывал и побеждал ценой больших жертв. Все это не имеет значения. Он искал то, что пропало. Пропавших людей. Вокруг него все обусловлено этим фактом. Что-то должно быть, а его нет.

Вместо него — мертвое место. Место, где ничего нет. Откуда все изгоняется.

Сыщик тянется туда, и то, что дотягивается, умирает. Сыщик перестает тянуться. Он ждет. Он рассуждает.

Когда-то здесь что-то было. Что-то выстроило все это и оставило на столе объедки. Конструкторы, инженеры, охватившие тысячу миров, жили, умирали и оставляли после себя будничные чудеса вроде костей в пустыне. Сыщик знает. Здешний мир — место преступления, и одна вещь, выделяющаяся в нем — не принадлежащая ему, — это место, где ничего не движется. Артефакт в мире артефактов, но он не вписывается. Зачем они создали место, куда нельзя дотянуться? Это тюрьма, сундук с сокровищами, вопрос, которого не положено задавать?

Пуля. Бомба, которая продолжает тикать под кухонным столом, хотя война закончена.

Он ли, создавший Агнца, создал тебя? Или кто-то другой? Тот, кто убил вас, бедолаги, оставил кое-что после себя. Что-то, созданное вам на погибель, еще находится здесь.

Сто тринадцать раз в секунду оно тянется, не сознавая сыщика, не сознавая шрамов и артефактов, эха мертвецов, заключенного в нем разума. Оно тянется, потому что тянется. Ему известно, что люди умирают в неком более материальном пространстве, но оно не сознает своего знания. Ему известно, что оно составлено из тысяч смертей, но оно не сознает своего знания. Сыщик знает и сознает, что оно знает.

Сыщик тянется, но не наугад. Он ищет путь и не находит его. Он ищет путь и не находит. Он ищет путь и находит. Не здесь, не совсем, но близко. Линия определяется двумя точками. Одна точка жива, а вторая точка — смерть. Обе нездешние. Стукни камнем о камень, высеки искры. И смотри, что от них загорится.

Сыщик — инструмент для поиска пропаж, и потому он существует. Остальное — артефакты. Мечта о пиве, шляпа… Память, чувство юмора, странная, полупрезрительная привязанность к чему-то по имени Джеймс Холден. Любовь к женщине, которая умерла. Стремление к дому, которого никогда не будет. Это внешнее. Это ничего не значит.

Сыщик тянется, находит Холдена. Он улыбается. Когда-то жил человек, его звали Миллер. Он находил искомое, а теперь не находит. Он спасал, кого мог спасти. Он мстил, если это было в его силах. Он жертвовал, когда приходилось. Он находил пропавшее. Он знал, кто совершил преступление, и совершал очевидные поступки, потому что они были очевидными. Сыщик пророс из его костей, заново населил его глаза новой незнакомой жизнью, принял его облик.

Он нашел орудие убийства. Он узнал, что случилось, хотя бы в общем. Так или иначе, подробности — дело прокурора, если дойдет до суда. Но до суда не дойдет. Инструмент годился и для других целей. Он умел убивать, когда нужно.

Больше того, он умел умирать.

ГЛАВА 45 ХЭВЛОК

Хэвлок все еще сомневался, что Наоми Нагата — лучший инженер в системе, но, наблюдая за ее работой, склонялся к мысли, что лучше, пожалуй, и не найти. Если кто на «Израэле» и превосходил ее количеством званий или специализаций, то Наоми вырывалась вперед за счет чистой, безрассудной решимости.

— Ладно, ждать больше нельзя, — обратилась она к мускулистому лысому здоровяку на экране. — Если он объявится, объяснишь, что мы решили.

— Капитан наверняка тебе доверяет, — сказал Амос, — но я ему скажу. Еще что-нибудь передать?

— Передай, что у нас этак с миллиард сообщений от Фреда и Авасаралы, — вмешался со своего поста в кабине Алекс. — Они собирают тяжелый грузовик для отправки помощи к нам. — Да? — протянул Амос. — И сколько это займет?

— Около семи месяцев, — сказала Наоми. — К тому времени мы уже три месяца будем покойниками.

Амос усмехнулся.

— Ну, детки, не слишком резвитесь, пока меня нет.

— Не беспокойся, — сказала Наоми и отключилась.

— Уверена, что это хорошая мысль? — спросил ее Хэвлок. — Не-а, — отозвалась Наоми и подтянулась к посту управления. — Бася, как там у тебя?

Панель связи щелкнула, из динамика на пульте зашелестел голос астера. Звук отзывался эхом, но не создавал ощущения пространства. Как шепот из гроба.

— На подходе. Выглядит мерзко.

— Повезло нам заполучить отличного сварщика, — сказала Наоми. — Держи меня в курсе.

Экран перед пультом показывал все стадии операции: то, что уже сделано, и то, на что только надеялись. И счетчик часов, оставшихся «Барбапикколе» до момента, когда она заденет атмосферу Илоса и из стремительного корабля превратится в фейерверк.

Уже не дни, а часы.

Сам буксир напоминал две сети, соединенные одной волосяной нитью. Дюжина сталекерамических опор на брюхе «Росинанта» образовала широкую основу, от которой тянулись черные линии, сходящиеся в жестком керамическом креплении в сотнях метров дальше. На «Барбапикколе» устанавливали такое же устройство. Когда астер наладит буксир, марсианский корвет использует оставшуюся в батареях энергию, чтобы оттянуть астерский корабль на более стабильную орбиту — вместе с грузом литиевой руды. От сложности задачи у Хэвлока голова шла кругом. Дисплей перед ним отображал ход работ на обшивке «Барбапикколы». Один красный огонек сменился зеленым.

— Хорошо, — сказала в микрофон Наоми, — этот готов, переходим к следующему.

— Дайте мне здесь еще минуту, — проговорил сдавленный рацией голос Баси. — Мне один шов не нравится. Я только… — Звук затих. На табло мигнул красный и снова сменился зеленым. — Ну вот, сделал. Иду дальше.

— Осторожней там, — посоветовал Алекс. — При движении выключай горелку. Эти тросы держат большое натяжение, но жара не выносят.

— Я и раньше такое проделывал, — сказал Бася.

— Напарник, — протянул Алекс, — думается, такого никто еще не проделывал.

Буксирные лини были стандартными волоконными канатами, предназначенными для возвращения сорвавшихся в космос десантников. Цеплять ими целый корабль представлялось чем-то вроде вытягивания на ниточке шара для боулинга: при достаточном терпении и умении вполне реально, но сорваться легче легкого. Наоми потратила три долгих часа на то, чтобы сделать миссию выполнимой, да и то, как подозревал Хэвлок, скорее убедила себя в этом, потому что ничего другого не оставалось.

Хэвлок убивал время, получая отказы на связь от Мартри и размышляя над тем, с каким шумом он уволился. Странно, что эта мысль так тяготила его. От дома их отделяло восемнадцать месяцев, от смерти — несколько дней, а он все удивлялся, что набрался смелости разорвать контракт. Впервые в жизни. После бегства с Наоми он даже не представлял, каков его официальный статус. Пожалуй, что-то между отставным сотрудником и пособником преступного заговора. Диапазон был настолько широким, что Хэвлок не знал, куда себя девать. Если дома станут разбираться со случившимся на Новой Терре, они, вероятно, тоже окажутся в недоумении.

По правде сказать, законы, корпоративные и государственные, вряд ли действовали в нынешней ситуации. Можно было следовать указаниям, читать письма, даже обмениваться с головной конторой видеозаписями, но все это оставалось только лишь словами и картинками. Прецеденты, работавшие в обжитом людьми пространстве, здесь не действовали.

Среди чувств Хэвлока преобладало облегчение. Онвполне сознавал, насколько оно неуместно в данной ситуации, но не мог от него избавиться. Облегчение не давало ему пожалеть о сделанном выборе. Разве что о том, что он вообще взялся за эту работу. Все трагедии и муки Илоса для судей на станции Церера будут не более чем прискорбны и огорчительны. А здесь страх из эмоции превращался в окружающую среду.

Последний индикатор сообщил зеленым огоньком о готовности опоры.

— О’кей, — сказала Наоми, — отсюда выглядит хорошо. А с твоей стороны как, Бася?

— На вид уродливо, зато надежно.

— Как у тебя с воздухом?

— В порядке, — доложил астер. — Я лучше останусь здесь, вдруг что поломается и придется чинить.

— Нет, — возразила Наоми, — если поломается, эти лини хлестнут так, что тебя пополам разрежет. Возвращайся в конюшню.

Короткое фырканье в динамике было красноречивее слов, однако желтая точка двинулась через пустоту от «Барбапикколы» к «Росинанту». Хэвлок следил за ней, крепко сцепив пальцы.

— Алекс, — позвала Наоми, — можешь проверить сброс?

— В порядке. — Голос пилота слышался и по радио, и напрямую из кабины. — Чуть что пойдет не так, мигом сбросим сбрую.

— Хорошо, — ответила Наоми и тихо повторила про себя: — Хорошо.

— Если не сработает, — сказал Алекс сквозь палубу между кабиной и рубкой, — дочурка нашего Баси сгорит у него на глазах. А я вроде как обещал, что этого не случится.

— Знаю, — отозвалась Наоми. Хэвлок предпочел бы услышать: «Не сгорит». За восемнадцать минут Бася вернулся к «Роси», еще через пять вышел из шлюза. Наоми все это время держала связь с капитаном и инженером «Барбапикколы». Половина разговора шла на астерском жаргоне: «Джи-рал сабе са» и «Рихтиг анне-нобу» — непонятном для Хэвлока, как шифр. Он запросил соединения с ручным терминалом Мартри и опять получил отказ. Тогда он задумался, не написать ли что-нибудь вроде пресс-релиза или заявления об увольнении.

— Ну вот, — сказал Бася, сползая в рубку. На его лице еще не просох пот. — Я здесь.

Отсчет времени для «Барбапикколы» миновал часовую отметку. Хэвлок напомнил себе, что неподвижность палубы — иллюзия. Скорость и силы, участвующие в движении по орбите, могли убить человека просто ошибкой в округлении. На такой скорости загораешься даже от соприкосновения с воздухом, слишком разреженным, чтобы дышать.

— Пристегнись, — велела Наоми, кивнув на кресло, и продолжала по рации: — «Росинант» бей здесь. Дан-цин джунига?

— Готовы кон сон иммер, са-са?

Наоми улыбнулась:

— Отсчет пошел. Десять, девять, восемь…

На счет «четыре» огоньки на панели стали менять цвет, отмечая положение кораблей, буксирных линей и двигателей психоделическими красками. Бася забормотал себе под нос — вероятно, молился. Наоми сказала:

— Один.

«Росинант» застонал. Звук был низким, как звон гонга, только он не затихал. Обертона нарастали, накладываясь слой за слоем. Буксир на экране мерцал, силы внутреннего напряжения бежали по паутине, окрашивая ее алым, оранжевым, серебристым.

— Давай, малыш, — проговорила Наоми, поглаживая пульт, — ты можешь. Ты справишься!

— Приближаемся к пределу, — предупредил Алекс.

— Вижу. Ровнее, не дергай.

«Росинант» взвизгнул высоким скрежещущим воплем, словно металл рвался на куски. Хэвлок до боли стиснул подлокотники.

— Алекс? — окликнула Наоми.

— Просто проходим окно резонанса, все нормально.

— Тут я тебе доверяю, — кивнула Наоми.

— Везде можешь доверять, — ответил Алекс, и Хэвлок, не видя его лица, услышал улыбку. — Или я не пилот?

Бася ахнул. Обернувшись, Хэвлок поискал глазами причину его реакции и не сразу нашел: счетчик смерти. Цифры на нем менялись. «Барбапиккола» набрала уже три часа пятнадцать минут. Четыре часа сорок три минуты. Шесть часов шесть минут. Получилось! Под взглядом Хэвлока срок жизни корабля надувался, как воздушный шар. Хэвлоку хотелось кричать. Сработало! Не имело нрава, а сработало!

Сквозь шум прорезался сигнал тревоги. Наоми резко обернулась к пульту.

— Это еще что, старпом? — уже без улыбки проговорил Алекс. — Что за телега?

— Смотрю, — крикнула ему Наоми, не заморачиваясь с рацией. Хэвлок повернулся к своему экрану. Из-за горизонта видимости датчиков выползала новая точка, поднималась над ними по дуге вокруг задыхающегося от туч Илоса.

— Где «Израэль»? — крикнул Хэвлок.

— Не виден, — ответила Наоми. — У нас с ним расхождение через час. А это…

— Челнок.

На счетчике смерти значилось семнадцать часов десять минут.

— Чертов челнок, который вы превратили в торпеду? — на удивление спокойно спросил Бася.

— Да, — ответил Хэвлок, — но взрываться должен был перегретый реактор, а раз реакторы не действуют…

— Он идет на батареях. Кинетической энергии и так до черта, — вставила Наоми.

— Он в нас целит? — спросил Хэвлок и тут же почувствовал себя дураком. Конечно, в них.

— Алекс, — позвала Наоми, — дай варианты.

— ОТО онлайн, старпом, — доложил пилот. — На них уйдет самая малость заряда батарей. Включу автоматику, и точечная оборона разнесет эту штуковину издалека.

Двадцать часов восемнадцать минут.

— Подключай ОТО, — приказала Наоми. — За буксиром присматривай.

— Извини, — сказал Алекс. — Столько дел сразу… включаю ОТО.

«Не выйдет, — подумал Хэвлок, — мы что-то забыли».

Красная точка приблизилась. Вот и сам «Израэль» вывалился из-за горизонта, хотя визуальный контакт еще блокировался изгибом атмосферы. Челнок несся к ним. Залп орудий точечной обороны выдала лишь легкая вибрация, затерявшаяся в дрожи напряженного от буксировки корпуса. Если бы Хэвлок не знал, чего ждать, просто не заметил бы. Красная точка моргнула и загорелась снова.

— О, — выдохнул Алекс, — вот это да…

— Алекс! — выкрикнула Наоми, — в чем дело? Почему мы не стреляем?

— Да пальнули мы, еще как, — ответил пилот. — Разнесли колымагу. Только мне теперь нужно уходить с пути обломков, а сейчас это не вариант.

— Не понимаю, — сказал Хэвлок… и понял. Орудия разнесли сплошной кусок металла. Теперь на них двигались сравнительно маленькие куски металла той же массы и почти на той же скорости. Вместо челнока-болванки их поразит шрапнель общей массой в челнок. Не много они выиграли.

Наоми зажала рукой рот.

— Сколько нам…

Корабль содрогнулся. Хэвлок сперва подумал, что это новый залп. Что-то зашипело. На его кресле объявились острые углы, которых прежде не было. Счетчик смерти погас. Надувающийся кровяной шар вокруг локтя дал ему знать о ранении, а боль дошла уже потом.

— Пробоина в рубке! — крикнула Наоми.

— Кабина герметична, — доложил Алекс, — я в порядке.

— Я ранен, — сказал Хэвлок, пробуя пошевелить кровоточащей рукой. Мышцы действовали. Попадание — обломком челнока или куском амортизатора — не лишило его руки, хотя красный шар впечатлял. Кто-то потянул его из кресла. Бася, астер.

— Вылезай, — сказал астер, — надо покинуть рубку.

— Да, — согласился Хэвлок, — конечно.

Наоми уже двигалась. Клочки пены-герметика снежными хлопьями кружились в разреженном воздухе.

— Дырки залепила? — голос Алекса звучал спокойно до дрожи.

— Десять штук насчитала, — отозвалась Наоми, пока Хэвлок выбирался из кресла и летел к люку, уводящему в глубину корабля. — Мало пластыря заготовила. Увожу гражданских в шлюз, одеваю в скафандры. Хэвлоку попало.

— Насмерть?

— Не насмерть, — подал голос Хэвлок.

Наоми закончила набор кода, и палубный люк, открывшись, пшикнул входящим воздухом. У Хэвлока, нырнувшего на шлюзовую палубу, резко заложило уши.

— Как буксир? — спросил не отстававший от него Бася.

— Главный линь цел, — сказал Алекс. — Одну опору мы потеряли, но я попробую приспособиться.

— Попробуй, — попросила Наоми и сграбастала Хэвлока за плечо. В установке скорой помощи у шлюзовой камеры имелся рулон эластичного бинта и маленький вакуумный наконечник. Наоми разогнула раненую руку и направила сопло в центр кровяного шара.

— Что это я вижу, Алекс?

— Проверяю, старпом. Ага — слабая протечка из мастерской. Правому борту досталось. На той стороне датчики и ОТО. Маневровые двигатели не отвечают. Может, их уже и нет. Там еще проводка, но, пока реактор не работает, я не узнаю, что с ней.

На локте у Хэвлока открылась треугольная царапина длиной с его большой палец. Содранная кожа была белой, а края раны казались почти черными от выступающей крови. Наоми наложила впитывающую повязку и стала приматывать ее широким эластичным бинтом. У нее в волосах запутались мелкие шарики крови.

— Как идем? — спросила она.

— Доберусь куда прикажешь, лишь бы против часовой стрелки, — ответил Алекс. — Если бы в пределах года отсюда имелся док, а реактор действовал, я бы знал, куда двигаться.

— Перейдем к плану «Б». Что с «Барб»?

Бася уже заканчивал натягивать снаряжение сварщика. Наоми похлопала Хэвлока по раненой руке: «Свободен», — повернулась к шкафчику и потянула из него свой изолирующий скафандр.

— Продолжает подниматься, — ответил Алекс, — но недостающая опора начинает меня беспокоить.

— Хорошо, — сказала Наоми, — сбрось пока тягу, посмотрим, нельзя ли приделать обратно.

Хэвлок влез в тяжелые штанины и подтянул скафандр к плечам. Автоматически проверил герметичность — за годы жизни в вакууме это стало рефлексом. Контроль состояния встрепенулся и немедленно впрыснул ему антишоковый коктейль. Сердце зачастило, лицо разгорелось.

— Ну, одно хорошо: челноки у них кончились, — заметил Бася. — Второй раз такого не произойдет.

— А что произойдет? — спросила Наоми. Хэвлок далеко не сразу догадался, что вопрос обращен к нему.

Это были его люди. Марвик и Мартри. Механики-милиционеры. Служба безопасности РЧЭ нацелила челнок на «Росинант» в попытке сорвать спасательную операцию. Простая мысль вывела его из равновесия. Он немалый срок защищал этих людей, разбирал недоразумения, неизбежно возникающие в долгом рейсе, оберегал их от внешних и внутренних угроз. Сейчас они пытались убить не только его, но и экипажи «Роси» и «Барбапикколы». А хуже всего, что он не слишком удивился.

— Старпом? Кажется, торпедные направляющие по правому борту тоже продырявило. Надо бы посмотреть, все ли там на месте. Контроль показывает порядок, но прежде, чем запускать, лучше посмотреть глазами — обидно будет подорваться на собственной мине.

— Поняла, — отозвалась Наоми, — я уже иду. Бася, сможешь координировать действия с Алексом и попробовать приварить на место опору?

— Смогу, конечно, — отозвался астер. Тот, что участвовал в первом заговоре против РЧЭ. У него на руках была кровь губернатора Трайинга. На миг их глаза встретились сквозь окошки шлемов. Взгляд Баси был твердым, и Хэвлоку почудилось в нем что-то еще. Может, искра стыда. Хэвлок проследил, как открылся, а потом закрылся наружный люк.

— Хэвлок, — позвала Наоми, — мне нужен ответ.

— На какой вопрос?

— Что они станут делать теперь?

Он помотал головой. В локте билась боль. У них не было причин для атаки, кроме обиды и той злобы, что перед лицом отчаяния может сойти за причину. Если за происходящим стоит Мартри, его волнует одно: чтобы «Барбапиккола» упала раньше «Израэля». Если это самодеятельность милиции, они просто хотят доказать себе, что не проиграли.

И не важно, есть ли в этом смысл.

— Не знаю, — вздохнул Хэвлок, — но, думаю, что бы ни сделали, хуже будет всем.

ГЛАВА 46 ЭЛВИ

Зрение возвращалось, словно она выходила из тумана. Поначалу зеленый цвет, обволакивающий мир, был все таким же ярким. Это состояние сохранялось столько времени, что Элви испугалась: вдруг она ошиблась, ведь Холден пил онкоциды долго, и краткосрочный прием мог не оказать такого действия. Потом тени стали отчетливей, очертились контурами. А еще через несколько часов она уже видела дверной проем и силуэт химической установки. К тому времени как она смогла доложить Холдену об успехе, тот, судя по всему, уже страдал психозом на почве депривации сна. Элви виновато подумала, что должна была заняться им раньше. А потом он ушел поговорить с Амосом, и Элви решила, что этот здоровяк сумеет позаботиться о своем капитане. У нее хватало других дел.

Проблема с очисткой воды оказалась сложнее, чем ей думалось. Фильтры забились: белые пухлые подушечки витого стекла с встроенными ионными очистителями покрылись зеленой слизью. Впрочем, в строй возвращались другие члены научной группы и жители Первой Посадки. За четыре часа Элви с Фаизом и парой техников с рудника соорудили на краю руин машинку, которая превращала дождевую воду в питьевую — примерно по три галлона в час. На вкус вода напоминала отвар из люцерны с мятным ароматизатором, но жить на ней было можно.

К тому времени как Элви отыскала Люсию, доктор выглядела не лучше Холдена. Кожа ее приобрела цвет пепла, белки глаз покраснели так, словно из них вот-вот пойдет кровь. Яцек ходил за матерью, носил ее сканер и сумку с перевязочным материалом. Элви посмотрела, как они занимаются пациентами. Все как один были в грязи, перемешанной с песком. Различия между РЧЭ и поселковыми скрыл слой вонючей глины и всеобщий восторг от возвращающегося зрения. Встретив взгляд Яцека, Элви улыбнулась. Мальчик поколебался, застенчиво кивнул и улыбнулся в ответ.

— Тучи расходятся, — сказала Люсия. — Я заметила светлый клочок.

— Правда? — удивилась Элви.

— Мне он еще кажется зеленоватым, но на самом деле он белый, — уточнила женщина-врач. Кажется, ей трудно было даже покачать головой. — Ты хорошо поработала. Лекарство не подействовало только на троих.

— Почему? Может, надо…

— Это ведь не наука, — объяснила Люсия, — а медицина. Такой уровень излечения нового заболевания — блестящий успех. Хотя к исходному состоянию никто пока не вернулся. Если это и возможно, то потребует времени.

— Время… — повторила Элви. — Странно думать, что оно у нас еще есть.

— Смерть от бури мы променяли на смерть от слизней, а ее — на смерть от голода через несколько недель.

— Мы оттягиваем смерть. Если это и не победа, то хотя бы способ не проиграть.

— Если мы сумеем ее оттянуть.

«Только мы не сумеем…» Этого Люсия не сказала, да и незачем было говорить. Корабли сражаются друг с другом и падают с неба, местная экосистема несъедобна — да, нелегко будет отодвинуть горизонт выживания хотя бы на несколько недель. Если вообще возможно. Стресс уже сказывался на людях — и на РЧЭ, и на поселковых. Элви видела, что, едва минула непосредственная угроза, снова началась племенная сегрегация. Что-то еще будет, когда кончится еда?

— Тебе нужно отдохнуть, — начала Элви, и тут ее тронули за плечо. За спиной стояли Мартри и Вэй. Женщина выглядела измученной, а вот Мартри улыбался своей обычной улыбочкой. Слой грязи на его волосах и коже представлялся почти естественным. Словно этот человек попал в родную стихию.

— Доктор Окойе, — обратился к ней Мартри, — нельзя ли нам поговорить наедине?

— Конечно, — ответила Элви. Люсия коротко кивнула и отвернулась. Элви с огорчением подумала, что после всех испытаний рознь между РЧЭ и поселком никуда не делась, разве что ушла вглубь. Мартри сжег дом, полный террористов. Муж Люсии подстроил гибель челнока. Казалось бы, все это должно было теперь забыться, вроде как смыться дождем. Как бы не так…

— Я хотел бы услышать от вас о последнем разговоре с капитаном Холденом, — заговорил Мартри. Голос его звучал абсолютно спокойно и трезво. Словно они еще были на «Израэле» и он просил вспомнить, где она в последний раз видела потерявшийся инструмент.

— Он был очень-очень усталым. Обессилел. И, кажется, это повлияло на мыслительный процесс.

— В каком смысле? — спросил Мартри.

— Он бредил, — объяснила Элви. — То уверял, что пришельцы контролируют его разум, то вспоминал Чарльза Диккенса, то собирался куда-то отключать систему обороны. С ним в самом деле было плохо. Я пыталась его уложить, но…

— Верно ли я понял, что он намеревался вывести из строя технику, функционирующую сейчас на планете?

— Да. В смысле, почему бы и нет?

— Она ему не принадлежит. Он сказал, каким способом?

— Не сказал. И я не думаю, что в этом что-то есть. Его язык действовал напрямую от стволового мозга. Думаю, он и наполовину не сознавал, что говорит.

— Он упоминал поездку на север?

Элви моргнула, поморщилась, покачала головой.

Мартри достал ручной терминал, трижды стукнул пальцем и протянул ей. На экране отображалась приблизительная карта Илоса: только континент и две точки на нем. В одной Элви опознала местоположение Первой Посадки — прежнее, конечно.

То есть место, где они сейчас находились. До второй было почти полтора дюйма.

— Я позволил себе проследить сигнал с ручного терминала капитана, — сказал Мартри. — Сигнал прерывистый и неровный, однако ясно, что он движется к северу со средней скоростью двести километров в час. Я нахожу это весьма интересным.

Элви вернула ему терминал.

— Он ничего не сказал. Только что ему нужно куда-то. Потом он говорил с Амосом. Может, об этом и шла речь. Честно говоря, я удивляюсь, что он еще способен вести карт.

— Он не ведет карт, — ответил Мартри. — Картов у нас всего два, и оба стоят на месте, причем в одном даже нет аккумулятора.

— Не понимаю, — сказала Элви. — Как же он…

— Делает двести километров в час? — закончил Мартри. — Это один из многих, многих вопросов, на которые мне нужен ответ. Спасибо, что уделили мне время, доктор.

Кивнув, Мартри отвернулся и ушел к выходу наружу. Элви мрачно смотрела ему вслед. Говорил ли Холден что-то еще? Не вспоминалось. Может, он сказал что-то Амосу.

Здоровяка-механика она нашла стоящим в слякоти перед навесом. Руки он скрестил на голой, измазанной грязью груди. Шрам через весь торс и татуировка голой женщины на сердце. Элви хотелось расспросить и о том и о другом, но она не стала. Один из картов выкатился наружу. Правили Мартри и Вэй. Большие колеса из силикогеля чавкали по грязи, но машина быстро набрала скорость и запрыгала по изрезанной земле, скрываясь в тихом дожде.

— Сбросили груз? — спросила Элви у Амоса.

— Нет.

— Собираются?

— Если соберутся, лучше бы они постарались попасть так, чтоб можно было дойти пешком. Если я не добуду еще одну батарею, больше колес у нас не осталось.

— О… — сказала она. — А Холден не говорил с тобой перед… уходом?

— Говорил, — ответил Амос, провожая карт угрюмым взглядом.

— Насчет похода на север?

— Он не уточнял, но я знаю, что куда-то он собирался: проверить, не сумеет ли Миллер вернуть нам реакторы.

— Миллер? — покачала головой Элви.

— Долгая история. От меня кэп, в общем, хотел только, чтобы я не дал этому… — Амос кивнул вслед машине, — сорваться с нарезки и снова начать убивать.

— Он поехал за Холденом.

— Хм… Не знаю, усложняет это мою задачу или упрощает.

Механик пожал плечами и скрылся в палатке-мастерской.

Остатки полудюжины топливных ячеек были разложены внутри на куске искусственного брезента. Амос, присев рядом, стал раскладывать детали по размеру и степени явных повреждений.

— Насколько было бы проще, если б «Роси» скинул мне свежую ячейку, — проворчал он.

— Ты тоже собираешься за Холденом.

— Ну, мне, как я понимаю, велено смотреть, чтобы Мартри никого не убил. Здесь его нет, значит, люди в безопасности. И я могу отправиться туда, где он есть, — присматривать, чтобы он и там никого не угробил.

Элви кивнула и обернулась на север. Карт превратился в точку на горизонте, взметающую над собой фонтанчик грязи. Она не умела оценивать скорость на глаз, но не сомневалась, что машина скоро скроется из вида.

— Если ты сумеешь ее починить, возьмешь меня?

— Нет.

— Пожалуйста, возьми. — Элви опустилась рядом с ним на колени. — Тебе там понадобится помощь, если что пойдет не так. А вдруг ты снова ослепнешь? Или тебя кто укусит? Я здешнюю экологию знаю как никто. Я сумею помочь.

Амос поднял ячейку, стиснул корпус так, что металл вспучился, и вытряхнул на ладонь внутреннюю батарею. Вместе с ней вытекла порция желто-зеленой грязи.

— Холден говорил насчет чужаков. Живых, которые общаются и контролируют мозг, — сказала Элви. — Если он прав, я могла бы с ними поговорить. И задокументировать их.

Амос ладонью стер грязь и прищурился на деталь. Отложил и взял следующую.

— Мы здесь погибнем, — тихо и умоляюще продолжала Элви. — Еда кончается. А ты уезжаешь — чтобы увидеть целую биосферу, какой никто еще не видел. Там будет такое, что я и вообразить не сумею. Я хочу посмотреть на это, пока не умерла.

Следующая ячейка открылась. В ней не было грязи, зато воздух наполнился едкой вонью жженого пластика. Амос закрыл и ее.

— Для машины нужно электричество, — заметила Элви. — Если я расскажу, где его добыть, возьмешь с собой?

Амос повернулся к ней, зацепился взглядом, словно впервые увидел. И медленно улыбнулся.

— Что ты сказала, док?

Элви пожала плечами.

— Спутниковая оборона чужаков сбила челнок с реактором, батареями и топливными ячейками. А еду и медикаменты она пропускает. И облака не обстреливает, хотя в них полно живых организмов, образующих сложные сообщества. Химическая энергия их не волнует. Ты мог бы заказать с «Росинанта» химический источник энергии. Скажем, ацетилен. У вас же там есть ацетилен, верно?

— Эй, ацетилен у меня и здесь есть. Но эти машинки на огне не работают, — возразил Амос.

— И не надо, — сказала Элви. — В химической установке есть камера сгорания, которая оценивает выход энергии при экзотермических реакциях, преобразуя ее в электрическую. Камера маловата, но если ты заменишь ее на другую, побольше — скажем, со стороной десять сантиметров, — то, вероятно, получишь на выходе достаточно энергии, чтобы завести машину. Еще потребуется трансформатор, чтобы было сколько нужно вольт и ампер, но это не так уж сложно.

Амос поскреб шею и покачался на каблуках. Задумчиво прищурился.

— Ты это прямо на месте придумала?

Элви пожала плечами.

— Значит, мне можно с тобой?

Амос отвернулся и сплюнул в сторону.

— Ясное дело.

— Я просто хочу понять, зачем, — сказал Фаиз.

— Что зачем? — переспросила Элви, пробираясь через главный зал башни. У нее в руках было два полных пластиковых мешка с питьевой водой. И коробочка не больше ладони с белковым концентратом. Считается, что ее хватает человеку на день, а им придется растянуть порцию до возвращения в руины. Еще Элви нашла себе сумку, затягивавшуюся широким ремнем из кожзаменителя.

— Зачем ты опять гоняешься за Холденом, — объяснил Фаиз.

— Я не гоняюсь за Холденом, — ответила Элви и, остановившись, положила руку ему на грудь. Кончиками пальцев она ощутила биение сердца. — Ты же сам знаешь, что я не гоняюсь за Холденом. Потому что это… в смысле, нет.

— Тогда зачем?

Колония организмов, погибшая в глазах Элви, больше не окрашивала мир в зеленый цвет, но все еще делала его нечетким. Казалось, она смотрит на Фаиза сквозь фильтр, который смягчает черты и разглаживает морщины. Он выглядел кинозвездой в весьма неприглядной роли, требовавшей чумазости и небритости.

— Затем, что хочу увидеть кое-что, — сказала она. — Я и здесь за тем же. Вот почему все свое время я тратила на сбор образцов и анализы. Я люблю свою работу, а моя работа — видеть. Холден сказал, что поговорит с чужаками и, может, сумеет отключить систему обороны, а значит, он поедет по новым местам…

— Сколько их осталось, — заметил Фаиз.

— И еще потому, что я скоро умру, — добавила Элви.

Фаиз отвел глаза.

— Мы все умрем, — продолжала Элви, — и, вероятно, очень-очень скоро. Я могу или уехать и увидеть поразительный, незнакомый, прекрасный, разрушенный мир, или остаться в лагере и смотреть, как рядом постепенно умирают все. Я трусиха, гедонистка и очень-очень большая эгоистка.

— Скажу между нами, раньше я думал, что это скорее ко мне относится.

— Знаю.

За стеной ревел карт Амоса — камера сгорания орала как синтезатор, зависший на одной ноте, да и то фальшивой. Амос уже сидел за панелью управления. Фаиз проводил Элви к машине и помог ей забраться внутрь. Потом отступил, глубоко засунув руки в карманы. Ей было плохо видно, но Элви и так знала, что у него тоже в глазах слезы.

— У тебя там припасы, док? — спросил Амос.

— Придется обойтись этим.

— Ну и ладно. Сигнал с капитанского терминала я засек. Горючки у нас примерно на неделю, а парень, за которым я гонюсь, выиграл день форы.

— Жаль, что нет солнечных очков, — вздохнула Элви. — И еще бы пиццу.

— Никудышный мирок, док.

— Поехали.

Тележка качнулась, колеса скользнули в грязи, нашли опору и понеслись вперед. Дождь разбрызгивался точками на ветровом стекле и тут же стирался широкими дворниками. Мир впереди был огромной грязевой равниной. Элви заглянула в ручной терминал Амоса. Путь к Джеймсу Холдену пролегал через территории, раньше заросшие подобием леса, потом мимо большого пресноводного озера и по лабиринту каньонов, не поддававшихся здравому геологическому истолкованию. Этот мир был изуродован катастрофой — но все же Элви его увидит. А природа всегда оправляется после катастроф.

— Постой, — сказала она. — Подожди минутку, а?

— Если приспичило, могла бы уладить это дело до выезда, — проворчал Амос, однако остановил мотор. За ревом генератора на ацетиленовом горючем она не слышала шума электромотора. Открыв дверцу кабины, Элви высунулась наружу. Они проехали не больше ста метров. Фаиз еще был виден как темное расплывчатое пятно. Элви помахала, и он махнул в ответ. Она поманила его к себе, и он пошел. Побежал рысцой по грязным лужам, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на слизня.

Добравшись до кабины, Фаиз взглянул на нее. Теперь Элви не сомневалась насчет слез.

— Я, может, не вернусь, — сказала она.

— Знаю.

— Нам вроде как пора, док, — позвал Амос. — Мне жаль портить вечеринку, но…

— Понимаю, — ответила Элви и снова заглянула в темные глаза Фаиза. — Поедешь с нами?

— Что? — спросил Амос, а Фаиз одновременно с ним проговорил:

— Конечно поеду.

Элви подвинулась, освободила ему место. Фаиз втиснулся рядом и захлопнул дверь. Амос, подняв брови, разглядывал обоих. Элви улыбнулась ему и закинула руку на плечо Фаизу.

— Об этом мы, помнится, не договаривались, док, — проворчал Амос.

— У нас вроде как медовый месяц, — объяснила Элви и почувствовала, как Фаиз напрягся, а потом прямо растаял, приникнув к ней.

Амос полюбовался ими еще немного и махнул рукой.

— Каждой твари по паре…

ГЛАВА 47 БАСЯ

— Как у тебя там? — спросила Наоми по рации. У нее был приятный голос, певческий. Он хорошо звучал даже через крошечные динамики скафандра. Поймав себя на том, что его мысли блуждают, Бася резко тряхнул головой. Табло жизнеобеспечения показывало низкий уровень кислорода, и он переключился на запасной баллон.

— Нашел пять пробоин, — доложил он, возясь с ниппелем. — Ты была права: две сразу за консолью. Отсюда незаметно. Но, по-моему, все действует.

— Теперь мастерская, — отозвалась Наоми. — Там одна слабая протечка. Добраться к ней трудно, у нас много барахла набито в пространство между корпусами.

— Протиснусь, — пообещал Бася и, вытащив маленький металлический диск, начал приваривать его поверх пробоины.

— Он за горизонтом… пока, — сказал по рации Алекс. Наоми, координируя из рубки ход работ, сидела там в скафандре, потому связаться с ней можно было только по радио. Бася хотел спросить, кто «он», но вместо этого занялся второй заплатой. Красный шарик расплавленного металла оторвался от шва и, ударившись в его лицевой щиток, застыл черной точкой напротив левого глаза. Особой опасности для скафандра он не представлял, но все равно такой промах был достоин салажонка. Признак усталости. Медленное вращение «Росинанта» на конце буксира заставляло незакрепленные предметы сдвигаться к стенам. Об этом следовало помнить.

— Нам подарочков не оставил? — спросила Наоми, подразумевая таинственного «его».

— Не-а, — ответил Алекс. — Я его на проходе держал лазерным прицелом. В качестве предупреждения.

— ОТО полностью отключились, и плазменные торпеды пока не работают, — сказала Наоми.

— Да, только они-то этого не знают. Не так давно я у них на глазах превратил их челнок в суши.

— Лучше бы мы этого не делали.

— Ну, если ты предпочитаешь одну большую дыру множеству маленьких…

— И то верно, — признала Наоми. — Ты там заканчиваешь?

Бася не сразу понял, что она снова обращается к нему.

— Да, последнюю закрываю.

— Я проведу тебя к наружной переборке мастерской.

Насчет барахла Наоми не шутила. Между внешней и внутренней обшивками корпуса обнаружился большой громоздкий предмет, занимающий почти все пространство. С одного края устройства торчала длинная металлическая труба, протянувшаяся, кажется, вдоль всего корабля вроде канализации. С другой стороны располагался сложный на вид подающий механизм, а по бокам шел двойной ряд мощных промышленных аккумуляторов.

— Шестьдесят два процента, старпом, — сказал Алекс. — Быстро падаем. И для «Барб» отсчет дошел до двенадцати часов. Работай у меня маневровые, я бы уже разгонялся.

— Я отключила все, что можно было отключить, — ответила Наоми, — так что энергии у нас столько, сколько есть. Попробую придумать, как заменить неисправные двигатели работающими и вернуть хоть какую-то маневренность. Задача нетривиальная, нам здорово досталось.

Бася поводил лучом фары, пока не нашел еле видный след застывшего пара. Он тянулся к крошечному отверстию в переборке. Через секунду пробоина была закрыта металлическим диском. Голубой факел горелки разогнал темноту, и кругом бешено заплясали тени труб и проводов.

— Алекс? — не прерывая работы, позвал Бася.

— Йо?

— Что это тут рядом со мной? На вид мощная штука. Мне постараться ее не нагревать?

— А, да, — с невеселым смешком протянул Алекс, — ты уж постарайся.

— Это рельсовая пушка, — сказала Наоми. — Мы добавили ее к стандартному вооружению. Повредить ее возможно, но она не взрывается. И стреляет просто металлическими болванками без взрывчатки.

— Хорошо, — сказал Бася. — Я здесь почти закончил.

— Она стоит триста тысяч новых церерских йен, — заявил Алекс. — Сломаешь, будешь покупать новую!

За то время, пока Бася возвращался в шлюз, Снимал снаряжение и убирал на место, Наоми восстановила потерянную атмосферу, так что все собрались в рубке. Старпом плавала над командным постом, сняв только шлем легкого скафандра. Хэвлок с Алексом устроились напротив на постах управления боем. В помещении стояла напряженная тишина, какая бывает только после жаркого спора.

— Проблемы? — спросил Бася, когда за ним закрылся палубный люк.

Алекс с Хэвлоком дружно отвернулись — кажется, с неловкостью. Наоми взгляда не отвела. Она сказала:

— Мы теряем «Барбапикколу».

— Что?

— Я придумала, как переместить пять маневровых двигателей с левого борта на правый. Этого хватит, чтобы удержаться на орбите, пока есть энергия. Но вытянуть «Барб» у нас мощности не хватит. Мы не успеем и половины работы сделать, как она зацепит атмосферу. Придется ее отпустить.

— Нет, — сказал Бася.

— Мы пытались, — продолжала Наоми, словно не услышав его. — Но причиненные челноком повреждения слишком серьезны. Я сейчас свяжусь с капитаном «Барб» и попрошу перевести к нам твою дочь. Расплатимся тем, что примем еще несколько человек. Но только несколько.

Вслед за сокрушительным облегчением на Басю накатил столь же сокрушительный стыд.

— На «Барбапикколе» сто с чем-то человек. Мы оставим их умирать?

— Не всех, но, как бы нам ни хотелось, все сюда не поместятся. «Роси» рассчитан на команду в двадцать два человека. Иначе нам только и останется, что умереть вместе с ними, — сказала Наоми. Голос у нее вздрагивал, но взгляд был твердым. Она знала, как ужасны ее слова, но отказываться от них не собиралась. Бася поймал себя на том, что старпом «Росинанта» внушает ему страх.

— Впрочем, мы сами не так уж много выигрываем. Энергия иссякает, маневровой тяги чуть больше половины нормы, так что мы едва-едва выберемся на постоянную орбиту, где сможем медленно умирать, когда отключится система жизнеобеспечения. Конечно, мы примем, сколько сможем, людей с «Барбапикколы». Значит, будем тратить энергию еще быстрее. Мы проигрываем, проигрываем, проигрываем, Бася. Хороших вариантов не осталось.

Бася кивнул, без спора принимая ее доводы. Она знала свое дело. И все же ему казалось, что они что-то упустили. Что-то зудело в голове. Чтобы отвлечься, он провел пальцем по запотевшей стене. Она не должна бы запотевать — атмосферная система обычно не допускает такого повышения влажности. Теперь, подумав об этом, Бася заметил, что воздух стал густым и слишком жарким. Наоми установила климатическую систему на минимальную мощность. Она не обманывала: они сами едва держались.

— Когда они явятся и как до нас доберутся? — спросил Хэвлок, подразумевая беженцев с «Барбапикколы».

— Через три часа. Тебе надо будет спуститься их встретить. Не знаю, что у них за скафандры, но ничего хорошего не жду. Может, придется подкинуть им несколько наших.

— Понял. — Хэвлок кивнул. Кивнул как землянин. Поднял и опустил голову — движение, совершенно незаметное в скафандре. Бася, не подумав, качнул кулаком, показывая, как надо. Хэвлок не обратил на него внимания.

Зато короткое переключение пробило затор у Баси в мозгу, и болтавшаяся там мысль выскочила наружу, вполне оформившись.

— Почему мы не используем заряд рельсовой пушки?

— Что? — спросил Хэвлок.

— Ха, — встрепенулась Наоми. — Недурная мысль. Батареи заряжены, так?

— Они заряжаются от работающего реактора. Мы с тех пор не стреляли, а без использования они медленно теряют заряд, — ответил Алекс. — Но там отдельная система. Чтобы подключить ее к нашей, придется поработать.

— Я поработаю! — сказал Бася. — Я сделаю, только объясните что. Я сейчас же перезаряжу скафандр и сварочный аппарат.

— Погодите, — забормотала Наоми. Лицо ее застыло, только глаза быстро двигались, словно читая невидимую надпись. — Погодите минутку…

Хэвлок хотел что-то сказать, но Алекс схватил его за плечо и молча покачал головой.

— Это надо собрать всю энергию рельсовой пушки, перевести ее в главную сеть и использовать для нагревания инерционной массы, чтобы обеспечить тягу, — сказала она наконец.

— Ага, — согласился Алекс.

— На каждой стадии будут потери. Эффективность мала.

— Ага, — повторил Алекс.

— А ведь у нас уже есть инерционная масса, и переключать ничего не придется, — продолжала Наоми. — Алекс, какое ускорение придаст кораблю двухкилограммовая болванка, выброшенная со скоростью пять тысяч метров в секунду?

— Порядочное, — хитро усмехнулся Алекс. — Недаром стрелять разрешается только при работающем основном двигателе.

— По мне, не хуже маневрового, — ухмыльнулась в ответ Наоми.

— Э… — вставил Хэвлок, — корабль ведь немножко раскрутило ударом челнока? Не будет ли сложностей… понимаете, с прицелом?

— Задача нетривиальная, — признала Наоми. — Выстрел должен быть сделан в ту самую миллисекунду, когда оба корабля и буксирный трос окажутся на одной линии. Человеку этого не рассчитать, но «Роси» справится, если точно сформулировать задание.

— А «Барб» не окажется на дороге? — спросил Хэвлок.

— И то верно, — тихо и невозмутимо отозвалась Наоми, — а значит, надо будет сначала направить нос «Роси» вниз, а после выброса болванки снова задрать, чтобы не дать ему закрутиться вдоль новой оси. К счастью, нужные маневровые уцелели.

— Это, — сказал Бася, — выглядит очень сложным.

Наоми улыбнулась и подмигнула ему.

— Это всего-навсего самая сложная навигационная программа, какую мне приходилось писать, — но у меня будет пара часов на разработку.

— Не знаю, как вы, ребята, а я в восторге, что в этом участвую, — объявил Алекс. — За дело!

Перед глазами у Баси тикали часы и минуты до смерти дочери.

Наоми быстро печатала на своем пульте. Язык символов, используемый навигационной системой корабля, ничего ему не говорил. Бася следил за ее работой как за разговором на незнакомом языке: понимал, что идет обмен информацией, но не представлял, о чем речь. И все-таки он смотрел, потому что Наоми создавала программу, способную открутить стрелку часов назад на несколько драгоценных минут. Или часов. Точно не дней.

Алекс вернулся в кабину и не показывался оттуда, но время от времени переговаривался с Наоми по корабельной связи — видимо, следил за ходом работы со своего поста. Он просил что-то пояснить или что-то предлагал, но его слова были для Баси такой же бессмыслицей, как символы на экране.

Хэвлок спустился палубой ниже, чтобы достать из грузового отсека аварийные спасательные пузыри и поднять их в главный шлюз. План с рельсовой пушкой мог сорваться, и тогда пришлось бы эвакуировать с «Барбапикколы» всех, кто поместился бы на «Роси».

Они просто тянули время. Дать «Барб» еще немного жизни за счет фокуса с пушкой. Если не выйдет, спасти немногих, взяв их на «Роси», пока и тот не упадет или не превратится в смертельную ловушку, когда двадцать лишних человек выдышат воздух и перегрузят систему жизнеобеспечения.

И все-таки команда «Росинанта» старалась. Сражалась, трудилась, изобретала сложные планы, лишь бы выиграть время. Бася не сомневался: они бы так же не жалели сил, чтоб дать друг другу хоть несколько лишних минут. Прежде он никогда об этом не задумывался, но таков ведь микрокосм каждой жизни. Хоть никто не живет вечно, надо драться за каждую минуту. Не жалея сил, отбивать еще немножко. Эта мысль внушала Басе гордость и грусть. Может, так чувствовали себя воины, отстаивая клочок земли и сознавая, что останутся на нем навсегда. Выбрав для себя бой, пока есть силы. Бася не взялся бы объяснить, что такого заманчиво-романтического в идее «Мне конец, но я так легко не сдамся».

Разглядывая гневный бурый шар Илоса, вращающийся на экране, Бася думал: «Ты нас убиваешь, но мы еще поборемся». Он глубоко вздохнул и подавил желание ударить себя кулаком в грудь.

— Ты там в порядке? — спросила Наоми, не отрываясь от работы.

— Да. А ты?

— Кончаю, — сказала она. — Штука в том, что у нас будет большая инерция вдоль одного вектора, не совпадающего с центром массы, к которому прикреплен буксир, а маневровые двигатели остались только с трех сторон. Потому надо минимизировать вращение на левый борт. Использовать маневровую тягу правого борта для этого нельзя, потому что натяжение троса изменит положение нашего центра массы. Забавная проблема.

— Ничего не понял, — признался Бася. — У нас получится?

— Думаю, да. Алекс со мной согласен. Через пару минут, на следующем обороте, выстрелим — тогда и узнаем.

— Здорово, — сказал Бася.

Открылся и закрылся палубный люк — Хэвлок вернулся в рубку. Он сменил комбинезон РЧЭ и бронежилет на просторный серый тренировочный костюм с надписью «Росинант» на груди. Безопасник был крупнее Холдена — костюм, сидевший на нем так свободно, вероятно, принадлежал Амосу. Бася подумал, что не рискнул бы без спросу позаимствовать его одежду.

— Аварийное оборудование в шлюзе, — сказал Хэвлок в спину Наоми. Та не поворачивала головы. — Кроме того, я добавил пару реактивных ранцев, несколько запасных баллонов и Басину сварку. Не знаю, что еще может пригодиться.

— Спасибо, Дмитрий, — сказала Наоми.

— Дмитрий? — удивился Бася.

— А что тебе не нравится? Кстати, разве Бася не девчачье имя? — огрызнулся Хэвлок.

— Так звали мою бабушку, а она была известным на всю Солнечную систему врачом, так что носить ее имя — высокая честь. Я ее старший внук.

— Вы, двое, заткнитесь или покиньте рубку, — приказала Наоми и, стукнув по панели связи, позвала: — Алекс, готов?

— Похоже на то, — протянул пилот. — Одну секунду, дай-ка подкручу кое-что…

— Можно вывести это на большой экран? — попросил Бася. — Хочется видеть, что происходит.

Наоми не ответила, но тактическая карта на главном экране сменилась обзором с направленных вперед телескопов. Изображение медленно вращалось: прошел серый с бурым шар Илоса, потом далекая серая туша «Барбапикколы», и экран заполнила звездная чернота.

— Одно окно пропустили, — сказала Наоми. — Ты почти готов?

— Ага, — выдохнул Алекс, втрое растягивая слова, — уже. Готов.

— Приступаю, — сказала Наоми и нажала кнопку. Ничего не случилось. Вид на экране медленно сдвигался, на нем снова появился Илос. Потом «Барбапиккола». Потом, без предупреждения, «Росинант» резко завалился вперед, и в брюхе у него произошло что-то очень громкое. В атмосфере планеты появилась яркая огненная точка с завитком пламени. Бася увидел, что дальняя переборка не быстро, но ощутимо надвигается на него. Корабль снова дернулся, коротким стаккато подключились маневровые двигатели. Когда звук и толчки прекратились, на главном экране неподвижно застыла «Барбапиккола».

— Ого, — сказал Алекс, — наблюдаю активность на лунах.

— Они в нас стреляют? — спросил Хэвлок.

— Нет. Похоже, целят в снаряд гауссовой, — ответил пилот. — Очко в пользу оптимистов.

— Мы больше не вращаемся, — заметил Бася.

— Нет, — ответила Наоми. — С двигателями, направленными в три любые стороны, я найду способ стабилизироваться. Сейчас надо только продолжать стрельбу, вводить поправки, и будем набирать орбитальную скорость.

Бася опустил взгляд на таймер, отсчитывающий срок жизни «Барбапикколы». К нему добавилось четыре минуты.

— Как часто можно стрелять?

— Примерно раз в пять минут, чтобы не перегреть пушку и не сжечь батареи. По крайней мере, каждые пять минут, пока батареи не сядут.

— Но…

— Мы пока только остановили деградацию орбиты, не больше, — сказала Наоми.

— «Израэль» показался, — насторожился Алекс. — Они что-то выбросили.

— Черт побери, — буркнула Наоми. — Дали бы нам дух перевести, а, ребята? Что выбросили?

— Людей в скафандрах, — сказал Алекс.

— Это милиция, — пояснил Хэвлок. Он подтянулся к тактическому дисплею и то давал, то уменьшал увеличение. — Двенадцать человек в вакуумном снаряжении с ранцами. Плюс столькоже металлических объектов размером с человеческое тело. Насчет этих не уверен.

— Можешь предположить, что они затеяли? — спросила Наоми, подключившись к его изображению.

— Они механики и инженеры. Они знают, как мы покалечены. Как беззащитны. Я бы сказал, они собираются нас прикончить.

ГЛАВА 48 ХОЛДЕН

Учеба в академии флота давалась Холдену так тяжело, что окончание первого семестра он отметил пьянкой, которая вырубила его на двадцать часов. Тогда он впервые ощутил разницу между сном и обмороком. Пусть они и похожи, но не одно и то же. Очнувшись спустя без малого сутки, он совсем не почувствовал себя отдохнувшим. Похмельный синдром его чуть не прикончил.

Поездка по Миллеровой трансферной сети путала ощущение времени. Включившись в первый раз, Холден увидел, что ручной терминал отсчитал десять часов. Эти часы он провел в обмороке, а не во сне, потому что чувствовал себя больным и измученным. Саднило горло, глаза жгло, словно под веками прошлись наждаком, а все мышцы ныли. Он бы решил, что заболел гриппом, если б антивирусные средства, которые Холден принимал раз в три месяца, не исключали заражения. Запустив диагностику скафандра, он получил несколько уколов — чего именно, он не знал. Потом выпил половину воды из канистры и закрыл глаза.

Еще через девять часов он проснулся почти отдохнувшим. Боль в горле исчезла. В какой-то момент обморок перешел в сон, и тело отозвалось на него благодарностью. Потянувшись на металлическом полу, Холден хрустнул суставами. Потом выпил остаток воды.

— Проснись и пой! — позвал Миллер, медленно проступая из темноты в нимбе голубого сияния — словно кто-то подкручивал тумблер яркости.

— Проснулся, — ответил Холден и погремел пустой канистрой. — Но ты меня так спешно выдернул, что я не успел сделать запасов. Буду мучиться от жажды, если твои инопланетяне не припасли где-нибудь питьевой фонтанчик.

— Посмотрим. Пока это наименьшая из наших проблем…

— …Сказал парень, который никогда не пьет.

— Впереди отрезок системы поврежден, — продолжал Миллер. — Я наделся, что его можно будет обогнуть. Не повезло — дальше придется пешком.

— Твой ярмарочный паровозик сломался?

— Моя ярмарочная транспортная система простояла больше миллиарда лет, при том что половина планеты не так давно взорвалась. Твоему кораблю нет и десяти лет, а ты никак не можешь наладить кофеварку.

— Ты унылый и озлобленный человечек, — укорил его Холден, вставая на ноги и толкая дверь вагона. Она не открылась.

— Держись, — сказал Миллер и пропал.

Холден увеличил яркость терминала и занялся проверкой снаряжения. Миллер сцапал его после очередного обхода, поэтому при нем остались защитный скафандр, пистолет и несколько обойм — вряд ли что-то пригодится. Канистру он уже опустошил, никакой еды с собой не взял, запасы встроенной аптечки почти подошли к нулю. Все это хорошо было бы заполнить. Когда тело проснется настолько, чтобы ощутить голод, ему наверняка захочется променять пистолет на сэндвич. Холден не слишком надеялся найти в руинах чужаков торговый автомат.

Через десять минут беспокойство сменилось нетерпением. Сев на пол, он попробовал вызвать «Росинант» и получил сообщение, что связи нет. Он попробовал дотянуться до Элви, до Люсии, до Амоса. Не вышло. Материал, из которого выстроили древнее метро, блокировал передачу сигнала на антенну «Роси». Холден ничего не мог с этим поделать. Второй вариант — что с «Роси» что-то случилось — предполагал множество неприятных последствий. Холден включил тупую игрушку «составь узор» и убивал время, пока терминал не предупредил, что кончается заряд.

Через час Холден стал нервничать. Он не страдал клаустрофобией и большую часть жизни провел в тесных каютах космических кораблей, но перспектива одинокой смерти в металлической коробке глубоко под землей все равно не радовала. Холден несколько раз ударил ногой в дверь, покричал Миллеру, но ответа не дождался.

Что само по себе тревожило.

Контейнер, в котором он проспал всю эту долгую поездку на север, был пуст. Инструменты под рукой оказались только те, которые он прихватил для ремонта снаряжения и оружия. Ни резать, ни разгибать металл они не могли. Холден снова пнул дверь, на сей раз с такой силой, что удар отозвался болью в бедре. Та не шевельнулась.

— Эй, — громко сказал он. Если Миллер затащил его в такую даль, чтобы оставить умирать в пустом вагоне, это был самый нудный розыгрыш в истории.

Холден мысленно перебирал все, что при нем осталось, обдумывал разные сочетания, способные вышибить дверь, и старательно отгонял мысль о том, что взрыв такой силы, скорее всего, ликвидирует все живое в контейнере.

Внезапно снаружи громко заскрежетало. Скрежет перешел в пронзительный визг, затем послышались несколько мощных ударов и снова визг, совершенно оглушительный. Дверь исчезла, вырванная из рамы одним движением. За ней стоял кошмар.

На первый взгляд — полный набор режущих орудий. Тварь стояла на шести ногах, а еще четырьмя размахивала, напоминая составленное из стали и ножей ракообразное. Вокруг тяжелых режущих рук воздух хлестали черные, словно резиновые щупальца. На глазах у Холдена два этих щупальца вцепились в края дверного проема и с устрашающей силой выгнули их наружу.

Холден вытащил пистолет, но целиться не стал. Оружие в его руке выглядело слишком маленьким и бессильным.

— Убери, — сказало чудище голосом Миллера, — ты себе глаз вышибешь.

Холден не слишком задумывался о том факте, что голос Миллера, который он слышал годами, был галлюцинацией, созданной протомолекулой. Но сейчас этот голос прозвучал в воздухе — настоящие колебания, переданные атмосферой на барабанные перепонки, — и от этого у Холдена чуточку закружилась голова.

— Это ты? — спросил он, не сомневаясь, что бьет мировой рекорд по глупым вопросам.

— Смотря как понимать, — ответил робот-Миллер и попятился. Для металлического монстра он двигался на удивление тихо. — Я сумел пробраться в местное программное обеспечение, а эта штука неплохо работает, если вспомнить, что ежемесячный техосмотр не проводился этак с тысячу миллионов лет.

Миллер что-то сделал, и Холден вдруг увидел сыщика в помятом костюме на том же месте, где находился монстр. Миллер пожал плечами и виновато улыбнулся. Робот, накладывавшийся на его изображение, тоже пожал плечами, только вместо рук дернулись две массивные крабьи клешни. Это было бы смешно, если б не вызывало жестокой головной боли.

— Одно из двух! — взмолился Холден, поспешно зажмурившись. — Когда я вижу вас одновременно, у меня мозги трещат.

— Извини. Нет проблем, — отозвался Миллер, и Холден, открыв глаза, увидел только робота. — Идем, нам еще далеко.

Холден выскочил из контейнера материального трансфера на плоскую металлическую платформу. Некоторые части робота-Миллера слабо светились, причем, в отличие от голубого сияния, сопровождавшего призрак, действительно освещали пространство вокруг.

Указав на мерцающую конечность, Холден попросил:

— Нельзя ли сделать ее поярче?

В ответ на его просьбу свечение робота усилилось до того, что в туннеле стало как днем под открытым небом. Тут же прояснилась и причина отказа материального трансфера: в двух десятках метров впереди рухнувший туннель завалило скалами и обломками.

Миллер догадался, о чем думает Холден.

— Да, с перезагрузкой не все в порядке. Силовой узел магнитного поля проснулся неудачно и подорвал сам себя. И не только он. Уже недалеко, сам увидишь.

— Мы пройти-то сможем?

— Ну, пути не отремонтировать, но я тебя выведу. Эта штука… — робот-Миллер помахал в воздухе тяжелой лапой, — как раз и сделана для расчистки проходов. Когда-то копала и обслуживала туннели. Запрыгивай.

— Ни фига себе шутки!

— Нет, кроме шуток, забирайся. На этом парне будет быстрее, чем пешком.

— Миллер, — проговорил Холден, — ты весь состоишь из острых углов.

Одно черное щупальце вывернулось и тщательно оглядело тулово робота.

— Погоди. — Робот загудел, несколько раз звонко щелкнул и сменил форму, устроив на спине большую плоскую площадку. — Теперь давай.

Холден поколебался немного и взобрался по ноге робота к нему на спину. Миллер подобрался к завалу, и четыре большие передние лапы принялись за работу, отрывая искривленные плиты со стен, разгребая землю и камни. Машина действовала быстро, точно и с ужасающей непринужденной мощью.

— Эй, Миллер, — позвал Холден, глядя, как робот отшелушивает двухметровую плиту настила и проворно режет ее на мелкие кусочки. — Мы еще друзья, а?

— Что? А, понял. Когда я призрак, ты орешь, чтобы я убирался, и грозишься меня прикончить. А теперь, когда я в оболочке непобедимой боевой машины, тебе снова вздумалось подружиться.

— Да, в общем, так, — ответил Холден.

— Ну, мы не ссорились.

Вместо точки Миллер одним ударом разнес двухтонный валун. Поджав шесть ног, сумел протиснуться в узкое отверстие. Холден лежал на его спине плашмя, рваные плиты туннеля проходили в трех сантиметрах над лицом.

— Дальше чисто, — объявил Миллер, — но магнитное поле этого не пережило. Поезда не ходят.

— Мы хоть знаем теперь, что ищем?

— Только в общих чертах. Примерно в те времена, когда земные одноклеточные обдумывали идею фотосинтеза, эту чертову планету кто-то выключил. Снял сеть, убил все, что стояло в пищевой пирамиде достаточно высоко, чтобы иметь собственное мнение. Если не ошибаюсь, то, что это проделало, еще здесь. Как только что-то дотягивается до одного конкретного участка, оно гибнет.

— Очень жаль, — сказал Холден.

— Не жалей, — возразил Миллер. — В этом наша надежда. А теперь пристегнись, попробуем наверстать потерянное время.

Робот рванул по туннелю со всех шести ног, слившихся в туманное пятно. Несмотря на скорость, движение было очень плавным.

И Холден, как ни странно, снова заснул.

Его разбудило прикосновение к щеке холодной резины.

— Прекрати, — отмахнулся он.

— Проснись, — зарокотал из-под обшивки робота голос Миллера.

— Зараза! — Холден резко сел и стер со щеки струйку слюны. — Я и забыл, где я.

— Да, неделя без сна и на амфетаминах тебя подкосила, — заметил Миллер. — Тяжелое похмелье.

— И без всякого удовольствия.

— О, со мной такое тоже бывало, — с металлическим смешком ответил Миллер. — И каждый раз без всякого удовольствия. Но мы уже подходим к сортировочной станции, так что просыпайся.

— Чего нам ждать?

— Увижу — скажу, — посулил Миллер.

Холден достал пистолет, проверил ствол и обойму. Все было готово к действию. Он чувствовал себя мальчишкой, играющим во взрослого. Того, с чем не справится чудовищный Миллер, пулькой из пистолета точно не остановишь. Но так уж заведено в жизни: если обстановка требует ритуала, ритуал исполниется. Холден опустил пистолет обратно в кобуру, но руку с нее не убрал.

Через минуту он увидел. Поначалу это была всего лишь светлая точка в конце туннеля, но она росла. Не отражала свет робота, а светилась сама. Холден облегченно вздохнул. Он слишком долго и далеко ехал по этой трансферной системе. Пора было выбираться наружу.

Туннель заканчивался сложным лабиринтом. «Сортировочная», — догадался Холден. Отсюда грузы рассылались к местам назначения. Стены из того же тусклого сплава, что и в туннеле. Механизмы, сколько ему удалось разглядеть, были встроены в стены и так же поблескивали.

Робот-Миллер на секунду задержался, помахивая щупальцами, — выбирал, куда свернуть. Холдену представился стоящий на распутье сыщик — как он задумчиво постукивает себя пальцем по подбородку. И тотчас он увидел Миллера, наложившегося на робота. Головная боль немедленно встрепенулась.

— На этот раз ты сам виноват, — сказал Миллер. — Я — интерактивная система.

— Мы хоть представляем, куда нам надо?

Вместо ответа Миллер нырнул в один из множества туннелей. Через несколько секунд они очутились в просторной пещере. Холден с трудом сообразил, что все это искусственное — слишком велико было пространство. Все равно что стоять в ядре планеты и искать взглядом кору.

Вокруг застыли огромные безмолвные механизмы. Нет, некоторые подергивались. Знакомые конструкции, излюбленные протомолекулой: все то же смешение механических и органических черт. Там — тяжеловесная система труб и сифонов, закручивающаяся вокруг оси раковиной наутилуса. Тут — торчащий из потолка отросток в половину длины «Росинанта», заканчивающийся девятью пальцами-манипуляторами, которыми можно обхватить робота-Миллера. Свет сочился, казалось, со всех сторон, и воздух золотисто мерцал. Под ногами дрожало — Холден сквозь скорлупу робота уловил мягкий пульс толчков.

— Влипли, а? — задохнулся он.

— Не-а, — отозвался Миллер, разворачивая робота так, чтобы исследовать воздух со всех сторон щупальцами. — Здесь просто шла первичная сортировка — это даже не перерабатывающая фабрика.

— Здесь места хватит для боевого корабля!

— И это не просто так, — ответил Миллер, пока робот семенил к дальней стене. — Вся планета для того и устроена.

— Хм… — промычал Холден, не найдя других слов. — Хм-м…

— Вот-вот. Насколько я понимаю, в этой системе водились довольно редкие минералы — редкие в галактическом масштабе.

— Литий.

— Он самый, — согласился Миллер. — Эта планета — бензоколонка. Переработка руды, очистка, пересылка на энергостанции, а оттуда отправка энергии в виде луча.

— Куда?

— Куда надо. Таких миров было много, и все они питали сеть. Но не кольца. Что питает кольца, я так и не разобрался.

Робот с механическим проворством приблизился к дальней стене, и одна ее секция скользнула в сторону. Открылся проем размером с ремонтный челнок и за ним — новые светящиеся механизмы. Некоторые гиганты манерой двигаться напоминали не машины, а живые существа. Они пульсировали, извивались, корчились. Таких простых приспособлений, как колеса и рычаги, здесь не водилось.

— То есть мы сейчас идем через ядерный реактор? — спросил Холден, вспомнив вопрос Наоми про радиацию.

— Нет, здесь шла переработка руды. Все реакторы — на цепочке островов в другом полушарии. Те ребята предусматривали гибкость и безопасность конструкции.

— Знаешь, — вспомнил Холден, — один геолог говорил мне, что планета целиком модифицирована. И все это было сделано, чтобы превратить ее в энергостанцию?

— А почему бы и нет? На что она им еще? Так себе планетка, если не считать редких руд. Нет бы порадоваться: думаешь, на планете с тектонической активностью подземная железная дорога продержалась бы два миллиарда лет?

С минуту Холден молчал, пока робот-Миллер пробирался через пульсирующую под его ногами фабрику.

— Это уж слишком, — заговорил он наконец. — Такой уровень контроля над окружающей средой у меня в голове не укладывается. Что могло убить настолько могущественную цивилизацию?

— Что-то похуже.

Робот-Миллер нырнул под подобие конвейера — металлической сетки, обернутой вокруг пульсирующей мышцы. Вся конструкция щелкала и стонала: отдельные части пытались двигаться, в то время как другие неподвижно застыли. Холдену вдруг живо вспомнился найденный им в детстве козел. Он застрял ногой в колючей проволоке забора, а остальными тремя слабо скреб по земле в попытке освободиться.

— Вот в чем штука, — сказал робот-Миллер, махнув лапой на механизмы. — Ради этого все и было затеяно. Ради этого планета существовала. И где-то здесь есть пробел в планетарной сети. Место, куда нам не дотянуться.

— И что?

— А то, что в том белом пятне засело что-то нездешнее. И если это пуля, то стрелок метил в сердце.

ГЛАВА 49 ХЭВЛОК

Хэвлок обходил «Росинант» снаружи, прищелкиваясь магнитными подошвами к обшивке и снова отпуская их. Справа ярче сварочной горелки сверкало солнце — здешнее солнце. Слева личные небеса Хэвлока заслоняла огромная облачная дуга Новой Терры. Верхнюю границу экзосферы было не различить простым глазом, а огромный пологий изгиб перед кораблем и позади него выглядел не более чем сероватой пеленой на фоне пустоты. Он казался слишком близким. Он и был слишком близко. Хэвлок уже представлял, как прозрачные газы срывают с него скафандр, начинают скрести корабль, обжигая больнее наждака. Яростный красный глаз на месте одной из лун оборонной системы горел высоко вверху, тусклый в сравнении с чистой белизной звезд. Нога прилипла к пластине, задержалась, оторвалась.

— Как оттуда вид? — спросила в ухо Наоми.

— Лучшего ждать не приходится. Не нравится мне, что планета прямо перед носом. Все мерещится, что это она затевает драку.

— Да, мне тоже так кажется.

Орудие точечной обороны представляло собой один толстый ствол на полушарных шарнирах. Металл блестел как зеркало, а черную точку отверстия Хэвлок мог бы закрыть одним пальцем — мягким розовым пальцем без перчатки. Маленькие вольфрамовые болванки, которые выплевывало отверстие, он мог бы удержать в ладони, но выплевывались они сотнями в секунду. Это была машина невероятной мощи и сложности, с реакцией, обгонявшей человеческий мозг, способная прострелить все, несущее угрозу кораблю.

Лишенная энергии, она годилась только как укрытие.

Хэвлок распластался за корпусом, прилепившись самыми кончиками магнитных ботинок. Сняв со спины винтовку, он синхронизировал ее с системой скафандра и увидел перед собой горстку новых звезд. Красные отмечали милиционеров, зеленые — те предметы, которые они волокли за собой. «Росинант» дернулся, горизонт корабля качнулся от выстрела рельсовой пушки. Полдюжины голубых полосок ударили из луны над головой, отметив путь снаряда мгновенной пляской молний. Хэвлок сместился на несколько сантиметров, приспосабливаясь к движению корабля. Снова поймав цель, он включил общий канал связи.

— Джентльмены, — сказал он, — зря вы это затеяли.

Он видел, что они услышали. Напряглись, завертели головами. Хэвлок дал приближение. Лицевые щитки затемнены от солнца, никого не узнать. Но он знал каждого из них.

— Право, зачем? К чему все это? Тот корабль внизу и всех, кто на нем, ждет смерть. Мы как можем стараемся ее оттянуть, но вы, ребята, вы ведь тоже знаете арифметику. Вы получили тот же ответ, что и мы. Вы ничего не выигрываете, просто совершаете подлость. Зачем это вам?

Одна точка моргнула. Наверное, старший механик орал на той частоте, которой они теперь пользовались. Накручивал своих. Хэвлок поймал в поле зрения одну из зеленых точек. Под таким углом трудно было понять, что он видит. Какие-то газовые баки, путаница проводов и трубок по концам. «Импровизированные снаряды», — сообразил он. Бессильные, если б ОТО, за которым он прятался, действовало. Интересно, знают ли они, что оборона «Роси» отключена, или только догадываются? А может, перед лицом смерти их ненависть к астерам так разгорелась, что они рискуют сами попасть под огонь, лишь бы отобрать у «Барбапикколы» несколько часов жизни? Как бы то ни было, он думал о них лучше.

— Уолтерс? Неужели ты хочешь умереть так? Не слушай их. Просто выключи радио. Нам спешить некуда. Серьезно, ты думаешь, что делаешь доброе дело?

Они заметно приблизились. Двигались без ускорения, но и не тормозили. Компьютер скафандра произвел расчеты: они окажутся у «Роси», или у «Барб», или у буксира через двадцать минут.

— Притормозили бы вы, ребята, — сказал Хэвлок. — Вы все еще мои люди, и я не хочу вам вредить.

Рация, щелкнув, ожила. Голос стармеха звучал глухо от ярости и презрения:

— Мы в эти игры не играем, подлый ублюдок. ОТО твоих дружков отключено, мы проверили перед выходом. За дураков нас держишь? Нам приказано доставить тебя и астерскую сучку на «Израэль» и поместить обоих в карцер.

— Приказано?

— Самим Мартри.

«Потому что, — быстро соображал Хэвлок, — это создаст прецедент. РЧЭ сможет утверждать, что до последнего отстаивала свои права. Наследство Мартри — известие, что он не уступил ни сантиметра. Ни на земле, ни в космосе, ни в абстрактном юридическом сражении. Нигде».

Не так давно Хэвлок увидел бы в его действиях жестокую чистоту. Теперь они представлялись ему дикими и жалкими.

— Ладно, — заговорил он, — ты прав. ОТО отключены, но с остальным ты не разобрался. Я снаружи и вооружен. Прицел подключен к системе боевого скафандра, я мог бы уже снять любого из вас — вы ведь ничем не прикрыты. Вы еще живы только потому, что вы — мои ребята и я не хочу вам зла.

Он наблюдал за их реакцией. Она оказалась слабее, чем он надеялся. «Роси» снова дернулся. Выстрел рельсовой пушки и потоки энергии с луны вслед. Хэвлок поправлял прицел и только через долю секунды понял, о чем предупреждает скафандр. Четыре цели пришли в движение. Разгонялись. Четыре газовых бака мчались на хвостах из прозрачного тумана, мгновенно превращавшегося в снег.

— Тебе посылка, встречай, — проговорил в ухо Алекс, и Хэвлок поднял винтовку. Одна из мишеней явно сбилась с курса и по спирали уходила к планете. Поймав в прицел другую, из оставшихся, Хэвлок продырявил ее насквозь. Импровизированная торпеда задергалась: рулевое управление, приделанное механиками, пыталось выправить курс, но бьющие в стороны струи газа слишком сильно нарушали равновесие. Торпеда качнулась и свернула. Хэвлок переключился на две последние. На обе у него не хватило времени, но он сумел дважды подбить и отвести ту, что летела прямо к нему. Другая врезалась в шкуру «Росинанта» на восемь метров правее Хэвлока, и мир стал белым. Толчок, боль, звук рации — еще слышный, но вдруг отдалившийся. Тело стало очень большим, словно заполнило собой вселенную, или вселенная сжалась, обтянув его тело. Руки казались очень далекими. Кто-то звал его по имени.

— Я здесь, — сказал он и услышал свой голос будто в записи. Боль распирала тело, медицинская система моргала тревожными красными огоньками, а левая нога застыла и не гнулась. Звезды шли кругом, Новая Терра выплыла снизу и прокрутилась над головой. Мгновенье он не мог найти взглядом ни «Росинанта», ни «Барбапикколы». Они пропали. Далеко справа мелькнул «Израэль», такой маленький, что его можно было принять за пятнышко туманности. Скафандр зажег новое предупреждение, и в правую ногу воткнулась игла. Хэвлока пронизал озноб, но сознание вроде бы прояснилось.

— Хэвлок? — позвал Алекс.

— Здесь, — откликнулся он. — Не убит. Но, похоже, меня сшибло с корабля. Кажется, дрейфую.

— Стабилизироваться сумеешь?

— Вряд ли. Скафандр, наверное, неисправен. И у меня много осколков в левой ноге и бедре. Думаю, кровотечение.

— Что с герметичностью? Хэвлок, ты воздух теряешь?

Вопрос был хороший, только у Хэвлока дыхание сперло в зобу. От вращения подступила тошнота. Если его вырвет в шлем, сразу станет намного-намного хуже. Закрыв глаза, Хэвлок сосредоточился на дыхании. Наконец он снова рискнул осмотреться и уперся взглядом в замершие цифры на табло.

— Есть герметичность. Могу дышать.

Он услышал вздох Наоми. Кажется, вздох облегчения. Ему это польстило. Красные точки милиционеров вращались на краю зрения. Он не мог разобрать, приближаются они или остановились. В атмосфере что-то сверкало. Снова выстрелила рельсовая пушка. Планета всплыла снизу и скрылась над головой.

— Держись, койо, — сказал Бася, — я выхожу.

— Погоди, — возразил Хэвлок. — У ребят с «Израэля» еще остались самодельные снаряды. И ружья. Не высовывайся.

— Поздно, — ответил Бася, — уже запустил шлюз. Надо только… черт, как полыхнуло!

Хэвлок изогнулся влево и наконец нашел глазами «Росинант». Взрыв отбросил его не так уж далеко, но он продолжал дрейфовать, с каждым вздохом удаляясь от сталекерамического пузыря с воздухом. Подумалось, что его тело, оставшись, где оно есть, переживет корабли. Только вот воздуха было мало. Импровизированная торпеда оставила на внешней обшивке «Роси» яркий шрам, но дыры, кажется, не пробила. Крепкий кораблик.

— Ага, — сказал Бася. — Ну вот, они в меня стреляют.

— Возвращайся в корабль.

— Вернусь. Через минутку. Так, где ты там… а, вот!

Абордажная присоска ударила его в левое плечо. Гель выплеснулся и мгновенно застыл. При первом толчке правая нога Хэвлока взвыла от боли, зато натяжение было направлено так, что замедлило вращение. Красные точки стали ближе, Басе грозила нешуточная опасность от пуль. Да еще эти восемь торпед…

«Росинант» прыгнул. Траектория снаряда засветилась в верхних слоях атмосферы. Неужели прошло всего пять минут? Наверное, пару выстрелов он пропустил. А может, полет в пространстве сбил ему восприятие времени. Или он видел выстрелы, да забыл.

— Не слишком тяни, — посоветовал Хэвлок. — Чтобы меня остановить, понадобится ровно столько же энергии, как бы мне тебя не столкнуть. — «Или не разбиться о корпус», — промолчал он.

— Я в невесомости провел больше времени, чем при тяге, — рассмеялся Бася. — Не дергайся.

Приближался медленно крутящийся «Росинант»: вращение Хэвлока придавало вселенной, кораблю и собственному телу ощущение иномирности. Бася выглядел темным пятнышком на сером фоне обшивки. Скафандр Хэвлока бодро уведомил, что кровяное давление стабилизировано. А Хэвлок и не знал, что оно падало. Управление ранцем все еще оставалось вне доступа, но Бася прыгнул ему навстречу, не дав соприкоснуться с корпусом, по-медвежьи облапил за плечи, а его скафандр затормозил обоих.

— Тебе надо внутрь, — сказал Хэвлок, как только его левая подошва примагнитилась к обшивке.

— Прямо мои слова, — отозвался Бася. — Сколько в тебе осколков?

Только теперь Хэвлок взглянул на свою ногу. Рябины аварийного герметика отмечали как минимум дюжину пробоин.

— Кажется, все.

— Вижу быстрое движение, — сообщил Алекс.

Хэвлок обернулся, поднимая винтовку, готовясь сбить торпеды на подходе или умереть, сражаясь. И нашел их только через несколько секунд. Зеленые точки двигались не к нему. Они свернули к планете. К «Барб».

— Так, — сказал он, — погоди-ка.

— По-моему, в вас продолжают стрелять, — предупредила Наоми. Хэвлок продвинулся вперед. Нога почти не болела — онемела до жути. Поворот «Росинанта» сбил ему прицел. Когда скафандр снова нашел цель, Хэвлок нажал спуск. Одна торпеда взорвалась. Бася пригнулся, вцепился в обшивку руками и ногами и принялся непрестанно сыпать ругательствами — сплошной поток звучал как песнопение. Хэвлок хотел переставить магнитный ботинок и обнаружил, что присоска не отзывается. «Росинант» вздыбился.

— Команда «Барб» в готовности, — сказал Алекс. — Первое попадание в…

Под ними расцвела новая вспышка. Хэвлок почти сразу ощутил удар, передавшийся через буксир к «Роси», ему в подошвы. По рации он слышал, как застонал Алекс.

— Так, — проговорила Наоми. — Это проблема.

«Барбапиккола» под ними кренилась. Сила взрыва придала ей небольшое ускорение, почти незаметное. Почти. Буксирную сеть разнесло в клочья: две опоры еще держались, прочие болтались свободно. Одну рассекло пополам, остальные, наверное, сорвались или выдернули крепления из корпуса. Хэвлок не знал. Новая Терра под ним заполнила все поле зрения. С волной головокружения пришло бредовое чувство, что это не планета, а чудовище, всплывающее из океанских глубин, чтобы их сожрать.

— Алекс, — сказала Наоми, — сбрось трос.

— Нет! — выкрикнул Бася.

— Не отвечает, — сказал Алекс, — наверное, автоматику заклинило.

«Роси» дернулся и рывком натянул буксир.

— Не стреляйте! — завопил Бася. — Из рельсовой не стреляйте!

— Извини, — ответил Алекс, — она стояла на автомате, теперь я выключил.

— Я к «Барб», — сказал Бася. — Сварка со мной. Может, сумею что-нибудь сделать.

— Не выйдет, — сказала Наоми. — Просто обрежь.

«Барбапиккола» на добрых десять градусов уклонилась со стабильной орбиты и продолжала крениться.

— Я внутрь не вернусь, — сказал Бася, — и резать не буду. Надо посмотреть.

— Ты не забыл, что в тебя стреляют? — спросила Наоми.

— Пусть.

— Я его прикрою, — сказал Хэвлок. — Это еще смогу.

— Двигаться-то ты можешь?

Хэвлок запустил диагностику скафандра. Система обездвижила и сжала прошитую осколками ногу, но кровотечение продолжалось. Один из реактивных снарядов оказался пробит. В шлеме резко пахло горячей пластмассой — это был недобрый знак.

— В общем-то, нет, — признался он, — но Бася может оттащить меня в укрытие. Например, к наружному шлюзу. Засяду там и стану стрелять.

— Тогда скорее, — посоветовала Наоми. — Они все ближе и рано или поздно сумеют в кого-нибудь попасть.

Хэвлок отцепил магнитные присоски и обернулся к астеру.

— Ну? Если решились, давай за дело.

Бася зацепил Хэвлока за локоть и, как мешок, потащил к побитому борту корабля. Всюду блестели шрамы от попадания — сначала обломков челнока, а теперь еще и торпеды. Над одной пробоиной висело белое облачко. Время снова куда-то провалилось — в следующий момент Хэвлок увидел себя у наружного люка. Открытый шлюз ждал его. Красные точки показывали, что бывшим его людям до подхода осталось десять минут. «Барб» теперь плыла над ним, а еще выше висела планета. Не голодный зверь, а готовое рухнуть на голову облачное небо.

— Ты как? — спросил Бася. — Справишься?

— Жить буду, — сказал Хэвлок и сразу ощутил, как неуместно прозвучала его шутка. — В порядке. Голова плывет, но давление уже не падает.

— Вот и хорошо. Я мигом вернусь. Не дай этим сучьим детям все окончательно испоганить.

— Постараюсь, — пообещал Хэвлок, но Бася уже двигался вдоль буксирного троса. Хэвлок проверил винтовку, потом скафандр. Пришлось опять приспосабливаться к вращению «Роси», но красные точки он нашел быстро. — Ну вот, ребята, — заговорил Хэвлок, — вы своего добились. А теперь пора откручивать назад. Время еще есть, я не хочу никого убивать.

Фразы звучали по-чужому, как стихи из иного столетия. Молитва о деэскалации конфликта. Мало кто сознавал, сколь большую часть работы безопасника составляли попытки протянуть еще несколько минут, давая вовлеченным в схватку время на раздумье. Угроза применения силы — лишь один из многих инструментов, и смысл ее том, чтобы не стало еще хуже. Любым способом не допустить, чтобы стало хуже. Хэвлоку пришло в голову, что как раз этого Мартри совсем не умеет.

Система скафандра отметила быстро движущийся объект. Пулю или неторопливый метеор. Судя по углу движения, скорее, это была пуля. Еще одна летела расходящимся с Басей курсом. Тоже мимо, но скоро начнутся попадания.

— Ну ладно. — Хэвлок поднял винтовку. — Считаю до десяти, а потом дырявлю любого, кто не повернул обратно. Постараюсь просто выводить из строя скафандры, но обещать ничего не могу.

Векторы движения красных точек не изменились.

Странное дело. Он забрался так далеко, видел столько опасностей. Сантиметр за сантиметром падал на планету, боролся за каждую минуту и час жизни. А больше всего его беспокоила необходимость в кого-то выстрелить.

ГЛАВА 50 ЭЛВИ

Карт был пригоден для бездорожья. Двигался не слишком плавно, но быстро. Рев генератора и визг моторов создавали подобие белого шума, к которому мозг Элви за несколько часов приспособился и стал воспринимать его как тишину. Кругом вставали и уходили назад руины Новой Терры. Шторм, заливший грязью Первую Посадку, не ограничился одним районом. Земля, по которой они проезжали, была искалечена и затоплена, и все-таки виды завораживали. Они были прекрасны.

По сторонам вырос лес деревьев, похожих на гигантские грибы. Колеса карта прорезали грибницу колеей. Летучие создания не больше растопыренной ладони часами следовали за картом, привлеченные то ли шумом, то ли выбросом газообразных углеводородов. Элви задумалась, как столь хрупкие существа сумели пережить планетарную катастрофу. Когда спустилась ночь, вверх небоскребами взметнулись три громадные колонны, составленные из светляков. Элви не знала, организмы это вроде ящерок-пересмешников или артефакты вроде тогдашних бабочек. Туша крупного животного, высотой и объемом со слона, но сегментированного, как гусеница, разлагалась между гребнями невысоких холмов: подобия переплетенных ребер проступали на толстых боках, а над телом тучей кружились мелкие падальщики. Серебристо-голубое нечто поднялось из большой дождевой лужи, рухнуло и показалось снова. Понятия не имея, что видит, Элви не сомневалась, что такое поведение может быть только игрой. Плещется по лужам… Как же ей хотелось остановиться, присмотреться как следует.

Целая биосфера — или две, или три биосферы проносились мимо, дразня и намекая. Как она жалела, что не видела этого до шторма. Теперь оставалось в лучшем случае гадать, что было прежде, на основании того, что осталось после. Элви утешалась мыслью, что так происходит всегда. Вся жизнь природы состоит из кризисов, гибели, адаптации и новых расцветов — до следующих кризисов. То, что случилось на Новой Терре, стало единичным и конкретным событием, но такая закономерность имела место везде и, наверное, всегда. Даже чужаки, создавшие протомолекулу и кольца, столкнулись с гигантской космической катастрофой.

На рассвете путешественники поделили на троих остатки еды. Воды должно было хватить еще на несколько дней, но впереди ждал голод, и Элви догадывалась, что рано или поздно они станут искать, чем на этой планете можно набить живот. Не найдут и погибнут. Разве только Холдену и впрямь удастся включить реакторы — тогда корабли им что-нибудь сбросят. Дорогу перегородил каньон с крутыми стенами: многовековая эрозия обнажила слои камня, ровные и одинаковые, как строчки в книге. Экспертная система карта полчаса потратила на поиски подходящего для переправы места.

На замечание Элви, как им повезло, что на пути не попались горные хребты, Фаиз расхохотался.

— Для хребтов нужны тектонические плиты. На этой планете гор нет — так, оборочки.

Они трое редко что-либо обсуждали — мешал шум карта, — но Элви казалось, что даже в тишине Амос Бартон не стал бы разговорчивее. Он сутки и еще день провел на переднем сиденье карта, скрестив ноги и устремив взгляд на линию горизонта. Элви замечала на его широком лице признаки нарастающей тревоги, страха: за Холдена, и за корабли над ними, и за планету кругом. Впрочем, может, она приписывала ему свои чувства. Такое уж у него было лицо.

Местами след первого карта — след Мартри и Вэй — отклонялся от их курса. Иногда он терялся в мягкой грязи или пропадал на широких участках мокрого камня, но неизменно возвращался, уводя их в неизвестность. Фары высвечивали щебень и бледно-желтых улиток, лопавшихся под колесами.

Воздух остывал — то ли оттого, что они удалялись к северу, то ли облачный покров надежно отгородил поверхность планеты от солнечной энергии. Элви, сколько позволяло сосущее чувство в желудке, дремала, положив голову на колени Фаизу, а потом они менялись местами, и она подставляла ему свои колени. Ей снилась Земля, снилось, что она пытается объяснить доставщику пиццы дорогу по запутанным университетским коридорам. Разбудила ее перемена, но какая, Элви поняла не сразу. Карт молчал. Она села, протирая глаза.

В свете фар замер второй карт, заляпанный грязью, с исцарапанными боками. Амос выскочил и медленно обошел чужую машину: один раз — осматривая ее, а второй — вглядываясь в темноту.

— Что такое? — спросила Элви. — Все нормально?

— У них моторы перегорели, — объяснил Амос, снова забираясь на место. — Грязь набилась в оси, а они не вычистили. Дальше они пошли пешком.

— Мы близко к Холдену?

— О да, — Амос поднял ручной терминал. — Вот здесь мы видели последний сигнал. Короткий, но засечь место я вполне успел. Будем двигаться туда и надеяться, что он скоро снова проявится.

Карта не позволяла ощутить масштаб, но на ней имелись два индикатора: один обозначал их самих, второй — капитана.

— Если я не ошибаюсь, мы уже близко. Причем только мы остались на колесах. Дальше вам обоим лучше ехать лежа.

— Почему? — спросил Фаиз.

— Потому что те двое будут стрелять, — объяснил Амос, запуская генератор.

За шумом, думая, что Амос не слышит, Фаиз ответил:

— Да, это наверняка.

Элви его услышала.

Совсем ранним утром — в долгий период между полуночью и рассветом — они увидели строение. Сперва был просто блеск в темноте, словно клочок звездного неба. Элви даже подумала, что видит разрыв в облаках. Но чем ближе они подъезжали, тем яснее становилось, что тут что-то иное.

В темноте трудно было разобрать подробности, но здесь вроде бы присутствовала та же органическая архитектура, что и в районе Первой Посадки, только на пару порядков крупнее. Элви словно оказалась на краю огромных промышленных руин западноевропейского побережья — в местах, где когда-то вырастали сокрушающие мир гиганты, а теперь остались только их скелеты. Когда в лучах фар закружились бледные хлопья снега, она приняла их за пепел.

— Вот сюда нам и надо? — спросил Фаиз.

— Похоже на то, — сказал Амос. — Надежного сигнала от капитана не было уже пару часов, а последний пришел примерно отсюда. Думаю, изнутри сигнал не проходит.

— Или его там съели, — заметил Фаиз. — Такое вполне способно сожрать человека.

— Капитан — твердый орешек, подавятся, — сказал Амос.

Карт катился дальше, к последнему отмеченному на карте положению Холдена. Огромные черные шпили вырастали вверх, иногда загораживали дорогу. Снег стал гуще, он налипал на карт и на землю, а постройки оставались чистыми, только ярче блестели. «Они теплые», — подумала Элви и сама не поняла, почему так испугалась этой мысли.

Карт прошел под десятиметровой аркой и углубился в руины. Снег перестал. Стены вокруг мерцали, наполняя пространство мягким бестеневым светом. Воздух согрелся и пахнул чем-то острым и едким, вроде паров спирта, только жестче. Карт, ловя последний стершийся электрический след Холдена, вильнул в сторону, в другую, сдался и встал. Амос переключился на ручное управление.

Дорога некоторое время вилась и петляла, потом стала шире и прямее. Крыша строения терялась в темноте, но длинные трубы — может быть, кабели или нервная система — поднимались, сливались, тянулись внутрь, вперед — туда, где скрывалось сердце конструкции. Амос затормозил и, подняв свой дробовик, выстрелил. Ему ответило эхо.

— Куда ты стреляешь? — спросила Элви.

Он пожал плечами:

— Никуда. Просто решил пошуметь, понимаешь ли.

Сложив ладони рупором, он заорал:

— Капитан! Ты здесь? Холден!

— А мы уверены, что он сюда входил? — спросил Фаиз.

— Не-а, — ответил Амос и снова заорал: — Капитан!

Из-за тяжелой машины метрах в пятидесяти от них показалась тень. Две руки, две ноги, голова, но Элви на миг смешалась, настолько неуместным выглядел здесь человек. Амос крепче перехватил дробовик и прицелился. Незнакомец стоял, расставив ноги на ширину плеч, спокойно опустив руки, и ждал. Когда карт подъехал метров на десять, Амос заглушил генератор.

— Привет, — дружелюбно и неискренне произнес он.

— Тебе того же, — откликнулась, вздернув подбородок, Вэй.

Амос спрыгнул наземь, как будто забыв, что в руке у него ружье. Элви оглянулась на Фаиза, тот дернул плечом. Она тоже выскользнула из машины, медленно шагнула вперед, коснулась переднего колеса. Покрышка была теплой под ладонью, но уже остывала.

— Ты что здесь делаешь? — спросил Амос.

— Работаю. — Вэй кивнула на гигантские конструкции. — Все это — имущество РЧЭ. Я просто охраняю его от незаконного проникновения.

— То есть от кэпа.

— От кого угодно, — уже жестче поправила Вэй.

— Ну, местечко на редкость мерзкое, смею сказать.

— Верно.

— А без этого никак нельзя? На мой вкус, куда веселее будет, если мы заберем Холдена, а ты своего Мартри, а затем все вместе поможем нашему доку поискать какую-нибудь тварь с алкоголем в брюхе.

— Да, это было бы весело, — сказала Вэй, — но я при исполнении.

Фаиз вышел из-за плеча Элви, скрестил руки на груди, мучительно сдвинул брови.

— Так что? — продолжал Амос. — Холден, значит, где-то здесь, и Мартри, надо думать, тоже здесь, ищет его?

— Возможно.

— Так что, если я поеду дальше…

— Лучше не надо, Амос. Мне приказано никого не пропускать. Забирайся в карт и сворачивай в другую сторону — так нам обоим будет проще. Попробуешь проникнуть еще дальше на территорию РЧЭ — мне придется стрелять.

Левой рукой Амос почесал бритый затылок. Дробовик в правой как будто увеличился в размерах — словно угроза придала ему значительности и веса. Элви поймала себя на том, что дышит короткими быстрыми глотками, и на секунду заподозрила, что изменился сам воздух. Но это был просто страх.

— Капитан пытается вернуть реакторы, — сказал Амос.

— Значит, он нарушает чужие границы и должен уйти. — Вэй, кажется, на мгновенье смягчилась, в ее голосе прозвучало что-то вроде грусти. Не сама грусть, а что-то похожее. Когда наступает пора уходить, бывают способы и похуже, чем умереть на своем посту.

Амос вздохнул, заметно ссутулился.

— Твой выбор, — сказал он, поднимая дробовик.

Выстрел прозвучал за его спиной, и Амос повалился вперед.

— Ложись, — крикнул им в спины Мартри, и Элви машинально пригнулась.

Фаиз прижимал ее с одной стороны, тяжелая шина — с другой. Дробовик грохнул одновременно с резким щелчком пистолета. Когда Элви поняла взгляд, Вэй лежала на земле, разбросав руки. Амос пытался приподняться на колени. Сзади Элви видела кровь у него на загривке, но не разбирала, откуда она вытекла. Мартри прошагал мимо, стреляя второй, третий, четвертый раз. Она видела, как вздрагивает при каждом выстреле прикрытая бронежилетом спина Амоса. Мартри не промахнулся. Собственный крик показался Элви постыдно визгливым.

Мартри огибал кар, и тут Амос взревел, дробовик трижды выстрелил, сотрясая воздух. Мартри отшатнулся назад, но не упал. Его следующий выстрел выбил фонтан крови из бедра Амоса, и механик обмяк. Мартри опустил пистолет, закашлялся.

— Доктор Окойе, доктор Саркис, — выговорил он. Пластину у него на груди порвало в клочья. Если бы не броня, выстрел Амоса выбил бы ему сердце сквозь спину. — Должен сказать, ваше появление здесь меня разочаровало. Тем более в такой компании.

Амос прерывисто вздохнул. Мартри деликатно перешагнул через него и отбросил дробовик ногой. Металл зашуршал по странному, хитиновому настилу пола.

— Ты его расстрелял, — сказал Фаиз.

— Конечно. Он угрожал моему человеку, — ответил Мартри, подходя к Взй. — Я жалею только о том, что не сумел спасти сержанта Вэй.

Глаза у Элви наполнились слезами, все тело вздрагивало от всхлипов. Амос поднял руку. На ней не хватало большого и указательного пальца, сквозь кровь виднелись розовые кости. Элви отвела глаза.

— Что ты несешь? — вздрагивающим голосом спросил Фаиз.

— Вы хотите что-то добавить, доктор Саркис?

Мартри вставил в пистолет новую обойму.

— Ты все подстроил! Приказал ей отвлекать Амоса и застрелил его в спину. Это не само так вышло, ты сделал все, что мог, а бедняга Вэй…

— Если бы мистер Бартон поступил, как его просили, и покинул территорию…

— Он пытался нас спасти! — заорал Фаиз. Он покраснел, сжал кулаки и стал наступать на Мартри. Тот поднял голову, взглянул с вежливым интересом. — Они с Холденом пытаются нас спасти. Тебя, меня, Элви — всех! А ты что делаешь, черт бы тебя побрал?

— Я охраняю имущество и права «Роял-Чартер-Энерджи», — объяснил Мартри. — Чего я не делаю, и, надеюсь, вы меня поймете, это не бегаю кругами за собственным членом, скуля, что все уже не важно, потому что все умрут. Садясь на «Эдвард Израэль», все мы знали, что можем не вернуться. Вы пошли на риск ради своей работы. Я тоже.

— Ты подставил Вэй! — крикнул Фаиз. Элви тронула его за плечо, он сбросил ее руку. — Она из-за тебя погибла.

— Сейчас ее очередь, позже — моя, — отмахнулся Мартри. — Но до того я еще должен сделать дело.

Шеф СБ взвел курок и встретил ненавидящий взгляд Амоса Бартона. И навел пистолет на окровавленное лицо.

«Не смотри, — велела себе Элви. — Не смотри, отвернись».

Фаиз ударил Мартри в нос. Его движение было таким быстрым, неловким и безыскусным, что Элви толком не поняла, что произошло. Она видела, как нарастает удивление в глазах Фаиза, осознающего, что он сделал, а за удивлением встает решимость повторить. Мартри перевел прицел с Амоса на геолога, и тот с воплем кинулся на него. Мартри неловко отступил, но не упал.

— Элви, — крикнул Фаиз, — беги!

Она сделала шаг вперед. Амос корчился на земле, кровь вытекала откуда-то из-под одежды, оскаленные зубы были багровыми. Он ухмылялся.

— Беги! — орал Фаиз.

Огромные серые стены вздымались вокруг. Блестели фальшивые звезды. Она задыхалась. Она осторожно сделала шаг. Еще один. Казалось, она идет сквозь гель; каждое движение требовало усилия. «Шок, — думала Элви, — это шок. Люди ведь умирают от шока, правда?» Фаиз в ее памяти покачал головой и сказал: «Нет, придумай другой предлог, чтобы поговорить с Холденом».

Холден. Надо найти Холдена. Еще шаг, и еще. И вот она уже бежит, колени и локти работают как поршни, из глотки вырывается звериное рычание. Где-то позади дважды выстрелил пистолет. Элви не обернулась. Все в ней, вся она сосредоточилась на движении вперед, в широкие темные жилы здания. К их слиянию.

Элви бежала.

ГЛАВА 51 БАСЯ

Бася коснулся буксира, и трос как живой задрожал под перчаткой.

— Алекс! — Наоми по основному каналу связи только что не кричала. — Посылаю тебе программу ускорения. Надо натягивать трос, пока Бася его режет, не то «Барб» нас порвет.

— Я не режу, — повторил Бася, но ответа не дождался. Он проверил, включен ли микрофон.

— Один, — закончил отсчет Хэвлок. — Время вышло, ребята. Бася не знал, подействовали ли угрозы безопасника. Его скафандр все еще высвечивал красные траектории направленных в него пуль. Бася к ним не присматривался. Над головой «Росинант» начал разворачиваться, пыхая уцелевшими маневровыми двигателями, подстраиваясь к медлительному вращению «Барбапикколы», отчаянно силясь сохранить натяжение буксира. Слабина, возникшая при развороте двух тяжелых кораблей под разными углами, могла смениться тысячетонным напряжением, которое выдернуло бы опоры вместе с клочьями корпуса.

— Бася, — мягко окликнула Наоми, — я не могу дать тебе много времени. Ты сам понимаешь — в любом случае конец один.

— Проверяю соединение с «Барб», — сказал он.

На месте креплений осталась каша перекрученного металла и рваных концов. Вывернутые опоры покорежили обшивку корпуса, а те, что еще держались, вытягивались и гнулись при каждом повороте. Бася прикинул, какому напряжению подвергаются опоры и трос, — и не сумел подсчитать. Если буксир лопнет, его, скорей всего, рассечет пополам. Если резать, надо сперва попросить Алекса дать слабину.

— Я не режу, — повторил он скорее самому себе, чем другим. Разрезать значило отпустить «Барб» в свободное плавание к атмосфере и огню. Оставить Фелисию умирать. Алекс обещал, что этого не случится.

Пара красных линий протянулась через дисплей скафандра, и на нем вспыхнули слова: «Угрожающее сближение». Бася не владел военным жаргоном, но это понял. Он прокрутился через опору и спрятался за ней. Из черноты между «Израэлем» и «Барб» на струйках газа к нему плыли двенадцать человек в скафандрах. У них еще осталось несколько самодельных торпед.

— Ребята… — с неподдельной грустью произнес Хэвлок.

— Хэвлок, — крикнула Наоми, — если подпустишь этих подонков к Басе, на мой корабль не возвращайся.

— Понял, — скорбно подтвердил Хэвлок. Один из атакующих крутнулся вбок — из его реактивного ранца вырвалось облачко белого тумана. Продолжая беспорядочно вращаться, подбитый стал быстро удаляться от остальных.

— Пусть его кто-нибудь подберет, — посоветовал Хэвлок. — Ранец я ему поджарил.

Он еще не договорил, когда двое атакующих рванулись к беспомощному человеку, наводя абордажные пистолеты.

— Хэвлок, подонок, — заговорил по открытому каналу Койнен, — с каким удовольствием я размажу тебя в лепешку.

Он вместе со своей командой открыл огонь по прикрывавшему Хэвлока шлюзу и загнал того в укрытие.

Бася, как только о нем забыли, принялся разбираться в мешанине опор.

— Наоми, я даю скафандру команду переслать тебе картину разрушений.

— Бася, я… — начала она.

— Помоги починить, — перебил он. — Если на «Барб» есть еще один трос, я могу его закрепить, пока Алекс удерживает нас в связке на том, что осталось.

— Бася, — ласково и грустно проговорила Наоми, — этого уже не исправишь. «Барбапиккола» падает. Мы не поможем, если упадем вместе с ней.

— Я не согласен! — заорал Бася так пронзительно, что подавился даже его динамик. — Должен быть способ!

Скафандр зажег предупреждение, и он нырнул в укрытие — как раз вовремя, потому что в корпус ударили пули и отскочили, на металле заблестели отметины. Один из оставшихся девяти атакующих вскинул руки, словно сдаваясь, и замер неподвижно, медленно уплывая в сторону «Барбапикколы».

— Уильямс пробит, — сказал старший механик. — Ты убил служащего РЧЭ. Ты за это сгоришь, Хэвлок.

— Знаешь, стармех, пошел ты на хрен, — ответил Хэвлок негромко, но с настоящей злобой. — Ты это завел. Я не напрашивался. Убирайся. Марвик, отзовите своих людей! Не позволяйте им…

Другой голос, старше и печальнее, ответил по рации:

— Это не мои люди, мистер Хэвлок. Вы не хуже меня знаете, что у меня нет власти над экспедиционным составом.

— Вот именно, ублюдок, — сказал стармех. — Мы исполняем приказы шефа службы безопасности Мартри.

Бася отключился, оставив их спорить. Может, договорятся, может, нет. Может, Хэвлок еще кого-нибудь убьет. Или не убьет. Капитан добьется повиновения. Или не добьется. Для Баси это ничего не меняло. Его дочь находилась на корабле, теряющем управление и высоту. В какой-то момент он войдет в слои, где трение атмосферы будет заметно, затормозится еще сильнее и провалится еще глубже в убийственный воздух, а затем сгорит в нем. «Росинант» не в силах его спасти. Горькая беспомощность захлестнула Басю, но он запретил себе плакать. Если слезы застелят глаза, он ослепнет, а ему нужно было зрение, чтобы найти выход.

— Бася, — по закрытому каналу обратилась к нему Наоми. Он понял, что она переключилась на частный канал, потому что спор между Хэвлоком и РЧЭ оборвался на полуслове. — Бася, я вывожу твою дочку.

— Что?

— Я на связи с капитаном «Барбапикколы». Объяснила ему ситуацию. Он… он не в восторге, но понимает. Алекс обещал тебе, что, если мы упадем, Фелисия будет на борту «Росинанта». Мы держим слово.

— Как? — спросил Бася. Глядя на кувыркающиеся корабли, он ясно представлял смертельную опасность стыковки. Переходники были гибкими, но не настолько.

— Они сейчас выводят ее в шлюз. Засунут в скафандр и пришлют к тебе. Ты доставишь ее на наш корабль и… перережешь трос.

Клочок мысли о стыковочной трубе застрял у него в мозгу. «Росинант» не может состыковаться с «Барбапикколой», чтобы принять обреченную команду, но ведь космический скафандр — это, по сути, просто пузырек с воздухом…

— Стыковочная труба, — начал он. — У нее ведь есть герметичные клапаны по концам? Мы могли бы установить ее на «Барб», завести в нее несколько человек и перетащить к «Роси».

— Пришлось бы срезать ее с шлюза, — возразила Наоми. Еще один залп ударил в опору, будто вторя ее словам. Наоми продолжала говорить, но Бася уже не слушал.

— А как насчет аварийных шлюзов? Знаешь, такие пластиковые пузырьки? Они держат атмосферу и снабжаются кислородом.

— Их надо к чему-то крепить, — сказала Наоми.

— А если, — предложил Бася, — прикрепить их друг к другу? Клапан к клапану?

Наоми долго молчала. А когда заговорила, голос звучал медленно и монотонно, будто она ходу обдумывала каждое слово.

— Спасательные пузыри… — она явно переключилась на общий канал, потому что Бася снова слышал голос Хэвлока. — Джентльмены, у нас идея. Выводим команду «Барбапикколы» в спасательные пузыри, составленные из двух аварийных шлюзов. На «Роси» такой один, но если на «Барб» тоже есть…

— Шутите? — послышался новый голос. Бася его узнал: говорил капитан астерского корабля. — Наш разобрали на запчасти еще до того, как мы нырнули в кольцо.

— У нас их полно, — вмешался Хэвлок. — На «Израэле» всего с запасом. Ручаюсь, в трюме лежит штук двадцать.

— Получается десять пузырей, — сосчитал Бася. — Хватит, чтобы ненадолго разместить всю команду.

— Капитан Марвик, — вклинился Койнен, — вы не вправе отдавать этим людям необходимое РЧЭ оборудование.

— Марвик, — сказал Хэвлок, — не дайте сотне невинных погибнуть из-за этого дерьма. Не надо.

— Да пошли они… Что они мне сделают — разорвут контракт? — Марвик протяжно вздохнул. — «Израэль» готовится к передаче спасательных пузырей. Я уже приказал начать сборку.

— Капитан, — прорычал старший механик, — вы имеете прямой приказ начальника службы безопасности Мартри препятствовать действиям самозахватчиков. Вы не смеете оказывать помощь их кораблю.

— Какое же ты дерьмо, — сказал Хэвлок. — Совсем рехнулся?

— Я застрелю любого, кто попытается… — начал стармех и вдруг замолчал. Трос рядом с Басей рывком натянулся, чуть не вырвав несколько уцелевших креплений. Снаряд рельсовой пушки унесся вниз, к Илосу, и его догнали в падении молнии оборонительной луны. Одна из красных точек на дисплее перед Басей погасла.

— Простите. — Бася еще не слышал, чтобы Алекс так медленно тянул слова. — Это я. Парень меня довел, и чем стрелять было. Меня ждут неприятности?

После долгой паузы капитан Марвик доложил:

— «Израэль» приступает к исполнению.

Почти три часа ушли на сборку и передачу самодельных спасательных пузырей. Бася отслеживал ход времени по перезарядкам кислорода в скафандре. Он наотрез отказался возвращаться на «Росинант», пока дочь остается на обреченном грузовике астеров. Алекс тщательно рассчитанными толчками подтянул трос, и Бася обрезал буксир. Теперь ни к чему было сохранять связь между кораблями.

Механик с «Израэля» из состава милицейской группы связался с Хэвлоком и извинился за неуправляемое развитие ситуации. Вину возлагали в основном на Койнена. Независимо от того, был ли стармех настоящим виновником обострения, Бася не сомневался: историки не найдут для него доброго слова. Один из механиков признался, что именно он запустил торпеду по «Барбапикколе», и предложил Басе помощь в устранении повреждений. Бася пригрозил убить его, если сунется. На том и договорились.

После доставки перенастроенных аварийных шлюзов у команды и колонистов с «Барбапикколы» ушло еще два часа на зарядку кислородных баллонов и размещение людей. К тому времени компьютеры «Роси» предупредили, что грузовик задевает верхние слои атмосферы. Время вышло.

Но Бася все плавал над тяжелой дверью грузового отсека, дожидаясь, пока она откроется и выпустит его дочь на свободу.

Сначала в толстом боку грузовоза прорезалась тонкая белая линия. Затем медленно дверь начала отходить, открывая громадный трюм. На фоне тысяч тонн литиевой руды плавали десять полупрозрачных пузырьков. Кто-то дистанционно запустил шлюзование грузового отсека, и воздух рванулся наружу, вынося с собой пузыри. Они поплыли от планеты, раздуваясь в вакууме, как пухлые кармашки с воздухом. В каждом находилась дюжина, а то и больше человек, а вокруг клубился ледяной туман, еще недавно бывший воздухом «Барбапикколы». Звезда Илоса выглянула из-за лимба планеты, подсветив пузыри сзади и превратив людей в черные силуэты, поразительно четкие на фоне мутных пластиковых стен. Картина походила на картонный театр теней.

Басе вдруг вспомнилось, как он купал маленького Яцека в кухонной раковине, а малыш пукал в воду, и гроздья пузырьков лопались на поверхности. Воспоминание рассмешило его до боли в боках. Бася понимал, что так прорывается облегчение, но все равно смеялся.

— Ты там в порядке? — забеспокоилась Наоми.

— Ты когда-нибудь купала младенца в мойке?

— Да, — сказала она, — случалось.

— Они всегда пузыри пускают?

— Я не… — начала она, потом сообразила и расхохоталась вместе с ним.

Из люка «Израэля» петлями свисали десять причальных концов. Бася ловил их один за другим и прикреплял к пузырям. Пузырь Фелисии был последним. Срывая полоску на конце причала, чтобы активировать склейку, он поймал ее взгляд через прозрачное окошко в двери шлюза. Солнце ушло за планету, и визор Баси снял затемнение. Он включил свет в шлеме, чтобы дочь его видела. Ее лицо осветилось, и губы так отчетливо выговорили «папа», что он бы поклялся, будто слышал.

— Привет, малышка, — сказал он и прижал руку в перчатке к окошку. Она приложила свою с другой стороны: маленькие умные пальчики напротив его больших и неуклюжих.

Улыбнувшись и указав ему за плечо, она выговорила губами: «Ух!»

Бася обернулся.

«Израэль» заглатывал пузырь за пузырем. Дюжину человек протягивали через вакуум в воздушное пространство немногим больше того, в котором они находились сейчас. Потащили и пузырь с Фелисией. Бася не отнимал руки, пока ее мягко не отвели от окошка. Его дочурка была в безопасности. Ненадолго, но все же в безопасности.

На минуту Басе показалось, что в груди заработал молот. Каждый в этих воздушных кармашках был для кого-то Фелисией. Каждая спасенная здесь жизнь наполняла кого-то радостью и облегчением. Каждая жизнь, оборвавшаяся до времени, становилась еще одним Катоа. У кого-то где-то разрывалось сердце.

Бася вспомнил детонатор в своей руке, ужасный щелчок нажатой кнопки, передавшийся в ладонь. Он снова ощутил удар взрывной волны от объятого пламенем челнока. Еще раз пережил ужас, сменившийся страхом, когда злосчастное совпадение подвело челнок слишком близко к взрыву и сбило с неба. Он чувствовал все так ясно, словно это происходило сейчас. И больше того: он чувствовал печаль. Кто-то только что пытался поступить так же с его малышкой. Пытался убить ее — не из ненависти, а потому, что она оказалась на пути его политических устремлений. Каждый погибший на челноке был для кого-то Фелисией. Он убил их нажатием кнопки.

Он не хотел. Он пытался их спасти. Эту маленькую ложь он не первый месяц носил у сердца. Правда была куда хуже. Какая-то потаенная часть его желала челноку гибели. Хотела наказать людей, задумавших отобрать у Баси его мир.

Только вот и это было ложью.

Настоящей правдой, самой глубокой, оказалось его желание распространить свою боль на других. Наказать вселенную за то, что в ней гибнут маленькие мальчики. Наказать других людей за то, что они живы, тогда как Катоа умер. Эта часть Баси, глядя на горящий челнок, думала: «Теперь вы знаете, каково мне!»

Но те, кому он причинил зло, спасли его дочь, потому что были такими людьми, которые не оставят на смерть беспомощного врага.

Первый всхлип застал его врасплох и чуть не согнул вдвое. Потом он ослеп, потому что глаза наполнились водой, а горло сжалось, словно его душили. Бася глотал воздух, и каждый глоток превращался в громкое рыдание.

— Бася, — встревоженно позвала Наоми. Только что он истерически хохотал, а теперь разрыдался… Должно быть, показался ей безумным. — Бася, возвращайся на корабль!

Он хотел ответить, заверить ее, что все в порядке, но, когда заговорил, сумел произнести только: «Я их убил».

— Нет, — сказала она, — ты их спас. Ты всех спас.

— Я их убил, — повторил он, думая о губернаторе, и о Купе с Кейт, и о безопасниках РЧЭ, но больше всего — о Катоа. Он убивал своего малыша снова и снова каждый раз, когда допускал чужую смерть в отместку за гибель сына. — Я убил их…

— Но теперь-то спас, — ответила Наоми так, будто поняла. — Этих ты спас.

Хэвлок ждал его в шлюзе. Бася понимал, что сотрудник РЧЭ не мог не слышать, как он сорвался, и под взглядом Хэвлока ощутил только стыд. Но на сведенном болью лице Хэвлока не было насмешки. Безопасник пожал ему плечо и сказал:

— Хорошая работа.

Бася, не доверяя голосу, молча кивнул.

— Смотри.

Хэвлок указал за дверь шлюза.

Обернувшись, Бася увидел, что за «Барбапикколой» тянется длинная узкая полоса. Корабль вошел в атмосферу Илоса. Носовая его часть начала светиться.

Хэвлок закрыл люк, но, дожидаясь конца шлюзования и снимая скафандры, они продолжали следить за гибелью грузовоза на мониторе. Алекс держал его под обзором телескопов. Еще некоторое время корабль продолжал движение, окутываясь белым облаком дыма вокруг черного ядра.

Конец был внезапным и ужасным. В мгновение ока твердый корпус разлетелся в мелкие огненные брызги. Бася переключился на таймер, проверяя, сколько времени он выиграл для Фелисии.

Четыре дня. «Израэлю» осталось четыре дня.

ГЛАВА 52 ЭЛВИ

Элви сидела в темноте, положив терминал на колени. Она дрожала: нынешние страх, ярость и грусть сравнялись с худшим из того, что она пережила в шторм. Сейчас чувства мешали. На них не осталось времени. Надо было думать. Экран, конечно, не давал карты. По этому участку не существовало данных разведки, а если б они и имелись, то все равно связь с «Израэлем» отсутствовала. Если «Израэль» вообще еще держался на орбите, а не сгорел в атмосфере вместе с людьми и…

Сейчас на чувства не осталось времени. Надо было думать… Строения или руины, чем бы они ни являлись, протянулись самое малое на восемь квадратных километров. Их отряд вошел в точке, откуда поступил последний сигнал Холдена, и все равно Элви предстояло обыскать огромную площадь. Локатор на экране ручного терминала отмечал только локальные узлы. Два из них означали Фаиза и Мартри — они потускнели. Все линии обзора были перекрыты, это представлялось Элви удачей, потому что и Мартри, значит, ее не видит, — и одновременно неудачей, потому что Элви не понимала, где находится. Работала диагностика низшего уровня, предназначенная для местного ориентирования в сети коридоров во время рейса. Элви настроила ее на обновления маршрута при каждом соединении и на подачу сигнала при каждом обновлении. Это мало что давало, но все же система предупредит о приближении Мартри. Когда он появится в поле зрения. Когда он сможет выстрелить в нее, так же, как стрелял в Амоса и, наверное, в Фаиза, которые теперь были мертвы. Ей некогда о них горевать. Ей надо думать. Как найти Холдена. Его необходимо найти. Предупредить. Не дать Мартри ему помешать. Она глубоко вздохнула и подняла голову. С полем зрения здесь было плохо, но ее окружало большое открытое пространство. Если найти подходящее место, ручной терминал покажет ей Мартри. Друга не найти, но можно хотя бы узнать, где находится враг. Базовый алгоритм решения задач: если не хватает нужных данных, покрути те, что есть, и посмотри, что это даст. За ее спиной были три семестра комбинаторики. Вот и хорошо…

Ее все еще трясло, ее одолевала слабость. Мысли мутились. Адреналин, голод, и Фаиз, наверное, погиб, но горевать о нем нельзя. Элви спрятала терминал в карман и поискала взглядом выход. Все здесь было выстроено не под человека. Ни трапов, ни мостков, ни лесов с удобными перильцами. Все походило на огромное тело. Вернее, на огромное тело, наполовину превращенное в механизм. Элви побежала, тихо, стараясь бесшумно ставить ноги. Направо вверх уходила сеть проводов, и она полезла по ней, вклинивая руки и ступни в узкие проемы между трубами, подтягиваясь выше, выше и выше. Многие на ее месте справились бы лучше. Фаиз был сильнее, Садьям на Земле занималась альпинизмом. Элви даже по деревьям не слишком любила лазать, а тем более по неизвестно чьим трубам. Она карабкалась, не глядя ни вверх, ни вниз.

Структура была громадна, а от пронизывавшего все мягкого свечения выглядела особенно странной. Как во сне. Элви пристроилась на стыке двух труб или артерий, вбила ступни в проем и достала ручной терминал. За время ее подъема локатор дважды выдавал предупреждение, а она и не заметила. Мартри два раза появлялся в зоне прямой видимости. У нее перехватило горло. Она посмотрела время возврата сигнала. Две тысячные секунды? Не может быть. Радиоволны движутся со скоростью света, они находятся в воздушной среде и… что из этого следует? Трижды десять на восемь?.. Что-то типа того. Погрешность при такой близости не важна. Получается, он примерно в полумиллионе метров от нее. В программе был какой-то алгоритм расчета временного лага… на экран выскочило новое сообщение, и сердце у нее застряло в горле. Отказ соединения. Элви моргнула. Почему терминал Мартри принимает соединение, когда она лезет вверх, и отказывает, когда она сидит на месте? Бессмыслица какая-то. Еще запрос. Отказ. В ней шевельнулось подобие надежды. Это не Мартри! Кто-то другой. Кто-то, не входящий в заколдованный круг доверенных сотрудников РЧЭ.

Это Холден.

Элви вытянула шею, словно хотела найти его взглядом. Но строение было слишком велико. Она могла бы закричать, но сколько шансов, что Холден услышит? А если и услышит, Мартри все равно ближе.

Мартри. А он где? Элви снова открыла программу поиска сигнала. Много лет ею не пользовалась — ее больше интересовали сигнальные белки в клетках и их регуляция. Занемевшие ноги пошли мурашками. Есть же способ скопировать лог Мартри? Надо только вспомнить, как устанавливать дистрибутивный логинг.

В недрах строения что-то изменилось, эхо отдалось в пустоте, как крик в соборе. Она задумалась, сможет ли Мартри, подняв голову, увидеть свет ее экранчика, разглядеть ее на этом насесте? Она ждала. Ждала. Прозвучал сигнал: запрос от Мартри. Элви зажмурилась. «Уходи. Уходи сейчас же. Ну, уходи!»

Сигнал погас, и она вывела на экран логи, и среди них теперь было сообщение о Мартри, и одна… одна из линий вела к отвергнутому сигналу. Элви словно снова решала задачки по математике. Одна испуганная биологиня расположена в четырех метрах над поверхностью, а жестокий хищный безопасник на прямой линии от нее в точках а, b и с. В точке d хищнику отказывают в соединении с временным лагом меньше двух десятых секунды, потому что распроклятый лаг обработки накладывается на время прохождения сигнала и сбивает…

Но лаг-то остается тем же, верно? Так что, если вычислить разность…

Мир исчез для нее. Пальцы застучали по экрану, вывели программу калькуляции. Элви вводила числа, строила графики. Страх, горе, дикий животный ужас оставались с ней, но сейчас они были просто сообщениями, которые она могла прочесть позже. Ноги уже болели и наливались немотой. Элви чуть подвинулась, но удобнее не стало.

Холден находился в ста десяти метрах от нее. От него до Мартри было сто пятьдесят. Положение безопасника она оценивала по его поисковому запросу к ней. Нехитрая задачка по тригонометрии, где ошибочный ответ означает смерть. Холден был — приближенно, грубо, если считать, что она не напортачила с уравнениями и что лаг обработки у их терминалов одинаковый, — на сложном соединении ходов в правой от центра части строения. Там трубы сливались, образуя подобие тяжелого черного крыла. Элви выключила терминал и стала спускаться. Когда под ногами оказалась ровная поверхность, ноги завопили, оказываясь идти. Их кололо иголками. Не обращая внимания на боль, Элви как могла проворно захромала к отмеченному месту. О Мартри она больше не думала. У нее появилась цель.

Это мало походило на путь через заводской цех — скорее на дорогу через джунгли без мачете. Она протискивалась в просветы между темными стержнями, похожими больше на растения, чем на части механизмов, ныряла и карабкалась, один раз даже проползла на брюхе. Она была уверена, что продвигается вперед, уверена, что доберется до места и по крайней мере проверит, насколько точны ее вычисления, — а потом она переступила невысокий порожек и чуть не свалилась в пропасть.

Рокот катился снизу, с глубины, наверное, в сотню метров. Там, внизу, мерцал лучик света, пробегал из стороны в сторону и двигался дальше. Он разрезал помещение в глубине до самых стен. Над ним ветвилась сеть проводки, а еще много ниже переплетались широкие жилы. Элви стала пробираться вдоль кромки обрыва, переступая белую узловатую поросль, вроде бы поднимающуюся из глубин. Через несколько минут она нашла переход, только это была не лестница. Полоса казалась более или менее плоской, но покато закруглялась к краям, и ее покрытая проволочной сеткой поверхность немного походила на бесконечный высунутый язык. Не было ничего похожего на перила, а сам язык, стоило на него ступить, задергался и закачался, норовя затянуть в пасть. Расставив руки для равновесия, Элви побежала. Два метра, четыре, пять — и вот она уже на другой стороне. Элви привалилась к стене и сжала виски ладонями, пока не прошло головокружение. Теперь громадная структура в форме крыла была почти прямо над ней, и вблизи она различила, что все еще сложнее, чем казалось поначалу. Тысячи переплетавшихся ростков с глубокими сцепленными спиралями медленно колебались. Источника движения Элви найти не смогла.

С дальнего края мостков она соскользнула в некое подобие прохода — во всяком случае, он больше соответствовал понятию «коридор», чем та труба, по которой Элви убегала прежде. Путь свернул налево, потом направо. Элви, ведомая чутьем и надеждой, следовала изгибам. Почему-то ее страшно нервировало соотношение ширины с высотой. Кругом мерцали и гасли искры голубых светлячков. Еще один плавный поворот — и Элви оказалась в камере.

И завопила.

До Холдена оставалось не больше трех метров. Над ним нависала гигантская, похожая на насекомое тварь. В смутном и непривычном свете кинжалами торчали страшные когти. Элви закусила кулак, не в силах отвести взгляд от картины гибели Холдена.

— Элви? — удивился тот. — А ты что здесь делаешь?

— Я… мы… — Она упала на колени — облегчение потоком растекалось по телу. Отдышавшись, она начала заново: — Мартри, когда ты пропал, взял карт. Выследил сигнал твоего терминала. Он знает, что ты хочешь отключить артефакты.

Паника снова уколола сердце, когда она глянула на когтистую тварь.

— Ничего, детка, — проговорил робот с заметным астерским акцентом, — я в курсе.

— Мы с Амосом и Фаизом наладили другой карт и поехали за ними. Предупредить тебя.

— Ясно, — вздохнул Холден, — молодцы. Теперь мы не пропадем. Как вы нас нашли?

Элви показала ему ручной терминал, вздохнула и выдохнула:

— Это сложно.

— И то верно. Что с Амосом? Где он?

— Мартри его застрелил. Думаю, он умер.

Холден побледнел и тут же вспыхнул. Покачал головой и проговорил тихо и отчетливо:

— Амос не умер.

— Откуда ты знаешь?

— Если Амос и умрет, то не раньше, чем умрут буквально все остальные. Мы еще живы, значит, Амос тоже.

— Ты его не слишком слушай, — сказал чудовищный робот, — он в этих делах немного романтик. Если ты говоришь, что лысый мертв, я тебе верю.

— Спасибо, — машинально поблагодарила Элви.

— Хотя и жаль. Парень мне нравился.

— Мне тоже, — сказала Элви. — И Фаиз. Я на бегу слышала выстрелы. Думаю, Фаиз…

— А Мартри? — спросил Холден.

— Он идет. За мной. Не знаю, насколько отстал. Но он ищет тебя. Хочет помешать.

— На кой черт? — сквозь зубы процедил Холден.

— Хочет, чтобы РЧЭ достались работающие артефакты.

— Засранец, — подытожил монстр, — но у нас дел по горло. Уже недалеко.

— Докуда недалеко? — не поняла Элви.

— А вот это вопрос, — ответил чужак, а Холден уставился Элви за плечо, сердито сжав челюсти.

— Ладно, — проговорил он, — теперь у нас два дела.

— Два? — переспросил чужак. До Элви только теперь дошло, что она разговаривает с инопланетянином. Ей это показалось примечательным и только немножко сбивало с толку, что Холден словно бы не видит в происходящем ничего странного.

— Кто-то должен найти, что там есть, и отключить планетарную оборону, а кто-то — пристрелить Мартри.

— Не спорю, — сказал чужак, перебирая шестью суставчатыми ногами. — Но одно из двух представляется мне малость поважнее.

— Мне тоже, — кивнул Холден, — но, думаю, не то, что тебе. Элви, придется тебе всех спасать, ладно?

— Гм, — отозвалась она. — Хорошо…

— Отлично. Это детектив Миллер. Он погиб при падении Эроса на Венеру и теперь — марионетка протомолекулы.

— Полуавтономная, — уточнил чужак.

— Приятно познакомиться…

— Мне тоже.

— Ладно, — сказал Холден, — я займусь этим.

К удивлению и беспокойству Элви, Холден нырнул в коридор, по которому пришла она. Чужак застенчиво кашлянул — правда, Элви сомневалась, было ли ему чем кашлять. Значит, звук просто служил для завязки беседы.

— Жаль, — сказал чужак — или Миллер, — но с ним, если он вобьет себе что-то в голову, разговаривать бесполезно.

— Ничего, — отозвалась Элви. — Тогда… м-м…

— Точно, тогда мы спасаем мир. За мной, детка, так будет скорее.

— Значит, оно — распределенное сознание, — рассуждала Элви, проходя вслед за Миллером под низкую арку. Мысли у нее мутились, и не только от голода. Фаиз погиб. Амос погиб. Она тоже погибнет. Это чужой мир. Она говорит с мертвецом, одетым в инопланетного робота. Та часть Элви, которая заведовала чувствами, отключилась. Слева под ребрами была пустота, и Элви не знала, что застанет сердце, когда — если — вернется на место.

— Только это не совсем сознание, — уточнил Миллер. — В нем есть мыслящие узлы, но они ни с чем не соединяются. Я, в сущности, не из них. Я — конструкт на основе мертвеца, но моя конструкция довольно близка к нему, а у него была бульдожья хватка на такие дела. Во всяком случае, под конец.

— Значит, вы мыслите?

Робот, которого конструкт Миллера использовал вместо оболочки, пожал плечами. Странно, как точно машина передала это движение.

— Не знаю. Похоже, я как раз прохожу тест Тьюринга.

Подумав, Элви кивнула:

— Похоже на то.

— Так вот, я вроде как засек расположение мертвого места триангуляцией. Если тебе это что-то говорит.

— Да, конечно, я знаю, что такое триангуляция, — отозвалась Элви. — Значит, уже четыре.

— Четыре?

— Наша биосфера, местные организмы, создания, построившие врата, и создания, которые их убили. Это четыре.

Миллер остановился перед швом в стене и приставил к нему коготь, готовясь нажать.

— По ту сторону… был когда-то главный центр управления планетой. Вроде… нервного узла, что ли. Насколько я понимаю, мертвое место как раз там.

Он нажал. Стена раздалась: не столько разъехалась, сколько сменила форму. За ней открылось широкое, высокое пространство. Сотни ниш, ярус за ярусом, и в каждой — механизм, похожий на тот, который оседлал Миллер. В воздухе спиралями завивались яркие голубые огоньки, похожие на светляков, — они поднимались на воздушных потоках, неуловимых для Элви. А посередине, в метре над полом, зависло…

Она отвернулась, оперлась ладонью на Миллера, чтобы устоять на ногах, и снова заставила себя взглянуть. На такое трудно было смотреть в упор. Пространство по краям казалось ярким, но ничего не освещало и не отбрасывало теней. Элви вспомнились описания подверженных мигреням людей: для них свет был угрожающим и опасным. В световых границах вихрилась темнота. Не просто отсутствие света. В ней чувствовалась структура, накладывающиеся друг на друга слои, как будто тени отбрасывали тени. Темнота пульсировала нечеловеческой силой, цунами глубины и боли. «Посмотри на такое подольше, — подумалось Элви, — и ум канет туда». Она сделала шаг и ощутила, что структура тьмы реагирует на нее. Она будто видела пустоты между молекулами воздуха, словно сами атомы обратились в прозрачный туман и она впервые узрела истинный облик действительности на расстоянии вытянутой руки от себя.

Когда-то здесь существовала цивилизация, о какой Элви и помыслить не могла. Создатели протомолекулы и колец населяли тысячу миров, их цивилизация простиралась сквозь пространство и время — и в конце концов исчезла. А здесь — Элви в том не сомневалась — остался след их убийцы.

— Ну вот, — сказал Миллер, двигая когтями, как человек разводит руками. — Ищи, знаешь ли, что-нибудь странное. Что-то вроде как не вписывающееся в обстановку.

Элви в недоумении обернулась к нему, указала на непостижимое нечто посреди комнаты.

— Вроде этого?

Миллер чуть сдвинулся, линзы в хитросплетениях механизма развернулись.

— Вроде чего?

— Этого. Прямо посредине. Вот.

— Ничего не вижу, — сказал Миллер. — На что оно похоже?

— На глаз разгневанного бога? — предположила Элви.

— Ага. — Тяжелые пластины механического тела защелкали и зашипели, когда Миллер шевельнулся. — Тогда, скорее всего, это оно. Молодец.

ГЛАВА 53 ХОЛДЕН

Когда Мартри протиснулся между механизмами и переступил порожек узкого моста, Холден уже стоял на другой стороне. Рука его небрежно прикрывала рукоять пистолета. Шеф службы безопасности РЧЭ едва заметно кивнул и тщательно осмотрелся. Заглянул в стометровую пропасть, попробовал носком сапога язык моста. Медленно повернулся вокруг своей оси, заглядывая в щели между машинами. Закончив, он снова посмотрел на Холдена и послал ему ничего не выражающую улыбку. Холден отметил, что Мартри тоже держит руку поближе к оружию.

— Ты один пришел, — заговорил Мартри. — Разумнее поставить одного открыто, а второго спрятать за спиной у объекта.

— Ты так поступаешь, да? — спросил Холден, подражая небрежной беззаботности Мартри и более-менее преуспев в этом.

— Проверенный способ, — кивнул Мартри. — И как же туда спускаются?

— Сам гадаю.

— Ну-ну… — Мартри почти незаметно пожал плечами. — Мне надо на ту сторону, помешать тому, что они заварили. Доктор Окойе, похоже, считает, что ты намерен сломать оборонительную сеть.

— Да, — признал Холден, — как бы намерен. Назовем это спасением жизней.

Мартри покивал, но заговорил не сразу. Холден ждал, что он потянется к оружию. Разделявшая их пропасть была чуть шире пяти метров. Не промахнешься. Хуже, если палишь второпях, отвечая на чужой выстрел. Света хватало, Мартри пришел без шлема. Рискнуть, выстрелить в голову? Бронежилет безопасника выглядел основательно погрызенным — Холден заподозрил, что тут поработал дробовик Амоса. Попасть в грудь легче, но, возможно, повреждения брони только на первый взгляд казались серьезными, в этом случае из пистолета ее не пробьешь.

Мартри подмигнул, словно прочел мысли Холдена.

— Я не позволю, — сказал он, едва ли не извиняясь. — Все это, согласно лицензии, принадлежит «Роял-Чартер-Энерджи». Я не позволю тебе ломать.

Холден, не веря своим ушам, покачал головой.

— Ты и впрямь сумасшедший. Если не сломать, наши корабли упадут, и все мы погибнем.

— Возможно. Возможно, погибнем. Или найдем другой способ выжить. В любом случае права РЧЭ останутся в силе. — Мартри широко повел рукой — не той, что лежала на пистолете. — Все это стоит триллионы. Одно лишь известие о существовании колец привело к невероятному прорыву в технологии. А что даст работающая техника? Вот зачем мы здесь, капитан. Не тебе решать, что с ней делать.

— Триллионы, — все с тем же недоверием повторил Холден. — Никогда не видел, чтобы мертвецы тратили деньги.

— Очень даже видел. Это называется фондом или завещанием. Широко распространенное явление.

— Так все это — чтобы ты мог оставить завещание?

Улыбка Мартри стала на миллиметр шире.

— Нет, — ответил он. — Я завоевываю новый мир. Так это делается. Понимаю, что кажусь тебе жестоким и негибким, но того требует ситуация. Орудия, которые используешь ты, подходят для уже утвердившейся цивилизации. Для такой работы они не годятся. Я не питаю иллюзий относительно средств, которыми приходится завоевывать новые рубежи. Это требует жертв, требует крови — поступков, на которые мы не пошли бы там, где все налажено и находится под контролем. А ты воображаешь, что обойдешься совещаниями и пресс-релизами.

— Интересно, убедительными ли покажутся твои аргументы людям, гибнущим сейчас на орбите?

— Мне их жаль. Действительно жаль. Но они знали, чем рискуют. И погибнут не зря, — сказал Мартри.

— Не зря?

— Их смерть будет знаком, что мы не уступили ни сантиметра. До последнего вздоха держали то, за чем пришли. В таких делах человечество не останавливается на полдороге, капитан. Так было всегда. Даже Кортес сжег свои корабли.

В смехе Холдена к недоверию примешалось презрение.

— Как вы все поклоняетесь массовым убийцам!

Мартри нахмурился. Между ними встала и опала колонна голубого сияния — словно столб пыли на пустой улице.

— Ты о чем?

— Один мой знакомый оправдывал свой выбор, сравнивая себя с Чингисханом.

— Как я понимаю, ты не счел его аргумент убедительным, — усмехнулся Мартри.

— Нет, — сказал Холден. — А потом мой друг выстрелил ему в лицо.

— Забавное возражение на аргумент о необходимости насилия.

— Я тогда тоже так подумал.

Мартри поднял левую руку и почесал в затылке. Его сальные волосы встопорщились, смутно напомнив новое пристанище Миллера. Сплошные углы и колючки. С отвращением посмотрев на свои пальцы, Мартри вытер их о бронежилет. Холден ждал. Где-то далеко за его спиной возник звук, напоминающий стрекот цикад в летний полдень.

— Так, — заговорил наконец Мартри. — Мне надо перейти.

Он подбородком указал на ту сторону пропасти, где стоял.

Холден. Правая рука зависла над рукоятью пистолета.

— Нет, — ответил Холден.

Мартри кивнул так, словно ожидал этого ответа.

— Хочешь меня арестовать, шериф?

— Я, собственно, подумывал насчет застрелить.

— В лицо, разумеется.

— Если сумею попасть.

— Радикальная перемена в человеке, который пытается покорить рубежи рассуждениями и совещаниями.

— А, нет, это не из-за того. Элви сказала, ты убил Амоса. Я не стану ни в кого стрелять из-за долбаных рубежей, но за свою команду… да, за своих я тебя убью.

— Говорят, месть ничего не дает.

— Я еще не пробовал, — ответил Холден. — Прости, если мое мнение пока не сформировалось.

— А если я скажу, что твой приятель не умер, это что-то изменит? Когда я уходил, он еще стрелял.

Волна облегчения накатила на Холдена, чуть не сбив его с ног. Если бы сейчас Мартри обнажил ствол и выстрелил, бой бы на этом и кончился. Но Холден сумел не измениться в лице и справился с подгибающимися коленями.

— Он ранен?

— О, еще как. Довольно тяжело. Он, прежде чем свалился, убил моего человека. Довольно опасная компания для такого противника насилия, как ты.

— Да, — невольно расплываясь в улыбке, ответил Холден, — зато он отличный механик. А что со вторым? С Фаизом?

— Ранен, но жив. Я не успел его добить — твой парень открыл огонь. Ни один из них не мог двигаться, так что я просто ушел.

Мартри так деловито объяснял, почему не добил Фаиза, что у Холдена кровь стыла.

— Давай договоримся, — продолжал безопасник. — Я пропускаю тебя на эту сторону, чтобы ты мог заняться своим Амосом. И яйцеголовому тоже кровь остановишь. Даю слово не вмешиваться.

— А ты, — закончил Холден, — перейдешь на эту сторону и помешаешь Элви сделать то, что я считаю нужным?

— По-моему, честная сделка.

Ладонь Холдена, прежде просто лежавшая на рукояти, крепко обхватила ее. Он развернулся всем телом, переставил ноги в боевую позицию. Мартри чуть двинул бровью.

— Нет, — сказал Холден и приготовился к стрельбе.

— Послушай, — не шевельнув ни единым мускулом, проговорил Мартри, — знаешь, что люди вечно забывают о новых мирах?

Холден не отвечал.

— Цивилизация доходит с временным лагом. Мы летим в новые места и воображаем, что, раз мы такие цивилизованные, цивилизация летит вместе с нами. Это не так. Мы ее строим. А пока она строится, умирает уйма народу. Думаешь, американцы пришли на Запад с железными дорогами, почтовыми конторами и тюрьмами? Все строилось ценой тысяч жизней. Одно без другого не бывает. И это делают такие, как я. Такие, как ты, приходят потом. Все это… — Мартри одним взмахом руки указал на себя и Холдена, — произошло, потому что ты явился раньше времени. Возвращайся, когда я построю почтовую контору, тогда и поговорим.

— Закончил? — спросил Холден.

— Решено, как я понимаю? — кивнул Мартри. — Другого пути нет? Хоть я и не убил твоего человека?

— Может, ты убил Амоса и Фаиза, а может, нет. Может, ты прав насчет рубежей, а я просто наивный дурак. Может, все до единого, кого ты прикончил на этой планете, сами были виноваты, а ты — во всем прав…

— Но твои люди на орбите, и ты спасешь их любой ценой?

— Я собирался сказать: «И все равно ты — последний подонок», — ответил Холден, — но твой вариант верен. Через этот мост ты не пройдешь.

— Ну что ж. — Мартри чуть шевельнулся, прищурился. Стрекот за спиной стал громче. Внизу вились и метались светляки протомолекулы. — Ну что ж.

Холденулыбнулся. Подражая ковбойскому выговору Алекса, протянул:

— Брось, Черный Берт, ты всегда знал, что этим кончится.

Мартри рассмеялся:

— Шутник…

Холден выстрелил.

Мартри покачнулся, схватился одной рукой за грудь, другой взялся за пистолет. Вторую пулю Холден всадил ему в правое плечо. Он целил в локоть, а попал только в бицепс. Тоже неплохо. Мартри уронил оружие на мост у своих ног. Упал на колени и попытался дотянуться до пистолета левой рукой, и тогда Холден прострелил ему бедро. Рухнув на мост, Мартри сбил пистолет в пропасть и сам сполз за край, но умудрился зацепиться левой рукой за сетку и удержался.

Все это заняло около трех секунд.

Когда затихло эхо последнего выстрела, Холден перешел на другую сторону пропасти. Мышца моста-языка вздувалась под подошвами. Мартри цеплялся за сеть уцелевшей рукой. На его сведенном от боли лице появилась упрямая, насмешливая улыбка.

— Ну что, хватит у тебя яиц, чтобы меня прикончить? — спросил он. — Или предоставишь это гравитации?

— О нет, — возразил Холден и, опустившись на колени, ухватил Мартри за левое запястье. — Я тебя не убью. Во всяком случае, пока не узнаю точно, что с Амосом.

Он тащил, пока Мартри не лег животом на край моста. Дальше тот, подтягиваясь на одной руке, сумел выбраться сам.

— Что дальше? — выдавил он, раскинувшись ничком у самого края и сдерживая одышку. Под его правой рукой и левой ляжкой собрались лужицы крови.

— Доставлю тебя обратно, — ответил Холден, присаживаясь рядом и дружески похлопывая Мартри по затылку. — И спалю публично, на камеру. А потом мы засунем тебя в такую глубокую дыру, что все забудут о твоем существовании. Не видать тебе славы, Кортес.

— Я действовал исключительно в границах полномочий РЧЭ, — ответил Мартри. — В рамках ответственности за сотрудников и капиталовложения «Роял-Чартер-Энерджи».

— О’кей, — сказал Холден и, достав аптечку, напылил повязку на кровоточащие раны Мартри. — Ты уже выстроил стратегию защиты. Предусмотрительно, твой адвокат будет доволен. Хочешь услышать мою стратегию?

— Конечно. — Мартри ощупал раны. Поморщился, но крови не выдавил.

— У меня в долгу самая влиятельная на Земле особа, и я намерен сказать ей, что ты подонок, который сделал все возможное, чтобы испортить ей репутацию. Пока это только черновой план, но я над ним поработаю.

— Это у тебя сходит за правосудие?

— Похоже на то.

Мартри открыл рот, но все, что он собирался произнести, осталось невысказанным, потому что фабрика обратилась в хаос. Голубые светляки стеной взметнулись из пропасти и разлетелись, стремясь к невидимым вентиляционным отверстиям в стенах пещеры. Кругом загрохотала какофония оживающих тяжелых машин. Что-то, вылетев из теней под потолком, спикировало на голову Холдену. Падая на Мартри, тот успел отметить иронию положения: прикрывать собой человека, в которого только что выпустил три пули.

— Что это? — спросил Мартри.

— Элви, — ответил Холден, — это Элви.

ГЛАВА 54 ЭЛВИ

— Ага… — Судя по голосу, Миллер был доволен. — План у меня есть, но понадобится твоя помощь. Мне надо подобраться как можно ближе к той штуковине. Ты ее видишь, а я — нет. Так что это на тебе.

— Хорошо, — сказала она. — Что… что ты хочешь сделать? Робот пожал плечами.

— Каждый раз, как мы… я… ну, ты поняла. Каждый раз, как что-нибудь сюда дотягивается, оно умирает. Эта штука отключает системы вроде меня. Я хочу подключиться ко всему, до чего сумею добраться на планете, и препроводить его в… словом, туда. Убрать. Сломать систему.

— А она тебя заодно не отключит?

— Думаю, может. Со сложными инструментами всегда так. К нужной тебе функции прилагается уйма всякого в нагрузку.

— Не понимаю, — сказала Элви.

— Оно меня выстроило, чтобы найти пропажу, — сказал Миллер. — Но, оказывается, я гожусь еще и на то, чтобы умереть, когда потребуется для решения проблемы. Серьезно, у меня уже есть опыт. Так что давай, подведи меня поближе к этому самому. Только касаться его я не хочу. Если сунусь раньше, чем подцеплю все остальное, почти уверен, что ваше дело швах.

— Хорошо, — сказала Элви и встала так, чтобы видеть одновременно робота и тьму. — Повернись примерно на тридцать градусов влево.

Робот дернулся внезапно и резко, как вспугнутое насекомое.

— Его граница примерно в полуметре перед тобой. Зачем так близко?

— Ну, эта штука, частью которой я стал, — она, может, и не мыслит, но отнюдь не глупа. Когда я начну, очень многие из инструментов узнают то, что знаю я, и не факт, что обрадуются принудительному отключению. Мне не известно, для чего еще была предназначена эта шутка, но она хочет существовать, пока не выполнит свою работу. А я — совсем наоборот.

В голосе робота Элви услышала улыбку. Откуда? Связи и привычки умершего мозга? Или фатализм был просто хорошим дизайнерским ходом? Может, эволюция создает раз за разом не только глаза, крылья и органы чувств, но и горькую насмешку над смертью?

— О’кей, — сказал Миллер, и робот шевельнулся, подобрался, готовясь к прыжку. — На счет три. Раз. Два…

Удар — словно новое крушение челнока. Мир сжался в крошечный комок в голове Элви, а потом медленно и мучительно стал распускаться заново. Она попыталась сесть, сосредоточить взгляд. Подумать. Миллер взорвался? Она умерла? Какофония терзаемого металла не давала ей опомниться.

Она сидела спиной к стене. Кругом выползали из своих ниш механизмы. Многие были неисправны — бессильно скребли ногами по стенам, не продвигаясь вперед, или, выпав, судорожно кружились наподобие отравленных ос. Воздух наполнился бессмысленным стрекотом суставов. Три тяжелые машины пришпилили к полу робота-Миллера, а его голос выкрикивал: «Черт, черт, черт…» Один из атакующих ухватил Миллера за лапу и дернул. Конечность оторвалась, дождем посыпались искры и яркие брызги. Он не справится. Никак.

Маленькая крылатая машина со светящимся голубым штыком на месте клюва спикировала с высоты, прошла сквозь тьму и, дребезжа, покатилась по полу. Элви подбежала и подобрала ее. Машина была достаточно легкой, чтобы удержать в руках, длиной с ее предплечье и заостренной спереди. Элви с воем кинулась на атаковавшие Миллера механизмы. Ударила так, что закололо в пальцах. Что-то хлестнуло ее по спине, и мир снова съежился, но она все колола, что было сил.

Одна из больших машин бросила Миллера и развернулась к ней, растопырив трехметровые когти. Элви отскочила, упала, заскользила. Пульсирующая, злобная чернота мертвого места оказалась слева, и она поползла вокруг в надежде скрыться за нею от тяжеловесного противника.

Робот надвигался, взмахивая когтями как косами, — пока не наткнулся на границу тьмы. Там он упал мертвым. Труп по инерции прокатился дальше, но конечности и когти вяло обвисли. Внимание артефактов переключилось на Элви. Та наступила ногой на павшего монстра, сжала кулаки и завыла. Миллер дернулся, дотянулся оставшимся когтем и проткнул одну из двух наседавших на него машин. Кругом снова застрекотало, громче прежнего. Сам звук был нападением: глушил, сбивал с ног.

Элви стояла посреди невидимого водопада, грозы, урагана. Скорее адреналин, чем рассудок перебросил ее через тело павшего врага и увлек за мертвое место. Еще одна машина, выпав из ниши, разбилась у ее ног. Элви переступила дергающееся тулово. Последний из исправных противников замахнулся и вонзил когти глубоко в тело Миллера. Тот зацепил его конечность уцелевшим когтем, притянул к себе, погружая острие еще глубже. Из Миллера хлестала едкая жидкость, наполнившая воздух вонью керосина и кислоты. Элви подхватила ногу разбитого робота и с размаху вышибла искры из противника Миллера. Удар разве что озадачил нападавшего — повредить его Элви было не легче, чем усилием воли взлететь в воздух или поднять корабль. Но и этого мгновения неуверенности хватило.

Опрокинутый на спину Миллер затянул себя под тулово нападающего. Четыре из шести суставчатых ног впились в его нижнюю обшивку. В брюхо. Элви не знала, с чем это можно сравнить. Коготь робота вырывал из бока Миллера клочья металла, но не сумел нанести скрытому снизу врагу смертельного удара.

Тонконогий робот-паучок выбежал из проема в стене и бросился в драку. Элви перехватила его и швырнула в мертвое место. От брюха атакующего уже отслаивались пластины, и Миллер погрузился глубже. Из раны хлынул мутный вонючий ихор. Смерть была медленной и жестокой — ни капли поэзии. Когда робот замер, Элви подошла ближе. Мертвая машина придавила собой Миллера. Испарения от скопившихся вокруг луж резали глаза.

— Ну, бывает и лучше, — заметил Миллер.

— Получилось? Ты подсоединился?

— Да, — сказал Миллер, — только не знаю, много ли толку Идет новая волна этих тварей, а я не вижу способа попасть отсюда туда.

Элви подставила под мертвого робота плечо, нажала так, что чуть не лопнули жилы на шее. Она вложила в этот толчок все, что было, ничего не оставила про запас. «Что случится потом — не важно», — решила она. Когда нет будущего, оставлять запас — мотовство. Она закричала от натуги.

Робот даже не шевельнулся.

Она упала на колени. Миллер, застонав, выставил коготь, нежно положил ей на плечо. Голос его прозвучал чуть приглушенно — как из могилы.

— Да, непростая штука, — сказал он. — Придется попросить тебя еще об одной услуге, детка. И времени осталось немного, они уже рядом.

— Да, — сказала Элви, — да, что угодно.

— О’кей, посторонись немножко, я распущу застежки.

Она отодвинулась. Слизь на полу просочилась по штанинам до лодыжек. Что-то зашипело, будто пар выходил в дырочку, потом мясисто щелкнуло, и Миллер развалился на пластины и чешуи. Машина, лежавшая на нем, откатилась и замерла рядом.

Элви встала над трупом Миллера. Больше всего он походил на огромное насекомое, раздавленное подошвой великана. Стрекот вокруг усилился до визга.

— Что мне делать? — выкрикнула Элви. — Что мне теперь делать?

Из развала послышался голос Миллера:

— Здесь внутри есть деталь, примерно метровой длины, ярко-голубая, на боку семь… нет, восемь точек в ряд. Откопай ее.

Элви шагнула вперед. Пластины были острые как ножи. Они резали ладони, и едкая жидкость заливала раны.

— Я не нарочно, — сказал Миллер, — но надо спешить.

— Стараюсь, — отозвалась она.

— Просто хотел сказать, что есть твари похуже меня, и они ближе, чем хотелось бы.

— Нашла, — сказала Элви. — Вот она.

— Хорошо, молодец. Теперь ее нужно поднять и пройти с ней до мертвого места.

Голубая деталь напоминала здоровенную продолговатую миндалину, была мягкой и скользкой на ощупь. Элви обхватила ее, напряглась, крякнула и, отдуваясь, завалилась вперед.

— Издеваешься?

— Может быть, тяжеловата, — признал Миллер.

— Добрых девяносто кило.

— Правда, извини, но ее надо сейчас же затащить в мертвое место. Попробуй запустить руки снизу и тянуть за счет ног и спины. Как будто ребенка поднимаешь.

— Ни хрена себе младенчик из вольфрама, — буркнула Элви.

— Преувеличиваешь, — заявил Миллер, когда она подсунула под него ладони.

— Забросить не получится, — сказала она. — Придется зайти вместе с ней.

— Пусть так.

— Это место меня убьет?

Сквозь стрекот пробился новый звук — низкий грохот тяжелого барабана. Даже думать не хотелось, что могло издавать такой звук.

— Если я скажу: «да», ты откажешься?

Элви потянула, налегая всем телом. Голубая миндалина легла ей на колени. Она пригнула голову, перевела дыхание и, сама себе удивляясь, ответила:

— Нет, все равно пойду.

— Тогда — может быть. Я не знаю.

Элви качнулась назад, перекатила миндалину — Миллера — на бедра и устояла на ногах. Тяжесть начала съезжать влево.

Если сейчас уронишь, будет уже не поднять. Грохот приблизился. Элви уперлась ногами в пол. Колени болели, спину словно накрыли раскаленным листом. Плача от боли, она прижала голубую миндалину к груди.

— Ты молодчина, детка. Отлично справляешься. Ты это можешь. Еще немножко… только скорей!

Она не шагнула — просто выставила одну ногу вперед, перенесла на нее вес и подтянула другую. Пол был скользким как лед. Почти никакого трения. Снова раскатился грохот — так близко, что все кругом задрожало. Элви уперлась взглядом в черноту мертвого места и двинулась дальше. Еще шаг. Еще. Еще. Она уже была близко. Спина горела огнем, руки онемели, ощущались, словно чужая вещь, случайно прицепившаяся к телу.

Серебристо-голубой рой ворвался в дверной проем и тучей мушек устремился к ней. Элви налегла, поскользнулась, повалилась вперед.

Ближайшей аналогией, какую подобрал, отверг и снова использовал ее мозг, было падение в озеро. Холод, но не холодный. Запах, густой и тяжелый. Запах роста и распада. Она ощущала свое тело: кожу, сухожилия, изгибы кишечника. Она ощущала свои нервы, передающие в мозг ощущение своих нервов. Она разбирала себя на составные части и наблюдала за разборкой. За всеми бактериями на коже и в крови, за каждым вирусом в тканях. Женщина по имени Элви Окойе превратилась в ландшафт. В мир. Она все падала.

Клетки сменились молекулами — неисчислимыми, сложными, разнообразными. Границы исчезли, осталось только сообщество молекул, движущихся в едином танце. А потом атомы, из которых складывались молекулы, распахнули свою пустоту. И она стала дыханием. Туманом. Тонкой игрой полей и взаимодействий в вакууме, совершенном как космос. Она стала вибрацией в пустоте.

Она перекатилась на бок. Где-то болело. Болело везде, и боль ее заинтересовала. Скорее как предмет для любознательности, чем как повод для отчаяния. Она дышала. Она чувствовала, как воздух входит в горло и дальше, в сложную сеть пустот за ребрами. Чувство было странным и прекрасным. Она сохраняла его, пока не сообразила, что время существует. Что секунды проходят. А значит, базальные ядра, мозжечок и кора вернулись к работе. Ее это немножко удивило. Она открыла глаза в пустоту.

Она что-то прижимала к себе, как драгоценность. Голубую миндалину. Миллера. Только он больше не был голубым. Он стал таким же черным, как все вокруг, словно она и не открывала глаз. Она выпустила его и села. Мир молчал. Ни грохота, ни стрекотания. Ее дыхание. Гул ее крови. Чуть подождав, она достала ручной терминал и увеличила яркость экрана, чтобы использовать его вместо фонарика.

Все вокруг было завалено мертвыми артефактами Новой Терры. Замерли острые как кинжалы лапы. Огромные когти застыли в неподвижности, словно высеченные из камня. Россыпь серебристых блесток на полу отмечала места падения крошечных механизмов, миллиона погибших разом мушиных тел. В слабом свете было не различить цветов — все казалось одинаково серым.

Элви села и заставила себя оглянуться. Оно было рядом. Черное, с яркими границами. Ее пронзил почти сверхъестественный страх. Она думала — надеялась, — что оно исчезнет. Чем бы оно ни было, оно пропустило ее сквозь себя, разобрало на атомы и запросто собрало на другой стороне. Оно ее спасло, но ничто и никогда не внушало ей такого глубинного ужаса, как эта сложная тьма.

Элви отодвинулась, перебирая ноющими ногами. Встала. Заметила, что плачет, не слишком понимая над чем. От голода и страха, от облегчения, возбуждения и страха. Слишком много всего. Все хорошо.

Голос был далеким и человеческим. Голос Холдена.

— Элви! Элви? Ты здесь?

— Здесь, — крикнула она.

— Мы победили?

Она сделала вдох. И еще один.

— Да. Победили.

ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

Оно тянется, тянется, тянется, тянется…

Сто тринадцать раз в секунду оно тянется, чтобы доложить, что задание выполнено. Если б рапорт приняли, оно могло бы остановиться. Оно никогда не остановится. Оно не испытывает ни досады, ни страха. Оно чувствует, как сыщик движется внутри и вокруг. Сыщик превосходит граничные условия. Оно пытается убить сыщика. Безуспешно. Оно не испытывает отчаяния от неудачи, и оно тянется, тянется, тянется.

Сыщик смотрит в глаза смерти и не видит ее. Он знает, и этого достаточно. Он чувствует удовольствие и жалость, потому что они включены в матрицу. Он произносит имя: Джули. Он помнит руку женщины в своей руке.

Сыщик тянется, тянется. Он ширится, как вечный, бесконечный вдох, распространяется, заполняя все места, куда может дотянуться, куда дотянулся. Он тянется, тянется, тянется, дергается суставчатая нога, проскакивает искра, и так без конца, и сыщик это чувствует, вмещает в себя. Шрамы тянутся — другие сознания. Одни испуганы, другие погрузились в мечты, затянувшиеся на годы, кое-кто благодарен. Они поют сыщику, они обвиняют его, они молят, они визжат. У них есть сознание и нет силы — и так было всегда. Сыщик касается их, касаясь всего. Он уговаривает их не волноваться. Говорит, что он поведет этот автобус.

«Не волнуйтесь, — убеждает он, — все у нас будет хорошо».

Сыщик сдвигает шляпу на затылок и мечтает выпить пивка. Ему нравится эта женщина. Эта Элви. Он жалеет, что так мало знал ее. Думает, что хорошо было бы продолжить знакомство. Он не беспокоится. Он, с тех пор как умер, умирал миллион раз. В бездне для него не осталось тайн.

Он подключается, и сыщик становится миром. Он ощущает его повсюду. Орбитальные базы, топливные стержни в сокрушающих глубинах океана, библиотечные залы, где жили прежние, сигнальные станции высоко в горах, города под землей. Он — мир.

В конце происходит борьба. Все всегда кончается борьбой. Он не боится, и потому ничто в мире не боится тоже. «Ты как Питер Пэн, — говорит она. — Когда умирает ребенок, Питер Пэн провожает его до полпути, чтобы ему не было страшно».

«Надо же? И это — детская книжка? Все равно, это не про меня, — говорит сыщик и улыбается ей. Держит ее за руку. — Я на пол пути не остановлюсь».

Оно тянется, тянется, тянется, а потом останавливается.

ГЛАВА 55 ХЭВЛОК

Синева — вот о чем он всегда забывал. Умом, конечно, помнил. Небесная синева, как говорится, — только он проводил годы на станции или на корабле, и некоторые подробности выскальзывали из памяти. Он и не знал, что забыл, пока не наступила вот такая минута. Хэвлок оперся на трость, поднял руку козырьком к глазам и взглянул через серо-зеленые облака на широкое синее небо.

— Приятно видеть, да? — спросила женщина. Люсия, врач Первой Посадки. Жена Баси, мать Фелисии и Яцека. — Ради такого хочется остаться.

— Нет, — поправил он, — хочется оказаться уже дома.

— Если бы вы здесь жили… — сказала она.

— Ни за что, — ответил он и хихикнул.

«Росинант» сидел в грязи за его спиной, примерно там, где была площадка, когда она еще была. Теперь ничего не осталось. Научный городок, здания Первой Посадки и большую часть рудника стерло дочиста. Теперь, когда схлынула вода, о ней напоминали только промоины оврагов.

Грузовой отсек «Роси» был открыт. Мужчины и женщины тащили наружу пластиковые ящики с продовольствием и снаряжением. Складывали их на мягкую землю штабелями. Хэвлок видел распоряжавшуюся разгрузкой Наоми. Она кричала, где что лежит, направляла движение. Алекс с Басей стояли на узких мостках, построенных у борта корабля, и с ними еще один — кажется, Амос Бартон. Эти трое оценивали ущерб и соображали, что можно отремонтировать в самом примитивном и плохо оборудованном из сухих доков человечества. Правая рука лысого здоровяка пряталась в восстанавливающем лубке, и по его осанке, по движению плеч заметно было, как ему неудобно.

— Готовы? — спросила Люсия.

— Если хотите, — ответил Хэвлок. — Конечно.

Они вдвоем подошли к ближайшей пирамиде ящиков. Хэвлок достал свой ручной терминал, а Люсия — один из тех, что сбрасывали раньше. Теперь он принадлежал ей. Они принялись отмечать ящики, расписывая, какая помощь предоставлена и принята.

Он должен был умереть три недели назад. Его телу предстояло рассеяться струйкой ионизированных атомов и сложных молекул в верхних слоях атмосферы Илоса. «Израэль» должен был погибнуть еще раньше.

Когда это случилось, он находился в медотсеке, полупьяный от наркоза. Автодоктор закачивал в ему в вены пол-литра искусственной крови. Хэвлок как сейчас помнил давление ремней, притянувших его к койке, тихое тиканье манипулятора, холодок вливавшейся в жилы жидкости. Губы и язык пощипывало, но Алекс заверил, что так и должно быть. Заглянул Бася — поел и снова ушел очищать брюхо «Росинанта» от остатков креплений.

Хэвлок заметил было, что это напрасный труд.

— Такой уж он человек, — ответил Алекс, — не любит оставлять недоделки.

— Астер.

— Ага, — согласился Алекс, — они все такие.

Ручной терминал пискнул, и пилот насупился.

— Кэп, это ты?

Голос в динамике наверняка принадлежал Джеймсу Холдену, хотя и хрипел, словно от долгого крика.

— Алекс, включи реактор.

— Не знаю, сумею ли, кэп, — ответил Алекс.

— Мы вырубили оборону. Думаю, и все остальное тоже. Проверь реактор.

Лицо Алекса стало очень спокойным, очень трезвым. Куда девался юмор висельника, маска отваги, прикрывавшая страх смерти? Хэвлок его понимал, потому что и на него обрушилась надежда вместе со страхом, что эта надежда не оправдается. Ни слова не говоря, Алекс подтянулся к одному из компьютеров медотсека и переключил его на управление двигателем. Хэвлок до боли сжал кулаки и прикусил язык, чтобы не мешать Алексу вопросами, работает ли.

— Работает?

— Кажется… да! — сказал Алекс и вернулся к терминалу. — Есть энергия, кэп. Диагностика выдает кое-какие шибки, но это наверняка потому, что нас малость потрепало. Я приставлю к делу Наоми с Басей. Ручаюсь, мы скоро будем функционировать. Хотя без Амоса придется трудновато.

— Амоса тоже малость потрепало, — сказал Холден, и Хэвлок расслышал в его голосе усмешку.

— Он цел?

— Ему понадобится пара новых пальцев.

— Отрастим, — пожал плечами Алекс. — Так… Дай мне пару дней, и я, пожалуй, сумею посадить «Роси». Заберу его в медотсек.

— Не спеши, — посоветовал Холден. — Потрать время, но убедись, что все работает. Хватит с нас кризисов.

— От кризисов никуда не денешься, капитан. Так уж устроен мир.

— Все же давай сначала оправимся от предыдущего, договорились? Ты сможешь связаться с «Барбапикколой» и «Израэлем»? Я не хочу, чтобы кто-нибудь погиб, потому что не догадался включить реактор. И челнок с «Израэля» нам бы не помешал, если сумеем уговорить их поделиться.

— Ты немножко отстал от дел, — сказал Алекс. — Тут у нас перемены. Но прежде всего надо удостовериться, что у всех реакторы затикали.

— Отлично, — сказал Холден. — И не сбросите ли нам что-нибудь поесть?

— Как только подключу камбуз, — обещал Алекс.

— Вот и хорошо. А Наоми… она?..

— Все целы, — сказал Алекс. — Все у нас будет хорошо.

К тому времени как Хэвлок с доктором Мертон закончили инвентаризацию, техники уже вставляли в фабрикаторы батареи и размечали места для будущих стен. Для настоящего человеческого жилья. Для новой Первой Посадки. В строители собралась странная смесь колонистов, беженцев с погибшего корабля и людей Хэвлока. Тот еще проводил между ними различия, но на деле, похоже, уже все были едины. Гибель тяжелого челнока и сожжение террористов отошли в другую эпоху. Хэвлок полагал, что дело в шторме, в слепоте, в ядовитых слизнях и ощутимом присутствии смерти прямо за порогом. Он бы не рискнул применять такой способ сплочения общества в широком масштабе, но здесь это работало. Временно. Пока.

Темнокожая женщина с длинными черными волосами отделилась от группы строителей. Она сразу показалась знакомой, но, чтобы вспомнить имя, Хэвлоку понадобилось несколько секунд — проведенные внизу месяцы начисто лишили ее пухлых щечек.

— Доктор ван Альтрихт?

— Зовите меня Садьям, — попросила она. — Так все зовут.

— Садьям так Садьям, — согласился он, доставая ручной терминал. — У меня для вас документы на подпись.

— Отлично. — Она взяла аппарат, быстро, не вчитываясь, пробежала глазами условия контракта, ногтем поставила внизу подпись и прижала к экрану подушечки указательного и среднего пальцев. Когда терминал прогудел, она вернула его Хэвлоку.

— Поздравляю, — сказал тот, — теперь вы официально возглавляете полевую исследовательскую группу РЧЭ.

— Работа — хуже не придумаешь, — улыбнулась Садьям. — Теперь не сообщите ли вы официально, когда мы получим новое оборудование?

— К «Медине» на полной скорости идет грузовой беспилотник, — сказал Хэвлок. — Если АВП его не задержит и не объявит бесхозным имуществом, он будет здесь месяцев через шесть-семь.

— А много шансов, что задержат?

— Я бы дал три из десяти, — сказал Холден, — но на прочность эту оценку лучше не проверять.

Биохимик сердито покачала головой.

— Ладно, разберемся.

Первую неделю после включения реакторов «Росинант» с «Израэлем» пребывали в очень деликатной политической позиции. Когда «Израэль» принимал на борт астеров, жест мог считаться чисто символическим, поскольку всех так или иначе ждала смерть. А теперь, когда гибель отменили, ребром стал вопрос статуса: кто эти астеры — беженцы, пленники или платные пассажиры? Марвику пришлось решать: оставить их на корабле на восемнадцать месяцев обратного пути или попытаться спустить вниз. А поскольку все челноки сгорели, высаживать можно было только на борту «Росинанта» — не прыгать же им.

В конечном счете поделились почти ровно пополам. Около половины команды «Барб» решили остаться на планете с колонистами и учеными. Примерно половина находившегося на орбите штата РЧЭ, раз уж они залетели так далеко и успели взглянуть с высоты на землю обетованную, тоже выбрали планету. Из ученых, высадившихся раньше, — Вогна, Чапел, Окойе, Кордобы, Хатона, Ли, Саркиса и еще десятка человек — домой захотел только Кордоба, да и то скорее из-за любовной неудачи, чем из-за обиды на планету, попытавшуюся их убить. Хэвлок этого не понимал, но от него и не требовалось понимания.

Ремонт корабля был в разгаре, когда спустилась ночь. Строительные леса вокруг и сам корпус сначала сверкали, а потом потемнели: сварщики закончили работу. Закат развесил в небе тяжелые портьеры, раскрасив в золотой и оранжевый, зеленый и розовый, серый, голубой и индиго. Хэвлоку зрелище напомнило западное побережье Северной Америки, только здесь не наблюдалось толпы разносчиков и рекламных вертолетиков, прославляющих радости коммерции. Здесь было по-своему красиво. Он бы не удивился, увидев костер и компанию сидящих вокруг колонистов с гитарами и напитками, да только после потопа не осталось ничего, годного на дрова, а сырье для выпивки пришлось бы доставлять с «Израэля».

Хэвлок тяжело поднялся на «Росинант» и прохромал к каюте, которую выделила ему Наоми. Он впервые видел этот корабль в состоянии, когда есть верх и низ, причем, поскольку гравитация определялась не вектором ускорения, ступать приходилось большей частью по стенам. Разорванные мышцы бедра и икры нарастали медленно, а колену, прежде чем снимут лубок, понадобится еще один курс ремонта. Учитывая все, что могло случиться, он счел это приятными хлопотами.

Улегшись, Хэвлок просмотрел входящие сообщения. То, которого он больше всего боялся, таки пришло. Родные погибшего Уильямса предъявили ему уголовное обвинение и гражданские иски. Профсоюз Хэвлока уже подал встречный иск, и РЧЭ, как ни странно, его поддержала. Хэвлок надеялся, что, пока «Израэль» вернется в порт, все уладится. Жаль, что нельзя было послать семье Уильямса свои извинения. Объяснить, что он старался только отключить скафандр и очень-очень жалеет, что случилось то, что случилось. Представитель профсоюза заставил Хэвлока пообещать, что он ничего подобного не напишет, пока не закончится разбирательство.

Еще имелось сообщение от капитана Марвика. В строке «Тема» крупными буквами значилось: «Думаю, я должен тебе выпивку», а ссылка вела на один из главных новостных каналов. Хэвлок перешел по ней. По краям экрана теснились рекламные баннеры, зато центральное окно являло дивное зрелище. «Барбапиккола» раскрывалась и выпускала в космос облачко идеально круглых пластиковых пузырьков — словно цветок рассыпал по ветру семена. Мягкий и глубокий мужской голос на астерском английском пояснял: «Свежее видео потрясающей спасательной операции на Новой Терре. Вы видите съемки кораблем РЧЭ „Эдвардом Израэлем“ массовой эвакуации с обездвиженного грузовоза „Барбапиккола“. Для тех, кто еще не в курсе: все три корабля вынуждены были прейти на аккумуляторное питание, и хотя „Барбапиккола“ сгорела в атмосфере, команду и пассажиров удалось благополучно доставить на „Израэль“ под руководством временного начальника службы безопасности Дмитрия Хэвлока».

Изображение сменилось: показали его самого из видео с официальным докладом головной конторе РЧЭ. Торчавшие во все стороны волосы придавали Хэвлоку сходство с астером, а голос звучал до странности тонко и уныло:

«Переход занял три часа. Хотелось бы особо отметить капитана Тулуза Марвика за четкое профессиональное содействие, без которого были бы неизбежны значительные потери».

Досмотрев программу, Хэвлок расхохотался. Он запросил связь с Марвиком, и рыжий капитан почти сразу ответил.

— Похоже, нас не уволят, — сказал Хэвлок.

— Встретят, бросая в воздух чепчики — если их кто-то еще носит, — улыбнулся Марвик. — Самое время нам всем просить прибавку к жалованью.

— И доплату за риск, — согласился Хэвлок, подпирая щеку рукой.

— Да уж, герои дня, — сказал Марвик. — Хотя там, конечно, представления не имеют, каково здесь было. Такие вещи можно описывать во всех подробностях, и все равно не прочувствуют.

— Ну и хорошо, — сказал Хэвлок, — лучше не надо. Полевая группа готовит для меня список нужд. Как вы думаете, мы сможем им что-нибудь еще уделить?

— По обстоятельствам, — ответил Марвик. — «Росинант» проводит нас за кольцо?

— Думаю, да. Точно да.

— Если у нас будет страховка, я могу пожертвовать еще кое-чем. Не столь уж многим, но один запасной генератор разберем и сбросим. И биомассу для камбуза.

— С этим вообще-то у нас неплохо. Доктор Окойе обещала превратить местную флору во что-то пригодное для питания. Толковала что-то о правозакрученных молекулах.

— Вот и хорошо, — кивнул Марвик. — Услышав такое, даже хочется задержаться немножко. Посмотреть, как оно дальше пойдет, а?

— Вот уж нет, — возразил Хэвлок. — Видели бы вы эту планетку! Грязная, тесная, и все вокруг держится на клею и молитве. И еще мгновенно убивающие прикосновением слизни. Я удивлюсь, если люди продержатся здесь хотя бы год.

— Правда?

— Вы же понимаете: через месяц, или два, или восемь что-нибудь да случится. Гидропоника откажет, или появится какая-нибудь зараза вроде глазной чумы, только против нее не найдется средства, или одна из стреляющих лун свалится с неба. Или чертовы слизни отрастят крылышки. Откуда нам знать, что они ничего такого не умеют? Что мы точно знаем — это что в океане имеются силовые станции, способные разнести планету. Холден уверяет, что они мертвы, но вдруг он ошибается? А может, общее отключение означает, что какой-нибудь сердечник реактора сейчас проваливается сквозь кору планеты. Мы же ничего не знаем.

Марвик невозмутимо кивнул:

— Наверное, вы правы.

— Нет уж, мне подавай станцию Церера, или Землю, или Марс. Вы знаете, что в Нью-Йорке есть ночная развозка обедов? Жирные блюда и дерьмовый кофе! Хочу жить на планете, где есть ночные обеды. И гоночные трассы. И быстрая доставка тайской кухни из продуктов, которые я еще не ел семь раз за последний месяц.

— Вас послушать, там настоящий рай, — сказал Марвик. — Однако не нравится мне, что придется оставить этих бедолаг на верную смерть.

— Может, и не на верную, — вздохнул Хэвлок. — Мне за последнее время уже случалось ошибаться. И… в графе плюсов тоже кое-что есть. Ученых и инженеров на душу населения у них больше, чем где бы то ни было во вселенной. И все припасы, какие сможем уделить, мы им оставляем.

— Все равно жидковато получается.

Хэвлок приподнялся, и его амортизатор зашипел, качнувшись на шарнирах.

— И еще у них есть они сами. По крайней мере, пока. Вы примите во внимание, что, когда все начиналось, они готовы были вцепиться друг другу в глотки, а теперь вместе ставят палатки. Если не явится какая-нибудь новая погибель, урожденные новотерранцы появятся в кратчайшие допустимые с точки зрения биологии сроки. И я не поручусь, что все родители будут с одного корабля.

— Ну-ну, — сказал Марвик. — Отрадно думать, что люди, с чего бы ни начинали, что бы ни принесли с собой, еще способны вспомнить о человечности, когда наступает непогода.

Хэвлок пожал плечами. У него в памяти еще свеж был голос Койнена, вид мертвого Уильямса с пробитым скафандром, запертая в клетке Наоми Нагата. И астерский инженер, которому земляне мочились в шкафчик. И челнок, самим же Хэвлоком превращенный в оружие. Господи, как жалко было Уильямса! И страшно подумать, что бы вышло, задействуй он челнок-бомбу.

— Бывает так, бывает и иначе. Эти люди вполне могли погибнуть, не разжимая зубов на чужой глотке. Так тоже бывает. Просто те, кто так погиб, уже не пишут учебников истории.

— Аминь, — хихикнул Марвик. — Право слово, аминь.

ГЛАВА 56 ХОЛДЕН

«Росинанту» в самом деле здорово досталось. По всему борту тянулись разнообразные пробоины. Холдену видны были светлые пятна там, где Бася с Наоми заменили поврежденные порты маневровых двигателей, но для заплат на все дыры не хватило ни времени, ни материалов. Алекс в очередной раз доказал свое искусство пилота, сумев посадить корабль и не сгореть. По меньшей мере один чехол ОТО был исковеркан так, что Холден не рискнул бы использовать пушку под ним. И еще по верхней части корпуса тянулся длинный шрам, по словам Наоми — от попадания торпеды.

Холден бодро вносил стоимость будущего ремонта в счет, который намеревался выставить Авасарале.

«Росинант» сел на просторный ровный участок в полукилометре от Первой Посадки. На ее месте уже появлялись каркасы новых домов. Люди, как водится, строились на руинах прежнего поселения. Пропало много всего, но больнее всего была потеря людей.

Как водится.

Холден отметил мелкое повреждение главной дюзы, потом обошел корму и обнаружил пару астеров, устанавливающих в дюжине ярдов от нее временное укрытие. Мужчина чуть старше тридцати тянул кабель, а пожилая женщина забивала опоры в вязкую землю. Еще одна женщина держала длинный шест, чтобы откидывать подползавших слизней.

— Здесь нельзя ставить, — замахал на них руками Холден. — Спросите администратора Чивеве, где места для палаток.

— Участок не занят, — ответил мужчина. — Мы имеем право…

— Да-да, я не указываю, где вы вправе строиться, а где не вправе, просто этот корабль через несколько часов взлетит и расплющит вашу палаточку.

— Ох, — смущенно отозвался мужчина, — и верно. Подождем, пока вы улетите.

— Спасибо. Доброго вам дня. — Помахав им и улыбнувшись, Холден направился к новой Первой Посадке. Люди были всё те же, готовые насмерть драться с РЧЭ за свои права, — они не позволят распоряжаться собой человеку со стороны, но катастрофа научила их хотя бы уважать силу ветра.

Вернувшись к прямоугольнику из шести недостроенных зданий, которому предстояло стать городской площадью, он застал Кэрол жарко спорящей с человеком в форме инженерной службы РЧЭ и с Наоми. Амос стоял рядом, глядя вдаль с легкой улыбкой на круглом лице. С медицинскими аппаратами на руке и бедре он смахивал на киборга. Повязка на шее придавала ему сходство с пиратом. С серьезными ранениями механик справлялся лучше всех, кого приходилось знавать Холдену. Фаиз, кстати говоря, до сих пор хромал. А может, ему просто нужен был предлог, чтобы обхватить за плечи Элви Окойе.

Бася с Люсией и Яцеком держались на почтительном расстоянии от спорщиков и цеплялись друг за друга, как за саму жизнь.

— Знать не хочу, что там в правилах, — твердила Кэрол. — Мне нужно подключить все шесть домов к одному генератору — у нас их всего два. Второй понадобится для остального города.

— Эти здания будут использоваться больше других, — возражал инженер. — Нагрузка на пределе…

— Они здесь строят на скорую руку, — перебила его Наоми. — Сделайте, как просит администратор.

Инженер закатил глаза.

— Да, мэм.

— Все в порядке? — спросил, приблизившись, Холден.

— Земля молока и меда, кэп, — отозвался Амос. — Мирная, как спящий котенок.

— Как «Роси»? — спросила Наоми, отходя в сторонку. Спор у нее за спиной возобновился.

— Сильно побит.

— Мы сделали что могли.

— Вы потрясающе справились! — Холден взял ее за руку. — Но в другой раз так не попадайся.

— Эй, — с наигранной обидой заявила Наоми. — Я же сама себя и спасла.

— Я как раз собирался спросить: как именно ты перетянула тюремщика на свою сторону?

Наоми шагнула к нему и усмехнулась.

— Тюрьма есть тюрьма. В экстремальных обстоятельствах люди совершают поступки, на которые обычно не решились бы. Ты точно хочешь знать?

— Совсем не хочу, — сказал Холден и, притянув ее к себе, обнял. Наоми чуть не упала на него.

— Эй, держи крепче, — шепнула она. — Мои колени меня когда-нибудь убьют. Еще час при гравитации, и придется менять смазку в суставах.

— Так давай смываться отсюда к черту!

Выглянув из-за плеча Наоми, Холден перехватил взгляд Амоса и кивнул на корабль. Механик улыбнулся и заковылял в обход площади, подбирая остатки корабельного имущества.

— Пленник на борту?

— Амос пару часов как запер его в медотсеке, — сказала Наоми.

— До корабля дойдешь? — забеспокоился Холден.

— Дойду. Прощайся давай.

Холден проводил глазами пошатывающуюся на неверных ногах Наоми и вернулся, чтобы пожать руку Кэрол Чивеве. Их с инженером дискуссия уже перешла на канализационную систему и водоснабжение. Коротко попрощавшись и пожелав обоим удачи, он подошел к Басе с семьей.

— Доктор, — обратился он к Люсии, встряхнув ей руку, — без вас мы бы не выжили.

Обменявшись рукопожатием с Яцеком, Холден протянул руку Басе:

— Я благодарен вам за помощь на корабле. И спасибо, что старались помочь Наоми. Вы храбрый человек. До свидания, и хорошей вам погоды.

Накатывающие грозовые облака и первые брызги дождя превратили его слова в шутку, и Холден усмехнулся.

— Как? — удивился Бася. — А я думал, вы заберете меня… Холден, выпустив его руку, уже отходил, но остановился, чтобы сказать:

— Потрудитесь уж, чтобы к моему следующему визиту на планете можно было раздобыть чашку приличного кофе.

— Сделаем, — обещала Люсия. В ее голосе слышались слезы, но на лице они терялись в каплях дождя.

Он не будет скучать по планете — а вот по людям будет. Как водится.

Взлет «Росинанта» втиснул Холдена в амортизатор, словно корабль встречал капитана объятиями. Как только вышли на низкую орбиту, он выплыл из кресла и спустился по трапу на камбуз. Через тридцать пять секунд заурчала кофеварка, и воздух наполнил густой аромат жареных зерен — даже голова закружилась.

В камбуз вплыла Наоми.

— Первый шаг — это признание, что у тебя есть проблема.

— Признаю, — ответил Холден, — но я едва вернулся с планеты, которая пару месяцев только и делала, что пыталась меня убить. Дальше предстоит грязная работа, так что могу я прежде потратить минутку на чашку кофе?

— И мне свари, — сказала она и, подтянувшись к настенной панели, стала просматривать сводку состояния корабля.

— Давай уж сразу три, — добавил Амос, присоединяясь к ним. — Мне тонны дерьма разбирать, после того как кое-кто позволил использовать моего красавца вместо мишени.

— Эй, мы старались… — начала Наоми, но ее прервал писк панели.

— Вы там не кофе ли варите? — спросил из кабины Алекс. — Принесите-ка и мне грушу.

Пока Амос с Наоми составляли длинный список ремонтных работ на долгую дорогу до «Медины», Холден сварил четыре большие груши кофе. Он совсем не прочь был заняться простой домашней работой, чтобы порадовать людей. Себе черный, для Амоса — двойные сливки и двойной подсластитель, Алексу забелить, Наоми только сахар. Он раздал готовые груши, Наоми вручил еще одну.

— Отнесешь Алексу?

Что-то в его голосе заставило ее встревоженно нахмуриться.

— Ты в порядке?

Наоми взяла кофе, но не ушла. Амос за ее спиной неловко пристроил грушу в покалеченную руку и понес ее к себе в мастерскую, просматривая на ходу список на терминале и бурча под нос.

— Я же сказал, предстоит грязная работа.

— Я могу помочь?

— Я бы хотел сделать ее сам, если не возражаешь.

— Конечно, не возражаю! — Она чмокнула его в щеку. — Увидимся.

Холден прошел к кладовым и шлюзам, отыскал самогерметизирующийся вакуумный пакет, шпатель и скафандр для наружного ремонта с переносной горелкой. Забравшись в скафандр, затопал по кораблю к грузовому отсеку.

К месту, которое он про себя считал могилой Миллера.

Дождавшись, пока сработает наружная дверь шлюза, обеспечившего помещению абсолютный вакуум, он вошел в отсек. Если что пойдет не так, если то, что осталось от протомолекулы, вздумает защищаться, это случится в вакууме и в отрезанном от корабля помещении. Холден закрыл за собой люк и приказал Алексу отключить ручное управление замком до новых распоряжений. Алекс, ни о чем не спрашивая, повиновался.

Тогда Холден принялся методично разбирать по винтикам грузовой отсек. Через пять часов и одну смену воздушного запаса он нашел, что искал. Маленький пузырек плоти, не больше кончика его пальца, прилип к нижней стороне кабель-канала под съемной панелью переборки. Монстра протомолекулы, прицепившегося к «Роси» на Ганимеде, они засекли в полуметре от этого полипа. У Холдена мурашки поползли по спине при мысли, как долго его корабль возил на себе останки той твари.

Он шпателем соскреб полип с обшивки кабеля, опустил вместе с инструментом в вакуумный мешок и загерметизировал клапан. Несколько раз прошелся по обшивке горелкой, нагревая металл докрасна, чтобы наверняка убить все, что не удалось соскрести. Потом раскопал в запасах разведывательный зонд, открыл его и запихнул пакет внутрь.

И переключил рацию скафандра на общую связь корабля.

— Наоми, ты меня слышишь?

— Я здесь, — чуть помедлив, отозвалась она, — в рубке. Что ты хотел?

— Можешь принять на ручноеуправление зонд… э-э… 117А43?

— Конечно, что с ним сделать?

— Я его выброшу из грузового отсека. Сможешь выждать пять минут, а потом запустить его на солнце Илоса?

— Есть, — ответила она, удержавшись от вопросов, которые — по голосу было слышно — рвались у нее с языка. Холден отключил рацию.

Зонд был снабжен маленькими электромагнитными и инфракрасными датчиками, а также примитивным двигателем. Этакая шлюпочка, использовавшаяся обычно, чтобы проверить, не прячется ли что за планетой. Размером он был немногим больше старинного земного пожарного гидранта, зато увесистый. Если вытолкнуть его из люка, вряд ли потом остановишь.

За бортом вращался Илос. В угрюмой бурой облачности местами проступали белые пятна, а кое-где проглядывала и синева океана. Да, это потребует времени, но планета оправится. Вернутся ящерки-пересмешники и станут конкурировать за жизненное пространство с человеческими детьми и теми надоедливыми мошками, которые кусают и тут же падают мертвыми. Начнется конкуренция двух биологических систем. Или трех. Или четырех. Такого Илос не испытывал миллиарды лет. Новый бой, такой же, как встарь.

Холден коснулся перчаткой плавающего рядом зонда, другой рукой указал на Илос.

— Он твой. Второй мир, спасенный тобой. А нам опять нечем тебя отблагодарить. Я вроде как жалею, что не был с тобой дружелюбнее.

Он засмеялся над собой, заглушая отозвавшийся в памяти голос старого сыщика: «Мог бы, устраивая мне похороны викинга, думать не только о своих чувствах».

— Ты прав. Увидимся по ту сторону.

Холден не верил в потусторонний мир. Нет после смерти ничего, кроме бесконечной темноты. Вернее, раньше не верил. Конечно, это могло быть влиянием неуправляемой инопланетной технологии, но все же — а вдруг там есть что-то еще?

— Прощай, друг.

Он с силой толкнул зонд, и тот медленно отплыл от корабля. Холден видел, как он уменьшается, превращаясь в светящуюся отраженным светом точку. Потом точка на несколько секунд разгорелась вспышкой заработавшего двигателя и понеслась прочь от планеты. Когда она скрылась из вида, Холден закрыл люк.

Скафандр он снял в шлюзе. Наоми ждала его за открывшейся дверью.

— Привет, — сказал он.

— Сделал?

— Да, я здесь закончил со всеми делами.

— Тогда идем ко мне, морячок, — сказала она. — Хочу тебе кое-что показать.

Холден завис в полуметре над кроватью, в пленке собственного пота. Наоми, длинная и стройная, плавала рядом. Волосы после любви были всклокочены. Холден пощупал собственные волосы, ощутил под ладонью мокрые колючки.

— Наверное, ужасно выгляжу?

— Ежики очень милые. Отлично выглядишь. — Наоми толкнулась пальцем ноги в переборку и, подплыв к пульту, нацелила на Холдена и на себя сопла вентиляции. Кожа у Холдена зазвенела, просыхая под прохладной струей.

— Не знаю, сколько раз мне придется принимать душ, чтобы отмыться от Илоса, — заговорил он, помолчав.

— Я пару недель просидела в карцере. Поменяемся?

— Извини.

— Ты не виноват — просто не повезло. А ты знал, что этот безопасник, Хэвлок, был на Церере напарником Миллера?

Холден, коснувшись койки, развернулся к Наоми.

— Разыгрываешь?

— Ничего подобного. Конечно, до нашего с ним знакомства.

— Жаль, я раньше не знал.

— Это ты теперь так думаешь, а тогда тебе стало бы не по себе.

— Может, ты права, — вздохнул Холден и потянулся, хрустнув суставами. — Никогда больше такого не допущу.

— Такого чего?

— Расставания с тобой. Чтобы я ждал смерти внизу, на Илосе, а ты ждала смерти на орбите, и мы не могли даже обняться напоследок. Хуже не придумаешь.

— Да, — кивнув, согласилась Наоми, — я понимаю.

— Обещаю, что это не повторится.

— Хорошо. Почему ты отпустил Басю?

Холден нахмурился. Он, по правде сказать, сам точно не знал. И очень старался об этом не думать.

— Потому что… он мне нравится. И Люсия нравится. А разрушая семьи, ничего не исправишь. И я верю, что он пытался взорвать заряд заранее, чтобы спасти людей. И бомбы он больше не будет подкладывать. И еще, Мартри убедил меня, что мы сейчас вне границ цивилизации. Здесь черно-белые юридические правила не работают. Может, потом…

— На фронтире нет законов, но есть шерифы? — спросила Наоми. Впрочем, она улыбалась.

— Ух, — поморщился Холден, и она рассмеялась. Несколько минут они парили в уютном молчании. — И кстати, мне надо бы повидать пленника, — сказал наконец Холден.

— Поглумиться? — ткнула его под ребро Наоми. — Тебе нравится, когда в конце можно позлорадствовать?

— Иначе и стараться не стоило.

— Иди. — Она уперлась ступней в переборку и руками толкнула его к шкафу. — Одевайся. И причешись.

— Я скоро вернусь, — согласился он, вытаскивая из шкафа одежду. — У меня тоже есть что тебе показать.

— Надо наверстывать потерянное время.

— Вот именно!

Прежде чем отправиться в медотсек к Мартри, Холден заглянул в гальюн, чтобы причесаться и почистить зубы. Пока он распутывал колтуны, Амос вплыл в дверь и завис рядом.

— Я что, тебе мешаю? — спросил Холден. — Стесняешься?

Амос до сих пор не проявлял застенчивости в туалетных делах.

— Наоми сказала, ты идешь к Мартри, — совершенно нейтральным голосом произнес Амос.

— Угу.

— Мне ты не разрешил к нему ходить.

— Угу.

— А с тобой можно? — спросил Амос.

Холден готов был отказать, но, подумав минуту, пожал плечами:

— Конечно. Почему бы и нет.

Ранение в ногу у Мартри было не слишком серьезное, но одна из пуль Холдена разбила ему плечевой сустав, поэтому пришлось запереть пленника в медотсеке, где экспертная система отслеживала нарастание кости. За левую, здоровую, руку шеф службы безопасности был наручником пристегнут к койке-амортизатору. Когда плечо зарастет, его переведут в каюту, на которую Амос заранее поставил наружные замки.

— Капитан Холден, — поздоровался Мартри, когда они вошли. — Мистер Бартон.

— Так вот, — заговорил Холден, словно продолжая начатый раньше разговор. Собственно, так оно и было. — Я недавно получил сообщение от подружки в ООН. Она ждет не дождется встречи с тобой. Высадим тебя в комплексе ООН на Луне, в Ловелл-Сити. Я однажды уже доставлял туда пленника, и он с тех пор не существует для Солнечной системы. О, вдруг они устроят вас в соседних камерах?

— Можно подумать, я нарушил закон. Я его не нарушал, — сказал Мартри.

— На Земле команда очень толковых юристов сейчас думает, что с этим делать. У них впереди два года. Наслаждайся путешествием.

— А я, — заговорил Амос, — объясню, почему ты наслаждаться не будешь.

— Слушать не хочу, — перебил Холден. — Он — мой пленник.

— Может, тебе тогда лучше выйти?

Холден уставился на Мартри. Тот твердо встретил его взгляд.

— Ладно, Амос. Жду тебя на камбузе. Не задерживайся.

— Понял, кэп.

При этих словах Амос улыбнулся пленнику.

Встревоженный мыслью, что, возможно, только что совершил убийство, Холден задержался за дверью медотсека.

— Собираешься избить беспомощного человека, прикованного к больничной койке, чтобы поквитаться за поражение? — заговорил Мартри, скрывая страх за издевкой.

— Господи, да ничего подобного, — с наигранной обидой возразил Амос. — Тут все в порядке. Хитрый был ход — подобраться ко мне со спины. Я не против игры и ценю хороших игроков.

— Тогда… — начал Мартри, но Амос еще не закончил.

— Но ты заставил меня убить Вэй. А Вэй мне нравилась.

Молчание затянулось, и Холден уже готов был вернуться и увидеть, как Амос душит врага, когда снова услышал его голос:

— И когда я тебя наконец побью, ты не будешь беспомощным. Думаешь, тебе это поможет?

Ждать продолжения Холден не стал.

ЭПИЛОГ АВАСАРАЛА

Вякислав Практанис, спикер палаты Марсианского конгресса, был бы отменным игроком в покер. За три дня совещаний, банкетов, вечеров в театральных залах и на коктейлях он ни разу не дрогнул лицом. Либо держал панику в себе, либо не понимал ситуации. Авасарала предполагала второе.

— Сожалею, что не смогу пойти с вами сегодня, — сказал он, сухо и деловито пожимая ей руку.

— Вы умелый лжец, — улыбнулась она. — Все мужчины, которым пришлось провести со мной так много времени, опасаются, что у них причиндалы отсохнут, если срочно не сбежать.

В его глазах засветилась мягкая улыбка — почти наверняка отработанная перед зеркалом. Правительственные учреждения располагались в Атерполе, фешенебельном районе подземных пригородов Лондрес-Новы. Еще шесть поселений были разбросаны под заливом Авроры. Авасарале пришлось признать: попытка марсиан создать подземный мир заслуживает уважения. Искусственный купол Атерпола вздымался высоко над головами, а свет тщательно подобранного спектра с успехом убеждал рептильный мозг, что сверху открытое небо Земли. Любуясь легкими силуэтами зданий, Авасарала почти прощала марсианам, что весь город, вся планета была чертовой гробницей. Из-за отсутствия на Марсе магнитосферы первой заботой здесь оставалась защита от радиации. Все это в сочетании с низкой гравитацией, из-за которой она невольно двигалась по коридорам вприпрыжку, как школьница, не внушало Авасарале любви к Марсу.

— Для меня было честью обменяться с вами мнениями, — сказал спикер.

— Право, Вякислав, рабочее время кончилось, вы уже не обязаны дуть мне в задницу.

— Как вам угодно, — ответил он, ничуть не изменившись в лице, — как вам угодно.

Направляясь по коридору к атриуму, она одернула сари. Не то чтобы ткань сильно сбилась, но она была слишком невесомой, и подсознательно ее все время хотелось поддернуть, чтобы ощутить тяжесть одежды на плечах. Мягкий свет гнездился в каменных выступах вдоль стен. Воздух пах сандалом и ванилью, в нем звенела нежная, успокаивающая музыка. Казалось, правительство разместилось в заурядном дневном спа-салоне.

— Крисьен! — Мужской голос догнал ее под высокими сводами атриума. Авасарала обернулась. За ней шел крупный человек, его кожа была заметно темнее, чем у нее, а волосы — чуть белее ее стальной седины. Он протянул руки, она шагнула навстречу и обняла его. Глядя на них, никто бы не догадался, что встретились главы двух из трех политических сил человечества. Пусть Земля боится Пояса, а Пояс презирает Землю, но дипломатия требует, чтобы АВП с ООН изображали дружбу, да и, по правде сказать, старый негодяй отчасти даже нравился Авасарале.

— Не собирались ли вы уехать, не попрощавшись? — спросил он.

— Улетаю только завтра, — возразила она, — а сегодня ужинаю с друзьями.

— Ну, рад видеть вас все той же. Минуту для меня найдете?

— Для главы военных сил крупнейшей террористической организации в обозримом космосе? — переспросила она. — Как не найти. Что у вас на уме?

Фред Джонсон неторопливо зашагал дальше, и она пристроилась с ним в ногу. Вокруг был полированный камень, в центре атриума стоял фонтан, вода медленно стекала по бокам абстрактной, бесполой человеческой фигуры. Фред присел на бортик фонтана. Она отметила, что пузыри всплывают медленно, как в масле.

— Сожалею, что не сумел оказать вам большей поддержки, — заговорил Фред, — но вы сами понимаете.

— Понимаю. Будем по возможности обходить углы — как всегда.

— На тех кораблях много наших астеров. Мне опаснее перебрать с жесткостью, чем с мягкостью.

— Передо мной можете не извиняться, — сказала Авасарала, — мы оба ограничены рамками ситуации. И мы, по крайней мере, не в таком дерьме, как Практанис.

— Знаю, — покачал головой Фред.

— Политическими вопросами здесь по-прежнему заправляет Андерсон Доуз?

Фред пожал плечами.

— Большей частью. Приглядывает за котятами. Только котята с пушками и вдрызг пьяные от неолибертарианской теории собственности. А у вас как? Как вам Гао в роли генерального секретаря?

— Она не дура, но учится притворяться, — сказала Авасарала. — Скажет нужные слова и сделает нужные жесты. Я за этим пригляжу.

Фред Джонсон хмыкнул. Фонтан урчал, успокаивающая музыка ни черта не успокаивала. Авасарале казалось, что она стоит на краю, но это была иллюзия — на деле все они давно шагнули за край.

— Берегите себя, Фред, — пожелала она.

— Будем на связи.

Объединенные силы безопасности ООН и Марса оцепили ради нее станцию трубы. Авасарала сидела в вагоне с затемненными стеклами, а у дверей расположились трое вооруженных мужчин. Пластиковые сиденья тянулись вдоль вагона, и она видела в стекле свое отражение. Лицо было усталым, зато при низкой силе тяжести выглядело моложе. Ей очень не нравились старческие брыли. Вагон шуршал по туннелю, по вакуумной, лишенной трения трубе. Авасарала прислонилась затылком к стене и на минуту закрыла глаза.

Марс был первым. Не первой станцией или колонией, а первой попыткой человечества разорвать связь с Землей. Дерзкой колонией, объявившей себя независимой. И, не окажись Соломон Эпштейн марсианином, не усовершенствуй он двигатель в самый подходящий момент, не миновать бы Марсу первой межпланетной войны. А так между планетами завязалась натянутая дружба, в которой каждая сторона смотрела на другую сверху вниз, и они вместе занялись освоением Солнечной системы. Так было, сколько Авасарала себя помнила.

Вот она, ловушка для старых политиков. Привычка живет дольше создавшей ее ситуации. Политик остается на месте, хотя ситуация, которая некогда подняла его на вершину, исчерпала себя. Соотношение сил изменилось, вместе с ним изменились модели, помогавшие разбираться, и Авасарале приходилось то и дело напоминать себе: раньше было не то, что сейчас. Прошлого больше нет.

В Наримане Авасарала вышла. На станции толпились местные, вынужденные дожидаться, пока проедет важная особа. На Земле это оказалась бы солянка из англосаксов и африканцев, азиатов и полинезийцев. Здесь все были марсианами, а она — землянкой. Пока охрана провожала ее к электрокарту, Авасарала гадала, кем они станут завтра. Новотерранцами, надо полагать? Если только самозахватчики не отстоят собственное название. А тогда?.. Илосионцы? Иллюзионцы? Чертовски глупо звучит.

И, господи, как же она устала! Шла ужасающе большая, ужасно опасная игра, и она так устала…

Ее проводили в отдельный зал в глубине ресторана. Здесь могли разместиться двести, а то и триста человек. Здесь были хрустальные люстры и настоящая серебряная посуда. Бокалы резного хрусталя и ковры, подражавшие древнему искусству персидского ковроткачества. Бобби Драпер сидела за столиком, и от одного ее присутствия все вокруг выглядело мелким.

— Вот те хрен, — сказала Авасарала, — я опоздала.

— Мне было сказано прийти пораньше, чтобы охрана успела проверить, — объяснила, вставая, Бобби. Авасарала подошла к ней. Странное дело: она легко и непринужденно обнимала Фреда Джонсона, в котором видела всего лишь политического соперника и инструмент. А Бобби Драпер ей по-настоящему нравилась, и Авасарала засомневалась, обнять ветерана артиллерии, подать ей руку или просто сесть рядом, словно они каждый день видятся. Она выбрала последнее.

— Как жизнь? — спросила она.

— На оплату счетов хватает, — ответила Бобби.

— И то неплохо.

Молодой человек с красивым жестким лицом и ухоженными руками призраком приблизился к ним, налил воды и вина.

— А вы как? — спросила Бобби.

— В общем неплохо. Мне сделали новое бедро. Арджуна уверяет, что я теперь скриплю.

— Ему слышно?

— Ему не привыкать. Вот новая работа совсем не по мне. Помощник генерального секретаря — было то, что надо. Власти — сколько угодно, а всякой хрени меньше. На новой должности приходится путешествовать. Встречаться с людьми.

— Вы и раньше встречались с людьми, — напомнила Бобби, которая не прикоснулась к вину и пила воду. — Это ваша работа — встречаться с людьми.

— Теперь приходится выезжать на места. На хрена лететь неделю ради разговора, который запросто можно провести по связи?

— Да, — улыбнулась Бобби, — насчет скрипа Арджуна прав.

— Не умничай, — велела Авасарала. Молодой красавец подал салат. Хрустящая капуста, редис, темные соленые оливки. Все овощи никогда не видели солнца. Авасарала взялась за вилку. — А теперь еще это!

— Я следила по новостям. Договор о прямом доступе к вратам?

— А, это фигня. Сунули репортерам, чтобы им было о чем посудачить. Зажарить предстоит рыбину покрупнее.

Бобби замерла, не донеся вилку до рта, нахмурилась. Авасарала залпом проглотила полстакана вина. Скорее всего, хорошего.

— Беда в том, — сказала она, выразительно тыча вилкой в сторону Бобби, — что я положилась на Холдена. Решила, что он ни в коем случае не сделает того, что я велю. Я не идиотка, но подумала, он останется самим собой.

— Как это?

Авасарала откусила кусок салатного листа.

— Знаешь, сколько кораблей стекаются к «Станции колец»? Уже сейчас — сейчас! — тысяча шестьсот, и каждый вглядывается в Новую Терру, как гадалка в кофейную гущу. Мы с Джонсоном послали Холдена посредником, чтобы показать всем, какая там выйдет чертова буча. Как мерзко все может обернуться. Я ожидала от него пресс-релизов на каждый чих. Сколько раз этот тип развязывал войны, а когда мне понадобился маленький конфликт — что сделал?.. Обернулся долбаным миротворцем!

— Не понимаю, — сказала Бобби, — зачем вам конфликт?

— Чтобы нажать на тормоза, — объяснила Авасарала. — Чтобы спасти Марс. Только не вышло.

Бобби отложила вилку. Молодой красавец исчез. Парень знал свое дело: они собирались остаться наедине.

— Тысяча солнц, Бобби. На три порядка больше, чем у нас было. Надеюсь, ты можешь это вообразить, потому что я — не очень-то. И у каждого — если не у всех — планета с пригодной для дыхания атмосферой. Пригодной для жизни! Их по этому признаку и отбирали. Долбаные мумбо-юмбо, создавшие протомолекулу, отыскивали места, похожие на Землю. Гораздо более похожие, чем Марс. Новая Терра создала прецедент, и этот прецедент — обалденная история о том, как здорово мы все сотрудничаем. Теперь у нас есть пример: если успеешь захватить планету и будешь покрепче за нее держаться, она достанется тебе. Поздравляю: самая большая волна миграции в истории человечества. Фред Джонсон думает, что сможет ее контролировать, потому что держит за глотку своей станцией «Медина», но у него на горбу еще АВП. Поздно.

— А зачем ее контролировать? Почему бы не позволить людям селиться, где захотят?

— Из-за Марса, — сказала Авасарала.

— Не понимаю.

— У Марса второй по величине военный флот. Около пятнадцати тысяч ядерных боеголовок. Шестнадцать крейсеров. И хрен знает сколько других боевых судов. И они современнее, чем у Земли. Лучшей конструкции. Быстрее. Снабжены маскировкой теплового следа, быстродействующими восстановителями воды, высокоэнергетическими протонными орудиями.

— Протонные пушки — это миф.

— Не миф. Итак, у вас здесь второй по силе военный флот. Чем он будет заниматься?

— Защищать Марс.

— Марсу конец, Бобби. Холден, и сукин сын Хэвлок, и Элви Окойе — это еще что за дрянь? — прикончили его. Половина марсианского правительства уже поняла и обосралась досуха. Какой хрен теперь останется на Марсе? Тысяча новых миров, где не надо жить под землей и напяливать изолирующий скафандр, чтобы прогуляться на улице. Здесь никого не останется. Знаешь, что случится, если половина населения Земли уйдет жить за кольца?

— Что?

— Мы сможем снести перегородки и начать строить квартиры попросторнее. Потому что у нас изначально было много народу. А что случится с Марсом, если уйдет двадцать процентов населения?

— Проект терраформирования закроется?

— Проект терраформирования закроется. Поддержание базовой инфраструктуры станет сложнее. Коллапсирует налоговая база. Экономика схлопнется. Марсианское государство распадется. Так и будет, потому что мы упустили единственный шанс это предотвратить. Вы получите правительство на планете, которая никому не нужна, потому что никому не нужна. Сырье, которое вы выставляли на рынок, теперь будет в избытке в тысяче новых систем, где добыча проще и не грозит смерть в вакууме, если откажет снаряжение. И какой единственный — единственный! — ресурс остается у вас на продажу?

— Пятнадцать тысяч ядерных боеголовок, — сказала Бобби.

— И корабли, чтобы их использовать. Кому достанутся эти корабли, когда Марс станет городом-призраком, Бобби? Куда они отправятся? Кого убьют? Мы сделали первый ход к межзвездному военному конфликту. А Джеймс Холден, который мог бы превратить Новую Терру в пропагандистский плакат, призывающий сидеть дома, который мог бы дать нам опомниться, — вместо этого открыл светлый путь к охрененному бардаку.

— Тем, что добился успеха?

— В одном из значений этого слова.

— На него чуть не обрушилась вся планета, — сказала Бобби.

— Недоработочка вышла, — фыркнула Авасарала.

— Да уж, — сказала Бобби, — дерьмо дело.

— Да.

Они долго молчали. Бобби слепо рассматривала салат. Авасарала допила вино. Она видела, как бывшая десантница просчитывает выводы и последствия. Взгляд у Бобби стал жестким.

— Этот ужин — вербовка, да?

— Бобби, сейчас, когда все мы двигаем первые пешки на игровом поле…

— Да или нет?

— Ты нужна мне на доске, солдат.

БЛАГОДАРНОСТИ

Как всегда, есть многие, без кого эта книга не увидела бы свет. Мы должны особо поблагодарить нашего агента Дэнни Барора и редактора Уилла Хинтона, потрясающую команду «Orbit», шайку «Сэйк-ривер» и Джозефа Лейка-младшего. Все они помогали сделать книгу лучше. Все фактические и логические ошибки, а также все речевые неточности — на нашей совести.

Джеймс Кори Игры Немезиды

Бену Куку, без которого…

Пролог Филип

Две верфи Каллисто бок о бок стояли на противоположном Юпитеру полушарии спутника. Солнце здесь было всего лишь самой яркой звездой в бесконечной ночи, куда ярче горел широкий мазок Млечного Пути. Повсюду на склонах кратера сияли жестким белым светом рабочие фонари на зданиях, погрузчиках и лесах. Ребра недостроенных кораблей выгибались над реголитом, пылью и льдом. Одна верфь была гражданской, вторая – военной, одна принадлежала Земле, вторая – Марсу. Обе от метеоритной угрозы защищали одни и те же рельсовые пушки, обе занимались постройкой и ремонтом судов, которым предстояло нести человечество к новым мирам за кольцами, как только – если – на Илосе наступит мир.

Обеим грозила нежданная беда.

Филип скользил, немного опережая команду. Светодиодки на скафандре были выбиты, керамическое покрытие скафандра заранее зачистили до матовой шероховатости, чтобы не осталось ни одного блестящего участка. Даже внутренний дисплей притушили – едва разглядишь. Голоса у него в ушах – переговоры диспетчеров, отчеты охраны, треп штатских – звучали в пассивном режиме. Филип принимал, но сам ничего не передавал. Из пристегнутого к спине прицельного лазера вынули батареи. Филип и его группа были тенями среди теней. Таймер отсчета, тускло светившийся слева на краю поля зрения, прошел пятнадцатиминутную отметку. Филип погладил воздух, разреженный почти до вакуума, раскрытой ладонью – этот астерский жест был командой замедлить движение. Его люди повиновались.

Высоко над ними, невидимые в пустой дали, с профессиональным лаконизмом переговаривались марсианские корабли охраны. Марсианский флот сильно растянулся, но на орбите все же остались два корабля. Скорее всего, именно два. Но, возможно, там были и другие – укрывшиеся в черном небе, поглощающие собственное тепло и защищенные от радаров. Возможно, но маловероятно. А жизнь, как говаривал отец Филипа, – это риск.

Четырнадцать минут тридцать секунд. Рядом высветились еще два таймера: один с сорокапятисекундным интервалом, другой – с двухминутным.

«Транспортный корабль „Фрэнк Айкен“, сближение разрешаю».

«Сообщение принял, „Карсон Лэй“, – знакомо проворчал Син. Филип расслышал в голосе старого астера улыбку. – Койос сабе ай сус хорош кабак внизу?»

Где-то там, наверху, «Фрэнк Айкен» поймал марсианский корабль лазерной установкой той же частоты, что и у прицела за спиной Филипа. Но в ответе марсианского офицера не прозвучало страха.

«Не понял, „Фрэнк Айкен“. Повторите, пожалуйста».

«Извиняюсь, – хмыкнул Син. – Вы, благородные умники-разумники, не знаете внизу хорошего бара для бедолаг астеров?»

«Ничем не могу помочь, „Фрэнк Айкен“, – отрезал марсианин. – Держитесь прежнего курса».

«Сабес са. Тяжелей камня, прямее пули, вот мы какие!»

Группа вышла на кромку кратера, заглянула вниз, на пограничную полосу марсианской военной верфи – она оказалась точно такой, какую ожидал увидеть Филип. Он нашел взглядом склады и разгрузочные депо. Отстегнув прицельный лазер, он вогнал основание в грязный лед и вставил источники питания. Другие люди, растянувшись так, чтобы никто из охраны не мог охватить взглядом всю цепь, занимались тем же. Лазеры были старье, приклепанные к ним платформы слежения набирались с бору по сосенке. К тому времени, как красная сигналка на основании сменилась зеленой, первый из дополнительных таймеров вышел в ноль.

На гражданском канале прозвучали три ноты сигнала тревоги и следом напряженный женский голос:

«С площадки уходит погрузчик. Он… о черт, направляется к противометеоритной батарее!»

Слушая голоса, в которых звучало все больше паники, Филип переместил свою группу вдоль хребта. Вокруг поднимались прозрачные облачка пыли и не опадали, а расползались, как туман. Погрузчик, не отвечая на команды, пересек пограничную полосу и загородил круглые глаза противометеоритных орудий, на несколько минут ослепив их. Из бункера, как было положено, выдвинулись четверо марсианских десантников. Мощная броня позволяла им скользить по грунту как по ледовому катку. Каждый из них, перебив всех людей Филипа, сожалел бы о сделанном не дольше секунды. Филип ненавидел десантников – всех вместе и каждого в отдельности. Ремонтники уже карабкались к поврежденному механизму. Через час погрузчик вернут на место.

Двенадцать минут сорок пять секунд.

Филип, помедлив, оглянулся на своих. Десять добровольцев, лучшие, которых мог дать Пояс. Никто, кроме него, не знал, чем так важен рейд на погрузочные депо марсиан и к чему он приведет. Все они были готовы умереть по слову командира – просто потому, что знали, кто он такой. Знали о его отце. У Филипа в горле встал ком, возникший где-то под ложечкой. Не страх, гордость. Это была гордость.

Двенадцать минут тридцать пять секунд. Тридцать четыре. Тридцать три. Установленные группой лазеры ожили, запятнали четверых десантников, бункер с основным составом, ограждение периметра, цеха и казармы. Марсиане обернулись – их броня была настолько чувствительна, что заметила даже касание невидимых лучей. Взяли оружие на изготовку. Филип увидел, что один из десантников засек группу, ствол развернулся от лазеров к людям. К ним.

Филип затаил дыхание.

Восемнадцатью сутками раньше корабль – какой, Филип не знал – вышел из системы Юпитера с ускорением десять, а то и пятнадцать g. В точно вычисленную компьютером наносекунду он выбросил несколько десятков вольфрамовых стержней с четырьмя одноразовыми ракетами короткого действия в центре массы. На каждой стоял дешевый, настроенный только на одну частоту датчик. Они вряд ли заслуживали называния «механизм» – шестилетние детишки по вечерам собирают устройства сложнее. Но ракетам, разогнанным до ста пятидесяти километров в секунду, сложность ни к чему. Им нужно только направление.

За время, пока сигнал от глаз Филипа шел но зрительному нерву к принимающему участку коры головного мозга, все было кончено. Он успел отметить содрогание грунта, выброс пламени с места, где только что находились десантники, две вспышки новых звезд там, где в небе висели военные корабли, – но враг к тому времени был уже мертв. Филин перевел рацию в активный режим.

– Ичибан^[143], – произнес он, гордясь, что голос звучит спокойно.

Он и его люди, шаркая ногами, скатились в кратер. Марсианские верфи походили на сон. От разбитых цехов поднимались огненные языки – рвавшийся па свободу газ казался пламенем. Над казармами падал снег в рассеявшемся в пустоте и застывшем воздухе. Десантники исчезли – их разорванные тела разбросало по участку. Кратер наполнился клубами пыли и льдинок, на цель указывал только курсор на дисплее внутри шлема.

Десять минут тридцать секунд.

Группа Филипа разделилась. Двое вышли на открытое пространство – на площадку, достаточно широкую, чтобы можно было развернуть тонкую систему черного карбонового каркаса для эвакуации. Двое других отстегнули механические пистолеты, поглощающие отдачу, и изготовились застрелить любого, кто выберется из руин. Еще двое побежали к оружейной, а трое вместе с Филипом двинулись к складу. В пыли проглянуло угловатое неприступное строение. Дверь была закрыта. Погрузочный мех опрокинулся набок, водитель погиб или умирал сейчас. Техники Филипа подошли к системе управления дверями, вскрыли коробку электрорезаком.

Девять минут семь секунд.

– Джози, – позвал Филин.

«Трабахан, са-са», – огрызнулся тот.

– Знаю, что работаешь, – сказал он. – Если не можешь открыть…

Большие погрузочные ворота вздрогнули и поднялись. Джози, развернувшись, включил свет в шлеме, показав Филипу тяжелые черты своего лица. Астеры вошли на склад. Здесь громоздились горы керамики и стали, уложенной плотнее, чем камни в скальной породе. Километры волосяного провода были намотаны на пластиковых катушках, возвышавшихся над головой Филипа. Тяжелые принтеры ждали нужного момента, готовые сформовать пластины, которые сойдутся над пустотой, очертят объем и наполнятся воздухом, водой, сложными органическими соединениями, образуя среду, пригодную для человека. Мигающее аварийное освещение создавало в огромном пространстве склада призрачную атмосферу катастрофы. Филип вошел. Он не помнил, как обнажил оружие, но пистолет уже был у него в руке. Не Джози, а Мирал пристегивался в кабине погрузчика.

Семь минут.

В хаосе вспыхнули красно-белые мигалки первых спасательных машин – свет шел отовсюду и ниоткуда. Филип, не отрывая подошв от пола, двигался вдоль рядов сварочных установок и металлопринтеров. Тубы со сталью и керамическим порошком, мелким, как тальк. Огромные спирали сердечников. Пласты кевлара и пены для огнеупорной брони складывались в величайшую в Солнечной системе постель. В свободном углу лежал разобранный двигатель Эпштейна – сложнейшая в мире головоломка. Филип равнодушно прошел мимо.

Воздух был слишком разрежен, чтобы можно было услышать звук выстрелов… Скафандр предупредил о высокоэнергетическом объекте одновременно со взблеском на стальной балке справа. Филип распластался на полу – тело в микрогравитации падало с меньшей скоростью, чем та, к которой он привык при ускорении. По проходу метнулся марсианин. Не в десантной броне – в экзоскелете техника. Филип прицелился в центр массы и выпустил пол-обоймы. Снаряды вспыхивали, покидая ствол, воспламеняли собственный заряд и тянули за собой в прозрачном воздухе Каллисто огненно-дымный выхлопной след. Четыре снаряда попало в марсианина, и по складу поплыли красные снежинки застывшей крови. Экзоскелет переключился в тревожный режим, сигнальные лампочки угрожающе пожелтели. Сейчас скафандр на неизвестной частоте докладывал спасателям верфи об ужасной аварии. Его бездумная преданность долгу в таком контексте была почти смешна.

В ухе прозвучал голос Мирала:

«Хой, Филипито. Са бойт са пала?»

Филип не сразу нашел его взглядом. Мирал сидел в погрузчике: черный вакуумный скафандр сливался с огромным мехом так, словно человек и машина были созданы друг для друга. Только свечение рассеченного круга – символа Альянса Внешних Планет – отличало Мирала от замурзанного водилы-марсианина. Канистры, о которых он сообщил, были закреплены на подставках. Четыре канистры по тысяче литров каждая. На закругленной поверхности читалась маркировка: «Резонансное покрытие высокой плотности». Именно оно помогало марсианским кораблям скрываться от детекторов. Воровская уловка. Нашлись! Страх, о котором Филип до сих пор знать не знал, отступил от него.

Да, – сказал он, – они.

Четыре минуты тридцать семь секунд. Жужжание погрузочного меха доносилось издалека – скорее через вибрацию пола, чем через разреженную атмосферу. Филип с Джози двинулись к дверям. Вспышки маячков стали ярче, уже можно было различить, в какую сторону они движутся. Рация в скафандре Филипа отфильтровывала вопли и тревожные голоса охранников. Марсианские военные приказали спасателям с гражданской верфи вернуться на базу, опасаясь, что первыми на призыв о помощи могли отозваться замаскировавшиеся террористы или враги. Разумно. При таких обстоятельствах вполне могли. Система скафандра различала очертания постройки, недособранный эвакуационный каркас, предположительное, на уровне догадки, расположение машин. Система использовала инфракрасный и световой след, слишком слабый для глаз Филипа. Он чувствовал себя попавшим в чертежную схему: все грани отмечены линиями, а поверхности только обозначены. Под шаркавшими по реголиту ногами прошло тяжелое содрогание. Может быть, от детонации. Или завершилось медлительное разрушение какого-то здания. В открытых дверях показался погрузочный мех Мирала, подсвеченный сзади лампами склада. В лапах мех сжимал неприметные черные канистры. Филип двинулся к каркасу, на ходу включив шифрованный канал.

– Состояние?

«Маленькая проблемка», – отозвался оставшийся на лесах Ааман. Рот Филипа наполнился металлическим привкусом страха.

– Маленьких не бывает, койо. – Он заставил себя говорить спокойно. – Что такое?

«Выброс заляпал леса. Выскребаю песок из суставов».

Три минуты сорок секунд. Тридцать девять.

– Я на подходе, – сказал Филип.

Его перебил голос Эндрю:

«Нас в оружейной обстреляли, начальничек».

Филип пропустил мимо ушей уменьшительный суффикс.

– Сильно?

«Порядочно, – признал Эндрю. – Чучу свалили, меня подсекли. Хорошо бы помощь».

– Рук не хватает, – произнес Филип, быстро соображая.

Двое его людей сторожили каркас, готовые снять любого, кроме своих. Трое строителей боролись с повреждением. Филип подскочил к ним, ухватился за черную опору. На связи недовольно крякнул Эндрю.

Едва он увидел черный песок на заевшем соединении, проблема стала ясна. В атмосфере, чтобы ее устранить, было бы достаточно хорошенько дунуть. Здесь это не вариант. Ааман бешено скреб ножом, выбрасывая крошку за крошкой, освобождая сложную систему тонких пазов.

Три минуты.

Ааман подтянул секцию и попытался вставить на место. Почти села, почти. Однако, стоило качнуть ее в обратную сторону, крепление разошлось. Филип видел, как бранится техник за усыпанным черными песчинками лицевым щитком. «Если бы захватили баллончики воздуха…» – подумал он.

Да ведь есть воздух!

Он выдернул из руки Аамана нож и воткнул клинок себе в запястье, в самое тонкое место на шве перчатки. Острая боль подсказала, что он немножко перестарался. Нормально. На дисплее мигнул сигнал тревоги, Филин не обратил внимания. Он подался вперед, прижал дырочку скафандра к месту стыка. Выходящий воздух сдул грязь и льдинки. Показалась единственная капелька крови, застыла идеальным шариком и отскочила от каркаса. Филин отступил, позволив Ааману закрепить секцию. На этот раз держалась крепко. Поврежденный скафандр уже загерметизировал дыру от ножа.

Филип отвернулся от лесов. Мирал и Джози сияли канистры с поддона и крепили к балкам. Вспышки тревожных маячков потускнели, их в дыму и смятении объезжали машины спасателей, направлявшихся, скорее всего, на выстрелы в оружейной. Филин, не знай он, как обстоят дела, тоже счел бы их главной угрозой.

«Начальничек, – тонким от тревоги голосом позвал Эндрю, – нам здесь край».

– Не переживай, – сказал Филип, – крепи очко.

Женщина из охраны положила руку ему на плечо.

«Прикажешь этим заняться?»

Прикажи мне их спасти!

Филип поднял кулак, слабо качнул им взад-вперед. Нет. Она напряглась, поняв, и ему на миг показалось, что она готова ослушаться приказа. Нет. Мятежник сейчас наказал бы сам себя. Джози закрепил последнюю канистру, затянул ремни. Ааман со своими вставили на место последнюю секцию.

– Одна минута двадцать секунд.

«Начальничек!» – вскрикнул Эндрю.

– Прости, Эндрю, – сказал Филип.

За секундой ошеломленного молчания последовал поток грязных ругательств и оскорблений. Филип переключился на другую частоту. Аварийщики военной верфи орали меньше. Женский голос на холодном отрывистом немецком отдавал приказы с почти скучающей точностью привыкшего к кризисам человека, и ответные голоса заражались профессионализмом командира. Филип указал на каркас. Чучу и Эндрю уже мертвы. Даже если еще не умерли. Филип подтянулся на свое место на перекладине, подогнал стропы вокруг пояса, в промежности и поперек груди и уложил голову на тугой подголовник.

Пятьдесят семь секунд.

– Нибан, – сказал он.

Ничего не изменилось.

Он вернул рацию на шифрованный канал. Теперь Эндрю плакал. Рыдал.

– Нибан! Андал!^[144] – выкрикнул Филип.

Перекладины под ним вздыбились, он вдруг обрел вес.

Четыре химические ракеты осветили мощным выхлопом землю внизу, разбросали поддоны и опрокинули брошенный Миралом погрузчик. Ускорение толкнуло кровь в ноги, поле зрения сузилось. Голос в рации удалялся, становился тоньше, а потом сознание моргнуло, отключаясь. Скафандр сдавил бедра, словно рука гиганта выжимая кровь обратно. В голове немного прояснилось.

Кратер внизу уже стал продолговатой пыльной кляксой на лице спутника. По нему двигались огоньки. Башни по краям кратера моргали погасшими было огнями – система пыталась перезагрузиться. Верфи Каллисто покачивались, словно спьяну или после контузии.

Счетчик показал две секунды. Одну.

На нуле ударило второй раз. Филип не видел попадания метеорита. Камень, как и вольфрамовые болванки, летел слишком быстро, неуловимо для глаза. Но пыльное облако дернулось, словно от удивления, а потом от него покатилась ударная волна такой мощи, что ее было видно даже в этом слабом подобии атмосферы.

– Держитесь! – без нужды приказал Филип.

Все были готовы. В плотной атмосфере волна бы их убила. Здесь она казалась немногим страшнее жестокого шквала. Ааман крякнул.

– Проблемы? – окликнул его Филип.

«Песчинка ногу прошила, – объяснил Ааман. – Болит».

«Грацио, что не по по яйцам, койо, – встрял Джози».

«Я и не жалуюсь, – сказал Ааман. – Не жалуюсь».

Ракеты истратили запас топлива, перегрузка отвалилась. Внизу лежали убитые верфи. Огни погасли. Не было даже пожаров. Филип обратил взгляд на яркий звездный туман галактического диска, светившего им всем. Один из огоньков был не звездой, а выхлопом дюз «Пеллы», спешащей подобрать блудную команду. Только без Чучу. Без Эндрю. Филип удивился, почему его не мучает потеря двоих из команды. Из его первой команды. Он доказал, что ему можно поручить настоящее дело с высокими ставками, что он справится.

Он не собирался ничего говорить. Скорее всего, не собирался. Наверное, просто вздох вырвался сквозь зубы. Мирал хмыкнул.

«Ни фига, Филипито, – утешил он с высоты своего возраста. И, чуть помолчав, добавил: – Фелиц кумплеанос. Поздравляю, сабез?»

Филип Инарос благодарно поднял ладони. Ему сегодня исполнилось пятнадцать.

Глава 1 Холден

Через год после атаки на Каллисто, почти через три года после того, как они с командой отправились на Илос, и примерно через шесть дней после возвращения Джеймс Холден плавал над своим кораблем, наблюдая, как разборочный мех режет его на куски. Восемь тугих канатов крепили «Росинанта» к стенам дока – одного из множества ремонтных доков на станции Тихо, где ремонтная секция была лишь одной из множества секций массивной строительной сферы. Вокруг, в километровом объеме этой сферы, шли тысячи других работ, но Холден смотрел только на свой корабль.

Мех закончил резать и снял большую секцию внешней обшивки. Под ней открылся скелет корабля – крепкие ребра, перевитые путаницей кабелей и труб, а под ними – обшивка внутреннего корпуса.

«Да, – заметил плававший рядом Фред Джонсон, – довел ты его, прямо скажем».

Его слова, приглушенные и искаженные системой связи вакуумных скафандров, подействовали как удар под дых. Кому как не Фреду, номинальному главе Альянса Внешних Планет и одному из троих самых могущественных людей в Солнечной системе, следовало бы поддержать Холдена? А сейчас Холден почувствовал себя мальчишкой, у которого отец потребовал домашнюю работу, чтобы проверить, не слишком ли тот схалтурил.

«Погнуты внутренние крепления», – сказал по связи третий голос. Сакаи – кислолицый главный инженер Тихо, сменивший Саманту Розенберг после ее гибели в катастрофе, известной теперь всей системе как «Инцидент в Медленной Зоне», – наблюдал за работами из своего кабинета через камеры и рентгеновские сканеры меха.

«Как ты умудрился?» – Фред показывал на гнездо рельсовой пушки вдоль киля. Ствол оружия тянулся почти на всю длину корабля, распорки креплений местами заметно выгибались.

– А что, – отозвался Холден, – я тебе еще не рассказывал, как «Роси» вытягивал на высокую орбиту тяжелый грузовик, используя рельсовую вместо реакторной тяги?

«Ага, неплохо, – безрадостно сообщил Сакаи. – Какие-то распорки, может быть, удастся поставить на место, но бьюсь об заклад, что в сплаве, в который они все превратились, окажется полно микротрещин».

«Недешево обойдется», – присвистнул Фред.

Руководитель АВП иногда выступал спонсором и покровителем команды «Росинанта». Холден надеялся, что сейчас опять настало такое время. Без скидок привилегированному клиенту ремонт корабля обойдется заметно дороже. Хотя они и такой могли себе позволить.

«Много халтурно залатанных дыр во внешней обшивке, – продолжал Сакаи. – Внутренняя, если смотреть отсюда, в порядке, но я по ней еще пройдусь частым гребнем, проверю на герметичность».

Холден хотел напомнить, что, будь в корпусетечь, обратный путь от Илоса завершился бы множеством смертей, но прикусил язык. С человеком, ответственным за летные качества твоего корабля, лучше не спорить. Холден вспомнил ехидную улыбку Сэм и ее въедливость, которую он привык умерять глупыми шутками, и что-то сжалось у него за грудиной. Прошли годы, но печаль еще пробиралась в душу.

– Спасибо, – сказал он вместо возражений.

«Быстро не получится», – ответил Сакаи. Мех переместился к другой части корпуса, закрепился магнитными присосками и заблестел резаком, снимая следующую секцию обшивки.

«Переберемся ко мне, – предложил Фред. – В моем возрасте вредно долго носить скафандр».

Отсутствие воздуха и силы тяжести во многом упрощало ремонт корабля. Платить за это приходилось работой в изоляционных скафандрах. Холден понял Фреда так, что старику надо в туалет, а о мочеприемнике с катетером он не позаботился.

– Хорошо, пойдем.

* * *

Кабинет Фреда по меркам космической станции был слишком просторен, и пахло в нем старой кожей и хорошим кофе. Капитанский сейф на стене изготовили из титана и черненой стали, он казался декорацией для старого фильма. Большой экран позади стола открывал вид на скелеты трех недостроенных кораблей. Все они были большими, громоздкими и функциональными, как кувалды. АВП начинал строить собственный флот. Холден знал, почему альянсу понадобились собственные силы обороны, но полагал, что человечество упорно извлекает из набитых шишек не те уроки.

– Кофе? – предложил Фред.

Холден кивнул, и хозяин принялся возиться у кофейной машины на приставном столике. Приготовив две чашки, подал одну Холдену. На ней различалась почти стершаяся эмблема – рассеченный круг АВП.

Приняв чашку, Холден кивнул на экран.

– Долго еще ждать?

– По нынешнему плану – шесть месяцев, – ответил Фред и, старчески закряхтев, опустился на стул. – А может, целую вечность. Вполне вероятно, что через полтора года мы не узнаем человечества нашей галактики.

– Диаспора?

– Можно называть и так, – кивнул Фред. – Я называю гонкой колонизации. Караван фургонов движется к Земле обетованной.

Открыто и готово к захвату больше тысячи миров. Народ со всех планет, станций и астероидов спешит урвать кусок. А дома, в Солнечной системе, три государства наперегонки строят военные корабли в надежде овладеть ситуацией.

На обшивке одного корабля полыхнул сварочный аппарат – так ярко, что монитор затемнился.

– Илос был не чем иным, как предупреждением о предстоящей гибели множества людей, – сказал Холден. – Хоть кто-то его услышал?

– В сущности, нет. Ты знаешь историю гонки колонизации в Северной Америке?

– Знаю, знаю. – Холден отхлебнул из чашки. Кофе у Фреда был великолепный. Выращенный на Земле, богатый оттенками. Привилегия высокого поста. – И про фургоны намек уловил. Я, к слову, вырос в Монтане. Там еще рассказывают все эти предания о фронтире.

– Значит, тебе известно, что за мифами о дарах провидения скрывается множество трагедий. Немало тех фургонов так и сгинули в пути. А еще больше народу закончило как дешевая рабочая сила на строительстве железных дорог, в рудниках и у богатых фермеров.

Холден пил кофе и наблюдал за строительством.

– Не говоря уж обо всех, кто жил на тех землях, пока не явились фургоны и не принесли с собой новую чуму. Наша версия галактической миссии по крайней мере не угрожает высокоразвитым существам – разве что ящеркам-пересмешникам.

– Возможно, – согласился Фред. – Пока похоже на то. Хотя мы еще не все тринадцать сотен миров обследовали по-настоящему. Как знать, кого мы там найдем?

– Роботов-убийц и ядерные станции размером с целый континент, только и ждущие, пока кто-то щелкнет рубильником, чтобы разнести полпланеты, – если мне память не изменяет.

– Ты судишь по одному примеру. Может быть и хуже.

Холден, пожав плечами, допил свой кофе. Фред говорил правду. Как знать, что встретит человек во всех этих мирах?

Никто не скажет, какие опасности припасены для спешащих обосноваться там колонистов.

– Авасарала мной недовольна, – сказал Холден.

– Верно, – кивнул Фред. – Зато я доволен.

– Можно повторить?

– Слушай, старушка надеялась, что ты докажешь Солнечной системе, как там все плохо. Припугнешь хорошенько, чтобы ждали разрешения от властей. Хотела вернуть себе контроль.

– Там и было страшно, – сказал Холден. – Я недостаточно ясно это показал?

– Достаточно. Но все-таки выжил. И сейчас Илос готов выслать на здешние рынки грузовики с литиевой рудой. Поселенцы разбогатеют. Может, они и окажутся редким исключением, но к тому времени, как это станет ясно, все миры заполнятся народом, ищущим золотые копи.

– Не совсем понимаю, что еще я мог бы сделать.

– Ничего, – кивнул Фред. – Но Авасарале, как и премьер-министру Марса, и прочим политическим бонзам, нужен был контроль. А ты им помешал.

– Так чем же ты доволен?

– А тем. – Фред широко ухмыльнулся. – Я за контролем не гонюсь. Именно поэтому он мне и достанется. Моя игра рассчитана на большой срок.

Холден встал, чтобы налить себе еще чашку вкуснейшего Фредова кофе.

– Этого мне не понять, растолкуй, будь добр, – сказал он, прислонясь к стене у кофеварки.

У нас есть станция «Медина» – судно на самообеспечении. Никто из направляющихся к кольцам мимо него не пройдет. Мы раздаем нуждающимся семена и предоставляем убежище. Мы продаем почву и фильтрационные установки, дорого продаем. Каждая выжившая колония будет помнить о нашей помощи. И когда настанет время создавать галактическое правительство, к кому они обратятся? К людям, которые собирались принести свою гегемонию на стволах орудий? Или к тем, кто был рядом и помог в трудную минуту?

– Они обратятся к тебе, – признал Холден. – Вот зачем ты строишь корабли. Пока все нуждаются в помощи, ты должен выглядеть добрым – но, когда станут думать о правительстве, надо будет показать силу.

– Да, – сказал Фред, откидываясь на стуле. – Альянс Внешних Планет всегда претендовал на все, что дальше Пояса. Это и сейчас так, только понятие немного… расширилось.

– Все не так просто. Земля и Марс не допустят тебя рулить Галактикой только потому, что ты раздавал палатки и горячие обеды.

– Просто ничего не бывает, – согласился Фред, – но начинать с чего-то надо. Пока «Медина» у меня в руках, я занимаю центр игральной доски.

– Ты хоть прочитал мой доклад? – спросил, не веря своим: ушам, Холден.

– Я не склонен недооценивать опасности, оставленной на тех мирах…

– Про оставленное забудь, – перебил Холден и, опустив на стол недопитую чашку, шагнул к столу Фреда и навис над ним. Старик, нахмурившись, подался назад. – Речь не о роботах и системе метро, которая все еще работает после миллиарда лет бездействия. Речь не о взрывающихся реакторах, не о смертоносных слизнях, которые заползают тебе в глаза и убивают…

– Много еще пунктов в твоем списке?

Холден не слушал.

– Помнить следует о заколдованной пуле, которая все это прекратила.

– Тот артефакт оказался удачной находкой, учитывая…

– Нет, не удачной! Это был самый жуткий из известных мне ответов на парадокс Ферми. Знаешь, почему в твоей метафоре с древним Западом не упоминались индейцы? Потому что они все умерли. Те, кто все это построил, получили фору и воспользовались протомолекулой-вратостроителем, чтобы перебить остальных. И это еще не самое жуткое. А самое жуткое, что появился кто-то еще, выстрелил тем в затылок и оставил трупы валяться по всей галактике. Думаешь, они не против, чтобы мы подбирали барахлишко убитых?

* * *

Фред дал команде два номера для управленческого персонала в жилом кольце Тихо. Холден с Наоми делили на двоих один, Алекс с Амосом жили во втором – впрочем, они приходили туда только спать. Эти двое все то время, когда они не изучали многочисленные увеселительные заведения Тихо, торчали в квартире Холдена с Наоми.

Холден застал Наоми сидящей за обеденным столом. Она прокручивала что-то сложное на ручном терминале и улыбнулась ему, не поднимая головы. Алекс развалился на кушетке в гостиной. На включенном стенном: экране мелькали графики и дикторы новостных программ, но звук был приглушен, а пилот, запрокинув голову и: закрыв глаза, тихо похрапывал.

– Они теперь и спать здесь будут? – поинтересовался Холден, подсев за стол к Наоми.

– Амос отправился за обедом. Как твои дела?

– Тебе начать с плохой новости или с самой плохой?

Наоми наконец оторвалась от работы. Склонив голову набок, она прищурилась.

– Опять подвел нас под увольнение?

– На этот раз нет. «Роси» здорово побит. Сакаи говорит…

– Двадцать восемь недель, – закончила за него Наоми.

– Именно. Ты подсадила жучка мне на терминал?

– Просмотрела план работ, – сказала она, кивнув на экран. – Получила час назад. Сакаи неплохо знает дело…

«Но не так хорошо, как Сэм…» – повисла между ними невысказанная мысль. Наоми снова опустила голову, спряталась за упавшими волосами.

– Так вот, это плохая новость, – продолжил Холден. – Полгода на приколе, и я все не дождусь, чтобы Фред сказал, что оплатит ремонт. Или хоть часть. Хоть что-нибудь.

– Мы пока шикуем. Вчера поступила оплата от ООН.

Холден равнодушно кивнул.

– Но забудь пока о деньгах. Я все еще не могу добиться, чтобы кто-нибудь меня услышал. Насчет артефакта. – Наоми сделала астерский жест ладонями – как бы пожала плечами.

– А ты думал, что-то изменится? Когда это они слушали?

– Хоть бы раз моя вера в человечество оправдалась!

– Я сварила кофе, – сказала Наоми и повернулась в сторону кухни.

– Фред угощал меня своим, таким хорошим, что для обычного я впредь пропал. Еще одна отрицательная сторона нашей с ним встречи.

Входная дверь скользнула в сторону, и в квартиру ввалился Амос с большими пакетами в руках. Вокруг него витали запахи карри и лука.

– Пожевать принес, – сказал он, плюхнув пакеты на стол перед Холденом. – Эй, кэп, когда мне вернут мой корабль?

– Еда? – громко и сонно осведомился из гостиной Алекс.

Амос не ответил, он уже вынимал из мешков и расставлял по столу пенокартонные упаковки. Холден думал, что с досады ему будет не до еды, но запах индийской кухни заставил поменять планы.

– Долго не получишь, – с набитым ртом ответила Амосу Наоми. – Мы помяли орудийное гнездо.

– Дрянь дело, – вздохнул Амос, сев и ухватив палочки для еды. – Стоило на пару недель оставить вас без присмотра, и вы измордовали моего малютку.

– Супероружие пришельцев, – напомнил Алекс, входя в комнату. Помятая со сна шевелюра дыбом стояла у него на голове. – Изменялись законы природы, совершались ошибки…

– Те же яйца, только в профиль, – отмахнулся Амос и вручил пилоту мисочку риса с карри. – Включи-ка звук, похоже, там Илос.

Наоми увеличила звук, и голос диктора наполнил квартирку:

«…Подача энергии частично восстановлена, но местные источники сообщают, что это еще…»

– Настоящая курятина? – восхитился Алекс, хватая один из пакетов. – Разлагаемся, а?

– Цыц! – отрезал Амос. – О колонии говорят.

Алекс закатил глаза, но замолчал, наваливая себе на тарелку пряные кусочки мяса.

«…еще одна новость: на этой неделе в СМИ просочились сведения о расследовании прошлогодней атаки на верфи Каллисто. Доклад не окончен, но предварительный вариант указывает, что в атаке участвовали радикальные фракции Альянса Внешних Планет, и возлагает вину за многочисленные потери…»

Амос гневно ткнул в панель управления, отключив звук.

– Черт, я желаю слушать про Илос, а не про тупых ковбоев АВП, подставившихся под взрыв.

– Интересно, знает ли Фред, что за этим стоит, – вставил Холден. – Умеренным из АВП доставляет немало головной боли их теология: «мы против всей Солнечной системы».

– А чего они вообще-то добивались? – спросил Алекс. – На Каллисто не было тяжелого вооружения. Ни единого ядерного заряда. Ничего, оправдывающего такой налет.

– Мы что, здравого смысла ждем от этих психов? – удивился Амос. – Передай мне тот наан.

Холден вздохнул и развалился на стуле.

– Понимаю, что выгляжу наивным идиотом, но я правда думал, что после Илоса нам светит немножко мира. Чтоб не приходилось друг друга взрывать.

– На то и похоже, – сказала Наоми и, сдержав отрыжку, отложила палочки. – Земля с Марсом пребывают в настороженном перемирии, законопослушное крыло АВП не дерется, а правит. На Илосе колонисты сотрудничают с ООН, а не стреляют друг в друга. Пока все неплохо. Нельзя ожидать, что все настроятся на ту же волну. Как-никак мы люди. Какой-то процент дряни всегда останется.

– Истинная правда, босс, – поддержал Амос.

Доев, они посидели несколько минут в дружеском молчании. Амос достал из маленького холодильника пиво и пустил по кругу. Алекс розовым ногтем ковырял в зубах. Наоми вернулась к отчетам о ремонте.

– Так, – заговорила она, повозившись несколько минут с расчетами, – хорошая новость: даже если ООН с АВП решат, что за ремонт мы должны платить сами, мы сумеем покрыть расходы, не затронув аварийного фонда.

– Будет много работы – доставлять колонистов за кольца, – сказал Алекс. – Когда мы снова сможем летать.

– Да, сколько-то компоста в грузовой трюм поместится! – фыркнул Амос. – К тому же так ли нам нужны клиенты из числа разорившихся и отчаявшихся?

– Давай смотреть правде в лицо, – остановил его Холден. – Если дела и дальше так пойдут, для частного военного корабля работы будет немного.

Амос расхохотался.

– Позволь вставить свое «я-же-говорил» прямо сейчас. Потому что, если я, как всегда, окажусь прав, случая может и не представиться.

Глава 2 Алекс

Больше всего Алекс Камал любил долгие рейсы за то, что в них менялось ощущение времени. Те недели, а порой и месяцы, что он проводил на ускорении, казались переходом из всеобщей истории в маленькую отдельную вселенную. Мир сужался до размеров корабля и команды на нем. Кроме обычных работ по профилактике, делать было нечего, и жизнь теряла свой бешеный темп. Все шло по плану, а в плане значилось: «Никаких чрезвычайных происшествий». Путь через пустоту космоса внушал Алексу ничем не оправданное чувство покоя и благополучия. Вот почему он считал себя пригодным для этой работы.

Он отдавал себе отчет, что у других молодых мужчин и женщин бывало иначе. Во времена службы во флоте Алекс знавал пилота, который много работал на внутренних рейсах между Землей, Луной и Марсом. Потом он подписался лететь к Юпитеру иод командой Алекса. Прошло столько времени, сколько обычно бывает нужно на внутренний рейс, – и парень совсем расклеился: злился по пустякам, то обжирался, то отказывался от еды, бродил по кораблю от центра управления к машинному залу и обратно, как тигр по клетке. На подлете к Ганимеду Алекс сговорился с судовым врачом, и пилоту стали добавлять в еду седативные препараты – а то мало ли что. Когда все закончилось, Алекс дал парню совет больше не подписываться на дальние рейсы. Есть вещи, которым нельзя научиться, – и только на опыте ты узнаёшь, можешь ты это или нет.

Не то чтобы у Алекса не было забот и проблем. После гибели «Кентербери» он носил в себе немало тревоги. Их четверых не хватало, чтобы справляться со всеми делами по «Росинанту». Амос с Холденом – двое мужчин с характерами, – сшибись они рогами, развалили бы команду вдребезги. Капитан со старпомом стали любовниками, и разрыв между ними поставил бы крест не только на трудовых отношениях. Алекс всегда беспокоился о таких вещах, в какой бы команде он ни работал. Но на «Роси» угрозы существовали годами, а с катушек никто не съезжал, и это само по себе было чем-то вроде стабильности. Так или иначе, Алекс всегда чувствовал облегчение, когда заканчивал рейс – и когда начинал новый. Ну, если не всегда, то обычно.

Прибытие на Тихо сулило облегчение. Алекс никогда не видел «Роси» в таком ужасном состоянии, а Тихо славилась лучшими верфями в системе – и самой дружелюбной администрацией. Судьба пленника с Новой Терры теперь была не его заботой, так что Алекс сошел на берег. Второй корабль новотерранского конвоя, «Эдвард Израэль», благополучно летел дальше в сторону Солнца. Ближайшие шесть месяцев обещали только ремонт и отдых. По всем разумным меркам, Алекс должен был тревожиться меньше.

– Так что тебя гложет? – спросил Амос.

Алекс пожал плечами, открыл маленький холодильник, закрыл и еще раз пожал плечами.

– Зуб даю, что тебя что-то гложет.

– Что-то вроде того.

Прозрачное желтовато-голубое освещение имитировало раннее утро, но Алекс недоспал. Или переспал. Амос присел к стойке и налил себе кофе.

– Мы ведь не будем заниматься этими глупостями, когда один задает другому вопрос за вопросом, помогая облегчить душу?

– Такое никогда не помогает, – рассмеялся Алекс.

– Так давай не будем.

В рейсе Холден с Наоми склонны были замыкаться друг на друге – хотя оба этого не замечали. Естественно, что парочке комфортнее проводить время вдвоем, чем с остальными членами команды. Случись иначе, Алекса бы это обеспокоило. Но в результате он общался преимущественно с Амосом.

Алекс гордился тем, что способен поладить почти с кем угодно, и с Амосом он тоже нашел общий язык. Амос не умел намекать. Если он говорил, что ему надо побыть одному, значит, именно это он и имел в виду. Когда Алекс спрашивал, не хочет ли тот посмотреть новые фильмы в жанре неонуар, выписанные с Земли, Амос отвечал па вопрос и только на вопрос. Никаких намеков на старые размолвки, вежливой мести и игры в «я с тобой не разговариваю». Хочет или не хочет, и только. Иногда Алекс задумывался, каково бы ему было, если б на «Доннаджере» погиб Амос и следующие несколько лет ему пришлось бы провести с прежним корабельным медиком, Шедом Гарвеем.

Может, вышло бы хуже. А может, Алекс приспособился бы. Кто знает.

– Сны снятся… Нс дают покоя, – сказал Алекс.

– Кошмары, что ли?

– Нет. Хорошие сны. Лучше, чем настоящий мир. Мне тяжело просыпаться.

– Ха, – задумчиво хмыкнул Амос и отхлебнул кофе.

– У тебя бывали такие сны?

– Не-а.

– Штука в том, что в каждом сие – Тали.

– Тали?

– Талисса.

– Твоя бывшая жена…

– Да, – ответил Алекс. – В каждом сне она, и в каждом всё… хорошо. Я хочу сказать не то, что мы вместе. Иногда я снова вижу себя на Марсе. Иногда она оказывается на корабле. Просто она есть, и нам хорошо, а потом я просыпаюсь, и ее нет, и мне плохо. И…

Амос поджал губы, насупил брови, лицо его сложилось в гримасу задумчивости.

– Хочешь снова заарканить свою бывшую?

– Нет, на самом деле не хочу.

– Невтерпеж, а?

– Нет, во сне мы не занимаемся сексом.

– Тогда это от одиночества. Ну или… не знаю.

– Это еще там началось. – Алекс имел в виду – за Кольцом, на орбите Новой Терры. – Я помянул ее в одном разговоре – и с тех пор… Я ее подвел.

– Угу.

– Она столько лет меня ждала, а я просто оказался не тем, чем хотел быть.

– Не тем. Хочешь кофе?

Амос налил ему чашку. Сахара механик класть не стал, зато недолил где-то треть – оставил место иод сливки. Члены команды знали друг друга как родных.

– Мне не нравится, в каком положении я ее оставил, – сказал Алекс. Сказал просто, не так, как произносят откровения, но в его словах была тяжесть признания.

– Угу, – согласился Амос.

– Иногда я думаю, что это шанс.

– Это?

– Ну, «Роси» надолго застрял в сухом доке. Я мог бы слетать на Марс, повидать ее. Извиниться.

– А потом снова слинять от нее, чтобы успеть к нам, пока корабль не ушел?

Алекс уставился в кофе.

– Кое-что я могу исправить.

Амос тяжело пожал плечами.

– Значит, слетай.

В голове вертелись десятки возражений. Они четверо не расставались с тех пор, как осознали себя командой, и казалось, что разбивать компанию – не к добру. Он может понадобиться ремонтникам на Тихо, или они что-то переделают на корабле, а он узнает, когда будет слишком поздно. Или, еще хуже, он улетит и уже не вернется. Если Вселенная за последние несколько лет и научила его чему, так это тому, что нет ничего постоянного.

Алекса спас гудок ручного терминала. Амос выудил из кармана аппарат, глянул, стукнул пальцем по экрану и поморщился.

– У меня приватный разговор.

– Конечно, – сказал Алекс, – нет проблем.

За дверью их номера длинными плавными изгибами растянулась станция Тихо – один из самоцветов в короне Альянса Внешних Планет. Церера была больше, а «Медина» удерживала жуткую и непонятную нуль-зону между кольцами, но именно станция Тихо с самого начала стала считаться гордостью АВП. Обводы корпусов пристыкованных кораблей, больше похожих на парусники, – их изящество не объяснялось одной только функциональностью. Красота станции была показухой. Здесь обитали умные головы, раскрутившие Эрос и Цереру, здешние верфи строили самые большие суда в истории человечества. Не так уж много поколений назад сюда добрались мужчины и женщины, преодолевшие бездну за орбитой Марса, – те, у кого хватило ума и силы сюда добраться.

Алекс шагал по длинной прогулочной палубе. Обгонявшие его люди все были астерами: тела слишком вытянутые по земным стандартам, головы слишком крупные. Алекс и сам вырос в относительно низком поле тяжести Марса, но все же отличался от тех, чью физиологию сформировало детство в невесомости.

Свободные места в широких коридорах занимали растения. Гравитация вращения позволяла им виться по стенам, как при нормальном земном притяжении. В холлах мелькали дети – прогуливали школу, так же как он сам когда-то в Лондрес-Нове. Алекс пил кофе и пытался вернуть себе покой, так хорошо знакомый ему по рейсам. «Ведь станция Тихо, – думал он, – такое же искусственное сооружение, как „Роси“. Вакуум за ее обшивкой не менее грозен». Но покой не приходил. Станция Тихо не была кораблем – и не была ему домом. Люди, обгонявшие его на пути в кают-компанию, или те, которых он видел за прозрачной многослойной керамикой в сверкающем пространстве верфей, не были ему родными. И он не мог избавиться от мыслей о том, что сказала бы Тали. Если б только она попала сюда и увидела в этом красоту, какой он сам никак не мог увидеть в их жизни на Марсе!

Когда в чашке показалось дно, пилот повернул обратно. Он держался в потоке пешеходного движения, направляясь к электрокарам и обмениваясь вежливыми приветствиями на астерском арго – многоязычной лингвистической катастрофе. Он почти не думал, куда идет, пока не оказался на месте.

Полуободранный «Роси» лежал в вакууме. С разрезанной внешней обшивкой и с внутренней, блестящей в огнях стройки свежим покрытием, он выглядел маленьким. Шрамы, оставленные былыми приключениями, уродовали большей частью внешнюю обшивку. Теперь они исчезли, и остались только глубокие раны. Отсюда Алекс их не видел, но знал расположение каждой. Он провел на «Росинанте» срок, какого не проводил ни на одном корабле, и полюбил его больше всех. Даже больше своего первого.

– Я вернусь, – сказал он кораблю, и на изгибе дюзы, словно в ответ, сверкнула сварка – ярче солнца в марсианском небе.

* * *

Комнаты Наоми и Холдена были следующими по коридору от их с Амосом каюты, створка двери так же выглядела по-домашнему деревянной, и номер на стене блестел так же ярко. Алекс вошел без стука, застав разговор на середине.

– …Если считаешь нужным, – прозвучал из большой комнаты голос Наоми. – Но, по-моему, по всем признакам все чисто. Миллер ведь ни разу не возвращался?

– Нет, – признал Холден, кивнув Алексу. – Но от одной мысли, что мы так долго носили на корабле эту дрянь и сами о ней не знали, у меня мурашки по коже. А у тебя нет?

Алекс протянул свою чашку, Холден машинально взял ее и налил кофе. Сахара не положил, место для сливок оставил.

– Жутко, – уже из кухни отозвалась Наоми. – Но не настолько, чтобы из-за этого снимать чертову переборку. Замена всегда хуже оригинала, сам знаешь.

С Наоми Нагатой Алекс познакомился еще на «Кентербери». Он ясно помнил костлявую злую девицу, которую капитан Макдоуэлл представил как нового младшего инженера.

Она чуть не год прятала лицо за волосами. Теперь в этой черной копне появились первые белые нити. И держалась она теперь прямее, и была в большем мире с содержимым собственной головы. А еще выглядела уверенной в себе и сильной – раньше он не поверил бы, что такое возможно. А Холден – надутый от сознания собственной важности старпом, бахвалившийся как наградой позорной отставкой, выбросившей его в гражданский флот, – превратился вот в этого мужчину, который протягивает ему сливки и бодро признаётся, что его одолевает иррациональный страх. Наверное, время изменило каждого из них. Только перемен в самом себе Алекс не мог оценить. «Слишком близко, не разобрать», – подумал он.

Впрочем, Амос не изменился. Что бы ни случилось, он оставался прежним.

– А ты что скажешь, Алекс?

Он усмехнулся, переключаясь на протяжный ковбойский говорок долины Маринер:

– Да чего там! С ней не померли, так и без нее не помрем.

– Ясно, – вздохнул Холден.

– Сэкономим деньги, – гнула свою линию Наоми, – и упростим себе жизнь.

– Понимаю, – ответил Холден, – но мне все же неспокойно.

– Амос-то где? – осведомилась Наоми. – Все по девкам шляется?

– Нет, – ответил Алекс. – Он в первые же дни оставил и борделях все карманные деньги. С тех пор мы просто убиваем время.

– Надо придумать, к чему его приспособить здесь, на Тихо, – заметил Холден. – Черт, нам всем не помешало бы подыскать занятие.

Алекс набрал в грудь воздуха. Вот подходящий момент.

Решимость его поколебалась. Он подлил в кофе сливок – черная жидкость окрасилась в нежный бежевый цвет. В горле стоял ком, здоровенный, как яйцо.

– Я тут… – начал он, – я… кое-что надумал.

Но тут дверь каюты открылась, и вошел Амос.

Эй, капитан, мне отпуск нужен.

Наоми склонила голову к плечу и свела брови, но ответил механику Холден:

– Отпуск?

– Да, слетаю ненадолго на Землю.

Наоми опустилась на табуретку у стойки для завтрака.

– Что стряслось?

– Не знаю, – ответил Амос. – Может, и ничего, но вроде как, пока не посмотришь, не узнаешь. Надо кое-что проверить.

– Что-то не так? – спросил Холден. – Если что-то случилось, лучше дождаться, пока починят «Роси», – тогда слетаем вместе. Я давно ждал повода свозить на Землю Наоми, познакомить с семьей.

Выражение обиды скользнула по лицу Наоми и пропало раньше, чем Алекс успел осознать это. Ему становилось не по себе, когда Холден выталкивал Наоми из зоны комфорта и даже не замечал, что натворил. Впрочем, она опомнилась еще до того, как вмешался Амос:

– Придется тебе и дальше ждать повода, кэп. У меня дело спешное. Умерла одна леди, с которой я, бывало, проводил время. Мне просто нужно убедиться, что все так, как кажется на первый взгляд.

– О, как жаль! – проговорила Наоми, а Холден одновременно с ней спросил:.

– Ты должен позаботиться о ее имуществе?

– Ну да, что-то в этом роде, – кивнул Амос. – Словом, я забронировал место на транспорте до Цереры и дальше, в колодец, но часть моей доли придется обналичить на расходы внизу.

На минуту в комнате стало тихо.

– Но ты собираешься вернуться? – спросила Наоми.

– Собираюсь, – ответил Амос.

Алексу подумалось, что это честнее, чем «да». Амос собирается, но случиться может всякое. Ни на «Кенте», ни на «Роси» Алекс не слышал от механика рассказов о Земле, кроме как в самых общих словах. Пилот гадал: то ли прошлое его не стоило упоминания, то ли было слишком болезненной темой для разговоров. Зная Амоса, он допускал, что причиной могло оказаться и то и другое сразу.

– Хорошо, – произнес Холден. – Ты только скажи, сколько тебе надо.

Они быстро договорились и сделали перевод через ручные терминалы. Амос, ухмыльнувшись, хлопнул Алекса по плечу.

– Ну вот. Квартира целиком твоя.

– Когда летишь? – спросил Алекс.

– Примерно через час. Пора уже идти.

– Хорошо, – отозвался Алекс. – Береги себя, приятель.

– Само собой! – бросил Амос и вышел.

Оставшиеся трое молчали. Холден выглядел ошеломленным, Наоми случившееся как будто позабавило. Алекс чувствовал себя нечто среднее.

– Ну, он меня удивил, – заговорил Холден. – Как думаете, с ним ничего не случится?

– Это же Амос, – напомнила Наоми. – Я больше беспокоюсь за тех, кого он собрался проверять.

– И то верно, – признал Холден и развернулся на стойке лицом к Алексу. – Так или иначе… Ты, говоришь, что-то надумал?

Алекс кивнул. «Я думал о том, как трудно разбивать семью, – хотел сказать он, – и о семье, которую я уже разбил, и что мне надо повидаться с бывшей женой и попробовать как-то разобраться, кто мы друг другу и что натворили». Впрочем, сейчас все это прозвучало бы смешно.

– Да я вижу, что мы надолго встали в док, и подумываю слетать на Марс. Проверить, как там моя берлога.

– Хорошо, сказал Холден. – Но ты ведь вернешься к окончанию ремонта, а?

Алекс улыбнулся.

– Собираюсь.

Глава 3 Наоми

Стол для голго был готов к игре, первая и вторая мишени еще нетронуты. Поле пока пустовало. Гулкие басы из большого зала «Блоуи-Блум» докатывались вибрацией палубы и рокотом, который не мешал разговору. Наоми взвесила в ладони стальной шарик, нащупывая зыбкое, разное на каждой станции соотношение массы с весом. Напротив нее ждали Малика и еще несколько ремонтников. Одна из них пила «Блу-мини» – ярко-лазурная жидкость испачкала ей губы как помада. Наоми не играла в голго три… нет, четыре года, а эти упражнялись каждый четверг. Она снова взвесила шарик, вздохнула и запустила. Шары противников тут же метнулись наперехват.

Так играют против новичков. Наоми давно не тренировалась, но и новичком не была. Стол обозначил окончание хода, и отметка Наоми появилась далеко за разделительной линией. Ее команда разразилась приветственными криками, команда Малики застонала. Все улыбались. Игра была дружеской, хотя дружили между собой здесь не все.

– Следующий, следующий, – закричал кто-то из новых товарищей по команде, махнув Наоми широкой бледной ладонью. Его звали Пэр или Паар – что-то в этом роде. Наоми вернула себе стальной шар и перебросила ему. Парень улыбнулся, мельком окинув взглядом ее фигуру. Не светит ему, поганцу. Наоми отступила, и Малика придвинулась к ней.

– Ты хватки не потеряла, – похвалила она.

Голос у нее был красивый – акцент Цереры накладывался на более резкие тона глубинного Пояса.

– Я много играла, когда была здесь в прошлый раз, – сказала Наоми. – Если чему научилась в молодости, уже не забудешь, да?

– И захочешь, а не забудешь, – засмеялась Малика, и Наоми рассмеялась вместе с ней.

Малика жила в комнатах тремя уровнями ниже и в тридцати градусах по направлению вращения от клуба.

В прошлый раз, когда Наоми гостила у нее, стены были затянуты шелком с коричнево-золотистым узором, а воздух пах палочками из искусственного сандала, не засорявшими воздуховоды. Наоми две ночи провела в спальнике на палубе, засыпая под резкую музыку и тихие голоса Малики и Сэм. Только теперь Сэм нет в живых, Наоми вернулась вместе с Джимом, а человечество получило в наследство тысячи солнц в двух годах пути под тягой. Смеясь вместе с Маликой и ее командой, Наоми сама не знала, чему удивляться: насколько сильно все переменилось – или насколько мало.

Малика тронула Наоми за плечо, наморщила лоб.

– Бист ажа?

– Просто мысли, – отозвалась Наоми, с трудом подстраиваясь под ритм астерского сленга.

У нее заржавели не только навыки игры в голго.

Малика опустила уголки рта, а игроки у стола разразились криками восторга и отчаяния. На миг Сэм как будто тоже мелькнула среди них. Не как живая женщина – рыжеволосая язва, то и дело вставляющая в речь детские словечки вроде «бо-бо», говоря о пробитом метеоритом корпусе. Как память о месте, которое она раньше занимала, и как общая мысль двух женщин: кого-то не хватает.

Паар, или Пэр, передал удар следующему – Сакаи, новому главному инженеру. Противники насмешливо хлопали его по спине. Наоми подошла оценить потери. Ей было на удивление уютно в кругу астеров – и только астеров. Она любила свою команду, но та состояла из двух землян и марсианина. Случалось, Наоми выпадала из их разговоров.

Джима она почувствовала, не оборачиваясь. Все игроки как один уставились через ее плечо. В округлившихся глазах плескалось волнение. Никто этого не сказал, но все равно было слышно: «Смотрите, смотрите, Джеймс Холден!»

Так легко было забыть, кто такой Джим. Человек, который начал две войны и сыграл немаловажную роль в окончании обеих. Человек, который провел сквозь Кольцо первый пилотируемый корабль – по крайней мере, первый из выживших. Который побывал на чужой базе в центре Медленной Зоны и вернулся назад. Который пережил катастрофу на станции Эрос и гибель «Агаты Кинг». Который ступил на поверхность Новой Терры – первой человеческой колонии на нечеловеческой планете – и выковал для нее хрупкий, ненадежный мир. Наоми почти стеснялась того, как люди реагируют на появление Холдена – того, который мелькал на экранах и в новостях. Она-то знала, что Джим – совсем не Джеймс Холден, но какой толк об этом говорить? Есть вещи, которые остаются тайной, сколько о них ни болтай.

– Привет, любимая, – пробормотал Джим, обняв ее одной рукой. В другой он держал грейпфрутовый мартини.

– Это мне? – спросила она, отобрав коктейль.

– Надеюсь. Я это в рот взять не рискну.

– Хой, койо! – Пэр, или Паар, протягивал ему стальной шар. – Хочешь бросить?

Народ у стола взвыл от смеха. Кто-то смеялся от радости: «С нами играет сам Джеймс Холден!» – а кто-то и злорадно: «Посмотрим, как будет выпутываться, большая шишка!» Все это не имело отношения к живому человеку. Наоми задумалась, догадывается ли он, как переменил все, едва войдя в комнату. Скорее всего, не догадывается.

– Нет, – с ухмылкой отказался Джим, – я в этом деле никуда не гожусь. Не знаю, с какого конца взяться.

Наоми склонилась к Малике.

– Мне надо идти. Спасибо большое, что приняли. – Она имела в виду: «Спасибо, что приняли меня в круг других астеров как свою».

– Тебе тадамс рады, койа-мис, – ответила Малика.

Это значило: «Ты не виновата в смерти Сэм. А если и виновата, я тебя прощаю».

Наоми ухватилась за локоть Джима и позволила ему вырулить в большой зал бара. Как только они прошли в дверь, на них обрушилась музыка, сопровождаемая вспышками света. На танцплощадке плясали парами и группами. Было время – давным-давно, до знакомства с Джимом, – когда она с удовольствием напилась бы в стельку и кинулась в толчею тел. Она с любовью вспоминала девчонку, которой была когда-то, но желания вернуть молодость не испытывала. Остановившись у бара, Наоми допила мартини. Место оказалось слишком шумным, чтобы разговаривать, поэтому она развлекалась, наблюдая, как люди замечают Джима и на их лицах возникает выражение: «Он или не он?» Уж Джим-то точно хотел бы вернуться в былые деньки. Он не стремился стать центром внимания. Наоми любила его отчасти и за это.

Когда стакан опустел, Наоми взяла Джима под руку, и они выбрались в коридор. На входе ждали люди – почти все астеры. Выходить пришлось под их взглядами. На Тихо была ночь, но это ничего не значило. Станция действовала в режиме трех восьмичасовых периодов: отдых, работа, сон. Круг знакомств определялся тем, в какую смену ты трудился – как если бы в одном пространстве находились три разных города. Этот мир всегда оставался незнакомым на две трети. Наоми обняла Джима за талию и притянула к себе так, чтобы чувствовать движение его бедра своим.

– Надо поговорить, – сказала она.

Он немного напрягся, но ответил легко и весело:

– Как женщине с мужчиной?

– Хуже. Как старпому с капитаном.

– Что такое?

Они вошли в лифт, и Наоми нажала кнопку своей палубы. Под гудение плавно закрывающихся дверей она собиралась с мыслями. Не то чтобы она не знала, что сказать. Но ему тема разговора понравится не больше, чем нравилась ей.

– Нам придется добирать людей в команду.

Она достаточно разбиралась в молчании Джима, чтобы понять, о чем он думает. Его лицо стало пустым, глаза заморгали чуть чаще обычного.

– Правда? – отозвался он. – По-моему, мы отлично справляемся и так.

– Справлялись. «Роси» – военный корабль. Умная машина. Автоматика, резервные системы. Только потому мы до сих пор и обходились одной третью стандартного состава.

– И еще потому, что лучшего состава небо не видывало!

– И это тоже. По навыкам и надежности мы – сильная группа. Но хрупкая.

Лифт остановился, от сложного движения вращающейся станции и самой кабинки мир словно покачнулся. Или дело было не только в движении.

– Не совсем понимаю, почему хрупкая, – сказал Джим.

– Мы ходим на «Росинанте» с тех пор, как увели его с «Доннаджера». И ни разу не сменялись, состав все тот же. Вспомни хотя бы один такой же корабль. На «Кентербери» в иных рейсах четверть состава впервые знакомилась с остальными на борту. А…

Дверь скользнула в сторону. Они шагнули наружу, дав дорогу другой паре, входившей в лифт. Пока дверь закрывалась, Наоми успела услышать, о чем они шепчутся. Джим молчал почти до самой каюты. А когда заговорил, голос звучал тихо и задумчиво:

– Думаешь, кто-то из них не вернется? Амос? Алекс?

– Я думаю, что всякое случается. При сильных перегрузках люди иногда вырубаются. «Сок» помогает, но не дает стопроцентной гарантии. В нас, бывало, стреляли. Нас обездвиживали на нисходящей орбите, помнишь?

– Конечно, но…

– Стоит нам кого-то потерять, треть стандартной команды превратится в четверть. И вдобавок мы лишимся незаменимого специалиста.

Холден застыл перед самой дверью каюты.

– Стоп-стоп-стоп! Потерять?

– Да.

Его глаза округлились, как от удара, вокруг собрались горестные морщинки. Наоми попыталась их разгладить, но морщинки не исчезали.

– Ты что, готовишь меня к смерти кого-то из команды?

– Всю свою историю люди были стопроцентно смертны.

Джим начал говорить, сбился, отпер наконец дверь и вошел в каюту. Наоми шагнула за ним и закрыла дверь. Ей хотелось закрыть и тему, но она сомневалась, смогут ли они еще вернуться к этому разговору.

– В обычной команде у нас было бы по двое на каждый пост. В случае смерти или ранения любому нашлась бы замена.

– Я не возьму на борт еще четырех человек, а тем более восьмерых, – огрызнулся Джим, уходя в спальню.

Он словно сбежал от разговора. Только куда он денется? Наоми подождала, пока тишина, отчаяние и тревога – не рассердилась ли она – заставят Джима вернуться. На это ушло примерно пятнадцать секунд.

– У нас нет обычной команды, потому что мы – необычная команда. Мы собрались на «Роси», когда за нами охотилась вся система. Корабль-невидимка подстрелил под нами крейсер. Мы потеряли тогда «Кентербери» и Шеда. Пройдя через такое, невозможно остаться нормальными.

– Что, собственно, ты хочешь сказать?

– У этого корабля нет команды. Мы не команда. Мы семья.

– Верно, – согласилась Наоми. – В том-то и беда.

Они уставились друг на друга с разных концов комнаты. Джим двигал челюстью, возражения не шли у него с языка. Он знал, что Наоми права, но предпочел бы, чтобы она ошибалась. Она видела, как он признается перед собой, что выхода нет.

– Хорошо, – выговорил он. – Когда вернутся остальные, я поговорю насчет собеседований. Выберем пару человек на один-два рейса. Если они нормально притрутся, может, и возьмем на постоянную должность.

– Звучит разумно, – сказала Наоми.

– Придется менять баланс корабля, – добавил Холден.

– Все меняется… – Она обняла его.

Они заказали ужин из псевдоиндийского ресторанчика: карри и генно-модифицированный рис с текстурированной белковой плесенью, не отличимой от говядины. Остаток вечера Холден усердно бодрился, скрывая от Наоми беспокойство. Ему это, конечно, не удалось, но она оценила его старания. После ужина они смотрели развлекательные программы, пока в их комфортном распорядке дня не настало время выключать экран и идти в постель. Секс с Холденом был восхитительным с самого начала, с тех пор как они впервые решились проверить, такая ли глупость секс между капитаном и старпомом. Теперь он стал разнообразнее, спокойнее и игривее. И лучше утешал. Потом, лежа на гелевом матрасе со сбившимися в ноги простынями, Наоми ушла в рассеянные мысли. Вспоминала «Роси», и Сэм, и книгу стихов, которую читала в детстве, и музыкальную группу, на которую ее подсадил старший инженер «Кентербери». Воспоминания уже переходили в спутанное сновидение, когда ее разбудил голос Джима:

– Не нравится мне, что они разлетелись.

– М-м-м?

– Алекс с Амосом. Мне не нравится, что они улетели. Вот случится с ними что-нибудь, а мы здесь. Я даже не смогу запустить «Роси» и броситься на помощь.

– Все с ними будет нормально, – пробормотала Наоми.

– Знаю. В общем-то знаю. – Он приподнялся на локте. – Ты и вправду не волнуешься?

– Может, самую малость.

– Конечно, я понимаю, они взрослые люди, но если что… Если они не вернутся…

– Будет плохо, – сказала Наоми. – Мы столько лет полагались исключительно друг на друга.

– Да… – Помолчав, Холден спросил: – Ты не знаешь, кто та леди, из-за которой улетел Амос?

– Не знаю.

– Думаешь, его любимая?

– Не знаю, – повторила Наоми. – Мне сдается, скорее, кто-то, кто заменил ему мать.

– Хм-м, может быть. Не знаю, почему мне подумалось о любовнице. – Его голос стал невнятным, Холден уже засыпал. – Слушай, а разрешишь задать тебе неприличный вопрос?

– Попробую ответить.

– Почему вы с Амосом не сошлись? Я имею в виду на «Кенте».

Наоми расхохоталась и, перевернувшись, положила ему ладошку на грудь. Ей как в первый раз приятно было вдыхать запах его кожи.

– Ты это серьезно? Ты не обращал внимания, какой он сексуальный?

– Думаю, мы с Амосом: не в тех отношениях…

– Да, тебе это ни к чему, – усмехнулась Наоми.

– Хм-м. Ну, ладно. Я просто подумал, понимаешь ли… Он ведь долго летал с тобой на «Кенте» и о том, чтоб уйти с «Роси», ни разу не заговаривал.

– На «Роси» он остался не из-за меня, – сказала Наоми, – а из-за тебя.

– Из-за меня?

– Он тебя использует как внешнюю, приставную совесть.

– Ничего подобного!

– Именно так. Нашел человека с твердыми этическими установками и следует за ним, – заверила Наоми. – Для Амоса это способ не быть чудовищем.

– Зачем емуспособ не быть чудовищем? – Сон уже накрывал Холдена.

– Затем, что он и есть чудовище, – в последнем проблеске сознания буркнула Наоми. – Потому мы и ладим.

* * *

Сообщение пришло через два дня. Наоми его не ждала. Она в изолирующем скафандре вместе с главинженером Сакаи проверяла ход работ. Сакаи как раз объяснял, почему ищет для соединения внутреннего и наружного корпусов другой керамический сплав, когда на экран выскочило внеочередное сообщение. Страх, охвативший Наоми, был отзвуком их с Холденом разговора. Что-то случилось с Алексом! Или с Амосом…

– Подожди, – попросила она, и Сакаи в ответ поднял сжатый кулак.

Наоми запустила сообщение. На плоском экранчике загорелся рассеченный круг АВП, а когда он исчез, на его месте остался Марко. С годами его лицо чуть располнело, изгиб скул смягчился. Но кожа была такого же сочного и глубокого цвета, и руки, сложенные во время записи на столе, остались такими же тонкими. Грустный юмор, сквозивший в его улыбке, словно утянул Наоми в дыру времени.

Сообщение прервал сигнал встроенной медсистемы. Участился пульс, подскочило кровяное давление. Наоми отключила предупреждение, и голос мягко забился в ее ушах, потом стал плавным – передача наладилась.

«Прости, я знаю, что ты не хочешь со мной общаться. В оправдание скажу, что до сих пор я не напоминал о себе. И сейчас мне это нелегко далось».

«Выключи! – думала она. – Останови передачу. Сотри. Все равно все это ложь. Ложь или та часть правды, которая ему выгодна. Сотри и забудь!»

Марко отвел взгляд от камеры. Как будто прочел ее мысли или заранее их знал.

«Наоми, я не согласился с твоим решением, когда ты ушла, но всегда его уважал. Даже когда ты стала появляться в новостях, так что все знали, где тебя искать, я не выходил на связь. И теперь обращаюсь к тебе не ради себя».

Слова были сухими, теплыми, осторожными: безупречная речь человека, так хорошо говорящего на втором языке, что он звучит неестественно. Никаких его астерских словечек. И в этом годы изменили Марко.

«Син и Карал шлют тебе любовь и уважение, а кроме них, никто не знает, что я с тобой связался. И почему. Они сейчас на станции Церера, но надолго там остаться не смогут. Мне нужно, чтобы ты встретилась с их командой и… Нет, извини. Это все не то, не следовало так говорить. Просто я растерялся. Не знаю, что делать, и, кроме тебя, мне не к кому обратиться. Речь о Филипе. Он попал в беду».

Глава 4 Амос

У него болело горло.

Амос сглотнул, надеясь протолкнуть комок внутрь, но стало только хуже. Словно он наглотался песка. Медотсек «Роси» три месяца назад точно по расписанию накачал его полным набором вакцин и профилактических антибактериальных средств. Так что болезни Амос в расчет не принимал – но вот, заболел. В горле будто застрял мяч для гольфа.

Вокруг, как муравьи в муравейнике, кишели местные и пассажиры космопорта Цереры. Голоса их сливались в неразборчивый гул, ненавязчивый, словно тишина. Амос с юмором подумал, что никому на Церере не понять его сравнения. Он и сам два десятка лет не видел муравьев, но мальчишкой не раз наблюдал, как они тащат к себе таракана или обчищают крысиный скелет. Воспоминания были живыми и яркими. Муравьи наравне с тараканами и крысами выучились жить в соседстве с людьми. Бетон городов заполонил половину земного шара, половина животных попала в списки исчезающих видов, но за муравьев никто не волновался. Спасибо, не беспокойтесь, с ними все в порядке, крошки фастфуда ничуть не хуже дохлой лесной живности.

Приспосабливайся или умри.

Будь у Амоса философия, она бы в этом и состояла. Леса сменяются бетоном. Попадешься на дороге, в него и закатают. А вот если научишься жить в трещинах, тебе ничего не грозит. Трещины есть везде.

Вокруг него кишел муравейник Цереры. Те, кто был на вершине пищевой цепочки, покупали закуски или билеты на челноки, а то и на дальние рейсы. Но и в здешних трещинах народ тоже обитал. Девчонка лет десяти, не старше, с грязными длинными волосами, в розовом спортивном костюме, из которого давно выросла, исподтишка разглядывала пассажиров. Поджидала, пока можно будет стянуть оставленный на минуту без присмотра багаж или ручной терминал. Поймав на себе взгляд Амоса, она метнулась к служебному люку в основании стены.

Хоть в трещине – но живет. Приспособилась, а не умерла.

Амос снова сглотнул, поморщился от боли. Услышав гудок ручного терминала, он поднял взгляд на табло расписания, занимавшего половину обзора в зале. Яркие желтые буквы на черном фоне – разборчивость здесь важнее красоты. Дальний рейс на Луну подтвержден, вылет через три часа. Амос постучал по экранчику терминала, сообщая автоматической системе, что будет на борту, и стал искать, как убить время.

У выхода оказался бар, так что долго искать не пришлось.

Не желая напиваться, Амос ограничивался пивом: пил медленно, методично и махал бармену с таким расчетом, чтобы новый стакан поспевал к окончанию предыдущего. Ему хотелось забыться и расслабиться, и он хорошо знал кратчайший способ.

Бар не баловал играми и развлечениями, поэтому Амос сосредоточился на стакане, бармене и следующей порции пива. Ком в горле рос с каждым глотком. Амос не обращал внимания. Остальные посетители вели себя тихо: уставились в ручные терминалы или перешептывались, собравшись небольшими компаниями. Все чего-то ждали, куда-то собирались. Этот порт был для них не целью, а только шагом на пути куда-то – прошел и забыл.

Лидия умерла.

Он двадцать лет думал о ней. Отчасти, конечно, из-за тату с ее лицом, набитого у него против сердца. Стоило, сняв рубашку, посмотреться в зеркало, чтобы вспомнить. И каждый раз, когда приходилось делать выбор, тихий голос спрашивал его, чего бы хотела Лидия. Получив сообщение от Эрика, он сообразил, что двадцать лет не виделся и не говорил с ней. Значит, она была двадцатью годами старше, чем тогда, когда он ушел. Сколько же всего? Ему помнилась седина в ее волосах, морщины у глаз и у губ. Старше его, пятнадцатилетнего. Тогда старше были почти все.

А теперь она умерла.

Наверное, женщина двадцатью годами старше той, которую он помнил, могла умереть своей смертью. Вероятно, она умерла в больнице или в своей теплой и удобной постели в окружении друзей. Может, у нее в ногах даже спала кошка. Амос надеялся, что все так и было. Потому что если окажется, что нет – что кто-то стал причиной ее смерти, – Амос убьет всех, причастных к этому хоть косвенно. Он так и этак крутил в голове мысль о мести и ждал, не остановит ли его Лидия. Новый глоток пива обжег горло. А ведь он так надеялся, что не разболеется…

«Ты не заболел, – прозвучал у него в голове голос Лидии. – Ты грустишь. Горюешь. Этот ком в горле, пустота в груди… И то, что в желудке сосет, сколько бы ты ни заливал в него пива. Это горе».

– Хм, – вслух сказал Амос.

– Что-то нужно, приятель? – с профессиональным равнодушием поинтересовался бармен.

– Еще один. – Амос указал на свой полупустой стакан.

«Ты не умеешь справляться с горем», – произнес другой голос. На сей раз Холдена. Он был прав. Вот почему Амос доверял капитану. Если тот что-то говорил, значит, так и думал. Не приходилось разбираться, гадать, что он имеет в виду. Если капитан и напортачит, то с добрыми намерениями. Амос прежде не встречал таких людей.

Единственным сильным чувством, знакомым Амосу, сколько он себя помнил, был гнев. Он всегда легко появлялся, только и ждал повода. Горе очень легко превращалось в гнев. Это Амос понимал. Чуть поодаль от него сидел мужчина с грубым жестким лицом космача. Он уже час мучил один стакан пива. Каждый раз, как Амос заказывал следующий, мужчина косил ся на него со смесью досады и зависти. Завидовал бездонному кредитному счету. Как было бы просто: скажи ему что-нибудь громко и обидно, поставь его в положение, когда неловко отступать у всех на глазах. Бедняга волей-неволей попадется на крючок, и Амос волен будет выплеснуть свое горе ему на голову. Потасовка, наверное, помогла бы расслабиться.

«Этот парень Лидию не убивал», – сказал голос Холдена.

«Но кто-то другой мог убить, – мысленно ответил Амос, – и я должен это проверить».

– Надо выводить наличку, амиго, – обратился Амос к бармену, взмахнув ручным терминалом. И указал на астера. – Поставь этому парню два за мой счет.

Мужчина нахмурился, заподозрив оскорбление, но не нашел такового и сказал:

– Спасибо, брат.

– Не за что, германо. Спокойного рейса.

– Са-са, – отозвался астер, допивая пиво и принимаясь за следующий стакан, оплаченный Амосом. – Тебе того же, сабе дуй?

* * *

Амос скучал по койке «Роси».

Дальний транспорт назывался «Певчей пташкой», но от птицы в нем были только белые буквы на борту. Снаружи он выглядел гигантским мусорным бачком с конусом дюз на одном конце и крошечной кабиной управления на другом. Изнутри он выглядел так, как и должен выглядеть мусорный бачок, разделенный на двенадцать отсеков по пятьдесят человек на каждой палубе. Приватность обеспечивали только шторки на душевых кабинах, а в гальюны люди решались зайти, только когда рядом мелькала униформа кого-нибудь из корабельной команды.

«Ага, – подумал Амос, – тюремные правила».

Он выбрал себе койку – обычный амортизатор с маленьким ящиком внизу и крошечным игровым экраном на переборке напротив – как можно дальше от гальюна и столовой. И старался не заходить в людные места. В соседи ему попались семья из трех человек и с четвертой стороны – дряхлая старуха.

Бабка весь рейс глотала маленькие белые таблеточки, днями пялилась в потолок, а по ночам потела от бредовых сновидений. Амос ей представился. Она предложила ему таблетки. Он отказался. На том их общение и закончилось.

Семья была гораздо приятнее. Двое мужчин лет по тридцать и их семилетняя дочь. Мужчина по имени Рико работал инженером-строителем. Второй, Цзянь-го, вел дом и сидел с ребенком. Девочку звали Венди. Когда Амос занял койку, она взглянула на него недоверчиво, но Амос улыбнулся, пожал всем руки и купил девочке в автомате у столовой брикетик мороженого, после чего вел себя как следует. Он знал, как выглядят мужчины, слишком интересующиеся детьми, и не допускал, чтобы его приняли за такого.

Рико получил освободившееся место на орбитальной верфи Буша.

– Много койос летят в колодец. Полно работы, пока все спешат заграбастать себе кольца. Новые колонии, новые миры.

– Спадет лихорадка, и поток засохнет, – сказал Амос.

Он лежал лицом вверх на койке, вполуха слушал трескотню Рико и поглядывал на включенный без звука экран.

Рико ладонью, по-астерски «пожал плечами» и кивнул на спящую дочь.

– Ради нее, сабе? Что потом, то потом. А пока отложу малость юаней. На школу или билет за Кольцо – пусть сама выбирает.

– Я услышал тебя. Что потом, то потом.

– Ого, там гальюн моют. Успею сполоснуться под душем.

– А что такое, приятель? – спросил Амос. – Куда спешить?

Рико покачал головой, словно его спросили, почему в космосе вакуум. Амос, честно говоря, сам знал ответ, но хотел услышать, что скажет Рико.

– Рэкетиры-дальнобойщики, койо. Расплата за дешевый билет. Паршиво быть бедным.

– Но команда-то беспредела не допустит, а? Начнись драчка, откроют газ и всех привяжут к койкам. Тишина и покой.

– За душем не следят. Там нет камер. Если не заплатишь, когда начнут трясти, там и останешься. Лучше сходить, пока команда рядом.

– Да что ты? – разыгрывая удивление, протянул Амос. – Меня еще не трясли.

– Растрясут, хомбре. Присмотри пока за Цзянь-го и Венди, а?

– В оба глаза, брат.

* * *

Рико не ошибся. Улеглась первая суматоха, когда каждый находил себе койку, обнаруживал, что соседи ему не нравятся, и искал другую, – и все более или менее устроились. Астеры собрались на астерских палубах, внутряки разделили свои между Землей и Марсом. Амос оказался на астерской, но, кроме него, здесь чужаков не было.

Точно, тюремные правила.

На шестой день несколько крутых, обосновавшихся палубой выше, компанией спустились на лифте и причесали всех. На пятьдесят человек ушло немало времени. Амос, притворяясь спящим, следил за визитерами полуприкрытыми глазами. Афера была несложной. Один из громил подходил к пассажиру, объявлял, что нужно купить страховку, и проводил трансфер через дешевый одноразовый терминал. Вслух никто не угрожал. Платили все. Рэкет был тупым, но настолько простым, что работал.

Один из вымогателей, на вид не дотянувший и до четырнадцати, направился в сторону койки Амоса. Рико полез за своим терминалом, но тут Амос сел на койке и махнул ему подождать. Юному вымогателю он сказал:

– Мы здесь все в порядке. В нашем углу никто не платит.

Грабитель, онемев, уставился на него. Амос улыбался. Не то чтобы ему хотелось наглотаться газа и валяться связанным на койке, но, если придется, он переживет и это.

– Покойник, – сказал парень.

Он всеми силами старался выглядеть крутым, и Амос уважал его старания. Но его, бывало, пытались запугать люди куда страшнее тощего пацана-астера. Амос кивнул, словно обдумывая угрозу.

– Вот я раз ползал под реактором, и тут лопнула труба охладителя, – заговорил он.

– Чего? – недоуменно переспросил мальчишка.

Даже Рико с Цзянь-го уставились на соседа как на умалишенного. Амос заворочался, койка под ним, подстраиваясь, скрипнула шарнирами.

– Понимаешь, охладитель охрененно фонит. А на открытом воздухе испаряется. Если попадет на кожу, это не полезно, но пережить можно. Большей частью смывается. А вот дышать им не стоит. Если радиоактивные частицы набьются в легкие, куда от них денешься? Тебя вроде как выжигает изнутри.

Пацан оглянулся через плечо, не решаясь в одиночку разбираться с этим психом. Его приятели были еще заняты.

– Ну вот, значит, – продолжал Амос, подавшись вперед. – Надо было добраться до ремонтного люка, открыть аварийный шкаф и пристегнуть дыхательную маску, не надышавшись этой дрянью.

– Ну и чо? Все равно…

– Я это к тому, что я тогда узнал о себе кое-что новое.

– Ну и?… – Ситуация была настолько дикой, что парень волей-неволей заинтересовался.

– Я узнал, что, даже занятый тяжелой физической работой, могу не дышать почти две минуты.

– Ну и…

– А ты спроси себя, что я с тобой сделаю за две минуты, пока меня не вырубит газ. Бьюсь об заклад, немало.

Мальчишка не ответил. Рико с Цзянь-го, кажется, затаили дыхание. Венди восторженно улыбалась Амосу.

– Проблемы? – подоспел наконец один из приятелей юного рэкетира.

– Ага, он…

– Никаких проблем, – вмешался Амос, – просто объяснял вашему помощничку, что этот угол за страховку не платит.

– Ты сказал?

– Ага, я сказал.

Старший гангстер оценивающе оглядел Амоса. Они были примерно одного роста, но Амос на добрых двадцать пять кило тяжелее. Чтобы это подчеркнуть, Амос встал с койки и новел плечами.

– Ты с какой команды? – осведомился гангстер, приняв его за конкурента.

– С «Росинанта», – ответил Амос.

– Впервые слышу.

– Может, и так, но тут главное – контекст, не?

– Ты попал, койо! – заявил громила.

Амос ответил на его вспышку пожатием ладони.

– Рано или поздно проверим.

– Рано или поздно, – согласился громила и, прихватив пацана, направился к своим.

Отбывая на лифте, они оставили младшего внизу. Юнец издалека открыто, не прячась, следил за Амосом.

Тот вздохнул и вытащил из рюкзака полотенце.

– Пойду приму душ.

– Рехнулся! – возразил Цзянь-го. – Никого из команды рядом нет. Там на тебя и навалятся.

– Точно, – кивнул Амос и перебросил полотенце через плечо.

– Так зачем?..

– Затем, – ответил Амос, – что терпеть не могу ждать.

Едва Амос, выставив напоказ полотенце, направился к гальюну, мальчишка забормотал в ручной терминал. Вызывал подмогу.

Гальюн представлял собой пять хлипких душевых стоек у одной переборки и пять туалетов с вакуумным спуском у другой. Раковины висели прямо напротив двери. Оставшееся пространство занимали скамейки – ждать очереди в душ или одеваться после него. Не лучшее место для рукопашной. Много твердых выступов, на которые можно напороться, и скамейки под ногами.

Амос кинул полотенце на раковину и прислонился к ней, скрестив руки на груди. Долго ждать не пришлось. Через пять минут после вызова юнец вошел в душевую вместе с пятью другими громилами.

– Всего шестеро? Я малость оскорблен.

– Малость? – отозвался старший. – Знаешь, здоровяки вроде тебя тоже не бессмертны.

– И то верно. Как будем разбираться? Я на вашей площадке и уважаю правила хозяев.

Вожак засмеялся.

– Да ты шутишь, парень! Почти покойник, а все шутишь.

Обернувшись к младшему, он приказал.

– Твой кусок, койо.

Мальчишка выхватил из кармана заточку. В пассажирское отделение с оружием не допускались, но парень уже на корабле оторвал где-то полосу металла и придал ей должную остроту. Опять тюремные правила.

– Я отношусь к тебе с уважением, – заговорил Амос. – Я убил первого примерно в твоем возрасте. Вернее, первых, но речь не о том. Я принимаю тебя и твой нож всерьез.

– Хорошо.

– Ничего хорошего, – грустно возразил Амос.

Никто не успел и шевельнуться, как он шагнул к парню и дернул его за руку с ножом. Корабль шел на трети g, поэтому мальчишку сорвало с места и развернуло. Рука наткнулась на душевую стойку, а тело продолжало движение, и Амос не выпустил его запястья, пока рука не сложилась вокруг упора. Сухожилия порвались с тихим треском, словно по мокрой фанере ударили молотком. Нож из разжавшихся пальцев поплыл к полу, и тогда Амос выпустил руку.

Долгую секунду пятеро громил смотрели на нож у ног Амоса, а Амос – на них. Пустота под ложечкой исчезла. Ком в горле растаял.

– Кто следующий? – спросил он, шевеля пальцами и не замечая, что ухмыляется.

Они бросились все сразу. Амос принял их в объятия, как долгожданных любовников.

* * *

– Ты в порядке? – спросил Рико у Амоса, промокая ему ссадину на лбу спиртовым тампоном.

– В общем и целом.

– А они?

– Хуже, – признался Амос, – но только в общем. Когда очухаются, все уйдут на своих ногах.

– Мог бы за меня и не вступаться. Я бы заплатил.

– Не за тебя, – ответил Амос и, поймав недоуменный взгляд Рико, пояснил: – Это не за тебя. И еще, Рико, – деньги пойдут в фонд Венди, не то я и до тебя доберусь.

Глава 5 Холден

В молодости один из дедов Холдена выступал в родео. На всех фотографиях он выглядел как высокий, крепкий и бодрый молодой человек с большой пряжкой на поясе и в ковбойской шляпе. А маленький Холден видел тощего, бледного, сгорбленного старика. Как будто годы соскоблили с юноши наружный слой, оставив один скелет.

Ему пришло в голову, что так же годы обдирают и Фреда Джонсона. Тот был по-прежнему высок, но мощная мускулатура пропала, оставив складки кожи на плечах и на загривке. Волосы, когда-то почти черные, потом почти седые, теперь почти отсутствовали. Если Фред еще и внушал безусловное почтение, то лишь потому, что его власть изначально опиралась не на физическую силу.

На столе перед ним уже стояли две рюмки и бутылка с темной жидкостью. Фред кивком предложил Холдену выпить, и тот кивком согласился. Когда Фред налил, Холден с протяжным вздохом откинулся на спинку стула.

– Спасибо.

Фред пожал плечами.

– Я только и ждал предлога.

– Не за выпивку. Хотя и за нее тоже. Спасибо, что помог с «Роси». Деньги от Авасаралы пришли, но с тех пор, как я выставлял ей счет, обнаружились новые повреждения. Без скидок нам бы трудно пришлось.

– А кто вам обещал скидки? – спросил Фред, протягивая рюмку.

Впрочем, он тут же улыбнулся и, закряхтев, опустился на место. Холден лишь сейчас осознал, как боялся этого момента. Пусть у них только деловые переговоры, все равно он чувствовал себя попрошайкой. Положительный ответ – уже очень хорошо. А то, что Фред не заставил клянчить, – еще лучше. Это создавало ощущение, что они просто выпивают с другом.

– Ты постарел, Фред.

– И чувствую себя стариком. Но это лучше, чем быть покойником.

Холден поднял рюмку.

– За тех, кого с нами нет.

– За тех, кого с нами нет, – повторил Фред, и оба выпили. – С каждой нашей встречей их становится больше.

– Мне жаль, что так вышло с Быком, хотя он, пожалуй, спас Солнечную систему. Насколько я его знал, он бы счел, что чертовски дешево расплатился.

– За Быка. – Фред снова поднял рюмку.

– И за Сэм, – ответил Холден, повторив его жест.

– Я скоро ухожу, вот и решил на тебя посмотреть.

– Постой! Как уходишь? Просто уходишь – или как Бык и Сэм?

– Так скоро вы от меня не избавитесь. Мне нужно снова побывать на «Медине», – сказал Фред и, сосредоточенно насупившись, словно выполнял сложную операцию, налил себе еще бурбона. – Там разворачивается основное действие.

– Правда? А я вроде бы слышал, что генеральный секретарь ООН встречается с марсианским премьером. Думал, ты туда направишься.

– Сколько бы они ни договаривались, на деле власть определяется географическим положением. «Медина» – ось, на которую насажены все кольца. Сила еще долго будет за ней.

– И сколько, по-твоему, ООН и Марс позволят вам командовать парадом? Ты получил фору, но они собрали довольно мощный кулак на случай, если им понадобится твое добро.

– Космический флот? Мы с Авасаралой, в общем, контролируем этот вопрос. – Фред сделал паузу для длинного глотка. – Но есть две серьезные проблемы.

Холден поставил рюмку. У него возникло предчувствие, что его просьба и ответное согласие на скидку – далеко не конец переговоров.

– Марс… – сказал он.

– Да, Марс умирает, – кивнул Фред, – этого не остановить. И еще шайка экстремистов АВП буянит. Прошлогодняя атака на Каллисто – их работа. И «водяной бунт» на Палладе. И еще кое-что. Появились пираты, и на их кораблях чаще, чем мне бы хотелось, видят рассеченный круг.

– Я думал, когда каждому достанется по планете, все проблемы будут решены.

Фред, прежде чем отвечать, сделал еще глоток.

– Они исходят из того, что культура астеров адаптирована прежде всего к космосу. Будущие новые колонии с воздухом и тяготением подорвут экономическую базу астеров. Загнать всех в гравитационные колодцы с моральной точки зрения – геноцид.

Холден заморгал.

– Свободные планеты – геноцид?

– Они твердят, что приспособленность к низкой гравитации – не отклонение, а физическая норма. Мы якобы убиваем тех, кто не желает переселяться на планеты.

– Ну, хорошо, могу представить, что кто-то не хочет полгода накачиваться стероидами и стимуляторами костного роста. Но убийство-то тут при чем?

– Во-первых, не все перенесут такую накачку. Впрочем, дело даже не в этом – а в том, что вот этому, – Фред взмахнул руками, подразумевая всю станцию, – придет конец, когда каждый получит по планете. По меньшей мере на несколько поколений вперед. Если не навсегда. Какой смысл вливать ресурсы во внешние планеты и Пояс, когда то же самое есть в колодце с дармовыми воздухом и водой?

– Значит, все, что у них есть, станет никому не нужно и они здесь умрут с голоду?

– Так им видится, – сказал Фред, и с минуту они с Холденом молча пили.

– Да, – наконец заговорил Холден. – Да, в этом есть смысл. Но я не вижу, что они тут могут изменить.

– Кое-кто над этим думает. Но идет накрутка…

– Каллисто и Паллада?

– А совсем недавно еще и нападение на Землю – со старого, воняющего нафталином грузовоза.

– Не слыхал, чтобы на Земле рвануло, так что, надо понимать, атака не удалась, – рассмеялся Холден.

– Ну, атака была самоубийственной, и самоубийство как раз удалось. Находившийся на высокой орбите патрульный флот ООН превратил грузовик в газ за десятую а. е. от планеты. Ущерба не было, шума в прессе тоже. Но не исключено, что это только разведка. Они затевают большое шоу, которое всем напомнит о Поясе. И меня дико пугает, что невозможно предвидеть, чем это окажется.

* * *

Плавно уходящий вниз коридор жилого кольца Тихо был полон рабочими. Холдена расписание станции почти не касалось, но сейчас он решил, что попал в пересменок. Если, конечно, это не упорядоченная эвакуация без объявления тревоги.

– Йо, Холден! – окликнул кто-то на ходу.

– Привет, – отозвался Холден, понятия не имея, с кем здоровается.

Он так и не научился обращаться со славой. В него тыкали пальцами, на него глазели, перешептывались. Понятно, мало кто хотел его оскорбить. Такая реакция была просто проявлением удивления, когда человек, много раз виденный на экране, вдруг появляется в реальном мире. Большая часть шепотков, которые ему удавалось подслушать, сводились к чему-то вроде: «Это не Джеймс Холден? По-моему, это Джеймс Холден».

– Холден, – бросила попавшаяся навстречу женщина, – как делишки?

На Тихо в три смены жили и работали пятнадцать тысяч человек. Маленький город в космосе. Так и не вспомнив, знаком ли он с этой женщиной, Холден улыбнулся ей.

– Нормально. Как у тебя?

– Да так себе, – отозвалась она, проходя мимо.

У двери каюты он вздохнул с облегчением – за ней ждала только Наоми. Она сидела за столом с чашкой горячего чая и рассеянно смотрела перед собой. Холден не знал, грустит она или задумалась над сложной инженерной задачей. С виду это бывало очень похоже.

Она налил себе воды из кухонного крана и сел напротив, дожидаясь, пока Наоми заговорит. Она взглянула на него сквозь пряди волос и грустно улыбнулась. Значит, не работа, а меланхолия.

– Привет, – сказала она.

– Привет.

– Тут у меня одно дело.

– Я могу помочь? – спросил Холден. – Только скажи.

Наоми отпила чаю. Тянула время – не лучший признак.

Значит, она не знает, как рассказать о случившемся. У Холдена поджались мышцы на животе.

– Собственно, ситуация такая, – призналась она. – Мне нужно кое-что сделать, а тебя я в это замешивать не могу. Совсем. Потому что ты попытался бы помочь, а у тебя не выйдет.

– Не понимаю, – сказал Холден.

– Обещаю, когда вернусь, дать полный отчет.

– Погоди. Что значит «когда вернешься»? Ты куда собралась?

– Для начала на Цереру, – сказала Наоми, – но, возможно, придется лететь и дальше. Не знаю точно, сколько меня не будет.

– Наоми! – Холден через стол дотянулся до ее руки. – Ты меня страшно пугаешь. Я не отпущу тебя на Цереру одну. Тем более если дело плохо, а мне сдается, что дело совсем плохо.

Наоми отставила чашку и обеими руками сжала его ладонь. Пальцы, прикасавшиеся к горячему пластику, согрелись, остальные были холодными.

– Я лечу одна. Это не обсуждается. Либо я лечу, потому что ты меня понимаешь и даешь мне свободу, либо потому, что между нами все кончено и у тебя больше нет права голоса в моих делах.

– Постой. Ты что сказала?

– Ты про «все кончено»? – Наоми крепко сжала его руку.

– Нет, нет, конечно.

– Тогда спасибо, что доверяешь мне и даешь разобраться самой.

– Я это сказал?

– Более или менее.

Наоми встала. Теперь Холден заметил на полу рядом с ней уже собранный багаж.

– Постараюсь быть на связи, но, если не выйдет, не бери ничего в голову, ладно?

– Ладно, – как во сне отозвался Холден.

Наоми, стоявшая по ту сторону стола с зеленым рюкзачком в руке, показалась ему очень далекой. То ли комната стала больше, то ли Холден стал маленьким. Он поднялся и покачнулся от головокружения.

Наоми бросила на стол рюкзак и обняла его обеими руками. Уткнувшись подбородком ему в волосы, прошептала:

– Я вернусь. Обещаю.

– Ладно, – повторил он.

Мозг отказывался выдавать другие слова.

Наоми еще крепче сжала его, потом забрала рюкзак и пошла к двери.

– Подожди! – сказал Холден.

Она обернулась.

– Я тебя люблю.

– И я тебя люблю, – сказала она и ушла.

Холден снова сел – чтобы не упасть. Вытащил он себя из кресла через час или через минуту – сам не помнил. Хотел было позвонить Амосу и напиться вместе с ним, но вспомнил, что Амоса с Алексом тоже нет.

Никого нет.

* * *

Странно, как все вокруг остается прежним, когда так много изменилось. Холден по-прежнему вставал по утрам, чистил зубы, надевал чистое и завтракал. К девяти приходил в ремонтный док, влезал в вакуумный скафандр и вместе с ремонтниками занимался «Росинантом». Восемь часов он лазал по скелету корабля, подсоединяя проводку, устанавливая новые маневровые двигатели, латая пробоины. Он не все умел, но в том, чего не умел, подражал кому-нибудь из техников и справлялся таким образом даже со сложными работами.

И все казалось нормальным, обычным, как в прежней жизни.

Но через восемь часов он возвращался домой, а там никого не было. Холден впервые за несколько лет по-настоящему остался один. Амос не заходил, чтобы позвать его в бар. Алекс не смотрел новости, отпуская с кушетки ехидные комментарии. Не было Наоми, с которой он мог бы поговорить о том, как прошел день, и обсудить ход ремонта. Комната даже пахла пустотой.

Впервые Холден начал понимать, как ему нужна семья. У него было восемь родителей, а дедушек и бабушек, дядь и теть, двоюродных братьев и сестер не смог бы пересчитать. Поступив в земной военный флот, он провел четыре года в академии и жил в одной комнате общежития с однокашниками и подружками. И даже после позорной отставки он сразу получил работу в «Чисто-прозрачно», и на «Кентербери» его ждала новая недружная семья. Ну пусть не родные люди, но все-таки свои!

На Тихо из близких были только по горло занятый политическими махинациями Фред да еще Сэм – но она несколько лет назад погибла в Медленной Зоне. Сакаи, заменивший Сэм, считался опытным инженером и серьезно взялся за ремонт корабля, но не выказывал желания общаться, кроме как на профессиональные темы.

Поэтому Холден так много времени проводил в барах.

В «Блоуи-Блум» было слишком шумно и людно. Наоми знала здесь многих, но Холден – нет. В заведениях ближе к палубам отдыхали задиристые работяги, для которых потасовка со знаменитостью была желанным способом выпустить пар. Все прочие местечки, где набиралось больше четырех посетителей, выстраивались в очередь: «Сфотографируйся с Джеймсом Холденом и целый час выспрашивай его о личной жизни».

Скоро Холден отыскал ресторан, притулившийся в боковом коридоре между жилым сектором и рядом киосков. Здесь подавали блюда, которые у астеров считались итальянской кухней, а в задней комнате был маленький бар, куда, кажется, никто не заглядывал.

В этом баре Холден мог посидеть за крошечным столиком, просматривая на ручном терминале последние новости, почитать сообщения и наконец-то добраться до скачанных за шесть лет книг. В баре подавали те же блюда, что и в главном зале. На Земле итальянскими их бы не назвали, но съедобными – вполне могли. Коктейли были сносными и дешевыми. И все здесь Холден счел бы терпимым, не исчезни вдруг из его вселенной Наоми. Алекс регулярно сообщал, где он и чем занимается. С терминала Амоса пришло автоматическое уведомление о прибытии того на Луну, а потом на Землю. От Наоми не было ничего. Она еще существовала в природе – по крайней мере, ее терминал оставался исправным. Посланные Холденом сообщения куда-то доходили. Сеть ни разу не уведомила его о невозможности соединения. Но иного ответа, кроме: «Письмо успешно отправлено», он не получал.

Спустя пару недель плохой итальянской кухни и дешевых коктейлей терминал наконец сообщил о запросе на голосовую связь. Холден понимал, что это наверняка не Наоми. Запаздывание сигнала не позволяло вести живой разговор между разными станциями. И все равно он так резко выдернул из кармана терминал, что выронил его, и тот отлетел под соседний стол.

– Перебрал моих Маргарит? – спросил бармен Чип.

– Уже первая была лишней, – огрызнулся Холден, ныряя за аппаратом. – А выдавать их за Маргариты – просто преступление!

– Это и есть Маргариты, если их делать на рисовом вине и лимонном ароматизаторе, – не без обиды возразил Чип.

– Алло! – заорал Холден в терминал, чуть не продавив экран, чтобы подключить связь. – Алло!

«Это Джим?» – отозвался женский голос. Совсем не похожий на голос Наоми.

– Кто говорит? – спросил он и, треснувшись головой об угол стола, добавил: – Черт!

«Моника, – ответил голос. – Моника Стюарт. Я не вовремя?»

– Я сейчас немножко занят, Моника, – сказал Холден, и Чип закатил глаза.

Когда Холден отмахнулся, бармен принялся смешивать ему новый коктейль. Возможно, в отместку за обиду.

«Понимаю, – протянула Моника. – Но я так хотела повидаться! Нельзя ли нам встретиться? Поужинать, выпить что-нибудь?»

– Боюсь, что я в обозримом будущем засел на станции Тихо. «Роси» перебирают по винтику, так что…

«А я знаю. Я сейчас тоже на Тихо, потому и звоню».

– Точно, – спохватился Холден. – Ну, конечно.

«Сегодня можно?»

Чип поставил бокал на поднос, но коктейль унес заскочивший из главного зала официант. Поймав взгляд Холдена, Чип одними губами выговорил: «Хочешь еще?» Перспектива провести очередной вечер, поглощая то, что в этом ресторане, всем на смех, именовали «лазаньей» и «Маргаритой», пугала как медленная смерть.

По правде сказать, Холдену было скучно и одиноко. Моника Стюарт работала журналисткой и обладала одним серьезным недостатком – объявлялась только тогда, когда нуждалась в чем-то. За каждым ее поступком что-то крылось. Но можно ведь узнать, что ей надо, и отказать – будет хоть какое-то разнообразие в череде одинаковых вечеров без Наоми.

– Ну что ж, Моника, – сказал он, – ужин – это заманчиво. Только не итальянская кухня!

* * *

Они ели суши из форели, выращенной в баках на станции. Безумно дорогие, но платила Моника – сказала, что ей покроют эти расходы как деловые. Холден позволил побаловать себя, да так, что одежда теперь не сходилась на животе.

Моника ела деликатно, ловко орудуя палочками и подбирая чуть ли не по рисинке за раз. Васаби она вовсе игнорировала. За то время, что Холден ее не видел, она немного постарела. Только ее, в отличие от Фреда, годы украсили, добавив внешности видеозвезды опыта и внушительности.

Разговор начали с мелочей: как идет ремонт корабля, кто теперь где из той команды, что возвращалась на «Росинанте», когда кольца были еще новостью, куда разлетелись Алекс, Амос и Наоми. Холден поймал себя на том, что рассказывает больше, чем собирался. Он не питал к Монике неприязни, но и не слишком ей доверял. Зато журналистка его знала – она летала с ним, а он еще больше, чем по хорошей еде, изголодался по разговору с кем-нибудь из знакомых.

– Тут такое удивительное дело… – начала она, промокая уголок рта салфеткой.

– Что может быть удивительнее, чем свежая рыба на космической станции в компании самой знаменитой репортерши Солнечной системы?

– Ты мне льстишь.

– Привычка. Не обращай внимания.

Моника порылась в сумке и вытащила из нее скатанный в трубочку видеоэкран. Отодвинув тарелки, она разложила его на столе. Включившись, экран показал толстое и громоздкое грузовое судно, направляющееся к одному из колец в пределах Медленной Зоны.

– Посмотри.

Картинка пришла в движение, грузовик на малой тяге входил в кольцо-врата. «Одно из тех, – решил Холден, – что ведут из системы в Медленную Зону и к станции „Медина“, хотя, может, и другое. С виду они все одинаковые». Когда корабль прошел врата, изображение мигнуло и заплясало: записывающую аппаратуру обстреливали быстрые частицы и магнитное излучение. Наконец экран прояснился, но корабля уже не было видно. Это ничего не значило. Свет, проходя через кольцо, всегда вел себя необычно, искажая изображение. Как от рефракции в воде. Запись кончилась.

– Я такие уже видел, – заметил Холден. – Эффектно, но расколоть, в чем штука, нетрудно.

– Как раз такого не видел. Угадай, что стало с кораблем?

Моника раскраснелась от волнения.

– А что?

– Нет, ты угадай. Предполагай, выдвигай гипотезы. Потому что на той стороне он так и не вышел.

Глава 6 Алекс

Привет, Бобби, – сказал Алекс в камеру терминала. – Я тут спускаюсь на неделю-другую в Маринер, погощу у кузена. Может, заглянешь пообедать, пока я по соседству?

Он отправил сообщение и спрятал ручной терминал в карман, поерзал и вытащил снова. Стал перебирать контакты, придумывая, на что бы еще отвлечься. С каждой минутой он приближался к прозрачной атмосфере родного дома. Они уже почти миновали орбиту Фобоса и подлетали к еле видимой щепотке гравия, называемой Кольцом Деймоса. Посадочный челнок не снабдили экранами, не то отсюда уже виднелся бы тяжелый корпус базы Геката, распластавшейся по склону горы Олимп. Там Алекс проходил учебку, когда завербовался во флот.

Долина Маринер была первым серьезным поселением на Марсе. Пять сообщающихся между собой кварталов, выдолбленных в скалах огромного каньона, забившихся под камень и реголит. Связывавшую их сеть называли Хайчжэ^[145], потому что похожие на декорации к вестерну мосты и изгибы труб складывались в силуэт медузы. Протянутая позже скоростная ветка на Лондрес-Нову напоминала копье, воткнувшееся в купол медузы.

Три волны колонистов из Китая и Индии глубоко закапывались в сухую землю, влача скудное, ненадежное существование на пределе человеческих возможностей. Среди них была семья Алекса. Единственный сын пожилых родителей, он не имел племянников и племянниц, зато двоюродных братьев и сестер у него было достаточно, чтобы месяцами кочевать из одной гостевой комнаты в другую, не слишком стесняя хозяев.

Челнок вздрогнул – наружная атмосфера уже достаточно сгустилась, чтобы в ней возникали турбулентности. Негромко загудел сигнал ускорения, раздался синтезированный голос, который попросил проверить крепления амортизаторов и уложить багаж тяжелее двух килограммов в боковые шкафчики. Через тридцать секунд должно было начаться ускорение, перегрузки на пике достигали трех g. Заботливый автомат внушал, что это серьезно. Алекс решил, что некоторых пассажиров полезно припугнуть.

Он убрал в шкафчик ручной терминал, нажал кнопку «Закрыть» и стал ждать, когда тормозные ракеты вожмут его в гель. В соседнем купе заплакал младенец. Зазвучала гамма отсчета – звуковые тоны, понятные на любом языке. Когда они слились в мягкий, утешительный аккорд, навалилась перегрузка. Алекс задремал под вибрацию и дребезжание корпуса челнока. Разреженная атмосфера Марса не позволяла воздушного торможения на крутом спуске, зато выделяла немало тепла. В полудреме Алекс проводил расчет посадки – числа становились все более неправдоподобными, его накрывал легкий сон. Если бы что-то пошло не так – изменилось ускорение, корабль вздрогнул бы от удара, повернулась на шарнирах койка, – Алекс мигом бы проснулся. Но ничего такого не случилось, и он спокойно дремал. Для возвращения домой не так плохо.

Портовые башни стояли на дне долины. Над площадками вздымалось шесть с половиной километров каменных стен, полоска неба между ними занимала не больше тридцати градусов. Приемный терминал был одним из старейших строений Марса, его толстый прозрачный купол защищал людей от радиации и одновременно открывал им поражающий масштабом вид. На восток тянулся прекрасный каньон, рваный и изрезанный. Там, где из скалы высовывались кварталы, горели огоньки – самые богатые дома променяли защиту каменных сводов на безумную роскошь настоящих окон. Транспортные флаеры жались к земле, где относительно плотный воздушный слой давал опору их паутинным крыльям.

Давным-давно, говорили ученые, Марс породил собственную биосферу. На планете шли дожди, текли реки. Не в последнее геологическое мгновение, отведенное истории человечества, но когда-то так было. И будет снова, обещали терра-формисты. Не при нашей жизни и не при жизни наших детей, но когда-нибудь. Стоя в очереди на досмотр, Алекс оглядывался. Планетная сила тяжести – около трети g – была непривычной. Что бы ни твердили математики, тяготение планеты – совсем не то же самое, что перегрузка ускорения. От вида на каньон, от непривычности собственного веса Алекс ощущал нарастающее в груди беспокойство.

Он здесь. Он дома.

На выходе прибывающих пассажиров опрашивал мрачный мужчина с простреленными красными жилками глазами и седыми, чуть рыжеватыми усами.

– По делу или на отдых?

– Ни то, ни другое, – ответил Алекс. – Прилетел повидаться с бывшей женой.

Мужчина усмехнулся.

– Повидаться по делу или для совместного отдыха?

– Будем считать, без дела, – решил Алекс.

Таможенник провел пальцем по экрану терминала и кивнул в сторону камеры. Когда система подтвердила личность Алекса, он задумался, зачем так сказал. Не то чтобы он назвал Тали мегерой или как-то оскорбил, но он позволил себе шутить на ее счет. Казалось бы, она такого не заслужила. Наверняка не заслужила.

– Приятно вам отдохнуть, – сказал таможенник, пропуская Алекса в покинутый им когда-то мир.

В зале ожидания его встречала кузина Минь. Она была десятью годами моложе Алекса – уже избавлялась от последних признаков юности, сменяя их на приятную полноту средних лет, но улыбнулась знакомой девчачьей улыбкой.

– Привет-привет, приятель, – сказала она, с чуть наигранной маринерской растяжкой. – Что привело тебя в наши края?

– Скорее сантименты, чем здравый смысл, – ответил Алекс, распахнув объятия. Они коротко обнялись.

– Багаж у тебя есть?

– Путешествую налегке.

– Вот и хорошо. Я оставила карт у входа.

– Не много ли чести? – поднял бровь Алекс.

– Они теперь дешевле обходятся. Ребята вернутся из Нижнего универа часа через четыре. Чем собираешься заняться в то время, пока они до тебя не добрались?

– У меня есть всего пара дел. Я мечтал повидать наших – и съесть миску Хасановой лапши.

Смущение мелькнуло на лице Минь и тут же пропало.

– На южной стене отличная лагманная. От чесночного соуса глаза на лоб лезут. Но вот Хасан четыре года назад собрал вещички.

– А… ну, ничего. Хасан не то чтобы особенно хорошо кормил.

– Точно.

– Просто он – это он, вот в чем: дело.

Карт оказался обычной электрической тележкой, пошире и покрепче, чем те, что использовали на станциях. Колеса были изготовлены из прозрачного полимера и не оставляли следов на полах. Алекс забрался на пассажирское место, Минь села за управление. Они говорили о домашних мелочах: кто женился, кто развелся, кто переехал и куда. Удивительно, как много братьев и сестер Минь уже попали на уходящие к кольцам рейсы, да и сама она, хоть и неговорила напрямик, больше, чем самим Алексом, интересовалась, что он видел на той стороне.

Они проехали по тоннелю и пересекли один из мостов, ведущих к Бункерному Холму. В этом квартале Алекс вырос. Прах его отца лежал в крипте синагоги, пепел матери развеяли над пропастью Офира. Дом девушки, с которой Алекс впервые целовался, находился через два коридора от квартиры Минь. Лучшим другом его детства был этнический китаец Джонни Чжоу, живший со старшими братом и сестрой на другой стороне каньона.

Воспоминания захлестывали Алекса. В этом изгибе коридора Шрабагар Одинокая Звезда устраивал по выходным танцы и состязания, кто кого перепьет. На перекрестке коридоров Даллас и Ну-Рен-Чжи его в девять лет поймали с украденной в погребке жвачкой. В туалете торгового центра на Алама-плацца его жутко тошнило. Тысячи маленьких событий, какие случались что ни день. Единственное, что отличало воспоминания Алекса, – что все это было с ним.

Он не сразу сообразил, откуда взялось неуютное чувство. Так же, как различие между планетарным весом и тягой, пустота коридоров не бросалась в глаза. Но, по мере того как Минь продвигалась в глубину квартала, он стал обращать внимание на освещение, а потом на замки́. По всем коридорам, разбросанные, как горсть песчинок, попадались темные, запертые комнаты и заведения. Каждый замок сам по себе ничего такого не означал, но Алекс заметил сперва один, потом несколько, потом целую россыпь – как цветы на лугу – такими замками владельцы и охрана закрывали двери пустующих отсеков. Кое-как поддерживая болтовню с кузиной, Алекс начал считать. Из следующих ста дверей, ведущих в дома, заведения, на ремонтные станции и в школы, – двадцать одна не использовалась.

Он упомянул об этом, когда Минь остановила карт у своей двери.

– Еще бы, – кивнула она с вымученным юморком. – Планета-призрак!

* * *

За те годы, пока Алекса не было, Талисса переехала. Прежде они жили в Балларде, между постом флота и старой водоочистной станцией. Сейчас местная система выдала адрес в Галвестон-Шеллоу. Алекс не понимал, почему Тали переехала в такой район, но все меняется. Может, она разбогатела. Он надеялся, что так. Всякое улучшение в ее жизни говорило в его пользу.

В Галвестон-Шэллоу были широкие коридоры. Освещались они наполовину шахтами, пробитыми к поверхности, – настоящим солнечным светом, пропущенным через пирамиду прозрачных щитков, чтобы свести к минимуму радиацию. Широкие наклонные потолки выглядели естественными, почти органическими, да и запах механической очистки воздуха почти терялся за сочными землистыми ароматами живых растений. Широкие полосы оранжерей заполняли общественные пространства чертовым плющом и лианами – теми видами, что выделяют больше всего кислорода. Воздух был ласкающе-влажным. Алекс подумал, что здесь в малом масштабе воплотились мечты всего Марса. Если бы проект терраформирования осуществился, такой стала бы вся планета. Флора и фауна. Вода и воздух. Когда-нибудь, много веков спустя, люди могли бы прогуливаться по поверхности Марса среди такой вот зелени. И чувствовать на лице тепло настоящего солнца.

О чем бы ни думать, лишь бы не о главном… Алекс еще раз проверил на терминале маршрут к новому дому Тали. Сердце билось чаще обычного, и он не знал, куда девать руки. Гадал, что она скажет, как на него посмотрит. Были причины и для гнева, и для радости. Алекс надеялся на радость.

Он хотел найти нужную дверь, собраться с духом и только тогда позвонить – но все вышло иначе. Алекс увидел ее, едва свернув за последний поворот. Тали стояла среди растений с лопаткой в руке. На ней были полотняные рабочие штаны, выпачканные землей, и светло-коричневая рубаха с изобилием карманов и петель для садового инструмента – большей частью пустых. Ее волосы отливали густым каштановым оттенком, совсем без седины, – значит, она их красила. Лицо округлилось, щеки стали заметнее. Время пощадило ее. Сегодня она не была красивой – может, и раньше не была, – но Алекс смотрел на нее с удовольствием и узнавал прежнюю Талиссу.

Он ощутил на своих губах улыбку, рожденную скорее неловкостью, чем удовольствием. Засунув руки в карманы, он зашагал к ней небрежной походкой. Тали оторвалась от работы – и снова опустила голову. Плечи ее напряглись, она снова оглянулась в его сторону. Алекс поднял руку ладонью наружу.

– Алекс? – сказала она, когда он подошел к краю грядки.

– Привет, Тали.

В ее голосе было только равнодушное удивление.

– Что ты здесь делаешь?

– Выдалось свободное время, пока корабль на ремонте. Решил навестить прежние места. Потолкаться среди своих, ну, ты понимаешь.

Талисса кивнула. Губы ее чуть скривились – у нее это означало глубокую задумчивость. Может, следовало предупредить ее сообщением, прежде чем являться? Только вот Алексу казалось, что им надо встретиться лицом к лицу.

– Ну, – произнесла она, – хорошо.

– Я не хочу тебе мешать. Но, может, когда закончишь, позволишь угостить тебя чашкой чаю?

Тали встала на каблуки и склонила голову к плечу.

– Брось, Алекс. Что ты здесь делаешь?

– Ничего, – сказал он.

– Нет. Ты что-то задумал. Ты здесь не просто так.

– Нет, правда. Я просто…

– Не надо, – по-домашнему сказала она. – Не морочь мне голову. Никто не заявляется к дому бывшей жены просто потому, что захотелось выпить чаю.

– Ну, хорошо, – выдавил Алекс. – Только я думал…

Тали покачала головой и снова принялась вскапывать чернозем.

– Что ты думал? Что мы с тобой выпьем, поговорим о старых временах, может, взгрустнем немножко? А может, и в постель завалимся в память старых добрых времен?

– Что? Нет, я не…

– Прошу тебя, не выставляй меня виноватой. Я живу богатой и интересной жизнью, в которой ты предпочел не участвовать. У меня полна тарелочка, и я не собираюсь делиться с тобой, утешать типа, который меня бросил сколько-то лет назад, потому что… Не знаю почему. Переживал кризис среднего возраста? Меня это не касается, нечестно от меня ждать чего-то этакого.

– О… – сказал Алекс.

Чувствовал он себя так, словно проглотил вольфрамовую болванку. Щеки горели. Посмотрев на него, Тали вздохнула. На ее лице не было злорадства. И даже злости не было. Разве что усталость.

– Извини, – снова заговорила она. – Мы – двое старых знакомых. В данный момент, пожалуй, даже меньше того.

– Я понял. Извини.

– Это не я поставила тебя в такое положение, а ты меня. Я просто занималась грядкой.

– Знаю. Я не хотел причинять тебе неудобств. Ни сейчас, ни раньше.

– Раньше? Когда ты от меня ушел?

– Я этого не хотел, и вышло все так не из-за тебя, а…

Она резко мотнула головой, поморщилась.

– Нет, только не это, Алекс. Мы говорим о прошлом? Когда я только что сказала, что не желаю о нем говорить? Ты что, не понял?

– Понял.

– Вот и хорошо.

– Извини, что вышло… некрасиво.

– Переживу, – сказала она.

Алекс снова поднял руку – тем же движением, что при встрече, но уже с другим смыслом. Он развернулся. И ушел. Унижение тяжело сдавливало грудь. Неудержимо хотелось обернуться, бросить последний взгляд – не смотрит ли она ему в спину.

Он удержался.

Она была права. Вот почему он без предупреждения явился к ее дверям. Потому что знал: если она скажет «нет», ему придется уважать ее решение, а где-то в нем таилась мысль, что ей будет труднее прогнать его, дыша с ним одним воздухом. И, возможно, так и вышло. Возможно, ей от этого стало еще хуже.

Первый попавшийся ему бар назывался «Лос-Компадрес», и пахло в нем хмелем и горячим сыром. Паренек за стойкой едва дорос до права покупать спиртное и выглядел особенно бледным из-за рыжих усиков и шевелюры, которую из жалости можно было назвать творческой. Алекс сел на барную табуретку и заказал виски.

– Рановато начинаете праздновать, – заметил, наливая, бармен. – В честь чего это?

– Оказалось, – ответил Алекс, старательно подчеркивая тягучий местный говорок, – что иногда я бываю полным дерьмом.

– Жестокая истина.

– Какая есть.

– Думаете, пьянка в одиночестве это исправит?

– Нет. Просто лечу боль брошенного мужчины традиционным средством.

– И то верно, – кивнул бармен. – Закусывать будете?

– Потом посмотрю меню.

За полчаса Алекс не выпил и половины. Бар начинал наполняться – что означало где-то двадцать человек там, где могло уместиться семьдесят. Из скрытых динамиков зазвучали мелодии ранчеро. Идея вернуться к кузине и сделать вид, что все отлично, была лишь немногим хуже, чем перспектива сидеть в баре и ждать, пока пройдет жалость к себе. Он все перебирал варианты того, что мог бы сказать или сделать иначе, чтобы все иначе кончилось. Пока самый разумный ответ выглядел как: «Не уходить от жены». А для него это означало: «Быть другим человеком».

Загудел терминал. Достав его, Алекс увидел сообщение от Бобби Драпер.

«Привет, Алекс. Прости, что не сразу ответила. Жутко занята. Да, если ты здесь, буду рада встретиться. Может, попрошу об услуге, если ты не против. Забегай в любое время».

И адрес в Лондрес-Нове. Алекс ткнул в него пальцем и вывел на экран карту. Недалеко от бара была станция скоростной «трубы». Можно успеть к ужину. Положив ладонь на встроенный в стойку терминал, он расплатился за выпивку и выпрямился. В коридоре вокруг сломавшегося кара собрались несколько ремонтников. Женщина с молочно-белой кожей оглянулась на Алекса. Наверное, соображала, не этот ли человек – пилот Джеймса Холдена. Он прошел мимо раньше, чем она решилась спросить.

Да, хорошо будет снова повидать Бобби.

Глава 7 Амос

Сто лет назад космопорт выстроили за километр от Лавелл-Сити. Теперь он оказался в центре крупнейшего лунного города, хотя из космоса это было трудно заметить. На Луне почти не устанавливали настоящих куполов. Постоянные бомбардировки микрометеоритов превращали любой купол в приспособление для выброса атмосферы. Поэтому со снижающегося челнока видны были только несколько входных шлюзов и сам космопорт. Доки, хоть их и заменяли со времен постройки, казались все же чертовски старыми. Когда-то между ними лежало сплошное белое покрытие, но башмаки и карты протерли в нем серые тропки. Из офиса окна-щербины выходили в длинный вестибюль, в котором пахло то ли порохом, то ли лунной пылью. Вымогатели всей толпой собрались у шлюза и проводили Амоса тяжелыми взглядами. Тот улыбнулся и помахал им, не отпуская от себя Рико с Цзянь-го и Венди до выхода из длинного терминала.

– Германо, – спросил Рико, пожимая ему руку, – ты теперь куда?

– Дальше в колодец, – ответил Амос. – Вы, ребята, присматривайте за малышкой хорошенько, ладно? И удачи на новом месте.

Цзянь-го крепко обнял Венди.

– Присмотрим. Сье-сье устед а эчо!^[146]

Рико и Цзинь-го смотрели так, словно еще чего-то ждали, но Амосу сказать было нечего – он развернулся и ушел к выходу на планетарные рейсы. Зал ожидания размещался в большом фальшивом куполе с рассчитанным на туристов интерьером. Купол весь скрывался под землей, но изнутри был от пола до потолка выложен экранами высочайшего разрешения. На них во все стороны тянулись лунные горы и кратеры, однако больше всего взгляды привлекал висящий в небе зелено-голубой полукруг. На таком расстоянии Земля была прекрасна. На темной стороне светлячками мерцали города. Солнечная половина с Луны казалась нетронутой человеком. Планета выглядела чистой, непорочной. Красивая ложь.

Закон природы, действующий, кажется, по всей Вселенной: вблизи все выглядит хуже, чем издалека. Возьмите первую красавицу Солнечной системы, дайте подходящее увеличение – и получите апокалиптический вид на изрытую грязными кратерами равнину. Такой была и Земля. Если: смотреть из космоса – сверкающая драгоценность, а если вблизи – картина катастрофы, сплошь покрытая пожирающими друг друга клещами.

– Один билет до Нью-Йорка, – приказал Амос кассе-автомату.

* * *

Прыжок на Землю занял так мало времени, что никто не попытался побеспокоить Амоса – это было приятно. Сам перелет оказался тряским до тошноты – и в этом Амос уже не находил ничего приятного. В космосе есть одно достоинство: его огромная, наполненная излучениями пустота, всегда готовая убить неосторожного, не позволяет себе турбулентностей. Окон на челноке не было, но на экран в передней части салона передавали вид с наружных камер. Нью-Йорк разрастался от серой кляксы до крупного плана города. Космопорт на искусственном островке к югу от Стейтен-Айленда из серебристой почтовой марки превратился в огромную сеть посадочных площадок и башен, окруженную Атлантическим океаном и устьем Лоуэр-Бей. Игрушечные кораблики, которым бы только плавать в детской ванночке, выросли в огромные грузовые суда на солнечной энергии, ползающие по океану. Все, что можно было рассмотреть при посадке, выглядело чистым и технически совершенным.

И это тоже было ложью.

К моменту посадки Амос мечтал наконец уже нырнуть в городскую вонь, лишь бы увидеть что-то настоящее. Вставая – в полном тяготении Земли, – чтобы выйти из челнока, он готов был ощутить неуместность, подавленность. А в действительности что-то в самой глубине его, в генах, ликовало. Его предки несколько миллиардов лет подгоняли строение своих тел к постоянному тяготению в одну g, направленную постоянно вниз, и сейчас организм с облегчением окунулся в потрясающую правильность!

– Спасибо, что выбрали наш рейс, – произнес приятный невыразительный голос со стороны висящего у выхода видеоэкрана. Говорящий старательно избавлялся от малейших признаков местных диалектов или гендерных маркеров. – Надеемся скоро увидеть вас снова.

– Пошли вы к черту, – с улыбкой бросил экрану Амос.

– Благодарю, сэр, – ответило лицо на экране, словно глядя ему в глаза. – Межпланетная кампания «Трансворд» учтет ваши замечания и пожелания.

«Труба» быстро доставила пассажиров от посадочной площадки в гостевой центр, где Амос встал в очередь на досмотр, чтобы впервые за двадцать с чем-то лет официально ступить на земной грунт. Воздух в помещении вонял слишком тесно сгрудившимися человеческими телами, но сквозь этот запах пробивался слабый, не вызывающий отвращения аромат гниющих водорослей и соли. Океан был за самой стеной и просачивался повсюду, напоминая каждому, умеющему дышать, что Земля у человечества одна-единственная. Колыбель всего на свете. В жилах у каждого текла та же соленая вода из того же океана. Море было древнее человечества, участвовало в его создании, а когда человечество умрет, оно бездумно примет в себя его кровь.

Хотя бы это не было ложью.

– Гражданство, принадлежность, профсоюз? – спросил скучающий таможенник.

Кажется, во всем здании только эту работу не доверили роботу. Компьютеру можно задать любую программу, но ему не пропишешь чутье на «что-то неладно». Амос не сомневался, что его с ног до головы отсканировали, замерили частоту пульса, влажность кожи, скорость дыхания. Но все это можно подправить препаратами или выучкой. Человек за стойкой почуял бы, окажись что-то не так.

Амос улыбнулся ему.

– Пожалуйста.

Он вывел на экран терминала свое досье гражданина ООН, и таможенный компьютер, приняв данные, сверил их со своей базой. Человек с каменным лицом прочел выводы. Амос почти три десятка лет не появлялся дома и ждал, что его направят в отдельную очередь на более тщательный досмотр. Ему не впервой было чувствовать чужой палец в заднице.

– Документы в порядке, – кивнул таможенник, – всего хорошего.

– И вам того же, – отозвался Амос, не сумев скрыть удивления.

Дежурный нетерпеливо махнул ему – проходите! Следующий в очереди громко, с намеком, прокашлялся.

Пожав плечами, Амос пересек желтую черту, официально отделявшую Землю от остальной Вселенной.

– Амос Бартон? – позвал кто-то. Пожилая женщина в недорогом сером костюме. Такие носили чиновники невысокого ранга и полицейские, поэтому Амос не удивился, услышав: – Вам придется поехать с нами.

Он, улыбаясь женщине, перебирал варианты. Вокруг уже сомкнулись шестеро копов в тяжелом защитном снаряжении. У троих в руках были тазеры, у остальных полуавтоматические дробовики. Что ж, эти, по крайней мере, принимают его всерьез. В некотором роде лестно.

Амос поднял руки над головой.

– Ты меня достал, шериф. Что мне шьют?

Женщина в штатском не ответила, а двое вооруженных завели ему руки за спину и надели наручники.

– Странное дело, – заметил Амос. – Я ведь едва прилетел. Все намеченные преступления пока только в теории.

– Ты бы заткнулся, – посоветовала женщина. – Это не арест. Просто прокатимся.

– А если я не хочу?

– Тогда это станет арестом.

* * *

Полицейский участок космопорта ничем не отличался от любого другого участка, знакомого Амосу. Их стены иногда красили в промышленный серый, иногда в бюрократический зеленый, но бетон и стеклянные перегородки, за которыми теснились рабочие столы, выглядели одинаково «уютными» на Земле и на Церере. И даже подгоревшим кофе пахло одинаково.

Чиновница в штатском, кивнув дежурному сержанту, провела Амоса в комнатушку, не походившую на привычные ему комнаты для допросов. Из мебели здесь, кроме стола и четырех стульев, был только массивный видеоэкран, закрывавший почти всю стену. Женщина усадила его на стул перед экраном и вышла, закрыв за собой дверь.

– Хм… – Амос задумался, не изобрели ли копы новую технику допроса.

Поудобнее устроившись на стуле, он уже приготовился вздремнуть после утомительного перелета.

«Тут что, тихий час? Разбудите кто-нибудь этого хрена!» – велел знакомый голос.

С экрана на него смотрела увеличенная в четыре раза Крисьен Авасарала.

– То ли я в хороших руках, то ли вляпался по уши, – ухмыльнулся ей Амос. – Как делишки, Крисси?

«И я рада тебя видеть. Назови меня так еще раз, и я прикажу легонько поколотить тебя кнутом», – ответила Авасарала, но Амосу почудилась на ее лице тень улыбки.

– Как прикажете, мадам юберсекретарь. Это светская беседа или?..

«Зачем, – уже без тени юмора спросила Авасарала, – ты прилетел на Землю?»

– Собираюсь отдать дань уважения умершему другу. Я что, забыл заполнить какую-то анкету?

«Кому? Кто умер?»

– Не твое собачье дело, – любезно отозвался Амос.

«Тебя не Холден прислал?»

– Нет. – Амос чувствовал, как гнев согревает внутренности не хуже доброго виски.

Он напряг руки, прикидывая, сумеет ли избавиться от наручников. И прорваться через набитое копами помещение. И улыбнулся этим мыслям, не замечая того.

«Если ты явился за Мартри, он сейчас не на Земле, – сказала Авасарала. – Он заявил, что на обратном пути ты до полусмерти избил его на „Росинанте“. Собрался закончить начатое?»

– Мартри начал первым. Так что, строго говоря, я не выходил за пределы самообороны. И если бы я хотел его убить, он был бы мертв, как тебе кажется? Я не потому остановился, что устал бить.

«Тогда зачем? Если Холден велел мне что-то передать, выкладывай. Если передал сообщение кому-то другому, говори сейчас же кому».

– Ни хрена Холден никому не передавал, – ответил Амос. – Или я повторяюсь? Кажется, повторяюсь.

«Он…» – начала Авасарала, но Амос перебил:

– Он – капитан корабля, на котором я летаю, а над моей жизнью он не хозяин. У меня есть личные дела, и я здесь, чтобы ими заняться. А теперь пусть мне либо что-то предъявят, либо выпустят.

Только когда Авасарала откинулась на спинку кресла, Амос понял, что до сих пор старуха сидела, подавшись к нему. Она протяжно выдохнула, почти вздохнула.

«Ты это всерьез, а?»

– Меня никто шутником не считает.

«Понятно. Но и ты пойми, что я озабочена».

– Как бы Холден чего не затеял? Ты с ним вообще-то знакома? Парень в жизни ничего тайком не делал.

«Верно, – засмеялась Авасарала. – Но если он присылает на Землю наемного убийцу, мы…»

– Постой, что такое?

«Если Холден…»

– Я не о Холдене. Ты меня назвала наемным убийцей. Вот вы за кого меня держите? Убийца на ставке у Холдена?

«А это не так?» – насупилась Авасарала.

– Ну, в основном я механик. Подумать только, что в досье ООН я числюсь убийцей! Даже неловко.

«Ты так говоришь, но меня, знаешь ли, это не убеждает».

– Так… – Амос пожал плечами как землянин – руки были стянуты у него за спиной. – С этим все?

«Более или менее, – кивнула Авасарала. – Остальные, когда ты улетал, были в порядке?»

– «Роси» у Илоса потрепали, но команда цела. Алекс собрался повидаться со своей бывшей. Капитан с Наоми по-прежнему частенько трутся животами. Все, в общем, по-старому.

«Алекс на Марсе?»

– Ну, его бывшая там. Я так понял, что он собирается туда. Но когда я вылетал, он еще был на Тихо.

«Забавно, – протянула Авасарала. – Это я не про попытку восстановить связь с бывшей женой. Такое всегда выставляет человека подонком».

– Неужели?

«Ну… – сказала Авасарала и оглянулась на кого-то за кромкой экрана. С улыбкой приняв из протянувшейся к ней руки чашку, она отпила исходящую паром жидкость и удовлетворенно вздохнула. – Спасибо за беседу, мистер Бартон».

– Было очень приятно.

«Прошу вас помнить, что мое имя в данный момент очень тесно связывается с „Росинантом“, капитаном Холденом и его командой».

– Ну и что? – Амос снова пожал плечами.

«И ничего. – Авасарала поставила горячую чашку и снова склонилась к нему. – Если вы соберетесь сделать что-то, что мне потом придется покрывать, я буду благодарна за предварительный звонок».

– Тебе невозможно отказать, Крисси!

– Честное слово, брось это на фиг, – улыбнулась она, и экран погас.

Когда в комнату вошла женщина, остановившая его в космопорту, Амос подбородком указал ей на экран.

«По-моему, я ей нравлюсь».

* * *

Улицы Нью-Йорка не отличались от балтиморских, на которых вырос Амос. Много высоких зданий, плотное движение машин-автоматов, толпа людей, отчетливо разделяющихся на два разряда: те, кому есть куда деваться, и те, кому пойти некуда. Первые сновали от общественного транспорта к дверям зданий в ритме рабочих смен. Они же покупали что-то в торговых автоматах: сам факт наличия денег был приметой их статуса. А вот те, что состояли на базовом обеспечении, шлялись и слонялись, питаясь от излишков производства и добавляя к ним, сколько могли, от подпольных предприятий, настолько мелких, что власти закрывали на них глаза.

Среди них призраками, заметными только друг для друга, двигались люди третьего разряда. Обитатели трещин. Воры, ищущие легкой добычи. Толкачи и сутенеры, проститутки разного возраста, пола и сексуальной ориентации. Амос когда-то был одним из них. Толкач на углу поймал его взгляд и ответил хмурым кивком, поняв, кого видит, но не узнав в лицо. Не важно. Он пробудет в городе не настолько долго, чтобы те, кому это надо, разобрались в его месте в экосистеме.

Погуляв пару часов, чтобы привыкнуть к силе тяжести и ощущению бетона под ногами, Амос наугад выбрал отель и взял номер. Кое в чем он изменился – у него появились деньги. Служба на «Росинанте», при всей ее опасности и драматичности, оказалась выгодным предприятием. Получив свою долю, Амос мог не беспокоиться о цене номера – он просто дал терминалу команду оплачивать все, что будет поставлено в счет.

В номере он долго стоял под душем. Лицо Лидии смотрело на него из зеркала, когда он чистил зубы и сбривал отросшую на голове короткую щетину. Мытье походило на ритуал. На омовение перед свершением священного обряда.

Закончив, он нагишом сел на большую кровать и перечитал некролог.

«Лидия Маалуф Аллен скончалась в среду 14 апреля в…»

Аллен. Под этим именем Амос ее не знал. Для псевдонима не годится – Лидией Маалуф она и раньше называлась открыто. Значит, не псевдоним. Фамилия мужа? Интересно.

«Она оставила мужа, с которым прожила одиннадцать лет, Чарльза Джейкоба Аллена».

Через десяток лет после его ухода Лидия вышла замуж за какого-то Чарльза. Амос потыкал эту мысль, как тычут пальцем в ранку, проверяя, не воспалилась ли. Не болит? Нет, он чувствовал только любопытство.

«Она тихо отошла у себя дома в Филадельфии на руках у мужа».

Чарльз последним видел ее живой, значит, его первым делом и надо искать. Еще несколько раз перечитав некролог, Амос залогинился на транспортном сайте и заказал на вечер билет на скоростной поезд до Филадельфии. Потом откинулся навзничь и закрыл глаза. Его почему-то взволновала мысль о встрече с мужем Лидии. Как будто ее семья была и его семьей, и Чарльза этого он давно должен был знать, а познакомиться собрался только теперь. Сон не шел, но мягкая постель расслабляла сведенные мышцы спины, и остатки тошноты после перелета исчезли. Дорога перед ним была ясна.

Если Лидия в самом деле тихо умерла в своей постели на руках любящего мужа, он познакомится с этим мужем. Увидит дом, где она жила. Положит цветы на могилу и скажет последнее «прости». Если нет, он кого-то убьет. Ни тот, ни другой вариант его особо не волновали. Как будет, так будет.

Амос уснул.

Глава 8 Холден

Холден прокрутил видео к началу и просмотрел еще раз.

Корабль – уродливая металлическая коробка с притороченными к бортам дополнительными контейнерами – напомнил фургоны американских переселенцев. Это сравнение было недалеко от истины. Судно «Рабиа Балхи», зарегистрированное на капитана Эрика Хана с Паллады, так же возило имущество первопроходцев и их самих. Только вместо лошадей его двигали вперед ядерные реакторы.

Судно снова вошло в ворота, изображение подпрыгнуло, исказилось, и «Балхи» не стало.

– И что ты думаешь? – спросила Моника.

Холден почесал плечо, размышляя над ответом.

– Такая старая лоханка может пропасть там по тысяче причин, – заговорил он. – Нарушение изоляции сердечника, потеря атмосферы, столкновение с космическим мусором. Да что там, может, у них рация поломалась, а они живут себе на новой планете и ждут, пока кто-то их навестит.

– Да, – кивнула Моника, – но только если бы такой случай был один. За последний год сквозь кольца ушло в новые солнечные системы четыреста тридцать семь кораблей, и тринадцать из них просто исчезли. – Пф-ф! – Она растопырила пальцы, изображая взрыв.

Холден подсчитал в уме. Получилось три процента. Во времена его флотской службы руководящие документы допускали полпроцента потерь за счет отказа техники, столкновений с астероидами, саботажа и действий противника. Здесь было в шесть раз больше.

– Хм, – проговорил он, – многовато для кораблей, способных выдержать полтора года пути до Кольца.

– Согласна. Их слишком много. Если бы корабли настолько часто взрывались, никто бы на них не летал.

– Так… – Холден прервался, чтобы заказать в настольном меню еще спиртного. Почувствовал, что ему нужно выпить. – А почему об этом не слышно? Кто их отслеживает?

– Никто! – победоносно заявила Моника. – В том-то все и дело. Никто не отслеживает. Систему через врата покидают тысячи кораблей. Их владельцы – граждане трех разных государств, а кое-кто ни одному правительству не подчиняется. Большая часть их не заполняла никаких полетных планов, просто забросила чемоданы в прыгун, курсирующий между астероидами, и рванула в новый мир.

– Да, когда колонизировали Америку, наверное, тоже так было.

– Ну вот, они улетают поодиночке или горстками, и все надеются оказаться первыми. Только вот что-то их перехватывает. И они исчезают. По крайней мере, некоторые.

– У тебя, – догадался Холден, – уже есть гипотеза?

– Я подозреваю протомолекулу.

Холден вздохнул, двумя руками потер лицо. Перед ним появилась выпивка, и на минуту он сосредоточился на ней. Рот наполнил холод льдинок и кусачая крепость джина. Моника, глядя на него, чуть не подпрыгивала от нетерпения.

– Не может быть, – сказал он. – Протомолекулы больше нет. Убита. Последний ее действующий фрагмент я закинул на Солнце.

– Как знать? Даже если с орудием создания колец покончено, нам известно, что вся конструкция создавалась при помощи протомолекулы. Я читала доклады. Все эти роботы и прочее, что пробудилось на Илосе. Протомолекула атакует нас за то, что мы захватили ее имущество.

– Нет, – возразил Холден, – все было не так. Я, не зная того, таскал за собой часть первоначальной инфекции, которая пыталась связаться с теми, кто ее запустил. И при этом включал разное оборудование. Мы ее вырубили и, знаешь ли, забросили на звезду, чтобы такое больше не повторялось.

– Ты уверен?

Кто-то из поваров суши-бара выкрикнул объявление, и кучка окружавших его посетителей зааплодировала. Холден набрал в грудь воздуха и медленно, сквозь зубы, выдохнул:

– Я предполагаю, что такое невозможно. Ты берешься доказать обратное?

– Я знаю, как ты мог бы доказать, – сказала Моника, и Холден, заглянув ей в лицо, понял, что ради этого момента и был затеян весь разговор. Она походила на подбирающуюся к еде голодную кошку. – Последний, вероятно, сохранившийся образец протомолекулы остался у Фреда Джонсона. Тот, что ты забрал с секретного корабля «Мао-Квиковски».

– Тот… Как ты узнала? – испугался Холден. – И многие ли знают, кроме тебя?

– Я не раскрываю своих источников, но считаю, что этот фрагмент нужно заполучить обратно и попытаться разбудить. Пусть твой призрачный Миллер вернется и проверит, не протомолекула ли заставляет врата губить наши корабли.

В голове у Холдена с грохотом столкнулись варианты ответов: от «Ничего хуже не придумать!» до «Ты хоть сама понимаешь, что предлагаешь?». Через несколько секунд победитель пробился наружу:

– Мне что, заняться вызыванием духов?

– Я бы это так не назвала…

– Нет, – сказал Холден. – Нет, и все.

– Я этого так не оставлю. Раз не хочешь помочь ты…

– Я не отказываюсь помочь. Я только сказал, что не собираюсь общаться с клочком убийственной дряни чужаков в надежде, что она примется рассказывать мне байки старого копа. Эту дрянь ворошить не будем. Оставим ее в покое.

Моника с интересом разглядывала Холдена. Не знай он ее так хорошо, не заметил бы обиды и разочарования.

– Тогда как же мы поступим? – спросила она.

– Знаешь старую шутку про стук копыт?

– Не припомню.

– Долго рассказывать, но суть состоит в том, что, заслышав вдали стук копыт, разумнее предположить, что это лошади, а нс зебры. А ты сразу заподозрила единорога.

– Так что ты хотел сказать?

– Что, прежде чем открывать охоту на единорога, стоит поискать лошадь или хотя бы зебру.

* * *

Появление новой интригующей тайны не отменяло ежедневных обязанностей Холдена, но дало ему повод занять мысли и отвлечься от тоски по Наоми. И по Амосу, и по Алексу. Но прежде всего – по Наоми. Пробираясь по обнажившемуся ребру «Роси» с плазменной горелкой в руке и разыскивая трещины, он прикидывал, куда могли направляться пропавшие суда. Моника верно подметила: их было слишком много для случайных аварий. Хватало и других объяснений, не требующих привлекать единорога-протомолекулу. Однако Холден с тех пор, как познакомился с детективом Миллером, перестал верить в случайные совпадении. А среди прочих серьезных событий числились атаки АВП на владения внутренних планет. И даже па саму Землю.

Радикальная фракция АВП наотрез отвергала колонизацию. И вот – стали бесследно исчезать корабли снабжения переселенцев. Кроме того, станция «Медина» – в девичестве корабль «Бегемот», а еще раньше «Наву» – была ступицей всех колец-ворот и контролировалась исключительно АВП. Сюжет складывался правдоподобный, хотя доказательства и отсутствовали.

Согласно этому сюжету, пиратские корабли брали суда на абордаж, забирали груз, а колонистов… вышвыривали за борт? Мерзко, конечно, но люди вытворяли друг с другом вещи и похуже. Но тогда оставались бы трофеи. Захватить судно и сделать так, чтобы оно исчезло? Для этого надо было сменить опознавательный код. Тот факт, что «Росинант» больше не назывался «Тахи», свидетельствовал – АВП такое умеет.

– Сакаи, – позвал Холден, открыв приватный канал связи с главным инженером. – Хо, ты здесь?

«Проблемы?»

Тон, которым он это сказал, подразумевал: попробуй только пожаловаться! Холден привык и не обижался. Сакаи по умолчанию пребывал в раздраженном состоянии.

– Скорее, загадки.

«Терпеть не могу загадок», – буркнул Сакаи.

– Предположим, кто-то похищает корабли и меняет на них опознавательные коды. Как бы ты стал искать эти корабли?

Минуту инженер задумчиво сопел.

«Я бы искал не пропавшие, – прозвучал ответ, – а новые, невесть откуда взявшиеся».

– Да, верно. Именно так. Спасибо!

Задержавшись у треснувшего стыка корпуса и одного из ребер, Холден начал обрабатывать его горелкой. Щиток перед лицом затемнился, превратив мир в сплошную черноту с единственным голубым огоньком. За работой Холден соображал, как вычислить возникшие словно по волшебству новые корабли. Неплохо бы начать с выложенного в открытый доступ реестра, по, если разбираться с ним вручную, закопаешься с головой. Будь здесь Наоми, она бы, конечно, написала программу и за десять минут с ручного терминала нашла все, что нужно. Холден, увы, в этом деле ей в подметки не годился, но Фред держал на жаловании программистов, и если он…

«А почему ты спросил?» – поинтересовался Сакаи.

Он молчал так долго, что Холден не сразу вспомнил, о чем шла речь.

– Ты о том, зачем мне искать пропавшие корабли?

«Угу».

– Их ищет моя приятельница, она журналистка. Я обещал ей помочь. Вот и ломаю голову, как это сделать.

«Стюарт, – проговорил Сакаи, скорее не спрашивая, а утверждая. – Слышал я, что она на станции».

– Да, моя давняя подружка Моника. То есть я‑то считаю, что она ищет черную кошку в темной комнате, но помочь обещал. К тому же какое-никакое занятие – все лучше, чем страдать и жалеть себя в одиночестве.

«Так-так, – протянул Сакаи и после долгой паузы добавил: – Значит, все пока не настолько ужасно, чтобы ты поверил в черную кошку?»

* * *

На домашнем экране замигал огонек видеосообщения. Как Холден ни твердил себе, что это наверняка не Наоми, все же, когда увидел круглое лицо Алекса, испытал сокрушительное разочарование.

«Привет, босс, – поздоровался пилот. – Я это… отчитаться о своей встрече с бывшей и о примирении со слезами на глазах… Короче говоря, ничего не вышло. Может, мне следовало получше подготовиться. Но я еще до отлета собираюсь повидаться с Бобби – это луч света. Как там мой красавчик? Все там начистили и подкрасили к моему возвращению? Будет возможность, еще свяжусь. Камал, конец связи».

Холден едва не начал ответ с расспросов о бывшей жене, но поселившийся у него в голове голос Наоми предупредил: «Не суй нос, куда не надо», – и он вместо этого записал: «Спасибо, что объявился. Передай Бобби наилучшие пожелания. „Роси“ еще не один месяц чинить, так что можешь не торопиться».

Минуту он придумывал, что бы еще добавить, потом стер пустые секунды и отправил сообщение. Странно: человек может стать для тебя очень важным, и все же, если не дышишь с ним одним воздухом, сказать ему нечего. Будь Алекс рядом, они говорили бы о корабле, о других двоих из команды, о работе. Но, когда команда врозь, а «Роси» на приколе, любая тема для разговоров кажется вторжением в личные границы. Мысли об этом вели по долгой и темной дороге к горькому одиночеству, потому Холден решил пока заняться расследованием.

Он немного жалел, что не обзавелся шляпой.

* * *

– Опять ты? – встретил его Фред, когда Холден вместе с кем-то из мелких служащих просочился к нему в кабинет. – Понимаю, кофе у меня хорош, но…

Холден прихватил стул и устроился рядом, пока Фред возился с кофейной машиной.

– Знаешь, Моника Стюарт на Тихо.

– Да уж… Думаешь, мне не доложили, что на станцию прибыла такая особа?

– Не думаю, – признался Холден. – А знаешь, зачем она здесь?

Кофеварка зашипела, комнату наполнил сочный горьковатый запах. Дожидаясь кофе, Фред склонился над столом и отстучал команду терминалу.

– Что-то с пропавшими кораблями, да? Так считает наша разведка.

– А твои люди этим совсем не занимались?

– Честно? Нет. Слухи доходили, но у нас и так дел по горло. Все корабли с рабочим эпштейновским движком прут к кольцам. Нам хватает забот, чтобы они не столкнулись на подходе. Идут они большей частью в неразведанные системы, где нет других кораблей и станций. От некоторых потом нет вестей – иного, в общем, и ожидать не приходится.

Холден с благодарностью принял у Фреда чашку, кивнул и сделал первый глоток. Кофе его не разочаровал.

– Это я понимаю, – сказал Холден, – и считаю гипотезу Моники маловероятной, но, если мы не найдем другого объяснения, она выдаст на публику именно ее.

– У нее уже и гипотеза есть?

– Она считает, что виновата протомолекула. Первое доказательство – разгуливающие по Илосу роботы и прочая техника.

– Ты мне говорил, что такое не повторится, – нахмурился над своей чашкой Фред. И продолжил, сдувая парок, так что облачко отлетало от губ, словно дыхание дракона: – Что, Миллер вернулся?

– Нет, не возвращался. Насколько мне известно, нигде в мире не осталось активной культуры протомолекулы. Однако…

– Однако у меня есть полученная от тебя неактивная.

– Верно, и Моника откуда-то об этом прознала.

Фред нахмурился еще больше.

– Где-то у меня утечка.

– Да, наверняка, но меня не это беспокоит.

Фред поднял брови в безмолвном вопросе.

– Моника, – продолжал Холден, – выдумала, что нам надо достать эту слизь и использовать вместо блюдечка для связи с духом Миллера.

– Вот уж глупость! – удивился Фред.

– Тоже так считаешь? Вот я и подумал, что надо перебрать все другие возможности, прежде чем заваривать кашу с этим вирусом.

– Причем заваривать не в первый раз. – В словах Фреда почти не было сарказма. – У тебя есть альтернативные идеи?

– Есть, – кивнул Холден, – но тебе они не понравятся.

– Если нужна анестезия, у меня и бурбон найдется.

– Возможно, и до анестезии дойдет, – улыбнулся Холден и, выигрывая время, допил кофе.

Как ни постарел за эти годы Фред, Холден его все же побаивался. Ему трудно было затрагивать темы, способные разозлить Джонсона.

– Еще? – предложил Фред, кивнув на пустую чашку.

Холден помотал головой.

– Есть экстремисты АВП – ты мне о них рассказывал, – начал он.

– Не думаю…

– Они уже нанесли по меньшей мере два удара. Один по марсианскому предприятию, другой – по Земле.

– И оба неудачные.

– Возможно, – сказал Холден, – но мы исходим из того, что их цели нам известны, а это ненадежное предположение. Возможно, взрыв на большом участке марсианской верфи и ракеты земного патруля, выпущенные по древнему грузовику, – для них победа?

– Да, – нехотя кивнул Фред, – такое возможно.

– Но Марс и Земля – только две стороны треугольника. Если радикалы боятся, что внутренние планеты по мере освоения новых миров забросят Пояс, то и колонисты для них. проблема.

– Согласен.

– Так разве не могли радикалы АВП в дополнение к взрывам на внутренних планетах захватить в целях устрашения несколько кораблей переселенцев?

– Ну, – медленно, словно на ходу обдумывая ответ, заговорил Фред, – место уж больно неподходящее.

– Ты о том, что все происходит за воротами?

– Именно, – подтвердил Фред. – Если б те корабли расстреляли при проходе через Пояс, это было бы одно. Но по ту сторону колец? У кого есть туда доступ? Или ты подозреваешь саботаж на борту? Или мины очень замедленного действия?

– Есть третий вариант, – заметил Холден.

– Нет, невозможно, – отрезал Фред, предугадав ход его мыслей.

– Послушай, Фред. Я понимаю, ты и думать не хочешь, что кто-то на «Медине» работает против тебя. Возможно, подчищает отчеты. Или отключает датчики, когда надо что-то скрыть. Я понимаю, почему это так трудно проглотить.

– «Медина» – основа наших долговременных планов, – проскрежетал Фред. – Там работают мои лучшие, самые верные люди. Если там действует пятая колонна радикалов, значит, мне вообще некому доверять. С тем же успехом мне можно уходить в отставку.

– На «Медине» несколько тысяч человек. Разве ты каждого знаешь лично?

– Не знаю, но управляют станцией мои люди. Самые верные. То, что ты описал, никак не может случиться без их ведома и содействия.

– Жуткая мысль.

– Это значило бы, что «Медина» мне не принадлежит, – заключил Фред. – Что самая жестокая, твердолобая, фанатичная фракция нашего Альянса держит за горло всю Галактику.

– И как же, – спросил Холден, – нам это проверить?

Фред откинулся в кресле, вздохнул и грустно улыбнулся Холдену.

– Знаешь, что я думаю? По-моему, ты затосковал в одиночестве и ищешь себе развлечений. Не вздумай от нечего делать рушить организацию, которую я собирал всю жизнь.

– Но суда-то пропадают! Пусть не «Медина», но кто-то их перехватывает. Нельзя же об этом забыть и надеяться, что все обойдется.

– Займись своим кораблем, Джим. Займись им и собирай команду. Пропавшие суда – не твоя забота.

– Спасибо за кофе, – сказал Холден, вставая.

– Ты это дело не бросишь, а?

– А ты как думаешь?

– Я, – объявил Фред, – думаю, что за все, что ты у меня поломаешь, придется платить.

– Учту, – согласился Холден. – Обещаю держать тебя в курсе.

В дверях кабинета ему привиделся Миллер и с усмешкой напомнил: «Будь уверен, если никто не хочет знать ответа, значит, вопрос по-настоящему интересный».

Глава 9 Наоми

Астерская девчонка по имени Наоми Нагата стала теперь женщиной. Пусть разница между ними создавалась днями, часами, минутами, но теперь их диаграммы Венна почти не перекрывались. То, что можно было срезать, она срезала много лет назад. Осталось то, что не поддавалось ее усилиям. Обычно ей удавалось обойти эти участки.

– Приятно провести время на Церере, – пожелала женщина-таможенник, уже переключившись на следующего в очереди.

Наоми кивнула, вежливо улыбнулась сквозь водопад волос и вышла в широкие коридоры космопорта. Лицо среди миллионов лиц.

Станция Церера была самым крупным городом Пояса. Около шести миллионов жителей в полостях астероида диаметром сотни километров. Наоми говорили, что один только космопорт ежедневно добавлял к ним миллион транзитных пассажиров. Для Наоми большую часть жизни это представлялось символом колониализма внутренних планет. Крепостью врага народной астерской земле.

За пределами космопорта в коридорах стало тепло, почти жарко – энтропия города, как в термосе, была заперта в космическом вакууме. Густая влажность воздуха, запахи человеческих тел и высохшей мочи казались Наоми улыбкой старого друга. Трехметровые экраны выкрикивали рекламу – то механического оборудования, то высокой моды, – вплетая еще одну нить в непрерывную рокочущую симфонию голосов, транспорта, машин. Открытый новостной канал показывал картины военных действий где-то на Земле. Очередные инсургенты или традиционный этнический конфликт снова требовали кровавую дань – мелочь, не заслуживающая внимания, не будь это Земля. Даже для астеров, не первое поколение считавших своей родиной космос, Земля оставалась каким-никаким, а символом. Мать человечества, попиравшая сапогом шею каждого астера. На экране появился светлокожий мужчина. Из разбитого лба текла кровь, над головой он поднимал какую-то книгу. Наверное, священную. И кричал, в ярости раскрывая рот. Убив столько же народу в Поясе, вы в новости не попадете. Даже сейчас.

Наоми свернула по направлению вращения. Поискала киоск с чем-нибудь вкусным. Корпорации продавали на всех станциях одни и те же продукты. Теперь, когда Церера перешла к АВП, появились варианты. Дхеджег, яичный карри, лапша с почти коровьим молоком, красная дробленка – еда ее детства. Астерская еда. Кухню «Росинанта» конструировали для марсианского флота, и блюда она выдавала питательные, обычно вкусные, иногда превосходные – но не ее!

Наоми купила красную дробленку в потертом ларьке, заклеенном наслоениями рекламы ночных клубов. Ей в ладонь лег контейнер из бурого крафтового картона с пластмассовой пластинкой-ложечкой. Рот сразу наполнился ароматом тмина, а голова – проклюнувшимися из слоя пыли воспоминаниями. На минуту Наоми очутилась на своей койке на корабле тио^[147] Кристека, скрючилась над белой керамической мисочкой еды, когда-то любимой, а потом забытой. Остальные пели, собравшись в камбузе. Ей тогда было не больше шести, но воспоминание всплыло свежее и яркое. Она съела еще ложку, наслаждаясь вкусом. И заметила, что за ней следят.

Мужчина был тощ даже для астера. Стоял метрах в пятнадцати от нее, со скучающим видом смотрел новости. Наоми сама не знала, почему его заметила, и не усомнилась, что этот человек ждет ее. Пожалуй, очень уж небрежно он отворачивался от нее или как-то странно держался.

Наоми пошла дальше по направлению вращения станции, быстро, но нe бегом, вынуждая его догонять. На ходу сканировала толпу вокруг. Если она не ошиблась, могут быть и другие из его команды. Она легко просачивалась в просветы между телами, отыскивала открывающиеся на миг щели в толпе. Она провела на Церере полгода – ждала попутного корабля в тринадцать лет, – но по-настоящему освоиться на станции не успела. С трудом вспоминая дорогу, она пробивалась к поперечному коридору, который вроде бы соединял две широкие магистрали.

Она могла и ошибиться. Не исключено, что тот человек просто попался ей на глаза в тревожный момент. Наоми не оглядывалась, пока ее поперечный ход не влился в широкий поток пешеходов из следующих ворот. Там она с первого взгляда нашла то, что искала. Пункт обмена валюты с матовыми стенами разбивал людской поток, как камень в реке. Она, не задерживаясь, скрылась за его дальней стеной и прислонилась к ней, чувствуя лопатками холодок металла. От высокой влажности на ключицах и на лбу под волосами выступил пот. Стараясь держаться неприметно, Наоми медленно считала от ста до нуля.

На счет «тридцать два» человек – его звали Вингз – пролетел мимо, задрав голову и вглядываясь в толпу впереди. Рот Наоми наполнился острым металлическим привкусом страха. Снова обогнув киоск, она скрылась в том коридоре, откуда только что вышла. Отступая по собственному следу, она лихорадочно перебирала объяснения. Марко решил наконец разрубить узел между ними, а Филина использовал вместо наживки? Или силы безопасности долго ждали ее и дождались? Или кто-то, пересмотрев новостей с Илоса, вздумал за ней увиваться? Или Марко просто послал кого-то о ней позаботиться? Тоже вполне вероятно.

Вернувшись в основной коридор, она вызвала карт и заплатила за поездку на три уровня выше, в открытый парк. К ее облегчению, женщина-водитель даже не посмотрела на пассажирку. Откинувшись на жесткое пластиковое сиденье, Наоми доела дробленку. Шины прошуршали по покрытию эстакады – наверх, ближе к центру вращения и дальше от порта.

– Точнее, куда? – спросила женщина.

– Еще не знаю, – ответила Наоми. – На месте разберусь.

* * *

Она познакомилась с Марко в шестнадцать лет, когда заканчивала школьный проект на станции Гигея. На Луне такая работа обеспечила бы ей место инженера на любой из крупных верфей, по это был учебный проект, и ей оставалось еще три, если не четыре, семестра до поиска работы – хотя квалификации хватало уже тогда.

Марко работал в команде старателей и космических старьевщиков, ремонтировавшихся на Гигее. Потом они возвращались в Пояс, соскребали крохи редких металлов, иной раз подбирали попавшиеся на дороге обломки кораблей. Ходили слухи, что некоторые «обломки» оказывались на удивление новенькими. Их капитан – старик Рокку – ненавидел внутряков не меньше любого астера. Все в команде были фанатиками АВП, она не стала боевой группой только потому, что пока такого не предложили.

Наоми жила с тиа Марголис – очередной приемной тетушкой – и нелегально подрабатывала на очистной станции за воздух, воду, еду, доступ в сеть и койко-место. Марко и его соратники представлялись ей тогда бастионом стабильности. Команда, продержавшаяся вместе семь рейсов, была все равно что семья.

Да и сам Марко поражал воображение. Темные глаза, мягкие темные волосы, губы – купидонов лук – и борода, которая колола ладонь, как – в представлении Наоми – шкура дикого зверя. Он околачивался в коридоре у бара – был слишком молод, чтобы покупать спиртное, но достаточно обаятелен, чтобы народ постарше брал ему выпивку, если не удавалось уговорить самого бармена. Остальные подчиненные Рокку – Большой Дэйв, Син, Миккам, Карал – на корабле были выше рангом, а на берегу следовали за Марко. Наоми не могла бы сказать, с какого момента стала членом их команды. Она просто прибилась к ним, бывала в тех же местах, смеялась над теми же шутками, и с какого-то момента ее стали ждать. А когда взломали ворота склада и превратили его во временный клуб «только по приглашениям», то взяли ее с собой. И скоро она уже сама помогала со взломами.

Станция Гигея в те времена была в расцвете. Коалиция Земля – Марс казалась несокрушимой. Налоги и тарифы едва позволяли существовать на базовое пособие. А иногда не позволяли. Местные корабли экономили воздух, доводя команду до аноксии. Гидропоника на черном рынке шла на ура. Станция Гигея, хоть и числилась номинально собственностью земной корпорации, на практике была автономной зоной, кое-как державшейся на привычке, отчаянии и въевшемся в кости каждого астера почтении к инфраструктуре.

В компании Марко даже старое растрескавшееся керамическое покрытие казалось немножко не таким паршивым. Он придавал смысл всему, что его окружало. Однажды астерская девчонка по имени Наоми поклялась, что последует за ним куда угодно. Теперь она стала женщиной и не собиралась держать слово.

Но все же она прилетела.

Бистро «Ржавчина» располагалось высоко, у самого центра вращения. Вход перегораживали ветхие двери, раскрашенные герметиком, внутри Наоми встретил мрачный взгляд вышибалы на полголовы выше ее и вдвое шире в плечах. Но он ее не остановил.

Здесь, наверху, вращение станции тянуло вбок, а не вниз. Струя воды падала наклонно. В этих коридорах было полно астеров – и не только из-за дешевизны района. Ни землянину, ни марсианину никогда не свыкнуться с силой Кориолиса, действующей почти на уровне подсознания. Астеры гордились тем, что живут под действием центробежной силы, это было знаком их общности и их инакости.

Мрачная музыка заполняла помещение, накатывая грозными низкими волнами. Пол – там, где его не покрывала шелуха арахиса, – был липким, а пахло здесь солью и дешевым пивом.

Наоми прошла в дальний конец зала, села, укрывшись за рядами стульев. Вокруг расположились человек пятнадцать. Она и сейчас чувствовала на себе их взгляды. Подбородок у нее сам собой выдвинулся вперед, губы презрительно изогнулись – она сделала это не столько от неприязни, сколько подлаживаясь под окружающую среду. Стена, к которой прислонилась Наоми, вибрировала от басовых нот.

Она заказала пиво через систему на столике и сразу расплатилась. Не успел тонколицый паренек за стойкой подать заказ, как металлическая дверь в коридор снова отворилась, и вошел Вингз. Он двигался напряженно и беспокойно, лицо злобно замкнулось. Нет, он ее не выследил – просто вернулся на базу, упустив. Наоми подалась еще на сантиметр назад и постаралась слиться со стеной.

Вингз подсел к стойке, встал и снова сел. Открылась дверь в задней стене, спрятанная до сих пор тенями. Оттуда вышел огромный человек. Мускулы на его шее и торсе выпячивались так, что можно было изучать по ним анатомию. Короткая стрижка блестела стальной сединой, за левым ухом речной дельтой расходились белые линии шрамов. Сбоку па шее ярко чернела татуировка рассеченный круг АВП. Человек подошел к стойке, где сидел Вингз. Тот заранее виновато развел руками. Слов Наоми не слышала, по суть была понятна и так. Да, он ее видел. Упустил. Извиняется. Пожалуйста, не надо разбивать коленную чашечку. Наоми позволила себе усмехнуться.

Великан мотнул головой, кивнул и сказал что-то такое, от чего Вингз расслабился – и даже выдавил улыбку. Его собеседник медленно осмотрелся, щурясь в полумраке. Его взгляд уперся в Наоми. Молодой бармен двинулся с ней с пивом на подносике, но великан остановил его, толкнув в грудь. Наоми чуть выпрямилась, смотря в глаза подходившему к ней человеку. Они остались такими же светлыми, как ей помнилось.

– Костяшка, – сказал он.

– Син, – произнесла Наоми. Мощные лапы обняли ее, подняв с места. Она ответила на объятия. Словно медведя обхватила – горячее тело даже пахло по-звериному. – Боже, да ты совсем не изменился, а?

– Разве что к лучшему, ухти. Вырос и поумнел.

Син уронил ее на место. От улыбки лицо его пошло морщинами, как вода рябью. Наоми похлопала его по плечу, и улыбка стала еще шире. Вингз разглядывал их у стойки круглыми как блюдца глазами. Наоми помахала ему. Тот, поколебавшись, махнул в ответ.

– Ну, что я пропустила? – спросила Наоми, когда Син повел ее к выходу.

– Все, и больше ничего, са-са? – отозвался Син. – Что тебе Марко сказал?

– Чертовски мало.

– Он всегда такой. Всегда такой.

Коридор за жестяной дверью, змеясь, уходил в каменное тело астероида. Герметик на нем потемнел и шелушился от старости, камень излучал холод. К стене прислонились вооруженные мужчины. Старшего звали Карал, двоих помоложе она не знала. Наоми мимоходом чмокнула Карала, и остальные взглянули на нее с опасливым недоверием. Потайной коридор закончился стальной дверью.

– Зачем такая секретность? – удивилась Наоми. – Церера ведь теперь в руках АВП.

– Вопрос в том, какого АВП, – возразил Син.

Ты, значит, из другого, – кивнула она, теплотой в голосе скрывая беспокойство.

– Как всегда, – согласился Син и пригнулся, чтобы пройти за отъехавшую в сторону дверь.

Его широкие плечи загородили проем. Наоми шагнула следом.

– Зависли здесь, – через плечо пояснил Син. – А долго задерживаться нельзя. Нам уже месяц, как полагалось бы встретиться с Марко.

– Марко здесь нет?

– Здесь одни мы, цыплятки, – с улыбкой в голосе произнес он.

Она оказалась в большой холодной камере. Переносной газопромыватель перемешал застоявшийся воздух и оставил после себя запах резины. На полках из формованной пластмассы стояли пайки и вода. У стены высились четыре яруса коек. Под одеялами угадывались свернувшиеся тела, но Син явно не опасался потревожить спящих – ничуть не понизил голос.

– Такое дело: нам лучше забраться туда, где до нас не дотянутся, когда все всплывет, са-са?

– Что всплывет? – спросила Наоми.

Син сел к столу и, дотянувшись до полки, снял бутылку без этикетки. Пробку сорвал зубами.

– Ай, Костяшка, – со смешком ответил он, – он и правда не много тебе сказал, да?

Пока Син разливал по стаканам янтарную жидкость, Наоми опустилась на табуретку. От напитка тянуло алкоголем, маслом и жженым сахаром. Слюнные железы отозвались на этот запах. Вкус был – как возвращение домой.

– С бренди тиа Марголис ничто не сравнится, – вздохнул Син.

– Ничто и никогда, – подтвердила Наоми. – Слушай, раз уж я здесь, может, введешь в курс дела?

– Ну, – начал Син. – Дело в тех гнусных кольцах-воротах. Кому и знать, как не тебе. Еще тысяча внутренних планет, и полно новых поводов оттоптаться на Поясе, кве си? А половина наших сосут у Мясника и изображают из себя благородных политиков. Так что мы, то есть Марко, да, – мы года два-три как решили…

– Не надо об этом, – произнес молодой голос.

Син оглянулся на дверь. Наоми, помертвев, оглянулась тоже. Мальчик выглядел ужасно старым и в то же время ужасно юным. Кожа была темнее, чем у Марко, волосы более курчавыми. А вот глаза остались те же. И губы. Что-то большое – больше океана – шевельнулось у нее в груди. Всколыхнулись загнанные вглубь чувства, волна грозила унести ее. Наоми хотела сдержаться, но ей пришлось опереться о стол, чтобы не покачнуться.

Он вошел в комнату. Тело под песочного цвета рубашкой уже переходило от жеребячьей легкости подростка к мужской мускулистости. Кто-то из лежащих на койке перевернулся, а остальные и не заметили его прихода.

– Мы не говорим об этом, пока не окажемся в безопасности. Даже здесь. Совсем. Сабез?

– Сави ме, – кивнул Син. – Просто решил, раз она…

– Я тебя понимаю. И не виню, но говорить об этом не будем.

Только теперь юноша повернулся к Наоми. В его глазах отразилась та же борьба, что шла в ее душе. Наоми задумалась, какой он ее видит. Что у него на сердце и в мыслях, когда у нее – радость, вина и ядовитое раскаяние. Она не позволяла себе мечтать об этой минуте. Она знала, что эта минута придет, с тех пор как получила сообщение Марко. Она не была к ней готова. Он коротко улыбнулся и кивнул ей.

– Филип, – осторожно, точно слова были хрупким стеклом, выговорила она.

И его ответ прозвучал как эхо.

– Мать, – сказал он.

Глава 10 Амос

Станция экспресса в Филадельфии располагалась в глубине коммерческого района среднего уровня. Обладатели зарплат бродили по проходам между торговыми рядами, покупая псевдомодные одежки и предметы скудной роскоши, доступные только за деньги. И не очень большие. Высший слой делал приобретения в других местах, огражденных мерами безопасности от таких, как здешние покупатели.

Даже на Земле были люди с деньгами, а были – с деньгами. Амосу казалась странной мысль, что банковский счет позволял причислить его ко вторым. Забавно было бы побродить по шикарному торговому центру в своих непритязательных одежках астерского производства – чтобы продавцы забились в судорогах, когда он выложит пару штук на какую-нибудь бесполезную фигню. Скажем, за хорошенький шейкер из чистой платины. Раз или два в году Амос не прочь был выпить мартини.

Возможно, потом. После.

Из торгового района он вышел в жилой, в котором его терминал высветил дом Лидии. У короткого тоннеля-перехода его остановил мальчишка лет одиннадцати или двенадцати в дешевом спортивном костюме из тех, какие раздают киоски базового, если к ним приложишь большой палец. Мальчишка предлагал множество сексуальных услуг по грошовым расценкам. Амос взял его за подбородок, поднял к себе лицо. На щеках желтели следы не слишком свежих побоев, а характер ная розовая припухлость век выдавала пристрастие к порошку пикси.

– На кого работаешь? – спросил Амос.

Мальчик вывернулся из его руки.

– За потрогать платят, мистер.

– Не бойся. Лапать не буду. Просто скажи, на кого ты работаешь. Он далеко?

– Не понял… – Мальчишка озирался, куда бы сбежать.

– Так, ладно. Сгинь.

Провожая взглядом удирающего пацана, Амос почувствовал, как в животе что-то сжалось, словно от судороги. Каждому уличному мальчишке не поможешь. Их слишком много, а у него другие дела. Досадно это. Может, малыш найдет своего сутенера и расскажет, как жуткий здоровенный мужик лапал его за лицо. Тогда сутенер станет его искать, чтобы преподать урок – мол, не порти товар.

От этой мысли на лицо Амоса вернулась улыбка, и судорога в животе отпустила.

От станции до дома, где жила Лидия, было тридцать семь кварталов. Район дешевый, но не для живущих на пособие. За дом здесь расплачивались настоящими деньгами – а это интересно. Амосу не верилось, чтобы Лидия сумела подчистить досье, пройти обучение и устроиться на работу. Может, ее муж имел рабочую квалификацию и законный заработок? Это тоже интересно. Какой честный гражданин женился бы на стареющей гангстерше вроде Лидии?

Амос шагал неторопливо, все еще надеясь, что сутенер его выследит и покажется на глаза. Через полтора часа ручной терминал сообщил Амосу, что он на месте. Дом был так себе. Маленькое одноуровневое здание, со стороны почти не отличимое от других строений в этом районе. Узкую полоску между домом и улицей занимал крошечный сад – любовно ухоженный, хотя Амос не помнил, чтобы Лидия когда-нибудь держала цветы.

Он прошел по узкой дорожке к дверям и позвонил. Почти сразу ему открыл маленький старик с лысиной в окружении седых волос.

– Чем могу помочь, сынок?

Амос улыбнулся, и что-то в его улыбке заставило старика нервно отступить на полшага.

– Здрасьте, я старый друг Лидии Маалуф. Узнал вот, что она скончалась, и хотел принести соболезнования.

Он поиграл лицевыми мышцами, пытаясь отыскать такой вариант улыбки, который бы не пугал этого старикашку.

Старик – Чарльз, если верить некрологу, – помедлив, пожал плечами и жестом пригласил Амоса в дом. Внутри чувствовалось присутствие Лидии. Мягкая мебель, яркие ковры на стенах и занавески напомнили Амосу их балтиморскую квартиру. На стенах и на столах фотографии. Кадры из покинутой Амосом жизни. Две собаки на лугу улыбаются в камеру, свесив языки. Чарльз, не такой лысый, но такой же белоснежно-седой, копается в саду. Лидия с Чарльзом в ресторане, на столике свечи, они улыбаются друг другу поверх бокалов с вином.

Жизнь выглядела хорошей, и Амос почувствовал, как его понемногу отпускает. Он не знал, как это понимать, но предполагал, что так лучше.

– У вас имя есть? – осведомился Чарльз. – Хотите чаю? Я как раз заваривал, когда вы позвонили.

– Конечно, чаю выпью, – ответил Амос, пропустив первый вопрос мимо ушей.

Он постоял в уютной гостиной, пока Чарльз гремел посудой на кухне.

– Второй месяц после похорон, – сказал он оттуда. – Вас не было в колодце?

– Да, последнее время работал в Поясе. Жаль, что не успел.

Вернувшись из кухни, Чарльз вручил ему чашку. Судя по запаху, зеленый чай, несладкий.

– Тимоти, да? – сказал Чарльз так, словно говорил о погоде.

У Амоса сжались челюсти, в кровь выплеснулся адреналин.

– Давно уже пет, – отозвался он.

– Она как-то рассказывала о вашей маме, – продолжал Чарльз.

Он держался свободно – словно знал, что чему быть, того не миновать.

– О маме?

– Лидия ведь заботилась о вас после смерти матери. Так?

– Да, – сказал Амос, – так.

– Ну вот, – покивал Чарльз и сделал глоток. – Так что?

– Либо я прошу у вас разрешения отнести эти розы ей на могилу…

– Либо?..

– Либо просто отнесу, потому что здесь больше никто не живет.

– Мне не нужны проблемы.

– Я хочу знать, как это случилось.

Чарльз посмотрел на него, глубоко вздохнул и заговорил:

– Это называется аневризма восходящей части аорты. Легла спать и не проснулась. Я вызвал скорую утром, но они сказали, к тому времени она был мертва уже несколько часов.

Амос кивнул.

– Вы были к ней добры, Чарльз?

– Я любил ее, мальчик. – В голосе старика прорезалась сталь. – Ты можешь делать здесь, что хочешь, я тебе помешать не сумею. Но в этом сомневаться не позволю. Я любил ее с первой нашей встречи до последнего поцелуя на ночь. И все еще люблю.

Голос старика не дрогнул, но в глазах стояли слезы, и руки подрагивали.

– Можно мне сесть? – спросил Амос.

– Устраивайся. Скажи, если захочешь еще чая, чайник полный.

– Спасибо, сэр. Простите, что на вас набросился. Но я, когда услышал, забеспокоился…

– Я знаю, кем была Лидия до нашей встречи, – сказал Чарльз, присев на кушетку напротив Амоса. – Мы не лгали друг другу. Но здесь нас никто не тревожил. Просто у нее была слабая артерия, и однажды ночью она не выдержала. И больше ничего.

Амос потер себе макушку. Верит ли он этому старику? Получалось, что верит.

– Спасибо. И еще раз простите, что ворвался силой, – сказал он. – Так можно мне взять несколько роз?

– Конечно, – вздохнул Чарльз. – Да это теперь и не мой сад. Бери, что хочешь.

– Вы переезжаете?

– Да, человек, который поддерживал Лидию, после ее смерти перестал. Мы кое-что отложили, но не много. Я очень скоро окажусь на базовом, а это значит, меня ждет муниципальный квартал.

– Кто держал ее на плаву? – спросил Амос, заранее зная ответ.

– Малыш по имени Эрик. У него своя команда в родном городе Лидии. Думаю, что вы знакомы.

– Знал такого, – согласился Амос. – А о вас он знал? Что Лидия вышла замуж?

– Конечно. Он держал с нами связь. Интересовался, как дела.

– И перекрыл вам кран после ее смерти.

Он не спрашивал, и Чарльз не ответил, только сделал еще глоток.

– Так, – сказал Амос, вставая. – У меня еще дела. Не спешите пока с переездом. Так или иначе, я позабочусь, чтобы на этот домик вам хватало.

– Ты мне ничем не обязан.

– Вроде как обязан.

– За нее, – сказал Чарльз.

– За нее.

* * *

Экспресс довез его до Балтимора быстрее, чем он шел до станции. Сам город за два десятилетия совсем не изменился. Те же группки дорогих коммерческих домов среди растянувшихся до окраин блоков для безработных и бедняков. А по окраинам – районы среднего класса. Тот же запах гниющих водорослей с затопленного восточного побережья и рассыпающиеся скорлупки старых зданий торчат над водой скелетом дохлого морского чудища.

Как ни обидно было это признавать, Амос почувствовал, что он дома.

Он взял у вокзала электрокарт-автомат и доехал до района своего детства. С мостовой улицы тоже выглядели более или менее так же, как раньше. Изменились светофоры – стали более квадратными и массивными. Некогда пешеходные улочки теперь оказались открыты для проезда. У толкачей, громил и служителей секса были другие лица, но стояли они примерно на тех же углах, что и их предшественники. На трещинах наросла другая сорная трава, но трещины остались теми же. Такси высадило его у передвижного кофейного лотка – здесь принимали пайковые карточки базового. Как раз здесь он последний раз ел в Балтиморе, прежде чем сбежать. Тележка и бренд изменились, а ассортимент роллов и маффинов остался прежним.

– Большой стакан и кукурузный маффин, – сказал он девушке-продавщице.

Та, от удивления, что его терминал расплатился настоящими деньгами, а не пайковой картой базового, чуть не выронила заказ. Амосу же, из-за того что его церерские «новые юани», размениваясь в сети на доллары ООН, при каждом трансфере уменьшались на комиссионные, пришлось переплатить за перекус втрое.

Маффин, судя по вкусу, был из вторсырья – из уже съеденного кем-то кукурузного маффина. И кофе сошел бы за нефтепродукт, однако Амос, прислонившись к стене у лотка, неторопливо прикончил завтрак. Остатки бросил в утилизатор и поблагодарил девушку. Та не ответила – пялилась на человека в непривычной одежде, расплатившегося космической валютой, как на инопланетянина. Впрочем, подумалось Амосу, он, можно сказать, таким и был.

Где искать Эрика, он понятия не имел. Зато очень скоро из темной подворотни к нему выплыла молоденькая девица с машинной укладкой и в дорогих хлопчатобумажных штанишках.

– Эй, – окликнул ее Амос, – минутка найдется?

– Для тебя, жердяй?

– Меня иначе зовут, – с улыбкой возразил Амос.

Он различил умело скрытый страх в ее глазах. Девчонка привыкла к незнакомцам – и в привычку входило сознание: незнакомцы опасны.

– Такому зверю имечко в самый раз.

– Ты местная. Помоги-ка приезжему.

– Тебе травку? Порошок? У меня есть нейро, останешься доволен. С ним мигом улетишь из этого нужника.

– Я и без твоего товара улечу, пташка. Просто ответь на вопрос.

Она рассмеялась и показала ему средний палец. Кто не клиент, тот ноль без палочки. Девица развернулась к своей темной двери. Амос крепко, но бережно ухватил ее за плечо. Теперь в глазах девчонки мелькнула искорка настоящего страха.

– Один вопрос, пташка. Ответишь, и лети себе.

– Пошел ты, жердяй! – Она плюнула в него и дернула плечом.

– Перестань. Сама себе больно сделаешь. Мне просто нужно узнать, кто заправляет вашей командой. Ищу парня по имени Эрик. Болит ручка? Если ты не под ним ходишь, просто покажи, кто под ним. Сабе?

– Сабе? – Она перестала вырываться. – Говори по-английски, гад.

– Эрик. Мне нужен Эрик. Покажи, где искать, и я пойду.

– Или я тебе кровь пущу, – процедил новый голос. Из той же подворотни, где околачивалась мелкая пташка, выдвинулся человек-гора со шрамами вокруг глаз. Руку он держал в кармане мешковатого свитера. – Пусти ее.

– Запросто, – сказал Амос и выпустил пташку.

Та бросилась по ступеням к двери. Ходячая гора мерзко усмехнулась, приняв послушание за страх.

– А теперь сваливай.

– А теперь, – улыбнулся в ответ Амос, – мне нужен Эрик. Он теперь, как я слышал, большая шишка. Ты под ним? Если нет, скажи, кто под ним.

– Я тебе сказал валить на…

Последнее слово потерялось в бульканье, потому что Амос ударил громилу по горлу. Пока тот заново учился дышать, Амос задрал ему свитер и вытащил из-за ремня пистолет. Потом пнул под колено, сбив наземь. Когда гора оказалась на четвереньках, продолжал, не целясь в собеседника, а небрежно держа пистолет в руке:

– Ну вот, – сказал он так тихо, что слышать его мог только упавший. Первая причина для драки – унижение. Не унижай меня, и вероятность продолжения драки снизится. – Мне нужно найти Эрика, и либо ты в этом деле мой друг, либо нет. Хочешь быть мне другом?

Великан кивнул – говорить он еще не мог.

– Ну вот, у меня и новые друзья заводятся. – Амос потрепал его по бычьему плечу. – Поможешь новому другу найти старого приятеля Эрика?

Еще раз кивнув, громила прохрипел:

– Идем.

– Спасибо, – поблагодарил Амос и помог ему подняться.

Великан бросил взгляд на подворотню, возможно, давая пташке знак предупредить кого-то – Амос надеялся, что людей Эрика. Это к лучшему. Ему хотелось, чтобы Эрик при встрече с ним чувствовал себя в безопасности. Имея за спиной вооруженных ребят, он скорее расслабится и выслушает разумные доводы.

Великан провел его через знакомый район к докам и каменному монолиту неудавшегося экогорода. Провожатый немного прихрамывал от боли в колене. На входе их ожидали двое парней в просторных свитерах, не слишком скрывавших тяжелые стволы. Когда Амос шагнул за дверь, эти двое пристроились к нему сзади.

– Еще и почетный караул? – усмехнулся через плечо Амос.

– Без глупостей, – ответили ему.

– Староват я для глупостей, но намек понял.

– Давай пушку, – приказал второй конвоир, протянув руку.

Амос молча бросил в нее чужой пистолет.

Снаружи старый город-купол выглядел развалиной. Изнутри впечатление резко менялось. Кто-то положил новую плитку вместо испорченного водой пола, отчистил и выкрасил стены. Прогнившие деревянные двери главного коридора заменили стеклом и композитными материалами, которым не страшна сырость. Все вместе походило на офис дорогой корпорации.

Чем бы ни занимался Эрик, ему это шло на пользу.

Остановившись перед лифтом, человек-гора заговорил:

– Он наверху. Ну, я пошел?

Он еще похрипывал, но уже гораздо меньше.

– Большое спасибо, что помог, – без иронии отозвался Амос. – Горлом займись – лед приложи и постарайся поменьше разговаривать. Если за три дня не пройдет, прысни гормональным спреем.

– Спасибо, – каркнул человек-гора и удалился.

Лифт, звякнув, открыл двери, и двое конвоиров указали па кабину:

– После вас.

– Грасиас, – сказал Амос и прислонился к задней стене кабины.

Войдя, один из охранников вставил в щиток управления металлическую карточку и нажал верхнюю кнопку.

Амос коротал время подъема, прикидывая, как бы он обезоружил ближайшего конвоира и убил второго. К тому времени, как стратегия была разработана, лифт снова звякнул и открылся.

– Сюда. – Конвоир махнул в глубь коридора.

– Клуб? – восхитился Амос. – Затейливо.

Верхний этаж был обставлен мягкой мебелью с плюшевой обивкой и выстелен бордовыми коврами. Конвоир открыл дверь в конце коридора – она выглядела деревянной, но, судя по тяжести, под панелями скрывалась сталь. Затейливо, но не в ущерб безопасности.

После роскоши коридора офис по ту сторону двери выглядел почти спартанским: панели и терминалы на металлическом столе, настенный экран с видом на океан притворяется окном, а вместо офисного кресла – большой резиновый шар.

Эрик всегда начинал ерзать, если приходилось долго сидеть.

– Тимми, – сказал он, поднимаясь за столом, как за баррикадой.

Двое охранников остановились по сторонам двери.

– Меня теперь называют Амосом.

– Думаешь, я не знал? – рассмеялся Эрик.

– Ты знал, – согласился Амос.

Эрик хорошо выглядел. Выглядел здоровым, как никогда в детстве. У него даже наметилось брюшко. А вот левая рука осталась маленькой, ссохшейся. И хромота была заметна, даже когда он стоял. Впрочем, теперь, среди символов успеха и па фоне сытой фигуры, увечье представлялось памяткой прошлой жизни, а не бессилием.

– Ну вот, – сказал Эрик, – я тут гадаю, что привело тебя в наш городок.

– Он побил Троя, – предупредил один из охранников. – И Люси сказала, что он и ее лапал.

– Убил кого-то? – осведомился Эрик и, не услышав ответа, заключил: – Это он еще вежливый.

– Верно, – дружески кивнул ему Амос. – Я тебе не гадить пришел, просто поболтать.

– Что ж. – Эрик опустился на свой резиновый шар. – Давай поболтаем.

Глава 11 Алекс

Через три дня после встречи с Талиссой – последней встречи, как он теперь думал, – и обеда с Бобби Драпер Алекс понял, что пора домой. Он поужинал с родными и с парой старых друзей. Он посмотрел, как изменился родной город и в чем остался прежним. И еще раз убедился, что сломанное не всегда можно починить. Ближе к «все в порядке» ему не подобраться.

До отлета оставалось разочаровать еще одного человека. Экспресс – «труба» на Лондрес-Нову тихонько гудела, реклама над сиденьями сулила на тысячу ладов улучшить жизнь пассажиров: техническими сертификатами, усовершенствованным нижним бельем, отбеливателем для зубов. Система распознавания лиц затруднилась определить Алекса, и ни одна реклама к нему не обращалась. Разве что тощий адвокат в костюме оливкового оттенка, обещавший помощь в переселении на новые миры за Кольцом. «Начни новую жизнь в дальних колониях! Мы поможем!»

Сидевший напротив парень лет семнадцати уставился в пространство, прикрыв глаза то ли от скуки, то ли в полудреме. Алекс в этом возрасте решал, поступить ему во флот пли подать документы в Верхний университет. И встречался с Керри Траутвайн, несмотря на то что Траутвайн-отец был религиозным фанатиком, ненавидевшим принадлежащего не к той секте ухажера дочери. А по ночам они с Амал-шахом и Королом Надкарни разыгрывали сражения на боевом симуляторе.

Сидящий напротив мальчик ходил но тем же коридорам, ел в тех же ресторанах, примерно так же думал о сексе, но жил при этом в другой вселенной. Алекс попробовал представить: будь у него в семнадцать лет возможность перебраться к чужому солнцу, что бы он выбрал? Познакомился бы тогда с Талиссой?

Нежный механический голос объявил о прибытии на терминал Атерпол. Парень открыл глаза, встрепенулся и недоверчиво зыркнул на Алекса. Торможение толкнуло Алекса в спину – почти как при плавном разгоне на тяге – почти, но не совсем.

Атерпол был пригородом Лондрес-Новы, единственным узлом, откуда расходись ветки во все районы города. Пассажирский зал перекрывал сводчатый потолок, перронные двери в стенах были уплотнены, чтобы воздух не утекал в вакуумные «трубы». Выход из терминала открывался в большой публичный парк с настоящими растениями, маячившими в искусственных сумерках. Материал скамеек изображал дуб и железо, между деревьями вились дорожки, а от пруда пахло сыростью и водорослями. Успокоительное бормотание воздуховодов накрывало все вокруг непрестанной и вечной молитвой. В стенах были окна – светлые и темные. Окна контор и квартир, ресторанов и ремонтных помещений.

Алекс прошел к дальним воротам парка, откуда местная «труба» вела в другой район. Иннис-Шэллоу, где жила Бобби, пользовался не лучшей репутацией. Впрочем, самый зловещий район Марса был лучше самого фешенебельного сектора Цереры, а что касается Бобби, всякому, кто рискнул бы поднять на нее руку, если он не задумал самоубийства, следовало иметь за спиной армию.

На станции Иннис-Шэллоу Алекс накинул куртку и пошел дальше пешком. Можно было взять напрокат карт, а на углу девочка не старше четырнадцати зазывала воспользоваться услугами рикши, но идти было недалеко, а предстоящий в конце пути разговор сильно пугал Алекса.

* * *

Он уже шел этой дорогой три дня назад – когда еще саднила неудача с Тали. Терминал вывел его к комнатам Бобби. Алекс не виделся с бывшей десантницей с той ночи, когда Кольцо взмыло из руин Венеры и отправилось на дальний край системы, но сейчас ему подошел бы любой собеседник, лишь бы отвлечься от первой встречи этого дня.

Бобби проживала в очень милом боковом коридоре, украшенном продольной оранжереей и коваными фонарями в стиле, который дизайнер счел викторианским. Не успел Алекс остановиться перед нужной дверью, как она открылась.

Бобби Драпер была крупной женщиной, и хотя жизнь на гражданке чуть смягчила выпуклость ее мускулатуры, от нее, как жаром от огня, било силой и уверенностью в себе. При виде ее Алексу всякий раз вспоминалась древняя история – когда жители Самоа копьями и камнями сбросили в море вооруженных испанских конкистадоров. Такие женщины, как Бобби, помогали поверить в эту историю.

– Алекс! Заходи! Извини за беспорядок.

– Не страшнее, чем у меня в кабине под конец долгого рейса.

Большая комната Бобби оказалась просторнее рубки «Роси» и была декорирована в серых и терракотовых тонах, которые здесь странным образом сочетались. В столовой поместилось бы не больше четырех человек, а еще два стула стояли в других комнатах. От входной двери сквозь арку напротив был виден монитор, на котором медленно расплывались цветные пятна – словно ожили кувшинки на пруду с картины Моне. Там, где в обычном доме стоял бы диван, располагался тренажер и стойка с гантелями. Спираль лестницы уходила наверх в маленькую спальню – бамбуковые ступени мягко светились.

– Уютно устроилась, – заметил Алекс.

Бобби виновато оглянулась на собственную квартиру.

– Мне так много не нужно. Совсем не нужно. Но я думала, что мне хочется простора. Чтобы расправить плечи.

– Думала, что хочется?

Она пожала плечами.

– Так много не нужно.

Надев куртку из коричневой кожи, придавшую ей деловой вид и отчасти скрывшую ширину плеч, Бобби отвела гостя в рыбный ресторанчик и угостила рубленой форелью под черным соусом – вкуснее Алекс не пробовал. Местное пиво подавали охлажденным. За два часа раны, оставленные словами Талиссы и презрением к себе, стали меньше саднить. Бобби рассказывала о работе с ветеранами. О женщине, которая обратилась за помощью к психиатру – ее сын после отставки не вылезал из-за игровой консоли. Бобби связалась с его сержантом, и парень получил работу на верфи. И еще о человеке, который объявил застрявшую у него в прямой кишке секс-игрушку боевым ранением. Когда Бобби смеялась, Алекс смеялся с ней за компанию.

Понемногу и он разговорился. Рассказал о том, каково было по ту сторону Кольца. О том, как выглядели с орбиты судороги Илоса – или Новой Терры, или как там ее в конечном счете назовут. И о том, каково было возвращаться с пленником на борту – отсюда разговор перешел на первый раз, когда они везли арестантку – Клариссу Мао, дочь Жюля-Пьера и сестру первой жертвы протомолекулы, – и к тому, как теперь поживают Холден, Амос и Наоми.

Вот тут его и накрыла боль. Тоска по дому – по команде и кораблю. Он наслаждался остроумием Бобби и ее компанией, но на самом деле ему с той минуты и до сих пор хотелось одного – вернуться на «Росинант». Вот почему то, к чему Бобби перешла в конце разговора, прозвучало для него как гром среди ясного неба.

– Да, Алекс, – заговорила она, и сразу стало заметно, как она старается сохранить прежний, свободный и дружеский, тон, – у тебя остались связи на флоте?

– Есть кое-кто, служат на Гекате.

– Я вот подумала, не окажешь ли ты мне маленькую услугу?

– Конечно, – согласился Алекс и через долю секунды уточнил: – Какую?

– У меня завелось хобби, – неловко объяснила она. – Это… неофициально.

– Работа на Авасаралу?

– Вроде того. Последний раз мы с ней обедали, и она рассказала кое-что, что заставило меня задуматься. О том, что открытие новых миров многое меняет. Меняет стратегии. Что-то этом роде. А один из главных ресурсов Марса – из тех, на которые будет спрос, – его флот.

– Не понял, – признался Алекс. – Ты о наемниках?

– Я о том, что у нас исчезают разные вещи. Черный рынок… За последние годы мы пережили пару немаленьких войн. Много кораблей пропало. Некоторые мы просто потеряли из вида. А флот так растянут – не знаю, много ли они сейчас уделяют внимания пропажам. Ты слышал о нападении на верфи Каллисто?

– Да, смотрел что-то такое.

– Вот тебе и пример, да? Серьезный инцидент, а первая реакция – выяснить, кто за ним стоял, и восстановить оборону.

– Конечно, – сказал Алекс, – этим ведь надо заниматься.

– И потому задача узнать, что пропало, оказывается если и в списке, то далеко не первым пунктом. И все это, в общем, понимают, только вслух не говорят.

Алекс выпил, поставил бутылку и вытер губы ладонью.

– Значит, ловкачи на базе могут под этим предлогом выкинуть кое-какое оборудование на черный рынок, объявив его пропавшим?

– Именно. Такое и раньше бывало, но сейчас, когда всюду хаос и он все ширится…

– А население Марса утекает на корабли колонистов…

– Да, и это тоже, – кивнула Бобби.

Взгляд ее стал жестким. Алекс склонился к ней, оперся локтями на стол. Запах рыбы и соуса еще висел в воздухе, хотя тарелки убрали. На экране над входом отплясывал под компьютерную поп-музыку молодой человек в пародийном деловом костюме. Языка Алекс не разобрал: на такой скорости все языки превращаются в бессмысленный набор звуков.

– Ты хочешь сказать, что разыскиваешь каналы, по которым военная техника Марса утекает на черный рынок?

– Оружие, – добавила Бобби. – Медицинское оборудование. Боеприпасы. Боевые скафандры. И даже корабли.

– И ты занимаешься этим в одиночку, на досуге, потому что Крисьен Авасарала что-то такое сказала.

– Я в некотором роде работаю на нее.

Алекс рассмеялся.

– Уже побаиваюсь напоминать, но ты начала с того, что тебе нужна помощь. А какая, не сказала.

– Ребята с Гекаты со мной не станут разговаривать. Я из десанта, они – флотские. В этом все дело. А ты с ними знаком, а если и не знаком, ты для них свой, мне такой никогда не стать. Я думала, не согласишься ли ты для меня чуток покопать.

Алекс кивнул, по сказал только:

– Я подумаю.

Впоследствии, решив, что хоть какой-то отрезок его жизни должен окончательно завершиться, он понял, что придется сказать Бобби, что они встречаются последний раз, и ответить ей отказом. Ему надо вернуться на свой корабль. Если он сможет чем-то помочь ей оттуда, будет только рад. Но прежде всего ему нужно покинуть Марс и больше не возвращаться.

* * *

Алекс дошел до ее коридора. Чугунные фонари мерцали, создавая иллюзию земной улицы, какой она могла быть столетия тому назад. Эхо незнакомых ни ему, пи Бобби, но приятных и уютных мест. Он пошел медленнее, прислушиваясь к почти беззвучному тиканью воздухоочистителей, словно за их шепотом надеялся уловить журчание Темзы.

Где-то рядом коротко вскрикнул мужчина. Нет, это все-таки Иннис-Шэлоу. Алекс прибавил шагу. У двери Бобби он задержался.

Та оказалась закрыта, но не плотно. Черная, идеально круглая клякса лежала на панели в том месте, где язычок замка входил в раму. Тонкая светлая линия отмечала трещину в по гнутой керамике. Снова донесся мужской голос – тихое бормотание, закончившееся резким, властным окриком. Голос звучал за дверью Бобби.

Сердце Алекса застучало втрое быстрее. Он выхватил из кармана терминал и поспешно вызвал местную службу спасения. Нажал кнопку срочного вызова и подтверждение, но заполнять подробно не стал – было некогда. Встав перед дверью и сжав кулаки, он мечтал, чтобы рядом оказался Амос.

Затем Алекс толкнул дверь и ворвался внутрь.

Бобби сидела у стола, на одном из двух стульев, с руками, заведенными за спину. Ноги были вытянуты вперед – стул оказался ей не но росту. На губах и на шее сбоку Алекс увидел кровь. Мужчина в сером комбинезоне целился ей в затылок.

Двое других, тоже в сером, повернулись к Алексу. Оба сжимали автоматические пистолеты. Четвертый, в удобном костюме цвета золы и в яркой голубой рубашке, взглянул на вошедшего с досадным удивлением. При виде Алекса он округлил глаза.

Его ругательство почти потерялось за треском дерева. Алекс не уследил за мгновенным движением Бобби, когда та в щепки разбила стул, к которому была привязана, и перехватила руку с пистолетом за запястье. Вопль стрелка слился с влажным хрустом.

Кто-то выстрелил наобум, грохот отдался в ушах. Алекс с криком бросился вперед и наткнулся на мужчину в костюме. Они оба отлетели назад. Колено врезалось Алексу в пах, и мир растворился вслепящей боли. Алекс осел на колени, пытаясь удержать противника за полу пиджака. Выстрелы не умолкали, в воздухе завоняло порохом.

Человек в костюме потянулся к наплечной кобуре, но Алекс вцепился ему в руку. Запястье иод пальцами было словно бетонное. В кулаке он уже сжимал пистолет. Кто-то заорал, и рев выстрелов перешел в низкий звериный вой. Алекс подался вперед: сумасшедшая боль в мошонке уже стала просто сильной болью. Он вцепился в неподатливую руку зубами, вонзив их в толстый шелк рукава и сжимая челюсти, пока не сошлись резцы. Мужчина не вскрикнул, а просто опустил вторую руку на висок Алекса.

Мир стал тихим и далеким. Алекс почувствовал, что выпускает врага, запрокидывается, жестко приземляется на копчик. Боль ощутилась смутно. Человек в костюме поднимал пистолет. Отверстие ствола зияло как пещера.

«О, – подумал Алекс, – так я и умру».

Голова стрелка коротко кивнула, и он рухнул на пол. За его спиной показалась Бобби с шестикилограммовой гантелей в руке. На хромированной поверхности осталась кровь и, кажется, волосы. Никто больше не стрелял.

– Эй, – сказал Алекс.

– Ты как? – Бобби села рядом.

Один из стрелков, спотыкаясь и баюкая руку, метнулся за дверь. Бобби за ним не погналась.

– Больновато, – выговорил Алекс и, завалившись набок, свернулся в комок.

– Это ничего, – сказала Бобби. – Ты молодец.

– Давно не дрался врукопашную. Будь у меня практика, наверное, справился бы лучше.

– Да ну! Четверо с оружием против двух безоружных. Для таких условий мы отлично справились.

Она, опустив голову, медленно вздохнула. Алекс приподнялся.

– Ты в порядке?

– Пару раз они попали, – сказала она. – Жжет.

– Черт, тебя ранили?

– Да. Минутку посижу и доберусь до консоли, вызову «скорую», пока не перестала соображать от потери крови.

– Я уже вызвал, – успокоил ее Алекс. – Прежде чем войти.

– Предусмотрительно.

– Вряд ли я такое предвидел, – признался он и попросил: – Бобби, не бросай меня.

– Я здесь, – сонно отозвалась она. – В порядке.

Вдали уже была слышна сирена. С каждым вдохом она завывала всё ближе. Алексу долго казалось, что дрожит пол, потом он понял, что трясется сам. К боковой стене привалился один из стрелков. Шея у него выгнулась под странным углом, а на груди засохла кровь. Значит, мертв. Человек в костюме давился кашлем. Сирена выла уже рядом. И звучали голоса. Женский голос сообщил, что прибыла полиция, что они собираются войти.

– Я приехал тебе сказать, – обратился Алекс к Бобби, – что остаюсь и помогу.

– Спасибо.

– Это из-за черного рынка, да? – добавил он. – Наверное, ты задавала правильные вопросы.

Бобби с трудом улыбнулась. Он уже заметил, как много крови у нее на рубахе.

– Не знаю, – сказала она. – Они спрашивали только о тебе.

Глава 12 Амос

– Хочешь коки? – предложил Эрик. – Не синт. Натуральная, из листьев.

– Не надо. Вот выпить я не прочь, если есть что под рукой, – ответил Амос.

Эти любезности были всего лишь ритуалом, но ритуалом важным. Опыт подсказывал, что чем опаснее люди, тем обдуманнее они ведут беседу. Шумные задиры добиваются, чтобы собеседник отступил. Они хотят обойтись без боя. Тихие рассчитывают, как победить.

– Тату, принеси «Эль-Чаррос», – приказал Эрик, и один из его охранников выскользнул за дверь. Амосу Эрик пояснил: – В последнее время подсел на текилу.

– А я нет, – ответил Амос. – Хорошую текилу за пределами Земли не достать. То, что продают у астеров, пить невозможно.

– Наверное, там маловато голубой агавы.

Амос пожал плечами и стал молча ждать. Тату вернулся с высокой тонкогорлой бутылкой и двумя узкими рюмками. Наполнив обе, Эрик поднял свою:

– За старых друзей!

– За старых друзей, – повторил Амос и залпом выпил.

– Еще? – кивнул на бутылку Эрик.

– Конечно.

– Город посмотрел?

– Только отсюда до вокзала.

– Он не слишком изменился, – заметил Эрик и помолчал, давая время выпить. Потом снова наполнил рюмки. – Фасады меняются, а углы те же.

– Забавно. Я по дороге о том же думал. Зато твоя жизнь переменилась.

– В основном – нет, – ухмыльнулся Эрик и пошевелил маленькой ссохшейся левой рукой.

Амос обвел рукой охрану, обновленное здание.

– Когда мы расставались, ты удирал от убийц. Так что кое-что изменилось.

– Можете идти, ребята, – обратился Эрик к Тату и его напарнику.

Те тихо вышли и закрыли за собой дверь. Эрик либо уверился, что Амос не собирается его убивать, либо имел защиту, не требующую присутствия охраны. Наверняка не пулемет под столом – для Эрика это было слишком прямолинейно. Амос словно невзначай поискал взглядом провода или подозрительные выпуклости па полу или на своем кресле. Эрик еще раз налил текилы и сказал:

– После твоего отлета я понял о себе кое-что важное.

– Что же?

– Круче меня всегда будет любой. – Эрик с намеком шевельнул сухой рукой. – Зато я обычно оказываюсь самым умным в компании. На исполнение плана всегда можно кого-то подрядить. Но не на его составление.

– Это верно, – кивнул Амос. – Вот почему я никогда не стану капитаном корабля.

Эрик это учел. Не изменился в лице и не вздрогнул, но Амос видел, что его слова мысленно отложены в папочку «Важное».

– Но ты всегда будешь полезен, – отозвался Эрик. – Ты всегда был полезным. Теперь в команде?

– Ты разве не видел меня в новостях?

– Видел. Ты изменился. Стал брить голову, нос тебе еще пару раз сломали. Но имя я всегда помнил.

– Да. Это имя – да, – отозвался Амос и поднял тост за Эрика. – Грасиас, кстати говоря.

– Так что, ты все с той же командой? – повторил Эрик.

– Да. А что?

– А то, что ты сейчас сидишь здесь и пьешь мою текилу. Я все прокручиваю это в голове. Такой полезный парень, как ты, всегда найдет работу. Если тебе нужна работа, я дам. Но если не работа, тогда что?

Амос взял бутылку и налил себе сам. Эрик очень старался скрыть нервозность. Привычно, судя по тому, как хорошо это ему удавалось. Да, времена сильно переменились. Эрик из пронырливого мелкого взломщика, спасающего оцененную властями шкуру, вырос в почтенного владельца солидной балтиморской недвижимости. Но кое-что осталось прежним. Кое-чего не скроешь. Как бы спокойно ни сидел Эрик, как бы ровно, не мигая, ни смотрел в глаза, крошечные пальцы сухой руки сжимались и разжимались, словно у тянущегося к игрушке младенца.

– Побывал в доме Лидии, – сказал Амос, неторопливо прихлебывая текилу.

– Теперь уже не Лидии. Она умерла, – поправил Эрик. – Так вот в чем дело! Я обходился с ней, как обходился бы ты.

– За это спасибо, – кивнул Амос.

– Ты однажды не убил меня, хотя причин хватало, и тогда уже не мог остаться. – Эрик наклонился к нему. – Уходя от нее, ты оказывал услугу мне. Я этого не забыл. И она тоже меня поддерживала поначалу. Помогла стать тем, кто я есть теперь. Научила пользоваться головой, чтобы побить мясо. Пока это было в моих силах, она ни в чем не нуждалась.

– И это я ценю, – подтвердил Амос.

Эрик сощурился, его правая рука вынырнула из-под стола – вместе с коротким автоматом. Амос поймал себя на том, что удивился и даже почувствовал гордость за бывшего приятеля. Эрик положил руку на стол, развернув автомат дулом от Амоса – жестом предупреждения, а не угрозы.

Амос шутливо поднял руки.

– Я же без оружия, шеф. Поговорить пришел.

– Так говори.

– Ты очень хорошо обходился с Лидией. – Амос медленно, не сводя глаз с автомата, опустил руки. – Только ты ошибся. Она не совсем умерла. Кое-что осталось.

Эрик склонил голову к плечу, насупился.

– Ну-ка, растолкуй мне, как это?

– Остался старик, который ее любил, жил с ней и поцеловал ее на ночь перед смертью. И дом с садиком, где они растили розы. Может, еще собаки. Я видел снимки, но не знаю, живы ли они.

– Все равно не понял, сказал Эрик.

Амос потер кулак большим пальцем, подбирая слова. Он никогда не высказывал этих мыслей вслух, и, если сейчас не сумеет, не заставит Эрика понять, все кончится тем, что они поубивают друг друга. Так что стоило собраться с мыслями.

– Значит, такое дело. Старик живет в этом доме до смерти. Он – единственное, что после нее осталось. Последний клочок Лидии. Дом будет его.

Эрик положил маленький автомат на стол и налил себе еще. Откинулся назад, держа рюмку в правой руке. Чтобы схватить оружие, ему теперь пришлось бы бросить рюмку. А Амос успел бы добраться до него раньше. Это был знак – Амос почувствовал, как расслабляются напряженные мышцы плеч и шеи.

– Не думал, что ты такой чувствительный, – сказал Эрик.

– Я редко таким бываю. Но если уж расчувствуюсь, то от всей души.

– Ну, просьбу я выслушал. А что получу я? Перед Лидией я был в долгу, а старику ни хрена не должен. Что я выигрываю, поддерживая его?

Амос вздохнул и послал старому другу грустную улыбку.

– Честно?

– Честно.

– Я не убью ни тебя, ни тех двоих, что за дверью. Я не разберу всю организацию по кирпичику, чтобы выстроить ее снова и поставить наверху того, кто мне будет обязан.

– А, – сказал Эрик, – есть один такой.

Амосу пришлось признать, что Эрик сильно вырос за эти годы. Услышав угрозу, он даже не взглянул на автомат. Просто скопировал грустную улыбку Амоса.

– И кто же это? – спросил Амос.

– Тимми.

– Да, пожалуй. Хотя я бы предпочел не его. Так что?

– Мне почти ничего не стоит оставить старикашке дом, – сказал Эрик и тут же покачал головой, словно возражая самому себе. – Но даже если бы это влетело мне в изрядную сумму, я бы пошел на расходы. Лишь бы убрать Тимми с моих улиц.

– Еще раз спасибо.

Эрик здоровой рукой отмахнулся от благодарности, встал и подошел к большому экрану, притворяющемуся окном. Забытый автомат остался на столе. Амос подумал о нем, откинулся в кресле, заложил ладони за голову, растопырил локти.

– Забавно, да? – заметил Эрик, указывая в окно на что-то, невидимое Амосу. – Новые фасады. Старые углы. Что-то меняется, что-то не меняется. Я изменился, ты – нет.

– Я живу на космическом корабле и время от времени дерусь с космическими монстрами. – Амос повел локтями. – Тоже перемена.

– Это страшнее, чем нарик без денег, когда у тебя его доза? Страшнее, чем уличный босс, который решил, что ты его нагрел? – засмеялся Эрик и развернулся спиной к окну. – Это, черт возьми, страшнее, чем жизнь на базовом?

– Нет, – признал Амос.

– Хорошо. Ты получил, чего хотел. – Голос Эрика стал пустым и мертвым. – Вали из моего города, не то сезон открыт.

Амос встал. Сейчас он мог бы схватить автомат быстрее, чем Эрик. Оружие притягивало его, как масса планеты. Он мог бы убить Эрика, убить двоих за дверью. К вечеру у него будет в руках кусок старой территории Эрика, бойцы и доверие, чтобы доделать остальное. Все это мгновенно прокрутилось перед глазами.

Вместо этого Амос, засунув большие пальцы в брючные карманы, попятился к двери.

– Спасибо за выпивку, – сказал он. – Я уже забыл вкус текилы.

– Тату даст тебе в дорогу пару бутылок, я распоряжусь. Возьмешь с собой, – пообещал Эрик.

– Черт, не откажусь.

– Рад был повидаться, – кивнул Эрик и, помедлив, добавил: – Автомат не заряжен.

– Да?

– В лампе скрыт пневматический метатель. – Эрик скосил глаз на потолочный светодиодный светильник. – Отравленные стрелы. Скажи я только слово, они убьют всех в комнате, кроме меня.

– Мило. Спасибо, что не сказал.

– Спасибо, что ты остался мне другом.

Это прозвучало как прощание, так что Амос еще раз улыбнулся и вышел.

Тату ждал его в коридоре с ящиком текилы в руках. Должно быть, охрана наблюдала за разговором.

– Проводить? – спросил охранник.

– Не надо, отказался Амос и взвалил ящик с бутылками на плечо. – Я и сам умею уходить.

* * *

Амос задал терминалу маршрут к ближайшей ночлежке и взял себе комнату. Сбросив выпивку и багаж на кровать, он вышел на улицу. Очень скоро ему попался лоток со жратвой, которую реклама оптимистично объявляла «бельгийскими сосисками». В действительности оснований для оптимизма не было, разве что Бельгия славилась производством ароматизированного соевого белка. Впрочем, это не особо волновало Амоса. Он вдруг сообразил, что знает периоды обращения каждой луны Юпитера, но понятия не имеет, где находится Бельгия. Вроде бы не в Северной Америке, но точнее он бы сказать не взялся. Так что не ему критиковать бельгийскую кухню.

Он направился в сторону доков, где играл в детстве, – просто потому, что нужно было куда-то пойти, а в какой стороне вода, он знал. Разделавшись с сосиской и не обнаружив бачка утилизатора, Амос прожевал и проглотил обертку. Она была из кукурузного крахмала – на вкус как засохший быстрый завтрак.

Компания мальчишек, едва обогнав Амоса, задержалась и пристроилась сзади. По возрасту пацаны были на переходе от ходячей жертвы к настоящим взрослым преступникам. Такие обычно промышляют мелким воровством и служат мальчиками на побегушках у сбытчиков товара, не брезгующих грабежом, когда он выглядит безопасным. Не обращая на них внимания, Амос взобрался на ржавое железо старого мола.

Мальчишки, приотстав, тихо и напряженно спорили. Возможно, обсуждали, стоит ли из-за кредитки – они твердо верили, что чужак, забредший в балтиморские доки, всяко богаче их, – рисковать и нападать на такого здоровенного мужика. Амос хорошо представлял переменные этого уравнения. Он сам когда-то участвовал в подобных спорах. Легко забыв о мальчишках, он прислушался к тихому плеску волн у опор причала.

Вдали небо осветилось цепочкой вспышек – словно молнии ударили в проведенную но линейке черту. Звуковой удар докатился несколько минут спустя, и Амосу живо вспомнилось, как он стоял в этих доках вместе с Эриком, глядя, как рельсовые пушки забрасывают груз на орбиту, и споря, есть ли у них самих шанс выбраться с планеты.

Вне гравитационного колодца все воспринимали Амоса как землянина. Но на самом деле – хотя это вряд ли имело значение – Амос был балтиморцем. Все, что он знал о планете за пределами родного города, уместилось бы на носовом платке – всего десяток бедных кварталов Боготы, по которым он прошел от вокзала до лунного челнока.

На причале за спиной застучали осторожные шаги. Спор окончен, «да» перевесили «нет». Обернувшись, Амос взглянул на приближающихся подростков. У нескольких были самодельные дубинки, у одного – нож.

– Нe стоит, – сказал Амос. Он не поднял рук, не сжал кулаки – просто покачал головой. – Подождите следующего.

Последовал напряженный момент обмена взглядами. Потом, словно телепатически сговорившись, вся компания отступила.

Эрик ошибся, когда сказал, что Амос не изменился. Тот, кем он был раньше, состоял не из черт характера, а из знаний, желаний, умений. Тот, кем он был до отлета, знал, где гонят хорошую выпивку. У кого всегда можно достать качественную марихуану и табак. В каком борделе обслужат местного, а в каком только грабят ищущих приключений туристов. Тот человек знал, где дешево дадут напрокат хорошую пушку – утроив плату, если вернешь использованную. И где сдадут на время мастерскую, чтобы собрать пушку самому. Как в гот раз, когда он впервые убил человека из самодельного дробовика.

А нынешний Амос знал, как поддерживать работу ядерного реактора. Как настроить магнитную катушку, чтобы она придавала исходящим ионизированным частицам максимальную энергию, и как залатать пробоину в корпусе. Этому парню неинтересны были здешние улицы с их радостями и опасностями. Балтимор, хоть и остался прежним, стал для Амоса чужим, как мифическая страна Бельгия.

И в эту минуту он понял, что в последний раз видит Землю. Он никогда сюда не вернется.

* * *

Наутро Амос проснулся в ночлежке с ополовиненной бутылкой текилы на тумбочке и с первым за многие годы похмельем. Он решил даже, что спьяну обмочился в постели, но потом сообразил, что в духоте комнаты напотел добрый литр. В горле было сухо, язык распух.

Он смыл ночной пот и напился обжигающе горячей воды прямо из душа, запрокинув голову, чтобы струи попадали в рот. И поразился ее вкусу – после десятков лет на фильтрованной, стерильной воде кораблей и станций. Оставалось только надеяться, что в ней не слишком много микробов и тяжелых металлов. Оставшиеся в ящике бутылки текилы он переложил в походный ранец, завернув, чтобы не побились, в одежду. Потом взял ручной терминал и стал подбирать прыгун до Луны и подходящий дальний рейс на Тихо. Он попрощался с Лидией – или с тем немногим, что она оставила после себя. Он вроде как попрощался с Эриком. На всей планете не осталось никого, стоящего хотя бы плевка.

Впрочем, нет. Пожалуй, как раз плевка-то кое-кто и стоил.

Он набрал номер, с которого звонила Авасарала, и увидел на экране распрекрасного юношу с безупречной прической и огромными зубами. Парень походил на дорогой манекен в витрине.

«Служба секретаря Авасаралы».

– Дай мне Крисси, сынок, да поживее.

На два долгих вздоха манекен лишился дара речи.

«Простите, но секретарь не может…»

– Детка, – подмигнул ему Амос, – я звоню по личному каналу, так? Зовут меня Амос Бартон. – Эта ложь повторялась так часто, что успела стать правдой. – Я работаю на Джеймса Холдена. Спорим, если ты сию минуту не доложишь ей, что я на линии, то остаток жизни проведешь па базовом.

«Одну минуту, пожалуйста», – произнес манекен, и на экране появилась бело-голубая эмблема ООН.

Не прошло и тридцати секунд, как ее сменило лицо Авасаралы.

«Бартон, – вопросила та, – какого хрена ты еще околачиваешься на моей планете?»

– Уже собираюсь, шеф, но решил, что прежде надо кое-кого навестить.

«Не меня ли? Я не настолько тебя люблю, чтобы оценить такую любезность. Меня ждет рейс на Луну, надо еще подготовиться к приему треклятого марсианского премьера».

– Тебе приходится этим заниматься?

«Чем только не приходится! Каждая минута, потраченная на разговор с тобой, стоит десять тысяч долларов».

– Точно?

«Нет, цифру взяла с потолка. Но мне до того не хочется лететь на Луну, что я занимаюсь всякой херней, лишь бы оттянуть вылет. Тебя подвезти? Готова даже на это, лишь бы убрать тебя с моей планеты. Что, я сказала что-то смешное?»

– Нет, просто вспомнил кое-кого, – оправдался Амос. – Так или иначе, меня, похоже, больше в колодец не заманишь.

«Я в восторге!» – оценила Авасарала.

– Но, раз уж я здесь, надо доделать все дела. Если собираюсь с кем повидаться… – продолжал Амос. – Вы куда запихнули мой Персик?

«Персик?»

– Девчонку Мао. Клариссу. Она летела с нами несколько месяцев назад – после того как раздумала убивать капитана. Признаюсь, она для меня кое-что значит.

«Ты трахал арестованную?» – с насмешливым презрением спросила Авасарала.

– Нет, – возразил Амос. – Я не склонен трахать тех, кто мне нравится.

Глава 13 Холден

Системы, открывавшиеся за сетью врат, были разбросаны по всему скоплению, в котором не без оснований подозревали галактику Млечный Путь. Картографы все еще сверяли расположение звезд, но даже по первой прикидке некоторые новые системы отстояли от Земли на десятки тысяч световых лет – хотя со временем и расстояниями творилось что-то странное. На фоне таких гигантских просторов легко забывалось, как велика одна-единственная Солнечная система. Забывалось, пока не требовалось что-то в ней отыскать.

По правилам, каждый корабль передвигался с зарегистрированным полетным планом и со включенными опознавательными сигналами. Следить было легко. По писку включенного передатчика ориентировались телескопы, способные разглядеть выхлоп двигателя в любой точке системы. Но в ремонтных доках тяга не действовала, поэтому опознавательные сигналы то и дело пропадали из виду. Иногда корабль шел на списание, и тогда его сигнал исчезал навсегда на совершенно законных основаниях. И появлялись новые корабли с новыми названиями, а у перепроданных менялись имена. Все происходило на ста квинтиллионах квадратных километров космоса – плюс-минус квадриллион-другой. И эго еще если не учитывать, что в пространстве три измерения.

Итак, семнадцать кораблей исчезли, пройдя за кольца, и, если Холден не ошибался, вполне могли вернуться домой под новыми именами. Теоретически нужная ему информация была достижима, но пришлось бы либо потратить несколько сотен жизней па просеивание данных, либо найти помощников.

Если говорить конкретнее, ему нужен был компьютер, который прочесал бы массивы данных по новым кораблям, списанным кораблям, проданным кораблям, кораблям на ремонте и пропавшим кораблям, выискивая все нестыковки. Даже для хорошего компьютера и очень толковой программы это была, как говорят программисты, нетривиальная задача.

А лучший из знакомых Холдену программистов, к сожалению, улетел в неизвестном направлении и не отвечал на сообщения. У Холдена не хватало умения составить программу самому, не было времени учиться, и он не располагал людьми, которым мог бы это поручить. Зато у него имелись деньги.

После смены па ремонте «Роси» Холден снова вызвал Джонсона:

– Слушай, Фред, мне нужен программист. Можно ненадолго одолжить у тебя спеца?

– Обновляешь корабельную систему? – осведомился Фред. – Или опять до меня докапываешься?

– Опять докапываюсь. Так что, кто у тебя сумеет составить программу для таможни?

* * *

Паула Гуттьер отличалась удлиненным телом и большой головой – это указывало на то, что детство она провела при малом тяготении. Улыбалась она резко и профессионально. Она много лет назад подписалась на шестимесячную халтурку на Тихо, да так и осталась на станции, занимаясь разными мелочами. Ее круглое лицо с густыми бровями и ослепительными зубами заполнило экран ручного терминала.

– Вот что мне нужно – и как можно скорее, – заключил Холден, изложив свои требования. – Выполнимо?

«Вполне, – ответила Паула. – Тихо копирует все местные базы данных по графику, так что даже лаг пережидать не придется. Но за скорость нужно приплатить».

– Сколько именно?

«Полторы штуки за час, и минимум десять часов. Заранее предупреждаю, что не торгуюсь и не даю скидок».

– Много, – протянул Холден.

«Ну, коль вы у меня в руках, почему бы не выжать все, что можно?»

– Хорошо. Когда я увижу результат?

Паула повела бровями – как плечами пожала – и опустила глаза на что-то вне экрана.

«Скажем, начнете получать первые данные через двадцать часов от сего момента. Вам: как – накапливать или пересылать сразу по мере поступления?»

– Сразу, пожалуйста. Вы не спрашиваете, зачем мне это нужно?

«Я никогда не задаю вопросов», – усмехнулась Паула.

* * *

Моника снимала маленький номер на гостевой палубе Тихо. Комнаты стоили дорого и оказались, к удивлению Холдена, не лучше тех, что Фред отвел его команде. Редкая фирма обходится со своими лучше, чем с гостями. Впрочем, вежливость не позволяла ему показать Монике, что та даром тратит деньги, поэтому Холден выразил восхищение простором и обстановкой.

– Так что сказал Фред? – спросила Моника, едва Холден сел к столу и пригубил чай.

– Честно говоря, он не проникся.

– Это насчет использования протомолекулы для связи с детективом Миллером?

– Да. – Холден поставил чашку на стол и отодвинул подальше от себя. Заваренный Моникой чай обжег ему язык. – Я об этом упомянул, но только чтобы намекнуть ему на утечку. Как инструмент расследования никуда не годится, и никто не собирается выпускать эту дрянь из бутылки.

– Ты хочешь сказать, что я здесь даром трачу время.

– Нет, – возразил Холден, – ничего подобного. Я считаю, что с пропавшими кораблями дело серьезное. Просто я не вижу здесь заговора пришельцев. Скорее, подозреваю экстремистов АВП. И займусь этим, если ты считаешь такой сюжет стоящим.

Моника раздраженно гоняла терминал по столу – сердилась, что он уходит от темы.

– Я сделала себе имя на истории с «Бегемотом». Чужая цивилизация, врата-червоточины, протомолекулярный призрак, являющийся только самой знаменитой в Солнечной системе персоне. Я не собираюсь переходить на тему «Люди по-прежнему грызутся между собой». Это не новость.

– Так мы ищем пропавшие корабли или очередную инопланетную пакость, которая освежит твою славу?

– Не слишком ли ты щепетилен для парня, который шесть лет не сходит с экранов?

– Ух, поморщился Холден, за чем последовала неловкая пауза.

Моника все вертела свой ручной терминал и отводила глаза.

– Извини, – выдавила она наконец.

– Ничего. Послушай, я вроде как остался в опустевшем гнезде и от этого дергаюсь. Зацепился за пропавшие корабли, чтобы хоть как-то развлечься. Пусть дело не в заговоре чужаков, но я им займусь. Будешь помогать?

– Честно говоря, не совсем понимаю, как это будет выглядеть. Я‑то надеялась просто расспросить всеведущих пришельцев. Космос, знаешь ли, велик.

– Я об этом думал, – сказал Холден, – и вот что надумал. С Фредом я обсудил, не замешан ли здесь АВП, но ему идея так неприятна, что он ее сразу отмел. Однако тогда я задумался вот о чем. АВП не стал бы просто выбрасывать корабли – это не в духе астеров. Они любому хламу найдут применение.

– Тогда как?

– Тогда вопрос звучит по-другому: как отыскать захваченные корабли? Главный инженер Сакаи предложил не разыскивать пропавшие, а обратить внимание на появившиеся.

– Сакаи?..

– Я с ним работаю над переоборудованием «Роси». В общем, мне понравилась его мысль, поэтому я нанял местную программистку. Она составит программу, которая перелопатит все реестры в поисках новых кораблей и постарается установить их происхождение.

– Программистку?

– Она фрилансер. Уже занималась такими делами, так что мне вот-вот начнут поступать списки кораблей, появившихся невесть откуда. Их подмножеством должны оказаться наши семнадцать. Их уж точно будет меньше, чем, знаешь ли, всех вообще.

Моника встала и молча прошлась по комнате. Холден подул на чай и стал ждать. Когда журналистка наконец обернулась, он увидел на ее лице тщательно скрываемое недоверие.

– Ты втянул в это дело Фреда Джонсона, какого-то инженера и какую-то хакершу? Ты что, дурак?

Холден вздохнул и поднялся.

– Я впервые услышал об этом от тебя, потому буду так любезен, чтобы держать тебя в курсе поисков…

– И ты уходишь? – не поверила своим ушам Моника.

– Забавно, знаешь ли. Я не люблю, когда меня за попытку помочь обзывают дураком.

Моника изобразила раскаяние – как показалось Холдену, неискреннее.

– Прости, – сказала она, – но ты втянул троих, в том числе высокопоставленного члена АВП, в мое… наше расследование. Как тебе это в голову пришло?

– Ты ведь меня знаешь, – напомнил Холден и, вместо того чтобы снова сесть, направился к двери. – Тайны не для меня. Я не подозреваю Фреда ни в чем плохом, но, если бы он и был замешан, его реакция на наши поиски нам бы кое-что подсказала. Секретность – почва, на которой растут дрянные интриги. Тараканы, поверь мне, не любят света.

– А не захотят ли они избавиться от того, кто вытаскивает их на свет?

– Это, – ухмыльнулся Холден, – тоже будет интересно. Кое-кто уже пробовал, а я все еще здесь.

* * *

На следующий день стали поступать первые данные от программы Паулы. Холден авторизовал через свой терминал выплату остатка гонорара и стал просматривать список. Много новых кораблей появлялось вблизи Марса и Земли – как и следовало ожидать. Верфи выпускали новые и обновленные корабли с такой скоростью, какую только могли выдержать механики и инженеры. Всякий, кто сумел наскрести пару юаней, выкладывал их за билет к кольцам и к новым мирам, а разве кто лучше приспособлен к жизни на планете, чем обитатели двух внутренних? Лишь малая доля их кораблей была помечена значком, говорящим о пробелах в истории, но недолгие поиски убедили Холдена, что даже эти пробелы объясняются ошибками в документации, а не пиратством.

В Поясе тоже мелькали подозрительные новинки. Они заинтересовали его больше. Если АВП похищает корабли, логично прятать их там, где полно других кораблей и прочих металлических объектов. Холден начал один за другим проверять корабли из астерского списка.

«Гозериан» возник из ниоткуда прямо в доках Палладского перерабатывающего в подходящий интервал времени. В реестре он числился унаследованным имуществом, но непонятно было, кто умер и какое отношение новый владелец имеет к старому. Холден подозревал, что ответы на эти два вопроса – «прежний владелец» и «тот, кто его убил и захватил корабль». Передача имущества была проведена так незаметно, что корабль почти наверняка стал добычей пиратов, однако «Гозериан» числился в реестре как корабль без эпштейновской тяги – легкий старательский прыгун для перелетов между астероидами. Данные с Паллады это подтверждали, а в списке семнадцати пропавших кораблей не нашлось ни одного, подходящего иод сравнимое описание. На корабле без эпштейновского двигателя не летают на окраины Солнечной системы и дальше, в новые миры. Умирать от старости можно и в более уютной обстановке.

Холден вычеркнул «Гозериан» и перешел к следующему пункту. Первый список Паулы он закончил к трем утра по времени Тихо, а смена на «Роси» начиналась в восемь, поэтому он на пару часов забрался в койку, а потом все утро мучился, протягивая кабели маневровых сквозь туман от недосыпа.

К окончанию смены Холден способен был думать только о том, чтобы кое-как пообедать и выспаться, по его уже ждал новый список с полусотней кораблей. Так что он купил по дороге упаковку лапши и остаток вечера разбирался со списком.

«Маус Пай» – грузовик и не совпадает со списком пропавших. «Венто» появился раньше интересующего его срока, и сверка с последним портом показала, что данные правильны. «Шут-богохульник» числился как эпштейновское судно, но проверка отчета по профилактике показала, что двигатель уже много лет не действует. Кто-то все это время использовал его на коротких перегонах на «паровой» тяге.

Еще, еще и еще, название за названием. Ручной терминал пискнул – входящее сообщение. Загадочное послание от Амоса гласило: «Побывал на могиле друга. Все хорошо, по осталось доделать еще одну хрень. Потом вернусь». Холден отправил в рот ложку давно остывшей лапши – словно съел комок червяков. «И как Миллер при жизни разгребал такие кучи?» – подумалось ему. С изумлением он сообразил, что главное в следствии решала грубая сила. Корпеть над длиннющими списками – не самый обычный метод. Проще раз за разом беседовать с единственным потенциальным свидетелем. И вообще – гранить мостовую, как выражались в Алексовых нео-нуарных детективах.

При мысли об Алексе в памяти что-то щелкнуло, и Холден стал просматривать список в обратном порядке, пока не добрался до некого «Пау Канта». Последним портом пребывания числилась Венгрия‑434. Булыжник с высоким альбедо в астероидной группе Венгрия – не слишком далеко от орбиты Марса, но с высоким склонением. Наблюдатели Марса приняли сигнал с «Пау Канта» и почти сразу его потеряли. Они внесли корабль в списки пропавших.

Однако до этого первого и краткосрочного появления «Пау Кант» вроде бы не существовал ни в одном списке. Холден не сумел найти данных по типу корпуса и двигателя. Не было сведений и о владельце. Холден перенес корабль в список, которым собирался потом заняться подробнее, но что-то свербело в мозгу в связи с Марсом и астероидами внутреннего пояса.

Группа Венгрия была не худшим тайником для кораблей. Поперечник Венгрии‑434 – около двадцати километров. Массы достаточно, чтобы укрыть корабль от радаров, а высокое альбедо всей группы должно было сбить с толку телескопы. И расположение наводило на размышления. Если радикалы АВП собирали корабли для грабежа колонистских транспортов, внутренний пояс оказался бы подходящим местом стоянки. Кроме того, не так давно была атакована Земля. Провал не означал, что нападавшие не замышляют нового удара. Стоянка похищенных кораблей, скрытая во внутреннем поясе, – вполне подходящее место для исходной точки такой атаки.

Тихо сейчас находилась далеко от астероидов Венгрии, а корабля у Холдена не было. Зато астероиды располагались рядом с Марсом, а на Марсе гостил Алекс. Если он сумеет достать корабль, может слетать и глянуть своими глазами. Проверить, не стоит ли там пришвартованный к астероиду и погасивший все огни «Пау Кант». А если тот окажется одним из пропавших кораблей Моники? Что ж, с этим уже можно будет идти к Фреду.

Холден положил терминал на стол под таким углом, чтобы в камеру попадало его лицо, и заговорил:

– Алекс, привет! Надеюсь, у тебя там все хорошо и у Бобби тоже. Слушай, я занялся тем делом с пропавшими кораблями. И есть у меня подозрения насчет Венгрии-четыреста тридцать четыре. Ты не мог бы как-нибудь разжиться кораблем? Если надо, плати за аренду с моего счета. Хорошо бы ты поискал, не прячется ли там судно под названием «Пау Кант». Спецификацию и опознавательный код прилагаю.

Холден прикрепил к сообщению всю информацию по «Пау» и данные с диспетчерской станции Марса. Не слишком много, и подозрения были не слишком обоснованные, но Алекс обрадуется возможности полетать, а поскольку расходы оплачивал сам Холден, угрызения совести его не слишком мучили.

Всплеск энтузиазма, который он испытал, обнаружив «Пау Кант», не мог продержаться долго, но Холдену хотелось поделиться радостью, и он связался с Моникой. Отозвался автоответчик. Холден попросил перезвонить, запихнул в себя остатки мерзкой холодной лапши и уже через минуту спал на диване.

Следующее утро у него было свободно от работ на «Роси», а Моника так и не перезвонила. Поэтому он позвонил сам. Ответа не последовало. Выйдя позавтракать, он завернул к ее номеру, но тот оказался закрыт. Моника, конечно, немного дулась на него, но Холден сомневался, что она забросит всю затею с пропавшими кораблями, не предупредив его. Он сделал еще один вызов.

«Служба безопасности Тихо», – ответил молодой голос.

– Здравствуйте, это Джим Холден. Я ищу журналистку Монику Стюарт. Она покинула станцию?

«Секундочку… Нет, еще числится на борту. Проживает в номере…»

– Да, правда? Я сейчас у этого номера, но она не открывает и не отвечает по терминалу.

«По моим данным, она не выходила в „Тихонет“ со вчерашнего утра».

– Хм. – Холден хмуро рассматривал дверь. Тишина за ней становилась зловещей. «А если они вздумают избавиться от того, кто тащит их на свет?» Под такое определение подходил не только Холден. – Значит, она даже за сэндвичи второй день не платит. Мне это не нравится.

«Выслать группу?»

– Да, пожалуйста!

К тому времени как команда безопасников вскрыла дверь, Холден морально приготовился к худшему. И не ошибся. Помещение кто-то тщательно обыскал, одежда и личные вещи Моники валялись там и тут по полу. Ручной терминал, на который она снимала интервью, треснул под чьей-то ногой.

Но экран еще мигал, когда Холден взял его в руки. Безопасники не нашли следов крови – это был единственный добрый знак.

Когда эксперты закончили работу, Холден вызвал Фреда.

– Это я, – без предисловий начал он. – То, что они на «Медине», – не худшая из твоих проблем.

«Да? – устало отозвался Фред. – А что же худшая?»

– Они у тебя на Тихо.

Глава 14 Наоми

Террион-Лок, по замыслу создателей, должен был стать новым словом в системе Юпитера. Новым домом для астеров. Составленный из модулей, он мог разрастаться и сокращаться по мере надобности. Располагался он вне зоны контроля Земли, Марса и всех прочих – свободный город на самоуправлении и самообеспечении. Наоми видела его схемы, когда проект впервые появился в Сети. Рокку распечатал их на пластике и наклеил на стену каюты. Террион-Лок был для них новым Иерусалимом, а служба безопасности Ганимеда поставила на нем крест. Никаких колоний без разрешения. Не будет вам ни дома, ни безопасной гавани, пусть даже выстроенной своими руками.

Это случилось раньше, чем она забеременела. Она еще не знала, что произошедшее решает ее судьбу.

* * *

Когда погиб «Августин Гамарра», Филипу было восемь месяцев. «Гамарра» вышел с Цереры, направляясь к научной станции Коалиции на Осиме с грузом органики и гидропонного оборудования. Через десять часов ходу на неторопливой четверти g отказала магнитная ловушка, и сердечник расплескался по всему кораблю. На долю секунды «Гамарра» полыхнул, как солнце. Двести тридцать четыре человека погибли. После такого не остается обломков, и следствие так и не удалось завершить. Не было заключения, случайно ли произошла авария или имел место саботаж…

Они перебрались из потайной камеры за клубом в частную квартирку еще ближе к центру вращения. Не в меру очищенный воздух пах озоном из замененного совсем недавно фильтра воздухоочистителя. Филип, сложив руки, сидел за столиком, а она – на крошечном диванчике из пены и геля. Смотрела в темные глаза мальчика и пыталась мысленно связать их с другими, теми, что она помнила. Его губы – с беззубой радостной улыбкой малыша. Действительно похож – или все игра воображения? Насколько меняется человек на пути от «скоро встанет на ножки» до «почти взрослый»? Неужели это тот самый мальчик? Тот самый.

Квартирка не пустовала – в шкафу висела одежда, в холодильнике стояла еда и пиво. По углам светлых стен виднелись щербинки от мелких происшествий, случавшихся год за годом. Филип не сказал, чья это квартира, а она не спросила.

– Почему ты не привела «Росинант»? – спросил Филип.

Спросил осторожно, словно брал разгон для настоящих вопросов. Хотела бы она знать, что на них ответить! «Почему ты ушла? Ты нас не любила?»

– Он в ремонтном доке. Останется там на несколько месяцев.

Филип резко кивнул. Наоми узнала в этом движении Марко.

– Тогда дело усложняется.

– Марко не говорил, что тебе нужен корабль, – заметила Наоми – и возненавидела себя за виноватый топ. – Сказал только, что ты в беде. Что скрываешься от закона и что я… я могу помочь.

– Нам надо отсюда выбраться, – отозвался он.

* * *

К тому времени, как Наоми подошел срок рожать, госпиталь Цереры считался одним из лучших в Поясе. У нее не было денег на перелет к Европе и Ганимеду для сохранения беременности. Церера оказалась ближе к владениям Рокку, чем станция Тихо. Астеры хуже переносили роды, чем люди, выросшие в постоянном тяготении, и за время беременности Наоми нажила уже два шрама. Они с Марко сняли дешевую квартирку близ госпиталя – десятки таких сдавались астерам, обратившимся за медицинской помощью. Срок аренды не ограничивался, они могли оставаться здесь, пока им будут нужны врачи, медсестры, диагностика и препараты, которыми располагал больничный комплекс.

Наоми до сих пор помнила кровать в той квартире и дешевые пластиковые шторки, которыми Марко завесил дверь. Наоми тошнило от их запаха, но она была так горда собой, что стерпела бы и не такое. К тому же ее до самого конца срока тошнило почти постоянно. Она целыми днями спала и прислушивалась, как шевелится в пей младенец. Филип еще в животе был беспокойным. Она не чувствовала себя матерью-ребёнком. Она считала себя взрослой женщиной, определившей собственную судьбу.

* * *

– Сколько человек вам нужно вывезти? – спросила Наоми.

– Всего пятнадцать.

– Считая тебя?

– Шестнадцать.

Она кивнула.

– Груз?

– Нет, – ответил он и как будто хотел что-то добавить, по помолчал и отвел глаза.

* * *

Церера в те времена была еще под управлением Земли. Астеры, трудившиеся на станции, чаще всего заключали контракт с одной из марсианских или земных корпораций. Астеры работали в земной службе безопасности. Астеры обеспечивали сообщение с Землей. Астеры вели биологические исследования для марсиан. Марко это смешило, но смех выходил горьким. Он считал Цереру последним памятником стокгольмскому синдрому.

Все, кто летали с Рокку, отдавали АВП часть своей доли. Наоми тоже отдавала. АВП заботился о них в последние дни ее беременности, местные жительницы приносили им домой еду, местные мужчины приглашали Марко в бары, чтобы он мог поболтать с кем-то, кроме нее. Наоми если и думала об этом, то лишь с благодарностью. В тот вечер Марко выпивал с местными, а она была один на один с Филипом в тишине, уносившей ее мысли к высшему покою. Во всяком случае, так ей теперь вспоминалось. Тогда, не предвидя будущего, она могла воспринимать все иначе.

* * *

– Куда вам нужно попасть?

– Об этом не будем, – сказал Филин.

Наоми смахнула упавшие на глаза волосы.

– Ты меня сюда привел, потому что здесь надежно, са-са? Так что, ты боишься, что подслушают, или меня боишься? Если ты мне не доверяешь, мне здесь и делать нечего.

В ее словах прозвучало больше, чем она в них вкладывала, словно этот простой факт объяснял и се побег, и то, кем они были друг для друга. Она словно услышала, как скрипят слова под грузом вторых смыслов, но не знала, что слышится в них Филипу и как можно сказать иначе. Что-то мелькнуло на миг в его лице. Грусть, ненависть или боль – все исчезло слишком быстро, распознать она не успела. Новый слой вины сдавил душу. Мелочь в сравнении с тем, что она уже снесла.

– Он велел сказать все после вылета со станции, – ответил Филип.

– Он, видимо, не знал, что понадобится другой корабль. Планы меняются. Так бывает.

Глаза Филипа, жесткие, как стеклянные шарики, уставились па нее. Наоми сообразила, что, не задумываясь, процитировала слова Марко. Может, Филип счел это пощечиной, может, подумал, что она претендует на его отца, присваивая его слова. Наоми ничего не знала. Она не знала сына. Приходилось все время напоминать себе об этом.

– Есть точка встречи.

– И срок?

– Да.

– Когда?

Она увидела, как в его глазах вплывает: «Об этом мы говорить не будем». Но, когда Филип заговорил, его голос показался ей слабее и моложе. Беззащитнее.

– Скоро.

– Насколько скоро?

Он отвел взгляд.

– Очень.

* * *

Она и тогда знала, что на Церере есть экстремистская организация АВП, но не тревожилась. Радикалы АВП – тоже АВП, то есть родная семья. Пусть это сумасшедший дядюшка, пьяница и драчун, но Земля раскручивала трафик, а Марс занижал цены на сырье, и астеры чувствовали себя осажденными, а значит, в любом случае поддерживали других астеров. К тому же, полетав с Рокку, Наоми так привыкла к разговорам об убийстве землян и марсиан, что перестала на них реагировать.

Роды былитяжелыми. Тридцать часов схваток. Рвались мышцы брюшины, ослабленные жизнью при сменяющемся тяготении. Случись это на корабле Рокку или хотя бы на станции Гигея, Наоми бы умерла, и ребенок тоже. Но больничный комплекс Цереры видывал и не такое. Седая женщина с расписанными татуировкой руками не выходила из ее палаты, непрестанно напевая что-то на суахили и арабском. Наоми и сейчас видела ее лицо, слышала голос, хотя имя забыла. Если вообще знала.

Филип сделал первый сердитый вдох в пять утра, на следующий день после того, как Наоми пришла в больницу. Автодоктор-педиатр просканировал мальчика, задумался на самые долгие в жизни Наоми пять секунд и объявил, что ребенок вполне в пределах нормы. Седая женщина положила его на грудь Наоми и пропела благословение.

Ей тогда не пришло в голову задуматься, где Марко. Считала, что он где-то в комнате для посетителей, собирается пустить по кругу какую-то замену сигары, как только ему сообщат известие. О ней и о сыне. Может быть, она даже не ошибалась.

* * *

– Нам обязательно нужно попасть в какое-то конкретное место или достаточно будет просто выбраться со станции? – спросила Наоми.

– Минимум – со станции. Лучше бы туда, но отсюда точно.

– Туда – это куда?

– В группу Венгрия.

Так называлось скопление мелких астероидов. Высокое альбедо, ни одной станции, только складские сооружения со свободным доступом. Самые близкие к внутренним планетам владения астеров.

– У нас там с кем-то встреча?

– Не там. В нескольких днях пути есть корабль. Ближе к Солнцу. Но замкнут па Венгрию. Называется «Пелла».

– А что потом?

Филип пожал ладонью – по-астерски. По-видимому, он уже сказал все, что ей полагалось знать. Наоми задумалась, что будет, если па него надавить, хоть и знала, что не решится на такой эксперимент. «Прости, – подумала она. – Я любила тебя, как никогда никого не любила. Я бы осталась, если б могла. Я бы взяла тебя с собой». Филип глянул на нее и отвел взгляд.

* * *

Несколько недель после родов Наоми провела в реабилитации. Младенец не давал ей слишком долго спать, но, не считая недели откровенно адских колик, все было не хуже и не лучше, чем она ждала. Больше всего ее донимала скука, и Марко помогал ее разогнать. Компания, в которой он выпивал, состояла из портовых механиков и техников, и Марко приносил Наоми задачи, над которыми те ломали головы. Задачи того рода, какие консультанты решают за половину месячного кредита. Наоми разбиралась с ними по доброте душевной и от желания занять чем-то голову. Филип спал в пластиковой колыбельке, а она тем временем подгоняла программы диагностики для водоочистной станции. И разрабатывала схему аварийного отключения для контроля перегрузки магнитных ловушек.

Как раз одной из таких ловушек, которая вскоре отказала на «Гамарре».

* * *

– Хорошо, – сказала Наоми, – я попробую.

– Тебе нужен доступ на какой-нибудь корабль? – спросил Филип.

– Может, найдется чартерный рейс.

– Просто чартер не годится. Нужно, чтобы он не оставил следов.

Она поняла, что это значит: за Филипом, Сипом и остальными охотятся вооруженные люди. Может быть, служба безопасности, может быть, конкурирующая партия или еще кто-то, о ком она пока не знает. Так или иначе, без последствий не обойдется. И без насилия тоже.

– Попробую нанять чартер без огласки, – сказала она. – Если и не получится, я позабочусь, чтобы след не привел к вам.

Филип сглотнул. На миг в его глазах промелькнул страх. Ему исполнилось пятнадцать. Она была годом старше, когда познакомился с его отцом. И тремя, когда кормила его грудью.

– Я бы заботилась о тебе, если б он позволил.

Слова сорвались с языка раньше, чем Наоми взяла себя в руки. Он еще мальчик. Он уже несет на себе груз, который взвалил на него Марко. Взваливать на него еще и ответственность за ее чувства – тоже не слишком добрый поступок. Наоми встала.

– Ты мне ничем не обязан. Но я бы позаботилась. Если б он позволил.

«Если бы он позволил». Слова были тяжелы и ядовиты, как свинец. «Я бы делала, что хотела, если бы он не управлял мной. Он и сейчас управляет. Столько лет прошло, столько перемен случилось во мне и в моей жизни. А Марко, которому я оставила сына, и сейчас мною распоряжается. Ограничивает меня. Наказывает за то, что я не подчинилась сразу».

– Понятно, – без выражения произнес Филип.

Наоми кивнула. До белизны сжала кулаки. И заставила себя расслабиться.

– Дай мне день. Завтра я буду знать больше.

– Приходи в клуб, – сказал Филип. – Если нас там нет, жди, мы с тобой свяжемся. Нам нельзя долго сидеть па одном месте.

«Я думала, что останусь с тобой», – подумала она и тут же выбранила себя: она не имеет права на разочарование. Это не воссоединение семьи. Пусть ее привело сюда чувство долга перед Филипом, но у него-то другие дела. Дела, которые вернули в его мир давно потерянную мать. Если она надеялась посидеть с ним, поесть конфет и порассказывать друг другу о былом, заполняя упущенные годы, так это только ее проблемы.

– Разумно, – сказала Наоми и, поднявшись, шагнула к выходу.

Она была уже у дверей, когда он напряженно, с трудом выдавливая слова, проговорил:

– Спасибо, что прилетела.

Ей показалось, будто удар молота вбил ей сердце в ребра. Филип смотрел на нее от стола. Он был так похож на отца! Наоми попробовала вспомнить себя такой же юной. Умела ли она в его возрасте выбрать слова, которые ничего не скажут, и согреют сердце, и ранят? Она чувствовала, как губы выдавили чуть заметную улыбку. Скорее горестную, чем радостную.

– Это он велел тебе так сказать? – спросила она. – Так ведь?

Молчание мальчика можно было истолковать на сотни ладов.

* * *

После «Гамарры» Марко вернулся домой пьяный и довольный собой. Наоми попросила его не шуметь, не будить малыша. Марко подхватил ее на руки и закружил по комнате, такой тесной, что она ударилась ногой о кровать и вскрикнула от боли. Тогда он поставил ее и погладил ушибленное место. Поцеловал его. Взглянул ей в лицо с улыбкой, которая столько же просила, сколько обещала, и Наоми подумалось, не заняться ли им тихонько любовью, пока Филип спит. Как раз об этом она размышляла, когда он ее уничтожил:

– Справились! Мы. Ты, кве си?

– С чем справились? – протянула она, откинувшись на гелевый матрас.

– Сквитались за Террион-Лок, – пояснил Марко. Постояли за Пояс. За нас. За него.

Марко кивнул на младенца. Филип во сне сосал большой палец, зажмурив глаза так плотно, словно не собирался их открывать никогда. Она поняла раньше, чем осознала, что поняла. Холод ударил в сердце, в живот, по всему телу. Марко почувствовал. Его насмешливая улыбка все еще горела в памяти у Наоми.

– С чем я справилась? – спросила она.

– Идеальное преступление, – ответил он. – Первое из многих.

Она поняла. «Гамарру» убила ее программа. Люди погибли из-за нее, и хвастливые угрозы Рокку перестали быть пустым бахвальством. Теперь Марко – убийца. И она тоже. Они все же занялись любовью – при его возбуждении отказывать было опасно, да и она чувствовала себя слишком подавленной, чтобы понять, как ей хочется отказать. Мучительные воспоминания, но факт оставался фактом. Темные времена тогда лишь начинались, но в ее памяти все, что было потом, – депрессия, страх, потеря Филипа, неудавшееся самоубийство – вытекало из той ночи.

Надпись над вратами ада, мелким шрифтом.

* * *

Снять нору неподалеку от порта удалось без труда. У нее хватало денег, чтобы оплатить анонимный перевод через валютную контору, расположенную за пределами станции, и вернуть деньги на серый счет-однодневку. Странно было все это проделывать – слишком давно Наоми не занималась такими вещами. С тех самых дней, как завербовалась на «Кентербери», а с той поры, казалось, прошли века. Она сидела на тощем гелевом матрасе и пережидала слезы и тошноту. Должны же они отступить, даже если сейчас казалось, что это никогда не кончится. Потом она долго мылась под душем, после чего переоделась в купленную в киоске свежую одежду. Тренировочный костюм, разворачивающийся из пакетика плотно спрессованной ткани, напомнил ей выходящее из куколки насекомое. Вероятно, это была метафора, только непонятно чего.

На ручном терминале висели еще шесть сообщений от Джима. Она не стала их просматривать. Только открой – и захочется ответить: признаться и получить утешение, поговорить с человеком, которому целиком доверяешь. Искушение было слишком велико. А он тогда сочтет себя обязанным что-то предпринять. Прилетит все устраивать. Замешается в кашу, которую она заварила. Расстояние, разделившее «там» и «здесь», Марко и «Росинант», казалось слишком драгоценным, чтобы им рисковать. Утешения можно будет попросить потом, когда она сделает то, что должна. Спасет Филипа. Сбежит от Марко. Поэтому Наоми не просматривала сообщений. Но и не стирала их.

* * *

Марко строил из себя лидера еще при Рокку. Он это умел. Как бы плохо ни шли дела, он умудрялся показать, что без него было бы хуже. Каждое решение – даже из тех, к которым он не имел отношения, – доказывало остроту его ума. Однажды Марко объяснил, как ему это удается.

«Фокус в том, – сказал он, – чтобы иметь элементарный план, который просто не может сорваться, и сделать ставку на него. К нему иметь альтернативный вариант, который сработает, может, один раз из ста, но, уж если сработает, ты будешь выглядеть всесильным. И еще один, который сработает в одном случае из двадцати, но тогда ты будешь выглядеть умником. И третий, срабатывающий раз из пяти и доказывающий, что ты знаешь, что делаешь. Даже если ни один из этих трех не сработает, у тебя все равно остается беспроигрышный вариант».

Если бы ей пришлось описывать Марко одной фразой, она выбрала бы такую: «Беспроигрышный вариант».

Не раз за прошедшие годы Наоми задавалась вопросом, где на этой шкале размещалась она сама. Ближе к «разу из ста» или в области беспроигрышных вариантов? Она не знала и не могла знать. Да ее это уже и не заботило. Разве что зудело что-то, как зудит ампутированный палец.

А теперь она снова оказалась здесь и опять подчиняется желаниям Марко. Он заставил ее исполнять свои планы – каковы бы они ни были. Только на сей раз Наоми знала, с кем имеет дело. Она уже не девчонка, которую впутали в историю с диверсией на «Гамарре». Не влипшая по уши влюбленная девчонка. И Филип не ребенок, которого можно отобрать и оставить заложником ее послушания.

Пожалуй, она даже желала той минуты, что теперь наступила. Вероятно, Марко, вызвав ее, допустил ошибку… Она отбросила эту мысль. Слишком опасную, слишком сложную. Скорее всего, Марко предвидел ход ее мыслей.

Копаясь в директории станции, она убила на поиски почти час – хотя точно знала, что ищет. Выяснить, чем занимается компания «Экспорт дальних рубежей», не удалось – но ясно было, что дела эти слишком темные, чтобы она рискнула иметь с ними дело, да к тому же там имелись специалисты, которые проведали о претензии Марса на «Росинант», опередив ее команду. Наоми разыскала физический адрес – не тот, что в прошлый раз, – и поймала такси.

Портовые склады никогда не закрывали дверей. Каждый уголок использовался почти непрерывно, арендаторы сменялись, и погрузка следовала сразу за разгрузкой. Сейчас на закаленном стекле дверей значилось: «Экспорт дальних рубежей», но через день или через час вывеска могла смениться на любую другую.

Молодой клерк встретил Наоми улыбкой. Он носил короткую стрижку, кожа у него была заметно темнее, чем у нее. Очки в стальной оправе – украшение или деталь интерфейса. В прошлый раз Наоми его не видела.

– Привет, – поздоровалась она.

Мисс Нагата, – как старую знакомую приветствовал ее клерк. – Сколько лет! К сожалению, в данный момент у нас нет работы для вашего корабля.

– Она мне и не нужна, – кивнула Наоми. – Я хочу зафрахтовать корабль. Причем безо всякой огласки.

Молодой человек не изменился в лице.

– Дорогостоящая задача.

– Всего на двадцать человек.

– Надолго?

– Не знаю.

– Перевозка груза?

– Нет.

На минуту взгляд клерка рассредоточился. Значит, очки – все-таки интерфейс. Наоми терпеливо скрестила руки.

«Один шанс на сто, – думала она, – что я прилечу на собственном корабле, способном вывезти с Цереры людей. Один на двадцать – что я найду другой корабль. Любопытно, что предусматривает план „один к пяти“. И каков беспроигрышный вариант».

Взгляд клерка снова остановился на ней.

– Думаю, мы сумеем вам помочь, – сказал он.

Глава 15 Алекс

Поездка до больницы тянулась как кошмар. Пока машина неслась по коридору, начали действовать анальгетики. Боль и острая чувствительность сменились ощущением, что с телом просто что-то не так. Раз, уже у въезда в приемный покой, время моргнуло – это выключилось и вернулось сознание. Медики не обращали особого внимания на Алекса.

Они все были заняты Бобби.

Та лежала с закрытыми глазами, из приоткрытого рта выходила бледная пластиковая трубка. Алексу со своего места была видна только часть диагностических датчиков, да он и не слишком разбирался в смысле их показаний, но медики переговаривались коротко и напряженно. Обрывки фраз: «Переводим на искусственное дыхание… стабилизируем… поддержать давление», – привели Алекса на грань паники. Тело Бобби, сколько ему было видно, обмякло. Он уверял себя, что Бобби не умерла. Если бы умерла, ее бы не пытались спасти. Он надеялся, что это правда.

Из приемного отделения скорой помощи его мигом доставили в автоматическую операционную, очень похожую на медотсек «Росинанта». Диагностика заняла, наверное, полторы минуты, но они показались вечностью. Алекс все пытался повернуться на бок, найти взглядом Бобби – пока не вспомнил, что ее увезли в другое помещение. И все же он не понимал, насколько отупел от ран и обезболивающих, пока не попытался объяснить полиции, что произошло.

* * *

– Так что за женщина в боевом скафандре? – спросила Бобби.

Она уже сидела на больничной кровати – в плотном, одноразовом бумажном халате с синими логотипами больницы «Бхамини Пол» на светлом фоне. Волосы она убрала назад, на левой щеке и на костяшках пальцев темнели кровоподтеки. Шевелилась Бобби с опаской. Алекс двигался так, когда у него тело ныло после тяжелой работы. В него никогда не попадали две пули – одна в левое легкое, другое в правое бедро, – однако и он серьезно подумывал, не раздобыть ли кресло-каталку, чтобы добраться от палаты Бобби до своей.

– Я тебя имел в виду, – объяснил он. – Никак не мог вспомнить имени.

Бобби захихикала.

– Они еще с тобой побеседуют. Кажется, первая версия событий получилась несколько туманной.

– Ты не думаешь?.. Не лучше ли нам помалкивать?

– Мы не под арестом, – заметила Бобби. – К единственному из них, который еще дышал, прежде чем доставить сюда, вызвали адвоката. Думаю, если кого и сунут за решетку, то не нас.

– Что ты им сказала? – спросил Алекс.

Правду. Что ко мне явилась банда гангстеров, что они начали по очереди колотить меня как грушу, а в перерывах спрашивали, зачем я встречалась с Алексом Камалом.

Алекс прижал пальцем верхнюю губу – она еще побаливала. Бобби сочувственно улыбнулась.

– Не понимаю, – сказал он. – У меня нет на Марсе врагов, насколько я знаю.

Бобби покачала головой. Алекс в который раз отметил, что она на удивление привлекательная женщина. Закашлявшись, он поместил эту мысль в папку «ужасно непристойных в данных обстоятельствах».

– Скорее всего, – пояснила Бобби, – дело в твоих связях.

– Холден?

– И Фред Джонсон. И возможно, через них мы оба связаны с Авасаралой. Она бывала на «Росинанте».

– Примерно полторы минуты, и с тех пор сколько лет прошло!

– Помню. Я тоже там была, – кивнула Бобби. – Так или иначе, они, скорее всего, думают, будто я о чем-то тебе сообщила – или ты мне. А самое лучшее тут, что их это напугало.

– Не хотелось бы смотреть в зубы дареному коню, но с «самым лучшим» ты, по-моему, перебрала, – заметил Алекс. – Ты рассказала о своем расследовании?

– Нет, к этому я пока не готова.

– Но считаешь, что связь есть?

– Еще бы, черт возьми! А ты так не думаешь?

– Вообще-то я на это надеюсь, – вздохнул Алекс. В палате напротив кто-то неразборчиво закричал. Мимо пробежала хмурая сиделка. – И что мы будем делать?

– Выбора у нас нет, – поморщилась Бобби. – Будем копать дальше.

– Разумно. Только что именно искать?

Бобби сразу стала серьезной.

– Дело в кораблях, – сказала она. – Корабли марсианского флота – лучшие. Новейшие в системе. У Земли кораблей много, но они устаревают, техника на них далеко не последнего поколения, а если устанавливают новую, то ее приходится подгонять под древние системы. И земной, и марсианский военный флот за последние годы понесли большие потери.

То ли с подачи Авасаралы, то ли по ее наводке Бобби обнаружила кое-что интересное.

Семь больших кораблей класса «Доннаджер» оказалось легко проследить, но они несли на себе флотилию корветов, подобных «Росинанту», и вот те были скользкими. Бобби начала со сведений о бое на Ио, потом занялась столкновениями по эту сторону Кольца и инцидентом в Медленной Зоне. Данные о потерях шли лавиной.

Сперва все вроде бы сходилось. Здесь потеряно полдюжины кораблей, там еще горстка, опознавательные коды вычеркнуты из списка. Но, присмотревшись, Бобби нашла нестыковочки.

Приписанный к «Беллэйр» корвет «Цуси» списали после Ио. Однако годом позже он снова возник в маленькой стычке близ Европы. Корабль снабжения «Апалала» вывели из состава флота, а семь месяцев спустя он доставил груз на Ганимед. Пропавшее в результате аварии медицинское оборудование вдруг мелькнуло в таможенном рапорте Цереры и снова исчезло. Оружие, утраченное в боях вокруг нынешней станции «Медина», оказалось инвентаризовано при аудите базы Геката, а затем снова пропало.

«Кто-то, – заключила Бобби, – подправляет отчеты и старые рапорты, вставляет корабли в списки потерь и стирает их из всех последующих документов по мере сил». Бобби нашла полдюжины следов, но о тех кораблях, с которыми все было проделано чисто, она узнать не могла. А это означало участие достаточно высокого чина в командовании флота – человека, имеющего доступ к соответствующим файлам.

Конечно, был список лиц, допущенных к этим сведениям, и Бобби как раз выясняла, насколько строго он соблюдается на практике, когда получила от Алекса приглашение на обед.

– Раз уж ты за это взялся, – попросила она, – займись вот чем: узнай, кто именно мог подправлять данные. Тогда я начну их искать.

– Пройти дальше по тому пути, на который ты уже вышла, – кивнул Алекс.

– Только действуй, если получится, через своих друзей на флоте.

– Это один из способов. Хотя и не единственный.

Бобби качнулась к нему, задохнулась от боли и снова откинулась на подушку.

– А что ты еще надумал?

– Кто-то нанял тех джентльменов, что нас обработали. Я, наверное, не пожалею времени, чтобы разузнать и о них.

– Этим я тоже собиралась заняться, – усмехнулась Бобби.

– Вот и хорошо, – сказал Алекс и оглянулся на возникшего в дверях мужчину.

Человек был крупным – его плечи целиком заполнили дверной проем, – а массивные черты лица выражали огорчение, или гнев, или страх. Букет нарциссов казался крошечным в его кулаке – в вазе он был бы пышным.

– Ой, – заговорил великан, – я только…

– Заходи, – перебила Бобби. – Алекс, это мой брат Бен. Бенджи, это Алекс Камал.

– Рад познакомиться, – сказал великан, бережно встряхивая скрывшуюся в его ладони руку Алекса. – Спасибо вам за все.

– Да что там! – усмехнулся Алекс.

Кровать Бобби заскрипела под усевшимся у нее в ногах братом. Тот робко посматривал на сестру. Теперь Алекс видел, как они похожи, только Бобби ее внешность была больше к лицу.

– Врач сказал, ты поправляешься, – начал Бен. – Дэвид просил передать, что думает о тебе.

– Мило, хотя Дэвид думает исключительно о терраформировании и сиськах, – отмахнулась Бобби.

– Я прибрался в комнате для гостей, – сказал Бен. – Выпишешься, можешь пожить у нас.

– Это вряд ли, – несколько жестче усмехнулась Бобби.

– Нет уж, – заявил ее брат, – и не спорь. Я сразу тебе сказал что Иннис-Шэллоу – опасный район, особенно для одинокой женщины. Если бы тебя не спас Алекс…

– Не думаю, что я кого-то спас, – вставил Алекс, но Бен, поморщившись, гнул свое:

– Ты бы погибла. А то и хуже.

– Хуже, чем погибла? – удивилась Бобби.

– Ты понимаешь, о чем я.

Бобби наклонилась к нему, оперлась локтями о колени.

– Понимаю – и считаю, что это чушь. В Иннис-Шэллоу мне не опаснее, чем в Брич-Кэнди.

– Что ты такое говоришь! – возмутился брат. – Неужели тебе все еще не ясно…

Алекс бочком сдвинулся к двери. Бобби заметила его движение и короткой улыбкой сумела выразить: «Извини», и «Спасибо», и «Как он уйдет, вернемся к важным делам». Кивнув, Алекс ретировался в коридор. Раскаты семейной баталии отдавались и там.

У собственной койки Алекса поджидала полиция. На сей раз его показания были по крайней мере связными. Впрочем, кое-что пострадавший постарался оставить в тени.

* * *

Слово «семья» на дальних кораблях использовалось большей частью в переносном смысле. Иногда и впрямь попадались кровные родственники, но почти всегда это были астеры. На военной службе и в корпорациях изредка встречались женатые пары и уж совсем редко – с ребенком. Случались двоюродные братья и сестры. Впрочем, гораздо чаще слова о семье выражали потребность в дружбе, в близости, в человеческом контакте, вписанную так глубоко в гены, что без нее человек чувствовал себя не вполне человеком. Слово «семья» было высокопарным именованием товарищества, синонимом верности, значившим много больше своего исходного значения. В воспоминаниях Алекса настоящая семья – кровная родня – выглядела как люди, которые сами не понимают, как так получилось, что они числятся по одному адресу. Пока были живы родители, Алекс их любил, да и сейчас любил память о них. Кузены всегда радовались его приезду, Алекс с удовольствием пользовался их гостеприимством. Увидев Бобби с братом и ощутив их глубинное, непреодолимое несходство, он что-то до конца понял.

Мать может любить дочь больше жизни, как в сказке, – или ненавидеть ее всей душой. Бывает то и другое одновременно. Сестра с братом могут дружить или ссориться, а могут разойтись в неуютном равнодушии.

И если кровное родство так разнообразно, может, слово «семья» изначально было лишь метафорой.

Алекс думал об этом, подходя к норе Минь. Ее приемные сыновья и дочь оказались дома, обедали лапшой с рыбой, и все они встретили гостя как своего, словно его ранения их заботили, словно им было не все равно. Алекс посидел за общим столом, легко и шутливо припоминая нападение и его последствия, хотя ему больше всего хотелось, как только позволит этикет, забиться под каким-нибудь предлогом в отведенную ему комнату.

Его ожидало сообщение с «Роси». От Холдена. При виде знакомых голубых глаз и нечесаных каштановых волос Алекс странно взволновался – как будто часть его уже вернулась на «Росинант» и удивлялась, что он не весь там.

«Алекс, привет. Надеюсь, у тебя там все хорошо, и у Бобби тоже».

– Да, – ответил записи пилот, – забавно, что ты спросил.

«Слушай, я занялся тем делом с пропавшими кораблями.

И есть у меня подозрения насчет Венгрии-четыреста тридцать четыре. Ты не мог бы как-нибудь разжиться кораблем? Если надо, плати за аренду с моего счета. Хорошо бы ты поискал, не прячется ли там судно под названием „Пау Кант“. Спецификацию и опознавательный код прилагаю».

Алекс поставил запись на паузу. По загривку у него бегали мурашки. Пропавшие корабли преследовали его весь день, и от этого становилось не по себе. Он, потирая подбородок, дослушал сообщение Холдена. В нем оказалось куда меньше информации, чем хотелось бы. «Пау Кант» не числился марсианским кораблем – о его принадлежности вообще не было данных. Установив ручной терминал на запись, Алекс проверил, как выглядит на экране. Пальцами причесал волосы и начал запись:

– Привет, капитан. Сведения по «Пау Канту» получил. Нельзя ли собрать еще информации по нему? Я тут вляпался во что-то несколько странное…

Он описал случившееся с ним и Бобби, приуменьшая опасность и свою тревогу. Не хотелось пугать Холдена, когда тот не в силах помочь. Пилот не упомянул о подозрениях Бобби и Авасаралы – только заметил, что его появление явно спутало карты бандитам. Может, у Алекса начиналась паранойя, но ему казалось, что передавать такие сведения без двойной шифровки означает напрашиваться на неприятности. Он все же спросил, какие еще корабли пропали и не прослеживается ли их связь с Марсом.

Не исключено, что то, чем занимался Холден, было всего лишь совпадением. Может, между «Пау Кантом» и пропавшими марсианскими кораблями отсутствовала какая-либо связь. Но Алекс бы гроша на это не поставил.

Он посмотрел еще, нет ли вестей от Амоса и Наоми, и несколько огорчился, не найдя их. Потом записал каждому по сообщению и отослал.

В большой комнате звенели детские голоса, три беседы велись одновременно, и каждый говорящий старался перекричать остальных. Алекс, не обращая внимания на шум, вышел в местную директорию и стал искать знакомые имена. Знакомые по военной службе. Таких были десятки. Мариан Костлоу, Ханну Метцингер, Аарон Ху. Он искал в директории старых друзей, знакомых, врагов – всех, кто был еще на Марсе, не ушел со флота, кто мог вспомнить его хотя бы настолько, чтобы согласиться выпить вместе с ним пива и поболтать.

К вечеру он нашел троих и каждому отправил сообщение, а потом запросил связь с Бобби. Через несколько секунд та появилась на экране. Вместо больничного халата на ней была рубашка с зеленым воротом, а вымытые волосы она заплела в косу.

«Алекс, – начала она, – не сердись на моего братца. Намерения у него добрые, но сам он тот еще хрен».

– У каждого есть родственники, – отмахнулся Алекс. – Чем все кончилось? Ты сейчас у него или у себя?

«Ни то, ни другое, – ответила Бобби. – Мне пришлось нанять уборщиков – отмыть пол от крови, и еще я заказала основательную проверку охранной системы, чтобы понять, как эти типы вошли».

– Да, после случившегося нельзя жить спокойно, – согласился Алекс.

«Верно. Но, если нападение повторится, я не желаю подставлять Бена и его жену под огонь. Потому я перебралась в отель. Там своя охрана, и мне по карману заплатить за то, чтобы она была вдвое более бдительной».

На заднем плане Минь призывала к тишине. В ее голосе звучал смех, и в протестах детей тоже. Сердце у Алекса сжалось. Он не подумал о возможности еще одной атаки – а должен был.

– В том отеле найдется свободный номер?

«Наверное. Хочешь, узнаю?»

– Нет, я сейчас соберу вещи и сам приеду, если ты не против. Если не у них, так еще где-нибудь найдется.

«И в любом случае там не будет Минь», – добавил он мысленно.

– Мне в ближайшие дни придется поболтать кое с кем. Кое-что проверить.

«Я тебе здорово благодарна, Алекс, – откликнулась Бобби. – Надо обсудить, как тебя обезопасить. Не хочу, чтобы ты сунулся в ловушку».

– Да и я не рвусь. Слушай, у тебя, наверное, нет в распоряжении корабля?

Бобби моргнула, не уловив связи.

«Какого еще корабля?»

– Маленького и быстрого, – объяснил Алекс. – Мне, может, придется слетать в Пояс. Холден просил кое-что разузнать.

«Знаешь, вообще-то есть, – призналась Бобби. – Авасарала оставила мне старую гоночную шлюпку, которую мы когда-то отобрали у Жюль-Пьера Мао. Она тянет из меня соки за стоянку, но, может, когда-нибудь в ней возникнет нужда».

– Шутишь? Она подарила тебе «Бритву»?

«Не шучу. Думаю, это был такой способ заплатить мне, не давая денег. Авасарала, верно, удивляется, что я ее до сих пор не продала. А что? Что-то случилось?»

– Скажу, когда узнаю, – пообещал Алекс. – Может, случилось, а может, и нет.

«Но в любом случае, – думал он, – я увезу тебя туда, где до нас с тобой будет чертовски трудно добраться».

Глава 16 Холден

Камеры системы безопасности охватывали почти все общественные помещения Тихо. Широкие коридоры и узкие переходы, ремонтные тоннели, кабины управления. От глаз охраны были скрыты только кабинеты и частные квартиры. Даже в кладовых и мастерских камеры фиксировали всех входящих и выходящих. По идее, это должно было упростить задачу – но не упрощало.

– Вот оно, – сказал Холден, ткнув пальцем в экран.

Под его ногтем открылась дверь номера Моники. Вышли двое в голубых спортивных костюмах без надписей и эмблем. Темные облегающие шапочки, рабочие перчатки. Они вдвоем везли контейнер из керамопластика – в таких продовольственная служба и система жизнеобеспечения транспортировали биоматериалы. Сырую грибковую массу, которой остается придать вкус и текстуру, чтобы превратить в еду. При нужде – фекалии, питательный субстрат для грибков. Магнитные крепления удерживали контейнер на тележке – индикатор на боку показывал, что он герметичен. В этом контейнере могла, пожалуй, поместиться женщина. Или труп женщины. Те двое вошли часом раньше. Моника – через сорок минут после них. Что бы с ней ни произошло, она должна была быть в этом ящике.

Фред, хмуро склонившись к экрану, пометил контейнер и ввел приказ отслеживать его. Холден не мог угадать мыслей старика, но в глазах того стоял гнев. Гнев и еще что-то.

– Ты их узнал? – спросил Холден.

– В базе данных их нет.

– Как же они попали на станцию?

Фред зыркнул на него.

– Разбираемся.

– Да, извини.

Двое на экране – Холден был почти уверен, что оба мужчины, – завели контейнер в ремонтный тоннель. Слежение автоматически переключалось с камеры на камеру. В узком проходе контейнер задевал стены и застревал на поворотах.

– Двери и углы, – пробормотал Холден.

– Что?

– Ничего.

Камера показала, как люди и тележка скрываются в дверях склада. Помещение было полно палет с такими же контейнерами. Подведя тележку к свободному месту, мужчины отключили зажимы и перевалили контейнер на налету. Фред разделил экран, добавив к приказу следить за тележкой наблюдение за людьми. В одном окне осталось помещение склада, а камеры, транслирующие изображение в два других, провожали мужчин по общему коридору.

На складе включились после обеденного перерыва два меха-погрузчика. Они продолжали строить штабеля из контейнеров. Двое мужчин зашли из коридора в туалет и не вышли обратно. Система слежения поморгала и включила зеленую рамку, обозначавшую переход в реальное время. Короткие переговоры с управляющим склада показали, что двое мужчин не прячутся там. Они просто исчезли. Тележка – еще на архивных кадрах – затерялась среди множества таких же тележек. Фред прокрутил запись вперед. Погрузчики подъезжали и уезжали. Палеты громоздились друг на друга.

– Статус на данный момент, – приказал Фред, и изображение, моргнув, осталось на той же камере. Контейнер все еще находился на складе. – Ну что же, – бросил Фред, поднимаясь, – день будет не из приятных. Идешь?

Контроль среды на складе не регистрировал отклонений, но Холдену все мерещился пробивающийся сквозь смазку и озон запах. Запах смерти. Мехом-погрузчиком управляла девушка нежной внешности с прямыми каштановыми волосами, такими же темными, как ее кожа. Пока погрузчик разбирал контейнеры в обратном порядке, на ее лице сменяли друг друга волнение, любопытство, сдержанный ужас. Холден и сам чувствовал, как сжимается комок у него в желудке. Моника ему говорила, что опасно вовлекать в расследование новых людей. Холдена не отпускала мысль: все, что они сейчас увидят, будет на его совести.

И ему придется все исправлять. Насколько еще можно исправить.

– Этот, – обратился к девушке Фред. – Поставь сюда.

Она переместила контейнер на пол. Со стуком включились магниты. Индикатор по-прежнему показывал: «герметично». Даже если Монику засунули туда живой, воздух у нее кончился много часов назад. Мех попятился, присел на коленчатые лапы из титана и керамики. Фред шагнул вперед, поднял ручной терминал, ввел пароль и сигнал отключения. Надпись на индикаторе сменилась. Фред открыл крышку.

Изнутри шел густой органический запах. У Холдена он вызвал яркое воспоминание о детстве на Земле. Мать София выращивала на кухне травы, и земля из подготовленных к посадке горшков пахла именно так. Контейнер доверху был заполнен мягкой коричневатой массой грибкового белка. Фред нагнулся, запустил руки в комковатую массу. Прощупывал, нет ли тела. Потом он распрямился с испачканными по локоть руками, земным движением покачал головой – нет.

– Ты уверен, что это тот ящик? – спросил Холден.

– Уверен, – кивнул Фред, – но все равно давай проверим.

Еще несколько часов девушка разбирала палету за палетой, а Фред с Холденом вскрывали контейнеры. После того как дважды включился тревожный сигнал, извещающий о засорении воздуха протеиновой пылью, Фред велел недоумевающей погрузчице остановиться.

– Здесь ее нет, – сказал он.

– Вижу. Странно, а?

– Да.

Фред пальцами протер глаза. Сейчас он выглядел старым. Устал. Но стоило ему подтянуться, и он снова показался сильным и властным.

– Либо они где-то по дороге подменили контейнер, либо подправили запись.

– Оба варианта плохи.

Фред покосился на девушку, которая уже складывала вскрытые контейнеры, чтобы отправить их на переработку. Заговорил тихо, чтобы слышал только Холден:

– Оба варианта означают, что они хорошо разбираются в системе слежения, но не имеют допуска, позволяющего полностью стереть запись.

– Это сужает круг подозреваемых?

– Немного сужает. Может быть, группа черных оперативников ООН. Они на такое способны. Или марсиане.

– Но ты ведь так не думаешь?

Фред поджал губы. Он взял в руки терминал, резко, отрывисто отстучал серию команд. Включился сигнал тревоги, и на всех дисплеях, от панели управления меха до замка дверей, загорелась зелено-золотистая иконка готовности. Фред, удовлетворенно хмыкнув, запихнул кулаки в карманы.

– Ты запер всю станцию? – поразился Холден.

– Да, – сказал Фред. – И не открою, пока не получу ответов на некоторые вопросы. И не верну Монику Стюарт.

– Хорошо, – кивнул Холден. – Сурово, но хорошо.

– Может быть, я немного разозлился.

* * *

Все, что осталось в комнатах Моники, было разложено на серо-зеленых керамических столах в лаборатории службы безопасности. Ни крови, ни снимков, зато следы ДНК тысяч людей, контактировавших с объектом за последние недели, – большей частью недостаточные, чтобы установить личность. Все, что осталось. Матерчатая сумка бездумно улыбалась раскрытой молнией. Блузка, в которой Холден видел Монику несколько дней назад. Искалеченный ручной терминал с разбитым экраном. Все, что не относилось к имуществу станции. Слишком мало, неужели это все? Холден сообразил, что ожидал увидеть все вещи, накопленные Моникой за жизнь. Может, у нее есть еще что-то в другом месте, а может, и нет. Если Монику не разыщут живой, вполне вероятно, это будет все, что после нее осталось.

– Вы это что, всерьез? – кажется, уже в третий или четвертый раз повторил Сакаи. Главный инженер покраснел, сжал зубы. Он прибыл в помещение службы через несколько минут после Холдена с Фредом, и Холден немножко удивился, когда Фред не вытолкал постороннего за дверь. – Я только на этой неделе должен принять восемь кораблей. Что мне делать? Прикажете им пристроиться на нашу орбиту и висеть там, пока мы не соизволим их принять?

– А хоть бы и так, – отозвался Фред.

– Нам должны отгрузить материалы по дюжине контрактов!

– Я в курсе, мистер Сакаи. – В негромком голосе Фреда не было гнева.

От его холодной вежливости у Холдена зашевелились волосы на загривке. Сакаи тоже что-то почувствовал. Его это не остановило, но обвинительный тон сменился заискивающим:

– У меня договоры на два десятка работ вне станции. На нас многие рассчитывают!

Плечи Фреда на миг ссутулились, но голос остался таким же властным:

– Мне это известно. Мы откроемся, как только появится такая возможность.

Сакаи заколебался, хотел еще что-то возразить, но только коротко, раздраженно вздохнул и вышел, впустив главу службы безопасности. Вошедшую узколицую женщину Фред называл Драммер, но Холден не знал, имя это, фамилия или прозвище.

– Как дела? – спросил ее Фред.

– Справляемся, – отозвалась она с незнакомым Холдену акцентом. Женщина оглянулась на него, коротко кивнула и снова обратилась к Фреду: – Мы можем уведомить людей, как скоро ожидается открытие станции?

– Сообщите, что все восстановят при первой возможности.

– Да, сэр. Благодарю, сэр. – Драммер повернулась к выходу.

– Драммер! Закройте за собой дверь, хорошо?

Глаза ее сверкнули, он метнула взгляд на Холдена и отвернулась. Ничего не сказала, но, выходя, плотно притворила дверь. Фред горько, устало улыбнулся.

– Сакаи прав. Я из-за одной пропавшей женщины закрыл, считай, целый портовый город. За каждый час закрытия Тихо потеряет тысячи кредитов по десяткам контрактов.

– Значит, надо найти ее быстро.

– Если ее уже не скормили утилизатору и не разложили на воду и несколько активных молекул, – заметил Фред и, помолчав, добавил: – Я включил обзор наружного пространства. Если ее выкинули в космос, скоро будем знать.

– Спасибо, – кивнул Холден, привалившись к столу. – Я слишком редко об этом говорю, но я ценю твою помощь.

Фред кивнул на дверь:

– Видел ее? Драммер?

– Конечно.

– Я работаю рядом с ней три года. И еще десять лет ее знаю.

– Хорошо, – отозвался Холден.

– Спроси ты меня вчера, я бы сказал, что готов доверить ей свою жизнь.

– А сейчас?

– Сейчас на станции есть ровно один человек, который наверняка не выстрелит мне в затылок, если я стану упорствовать, – это ты, – сказал Фред.

– Довольно неуютная ситуация.

– Действительно! Я это вот к чему, Джеймс: я рад, что ты ценишь мою помощь, но прямо сейчас ты мне нужен как личный телохранитель. Я взамен постараюсь помешать тем, кто вздумает пристрелить тебя.

Холден задумчиво кивнул. В мыслях у него шевельнулась еще не оформившаяся идея. Голова закружилась, словно он смотрел вниз с высокого обрыва.

– Мы вдвоем против пронизавшего весь АВП заговора?

– Пока у меня не будет доказательств обратного – да.

– Действительно неуютно, а?

– Да, не то, о чем я мечтал, – согласился Фред. – Но кто-то сумел обвести вокруг пальца мою систему безопасности, а то, что раскопала твоя приятельница, их спугнуло и заставило проявить себя.

– Пропавшие корабли, – начал Холден. – Я о них кое-кому рассказывал.

– Так не делают.

– Задним числом я жалею, что не держал язык на привязи, но…

– Я не о тебе, – перебил Фред. – Тот, кто внедрился в систему безопасности противника, никогда не выдает, что ему это удалось. Таков основной принцип информационной войны. Пока враг не знает, что у него утечка, ты продолжаешь собирать сведения. Никто не станет выдавать себя, разве что ставки уж очень высоки или…

– Или?..

– Или врагу, за которым вы следите, уже немного осталось. Не знаю, пропавшие ли корабли так кого-то всполошили, что он наделал глупых ошибок, или положение Тихо настолько непрочно, что они меня уже не опасаются.

– Ты, кажется, вполне хладнокровно все это воспринимаешь.

– Паникую изнутри, – поднял бровь Фред.

Холден осмотрел кучку оставленных Моникой вещей, словно они могли что-то добавить. Ручной терминал растерянно мигал. Блузка бессильно и грустно свисала со стола.

– Вы что-нибудь извлекли из терминала? – спросил он Фреда.

– Нам к нему не подключиться, – ответил тот. – Диагностика не работает или требует особого допуска. Журналисты!

Холден взял терминал в руки. На разбитом дисплее беспорядочно были разбросаны светящиеся участки. Какой-то смысл угадывался только в мигающей красной кнопке в правом углу и очень крупных буквах NG SIG^[148]. Когда Холден стукнул пальцем по кнопке, экран коротко вспыхнул. Кнопка исчезла, на месте букв возникло светло-коричневое пятно, пересеченное линией, – кусочек головоломки в шуме помех.

– Что ты делаешь? – спросил Фред.

– Здесь была кнопка – я ее нажал.

– Господи боже. Вот так ты всю жизнь, а!

– Нет, ты послушай. Она… кажется, я принял входящий сигнал.

– Откуда?

Холден помотал головой и снова повернулся к вещам Моники. Слабый обрывок мысли, зудевшей в мозгу, с облегчением проскользнул в сознание.

– Ее видеорекордер, – сказал он. – У нее был маленький, переносный. Нарочно сделан незаметным, чтобы люди забывали, что говорят в камеру.

– И?..

– Его здесь нет, – развел руками Холден.

Фред сжал губы, шагнул вперед, впился взглядом в хаос огоньков на разбитом экране. Холдену в них почудилось движение – может быть, изменилась картинка? За дверью кабинета звучали голоса: чем-то возмущался мужчина, и ему холодно, отрывисто отвечала Драммер.

– Ты уверен, что нам никак не войти в ее терминал? – переспросил Холден.

– Совершенно уверен, – ответил Фред, – но, возможно, найдется другой способ. Пойдем. Чтобы справиться с этой загадкой, нам понадобится астроном, умеющий работать с изображениями.

* * *

Фред объяснил задачу, после чего три часа ушло на установку аппаратуры, фиксирующей свечение разбитого крана, и еще час на то, чтобы объяснить новую задачу компьютеру.

Очевидно, свечение экстрасолярных пылевых облаков качественно отличалось от свечения битого экрана. После того как обрабатывающую систему убедили, что задача входит в ее служебные обязанности, лаборатория занялась сравнением поляризации и углов наклона, фиксацией трещин на поверхности дисплея и построением компьютерных линз, не существующих в реальности.

Фред выгнал всех из лаборатории и закрыл дверь. Холден сидел, вслушиваясь в тиканье подсчитывающих фотоны сканеров и глядя, как понемногу проявляется изображение. Фред что-то мычал себе под нос – тихий неторопливый мотив, в котором ощущалась и меланхолия, и угроза. Пустые рабочие места подчеркивали, как одиноки они двое на полной людей станции.

Программа завершила работу. Изображение обновилось. Оно так и осталось нечетким, с радужными искажениями и отсутствующими фрагментами – от одного взгляда на эту картинку учеловека начиналась мигрень.

Но хватило и его. Несколько метров пустоты, заканчивающейся квадратной стальной дверью и промышленным запорным механизмом. На стенах, на полу и на потолке – яркие желтые отметки и направляющие для палет и контейнеров.

– Передвижной склад, – сказал Фред. – Она на передвижном складе.

– Изображение сдвигается. Это она? Она шевелится?

Фред пожал плечами.

– Если шевелится, значит, она жива, так ведь?

– Возможно. Если жива, значит, она нужна им живая. И не на Тихо. Посмотри сюда.

Холден проследил за пальцем Фреда.

– Дверная рама?

– Герметизирована. Это делают перед самой отправкой. На станции, наверное, четверть миллиона таких складов, но запечатанных и готовых к отправке не больше нескольких тысяч. Кто-то хочет вывезти ее отсюда, подальше от нас.

Холден чуть перевел дыхание. Она там, она цела. Не в безопасности, но жива. Он и не догадывался, как тяжело давят ему на плечи страх и чувство вины, пока надежда не облегчила этот груз.

– Что? – спросил Фред.

– Я ничего не говорю.

– Я же слышу…

– А, – признался Холден, – я просто заметил, как каждый человек, который мне небезразличен, увеличивает число вещей, которые никак нельзя запороть.

– Тонкое наблюдение, молодец.

– Смеешься?

– Немножко. Но одновременно провожу целевой обзор плавающих у станции грузов. – Фред ткнул пальцем в большой экран. На нем тонкими линиями изображалась схема рабочей сферы Тихо. Холден по привычке стал искать глазами «Росинант». Но Фред указывал в другое место – на облачко плавающих в невесомости контейнеров. – Один из них – теплый.

Глава 17 Алекс

Алекс провел в учебке на Гекате большую часть периода подготовки, и возвращение туда вызывало у него странное чувство. Тому было две причины. К переменам он уже привык на Марсе – там тоже исчезли старые бары, открылись новые рестораны, заброшенные площадки для гандбола превратились в административные здания… Но в коридорах, по которым он ехал сейчас на карте, его поразило другое – молодость каждого встречного. Кадеты слонялись перед баром – прежде здесь под вывеской «Стальной кактус» готовили на гриле мексиканские блюда, а теперь продавали миски с тайской едой навынос. Эти задирающие нос и выпячивающие грудь ребята походили на участников карнавала. На экранах гоняли рекламу оружия и церквей, сервиса для холостяков – в расчете на туристов и командировочных – и страховых полисов для оставшихся дома родных. Все эти предложения сулили надежность и комфорт в ненадежном мире. Алекс помнил такую же рекламу. За несколько десятков лет стиль изменился, но питалась она теми же потребностями и подспудными страхами.

Алекс в свое время носил ту же форму и так же шутил. Или похоже. Он так же со смесью страха и надежды гадал, случится ли ему после выпуска попасть в бой. И старался казаться круче, чем был, в расчете на то, что настоящая крутизна придет со временем. Он помнил, каким серьезным все представлялось им тогда. Как в тот раз, когда Престон спьяну затеял драку с Грегори, и Алекс в нее вмешался, и всех сцапала военная полиция – и были уверены, что их карьере пришел конец. Или когда Андре Говард попался на мошенничестве и с позором отправился в отставку. Им это казалось чем-то вроде смерти. Сейчас Алекс видел перед собой ребятишек, задиристых и глупых. Детей. И он сам был здесь ребенком, и свои решения принимал не от большого ума. Примерно в этом возрасте он женился на Талиссе. Они все распланировали: как он отслужит срок и вернется домой. Те планы составляли вот такие ребята. Если так взглянуть, становится понятно, что ничего не вышло.

Была и вторая причина удивляться – все здесь знали его в лицо.

Алекс остановился у чайной под названием «Шик», помнившей времена его службы. Голубой с золотом навес накрывал стеклянную дверь легкой тенью. На окнах в стиле ар-нуво виднелись блеклые, под старину, французские надписи. Владелец взывал к представлениям о старом парижском кафе, сложившимся у людей, для которых Франция была незнакомой планетой. Как ни странно, передать ощущение старины прекрасно удалось.

Внутри теснилась дюжина столиков, накрытых настоящими льняными скатертями. В воздухе висел густой запах местной «кавы» – с миндалем, корицей и сахаром. У капитана Холдена был пунктик насчет кофе, и Алекс пожалел, что тот сейчас на Тихо и не может порадоваться этому запаху. Додумать мысль ему не дал Фермин, который вскочил с места и обнял его.

– Алекс, – вскричал Фермин. – Боже мой, да ты растолстел!

– Нет, – сказал Алекс, обняв его в ответ и отстранившись. – Не я, а ты.

– А, – покивал старый друг. – Конечно, растолстел я! Забыл. Садись.

Молодой, лет восемнадцати, официант выглянул из кухни и удивленно заморгал. Его улыбка изображала привычную вежливость, но Алекс слышал, как взволнованно он затараторил, спрятавшись за дверью. Алекс решил по возможности не смущаться.

– Спасибо тебе, – начал он. – Не хотелось мне быть таким парнем, который где-то пропадает до тех пор, пока ему что-то не понадобится…

– И тем не менее, – усмехнулся Фермин. Годы выбелили короткую щетину у него на голове и сделали тяжелым подбородок. Алексу все мерещилось, что, если посмотреть краем глаза, можно углядеть спрятанного за маской остролицего парня, его бывшего сослуживца. Тот парень почти открылся в жесте, которым Фермин отмахнулся от извинений: – Пустое, счастлив помочь другу.

Официант, кланяясь, показался из кухни. В его руках исходила паром широкая чашка. Он застенчиво поставил ее перед Алексом.

– Заведение угощает, – пояснил он. – Для вас, мистер Камал.

– А, – отозвался Алекс, – спасибо.

Парень еще раз поклонился и отступил. Алекс неловко хихикнул, а Фермин ухмыльнулся.

– Брось, мог бы уже привыкнуть! Ты же Алекс Камал, первый пилот, побывавший за Кольцом.

– Нет, только первый из выживших.

– Без разницы.

– И я туда вовсе не собирался, – упорствовал Алекс. – Если бы в меня не стреляли…

– Думаешь, от этого история становится менее романтичной?

Алекс подул на чай и сделал глоток. С медом, кардамоном и еще чем-то незнакомым.

– В том рейсе всего хватало, – протянул он, – только не романтики. К тому же обычно у меня рядом капитан, отвлекает внимание на себя.

– Может, в других местах и так. Но здесь ты местный. Свой парень, добившийся успеха в большом мире.

– А я добился?

Фермин развел руками, охватив одним жестом чайную и коридор за ней, базу Геката и весь Марс.

– Я вот так отсюда и не вылезал. Дослужился до главстаршины. Два развода, парень в Верхнем университете, звонит два раза в год, когда ему нужны деньги.

– Зато, ручаюсь, в тебя реже стреляли. Это не так увлекательно, как кажется.

– Наверное, не так, – согласился Фермин. – Трава всегда зеленее…

Час или около того оба пили чай, заедая миндальным печеньем – в молодости они съели бы больше. Фермин наскоро рассказал о полудюжине общих знакомых. Чай был хорош, Фермин – весел и добродушен. Трудно сказать, чем объяснялась напавшая на Алекса меланхолия. Когда они собрались уходить, молоденький официант отказался от денег, сказав: «За счет заведения».

На пропускном пункте базы Фермин прошел фейс-контроль. Опознав его, часовые проверили, нет ли у Алекса оружия и контрабанды, и выдали ему гостевой пропуск. Все заняло не больше пяти минут, причем проделано было неторопливо. Алекс вслед за Фермином ступил на движущуюся ленту и, опершись на перила, двинулся в глубь горы Олимп.

– Так что он за человек? – заговорил Алекс.

– Командор Дуарте? Он тебе понравится. Он всем нравится. Он уже десять лет адъютант адмирала Лонг.

– Она еще не в отставке?

– Она умрет на рабочем месте. – В голосе Фермина сквозила злость, прикрытая улыбкой.

– Спасибо, что ты все устроил.

– Мне было не трудно. Дуарте рвался с тобой познакомиться.

– Да ну?

– А что удивительного? Ты – пилот «Росинанта». Знаменитость.

* * *

Кабинет Уинстона Дуарте был простым и удобным. Рабочий стол из обычного прессованного поликарбоната, чуть больше, чем у дежурной в вестибюле. На настенном экране спокойная полуабстрактная картина с перетекающими тонами коричневого и сепии пробуждала воспоминания об осенней листве и в равной мере о математических выкладках. Единственной роскошью здесь была полка – кажется, с настоящими печатными книгами по военной стратегии. Сам Дуарте вписывался в обстановку, будто его создали для нее. На полголовы ниже Алекса, с рябыми от угрей щеками и теплыми карими глазами, сама вежливость и компетентность. Обменявшись с гостем рукопожатием, командор не вернулся за стол, а сел рядом с Алексом.

– Должен сказать, я несколько удивлен вашим визитом, – начал он. – С АВП у меня самые формальные отношения.

– «Роси» – не АВП.

Дуарте чуть шевельнул бровью.

– Правда?

– Мы, скорее, свободные подрядчики. Принимаем работу от АВП, но бывало, и Земля платила по нашим счетам. И частные компании, если нас устраивали условия.

– Принимаю поправку. Тем не менее я польщен. Чем могу помочь, мистер Камал?

Прежде всего, зовите меня Алекс. Я здесь не официально. В смысле, я сейчас в отпуске. Вернулся повидать старые места, встретился со старыми знакомыми, которым нужна кое-какая помощь, а потом одно потянуло за собой другое…

– И привело ко мне, – закончил Дуарте и неожиданно тепло улыбнулся. – Я считаю, что мне повезло. Что волнует ваших друзей?

– Пропавшие корабли.

Дуарте замер, хотя его улыбка осталась на месте. На миг показалось, что человек превратился в статую. Но вот он снова шевельнулся, откинулся в кресле с преувеличенной, резанувшей глаз небрежностью.

– Ничего не знаю о пропавших кораблях. А должен знать?

Алекс обхватил руками колено.

– Моя знакомая – десантница. Ну, теперь уже бывшая. Она немножко покопала черный рынок.

– Журналистка?

– Патриотка Марса, – поправил Алекс. – Она не хочет шума, и я тоже. Но то, на что она наткнулась, ее насторожило.

– Например?

Алекс поднял палец.

– Сейчас дойду и до этого. Дело в том, что она не флотская. На нашей стороне у нее нет друзей и связей. Так что она просила порасспрашивать меня, и когда я начал…

– Главстаршина Белтран послал вас ко мне, – кивнул Дуарте. – Понятно.

– Он допустил ошибку?

Дуарте долго молчал, устремив спокойный взгляд в пустоту. Алекс заерзал. Подобные разговоры не входили в его обычные обязанности, и он не знал, справляется или заваливает работу.

– Нет, он не ошибся, – вздохнул Дуарте.

– Значит… вы тоже заметили. Так?

Дуарте встал и подошел к двери. Не коснулся ее, только посмотрел и чуть наклонил голову.

– Об этом мы говорить не будем. Я не уполномочен.

– Я уважаю вашу преданность долгу, – сказал Алекс, – и не прошу никого выдавать. Просто у меня есть информация, и я предполагаю, что у вас тоже. Я расскажу то, что считаю возможным, и вы не больше того. Не исключено, что нам обоим это окажется полезным.

– Идет расследование.

– Я не возражаю, чтобы вы поделились тем, что узнаете от меня, – сказал Алекс. – И вероятно, лучше и вам дать мне такое же разрешение.

Дуарте размышлял, поджав губы.

– Хорошо. Что вам известно?

– Накладки при инвентаризации. Кое-где появляется имущество, которое числится утраченным или уничтоженным. Оружие… Медицинское оборудование…

– И корабли?

– Да, – сказал Алекс, – и корабли.

– Хоть одно название.

– «Апалала».

Дуарте сник. Он вернулся за стол и утонул в кресле, но заговорил свободнее, словно Алекс прошел испытание. Наигранная сердечность, с которой началась их встреча, свалилась с него, как маска.

– Его я тоже искал, – признал Дуарте.

– И что, нашли?

– Не знаю. Не уверен. У нас не хватает людей – вам это известно?

– Люди разлетаются по новым планетам.

– Инвентаризация затягивается. Думаю, не во всех нестыковках люди признаются. Я пытался убедить адмирала, что мы столкнулись с проблемой, но она либо не поняла, либо…

– Либо?..

Дуарте оставил мысль незаконченной.

– В атаках тоже прослеживается закономерность. Не исключено, что они связаны с политикой, но могут быть просто пиратскими налетами. Вы слышали об атаке на Каллисто?

– Слышал.

– Что-нибудь конкретно об этом знаете?

– Нет.

Дуарте разочарованно сжал челюсти.

– Что-то в ней меня беспокоит, но я не могу понять что. Точный расчет времени, отличная координация – и для чего? Чтобы ограбить верфь?

– Что они похитили?

Дуарте метнул на Алекса короткий взгляд и невесело улыбнулся.

– Не знаю. Никто не знает. И, думаю, не узнает, потому что не удалось даже выяснить, что там было. Да, дела плохи.

Алекс поморщился.

– Вы хотите сказать, что военный флот Марса не знает, где находятся его собственные корабли?

– Я хочу сказать, что контроль за снабжением, кораблями и грузами практически отсутствует. Мы не знаем, что пропало, – потому что просто не знаем. И я хочу сказать, что командование так озабочено сохранением лица перед Землей и АВП, что предпочитает все замять.

– Замести под ковер…

– Замести под ковер, – повторил Дуарте. – Как раз сейчас премьер-министр Смит направляется к Луне для встречи с генеральным секретарем ООН и там станет клясться, что все прекрасно, – именно потому, что это не правда. Будь я преступником и воротилой черного рынка, решил бы, что наступило вечное рождество.

Алекс пробормотал что-то нецензурное. Дуарте открыл ящик стола, достал бумажную карточку и серебряное перо. Быстро написав что-то, он толкнул листок к Алексу. Четкий разборчивый почерк: «Каарло Гендерсон-Чарльз» – и адрес в расположении базы. Сам факт, что он написал это от руки, не доверяясь электронике, говорил о повышенной осторожности – или о паранойе. Алекс не знал, о чем именно.

– Раз уж вы здесь, советую поговорить с Каарло. Он – старший программист и работал над программой координации баз данных. Он первым обратил мое внимание на проблему. Если вы поставите конкретные вопросы, возможно, он сумеет ответить. Или подскажет, где искать ответы.

– А он станет мне помогать?

– Возможно, – кивнул Дуарте. – Я стал.

– Вы могли бы ему… посоветовать?

– Нет, – с той же грустной улыбкой возразил Дуарте, – я никому ничего не приказываю в отношениях с вами. Не обижайтесь, но вы теперь не во флоте служите. Все наши отношения ограничиваются рамками расследования, которое я веду. И я подробно доложу о нашей встрече адмиралу.

– Прикроете задницу?

– Да, черт возьми! – ответил Дуарте. – И вам советую.

– Есть, сэр, – отчеканил Алекс.

Фермин дождался его в приемной и проводил к движущейся дорожке, которая вела на восток, в расположение базы. У Алекса слегка кружилась голова, словно он слишком много времени провел при недостатке кислорода. Флот всегда представлялся ему неизменным. Постоянным. Могли измениться его отношения с флотом. Он улетал, он уходил, но все это были перемены в нем. Его смертная жизнь была хрупкой и непостоянной. Мысль, что хрупок сам флот, что правительство Марса может пошатнуться или рухнуть, была неправдоподобна, как мысль о погасшем Солнце. Если ненадежен флот, что же тогда прочно?

Как видно, ничего.

Нора Каарло Гендерсона-Чарльза оказалась одной из сотен таких же простых спартанских квартир. От других оливкового цвета дверей эта отличалась только номером. В ящике для зелени была лишь сухая почва. Алекс позвонил. Потом постучал, и дверь подалась под кулаком. Кто-то тихо и сердито бормотал. Нет, не человек – шумел включенный на режим интенсивной очистки воздушный фильтр. Слабо потянуло порохом и, кажется, ржавчиной.

Труп на кухонном столе был одет в форменный джемпер. Кровь собралась лужей под стулом, забрызгала стену и потолок. Пистолет остался в бессильно повисшей руке. Алекс захлебнулся смешком недоверчивого отчаяния. Потом он достал ручной терминал и вызвал военную полицию.

* * *

– И что дальше? – спросила Бобби.

– А как ты думаешь? Прибыла полиция.

Вестибюль отеля был отделан багрянцем и золотом. Рядом с кушеткой журчал и булькал изливающийся из стены фонтанчик, создававший подобие уединения вдвоем. Алекс посасывал джин с тоником, алкоголь чуть щипал ему язык. Бобби прижимала кулак к губам и морщилась. С учетом того, что совсем недавно ее пытали и чуть не убили, она выглядела неплохо, но слишком хрупкой для прежней Бобби. О пулевом ранении напоминала небольшая выпуклость повязки на левом боку – и только.

– Тебя допрашивали, – почти без вопросительной интонации сказала она.

– Часов восемь. Однако Дуарте обеспечил мне прочное алиби, потому я и на свободе.

– Хоть что-то. А твой друг? Фермин?

– Кажется, его терминал отключен от сети. Не знаю, убийца ли он, или убит, или… Что угодно может быть. Ничего я не знаю. – Алекс сделал еще глоток, побольше. – Сыщик из меня никакой.

– Из меня немногим лучше, – вздохнула Бобби. – Только и умею, что трясти деревья и смотреть, что с них надает. Пока я уверена в одном: что-то происходит.

– И такое, что за это убивают, – дополнил Алекс.

– А раз следствием занялась военная полиция, материалы закопают, как ядерные отходы. Я больше ни черта не смогу сделать.

– Игра в сыщика-любителя, похоже, кончается, – согласился Алекс. – То есть я бы мог еще поспрашивать…

– Ты уже сделал более чем достаточно, – возразила Бобби. – Зря я вообще тебя втянула. Просто не хотелось бы разочаровывать старушку.

– Это я понимаю. Да и мне хотелось бы понять, что происходит.

– Мне тоже.

Алекс допил джин, льдинки звякнули о зубы. В животе расходилось приятное тепло. Он поднял глаза па Бобби и встретил ее взгляд.

– Знаешь, – медленно проговорил он, – если здесь все закроют, это не значит, что все закроют везде.

Бобби заморгала. Пожала плечами, но глаза у нее блеснули.

– Ты про тот захудалый астероид, о котором спрашивал Холден?

– У тебя есть корабль. Здесь нам делать нечего, – сказал Алекс. – Но кое-что мы, кажется, еще можем.

– К тому же, если в нас будут стрелять и там, мы увидим стрелка издали, – радостно оживилась Бобби – если только Алексу, вдохновленному алкоголем и перспективой снова оказаться в пилотском кресле, не почудилась эта радость.

– Слетаем, – сказал он. – Посмотрим. Может, там и нет ничего.

Глава 18 Холден

Строительная сфера Тихо сверкала вокруг ярче звезд. Корабли в разной степени обнаженности висели на опорах – был среди них и «Росинант». Другие ожидали допуска на вылет в центре сферы. Светлячками вспыхивали искры сварочных аппаратов и белые облачка маневровых двигателей. Что до звуков, Холден слышал лишь собственное дыхание, а чуял только стерильный воздух из баллона. На рукаве грязного серо-зеленого скафандра было нацарапано: «СБ ТИХО». А в руке у него была винтовка из оружейного шкафчика Фреда.

Служба безопасности была поднята по тревоге, Драммер и ее людям приказали следить даже друг за другом, исходя из предположения – Холден болезненно ощущал, что это не более чем предположение, – что диссиденты уступают в числе тем, кто остался верным Фреду. Выбираясь из шлюза, Холден включил систему предупреждения. Она высветила больше тысячи вероятных позиций снайпера, и он ее отключил.

Фред плыл впереди в ярко-желтом спасательном мехе. Его двигатель напоминал огромную рогатку, пристегнутую к плечам позади ранца. Левый ее рог выбросил клуб пара, и Фред изящно сдвинулся вправо. В этот момент мозг Холдена воспринимал собранные у склада грузовые контейнеры как расположенные внизу. Словно они с Фредом погружались на дно безвоздушного океана. Потом восприятие переключилось, и теперь он всплывал к ним ногами вперед. Холден ввел в систему скафандра новые приоритеты, и один контейнер высветился на дисплее зеленым. Цель. Тюрьма или могила Моники Стюарт.

«Ты там как?» – спросил ему в ухо Фред.

Справляюсь, – отозвался Холден, но тут же досадливо скривился и включил микрофон. – Я справляюсь, хоть и не привык к скафандрам вроде этого. Все управление чуть-чуть не такое.

«Зато спасет, если в нас начнут стрелять».

– Спасет, если стрелки не слишком умелые.

«Будем надеяться, что неумелые, – сказал Фред. – Приготовься, я подхожу».

Холден, когда они определили контейнер, ожидал, что за ним тут же пошлют мех, затащат в док и вскроют. Фреду пришлось напомнить ему о возможных ловушках. Система этого передвижного склада помечала его как ожидающий отгрузки, но данные о том, какой корабль должен его забрать, были стерты. Картинка с видеорекордера Моники показывала только загрузочную дверь. Вполне могло оказаться, что она сидит на канистрах с ацетиленом и кислородом, подключенных к той же цепи, что причальные захваты. Замок герметизированной двери тоже мог быть соединен со спусковым крючком. Фред счел наименее рискованным прорезать в двери отверстие и послать кого-нибудь оценить обстановку. А доверить это дело он мог только Холдену.

Фред остановился перед дверью контейнера-склада, массивные лапы меха протянулись к нему за спину и сняли ранец со снаряжением. Старик справился так ловко и быстро, будто всю жизнь только этим и занимался. Он распаковал аварийный шлюз из тонкого пластика, одноразовый резак, два скафандра, сигнальный маячок и маленькую герметичную аптечку. Все это повисло вокруг него в вакууме, словно на невидимых крючках. Холден, немало лет буксировавший льдины, оценил, как мал дрейф каждого предмета.

«Пожелай мне удачи», – попросил Фред.

– Не взорвись там, – посоветовал Холден.

Микрофон Фреда оборвал его смешок, а лапы меха задвигались с проворством и точностью хирурга. Расцвел огонек резака. За огненным лезвием двигался инжектор, прорезь в металле тут же герметизировалась пеной, чтобы не выпускать воздух. Холден установил связь с лабораторией и перевел на свой экран изображение от Моники. На нем горела яркая звездочка.

– Есть подтверждение, – сказал он Фреду. – Контейнер тот самый.

«Вижу», – ответил Фред, заканчивая разрез.

Разгладив пластик шлюза над вырезанным участком, он приклеил его к поверхности и открыл наружную молнию.

– Твоя очередь.

Холден продвинулся вперед. Фред выставил трехпалую металлическую клешню, которой Холден отдал винтовку, получив взамен аптечку и спасательный скафандр.

«При малейшем подозрении отступай, – велел Фред. – Тогда применим серьезную технику».

– Я только суну нос, – пообещал Холден.

«Это ты умеешь!» – Под таким углом улыбка Фреда была не видна, по слышалась в голосе.

Холден затянул за собой наружное полотнище шлюза и открыл внутреннее. По краям метрового квадратного разреза на черном опаленном металле светлела пена герметика. Холден уперся подошвой одной ноги в дверь в стороне от прореза, подключил магнитные присоски и ударил другой ногой. Пена треснула, заплата уплыла внутрь контейнера. Из отверстия пролился тусклый маслянистый свет.

Моника Стюарт лежала, пристегнутая к койке-амортизатору. Открытые глаза остекленели, рот безвольно обмяк. На щеке виднелся разрез, стянутый черными скобками. От дешевого автодоктора па стене поводком тянулась к горлу трубка. Больше внутри, кажется, ничего было. Во всяком случае, надписей «Осторожно, взрывчатые вещества!» Холден не заметил.

Когда он дотянулся до края амортизатора, койка под его рукой провернулась на шарнирах, и он встретился взглядом с глазами Моники. Кажется, в них мелькнуло подобие чувства: растерянности и, может быть, облегчения. Холден бережно вытянул иглу из шеи. Шарики прозрачной жидкости сорвались с отверстия и заплясали в воздухе. Вскрыв аварийную аптечку, Холден пристегнул ее к предплечью раненой. Через пятьдесят долгих секунд прибор сообщил, что состояние угнетенное, но стабильное, и запросил указаний.

«Как там дела?» – спросил Фред.

На сей раз Холден не забыл включить микрофон.

– Нашел ее.

* * *

Через три часа они находились в медотсеке станции Тихо. Снаружи крепко запертого помещения дежурили четверо охранников, а все сетевые подключения были физически отключены. Еще три кровати пустовали – пациентов, если таковые здесь ранее находились, перевели в другие палаты. Комплекс мероприятий по реабилитации раненой и защите свидетеля. Холдену оставалось только гадать, понимает ли Моника, сколько в этих мерах безопасности обычного театра.

– Было не слишком весело, – сказала Моника.

– Понимаю, – кивнул Холден, – тяжело тебе пришлось.

– Да уж. – Она растягивала слова, словно пьяная, но взгляд уже стал острым и сосредоточенным, как прежде.

Стоявший в ногах кровати Фред скрестил руки.

– Простите, Моника, но я должен задать вам несколько вопросов.

Улыбка отразилась в ее глазах.

– Раньше вопросы бы задавала я.

– Да, а я бы на них не отвечал. Надеюсь, вы ответите.

Она глубоко вздохнула.

– Хорошо, спрашивайте.

– Давайте начнем с того, как вы попали в контейнер, – предложил Фред.

Она неловко, через боль, пожала плечами.

– Мало что могу рассказать. Я была у себя. Дверь открылась. Вошли двое. Я послала сигнал тревоги службе безопасности, потом вопила и пыталась убежать. Но мне прыснули чем-то в лицо, и я вырубилась.

– Дверь открылась, – повторил Фред. – Вы не открывали?

– Нет.

Лицо Фреда не дрогнуло, но Холдену показалось, что на плечи ему легла еще большая тяжесть.

– Продолжайте.

– Я пришла в себя, когда меня переваливали в амортизатор. Особо пошевелиться мне не дали, – рассказывала Моника, – но я умудрилась включить камеру.

– Они при вас разговаривали?

– Да, – сказала она. – Они астеры. Вас ведь это интересует?

– В первую очередь. Что они говорили, не помните?

– Называли меня нехорошими словами, – сообщила Моника. – Еще говорили что-то про спусковой механизм. Я мало что разбирала.

– Астерский диалект часто неразборчив.

– А я была оглушена ударом и наркотиком, – жестко напомнила Моника.

Фред примирительно вскинул руки.

– Не хотел вас обидеть. У вас не осталось в памяти никаких подробностей?..

– Все это из-за пропадающих кораблей колонистов, так?

– Утверждать преждевременно, – остановил ее Фред и неохотно добавил: – Но допустить, безусловно, можно.

– Значит, работа АВП. Только вы ничего не знаете.

– В данный момент я не готов ни подтвердить этого, ни опровергнуть.

– Тогда и я тоже, – отрезала Моника, скрестив руки на груди.

– Эй-эй! – вмешался Холден. – Вы это бросьте! Вы на одной стороне, не забыли?

– При определенных условиях, – поправила Моника.

Фред сжал зубы.

– Мы спасли вам жизнь.

– Спасибо, – бросила Моника и принялась перечислять: – Я участвую в расследовании. В полной мере. Эксклюзивные интервью с вами обоими. Я выложу все, что знаю о кораблях – и похищении. Даже то, чего не сказала Холдену. И честно предупрежу, прежде чем все это публиковать.

– Минутку, – встрепенулся Холден. – Так ты мне не все сказала?

– Одобрение материала до его выхода в эфир, – потребовал Фред.

– Не надейтесь, – фыркнула Моника. – А я вам нужна.

– Одобрение только того, что касается систем безопасности, – уступил Фред, – за две недели до публикации.

В ее глазах появился голодный блеск. Холден, побывавший с Моникой за Кольцом, летавший с ней не одну неделю, считал, что хорошо знает репортершу, но такая беспощадная алчность его удивила – а Фреда только позабавила.

– Одна неделя до публикации и полная открытость в пределах разумного. – Моника уставила палец на Фреда. – Я поверю вам на слово.

Фред с тонкой невеселой улыбкой покосился на Холдена.

– Ну что ж, теперь у меня два человека, наверняка не работающих на другую сторону.

* * *

Чего Холден не знал – нет, не так, знал, но не оценил, – так это количества проходящих сквозь кольца кораблей и разбросанности новых планет. В полном списке Моники числилось более пятисот отслеженных переходов. Многие корабли были еще меньше «Росинанта» и держались группами, предъявляя права на новые неизвестные миры или присоединяясь к недавно основанным поселениям на каких-нибудь «Парижах», «Ныо-Марсах» или «Фирдоуси». Другие были побольше – настоящие колонизаторские суда, обеспеченные не хуже тех, что несколько поколений назад доставляли человечество к Луне, Марсу, спутникам Юпитера.

Первый из пропавших назывался «Сигюн» – переоборудованный водовоз не многим новее «Кентербери». За ним исчез «Просторы Шотландии» – крошечный межастероидный прыгун, который пришлось выпотрошить, чтобы освободить место для эпштейновского двигателя втрое мощнее, чем могло понадобиться кораблику такого размера. «Рабиа Балхи», которую Холден уже видел, была лучше других подготовлена к переходу, но оказалась не первой и не последней из пропавших. Перебирая названия, Холден записывал типы и профили исчезнувших кораблей для передачи Алексу. «Пау Кант» мог быть любым из них.

В исчезновениях прослеживалась еще одна закономерность. Все они приходились на периоды самого плотного движения, когда внимание станции «Медина» распределялось между пятью или шестью кораблями. А после перехода исчезнувшего корабля – что тоже было любопытно – Кольцо выдавало не всплеск излучения, а внезапное изменение в фоновом уровне. При других переходах такого как будто не наблюдалось. Моника видела в этом доказательство жуткой и непостижимой деятельности чужой техники. Холдену с учетом всего, что удалось узнать, это представлялось, скорее, глюком на месте подчищенных данных. Вроде «потери» контейнера, в котором вывезли Монику или бесследного исчезновения похитителей в мужской уборной. Вероятно, кто-то пытался скрыть возвращение «пропавших» кораблей из-за Кольца. Если такой же сбой выдавали датчики колец, ведущих в родную систему человечества…

– Холден?

Помещение, принадлежащее службе безопасности, сейчас пустовало. Фред освободил его специально для Холдена, превратив в центр закрытого расследования с целью установить объем инфильтрации. Безопасники не обрадовались изгнанию из собственных кабинетов, но возмущаться никто не стал. По крайней мерс вслух.

Фред стоял под арочной дверью в комнату для допросов. Он был в отлично скроенном штатском костюме. Седая щетина словно припорошила ему щеки и подбородок, а желтые, как старая слоновая кость, белки глаз покраснели от усталости. Впрочем, держался он, как всегда, прямо и с такой твердостью, о какую рискуешь расшибить лоб.

– Есть новости? – спросил его Холден.

– Я побеседовал с очень старым знакомым. Ужасно неудобны эти разговоры с запаздыванием сигнала, зато… Теперь я лучше представляю, что искать. По крайней мере, с чего начать.

– Ты ему доверяешь?

Фред устало улыбнулся.

– Если Андерсон Доуз против меня, не стоит и рыпаться.

– Понятно, – сказал Холден. – Так с чего же начнем?

– Можно тебя на пару минут? – Фред кивнул в сторону допросной.

– Собираешься меня допросить?

– Нет, использовать как декорацию для маленькой постановки.

– Серьезно?

– Если сработает, это сэкономит нам время.

Холден встал.

– А если нет?

– То не сэкономит.

– Тоже неплохо.

В допросной было голо, холодно и неуютно. Привинченный к полу стальной стол разделял единственную табуретку и три стула с гелевыми сиденьями. На одном уже сидела Моника. Порез у нее на щеке затянулся – остался только длинный красный рубец. Без косметики журналистка выглядела жестче. И старше. Ей это шло. Фред указал Холдену на стул с другой стороны, а сам сел посередине.

– Вы просто сидите с серьезным видом, а говорить буду я, – предупредил он.

Холден поймал взгляд Моники и вопросительно поднял бровь: «Что такое?»

«Думаю, сейчас узнаем», – улыбнулась она в ответ.

Дверь открылась и вошла Драммер. За ней шел Сакаи. Взгляд главного инженера метнулся от Холдена к Монике и обратно. Драммер усадила его на табуретку.

– Спасибо, – поблагодарил ее Фред.

Драммер кивнула и, печатая шаг, вышла за дверь. Может, злилась, что ее не допустили к допросу. Может, дело было в другом. Холден сейчас хорошо понимал, как легко дойти до настоящей паранойи.

Фред вздохнул и заговорил голосом, теплым и мягким, как фланель:

– Так. Думаю, ты понимаешь, в чем дело.

Сакаи открыл и закрыл рот. А потом с него словно упала маска. Лицо застыло в идеальной, жгучей ненависти.

– Знаешь что… – процедил он. – Пошел ты!

Фред не шевельнулся и глазом не моргнул. Он как будто и не услышал этих слов. Сакаи стиснул зубы и угрюмо замолчал. Наконец напряжение стало нестерпимым.

– Вы, наглые засранцы-земляне! Все вы такие! Явились в Пояс, чтобы вести жалких тонконожек к спасению? Вот что вы о себе воображаете? Вы хоть замечаете, как сморите на нас сверху вниз? Вы все. Все! Сучьи земляне, не нужны вы Поясу. Без вас спасемся, а вы за это заплатите своими задницами, понял!

Грудь Холдену обожгло гневом. Но голос Фреда остался спокойным и мягким:

– Как я понял, вы обвиняете меня в том, что я с Земли. Я правильно понял?

Сакаи откинулся назад так, что чуть не упал с табурета, но удержал равновесие, отвернулся и плюнул на пол. Фред подождал, но на этот раз молчание затянулось. Через несколько минут Фред пожал плечами и, вздохнув, встал. Наклонившись через стол, он ударил Сакаи – таким простым, скучным движением, что Холден вздрогнул только после того, как инженер упал на пол. На губе у него выступила кровь.

– Я отдал свою жизнь и жизни людей, которые значат для меня много больше твоей, ради защиты Пояса, – прорычал Фред, – и не в настроении слушать, как возомнивший о себе сраный террорист с этим спорит.

– Я тебя не боюсь, – заявил Сакаи таким голосом, что Холдену стало ясно – он насмерть перепуган.

Холдену и самому было не по себе. Ему случалось видеть Фреда сердитым, но раскаленная добела ярость, которую тот излучал сейчас, была совсем другого порядка. Его застывший взгляд казался взглядом человека, возглавляющего войска, убийцы тысяч людей. Взгляд убийцы. Под этим беспощадным взглядом Сакаи сжался, как от удара.

– Драммер!

Та вошла. Удивление, если и было, не отразилось на ее лице. Фред на нее не смотрел.

– Это дерьмо поместите в камеру. В одиночную, и смотрите, чтобы воды и концентрата ему хватало для жизни. Никому не входить, не выходить. А для меня срочно подготовить полный отчет его активности на станции. С кем говорил, с кем обменивался сообщениями. Как часто опорожнялся. Все пропустить через аналитическую программу.

– Есть, сэр, – после паузы отозвалась Драммер. И добавила: – Карантин со станции можно снять?

– Нет, – ответил Фред.

– Есть, сэр, – повторила Драммер и, подняв Сакаи на ноги, вывела его за дверь.

Холден прокашлялся.

– Надо перепроверить все работы по «Росинанту», – сказал он. – Я никуда не полечу на корабле, который ремонтировал этот парень.

Моника тихо присвистнула.

– Еретики в АВП? Ну что же, не в первый раз на революционного вождя покушается радикальное крыло его же сторонников.

– Не в первый, – подтвердил Фред. – Меня другое тревожит: они так уверены в себе, что и не прячутся особо.

Глава 19 Наоми

Пиво было ненатуральное – с насыщенным вкусом, но и с легким грибным послевкусием от добавок к хмелю модифицированной плесени. Карал готовил горячую лепешку – тонкий хрустящий хлебец из мучной смеси с жареным луком. Син, Наоми, новичок по имени Мирал и Карал с электрической горелкой задали работы включенному на полную мощность воздухоочистителю. Духота, пахнущая пряностями, теснота и легкая алкогольная расслабленность словно вернули Наоми в прошлое. Как будто за дверью были не доки Цереры, а корабль Рокку, спешащий за добычей или в ближайший порт.

– Так вот, о Джози, – заговорил Син, помахав широкой ладонью. И хмуро обернулся к Наоми. – Знаешь Джози?

– Помню в лицо, – ответила та.

– Так Джози завел лавочку, са-са? Стал требовать с землян плату за проход по коридору. И назвал это… – Син поцокал языком, припоминая ударную фразу, – муниципальным сбором за пользование трассой! Муниципальный сбор!

– И долго собирал? – поинтересовалась Наоми.

– Мы успели смыться прежде, чем на нас вышли безопасники, – ухмыльнулся Син и серьезно добавил: – Это, конечно, было до.

– До, – согласилась Наоми, поднимая стакан. – После Эроса все переменилось.

– Все переменилось, когда подонки прикончили «Кент», – поправил Мирал, прищурившись на Наоми, словно спрашивал:

«Это ведь был твой корабль»? Очередное завуалированное предложение рассказать о себе.

Наоми наклонилась вперед, спряталась за занавеской из собственных волос.

– Все переменилось после базы Метис. Все переменилось после станции Андерсон. Все переменилось после Террион-Лока. Все только и делало, что менялось.

– Эз малдесидо игас, – кивнул Син. – Что бы ни случилось, все меняется.

Карал поднял голову. Его дружески-сожалеющий взгляд говорил: «Все переменилось после, „Гамарры“».

Наоми ответила на его взгляд улыбкой. Он был прав, и она тоже сожалела. Оказавшись здесь, с этими людьми, она ощутила пропитавшую все ностальгию. Все они хотели бы услышать ее историю – что было на Эросе, как они первыми прошли за врата, как летали к первой колонии новых миров. Но ни Син, ни Карал не просили об этом вслух, и новички следовали их примеру. А Наоми предпочитала помалкивать.

Филип в соседней комнате спал, изогнувшись запятой, слабо сомкнув веки – в младенчестве его сон был куда крепче. Остальные члены ячейки разошлись по другим явкам. Малые группы привлекали меньше внимания, к тому же, если попадется одна группа, другие продолжат дело. Никто этого не озвучивал – стратегия была давно известной и в то же время непривычной, как любимая когда-то и давно не слышанная песня. Карал подцепил с горячей пластины лепешку и подхватил ее кончиками пальцев. Когда он перекидывал хлебец на подставленную ладонь Наоми, их пальцы мимолетно соприкоснулись. Простая физическая близость друзей. Родных. Когда-то эти люди и были для нее родными, а нынешнее отчуждение извиняли признанием, что многое поменялось. Все время, что Наоми пробыла с ними, они старались уводить разговор в сторону от ее многолетнего отсутствия.

А когда она нарушила негласный договор, все поняли, что это не случайно. Наоми очень не хотелось портить хрупкое мгновение, но промолчать было бы еще хуже.

– Филип хорошо выглядит, – сказала она как бы невзначай. И откусила хлебец, почувствовав вкус лука на языке и сладковато-соленую горечь в носу. Она продолжала, не дожевав: – Он вырос.

– Да, – осторожно согласился Син.

Наоми почувствовала, как годы горя и гнева, потери и предательства подступили к горлу. Она улыбалась, и голос у нее не дрожал.

– Как он?

Син с Каралом не переглянулись – просто на миг столкнулись взглядами. Они вступали на опасную территорию. Наоми не знала, боятся ли они ранить ее правдой или защищают от нее Филипа и Марко. Или просто не хотят вмешиваться в тяжелые отношения между ней, ее бывшим любовником и их сыном.

– Филипито молодец, – ответил ей Карал. – Умный мальчик, и целеустремленный. Зер^[149] целеустремленный. Марко за ним присматривал. Берег от беды.

– Хотя нас не очень-то убережешь, – со старательной легкостью добавил Мирал.

В его взгляде сквозило голодное любопытство. Он не застал Наоми с Марко вместе. Половина разговора проходила мимо него.

– Кве а ми? – спросила Наоми.

– Мы все рассказывали ему правду, – уже жестче ответил Карал. – Мы не стали бы лгать своим.

Син кашлянул и отвел взгляд, как провинившийся пес.

– Когда он дорос до вопросов, Марко рассказал, что дела пошли резкие. Слишком резкие. Сказал, что матери пришлось отойти от этих дел. Ради аллес каппа^[150].

– Ага, – протянула Наоми.

Так вот что о ней рассказывали. Оказалась слишком нежной. Слабачкой. С точки зрения Марко, это, наверное, так и было.

Но как тогда объяснить, кем она стала? Старпом на «Росинанте», выжившая на станции Эрос, побывавшая в новых мирах? Как это сочетается с объяснением про «слишком резкие дела»? Если сказанное не означало, что она недостаточно любила сына, чтобы остаться. Если не значило, что она сбежала от него.

– Филипито – он крепкий, – сказал Син. – Ты должна гордиться им.

– А как же, – отозвалась Наоми.

– Так ты, – начал Мирал, тщетно изображая непринужденность, – летаешь суи Джеймс Холден, а? И как оно?

– Постоянная работа без надежды на повышение, – ответила Наоми, и Син рассмеялся.

Помедлив, к нему присоединился разочарованный Мирал. Только Карал молчал, но, может быть, потому, что следил за лепешкой.

У Наоми загудел ручной терминал. Два сообщения от Джима. Она уже почти коснулась пальцем иконки «принять». От его голоса ее отделяли несколько крошечных движений. И эта мысль притягивала ее магнитом. Услышать его, хотя бы в записи – все равно что ополоснуться чистой водой. Она отправила сообщение в очередь на прочтение. Скоро она прослушает их все. Но, если сейчас начать, не остановишься, а она еще не закончила здесь. И вместо того чтобы прослушать входящие, она отправила запрос на адрес, который дал ей представитель «Экспорта дальних рубежей». Через несколько секунд установилась связь, красная рамка показала, что канал защищен.

«Мисс Нагата, – приветствовал ее молодой человек, – чем могу служить?»

– Я просила предоставить мне корабль, – ответила она. – Как там мой заказ?

Взгляд молодого клерка ненадолго рассредоточился, потом он улыбнулся еще шире.

«Мы ожидаем трансфера на обновление в базе реестра, мэм».

– Значит, оплата прошла?

«Да. Вы можете уже сейчас принять имущество, но прошу учитывать, что разрешение на вылет вам не дадут до обновления базы».

– Меня это устраивает, – сказала Наоми, вставая. – Где он стоит?

«Шестой док, девятнадцатый причал, мэм. Желаете, чтобы при передаче присутствовал наш представитель?»

– Не надо, – отказалась она. – Просто оставьте ключ в зажигании, мы сами все заберем.

«Разумеется. Благодарю за заказ».

– И вам спасибо, – отозвалась Наоми. – Желаю вам хороших клиентов.

Она прервала связь. Син с Миралом уже собирали немногочисленные пожитки. Карал одной рукой подхватил с нагревателя последнюю лепешку, другой выдернул вилку из розетки. Ей не пришлось просить, чтобы поднимали остальных –Син уже этим занимался. Ничего вроде бы не изменилось, но в комнате вдруг стало слишком душно, жар от нагревателя и теснящихся тел давил, как груз. Наоми вышла в соседнюю комнату.

– Пора, – мягко позвала она. И вспомнила фильмы, в которых мать будит сына в школу. Ситуация была немного похожей, и Наоми, вопреки рассудку, наслаждалась этой минутой. – Филип, уже можно уходить.

Он открыл глаза, но проснулся нс сразу. И показался ей растерянным. Юным. Беззащитным. Потом его взгляд сосредоточился, и Филип снова стал самим собой. Новым собой. Незнакомым.

Они закрыли дверь и пошли по коридору. Холодный бриз от вращения пах сыростью и озоном. В руке у Наоми осталась недоеденная лепешка. Она откусила еще раз, но остывшее тесто застревало в горле. Бросая остатки в утилизатор, она постаралась не увидеть в этой аллегории чего-то большего.

Син громоздился у двери, привычно хмурясь. Он стал старше. Жестче. Наоми скучала по нему молодому. И по себе прежней.

– Готова, Костяшка? – спросил Син.

– Да, черт возьми, – сказала она, и Син присмотрелся к ней внимательней.

Может быть, услышал в ее словах больше, чем просто подтверждение.

* * *

Корабль оказался простым транспортным скифом, таким маленьким, что его вороненые борта, казалось, прогибались под тяжестью причальных зажимов. Эпштейновская тяга отсутствовала, так что большую часть объема занимала реактивная масса. Лететь придется на струе, и основная часть рейса пройдет в невесомости. Немногим лучше, чем скафандр с реактивным ранцем и запасом газовых баллонов, но для их нужд сойдет. Наоми купила скиф на распродаже старья, проведя деньги из своей доли в «Росинанте» через два анонимных счета – на Луне и на Ганимеде. Последним владельцем числился некий Кооператив Эдвардса по устранению малых рисков. Эта компания возникла только для заполнения регистрационных бланков и должна была исчезнуть вместе с кораблем, который, если верить опознавательному коду, назывался «Четземока». Он представлял собой примерно половину того, что Наоми могла назвать своей собственностью, но в бумагах ее имя не фигурировало. Она считала, что этого мало. Она считала, что это слишком. Она сама не знала, что и подумать.

Филип ждал в доке перед погрузочным краном, и Наоми тоже остановилась там. Син с Каралом: и Миралом держались в стороне, чтобы не нарушать их уединения. Причал был платной парковкой, красные цифры на стене сменялись, отсчитывая время до перехода к новому нанимателю. Стены из металлокерамики потускнели: постоянное космическое излучение разрушало изоляцию. Воздух пропах смазкой. Кто-то оставил на стене старый плакат: рассеченный круг АВП, окруженный сложившимися в круг полумесяцами Земли и Марса. Не просто АВП, а АВП воинствующий.

Когда-то Наоми принадлежала к нему.

Подтянулись остальные. Джози и Старик Сэнди. Вингз – другого его имени она не знала. Незнакомая женщина с тяжелым лицом и грустным взглядом – у нее не хватало одного зуба. Бритоголовый мужчина с паутиной ярких шрамов на темной коже головы, хромающий от незалеченного ранения ступни. Еще кто-то.

Проходя, все они кивали Филипу. Их лица выражали смесь уважения и снисходительности. Все они знали ее сына лучше нее. Все они улетали вместе с ним. В другое время такая боль в груди встревожила бы Наоми. Сейчас она знала причину.

Слезы грозили навернуться на глаза, но Наоми их сморгнула. И прикусила язык, чтобы не расплакаться.

– Все в порядке? – спросил Филин.

Она засмеялась, и ком в горле совсем застыл.

– Более или менее. Как только обновят реестр, можно будет заполнять полетный план и вылетать.

– Хорошо.

– У тебя есть минутка?

В его метнувшемся взгляде Наоми почудилось беспокойство. Сердце ударило один раз – и он кивнул, подбородком указал в угол. Они отошли вдвоем – остальные посторонились. Сердце у Наоми стучало, как бывало в опасности. Пульс ощущался в горле.

У стены причального отсека они остановились, и Филип повернулся к ней лицом. В мозг властно вторглось воспоминание о беззубом младенце, ухватившемся за ее палец, и Наоми не сразу сумела выбросить из головы эту картину.

– Хорошо, что повидались, – сказала она.

Ей показалось, что он не ответит, но чуть погодя все же прозвучало:

– Да, хорошо.

– Корабль, – сказала она, – когда сделаете дело, будет твоим, ладно?

Филип оглянулся через плечо.

– Моим?

– Я хочу, чтобы у тебя был корабль. Ну, или продай его и оставь себе деньги. Или оставь корабль. Все равно он твой и больше ничей.

Филип мотнул головой.

– Ты с нами не полетишь?

– Я не для того здесь, чтобы вернуться, – сказала Наоми и вздохнула. – Я нашла тебя, потому что он сказал, что ты в беде. Я здесь ради тебя. С тем, что он делает и заставляет делать тебя, у меня нет ничего общего. Не было и нет.

Филип долго не шевелился. У Наоми перехватило горло, так что она и вздохнуть не могла.

– Я понимаю, – сказал ей сын.

Сын, которого она опять покидала. Который возвращался к Марко и к тому, чем был Марко.

– Твой отец – нехороший человек, – вырвалось у Наоми. – Знаю, ты его любишь. Я тоже когда-то любила, но он не…

– Не оправдывайся, – прервал ее Филип. – То, что ты сделала ради нас, я ценю. Большего ты сделать не хочешь. Грустно, но он предупреждал о такой вероятности.

– Ты мог бы улететь со мной. – Этого Наоми говорить не собиралась, но едва слова прозвучали, она поверила в них всей душой. – Нам в команду нужны люди. Мы независимы, хорошо обеспечены. Сделал бы рейс со мной, а? Чтобы… как следует познакомиться?

В первый раз сквозь сдержанность ее сына прорвалось настоящее чувство. Между бровями протянулись три тонкие черточки, а в улыбке отразилась растерянность – или жалость.

– Мне вроде как есть чем заняться, – сказал он.

Ей хотелось упрашивать. Хотелось подхватить его на руки и унести. Хотелось вернуть его. Это было неприятнее, чем боль потери.

– Тогда, может, в другой раз, – закончила она. – Когда захочешь, только дай знать. На «Росинанте» тебе найдется место.

«Если Марко тебя отпустит, – подумала, но не сказала она. – Если не станет мучить тебя, как меня когда-то. – И сразу возникла другая мысль: – Как же я буду объяснять все это Джиму?»

– Может, потом, – кивнул Филип. Он протянул руку, и они обхватили друг друга за запястья. Он отвернулся первый – отошел, спрятав ладони в карманы.

Чувство утраты было огромным, как океан. Она осознала разлуку не сейчас. Наоми ощущала ее каждый день с того момента, как ушла от Марко. Каждый день, что она жила своей жизнью, а не той, что предписал ей он. Сейчас так больно было просто потому, что она видела, во что сложились все эти дни, и ощущала их трагичность.

Наоми не заметила, как рядом оказались Син и Карал. Она вытерла глаза основанием ладони – сердито, смущенно, в страхе, что доброе слово покончит с остатками ее самообладания. Доброе слово или жестокое.

– Хой, Костяшка. – Гулкий, как лавина, голос Сина звучал тихо и мягко. – Ну что – никак не коммт мит^[151]? Филипито – это что-то. Понятно, сейчас он натянут до звона, но сейчас он в деле. Когда он не пасет стадо, с ним весело. Иногда он даже милый.

– У меня были причины уйти, – проговорила Наоми, и каждое слово казалось ей тяжелым, липким, правдивым. – Они никуда не делись.

– Он твой сын, пет? – напомнил Карал, и укор в его голосе успокоил Наоми.

Потому что на это у нее был ответ.

– Слышал рассказы, как волк в капкане отгрызает себе лапу? – сказала она. – Этот мальчик – моя лапа. Без него мне никогда не быть целой, но я лучше сдохну, чем откажусь от свободы.

Син улыбнулся, и она увидела грусть в его глазах. Что-то в ней высвободилось. Дело было сделано. Здесь все кончено. Сейчас ей хотелось только прослушать все сообщения Джима и найти самый быстрый транспорт на Тихо. Она была готова вернуться домой.

Син раскинул руки, и она последний раз приникла к нему, скрылась в его объятиях и припала головой к его груди. Она грязно ругнулась – Сип хмыкнул. От него пахло потом и благовониями.

– Ах, Костяшка, – пророкотал Син, – зря тебя сюда принесло. Суи дезоле^[152], а?

Он покрепче обхватил ее, прижал ее руки к бокам. И выпрямился, оторвав ее от палубы. Что-то укололо Наоми в бедро, и Карал неловко отступил, не успев спрятать иглу. Наоми забилась, ударила Сина коленом. Его сокрушающие объятия выдавили весь воздух из легких. Она укусила Сина в плечо – там, куда дотянулась, – и почувствовала вкус крови. Голос великана ласково убаюкивал ее, но слов она уже не различала. Онемение расходилось от ноги к животу. Казалось, что Син падает вместе с ней, но все никак не может упасть. Вот он перевернулся, не отрывая ног от настила.

– Не надо! – захлебнулась она и услышала свой голос словно издалека. – Пожалуйста, не надо.

– Надо, Костяшка, – отозвался Син. – Такой план иммер, всегда. Для того и затеяно.

Мысль пришла в голову и ускользнула. Она хотела вогнать колено ему в пах, но больше не чувствовала ног. Дышалось шумно и трудно. Через плечо Сипа она видела стоящих у трапа людей. И свой корабль. Корабль Филипа. Все они наблюдали за ней. Филип тоже без выражения смотрел на нее. Наоми не знала, кричит она, или ей это кажется. А потом словно выключили свет, и мысли погасли.

Глава 20 Алекс

Во время пилотирования корабля – любого корабля – наступал момент, когда ощущение тела у Алекса распространялось на все судно. Он знал, что чувствует корабль при маневре – насколько сокращается перегрузка при отключении того или иного двигателя, как много времени занимает кувырок в срединной точке маршрута, – и все это создавало ощущение глубокой интимности. Иррациональным образом менялось самоощущение. Алекс по-другому сознавал себя. Переход от «Кентербери» – тяжелого, величественного колонистского корабля, приспособленного для буксировки льдин, – к фрегату упреждающего удара, который позже получил имя «Росинант», словно сделал Алекса на двадцать лет моложе.

Но даже «Роси» был многотонной махиной из металлокерамики. Он умел быстро и круто развернуться, но для такого движения требовалась воля и сила. Пилотировать гоночную шлюпку – «Бритву» – было все равно что летать на перышке в ураган. Не кораблик, а капсула, не больше командной рубки «Роси», снабженная эпштейновским двигателем. В запечатанный машинный отсек доступ имели только механики во время стоянки в доке. Команде не полагалось обслуживать технику – для этого нанимались особые работники. Два кресла-амортизатора стояли вплотную друг к другу, а позади располагались только гальюн, распределитель питания и койка, на которую Бобби никак не помещалась. Чтобы за десять секунд кораблик совершил два полных оборота, маневровым двигателям требовалась мощность, которая едва бы качнула «Роси» на пять градусов, причем за вдвое большее время.

Если «Росинант» представлялся Алексу рыцарским конем, то «Бритва», как резвый щенок, требовала постоянного внимания. Экраны окружали амортизаторы, занимая все стены картинами звезд и далекого Солнца, векторами и относительными скоростями движения каждого корабля в пределах четверти а. е. «Бритва», словно похваляясь всеведением, бомбардировала пилота данными. Пусть внутренняя противоударная обивка десять лет, как вышла из моды, а края кресел обтрепались и засалились, шлюпка казалась подростком. Идеализм, безрассудство и капелька строптивости. Алекс понимал, что, если привыкнет к ней, «Роси» потом покажется ему тупым и неповоротливым. Впрочем, долго это не продлится. Пройдет время, и пилот снова к нему привыкнет. Если бы не последняя мысль, Алекс чувствовал бы себя предателем. В мощную, распираемую избытком сил «Бритву» недолго было влюбиться.

Но вот встречи с пиратами ее конструкторы не предусмотрели.

«…Марсианское сообщество так зажало свою коллективную задницу, что она уже искривляет световые лучи, – говорила у него за спиной Авасарала. – Однако эскорт премьер-министра наконец вылетел. Надеюсь, при встрече на Лупе мы услышим от него что-нибудь, кроме пережеванной жвачки, которую дипломаты производят для прикрытия собственных задниц. Он, по крайней мере, согласен с тем, что проблема есть. Чтобы отмыть руки, надо для начала признать, что они в дерьме».

Алекс не виделся со старухой с тех пор, как они расстались на Луне, но представлял ее явственно. Лицо доброй бабушки и полные презрения глаза. Усталость от мира и чувство юмора делали Авасаралу беспощадной. Бобби она явно нравилась. Более того, Бобби ей доверяла.

«Вы пока не лезьте в бучу. От ваших трупов никому проку не будет. А если кретин Холден дернет еще нитку из того же узла, один бог знает, что на него польется. Ну всё, пока. Докладывайте по возможности».

Запись щелкнула и погасла.

– Ну, – заметил Алекс, – похоже, она не переменилась.

– Это в ней есть, – кивнула Бобби. – Постоянство.

Алекс развернулся в кресле, чтобы видеть лицо спутницы.

Кресло было мало Бобби. Шлюпка шла на довольно мягких трех четвертях g – вдвое больше тяготения Марса, однако десантницу Бобби тренировали и на полной g. Алекс, беспокоясь за ее ранения, предлагал сбавить ход, но Бобби только смеялась. Все же сильных перегрузок ей следовало избегать.

– Ну и каково с ней работать? – спросил Алекс, стараясь, чтобы в тоне не прозвучало упрека. – Есть разница – с ней или на нее?

Бобби хихикнула – как закашлялась.

– Разница хотя бы в том, что мне не платят.

– Разве что скоростными шлюпками.

– Есть еще кое-что, – добавила Бобби. Старательное безразличие в голосе плохо скрывало неловкость. – Она умеет сунуть мне морковку. Та же работа с ветеранами и еще кое-что.

– Выглядит сложно.

– Так и есть, – сказала Бобби. – Но это нужное дело, и я с ним справляюсь. Авасарала дает мне чувство, будто я что-то значу. Хотя я все равно скучаю по прежней жизни. Той, которая была до.

– Чтоб их всех, – ругнулся Алекс и по движению брови Бобби понял, что сказал больше, чем хотел. – Не то чтобы я не любил «Роси». Великолепный корабль, и команда мне как семья. Просто… Не знаю… Я попал на него после того, как люди, которых я знал и вроде бы любил, взорвались у меня на глазах. Я бы предпочел, чтобы этого никогда не происходило.

Лицо Бобби стало спокойным и замкнутым, далеким.

– Тебе это снится иногда?

– Угу, – протянул Алекс. Словно вину за собой признал. – А тебе?

– Реже, чем раньше. Иногда. Я вроде как примирилась с этим.

– Правда?

– Ну, по крайней мере свыклась с мыслью, что мне с этим не смириться. Почти то же самое.

– Скучаешь по службе в десанте?

– Да. Я была хорошим солдатом.

– А вернуться нельзя?

– Нельзя.

– Понимаю, – вздохнул Алекс. – Мне тоже.

– Ты про флот?

– Никуда. Все меняется, и обратно не открутишь.

Вздох Бобби прозвучал как согласие. Огромная пустота между Марсом и Поясом, между двумя людьми и далекими звездами была иллюзией, созданной изогнутыми экранами и хорошими наружными камерами. Их голоса, наполняющие пространство, были реальнее. Они двое – пузырьки воздуха в море, неизмеримо превосходящем любой океан. Это позволяло им свободно говорить о вещах, которых Алекс обычно старался не касаться. Сама Бобби была чем-то средним между незнакомкой и товарищем по команде, и это позволяло ей доверять, не оберегая от своих мыслей и чувств. Дни перелета от Марса к Венгрии походили на часы за столиком бара над кружками пива.

Алекс признался, что боится, как бы между Холденом и Наоми не произошло чего-нибудь, рассказал о панических атаках, донимавших его на пути от Новой Терры к Земле. О том, как ему приходилось убивать, и о том, как чувство вины со временем сменяется ночными кошмарами. О том, как умирали его отец и мать. О коротком романе времен службы на флоте и о том, что до сих пор о нем жалеет.

Бобби тоже рассказывала ему о семье. О братьях, которые любили ее, совершенно не понимая. О попытках встречаться с мужчинами, которые она повторяла с тех пор, как ушла на гражданку, – и всегда неудачно. О том, как помешала втянуть племянника в наркоторговлю.

Бобби даже не пыталась втиснуться на койку – спала прямо в кресле. Алекс из молчаливой солидарности поступал так же. Это означало, что они спали одновременно. Плохая практика для смены вахт, но самое то для долгих бесцельных разговоров.

Они поговорили о кольцах и о протомолекуле, о дошедших до Бобби слухах, что на Ганимеде во время наблюдения за кольцами открыли новые метаматериалы и что марсианские зонды пытаются воссоздать случившееся на Венере. Они и молчали легко, долгими часами: ели припасенные пайки и наблюдали за движением других кораблей. Каждый шел своей дорогой: вот пара старателей подходит к ничейному астероиду, вот эскадра сопровождает к Луне премьер-министра, вот транспортник гонит к Сатурну, чтобы набрать там льда для станции Церера, пополнить запасы кислорода и водорода для людей, превративших раскрученную скалу в крупнейший порт Пояса. Система слежения переводила опознавательные коды в светящиеся точки – сами корабли не были видны без увеличения. Даже скопление Венгрия с его высоким альбедо еле-еле распознавалось датчиками. Без подсказки корабельной системы Алекс не отличил бы этого сантиметра звездного неба от других.

Близость с «Бритвой» и краткость перелета создавали впечатление воскресной интрижки без секса. Алекс жалел, что не догадался захватить несколько бутылок вина.

Первый раз они ощутили чужое присутствие, когда до Венгрии еще оставалось где-то двести тысяч километров. Наружные датчики «Бритвы» замигали, сменяя оценки дистанции. Алекс прикрыл эти ложные звезды и вывел на экран данные тактической системы.

– В чем дело? – встрепенулась Бобби.

– Если не ошибаюсь, военный корабль сейчас сообщил бы, что кто-то взял нас на прицел.

– Прицельный лазер?

– Угу, – буркнул Алекс, чувствуя, как ползут по хребту мурашки. – Слишком уж вызывающе, на мой взгляд.

– Значит, где-то там идет корабль без огней.

Алекс прогнал архив данных и сделал сверку, но только для порядка. Он не ожидал что-то найти и не нашел.

Опознавательного сигнала нет. Думаю, мы обнаружили «Пау Кант». В смысле, если такое вообще возможно. Давай-ка посмотрим, что мы видим.

Он запустил датчики на обзор по десятиградусной дуге и перевел связь на широкий диапазон.

– Эй, там! Мы – частный корабль «Бритва» с Марса. Как я заметил, вы очень назойливо тычете в нас пальцем. Мы не ищем неприятностей. Успокойте меня, покажитесь, пожалуйста!

«Бритва» была гоночным судном. Игрушка богатой девочки. Пока ее система опознавала взявший их на прицел корабль, «Роси» уже выдал бы его профиль и спецификацию и тоже поймал бы в прицел – в порядке намека. «Бритва» тем временем прогудела, что данные собраны и идет поиск соответствий. Алекс впервые после вылета с Марса горячо пожелал оказаться в пилотской кабине «Росинанта».

– Не отвечают, – сказала Бобби.

– Но и не стреляют, – отозвался Алекс. – Пока нас считают просто бездельниками на прогулке, нам ничто не грозит. Наверное.

Бобби шевельнулась в кресле – зашипели шарниры. Она тоже в это не верила. Время тянулось. Алекс снова включил связь.

– Эй, неопознанный корабль. Я тут, пока вы не отзываетесь, собираюсь вырубить тягу. Просто предупреждаю, чтобы никого не напугать. Вы бы успокоили нас, послали сигнальчик. Если, конечно, вас не затруднит.

Он отключил двигатель: перегрузка отпустила, и упругий гель мягко прижал его к ремням кресла. В горле бился пульс – все чаще и чаще.

– Решают, что с нами делать, – сказала Бобби.

– И я так думаю.

«Бритва» объявила, что нашла соответствие, но не в базе, полученной от Холдена. Корабль не походил на колонистские транспорты, пропавшие за вратами. Он с вероятностью в восемьдесят девять процентов был марсианским корветом без опознавательных знаков. Бобби увидела ту же картинку и пришла к тому же выводу.

– Ну… – протянула она и выругалась.

Закончив поиск соответствия, «Бритва» вернулась к обзору по дуге. Еще один пассивный контакт. Если этот корвет и «Пау Кант», он здесь не один. А вот и еще два. И еще шесть. «Бритва» выбрала ближайший и бодро принялась устанавливать его профиль. Алекс машинально потянулся активировать оборону. Потом вспомнил, что на шлюпке оборонительных орудий нет.

– Может, отзовутся, – безнадежно сказала Бобби.

Алекс тоже не питал надежд. Через полсекунды «Бритва» отметила два высокоэнергетических объекта, приближающихся со стороны корвета.

Алекс развернул шлюпку и врубил тягу. Кресло ударило его в спину. Сзади крякнула Бобби. Мысленно извиняясь перед ней, пилот вывел двигатель на десять g, и шлюпка резво рванулась вперед.

Все равно не уйти.

Торпеды были не тяжелее «Бритвы» и разгонялись так же легко. И они не несли внутри хрупкие человеческие тела. Они пойдут с большей перегрузкой и в несколько часов сократят разрыв. Орудий точечной обороны, позволявших расстрелять снаряды па подлете, у Алекса не было, и спрятаться он не мог. И балласт, чтобы сбросить и отвлечь торпеды, на борту отсутствовал.

Поле зрения стало сужаться, потемнело по краям, треснуло и окрасилось золотым сиянием посередине. Кресло выдвинуло иглы, укололо Алекса в бедро и в шею – «сок» ледяной водой растекся по венам. Сердце сходило с ума, каждый вдох давался с трудом, зато зрение прояснилось. И сознание тоже. Надо было подумать. Корабль у него скоростной – для корабля, – но с торпедами ему не равняться. Ни до какого укрытия ему не долететь, а если торпеды хоть вполовину так хороши, как выпустивший их корвет, они нацелятся прямо в конус дюз, и сбить их с толку не получится. Даже если Алекс найдет, что сбросить.

Можно, удирая, заставить преследователей выстроиться в линию, а потом сбросить сердечник. Свободная ядерная реакция, вероятно, уничтожит первую торпеду. Не исключено, что и вторую. Но вот «Бритва» тогда останется дрейфовать, беспомощно дожидаясь следующего залпа.

Ну что ж, лучше плохой план, чем никакого. Пальцы на панели управления шевельнулись. Система была непривычная. Страх, что он, оказавшись на чужом корабле, с непривычки введет не ту команду, колом застрял в сердце.

Бобби стонала. У Алекса не было сил оглянуться на нее. Он надеялся, что ей не больно. Перегрузки не слишком полезны для незаживших пулевых ранений. Он уверил себя, что Бобби стонет просто от уколов «сока».

На крайнем экране появилось сообщение с поста Бобби: «Премьер. Конвой».

В панике, под «соком», с нарушенным питанием мозга, Алекс только через несколько секунд понял ее мысль. У «Бритвы» нет ни орудий точечной обороны, ни противоракетной системы, но у эскадры, идущей к Луне, все это есть. Алекс ввел данные для прокладки курса. Их кораблик никак не мог успеть к марсианскому конвою раньше, чем его догонят торпеды, зато мог попасть в радиус действия его обороны – с самого краешка. Если сейчас же изменить курс. И если марсиане сообразят, что происходит, и среагируют без задержки. И если перегрузка будет на верхнем пределе того, что Алекс с Бобби могут выдержать.

Он, почти не задумываясь, задействовал маневровую тягу, и амортизаторы щелкнули, поворачиваясь согласно новому курсу. Торпеды приблизились рывком, среагировали на поворот цели и просчитали курс перехвата. Алекс включил аварийный сигнал на всех частотах и понадеялся, что тот, кто примет его в эскадре, не тугодум. Две сферы – время до попадания и дальность действия марсианских орудий – не пересекались, но их разделяло всего несколько сотен километров. При такой скорости – одно мгновение. Алекс дотянулся до управления медицинской системой и перевел Бобби с «сока» на медицинскую программу сохранения жизнедеятельности.

«Прости, Бобби, – думал он. – Даже предупредить тебя времени не было. Придется тебе вздремнуть, чтобы совсем не истечь кровью». На глазах подскочили и стали гаснуть жизненные показатели: кровяное давление и температура падали, как камень в воду. Алекс дал пятнадцать g.

Сердце болело. Он надеялся, что инсульта не будет, хотя по справедливости полагалось бы. Идти на пятнадцати g – самоубийственная глупость. Он чувствовал, как ребра и кожа выжимают воздух у него из груди. Дыхание забивало горло кляпом. Зато сферы наконец соприкоснулись. Чертовски много времени прошло, пока Алекс увидел высокоэнергетические объекты, идущие от марсианской эскадры. Наконец-то у них включилась оборона. Он попытался набрать сообщение, предупредить марсиан, что рядом прячутся еще корабли – темные корабли. Не вышло – сознание то и дело мигало, словно Вселенная заикалась.

Включилось предупреждение медсистемы. Алекс решил, что ее встревожила Бобби – отрылись старые раны и все такое. Нет, диагностика занималась им. Что-то внутри порвалось. Алекс отменил тревогу и продолжал наблюдать за приближением смерти.

Не успеть. Передняя торпеда слишком близко – она догонит «Бритву» раньше, чем придет спасение. Кажется, он это предусмотрел. Была же мысль…

Он не думал об изменении курса – пальцы все сделали сами. Сферы снова разошлись – и перекрылись, когда он переключился на расчет сближения со второй торпедой. Может быть… может быть.

Он ждал. Передняя торпеда приближалась. Пять тысяч километров. Четыре тысячи. Алекс сбросил сердечник.

Двести километров…

Исчезла сокрушительная тяжесть перегрузки. «Бритва» все так же неслась в пространстве, но больше не ускорялась. Позади первая торпеда сгорела в горниле распадающегося сердечника. Вторая дрогнула и отвернула от расходящегося облака перегретого газа, а впереди загорелись четыре огонька, метнувшиеся по экрану с такой скоростью, что Алекс увидел только остаточное свечение.

Через долю секунды противоракетная оборона марсиан уничтожила последнюю торпеду, но Алекс был уже без сознания.

Глава 21 Наоми

– Бист бьен, Костяшка? – спросил Карал.

Крошечный сплющенный камбуз оказался велик для такой маленькой команды. Неудачный дизайн, зряшняя трата места. Интерьер был не старым, а просто дешевым. Наоми выглянула из-за занавески волос и улыбнулась.

– При таких делах – отлично. – Она пыталась шутить. – Комо са?

Карал пожал ладонью. Он поседел за эти годы – и волосы, и щетина на подбородке. А был когда-то черным, как пустота между звездами.

Он посмотрел ей в глаза. Наоми не моргнула.

– Надо сказать, мне.

– Какие теперь секреты? – ответила она.

Он рассмеялся, и она улыбнулась в ответ. Пленница флиртует с тюремщиком в надежде, что когда-нибудь его доброе отношение ей пригодится. Может, и пригодится.

Больше всего ее пугало, как хорошо она играла в эту игру. Как только пришла в сознание, стала отвечать каждому, кто с ней заговаривал, смеяться на шутки. Вела себя так, будто похищение – обычное дело, все равно что воспользоваться чужим инструментом, не спросив разрешения. Она притворялась, что спит. Ела, сколько удавалось протолкнуть в горло. А они все держались с ней как с той прежней девчонкой, словно сумели забыть о времени и обо всем, что их разделило. Приняли ее, будто она и не уходила. Никогда не становилась другой. И она снова скрывала страх и ярость, будто ничего и не менялось.

Возможно, и правда не менялось?

– Это я был, – сказал Карал. – Помогал с Филипито. Присматривал.

– Хорошо.

– Нет, – возразил он. – До того. Иногда он был со мной.

Наоми улыбнулась. Она старалась вспомнить отчаянные дни после того, как сказала Марко, что уходит. После того как он забрал Филипа. Она улыбнулась сквозь вставший в горле ком.

– А, тогда… Он был у тебя?

– Иммер – нет. Но иногда. Хихо переводили, да? Ночь там, две ночи тут.

Ее малыша передавали из рук в руки ее знакомые. Блестящая манипуляция. Марко давал понять, как он им доверяет, и в то же время изображал ее сумасшедшей. Опасной сумасшедшей. Утверждал в их кругу представление о своей надежности и ее срыве. Ей вдруг ярко вспомнилось: Карал заглядывает в кухню, где она рвется из рук его жены. Ее звали Сужа. Как он должен был воспринимать ее слезы и брань?

– Молчал бы, – сказала Наоми, – я бы не узнала. Зачем рассказал?

Ладонь Карала снова сжалась.

Новый день. Новое начало. Вроде как соскрести старую ржавчину.

Она всматривалась в его лицо: правда ли он так думает, или это очередная маленькая издевка, на которую невозможно ответить, не выставив себя истеричкой. Окажись она снова на «Роси» – разобралась бы. А здесь, между страхом, яростью и необходимостью держать себя в руках, правда была слишком мелкой, не разглядеть. Как изящно Марко натравил ее на саму себя! Уверил, что у нее срыв, чтобы она сорвалась. Полтора десятка лет прошло, а это все еще действует.

А потом в памяти, властно оттеснив обстановку камбуза, возник Амос. «Не важно, что внутри, босс. Им главное, что ты делаешь». Наоми не знала, воспоминание это, или ее сознание потянулось к нему за поддержкой отсюда, где ничему нельзя было верить.

«Если приходится полагаться на премудрости Амоса, плохо мое дело», – подумала она и расхохоталась.

Карал несмело улыбнулся.

– Спасибо, что сказал правду, – кивнула ему Наоми. – Новое начало. Соскребем ржавчину.

«И если у меня будет шанс оставить тебя среди огня, Карал, богом клянусь, ты сгоришь».

Гудок и сигнал о включении тяги. Она и не заметила, как прошли кувырок. Может, спала или корабль разворачивался медленно, много часов, так что вращения не было заметно. Не важно. Она здесь груз. Не важно, что ей известно.

– Пристегнись, а? – напомнил Карал.

– Уже иду.

Она слегка толкнулась к потолку, а от него к палубе, в койку между Сином и Вингзом. Вингза, оказывается, звали Алекс, но это место у нее в голове было занято, так что он остался Вингзом. Она ответила на его улыбку и закрепилась в геле.

Янтарное предупреждающее сияние сменилось на десятисекундный отсчет теплыми янтарными цифрами, а на счет «ноль» кресло обняло ее, погрузив на несколько сантиметров в гель. Началось торможение. Когда оно прекратится, они окажутся там, где теперь Марко.

* * *

Когда к шлюзам подвели переходники, Наоми ожидала прощания. Объятий, лжи – как водится у людей перед разлукой и дальней дорогой. Прощаться никто не стал, и Наоми поняла, что дорога эта дальняя только для нее. Для них перелет от Цереры мимо Марса, к астероидам Венгрии, был вроде прогулки от кресла до гальюна.

Филин вышел из рубки со строгим и жестким лицом. Нет, не то. С лицом мальчика, который хочет выглядеть строгим и жестким.

– Обыщите, нет ли при ней оружия, – отчеканил он.

Син покосился на Наоми и снова уставился на Филипа.

– Вердад? Костяшка своя, давно с нами. Не хорошо…

– Ни одного пленного па «Пеллу» без обыска, – отрезал мальчик, достав из кармана игольный пистолет и направив его чуть в сторону от людей. – Так есть, да.

Син, пожав плечами, повернулся к ней.

– Так есть.

Филип, сжав губы в ниточку, смотрел на Наоми. Чувствовалось, как жжет ему палец спусковой крючок. Казалось бы, угрожающий вид, но выглядел мальчик, скорее, испуганным. И сердитым. Как это похоже на Марко – послать сына на похищение! Дело не в жестокости, хоть он и поступил жестоко. И не в том, что случившееся погубило всякую надежду па отношения между ними, хотя так и было. Просто это сработало. Теперь само присутствие Филипа на Церере выглядело манипуляцией. Вот, твой сын там, где ты его оставила. Лезь в мышеловку, вытащи его.

Что она и сделала. Наоми не могла сказать, кто больше разочаровал ее: Филип или она сама. Два разных разочарования, и разочарование в себе более ядовито. Филипу она простила. Он се мальчик. И живет с Марко в голове. Простить себя труднее, да и привычки такой у нее не было.

Когда закрылся наружный шлюз, Наоми на миг потеряла ориентацию. Переходник оказался обычной конструкции: надувной майлар на титановых ребрах. На вид – ничего необычного. Только у дальнего конца Наоми ощутила запах – едкий, проникающий и, возможно, канцерогенный. Ткань пахла летучей органикой.

– Новый? – спросила она.

– Об этом мы говорить не будем, – бросил Филип.

– О многом же мы не будем говорить, – съязвила Наоми, и он оглянулся, удивленный резкостью тона.

«Ты думаешь, что знаешь меня, – отметила Наоми, – но знаешь только то, что тебе рассказали».

Шлюз второго корабля показался ей смутно знакомым. Изгиб как на «Роси», такая же конструкция люка. Марсианская конструкция. Более того, военный флот Марса. Марко на военном корабле? Внутри ждали бойцы. Не оборванцы с Цереры – эти носили подобие военной формы: серые спортивные костюмы с рассеченным кругом на рукавах и на груди. В лаконичном дизайне коридоров их обмундирование казалось результатом работы плохого костюмера в хороших декорациях. Однако оружие было настоящим, и Наоми не сомневалась, что эти люди им воспользуются.

Рубка выглядела младшей сестрой «Росинанта». После дешевой, скаредной лаконичности «Четземоки» амортизаторы и терминалы военного образца выглядели солидными и внушали уверенность. А между ними, словно заранее обдумав позу, плавал Марко. Тоже в подобии военной формы, только без эмблемы.

Прекрасный, как статуя. Даже теперь – в этом ему не откажешь. Наоми еще помнила, как спокойно ей было рядом с этими губами и мягким взглядом. Целую жизнь назад. Теперь, стоило ему улыбнуться, она, как ни странно, испытала облегчение. Она снова с ним и, безусловно, в его власти. Кошмар сбылся, так что хотя бы этого она уже могла не бояться.

– Я ее доставил, сэр! – отрубил Филип так твердо, что слова резали воздух. – Задание выполнено.

– Я и не сомневался, – ответил Марко. Живой голос его был намного богаче записи. – Хорошая работа, ниньо.

Филип отсалютовал и развернулся к выходу.

– Эй, – остановил его Марко. – Будь вежлив, Филип. Поцелуй мать на прощанье.

– Это не обязательно, – выговорила Наоми, но Филип – в глазах темно и пусто – подплыл к ней и клюнул в щеку сухими губами.

Все вышли вместе с ним, остались только двое в креслах за постами.

– Давно не виделись, – начал Марко. – Хорошо выглядишь. Годы тебя не тронули.

– И ты, – сказала она. – Выглядишь и звучишь. Давно ли ты перестал говорить по-астерски?

Марко развел руками.

– Чтобы класс угнетателей тебя услышал, необходимо говорить на его языке. Нужны не только слова, но и произношение. Обвинение в тирании, как бы доказательно оно ни было, отметается, если в его звучании сила не узнает силу. Затем нам и понадобился Фред Джонсон. Готовая икона власти – и власти его понимали.

– И ты, стало быть, научился, – заметила она, скрестив руки.

– Такая у меня работа. – Марко протянул руку, оттолкнулся кончиком пальца от верхней палубы и проплыл к креслу управления. – Спасибо, что прилетела.

На это Наоми отвечать не стала. Чувствовалось, что Марко уже переписал прошлое. Обращается с ней так, словно она сама решила к ним присоединиться. Словно сама ответственна за то, что попала сюда. Вместо ответа она оглядела рубку.

– Славная тачка. Где взяли?

– У друзей наверху, – объяснил Марко и хихикнул. – Странные, странные союзники. Всегда есть те, кто понимает, что мир меняется и правила меняются вместе с ним.

Наоми дернула себя за волосы, натянув их на глаза, но тут же, разозлившись на себя, отбросила челку со лба.

– Так, значит. И кому же я обязана за эту подставу?

Обида Марка выглядела очень правдоподобно.

– Никакой подставы. Филип оказался в беде, у тебя была возможность вытащить сына из неуютного места, которое грозило стать еще хуже.

– И заплатить за это тем, что меня против воли затащили на корабль? Не могу сказать, что благодарна тебе.

– И напрасно, – возразил Марко. – Тебя забрали, потому что ты из наших. Чтобы спасти. Если бы могли, объяснили бы, но вопрос деликатный, а в опасности некогда тратить время на объяснения, почему ты кого-то спасаешь. На кону жизни миллионов астеров и…

– Ой, только не это! – перебила Наоми.

– Не веришь? – Голос Марко стал резким. – Ты сама из тех, кто нас убивает. Ты и твой новый капитан. С той минуты, когда открылись врата, мы, оставшиеся, мертвы.

– Ты-то вроде еще дышишь, – огрызнулась Наоми, но злость даже ей самой показалась жалкой.

И Марко это расслышал.

– Ты выросла не в колодце. Ты знаешь, как мало заботятся о нас внутряки. «Чезед». Станция Андерсон. Пожар на руднике «Циль». Жизни астеров для внутряков – дерьмо. Так всегда было, и ты это знаешь.

– Не для всех.

– Некоторые притворяются, что нет, а? – В его голосе прорезался астерский акцент. И заскрежетала злоба. – Но они-то всегда могут нырнуть в колодец. Тысячи новых миров и миллиарды внутряков, которым ничего не стоит туда перебраться. Без подготовки, без реабилитации, без лекарств. А знаешь, сколько астеров способны выносить полную g? При всем медобеспечении, с экзоскелетами, в специальных жилищах? Две трети! Две трети наших способны быть калеками в дивных новых мирах – если внутряки скинутся и выделят на это денежки. Думаешь, дождемся? Раньше такого не случалось. За прошлый год три фармацевтические фабрики сняли с производства дешевый коктейль для повышения плотности костей. Не выложили патент в открытый доступ, не стали извиняться перед кораблями, которым дорогой вариант не по карману. Просто сняли с производства. Мощности понадобились для колонистских кораблей и новых снадобий, которые требуются за кольцами. Мы – пережитки, Наоми. Ты и я, Карал и Син, тиа Марголис. Филип. Внутряки уходят и забывают о нас. Потому что могут себе это позволить. Знаешь, какими мы останемся в их истории? Абзацем о том, как плохо кончаются попытки цепляться за прошлое, с выводом, что нам лучше было вымереть. Давай, объясни, как я ошибаюсь!

Она уже слышала эти речи много лет назад, но за прошедшие годы он отточил риторику. Новые вариации тех аргументов, что он приводил тогда на Церере. Вот-вот закончит, как тогда: «„Гамарра“ получил по заслугам. Война есть война, и каждый, кто помогает удушить врага, – воюет, даже если об этом не знает». Внутри у нее все будто растаяло. Ощущение, которое Наоми помнила по темным временам. Что-то сдвинулось у нее в затылке. Просыпалась долго спавшая змея выученной беспомощности. Она представила, что змеи не существует, в надежде, что это поможет ее изгнать.

– При чем тут я? – спросила Наоми слабее, чем хотелось бы.

Марко улыбнулся. И снова заговорил как цивилизованный вождь. Грубый астерский бандит скрылся под маской.

– Ты – из наших. Да, ты на время отходила от нас, но все равно ты наша. Ты – мать моего сына. Я не хочу тебе зла.

Ей полагалось спросить, о чем это он. Перед ней проложили светящуюся дорожку. «Какого зла?» – могла спросить она, и тогда бы он объяснил. Наблюдая, как округляются у нее глаза. Как растет в них страх.

Пусть подавится!

– Тебе не я нужна, – сказала она. – Нужен был «Росинант», да только не вышло. Корабль? Или Холден? Мне можешь сказать. Ты хотел пофордыбачить перед моим новым любовником? Грустно, если так.

Она дышала все чаще – адреналин подстегивал сердце. Лицо Марко застыло, по ответить он не успел, потому что загудел коммутатор, и незнакомый женский голос гулко разнесся по палубе:

«Хает контакт».

– Кве?

«Мелочь. Шлюпка с Марса. Докладывают с „Андрес Гофер“».

– Разведчик? – рявкнул Марко.

Пауза затянулась на несколько секунд.

«Нет, похоже, просто каких-то гуляк занесло. Хотя кто видел одного, видел весь ударный кулак, нет?»

– Сколько до спускового контакта?

«Двадцать семь минут».

Этот ответ последовал без задержки. Женщина ждала вопроса. Марко хмуро смотрел на панель связи.

– Подождать бы еще немного. Получилось бы симпатичнее. Но ладно. Снимите шлюпку.

«Тода?»

Марко оглянулся на Наоми, их темные глаза встретились. Его губы тронула улыбка. Артист хренов!

– Нет. Но эст тода. Бейте и но кораблю марсианского премьер-министра. И пусть группа охотников готовится: когда эта тряпка пустится наутек, надо будет подстрелить на бегу.

«Сабез, – ответила женщина. – К исполнению».

Марко ждал, с вызовом разведя ладони.

– Вот так вот, – заговорил он. – Они нас запомнят. Отстегаем их теми самыми цепями, которые они для нас ковали. Мы не канем во мрак. Теперь нас будут уважать.

– И что с того? Закроют кольца? – спросила Наоми. – Снова запустят производство дешевых коктейлей? Какая польза «нашим» от убийства марсианского министра? Кому это поможет?

Марко не засмеялся, но смягчился. Кажется, она сказала глупость и тем его порадовала. Вопреки всему, Наоми уколол стыд.

– Извини, Наоми. Разговор придется отложить. Но я рад, что ты с нами. Знаю, между нами много обид, и на мир мы смотрим по-разному. Но ты всегда останешься матерью моего сына, и я всегда буду любить тебя за это.

Он поднял кулак, обращаясь к охране.

– Позаботьтесь о ней и приготовьтесь к серьезной перегрузке. Мы идем в бой.

– Сэр, – отсалютовал охранник и взял Наоми за локоть.

Первым ее порывом было упереться, вырваться, но что проку? Она, до боли сжав зубы, толкнулась туда, куда ее тянули.

– Еще одно, – спохватился Марко, и она обернулась, решив, что он обращается к ней. Нет, не к ней. – Обеспечьте, чтобы там, куда вы ее запрете, была возможность смотреть новости. Сегодня мир изменится. Мы не позволим ей упустить такое зрелище, а?

Глава 22 Амос

«…Сообщают о падении массивного астероида в Северной Африке. Оксфордская станция в Рабате, в пятистах километрах от эпицентра, оценивает силу удара в восемь и семьдесят пять сотых по шкале Рихтера».

Амос еще раз попытался откинуться на спинку стула. Неудобная, тесная мебель. Паршивый легкий пластик, отштампованный машиной, которая на нем сидеть не собиралась. Сперва сделали стул легким и неудобным на случай, если им вздумают драться. А потом еще и привинтили его к полу. В результате Амос незаметно для себя каждые пять минут упирался ногами в шершавый бетонный пол и толкался назад. Спинка немного подавалась под давлением, но удобнее не становилась, а как только он уступал, возвращался к прежней форме.

«…невиданное со взрыва Кракатау. Выброс пыли нарушил воздушное сообщение, угрожая как гражданским, так и коммерческим рейсам. За оценкой ситуации с места событий мы обращаемся к Киврин Альтасар, она сейчас в Дакаре. Киврин?»

Картинка на экране переключилась. Оливковокожая женщина в песочном сари облизнула губы, кивнула и заговорила: «Ударная волна дошла до Дакара около часа назад, и власти еще оценивают ущерб. Я вижу город в развалинах. Сообщают,что много, много местных строений не выдержали первого удара. Повреждена и энергетическая сеть. Больницы и пункты первой помощи переполнены. Сейчас идет эвакуация небоскребов Аль-Кашаба, опасаются, что северная башня может обрушиться. Небо… небо здесь…»

Амос навалился на спинку, вздохнул и выпрямился. Комната ожидания была пуста – кроме него, только старуха сидела в дальнем углу, кашляя в согнутый локоть. Роскошью здесь и не пахло. Окна выходили на неприглядный кусок Северной Каролины – голые двести метров от входа в здание до ворот. Два ряда мономолекулярной противоураганной пленки перегородили дорожку к бетонной стене двухэтажного дома. На каждом углу располагались гнезда снайперов, автоматическая защита и стволы орудий казались неподвижнее древесных стволов. Все строения были низкие – над землей поднимался один этаж с административными помещениями и массивной будкой служебного входа. Если здесь что и происходило, то только под землей. Именно в такие места Амос надеялся никогда не попадать.

Хорошо еще, что он может в любой момент уйти.

«Коротко о других новостях: сигнал о помощи от эскадры, сопровождающей премьер-министра Марса, считают подлинным. Группа неустановленных кораблей…»

За спиной Амоса распахнулась дверь. За нею громоздились сто кило лепных мускулов и столько же скуки.

– Кларк!

– Здесь! – Кашляющая старуха встала. – Я Кларк.

– Сюда, мэм.

Амос размял шею и снова принялся разглядывать тюремный двор. Дикторша новостей все волновалась по поводу разной фигни. Известия больше задели бы Амоса, не будь у него голова занята планами того, как он станет выбираться отсюда, если вдруг придется, и где именно его убьют при попытке к бегству. Судя по тем клочкам информации, которые пробились к его сознанию, у репортеров выдался удачный день.

– Бартон!

Он медленно подошел. Качок сверился со своим терминалом.

– Вы Бартон?

– Сегодня это я.

– Сюда, сэр.

Его провели в маленькое помещение, где и стулья, и стол были привинчены к полу. Стол, впрочем, казался солидным.

– Так. Посещение?

– Угу, – буркнул Амос. – Ищу Клариссу Мао.

Тюремщик глянул на него исподлобья.

– Мы здесь имен не знаем.

Амос открыл свой терминал.

– Мне нужен номер «сорок два-шестьдесят два-четыре тысячи сто тридцать один».

– Благодарю вас. Вам придется отдать все личные вещи, включая еду и напитки, ваш ручной терминал и всю одежду, содержащую более семи граммов металла! Никаких молний, металлических вставок и тому подобного. При нахождении на территории тюрьмы ваши гражданские права, согласно кодексу Гормана, урезаются. Копию кодекса вам предоставят по запросу. Вы запрашиваете копию кодекса?

– Да ну ее.

– Простите, сэр, я должен услышать «да» или «нет».

– Нет.

– Благодарю вас, сэр. Находясь в тюрьме, вы должны немедленно и без вопросов выполнять указания любого охранника или сотрудника. Для вашей же безопасности. При отказе повиноваться охрана и сотрудники тюрьмы вправе применять любые средства, какие сочтут необходимыми для обеспечения вашей безопасности и безопасности других людей. Вы понимаете и соглашаетесь?

– Конечно, – сказал Амос, – почему бы и нет?

Охранник подвинул к нему терминал, и Амос ткнул в экран большим пальцем, позволив считать отпечаток. Маленький индикатор на краю бланка загорелся зеленым. Терминал у него забрали – вместе с его собственным терминалом и ботинками. Вместо них выдали тапочки из клееной бумаги.

– Добро пожаловать в Яму, – сказал великан и в первый раз улыбнулся.

* * *

Лифт блестел сталью и титаном, лампы над головой моргали так часто, что мигание замечалось не сразу. Двое охранников, видимо, в лифте и жили, вместе с ним разъезжая вверх и вниз. На вид работенка казалась гнусной. На минус десятом уровне Амоса выпустили. Его уже ожидало сопровождение: седая широколицая женщина в легкой защите и с пистолетом в кобуре – марки он не опознал. Как только Амос шагнул в холл, что-то дважды прогудело, но стрелять никто не начал, и потому он рассудил, что ничего не нарушил.

– Сюда, сэр, – сказала сопровождающая.

– Ага, понял, – отозвался Амос.

Их шаги гулко отдавались в коридорах, эхо металось между твердым полом и потолком. Забранные в металлические клетки светильники покрывали все сеткой теней. Амос поймал себя на том, что сжимает руки в кулаки, обдумывая, как стукнуть сопровождающую головой о стену и отобрать у нее пистолет. Всего лишь старая привычка, но обстановка ее всколыхнула.

Впервые внизу? – спросила женщина.

– Заметно?

– Есть немного.

В глубине коридора кто-то басовито взревел. На Амоса снизошло знакомое спокойствие. Когда сопровождающая подняла бровь, Амос ей улыбнулся. Она в ответ раздвинула уголки губ, но за ее улыбкой скрывалась другая мысль.

– Ничего с вами не случится, – успокоила она посетителя. – Нам сюда.

Серо-зеленые металлические двери тянулись двумя рядами по грубым бетонным стенам коридора. Во всех дверях были одинаковые окошки из толстого зеленого стекла, сквозь которые камеры казались аквариумами. В первой из них четверо в таком же снаряжении, как у седой, прижимали к полу мужчину. Старуха из приемной, зажмурившись, скрючилась в углу. Кажется, она молилась. Заключенный – высокий худой человек со струящейся бородой стального цвета – снова взревел.

Рука его выстрелила неуловимо быстрым движением, ухватила чью-то щиколотку и дернула. Пойманный завалился, но двое других прибегли к орудиям, похожим на электрокнут для скота. Один ткнул пленника в спину, другой – в основание черепа. Тот грязно выругался напоследок и обмяк. Упавшая охранница поднялась, из носа у нее текла кровь. Остальные посмеивались над неудачницей. Старуха, шевеля губами, стояла на коленях. Сделав долгий дрожащий вздох, она заговорила, потом завыла. Голос доносился словно за много километров.

Сопровождающая Амоса равнодушно прошла мимо, и он последовал ее примеру.

– Ваша здесь. Ничего не передавать. Если почувствуете угрозу, поднимите руку. Мы будем наблюдать.

– Вот спасибо, – сказал Амос.

Пока он не увидел девушку, он не сознавал, насколько все это напоминает бесплатную лечебницу. Дешевая пластиковая больничная кровать, стальной туалет встроен в стену и не огорожен даже ширмой, облупленная медико-диагностическая система, светящийся равномерным серым цветом настенный кран – и Кларисса с тремя длинными пластиковыми трубками, змеящимися из вен. Она похудела с тех пор, как он увозил ее со станции «Медина», которая тогда еще не была станцией «Медина». Локти стали толще плеч. Глаза на лице казались непомерно большими.

– Привет, Персик, – поздоровался Амос, усевшись на стул у кровати. – Выглядишь ты как дерьмо на палочке.

– Добро пожаловать в Бедлам, – улыбнулась она.

– Я думал, это называется Вифлеем.

– Бедлам тоже называли Вифлеемом. И что же привело тебя в мою оплаченную государством квартирку?

За дверным окошком охранники протащили по коридору железного человека. Кларисса проследила взгляд Амоса и криво усмехнулась.

– Это Конечек, – сообщила она. – Он доброволец.

– Это как?

– Мог бы уйти, если б захотел. – Она подняла руку, показав ему трубки. – Мы здесь все на модификантах. Позволил бы убрать моды – и мог бы перевестись в Анголу или в Ньюпорт. Не свобода, но там хоть небо есть.

– А без позволения их убрать не могут?

– Право на неприкосновенность тела прописано в конституции. Конечек – гнусная обезьяна, но закон распространяется и на него.

– А на тебя? У тебя тоже… эти?..

Кларисса склонила голову, захохотала так, что затряслись трубки.

– Не считая двух минут рвоты и распускания соплей после каждого применения, у них имелись и другие недостатки. Если их удалить, я не умру, по будет не лучше, чем сейчас, а хуже. Оказывается, неспроста та дрянь, что я принимала, не попала на открытый рынок.

– Паршиво. Не повезло тебе.

– Кроме всего прочего, это значит, что мне здесь оставаться, пока… Ну, пока я вообще есть. Каждое утро принимаю блокаторы, завтракаю в кафетерии, полчаса на разминку, а потом могу сидеть у себя в камере или в садке на десятерых заключенных – три часа. Сполоснуть и повторить. Это справедливо. Я сделала много плохого.

– А все те проповеди насчет искупления и преображения…

– Не все можно искупить, – сказала Кларисса так, что стало ясно – она об этом не раз думала. В ней сейчас была и усталость, и сила. – Не все пятна отмываются. Случается сделать такое, что последствия несешь до конца жизни и с раскаянием уходишь в могилу. Вот тебе и счастливый финал.

– Хм, – сказал Амос. – Думаю, я понимаю, о чем ты.

– Надеюсь, что не понимаешь, – возразила она.

– Жаль, что не всадил тебе пулю в голову, когда был шанс.

– Жаль, что я не попросила. Так что же тебя сюда привело?

– Был по соседству, прощался с куском прошлого. Вряд ли я сюда вернусь, вот и подумал, что другого случая навестить тебя не выпадет.

На глаза у нее навернулись слезы. Кларисса взяла его за руку. Странным было это прикосновение. Пальцы на ощупь казались восковыми и слишком тонкими. Амос боялся обидеть ее, отстранившись, и потому постарался вспомнить, как ведут себя люди в такие интимные минуты. Представил на своем месте Наоми и пожал девушке руку.

– Спасибо, что вспомнил про меня, – сказала она. – Расскажи об остальных. Как там Холден?

– А что, – удивился Амос, – они тебе про Илос не рассказывали?

Цензура не пропускает ко мне ничего о нем. И о вас. И о «Мао-Квиковски», и о протомолекуле, и о кольцах. Считается, что мне это вредно.

Амос уселся поудобнее.

– Ну, ладно. Так вот, вызывает, значит, капитана…

Минут сорок пять, а может, и час Амос выкладывал историю «Росинанта», начиная с того момента, как Клариссу Мао сдали властям. Он был не силен в пересказе сюжетов без мордобоя и не сомневался, что скоро завязнет. Но Кларисса впитывала его рассказ, как песок впитывает воду. Диагностер время от времени попискивал, реагируя на изменения ее пульса.

Глаза у нее стали закрываться, словно Кларисса засыпала, но пальцы, сжимающие руку Амоса, не расслаблялись. Он не знал, то ли это действие дряни, которой ее накачивали, то ли что еще. Кларисса, кажется, не заметила, что он умолк. Неудобно было уходить, ничего не сказав, но и будить ее только ради того, чтобы попрощаться, не хотелось. Так что Амос сидел, глядя на девушку, поскольку больше здесь смотреть было не на что.

Странное дело, она помолодела. Исчезли морщинки и у глаз, и у губ. Щеки больше не казались запавшими. Словно время, проведенное ею в тюрьме, не шло в зачет. Можно было поверить, что она никогда не состарится, не умрет и останется здесь навечно, мечтая о старости и смерти. Наверное, это был побочный эффект от той мерзости, что с ней проделывали. Вроде бы какие-то виды загрязнения среды оказывали такое же действие – впрочем, Амос не помнил. Кларисса убила многих, но и ему приходилось убивать, так или иначе. Странновато, что он уйдет, а она останется. Она жалела обо всем, что сделала. Может, в этом и заключалась разница. Раскаяние и наказание – две стороны кармической монеты. А может, Вселенная просто бьет наугад. Не похоже, чтобы этот Конечек в чем-то раскаивался, а все равно он заперт здесь.

Амос хотел уже высвободить руку, когда включилась сирена. Кларисса распахнула глаза и села, сразу придя в сознание, без тени сонливости. Может, она вовсе и не спала.

– Что это? – спросила она.

– Я тебя хотел спросить.

– Никогда еще такого не слышала, – покачала головой девушка.

Амос воспользовался поводом вернуть себе свою руку. Он подошел к двери, но его сопровождающая оказалась в камере раньше. Пистолет она обнажила, хотя ни в кого не целилась.

– Простите, сэр. – Голос ее звучал тоньше, чем прежде. Напугана или взволнована? – Этот корпус изолирован. Боюсь, что должна просить вас остаться на время здесь.

– На какое время? – осведомился Амос.

– Не знаю, сэр. Пока не снимут карантин.

– Что-то случилось? – спросила Кларисса. – Ему что-то угрожает?

Хороший ход. Тюремщица плевать хотела на опасность для заключенной, поэтому девушка спрашивала о посетителе. И все равно из конвоирши не удалось бы вытянуть ни слова, не пожелай та говорить. Однако она пожелала.

– Три часа назад в Марокко упал метеорит, – сказала она, перейдя к концу фразы на вопросительную интонацию.

– Да, я видел что-то такое в новостях, – вспомнил Амос.

– Как же его пропустили? – удивилась Кларисса.

– Шел очень-очень быстро, – ответила охранница. – Его разогнали.

– Боже! – выдохнула Кларисса так, словно ее ударили под дых.

– Нарочно скинули камень? – переспросил Амос.

– Не один, – поправила охранница. – Второй упал примерно пятнадцать минут назад посреди Атлантики. Цунами ожидают от Гренландии до Бразилии, чтоб их так и растак.

– И в Балтиморе?

– Всюду. Везде. – Влажные глаза тюремщицы стали дикими. От страха или от горя – было не понять. Она взмахнула пистолетом, который сейчас никого не мог напугать. – Мы закрыли тюрьму, пока ситуация не прояснится.

– Что прояснится? – спросил Амос.

Ему ответила Кларисса:

– Последний ли это камень, или нужно ждать еще ударов.

В наступившем молчании не было заключенной, тюремщицы и посетителя. Просто трое людей в одной комнате.

Минута миновала.

– Я сообщу новости, как только они будут, сэр.

Амос мысленно перебрал варианты – очевидные и немногочисленные.

– Эй, постойте. Понимаю, что зрелище не развлекательное, но нельзя ли включить этот экран на новостной канал?

– Доступ для заключенных только из общих помещений.

– Понятно, – согласился Амос, – но ведь я‑то не заключенный?

Женщина опустила взгляд, пожала плечами. Потом, достав ручной терминал, отпечатала несколько строк текста, и пустой серый экран ожил. Бледный мужчина с широкими мягкими губами заговорил с середины фразы:

«…не замеченный радарными станциями. Нам сообщают, что имела место температурная аномалия, возможно, связанная с атакой».

Охранница кивнула Амосу и закрыла за собой дверь. Он не слышал щелчка, по не сомневался, что замок защелкнут. Снова опустившись на стул, он уперся пятками в край больничной кровати. Кларисса сидела, подавшись вперед, сцепив тонкие пальцы с выступающими суставами. Передача переключилась на седовласого мужчину, важно толковавшего, что нельзя спешить с выводами.

– Ты не знаешь, куда попал первый? – спросила Кларисса. – Не запомнил, что говорили в новостях?

– Не обратил внимания. Вроде бы упоминали Кракатау. Может, туда?

Кларисса прикрыла глаза. Она разве что чуть побледнела.

– Вряд ли. Этот вулкан взорвался очень-очень давно. Выбросил пепел на восемьдесят километров вверх. Ударная волна семь раз обогнула Землю.

– Но это не в Северной Африке?

– Нет. – Кларисса помолчала. – Не могу поверить, что они решились. Что бросают камни. Кто на такое способен? Земля ведь… Землю ничем не заменить.

– Теперь, может, и найдется замена, – сказал Амос. – Теперь полно планет, которых раньше не было.

– Не верю, что кто-то на такое способен.

– А вот оказалось, что способен.

Кларисса сглотнула. Здесь наверняка были лестницы, пусть запертые от заключенных, но Амос не сомневался, что лестницы есть. Он подошел к окошку в коридор, прижался к нему лбом. В обе стороны виден был только коридор. Выбить стекло вряд ли получится. Не то чтобы он собирался пробовать – просто прикидывал.

На экране над огромным пустым океаном вставало грибовидное облако. Женский голос хладнокровно говорил о мегатоннах и разрушительной силе. Появилась карта, помеченная двумя красными точками: в Северной Африке и в океане.

Кларисса присвистнула.

– А? – обернулся к ней Амос.

– Если промежутки равные, – объяснила девушка, – то следующий удар, если он будет, придется где-то рядом с нами.

– Ясно, – кивнул Амос. – Впрочем, сделать тут мы ничего не сможем.

Дверные петли тоже были с наружной стороны – конечно, с наружной. Паршивая тюряга. Амос поцокал языком. Предположим, они снимут карантин и отпустят его. Может статься. Но, если нет… Ну и дурацкая же выйдет смерть!

– О чем думаешь? – спросила Кларисса.

– Понимаешь, Персик, думаю, что надо было отчаливать с этого поганого шарика еще вчера.

Глава 23 Холден

Голова у Холдена плыла, глаза тупо смотрели на экран. От таких известий даже; кабинет Фреда показался новым и незнакомым: стол с тонкими черными царапинами по углам, капитанский сейф, встроенный в стену, как окошко в личный мир, промышленный ковролин на полу. Холден как в первый раз увидел Фреда. Тот, опершись локтями о стол, горестно смотрел перед собой. Меньше часа назад поступило сообщение, обведенное красной рамкой первоочередной важности. Недавние заголовки – о попадании метеорита или малой кометы в Северную Африку – оказались забыты. Конвой премьер-министра Марса атаковала неизвестная и явно враждебная сила, корабли охранения движутся наперехват. Это была новость года.

Затем по Земле нанесли еще один удар, и то, что считалось природной катастрофой, превратилось в нападение.

– Есть связь, – выговорил Холден. Язык и мысли двигались медленно. Шок словно залил сознание упругим гелем. – Атака на премьера связана с этим, да?

– Не знаю, – отозвался Фред. – Возможно. Вероятно.

– Вот что они готовили, эти твои диссиденты из АВП, – продолжал Холден. – Скажи мне, что не знал. Скажи, что ты тут не замешан.

Фред со вздохом повернулся к нему. Его лицо сковала огромная усталость.

– Пошел ты…

Я понял. Просто не мог не спросить. – Помолчав минуту, Холден неумело выругался.

След от удара в верхних слоях земной атмосферы походил на синяк. Планета поворачивалась на экране, и пылевое облако сползало к западу. Пыль будет распространяться, пока не покроет все северное полушарие – а возможно, и не только его, – но сейчас облако выглядело просто черным пятнышком. Мозг отбрасывал эту мысль, отказывался принимать. Семья Холдена осталась на Земле: матери, отцы, город, где он вырос. Он так давно не был дома, а теперь…

Этой мысли он не додумал.

– Их надо опередить, не столько Холдену, сколько себе сказал Фред. – Мы должны…

На краю экрана высветился запрос на связь. Фред ответил. Лицо Драммер появилось в открывшемся окошке.

«Сэр, у нас проблемы. Один из кораблей, ожидавших свободного дока, взял на прицел главные двигатели и верхнее жилое кольцо».

– Защитная сеть действует?

«В том-то и проблема, сэр. Как мы видим…»

Открылась дверь в кабинет. Вошли трое в форме СБ станции Тихо. Один нес большой ранец, у двоих в руках были какие-то предметы. Холден не понял, что это – странные ручные терминалы или компактные инструменты. Или оружие.

В голове у Холдена, как голос по рации, прозвучало: «Это согласованная атака по всей системе», – и в ту же секунду женщина, шедшая впереди, выстрелила. Сам звук подействовал как удар. Фред опрокинулся вместе со стулом. Холден нащупывал кобуру, но вторая женщина уже развернулась к нему. Он хотел упасть, укрыться за столом, когда обе выстрелили почти одновременно. У Холдена перехватило дыхание. Что-то ударило его по ребрам – край стола или пуля. Он выстрелил наугад, и мужчина выронил ранец. Первая из женщин, запрокинув голову, упала на колени. Кто-то еще стрелял – прошло, казалось, минуты, а на деле едва ли секунда, пока Джеймс смекнул, что это Фред, распластавшийся навзничь под столом, палит поверх собственных ступней. Холден так и не понял, как тот за секунды, прошедшие с начала атаки, добрался до пистолета.

Вторая женщина сместила прицел на Фреда, однако Холден уже перевел дыхание, вспомнил, что умеет стрелять, и попал ей в грудь. Мужчина бросился к двери. Холден дал ему уйти и осел на пол. Крови не было, и все же не верилось, что он уцелел. Первая женщина с трудом поднялась на колени, зажимая окровавленной ладонью ухо. Фред выстрелил еще раз, и она упала. Все было как во сне. Холден заметил, что ранец открылся. В нем лежал изолирующий скафандр.

Фред закричал – пронзительно и очень издалека. Выстрелы оглушили обоих.

– Хреновый ты телохранитель, Холден!

– Меня этому не учили! – проорал в ответ Холден.

Горлом он чувствовал свой крик, а ушами не слышал. Почудилось, что еще где-то кричат. Не здесь. С экрана на столе. Драммер. Холден, не слушая, склонился к Фреду. Бок у того был залит кровью, раны не рассмотреть.

– Ты как? – прокричал Холден.

– Кое-как, – проворчал Фред, вздергивая себя на ноги. Поморщился, скрипнул зубами и сел. На мониторе бледнела Драммер. – Говорите погромче, – велел ей Фред, – здесь немного шумно. Холден, запри дверь, черт возьми!

– Двери и углы, – бормотал Холден, переступая трупы. – Вечно двери и углы.

Каморка охраны пустовала. На стене мигала лампочка. Аварийный сигнал. Значит, если бы не оглох, он слышал бы и сигнал. Эвакуация! Кто-то эвакуировал кольцо станции. Ничего хорошего. Холден задумался: кто-то включил тревогу с добрыми намерениями или это входило в план террористов? Отвлечь от главной опасности? Дышалось ему с трудом. Холден то и дело ощупывал себя, удостоверяясь, что не ранен.

Он посмотрел на зажатый в руке пистолет. Подумал: «Кажется, я кого-то убил. А кто-то подбил камнем Землю. И попытался убить Фреда. Плохо. Все это очень плохо». Он не замечал вышедшего следом Фреда, пока тот не взял Холдена за локоть – опираясь на него и в то же время подталкивая вперед.

– Вроде живы, моряк, – сказал Джонсон. – Надо идти. По нам выпустили торпеду, а какая-то крыса испортила мою защиту. – Фред бранился больше обычного. Возбуждение боя разбудило в нем давно уснувшего десантника.

– Стреляли по кольну? – повторил Холден.

– Да. А главное – стреляли у меня в кабинете. Начинаю подозревать, что они меня недолюбливают.

Они вдвоем захромали по коридору. Народ разбегался по укрепленным укрытиям и на эвакуационные посты. Немолодой мужчина с выбритой головой и навечно скривленным в гримасе ртом заметил, что Фред в крови. Он молча закинул его свободную руку себе на плечо.

– В медотсек или на эвакопост? – спросил Кривой.

– Нет и нет, – ответил Фред. – Мерзавцы прорываются в машинный. Моих людей застали врасплох. У них связаны руки, а две вражеские торпеды вот-вот попадут по двигателям. Надо освободить наших и восстановить сеть. Может, попробуем отстреливаться.

– Шутишь? – не поверил своим ушам Холден. – Ты ранен. Кровь теряешь.

– Я заметил, – огрызнулся Фред. – Здесь, налево, переходник СБ. Можно по нему – попадем в строительную сферу. Тебя как зовут, парень?

Кривой оглянулся на Холдена, взглядом спрашивая, о ком речь. Холден покачал головой. Фред знал этого человека.

– Электрик первого разряда Гаррет Мин, сэр. Работаю у вас десять лет.

– Жаль, что раньше не познакомились, – сказал Фред. – Стрелять умеешь?

– Я быстро учусь, сэр.

Лицо Фреда стало пепельным. Холден не знал, от потери крови, от шока или это первый признак зарождающегося отчаяния.

– Хорошо.

* * *

Станция Тихо представляла собой шар поперечником в пятьсот метров. В строительной сфере мог поместиться почти любой корабль, кроме разве что военного крейсера. Два кольца по экватору шара позволяли лучшим инженерам и техникам Пояса отдыхать в гравитации вращения. Мощные двигатели в основании шара были способны переместить станцию в любую точку системы – а с недавних пор и за ее пределами. Тихо обеспечивала раскрутку Цереры и Паллады. Здесь билось сердце Пояса. Его величайшая гордость – межзвездный корабль «Наву» – не уместился внутри станции, но строился впритык к ней. Для воплощения любой мечты не найти было места лучше Тихо. Станция наряду с терраформированием Марса и фермами Ганимеда стала ярким свидетельством честолюбия и способностей человечества.

Холдену и не снилось, что Тихо может показаться беззащитной.

Движение от кольца в строительный купол напоминало поездку на весьма неуклюжем лифте. Оно началось при трети g, потом кабинка качнулась, и вес стал покидать тела. К тому времени, как двери открылись, пассажиры оказались в невесомости. Кровь, закапавшая было с пальцев Фреда, теперь растекалась по руке, удерживаясь поверхностным натяжением и понемногу застывая наподобие желе. Гаррет был покрыт этим желе, и Холден тоже. Он все ждал, что Фред вырубится, но старик оставался сосредоточенным и решительным.

Из длинной светящейся трубы коридора сфера выглядела как будто сотканной из чистой функциональности. Такие же коридоры изгибались между доками, стены светились орнаментом люков, силовых щитов, кладовых для материалов и инструментов, парковочных площадок для мехов. Всюду просвечивали металлокерамические ребра станции, освещение было ярким и жестким, как солнечный свет в вакууме. Воздух в соединительном коридоре сладковато пах карбонной смазкой и электрическими разрядами. Они, все трое, головами вперед толкнулись в направлении «южного полюса» сферы – к машинной палубе и массивным ядерным реакторам. Тело Холдена недоумевало – падает оно по длинному наклонному колодцу или плывет вдоль подземной воздушной реки.

– Драммер, – приказал Фред, – доложи!

В аудиовыходе его терминала раздался шум, сменившийся женским голосом. Рубленые слоги, взвешенный и ровный тон выдавали панику профессионала.

«Вас слышу. Противник заперся в главном машинном. Резервный удерживают силой приблизительно в двадцать вооруженных бойцов, сэр. Мы взаимно связываем друг друга».

– Отойти сможете?

«Опасно, сэр. Мы не даем им двигаться, но и они нам».

– Нам известно?..

Что-то грохнуло на том конце связи, а секундой позже по коридору прокатился низкий звон. Гаррет выругался себе под нос.

«Попадание первой торпеды, сэр», – пояснила Драммер.

– В кольцо?

«Нет, сэр. В дюзовый конус. Торпеда, шедшая в кольцо, ударила несколько минут назад, но не сдетонировала».

– И на том спасибо, – сказал Фред. – Как вооружены инсургенты, нам известно?

«Малое автоматическое оружие. Гранаты».

– Вы можете отключить им воздух?

«Есть ручное отключение, но у меня пока нет свободных рук».

– Со мной электрик первого разряда, – сказал Фред. – Куда его направить?

«Поняла. Нам нужен доступ на сервисной палубе четыре. Контроль жизнеобеспечения дельта-фокстрот-виски-штрих-шесть-один-четыре-восемь».

– У них есть вакуумные скафандры, – напомнил Холден. – Один остался у тебя в кабинете. И есть аварийные скафандры. Отключение воздуха не поможет.

Ему ответила Драммер с ручного терминала Фреда:

«Нам надо всего лишь продержать их там, пока баллоны не кончатся».

– Хорошо, – сказал Фред, мы идем.

«Не зависайте в пивной, сэр», – посоветовала Драммер и отключилась.

Фред удовлетворенно хмыкнул и толкнулся дальше по коридору.

– Не сработает, – сказал Холден. – Они сообразят, что мы задумали, и пробьют переборку – или еще что-нибудь отмочат.

– Знаешь, Холден, чем код отличается от шифра?

– Что?..

– Код от шифра. В шифровке текст изменен так, что не узнать слов. Код – это когда слова произносятся открыто, а смысл у них другой. Шифр может расколоть кто угодно, был бы толковый комп и побольше времени. Код не поймет никто.

Холден вылетел на широкое скрещение трех переходов. Станция в этот момент растянулась вокруг него по трем осям. Фред с Гарретом плыли вплотную за ним, но быстрее и раньше пересекли перекресток. Фред свернул влево и жестом поманил их за собой.

– Четвертая сервисная в другой стороне, сэр, – подал голос Гаррет.

– А вот четверо в засаде – в этой, – ответил Фред. Слова у него звучали невнятно. – Шестой уровень, четырнадцатая секция, восьмой причал. Когда прибудем на место, я попробую выманить мерзавцев. Тогда атакуем их с фланга.

Холден задумался.

– У вас целая система разработана на этот случай. А если бы Драммер оказалась из их людей?

– Были другие системы – для Оливера, Чу и Ставроса, – ответил Фред. – Надежный способ открытой связи для каждого, кто остался бы со мной.

– Хитро.

– Я не первый год занимаюсь такими вещами.

Засада оказалась там, где ждал Фред: трое мужчин-астеров и женщина-землянка, судя по плотному сложению. Все в легкой защите, с травматическим оружием и шоковыми гранатами. Фред сунул Гаррету дробовик с коротким стволом и отправил в арьергард, где от него было больше проку – и меньше опасность. Кто-то сунулся обработать огнестрельное ранение Фреда, по тот отмахнулся.

В нижней части станции коридоры изгибались круче, горизонт был ближе. Отсюда оставалось меньше десяти метров до входа в резервный машинный зал, а изгиб стен обеспечивал укрытие. До времени – пока не придется подойти вплотную.

В кармане у Холдена завибрировал терминал. Новость, обведенная красной рамкой, сообщала о третьем ударе по Земле. Холден большим пальцем сбросил сообщение. Задумайся он сейчас о происходящем по всей Солнечной системе – и в голове не останется места на происходящее в этом коридоре. И все же горло у него перехватило, и руки подрагивали. Его семья была на Земле. Амос – на Земле. И Алекс в крошечной шлюпке болтается неподалеку от конвоя премьер-министра. И еще Наоми… где-то. Где, он не знал, и от этого было еще хуже.

– Только бы уцелели, – пробормотал он. – Пожалуйста, пусть они выживут!

– Что? – не понял Фред.

– Ничего. Я готов.

Фред включил связь.

– Драммер, отключение воздуха – это не все. Надо подтянуть тяжелую артиллерию. Я набрал в баре команду боевых десантников. Они сейчас идут вам на помощь.

«Поняла, – отозвалась Драммер. Холдену почудилось, что она улыбается. – Только скорее. Мы потеряли двоих. Не знаю, долго ли продержимся».

– Десять минут, – сказал Фред и окровавленной левой рукой сделал астерский жест, приказывающий: «По местам».

Засадники подняли оружие. Холден тоже. Те, что засели в резервном, собрались идти на прорыв только через пять минут. Дверь хлопнула, открываясь, и из машинного потекли люди – примерно полдюжины человек. Одеты они были обычно: форма безопасников, комбинезоны техников, свободная одежда, привычная Холдену по барам и коридорам. Просто люди, граждане Тихо. Или Пояса. Они заняли позиции, позволяющие укрыться от навесного огня команды Драммер. О второй группе они еще не знали. По сигналу Фреда шестеро открыли огонь из засады. Правда, Холден признался себе, что не слишком старается попасть. Вторая волна выходящих из резервного столкнулась с отступающими. Люди Драммер рванулись вперед, послав перед собой шквал гелевых пуль и полицейских гранат, взрывавшихся пеной, которая почти мгновенно застывала как камень.

Через полминуты бой закончился. Еще через пятнадцать минут оборонительная сеть была восстановлена, а атаковавший станцию торпедоносец со всех ног улепетывал, прячась между астероидами Траяна. Во что это обошлось, стало ясно только через час.

Более или менее обеспечив безопасность станции, Фред позволил отнести себя в медотсек. Даже в слабой гравитации кольца было заметно, как он ослабел. Медсистема через четыре иглы накачивала его искусственной кровью, и краска понемногу стала возвращаться на его лицо. Холден сидел у постели раненого, смотрел на экраны приборов, но ничего не видел. Ему хотелось просмотреть новости о Земле, но и в этом он себе отказал. Чем дольше не знаешь, тем дольше можно не думать. Появление Драммер с рапортом об ущербе стало для него облегчением. Способом отвлечься.

– Торпеды раскололи дюзовый конус, – сообщила безопасница.

– Повреждения серьезные? – спросил Фред.

– Вы хотите гонять станцию на залатанных дюзах? Достаточно серьезные, чтобы пришлось ставить новый.

– Разумно, – согласился Фред.

– Хорошо хоть, кольцо не взорвали, – вставил Холден. – Если бы та торпеда не дала осечку…

Лицо Драммер застыло.

– Насчет кольца… мы ошибались. Нападавшие запустили снаряд, который выглядел как торпеда, но на конце они приспособили спасательный мех. Вогнали его в ваш кабинет, вскрыли наружную обшивку и вынесли полстены.

Фред моргнул.

– Вот зачем им понадобился скафандр, – сказал Холден. – А я еще удивлялся. Однако довольно странный способ до тебя добраться – вскрыв кабинет, как банку сардин.

– Им нужен был не я, – сказал Фред.

Он помолчал, потом невнятно выругался.

– Что? – переспросил Холден. – А что же тогда?

Ему ответила Драммер. Тем же профессиональным тоном, каким говорила в бою:

– Противник забрал часть стены с сейфом полковника Джонсона. Вскрыть его будет непросто, но при наличии времени и инструментов, думаю, удастся.

– Но ведь они и так внедрились в командные структуры. Вряд ли они узнают что-то новое…

Холден уже понял, но хотел дать Вселенной шанс опровергнуть его знание. Доказать, что худшего не случилось.

– Они получили образец, – сказал Фред, превращая страх в факт. – У них, кто бы они ни были, теперь есть протомолекула.

Глава 24 Амос

– А плотность не влияет? – спросила Кларисса.

Та пакость, что накачивали ей в кровь, успела выветриться. Теперь девушка выглядела получше. Под пергаментной кожей еще просвечивали вены, но на щеки вернулось немного краски.

– Влияет, конечно, но главное – сколько энергии вложено в разгон метеорита. Выбросишь ли ты с корабля вольфрамовую чушку или пуховую подушечку, корабль все равно придется разогнать до скорости, которую ты хочешь придать снаряду. Деньги вперед, в смысле затрат энергии.

– Но подушка сгорела бы прежде, чем ударилась о Землю. – О, вот теперь верно замечено.

На экране снова и снова повторялись кадры удара, натасканные из всех подвернувшихся источников: с терминалов, с камер наблюдения, с картографических спутников на орбите. Столб ионизированного воздуха был ярким, как след снаряда рельсовой пушки, и над Северной Африкой снова и снова расцветала огненная роза. Еще один светящийся столб – и по необозримым просторам голубовато-серой Атлантики расходится круг нездоровой зелени, заляпавший небо белыми и черными пятнами. Репортеры как будто поверили, что, пересмотрев это много раз, найдут какой-то смысл. Миллионы жертв, и еще больше людей погибнет в ближайшие часы от цунами и наводнений. Миллиарды умрут в ближайшие несколько недель или месяцев. Сколько ни смотри, такое нельзя осмыслить.

Но и отвести взгляд Амос не мог. Только и способен был болтать с Персиком о пустяках и ждать, что будет дальше.

Закадровый голос говорил с мягким европейским акцентом и внушал спокойствие, которое сам, вероятно, заглотил с горстью таблеток. А может, голос модифицировала и обогащала команда операторов.

– Снаряд был замечен радарами уже в атмосфере Земли, когда до падения оставалось меньше секунды.

На экране появился апокалиптический вид со спутника: пять кадров, склеенных в кольцо, с картиной попадания в Атлантику и катящейся через океан ударной волны. Масштаб впечатлял.

– Вот, – Амос ткнул пальцем в экран, – откуда я знаю, что бомбы были с антирадарным покрытием. Оно выгорело в атмосфере и перестало работать, так? В общем, они прошли от ионосферы до уровня моря меньше чем за полсекунды, а это около двухсот километров в час. Навскидку такой бабах, как они описывают, можно получить от кубика из карбида вольфрама со стороной три с половиной – четыре метра. Не так много.

– Ты все в уме считаешь?

Амос пожал плечами.

– Работа такая – я уже много лет вожусь с термоядом в магнитной ловушке. Более или менее та же арифметика. Начинаешь чувствовать порядки величин.

– Понятно, – сказала Кларисса. И спросила: – Ты думаешь, мы погибнем?

– Угу.

– От этого?

– Может быть.

Новостной канал показал пятисекундный клип с парусной яхты. Вспышка идеально прямой молнии, странная деформация пространства воздушной линзой, яркий свет, и изображение исчезает. Те, кто был на яхте, погибли, не успев понять, что видят. Наверное, последние слова в этот день чаще всего звучали так: «Смотри-ка…» или «Ох, черт!». Амос чувствовал, как что-то давит у него в животе, словно он немного объелся. Наверное, от страха, или от потрясения, или еще от чего-то. Кларисса тихо выдохнула. Амос обернулся к ней.

– Я бы хотела еще повидать отца.

– Да?

Минуту она молчала.

– А если бы он сумел? Научился бы контролировать протомолекулу? Все стало бы по-другому. Такого бы не было.

– Другое было бы, – поморщился Амос. – А если б ты видела то, другое, вблизи, то не стала бы думать, что оно лучше.

– Как по-твоему, капитан Холден когда-нибудь?..

Пол вздыбился и ударил Амоса по ногам. Он инстинктивно попытался перекатиться, но от этого удара уйти было некуда. Экран разбился, свет погас. Звук оглушал. Несколько секунд Амоса швыряло по комнате, как игральную кость в стаканчике. В темноте он не понимал, обо что бьется.

Спустя бесконечную минуту включилось аварийное освещение. Кровать Клариссы опрокинулась набок, сбросив девушку. Вокруг медицинской системы растекалась прозрачная лужица, наполняя воздух резкими запахами охладителя и спирта. Толстое, армированное, пуленепробиваемое окошко в двери осталось на месте, но стало белым, как снег. Стены пошли паутиной трещин. Из угла булькнул истерический смешок Клариссы, и Амос ощутил, как навстречу этому смеху всплывает его хищная улыбка. Завывала сирена – затихала и взревывала снова. Амос не знал: настроена она так или что-то поломалось от взрывной волны.

– Ты там цела, Персик?

– Не знаю. Руке очень больно. Может, сломала.

Амос встал. У него болело везде, но большой опыт знакомства с болью подсказывал, что серьезных повреждений нет, поэтому он просто перестал думать о ней. Земля еще немного вздрагивала – или дрожал он сам.

– Паршиво, если сломала.

Дверь в коридор осталась закрытой, но косяк как будто помяло. Амос задумался, удастся ли теперь открыть замок.

– Над нами десять этажей до земли, – сказала Кларисса.

– Угу.

– Если здесь так, что же наверху?

– Не знаю, – ответил Амос. – Пойдем посмотрим.

Она села. Левая кисть у нее уже распухла вдвое – значит, повреждение серьезное. В своем тюремном халате девушка походила на привидение. На то, что умерло, но еще шевелится. Возможно, сказал себе Амос, так оно и есть.

– Режим строгой изоляции, – напомнила Кларисса. – Никуда мы не пойдем.

– Понимаешь, строгая изоляция бывает в тюрьме. А чтобы здесь оставалась тюрьма, ее понимаешь ли, должна окружать цивилизация. А теперь, думается мне, это просто глубокая яма в земле, и в ней полно опасного народу. Надо уходить.

Он толкнул дверь – все равно что ударил по переборке голым кулаком. Сдвинувшись в сторону, он попытал счастья с окном. Немногим лучше. После третьего удара голос снаружи прокричал:

– Прекратите немедленно! Тюрьма закрыта!

– Кто-то не знает, что это уже не тюрьма, – съехидничала Кларисса.

Она немного опьянела – может, от сотрясения или боли в сломанной руке.

– Сюда! – заорал Амос. – Эй, мы здесь застряли!

– Режим строгой изоляции, сэр. Оставайтесь на месте, пока…

– Стены трескаются, – не дослушав, завопил Амос. – Сейчас рухнут.

Возможно, он и не обманывал.

Замок щелкнул, дверь со скрежетом отъехала на несколько сантиметров и застряла. В щель заглянула охранница. В тусклом аварийном освещении она казалась серым силуэтом, но страх на ее лице был заметен и так. За ее спиной стоял еще кто-то, но его Амос не рассмотрел.

– Простите, сэр, – сказала она, – этот корпус…

Амос навалился плечом на дверь – не открыв, но и не позволяя закрыть.

– В режиме изоляции, понятно, – перебил он. – Но тут такое дело – нам требуется эвакуация.

– Невозможно, сэр. Это…

– И не только нам, – продолжал Амос, – но и вам. Вам тоже надо отсюда выбираться. Не огорчайте меня, не говорите, что мечтаете умереть на посту.

Охранница облизнула губы. Стрельнула глазами вправо. Амос подыскивал новые доводы, чтобы убедить ее окончательно, но ничего лучшего не придумал, как врезать ей в челюсть и пробиваться к выходу в надежде, что не пристрелят остальные. Он уже отводил руку, когда Кларисса тронула его за плечо.

– У вас кто-то остался наверху? – спросила она. – Друзья, родные?

Взгляд тюремщицы уставился мимо них. Куда-то. На кого-то. Туда, где кто-то, быть может, погиб, и тело еще не остыло.

– Я не могу… нельзя сейчас об этом думать.

– Правила тюремного содержания говорят, что вы несете ответственность за жизнь и здоровье вверенных вам заключенных, – сказала Кларисса. – Вас не накажут за помощь в эвакуации. Наоборот, объявят героиней.

Женщина тяжело дышала, словно делала тяжелую физическую работу. Амосу приходилось видеть, как люди так напрягаются, попав в трудное положение, но сам он этого не понимал. Кларисса мягко отодвинула его в сторону и склонилась к тюремщице.

– Если вас здесь похоронит заживо, вы не поможете в спасательных работах наверху. – Девушка говорила мягко, словно извинялась. – А удары могут повториться. И стены могут рухнуть. Эвакуация – не позор.

Женщина сглотнула.

Кларисса придвинулась к ней и почти прошептала:

– Здесь с нами посетитель.

Охранница пробормотала что-то неуловимое для Амоса и обернулась через плечо.

– Помоги с этой чертовой дверью, Салливан. Раму помяло, а нам надо вытащить треклятого гостя. Моррис, если ублюдок только попробует что-нибудь отмочить, не жалей его. Понял, тварь? Одно неверное движение, и тебя прикончат.

Смех, ответивший ей из коридора, звучал угрозой. Амос с Клариссой попятились. Еще две руки вцепились в створку двери и потянули ее назад.

– Безопасность посетителя? Неужели именно это ее проняло? – удивился Амос.

Кларисса пожала плечами.

– Ей нужно было оправдать себя. Хотя ты – тот еще фрукт!

– Ну еще бы. Хотя меня мало кто ценит но достоинству.

Дверь, взвизгнув, открылась наполовину и застряла уже намертво. Разрушения в коридоре еще больше бросались в глаза. Посередине тянулась продольная трещина, один ее край сантиметра на четыре был ниже другого. Воздух казался более спертым, чем раньше. Амосу ужасно захотелось проверить систему регенерации. Может, как раз с ней что-то и случилось. Тридцать с лишним метров под землей – это очень похоже на вакуум. Если их всерьез завалило, нехватка воздуха станет проблемой.

Еще один заключенный – Конечек – стоял на коленях, а второй охранник – Моррис – с трех шагов целился ему в затылок из пистолета незнакомой Амосу модели,если это вообще был пистолет. Лицо заключенного с левой стороны раздулось, как после боксерского поединка с очень медлительным рефери. Итак: конвоирша, еще двое тюремщиков, Персик и этот тип.

Конечек взглянул на него из-под длинной, стальной от седины челки и кивнул, склонив голову едва на миллиметр. Амос ощутил приятную волну в теле: расслабились плечи, потеплело под ложечкой. Грязи будет немало, но насилия такого масштаба он не понимал.

– Новый план, – объявила сопровождающая. – Этих заключенных и гостя эвакуируем на поверхность.

Охранник, справившийся с дверью – Сулейман?.. или Салливан?.. как-то так его звали – обладал крутым бычьим загривком и единственной черной бровью на оба глаза. Тот, что держал оружие, – Моррис – был тоньше и старше, у него пахло изо рта и не хватало сустава на левом мизинце.

– А не лучше ли загнать заключенных в карцер, а потом уже уходить? Мне будет куда спокойнее без этих долбаных психов за спиной.

– Персик идет со мной, – сообщил Амос, широко поводя плечами. – Без разговоров.

– Вам не помешают лишние руки разгребать мусор, – сказал Конечек.

Это он недавно смеялся в коридоре. Невинные с виду слова несли в себе не меньше угрозы, но остальные ее как будто не расслышали. Амос задумался почему.

– Лифты не работают, так что поднимаемся по лестнице, – сказала сопровождающая. – Уходим отсюда. Запереть их можно будет наверху.

– А вдруг там радиация? – спросил мускулистый охранник.

Амос почти убедил себя, что его зовут Салливан.

– Радиация бывает от бомб, идиот, – прорычал Конечек.

– Рона? Не запросить ли для начала капитана? – предложил Моррис.

Он не отводил взгляда от затылка Конечека, что говорило о том, что дело он знает, – отметил Амос и отложил эту информацию на потом.

– Капитан не отвечает, – сказала Рона, конвоирша. Голос ее звучал сдавленно – она зажимала в себе панику. Остальные промолчали так, что Амос догадался: этого они не знали. – Идем к лестнице. Моррис, ты впереди, потом заключенные, я и Салли. Вам придется идти последним, сэр.

– Я с ними, – сказал Амос.

– Не доверяешь мне подружку? – проворчал Конечек.

– А то ж, – ухмыльнулся Амос.

– Двигаемся, – приказала Рона, – пока не пошли вторичные толчки.

Любопытная штука – страх. Амос видел его в каждом охраннике, хоть и не взялся бы сказать как. Может, страх проявлялся в том, как Моррис оглядывался через плечо. Или как Рона с Салливаном шли в ногу, словно шифруя тайный сговор в длине шагов. Персик выглядела сосредоточенной и пустой, но она всегда была такой. Шедший слева от Амоса Конечек выпятил бороду и всеми силами строил из себя злодея – это могло показаться смешным, если не знать, что его нервная система перестроена для насилия. Такие парни всю жизнь живут в страхе, пока их не растопчут в лепешку. Про себя Амос не мог сказать наверняка, боится он или нет. Не знал, как это понять. Еще он не знал, будут ли новые удары, но тут от него ничего не зависело.

Вокруг разваливалась тюрьма. По стенам бежали трещины – как если бы пол приподняли на несколько сантиметров, а затем вернули на место. Из каких-то труб струилась вода. Аварийная сеть работала, но кое-где лампочки погасли, оставив темные пятна. Даже если бы: лифты не отказали, Амос не стал бы на них полагаться. Годы на корабле, кроме всего прочего, научили его определять состояние целого по мелочам. Если бы эта тюрьма крутилась на орбите, Амос спал бы в скафандре, чтобы избежать неприятных сюрпризов, таких как проснуться без воздуха, например.

– А ну брось свистеть, – резко велел ему Конечек.

– А я свистел? – удивился Амос.

– Свистел, – сказала Кларисса, баюкая поврежденную руку.

– Угу. – Амос опять засвистел, уже нарочно.

– Кончай, я сказал, – зарычал Конечек.

– Ага, – дружелюбно кивнул ему Амос, – ты и вправду сказал.

– Заключенным не разговаривать, – рявкнула сзади Рона, – а гостя убедительно прошу заткнуться на хрен.

Амос уголком глаза наблюдал за Конечеком. Пожалуй, биться об заклад рано, но, наверное, сорок-шестьдесят из ста, что одному из них придется убить другого. Не сейчас, но еще до того, как все кончится. Амос надеялся на оставшиеся сорок процентов.

По полу прошла дрожь – как будто заработал плохо отрегулированный маневровый двигатель. В янтарном свете лампочки снежинками закружилась пыль. Моррис буркнул что-то нецензурное.

– Вторичный толчок, – сказала Рона. – Это просто вторичный толчок.

– Не исключено, – согласилась Кларисса. – Возможно, докатилась ударная волна из Африки. Не помню, с какой скоростью такие волны проходят через мантию.

Какая, на хрен, Африка, – сказал Конечек. – Мы бы не почувствовали.

– Волна после взрыва электростанции в Галвестоне регистрировалась даже на третьем прохождении вокруг планеты, – сказала Кларисса.

– Ого, а шлюшка-то – профессор истории.

– Заключенным не разговаривать! – крикнула Рона. Голос у нее срывался.

За поворотом светилась зеленым огоньком картинка с толстоногим человечком, поднимающимся по ступеням. Амос задумался, сколько еще народу заперто на этом уровне и ждет спасения. И сколько уже тащатся наверх по лестнице. Охранники помалкивали, но Амос бы поручился, что немало людей прямо сейчас брали судьбу в свои руки.

Моррис остановился у двери на лестницу. Красный сигнал на встроенном рядом дисплее показывал, что замок заперт, пока он не провел над ним ручным терминалом и не набрал пароль. Сигнал сменился зеленым, и дверь отъехала в сторону. «Конечно, тюремные замки должны быть запитаны на аварийную цепь», – сообразил Амос. И задумался, сколько еще дверей окажется на замке.

В коридор хлынул оползень из мокрой грязи с камнями, кусками бетона и арматуры. Моррис с воплем отскочил и упал наземь, вцепившись себе в бедро. Штаны у него порвались, и Амос увидел между пальцами темную влагу. Кровь.

– Моррис, – позвала Рона, – доложись!

– Придется накладывать швы.

– Пройду вперед, гляну, – сказал Амос, опустив «так что, пожалуйста, не стреляйте».

Щебень, смешанный с землей, лежал так густо, что ступени под ним даже не угадывались. Откуда течет вода, Амос не знал, но, судя по запаху, она была чистой. Значит, возможно, питьевой. Еще один толчок сдвинул пару камней и кусок бетона величиной с голову.

Салливан без умолку сыпал ругательствами: в них слышалась не столько злость, сколько первые симптомы паники. Амос покачал головой.

– Здесь никто не пройдет, – сказал он. – Тут землекопному меху работы на несколько месяцев. Надо искать другую дорогу.

– Какую на хрен другую? – обернулась к нему Рона. – Это запасный выход. Вот именно здесь.

– Персик?

Голос Клариссы прозвучал спокойно, только немного невнятно.

– Трудно, Амос. Это тюрьма для особо опасных. В ней не предусмотрено простых выходов.

– Справедливо, – кивнул Амос. – А если хорошенько подумать?

– У охраны есть аварийный пароль. Если вскрыть лифтовую шахту и если кабина не заблокирована, можно было бы забраться наверх.

– Десять этажей при полном g со сломанной рукой?

О возможном сотрясении мозга, нарушившем ее чувство равновесия, он промолчал.

– Я не говорю, что будет легко.

– Все служебные трапы перекрыты, – сказала сопровождающая. – Перегорожены дверями, чтобы никто не поднялся по ним без разрешения.

Конечек громко и безрадостно расхохотался, и Салливан снова навел на него свой не-совсем-пистолет.

– Персик?

– Не знаю. Может, найдется еще что-то.

Амос покрутил головой – шейные позвонки затрещали, как хлопушки.

– Денек, – сказал он, – обещает быть долгим и мерзким.

Глава 25 Наоми

История разворачивалась стремительно и с каждой минутой становилась хуже. Новости с Земли и Марса, а потом и сообщения с Тихо и Ганимеда вели бледные, ошеломленные, а то и плачущие репортеры. Большую часть диапазона частот занимало избиение Земли – кадры Апокалипсиса. Прибрежные города Атлантики и волны-жернова, перемалывающие сорокапятидесятиэтажные здания. Строй малых торнадо, протянувшийся по фронту ударной волны. Планета, которую Наоми привыкла видеть светящейся огоньками ночных городов, потемнела. Полевые госпитали Дакара, где пепел и камни засыпали бесконечные ряды мертвецов. Потрясенный представитель ООН, подтверждающий смерть генерального секретаря. Пространство между планетами заполнилось слухами и догадками, сообщениями и теориями, которые очень скоро начали противоречить друг другу. Лаг сигнала еще осложнял дело. Из-за него почти невозможно было выстроить события по порядку. Казалось, все происходит одновременно.

Именно этого, по мнению Наоми, и добивался Марко. Сообщения из других мест – в иной день ставшие бы кошмарной сенсацией – представлялись сносками к великому роману о погибающей Земле. Да, была предпринята попытка удара по Тихо, но Земля гибнет. Да, ячейка АВП захватила контроль над портами Ганимеда, но Земля гибнет. Да, идет бой между кораблями марсианского конвоя и неустановленной силой, расположенной у астероидов Венгрии, но Земля гибнет.

Некуда было деться от ощущения, что на человечество обрушивается нечто ужасное.

За стеной, в рубке связи, каждое новое сообщение встречали радостными криками. Наоми в отведенной ей каюте наблюдала за происходящим и чувствовала, как немеет ум. А под онемением скрывалось что-то еще. Она выдержала половину вахты, потом отключила экран. Отразившееся в пустоте монитора собственное лицо показалось ей очередным репортером, тщетно подбирающим слова. Наоми вытолкнула себя из амортизатора и вышла в общее помещение. Оно так напоминало камбуз «Роси», что мозг все пытался узнать его, терпел неудачу и начинал сначала. В совсем незнакомом месте было бы проще, чем здесь, в этом подобии с неуловимыми отличиями.

Син заметил ее и возвысился над головами других.

– Привет, Костяшка. А кве гейст^[153], а?

Она машинально пожала ладонью по-астерски, но Син не сел на место. Это не друг удивлялся, куда она собралась, а тюремщик требовал отчета от пленницы. Наоми придала лицу подходящее выражение.

– Вот зачем, да? Вот зачем я ему понадобилась?

– Марко сон Марко^[154], – на удивление мягко ответил Сии. – Он решил, что ты нам нужна, мы тебя и добыли, так? Для чего эти «зачем»? Места безопаснее в системе не найдешь.

Наоми медленно вдохнула и выдохнула.

– Много надо осмыслить, – сказала она. – Большое дело.

– Это да, – согласился Син.

Наоми взглянула на свои сплетенные пальцы. «Поступай как они», – приказала она себе. Как бы она держалась, если была бы здесь своей? Ответ дался слишком уж просто. Словно она и была здесь своей. Всегда была.

– Надо проверить снаряжение, – сказала она. – Я займусь грузом. На что-то пригожусь.

– Я с тобой, – сказал Син, пристроившись к ней.

Она знала, куда идти, как расположены лифты, где мастерская. Годы, проведенные на «Роси», внедрили в нее логику марсианского флота, хотя до сих пор Наоми этого не сознавала. В мастерской она сразу угадала, где хранятся тестеры, хотя была здесь впервые.

Син помедлил, прежде чем открыть шкафчик, – но помедлил совсем немного. Проверка оборудования, тестирование аккумуляторов, реле и пузырей-кладовых – обычное занятие для астеров, которым выдался свободный час. Для них это было естественно, как пить воду, и, когда Наоми выбрала себе инструменты, Син последовал ее примеру. Дверь в грузовой отсек оказалась заперта, но перед Сипом открылась.

Снабжались они отлично. Магнитные палеты ровными рядами выстроились на полу и стенах. Наоми праздно задумалась, откуда это все и чем посулили расплатиться. Подойдя к первой палете, она подключила аппарат и вскрыла ящик. Внутри оказались батареи. Она взяла одну, вставила в тестер. Индикатор загорелся зеленым, и Наоми, вернув батарею на место, вставила следующую.

– Все окажутся в порядке, – предсказал Син. – У военных брака не держат.

– Что ж, слава богу, что военные никогда не портачат.

Зеленый огонек. Она вставила вторую батарею, которую уже держала наготове. Син перешел к следующему ящику, вскрыл его и занялся такой же проверкой.

Наоми оценила его доброту. Син был ей не другом, а тюремщиком. Он вполне мог бы вернуть ее в каюту и запереть там, но не стал. Он мог бы сторожить ее, пока она проверяет батареи, – но не стал. Сделал вид, что они на равных заняты делом. Пусть даже ради этого пришлось пропустить выпивку и Армагеддон, которым любовались его друзья. Наоми против воли была благодарна ему.

– Большой день, – сказала она.

– Долго ждали, – откликнулся Син.

– Долго, – машинально согласилась она.

– Наверное, непросто было снова с ним встретиться.

Она вытащила исправную батарейку, положила на место, достала следующую. Син кашлянул.

– Me фальта^[155], – сказал он. – Зря я это сказал.

– Нет, ничего, – возразила Наоми. – Да, непросто. Уйти от него тогда было очень трудно. Не думала, что когда-нибудь вернусь.

– Плохие времена.

– Тогда или сейчас?

Сип закашлялся от смеха и удивленно воззрился на нее.

– Сейчас? Эса земля обетованная. Пояс встал на ноги. Ты помнишь прежние времена. Помнишь, как задыхались от недостатка кислорода. Помнишь, сколько было сломанных костей, когда медицину душили налогами.

– Помню, – коротко сказала она, однако Син уже разошелся и не мог остановиться.

Он отложил тестер и уставился на нее. Симпатия в его глазах сменилась яростью. Не на нее. На что-то большее.

– У меня трое кузенов умерли потому, что земные корпорации не продавали астерам противораковых средств. С ферм Ганимеда нам доставались паршивые объедки. Только еда из пробирок не любит людей, да? Действует иначе, но кому какое дело? У тио Беннета отобрали корабль – он опоздал продлить разрешение. Он, черт возьми, даже не стоял в земном доке, но раз не заплатил, его взяли на абордаж, выкинули на Цереру, а тачку продали. За что же? Разве они защищают нас от пиратов? Защищают от паршивых производителей, которые продают старые скафандры под видом новых? Их волнует, что нас расстреливают? Убивают?

– Знаю, что не волнует.

– Не волновало, Костяшка! Не волновало! Говори в прошедшем времени. С сегодняшнего дня! – Син поднял вверх большой палец. – Ты летала для них много лет, и, наверное, это не ту фальта. Всякое было, Филипито мы отобрали, считаешь, мы все неправильно поступили, да? Но я начинаю думать: ты делила койку с земным койо. Там, может, и забыла, кто ты есть? Начинаю думать: может, ты как они?

«Нет, – хотелось ответить ей, – нет, я никогда не забывала». Но правда ли это, даже если она найдет нужные слова? Девочка, носившая когда-то ее имя, была среди них своей. Она чувствовала тот же гнев, который видела в Сине и в Филипе. Когда-то и она радовалась бы гибели землян. Но Джим был с Земли. И Амос. Алекс с Марса, но, с точки зрения астера, это более или менее то же самое. А она кто? Прирученная ими астерская зверушка? Не своя? Она так не думала. Значит, она стала чем-то иным.

А все же насколько хорошо они ее знали? Она столь многое скрывала. И не знала, что изменилось бы, если б рассказала.

Син хмуро, жестко смотрел на нее, выпятив подбородок. Она попыталась отступить, спрятаться за занавеской волос, но этого было мало. Здесь – мало. Сейчас – мало. Ей следовало что-то сказать, ответить, иначе он поймет ее молчание как признание в том, чего не делала и не желала. Наоми попробовала представить, что сказал бы на это Джим, но мысль о нем была как прикосновение к открытой ране. Вина – что не рассказывала ему о прошлом, – и горе, и тоска разлуки, и страх, что на Тихо с ним что-то произошло. Или происходит. Как раз сейчас, когда она ничем не может помочь. Она не знала, как поступил бы Джим, и не смела представить его здесь.

Хорошо, тогда Амос. Что сделал бы Амос?

Она глубоко вдохнула и выдохнула. Вскинула голову, отбросив волосы назад. Усмехнулась.

– Ну, Син, это взгляд с одной стороны, – сказала она, напирая на каждое слово. – Так?

Син моргнул. Он ожидал чего угодно, но не такого ответа. Наоми проверила последнюю батарейку в своем ящике, вернула ее на место и закрыла крышку. Син все смотрел на нее, чуть вывернув голову влево. Как будто стал ее опасаться.

Наоми порадовалась этому.

Она кивнула на открытый ящик у него под ногами.

– Ты свои проверять собираешься? Или тебе помочь?

* * *

К обеду атаки, видимо, закончились. Зато новостные каналы теперь били ключом. Наоми сидела за столом, который, как всё на этом корабле, выглядел мучительно знакомым. По правую руку от нее расположился Син, а по левую – незнакомая молодая женщина. На тарелку ей навалили жареных грибов под острым соусом – фирменное блюдо Рокку. Она ела как все, не помогая себе второй рукой, и думала о том, можно ли узнать в ней чужую.

Экран был настроен на передачу со станции Тихо. Наоми старалась смотреть бесстрастно. При виде Моники Стюарт она почему-то испугалась. После вступительного слова, в котором Наоми не услышала ничего нового, журналистка обратилась к Фреду Джонсону. Тот очень прямо и напряженно сидел напротив. Он выглядел старым. Он выглядел усталым. Наоми за ним не следила и почти не слушала: всматривалась в края экрана, нет ли там Джима. Все за столом хихикали и передразнивали говорящих. Наоми удавалось ухватить только обрывки интервью.

«Вы считаете, что атака была направлена в первую очередь на вас?»

«Похоже на то».

– Врун поганый! – выкрикнул кто-то с той стороны стола, и все одобрительно захохотали. Включая Сина.

Фред старался не шевелиться, а камера смотрела ему прямо в лицо. Значит, он ранен и скрывает это. Наоми слышала, что земные птицы всеми силами скрывают болезнь. Проявление слабости – прямое приглашение агрессору. От такого сравнения Фред Джонсон показался ей уязвимым. Может быть, сейчас уязвимыми стали все.

«Участники нападения задержаны, и мы надеемся очень скоро узнать, кто за ними стоит», – что-то в этой фразе зацепило внимание. Она знала Марко, и ей казалось странным, что он еще не выпустил пресс-релиз. Он ведь притащил ее сюда, чтобы показать себя? Или нет?

Она должна была привести с собой «Росинант» и разочаровала их, прилетев без него. Что они на самом деле хотели заполучить: корабль? Или Джима? Наоми с ужасом подумала, что вышло бы, если б она явилась не одна.

И тут же, словно отозвавшись на ее мысли, Моника Стюарт закончила интервью с полковником Фредом Джонсоном – голосом АВП и начальником станции Тихо – и обратилась к капитану Джеймсу Холдену.

У Наоми прервалось дыхание.

«Как я поняла, вы исполняли обязанности телохранителя при полковнике Джонсоне?» – начала Моника.

«Да, верно, – чуть поморщившись, ответил Джим. Понятно, он не лучшим образом справился с работой. – Но выяснилось, что в этом не было нужды. Агенты противника, просочившиеся в службу безопасности, оказались совсем немногочисленны. Они не представляли серьезной угрозы».

Джим лгал! Наоми отодвинула от себя тарелку.

«Верно ли, что заговорщики ставили перед собой и другую цель? По некоторым сообщениям, атака могла быть прикрытием для кражи».

В глазах Джима мелькнула досада. Наоми не знала, заметил ли ее кто-то, кроме нее. Очевидно, Моника коснулась темы, которую они не согласовали. Или договорились обходить.

«Я об этом ничего не слышал, – сказал Джим. – Насколько мне известно, нападавшие не добились успеха, разве что нанесли некоторые повреждения станции».

Опять ложь!

– Заткните его! – крикнул кто-то.

Его поддержали. Кто-то бросил оскорбление в адрес Холдена. Син покосился на Наоми и отвел глаза. Наоми вернулась к еде. Острый соус обжигал губы, но это было даже к лучшему. Экран переключили на главный канал новостей с Земли. Молодой человек в черном дождевике, судя по субтитрам, вел репортаж из какого-то Порто. За его спиной виднелись старинные и современные здания. Их окатывала мутная вода. На возвышенности за домами в ряд лежали мешки. Мешки с трупами.

– Это был он?

Наоми не заметила, когда Филип оказался у нее за спиной. Сидевшая слева девушка кивнула ему и сбежала. Мальчик занял освободившееся место. На подбородке у него пробивался пух – черный на золотисто-смуглой коже. Филип повернулся к матери и не сразу нашел ее глазами. Заговорил как пьяный:

– Ради этого мужчины ты нас бросила, си но?

Син крякнул, как от удара. Наоми не поняла отчего. Сказанное было так далеко от истины, что просто смешно.

– Совсем нет, – сказала она, – но – да, я с ним летаю.

– Красавчик, – отозвался Филип. Она задумалась, с чьего голоса он говорит. На Марко было непохоже. – Хотел сказать насчет того, что ты здесь… хотел сказать.

Но говорить, что хотел, Филип не стал. Наоми не знала, видит она сожаление в его глазах или принимает желаемое за действительное. И не знала, как ему ответить. В ней будто столкнулись несколько Наоми: пленница, предательница, вернувшаяся мать, мать-беглянка – и каждая говорила свое. Она не знала, которая из этих женщин настоящая. И есть ли среди них настоящая.

Возможно, настоящими были все.

– Я бы предпочла находиться сейчас в другом месте, – сказала она, ступая по словам, как по острым лезвиям. – Но так часто бывает, да?

Филип кивнул, потупив взгляд. Ей показалось, что мальчик сейчас уйдет, и она не знала, хочет ли удержать его.

– Знаешь, там – это я, – сказал Филип. – В новостях. Это я.

Репортер был старше Филипа, шире в плечах и круглее лицом. Мгновенье Наоми искала сходство, а потом, словно вышла на холод, – поняла.

– Твоя работа, – сказала она.

– Он сделал мне подарок, – сказал Филип. – Покрытие-невидимка на метеоритах. Я вел группу, которая его добыла. Без меня ничего бы не получилось.

Он хвастался. В прищуре глаз, в напряжении губ сквозило, как ему хочется произвести впечатление. Добиться похвалы.

Что-то похожее на ярость обожгло Наоми изнутри. Репортер на экране перечислял гуманитарные миссии и религиозные группы. Тех, кто пытался помочь пострадавшим. Как будто на планете остались люди, не нуждавшиеся в помощи.

– Он и со мной так обошелся, – сказала Наоми и, увидев вопрос на его лице, пояснила: – Твой отец. Он и мои руки выпачкал в крови. Сделал соучастницей убийства. Считал, наверное, что так мной будет проще управлять.

Напрасно она это сказала. Мальчик съежился, замкнулся в себе, как прячется в раковину присыпанная солью улитка. Новости переключились на другое. Счет погибших и пропавших на Земле перевалил за двести миллионов. Камбуз ликовал.

– Ты поэтому сбежала? – спросил Филип. – Не справилась с работой?

Наоми долго молчала.

– Да.

– Тогда хорошо, что ты ушла, – ответил Филип.

Она уверяла себя, что мальчик так не думает. Что он сказал это только для того, чтобы сделать ей больно. И сделал. Но сильнее боли оказалась грусть о том, кем мог бы стать ее малыш – и не стал. О сыне, который был бы у нее, сложись все по-другому. Но она оставила сына в руках чудовища, и зараза пошла дальше. Семья чудовищ: отец, мать и сын.

Эта мысль помогла.

– Они на меня давили, – произнесла она. – Все, кто умер из-за меня. Я хотела уйти. Сказала ему, что никого не выдам, если он позволит мне взять тебя и уйти. Но он вместо этого отобрал тебя. Сказал, что я веду себя как сумасшедшая и он боится оставить меня с тобой. Так что если кого и предали, это меня.

– Знаю, – бросил, как плюнул, Филип. – Он мне рассказывал.

– И мне пришлось бы продолжать. Снова и снова убивать для него людей. Я и это попробовала. Пыталась задавить себя. Пыталась отстраниться – мол, пусть умирают. Он говорил, что я пыталась покончить с собой?

– Да, – сказал Филип.

Ей следовало остановиться. Нельзя было взваливать все это на него. На мальчика. На ее мальчика, помогавшего убить целый мир.

Господи, ей все еще хотелось его защитить. Как глупо! Он теперь убийца. Он должен знать.

– Это произошло в шлюзе на Церере. Я запустила шлюзование. Мне оставалось только выйти в открывшийся люк. Шлюз был старый, крашенный голубым и серым. И пах яблочной отдушкой. Что-то там случилось с воздуховодом. В общем, я это сделала. Запустила открытие. Только станция установила там защиту от дурака, а я и не знала. Ну, – она пожала плечами, – тогда я поняла.

– Что поняла?

– Что мне тебя не спасти. Так или иначе ты остался бы без матери. В любом варианте.

– Не всякий может быть солдатом, – сказал Филип.

Он хотел ее уколоть, только Наоми уже не чувствовала боли.

– Единственное, что каждый вправе сделать с чужой жизнью, – это уйти из нее. Я взяла бы тебя с собой, если б могла. Но я не могла. Я бы осталась, если бы могла. Но я не могла. Я бы спасла тебя, если б могла.

– Меня не от чего было спасать.

– Ты только что убил четверть миллиона человек, – напомнила она. – Кто-то должен был удержать тебя.

Филип встал, двигаясь как деревянный. На миг она увидела, каким он станет мужчиной. И каким был мальчиком. В глубине его глаз стояла боль. Не такая, как у нее. Его боль – это его боль, ей оставалось только надеяться, что он сумеет ее почувствовать. Что научится хотя бы жалеть.

– Прежде чем убивать себя, – сказала она, – найди меня.

Он отшатнулся, как от крика.

– Кон кве мне делать такую глупость? Сой но трус, я.

– Когда до этого дойдет, – повторила она, – найди меня. Ничего нельзя вернуть, но я помогу тебе, если сумею.

– Ты для меня мерд, нута^[156], – бросил Филип и быстро отошел.

На нее смотрели – или притворялись, что не смотрят. Наоми тряхнула головой. Пусть глазеют, ей уже все равно. Даже не больно. В сердце было просторно, сухо и пусто, как в пустыне. Впервые с той минуты на Тихо, когда она приняла вызов Марко, Наоми мыслила ясно.

Она не вспоминала о Сине, пока тот не заговорил:

– Резкие слова, чтобы услышать их в великий день.

– Такова жизнь, – ответила она.

А подумала: «Для него это не великий день».

В ее памяти звучали слова Марко: «Чтобы класс угнетателей тебя услышал, приходится говорить на его языке. Не только слова, но и произношение». Впрочем, он пока еще ничего не сказал. Ни на каком языке. Она не знает его планов. Вероятно, они неизвестны никому, кроме самого Марко.

Как бы то ни было, его великие замыслы еще не исполнились.

Глава 26 Амос

Салливан умер на пятнадцатом метре шахты.

План, если можно так выразиться, состоял в том, чтобы открыть дверь лифтовой шахты, подняться на уровень и его тоже вскрыть. Каждый уровень должен был становиться опорной площадкой для перехода на следующий, а к тому времени, как они добрались бы до застрявшей на самом верху кабины, у них уже накопился бы опыт, позволяющий ее обойти, или удалось бы дозваться оставшегося внутри охранника, чтобы тот их пропустил. Так или иначе проблемы они собирались решать по мере возникновения.

На то, чтобы открыть первые двери, ушел час. После отключения системы они по умолчанию переходили в режим «заперто» и к тому же были куда основательнее обычных лифтовых дверей. В конце концов пришлось Амосу, Салливану и Моррису налечь на одну створку, а модификанту Конечеку – на другую, только тогда удалось раздвинуть их настолько, чтобы пролезть. Земля за это время вздрагивала дважды, причем во второй раз сильнее: чертова мантия звенела как колокол. Амоса начинала мучить жажда, однако он не видел смысла о ней говорить.

Как он и ожидал, в шахте было темно. И еще мокро, чего он не ожидал. Черные капли вонючим дождем сыпались откуда-то сверху, пачкая стены склизкой дрянью. Никто не знал, протекает ли с одного из подземных этажей или развалилась постройка на уровне земли. У охраны имелись фонарики, но их лучи высвечивали только грязные стальные стены и уходящие вверх направляющие для кабины. Рядом с ними шла груба, напоминающая бесконечную башню из поставленных друг на друга шкафов.

– Там трап для технического обслуживания, – сказала Рона, указав лучом фонарика на двери этих шкафов. – Раздвижные дверцы, а за ними проложены скобы.

– Отлично, – отозвался Амос, наклоняясь в шахту.

До дна оставалось еще метра три, хотя от скопившейся внизу черной жижи казалось, что глубже. Он надеялся, что проверять на себе не придется. Воздух пропах пеплом и краской. Не хотелось думать, откуда течет и что там наверху. Если все по яйца залито токсичным дерьмом, этого уже не поправишь.

Разрыв между этажами был около полуметра. Выгнув шею, Амос рассмотрел вделанные заподлицо в стену дверцы. Даже для пальцев зацепа нет. Далеко наверху что-то мерещилось – возникало и тут же пропадало светлое пятнышко.

– Доберемся до следующей двери? – спросила сзади Кларисса. – Что там?

– Похоже, пора составлять план «С», – ответил Амос, возвращаясь в тюремный коридор.

Конечек хихикнул, и Салливан, обернувшись, чуть не ткнул ему в лоб своим недопистолетом.

– Смешно тебе, дрянь? Что ты увидел смешного?

Амос, не обращая внимания на повисшее в воздухе убийство, разглядывал пистолетоподобное оружие. Ничего похожего ему в руки еще не попадало. Рукоять из твердой керамики с протянутым по шву контактным интерфейсом. Дуло короткое и квадратное, толщиной в его большой палец. Конечек навис над Салливаном; ярость и вызов проступили на его распухшем лице – но это было не страшно, лишь бы они там и оставались.

– Рискнешь его использовать, крошка?

– Что у тебя за пукалка? – спросил Амос. – Только не говори, что это та штука для подавления бунтов. Вам ведь дают настоящие пули, нет?

Салливан, продолжая целиться в Конечека, повернулся к нему. Амос улыбнулся и очень бережно положил ладонь на локоть охранника, заставив того опустить руку.

– Что за хрень ты несешь? – спросил Салливан.

– Я про план «С», – пояснил Амос. – Эта штука ведь стреляет настоящими пулями? Не какими-нибудь гелевыми плюшками?

– Патроны боевые, – сказал Моррис, – а что?

– Я просто вспомнил, как паршивый металл вспучивается под пулями.

– Ты это к чему? – не поняла Кларисса.

– К тому, что если у нас есть три вспучивалки для паршивого металла, – сказал Амос, – можно его вспучить.

Оружие было настроено на биометрию владельца, чтобы кто-нибудь вроде Персика или Конечека его не перехватил, поэтому в грязь на дне пришлось спускаться Амосу с Роной, а не одному Амосу. Черная лужа, холодная и липкая, оказалась им по щиколотку. Дверь нижнего шкафа уходила краем под воду. Амос костяшками пальцев постучал по металлу, прислушался к звону. Луч фонарика, отражаясь от стен, наполнил шахту сумерками.

– Всади по пуле, – Амос пометил сталь грязевыми кляксами, – сюда и сюда. Посмотрим, не получится ли зацепов для пальцев.

– А если срикошетит?

– Будет плохо.

Первый выстрел проделал дыру примерно сантиметровой ширины, второй – немногим меньше. Амос ощупал края кончиками пальцев. Острые, но не как нож. Черный дождь промочил рубашку на плечах, приклеил ее к спине.

– Эй, Тощий, – позвал Амос, – не спустишься на минутку?

После короткой паузы послышалось ворчание Конечека:

– Ты как меня назвал?

– Тощий. Ты посмотри, что у нас получилось. Может, в этом что-то есть.

Конечек спрыгнул в лужу, забрызгав Амоса и Рону грязью. Ничего страшного. Арестант поиграл мускулами, размял плечи, потом просунул указательный и средний пальцы в пулевые отверстия, уперся другой рукой в стену и потянул. Нормальный человек таким способом ничего бы не добился, но эту тюрьму строили не для нормальных людей. Металл погнулся, лопнул и отошел, обнажив ряд скоб – металлических дуг, нарочно сделанных шершавыми, чтобы руки не скользили. Конечек ухмылялся, похожий со своей раздутой щекой и торчащей бородой на комика. Кончики пальцев у него покраснели и распухли, но крови на них Амос не заметил.

– Ну, хорошо, – заговорил он, – у нас есть чертовски негодный, но все-таки план. Выбираемся отсюда.

Трап оказался узким и неудобным, так что ни к чему было без особой нужды висеть на нем часами. Салливана с Конечеком пустили первыми: охранник выстрелами проделывал дыры, а монстр отдирал сталь. Амос сидел на бетонном полу коридора, свесив ноги в шахту. Моррис с Роной стояли у пего за спиной, зажав плечами Клариссу. У Амоса бурчало в животе. Десять метров по трапу, короткий треск выстрела, и еще один.

– Я думала, найти выход будет труднее, – заметила Кларисса.

– Тюрьма такая штука, – протянул Амос. – Она и не должна тебя удерживать, понимаешь ли. Только притормозить, чтобы тебя успели подстрелить, а большего от нее не требуется.

– Изучал изнутри? – осведомилась Рона.

– Нет, – ответил Амос, – знакомые рассказывали.

Еще два вторичных толчка прошли, никого не скинув с трапа и не обрушив шахту. Часом позже замолкла сирена, и тишина показалась такой же внезапной и грозной, как сигнал тревоги. Зато стали слышны отдаленные звуки. Гневные голоса. Дважды раздавались выстрелы откуда-то из-за пределов шахты. Амос не представлял, сколько в тюрьме народу, считая охрану, заключенных и всех прочих. Может, сотня, может, больше. «Заключенные, – прикинул он, – должны быть в камерах. Под замком. Если это шумели другие охранники, что ж – они сделали свой выбор, а пойти их поискать никто не предложил».

Послышались еще два выстрела из шахты, затем бормочущие голоса и вопль. Амос вскочил прежде, чем тело Салливана пролетело мимо и свалилось в грязь на дне. Рона, невнятно вскрикнув, спрыгнула за ним, а Моррис направил луч своего фонаря вверх. Подошвы Конечека осветились двумя белыми точками, лицо над ними осталось в тени.

– Он поскользнулся, – крикнул Конечек.

– Черта с два! – выкрикнула Рона.

Она уже держала пистолет в руке и двигалась к трапу. Амос соскочил к ней и, растопырив руки, преградил дорогу.

– Эй-эй-эй, с ума-то не сходи, а? Парень нам еще нужен.

– Подхожу к четвертому уровню, – крикнул Конечек. – Уже виден свет наверху. И ветер слышен. Еще немного!

Салливан лежал в грязи, противоестественно подогнув под себя ноги, как тряпичная кукла. В кулаке он еще сжимал пистолет. Желтый сигнал на рукояти говорил, что патроны кончились. Салливан жил, пока был полезен, а потом Конечек его убил.

Подонок даже не дождался, пока все поднимутся наверх.

– Он поскользнулся, – сказал Амос. – Беда, но такое бывает. Не делай глупостей.

Рона скрипела зубами от ярости и страха. Амос улыбнулся и покивал ей, припоминая, что такие жесты обычно успокаивают людей. Он не понял, подействовали его старания или нет.

– Кто-нибудь помогать собирается? – прокричал Конечек. – Или я все сам должен делать?

– Бери Морриса, – сказала Кларисса. – С двумя пистолетами. Один для металла, другой для защиты. Мы сделали ошибку, но она не повторится.

– А тебя тут что, посадить без охраны? – заспорил Моррис. – Нет, без охраны никто не останется.

– Я о ней позабочусь, – вставил Амос, но тюремщик его не слушал.

– Все полезут наверх, – решила Рона. – Все. И при первом угрожающем движении, богом клянусь, я перестреляю всех.

– Я посетитель тюрьмы, – напомнил Амос.

Рона подбородком указала на трап.

– Полезай.

И они, рука за руку, полезли в темноту. Десять метров вверх, может, двенадцать. Первым – Моррис, за ним Кларисса, потом Амос. Последней шла Рона, засунувшая фонарик за пояс, чтобы рукой можно было выхватить пистолет. Конечек, звеня, ругаясь и подвывая от натуги, освободил следующий участок трапа. С высоты еще капала черная жижа, и все под ней становилось скользким. Амос даже подумал, что Салливан и в самом деле мог поскользнуться, и тут же хихикнул про себя – тихонько, чтобы никто не услышал. Конечек качнулся в сторону, пропуская Морриса. Прозвучали еще два выстрела, и мужчины наверху снова поменялись местами. Амос задумался, рассчитаны ли эти скобы на двойной вес. Впрочем, пока они не гнулись – уже хорошо. Он потратил немало времени, разглядывая щиколотки Клариссы, поскольку глядеть больше было не на что. Икры девушки истончились от атрофии, бледную кожу покрывала грязь. Когда ноги у нее задрожали, Амос это заметил. На сломанную руку Кларисса не жаловалась.

– Ты в порядке, Персик?

– Нормально, – отозвалась она. – Просто начинаю уставать.

– Держись, помидорка, – подбодрил он. – Мы почти на месте.

Шахта над ними сокращалась. Не видно было ни кабины лифта, ни ее охранника – только серый квадрат и вой ветра. Раз, когда до верха оставалось еще четыре или пять метров, Рона всхлипнула внизу – но только один раз. Амос не стал спрашивать, в чем дело.

А потом Конечек выбрался наверх, и Моррис подтянулся за ним. Шел черный дождь, и капли становились все холоднее. Кларисса уже дрожала всем телом, трепетала, словно ее вот-вот унесет куда-то ветром.

– Ты справишься, Персик.

– Знаю, – сказала она, – Знаю, что справлюсь.

Она выползла на край, за ней была очередь Амоса. Шахта открывалась на ровную площадку, словно выметенную рукой бога. Надземная часть здания исчезла, остались разбросанные по голому полю обломки бетона и досок. Ограждения тоже как не бывало. Стволы деревьев на горизонте торчали неровной щетиной. Куда ни глянь – только земля и мусор. Под темным низким небом с края на край мира перевернутыми волнами катились облака. Ветер, бивший с востока, пропах чем-то смутно знакомым. Примерно так Амосу представлялось покинутое поле боя – только здесь было хуже.

– Давай! – Рона толкнула его в ляжку.

И тут Конечек вдруг взревел, а Морис вскрикнул. Выстрел раздался, когда Амос уже выбрался на край и подтянул под себя ноги. Конечек приподнял Морриса над землей. Голова охранника бессильно свесилась на словно бескостной шее. Все было ясно. Кларисса валялась под ногами седого преступника.

На долю секунды взгляд Амоса сцепился со взглядом Конечека. Амос различил в его глазах примитивное, животное удовольствие. Радость школьника, прижигающего муравьев увеличительным стеклом. Нечеловечески быстро Конечек бросил мертвеца и ринулся вперед, впиваясь пятками в скользкую грязь. Амос обманул его ожидания, шагнув навстречу и основательно пнул под ребра. Но Конечек мгновенно ударил его локтем в ухо, и мир вокруг Амоса завертелся. Механик споткнулся, позволив противнику ухватить его за пояс и за плечо. Он почувствовал, что взлетает вверх, заглянул в шахту и увидел разинувшую рот Рону. Лететь в черную пустоту было долго. Мелькнула мысль, встретит ли его внизу Лидия. Вряд ли встретит – но для последней мысли неплохо.

Ударил выстрел. Конечек пошатнулся, и Амос, вывернувшись из его ослабевшей хватки, упал назад и сильно ударился. Кларисса лежала поверх трупа Морриса, двумя руками сжимая кисть мертвеца и снова наводя его пистолет. Из груди Конечека лилась кровь. Броситься на девушку он не успел – рука Роны, вытянувшись над краем шахты, ухватила его за лодыжку. Конечек молниеносно ответил пинком, Рона взвизгнула, но к тому времени Амос уже был на ногах. Он согнул колени, смещая вниз центр тяжести. Мир все еще вращался, полагаться на среднее ухо не приходилось, но Амос много лет провел в свободном падении. Ему не впервой было плевать на головокружение.

Короткий пинок в пах, возможно, кастрировал Конечека. Седой отступил на шаг, выкатив глаза. Удивляться ему пришлось не больше десятой доли секунды, пока он не провалился в шахту. Одной проблемой стало меньше.

Амос сел и принялся растирать пострадавшее ухо. Рона выползала на свет – вернее, в блеклый полумрак. Она плакала, медленно вбирая в себя картину опустошения, ужасаясь и не веря своим глазам. Она хлопала себя ладонями по бокам – так дети изображают пингвина. Ее отчаяние могло показаться смешным, не будь оно таким искренним. Когда у человека отбирают всё, ему причитается хотя бы достоинство.

– Где же все? – выкрикнула она сквозь вой ветра, словно ждала от кого-то ответа. И поникла. – О господи… Эсми.

Кларисса перекатилась на спину, раскинув руки под грязным дождем и пристроив голову на мертвое тело, как на подушку. Глаза она закрыла, но грудь поднималась и опускалась. Амос прищурился на Рону.

– Эсми? Она из ваших людей?

Женщина кивнула, не глядя на него.

– Ага, – протянул Амос. – Слушай, если хочешь ее поискать, я не против.

– Заключенная… я обязана.

– Ничего, за Персиком я пригляжу. Пока ты не вернешься, понимаешь ли.

Женщина ни на мгновение не задумалась об абсурдности его предложения. Она, шатаясь, направилась к поднимавшемуся на горизонте пригорку. Она не вернется. Никто не вернется. Некуда здесь возвращаться.

Кларисса уже открыла глаза. Амос наблюдал, как губы ее раздвигаются в улыбке, как она поднимает мокрые руки, чтобы пальцами расчесать волосы. В ее смехе прозвучало наслаждение.

– Ветер, – проговорила девушка. – Ах ты, боже мой, я думала, никогда уже не почувствую ветра. Не верила, что выберусь наружу. Как тут красиво!

Амос, оглядев руины, пожал плечами.

– Зависит от контекста, надо думать.

Ему хотелось есть и пить. У них не было ни укрытия, ни одежды, а чтобы выстрелить из единственного оружия, пришлось бы таскать с собой мертвеца. Хотя бы до тех пор, пока его тело не остынет.

– Ну что за хрень! – бросил он. – И куда же нам теперь податься, а?

Кларисса вытянула тонкую руку, ткнула ледяным пальцем в небо. Там сквозь тучи и свечение стратосферы пробивался идеально круглый светлый диск.

– Луна, – сказала она. – Остаться на планете – смерть, еда скоро кончится. И вода.

– И я так думаю.

– Есть яхты. Я знаю, где их держали в нашей семье. Только это космопорт для богатых. Там строжайшая охрана. Наверное, придется прорываться силой.

– У меня есть кое-какие знакомые… – начал Амос. – То есть, сама понимаешь, если они еще живы.

– Вот тебе и план, – кивнула Кларисса, но с места не двинулась.

Дикция у нее наладилась – значит, кровоизлияния в мозг, скорее всего, не случилось. Одной проблемой меньше. Амос тоже пристроил голову на грудь покойника, коснувшись макушкой головы Клариссы. Немного отдыха не помешает, но скоро надо будет двигаться. До Балтимора далеко. Он прикинул, где бы достать машину. Или на худой конец пару велосипедов. Пульсирующая боль в ухе затихала. Скоро он сумеет твердо стоять на ногах.

Бледный диск в черном небе укрылся за обрывком тучи, пропал на минуту и показался снова.

– Забавно, – заметила Кларисса. – Большую часть истории человечество не могло добраться до Луны. Несбыточная мечта. Потом это стало рискованным приключением. А наконец – обычнейшим делом. Вчера это было обычнейшим делом. А теперь – снова почти несбыточная мечта.

– Да, – протянул Амос, – только вот…

Он ощутил, как она шевельнулась, повернула голову, чтобы посмотреть на него.

– Что такое?

Амос указал на небо.

– Я почти уверен, что это – солнце. Хотя твою мысль я понял.

Глава 27 Алекс

Болела голова. Болела спина. Ног он не чувствовал. Это приводило его в отчаяние, пока не стала возвращаться память и Алекс не понял: значит, он жив. Гудел медотсек, что-то прохладное закачивалось ему в вену. Сознание снова погасло.

Очнувшись во второй раз, он почувствовал себя почти человеком. Медотсек был огромным. Раз в пять больше, чем на «Росинанте», хотя и меньше настоящего, многофункционального госпиталя на «Бегемоте». Противоударное покрытие стен имело приятный оттенок хлебной корки. Алекс хотел было сесть, но передумал.

– А, мистер Камал? Вам лучше?

Говорила женщина-врач – узколицая, светлокожая, с глазами цвета льдинок. В форме марсианского военного флота. Алекс кивнул – скорее из вежливости, чем соглашаясь, что ему лучше.

– Я поправлюсь? – спросил он.

– Зависит от вас, – усмехнулась она. – Будете лопать, как в двадцать лет, непременно поправитесь.

От смеха в животе проснулась острая боль. Врач поморщилась и тронула его за плечо.

– Пока вы были без сознания, пришлось вас немножко порезать. Перегрузка не пошла на пользу язве.

– У меня язва?

– Была. Теперь на ее месте привитый лоскут, но ему еще надо прижиться. Через несколько дней вы почувствуете себя гораздо лучше.

– Ага… – Алекс опустил голову на подушку. – Я немножко перенапрягался в последнее время. А как Бобби?

– С ней все в порядке. Сейчас ее опрашивают. Думаю, и с вами захотят побеседовать, раз уж вы пришли в себя.

– А мой корабль?

– Мы завели шлюпку в ангар. И перезаправили. Вернем, когда оторвемся.

– Оторвемся? – он снова вспомнил о погоне.

– Те джентльмены, что вас обстреляли… Наш арьергард внушает им, что за нами гнаться не стоит. Как только подойдет помощь, вы, полагаю, сможете продолжать путь.

– Вы, значит, кого-то ждете?

– Да, еще бы. – Женщина вздохнула. – Полдюжины наших лучших кораблей. Вряд ли нам нужно так много, но рисковать никто не хочет.

– По мне, так это правильно, – согласился Алекс, прикрывая глаза.

С молчанием женщины что-то было не так. Он снова взглянул на нее. Она осталась на том же месте, по-прежнему улыбалась, непринужденно сложив руки на животе. В глазах у нее стояли слезы.

– Пока вы были без сознания, кое-что произошло, – сказала она. – Вам, наверное, следует знать.

* * *

Едва он вошел в комнату для собеседований, Бобби вскочила и крепко обняла его. На ней был обычный на кораблях спортивный костюм – точно такой же, каким снабдили Алекса. Поначалу они молчали. Алекс странно чувствовал себя в ее руках. Бобби была намного больше и сильнее его. Казалось бы, объятия такой привлекательной женщины должны содержать хоть какой-то элемент эротики, но Алекс ощущал только общую для них беззащитность.

Он никогда не бывал на Земле. Не знал, каково там. Еще недавно он сказал бы, что его ничто не связывает с этой планетой. И с изумлением открыл, что ошибался. Четверть миллиарда погибших от ударов и цунами. Скоро будет еще больше. Новостные каналы уже сейчас сообщали об отказах инфраструктуры, о падении температуры ниже нуля в весеннем северном полушарии, скрытом густыми тучами пыли, пара и обломков. Главные города снабжались энергией от термоядерных реакторов, но остальным, когда иссякнут аккумуляторы, придется полагаться только на солнечную энергию во всех ее видах. Тогда погаснут еще миллиарды огоньков. Генеральный секретарь погиб вместе с неустановленным числом других представителей Ассамблеи. Военные отзывали домой корабли из всех концов Солнечной системы, устанавливали вокруг планет кордон от новых ударов. Провалившееся нападение па Тихо и темный флот, с которым столкнулись Алекс с Бобби, выглядели всего лишь ремарками к тому, что творилось с родным миром человечества.

А хуже всего было то, что никто не понимал, кто это сделал. И зачем.

Бобби выпустила Алекса и отступила назад. В ее глазах отразилась та же пустота, которую Алекс ощутил в себе.

– Дело дрянь, – сказала она.

– Да уж.

В комнате для собеседований все дышало безопасностью и уютом. Не били в лицо бестеневые лампы. Стены были окрашены в тот же оттенок коричневого, что и в медотсеке. Кресла-амортизаторы стояли не вокруг рабочего стола, а у маленьких столиков. Такие помещения у Алекса по кинофильмам ассоциировались с кабинетами психиатров. Бобби тоже оглянулась, словно увидев комнату заново, глазами Алекса. И кивнула на маленькую нишу напротив двери.

– Хочешь чаю? У них есть чай.

– Конечно, – сказал Алекс, – выпью с удовольствием. Ты в порядке?

– Я в порядке. То есть немножко встряхнуло, но меня даже в медотсек не загнали, – сказала она. – Тебе какого? У них есть черный со вкусом апельсина, улун, ромашковый…

– Никакого не пробовал.

– Я тоже. Так. Ладно, тебе, значит, улун.

Машинка зашипела, Бобби вручила Алексу грушу. Она была теплой на ощупь и слабо пахла водой и дымком. Алекс, присев к столу, сделал глоток, но чай оказался еще слишком горячим. Бобби опустилась рядом.

– Потрясающий был пилотаж, – начала она. – Почти жалею, что вырубилась и не могла полюбоваться.

– Я бы тебя предупредил, но сама понимаешь. В спешке…

Бобби покачала головой.

– Я не в претензии. От напряжения могла бы открыться старая рана, или удар хватил бы, или еще что. Я посмотрела запись боя. Серьезно: сидела здесь в чистой одежде, прокручивала все в записи и все равно несколько секунд думала, что мы не выберемся.

Ее восхищение согревало лучше горячего чая. Алекс почти не сомневался, что краснеет, и надеялся, что она не заметила.

– Да, только-только проскочили. Чертовски удачно ты вспомнила про конвой. Мне ничего в голову не приходило. Уже известно, что за черти нас обстреляли?

– Нет. Большая часть сопровождения сейчас прикрывает нас и пока, кажется, справляется. Но враги не включают транспондеров. Не угрожают и требований нс выдвигают. Полная тишина.

– Жутко. – Чай уже достаточно остыл. – Есть шанс, что мне позволят отправить сообщение капитану?

Бобби со вздохом развела руками.

– Рано или поздно – да. С нами обращаются как с друзьями, но вряд ли сразу дадут доступ в рубку связи. Мы все еще ведем бой, хоть и ушли с главной линии огня.

– Что ты им сказала?

Бобби сдвинула брови.

– Правду, только вышло не очень удачно.

– В смысле?

– Я сказала, что мы искали пропавшие корабли, скрывающиеся за новыми опознавательными сигналами, по наводке Джеймса Холдена.

– А! Да, когда произносишь это вслух, получается довольно зловеще.

– Они интересовались, как мы узнали, где искать, и что связывает меня с Холденом. То есть про тебя-то они знают, так что вопрос стоит так: почему я оказалась с тобой в одной команде.

– И каков был твой ответ?

– Старая дружба и тот факт, что ты служил во флоте. Знаешь корабли. Я‑то – простая пехота. Но отсюда пришлось перейти к расследованию черного рынка у себя дома, и к твоим вопросам о Гекате, и к тем типам, которые напали на меня.

– Они тоже покойники.

– Ну да. И после всего этого нашим хозяевам, по-моему, показались сомнительными мои уверения, что я ничего не знаю.

Алекс наклонился к Бобби. Его все еще потряхивало от слабости.

– Хорошо хоть, они не думают, что мы замешаны, знаешь ли… в этом.

Дверь тихо, словно извиняясь, отворилась. Вошедший был немолод, белоснежные седины явно укладывал хороший парикмахер. И этот человек носил настоящий костюм вместо военной формы или спортивных брюк. Он походил на внушающего безусловное доверие адвоката. За ним вошли двое десантников в полном вооружении. Не кивнув ни Алексу, ни Бобби, они заняли посты у двери. Седой мужчина одарил улыбкой Алекса, затем Бобби и снова Алекса.

– Мистер Камал! – начал он голосом, соответствовавшим внешности. – Как я рад, что вы уже на ногах. Я хочу обменяться с вами несколькими словами по поводу нынешних неприятностей, вы не против?

Алекс покосился на Бобби. Та почти неприметно пожала плечами. Она этого человека не знала.

– Конечно, – кивнул Алекс, – я сделаю все возможное, чтобы вам помочь.

– Хорошо, хорошо, хорошо! – Мужчина поднял палец. – Но сперва…

Он сел за стол и па удивление добродушно насупился. Алекс почувствовал себя ребенком, которого ласково журит директор школы.

– Сержант Драпер, я хотел бы знать, зачем правительство Земли требует разговора с вами. Вы с ними связаны?

Бобби стала серой, потом белой, прижала ладонь к губам.

– Ох, извините! На видео вы совсем другой! Я не узнала вас, сэр. Алекс, это премьер-министр Смит.

Алекс вскочил на ноги.

– Ох! Извините, сэр. За всеми этим делами на Илосе я не следил за последними выборами.

Один из десантников закашлялся, возможно, скрывая смешок. Премьер-министр Смит теперь хмурился чуть более естественно. Он жестом предложил Алексу сесть.

– Да, что ж, ничего страшного, разумеется. Но, возвращаясь к вопросу: вы сотрудничали с правительством Земли?

– Нет, – ответила Бобби. – Я общалась и лично знакома с одним человеком из правительства – с Крисьен Авасаралой. И только.

Премьер кивнул, между его бровями залегла глубокая складка.

– Да, понимаю. Учитывая кончину генерального секретаря и развал Ассамблеи, Крисьен Авасарала представляет собой де-факто легитимное правительство Земли. И она предложила мне… Если не ошибаюсь, дословно она сказала «выскрести себе яйца малярным скребком», если с вами что-то случится.

– Очень похоже на нее, – заметил Алекс.

– Да, очень красочно. Она также интересуется возможностью побеседовать с вами. Я хотел бы знать, что именно вы ей скажете?

– Ничего такого, чего не сказала бы вам, – ответила Бобби. – Я не шпионка, сэр. Она привлекла мое внимание к нескольким вопросам, которые показались мне законными и интересными, и я сама решила поискать на них ответы. Если хотите, я с удовольствием расскажу обо всем, что сделала и что узнала.

– Вы – близкие друзья с Крисьен Авасаралой. Вы летаете с членом команды «Росинанта». Кажется, у вас большие связи на Земле и в Поясе, сержант.

– Да, сэр! – отрапортовала Бобби, устремив взгляд перед собой и чуть вниз. – Хорошо, что мы все на одной стороне.

Затянувшееся молчание не понравилось Алексу. Премьер-министр переплел пальцы на колене.

– Полагаю, что так, – сказал он. – Итак, почему бы не рассказать, что именно вы сделали и узнали и как нам продуктивно включить во все эти дела нашего общего друга Крисьен?

* * *

Допрос затянулся на несколько часов. Их с Бобби развели по разным комнатам, и Алекс рассказал обо всем, что произошло после возвращения с Илоса. Пришла еще одна женщина – он изложил все то же и ей. Его снова свели с Бобби и стали задавать обоим вопросы, на большую часть которых они ответить не сумели. В общем, для допроса все было обставлено достаточно мягко, но процедура выжала Алекса досуха.

На ночь он получил отдельную каюту. Со шкафчиком, койкой и экраном. Ему даже вернули ручной терминал. Каморка была чуть больше его каюты на «Роси», крошечная в сравнении с квартирой на Тихо и немного лучше той, в которой он жил перед уходом с флота. Алексу позволили записать сообщения для Холдена, Амоса и Наоми, только перед отправлением прогнали их через корабельную систему. После этого, заверили его, письма не попадут в программу новостей.

Он много лет не дышал воздухом марсианского военного корабля. Морозная свежесть регенерационной системы вызывала в памяти прошлое. Первый рейс. Последний рейс. В душу закралась меланхолия, поначалу такая легкая, что Алекс не сразу ее распознал. Горе. И страх. Все опасения за команду «Роси» вернулись сторицей. Он представлял, как возвращается на корабль, где нет Амоса. Или нет Наоми. Или что он никогда больше не увидит своего корабля, не услышит голоса Холдена. Алекс твердо решил лечь спать, но через час сдался, включил свет и вывел на экран новости.

Марс готовил заброски с продовольствием и спасательным снаряжением. Ганимед, вернувший контроль над своими доками, заворачивал обратно на Землю урожай ферм. Группа, именовавшая себя «фронтом Акада», приняла ответственность за удары, что было почти сразу опровергнуто. А на Земле начались бунты. Мародерство. Алекс выключил передачу и оделся.

Он вызвал Бобби – она откликнулась почти без задержки. Она была где угодно, только не в своей каюте. Стена располагалась слишком далеко, и голос отдавался легким эхом. Она стянула волосы на затылке, открывшиеся щеки разгорелись, лоб сильно вспотел.

«Привет», – сказала она, вздернув подбородок вместо кивка.

– Привет. Не спится мне. Решил узнать, чем занимаешься.

«Только что закончила спарринг. Лейтенант позволил немножко потренироваться».

– Они не забыли, что в тебя совсем недавно стреляли?

«Думаешь, несколько дырок освобождают человека от тренировки? – проговорила она с такой яростью, что Алекс засомневался, шутка ли это. – Мне даже скафандр одолжили».

– Ты после Ио хоть раз надевала силовой скафандр?

«Ни разу. Так что это будет… Не знаю. Либо очень круто, либо хуже кошмара».

Она ухмыльнулась в ответ на смешок Алекса. Улыбка – как холодная вода на ожог.

– Ты сейчас прямо в каюту или зайдешь сперва перекусить?

«Да, я бы что-нибудь съела. Встречаемся в столовке?»

В столовой для команды был пересменок. Смена «Альфа» отобедала, до ланча смены «Бета» оставался еще час. Бобби одна сидела за столиком у дальней стены, положив перед собой открытый терминал. Устроившаяся неподалеку компания – трое мужчин и женщина – бросала взгляды ей в спину и переговаривалась между собой. Алексу почему-то захотелось защитить Бобби – как во времена Нижнего универа хотелось защитить подружку от насмешек чужого клана.

Прихватив сэндвич с сыром и грушу с водой, он сел напротив Бобби. Она успела доесть мясо под соусом и отодвинула тарелку. Из ее терминала звучал знакомый голос.

«…Хрен станет мониторить каждое слово. Лучше всего, пожалуй, подробно обсудить менструальный цикл. Его всегда корчило от женских дел, да и вуайеристов никто не любит, будь они даже премьерами».

– Как она? – спросил Алекс, кивнув на терминал.

Бобби остановила запись и нахмурилась, глядя в опустевший экран.

– Думаю, ей тошно. Сердце разрывается. Но она ни за что не покажет. Именно этого она всегда больше всего боялась, а теперь вот случилось, а она даже отвести взгляд не может, потому что именно ей все… исправлять. Только этого уже не исправишь, да?

– Да, наверное, не исправишь.

– Нас везут на Луну.

– Я так и думал, – сказал Алекс.

Бобби угадала что-то по его голосу.

– Тебе не хочется?

– Честно? Я хочу домой. Обратно на «Роси», к своей команде, а уже с ней мне почти все равно куда. Неплохо бы, конечно, куда-нибудь, где в нас не будут стрелять.

– Хорошее место, – согласилось Бобби, – только не знаю, где такое есть.

– Планет хватает. Мое знакомство с колониями вышло, гм, не слишком удачным, но я оценил достоинства новых возможностей. Начать с чистого листа…

– Никто не начинает с чистого листа, – перебила Бобби. – Каждый тащит в новую жизнь всю старую. Начать сначала означало бы отказаться от всего прошлого. Не знаю, как это делается.

– Ну, помечтать-то можно?

– Я и сама люблю помечтать.

Двое мужчин поднялись из-за своего столика, отнесли подносы к утилизатору. Оставшиеся мужчина и женщина взглянули на Алекса с Бобби и тут же спрятали глаза. Алекс надкусил свой сэндвич. Жирный сыр и поддельное масло – вкус молодости. Или напоминание о том, как давно она ушла.

– Что слышно о гадах, которые нас обстреляли?

– Они продолжают бой с кораблями сопровождения. Отступают, но не бегут. Конвой не стал бы за ними гнаться – их дело не подпускать врага к нам.

– А, это правильно.

– Ты тоже заметил неувязку?

– Есть такое, – признал Алекс. – Какая-то паршивая засада, если она никого не застала врасплох.

– Это из-за нас, – напомнила Бобби. – Из-за нас с тобой. Мы оказались в нужном месте в нужное время. Вынудили их раньше времени вступить в игру. Если бы не мы, потеряли бы не только генерального секретаря. Честно говоря, думаю, потому нас так хорошо и приняли. Смит понимает, что без нас вышло бы намного хуже.

– Возможно, ты права. Просто я…

– Ждешь, когда же упадет второй ботинок?

– Угу.

– Я тоже. Мы нервничаем. Да и как же иначе? Кто-то в одночасье пустил под откос большую часть человеческой цивилизации.

Ее слова ударили по больному. Алекс отложил сэндвич.

– Так и есть, да? Я уже не понимаю, кто мы такие. И не понимаю, что происходит.

– Я тоже. И у всех так. Но люди разберутся. И найдут тех, кто это сделал. Мы не позволим им победить.

– Какую бы игру они ни вели.

– Какую бы ни вели, – согласилась Бобби.

В этот час умирали миллиарды. И не было способа их спасти. Земля получила тяжелую рану и, даже если выживет, никогда не станет прежней. Марс оказался планетой-призраком, его сердце – проект терраформирования – развалилось. Чужакам, приславшим протомолекулу, не было нужды уничтожать человечество. Они предоставили людям способ покончить с собой как с видом, и человечество немедленно ухватилось за такую возможность. Алекс ощутил набежавшие на глаза гневные слезы. Бобби притворилась, что не замечает.

– Да, – сказал он. – И все же мне станет намного легче, когда подтянутся корабли поддержки.

– Аминь, – заключила Бобби. – И еще мне бы хотелось, чтобы их было больше шести. Хотя их и так семь. Или шесть с половиной.

– Шесть с половиной?

– Эскадра поддержки подцепила где-то коммерческую лоханку. Называется «Четземока».

Глава 28 Холден

– Прикрытие для кражи! – возмущался Холден. – Ну что за чертовщина?

Фред Джонсон прохаживался по коридору. Его мягкий изгиб и открывающийся вид на строительную сферу словно утверждали победу станции Тихо. Встречные кивали Фреду и Холдену. Некоторые в знак солидарности повязали на рукава зеленые ленты, очень многие перечеркнули рассеченный круг АВП дополнительной чертой под прямым углом к первой. Были и значки со стилизованным глобусом и подписью: «АВП и Земля – один народ». Материальный ущерб, нанесенный станции, ограничивался в основном нижними уровнями – машинным залом и двигателем, – но Холдена преследовало чувство, что тяжело пострадала сама история Тихо. Не так давно Тихо и Церера были драгоценностями в короне внешних планет. Одним из аргументов в пользу независимости Пояса Астероидов.

Теперь, после атаки астеров, все изменилось. Солидарность с Землей объяснялась не столько сочувствием недавнему врагу, сколько разворотом прочь от АВП. Станция Тихо за станцию Тихо – и к черту всех, кто против.

А может, Холден переносил на других собственные чувства – он и сам ощущал что-то в этом роде.

– Она журналистка, – напомнил Фред. – Такие штучки – их работа.

– Да мы ей жизнь спасли! Если б не мы, вывезли бы ее со станции бог весть куда… Может, и пытали бы.

– Верно, – сказал Фред, подходя к лифту, который заранее открыл перед ними двери. Ранг Фреда все еще имел свои привилегии, и лифт отдавал ему приоритет перед другими. – Но и мы ей лгали, и она об этом знала.

Холден проглотил возражения, потому что единственно годное: «Не лгали» – было бы ложью. Еще несколько лет назад он не стал бы врать. Тогда он говорил правду, всю правду, не заботясь, куда полетят щепки. Он сам не знал, что его больше тревожит: что он изменился – или что не замечал этого, пока ему не указали.

Фред рассматривал его с усталой улыбкой.

– Злись на солнце за то, что оно заходит, если тебя это злит… Так сказал один поэт по имени Джефферс.

– А говорил ли он о том, как политики и журналисты лгут друг другу?

– А знаешь, ведь говорил.

Лифт качнулся и провалился вниз. Фред со стоном ухватился за стену.

– Можно было обойтись без этого, – сказал Холден.

– Нельзя, – возразил Фред. – Главная обязанность вождя после поражения – показать себя людям. Показать, как он, черт побери, держится на ногах иод своей тяжкой ношей. Это выстраивает сюжет.

– И все-таки…

– Если я еще могу что-то сделать, – сказал Фред, – я это сделаю.

Прежний кабинет Фреда ремонтировали – заменяли открывшиеся в пустоту стены и пол. Драммер организовала начальнику место рядом с переполненной тюрьмой. Этот кабинет был меньше, не таким удобным и не таким внушительным. Каждый раз, заходя в него, Холден не мог избавиться от чувства, что Фред понизил себя в должности. Или безропотно принял понижение от Вселенной.

Устроившись за столом, Фред потер глаза ладонями.

– По правде сказать, все, что мы здесь делаем, не удостоится и сноски в учебниках истории.

– Это еще неизвестно. Просто ты подавлен… – начал Холден, но Фред уже вывел работу на настольный монитор.

– Вчера ночью мне пришло два сообщения. Вернее, пришло больше, но эти два интересны. Первое с Земли. Авасарала, когда все случилось, была на Луне, и она готовит ответ.

– Ответ?

– Собирает дипломатов. Премьер-министр Марса уже в пути. Она хочет, чтобы я тоже там был. «Присутствие чуточку менее дерьмового крыла АВП». Если человечество зависит от дипломатического искусства этой бабы… Ну, будет любопытно.

– Что может случиться хуже того, что уже случилось? Война?

Фред выкашлял мрачный смешок.

– Я уже переговорил с Драммер. Она готова взять на себя Тихо на время, пока меня не будет.

– Значит, ты летишь?

– Не знаю, лечу ли туда, но здесь я не останусь. Я еще кое-что хотел тебе показать.

Фред открыл сообщение и жестом пригласил Холдена к экрану. Там застыл светлокожий мужчина с коротко подстриженными белыми волосами, на его лице морщины преждевременной старости теснили угревые шрамы давно прошедшей юности. Метка в углу сообщала, что запись сделана на станции Паллада.

– Андерсон Доуз, – пояснил Фред. – Слыхал о таком?

– Вроде бы большой воротила и потрясатель основ из АВП?

– Он когда-то протянул мне руку. Ввел во внутренний круг Пояса. Участвовал в переходе Цереры под надзор АВП. Последние несколько лет представлял АВП в переговорах об уравнивании статуса Ганимеда с Землей и Марсом.

– Понял, – сказал Холден.

Фред запустил запись, и человек на экране ожил. Низкий голос скрежетал, будто говорившего слишком часто били но горлу:

«Фред. Я знаю, что тебе сейчас трудно. Если на то пошло, нас всех тряхнуло. Но такова жизнь. История полна неожиданностей, которые задним числом выглядят очевидными вещами. Я хочу, чтобы ты знал: я санкции не давал. Но я знаю, что за люди за этим стоят, и они настоящие патриоты, что бы ты ни говорил об их методах».

– Что за бред? – вырвалось у Холдена.

– Это еще не все, – остановил его Фред.

«Сейчас я обращаюсь к тебе, потому что хочу сохранить мир в Альянсе. Я не хуже тебя помню, сколь многим ты пожертвовал и как много сил отдавал АВП. Это не забыто. Но наступает новая эпоха, и у нее своя логика. Я знаю, ты из тех людей, которые способны отличить справедливость от неизбежности. Я верну тебе кредит доверия. Клянусь. Но мне понадобится знак. Чтобы было, на чем показать новой силе, что ты здраво оцениваешь ситуацию. Что ты способен к переговорам. Речь идет о пленном. Не из тех, кто участвовал в мятеже. Даже они понимают, что пока требовать этого нельзя. Но ты задержал человека по имени Уильям Сакаи. Я прошу тебя в качестве жеста доброй воли передать его мне на станцию Паллада, а взамен я гарантирую тебе место в совете, когда…»

Фред прервал запись, заставив Андерсона Доуза застыть с полуоткрытым ртом и полуопущенными веками.

– Ты меня разыгрываешь, – сказал Холден.

– Разве кто-то смеялся?

Холден присел на край стола, рассматривая застывшего на экране человека. В груди спорили друг с другом гнев, удивление, возмущение, смех, отчаяние.

– Ты мог бы ответить, что мы уже вышвырнули его из шлюза.

– Ответить до или после того, как его вышвырнут из шлюза?

– По мне, так все равно.

Фред усмехнулся и убрал с экрана изображение.

– Ты так говоришь, но ты бы этого не сделал. Даже в ярости ты слишком порядочный человек. И я, как выяснилось, тоже.

– Правда?

– Помягчел к старости. Всюду теперь вижу… тонкости. Станция до сих пор закрыта, но мне придется ее открыть. Восстановить подобие нормальной жизни. Впрочем, дело не в этом. У меня два приглашения на два совета. Внутренние планеты сейчас отступают. Перегруппируются. Радикалы из АВП становятся новыми лидерами.

– Они же психи, на них висит массовое убийство!

– Да, – кивнул Фред. – И мы не знаем, кто они. Доуз знает, а я – нет.

– Минутку, – заговорил Холден. – Постой. Ты собираешься отдать Сакаи этому Доузу в обмен на имена и сообщить Авасарале, кто разбомбил Землю? Сколько раз за карьеру ты намерен переходить на другую сторону?

– Я никуда не перехожу, – сказал Фред. – Это стороны вокруг меня меняются. Я всегда за порядок. За мир. Даже за справедливость. Случившееся на станции Андерсон открыло мне глаза на то, чего я прежде не видел. Или предпочитал не видеть. И вот это…

– Оказало такое же действие?

– Не знаю, какое действие оно оказало. Пытаюсь понять. Внутри АВП всегда присутствовали радикально настроенные фигуры. Вольтер Коллектив, Марко Инарос, Кассандра Ли. Но это были маргиналы. Мы умели их контролировать. Не позволяли им переходить черту, а если это иногда не удавалось, использовали эксцессы для того, чтобы представить умеренных, таких как на Церере и на Тихо, меньшим злом. А теперь они взяли власть. И я не знаю, что лучше: объявить им войну – или встать рядом и попытаться контролировать падение.

Холден покачал головой.

– Твой друг Доуз, похоже, уже в одной постели с ними.

– Его верность принадлежит Поясу. Когда наилучшим для Пояса казалось равенство с внутренними планетами, он добивался равенства. А я верен… всем. Очень долго это означало говорить за тех, у кого самый слабый голос. Потом появилась протомолекула, и игра пошла по-другому, а теперь, если, пристроившись к радикалам, я получу больше всего влияния… Пока мои люди удерживают «Медину», меня будут слушать все. Я смогу бросить свой голос на ту чашу весов, которую сочту лучшей в долговременной перспективе.

– Звучит как дерьмовые оправдания «реальной политики» постфактум, – бросил Холден. И, подумав, добавил: – Сэр.

– Так и есть, – сказал Фред. – Но ничего другого у меня нет. Если я найму «Росинант», чтобы отвезти меня на Луну, на встречу с Авасаралой, – отвезешь?

– Если мы успеем проверить работу Сакаи, а ты предоставишь команду – конечно. А еще лучше было бы собрать моих, где бы они сейчас ни болтались.

– А если я попрошу тебя отвезти меня и пленного на Палладу?

Тогда сам: себя… удовлетворяй.

Фред хихикнул и встал, проверив оружие в кобуре.

– Всегда рад поболтать с вами, капитан. Возьмите выходной. Я обращусь к вам, когда приму решение. То или иное.

– А сейчас ты куда?

– Поговорить с Сакаи, – сказал Фред. – Попробую вытянуть что-нибудь. Перспектива не вылететь из шлюза может сделать его более разговорчивым. – Фред смотрел на Холдена со странным выражением на грани между жалостью и мольбой. – Я стараюсь поступать хорошо, Холден. Но бывают времена, когда не очевидно, что такое «хорошо».

– Согласен с тобой, – ответил Холден, – до той точки, где ты скажешь мне, что такое время настало.

* * *

Холден сидел в тайском ресторане и ел арахисовый карри, не похожий, если верить детским воспоминаниям, ни на одно земное блюдо. Кусочки не-курятины плавали на поверхности не-карри. Холден притапливал их палочкой и смотрел, как они снова выскакивают из глубины, когда ему пришло два сообщения. Первое – от матери Элизы. В семье пока было все в порядке. В районе ввели мониторинг среды, но приказов об эвакуации еще не поступало. «Впрочем, – добавила она, подняв бровь, – эвакуироваться некуда: не найдешь места, обеспеченного и снабжаемого лучше нашего ранчо». Семья отправила запасной реактор на поддержку локальной сети в Трифорксе и ждала известий от Джексонов – может, им нужна помощь. Холден достаточно знал мать, чтобы видеть, как глубоко беспокоит ее все, о чем она промолчала. Однако, прощаясь, Элиза обещала оставаться на связи. Слабое утешение, но лучше, чем ничего.

Второе письмо было от Алекса.

Они с Бобби Драпер на корабле премьер-министра направлялись к Луне под прикрытием конвоя. Все на волоске, но пока держится. Флот поддержки отправлен и должен быть на месте через сутки или двое. От Наоми, где бы она ни находилась, Алекс вестей не получал. И, что еще существеннее, от Амоса тоже. Пилот пошутил, что Амос выживет где угодно, что под ним взрывается не первая планета, но сквозь смех ощутимо сквозили тревога и ужас. Когда Алекс дал отбой, Холден еще трижды прокрутил запись с начала до конца, чтобы послушать знакомый голос.

Он начал записывать ответ, но ресторан был слитком людным для того, что хотелось сказать, поэтому капитан дал себе слово не забыть отправить сообщение, когда вернется к себе. Он съел карри, сколько принял желудок. Освещение ресторана понемногу из желтого переходило в золотистый свет искусственного заката планеты, которую многие здесь видели только на экранах. После оплаты счета подошел официант, предложил на выбор десерты и напитки. Многозначительным, хоть и вежливым, взглядом показал, что можно заказать и еще кое-что.

Мозг Холдена отталкивал большую часть вопросов. Не хватало еды, не хватало выпивки, не хватало сна, не хватало секса. Хоть какого-то секса. Он ощущал в животе глубокую, как океан, пустоту. Такая бывает от голода и от жажды, от изнеможения и от похоти, только сегодняшнюю пустоту он ничем не смог бы наполнить. Не зная, как ее назвать, Холден сознавал, что она толкает его поддаться гневу или отчаянию. От маячащего со всех сторон страха, что команда никогда не соберется больше на корабле, живот болел, как от удара.

А потом пришло слово. Пустота называлась тоской по дому, а «Росинант», каким бы чудом он ни был, – не дом, когда на нем нет Алекса, Амоса и Наоми. Холден задумался, сумеет ли избавиться от этой тоски, если команда не вернется. Долго ли он продолжит их ждать, сознавая, что не дождется? Официант ласково улыбался ему.

– Ничего не надо, – сказал ему Холден. – Спасибо.

Он вышел в главный коридор, проговаривая про себя ответ Алексу и репетируя интонации. Каждое слово будет проверено марсианской службой связи, так что лучше не допускать возможностей для двойных толкований. Беда в том, что Холден всегда точно знал, что хочет сказать, и не улавливал двусмысленностей в своих словах, пока их не находил кто-то другой. Может, лучше просто отпустить пару шуток и сказать, что он ждет команду на борту.

Когда прогудел сигнал вызова, Холден готов был увидеть Алекса, хотя задержка сигнала делала прямую связь с пилотом невозможной. С экрана мрачно взглянула Драммер.

«Мистер Холден, не зайдете ли вы в резервное помещение СБ?»

– Пожалуй, – почему-то насторожился Холден. Он все еще не вполне был уверен, что Драммер не ведет свою игру. – Может, стоит сразу сказать мне, в чем дело?

Поток брани, слышавшийся на заднем плане, стал громче, Драммер посторонилась, и к экрану сунулся Фред.

«Если было бы можно говорить через сеть, тебя бы не звали».

– Понял, – сказал Холден, – иду.

Когда он прибыл на место, Фред мерил кабинет шагами, сцепив руки за спиной. Сидевшая за своим столом Драммер являла образец сухого профессионализма, не давая начальству ни малейшего повода на нее наорать. Вот и хорошо. Холден был не против, чтобы орали на него.

– В чем дело?

– «Медина» выключилась, – сказал Фред. – Доклад с нее должен был поступить еще утром, но я замотался и не беспокоился. С тех пор станция пропустила два сеанса. И… Покажи ему, Драммер.

Безопасница вывела на экран схему Солнечной системы. В таком масштабе даже Юпитер и Солнце занимали не многим больше одного светлого пикселя. Корабли, базы, спутники, зонды, навигационные маяки – все человечество в ореховой скорлупке. Короткой командой – движение и один слог – Драммер убрала весь мусор. Вместо него загорелась пара десятков зеленых точек, помеченных словом «Неопознан» на месте облачка опознавательных кодов. Кто-то прогнал статистическую программу, установив небольшую, но значимую корреляцию.

– Как только погасла станция, – сказала Драммер, – мы увидели этих. Двадцать пять работающих двигателей. Характеристики дюзовых выбросов соответствуют военным кораблям Марса, и все они быстро разгоняются к Кольцу.

– Разгоняются?

– Начали с восьми-десяти g, кривая выполаживается, это означает, что они идут на пределе мощности.

Холден свистнул. Фред остановился, закаменел лицом – эта неподвижность была страшнее открытой ярости.

– На «Медине» мои люди. Если станция пострадала или неопознанные корабли намерены что-то с ней сделать, это послужит серьезным препятствием для моего участия в новом правительстве АВП.

– В смысле, на фиг все помехи?

– Да.

– До «Медины» далеко, – напомнил Холден. – Даже при таких скоростях они не скоро туда доберутся. Однако не думаю, что мы сумеем их опередить.

– Если бы и сумели, это не помогло бы. Собери я все подчиняющиеся мне корабли, один марсианский фрегат разнесет их к черту. Даже «Росинант» заметно уступил бы им в огневой мощи.

– Хотелось бы знать, оттуда у них марсианские корабли, – протянул Холден.

– Не сомневайся, спрошу у Доуза сразу, как только объясню, что я думаю о его «кредите доверия» в обмен на пленного. Когда будет готов «Росинант»?

– Если приналечь всеми силами, сможем вылететь суток через пять.

– Мистер Драммер, прошу перевести все свободные группы на ремонт и проверку надежности «Росинанта».

– Есть, сэр! – отозвалась Драммер и вывела на экран график смен.

Фред потупил взгляд и снова поднял глаза.

– Я в эти дни буду занят на Тихо: должен сдать Драммер станцию в полном порядке. Прошу тебя проследить за работами на «Роси».

– Я этим и собирался заняться.

– Хорошо, – сказал Фред и чуть ли не жалобно добавил: – Как хочется снова увидеть Луну…

Холден собирался дотерпеть до каюты, но не выдержал и еще в лифте, открыв сообщение Алекса, установил камеру на запись ответа.

– Слушай, Алекс, удивительное дело: кажется, мы догоним вас раньше, чем ожидалось…

Глава 29 Наоми

Она этого ожидала. Темные мысли вернулись, как дурная привычка: на какой линии достаточно напряжения, чтобы остановить сердце; какое помещение достаточно мало, чтобы загерметизировать его и откачать воздух; как настроить медотсек на передозировку… И шлюзы, опять шлюзы. Мысли не были навязчивыми – пока еще не были. Мозг просто отмечал вещи, которые интересовали Наоми. Хуже станет со временем. Если допустить…

И чтобы не допустить этого, Наоми искала, чем отвлечься. Только не постоянно включенными на всех экранах новостями. От них нарастало чувство беспомощности. И не разговорами со старыми друзьями. От этого Наоми в лучшем случае чувствовала себя лгуньей. А в худшем возвращалась к себе прежней – той, для которой темные мысли были обычным делом. Она нуждалась в работе. Наоми выбирала простые задания вроде проверки снаряжения и замены воздушных фильтров, и за ней непрерывно, пристально наблюдали. Если она заводила разговоры, то это была вежливая, ничего не значащая болтовня, обычная для людей, которым пришлось лететь в одной команде. Ее слова внушали остальным иллюзию, что Наоми своя среди них, – если б она кисла в койке, они бы так не думали. Ей оставалось надеяться – если еще была хоть какая-то надежда – на использование своего зыбкого недостатуса в отношениях с группой. И с Марко.

Поначалу она пробовала отвлечься на мысли о своей настоящей команде. Алекс и Амос. Джим. Но сейчас далее лучшие воспоминания о них окрашивались виной и болью, поэтому Наоми заняла голову техническими вопросами. В столовой, где все ликовали при виде разрушений, она подсчитывала выходную мощность реактора, отталкиваясь от размера камбуза, оценивая по ней потребность в воздухе и регенерации воды и используя данные по расходу на эти функции для «Роси». Во время, отведенное для сна, она лежала в амортизаторе и ощущала давление трети g как тяжелую ладонь на груди – и проходилась по энергетической сети «Росинанта», переносила логику устройства знакомого корабля на этот. Она называла такие подсчеты медитацией, потому что не смела даже себе признаться, что строит план.

И все же мелочи потихоньку складывались. У шкафчика для инструментов в мастерской погнута петля – его можно взломать в несколько минут. Набор ключей-шестигранников откроет панель доступа в стене лифта, ведущего от жилой палубы к шлюзам, где хранится запасная диагностическая аппаратура для системы связи. За несколько минут без помех кто-нибудь, возможно, сумел бы передать с нее сообщение. Коротенькое. Если бы ему было что сказать и кому.

У нее набралось полдюжины таких вариантов. Потайная дорожка между обшивками к управлению орудиями точечной обороны. Способ через украденный у кого-нибудь ручной терминал сделать копии программ работы машинного отделения. Запуск форсированного режима шлюзования через поддельные аварийные коды из мед отсека. Большей частью это были фантазии – теоретические возможности, которые даже пробовать не имело смысла. Но кое-какие идеи казались ей более основательными. Однако все разбивались простым и неизбежным фактом: первый слой любой защиты – физический. Даже если Наоми придумает, как перехватить управление кораблем с помощью магнитика и куска пластыря, это ее не спасет, потому что Минь, Ааман или Бастиан успеют всадить ей пулю в затылок раньше, чем она приступит к делу.

Так что она называла это медитациями и не давала себе волю. А иногда – благодаря тому, что она вела себя тихо, не гнала волну, а держала ум и уши востро, – она слышала кое-что, чего ей слышать не полагалось.

Карал, присматривавший за ней в эту смену, болтал с Сартой, пока Наоми неподалеку отскребала жилую палубу. По правде сказать, новый корабль в такой чистке не нуждался, но это была хоть какая-то работа. Вингз, следивший за ней с первого шага на Церере, вышел из своей каюты в марсианской форме. Наоми видела из-под занавески волос, как он посмотрел на разговаривающую парочку. Искра ревности, проскочившая в его взгляде, не изменилась с той поры, как люди слезли с дерева.

– Всем хэй, – с наигранной растяжкой заговорил Вингз. – Визе ме? Вин мартено, са-са^[157]? Окэ-эй, окэ-эй…

Карал хихикнул, а Сарта взглянула на шутника с досадой. Вингз, нарочито выворачивая колени, заковылял по узкому коридору. Наоми посторонилась, пропуская его.

– Делать нечего, что ты маскарад устроил? – укорила Сарта.

– Нечего ждать на дне, – возразил ей Карал. – Говорят, мы прежде пленных заберем. Лиано шепнул кое-что Церере. По направленному лучу. Хамечи насчет пленных.

– Я другое слышал, – слишком поспешно ответил Вингз, обращаясь скорее к Сарте, чем к Каралу. – Я слышал только об одном. О Сакаи. Да и то… – Он пожал плечами.

– Да и то? – Сарта повторила его движение.

Вингз вспыхнул.

– Всем известно, как случается, – сказал он. – Иной раз покойнику скажут: он будет жить. Карал, ты все видел. Эндрю с Чучу? Насчет «помощь идет», а потом – извини, нам так жаль?

– Эса смерть солдат, – возразил Карал, но видно было, что удар попал в цель, – видно по рукам и по уголкам его губ.

Потом, словно спохватившись, Карал оглянулся на Наоми. Та ответила пустым скучающим взглядом, прилежно водя по палубному шву узкой пластиковой лопаткой. Водоворот мыслей не задел ее лица.

Сакаи – так звали нового инженера на Тихо, и если он был из людей Марко… И его поймали, раз о нем говорят как о пленном. Она сдула волосы со лба, перебралась к следующему шву и занялась им.

– Шел бы работать, а? – предложил Карал.

Вингз огрызнулся, но отправился к себе, как ему было сказано, а Сарта продолжила флирт, но момент оказался упущен, и очень скоро Наоми осталась коротать время с Каралом. За работой, втискивая лопатку в шов, выскребая все, что в него попало, и повторяя это движение снова и снова, она пыталась вписать то, что узнала, в общую картину. Марко надеялся, что она пригонит «Роси» на Цереру. Но Сакаи знал, что корабль нуждается в ремонте, и должен был сообщить наверх. Она считала, что Марко позарился на ее корабль из-за нее. Может, отчасти и так. А может, он на самом деле нуждался в корабле, который на станции Тихо ждут и встретят с распростертыми объятиями. Он, как обычно, прятал план в плане и наверняка предусмотрел полдюжины применений и для Наоми, и для «Роси». Дальше: был вопрос, грозит ли Сакаи опасность. Они боялись, что Фред казнит пленника? Возможно. Либо же они боялись другого. Так или иначе, она узнала больше, чем ей было известно раньше, и новое знание, как погнутая петля на шкафчике, открывало новые возможности. Наоми задумалась, что бы сделали на ее месте Джим, Амос или Алекс, как бы они восприняли и применили эту информацию. Вопрос был чисто теоретический, потому что она знала, что станет делать Наоми Нагата, а никто из них такого бы не сумел.

Отчистив палубу, она бросила лопатку в утилизатор, выпрямилась и потянулась. От гравитации ускорения у нее ныла спина и колени, и Наоми хотелось, чтобы корабль не так спешил туда, куда спешит. Но это не играло роли.

– Влезу в душ, я, – сказала она. – Передай, хочу с ним поговорить.

– С кем – с ним? – спросил Карал.

Наоми шевельнула бровью.

– Скажи ему, мать его сына хочет поговорить.

* * *

– Ты послал его в дело? – спросила Наоми. – Вот до чего мы дошли? Дети-солдаты?

Улыбка Марко была почти печальной.

– Ты считаешь его ребенком?

В зале для тренировок никого не было, кроме него. В невесомости вся команда проводила бы часы в гелевых ваннах или на тренажерах. При включенной тяге каждому хватало груза собственного веса. Но Марко оказался здесь: в чистом кимоно, он наматывал резину на руки, растягивая упругие ленты. Мышцы на спине шевелились от усилия, и Наоми не сомневалась, что он это сознает. Она видела многих сильных мужчин и умела отличить мускулатуру, наработанную трудом, от вылепленной ради тщеславия.

– Я считаю, он бахвалится тем, что участвовал в бомбардировке Земли, – ответила она. – Как будто этим можногордиться.

– Можно. Он сделал больше, чем ты или я в его возрасте. Филип умен, и он лидер. Дай ему еще двадцать лет, и он возьмет в руки Солнечную систему. Если не больше.

Наоми подошла, отключила программу упражнений. Ленты с тихим шорохом обвисли.

– Я не кончил, – сказала Марко.

– Только не говори, что ты за этим притащил меня сюда, – съязвила Наоми. – Только не говори, что похищение затеяно, чтобы показать мне, какой ты хороший отец и какого хорошего сына вырастил. Потому что ты его предал.

Марко раскатисто, добродушно расхохотался. И стал разматывать руки. Пока он путался в ленте, напасть на него казалось таким простым делом, что Наоми почти не сомневалась: где-то скрыта защита. А ее если нет, значит, хватает и впечатления, что она есть. Однако Наоми не для того пришла, чтобы убить Марко. Она дразнила его, чтобы кое-что вытянуть.

– Ты так думаешь? – спросил Марко.

– Нет, – ответила она. – Я думаю, ты хотел настоять на своем. Я от тебя ушла, а ты же такой ребенок, ты не смог этого перенести. Так что в день своего величия ты непременно хотел, чтобы я была здесь и все видела.

Наоми говорила правду, но не всю. Она обратила внимание, как он наслаждается сознанием, что Наоми в его власти. Даже ее неопределенный статус в команде входил в правила игры. Заперев пленницу в клетку, Марко косвенно признал бы ее опасной. А ему хотелось видеть ее бессильной, запертой в самой себе. Было время, когда это получалось. Наоми побилась бы об заклад: Марко не понимает, что то время прошло.

А она ставила на то, что оно прошло. Хотя, когда он прищурился, качая головой, привычное чувство унижения перехватило ей горло – так что, может, все было не так просто.

– Я перетянул тебя сюда, на сторону победителей, потому что ты мать моего сына и всегда ею останешься. Все остальное – удачное совпадение. То, что нам выпал шанс сблизиться…

– Чушь! Сблизиться? Ты проиграл, и дело закрыто. Ты твердил, что еще не все кончено, только потому, что не остался победителем. Я ушла. Я отдала все, потому что не получить от тебя ничего – лучше, чем иметь все и быть твоей куклой.

Он протянул к ней открытые ладони, шутливо предлагая мир. Не подействовало. Пока еще не подействовало.

– Я слышал, что ты предпочитаешь другой образ действий. Я тебя не виню. Не у каждого хватает сил быть солдатом. Я думал, ты сильная. Думал, что могу рассчитывать на тебя. А когда ноша тебя сломила – да, я забрал сына туда, где ему ничего не грозило. Ты обвиняешь меня в том, что я забрал его у тебя. Но ты сама поступила бы так же, будь у тебя власть.

– Да, – сказала она. – Я забрала бы его с собой, и ты никогда бы не увидел нас обоих.

– Тогда какая между нами разница?

Его пробил пот. Марко взял с крючка полотенце, промокнул лицо и плечи. Умом Наоми сознавала, что он красив, как красив радужный отлив на крыльях стервятника. Ее душило отвращение к себе – за то, что позволила Марко стать тем, чем он стал для нее. Наоми понимала, что и это он просчитал.

Темные мысли шевельнулись в стволе мозга. Не важно. Ей надо было разгадать загадку.

Марко отложил полотенце.

– Наоми…

– Значит, дело в Холдене, да? Я для тебя…. что? Страховка от него?

– Я не боюсь твоего дружка-землянина, – процедил Марко, и Наоми отметила скрежет в его голосе, как зверь чует далекий пожар.

– А я думаю, боишься, – сказал она. – Я думаю, ты хотел заранее вывести его из игры, а из меня собирался сделать приманку в ловушке. Потому что ты и вообразить не мог, что я прилечу одна. Что не стану опираться на мужскую силу.

Марко хихикнул, но этот смешок вышел натужным. Перешагнув через коврик, он подхватил темную рубаху и стал натягивать на печи.

– Что ты себя заводишь, Костяшка?

– Знаешь, почему я с ним?

Будь Марко умен, он бы не попался на эту наживку. Вышел бы, оставив ее наедине с тренажерами. Но если ей удалось его разозлить, хоть немного разозлить…

– Думаю, у тебя пунктик насчет сильных мужчин, – сказал он.

– Потому что он – то, чем ты притворяешься.

Она видела, что попала. Не смогла бы объяснить, что в нем изменилось, но тот Марко, которого она видела с тех пор, как попала сюда, – лощеный, искушенный, самоуверенный вождь величайшей в истории человечества агрессии – пропал, словно маска свалилась. На его месте возник злобный мальчишка – тот, что когда-то погубил ее. В его смехе не осталось ни добродушия, ни прежних перекатов.

– Ну, поживем – увидим, чем ему это поможет. Возможно, великий Холден и воображает себя бессмертным, но кровь у всех течет.

Вот так. Она получила информацию. Сработало. Может, это пустословие обиженного, пустая угроза. А может, Марко проговорился о своих планах относительно «Росинанта».

– Ничего ты с ним не сделаешь, – сказала она.

– Да? – Марко по-обезьяньи оскалил зубы. – Зато ты, может быть, сделаешь.

Он резко развернулся и вышел. Оставил ее наедине с собой, как ему следовало поступить несколько минут назад. Или пятнадцать лет назад.

* * *

– Ты закончила? – спросил Сип, кивнув на недоеденные полбрикета риса с чечевицей у нее на тарелке.

На экране в столовой стучал кулаком по столу марсианский генерал, багровый от избытка чувств, сильно напоминающих страх. Он говорил о трусости лица или лиц, совершивших преступление не только против Земли – против всего человечества. Чуть ли не каждую его фразу кто-то на дальнем конце стола передразнивал писклявым квакающим голоском из детских мультфильмов.

Наоми отломила еще кусочек брикета, отправила в рот и, жуя, ответила:

– Доедаю.

Бросив поднос с остатками еды в утилизатор, она прошла к лифту. Син нависал над ней сзади. Наоми так ушла в свои мысли, что не вспоминала о нем, пока Син не заговорил.

– Слышал, ты разбиралась с шефом, – сказал он. – Этвас а Филииито^[158]?

Наоми вместо ответа промычала что-то.

Син поскреб шрам за левым ухом.

– Эс ун бон койо^[159], твой сын. Знаю, ты не того хотела, но… Филипито, он тоже слышал. Ему тяжело.

Лифт встал, и они вышли. Син не отставал от Наоми.

– Тяжело?

– Не грузись, – продолжал Син, – но просто знай. Он мужчина, Филипито, но не настолько, чтобы плевать на твое мнение, а? Ты ему мать.

Мучительнее всего было то, что она это понимала. И молча кивнула.

У себя в каюте, сцепив пальцы на затылке, она уставилась в черный потолок. Экран интерфейса рядом с койкой не работал. Наоми вполне могла обойтись без него. Она медленно складывала воедино все, что узнала.

Марко устроил покушения на правительства Земли, Марса и АВП, но убить сумел только генерального секретаря ООН. Он пытался заполучить «Росинант» еще до первой атаки. Он организовал на Земле катастрофу страшнее той, что уничтожила динозавров. В его распоряжении оказались марсианские корабли и оружие, но не похоже, чтобы кто-то из руководства Марса или флота сотрудничал с Марко. Все перечисленное ей давно известно, ничего нового. А что было новым?

Она узнала три новых факта – и, вероятно, этим все и ограничивалось. Первый: Вингз думает, что переговоры об обмене Сакаи скорее имеют целью успокоить пленного, чем вернуть его. Второй: Марко проговорился, что Холден все еще в опасности. И третий: Марко, кажется, задумал добраться до Джима через нее.

И еще – Наоми не сомневалась, что, пока Марко не выступит с речью, не соберет на себе внимание всего человечества, атаки не прекратятся. Однако, если Сакаи решит, что его так и оставят в плену, что-то может сорваться. Интересно, что знает Сакаи…

О!

Фред Джонсон жив, станция Тихо Марко не досталась. Холден в опасности. Марко сказал, что она с ним что-то сделает.

И это значит, что «Роси», как «Августин Гамарра» много лет назад, настроен на отказ магнитной ловушки. Фред Джонсон, Джеймс Холден, а заодно и главный инженер Сакаи вместе со всем населением станции погибнут в огненном вихре, как только этого захочет программа, написанная ею в прошлой жизни.

Все повторится, и Наоми не в силах этому помешать.

Глава 30 Амос

Они шли пешком. Тучи были не из водяного пара, и дождь, которым они плевались, состоял наполовину из песка и копоти. Над землей повисла вонь развороченной почвы и гнили, но холод вытеснял ее, так что пахло в основном холодом. Ориентируясь по поваленным в одну сторону деревьям – кроны на северо-восток, корни на юго-запад, – Амос выбрал направление к менее пострадавшей территории. Правда, за ней лежало затопленное побережье.

Он рассчитывал, что в Балтиморе меньше всего пострадали жители неудавшегося экогорода в центре. Стены из металлокерамики были рассчитаны на целую экосистему. Пусть проект не состоялся, зато купол стоит высоко и построен прочно. Даже если затопило нижние этажи, на верхних выжило достаточно народа. Даже если бы Балтимор ушел на дно морское, экогород остался бы островом.

К тому же стоит он в говенном районе, который хотя бы отчасти принадлежит Эрику и его гангстерам. А то, что ушло из-под контроля других серьезных игроков – Лока Грейга и «Золотой ветви», – можно захватить одним решительным ударом. Даже если Эрик этого не сделал, найдется, с кем поторговаться. Амос надеялся только, что торговаться ему предстоит не с «Золотой ветвью». Парни из этой организации, с которыми ему приходилось иметь дело, были полным дерьмом.

Впрочем, пока перед Амосом стояли более насущные проблемы. Его целью было добраться до Балтимора, и даже в таком простом плане, как «шагать и шагать от тюрьмы до экогорода», имелись основательные пробелы. Если идти по прямой, между Амосом и городом окажется примерно три миллиона человек. В многолюдные районы плотной застройки соваться не стоило. Амос надеялся обойти их, уклоняясь к западу. Он довольно уверенно припоминал, что там лежала заповедная зона. Не то чтобы у него был большой опыт земного туризма, но с этим он как-нибудь справится. Вернее, справился бы в одиночку.

– Как держишься, Персик?

Кларисса кивнула. По ее тюремному халату от плеч до подола тянулись грязные потеки, волосы липли к шее. Тощая и бледная, она походила на привидение.

– Я в порядке, – сказала она.

Соврала, но что тут поделаешь? Глупо было и спрашивать.

Так они шли, по возможности сберегая силы и высматривая, не покажется ли где питьевая вода. В паре мест на шоссе были устроены станции первой помощи. Мужчины и женщины с повязками медиков на рукавах и запитанное от генераторов освещение. Даже в полдень стояли сумерки. Тучи немного сдерживали излучаемое в пространство тепло, но они же загораживал и солнце. Погода в разгар лета была декабрьская. Иногда Амос и Кларисса натыкались на свежие руины: выпотрошенные здания, сдутые с каркасной сетки стены, скоростные поезда, дохлыми гусеницами завалившиеся набок. На обочине попадались трупы – судя по всему, эти люди погибли от первого удара.

Большая часть контуженых, помертвевших беженцев, видимо, тянулась к спасателям. Амос по возможности сторонился их. Во-первых, Персику явно не место было среди законопослушных граждан Земли, а он не собирался вести длинные дискуссии о применимости закона в постапокалиптическом мире. Да и все равно на станциях не нашлось бы того, что они искали. Поэтому Амос не терял бдительности и держал курс на северо-восток.

Он нашел то, что искал, только на третий день.

* * *

Палатка стояла примерно в семи метрах от дороги. Не столько палатка, сколько кусок брезента, накинутый на протянутую от столба до молодого деревца веревку. Но рядом горел огонь и сидел на корточках мужчина, который подкладывал в дымящий огонек прутики и сучки. К столбу был прислонен электрический мотоцикл. Дисплей на нем не горел – то ли сдох, то ли работал в сберегающем режиме. Амос, старательно держа руки на виду, подошел и остановился в четырех метрах. Его, спотыкаясь, догнала Кларисса. Амос рассудил, что человек, не знающий, кто и что она есть, вряд ли увидит в ней угрозу.

– Привет, – поздоровался он.

После долгой паузы парень кивнул:

– Привет.

– Куда направляешься?

– На запад, – ответил он. – К востоку отсюда до побережья все хреново. На юге, наверное, тоже. Ищу местечко потеплее.

– Да, дела дерьмовые, – согласился Амос таким тоном, каким у кофейного автомата обсуждают погоду. – А мы на северо-восток. К Балтимору.

– К тому, что от него осталось, – поправил собеседник. – Не обижайся, но план никудышный.

– Не обижаюсь. Я о твоем то же думаю.

Мужчина улыбнулся и не стал хвататься за пистолет. Может, у него и не было пистолета. Законопослушные земляне носили оружие куда реже астеров. Если парень готов пикироваться, не нагнетая и не заводя свою игру, он, пожалуй, не из хищников. Просто очередной экономист или медик, сообразивший, как мало теперь стоит его ученая степень.

– Я бы с тобой поделился, – сказал Амос, – только у нас нет ни черта.

– Я бы вам помог, да в моей палатке места ровно на одного.

– Я маленькая, – пошутила Кларисса.

Или не совсем пошутила. Такую тощую девчонку холод пробирает куда сильнее, и Амос, вспомнив об этом, признал, что холодает на удивление быстро.

– Хочешь совет? Сверните на несколько километров к северу, а потом двигайте на восток, – сказал хозяин палатки.

– Почему?

– Гадская милиция. Плакаты «Прохода нет» и тому подобное. Я воды попросил, так чуть не пристрелили. Подонок обосрался от восторга, что мир летит в тартарары, раскопал пушку и раскручивает паранойю на полную катушку.

Амос ощутил тепло в груди – кажется, от облегчения.

– Буду иметь в виду. Ты береги себя.

– Мир вам.

– И вам тоже, – сказала Кларисса.

Амос, кивнув и выбравшись обратно на дорогу, повернул на север. Примерно через пятьсот метров он остановился, присел под деревом и стал вглядываться туда, откуда они пришли. Девушка, вздрагивая, жалась рядом.

– Что ты делаешь?

– Проверяю, не идет ли он за нами, – объяснил Амос. – На всякий случай, понимаешь ли.

– Думаешь, идет?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Чем хороша цивилизация, так это тем, что заставляет людей вести себя цивилизованно. Избавься от нее – и друг на друга полагаться не стоит.

Кларисса улыбнулась. Выглядела она нехорошо. Амос мельком задумался, что будет делать, если она умрет. Наверное, что-нибудь придумает.

– Ты как будто уже занимался такими делами, – заметила она.

– Еще бы, я на таких делах вырос. Эти все просто в пятнашки играют. Штука в том, что мы, люди, привыкли жить в племени. Чем спокойнее жизнь, тем больше племя. Все ребята из твоей банды или все граждане твоей страны. Или вся планета. А как начнется заварушка, племена снова дробятся.

Он обвел рукой темную, серую округу. Здесь деревья уже не были повалены, но трава и кусты успели привянуть в холодной темноте.

– Прямо сейчас, – закончил он, – я считаю своим племенем тебя и меня.

Кларисса то ли дернула плечом на его слова, то ли ее еще сильнее затрясло. Амос встал, щурясь, осмотрел дорогу. Парня из палатки было не видать. Вот и хорошо.

– Ладно, Персик, пошли дальше. Придется пока обойтись без дороги.

Девушка оглядела уходящее на север шоссе.

– Куда пойдем?

– На восток.

– То есть куда нам советовали не ходить, потому что там какой-то псих в людей стреляет?

– Угу.

* * *

На прошлой неделе это был приличный городок. Дешевые домишки на узких улицах. Солнечные батареи на каждой крыше впитывали солнце – когда оно еще светило. Люди тоже остались – в одном из пяти-шести домов жильцы ждали, что к ним придет помощь, или настолько увязли в отрицании случившегося, что сочли возможным остаться. Либо просто решили умереть у себя дома. Решение не хуже других, учитывая, как обстояли дела.

Амос и Кларисса шли по тротуару, хотя машин почти не было. В нескольких кварталах впереди проскочил полицейский фургон. Старуха на переднем сиденье седана старательно отвернулась, обгоняя их. Когда иссякнут аккумуляторы, зарядить их уже не получится, так что все поездки были недалекими или в один конец. На фасаде одного дома краской написали: «Все здесь – собственность семьи Тревис. Мародеров выследят и убьют». Амос, прочитав, еще два квартала смеялся. Супермаркет в центре стоял темный, с пустыми полками. Кто-то здесь все же оценил серьезность положения.

Нужный участок располагался на восточной окраине. Амос опасался пройти его, не заметив, но ограда нависала над дорогой, привлекая внимание крупной надписью: «Частная собственность. Прохода нет. Вооруженная охрана». Больше всего Амосу понравилось: «Помощь здесь не оказывают!»

Широкий пустой двор вел к белому панельному домику. Стоявший перед ним транспорт наводил на мысль, что производитель подделывался под военное снаряжение. Амос достаточно часто имел дело с подлинно армейскими вещами, чтобы заметить разницу.

Для начала он оставил девушку на краю участка и прошелся по периметру, оценивая обстановку. Со всех сторон тянулась колючая проволока, но не под током. Существовала пятидесятипроцентная вероятность, что на чердаке угнездился снайпер, но это могла быть и птица. Легко забывалось, ч то рядом с непомерно разросшейся человеческой популяцией на Земле еще оставалась дикая живность. Дом был то ли фабричной окраски, то ли перекрашен уже на месте. Три трубы, торчащие из земли, походили на вентиляцию. В стволах соседних деревьев виднелись пулевые отверстия, а в одном месте на подмерзших листьях куста, похоже, осталась кровь.

Сюда-то ему и надо.

Начал он с того, что, остановившись на краю участка, сложил ладони рупором и окликнул:

– Эй, есть кто в доме? Вы тут?

Он долгую минуту настороженно ждал ответа. Что-то мелькнуло за занавеской первого этажа. А вот на чердаке – ни малейшего движения. Пожалуй, там просто воробушек.

– Эй, в доме! Меня зовут Амос Бартон, и я предлагаю сделку.

Тонкий злой мужской голос отозвался:

– Это частная территория.

– Так я потому и надрываюсь отсюда, а не звоню в колокольчик. Я слыхал, вы подготовились к этому дерьму. А меня застало без штанов. Я бы купил оружие.

Опять долгое молчание. Надо надеяться, ублюдок не станет стрелять так сразу, хотя все может быть. Жизнь – это риск.

– Что предлагаете в обмен?

– Водоочиститель. Установка у меня в багажнике.

– У меня свой есть.

– Запасной тоже пригодится. Думаешь, их скоро станут выпускать? – Он подождал, сосчитал до десяти. – Я подойду к дому, поговорим.

– Здесь частная территория! Не вздумай переступать границу!

Амос, улыбаясь самой добродушной, придурковатой улыбкой, открыл ворота.

– Ладно тебе. Будь я вооружен, стал бы платить за оружие? Не стреляй, я просто поговорить хочу.

Он вступил на участок, оставив ворота за спиной открытыми. Руки он держал на весу, растопырив пальцы. Дыхание легким паром висело перед лицом. Основательно похолодало. И улучшений в ближайшее время не предвиделось. Амос задумался, не лучше ли было предложить обогреватель.

Открылась передняя дверь, из нее вышел мужчина. Высокий, с тупым, жестоким лицом и с длинноствольной пехотной винтовкой, нацеленной Амосу прямо в грудь. По законам ООН, хранение такого ствола считалось Охренеть каким преступлением.

Амос помахал рукой.

– Привет, я Амос.

– Уже слышал.

– А я твоего имени не разобрал.

– А я и не называл.

Мужчина продвинулся вперед, укрылся за своей полувоенной машиной.

– Симпатичная винтовочка, – сказал Амос.

– И к тому же в рабочем состоянии, – добавил мужчина. – Раздевайся.

– Не понял?

– Ты меня слышал. Хочешь торговать, докажи, что не прячешь оружия. Раздевайся!

Ну, такого Амос не предвидел, а впрочем, какого черта? Он не первый раз встречался с типами, вообразившими, что власть у них. Амос стянул рубаху и одновременно сбросил с ног ботинки, потом спустил штаны и переступил через них. Холодный воздух кусал кожу.

– Ну вот, – сказал он, – если я не прячу пистоль в заднице, можно считать, его и нет, так?

– Согласен, – признал мужчина.

– Слушай, если ты еще не успокоился, можешь позвать кого-нибудь, пусть проверит одежду. А ты держи меня под прицелом, чтоб я ничего не затеял.

– Сам знаю, что делать!

Хороший признак. Все больше похоже на то, что этот тип здесь один. Амос бросил взгляд на чердак. Если есть второй, ему там самое место. Словно отвечая на его вопрос, в чердачном окошке затрепыхались серо-коричневые крылышки.

– Где твой очиститель?

– В трех милях по дороге, – сказал Амос, тыча пальцем назад. – За час доставлю без проблем.

– Нормально, – мужчина поднял винтовку к плечу. Отверстие ствола показалось Амосу устьем пещеры. – Я сам справлюсь.

Нажать спусковой крючок он не успел – что-то похожее на порыв ветра метнулось через двор. Только у этого ветра имелись зубы. Мужчина отшатнулся, ахнул от неожиданной боли. Блокаторы гормонов-модификаторов выводились из крови Клариссы с тех пор, как они покинули тюрьму. Сейчас Амос не смог бы уследить за движениями девушки. Она словно превратилась в боевого колибри. Стрелок упал на колени – винтовки у него в руках уже не было, сломанный палец кровоточил. Он еще тянул поврежденную руку к груди, когда винтовка рявкнула, вскрыв грудь владельца сбоку.

А потом Кларисса замерла: тюремный халат треплет ветер, брызги крови, пехотная винтовка в руке. Девушка медленно осела наземь. К тому времени, как Амос натянул штаны и подошел, она блевала, закатывая глаза. Он накинул ей на плечи свою рубаху и подождал. Припадок длился не больше пяти минут. Никто за это время не вышел из дома посмотреть, что происходит, или отомстить, и Амос решил, что покойник был холостяк.

Кларисса содрогнулась с головы до ног, замерла, и только тогда пустота в ее глазах ожила.

– Эй, – спросила она, – мы победили?

– В первом раунде, – кивнул Амос. – Это каждый раз так?

– Да уж, – подтвердила она, – средство так себе.

– Зато полезно, когда нужно.

– И то верно. Ты в порядке?

– Замерз немножко, – сказал Амос. – Не умру. Ты побудь пока здесь, а? Посмотрю, что там внутри.

– Я с тобой, – заявила девушка, пытаясь сесть.

Он удержал ее за плечо. Силу прикладывать не пришлось, хватило тяжести ладони.

– Сначала я. Удивлюсь, если там нет ловушек.

– Ладно, – выдохнула девушка, – я тогда здесь подожду.

– Хорошая мысль.

* * *

На рассвете следующего дня они покинули форт. На обоих были костюмы с термообогревом профессионального уровня, только Амосу одежда немного жала, а Клариссе пришлось подвернуть рукава. Запасов в бункере под домом хватило бы на год-другой. Там было все, что нужно для выживания: аппаратура, оружие, боеприпасы, высококалорийное питание, пачка на удивление скучной порнографии и набор шахмат ручной работы. Но самая ценная находка обнаружилась не в бункере. В гараже стояли полдюжины непользованных, но содержавшихся в полном порядке велосипедов с багажными сумками. Даже с длинными винтовками на плечах, с набитыми водой и провизией сумками они вдвоем в полчаса проехали через весь город и выбрались на шоссе. К полудню покрыли большее расстояние, чем за предыдущие три дня. От тюрьмы до конторы Эрика было, наверное, километров семьсот. Пешком они проходили не больше тридцати в день. На колесах расстояние легко удваивалось. До Балтимора, если ничего не случится, оставалось девять дней пути. В таких обстоятельствах на «ничего не случится» рассчитывать было трудно, но все-таки…

В полдень они остановились поесть. Солнце давно поднялось, но день оставался сумрачным. Дыхание вылетало изо рта уже густыми облаками, но в движении, да еще в костюме с подогревом, Амос не чувствовал холода. Кларисса тоже выглядела в тысячу раз лучше. Она улыбалась, на щеках проступил румянец. Оба сидели на старой придорожной скамье лицом на восток. И видели грязь да разбросанные обломки.

Однако на горизонте светилось что-то большое – город или пожар. Облака снизу были охвачены заревом, золотым на сером. Вот так, даже в конце света есть своя красота.

Кларисса откусила от своего пайкового брикета и глотнула воды из фляжки с внутренней очисткой.

– Тебя это беспокоит?

– Что?

– То, что мы сделали?

– Не пойму, о чем ты, Персик.

Она взглянула на него, прищурившись, словно проверяя, не шутит ли.

– Мы вторглись в чужой дом, убили хозяина и забрали его имущество. Если бы не мы, он мог бы продержаться. Дожить до возвращения солнца. Выжить.

– Он собирался пристрелить меня только потому, что у меня было то, что ему нужно.

– Не пристрелил бы, если б мы к нему не зашли. А насчет обмена мы лгали.

– Ты, похоже, к чему-то клонишь, Персик.

– Не покажи он, что готов спустить курок, ты бы так и ушел? Или мы сейчас все равно были бы здесь с оружием и едой?

– А, без барахла бы мы все равно не ушли. Я просто напомнил, что планы у обеих сторон конфликта были одинаковые.

– Значит, нас нельзя назвать хорошими людьми, верно?

Амос поморщился. Этот вопрос до сих пор не приходил ему в голову. И ему стало неспокойно от того, что до сих пор было спокойно. Почесывая подбородок, он пытался представить на своем месте Холдена. Или Лидию.

– Да, – сказал он наконец – Мне и вправду надо поскорей возвращаться на корабль.

Глава 31 Алекс

– Ты в хорошем настроении, – заметила Бобби, кода Алекс сел напротив.

Она завтракала омлетом из белковой яйцеподобной массы с сосисками и острым соусом. Ее волосы, стянутые на затылке в тугой хвост, были мокры от пота, а щеки раскраснелись после недавней тренировки. Одного взгляда на нее Алексу хватило, чтобы почувствовать себя не в форме. Однако она не ошиблась насчет его настроения.

– Капитан доставит мою любимую малышку на Луну.

– Малышку?

– «Роси».

– А, вот что… – Она запнулась. – А то я подумала… Да, я тоже рада буду повидать Холдена. И Авасаралу.

– Хорошо, черт возьми, попасть на собственный корабль, – продолжал Алекс, посыпая перцем искусственный омлет. – Теперь вернуть бы еще Амоса с Наоми. Эй, я что-то не так сказал?

Тень, пробежавшая по лицу Бобби, исчезла. Она покачала головой.

– Ничего. Просто… Не знаю. Кажется, я позавидовала. Давно у меня не было «своих».

Подцепив сосиску на вилку, она обвела взглядом столовую. Яйца в тарелке Алекса оказались мучнистыми, и по вкусу заметно было, что их произвели дрожжи, а не куры. Этот вкус вызвал у него давние воспоминания.

– Снова оказалась среди действующего состава и не хочешь возвращаться на гражданку?

– Что-то в этом роде.

– Все меняется, – сказал он.

– Только обратного хода нет, – по-своему перевернула его мысль Бобби.

Алекс отломил кусок хлеба, запихнул его в рот и, жуя корочку, промычал:

– Ты это о службе?

– Нет, – улыбнулась Бобби, – пожалуй, уже нет. У меня все не укладывается в голове, что Земля уже никогда не будет Землей. Такой, как прежде.

– Да, не будет.

– Марс тоже, – продолжала Бобби. – Я думаю про племянника. Умный мальчик. Умный по-книжному. Все, что он знает о жизни, получено в университете и во время работы в проекте терраформирования. Для него это была вся жизнь. И он первым из моих знакомых сообразил, что означают для остающихся новые колонии.

– Да, они всё изменили, – покивал Алекс.

– Только проблемы мы решаем по-старому, – поправила Бобби и, поясняя свою мысль, бабахнула в пустоту из невидимого пистолета.

– Поразительно, сколь многого мы достигли, обходясь методами стайных приматов и поведенческими схемами эпохи плейстоцена.

К радости Алекса, Бобби хихикнула. Ему почему-то самому становилось легче, когда удавалось снять груз с чужой души. Как будто, пока остальные члены команды не унывают, дела идут не так плохо. Алекс видел логическую ошибку: если он утешается, утешая их, то, возможно, и они утешаются, утешая его, – и все вместе, улыбаясь друг другу, летят прямо в скалу.

– Я слышал, подмога уже подоспела, – сказал он.

– Да, хотя мы надеялись на большее. Сегодня на тренажерах об этом говорили. Вспомогательная эскадра должна уже включиться в оперативный план, только вот беда: команды там – чертова зелень. Зелень – в смысле все впервые в рейсе.

– Да ну! – не поверил Алекс.

– Все опытные команды ушли к Венгрии, прикрывая нашу шестерку.

– A-а. Ну, все же лучше лететь в стайке подростков, чем двумя фрегатами вовсе без прикрытия, – сказал Алекс. – Хотя, извини уж, я надеялся, что вылетающая из-за холмов кавалерия окажется чуть более опытной.

– О нас, наверное, так же говорили, когда мы начинали.

– Наверняка. Я первый рейс вел соло и чуть по ошибке не сбросил стержень реактора.

– Серьезно?

– Да, запутался.

– Ну, армии без бардака не бывает, – признала Бобби. – Остается надеяться, рейс на Луну – в самый раз для молокососов.

Алекс кивнул и поднес к губам грушу с кофе.

– Ты так думаешь? Ты правда считаешь, что все позади?

Молчание Бобби послужило ему ответом.

Они заканчивали завтрак под менее болезненные темы: обсуждали разницу в подготовке десанта и флотских и спорили, какая лучше; Алекс рассказывал про Илос и Медленную Зону; прикидывали, что будет делать Авасарала, когда премьер-министра доставят на Луну. Алекс любил такие разговоры понимающих друг друга профессионалов. С тех пор как они летали в одной команде, прошли годы, но Бобби была хорошей собеседницей. В другой жизни он бы, пожалуй, приударил за ней. В армейской жизни – уж точно. В обстановку водовоза «Кентербери» Бобби не вписывалась даже в воображении, зато Алекс подумывал, каково бы с ней было на «Роси». «Росинант» отчасти потому и стал для него домом, что маленькая команда имела так много общего. Близость создавалась долгой жизнью бок о бок с одними и теми же людьми. Впусти в эту жизнь кого-то еще – пусть далее такого толкового, компетентного и легкого в общении человека, как Бобби, – и новичок окажется на отшибе, а нет ничего страшнее для команды, чем человек, чувствующий себя лишним.

Алекс все еще размышлял об этом, дожевывая предпоследний кусок так называемого омлета и слушая рассказ Бобби о скалолазании в марсианских горах, когда включилась сирена.

«Всем занять посты по боевому распорядку, – проговорил холодный жесткий голос между тревожными завываниями. – Это не учения».

Алекс подскочил и, не успев понять, что делает, бросился к своему амортизатору. Бобби оказалась рядом. Оба, выходя, швырнули подносы с завтраком и груши в утилизатор – тренировки выработали привычку не оставлять незакрепленных предметов, превращающихся при резком маневрировании в летящие снаряды. Палубы уже вздрагивали от выстрелов ОТО, хотя Алекс не представлял, кто мог незамеченным подобраться на расстояние, доступное орудиям точечной обороны. Едва они вышли в коридор, сирена смолкла. Их сразу перехватил десантник – сержант Парк.

– В каюты добраться не успеете. Идемте, найду вам свободные места.

– Что случилось? – спросил Алекс, рысцой поспевая за сержантом.

– В нас стреляют корабли поддержки.

– Что? – ахнула Бобби.

Парк, не сбиваясь с шага, открыл люк в пустую кают-компанию и втолкнул пассажиров внутрь. Алекс упал в надежные объятия амортизатора и привычно пристегнулся. В голове царил кавардак.

– Кто-то подделал опознавательные коды военных? – предположил он.

– Нет, это наши птички, – ответил Парк, проверяя крепления на его койке.

– Как же тогда…

– Мы надеемся со временем выбить из них ответ, сэр. – Говоря это, Парк уже проверял крепления у Бобби. – Прошу оставаться на местах до отбоя тревоги. Сам не слишком понимаю, чего ждать, но думаю, возможны…

Корабль резко лег на бок, заставив шарнирные койки развернуться на сорок пять градусов к палубе. Парк сгруппировался перед самым ударом о стену.

– Парк! – выкрикнула Бобби, берясь за застежки ремней. – Доложись!

– Оставайтесь на местах, – крикнул десантник снизу и из-за спины Алекса.

Резкая перегрузка вдавила пилота в гель. В бедро вошла игла, накачивая организм коктейлем, снижавшим риск инсульта. Иисусе, дела серьезнее, чем он думал.

– Парк, – повторила Бобби.

Ей ответил поток ругательств. Десантник проковылял к двери и оставил их вдвоем.

– Вот это херово. Как же это херово…

– Можешь до чего-нибудь дотянуться? – Алекс кричал, хотя их с Бобби разделяло всего полтора метра. – Моя панель управления отключена.

Сквозь отдаленные вибрации ОТО и низкий гул выпускаемых ракет слышалось ее дыхание.

– Нет, Алекс. Мне достался резервный экран.

Громкий протяжный стон пронизал палубу, койки в ответ задребезжали, снова меняя положение. Тот, кто стоял сейчас у руля, не жалел корабля. К знакомому гулу орудий добавились другие, менее понятные звуки. Сознание Алекса толковало их как вражеские попадания, и какое-то время нилот не сомневался, что прав. Горло у него перехватило, желудок болел. Он все ждал, когда снаряд гауссовой пушки вскроет корабль, и каждая спокойная секунда, казалось, увеличивала вероятность попадания.

– Ты нормально там? – спросила Бобби.

– Хотелось бы видеть, что происходит. Или что-нибудь сделать. Я не прочь подраться, но вот изображать селедку в банке – это не по мне.

Желудок подступил к горлу. В первый момент Алекс принял резко наступившую невесомость за тошноту. Его амортизатор завалился налево, койка Бобби – направо, и теперь они не видели друг друга.

– Так, – сказала Бобби, – они добрались до двигателя.

– Ага. Стало быть, вы с Авасаралой заподозрили, что кто-то присваивает корабли и оборудование Марсианского военного флота?

– Какие мы умные, да?

Койки снова развернулись: маневровые двигатели корабля боролись с инерцией стали и керамики. Вибрация ОТО и отдача пусковых аппаратов создавали грубый музыкальный фон, но внимание Алекса привлекла тишина.

– Противник, – сказал он, – больше не стреляет.

– Гм, – выдохнула Бобби и почти сразу добавила: – Абордаж?

– И я о том же.

– Ну… Как по-твоему, сколько нам валяться в эти койках, прежде чем пора будет искать себе оружие?

– Пять минут?

– Подходит, – согласилась Бобби, доставая ручной терминал. – Ставлю таймер.

Дверь в кают-компанию открылась через три минуты двадцать пять секунд. Трое десантников в легкой боевой броне придерживались за раму люка. Винтовки они держали вдоль бедра. Первый – узколицый мужчина со шрамом на крыле носа – выдвинулся вперед. Алексу пришло в голову, что если к врагу попали корабли Марса, то и десантное снаряжение у него уж точно есть, – но узколицый уже устроился у стола.

– Мистер Камал, сержант Драпер, я – лейтенант де Хаан. Корабль будет маневрировать, так что нам следует соблюдать осторожность, однако я настоятельно прошу вас сейчас же проследовать за мной.

– Есть, сэр, – отозвалась Бобби, мгновенно отстегнув крепления и оттолкнувшись от амортизатора к выходу.

Алекс почти не отставал от нее.

Десантники двигались в невесомости с эффективностью, дарованной опытом; перемещались по коридору так, чтобы один все время прикрывал остальных сзади, другой спереди, а Бобби с Алексом оставались посередине. Дважды рывок корабля заставал Алекса посреди прыжка от скобы к скобе.

В первый раз он успел поймать другой зацеп, но во второй пилота отбросило от голого участка палубы и крутило в воздухе, пока один из десантников не поймал его и не подтянул к надежному захвату. Звук боя сначала усиливался, потом отдалился. Одна дверь отказалась открываться, предупредив, что по ту сторону вакуум, и пришлось идти в обход. Путь, как в неспокойном сновидении, тянулся целую вечность – и в то же время закончился, не успев начаться.

В рубке они увидели пристегнутую к креслу женщину-капитана и премьер-министра в соседнем амортизаторе. Вокруг них стрекотали, обмениваясь информацией, члены команды. Из обрывков переговоров Алекс, не фиксируя каждого клочка сведений по отдельности, составил общую картину. Главный двигатель вышел из строя. Связь не действует ни в широком диапазоне, ни но направленному лучу. Пробоины в корпусе – у машинного зала, в оружейной и в кормовом складе. Вести стрельбу еще можно, но система наводки отказала. О двух фрегатах, оставшихся в охранении после отвода основного конвоя, никто не вспоминал, из чего Алекс заключил, что они уничтожены.

– Нас ждут атака и абордаж, – на удивление спокойно произнесла женщина-капитан. – Наш конвой сейчас подвергается целенаправленной атаке и не может прийти на помощь. Мы отправили в эфир сигнал бедствия, но крайне маловероятно, что кто-то подоспеет сюда до разрешения конфликта. Мы готовим отпор, но, поскольку мы не в силах больше обеспечить вам безопасность, вероятно, придется вас эвакуировать.

– Под обстрел? – спросил Алекс.

– Не лучший вариант, – признала она. – Но, при всем уважении, для меня важнее всего безопасность премьер-министра.

– Конечно, шкипер, – коротко сказала Бобби.

Слова Алекса прозвучали одновременно с ее:

– Звучит довольно зловеще!

Капитан проигнорировала обоих.

– У нас в готовности полдюжины спасательных капсул. Полагалось бы дать каждому в капсулу вооруженную охрану и выпустить всех одновременно в надежде, что внимание противника рассеется и кто-нибудь получит хорошие шансы уйти незамеченным.

– Паршивый план, – бросил Алекс и повернулся к премьер-министру. – Вы ведь понимаете, что план паршивый, сэр?

Смит кивнул. Он раскраснелся, пленка пота покрывала лицо и шею: поверхностное натяжение удерживало жидкость на коже.

– Да, – поддержала Алекса Бобби, – на капсулах нет Эпштейна. Вы нас выбросите прямо под обстрел. А ведь у нас есть гоночная яхта. «Бритва» строилась ради скорости.

Женщина-капитан подняла руку, призывая к тишине.

– Я о том и говорю. Мы можем выделить «Бритву» премьер-министру, дать ему пилота и охрану, но это будет означать, что я оставила в мясорубке двух штатских…

– Какого черта? – перебила Бобби. – У нас здесь и пилот, и охрана. Чем мы плохи? Мы можем уложить премьер-министра Смита в амортизатор и занять кресла. Алекс, в отличие от ваших, уже знает эту яхту, а я – при всем уважении к сержанту де Хаану – стреляю в цель не хуже других. Будет нелегко, но вполне возможно.

– Да, я к тому и подводила, – с раздражением отозвалась капитан. – Кроме того, премьер-министр разъяснил, что из политических соображений на Луне требуется присутствие сержанта Драпер, поэтому…

– Они согласны, капитан Чудари, – резко перебил премьер. – Поймите уже, они согласны.

– Лейтенант? – обернулась Бобби. – Если мне поручается охрана премьер-министра, очень хотелось бы иметь оружие.

Узколицый улыбнулся, холодно блеснув глазами.

– Обеспечим, стрелок. Капитан?

Капитан коротко кивнула, и лейтенант толкнулся к лифту. Бобби последовала за ним. У Алекса сердце билось вдвое чаще обычного, но нарастающее возбуждение вытесняло страх. Да, он рискует расстаться с жизнью. Да, они окружены неизвестным противником, который, вероятно, возьмет корабль штурмом. Но ему предстояло снова вести в бой корабль, и незрелая, мальчишеская половина его души сгорала от нетерпения.

– Пока можем, мы будем прикрывать вас ОТО…

И снова Алекс перебил капитана:

– Этого мало. Мы, если будем разгоняться непрерывно, вероятно, обгоним их корабли, а вот торпедам не надо беспокоиться, не раздавит ли кого внутри перегрузкой. Прикрыться яхте нечем…

– Придется вам что-нибудь придумать, – сказала капитан.

– Уже, – сообщил Алекс. – Настройте несколько ракет на частоту лазерной связи «Бритвы». Выпустите их вместе с нами – все, сколько не жалко, – и пусть Бобби использует для наводки на вражеские снаряды лазер «Бритвы». Мы уйдем от вражеских кораблей, а их торпеды собьем. И, если между нами и Луной никого нет и если хватит ракет, мы доберемся до места.

«Только бы нас не подстрелили на выходе», – добавил он про себя.

Капитан Чудари, моргнув, покосилась на премьер-министра. Тот ответил вопросительным взглядом. Чудари пожала плечами.

– Это уже что-то.

– То есть?..

– Да, – сказал капитан. – Это могло бы… может сработать.

– Капитан, – позвали сзади, – контакт с противником подтверждают палубы семь и тринадцать. Разрешите использовать тяжелое вооружение?

– Разрешаю, – ответила она и обернулась к Алексу. – Думаю, это значит, что вам пора, мистер Камал.

– Благодарю, капитан, – сказал Алекс. – Я постараюсь, чтобы все сработало.

Премьер-министр отстегнулся и плавал над креслом, пока один из оставшихся в рубке десантников не поймал его и не направил в нужную сторону. Когда премьер с капитаном пожимали друг другу руки, прозвучал новый голос:

– Капитан, принимаем сообщение от атакующих. С «Пеллы».

– Их флагман, – пояснил Алексу премьер-министр.

– Опять требуют сдачи? – бросил капитан.

– Нет, сэр. Передают открыто, не по направленному. И… ну, черт побери…

– Перешлите мне, мистер Чу, – велела Чудари. – С самого начала.

Щелкнуло аудио. Густой треск помех, тишина и снова помехи. Кто-то вскрикнул, словно бы от боли. Голос, когда он наконец зазвучал, был сосредоточенным и серьезным. И ударил Алекса, как пинок под дых.

«Если вы это слышите, прошу передать дальше. Говорит Наоми Нагата с „Росинанта“…»

Глава 32 Наоми

Она заранее поняла, что что-то будет. Еще прежде, чем осознала, что это будет. Изменилось ощущение корабля, притом что все оставалось прежним, по крайней мере поначалу. Команда все так же смотрела новости и ликовала. Наоми все так же держали под присмотром и обращались с нею как со зверушкой-талисманом: прирученная Джеймсом Холденом девчонка вернулась в свою клетку. Марк был с ней вежлив, а Филип колебался – подойти или сбежать подальше. Но появилось и новое. По кораблю разливалась напряженность, и Наоми пока не знала, то ли все предвкушают известие о новой бойне, то ли ждут чего-то более личного и конкретного. Одно она чувствовала ясно: это напряжение мешает ей спать и есть – слишком сдавливает внутренности ужас.

Никто ей ничего не сказал, и не было определенной минуты, когда она сделала окончательный вывод. Просто, оглядываясь назад, видела, как сквозь дни ее плена просачивались мелочи. Некоторые застревали в почти сверхъестественном ощущении важности. Вингз, щеголяющий в марсианской форме; широкоплечая девушка немногим старше Филипа, тренирующаяся с сосредоточенностью человека, готовящего себя к тому, к чему он явно не готов; Карал, направляющий работу Наоми по инвентаризации в сторону арсенала с запасом силовой брони; серьезность, с какой Синвзвешивал на руке каждую винтовку. Мелочи, как пылинки в запущенном воздуховоде, наслаивались, превращаясь в нечто, почти неотличимое от знания. Впереди был бой. Более того, Марко готовил засаду на марсианские силы.

Обнаружив Мирала с Ааманом сидящими, колени к коленям, в коридоре у медотсека, Наоми поняла, что момент вот-вот настанет, и надежда, которую она таила даже от себя, расцвела в горле, дикая, как ярость.

– Это «Пелла», – почти по слогам выговаривал Мирал. – Под-тверж-дай-те курс.

– Подтвердите, – тихо поправил Ааман.

Мирал, сжав кулаки, ударил по палубе.

– Эй, а я как сказал?

– Подтверждайте. А надо – подтвердите.

– Еще раз… – Мирал прокашлялся. – Это «Пелла», подтвердите курс.

Ааман ухмыльнулся.

– «Пелла», курс подтверждаю.

Мирал поднял голову и поморщился, заметив Наоми с Сином. Наоми покачала головой.

– Прекрасно исполнено, – сказала она. – Настоящий марсианин.

Мирал запнулся, сомневаясь, что она знает и чего ей знать не положено. И наконец улыбнулся чуть ли не с робостью. Наоми ответила улыбкой и прошла дальше, держась, как одна из них. Как своя. Двигавшийся рядом Син молчал, но краем глаза следил за ней.

В пересменке между вахтами подавали размороженную лапшу с пивом. Новости были настроены на обзор событий в системе, и Наоми впервые смотрела их с жадностью. Она ловила не то, что сказано, а то, о чем молчат. В Северной Америке и Азии иссякали резервы воды и продовольствия, Европа могла продержаться несколькими днями дольше. Помощь, направляемая из южного полушария, сокращалась из-за местных проблем. Наоми было все равно. Это не про Джима. Станция «Медина» молчит: базовый несущий сигнал сохраняется, но на запросы не отвечает. И это Наоми не интересовало. Представитель меньшинства в марсианском парламенте в Лондрес-Нове призвал премьер-министра немедленно возвратиться на планету. Эта новость тоже мало трогала Наоми. Каждый сюжет, не посвященный взрыву корабля на станции Тихо, был победой. Наоми торопилась с едой – всасывала сладкую бледную лапшу и глотала пиво, словно своей спешкой могла поторопить корабль и атаку.

Приблизить время, когда она воспользуется шансом.

Следующие полсмены они с Сином занимались машинным залом и мастерской, проверяя, все ли там закреплено. На корабле, полном астеров, в этом и так можно было не сомневаться. Тем не менее ритуал внушал чувство уверенности. Порядок и контроль на корабле вовсе не означали безопасности. Астеры, не проверявшие все трижды, быстро выпадали из генного пула, а порядок в мастерской вызвал в Наоми атавистическое ощущение уюта. Между тем она незаметно убедилась, что ящик с неисправной петлей все еще на месте, и больше не смотрела в его сторону. Ей и так казалось, что у нее все на лбу написано и даже своим равнодушием к этому ящику она привлекает к нему внимание Сина.

Она нс замечала связи между темными мыслями и почти невыносимым волнением, пока Син, услышав гудок своего терминала, не прекратил работы.

– Двигай до ту амортизатора, – сказал он, тронув Наоми за плечо.

Прикосновение было мягким, но сильным. Наоми не изображала неведения, не пыталась скрыть тревоги. Всякое беспокойство сейчас истолковали бы как страх перед боем.

В своей каюте она пристегнулась, и Син проверил крепления. После чего удивил ее, задержавшись на минуту, навалившись на край койки, которая повернулась под ним. У него при малейшем движении перекатывались под кожей мускулы, и все же Син умудрялся выглядеть застенчивым мальчишкой, носившим мужское тело как костюм.

– Зухтиг ту, са-са?

Наоми улыбнулась ему, надеясь, что улыбка выглядит искренней.

– Конечно, – ответила она, – я всегда берегу себя.

– Ла. Не всегда, ты, – возразил Син.

Его что-то мучило. Что – Наоми не знала.

– Тесно, будет много маневров. Где нет койки, чтобы тебя поймать, держись стен, да? Или углов.

Страх забил рот вкусом меди. Он знает? Догадался? Син, избегая ее взгляда, согнул и разогнул пальцы.

– Эн буэнас, ты. Счастливая, с тех пор как с Марко. Вот я подумал, может, ты решила, что есть чему радоваться, а? Может, нашла выход не через дверь…

«Самоубийство, – сообразила Наоми. – Он говорит о самоубийстве. Думает, что я решила отстегнуться в разгар боя и позволить кораблю разбить меня насмерть». До сих пор она сознательно не обдумывала такой возможности, хотя темные мысли вели ее в эту сторону. Хуже того, мысль не вызвала удивления, а только теплое, утешительное чувство. И Наоми задумалась: не это ли у нее на уме, не был ли присущий ее плану риск скрытым способом осуществить черные мысли? Сомнение обескуражило ее.

– Я рассчитываю быть здесь, когда это кончится, – сказала она резко, словно убеждая не только тюремщика, но и себя.

Сии кивнул. Корабельная система включила оповещение о маневре, но он все возвышался над ее койкой. Не спешил уйти.

– Эса? Тяжело нам и тебе. Мы пройдем, са? Мы все, и ты тоже. – Он разглядывал свои ладони, словно на них что-то было написано. – Ми фамилии, – сказал он под конец. – Помни: аллее ла сон фамилии, и ту бист альзо^[160].

– Иди пристегнись, здоровяк, – посоветовала Наоми. – После договорим.

– После. – Син улыбнулся ей и выпрямился.

Дали второе предупреждение, и Наоми откинулась в гель, словно собиралась навсегда остаться в его прохладных объятиях.

В рубке Марко, наверняка спокойный и уверенный, разыгрывал роль марсианского капитана, внушая всем, кому мог, что теперь, когда он здесь, все будет в порядке. И ему верили.

Он говорил из марсианского корабля с надежным, проверенным кодом транспондера. И, вероятно, пользовался марсианским военным шифратором. Те, к кому он обращался, знать не знали, что он совсем не то, чем кажется, – что было так очевидно для Наоми.

Ей бы пожалеть их, но она не жалела – не оставалось времени. Звук запускаемых ракет и бормотание ОТО совпали с поворотом на тридцать градусов влево. Ее койка, зашипев, развернулась на шарнирах. Наоми откинула крепления и села, отдернув ногу от иглы. Будь она уверена, что в инъекцию не подмешано седативное, дождалась бы укола. А теперь поздно. Койка вернулась в нейтральное положение. Наоми спрыгнула на пол и быстро, уверенно вышла в коридор. Она раскинула руки, касаясь стен кончиками пальцев, а подошвами скользила над самым полом. «Сгибай колени. Центр тяжести смещай вниз, – напомнила она себе. – И будь готова к неожиданностям».

Корабль задергался. Ничего не было заметно по стенам и палубе, глаза уверяли, что все надежно, тихо и неподвижно, но собственная масса толкнула ее к одной стене, потом к другой и – хуже всего – вперед, туда, где не за что было зацепиться. Это казалось хуже невесомости. Усилия мозга, пытающегося определить верх и низ без чувства тяжести, могут сбить с толку, но здесь происходило другое. Наоми швыряло по коридору, как игральную кость в стаканчике, но она продвигалась вперед – туда, где при слишком резких поворотах молено было упереться в стены.

В лифте она набрала код мастерской, а сама вцепилась в опорную скобу. Кабина упала в глубину корабля. Наоми чувствовала сотрясение корпуса – марсиане отстреливались. Неплохо, пусть себе палят. Ей было не до борьбы. Все внимание она сосредоточила на том, что предстояло сделать.

В мастерской оказалось пусто, все было на местах, но закреплено не намертво – при каждом толчке дребезжал металл, словно корабль учился говорить. Наоми добралась до неисправного ящика, но тут пол ушел из-под ног. Покачнувшись, она ударилась головой о металлическую полку. На несколько секунд дребезжание инструментов заглохло. Когда Наоми тряхнула головой, на стены и палубу упали капли крови.

«Ничего страшного, – сказала она себе. – Ссадины на голове сильно кровоточат. Это не значит, что рана серьезная. Шевелись!»

Рокотали ОТО, звук проходил сквозь корпус корабля. Наоми достала ящик. Отщелкнула крепление и бережно опустила его на палубу. Долгую мучительную секунду ей казалось, что замок другой, непослушный. Но все было в порядке. Просто шутки психики. Наоми оттянула крышку, вогнала кончики пальцев в щель, которой здесь быть не полагалось, налегла и снова дернула, вгоняя вместо клина собственную плоть и кость. Она не замечала дьявольской боли. Тело вдруг тяжело надавило на палубу. Они разгонялись. Зачем – Наоми не знала. Заболела спина. Она много лет не требовала от позвоночника поддерживать тело при перегрузках. Обычно во время разгона она лежала спиной в геле.

Защелка, возмущенно лязгнув, поддалась. Ящик распахнулся, но инструменты остались на месте. Ключи, тюбики с эпоксидкой, вольтметры и баллончики воздуха и смазки удерживались ремешками. Наоми пролистала слои упаковки, открыла набор шестигранных ключей и выбрала десятимиллиметровый. Здесь у нее было преимущество перед Марко и его командой – она много лет прожила на марсианском корабле. Руки сами знали, какой ключ откроет панель доступа. Тестер, зажим для проводов и легкий ломик – все это она распихала по карманам. Если повезет, хватит одного ключа, однако… Палуба опять поплыла из-под ног – неожиданно ушла тяжесть. Наоми не могла бы сказать, вращается она в воздухе или корабль кружится вокруг нее. Она потянулась к палубе, к стенам, но достать сумела только плавающий рядом ящик. И он сойдет. Наоми подтянула его к животу и резко толкнула. Отлетев в обратную сторону, она ухватилась за верстак. Чувство низа вернулось, и ящик с грохотом свалился рядом с подогнувшейся ногой. По кораблю опять прокатился басовитый гул. Не замечая боли в спине и коленях, Наоми побежала к лифту.

Едва она вошла в кабину, гравитация снова исчезла. ОТО еще били, но заметно реже. Она не запомнила, когда в последний раз слышала пуск ракеты. Бой заканчивался. Она усилием воли торопила лифт. Если она не успеет до отбоя, если люди поднимутся из амортизаторов и застанут ее, то Холден с «Росинантом» и, вероятно, с большей частью станции Тихо умрут. На каждом метре медлительного движения лифта ей представлялось: запуск двигателя – и выплескивающийся из него огонь, ярче самого света, поглощает все. Корабль шевельнулся, ударив Наоми о стену, и, избитую, снова отпустил в невесомость. Она остановила кабину между жилой палубой и шлюзами и закрепилась в распор, чтобы торможение не застало ее без опоры.

Панель, пятнадцать на сорок сантиметров, открывала доступ к главной электрической цепи, проложенной по оси корабля. Если пережечь кабель сварочной горелкой, все питание немедленно переключится на другие каналы. Ничего не случится, просто зажжется несколько сигналов неисправности. Наоми это не волновало – она не собиралась выводить корабль из строя. Она собиралась его использовать. Упершись обеими ногами и уцепившись одной рукой за скобы креплений, она взялась за ключ. Винты были закреплены на щитке и не вынимались, по она чувствовала, как они теряют сцепление с металлом. Три гнезда свободны. Четыре. Пять.

Шесть.

Сквозь щель начавшей отходить панели ей уже видна была трубка радиотелефона. Корабль под ней дрогнул, повернулся. Наоми зажала ключ в кулаке, увидев неслучившееся – как он проваливается в глубину шахты. Густой чернеющий сгусток крови сорвался с ее волос и размазался по светлой стене. Она не посмотрела в ту сторону. Семь винтов отошли. Восемь. Она слышала голоса из кают. Что-то неразборчиво проговорила женщина, мужчина ответил: «Нет». Девять. Десять.

Пластина отошла. Наоми подхватила аппарат, проверила зарядку. Батареи почти полные. Сигнал соединения – хороший. Она не знала, какая цепь нужна для выхода в эфир. На первую попытку система выдала код ошибки. Напевно чертыхаясь себе под нос, Наоми установила режим диагностики и ввела запрос. Результата пришлось ждать целую вечность. Она прокручивала его большим пальцем, пока не нашла нужное. Одиннадцатый канал – система связи, использует протокол D4/L4, на нем же выходил в широкий диапазон и «Росинант». Наоми тем же пальцем набрала перекрывающий код, позволявший выпустить в эфир тридцать секунд диагностических модуляций, потом удалила файл с этими модуляциями и, когда прибор выдал ошибку, перевела его в ручной режим. К тому времени она чуть не плакала. Правая нога соскользнула, Наоми уцепилась за открытый край панели. Костяшки пальцев оцарапало что-то острое, зубчатое. Она вскрикнула от боли и постаралась отвлечься. Не время.

– Если вы это слышите, – начала она, держа аппарат у самых губ, – прошу передать дальше. Говорит Наоми Нагата с «Росинанта». Сообщение для Джеймса Холдена. Программа управления магнитной ловушкой искажена. Не запускай реактор, пока не переустановишь драйвера из надежных проверенных источников. Если вы слышали это сообщение, пожалуйста, передайте…

На половине последнего слова аппарат чирикнул, что тридцать секунд истекли, и вернулся к основному меню. Наоми выпустила его из рук и, отцепившись, поплыла вдоль стены. Широко раскинув руки, она уронила и ключ.

Наоми надеялась, что у нее получилось. Передача прошла в разгар боя. Все сообщения могли глушить, если Марко хотел запутать наблюдателей, но с равной вероятностью он наслаждался главной ролью в спектакле. И, если она не ошиблась и он пытался добраться до премьер-министра Марса, все данные по этой битве будут рассмотрены лучшими из уцелевших разведок.

Наоми знала, что Джима она не спасла – пока еще нет. Но она ничего не чувствовала. Темнота вернется – сокрушительная тревога, вина и страх. Она в этом не сомневалась, но сейчас, прямо сейчас, ей было легко. Она составила план, и план сработал. Ее предупреждение или дойдет до Джима, или нет. Так или иначе, большего она не могла. А Марко в рубке уже сейчас понимает, что она сделала. Смех, кипящий в горле, имел вкус победы.

Голоса в каютах стали громче, перекрывали друг друга. Отбой еще не прозвучал, но она слышала, как двигаются люди. Узнала Сина, от беспокойства говорившего на повышенных тонах. Задев бедром стену, Наоми выбросила руку и зацепила скобу сгибом кисти. Нет смысла возиться с лифтом. Перебирая руками, она подтянулась по шахте и вылезла в коридор. Из всех дверей на нее смотрели круглыми глазами. Мужчина, встретившийся с ней взглядом, отшатнулся. Наоми толчком отправила себя по коридору и прямо как стрела, не касаясь рукоятей, полетела мимо зрителей. Плечи у нее ныли, ссадина на голове снова кровоточила. В душе царило безмятежное спокойствие.

Син вылетел из-за поворота, задержался и уставился на нее, отвесив челюсть и хлопая глазами. Наоми, пролетая мимо, приветственно подняла кулак.

– Если буду кому нужна, – сказала она, – я у себя, да?

Глава 33 Холден

Карты за всю историю человечества почти не менялись. Даже во времена хаоса и перемен, когда цивилизации в одночасье сворачивали на новый путь, Земля оставалась более или менее прежней. Расстояние между Африкой и Южной Америкой не изменялось на протяжении человеческой эволюции. И от Парижа до Орлеана было ближе, чем до Ниццы, что во Франции, что в Единой Зоне Европейских Интересов. Только когда люди долетели до Марса, до Пояса и забрались еще дальше, расстояние между центрами человеческой жизни стало функцией времени. Земля и Луна располагались почти по другую сторону Солнца от станции Тихо. До Марса расстояние было меньше, но и он удалялся с каждым часом. Ближе всего находился Сатурн, дальше всего – спутники Юпитера. То, что расстояния сокращаются и увеличиваются, Холден давно принимал как данность, не стоящую разговоров и внимания. Только в такие неспокойные времена период орбит начинал походить на аллегорию чего-то большего.

Как только Фред принял решение лететь на Луну, Холден перенес свои вещи на «Росинант». И вещи остальных тоже. Одежду Амоса он нашел аккуратно сложенной в рюкзаке из грубого холста. Алекс разбросал свою куда попало: часть была в сетчатых сумках, часть нет, и Холден не знал, что здесь чистое, а что надо отправить в стирку. Вещи Наоми остались в их квартире. Запасная пара ботинок, носок без пары, белье. Она забыла модельку марсианской боевой машины – ярко-красную с матово-черным, не длиннее большого пальца – на тумбочке в ванной. Холден не знал, был в этом особый смысл или Наоми не вспомнит потом, откуда взялась игрушка. Тем не менее он не забыл и ее – тщательно завернул и положил в коробочку с мягкой обивкой. О хозяйке он позаботиться не мог, поэтому оберегал ее вещи.

Возвращение на «Росинант» походило на возвращение домой. Только дом был пустым. Узкие коридоры жилой палубы казались слишком широкими. Резкое тиканье и хлопки от нагрева и охлаждения стыковочных прокладок звучали голосами призраков. Если до Холдена доносились разговоры и шаги ремонтников, он злился на них, потому что эти люди не были его командой. Когда они уходили, его угнетала тишина.

Он уговаривал себя, что это ненадолго. Что скоро в кабину вернется Алекс, а в машинный зал – Амос. Наоми сядет рядом, ласково сообщит, что он опять напортачил, и объяснит, как надо было. Он доберется до Луны и найдет их там. Всех. Так или иначе.

Только вот от Наоми по-прежнему не было вестей. Холден получил коротенькое текстовое сообщение от матери Тамары: с родителями пока все хорошо, хотя пепел валит на ранчо, как снег зимой. От Амоса не пришло ни единой весточки.

Люди иногда сознают, что прощаются навсегда, а иногда нет. Часто – нет. Большая часть последних прощаний бывает такой ерундой, что их даже не замечают. Сейчас в темноте рубки, наедине с плавающей рядом пол-литровой фляжкой бурбона, под блюз на двенадцать тактов из аудиосистемы, Холден вспомнил не меньше двух последних прощаний, которых он не заметил. Он прокручивал в голове воспоминания, и они с каждым разом становились менее достоверными и более мучительными.

– Только мы и остались, – сказал он кораблю. – Кроме тебя, у меня никого нет.

«Росинант» долго не отвечал, а потом, как ни странно, ответил. Зажег на консоли яркий желтый огонек вызова. Холден вытер слезящиеся глаза рукавом и отозвался. В окне появился хмурый Фред Джонсон.

«Холден?»

– Фред?

«Ты в порядке?»

– Э… да, а что?

Фред склонился вперед, заслонив головой экран.

«Я пятнадцать минут добиваюсь тебя по ручному терминалу».

Холден оглядел палубу управления и кивнул.

– Оставил его в кармане штанов. В каюте, кажется.

«Ты пьян?»

– Вроде да.

Ему приходилось старательно выговаривать каждое слово.

«И без штанов?»

– Я пока не готов заводить наши отношения настолько далеко.

«Так ты закажи в медотсеке что-нибудь протрезвляющее и прикрой зад. Я посылаю к тебе команду».

Холден зажег свет и вырубил музыку.

– Что такое?

«Нам сообщили: марсианский премьер подвергся атаке. Корабли, которые обнаружил твой Алекс, были наживкой, чтобы увести конвой».

– Но ведь, – начал Холден, – новые корабли поддержки…

«Вот они-то и стреляют».

Холден тихо выругался.

– Там Алекс. Он выходил на связь?

«Мы никого не слышали. У меня радиотелескопы были направлены в ту сторону, это их данные. Я справлялся у Драммер и инженерного персонала. Они готовы выдать „Росси“ справку „годен“, а мне все меньше нравится сидеть здесь и дожидаться, пока на меня снова замахнутся».

Холден отстегнул крепления своего кресла и отплыл от него. Голова немного кружилась. Он осмотрел командную палубу. Какой-то частью сознания он все еще ожидал увидеть рядом Алекса, Наоми и Амоса. Он и не сознавал, как привык находить их взглядом, прежде чем поднять «Роси». Это будет первый раз без них. Холден видел в том дурное предзнаменование.

– Ладно, – сказал он, – приберусь к приходу гостей. Когда вылетаем?

«А когда это будет возможно?»

– Реактор холодный, и еще надо пополнить запас воды и воздуха, – напомнил Холден. Алкоголь в крови, кажется, уже выгорел, а может, это все-таки показалось. – К тому же я получил информацию из надежных источников, что нуждаюсь в отрезвляющем действии медотсека и прикрытии задницы.

«Рад, что ты не забыл, – кивнул Фред. – Тогда через два часа?»

– Думаю, управлюсь.

«За работу».

Холден, перебирая руками, подтягивался по лифтовой шахте. На «Росинант» идет новая команда. Этого, конечно, следовало ожидать. Так и планировалось, но теперь он с ужасом ждал новичков. Незнакомые голоса на постах и на жилой палубе. Не те голоса, к которым он привык за годы после «Доннаджера». Да, иногда он брал пассажиров, но команда оставалась душой корабля. А теперь будет по-другому, и Холдену это не нравилось.

По дороге к каюте он зашел в медотсек. На трезвую голову символизм новой команды для рейса на Луну представился ему не столь зловещим, но в подсознании все же засела мысль: без Наоми – без всей команды – «Росинант» уже не тот. Холден проверил ручной терминал. Единственное сообщение было от Фреда. Молчание Алекса не успокаивало.

Труба переходника мягким толчком встала к шлюзу – словно станция Тихо прочистила горло. Холден вышел, чтобы впустить прибывших. Восемь человек – шестеро астеров и двое, судя по виду, с Земли, но все в летной форме Тихо и с маленькими ранцами для личных вещей – вплыли в проход между шкафами. С ними была Драммер в форме СБ.

– Капитан Холден, – начала она. – Рада представить вам капитана Фостера Сэйлза и его команду.

Капитан, плывший головой вверх и со скрещенными руками, показался Холдену слишком молодым для этого звания. Короткие черные волосы переходили в лощеную бородку, тщетно силившуюся придать веса мальчишеским чертам. Знакомство продолжалось: пилоты Арнольд Мфуме и Чава Ломбо, механики Сандра Ип и Зах Казанзакис, оружейники Гор Дрога и Сунъю Штайнберг, связистка Мавра Патель. К концу церемонии Холден был уверен, что не помнит ни одного имени.

Драммер, видимо, заметила его беспокойство, поэтому, когда команда разошлась по постам, задержалась, оттянула его в сторонку.

– Люди хорошие, капитан. Я сама всех проверяла. Врагов среди них нет.

– Да, – покивал Холден, – это славно.

Безопасница на удивление мягко улыбнулась.

– Мне самой не по себе.

– Да? – отозвался Холден.

– В мою вахту вломились на станцию, украли проклятую протомолекулу. Пытались убить босса. Я целыми днями изображаю, что спокойна и владею ситуацией, а когда положено спать, скриплю зубами, уставившись в стену. И еще старик улетает… Честное слово, я уже наложила под себя кирпичей.

Холден протяжно выдохнул.

– Спасибо, что это сказали.

– Всегда пожалуйста, сэр. Все здесь ведут тяжелый бой.

– Есть что-то, что мне следует знать о… – Холден кивнул в сторону двери.

Драммер короткими простыми фразами ввела его в курс дела. Соседка Ип по комнате оказалась из оборотней, и девушка все еще не оправилась от ее предательства. Штайнбергу и Мфуме пришлось столкнуться с потерей репутации, и хотя обычно это не сказывается на их работоспособности, иногда они бывают чересчур амбициозны, и тогда кому-то приходится вмешиваться и снимать напряжение. У Дроги семья на Земле, он в тревоге, злится и горюет. Холден взял себе на заметку: поговорить с новым оружейником, когда будет время. По мере того как он узнавал все эти подробности, слабости и уязвимые места, а также сильные стороны и достоинства команды, на душе у него становилось спокойнее. Хорошо, пусть эти мужчины и женщины ему не родные, но они – теперь его люди. Они никогда не станут тем, чем были Наоми, Алекс и Амос, но на ближайшие несколько недель он – их капитан. И этого достаточно.

Пока что этого достаточно.

Фред влетел в шлюз, когда Драммер заканчивала описание бессонницы у Мавры Патель. Он затормозил подошвами о стену и тут же зацепился ступнями за скобу, словно родился в Поясе. Застыл под прямым углом к ним, ехидно улыбаясь. На спине у него был маленький ранец для личных вещей.

– Ну, чем вы тут заняты?

– Драммер очень вежливо рассказывает мне, как подтягивают штанишки большие мальчики, – объяснил Холден.

– Правда?

– Похоже, я стал слишком слезлив.

– Такое случается даже с лучшими, – кивнул Фред. – Как с готовностью?

Ему ответила Драммер:

– Команда проводит предполетную проверку. О неисправностях никто не докладывал, так что вы, вероятно, уложитесь в расписание.

– Отлично, – обрадовался Фред. – Правда, лучшие места они наверняка расхватали.

– Койки все одинаковые, – заверил его Холден, – кроме моей. Но ее ты не получишь.

– И не претендую, капитан, – ответил Фред. – Марсианский конвой послал сигнал бедствия. Прежнее сопровождение на всех парах гонит к ним, но таинственные корабли продолжают атаку. Засада получилась довольно эффективная.

– Очень жаль, – сухо заметил Холден. – От Алекса все еще ничего?

– Ну, будем надеяться на лучшее, – успокоил Фред. – По последним данным разведки, нападающие прекратили огонь. Похоже, решились на абордаж.

Холден похолодел.

– По уставу корабль взрывают, если абордажная команда приближается к машинному залу или центру управления.

– Так положено делать, чтобы враг не захватил шифров, – вставила Драммер. – А эти уже летают на военных кораблях Марса. Что может быть хуже?

Все трое помолчали. Потом Фред негромко и угрюмо бросил:

– Веселые дела. Вы собираетесь приложить руку, капитан?

Холден переглянулся с Драммер. Та держалась с профессиональной невозмутимостью, но в глазах безопасницы ему почудилась тревога. Фред Джонсон добрых два десятилетия управлял станцией, а теперь он улетает. Возможно, не вернется. И Холден тоже.

Все здесь ведут трудный бой…

– Дам пока покомандовать Фостеру, – сказал Холден. – Пусть прочувствует корабль. А у меня еще осталось дело на станции.

* * *

Моника перебралась в другое помещение. Она встретила Холдена как незнакомца. Проведенные вместе месяцы, когда они – Холден с командой и Моника – выбирались из-за Кольца, ее безумная работа на «Бегемоте», когда он еще не стал станцией «Медина», похищение и спасение – все это осталось в прошлом. Сидящая на кушетке Моника была вежлива, и не более того.

Ну вот, – сказал Холден, – я улетаю. Не знаю, когда мы встретимся, если вообще встретимся. И кажется мне, между нами что-то неладно.

– Почему?

– Не под запись?

Тишина в комнате стала еще холоднее. Потом Моника вынула их кармана терминал и дважды стукнула пальцем по меню. Аппаратик пискнул. Она оставила его лежать на колене.

– Договорились. Не под запись.

– Потому, что я тебе солгал, и ты это знаешь. И сердита на меня. И потому, что ты пыталась вытянуть из меня то, о чем я говорить не хотел, подбрасывая неожиданные вопросы в разгар интервью, и я на тебя сердит.

Моника вздохнула, но лицо ее смягчилось. Она выглядела старше, чем при первой их встрече. Хоть сейчас на экран, совершенство в любое время дня и ночи – однако вселенная ее утомила.

– Что с тобой, Холден? Ты же был «человеком, которому нечего скрывать». Единственным голосом, которому мог верить каждый, потому что ты пусть и не все знал, но хотя бы говорил все, что считал правдой. А тот, кто зачитывал мне пресс-релиз, был не ты.

– Фред просил не говорить, что целились в него.

– И что они ушли с образцом протомолекулы, – добавила Моника и показала ему терминал. – Запись отключена. Будь любезен, не ври хоть сейчас.

– И что они ушли с протомолекулой, – подтвердил Холден.

Взгляд Моники смягчился. Она раскинула руки, пошуршала ногтями по обивке кушетки.

– Это главное. Самое страшное, что случилось за последнее время. Ты не думаешь, что люди вправе знать, какая опасность им грозит?

– Фред знает. Он сообщил Авасарале и Смиту. Земля и Марс знают. АВП знает. А поднимать панику без причин…

– Для паники сейчас есть причины, – возразила Моника. – А решать за других, что им следует знать, и добиваться, чтобы они вели себя так, как ты считаешь нужным?.. Хорошие люди так не поступают, сам понимаешь. Это высокомерие и привычка решать за других недостойны тебя. Может быть, для кого-то такое поведение нормально. Для воротил в политике. Но тебя оно недостойно.

В груди у Холдена стало горячо. От стыда, от гнева или какого-то более сложного чувства, он не знал. Вспомнились слова матери Тамары: «Обиднее всего то, в чем есть какая-то правда». Ему хотелось ответить жестоко и подло. Уязвить в ответ. Он сцепил пальцы.

– От твоих поступков что-то зависит?

– Что?..

– Твои репортажи. То, что ты рассказываешь людям, имеет силу?

– Конечно!

– Тогда важно и то, как ты применяешь эту силу. Не скажу, что мы были правы, когда замели под ковер дело с протомолекулой. Но скажу, что рассказать о нем всем и каждому – особенно сейчас, среди того ада, который уже творится, – еще хуже. В Медленной Зоне ты была голосом, объединявшим нас всех. Ты внесла в хаос подобие порядка. Это ты дала людям чувство безопасности. Успокоила их, помогла им рассуждать рационально. Вести себя более цивилизованно. Нам снова это нужно. Мне нужно.

– Как ты можешь?.. – начала Моника, и тут ее терминал загудел.

Она раздраженно опустила на него взгляд и, включив двойным касанием, подняла палец – секундочку!

– Что там? – спросил Холден, но Моника уже читала сообщение, и глаза ее медленно округлялись. – Моника! Если это предметный урок насчет того, как гнусно утаивать информацию, я признаю, он исполнен изящно. Но если бы ты пока перестала…

– Корабль атакующих. Тех, кто преследует премьера Марса. Их флагман передал сообщение. – Моника подняла глаза. – Тебе.

Голос Наоми звучал из ручного терминала слабо и тонко. Пробуждение от кошмара оборачивалось еще более жуткой явью:

«Если вы это слышите, прошу передать дальше. Говорит Наоми Нагата с „Росинанта“. Сообщение для Джеймса Холдена. Программа управления магнитной ловушкой искажена. Не запускай реактор…»

Она еще говорила, а Холден уже достал свой терминал. Пальцы заныли, и он заставил себя не стискивать аппаратик. Ввел запрос на связь с Драммер. Сердце колотилось о ребра. Чудилось, что он, шагнув с башни, не ощутил под ногами ступени. Моника чуть слышно бранилась. Ругательства звучали как молитва.

Если при включении реактора откажет магнитная ловушка, «Росинант» погибнет за долю секунды. У станции Тихо есть шанс выжить. Отчасти.

«Драммер слушает, – произнес терминал. – Чем могу быть полезна, капитан?»

– Реактор запустили? – спросил Холден.

Полсекунды Драммер молчала. Полсекунды показались ему годом.

«Да, сэр. Загрузка шестьдесят процентов, все отлично».

– Отключить, – приказал Холден. – Отключить немедленно.

Наступило молчание. «Не спрашивай зачем, – думал Холден. – Не спорь, не проси объяснений. Пожалуйста, не надо».

«Исполнено. Реакция прекращена, – сообщила Драммер. – А теперь могу я спросить, в чем дело?»

Глава 34 Алекс

«…Не запускай реактор, пока не переустановишь драйвера из надежных проверенных источников. Если вы слышали это сообщение, пожалуйста, перед…»

Передача прервалась.

– Это надо передать, – сказал Алекс. – Чтобы дошло до Холдена.

– Я позабочусь, – ответила капитан Чудари. – А вы с премьер-министром эвакуируетесь сейчас же.

Алекс в смятении уставился на нее. Наоми находилась на корабле противника. На «Роси» диверсия. Алекс завис в мгновении неподвижности между ударом в голову и вспышкой боли. Первой пришла полусвязная, иррациональная мысль: «Если Наоми с ними, может, они не так уж плохи?»

– Мистер Камал?

– Да, я в норме. Просто…

На него смотрел премьер-министр Смит. Его ласковый невинный взгляд казался здесь совершенно неуместным.

– Для нас это что-то меняет?

– Нет, – сказал Алекс, – просто я… Нет. Да, нам пора. Постойте. Бобби…

– Канонир Драпер знает, куда идти, – вмешалась капитан Чудари. – Я прослежу, чтобы она не потерялась.

Они двинулись к лифту – один десантник впереди, второй позади. Кабина, толкнув их в глубину корабля, на мгновение вернула Алексу ориентацию в пространстве. На то, чтобы уравнять скорости и перейти в свободное падение, ушло всего несколько секунд, но их хватило, чтобы его мозг опознал в одном направлении низ, а в другом – верх. Кабина могла бы вместить втрое большую компанию. Десантники заняли посты у двери, готовые отразить угрозу, если такая возникнет. Премьер-министр встал ближе к передней стенке, которая давала какое-то прикрытие. Никто этого не обсуждал – просто так получилось. Динамика политической власти в расположении пассажиров лифта.

Наоми была здесь. Совсем рядом. Может, в какой-то тысяче километров. Алекс словно свернул за угол и увидел ее. Только, конечно, ее здесь не было. Даже бой на близкой дистанции означал расстояния, которые в другом контексте считались бы громадными. Стань корпус прозрачным, вражеские корабли обозначились бы только выбросом дюз – светящимися точками в полном огоньков небе. «Пелла» сейчас была к ним не ближе, чем Бостон к Шри-Ланке, но по масштабам Солнечной системы это – почти вплотную.

– Вы думаете о подруге, – отметил Смит.

– Да, сэр.

– Вы понимаете, как она оказалась на «Пелле»?

– Я не возьму в толк, почему она не на «Росинанте». И, не в обиду вам, я не понимаю, зачем: сам покинул корабль. Чем больше проходит времени, тем глупее кажется мысль его оставить.

– Я так же думаю о своем доме, – кивнул Смит.

Один из десантников – высокий, с незнакомым Алексу пришептывающим акцентом, – попросил:

– Укройтесь, сэр. Мы приближаемся к территории, которую, возможно, не контролируем.

Он имел в виду вероятность того, что враг уже перерезал путь к ангару. Алекс прижался к стене, на которую не претендовал премьер, и уперся ногами. Лифт замедлил ход, низ и верх поменялись местами, а потом пропала даже слабая гравитация. Десантники отступили от двери, подняли оружие, и створки раздвинулись. Спустя бесконечную секунду они шагнули наружу, и Алекс с премьером – следом.

Корабельный коридор был пуст, команда лежала в амортизаторах или работала на постах, и четверо могли безопасно передвигаться по проходу. Десантники, поочередно выдвигаясь вперед, проверяли дверные проемы и перекрестки коридоров. Расстояние до сопровождающих увеличивалось с каждым их прыжком, и Алекс шкурой ощущал, что, если проверенная дверь вдруг откроется, между ним и тем, кто за ней скрывался, никого не окажется. Он утешал себя тем, что десантники этого, очевидно, не опасались. Коридор покрывала та же обивка, что в рубке и столовой, только на ней виднелись местные коды и цветные полоски, помогавшие ориентироваться в переходах. Одна красная черта была подписана: «Ангарный отсек». Желтые буквы дублировались на хинди, английском, бенгальском, фарси и китайском. Группа шла туда, куда указывала эта линия.

Они двигались быстро и бесшумно, и Алекс уже думал, что доберутся благополучно, когда враг их обнаружил.

Засада была устроена профессионально. Шепелявый десантник едва толкнулся, когда прозвучал выстрел. Алекс не сразу разобрал, откуда стреляют, но автоматически закрепился и рискнул заглянуть вперед. На слиянии коридоров вспыхивали дульные выхлопы и блестели кружки шлемов. Нападающие стояли у переборки, перпендикулярной проходу, и стреляли в коридор, как в колодец. Даже будь у Алекса оружие, цель оказалась бы слишком мелкой.

– Нас обстреляли, – произнес второй десантник, и Алекс не сразу понял, что обращаются не к нему. – Толливсена сняли.

– Из боя не выхожу, – крикнул шепелявый.

Напротив Алекса скорчился за дверной рамой премьер-министр Смит. Большинство штатских попытались бы вжаться в стену, и их отбросило бы прямо на линию огня. Смит не сделал этой ошибки. Очко ему за выучку.

Еще один залп просвистел мимо, выбил черные полосы на стенах и палубе, наполнил воздух запахом кордита.

– О-е! – крикнули от стреляющих. – Выдайте Смита, и вас отпустим, са-са?

Первый десантник сделал три выстрела почти подряд. Атакующие ответили смехом. Алексу показалось, что их атаковали люди в марсианской военной форме и легкой броне, но наверняка он сказать не мог.

– Эй, – окликнул он стрелков. – От нас, мертвых, вам никакого проку, так?

Короткое затишье выдало их удивление.

– Хой, бист ту Камал?

– Да, – ответил Алекс, – я Камал.

– Пилот Костяшки, да?

– Кто это – Костяшка?

– Пинче^[161], изменница, вот кто! – ответил ему другой голос. – Встретитесь в аду, скажи ей, что тебя Сало послал.

– Граната в нашу сторону, – доложил шепелявый десантник с пугающим хладнокровием. – Задействую активную защиту.

Алекс отвернулся к стене и зажал уши. Взрыв ударил в бок хлопком огромной ладони. Он с трудом перевел дыхание. В воздухе закружились какие-то хлопья. Вонь пластика и взрывчатки забивала легкие. Треск выстрелов доносился словно издалека.

– Граната обезврежена, – доложил десантник, – но поддержка нам бы здесь не помешала.

У премьера по тыльной стороне ладони тянулась красная полоса, кровь промочила белый манжет и мелкими точками плавала по воздуху. Алекс ощутил, как вздрогнула стена – что-то на корабле взорвалось так далеко, что звук не дошел. В конце коридора хохотали и орали на астерской тарабарщине, слов было не разобрать. Алекс высунул голову и тут же спрятался, не успев ничего рассмотреть. Треск выстрела заставил его снова забиться в ненадежное укрытие.

Смех впереди перешел в вопли, короткие тупые удары выстрелов – в гулкий и более угрожающий звук. Десантники открыли огонь, и коридор превратился в ад. Мимо, кувыркаясь, пролетело обмякшее мертвое тело – униформа на нем промокла от крови из десятка ран. Алекс не понял, к какой стороне принадлежал мертвец.

Стрельба прекратилась. Выждав, Алекс снова на секунду высунул голову. Потом решился посмотреть чуть дольше. Перекресток, где была засада, затянуло дымом и кровью. Между стенами плавали два тела – одно в легкой боевой броне, второе – в полном снаряжении десантника. Человек в силовом скафандре поднял руку, показывая, что все спокойно.

– Расчистили вам дорожку! – крикнула Бобби. Ее голос тоже звучал отдаленно и начисто лишился обертонов. – Можете подойти. Только постарайтесь не дышать, здесь грязновато.

Алекс подтянулся вперед. Премьер-министр держался за ним. Они обогнали Бобби и четверых десантников – теперь их охраняли шестеро. Алекс со времени боя на Ио не видел Бобби в броне. Массивный скафандр увеличивал ее и без того крупное тело, и среди десантников она выглядела своей. И, кажется, слегка тосковала от сознания, что это лишь видимость.

– Тебе к лицу, Драпер, – похвалил ее Алекс, пролетая мимо.

Оглушенный взрывом, он ощущал свой голос не ушами, а горлом. Бобби, судя но улыбке, его услышала.

«Бритва» располагалась в ангаре на подвесах, предназначенных для большого корабля, и походила на зубочистку в зажиме большого токарного станка. Члены марсианского экипажа, повисшие на скобах вдоль стен, махнули Бобби с Алексом и премьером, поторапливая их. К тому времени, как Алекс добрался до шлюпки, механизм открытия тяжелых наружных ворот уже включился. К нему подтолкнули вакуумный скафандр и крикнули:

– Мы скоординируемся с оружейным постом. ОТО постараются вас не зацепить, но все равно берегитесь. Обидно будет попасть иод собственные снаряды.

– Понял, – откликнулся Алекс.

Женщина, командовавшая провожающими, подбородком указала ему на дверь ангара.

– Полностью откачать отсек нет времени, так что выходить будете примерно с половиной атмосферного. Немножко хлопнет, но у вас утечки произойти не должно.

– А если произойдет?

Она подтолкнула скафандр еще ближе.

– Будете сосать воздух из баллона, пока не придумаете, как вывернуться.

– Ну, план не из лучших, но все-таки план.

– Обстоятельства не идеальные, – заметила женщина.

Алекс влез в скафандр. Премьер-министр, успевший надеть свой, уже скользнул внутрь шлюпки и занял койку-амортизатор. «Бритва» была яхтой – ракетой, стрелой, пронзающей, вакуум, идейной наследницей суденышек, не терявших из виду берега. Более того, она была старой. Ее первая владелица уже много лет, как умерла или перешла в очень странное состояние, а ее кораблик устарел еще раньше. И эту рухлядь Алексу предстояло провести через зону боевых действий. Пилот проверил последнюю застежку и двинулся к люку. Бобби уже была там, заглядывала внутрь. Она обратилась к нему по рации:

– У нас небольшая проблема, Алекс.

Он втиснулся рядом. Даже без боевого скафандра Бобби была великовата для кабины шлюпки. Сейчас кресло второго пилота выглядело рядом с ней просто смешно. Ни за что не поместится!

– Попрошу их задержать вылет, – предложил Алекс. – Переоденешься в обычный скафандр.

– Абордажная команда уже на борту. Ищет нас. Его, – поправилась Бобби. – Некогда.

Обернувшись, она взглянула на Алекса. За щитком шлема он увидел ее огорченное лицо.

– Я вижу только один вариант.

– Нет, – отрезал Алекс. – Ты не останешься. Плевать на все, я тебя не брошу.

Бобби подняла бровь, округлила глаза.

– Что? Нет, я о том, чтобы убрать кресло и держаться за счет механики скафандра. Ты что, решил, что я?..

– Давай за дело. Сейчас же, – велел Алекс.

Она, прилипнув магнитными подошвами к обшивке «Бритвы» и держась одной рукой за край, свесилась в люк. Другой она вцепилась в основание кресла и потянула на себя. Порвав болты, как бумажные, выбросила амортизатор в ангар. Освободившиеся шарниры развернулись. Бобби юркнула внутрь, уперлась руками и ногами в стены и палубу и заклинила себя так надежно, как если бы скафандр был встроен в интерьер кабины.

– Порядок, – сообщила она.

Алекс обернулся к провожающим. Женщина отсалютовала ему, и он ответил, ощутив, как сердце рвется из груди. Десантники, рисковавшие собой, чтобы доставить их сюда, уже ушли. Алекс пожалел, что не сказал им спасибо.

– Я вернусь на пост, и мы сразу вас выпустим, – сказала женщина. – Вы тут осторожнее.

– Спасибо, – ответил ей Алекс.

Он втянул себя в люк, закрыл крышку и начал предполетную проверку. Реактор прогрелся, все индикаторы эпштейновского двигателя горели зеленым. Вода и воздух есть, регенераторы в готовности.

– Вы там устроились, сэр?

– Насколько это возможно, – ответил Смит.

– Держись крепче, – обратился Алекс к Бобби. – Выходить будем резко, а ты не в амортизаторе.

– Как раз в амортизаторе, – возразила она, и пилот расслышал в ее голосе озорную ухмылку. – Мой амортизатор на мне.

– Ну, что ж, – тихо сказал Алекс, – тогда порядок.

Указатели подвесов перешли в положение «открыто», «Бритва» повисла в пустоте. Прозвучал предупредительный гудок, смягченный разреженной атмосферой, и тяжелая дверь ангарасдвинулась. От резкого спада наружного давления шлюпка зазвенела, как под ударом кувалды. Алекс прицелился в расширяющуюся щель, заполненную звездной темнотой, и дал газу. «Бритва» застоявшимся жеребцом рванула в пустоту. На дисплее обозначились корабли, не видимые простым глазом, и длинные изогнутые траектории снарядов ОТО, похожие на протянувшиеся в вакуум щупальца.

– Принимаю управление лазерной связью, – доложила Бобби.

– Роджер, – подтвердил Алекс и предупредил: – Будет тряско.

Он вышвырнул «Бритву» из ангара на полной скорости и ввел ее в узкий промежуток между густыми потоками снарядов ОТО. Вся надежда была на то, что высокоэнергетический вольфрам прикроет их от расстрела в упор вражескими кораблями. У них за кормой волнами прокатывались ракеты, выброшенные с такой же скоростью. Дисплей «Бритвы» изображал их сплошным пятном, будучи не в силах различить отдельные объекты. Большой корабль разом выпустил свой боезапас, настроив его на частоту лазера шлюпки.

– Вот и наш эскорт, – сказал Алекс. – Теперь уходим. Сколько g ты выдержишь, Драпер?

– Если ребро треснет, скажу.

Алекс, усмехнувшись, развернул шлюпку к Солнцу и дал ускорение: два g, три, четыре, четыре с половиной – пока система не пожаловалась, что скафандр не дает сделать инъекцию. Тогда Алекс подбородком нажал несложный элемент управления в шлеме и сам ввел себе все амфетамины, имевшиеся в крошечной аптечке. Корабли противника, видно, еще не разобрались, что произошло. Помедлив, они начали разворот, обозначившись на дисплее красными треугольниками. Их дюзовые выбросы затмевали звезды, но Алекс уже гнал к Солнцу, к Земле и Луне, навстречу потрепанным остаткам флота ООН. Радость, расцветавшая у него в груди, словно растворяла груз.

– «Бритвы» вам не видать, – бросил он красным треугольничкам. – Мы ушли, ушли, ушли! – И он переключил рацию на главный канал. – Как там у вас?

– Отлично, – просипел министр. – А долго нам еще так разгоняться?

– Еще немного, сэр, – сказал Алекс. – Как только можно будет перевести дух, я уйду на одну g.

– Перевести дух… – выдавил Смит. – Смешно….

– Здесь все на отлично, Алекс, – доложила Бобби. – Отстегнуть шлем уже можно? Неохота дышать консервированным воздухом, когда в корабле есть свежий.

– Да, уже можно. И вам тоже, господин премьер-министр.

– Зовите меня Натан, пожалуйста.

– Слушаюсь, Нат, – улыбнулся Алекс.

Солнце висело впереди белым шаром. Он задал навигационной системе прокладку курса до Луны. Самый короткий маршрут пролегал за орбитой Меркурия, но шлюпка не выдержала бы воздействия солнечной короны всего в половине а. е. И расположение Венеры не позволяло элегантно использовать ее массу для разгона. Однако кораблям ООН, если Авасарала вышлет конвой навстречу, Венера, пожалуй, даст эффект рогатки. Так что разумнее было двигаться в ту сторону.

– Алекс? – позвала Бобби.

– Я здесь.

– Насчет бросить меня. Ты ведь сказал, что думал, да?

– Конечно.

– Спасибо.

Крови, прилившей к щекам, не помешала даже перегрузка.

– Всегда пожалуйста, – отшутился он. – Мы теперь одна команда, так? Присматриваем друг за другом.

– Своих не бросаем, – сказала она.

Быть может, от перегрузки, но это прозвучало так, словно за словами стояло что-то более глубокое. Она как будто пообещала. Потом хмыкнула:

– Алекс, наблюдаю приближение высокоэнергетических объектов. Думаю, те гады выпустили по нам ракеты.

– Ты их разочаруешь, стрелок?

– Еще как, черт возьми! Сколько у нас патронов в магазине?

Алекс переключил дисплей. Сплошная туча объектов-обманок рассеялась, теперь их можно было пересчитать: каждая белая точка обозначалась серийным номером. Один только список занимал весь экран. Алекс переключился на краткую сводку.

– До девяноста малость не дотянули.

– Нам хватит. Похоже, их корабли тоже почти все рванули за нами. Как ты смотришь на то, чтобы шарахнуть по ним в качестве предупреждения?

– Подпускать их я не стану. Думаю, они расстреляют наши ракеты из ОТО еще на подходе, но все равно не возражаю, – сказал Алекс. – Кроме… стой!

Он вывел на экран список вражеской эскадры и очень быстро нашел то, что искал. Отметил «Пеллу».

– Кроме этого. По нему не стреляем.

– Поняла, – согласилась Бобби.

«Своих не бросаем, – подумал Алекс. – Это и о тебе, Наоми. Не знаю, какой черт тебя туда занес, и не разобрался пока в игре, но будь я проклят, если брошу тебя».

Глава 35 Наоми

Давным-давно, когда она была девчонкой, не знавшей ничего лучшего, ей с трудом давалась мысль о том, что Марко – плохой парень. Даже после «Гамарры». И даже когда он отобрал у нее Филипа. Наоми выросла среди бедняков. Она знала, как выглядят плохие парни. Они насиловали жен. Избивали их. Или своих детей. По этим признакам их можно было узнать. Марко ничего подобного не делал. Он ни разу не ударил ее. Ни разу не взял силой, не угрожал застрелить, или выбросить в люк, или плеснуть кислотой ей в глаза. Он так хорошо изображал доброту, что Наоми сомневалась – заставляла себя сомневаться, – не она ли ведет себя неразумно, иррационально, как намекал Марко. Он ничем не облегчил ей положение.

После того как Наоми вернулась в каюту, дверь оставалась запертой. Она не тратила сил на поиски помощи и на попытки выбраться из своей каморки. Камера есть камера, а Марко рано или поздно должен был прийти сам.

Теперь он сидел напротив нее, так и не сняв форму марсианского офицера. Мягкий взгляд, губы сложены в улыбку насмешливого сочувствия. Он был похож на поэта. Человек, пострадавший от мира, но все еще способный на сильную страсть. Наоми подумала, не репетировал ли он это выражение перед зеркалом. С него станется.

У нее уже не шла кровь из ссадины на голове. Суставы еще ныли, и по левому бедру расплывался огромный синяк. Даже кончики пальцев словно лишились верхнего слоя кожи и саднили, хотя на вид были чуть розовее обычного. Наоми пила тот же ромашковый чай, что и на «Росинанте», и находила в нем поддержку, как от тайного союзника. Она признавала, что это не совсем здравая мысль, но утешение есть утешение.

Столовая пустовала, экраны отключили, людей отослали. Не было даже Сина с Каралом. Из этого следовало, что предстоит разговор наедине, хотя она допускала и иное. Наоми вполне могла представить, что Филип наблюдает за ними с другой палубы. Все это выглядело постановкой. Что бы ни делал Марко, все выглядело постановкой. Потому что ею и было.

– Не понимаю, почему ты так поступаешь со мной, Наоми, – сказал Марко. В его голосе она не слышала гнева. Нет, не так: гнев был, но под маской огорчения. – Раньше ты: вела себя лучше.

– Жаль. Я нарушила твои планы?

– Ну да, – признал Марко. – В том-то и дело. Раньше ты была умнее. По крайней мере, пыталась разобраться, что происходит прежде чем бросаться вперед, очертя голову. Была профессиональнее. А это что? Увидела, что тяжело, и сделала еще хуже. Теперь там, где мы могли бы обойтись мягко, будет жестко. Я просто хочу объяснить, почему делаю то, что запланировал, чтобы ты увидела: у меня нет выбора.

Это было умно, Наоми понимала. Мудрая женщина стала бы сейчас с плачем просить прощения. Неискренне, но в том-то и состоял смысл. Предлагать Марко что-то настоящее было бы ошибкой. Лучше пусть считает ее слабой. Лучше пусть недооценивает и не понимает. Наоми это сознавала и все равно не заставила бы себя так поступить. Пыталась, но что-то в душе отталкивало такую мысль. Наверное, потому, что, притворяясь слабой, она вполне могла ею и стать. Наверное, потому, что ее сила была притворством.

Наоми сплюнула на пол. В слюне было немного крови.

– Напрасно воздух тратишь, – сказала она.

Марко наклонился к ней, взял ее за руки. Хватка была крепкой, он будто показывал, что мог бы причинить боль, хотя пока этого не делает. Она подумала: «Что ж, один из способов проявить подсознание на физическом уровне», – и усмехнулась.

– Наоми, я знаю, что между нами нехорошо, ду и ме. Знаю, что ты сердишься. Но прежде между нами что-то было. Мы были одним телом, ты и я. Как бы мы ни старались разойтись, наш сын означает, что нам никогда не стать совсем чужими.

Наоми хотела выдернуть руки, но он удержал. Надо было либо тянуть сильнее, либо позволить ему касаться ее, контролировать ее тело, хотя бы только в этом. В его глазах блеснуло удовольствие. Улыбка стала чуть более подлинной, и в ней сквозила злость.

– Ты должна понять, чего я добиваюсь. Это не ради меня. Ради нас.

– Ради нас?

– Астеров. Ради всех астеров. Это ради Филипа. Чтобы, когда придет его время, для него нашлось место. Не только в примечаниях. «Когда-то существовал народ, обитавший на спутниках и астероидах, на планетах, где не развилась жизнь. А потом мы нашли врата, и тот народ вымер, потому что мы в нем больше не нуждались». Вот почему я это делаю. Ты не одобряешь моих методов, понимаю. Но они – мои, а дело я защищаю правое.

Наоми молчала. Кухонная машина тихо запищала, сообщая, что иссякает запас воды. Наоми задумалась, понял ли Марко или для него это очередной бессмысленный звук.

– Чудесная речь. Но она не объясняет, почему я здесь. Для взлома системы ты во мне не нуждался. Я понадобилась для чего-то другого. Хочешь знать, что я думаю?

– Ты уже говорила. – Марко сильнее сжал ей пальцы. – Чтобы великий Джеймс Холден не снес мой дом. Право, ты слишком много о нем воображаешь. Не так уж он страшен.

– Нет, не то. Я думаю, тебе нужен был «Роси». Думаю, ты хотел, чтобы, когда ты все это проделаешь, рядом летел мой корабль. Когда я его не привела, ты отступил. Велел Сакаи настроить его на взрыв. Потому что ты ни в чем не оригинален.

Он продолжал тепло улыбаться, но его взгляд остыл. В нем уже не было усмешки.

– Не уловил логики, – сказал он.

– Ты начал разговор с «Зачем ты заставляешь меня причинять тебе боль, когда я так тебя люблю!», а теперь мы перешли к «Если не достанешься мне, не достанешься никому». Хочешь – делай вид, что речь идет о корабле. Мне все равно.

Марко отпустил ее и встал. Он был не так высок, как ей помнилось.

– Ты с самого начала ошибалась. Мне нужен был Фред Джонсон. Палач станции Андерсон, убивавший таких, как ты, я и Филипп, только потому, что мы астеры. Я хотел оставить его без поддержки. Вырвать твой корабль у него из рук. Надеялся добыть его, но нет. Пришлось поручить Сакаи вывести его из строя. Вывести из строя, са-са? Он должен был взорваться на трех процентах мощности. Корму бы, наверное, разнесло, но никто бы даже не пострадал.

– Не верю, – сказала она, но он уже вошел в раж, мерил шагами столовую, помахивал руками, словно держал речь перед невидимой толпой.

– Я не планировал уничтожить корабль. На это меня толкнула ты! В том, что случится с Холденом, виновата ты, а не я. Вот что ты должна осознать. Что ты своим вмешательством оборачиваешь все к худшему. Ты не понимаешь, Наоми. Не понимаешь, потому что я тебе не объяснил.

Она отпила глоток чая и пожала плечами.

– Так объясни.

Марко усмехнулся.

– Ты заметила, что мы уже несколько минут, как снижаем тягу? Странное поведение в разгар погони, тебе не кажется?

По правде сказать, она не заметила. В амортизаторе, занятая своей болью, она не обращала внимания на перегрузку.

– Процедура стыковки, – сказал он и, вытащив из кармана терминал, выбрал что-то в меню. Динамик экрана щелкнул и зашипел.

Изображения не проявилось, но зазвучал голос.

Ее голос.

«Говорит Наоми Нагата с „Росинанта“. Если вы это слышите, пожалуйста, передайте дальше. Сообщите Джеймсу Холдену, что я терплю бедствие. Связь не отвечает. Навигация не работает. Прошу передать…»

Марко еще раз коснулся терминала, и экран ожил. Наружные камеры, возможно подключенные к орудиям точечной обороны. «Четземока» двигалась в какой-то сотне метров от них, стыковочная труба свисала из ее шлюза оборванной пуповиной. Корабль, след от которого, если покопать хорошенько, приведет к Наоми. Оплата пришла с ее счета.

– Выведен на более или менее пересекающийся курс. – Печаль и усталость в голосе Марко наверняка скрывали самодовольство. – Ловушка настроена так, чтобы взорваться, когда корабля коснутся датчики дальномеров. В этом не было необходимости, но теперь есть.

Горло у Наоми сжалось от настоящего отчаяния, но она задавила его. Если того хочет Марко, она будет делать, будет чувствовать что угодно, но не отчаяние. Она присмотрелась. Корабль на экране выглядел коробкой, кое-как склеенной полоской упаковочной ленты и эпоксидкой.

– Ты крадешь у собственного сына, – сказала она. Марко насупился. Наоми подбородком указала на экран: – «Четземока». Я говорила Филипу, что, когда мы доберемся на место, корабль достанется ему. Это его корабль. Ты у него крадешь.

– Война заставляет, – отрезал Марко.

– Паршивый из тебя отец.

Он выдвинул челюсть, сжал кулаки. На миг Наоми подумалось, что он ей поможет. Покажет зрителю, если зритель есть, за кого он играет и каков на самом деле. Но Марко уже овладел собой, и она не успела разобрать, разочарован он или рад.

– Сидела бы ты на своем месте – Джеймс Холден остался бы жив. Но ты высунулась. Влезла, куда не следовало. Из-за тебя он умрет.

Наоми встала и тыльной стороной ладони потерла глаз. Ее подделанный голос повторял:

«Сообщите Джеймсу Холдену, что я терплю бедствие…»

– Что дальше?

– Ты притворяешься равнодушной, – сказал Марко. – Притворяешься.

– Тебе виднее, – пожала плечами Наоми. – Я ударилась, от этого болит голова. Или еще от чего-то. Пойду в медотсек, подлечусь, да.

– Притворяйся сколько…

– Можно я буду притворяться в медотсеке? Или ты и дальше намерен передо мной выделываться?

Это был перебор. Она чувствовала, как за каждым ее словом бьется поток других: «Ты эгоманьяк и садист», и еще: «Не могу поверить, что я тебя любила», и еще: «Если Джим умрет, богом клянусь, я найду способ испортить магнитную ловушку и здесь, и мы все отправимся в ад следом за ним». Но сцепиться с Марко означало попасться, и она промолчала. Позволила молчанию сбить с ритма спектакль, который устроил Марко, – и заметила, как он ссутулился, сдавшись и мысленно сходя со сцены.

– Мирал! – гаркнул он, и чьи-то шаги с жилой палубы зазвучали громче. – Ты злоупотребила предоставленной тебе свободой. Надеюсь, ты не думаешь, что останешься свободной и впредь?

– Слишком опасна, чтобы оставлять на свободе? – спросила она и, лизнув кончик пальца, изобразила воображаемую метку на стене. – Одно очко в мою пользу.

В медотсеке незнакомая женщина проверила, нет ли у Наоми внутримозгового кровотечения, не получила ли она давленых ран, которые угрожают убить мышцу, выплеснуть в организм калий, остановить сердце. Мирал, прислонившись к аптечному шкафу, сыпал ругательствами: «Сука, шлюха, мочалка…» – в рассеянной ярости. Наоми за время инвентаризации выучила содержимое шкафа: в первом ящике – марля и бинты. Во втором – одноразовые пластины для сотни разных анализов крови в полевых условиях. В третьем – медицинское оборудование первой помощи: лента-дефибриллятор, шприцы с адреналином, декомпрессионные наборы. Наоми пристально взглянула на бормочущего Мирала, и тот, встретив ее взгляд, стал отчетливее выговаривать каждое слово.

Врач велела Наоми сесть. Подушечка кушетки скрипнула под ее весом. Анальгетик впрыснули ей в рот ингалятором. У него был вкус искусственной вишни с плесенью.

– Стоит пару дней поберечься, да? – сказала врач.

– Постараюсь, – согласилась Наоми, спрыгивая с кушетки.

И с первого же шага пнула Мирада в пах, распластав его по дверце шкафа и повредив себе два пальца на ноге. Не обращая внимания на острую боль в ступне, она обрушилась на него, колотя по голове и по шее. Когда Мирал перекатился, Наоми оказалась сверху. Дверцы распахнулись, пластинки для анализов и заряженные шприцы раскатились по полу. Мирал ударил снизу локтем. Удар прошел по челюсти вскользь, но в ушах все равно зазвенело.

Наоми откатилась на иол, легла животом на палубу. Маленькие, с палец, наборы от декомпрессии вдавились ей в щеку. Мирал приподнялся и нацелился ей в спину коленом. Врач завизжала. Наоми хотела перевернуться, уклониться от удара, но не смогла. Между лопатками вспыхнула боль. А потом, словно кусок времени выпал из памяти, тяжесть пропала со спины. Она перевернулась па бок. Карал взял Мирала на болевой прием. Тот брыкался и ругался, но взгляд старого астера был пустым и мертвым.

– Злись кон сус сера^[162], что она застала тебя врасплох, – сказал он. – Марко не бил ее, и ты, скотина, не будешь, сабе пендехо?

– Са-са, – выдавил Мирал, и Карал выпустил его.

Забившаяся в угол врач являла картину безмолвной ярости.

Мирал потер шею, наградив лежавшую на полу Наоми злобным взглядом. Карал подошел, посмотрел на нее сверху.

– Вист бъен, Костяшка?

Она кивнула и приняла протянутую руку, чтобы встать. Когда она шагнула к двери, Мирал двинулся было за ней, но Карал уперся ладонью ему грудь.

– Я займусь, ме.

Наоми шла, повесив голову, закрывшись упавшими на лицо волосами. Постоянная перегрузка была для коленей и позвоночника болезненнее ушибов. По всему кораблю к ней оборачивались недобрые лица. От них било ненавистью, как жаром от огня. Проходя столовую, она заметила, что «Четземока» по-прежнему видна на экране, а болтавшаяся раньше пуповина связала корабли вялым щупальцем. Когда беда случится, она поймет, что опоздала. Но пока еще – нет.

Карал вошел в каюту следом за ней и закрыл дверь. Двоим было тесно в этой комнатушке, близость казалась неприятно интимной. Наоми села на койку, скрестив руки и поджав под себя ноги. В ее взгляде был вопрос. Карал покачал головой.

– Брось это, Костяшка, – на удивление мягко проговорил он. – Мы в шикарном дерьме. Эса ла мы делаем? Историю, да? Меняем все, только теперь уже для себя. Знаю, у вас с ним нехорошо, но ту мусс его услышать. Да?

Наоми отвела глаза. Ей хотелось одного – чтобы Карал ушел, но он не уходил. Он сел на пол, прислонившись к стене и подогнув колени к широкой груди.

– Я слышал план, чтоб мы гейст кон ду. Тебя захватить? Я спорил, ме. Мал консеп, говорил я. Зачем резать по старому шраму? Марко сказал – стоит. Сказал, когда начнется, ты будешь в опасности, а Филип, он заслужил право увидеть мать, да? А Марко есть Марко, так что си.

Карал потер голову ладонью. Кожа тихо, почти неслышно зашуршала. Наоми почему-то захотелось коснуться его, утешить, но она сдержалась. Он продолжал, очень устало:

– Мы – маленькие люди в великое время, да? Время для Мясников и Марко – для исторических людей, о каких книги пишут. Другие, пинче, миры? Кому они нужны? Просто пережди, да? Может, твой Холден не попадется на приманку. Может, не успеет сюда – что-то помешает. Может, тебе надо сжаться в комочек и пережить. Это так дурно? Постараться выжить?

Наоми пожала плечами. Какое-то время слышалось только тиканье воздуховода. Карал, крякнув, поднял себя с пола. Он выглядел старше, чем ей представлялось. «Это не просто годы», – подумала Наоми. На минуту она вернулась в юность, на Цереру, где Филип агукал в кроватке, а она смотрела сообщение об «Августине Гамарре». До нее только сейчас дошло, что все на этом корабле наблюдали за гибелью Земли в реальном времени, как она видела тогда охвативший «Гамарру» и опавший огненный ком, прокрутившийся десяток раз под рассказ репортера. Ей захотелось что-то сказать, но нельзя было, и она просто смотрела, как Карал открывает и закрывает за собой дверь. Задвижка замка скользнула в паз. Наоми стерла влагу с глаз и – убедившись, что Карал не вернется, – выплюнула в ладонь набор от декомпрессии.

Обслюнявленный стерженек не длиннее ее большого пальца, из тех, какие носит с собой любой водитель меха. Крошечная ампула насыщенной кислородом искусственной крови и тревожная кнопка, запускающая аварийное шлюзование по запросу медотсека. Военные корабли вроде «Пеллы» и «Роси» игнорировали подобные запросы из соображений безопасности. «Кентербери» и другие коммерческие суда обычно отвечали на запрос, поскольку летали на них штатские, которые скорее страдают по собственной оплошности, чем от пиратов и абордажных команд. Наоми не знала, как настроена «Четземока», но был один способ это проверить. Еще ей понадобится изолирующий скафандр и точное знание: когда корабли собираются сбросить тягу.

Потом останется перехватить управление, может быть взорвав при этом реактор, и сбежать от Марко к черту. Опять. Сердце на миг сжалось при мысли о Филипе – и о Сине, и о Карале, обо всех, кого она знала и кем дорожила. Даже любила. Эта боль была эхом другой, большой боли, и Наоми сумела ее подавить.

– Он не сломал меня, когда я была девчонкой, – обратилась она к черному стерженьку. – Не понимаю, с чего он взял, что сломает теперь.

Глава 36 Холден

Страшно хотелось спать, но сон не шел. В лучшем случае удавалось забыться на несколько часов. Тело после такого «сна» было как тряпка, и голова не работала. Холдену предлагали перебраться обратно в квартиру на станции, но он отказался. Правда, при силе тяжести, удерживающей на матрасе, спалось лучше, но покидать корабль он не хотел. Он не помнил, когда в последний раз брился – неровная щетина на щеках и на шее немного зудела. За работой становилось легче. Новая команда перепроверяла все уже проверенное, отыскивая незамеченный саботаж, и Холден был при деле. Мог поговорить с людьми. Проводив их после смены, он ел в камбузе, пытался немного поспать, после чего принимался бродить по кораблю, словно искал что-то забытое.

А потом, неизбежно и вопреки доводам разума, включал новости.

«Из-за молчания станции „Медина“ всякая связь с колонизированными планетами потеряна. Можно только догадываться о значении фрагмента сообщения от поселения Фольквангр о признаках активности чужаков в южном полушарии Нового Тритона…»

«Представитель властей порта утверждает, что нейтралитет Ганимеда отражает его универсальную значимость и не имеет политической подоплеки…»

«Силы ООН приведены в движение, однако остается неясным, находится ли премьер-министр Смит на борту гоночного судна или это маневр, отвлекающий внимание врага от более традиционного способа эвакуации. Так или иначе, исполняющая обязанности генерального секретаря Крисьен Авасарала объявила предполагаемый маршрут шлюпки охраняемой зоной, и всем кораблям в этом районе рекомендовано уйти за пределы досягаемости орудий до того момента, когда…»

«Скорость света, – решил Холден, – это проклятие. Она изображает близкими самые дальние уголки обжитой человеком вселенной, и иллюзия действует как яд». Задержка сигнала между Землей и Тихо меньше четверти часа, но лететь на такое расстояние придется много дней. Если Алекс или Наоми погибнут, он сможет через несколько минут узнать, что их нет. Холден плавал, удерживаемый ремнями, в темной каюте и переключал каналы туда-сюда, чтобы ничего не пропустить, хотя и понимал, что в любом случае он будет бессилен. Ему представлялось, что он стоит на льду замерзшего озера, глядя, как тонут внизу любимые люди.

Не будь у него средства узнать, не будь способа наблюдать за происходящим, он, пожалуй, мог бы отвести взгляд. Хотя бы закрыть глаза и увидеть их во сне. Когда терминал запросил связь, Холден отвлекся с радостью.

– Паула?

«Холден, – ответила хакерша. – Не знаю вашего расписания. Боялась, что попаду на время сна».

– Нет, – сказал Холден. Он не знал, почему скрывает бессонницу, но признаваться не хотел. – Все хорошо. Нормально. Что у вас?

«Пистолет с дымком из дула, – ухмыльнулась она. – Могу переслать вам…»

– Нет. То есть да, пересылайте, но пойму ли я, что увижу?

Она с ухмылкой потянулась на экране.

«Я собираюсь пообедать. Найдите меня в „Фромажери“, и я все разложу по полочкам».

Холден вывел на экран схему станции. Недалеко. Если Наоми сейчас погибла, известие дойдет до него к тому времени, как он доберется. Или чуть раньше. Он зажал ладонями горящие, как от песка, глаза.

– План принят.

«Счет оплачиваете вы».

– Да-да, вы меня перегнули через колено… Сейчас же выхожу.

Это был маленький ресторан. Столики выглядели деревянными, хотя и делались, конечно, из гидропонного бамбука, выращенного на станции: если еду подают по сколько-нибудь приемлемым ценам, значит, владельцу не пришлось оплачивать настоящее дерево. Паула выбрала столик у стены. Под ней кушетка выглядела нормальной, но у Холдена, когда он сел напротив, ноги не достали до пола.

– Командуйте, – сказала Паула, – я уже заказала.

– Я не голодный. Что у вас?

– Смотрите. – Она подвинула к нему терминал.

Экран был забит структурированной россыпью кодов: фрагменты внутри фрагментов, вариации в сходных участках так малы, что глаз их не замечает. Он словно смотрел на поэму, написанную незнакомым алфавитом.

– Что я тут вижу?

– Вот эти две строки, – показала она. – Эта посылает к ловушке код остановки. Это – отчет о состоянии, который его вызывает. В вашем случае, доберись вы до девяноста пяти процентов, превратились бы в звезду. Если бы это случилось в доке, как, наверное, и вышло бы, прихватили бы с собой большую часть станции.

– А новая программа? Та, что сейчас работает на корабле?

– В ней такого нет, – успокоила Паула. – Здесь вам полагается восхититься, как я умудрилась отыскать две строчки кода в драйвере магнитной ловушки термоядерного реактора.

– Весьма впечатляет, – послушно восхитился Холден.

– Благодарю, но это еще не самое крутое. Присмотритесь к строке пуска. Видите, сколько параметров сведено к нулю? Все они не задействованы.

– Так-так, – покивал Холден.

По оживленному лицу Паулы он чувствовал, что должен что-то понять из ее слов. Может, если бы он выспался…

– Ловушка на все случаи жизни. Хотите, чтобы кто-то взорвался на шестой день после выхода из порта? Установите этот параметр примерно на полмиллиона секунд. Хотите взрыв при включении орудийной системы? Это вот сюда. Способов заставить код сработать около дюжины, а еще можно их сочетать и вставлять парами.

– Интересно…

– Улика – вернее не бывает, – объявила Паула. – Дымящийся пистолет. Отказ магнитной ловушки оставляет мало данных. Такого вообще не должно случаться, но иногда случается. Всегда считалось, что случайности имеют место, и что, мол, тут поделаешь. Корабли взрываются. А вот это доказывает, что кто-то смастерил инструмент, вызывающий взрыв. И мог применять его снова, и снова, и снова, каждый раз, как удавалось протащить код на обреченный корабль. Тут у нас ключевая улика на тысячи убийств. В которых до сих пор никто и не подозревал убийства.

У Паулы от волнения срывался голос и горели глаза. Под ложечкой у Холдена комом росло беспокойство.

«Мне нужно кое-что сделать, – сказала в его памяти Наоми. – А тебя я в это замешивать не могу. Совсем».

О чем она говорила. Она хотела уйти от него? От «Росинанта»? А если так, что это значит? Паула все смотрела на Холдена, ожидая реакции. Он не знал, как ответить, но молчание становилось неловким.

– Круто? – спросил он.

* * *

Фред сидел на месте Драммер, поставив локти на стол и подперев ладонями подбородок. На вид он устал не меньше Холдена. Экран показывал Драммер и Сакаи в допросной. Стол был сдвинут в сторону, чтобы не разделять пленного и тюремщицу, и развалившаяся Драммер положила на него ноги. Оба пили, кажется, кофе. Сакаи со смехом качал головой, Драммер с подначкой улыбалась ему. Она выглядела моложе обычного, и Холден обалдело сообразил, что безопасница распустила волосы.

– Что за черт? – поразился он.

– Профессионализм, – пояснил Фред. – Настройка в лад, установление доверительных отношений. Она уже наполовину убедила Сакаи, что люди, на которых он работал, собирались взорвать станцию вместе с ним. Когда поверит – будет наш. Ответит па все вопросы и, дай только время, добавит то, о чем мы спросить не догадались. Нет фанатика ревностнее новообращенного.

Холден скрестил руки на груди.

– По-моему, вы упустили из виду метод «избей гаечным ключом». Я бы предпочел его.

– Врешь.

– Для данного случая сделал бы исключение.

– Нет, не сделал бы. Пытки – это для любителей.

– Ну так что ж? Я в них не профессионал.

Фред со вздохом обернулся к нему.

– Твой вариант безбашенного крутого парня почти так же утомителен, как прежний безбашенный бойскаут. Хорошо бы маятник остановился где-нибудь посередине.

– Безбашенного?

Фред пожал плечами.

– Что-нибудь нашли?

– Да, – сказал Холден, – и в новом драйвере этого нет. Справка о здоровье получена.

– Если там не окажется чего-нибудь еще.

– Ну да.

– Сакаи говорит, что ничего больше нет.

– Не совсем уверен, как на это реагировать, – заметил Холден и, помолчав, добавил: – Так вот, я тут подумал…

– О сообщении с «Пеллы»?

– Да.

Фред встал. На его жестком лице мелькнула тень сочувствия.

– Я ждал трудного разговора, Холден. Но здесь на кону не только жизнь Наоми. Если протомолекулу превратят в оружие или даже просто выпустят на свободу…

– Это не важно, – перебил Холден. – Нет, погоди, не то говорю. Конечно, важно. Очень важно. Но ничего не меняет. Нам нельзя… – Он помолчал, сглотнул. – Нельзя лететь за ней. У меня один корабль, у них полдюжины. Я всей душой мечтаю на полной тяге рвануть к ней, но это не поможет.

Фред молчал. Сквозь экран тихо сочился смех Сакаи. Оба его не замечали. Холден разглядывал свои ладони. Он чувствовал себя так, будто сделал признание. Может, и сделал.

– Того, что творится, – продолжал он, – как бы ее туда ни затянуло, мне не исправить, бросившись в битву в сияющих доспехах. Есть только один способ ей помочь: сделать то, что мы собирались. Лететь на Луну. Если через Доуза, Сакаи, Авасаралу удастся наладить какую-то связь с этими ублюдками, Наоми станет предметом торговли. Можно будет выменять ее на кого-то из тех, кого ты держишь за решеткой. Или на Сакаи. Или еще на кого.

– К такому ты пришел выводу?

– К такому. – Слова оставили на языке у Холдена вкус пепла.

– Ты немножко повзрослел с нашего первого знакомства, – отметил Фред. Холдену в его голосе послышалась жалость. Утешение. – Я даже готов извиниться за «безбашенного».

– Не уверен, что это хорошо. Ты когда-нибудь так делал? Оставлял в опасности человека, который стал частью тебя самого?

Фред взял Холдена за плечо. Каким бы хрупким ни сделали его старость и испытания, хватка у него оставалась крепкой.

– Сынок, я оплакиваю больше людей, чем у тебя случайных знакомых. В таких делах нельзя доверять сердцу. Надо слушаться разума, а не чувств.

– Потому что, если б я послушался чувства… – начал Холден, имея в виду: «Я бы вбил Сакаи зубы в глотку» или «Я бы погубил всех».

Фред его удивил:

– Мы бы ее потеряли.

* * *

«Курс установлен, – доложила из кабины Чава Ломбо. – Жду приказаний, сэр».

Холден хотел было откинуться на спинку кресла, но в невесомости получилось только разогнуть шею. Сердце у него неслось вскачь, адреналин холодком струился по жилам.

Все было не так. На командной палубе слишком тесно. Сунъю, серьезная и расслабленная, – у оружейного поста. Мавра на связи, мониторит эфир, скорее от нечего делать, чем по необходимости. Из кабины должен был звучать голос Алекса. А на постах хватило бы самого Холдена и Наоми.

И ему не положено бояться.

– Хорошо, – сказал он, – исполняйте.

«Сэр», – отозвалась Чава. Желтый предупредительный сигнал сменился красным, и Холдена вдавило в кресло. Станция Тихо ушла назад. Через час ее уже не разглядишь простым глазом. Холден переждал три долгих прерывистых вдоха. Четыре.

– Как мы смотримся, Ип?

Из машинного отсека ответила Сандра Ип – на ее месте должен быть Амос!

«Все системы в пределах допуска».

– В смысле, не взорвались пока? – пошутил Холден.

Динамик помолчал.

«Нет, сэр, не взорвались».

Холдену очень не нравилось сомневаться в собственном корабле. «Росинант» еще ни разу его не подводил. Он доверял этому кораблю, как доверял своему сердцу биться. Не просто инстинкт – автоматизм. Казалось, иначе и быть не могло.

Но то время прошло. Саботаж Сакаи не убил Холдена, но и не оставил невредимым. Пройдет немало времени, пока он перестанет ждать от корабля неприятных сюрпризов. Того, что программа откачает воздух в самый неподходящий момент, или разгонит двигатель до смертельной перегрузки, или применит еще один из тысячи способов испортить корабль и убить команду. Они все обыскали и ничего не нашли, но так же они думали в прошлый раз, и ошибка чуть не погубила их. Никакая перепроверка не дает гарантии от оплошностей. Отныне и надолго – может, навсегда – он будет думать о том, о чем прежде не задумывался. Его сердила, приводила в ярость собственная неспособность верить.

Он задался мыслью, относится ли это только к «Росинанту».

– Хорошо, – сказал Холден, отстегнувшись. – Пойду выпью кофе. А вы тут постарайтесь ничего не сломать. А если сломаете, зовите меня.

Дружное «есть, сэр» странно обескуражило его. Жаль, что они не поняли шутки. Или чувствуют себя слишком неуверенно, чтобы ответить на нее. Эта официальность была еще одним отличием нынешнего порядка от прежнего.

Холден нашел Фреда в камбузе. Тот наговаривал на ручной терминал сообщение, явно адресованное Андерсону Доузу. Холден молча прихлебывал кофе под фразы вроде «линии связи» и «глубокое недоверие». Закончив, Фред сложил ладонь к ладони и обернулся.

– Мне тоже. Со сливками, без сахара.

– Сейчас, – кивнул Холден. – Что нового?

– Два корабля из первого конвоя марсиан сдались.

– Серьезно?

– Они оказались слишком далеко от места действия, чтобы повлиять на исход, а били их крепко. Мне это не нравится, но я не стал бы с ходу осуждать капитанов.

– Мне чудится или они и вправду заставляют нас жрать собственные задницы? – спросил Холден, выставляя на стол чашки кофе. – Это они так хороши или мы оплошали больше, чем я думал?

Фред сделал первый глоток.

– Слышал когда-нибудь о битве при Гавгамелах?

– Нет, – признался Холден.

– Царь персов Дарий Третий располагал двумястами тысячами воинов: бактрийцев, арахозийцев, скифов. Были и наемники-греки. На другой стороне стояли тридцать пять тысяч и Александр Македонский. Александр Великий. Пять персов на одного македонца. Их ждала бойня. Но Александр оттянул на фланг столько врагов, что посреди строя персов открылась брешь. Александр выстроил своих воинов в клин и, возглавив всадников, повел их прямо на царя. Его с двух сторон теснило огромное войско. Но ничего не имело значения, потому что он видел способ добраться до Дария. Видел то, чего не замечали остальные. Вот и эти так же. У них – малая фракция АВП. Я в союзе с Землей и Марсом превосхожу их в численности. И вооружены мы лучше. А причина происходящего – в том, что кто-то увидел возможность, которой не замечали остальные. И рискнул нанести удар там, где другому бы и в голову не пришло. Такова сила отваги. И если полководец удачлив и решителен, он сумеет использовать преимущество и навсегда опрокинуть врага.

– Думаешь, таков их план?

– Мой был бы таким, – сказал Фред. – Игра ведется не за контроль над Поясом или спутниками Юпитера. Кто-то решил получить все. Целиком. Для такого нужен определенный склад ума. Харизма, талант, дисциплина. Нужен Александр.

– Невеселые перспективы ты рисуешь, – заметил Холден.

Фред поднял свою чашку. С нее еще не совсем стерлась нанесенная черной и красной краской надпись: «Тахи». Еще не стерлась. Пока.

– Я сейчас неплохо представляю, как чувствовал себя Дарий, – сказал Фред. – Обладать силой, выгодной позицией, преимуществом… Больше того, знать законы войны. Это делает тебя слепым к другим вещам. А к тому времени, как ты их заметишь, на тебя уже несется македонская кавалерия с копьями. Но Дарий проиграл не поэтому.

– Нет? История, которую ты сейчас рассказал, говорит, что поэтому.

– Нет. Он бежал.

Холден пил кофе. Незнакомые голоса, доносившиеся из кают, напоминали, что все изменилось. Что привычное прошлое рухнуло и вряд ли когда-нибудь вернется.

– Если бы он не побежал, был бы убит. Александр его прикончил бы.

– Вероятно. Или Дарий отразил бы атаку. А может, пал бы в бою, и его войско в горе и ярости сокрушило бы Александра. Смерть правителя не всегда означает гибель империи. Я смотрю на Землю, на то, что там происходит. Я смотрю на Марс. Смотрю на то, что случилось на Тихо и, боюсь, происходит сейчас на «Медине». Я вижу клин Александра, вбитый в открывшуюся передо мной брешь. Я так же потрясен, как Дарий, я в таком же отчаянии. Мне тоже страшно. Но я – не Дарий. И Крисьен Авасарала, думаю, тоже не он.

– Так ты не считаешь, что нам хана?

Фред улыбнулся.

– Я пока ничего не считаю. И не стану, пока не узнаю больше о противнике. А если вспомнить историю, в ней намного больше людей, которые воображали себя Александрами, чем людей, которые таковыми были.

Глава 37 Алекс

Они разгонялись в пустоте, и враг не отставал. Четыре боевых корабля держали в прицеле двигатель Алекса и вместе с ним гнали навстречу Солнцу. Еще два продолжили бой с основными силами Марса. Шлюпка оттянула на себя больше половины атакующих. Был шанс, что капитану Чудари этого хватит, чтобы продержаться. Больше Алекс отсюда ничем не мог помочь – только ждал и надеялся.

В первые несколько часов он просто удирал и уворачивался. Как только ему удалось увеличить разрыв между «Бритвой» и преследователями, характер погони изменился. Теперь речь шла не о том, чтобы поймать или не быть пойманным. Алекс получил фору, его прикрывали тучей летящие вместе с ним ракеты, а от Луны навстречу спешило подкрепление. Если бы все пошло хорошо, он через два дня оказался бы в безопасности.

Задачей врага стало не позволить, чтобы все шло хорошо. – Еще пара дуг ОТО в твою сторону, – предупредила Бобби.

– Хитро, – сказал Алекс. – Уклоняюсь. Не хочешь уведомить ракеты?

– Уже.

Вольфрамовые болванки из вражеских орудий точечной обороны, если их выпустить в упор, могли бы потрепать ракетное прикрытие. На нынешней дистанции они были чем-то средним между надеждой на глупую ошибку «Бритвы» и поднятым кверху средним пальцем. Алекс отследил приближающиеся снаряды и задействовал маневровые, чтобы уйти вниз и влево от плавного изгиба траекторий, а потом вверх и вправо – возвращаясь на прежний курс. Облако торпед вокруг раздалось, пропуская болванки сквозь стадо выхлопных конусов и боеголовок.

– Других вражеских снарядов за ними не видно? – спросил пилот.

Бобби отозвалась с секундной задержкой:

– Нет.

– Поглядывай. Наши приятели начинают дергаться.

– С проигравшими такое случается, – сказала Бобби, и Алекс, даже не оборачиваясь, почувствовал, что она улыбается.

Голос Смита из задней кабины доносился прерывистыми выдохами. Даже сравнительно скромная тяга в одну g в три раза превышала то, к чему он привык на Марсе. Премьер-министр который час висел на направленном луче. Иногда Алекс различал записанный голос Крисьен Авасаралы, иногда – мягкий тягучий мужской, видимо, кого-то из марсиан.

Когда-то «Бритва» была игрушкой, и экраны, хоть и устаревшие на десяток лет, сохранили бубенчики и свистульки. Алекс настроил тот, что висел на стене, на наружные камеры, и на нем расцвел широкий звездный небосвод. Солнце отсюда было больше и ярче, чем если смотреть с Земли, и настройки экрана сдерживали его слепящую белизну. Рукава Млечного Пути сияли по всей плоскости эклиптики, блеск его миллиардов звезд был смягчен расстоянием. Торпеды вокруг парили облаком светляков, а за ним, ярче семи Венер в земных сумерках, пылали дюзовые хвосты кораблей, добивавшихся гибели «Бритвы».

И на одном из них была Наоми.

Бобби вздохнула.

– Знаешь, из тех звезд тысяча теперь наша. Это сколько же? Три десятитысячных процента от Галактики? Вот за что мы сражаемся?

– Ты так думаешь?

– А ты нет?

– Нет, – сказал Алекс. – Мне видится, что мы деремся за больший кусок мяса от добычи и за право первыми подойти к водопою. За самку. За богов, в которых мы верим. За возможность урвать больше денег. Обычные поводы для войн приматов.

– За детей, – добавила Бобби.

– За детей?

– Да. Каждый хочет добиться для своих детей большего, чем было у него. И чем получат чужие дети. Как-то так.

– Да, пожалуй, – согласился Алекс и, переключив свой экран на тактическую программу, вывел на него последние данные по «Пелле».

К ней все еще было пришвартовано дешевое гражданское суденышко. Алекс не знал, собираются злодеи что-то вывезти или что-то принимают на борт. На данный момент это было единственное судно невоенного дизайна в их маленькой эскадре. Наоми больше не выходила на связь. Он не знал, хороший это знак или нет, и не мог удержаться – каждые пять минут проверял «Пеллу», как засохшую ранку ковырял.

– Ты когда-нибудь волновался за своего ребенка? – спросила Бобби.

– У меня его нет, – ответил Алекс.

– Нет? А я думала, есть.

– Нет, – повторил он. – Никогда не было возможности, понимаешь? Или возможность мне не подходила. А у тебя?

– Никогда и не хотелось, – сказала Бобби. – Мне более чем достаточно имеющейся родни.

– Да… семья.

Бобби минуту помолчала.

– Ты думаешь о ней?

– Ты о Наоми?

– Да.

Алекс повернулся в кресле. Скафандр Бобби растянулся от стены до стены, задействовав сервомотор, чтобы закрепить ее. Бобби походила на распятую. В полу осталась дыра от вырванных амортизаторов, и нетрудно было поверить, что она вломилась сюда сквозь палубу. Лицо ее каким-то образом выглядело и сочувственным, и жестким.

– Конечно, думаю, – признался Алекс. – Она совсем рядом. И, скорее всего, в беде. Хотя я никак не пойму, как ее вообще туда занесло. Очень скоро нам на помощь прискачет кавалерия, и я ума не приложу, что тогда делать: помочь им в атаке на «Пеллу» или защищать ее.

– Тяжело, – кивнула Бобби. – Но у нас свое задание: доставить Смита на Луну. Нам бы свою вахту отстоять.

– Знаю. Но все равно думаю. Все ломаю голову, как бы использовать оставшиеся у нас торпеды, чтобы заставить их выдать ее нам.

– Хоть один правдоподобный план сложился?

– Ни единого, – вздохнул Алекс.

– Нет ничего хуже, чем выполнять долг, когда он велит оставить в беде кого-то из своих.

– Да уж… – Алекс проверилсведения по «Пелле». – Знаешь, может быть…

– Стой свою вахту, моряк. И не спи на посту. Опять ОТО.

Алекс уже увидел и приступил к коррекции курса.

– Оптимисты эти поганцы, надо отдать им должное.

– Может, надеются, что ты задремал.

Жизнь в переполненной шлюпке была странной и неудобной. Чтобы попасть из пилотского кресла в гальюн, Алексу и премьер-министру приходилось протискиваться мимо скафандра Бобби. А Бобби приходилось выгонять Смита на освободившееся место, чтобы в его тесной каютке снять и снова надеть боевую броню. Спать в этой каюте по очереди никто даже не предлагал.

Смит показал себя приятным в общении человеком – вежливым и внимательным. В памяти всплывало выражение: «без острых углов». Алекс перестал следить за марсианской политикой примерно с обнаружения Медленной Зоны и понятия не имел о политической программе этого человека. Разговаривали же – если вообще разговаривали – все о мелочах: о марсианской поп-культуре времен их молодости, о благодарности Смита за усилия по его спасению, об Илосе и том, что там случилось. Алекс подозревал, что Смит немножко робеет перед ним, как поклонник перед звездой. Это, если вдуматься, было очень даже странно.

И все же, когда Смит, высунув голову из каюты, сказал Бобби, что ей поступило личное сообщение от Авасаралы, он чем-то походил на секретаря, не решающегося оторвать босса от важных дел. Алексу захотелось его успокоить, но любые слова сделали бы ситуацию еще более неловкой.

Бобби поблагодарила и надолго замолчала. Алекс рассматривал вражескую эскадру, Солнце и данные по конвою ООН, еще скрытому короной.

– Алекс. – Судя по голосу, Бобби была расстроена.

– Ну?

– Я не знаю, как перевести входящие на свой скафандр. Ты не выведешь мне на экран? Я бы могла и сама, но…

Он переключился на систему связи, открыл на настенном экране окно и вывел на него сообщение. Появилась Крисьен Авасарала. Выглядела она старше, чем помнилась Алексу. Под глазами залегли темные круги, кожа сильно потускнела. Яркий цвет сари только подчеркивал ее бледность. Но голос, когда она заговорила, звучал, как всегда, уверенно:

«Бобби, мне нужны твои данные по марсианским кораблям. Знаю, ты скажешь, что уже посылала их, что я должна верить каждому твоему слову и прочую фигню. Но они мне нужны. Сейчас же. Мне сообщили, что две дюжины марсианских кораблей мчатся к Кольцу. Самых разных, от „Баркейта“ до пары заправочных барж. Выглядит как вполне самостоятельный маленький флот. Смит говорит, что следит за ситуацией, но его слова могут означать что угодно: что он точно знает, что происходит, но не желает мне говорить, или что Марс под ударом и он хочет скрыть это от меня. Так или иначе, проку от него – как говна у крысы в заднице».

– Извините, – сказала через плечо Бобби.

– В лицо она мне не меньше наговорила, – отозвался Смит.

– Остановить запись? – предложил Алекс, но Авасарала уже продолжала:

«Если эти корабли проданы тем, кто за вами гонится, я должна знать. А если это настоящие корабли флота Марсианской Республики с преданной правительству командой – тогда все меняется. Они не отзываются, так что я пытаюсь заглядывать во все окна. Если ты оставила кое-что при себе – не решалась со мной поделиться, – я тебя пойму. Твой патриотизм и верность Марсу торчат у меня занозой в боку с первого нашего знакомства, но я их уважаю. Это нормально для солдата и человека, но сейчас пришло время послать все тонкие материи на хрен. А ты, Натан, если меня слышишь, а я полагаю, что слышишь, имей в виду: я твой лучший и единственный друг. Дай ей разрешение выложить все, что она накопала, или, богом клянусь, станешь у меня торговать сосисками на обочине шоссе. Я тут человечество спасаю, и было бы просто чудо как хорошо, если бы хоть кто-то помог…»

На последнем слове у нее сорвался голос, и на глазах выступили слезы. У Алекса что-то сжалось в груди, его захлестнула печаль, которую до сих пор удавалось не замечать. Авасарала перевела дыхание, фыркнула и снова взглянула в камеру. Сердито утерла глаза кулаком – как будто они ее предали.

«Так… Хватит дурака валять. Я вас люблю и уважаю, жду не дождусь встречи – со всеми вами, мечтаю увидеть вас в безопасности. Берегите себя. И перешлите мне эти чертовы данные. Сейчас же».

Сообщение кончилось. Бобби протяжно, прерывисто вздохнула. Алекс не сомневался, что, оглянувшись, увидел бы и ее в слезах. От двери каюты прозвучал голос Смита.

– Я сообщил все, что знаю, – сказал премьер. – Те корабли не числятся пропавшими. В их командах – проверенные граждане Марса. Но то же самое было известно о подставном конвое. Без полной перепроверки базы данных по личному составу и снабжению я не могу ничего сказать наверняка.

Алекс кашлянул, прочищая горло:

– Авасарала не из доверчивых, Нат. Дело не только в вас.

– Она дотошна, – согласился премьер. – И положение у нее сложное. Сержант Драпер?

Последовало долгое молчание. Оглянувшись, Алекс увидел, как замкнулось лицо Бобби. Губы сжались в тонкую линию.

– Я по собственной инициативе и без указаний Авасаралы… Я, когда искала доказательства пропажи, выясняла, кто из командного состава отвечал за пропавшее имущество. Никакой закономерности я не увидела, но кто-то другой мог бы увидеть. Если бы получил эти данные.

Алекс закрыл окно, на котором застыла Авасарала. Атмосфера была хрупкой. Смит коротко вздохнул, издал горлом невнятный звук.

– Пожалуйста, не забудьте и мне передать копию, сержант Драпер.

Он закрыл за собой дверь каюты. Алекс выпрямился в кресле.

– Знаешь, – заметил он, – у тебя очень странные понятия об измене. С одной стороны, я не видал людей патриотичнее тебя, а с другой…

– Знаю. Сама не могу разобраться. Уже давно.

– Если твоя верность мундиру схлестнется с верностью этой женщине, драка будет жестокой.

– До драки не дойдет, – возразила Бобби. – Авасарала не допустит.

– Правда?

– Она бы проиграла, – сказала Бобби, – а она терпеть не может проигрывать.

* * *

Сообщение с «Пеллы» они приняли через три часа. С первых слов стало ясно, что это пресс-релиз. Ответы на вопросы, которые задавал сейчас каждый. Кто все это сделал и зачем? Мужчина сидел за рабочим столом, на стене за его спиной красовались два знамени с рассеченным кругом АВП. Строгая незнакомая форма, взгляд душевный и мягкий, почти извиняющийся, голос низкий и сочный, как виолончель.

«Меня, – заговорил он, – зовут Марко Инарос, я командующий Свободным Флотом. Мы – законное военное представительство внешних планет и имеем теперь возможность объяснить угнетателям на Земле и на Марсе, а также и освобожденному народу Пояса условия, на которых основывается новая глава человеческого достоинства и свобод. Мы признаем право Земли и Марса на существование, но их суверенитет ограничивается атмосферой этих планет. Вакуум принадлежит нам. Все перемещения между планетами Солнечной системы право и привилегия АВП и будут контролироваться Свободным Флотом. Все налоги и пошлины, установленные Землей и Марсом, незаконны и не будут выплачиваться. За ущерб, нанесенный внутренними планетами свободным гражданам системы, налагаются репарации, и отказ выплатить их на благо всего человечества будет расцениваться как преступление».

Сила билась в его голосе, не придавая ему ни музыкальности, ни пафоса. Он склонился к объективу, всем видом выражая власть и доверительность.

«С открытием врат чужой цивилизации человеческая история подошла к распутью. Мы уже видели, как легко перенести в новые миры наши законы, потворствующие эксплуатации, несправедливости, неравенству и угнетению. Но есть альтернатива. Свободный Флот, общество и культура Пояса представляют новый путь. Мы начнем сначала и построим новое человечество, которому внутренние планеты не сумеют передать свою коррупцию, алчность и ненависть. Мы берем свое по праву, да, но, более того, мы ведем Пояс к новому, лучшему устройству. К более человеческому устройству!

На сегодняшний день врата во внешние миры закрываются. Корабли с колонистами внутренних планет будут перенаправлены к существующим в пашей системе станциям, а товары, которыми они нагружены, станут контрибуцией и обеспечат внешним планетам давно заслуженную силу. Спутники Сатурна и Юпитера наши по праву. Станции Паллада и Церера, каждый воздушный пузырь в Поясе, имеющий хоть одного жителя, по естественному праву являются собственностью его обитателей. Мы отдаем свои жизни на защиту этих людей, граждан большого человечества, и на борьбу с экономическими и гуманитарными преступлениями, от которых оно страдало под дулами орудий Земли и Марса.

Я – Марко Инарос. Я командую Свободным Флотом. И я призываю всех свободных мужчин и женщин Пояса к славному и радостному освобождению. Свободный Флот гарантирует вам защиту. Сегодня – наш день. Завтра – наш день. Нам принадлежит будущее человечества. Сегодня и навеки мы свободны».

Марко Инарос на экране поднял руку в астерском приветствии. Четкость и уверенность обычного жеста придали ему военный характер. Лицо его воплощало решимость, силу, мужественную красоту.

«Мы – ваше оружие, – закончил он, – и мы будем разить вашего врага повсюду. Мы – Свободный Флот. Граждане Пояса и нового человечества, мы – ваши».

Отрывистые аккорды превратили известную астерскую песню протеста в боевой марш. Новый гимн новодельной нации. Лицо Марко Инароса сменилось расеченным кругом. Когда экран погас, команда «Бритвы» долго молчала.

– Ну что ж, – подала голос Бобби. – Он хорошенький. И харизма у него есть. Но эта речь – ой!

– У пего в голове она, наверное, хорошо звучит, – сказал Алекс. – К тому же, когда вместо предисловия убиваешь пару миллиардов человек, любое твое слово покажется бредом величия, верно?

Сквозь спокойствие в голосе Смита просочился ужас:

– Он не для нас говорил. – Премьер-министр стоял в дверях каюты, вцепившись обеими руками в раму. Его дружелюбная улыбка осталась прежней, но изменила смысл. – Это предназначалось астерам. И они услышат – и увидят в нем – не то, что мы. Им он только что провозгласил победу.

Глава 38 Амос

Пепел сыпался с неба, покрывал все серым слоем в несколько миллиметров. Гарью воняло повсюду. Дважды они с Клариссой сходили с дороги, пропуская гуманитарный конвой, и еще раз – когда мимо проскрипел старый грузовик электротехнической службы. В его кузове скрючились шесть или семь человек. Спать ложились, когда становилось совсем темно. Тогда затаскивали велосипеды в кусты или за деревья. Пайки из НЗ покойника на вкус были дерьмовыми, но вроде вполне съедобными.

С пятого дня стало заметно, что растения вдоль дороги вянут: зеленые листья побурели и завернулись вниз. А вот птицы словно с ума посходили – наполняли воздух щебетом, трелями и песнями. Возможно, на их языке это означало: «Боже мой, что творится, мы все умрем!», но звучало красиво. Амос старался обходить большие города, но в мире осталось не так много мест, не выложенных асфальтом.

От Харрисонберга за ними десяток километров бежала дюжина собак, так и не набравшихся храбрости напасть. На это время Амос поставил Клариссу впереди, но до необходимости расходовать патроны не дошло. Ближе к Балтимору уже не было дорог, где бы не встречались люди.

До экогорода оставался всего день пути, и мир уже пах соленой водой и гнилью, когда Амос и Кларисса столкнулись с другой командой. Двигаясь по торговой улице под мягкий шелест велосипедных цепей, Амос заметил в сумраке направляющихся навстречу людей. Он замедлил ход, но не остановился. Девушка последовала его примеру. Судя по светлому пятну на востоке, было около десяти утра, но все равно – слишком темно, чтобы пересчитать людей. Как минимум четверо. Другие могли держаться чуть позади.

Эти люди, как и всё вокруг, были перемазаны в золе. Если у них и имелось оружие, па виду они его не держали. Амос прикинул, что, окажись у них пистолеты, преимущество в дальнобойности будет на его стороне. Люди шли пешком, так что оставалась возможность оторваться, если дойдет до бегства. Беда в том, что Кларисса выглядела далеко не такой грозной, какой в случае необходимости могла себя показать, а большинство судит о других по наружности. Именно из-за таких недоразумений и умирают люди.

Встречные замедлили шаг, но не остановились. Это была настороженность, а не равнодушие. Амос привстал на педалях.

– Персик? Ты бы приотстала малость.

– Будешь драться?

– Нет, попробуем для начала считать их хорошими людьми.

Ее велосипед замедлил ход и отстал. Незнакомцы впереди тоже что-то подсчитали и получили другой ответ. Все четверо шагнули ему навстречу, с вызовом вздернув подбородки. Что не беда, то не беда. Амос дружелюбно улыбнулся, вспомнив, что как раз такие ситуации научили его этой улыбке.

– Привет, – поздоровался он.

– Привет.

Один из четверки вышел вперед. Он был старше других. Двигался изящно, центр тяжести держал низко. То ли опытный боец, то ли немного занимался боксом. Амос адресовал улыбку ему, потом остальным. Шея и плечи у него медленно напрягались. Он задышал ровнее, заставляя себя расслабиться.

– Вы из Балтимора?

– Из Монктона, – сказал боец.

– Да ну? Из высоток или из нижнего?

Губы бойца шевельнулись в улыбке.

– Дом «Зет», – сказал он.

– Задислава, – понимающе кивнул Амос. – У меня там друг жил. Очень давно. Как там дела?

– Десять тысяч человек в ящике без еды и почти без воды.

– Не лучшим, значит, образом.

– Водопровод накрылся. В Балтиморе еще хуже. Не в обиду, приятель, но ты не в ту сторону идешь. – Боец облизнул губы. – Хорошие велики.

– Свое дело делают, – согласился Амос. – Только на юге тоже лучше не будет. Мы уходим из-под удара.

А все же еще дальше к югу станет теплее. Мы туда и добираемся. В комплекс Баха.

– У меня там кузен, – вставил один из троих.

Амос присвистнул сквозь зубы.

– Чертовски дальний путь.

– Не дойдем туда, замерзнем здесь, – сказал боец. – Тебе с подружкой лучше бы пойти с нами.

– Спасибо за приглашение, но у нас встреча в Балтиморе.

– Уверен?

– Это рабочая гипотеза, и другой пока нет.

Взгляд бойца снова скользнул по велосипеду и вернулся к лицу Амоса. На винтовку за его спиной он старательно не смотрел. Ждал развития событий. Наконец кивнул:

– Ну, удачи тогда. Нам всем она не помешает.

– И то верно, – кивнул Амос. – Привет от меня Баху, когда доберетесь.

– Передам.

Боец двинулся дальше по улице, остальные за ним. Амос ослабил ремень винтовки, но в руки оружие не взял. Четверо уходили по засыпанной пеплом дороге. Кларисса, подъезжая, разминулась с ними. Последний проводил ее взглядом, но напасть никто не попытался.

– Все в порядке? – спросила девушка.

– Конечно.

Тени четверки растворились в сумраке.

– Отговорил их делать гадости?

– Я‑то? Нет. Они сами справились. Лучшая наша защита сейчас – что люди не привыкли убивать встречных, чтобы забрать их добро. Но очень скоро они перейдут к мысли, что каждый незнакомец готов перерезать им глотку. Сообразят те, кто успеет.

Кларисса взглянула на него. Лицо ее было спокойным, взгляд – умным и твердым.

– Тебя это, кажется, не огорчает.

– Я в таком мире как дома.

* * *

Море приближалось с каждым километром пути, воздух все гуще вонял гнилью и солью. Амос и Кларисса вышли на высшую точку потопа: к линии, куда достала волна цунами. Полоса была такой отчетливой, словно ее нарочно выложили. Невысокая насыпь из склеенных илом обломков. Пепел за ней превратился в густую грязь, дорога была завалена обломками дерева и строительной пластмассы, лохмотьями одежды и разбитой мебелью, почерневшими растениями, убитыми темнотой, солью и золой. И телами людей и животных, которые никто не удосужился убрать. Велосипеды собирали грязь на колеса, и на педали теперь приходилось налегать всем весом.

Примерно в двадцати километрах от экогорода Амос влетел в глубокую яму, невидимую под слоем грязи, и погнул раму. Он оставил велосипед прямо в луже, и Кларисса положила свой рядом.

Амос слышал голоса вокруг. За каждым их шагом наблюдали. Но никто не попытался остановить бродяг с винтовками, у которых на первый взгляд не было другого добра. Во всех домах по дороге нижние этажи оказались разбиты беспощадной волной, содержимое лавок, квартир и контор вынесло на улицу. Кое-где пострадали и вторые этажи, кое-где уцелели. Выше город казался почти нетронутым. Амос подобрал сравнение: здоровый на вид парень с открытым переломом и гангреной ступни.

– Что тебя рассмешило? – спросила Кларисса.

– Ничего, – ответил Амос, – просто задумался.

Экогород остался прежним. Он высился над руинами, над заваленными улицами так же, как раньше над прибранными кварталами. По-видимому, питавший огромное здание реактор еще действовал, потому что в половине окон горел свет. Если прикрыть ладонью нижнюю часть картины, можно было принять пепел за снег, а все в целом – за самое неудачное в истории Рождество.

Они побрели к нижнему уровню. Ледяная грязь насквозь промочила ноги до колен. Лампы и следы подошв указывали, где прежде стояли люди, но сейчас охраны не было. По крайней мере, на виду.

– А если твой друг не здесь? – спросила Кларисса, когда Амос вдавил кнопку лифта.

– Придумаем что-нибудь другое.

– Есть идеи?

– Пока нет.

Он основательно удивился, когда дверь открылась. Он думал, что потоп уничтожил механизм. Впрочем, лифт еще мог застрять на полдороге, оставив их умирать в кабине. Когда Амос нажал кнопку клубного этажа, экран, щелкнув, ожил. На гостей презрительно взглянула круглолицая женщина со шрамом на верхней губе.

«Какого хрена?»

– Я Амос. Друг Эрика.

«Проходи мимо, не подаем».

– А мы и не просим, – ответил Амос. – У меня разговор насчет работы.

«Работы тоже нет».

Амос улыбнулся.

– Новенькая, Батч^[163]? Работа есть у меня. Я хочу предложить ее Эрику. Сейчас ты пойдешь и доложишь ему, что какой-то псих в лифте добивается разговора, он спросит, кто такой, ты скажешь, что парень назвал себя Амосом, и Эрик постарается скрыть удивление и велит тебе впустить, и…

«Бога ради, – Амос узнал донесшийся издалека голос Эрика. – Впусти его, не то он всех тут заговорит».

Женщина на экране насупилась, затем ее лицо сменилось синей табличкой меню, и кабина поехала вверх.

– Удачно, что он здесь, – заметил Амос.

Кабинет Эрика с прошлого раза не изменился – тот же экран на стене показывал вид на океан, тот же резиновый шар стоял вместо кресла. На столе по-прежнему стояли панели и мониторы. Даже сам Эрик не изменился. Скорее даже, принарядился. Все менял контекст. Океан на экране был серо-белым, а наряд Эрика выглядел маскарадным.

Женщина, разговаривавшая с Амосом, и еще четверо вооруженных до зубов громил, профессионально удерживавших палец на спусковой скобе, проводили гостей от лифта и вышли, закрыв дверь. При охране Эрик не начинал разговора, и только сжимающийся и разжимающийся кулачок высохшей руки выдавал его нервозность.

– Ну, Амос, не ожидал увидеть тебя таким живым.

– Ты и сам не похож на покойника.

– Как мне помнится, прощаясь, ты обещал не возвращаться в мой город. Я же сказал – сезон открыт.

– Погодите, – вмешалась Кларисса. – Он обещал убить тебя, если вернешься?

– Нет, – поправил Амос, – он намекнул, что тогда меня убьют его подчиненные.

Девушка вздернула бровь.

– Это, конечно, другое дело.

– Если речь о старике, я не проверял, выкарабкался ли он. Договаривались, что ему оставят дом, и я это выполнил. Насчет большего – у меня были другие заботы.

– А у меня нет причин тебя беспокоить, – сказал Амос. – Я просто решил, что, раз все так изменилось, старые правила больше не работают.

Эрик, хромая, прошелся вдоль стены с экраном. На нем кружили чайки, черные на бесцветном небе. По прошлому разу Амос помнил здания на первом плане. Те, что находились ближе, в большинстве остались на месте. Дальше, к океану, все обкорнало.

– Я был здесь, когда все случилось, – сказал Эрик. – Эта волна – не волна, понимаешь? Не просто цунами. Весь океан будто подобрался и пополз на берег. Тех районов, которыми я правил, больше просто нет.

– Я сам ничего не видел, – признался Амос. – Но хватило новостей и того, что осталось после.

– Где ты был?

– В Вифлееме, – сказала Кларисса.

Эрик обернулся к ним. На его лице не было ни гнева, ни страха, ни даже усталости. Амос решил, что это хорошо.

– Ты, значит, на юг тогда направился. Плохо там?

– Не в том Вифлееме, – объяснил Амос. – В другом, который в Северной Каролине.

– Это где «Яма», ну, тюрьма… – Кларисса, прежде чем заговорить, подняла руку как школьница. И через секунду добавила: – Была.

Эрик моргнул и облокотился о стол.

– Это там, куда попал третий удар?

– Да, рядом, – сказал Амос. – Текила, что ты мне подарил, пропала вместе с отелем, так обидно…

– Ясно. Почему же вы еще живы?

– Привычка, – бодро пояснил Амос. – Однако тут такое дело. У меня есть работа. Вернее, у Персика есть работа, и я за нее взялся. Помощь бы нам не помешала.

– Что за работа? – спросил Эрик.

Заговорив о деле, он стал резким и сосредоточенным. Словно проснулся. Амос, повернувшись к Клариссе, махнул ей – мол, давай. Она обхватила себя ручками-прутиками.

– Знаете озеро Уиннипесоки?

Эрик нахмурился и одновременно кивнул.

– Это которое ненастоящее?

– Да, подправленное, – сказала она. – На острове Ратлснейк там есть закрытый поселок. Всё за стеной. Независимая охрана. Более пятидесяти земельных участков.

– Слушаю, – кивнул Эрик.

– У них на озере построен частный космодром. Вся суть в том, что там можно посадить суборбитальный шаттл с Луны или со станций Лагранжа – и прямо из дома отправиться на прогулку в космос. Там у каждого по ангару. С Эпштейном вряд ли что-то есть, но, чтобы добраться до Луны, какая-нибудь посудина найдется. По дороге блокпосты не обойти, но можно проплыть по воде. Замки лодочных ангаров ненадежны. Если ввести верный код, они откроются даже без санкции охранной системы.

– А код вы знаете? – спросил Эрик.

– Я там раньше проводила лето. Мы так входили и выходили, когда удирали без спросу.

Эрик уставился на нее так, словно забыл, как девушка сюда попала. Но в его коротком, резком смешке не прозвучало отказа. Амос подхватил нить разговора:

– Мысль у нас была такая: пробраться в ангар, сцапать корабль – и на Луну.

Эрик сел на свой шар, широко расставив колени, и покатался взад-вперед на несколько сантиметров, полуприкрыв глаза.

– И каков счет?

– Счет? – не поняла Кларисса.

– Что мы получим. За какие деньги работа?

– Денег нет, – сказала Кларисса.

– Тогда что я с этого получу?

– Выберешься отсюда, – подсказал Амос. – Балтимор был нужником и до того, как па него уронили Атлантику. И не стал лучше после.

Эрик крепко прижал к боку крошечную левую руку.

– Проверим, верно ли я понял. По твоему расчету, я должен отправиться за семьсот, если не восемьсот, километров, прокрасться мимо убийц из частной охраны, угнать корабль, а в награду бросить всё и всех, кто у меня здесь? Что дальше? Русская рулетка, в которой выигрыш позволяет сэкономить пулю? – Его голос стал тонким и звенящим. Эрик резал слова. – Это мой город. Это мой дом. Я выкроил себе жизнь из драной шкуры Балтимора и дорого за нее заплатил. Дорого. А теперь мне предлагают удирать, поджав хвост, потому что какой-то астерский придурок вздумал доказать, что хрен у него меньше воробьиного и мама его маленьким не обнимала? На хрен. Слышишь, Тимми? На хрен!

Амос разглядывал свои ладони, соображая, что теперь делать. Первым побуждением было посмеяться над тем, что ответил Эрик, но он не слишком сомневался, что эта мысль не из лучших. Он попытался представить, что сказала бы Наоми, но не успел, потому что Кларисса шагнула к Эрику, раскрыв руки, словно хотела его обнять.

– Я знаю.

Ее голос звучал сдавленно от каких-то непонятных Амосу эмоций.

– Знаешь? Какого черта ты знаешь?

– Знаю, каково потерять все. Как это тяжело, потому что не можешь поверить, что все действительно пропало. Тебе кажется, что еще не поздно что-то вернуть. Или что если держаться, как будто у тебя по-прежнему все это есть, потеря будет не так заметна.

Лицо Эрика застыло. Кулачок сжимался и разжимался так часто, что казалось, он пытается щелкнуть короткими розовыми пальцами.

– Не понимаю, о чем ты говоришь…

– Когда меня посадили в тюрьму, там была одна женщина. Она убила своих детей – пятерых, всех. Она все помнила, но говорила о них как о живых. Точно проснется завтра и увидит их. Я считала ее сумасшедшей, и, наверное, это было заметно, потому что она как-то остановила меня у кафетерия и сказала: «Я знаю, что они мертвы. Но я знаю, что и я мертвая. Только ты, сучка, считаешь, что я еще жива». И тогда я точно поняла, что она хочет сказать.

К изумлению Амоса, Эрик расплакался, разревелся. Упал в объятия Клариссы, обхватил ее здоровой рукой и плакал у нее на плече. Она гладила его по голове и бормотала что-то вроде: «Я понимаю, понимаю…» Или что-то другое. Явно происходило что-то трогательное и милое, хоть Амос и не мог понять, что это за фигня. Он переминался с ноги на ногу и ждал. Эрик всхлипывал все громче, а потом стал успокаиваться. Минут через пятнадцать он выбрался из объятий Клариссы, прохромал к столу и нашел на нем салфетку, чтобы высморкаться.

– Я здесь вырос, – сказал он дрожащим голосом. – Все, что я делал – ел, мочился, валял девок, – все было в пределах шестьсот пятой. – На секунду показалось, что он снова расплачется. – Я видел приливы и отливы. Дерьмо переходило в норму, а норма – в дерьмо, и я говорил себе, что так всегда бывает. Рутина. Но тут другое, да?

– Да, – сказала Кларисса, – такого еще не случалось.

Эрик повернулся к экрану, тронул его пальцами здоровой руки.

– Там мой город. Мерзкое, дрянное место, и я сломаю любого, кто стал бы притворяться, что это не так. Но… его больше нет. Да?

– Наверное, нет, – сказала Кларисса. – Но начинать сначала не всегда плохо. Даже в том, как вышло со мной, есть какой-то свет. А у тебя осталось больше, чем было у меня.

Эрик наклонил голову. Вздохнул, словно отпускал что-то большее, чем самого себя. Девушка взяла его здоровую руку в свои, и оба долгую минуту молчали.

Амос нерешительно кашлянул.

– Так что, ты в деле?

Глава 39 Наоми

О днях речи не шло. Может, у нее оставались часы. Или даже минуты – она не знала. А в плане все еще зиял и дыры. Она сидела в столовой, ссутулившись над миской хлебного пудинга. Люди с жилой палубы проходили мимо – одни еще в марсианской форме, другие в обычной одежде или в новенькой униформе Свободного Флота, – но столики, кроме того, за которым сидела она с Сином, оставались пустыми. Прежде она была почти членом команды. Теперь стала пленницей, а у пленницы другой график. Она ела, когда не ели остальные, тренировалась, когда остальные не тренировались, спала в темноте с запертой снаружи дверью.

Наоми этому радовалась. Она сейчас нуждалась в тишине собственного сознания, и, странное дело, ей было в нем уютно. Что-то произошло с ней за последние дни. Она не могла бы указать как и когда, но темные мысли пропали или стали такими огромными, что она уже не видела их краев. Она не думала, что сошла с ума. Наоми помнила ощущение, когда разум рыбой выскальзывает из рук, но сейчас было другое. Она понимала, что может умереть Джим или она сама, что Марко, скорее всего, пойдет на всех парусах от победы к победе, что Филип, вероятно, никогда ее не простит и не поймет. И она сказала бы, что все это важно для нее, очень важно. Но оно уже не сбивало ее с ног. Больше не сбивало.

Пуповина, связывающая корабли, могла растягиваться до пятидесяти метров. Меньше, чем ширина футбольного поля.

Она связывала шлюзы грузовых трюмов, откуда проще было перейти к реактору или перегружать вещи, а значит, командные шлюзы оставались свободными. Там в шкафах хранились скафандры с реактивными ранцами. Кусок сварочной ленты или ломик помогли бы за пару минут пробраться внутрь. Влезть в скафандр, выбраться из шлюза «Пеллы», взломать шлюз «Четземоки» в промежуток между отключением ее тяги и включением маневровых. Наоми не стала рассчитывать время. Ясно, что впритык, но она не считала план невозможным. А раз так, она должна была им воспользоваться.

Конечно, оставались еще проблемы, требующие решения. Прежде всего, у нее не было ни сварочной ленты, ни ломика, а пока конвоиры следили за ней с подозрением, она не сумела бы выкрасть что-то во время инвентаризации. К тому же стоит Марко увидеть, что она взяла скафандр и ушла в прыжок, ничто не помешает ему выпустить по «Четземоке» торпеду. Еще хуже будет, если он найдет способ отключить датчик дальномера и явится за ней сам. Впрочем, если удастся забрать скафандр так, чтобы в списке инвентаря пропажа не отразилась, ее тюремщики могут решить, что пленница покончила с собой. Мертвая, она не представляет угрозы. Систему инвентаризации Наоми прекрасно знала и считала, что сумеет подправить ее. То есть сумела бы, будь у нее время и доступ к программе. Но у нее оставались считаные часы, если не меньше.

Знакомый резкий голос прозвучал с экрана, где перед пустыми столиками все еще шли новости:

«Генеральный секретарь Гао была не просто главой моего правительства. Она была мне близким другом, и мне ее очень не хватает».

Авасарала тщательно следила за своим лицом. Даже с экрана, за пару сотен тысяч километров, она излучала спокойствие и уверенность. Наоми понимала, что это может быть игрой, но, если так, играла Крисьен хорошо. Интервью вел молодой человек с короткими черными волосами. Он склонялся к Авасарале, очень стараясь соответствовать.

«Другие потери, вызванные этой войной…»

«Нет, – прервала его Авасарала. – Это не „война“ и не „потери“. Не „потери“, а „убитые“. Марко Инарос может провозглашать себя адмиралом огромного флота. Да будь он хоть хр… Буддой – все это ложь. Он – преступник, укравший несколько кораблей, а на руках у него больше крови невинных, чем было пролито за всю историю. Он – enfant terrible».

Наоми отправила в рот следующий кусок пудинга. То, что насыпали вместо изюма, на изюм не походило, но на вкус было недурно.

«Значит, вы не считаете, что мы в состоянии войны?»

«А с кем? Война – это конфликт между государствами, не так ли? Какое государство он представляет? Когда его выбрали? Кто его назначил? Нет, он просто нагло заявил, что представляет астеров. Ну так что? Любой мелкий преступник на его месте постарался бы назвать происходящее войной, чтобы к нему отнеслись серьезно».

Репортер словно проглотил по ошибке что-то кислое.

«Простите… вы хотите сказать, эта атака несерьезна?»

«Эта атака – величайшая трагедия за всю историю человечества, – глубоким, пульсирующим голосом ответила Авасарала. Экраном владела она. – Но совершили ее близорукие, нарциссичные уголовники. Им нужна война? Не дождутся. Их ждет арест, следствие и справедливый суд с лучшими адвокатами, каких они смогут оплатить. Они добиваются восстания астеров, чтобы спрятаться за добрыми достойными людьми, живущими в космосе? Астеры – не гангстеры и не убийцы. Это мужчины и женщины, которые, так же как и мы, любят своих детей. Они – добрые и злые, мудрые или глупые… они люди! И никогда никакому „Свободному Флоту“ не убить столько народу, чтобы Земля забыла о человеческом братстве. Позвольте Поясу действовать, как подсказывает ему совесть, и вы убедитесь, что сочувствие, порядочность, доброта равно обычны в поле тяготения планет и вне его. Землю залили кровью, но не лишили совести. И никакая сука… не лишит, пока я что-то могу».

Старуха откинулась в кресле, с вызовом сверкая глазами. Репортер покосился на камеру и снова обратился к своим заметкам:

«Операция по спасению Земли, конечно, масштабное предприятие».

«Да, – согласилась Авасарала. – Реакторы во всех крупных городах планеты работают на полную мощность, обеспечивая энергией…»

Экран отключился. Сип со стуком бросил на стол ручной терминал. Наоми взглянула на него из-под волос.

– Глотку бы перерезать эса суке, – бросил Син, потемнев от ярости. – Урок а тотас как она, да?

– Зачем? – спросила Наоми, пожимая плечами. – Убьешь эту, се место займет другая. Она знает, что делает, но, если вы и перережете ей глотку, из ее кресла кто угодно будет говорить то же самое.

– Но не так, – помотал головой Син.

– Близко к тому.

– Нет, – возразил он, чуть выпятив челюсть, – не так. Аллес а про великие общественные движения и века истории, и са? Историю сочиняют потом, когда хотят объяснить. Это другое, ненастоящее. Дело делают люди. Марко. Филипито. Ты. Я.

– Думаешь?

– Эса койо с Марса, у которого мы покупали корабли и информацию. Он что: «Отчаянное экономическое положение Марса», или «Растущий национальный долг», или «Несоответствие расходов и поступлений»? – Син, выговаривая выдуманные им термины, с таким профессорским видом грозил пальцем, что Наоми невольно хихикнула. Син, услышав, моргнул и застенчиво улыбнулся. – Ла койа ла – просто койо. Сговорился с человеком, который перетер кое с кем еще, – и готово. Дело в людях, да? Их не заменишь просто так.

Теперь он смотрел ей в глаза не как профессор, поучающий студентов. Теперь Син поучал Наоми. Она запихнула в рот остатки пудинга и промычала:

– Похоже, ты что-то хочешь сказать.

Син опустил взгляд, собрался с мыслями. Она видела, как ему трудно, и не понимала почему.

– Филипито, ты ему нужна. Но сабез ла, но нужна. Ты и Марко – это ты и Марко, но трусливый выход не для тебя.

Сердце у нее дрогнуло. Син думал, что она в отчаянии, и боялся, что она поддастся темным мыслям. Наоми не знала, что привело его к такому выводу, и не знала, ошибается он или видит в ней что-то, не заметное ей самой. Она сглотнула.

– Ты советуешь мне не убивать себя?

– Разве я плохое советую?

Она встала, держа в руках грязную миску. Он тоже встал и прошел за ней к утилизатору. Вес тела внушал Наоми надежду. Время еще было. Двигатель работал. Она еще успеет найти выход.

– Что же мне тогда делать?

Теперь уже пожал плечами Син.

– Оставаться с нами. Со Свободным Флотом. Мы будем там, где мы нужны, делать то, что нужно. Помогать тем, кому необходима помощь, да? Намечены уже восемь колонистских кораблей.

– На что намечены?

– На возмещение убытков, да? Аллее, что собрались увезти за Кольцо. Больше, чем когда-нибудь давали Поясу. Забрать у них, накормить Пояс, отстроить Пояс. Увидишь, как эс виде^[164], когда нам не приходится вымаливать еду и реактивную массу. Сады в вакууме. Города, рядом с которыми Тихо покажется кубриком прыгуна. Новый мир в нашем мире, да? Не надо нам чужого говна. Взорвать Кольцо. Сжечь его. Заставить людей быть людьми, да?

Две женщины прошли мимо, чуть не стукаясь головами в пылу спора. Одна скользнула по Наоми и Сину глазами, отвернулась было, затем взглянула снова. Со злобой. С ненавистью. Какой разительный контраст! С одной стороны, Син: видения будущего, в котором астеры свободны от экономического ига внутренних планет – существование этого ига было аксиомой, определившей все детство Наоми. Всю ее жизнь. Цивилизация, которую построят астеры для астеров, преобразование жизни людей. А с другой – настоящие астеры, по-настоящему ненавидящие ее за то, что она осмелилась действовать против них. За то, что она недостаточно астер.

– Где этому конец, Син? Где конец всему этому?

– Нет конца. Не будет, если мы все сделаем правильно.

* * *

В ее каюте не было ничего подходящего, но, раз Наоми заперли в одиночестве, здесь она и искала. Часы – не дни.

Койка-амортизатор была закреплена на полу толстыми стальными винтами и усилена керамическими опорами, установленными так, чтобы давление в любом направлении приходилось на одну из опор. Каждая сгодилась бы вместо лома, но Наоми не видела способа отвинтить или оторвать ножки. Значит, надо искать дальше. Ящики стола были сделаны из металла потоньше, с петлями примерно как у шкафчика. Наоми выдвинула ящик до упора, изучила конструкцию движущихся частей и швы на сгибах в поисках идеи или вдохновения. Нет, ничего.

Черный палец декомпрессионного набора она держала за поясом, чтобы был под рукой, если она найдет выход. Время утекало секунда за секундой, а голова оставалась пустой. Надо найти выход. Она найдет выход. «Четземока» слишком близко, чтобы быть такой далекой!

Почему Наоми не воспользовалась шансом, когда протягивали пуповину? Если сейчас перебраться украдкой и затаиться до разделения кораблей… Или лучше проникнуть в оружейную и, может быть, найти мех для разборки конструкций, который заменит скафандр… и прорежет переборку так быстро, что ей не успеют выстрелить в затылок…

– Думать, – сказала она вслух. – Не метаться, не скулить. Думать.

Но мысли не шли.

Сон она урывала минутами. Не позволяла себе заснуть из страха, что «Четземока» уйдет. И лежала пластом, ухватившись за опоры амортизатора в надежде, что при переходе в невесомость они дернутся и разбудят ее.

Как бы поступил Алекс? Что стал бы делать Амос? А Джим? Как быть ей? Ничего не приходило в голову. Она ждала отчаяния, тьмы, обескураживающего предчувствия провала и не понимала, почему их нет. У нее были все причины выгореть изнутри, но этого не происходило. Вместо отчаяния явилась уверенность, что если темные мысли вернутся, то с такой силой, что противостоять им уже не удастся. Странное дело, даже это ее успокаивало.

Когда Наоми постучала, чтобы попроситься в гальюн, дверь открыла Сарта. Не то чтобы это что-то значило… Она провела Наоми по коридору и подождала снаружи. В гальюне тоже не нашлось ничего подходящего, однако Наоми тянула время в надежде, что ее осенит. Зеркало из полированного сплава встроено в стену. Не поможет. Если бы разобрать вакуумный спуск унитаза…

По ту сторону двери раздались голоса. Сарта с кем-то разговаривала. Слишком тихо, слов не разобрать. Наоми домыла руки, сбросила салфетку в утилизатор и вышла в коридор. Филип оглянулся на нее. Она не узнала голоса сына.

– Филип, – поздоровалась она.

– Син сказал, ты хотела со мной поговорить. – Интонацию можно было истолковать и как вопрос, и как обвинение.

– Сказал, значит? Он так добр…

Она запнулась. Руки чесались скорее добраться до скафандра, но в глубине сознания что-то нашептывало: «Если тебя будут считать живой, то найдут». Гнев и равнодушие на лице Филипа складывались в углы и плоскости. Син убежден, что она решилась на самоубийство. Потому он и прислал Филипа.

В животе стало тяжело прежде, чем она поняла причину. Если и Филип будет так думать, если, узнав о ее пропаже, он придет к Марко и засвидетельствует, что она искала смерти, тот скорее поверит. Может, даже не станет пересчитывать скафандры.

– Ты хочешь говорить здесь, в коридоре? – тяжело шевеля губами, произнесла она. – Моя комната рядом. Не слишком просторно, но там мы будем вдвоем.

Филип коротко кивнул, и Наоми пошла обратно по коридору. Филип и Сарта следовали за ней. Наоми мысленно репетировала реплики: «Я так устала, что хочу одного – чтобы все кончилось», и «Что бы я ни сделала с собой, это не твоя вина», и «Я больше не могу». Была тысяча способов убедить мальчика, что она готова к смерти. Но тяжесть внутри давила и становилась все плотнее. Такая манипуляция жестока и холодна. Это же ее ребенок – ребенок, которого она потеряла, а сейчас собирается использовать. Она хотела солгать ему, чтобы то, что он скажет Марко, было не отличить от правды. Чтобы, когда она скроется на «Четземоке», все решили, что она умерла, и не стали ее искать. Хотя бы не стали искать сразу, а потом уже будет поздно.

Она могла это сделать. Она не могла этого сделать. Она могла бы.

В каюте Наоми села на койку, подобрав под себя ноги. Филин прислонился к стене, поджав губы и задрав подбородок. Она гадала, о чем он думает. Чего хочет, чего боится, что любит. Она не знала, спрашивал ли его кто-нибудь об этом.

«Я больше не могу, – думала она. – Просто скажи: я больше не могу».

– Ты в порядке? – спросила она.

– Почему нет?

– Не знаю, – сказала она. – Я за тебя волнуюсь.

– Не настолько, чтобы меня не предать, – ответил он и тем развязал узел.

Да, солгать ему – предательство, и, какая бы она ни была, она так никогда не поступит. Хотя могла бы. Могла. Она не струсила – просто решила не лгать.

– Ты о предупреждении, которое я послала?

– Я посвятил жизнь Поясу, освобождению астеров. А ты, после того как мы сделали все для твоего спасения, плюнула нам в лицо. Ты настолько сильней любишь своего землянина, чем своих? Так, да?

Наоми кивнула. Она будто слышала сейчас все, что Марко по своей благовоспитанности не произносил вслух. Но за словами стояло настоящее чувство, которого она никогда не слышала в словах Марко. Мальчик впитал текст, но если душа Марко была надежно скрыта в недосягаемых глубинах его нарциссизма, то душа Филипа еще саднила. В его глазах горела боль от того, что мать не только бросила его, так еще и бросила ради человека с Земли. «Предательство» – это еще мягко сказано.

– Своих… – повторила Наоми. – Давай я расскажу тебе о своих. Есть две стороны, но это не внутренние планеты и внешние планеты, не астеры и остальные. Все иначе. Есть люди, которые любят насилие, и есть такие, кто не любит. По каким бы параметрам ты пи отбирал образцы, среди них найдутся и те и другие. Я резко обошлась с тобой в день, когда был нанесен удар по Земле. Но я говорила то, что думала. Мы с твоим отцом теперь и навсегда на разных сторонах. Нас никогда, никогда не примирить. Но ты, несмотря на все, по-моему, еще можешь выбирать, на какой ты стороне. Даже теперь, когда кажется, что твой поступок уже ничем не искупить, ты можешь решить, что он значит для тебя.

– Дерьмо, – сказал он. – Дерьмо это все. Ты подстилка землянина и всегда такой была. Полковая шлюха, которая плетется за войском и старается затащить к себе в постель мужчину поважнее. Вот вся твоя жизнь. Ты ничто!

Она скрестила руки. Он говорил такую чушь, что она даже не обижалась. Как если бы он назвал ее терьером. Она думала об одном: «Это последние слова, которые ты сказал матери. Ты же всю жизнь будешь о них жалеть!»

Филип развернулся и распахнул дверь.

– Ты заслужил лучших родителей, – сказала Наоми, когда дверьзахлопнулась за ним.

Она не знала, слышал ли он.

Глава 40 Амос

То пешком, то на велосипедах, тратя время на поиск еды и выбирая путь в обход густонаселенных районов округа Вашингтон, они одолели семьсот километров между Вифлеемом и Балтимором без малого за две недели. Четыреста с лишним километров между экогородом и озером Уиннипесоки заняли два часа. Эрик отослал Батч – ее звали как-то иначе, но Амос не запомнил, хотя ему сказали, – и еще двоих, потом выставил и его с Клариссой в соседнюю комнату и кое с кем переговорил.

Через двадцать минут Амос, Кларисса, Эрик и еще десять человек вышли на крышу и загрузились в два транспортных вертолета с эмблемой охранного предприятия «Аль-Аббик» на бортах. Эрик не сказал, украл он их или купил, и Амос не стал спрашивать. Вопрос был чисто академическим в нынешних обстоятельствах.

Они пролетали над бесцветной землей. Пепел теперь падал меньше, но еще падал. Солнце ржавым пятном висело на западе над линией горизонта. Города внизу перетекали друг в друга лужицами крови, не разделенные ни деревом, ни лужайкой. Почти все окна зияли пустотой. На улицах и шоссе было много машин, но двигались лишь немногие. Над Нью-Йорком вертолет отклонился к востоку. Огромную дамбу разбило водой, и улицы превратились в каналы. На месте нескольких небоскребов в линии крыш зияли дыры.

– Где все? – крикнула Кларисса сквозь грохот винта.

– Здесь! – Эрик жестикулировал увечной рукой, придерживаясь здоровой за строп. – Все здесь. Просто их меньше, чем было на прошлой неделе. И больше, чем будет на следующей.

Над Бостоном с крыши дома в торговом квартале выпустили ракету. Вертолеты ее сбили. Небо на востоке приняло цвет синяка. «Грозовые тучи», – подумалось Амосу. Закат был цвета крови.

– С обледенением проблем не случится? – спросил Амос пилота, но ответа не получил.

Сели на аэродроме в нескольких километрах от озера, но перед посадкой Амос успел его рассмотреть: вода лежала между низкими холмами, как в чаше большой ладони. По озеру было разбросано около дюжины островов: одни плотно застроенные, как берега, другие – заросшие ухоженным лесом, тамошние жители были достаточно богаты, чтобы позволить себе такую роскошь. Космодром представлял собой плавучий квадрат из керамики, на нем еще мигали красные и янтарные огни визуальной посадки.

Вблизи, когда группа добралась до берега, все оказалось не так мило. От озера пахло дохлой рыбой, а вода покрылась пеплом, словно кто-то потряс над этой местностью сито с меловой пылью. Люди Эрика по середину бедра вошли в воду и бросили в нее три тюка, тут же развернувшихся в твердые черные надувные лодки. К тому времени, как они двинулись к Ратлснейку, небо успело стать совсем черным – ни луны, ни подсветки от городских огней. Ночь была как мешок на голове.

Они держали курс к северному концу острова, от которого к посадочной площадке тянулся широкий мост на стальных опорах. Ангары и лодочные сараи на берегу выглядели коробками для дорогих игрушек. В каждом можно было разместить с тысячу человек, живущих на базовое пособие. Лодка скользила по озерной зыби. Они выбрали выкрашенный голубой краской лодочный сарай. Фонари высвечивали только яркие круги на стенах, и его конструкция осталась тайной. Замочную панель на торчащем из темной воды столбике нашли за минуту. Кларисса наклонилась, протянула тонкую руку и настучала серию цифр. Секунду казалось, что ничего не вышло, потом дверь сарая беззвучно пошла вверх, и автоматика включила свет. Помещение, просторное, как теннисный корт, было выложено панелями из красного кедра. Когда они ввели лодку внутрь, в темноте зло залаяла собака.

Волкодав стоял на палубе маленького катера, поставив лапы на перила. Надувная лодка нашла себе свободное место рядом. Когда Амос подтянулся наверх, пес, рыча и скалясь, метнулся к нему. Красивое животное – глядя на его мех и изящные очертания морды, Амос решил, что тут не обошлось без генной инженерии.

– Ну что, – обратился он к собаке. – Уехали, а тебя забыли, да? Дрянь твои дела.

Волкодав нерешительно остановился, напуганный его спокойствием.

– Давай договоримся, – предложил Амос, – ты нас не кусаешь, мы в тебя не стреляем.

– Он говорить не умеет, – заметил Эрик, когда волкодав, отлаиваясь, отступил.

– Откуда ты знаешь? Такие богатые сволочи могли впихнуть ему в мозг какой-нибудь транслятор.

– Не могли, – бросил Эрик и обернулся к Клариссе. – Ведь не могли же?

– Это участок Куков, – сказала девушка. – Здесь жили Дарва и Куни. Летом я иногда ночевала тут со вторника на среду. – Она чуть задрожала, и Амос заинтересованно кивнул ей. – Очень давно. Странно, как мало все изменилось.

– Как попасть к ним в ангар, знаешь? – спросил Эрик.

– Да.

Но ангар оказался пустым. По засыпанному гравием двору они перешли к следующему – семьи Давидович, – и он тоже пустовал. И в третьем не было корабля, зато оказалось с десяток людей. Они стояли посреди ангара с пистолетами и дешевыми газовыми баллончиками, открыто продававшимися в бакалейных лавках. Тому, что впереди, седоватому, с отрастающей бородкой, было лет пятьдесят.

– Назад, вы все! – рявкнул он, едва Амос с Батч показались в боковой двери. – Здесь частная собственность!

– Ваша? – насмешливо ощерилась Батч. – Это ваш дом?

– Мы работаем на Куотерманов. Мы здесь по праву. – Пожилой помахал пистолетом. – А вы все убирайтесь.

Амос пожал плечами. Уже вся группа Эрика собралась внутри. У большинства имелись пехотные винтовки, которые они мирно держали дулом вниз. Слуги сбились в кучку в центре помещения. Если среди них имелись обученные или опытные, они должны были разместить двух-трех снайперов на плотах, чтобы отстреливать злодеев, пока остальные отвлекают внимание на себя, но Амос никого не увидел.

– Что-то мне не верится, что Куотерманы вернутся. Нам понадобится кое-что из их добра. Все, что не пригодится нам, берите на здоровье.

Лицо пожилого застыло, и Амос уже приготовился считать покойников. Но люди Эрика не успели поднять оружие, как вмешалась Кларисса:

– Вы ведь… Стокс, правильно?

Первый – видимо, Стокс – опустил пистолет, в замешательстве вглядываясь в лицо девушки.

– Это я. Кларисса Мао.

– Мисс Кларисса? – Стокс заморгал, пистолет в его руке дрогнул.

Батч сзади шепнула: «Ни хрена, правда, что ли?» – но стрелять никто не стал.

– Мисс Кларисса, что вы здесь делаете!

– Хотим выбраться, – со смешком в голосе ответила Кларисса. – А вы здесь зачем?

Стокс улыбнулся ей и нервно покосился на компанию Амоса и Эрика, осветив их блеском зубов, как лучом очень ненадежного маяка.

– После второго удара поступил приказ об эвакуации. Куотерманы улетели. Взяли корабль – и ходу. Все улетели. Куки, Фолкнеры, старик Лэндборн. Все похватали корабли и улетели. Нам сказали, что охрана обеспечит нам безопасность до прихода помощи. Только помощь не идет, а охрана – настоящие гангстеры. Требуют, чтобы мы им платили, раз Куотерманов нет, а чем нам платить?

– Дрянь все эти Куотерманы, – поморщился Амос. – И кстати…

– Корабли остались? – спросила Кларисса. – Нам нужен корабль. Только до Луны добраться. Мы затем и пришли.

– Да, да, конечно. Бергавайны оставили свой «Чан Хао». У них в ангаре. Мы отвели бы вас туда, мисс Кларисса, только…

За боковой дверью коротко свистнули. На улице. Батч встретила взгляд Амоса и кивнула:

– Гости.

Улицы на этом острове прокладывали широкие. Настолько просторные, чтобы можно было свободно отбуксировать корабль к мосту. На машине охраны виднелся логотип «Пинкуотер» – коготь и глаз. Ее фары высветили в темноте широкий конус. Эрик стоял, заслонив глаза здоровой рукой. Двое нога за ногу направились к нему.

– Ну-ка, ну-ка, – заговорил первый, – что тут у нас?

Эрик, хромая, попятился.

– Я ничего дурного не делал, сэр.

– Это уж нам решать, – возразил охранник. – Лечь, говнюк!

На голове у него была ковбойская шляпа, и руку он не снимал с рукояти пистолета. Амос улыбнулся, ощутив знакомое тепло в животе и плечах – словно услышал полузабытую песню. Приятное чувство.

– Я сказал, ложись, калека хренов, не то моргала выдеру!

– Персик? – спросил Амос, выступая на свет. Охранники выхватили пистолеты и навели на него. – Эй, Персик, ты тут?

– Да? – отозвалась она.

Судя по голосу, от двери. Вот и хорошо. Он смотрел, как люди Эрика в темноте окружают охранников. Видел только силуэты, но отметил, как напряжены приехавшие. Всегда неприятно обнаружить, что сунулся с ножом в перестрелку.

– Видишь? Вот о чем я и говорил, – продолжал Амос. – Все разваливается, и люди делятся на мелкие племена. Эти ребята, наверное, добрый законопослушный народ, когда есть босс, чтобы спросить с них в случае чего. Или клиенты, или владельцы предприятия.

Обернувшись к парню в шляпе, он дружелюбно ухмыльнулся.

– Привет!

– Хм… привет, – запнулся Шляпа.

Амос кивнул ему и крикнул в сторону ангара:

– Штука в том, что стоит убрать цивилизацию – и останутся парни со стволами. Которые ведут себя как парни со стволами. Как у таких и водится. Поняла?

– Я слушаю, – отозвалась Кларисса.

– Вы бы убрали стволы, – обратился Амос к Шляпе. – У нас этого дерьма просто больше, чем у вас. Честно.

– Слушайте его, – посоветовала Батч. – Оружие на землю, прошу вас.

Охранники переглянулись.

– Мы могли бы вас просто перестрелять, – напомнил Амос. Когда Шляпа и его напарник медленно опустили оружие на мостовую, он снова повысил голос:

– Видишь этих ребят, Персик? Они начинают с роли защитников большого племени, как его ни называй, но для тех, что внутри племени защищают собственное маленькое племя, они чужие. Весь вопрос в том, кто свои, а кто чужие.

Шляпа поднял раскрытые ладони на высоту плеч. Амос ударил его в челюсть. Ударил сильно, так, что заныли костяшки. Шляпа запрокинулся назад, и Амос, шагнув к нему, с размаху пнул ногой. Пинок пришелся в левую коленную чашечку, и Шляпа взвыл.

– Штука в том, – продолжал Амос, – что мало кто находит в своей жизни места больше, чем на шестерых. – Шляпа пытался встать, и Амос ударил его ногой в спину. – Может, на семерых. – Все, что больше, держится на сказках.

Шляпа отползал к машине. Амос прижал ему спину коленом, нагнулся, опустошил карманы, вытащил все из-за пояса. Химический шокер, тазер, бумажник с удостоверением. Рацию. На лодыжке у охранника нашелся незарегистрированный пистолетик. Все найденное Амос бросал в сторону воды и прислушивался к плеску. Шляпа плакал, хотя под тяжестью Амоса ему трудно было даже дышать. Второй охранник замер, словно надеясь, что неподвижность спрячет его от Амоса. Впрочем, сейчас никто не предложил бы ему лучшей стратегии.

– Привет, – усмехнулся и ему Амос.

Парень молчал.

– Ничего-ничего, – сказал Амос, – ты ведь не говорил гадостей моему другу, а?

– Нет, – подтвердил охранник.

– Вот и хорошо. – Амос встал. – Его, наверное, стоит показать врачу. А остальным на этом сраном островке расскажи, что я с ним сделал – и чего не сделал с тобой, потому что ты меня не задирал. Договорились?

– Скажу.

– Прекрасно. А сюда не возвращайтесь.

– Не буду.

– Не будем, – поправил Амос. – Ты хотел сказать – вы не вернетесь. Ни ты, ни твое племя.

– Мы не вернемся.

– Превосходно. Тогда никаких проблем. И отдай Батч свои стволы, ладно? Тот, что на лодыжке, тоже.

– Есть, сэр.

Амос отошел к ангару. Кларисса, и верно, стояла в дверях, скрестив руки на груди. Амос вытер разбитые в кровь костяшки.

– Видишь, вот она, цивилизация, – сказал он. – Несколько сказок – и все.

– Ну и что? – возразила Кларисса. – Мы мастера сочинять сказки. Все пошло прахом, а мы уже пытаемся отстроить, как раньше. Стокс и другие из прежнего персонала готовы были драться с нами и даже убить, но я вспомнила его, он вспомнил меня, и вот уже сложилась сказка, в которой он хочет мне помочь. Ты тут постарался внушить всем, что нас надо оставить в покое. Нас всех, а нас не шесть и не семь – больше. И, между прочим, ты понимаешь, что эти, из «Пинкуотер», вернутся и постараются всех нас убить?

– Я добивался только, чтобы они потратили больше времени на сборы, – кивнул Амос. – Рассчитывал, что к тому времени нас здесь уже не будет.

Стокс выдвинулся из-за плеча Клариссы, взглянул виновато.

– Насчет этого… есть маленькая проблема.

* * *

Ангар оказался высоким, как собор, а «Чан Хао» посреди него выглядел шедевром не знающего меры искусства. Обшивка корабля была обработана иод серебряную и золотую филигрань по бирюзовой основе. На дюзовом конусе красовался золотистый вензель – не золотой, конечно, потому что золото бы расплавилось. Амос на взгляд определил, что двигатель не эпштейновский. Корабль был вдвое больше «Росинанта», а по эффективности вчетверо – и то, если повезет, – хуже. Не столько орбитальный шаттл, сколько памятник эпохе декаданса.

А главное – он не действовал.

– В доме все разряжено, – объяснял Стокс. – Без электричества не работает система регенерации воды, нет тепла, нет сетевых подключений.

– Так, – протянул Амос. – И вы от большого ума решили собрать ребят, сроду не видевших термоядерной тяги, и завести реактор, чтобы подзарядить батарейки? С таким самоубийственным оптимизмом не каждый день сталкиваешься.

Стокс пожал плечами.

– Корабль только потому и остался, что был неисправен. Нам бы его никогда не отремонтировать.

Амос хлопнул его по плечу.

– Соберите-ка мне все инструменты, которыми здесь пользовались. Как раз это я умею.

Стокс удалился рысцой, на бегу окликая своих. Люди Эрика, похоже, не могли решиться: охранять периметр или высматривать ценные предметы такого размера, чтобы поместились в карманах. Эрик с Клариссой подошли и встали рядом.

– Здорово влипли? – спросил Эрик.

– Не знаю, – ответил Амос. – Скорее всего, что-то с проводкой. Слишком много помех или плохое соединение – что-то вызывает аварийное отключение. Но придется мне влезть между обшивками и посмотреть самому.

– Я помогу прозвонить проводку, – предложила Кларисса. Эрик в недоумении взглянул на нее. – Я несколько лет проработала электриком, – объяснила девушка.

– Ну тебя и помотало, – покачал головой Эрик.

– Ты деку захватил? – спросил его Амос.

– Конечно. А зачем?

Механик подбородком указал на дюзы:

– Прогонишь диагностику, а я разберусь в результатах.

Эрик насупился и задумчиво почесал маленькой рукой подбородок.

– Конечно. С этим я, думаю, справлюсь.

Кларисса кашлянула и вдруг хихикнула.

– Эрик? А ты когда-нибудь… ну, знаешь… убивал?

– В Балтиморе я правил наркоимперией, – сказал тот. – Конечно, убивал, а что?

– Ничего, – ответила она. – Просто вот мы собрались здесь, трое убийц, а если что нас и спасет, так только умение отремонтировать реактор.

Эрик улыбнулся.

– У нас для этого есть все, что нужно, нет?

– Кстати, пока мы заняты, хорошо бы выставить часовых, – напомнил Амос. – Я рассчитывал убраться отсюда раньше, чем начнутся неприятности, но не вышло.

– Стокса я тоже попрошу помочь, – сказала Кларисса. – Драться они не умеют, но сторожить способны. А нескольких потолковее спрошу, не хотят ли подсобить с кораблем.

– Еще смешнее, – заявил Амос. – Лишь бы они ничего без спросу не трогали.

– Мы их возьмем с собой? – спросила Кларисса.

– Угу.

Она усмехнулась.

– Потому что они – из нашего племени?

Один из людей Эрика что-то крикнул, другой рассмеялся, и кто-то из слуг робко поддержал смех. Амос потер разбитый кулак и пожал плечами.

– Просто что-то в этом роде сделал бы Холден.

Глава 41 Наоми

Наоми подняла сопротивляющиеся ручки тренажера над головой и позволила им медленно опуститься. Сарта, сидя в ящике с гелем, наблюдала за ней, как скучающий зевака в зоопарке. Наоми было все равно. Они не разговаривали. Во всех отношениях, кроме одного, самого важного, Наоми предоставили саму себе.

Штука в том, решила она, чтобы утащить не один скафандр, а все сразу. Уничтожить базу данных, чтобы никто не разобрал, взяла ли она что-то. Но если испортить только список скафандров, это тоже ее выдаст. Она подняла ручки. Мышцы заныли. Она отпустила ручки, упиваясь болью. Заполучить бы один из сканеров, с которыми она работала раньше, – и можно было бы скормить системе поддельные данные. Забить ее тысячами призрачных объектов. Миллионами скафандров с ранцами по всему кораблю. Такая база, даже сохранив исходную информацию, станет бесполезной. Беда в том…

Прозвучал предупреждающий гудок. Сердце оборвалось. Подготовка к переходу в невесомость. Время кончилось, а она не готова. Пока еще пуповина между кораблями на месте, но, как только ее втянут, «Пелла» с «Четземокой» разойдутся – и конец зыбким надеждам. Наоми уронила ручки тренажера. Механизм отвел их на место, подготовив к следующему циклу.

Она не готова. Да какая там готовность!.. Впрочем, это не значит, что она не попробует.

Наоми сделала несколько шагов к гелевому тренажеру и кивнула своей тюремщице:

– Схожу в гальюн.

– Только что была, ты.

– Еще схожу, – бросила Наоми, отворачиваясь.

– Черта с два. Эй!

Наоми притворилась, что не обратила внимания на окрик, вслушиваясь, как женщина выбирается из геля. До сих пор она была образцовой пленницей, и бунт застал Сарту врасплох. Ну так и задумывалось. Снова раздался гудок предупреждения, и пошел трехсекундный отсчет до невесомости. Два… Наоми обеими руками ухватилась за дверную раму. Один… Не стало ни верха, ни низа, и она, сжав тело в тугой комок, развернулась, нацелившись в Сарту. Обеими ногами ударила в живот, отбросив тюремщицу в пустоту. Та сорвала с Наоми левый ботинок и швырнула в сторону, развернув себя отдачей. Через несколько секунд она достигнет дальней стены и оттолкнется. Но пока у Наоми есть фора. Сарта уже кричала.

Наоми толкнулась в люк, затем еще раз – по коридору. Слишком быстро, опасно. У нее всего несколько минут. Неужто она надеялась вскрыть шкаф, вытащить скафандр и запустить шлюзование? Тогда бы расчеты сошлись. Как – она сейчас не представляла.

Где-то за спиной вопила Сарта. Поднимется тревога. Но Наоми уже свернула за поворот. Линия обзора перекрыта, Сарте придется гадать, куда она скрылась. Это, если повезет, даст еще несколько секунд. Больше не будет. Командный шлюз оказался закрыт. Наоми запустила открытие внутренней двери и принялась дергать дверцы шкафов. Если кто-то… хоть кто-нибудь – налажал, забыл запереть… Металл дребезжал и брякал под пальцами – она дергала, дергала, дергала. Отцепили уже пуповину? Втягивают в люк? Казалось – наверняка.

В коридоре раздавались голоса. Кричали. Один голос принадлежал Сарте. Другой – Сину. Наоми заметила, что всхлипывает, и перестала об этом думать. Она не проиграет. Только не сейчас… Сейчас нельзя.

Ей чуть не стало дурно, когда рука не сразу нащупала набор от декомпрессии. Наоми хлопнула себя по тому месту, куда засунула стерженек – здесь! Если бы только достать скафандр… Она попробовала еще один шкаф. Сердце пропустило удар. Открылся! Внутри на резиновых ленточках висел в невесомости простой скафандр с ранцем. Наоми протянула к нему руку.

И остановила себя.

«Заметят пропажу скафандра, – проговорил тихий голос в голове. – Поймут, куда ты ушла. Догонят».

Она тяжело и часто дышала. Сердце колотилось. То, о чем она старалась не думать в последние часы, явилось в сознание, как старый друг. «Меньше пятидесяти метров. Недалеко, ты справишься».

Она захлопнула шкаф. Внутренняя дверь шлюза уже открылась. Наоми толкнулась к нему, старательно пыхтя, переполняя кровь кислородом. Она не знала, кружится голова от избытка кислорода или от общей растерянности. Она уже решилась. Голой в пустоту. Ухватилась за наружную раму люка. Ожидала холода и удивилась, когда металл оказался той же температуры, что вся обшивка.

Пятьдесят метров в жестком вакууме. Более или менее. Возможно ли такое? Наоми ни разу не переживала декомпрессии. Долгие секунды, уравнивающие давление в шлюзе с наружной пустотой… на это нет времени. Придется выпустить воздух разом. От нормального давления к нулевому за долю секунды. Если задержать дыхание, легкие лопнут. Надо сначала выдохнуть все до упора, впустить в себя пустоту, окружить ей сердце. Даже если получится, ей придется плохо.

Переживет.

Громкие голоса стали еще громче. «Ищите суку!» – крикнул кто-то. В проходе между шкафами мелькнул Син, за ним Сарта. «Хорошо, – думала Наоми, – превосходно. Пусть видят». Индикатор под ее пальцем сменил зеленый огонек на красный. Син с беззвучным криком полетел через коридор, но дверь уже закрывалась. На миг Наоми поверила – не успеет, но он ухватился за раму и втянул себя внутрь. Она пыталась вытолкнуть его, но Син был сильнее.

Шлюз закрылся за ним, щелкнув магнитными присосками. Наоми вцепилась в захват у панели ручного управления, ожидая удара. Пинка, который отбросит ее в сторону. Шлюз был так мал, что она могла бы упереться ладонями в оба люка одновременно. Некуда деться от удара. Син не нападал. Наоми набрала код аварийного входа. На дисплее загорелись варианты: «Открыть внутренний люк», «Открыть наружный люк», «Назад».

– Костяшка, ты но агас эсо. – Син протянул к ней широкие пустые ладони. – Бист бьен. Бист бьен аллес^[165].

– Что ты наделал? – Наоми удивилась, услышав в своем голосе боль. – Зачем ты?

– Потому что ты мой народ, да? Мы – астеры. Рождены в пустоте. Ты, я. Аллес ла. – В его глазах стояли слезы, волнами набегали на зрачок и радужку. Не было силы тяжести, чтобы одолеть поверхностное натяжение. – Мы шли так далеко, виде – унс земля обетованная. Нам идти всем вместе. Ту, и ме, и аллее.

– Ты меня не спасешь, – сказала она.

Он сложил сильные руки.

– Тогда умру, пытаясь. Мы заботимся друг о друге. Бережем. Не стоим в стороне, когда ты умираешь. Не буду.

Ей следовало часто и глубоко дышать, загонять в кровь кислород. Ей следовало улететь в пустоту. Син медленно поворачивался в воздухе по часовой стрелке. Крепко сжал губы – попробуй поспорь. Попробуй скажи, что ее здесь не любят, что это не ее семья, что она здесь чужая.

Кто-то ударил по внутренней двери. Голоса стали громче. Их было уже больше. Наоми могла бы открыть дверь, но, если открыть, Син выйдет из шлюза не один. Он мог бы ударить ее. Не ударил только потому, что не захотел. Сердце Наоми словно зажало между жерновами. Нельзя выпускать воздух. Надо. Нельзя убивать Сина. Нет шанса его спасти. «Что бы ты сейчас ни выбрала, – поняла она, – жалеть будешь до конца жизни». Уходили секунды.

Еще один голос. На той стороне Филип. Она слышала его крик. Он яростно требовал открыть.

Как, черт возьми, она умудряется влипать в такие ситуации?

– Будь сильной, – попросил Син. – Ради Филипито, будь сильной.

– Хорошо, – сказала она.

Выдвинула вперед челюсть, открыла рот, обнажив гортань и евстахиевы трубы. Син вскрикнул, когда она нажала «Открыть наружный люк». Воздух выдернуло рывком, как твердую пробку. Атакованное невидимой силой тело выбросило в кровь адреналин. Воздух вылетел из легких, норовя увлечь за собой и сами легкие. Син вцепился в раму люка, пытаясь удержаться, перевернулся и исчез с криком.

Легкие опустели, и она осталась без резерва. Это не то, что задержать дыхание, используя оставшийся внутри газ. Некоторые умеют задерживать дыхание на две минуты. В вакууме без поддержки она могла продержаться секунд пятнадцать.

«Тысяча один… – Наоми перехватила руки, вцепилась в наружную раму и выглянула. Пустота, огромный звездный купол. „Четземока“ блестела на солнце – Земля никогда не видела такого блеска. Пуповина свисала слева от Наоми – такая слепяще яркая. Ее уже наполовину втянули. Болели ребра, болели глаза. Диафрагма растягивала кишечник, сплющивая сжавшиеся в узлы легкие. Будь у нее скафандр, был бы и реактивный ранец, и возможность маневрировать. А так – всего один шанс и ни секунды на раздумья. – Тысяча два…» – И она толкнулась.

Краем глаза успела заметить Сина – бледное движущееся пятно. Солнце, огромное и яркое, было под ней. Жар ударил в горло, в лицо. По бесконечному небу раскинулась дуга Млечного Пути. Углекислый газ копился в крови – все сильнее хотелось сделать вдох. «Четземока» медленно росла. «Тысяча пять…» Тени протянулись по борту корабля, каждый выступ резал солнечный свет полосами темноты. Все стало расплываться – деформация глазных яблок. Наоми ждала тишины, но стук сердца гремел, как молот по палубе.

«Если я сейчас умру, – подумала она, – это, по крайней мере, будет красиво. Красивая смерть. Тысяча восемь…»

Уже различались очертания люка «Четземоки». Без магнитных башмаков хвататься ей пришлось бы голыми руками. Но она уже достаточно приблизилась. Почти добралась. Мир сужался, поле зрения темнело по краям, а яркий корабль становился все ближе. Она отключалась. Наоми выхватила из-за пояса черный палец, повернула, открыв иглу, и воткнула себе в бедро. «Тысяча десять…»

Тело пронзил холод, но цвета вернулись – в жилы влилась перенасыщенная кислородом кровь. Крошечный запас дыхания без роскоши сделать вдох. Индикатор шлюза на обшивке «Четземоки» замигал, отзываясь на аварийный сигнал и запуская шлюзование. Корабль загородил весь мир. Сейчас она налетит на него, а отдачи допустить нельзя. Наоми выставила руки, напружинив пальцы, приготовившись цепляться за что угодно. На обшивке были захваты – как предусмотренные конструкцией, так и выступы антенн, камер. Она ударилась с той же силой, с какой толкалась, влепив себя в корабль. Она этого ожидала. Была готова. Пальцы сомкнулись на скобе. Инерция тела чуть не вывернула плечо и локоть, но она удержалась. «Тысяча тринадцать…»

На той стороне пропасти «Пелла» втянула пуповину. На боку корабля вспыхнули маневровые двигатели, перегретая вода светилась, выброшенная соплами. Тело Сина – он наверняка уже без сознания – оставалось где-то там, но его Наоми не видела. Он уже пропал, а Сарта, и Филип, и, возможно, другие видели их обоих. Син и Наоми без скафандров были в шлюзе, потом исчезли. Их выбросило в космос. Погибли.

Но она еще жива. Надо двигаться. На долю секунды мысли ушли в сторону. Нельзя этого допускать. Наоми осторожно подтянулась, скользя в сантиметре от обшивки. Если слишком быстро – не сможет вовремя остановиться. Если слишком медленно – потеряет сознание раньше, чем окажется в безопасности. Оставалось только надеяться на золотую середину. «Тысяча…» – она сбилась. Пятнадцать? Все тело стало болью и звериной паникой. Звезд она больше не различала. «Пелла» превратилась в размытое пятно. Во рту кипела слюна. Высокий тонкий визг наполнил слух – иллюзия звука в пустоте, где звуков не бывает.

«Нет, бывает всякое, – подумала она, смутно вспоминая, что совсем недавно говорила об этом кому-то. – Даже такое». Ее омыла волна покоя. Эйфория – опасный симптом.

Шлюз был здесь, в пяти метрах. Уже в четырех. Сознание моргнуло, и шлюз мелькнул уже под пей. Наоми выбросила руку, рама ударила ее по запястью. Он искала зацеп, как недавно искал Син. Ее закрутило, толчок перевел поступательную инерцию во вращательный момент. Она висела над люком. Бледное устье всплыло из-под ног и исчезло над головой. И еще раз, и еще раз. Но она тянулась, рука уже была в корабле, хотя коснуться рамы не удавалось. Не достать. «Пелла» уплывала, теряла цвет – сознание гасло. Так близко… Совсем рядом. Еще бы сантиметр – и могла бы выжить. Но космос беспощаден. Люди гибнут все время. «Пелла», словно сурово подтверждая ее мысль, еще раз сплюнула маневровыми.

Не рассуждая, Наоми подтянула ноги к животу, раскручиваясь еще быстрее. Сбросила тот башмак, до которого не добралась Сарта. Руки были как чужие. Неуклюжие, неловкие, онемевшие. Когда она распрямила ноги, вращение вернулось к прежней скорости. Наоми пыталась рассчитать время, но остатки сознания не справились с задачей. Кончилось тем, что, увидев на дне глубокого темного колодца «Пеллу», она изо всех оставшихся сил швырнула в нее башмак.

Инерционная масса. Вращение замедлилось. Рука протянулась дальше в люк. Она вплывала внутрь. Пятки ударили по стальной раме, боль была мучительной и очень далекой. Разум моргнул. Ей померещилось, что огоньки на панели управления пытаются донести до нее что-то жизненно важное. Цветов она не различала. Сознание погасло, пропало…

* * *

Наоми пришла в себя от кашля. Щека прижималась к палубе. Она не поняла, то ли в теле разлита отчаянная слабость, то ли на него давит сильная перегрузка. Шлюз вокруг нее расплывался по краям. Она снова закашлялась, в груди влажно хлюпало. Ей представились кровоточащие легкие, но откашлялась она прозрачной мокротой. Зато руки были непохожи па руки. Пальцы разбухли как сосиски, налились плазмой и жидкостью. Кожа горела, как от сильного солнечного ожога. Болели все суставы – от шейных позвонков до пальцев ног. Живот ныл так, словно ее раз двадцать пнули ногой.

Она заставила себя дышать. Получилось. Вдох, выдох. В легких булькало. Но хоть не кровь. Она уверила себя, что это не кровь. Перекатилась на бок, подтянула ноги, села и снова откинулась, потому что мир поплыл. Тяга больше полной g. Наверняка больше g, ведь не могла же она так ослабеть, правда?

«Четземока» под ней гудела. Наоми смутно сообразила, что слышит слова. Голоса. Один голос. Она понимала, что этого не может быть, хоть и не знала почему. Прижала руки к лицу. В ней бушевали эмоции: восторг, горе, триумф, гнев. Мозг работал плохо, никак не получалось ни с чем связать этих чувств. Они просто были, и она наблюдала за ними, пережидала и собирала себя по кусочкам. Руки и ноги начали болеть: вопили измученные нервы. Она об этом не думала. Боль – всего лишь боль. Наоми переживала и худшее.

Со следующей попытки ей удалось встать. Черный палец декомпрессионного набора так и торчал из бедра. Наоми выдернула иглу, подняла стерженек на высоту плеча и уронила. Выглядело это как полтора-два g. Очень мило. Будь ей так плохо всего при одной g, ей бы стоило начать беспокоиться. Впрочем, причины для беспокойства все-таки имелись.

Она включила открытие внутреннего люка и упала в бедную кладовую со шкафами. Шкафы были открыты, в одних скафандры висели на месте, из других кто-то вывалил их на пол. Баллонов с воздухом не осталось ни одного. Голос – всего один голос, просто ее уши, кажется, не воспринимали больше обертонов и оставили от него только невнятицу басовых нот – звучал знакомо. Наоми подумала, что должна его узнать. Она пошла по пустому кораблю. Прикинула, сколько провела без сознания и есть ли способ определить, где находится, куда летит и какую скорость успела набрать.

Она добралась до панели управления и попыталась войти в систему навигации, но та не действовала. Как и связь, контроль состояния, ремонт и диагностика. Наоми прижалась к панели лбом – скорее от усталости, чем от отчаяния. Прямой контакт кости с керамикой изменил голос – звук передавался напрямую, как когда прижимаются шлемом к шлему и кричат. Голос был знакомым. И слова.

«Говорит Наоми Нагата с „Росинанта“. Если вы это слышите, пожалуйста, передайте. Сообщите Джеймсу Холдену, что я терплю бедствие. Связь не отвечает. Навигация не работает. Прошу передать».

Она захлебнулась смехом, выкашляла прозрачную мокроту, сплюнула на палубу и снова засмеялась. Марко записал ложное сообщение, чтобы заманить и убить Джима Холдена.

Но каждое слово в этом сообщении было правдой.

Глава 42 Холден

Арнольд Мфуме – а не Алекс – вошел с командной палубы, вытирая влажные волосы. При виде Холдена и Фостера – двух капитанов – у кофейной машины он поморщился.

– Припозднились немного, мистер Мфуме, – сказал Фостер Сэйлз.

– Да, сэр. Чава уже напомнил. Иду.

– Кофе? – предложил Холден, протягивая грушу со свежезаваренным. – Почти без молока и не сладкий. Может, вы любите по-другому, зато этот уже готов.

– Не откажусь, – быстро и нервно улыбнулся Мфуме. Холден пытался вспомнить, где говорят с таким акцептом. Четкие гласные и скомканные согласные. Как бы то ни было, на его слух звучало приятно.

Когда пилот принял у Холдена грушу, Фостер кашлянул. – Дурная, знаете ли, привычка – опаздывать на вахту.

– Знаю, сэр. Простите, сэр. Больше не повторится.

И Мфуме исчез – слетел по трапу в рубку так, что лифт бы не угнался. Фостер со вздохом покачал головой.

– Хорошо быть молодым, – сказал Фостер, – и некоторым это удается лучше других.

Холден вбил заказ на еще одну кружку кофе.

– Не хотел бы я, чтобы обо мне судили по тому, что я натворил лет в двадцать. Вам как, сварить?

– Я больше по чаю, – сказал второй капитан. – Если ваша машина умеет чай…

– Никогда не пробовал.

– Никогда?

– Здесь всегда пили кофе.

Утренние совещания понемногу входили в обыкновение. Учитывая новую команду и ненадежное положение корабля, казалось разумным, чтобы Холден с Фостером Сэйлзом нашли общий язык, обменялись впечатлениями, удостоверились, что все идет как должно. Фостер очень старался обходиться с «Роси» уважительно, и Холден, видя это, успокаивался. Новички были незнакомыми, с ними он чувствовал себя неловко, но серьезных неприятностей команда не сулила. И день ото дня она становилась привычнее, не такой чужой.

Холден уже не так напрягался, когда, вызвав машинный зал, слышал в ответ голос Казанзакиса или Ип. И даже немного умилялся, застав Сунъю с Гором в игровых очках, увлеченно расстреливающих друг друга – поскольку оружейники, которым не в кого стрелять, места себе не находят. Мавра Патель коротала бессонные часы, отлаживая систему лучевой связи. Холден знал, что у Наоми эта работа числилась на очереди, но не стал мешать Мавре. Опять же, после долгих беззвучных дней стоянки, когда он просыпался на пустом корабле, что-то в нем радовалось обществу. Пусть не те люди, но все же люди. Гости в доме не позволяли погрузиться в страхи и тревогу. Холден попросту храбрился, но от этого и впрямь чувствовал себя немного храбрее.

– Мне следует иметь в виду что-то еще? – спросил Фостер.

– Дайте мне знать, если что-то произойдет с «Пеллой» или «Бритвой», – попросил Холден. – И если поступит сообщение с Земли. От Амоса Бартона или от моих родных.

Как будто Амос был ему не родным!

– Думаю, команда уже в курсе, – серьезно сказал Фостер, но в его глазах мелькнула улыбка.

Пожалуй, Холден напоминал об этом не в первый раз и не ему одному. Кофеварка звякнула и выдала Холдену свежую порцию. Фостер направился к трапу – собирался наведаться в торпедный отсек, где Казанзакис начищал все, что и так блестело. Холден, выждав несколько секунд, двинулся в рубку. Чава попался ему навстречу, и они довольно долго расшаркивались, пропуская друг друга.

Фред сидел в кресле, которое выбрал себе под рабочее место. Люк в кабину был закрыт, но Холден все равно слышал вопли раджи – Мфуме всегда гонял эти записи во время вахты. Музыка и кофе никому не дали бы уснуть, но в наушниках Фред не заметил появления Холдена. На его экране было знакомое лицо. Марко Инарос, самозваный адмирал Свободного Флота, воплощение гибели Земли. И – Холден подумал об этом очень осторожно, чтобы выдержать боль, – если Наоми мертва, вероятно, ее убийца. В груди что-то болезненно сжалось, и он отстранил мысль о Наоми и Амосе, которая сейчас была слишком опасна.

Фред, резко обернувшись, увидел его и снял наушники.

– Холден? Давно ты здесь?

– Только вошел.

– Хорошо. Не хватало еще так одряхлеть, чтобы не замечать людей рядом. Все в порядке?

– Если не считать системной катастрофы и пропажи половины команды – замечательно. Правда, я не могу спать, а если засыпаю, вижу кошмары, но в остальном все замечательно.

– Да, глупо было спрашивать. Извини.

Холден сел в кресло рядом и склонился к Фреду.

– Что нам известно об этом типе?

– Инарос? Он числился у меня в шорт-листе подозреваемых, когда ударили по Земле… Не в первой строке, но в пятерке. Вожак нищих астеров, отщепенцев. Из тех, кто живет в дырявых кораблях и вопит, что налогообложение – это кража. Я с ним пару раз общался, чтобы разрядить ситуацию, которую он хотел использовать для раздувания пожара.

– Думаешь, за этим стоит он один?

Фред откинулся в кресле, шарниры заскрипели. Из снятых наушников, не заглушенный даже визгливой музыкой, слышался голос: «…Мы начнем сначала и построим новое человечество, которому внутренние планеты не сумеют передать свою коррупцию, алчность и ненависть».

Фред, хмыкнув, помотал головой.

– Не думаю. Инарос харизматичен. И хитер. Если посмотреть пресс-релиз, кажется, что все у него в руках, – но иначе и быть не могло. Этот человек – первостатейный нарцисс и к тому же садист. По своей воле он ни с кем не поделится властью. Но такой уровень организации и координации?.. Думаю, это выше его возможностей.

– То есть?

Фред кивнул на экран. В его глазах отразилась картинка: два крошечных Инароса, салютующих слушателям.

– Не складывается. Он из тех, кто много весит в узком кругу. Игры такого масштаба – не его призвание. Тактик он недурной, и время атаки выбрано в расчете на эффект, так что это, вероятно, его решение. И за столом переговоров он бывает убедителен. Однако…

– Однако?

– Голова у него так себе, а операция проведена по высшему разряду. Лучше не могу объяснить. Нутром чую, что, даже если все почести достаются Инаросу, за ним стоит кукловод.

– А что ты сказал бы о нем до удара по Земле?

Фред смущенно хмыкнул.

– Что он играет по мелочи и скорее раздражает, чем представляет опасность. Так что ты прав, может, просто у меня виноград зелен. Приятнее было бы думать, что меня обыграл гений, а не специалист по возвеличиванию себя любимого.

– Ты не знаешь, как Наоми могла оказаться на его корабле?

Взгляд Фреда, устремленный до того в пустоту, уперся в Холдена.

– Нам обязательно обсуждать это прямо сейчас?

– Так ты знаешь или нет?

– Нет. Но могу предположить. Наоми из астеров и, насколько мне известно, росла в том же кругу, что Инарос и его команда. Предполагаю, что их пути когда-то пересекались и между ними остались незаконченные дела. Не знаю, были эти двое союзниками, или врагами, или тем и другим. Но что-то между ними произошло.

Холден уперся локтями в колени. Даже эти общие рассуждения, высказанные самым мягким тоном, били как молоток. Он сглотнул слюну.

– Холден, прошлое есть у всех. Наоми, когда вы познакомились, была взрослой женщиной. Ты же не думал, будто она выскочила из упаковочной коробки за миг до того, как ты ее увидел?

– Нет, конечно. У всех на «Кентербери» были свои причины там оказаться. У меня в том числе. Просто, если в ее биографии случилось что-то серьезное вроде участия в заговоре по уничтожению Земли, я не понимаю, почему она мне не рассказывала.

– А ты спрашивал?

– Нет. То есть она знала, что мне интересно. Что она может рассказать мне все, что захочет рассказать. Я считал, что если она молчит, то так ей лучше.

– Однако сейчас ты терзаешься из-за того, что она о чем-то промолчала. А что изменилось? С какой стати ты считаешь себя вправе знать то, чего не должен был знать раньше?

Музыка наверху замолкла, и в рубке стало тихо. Запись на экране Фреда дошла до рассеченных кругов и погасла.

– Может быть, – заговорил Холден, – я мелкий, мелочный человек. Но, если мне предстоит потерять Наоми, я хочу хотя бы знать, почему это произошло.

– Постараемся все же обеспечить тебе возможность самому у нее спросить, – сказал Фред. Музыка зазвучала снова, и Фред наморщил нос, покосившись на пилотский люк. – Если тебя это утешит, я думаю, шанс есть. Инарос должен скоро начать торговаться.

– Правда? – спросил Холден.

В нем шевельнулась крошечная надежда, и он невольно уцепился за нее.

– Правда. Тактически он нас переиграл, признаю безусловно. Но дальше ему предстоит собрать и удержать власть. Это уже не тактика, это стратегия, а насколько я знаю Инароса, такое ему не по силам.

– А мне кажется, по силам.

Фред отмахнулся, отгоняя слова как дым.

– Он мастер игры на коротких дистанциях. Да, сейчас его акции в цене и, возможно, продержатся высоко некоторое время. Но он вроде как застрял в дверях. Все это затеяно, чтобы помешать людям уйти в колонии. Но голод и так уже начался. Смит не сумел спасти Марс от депопуляции, и Авасарала не остановила процесс, а она, видит бог, пыталась. Марко Инарос может считать, что держит нас под прицелом, но я не представляю, чтобы ему это удалось. Долго он не протянет. Он не понимает, насколько все хрупко.

– Ты о Земле?

– Да, – сказал Фред. – У астеров это слепое пятно. Я десятками лет видел, как они повторяют одну и ту же ошибку. Они верят в технику. В искусственные экосистемы. Нам удалось вырастить урожай на Ганимеде, и они вообразили, что человечество сбросило узы, связывавшие его с Землей. Они не думали о том, сколько труда пришлось вложить в этот урожай. Зеркала, собирающие солнечное тепло, генные модификации растений… И еще надо было научиться создавать почву из субстрата и грибов и обеспечить полный спектр освещения. А за всем этим – сложности жизни на Земле. И теперь с новыми мирами… Ну, тебе не надо объяснять, насколько они негостеприимны по сравнению с картинкой в новостях. Как только станет ясно, что Инарос ошибся…

– Но ведь он не ошибся, – перебил Холден. – Ну пусть проблемы экологии он толком не продумал, но в том, что касается Пояса, – не ошибся. Посмотри, кто рискнул всем и бросился за кольца, к Илосу, или к Новой Терре, как ее ни назови. Это ведь кошмарная, кошмарная планета, а люди на ней живут. А все те корабли, которые бросили Марс в надежде, что легче будет терраформировать планету с атмосферой и магнитным полем? Многие из этих людей по-настоящему очень умны. Да ты сам только что сказал: сила потока, устремившегося к новым системам, больше, чем думает Инарос, больше, чем он способен удержать. Может, потому он и обречен. Но из этого не следует, что он ошибся.

– Думаешь, я не понимаю? – спросил Фред. – Работы на станции «Медина» должны были…

– Должны были обеспечить место для всех, живущих на станции «Медина». А для старателей? Для водовозов? Для команд, которые и так на грани разорения? Это к ним обращается Марко, и он прав, потому что никто, кроме него, о них не думает, даже ты. Они смотрят в будущее и видят, что там они никому не нужны. Все, чем они заняты, проще делается напланетах, а астерам гравитации планет не выдержать. Мы должны предложить им такое будущее, в котором для них найдется место. Потому что иначе им буквально нечего терять. Они уже все потеряли.

Система звякнула, и в динамике прозвучал голос Мавры:

«Капитан Холден, сэр?»

– Я слушаю, – отозвался Холден, не сводя глаз с сердито насупившегося Фреда. – А вы разве сейчас не отдыхаете, Патель?

«Смена не моя, сэр, но мне не спалось, и я решила прогнать кое-какую диагностику. А капитан Сэйлз сказал, что вы просили держать вас в курсе всех изменений с „Бритвой“ и преследующими ее кораблями».

Рот у Холдена наполнился стальным вкусом страха.

– Что там?

«Нам сообщают, что корабли Свободного Флота изменили курс, сэр. Флоту ООН до них еще двенадцать часов, но там считают, что эскадра Свободного Флота отворачивает, избегая серьезного столкновения».

– А «Пелла»? – спросил Холден.

«Осталась со Свободным Флотом, сэр, но при перемене курса от основной группы отделился гражданский корабль. Он идет в другом направлении. Ему еще предстоит гасить много инерции, но если он не изменит профиль ускорения, то разойдется с нами в каком-то миллионе километров».

– Это не случайно, – сказал Фред.

«Не случайно, сэр, – подтвердила Мавра. – Судно зарегистрировано под именем „Четземока“, и оно транслирует закольцованное сообщение. Включаю его».

У Холдена заныли суставы пальцев – так он старался разжать кулаки. Голос Наоми заполнил рубку – как если бы он сам, умирая от обезвоживания, получил стакан воды. Как ни кратко было сообщение, каждое слово распускало один из затянувшихся внутри Холдена узлов. Дослушав, он обмяк тряпкой и откинулся в кресле. Она в беде, но эту беду он может исправить. Она возвращается к нему.

– Спасибо, Патель, – выговорил Холден. – В благодарность я готов отдать все, что у меня есть. Не жалко.

«И кофемашину, сэр?»

– Почти все, – поправился Холден.

Голос Фреда, когда тот заговорил, был жестким. В нем не слышалось облегчения:

– Патель, какие спасательные корабли есть поблизости?

«Сигналы транспондеров не видны, сэр. Возможно, многие отключили внутренние системы по приказу ООН».

Холден, повернувшись набок, вызвал Мфуме. Из динамика ударила музыка. Сложившись с нотами, просочившимися сквозь палубу, она будто сделала рубку просторнее.

– Мфуме, – крикнул Холден и, выждав несколько секунд, повторил: – Мистер Мфуме!

Музыка стала тише, но не замолкла.

«Сэр?»

– Прошу составить маршрут к «Четземоке». Что требуется, чтобы выйти на совмещенную орбиту?

«С каким кораблем?» – переспросил Мфуме.

– С «Четземокой». Посмотрите в новостях – о ней рассказывали. Сообщите мне результат как можно скорее. Хорошо бы уже сейчас.

«Уже делаю», – коротко ответил Мфуме, и музыка, слышная как из динамика, так и сквозь палубу, оборвалась.

Холден глубоко вздохнул, потом еще раз – и рассмеялся. Это облегчение было не эмоцией. Слишком материальное и глубокое, оно было состоянием. Как наркотик, невидимо влившийся в кровь. Смех перешел в стон, похожий на тот, когда больно – или когда боль только что отступила.

Фред поцокал языком.

– Так… А если я предложу не идти навстречу этому кораблю?

– Я с удовольствием высажу тебя и твоих друзей в любой точке между здесь и там, – ответил Холден. – Потому что, если только ты не готов податься в пираты и вышвырнуть за борт меня, мы прямым курсом идем к «Четземоке».

– Я так и думал, – кивнул Фред. – Можно хотя бы попросить тебя сближаться с ней осторожно?

В Холдене стал закипать гнев. Ему хотелось наорать на Фреда в отместку за миг радости, испорченный сомнением. Подозрением, что там ловушка, а не возвращающаяся наконец к дому Наоми. Холден взял огромное, сияющее облегчение и постарался отодвинуть его в сторону вместе с гневом.

– Да, – сказал он, – ты прав. Не исключено, что там ловушка.

– Может быть, ее и нет, – отозвался Фред. – Надеюсь, что ее нет. И все же…

– Все же мы живем в интересное время, – закончил Холден. – Хорошо, понял. Буду осторожен. Будем осторожны. Но если там Наоми и если она в беде – для меня это главное. Констатирую факт.

– Знаю. – В том, как это прозвучало, слышалось: «Знаю, и каждый, кому хоть что-то о тебе известно, тоже знает. Потому-то и нужна осторожность».

Холден отвернулся к монитору, вывел данные навигационной программы. На его глазах Мфуме прокладывал курс, который вел к Наоми. Или к чему-то иному, что могло быть на том корабле. Посеянное Фредом сомнение уже пустило корни. Холден не знал, благодарить ему старика или проклинать. Учитывая расстояние и соотношение скоростей, сближение получалось сложным. Наоми активно разгонялась в сторону Земли, и скорость «Четземоки» нарастала, направленная почти в противоположную от Холдена сторону. Даже если это не ловушка и Наоми в беде, он рисковал опоздать. Силы ООН могли бы помочь, но «Четземока» уходила уже и с их курса.

Впрочем, оставалась еще одна возможность. Холден включил связь и начал записывать:

– Алекс, раз уж ты оказался рядом и раз с моей последней просьбой проверить загадочный корабль все так удачно обернулось, я подумал, не захочешь ли ты сделать небольшой крюк…

Глава 43 Алекс

Неизвестность была хуже всего. Новостные каналы захлебывались информацией и постоянно противоречили друг другу. Четыре миллиарда погибших на Земле. Или семь. Пепел и испарения, превратившие голубой шарик в белый, уже начали рассеиваться – гораздо быстрее, чем предсказывали расчеты. И наоборот: Земля много лет не увидит солнца и голубого неба. Наконец воспрянет природная флора и фауна, угнетенная разросшейся человеческой популяцией, – или это был последний удар, сокрушивший и без того перенапряженную экосистему.

Еще три колонистских корабля перехватили на пути к кольцам-воротам и завернули обратно – или команду выбросили в космос, или не три, а семь кораблей, или всего один. Церера заявила, что Свободный Флот может использовать ее доки, – это была провокация, или это было свидетельство единства АВП и трусости администрации станции. Корабли повсюду отключали транспондеры, выставляли завесы против систем визуального распознавания дюзового следа или перепрограммировали их на языки, доступные анализу современных компьютеров. Алекс уверял себя, что это ненадолго, что через несколько месяцев, может, через год все снова включат опознавательные сигналы. И Земля снова будет центром человеческой цивилизации и культуры. А сам он вернется на «Роси», к Холдену, Амосу и Наоми.

Он убеждал себя, но все менее верил. Неизвестность была хуже всего. На втором месте – опасность оказаться добычей суперсовременных военных кораблей, которые гонятся за тобой с явной целью убить.

Огонек одной из торпед на экране стал из зеленого желтым, потом замигал красным.

– Дерьмово, – ругнулась Бобби. – Одну потеряли.

– Ничего, у нас еще много.

За последние часы «Пелла» и ее свора додумались до блестящей идеи: настраивать свой лазер связи на частоту конкретной торпеды и накачивать через него энергию, пока не перегорит управление. Торпеда переходила в дрейф, и при этом была вероятность, что Алекс заметит вражескую стратегию только тогда, когда все сопровождающее «Бритву» облако охватит цепная реакция. Вышло иначе: потеряв четыре торпеды за полчаса, он вычислил, что происходит. Бобби, задействовав устаревшую, маломощную систему «Бритвы», перевела торпеды на подвижное построение, при котором каждая представляла собой удобную цель не больше нескольких секунд подряд. Наблюдая за строем сопровождения через наружные камеры, Алекс вспоминал видео с глубоководными рыбами Земли: огромная их стая, непрерывно перемешиваясь, не теряла цельности. Правда, у него осталось не так много торпед.

Премьер-министр после провозглашения декларации Свободного Флота не выходил из каюты: вел по личному направленному передатчику сотни яростных споров, звучавших на слух одинаково. Алекс не разбирал слов, да и не вслушивался, чтобы после не пришлось отвечать на вопросы. Но обрывки фраз вроде «Безосновательно!», «Существенное поражение» и «Еще расследуется» долетали до него столько раз, что Алекс начал их узнавать. Так в слышанной много раз песне начинаешь отчетливее разбирать слова.

Монитор был разделен на два окна: одно показывало крупномасштабную карту Солнечной системы, где высвечивалось главное – «Бритва», спешащий ей навстречу военный конвой ООН, «Росинант», «Пелла» со своей сворой, станция Тихо, Марс, Земля, Луна, – другое отображало внутреннюю диагностику «Бритвы». Маленькая шлюпка не предназначалась для серьезных межпланетных перелетов, и при нынешнем расположении Земли и Марса ей приходилось выкладываться до предела. Топливных пакетов реактору хватило бы на месяцы под тягой, но, если «Бритва» попадет под выброс корональной массы, тяга ее не спасет. Пока суденышко держалось в пределах допуска. Для Алекса это означало, что, даже если они останутся без горючего, набранная скорость еще позволит кому-нибудь догнать их и взять на буксир. Он уверенно предпочитал быть спасенным профессионалами.

Система навигации выбросила к нему на монитор предупреждение. Алекс открыл сообщение.

– Что у тебя там? – заинтересовалась Бобби.

– «Пелла» с дружками опять гасят движки, – сказал Алекс. – И… эге, похоже… несколько кораблей сворачивают. Думаю, они сдались!

Бобби восторженно ухнула, и Смит, прервав разговор, выглянул из каюты посмотреть, что случилось. К тому времени как Алекс объяснил, что к чему, «Пелла» тоже сворачивала вслед за остальными. Корабли совершали не резкий маневр с торможением, а плавный уход в сторону, который позволял, сохранив бо́льшую часть инерции, перейти на курс к Поясу и – плюс-минус пара миллионов километров – к системе Юпитера. «Четземока» уклонялась в противоположную сторону. Может, «Пелла» нашла себе другую миссию, но «Бритву» она оставила в покое. Напряжение, которого Алекс прежде не замечал, стало рассеиваться под смешки и радостные восклицания Бобби. Доложился конвой ООН. Выбросы солнечной короны никоим образом не пересекали курс. Поглощаемое «Бритвой» тепло более или менее уравнивалось излучаемым. Алекс позволил себе расслабиться.

И отдыхал почти полчаса, пока не услышал передачу:

«Говорит Наоми Нагата с „Росинанта“. Если вы это слышите, пожалуйста, передайте. Сообщите Джеймсу Холдену, что я терплю бедствие. Связь не отвечает. Навигация не работает. Прошу передать…»

А еще через сорок минут он получил сообщение:

«Алекс, раз уж ты оказался рядом и раз с моей последней просьбой проверить загадочный корабль все так удачно обернулось, я подумал, не захочешь ли ты сделать небольшой крюк. Мой временный пилот сейчас рассчитывает самый быстрый способ доставить меня к Наоми, но ты к ней ближе и идешь почти в ту же сторону. Есть вероятность, что нас заманивают в ловушку, держи ухо востро. Но, если это все же Наоми, постарайся, чтобы: она еще дышала к моему прибытию. Свяжись со мной, если что надумаешь».

Алекс до боли сжал зубы. Он заранее знал, что скажет Бобби, поэтому не стал и начинать разговора, а молча ввел данные в навигационную программу и занялся прикидкой: какие варианты возможны при какой перегрузке, сколько у него остается топлива и что говорит телеметрия о маленьком кораблике, отколовшемся от конвоя. Настенный экран показывал картину с наружных камер, поэтому, оторвавшись от программы, Алекс сумел найти глазами точку – ее дюзовый выброс. Кроме того, он включил аудио, настроенное на передачу с «Четземоки»: «Говорит Наоми Нагата с „Росинанта“. Если вы это слышите, пожалуйста, передайте…»

Алекс спиной чувствовал бьющее сзади недовольство. Бобби долго молчала – только хмыкала и фыркала носом. Ей и ни к чему было говорить, Алекс и так все понимал. Но когда она все же заговорила, он вздохнул с облегчением: лучше уж начистоту.

– Ты что там делаешь, моряк? – спросила Бобби.

– Вычисляю оптимальный курс к Наоми.

– Причины есть?

– Причина – забрать оттуда Наоми.

– Мы подходим к точке переворота перед торможением. Любое изменение курса съест уйму топлива.

Алекс не оборачиваясь к ней, показал на экран.

– Я слышу сигнал бедствия. Мы его зарегистрировали. Обязаны задержаться.

– Не надо, – сказала Бобби.

– Таков закон.

– Не тычь в меня законами. У нас задание. Мне это нравится не больше твоего, но мы не вправе оставлять пост. У нас приказ.

Челюсти у Алекса ныли все сильнее. Он попробовал зевнуть, расцепить стиснутые зубы. Не помогло. Он развернул свой амортизатор лицом к Бобби. Ее голова без шлема, со стянутыми в пучок, чтобы не мешали, волосами, выглядела маленькой. Силовая броня по-прежнему удерживала десантницу на месте – сжатые в кулаки кисти-перчатки упирались в борта. Если Бобби решит перехватить командование шлюпкой насильно, она, несомненно, победит. Кроме того, Алекс не забывал, что она держится только на упоре и по-настоящему сильная перегрузка, скорее всего, сорвет ее с места.

– Верно, – заговорил он. – Только ты исполняешь приказ Ната и Авасаралы, и я отношусь к твоей заботе о них обоих со всем почтением. А я получил приказ от своего капитана, и с этого момента прежние обязанности для меня отменяются и становятся несущественными.

– Ты хоть головой подумай, – простонала Бобби. – Оцени риск. Алекс, лететь туда – это риск. Если повезет, мы выручим из беды Наоми Нагату. Если проиграем, погибнет лидер одной и важнейших политических сил человечества, и это в такой момент, когда единство и организация важнее всего. Нет, помолчи, я знаю, о чем ты думаешь. Я думаю так же, только о других. Наоми – из ваших. Она входит в твой круг, и ты готов послать на хер все, что требует рисковать и тем более жертвовать ею ради непонятного общего блага, – так?

Алекс закрыл рот и помолчал.

– Так.

– Это я понимаю, – продолжала Бобби. – Правда, понимаю. Мне пришлось долго учиться, чтобы осознать, что речь не о том. Тебя учили так же. Не важно, на посту мы сейчас или нет. Мы служим Марсу потому, что давали присягу. Если б исполнять свой долг всегда было легко и приятно, присяга бы не понадобилась. У нас на корабле премьер-министр Марса. Нам навстречу идет военный конвой, готовый доставить его на Луну.

– А за нами враг, – договорил Алекс, ненавидя себя за каждое слово. – Ловушка, да?

– Не знаю, – ответила Бобби. – Может, так. Испортить корабль и подделать сигнал транспондера – грязный трюк, но эти ублюдки способны и на такое.

– Не вижу, чем полет к ней опаснее, чем движение по прежнему курсу, – возразил Алекс. – Если они навели на нас рельсовую пушку, то продырявят здесь не хуже, чем там.

– Троянский конь, – пояснила Бобби. – Тот корабль может быть набит солдатами. Если мы пристыкуемся, все наши торпеды ни черта не помогут. А если туда подойдет «Росинант», они захватят Фреда Джонсона.

– Шансы…

– Ты не шансы высчитывай, – сказала Бобби, – а оцени ставки. Подумай, сколько мы теряем, если рискнем и ошибемся.

Голова у Алекса гудела, как бывает в начале болезни. Он снова взглянул на штурманскую панель. Дистанция между «Бритвой» и «Четземокой» увеличивалась с каждой секундой. Он глубоко вздохнул, шумно выдохнул. Из приемника тихо звучал голос Наоми: «Сообщите Джеймсу Холдену, что я терплю бедствие. Связь не отвечает. Навигация не работает…»

Из кабины мягко, вежливо, непринужденно прозвучало:

– Любопытный анализ ситуации, но он не полон.

В дверях стоял Натан Смит. Растрепанный, непричесанный. В мятой, словно он спал не раздеваясь, одежде. С красными глазами, с воспаленными веками. Алексу подумалось, что за последние часы министр постарел на десять лет. Премьер улыбнулся пилоту, улыбнулся Бобби, затем снова Алексу.

– Сэр?.. – откликнулась Бобби.

– Вы не учитываете создавшихся условий, сержант. Подумайте, что мы теряем, отказавшись от этой попытки.

– Причину делать то, что делаем, – подхватил Алекс. – Причину вообще что-то делать. Если допустить – а такое, по-моему, вполне возможно, – что Наоми сумела бежать, что она там и терпит бедствие, если она зовет на помощь, закон известен. Мы должны задержаться и помочь ей. Даже если бы это был чужой человек. Даже если бы это был не ее голос. Таков закон, потому что мы, в космосе, помогаем друг другу. И если мы перестанем помогать, потому что мы важнее и к нам законы уже не относятся, я берусь доказать, что мы перестанем быть «хорошими парнями».

– Прекрасно, мистер Камал, – улыбнулся Смит. – Я думал о том, как стану объяснять Авасарале тот факт, что мы бросили единственного надежного свидетеля по «Пелле», но ваш вариант мне больше по душе. Вводите курс и сообщите конвою ООН, что мы меняем планы.

– Есть сэр!

Когда дверь в каюту закрылась, Алекс обернулся к Бобби.

– Извини.

– Не надо, – сказала она, – мне ведь тоже хочется ее спасти.

– А если там корабль, набитый солдатами?

– Я не прочь прогулять свой костюмчик, – усмехнулась Бобби. – Даже приятно будет.

На составление оптимального курса и передачу полетного плана конвою ООН ушло несколько минут. После этого Алекс записал сообщение для Холдена:

– Ну вот, капитан. Мы летим к ней, но осторожно. Долетим, присмотримся хорошенько и, если что-то нас насторожит, стыковаться не будем. А ты пока скажи тому своему пилоту, что кто вторым придет к точке рандеву, ставит другому пиво.

Глава 44 Наоми

Даже постоянное ускорение в одну g давалась ей нелегко.

Неотступная тяжесть двух g была медленной пыткой. Боль начиналась с нытья в коленях и пояснице, но скоро становилась острой, словно в суставы втыкали иглы. Наоми проверяла «Четземоку» по частям: проходила одну палубу и ложилась, дожидаясь, пока спадет боль, потом спускалась к следующей. Кисти рук и ступни болели сильнее, хотя отек уменьшался. Кашель не проходил, но и не усиливался.

Первым разочарованием стала отключенная автоматика управления. Наоми перепробовала несколько паролей: «Свободный Флот», «Марко Великий», «Филип» – но даже если один и подошел, не было надежды, что они отключили биометрический контроль допуска.

Шкафы у люка стояли открытые настежь и пустые. К трем оставшимся скафандрам с ранцами не было батарей и баллонов. Забрали и неприкосновенный запас. Наоми ждала, что из мастерской унесли инструменты, но оказалось, что там нет даже стеллажей, ящиков из шкафов и светодиодок из настенных светильников. Все амортизаторы вспороли, вывернув гель и прокладки на пол. Система подачи противоперегрузочного коктейля и емкости для него тоже исчезли. Вода осталась только в маневровых двигателях – чтобы можно было выбросить ее в виде перегретого пара из сопел на верхней стороне корабля. Из и ищи остались объедки в утилизаторах, еще не переработанные во что-нибудь питательное. По всем палубам висел запах плесневелого тряпья и гари, так что регенераторы воздуха, вероятно, работали без фильтров.

Наоми легла на палубу, опустив голову на руки и закрыв глаза. Корабль этот строился в расчете на «раз использовать, списать и получить страховку». Его трудовая жизнь начиналась с пренебрежения, а закончилась мародерством. Выдрали и вынесли даже панели и мониторы. Пожалуй, подарок Филипу в любом случае вышел бы дерьмовый. Палуба под ней дрожала – работающий двигатель вызывал резонанс по всему корпусу, а погасить его было нечем. Дышать становилось все труднее: перегрузка добавилась к последствиям прыжка в пустоте, после которого поврежденные легкие наполнились жидкостью.

Никакой это не корабль. Нечего даже мысленно называть его кораблем. Это бомба. Это то, что она когда-то сотворила с «Августином Гамаррой» и с тех пор носила на себе, как камень на шее. Джим знал, какие люди попадали на водовозы вроде «Кентербери». Он говаривал, что у каждого были причины там оказаться. И корабль, который она хотела подарить сыну, не без причины ободрали донага и запрограммировали на то, чтобы убивать. Убивать не только ее, но и каждого, кто окажется рядом. Были причины. Хотя если бы Наоми разрядила бомбу и устранила угрозу, то еще могла бы вернуться на Цереру, туда, где все началось. В мастерской должен найтись какой-нибудь лаз. В любой мастерской есть выход в кормовой отсек.

Наоми протянула руки – только это были не ее руки. Она заснула и увидела сон. Заставила себя открыть глаза и с замученным всхлипом перевернулась на спину.

Ясно. Если перестать двигаться – заснешь. Хорошо, что она об этом знает. Наоми села, прислонилась затылком к стене. После отоспится. На том свете. А еще лучше – когда окажется где-то, где можно будет расслабиться. Она ухмыльнулась самой себе. Расслабиться. Хорошая мысль. Не попробовать ли ее для разнообразия? Она крепко сжала кулаки. Все суставы завопили от боли, но, когда она разжала пальцы, стало легче. Может, это следовало понимать метафорически.

Надо установить приоритеты. Сил не так уж много. Если цепляться за каждую пришедшую в голову идею, запросто измотаешь себя, так ничего и не добившись. Ей необходима вода и пища, и еще нужно проверить снабжение воздухом. И обязательно предупредить всех, кто попытается ее спасти: «Не приближаться!» Сперва она разрядит ловушку. Либо сбросит стержень, либо заменит драйвера копией, не несущей смертоносного кода.

И все это надо успеть до того, как корабль взорвется. При двух g. Без инструментов, без доступа к управлению. Или… не так? С доступом к управлению будет сложно, но какие-то инструменты она наверняка сумеет смастерить. В скафандрах нет питания и баллонов, зато есть застежки и скелет. Из-под ткани наверняка удастся наковырять проволоки. Пожалуй, найдется и чем резать. А подойдут ли застежки шлема вместо зажимов и клемм? Может быть.

Даже если так, что ей это дает?

– Больше, чем есть сейчас, – вслух сказала она.

Голос отдался эхом в пустом помещении.

Хорошо. Шаг первый – сделать инструменты. Шаг второй – сбросить стержень реактора. Она поднялась и тяжелым шагом двинулась в кладовую перед шлюзом.

* * *

Через пять часов она стояла на тесной машинной палубе, вручную герметизируя люк. Из двух скафандров она взяла все – теперь у нее был нищенский, очень ограниченный набор инструментов. С управлением ничего сделать не удалось. Можно разыгрывать крысу в ящике, а можно двинуться в обход. В конце концов, все управление подключено к механике, а до механизмов – некоторых – Наоми сумела бы добраться.

Между обшивками был вакуум, и она не слишком полагалась на герметичность наружного слоя. Один скафандр без баллона позволял дышать пять минут, а установив рацию на пассивный режим, она услышала слабейшее эхо собственного голоса: остаточный заряд проводки позволял принять ложное сообщение.

Шлюз перед ремонтным люком снесли, но Наоми могла превратить в шлюз всю машинную палубу. Запечатать люк, ведущий к другим частям корабля, и взломать крышку, отгораживающую пространства между обшивками. Наоми отвела себе две минуты на то, чтобы отыскать кое-что полезное: ретранслятор, испортив который она заставит систему отключить двигатель; провода системы связи; незащищенную плату, подсоединенную к компьютеру, – и еще две на возвращение. Тридцать секунд, чтобы закрыть и загерметизировать ремонтный люк и вскрыть люк машинного отделения. На каждом этапе она потеряет много воздуха, но это будет всего лишь потеря воздуха.

Наоми надвинула шлем, проверила герметичность и открыла ремонтный люк. Крышка посопротивлялась, потом распахнулась рывком. Наоми показалось, что она ощущает исходящий ток воздуха, но, скорее, это была игра воображения. Двадцать секунд уже прошли. Она выползла в вакуум между обшивками. Здесь оказалось темно, словно она двигалась вслепую. Наоми нащупала щиток управления скафандром, но фара не дала ни лучика света. Она попятилась обратно, закрыла ремонтный люк, открыла палубный и сняла шлем.

– Свет, – сказала она в пустоту. – Мне нужен свет.

* * *

Висящий на проводах монитор запрашивал пароль. Наоми едва протиснулась с ним в проем ремонтного люка, а свет от экрана оказался совсем тусклый, цветов было не различить. Распорки и выступы отбрасывали густые тени и мешали воспринимать формы предметов. Через сорок пять секунд надо будет возвращаться. Наоми уже в пятый раз пыталась проскрести изоляцию проводов. На приличном корабле их защищали бы каналы, а здесь провода крепились прямо к корпусу слоем желтоватой силиконовой массы. С одной стороны, это оказалось небывалой удачей. С другой – Наоми с ужасом думала, что когда-то доверила жизнь такому дерьму. Загляни она иод обшивку до вылета с Цереры – и всю дорогу до «Пеллы» спала бы в скафандре.

Изоляция отслоилась. Тридцать секунд. Куском проволоки Наоми закоротила провода. Проскочила жирная искра, и мир перевернулся. Напротив, в четырех метрах, вспыхнул желтый индикатор, и Наоми стала валиться вбок. При дополнительном освещении она увидела толстое, как древесный ствол, сопло маневрового двигателя. Выбросив руку, она ухватилась за стальную распорку. Когда Наоми прижалась к ней шлемом, рокот двигателя заглушил призрачный шепот рации. Наоми дотянулась до провода, разорвала соединение, и рокот смолк.

Она вернулась в последний момент. Голова плыла. Значит, корабль крутится вокруг своей оси. Скорость вращения Наоми определить не могла, но сила Кориолиса была достаточной, чтобы Наоми спотыкалась на обратном пути.

Закрыв ремонтный отсек, открыв палубный и сняв шлем, он посидела смирно, пока не вернулось хоть какое-то чувство равновесия. Потом, двигаясь обдуманно и неуверенно, как пьяная, она выцарапала на стене новые сведения: отмечала на карте корабельного нутра все, что успела разведать. Она слишком устала, чтобы довериться памяти. Наоми знала, что сделала тридцать вылазок, только потому, что вела счет. Сейчас ей в первый раз что-то удалось. Пусть всего лишь включился маневровый, но корабль теперь вращался, кувыркался, вместо того чтобы разгоняться по прямой. Все ускорение перельется в угловой момент, и «Четземока» не так быстро будет приближаться к Джиму. Итак, Наоми, пожалуй, выиграла немного времени. Ей теперь придется сложнее, однако она не зря росла в Поясе и на кораблях. Сила Кориолиса и связанное с нею головокружение не были для Наоми чем-то новым. Понимая, что нахлынувшая уверенность в своих возможностях и победное чувство несоразмерны малости сделанного, она все же улыбнулась.

Тридцать вылазок. Два с половиной часа в вакууме. Это не считая тех минут, что ушли на обновление воздуха в скафандре и на планирование каждой следующей попытки. Наверное, пять часов от начала работы. Она обессилела. Не слушались мышцы, болели все суставы. Она ничего не ела – не могла. Жажда уже начала отзываться головной болью от обезвоживания. У Наоми не оставалось причин надеяться, что она выживет. Вот почему она удивилась, заметив, что счастлива. Это был не могучий, иррациональный и опасный восторг эйфории, а именно радость и удовольствие.

Сперва она решила, что это облегчение от того, что никого нет рядом: никто не охраняет, никто не осуждает. «Отчасти так и есть», – подумала она. Но и более того – она просто делала то, что надо, не заботясь о том, кто что о ней подумает. Даже Джим. Не странно ли? Она ничего на свете так не хотела, как оказаться рядом с Джимом – а потом с Амосом и Алексом, и перед сытной едой, и в постели при человеческой силе тяжести, – но все же что-то в ней разворачивалось в тишине, где она могла быть собой и самой по себе. Не осталось темных мыслей, не осталось вины, не билось в затылке сомнение в себе. Или Наоми для этого слишком устала, или что-то случилось с ней, пока она думала о другом.

«Это, – решила Наоми, – разница между одиночеством и отверженностью».

Сейчас она знала о себе то, чего не знала раньше. Победа пришла неожиданно, и тем радостнее она была.

Наоми стала готовиться к тридцать первой вылазке.

* * *

Она целую минуту потратила на то, чтобы вычислить: на путь вверх, к силовому проводу передатчика, времени ушло больше, чем на возвращение от него. Когда голова работала как следует, такие вещи доходили скорее. Система связи держалась на той же силиконовой замазке. Передатчик прижимали длинные полоски металлической ленты, спайка еще блестела, как свежая. Три вылазки назад – это был номер сорок четыре – Наоми подумала, нет ли где-нибудь гарнитуры для диагностики. Правда, говорить в нее все равно бы не вышло, зато можно было отстучать сообщение. Правила требовали наличия на корабле диагностической аппаратуры, но ее нигде не оказалось. Планировать запасной вариант пришлось дольше.

Закольцованное сообщение, питаемое остаточным зарядом, час за часом шептало ей в уши: «Говорит Наоми Нагата с „Росинанта“. Если вы это слышите, пожалуйста, передайте. Сообщите Джеймсу Холдену, что я терплю бедствие. Связь не отвечает. Навигация не работает. Прошу передать».

Тридцатисекундный текст, звучавший немногим громче звука дыхания, даже когда голова Наоми была всего в метре от рации. Для подготовки пришлось вскрыть подходы к передатчику. Она проделывала это уже четвертый раз. Достаточно, чтобы не приняли за случайные помехи. Прижавшись головой к обшивке, чтобы отвлечься от звона в ушах, она заговорила в такт речи поддельной Наоми:

– Если вы это слышите, пожалуйста, передайте. Сообщите Джеймсу Холдену… – она прижала проволочку к обнаженной подводке. Электрический разряд пробил дрожью даже сквозь перчатку. Радио молчало, а она продолжала говорить, выжидая нужного момента, чтобы прервать замыкание. «Наоми Нагата… отвечает. Пожалуйста, передайте. Наоми Нагата… отвечает… Пожалуйста, передайте…»

После четвертого раза она куском стальной пружины, приспособленной вместо ножа, перерезала провода. Лживый голос смолк. Она, перебираясь от распорки к распорке, полезла вниз, контролируя каждое движение руки и ног. Лодыжки и запястья при такой нагрузке стали ненадежными. Воздух внутри скафандра не казался ни застойным, ни душным – углекислый газ приводит человека в пассивное состояние, отнимает страх удушья. Отравленный незаметно теряет сознание и умирает.

Нырнув в ремонтный люк, Наоми закрыла крышку. На пути к палубному отсеку колени подогнулись. Она рывком открыла люк, сорвала с себя шлем и, ловя воздух ртом, скользнула вниз. Поле зрения сузилось, по краям мелькали искры. Ее вырвало всухую, потом еще раз, а потом она позволила силе тяжести уронить себя на следующую палубу.

«Передайте Джеймсу Холдену, что Наоми отвечает – в широком смысле – за все», – подумала она и рассмеялась. Потом кашляла, пока отчаянно не заболели ребра, и снова смеялась.

* * *

На семьдесят первой вылазке она уперлась в стену. Разом. Наоми закрыла люк в основную часть корабля, загерметизировала его и надвинула шлем. Но не успела его пристегнуть и начать пятиминутный отсчет, потому что руки бессильно упали. Она их не опускала – упали сами. Смутно, рассеянно встревожившись, Наоми села, прислонясь спиной к стене, и попробовала ими пошевелить. Если ее, скажем, парализовало, это другое дело. Тогда она вправе остановиться. Но пальцы гнулись и руки двигались. Просто кончились силы. Даже чтобы сглотнуть, требовалось героическое усилие. Наоми закрыла глаза, проверяя, не заснула ли нечаянно, но даже для сна она слишком устала. Так что она просто сидела.

Останься в скафандре батареи, он бы сейчас подсчитывал неисправности организма. Голова уже сильно болела от обезвоживания, подступала тошнота. Кожа, обожженная в вакууме солнцем, саднила. Мокроты отходило меньше, но кашель по-прежнему терзал грудь. И в крови, наверное, плазмы и токсинов утомления уже поровну.

Две маленькие победы – маневровый и передатчик – оказались последними. Потом то ли Наоми ослабела, то ли работа стала сложнее. А может, и то и другое. Трансмиттер, который должен был запустить отключение реактора, то ли не установили вовсе, то ли запихнули в такой угол, что не подступиться. Добраться бы до датчиков, запускающих отказ ловушки при сближении со спасательным кораблем, – но те, видимо, располагались снаружи, не достать. Наоми пробовала достучаться до компьютера из дюжины разных мест, но нигде не нашла интерфейсов, да и с собой ей нечего было принести. Временами в голове как светлячки мелькали другие планы и способы. Возможно, среди них встречались и разумные – она не знала, слишком быстро они пролетали.

Наверное, она заснула или мысли беспорядочно метались в изнемогшем мозгу. Голос прозвучал еще слабее, чем ее голос в передатчике, но мгновенно привел Наоми в себя:

«Эй, на „Четземоке“! Это Алекс Камал, я сейчас на „Бритве“. Наоми? Если ты там, подай знак. Хочется, знаешь ли, убедиться, прежде чем подходить. Корабль твой странновато себя ведет, а мы все сейчас нервные. И – на случай, если там не Наоми Нагата: я держу вас под прицелом пятнадцати торпед, так что, кто бы вы ни были, со мной стоит поговорить».

– Не надо, – выговорила Наоми, зная, что Алекс ее не слышит. – Не подходи. Не подходи.

Все болело. Все кружилось. Все было сложно. Стоило подняться на ноги, и у нее поплыло перед глазами. Наоми боялась обморока, но, если она нагнется, вряд ли ей хватит сил, чтобы распрямиться. Как бы ему просигналить, чтобы держался подальше? Там, где его не заденет взрывом? Уже не важно было, спасет ли это ее саму. У нее выдался хороший день, лучше, чем она ожидала, к тому же она так устала…

Тяжело дыша, Наоми в последний раз открыла люк в машинное отделение и заковыляла к лифту. А от лифта – к шлюзу.

Глава 45 Амос

Приятно было снова пользоваться ручным терминалом, пусть даже ограниченным системой «Чан Хао». Амос висел на опоре, вбитой клином между обшивками. О помощниках по ремонтной бригаде говорил только тихий звон магнитных присосок и слабый, успокаивающий запах сварки. Тестер, который Амос закрепил на проводе, показывал ноль.

«А сейчас?» – спрашивала Кларисса.

– Ничего.

Прошло несколько секунд.

«А теперь?»

– Нет.

Еще секунда. Вольтметр звякнул, скакнул от нуля к восьмидесяти девяти. Амос ухмыльнулся.

– Так держать, Персик. Чуть не дотянул до девяноста. «Есть так держать!» – откликнулась она, и, хотя ручной терминал передавал только звук, Амос не сомневался, что девушка улыбнулась. Он сиял прибор и залил герметиком дыры в изоляции.

– Эрик? Если ты на месте, можно попытаться еще раз. «На месте, конечно, – откликнулся Эрик. – Куда я денусь. Начинаю диагностику. А вы двое пойдите, разомните ножки, что ли».

Амос присвистнул сквозь зубы, вызвав резкое эхо от корпуса.

– Объявляю перерыв. Вы там, ребята, не закрывайте проводку, подождите меня. Не умничайте.

Под хор, заверяющий в послушании, он завилял между распорками, добираясь до ремонтного люка. Подсобная бригада не то чтобы особенно помогала, однако справлялась с простыми, но тягомотными задачами, пока Амос с Клариссой и Эриком готовили «Чан Хао» к полету. Пока все трое больше разгребали последствия робких усилий слуг и разбирались, почему корабль не летает. Снаружи он был хоть на выставку, а внутри оказался старьем. На машинной палубе Амос, откопав чистую ветошь, стер с рук подсыхающую корку герметика. Там, где слой оказался потоньше, он совсем застыл и отшелушивался скорлупками.

Обе двери шлюза были открыты, к полу ангара вела переносная лесенка. За окнами все так же стояла темень, дождь горстями мелкого гравия бил по стеклам. Тени от верхнего света казались слишком четкими, чтобы быть настоящими. Стокс с остальными домашними держались вместе, не выпуская из рук мешков и чемоданов. Слуги тихонько переговаривались. Батч привалилась к стене и приставила к уху ладонь, нарочито прислушиваясь. Амос, спускаясь от люка, разглядывал ее. В женщине чувствовалась готовность к немедленному насилию. Амос знавал таких людей. Иногда те бывали преступниками. Иногда полицейскими. Батч поймала его взгляд и вскинула подбородок – приветственно или с вызовом. Он дружески улыбнулся и махнул ей.

Пока он спускался на пол, из люка показалась Кларисса. Стокс отделился от робеющих слуг и рысцой с заискивающей улыбкой приблизился к Амосу.

– Мистер Бартон? Мистер Бартон?

– Зови просто Амос.

– Да, спасибо. Я хотел спросить: можно Наталии сходить в дом Силасов? Ее муж там сторожем, и она боится, что, если улетит без него, они никогда уже не увидятся. Она очень волнуется, сэр.

За спиной Амоса мягкой кошачьей походкой спустилась по лесенке Кларисса. Ее тень тянулась к нему. Амос развел руками.

– Вот какое дело: через сорок пять минут мы почти наверняка начнем предстартовую проверку. Все, кто будут здесь, полетят с нами, если хватит места. Тем, кто не полетит, лучше держаться подальше, чтобы не распасться на атомы при взлете. В остальном мне плевать, кто из вас куда пойдет.

Стокс захихикал, по-птичьи кивая.

– Очень хорошо, мистер Бартон, спасибо.

Амос проводил его взглядом.

– Мистер Бартон, значит? – спросила Кларисса.

– Похоже на то. – Амос ткнул большим пальцем вслед Стоксу. – Он что, решил, будто я шучу? Я ведь сказал примерно, что солнце восходит на востоке.

Кларисса дернула плечом.

– Для него мы – хорошие парни. В этом смысле он и толкует все, что мы говорим. Скажи, что тебе плевать, жив он или умер, он сочтет твои слова юмором висельника.

– Серьезно?

– Ага.

– Глупо он живет.

– Так живут почти все.

– Значит, почти все глупы.

– А все же мы добрались до звезд, – напомнила Кларисса.

Амос потянулся, чувствуя приятную боль в плечах.

– Знаешь, Персик, помощь – это хорошо и все такое, но мне больше по душе, когда мы с тобой вдвоем.

– Очень мило. Я хочу поискать кофе или чая. Или амфетаминов. Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, я в норме.

Он посмотрел вслед девушке. Она все еще была слишком худенькой, но с тех пор, как он увидел ее в тюрьме Вифлеема, обрела некоторую уверенность. Интересно, подумал он, повторит ли Кларисса просьбу убить ее, если придется вернуться. Пожалуй, об этом стоит спросить. Амос подавил зевоту и постучал по терминалу:

– Как оно там?

«Пока ошибок не выводит, – сказал Эрик. – Вот, значит, чем ты теперь занимаешься?»

– Уже много лет.

«И каково зарабатывать на жизнь такой работой?»

– Нормально, если тебя не раздражает, когда жуткие инопланетяне и придурки из охраны корпораций собираются тебя убить.

«До сих пор не раздражало, – сказал Эрик. – Ну вот и все, диагностика завершена. Регенератор воды чуть запнулся, а с остальным можно лететь».

– Если мы просидим в этой колоде столько, что придется восстанавливать воду, значит, мы в чем-то здорово ошиблись.

«Ну, если ты разрешишь взять…»

Ручной терминал квакнул и заговорил незнакомым голосом:

«Босс? У нас, кажется, гости».

«Что видишь?» – спросил Эрик.

«Три грузовика».

«К черту, – сказал Эрик, – запускаю ректор».

Амос полубегом направился к выходу из ангара. Часовые у окон напряглись. Уже знали. Слуги все толпились в углу, под ноги не лезли.

– Все же прогони-ка сперва проверку, – сказал он. – Обидно будет, если все наши старания выльются в славный фейерверк для жителей Вермонта.

Молчание было шершавым. Амос не понимал, в чем дело, пока Эрик не заговорил:

«Ты мне не приказывай, Бартон».

Амос закатил глаза. Нe стоило говорить этого по открытой связи. Столько лет, столько катастроф, а мы все волнуемся, как бы не потерять лицо.

– Я просто высказал мнение специалиста, – ответил Амос и добавил: – Сэр.

«Учту. Тогда я этим займусь, а ты мог бы держать периметр, – ответил Эрик, и Амос усмехнулся. Как будто он уже не занимался именно этим. Эрик продолжал: – Уолт, заводи пассажиров в корабль. Кларисса могла бы помочь с предстартовой».

– Иду, – отозвалась та и побежала к лестнице.

Стокс с тревогой наблюдал за ней. Амос помахал ему.

– Сэр?

– Та девушка, что собралась к своему старику… ей бы лучше передумать.

Стокс стал белым, когда в окно хлынул луч прожектора – ярче солнечного света. Кто-то орал в мегафон, выкрикивая отдельные слоги, не складывавшиеся в слова. Пустое, суть все ухватили. К тому времени, как Амос добрался до двери, на свету показались люди. Люди в полицейском снаряжении, с винтовками в руках подходившие к ангару, выглядели чуть более агрессивными, чем требует подавление случайного бунта. Слуги выстроились перед входом в шлюз, но очередь двигалась слишком медленно. Один из людей Эрика – лет двадцати, с красным платком на шее, – подал Амосу винтовку и ухмыльнулся.

– Стреляем по лампочкам?

– Лучше такой план, чем никакой, – отозвался Амос и прикладом выбил окно.

Выстрелы зазвучали прежде, чем он перевернул винтовку. Они слились в общий вой, где-то закричали, но Эрик с Клариссой были уже на борту, Алекс с Наоми – где-то в космосе, а Лидия умерла, и ей уже ничего не грозило. «Почти не о чем беспокоиться», – подумал Амос. Парень рядом издал невнятный боевой клич. Амос прицелился, выдохнул, нажал. Отдача ударила в плечо, и один из слепящих огней погас. Тут же кто-то угодил во второй. Один из пинкуотерских отвел руку, готовясь к броску, и Амос прострелил ему бедро. Едва тот упал, рванула граната, и сквозь струи дождя стало расползаться облако слезоточивого газа.

Кто-то – судя по голосу, Батч – заорал: «Гоните их!» – Амос же присел и прищурился на «Чан Хао». Цивильные почти все погрузились, Стокс последний, машет руками, кричит, подгоняя. Громыхнуло, во всех окнах выбило стекла. Взрывная волна ткнулась в грудь – как лошадь копытом ударила. Амос встал, выглянул в окно и выстрелил ближайшему противнику в лицо. Снаружи низко зарокотало, дульная вспышка сверкнула ярче уцелевших светодиодок. В стене появились дыры, сквозь них под соборные своды ангара брызнул свет.

– Можно отходить! – выкрикнул мальчишка в платке.

– Приятно слышать.

Амос начал отступать, стреляя в окно. Через полсекунды мальчишка догнал его. Остальные либо заметили их движение, либо сами додумались. Двое уже поднимались по лесенке, стреляя на ходу. Никто сейчас никуда не целился, задача была сдержать врага и дать остальным подняться на борт. У Амоса кончились патроны. Он выронил винтовку и бегом припустил к лестнице, прижав к уху терминал.

– Как там? – выкрикнул он.

«Ты умница, – прокричала в ответ Кларисса. – На предстартовой вылезла ошибка. Потеряли бы маневровый».

– А теперь потеряем?

«Не думаю».

– Хорошо.

Он остановился под лестницей. Мальчишка в платке отстал на шаг и скрючился, перезаряжая винтовку. Когда новый магазинвстал на место, Амос вырвал оружие у него из руки и кивнул на лестницу. Парень благодарно качнул головой и, пригибаясь, пронесся вверх по ступеням. В окнах плясали тени, боковая дверь вылетела, в нее ворвались трое. Этих Амос скосил. Теперь по лестнице поднимались полдюжины людей Эрика – некоторые еще отстреливались на ходу. Кто-то из них Батч! – на четвертой ступени сорвалась. Кровь залила ей плечо и шею сбоку. Амос, не опуская винтовки, решетя пулями стены, встал перед ней на колени.

– Давай, – сказал он, – пора валить.

– Думаю, не выйдет, – ответила Батч.

Амос вздохнул и, запихнув терминал в карман, ухватил ее за ворот освободившейся рукой. Он бежал к лестнице под треск собственной винтовки. Женщина визжала и билась. Что-то взорвалось – Амос не стал задерживаться и выяснять что. У люка он протолкнул Батч внутрь, выпустил остаток патронов и ударил по кнопке закрытия шлюза.

Вокруг толпились люди Эрика и домашние слуги. Амос был весь в крови. Он полагал, что вся кровь чужая, но стопроцентной уверенности не испытывал. Случалось, что в горячке он не замечал таких пустяков, как пулевое ранение. Опустив Батч на палубу, Амос достал терминал.

– Порядок, теперь можно.

«Наш взлет сожжет всех, кто там есть», – отозвался Эрик.

– Нам какое дело?

«Никакого…»

Взревел, оживая, двигатель.

– Ложись, – выкрикнул Амос. – В амортизаторы не успеть. Всем на пол! Пусть тяжесть распределяется на все тело!

Он тоже лег рядом с Батч. Та смотрела на него, в глазах стояла боль – или гнев. Женщина молчала, он тоже. Голос Эрика разнесся по кораблю, приказывая всем держаться, и тут же Амос стал намного тяжелее, чем секунду назад. По палубе прошел низкий лязг – «Чан Хао», взлетая, проламывал крышу ангара. Корабль задребезжал, просел и снова пошел вверх. Палуба вдавилась в спину. Если предстоят резкие повороты, по меньшей мере дюжину человек сметет в груду в одном углу, там, где палуба сходится со стеной.

Ожил экран над управлением механикой: облака и дождь обрушивались на носовые камеры – корабль поднимался. Блеснула молния, раскатился гром. Амосу не помнилось случаев, когда выход на стандартную орбиту требовал бы трех или четырех g, да и в любом случае в амортизаторе перегрузка переносится намного легче. Челюсть ныла, он напрягал руки и ноги, чтобы не отключиться. Остальные забыли об этом способе, а скорее не знали. Многие, должно быть, впервые покидали колодец.

Долгое время спустя дождь и облака на экране поредели. Молнии остались позади. На равномерно сером небе проступили первые звезды. Амос восторженно расхохотался, но никто не поддержал его радости. Оглянувшись, он убедился, что единственный остался в сознании, и, откинувшись на палубу, стал ждать невесомости при выходе на орбиту.

Звезды понемногу становились ярче – сперва моргали сквозь верхние слои атмосферы, потом разгорелись ровно. Млечный Путь проявился темным, подсвеченным сзади облаком. Почувствовав, как уменьшается тяжесть, Амос поднялся на ноги. Остальные один за другим приходили в себя. Мальчишка с платком, собрав нескольких парней, потащил Батч к лифту – в медотсек, если на «Чан Хао» был медотсек. Стокс и его подчиненные смеялись, плакали, ошеломленно и недоверчиво таращили глаза. Амос осмотрел себя и, не найдя более тяжелых ран, чем четыре глубоких рваных пореза вдоль левого бедра, почувствовал себя уверенней.

Он переключил терминал на общий канал.

– Говорит Амос Бартон. Никто не будет возражать, если я подойду в рубку?

«Разрешаю, Бартон», – ответил Эрик. В его голосе слышался легчайший намек на самодовольство. Эти шуточки со спасением Эрикова лица скоро должны были наскучить, но пока Амос чувствовал себя слишком хорошо, чтобы хотелось спорить.

Рубка оскорбляла взгляд роскошью. Противоударная обивка изображала обои из красного бархата, а светильники па стенах блистали серебром и золотом. Эрик занял место капитана. Здоровой рукой он работал на лежащей на коленях деке, а больной держался за ремень. Кларисса с блаженной улыбкой, прикрыв глаза, развалилась в штурманском кресле.

– Садись, куда хочешь, – улыбнулся Эрик. Старый друг, а не главарь банды, стремящийся поставить на место подчиненного. Переключившись на корабельную систему, он объявил: – Приготовиться к маневрированию. Повторяю, подготовиться к маневрированию.

– Так не делается, – заметил Амос, пристегиваясь к креслу перед постом связи. – Это только в кино так говорят.

– Пока сойдет, – отмахнулся Эрик, и шарниры сдвинулись под ними, отозвавшись на поворот корабля. В поле зрения медленно вплыла Луна, а за ней – Солнце. Луна отсюда была черным силуэтом с тончайшей белой кромкой и сетью городских огней. Кларисса забулькала горлом – она уже открыла глаза и теперь зажимала рот ладонями. В глазах ярко блестели слезы.

– Думала, уже не увидишь, а, Персик?

– Она прекрасна, – сказала девушка. – Все прекрасно, а я думала, ничего уже никогда не будет.

С минуту все помолчали, а потом Эрик изменил вид на экране, начав медленный спуск. Земля под ними была размытым сероватым пятном. Там, где раньше сверкали огнями материки, рассыпалось несколько тусклых тлеющих точек. Моря и суша сливались. Планета оделась погребальным саваном, и все знали, что творится внизу.

– Черт, – сказал Эрик, вложив в этот слог всю тяжесть ужаса и отчаяния.

– Да, – согласился Амос.

Снова надолго замолчали. Колыбель человечества, взлелеявшая единственную жизнь в Солнечной системе, была красива и в предсмертной агонии, но все они точно знали, что видят.

Молчание прервала проснувшаяся панель связи. Амос ответил на вызов, и в окне высшего приоритета появилась молодая женщина во флотской форме ООН.

«„Чан Хао“, говорит база Луна. Мы не получили на вас полетного плана. Предупреждаю, что действуют ограничения военного положения. Немедленно назовитесь или будете расстреляны».

Амос включил передачу.

– Эй, на Луне. Я – Амос Бартон. Не хочу никому оттаптывать ноги, но, если у вас там есть старушка по имени Крисси Авасарала, она за меня поручится.

Глава 46 Алекс

– Эй, на «Четземоке»! Эго Алекс Камал, я сейчас на «Бритве». Наоми? Если ты там, подай знак. Хочется, знаешь ли, убедиться, прежде чем подходить. Корабль твой странновато себя ведет, а мы все сейчас нервные. И – на случай, если там не Наоми Нагата: я держу вас под прицелом пятнадцати торпед, так что со мной стоит поговорить в любом случае.

Алекс отключил микрофон и потер щеки. На борту была невесомость, «Бритва» уравняла скорость с таинственным кораблем, зависнув над ним в каких-то пятидесяти километрах но относительной оси z. Солнце – а здесь оно было заметно большее, чем на Марсе, – светило сзади, накаляя шлюпку и испытывая на прочность ее способность сбрасывать энергию. Бобби из-за плеча Алекса смотрела на экран.

– Выглядит не лучшим образом, – заметила он.

– Да уж.

В детстве на Марсе они с друзьями иногда устраивали импровизированные фейерверки. Для этого требовалась прочная трубка, рудничный костыль и ракетный двигатель одноразового использования. Костылем они прибивали один конец трубки к плоскому участку стены, липкой лентой или эпоксидкой закрепляли на другом конце двигатель, направив его вбок, – и поджигали, после чего все устройство начинало вертеться в огне и дыму, раскручиваясь вокруг оси с такой скоростью, что глаз не успевал различать слепящих вспышек выхлопа. Бывало, что двигатель срывался и скакал по коридору, угрожая зрителям, оказавшимся поблизости. Иногда срывался костыль. Но чаще всего шутиха, к досаде ремонтников, оставляла на камне стены круг копоти и царапин. Такие штуковины назывались огненными хорьками. Почему – Алекс не знал.

«Четземока» сейчас крутилась как огненный хорек. Не то чтобы просто кувыркалась на месте, но ходила по очень маленькому кругу. Все ускорение, которое гнало корабль к Поясу и Холдену, сейчас съедалось вращением, каждая точка пути выворачивалась на сто восемьдесят градусов. Выхлоп огня и плазмы превратил бы в стекло всякого, рискнувшего подобраться, – можно было подойти разве что точно сверху или снизу. А в этом случае…

– Как ты думаешь, отчего так вышло? – спросила Бобби.

– Маневровый сработал, а баланс оказался нарушен.

– Ты мог бы пристыковаться? То есть если мы решим, что сто́ит?

Алекс упирался кончиком языка в передние зубы и усилием воли уговаривал Наоми отозваться. Подать знак, что жива. Он хотел знать, что готовится рискнуть кораблем, собой и остальными не ради спасения трупа.

– Может, придумаю какую-нибудь хитрость.

Он включил дисплей тактических расчетов. Вот «Бритва» со стайкой ракет, по которым уже никто не стреляет. Вот «Четземока» гоняется за собственным хвостом, как терьер, наглотавшийся допинга. А вдалеке конвой ООН, тормозящий со стороны Солнца, чтобы уравнять курс с «Бритвой», – и тот же маневр со стороны Пояса выполняет «Роси». Всё сходится здесь: глава АВП, премьер-министр Марса, гвардейцы Авасаралы – все спешат сюда, потому что здесь Наоми Нагата, а Холден и Алекс, пока дышат, будут выручать своих.

На экране мигнуло входящее сообщение, но не с «Четземоки». Алекс принял и увидел Холдена. Добрых четыре секунды капитан молча почесывал нос. Он выглядел отощавшим и усталым. Примерно таким, каким чувствовал себя Алекс. Потом на лице Холдена расцвела улыбка, и он снова стал самим собой.

«Алекс? Хорошо, расскажи, что ты видишь».

– Ну, сообщений не поступало с тех пор, как там отрубился передатчик, но, если последнее сообщение было преднамеренным, я не знаю, за что она там «отвечает». Загадочный корабль не то чтобы прямо кувыркается, но выделывает что-то вроде того. Пока он гоняется за собственным хвостом, подойти будет непросто, хотя я уже прикинул варианты. На «Бритве» не предусмотрена стыковка шлюз к шлюзу, такую лодочку положено загонять в ангар. Зато у нас с Натом есть скафандры с ранцами. В смысле, с премьер-министром. Я теперь зову его Нат. Не ревнуй. В общем, я прикинул, что, если нацелиться носом в центр круга, по которому ходит Наоми, а задом книзу, можно пристроиться к ее карусели. Лишь бы никого не стошнило в шлем, а там пошлем человека в скафандре к шлюзу. Не уверен, что сработает, но ничего лучшего пока предложить не смогу.

Он склонился вперед, выжидая, пока направленный луч за четыре секунды дойдет до «Росинанта» и вернется обратно. Судя по тому, как обвисло лицо Холдена, тот шел не на одном g. Но, даже если бы «Четземоку» не раскрутило, «Бритва» добралась бы до нее первой. Если не будет неожиданностей, временный пилот Холдена поставит Алексу пиво. Правда, рассчитывать на такую щедрость не приходилось.

Через пять секунд Алекс спохватился, что не сказал про силовой скафандр Бобби. Но промолчал, потому что не хотел перебивать Холдена, который уже наговаривал ответ. Через несколько секунд Алекс его услышит. Этикет переговоров со световым лагом требовал строго соблюдать очередность.

«Почему бы не просчитать твою идею? – спросил Холден. – Если план окажется выполнимым, я смогу подвести вместо вас „Роси“. Если придется резать обшивку, мы справимся. Наоми не давала о себе знать?..»

– Пока нет… – начал Алекс, но Холден, как выяснилось, еще не закончил, просто переводил дыхание.

«…Потому что это „Передайте Холдену, что я отвечаю“ выглядит странно во многих отношениях. Я проверил голосовой профиль сообщения с „Четземоки“ – вернее, Фред проверил. Я бы не додумался. В общем, в первом предупреждении о магнитной ловушке и в новом она произносит „Джеймс Холден“ совершенно одинаково. Фред подозревает, что второе сообщение подделано. А вот изменения, которые в него внесли перед отключением связи… Мне здесь что-то видится, Алекс, но я еще не знаю что».

На этот раз Алекс выждал, чтобы убедиться, что Холден закончил.

– Я не видел никаких знаков, но мне сдается, что на том корабле кто-то пытается подать сигнал. И это кружение совсем не похоже на троянского коня. От него никакой пользы, разве что как рвотное сработает. Честно, я сам не понимаю, что мы там видим, капитан, и думаю, мы не узнаем, пока не попадем внутрь.

Восемь долгих секунд на передачу и ответ.

«Просто меня беспокоит, что, если она внутри и не управляет кораблем, получится, мы тут рассчитываем и прикидываем, в то время когда нужны ей. Не хочу и думать, что мы были так близко и потеряли ее. Понимаю, звучит дико, но я и вправду схожу с ума. Как представлю, что вращение размазывает ее по стене, а мне отсюда никак не помочь…»

– Брось, перекошенный маневровый не дает такого эффекта, – возразил Алекс. – Пока он не работает, бокового импульса нет. При включении получаешь небольшое ускорение, направленное вниз для тех, кто находится позади центра вращения, и вверх – для тех, кто ближе к носу, но все это вписывается в направление главной тяги, так что на самом деле…

– Алекс, – перебила Бобби, – там что-то…

Он развернулся вместе с креслом к ней лицом. Бобби смотрела на настенный экран. Одна из его панелей передавала вид с верхней камеры. «Четземока» все так же бешено вращалась, но что-то отделилось от нее, выплыло в прозрачную пустоту, где звезды блестели зрачком огромного глаза. Глаз бури. Бобби попыталась дать приближение одновременно с Алексом, так что система заполошно пискнула, и фокус задергался, прежде чем установиться. Стала видна фигурка в скафандре с реактивным ранцем. Фары скафандра не горели, человек был развернут к ним спиной, и в сильном солнечном излучении серый материал костюма блестел слишком ярко, не позволяя рассмотреть подробностей.

– Жива она? – спросил Алекс.

– Двигается.

– Давно вышла?

– Недавно, – ответила Бобби. – Секунды.

Фигурка в скафандре подняла руки, скрестила над головой. Астерский знак: опасно. У Алекса часто забилось сердце.

«Алекс, – почти сразу позвал Холден, – что происходит?»

– Кто-то вышел из корабля. Дай разобраться, скоро доложу. – С этими словами Алекс прервал связь.

Фигурка на экране теперь передавала сигнал отсчета времени. «Пять минут».

– Что тут у нас? – спросил Алекс.

– Она повторяет одни и те же знаки, – ответила Бобби. – Вот: «Опасно. Не приближаться. Угроза взрыва». А потом: «Кончается воздух» и «Пять…» Черт, уже четыре минуты!

– Это она?

Алекс понимал, что ответа не будет. Даже если бы фигурка развернулась к ним лицом, в таком освещении он не узнал бы Наоми сквозь щиток шлема. Просто какой-то человек в скафандре, у него кончается воздух, а он раз за разом предупреждает о ловушке.

Но Алекс считал, что человек двигается как Наоми. И он, и Бобби говорили о фигурке «она». Наверняка не знали, но были вполне уверены. В «Бритве» вдруг стало до ужаса тесно. Как будто при виде Наоми срочно потребовалось пространство для движений. Пространство, чтобы дотянуться к ней. Алекс нацелил систему шлюпки на алмазный блеск скафандра и поставил задачу для расчета.

– Куда она движется? – спросила Бобби.

– Похоже, дрейф снова приведет ее на курс корабля, – сказал Алекс. – Если не попадет под удар, то пропустит мимо себя и подставится под выхлоп из дюз.

– Или задохнется у нас на глазах, – продолжила Бобби.

– Я могу подвести к ней шлюпку, – сказал Алекс.

– Чтобы ее раздробило торможением?

– Ну… да…

– Надевайте шлемы! – Бобби орала так, чтобы наверняка было слышно в каюте. – Я выхожу.

– Твоя броня разгонит тебя на пятьдесят кэмэ меньше чем за четыре минуты? – удивился Алекс, впрочем, уже герметизируя шлем.

– Нет. – Бобби одной рукой потянулась за шлемом, другой – за запасным баллоном. – Зато у меня хорошие магнитные присоски на подошвах и ладонях.

Алекс проверил застежки, приготовился открыть «Бритву» пустоте.

– Не понимаю, чем это поможет.

Каюта премьера доложила о герметичности. На мониторе фигурка – Наоми – сигналила: «Опасно. Не приближаться. Угроза взрыва». Бобби вскрикнула и глубоко, надрывно вздохнула. Голос ее донесся уже через рацию скафандра:

– Черт, давно же мне не кололи «сока». Жуткая гадость.

– Бобби, время на исходе. Где магнитные присоски, а где Наоми!

Бобби ухмыльнулась из-за щитка.

– Ты справишься с управлением торпедами?

Глава 47 Наоми

Последний, самый последний выход из шлюза принес умиротворение, какого Наоми и вообразить не могла. Едва она оторвалась от наружного люка, солнце и звезды прекратили тошнотворное кружение. Она вышла на касательную к коловращению жизни, и путь ее лежал теперь по прямой. Вернее, не на касательную, а на секущую. Секущую, которая неизбежно пересечется с кораблем еще раз, но, может быть, уже не при жизни Наоми Нагаты.

Мгновенье она наслаждалась невесомостью. Солнце давило на спину, и свет огибал ее, а она отбрасывала тень на звезды и галактики. Когда головокружение немного отступило, она задумалась, где среди всех этих звезд Алекс. И вспомнила, что надо вести отсчет. «Тысяча…» сколько она уже здесь? Семь, восемь секунд? Ну, предположим худшее. «Тысяча тридцать». Почему бы и нет. Она подняла руки над головой. «Опасно». Дальше: «Не приближаться». И: «Угроза взрыва». Ей казалось, будто она шлет предупреждение звездам. Млечному Пути. Не ходите сюда, держитесь подальше. Здесь люди, им нельзя доверять.

Она расправлялась с каждой секундой, отпуская все, что было. Ждала страха, но он не приходил. Ждала смерти, но с безразличием. Хотелось бы пожить еще. Снова увидеть Джима. И Алекса. И Амоса. Хотелось бы рассказать Джиму обо всем, о чем так долго молчала. «Тысяча шестьдесят». Пора сменить сигнал, осталось четыре минуты. Четыре минуты и целая жизнь.

Где-то там Филип был с отцом, как все эти годы. С младенчества. А Син, бедный Син, уже умер, как умрет она, потому что увидел ее в шлюзе и решил, что остановить – значит спасти. Решил, что жизнь, которой она жила с Марко, стоит прожить. Она задумалась, что было бы, останься она тогда. Улети «Четземока» без нее. Джим подорвался бы на мине? Она считала, что да. Он плохо умел обуздывать любопытство. Звезды задрожали и расплылись. Она плакала. «Опасно. Не приближаться. Угроза взрыва».

Если бы батареи скафандра работали, он уже орал бы ей предупреждения. Наоми почти радовалась, что скафандр молчит. Пока что даже голова не кружилась. Она видела, как отключаются люди. Углекислый газ обеспечит ей мирный уход. Ни удушья, пи паники. Просто короткое головокружение – и тихий конец. Столько лет спустя она все-таки выбросилась из шлюза. Она вспомнила первую попытку, на Церере. Конечно, управление было утоплено в пол, но она и сейчас ощутила кончиками пальцев, как задает программу открытия шлюза, веря, что это ее смерть. Но даже тогда она не хотела смерти. Хотела только, чтобы все кончилось. Хотела свободы. От боли и от чувства вины. Хотела вырваться из капкана. Она все могла бы вынести, только не жизнь в клетке.

Сегодняшняя смерть была совсем другой. Сейчас Наоми встала на пути пули, чтобы та не убила друзей. Родных. Тех, кого она выбрала своей семьей. Людей, которые рисковали за нее жизнью. Она жалела, что Син не познакомится с Джимом. Мог бы понять тогда, как далеко Наоми ушла от девочки, которую он помнил но Церере. Насколько она перестала быть Костяшкой.

Наоми не интересовалась религией, но знавала верующих. «Угроза взрыва. Кончается воздух. Три минуты». Она задумалась: сочли бы они грехом то, что она сейчас делает? Отдает себя бездне в надежде, что Алекс увидит ее, и поймет, и спасется…

И спасет ее. Хорошо бы, он придумал способ спасти и ее. Или Джим вдруг возник бы среди звезд, чтобы подобрать ее. Наоми захихикала. Бог видит, она старалась. Он вечно сдуру разыгрывал героя, ее Джим. Теперь узнает, каково было ей, когда он, выпятив челюсть, устремлялся к смерти за правое дело. Жаль, что она уже не сможет ему напомнить. Сам он, наверное, не сумеет связать одно с другим. Или сумеет? Он переменился за эти годы и к прежнему не вернется.

«Опасно. Не приближаться. Угроза взрыва». Опять сбилась со счета. Две минуты? Или одна? Наоми не знала. Она заметила, что напевает запомнившуюся с детства мелодию. Слов она не знала. Может, не знала и языка. Все равно. Она обрадовалась песне. Встретила ее с благодарностью. И еще она была благодарна судьбе, что перед смертью ее не тошнит. Вот и хорошо. Раз так, то и пусть. «Не то чтобы я ни о чем не жалела, – решила она, – но с этими сожалениями можно жить. И можно умереть».

– Все же, – обратилась она ко Вселенной, – пожалуй, я бы не отказалась от добавки.

Что-то мелькнуло слева от нее, выскочив сзади. Масса металла, сверкающая на солнце. Это походило на торпеду, направленную носом к Солнцу, пятящуюся от него. Двигатель не работал. Странная случайность. Она задумалась, как…

Удар пришелся ей в середину спины. Чужая рука, обхватившая ее за плечи и бедра, не давала шевельнуться. Наоми машинально забилась, пытаясь вырваться, уйти из-под удара. Она ощутила, как свободная рука нападающего возится с ее скафандром. Что-то твердое, как металл, прижалось к боку там, где полагалось висеть баллону с воздухом.

В ушах хлопнуло от резко поднявшегося внутреннего давления. Чистый, острый запах наполнил ноздри. Свежий воздух. Наоми чуть не расхохоталась. Ее держали хваткой спасателя. Неизвестный проделал еще какие-то непонятные действия, потом закрепил у нее на поясе буксир и выпустил. Когда их развернуло лицом к лицу, он ухватил Наоми за шлем и прижал к щитку своего.

– Бобби?

– Привет, – прокричала десантница и ухмыльнулась. Звук доносился посредством вибрации шлемов и казался на удивление далеким для разговора носом к носу. – Представь, где встретились, а?

– Сказала бы, что рада тебя видеть, – прокричала в ответ Наоми, – только это будет очень слабо сказано. Корабль! Он настроен на отказ магнитной ловушки при сближении с другим кораблем.

Бобби нахмурилась, кивая. Наоми видела, как шевелятся ее губы – передавала кому-то информацию. Алексу, конечно. Потом Бобби прислушалась к чему-то неслышному для нее. Она выглядела старше, чем помнилось Наоми по последней встрече. И очень красивой. Сказав еще несколько слов в микрофон, десантница снова прижалась к щитку шлема.

– Сейчас начну разворот, – крикнула она, – надо нацелиться ногами к Солнцу. Спрятаться, чтобы впитывать меньше тепла, ясно?

В голове у Наоми гудели вопросы, в ответах на которые она не нуждалась.

– Ясно!

– Тебе нужна срочная медпомощь?

– Возможно. День выдался трудный.

– Смешно, – гаркнула Бобби, не скрывая, что не видит ничего смешного. – Опасные повреждения есть?

– Нет. Не думаю.

– Хорошо. Заведи руки мне за плечи и обхвати себя за локти. – Бобби немного отодвинулась и показала, как сцепить руки в замок.

Наоми ответила астерским жестом, означавшим «поняла и исполняю». Через несколько секунд боевой скафандр Бобби включил маневровую тягу, и к Наоми вернулся вес. Ее поднимали, уносили к звездам. Яркий, как Солнце, выхлоп из дюз «Четземоки» прошел мимо. Сам корабль казался темным карликом перед этим пламенем. Он стал падать к светилу и медленно, спустя долгие, вечные минуты скрылся внизу.

* * *

В шлюпке они не помещались. Какое там! Она была рассчитана на одного, может, на двоих, а они влезли в нее вчетвером, причем один в тяжелом скафандре. Горячий воздух загустел, система вентиляции уже выбрасывала сигналы тревоги и ошибок. Алекс заглушил реактор и переключился на аккумуляторы, чтобы генерировать поменьше тепла.

– В смысле, мы могли бы пойти навстречу, – говорил он, – только не знаю, в какую сторону, и к тому же нас вдвое больше, чем амортизаторов на борту.

Он единственный занимал настоящий амортизатор в носовой части шлюпки. Бобби скрючилась там, где изуродованная палуба напоминала о втором. Через открытую дверь кабины они видели плавающего в воздухе премьер-министра Марса – в мокром от пота белье. От этого все походило на сновидение. Наоми зависла под потолком. Алекс настроил экраны на вид снаружи, но картинка там была куда менее яркой, чем в натуре. Наоми ясно видела разницу.

«Четземока» висела под ними – вращающаяся черная точка на фоне ошеломительно белого солнца. Наоми ловила его отблески на полу за краем экрана. Кроме того, Алекс приказал системе «Бритвы» отмечать положение конвоя ООН и – синим цветом – «Росинанта».

– Так, – сказал Алекс. – Старпом, ты… э… тут. Не ожидал.

– И я не думала, что с тобой увижусь, – ответила Наоми.

Кровь по жилам текла непривычно – медлительно и в тоже время ярко. И трудно было фокусировать взгляд. Хотя отек с рук почти сошел. Пожалуй, часы работы между обшивками разогнали кровь. Что-то в этом роде. Боль чувствовалась во всем теле, и тошнота засела глубоко, сходила слоями, выползая невесть откуда. От двадцатисекундного солнечного ожога при прыжке с «Пеллы» кожа воспалилась и стала чувствительной, но пузырями не пошла. Когда подживет, будет шелушиться. Попав на «Бритву», Наоми выпила литр воды из груши и до сих пор не чувствовала потребности слить. Зато головная боль отошла – обезвоживание больше не грозило. Бобби предлагала болеутоляющие, но что-то в Наоми противилось мысли ставить новые опыты над телом, пока она не попадет в медотсек. Она заметила, что отключалась, только когда очнулась. Бобби обсуждала с премьер-министром ресторан в окрестностях Лондрес-Новы – говорили, что там хорошо готовят лапшу.

Густой воздух пропах телами. Наоми вспотела в своем неисправном скафандре. Синяя точка – «Росинант» – отрастила гало: корабль развернулся к ним дюзами, тормозя для уравнивания скоростей. На краю зрения мигнула и пропала темнота.

– Алекс, – начала Наоми и закашлялась столь сильно и надолго, что Бобби пришлось ее поддержать. – Алекс, ты не мог бы потратить пару торпед?

– Смотря на что, старпом, – отозвался пилот. – Что с ними делать?

– Убить тот корабль, – сказала Наоми.

– Да ладно, – протянул Алекс, – мы всех предупредили, что он заминирован. Никто к нему не…

– Не затем. Просто пора ему уйти.

«Потому что я хотела подарить его сыну вместо детства. Потому что я потратила на него свои деньги, а он превратился в ловушку для меня и людей, которых я люблю. Потому что этот корабль – сплошная ошибка».

– Ага… Он вроде бы зарегистрирован в каком-то Кооперативе Эдвардса. Этот Эдвардс не будет возражать, если мы подстрелим его птичку?

– Обойдется, – сказала Наоми.

Премьер-министр поднял палец.

– На мой взгляд…

– Торпеды пошли, – сообщил Алекс и виновато улыбнулся. – Ты глава моего правительства, Нат, а она надо мной старпом.

– Нат? – повторила Наоми. – Вы уже на «ты»?

– Не ревнуй. – Алекс увеличил изображение на панели.

На фоне солнца корабль был мелочью, крошечной точкой, кружащей, как мошка, далеко внизу. А потом он совсем исчез.

«Прости, Филип», – подумала Наоми.

И перевела взгляд на «Росинант». Он стал ближе.

Глава 48 Холден

Умей медотсек поднимать брови и осуждающе цокать языком, он бы так и сделал. Вместо этого табло выбросило список янтарных предупреждений – такой длинный, что первые скрылись за краем экрана раньше, чем Холден успел их прочитать. Наоми крякнула, когда игла вошла ей в вену и начала вливать обычный коктейль. Холден сидел рядом и держал ее за другую руку.

Переход с «Бритвы» прошел без осложнений. Уравняли курсы, Алекс приткнул шлюпку к шлюзу, и все четверо переместились с одного корабля на другой. Холден ждал, еще не смея поверить, что они в самом деле вернулись. Появился и Фред Джонсон, наряженный, как для приема высоких гостей. Странно было видеть, как Фред на глазах переходит из роли в роль, перестраивая выражение лица так ловко и основательно, что, казалось, меняется даже форма черепа. Холден задумался, насколько повадка Фреда в отношениях с ним самим – тоже подходящая к ситуации роль. Скорее всего, этого он никогда не узнает.

Когда открылась внутренняя дверь, он забыл и о Фреде, и о премьер-министре, забыл о гибели Земли и вообще обо всем, кроме Наоми. Она была пепельно-бледной – кроме тех мест, где кожа вспухла и воспалилась от солнечных ожогов. Глаза, простреленные красными сосудиками, помутнели от изнеможения. Ничего прекраснее он много лет не видывал. Теперь, когда она была рядом, Холдену казалось – это он вернулся домой. Наоми, увидев его, улыбнулась, и он улыбнулся в ответ. Где-то – в нескольких футах или в нескольких милях – Фред Джонсон с Натаном Смитом обменивались официальными приветствиями. Холдена, это совершенно не трогало.

– Привет, – сказал он.

– Привет. Ты хорошо присматривал за «Роси» в мое отсутствие?

– Были сложности с подрядчиком, но, думаю, мы это уладим, – начал Холден, но тут Бобби взяла его за плечо широкой сильной ладонью и приказала:

– В медотсек.

И Наоми, опираясь на руку Алекса, направилась к лифту. Она выглядела раненой, истощенной, полуживой. Но она увидела его, она улыбнулась, и сердце у Холдена оборвалось.

Прозвучал гудок предупреждения, пошел отсчет, и вернулась сила тяжести. Наоми закашляла. Кашель был влажный, болезненный, но систему медотсека он, видимо, не заботил. Машина не годится на роль доброго доктора.

– Как ты думаешь, может, стоит вызвать медика? – спросил Холден. – Наверное, тут нужен врач.

– Прямо сейчас? – усмехнулась Наоми.

– Или попозже. На твой день рождения. Или еще когда… – Слова сыпались с языка, не задевая мозга, и Холден не пытался их удержать.

Наоми вернулась. Она здесь. Огромный страх, которого он изо всех сил не замечал прежде, затопил его и стал рассасываться. «Вот так и она себя чувствовала, – подумал Холден. – Когда я был на „Агата Кинг“, и когда летел к станции в Медленной Зоне. И когда спускался на Илос». Каждый раз, когда он думал, что защищает ее от опасности, он проделывал с ней именно такое.

– Ох, – сказал он, – ну и гад же я.

Наоми открыла щелочки глаз и слабо улыбнулась.

– Я что-то пропустила?

– Пожалуй. Просто я на минуту отлучился, но теперь снова здесь. И ты тоже, и это очень, очень хорошо.

– Дома славно.

– Но пока ты была… то есть пока мы были… Слушай, там, на Тихо, я говорил с Моникой. В смысле, я говорил с Фредом о тебе, и о нас с тобой, и о том, что я вправе знать и почему я так думаю. А Моника сказала о том, почему я лгу, и о том, что ее работа дает власть, и об этике и ответственности в ее применении. И я подумал…

Наоми подняла ладонь, наморщила лоб.

– Если ты собрался признаться, что завел роман с Моникой Стюарт, сейчас не самое подходящее время.

– Что? Нет, нет, конечно.

– Хорошо.

– Я просто думал. О многом и разном, правда. И хочу, чтобы ты знала: у тебя есть дела, в которых ты предпочитаешь не давать мне места? Так ты и не обязана рассказывать, если не желаешь. Мне любопытно, мне действительно хочется знать. Но как бы то ни было – это только меня касается, если ты не хочешь, чтобы это касалось тебя.

– Хорошо, – сказала она и снова закрыла глаза.

Холден погладил ее по руке. Костяшки были сбиты, на запястье темнел синяк.

– Твое «хорошо» значит…

– Что я тоже соскучилась и рада, что вернулась, но не мог бы ты добыть мне грушу зеленого чая или хоть что-нибудь попить?

– Да, – растерялся Холден, – да, мог бы.

– Не спеши, – сказала она, – я, наверное, посплю немножко.

Холден задержался у люка, оглянулся. Наоми смотрела на него. Взгляд был усталым, тело бессильно вытянулось, но все-таки она чуть улыбалась. И улыбка помогала увидеть, как она рада возвращению.

В камбузе перебивали друг друга полдюжины возбужденных голосов. Симфония. Примерно то же творилось в душе у Холдена. Он нырнул в дверь. Алекс, сидя на одном из столиков и задрав ноги на скамейку, разговаривал с Чавой Ломбо и Сунъю Штайнберг, разъясняя какие-то подробности скоростного переключения курса при ускорении. Чава говорила одновременно с ним, жестикулировала, наглядно изображая предмет обсуждения. Сунъю с юмором поглядывала то на нее, то на Алекса. За следующим столом сидела Бобби Драпер, а Сандра Ип и Мавра Патель нависали над ней. Бобби сменила силовой скафандр на чуточку тесноватый для нее костюм с надписью «Тахи» на спине. Поймав взгляд Холдена, она улыбнулась и махнула ему. Он помахал в ответ, но десантница уже переключилась на Сандру – покачала головой и стала отвечать на какой-то вопрос.

На Холдена хлынуло нутряное ощущение дома, семьи: восемь родителей сидят за столом со своим единственным сыном, ведут полдюжины разговоров с соседями и через голову соседей. Холден сознавал, что всегда был настроен на такой лад, и все же ощущение, что все хорошо и спокойно, прочно утвердилось внутри. Это выглядело как семья, звучало как семья, вело себя как семья. Даже новая команда, которую он не желал принимать, больше походила на приехавших погостить дальних родственников, чем на чужих людей.

Алекс спрыгнул со стола и с улыбкой подошел к капитану. Оба неловко замешкались, но все же обнялись, хлопая друг друга по спинам и хохоча.

– Отпусков больше не будет, – предупредил Холден.

– Да что ты говоришь? Неужели? – удивился Алекс. – Стоит отъехать на несколько недель, и все приходит в страшный беспорядок.

– Очень, очень верно замечено. – Холден направился к кофемашине, и Алекс последовал за ним. – Думаю, это можно оценить как худшие на свете каникулы.

– Как там Наоми?

Холден выбрал самый любимый ее чай. Машина тихонько загудела.

– Накачивают в основном физраствором. Она отослала меня за чаем, хотя, думаю, просто хотела, чтобы я не маячил над душой в попытке завязать разговор.

– Чтобы к ней вернулись силы, понадобится время.

– Умом я это понимаю, – сказал Холден, взяв грушу с чаем. От нее пахло мелиссой и мятой, хотя на корабле не было ничего, даже отдаленно похожего на травы. – Химия – великое дело, – усмехнулся Холден. – Не устаю изумляться.

– От Амоса что-нибудь было? – спросил Алекс и погасил улыбку, увидев ответ в глазах Холдена. Заговорил он почти прежним, беззаботным тоном, но Холден видел, каким усилием это дается: – Ну, ничего. Под ним не первая планета взрывается.

– Там начали составлять списки погибших, – сказал Холден. – Рано еще. На Земле все продолжает сыпаться, и много времени пройдет, пока станет лучше. Но в списках его пока нет.

– Вот и хорошо. Слушай, это же Амос. Если на Земле погибнут все до единого, он, пожалуй, сложит трупы в пирамиду и по ней вскарабкается на Луну.

– Всегда остается на ногах, – кивнул Холден.

В медотсек он возвращался уже без прежней легкости на сердце. Наоми пропала: игла, вынутая из вены, лежала на геле койки, и экспертная система звала на помощь человека. Холден, прямо с грушей в руках, заглянул в гальюн, на камбуз и только потом додумался подняться на жилую палубу.

Наоми лежала на их общей кровати, подтянув колени к груди, закрыв глаза и рассыпав волосы по гелю. Она посапывала тихонько, как маленький довольный зверек. Холден поставил чай поближе, чтобы он оказался под рукой, когда Наоми проснется.

* * *

В рубке было тихо – относительно тихо. Один из оружейников, Гор Дрога, дежурил, мониторя корабль и слушая что-то через наушники. Холден слышал только чуть смещающуюся линию басов да иногда – фразу-другую, когда Гор подпевал исполнителю. Слова звучали как французские, но таковыми не были.

Освещение притушили, свет шел большей частью от мониторов. У Холдена не оказалось под рукой наушников, поэтому он, любуясь, как берут интервью у Моники Стюарт, просто уменьшил звук. Она беседовала с человеком, находящимся на станции Лагранж‑5, но паузы, вызванные задержкой сигнала, оператор вырезал, и создавалось впечатление, что они сидят в одной комнате.

«Нет, меня вовсе не удивляет, что АВП помогает охранять премьер-министра Смита. Фред Джонсон не первый год откровенно и активно стремился ввести АВП в дипломатические переговоры, часто вопреки сопротивлению внутренних планет. Иронию, если хотите, я вижу в том, что атаки Свободного Флота стали катализатором прочного союза АВП с Землей и Марсом».

Камера обратилась к интервьюеру:

«Значит, вы не относите Свободный Флот к АВП?»

И снова к Монике. Холден хихикнул. За время между вопросами она сменила блузку. Интересно, на сколько затянулась бы пауза, если б ее не вырезали?

«Совершенно не отношу. Свободный Флот отчасти интересен тем, что дает радикальному крылу АВП новое знамя. В него сами собой отбраковались те элементы, которые мешали Поясу завоевать уважение внутренних планет. Не забывайте, что мишенями для атак Свободного Флота оказались не только Земля и Марс. Для астеров станция Тихо – такой же символ успеха, как и Церера, а по ней тоже был нанесен удар».

«Однако другие эксперты считают произошедшее сменой власти внутри АВП. Почему вы полагаете, что Свободный Флот – это внешняя сила?»

Моника кивнула. Жест знатока был хорошо отработан и создавал впечатление умной, внимательной и тем не менее «своей». Во всех движениях журналистки присутствовал артистизм.

«Видите ли, Майкл, иногда, проводя подобные различия, мы не столько описываем явление, сколько его создаем. Мы видим обширные разногласия не в одной стороне конфликта. Видимо, в поставках Свободному Флоту участвовали военные Марса, и своей мишенью они выбрали премьер-министра Смита. Мы будем считать их преступным элементом Марса или скажем, что в марсианском правительстве идет борьба за власть? Я, в сущности, думаю, что точнее всего на данный момент будет говорить не о Марсианской Республике, ООН и АВП, а о традиционной системе, сплотившейся перед новой угрозой. Ситуация вырастает из давнего исторического конфликта, но сейчас проводятся новые границы».

Фред захихикал. Холден не услышал, как тот подошел и встал у него за плечом. Капитан нажал паузу, дав Фреду место устроиться в кресле напротив.

– Когда журналисты дают такие интервью, можно смело сказать, что твоя служба внешних сношений свою работу сделала, – заметил Фред.

– По-моему, она молодец, – ответил Холден. – По крайней мере, старается уложить все в границы разумного.

– А также подтверждает репутацию специалиста лично по мне. И по тебе, кстати.

– Да, от этого немножко не по себе. Что еще мне следует знать?

Фред покосился на Гора, скривился и тронул его за плечо. Техник снял наушники.

– Отдохни, – посоветовал Фред, – мы тут присмотрим.

– Есть, сэр, – отозвался Гор. – Имейте в виду, мы очень близко к короне и… немножко набираем тепло.

– Мы проследим.

Гор отстегнулся и, не касаясь ступеней, соскользнул по трапу. Фред завистливо смотрел ему вслед.

– Помнится, и я так летал. Только давно.

– Я тоже теперь осторожничаю.

– Так возраст делает из каждого труса. А может, просто приходит ответственность. – Фред подавил вздох. – Инарос со своими кораблями еще не добрался до орбиты Сатурна, а у внешних планет уже отмечена вспышка пиратства. Корабли колонистов несут богатый груз, плохо вооружены, и их много.

– Никто не ждал гражданской войны.

– Думаешь, это она?

– А разве нет?

– Ну, может быть. Я говорил со Смитом. Алекс с Бобби вряд ли много подслушали из его переговоров с «Бритвы»?

Холден подался к нему.

– Не думаю, чтобы они шпионили. А по-твоему, должны были?

– Я надеялся, что твой человек догадается. Эта Драпер слишком ярая патриотка. Итак, пока нет информации со стороны, со слов Смита вырисовывается раскол во флотском командовании. Может, кто-то просто сбыл Инаросу жирный кус, за который отвечал. А может, кто-то посулил им обмен.

– На протомолекулу, – подсказал Холден. – Все делалось ради нее, да?

– О пропаже протомолекулы знаем только ты, я, люди Драммер и тот, кто ее украл. Я молчал, сколько мог, но, когда мы доберемся до Луны, придется рассказать Авасарале и Смиту.

– Конечно, – кивнул Холден. – Почему бы им не рассказать?

Фред заморгал и расхохотался глубоким раскатистым смехом. Звук шел из живота и наполнял рубку.

– Стоит мне подумать, что ты переменился, как ты выдаешь что-нибудь подлинно холденовское. Не знаю, что о тебе и думать. Право, не знаю.

– Спасибо?

– На здоровье, – ответил Фред и после небольшой паузы добавил: – К вратам гонят несколько кораблей. Марсианских. Мне бы очень хотелось знать, подчиняются они Инаросу или кому-то другому.

– Например, тому, кто получил образец протомолекулы?

– Все равно кому. Мне нужно поговорить с Нагатой.

Атмосфера в рубке остыла.

– Ты собираешься ее допрашивать?

– Да.

– И просишь у меня разрешения.

– Вежливость требует.

– Я поговорю с ней об этом, когда она немного оправится, – сказал Холден.

– Большего не смею и просить, – сказал Фред и поднялся.

У трапа он помедлил. Холден видел, что он думает, не соскользнуть ли, держась за боковые планки, как Гор. И видел, как Фред отказывается от этой мысли. Он спустился, перешагивая со ступени на ступень, и закрыл за собой люк. Холден включил передачу – и снова выключил. Голова была как ватой набита.

Он так долго заставлял себя забывать об отсутствии Наоми, что ее возвращение чуть не сбило его с ног. Моника верно сказала: все изменилось, и Холден больше не понимал, где его место в новом порядке вещей. Даже если он отвернется от Фреда, от Авасаралы и воспользуется своей скромной славой, чтобы вести собственную политику, что может один независимый корабль в новом порядке Солнечной системы? Какие банки станут ему платить, если он возьмется перевозить грузы в систему Юпитера? А что будет с колонистами, которые уже ушли за кольца в новые, чужие миры? Сможет ли Свободный Флот нарушить их снабжение и остановить поток сырья из уже освоенных миров?

Его атаки производили в первую очередь впечатление неизбежных и мелочных. Если бы внутренние планеты поколениями не старались показать астерам, что без тех можно обойтись, наверное, нашелся бы способ влить их навыки и особенности жизни в общечеловеческое дело. Способ продвинуть вперед всех людей, а не только избранных.

Долго ли Инаросу и ему подобным удастся сдерживать поток колонистов? Или за последними событиями стоит что-то другое: план, которого Холден пока не видит? Эта мысль наполнила его чем-то, что он решил, за неимением лучшего слова, пока называть ужасом.

Звякнул монитор. Алекс запрашивал связь, и Холден с благодарностью отозвался.

«Как дела, капитан?» – с улыбкой поздоровался пилот.

– Думаю, отлично. Я тут просто время убиваю, чтобы не лезть в каюту, не будить Наоми. Сдается, она проспит часов двенадцать-четырнадцать.

«Ты добрый человек», – сказал Алекс.

– А ты?..

«А я показываю твоему временному пилоту, как он мог бы раньше меняпопасть к „Четземоке“, если бы догадался».

– Не язви, – не слишком серьезно попросил Холден. – Вы где сейчас? Я бы к вам подошел.

«В машинном, – сказал Алекс. – Я отчасти затем тебя и вызвал. Получил сейчас хорошее известие с Луны».

Глава 49 Амос

Погрузочный мех перевозил палеты с серыми и белыми пластиковыми ящиками в другой конец доков Олдрина и заглушал гомон человеческих голосов лязгом и жужжанием. Стокс и прочие беженцы с острова Ратлснейк сбились у серой стены, стараясь поменьше мешать движению, пока служащий с терминалом непомерных размеров по одному обрабатывал их данные. Безопасники в черном снаряжении хмуро обступили шлюз «Чан Хао». Настенный экран показывал серую лунную поверхность со следами колес.

Вперед выступила Крисьен Авасарала в сари режущего глаз красного цвета, и ее голос пробился сквозь гомон ясно, как в тишине.

– Что за фигня насчет того, что нам нельзя на корабль? – спросила она.

– Без ордера, – уточнил Амос. – Никто не войдет на мой корабль без ордера.

Авасарала склонила голову к плечу и вопросительно взглянула на женщину в форме службы безопасности.

– Поскольку у вас с ним, кажется, взаимопонимание, мэм, – объяснила та, – я решила не настаивать.

Авасарала нетерпеливо, словно разгоняя дым, отмахнулась. – Во-первых, Бартон, это ни хрена не твой корабль.

– Очень даже мой, – возразил Амос. – Спасенное имущество.

– Нет. Вломиться в чужой ангар и угнать чужой корабль – не спасение. Это все еще называется кражей.

– Уверены? Потому что там внизу ужасная неразбериха. Я так вполне уверен, что мы его спасли.

– Кроме того, здесь действует закон военного времени, по которому я могу делать более или менее все, что мне в голову взбредет. Могу даже пройти маршем по твоему драгоценному кораблику, таща тебя за собой на поводке, одетого в кружевное бельишко. Ордер ему понадобился? Скатай его в трубочку и засунь известно куда. Давай-ка, объясни, зачем я здесь.

– Знаете, между «могу» и «стоит» есть разница. Мне оборочки не к лицу.

Она скрестила руки на груди.

– Зачем ты меня позвал, Амос?

Тот поскреб щеку и оглянулся на «Чан Хао». Слуги во главе со Стоксом уже вышли, но Эрик с Клариссой и балтиморской командой оставались внутри. Кое-кто из них либо жил по фальшивым документам, либо вовсе отсутствовал в базе данных.

– Вот какое дело, – заговорил Амос. – Если вы туда войдете, то можете решить, что ваш долг – кое-что сделать. И мне тогда тоже придется кое-что делать. Мы все будем делать каждый свое, и кончится все в общем и целом плохо.

Лицо Авасаралы холодно застыло, взгляд устремился куда-то за левое ухо Амоса. Глава безопасников начала что-то объяснять, но Авасарала остановила ее, подняв ладонь. Спустя несколько секунд она хмыкнула, мотнула головой и повернулась к безопаснице.

– Проехали. Пойдите лучше пивка попейте, что ли? Здесь все нормально.

– Есть, мэм, – отозвалась безопасница.

– Бартон, чтоб тебя. Позаботься о том, чтобы все было в порядке, и убирай ее с Луны, пока никто не увидел.

– Быстро схватываешь, Крисси.

– Да пошел ты с этой кличкой. Я – исполняющая обязанности генерального секретаря ООН, а не твоя любимая стриптизерша.

Амос широко раскинул руки.

– У меня найдется место для обеих!

Смех Авасаралы прозвенел под крышей дока. Безопасники расходились. Погрузочный мех убрали подальше. Машины разбегались по сторонам, как муравьи из сбитого ногой муравейника.

– Рада, что ты выкарабкался, – сказала Авасарала, отсмеявшись. – Без тебя мир стал бы скучнее.

– Взаимно. Как с восстановлением?

– Хрен ослиный, а не восстановление, – покачала головой Авасарала. – Мы все еще теряем тысячи людей ежедневно. Если не десятки тысяч. Там кончается продовольствие, и даже если бы риса у меня хватало на всех, инфраструктура полетела к черту, некому распределять. Не говоря уже о том, что в любой момент на головы может рухнуть еще какая-нибудь пакость.

– Детишки твои в порядке?

– Да, у Ашанти с семьей все хорошо, они сейчас на Луне. Спасибо, что поинтересовался.

– А как твой?.. Арджун?

Улыбка Авасаралы не коснулась глаз.

– Я верю в лучшее, – сказала она. – «Росинант» уже на подходе. Будет у тебя транспорт вместо куска дерьма.

– Приятно слышать. Эта посудина не в моем стиле.

Авасарала отвернулась и неловко зашагала к толпе. Низкое тяготение было для нее непривычно. Он прикинул, что она вряд ли часто выбиралась из колодца. Космос требует особых навыков. Амос потянулся, покачался на пятках, дожидаясь, пока скроется из виду последний безопасник. Вряд ли они стали бы настаивать на своем после начальственной оплеухи, но лучше все-таки убедиться, что они ушли.

Пока он ждал, мимо прошмыгнули двое астеров в спецовках олдринского дока. Они жались друг к другу и низко пригибали головы. «Луна в ближайшее время будет крайне паршивым местом для астеров», – подумалось Амосу. Он повернулся к «Чан Хао», и входной люк открылся ему навстречу.

Внутри было гадко. Багровая антиударная обивка в коридорах пыталась казаться бархатом с разбросанными геральдическими лилиями. Синяя с золотом роспись покрывала все люки, широченные амортизаторы – ее можно было встретить в каждом углу кают, в каждой нише коридоров. Фильтры умащивали воздух сандалом. В общем, корабль воплощал фантазию о публичном доме, исполненную дизайнером, не видевшим воочию ни одного борделя. Меры безопасности здесь были непродуманными, аппаратура – неудачной, да еще и хранилась как попало, но люди Эрика все же как могли организовали оборону. Даже Батч, еще не снявшая давящих повязок, держала коридор под прицелом винтовки.

– Эй, – успокоил ее Амос, – все о’кей. Никто не войдет.

Облегчение прокатилось по людям легким вздохом – если легкий вздох сопровождается звоном выщелкиваемых магазинов.

– Отлично, – сказал Эрик, взмахнув зажатым в здоровой руке пистолетом. – Тайс, собери у всех оружие. Джо и Кин, на пост у шлюза. Не удивлюсь, если кто-нибудь вломится без предупреждения.

– Не вломится, – сказал Амос. – Но чего уж там, делай как знаешь.

– Минутка найдется? – спросил его Эрик, сдав свой пистолет толстошеему мужчине по имени Тайс.

Конечно.

Шагая в ногу, они двинулись к лифту.

– Правда, что Землей теперь заправляет женщина?

– Пока она не даст добро на выборы – похоже на то. Я никогда не разбирался, как у них все устроено.

Эрик недовольно хмыкнул. Он прижимал плохую руку к груди, кулачок на ней был крепко сжат. Здоровую засунул глубоко в карман. Поза человека, которого что-то гложет.

– А ты… ты же с ней знаком? Настолько, чтобы попросить об услуге?

– Угу.

В лифте Эрик нажал кнопку рубки. Амос туда не собирался, но, чувствуя, что разговор затеян неспроста, не стал возражать. Лифт дернулся и плавно пошел мимо палуб с высокими потолками.

– Никак не разберу, это корабль или сексодром, – заметил Амос.

– Меня не спрашивай, – сказал Эрик. – Я вообще впервые на корабле.

– Серьезно?

– Никогда не бывал за пределами атмосферы. Это низкое тяготение – странная штука.

Амос мягко подскочил на носках. Примерно одна шестая g. Он ее почти не чувствовал.

– К нему привыкаешь.

– Ты-то точно привык, – заметил Эрик. – Ну и когда ты с ней познакомился?

– Когда нам на головы сыпалось дерьмо, и ребята, с которыми она не ладила, пытались убить нас. Она вмешалась и помогла нам выжить.

– Так что теперь вы друзья?

– Хорошие приятели, – поправил Амос. – Я не многих называю друзьями.

Достигнув нужной палубы, лифт опять дернулся – хотя ему полагалось остановиться плавно. Рубка была отделана в темных тонах: шоколадная палуба, стены под дерево, консоли и кресла иод кожу. «А, черт, – подумал Амос, – может, и вправду из кожи». Он не отличил бы настоящую от подделки. Эрик опустился в одно кресло и потер макушку здоровой рукой.

– Знаешь, – начал он, – без нас ты бы не справился. Без меня и твоей тюремной пташки. А теперь появляется глава этого сраного правительства, так что не обессудь, если я малость в непонятках.

– Ну, я…

– Нет, я понимаю, ты бы как-нибудь вылез. Только не так. Именно этот способ без нас бы не прошел. Для твоего плана тебе нужны были мы. Мы все. У кого, кроме тебя, нет ничего общего.

Амос сел в кресло напротив. Эрик отвел глаза.

– План – это сильно сказано, – начал Амос. – Я хватался, за что подвернулось.

– Верно, только штука в том, что тебе было за что хвататься. Я много лет прожил в Балтиморе. Знаю его как собственную ладонь. Знал. А теперь все мои лучшие люди здесь, а в здешних делах я ничего не понимаю, ясно? Кто здесь занимается наркотой? Как получить фальшивый паспорт? Я к тому, что логика, наверное, везде одна и та же, но…

Он уперся взглядом в стену, словно увидел на ней что-то. Амос даже оглянулся проверить.

– Я не знаю, что нам здесь делать. Не знаю, что мне здесь делать. Люди на меня полагаются – верят, что я их вытащу из самой гнусной переделки, а я не знаю, куда их вести и что нам делать.

– Да, плохи дела.

– Для тебя, – сказал Эрик.

– Плохи дела для меня?

– Ты здесь бывал. Все это – твоя территория. У тебя здесь знакомства, ты знаешь, как все устроено. Знаешь, как здесь выжить.

– Ты, похоже, переоценил мои аналитические возможности, – возразил Амос. – У меня был один корабль и трое людей. Горстка. Остальное просто подворачивалось попутно.

– Но привело тебя сюда. – Эрик теперь смотрел на него. Взгляд его был жестким. – У меня заныкано достаточно бабла – если сумею до него добраться, смогу купить кораблик. Не из лучших, но хоть какой-то. Или устроить команду на новом месте. На одной из станций в зоне Лагранжа или на Палладе… где-нибудь. Начнем с нуля. Найдем себе новую нишу. Если хочешь командовать, я уступлю.

– О, – протянул Амос, – знаешь, не захочу.

– С тобой им будет лучше, чем со мной.

– Да, только я их почти не знаю, мне до них дела нет. У меня свои дела, я их и держусь.

Он не понял, от чего оттаял взгляд Эрика – от облегчения или от разочарования. Может, было и то и другое. Лидия бы поняла. И Наоми. И Холден. И Алекс, наверное. Амос заметил только легкое расслабление мышц. Оно могло обозначать что угодно.

– Тогда займусь поиском своего пути, – сказал Эрик. – Если удастся, через два дня нас здесь не будет.

– Вот и хорошо, – сказал Амос и почувствовал, что сказал не то.

Он знал Эрика дольше, чем любого из живых. А этот разговор, даже если судьба еще сведет их раз-другой, положил конец знакомству. Жизнь у обоих могла бы пойти иначе, скажи сейчас Амос немножко другие слова. Он чувствовал, что надо было что-то добавить, но не придумал что и потому, вернувшись в лифт, спустился в мастерскую.

Техническая часть «Чан Хао» – места, где не слонялись владельцы и их гости, – была как с другого корабля. Здесь блеск и красоты сменялись вполне утилитарным дизайном, не таким удачным, как на «Роси», но лучше всех других кораблей, где приходилось работать Амосу. Закругленные в расчете на толчки углы. Двойное крепление всех ручек. Ящики и шкафы в мастерской могли переворачиваться при смене направления тяги. Воздух пах свежими фильтрами и смазкой. Кто-то поддерживал здесь чистоту и порядок, каких, в сущности, не заслуживал разукрашенный орбитальный шаттл. Амос задумался, жив ли еще этот человек. Конечно, на его вопрос не было ответа, так что он не стал тратить на него энергию.

Кларисса сидела за верстаком. Одежка, которую они раздобыли по пути в Балтимор, не слишком вписывалась в здешнюю чистоту и порядок. Куртка была разорвана на плечах и все еще сидела на ней мешковато. Вся одежда выглядела так, словно девушка купалась в ней. Волосы она стянула в конский хвост, связав полоской молнии, а руки быстро и бережно порхали над открытым ящиком с электроникой. Движения были точными и плавными, как у пианиста со старых видеозаписей. Она не подняла головы, но улыбнулась Амосу.

– Нашла для тебя кое-что. Спасенный ручной терминал. Неплохой. Даже связала его с местной сетью. Установишь конфигурацию – и можешь пользоваться.

Амос вытащил из стены сиденье и устроился рядом. Она вручила ему терминал, но в глаза так и не посмотрела.

– Если верить Крисси, это не называется спасением.

– Ну, скажем так, освобождение. Я и себе хотела, но мне не к чему подключаться.

– Могла бы использовать как одноразовый, – сказал Амос, начиная вводить свои данные для конфигурации. – Хоть доступ к новостям получила бы.

– А надо?

– Ну, если подумать, может, и не надо.

Она вздохнула. В глазах стояли слезы, а губы улыбались.

– Мы справились! Добрались до Луны. Точно, как надеялись.

– Угу.

– Знаешь, чего мне больше всего не хватало в тюрьме? Смысла. Меня кормили, мне не давали умереть и устраивали эти группы поддержки, где толкуют про детские травмы и прочее дерьмо. Но ни в чем не было смысла. Не было работы. Я не могла поговорить ни с кем из-за пределов тюрьмы. Мне предстояло просто существовать, существовать, существовать, пока рано или поздно я бы не умерла и в мою камеру не посадили бы другого.

Она оперлась локтями о верстак. На большом пальце виднелся ожог – от раскаленного утюга или от пистолетного ствола? – кожа была гладкой и розовой, даже смотреть больно.

– Я не хочу туда возвращаться.

– Персик, возвращаться некуда. И к тому же я почти уверен – Крисси знает, что ты на борту. Она не станет докапываться, пока мы ведем себя скромно и непринужденно…

Кларисса коротко, горько рассмеялась.

– И что дальше? Взять меня с собой ты не сможешь, Амос. На «Росинант» мне нельзя. Я пыталась убить Холдена. Пыталась всех вас убить. И убивала. Невинных людей. От этого никуда не деться.

– По мне, ты нам подходишь, – возразил Амос. – Понимаю, от новой встречи с нашей командой тебе будет малость не по себе, но мы все знаем, кто ты. И что сделала. В том числе что сделала с нами. Это не новость. Договоримся, как-нибудь разберемся.

– Просто я боюсь, что, если он тебя не поддержит, меня отошлют обратно и…

Амос поднял руку.

– Ты кое-что забыла, Персик. Похоже, многие об этом забывают. Давай я повторю. Нет никакого «обратно», и речь не только о месте. Правительства, которое отправило тебя в тюрьму, больше не существует. На планете, которая отправила тебя в тюрьму, очень скоро будут миллиарды мертвецов. Им до фени, отсидишь ли ты свой срок. Между нами и кольцами висит этот новый флот, и есть еще тысячи новых солнечных систем, где так же хреново, как у нас здесь. Вот ты сейчас чем занимаешься? Ломаешь голову, как бы все сложилось для тебя, если бы ничего не случилось. И, по-моему, ты этим занимаешься потому, что не учитываешь фактов.

– Каких фактов?

– Что прежнего не будет.

– Чего не будет?

– Ничего, – сказал Амос. – Земля захлебнулась собственной рвотой, Марс стал городом-призраком, и теперь каждый хватает, что может. Кому чем владеть. Кому решать, кому чем владеть. Как будут работать деньги. Кто кого отправляет в тюрьмы. Эрик недавно назвал это худшей из переделок и не ошибся. Идет другая игра, и…

Его новый терминал пискнул. Амос взглянул на экран. Дизайн был лучше, чем на старом, но интерфейс немного отличался. Он несколько секунд разбирался, что означает сигнал. Потом присвистнул сквозь зубы.

– Что такое? – спросила Кларисса.

Он развернул экран к ней.

– Семьдесят сообщений и двадцать три запроса на связь. Еще до падения метеоритов.

– От кого?

Амос просмотрел список.

– В основном от Алекса. Есть и от капитана. Черт, Алекс наговорил мне на шесть часов видео.

Кларисса улыбнулась – бледно, но все же это была улыбка.

– У тебя, по крайней мере, кто-то есть.

Глава 50 Алекс

– Велосипеды?

Амос навалился на барную стойку.

– Ясное дело. Им не надо горючего, они не болеют. Починить обычно можно самому. Лучше транспорта для постапокалипсиса не придумаешь.

Алекс отхлебнул из кружки. Пиво было местное, из паба дальше по коридору, – красноватое, с сильным ароматом хмеля. – Наверное, я никогда не смотрел на них с такой стороны. Номер на Луне им достался просторнее, чем на Тихо, хотя и того же типа. Четыре спальни выходили в просторную общую комнату. Большой экран, изогнутый вместе со стеной, показывал идеализированный лунный ландшафт, заметно фотогеничнее реального. Время от времени из-за скалы выскакивала мультяшная «инопланетянка», удивленно оглядывалась и шмыгала обратно. Забавно, решил Алекс, но настоящий лунный пейзаж все же лучше.

– Так вот, через Вашингтон я проходить не хотел. Слишком много народу, а если бы отказали помпы, не хотелось бы крутить педали по колено в луже, понимаешь?

– Еще бы, – согласился Алекс.

Холден был на «Росинанте». Наоми спала у себя в комнате. Она много спала с той минуты, как «Росинант» выхватил их всех из вакуума. Диагностер уверял, что она поправляется, что все с ней нормально. И все же Алекс волновался. Не из-за того, что она нуждалась во сне, а от того, что спать она на самом деле не хотела – притворялась. Облегчение, что Холден, Амос и Наоми теперь были рядом, пронизывало его до костей. И пусть бы на этом все и закончилось, все вернулось бы на свои места и стало как раньше.

Не стало. Даже в разговоре с Амосом Алекс замечал перемены. Какую-то рассеянность, словно Амос думал о другом и только делал вид, что со вниманием слушает Алекса. Наоми с момента прибытия на Луну находилась под наблюдением медиков, которые никого, кроме Холдена, к ней не допускали. Если Наоми ищет предлога не видеться с остальными, это очень плохой признак. Алекс так и не понял, как она попала в Свободный Флот и как сбежала, но травма была налицо. А он так старался спокойно радоваться возвращению команды, так старался не замечать растущего в душе беспокойства – этого чувства, что изменились не только правительства, планеты и Солнечная система – у них тоже все переменилось.

У Амоса пискнул терминал. Опрокинув разом полстакана пива, механик оскалился.

– Дела зовут…

– Понятно. – Алекс вылил остатки своего в раковину. – Куда идем?

Амос замялся, но всего на долю секунды.

– В док. Надо кое-что перетащить ко мне в мастерскую.

– Прекрасно, – сказал Алекс, – пошли.

Луна была крупнейшим из внеземных поселений человечества. Станции расползались по поверхности и уходили в глубину. Светильники на стенах сияли приятным желтым спектром, заливая даже сводчатые потолки. Сила тяжести – еще меньшая, чем на Марсе, Церере и Тихо, – вызывала странное и приятное ощущение, словно корабль летит себе потихоньку, никуда не торопясь. И почти удавалось забыть о трагедии, разыгрывавшейся всего в четырехстах тысячах километров над головами. Удавалось почти, но не совсем.

Амос продолжал излагать все, что случилось с ним в колодце, но Алекс слушал его вполуха. Подробности этой истории будут по сто раз пересказываться за столом, когда они попадут на свой корабль и улетят куда-нибудь. Нет нужды запоминать смысл – самый звук родного голоса радовал, как любимая и давно не слышанная песня.

В доке Амос огляделся и высмотрел кого-то сидящего на пластиковом контейнере. Контейнер был синий с белыми завитками царапин на боку – словно рисунок волн. На нем расположилась женщина плотного сложения, темнокожая, со множеством косичек на голове и гипсом на руке.

– Привет, Батч, – окликнул ее Амос.

– А, здоровяк, – отозвалась женщина. На Алекса она даже не взглянула. – Вот, доставили.

– Ну, спасибо.

Женщина кивнула и ушла чуть неловкой шаркающей походкой человека, непривычного к лунной гравитации. Амос влез в погрузочный мех, подхватил контейнер и направился к «Роси». Алекс еле поспевал за ним рысцой.

– Стоит ли спрашивать, что там? – спросил он.

– Пожалуй, не стоит, – ответил Амос. – Ну вот, попали мы на островок, с которого каждый тамошний богатей мог выскочить из колодца, так? И корабли там не столько…

«Росинант» стоял в настоящем ангарном отсеке, заполненном атмосферой, а не просто на площадке, от которой к шлюзу протягивались переходники. Новенькая, гладкая внешняя обшивка из титанового сплава и керамики, на матовой черной краске заметны выступы ОТО и антенн. Пасть килевой рельсовой пушки напоминала удивленно приоткрытый рот. В искусственном освещении корабль выглядел не столь драматично, как в нефильтрованном солнечном свете, но не менее красиво. Шрамы исчезли, но «Росинант» остался самим собой. Амос подвел мех к кормовому шлюзу и, не прерывая неторопливого рассказа, открыл люк. Войдя, он опустил контейнер на пол, но не стал включать электромагнитных креплений, которые удержали бы его на месте, а выскользнул из меха и поволок ящик в корабль. Машинный зал, грузовой отсек, мастерская – вся корма была территорией Амоса.

– Ну, а эти все, – продолжал Амос, – люди Джонсона… Хватит им ворошить мое дерьмо, так?

– Так, – согласился Алекс. – «Роси» снова наш и только наш.

– Хорошо. – Амос прошаркал в грузовой отсек.

– Значит, тамошние слуги, горничные, шоферы и прочие, – повторил Алекс, – вызвали безопасников, а потом переметнулись на вашу сторону? Или… В смысле, как это вышло?

– Ну, – пояснил Амос, отстегивая защелки контейнера, – за нас замолвили словечко, понимаешь?

Крышка поднялась сама собой. Алекс шарахнулся, недооценил силы тяжести и споткнулся. Над краем ящика поднялась черноволосая головка – худое, бледное как смерть личико с чернильно-черными глазами. Пульс у Алекса подскочил втрое. Психопатка и убийца Кларисса Мао робко улыбнулась ему.

– Привет, – сказала она.

Алекс протяжно, прерывисто вздохнул.

– Э-э… привет…

– Вот видишь, – сказал Амос, – я ж говорил, все уладится.

* * *

– Надо ему рассказать, – тихо доказывал Алекс.

Холден слушал рассказ Бобби о работе с ветеранами в Лондрес-Нове и не обращал на них внимания.

– Расскажу, – кивнул Амос.

– Расскажи прямо сейчас. Она на нашем корабле.

Амос пожал плечами:

– Она не один месяц здесь провела, пока мы добирались из Медленной Зоны.

– Пленницей. Потому что убивала людей. А теперь она там сама по себе.

– Поверь, это ничего не меняет, – сказал Амос.

– Что-то случилось? – оглянулся Холден. – Вы о чем?

– Пустяки, потом расскажу, – сказал Амос, – подождет до конца номера с собачками и лошадками.

Комната для совещаний в отделе безопасности отличалась старомодным дизайном: открытые арки, просторные, небесно-голубые потолки, подсвеченные рассеянным светом, с легким геометрическим орнаментом. Все это подчеркивало искусственность обстановки – впечатление вечернего дворика там, где нет ни дворика, ни вечера. Голос Авасаралы, раздраженный и отрывистый, опередил старуху. Едва она сама показалась из-под арки вместе с молодым и солидно одетым мужчиной, Бобби встала. Холден последовал ее примеру.

– …Если хотят иметь голос в принятии решений. На хрен предвыборную демагогию.

– Да, мэм, – соглашался молодой человек.

Авасарала жестом велела им сесть на место и уселась сама, не прерывая разговора с помощником:

– Обсуди сперва с Кляйнманом. Если он меня поддержит, Кастро с Наджаром это убедит.

– Если вы так считаете, мэм…

– Если я считаю?

Помощник склонил голову.

– С вашего позволения, позиция Чана сильнее позиции Кляйнмана.

– Ты меня поправляешь, Мартинес?

– Да, мэм.

Авасарала пожала плечами:

– Пусть будет Чан. Теперь ступай.

Когда молодой помощник вышел, старуха переключилась на них:

– Спасибо, что все вы… Где Нагата?

– В медотсеке, – сказал Холден. – Доктора еще не решаются ее выпустить.

Авасарала шевельнула бровью и отстучала что-то на ручном терминале.

– Ничего, решатся. Она мне нужна здесь. Спасибо, что большинство из вас пришли сюда. Я бы походила вокруг да около, чтобы вы почувствовали себя свободнее, да последние тридцать шесть часов я не вылезала с совещаний и совершенно охренела. Всем ясно, что Земле трындец, так?

– Черт. Ясно, – ответил за всех Амос.

– Хорошо. Тогда уж добьем до конца. Марсианский флот разлетелся вдребезги, а Смит слишком напуган, чтобы назвать это изменой.

– Можно спросить? – подалась к ней Бобби. ЭКС-десантница распластала ладони по столу, словно напряглась под ударом. – Совсем плохо дело?

– Официальных заявлений не будет, тем более в присутствии Джеймса Холдена. Не хотелось бы тебя обидеть, но о твоей способности выбалтывать информацию в самый неподходящий момент ходят легенды.

– Я избавляюсь от этой привычки, – сказал Холден, – однако, да, понимаю.

– Бывает, – продолжала Авасарала, – приходится думать о таком, чего мы раньше и представить не могли. Нас выбросило в хаос. Каждый хватает, что сумеет. Сама легитимность достанется тому, кто успеет схватить. Вот как обстоят дела. Этот торт с говном – Инарос? Он болтается вокруг Юпитера, разыгрывает из себя пирата. Ведет свою пьесу как по писаному. «Пояс восстал против давнего ига и берет свое по праву, трам-там-там…» Мое положение…

– Кстати, он прав, – вставил Холден и напоролся на взгляд Авасаралы. Если бы взглядом можно было убить, Холдена унесли бы в пластиковом мешке, а так он только покачал головой. – Если астеры поведутся на этот Свободный Флот, то потому, что им больше не па что надеяться. Новые системы и колонии…

– Уничтожили обжитую ими нишу, – закончила Авасарала. – Это дерьмово, и, наверное, мы могли бы придумать, как им помочь. Обеспечили бы им подобие базового вскладчину, не загони они римскую свечу в задницу самой большой в системе экосфере. Долго теперь придется ждать бесплатной раздачи продовольствия – пи практической, ни политической возможности у меня не будет.

– Они никогда не согласились бы принимать милостыню, – сказал Амос. – Эти поганцы держатся там третье, если не четвертое, поколение потому, что не хотят жить на пособие. Я не больше других люблю евгенику, но порода людей, выведенных в Поясе, не из тех, кто зависнет перед телешоу до самой смерти.

– Культурные различия мне известны, – отрезала Авасарала. – И я уже сказала, что они теперь ни хрена не значат. Даже согласись они взять, мне было бы нечего им дать. Значит, надо искать другой способ подрезать поджилки Свободному Флоту. Но флот Земли будет защищать планету от летящих из космоса камней-невидимок, а Марс – тратить все силы, притворяясь, будто с ним ничего не случилось, так что задача выглядит нерешаемой. Я собираюсь завтра выступить с заявлением. Вы слушаете его краткое содержание. Счастливчики. ООН при поддержке Марсианской Республики и АВП выдвигает силы против криминальной группы террористов и пиратов, действующих под именем Свободного Флота. Это не война, а полицейская операция. И тут в игру вступаете вы.

– Я должен возглавить эти силы? – спросил Холден.

– Да. Потому что под рукой вдруг не оказалось ни единого офицера ООН, не отправленного в свое время в позорную отставку. Чтоб тебя, Холден. Иной тюбик антигерпесной мази имеет к флоту ООН более законное отношение, чем ты.

Старуха с отвращением покачала головой. Обиду Холдена подчеркнул расползающийся по его щекам румянец. Бобби подавила смешок, но Алекс не мог не признать, что все это немножко забавно. Бобби подала голос первой:

– Чего именно вы от нас хотите?

– Во-первых, присутствия и поддержки на совещании. А главное – мне нужно знать, что вам известно. Что вы узнали. Мы должны понять, как главарь мелкой банды умудрялся каждый раз обходить нас на повороте…

– Никого он не обошел, – сказала Наоми, выйдя из-под арки в сопровождении конвоя.

В бестеневом освещении она казалась до ужаса хрупкой. Кожа у нее шелушилась, и двигалась Наоми с опаской, словно в любой момент ожидая боли. Но цвет склеры сменился с кровавого на более здоровый желтоватый, и говорила она почти внятно. У Алекса полегчало на сердце.

– Арестованная, мэм, – доложил конвоир.

– Спасибо, я заметила, – кивнула Авасарала и переключилась на Наоми: – Что значит «не обошел»?

– А вы посмотрите, сколько у него неудач. Он не убил Фреда Джонсона. Он не убил премьер-министра Смита. Он не захватил и не уничтожил станцию Тихо. Не взорвал «Росинант». Не удержал меня. У него такой стиль: если он победил – это важно. Если проиграл – это не в счет.

– А украденный им образец протомолекулы?

Наоми моргнула, на миг уставилась в пустоту, потом помотала головой:

– Он ничего об этом не говорил.

– А должен был?

Наоми села рядом с Холденом. Он взял ее за руку, и она не противилась, но смотрела только на Авасаралу. Алекс сам не знал, почему его это так тревожит. Совещание не для того затевалось, чтобы капитан и старпом налаживали отношения, и все же, будь она с ним чуть менее осторожна…

– Да, – сказала Наоми. – Он любит похвастаться.

Этот клочок информации был столь интимным, что у Алекса сжалось в груди от недоброго предчувствия. Лицо Холдена осталось спокойным. Непроницаемым.

– Хорошо, – довольно резко отозвалась Авасарала. – Это очень полезная информация. – Она помолчала, оценивающе осматривая Наоми. – Ты намного лучше выглядишь. Сколько ты слышала из того, что я тут говорила?

– Достаточно.

– Сможешь нам помочь?

Вопрос повис в воздухе со всеми своими оттенками и намеками. Не: «Как ты оказалась на их корабле?» Не: «Где ты с ним познакомилась?» Не: «Кто ты ему, чтобы он хвастал перед тобой своими планами?» Просто: «Ты сможешь помочь?»

– Ты как? – буркнул Амос.

– Что? А, нормально, – ответила Наоми.

– Просто очень уж дергаешься, – проговорил он.

И одновременно с ним Наоми выпалила:

– Я прошу иммунитета от преследования.

В комнате словно не осталось воздуха. слова не были признанием, но они рисовали картину, о которой никто из них до сих пор и думать не хотел. Просьба об иммунитете – это признание вины, даже если еще неизвестно, в чем она виновата.

Авасарала улыбнулась снисходительно, дружески и – Алекс был в этом уверен – лживо.

– Полного иммунитета?

– Для всех нас.

– А кто эти «все мы»? – Авасарала тщательно обдумывала каждое слово. – Твои друзья в Свободном Флоте?

– Команда «Росинанта». – Наоми чуть запнулась и добавила: – И, может, еще один человек.

Алекс кинул взгляд на Амоса. Наоми знает о Клариссе? Ее имеет в виду? Добродушная улыбка Амоса ничего ему не сказала. Авасарала постучала ногтями по столу.

– За Землю – нет, – произнесла она. – Тот, кто сбросил камни, иммунитета не получит.

Алекс видел, что удар попал в цель. В глазах Наоми ярко серебрились слезы.

– Для команды «Росинанта», – повторила она. – Для того человека… я позже, может, буду просить о милосердии и учете всех обстоятельств. Если до этого дойдет.

– Инарос?

– Нет, – сказала Наоми, – его хоть сожгите.

– Я хочу все расставить по местам, – начала Авасарала. – Ты, как бывший член группировки Инароса, хочешь предоставить полную и точную информацию о его деятельности как до, так и после бомбардировки Земли в обмен на полный иммунитет для команды «Росинанта» во всем, не связанном с упомянутой атакой? – Она не употребила ни одного бранного слова, и от этого фраза стала пугающе весомой.

– Да, – сказала Наоми, – все правильно.

Облегчение на лице Авасаралы было тверже кремня.

– Рада это слышать, милая. Я боялась, что ошиблась в тебе. – Она встала и тут же ухватилась за стол, ругнувшись себе под нос. – Мне не хватает веса. Как будто на батуте болтаюсь, черт бы его взял. Надо бы прилечь и принять снотворное, пока не дошло до нервного срыва. Так насчет совещания? Оно начнется с утра.

– Мы будем там, где скажете, – пообещал Холден. – И мы не собираемся ничего скрывать.

Он все еще держал Наоми за руку, и ее пальцы теперь обхватили его ладонь. Возможно, надежда еще оставалась. Что же касается «скрывать»… Ну, Амос пока ничего не сказал.

Совещание окончилось – и продолжилось. Авасарала попрощалась, а остальные, в том числе и Бобби, вышли в приемную, миновали пост и все вместе перебрались в общий вестибюль. Трезвое молчание понемногу вылилось в будничный спор – можно ли здесь разжиться едой лучше, чем на «Роси». А если не лучше, так хоть не похожей. И можно ли Наоми спиртное, потому что есть маленький паб на нижнем уровне и там подают недурное пиво. Никто не спрашивал, идет ли с ними Бобби, – это разумелось само собой. Шаркая и подскакивая в низком тяготении, Наоми с Холденом так и держались за руки. Амос с Бобби перебрасывались едкими шуточками. Именно этот совершенно заурядный разговор давал Алексу надежду. Надежду на то, что все, что произошло и еще происходит, что нависает над невидимым и неверным будущим, не сделает невозможными такие вот минуты. И что вопреки всему жизнь еще как-нибудь наладится.

На широкой и покатой площади Чанраяна, где поток машин, мехов и скачущих людей сворачивал в глубину Луны, Амос прокашлялся.

– Значит, иммунитет для команды?

– Не все тебе одному. – В словах Наоми была только доля шутки.

– Да, соображаю, – кивнул Амос. – Но вот какое дело. Я подумываю взять подмастерье. Знаете, надо наращивать команду. Готовить запасных специалистов.

– Хорошая мысль, – сказал Холден. – Ты кого-то уже присмотрел?

Глава 51 Наоми

– К черту! – сказал Холден, когда они остались в номере одни. – Ни за что. Нет, и все тут. Я готов сказать «нет» на миллиард разных ладов, чтобы выразить всю глубину этого «нет». Кларисса Мао? На «Роси»? Что тут можно ответить, кроме «спасибо, не надо» тысячу раз подряд?

– А все-таки, – отозвалась Наоми, направляясь в сторону постели, – ты обещал Амосу подумать.

Джим начал было расхаживать по комнате, но в лунной гравитации это не удавалось. Сдавшись, он сел в ногах кровати.

– Мы только-только собрали команду. Да и Бобби там была. Не хотелось портить настроение.

– Ах, настроение…

Она закрыла глаза. Все болело, даже кожа. Под опухшие веки словно песку насыпали. Ныли суставы на руках и на ногах. Болели колени. Подушечки пальцев были словно ободраны до мяса. И еще трещала голова – напоминала, как она уязвима, до первого резкого движения, а после него взрывалась болью. Впрочем, сейчас стало лучше, чем раньше. И будет еще лучше. Понемногу, днями или даже неделями, Наоми станет возвращаться к себе прежней. К одной из версий себя прежней. Даже если кое-чего исправить не удастся, все равно ей будет лучше, чем сейчас. Уже скоро.

Алекс с Амосом и Бобби ушли. Отправились на поиски пива и еды. Своей еды. Пиццы, фалафеля или сашими. Земной еды. Хорошей дробленки на Луне не достать, а если и достать, то не в тех заведениях, куда они пойдут. Наоми немного жалела, что ей не хватило сил пойти с компанией. И немного жалела, что Джим остался с ней, а не ушел. И отчасти готова была расплакаться от восторга, что она здесь, сбежала, все кончилось. Собственная душа представлялась Наоми горстью кувыркающихся игральных костей – что выпадет, то и определит остаток ее жизни.

– Я к тому, что… Кларисса Мао, – продолжал Джим. – Как это в голову могло прийти?

– Амос не боится монстров, – напомнила она.

В словах была горечь, но не только. Или нет, не горечь. Как все сложно…

– Она в ответе за смерть множества людей, – горячился Джим. – Она взорвала «Сунг-Ан». Прикончила четверть его команды. А тот труп, что она таскала в ящике для инструментов… Ты не забыла?

– Помню.

– Тот парень был ей другом. Она не безликих врагов убивала. Убивала, глядя прямо в глаза знакомым людям. Людям, которые ей нравились. Как от такого перейти к «знаю, но давайте возьмем ее в команду»?

Наоми понимала, что надо его остановить. Джим говорил не о ней, и не об «Августине Гамарре», и не о тех, других кораблях, которые подорвали, используя ее код. Он говорил не о Сине, пытавшемся помешать ее якобы самоубийству. Заговори Джим о ней, он имел бы право сказать больше. Как она могла бросить сына? Как допустила, чтобы Филип считал ее самоубийцей? Почему скрывала столько важного от людей, которых, по ее словам, любила? Грехов за ней было еще больше, чем за Клариссой Мао.

– Я не говорю, что ее надо убить. Насчет того, что Амос может не возвращать ее в тюрьму, а просто пристрелить, понятно, я пошутил.

– Мне это не показалось шуткой.

– Хорошо, я предпочитаю считать это шуткой, но не предлагаю убить Клариссу Мао. Я не хочу ее смерти. Я даже не хочу запирать ее в грязную тюрьму. Но мы ведь не о том говорим. Команда – это люди, которым ты буквально доверяешь жизнь – все время. Ну да, я летал на «Кентербери», и там были очень-очень сомнительные личности. Но даже Байерс убила всего лишь собственного мужа. Кларисса Мао решила убить меня лично. Меня. Я просто… Я не… Как это могло прийти ему в голову? Тот, кто сделал то, что сделала она, просто так не изменится.

Наоми глубоко вздохнула – набрала воздуха в избитые легкие. В груди еще побулькивало, но в ее кровь закачали столько угнетающих рефлексы препаратов, что кашель больше не доводил ее до головокружения. Открывать глаза не хотелось, говорить тоже. Она открыла глаза, села прямо, прислонившись спиной к изголовью и обхватив руками колени. Холден замолчал, ощутив тяжесть того, что должно было случиться. Наоми потянула себя за волосы, спрятала за ними взгляд, как за вуалью, и едва ли не со злостью отбросила, показав глаза.

– Так, – начала она, – нам надо кое о чем поговорить.

– Как капитану со старпомом? – осторожно спросил он.

Она покачала головой.

– Как Наоми с Джимом.

Больно было видеть, какой ужас застыл в его глазах, но она этого ожидала. Она чувствовала в груди такой же ужас. Странно, что после всего, что она делала, – после всех демонов, которым заглянула в лицо и уцелела, – это давалось так трудно. У Холдена загудел терминал, но он даже не взглянул на экран. Морщины в углах его рта пролегли глубже – так бывало, когда в рот ему попадало что-то неприятное. Он сцепил руки – сильные, спокойные, уверенные. Наоми вспомнила их первое знакомство – целую жизнь назад на «Кентербери». Вспомнила, как он излучал обаяние и уверенность и как она ненавидела его поначалу. Как ненавидела его за сходство с Марко. И как потом полюбила за то, что он оказался совсем другим.

А теперь она собиралась нарушить собственный обет молчания, и то, что было между ними, либо выживет, либо нет. Мысль об этом вселяла ужас. Марко по-прежнему мог лишить ее всего, и ему даже не понадобится ничего делать, даже знать о случившемся. Хватит того, что он существует.

– Я не… – Джим оборвал себя. Взглянул на Наоми исподлобья, словно был в чем-то виноват. – У каждого из нас есть прошлое. У каждого есть тайны. Когда ты улетела, я… растерялся. Смешался. Словно у меня отняли кусок мозга. И теперь, когда ты здесь, я просто всей душой счастлив тебя видеть. Ты здесь? Этого довольно.

– Ты говоришь, что не хочешь знать?

– Господи, нет! Я здорово сбит с толку. Я разрываюсь между зудом любопытства и злобной ревностью. Но я с ними справлюсь. У меня не больше права требовать, чтобы ты мне что-то рассказала, чем было прежде. Если не хочешь о чем-то говорить…

– Я ни о чем не хочу говорить, – перебила Наоми. – Но хочу, чтобы ты знал. А значит, придется через это пройти, нет?

Джим пошевелился, подтянул под себя ноги, устроился на коленях лицом к ней. К цвету кофе в его волосах примешалось совсем немного сливок. Глаза были голубыми, как глубокая вода. Или, если верить слухам, как вечернее небо.

– Значит, пройдем, – сказал он с простым, безграничным оптимизмом, заставшим ее врасплох и рассмешившим даже сейчас.

– Ну так вот, – начала она. – Подростком я жила с женщиной по имени тиа Марголис и прогоняла со всей доступной мне скоростью сетевые курсы по программированию, а через доки проходили корабли. Астерские корабли. Крутые.

Джим кивнул, и – на удивление ей – все стало просто. В ее представлении раскрыться перед Джимом – перед кем угодно – означало вызвать гнев, отвращение, укор. Или, хуже того, жалость. Джим при всех его недостатках кое в чем являл собой совершенство: сейчас он целиком обратился в слух. Она была любовницей Марко Инароса. Рано забеременела. Участвовала – сначала не зная того – в саботаже кораблей с внутренних планет. Сына, Филипа, у нее отобрали, чтобы держать в подчинении. Она описывала темные мысли и понимала, что едва ли не впервые говорит о них открыто, не прикрываясь иронией.

«Я пыталась покончить с собой, но не получилось». Просто сказать это вслух было как попасть в кошмар. Или как проснуться после кошмара.

А потом, где-то в самой глубине признания, обнажения саднящей души, что всегда означало боль и ужас, зародился обычный разговор между ней и Джимом. О том, как она придумала способ послать ему предупреждение в разгар боя, и он рассказывал, как его получил, и как общался с Моникой Стюарт, и почему счел ее предательницей. А потом они вернулись к похищению Моники и к ее плану использовать протомолекулу как спиритическое блюдце для поиска пропавших кораблей. А потом перескочили к «Четземоке» и сорвавшемуся плану Марко, что вывело на его обыкновение всегда прятать интригу в другой интриге, и не успела Наоми дорассказать о Сине, как вернулись Алекс с Амосом и Бобби, загомонили, как певчие птицы. Джим закрыл от шума дверь спальни и, вернувшись, сел рядом с Наоми, тоже прислонившись к изголовью. Когда она рассказывала, как убила Сина своим прыжком, Джим взял ее за руку. Минуту они молчали. Наоми исследовала свое горе. Оно было подлинным, глубоким и еще осложнялось гневом на старого друга, ставшего ей тюремщиком. Тогда Наоми не позволяла себе этого замечать, но, оглядываясь назад, понимала, что все все время, проведенное на «Пелле», она отступала в себя. Кроме того разговора, в котором она победила Марко. Она вспомнила, как сказала, что Джим – такой человек, каким Марко притворяется, задумалась, стоит ли рассказывать об этом, – и рассказала. Джим с ужасом уставился на нее, но тут же расхохотался. Они сбились и потратили десять минут на сопоставление сроков: «Четземока» отстыковалась от «Пеллы» до или после вылета Джима с Тихо? До или после удара по Земле он попросил Алекса проверить «Пау Кант»? А, вот как. Ясно, теперь разобралась.

Им одновременно захотелось спать. Наоми свернулась клубочком, обняв Джима. Паузы становились дольше и спокойнее. Она было спохватилась: «Ой, я же хотела поговорить об Амосе и Клариссе», – но уже спала и видела сон, в котором корабль разгонялся на полной g и только она плавала в невесомости.

Всю команду прижало к палубе, а она парила в воздухе, доставая инструменты и провода, до которых другим было не дотянуться.Алекс объяснял это тем, что у нее слишком много собственной инерции и остальным придется еще попотеть, догоняя ее. Во сне объяснение звучало логично.

Она проснулась. Не знала, долго ли проспала, но голоса в общей комнате смолкли. Джим устроился на боку, прижавшись к ней спиной, и ровно, глубоко дышал. Наоми медленно потянулась, стараясь не тревожить его. Боль в мышцах, суставах и коже немного смягчилась, и в груди было тепло. Свободно.

Сколько лет она хранила свои тайны… Зажимала их, как чеку гранаты. Страх, стыд, вина копились незаметно для нее. Все, в чем она ошиблась – а ошибок было много, – набирало силу. Странное чувство, когда все это не гложет тебя изнутри. Своего рода пустота, но пустота мирная.

Не то чтобы Наоми вдруг вся обратилась в счастье и свет. Син все равно умер из-за нее. В этом ничего не изменилось – и все изменилось. Старая картина с переменой рамы обернулась новой. Джим шевельнулся во сне. Среди тонких темных волосков у него на загривке была пара светлых. Первая седина.

Что-то между ними переменилось. Не за время ее каникул в аду, а теперь, когда она вернулась из персональной преисподней. Она не сказала бы точно, кем они были друг другу – она и Джим, – только теперь стало по-иному. Потому что она изменилось, но ее перемена его не сломала. Он не станет пытаться сделать ее прежней, придуманной им Наоми.

Все меняется, и возврата к прежнему нет. Но некоторые перемены – к лучшему.

Она медленно выбралась из постели, прошаркала к угловому столику. На нем лежали их ручные терминалы и пузырек с противораковыми таблетками Джима, раз уж он жил теперь не на «Роси». Наоми потянулась к своему терминалу, помедлила и взяла Джимов. Следовало бы спросить разрешения, но он спал, ей не хотелось его будить, и она не думала, что Джим стал бы возражать.

Репортаж Моники Стюарт о прохождении кольца кораблем «Рабиа Балхи» ничем не выделялся. В самом событии не было ничего удивительного, если б не окружавшая его история. «При чем тут Марко?» – размышляла Наоми. Почему он начал пиратствовать задолго до возможности нанести главный удар, открывающий дорогу к масштабным перехватам? Одни только усилия по подчистке данных с «Медины» выглядели ненужным риском. Может, дело в системе, в которую направлялся «Балхи»?..

Она перешла на собственный терминал, подключилась к компьютеру «Роси» и ввела серию простых параметров сверки. Это было несложно. Большая часть сведений, с которыми работала Моника, находилась в открытом доступе. А оптические телескопы всей системы высматривали Свободный Флот с первой минуты атаки Марко на марсианский конвой. Список систем, куда направлялись пропавшие корабли, оказался недлинным, но и закономерности в нем не просматривалось. Наоми пыталась вспомнить, не упоминал ли кто об этих системах на «Пелле». Тасним, Иерусалим, Новый Кашмир. Конечно, с названиями тоже была путаница: Новый Кашмир называли еще Сандалфоном, Высоким Техасом и ЛМ‑422. Наоми нашла варианты названий для других систем. Теперь, когда Джим знал худшее о ее прошлом, она спешила помочь людям Авасаралы, и если ее пребывание на «Пелле» даст хоть какой-то ключ…

Она нахмурилась. Снова прогнала соответствующие параметры с разными интервалами допуска. За спиной зевнул Джим. Сел, зашуршав простынями. «Роси» отозвался списком вариантов, Наоми стала их прокручивать. «Лентяй из Анкары» более или менее подходил под описание «Рабиа Балхи», но следовая подпись различалась. Дешевле купить новый корабль, чем менять всю ходовую часть на готовом. За дверью что-то сказал Алекс, Амос ответил. И прозвучал – к ее удивлению – голос Бобби. Джим тронул Наоми за плечо.

– Эй, ты в порядке?

– Угу, – промычала Наоми. – Все отлично.

– Давно встала?

Взглянув часы, она застонала.

– Три с половиной часа!

– Позавтракаешь?

– Господи, да!

Спина, когда она поднялась, не слишком возмутилась. Ум был живым, сосредоточенным и впервые за несколько недель принадлежал ей целиком. Пожалуй, впервые с тех пор, как пришло наполненное ядом сообщение от Марко. Наоми не вела войны с собой, и это было хорошо. Однако…

Волосы у Джима торчали во все стороны, и ему это шло. Он взял Наоми за руку.

– Что-то не так?

– Не знаю.

– А кофе исправит положение?

– Не повредит, – согласилась она.

В общей комнате Амос обсуждал с Бобби способы перемещения без горючего – каждый немного выставлялся перед собеседником, оба это замечали и веселились вовсю. Алекс улыбнулся вошедшим и, когда Джим с Наоми уселись за стойку, сделал им по полчашки густого эспрессо, долив доверху густыми коричневатыми сливками. Наоми отхлебнула, наслаждаясь теплом и богатым сложным вкусом, прячущимся за горечью.

– Уже лучше выглядишь, – заметил Алекс.

– И чувствую себя тоже. Спасибо. Бобби, те пропавшие корабли, что ты искала, – они все принадлежали Марсианской Республике? Военному флоту?

– Корабли, оборудование, оружие – всё, – подтвердила Бобби. – Теперь мы вроде бы знаем, что с ними случилось.

– А колонистских кораблей не пропадало?

Десантница насупилась.

– Я не проверяла.

– К чему это ты ведешь? – спросил Джим.

Наоми покружила эспрессо в чашечке цвета старой кости, полюбовалась, как исчезает в низкой силе тяжести воронка.

– Пропавшие корабли делятся на две группы. Военные корабли Марса, которые теперь у Марко, и колонистские, исчезнувшие по пути к новым солнцам. Шестьдесят-семьдесят процентов Свободного Флота соответствуют старым спискам военных. Сходства с пропавшими колонистскими я не нашла. Я не могу найти закономерности ни в пунктах назначения, ни в грузе. И не вижу, что выигрывал бы Марко, перехватывая их.

В горле у Амоса зародилось низкое рычание.

– Да, – Наоми ответила на этот звук как на слова. – Что-то в кольцах-вратах глотает корабли.

Эпилог Советер

«У меня есть трек-номер, – в шестой или седьмой раз повторял капитан грузового суденышка. – Есть подтверждение отгрузки и трек-номер прямо от „Аматикс Фармацевтик“. Груз поступил на „Медину“ полгода назад. У меня есть трек-номер!»

Слушая ответ, Советер пил из груши горячий чай. Он предпочел бы виски из рюмки, но был на вахте, да и «Баркейт» шел без ускорения. Вахта делала невозможным виски, невесомость – рюмку. Конечно, капитанская рубка – его владения, и здесь он имел право заниматься, чем хочет. И занимался. Для него исполнение долга было приятнее виски.

«Сабес ваш номер, „Тореадор“, – ответил голос с „Медины“. – Хотя „Аматикс“? Эса эс земная фирма. „Медина“ не принимает компаний с Земли».

«Баркейт» был боевым кораблем класса «Доннаджер». Маленький космический город, отлаженный, как машина, и способный раздробить на частицы мельче песчинок не только малютку-грузовик, но и станцию «Медина». Однако и он, и остальной флот Дуарте дожидались разрешения на вход в следующее кольцо и начало второй, еще более удивительной стадии полета от диспетчерской службы «Медины». Казалось бы, избыточная вежливость со стороны флота – но для нее были причины. Не в последнюю очередь – общее нежелание применять тяжелое оружие в такой близости от станции чужаков, которая инертно висела в огромном не-пространстве между кольцами. Они не готовы были ее будить. Пока еще не готовы.

В дверь тихо постучали. Советер оправил мундир.

– Войдите.

Лейтенант Баббадж, придерживаясь за скобу на раме, открыла дверь. В жесте воинского приветствия ощущалось беспокойство. Советер заставил ее задержать руку в салюте и только потом ответил на приветствие и позволил войти.

«Я десять месяцев в пути! – орал капитан „Тореадора“. – Если колония не получит груза, им конец».

– Слышали? – спросил Советер, кивая на динамик.

– Нет, сэр. – Смуглая кожа женщины приобрела пепельный оттенок. Губы были сжаты в ниточку.

«Юзгюн, „Тореадор“, – ответила станция „Медина“. – Вам нужно загрузиться медициной, вир кеннен…»

«Мне не загрузиться нужно, мне, черт вас побери, нужен мой груз! Его отследили до вашей станции, и я не…»

Советер отключил переговоры и сделал еще глоток из груши.

– Более или менее одно и то же чуть ли не целый час. Неловкое у них положение.

– Да, сэр.

– Знаете, почему я хотел, чтобы вы это услышали?

Она проглотила страх – молодец! – и ответила ровным голосом:

– Чтобы показать, к чему приводит нарушение дисциплины, сэр.

– В конечном счете да. Мне доложили, что вы нарушили форму одежды. Это так?

– Только браслет, сэр. Он достался мне от матери, и я подумала… – Голос у нее все-таки сорвался. – Да, сэр, вам верно доложили, сэр.

– Благодарю, лейтенант. Я ценю вашу искренность.

– Разрешите говорить свободно, сэр?

Советер усмехнулся:

– Разрешаю.

– Смею сказать, форма одежды определялась распорядком военного флота Марсианской Республики. Если мы намерены нарушить порядок перехода, то, возможно, и другие требования стоит пересмотреть, сэр?

– Вы о том, что мы вообще здесь?

Ее лицо застыло. Лейтенант позволила себе лишнее и понимала это. Такое случается. Смущение и детское желание топнуть ногой, заявляя: «Так не честно». Капитан бы на ее месте до такого не дошел. Но раз уж карты на стол, так на стол. Ход обратно не берут.

– Верно, мы живем во времена перемен. Когда законно избранное правительство оказалось несостоятельным, адмирал Дуарте взял на себя власть над флотом и ответственность за него. Я подчинен непосредственно ему и выполняю его приказы. Вы, согласно той же иерархии подчинения, должны выполнять мои. Флот действует независимо, но это не отменяет всех правил.

– Сэр, – ответила Баббадж.

Подразумевалось «да, сэр», но «да» она не сказала.

– Знаете, что будет, если я запишу вам отказ подчиняться флотской дисциплине?

– Меня могут сместить с должности, сэр.

– Могут. А если делу дадут ход, то и вовсе разжалуют. Отстранят от службы. Позорная отставка. Не из-за браслета, конечно. Браслет – мелочь, но если это пойдет дальше… Вы поняли?

– Поняла, сэр.

– Как вы думаете, что будет, если вас отправят в отставку?

Она в замешательстве смотрела на капитана. Он жестом позволил говорить.

– Я… я не… – запнулась она.

– И я не знаю, – кивнул Советер. – Раньше, на Марсе, вы вернулись бы к гражданской жизни. Но там, куда мы направляемся, гражданской жизни нет. Там вообще нет человеческой жизни. Мне что, предоставить вам шанс встроиться в местную пищевую цепочку? Или я должен тратить время и ресурсы, чтобы отослать вас назад – кстати, куда назад? Силы, захватившие власть на Марсе, сочтут вас изменницей – как и меня. Вас приговорят к пожизненному, если не согласитесь на сотрудничество. А если вы готовы согласиться на сотрудничество, то мне нет никакого резона посылать вас назад. Верно?

– Да, сэр.

Он видел, как в ее глазах зарождается понимание. Впрочем, только зарождается. Человечество так слабо! Не только у нее, у половины популяции интеллект ниже среднего уровня. У половины верность ниже средней. Средняя преданность долгу… Законы статистики жестоки. Удивительно, как этот вид столь многого сумел достичь.

– Теперь, когда мы взяли инициативу на себя, – продолжал он, – строгая дисциплина будет еще важнее. Мы сейчас в положении дальних космических кораблей, существовавших во времена до эпштейновской тяги. Община исследователей и воинов, изолированная на много месяцев, если не лет. Там, где со всех сторон пустота, нет места посторонним. Понимаю, вы обижены, что…

– Нет, сэр, не обижена…

– Понимаю, вы обижены, что я на вас обрушился за такую мелочь, как браслет. Это кажется пустяком, это и есть пустяк. Но если я стану ждать серьезных нарушений, мы очень-очень скоро дойдем до вопросов жизни и смерти. Я не могу позволить себе рыцарства.

– Я понимаю, сэр.

– Рад слышать.

Он протянул к ней руку ладонью вверх. Баббадж смахнула слезы и быстро порылась в кармане. Положив браслет ему на ладонь, она на лишнюю секунду задержала руку. Вещица что-то значила для женщины. Отдавая браслет, она приносила жертву. Советер сжал пальцы на тонкой серебряной цепочке с подвеской-ласточкой. И постарался мягко улыбнуться.

– Свободны.

Когда Баббадж закрыла за собой дверь, он повернулся к монитору системы. Новое сообщение поступило от Кортасара. Кожа у капитана пошла мурашками. С тех пор как астеры спустили курок, ручной умник Дуарте рассылал все больше сообщений. Энтузиазм ученого нервировал Советера. Характер этого человека никак не укладывался в рамки нормы, а его радость от предстоящего на новой станции Лакония отдавала предвкушением сексуального удовольствия.

Однако долг есть долг. Бросив браслетик Баббадж в утилизатор, капитан открыл сообщение. Кортасар то ли слишком придвинулся к камере, то ли нарочно из каких-то соображений предпочел чуть выйти из фокуса. Его широкий подбородок и тонкие черные волосы были вроде бы ничем не примечательны. Советер потер ладони, словно бессознательно умывал руки.

«Капитан Советер, – заговорил этот странный человечек. – Рад сообщить, что образец доставлен в целости. Благодарю, что вы взяли на себя заботу о нем после его освобождения. Однако я в отчаянии от известия, что флот отстает от графика».

– На несколько дней за месяцы, – буркнул Советер себе и экрану. – Нагоним.

«Вам, конечно, известно, что и ресурсы, и время до подчинения артефакта у нас ограничены. Чтобы исправить этот нежелательный факт, исследовательская группа выработала планы и спецификации некоторых модификаций „Баркейта“, переназначенного быть вместилищем артефакта. Часть этих работ ваш технический персонал может начать уже сейчас. Разумеется, если возникнут вопросы, я в вашем распоряжении. Кортасар, конец связи».

Экран переключился па технические рисунки. Их оказалось более чем достаточно, чтобы и капитана привести в отчаяние. Все артефакты чуждой технологии были известны под именем протомолекулы, хотя запущенный издалека набор микрочастиц-вирусов для перестройки жизни был лишь одним из инструментов среди множества. И если Кортасар верно интерпретировал сверхсекретные данные с зондов марсианского флота, то, что они нашли, окажется гораздо проще приручить и использовать в интересах человечества.

И все же изменения, которых Кортасар требовал от «Баркейта», выглядели неприятно органическими. Дело было не столько в установке шлюза новой модели, сколько во вживлении колоссального протеза.

«Это начало чего-то совсем нового и мощного, и если хорошие люди не решатся взять власть в свои руки, ее возьмут дурные», – сказал им адмирал Дуарте в ночь, когда капитана Советера принимали в круг. Это было верно тогда и осталось верным сейчас. Капитан включил камеру, пригладил волосы и начал запись:

– Сообщение получил. Планы немедленно передам техникам. Если возникнут проблемы – свяжусь.

Кратко, по делу, без лишних слов и без грубости. Профессионально. Он надеялся, что это будет принято за профессионализм. На всякий случай пересмотрев запись и поразмыслив, не заменить ли слово «проблемы» на «вопросы», он решил, что придает этому слишком большое значение. Едва Советер отправил сообщение, система пискнула.

«Капитан, „Медина“ дала пропуск».

– Неужели, мистер Когома? Как они добры! И как же разрешилась ситуация с потерянным грузом?

«Грузовик идет на стыковку со станцией, сэр».

Что ж, будет у головастиков еще один корабль. Знай «Тореадор», куда ветер дует, он бы рванул обратно к той нищей планетке, откуда явился, и постарался бы как-нибудь обойтись без этой посылки. Но пока Свободный Флот будет заглатывать корабли, будет морить колонии голодом. Ослаблять их. Пока астеры додумаются, что ведут арьергардные бои с самой историей, Дуарте выйдет на позиции.

«Война, – размышлял Советер, перебираясь в командную рубку, – давно ведется не за обладание территориями. Работа военных – разделять врагов. Не одно поколение мелкие войны в Поясе велись не за контроль над станцией Веста или Церера, не за какой-нибудь плавающий в безграничном пространстве пузырек с провизией. Речь всегда шла единственно о том, чтобы ни АВП, ни иная сила среди астеров не стала организованной. Так было, пока времена не переменились, пока не появилась точка приложения организованной силы. Свободный Флот возник бы десятки лет назад – если б позволили такие, как Дуарте. Теперь, когда астеры наконец им обзавелись, им предстоит убедиться, насколько этот флот бесполезен. Его единственная задача – на несколько лет оттянуть на себя силы Земли и того, что осталось от Марса. А потом… Награда отважным – право стоять у руля истории».

В рубке все оказалось в порядке. Все вахтенные лежали в амортизаторах, дисплеи были протерты, панели управления блестели. «Баркейт» прибудет на станцию Лакония в парадной форме, словно только что с Марса. И без всяких браслетиков. Капитан подтянулся к командному посту и пристегнулся в кресле.

– Мистер Тейлор, стартовое предупреждение. Мистер Когома, уведомите флот и «Медину», что мы приступаем.

– Сэр, – обратился к нему офицер с оружейного поста, – позвольте открыть порты орудий?

– Ожидаются боевые действия, мистер Кюн?

– Не ожидаются, сэр. Избыточная предосторожность.

Кюн тоже не доверял головастикам. Разумно. Банда гангстеров и ковбоев, вообразивших, что у кого стволы, за теми и власть. Советер не ожидал, что Свободный Флот так скоро решится заступить дорогу Дуарте, но астеры глупы и импульсивны. Не следует ожидать от дилетантов решений, какие принял бы профессионал.

– Разрешаю. И предупредите заодно пост ОТО. Мистер Когома, прошу рекомендовать тот же образ действий флоту.

– Есть, сэр, – отозвался Когома.

Прозвучала сирена, и Советера на несколько секунд прижало к креслу. Переход через кольцо Лаконии был коротким. Пространство между кольцами после простора настоящего, открытого вакуума вызвало клаустрофобию. И оно было темным. Беззвездным. Чокнутые физики твердили, что за кольцами нет пространства. Что пузырь, в котором они существуют, ограничен не барьером, а чем-то более основательным, чего капитан и вообразить не мог. Да и не пытался.

Врата Лаконии приближались, за ними уверенно и ясно горели звезды. По мере движения их становилось больше. Дюзовые следы авангарда флота при проходе через кольцо вспыхивали ярче. По ту сторону – новые созвездия. Галактика будет видна под другим углом, а это совсем новое небо.

– Подходим к кольцу, сэр, – доложила навигатор Келлер. – Проход через три… два…

Келлер рассыпалась. Нет, не так. Келлер осталась на месте, сидела, где сидела. Но стала облаком. Все они стали облаками. Советер поднял руку. Он видел все: границы своих пальцев, пространство между атомами, вихри и токи своей крови. Он видел молекулы воздуха – азот, кислород, углекислый газ плясали, сталкивались, загораживая глубочайшую пустоту между ними. Пронизывающий все вакуум.

«У меня удар, – подумал капитан. И еще: – Нет, беда с чем-то другим».

– Вырубить тягу! – крикнул он. – Разворот!

Волны его слов проходили сквозь видимый и невидимый воздух расширяющимися кругами, отражались от стен, вздрагивали, пересекаясь с криками ужаса и ором сирены. Это было прекрасно. Облако, которое раньше звалось Келлер, шевельнуло рукой и почему-то не проскользнуло в пустоты панели управления.

Он услышал шорох летящих молекул прежде, чем они достигли его и стали слышны слова:

– Что это? Что происходит?

Он не видел образов на экране и не знал, видны ли на нем звезды. Он воспринимал только атомы и фотоны – не вещи, которые они составляли. Кто-то вопил. Кто-то что-то еще.

Он развернулся и увидел движение. Это было что-то иное – не облако, подобное ему и другим. Нечто твердое, но затемненное пустотой материи, как туманом. Множество форм – не светлых и не темных, иных, как третья сторона монеты, – проходило в пространство между пространствами. Неслось на них. На него.

Советер не заметил своей смерти.

Джеймс Кори «Пепел Вавилона»

Мэтту, Хэлли и Кенн,

сделавшим все возможное

Пролог Намоно

Через три месяца после падения метеоритов Намоно увидела в небе клочки синевы. Удар по Лагуату – первый из трех разбивших мир камней – взметнул в воздух большую часть Сахары, на много недель скрыв и Луну, и звезды. Даже багровое солнце с трудом пробивало мутные облака. Песок с пеплом сыпались на Великую Абуджу, скапливались барханами, перекрашивая город в желтовато-серый цвет – в тон небу. Еще разбирая с волонтерской командой обломки, занимаясь ранеными, Ноно поняла: раздирающий ей грудь кашель с черной мокротой – оттого, что надышалась смертью.

От кратера, оставшегося на месте прежнего Лагуата, Лабуджи отделяли три с половиной тысячи километров. Ударная волна повыбивала окна, обрушила часть зданий. Двести погибших, если верить новостям, и четыре тысячи раненых. Больницы переполнились. Если вы не на краю смерти, просим вас оставаться дома.

Электрическая сеть вскоре рухнула. Солнечным батареям не хватало освещения, а наполненный песком воздух разъедал ветряки – их не успевали очищать. Пока из Киншасы везли термоядерный реактор, город пятнадцать суток сидел без света, да и потом все, что было, направлялось на гидропонику, больницам и правительству, поэтому жить светлее не стало. Выйти в сеть с ручных терминалов удавалось не всюду, да и то ненадежно. Иногда они на сутки оставались без связи с миром. Следовало ожидать, твердила себе Намоно, – если бы такое вообще можно было предвидеть.

И все же через три месяца в огромном бельме неба появился просвет. Красноватое солнце соскальзывало на запад, и на востоке засветились лунные города – самоцветы на синем поле. Да, грязноватая и клочковатая, но синева. Ноно утешалась, глядя в нее на ходу.

Международный квартал возник, по историческим меркам, недавно. Редкое здание насчитывало больше ста лет. Этот район запомнил любовь прошлого поколения к широким проездам между лабиринтами узких улочек и мягким изгибам квазиорганической архитектуры. Главным ориентиром оставался монолит Зума-рок. Пыль и пепел, засыпая скалу, не сумели ее изменить. Для Ноно здесь была родина. В этом городе она росла, сюда, покончив с приключениями, перевезла свою маленькую семью. Здесь надеялась на тихую жизнь.

Она зашлась в горьком кашле – потом просто откашлялась.

Вот и центр помощи пострадавшим: фургон на краю общественной парковки. На боку трилистник – эмблема гидропонной фермы. Не ООН и даже не городская администрация. Чрезвычайное положение сплющило слои бюрократии в тонкую лепешку. Спасибо и на том – не всюду найдешь даже такой фургон.

Пологий холм, поросший прежде травой, скрылся под коркой пыли и пепла. Тут и там змеились борозды и изломанные трещины – дети все равно пытались здесь играть, но сейчас никто не катался по склону. Люди собирались в очередь. Ноно тоже встала. У всех здесь были такие же пустые взгляды. Шок, истощение, голод. И жажда. В международном квартале проживало много норвежцев и вьетнамцев, но пепел и несчастье сбили всех, независимо от цвета кожи, в одно племя.

Борт фургона поехал вниз, очередь шевельнулась, предвкушая. Еще один недельный паек, пусть даже скудный. Дожидаясь своей очереди, Ноно со стыдом вспомнила, что никогда в жизни не нуждалась в базовом пособии. Она была из тех, кто заботится о других, а не из нуждающихся в поддержке. Но вот теперь и ей понадобилась помощь.

Она дошла до фургона. Человека, протянувшего ей пакет, она уже видела. Круглолицый, с черными веснушками на смуглой коже. Он спросил адрес, она назвала. После мимолетной заминки он с четкостью автомата протянул ей белый пластиковый пакет. Ноно взяла. Ужасно легкий. Раздатчик взглянул ей в глаза, только заметив, что женщина не отходит.

– У меня жена, – сказала Намоно. – И дочь.

В его глазах вспыхнула ярость, жесткая, как пощечина.

– Если они могут ускорить рост ячменя или создать рис из ничего, присылайте их к нам. Если нет… вы нас задерживаете!

Глаза у нее защипало от слез.

– По одному на дом, – отрезал раздатчик. – Проходите.

– Но…

– Проходи! – рявкнул он, щелкнув пальцами. – Люди ждут!

Ноно отошла, слыша за спиной непристойные ругательства. Слезы уже высохли – можно не утирать. Вот только глаза щиплют.

Зажав пакет под мышкой, она дождалась, пока прояснится зрение, и пошла к дому. Задерживаться нельзя – есть другие, более отчаявшиеся или менее принципиальные, чем она: они поджидают неосторожных за углами и в подворотнях в надежде раздобыть фильтры для воды и пропитание. Надо идти твердым шагом, чтобы не сочли за добычу. Несколько кварталов она занимала изголодавшийся, измученный ум фантазиями о схватке с ворами. Как будто катарсис насилия сулил ей мир.

Уходя, она обещала Анне зайти на обратном пути к старому Джино, проверить, добрел ли старик до машины с помощью. Но, добравшись до нужного поворота, она не стала заворачивать. Усталость уже высасывала мозг из костей, и ей страшно было подумать: возвращаться в очередь, подпирая собой старика. Скажет, что забыла. Это будет почти правдой.

На повороте с широкого бульвара в свой тупичок она заметила, что фантазии в голове сменились. Теперь под ее ударами молил о пощаде не вор, а конопатый раздатчик помощи. «Если они ускорят рост ячменя…» Это как понимать? Шуточка насчет использования тел вместо удобрений? Он посмел угрожать ее семье? Да кем он себя воображает?

«Нет, – явственно, как будто Анна была рядом, ответил ей внутренний голос. – Нет, он злился, потому что хотел бы помочь, да не мог. Сознание, что всех твоих усилий мало, – само по себе груз. Только и всего. Прости его».

Намоно понимала, что надо бы, но не простила.

Домик у них был маленьким. Полдюжины комнат, стиснутых, как влажный песок в детском кулачке. Ни прямых линий, ни прямых углов. От этого жилье скорее походило на грот или пещеру, чем на построенное человеком здание. Перед дверью Ноно замешкалась, приводя в порядок мысли. Солнце садилось за Зума-рок, в наполненном песком и дымом воздухе вычерчивались широкие лучи. Как будто утес обзавелся нимбом. И точка света в темнеющем небе. Венера. Сегодня в небе, может быть, загорятся звезды. Она уцепилась за эту мысль, как за спасательный плотик в море. Может быть, будут звезды.

В доме было чисто. Коврики вытряхнуты, кирпичный иол подметен. И пахнет сиренью – кто-то из прихожанок Анны принес благовония. Намоно смахнула последнюю слезу. Можно сделать вид, что глаза покраснели от уличной пыли. Если ей и не поверят, так тоже сделают вид.

– Алло! – позвала она. – Есть кто дома?

В дальней спальне взвизгнула Нами, зашлепала босыми ногами по брускам, пулей вылетела к двери. Ее малышка стала не так уж мала. Она теперь доставала макушкой Ноно до подмышки, а Анне до плеча. Ребяческая пухлость ушла, уже подавала голос жеребячья красота подростка. Кожа чуть светлей, чем у Ноно, густые тугие кудряшки, но улыбка – русская.

– Вернулась!

– Как же не вернуться, – отозвалась Ноно.

– Что нам дали?

Намоно отдала дочке белый пакет. Заговорщицки улыбнулась, склонившись к ее лицу.

– Может, ты посмотришь и расскажешь мне?

Нами в ответ ухмыльнулась и поскакала в кухню так, будто ей вручили не восстановители для воды и быстрорастущий ячмень, а бриллианты. В ее не совсем наигранном восторге, кроме искренней радости, было и желание уверить матерей, что с ней все хорошо, что о ней можно не волноваться. Сколько силы – не только ей – дает стремление защитить другого. Ноно не знала, хорошо это или плохо.

В спальне лежала на подушках Анна. Пухлый том Толстого пристроился рядом. Корешок изломан – не раз перечитывался. «Война и мир». Анна тускло бледна, лицо осунулось. Ноно осторожно присела рядом, опустила ладонь на голую кожу на правом бедре жены, над разбитым коленом. Кожа уже не обжигала и не натягивалась, как барабан. Хороший знак.

– Сегодня в небе были просветы, – рассказала ей Ноно. – Ночью могут показаться звезды.

Анна улыбнулась своей русской улыбкой – той самой, что с ее генами передалась Нами.

– Вот и хорошо. Перемена к лучшему.

– Видит бог, есть куда меняться, – отозвалась Намоно и, еще не договорив, пожалела, что не сдержала горечи. Чтобы смягчить сказанное, взяла Анну за руку. – И ты лучше выглядишь.

– Сегодня жара нет, – согласилась Анна.

– Совсем?

– Ну, немножко.

– Много было гостей? – скрывая недовольство, спросила Ноно. Прихожане устроили вокруг раненой Анны большую суету, несли знаки внимания, наперебой предлагали помощь, не давая больной отдохнуть. Намоно позволяла себе вмешаться и отослать их. Она подозревала, что Анна это допустила больше за тем, чтобы паства не отдавала ей последние припасы.

– Амири заходил, – сказала Анна.

– Да что ты? И чего же хотел мой кузен?

– Завтра у нас молитвенное собрание. Всего около дюжины человек. Нами помогла прибрать для них гостиную. Я знаю, надо было тебя спросить, но…

Анна кивнула на распухшую, как тесто, ногу, словно самым страшным, что с ней случилось, стала неспособность стоять за кафедрой. Может, так оно и было.

– Если ты уже в состоянии, – кивнула Намоно.

– Извини.

– Извиняю. Опять. Всегда.

– Ты добра ко мне, Ноно. – И, тихо, чтобы не услышала Нами: – Пока тебя не было, объявляли тревогу.

Намоно похолодела.

– Куда ударит?

– Не ударит. Перехватили. Но…

Молчание договорило за них. Еще один. Еще один камень, швырнутый в гравитационный колодец, в хрупкие останки земли.

– Я Нами не сказала, – призналась Анна так, словно считала за грех защитить ребенка от страха.

– Это ничего, – ответила Намоно. – Если надо будет, я скажу.

– Как Джино?

«Забыла» – уже подступило к горлу, но Намоно не сумела выговорить лжи. Себе она могла солгать, но не в чистые глаза Анны.

– Сейчас схожу к нему.

– Это важно, – сказала Анна.

– Понимаю. Просто я так устала.

– Потому-то это и важно. Катастрофа заставляет нас сплотиться. В критический момент это выходит легко, естественно. А когда все затягивается, приходится делать над собой усилие. Надо, чтобы все знали: мы вместе.

Пока не прилетел еще один камень, который флот не успеет перехватить. Или не откажут восстановители. Или не случится одна из тысячи бед, каждая из которых означает смерть. Но для Анны и это не беда. Лишь бы все были хорошими и добрыми друг к другу. Пока они бережно ведут друг друга к могиле, Анна считает, что следует своему призванию. Может быть, она права.

– Конечно, – сказала Намоно. – Просто хотела сперва занести домой помощь.

Она едва успела договорить, как в комнату ворвалась Нами: в каждой руке по восстановителю.

– Смотрите! Еще одна прекрасная неделя на очищенной моче и грязной дождевой воде! – возвестила она с усмешкой, и Намоно в миллионный раз подумала, какой идеальной копией своих матерей растет их дочь.

Кроме восстановителей, в пакете были зерновые брикеты быстрого приготовления, пакетики, на которых по- китайски и на хинди значилось «кур-строганов», и горсть таблеток. Витамины на всех. Болеутоляющее для Анны. Уже кое-что.

Намоно посидела, держа жену за руку, пока веки у Анны не опустились, щеки не обмякли, предвещая сон. За окном остатки закатного багрянца сменились серыми сумерками. Анна немного расслабилась, плечи опустились, разгладились складки на лбу. Анна не жаловалась, но ей, кроме общего страха, приходилось выносить боль и беспомощность калеки. Приятно увидеть, как все это отступает хоть ненадолго. Анна всегда была недурна собой, но во сне становилась красавицей.

Дождавшись, пока жена глубоко, ровно задышала, Намоно встала. У самой двери ее догнал хрипловатый со сна голос Анны:

– Не забудь про Джино.

– Как раз к нему иду, – тихо отозвалась Ноно, и дыхание Анны снова вернулось к ритму сна.

– А можно мне с тобой? – спросила ее на выходе Нами. – Терминалы опять отключились, делать нечего.

На язык просились: «Там слишком опасно» и «Ты можешь понадобиться маме», – но в глазах дочери была такая надежда…

– Да, только обуйся.

Дорога к Джино стала танцем среди теней. К солнечным батареям пробилось достаточно солнца, чтобы половина домов тускло осветилась изнутри. Немногим ярче, чем от свечей, но светлее, чем раньше. Впрочем, сам город остался темным. Ни фонарей, ни огней небоскребов, и всего несколько ярких точек экогорода на юге.

Вдруг ярко, с силой вспомнилось, как Намоно, не старше, чем теперь ее дочь, в первый раз летела на Луну. Сверкание звезд, ошеломительная красота Млечного Пути. Сейчас даже сквозь пыль над головами виднелось больше звезд, чем пробивалось прежде сквозь городскую засветку. Сияла Луна – серебряный полумесяц, обнимающий темное поле с золотой филигранью. Намоно взяла дочь за руку.

Пальцы Нами стали толще, тверже, чем раньше. Девочка росла. Уже не малютка. Сколько они строили планов на ее студенчество, на совместные путешествия! Все теперь рассыпалось. Мир, в котором они собирались растить дочь, пропал. Намоно подумала об этом виновато, будто могла предотвратить то, что случилось. Как будто это ее вина.

В сгущающейся темноте слышались голоса, но не так много, как бывало. Прежде этот район кипел ночной жизнью. Пабы, уличные артисты, недавно вошедшая в моду жесткая, громыхающая музыка – словно кто-то рассыпал по улице кирпичи. Теперь люди ложились спать с темнотой и вставали с первым светом. Откуда-то пахло едой. Странное дело: даже ячменная каша может стать приметой уюта. Она надеялась, что старый Джино добрался до фургона или что за ним зашел кто-то из прихожан Анны. Иначе Анна добьется, чтобы ему отдали часть их пайка, и Намоно уступит.

Но этого еще не случилось. Нечего кликать беду, пока она не пришла. И без того у порога толпа бед. Пока они дошагали до поворота к старому Джино, в небе погасли последние отблески заката. Зума-рок виделась теперь тысячеметровой темной массой в темном небе. Словно земля бессильно грозила небу кулаком.

– Ох, – на вдохе вымолвила Нами. – Ты видела?

– Что видела? – спросила Намоно.

– Падучая звезда. Смотри, еще одна!

Да, среди неподвижных, только мерцающих звезд мелькнула полоска света. И еще одна. Пока они стояли рука в руке, по небу скатилось еще полдюжины. Она едва сдержала себя, чтобы не броситься назад, не затолкать дочь в подворотню, прикрывая собой. Объявляли тревогу, но флот ООН успел перехватить удар. Эти вспышки в верхних слоях атмосферы – может быть, даже не его осколки. Или осколки.

Так или иначе, падучие звезды когда-то были красивыми. Невинными. Больше не будут. Для нее – не будут. И ни для кого на Земле. Каждая огненная полоска нашептывает о смерти. Говорит яснее ясного: «Всему может придти конец, и ты тут ничего не изменишь». Еще одна яркая, как огонек горелки, полоска безмолвно расцвела огненным шариком величиной с ноготь.

– Эта была большая, – сказала Нами.

«Нет, – подумала Намоно. – Нет, эта не большая».

Глава 1 Па

– а хрен, права не имеете! – в который раз проорал хозяин «Хорнблауэра». – Мы свое заработали – оно наше!

– Мы это уже обсуждали, сэр, – отвечала ему капитан «Коннахта» Мичо Па. – Ваш корабль с грузом задержан согласно приказу Свободного флота.

– Плевать мне на ваших голодающих! Если астерам нужны продукты, пусть покупают. А что мое, то мое.

– Нужны. Если бы вы подчинились приказу…

– Вы нас расстреляли! Отбили дюзы!

– Вы пытались уйти. Ваши пассажиры и команда…

– Свободный флот, раздери мою задницу. Воры! Пираты!

Стоявший слева Эванс – ее старпом и последнее пополнение семьи – крякнул, словно от удара. Мичо покосилась на него и наткнулась на взгляд голубых глаз. Эванс ухмылялся, сверкал белыми зубами на смазливой физиономии. Парень был хорош собой и знал об этом. Мичо приглушила микрофон, пропуская мимо ушей поток сквернословия с «Хорнблауэра», и кивнула ему: «Ну, что тебе?»

Эванс ткнул пальцем в сторону панели.

– Как сердит… задели беднягу койо, теперь не остановишь.

– Серьезней, – одернула Мичо, не сдержав, впрочем, улыбки.

– Я серьезно. Фраже бист.

– Это ты-то нежный?

– В душе. – Эванс прижал ладонь к скульптурной груди. – Ребенок, ми.

В динамике владелец «Хорнблауэра» накручивал себя до пены на губах. Его послушать, Па и грабительница, и шлюха, и плевать ей, чьи там дети мрут с голову, лишь бы ей платили. Будь она его дочь – убил бы, чтоб не порочила честь семьи. Эванс ухмылялся.

Мичо, как ни крепилась, рассмеялась в ответ.

– Ты знаешь, что, когда флиртуешь, у тебя акцент заметней?

– Да-да, – закивал Эванс. – Я – сложная смесь любви и порока. Но ты все же отвлекись от него. Теряешь терпение.

– Пока еще не потеряла. – Она оживила микрофон. – Сэр… Сэр! Давайте сойдемся на том, что я из тех пиратов, которые готовы запереть вас до Каллисто в собственной каюте, а не вышвырнуть в пустоту. Устраивает?

После короткой ошеломленной паузы по рации хлынул поток бессвязной ярости, завершившийся чем-то вроде: «Только попробуй, я твою астерскую кровь выпью насухо!» Мичо подняла три пальца. Оксана Буш махнула в ответ с противоположного конца рубки и застучала по оружейной панели.

«Коннахт» от рождения не был астерским кораблем. Его строили для флота Марсианской Республики и снабдили разнообразным набором военных и технических систем. Семья чуть не год разбиралась с ними, поначалу проводя учения в тайне. И только когда пришел срок, вступили в дело. Теперь Мичо на своем мониторе наблюдала, как «Коннахт» опознал и пометил на дрейфующем грузовике шесть точек, чтобы вскрыть корпус точно направленными снарядами ОТО. Включились прицельные лазеры, запятнали «Хорнблауэр». Мичо выжидала. Эванс улыбался уже не так уверенно. Он не готов был убивать гражданских. По чести сказать, Мичо бы тоже не хотелось, но она не пропустит «Хорнблауэр» за кольцо, к будущей колонии на чужой планете. Переговоры велись только об условиях сдачи.

– Стрелять, боссманг? – спросила Буш.

– Пока не надо, – ответила Мичо. – Следи за двигателем. Если включат зажигание – тогда.

– Если они вздумают уйти на отбитой дюзе, сэкономим боеприпас, – с издевкой процедила Буш.

– От их груза люди зависят.

– Мне что, – проговорила Буш. И, помедлив, добавила: – Пока они холодные.

Рация щелкнула, отплюнулась. С того корабля кто-то орал – но не на Мичо. Затем раздался другой голос, к нему присоединились, перебивая, еще несколько. Прогремели выстрелы. Пройдя через рацию, звуки боя становились слабыми и безобидными.

Вот и новый голос:

– «Коннахт», вы здесь?

– Еще здесь, – отозвалась Мичо. – Прошу назваться.

– Я Серджио Плант, – сообщил голос, – исполняющий обязанности капитана «Хорнблауэра». Готов сдаться. Только чтобы никто не пострадал, договорились?

Эванс улыбнулся, давая выход торжеству и облегчению.

– Бессе вас слышать, капитан Плант, – ответила Мичо. – Принимаю ваши условия. Приготовьтесь принять абордажную команду.

Она отрубила связь.

* * *

Мичо полагала, что история – это цепь неожиданностей, которые задним числом представляются неизбежными. Это касалось как планет, народов и гигантских корпораций-государств, так и судеб маленьких людей. Что наверху, то и внизу. Что с АВП, Землей и Марсианской Республикой Конгресса, то и с Оксаной Буш, Эвансом Гарнером-Чой и Мичо Па. И, если на то пошло, с каждой живой душой на «Коннахте» и его братьях. Только для нее, занимающей это место, отдающей эти приказы, отвечающей за то, чтобы каждый член команды был жив, здоров и на той стороне, где надо, что-то значили маленькие личные истории мужчин и женщин на борту.

Для самой Па первой неожиданностью стало участие в военных действиях Пояса. В юности она готовилась стать инженером-системщиком или администратором на одной из больших станций. Может быть, так бы и вышло, люби она математику больше, чем любила. Мичо подала документы в верхний университет, потому что считала, что ей туда, и провалилась, потому что там был жуткий конкурс. Получив от консультанта сообщение об отказе, Мичо была потрясена. Задним числом стало ясно, что этого следовало ожидать. Исторический взгляд видит яснее.

АВП, вот этому его подразделению, она больше подходила. В первые же месяцы разобралась, что Альянс Внешних Планет – не столько объединенное революционное правительство, сколько торговая марка, созданная астерами в рассуждении, что что-нибудь в этом роде им следует завести. Группа Вольтера называла себя АВП, и обосновавшиеся на станции Тихо люди Фреда Джонсона – тоже, и Андерсон Доуз, правивший Церерой под знаком рассеченного круга, и Зиг Очоа, противостоявший ему под той же эмблемой.

Мичо много лет лепила из себя военного человека, в глубине души сознавая, что подчинение – не ее стезя. Было время, когда наличие высшего командования внушало ей чувство опоры – уверенность в собственной власти над подчиненными и власти начальства над ней. Это и возвысило Па до поста старпома на «Бегемоте». И привело в медленную зону, когда человечество, пройдя сквозь врата, стало наследником тринадцати сотен планет. И убило ее любовницу Сэм Розенберг. После чего Мичо отчасти утратила веру в высокое начальство.

Опять же, задним числом все видится яснее.

Что до второй неожиданности, Мичо не сумела бы ее точно назвать. Групповой брак, или вербовка Марко Инаросом, или ее новый корабль и революционное задание Свободного флота. Жизни людские извилистее рудных жил, и не всякий поворот очевиден даже задним числом.

* * *

– Абордажная команда готова, – доложил Кармонди. Микрофон скафандра срезал с голоса интонации. – Взламывать?

Кармонди как глава десантной команды, строго говоря, не подчинялся Мичо, но относился к ней с почтением с первой минуты на борту. Он несколько лет прожил на Марсе, не состоял в множественном браке, образовавшем ядро команды «Коннахта», и был в достаточной степени профессионалом, чтобы смириться с положением постороннего. Этим он ей нравился, даже если в остальном – не слишком.

– Дай им возможность проявить гостеприимство, – отозвалась Мичо. – Если начнут стрелять, действуй по обстановке.

– Ясно. – Кармонди переключился на другой канал.

Теперь оба корабля зависли в невесомости, так что нельзя было откинуться на спинку амортизатора. А если бы могла, она бы откинулась.

Когда стало известно, что Свободный флот берет власть над системой и закрывает движение через кольцо-врата, флот колонистских кораблей,гнавший к новым мирам, оказался перед выбором: остановиться и сдать груз для распределения по наиболее нуждающимся станциям и кораблям – и сохранить свой корабль. Или бежать с риском и корабля лишиться.

«Хорнблауэр» и многие кроме него рассчитали, что рискнуть стоит. Заглушив опознавательный сигнал, они раскручивали корабль и гнали как черти – но недолго. Разгон – поворот, разгон – поворот, разгон…

Это называлось «хотару». Короткая вспышка и уход в темноту в надежде, что огромный космос укроет их на время, пока политика не переменится. Припасов и продовольствия на таких кораблях хватило бы на много лет целой колонии. И если их не засекали в первый момент, потом искать беглецов можно было не одно поколение.

Дюзовый выхлоп «Хорнблауэра» следящие станции засекли сразу с Ганимеда и с Титана. Самое мерзкое для Мичо было уходить при погоне из плоскости эклиптики. Большая часть гелиосферы Солнца распространяется выше и ниже тонкого диска, в котором вращаются по орбитам планеты и астероиды. Мичо питала к этим областям пространства суеверную неприязнь, видя в великой пустоте угрозу, с двух сторон теснящую человеческую цивилизацию.

Пусть кольцо и нереальное пространство за ним более чужды человеку – а это действительно так, – но страх перед выходом из эклиптики рос в ней с детства. Он стал ее личным мифом и предвещал неудачу.

Мичо настроила монитор на изображение с камер абордажной команды и подключила тихую музыку. «Хорнблауэр» показывался теперь под двадцатью разными углами, а пальцы, перебиравшие струны арф и стучащие по коже барабанов, пытались ее успокоить. В шлюзе, широко раскинув руки, стоял темнокожий землянин. Полдюжины камер нацелились на него, в поле зрения попадали и стволы личного оружия. Остальные ловили движение на корпусе или вне корабля. Землянин поднял руки, развернулся, придерживаясь за скобу, и завел руки назад, подставив под затяжные «хомуты» наручников. Мичо показалось, что капитан Плант – если это был он – проделывает такое не в первый раз. Уже попадал под арест?

Абордажная команда вошла внутрь, взгляды и внимание переключились на коридоры. Шли группами: движение на каждом экране отмечалось на высветившейся рядом карте. Показался камбуз, где рядами плавала команда «Коннахта» – руки простерты вперед в готовности принять свою судьбу. Картинки с камер шли мелкие, чтобы уместиться на ее мониторе, но даже в таком размере видны были слезы на лицах пленников. Маски горя, вылепленные поверхностным натяжением из соленого раствора.

– Ничего с ними не случится, – подал голос Эванс. – Са? Такая у тебя работа, да?

– Знаю, – процедила Мичо, не отрываясь от экрана.

Абордажная команда переходила с палубы на палубу, отключая управление. Отменная координация – словно единый двадцатиглазый организм. Сказываются профессионализм и муштра. Жилая палуба выглядела запущенной. Оставленные на плаву ручные терминалы и питьевые груши присосало к воздуховодам. Бездействующие при отсутствии ускорения амортизаторы торчали под разными углами. Мичо вспомнились старинные видео земных кораблекрушений. Корабль колонистов затонул в бесконечном вакууме.

Она не сомневалась, что Кармонди, прежде чем действовать, вызовет ее, и сделала музыку совсем тихой. Запрос на связь возвестил о себе деликатным звяканьем.

– Корабль под контролем, капитан, – доложил Кармонди. Двое из его людей смотрели на командира, так что Мичо видела движение губ и подбородка с двух точек зрения и одновременно слышала. – Сопротивления не оказывали. Никаких проблем.

– Буш, доложите! – окликнула Мичо.

– Их защиту сняла, – отозвалась Оксана. – Тода и аллес.

Мичо кивнула – скорее себе, чем Кармонди.

– «Коннахт» контролирует системы вражеского корабля.

– Мы устанавливаем периметр и запираем пленных. Запускаю автоматическую проверку.

– Понятно. – Мичо повернулась к Эвансу. – Давай-ка отойдем подальше, чтобы не задело взрывом, если в зерновом отсеке спрятана ядрена бомба.

– Исполняю, – ответил Эванс.

Движение на маневровых едва натянуло ремни – меньше десятой g и всего несколько секунд. Отбирать то, что кто-то считает своим по праву, – опасная работа. «Коннахт», конечно, проследит за абордажниками, будет держать чуткие пальцы на пульсе. Кроме того, каждые полчаса Кармонди станет отзваниваться по протоколу. Стоит ему пропустить сигнал, Мичо превратит «Хорнблауэр» в облачко нагретого газа – в поучение следующим кораблям. А нескольким тысячам обитателей Каллисто, Ио и Европы останется надежда на другие корабли Свободного флота.

Пояс наконец сбросил иго внутренних планет. Поясу принадлежала станция Медина в сердце врат и единственный действующий в Солнечной системе флот, им принадлежала благодарность миллионов астеров. В историческом масштабе это была величайшая победа свободы и независимости. В местном масштабе они сейчас спасали победителей от голодной смерти.

В ближайшие двое суток команда Кармонди будет удерживать несостоявшихся колонистов на запертых палубах, а корабль предстоит перегнать на стабильную орбиту у Юпитера. Потом произвести полную инвентаризацию добычи. После этого еще неделю придется дожидаться установки транспортировочных двигателей. Все это время «Коннахт» останется сторожем и тюремщиком, а Мичо нечего будет делать, как высматривать в темноте новых беглецов.

Ее это не радовало, как не радовало и ее многочисленных супруг и супругов. Все же в голосе Оксаны прозвучало что-то большее, чем предчувствие неизбежной скуки.

– Боссманг, принято подтверждение Цереры.

– Хорошо. – Мичо переменой тона дала понять, что она услышала и невысказанное. Оксана Буш была ее женой с тех пор, как собралась их семейная группа. Они хорошо изучили друг друга.

– И еще кое-что. Сам передает.

– Чего хочет Доуз? – спросила Мичо.

– Не Доуз. Сам большой.

– Инарос? – удивилась Мичо. – Прокрути.

– С пометкой: «Только для капитана», – предупредила Оксана. – Могу перекачать тебе в каюту или на терминал, если…

– Прокрути, Оксана.

На мониторе появился Марко Инарос. Судя по тому, как лежали волосы, он находился на Церере или шел под ускорением. Фона за спиной не видно, не определишь, на корабле он или в кабинете. Обаятельная улыбка отражалась в теплом взгляде темных глаз. Почувствован, как зачастил пульс, Мичо уверила себя, что это ужас, а не влечение. В основном так оно и было. Хотя в харизме поганцу не откажешь.

– Капитан Па, – заговорил Марко. – Рад слышать, что «Хорнблауэр» вы взяли чисто. Это еще одно доказательство ваших способностей. Мы не ошиблись, поручив вам командование этой операцией. Поскольку все прошло достаточно гладко, мы готовы перейти к следующей стадии.

Мичо оглянулась на Эванса и Оксану. Эванс теребил себе бороду. Оксана отвела взгляд.

– Ведите «Хорнблауэр» прямиком к Церере, – продолжал Марко. – А я тем временем собираю совещание. Строго для внутреннего круга. Вы и я, Доуз, Розенфелд и Санджрани. На Церере. – Он улыбнулся шире прежнего. – Теперь, когда система в наших руках, предстоят перемены, а? «Пелла» говорит, что вы доберетесь за две недели. Рад буду повидать вас лично.

Он четко отдал салют Свободного флота, который сам же и придумал. Экран погас. Мичо непросто было разобраться в нахлынувшей смеси недоумения, отчаяния и облегчения. Всегда не по себе, когда задание меняют так внезапно и без объяснений. А участие в совещаниях внутреннего круга до сих пор отдавало опасностью с тех времен, когда Свободный флот еще не заявил о себе. Когда годами держишься в тени, мысли и чувства меняются, и переступить их трудно даже после победы. Что ж, по крайней мере, они возвращаются в плоскость эклиптики, а не уходят в черную высоту, где происходит всякое зловещее. Нехорошее.

«Такое, – подсказал голосок в голове, – как внезапные вызовы на совещание».

– Две недели? – переспросила Мичо.

– Возможно, – едва отзвучал вопрос, отозвалась Буш. Она уже прогоняла полетный план. – Но на высокой тяге. И не дожидаясь «Хорнблауэра».

– Кармонди это не понравится, – заметила Па.

– Стерпит, – сказала Оксана. – Приказ самого!

– Это да, – согласилась Мичо.

Эванс откашлялся.

– Так что, выполняем?

Мичо подняла кулак – да.

– Это же Инарос, – сказала она вслух, одним этим именем приканчивая зарождающийся спор.

– Ну… бьен, – протянул Эванс так, словно сказать хотел совсем другое.

– Что не так? – вопросила Па.

– Да просто это не первый раз, когда планы меняются, – морщась от беспокойства, пояснил Эванс. Гримаса ему не шла, но он был самым новым мужем, и Мичо не стала на это указывать. Миловидные мужчины порою так чувствительны…

– Продолжай, – просто сказала она.

– Ну, было то дело с деньгами и Санджрани. И с марсианским премьером, который благополучно попал на Луну, хотя за ним гонялся весь Свободный флот. И еще, как я слышал, мы пытались убить и Фреда Джонсона, и Джеймса Холдена, а оба еще дышат и разгуливают на свободе. Вот я и подумал…

– Что Марко не так непогрешим, как из себя строит? – подсказала Мичо.

Эванс ответил не сразу. Мичо уж решила, что и не ответит.

– Примерно так, – наконец заговорил Эванс. – Только об этом даже думать небезопасно, а?

– Примерно так, – признала Мичо.

Глава 2 Филип

Больше всех на свете он ненавидел Джеймса Холдена.

Миротворца Холдена, ни разу не восстановившего мира. Поборника справедливости Холдена, никогда ничем не пожертвовавшего справедливости. Джеймса Холдена, смешавшего в одну команду марсиан с астерами – с одним астером – и разгуливающего по системе с таким видом, будто он от этого стал лучше других. Нейтрала, стоявшего над схваткой, пока ресурсы внутренних планет выбрасывались на новые тринадцать сотен миров, оставляя астеров на смерть. И, вопреки всем расчетам, не погибшего с «Четземокой».

От Холдена ненамного отставал Фред Джонсон – прижившийся в Поясе землянин, вздумавший говорить от имени астеров. Палач станции Андерсон, сделавший карьеру на убийстве невинных астеров и продолжавший ее, выводя людей на смертельную для них и их культуры орбиту. Этим Джонсон заслужил ненависть и презрение. Но мать Филипа привел к гибели не сам Джонсон, поэтому Холден – Джеймс пинче^[166] Холден – заслужил первый приз.

Не один месяц прошел с тех пор, как Филип разбил кулаки о внутренний люк шлюза, за которым его свихнувшаяся на культе Джонсона мать готовилась выбросить в вакуум себя и Сина. Глупые потери. Ненужные. Он уверял себя, что потому они и причиняют такую боль. Потому что ей незачем было умирать, а она все же выбрала смерть. Он разбил кулаки, пытаясь ее остановить, но ничего не добился. Наоми Нагата предпочла злую смерть в пустоте жизни со своим настоящим народом. Что и доказывало, какую власть забрал над ней Холден. Как глубоко он промыл ей мозги, и как слаба духом была она с самого начала.

Он никому на «Пелле» не признавался, что каждую ночь видит это во сне: запертый люк, уверенность, что за ним скрыто что-то бесценное, – что-то важное, – и жестокое чувство потери от того, что открыть люк невозможно. Знай они, как его это преследует, сочли бы слабаком, а отец не нуждался в людях, не способных делать свое дело. Даже если это его сын. Либо Филип – настоящий астер в Свободном флоте, либо найди себе место па станции и сиди там, как мальчишка. Ему скоро исполнится семнадцать: он уже участвовал в уничтожении землян-угнетателей. Детство осталось в прошлом.

* * *

Станция «Паллада» была из старейших в Поясе. Здесь открывали первые рудники и первые плавильные фабрики. За ними подтянулась и другая промышленность, сложилась индустриальная база. Тем более что использовать устаревшие, не сданные в переплавку дробилки и центрифуги было проще. Привычнее. Палладу так и не раскрутили. Силу тяжести на ней обеспечивала только природная микрогравитация ее массы – два процента земной, полной g. Чуть больше постоянной направляющей дрейфа. Станция раскачивалась вверх-вниз от плоскости эклиптики, словно норовила вытолкнуться из Солнечной системы. Церера и Веста были и больше, и многолюдней, но металл для корабельной обшивки и реакторов, для станций и грузовых контейнеров, для орудий, которыми ощетинились корабли Свободного флота, и для снарядов шел отсюда. Если Ганимед был хлебной житницей Пояса, то Паллада – его кузницей.

Понятно, что Свободный флот в своих странствиях по освобожденной системе не мог миновать станцию с такими ресурсами.

– С’йахаминда, кве? – окликнул капитан порта, выплывая с широкой стороны зала собраний. Зал был астерский: ни столов, ни стульев. Его архитектура почти не делала различий между верхом и низом. Филипу, который долго прожил на кораблях, под гравитацией ускорения, здесь было удобно, как дома. Марсианские проектировщики никогда не добьются такого аутентичного эффекта.

То же относилось и к капитану порта. Долговязый – таких длинных костей не найдешь даже у тех, кто провел детство при низкой и непостоянной силе тяжести. И голова относительно тела больше, чем у Филипа, Марко и Карала. На глазу слепое бельмо: даже фармацевтический коктейль, дающий человеку возможность существовать в невесомости, не спас глазных капилляров. Такому человеку не выжить на планете, даже совсем недолго не продержаться. Дальний конец спектра астерской физиологии. Именно таких призван был защищать и представлять Свободный флот.

И, наверное, именно поэтому он находился в таком смятении, словно его предали.

– А что такое? – Марко пожал ладонями так, словно не видел ничего особенного в просьбе выбросить в космос содержимое складов.

Филип, подражая отцу, вздернул бровь. Карал молча нахмурился, стиснув подлокотник.

– Пер эс эса миндан хой, – отозвался капитан.

– Знаю, что это все, что есть, – ответил Марко. – В том-то и дело. Пока все это здесь, Паллада постоянно будет под прицелом внутряков. Загрузите все в контейнеры и выстрелите ими так, чтобы только мы знали траектории. Мы, когда понадобится, вычислим, где они, и подберем. Так мы мало что выдернем станцию у них из рук – еще и покажем, что здесь пусто, пока они и рук протянуть не успели.

– Пер миндан… – Капитан порта расстроенно заморгал.

– Вам за все заплатят, – вмешался Филин. – Под расписку Свободного флота.

– Хорошо, да, – отозвался капитан, – абер^[167]…

Он заморгал вдвое чаще и взглянул мимо Марко, словно адмирал первой боевой единицы астеров плавал па полметра левее. И облизнул губы.

– Абер?… – передразнил его акцент Марко.

– Расчет вращения треба нойе ганга, а?

– Если понадобятся новые детали, покупай новые. – В голосе Марко прорезался опасный звон.

– Абер… – Капитан порта сглотнул.

– Но вы привыкли закупать их у Земли, – подсказал Марко, – а теперь наши деньги там не в ходу.

Капитан поднял кулак, соглашаясь.

Марко мягко, открыто улыбнулся ему. Сочувственно улыбнулся.

– Там ничьи деньги не в ходу. Отныне. Теперь покупайте у астеров. Только у астеров.

– У астеров не то качество, – проскулил капитан.

– Наши – лучшего качества, – отрезал Марко. – История не стоит на месте, друг мой. Постарайся от нее не отстать. И пакуй все, что есть, для выброса, са-са?

Встретившись с Марко взглядом, капитан порта согласно поднял кулак. А что ему оставалось? Когда все пушки у Марко, самая вежливая его просьба – все равно приказ. Марко толкнулся, слабая гравитация Паллады искривила траекторию его тела. Он остановил себя, зацепившись за скобу рядом с капитаном, – и обнял того. Капитан порта на объятия не ответил. Он затаил дыхание, как будто столкнулся с опасным зверем, который, если не шевелиться, может быть, пройдет мимо.

Переходы и коридоры, ведущие от кабинета капитана к докам, были залатаны древними керамическими пластинами и более новой карбосиликатной пленкой. «Кружевная пленка» – ее производство наладили после того, как протомолекула продвинула химиков на поколения вперед, – отливала радугой, как бензин на воде. Считалось, что она прочнее керамики и титана, тверже и гибче. Сколько она продержится, никто пока не знал, хотя, если верить донесениям с иных миров, вполне могла оказаться на порядок долговечнее создавших ее людей. Если только те правильно ее изготовили. Трудно сказать.

Челнок Паллады уже ждал их. Бастьен пристегнулся в кресле пилота.

– Бист бьен?^[168] – обратился он к Марко, когда тот загерметизировал люк.

– На лучшее я и не надеялся, – ответил тот, оглядывая тесную кабину. Шесть амортизаторов, не считая пилотского поста Бастьена. Карал пристегнулся в одном, Филип – в другом. Но сам Марко еще плавал над полом, рассыпав волосы по плечам. Он вопросительно вздернул подбородок.

– Розенфелд уже на месте, – ответил ему Бастьен. – Три часа как ждет на «Пелле».

– Да что ты? – Наверное, один Филип расслышал жесткую нотку в голосе Марко. Тот скользнул в аморти-затор, защелкнул ремни. – Хорошо. Присоединимся к нему.

Бастьен сверился с системой управления портом – скорее по привычке, чем по необходимости. Челнок Марко, капитана «Пеллы» и адмирала Свободного флота, всюду проходил вне очереди. Но Бастьен все же проверил допуск па взлет и еще раз прошелся по контролю герметичности п среды – пожалуй, в десятый раз. Для всякого выросшего в Поясе проверка воздуха, воды и прокладок была естественной, как дыхание. Гены, не обеспечивавшие такой привычки, быстро уходили из генного пула.

Тела потяжелели, когда челнок отчалил. Потом зашипели шарниры разворачивающихся амортизаторов – Бастьен запустил маневровые. Они не набрали и четверти g, по и того хватило, чтобы в считаные минуты добраться до «Пеллы». Прошли шлюз – тот самый, что выбрала для самоубийства Наоми, – и вплыли в привычный воздух «Пеллы».

Розенфелд Гаолян их уже ждал.

Всю жизнь, сколько Филип себя помнил, Пояс означал для него Альянс Внешних Планет, а АВП – самых главных людей. Свой народ. Только повзрослев настолько, чтобы присутствовать при разговорах отца с другими взрослыми, он начал понимать, что АВП глубже и богаче оттенками. Тогда он заменил слово народ на «альянс». Не республика, не объединенные нации и не народ. Альянс. АВП был огромным котлом, в которым складывались, распадались и снова складывались различные группы, кое-как сходившиеся лишь в том, что при всех разногласиях они едины в борьбе с игом внутренних планет. Под флагом АВП существовали разные крупные объединения: станция Тихо под Фредом Джонсоном и Церера под Андерсоном Доузом, каждый со своей милицией; провокаторы-идеологи группы Вольтер; явный криминал Золотой Ветви; отказавшиеся от применения силы попутчики Марртутвы Кулу. На каждую из крупных приходились десятки, если не сотни организаций и ассоциаций поменьше, тайных обществ и взаимовыгодных сообществ. Вместе их свели экономические и военные репрессии со стороны Земли и Марса.

Свободный флот не принадлежал и не собирался принадлежать к АВП. Свободный флот был твердыней нового порядка, сплоченной силой, не зависящей от наличия врага. Он сулил будущее, в котором прежнее ярмо не только сбросят с плеч, но и разобьют.

Что не означало, будто флот свободен от прошлого.

Розенфелд был мелким человечком, даже во флоте умудрившимся остаться разболтанным. Темная, в странных пупырышках кожа, глубоко посаженные глаза. Он носил татуировки с рассеченным кругом АВП и острой, как клинок, V группы Вольтера, легко и светло улыбался и не скрывал постоянной готовности к насилию. Ради него отец Филипа явился на Палладу.

– Марко Инарос, – заговорил, раскрывая объятия, Розенфелд. – Ты смотри, что наделал, койо мис!

Марко бросился на грудь Розенфелду, раскрутился вместе с ним. Оттолкнувшись, оба замедлили вращение. Если Марко питал к Розенфелду недоверие, оно ушло. Нет, не ушло, а перешло к Филипу и Каралу, позволив Марко выразить незамутненную радость встречи.

– Хорошо выглядишь, дружище, – начал Марко.

– Врешь, – отозвался Розенфелд, – но я ценю комплимент.

– Помощь в доставке твоих людей нужна?

– Уже на месте, – сказал Розенфелд, и Филип, покосившись на Карала, заметил, как тот чуть скривил губы. Да, Розенфелд – друг, союзник из внутреннего круга Свободного флота, но это не значит, что ему позволительно без ведома Марко переводить на корабль личную охрану. Что ни говори, «Пелла» – флагман Свободного флота, а соблазн есть соблазн. Марко с Розенфелдом дружно протянули руки, остановив совместное вращение, зацепившись за ручки шкафчика, и, по-прежнему рука об руку, вытолкнулись во внутренний коридор. Филип с Каралом последовали за начальством.

– К Церере погоним во весь дух, иначе не успеть на встречу, – заметил Марко.

– Сам виноват. Я обошелся бы своим кораблем.

– Твой не вооружен.

– Ты всю жизнь обходился прыгунами.

Даже сзади, видя только отцовский затылок, Филип различил в голосе Марко улыбку.

– Это прежде была вся наша жизнь. Теперь играем по-другому. Высшему командованию нельзя без охраны. Даже здесь не все с нами. Пока – не все.

Они добрались до лифта, двигавшегося вдоль корабля, обогнули его и поплыли головами вперед к жилым палубам. Карал оглянулся на командную и боевую рубки, словно проверяя, нет ли за ними охраны Розенфелда.

– Чего мне ждать? – говорил Розенфелд. – Хороший солдатик, ми. Жаль, что Джонсон со Смитом добрались до Луны. Одно попадание из трех?

– Земля была важнее, – ответил Марко. Впереди появилась Сарта, проплыла мимо в сторону рубки, кивнула, разминувшись. – Земля всегда была главной целью.

– Ну, генеральный секретарь Гао отправилась к своим богам и, надеюсь, визжала, умирая. – Розенфелд изобразил плевок. – Но эта Авасарала, что заняла ее место…

– Из чиновников, – процедил Марко, подтягиваясь за поворот, в столовую команды. Привинченные к полу столы и лавки, запах марсианской армейской еды, раскраска в цветах вражеского знамени. Все это плохо совмещалось с занимавшими помещение людьми. Мужчины и женщины – сплошь астеры, но даже среди них Филип отличал сослуживцев из Свободного флота от охраны Розенфелда. Своих от не своих. Как ни изображай единство, все сознавали разницу. Всего здесь насчитывалась дюжина человек, одна смена. По человеку из команды «Пеллы» на каждого из розенфелдовских, так что не одному Каралу пришло в голову, что некоторая осторожность между друзьями не помешает.

Кто-то из охранников бросил Розенфелду грушу. Неизвестно, с чаем, виски или с водой. Розенфелд поймал, не прерывая разговора.

– Похоже, эта чиновница умеет ненавидеть. Думаешь, с ней справишься? Без обид, койо, но есть у тебя такая слабость – недооценивать женщин.

Марко застыл. При виде этой неподвижности Филип ощутил во рту вкус меди. Карал тихо крякнул, и, оглянувшись на него, Филип отметил выставленный вперед подбородок, незаметно сжатые кулаки.

Розенфелд устроился у стены, лицо его изображало примирительное сочувствие.

– Но об этом, пожалуй, здесь говорить не место. Прости, что задел по больному.

– Ничего у меня не болит, – ответил Марко. – Все это пережуем на Церере.

– Собрание племен, – усмехнулся Розенфелд. – Жду не дождусь. Дальнейшее будет любопытно.

– Будет, – согласился Марко. – Карал подберет тебе и твоим подходящие каюты. Держитесь в них. Разгон будет быстрый.

– Слушаюсь, адмирал.

Марко вытолкнулся из столовой, поплыл к мастерской и машинному залу, так и не встретившись глазами с Филипом.

Тот помешкал немного, не зная, сопровождать отца или остаться, свободен ли он или еще на посту. Розенфелд, усмехнувшись, подмигнул ему пупырчатым веком и отвернулся к своим людям. Что-то назревало: ощущалось в воздухе и в осанке Карала. Что-то важное. И судя по тому, как держался отец, это важное касалось Филипа.

Филип тронул Карала за руку.

– Что такое?

– Ничего, – неумело соврал тот. – Зря волнуешься.

– Карал?

Немолодой мужчина сжал губы, вытянул шею. На юношу он не смотрел.

– Карал… мне что, у них спрашивать?

Карал медленно покачал головой. Не надо спрашивать. Он нервно облизал губы, снова мотнул головой, вздохнул и тихо, сдержанно заговорил:

– Недавно пришло сообщение. Данные наблюдения с… э-э… с «Четземоки». О том, как уцелел корабль с Джонсоном и Смитом.

– И?..

– И… – тяжелее свинца обронил Карал.

И стал рассказывать, и так Филип Инарос прямо при Розенфелде и полудюжине его ухмыляющихся охранников узнал, что его мать жива. И что на «Пелле» об этом известно всем, кроме него.

* * *

Под перегрузкой он видел сон.

Он стоял у той же двери. Дверь с виду переменилась, но осталась той же. Он вопил, колотил в нее кулаками, рвался внутрь. Прежде в нем были страх, безмерная боль предстоящей потери, ужас. Теперь – только стыд. Ярость лизала его языками пламени, и он ломился в дверь, за дверь, не для того, чтобы спасти свое сокровище, а чтобы покончить с ним.

Он проснулся с криком. Тяжесть полной g вдавила его в гель. «Пелла» вокруг бормотала, дрожь двигателей и гул воздуховодов нашептывали что-то неслышимое. Трудно было поднять руку, чтобы утереть слезы. Эти слезы выжала не печаль. Грустить ему теперь не о чем. Осталась только уверенность.

Есть человек, которого он ненавидит сильнее, чем Джеймса Холдена.

Глава 3 Холден

У жизни, в которой не приходится терпеть долгих допросов, есть свои достоинства. В этом смысле Холдену прежде жилось не так уж плохо. Когда он вместе с остатками команды «Росинанта» соглашался дать показания, можно было догадаться, что речь пойдет не только об атаке Свободного флота на Землю. Как-никак, тем для беседы хватало. Главный инженер станции Тихо, оказавшийся агентом Марко Инароса, похищение и спасение Моники Стюарт, утрата образца протомолекулы, едва не удавшееся покушение на Фреда Джонсона. И это только у него. Наоми, Алексу и даже Амосу было что добавить от себя.

Только вот он не ожидал, что вопросники будут распространяться, подобно газу, занимая все доступное пространство. Уже не первую неделю он от двенадцати до шестнадцати часов в сутки обсуждал свою жизнь целиком и полностью. Имена и биографии каждого из восьми родителей. Школьные успехи. Неудачная карьера во флоте. Что ему известно о Наоми, об Алексе, о Фреде Джонсоне. Его отношения с АВП, с Дмитрием Хэвлоком, с детективом Миллером. Насчет последнего он сомневался даже после многих часов воспоминаний. Сидя перед следователем в ООН в тесной комнатушке, Холден старательно разбирал и раскладывал перед допросчиком свою жизнь.

Он натер мозоли на языке. Вопросы перескакивали взад и вперед, ходили по кругу, словно его пытались поймать на вранье. Они упирались в странные тупички: «Назовите имена людей, с которыми вы служили во флоте. Что вам известно о каждом из них?» – и застревали там неоправданно долго. Поначалу его допрашивали высокая светлокожая женщина с длинным серьезным лицом по фамилии Маркова и тучный коротышка по имени Гленндининг с одинаково шоколадной кожей и волосами. Они сменяли друг друга, напирая и наскакивая, нарочно обрывая на полуслове, чтоб довести до срыва и услышать, что он наговорит сгоряча, и тут же переходя к навязчиво дружескому тону.

Ему приносили то жирные размякшие сэндвичи, то свежайшую выпечку с вкуснейшим кофе. Свет то приглушали до почти полной темноты, то усиливали так, что слепило глаза. Они то прогуливались с ним прыгуче-шаркающей лунной походкой по портовым коридорам, то застревали в стальной коробке комнаты. Холдену казалось, будто его личную жизнь выскребли до корки, как лайм в самом дешевом баре. Останься в нем еще капля сока, выжали бы и ее. Легко забывалось, что эти люди – союзники, что он сам согласился отвечать. Не раз, свернувшись на койке после утомительного дня, Холден ловил в полусонном мозгу планы прорваться в арестованный корабль и сбежать.

Не легче становилось и от того, что зависшая в темном небе Земля медленно умирала. Бюро новостей большей частью передислоцировались на станции Лагранж и Луну, но несколько еще действовали на планете. У Холдена между допросами и сном оставалось немного времени смотреть новости, но и случайных обрывков хватало через край. Перенапряжение инфраструктуры, поражение экосистемы, химические изменения в океане и атмосфере. На перенаселенной Земле раньше проживало тридцать миллиардов человек, и только огромная техническая сеть спасала их от голода и жажды, не позволяла утонуть в отходах. Треть населения, по оценкам пессимистов, уже погибла. Холден поймал несколько секунд дискуссии о связи изменений атмосферы над Западной Европой с уровнем смертности. По содержанию метана и трупных ядов в воздухе можно было предположить, сколько тел гниет в разрушенных городах. Понять масштаб катастрофы.

Отключая новости, он чувствовал себя виноватым. Мог бы, по крайней мере, посмотреть. Поприсутствовать при гибели экосферы, выносившей его, его семью и всех остальных не так уж много поколений назад. Земля заслужила внимание зрителей. Но он насквозь устал и боялся. Даже отключив новости, заснуть не мог.

Не все новости были плохими. К Холдену пробилось сообщение от матери Элис, что их ферма в Монтане, хоть и сильно пострадала, еще может прокормить его родителей. Она даже давала кое-какие излишки – в помощь спасательной миссии в Боземане. А облака песка с пеплом оседали и, отравляя океаны, позволяли все новым кораблям нырнуть в гравитационный колодец с гуманитарной помощью – и улететь обратно с беженцами.

Однако Лунная база уже вышла на грань физической вместимости. Восстановительная система работала на пределе, каждый глоток воздуха в ее помещениях уже побывал у кого-то во рту. Все общественные пространства, пищевые комплексы заставили койками и палатками. Команда «Росинанта», чтобы не занимать места, перебралась жить на корабль. В этом крылось не так уж много альтруизма. На корабле было тише, просторнее и привычнее. Вполне насладиться уютом не позволяли только тишина – реактор заглушили – и бродящее по кораблю привидение – Кларисса Мао.

– Почему она тебя так волнует? – спросила Наоми. Они делили каюту на двоих, искали в койке опору против урезанной лунной гравитации и усталости.

– Она много народу убила, – объяснил Холден. В сонном мозгу мысли путались. – Разве этого мало? По-моему, достаточно.

Свет они приглушили. Койка подалась под их сплотившимися телами. Наоми дышала ему в бок, знакомо, тепло, надежно. Голос у нее звучал так же глухо и сонно, как у него. Оба слишком устали, чтобы заснуть.

– Она уже не та.

– Похоже, все в этом уверены. Не знаю, с чего бы.

– Ну, Алекс, по-моему, еще сомневается.

– Но не Амос. И не ты.

Она глухо булькнула горлом. Глаз не открывала. Он даже в полумраке различал темные тени ее век – темнее лица. На минуту Холден решил было, что Наоми уснула, но та снова заговорила:

– Мне нужно верить, что она могла измениться. Что люди меняются.

– Ты такой не была, – возразил ей Холден. – Даже… даже когда гибли люди, ты не была такой. Хладнокровной убийцей.

– Как Амос…

– Да. Но Амос есть Амос. У меня в голове он другой.

– Потому что?..

– Потому что он – Амос. Он как питбуль. Ты знаешь, что он способен вырвать тебе глотку, но он тебе так беззаветно предан, что хочется его обнять.

Наоми медленно улыбнулась. Она это умела. Растянуть лицевые мускулы, переполнив Холдена теплом, и надеждой, и даже угрюмым оптимизмом: вселенная не полное дерьмо, раз в ней есть такие женщины. Он задержал ладонь у нее на бедре.

– Ты ведь меня полюбила не за твердость этических принципов, а?

– Несмотря на, – хихикнула она. И, после паузы: – У тебя была классная задница.

– Была? В прошедшем времени?

– Мне еще надо войти в систему, – сменила тему Наоми. – Не давай мне уснуть, пока я не проверю поступившие данные.

– О пропавших кораблях?

Она кивнула.

Как ни мучило его следствие, Наоми приходилось хуже. Она всегда молчала о прошлом, о том, как стала такой, какой стала. А теперь променяла личные тайны на амнистию для команды и для себя. Доставшиеся ей варианты Марковой и Гленндининга пытали не о неудачной военной карьере и не о контрактах с Фредом Джонсоном. Наоми была для них окном, выходившим прямо на Марко Инароса. Некогда его любовница, она оказалась пленницей на его корабле – до и после того, как на Землю обрушился удар молота. Холден знал, как вымогал марафон допросов его. Ей было в тысячу раз труднее.

Потому-то, думал он, она и окунулась с головой в тайну пропавших кораблей. Наоми первой заметила, что множества кораблей, исчезнувших при переходе за кольцо и доставшихся Свободному флоту марсианских, не совпадают. Не все были похищены людьми Марко, некоторые пропадали без следа. Тут действовали две причины, а не одна, и Холден не мог винить Наоми, если она предпочла заняться второй.

И все же надо бы ей поспать. Хотя бы потому, что сам он уснет, только убедившись, что уснула наконец Наоми.

– Ничего не обещаю, – сказал Холден вслух.

– Ладно, – буркнула она. – Тогда разбуди пораньше, чтобы осталось время посмотреть до выхода на новый круг.

– Это обещаю.

Он лежал рядом с ней в темноте, пока дыхание у нее не стало размеренным и глубоким. Послушав его минут пять, Холден понял, что сам не уснет. Тогда он встал, и дыхание Наоми на миг прервалось, но в явь она не всплыла, снова задышала ровно.

В коридорах «Росинанта» тоже было темновато – корабль работал в ночном режиме. Холден дошел до лифта. Из камбуза доносились голоса: добродушное рокотание Амоса и тонкий, срывающийся голос Клариссы. Он постоял, прислушиваясь, и стал подтягиваться по трапу на палубу управления. При легком лунном тяготении глупо казалось пользоваться лифтом, он просто перебирал руками. В кабине пилота было темно, Алекс довольствовался светом монитора.

– А, привет, – протянул он, когда Холден опустился в кресло. – Не спится?

– Как видно, не заснуть, – вздохнул Холден. – А ты что?

– Ненавижу здешнюю гравитацию. Все кажется, что слишком медленно разгоняемся. Хочется усилить тягу, только тяги-то никакой нет, и никуда мы не летим. По мне, пусть меня прижимает к койке ускорение, а не этот булыжник. – Алекс кивнул на экран, где крутились новости. Женщина в ярко-красном хиджабе серьезно обращалась к камере. Холден узнал уважаемую марсианскую журналистку, только имени не вспомнил. – Этому нет конца. Они это называют мятежом. Речь идет о забвении долга, дезертирстве и черном рынке оборудования.

– Звучит невесело.

– Веселее, чем раньше, – поправил Алекс. – Это тоже удар. Вроде гражданской войны, только вместо того, чтобы драться, каждый пятый военный смылся за кольца со всеми вещичками. Ну, с теми, что не продали поганцам из Свободного флота.

– Они хоть предупредили, что уходят?

– Не-а, – протянул Алекс. – Во всяком случае, об этом не передавали.

Женщина в хиджабе – Фатима Уилсон, вот как ее зовут! – пропала с экрана, теперь на нем сменялись пустые марсианские доки и кучки протестующих перед ними, орущих прямо в объектив. Холден не разобрал, против чего или за что они там выступают. При таких делах они и сами, пожалуй, не знали.

– Если вернутся, попадут под суд за измену, – продолжал Алекс. – Так что, думается мне, они в ближайшее время домой не собираются.

– Так, – подытожил Холден. – Удар по Марсу. Свободный флот растоптал Землю. Пираты потрошат колонистские корабли. Станция Медина отключилась. И еще невесть что глотает проходящие сквозь врага корабли.

Алекс открыл рот, хотел ответить, но тут замигал и запищал его экран. Срочный запрос на связь.

– Чертовщина за чертовщиной, – проворчал пилот, – и спасибо еще, если не валятся пачками.

На экране появилась Крисьен Авасарала. Прическа волосок к волоску, сари отливает малахитом. Только в глазах и в складке рта видна усталость.

– Капитан Холден, – заговорила она, – мне нужно встретиться с вами и вашей командой. Безотлагательно.

– Наоми спит, – не успев обдумать ответа, выпалил Холден. Авасарала улыбнулась. Улыбка не была приятной. – Да, я ее разбужу. Сейчас будем.

– Спасибо, капитан, – отозвалась фактическая правительница Земли и отключилась.

Молчание заполнило палубу.

– Заметил, что она меня не обругала? Ни одного грязного словечка, – сказал Холден.

– Да уж, заметил.

Холден глубоко вздохнул.

– Это не к добру.

* * *

Конференц-зал располагался у самой поверхности Луны и выстроен был как школьный класс или церковь: возвышение у передней стены, ряды стульев напротив. Только возвышение сейчас пустовало, а дюжина стульев были кое-как составлены в круг. Авасарала села рядом с Фредом Джонсоном – главой станции Тихо и прежним представителем АВП. Место слева занял марсианский премьер-министр Смит, а справа – Бобби Драпер. И Смит, и Джонсон были без пиджаков, а усталыми выглядели все. Холден, Наоми, Алекс и Амос дружно устроились напротив, пара стульев с каждой стороны обозначили границу. Только когда все расселись, Холден заметил отсутствие Клариссы. Ему и в голову не пришло ее привести. Вызывали команду «Росинанта», а она…

Авасарала стукнула пальцем по ручному терминалу. Посреди круга выскочила схема. Земля, Луна и станции Лагранж высвечивались золотом. Зеленым обозначилось кольцо кораблей, отсекавших и перехватывавших новые атаки Свободного флота. Отдельная схема рисовала внутреннюю часть системы: Солнце, Меркурий, Венеру, Землю и Марс с крупными станциями Пояса, такими как Церера и Паллада. Россыпь красных точек на ней походила на болезненную сыпь.

– Красные – это Свободный флот, – пояснила Авасарала. В натуре ее голос похрипывал, словно после приступа кашля. Холден не знал, от долгих переговоров или она надышалась лунной атмосферой; мелкую пыль не задерживали никакие фильтры, так что воздух на станции попахивал порохом. – Мы отслеживаем их передвижения. Вот здесь – аномалия. Тут.

Она повозилась с терминалом, слив две схемы: одна при этом увеличилась, другая съежилась, обозначив один и тот же участок пространства. Красные точки не соприкасались с планетами и станциями, плавали в великой пустоте, практически не подчиняясь орбитальной механике. Наоми подалась вперед, с усилием фокусируя взгляд. Она слишком устала.

– Что он там делает? – Голос Наоми прозвучал достаточно чисто.

– Наводит на цель, – ответил ей Фред. – Позывные отключены, но, по-видимому, это старательский кораблик. «Лазурный дракон» с Цереры. Команда – радикалы из АВП.

– То есть, вероятно, подчиняются Свободному флоту. Который швыряется камнями? – Это сказал Холден.

– А координирует их вот этот засранец. – Авасарала устало пожала плечами. – Это предположение. А точно известно следующее: пока эти свиные рыла угрожают нам камнями, мы в ловушке. Наши корабли не могут тронуться с места, а с внешними планетами Марко Инарос может вытворять что его душе угодно.

Смит наклонился вперед и заговорил ровным, почти извиняющимся тоном:

– Если разведка Крисьен не ошиблась и этот корабль направляет атаки, он – первоочередная наша цель в Свободном флоте. Вы знаете, что полковник Джонсон, генеральный секретарь Авасарала и я формируем сводные экспедиционные силы? Это будет для них первым заданием. Захватить или уничтожить «Лазурный дракон», воспрепятствовать вражеским атакам на землю. Дать единому флоту вздохнуть чуть свободней.

Холден впервые услышал термин «единый флот». Звучание ему понравилось.

И не только ему.

– Вот дерьмо, – подал голос Амос. – А я тут наловчился ковырять пальцем в жопе.

– Пальца можешь не вынимать, – ответила Авасарала. – Но дальше будешь ковыряться в амортизаторе. «Росинант» не входит в состав флота, так что его можно отослать, не оставив дыры в обороне. А у вас, как я понимаю, осталась большая пушка…

– Килевая рельсовая, – ухмыльнулся Амос.

– …Которая криком кричит о компенсации за маленький-маленький членик, но может оказаться полезной. Командующий экспедицией затребовал вас и ваш корабль, а из вас никто, кроме мисс Нагаты, и шлепка не стоит, так что…

– Стоп, – вмешался Холден. – Командующий экспедицией? Не пойдет.

Лицо Авасаралы застыло гранитом.

– Не пойдет?

Холден и глазом не моргнул, встретив ее взгляд.

– «Росинант» не подчиняется никому, кроме нас. Я понимаю, что собрана большая сила и действовать надо совместно. Но «Роси» – не просто корабль, он наш дом. Хотите нас нанять – отлично. Мы беремся за работу, мы ее сделаем. Но поставить над нами командира и заставить подчиняться его приказам – нет.

– Капитан Холден… – начала Авасарала.

– Я не торгуюсь. Просто говорю как есть, – перебил Холден.

Трое самых могущественных в Солнечной системе людей, главы трех сил, поколениями боровшихся друг с другом, переглянулись. У Смита брови полезли на лоб, министр беспокойно озирался по сторонам. Фред склонился к Холдену, всем видом показывая, как в нем разочарован. Только в глазах Авасаралы блестела усмешка. Холден посмотрел на своих. Наоми скрестила руки на груди. Алекс вскинул голову и выпятил подбородок. Амос улыбался точь-в-точь как всегда. Единый фронт.

Бобби откашлялась.

– Это я.

– Что еще? – не понял Холден.

– Это я, – повторила Бобби, – командую экспедиционными силами. Но если вы действительно отказываетесь…

– О, – проговорил Холден. – Нет. Нет. Это другое дело.

Алекс протянул «ага», а Наоми развела руками. Бобби расслабилась.

– Что ж вы сразу не сказали, Крисси? – брякнул Амос.

– Отвали на хрен, Бартон. Я как раз собиралась.

– Ну, Бобби, – спросил Холден, – как ты собираешься за это взяться?

Глава 4 Салис

– топ-стоп-стоп, – орал Салис в микрофон скафандра.

Основание рельсовой пушки имело десять метров в поперечнике, форму неправильного шестиугольника и массу небольшого корабля. По его команде полдюжины строительных маневровых, выстроившихся вдоль этой громады, выстрелили в пустоту реактивной массой. Калиброметр на мехе открутился к нулю; невидимое глазу движение громадины прекратилось. Они вместе плыли в пустоте: нечеловечески огромное оружие, слабо мерцающая станция чужаков и Салис в растопырившемся, как паук, желтом строительном мехе.

– А ква, койо? – спросил в ухе мастер их участка Якульский.

– Считываю дрейф, – отозвался Салис, поводя лучом лазера по орудию и гнезду для него. Непростая работа: опоясатьстанцию чужаков тремя широкими полосами керамики, карбосиликатного кружева и стали. Сейчас все это выглядело огромным голубым шаром с тремя резиновыми ленточками, пересекающимися под нужными углами. На скрещениях топорщились башни рельсовых пушек. Просверлить чужую станцию не удалось. И сварка не подошла – ее поверхность не плавилась. Единственный способ что-то прикрепить к этой штуковине – это обвязать ее ленточкой.

– Кве мас кве? – спросил Якульский.

– Плюс одна минута десять секунд по z, минус восемь секунд по у.

– Савви^[169], – подтвердил Якульский.

Маневровые пушки заплевались, ускоряя и тормозя. Небо вокруг испещрили врата – угрожающе правильный узор тринадцати сотен ярких пятнышек, пустых и голых. Кроме них, виднелась только станция Медина, причем так далеко, что Салис мог бы одним пальцем заслонить всю конструкцию: барабан, дюзы и командный отсек. Они до сих пор говорили: медленная зона. Противоестественное ограничение скорости отменилось, но имя есть имя, а в этом выражалось ощущение странности и обреченности. Салис большей частью работал внутри Медины. Выходить в вакуум приходилось нечасто, но все равно ему это не нравилось. Он то и дело отрывался от работы, оглядывался в черную пустоту. Только к концу первой недели Салис сообразил, что ищет глазами Млечный Путь и все оглядывается, не находя.

– Бист бьен? – спросил Якульский.

– Момент… – Салис еще раз прошелся измерительным лазером. Взглянул вдоль огромного ствола, пока мех цеплялся к его обшивке и гнезду. Те немногие рельсовые пушки, что довелось повидать Салису, делались из титана с керамикой. Эти новые материалы, присланные Дуарте из-за врат Лаконии, – то еще новшество. Дело было нс только в радужном отливе «кружевной» карбосиликатной обшивки. Сердечники и лишенный трения подающий механизм тоже были… странноваты.

Элегантное техническое решение, что и говорить. По ведь это просто магнитные направляющие, питаемые, как и корабль, ядерными реакторами. И свое дело они делали, но вот складывались как-то не так, словно их не столько произвели, сколько вырастили. Была в них неуклюжая красота, наводившая Салиса на мысль не о машинах, а о растениях. И не только в новых материалах дело. С тех пор как кольца врат взмыли с Венеры, новшества появлялись одно за другим. Причина в масштабах. И еще в чем-то.

Измерительный лазер выдал ответ.

– Бьен, – сказал Салис. – Ставьте бандуру на место.

Якульский промолчал, но маневровые заработали. Салис совмещал гнездо и основание, снимая замеры вручную. Обычно он оставлял такие дела системе меха, но с новыми материалами лазеру случалось ошибиться. А хотелось действовать наверняка. Станция с самого открытия врат вела себя тише камня, но это не значило, что она не отзовется на грохот гигантской машины.

Установка конструкции заняла большую часть смены, но в конце концов все встало на место. Башня погасила остаток инерции. Гнездо сомкнулось, неприятно напомнив медленно обхватывающие гигантскую соломину губы.

– Отхожу, – сообщил Салис.

– Клар а тест^[170], ты?

– Минуту. – Салис оттолкнулся от станции, поплыл в пустоту, где ждали, пристегнутые к своим мехам, Робертс и Вандеркост. Маневрируя двигателями меха, он уравнял с ними скорости и обернулся посмотреть на свою работу. Робертс хмыкнула по общему каналу связи.

– Визе са бактер^[171], – заметила она. И была права. Растопырившая пушки по всем трем осям станция в самом деле напоминала увиденную в микроскоп бактерию. Или макровирус. Или скромный стрептококк.

– На месте, – доложил Салис. – Клар а тест.

– Три, – отсчитал Якульский, – два, один….

Рельсовая пушка заворочалась в гнезде, словно просыпаясь. На миг почудилось, что она раскачивается, как тростник под эфирным ветром. А потом защелкала, переключаясь с позиции на позицию, мелькая в глазах, как ножки насекомого. Она прошлась по кругу, взяв на прицел каждые из врат в своем секторе. По их расчетам, все врата просматривались как минимум для двух пушек, а большая часть попадала в сектора обстрела трех. Салису доводилось видеть изображения старинных земных фортов над морем. Раньше эти плоские картинки ничего ему не говорили – но здесь было то же самое. Эти пушки будут вечно защищать станцию Медина от вторжения. Что-то шевельнулось в груди – он сам не знал, гордость или ужас.

– Бьен, – сказал Якульский. Салису показалось – чуть ли не с удивлением. Как будто бригадир ждал, что пушка оторвется и закувыркается в пустом небе. – Отойдите, будем стрелять.

– Отходим, мы, – отозвался Вандеркост. – Только в нас не пали, са-са?

– Если попаду, дайте знать, – хмыкнул Якульский.

Ему легко смеяться. Он-то там, а не здесь. Хотя эти пушки могут обратиться и на Медину. Они трое оттянулись на пятьдесят километров, перевернулись и еще пятьдесят тормозили. Темнота нервировала. Дома, по ту сторону врат, так темно не бывало. Там всегда светили солнце и звезды.

– Стабильно на месте, – сообщила Робертс. – Хаст ду отметил нас как своих?

– Дуи. Если выпалит в вас, значит, что-то не так. Задаю цель, – ответил Якульский. Салис дал на мехе увеличение. Искусственными цветами высветилась станция чужаков. С такого расстояния он видел сразу три из шести пушек. – Датчики бист бьен. Выстрел через три, два, один…

Пушка выплюнула облачко пара – заряженный газ мгновенно расширился в стволе, добавив снаряду скорости. Мех Салиса вздрогнул, даже на таком расстоянии задетый магнитным полем пушки. Снарядов Салис не увидел. За то время, пока резкий щелчок отдачи дошел от рации до ушей, вольфрамовая болванка уже улетела в мишень врат. Или в невообразимое не-простраиство между ними. Искусственные цвета на дисплее подернулись рябью, как будто до воды, в которой плавала станция чужаков, дотронулась чья-то рука. Рябь погасла, не сомкнув кольца вокруг станции.

– Ла кве вист?^[172] – спросил Якульский.

– Ничего, – отозвался Салис. – На вид нормально. Ту?

– Только свечение станции, – ответил Якульский. При любых испытаниях станция отзывалась на выстрелы рельсовых пушек только дождем фотонов.

– Больше ничего?

– Ничего.

– Дрейф?

– Нет дрейфа.

Это они и хотели проверить. Величина и мощность рельсовой пушки создавали сложности даже при ее установке вдоль киля корабля. А на башнях, как у них, она должна была испытывать обычную оружейную отдачу, удаляясь от мишени с такой скоростью, что поди потом излови.

Только не на станции.

Неизвестно, что сотворили чужаки, как избавились от закона действия и противодействия, только весь выброс энергии отзывался лишь неярким светом, а обратного толчка от выброшенной массы будто и не было. Тем не менее Салису не очень-то хотелось возвращаться для проверки гнезд и оснований.

– Слышал, что Кэсил говорил? – спросил Вандеркост. – Про то, почему она не отзывается на толчки?

– Нет, – ответила ему Робертс.

– Говорил, что она-то отзывается, только вместе с ней сдвигается все пространство кольца, вот мы и не замечаем.

– Псих твой Кэсил.

– Си ай.

– Нам возвращаться? – спросил по рации Салис.

– Момент, – попросил Якульский и после паузы добавил: – Бьен. Разрешаю. Тус ауген^[173] держи открытыми, вдруг что не так.

«Не так» могло означать трещины в обшивке, а значит, протечку резервуаров с жидкостью, а значит, неполадки в реакторе или подаче снарядов.

И еще – что на них смотрят древние боги. Если не кто похуже.

– Савви. – Салис проверил свои маневровые. – Заходим.

Три меха сдвинулись с места, направляясь к станции. Медина плыла по правую руку: застывший конус дюз, вращающийся барабан. Салис взглянул мимо нее, будто искал там знакомое лицо, но звезд не было.

* * *

Солнцем внутреннего барабана Медины служила светящаяся полоса, протянувшаяся по оси вращения от центра управления до самой машинной палубы. Она давала полный спектр, заливавший изогнутые поля и плавно изгибавшееся озеро – мир, предназначавшийся когда-то, чтобы донести правоверных мормонов до звезд. Салис сидел в открытом баре вместе с Вандеркостом и Робертс, попивал пивко и закусывал белыми шариками со вкусом порошкового творога с грибами. Ландшафт за спиной и впереди, загибаясь вверх, таял в сиянии солнца. Направо и налево барабан вращался по продольной оси, давая гравитацию чуть меньше лунной. Мягкий ветерок, трогавший ему затылок, дул, как всегда, по вращению.

Мальчиком Салис повидал большой пещерный зал на Япете. Он гулял под фальшивыми небесами Цереры. Но барабан Медины представлялся ему самым похожим на Землю, какой она была до падения камней: вольная атмосфера над головой и тонкая кора поверх мантии, отделяющая от расплавленного ядра. Сколько раз он здесь бывал, а все равно выглядит экзотикой.

– Опять разлетались, – проворчала, щурясь против света, Робертс.

Салис задрал голову. Силуэтами на ярком фоне плыли, растопырив руки и ноги, пять тел. Выглядело это так, будто они взлетели откуда-то сзади и по дуге уходят вверх вместе с полями сои и маиса, хотя на самом деле висели неподвижно. Месяцев пять назад какой-то молодой оболтус рассчитал ускорение, позволявшее уравновесить центробежную силу и невесомо зависнуть в воздухе. Неплохое развлечение, лишь бы они не приближались к искусственному солнцу и не сбили ускорение до посадки.

Со стороны машинной палубы к летунам устремились две полоски пара. Салис указал на них.

– Охрана их взяла.

Вандеркост покачал косматой башкой.

– Тон муэртас.

– Молодые, глупые. Но, как говорил Руми, «фихи ма фихи»^[174]. – В голосе Робертс звучало сочувствие – но она и годами была ближе к летунам-правонарушителям. – Ты от роду трезвее камня, кве?

– От роду уважаю чужие права, – возразил Вандеркост. – Моя дурь только меня убьет.

Робертс, сдавшись, пожала плечами. На кораблях – настоящих, летавших по нужную сторону врат – безопасность среды была важнее всего. Перепроверяй все, что уже перепроверил, чисти даже то, что прочищено. Скорость и свобода быстро приводили к смерти, и не только тебя, твою семью и команду заодно. Что-то в больших станциях – таких как Церера, Гигея, Ганимед, а теперь и Медина – словно давало ребятишкам лицензию на глупость. На безрассудство.

Стабильность, подумалось Салису. Такой огромный барабан что-то меняет у людей в головах. Ему и самому казалось: такую здоровенную штуковину не поломаешь. И ничего, что на самом деле барабан не так уж велик. Что сломать можно все что угодно. Даже Землю сломали. Вести себя так, словно риска не существует, – значит всех подвергать опасности.

И все равно он немножко жалел задержанных безопасниками ребятишек. Дети есть дети. Для детства тоже где-то должно быть место. У марсиан было. И у землян. Одни астеры столько поколений расплачивались жизнью за первую же глупость, что запретили детям играть.

Он прищурился против света. Безопасники с летунами направлялись к поверхности, туманный след реактивных ранцев расширялся, на спуске плавными спиралями обходя солнце.

– Жаль, – буркнул Вандеркост.

– Слыхали, – спросила Робертс, – что в секторе F опять душевые не работают?

– Аллес в проекте для полной g, – отозвался Вандеркост. – И с полями та же история. Не просыхают как следует. Раскрути барабан, как лос мормонс задумывали, все заработает.

Робертс засмеялась.

– Все, кроме нас. Расплющит нас.

– Надо с этим что-то делать. – Вандеркост жевал шарик творога.

– Мы и делаем. Все будет работать, – сказал Салис. – Такой роскошный корабль – если мы его не наладим, значит, мы его не заслуживаем.

Он допил пиво и встал, жестом спросив, не хочет ли кто из собеседников добавки. Вандеркост захотел, Робертс нет. Салис по земле прошел к бару. «И вот это тоже, – думал он. – Растения, ложное солнце, ветерок, пахнущий листвой, перегноем, молодыми побегами». В барабане Медины он впервые ступал по настоящей почве. Не по слою пыли и грязи – этого везде хватало, – а по почве. В чем разница, Салис не знал, но разница была.

Бармен заменил Салису грушу на полную и добавил вторую для Вандеркоста. Вернувшись к столу, Салис обнаружил, что разговор перешел с летунов на колонии. От одного до другого один шаг. Те и эти рискуют по-глупому.

– Альдо рассказывал, что из врат Иерусалима опять грозятся, – говорила Робертс. – Мол, шлите им сердечники для реакторов, не то сами возьмут.

– Попробуют, нарвутся на сюрприз. – Вандеркост взял у Салиса свежую грушу. – Пальнем из пушки, и аллес ла в прошлом.

– Возможно, – сказала Робертс и закашлялась. – Но мы могли бы и послать, а?

– Чего ради? – оскалился Вандеркост.

– Им нужны, а у нас есть, – объяснила Робертс.

Вандеркост презрительно отмахнулся. «Кому какое дело, что им нужно». Однако что-то в интонациях Робертс зацепило внимание Салиса. Она как будто чего-то не договорила. Поймав взгляд ее темных глаз, он вопросительно вздернул подбородок. Недосказанные слова потянули ее голову вперед – вышло вроде кивка.

– Могли бы помочь, стоит захотеть. Почему нет, си но? Почему нет, мы ведь уже не то, чем были, мы, – договорила она. Вандеркост помрачнел, но Робертс продолжала: – Мы это и сделали. Мы. Сегодня.

– Кве сделали, мы? – грубовато переспросил Вандеркост. Но Робертс, если и расслышала резкость тона, останавливаться не пожелала. Глаза у нее блестели, будто от слез. Слова хлынули, как вода из лопнувшего шланга. Поток бил струей, слабел, снова лился с напором.

– Так всегда, стоит нам найти место. Церера, Паллада, большие Лагранжа, те, что так и не построили. Ми тиа мечтала про станцию для всех астеров аллес. Столицу в пустоте. И вот она. Астеры ее построили, астеры и живут, астеры ее питают. И с нашими пушками она наша навсегда. Сегодня мы сделали ее своим домом. Главное – не домом, а нашим. Для всех нас. Еса эс теперь родина. Мы втроем ее такой сделали.

Слезы стекали у нее по щекам – медленно, на одной шестой g. Она светилась радостью, словно огонь просвечивал сквозь кожу. Салису стало неловко. Это как смотреть, когда человек мочится, – неуместно и неправильно. Но стоило отвести взгляд, вокруг раскинулся барабан. Поля, почва, Земля, щурящаяся на него с неба.

Он провел на Медине пятнадцать месяцев. Ни на одной станции не задерживался так долго. Он был здесь, потому что Марко и Свободному флоту понадобились здесь люди. Зачем, он не задумывался, просто нутром чуял, что он больше АВП, чем сам АВП, и что в этом – цель Свободного флота. Сейчас он, пожалуй, уловил, что за этим стояло. Не вечная война. Место для жизни.

– Родина, – осторожно, словно слово было стеклянным и грозило, если неловко нажать, изрезать губы, выговорил он. – Благодаря рельсовым пушкам.

– Потому что она наша, – поправила Робертс. – И теперь они не сумеют отнять.

Салис ощутил что-то в груди, попробовал разобраться, что это. Гордость, решил он. Это была гордость. Он попробовал улыбнуться и обратил улыбку к Робертс. Та ухмыльнулась в ответ. Она права. Это – место. Их место. Как бы там ни было, у них есть Медина.

Вандеркост передернул плечами, щедро отхлебнул из груши и рыгнул.

– Бессе нам, – сказал он. – Только знаете что? Если они отберут, то нам уж ни хрена ее не вернуть.

Глава 5 Па

– ичему я здесь не верю, – сказала Мичо Па.

Жозеп, зевнув, приподнялся на локте, глянул на нее сверху. Он был красавчик с червоточинкой. Волосы носил длиннее, чем водилось на корабле, но до плеч не отращивал. Седина лишь блестками на черном. Десятилетия огрубили ему кожу, а история жизни была выписана чернилами: татуировка на шее – рассеченный круг АВП, а позже ее перекрыл воздетый кулак давно распавшейся группы радикалов. Вычурный крест на плече записал припадок религиозности, оставшись и тогда, когда вера рухнула. Фразы вдоль предплечий и на боку: «Воды больше нет, теперь огонь», «Любить – значит видеть в любимом замысел Бога» и «Олюм и чума пас пас фовос» – рассказывали, кем он побывал в жизни. О прежних его инкарнациях. Отчасти поэтому Па ощущала с ним такую близость. Она была на десять лет моложе, но тоже прошла не одну инкарнацию.

– Где – здесь? – спросил он. – Много чему верить не приходится.

– В призыве Инароса к кланам, – пояснила она, перевернувшись и стянув при этом одеяло на себя. Не то чтобы Па стеснялась наготы, только теперь, завершив соитие, она готовилась перейти к более официальным отношениям. Или чему-то вроде. Жозеп заметил и молча переключился от роли одного из мужей к роли старшего механика. Скрестил руки на груди и прислонился к стене.

– Ты про совещание или про человека? – уточнил он.

– И то и другое, – ответила она. – Что-то не так.

– Раз ты говоришь, я верю.

– Понимаю. У меня каждый раз так. Стоит койо наверху изменить планы, и я уже вижу в нем очередного Ашфорда. Или следующего Фреда, чтоб его, Джонсона. Это в меня въелось.

– Так. Что не значит, будто ты не права. Что у тебя в мыслях?

Па подалась к нему, пожевала губу. Мысли в голове тыкались, как слепые рыбы, в поисках слов для себя. Жозеп ждал.

По условиям их кетубы^[175] в групповом браке состояли семеро. Они с Жозепом, Надя, Бертольд, Лаура, Эванс и Оксана. Все сохранили за собой прежние фамилии и составили ядро команды «Коннахта». Другие члены команды приходили и уходили, уважая ее власть капитана, справедливость ее слов и то, что она не заводила любимчиков, но понимая, что основа команды – ее семья и угрозы семье Па не потерпит. Обычай разделять семью и команду принадлежал внутренним планетам, служа еще одним примером подсознательной предубежденности, из-за которой земляне и марсиане на борту оказывались угрозой кораблю. Для них корабль не был настоящей жизнью.

Для них за закрытым шлюзом вступали в действие иные законы – даже если внутряки слишком плохо знали себя, чтобы это осознавать. Для астеров такой разницы не существовало. Мичо слыхала, что это называли «доктриной Одного Корабля». Существует один корабль, состоящий из множества частей, как одно тело состоит из множества клеток. «Коннахт» был такой частью, как и все приданные ему кораблики: «Паниш», «Солано», «Андорская волшебница», «Серрио Мал» и еще дюжина. А ее флот составлял часть Свободного флота – огромного организма, в котором информация от клетки к клетке передавалась по направленному лучу и по радио и каждая клетка поглощала пищу и топливо, продвигаясь по своему пути между планетами, как большая рыба в океане неба.

Некоторые толкования причисляли к одному кораблю и землян с марсианами, но тут Па всегда вспоминались раковые опухоли и аутоиммунные нарушения, на чем сравнение и увядало.

Но сейчас у нее были причины о нем вспомнить.

– С координацией у нас плохо, – заговорила она, пробуя слова на вкус. – Если ногой толкаешь, так и рукой добавляй. В одно движение. А у нас не так. Инарос с военными. Санджрани с финансами. Розенфелд с производством и проектами. У нас… мы пока не едины.

– Для нас все это внове, – заметил Жозеп. Фраза могла бы прозвучать возражением, отговоркой. У него она стала поддержкой. Он помогал ей разобраться в мыслях.

– Возможно, – признала она. – Трудно сказать. Может, нам и положено быть марионетками на ниточках от «Пеллы». Сам решил, и все мы прыгаем.

Жозеп пожал плечами, прищурил ласковые глаза.

– Он дает. Корабли, топливо, оружие, двигатели. Он исполнил, что обещал.

Мичо почувствовала в его тоне мягкий вызов – именно то, что ей требовалось.

– Он сделал то, что обещал, по его словам. На деле все не так хорошо. Джонсон жив. Смит жив. От Ганимеда добились только нейтралитета. В Землю продолжаем швырять камни, а на скорую капитуляцию надежды нет. Сколько обещал – а в тарелке пусто.

– Таковы политики, иммер и всегда. На «Хорнблауэре» и других вроде него можно продержаться годы. Это наше дело. Добывать для всех еду, воздух, снаряжение. Дает нам шанс создать Пояс не под чужим сапогом.

Па, вздохнув, почесала коленку – ногти скользили по коже с сухим шорохом, как по песку. Щелкнул и загудел восстановитель воздуха. Палуба подрагивала от тяги, прижимавшей двоих к койке.

– Да… – сказала она.

– Но?..

– Но, – повторила она и тем ограничилась. Ее беспокойство не укладывалось в слова. Может быть, слова придут со временем, а может, она успокоится, так их и не выговорив.

Жозеп подвинулся и кивнул па амортизатор.

– Хочешь, останусь?

Па задумалась. По доброте могла бы согласиться, хотя на самом деле, с кем бы она ни делила свое тело, спать предпочитала в одиночестве. Улыбка Жозепа говорила, что он готов к любому ответу. Отчасти и за это она его любила. Он склонился к ней, поцеловал в лоб под волосами и принялся натягивать тренировочный костюм.

– Может, чаю?

– Едва ли, – отказалась она.

– А надо бы.

Он редко бы вал так настойчив.

– Хорошо.

Мичо скинула одеяло, обтерлась и тоже натянула одежду. В дверях камбуза марсианской канонерки она прислонилась к его плечу. Что ни говори, никого из команды здесь не было. Только Оксана с Лаурой приканчивали грибной соус из миски. Своя семья. Жозеп выбрал другую скамью, и она заодно с ним устроилась чуть поодаль от жен. Оксана над чем-то засмеялась. Лаура коротко съязвила – но без горячности. Слов Па не разобрала.

Жозеп натянул по груше чая для них обоих и сел рядом в дружеском молчании. Она сделала глоток, и терпкая горечь чая, смешавшись с усталостью от секса, сняла тревогу, которой она и не замечала. Услышав ее вздох, Жозеп поднял бровь.

– Да, – признала Па, – умница ты. Этого мне и недоставало.

Он шутливо раскланялся и стал серьезным.

– Что я думаю? Насчет координации?

– Не стоит, – сказала она, но Жозеп продолжал:

– Тебя предавали люди, которым полагалось тебя вести. Джонсон, когда мы были в АВП. Ашфорд на «Бегемоте». Окульски с союзом. Потому мы и стремились к независимости, так? Только независимыми мы не стали. Теперь мы Свободный флот, потому что поверили Ина- росу. Не ты одна. Мы.

– Ты прав, – сказала Па. – Может, я отталкиваюсь от того, что было. А надо бы отпустить прошлое.

– Не стоит отпускать то, что сделало тебя умней, – возразил он. – Вселенная не пожалела времени, чтобы тебе кое-что втолковать. Ты догадалась об этом задним числом. Может, все, что было, готовило тебя к тому, что есть.

Комок в груди у Па стянулся еще туже.

– Ты тоже ему не доверяешь.

– Я‑то? По мне судить не приходится. Я и Господу не доверяю.

– Такого мистика, как ты, на свете не бывало, – съязвила Па, впрочем, смягчив шутку смехом.

– Знаю. – Жозеп покачал головой. – Я не пророк, а сплошное недоразумение. Но… – он поднял палец, – тебя я знаю. И знаю, что ты из тех, кто притворяется, будто не знают того, что знают, лишь бы обошлось без трений. Так что если говоришь себе, что, может, и ошибаешься, что все в порядке, лучше перепроверь, точно ли в порядке. Если вселенной нужен нож, она его делает. И нет острей тебя, ты.

– А если окажется, что вселенная – просто свалка элементов и энергий, толкошащихся, пока свет не погаснет?

– Тогда ищи порядок, чтобы не участвовать в общей свалке, – посоветовал он. – И скажешь мне, если сам впишется в схему. Ты видишь лучше меня.

– Сомневаюсь, – протянула она, но ухватилась за его руку. А он – за ее. Чуть помедлив, к ним подсела Лаура, а потом и Оксана. Разговор перешел на более мирные гемы: о том, в чем марсианские корабли уступают астерским, о добыче с «Хорнблауэра», согласно списку Кармонди. О работах на «Коннахте». Но стянутый под ребрами комочек никуда не делся и напоминал, что не все хорошо.

В каюту она вернулась одна. Упала на гелевую койку, натянула на голову одеяло и увидела во сне большое и хрупкое существо, плывущее в глубинном океанском течении, – только море состояло из звезд, а существо – из кораблей, и среди них был ее корабль.

* * *

Революция слишком велика, чтобы обойтись одним счетом. Восстание на Церере – или падение Цереры, по терминологии внутряков, – стало предвестником Марко Инароса со Свободным флотом. Задним числом гибель водовозного суденышка виделась мелочью, которая никак не могла привести к противостоянию Земли и Марса, – однако привела. Стоило давним угнетателям Пояса нацелить стволы друг на друга, АВП, воспользовавшись своим шансом, захватила портовый город пояса астероидов.

Никто тогда такого не предвидел. Земля с Марсом рано или поздно разберутся, и тогда Церере конец. Андерсон Доуз, ставший де-факто властителем станции, лишится захваченной власти и либо переметнется к другим заговорщикам, либо станет мучеником, погибшим за правое дело. Любая автономия в космосе была недолговечна.

Только Церера удержалась.

Катастрофа на Ганимеде и разоблачение затеи Мао-Квиковски с протомолекулой полностью отвлекли наличные силы. Потом на Венере проклюнулось нечто великое и таинственное, создавшее первые врата. К тому времени, как «Бегемот» с представителями Земли и Марса отправился исследовать их, вызвав великие и сложные последствия, Доуз соткал целую паутину связей. Ни лунные и марсианские корпорации, ни станции Лагранж, ни Пояс, ни луны Юпитера – никто не мог себе позволить на годы прервать торговлю, дожидаясь, пока прежние власти отвоюют порт. С тех пор как шумеры оттиснули в глине первый контракт человечества, временные договоры не раз оказывались столь долговечными, что их переставали замечать.

А когда за вратами открылись врата и человечество хлынуло к новым солнцам и планетам, нашлись деньги и силы, заинтересованные в том, чтобы на Церере все осталось как есть. Андерсон Доуз знал, кого подмазать и где сговориться, чтобы порт не простаивал.

Долгие, осторожные переговоры привели к тому, что статус мятежника забылся. Доуз стал респектабельным политиком, а станция Церера – первым астерским городом – как раз в подходящий момент, когда никому не было до нее дела.

А потом объявился Свободный флот и пинком сбросил в прибой старательно возведенный песочный замок. А Доуз, как всякий политик, учитывал расстановку игроков и сил, возможности и вероятности. Забылось, что восстание на Церере было торжеством приспособленчества и политической ловкости, – восстание стало предвестником Свободного флота. Доуз смирился с новым взглядом на себя и свою станцию. Выбрал, на какой он стороне, – так же, как и Па.

Сейчас он встречал ее у сходней «Коннахта». Гравитация вращения станции удерживала корабль в креплениях. Даже при перебоях с питанием инерция не позволит ему сорваться в черную пустоту. И все же Па неохотно оставляла корабль. Считала это ненужным риском.

– Мичо, – просиял Доуз, беря ее за руку. – Рад видеть нас во плоти.

– И я рада.

Она покривила душой. Доуз слишком долго пробыл верным союзником Фреда Джонсона – и еще не отмылся от вони. Но Па принимала его как неизбежное зло. Может быть, настанет день, когда его помощь Поясу перевесит старые дела. Доуз кивнул в строну электрокарта с двумя полицейскими в легкой защите.

– Я арестована? – шутливо предположила Па.

Доуз хихикнул, направляясь к тележке.

– С тех пор как стали падать камни, меры безопасности все усиливают, – объяснил он. Его изрытые угревой сыпью щеки натянулись, лицо помрачнело. – На Церере миллионы жителей. И не все довольны положением дел.

– Были проблемы? – спросила Па уже у кара.

– Как же без проблем? – Помолчав, Доуз добавил: – Но сейчас их больше обычного.

Тележка, дернувшись, покатила по широкой эстакаде внутрь станции. Липучки шин, проворачиваясь, шипели и пощелкивали. Па оглянулась на причал с «Коннахтом». Возможно, стоило захватить с собой собственную охрану. Все люди Кармонди остались на «Хорнблауэре», но Бертольд и Надя прошли боевой тренинг. Теперь уже поздно.

Администрация располагалась на ближайшем к поверхности уровне, здесь меньше всего проявлялась сила Кориолиса. АВП, взяв власть, поработала над старыми тоннелями и коридорами, но все равно в них пахло древностью. Доуз пытался развлечь гостью легким, незначительным разговором и преуспел – знал свое дело. Если они и впрямь обсуждают, в каком ресторане лучше готовят колбаски под черным соусом и как влияет на религиозные песнопения проходящий в том же зале фестиваль радж-музыки, значит, ситуация на станции не так уж опасна. Мичо понимала, что это иллюзия, и все равно была ему благодарна. О причине, что привела ее сюда, они не вспоминали. И имени Инароса не называли.

Совещание проходило в саду на административном уровне. На просторных сводах потолка полным спектром сияли светильники. Чертов плющ оплел стены и опоры, папоротники расправляли широкие листья, словно цапли на взлете. В воздухе пахло гидропонной зеленью, едой и вином. Она еще из-за поворота расслышала высокий, гибкий голос Санджрани. «Без основательного учета базы удобрений на каждой станции нелегальные вбросы обрушат азот как валюту». Все та же песня на новый лад. Доуз тронул ее за локоть, кивком указал на тропинку между фонтанчиком и вьющимся папоротником. Вот они и на месте. Пятеро лидеров Свободного флота. Нико Санджрани больше похож на пожилого торговца, чем на главного экономиста расцветающей империи. Розенфелд Гаолян с темной пупырчатой кожей и слишком уж легкой улыбкой – командующий вторым флотом и царь промышленности. И, в плетеном из тростника кресле, Марко Инарос, стоящий за спиной у каждого.

Победа пришлась ему к лицу. Волосы струились по плечам, держался он со звериной непринужденностью. Когда Марко встал навстречу ей и Доузу, Мичо почувствовала, как его радость отзывается у нее в сердце. Что ни говори об этом человеке, с таким обаянием можно убедить змею поделиться ядом. Па подозревала, что именно этот дар позволил ему торговаться с марсианами за их же корабли и оружие, заполучить материалы, на которых строилась революция. Кроме них пятерых, здесь был только сын Инароса – тощий юнец с безумными глазами, Филип. Па постаралась не слишком всматриваться и парня. Рядом с ним ей делалось не по себе, и связываться не хотелось – проще не замечать.

– Вот и ослепительная Мичо Па! – провозгласил Марко. – Превосходно. Все собрались. Основатели нации.

– Статистику по новым приобретениям доставили? – перебил Санджрани, не замечая или не желая замечать, что испортил Марко выступление. – Мне нужна полная сводка.

– Кармонди делает, – ответила ему Па.

– Только поскорей.

– Ник, мой мальчик, – вмешался Розенфелд. – Не груби. Ты бы сперва поздоровался с капитаном Па.

Санджрани хмуро скосился на Розенфелда, затем на Инароса и только потом повернулся к Мичо, коротко кивнул:

– Привет.

– Итак, внутренний круг в сборе, – заговорил Доуз. – Может быть, пора услышать, что свело нас здесь? Не скажу, что не рад встрече, однако…

Марко улыбнулся, а его сынок, стоявший за плечом, потянулся к кобуре с пистолетом.

– Мы разбили Землю и укротили Марс. АВП Джонсона во всей красе проявил себя сбродом коллаборационистов. Все поставленные нами задачи выполнены. Пора переходить с третьей стадии.

«Все задачи выполнены, только вот Смит и Фред Джонсон живы», – подумала, но не сказала Па. Другие, впрочем, промолчали не об этом.

Доуз первым подал голос, легко, по-приятельски заметив:

– Не знал, что ты запланировал и третью стадию.

Ухмылка Марко могла выражать гнев или радость, ярость или самодовольство.

– Теперь знаешь, – сказал он.

Глава 6 Холден

– очется говорить шепотом, – пожаловался Холден. – И ходить на цыпочках.

– Невесомость, – напомнила Наоми.

– На метафорических цыпочках.

Если бы не свечение мониторов, на оперативной палубе было бы совсем темно. Алекс спал в своей кабине, оставив наблюдение на Холдена с Наоми. Бобби и Амос, когда он в последний раз их видел, обходили корабль, проверяя все, что не относилось к связи: метатели ОТО, килевую рельсовую, контроль среды. Бобби с самого начала старалась показать, что не претендует на капитанские полномочия, но вся деликатность не помешала ей до начала боевых действий заново ознакомиться с каждым сантиметром «Роси». Даже когда они с Амосом обсуждали неполадки с подачей воды на камбуз, звучало это как разговор об оружии. Серьезный профессиональный разговор людей, понимающих, что их рабочая аппаратура убивает. От этого Холдену казалось, что до сих пор он был слишком небрежен со своим кораблем.

Кларисса… где Кларисса, он не знал. С тех пор как закончился резкий разгон, Холден видел ее разве что мельком, будто они подцепили привидение, не выносящее взгляда в упор. Все, что о ней слышал: что она набирается сил, что импланты с черного рынка помогают ей от припадков тошноты, что она отыскала плохой контакт, от которого мигало освещение в мастерской, – доходило от других. Холдену это не нравилось, зато хоть не приходилось с ней разговаривать.

План у них был простой. «Лазурный дракон» – не военный корабль, а геологоразведочный. Вместо защиты он полагался на то, что космос велик, а он мал и с удаленной от Земли и Луны орбиты успеет, если что, рвануть в Пояс или к лунам Юпитера. «Дракон» заглушил все сигналы, которые могли его выдать: позывные, радар и лидар, радио. Не в его силах было помешать свету отражаться от корпуса и скрыть уходящее в космос тепло, но затаиться он мог. Обходился принимающими датчиками и направленным лучом. Этого хватало, чтобы координировать броски камней по Земле, хотя сам корабль наполовину ослеп.

На то и рассчитывала Бобби.

Они проложили курс, который должен был подвести их вплотную к «Лазурному дракону», и сговорились с единым флотом, что те прикроют их выхлоп своими огнями. Это позволяло быстро подобраться к врагу, но лишало их возможности совершить классический переворот перед торможением на половине пути. Оставалось набрать ровно столько скорости, чтобы можно было сбросить ее в последний момент и зависнуть без ускорения в темноте. Лишенный активной разведки «Дракон» мог увидеть их визуально – крошечную точку в безграничном пространстве – и даже без радара и без лидара опознать как угрозу.

Рано или поздно, конечно, опознает. Но к тому времени, если расчеты Бобби оправдаются, это будет уже не важно.

Такой медлительной операции на памяти Холдена еще не бывало с тех пор, как они заполучили «Роси». У него от нетерпения все тело чесалось.

Голоса доносились из лифта: серьезные, резкие, деловитые реплики Бобби и шутливые добродушные ответы Амоса. На палубу они вплыли друг за другом, Бобби первой. Ухватившись за скобу, она остановилась. Амос мимоходом зацепил палубу лодыжкой и погасил движение, ударившись в потолок сперва подошвами, а потом и коленями. Он плыл вверх тормашками. Обычно «Роси», экономя реактивную массу и заботясь о здоровье Наоми, держал меньше одной g, но у них всегда имелся отчетливый низ. К полной невесомости здесь не привыкли.

– Как дела? – спросила Бобби.

Холден кивнул на экран.

– Ничего нового. Похоже, пока нас не заметили.

– Реактор не запускали?

– Тепловая подпись без изменений.

Бобби кивнула, поджав губы.

– Это ненадолго.

– Можно бы в них пальнуть, – предложил Амос. – Не мне решать, но я не раз видел, что побеждает тот, кто бьет первым.

– Дайте оценку расстояния, – попросила Бобби.

Холден вывел на экран данные пассивного наблюдения. До «Лазурного дракона» оставалось примерно пять миллионов кэмэ – раз в десять больше, чем от Луны до Земли. Команда там вряд ли больше дюжины человек. В бесконечном звездном поле невооруженным глазом не увидишь. Даже уходи враг на полной тяге, выхлоп покажется одной светящейся точкой среди миллиардов.

– Насколько это точно?

– Точно не знаю, – ответил Холден. – Я обычно пользуюсь лидаром.

– Плюс-минус десять процентов, – подсказала Наоми. – При такой дальности ошибка пассивного измерения очень быстро нарастает.

– А если лидаром? – спросила Бобби.

– С точностью до метра.

– Вам не приходило в голову, сколько там боеприпасов болтается? – осведомился Амос, вытянувшись в полный рост, чтобы мазнуть по полу кончиками пальцев. Отдача чуть заметно направила его к потолку и в то же время перевернула в общепринятую позицию. – Прикиньте, сколько снарядов ОТО никуда не попали; и еще большая часть болванок от рельсовых пушек, даже те, что прошили корабли насквозь. И все это летает где-то с той же скоростью, с какой их выбросило из ствола.

– Выстрели мы в них, они бы сейчас высматривали стрелка, – сказала Наоми.

– А может, и нет, – возразил Амос.

Наоми обернулась к Бобби.

– Нам скоро надо начинать торможение, а то пронесет мимо.

– Как скоро? – спросила Бобби.

– Через три часа. Затянем дольше – придется тормозиться на соке или рисковать, что от перегрузки полопаются сосуды, которые нам бы еще пригодились.

Бобби в задумчивости постучала указательным пальцем по большому. И кивнула, скорее себе, чем другим.

– На фиг, надоело ждать. Пойду разбужу Алекса. Пора кончать с этим делом.

* * *

– Ну вот, мальчики и девочки, – протянул Алекс. – Все готовы, все пристегнулись?

– Проверка, – распорядился по открытому каналу Холден и выслушал все доклады. Включая Клариссу Мао. Предвкушение действия порождало иллюзию, будто даже освещение загорелось ярче, словно застоявшийся в доке «Роси» тоже радовался серьезному делу.

– Реактор в порядке, – доложил из машинного зала Амос.

Алекс откашлялся.

– Хорошо. Начинаем через десять… девять…

– Увидели, – вмешалась Наоми. – Наблюдаю работу маневровых.

– Ну и ладно. Тогда три-два-один, – отсчитал Алекс, и Холдена с силой вдавило в амортизатор. Гель под ним подался, а корабль басисто зарокотал – двигатель сбрасывал скорость. С точки зрения «Лазурного дракона», в небе появилась новая яркая звезда. Сверхновая в световом годе от них. Или что-то не столь опасное, зато гораздо, гораздо ближе.

– Лидар включен, – сообщила Наоми. – И… я их держу.

– Реактор у них включен? – спросил Холден, а Бобби одновременно с ним приказала:

– Управление огнем на меня.

Наоми ответила обоим:

– Они заводят двигатель. У нас, может, полминуты. Управление перевела, Бобби.

– Холден, – бросила Бобби, – позвоните-ка им в дверь. Алекс, подчинить маневрирование управлению огнем.

– Есть, – отозвался пилот.

Холден включил направленный луч. «Роси» мгновенно нащупал цель.

– «Лазурный дракон», говорит «Росинант». Может, вы о нас слышали. Мы на подходе. Сдавайтесь…

Перегрузку отрезало, кресла-амортизаторы зашипели, гася разворот сразу по двум осям.

– Сдавайтесь немедленно и приготовьтесь принять абордажную команду.

Наоми сдержанно, сосредоточенно доложила:

– Реактор противника включен.

«Роси» кувыркнулся, отбросив Холдена и Наоми на сбрую креплений. Отдача килевой рельсовой пушки толкнула корабль назад в точном математическом отношении массы двухкилограммовой вольфрамовой болванки, уходящей на измеримой доле световой скорости. Третий закон Ньютона в применении к войне. У Холдена свело живот, он как мог наклонился вперед. Потянулись секунды.

Наоми самодовольно хмыкнула.

– Ага, реактор заглушили. Сбрасывают сердечник. Азота в хвосте не видно – не похоже, чтобы они теряли воздух.

– Хороший выстрел, – по открытому каналу похвалил Амос.

– Черт побери, – выбранилась Бобби, когда «Роси» снова лег на курс, – я главное-то и пропустила.

Вернулась перегрузка ускорения, прижала Холдена к спинке кресла. Они с замедлением приближались к геологоразведчику. Терпеть стало тяжелее – два g ощущались в челюстях и в основании черепа.

– «Голубой дракон», отвечайте, или будем снова стрелять, – позвал Холден.

– Как-то это нехорошо, – заметила Наоми.

– Они первые начали, – ответил ей сверху, из кабины, Алекс. – В каждом упавшем камне доля их вины.

Холден сомневался, об этом ли она говорила, однако Наоми не стала настаивать, так что, может быть, пилот понял ее правильно.

– Ответа нет, Бобби, – сказал он. – Как будешь разыгрывать эту партию?

Вместо ответа бывшая марсианская десантница выбралась из оружейного поста – перегрузка заставила ее перебирать руками. Мышцы на руках у нее были вроде проволочных жгутов, а гримаса на лице говорила, что напрягаться приходится до боли и что ей это вроде как нравится.

– Передай им, что, если нам не откроют, всю дорогу до тюрьмы будут обходиться без амортизаторов, – приказала она, ныряя в люк. – Я как раз собираюсь занять более удобную позицию.

Амортизаторы чуть развернулись – Алекс изменял траекторию, чтобы не расплавить «Лазурный дракон» выбросом дюз. Бобби, хмыкнув, покрепче уцепилась за поручень.

– Ты не забыла, что существует лифт? – спросил ее Холден.

Наоми, сопротивляясь гравитации, развернулась так, чтобы он видел ее лицо. Улыбка ее выражала сложные чувства: неловкость, удовольствие и что-то наподобие предвкушения.

Так вот она какая, когда даст себе волю…

Окончательный сброс скорости и выход на общую орбиту заняли время. Холден вполуха слушал, как Алекс с Амосом и Наоми подстраивали корабельную систему, чтобы свести корабли. Бобби, изредка отвлекаясь от сборки своего бронированного скафандра, вставляла свое словцо. Сам Холден основное внимание уделял врагу. «Лазурный дракон» молчал. За ним расходилось облако радиоактивного газа от сброшенного сердечника – оно уже почти сравнялось в плотности с окружающим вакуумом. Ни аварийного маячка, ни признания поражения или капитуляции. Ни ответа на его прозвоны и запросы. От этого молчания мурашки шли по коже.

– Не думаю, чтобы мы их прикончили, – заговорил Холден. – Не могли же убить, а?

– Маловероятно, – согласилась Наоми, – однако скоро узнаем. В худшем случае – убили, и меньше будет шансов, что на Землю скинут новый камень.

Что-то в ее голосе заставило его оглянуться. Наоми не отрывала глаз от монитора, но взгляд был рассеянным. Мыслями она ушла за миллион миль отсюда.

– Ты в порядке?

Наоми моргнула, помотала головой, будто разгоняла туман, и натянула на лицо почти естественную улыбку.

– Странное чувство. Невольно гадаю, нет ли у меня там знакомых. Прежде я редко о таком задумывалась.

– Все меняется, – сказал Холден.

– Да. Раньше ты у нас был самой важной шишкой. – Улыбка ее стала не такой вымученной. – А теперь лучшие допросчики уделяют внимание мне.

Алекс доложил, что уверенно держит шлюз«Дракона». Предстояла пересадка. Бобби приняла доклад и ответила, что готова к абордажу. Вернется, когда окончит зачистку. Звучало это очень по-военному, по-марсиански. Все голоса звенели от возбуждения. Отчасти это страх рядился в праздничные одежды, но не только. Впервые на своей памяти Холден поймал себя на мысли, как это звучит для Наоми. Ее друзья собираются атаковать и, возможно, убить людей, с которыми она выросла. Другим на «Росинанте» этого было не понять.

Они успели поработать на всех участников той каши, которую заварило человечество с Поясом и разбросанными за ним колониями. Они воевали с пиратами от имени АВП. Принимали контракты с Землей и Марсом, занимались и собственными делами. Сейчас, видя в Наоми не только ее саму, но и продукт прожитой ею жизни – жизни, о которой она пока еще не решилась ему рассказать, – Холден на все смотрел другими глазами. Даже на самого себя.

– Их надо было остановить, – сказал он.

Наоми повернулась к нему, взглянула недоуменно.

– Кого? Этих мудаков? Конечно, надо было.

По кораблю разнесся низкий лязг: шлюзы соприкоснулись. На экране Холдена высветился тревожный сигнал. Холдену было не до того. Наоми склонила голову к плечу, разглядывая его, как запутанную головоломку.

– Ты что, решил, что я из-за них мучаюсь?

– Нет, – ответил Холден. – Вернее, да, но не совсем так. На том корабле тоже все уверены, что борются за правое дело. Если швыряют камнями в Землю, это… чтобы защитить ребятишек, которым на кораблях не хватает воздуха и сменных фильтров. Или тех, кто остался без корабля из-за новых законов ООН.

– Или потому, что убивать круто, – дополнила Наоми. – Не стоит их романтизировать только потому, что часть оправданий, которые они для себя находят…

Снова лязгнуло, еще громче прежнего. Наоми округлила глаза, у Холдена засосало под ложечкой. Недобрый знак.

– Алекс? Что там?

– По-моему, люди, у нас проблема.

– Я в порядке, – доложила Бобби, и по ее тону стало ясно, что это спорный вопрос.

– Ловушка, – объяснил Алекс. – Похоже, приспособили на своем конце магнитный зажим. Заморозили механизм. А Бобби…

– Застряла между наружным и внутренним люком, – закончила та. – Сама в порядке. Сейчас пробьюсь внутрь и…

– Нет! – перебила Наоми. Холден уже сосредоточился на сигнале тревоги, мигающем у него на мониторе. – Будь все так просто, ты бы уже прошла оба люка. Ничего не делай, я попробую тебя отлепить.

– Эй, – окликнул Холден. – Никто не знает, куда девался сигнал с датчиков? – На экране высветилось еще одно предупреждение. В голове у него завыла тревожная сирена. – А также с ОТО?

Пять или шесть секунд тишины показались часами – только тихое постукивание пальцев по панелям и стрекот отвечающего на запросы «Росинанта». Холден понял, в чем дело, раньше, чем получил ответ. Наружная камера прошлась по обшивке «Роси». «Лазурный дракон» присосался к корпусу, напоминая не столько пленника, сколько паразита. А потом сверкнули искры, и желтым вспыхнула защита. Холден сдвинул обзор камеры. Три строительных меха пауками раскорячились на боку корабля, впиваясь в обшивку резаками.

– Шкуру хотят содрать, – сказал Холден.

Алекс с трудом прикрыл ярость фальшивой вежливостью:

– Я бы мог, если хотите, сделать небольшой рывок. Скинуть их под дюзы, и делу конец.

– Шлюзы сомнешь, – оборвал его Холден. – Вместе с Бобби.

– Ага, – отозвался Алекс. – Понял. Не учел.

Холден принял управление ОТО и попытался выдвинуть орудие так, чтобы взять на прицел один из мехов. Нет, они были слишком близко. Еще одна тревога на экране. Защищенная проводка выдала сигнал ошибки. Те врезались уже глубоко в корпус. Очень скоро ущерб станет реальным. А если они сумеют пробраться между слоями обшивки…

– А если Бобби вскроет шлюзовую трубу? – резко спросил Холден.

– В лучшем случае она без ремонта будет непригодна, – ответила Наоми. – В худшем, если они пристроили к причалу вторую ловушку, она убьет Бобби и выпустит из нас воздух.

– Это ничего, – отозвалась Бобби. – Я рискну. Только дайте секунду, займу позицию…

– Нет, – сказал Холден. – Нет, погоди. Найдем выход. Чтобы все живы остались. Время есть.

Он ошибся. Снова вспыхнул сварочный аппарат. Когда Амос заговорил, Холден не узнал его голоса. Слишком глухо, слишком близко он прозвучал:

– Знаешь, кэп, у нас ведь еще один шлюз есть. Грузовой, у моей мастерской.

Все ясно. Голос изменился, потому что Амос успел натянуть вакуумный скафандр и говорил через шлемную рацию.

– Ты что придумал, Амос?

– У меня все по-простому. Выскочим на минутку, пришибем пару мудаков, которых давно надо было убить, а потом залатаем «Роси».

Наоми, поймав взгляд Холдена, кивнула. Проведенные вместе годы и пережитые опасности наладили между ними что-то вроде телепатии. Наоми останется вытаскивать Бобби из капкана. Холден пойдет с Амосом, прикроет их.

– Согласен. – Холден уже отстегивал крепления. – Готовь скафандр, я иду.

– Скафандр я оставлю, – сказал Амос, – но, думаю, ждать тебя нам не стоит.

– Постой, – удивился Холден. – Нам?

– Мы уже шлюзуемся, – отозвалась Кларисса Мао. – Пожелайте нам удачи.

Глава 7 Кларисса

На втором году заключения Кларисса согласилась прослушать курс поэзии, который вел тюремный капеллан. Она не слишком надеялась, что из этого что-нибудь выйдет, зато полчаса в неделю можно было посидеть в серо-зеленой комнате с привинченными к полу стальными стульями и вместе с полудюжиной других сидельцев заняться чем-то, кроме допущенных администрацией развлекательных программ и сна.

Все с самого начала пошло вкривь и вкось. Из собиравшихся раз в неделю мужчин и женщин в университете побывали только она да капеллан. Две женщины приходили, до того накачанные антипсихотическими средствами, что их можно было считать отсутствующими. Один из мужчин – серийный насильник, который мучил падчериц химическим шокером, пока они не перестали дышать, – так увлекся «Опытом о человеке» Поупа, что посвятил ему многочасовой эпос из плохо рифмованных куплетов. Излюбленной его темой была несправедливость законов, подавляющих личность и сексуальное влечение. Еще приходил круглолицый паренек, на вид слишком молодой, чтобы заслужить пожизненное в яме: он сочинял сонеты о садах и солнечном свете, и это было самым мучительным, хотя по-другому, чем остальное.

Кларисса поначалу ограничивалась минимальным участием. Она попробовала писать верлибром о возможности искупления, но в свое время куратор литературного курса заставил ее почитать Карлоса Пиннани, Аннеке Свайнхарт и Хильду Дулитл, так что девушка знала, чего стоят ее вирши. Хуже того, она знала, почему они плохи. Она сама не верила в главный тезис. Раз-другой пыталась сменить тему: написать об отцовстве, о раскаянии, о горе – там ей не давался катарсис, это больше походило на сухой репортаж. Жизнь ее оскудела, и сказать ей, хоть пентаметром, хоть прозой, было нечего.

Бросила она это дело из-за кошмаров. О них Кларисса ни с кем не говорила, хотя медики знали. Содержание сновидений можно было оставить при себе, но монитор регистрировал частоту сердцебиения и активность различных участков мозга. Поэзия сделала сновидения ярче и чаще. Обычно снилось что-нибудь мерзкое – дерьмо или падаль, в которых она рылась, пытаясь откопать погребенных под завалом, пока те не задохнулись. Когда она бросила курс, кошмары снова выцвели. И снились опять раз в неделю, а не каждую ночь.

Но это не значит, что курс не дал плодов. Через три недели после того, как сказала капеллану, что больше не хочет участвовать в его кружке, Кларисса проснулась среди ночи совершенно отдохнувшей, свежей и спокойной. В голове явственно, как услышанные, звучали слова: «Я убивала, но я не убийца, потому что убийца – чудовище, а чудовища страха не знают». Вслух она этого никогда не произносила. И не записывала. Для нее это стало словом силы, личной молитвой, слишком священной, чтобы выпускать вовне. Она возвращалась к этим словам, когда нуждалась в них.

Я убивала, но я не убийца…

– Мы уже шлюзуемся, – выговорила она сухими, слипающимися губами. Сердце дергалось в груди.

…потому что убийца – чудовище…

– Пожелайте нам удачи.

…а чудовища страха не знают. Она отключила передачу, перехватила поудобнее безоткатную винтовку и кивнула Амосу. Тот по-мальчишески уверенно улыбнулся из шлема. Наружная дверь люка беззвучно открылась в звездную бездну. Амос ухватился за край люка, подтянулся и тут же нырнул обратно, остерегаясь стрелка. Никто не стрелял, так что он ухватился за скобу и, всем телом махнув через люк, перевернулся, примагнитив подошвы к обшивке. Кларисса повторила его действия с меньшим изяществом. И с меньшей уверенностью в себе.

Утвердившись подошвами на теле «Росинанта», она оглянулась на дюзовый конус. Корпус был твердым и гладким, на нем выступали шишки орудий точечной обороны, устья маневровых, черные дальнозоркие глаза приемных антенн. Винтовку она держала наготове, пальцем у курка, но не на курке – так учила ее марсианка-десантница. Она это называла дисциплиной курка. Лучше бы Бобби Драпер сейчас была здесь, а Кларисса бы вместо нее застряла в шлюзе!

– Двигаемся, Персик. Посматривай на шесть часов.

– Поняла, – ответила она и медленно стала отступать задом наперед, цепляясь подошвами за корабль и переступая не прежде, чем одна нога надежно закреплялась.

Казалось, сам корабль держит ее, не давая закувыркаться среди звезд. Враг не показывался. Продвинувшись за изгиб корпуса, они увидели тушу «Лазурного дракона» – как всплывающего из глубины кита. «Дракон» подошел так близко к «Роси», что, отключив магниты, можно было на него перепрыгнуть. Бившие снизу лучи солнца отбрасывали на корпус резкие тени, выделяя шрамы и отшелушившееся кое-где покрытие: долгие годы под жесткой радиацией местами спекли его в хрупкое белое стекло. В сравнении с ним «Роси» выглядел новехоньким, крепким. Что-то полыхнуло сзади, выбросив вперед их с Амосом тени. Кларисса медленно, прерывисто вздохнула. Пока никто их не атакует.

Атаковали они.

– Вот дерьмо, – бросил Амос, и тотчас по общему каналу отозвалась Наоми:

– Что видишь, Амос?

В уголке шлема перед Клариссой открылось окошко, на нем нарисовался участок корпуса за спиной. Там в туче искр виднелись три желтых паука-меха. Двое, закрепившись на корпусе, готовились отрывать пласты стали и керамики, а третий резал.

– Вижу, – сообщила Наоми. – Вот-вот проберутся между обшивками.

– Не проберутся, если мы с Персиком не позволим. Верно, Персик?

– Верно. – Кларисса развернулась, чтобы видеть врага собственными глазами. Шлем, спасая ей зрение, затемнил стекло от вспышек сварочной горелки. Как будто три меха остались как были, а все звезды вокруг них померкли. Осталась только темнота, и в ней – люди, желавшие зла ей и Амосу.

– Готова? – спросил Амос.

– А это важно?

– Не слишком. Посмотрим, что можно сделать, пока те не заметили.

Кларисса припала к корпусу, подняла винтовку, навела. Включив увеличение, она различила в люльке меха человеческую фигурку: руки, ноги, голову в почти таком же, как у нее, шлеме. Она уронила на шлем яркую красную точку прицела, опустила палец на курок и нажала. Шлем мотнулся назад, будто почуяв, а два оставшихся меха развернулись, протянув к ним остроконечные стальные лапы.

– Шевелись! – крикнул Амос, срываясь в небо. Кларисса отключила магнитные крепления и прыгнула следом, едва не опоздав. На месте, где она стояла, по корпусу протянулись белые линии – пуля ударила раньше, чем скафандр предупредил о ее приближении. Маневровые скафандра заработали, непредсказуемым образом бросая ее из стороны в сторону, уводя из-под пуль, которые она видела только линиями в окошке экрана.

– Отвлеки их, Персик, – попросил Амос. – Я сейчас вернусь.

Он унесся прочь, заворачивая вокруг корпуса «Лазурного дракона». Кларисса позволила скафандру увести себя в другую сторону, укрывшись за горизонтом «Росинанта». Сердце тиканьем часов билось в ушах, все тело трясло. Красная точка отыскала сварочный мех, и она спустила курок, промахнувшись с первого выстрела. Второй попал в цель, мех качнулся от неожиданного выброса летучего газа. Ее костюм выдал тревожное предупреждение; Кларисса думала, что это ошибка системы, пока не взглянула на свое бедро и не увидела на нем кровь. В нее попали. Это было как проиграть очко в интеллектуальной игре.

– Доклады! – крикнула Наоми.

Кларисса хотела отозваться, но мехи уже спешили по корпусу в ее сторону, и ей стало не до того: надо было отступать и отстреливаться.

– У меня здесь абордажная группа готовится к выходу, – доложил Амос.

– Сколько? – рявкнула Наоми.

– Пятеро… – Чуть помедлив, Амос продолжил: – А теперь четверо. А вот и трое.

Звезды снова загорелись, хоть и не так ярко, как было. Корпус сверкал под солнцем, расположенным теперь почти точно над головой. Мехи ползли к ней, ускоряясь как в кошмаре. Один шмыгнул мимо бочонка ОТО и пропал.

– Одного снял, – сказал Алекс, и Кларисса расхохоталась. Но смех ее отвлек. Она слишком далеко оторвалась от корпуса. Надо бы вернуться в укрытие. Она нырнула к «Роси» – слишком поспешно. Ударилась подошвами, хотела перекатиться, смягчая толчок, как училась девчонкой на курсах самозащиты. Ощущение верха и низа поплыло, и Кларисса стала падать в звезды.

– Как дела, Персик? – спросил Амос, но она уже двигалась.

Шарахнулась от последнего меха. Убивший их друга выстрел ОТО насторожил уцелевших, заставил осторожничать. Кларисса отступила дальше за изгиб корпуса, задержалась, чтобы опустить ствол, и стала ждать, пока враг выйдет под выстрел. Ждать было трудно. Солнце теперь било в глаза, шлем, борясь с ним, слепил и ее. Нога ныла, но не болела. Она задумалась, нормально ли это. Мех рывком выдвинулся в поле зрения, и она выстрелила, отогнав его обратно. Сколько потрачено патронов? Это отражалось где-то на экране, но она не помнила где. Сделала еще один выстрел и заметила, как маленькая зеленая шестерка сменилась пятеркой. Так, осталось пять выстрелов. Она ждала, как охотник в засаде. Она справится. Красное пятнышко дергалось, съезжало. Кларисса возвращала его на место. Она справится.

– Персик! – орал Амос. – На шесть от тебя!

Кларисса развернулась. «Лазурный дракон» нависал над ней, солнце стояло над головой. Она так долго отступала, что замкнула круг. А над вражеским кораблем двигались по дуге две блестящие фигурки. Команде «Дракона» уже не пробиться в «Росинант», но маленькая месть им оставалась. Клариссе негде было укрыться. Оставалось лишь стоять лицом к лицу с остатками абордажной группы – или бежать под пушки последнего меха.

– Амос? – сказала она.

– К шлюзу! Прячься внутри!

Она прицелилась в одну из приближающихся фигур. Выстрелила, но они ушли с траектории пули. Ее скафандр доложил о быстро движущихся объектах. Пора было уходить. Кларисса повернулась к дюзам. До них оказалось дальше, чем она ожидала. Включились маневровые, и она поплыла в метре над корпусом, как птица над озерной гладью. Что-то взорвалось в плече, ее закрутило. В сообщении скафандра не было нужды – она знала сама. Еще одно ранение. Скафандр уже пережал ей плечо, в меру возможного останавливая кровотечение. Желтая вспышка слева. Мех на выхлопе своих маневровых приближался. Она выронила винтовку, та улетела назад. Все равно одной рукой не прицелишься, а меньше массы – больше скорости.

Вот и все. Вот как она умрет. Эта мысль почему-то утешила. Здесь ей конец, под мириадами звезд. Бесконечный, свободный свет солнца, бой за друзей. Яркая смерть, геройская. Не холодное увядание на жесткой серой койке в тюремной больнице. Странное дело, она чувствовала себя победительницей. Время словно замедлилось, и Кларисса подумала, не запустила ли нечаянно импланты. Глупо вышло бы. Какой смысл разгонять нервные реакции, когда скорость ей обеспечивают только сопла маневровых? Нет. Это просто сказались страх и уверенность, что ее несет к смерти.

Наоми с Алексом что-то орали ей в уши. И Амос тоже. Она не понимала ни слова. Как со стороны, пришла мысль, что Амос о ней пожалеет. Надо было сказать ему, как она благодарна за каждый день вне ямы. Шлем выдал предупреждение: надо тормозить, чтобы не пронесло через корабль. Она заглушила маневровые и перевернулась, больше по обязанности, чем в надежде выжить. Из двух абордажников один уплывал в сторону Солнца, беспомощно болтая руками и ногами. Другой был прямо над ней, но к ней спиной, а лицом к быстро приближающемуся скафандру – конечно, Амосу. Мех мигнул, надвигаясь. Как только Кларисса начала тормозить, он словно рванулся на нее – иллюзия, порожденная относительным изменением скорости. Но в этой иллюзии было достаточно реальности, чтобы ее прикончить.

А потом водитель меха почему-то обвис в люльке сбруи. Оставшийся без управления мех заболтал лапами. Одна свесилась вниз, задела корпус и толкнула большую желтую машину от «Росинанта», кувырком к звездам. Кларисса смотрела, не понимая, пока чья-то рука не обхватила ее за здоровое плечо, а другая не обняла за пояс. На ярком солнце щиток второго скафандра выглядел матовым. Она узнала, только услышав по рации голос.

– Все хорошо, – сказал ей Холден. – Я тебя держу.

* * *

Ее разбудил Амос. Его широкое лицо и лысая макушка показались ей сновидением. Но скорее это лекарства сдвинули восприятие.

Регенерационный коктейль странно воздействовал на чувства, даже если на них не влияли обезболивающие. Кларисса, встав перед выбором, – онемелость и тупость или ясное сознание с болью, – выбрала боль. Широкие эластичные ремни прижимали ее к койке в медотсеке. Автодок качал в тело все необходимое и лишь иногда выдавал ошибку, сбитый с толку утечкой из ее модифицированных желез. Разбитая плечевая кость срасталась. Первая пуля, проделав в мякоти бедра десятисантиметровую борозду, ушибла, но не сломала кость.

– В порядке, Персик? Я тебе поесть принес и как раз хотел уходить, но ты… вид у тебя…

Он махнул рукой.

– Все хорошо, – сказала она. – То есть я ранена, но все хорошо.

Амос подсел к ней на край кровати, и Кларисса сообразила, что они под тягой. Запах искусственного персикового концентрата одновременно манил и нагонял тошноту. Она отстегнула ремни и села, опершись на здоровый локоть.

– Мы победили?

– Еще бы, черт возьми! Двое пленных. Ядро с данными «Дракона». Они пытались стереть, но Наоми вдвоем с «Роси» восстановят. Бобби писает в штаны, что пропустила потеху.

– Может, в следующий раз, – отвечала Кларисса, когда в комнату вошел Холден.

Они с Амосом кивнули друг другу, и здоровяк вышел.

– Нам давно надо было поговорить, – начал Холден.

Капитан «Роси» стоял над койкой, словно не знал, куда деваться. Может, дело было в лекарствах, только Кларисса с удивлением отметила, что он не такой, каким ей представлялся. В ее мысленном образе скулы у него были круче, подбородок массивнее. Голубые глаза холоднее. А этот человек выглядел… нет, не старше. Просто другим. Волосы взъерошены. У глаз и в углах рта намечаются морщины. Их еще нет, но на подходе. Виски тронуты сединой. Но по-другому он выглядел не от этого. Джеймс Холден и ее личной мифологии всегда был уверен в себе, а этот места себе не находил.

– Понятно, – отозвалась она, не зная, что еще сказать.

Холден переплел руки на груди.

– Я… м-м-м, да. Я вообще-то не ожидал, что ты попадешь на этот корабль. Мне это неудобно.

– Знаю, – сказала она. – Извините.

Он отмахнулся.

– Потому я и пропустил этот разговор, а не должен был. Это моя вина, договорились? Я знаю, вы с Амосом после падения камней прошагали пешком чуть не всю Северную Америку, и знаю, что ты хорошо держалась. И корабельный опыт у тебя есть.

«Опыт террористки и убийцы». Этого он не сказал.

– Штука в том, – продолжал Холден, – что к таким делам ты не подготовлена. Выход в космос с оружием – совсем не то, что на грунте. Или работа техника на корабле. Импланты имплантами, но прибегнув к ним, ты под конец утонешь в собственной рвоте, так?

– Скорей всего, – признала она.

– Так что больше тебе нельзя выходить. Амос тебя взял, потому что… хотел показать, что ты своя.

– Но я не своя, – закончила она за него. – Вы об этом.

– Не всюду, где бывает Амос, – уточнил Холден. И впервые посмотрел ей в глаза. Выглядел он, пожалуй, грустным. Она не знала отчего. – Но пока ты на моем корабле, ты в команде. И моя работа – тебя защищать. А я не справился. Ты больше не участвуешь в боях в вакуумном скафандре. По крайней мере, пока не пройдешь подготовку. Это приказ. Ясно?

– Ясно, – откликнулась она и, пробуя слова на вкус, добавила: – Так точно, сэр.

Он был ее присяжным врагом. Символом ее поражения. Каким-то образом он даже стал символом той жизни, которую она могла бы прожить, сделав другой выбор. Он был всего лишь не слишком молодой человек, почти незнакомый, хотя кое-какие общие знакомые у них имелись. Он с трудом улыбнулся, и она ответила на улыбку. Такая малость. Но уже кое-что.

Когда Холден ушел, она догрызла концентрат, закрыла усталые глаза и не знала, что спит, пока не увидела сон.

Она копала склизкую черную кучу дерьма, пробиваясь к кому-то, погребенному под ней. Надо было спешить – у человека кончался воздух. Во сне она чувствовала, как холодеют от страха пальцы, как подкатывает к горлу омерзение. И страх. И опустошающее чувство потери от сознания, что она не успевает.

Глава 8 Доуз

Первая сессия импровизированного саммита началась, как только прибыла Мичо Па, в равной мере приятная взгляду и непроницаемая. Ее корабль причалил на середине суточного цикла, поэтому Марко задержал их всего на несколько часов. Следующие три дня дались труднее: встречи длились по тринадцать с лишним часов, даже без перерыва на обед. Ели прямо за столами, пока Марк излагал свое видение великой, всесистемной цивилизации астеров.

Три раскрученные станции, автоматизированные заводы и фермы, энергостанции, установленные поближе к Солнцу и ведущие передачу лучевой энергии к местам обитания, широкомасштабное разграбление биоресурсов с трупа Земли. Рядом с этими величественными и прекрасными картинами померк даже проект терраформирования Марса. А представлял их Марко Инарос с беспощадной настойчивостью, перед которой терялись все возражения других участников.

Санджрани поинтересовался, как предполагается обучать работников для задуманного Марком комплекса космических городов, похожего на тучу снежинок. Марко отмахнулся: не проблема. Астеры всегда готовы жить и строить в космосе. Врожденное умение, впитавшееся в их хрупкие кости. Па подняла проблему постоянных поставок продовольствия и медицинского обеспечения: уже теперь станции и корабли, лишившись поставок с Земли, затягивали пояса. Марко признал, что предстоят скудные времена, но заверил Па, что она преувеличивает реальные трудности. Ни одно из поднятых возражений его не поколебало. Глаза у него блестели, голос звучал богаче скрипки, энергия не иссякала. С совещания Доуз возвращался к себе выжатым, как тряпка. Марко же отправлялся в бары и пабы, в общие залы и обращался напрямую к гражданам Цереры. Доуз не знал, когда он спит и спит ли вообще.

На пятый день они прервались – так падают бегуны в конце длинной дистанции. Комментарий Розенфелда никого не успокоил:

– Койо маньяк. Он еще свалится.

– И что тогда? – спросил Доуз.

Пупырчатый пожал плечами. Улыбнулся неприятной улыбкой.

– Тогда разберемся, где мы есть. Инарос – великий человек. Для наших целей – именно тот великий человек, какой нам нужен. Вполне нормальный бы в эту роль не вписался.

Они сидели в саду у губернаторского дворца. Запахи земли и зелени смешивались с протеиновым мясом и перцами гриль, которые Розенфелд выбрал себе на завтрак. Доуз, отвалившись от стола, прихлебывал из груши горячий чай с молоком. Розенфелда Гаоляна он знал третью декаду и доверял ему, насколько вообще кому-то доверял. Но не вполне.

– Если, по-твоему, он свихнулся, – заметил он, – это проблема.

– Это не проблема, это профессиональная необходимость, – как от мошки, отмахнулся Розенфелд. – Он убивает миллиардами и перекраивает человеческую цивилизацию. Может, он бог, может – дьявол, но мысль быть обычным милым человеком, которому повезло с харизмой и обстоятельствами, ему точно не по нутру. Эта лихорадка пройдет. Сейчас, если его послушать, мы уже на этой неделе проводим первую сварку – а скоро он скажет, что закончат наш труд праправнуки. Никто так ловко не умеет сменить песню посреди такта, как наш Марко. За него не беспокойся.

– Трудно не беспокоиться.

– Ну, беспокойся, но не слишком. – Розенфелд со вкусом отхватил кусок перца с протеином, опустил шершавые веки, словно собрался вздремнуть. – Все мы здесь потому, что нужны ему. У меня, не считая Фреда Джонсона, единственная боевая сила, способная причинить ему неприятности. Санджрани – болван, но так управляется с искусственной экономикой Европы, что всякий назовет его гением. Как знать, может, он гений и есть. Ты держишь астерский порт. Па – девочка с плаката: откололась от АВП по этическим соображениям, и потому из нее выйдет отличный рождественский дед – распределять богатства между грунтовиками и привлекать к нам своих прежних единоверцев. На этом совете не было случайных людей. Он собрал команду. Пока держимся единым фронтом, мы не дадим ему захлебнуться в собственном величии.

– Надеюсь, ты прав.

Розенфелд улыбнулся, не переставая жевать.

– Конечно, прав.

Андерсон Доуз принадлежал к АВП с рождения. Родители, желая подмазаться к боссам своей корпорации, назвали сына по горнодобывающей компании. Бойня, устроенная Фредом Джонсоном, позже сделала это имя символом преступлений Земли против Пояса. Мальчик рос, считая Пояс домом, а его обитателей – при всех различиях и розни – своим племенем. Отец его был организатором, мать – адвокатом профсоюза. Он, еще не научившись читать, узнал, что гуманное отношение всегда приходится выторговывать. И вся его жизнь стала вариацией той же простенькой темы: дави, держись на ногах и лови свой шанс.

Ему всегда хотелось вывести Пояс на место, принадлежащее ему по праву, покончить с бездумной эксплуатацией его людей и богатств. Каким образом, пусть решает мироздание. Он работал на «Зону совместных интересов Персидского залива», восстанавливал для них станцию Лагранж‑4 и там завел связи с общиной экспатриантов. Он сделался голосом АВП на Церере: вовремя приходил на все собрания, выслушивал, прежде чем заговорить, и добился, чтобы нужные люди запомнили его имя.

Насилие всегда для него составляло часть окружающей среды. Если надо было кого-то убить, люди умирали. Он умел завербовать многообещающего молодого технаря. И прежнего врага, созревшего для обращения. Это Доуз привлек Фреда Джонсона, палача станции Андерсон, хотя все обзывали его безумцем, и принял дружные извинения, когда ООН в результате осталась с разбитым носом. Позже, когда выяснилось, что Джонсон не готов сотрудничать с новой властью, Доуз согласился с ним порвать. Наблюдая, как его тезка-станция росла от скромных успехов в промышленности Пояса до символа астерской революции, он если чему и научился, так тому, что все меняется и цепляться за старое – самоубийство.

Так что, когда Марко Инарос завязал торговлю с чернейшим из марсианских черных рынков и создал свою организацию на смену АВП, Доуз решил, что у него ровно два выхода: отдаться новому или умереть вместе со старым. Он выбрал, как выбирал всегда, и потому сейчас сидел за этим столом. Иной раз выслушивая по тринадцать часов утопические бредни Марко, но тем не менее он был здесь.

Хотя иной раз он жалел, что этот черт, Уинстон Дуарте, не выбрал для сбыта оружия кого-нибудь другого.

Он доел завтрак – перец давно остыл и размяк, а протеиновая плитка начинала черстветь. Доуз бросил вилку. С Медины есть вести?

Розенфелд пожал плечами.

– Ты о станции или о том, что за ней?

– Хоть откуда.

– На станции порядок, – сказал Розенфелд. – Оборона установлена, все как следует. Что за ней… ну, никому нс известно, са-са? Дуарте держит слово, шлет транспорты оружия и оборудования с Лаконии. С остальными колониями…

– Не так гладко. – В словах Доуза не было вопроса.

Розенфелд поморщился себе в тарелку, впервые с начала этого неформального совета спрятал глаза.

– Фронтир всегда опасен. Там бывает такое, чего не увидишь в цивилизации. Вэйкфилд замолчал. Поговаривают, он там что-то разбудил, но никто не послал корабля проверить. Да и когда бы, а? Сперва с войной бы покончить, а там уж разберемся.

– А «Баркайт»?

Розенфелд не отводил взгляда от тарелки.

– Люди Дуарте говорят, что разбираются. Волноваться не о чем. Нас не винят.

Каждое движение собеседника подсказывало Доузу, что нажимать не стоит, и он почти готов был закруглить разговор. Или хотя бы зайти с другой стороны.

– Как это вышло, что все колонии бьются, чтобы обеспечивать себя продовольствием, не опасаясь срыва гидропоники, как на Велкере, а на Лаконии уже налажено производство?

– Там лучше спланировали. И со снабжением было лучше. Чего ты не понимаешь насчет этого пинче марсианина Дуарте, так это…

Ручной терминал Доуза тревожно запищал. Первоочередной запрос на связь. Этот канал он отвел для срочных дел станции. Вызывала капитан Шаддид. Движением пальца попросив Розенфелда подождать, Доуз открыл связь.

– В чем дело? – рявкнул он вместо приветствия.

Шаддид сидела за рабочим столом. Он узнал стену кабинета за ее спиной.

– Вы нужны здесь, внизу. Мой человек в госпитале. Врачи говорят, не выживет. Стрелок задержан.

– Это хорошо, что поймали.

– Его зовут Филип Инарос.

У Доуза внутри что-то оборвалось.

– Сейчас буду.

* * *

Шаддид отвела мальчишке отдельную камеру. Благоразумно. Доуз, едва войдя в отдел безопасности, ощутил, что атмосфера заряжена яростью. На Церере выстрел в офицера службы безопасности был короткой дорогой в космос без скафандра. Для большинства.

– Я выставила автоматическое наблюдение, – доложила Шаддид. – Замкнула на себя. Никто другой не включит и не выключит.

– Зачем? – не понял Доуз. Он занял ее стол. Пусть Шаддид – глава безопасности, но он-то губернатор Цереры.

– А то бы отключили, – объяснила Шаддид, – и никто бы больше не увидел маленького засранца живым. Между нами, это было бы услугой мирозданию.

На экране Филип Инарос сидел под стеной, запрокинув голову и закрыв глаза. Молодой человек. Или взрослый мальчик. Под взглядом Доуза Филип потянулся, обхватил себя руками за плечи и снова замер, не поднимая глаз. Доуз не взялся бы решать, выражало это движение уверенность в своей неприкосновенности или страх, что она не сработает. Доуз заметил сходство парня с Марко, но отец излучал обаяние и уверенность, а сын был сплошная ярость и уязвимость – Доузу подумалось о мозолях и открытых ранах. При других обстоятельствах он мог бы и пожалеть пленника.

– Как это вышло? – спросил он.

Шаддид вывела на экран ручного терминала запись. Коридор у ночного клуба ближе к центру вращения. Дверь распахивается. Выходят трое, все астеры. Мужчина и женщина на ходу ласкают друг друга, будто не замечая третьего. Миг спустя дверь снова открывается, выходит Филип Инарос. Звука не было, так что Доуз не узнал, что проорал Филип вслед уходящим. Но что-то проорал. Одиночка повернул обратно, парочка задержалась посмотреть. Филип задрал подбородок, выпятил грудь. Человечество не первое поколение как освободилось от планетной гравитации, но поза нарывающегося на драку подростка не изменилась.

В кадр вошла новая фигура. Человек в форме безопасника, руки подняты командным жестом. Филип переключился на него, заорал. Безопасник рявкнул в ответ, жестом указал: отойди к стене. Парочка отвернулась и сделала вид, что ни при чем. Молодой человек, собиравшийся вернуться и подраться, медленно отступал – не поворачиваясь спиной, в надежде, что его враги сцепятся между собой. Филип так страшно притих, что Доузу стоило усилий не отводить взгляда.

Безопасник достал оружие, и в руке Филипа возник пистолет – такой фокус дается многими часами тренировок. Дульная вспышка показалась продолжением того же неуловимого движения.

– Черт побери, – выругался Доуз.

– Дело ясное, – заговорила Шаддид. – Он слышал приказ службы безопасности. Не подчинился, выстрелил в ее представителя. Будь это кто другой, уже кормил бы собой грибы.

Доуз прикрыл рот ладонью, потер саднящие губы. Должен быть выход. Способ открутить назад.

– Как твой человек?

Шаддид ответила не сразу. Поняла, к чему он ведет.

– Стабилизировался.

– Не умрет?

– Но и гулять не пойдет, – возразила она. – Я не могу работать, если кому-то позволено стрелять в моих людей. Понимаю, что такое дипломатия, но, не в обиду будь сказано, дипломатия – ваша работа. Моя – не дать шести миллионам человек поубивать друг друга сегодня и ежедневно.

«И моя работа в том же роде», – подумал он. Говорить об этом вслух было не ко времени.

– Свяжитесь с Марко Инаросом. Он должен быть на «Пелле» в доке 65-С, – сказал Доуз вслух. – Пригласите ко мне сюда.

* * *

Под конец особенно тяжелого дня Доуз иногда позволял себе пропустить стаканчик виски и посидеть над своим сокровищем: печатным томом Марка Аврелия, доставшимся ему от бабушки. «Размышления» – мысли человека, обладавшего страшной властью: император мог казнить любого по своему усмотрению, одним словом создать новый закон, получить в свою постель любую женщину. Или мужчину, приди ему такая прихоть. Тонкие страницы заполнялись усилиями Аврелия остаться хорошим человеком вопреки вызову мира. Они не то чтобы успокаивали, но утешали Доуза. На всем протяжении человеческой истории сохранить свою мораль, не позволить чужим порокам и дурным поступкам увлечь себя за собой было печалью каждого мыслящего человека.

Доуз за десятилетия выработал собственную философию. Плохие люди есть везде. Везде есть глупость и алчность, спесь и гордыня. Приходится лавировать среди них, если не теряешь хотя бы надежду улучшить жизнь астеров. Не то чтобы сейчас дела шли хуже, чем прежде. Просто они не стали лучше. Сегодня, подозревал Доуз, будет самый подходящий вечер для Аврелия.

Марко вошел в отдел безопасности, как хозяин. Улыбка, смех, чисто животное присутствие его наполнили помещение. Сотрудники бессознательно расступались и отводили глаза. Доуз встретил Марко, чтобы проводить в кабинет Шаддид, и не успел оглянуться, как уже на глазах у всех пожимал ему руку. Этого он делать не собирался.

– Неловко вышло, – сказал Марко, словно соглашаясь с Доузом. – Я позабочусь, чтобы подобное не повторилось.

– Ваш сын мог убить моего человека, – произнес Доуз.

Марко уже сел в его кресло и развел руками – широкий жест, как будто сводивший на нет любое возражение.

– Просто ссора зашла слишком далеко. Доуз, скажешь, что с тобой такого не бывало?

– Со мной такого не бывало, – эхом отозвался Доуз, но так жестко и холодно, что Марко в первый раз изменился в лице.

– Ты ведь не станешь раскручивать это дело, а? – понизив голос, заговорил он. – У нас много работы. Настоящего дела. Сообщили, что Земля захватила «Лазурный дракон». Придется пересматривать стратегию на внутренних орбитах.

Доуз только сейчас от этом услышал и заподозрил, что Марко придерживал информацию, чтобы разыграть ее, когда понадобится сменить тему. Ну, Доуза так просто не собьешь.

– Пересмотрим. Но я вызвал вас не за этим.

Шаддид кашлянула, и Марко бросил на нее мрачный взгляд. Когда он снова обратился к Доузу, лицо его снова переменилось. Улыбка шире прежнего выражала простодушное веселье, но в глазах что-то такое, от чего у Доуза свело живот.

– Ладно-ладно, – заговорил Марко. – Бьен, койо мис. Зачем ты меня вызвал?

– Ваш сын не должен оставаться на моей станции, – отчеканил Доуз. – Если останется, мне придется отдать его под суд. И защищать от тех, кто не захочет дожидаться приговора. – Доуз помолчал. – И исполнить приговор тоже придется.

Марко застыл – точь-в-точь как его сын в конце стычки. Доузу хотелось проглотить слюну.

– Похоже, вы мне угрожаете, Андерсон.

– Я объясняю. Объясняю, почему вам надо убрать мальчика с моей станции и никогда сюда не возвращать. Я оказываю вам услугу. Ради другого я бы не стал вмешиваться.

Марк медленно, протяжно вздохнул и выдохнул сквозь зубы.

– Понимаю.

– Он стрелял в сотрудника безопасности. Мог убить.

– Мы убили целую планету, – отмахнулся Марко. А потом, словно вспомнив о чем-то, кивнул – больше себе, чем Доузу или Шаддид. – Но я ценю, что вы ради меня прогибаете закон. И ради него. Я ему этого не спущу. Нам с ним предстоит серьезный разговор.

– Хорошо, – сказал Доуз. – Капитан Шаддид сдаст его вам. Если хотите вызвать своих людей…

– Нет нужды, – ответил Марко.

В телохранителях не было нужды. Никто в службе безопасности не посмел бы спорить с Марко Инаросом, с самим Свободным флотом. Хуже всего, что Марк, как догадывался Доуз, в этом не ошибался.

– Завтра у нас совещание. Поговорим о «Лазурном драконе» и Земле. Обсудим следующий шаг.

– Следующий шаг, – вставая, согласился Доуз. – Поймите, это не временная мера. Филипу никогда больше не будет места на Церере.

Марко улыбнулся с неожиданной искренностью. Темные глаза сверкнули.

– Не тревожься, дружище. Если его не хотят здесь видеть, его здесь не будет. Обещаю.

Глава 9 Холден

Слышно было даже в камбузе: глухой стук, пауза и еще один удар. Холден каждый раз поеживался. Наоми с Алексом сидели здесь же, притворяясь, будто не слышат, но о чем бы ни заговаривали: о состоянии корабля, об успешном выполнении задания, о том, покориться ли судьбе, устроив на корабле карцер, – разговор замирал под этими бесконечными размеренными ударами.

– Может, надо мне с ней поговорить? – сказал Холден. – По-моему, надо.

– Не понимаю, откуда такая мысль, – возразил Алекс.

Наоми пожала плечами – воздержалась. Холден доел поддельную баранину, утер губы салфеткой и сбросил все в утилизатор. В душе он надеялся, что его кто-нибудь остановит. Никто не остановил.

В тренажерной «Росинанта» сказывался возраст. Ни одной одинаковой пары эспандеров, серо-зеленые маты протерлись до белой основы, воздух мягкий от застарелого запашка пота. Бобби подвесила между полом и потолком тяжелый мешок на натянутом тросе. Ее облегающий серый тренировочный костюм пропитался потом. Волосы она стянула в хвост, взглядом приросла к мешку, пританцовывая перед ним на носках. Когда вошел Холден, она как раз разворачивалась влево, отводя ногу. Вблизи удар прозвучал так, будто уронили что-то тяжелое. Система доложила: девяносто пять кило на квадратный сантиметр. Бобби легко отскочила, не отводя взгляда от мешка, сместилась вправо и ударила другой ногой. Удар прозвучал чуть глуше, но показания выросли на три кило. Бобби отскочила, перезагрузилась. Набитая кожа икр горела.

– Привет, – поздоровалась она, не оборачиваясь. Удар, перезагрузка.

– Привет, – ответил Холден. – Как дела?

– Хорошо. – Удар, перезагрузка.

– Поговорить ни о чем не хочешь?

Удар, перезагрузка.

– Не-а.

– Ну… ладно. Если… – удар, перезагрузка, – передумаешь…

– Я тебя найду.

Удар, перезагрузка, удар..

– Отлично, – сказал Холден и вышел, пятясь. Бобби ни разу на него не взглянула.

Наоми ждала его в камбузе с грушей кофе наготове. Холден сел напротив. Алекс уже сбрасывал остатки своего завтрака в утилизатор. Холден пил. Процессоры «Роси» юстировались раз в неделю, а загрузились они перед вылетом с Луны, так что наверняка ему только чудилось, что кофе горчит сильнее обычного. Все же он бросил в него щепотку соли и покрутил грушей, перемешивая.

– Ты знала, что ничего не выйдет, – укорил он.

– Ожидала, – поправила Наоми, – но не знала.

– Только подозревала.

– Сильно подозревала, – почти виновато призналась она. – Но могла ведь ошибиться.

– Оставь ты Бобби в покое, кэп, – посоветовал Алекс. – Пройдет и выйдет с другой стороны.

– Просто я… хотел бы я понять, что ее так мучает.

Алекс моргнул.

– Так ведь ей после Ио ни разу не довелось подраться с плохими парнями. И вот подвернулась драчка, а она застряла в ящике, пока другие стреляли.

– Но мы же победили.

– Мы-то победили, – вздохнула Наоми. – А она смотрела, как мы побеждаем и пытаемся вытащить ее из ловушки. Пока она освободилась, все кончилось.

Холден отхлебнул кофе. Этот глоток оказался немножко лучше на вкус. А толку-то?

– Хорошо, но когда я спрашивал, что ее беспокоит, я имел в виду, не могу ли чем-нибудь помочь.

– Мы поняли, – сказала Наоми. – Понимаем, в чем проблема.

По внутренней связи разнесся голос Амоса:

– Там есть кто-нибудь? Я уже десять минут стучусь в рубку.

Алекс включил систему.

– Сейчас поднимусь.

– Давай. Кажется, нашарил последнюю утечку. Как оно видится с твоей стороны?

– Сойдет. – Алекс кивнул и направился к оперативной палубе – навстречу ремонту. Времени у «Лазурного дракона» было не слишком много, но диверсанты хорошо потрудились. Отрывать куски обшивки проще, когда тебя не волнует, что еще при этом отломается. У Холдена от сознания, что корабль не в порядке, словно кожа зудела там, куда не дотянуться почесать. Добавляла беспокойства и мысль, что верфи на Луне завалены работой. Времена, когда можно было побездельничать на Тихо, пока люди Фреда Джонсона латали корабль, видимо, миновали навсегда, а для Луны земной флот был важнее команды Холдена.

Впрочем, не только в этом дело. Было еще кое-что – что толкнуло его на разговор с Бобби. А до того – с Клариссой Мао. Хотелось, чтобы все было в порядке, а он все сильнее ощущал, что до порядка далеко. И в ближайшем времени не предвидится.

– А ты как? – спросила Наоми, выглянув из-под копны темных, мягко кудрявящихся волос. – Хочешь поговорить?

Он хихикнул.

– Хочу, да не знаю, что сказать. Мы тут герои-победители, взяли пленных и ядро с данными, а все кажется, что этого мало.

– Этого мало.

– Умеешь ты утешить.

– Я к тому, что дело не в тебе. Ты не потому не находишь себе места, что с тобой что-то неладно. Ты в норме. Положение паршивое.

– Это не… знаешь, а и вправду немножко утешает.

– Хорошо, – кивнула Наоми. – Потому что мне важно было знать, что это не из-за Марко и Филипа. И не… потому что тебе тяжело быть со мной рядом.

– Нет, – сказал Холден. – С этим мы разобрались.

– И еще разберемся, когда все кончится, не сомневаюсь. Но не мог бы ты иногда это повторять?

– Я бы вышвырнул из шлюза все на свете, лишь бы ты была рядом. Это не потому. Насчет Марко Инароса меня заботит одно: что он снова попытается до тебя добраться.

– Приятно это слышать.

– Я тебя по-прежнему люблю. Я всегда буду тебя любить.

Он думал, что отвечает на ее вопрос, но взгляд Наоми ушел в сторону. Она улыбнулась с горечью – но все же улыбнулась.

– Всегда – это долго.

– Я капитан корабля. Теоретически я мог бы заключить с тобой брак сию минуту.

Вот теперь она рассмеялась.

– А тебе бы хотелось?

– Мне и так неплохо. Брак – это нудятина. Отношения мужа и жены скучнее и не так надежны, как отношения Холдена и Наоми, – ответил Холден. – Знаешь, он не сможет победить.

– Еще как сможет. Марко сам решает, когда он победил.

– Нет, я это обдумал. Свободный флот… необороняем. Он причиняет большой ущерб, он убивает много народу. Но все это завязалось из-за врат. Если бы люди не ринулись к новым колониям, Марс бы удержался. Астеры не боялись бы, что их вытеснят из жизни. Не случилось бы ничего из того, за что уцепился Марко. Но врата никуда не денутся. Значит, все, против чего он сражается, переживет его. Люди все равно будут стремиться к новым звездам и находить пути. А новые колонии постараются поддерживать с нами связь и торговлю. Во всяком случае, пока не встанут на ноги, а это не на одно поколение.

– Ты думаешь, что он промахнулся с историческим выбором?

– Да.

– Тогда что ты скажешь о таких, как я? Я выросла в Поясе. Я бы не захотела жить в гравитационном колодце. Врата никуда не денутся, но ведь и астеры тоже. Пока они еще остались…

– Это в каком смысле?

Наоми пожала плечами.

– Человеческая история навидалась геноцидов. Если ты прав, значит, в конечном счете либо врата, либо астеры. А астеры… мы люди… мы хрупкие. Мы умираем. А врата? Даже знай мы, как их уничтожить, мы бы не стали. Слишком большой объем недвижимости…

Холден опустил глаза.

– Все правильно. Была моя очередь.

Наоми недоуменно подняла бровь.

– Утешение вышло не таким удачным, как задумывалось, – объяснил он. – Извини.

– Ничего. Между прочим, я не то имела в виду, когда сказала, что Марко сам решает, когда победил. Ты не представляешь, какой он верткий. Что бы ни случилось, вывернет так, будто все идет по его плану. Останься он последним человеком на свете, скажет, что задумывал апокалипсис, и провозгласит победу. Он такой.

* * *

Даже им, исполнявшим волю Крисьен Авасаралы, пришлось семнадцать часов дожидаться свободных причалов для «Росинанта» и «Лазурного дракона». Наконец им дали посадку на военных верфях перед комплексом Пацаева – там садились гражданские спасательные корабли. Доки были забиты – люди толпились и выстраивались в очереди. Одни смотрели пустыми глазами, как в бреду, другие плакали от облегчения, или от усталости, или от всего вместе. Воздух пропах потом и казался застоявшимся даже под вентиляцией.

Комплекс станции Луна – корабельные верфи и дворцы съездов, отели и жилые отсеки, школы, офисы, склады – по размерам мог бы вместить сотни миллионов тел, но инфраструктура не справлялась уже на половине этого количества, несмотря на выигрыш, который давали лунная масса и проводимость для оттока тепла. Вместимость станций Лагранж была еще меньше. Прокладывая дорогу сквозь толпу, Холден подсчитывал в уме. Половина землян, согласно оценкам, уже погибла. Пятнадцать миллиардов ушли или уходят так быстро, что их уже не спасти. Из выживших две трети находятся, как выражаются в новостях, в «катастрофических условиях». Десяти миллиардам людей не хватает пищи, или воды, или крыши над головой. А за пределами колодца место есть, может, на четверть миллиона. На два с половиной стотысячной процента нуждающихся в спасении. Он не поверил себе и пересчитал. Вышло то же число.

И тысяча миров там, сразу за вратами. Враждебных миров в большинстве, но не враждебнее, чем теперь Земля. Если бы найти способ телепортировать людей из Бостона, Лиссабона и Бангкока, они бы, может быть, спаслись. Могли бы жить дальше, чтобы создать на руинах Земли что-то новое и прекрасное, а если в одной системе не выживут, останется еще тысяча шансов.

Только этого не случится – слишком сложна перевозка. Они умрут на месте, потому что нет средства достаточно быстро доставить их в другое место.

– Ты в порядке, кэп? – спросил Амос.

– В полном, а что?

– Вид у тебя, будто ищешь, кому бы врезать.

– Не буду, – ответил Холден. – Не поможет.

– Вон туда, – сказала Бобби.

Охрана перед помещением администрации была вооружена маленькими автоматами, одета в бронежилеты. Отступив, охранники пропустили Бобби в широкую серую дверь. Остальные утятами потянулись за ней. Офис был как из другого мира. Освещение полного спектра вызвало в памяти Холдена летние вечера. Плющ и папоротники раскачивались под ветерком из воздуховодов. Коридоры были на полметра шире, чем на «Росинанте», – ощутимая роскошь. Если бы не запашок пороха от лунной пыли и не одна шестая g – не скажешь, что на Луне. В остальном как дома, в помещениях ООН в Гааге.

Бобби вела остальных, будто знала, куда идти: до конца коридора, мимо еще двух вооруженных стражей, за двери из матового стекла. Помещение было обставлено как терраса: кресла и диванчики вокруг низких столов. Человек восемь или десять, разбившись на пары и маленькие компании, рассыпались по комнате, и Холден не враз сообразил, кто это.

В какой-то момент все стало черно-белым, потом начали проступать пятна цвета. Коричневый круг от кофейной чашки на валике, зеленоватая ленточка на обивке кресла. Авасарала стояла у дальней стены, ее оранжевое сари пылало факелом. Она разговаривала с седой темнокожей узкобедрой женщиной. Заметив, что Авасарала улыбается кому-то, женщина обернулась. Холден запнулся.

– Мама Софи?

И тут же, словно навели фокус, он узнал остальных. Годы изменили всех, а видеть их через объективы, на экране – не то же самое. Отец Том набрал вес, а отец Цезарь сбросил, но это были они – подходили к нему рука об руку. Отец Антон облысел, а мать Элиза постарела и выглядела более хрупкой, чем на экране. И ниже ростом. Ниже ростом казались все, потому что у них на ферме система стояла на столе. Он много лет смотрел на них снизу вверх, с этого десктопа, и только сейчас понял.

Восемь родителей обступили его, ласково прикасались, сплетали руки – как в детстве. Холден заметил, что плачет, – память малыша, окруженного и защищенного телами любящих взрослых, накрыла его волной. Теперь он стоял среди них, самый сильный, пораженный любовью, и радостью, и страшным осознанием, что ни мальчика, которым был он, ни мужчин и женщин, которыми были они, уже не вернуть. Они тоже плакали. Отец Дмитрий, мать Тамара, отец Джозеф. И его новая семья тоже плакала.

Наоми зажимала рот ладонью, словно силилась сдержать слова или чувства. Алекс улыбался шире всех родителей, глаза у него сияли. Авасарала и Бобби выглядели довольными, как будто подготовили приятный сюрприз на вечеринке. Страшновато было смотреть на Клариссу Мао, которая, обхватив себя израненными руками, содрогалась от сдерживаемых рыданий. Амос поглядел на всех, словно застал последнюю фразу анекдота, пожал плечами и предоставил компании веселиться. На Холдена накатила волна любви к этому человеку.

– Постойте, – заговорил он. – Подождите, все. Мне надо познакомить вас… со всеми остальными, наверное. Все, вот это Наоми.

Все его родители обернулись к ней. У Наоми чуточку округлились глаза. Пожалуй, только он заметил, как дрогнули в панике ее ноздри. Он не ожидал этой паузы, этой короткой заминки, когда увидел ее их глазами: вот астерская девушка, с которой спит сын. Вот бывшая любовница человека, убившего их мир, воплощение всего, что случилось. Одна из них. Это длилось мгновение и еще мгновение. Огромные, как межпланетное пространство.

– Я так много о тебе слышала, милая, – заговорила мать Элиза, подходя и заключая Наоми в широкие объятия. Подтянулись остальные, выстроились в очередь, чтобы приветствовать ее в лоне семьи. Но ему не почудилось: то мгновение было на самом деле. И пока две его семьи смешивались и сплавлялись: отец Дмитрий с отцом Антоном и Алексом заговорили о кораблях, мать Тамара с Амосом с веселым изумлением разглядывали друг друга, – Холден ощущал сопротивление. Они ее полюбят, если он попросит, но она не одна из них.

Он почти забыл о Бобби, пока та не оказалась рядом.

– Вот она какая. Находит способ с тобой расплатиться.

Она кивнула в дальний конец комнаты. Авасарала стояла одна и наблюдала за происходящим с улыбкой, не затронувшей глаз. Холден подошел к ней.

– Они говорили мне, что у них все хорошо, – сказал он. – Когда я с ними связался, сказали, что вне опасности.

– Это на тот момент было правдой, – ответила Авасарала. – Реактор там еще действует. И еды они запасли больше других. Могли бы протянуть еще… месяц? Откуда мне знать? Консервы, охренеть! Кто в наше время закатывает домашние консервы?

– Но вы их эвакуировали.

– Еще неделю – или месяц. Но не год. Они не могли держаться до бесконечности, а пока сообразили бы, что дело плохо, мест бы уже не осталось. Я поставила им приоритет на эвакуацию. Я это могу, я босс.

– Куда…

Она пожала плечами.

– Есть места здесь, на Л-4. Не так просторно, как было у них в Монтане, зато вместе. Это я могу. Может, они даже вернутся на свою ферму – когда-нибудь, когда все останется позади. И не такие чудеса случались.

Холден взял ее за руку. Ладонь была прохладной, твердой и неожиданно сильной. Она обернулась, впервые с тех пор, как он вошел в комнату, взглянула ему в глаза. Улыбка коснулась уголков глаз.

– Спасибо, – сказал Холден. – Я у вас в долгу.

Улыбка изменилась, утратила официальную холодность и отстраненность, которую скрывала под собой. Авасарала гортанно захихикала.

– Знаю, – сказала она.

Глава 10 Авасарала

Она теперь не спала, а если и спала, то не высыпалась.

Кровать в номере была губчатой, но не проминалась, как при нормальной гравитации, и оттого казалась и слишком мягкой, и слишком жесткой. И еще – сон предполагает отдых. Отдыха больше не было. Закроешь глаза, и сознание опрокидывается, словно падает в звезды. Смертность, окна поставки, совещания по безопасности – все, что заполняло так называемые рабочие часы, заполняло и ночи. Во сне еще и терялась та невеликая связность, что была днем. Это походило не на сон, а на кататонию безумца, и спустя несколько часов она возвращалась в сознание, чтобы продержаться еще восемнадцать или двадцать часов и снова провалиться. Дерьмово, но надо было работать, и она работала.

Хоть душ приняла.

– Похоже, Бобби Драпер не дала Холдену запороть дело, – заметила она, вытирая волосы. Номер был освещен мягкой синевой, похожей на предвестие рассвета. Понятно, теперь на Земле рассветы выглядели иначе. Это было похоже на прежние. – Девочка мне нравится. Я за нее беспокоюсь. Она слишком долго просидела за столом. Это не по ней.

Она перебрала взглядом сари в гардеробе, пробежалась пальцами по ткани, послушала, как ткань шуршит под пальцами. Выбрала зеленое, с отливом жучиных крылышек. Золотая вышивка по краю, поблескивая под фальшивым солнцем, создавала впечатление одновременно бодрости и власти. И к нему янтарное с нефритом ожерелье. Модно. Человечество исходит на кровавый понос, а она должна думать, как будет выглядеть на совещании. Как трогательно!

Вслух она продолжала:

– Сегодня пришли известия от Гиеса и Басрата. Их все считали погибшими, а они отсиделись в какой-то норе под Юлийскими Альпами. Может, и не собрались бы показать нос, пока все не уладится, но ты же знаешь Аманду. Ей нигде не по вкусу, пока не найдутся свидетели, что ей лучше всех. Не понимаю, что ты в ней нашел.

Она поздно спохватилась – что-то огромное и опасное шевельнулось в сердце. Глубоко вздохнув, прикусив губу, она снова занялась складками сари.

– Справимся со Свободным флотом, и нам придется думать об эмиграции. На Земле никто оставаться не захочет. Тогда и я смогу улететь. Отдыхать на берегу какого- нибудь инопланетного океана и не считать себя в ответе за каждую волну прибоя. Марсу ни за что не выкрутиться. Смит храбрится, но он не премьер-министр, а сиделка при своей умирающей республике. Когда мне кажется, что у меня дела плохи, стоит только посидеть с ним за выпивкой.

О чем-то она говорила уже не раз, с небольшими вариациями. Что-то было новостью: сводки с поверхности, данные с разведывательных зондов над Венерой, от тайных агентов на Япете, Церере и Палладе. На фоне Свободного флота АВП представлялся умеренным и здравомыслящим, и Фреда Джонсона еще можно было использовать для связи с теми анклавами в Поясе, где понимали, как опасен Марко Инарос и насколько опаснее он может стать в будущем. Видит бог, от него не было добрых вестей. Но на каждую новость, на каждый невозвратный рывок секундной стрелки приходилось что-то из старого. К чему она возвращалась вновь и вновь, как перечитывают любимую книгу. Или стихотворение. Что-то, что она повторяла, потому что уже говорила это раньше.

– Ты мне однажды читал. Про черные сосны, – продолжала она, откапывая в шкатулке ожерелье и золотые браслеты к вышивке на сари. – Припоминаешь? Я запомнила только конец: «Да-да, да-да, да-да-да-да, дорогу в рай мостили». Что-то про семена, которым, чтобы прорасти, нужен пожар. Я тогда сказала, что похоже на второкурсницу, изображающую глубокомыслие, чтобы подмазаться к дружку. Вот то стихотворение. Оно теперь не идет у меня из головы, а вспомнить тоже не могу. Раздражает.

Браслеты скользнули на место. Ожерелье слишком легко лежало на ключицах. Она присела за стол, коснулась век карандашом, положила на щеки гомеопатическую дозу румян. Никто не должен заметить, что она пользуется косметикой. Запах румян напомнил комнатку в Дании – она там жила студенткой. Господи, куда только не заносят ее воспоминания! Закончив, она повернулась к ручному терминалу. Индикатор показывал, что запись еще идет. Она улыбнулась в камеру.

– Приходится теперь носить маску. Смейся-смейся. Тебя еще не нашли, но я убеждаю себя, что найдут. Что если бы ты умер, я бы знала. Раз не знаю, значит, это неправда. Но это все трудней, любимый. И если ты вскоре не возвратишься, этих записей накопится столько, что ты отстанешь от меня на целый семестр.

Только семестров больше не будет, подумала она. И курсов поэзии. Ничего не будет из того, что отличало ее жизнь от других до падения камней. И тут, как будто он был рядом, голос Арджуны прошептал в памяти: «Поэзия будет всегда».

– Я люблю тебя, – сказала она в терминал. – И всегда буду любить. Даже… – этого она еще не говорила. Не позволяла себе подумать. Все когда-нибудь случается в первый раз. И в последний раз тоже. – Даже если тебя здесь нет.

Остановив запись, она ликвидировала ущерб, нанесенный косметике слезами, и опустила голову, как актриса, готовящаяся выйти на сцену. А когда подняла глаза, они стали жесткими. Она послала Саиду запрос на связь, и он немедленно отозвался. Ждал.

– Доброе утро, мадам секретарь.

– Пропустим эту фигню. Что нового сегодня в аду?

– Через полчаса у вас встреча с Горманом Ли из научного отдела. Потом завтрак с премьер-министром Смитом. Интервью Кэролу Степанову из «Стратегических докладов экономики Востока», а потом заседание комитета стратегии и реагирования. Это все до ланча, мадам.

– Степанов. Не тот ли, кому три года назад дали Токеровскую премию за статью по Дашелл Морага?

– Я… могу проверить, мэм.

– Иди ты, Саид! Этого попробуй отложить. Он тот самый, наверняка. Мне, прежде чем с ним встречаться, надо поговорить с его женой, – ответила она. – Нельзя перенести на после обеда?

– Я найду время, мэм.

– Будь добр. И позаботься, чтобы встреча была частной. Тошно все время под микроскопом. Вырасти у меня полип в жопе, я об этом узнаю из «Ле Монд».

– Как скажете, мэм.

– Так и скажу. Присылай карт, надо работать.

* * *

Горман Ли был худощав, в светло-каштановых волосах просматривалась седина, а зелень глаз, как догадывалась Авасарала, обеспечили косметологи. До Луны они не были знакомы. Он после падения камней взлетел выше уровня компетентности, и это сказывалось в подчеркнутой скромности и привычке откашливаться перед каждой фразой.

– Те корабли, что… пропали со связи, как правило, большой массы, – говорил он. – «Олеандр-стриж», «Барбатана де Тубарао» и «Гармония» укладываются в эту закономерность. Хотя «Каза Ацул» из нее выпадает.

На Луне всегда была богато представлена наука. Здесь установили первый широкополосный телескоп, избавленный от атмосферных помех. Первую постоянную лунную базу военные поровну разделили с исследователями. Но смена поколений оттеснила лунных ученых из первых рядов, куда выдвинулись Ганимед, Титан, Япет… помоги им всем, боже. Феба… На Луне осталась администрация и детские научные проекты. Конференц-зал, где они беседовали, был выкрашен в серо-зеленый цвет, затуманившийся от многолетних чисток, и обставлен креслами из кожзама.

– Мне в ваших словах слышится, что четкой закономерности нет, – заметила Авасарала.

Горман Ли крепко сжал зубы и растерянно замахал руками.

– Есть закономерности. Сколько угодно закономерностей. Все двигатели изготовлены в двадцатимесячный промежуток. Реакторная масса у всех с Сатурна. Все пропали в момент, когда движение было напряженным. У всех в регистрационном коде имелась последовательность «четыре-пять-два-один». Если этого мало, могу найти еще столько же. Но что из этого имеет значение? Нет, этого я не берусь сказать.

– А какие-нибудь из кораблей с последовательностью «четыре-пять-два-один» добрались благополучно?

Горман Ли зафырчал, как рассерженный хомячок, а потом опустил глаза на монитор и покраснел.

– «Джаннетта», с ганимедской регистрацией. Прошла между «Олеандром» и «Гармонией». Доложилась с Волтона – никаких проблем.

– Ну… – Авасаралу позабавило, что он всерьез проверил ее предположение, – можно сказать хотя бы, что цифры здесь вряд ли замешаны.

– Да, мэм, – кивнул Горман Ли. – Мэм, если продолжить сбор данных… я уверен, что на станции Медина есть отчеты по всем этим рейсам. А может, и по другим. И еще, что касается тех, которые прошли нормально. Если бы мы…

– Если бы мы контролировали станцию Медина, – отрезала Авасарала, – многое было бы иначе. Наши друзья с Марса не объяснили, почему их пиратский флот так заинтересован во вратах Лаконии?

– Нет даже подтверждения, что отбившиеся корабли ушли туда.

Авасарала поморщилась.

– Сели, коленки вместе, после того как их поимели. Типично для них. Поговорю со Смитом. Медину нам не взять, но к своим-то данным должны иметь полный доступ.

– Спасибо, мэм. – Это Горман Ли сказал уже ей в спину. Авасарала не тратила время зря.

Движение помогало держаться. Давало ощущение, что действуешь, продвигаешься, решаешь проблемы и ищешь решения – если решения существовали. Это помогало сдержать отчаяние. Смиту приходилось хуже. В чужом мире, без дома и без подчиненных. На Луне просто не было марсианской инфраструктуры. Если не участвовал в совещаниях и не вел переписку с двенадцатиминутной задержкой, премьер сидел в номере и слушал, как в новостях его клеймят идиотом, клоуном, по халатности позволившим продать флот Республики Конгресса террористам и пиратам. Ему даже не приходилось разгребать величайшую в мировой истории катастрофу, – чтобы некогда было жалеть себя.

Смит встретил ее в дверях. В простых песочного цвета слаксах, в белой рубашке без воротничка, рукава закатаны – он сошел бы за торговца или мелкого священнослужителя. Улыбался он с неизменно профессиональной теплотой и искренностью. Войдя, Авасарала огляделась. Никого. Даже охраны нет. Действительно частная встреча. Очко в пользу Саида.

Завтрак ждал их в столовой – запеченные яйца, толстые тосты с маслом, – а люди, которыми они правили, тем временем умирают. Еще она отметила полупустую бутылку вина на полу у дивана, экран на стене, настроенный на развлекательный канал: крутили слегка рискованную комедию трехгодичной давности. Голые Шаннон По и Лакаш Гедаят пытались укрыться одним пляжным полотенцем, не глядя друг на друга и не соприкоснувшись телами. В контексте фильма сцена могла быть смешной. Проследив ее взгляд, Смит выключил экран.

– Смех, – заявил он, – бальзам в тяжелые времена.

– Надо будет попробовать, – отозвалась Авасарала. Он подвинул ей кресло, она не возразила. – У меня к вам несколько дел, но сперва… я понимаю, почему ваша разведслужба скрывает информацию о Дуарте, но какого хрена придерживать сведения о кораблях, проглоченных вратами? Вы что, торговаться вздумали? Так мне, кроме секс-услуг, расплатиться нечем.

– Яйца хороши, – заметил Смит.

– Яйца? Мне бы из них цыпленка выжать! Дайте сведения по пропавшим кораблям.

Смит улыбнулся и закивал, словно выслушал ненавязчивую вежливую просьбу. Бледная мякоть белка по пути до рта брызнула золотом. Желток заляпал ему рубашку, но министр как будто не заметил.

– Что такое? – спросила она.

– Это вам придется решать с моим преемником. Мне сегодня сообщили. Оппозиция выдвинула вотум недоверия. К вечеру я лишусь поста.

Авасарала втянула воздух и выпустила сквозь зубы. Молчание между ними говорило о многом – пока она его не нарушила.

– Срань!

– Они рассержены и напуганы. Им нужен виноватый. Я напрашиваюсь на эту роль.

– Кого они выдвигают?

– Называли Оливию Лью и Чакая Нельсона. Но на самом деле будет Эмили Ричардс.

Авасарала жевала яйцо, не разбирая вкуса. Ричардс – это неплохо. Во всяком случае, серьезный человек. Лью и Нельсон слишком погружены в прошлое Марса. К будущему они не готовы. Женщины Ричардс – хорошие политики. Издавна.

– Сочувствую, – сказала она. – Для вас это тяжело.

– Политики – азартные игроки, – вздохнул Смит. – Мы ловим свой шанс, а мироздание решает по-своему.

Фигня, подумала Авасарала. Политики – лобные доли политического организма. «Мироздание решает по- своему»! Без него им будет лучше. Только не сейчас.

– У вас целый день, – сказала она. – Передайте мне эти сведения, пока не поздно.

– Крисьен…

– Что они вам сделают? Уволят? Ни хрена – мне нужны данные для решения задачи. Если вас достанут, обеспечу убежище в сумасшедшем доме.

Он засмеялся, откинулся назад. Метнул взгляд на погасший экран и снова на нее. Авасарала заподозрила, что бутылка у дивана – не первая.

– Обещаете? – как бы в шутку спросил он. Она улыбнулась.

* * *

Комитет стратегического реагирования. Адмирал Пай- сор и Саутер. Пэррис Кантиер из «гуманитарного развития» времен Гааги. Майкл Хэрроку из «Аквакультуры». Барри Ли и Симон Гутьерез из «Движения и перевозок». Не назовешь командой мечты, но лучшее, что у нее осталось. Все, собравшиеся за темным стеклянным столом, выглядели такими же усталыми, как она. Хорошо. Так и надо.

– Марс, – говорила Авасарала. – Смиту дают пинок под зад. Его сменит Эмили Ричардс. Я сейчас пытаюсь с ней связаться. Возможно, она будет более открыта, но полагаться на это не стоит. Что у вас?

Ли заговорил первым. От усталости он пришепетывал сильней обычного, зато в глазах еще ярче светился острый ум.

– Мы наладили вывоз беженцев из Африки и Европы. Сейчас сосредоточимся на Восточной Азии.

– По ней не били, – напомнила Авасарала.

– Зато на них выпало больше всего пепла, – объяснил Ли. – Мои люди занимаются маршрутами и потребностями. Информация с грунта обрывочная.

– Пояс? – спросила она.

– Пояс есть Пояс, – ответил Пайсор. – Реакция в широком диапазоне. Ганимед сохраняет нейтралитет, но он полностью в сфере контроля Свободного флота. Вероятно, предложи мы защиту, перешел бы к нам. АВП разделился. Открыто отмежевались от Свободного флота только станция Тихо, станция Келсо и Рея. Троян и Япет молчат. Остальной Пояс… Большей частью за Свободный флот. Пока они сулят пищу, материалы и защиту, умеренным астерам трудно будет организоваться – даже если допустить, что они захотят.

Саутер откашлялся. Его высокий голос напоминал ей пение.

– Мы раздраконили журнал связи «Лазурного дракона». Судя по нему, прямо сейчас на Церере проходит встреча высших представителей Свободного флота. Инарос и четверо его капитанов.

– О чем совещаются? – резко спросила Авасарала.

– По-видимому, никому не известно, – ответил Саутер. – Но существование второго судна-наводчика не подтверждается. Мы опознали семь крупных камней, движущихся сейчас к Земле. Отслеживаем и готовы перехватить.

То есть чека уже выдернута. Авасарала подалась вперед, прижала пальцы к губам. Мысли метались по Солнечной системе. Станция Медина. Рея, отмежевавшаяся от Свободного флота. Продовольствие и снабжение Ганимеда. Голодная смерть Земли. Марсианский флот, поделенный между таинственным Дуарте с его нелегальным Свободным флотом и Смитом. То есть теперь Ричардс. Затерявшиеся колонии. АВП, подчиненный Фреду Джонсону, и другие фракции, выпавшие из-под его влияния. Корабли колонистов, ставшие жертвами пиратского Свободного флота, станции и астероиды, наживающиеся на пиратстве. И пропавшие корабли. И похищенный образец протомолекулы.

Мозг перебирал десятки вариантов: перенаправить силы к станции Тихо, чтобы Ганимед осмелел, или блокировать Палладу, перерезав снабжение Свободного флота, или установить защищенную зону для колонистских кораблей, стремящихся отсюда в темноту. Тысячи разных путей, и ни про один не скажешь, куда приведет. Ошибись она, и рухнет даже то, что осталось.

Но Марко Инарос и его капитаны собрались в одном месте, а у нее есть свободные корабли.

– Фортуна любит смелых, так? – сказала она. – Ни фига. Давайте вернем себе Цереру.

Глава 11 Па

За семь декад до рождения Мичо Па Земля с Марсом переписали торговые правила на сырую руду из Пояса. Якобы для того, чтобы поощрить закладку и развитие обогатительной промышленности в Поясе и на орбитах Юпитера и Сатурна. Идея могла бы даже и сработать. Первым результатом стал срыв в бездну тех старателей и добытчиков на астероидах, которые прежде держались на грани выживания. Корабли ставились на прикол, или работали без прав, или пропадали, не имея средств оплатить технический уход и ремонт. В те времена Земля с Марсом говорили в один голос, и для Пояса оставалась одна-единственная надежда на восстановление справедливости – создать собственные военные силы.

Официально они никогда не существовали. Альянс Внешних Планет держался за счет того, что был распылен, и его существование отрицалось. Однако начало было положено. Выбирай фракцию, ищи себе место в цепочке подчинения, создавай зыбкую, но жизнеспособную структуру, что когда-нибудь сумеет нарастить мускулы. Вот ответ внутренним планетам, норовящим распространить свою власть до областей, где Солнце немногим больше яркой звезды.

Когда Мичо исполнилось двадцать два, Фред Джонсон – палач станции Андерсон – представлялся ей самой яркой надеждой. Землянин, сражающийся за Пояс. Против собственных естественных интересов. Ей, молодой и неопытной, это казалось доказательством его искренности. Па устроилась на станцию Тихо, сперва наладила связи, потом приписалась. Прошла подготовку в собранных Джонсоном квазивоенных структурах. Потратила годы жизни.

Она тогда верила. Наивная дуреха. Но то было до «Бегемота».

Для нее назначение старшим помощником на первый настоящий военный корабль астеров стало исполнением мечты. Корабль поколений строился не для войны, но вся его команда была военной. Так она себе говорила.

Командовал капитан Ашфорд. Па подчинялась непосредственно ему. А между ними, в роли начальника службы безопасности, Фред Джонсон подсунул своего личного друга. Карлоса Си де Бака. Быка. Нянькой при ней, и с правом вмешаться и перехватить вожжи, стоит ей допустить ошибку. Она горячо ненавидела Быка. Не упускала ни одной возможности его унизить. Стоило ему оступиться, она вбивала клин в прореху. «Бегемот» шел к кольцу с целью не давать воли Земле и Марсу. Показать, что астеры – сила, с которой надо считаться. Что наверху, то и внизу. Па считала личным делом доказать Быку, что она лучше него.

Вот почему ей было так больно, когда Сэм приняла его сторону.

Они все обсудили – она и Сэм. Как важно скрыть их связь. Чтобы никто – особенно из начальства – о ней не догадался. Сэм согласилась – может, она действительно была согласна. А может, хотела подчеркнуть зыбкость ее, Мичо, положения. А потом они с Быком внаглую перераспределили бюджет. Хуже предательства и быть не могло. Сэм – ее Сэм – связалась с землянином. С землянином, которого Фред Джонсон подослал следить за ненадежными астерами.

Тогда Па ошиблась – не в первый и не в последний раз. Эмоции не позволили ей признать мудрость и опыт Быка, пока все не пошло вразнос. Даже потери при катастрофе не открыли ей глаза: она не распознала в капризах и вспышках Ашфорда симптомов душевной болезни. Она по-прежнему подчинялась старшему по званию.

И не успела помириться с Сэм до того, как Ашфорд ее убил.

Фред Джонсон послал Па в самую бучу, потому что она была из астеров – ему нужно было выставить астера заметной фигурой. Она была не подготовлена, зато удобна ему. Из-за этого погибли люди.

«Бегемот» не вернулся из-за врат. Его ободрали догола, раскрутили барабан и переименовали в станцию Медина. Мичо Па отправили обратно на Тихо марсианским судном. Когда избавились от тел погибших, свободного места осталось с лихвой. Едва вернувшись к себе, она подала в отставку. Даже в душ влезть не успела. Отказалась от официальной службы на Тихо, от ранга в военной структуре АВП – от всего. Фред Джонсон прислал ей личное сообщение. Что в нем было, она не знала. Стерла, не прослушав.

Потом ее побросало: хваталась то за одно, то за другое. Скрывала кошмары и припадки рыданий. Водила корабль, занимавшийся спасением бесхозного имущества – эта работа граничила с пиратством. Крышевала торговые кооперативы, не внесенные в тарифные списки, – строго говоря, контрабандистов. Когда ее нашли Надя с Бертольдом, Мичо управляла комплексом военных складов на Рее – склады принадлежали полукриминальному профсоюзу с базой на Титане. Ей потребовалось полгода, чтобы понять, что она в них влюблена, и еще четыре месяца, чтобы заметить, что и они ее любят, и понять, что это означает. День, когда они поселились все вместе в крохотной дешевой норе в полукэмэ от лунной поверхности, стал одним из лучших дней в ее жизни.

Остальные подтягивались каждый своим путем. Лаура и Оксана пришли вместе. Потом Жозеп. Эванс. Каждого нового человека в брачном союзе она принимала как пополнение своего племени. Как сородича. Здесь были не политики, не военачальники; эти люди любили не ради власти. Она чувствовала: одно дело – Пояс, борющийся за существование против открытых с ее помощью врат, другое – голоса и тела семьи.

Но мечта не умерла. Где-то в душе, дремлющая, но живая, таилась мечта об астерском флоте, который встанет лицом к лицу с Землей и Марсом и заставит себя уважать.

Так что, когда явился Марко Инарос с предложением, Мичо его выслушала. Среди астеров ее еще помнили как капитана, действовавшего в медленной зоне. Ее имя звучало веско. Марко, когда придет время, потребуется координатор для перехвата колонистских кораблей в медленной зоне и снабжения астеров. Грабить богатых внутряков и делиться с бедными астерами, пока силы не уравняются. Пока не воплотится космическая утопия.

Но это время еще не пришло. Пока ему требовались мелкие услуги. Переброс кое-какой контрабанды на Ганимед. Надзор за перевозкой пленных. Помощь в установке тайных релейных станций за Юпитером. Он вскармливал ее великими мечтами и малыми шагами.

Вместо «вскармливал» она могла бы сказать: «соблазнял».

– Сколько у нас кораблей на подходе к Церере? – спросил Инарос, поравнявшись с ней. На административном уровне станции Церера пахло живыми растениями, помещения похвалялись полировкой стен и полов. Мичо здесь чувствовала себя не на месте, но Марко – другое дело. Этот везде и всюду был как дома.

– Семь, – ответила она. – Ближе всех «Алистер Раух». Он уже приступил к торможению. Причалит через три дня. Дальше всех «Хорнблауэр», но Кармонди может поднажать, если понадобится. Я требую от флота, чтобы экономили реактивную массу.

– Хорошо. Это хорошо. – Марко взял ее за плечо. Его охрана застыла в дверях конференц-зала. Мичо хотела пройти мимо, но Марко ее придержал. – Надо будет их переместить.

– Переместить?

– Направить в другие порты. Или загасить и на время оставить на месте.

Мичо покачала головой. Не столько возражая, сколько выражая смятение. На язык просились полдюжины ответов: «Им же надо будет где-то заправляться», и «Сюда за их добычей уже летят со станций, где кончаются еда и удобрения», и «Это шутка такая?»

– Зачем? – спросила она.

Марко улыбался тепло, обаятельно. Выразительная, светлая улыбка. Она поймала себя на том, что улыбается в ответ, сама не зная чему.

– Ситуация переменилась, – ответил он и первым вошел в конференц-зал. Охранники, когда Мичо проходила мимо, кивнули ей, а она задумалась, куда подевался сын Марко.

Остальные уже собрались за столом. Стену, на которой Марко не один день вычерчивал свое видение будущего Пояса, протерли и украсили изображением древнего воина. Темнокожего, с пышными усами и бородой, в тюрбане, в длинных просторных одеждах, с тремя мечами за широким кушаком и древней винтовкой на сгибе руки.

– Опаздываете, – прохладно обратился к Марко Доуз, пока Мичо занимала свое место. Марко игнорировал обоих.

– Вспомним Афганистан, – заговорил он. – Главного Могильщика Империй. Этот народ не сумел покорить даже Александр Великий. Все могущественные державы отступались от него, истощив силы.

– Но их экономику не назовешь функционирующей, – возразил Санджрани. Розенфелд тронул его за плечо и приложил палец к губам.

Марко расхаживал перед нарисованным воином.

– Как они этого добились? Каким образом неорганизованный народ с примитивной технологией веками отражал атаки сильнейших империй? – Он обернулся к собравшимся. – Знаете?

Никто не ответил. От них и не ждали ответа. Спектакль. Марко улыбнулся шире, поднял руку.

– Для них другое было главным, – объяснил он. – Их враги воевали за территорию. Имущество, земли. А тем гениям важнее было пространство, которого враг не занимал. Английская армия входила в афганские города, готовясь захватить поле битвы, а находила – пустоту. Враг растворялся в холмах, переселялся в места, которых англичане не приняли в расчет. Англичане стремились захватить города. А для афганцев святыней были холмы, поля, пустыня.

– Не слишком ли это романтично? – усомнился Розенфелд. Марко его не услышал.

– То были отважные люди. Астеры своего времени. Наши духовные отцы. Пришло нам время почтить их. Друзья мои, «Лазурный дракон» пал – мы знали, что рано или поздно это произойдет. Земля, корчащаяся от боли и невежества, готова взбрыкнуть.

– Вы что-то слышали? – спросил Доуз. Он был бледен.

– Ничего нового, – ответил Марко. – Мы всегда ожидали, что они нацелятся на Цереру. С тех пор как АВП взял власть, они выжидали, но наш кузен Андерсон всегда старался уравновесить власть заискиванием. До сих пор у них были другие заботы. Теперь положение изменилось. Флот ООН перестраивается. Они движутся на Цереру. Но когда они сюда доберутся?..

Марко поднес ко рту сжатые кулаки, дунул на них и растопырил пальцы. Иллюзия, но Мичо померещился разлетающийся с его ладоней пепел.

– Не хотите ли вы сказать?.. – задохнулся Доуз.

– Я уже отдал приказ об эвакуации, – перебил Марко. – К их приходу на станции не будет ни наших солдат, ни ценностей.

– На станции шесть миллионов человек, – сказал Розенфелд. – Нам никак не вывезти всех.

– Конечно, не вывезти, – согласился Марко. – Это стратегический ход. Мы забираем корабли и все, в чем нуждаемся, а территорию уступаем Земле. Они не дадут Церере умереть с голоду. Земле только и осталось, что строить из себя жертву и взывать к сочувствию простаков. Если не позаботятся о Церере, лишатся даже этого сочувствия. А мы? Мы вернемся в пространство, которое и есть наш истинный дом. Там нас не достанут.

– Но… – проговорил, почти проскулил Санджрани, – экономика…

– Не волнуйтесь, – успокоил Марко. – Все, о чем мы говорили, никуда не денется. Только прежде пусть враг истощит силы, рухнет. Я так и задумал с самого начала.

Доуз встал. Лицо его словно пеплом покрылось, только на скулах горели два красных пятна. Руки дрожали.

– Это из-за Филипа. Отыгрываешься на мне?

– Речь не о Филипе Инаросе, – ответил Марко, но уже без прежнего вдохновенного восторга. – Речь о Филиппе Македонском. О том, чтобы учить уроки истории. – Он выдержал долгую, страшную паузу. Доуз осел на стул. – Так. Мы с Мичо уже обсудили перенаправление тех кораблей, что на подходе. Поговорим о логистике опустошения самой станции, да?

* * *

Обычай внутряков – прибыв на станцию, разбегаться с собственных кораблей – издавна служил пищей для астерских шуточек. Что выбрать в корабельном меню? Обед в доке. Как узнать, что внутряки слишком давно не были в порту? Они выбегают с корабля посрать. Если землянину придется выбирать – остаться на корабле, чтобы спасти жизнь любимой, или выйти в порт и никогда больше ее не увидеть, как избавиться от трупа? Так внутряки смотрели на вещи. Корабль – ничто, планета – все. Или луна. Или астероид. Они не представляли себе жизни без грунта, без почвы. Вот в чем крылась их слабость.

Не все люди Мичо остались на «Коннахте», когда корабль прошел стыковочную трубу и встал в док, но большинство. А те, что вышли, почти наверняка вернутся, чтобы поспать в своих койках. Никто бы не удивился, что весь брачный союз был в сборе. А если бы немножко и удивился, то не нашел в этом ничего невероятного.

Подходя к лифту, она поймала себя на странном чувстве, будто в первый раз видит свой корабль. Как на новой станции – все казалось резким, отчетливым. Незнакомым. Зеленые и красные индикаторы на стене лифта. Мелкий белый шрифт на каждой панели, сообщавший, что за ней скрывается и когда установлено. Эмблемы Марсианской Республики Конгресса, еще заметные на полу вопреки всем попыткам оттереть. Запах черной лапши из камбуза. Она не стала задерживаться – еда сейчас в глотку не пойдет.

Они собрались в каютах, отведенных для семьи. Чуть ли не первое, что сделал Бертольд, как только им достался «Коннахт», – это снес стены трех кают, слив их в просторное помещение, в котором всем хватало места на креслах- амортизаторах. Марсианские дизайнеры проектировали корабль так, чтобы люди могли побыть одни либо собраться всей командой. Астерам нужнее было уединение для компании. Оксана и Лаура сидели прямо на палубе, их арфам, на которых женщины наигрывали старинную кельтскую мелодию, было тесновато. Светлокожая Оксана и темнокожая Лаура устроились рядом – пара из сказки. Жозеп примостился на кресле, читал что-то с ручного терминала и покачивал ногой в такт музыке. Эванс сидел рядом и, похоже, нервничал. Надя, похожая на пра-сколько-то-правнучку того самого афганского солдата, стояла за другим креслом, ласково поглаживая редеющую шевелюру Бертольда.

Мичо села на оставленное ей место и дослушала до конца мелодию, завершившуюся сложными переливами кварт и квинт. Потом все отложили арфы и ручные терминалы. Бертольд приоткрыл единственный здоровый глаз.

– Спасибо, что пришли, – начала Мичо.

– Всегда пожалуйста, – отозвалась Лаура.

– Один вопрос, – вмешался Жозеп. – ты сейчас наш капитан или наша жена?

– Жена. Я… мне кажется…

И тут она расплакалась. Скрючилась, закрыв глаза ладонями. Туго скрученный узел, в который стянуло ей сердце, встал в горле. Она пыталась его выкашлять, но прозвучало это как всхлипы. Лаура коснулась ладонью ее колена. А потом Бертольд обнял сзади, и она припала к нему. Услышала, как Оксана приговаривает: «Ничего, малышка, все ничего», – как будто с другого конца света. Это уж было слишком. Все это было слишком.

– Опять, – наконец выговорила Мичо. – Я опять. Я сдала нас Марко, а он… он такой же, как Ашфорд. Как долбаный Фред Джонсон. Я так старалась, чтобы это не повторилось, и вот опять. Я вас всех притащила. И мне так… так стыдно.

Семья сплотилась вокруг нее, и каждое прикосновение утешало, говорило: мы здесь. Эванс, даже не зная причины, плакал вместе с ней. От слез сначала стало хуже, все смешалось. А потом полегчало. Прояснилось. Худшее миновало. Она снова стала собой, и тогда Жозеп попросил:

– Расскажи нам. Тогда история потеряет над тобой власть.

– Он бросает Цереру. Уводит весь Свободный флот, а людей бросает на внутряков. Те колонистские корабли, что мы захватили, хочет подвесить в темноте вне плоскости эклиптики, превратить в склады вместо того, чтобы раздать добытое.

– А, – проговорила Надя, – вот он, значит, какой?

– Меняться тяжело, – сказал Жозеп. – Если долго убеждать себя, что ты воин, начинаешь этому верить. Тогда мир видится смертью. Самоуничтожением.

– Поменьше абстракций, милый, – попросила Надя.

Жозеп моргнул и горестно усмехнулся.

– Конкретнее. Ты права. Ты всегда права.

– Мне так жаль, – сказала Мичо. – Опять я все испортила. Поверила, отдалась под его команду, и… я дура. Просто я дура.

– Все мы согласились, – мрачно напомнила Оксана. – Все поверили.

– Вы поверили потому, что я вас просила, – сказала Мичо. – Это я виновата.

– Ну-ну, – вмешалась Лаура. – Мичи, помнишь волшебное слово?

Мичо против воли рассмеялась. Старая шутка. Из тех, что делают семью – семьей.

– Волшебное слово: упс, – сказала она и повторила: – Упс!

Бертольд воспользовался моментом, чтобы шумно высморкаться и утереть слезы с глаз.

– Хорошо. Так что будем делать?

– Дальше работать на этого ублюдка нельзя, – заявила Оксана.

Надя кивнула ладонью.

– И остаться здесь дожидаться землян тоже нельзя.

Все не сговариваясь посмотрели на нее. Мичо, жена. Но еще икапитан. Она прерывисто вздохнула.

– Он нас для чего брал? Перехватывать колонистские корабли и распределять еду и все необходимое между нуждающимися астерами, так? Это остается нужным делом. И у нас все еще остается военный корабль. Может, найдутся и другие, которые взглянут нашими глазами. Значит, либо нам продолжать свое дело, либо найти тихое местечко и затаиться, пока Инарос не спохватился, что мы пропали.

Ей показалось, что семья молчит очень долго, хотя она успела вдохнуть и выдохнуть очень немного раз. Бертольд почесал слепой глаз. Надя с Оксаной переглянулись, кажется, со смыслом. Лаура откашлялась.

– Трусость – еще не гарантия безопасности. Не такие времена.

– Врэ^[176], – согласился Бертольд. – Я за то, чтобы делать, за что взялись, а остальное на фиг. И раньше переходили на другую сторону. Ничего, выжили.

– Правда? – усомнился Жозеп. – И теперь нам переходить на другую сторону?

– Да, – сказал Эванс.

Жозеп заглянул Мичо в глаза. Добродушный юмор и любовь текли от него, как тепло от нагревателя.

– Мы раньше дрались с угнетателем. И продолжаем драться с угнетателем. Тогда слушались сердца. И сейчас слушаем свое сердце. Ситуация меняется, но это не значит, что меняешься ты.

– Подсластил пилюлю, – признала Мичо, беря его за руку.

– Все те же абстракции, – уколола Надя, но в ее голосе тоже звучала любовь.

– Все, что ты сделала, – продолжал Жозеп. – Все твои ошибки, потери, шрамы. Все это привело тебя к тому, что, как только ты увидела Большого Босса таким, какой он есть, ты готова действовать. Ты просто не можешь не действовать. Все, что было, готовило тебя к этому.

– Чушь собачья, – подытожила Мичо, – но спасибо.

– Если мирозданию нужен нож, оно создает нож, – пожал плечами Жозеп. – Если ему нужна королева пиратов, оно создает Мичо Па.

Глава 12 Холден

Настенный экран в общем вестибюле порта был настроен на новости мира развлечений. Ошеломительная молодая красотка с румянами или красной татуировкой отвечала кому-то невидимому на экране. Бегущая строка именовала красотку Зединой Раэль. Холден такой не знал. Звук был включен, но его заглушал людской гомон. Субтитры шли на хинди. Раэль на экране покачала головой, и по ее щеке поползла густая слеза – кадр сменился изображением разрушенного города под грязно-бурым небом. Что-то о положении на Земле.

Легко забывалось, что мир развлечений – музыканты, актеры и просто знаменитости как знаменитости – пострадал от катастрофы не меньше других. Этот ломтик реальности существовал как бы наособицу. Вне насилия. Эпидемии, войны и катастрофы не совмещались с рукотворным миром веселья, – хотя на деле, конечно, касались и его. Зедина Раэль, как бы она ни добилась места на экране, была еще и человеком. И возможно, упавший с неба камень убил кого-то, кого она любила. И убьет еще кого-то.

– Капитан Холден?

К нему обращался плечистый мужчина, темноволосый, с остроконечной узкой бородкой. Кроме ручного терминала, он принес с собой усталость и добродушие. Судя по униформе, он принадлежал к портовому управлению, а бирка на груди называла его Бэйтсом.

– Извиняюсь. Вы давно ждете?

– Да нет, – отозвался Холден, взяв у него протянутый терминал. – Всего несколько минут.

– Много дел, – объяснил Бэйтс.

– Ничего, – сказал Холден, подписываясь и прижимая большой палец к сенсорной панельке. Терминал пискнул. Тонкий радостный писк. Как будто даже терминал был счастлив, что Холден разрешил выгрузку.

– Вас приняли в отсек Н-15? – спросил Бэйтс. – Сейчас же начнем разгружать. Кто у вас ремонтом занимается?

– Ремонтник у нас свой, – сказал Холден. – Нагата Наоми.

– Ах, да, конечно. – Мужчина коротко кивнул и отошел. Зедину Раэль на экране сменила толстогубая Ифрах Маккой. Эту Холден хотя бы знал. Невидимый интервьюер что-то спросил, и сквозь затишье в фоновом гуле Холден расслышал ответ. «Этого нельзя так спускать. Мы должны ответить». Бессильная боль в голосе Маккой встревожила его, то ли потому, что Холден с ней соглашался, то ли потому, что боялся последствий этого ответа. Он вернулся в доки – дела не ждали.

На вращающихся станциях, таких как Тихо или станции Лагранж, корабли парковались в вакууме. Совсем другое дело – Луна. Порт был скрыт глубоко под поверхностью, имелись шлюзы для ввода и вывода кораблей, раздвижные клапаны, воздух. «Росинант» стоял торчком, дюзами к центру Луны, а заостренным на манер стамески концом верхних палуб к звездам. Его охватывала сетка ферм. Места здесь хватило бы на корабль втрое больше размером, и все свободное пространство было заполнено пригодным для дыхания воздухом.

У стены штабелями громоздились строительные мехи – не хватало только четырех, занятых на «Роси», – те медлительно ползали по кораблю, как паучки по вороне. В одном работала Наоми, в другом Амос. Третьим управляла Сандра Ип, одна из двух механиков Фреда, приданных «Росинанту» для перелета на Луну, когда настоящую команду, кроме Холдена, разбросало по космосу.

Алекс с Бобби стояли на помосте, глядя вверх вдоль корпуса. Оставленный Свободным флотом след был узловатым, как шрам, и ярко выделялся на обшивке. Широкие панели для заплат поднимались вдоль ферм и корабля, направляемые массивными уолдо. Взяв протянутую Алексом гарнитуру и подключив ее к ручному терминалу, Холден вышел на общекомандный канал.

– Как смотрится? – спросил он.

– Потрепали они нас, – отозвалась Наоми. – Впечатляет.

– Ломать – не строить, – заметил Холден.

– Оно и видно. – Наоми подтвердила согласие, по-астерски кивнув кулаком. – А секции на замену…

– Что-то не так?

Ему ответил голос Сандры Ип. Незнакомый голос чуточку раздражал слух.

– Карбосиликатное кружево. Произведение искусства. Легче и прочнее. Способно отразить скользящее попадание снаряда ОТО. – Она проговаривала все это с вызовом, намекавшим, что вопрос обсуждается не впервые.

– Пока способно, – ответила Наоми.

Холден переключился на канал «Только для, Роси», но слушать продолжал на общем.

– Ну, в кругу семьи, что не так с новыми пластинами?

– Ничего, – ответила Наоми. – Они великолепны. Это тебе каждый скажет. Но что будет через пять лет? Через десять?

– Они недолговечны?

– В том-то и штука, – протянул Алекс. – Ни одна пока что не прожила десять лет. Материаловеды от протомолекулы из штанов выпрыгивают. Столько новых игрушек! В том числе эти кружевные пластины. Теоретически должны держаться не хуже настоящих. А на практике на нас и проверят. И мне чертовски долго пришлось убеждать «Роси», что я не напутал с их массой. «Роси» тоже придется подстраиваться.

Холден скрестил руки. Уолдо над его головой развернули новую секцию, приложили ее к боку «Росинанта».

– А нам это точно надо? Может, обойдемся обычными?

– Нет, если хотим быстро попасть на Тихо, не обойдемся, – отрезала Наоми. – Война идет.

– Можно отказаться от контракта, – предложил Холден. – Найдет себе Фред другой транспорт.

– Не знаю, кэп, – смешался Амос. – При таких делах я скорее рад, что мы при работе. То есть пока деньги еще чего-то стоят. – Он помолчал. – Эй, деньги еще в ходу?

– Будут в ходу, если мы победим, – ответила ему Наоми. – Порты Свободного флота нас все равно не станут ни снабжать, ни заправлять.

– Точно, – сказал Амос. – Вот я и рад, что мы при работе.

Два меха шмыгнули к краям новой пластины. Солнышками вспыхнули сварочные аппараты, сплавляя старую технологию с новой. Чем-то это Холдену не нравилось, внушало недоверие. Но и поражало тоже. Когда он родился, кружевной ткани нового корпуса не существовало, а теперь существует.

Протомолекулу, кольца, жуткие и прекрасные руины в новых мирах создавал великий разум. Пусть он погас, но в то же время внедрился в человеческое знание, в возможности человечества, в его представление о себе. Рожденный сегодня ребенок вырастет в мире, где карбосили- катное кружево так же обычно, как титан и стекло. Они забудут, что это плод сотрудничества между человечеством и призраком мощного, чуждого разума. Холдену повезло родиться в переломном поколении, перешагнувшем рубеж, сшивший до и после, как сейчас буквально сшивают их Наоми, Амос, Ип. Ему дано восхищаться, как это круто. Страшновато, но круто.

– Это будущее, – сказал он. – Надо учиться с ним обращаться.

Остальная временная команда Фреда Джонсона была уже на борту вместе с Клариссой или спешила на борт из отведенного им на Луне жилья. Впервые они – Земля, Марс и даже более умеренные осколки АВП – вместе и открыто выступят против Свободного флота. Главная тяжесть падет на Землю и Марс, но и «Росинанту» найдется место. Корабль-наблюдатель с Фредом Джонсоном на борту. С Фредом, хотя бы отчасти представляющим Пояс. Они готовы.

Только вот Холден готов не был.

Теперь, когда родители выбрались из земного колодца, ему на удивление хотелось остаться с ними. Он большую часть взрослой жизни провел вне планет. Спроси его кто, сказал бы, что и не скучает по Земле. По некоторым людям – да. По местам детства – пожалуй. Но тоски по целой планете не было. Только теперь, когда по ней нанесли удар, возникло желание защитить. Может, так всегда бывает. Он перерос дом своего детства, но в душе не сомневался, что дом этот никогда никуда не денется. Может, изменится. Может, немножко постареет. Но сохранится. И вот его не стало. Остаться хотелось, как хочется вернуться в недалекое прошлое, где беды еще не случилось.

Пришло сообщение от Фреда Джонсона. Они с техником-оружейником Сан-ю Стейнбергом и Гором Дрогой заканчивали последнее совещание. Как только приварят на место новую обшивку и проверят герметичность под давлением, можно отправляться. Если у Холдена на Луне остались дела, пора ими заняться.

У него на Луне осталось одно последнее дело.

Горелки вспыхивали, гасли и снова вспыхивали. «Росинант» чуть-чуть менялся – не впервые за эти годы. Малые перемены, складываясь, превращали былой корабль в будущий. И людей тоже.

– Вы в порядке? – спросила Бобби.

– А что?

– Вздыхаете.

– Это с ним бывает, – влез Алекс.

– Вздыхаю? – удивился Холден, лишь сейчас вспомнив, что Бобби подключена к каналу «Только для „Росинанта“». И хорошо, что так. – Я не заметил.

– Не расстраивайся, – посоветовала Наоми. – Это даже мило.

– Ну-ну, – отозвался он. – Наоми, вы когда кончаете? Фред уже в пути.

– Ага, – ответила она, и, возможно, ужас в ее голосе ему только померещился. – Хорошо.

* * *

Карт, на котором они проезжали по лагерю беженцев, шел по электромагнитным направляющим. Колеса рокотали и поскрипывали довольно громко, так что Холдену пришлось повысить голос.

– Если бы ей по-прежнему платила ООН или Марс, другое дело, – говорил он. – А если мы предлагаем ей постоянную работу на корабле, это надо хорошенько обдумать.

– А чем она плоха? – возразила Наоми. – Знает корабли типа «Роси» как никто из нас. Ладит с командой. Что ты имеешь против Бобби на борту?

В коридорах на глубине было сыро и тесно. Системы жизнеобеспечения работали на полную мощность и даже сверх того. Люди шаркающей походкой сторонились с дороги карта, кое-кто провожал его взглядом, но многие смотрели как на пустое место.

Территория беженцев пахла потерями и ожиданием. Чуть ли не каждый из мелькнувших вдоль дороги людей лишился корней. Холден с Наоми относились к счастливчикам. У них остался дом, хоть и изменившийся немножко.

– Дело не в Бобби, – ответил Холден. – Бобби я рад. Но вот условия… Мы что, будем ей платить? Или перераспределим права на «Роси», приняв и ее в долю? Не уверен, что это хорошая мысль.

– Почему? – подняла бровь Наоми.

– Потому, что это станет прецедентом, который может относиться к любому принятому в команду.

– Ты о Клариссе.

– Я не хочу давать Клариссе Мао долю в «Роси», – сказал Холден. – Просто я… Она здесь – ладно, пусть будет так. Я и сейчас не в восторге, но ладно, переживу. А Бобби я бы хотел принять в команду на полных правах, но просто… не могу согласиться, чтобы Кларисса когда- нибудь назвала мой корабль своим домом. Одно дело – взять ее на борт, а другое – делать вид, что она как Бобби. И ты. И я.

– Нет ей прощения? – то ли поддразнивая, то ли всерьез спросила Наоми.

– Прощения – сколько угодно. Горы прощения. Но и границы тоже.

Карт вильнул влево и затормозил. Скрип колес затих. Отец Антон ждал в дверях, улыбнулся и кивнул, когда они выбрались из тележки и прыгуче зашаркали к нему. Квартира родителям Холдена досталась лучше многих. Маленькая, тесная, зато отдельная. Матерям и отцам не пришлось делить ее с посторонними. В воздухе витал запах фирменного желтого карри мамы Тамары. Отец Том и отец Цезарь стояли в дверях одной из спален, обнимая друг друга за талии. Отец Димитрий облокотился на валик старого дивана, а из кухни показались матери Элиза и Тамара. Отец Джозеф и мать Софи сидели на пуфиках, разложив между собой магнитный шахматный столик с разбежавшимися в ходе игры фигурами. Все улыбались, как и он, и никто не улыбался искренне.

Опять прощаться. Когда Холден уходил в обреченный рейс военного флота, тоже случилась такая минута. Может, он вернется через несколько недель. А может, никогда. Может, они останутся на Луне или переберутся на Лагранж‑4. Или будет иначе. Может, лишившись фермы, десятилетиями удерживавшей семью вместе, они разведутся. Океан грусти вдруг накрыл Холдена, и очень трудно было это скрыть. Уберечь родителей от своего отчаяния. Как они оберегали его.

Они обнимались – по одному, потом все вместе. Мать Элиза взяла Наоми за руку, попросила заботиться об их мальчике. Наоми торжественно пообещала сделать все, что в ее силах. Холден радовался, что Наоми участвует в этой, может быть, последней встрече, – пока прощаться не подошел отец Цезарь.

– Ты молодец, мальчик. Мы все тобой гордимся.

– Спасибо, – сказал Холден.

– Ты задашь жару этим сраным головастикам, да?

Наоми за левым плечом Цезаря застыла. Ее улыбка, до сих пор теплая, мягкая, веселая, стала вежливой. Холдена словно пнули в живот. А Цезарь даже не догадывался, что сказал грубость. Холден не знал, что делать. Просить отца, чтобы извинился, или не портить последней минуты. Наоми, заговорив с матерью Тамарой, теребила себя за волосы. Занавешивала ими глаза.

Дерьмо…

– Знаешь, – начал Холден, – это…

– Так он и сделает, – перебила Наоми. – Положитесь на него.

Она встретила его взгляд, ее глаза были темными и жесткими. В них ярче неоновой вывески светилось: «Не усугубляй». Холден усмехнулся, обнял напоследок отца Цезаря и стал отступать к двери, к карту, к «Росинанту». Все восемь родителей столпились в дверях, провожая. Он чувствовал их взгляды, даже когда карт, свернув за угол, покатил к докам. Наоми молчала. Холден вздохнул.

– Ладно, – сказал он. – Теперь понимаю, почему ты не хотела… Я должен извиниться…

– Нет, – сказала Наоми. – Давай не будем.

– По-моему, я должен перед тобой извиниться.

Она повернулась так, чтобы смотреть ему в лицо.

– Извиниться должен бы твой отец. Один из твоих отцов. Но я его от этого избавлю.

– Хорошо, – сказал Холден. Карт вильнул вправо. С дороги шарахнулся мужчина с густой бородой. – Я собирался за тебя вступиться.

– Знаю.

– Просто… надо было.

– Знаю. И тогда я стала бы причиной всеобщей неловкости, и все бы сбились с ног, заверяя меня, как они уважают астеров и вовсе не имели в виду меня. А ты их сын, и они тебя любят. И друг друга любят. Поэтому, кто бы что ни говорил, виноватой вышла бы я.

– Да, – признал Холден. – Но тогда мне не было бы так стыдно. А сейчас стыдно.

– Это твой крест, милый, – устало бросила Наоми.

Команду Фреда Джонсона они застали на загрузке в шлюз последних припасов. Новые заплаты на боку «Роси» бросались в глаза. Карт, высадив их, скрипя и рокоча укатил прочь. Холден замешкался, разглядывая корабль. На сердце у него было смутно.

– Ну? – спросила Наоми.

– Ничего, – ответил он. И добавил, помолчав: – Было время, когда все казалось мне простым. Или хоть кое- что.

– Он не меня имел в виду. Правда, не меня. Потому что я для него человек, а головастики, астеры… они не люди. У меня на «Пелле» были друзья. Настоящие друзья. Люди, с которыми я выросла. Люди, за которых я тревожилась. Люди, которых я любила. С ними то же самое. Они убивали не людей, они убивали землян. Марсиан. Пыльников. Приземков.

– Приземков?

– Угу.

– Этого я еще не слышал.

Наоми взяла его за руки, прижалась всем телом, пристроила подбородок ему на макушку.

– Это считается грубым словом.

Холден прислонился к ней, насколько позволяла слабая сила тяжести. Ощутил тепло ее тела. Как поднимается и опускается грудь при дыхании.

– Мы не люди, – сказал он. – Мы – истории, которые люди рассказывают о нас друг другу. Астеры – фанатики- террористы. Земляне – ленивые обжоры. Марсиане – шестеренки в механизме.

– Мужчины – воители, – дополнила Наоми и продолжила пустым голосом: – Женщины – кормилицы, они ласковые и сидят дома с детками. Так всегда было. Мы имели дело не с людьми, а с нашим о них представлением.

– И смотри, до чего это нас довело, – сказал Холден.

Глава 13 Пракс

Больше всего он удивлялся тому, как мало переменили перемены. По крайней мере, в начале. Подбирая хвосты после реконструкции, влившись в набегающую волну научных проектов, Пракс иногда неделями не смотрел новостей. Если в огромной сфере человечества происходило что-то интересное, узнавал об этом из разговоров. Услышав, что правление станции объявило нейтралитет, счел, что это относится к секвестированию и обмену газа. И не знал о войне, пока Карвонидес ему не рассказала.

Ганимеду и так было слишком хорошо известно, каково быть полем боя. Слишком свежей была в коллективной памяти катастрофа, слишком саднили едва затянувшиеся раны. Еще оставались нераскопанными залитые льдом коридоры – следы вспышки насилия, случившейся перед открытием врат-колец, до открытия тринадцати сотен миров. Повторения никто не хотел. И потому Ганимед заявил, что ему все равно, кто стоит у руля, лишь бы им не мешали заниматься исследованиями, лечить людей в своих больницах и жить своей жизнью. Огромное «Мы заняты, разбирайтесь сами!», обращенное ко всей вселенной.

А потом… ничего не было. Никто их не захватывал, никто им не угрожал. Никто не забрасывал их ядерными снарядами, а если и забрасывал, снаряды не долетели и не попали даже в сводки новостей. Поскольку Ганимед сам обеспечивал себя продовольствием, голода не предвиделось. Пракс немного беспокоился за финансирование работ, но когда впервые поднял этот вопрос, от него отмахнулись, а больше он и не пытался. Они держались за свое. Не поднимали головы, занимались, чем всегда занимались, и надеялись, что никто не обратит на них внимания.

И потому ежедневные маршруты Пракса – от своей норы до школы Мэй, а потом к себе на работу – остались на диво неизменными. Продуктовые карты на станции поставляли все ту же поджарку из толченой кукурузы и горький чай. Обсуждения проектов проходили до обеда по понедельникам. Поколения растений, грибов, дрожжей и бактерий жили, умирали и подвергались анализу – как всегда, словно никто не искалечил Землю. Не убил ее.

Когда на углах стали появляться астеры в форме Свободного флота, все промолчали. Когда корабли Свободного флота стали требовать снабжения, их марки добавили в одобренные списки валют и стали принимать их контракты. Когда замолчали лоялисты, на всех совещаниях, во всех программах требовавшие поддержать Землю, их молчание не обсуждалось. Все всё понимали. Нейтралитет Ганимеда мог устоять только при поддержке Свободного флота. Марко Инарос – Пракс о нем и не слыхал до падения камней – может, и не правил базой, но подрезал и прищипывал бонсай из управлявших, пока деревце не приняло угодную ему форму. Платите дань Свободному флоту, и вам оставят самоуправление. Возмутитесь – будете убиты.

Так что ничто особо не переменилось, и в то же время переменилось все. Напряжение ощущалось постоянно. В каждом, самом будничном взаимодействии. И всплывало в самое неподходящее время. Например, при пересмотре данных клинических испытаний.

– К черту тестирование на животных, – сердилась Карвонидес. – Забудь. Можно запускать в производство.

Хана, скрестив руки на груди, ответил ей мрачным взглядом. Праксу некуда было деваться, кроме как уткнуться в сводки – ими он и занялся. Дрожжевой штамм 18 серии 10 отлично себя показал. Выход продукта – как сахаров, так и протеинов – был несколько выше ожидаемого. Жиры – в пределах допуска. Удачная серия. Вот только…

Кабинет у него был скромный, тесный. Пракс занял это помещение, вернувшись с Мэй с Луны, когда получил должность в комитете реконструкции. Другие члены комитета перебирались в просторные кабинеты с бамбуковыми панелями и лампами улучшенного спектра, а Пракс предпочел остаться на прежнем месте. Ему всегда было уютнее в привычной обстановке. Работай Хана и Карвонидес в другом отделе, сидели бы в креслах или хоть на мягких стульях. У Пракса им пришлось обойтись старыми лабораторными табуретами.

– Я… – начал Пракс и, закашлявшись, опустил глаза. – Не понимаю, зачем нам отступать от протокола. Выглядит… гм…

– Абсолютной безответственностью? – подсказал Хана. – Думаю, что «абсолютная безответственность» тут уместна.

– Безответственно сидеть на результатах, – огрызнулась Карвонидес. – Две поправки в геноме, пятьдесят поколений роста – меньше чем за трое суток, – и мы получаем вид, перекрывший хлоропласты по генерации сахаров в условиях затемнения, к тому же обходящийся чуть ли не гамма-излучением. Плюс протеины и микроэлементы. Используйте его в защите реактора, и можно отключать утилизаторы.

– Преувеличиваешь, – возразил Хана. – К тому же это технология протомолекулы. Если ты думаешь…

– Ничего подобного! В 1810 буквально все наше. Мы посмотрели на протомолекулу, сказали: «Она этого не может, а не сможем ли мы?» – и сделали сами. Нативные протеины. Нативные ДНК. Нативные катализаторы. Никакой связи с Фебой, кольцами, с материалами с Илоса, Ро и Нового Лондона.

– Это… гм… – вставил Пракс, – это еще не значит, что продукт безопасен. Испытания на животных…

– Безопасен? – обрушилась на него Карвонидес. – По всей Земле люди умирают от голода. Как насчет их безопасности?

Ох, подумалось Праксу, это не злость. Это горе. Что такое горе, Пракс понимал.

Хана подался вперед, сжал кулаки, но Пракс остановил его, подняв ладонь. Что ни говори, он был начальником. Иногда не вредно употребить власть.

– Мы продолжим испытания на животных, – сказал он. – Согласно научной методике.

– Мы могли бы спасти людей, – совсем тихо проговорила Карвонидес. – Одним сообщением. У меня в комплексе Гуандуна есть друг. Он сумеет воспроизвести результаты.

– Я и слушать об этом не хочу, – заявил Хана. Дверь за ним хлопнула так, что защелка не сработала. Дверь приоткрылась снова – жутковато, словно на место ушедшего призраком-невидимкой проник кто-то другой.

Карвонидес опустила ладони на стол Пракса.

– Доктор Менг, я прошу вас: прежде, чем отказывать, пойдемте со мной. Сегодня собрание. Всего несколько человек. Выслушайте нас. Если вы и после этого не захотите помочь, я замолчу. Обещаю.

Глаза у нее потемнели так, что зрачок слился с радужкой. Пракс снова обратился к данным. Возможно, она по-своему и права. Штамм 1810 – не первая дрожжевая культура, модифицированная радиопластами, а штаммы 1808 и 17 большей частью за многомесячные испытания на животных не дали статистически значимых нежелательных эффектов. Когда на Земле так плохо, как сейчас, риск осложнений от 1810 почти наверняка ниже риска умереть от голода. У него живот свело от беспокойства. Захотелось выйти.

– А с патентом как? – сказал Пракс и сам услышал скулящие нотки в своем голосе. – Даже если бы этические соображения позволяли пустить его в производство, юридические последствия не только для нас, но и для всех лабораторий…

– Просто приходи и выслушай нас, – перебила Карвонидес. – Тебе не придется ничего говорить. Можешь вообще молчать.

Пракс крякнул. Тихий фыркающий звук зародился где-то в глубине носа. Как рассерженная крыса.

– У меня дочь, – сказал он.

Молчание между ним затянулось на длину вздоха. И еще одного. А потом прозвучало:

– Конечно, сэр. Понимаю.

Она встала. Табурет проскреб по полу. Недорого стоит такой звук. Из груди рвались какие-то слова, но пока он разбирался – какие, она уже вышла. Закрыла дверь тише, чем Хана, зато более твердо. Пракс посидел, почесывая руку, которая вовсе не чесалась, и закрыл доклад.

Остаток дня он занял собственной работой в гидропонной лаборатории. Создавал модифицированный папоротник для очистки воды и воздуха. Папоротники стояли длинными рядами, раскачивая перьями под ровным, отрегулированным ветерком. Листья – зеленые до черноты – радовали привычным запахом. Просмотр суточных данных со встроенных сенсоров походил на беседу со старым другом. Насколько же с растениями проще, чем с людьми!

Закончив, он еще заглянул к себе в кабинет, ответил на полдюжины сообщений и просмотрел расписание завтрашних совещаний. Рутина. Тем же самым он занимался и до падения камней на Землю. Все это стало ритуалом.

Но сегодня он дополнил ритуал установкой административного замка на данные по штамму 1810. И постарался не слишком задумываться, зачем это сделал. В подсознании смутно трепыхалась мыслишка, что можно будет доказать: он принял все меры. Перед кем ему придется оправдываться, он не представлял и гадать не хотел.

Не успокоился он и по дороге к станции трубы. Светлые кафельные стены, выгибающийся над платформой потолок… все отстроили как было. И зловещим это выглядело только из-за того, что творилось у него в голове. Дожидаясь трубы, Пракс купил фунтик жареной бобовой массы с оливковым маслом и солью. Фунтики из вощеной бумаги продавал землянин, и Пракс отметил, что тот отпустил волосы и бороду, отчего голова выглядела крупнее – в подражание настоящим астерам. Мужчина был темнокожим, поэтому татуировки АВП на руках и шее выделялись меньше, чем было задумано. «Защитная окраска, – думал Пракс, когда звонок сообщил о прибытии его трубы. – Может, и неплохая идея. Любопытно, как часто люди используют природные стратегии. Да они, что ни говори, и сами – часть природы. С кровью на зубах и когтях».

Мэй он застал уже дома. Из игровой слышался ее мелодичный голосок, перекрывавший чуть более высокий голос Наталии. Пракс запер за собой дверь и прошел на кухню. Джуна, не отрываясь от ручного терминала готовившая на ужин салат, прервалась, чтобы ему улыбнуться. Чмокнув ее в плечо, он прошел к маленькому холодильнику, вытащил пиво.

– Разве не моя очередь готовить ужин? – спросил он.

– Ты согласился взять на себя завтрашний, у меня совещание допоздна… – Джуна замолкла, увидев у него в руке пиво. – Опять такой день?

– Нормальный, – сказал он, но даже сам себе не поверил. Отчасти ему хотелось ей рассказать, но это в нем говорил эгоизм. Джуне хватало своей ноши, своей работы. С Карвонидес и штаммом 1810 она ничем помочь не могла. А раз не может помочь, нечего ее грузить. К тому же, если потом спросят, она сможет честно ответить, что ничего не знала.

За ужином они обсуждали безопасные рабочие темы. Его растения, ее биопленки. У Мэй с Наталией выдался хороший день – сегодня они больше походили на закадычных подружек, чем на сводных сестер, и наперебой болтали о школьных делах. Дэвида Гутмансдоттира тошнит от новых завтраков, ему пришлось пойти к медсестре, а контрольная по математике была последним уроком, и они набрали ровно поровну баллов, но это ничего, потому что ошиблись в разных вопросах, так что мистер Сет понял, что они не списывали, а вообще-то завтра у них «Оденься в красное», и им надо перед сном обязательно подобрать одежду и…

Пракс слушал, как они несутся вскачь, перепрыгивая глаголы и подлежащие, словно с крутого склона. Наталия была смуглой, в Джуну, с высокими скулами и широким носом. Мэй рядом с ней выглядела бледной и круглолицей, как Луна на старых картинках. Была очередь Мэй убирать посуду после ужина. Пракс ей немножко помог. По правде сказать, она и сама бы справилась, но ему хотелось побыть с дочкой. Скоро она повзрослеет и начнет отрываться от семьи. Потом все занялись домашней работой, потом пришло время купаться и спать. Мэй с Наталией перекликались из спальни в спальню, пока Джуна не закрыла дверь между ними. Но девочки и тогда не угомонились, словно спешили выжечь разделявшие их буферы. Наконец их сморил сон.

Пракс лежал рядом с Джуной, подставив ей плечо вместо подушки, и гадал, где сейчас Карвонидес. И как прошло ее собрание. То ли он надеялся, что все хорошо, то ли нет. Может, стоило принять ее приглашение. Хотя бы ради того, чтобы знать, что происходит.

Он заметил, что спал, только встрепенувшись от звонка в дверь. Сел на кровати, еще не опомнившись. Джуна смотрела на него круглыми, испуганными глазами. В дверь снова позвонили, и первой его связной мыслью было: «Надо открыть, пока не разбудили девочек».

– Не ходи, – сказала Джуна, но Пракс уже выскочил из спальни. Подхватил халат, на ходу, спотыкаясь в полутьме, завязал пояс. Табло системы подсказало, что время за полночь. В дверь снова позвонили, потом раздался мощный глухой стук, словно били тяжелым кулаком, сдерживая силу. Пракс услышал, как вскрикнула Мэй – он по опыту знал, что такой вскрик означает, – дочка еще спит, но скоро проснется. Руки подернулись гусиной кожей – и не от холода.

– Кто там? – через дверь спросил Пракс.

– Доктор Пракс Менг? – ответил приглушенный мужской голос.

– Да, – сказал Пракс. – Кто это?

– Служба безопасности, – ответили ему. – Пожалуйста, откройте.

«Какой безопасности?» – чуть не спросил Пракс. Станции Ганимед или Свободного флота? Впрочем, спрашивать было поздно. Если станции – разумнее открыть. Если Свободного флота, закрытая дверь их не остановит. Что он ни делай – все равно.

– Конечно, – ответил Пракс и проглотил слюну.

Двое втиснувшихся в прихожую мужчин носили сероголубую форму. Безопасники станции. Разлившееся в крови облегчение свидетельствовало, как он перепугался. Сколько натерпелся страха за эти дни.

– Я могу вам помочь? – спросил он.

* * *

В морге пахло, как в лаборатории. Химическая вонь фенолового мыла щиплет ноздри. Прерывистое гудение давно не сменявшихся воздушных фильтров. Хирургические лампы – все это напомнило годы учебы в Верхнем университете. Там у них бывали лабораторные в мертвецкой. Только трупы, которые ему приходилось резать, были пропитаны консервантами. А не свежие, как этот. И те бывали в лучшем состоянии.

– Опознание надежно, – говорил один из безопасни- ков. – Метрика и особые приметы совпадают. Документы соответствуют. Но вы же понимаете: на станции никого из родственников, а правила союза требуют.

– В самом деле? – спросил Пракс Спросил без задней мысли, но произнесенные вслух слова наполнились оттенками, которых он не имел в виду. Что значат правила союза, когда правления, почитай, не существует? Какие там правила?

Безопасник поморщился.

– Мы всегда так делали. – В его ответе Пракс услышал попытку оправдаться. И намек на гнев. Как будто за все эти перемены в ответе Пракс.

Карвонидес лежала на столе, черная прорезиненная простыня охраняла ее скромность. Лицо спокойно. Раны на шее и на виске сложные и уродливые, но из-за отсутствия свежей крови выглядели не слишком серьезными. Пракс задумался, не лежат ли другие участники того собрания в соседних комнатах или на соседних столах, ожидая других свидетелей.

– Я подтверждаю, – сказал он.

– Спасибо, – кивнул другой безопасник и протянул ему ручной терминал. Пракс взял и прижал ладонь к пластине. Машинка звякнула, запечатлев подпись: неуместно веселенький звук при таких обстоятельствах. Пракс вер- пул терминал. Он посмотрел в лицо убитой, пытаясь разобраться в своих чувствах. Ему казалось, что следовало бы заплакать, но плакать не хотелось. В его сознании смерть ее свидетельствовала не о преступлении, а о состоянии мира. Ее смерть была не началом, а итогом расследования. Данные недвусмысленны. Что будет, если разогнуть спину? Тебя зарежут.

– Вы позволите задать вам несколько вопросов о покойной, доктор Менг?

– Конечно.

– Как давно вы ее знали?

– Два с половиной года.

– В каком качестве?

– Она была научным сотрудником в моей лаборатории. Хм-м. Мне надо позаботиться о снятии результатов ее опыта. Можно сейчас? Или после окончания допроса?

– Это не допрос, сэр. Действуйте.

– Спасибо. – Достав свой ручной терминал, Пракс ввел дополнительный пункт в список дел на утро. Сперва ему показалось, что экран не в порядке, но это просто дрожала рука. Он сунул терминал в карман и повторил: – Спасибо.

– Вы не представляете, кто мог с ней так поступить? И почему?

«Свободный флот, – подумал Пракс. – Потому что она готова была встать против них. А она это сделала потому, что люди страдают, голодают, умирают, а их можно спасти, и в ее силах было что-то изменить. Они узнали и убили ее. Так же, как убьют меня, если стану им мешать».

Он ответил на вопросительный взгляд безопасника. Подумал: «Они и тебя убьют».

– Хоть какие-то соображения, сэр? Даже мелочь может оказаться полезной.

– Нет, – сказал Пракс, – не представляю.

Глава 14 Филип

Доки станции Церера охватывали ее, грубо говоря, по экватору широким поясом из титана, керамики, стали. Движение планеты-карлика затрудняло стыковку, но едва защелкивались захваты, корабль получал все преимущества трех десятых g от гравитации вращения даже при выключенных, остывших двигателях. А сила Кориолиса про таком большом радиусе была пренебрежимо мала. Ему бы следовало чувствовать себя на «Пелле», как при умеренном ускорении, и не более того, однако Филипу было не по себе. Казалось, что с кораблем что-то не так – или что-то не так с ним самим.

Филип дважды заскакивал в медотсек, прогонял диагностику и, прочитав, стирал результаты. Все равно в них ничего не было. Может, он просто так привык к жизни под тягой, что легкий боковой снос беспокоил организм. А может, дело заключалось в том, что Филип оказался один на пустом корабле. Копошилась в сознании гложущая мысль, что, возможно, это из-за подстреленного им человека, хотя смысла в ней не было. Он вместе с отцом убил миллиарды людей. Застрелить одного – да он, кстати, и не умер – для него ничего не значило. Наверняка это от Кориолиса.

Отец очень ясно дал понять, что мир для Филипа оканчивается шлюзом. «Пелла» со всем содержимым осталась точно такой, как была, зато станция Церера стала опаснее вакуума. Справедливо или нет, но Филипа пожизненно изгнали со станции. Такую сделку Марко заключил с губернатором АВП Доузом. Все будут по горло заняты эвакуацией, а Филипу осталось только смотреть. Вот он и слонялся по коридорам, катался вверх-вниз на лифте, спал, ел, тренировался и ждал, между тем как сразу за шлюзом его лучшие знакомые обдирали Цереру до заклепок. Он бы помогал, если бы можно было. Может, в этом и причина. Может, он не привык отдыхать, пока остальные работают. Это выглядело правдоподобнее, чем Кориолис. И чем подстреленный им человек.

По правде сказать, он мало что запомнил. Он пришел с дюжиной флотских, а еще там были местные гуляки и завсегдатаи. По старым законам он слишком молод для баров и борделей, но его звали Филип Инарос, так что никто не посоветовал ему уйти. Звучала музыка. Он танцевал с девчонкой из местных, восхищался ее татушками, угощал выпивкой. И пил вместе с ней, рюмку за рюмкой. Он ей нравился, точно. И ничего, что громкая музыка не давала поговорить. Он и так видел, что нравится.

Она интересовалась не столько им самим, сколько его историей. Тем, что он сын Марко Инароса. Карал его предупреждал. Марко его предупреждал. Кое-кого будет привлекать то, что видят за ним. Надо остерегаться, не забывать, из какой он семьи. Не попадаться на наживку, не дать себя соблазнить. Свободный флот теперь был силой, но все равно на Церере остались люди, наполовину или больше приверженные старому порядку.

«С врагами ты, по крайней мере, знаешь, кто есть кто, – сказал ему отец после высадки на Цереру. – Но самые ненадежные люди – полуастеры». Прямо Марко этого не говорил, но подразумевал он мать Филипа и ей подобных. Астеров, которые позволили себе отвернуться от Пояса и надменных землян Фреда Джонсона, притворяющихся, будто о нем заботятся. «Умеренный АВП» – все равно что «изменник». Так что Филип и не думал доверять девчонке, хоть и пил с ней. Слишком много он с ней выпил. Когда она ушла, не попрощавшись, он обиделся и рассердился. А потом что-то произошло, он точно не запомнил, и вот его уже увозят безопасники Цереры и вызывают отца. Новое унижение.

Они даже по-настоящему не поговорили. Марко приказал ему оставаться на корабле, он и остался на корабле. Может, они больше никогда об этом не заговорят. Может, разговор еще предстоит. Может быть, ему не по себе оттого, что он не знает, чего ждать. Он не знал. Он терпеть не мог неизвестности.

Он сидел на месте канонира, подчинив экран своему терминалу, и просматривал новости. Кто-то, стоя под старой эмблемой АВП, кричит, что Свободный флот – последняя настоящая надежда астеров на свободу. Узколицый койо, сидя слишком близко к камере, на спотыкающемся фарси объясняет, к чему ведет прекращение поставок биоматериалов с Земли. Крутая порнография в декорациях вроде бы водоочистительной станции и в вестибюле отеля. Старый сериал с Саббу Ре, где тот воюет против Санджита Сангре, когда Сангре еще выглядит мерзавцем. Шум. Все это просто шум и картинки, и Филип окунался в них, не замечая, во что погружается. Импрессионистский образ насилия и победы с ним и его отцом во главе. Возбуждение и гнев, провожающие канувшую во тьму старую жизнь.

Когда он отключал звук, на «Пелле» становилось тихо, насколько бывает тихо на никогда не умолкающем корабле. Двигатель не работал, не звучало басистое гудение со случайными гармониками, составлявшее обычный фон его жизни. Но пластины, остывая и нагреваясь, потрескивали и шептались на стыках. Шипели, бормотали и снова шипели восстановители воздуха. Может быть, и от этого ему делалось не по себе. Так непохоже звучание корабля под тягой и корабля на причале, что перемена незаметного музыкального фона выводила его из себя. Сводило живот, что-то зудело в душе, не давая покоя, – хоть сиди, хоть встань. Ныли челюсти и плечи. Может быть, так всегда чувствует себя привычный к действию человек, вынужденный бездействовать. Только и всего. И больше ничего.

«Прежде чем покончить с собой, – сказала ему мать, – найди меня».

Он встал, движением руки закрыл экран и зашагал к тренажерам. Чем хорошо одиночество – это тем, что все станки свободны. Он не дал себе труда разогреться, сразу опустил эспандеры, пристегнулся и потянул. Ему нравилось, как рукояти врезаются в ладони, как возмущаются и рвутся мышцы; каждый разрыв заставит их наращивать новую силу. Между подходами он включал музыку: громкую агрессивную дай-бхангру – только чтобы прерваться посреди следующего подхода и выключить.

Стоило взять то, что захотелось, оно тут же начинало раздражать. Он задумался, не так ли вышло бы и с той девчонкой. Останься она, согласись ему дать, и ему бы тут же захотелось от нее избавиться. Выключить ее, как музыку. Он не знал, чем заняться, чтобы почувствовать себя нормально. Неплохо бы убраться с долбаной Цереры.

Сперва раздались голоса: громкие, смеющиеся, знакомые, как хлебный суп теи Микеллы. Карал и Сарта, Вингз, Кеннет, Джози. Команда вернулась на борт. Он задумался, с ними ли отец и какого ответа ему бы хотелось.

– Бист бьен, – сказал Вингз. – Есть йешто секунд.

Входя в тренажерку, взрослый словно запнулся. Волосы у него на висках топорщились, как всегда, но не так жестко, как обычно. Мужчину звали Алекс, но все называли его крыланом – Вингзом – из-за этой прически, а глаза у него были красные, и походка – чуточку слишком расслабленной и неровной. А под мышкой он нес скомканный лиловый мешок.

– Филипито! – заговорил он, вваливаясь внутрь. – Била а ти, я.

– И нашел, – закончил за него Филип. – Так гейт гуд, а?

– Да-да-да, – Вингз не расслышал издевки. Опустившись на палубу, мужчина тупо уставился на растянутого в лентах эспандера парня. – Готово. Аллес комплит. Все домой… на насест. Или… не насест. Летим, са-са? Летим в большую-большую пустоту.

– Хорошо, – сказал Филип, заканчивая последнюю растяжку, удерживая напряжение, пока не загорелись, не задрожали, не отказали мышцы. Лента рыком втянулась на несколько сантиметров, потом задержалась, двинулась обратно. Филип стиснул кулаки. Вингз подал ему мешок.

– Тебе, – сказал он.

Филип смотрел на мешок. Вингз выразительно встряхнул им: бери. Мешок выглядел пластиковым, но на ощупь походил на бумажный и так же мялся в руках. Внутри что-то сдвинулось, тяжелое и обмякшее, как дохлое животное.

– Ничего не оставим засранцам-внутрякам, – говорил Вингз. – Всю станцию конфискуем. Все, что не привинчено, а что привинтили – половину отвинтим. Только раз ту э ла^[177], я вспомнил о тебе, да?

Он открыл клапан, показав что-то темное, со сложной фактурой, с геометрически неправильным узором. Сдернув мешок, Вингз расправил тяжелую материю. Такой Филип еще не видел. Развернул до конца.

– Это… жилет?

– Тебе, – сказал Вингз. – Кожа, это. Аллига. Настоящий. С Земли. Из шикарной лавочки в губернаторском квартале. Богатая штука. Тебе только лучшее, ага?

Филип не удержался – понюхал, приложил выпуклые чешуйки убитого зверя к носу и потянул. Кожа пахла тонко и прекрасно – не сладко и не кисло, а богато, глубоко и сдержанно. Он надел жилет, ощутил тяжесть на влажных от пота плечах. Вингз восторженно захлопал в ладоши.

– Знаешь, сколько эста костет? – спросил он. – Мы столько марок за пять лет не видели. За это. Только это. Какой-нибудь пинче внутряк разгуливал, чтобы показать Поясу, что он это может, а мы нет, ага. Но теперь мы – Свободный флот. Лучше никому, чем… Никому.

Филип ощутил на губах улыбку, робкую, как ветерок. Представил себя в баре – в кожаном жилете, как самый богатый богач прежних времен. Вингз был прав. Такой вещи не мог себе позволить ни один астер. Символвсего, чем Земля напоминала им, как они малы. Маленькие. Негодные. А теперь это чье?

– Айтума, – сказал Филип.

– Пожалуйста. Тебе – пожалуйста, – отмахнулся от благодарности Вингз. – Тебе вещица, мне радость. А аллес выгода.

– Сколько она в реалах? – спросил Филип, отчасти давая похвастаться Вингзу, отчасти в надежде прихвастнуть потом самому. Только Вингз уже откинулся на палубу, прикрыв локтями глаза.

Он пожал плечами.

– Нисколько. Сколько угодно. За что? Лавочка закрыта. Новых поставок не будет, ага? Эста эс последний кожаный жилет с Земли. Конец, точка.

* * *

Свободный флот покидал станцию Церера, как споры, выброшенные плодовым телом гриба. Вспыхивали выбросы дюз, мигали, как земные светляки, виденные Филипом на видео. Если на Земле еще остались светляки.

И хотя каждый корабль флота уносил от опасности несколько гражданских, разлетались далеко не только флотские корабли. Как только Марко обнародовал свой замысел, взметнулась волна беженцев. Астероидные прыгуны, и старательские суденышки, и задрипанные полулегальные транспорты переполнились людьми, рвавшимися покинуть величайший в Поясе город, пока его не сдали Земле и Марсу. Среди всей этой суматохи разлетался фонтан воды со льдом: опустошали резервуары. Запас воды закрутился вокруг станции, мимолетно передразнив рукава галактики, а потом застыл, истончился и рассеялся в безмерной темноте. Льдинки терялись среди блеска звезд.

Уходя, разрушали доки. Глушили реакторы, потом либо портили, либо снимали. Разбирали сети питания и систему трубы. Замолчала система обороны со вскрытыми и опустошенными магазинами. Передатчики и приемники пошли на запчасти, а что осталось, то сплавили в болванки. От медцентров оставили не больше, чем необходимо для находившихся там пациентов. Забрать и это, сказал Марко, было бы жестокостью.

До подхода врага Цереру могли покинуть миллиона полтора человек из шести миллионов. Оставшимся предстояло существовать в каменно-титановой скорлупе, годной для жизни немногим больше, чем первоначальный астероид.

Вздумай земляне его восстановить, они бы потратили годы и на эти годы были бы пришпилены к станции, как букашки к доске. Вздумай Земля преследовать и атаковать Свободный флот, стрелять пришлось бы по кораблям с беженцами. Решись они забросить станцию, миллионы астеров, оставленных на их попечение, погибли бы, а симпатии остальных волей-неволей обратились бы со старого на новое. Любой их ход обернулся бы победой Свободного флота. Победить внутряки не могли. Марко был гением.

Жизнь на «Пелле» быстро вернулась к старому распорядку, однако теперь Филип отмечал разницу. Привычки станции Церера переменили команду. Прежде всего, лучше стала выпивка. Джамил набил свою каюту бутылками в полированных ящичках из настоящей древесины. Одна упаковка стоила заработка Филипа за три года, а что уж говорить о виски из этих ящиков. Дина притащила с собой полдюжины расписанных вручную шелковых шалей, конфискованных из дома какой-то землянки, и расхаживала в них, как птица, выставляющая напоказ оперение.

Все нацепили золотые безделушки, сверкали бриллиантами и оливином, а лучше всего был янтарь. Все прочие самоцветы можно было нарыть в Поясе, а для янтаря требовались дерево и миллион лет. Только этот камень говорил о Земле, и на шее у астера он лучше всех духов, пряностей и кожаных жилетов показывал, кем они стали. Вся роскошь, влитая в Пояс Землей и Марсом, принадлежала теперь Свободному флоту. Вернулась к астерам – по справедливости.

Все было бы превосходно, если бы не отец.

Филип с той минуты, как Марко в сопровождении Розенфелда вернулся на корабль, заметил, что избегает встречи. Спустя несколько дней под ускорением он понял, что ждет вызова. Лежа в койке, не в силах уснуть, он представлял себя под взглядом отца, призывающим к ответу за все, что сын натворил на Церере. Бормоча себе под нос, чтобы никто не подслушал, Филип репетировал свои ответы. Безопасник сам виноват. Филип вспылил, потому что его унизила местная девчонка. Это вышло случайно. Это было оправданно. Образ девчонки из клуба не шел из головы, превращаясь понемногу в воплощение дьявола. Подстреленный безопасник в его оправданиях вырастал в хама и придурка, скорее всего сочувствующего внутренним планетам.

В действительности ужасавшая его встреча оказалась совсем иной. Просто поздно ночью открылась дверь каюты, и Марко вошел непринужденно, как к себе. Филип сел, моргая со сна, пока отец устраивался в ногах его кровати. Разгон прижал его мягкой четвертушкой g. Марко жестом включил свет.

Он, сцепив пальцы в замок, склонился к сыну. Волосы у него были связаны в тугой узел на макушке, кожа на висках натянулась. На щеках пробивалась щетина, глаза как будто запали на несколько миллиметров. Ушел в себя – подумал Филип. Он знал, что иногда у отца такое бывало и выглядело именно так. Филип подтянул колени к груди и стал ждать.

Марко вздохнул. И заговорил на несвойственном ему астерском жаргоне.

– Видимость, – сказал он. – Савви? Война, политика, мир и все между. Все про видимость.

– Как скажешь.

– Уйти с Цереры было правильно. Умно. Гениальный ход. Так все говорят. А вот внутряки? Старая сука с Земли и новая с Марса? Они скажут иначе. Назовут это бегством, да? Отступлением. Победой над Свободным флотом и всем, за что он борется.

– Это неправда!

– Я знаю. Но придется это доказать. Демонстрация силы. Нельзя… – Марко вздохнул и откинулся назад. Улыбнулся устало. – Нельзя уступать им темпо.

– Нельзя – значит, не уступим, – сказал Филип.

Марко хихикнул. Тихий, теплый смешок. Положил ладонь на колено Филипу – шершавую и теплую ладонь.

– А, Филипито. Мичо. Мне теперь только с тобой и поговорить.

Сердце у Филипо подкатило к горлу, но улыбки он себе не позволил. Только кивнул – серьезно, как взрослый человек, как военный советник. Марко на минуту прикрыл глаза, откинулся на переборку. В этот момент он выглядел уязвимым. Все тот же отец, все тот же вождь Свободного флота, но еще и человек, усталый, беззащитный. Никогда еще Филип не любил его так сильно.

– Так и сделаем, – сказал Марко. – Покажем, что сильны. Пусть возьмут станцию, а потом увидят, что ничего на этом не выиграли. Не такая уж это победа.

– Вообще не победа, – сказал Филип, но Марко уже оттолкнулся от койки, встал, шагнул к двери. Отец был уже наполовину в коридоре, когда Филип спросил:

– Еще что-нибудь?

Марко оглянулся, поднял брови, поджал губы. Мгновенье они мерили друг друга взглядами. Филип слышал стук своего сердца. Все отрепетированные слова испарились под взглядом мягких карих глаз отца.

– Нет, – сказал Марко и вышел. Дверь щелкнула, закрываясь, и тогда Филип уронил голову на колени. Ошибки, допущенной им на Церере, больше не существует. Забыта. Пронизавшее его облегчение было чуть замутнено непонятным разочарованием, но совсем немножко. Он чуть не убил человека, и это пустяк. Ничего плохого ему за это не будет. Это было почти так же хорошо, как прощение.

«Кто-то должен был этому помешать», – шепнул в памяти голос матери.

Филип оттолкнул эту мысль, выключил свет и стал ждать сна.

Глава 15 Па

Жировые мелки предназначались для разметки палубы при сборке, так что в некотором смысле Мичо применяла их по назначению. Значки не относились ни к инвентаризации, ни к инспекции, и собирала она не корабль, но все равно. На стене ее каюты остался продолговатый прямоугольник – раньше там висела цветная литография. Оригинал оттиска Табиты Тоава с искусственным коралловым рифом. Из ее серии «Сто граней Европы» – теперь картина в рамке устроилась на койке, словно наблюдая.

Вдоль края стены Мичо расположила список крупнейших поселений Внешних планет: Церера, Паллада, Веста, Япет, Ганимед и так далее. Одни находились на спутниках планет, другие в тоннелях изрытых шахтами астероидов, немногие – станция Тихо, комплекс Ширази-ма, Колдуотер, Келсо – вращались в свободном пространстве. Па начала записывать, что, по ее мнению, требовалось каждой: вода там, где не было местных запасов льда, сложные биоматериалы всюду, кроме Ганимеда, стройматериалы, продовольствие, медикаменты. Когда записи стали настолько густыми, что не читались, она протерла стену краем кулака. Осталось смазанное пятно.

В средней колонке поместились колонистские корабли, захваченные ее флотом: «Бедидат Ядида» с Луны, «Джон Гальт» и «Марк Уотни» с Марса, «Элен Р. и Джейкоб X. Кантер», спонсированный конгрегацией Нер Шалом. «Сан-Пьетро» от корпорации Деваргас. «Каспиан», «Хорнблауэр» и «Зимородок» – независимые чартерные рейсы. Все они несли запасы для первопоселений на неизведанных, недружелюбных планетах. Иногда ровно столько, чтобы там зацепиться. Иногда на три года жизни для ста человек. Поясу этого хватит, чтобы продержаться до построения независимой от Земли и Марса экономики. Есть надежда, что хватит.

А на другом краю ее собственный флот. «Серрио Мал», капитан Сюзанна Фойл, «Паншин» Эзио Родрингеса, «Андорская волшебница» Карла аль-Дуджаили и так далее, на всю стену. На каждом собственная абордажная команда. Все подчиняются Па и будут подчиняться, пока не станет ясно, что она теперь действует по своему усмотрению. А тогда… Что ж, тогда и видно будет.

Она сжала мелок и снова выпустила. Отрываясь от жирной поверхности, пальцы снова и снова тихонько прищелкивали – будто кто-то постукивал в дверь. С каждой проведенной по стене черточкой страх отодвигался. Не покидал ее – не так прямо, – но сердце вместо того, чтобы искрить, дергаться, трепетать, замыкалось в себе, позволяя всем жизненным неудачам и обидам отвалиться коркой. Хотя бы на время. Словно она, вращая колесо, нащупала идеальный ритм. Такой, чтобы свести воедино дыхание, тело и разум, чтобы замедлить время.

Начиная, Па отчасти надеялась, что найдется причина отказаться от бунта. Теперь, увлекшись, забыла про сомнения. Где-то на полпути то, что она должна, сменилось тем, что она собиралась сделать. Она не замечала Нади, пока та не подала голос:

– Бертольд так и не впустил тебя в систему?

Мичо со вздохом покачала головой.

– Пока не оторвемся, требует, чтобы все было вне компьютера. Локальную защиту он подготовил. Но ты же знаешь, какой он. Вечно осторожничает.

– Думаешь, Марко так плотно мониторит корабль?

– Нет, – ответила Мичо. И, помедлив: – Не знаю. Может быть. Это ничего. Мне даже отчасти нравится так работать. Более… не знаю, как сказать. Осязаемо?

– Да уж вижу, – проворчала Надя. – Мы уже на подходе.

– Мне нужно не больше секунды светового лага, – возразила Мичо. – Тут мне обмен сообщениями не годится, нужен разговор.

– Мы уже на подходе, – повторила Надя на полтона ниже. Поняла.

Мичо сжала и отпустила мелок. Щелк.

– Сколько еще?

– К полуночи, – ответила Надя. Подошла поближе, присмотрелась к стене, к надписям. Она была на полголовы ниже Мичо, с висками, тронутыми первой сединой. Надя тихонько вздохнула, покивала.

– Проверяешь мою работу? – поддразнила Мичо.

– Да, – серьезно сказала Надя. – Положение и раньше было непростым. Мы собираемся его сильно осложнить. В такие времена мы проверяем клапаны и вообще – проверяем.

Мичо опустилась на койку, предоставив жене пройтись по всем кораблям и станциям. Надя подбоченилась сжатыми кулаками и тихонько хмыкала. Мичо решила, что одобрительно. Проще было бы обрабатывать все в корабельной системе, вбить каждый корабль с его вектором в единый интерфейс. Как ни тщательно она исписывала свою стену, оставались другие списки – куда длиннее – с критически важной информацией. Военные корабли под непосредственным управлением Марко. Элитная охрана, оставленная в резерве Розенфелдом. Тысячи грузовых контейнеров с Паллады, Весты и Каллисто, уже разбросанные на произвол всепоглощающей пустоты. Мичо потянула спину, утомленную торможением на трети g, прислушалась к боли между ребрами.

– Кода начнем это все воровать? – спросила Надя.

– Когда переговорю с Кармонди, – ответила Мичо. – Если до того, как бы сам не заметил.

– Ах, с Кармонди, – вздохнула Надя. – Мне неспокойно.

– Мне тоже, – призналась Мичо. Надя повернулась от стены к ней. Смерила тем же взглядом – проверяя, нет ли ошибки.

– Что тебя беспокоит?

Мичо кивнула на стену.

– Вот это все. Что я собираюсь сделать.

– Ты считаешь, это неправильно?

– Не знаю, важно ли это. Марко считает, что он поступает правильно. И Доуз. И Земля. Все поступают так, как считают правильным, уверяют себя, что руководствуются моралью, что их сила в том, чтобы делать необходимое, каким бы ужасным оно ни казалось сейчас. За каждым зверством стоит кто-то, кто счел его оправданным. Вот и я. Руководствуюсь моралью, имею силу, чтобы делать дело. Поскольку оно оправданно.

– А, – протянула Надя. – Ты не веришь, что Кармонди нас поддержит.

– Не верю. И тогда, думается, мне придется преподать на нем урок остальным, чтобы меня принимали серьезно.

– Какая же королева пиратов оставит в покое выживших? – пошутила Надя. И добавила: – Хотя в одном ты ошибаешься. Не всякое зло делается в сознании правоты. Некоторые творят зло просто ради удовольствия. Но меня другое беспокоит.

Мичо вопросительно подняла руку.

– Работать с Кармонди, – объяснила Надя. – Не знаю, каково это. Он меня раздражает.

Оба их терминала пискнули одновременно: Лаура по семейному каналу запрашивала связь. Надя кивком попросила Мичо ответить и села рядом, чтобы вдвоем смотреть на экран. Лаура вызывала с командной палубы – отблески экрана управления подсвечивали ее скулы и искрами плясали в глазах. Вдоль края экрана расположились иконки с лицами остальных, кроме Нади.

– Что такое? – спросила та.

– Только что сообщили по новостям, – сказала Лаура. – Внутряки взяли Цереру. Выступили с заявлением.

Все помолчали. Знали заранее, и это смягчило удар, но все равно Мичо словно пнули под дых.

– Прокрути, – попросила она.

Лаура кивнула, сдвинулась к пульту и пропала с экрана. На ее месте открылся новостной канал. Корабли флотов Земли и Марса на причалах Цереры. От этого зрелища кружилась голова, как при совмещении несовместимого. Па знала, что так будет, но чувство было сильным.

– Приблизительно четыре с половиной миллиона, которые на наличных запасах могут продержаться не более двух недель. Единый флот сейчас разрабатывает стратегию помощи, включая введение пайковой системы и сбор продовольствия и воды на других станциях Пояса и системы Юпитера.

Картинка дернулась, ушла в сторону – ролик монтировал любитель. Потом весь кран заполнило лицо. Фред, чтоб его, Джонсон. У Мичо свело живот. Так вот какую игру они ведут. Выставляют землянина говорить от имени Пояса. Опять. В его глубоких ласковых глазах была печаль. Коротко остриженные волосы поседели. Белая щетина выделялась на темных щеках. По краю экрана бежал текст: «Фред Джонсон, представитель АВП и промстанции Тихо».

Не «полковник Фред Джонсон». Не «палач станции Андерсон». Приспособленец. Лицо Пояса, когда камера в руках Земли.

– Мичи?

– Все в порядке.

– Культура внешних планет, – говорил Джонсон, – всегда была культурой взаимопомощи. Условия жизни на кораблях и станциях всегда были испытанием на человечность, спайку и компетентность. Я много-много лет работаю в АВП, но впервые вижу столь основополагающее предательство этой этической системы.

– Ты права, – сказала Мичо, – мне плохо. Выключи.

Надя жестом закрыла экран, передача оборвалась. Мичо долго стояла неподвижно. Она не запомнила, когда раздавила мелок, но теперь в ее руке была липкая каша. Достав из шкафчика полотенце, она вытерла пальцы. Койка под ней качнулась – села Надя. Справившись с собой, Мичо обернулась. Много лет близости помогли ей прочесть в лице Нади полдюжины смыслов.

– Он для нас – не естественный союзник, – заговорило Мичо. – Враг моего врага – мой друг? Фигня. Никогда не бывает всего две стороны. Сукин сын на том и заработал в АВП такой вес, что внушал всем, будто либо одно, либо другое.

– Он и сейчас так говорит, – заметила Надя. – И кое- кто к нему прислушивается. У него есть корабли.

– Корабли я нам добуду. Обойдемся без его покровительства.

– Как скажешь, – кивнула Надя и мягко добавила: – Может быть, ему нужно наше.

– Он большой мальчик. Может сам о себе позаботиться.

– Однако четыре с половиной миллиона. Это уйма народу.

– Земле нужна была станция. Они ее получили. Могут радоваться, – сказала Мичо. Она сама не слышала уверенности в своем голосе. – Как-нибудь сумеют о ней позаботиться.

– Им понадобится еда. И вода.

Мичо ткнула пальцем в нацарапанный на стене список. Пальцы были темными после мелка.

– И каждой базе из этого списка нужна еда и вода. И медикаменты. И реакторная масса. И стройматериалы. Всё. Всем всё нужно. Я не собираюсь ставить Цереру в первую строку. Им и так помогут.

– Их ограбили, – напомнила Надя. – Мы.

– Марко.

Надя улыбнулась и вильнула взглядом влево – как всегда, когда хотела закончить спор, но не признавала себя побежденной. Мичо не могла этого так оставить. Слова давили ее так, будто Надя их высказала. И требовали ответа.

– Не только потому, что это Фред Джонсон, – сказала она.

– Если Церера начнет умирать с голода. – Надя поставила в конце вопроса точку.

– Хорошо, – сказала Мичо. – Если на Церере начнется голод. Если кончится вода. Я помогу людям с Цереры. Не Джонсону и не АВП. Но людям я помогу.

Надя покивала, но смотрела по-прежнему влево, словно на пустом экране еще светилась картинка. Мичо даже скосилась проверить, но экран был черным.

– А Земля? – спросила Надя.

– Что Земля?

– Там люди голодают.

– Нет, – отрезала Мичо. – Землю я снабжать не буду. Они столетиями могли нам помочь, но не помогали.

Улыбка Нади стала на миллиметр шире. Встав, она поцеловала Мичо в щеку и вышла. И сразу по коридору разнесся ее голос. Эванс ответил. Жизнь на корабле шла своим чередом, даже если вокруг все менялось. Мичо снова повернулась к своим спискам, хотя уже плохо понимала, что в них ищет. В памяти стоял усталый мягкий взгляд Фреда Джонсона. «Впервые вижу столь основополагающее предательство этой этической системы». Наклонившись, он ногтем проскребла чистую полоску посреди слова «Церера». Посередине букв проступила серая стена. Но стирать название она не стала.

Восемь часов спустя, когда «Коннахт» наконец сошелся с «Хорнблауэром» на световую секунду, все новости уже занимались событиями на Церере. «Единый флот» стал заманчивой этикеткой на горстке земных и марсианских кораблей, пристыкованных рядом с разрозненными остатками астерских суденышек. Время как будто вернулось к дням до Эроса, кода союз между внутренними планетами представлялся несокрушимым. В самом деле, в комментариях внутряков слышалась ностальгическая нотка, но главное, хор Земли и Марса вопил о золотом веке, когда они вместе прижмут Пояс. Вспыхнувшие на Лондрес Нова бунты затмили заседание марсианского парламента, а лучшие новости с Земли сводились к тому, что кривая смертности растет линейно, а не по экспоненте, и есть надежда, что она выйдет на горизонталь, когда вымрет самая уязвимая и беззащитная часть населения планеты.

Марко молчал; впрочем, Мичо полагала, что он занят, обсуждая дальнейшие шаги с той частью тайного совета, в которую ей хода не было. Ее это вполне устраивало. И так хватало о чем подумать.

Она уже записала обращение к подчинявшимся ей капитанам. Ждали только ее слова, чтобы отправить запись по направленному лучу, и тогда уже хода назад не будет. Ничто другое, даже разговор с Кармонди, не было так непоправимо.

Так почему же запросить связь с «Хорнблауэром» ощущалось как шагнуть из шлюза в космос?

Кармонди ответил на запрос, и рядом с его лицом на экране появилась иконка, указывавшая, что канал защищен. Широкое лицо было безмятежно. У кого другого она бы приняла это за безобидность, но Кармонди уже убивал по ее приказу. Ее не одурачишь.

– Капитан, – начал он. – Ждал от вас весточки. Аллес гут, а?^[178]

– Аллес интересно, это точно. – Улыбка у Мичо, ей на удивление, вышла почти настоящей. – Похоже, планы переменились.

Сообщение ушло к «Хорнблауэру» и вернулось. По секунде в каждую сторону. От этого ответы Кармонди производили впечатление обдуманных и задумчивых. Иллюзия, созданная расстоянием и скоростью света.

– Я слышал. Церера. Чертовщина.

– Да, – сказала Па. – Церера. И не только Церера. Я знаю, что вы, строго говоря, подчинены Розенфелду, но собираюсь отдать несколько приказов вам и вашим людям. Оценю, если вы их исполните.

Одна секунда. Две. Брови у Кармонди поползли на лоб. Еще секунда.

– Интересно, са-са? Говорите.

Еще можно отвернуть. Ты еще не сказала. Никто не знает, кроме твоей семьи, а они тебя поддержат, если дашь задний ход. Снова доверишься Инаросу. Или найдешь другого Самого, чтобы пристроиться за ним, – ведь это всегда так хорошо работало.

– Я перенаправляю «Хорнблауэр» к Рее. Пленников освободить. Груз перераспределить.

Одна секунда. Две. Кажется или действительно в этот раз быстрее? На каком расстоянии сейчас корабли?

– Рея не наша.

– Да, со Свободным флотом не связана, – согласилась Мичо. – Потому я ее и выбрала.

Одна секунда. Нет, в самом деле, сообщения проходят быстрее. Кармонди кивнул, цыкнул зубом. Высокий, чмокающий звук и прищур глаз. Она видела, как до него доходит, и ждала реакции.

– Значит, мятеж?

– У меня он будет не первым, – с деланой легкостью напомнила Па. – Прихвачу со мной все подчиненные корабли, какие согласятся. Миссия та же. Захватывать колонистские корабли и снабжать Пояс. Без изменений.

Пауза показалась бесконечной.

– Без изменений. – Кармонди пожал плечами. – Бьен. Нам самим его туда вести или возвращаться к вам?

В подсознании Мичо прозвучал сигнал тревоги. Не то! Она покачала головой.

– Ах, Кармонди. Как красиво могло выйти! Вы переходите к нам. Со всеми людьми. Только сперва присылаете сюда оружие и броню и переходите по двое.

Пауза.

– Да ну, капитан. Не представляю, как вам такое в голову пришло.

– У меня два варианта, – сказала Мичо. – Принять на борт вас с людьми в полной уверенности, что вы верны мне, а не Марко. Все до одного.

Пауза. Улыбка, смысла которой она не совсем поняла. Кармонди склонился к камере. Руки его не попадали в квадрат экрана, но ей представилось, как он сложил их на столе. И заговорил, когда заговорил, дружелюбно, но чуточку слишком ровно:

– Или кве?

– Либо вы с людьми переходите ко мне, и я снабжаю Пояс, как мы обещали с самого начала, либо я убиваю «Хорнблауэр», предупреждая аль-Дуджаили и Фойла, что не шучу.

На этот раз потребовалось больше двух секунд. Больше трех. Мичо не позволила себе измениться в лице, хотя сердце колотилось, словно рвалось из ребер.

– Я вот что скажу, – заговорил Кармонди. – Я поворачиваю пинче корабль к Палладе. Ты идешь своей дорогой, я своей. Кве там было между тобой и Инаросом, это между тобой и Инаросом. Но мы с тобой расходимся с почетом для обеих сторон.

«Да» всплывало из горла, просилось на язык. Так хотелось с этим покончить. Она не выносила конфликтов. Кой черт вечно сует ее в самую бучу?

– Нет, – сказала Па. – Вы пакуете оружие и броню и выкидываете их из шлюза в течение часа, или мы снова взламываем «Хорнблауэр». И на этот раз шутить не будем.

Она пожала плечами. Подождала. На этот раз около секунды. Ближе стало.

– Убьешь нас, чтобы настоять на своем? – спросил он.

– Убью, чтобы потом не приходилось убивать других. По мне, пусть бы меня любили, а не боялись, но, ах, этот падший мир.

Пауза.

– Ты не помешаешь мне послать сообщение.

Мичо вздохнула, сменила канал и послала свое. То, что начиналось: «Вы приняли мое командование ради верности Поясу, и ради верности Поясу я ожидаю, что вы останетесь».

Вот и все. Разрыв с Марко Инаросом. Мичо Па, прежде из АВП, потом из Свободного флота, теперь одна со своим кораблем во всей вселенной, которая только и ждет, как бы ее уничтожить. Сознавая все последствия, ожидая боли и потерь, которые сама на себя навлекла, она все же ощутила облегчение. Как будто попала туда, где ей следовало быть.

– Они знают, – сказала она. – А теперь мы переходим к той части, где ты сдаешься или настаиваешь, чтобы тебя убили.

Глава 16 Алекс

– ерьезно? – удивился Арнольд Мфаф, один из приданных им Фредом запасных пилотов. – Приспособили рельсовую вместо движка? Чтобы выдернуть корабль с нисходящей орбиты?

Алекс пожал плечами, хотя в груди стало тепло от гордости.

– Все рассчитала Наоми, – сказал он. – Я только вел на помочах «Роси», исполнявший ее приказы. Но… ну, да.

– Психи ненормальные, – сквозь смех выговорил Арнольд.

– На самом деле выбора не было, – сказал Алекс. – Приходилось импровизировать, иначе бы не выкрутились.

Сидевшая напротив Сандра Ип улыбалась ему. Алекс не знал, означает ее неотрывный взгляд, что женщина пьяна, или эротическое приглашение, или понемногу от того и другого. В любом случае, он поймал себя на том, что улыбается в ответ.

– Жаль, что меня там не было, – сказал Мфаф.

– Я бы скорее предпочел, чтобы меня там не было, – ответил Алекс. – Теперь, когда все закончилось, гораздо смешнее. Тогда это было из серии: «Ой, дерьмо, мы все погибнем!»

– Так всегда с приключениями, – заметила Бобби, и ленивая улыбка Ип, почти не изменившись, переключилась на нее. Так что скорее от выпивки. – Хорошие истории получаются из дерьмовых ситуаций.

– Мне рассказывали, что ты дралась врукопашную с протомолекулярными солдатами, – сказал Мфаф.

– А из этого даже хорошей истории не выйдет, – отрезала Бобби. Она смягчила неловкость улыбкой, но определенно закрыла тему. Мфаф поерзал, ему бы явно хотелось продолжать. Вытянуть из Бобби подробности, хоть какие-нибудь.

– Ну вот, если уж пошел разговор о полетах, – вмешался Алекс, – ты бы послушал, как мы с Бобби удирали от Свободного флота.

– По-моему, мы об этом уже рассказывали, – возразила Бобби.

Алекс моргнул и заглянул в свой стакан. Она была права. Рассказывали, и, похоже, не одна Ип набралась на этих посиделках.

– Точно, – признал он. – Раз так, если хочешь поболтать о полетах, добудь еще выпивки.

Он поднял руку и откинулся назад, чтобы попасть в поле зрения разносчика.

Бар «Голубая лягушка» располагался в порту и, как подозревал Алекс, видывал лучшие времена. Круглые столики примостились в просторных светящихся кругах, обозначавших кабинки, – в одной из них и устроилась компания. Только вот свет был грязноват, и столы выщербились. Свое меню на каждый вид обслуживания: еда, напитки, фармакопея, секс. Пустая сцена сулила живую музыку, или бурлеск, или караоке – только попозже. Не сейчас. И еще здесь пахло. Не мерзко, не гнилостно, а устало. Так пахнет использованная смазка или старый герметик.

Разросшаяся команда «Росинанта» заняла три столика. Справа от Алекса сидел ухмыляющийся этаким зловещим Буддой Амос с Клариссой Мао, Сан-ю Стейнбергом и голым по пояс юношей, заказанным, как подозревал Алекс, из меню. Слева с головой ушли в разговор Наоми и Чава Ломбо, а Гор Дрога и Зах Казанзакис слушали со стороны, откинувшись на спинки стульев. Другие столики занимали флотские из команд Земли и Марса. Их щеголеватые мундиры и военные стрижки казались здесь не на месте, словно упрекали местную архитектуру, ожидали от нее чего-то большего. Там и здесь кучковались местные, будто обороняли осажденные позиции. В их брошенных украдкой взглядах сквозила не столько угроза, сколько изумление. Музыка, сочась из скрытых динамиков, не заглушала разговоров, омывая бар мерцающими волнами звука, не торжествующего и не печального.

Управляющий – темнокожий, с холодными голубыми глазами и вечным усмешливым прищуром – поймал взгляд Алекса, кивнул и послал к нему разносчицу. Женщина улыбалась почти искренне. Алекс заказал еще по одной для всех и, вернувшись к разговору, понял, что речь уже идет о другом.

– Когда я служила, на этот счет имелись правила, – рассказывала Бобби.

– Но были же и способы: их обойти? – возразила Ип. – В смысле только не говори, что весь марсианский флот соблюдал целибат.

Бобби пожала плечами.

– Отношения с человеком, которым ты командуешь или которому подчиняешься, – не шутка. Позорная отставка с потерей всех льгот, а может, и тюремный срок. Не скоро отмоешься. Но я‑то служила не во флоте. Я из десанта. Если в свободное время кое-кто тренируется в паре, никого не волнует, лишь бы на операциях не сказывалось.

– Я слышал, они что-то подмешивают в еду, снижают либидо, – сказал Арнольд.

Бобби пожала плечами.

– Если и так, мало снижают.

– А на «Росинанте»? – Теперь Ип обращалась лишь к Алексу. Определенно, за этим вопросом стояло не только спиртное. – Ваши правила не против дешевого, склизкого братания?

Алекс хмыкнул, не зная, смущаться или возбуждаться.

– Наш капитан с самого начала чертовски близок со старпомом. Ему было бы трудновато подчинить нас другим правилам.

Улыбка Ип дрогнула.

– Ты ведь из флотских, да? Ты с этой канониршей когда-нибудь…

Алекс пожалел, что заказал по новому кругу. Ему понадобится ясная голова.

– Мы с Бобби? Не-а. Ничего не было.

– Мы с ним не так много летали, – добавила Бобби. – И вообще… не в обиду тебе, Алекс.

– Я не обижаюсь.

– Правда? – Ип подалась к нему, абсолютно невинно прижалась коленкой. Или не невинно – но тогда уж абсолютно не. – И даже не хотелось?

– Ну, – сказала Бобби, – однажды ночью на Марсе… Думаю, нам обоим было немножко одиноко. Попроси он, я бы, наверное, согласилась.

– Не знал. – Алекса вдруг обдало жаром, он не мог взглянуть Бобби в глаза. – Ты мне не говорила.

Ип еще крепче прижалась к нему бедром, склонила голову к плечу. Вопрос был ясен: «Тебя это еще волнует?» Алекс улыбнулся в ответ. «Да нет, и никогда особо не волновало».

Наоми повысила голос, перекрывая гул разговоров и музыку. Она нависла над столом, грозила Чаве пальцем. Слов Алекс не разбирал, но достаточно хорошо изучил ее интонации, чтобы понять – она не сердится. Не по-настоящему. Сердилась Наоми тихо.

Вернулась разносчица с подносом выпивки, Ип потянулась к ней за стаканом и к прежней позиции не вернулась. Алекс немного расслабился. Этой конкретной ошибки он давно не делал. Должно быть, перебрал.

– Отлучусь на минутку, – сказал он. – Поищу гальюн.

– Возвращайся скорей, – сказала Ин.

– Положись на меня.

Проходя через зал в помещение за стойкой, Алекс чувствовал себя персонажем пошлого анекдота. Спаривающиеся после боя солдаты – самый старый и затертый сюжет. Но тому есть причины. Напряжение после боя было не похоже на другие знакомые ему ощущения, и надежда от него избавиться пьянила и пробирала до костей. Это касалось не только их с Ип. Дело было даже не в сексе. Он знавал матросов, так притершихся к кораблю, что походили на картинку из учебника, а после акции их пробирало на слезы или часами рвало. Он помнил пилота – ее звали Дженет – та страдала бессонницей. Не могла спать без снотворного. Каждую ночь вставала на час между двумя и тремя ночи. Только не во время акций. Тогда она спала как младенец ночь напролет. Это идет от приматов, чьи тела приспособились к плейстоценовой саванне. Страх, облегчение, похоть и радость упакованы в одно маленькое нервное сплетение где-то в глубине миндалины, и бывает, их замыкает.

Перелет с Земли выдался коротким и трудным и, казалось, затянулся на целую вечность. Дистанционные датчики не выявили активной угрозы между портами Луны и Пояса, но в воздухе всю дорогу дымом висела мысль: не падают ли на Землю незамеченные камни? Или на Марс. Не опережает ли их Марко Инарос – как опережал всегда? Даже Фред Джонсон выглядел озабоченным, вышагивал по коридорам, сцепив руки за спиной. Близилась битва за Цереру. Первый открытый бой в этой войне, начавшейся с засад. Единому флоту предстояло узнать, что может натворить шайка астеров на краденых марсианских кораблях, и были причины полагать, что натворить они могут многое.

Когда выхлоп из дюз осветил Цереру, у Алекса комок подкатил к горлу. Бой на дальней дистанции. Пуск торпед на границе дальности, по непредсказуемым векторам с надеждой быстро подобраться вплотную, увернувшись от залпа ОТО. Он гадал, не умудрился ли Марс разработать торпеды-невидимки, и если да, добрались ли до них изменники, снабжавшие Свободный флот. Он часами просиживал в пилотском кресле, перебирая все выплюнутые приемными датчиками «Роси» аномалии, даже те, что не выглядели опасными. А когда засыпал, продолжал ту же работу во сне.

Когда поступила информация, что Свободный флот разбегается на полной тяге, семечками рассыпается по космосу, он – вместе со всеми пилотами единого флота – искал в этом стратегический смысл. Отследить маневры и тягу, понять, где они сойдутся, что на уме у врага. И ни разу он не поймал никакой угрозы. Уверенность, что замысел есть, а у него просто не хватает ума его распознать, скапливалась в основании черепа, пока глаза не полезли из орбит. Утешало одно: военные Земли и Марса, жившие и дышавшие тактикой боя, пребывали в таком же недоумении. Когда расставленный Свободным флотом капкан защелкнется, они так все и умрут, удивляясь.

Только капкан так и не защелкнулся.

Когда пристыковались первые корабли: два военных транспорта с Земли и один с Марса, – Алекс затаил дыхание. Церера – портовый город Пояса – выглядела беззащитной и заманчивой, как сыр в мышеловке. Диспетчерская дала разрешение на посадку. Единый флот занял причалы, солдаты хлынули в порт, момент для контратаки настал и миновал. Стекались сообщения – многие прямо к Фреду Джонсону. Свободный флот ушел. Никакого вооруженного сопротивления. Ни одного солдата, всего несколько мин-ловушек, пустые склады и резервуары, служба безопасности ободрана до минимума и спешит сдаться любому, кто согласится взять вожжи.

Битвы за Цереру не случилось. Вместо боя единый флот с местными инженерными службами латал системы жизнеобеспечения и восстановительные установки, спасая станцию от гибели. Фред Джонсон все время до посадки «Росинанта» провел, гоняя по направленному лучу переговоры с оставшейся на Луне Авасаралой и с каждым готовым ответить с Марса, где вотум недоверия Смиту разросся до полномасштабного конституционного кризиса. Едва причалили, Фред со свитой безопасников затерялся в вихре совещаний с местными группами АВП и исхудавшим, ошарашенным административным аппаратом.

Остальная команда отправилась в бар.

Поначалу странно было – и до сих пор странно, если задуматься, – как население Цереры встречало новых захватчиков. Все, кто попался Алексу на глаза, отдавали смесью растерянности, облегчения, гнева и какой-то неопределенной печали, облаком пара расползавшейся по коридорам. Церера была крупным портом, годами не зависела от внутренних планет, а теперь те ее отвоевали. Или, может быть, спасли. Никто как будто не понимал: видеть в едином флоте карающий молот Земли или окончательное доказательство, что АВП Фреда Джонсона – легитимная политическая сила. Или произошло что-то еще более значительное и удивительное?

Жители Цереры робко улыбались, унося в глазах осколки ярости и чувства потери. Даже здесь, в «Голубой лягушке», где команду встретили с распростертыми объятиями и угощали лучшим из того, что осталось, флотские и местные не смешивались, сомневаясь друг в друге. Апартеид исторического выбора. Алекс поймал себя на мысли, что у стойки собрались астеры, а за столиками внутряки, только и это было не так. Ип, Мфаф и все люди Фреда принадлежали к АВП. Даже разделение между людьми было новым, и никто еще не разобрался в новых негласных правилах.

Выйдя из мужского туалета, Алекс уперся в стену звука. За несколько минут его отлучки кто-то затеял караоке и теперь выкрикивал непристойный вариант «Но волвере» Ноко Дада, пропуская мелодические вставки. Задержавшись у края стойки, Алекс окинул взглядом столики, высматривая уголок, где бы можно было перекинуться словцом наедине с Сандрой Ип.

Холден сидел один, ссутулившись над белой кружкой и угрюмо оскалившись. Алекс встревожился. За его столиком болтали, перебивая друг друга, Бобби с Ип, а Мфаф смеялся, слушая их. Ип обернулась к нему, ухмыльнулась, похлопала по стулу рядом с собой. Алекс поднял палец – одну минутку – и свернул к Холдену.

– Эй, партнер, – окликнул он. – Ты как, не рассыпался?

Холден поднял глаза и огляделся, словно не понимая, где очутился. Сказал, помедлив:

– Да нет, ничего.

Алекс склонил голову набок.

– Похоже, три варианта ответа в одной фразе.

– Я… а, да, так и есть, верно. Все хорошо. – Он кивнул на золотистый пакетик в руке у Алекса. – Это что?

Алекс показал. Он получил пакетик в автомате мужского туалета. На фольге красовалась голова дракона и какие-то бессмысленные надписи иероглифами.

Холден наморщил брови.

– Отрезвитель?

Почувствовав, что краснеет, Алекс спрятал смущение за улыбкой.

– Да, подумалось, что скоро может возникнуть ситуация, когда каждый должен быть в состоянии согласиться на то, на что соглашается.

– Ты всегда был джентльменом, – заметил Холден.

– Мама меня правильно воспитывала. А если серьезно, ты в норме? Просто так таращишься на свой кофе, будто обзываешь его нехорошими словами.

Холден заглянул к себе в чашку. Песня закончилась неумелой трелью. Хлопали слабо и редко. Холден повертел кружку на столе, раскрутив черную жидкость. Слышно было, как фаянс скребет по столешнице, пока звук не заглушил новый мотив, под который женский голос завел на астер-креольском песню Чеба Халеда. Голос Холдена, когда тот заговорил, едва слышался сквозь музыку:

– Я все вспоминаю, как мой папа обозвал астеров головастиками прямо при Наоми. И как она это приняла.

– С семьей бывает трудно, – сказал Алекс, – особенно когда замешаны сильные чувства.

– Верно, но я о другом. – Холден растеряно развел руками. – Я всегда думал, если давать людям полную информацию, они поступают правильно, понимаешь? Может, не всегда, но обычно. Чаще, чем неправильно.

– Всякому случается быть немножко наивным. – Прежде чем слова сорвались с языка, Алекс спохватился, что не совсем понял Холдена. Может, надо было принять таблетку отрезвителя еще в туалете.

– Я про факты, – продолжал, словно не услышав его, Холден. – Я думал, если сообщать людям факты, они сделают выводы, а раз факты верны, выводы тоже обычно окажутся верными. Но мы живем не фактами. Мы живем историями. Обо всем. О людях. Наоми сказала: когда упали камни, на корабле Инароса ликовали. Были счастливы.

– А, да. – Алекс потер верхнюю губу костяшками пальцев. – Если подумать, может, они там все мерзавцы.

– Они не людей убивали. В головах у них что? Они нанесли удар во имя свободы и независимости. Или во имя справедливости: за всех астерских детишек, что растут на гормональной дряни. За все корабли, отобранные за то, что не успели оплатить регистрацию. И дома у меня то же самое. Отец Цезарь – хороший человек. Он мягкий, добрый, он забавный, и для него все астеры – Свободный флот и радикалы из АВП. Прикончит кто Палладу, он сперва озаботится падением очистительных мощностей, а потом уж вспомнит, сколько на станции было дошкольников. И задумается, не писал ли стихов сын менеджера с этой станции. И что взрыв станции означает, что Энни из центральной бухгалтерии так и не отпразднует свой день рождения.

– Энни? – переспросил Алекс.

– Я ее выдумал. Кто угодно. Дело в том, что я не ошибался. Насчет говорить людям правду. Я ошибался в том, что им нужно знать. И… может, я сумею это исправить. В смысле, по-моему, я должен хоть попытаться.

– Понятно… – сказал Алекс. Он давно потерял нить мысли, но Холден хоть выглядел уже не таким угрюмым. – То есть ты собираешься что-то сделать.

Медленно кивнув, Холден залпом допил остатки кофе, поставил кружку и хлопнул Алекса по плечу.

– Да. Собираюсь. Спасибо тебе.

– Рад был помочь, – сказал Алекс. И в спину уходящему Холдену добавил: – Если помог.

Когда он вернулся к своему столу, Сандра Ип разливала содовую. Бобби с Арнольдом сравнивали впечатления от скалолазания без страховки при разной силе тяжести, а Наоми с Клариссой Мао выбрались на сцену и ждали своей очереди к микрофону. Ип углядела в руке у Алекса край блестящего пакетика и улыбкой пообещала ему что-то очень-очень приятное. Однако она, как видно, заметила что-то в его лице или осанке и, когда пилот сел, спросила:

– Все в порядке?

Алекс пожал плечами.

– Скажу, когда узнаю.

Глава 17 Холден

В девочке было порядка ста девяноста двух сантиметров, она бы возвышалась над ним башней, если бы не сидела.

Волосы стригла почти наголо – Холден решил, что нынче у астерских подростков такая мода. Наверное, об этом кричали сотни роликов, только Холден их не смотрел. А может, она была из бунтарей и выбрала прическу на свой вкус. Так или иначе, со стрижкой большая голова меньше бросалась в глаза. Она сидела на краешке скамейки и озиралась с таким видом, будто уже жалела, что зашла на камбуз «Роси». Пожилая женщина – девушка обращалась к ней «тиа» – хмурилась, встав у стены. Дуэнье здесь все было не по вкусу.

– Сейчас, одну секунду, – сказал Холден. Программный пакет, присланный Моникой Стюарт, требовал уровня выше его компетентности, Холден запутался в хитроумных настройках. Девушка неловко кивнула и одернула на себе сари. Холдену оставалось только надеяться, что улыбка у него вышла ободряющей. Или хоть веселой. – Правда. Я только… сейчас-сейчас. Ага, вот!

Лицо девочки появилось на экране ручного терминала в окружении меток о коррекции цвета, звука и еще какой-то незнакомой ему метки DS\3. И все равно она прекрасно выглядела.

– Так вот, – заговорил Холден. – Думаю, всем, кто нас смотрит, известно, кто я такой. Не могла бы ты представиться?

– Элис Каспар, – невыразительно отозвалась она. Таким голосом говорят политзаключенные. Так, пока что ничего хорошего.

– Прекрасно, – покривил душой Холден. – Так, и где ты живешь?

– На станции Церера. – После неловкой паузы девочка добавила: – В квартале Салюторг.

– Ага… и чем занимаешься?

Она покивала, набираясь уверенности.

– С тех пор как Церера вырвалась из-под управления Земли, моясемья занималась службой финансовой координации. Переводом курсов марок разных корпораций и правительств. Моя семья бист миролюбива. В подавлении астеров внутренними планетами вина не…

– Извини, я перебью, – остановил ее Холден. Элис замолчала и потупила взгляд. Как это у Моники все так легко получалось? Холден начинал понимать, что для этого требуются опыт и практика, само собой не выходит. Только времени у него не было, и он, очертя голову, бухнул:

– Когда мы познакомились… примерно четыре часа назад, ты была с друзьями. В коридоре?

Элис, смешавшись, захлопала глазами и оглянулась на свою тиа. С этим недоверчивым взглядом она впервые с тех пор, как попала на борт, стала сама собой.

– Это было просто потрясающе, – продолжал Холден. – В смысле, я проходил мимо, увидел вас и просто засмотрелся. Ты не могла бы мне рассказать?

– Про шин-син? – спросила Элис.

– Это так называется? То, что вы делали со стеклянным шариком.

– Он не стеклянный, – сказала Элис. – Резиновый.

– Да-да! – Холден окатил ее энтузиазмом – все равно что поливать водой губку. Все впитается без следа. Но тут Элис хихикнула. И ничего, что она смеялась скорее над ним, чем вместе с ним. – Ты бы не могла показать? Прямо здесь?

Она засмеялась, прикрыв рот ладошкой. Долгую секунду Холден думал, что все пропало. Но тут она растянула висевший на боку мешочек и достала четыре ярко раскрашенных прозрачных шарика – чуть больше и мягче тех, с какими играл в детстве Холден. Она тщательно расположила шарики между пальцами на уровне вторых суставов. И запела – тонкая, прерывистая мелодия, а потом рассмеялась и помотала головой.

– Не получается, – сказала она. – Не могу.

– Пожалуйста, хоть попробуй. Это так здорово.

– Глупо, – сказала она. – Детская игра.

– Я… очень ребячливый.

Когда девочка снова оглянулась на тиа, вместе с ней оглянулся и Холден. Пожилая женщина смотрела все так же угрюмо, но в ее старческих глазах мелькнуло подобие улыбки. Элис успокоилась, поправила мячики и запела. Когда ритм установился, она принялась тихонько хлопать в ладоши, перебрасывая шарики из руки в руку так, как будто они плясали сами собой. Песенка то и дело выходила на синкопу, и тогда один из мячиков падал ей на ладонь и, отскочив, оказывался между пальцами другой руки. Допев, девочка застенчиво взглянула на Холдена и покачала головой.

– Вдвоем это лучше получается.

– С партнером?

– Дуй. – Поймав ее мимолетный взгляд, Холден с восторгом понял, что он означает, и обернулся к невозмутимой дуэнье. Та подняла бровь.

– А вы… тиа, – спросил он, – умеете в шин-син?

Фыркать тиа умела не хуже армейского старшины. Когда она вышла вперед, Элис посторонилась и вручила женщине два мячика. В толстых пальцах тиа они показались меньше. Старуха вскинула голову, и в этот момент Холден в точности представил, как она выглядела в возрасте Элис.

Песенка на этот раз была сложнее, ритм девочки схватывал и поддерживал переливы старушечьего голоса. Прозрачные яркие шарики плясали в их ладонях, перескакивая из руки в руку. Хлопки держали ритм песни. На синкопах они перебрасывали шарики друг другу, ловя костяшками пальцев. К концу обе заулыбались. Наконец тиа подбросила шарики вверх один за другим так быстро, что все одновременно оказались в воздухе, и поймала одной ладонью. При полной g такой трюк бы не прошел.

Когда Холден зааплодировал, старуха кивнула, принимая восторг с королевским достоинством.

– Поразительно! Просто чудо! – сказал Холден. – Как вы научились?

Элис покачала головой, дивясь этому странному, радующемуся, как ребенок, землянину.

– Это же просто шин-син, – ответила она. А потом глаза у нее распахнулись, а кровь отхлынула от щек.

– Мистер Холден, – сказал Фред Джонсон, – когда у вас найдется минутка…

– Да, конечно, – отозвался Холден. – Мы тут просто… м-да. Еще секундочку.

– Жду в рубке, – улыбнулся Фред и кивком приветствовал двух астерских женщин. – Леди…

Холден закрыл программу, поблагодарил Элис и ее тиа и проводил их через шлюз в доки. Когда женщины ушли, он просмотрел, что записалось: голоса женщины и девочки, игра их ладоней, и между ними, третьим в игре, вьются шарики. Именно то, на что он надеялся. Сжав запись, он, как и предыдущие, переслал ее на Тихо и Монике Стюарт.

Он рассчитывал наснимать еще много. Он уже брал интервью у ученого с Цереры – самоучки, получившего образование по учебным программам из сети, – и накачивал того дрожжевым пивом, пока тот, освоившись и развязавшись, не выдал страстную речь, прославляющую достоинства тихоходок. Он поговорил с женщиной-диетологом, работавшей на гидропонных полях: та всего лишь согласилась рассказать о проблемах с водой на Церере, а стала чистейшим голосом страха и горя, какой ему доводилось слышать. Он говорил со старейшим, если ему верить, астером на станции и услышал от него длинную, вероятно, апокрифическую историю открытия первого лицензированного борделя.

Вот и все. Пока. Четыре интервью, все довольно короткие. Он надеялся, что Монике этого хватит. Она уверяла, что многое даст монтаж.

В доках было тише, чем он привык. Церера, особенно после плотной и почти неуправляемой толпы на Луне, казалась подранком. Она еще не оправилась от удара. Бездействовали карты и погрузочные мехи – дожидались кораблей с продовольствием или времен, когда на станции появится груз на отправку.

Холдену доводилось слышать о реперфузионном синдроме. Когда из пережатой конечности выдавливается вся кровь, возвращаясь, она рвет сосуды, смешиваясь с межклеточной жидкостью. Он, помнится, подумал тогда, как это странно: то, что было нормальным и необходимым для жизни, возвращаясь, наносит вред. Так стало теперь с Церерой, хотя он не знал, считать единый флот вернувшейся кровью или какой-то другой жидкостью, которую приходится вливать, пока Церера оценивает тяжесть нанесенной ей раны.

На обратном пути пришлось обходить Гора Дрога с Амосом – те искали неполадку, из-за которой плохо работала вентиляция. Кларисса Мао говорила с ними из машинного. Проблема из тех, что постоянно всплывают при полной команде. В лифт перед Холденом втиснулась Чава Ломбо.

По правде сказать, даже со всеми людьми Фреда и Холдена «Росинант» принял меньше положенной ему команды. Если Холден страдал от многолюдства, виной тому был не корабль, а его собственные привычки и ожидания. С полной командой было бы еще теснее – как на нормальном корабле военного флота. Холден об этом знал. Он даже знал, что с лишними людьми всем безопаснее. «Росинант» строился с большим запасом прочности. Такой же предполагалась и команда. Только получалось иначе. Запасной механик не заменит Амоса. Второй пилот – не Алекс. Люди не сводились к своим ролям и функциям, люди замене не подлежали. Это относилось и к «Росинанту», и к человечеству в целом.

Лифт остановился. Фред оглянулся на него от пульта и кивнул. Освещение было тусклое, во вкусе Алекса, и в свете экрана лицо Фреда выглядело темнее, чем на самом деле. Мавра Патель сидела на дальнем конце палубы, прогоняя на своем экране диагностику связи. На голове у нее были наушники. Холден упал в кресло рядом с Фредом и развернулся к нему лицом.

– Я вам нужен?

– Пара вопросов. Во-первых, я открываю лавочку на Церере. Авасарала намерена признать меня временным губернатором, – сказал Фред. – Собираю всех любимчиков. Все мои знакомые хоть с каким-то влиянием в АВП будут здесь.

– Это звучит как приглашение наемного убийцы.

– Вынужденный риск. Не знаю, останется моя команда здесь или вернется на Тихо без меня. Насчет этого жду решения Драммер. Не сегодня завтра я развяжу тебе руки.

– Это… в смысле понял. Не так уж и связывали. О чем на самом деле хотели поговорить?

Фред кивнул: один раз, коротким, жестким движением.

– Как считаешь, Драпер сможет говорить за Марс?

Холден расхохотался.

– Говорить – как посланник? На переговорах с АВП? Просто я‑то был уверен, что это Марсу решать.

– Вряд ли у нас будет время дожидаться, пока они там построятся. Смит уходит, Ричардс приходит, но оппозиционная коалиция хочет прежде всего расследовать, что осталось от военных сил.

– В смысле прежде, чем воевать?

– В том числе. Ричардс с Авасаралой этим занимаются, но мне, чтобы удержать единый флот, нужно иметь при себе лицо Марса. Я, с моим прошлым, могу представлять перед Поясом лучшую сторону Земли. Не первый год представляю и набрал кредит доверия. Но без представителя Марса мне нечего больше выложить на стол. Тем более когда Свободный флот летает на марсианских кораблях. В данный момент акции Инароса котируются очень высоко.

– Серьезно? Хотя он бросил крупнейший порт Пояса?

Фред выразительно пожал плечами.

– Его умело оправдывают. И на всем тень того, что он сделал с Землей. Сорренто-Гиллис, Гао и прочие… они недооценивают ярости Пояса. И его отчаяния. Люди хотят видеть в Инаросе героя, а значит, что бы он ни сделал, они истолкуют как подвиг.

– Даже бегство?

– Он бегством не ограничится. Не знаю, что у него на уме, но в отставку он не собирается. А станция Церера… нам ее навязали, как того белого слона. Непросто будет даже сохранить жизнеобеспечение. Надо будет уплотняться. Физически переместить людей, собрать их в одной части станции, забросить другие. А Инарос с компанией скажут, что Земля и Марс выбрасывают астеров из домов.

Холден взъерошил себе волосы пальцами.

– Да, заварилась каша.

– Политика. Вот почему нам нужен АВП. У нас в Поясе есть поддержка, но ее надо вскармливать. И у нас есть преимущества. Те, хоть и называют себя военным флотом, дилетанты. Их крутые парни дисциплину воспринимают как наказание. Ходят слухи, что не все лидеры согласны с Марко. Возможно, в вопросе его ухода с Цереры. Я так и не понял, почему Доуз позволил ему уйти со станции, но… ясно, что позволил. А Авасарала занята Землей, не дает ей сорваться с катушек. Если ООН развалится на манер Марса, не знаю, что и делать.

– То же самое, – сказал Холден. – Собирать союзников. Вы так или иначе этим занимаетесь. Разве что меньше будет надежды на успех.

Фред потянулся, хрустнув суставами, вздохнул и осел обратно в гель амортизатора. Экран с диагностикой замигал. Патель вывела результаты. Она держалась так, будто их двоих здесь не было.

– Возможно, ты прав, – признал Фред. – Все же я радуюсь, что не вышло хуже. Хотя бы пока.

– Может, нам повезет, и Инарос свернет себе шею без нашей помощи.

– Этого будет мало, – возразил Фред. – Земля разбита. Проблем не на одно поколение. Марс то ли рухнет, то ли нет, но есть еще врата. Планеты колонистов. Остаются все факторы, которые поставили Пояс на грань голодной смерти, а нужды в нем все меньше. Мир изменился, и надо идти вперед. Что возвращает нас к Драпер. Ты с ней работал. Она справится?

– Честно говоря, в первую очередь надо бы у нее спросить. Мы все ее знаем. Мы все ее любим. Я бы доверил ей корабль – а вам, кстати сказать, не доверил бы. Если она скажет, что справится, и я так скажу.

– А если она скажет, что нет?

– Тогда спросите Авасаралу, – посоветовал Холден.

– Ее мнение мне уже известно. Ладно, спасибо. Надо думать, пожалею, что спросил, но… чем ты занимался с теми женщинами на камбузе?

Мавра Патель шевельнулась. Впервые выдала, что слушает.

– Снимал. Этот фокус с шариками и хлопками дает интересную картинку, а Моника сказала, ей нужно что- нибудь в этом роде. Я делаю интервью, а она мне помогает монтировать и распространять.

– И зачем это тебе?

– Это то, чего нам не хватает, – объяснил Холден. – Отчего все идет так плохо. Мы не видим друг в друге людей. Даже в новостях речь вечно об отклонениях. Аберрациях. А если астерские станции не бунтуют? Тогда они и не попадают в новости. Тем нужны восстания, протесты, отказ системы. А каково просто здесь жить, обычной жизнью? Об этом на Земле и на Марсе и не слышали.

– Значит, ты… – Фред прикрыл глаза и ущипнул себя за переносицу. – Ты опять распространяешь несанкционированные пресс-релизы? Забыл, как однажды таким образом начал войну?

– Вот именно. Это от разговоров об аберрациях, я тогда думал, что людям это и нужно. Но им нужно видеть весь контекст. Как подростки на Церере первый раз влюбляются. Как на станции Паллада боятся старости. О том, что повсюду делает людей людьми.

– Астеры обрушили на землю ад, – медленно заговорил Фред, – а ты в ответ пытаешься очеловечить астеров? Знаешь, многие назовут тебя предателем.

– Я бы делал то же самое для Земли, но я сейчас не там. Пусть обзывают кем хотят. Я просто добиваюсь, чтобы людям не было так спокойно убивать друг друга.

На экране Фреда высветился тревожный сигнал. Фред посмотрел и смахнул его.

– Знаешь, вздумай кто другой посреди войны распевать песенки, хлопать в ладоши и сеять мир во человецах, я бы назвал это нарциссическим оппортунизмом. Если не манией величия.

– Но я не «кто другой», так что все в порядке?

Фред поднял руки – в его жесте смеха и отчаяния было поровну.

– Мне надо переговорить с Драпер наедине.

– Я дам ей знать, – пообещал Холден, вставая.

– Я сам с ней свяжусь. И еще, Холден…

Холден обернулся. В полумраке глаза Фреда казались совсем черными, зрачок сливался с радужкой. Фред выглядел старым. Усталым. Собранным.

– Да? – спросил Холден.

– Я про песенку, которую они пели. Прежде чем пускать ее в эфир, попроси кого-нибудь перевести. На всякий случай.

Глава 18 Филип

«Пелла» сливалась с черным узелком в сети темных кораблей, соединенных направленными лучами для обмена планами и стратегиями. Полной невидимости добиться не удалось. Враг наверняка сканировал просторы небес в поисках Свободного флота, к тому же дюзовый выхлоп их был так же заметен, как у кораблей Земли и Марса, да и чьих угодно. Мир испещрен миллиардами ровно светящихся точек – звезды и галактики раскинулись во времени и пространстве, потоки их фотонов преломляются гравитационными линзами и подвержены сносу от расширения вселенной. Искорку двигателя легко пропустить, или спутать с другим источником света, или скрыть за одним из астероидов, которых в системе – как пылинок в соборе.

Никто не знал, сколько их кораблей сумели опознать и проследить внутряки. И не было уверенности, что их датчики выделили все суда так называемого единого флота. Вакуум слишком велик, чтобы быть в чем-то уверенным.

С внутряками проще, потому что многие из них гнали к Церере, однако кто знает, не зависли ли в пустоте на баллистических орбитах несколько погасивших двигатели охотников? Сам Марко прятал таким способом крупицы Свободного флота – во всяком случае, если верить Каралу. Корабли, не задействованные в первых атаках, кружили по своим орбитам на манер теплых астероидов. Спали в ожидании своего срока. Возможно, так оно и было, хоть от отца Филип об этом пока не слышал. А хотелось думать, что отец бы ему сказал.

Пустые дни тянулись долго, скручивались в клубок вокруг одного всепоглощающего вопроса. Контратака. Удар, который докажет, что отступление от Цереры было тактическим ходом, а не слабостью. Этот удар, как ничто другое, – так сказал Марко, и Филип поверил – продемонстрирует, что Свободный флот разбить невозможно. В тренажерках и на камбузах спорили и гадали. Станция Тихо – коллаборационистское крыло АВП. Марс меньше всего пострадал от первых ударов, а наказания он заслуживал не меньше Земли. Луна стала новым центром сил ООН. Станции Келсо и Рея не признали Свободного флота, показав свое истинное лицо.

Еще были подчиненные земным корпорациям добывающие компании по всему Поясу. Легкая, беззащитная добыча. А то закрепиться на Ганимеде, взять в свои руки продовольственное снабжение Пояса. Поговаривали даже насчет посылки экспедиций за кольца. Вернуть свое у колоний, которым в любом случае нечего там делать. Или установить над новыми планетами платформы и собирать с них дань. Устроить политический переворот, а всех ублюдков во всех колодцах – в кандалы.

Филип только улыбался и пожимал плечами – пусть думают, будто он что-то знает. Марко не говорил с ним о своих планах. Пока не говорил.

А потом пришло сообщение.

«Я всегда тебя уважала». Так оно начиналось. Мичо Па, вождь перехватчиков. Филип ее помнил, но своего мнения о ней не составил. Компетентный лидер, скромную славу ей принесли действия на «Бегемоте», когда в медленной зоне сошел с ума капитан. Отцу она нравилась тем, что ненавидела Фреда Джонсона, сбежала от него, и еще она была из астеров, и хороша собой – такое лицо Поясу приятно будет видеть, когда колонистским кораблям вскроют брюхо, чтобы выпотрошить сокровища. Только вот теперь она смотрела в камеру своего корабля: волосы зачесаны назад, темные глаза серьезны. Сейчас она не выглядела хорошенькой.

– Я всегда уважала вас, сэр. Вы много сделали для независимости Пояса. Я горжусь тем, что работала с вами. Прежде чем продолжу, я прошу понять, что целиком и полностью предана нашему делу. По трезвом размышлении, после долгих раздумий я вижу, что не могу принять перемены в плане перераспределения. Я понимаю, что стратегия требует лишить поставок врага, но совесть не позволяет мне отказать в обеспечении нуждающимся гражданам Пояса. Поэтому я решила продолжать план перехвата и снабжения в таком виде, как он был принят изначально.

Строго говоря, я выхожу из повиновения, но твердо верю: вспомнив, что Свободный флот создавался для обеспечения наших людей, вы согласитесь с моим выбором.

Она закончила салютом по форме Свободного флота. Эту форму, как и все прочее, создал его отец. Филип прослушал заново, с начала до конца, ощущая, что Марко смотрит больше на него, чем на женское лицо на экране. Камбуз опустел. Нет, не просто опустел. Обезлюдел. Команда «Пеллы», не дожидаясь приказа, эвакуировалась, оставив помещение Марко с Филипом. Если бы не задержавшийся в воздухе запах карри, не кофейные пятна на столах, можно было поверить, что корабль только что принят.

Филип не знал, сколько раз просматривал это сообщение отец, как он воспринял его в первый раз и что он скрывает сейчас за маской спокойствия. Неуверенность узлом стянулась под ложечкой. Филип понимал, что это сообщение – экзамен для него, и не знал, что делать.

Когда Мичо Па отсалютовала второй раз, Марко расправил плечи, движением показывая, что пора переходить к следующей части разговора, какой бы она ни была.

– Это мятеж, – сказал Филип.

– Да, – хладнокровно, взвешенно ответил Марко. – Ты думаешь, она права?

«Нет!» уже рвалось из горла, но Филип его проглотил. Слишком очевидный ответ. Он, ощущая на себе отцовское внимание, как горячий луч, взвесил вариант «Да». И тоже отбросил.

– Это не важно, – медленно заговорил он. – Не важно, права она или нет. Она подрывает твою власть.

Марко протянул руку и пальцем надавил сыну на кончик носа. Как в детстве, когда они были еще отцом и сыном, а не вождем и подчиненным. Взгляд Марко смягчился, ушел в сторону. Филипа пронзило мгновенное, беспричинное чувство одиночества.

– Подрывает, – согласился Марко. – Даже если она права – а она не права, но даже если… – могу ли я это спустить? Это было бы приглашением к хаосу. Хаос… – Он хихикнул, покачав головой. Гнев напугал бы Филипа меньше.

Скопившиеся в животе сомнения зашевелились. Что же это, им конец? Все разваливается? Видение системы, вымечтанной отцом: космических городов, нового человечества, освобожденного от гнета Земли и Марса, стерегущего порядок миров Свободного флота, – разбилось вдребезги. Сквозь трещины проглянуло другое будущее. Смерть, борьба, война. Труп Земли, Марс как город-призрак, осколки Свободного флота, насмерть сцепившиеся друг с другом. Вот о чем Марко сказал: «хаос». Филип больше не сомневался. К горлу подступила тошнота. «Кто-то должен этому помешать». Он помотал головой.

– Когда-нибудь… – сказал Марко и, не закончив мысли, повторил: – Когда-нибудь.

– Что делать? – спросил Филип.

Марко пожал ладонями.

– Не доверять больше женщинам.

Коснувшись переборки стопой, он направил себя к выходу. Филип посмотрел, как отец ловит скобу и подтягивается за нее в коридор в сторону своей каюты. За ним невидимками плыли вопросы без ответов.

Оставшись один, Филип убрал звук и еще раз прокрутил сообщение. Он встречался с этой женщиной. Бывал с ней в одной комнате, слышал ее голос – и не распознал в ней изменницу. Агента хаоса. Она отсалютовала. Он высматривал в этом жесте страх. Или злобу. Что угодно, помимо формального заключения передачи, которая наверняка вызовет недовольство. Он еще раз запустил запись. Черные глаза полны злобы или скрывают страх. Жесты пропитаны презрением или обдуманы, как у проигрывающего схватку борца.

При желании, постаравшись, он мог увидеть в ней все что угодно.

Тихий звук заставил его оглянуться. Сарта вплыла в камбуз ногами вперед, поймала скобу на стене, зацепилась лодыжкой и приняла инерцию на колени. Безрадостная улыбка словно копировала состояние Филипа, и ему пришлось подавить вспышку ярости при мысли, что она переживает известие так же, как он. От лифта донесся голос Карала – тихий и размеренный. Розенфелд ответил ему – тихо, слов не разобрать. Стало быть, они в курсе, что Марко ушел. Что личная аудиенция окончена.

Сарта подбородком указала на экран.

– Эста дерьмо, кве?

Выпытывает, хочет вызнать то, что Марко счел нужным от нее скрыть. И не только от нее.

– Он это предвидел, – сказал Филип. Он даже не солгал. Пусть Марко не говорил такого прямо, все равно это правда. Филип постучал себя пальцем по виску. – Зиал, чего ожидать. Все будет просто прекрасно.

* * *

За три следующих дня свободного дрейфа Филип убедился, что беспокойно не только команде «Пеллы». Кажется, ежечасно поступали новые запросы на связь. Шифрованные сообщения по лучу выстроились к «Пелле» в очередь, дожидаясь ответов Марко. Розенфелд, как член внутреннего круга, брал на себя все, что мог. Он дошел до того, что оккупировал командную палубу, превратив ее в личный кабинет. В боевой штаб, пока Марко «не выйдет из шатра» – что бы это ни значило.

Филип изо всех сил излучал уверенность. У отца есть план. Он привел их сюда, и нечего сомневаться, что поведет и дальше. С ним соглашались – по крайней мере, пока Филип был рядом. Хотел бы он знать, что говорят, когда его нет. Все они вместе прошли сражения. Они разделяли победы и долгие часы ожидания, пока захлопнется расставленная ими ловушка. Сейчас было иначе. Такое же ожидание, только вот, не зная, чего они ждут, люди начинали подозревать, что ждать-то нечего. Даже сам Филип.

Под конец третьего дня Розенфелд пригласил Филипа к себе в штаб. Старик выглядел усталым, но его изъеденная цистами кожа мешала распознать, что выражает лицо. Все экраны Розенфелд отключил. Без дисплеев, создававших иллюзию глубины и света, в командном центре стало тесно. Розенфелд плавал над амортизатором, наклонившись под небольшим углом к кораблю, отчего казался и выше, и грознее.

– Итак, юный Инарос, – заговорил он, – похоже, у нас проблема.

– Не вижу проблем, – возразил Филип, но усмешка в глазах старшего сразу показала ему, как беспомощно это прозвучало. Розенфелд сделал вид, что не услышал.

– Чем дольше мы не реагируем на… скажем так, «изменения ситуации», тем больше разрастаются сомнения, да? Инарос-отец – лицо и голос Свободного флота. Был ими с самого начала. Его талант, да? Особый дар. Но… – Розенфелд развел руками, – Но его здесь нет.

– У него есть план, – сказал Филип.

– У нас проблема. Мы не сможем его долго ждать. Ни с кем не говорит. Не знает, как добраться до винограда. Но проблема сейчас, а не завтра. Мы рискуем опоздать даже из-за световой задержки сигнала.

– Что такое? – спросил Филип.

– «Андорская волшебница». На Палладе. Все секретки, которые мы разбросали по космосу? Капитан аль-Дуджаили начал их собирать. Говорит, по приказу своего командира, и он не нас имеет в виду. Это уже пятый корабль, ушедший к Па. Тем временем Палач на Церере греет своей задницей кресло Доуза. Созывает встречу кланов АВП, ага? «Черное небо». Карлоса Уокера. Администрация Реи намерена послать делегацию. Сбросив иго Земли, Свободный флот сделал заявление. Такое: «Революция совершилась». Мы победили. Необратимо. Теперь только мы. Только теперь, может, и не мы.

У Филипа свело живот. Гнев обжег горло, заставил выпятить челюсть, словно судорогой свело мышцу под подбородком. Он не знал, на кого злится, но ярость была глубокой и сильной. Наверное, Розенфелд заметил, потому что заговорил иначе. Мягче.

– Твой отец, он великий человек. Великие люди – не то что мы с тобой. У них другие потребности. Другой ритм. Это их и отличает. Но иногда они уходят так далеко, что мы теряем их из вида. А они теряют нас. Тут приходится вмешаться маленьким людям вроде меня, да? Чтобы двигатель работал. Чтобы фильтры менялись. Делать необходимое, пока великий к нам не вернется.

– Ага, – выдавил Филип. Гнев все еще рвался верх по гортани, наполнял голову.

– Худшее, что можно сделать, это ждать, – продолжал Розенфелд. – Лучше уж направить наши корабли не в ту сторону, чем оставлять их в дрейфе. Потом можно будет исправить, вернуть их – пусть думают, что ситуация переменилась. Лишь бы двинуть их с места, лишь бы знали, куда идут.

– Да, – ответил Филип. – Я понимаю.

– Пора об этом заявить, и если не он, значит, скажу я. Да, от его лица, но я. Неплохо, если ты будешь рядом. Чтобы все видели, что я за него, а не очередная Па.

– Вы хотите отдать приказ флоту?

– Я хочу, чтобы приказ был отдан, – поправил Розенфелд. – Неважно кем. И почти все равно какой. Хоть какой-нибудь.

– Никем, кроме него. – Голос Филипа звенел. Ладони заныли – почему, он понял, только когда взглянул и увидел, что они сжались в кулаки. – Свободный флот создал мой отец. Он всех призвал.

– Так пусть и сейчас призовет. Но меня он слушать не хочет.

– Я с ним поговорю, – сказал Филип. Розенфелд благодарно поднял ладонь, моргнул толстыми, пупырчатыми веками.

– Повезло ему, что у него есть ты, – сказал он.

Филип не ответил – ухватился за скобу, перевернулся и нырнул в корабельную глотку, по которой вверх-вниз ходил лифт, как будто еще был верх и низ. В мозгу схватились друг с другом эмоции. Гнев на Мичо Па. Недоверие к Розенфелду. Вина неизвестно за что. Страх. И даже какой-то отчаянный восторг, вроде наслаждения без наслаждения. Стены лифтовой шахты скользили мимо, его чуть заметно сносило вправо. «Если доберусь до жилой палубы, не коснувшись стены, все будет хорошо». Нелепая мысль.

И все же, хватаясь за скобу, чтобы выбросить тело в коридор, ведущий к Марко, он вздохнул не без облегчения – отталкиваться не пришлось. А у отцовской каюты он нашел и оправдание этому облегчению. Филип принес с собой страх увидеть отца сломленным: с остекленевшим взглядом, небритым, если не плачущим, – но дверь ему открыл другой человек. Да, тени у глаз были немного темнее обычного. Да, в каюте пахло потом и металлом. Но улыбка была светлой, глаза смотрели зорко.

Филип поймал себя на том, что гадает, отчего отец так засиделся за закрытой дверью. Саднящую в душе обиду перекрыло теплое чувство от новой встречи. За спиной Марко, заткнутая за край шкафчика, виднелась полоска ткани, намекавшая на что-то легкое, женственное. Филип задумался, кто из членов команды заходил утешить его отца и надолго ли заходил.

Марко с мягким вниманием выслушал доклад сына, кивая ладонью в важных местах. Он выслушал все – про Фреда Джонсона, про «Андорскую волшебницу», про невысказанную угрозу Розенфелда перехватить вожжи – и ни разу не перебил. Рассказывая, Филип чувствовал, как гнев уходит, ком в животе тает, беспокойство гаснет, и под конец он смахнул слезу – вовсе не печали, а только лишь облегчения. Марко положил ладонь ему на плечо, тихонько сжал, связывая двоих воедино.

– Мы выжидаем, когда надо выжидать, и ударим, когда пора будет ударить, – сказал Марко.

– Знаю, – ответил Филип. – Просто… – Он не знал, как закончить мысль, но отец все равно улыбнулся, будто понял.

Потянувшись к системе, Марко вызвал Розенфелда. Пупырчатое лицо почти сразу возникло на экране.

– Марко, – заговорил Розенфелд, – рад снова видеть тебя среди живых.

– Побывал в Аиде и вернулся мудрее, чем был, – не без резкости ответил Марко. – Надеюсь, моя отлучка никого не напугала?

– Нет, лишь бы ты возвращался, – сквозь смешок отшутился Розенфелд. – У нас рук не хватает, дружище. Столько дел. – Филипу показалось, что между мужчинами идет и второй, неуловимый для него разговор, но он молчал и слушал.

– Не все сразу, – говорил Марко. – Пришли мне данные слежения на все корабли, еще подчиняющиеся Па. Своей гвардии на Палладе сообщи, что на «Андорской волшебнице» мятеж. Подавить его, прикончить корабль и съемку боя прислать нам. Нет пощады изменникам.

Розенфелд кивнул.

– А Фред Джонсон?

– Палач еще дождется своего, – сказал Марко. – Ничего не бойся. Война только начинается.

Глава 19 Па

Станция Япет располагалась не на самом спутнике, а на его замкнутой орбите. Строили ее по старому дизайну: два длинных встречно-вращающихся рукава поддерживали жилые кольца. По оси – центральный причал. Огоньки, блестевшие на поверхности спутника, отмечали автоматические станции, занимавшиеся рубкой и колкой льда. По мере приближения к какой-то точке станция, спутник и опоясанная кольцами туша Сатурна за ними на экране сравнялись в размерах. Иллюзия перспективы.

Почти все причалы были заняты древними водовозами, которым прежде тарифы не позволяли снимать урожай со спутника. Теперь платы никто не требовал, и все, кто мог, пользовались открывшейся возможностью. Одни развалюхи-буксировщики поднимались с поверхности, другие садились. Грузовые контейнеры со льдом покрывали корпуса водовозов соляной коркой. Администрация Япета не поддержала Свободный флот Марко и не отмежевалась от них, но и шанса избавиться от прежних, установленных Землей и Марсом строгостей не упустила. Мичо, просматривая сводки диспетчерской, уговаривала себя, что это свобода и вольность, а не «хватай, что плохо лежит, и уноси подальше, пока можно».

Открылся канал связи. Запрос диспетчерской Япета. Ответить могла бы Оксана, но ей уже не терпелось.

– «Коннахт» здесь, – сказала она.

– Бьен, «Коннахт», Япет бай хир. Примем «Хорнблауэр» на шестой причал. Можете стыковаться через полчаса, да?

– Подойдет.

– Слышно, тус взяли пленных, а?

– Да. И еще беженцы. Прежняя команда «Хорнблауэра».

– Злые они?

– Не в восторге, – признала Мичо. – Я‑то думала, должны радоваться, что им двери не заварили. Ваша служба снабжения сказала, вы сможете их принять.

– Могут здесь найти контракт, могут оплатить дорогу до Земли или Марса. Для беженцев этвас^[179] можем. Пленники дело другое.

– Обижать их не позволю, – сказала Мичо. – Но и отпускать не годится.

– Гости станции? – ответил диспетчер. – Отмечено. Порядок, порядок. Но… неофициально, да? Гато за груз. С тех пор как поставки с Земли сдохли, гидропоника еле тянет.

– Рады помочь, – ответила Мичо и прервала связь.

Она сказала правду. В груди золотисто светилось мягкое чувство от сознания, что людям, которым без нее пришлось бы плохо, станет хоть немного лучше. Она чаще бывала на Рее, чем на Япете, но и так по опыту знала, что значит для таких станций гидропонное оборудование. Ее груз, самое малое, нес им перемену от ненадежности к стабильности. А может, и от смерти к жизни.

Все было бы иначе, если бы Поясу позволяли расти и наращивать независимость. Но Земля с Марсом вечно держали их на поводке, скрученном из аналогов почвы и сложной органики. Теперь, спасибо Марко, у Пояса появился шанс выстроить самообеспечение. Если прежде он, спасибо Марко, не умрет с голоду.

С тех пор как объявила об отказе повиноваться, Мичо не получила от него ни слова. Восемь из шестнадцати ее кораблей сообщили о присоединении. Четыре – о признании. Наотрез отказали только «Андо» и «Дагни Таггарт», но и они не выступили против. Все ждали заявления Марко. Даже Мичо. И с каждым часом все больше походило на то, что он отмолчится.

Зато говорили другие. О, других хватало. Независимая старательская флотилия у Титании нуждалась в запчастях для двигателей. Грузовой корабль, служивший еще и домом для семьи из двадцати человек, потерпел катастрофу: отказала эпштейновская тяга. Веста, дожидаясь обещанного Марко груза продовольствия, посадила свое население на протеиновый паек. Станция Келсо в безрассудном припадке альтруизма отправила груз помощи на Землю и теперь столкнулась с недостатком воды и гелия‑3 для реакторов.

Вековой прогресс технологии позволил человечеству выбить себе место в космическом, пронизанном излучениями вакууме, но не победил энтропии, идеологий и просто ошибок. Миллионы кожаных мешков с осложнениями – человеческих тел по всему Поясу – нуждались в пище, воздухе и пресной воде, в энергии и укрытиях. В оборудовании, позволяющем не утонуть в собственном дерьме и не свариться в выделенном ими же тепле. И за все это, из-за харизмы Марко и собственного идеализма, Па тоже была в ответе.

Но сегодня она взяла старт. Груз «Хорнблауэра», вместо того чтобы навсегда кануть за вратами, накормит Япет и даст станции возможность помогать остальным. «Коннахту» с приданными ему кораблями не придется заниматься распределением. Лишь бы добыть необходимое, открыть к нему доступ, и пусть рынок вместе с общественной природой астеров позаботится об остальном.

Мичо надеялась, что этого хватит.

На своем посту рассмеялась Оксана. Рассмеялась не весело, а удивленно и недоверчиво.

– Кве? – спросил ее Эванс.

Оксана помотала головой. Мичо хорошо ее знала и уловила в этом движении тень стыда. «Пока я на посту, нельзя». Оксана всегда считала важным разделять время семьи и время службы. Обычно и Мичо считала это важным, но ожидание стыковки, пронизанное страхом перед ответом Марко, заставило ее радоваться любому развлечению.

– Что там, Оксана? – спросила опа.

– Просто что-то странное в новостях с Цереры, – отозвалась та.

– Ну, вряд ли это нас отвлечет. Выведи на экран.

– Слушаюсь, – сказала Оксана, и панель управления перед Мичо погасла, сменившись профессиональным видео с бегущей строкой понизу и настройками фильтров по краю. С экрана на нее смотрело серьезное, открытое лицо Джеймса Холдена. На миг Мичо вновь оказалась на «Бегемоте», но тотчас вернулась. Джеймс Холден, как давно забытый вкус или запах из детства, принес с собой чувство вины и страх, напомнил о насилии.

Он говорил, а изображение менялось: безумно старый астер со смешинками в глазах, две женщины – девочка и пожилая, хлопают в ладоши – какая-то игра, вроде бат-бата, паттикэйка или шин-сина, женщина в деловой одежде, темнокожая и угрюмая, стоит у гидропонного резервуара такой длины, что конец уходит за изгиб станции. «Меня зовут Джеймс Холден, и я хочу познакомить вас с людьми, живущими здесь, на Церере. Я хочу, чтобы вы их услышали. Узнали их так, как знаете своих сотрудников и соседей. Я надеюсь, что эти люди хоть немного останутся с вами, как они остаются со мной».

– Что за хрень? – со смехом в голосе вопросил Эванс. – Полюбуйтесь, как пляшет для вас дрессированный астер?

– Нет, это же Холден, – возразила Оксана. – Он из АВП.

– Эн серио?^[180]

– Из АВП Джонсона, – уточнила Мичо. – Он и на Землю работает. И на Марс.

На экране Холден протягивал дряхлому астеру грушу с пивом. Щеки старика уже раскраснелись, но говорил он внятно. «В те времена на каждую женщину на станции приходилось пять мужчин. Пять на каждую!»

– Ты с ним служила, си? – спросила Оксана. – Там, в медленной зоне?

– Недолго, – сказала Мичо. – А еще он спит с матерью Филипа Инароса. Той, что ушла от Марко. Вот этот самый.

– И он объявляет Самому и всем прочим, где причалил? – удивилась Оксана. – Так-так. Храбрец или псих, он?

– Не знаю, мне ли его судить, – успела сказать Мичо, прежде чем страх ударил ее под дых. Долю секунды она не понимала, в чем дело, но быстро осознала, что видит. В строке, ползущей по низу экрана, как раз уходя за край. «Андорская волшебница». Она ухватила строку, оттянула назад.

«Уничтоженный Свободным флотом корабль опознан как „Андорская волшебница“».

Она щелкнула эту новость. Экран мигнул. Холден с церерским долгожителем еще успели засмеяться, но Мичо их не слышала. На ее экране, отчетливей, чем простым глазом, разгонялся на высокой тяге пойманный в разведывательный телескоп корабль. Полоски огня ОТО как будто изгибались вокруг уклоняющегося от выстрелов корпуса. По кривизне изгиба она оценила перегрузку в десять g. Картина не показывала, от чего бежит корабль, а пробившая его оборону торпеда двигалась слишком быстро, чтобы ухватить глазом. Корабль дернулся, десятую долю секунды раскручивался, а потом пропал в световой вспышке.

«Остаются неясными, – говорил диктор, – причины, по которым Свободный флот атаковал собственный корабль, но дюзовые следы у известных позиций противника и векторы их движения не соответствуют атаке на позиции единого флота».

– Сэр? – окликнула Оксана, и Мичо спохватилась, что сказала что-то вслух. Она встретила взгляд Оксаны, уважительный и твердый. Поймала мягкий, встревоженный взгляд Эванса. Ее команда, ее семья.

– Вот Марко и ответил, – сказала она.

* * *

– Меняя язык, меняешь сознание, да, – говорил Жозеп.

Он, как и она, был одет в тренировочный костюм. Только он еще и пристегнулся к креслу. Комплексная схема показывала все, что знала о состоянии системы. Верные внутрякам корабли отмечались скоплением красных точек вокруг Земли, Марса и Цереры. Верный Марко Свободный флот – синими. Ее горсточка пиратов-идеалистов – зелеными. Независимые станции и корабли – Ганимед, Япет – оставались белыми. А рассыпанная поверх всего золотая пыль показывала, где Марко зарыл сундуки с сокровищами.

– Разум состоит из аналогий. – Жозеп вел разговор без ее участия. – Перемены в веках, перемены в обстановке. Было «в», теперь «вне». Теперь «связь» превращается в «бессвязность». Свободный флот. Единый флот. Сбросившие цепи против тех, кто связал себя друг с другом.

О бое с Марко один на один и думать не приходилось. У Марко было слишком много кораблей, а Розенфелд, Доуз и Санджрани на обращения Мичо не отвечали. Правда, и не отказывали. Пока что только Марко обвинил ее в измене делу. Остальные, насколько она понимала, просто следовали за ним.

На данный момент ей от этого легче не становилось.

Она проследила траектории и ускорения своих зеленых кораблей – кривые, которые бы уберегли их от ярости Свободного флота и в то же время позволили передать груз туда, где он нужнее всего. Это походило на решение сложной математической головоломки – без надежды найти оптимальное решение. Найти бы хоть какое.

– Мы свободнейшие из свободных. Несвязанные из несвязанных, – продолжал Жозеп. – И потому мы вступаем в связь. Отвергнуты за свою преданность сообществу, так? Ян внутри инь, свет, разрастающийся внутри темноты. Иначе и быть не может. Закон вселенной. Термодинамика смысла, мы. Шиката га най. У нас не было выбора, кроме свободы. Потому что таким Бог создал разум. Минимумы с максимумами перекрываются как кривые. Интерпретации складываются в кожуру.

Мичо переключила тактический дисплей на свои личные данные и, придержавшись за скобу, развернулась лицом к его креслу. Жозеп уставился на нее, радостный как ребенок. Зрачки такие широкие, что глаза казались черными.

– У меня кое-какие дела, – сказала Мичо. – Обойдешься пока без няньки?

Жозеп хихикнул.

– Был гражданином разума, когда ты еще не родилась, малышка-невеста. Могу плавать в вакууме, вечно живой.

– Хорошо, – кивнула она и заперла крепления его кресла своим паролем. – Я настрою систему, чтобы отслеживала тебе жизненные показатели. Может, попрошу Лауру с тобой посидеть.

– Передай, пусть захватит свой наборчик. Мне под кайфом лучше играется.

– Передам.

Жозеп взял ее за руку, легонько пожал пальцы. Что-то он хотел этим сказать – что-то глубокое, тонкое и, возможно, такое, что на трезвую голову не поймешь. Мичо увидела в этом только любовь. Она пригасила свет, заказала системе тихую музыку – арфу с женским голосом, таким идеальным, что походил на синтезированный, – и оставила его одного. По пути в рубку послала Лауре сообщение и получила ответ. На самом деле стеречь Жозепа не было нужды, но Мичо предпочла перестраховаться. Цепляясь лодыжкой за скобу, она посмеялась над собой. Перестраховщица в мелочах, а в серьезных делах безумствуешь.

Бертольд занял любимый Па амортизатор, музыка просачивалась из его наушников, а мониторинг состояния корабля на экране бодро светился зеленым. Все отлично, если слишком далеко не заглядывать.

Бертольд вздернул подбородок, заметив, что она подтягивается в кресло Оксаны. Мичо так и не привыкла к марсианскому кораблю. В его устройстве была недоступная ей обдуманность. Военная строгость и прямота. Ей все казалось, это оттого, что проектировщики росли в постоянной гравитации, тянувшей их вниз, но вряд ли и правда так. Возможно, это было просто по-марсиански, потому что таков уж Марс. Не внутряки против космочей, а жесткость и резкость против гибкости и свободы.

– Дела? Гейт гут? – спросил Бертольд, когда Па снова вывела на экран тактическую схему.

– Нормально. Просто Жозеп вздумал поднабраться, а мне плохо работается под пьяную мистику.

Она сразу раскаялась в своих словах, хотя и знала, что Бертольд не придаст ее резкости ненужного значения. А все-таки если семья развалится в такое время, когда летит к черту все на свете, она этого не вынесет. Ей нужна опора. Скала.

Вот и хорошо, опора есть.

– А мне можно?.. – спросил Бертольд, и она отразила свою схему на его экран. Все корабли с векторами движения. Решительное опровержение единичности их корабля. Перед ними было человечество со всеми его расколами и бессвязностью. Па вернулась к аналитике. Вот так можно вернуть четверть утраченных ресурсов, потеряв всего два корабля. Вот так удастся доставить десятую часть, но не тем, кому нужнее всего. Вот так корабли уцелеют, зато сделать ничего не удастся.

– Похоже на рожающую близнецов амебу, – заметил Бертольд. – Зер фео.

– И правда, некрасиво. – Мичо запустила следующий сценарий. – Глупо, расточительно ижестоко.

Бертольд вздохнул. Когда они только поженились, Мичо была без ума от него и Нади. С тех пор общая страсть растворилась в близости, которая для нее была дороже секса. Доверие позволяло ей говорить обо всем, что она видела, что думала. И позволяло услышать жестокую правду в своих словах.

– Придется мне пойти на то, на что очень не хочется.

– Мы же знали заранее, нет?

– Не в подробностях.

– Плохо?

Вместо ответа она изменила переменные в тактических данных. Открылась новая возможность, которой прежде не было. Возвратить шестьдесят процентов, избежать потерь. Обеспечить пять станций, находящихся на грани катастрофы, и отрезать Марко от Япета. Открытый путь к Ганимеду и, возможно, контроль над ним, хотя бы на несколько недель. Жозеп морщился, разбираясь, как она этого добилась. А разобравшись, крякнул.

– Мечта! – сказал он.

– Нет, – возразила Мичо, – это соглашение и готовность двух врагов уважать друг друга, пока их интересы совпадают.

– Это твое возвращение к палачу станции Андерсон.

– Ну да, это так. Но я знаю, что он за человек. Я не совершу ошибки, не доверюсь ему. Он будет использовать нас в меру своих возможностей. Глупо было бы не ответить тем же. Не пометь нас Марко как первоочередную цель, другое дело, но он во весь дух гонит на нас.

– Задела его гордость, са-са?

– Нам только и нужно, чтобы единый флот согласился по нам не палить, а мы не стреляли по ним. Тогда открываются зоны, куда Марко доступа не будет. Безопасные гавани.

– «Безопасность» здесь означает приют под пушками Фреда Джонсона. В ожидании, когда он возьмет нас на прицел.

– Знаю, – ответила Мичо. – А Джонсон есть Джонсон, так что рано или поздно возьмет. Но тогда нас там уже не будет.

– Плохой план, капитан, – сказал Бертольд. Но сказал мягко. Он уже понял.

– Да. Это лучший из доступных мне плохих планов.

– Угу, – вздохнул он.

– Ну, – напомнила Мичо, – мы могли бы подчиниться Марко.

– Думаю, не могли бы, – сказал Бертольд.

– И я так думаю.

– А что станции и корабли, с которыми мы делимся? У некоторых найдется оружие. Охрана.

– Оказывать помощь только тем, кто согласится сражаться и умирать за нас? – съязвила Мичо. – А кто не согласен, пусть голодает? Нет, так не пойдет. Я не скажу тебе «нет», я спрошу. Что хуже? Насиловать людей, чтобы дрались за нас, или сторговаться с Фредом, чтоб его, Джонсоном?

Бертольд прижал ладонь ко лбу.

– Третьей стороны у этой монетки нет?

– Геройская смерть? – предложила Мичо.

Бертольд рассмеялся, но тут же оборвал смех.

– Зависит от того, чего потребует палач.

– Верно, – кивнула Мичо. – Вот мы его и спросим.

– Вот же хрень, – ругнулся Бертольд. Мичо видела в его глазах отражение своего ужаса, гнева, унижения. Бертольд знал, чего ей стоило даже задуматься о таком варианте. И знал, какая беспощадность к себе заставила ее на это пойти. – Я тебя люблю. Ты это знай. Всегда.

– И я тебя, – сказала она.

– Немного же надо, чтобы вляпаться в грязь, а?

– Только родиться, – отозвалась Мичо, вызывая связь по лучу с Церерой.

Глава 20 Наоми

– Опаснее всего перебор, – говорила Бобби, нависнув над столом. Стол под ней казался совсем маленьким. – Нас разводят. Подбросили пару легких побед. Соблазнительно: гнать вперед, пока хватает сил, в надежде разбить их подчистую. Кажется, мы вот-вот уложим их на лопатки. А на самом деле сил как бы не вровень. Он же видит, что мы делаем.

– А что мы делаем? – спросила Наоми, протянув ей миску с омлетом и тофу под острым соусом. Бобби зачерпнула ложку и задумчиво стала жевать. Сев напротив, Наоми попробовала немного из своей миски. С тех пор как Мавра Патель настроила пищевую систему, вкус острого соуса на «Роси» немного переменился, но Наоми решила, что полюбит его, когда привыкнет. В новизне есть свое удовольствие. И в ностальгии по тому, что изменилось, тоже. Это не только к еде относится. Так во всем.

– Вряд ли кто знает, – ответила Бобби. – Может, парень, который у нас в учебке преподавал тактику? Сержант Капур. Он был энтомологом…

– Сержант в учебке – энтомолог?

– Марс есть Марс, – пожала плечами Бобби. – Там это обычное дело. Так вот, он о смене стратегии говорил как о метаморфозах насекомых. Вроде бы гусеница, как построит кокон, начинает в нем таять. Разжижается целиком. А потом все кусочки, бывшие прежде гусеницей, собираются в мотылька, бабочку или еще что. Найди другой способ собрать те же фрагменты, и получишь что-то другое.

– Похоже на протомолекулу.

– А, да, вроде бы похоже. – Бобби, уставившись в дальнюю стену, зачерпнула еще омлета. Молчала она так долго, что Наоми усомнилась, вернется ли.

– Но он имел в виду тактику? – спросила она.

– Да. Крутой поворот в стратегии в этом же роде. Входишь в ситуацию, воспринимая ее так, а потом что-то меняется. Тогда ты либо держишься прежних идей, либо присматриваешься, с чем приходится работать, и находишь новую форму. Мы сейчас в стадии «найди новую форму». Авасарала пытается спасти от экологической катастрофы останки Земли, но, когда там стабилизируется, она постарается изловить Инароса со всеми, кто дышит его воздухом, чтобы отдать их под суд. Ей хочется видеть в этом уголовщину.

Сандра Ип, выйдя из лифта, кивнула обеим и взяла из раздатчика грушу с чаем.

– А почему, как тебе кажется? – спросила Наоми. – В смысле, почему мы хотим видеть в этом преступление, а не войну?

– Думаю, так мы выражаем свое к ним презрение. А тем временем Марс… не знаю. Думаю, он обнаружит, что мы, может, и сильны, но хрупки. Не знаю, как мы из этого выберемся, только нам уже не бывать, какими были. Как и Земле. А Фред? Он выстраивает договоренности и коалиции, потому что он десятилетиями этим занимался.

– Но ты считаешь, у него не получится. – Это был не вопрос. Ип вышла из камбуза. Ее шаги удалялись, как мысли Бобби.

– Я считаю, собирать людей вместе – хорошее дело. Обычно это полезно. Но… Может, мне не следует об этом говорить. Мне предложено стать его представителем на Марсе. Младшим посланником лиги или что-то в этом роде.

– Но он пытается собрать гусеницу, а нам нужна бабочка? – подсказала Наоми.

Бобби вздохнула, доела омлет и сбросила миску в утилизатор.

– Я могу и ошибаться, – сказала она. – Может, у него и получится.

У Бобби застрекотал ручной терминал. Она, хмурясь, просмотрела входящие. В каждом ее движении, даже в таком мелком, сказывались сила и привычная сдержанность. И еще – досада.

– О, какая радость, – сухо заметила она. – Очередное важное совещание.

– Плата за позицию в центре.

– Надо думать. – Бобби поднялась. – Вернусь, когда смогу. Еще раз спасибо, что выделили мне койку.

Когда Бобби проходила мимо, Наоми придержала ее за руку. Остановила. Она сама не знала, что собирается сказать, пока не сказала. Были только смутные мысли насчет команды, семьи, и что нельзя предавать себя.

– А тебе хочется – этим, младшим посланником?

– Не знаю. Думаю, надо, – ответила Бобби. – Я еще с Ио пытаюсь себя переделать. Если не с Ганимеда. Работать с ветеранами мне очень даже нравилось, но вот та работа кончилась, и я по ней не скучаю. Думаю, тут будет то же самое. Надо же чем-то заниматься. А что?

– За койку ты зря благодаришь. Если каюта тебе нравится, она твоя.

Бобби моргнула и жалобно, горестно улыбнулась. Отступила на полшага, но не отвернулась. Все ее тело выражало нерешительность. Наоми не нарушала молчания.

– Спасибо, что ты об этом подумала, – сказала Бобби. – Но – новый человек в команде? Это серьезное дело. Не знаю, как посмотрит на это Холден.

– Мы с ним говорили. Он считает, что ты уже и команде.

– Я работаю посланником.

– Да-да. Он считает, что это наш канонир представляет Фреда перед Марсом. – Наоми сознавал, что немножко приукрашивает картину, но дело того стоило. На миг Бобби застыла. И еще на миг.

– Не знала, – сказала она и, не добавив ни слова, пятясь отступила к лифту, к шлюзу, к станции Церера. Наоми смотрела ей вслед.

Пожар на борту опасен. На корабле идет множество процессов, способных дать спонтанную вспышку окисления. Штука в том, чтобы понимать, где случайный сквозняк вызовет возгорание, а где нет. Иногда говорить с Бобби было как трогать керамическую панель рукой, проверяя, не горячая ли. И гадать, когда легкое дуновение остудит эту великаншу, а когда вызовет вспышку.

Оставшись на камбузе одна, Наоми занялась приборкой: протерла столы и скамейки, проверила состояние воздушных фильтров, очистила приемник утилизатора. На корабле собралось так много народу, что припасы расходовались непривычно быстро. Гор Дрога любил почаевничать, поэтому запас чаезаменителя подходил к концу. Сан- джи Стейнберг предпочитал лимонный напиток, подъедая кислоты и протеиновые добавки. Кларисса Мао жила на плиточных концентратах и воде. Тюремная пища.

Просматривая уровень обеспечения, Наоми напоминала себе, что, хотя «Роси» несет втрое большую команду, чем ему привычно, она вполне укладывается в его спецификацию и возможности. «Тахи» строили под двойную команду плюс полноценный десант. С тех пор в корабле изменилось только имя. И ее ожидания. И все-таки скоро придется пополнять запасы.

Непросто было раздобыть ароматизаторы и пряности, чтобы остальным не пришлось переходить на рацион Клариссы. Запасы Цереры истощились. Они истощались по всему Поясу, и на внутренних планетах тоже. Всю сложную органику, поставлявшуюся с Земли, можно было синтезировать в лабораториях или вырастить на гидропонных плантациях Ганимеда, Цереры и Паллады. На туристских курортах Титана. Вся проблема, думала Наоми, заменяя сопла кофемашины, в объемах производства. Сделать можно что угодно, но не все сразу. Человечество будет сидеть на голодном пайке, пока не найдет способа нарастить выпуск продукции, и многие, кто уже сейчас на краю, этого не дождутся. Да, будут умирать на Земле, но и прокормить Пояс – нетривиальная задача.

Сбросив старые сопла в утилизатор, Наоми задумалась, собирался ли Марко ее решать или в мечтах о славе отмахнулся от забот о разрушенных им жизнях. У нее имелись догадки на этот счет. Марко был человеком широкого жеста. Жил историями о переломных моментах, когда все меняется, и знать не хотел, что будет потом. Сейчас где-то в системе Карал, или Вингз, или – вспомнить имя было как задеть свежую рану – или Филип занимались на «Пелле» тем же, чем она здесь. Интересно, скоро ли они смекнут, что на военных трофеях вечно не проживешь?

Возможно, не раньше, чем используют все до крошки. Короли всегда последними ощущали на себе голод. Не только в Поясе. Так было всегда. Настоящую цену войны знают те, кто только-только зарабатывал себе на жизнь. Они расплачиваются первыми. Такие, как Марко, дирижируют великими сражениями, отдают приказы о разграблении и уничтожении целых миров, ни разу не оставшись без кофе.

Закончив с камбузом, Наоми лифтом поднялась в рубку. Ее ждала новая аналитика по кораблям, пропавшим в кольцах-вратах. Не новые данные, а пережевывание старых. За ее увлеченностью этой темой стоял ужас. Наоми побывала за вратами, пересекла кошмарное не- пространство, связывавшее солнечные системы, но среди всех встречавшихся ей опасностей тихое исчезновение просто не числилось. С несколькими сотнями человек – если не больше – произошло что-то новое. Происшествием занимались лучшие умы Земли и Марса, не занятые в данный момент кризисом среды и управления. У Наоми не было ни их возможностей, ни их знаний, зато у нее был личный опыт. Она могла заметить что-то, что они упустили.

И она искала. Как сыщик-любитель, следовала подсказкам: и интуиции и, подобно большинству таких сыщиков, ничего не находила. Сейчас ей переслали обсуждение теории, что дюзовая подпись «Каза Азула» указывает на возможную перестройку реактора, но из обсуждения следовало только, что где-то вкралась ошибка, из-за которой большая часть энергии уходила на обогрев пустоты. Это явно не причина, почему этот или другие корабли могли погасить все огни.

Обсуждение как раз перешло к правдоподобности отказа внутренних сенсоров «Каза Азула», вызвавших нарастание давления в магнитной ловушке реактора, – к первому, что пришло в голову ей, – когда пискнул ее терминал. Бобби. Наоми приняла запрос, и на экране появилось лицо марсианки. Наоми пронзила тревога.

– Что случилось? – спросила она.

Бобби мотнула головой. Возможно, просто выплескивала напряжение, но Наоми ее движение напомнило виденного в фильме разъяренного быка.

– Ты не знаешь, где Холден? На вызов не отвечает.

– Может, спит? Он допоздна засиделся с роликами, которые делает с Моникой.

– Ты не могла бы его разбудить? – попросила Бобби. У нее за спиной виднелась подсвеченная стена резного камня. Губернаторский дворец, – решила Наоми. Голос Фреда Джонсона, что-то тихо и раздраженно бормотавший на заднем плане, подтвердил догадку.

Наоми встала, прихватив с собой терминал.

– Уже иду, – сказала она. – Что происходит-то?

* * *

– Не понимаю, при чем тут ты? – заявил Фред Джонсон. Джим, сидевший за столом напротив, еще толком не проснулся. Глаза припухли, волосы примяты подушкой амортизатора. Бобби, скрестив руки, сидела в стороне. Она опередила Джима с ответом.

– Он знаком с этой Па, – сказала она. – Работал с ней на Медине, когда та еще не была Мединой.

– Она мне подчинялась, – буркнул Фред. – Она – не неизвестная величина. Она из моих людей. Я ее назначил на тот корабль. Сам знаю, кто она такая, и не нуждаюсь в оценках со стороны.

Бобби потемнела.

– Справедливо. Я вызвала Холдена, решив, что его вы, может быть, выслушаете.

Джим поднял палец.

– Я вообще-то не знаю, что происходит, – напомнил он. – Ты вот знаешь. Так что происходит?

– Мичо Па – из внутреннего круга Инароса, – сказала Бобби. – Только она, похоже, сообразила, с каким засранцем имеет дело, и выбилась из рядов. Принялась раздавать гуманитарную помощь без санкции Свободного флота. А теперь Инарос по ней пальнул, и она ждет от нас помощи.

– Вы это называете гуманитарной помощью? – Голос Фреда был жестче камня.

– Она это так называет, – огрызнулась в ответ Бобби. Джим покосился на Наоми, сказав без слов: «Дело плохо».

Наоми в ответ улыбнулась: «Да уж, вижу».

– Мичо Па похищает колонистские корабли для Свободного флота, – объявил Фред. – Даже если она не причастна к уничтожению Земли, на ее руках кровь колонистов, пострадавших от ее пиратства. Это не гуманитарная помощь, а военная добыча. Отбитая у нас!

– Марко по ней стрелял? – спросил Джим в попытке перевести стрелки разговора. Но Фред уже вцепился в Бобби и выпускать не собирался.

– Это, Драпер, для меня лучший из сценариев. Коалиция Инароса разваливается. Они стреляют друг по другу, а не в нас. Па бросает флот Инароса – значит, нам проще будет с ним разделаться. С каждым кораблем Па, превращенным Инаросом в шлак, – одним меньше будет охотиться на невинных людей и грабить их имущество. Ни мне, ни Земле нет никакой выгоды вмешиваться, и лично я недоволен тем, что вы вызвали моего друга, чтобы вместе выкручивать мне руки.

– Не вы один здесь проходили военную подготовку, – ответила ему Бобби. – И не вам одному приходится взвешивать, стоит ли связываться с проблемным союзником. И не у вас одного есть опыт командования. Но вы один в этой комнате охренеть как не правы!

Когда Фред вскочил, Наоми вжалась в подушки кресла. Бобби шагнула навстречу Фреду, сжав кулаки и выпятив подбородок. Фред прищурился.

– Мне не интересно… – начал он.

– Если вы ждали, что я здесь буду разыгрывать куклу в мундирчике у вас на помочах, так вы выбрали не ту девочку, – почти прокричала Бобби. – Думаете, ваша волшебная коалиция пижамников из АВП вмешается и все уладит? Нет у вас никакой коалиции. Никто к вам не идет. У вас есть Церера, есть флот и есть я в качестве, черт меня возьми, оформления витрины, только этого мало. И перестаньте делать вид, будто и так справитесь!

Фред принял ее выкрики как удар. Откачнулся на пятки, стиснул губы. «Не так ли было с Марко, когда разваливалась его коалиция?» – задумалась Наоми.

Когда Фред заговорил, голос его стал тише, но и холоднее:

– Теперь понимаю, чем вы так понравились Авасарале.

– Она права? – встрял Холден, и на сей раз его услышали. – АВП не соберется?

– Это займет несколько больше времени, чем я надеялся. Возможно, мне придется изменить место встречи. Выбрать нейтральную территорию.

– Нейтральную территорию… – Джим не скрывал скепсиса.

– Кое-кто из этих людей всю жизнь враждовал с внутренними планетами, – объяснил Фред. – Единый флот их нервирует. Их надо убедить, что наша цель – Свободный флот, а не они. Только и всего.

Фред с Бобби неловко мялись – гнев испарился, но ни один не хотел отступать первым. Наоми кашлянула – нарочно, – потом встала и отошла к столику налить себе стакан воды. Этого хватило. Бобби села, и почти сразу вслед за ней сел Фред. Джим ссутулился в кресле. Наоми налила воды и ему, отдала стакан, возвращаясь на место.

– Эта капитан Па, – теперь Бобби обращалась непосредственно к Джиму. – Она из посвященных. Если подвигнуть ее на обмен – информацию на защиту, – может подсказать способ расколоть Инароса.

Фред покачал головой. Его голос утратил ярость, но не решимость.

– Па – сорвавшаяся с привязи пушка. За ней мятеж и предательство.

– В прошлый раз ее мятеж спас мне жизнь, – припомнил Холден. – Кстати, может, и все человечество заодно.

– Она не союз нам предлагает. Она не обещает прекратить пиратство или хотя бы притормозить. Согласись мы с ней сотрудничать – с этой минуты каждый угнанный ею корабль будет и на нашей совести! – Восклицательный знак Фред подчеркнул, ударив тяжелой ладонью по столу.

– Она предлагает снабжать Цереру, – сказала Бобби.

– Награбленным – и, может быть, за счет убитых.

Фред взмахнул руками, но Джим смотрел не на него. Наоми прихлебывала из стакана. Вода была холодная, горчила от минеральных добавок, но не растворяла комка в горле. Ей очень хотелось занавесить глаза челкой. Бобби вызывала Холдена как союзника. Как человека, которого знает и уважает Фред Джонсон. Только марсианка не знает Джима так, как знает его Наоми. Даже верность – даже любовь – не заставит его поступиться тем, что он считает правильным. Она задумалась, сможет ли Бобби после этого остаться на «Росинанте». Хорошо бы, чтоб так.

Всякий, кто знал его хуже, сказал бы, что Джим в задумчивости. Наоми видела горе в уголках рта и изломе бровей. Чувство потери. Она поставила стакан. Взяла его за руку. Он обернулся, словно только теперь вспомнил, что она здесь. Заглянув ему в глаза, она подумала, что свет в них гаснет. Нет, показалось, не гаснет. Скрывается за чем-то. За броней. Или за жалостью.

– Хорошо, – сказал он. – Как нам связаться с Па?

Наоми захлопала глазами. Лицо Фреда отразило ее смятение.

– Ты хочешь меня заставить? – поразился Фред. – Не выйдет.

– Можешь забрать своих людей с «Роси», если сочтешь нужным. – Джим кивнул, словно соглашался с чем-то. Фред скривился, ясно показывая, что переговоры с Па – еще не худший из возможных вариантов. – Если мне придется действовать самому, результат будет хуже, но мы сделаем все возможное.

– Мы? – спросила Наоми.

Джим сжал ее пальцы.

– Нам и нужен был кто-то вроде нее, – произнес он так тихо, словно нашептывал любовную песню. Она не совсем его поняла, и от этого ей не стало легче.

Глава 21 Якульский

– Одолжение, – сказал Шулуй. – Больше нада аллес прошу. Только это для меня, са-са?

Якульский отмахнулся от парня открытой ладонью. Келси отошла в туалет, и они остались одни в центре управления Мединой. В нем, расположенном за пределами барабана, постоянно сохранялась невесомость. Кресла были прикручены к тому, что стало бы полом, перейди станция на ускорение. Разодетые в белое с голубым ангелы толкали арку к Богу, который при нынешней позиции смотрел на них сбоку. Якульскому на этой картине только звезды что-то говорили.

Шулуй был воплощением отчаяния: губы дрожат, руки выставлены ладонями вперед, глаза умоляют. Большой подсохший ячмень на верхнем левом веке напоминал картинку из книги Иова.

– Не могу, – отвечал Якульский. – Обещал своим, что сегодня вечером я угощаю.

– Я заменю. Плачу сус стол и аллес ла, – уговаривал Шулуй. – Сделай одолжение!

Вахта и без того выдалась долгой. Якульскому не терпелось найти себе такое местечко, где будет немножко гравитации и приличный виски. А белые плитки концентрата в кафе, где обычно сидели Салис с Вандеркостом, напоминали ему о детстве. Перспектива застрять еще на полсмены – да еще в униформе пинче Свободного флота, – заменяя Шулуя на приветственной церемонии, его нисколько не привлекала.

Но и отчаяние в лице молодого человека было тяжело видеть. Умнее всего было бы отказать и продержаться с отказом, пока не вернется Келси. При ней будет проще. При ней Шулуй не станет унижаться. Нет, извини и делу конец.

– Зачем? – спросил Якульский. – Просто торжественная встреча, да?

Шулуй смущенно указал на свой больной глаз.

– Там Рианди будет. Увидит это… Выручи, брат.

– Че! Все на нее не надышишься? Не укусит она тебя. Поговори.

– Поговорю, поговорю, – закивал Шулуй. – Только когда са дрянь заживет, да?

– Бист бьен. – Якульский покачал головой. И вздохнул. – Как одолжение.

Похоже, Шулуй готов был броситься ему на шею, но обошлось: парень только взял старшего за плечи и поблагодарил отрывистым кивком, вероятно, воображая его мужественным жестом. Быть молодым неприлично. Молодым и влюбленным – еще хуже. Он сам был когда- то таким щенком, мучился теми же желаниями и страхами, неизбежными для каждого поколения. Если теперь перерос, это не значит, что забыл, каково это. И черт бы его побрал, он видеть не мог эту гнойную корку на глазу.

Якульский отправил сообщение техникам – Вандеркосту, Салису, Робертс, – что вызван на дополнительное дежурство и постарается к ним успеть, когда закончит. Вандеркост ответил подтверждением. Возможно, этим и обойдется. А может быть, он сумеет незаметно улизнуть с церемонии и еще успеет к своим. И Шулуя прикроет, и бригаду не обидит пренебрежением. Съесть пирог и остаться при пироге. Чтобы все успеть, придется постараться, но что поделаешь – бывают такие вечера.

Люди. Куда ни пойди, за что ни возьмись, всюду люди.

Келси, вернувшись из гальюна, заняла главный пост в амортизаторе, где ангелы благосклонно заглядывали ей через плечо. Якульский сказал, что ему нужно на несколько минут отойти к себе в каюту, переодеться, и Шулуй поспешил заверить: мол, все в порядке, он здесь присмотрит и все сделает. Из центра на верхушке корабля в барабан вела длинная изогнутая эстакада. Якульский съехал по ней в карте, колеса которого цеплялись за покрытие при любой гравитации. Достигнув внутренней поверхности барабана, он стал спускаться еще ниже, под слой фальшивого грунта, как пещерный человек в свое подземное царство. Его каюта располагалась ближе к машинному. Знай он заранее, что придется участвовать во встрече «Протея» и шишек с Лаконии, прихватил бы нарядную форму к выходу на смену и поднялся бы на лифте, ведущем вдоль корпуса снаружи, но и смыться пораньше было неплохо.

Барабан задумывался просторным, изначально больше походил на станцию, чем на корабль. Словно проектировщики знали, какая судьба ему предназначена. Длинные коридоры с высокими потолками и лампами полного спектра – такого, какой лился на землян, пока Марко не зашвырнул им в небо горсть своих гор. Срезая дорогу по косому переходу, ведущему к каюте по гипотенузе транспортной сети, Якульский позволил себе немного пофилософствовать насчет того, что свет Медины похож на видовую память, – идея яркости пережила вдохновивший на нее свет. Так и астеры. Астерский свет. Идея была симпатичной и несколько меланхоличной, что даже украшало ее в глазах Якульского. Во всем красивом должно быть немного печали. От этого красота выглядит достовернее.

Ему досталась каюта, рассчитанная на одинокого молодого мормона, еще не вступившего в брак, но ему тут места хватало с избытком. Стянув тренировочный костюм, Якульский бросил его в утилизатор, причесался и достал припасенный мундир Свободного флота. Сбросил свое изображение на настенный экран, проверил, как смотрится. Чертовски неудобная одежка, так ее и так. Но притом, надо признать, смотрелся он что надо. Выдающийся человек, старейшина своего народа, он.

Он с удивлением понял, что предвкушает событие.

Медина с тех самых пор, как Па со своими кораблями подняла мятеж, была вся на взводе. Впрочем, в меру. Здесь все, прежде чем попали в Свободный флот, принадлежали к АВП. А кроме того – кто к группе Вольтера, кто к «Черному небу», кто к «Золотой ветви». Кто к профсоюзу. Внутрифракционные фракции внутри фракций – иной раз несколько групп претендовали на одно название. Это так же по-астерски, как красная дробленка и виски из грибов.

Даже раскол в Свободном флоте в некотором роде успокаивал. Не потому, что улучшал положение, а потому что этакое дерьмо было насквозь знакомым. Па вздумала выбиться наверх, Марко собирался сбить ее на свое место. Человечество живет обычным порядком. И вообще, все перестрелки ограничивались орбитой Юпитера. Никого не тянуло переносить их в медленную зону. Если Дуарте все это тревожит, так это потому, что он нездешний. До того как уйти за кольцо Лаконии, его люди были марсианами – марсианами и остались.

Итак, Дуарте хочет подкинуть Медине ресурсов? Отлично. Хочет оставить на станции своих советников, чтобы те обучали местных обращению с доставленным оборудованием? Прекрасно. Медина богатеет, все счастливы. И еще один плюс – груз доставлен «Протеем». На «Протей» всем хотелось посмотреть. Впервые из ворот выходит корабль, который в них не входил. Любопытно, что соорудили там люди Дуарте. Был бы выбор, Якульский бы все-таки посидел в кафе со своей бригадой, малость надрался бы, пофлиртовал. Но раз уж так вышло, недурно и поглядеть на этих советников.

«Протей» вышел из врат в начале дня с таким разгоном, что долетел к Медине без эпштейновской тяги, притом для торможения и стыковки ему хватило маневровых. До Якульского доходили слухи, что марсиане избегают пользоваться Эпштейном, опасаясь, как бы кто не подсмотрел их дюзовой подписи, но большого смысла он в этом не видел. Паранойя это все, слухи и суеверия. Да, «Протей» – первый корабль, сошедший со стапелей по ту сторону колец, но все равно он просто корабль. Не на драконах же они летают?

Капитан Сэмюэль – получившая власть над Мединой потому, что приходилась кузиной Розенфелду Гаоляну, но все равно неплохой администратор – уже ждала в шлюзе в парадном мундире Свободного флота. Службу безопасности представлял Йон Амаш. И от системщиков – вот она, Шошана Рианди, с каштановыми косами, с карими глазами, темными, как ее кожа. У Шулуя губа не дура. Будь Якульский на тридцать лет моложе, сам сделал бы на нее заход.

Сэмюэль встретила его хмуро, но без особых претензий.

– Вы от техников?

Якульский утвердительно поднял кулак и занял место в ряду плавающего в воздухе начальства. Покажем марсианам, что наши вояки никакому койо не уступят! Медина строилась как корабль поколений, и ее скелет напоминал о проекте до сих пор. Прием гостей из межзвездного пространства проектом не предусматривался, поэтому технический шлюз открывался на голую функциональную палубу, освещенную рабочими светодиод- ками, со штабелем желто-оранжевых строительных мехов у стены. В воздухе пахло сваркой и слабопенящейся силикатной смазкой.

Рианди оглянулась на него, приветственно вздернула подбородок.

– Вместо отлынивающего Шулуя?

Ответить Якульский не успел: запустился цикл шлюзования, и вошли марсиане. Первое, что само собой пришло в голову Якульскому, – что выглядят они очень уж непритязательно для роли великих спасителей.

Капитан у них был темнокожий, с широко расставленными глазами и толстыми, выразительными губами. В марсианской форме, только эмблемы сменил. Ростом, пожалуй, не выше Якульского, и по движениям видно, что привык к нулевой g. С ним были шестеро в гражданских тренировочных, но ширина плеч и стрижки выдавали военных той же выучки, что у капитана, что на них ни надень. Сэмюэль кивнула, но от салюта воздержалась. Койо с «Протея» зацепился подъемом стопы за скобу на полу и остановился с грацией астера.

– Разрешаете подняться на борт, капитан? – спросил он.

– Мы рады вам, капитан Монтемейер, – ответила Сэмюэль. – Эса э мои главы отделов. Амаш, Рианди, Якульский. Они помогут вам с установкой и наладкой систем безопасности.

«Систем безопасности?» – Якульский со свистом втянул в себя воздух. Об этом Шулуй не упоминал. А вдруг дело не в том, что парень не желал показываться Рианди с гноящимся глазом? Пожалуй, не хотел вязаться с этими делами, подставил другого. Хотя Шулуй мог и не знать…

– Никак нет, сэр, – возразил капитан с «Протея», которого. Сэмюэль назвала Монтемейером. – Это мы здесь, чтобы вам помочь. Адмирал Дуарте особо указал, что не сомневается в вашей способности справиться с любой нестабильностью в пределах системы Сол. Мы всего лишь готовы оказать помощь и всемерно поддержать союзную Медину.

– Благодарю, – отозвалась Сэмюэль и, если Якульскому не померещилось, слегка расслабилась. Как будто ожидала неприятностей и обрадовалась, когда марсианский койо не стал выпячивать брюхо. Якульский оглядел остальную шестерку, гадая, с кем ему предстоит работать и над чем именно.

– Приглашаю выпить, вам, – продолжала Сэмюэль, дружески хлопнув Монтемейера по плечу. – Вас проводят по каютам.

* * *

– Повторяется Каллисто, – сказала Робертс.

– Когда на Каллисто была заваруха, ты еще не родилась, – ответил ей Салис. – Кве «повторяется Каллисто»?

Якульский, прижатый к сиденью вращением барабана, откинулся назад. Где-то пятью уровнями ниже, в четверти кэмэ в сторону кормы и, может, на десять градусов по вращению, его ждали своя каюта и удобная одежда. Покончив с приемом марсиан, выпивкой и прочим гостеприимством, он поспешил в кафе, надеясь захватить своих, пока не разошлись по домам. Некогда было переодеваться. И теперь форма, хоть и с расстегнутым воротом, терла шею.

Бригаду техников он застал в сборе – не разошлись и до сих пор. Вросли в стулья, пустили корни.

– Не надо там присутствовать, чтобы представлять прокси-войну, – отрезала Робертс. – С Каллисто три поколения моей семьи. Я там не была, но знаю, как это происходит. Земля присылает частную охрану. Марс – советников. Все только в помощь тому союзу, этой торговой компании, но суть в том, что Земля с Марсом разбрасываются жизнями астеров, как ни за что не рискнули бы своими.

Якульский ждал, что в кафе будет пусто. Смена давно кончилась, давно время спать. Но псевдосолнечный свет был ярок и чист, и его мозг, вопреки поколениям в темноте, воспринимал его как полдень. В барабане стоял вечный полдень, сутки напролет и всегда. Смены перекрывались, поддерживая рабочую жизнь Медины вопреки уверениям часов, так что люди заглядывали на ранний завтрак или запоздалый обед или перехватывали выпивку по дороге в свои каюты. Или полуночничали, как их бригада. Все одновременно. Человечество съехало с суточного цикла Земли и Марса к свободному расписанию. К астерскому времени.

– Прилети они от себя, да, – сказал Салис. – Тогда понятно. Но я другое слышал.

– И где ты что слышал? – рассмеялась Робертс. – Не знала, что ты установил камеры в дортуарах власти. Откуда черпаешь, ты?

Салис ответил грубым жестом, смягчив его улыбкой. Якульский хлебнул пива и с удивлением: отметил, что груша почти опустела.

– Друзья связисты, мои, – объяснил Салис. – Я слышал, что Дуарте вызвал Марко. Это не Лакония дергает нас за ниточки. Они сами пляшут под дудку Свободного флота.

– А на кой хрен им плясать? – удивился Якульский. Он вроде бы поддерживал Робертс, вроде бы дергал Салиса за яйца, а на самом деле очень не прочь был, чтобы Салис его убедил. От усталости ему все мерещились шестеро советников в гражданской одежде и с военной выправкой.

– За тем же, зачем перепрятываешь фишки казино, когда сбежит твой дружок, – сказал Салис. – Подумай, да? Мичо Па была из верхней пятерки. Может, Марко ее на Медину не завязывал, держал связь только через Розен- фелда. А может, там каждый кое-что знал. Теперь Па завела свою игру, так нам умнее переменить свою. Она воображает, будто знает, как прикрыты рельсовые пушки? Так он сменит прикрытие рельсовых пушек. Вот так просто.

– Или теперь, когда Марко, Розенфелд и Доуз отвлеклись на другое, Дуарте вводит своих советников, чтобы в любой момент навести рельсовые на Медину и велеть нам готовить ему завтрак, – предположила Робертс.

Якульский поднял ладонь, поймал взгляд раздатчицы и кивнул на свою опустевшую грушу. Теперь уже одной больше, одной меньше… К тому же всех угощает проклятый Шулуй. Пусть платит по счету. Сидевший напротив Вандеркост, заметив его жест, поднял и свою грушу. Раздатчица кивнула ладонью и вернулась к своим делам. Мимо порхнула птичка с крыльями в палец длиной – трепет перьев и голубой промельк. Она каталась на ветерке, словно жила на планете, где горизонт загибается вниз, а не вверх. Якульский все еще дивился воздуху, в котором хватает места для полета.

– Скажи, ты? – обратился он к Вандеркосту.

– Я ничего не говорю, са-са? – ответил старший из техников, лениво почесывая вытатуированный на запястье рассеченный круг. – Я пью.

Якульский прищурился. В нем сонно заворочалось любопытство. Он устал. Пора бы уходить и ложиться, но раздатчица уже несла две свежие груши, а он так хотел посидеть с бригадой.

– А если погадать? Дуарте двигает фишки для захвата контроля над Мединой? Или Марко выставляет Лаконию против Па? Чего нам ждать?

– Если гадать, скажу, что ни хрена неизвестно, – дружелюбно отозвался Вандеркост, сопровождая слова обдуманным жестом, показывающим, как сильно он пьян. – Это война. Война такой не бывает.

– Какой не бывает? – спросила Робертс.

– Как в рассказах о войне, – серьезно пояснил Вандеркост. – Истории сочиняют потом. Как Цинь Шихуанди объединил Китай. Потом смотришь и говоришь, мол, вот это привело к тому и тому, и на том все и кончилось. А с чего началось? Война началась с удара Марко по Земле? Или с удара Земли по станции Андерсон? А кончится, когда с Землей и Марсом будет покончено? Когда астеры получат свой дом? Когда все договорятся, что пора кончать?

Робертс закатила глаза, зато Салис подался вперед, сцепив пальцы на колене.

Якульский принял от раздатчицы новую грушу и стал пить. Напиток был холодный, с богатым вкусом, но что-то заставило его пожалеть, что остался. Марсиане на Медине. Па с собственной командой. Фред Джонсон снова на Церере. Все это превращало систему Сол в великанскую мышеловку. И Якульскому подумалось, не живет ли он в куске сыра.

Глава 22 Холден

Не так уж много времени прошло с тех пор, как Фред прислал на «Роси» команду для перегона к Луне, – а казалось, целая вечность. Теперь, когда прикомандированные с Тихо ушли, на корабле стало просторнее. Пустее. Так бывает под конец шумных посиделок, когда разойдутся гости, и Холден сам не знал, одиноко ему стало или спокойно. В этом: рейсе у них будет всего один пилот. Один инженер. Механика по-прежнему два, если считать, что Кларисса получила официальную должность. Они так долго летали на «Роси» маленькой семьей, что странно было жалеть об утрате лишних душ, но глубоко в сознании у него голос офицерской выучки твердил, что на каждый пост должна быть замена. Как будто присутствие на борту Чавы Ломбо смягчило бы потерю Алекса, подвернись тот под шальной снаряд ОТО или схвати инсульт от слишком высокой перегрузки – в космосе есть тысячи способов погибнуть. Как будто Сандра Ип могла бы заменить Наоми.

С одной стороны, о таком и подумать невозможно. С другой стороны – резонно. Алекс есть Алекс, и другого такого не будет. Но если что, им понадобится пилот. А шансы на «если что» были весьма высоки.

«Мински» начал жизнь с рывка от Луны. Он нес на себе колонистов, финансировавшихся «Роял Чартер Энерджи». Той самой компанией, что высадилась на Илос, Лонгдюн и Новый Египет. Пойди все, как они задумывали, корабль, нырнув в кольцо врат, выскочил бы у системы, называвшейся Сан-Эстебан. Вышло иначе: «Серрио Мал» перехватил и ограбил колонистов, и теперь «Мински» тормозил на подходе к Церере с остатками команды и тем, что люди Мичо Па оставили от груза. С пищей и водой, с гидропонным и медицинским оборудованием, техническими мехами и научной аппаратурой – и с людьми, чтобы все это использовать. Рядом тормозил военный корабль Свободного флота. Эскорт. Может быть, он от Па. Может быть, не ловушка.

Может быть, Фред не распылит его в радиоактивное газовое облако. Но только может быть.

Холден сидел один в рубке. Вывел на экран инвентарную схему «Роси», а на ручном терминале прокручивал новый смонтированный Моникой ролик. Инвентарь пискнул и обновился. Новые данные дошли до сознания секунду спустя.

– Алекс?

– На месте, хозяин, – отозвался тот. Голос был слышен и по связи, и прямо из кабины наверху.

– Подтверди, что ты видишь спецификацию сока в твоем амортизаторе?

Короткая пауза.

– Подтверждаю, что вижу дрянной синтетический сок, гарантирующий мигрень и понос после восьми часов использования.

– Серьезно?

– На «Кентербери» и то был лучше, – сказал Алекс. Холден забеспокоился.

– Почему у нас третьесортный сок?

Наоми ответила так, словно находилась рядом, а не работала в погрузочном мехе на палубе:

– Потому что иначе пришлось бы заряжать инжектор морфином, чтобы тебе было пофиг, когда раздавит в лепешку. Идет война, знаешь ли.

– Это точно, – признал Холден, принимая следующее обновление инвентарного списка.

Амос подал голос:

– Должен показать восемьдесят процентов боезапаса к ОТО.

– Он показывает восемьдесят один, запятая, семь, – уточнил Холден.

– Правда? Готов поручиться, что там ошибка.

– Проверь, – велел Холден. – Я дам тебе знать, если корабль за это время исправит данные.

– Делаем, – согласился Амос.

«Делаем». Вместе с Клариссой. Пора бы уже взять себя в руки. Холден стыдился себя, но плохо представлял, как избавиться от этой неловкости. Он сбросил этот вопрос в конец списка приоритетов – как всегда. Как знать. Может, все они погибнут под пушечными залпами прежде, чем он снова всплывет наверх. Тогда не придется и волноваться.

На ручном терминале мигала, загружаясь, новая версия последнего видео. Это будет десятая. Большую часть занимает интервью с парой музыкантов, на которых он наткнулся в станционных трущобах. Астерский жаргон пер у них так густо, что пришлось запустить программу перевода, зато голоса звучали мелодично, и в них было чувство, не нуждавшееся в переводе. Моника переместила субтитры под верхний край рамки, так что слова оказались рядом с лицами, позволяли, читая, улавливать выражение. Эти двое выглядели дедом и внуком, но обращались друг к другу «кузен».

Он прослушал их спор о разнице между живой музыкой и записью, между тем, что они называли исполнением «тенилегес», – и с микрофонами. Музыканты не вспоминали о Земле и Марсе, об АВП и Свободном флоте. Холден об этом и не спрашивал, а когда через несколько минут разговор коснулся политики, вернул его к музыке. Еще два напоминания, что не все живущие вне гравитационных колодцев сбрасывали на Землю камни. Этот сюжет Холдену очень нравился. Хотелось выпустить его в эфир, прежде чем они отчалят. На всякий случай – хотя он себе и думать не позволял, какой такой случай. Просто – на всякий случай.

Первые девять выпусков привлекли некоторое внимание. Холден понимал – отчасти за счет его имени. Роль мелкой шишки в большой политике бывает и выгодной: в частности, всегда найдется небольшая, но преданная аудитория, которая поддержит твои проекты. Но главное – у Холдена появились подражатели. На Титане, на Луне и на Земле делали такие же интервью, такие же срезы жизни.

А может, их и раньше делали, и это Холден им подражал. Просто до него их не замечали.

– Кэп? – позвал Амос, и Холден спохватился, что зовет он не в первый раз. – Ты там в порядке?

– Я на месте. В порядке. Отвлекся. Что у тебя?

Ответила Кларисса:

– Один канал подачи не обнулился. Мы его нашли. Счет сошелся.

– Здорово! – восхитился Холден. На его терминале старый астер ударил по струнам гитары, а молодой засмеялся. Холден закрыл файл. Он уже не знал, получилось или нет. Его мозг не мог представить, как бы воспринял запись с первого раза. Увидят ли на Земле, на Марсе, на колонистских кораблях ту человечность, которую видел он? А по ту сторону врат?

Он услышал Наоми раньше, чем увидел. Оглянулся, как раз когда она вышла из лифта. На ее костюме еще темнели полосы пота там, где к телу прилегали крепления погрузочного меха, и когда Наоми склонилась его поцеловать, Холден поймал ее за плечи. Глаза у нее чуть покраснели, как всегда от усталости. Наоми засмеялась, поймав его взгляд.

– Что такое?

– Ты очень красивая, – объяснил он. – Надеюсь, я не забываю тебе об этом напоминать?

– Не забываешь.

– Тогда надеюсь, что напоминаю не слишком часто.

– Не слишком, – ответила она, усаживаясь в соседнее кресло и вытягивая руку, чтобы не выпускать его пальцев. – Ты в порядке?

– Вымотался немножко.

– Немножко?

– Еще не до галлюцинаций.

Наоми качнула головой. Всего-то на миллиметр в одну сторону и на миллиметр в другую.

– Знаешь, ты не обязан все налаживать.

– Да, спасение человечества от самого себя – коллективный проект, – согласился он. – Я на самом деле просто хочу показать всей Земле, всему Марсу, Поясу, Медине и колониям, что мы все-таки одно племя.

– И для этого передаешь опыт всех человеческих переживаний с зари истории?

– По возможности выпуская ту часть, где мы убиваем друг друга, – добавил он. – Не такое уж трудное дело.

– Хорошо хоть ты понимаешь, от чего устал.

Она пожала ему пальцы и выпустила, чтобы открыть тактическую схему Цереры с окружающим пространством. Станция с кораблями вокруг загорелась облачком голубых светляков – голубым помечались дружественные силы. Корабль колонистов с тащившимся за ним конвойным светились желтым – статус сомнителен, но объекты интересны. Дорандеву оставались часы.

– Я отчасти надеюсь, что Фред нас не отпустит, – признался Холден. – Попросим мы отключить зажимы, а он откажет, и застрянем мы здесь.

– А тем временем колонистский корабль в последнюю секунду перевернется и выстрелит собой по порту, устроит атомный фейерверк, – подсказала Наоми.

Холден подтянул к себе ручной терминал и отослал на Тихо одобрение Монике. Со скоростью света, но все равно на пересылку уйдет несколько минут.

– В твоем исполнении это не так соблазнительно.

Лифт у них за спинами пошел вниз, загудел на ходу. Алекс – все так же удвоенным голосом, из кабины и по связи – заканчивал с Амосом и Клариссой сверку инвентаря. Холден убрал терминал в карман для перегрузок. Если дело обернется неладно, ни к чему, чтобы он болтался по командной палубе.

Наоми тихо, сосредоточенно заговорила:

– Можно тебя спросить?

– Конечно.

– Зачем ты это делаешь?

Холден пожалел, что в мозгах туман. С какого-то момента у него речевой центр подключился прямо к языку, минуя другие части мозга.

– Потому что мы не сумеем исправить положение, взрывая все подряд. Нам нужны и другие инструменты в запасе.

Из лифта вышла Бобби. Было в ней что-то странное, но Холден не сумел бы сказать, в чем странность. Оделась в простой черный костюм, но держалась так, что он выглядел военной формой. Повисшие вдоль тела руки сжались в кулаки, но, казалось, не столько от злости, сколько от неуверенности. Все это не сулило добра.

– Привет, – окликнул ее Холден.

– Сэр.

– Пожалуйста, без «сэров». Никто ко мне так не обращается. Все в порядке? Фред чего-то хочет?

– Джонсон меня не посылал, – сказала Бобби. – Вы вылетаете, я явилась на свой пост.

– Отлично, – кивнул Холден. – Можешь управлять тактикой и огнем отсюда или занять место стрелка рядом с Алексом. Где тебе удобнее.

Бобби перевела дыхание, и в ее круглом лице что-то мелькнуло – Холден не успел понять что.

– Займу место стрелка, – наконец заговорила она и полезла в кабину. Холден, до боли наморщив лоб, провожал взглядом ее улетающие вверх лодыжки.

– Это было… гм, – пробормотал он. – Это оно и было?

– Оно и было, – согласилась Наоми.

– Хорошее оно или плохое?

– Очень хорошее.

– Вот дерьмо, – буркнул он, – а я все пропустил.

– Все там пристегнулись? – позвал Алекс.

Команда, один за другим, подтвердила. Все готовы. Готовы, насколько это возможно. Холден позволил затылку утонуть в геле амортизатора и переключил свой экран, чтобы видеть то же, что видела Наоми. Ужас, сколько кораблей плавало сейчас вблизи Цереры. Он слушал, как Алекс запрашивает отключение стыковочных зажимов. Церерский диспетчер молчал долгие мучительные секунды. И наконец: «Подтверждаю, „Росинант“. Вылет разрешен».

Корабль вздрогнул, гравитация вращения пропала – Алекс позволил центробежной силе сбросить «Роси» в пустоту. На экране они рисовались белой точкой, по касательной уползающей от широкого изгиба станции. Холден переключился на наружные камеры и посмотрел, как уменьшается планета-карлик.

– Ну, – заметила Наоми, – похоже, Фред не настолько против, чтобы нас задержать.

– Угу, – промычал Холден. – Надеюсь, он знает, что делает, когда доверяет такую тонкую работу агентам хаоса вроде нас.

Амос захихикал, и только тогда Холден сообразил, что вещает по общему каналу.

– Наверняка попутно решил проверить, что за дерьмо, – сказал Амос. – В худшем случае нас всех угробят, а он похвалит себя, что его людей на борту не было. В любом случае он в выигрыше.

В голосе Бобби Холден уловил улыбку.

– Умирать на посту без приказа запрещено.

– Как скажешь, Бобби, – смиренно ответил Амос.

– Держитесь, – вмешался Алекс. – Вывожу на курс.

Обычно Холден почти не замечал включения маневровых. Легкий танец векторов и тяги присутствовал в его жизни с тех пор, как он покинул Землю. Если сейчас ему стало не по себе, так это от усталости, тревоги и множества лишних чашек кофе. С каждой поправкой верх и низ чуточку смещались, и тут же возвращалась невесомость. Когда Алекс на несколько секунд включил эпштейновскую, «Роси» запел, гармоники отозвались в корпусе обертонами церковных колоколов.

– Не так лихо, Алекс, – попросил Холден. – Не хотелось бы расплавить кого-нибудь тормозным выхлопом. Пока, мне кажется, это будет лишним.

– Не проблема, – отозвался Алекс. – Подберемся на хорошей маршрутной скорости на параллельный с ними курс. Тогда финальное торможение никого не зацепит.

– Но торпеды и ОТО прогрей, – сказал Холден. – На всякий случай.

– Есть, – подала голос Бобби. – Нас запятнали дальномерным лазером.

– Кто? – Холден переключился с наружных камер на тактику. Россыпь кораблей флота. Наружная оборона Цереры. Медленно приближающийся корабль-пленник и его конвой из Свободного флота.

– О! – Наоми прокручивала список, не умещавшийся на экране. – Чуть ли не все.

– Конвойный корабль?

– И они тоже.

Приближающиеся суда у него на экране дрожали в облачке обновляющихся данных. Корабли глушили тормозную тягу, возникали из туманностей перегретого газа. Датчики «Роси» оценивали контуры и тепловые подписи, почти мгновенно выдавая подтверждения. Большой корабль соответствовал параметрам «Мински» – массивный, громоздкий, неповоротливый из-за бородавками обсевших борта спутников связи, заготовленных для сети над чужой планетой. Тот, что поменьше, был из марсианских корветов поколением новее «Роси», немного легче его, с обтекаемыми «атмосферными» обводами и, вероятно, с похожим вооружением. Его транспондер молчал.

– Смотреть противно, – заметил Алекс. – Два добрых марсианских корабля готовы сцепиться между собой. Неправильно это.

– Ну, – возразил Холден, – как знать? Может, мы на одной стороне.

– А если будет драка, – вставила Бобби, – давайте побеждать. Разрешите взять на прицел?

– А он нас взял? – спросил Холден.

– Пока нет.

– Тогда подождем, – решил Холден. – Не хочу начинать первым.

На его экране высветился запрос на связь от Фреда Джонсона, и Холден на полсекунды смешался, соображая, что делает Фред на корвете, и только потом увидел, что направленный луч идет от Цереры. Когда кончится, надо будет выспаться. Холден принял запрос, и Фред появился на экране в отдельном окошке.

– Еще не жалеешь? – спросил он.

– Совсем чуть-чуть, – ответил Холден. – А вы?

– Я хочу кое-что прояснить. Если – если! – ты возьмешь этот колонистский корабль, он ни при каких обстоятельствах не приблизится более трех тысяч кэмэ к моим докам. Если у него на борту кто-то нуждается в медицинской помощи, пусть остаются на борту, – медиков мы пришлем. Все, что сойдет с этого корабля, будет прежде обыскано, просканировано, перезагружено, продезинфицировано и опрыскано святой водой, если сумею отыскать священника. Мне здесь Троя не нужна.

– Понял.

– Я только потому на это согласился, что есть шанс вернуть живыми пленников Свободного флота.

– Других причин нет? – осведомился Холден. – Намерены вернуть груз прежним владельцам, а не пустить на спасение Цереры?

Фред мягко, тепло улыбнулся ему.

– Не будь засранцем.

– Ну вот, – вмешалась Бобби, – они нас поймали. Разрешите ответить услугой на услугу.

– Разрешаю, – сказал Холден.

Бобби невнятно забормотала себе под нос – кажется, она была счастлива.

– Осторожнее, Холден, – снова заговорил Фред. – Не нравится мне это все.

– Ну, если это ловушка, скажешь тому, что от нас останется: «Я же говорил».

– У меня тут тридцать кораблей, которые обеспечат вам такой атомный погребальный костер, что через четыре года его увидят с Проксимы Центавра. Если, сам понимаешь, там есть, кому смотреть.

– Слабое утешение, – заметил Холден.

– Нам нужна открытая связь, – предупредила Наоми.

– Фред. Я должен это сделать. Что получится, узнаешь, когда сделаю.

Фред кивнул и разорвал связь. Холден проглотил ком в горле.

– Что у нас с расстоянием?

– Дистанция торпедного выстрела, – сообщила Бобби. – А через восемь минут десять секунд можно подключать ОТО.

– Рельсовая прогрелась?

– Да, черт побери.

– Хорошо, – сказал Холден. – Наоми, дай мне связь.

Почти сразу на его экране появилось новое окно. Темное, в желтой рамке открытого канала. На таком расстоянии световой лаг практически не ощущался. Это само по себе нервировало.

– Неопознанный корабль, внимание. Говорит Джеймс Холден с независимого фрахтовщика «Росинант». Мы готовы принять «Мински». Надеюсь, вы здесь, чтобы его сдать. Неплохо бы вам представиться.

Экран остался темным. Вверх по позвоночнику поползла тревога. Тянулись секунды без ответа. Что-то неладно. Он застыл, репетируя про себя, как скажет Алексу: «Уводи нас отсюда. Сейчас что-то рванет». И что скажет Бобби: «Прежде всего защита „Роси“. Постарайся его обезоружить. Убей, если иначе нельзя».

Рамка моргнула. На долю секунды в ней появилась незнакомая остролицая блондинка, но почти сразу ее сменила другая женщина со стянутыми на затылке темными волосами. И с легкой циничной улыбкой на губах. Холден заметил, что не дышит, и выдохнул.

– «Росинант», – заговорила женщина, – я Мичо Па с «Коннахта». В отпаде от новой встречи, капитан Холден.

Глава 23 Мичо Па

«Мунро» погиб вторым. Силы Марко поймали его у облака техоборудоваиия и медикаментов, зарытых в пустоте. Насколько Мичо удалось восстановить ход событий, просьба о помощи поступила со старательского кораблика «Корвид». На борту у них было пять семей, и вспышка менингита заставила ввести детей в медикаментозную кому. Бросившийся на выручку «Мунро» был перехвачен двумя корветами Свободного флота и, спасаясь от них, нарвался на два других. Марко записал обращение капитана – немолодого мужчины по имени Леви Уоттс, которого Мичо прежде почти не знала, – с мольбой пощадить команду, а потом корабль уничтожили.

Их конец не был достойным. Он был огненным. Запись распространили по дюжине анонимных каналов, сопроводив списком остальных присоединившихся к ней кораблей.

Транспондер «Корвида» пропал. Споры, уничтожили его вместе с кораблем или захватили, чтобы использовать как наживку, ни к чему не привели. Так или иначе, намек был прозрачен: никто не смеет изменять Свободному флоту, а Свободный флот – это Марко Инарос. Эванс и Надя взяли на себя переделку протокола связи для оставшихся у Мичо кораблей. Она видела заботу в их взглядах, улавливала в тембре голосов. Она любила их за сочувствие, но сейчас в любви была дистанция. Холодок. Она не знала, надолго ли застыли в ней ярость и горе, но пока единственным возможным для нее трауром оставался беспощадный анализ.

Может быть, это их и тревожило.

«Мински», погасив все огни, вышел за плоскость эклиптики на орбиту, которая через несколько месяцев привела бы его к кольцам-вратам с надеждой прорваться в медленную зону раньше, чем перехватят корабли Свободного флота. Так что Фойл на «Серрио мал», захватив его, спасла жизнь всем, кто был на борту. После броска в кольцо беглеца в считаные минуты разнесли бы на куски выстрелом из рельсовой пушки. Правда, колонисты об этом не знали. И Мичо им не сказала.

Фойл, даже узнав, что корабль-приз будет направлен к Церере, в руки врага, не отказалась его конвоировать. Был соблазн ее и отправить, но Мичо не поддалась. Выйти на Фреда Джонсона решила она, ей в случае чего и голову терять.

Передавать корабль планировали тайком и быстро: короткий разгон на высоких g и выход на пересекающуюся с Церерой орбиту, позволявшую уклониться от главных сил Марко.

Когда Марко, целую жизнь назад, поручал ей снабжение Свободного флота, Мичо достались самые маленькие и легкие корабли. Да, вооруженные, но не для серьезного боя. Ей предстояло обгонять большие неуклюжие ледо- возы, переоборудованные под колонистские транспорты. С этими тяжеловесами легко было иметь дело. Крупные корабли оставались Марко и Розенфелду для войны с внутренними планетами. Те орудовали кувалдой, а она – скальпелем.

Теперь ей предстояло проверить, сработает ли план прорезать тропинку там, куда не протиснется великий Марко Инарос, или ее мятеж закончится скоро и трагично.

«У мироздания на тебя свои планы, – прозвучал в памяти голос Жозепа. – Без причины ты бы не прошла так далеко через столько опасностей».

Каждый утешает себя такими красивостями. Что он особенный. Что все не зря. Что некий великий разум за завесой реальности о них заботится. И что видовая история все равно кончается смертью.

«Неопознанный корабль, внимание. Говорит Джеймс Холден с независимого фрахтовщика „Росинант“. Мы готовы принять „Мински“. Надеюсь, и вы здесь с той же целью. Неплохо бы вам представиться».

– Ах ты хрен! – сказала Мичо.

– Капитан? – отозвалась Оксана.

Джеймс Холден. Пожалуй, самая загадочная личность в системе. Землянин, работавший на АВП Фреда Джонсона. Лидер выступления против Ашфорда в медленной зоне. Самый ненавистный Марко Инаросу человек. Посланник, избранный Марсианской республикой и ООН для миссии на Илосе, и любимая пешка всех и каждого. Приснись ей когда-нибудь, что ее приветствует этот голос, Жозеп назвал бы сон пророческим. Знать бы только, что он предвещает.

Ее экран показывал станцию Цереры с кораблями, клубившимися вокруг готовым к атаке роем. Приемные антенны и телескопы по всей системе были сейчас нацелены на нее: на «Мински» и конвоирующий его корабль.

Где-то сейчас Марко видит, как она упускает шанс расстрелять Джеймса Холдена. Пожелай Господь дать ей шанс отступиться от мятежа, лучшего бы не придумал. Она держит Холдена на мушке. Даже если она погибнет, даже если все они погибнут, остальные подчиненные ей корабли вновь примут в лоно Свободного флота. Не будет больше «Андорских волшебниц» и «Мунро».

«Это не случайность», – проговорил в памяти Жозеп. А что же еще?

– Капитан, жду приказа, – напомнила о себе Оксана.

– Дай связь.

Оксана включила передатчик, хмыкнула, досадуя на какую-то мелкую оплошность, и перевела связь на пост Мичо. Холден беспокойно уставился в камеру. Годы пощадили его. Лицо выглядело спокойнее, а штрихи печали и юмора его даже украшали. Мичо задумалась, все ли члены команды сейчас на «Росинанте», или он оставил Наоми Нагату там, где Марко до нее не дотянуться.

– «Росинант», я Мичо Па с «Коннахта». В отпаде от новой встречи, капитан Холден.

Он растянул губы в мальчишеской улыбке, и Мичо, на удивление себе самой, улыбнулась в ответ. Не от радости – голова шла кругом от страха. Сердце нетерпеливо стучалось в ребра. Добивалось внимания. «Я могла бы его убить. Он мог бы убить меня. И тому и другому нашлось бы оправдание». На «Росинанте» установлена рельсовая пушка. Если он выстрелит, она узнает об этом уже покойницей. Но, может быть, он не станет стрелять. И она, может быть, тоже не станет.

– И я в отпаде, капитан Па. Интересные времена.

Па засмеялась и услышала свой смех, как чужой. Эванс озабоченно оглянулся на нее. Она не ответила на его взгляд.

– Не могу не заметить, что некоторые ваши корабли держат меня под прицелом, – легко бросила она.

– Нервничают люди, – объяснил Холден.

– Вас прислали как символ или как?

– Никак. Просто вытянул короткую соломину.

Жуткое чувство – говорить с человеком из-за линии фронта даже без светового лага. Хотелось перевернуться и пуститься наутек во всю прыть. Каждая секунда свободного полета подводила ее ближе к Церере, к единому флоту, к Фреду, так его, Джонсону. От каждой точки на тактической схеме у нее начинался зуд. Они враги, такие же, как Марко. Но пока что враг моего врага играл мягко.

Только без резких движений. Ничего не делать без предупреждения. Они справятся.

– Мы готовы передать вам «Мински», – сказала она. – Все пассажиры на борту, заперты в каютах. Я перешлю описание груза.

Холден кивнул.

– Так. Ничего там не взорвется по ходу дела? Мин- ловушек не попадется? Просто есть умники, полагающие, что я здорово сглупил, поверив вам.

– И на моей стороне таких хватает. Что бы мы с вами сейчас ни наговорили, их не переубедишь. Надо просто пробовать и смотреть, что из этого выйдет.

Ее оборвал вскрик Оксаны.

– Шесть быстродвижущихся объектов со стороны Цереры. Шесть торпед. Пятьдесят секунд до удара.

Весь воздух, оставшийся в груди у Мичо, вытолкнуло наружу страхом таким глубоким, что он воспринимался как спокойствие. «Огонь из всех орудий. Уходим». Что бы она ни решила, приказывать надо немедля.

Но она взглянула на Холдена и увидела, что тот удивлен. Даже потрясен.

И зол.

Надо было приказывать. Стрелять. Ее семья сейчас погибнет. Стоит ей выстрелить, остальные расстреляют их. Надо бежать. На полной тяге. Расплавить все, что подвернется под дюзы.

«Стоп, – подумала она. – Погибнем так погибнем, но сейчас остановись».

Почему сердит Холден?

– Холден? – дрожащим голосом позвала она. – У нас проблемы?

– Да разрешаю на хрен! – рявкнул Холден, и ей понадобилась доля секунды, чтобы понять: он отвечает не ей.

– «Росинант» открыл огонь из ОТО, – тонким срывающимся голосом доложила Оксана. Ее страх резонировал, отдаваясь в палубе.

– Подключаю наши ОТО, – сказал Эванс.

– Запрещаю, – выкрикнула Мичо, не успев обдумать ответа. И, в потрясенной тишине, продолжала: – Коснешься управления огнем – убьешь нас всех. Вы поняли, мистер Эванс? Все, кого вы любите, умрут, и умрут по вашей вине.

Муж смотрел на нее, и в его взгляде было смятение. Его пальцы зависли над панелью, подергиваясь от нетерпения. Выстрели она в него, он не счел бы это большим предательством.

– Оксана, куда стреляет «Росинант»?

– Нет-нет-нет, – заговорил Холден. – Мы в них. Не в вас. Не подумайте…

– Он выстрелил по снарядам с Цереры, попадание через… есть, сэр. «Росинант» расстрелял торпеды.

Мичо кивнула. Кровь билась в жилах, руки дрожали. Она услышала панику в своем голосе, как из соседней комнаты, но не ощутила. Она ничего не чувствовала.

– Эванс, – велела она. – Убери руки.

Эванс взглянул на свои пальцы, словно не ожидал увидеть, и медленно опустил их, свесил вниз. Мичо видела, как в его глазах возникает понимание. Начни он стрелять, вражеский флот ответил бы. «Росинант», может быть, нет, но остальные наверняка. Одно движение пальца, и его инстинкты убили бы семью. Застонав, как стонал, когда бывал болен или пьян, Эванс отстегнулся и толкнул себя из рубки. Амортизатор закачался на шарнирах у покинутого поста. Мичо не стала его останавливать.

Холден у нее на экране склонился к камере. Не сильно – чуть-чуть, как человек бессознательно сгибается, прикрывая себе живот. Мичо заставила себя расслабить спину. Тянулись секунды ожидания нового удара. Сердце стучало раз за разом, а удара не было.

– Ну… – сказала она.

– Угу, – ответил Холден.

Прошла еще минута. Мичо слышала за спиной Холдена голос. Наоми Нагата. Слов не разобрать, зато интонации были выразительны, как цветная картинка. Значит, он не оставил ее в безопасном месте. Это честно. Да вряд ли где вообще сейчас безопасно. Краем сознания Мичо отметила первые признаки адреналинового шока: легкую тошноту, углубляющуюся слабость, грусть. Их она тоже игнорировала.

– Так о чем я говорила… – Голос прозвучал неожиданно ровно. – Вы получаете «Мински» со всем содержимым. Готова передать вам контроль. А потом мы уберемся, пока еще кто в нас не пальнул.

– Это не Фред, – сказал Холден. – Не знаю, кто выпустил эти торпеды, но мы разберемся.

Губы у Мичо отяжелели и застыли, как каменные. Неважно, кто на Церере спустил курок. Если копнуть поглубже, за ним непременно обнаружится Марко Инарос.

– Буду признательна, – выговорила она. – Дайте знать, когда сможете принять протоколы дистанционного управления.

* * *

Ответа от Марко не пришлось ждать и часа. Он горестно качал головой, глядя в камеру большими темными глазами. Экран притушил его природную харизму, но совсем загасить не смог. Доказательство, что изменница Мичо Па сотрудничает с Землей. Подрывает усилия Свободного флота по защите и восстановлению Пояса. На глазах у всех оказывает помощь врагу. Голос его дрожал от возмущения за своих и отвращения к ней, пособнице врага.

Л что «враг» включал в себя миллионы брошенных им астеров, неважно. Мичо задумалась, важно ли это для тех, кто его слушает.

Марко приложил картинку с «Росинантом», защищающим «Коннахт». Если кому не хватало, вот решающее доказательство, что она в одной постели с людьми, желающими поражения Свободному флоту и Поясу.

Мичо смотрела из рубки, и в голове теснилась дюжина ответов. Она даже начала один записывать, но слова не шли с языка от ярости, и под конец женщина, смотревшая на нее с экрана, выглядела как раз такой сумасшедшей, как описывал Марко.

Они уходили от Цереры, но сильно не разгонялись. Все ведь было затеяно для того, чтобы спрятаться от смерти под крылом внутряков. Чтобы показать еще верным ей кораблям и горстке оставшихся независимыми, что на выбранном ею пути надежды больше, чем у Марко, что защита существует. Мичо каждой клеточкой тела тянулась во всю прыть рвануть из этой новой зоны безопасности, но она не за тем сюда летела. Не за тем рисковала кораблем, семьей и жизнью. И вот – треть g, а потом свободный полет, переориентация и новый разгон. Уходя из- под пушек Фреда Джонсона, она старалась сбить Марко со следа «Коннахта».

В эту ночь Оксана пришла к ней в каюту не как офицер, а как жена. Принесла с собой бутылку виски с серебристой насадкой и две груши для питья. Мичо сперва не хотела ее принимать, но уж когда приняла, вцепилась как в последнюю соломинку. Секс для Мичо был чем-то вроде музыки. Или языка. Им можно было выразить все. Сейчас он выражал гнев, грусть и одиночество.

Потом, вместе с Оксаной пристегнувшись к койке, она вслушивалась в дыхание жены, глубокое и ровное – так, наверное, звучит на Земле прибой. На сердце было хрупко и запутанно – все казалось сложнее, чем с утра. Она осторожно, чтобы не разбудить Оксану, дотянулась пальцами до ручного терминала и запустила обвинительную речь Марко. Свет экранчика залил каюту, а звук она приглушила так, что остался только далекий перестук твердых согласных. В таком виде в речи Марко проступил ритм. Бьющийся ритм, словно подражающий ритму сердца. Раньше Мичо его не замечала.

Она перешла к архивированным копиям сообществ и форумов. Полно откликов и мнений. Осуждение для нее и ее семьи. Декларации ненависти. Угрозы смертью. Ничего неожиданного. Ради того, чтобы накормить и поддержать этих людей, она рисковала всем. А они ее возненавидели – за то, что она ради них воспротивилась воле Марко. Не все, но многие. И от души.

Хорошо, что она не ради популярности старалась.

Прозвучало предупреждение о поправке курса и предстоящем ускорении. Мичо переключила терминал на систему управления «Коннахта». Надя запланировала сложный разворот по всем трем осям с переменным ускорением – после такого, если не следить за ними на всем протяжении маневра, никак не просчитать, где они окажутся. Пошел отсчет, ускорение мягко прижало их с Оксаной друг к другу и развернуло под ними койку-амортизатор – качнуло в одну сторону, в другую, в прежнюю позицию. Эпштейн рокотал глухо, словно Бог виновато прочищал горло.

Оксана зевнула, потянулась, пристроила ладонь на плечо Мичо.

– Хой, капитан! – Голос после сна и любовных ласк звучал сипловато. Мичо вздохнула и улыбнулась.

– Навигатор Буш, – отозвалась она в том же формальном тоне и сплела с Оксаной пальцы, – спали бы вы.

– А ты что? Не спится?

– Ничего, – успокоила Мичо. – Случись бессонница, обращусь к автодоку. Приму что-нибудь.

– В какой мы позиции?

Мичо чуть не спросила: «Ты о чем?» Лишь бы не думать. Конечно, Оксана имела в виду реакцию Свободного флота. Где сейчас несущиеся на них военные корабли? Сколько дальнобойных торпед выпустили по ним корабли и станции Пояса в надежде, что скорость и внезапность перехитрят их систему точечной обороны? Мичо поцеловала жену в лоб, под линией волос. Волосы у Оксаны пахли мускусом и ванильным экстрактом – она предпочитала эти духи. Чудесный запах.

– Все нас ненавидят, но никто пока не стреляет, – сообщила она.

– Но будут стрелять.

– Будут. Мы устроили себе островок безопасности. Раз они приняли нашу дань, на Цереру и на любую станцию, взятую Фредом, чтобы его, Джонсоном, можем лететь, не опасаясь погони Марко. Если только он не готов к открытому сражению с внутряками.

– А если готов, мы уже ничего не значим, – подсказала Оксана и коснулась губами ключицы Мичо. – А ты как? Ничего?

«Коннахт» разгонялся по закрученной штопором кривой, амортизатор водило из стороны в сторону. Словно вселенная сворачивалась воронкой вокруг их неподвижных тел. Мичо в темноте пожала плечами.

– Не знаю. Я уверена в том, что делаю. Добываю то, что надо Поясу, и раздаю тем, кому нужнее всего. Но… спасибо нам никто не скажет.

– Кто-нибудь да скажет, – не согласилась Оксана. И, чуть поразмыслив, добавила: – То есть не из власть имущих, конечно.

– Но мы ведь над этим и работаем, верно?

– Работаем? – Оксана протерла глаза.

– Раз никакие власти нас не любят, давайте, черт возьми, сами станем властью.

Глава 24 Пракс

Утренний распорядок не менялся день ото дня. Пракс вставал раньше всех, шлепал на кухню в халате и тапочках. Заваривал чай и готовил завтрак на всю семью. Девочкам оладьи и бекон. Им с Джуной красный рис и яйца. Он запускал через систему музыку. Обычно выбирал что-нибудь спокойное и блуждающее, как говорила про его «массажную» музыку Джуна. А к тому времени, как рис доваривался, а бекон поджаривался, он уже слушал шум душа от Джуны и голоса девочек. Сегодня выдалось такое утро, когда Мэй с Наталией мило болтали. Бывало и по-другому – когда они сердито переругивались.

Когда душ Джуны смолк, он вылил на гриль первую оладью и бросил рядом два кусочка бекона. Подходили они почти одновременно, так что можно было переворачивать двумя руками сразу. Зрелищный фокус, он всегда смешил Мэй. Из прихожей доносились властные распоряжения Джуны – умываться, причесаться, одеваться! Когда все вышли к столу, Пракс оказался единственным, кто еще не оделся на работу. Девочки похихикали над лентяем в халате, хотя он-то успел больше всех, а Пракс притворился обиженным, хотя вовсе не обижался.

После завтрака Джуна по дороге на работу забрасывала девочек в школу, оставляя его мыть посуду, тоже принимать душ и собираться в лабораторию. Они не сговаривались – просто так сложилась их домашняя жизнь. Праксу она нравилась. Приключений с него хватило на всю жизнь. И работалось ему лучше, когда все шло по накатанной.

Он подсластил себе чай тем же сиропом, которым поливал оладьи, расставил тарелки и стаканы и уже сел на свое место перед рисом и яйцами, когда вошла Джуна, по обычаю всех матерей в истории подгоняя перед собой девочек, будто пастух овечек.

Мэй в это утро была смирнее обычного, Наталия чуть веселее, но все в пределах допуска. Джуна приглушила музыку, чтобы не мешала застольному разговору. Пракс не заметил, когда разговор свернул на опасную дорогу.

– Что такое «сопротивление»? – спросила Наталия. Серьезный трезвый тон у такой малышки был чуточку комичен.

– Это показатель прохождения электронов через разные материалы, – объяснил Пракс. – Видишь ли, нам представляется, что ток течет по проводам, как вода по трубам. А на самом деле, когда переходишь на квантовый уровень, все гораздо сложнее, хотя это очень-очень хорошая модель.

– А модель – это способ что-то понять, – вспомнила Наталия. Девочка гордилась собой – это объяснение она слышала от них с Джуной довольно давно. Пракс полагал, что Наталия еще не доросла до таких сложностей, но, как видно, девочка запомнила. Впрочем, и Мэй иногда удивляла отца глубиной понимания.

– Да, – согласился Пракс, – именно так. Так вот, сопротивление показывает, насколько легко или трудно электронам протекать в какой-то среде.

Наталия наморщила лобик. Мэй отвела взгляд, а Джуна вдруг замерла. Странно. Видимо, он не сумел объяснить понятно для девочек. Пракс попробовал заново:

– Представьте себя толстую соломинку. – Он показал руками. – Через нее пить сок очень просто. А если взять тонюсенькую соломинку, через нее вытянуть сок из стакана будет очень трудно. Большая соломинка похожа на материал с малым сопротивлением, а тонкая – с большим.

Наталия очень серьезно кивнула. Такое лицо Пракс видел у нее, когда девочка задумывалась над трудной задачей.

– Это хорошо или плохо? – спросила она.

Пракс рассмеялся.

– Не хорошо и не плохо. Так устроен мир. Например, если тебе нужна цепь с низким сопротивлением, а у нее высокое, ты такую цепь хорошей не назовешь. Но только потому, что тебе нужна была другая. А там, где тебе нужно высокое сопротивление, та же самая цепь окажется хорошей. Здесь нет правильного или неправильного, это просто свойство вещей.

– Пора идти, – слишком резко вмешалась Джуна. Таким голосом она говорила, когда ее что-то тревожило. А ведь до выхода еще оставалось добрых пятнадцать минут. Может, что-то случилось у нее в лаборатории биопленок?

Оставшись один, Пракс снова сделал погромче музыку, убрал посуду, принял душ и переоделся в рабочее. Комнаты без них выглядели странными, а лишнее время немного пугало своей пустотой. Всю дорогу к станции трубы Пракс беспокоился, не забыла ли Мэй принять лекарство. Он собирался просмотреть в трубе новые данные по пищевым дрожжам, но взгляд все время срывался с ручного терминала на экран, укрепленный напротив. На нем крутили новости, но текста было не разобрать за дребезжанием вагона и голосами попутчиков. Где-то вели бой корабли – он не понял где. Земля, Япет, Паллада, Церера, Марс… В пустоте между ними, вдали от всего. Бой мог идти где угодно. Пракс только потому был уверен, что не здесь, что молчал сигнал тревоги.

На центральной станции половина пассажиров прошаркала в сводчатый переходник, уступив место встречному потоку. Среди вошедших было шесть человек в форме Свободного флота. Флотские теперь открыто носили личное оружие и держались нагловато. С ними были две девушки из штатских. Они пересмеивались, заигрывали с мужчинами. Старшей вряд ли больше двадцати. Не так уж намного старше Мэй. В самом деле… Пракс еще раз глянул новости и уткнулся в ручной терминал. Сосредоточиться по-прежнему не удавалось, но почему-то при представителях Свободного флота хотелось потупить взгляд. Сердце чуть зачастило, спина напряглась. Он ничего плохого не сделал, но ощущение угрозы и чувство вины в таком тесном родстве, что одно редко обходится без другого.

В нижнем университете их заставляли слушать и гуманитарные курсы: литературу, драму, восприятие искусства. Для общего кругозора. Пракс тогда выбрал философию, надеясь найти в ней некоторую научную строгость. С тех пор почти все забылось, десятилетия нейропластической перестройки вымыли воспоминания. То, что осталось, вспоминалось фрагментами, как давний сон. Но сейчас, когда он вжимался в сиденье вагона, несущего его к поверхности, чувствовал позвоночником гул и вибрацию, слышал слишком громкий хохот солдат, один момент он вспомнил живо и ярко. Профессор – тучный лысеющий мужчина с румянцем пьяницы и так отягощенный интеллигентностью, что вокруг него менялась кривизна пространства, вскинул руку, провозглашая: «Ужас обыденности!» Помнится, это было что-то из Хайдеггера, но здесь и сейчас Пракс понял эти слова куда лучше, чем понимал тогда.

Сейчас так и было. Ужас стал обыденностью.

Он надеялся с утра заняться своей темой, но Хана и Брайс перехватили его еще на подходе к лаборатории, пристроились рядом.

– Я посмотрел открытый раздел. Там что-то не заладилось с переносом данных, – говорил Хана. – В директории показатели на штамм восемнадцать только до девятого поколения.

– Нет-нет, – успокоил Пракс. – Я знаю, это я еще не внес новых. Собирался, да отвлекся.

Брайс сдавленно хмыкнула. Пракс ее понимал и не позавидовал бы ей. После смерти Карвонидес девушке пришлось вместе с собственной работой справляться за погибшего куратора. Пракс не первый день собирался перенести все существенные данные в открытый раздел. Он сам не знал, почему до сих пор не собрался. Просто всякий раз что-то мешало.

– Босс, – сказал Хана. – Нам нужны последние данные по восемнадцать-десять. Или нам начать новую серию?

– Незачем вам начинать новую серию, – возразил Пракс.

Они подошли к дверям его лаборатории. Хана сунул руки в карманы, выпятил челюсть, нацелил взгляд сантиметров на десять влево от Пракса.

– Знаю. Но…

– Я прямо сейчас все сделаю, – перебил Пракс. – Дайте мне полчаса.

Он нырнул к себе и плотно закрыл за собой дверь. Хана с Брайс помаячили еще за матовой стеклянной створкой и ушли. Пракс сел к столу. Ему хотелось проверить уровень воды и взять новые образцы из гидропонного. Он несколько минут боролся с искушением, оттягивая выход в раздел Карвонидес. Но он обещал: сейчас же, и в самом деле опыты на животных надо было продолжать.

Он вывел директорию сотрудников, ввел свой код доступа и подождал, пока система проверит биометрию. Потом, глубоко вздохнув, задавив подступающий ужас, вошел в материалы покойницы. Это была его обязанность. Никаких причин для беспокойства.

Две сводки были в состоянии редактирования, их для переноса пришлось закрыть. Простое дело, но несколько секунд оно заняло. Придется и ее переписку просмотреть. Проверить, не следует ли переслать что-то Брайс или наверх, к Макконнелл. В личные сообщения совать нос ни к чему, да, наверное, лучше бы ему и не знать лишнего. Только вот в теме одного сообщения мелькнуло имя Джеймса Холдена. «Новое видео Джеймса Холдена с Цереры». Джеймса Холдена, который спас Мэй. И самого Пракса. И всех. Пракс не собирался открывать сообщения. Это вышло на рефлексе. «Вроде бы интересно – ну-ка, что там?»

На экране, как и было обещано, возник серьезно заглядывающий в камеру Холден. С одной стороны, съемка выглядела профессионально. Картинка не дрожала, не дергалась. Цвета были тщательно стилизованы под программу новостей. Голос Холдена, когда тот заговорил, звучал отчетливо и ясно, не резал ухо. Но держался Холден с неловкой искренностью, какой не добьешься репетициями. Эта повадка была Праксу так знакома, что показалось, они снова встретились лицом к лицу.

– Говорит Джеймс Холден со станции Церера. Сегодня мы показываем третью серию нашего бесконечного сериала, и я очень надеюсь, что все вы ее ждали. Особенно мои друзья и родные на Земле и на Марсе. Я повторяюсь, но мы записываем наши клипы и интервью для того, чтобы у нас дома увидели лица и услышали голоса живых людей из Пояса. И… да, позвольте представить…

Картинка сместилась к долговязой девочке, сидящей в камбузе «Росинанта». Пракс подался вперед. В самые тяжелые времена своей жизни он сидел на этом самом месте. Его накрыла волна ностальгии, словно при виде своей комнаты в верхнем университете, – знакомое место, которое когда-то много значило для него, – и в нем эта незнакомая девочка.

– Элис Каспар.

– Прекрасно. Так, и где ты живешь?

– На станции Церера. В квартале Салюторг.

Пракс досмотрел до конца. Хлопки шин-син, восторг и увлечение землянина. Девочке, похоже, было за него неловко, а тот и не заметил. Старушка, которую они называли тиа, с ним заигрывала. Это выглядело… мило. Рядом с известиями о войне и гибели, с картинами вгрызающихся в сталь и керамику противника кораблей, с зашитыми в мешки телами землян видео Холдена было пустячком. Приятным. Незначительным. Даже милым.

Клип кончился. Пракс удивился, обнаружив слезы на щеках. Он вытер лицо обшлагом и вздрогнул, когда следующее сообщение автоматически открыло видео. Тонколицая женщина, смуглей, чем Джуна, но с такими же глубокими карими глазами, улыбнулась в камеру. Картинка подрагивала, цвета были отрегулированы не так профессионально, как на видео Холдена.

– Это Фатима Креган с ответом Джеймсу Холдену и всем добрым людям Пояса. Мы сейчас в лагере беженцев, открытом губернатором Арекипы, и я хочу сегодня познакомить вас с женщиной, которая кружила головы и наполняла желудки, по-моему, всему нашему городу.

Пракс слушал как завороженный. А когда видео кончилось, открылось следующее, из Шанхая: на нем старик в ермолке расспрашивал музыкантов народности хань об их музыке, а потом смотрел, как они играют в переулке, в облаке цвета глины. Пракс засмотрелся.

В дверь тихо постучали. Брайс просунула голову в щелку.

– Извините, что отрываю, сэр, но….

– Нет-нет-нет, все нормально. Я как раз переношу… – Пракс подхватил отчеты Карвонидес и перетащил их в открытый раздел. – Теперь у вас есть к ним доступ.

– Спасибо, сэр. – Помолчав, Брайс спросила: – У вас все нормально?

– Все хорошо. – Пракс снова вытер глаза. – Продолжайте.

Она закрыла дверь. Два часа рабочего времени куда-то подевались, и ему надо было спешить, чтобы взять все образцы до обеда.

«Мы могли бы спасти жизни. Одно сообщение».

Пракс закрыл отдел покойной, поставил его на административный пароль. Некогда было задумываться о постороннем. Его ждала работа. Торопясь наверстать время, Пракс прогнал свои образцы в обеденное время и успел перехватить несколько ложек риса с грибами до начала совещания. Потом пора было забирать из школы Мэй с Наталией, но он отправил сообщение одному из родительского кооператива. Девочки поиграют с подружками, пока не вернется домой Джуна. А Пракс задержался, заглянул к Хану и Брайс. Проверил, все ли данные им открылись.

Все было легко и странно, как во сне. Пракс видел себя как бы со стороны. У себя в кабинете он перепроверил дневную серию образцов. Сколько в воде растворенного углекислого газа, сколько азота, кальция, марганца. Растения выглядели хорошо, но до полной обработки статистики судить было рано. Это нормально.

Он устоял перед искушением снова открыть раздел Карвонидес. Поискать еще ролики Холдена или вдохновленных им последователей. Неудачная мысль. Вместо этого он ждал, работал, посматривал сквозь стекло. Осталась одна Брайс, а ее рабочее место было дальше по длинному изогнутому коридору. Пракс закрыл терминал, отметил уход, прошел в мужской туалет и подождал там. Вымыл руки. Подождал. Потом как ни в чем не бывало вышел на административный этаж, прогулялся к посту учета, открыл терминал гостевым аккаунтом, получил данные и протоколы, заботливо выложенные супервизором Праксидиком Менгом в открытый доступ. На экране висел бледно-голубой логотип Ганимеда. Пракс переслал копий на Землю Сэмуэлю Лабари и Ингрид Диньяж и на Луну – Горману Ле. С коротким сообщением: «Прошу подтвердить результаты».

Потом он закрыл терминал и вышел в общий коридор. Все выглядело ярче обычного – он не взялся бы судить, от усталости или возбуждения. Или по двум причинам сразу.

По пути домой он задержался у ларька с лапшой. Взял «Без крыши» для себя и Джуны. И жареного тофу для девочек. И – роскошь – рисового вина. И круглый керамический контейнер мороженого с зеленым чаем – на десерт. Дома он застал Наталию, ноющую, что приходится зубрить меры времени, и Мэй, которая, закрывшись в своей комнате, переписывалась со школьными подружками и любовалась на выступление мальчиков годами тремя-четырьмя старше нее. В другой раз он бы вытащил всех к ужину, но в этот вечер не стал никого тревожить.

Он разложил лапшу в разлагающиеся керамические мисочки, украшенные ласточками и веточками, отнес одну Наталии на рабочий столик, другую – развалившейся на кровати Мэй. Какая она выросла большая! Скоро запросто будет заглядывать ему через плечо. Его малышка, которую он не чаял увидеть живой, а теперь посмотрите-ка на нее! Когда отец поцеловал ее в макушку, девочка вопросительно подняла взгляд. Он кивнул ей на экран: трогательные ребята!

Они с Джуной вместе сели за стол, как во времена ухаживания. Пракс смотрел на нее: изгиб щеки, шрамик на костяшке левой руки, мягкая складка ключицы. Словно запасал ее на будущее, когда ее рядом не будет. Или его не будет.

Рисовое вино щипало язык. Может, оно всегда было таким: одновременно прохладным и согревающим, – только он раньше не замечал. Джуна рассказывала, как прошел день, толковала о политике и дворцовых интригах в лаборатории, а он слушал ее голос как музыку. Пракс уже собирался убрать тарелки и вскрыть мороженое, когда она наклонилась через стол и взяла его за руку.

– У тебя все хорошо? – спросила она. – Какой-то ты странный.

– Все прекрасно, – заверил он.

– Плохой день на работе?

– Нет, едва ли, – возразил он. – По-моему, очень даже хороший.

Глава 25 Фред

– жеймс Холден только что узаконил пиратство! – рявкнула с Луны Авасарала и замолчала. Вздернула брови, кивнула, словно уговаривала туповатого ребенка понять. – Он принял захваченный корабль. У пиратов. И еще поблагодарил за свою, чтоб его, долю добычи и помахал вслед. А ты, палач станции Андерсон и черте какая шишка в АВП? Сидел дрочил и не подумал ему помешать. В смысле, я знаю, Холден есть Холден, но тебе я позволила наложить руки на Цереру потому, что хоть тебя, поганца, считала взрослым!

Она отстранилась от камеры, покачала головой и щелкнула фисташку.

– Я была о вас лучшего мнения, Джонсон. Честное слово. Вся моя жизнь – цепь разочарований, а мне все не хватает цинизма.

К этому времени стало уже ясно, что она утешается звуком собственного голоса. Джонсон посмотрел на табло записи. Еще десять минут. За это время Авасарала могла добраться до чего-нибудь существенного, но он решил дослушать ее в спальне. Резкие согласные и шершавые гласные ее речи складывались в подобие фоновой музыки, пока Фред привычно возился у ночного столика. Пять таблеток, запить стаканом воды. Таблетки оставляли на языке меловую горечь, и вода не смыла их вкуса.

Круглосуточная работа – это для молодых. Он и теперь выдерживал, когда надо, но в прежние времена решительный бой с мирозданием представлялся ему честной дракой. Он мог продержаться на одной злости, а усталость вроде как очищала от грехов. Теперь он держался на кофе и таблетках от давления и надеялся, что организм не развалится на ходу. Это выглядело не так романтично.

– Робертс, похоже, загнала остатки марсианского парламента в рамки, – говорила Авасарала, – так что есть надежда от нее кое-чего дождаться. Хотя бы уверенности, что онане засрет всю нашу стратегию, лишь бы оставить на ней свою метку. Соутер пробивает Рею или Палладу, в зависимости от того, решим ли мы собрать наличных союзников, какими бы полудохликами те ни были, или лишить Инароса производственной базы. Адмирал Стейси против, боится слишком растянуть наш флот.

Обе стратегии были ошибочными. Это надо будет до нее донести. Авасарала прижала пальцы ко лбу. Коротко, прерывисто вздохнула. На миг показалась маленькой. Беззащитной. Непривычно было видеть ее такой.

– Мы перехватили еще два камня. Один снабдили маскирующим покрытием, но мы его все равно выловили. На этот раз. Я затребовала полные данные глубокого сканирования – будем искать остальные. Но толкнуть что- нибудь на пересекающуюся орбиту обходится так дешево, что Инарос мог набросать их сотнями. Так, чтобы падали месяцами. Или годами. Мы и век спустя рискуем отхватить что-нибудь, свалившееся из эклиптики с запиской: «Охрененный привет от Свободного флота». Это дерьмо будут разгребать мои праправнуки.

– Надеюсь. Если мы победим, – обратился к экрану Фред. Хоть запись и не могла его услышать. Он перебрался в ванную, и там тоже включился для него дисплей.

Больше всего в губернаторской квартире его радовал душ. Широкий, как проливной дождь, а вместо слива решетка на весь пол, так что вода уходила даже на трети g. Фред разделся и стал смывать дневную грязь и пот под рассказ Авасаралы о последних сведениях с колонизированных планет (надежных данных недоставало, но, по-видимому, дела там шли плохо), о работе по пропавшим за кольцами кораблям (есть несколько теорий и надежда, что загадку прояснят маршрутные отчеты с Медины, если их удастся заполучить) и о ситуации на Земле (ожидается вторая волна смертности – начинает сказываться недостаток продовольствия, санитарии и медицинской помощи).

Обсохнув, Фред натянул свежую рубашку и чистые брюки. Толстые мягкие носки. Маленькие радости жизни. Авасарала продолжала отчет, углубляясь в ненужные подробности и отвлекаясь на комментарии, как будто оттягивала встречу с одиночеством в своей пустой тихой комнатке на Луне. Даже ее не хватит навечно.

– Ожидаю от вас известий, – заключила она. – И я ни хрена не шучу: Не. Позволяй. Больше. Холдену. Устанавливать. Свои. Законы.

Фред присел на край кровати, закрыл глаза, уронил голову в ладони. Он не спал уже тридцать часов и сейчас заглядывал в ствол следующей вахте. Переговоры с союзами, переписывание старых контрактов под изменившееся положение дел… Эвакуация астеров из их квартир, закрытие целых районов станции ради экономии резервов. Частью сознания он воспринимал это как необходимость: остановить кровотечение, чтобы дождаться помощи. Раза три-четыре за смену вспоминал, что помощи не будет. Что решения, принятые сегодня, останутся на годы. Если не навсегда.

Искушение прилечь, закрыть полные песка глаза было сильнее, чем три десятка лет назад соблазн голода и секса. Сама мысль об этом клонила голову к подушке не меньше изнеможения. Никому, а тем более человеку его возраста, непозволительно себя так загонять, а губернаторская постель мягкая, заманчивая, простыни чистые, хрустящие. Но стоит прилечь, глаза открываются, едва голова коснется подушки. Он станет беспокойно метаться, путаться в простынях и в конце концов встанет, потеряв впустую два или три часа. Еще одна смена доведет его до состояния, когда подействуют таблетки. Он провалится в темноту под веками, сознание блаженно погаснет. Но пока еще рано.

Его первая любовница – ее звали Датиной Редстоун – в таких случаях говаривала: «Лес манит, но…», после чего вставала и отправлялась на работу. Он узнал, откуда цитата, спустя много лет после того, как они расстались, и с тех пор затаил неприязнь к Роберту Фросту.

Подтянув к себе ручной терминал, Фред оценил себя его глазком и включил запись.

«Сообщение получил. Я сделаю все возможное, чтобы держать в руках нашего общего знакомого. Однако замечу, что таким ценным ресурсом разбрасываться глупо. Ни мне, ни вам положение не позволит сделать то, что может сделать Холден со своими людьми. Кстати говоря, прилагаю список спасенного имущества с „Мински“. Корабль большой и хорошо обеспечен. Основываясь на своих полномочиях губернатора Цереры, учитывая чрезвычайные обстоятельства, я принимаю это имущество в общественных интересах. Это не закон Холдена, это просто закон. Корабль и третью часть груза я возвращаю на Землю в сопровождении „Августа Мерчанта“ и „Бетани Томас“. Этого хватит, чтоб поддержать жизнь в городе средних размеров. Понимаю, что это лишь капля в ведре, но капля по капле ведро наполнится».

Он подумал, не надо ли чего добавить. Все, что приходило в голову, было лишнее или недостаточное. В любом случае, все это могло подождать. Он пересмотрел запись, зашифровал и поставил в очередь на отправку, после чего вытащил себя из спальни. Выспится потом.

Охрана встретила его у дверей и проводила до карта в главном коридоре. Его карт был накрыт пуленепробиваемым стеклянным колпаком. Фред в нем чувствовал себя как в аквариуме. Но пока не было уверенности, что среди миллионов законопослушных граждан не затесались люди Инароса, приходилось терпеть. А поскольку такой уверенности не предвиделось, следовало привыкать. Они вывернули в коридор: карт охраны впереди и еще один позади, на дистанции, чтобы взрыв в случае чего не достал всех сразу. Логика поля боя. Теперь всюду поле боя.

Граждане Цереры уступали ему дорогу, отходили к стенам и провожали взглядами. Фреду все казалось, что ему бы следовало преклонить перед ним колени. Или хоть помахать рукой. Андерсон Доуз – его старый друг и враг – много лет вел станцию. Доузу бы такое в голову не пришло. Но и Церера тогда была другой.

Губернаторский дворец располагался недалеко от порта, ближе к обшивке станции, где сильнее всего сказывалась гравитация вращения и меньше всего – сила Кориолиса. «Росинант» получил отдельный причал в том же доке, что и «Мински», и, остановив карт у погрузочной площадки, Фред застал Джеймса Холдена уже на месте.

– А я все гадал, заглянете ли вы, – начал Холден, пока Фред вылезал из карта. – Потому что не мог не заметить, что кто-то в нас стрельнул.

– Что ты говоришь? А я думал, стреляли по пиратам.

Холден сжал губы, потемнел лицом. Но, подумав, пожал плечами.

– Ладно, пусть так, но стрелял все равно мерзавец.

– Он не из моих, – бросил Фред, направляясь к шлюзу «Росинанта». Холден уловил намек и пристроился рядом.

– Я догадался, кода увидел, что другие не последовали его примеру. За что, кстати, спасибо.

– На здоровье, – отозвался Фред, проходя в грузовой трюм. Амос Бартон – широкоплечий и добродушный – остановил свой мех и, кивнув, пропустил их. Пресловутую Клариссу Мао Фред лично не знал, но девушка, которая метнулась от лифта в мастерскую, наверняка была она. Видал он и более удивительные союзы, но редко. Подождав, пока Холден тоже войдет в лифт, Фред отправил его на жилую палубу. Когда кабина удалилась за пределы слышимости, продолжил:

– Мне надо с тобой кое-что обсудить.

– Хорошо бы тот выстрел, я на нем вроде как завис.

– Им занимаются. Мы уже знаем, что стреляли сторонники Свободного флота, и знаем, какой склад вскрыли, чтобы раздобыть боеприпасы, но… нет, я по другому поводу.

– Намерены меня арестовать как пособника пиратов?

– И об этом подумывал, – хмыкнул Фред, – но нет.

– Из-за Бобби? Потому что я сомневаюсь, подходит ли ей эта роль посланника.

– И не из-за нее. Ты знаешь, я собираю большой совет. Встреча на высшем уровне всех ветвей АВП, не присоединившихся к Свободному флоту.

– Пижамная вечеринка.

Фред поморщился.

– Я бы предпочел называть ее иначе.

– Виноват. Просто мне понравился образ. Вы очень серьезно подходите к встрече лидеров АВП.

Лифт остановился на жилой палубе. Выйдя, Фред свернул к каюте Холдена. Шаги стучали по палубе непривычно громко, но, может, это потому, что уже не было большой команды, наполнявшей помещение звуками жизни. Ни разговоров, ни музыки, ни смеха. А может, все это Фреду только почудилось.

– Они не хотят собираться на Церере, – вздохнул Фред. – Пока флот здесь, не хотят.

– Однако отсылать флот я бы не посоветовал.

– Да, нежелательно. Мы сошлись на станции Тихо, но при условии, что там не будет кораблей ни МРК, ни ООН.

Холден задержался перед каютой. Наморщил лоб. С такой миной он выглядел моложе настоящего возраста.

– Мы идем в каюту, потому что вам по вкусу мой виски, да?

– Да, – согласился Фред. Холден поразмыслил, дернул плечом и вошел первым. Капитанская каюта была просторней остальных на корвете, но от вещей Наоми Нагаты в ней сделалось тесновато. Холден открыл шкафчик, достал фляжку и две груши, наполнил их, не переставая говорить.

– Какие шансы собрать такую встречу, чтобы Марко не прознал?

– Шансов мало. – Фред взял протянутую ему грушу. – Но это ко всем нашим предприятиям относится. АВП тебе не разведслужба. В нем все держится на сплетнях и личных связях.

– А в разведслужбе иначе? – спросил Холден, и Фред засмеялся.

– Ладно, немножко похоже на разведслужбу. Но я к тому, что да, информация просочится, если не в деталях, то в общих чертах. Засекречивать ее – пустое дело. И даже вредное. Если мы прокрадемся в обход Свободного флота на цыпочках, могут подумать, будто мы их боимся. Все должны видеть, что я передвигаюсь без опаски. Без глупостей, но и без страха.

– Например, на военном корабле, – предложил Холден. – Только не принадлежащем ни Земле, ни Марсу. Например, на независимом грузовичке, которому случалось поработать на АВП. На таком, который Марко уже пытался пару раз подорвать, да не вышло.

Виски и вправду был хорош. Богатый сложный вкус, аромат дубовой бочки и приятная крепость. Фред вернул грушу Холдену и покачал головой на предложение налить еще. Холден допил свою выпивку, ненадолго задумался, налил себе по новой и выпил.

– Знаете, – сказал он, убирая виски и груши обратно в шкафчик, – Инарос постарается сорвать вашу встречу.

– Потому я и не посылаю сообщений через систему связи. Не знаю, насколько она скомпрометирована, и твердо верю, что из рук в руки надежнее. Но, признаться, хоть мы и стараемся скрыть от него подробности, я надеюсь на такую попытку. Атакуя в ярости, человек раскрывается как никогда. К тому же если он бросится на нас, то даст передышку Па.

– Я думал, вы не желаете с ней объединяться.

– Не желаю. Это слабый ход, и нам еще придется за него поплатиться. Но раз уж мы его сделали, выжмем из него все возможное. Лучше решительно ошибаться, чем показать им, что колеблемся.

Холден откинулся на стену, скрестил руки, скривился. Фред ждал.

– Чем это кончится? – спросил Холден.

– Мы надеемся вывести его на ошибку. Он надеется дождаться ошибки от нас. Кто обделается последним, проиграл. Кто обделается предпоследним, победил. Такова война.

– По-моему, я спрашивал не про войну, – сказал Холден.

– Да? А про что?

– Вы всегда говорили, что добиваетесь места за столом переговоров. Как нам добиться мира? Я про этот конец.

Фред долго молчал. В груди у него поднималась густая, болезненная тоска.

– Честно? Не знаю я, чем это кончится. Я даже не знаю, будет ли конец. Я всю жизнь дрался. Сперва на одной стороне, потом на другой. И что я теперь вижу? Что сталось с вратами? С Землей? Все мне теперь незнакомо. Я делаю, что делал всегда, потому что не знаю, что еще можно сделать.

Холден глубоко вздохнул и выдохнул сквозь зубы.

– Когда нам готовиться к отлету?

– Я сказал Драммер, что закруглюсь здесь через две недели. Хорошо бы через четыре дня от сегодняшнего вылететь. Пока у людей Марко не готов план. Заставим их действовать без подготовки.

– Хорошо, – кивнул Холден. – Мы вас отвезем.

– Я распоряжусь, чтобы мои люди давали тебе все, что потребуется. Не провожай.

Фред кивнул и ушел к лифту.

Спускаясь, он прикрыл глаза, отдался вибрации механизма в подошвах ботинок, в ноющей спине, в макушке. Столько еще надо было сделать до отбытия. Предстояла встреча с командой «Мински», но до того он обещал проконсультироваться с генеральным прокурором Авасаралы, чтобы нечаянно не связать Землю какой-нибудь неудачной формулировкой. И еще он хотел хотя бы на месяц вперед установить ротацию патрулей, чтобы его непредвиденная отлучка ничего не сбила. И еще он хотел спать.

Когда Фред выходил из шлюза, у него пискнул ручной терминал. Новое сообщение с Земли. От Авасаралы. Он задержался в просторном доке. В рокоте воздуховодов и лязге погрузочных мехов. В запахах смазки и пыли. Охрана уже двигалась навстречу в готовности препроводить его в аквариум. Фред отмахнулся и открыл сообщение.

Авасарала говорила из коридора, на ходу, упруго шаркая ногами в лунной микрогравитации. Выглядела она не менее усталой, чем Фред, но улыбалась хитроватой усмешкой. Фред не знал никого другого, кто бы так весело разочаровывался в человечестве.

– Я сбросила твой список координатору спасательной миссии, – сказала она… когда же это? Восемь минут назад? Или десять? Обычно Фред легко вычислял задержку сигнала в уме. – Он не то чтобы в оргазме, но, думаю, пригласит тебя выпить, когда заглянешь к нам. Осторожней с ним. У него масса пожеланий.

Кто-то ее отвлек. Авасарала оторвала взгляд от камеры, мотнула головой.

– Мне что, и ему жопу подтирать? Его дело – решать, а не меня спрашивать, что ему решить.

Сдержанный почтительный голос ответил что-то вроде «Да, мэм», и Авасарала двинулась дальше.

Фред невольно улыбнулся. Когда они враждовали, она была хорошим врагом. Теперь, когда стали союзниками, он видел, как они похожи, и от этого Авасарала казалась почти человеком.

– О чем я? Ах да, о спасательной миссии. Я высылаю список необходимого на планете. Если сумеешь передать его Па, будь любезен. Очевидно, мы все теперь чертовы пираты!

Глава 26 Филип

Вечером перед отлетом «Пеллы» с Паллады Розенфелд устроил ужин для Марко и других капитанов. Открытое пространство холла, предназначенное для сборки конструкций, преобразилось в тронный зал в невесомости. Тихая мелодия журчала, как ручей. Раздаточные платформы топорщились радужными, как масляная пленка на воде, грушами с вином и водой. В ветерке от воздуховодов раскачивались красные и золотые ленты. На стенах между поручнями и упорами для ног трепетали полотнища золоченой бумаги. Команда «Пеллы» смешалась с розенфелдовскими управленцами Паллады, мундиры Свободного флота резко и воинственно выделялись на фоне вольного штатского стиля местных. Молодые мужчины и женщины в алых и голубых развевающихся одеяниях плавали в воздухе, раздавая тапас из бобово-зерновой муки, устрицы с карри – только что из баков и чесночные колбаски с настоящим мясом под кожурой.

Ни один элемент декора не намекал на согласие. Ничто не напоминало о концессиях Земли и Марса. Сочетание традиционной астерской эстетики и пышной роскоши опьянило Филипа еще до первого глотка.

– Не знаю, что и понимать под «очисткой», – засмеялся его отец, – если не «избавление от нечистых».

Розенфелд суховато хмыкнул в ответ. Филип не одну неделю провел с этим человеком, но так и не научился его понимать.

– То есть у вас это в планах.

– В идеале. Перемены в мировом масштабе всегда грозят утратой перспективы. Надежды опьяняют людей. Па оседлала волну и теперь воображает, что в силах подчинить себе прилив. Я не предвидел раскола, но был готов к чему-то подобному.

Розенфелд кивнул. На другом конце гулкого зала две женщины хором пропели несколько тактов знакомой песни, но тут же сбились и расхохотались. Филип всмотрелся в надежде, что одна из них ответит на его взгляд. Что кто-то из девушек следит за ним, парящим в обществе великих мыслителей Свободного флота. Никто на него не смотрел.

Отец понизил голос. Продолжал так же непринужденно и дружелюбно, но с напором:

– У меня есть план на случай откола каждого. На Па, Санджрани, Доуза. На вас. Следующий мой удар всем покажет, насколько она слаба. Никто дунуть не успеет, как ее поддержка выгорит.

– Вы уверены, – в утверждении Розенфелда скрывался и вопрос. Он отпил из своей груши, закашлялся. Филип видел: отец ждет, пока этот пупырчатый закончит мысль. Розенфелд вздохнул и кивнул. Филип почувствовал, что чего-то не понимает. Что-то скрывалось под поверхностью вопроса – не ухватить.

– Только ведь она кормит голодных. Мирянам такое любо, си но?

– Купить голоса дармовщиной – дело нехитрое, каждый может, – вставил Филип.

Розенфелд оглянулся, будто только что заметил парня.

– Верно, верно.

– Джонсон со своей сборной солянкой вместо флота, – продолжал Марко, – выпучив глаза, цепляется за Цереру. Двинуться дальше, не подставившись, не может. Отступить и отдать нам Цереру не может. Они в ловушке. Как мы и предвидели.

– Верно, – повторил Розенфелд, оставив «но» висеть в воздухе. Возражения волочились за ним ленточками украшений, «Верно, но с тех пор, как бросили Цереру, слабыми выглядим мы… верно, но вы позволили подчиненной отколоться и не сумели ее придавить… Верно, но из губернаторского дворца на Церере распоряжается Джонсон, а не вы». Филипа каждое из этих «но» било под дых, а возразить нельзя было, ведь они не прозвучали. И отец не мог возразить. Розенфелд сделал еще глоток, взял с платформы кусок мясной ткани и, придерживаясь одной рукой, чтобы не сносило, стал есть. Держался миролюбиво, но взгляда не отводил.

– Великие стратеги умели дождаться идеального момента для удара, – сказал Марко. – На данный момент внешние планеты наши, они нас свободно пропускают. Марс, Земля, Луна… и даже Церера… они укрылись за стенами, а мы свободно передвигаемся в просторах вакуума. Мы повелители космоса. Чем лучше они понимают, как мало значат, тем больше отчаиваются. Нам только и нужно, что дождаться своего шанса.

– Фред Джонсон, – напомнил Розенфелд, – уже связался с Карлосом Вокером и Лян Гудворчан. И с Эйми Остман.

– Вот пусть с ними и потолкует. – В голосе Марко впервые проскользнуло острое лезвие. – Пусть они увидят, как он теперь мелок. Я его повадки изучил. Знаю, вы скажете…

– Я ничего не говорю, койо, – отмахнулся Розенфелд. – Разве что вот пьем мы многовато.

– Я вам уже говорил, что Джонсона можно будет сбросить со счетов, и так оно и выйдет. На Тихо мы его не достали, достанем в другом месте. Он – мой белый кит, я буду гоняться за ним до конца времен.

Розенфелд опустил взгляд на свою грушу, чуть заметно обмяк всем телом, признавая поражение. Филип ощутил победу отца как собственную победу.

– Вы эту книгу до конца не дочитали, да? – кротко спросил Розенфелд.

* * *

Свои корабли Марко именовал «Тремя волками». «Пелла», само собой, была вожаком стаи, а поддерживали ее «Кото» и «Шинсакуто», оставленные на медленной орбите. Вывод па позицию дался сложней всего. Закупить настоящие корабли-невидимки Марко не удалось. В лучшем случае ему достались обычные с покрытием из радаропоглощающей краски поверх обшивки – конструкцией такие добавки не предусматривались, не избавляли от утечки тепла и снижали эффективность марсианской техники.

Но астеры всегда были контрабандистами, пиратами, ворами. Они умели спрятаться даже в пустоте. С Паллады уходили, отключив транспондеры, на жесткой тяге. Часами вминались в амортизаторы, сок обжигал вены, а сознание все равно уплывало. А потом они погасли. Без демаскирующего хвостового выброса охотничья стая «Пеллы» немногим отличалась от тепловатых камней, плавающих между Церерой и расположенной внутри Пояса орбитой Тихо. «Кото» рискнул притормозить тягой, чтобы пристроиться к нанесенному на карты астероиду, прикрывшись массой камня и льда. Теперь писк лидара, поймавшего его корпус, принимали за эхо астероида. «Пелла» с «Шинсакуто» зависли на орбитах, соответствующих орбитам космического мусора. Без радиосвязи, кроме как по направленному лучу. Немного газа выпустили, чтобы охладить наружную обшивку и спутать термальную подпись. Пустота была им другом. Даже в самых тесных уголках Пояса, где гуще всего разбросаны астероиды, без телескопа ближайшего соседа не увидишь. «Пелла» зависла теплой крошкой стали и керамики в триллионах квадратных километров – обрезком ногтя в океане.

Даже если с Цереры их видели – а могли и увидеть за долгие недели молчаливой охоты, – то не отличили от тысяч нелицензированных старателей, контрабандистов и разлетающихся по домам астерских семей. Чтобы их найти, Джонсону и его союзникам-внутрякам надо было знать, где искать. А если бы одного и отыскали, рядом поджидали еще двое.

До совета, созванного отчаявшимся Фредом Джонсоном из осколков АВП, оставались еще недели, но Марко собрал своих и канул в темноту задолго до предполагаемого вылета Фреда с Цереры. «У каждого свои повадки», – сказал он. У Фреда была повадка сбить с толку финтом, а вслед за тем ударить в полную силу. Источники утверждали, что флоты не сдвинутся от Цереры. Раз о полной силе речи не шло, оставалось ждать финта. Вот они и зависли, нацелив пассивные сенсоры на Цереру и Тихо, на манер сметливых мальчишек, что следят за другой рукой фокусника. Когда Фред, сказал Марко, обратится с мольбой к уцелевшему отребью АВП, он узнает. И когда потенциальные союзники увидят гибель Джонсона…

Да, Мичо Па они потеряли. Но на ее место у Марко найдется сотня других. Сила притягивает к себе так же верно, как масса. А порой и вернее.

Марко ежедневно проводил в ожидании по многу часов. Пристегивался к амортизатору, будто в любую секунду ожидал рывка, раз за разом пробегал глазами по показаниям датчиков и все равно уходил со смены энергичным и смешливым, в приподнятом настроении. Филип не унаследовал природной выносливости отца. Первые несколько дней он был так же сосредоточен и так же готов к применению силы, как Марко, но даже в те дни отходил то в тренажерку, то на камбуз, то к себе в каюту, а со временем волнение в груди сменялось чем-то больше похожим на беспокойство. Или на злобу. Только Филип сам не знал, о чем беспокоится и на кого злится.

Когда «Мински» под конвоем «Коннахта» подошел к Церере, Филип не усомнился, что час настал. Вот она, Па, крадется навстречу единому флоту, как кошка, несущая в залог любви дохлую мышь. Филип ощутил, как кровь кипит в предвкушении боя. Сейчас они всем покажут, что Свободный флот сильнее всех врагов. Филип не был одинок: кажется, вся команда «Пеллы» – Джози и Карал, Бастьен и Джун – разом затаили дыхание, напряглись, готовясь к перегрузке и к бою.

Все, кроме Марко.

Тот остался прежним, вел наблюдения из своего амортизатора в рубке. Видел удар с Цереры, видел, как «Росинант» защитил «Коннахта». И все ему было нипочем. Он проследил за передачей «Мински». Когда записывал анафему Па, разоблачая ее как пособницу внутряков, он вроде бы проснулся, но только пока шла запись. Едва камера отключилась, снова ушел в себя. Филип утешался тем, что это не то равнодушное оцепенение, которое накрыло отца после ухода с Цереры. Марко затаился, как хищник в засаде, а «Пелла», дрейфующая на орбите вокруг далекого солнца, словно уже вцепилась в станцию Церера.

Через несколько дней после ухода «Коннахта» Филипу приснился сон о Земле – только это была не Земля. Это был тяжелый космический корабль – надстройка за надстройкой, протянувшиеся вниз до бесконечности. В сердцевине у него горел огромный огонь, и Филип затерялся в нем, что-то разыскивая. Какую-то драгоценность, которую он хранил, да потерял, или ее кто-то спрятал. И еще за ним гнались. Его кто-то искал, так что Филип из охотника становился добычей и снова охотником.

Во сне он плыл по длинному коридору. Чисто на инерции. Со всех сторон скользили захваты и упоры – чуть- чуть не дотянуться. Сильно пахло чем-то горячим и минеральным. От обнажившегося железного ядра Земли. От ее горящего сердца. И в конце полета что-то было. Что-то дожидалось его. Мать и армия убитых им мертвецов. Они скребли костяными пальцами по палубе, угрожая и обещая. Филип проснулся с криком, рвал крепления койки, словно они его душили.

Потом пальцы снова заскребли, дверь в каюту сдвинулась. Карал плавал в коридоре, смотрел озабоченно. Или взволнованно.

– Хой, Филипито, – поздоровался он. – Бист бьен?

– Отлично, – ответил Филип. Сколько он спал? Чувствовал себя так, словно проснулся посредине суточного цикла, но мог и ошибаться. В последнее время он так много спал, что сбился со счета. Все равно делать было нечего, кроме как ждать, – какая разница, чем убивать время. Но пересып отзывался так же, как недосып, – мысли мутились, наваливалась усталость.

– Тебя зовет Марко. На командную, ага?

Филип кивнул левой ладонью, уже отстегивая крепления правой.

– Кон кве? – спросил он. – Случилось что-то?

Озабоченность Карала расползлась зверским оскалом.

– Дуи, – кивнул он, – Но пусть Марко тебе сам покажет, да?

Подтягиваясь по лифтовой шахте, Филип слушал заполошный стук сердца. Сон еще не ушел, переливался в твердость корпуса под его руками. Волнение и ужас рядились друг в друга, говорили одним голосом. В рубке освещение было установлено на боевую готовность, все посты заняты: Сандра как раз пристегивалась, Вингз уже сидел на месте. Из кабины донесся голос Бастьена – предчувствуя ускорение, Филип заранее подумал: «сверху». Отрывистые, короткие фразы. Воздух будто прояснился, Филип видел все как в первый раз.

Марко на шарнирах развернул свое кресло к нему. Лицо в отсветах экрана, глаза в тени. Филип отдал честь, и Марко вскинул руки.

– Вот и настало время, Филип. Терпение и самопожертвование подвели нас к единственному, идеальному моменту.

В такие минуты Марко говорил совсем как землянин. Филип кивнул, сердце забилось чаще. Он не знал, надо ли смотреть на Марко или можно повернуться к экранам. Марко, рассмеявшись, притянул сына к себе, указал на тактическую схему. Светящаяся точка.

Если смотреть с корабля невооруженным взглядом или через камеру, снимающую в том же спектре, свет корабля теряется иа звездном поле. Даже Церера виделась бы темным пятнышком, заслонившим свет звезд. На экране важная точка выделялась ярче, ее курс был отмечен линией. Филип оглянулся на Марко – позволит ли, и, когда тот кивнул, отдалил изображение так, что на нем высветилась вся траектория.

Маленький корабль на полной тяге гнал от Цереры к Тихо.

– Фред Джонсон, – сказал Филип.

– Мало того. – Под спокойствием Марко чудилось опьянение восторга. – Посмотри световую подпись.

Филип посмотрел и моргнул. Дыхание сперло в груди. Подпись «Росинанта». Корабль Джеймса Холдена. И матери-изменницы. Чистый, четкий центр всего, что он ненавидел, что они стремились победить. Вот оно, в подарочной обертке!

– Я за ними следил. Из-под прикрытия Цереры они вышли. Одни в пустоте – наедине с нами. – Марко блаженно улыбнулся, но взгляд из тени глазниц изменился. Он уже не наслаждался моментом, а смотрел на Филипа. Не просто смотрел – видел. Видел насквозь. – Карал, – позвал Марко. Крупный мужчина замер, не закончив пристегиваться. Марко чуть развернулся. – Ты нужнее в машинном. Контроль повреждений, да?

Карал пожал плечами и стал отстегиваться. Марко снова обернулся к Филипу, подбородком указал ему на освободившееся кресло. Это твой пост. Занимай. Карал нырнул в лифтовую шахту – последними скрылись его ноги. Филип втянул себя в амортизатор. На экране светилось управление огнем. Торпеды. ОТО. Он держал в руках меч «Пеллы».

Предупредительный гудок прозвучал словно издалека. «Пелла», неделями продремавшая в пустоте, готовилась к бою. Укол иглы – и холодная яркая струя армейского сока, разлившись по венам, подожгла его изнутри. Филип сам стал пламенем, поджигавшим все, к чему прикоснется.

На тактической схеме загорелись две новые точки. Новые звезды в засеянной звездами черноте, обе отмечены как свои. «Кото» с «Шинсакуто» выскочили из укрытий и ринулись в атаку. «Пелла» метнулась под Филипом, прихватив с собой его амортизатор и всю командную палубу. В унисон зашипели шарниры – Бастьен разворачивал корабль, и кресла ориентировались под новый «верх», менявшийся от толчков маневровых сопел. Рокот двигателя отдался в корпусе и костях. Словно кто-то другой двигал руками Филипа, вводившими боевую задачу. Один корабль против трех. «Росинанту» ничего не оставалось, как погибнуть.

– Видят нас, они! – выкрикнул Бастьен. – Запятнали!

– Филип, – сказал Марко.

– Са-са, – отозвался Филип. Одним движением он развернул ОТО к точке, обозначавшей врага: они разгры-зут на куски подлетающую торпеду. «Пелла» снова рванулась, перегрузка ускорения усилилась. Филип позволил локтям тонуть в геле – пальцы остались на встроенном управлении. За дыхание приходилось бороться. Пять g. Шесть, а ускорение возрастет. Волки на воле. Стая берет разгон.

Поле зрения сузилось, с периферии наползали тени – как мертвецы во сне. Ему чудилось, что она здесь. Наоми Нагата. Но это всего лишь отзывался недавний сон и прилив крови. Амортизатор пискнул, новая порция сока прояснила голову. Звенели онемевшие губы. Филип уже не мог оторвать головы от подголовника. Он сам стал кораблем. Или корабль стал им.

Он слышал, что отец пытается заговорить, но перегрузка и на нем сказалась. «Пелла» стонала, ее конструкции осаживались, прогибались. Высокие гармоники обертонов звенели тревожными колоколами.

На мониторе Филипа загорелось сообщение. От отца. От капитана. От вождя Свободного флота и освободителя Пояса.

«СТРЕЛЯЙ БЕЗ КОМАНДЫ».

Глава 27 Бобби

– Подтверди приближение четырех быстродвижущихся, – с напряженным спокойствием попросил Алекс.

– Вижу, – сказала Бобби.

Челюсть ныла от перегрузки. Канонирский пост отследил новые торпеды и добавил их к отмеченным на экране шести. Три корабля, надвигающиеся на них под различными углами, были распознаны как «Пелла», «Шинсакуто» и «Кото». Личный корабль Марко Инароса и два корабля поддержки, а спрятаться «Роси» негде, кроме как за собственным дюзовым выбросом. Враг был еще далеко – в миллионах кэмэ – и начинал атаку под неудачными для себя углами. «Роси» уже ушел. Уходил, как игрок с мячом, увернувшийся от трех набегающих с разных сторон противников. Только вот у противников имелись пушки.

В точке математического равновесия скорости, массы и расстояния, определявшей половину пути, их ожидал выбор. Произвести переворот и начинать торможение к Тихо или затягивать гонку до бесконечности? Позволив Свободному флоту застать их в пустоте между базами и станциями, они рисковали перевести погоню в мерзопакостную битву ресурсов. У кого первого кончатся боеприпасы или реакторная масса. Учитывая нынешнее состояние системы вне Пояса, разумнее казалось начинать торможение и надеяться, что «Роси» попадет под прикрытие станции Тихо раньше, чем Свободный флот сделает из него лепешку: металл с кровью.

Заботой Бобби и Алекса было сохранить корабль до момента, когда придется решать. Бобби отслеживала торпеды. Хорошо бы они оказались обычного типа. Торпеды еще не вошли в зону досягаемости точечной обороны. Когда войдут, «Роси» примется их пережевывать, разрывая на куски крошечными вольфрамовыми ядрами. Если все ограничится шестью, он наверняка справится. С десятью пришлось бы труднее, ио, если ударят не все враз, «Роси» скорее всего совладает и с десятком.

В ухе прозвучал встревоженный голос Холдена:

– Когда можно будет отстреливаться?

– Быстродвижущиеся объекты войдут в зону ОТО через шестьдесят восемь минут, – доложила Бобби. – Церера не отвечает? Я бы не обиделась, если бы оттуда запустили по сукиным детям несколько дальнобойных.

Ей хладнокровно и деловито ответил Фред Джонсон:

– Я над этим работаю.

– Наши новые друзья уже близко, – заметил Алекс. – Ожидаются некоторые неудобства.

– Понял, – сказал Холден.

«Росинант» и так шел на трех g. У Бобби ускорение отзывалось в глазах и суставах. От дрянного сока ныла и мутилась голова, а во рту стоял вкус формальдегида. Остальная команда, располагавшаяся ниже, – и Холден, и Джонсон – уже пристегнулась, изготовившись к бою. Из наушников Алекса просачивался голос Сандры Ип, звучавший по личному каналу. Наоми тоже с кем-то разговаривала, ее голос слышался сквозь палубу внизу.

Отдававшие в живот тревога и страх были знакомы, как любимая песня. Логика тактики и силовых столкновений, размазанная по экрану, походила на предвидение будущего. Если «Церера» выпустит залп дальнобойных торпед, «Шинсакуто» наверняка отколется, чтобы их перехватить. Бобби заранее видела кривую, по которой Алекс будет уводить «Роси», вырывая несколько лишних секунд до столкновения с торпедами Свободного флота. Векторы вражеских кораблей нашептывали ее подсознанию о безрассудстве и агрессии. Наверняка на каждом из тех кораблей кто-то производил такой же анализ и приходил к тем же выводам. Замечал что-то, не замеченное ею, или упускавший мелочи, которые Бобби ухватила. Одна серьезная ошибка вела к плену или гибели. Один промах врага, и они уйдут.

И кроме всего перечисленного – паршивого сока, страха, отчаянных усилий сохранить ясность мыслей, когда кровь норовит скопиться в затылке, – было кое-что еще. Теплое чувство, что она на своем месте. Команда на нее рассчитывает, и ее жизнь зависит от того, что каждый в команде работает эффективно, профессионально, с полным знанием дела.

Так ей и хотелось умереть. Не в больничной постели, как бабушка. Не в унылой норе на Марсе, с пистолетным стволом во рту или горстью таблеток в брюхе, как неудачливые ветераны. Ей хотелось победить, защитить свое племя, стереть врага в кровавую, безнадежную кашу. Но если это не удастся, хоть умереть в попытке. В голове всплыл вычитанный когда-то обрывок: «…Умереть готов за кости пращуров своих и храм: своих богов». Да, примерно так.

– Дерьмо, – ругнулся Алекс. – Вижу еще шесть. Всего шестнадцать быстродвижущихся.

– Есть, – подтвердила Бобби.

– Что это они так редко швыряются? – удивился Холден.

– «Шинсакуто» готовится к перевороту с торможением, – сообщила Бобби. – Надо думать, Фред уговорил Цереру помочь.

– Да, – подал голос Фред, – как раз пришло подтверждение.

– Мне придется рвануть, чтобы дать нашим ОТО шанс пережевать эту дрянь, – предупредил Алекс.

– Все по местам? – спросил Холден. Ему ответил хор голосов. Ни единого «нет». – Делай, что нужно, Алекс.

Тот оглянулся на нее. В кабине находились только посты пилота и канонира. Такое расположение позволяло перекликаться при отказе системы. Главное – координация этих двоих, об остальных до конца боя можно забыть. Все остальные жизни на борту в бою станут мертвым грузом.

– Готова, стрелок?

– Убью гадов, – отозвалась Бобби.

«Росинант» рванулся вперед, врезав ей по спине. Плечи вдавило в гель, пальцы на управлении едва шевелились. Изображение на экране расплылось – сплющенные глазные яблоки отказывались фокусировать зрачки. Бобби напрягла бедра и плечи, выгоняя кровь в туловище. Амортизатор звякнул, в кровь пошла новая доза дешевого сока. Она дышала с придушенным хрипом. Восемь g? Если не больше. Охренеть, как долго.

Время тянулось бесконечно, а потом звонок предупредил, что первая группа торпед вошла в зону обстрела ОТО, и подключилось решение баллистической задачи. Алекс уводил «Роси» в поворот, вынуждая атакующую группу смещаться. Давая ей лишнюю долю секунды. Потом на ее экране загорелись золотистые огоньки ОТО. Очереди отзывались в корпусе, словно Бобби вела свою музыку. Четыре торпеды вспыхнули разом, но еще шесть танцующим движением ушли от потока металла и по спирали продолжали приближаться. Алекс резко свернул, поймал одну краем дюзового выброса, а остальные пять вынудил уклоняться. Бобби достала четыре. Пятая сместилась, ушла из-под огня, метнулась к ним…

Алекс завопил бы, но под перегрузкой выдавил только тоненький визг. Корабль развернулся на три дополнительных градуса, позволив вступить в игру еще одному орудию, и вражеская торпеда умерла, развалилась на светящиеся осколки за кормой и растаяла под дюзами.

На экране перед Бобби высветилось сообщение Алекса: «Ответим тем же?»

Два корабля гнались за «Роси», спеша сократить дистанцию. Бобби не знала, отвага это или глупость. Возможно, ни то, ни другое. Набитые ас горами корабли не славились любовью к перегрузкам, но на войне как па войне. Рискуешь, потому что иначе нельзя. Однако третий откололся, а две точки, как говаривал ее старый сержант, определяют шанс. Эти гады шли ужасно близко друг к другу.

«ЕССТЬ», – напечатала она и не потрудилась исправить ошибку.

Она направила в звездную пыль между «Пеллой» и «Кото» пять торпед. Корабли Свободного флота теперь обстреливали «Росинант» из ОТО, снаряды светились на экране низками жемчужин. Алекс легко ушел из-под выстрела. Расстояние еще было великовато для тактики ближнего боя, но астеры, возможно, об этом не знали. Или просто заменили выстрелом оскорбительный выкрик.

Бобби видела, как кривые траекторий точечной обороны смещаются в сторону торпед, разгонявшихся по воображаемого линии между двумя кораблями. Сбиты две ее торпеды. Три. Четыре. Зато когда пятая вошла в промежуток между «Пеллой» и «Кото», их корабельные программы мгновенно вычислили, что теперь обстрел торпеды зацепит и дружеский корабль. Два корабля рванулись врозь, при этом «Кото» сбросил торпеду, которая врезалась в снаряд Бобби за секунды до попадания.

Этот маневр выиграл для них несколько мгновений, но обошелся в четверть запаса торпед. «Роси» не мог позволить себе затягивать игру при таких убытках. Но Бобби уже рассчитала следующее решение и скинула его Алексу. К его чести, он не колебался. Гравитация отвалилась мгновенно, эпштейновская тяга «Роси» упала до нуля. Амортизатор хлопнул ее по боку – заработал, разворачивая корабль, бортовой маневровый. Выстрел пристроенной вдоль киля рельсовой пушки отбросил корабль. Этого орудия проект марсианского корвета не предусматривал. Разворот продолжался, пока они не вернулись на прежний курс, и тогда эпштейновская тяга вновь вдавила ее в амортизатор десятью g, а встречный рывок маневрового погасил вращение. Тактика боя для марсианских фрегатов не предусматривала разворота на триста шестьдесят с точно рассчитанным выстрелом рельсовой на полпути, но, подумалось Бобби, старый преподаватель тактики ее бы одобрил.

Внезапно навалившаяся тяжесть вызвала приступ тошноты, сердце затрепыхалась от перепадов кровотока и давления. Должно быть, на миг она вырубилась, потому что попадания в «Кото» не увидела. Только мерцающее облако перегретого газа, расплывающееся за его кормой от сброшенного сердечника. Вдавленная в амортизатор Бобби сумела все же улыбнуться. Она ждала, что «Пелла» отвернет, бросится на помощь товарищу.

Не дождалась.

Бобби ввела новое решение, передала его Алексу, и они повторили маневр. Невесомость, вращающий момент, рывок отдачи рельсовой и наваливающаяся ударом тяжесть. Но теперь «Пелла» знала, чего ожидать. На такой дистанции даже долей секунды, уходивших у «Роси» на разворот, хватало, чтобы враг опередил их и уклонился. Бобби швырнула в «Пеллу» еще две торпеды, но их расстреляли на безопасном расстоянии.

«Пелла» тоже дала торпедный залп, но теперь, когда «Шинсакуто» и «Кото» не зажимали ее с боков, Бобби и глазом не моргнула. С ухищрениями было покончено. Дальше бой будет затянутым, простым, жестоким. Что-то в трахее скользнуло, куда не следовало, пришлось кашлянуть, и от этого на миг закружилась голова.

Теперь она видела конец. Долгую, отчаянную гонку в расчете на то, что у врага первым кончатся снаряды ОТО или торпеды. И что к тебе подоспеет союзник, вмешается в схватку. Но задолго до того подступит порог торможения. Они минуют точку возврата, после которой реакторной массы не хватит, чтобы погасить разгон. Они застрянут на ужасающе длинной орбите, полагаясь на милость того, кто их догонит. Для Бобби эта точка была пределом.

Заставив лежащие на встроенном управлении пальцы повиноваться, Бобби послала Холдену сообщение: «ОТВЛЕКИ ИХ».

Почти мгновенно пришел ответ: «???»

«ОТВЛЕКИ ИХ».

Бобби ожидала неизбежных призывов объясниться и была приятно удивлена, когда включился передатчик. Направленный луч к «Пелле». Она отметила, что запрос на связь принят. Хорошо. Она хотела отсчитать от пяти, но где-то на трех сбилась. Выдохнула сквозь стиснутые до крошки во рту зубы и повторила то же решение. Невесомость, разворот, выстрел и снова навалившаяся тяжесть, вопль позвоночника и зависшее на краю обрыва сознание. Не сработало. «Пелла» опять уклонилась.

Должен быть способ. Она не позволит врагу загнать «Роси». Больше она не подведет свою команду. Должен быть способ. Если бы выстрелить долей секунды раньше… но рельсовая пушка умела стрелять только прямо вперед. Выжатые из глаз слезы камешками падали в гель у виска. Все еще восемь g? Она сквозь пелену на глазах вглядывалась в стрелковую схему. Наверняка что-то есть. Другой способ провести прямую между двумя точками.

Можно было повторить маневр еще раз, но «Пелла» уйдет, как уходила до сих пор. Рельсовая умеет вычерчивать только идеальные прямые, а теперь, когда «Пелла» поняла, что означает разворот, ее компьютеры отлично предсказывают траекторию снаряда и уход от нее. Что-то… что-то есть. Крошечный, светящийся призрак догадки. «Пелла» повторит маневр уклонения…

А как она уклонялась до сих пор?

Преодолевая скрип в запястье, Бобби вывела запись боя, открутила, секунду за секундой. «Пелла» дважды отскакивала от выстрела рельсовой. Оба раза подключением маневровых левого борта – уходя в сторону и тут же выравниваясь работой правых. Таким образом она удерживалась на прежнем курсе, не сворачивала. Но раз это вошло в привычку…

Бобби повторила выстрел еще раз. Тошнота от переворота, лязг рельсовой, треск амортизатора под спиной. И «Пелла» уклонилась еще раз. Тем же способом. Повторяемость – брешь в ее броне. В брешь можно воткнуть нож.

Во рту стоял густой формальдегидовый вкус. Они шли вне зоны ОТО, но это ведь просто условность. Снаряды не испаряются вне этой зоны и не замедляют движения. Не попавшая в цель вольфрамовая болванка уносится в черное ничто с той же скоростью, с какой вылетела из дула. Только огромный простор космоса сберегает корабли от шальных попаданий.

А здесь случайностей не будет.

Болели пальцы. Болела голова. Бобби не обращала внимания. Она вывела на схемускорости всего, что у нее осталось. ОТО – до метров в секунду. Торпеды начинают медленнее, зато идут с большим ускорением. Снаряд рельсовой по-настоящему быстрый.

Головоломка. Всего лишь головоломка. Решение есть, и она его найдет. Будет единственный шанс. Бобби ввела новое решение, связав все воедино.

«Ты мой, дерьмец. Теперь ты мой».

Она передала решение пилоту.

«Росинант» содрогнулся: высокое ускорение усиливало вибрацию от ОТО. Снаряды на экране походили на золотое облачко. Тысячи снарядов несутся навстречу несуществующей торпеде. На такой дистанции рассеяние не позволит зацепить «Пеллу», да и направление не то. Это выглядит промахом. Или случайным выстрелом. Пустяком, не стоящим внимания. Следом пошли торпеды. Три торпеды по крутым траекториям нацелились на «Пеллу». Явная угроза. Белые штрихи обозначили внутреннее напряжение, вектор, направляющий их к цели, и ускорение в сторону левого борта «Пеллы». Ее ОТО открыли огонь, фонтаном брызнули на зашатавшуюся в маневре уклонения торпеду. На долгие страшные минуты фрагменты головоломки зависли воздухе.

Не сойдется. Они разгадают уловку. Если очевидно ей, они тоже увидят.

Торпеда неслась навстречу левому борту «Пеллы» и иссякающему огню ее ОТО. «Пелла» тоже выбросила три торпеды. Золотое облачко снарядов ОТО «Роси» подлетало к месту.

Алекс заглушил тягу – как раньше. Разворот. Рельсовая выстрелила за долю секунды до наведения на «Пеллу», у «Роси» хрустнул хребет. Увидеть результата Бобби не успела: «Роси» замкнул дугу, и двигатель вышел на прежнюю мощность. А «Пелла» – флагман Свободного флота и личный корабль Марко Инароса – увернулась от снаряда рельсовой точь-в-точь как раньше. Точь-в-точь. Качнувшись вправо.

Точно под удар облачка снарядов ОТО.

Сколько болванок попало в цель, Бобби не знала, но «Пелла» вильнула, продолжая путь на полной тяге, даже когда ее курс пролег перпендикулярно курсу «Росинанта». Алекс сбавил ход, при трех g Бобби почувствовала себя легкой, как воздушный шарик. Проверив боезапас, она увидела, что истратила половину торпед, и выпустила половину оставшихся вслед «Пелле», в дюзовый конус подбитого корабля. «Пелла», лишившаяся по меньшей мере одного маневрового по правому борту, отстреливалась из ОТО.

И только тогда до Бобби окончательно дошло, что происходит: вражеский корабль развернулся к ним хвостом и удирал из плоскости эклиптики к равнодушным звездам. Алекс отрубил тягу, подвесив их в невесомости. Под затылком у Бобби было мокро. То ли вспотела, то ли слезы из глаз натекли. Или лопнула кожа, и она плавала в собственной крови. В любом случае, ей было хорошо.

Алекс уставился на нее круглыми глазами и только головой мотал. Понемногу его губы расползались в улыбке. Он захихикал, и Бобби подхватила. Ребра болели. Горло саднило. При попытке шевельнуть левой рукой взбунтовался локоть, выбитый из сустава и грубо поставленный на место.

– Господне дерьмо, – выговорил Алекс. – То есть охрененное господне дерьмо!

– Знаю, – сказала Бобби.

– Это было круто! – Алекс с воплем ткнул в воздух кулаком. – Есть! Мы надрали им задницы!

– Надрали, – согласилась Бобби, закрывая глаза и глубоко, медленно вдыхая.

В солнечном сплетении щелкнула хлопушка, и она снова захохотала. Тонкий, далекий, как дом, звук добился ее внимания. Она слышала его не первую минуту, но в горячке боя не замечала. А теперь, услышав, узнала сразу.

Медицинская тревога.

Глава 28 Холден

Холден уходил из земного военного флота с отметкой о позорной отставке в досье и негнущейся от облегчения и праведного гнева спиной. Тогда величайшая ирония виделась в том, что сузившийся выбор дальнейшей карьеры и померкший статус принес ему чувство свободы. Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что чувство свободы было на втором месте после скрытого, почти неосознаваемого облегчения: больше не придется видеть боев между кораблями.

С тех пор как его домом стал «Росинант», Холден вел охоту за пиратами от имени АВП. Сражался над Ио, дрался в медленной зоне. На Илосе. Струсь он тогда и останься на службе, жил бы в тысячу раз спокойнее. Раньше ему это в голову не приходило. Во всех пережитых сражениях он был при деле. Так много лет работал с минимальной командой, что отчаянные усилия малой четверки представлялись ему нормой. Теперь, с полной командой и Фредом Джонсоном на борту, у него был человек на каждом посту и еще резерв на подмену. Даже когда перегрузка втискивала его в амортизатор, едва позволяя дышать, у Холдена чесались руки. Сделать хоть что-то. Управлять хоть краешком действия. Влиять.

На деле, попытайся он что-то сделать, только помешал бы. Наблюдай за тактической схемой и попробуй не вырубиться – вот буквально все, что он мог. Даже звать на помощь Цереру пришлось не ему. Фред, занимавший кресло на дальнем конце рубки, справился лучше. Когда вырубилось и перешло на аварийку питание, Амос или Кларисса взялись за ремонт раньше, чем он успел отметить ущерб. Мфаф со Стейнбергом занимали центральные посты, Ломбо с Дрогой находились в машинном, две пары «пилот-канонир» готовы были вступить в дело, снеси Свободный флот кабину. Так что Холден проследил, как отворачивает на перехват дальнобойных торпед с Цереры «Шинсакуто» и переключился на «Кото» с «Пеллой» – флагманом Инароса, – которые всплывали снизу, подобно акулам.

В соседнем кресле хватала воздух ртом Наоми. Холдену хотелось заговорить с ней, спросить, как она, хоть чем-то утешить. Он мысленно представил ее ответ: «Ценю заботу, но хорошо бы отложить беседу о моем эмоциональном самочувствии на после боя». Здесь он тоже ничего не контролировал. Ничем не мог помочь. До нее было меньше метра, но все равно что миллион километров.

Когда отключилась тяга и корабль закрутило, Холден понял, что они погибли. И тут же тяга вдавила его в подушки. Мелькнула мысль, на самом это деле или начались галлюцинации, но тут «Кото» отвернул. И даже тогда потребовалось несколько секунд, чтобы осознать происходящее, – а едва он осознал, все повторилось. Он услышал, как стонет придавленная перегрузкой Наоми.

Холдену захотелось крикнуть Бобби, чтобы перестала. Крикнуть, что на корабле люди – в том числе астеры. Да и выросшие при силе тяжести не выдержат целого дня при восьми g, и паршивый сок их не спасет. Но даже этого нельзя было – раз Бобби действует так, значит, нет другого выхода. Ему оставалось только злиться и терпеть.

Вот почему, когда возможность действовать наконец появилась, Холден чуть не потерял сознание от облегчения.

«ОТВЛЕКИ ИХ».

Он смотрел на текст мутными больными глазами. Кого Бобби просит отвлечь? Команду? Врага? Непослушными пальцами он выжал: «???»

Она ответила тем же: «ОТВЛЕКИ ИХ». Холден уставился на слова. При всем желании помочь он едва ли мог сделать больше, чем уже делал его корабль. Электронный блок управления засыпал преследователей радиопомехами, всеми силами слепил вражеские торпеды. Лазерный передатчик закачивал высокочастотным излучением датчики «Пеллы». По части отвлекающих маневров «Роси» делал все возможное.

С другой стороны, чем еще заняться? А воспоминание о лазерной связи навело его на мысль.

Он добрался до управления передатчиком и ввел запрос на связь с «Пеллой» по направленному лучу. Пусть думают, что требует сдачи. Или сам готов сдаться. Умом Холден понимал, что следует волноваться. Там ведь Марко Инарос. Человек, разрушивший Землю. Пытавшийся захватить Наоми, а его убить. Но за болью от перегрузки, сквозь отрегулированное соком биение сердца он ничего не чувствовал.

Направленный луч подхватил носитель, помедлил, выясняя длину волны и протокол, а потом соединение установилось, и Холден взглянул в глаза Марко Инаросу. Он видел этого человека на снимках. Смотрел его публичные видео. Лицо было ему знакомо, как личико какой- нибудь звездочки третьего разряда. Перегрузка прижала волосы Марко к черепу, натянула кожу и щеки. Мужчина выглядел моложе своего возраста. Холден понадеялся, что ему тяга оказала ту же услугу.

Холден не принял в расчет, что торможение «Пеллы» не позволит разговаривать вслух. Все переговоры приходилось вести в текстовом формате. Впрочем, теперь, когда они взглянули друг другу в лицо, большего и не хотелось. Монитор располагался в каких-нибудь шестидесяти сантиметрах от лица Холдена. И от Марко не дальше. Это создавало иллюзию близости. Холдену видна была мелкая неровность в линии волос у Марко ближе к правому виску. Сосудики в глазах. Возникало чувство интимности. Неловкое чувство, можно сказать. А от неподвижности к нему добавилось жутковатое ощущение, будто смотришься в зеркало, а на твой взгляд отвечает кто-то другой. Вот он, человек, который взялся за судьбу человечества, как за работу на полставки, – прямо перед ним. Протяни руку, дотронешься.

Трудно сказать, что выражало лицо Марко, а что дорисовало воображение Холдена. Презрительную усмешку, затем растерянность. Может быть, Холден это видел, может быть, всего лишь ожидал увидеть. Но вот в злобном блеске глаз иод конец он не сомневался. Лицо Марко напряглось от усилия, и Холден приготовился принять сообщение. Издевку, обвинение. Он ошибся.

Марко справился с управлением, и на экране возникло новое лицо. Молодое. Смуглое. Приплюснутое ускорением, но ошибиться было невозможно. Филип Инарос. Мальчишка не смотрел на Холдена, вряд ли знал о его присутствии. Видимо, на его мониторе Холдена не было. Марко просто позволил Холдену взглянуть на мальчика.

Холден не понял, что он должен был увидеть. Возможно, имелось в виду вульгарное мужское бахвальство. «Пусть сейчас она и с тобой, но я поимел ее первым». Вполне на уровне Инароса. Или тот хотел показать, что сын ненавидит их не меньше отца. Но если на Марко Холдену было неловко смотреть, то лицо Филипа его заворожило. Холден невольно искал в юношеском лице черты Наоми. Такая же складка век. Изгиб скул и форма губ. И двигался он так же, как Наоми, под перегрузкой.

Больше всего его поразила юность парня. В его возрасте Холден еще не покидал Земли. Просыпался на монтанском ранчо, завтракал с многочисленными родителями, прежде чем отправиться чинить изгороди и проверять турбины ветряков. Подумывал о военном флоте, потому что Бренда Кауфман его бросила, а Холден верил, что будет любить ее вечно.

Бывают ошибки, которые делаются по молодости. Их совершает чуть ли не каждый.

Тяга отрубилась. Амортизатор Холдена в который раз завалился набок, дернулся от выстрела рельсовой пушки и опять подставился под отяжелевшее тело. Глаза мальчишки на экране округлились, его кресло тоже качнулось. Что-то произошло с «Пеллой». Кто-то закричал. Тонко завыл сигнал медицинской тревоги. Луч сорвался, когда включилась тяга «Росинанта». Перегрузка и теперь была сильнее обычной, но после долгой гонки на восьми g все полости тела радостно расправились. Рядом не то охнула, не то перевела дыхание Наоми. Кто-то орал ему в ухо: восторг, возбуждение. Во рту стоял вкус крови. Преодолевая боль в локте, Холден дотянулся до монитора, переключился от встроенного в кресло управления на обычное, вывел тактическую. До сознания дошел голос Алекса, глухой, будто из-под воды. «Это было круто. Есть! Мы надрали им задницы!»

«Пелла» шла все с тем же высоким ускорением, но теперь прочь, от них. За кораблем гналась волна торпед с «Росинанта». Холден, не задумываясь, разоружил их.

Пальцы зависли у экрана, сознание разваливалось, собиралось и снова разваливалось, как всегда под конец долгого разгона. Кровь, возвращаясь в мозг, несла с собой странные, мимолетные ощущения. Левой ноге стало холодно и мокро, словно он вступил в реку. Запахло паленым волосом. Налетел праведный гнев неизвестно на кого и так же внезапно ушел. Холден прижал ладонями глаза, откашлялся. Боль прострелила позвоночник. В ушах звенело.

Нет, это не звон.

– Джим…

Он извернулся, преодолев неестественную тяжесть тела. Наоми ворочалась в своем кресле, тщетно пытаясь приподняться. Лицо у нее было пепельным. Полуочнувшийся мозг Холдена включил панику. «Она ранена! Что-то случилось. Это я виноват».

– Что? – хриплым, хлюпающим голосом выдавил он. – Что случилось?

Из кабины спускалась Бобби – напрягая все мышцы, перебирала ступени трапа. Наоми глянула на нее и снова на Холдена. Указала куда-то, вытолкнула пару слов:

– Фред. У него удар.

– Ох… – Пока Холден выговаривал этот звук, Бобби уже рванулась вперед, отстегнула и приподняла Фреда. При таком ускорении старик весил больше двухсот кило. Бобби качнулась, но удержалась на ногах, обнимая его за плечи, вытаскивая из кресла. Холден доковылял до лифта, крикнул наверх:

– Сбрось тягу, Алекс. Переводи на треть g.

– Противник еще…

– Если пальнут в нас, придумай что-нибудь. Тут чрезвычайная ситуация.

Гравитация опять отвалилась. Расправился позвоночник, колени будто раздулись. Бобби уже занесла Фреда в лифт и спускалась к медотсеку. У нее на руках Фред выглядел крошечным, лежал, как в колыбели, закрыв глаза. Холдену хотелось верить, что его руки, обвившие плечи Бобби, цепляются за нее. Что в них осталась сила. Он не знал, так ли это.

В ушах билась какофония голосов. Все желали знать, что произошло. И происходит.

– Стейнберг! – гаркнул Холден. – Вы на оружии. Патель, вам связь. – И он стянул наушники. Жизнь возвращалась, корабль полнился еле слышными шумами, и ничего другого Холден слышать не хотел. Скорее бы.

Наоми тронула его за плечо.

– Все будет хорошо.

– Правда?

Она беспомощно пожала плечами:

– Не знаю.

Подошел лифт. Они погрузились и спустились на жилую палубу. Если «Пелла» уже управляема, может заложить петлю и вернуться. Бой может возобновиться в любую секунду, застать их вне амортизаторов. Холден сознавал, что надо бы разгоняться, мчать к Тихо. Он прошел по темному военному коридору к медотсеку. Корабль стал другим. Все как было, но казалось новым. Свежим. Чужим.

Фред лежал на столе, пристегнут поясом. Автодок прицепился к плечу, вставлял иголки в вены. Больной выглядел страшно беззащитным, словно усох за время, пока его несли сюда из рубки. Бобби стояла над ним, скрестив руки на груди, и сияла, как ангел из Ветхого Завета. Из тех, грозных. Из тех, что прогоняют из рая и в одну ночь уничтожают войско. Она не подняла на них глаз.

– Плохо? – спросил Холден.

Бобби выразила ярость одним пожатием плеч.

– Он умер.

* * *

Он не знал, почему забота о теле выпала Амосу с Клариссой, но им это подошло. Амос раздел покойного, Кларисса обмыла кожу Фреда влажной салфеткой. Холдену здесь нечего было делать, незачем смотреть. Но он стоял и смотрел.

Они не разговаривали. Не перешучивались. В прикосновениях Клариссы к телу Фреда была спокойная деловая интимность. Сочувствие без сантиментов. Амос помогал, когда надо было перевернуть Фреда и одеть его в свежую форму и когда надо было подвести под тело край мешка. От начала до конца все заняло меньше часа. Холден не знал, долго это или мало. Кларисса, работая, что-то мычала себе под нос. Тихий мотив – Холден его не знал, но мелодия то и дело переходила из мажора в минор. Тонкое бледное лицо девушки и тяжеловесный Амос идеально дополняли друг друга. Когда мешок застегнули, Амос его поднял. Легко – они все еще шли на трети g.

Выходя из медотсека, Кларисса кивнула Холдену. Сзади на шее и руках у нее виднелись синяки – при перегрузке скопилась кровь.

– Мы о нем позаботимся, – сказала она.

– Он много значил. – Голос Холдена перехватило, но он не застеснялся этого.

Что-то мелькнуло во взгляде Клариссы – грусть или усмешка.

– Я много времени провела с мертвецами. Ему теперь хорошо. Вы позаботьтесь о тех, кто остался жив.

Амос дружески улыбнулся и вынес мешок.

– Если потом сочтешь нужным напиться или подраться на кулачках, просто дай мне знать.

– Угу, – кивнул Холден, – обязательно.

Когда они вышли, он еще постоял у операционного стола. Холден не раз на нем леживал. И Наоми доводилось. И Алексу. И Амосу. Амос в этом отсеке чуть ли не заново отращивал руку. Эта смерть, ударившая наугад – так глупо, – казалась непристойной при всей своей будничности. У людей случаются удары. Фред был уже не молод. Страдал от повышенного давления. Недосыпал, загонял себя. Сок им достался паршивый. Бой вышел долгим и перегрузка тоже. Все это верно. Все понятно. И необъяснимо.

Остальные ждали на своих постах, но все уже слышали. Рано или поздно ему придется взглянуть им в лицо. Холден не знал, что скажет команде Фреда. «Мне так жаль» – а дальше?

Он провел ладонью по матрасу, послушал, как шуршит пластик. На ощупь он оказался неожиданно холодным. Не сразу дошло, что это испаряется влага от салфетки, которой работала Кларисса. Наоми он узнал по звуку шагов.

– Помнишь, когда стало известно, что он работает на АВП? – спросил Холден.

– Помню.

– В новостях только об этом и говорили целую… не помню. Неделю? Все твердили, что это измена и позор. Требовали расследования. Нельзя ли отдать его под трибунал, хоть он и ушел в отставку за годы до того.

– У нас такого единодушия не было, – отозвалась Наоми. Она вошла и прислонилась к другому столу. Говоря, свешивала волосы на глаза, как вуаль, а потом скривилась и отбросила их назад. – Мои знакомые подозревали, что он – крот. Что земляне решили подкинуть нашей организации троянского коня.

– Это тогда была еще твоя организация?

– Да. Была.

Холден развернулся, подтянулся и сел на стол. Авто- док, восприняв его вес, вывел стартовую страницу, обнадеженно посветился и через несколько секунд отключился снова.

– Я даже не помню времен, когда Фред Джонсон не значил так много. Просто…

Наоми вздохнула. Холден посмотрел на нее. Этих морщин не было, когда они познакомились. И линия подбородка изменилась. Она красива. Она смертна. Он не хотел об этом думать.

– Нас на Тихо ждут все фракции АВП, какие Фред сумел загнать, умолить, умаслить на встречу, – продолжал Холден. – А нам придется сообщить им, что Марко победил.

– Он не победил, – сказала Наоми.

– Нам придется сказать им, что мы попали в засаду и Фред погиб, но Марко все равно не победил.

Наоми улыбнулась. Рассмеялась. Странное дело, насколько легче от этого стала темнота. Не менее темной, но легче. Хоть и осталась темнотой.

– Ну, если изложить это таким образом… Слушай, в худшем случае мы не перетянем их на свою сторону. Нет, я бы не прочь перетащить к нам большую часть Пояса. Просто если они не станут нам помогать – ну, и не станут. Все равно мы сумеем победить.

– Только в войне, – сказал Холден. – Не в том, что на самом деле важно.

Глава 29 Авасарала

Горман Ле моргал, тер свои невыносимо зеленые глаза и ждал ее ответа.

– И вы не знаете, откуда прислали? – спросила Авасарала.

– Ну, с Ганимеда. Данные передачи отчетливые. Наверняка с Ганимеда.

– Но от кого на Ганимеде, вам неизвестно.

– Нет, – сказал он, подразумевая: «Да, вы правы». Ужасно невнятно он выражался.

Для совещаний на ферме в море Нектара отвели самое маленькое помещение. Холодный свет и стены из шершавой керамики, тридцать лет как вышедшей из моды. Зато система жизнеобеспечения здесь имелась автономная, так что не казалось, как повсюду теперь на Луне, будто воздухом только что кто-то подышал. А если присутствовал пороховой запах лунной пыли, так Авасарала привыкла и не замечала.

Горман Ле горбился, как школьник, забыв поставить стакан воды, который держал в руке. В этом костюме он был и вчера, и позавчера. Авасарала начинала подозревать, что биолог хранит его в шкафу и надевает перед разговором с ней. Все в нем говорило об усталости, как бывает с врачами после четырехсуточной смены, но, кроме усталости, ощущалось еще что-то. Что-то, чего она в последнее время не видела. Может быть, волнение. Надежда.

Плохо. В последнее время надежда стала ядом.

– Итак, экспериментальные данные, или как там вы называете эту хрень, могут быть подлинными, – подытожила она, – или их мог нам подсунуть Свободный флот. Или это… что еще?

– Пищевые дрожжи с усовершенствованными радиопластами. Мы разбирались, как растет протомолекула на некоторых видах ионизирующих излучений? – Вопросительная интонация не означала сомнения: скорее он спрашивал разрешения ввести ее в курс дела. – И не только ионизирующих, но с теми совсем просто. Свет – не ионизирующее излучение, а им растения питаются не знаю сколько. Но вот…

Авасарала вскинула ладонь. Ле еще несколько секунд шевелил губами, проговаривая про себя то, что она не дала произнести вслух.

– Я очень интересуюсь всеми подробностями, – сказала Авасарала, – только мне не до них. Дайте резюме.

– Если данные верны, мы на нашей базе прямо сейчас можем прокормить полмиллиона человек. Первые серии показали отличный результат. Но если эксперимент не масштабируется в промышленное производство, мы рискуем потерять не один день, вычищая культуру.

– И тогда люди умрут с голоду.

Горман опять покивал. Может, он ничего такого не хотел сказать.

– Переустановка определенно приведет к сокращению выдачи продукта.

Она подалась вперед, выхватила у него из руки стакан и заглянула в глаза.

– Тогда люди умрут с голоду. Мы здесь все взрослые. Почему бы не сказать вслух?

– Тогда люди умрут.

Авасарала кивнула и отстранилась. Ужас в том, что спине ее стало легче. Она так долго прожила в лунной гравитации, что начала привыкать. Когда вернется в колодец, придется заново акклиматизироваться. Когда. А не если. Горман смотрел на нее, сжав зубы, раздувая ноздри на манер испуганной лошади. Так и хотелось потрепать его по щеке. И еще хотелось долбаных фисташек.

– По какой теме вы защищались? – спросила она.

– М-м… структурная биохимия.

– А я по какой, знаете?

Он для разнообразия помотал головой.

– НЕ по структурной биохимии, – мягко объяснила Авасарала. – Я ни хрена не понимаю, чудо ваши волшебные дрожжи или дерьмо собачье. Так что если вы мне не скажете, с меня толку ни хрена. Так чего ради мы здесь сидим?

– Я не знаю, что делать.

Горман выглядел совсем молоденьким. Растерянным.

Желание на него прикрикнуть боролось с желанием обнять. Авасарала опустила веки, и черт ее побери, если глазам так не стало лучше. С утра она провела совещание с координаторами станций Лагранж по приему беженцев, потом с безопасниками и службой обеспечения, обсуждая организацию поступающих из колодца людей. После обеда сообщили о вооруженном восстании в том, что осталось от Севастополя, – вода и продукты там кончались, люди запаниковали. Все это сливалось в сознании в одно постоянное, усталое: «Не успеваю».

Хотелось рассердиться на Ле, но то ли Авасарала слишком хорошо понимала его паническое оцепенение, то ли просто у нее не осталось сил сердиться.

– Вы бы рискнули?

– Я бы да, – почти без заминки ответил он. – Показатели выглядят…

– Тогда вводите. Если не сработает, валите на меня.

– Я не то хотел… в смысле… Если масштабное производство даст хороший прирост, надо подумать о пересылке в колодец.

На Землю… там еще голоднее.

Она открыла глаза, Что-то в ее взгляде заставило Гормана отвернуться.

– Да, мэм. Я этим займусь.

Она встала. Конец совещанию. Уже выйдя за дверь, шаркая по желто-серой плитке к своему карту, она подумала, что надо было как-то поддержать Ле. Похлопать по плечу. Сказать доброе слово. Она его строила по привычке, не потому, что он выбился из ряда. Просто это она умела лучше всего.

Когда карт тронулся, Авасарала связалась с Саидом. Тот возник в окне на пол-экрана, оставив место для календаря и заметок, и на мелком изображении трудно было разглядеть что-либо, кроме треугольного очерка лица и курчавых волос над голубой рубашкой без ворота.

– Мэм?

– Как у нас дела?

– Ждет вашего просмотра доклад адмирала Пайсора о ситуации на Энцеладе.

– Там что-то есть, кроме: «Сраный Свободный флот свалил до нашего прихода, и теперь мы обязаны кормить еще больше народу», – или суть я уже ухватила?

– Суть такова. Были потери с нашей стороны. И «Эдуарду Карру» потребуется серьезный ремонт.

Она кивнула. Еще одна драка, чтоб их. Это как удерживать воду в кулаке. Карт заехал в подъездной тоннель. Ей отдали честь два охранника. Карт свернул на новую эстакаду, выскочил на скоростной участок перед правительственным и административным центрами в Олдрине и снова свернул, так что Авасарала заглянула прямо в глотку тоннелю. Серые стены, белые арки уходят назад и вверх. Воздух как вечный выдох. Архитектура здесь казалась мелкой. Незначительной на фоне громадных просторов Луны и Земли. Авасарала цеплялась за нее, как за спасательный конец.

– С Цереры сообщают, что «Росинант» наткнулся на засаду, но ушел. Направляется к станции Тихо.

– Хоть что-то хорошее, – сказала она.

– Еще у вас в графике личная встреча, мэм.

Личная встреча? Она долго вспоминала, о чем речь, и только когда скоростная трасса нырнула вниз, выводя ее карт на разгон, вспомнила, что Ашанти хотела повидаться. Дочь умудрилась так донять Саида, что тот вставил ее в расписание.

– Отменить, – приказала Авасарала.

– Вы уверены, мэм?

– Я не собираюсь полчаса слушать, как девчонка, которой я меняла подгузники, уговаривает меня поберечься. Скажете ей, что я устала и прилегла поспать.

– Да, мэм.

– Вы что-то хотели сказать, мистер Саид?

Саид кашлянул.

– Она – ваша дочь, мэм.

Авасарала улыбнулась. Впервые Саид ей возразил. Может, для маленького поганца еще есть надежда.

– Хорошо. Отдайте ей первый жетон на ужин из свободных.

– Это через три дня.

– Значит, через три дня, – кивнула Авасарала. Трасса прекратила разгон, ракетой выбросив ее в эвакуационный тоннель на скольки-то там сотнях километров в час. За полчаса так можно долететь до середины лунного диска. Движущееся тело продолжает движение. Кроме всего прочего, это была метафора. Продолжай двигаться, потому что, стоит дать себе отдых, неизвестно, сумеешь ли начать сначала.

Авасарала забыла, когда в последний раз медитировала. Раньше, если на работе бывало тяжело, она тратила на сеансы больше, а не меньше времени. Слушала, как шуршит в закоулках за носом дыхание, сливалась со своим телом на такой глубине, что все дерьмо оседало. Не забрось она медитации, не забыла бы, например, ободрить Гормана Ле. Страшно было подумать, сколько еще ляпов она допустила, даже не заметив.

Скоростной тоннель изогнулся, мягко прижав ее к борту машины. Она убеждала себя, что за войной и восстановлением ей просто некогда. Собственно говоря, так оно и было, но Авасарала слишком много лет знакомилась с собственным сознанием, чтобы не заметить, как морочит себя. Медитация существует, чтобы остаться собой, глубже испытать, что значит быть Крисьен Авасаралой. А сейчас она и так не сомневалась, что Крисьен Авасарала – мешок уныния, а значит, нафиг ее. Глубокая медитация, позволявшая точно, отчетливо пережить гнев, одиночество, боль и ужас, проигрывала крепкому джину с тоником и лишнему часу работы.

Потом разберется. Когда все устаканится.

Трасса начала тормозить, когда у нее звякнул ручной терминал. Саид выглядел смущенным, но не настолько, чтобы оставить ее в покое.

– Срочное сообщение с «Росинанта», мэм.

– Какого еще хрена нужно Джонсону?

– Не от полковника Джонсона. Отправлено капитаном Холденом.

Авасарала помедлила. Саид ждал в своем окне.

– Перешлите, – сказала она.

Пока она закрывала окно, Саид успел кивнуть. Авасарала переключилась на экран карта. Что бы там ни было, ей хотелось видеть происходящее, не щурясь. Появилось отмеченное красным сообщение. Она поняла, едва открыв его. Смерть читалась на лице у Холдена, как пропечатанная. И заговорил он сдержанно – так говорят в больницах. На похоронах.

Он кратко, без ненужных подробностей, изложил случившееся. «Пелла» атаковала. Они сумели отбить атаку Свободного флота. Фред Джонсон умер. А потом Холден, словно его самого хватил удар, уставился в камеру. Ей в глаза, хоть и не видел ее.

– Все собранные Фредом представители АВП ждут на Тихо. Мы идем туда, начинаем торможение. Но я не знаю, надо ли теперь туда нам, или вы пошлете кого-то другого. И долго ли они согласятся ждать. Я не знаю, что теперь делать.

Он покачал головой. Он молодо выглядел. Холден всегда выглядел молодым, но обычно – молодым и порывистым. Растерянность в его взгляде была новостью. Если растерянность не почудилась Авасарале, потому что засела у нее в сердце, в животе.

Сообщение кончилось. Терминал предложил ответить, но она сидела, держа его в руках, пока скоростная замедлялась и карт вливался в знакомые коридоры. Авасарала смотрела на свои ладони, как на чужие. Попробовала всхлипнуть – вышло натужно и непохоже. Не горе, а спектакль. Если бы картом управляла она сама, уже врезалась бы в стену или заблудилась в коридорах, не замечая, куда едет. Но машина знала дорогу, а ей в голову не пришло переключиться на ручное.

Фред Джонсон. Палач станции Андерсон. Герой флота ООН и предательский голос АВП. Она знала его десятки лет – лично и по слухам. Он был ей врагом, и противником, и случайным, ненадежным союзником. Та часть сознания, которая еще мыслила, отметила, как это странно – неправдоподобно, – что именно его смерть стала для нее каплей, переполнившей чашу. Она лишилась своей планеты. Дома. Мужа. Сохранись что-то из них, может быть, это бы ее не сломало.

Под ложечкой болело. Действительно болело, словно от ушиба, а не просто от слишком долго стискивавших тело чувств. Она потрогала пальцами, обвела границы боли, как ребенок изучает умирающую мошку. И не замечала, что карт остановился, пока Саид не открыл дверь.

– Мэм?

Она встала. Лунное притяжение представлялось не столько силой природы, сколько намеком. Его не отменишь силой воли или ударами сердца. Она снова заметила Саида и поняла, что забыла о его присутствии. Его отчаяние выглядело официозным, слишком картинным.

– Отмените, пожалуйста, всё, – сказала она. – Я буду у себя.

– Вам что-нибудь нужно, мэм? Вызвать врача?

Она нахмурилась в ответ, ощущая мышцы щек словно издалека. Телом приходилось управлять, как мехом с дистанционным контролем.

– А он поможет?

У себя в комнате она села на диван, сложила руки на коленях ладонями вверх. Как будто что-то держала. Вентилятор воздуховода гудел негромко и неровно. Как ветер в бутылочном горлышке. Бездумная, идиотская музыка. Она задумалась, замечала ли прежде его звук, – и сразу забыла. В голове было пусто. Будет ли иначе, налетит ли поток, унесет ли ее с собой? Или просто она теперь такая. Пустая.

Она не обернулась на стук в дверь. Кто бы там ни был, уйдет. Однако не ушли. Дверь на несколько сантиметров приоткрылась. И еще немножко. Саид, решила она. Или кто-то из адмиралов. Или какой-нибудь служащий вроде Гормана Ле просит разделить с ним тяжесть потерь и сомнений. Она ошиблась.

Кики уже не была малышкой. Внучка – самостоятельная взрослая женщина, хоть и юная. Кожа темная, как у отца, а глаза и нос от Ашанти. В цвете глаз отблеск Арджуны. Авасарала скрывала, как могла, но Кики не числилась среди ее любимиц. Ей трудно было терпеть критичную наблюдательность внучки. Кики прокашлялась. Женщины долгую минуту глядели друг на друга.

– Зачем пришла? – спросила Авасарала. Надеялась, что заставит ее уйти, – не вышло. Кики закрыла за собой дверь.

– Мама обижается, что ты опять перенесла встречу, – сказала она.

Ладони Авасаралы дернулись. Пальцы распрямились, ладони остались как были. Жест бессильного раздражения.

– Она тебя прислала мне выговаривать?

– Нет, – ответила Кики.

– А что тогда?

– Я за тебя беспокоюсь.

Авасарала злобно фыркнула.

– Что обо мне беспокоиться? В данный момент я самое могущественное лицо в системе.

– Именно поэтому.

«Не твое собачье дело», – подступило к горлу, но этого Авасарала не сказала. Боль в солнечном сплетении ушла глубже, вдавливаясь в кости и хрящи. Перед глазами все расплылось: слезы выступили, а малое тяготение не спешило стянуть их на щеки. Кики стояла у дверей, смотрела беспристрастно. Школьница перед директором в ожидании выговора. Она молча, помня о малой лунной гравитации, прошаркала к Авасарале, села рядом, опустила голову бабушке на колени.

– Мама тебя любит, – сказала она. – Просто не умеет выразить.

– Не ее дело меня любить, – ответила Авасарала, перебирая пальцами волосы внучки, как перебирала дочери, когда все были моложе. До того, как мир под ними раскололся. – Любовь всегда оставалась по части твоего дедушки. Я… – У нее перехватило дыхание. – Я его очень любила.

– Он был хороший человек, – сказала Кики.

– Да.

Она все водила кончиками пальцев по волосам внучки, прослеживала светлые полоски кожи. Слезы в глазах просыхали. Не падали, а когда она их сморгнула, новых не выступило. Она рассматривала ушную раковину Кики, как когда-то ушко маленькой Ашанти. И Чарнапала, когда тот был маленьким. Пока он не погиб.

– Я делаю все, что могу, – сказала Авасарала.

– Я знаю.

– Этого мало.

– Я знаю.

Странный покой наплывал на нее. В нее. На миг рядом как будто оказался Арджуна. Как будто муж читал ей лучшие из стихов, а не нелюбимая внучка стала свидетельницей ее слабости. Каждый обладает собственной красотой и проявляет ее по-своему. Авасарале трудно было любить Кики, потому что они с внучкой так похожи. Точь-в-точь, если честно. Слишком любить ее порой представлялось опасным. Авасарала знала, чего стоит быть такой, как она, и, видя в Кики себя, слишком боялась за девочку. Испустив долгий вздох, Авасарала тронула Кики за плечо.

– Ступай, скажи матери, что мне надо кое-что доделать, а потом перекусим вместе. И Саиду скажи.

– Он-то меня и впустил, – призналась Кики, садясь прямо.

– Он сует нос куда не надо и завел привычку ковыряться в моем дерьме, – отрезала Авасарала, – но на сей раз я рада.

– Ты его не накажешь?

– Еще как накажу, – объявила она, а потом, удивляясь самой себе, поцеловала Кики в гладкий, без морщин, лоб. – Просто на этот раз не со зла. Ну, иди, у меня еще дела.

Авасарала ожидала, что тушь расплылась по щекам, а оказалось – ничего. Карандаш для век, засунуть на место выбившуюся прядь, и она снова стала собой. Вывела на экран сообщение Холдена, прокрутила его, пока собиралась с духом под взглядом маленькой камеры терминала.

Когда выскочило предложение ответить, Авасарала расправила плечи, представила, будто смотрит Холдену в глаза, и включила запись.

– Прискорбное известие. Фред был хороший человек. Не идеал, но кто идеален? Мне будет его недоставать. А что делать дальше – не вопрос. Ты тащишь свою унылую жопу на Тихо и все там налаживаешь.

Глава 30 Филип

«Пелла» тащилась на трети g. После долгой невесомости даже треть отдавалась в коленях и позвоночнике. А может быть, ныли синяки от страхолюдных перегрузок оставшегося позади боя.

Проигранного боя.

Филип стоял в камбузе с миской марсианской рисовой лапши с грибами в руке, искал, куда присесть, но все места были заняты. «Кото» пришлось хуже, чем «Пелле»: снаряд рельсовой пушки продырявил реактор и расколол корпус от носа до кормы. Большинство известных Филипу кораблей на том бы и скончались, но марсианский флот строился для боев. В тонкий до прозрачности отрезок секунды «Кото» зарегистрировал попадание и сбросил сердечник, оставив беспомощную команду выживать на запасных батареях.

«Шинсакуто» откололи от группы, загнали и оставили отбиваться от торпед, выпущенных единым флотом и Церерой. Если бы «Росинант» добил «Пеллу», «Кото» так и болтался бы в пустоте. Возможно, с одними мертвецами на борту, когда отказали бы восстановители воздуха и команде осталось бы задыхаться, цепляясь друг за друга в смертной панике. Но сейчас они все были на «Пелле», спали в койках по очереди с хозяевами, занимали места на камбузе и старательно отводили глаза от ищущего среди них места Филипа.

Его команда тоже была здесь. Люди, с которыми он летал еще до того, как все началось. Ааман, Мирал, Вингз, Карал, Джози. И они тоже отводили глаза. Не больше половины оделись в форму Свободного флота. И «Кото», и «Пелла» перешли на простую функциональную одежду, какую могла бы носить любая команда, да и те, что в форме, закатывали рукава и не застегивали воротничков. Филип ощутил на себе собственный, хрустящий от свежести, застегнутый под горло мундир и впервые почувствовал себя дурачком. Словно ребенок, нарядившийся в отцовский костюм.

Гул разговоров отгораживал его, как стена. Филип замешкался. Он мог бы просто унести еду к себе в каюту. Они не нарочно его прогоняли. Просто сейчас всем тесно, и проигранное сражение еще саднит. Филип сделал шаг в сторону коридора, собираясь уйти. Он правда собирался. Но остановился, оглянулся, проверяя, не освободился ли где краешек скамьи. Нет ли для него места.

И встретил взгляд Мирала. Тот кивнул и – со вздохом, как показалось Филипу, – подвинулся, освободив ему место. Филип не кинулся со всех ног, как маленький, но заторопился, опасаясь, что место займут.

Карал сидел напротив Мирала, обоих зажимали с двух сторон незнакомцы. Темнокожая женщина со шрамом над верхней губой. Худощавый мужчина с татуировкой на шее. Пожилая женщина – белые короткие волосы и кривая, враждебная усмешка. Один Карал показал, что заметил Филипа, да и тот только крякнул и кивнул.

Пожилая, как видно, продолжала разговор, начатый до его появления, вещая с заученной непринужденностью пропагандиста.

– Кон мис койо на «Шинсакуто», флот Цереры там навсегда. Земля вне Земли.

– Навсегда – это долго, – заметил Мирал, уставившись в стол, как в книгу. – Можно думать, что знаешь на год, два, три года. Абер дальше только дерьмовое гадание.

– Я будущего не вижу, – возразила женщина, – зато вижу, что сейчас, кве но?

Филип отправил в рот ложку пересоленной лапши. Он слишком долго ждал, лапша совсем размякла. Пожилая усмехнулась, словно что-то доказала, поставила локти на стол так, чтоб видна была татуировка с рассеченным кругом АВП на запястье. Словно напоказ выставила.

– Я только говорю, может, нам пора где-нибудь победить, да? На Церере. На Энцеладе. Похоже, если мы кому напинали задницу, так сола Мичо Па, да и то не слишком.

– Мы разбили Землю, – сказал Филип. Это было задумано, как реплика в сторону, случайный вброс в разговор. А прозвучало пронзительным оправданием – Даже для его ушей. Слова легли на стол, как непоправимо поломанная вещь. Пожилая женщина тонко, ехидно улыбнулась. Или ему это только показалось. Так или иначе, она откинулась назад, убрала локти со стола. И встала, ушла с таким видом, словно доказала свое, что бы она там ни доказывала.

Карал кашлянул, покачал головой.

– Но те преоккупе, Филипито.

– С чего бы мне беспокоиться? – с набитым ртом буркнул Филип.

Карал неопределенно повел рукой: из-за всех и каждого.

– После боя каждый рассказывает свое, так?

– Да, – кивнул Филип. – Бист бьен. Я понял.

Мирал с Каралом переглянулись – он сделал вид, что не заметил. Остальные – из команды «Кото» – помалкивали.

– Хой, койо, – заговорил Мирал, тронув Филипа за плечо. – Закончишь, помоги мне с ремонтом, да? Все вылавливаю какую-то дрянь между обшивками.

Филип кончиками пальцев отодвинул миску.

– Уже закончил. Пойдем, мы.

«Пеллу» покалечило не одним попаданием, а плотным облаком снарядов ОТО. Лучше бы прямым. Выше кабины и командной палубы все было укреплено и выгнуто в расчете как раз на такое попадание. Снаряд мог сбить кусок обшивки и наделать шуму, но внутри все осталось бы цело. А так – когда пули потоком рвали борт – вышло хуже. Пострадали крепления маневровых и ОТО, датчики и наружные антенны. По всем наружным частям словно прошлись наждаком, счистив все, что торчало. Их ОТО ослепли, но пробившая защиту торпеда не сработала. Взорвись она, расколола бы корабль пополам, и той старой сучке пришлось бы ждать милости внутряков или тонуть в испорченном ее же морщинистой задницей воздухе.

И все же удар торпеды оказался достаточно силен, чтобы взломать наружную обшивку. Их ожидала долгая нудная работа – выискивать все оторвавшиеся осколки. Оставить горсть металла и керамики бренчать между корпусами, когда включатся маневровые, – значит напрашиваться на смерть. Поэтому Филип с Миралом надели скафандры, проверили другу у друга герметичность, баллоны и восстановители и заползли в пространство между обшивками. Марсианские корабли были изящны и упорядочены, все помечено надписями с датами последнего осмотра и сроками замены. Филип осветил белым огнем своего фонаря погнутую пластину наружной обшивки и рваную прореху, в которую виднелись звезды. Плоскость галактики сияла на черном белым и золотистым облаком. Не хочешь, а засмотришься.

Совсем другое дело, когда видишь звезды, а не точки на экране. Филип всю жизнь прожил на кораблях и станциях. Но увидеть миллиарды немигающих огоньков собственными глазами ему доводилось, только выходя наружу для ремонта или при операциях. Зрелище всегда бывало красивым, а порой и тревожащим. Но в этот раз оно как будто что-то обещало. Бесконечная бездна открывалась, окружала их, нашептывала, что вселенная – больше, чем его корабль. Больше, чем все корабли вместе взятые. Пусть человечество поднимет свой флаг на тринадцати сотнях точек – это будет даже не одна стотысячная. Вот империя внутряков, за власть над которой они сражаются и умирают. Еще сотня планет в десятки раз дальше – и это меньше ошибки округления в сравнении с тем, что смотрело сейчас на него.

– Хой, Филипито, – позвал по выделенному каналу Мирал. – Давай сюда. Вроде нашел что-то.

– Комме. Момент.

Мирал скорчился у силовой подводки к сенсорной установке. Луч его фонаря шарил по внутренней обшивке. На ней блестела короткая яркая царапина. Когда Мирал провел по ней перчаткой, осталось пятно. Значит, керамика.

– Хорош засранец, – похвалил Филип, скользя фонарем вдоль проводки. – Куда теперь?

– По следу, – бросил Мирал, карабкаясь вниз по трапу из скоб.

Доберутся до Паллады – проведут полный осмотр. Есть аппараты, вдувающие азот и аргон во все закоулки корабля и выдувающие все, что в них застряло. Но все, что можно, лучше сделать заранее. И еще, подумалось Филипу, между обшивками, кроме них, – никого. Пока идет работа, здесь самое уединенное место на всей «Пелле». Побыть одному – достаточная причина продолжать работу.

Мирал негромко, победно ахнул. Филип потянулся туда, где примостился его напарник. Мирал, сняв с пояса клещи, занялся поврежденным участком проводки, вытащил осколок и улыбнулся так, что видно было даже сквозь маску шлема. Заноза оказалась не больше ногтя, с одной стороны зазубренная, с другой гладкая.

– Большой, – присвистнув, оценил Филип.

– Си но? – согласился Мирал. – Оставь эса бастардо, носился бы здесь пулей, да?

– Одним меньше, – сказал Филип. – Посмотрим, сколько еще найдется.

Мирал, сжав кулак, согласился и запихнул осколок в карман.

– Знаешь, когда я был твоих лет? Пил тогда, я. Пил с койо, вечно толковавшим, в каких заварухах побывал. Он во многих побывал. Любил подраться, думаю.

– Угу.

Филип спустился пониже, поводил лучом по чехлу маневрового двигателя. Он не понимал, к чему клонит Мирал.

– Тот койо говорил, когда начинается заварушка, это чаще оттого, что другой ублюдок стыдится, са-са. Может, и не хочет разбивать себе кулаки, но не видит другого выхода, чтоб команда не сочла слабаком.

Филип за своим щитком шлема поморщился. Может, Мирал говорит о Церере? Филипа до сих пор иногда тревожил тот случай. Не само по себе насилие, а вспышки унижения от мысли, что девушка из бара его бросила. Ему не хотелось бы на этом останавливаться.

– Кве са, эс, – буркнул он в надежде этим и отделаться.

Но Мирал продолжал:

– Я только говорю, когда человек чувствует, что потерял лицо, да? Он скажет, чего и не думает. И поступает не так, как хотел бы.

«Я как хотел, так и поступал, – подумал, но не сказал Филип. – И снова поступил бы так же».

Но наждак пришелся по больному месту, а он уже раз сегодня повел себя как паршивый мальчишка. Лучше думать своей головой. Только оказалось, Мирал говорил вовсе не о том.

– Твой отец? Он хороший человек. Астер до мозга костей, да? Просто ублюдок Холден для него как заноза. А аллес^[181] иной раз собьют с ног, и аллес потом наговорит лишнего. Не хорошо и не плохо. Так устроены люди. Не принимай близко к сердцу.

Филип застыл. Обернулся.

– Не принимать близко к сердцу? – Это был вопрос. Требование объясниться.

– Да, – сказал Мирал. – Твой отец сказал, не подумав.

Филип направил луч на Мирала, осветил немолодое лицо в шлеме. Мирал сощурился, поднял руку, заслоняя глаза.

– Что он сказал? – спросил Филип.

* * *

Жилье Марко было не то что чистым – безупречным. Стены сияли свежей полировкой. Темные пятна, всегда нараставшие на скобах у двери от прикосновения сотен рук, начисто выскоблены. На мониторе ни пылинки. Сандаловый ароматизатор из воздуховода не совсем заглушал запахи дезинфектанта и противогрибкового средства. Даже шарниры койки сверкали в мягком освещении каюты.

И сидящий за монитором отец выглядел самим совершенством. Волосы чистые, идеально уложены. Мягкая каштановая бородка подстрижена так аккуратно, что наводила на мысль о подделке. Мундир будто впервые надет. Хрустит от чистоты каждой складкой. Идеально застегнут, словно своей скрупулезностью и силой воли Марко рассчитывает подтянуть по той же мерке остальную команду. Будто власть Марко над системой концентрировалась в нем самом. Каждый атом на своем месте.

С монитора говорил Розенфелд. Марко уловил слова «к любым случайностям», на которых Марко оборвал видео и обернулся к нему.

– Да? – Филип не разобрал, что слышалось в отцовском голосе. Спокойствие, да. Но у Марко имелись сотни разновидностей спокойствия, и не всякая означала, что все в порядке. Филип остро вспомнил, что после боя они еще не разговаривали.

– Пообщался с Миралом… – начал Филип, скрестив руки и прислонившись к дверной раме.

Марко не шевельнулся. Не кивнул, не отвел глаз. Под его темным взглядом Филип чувствовал себя обнаженным, терял уверенность, но отступать было нельзя. Не раньше, чем он спросит.

– Говорит, ты сказал, что это я виноват?

– Потому что так и есть.

Ответ прозвучал просто и деловито. Без горячности, без насмешки и без укора. Но Филипа словно ударили в грудь.

– Ага, – сказал он. – Бьен.

– Ты был канониром, и они ушли. – Марко хирургически четким жестом развел руками. – Что за вопрос? Или ты хочешь сказать, что ошибся я, решив, что ты справишься?

Филипу нелегко было вытолкнуть слова из горла.

– Не я загнал нас под снаряды, а? – сказал он. – Канонир, я. Не пилот. И рельсовой у меня не было, да? У пинче Холдена была.

Отец склонил голову к плечу.

– Я всего лишь сказал, что ты не справился. Теперь ты мне объясняешь, что и не должен был справиться? Что так и надо?

Эта разновидность спокойствия Филипу была знакома.

– Нет, – сказал он. И поправился: – Нет, сэр.

– Хорошо. И то плохо, что ты завалил дело. Нечего теперь скулить.

– Да, – сказал Филип, хотя на глазах у него были слезы. – Я не скулю, я.

– Так признай это. Будь мужчиной. Скажи, что завалил дело.

«Не я, – подумал Филип. – Я не виноват».

– Я завалил дело.

– Ну и ладно, – кивнул Марко. – Я занят. Будешь уходить, закрой дверь.

– Ага, ладно.

Филип не успел отвернуться, а Марко уже занялся монитором. Его голос прозвучал тише вздоха:

– Слезы и оправдания для девчонок, Филип.

– Извини, – сказал Филип и задвинул за собой дверь.

Он шел узким коридором. Слушал голоса из лифта. Голоса с камбуза. Две команды в помещениях для одной, а он сейчас не стерпел бы никого рядом. Даже Мирала. Особенно Мирала.

Он мной прикрывается, думал Филип. Так сказал Мирал. Они не удержали Цереру, потом его оскорбила Па своим уходом. А когда они собрались показать, что со Свободным флотом шутки плохи, три волка не сумели завалить сраного «Росинанта».

Марко унизили. А дерьмо сносит против вращения, только и всего. И все-таки под ребрами у Филипа ныло, как от удара. Он не виноват. Он виноват. Он не скулил и не оправдывался. Только вот именно этим он и занимался.

Он включил свет в каюте. Его койку грел один из техников. Разбуженный, тот заморгал на свет, как мышонок.

– Кве са?

– Я устал, – сказал Филип.

– Найди другое место, – посоветовал техник. – У меня еще два часа.

Филип уперся пяткой в койку, качнул ее. Техник, чтобы не перевернуться, выставил руку и стал отстегиваться.

– Ладно, – буркнул он. – Если так устал, ложись на хрен.

Бормоча себе под нос, мужчина собрал одежду и вышел. Филип запер за ним дверь и забрался в койку, не сняв провонявшей потом и вакуумным герметиком формы. Слезы подступали к глазам, но он их проглотил, загнал боль поглубже, заставил найти себе другое место.

Марко не прав. Отец стыдится, что упустил Холдена, Джонсона и Наоми. Так сказал Мирал. Мужчины, когда стыдятся, говорят то, чего не думают. Поступают, как не поступили бы с ясной головой.

Не Филип завалил дело. Марко ошибся, вот и все. На этот раз он неправ.

Слова возникли в голове отчетливо, словно прозвучали. Филип никогда не слышал от нее этих слов, но произнес их голос матери. «Знать бы, в чем еще он неправ».

Глава 31 Па

Евгения никак не годилась под оперативную базу. Не астероид, а рыхлая груда мусора и черного камня на общей орбите. Астероиду и вращающейся вокруг него крошечной луне не хватало ни силы тяжести, чтобы плотнее сбить этот мусор, ни тепла, чтобы его сплавить. Дюнаретам вроде Евгении нечего было предложить строителям: ни твердой основы для площадки, ни внутренней структуры для зацепки. Даже шахту здесь было не вырыть – слишком быстро смещались и распадались ткани астероида. Построй на нем купол – воздух уйдет в рыхлый грунт. Попробуй раскрутить – развалится на части. От научной станции, построенной три поколения назад Землей и давно заброшенной, остались руины – бетон-герметик и раскрошившаяся керамика. Город-призрак в Поясе.

Существовал лишь один довод в ее пользу: Евгения была необитаемой и располагалась не слишком далеко от Цереры, от сомнительной защиты единого флота. Но и эта близость была временной. Период вращения Цереры на пару процентов короче, чем у Евгении, так что с каждым днем расстояние между ними возрастало, и пузырь безопасности растягивался, угрожая лопнуть. Хотя, по чести сказать, если к тому времени, когда Цереру с Евгенией разнесет по разные стороны Солнца, им все еще придется скрываться от Свободного флота, эта проблема будет не главной.

Маленький флот Мичо, даже не пытаясь обосноваться на поверхности, соорудил наклие^[182] порт, вращавшийся вокруг основной массы астероида: сварили вместе несколько грузовых контейнеров, устроив из них коридоры, склады и шлюзы. Крошки-реактора хватало на восстановление воздуха и обогрев, восполняющий утечку тепла. Времянка собиралась дешево и быстро, к тому же из стандартных и вездесущих материалов, позволяющих тысячу раз применять единожды найденное решение. Конструкция вырастала из семени трех-четырех контейнеров, ширилась, укреплялась и связывалась, образовывала промежутки там, где они требовались, сплачивалась там, где нужна была плотность, разбрасывала вокруг белые хлопья разлагающегося герметика.

Ходили рассказы о мастерах, годами выживавших в «наклие», но чаще такие использовались так, как использовала Мичо: под склад и заправочную станцию. Дрейфующие склады, где пошлины и налоги не подъедали скудный старательский бюджет. Сверхчистая вода обеспечивала пиратам реакторную массу, питание и кислород. Такие станции были старшими братьями захоронок, разбросанных по космосу Свободным флотом. На мониторе Па база походила на древнее морское животное, еще не освоившее многоклеточности. А «Паншин» на ее фоне выглядел стройным и компактным.

Два корабля так точно подогнали орбиты, что выглядели неподвижными, прочно причаленными к порту. На шкуре станции пестрели огоньки рабочих фонарей и сварочных аппаратов, виднелись паучки мехов, перетаскивавших груз с «Паншина». «Коннахт» за много часов погасил эпштейновскую тягу, чтобы не расплавить порт вместе с «Паншином», и на орбиту выходил бережно, на маневровых. Перегрузка торможения лишь намекала, что неплохо бы устроиться в койке.

– Нас запятнали. Отвечать? – спросил Эванс.

Он теперь на все спрашивал разрешения. Как перепугался у Цереры, так и не пришел в себя. Эта была проблема, но одна из многих, и Па не очень понимала, как ее решить.

– Отзовись, пожалуйста, – попросила она. – Дай знать, что я собираюсь к ним.

– Есть, сэр.

Эванс повернулся к своему монитору. Мичо потянулась, разгоняя кровь по жилам. Она сама не знала, почему нервничает перед встречей с Эзио Родригесом. Они были знакомы не один год – виделись иногда. Родригес – один из многих вместе с ней мешавших внутрякам выжимать Пояс, как тряпку на выброс. А теперь вот принял ее сторону против Свободного флота. С тех пор как спасательная миссия Па приобрела нынешний вид, они впервые будут дышать одним воздухом. И что взять с собой на встречу с человеком, рискнувшим собой и командой, чтобы тебя поддержать? Открыточку с благодарностью?

На ее смешок обернулась Оксана. Мичо покачала головой. Вслух это прозвучит не смешно.

– «Паншин» ответил, сэр, – сообщил Эванс. – Капитан Родригес в порту.

– Тогда и мне в порт, – сказала Мичо. – Оксана, корабль на тебе.

– Сэр, – послушно, хотя и не без огорчения отозвалась Оксана. Ей тоже хотелось в порт, но кто-то должен был приглядывать за Эвансом, а эти двое в последнее время сблизились. Может, Эванс, оставшись с Оксаной наедине, сумеет выговориться. Лучше, если ему самому захочется. Хороший капитан не приказывает подчиненному выложить свои тайные страхи. А Мичо, будь она хоть сто раз его женой, оставалась капитаном.

«Коннахт» занял место в неполном километре от «Паншина» и порта Евгении. Оксана малость споказушничала, но Мичо не возражала. Ей так быстрее и проще добираться. Скафандр у нее был марсианский, бронированный, но без силовых приводов. Отличного качества, как все нелегальные покупки Марко. Бертольд с Надей сопровождали капитана, оба при личном оружии. Выйдя из шлюза «Коннахта», они неспешно двинулись через пустоту – экономили горючее и, болтая ногами в звездной бездне, спорили, чья очередь вечером стряпать. Мичо вдруг охватило счастье. Просто не верится, что люди целую жизнь проводят на поверхности планет, ни разу не испытав подобного: близости родной семьи и, на том же вдохе, почти божественного величия.

Шлюз был врезан посредине одного из контейнеров, и его стены на подходе заслонили просторы галактики. В камеру поместились все разом. Как только зеленый огонек возвестил об окончании шлюзования, Мичо, убедившись, что скафандр подтверждает наличие атмосферы, отключила подачу кислорода и герметизацию.

Пахло здесь использованным кислородным топливом и перекаленным металлом. Вдалеке играла музыка – перкуссия доносилась сюда, а мелодия терялась, так что порт слабо пульсировал. Ровное, механическое сердцебиение. В жестком свете светодиодных ламп, среди ползущих по стенам резких теней трое подтягивались по длинному коридору. Магнитные подошвы липли ко всему, не различая стен, пола и потолка. На каждой поверхности крепились старые ручные терминалы, указывающие что, где и откуда.

Женщина в транспортном мехе посторонилась, пропуская гостей. Мех по-паучьи поджал лапы. Мичо, Бертольда и Надю женщина приветствовала одинаково, жестом, говорившим яснее ясного: она не знает и не хочет знать, кто они такие. Все свои одинаково хороши.

Капитана Родригеса нашли в одном из хабов. К шести его граням протянулось по девять открытых контейнеров – всего пятьдесят четыре пасти, ожидающие загрузки. Эзио Родригес был худощав, в его аккуратной бородке на молодом лице светилась седина. Голову он брил наголо. Скафандр ему, как и Мичо, достался от марсиан. Только в отличие от Мичо Родригес перекрасил его под себя: добавил россыпь звезд между лопатками и расколотый круг АВП на месте нарукавной эмблемы. Кругом полдюжины человек затаскивали паллеты в контейнеры, перекликались – через свободную атмосферу, не подключая раций. Голоса отдавались эхом.

– Капитан Па, – поздоровался Родригес. – Бьен авизе. Долго добирались.

– Капитан, – отозвалась Мичо, – «Коннахт» пришел вам на смену. Наша очередь строить и сторожить, са-са?

– Я рад. – Родригес раскинул руки. – Немного – лучше, чем ничего.

Каждая команда из маленького флота Мичо, поодиночке или парами, в свой черед занималась строительством и охраной порта, в то время как остальные охотились за колонистами или, украдкой от кораблей Марко, собирали раскиданное в пространстве добро. «Солано» как раз перехватил колонистов с Луны и теперь эскортировал «Сияющую Ириду» на Цереру, чтобы отдать кесарю кесарево. Все равно Евгения была мала для такой добычи. Зато «Серрио Мал» подбирал темные контейнеры, выброшенные с Паллады и Цереры. Эти предназначались для Евгении и через нее – туда, где нужнее всего. Доставка на Келсо и Япет была самой опасной частью операции, ее Мичо взяла на себя.

Хуже не будет.

– Жидковато на вид, кве, – заметила она.

– Так и есть, – согласился Родригес. – Оскудела добыча. Не то что прежде. Но хоть что-то.

– Хватает?

Родригес засмеялся, будто шутку услышал.

– Взял кое-что любопытное. Для вас.

У Мичо встали дыбом волоски на затылке. Что-то не так.

Она улыбнулась.

– А не следовало.

– Не мог мимо пройти, – объяснил Родригес, запустив маневровый скафандра в сторону выхода. – Нам туда. Я покажу.

Он не попросил оставить Надю с Бертольдом. И хорошо, что не попросил, – она бы отказалась. Впрочем, Мичо пока не знала, радоваться тому, что он не пытался убрать ее охрану, или пугаться, что охрана его не волнует.

– Бертольд… – начала она, направляясь вслед за капитаном.

– Савви, – ответил он, будто невзначай опустив руку на рукоять пистолета. Надя последовала его примеру. Выстроиться в оборонительную формацию для них было естественно, как моргнуть. Родригес, долетев до стены порта, лязгнул, закрепившись магнитными креплениями и погасив инерцию коленями. Музыки здесь было не слышно, и Родригес огляделся, словно опасался слежки. Или предполагая ее.

– Ты меня пугаешь, койо, – заговорила, догнав его, Мичо. – Хотел что-то сказать?

– Бон си, абер не здесь. – Легкость в голосе Родригеса сменилась угрюмым напряжением. – Протащил контрабандой мимо контрабандистов, то.

– Не успокоил.

– Успокоишься – или нет. Ком алесс ла.

В борт контейнера, к которому подвел их Родригес, был встроен маленький офис с собственным шлюзом. Родригес вручную ввел код доступа. Бертольд расправил плечи, шумно выдохнул, как тяжеловес, поднимающий непривычно тяжелую штангу.

– Люблю тебя, – сказала Надя так спокойно и непринужденно, как будто и не думала на всякий случай попрощаться навсегда.

Шлюз открылся, оттуда выскочил человек. Худой и тонкий, с черными кудряшками на голове.

– Она здесь? – спросил он и увидел: – О, вот и вы.

Шок от неожиданности сменился сомнением: угроза это или что-то более интересное.

– Санджрани?

– Нико, Нико, Нико… – заторопился Родригес, заталкивая Санджрани обратно в шлюз. – Не здесь. Не для того тащил те асс украдкой, чтобы размахивать, как флагом. Затихарись. – Когда Санджрани попятился, Родригес обернулся к Мичо и знаком предложил следовать за ним. Когда та замялась, раскинул руки крестом: – Без оружия, я. Эса пойдет плохо, ла дю ла меня пристрелит.

– Я могу, – согласился Бертольд. Он достал оружие, но ни в кого не целился. Пока.

– Тогда ладно, – сказала Мичо и просунула в шлюз ноги. Магниты притянули ее к полу, удержали и позволили идти дальше, подключаясь и отключаясь на каждом шаге.

В тесном кабинетике Санджрани пристегнулся к табурету перед крошечным рабочим столом. Остальные выжидательно остановились напротив. Мичо не видела ловушки. Не знала, где искать.

– Собрались перейти на другую сторону? – спросила она.

Санджрани нетерпеливо кашлянул басом.

– Я собираюсь объяснить, почему вы убиваете чертов Пояс. Вы с Марко вместе. Вы оба должны быть на моей стороне.

– Он знает, что вы здесь?

– Я похож на покойника? Нет, не знает. Это я от отчаяния. Пытался поговорить с Розенфелдом, но тот слушает только Марко. Куда делся Доуз, никто не знает. Они не будут слушать.

От отчаяния его голос натянулся тетивой.

– Хорошо, – сказала Мичо и, подтянув себе табурет, закрепила колени ремнем. – Я слушаю.

Санджрани расслабился, вывел на настольный дисплей какую-то схему. Сложный ряд кривых по оси х и у.

– Мы, когда начинали, исходили из предположений, – заговорил он. – Мы строили планы. Хорошие планы, я считаю. Но мы им не следовали.

– Дуи, – согласилась Мичо.

– Первым делом, – продолжал Санджрани, – мы уничтожили величайший в системе источник богатства и сложной органики. Той сложной органики, которая только и подходит к нашему обмену веществ. Миры по ту сторону кольца? Другой генетический код. Другая химия. Оттуда не будешь импортировать еду. Но это бы еще ничего. Были ясные перспективы. Мы построим новую экономику, наладим инфраструктуру, соберем прочную сеть микроэкосистем в матрицу сотрудничества и конкуренции. Расчеты на базе…

– Нико, – одернула она.

– Да, да. Надо было начинать строить все это сразу, как камни упали.

– Знаю, – сказала она.

– Не знаете, – отрезал он. Слезы заливали ему глаза, липли к коже. – Замкнутый цикл не бывает идеальным. Всегда идет деградация. Колонистские корабли? Снабжение? Это все отсрочки. В них измеряется срок жизни Пояса. Смотрите сюда. Эта зеленая кривая – предсказанная отдача новой экономической модели. Той, которую мы не строим, да? А это… – он ткнул пальцем в красную кривую, – показывает, сколько продержится снабжение за счет перехвата в лучшем случае. Точка равновесия здесь. Через пять лет.

– Понятно.

– А вот эта линия – минимально необходимое, чтобы выжило нынешнее население Пояса.

– Мы держимся выше.

– Держались бы, – поправил Санджрани. – Если бы не отказались от плана. А сейчас мы вот здесь.

Он сместил зеленую линию. Когда Мичо разобралась, что видит, у нее комок подкатил к горлу.

– Пока мы держимся, – заключил Санджрани. – И продержимся еще три года. Может быть, даже три с половиной. Дальше замкнутый цикл уже не сможет обеспечивать потребности. А инфраструктуры, чтобы заполнить прорехи, у нас нет. И тогда мы умрем с голоду. Не только Земля. Не только Марс. Пояс тоже. И когда это начнется, остановить будет уже невозможно.

– Понятно, – повторила Мичо. – Как это исправить?

– Не знаю, – ответил Санджрани.

* * *

На следующий день «Паншин» отбыл, унося с собой Санджрани и скудные остатки душевного спокойствия Мичо. Ее команда занималась своим делом, достраивала порт, прозванивала новую проводку. В антенны «Коннахта» вливались сообщения, часть была адресована ей. Япету требовалась еще пищевая магнезия. У многих старательских кораблей выработались фильтры, они нуждались в замене. Свободный флот в выпусках так называемых новостей сообщал, сколько материалов, причитающихся астерам, Мичо сдала врагу.

При попытках уснуть в сердце заползал ужас. Когда наступят тяжелые времена, когда начнется голод, он ворвется потоком. Тяжело строить сияющий космический город, когда его инженеры и его строители умирают в нищете. Умирают потому, что они с Марко, вместо того чтобы исполнять задуманное, вцепились друг другу в глотки.

Мичо напоминала себе, что не одна виновата в отступлении от плана. Марко первым изменил сценарий. Потому-то она и откололась. Она старалась помочь. Но стоило закрыть глаза, Мичо видела спускающуюся к нулю красную линию и не видела зеленой, поднимающейся ей навстречу. Три года. Может, три с половиной. Но начинать надо уже сейчас, не то будет поздно. Начинать надо было еще вчера.

Или изобретать новый план, только вот ни она, ни Санджрани не представляли, каким он должен быть.

Остальные избегали встречи с ней – оставляли ей еду, воду и пространство для размышлений. Мичо просыпалась одна, отрабатывала свою смену, засыпала одна и не чувствовала нужды в обществе. Поэтому она удивилась, когда Лаура разыскала ее в тренажерке.

– Тебе сообщение, капитан, – сказала она. Не Мичи, а капитан. Стало быть, Лаура сейчас не жена, а офицер связи.

Мичо отпустила ленты эспандеров, позволив им втянуться в гнезда, вытерла пот полотенцем.

– Что там?

– Передали по направленному через Цереру, – сказала Лаура. – С «Росинанта» на курсе к Тихо. Помечено «капитан – капитану».

Мичо подумывала, не попросить ли Лауру открыть. В семье нет секретов. Опасный порыв – она его подавила.

– Послушаю у себя, – сказала она.

С экрана на нее смотрел Джеймс Холден. Первое, что пришло ей в голову: дерьмово выглядит. За этой мыслью пришла другая – что она вряд ли выглядит лучше. Мичо запихнула пропотевшее полотенце в утилизатор. «Не бывает идеальных утилизаторов». Она вздрогнула, но Холден уже говорил.

– Капитан Па, – начал он, – надеюсь, сообщение дойдет до вас быстро. И что с вами, кораблем и командой все… хорошо. В общем, так. Я в странном положении и, честно говоря, надеюсь, что могу попросить вас об одолжении.

Он выдавил улыбку, но смотрел затравленно.

– Скажу вам правду: я здесь вроде как отчаялся.

Глава 32 Вандеркост

Когда охранникам надоело его пинать, они закатили Вандеркоста в камеру и запечатали дверь.

Он полежал в темноте – пять минут или час. Не больше. Когда сел, ребра и спина заныли, но ничего не тянуло и не скрежетало, как бывает при переломах. Свет давала одинокая севшая светодиодка на сочленении задней стены с потолком. В сумраке все выглядело бесцветным, и пятна крови на рубашке тоже были просто черными пятнами.

От нечего делать он взялся за инвентаризацию собственного тела: ссадины на ребрах и на щеке, заплывший глаз, ободранные наручниками запястья. В сущности, ничего такого. Доставалось ему и похуже, причем иной раз от друзей. И под арестом он оказался не впервые. И даже не впервые за то, в чем не был виноват. Только вот раньше его запирали внутряки.

«Чем больше меняется, тем больше остается по-старому», – подумалось ему. Он нашел удобное местечко в углу, прислонил голову, закрыл глаза и стал проверять, отгонит ли тревога сон. В целом отогнала, но все-таки ему удалось немного вздремнуть, пока герметизация двери не хлопнула и створка не отодвинулась. Двое охранников в броне и при оружии. И начальничек тоже в броне. Все в цветах Свободного флота.

Пожалуй, это хороший признак. Люди редко наряжаются для убийства.

– Эмиль Жакард Вандеркост?

– Акви, – кивнул он.

Начальником у них был круглолицый паренек с темной, в тон глазам, кожей. По-своему красивый, хотя, на вкус Вандеркоста, слишком молодой. В его возрасте не столько заботит, с кем лечь в постель, сколько с кем проснешься наутро, а к детям он теперь относил всех, кому не исполнилось тридцати пяти. Милое дитя скривилось – то ли при виде Вандеркоста, то ли увидев, как с ним обошлись. Молчание затянулось, и пленник решил уже, что они так молча и уйдут. Запрут дверь, оставив его теряться в догадках. При этой мысли он вспомнил, что хочет пить.

– Агва, да?

– Коммст, – позвал парнишка.

Вандеркост поднялся и удержался на ногах, не обращая внимания на вопли избитых мышц. Охранники пристроились спереди и сзади, а мальчишка возглавил грустный маленький парад. В комнате, куда его привели, было светлее и уютнее, хотя и ненамного. Низкий металлический табурет приварили к палубе. Сев на него Вандеркост почувствовал себя в начальной школе, за столиком, предназначенным для шестилеток. Он не в первый раз попал на допрос в службу безопасности и знал, что маленькие унижения – непременная часть их тактики. Охранник принес ему полгруши тепловатой воды, проследил, как он пьет, и забрал.

Охрана вышла и закрыла за собой двери. Паренек остался стоять у стола, глядя на него сквозь голографический дисплей. Вандеркосту задняя сторона дисплея виделась светящимся туманом.

Вандеркост ждал. Паренек достал из кармана плоскую желтую пастилку: фокусирующее средство – или так полагалось думать Вандеркосту. Мальчик бросил пастилку под язык и задумчиво почмокал. Передернул плечами.

– Вы вчера пропустили боевую тревогу, – начал он.

– Да.

– Как вы это объясните?

Вандеркост пожал плечами.

– Крепко сплю, когда пьян, я. Не слышал. Но се савви, что там было, да?

– Теперь савви ту?

– Кое-что слышал, да.

– Тогда рассказывайте, что вы слышали.

Вандеркост кивнул – скорее себе, чем мальчишке. Теперь не выпустить бы скобу из рук. Куда бы их ни раскрутило, в самое то и врежется, стоит лишнее слово сказать.

– Слышал, что из колоний пришла группа кораблей. Четырнадцать, пятнадцать – все прошли кольца одновременно. И быстро. Хотели добраться до Медины, обогнав рельсовые пушки, да? Только не добрались. Кого не продырявили пушки, прикончила оборона станции. Обломками побило корпус барабана, но ничего такого, чего бы нельзя починить.

Мальчишка кивнул, сделал какие-то отметки в разделяющем их светящемся воздухе.

– Четырнадцать или пятнадцать?

– Да.

Взгляд мальчишки стал жестким.

– Так вы слышали четырнадцать или пятнадцать?

Вандеркост насупился. Странно держался этот паренек. Сиди они за покером, он бы выждал, пока станет ясно, – небывало сильные у него карты или слабые, а потом, запомнив, что означает эта жесткость, обчистил его за один вечер. Только тут были не карты.

– Слышал, что четырнадцать или пятнадцать. Так говорится. Девять или десять. Шесть или семь. Когда не знают точно.

– Из каких колец они вышли?

– Не знаю.

– Смотрите на меня, – приказал мальчишка. Вандеркост взглянул в его светло-карие глаза. – Из каких колец они вышли?

– Но савви. Не знаю.

Взгляд мальчишки метнулся, ушел в сторону. Вандеркост почесал себе плечо, которое и не думало чесаться. Лишь бы пошевелиться.

– Они все появились на протяжении пятнадцати секунд, – сообщил парень, – и двигались действительно быстро. Ваши соображения, мистер Вандеркост?

– Координация, – сказал он. – Похоже на то, что они сообщались кон аллее, са-са? Составили план.

Что – ах, да – означало, что они нашли средство превысить скорость света, искривить время и отыскать друг друга в необозримой галактике или что связь шла через кольца. Через Медину. А это значит, что на станции Медина кто-то действует против Свободного флота. Так он и знал, что арестован не просто за пропуск смены. Теперь становилось понятнее, что ищет мальчишка. Он видел, что мальчишка видит, как до него доходит.

– Кто рассказал вам об атаке?

– В бригаде слышал. От Якульского, Салиса. Робертс. Просто болтали за кофе, да?

Еще одна отметка на дисплее.

– Вы можете сообщить о них что-либо, что мне следует знать?

От холода, не имевшего отношения к температуре, по спине у Вандеркоста побежали мурашки. Пожалуй, дело не только в том, что он проспал тревогу. Он был пьян. Пьяный все на свете проспит. Но если он не явился на место и при этом был близок с кем-то, кому есть что скрывать…

У Салиса имелись друзья в пункте связи. Он вечно бахвалился, как много ему известно о делах Дуарте с Инаросом – как они рычат и скулят сквозь кольца. Кто-то координировал атаку на Медину – не из связистов ли? Должно быть так, нэ? А Робертс толковала о Каллисто и о войне чужими руками. Мол, люди Дуарте используют их против Земли и Марса, и ей вовсе не нравится такое положение между двух огней. Она первая из знакомых Вандеркоста морщила нос насчет советников с Лаконии, устанавливавших защиту из рельсовых на станции чужаков. Она могла пойти на сотрудничество с колониями, лишь бы избавиться от лаконцев и сохранить независимость Медины. А Якульский не присутствовал ли на встрече советников? По его словам, подменял приятеля, а вдруг он сам это подстроил, чтобы присмотреться к врагу?

На Медине живут и работают тысячи людей. Все они астеры, более или менее. Большинство прежде принадлежали к АВП, теперь к Свободному флоту. Но есть и такие, кто не подозревал, что готовится. У кого-то семьи на Земле погибали под падающими с неба камнями. Вандеркост ничего не знал о матери Якульского, сестрах и братьях Салиса, прежних любовниках Робертс. Любой из них мог подчиниться Свободному флоту только потому, что за отказ им грозил ад.

Мальчишка, склонив голову, посасывал свою пастилку. Вандеркост переплел пальцы, выдавил смешок.

– Легко видеть, как койо становится параноиком.

– Давайте начнем сначала, – предложил мальчишка.

Ему казалось, что это тянется не один час. Без ручного терминала. Без экрана перед глазами. Вандеркост оценивал время только по ритмам собственного тела. Когда потянуло в сон. Когда понадобилось в гальюн. Он вместе с парнем повторил ночь перед атакой. Где был. С кем был. Что пили. Как вернулся к себе. Снова и снова его ловили на мелких оговорках, требовали вспомнить то, чего он не помнил, и набрасывались на него за самую пустяковую ошибку. Мальчишка расспрашивал про Робертс, Салиса, Якульского. Спрашивал, с кем еще на Медине знаком Вандеркост. С кем знаком на солнечной стороне кольца. Что ему известно о Мичо Па, Сюзанне Фойл и Эзио Родригесе. Когда он бывал на станции Тихо. На Церере. На Рее. На Ганимеде.

Ему показали снимки атаки. Корабли выскакивали из колец по всей огромной сфере врат. Он видел их гибель на тактической схеме. Словно смотришь в телескоп на настоящую смерть. Потом они еще поговорили, и ему прокрутили все заново. Вандеркосту почудилось, что показатели на схемах не совсем такие, как были, – еще одна попытка его подловить, – но что изменилось, он не сумел бы сказать. Допрос оказался изнурительным, как и задумывалось. Спустя какое-то время Вандеркост перестал осторожничать. Он достаточно разбирался в допросах, чтобы видеть: этот – каким бы утомительным, резким и нудным он ни был – еще из мягких. У Вандеркоста не нашлось других причин прикрывать друзей, кроме полуосознанного чувства принадлежности к одному племени – бригаде. Если они невиновны, правда ничем им не грозит. И для них, и для него.

Его вернули в камеру. Больше не били. Втолкнули в дверь так, что он грохнулся ничком, рассадив скулу о стену. Он немного поспал, проснулся в темноте и снова заснул. Проснувшись второй раз, нашел у двери миску слипшихся бобов с грибами. Съел и такие. Не зная, давно ли он тут. И на сколько еще останется. И не станет ли хуже.

Когда дверь снова открылась, в нее вошли пятеро в форме Свободного флота. Кареглазый мальчишка с ними не пришел, и на миг Вандеркост занервничал. Так бывает, если ищешь и не находишь друга. Старшая новой команды смеялась над какой-то шуткой подчиненного и, почти не глядя на арестованного, сунула ему под нос ручной терминал, отстучала какую-то команду.

– Ты бы шел, пампо, – бросила она, выходя. – На смену опоздаешь, ты.

Они не закрыли за собой двери, и Вандеркост, помедлив, тоже вышел из камеры, из поста безопасности в широкие коридоры барабана. Тело было вроде выжатой тряпки. Наверняка вонял он, как больная обезьяна в засохшем поту. Охранники сказали правду – пора было на смену, но он все же прежде вернулся в свою нору, принял душ, побрился и переоделся в чистое. Потратил несколько долгих минут, любуясь синяками на лице и на боках. У человека помоложе они стали бы свидетельством стойкости. А он выглядел просто стариком, который слишком часто сталкивался с чужими ботинками. Так что на смену он опоздал. Была причина. Маленький мятеж, да.

Он нашел Салиса с Робертс в глубине служебного коридора в поисках протечки канализационного подвода к запасной восстановительной установке. У Робертс загорелись глаза, она обняла подошедшего Вандеркоста.

– Пердидо, – выдохнула она ему в ухо. – Ты цел? Мы волновались!

* * *

– Эс дуи? – переспросил Салис, дотягиваясь через стол к сое в соусе васаби. – Тебя били ни за что?

Закончив смену, все трое отправились в знакомый бар. Ветер дул по вращению, как обычно. Над ними протянулась тонкая полоска солнца. Вандеркост подтолкнул миску под руку Салиса.

– Безопасники – это полиция, а полиция всюду одинакова.

– Все равно, – возразила Робертс. – Какой смысл скидывать внутряков, если нам на шею тут же усядутся астеры?

– Лучше без этих разговоров, – заметил Вандеркост и выпил. Сегодня он пил воду. Наверное, ему долго не захочется основательно надраться. – Времена тревожные, эти.

– Как хочу, так и говорю, – огрызнулась Робертс, впрочем, понизив голос. И отвернулась к своему ручному терминалу. Вандеркосту видны были на экране зеленые с серебром цвета станционной программы – те же, что были до пришествия Свободного флота. Он задумался, почему новые власти не сменили дизайн. Может, так они поддерживали ощущение преемственности. Конечно, все новости теперь проходили цензуру. Станции Медина тем и была сильна, что не принадлежала ни одной из систем по ту сторону колец. За это приходилось расплачиваться, получая сведения из одного-единственного источника. Позади, в системе Сол, множество станций и подстанций. Одни выходят в эфир, другие остаются про запас, зеркалятся. Там трудно фильтровать все новости. Пожалуй, невозможно. На Медине одна глушилка затыкала все нелицензированные приемники и передатчики.

Раздатчик подал его заказ – текстурированные грибы с соевым пюре вместо баранины и говядины. Огуречный йогурт. Мятная приправа. Потянувшись за тарелками, Вандеркост крякнул от внезапной боли. Бывало, его избивали и сильнее, но и теперь боль будет отдаваться много дней.

– Почему тебя отпустили? – спросил Салис. – Шпрехт эль ла?

– Нет, не сказали, – ответил Вандеркост. – Или они ничего не нарыли. А может, нужен был кто-то, чтобы вы не отбились от рук.

Он пропустил две полные смены, вернулся к середине третьей. Почти трое суток пропали в темноте камеры. Ни адвоката, ни представителя союза. Он мог бы их потребовать – даже должен был, согласно закону и обычаю, – если бы не стальная уверенность, что добился бы только новых синяков. Могли и кости переломать. Вандеркост достаточно был знаком с историей и человеческой натурой, чтобы понимать, когда правила перестают действовать. Он откусил от сандвича и отложил кусок, пока жевал. Доест и пойдет домой. Выспится в собственной постели. Это звучало обещанием рая. Он обвел кончиком пальца рассеченный круг у себя на запястье. Когда-то он был символом восстания. Теперь, пожалуй, только говорит о старости. Старик до сих пор выбирает, на какой он стороне в последней битве поколения.

– Мои друзья со связи, – начал Салис, – знаешь что говорят? Нашли присадку в ядре. За защитой. Думают, через нее колонии и координировались. Подтверждение прошло через все врата перед самой атакой. Только что забавно? Два корабля не появились.

Салис вздернул брови к самой линии волос.

Вандеркост проворчал:

– Меня выспрашивали, сколько кораблей прошло. Как будто хотели знать точное число.

– Может, потому. Проверяли, знаешь ли, сколько прошло и сколько должно было, да? Будь ты замешан, знал бы.

– Но ничего не добились. – Вандеркост постучал себя двумя пальцами по лбу. – Бон бессе для меня.

Салис положил руку ему на плечо. Вид у парня был такой, словно его мучила боль. Боль, но не в мышцах и не в суставах. Не та, что у Вандеркоста.

– Ты позволишь тебя угостить, койо? Паршивая тебе выдалась неделя.

Вандеркост пожал плечами. Он не сумел бы ничего объяснить ни Салису, ни Робертс. Они были молоды. Не видели того, что повидал он. Не делали того, что он делал. Арест, клетка, побои, допрос… Сами по себе они его не пугали. Они пугали тем, что предсказывали, как будет дальше. Пугали потому, что означали: станция Медина – не новое начало в истории. Крови на мостовых будет столько же, сколько повсюду, где поднимало свой флаг человечество.

Робертс встрепенулась, округлила глаза.

– Взяли!

Салис уронил руки, обернулся к ней.

– Кве?

– Крота. Координатора. Взяли.

Она развернула к ним ручной терминал. На нем восемь человек в форме службы безопасности Свободного флота окружили широкоплечего приземистого мужчину с темными волосами и растрепанной бородой. Вандеркосту тот показался знакомым, но откуда, он не сумел вспомнить.

Картинка переключилась на капитана Сэмюэль, рядом с которой стоял Джон Амаш. Политическая власть и служба безопасности рука об руку, и между ними ни просвета.

Губы Сэмюэль зашевелились.

– Включи звук, – попросил Салис. Робертс повозилась с терминалом и передвинулась, чтобы экран был виден обоим.

– …связан не только с поселениями, совершившими против нас акт агрессии, но и с регрессивными силами в системе Сол. Перед казнью он будет тщательно допрошен. Нам, разумеется, следует быть начеку, но я убеждена, что с непосредственной опасностью для станции Медина мы совладали.

– Казнь, – сказала Робертс.

Салис пожал плечами.

– Когда подвергаешь корабль риску, так и бывает. Эти ублюдки из колоний шли не поиграть в кости.

– Хорошо, если на этом и кончится, – сказал Вандеркост.

– Потому они тебя и отпустили! – объявила Робертс, потрясая ручным терминалом. – Нашли его. Поняли, что ты невиновен.

«Или выбрали козла отпущения, – мысленно добавил Вандеркост. – Просто мне повезло, что не меня». Таких вещей вслух не говорят. Не в такие времена.

Глава 33 Холден

У них даже приемная была просторнее камбуза на «Росинанте». Широкие столы со встроенными мониторами и высокими металлическими табуретами. Мягкий рассеянный свет регулируемого спектра напоминал Холдену рассветные часы детства. У Холдена не было ни ранга, ни соответствующей формы, но и корабельный тренировочный костюм здесь казался неподходящим к случаю. Он выбрал темную рубашку без ворота и брюки, которые, ни на что не претендуя, вызывали в памяти военную форму.

Наоми, расхаживавшая сейчас вдоль стены с желтой двойной дверью, оделась в том же духе, но Холдена мучило неприятное чувство, что на ней эта одежда смотрится лучше. Итак, из них троих в форме была одна Бобби и вполне обходилась без знаков различия. И покрой, и то, как она сидела, криком кричали о марсианском корпусе десанта. Впрочем, люди, с которыми предстояла встреча, – они уже собирались в холле – все равно знали, кто она и откуда.

– Вы все теребите рукав, – заметила Бобби. – Неудобно?

– С рукавом все в порядке, – ответил Холден. – Мне со мной неудобно. Знаешь, сколько раз я занимался подобной дипломатией? Воевать мне случалось, и новостные ролики собирал, но чтобы вот так войти, окинуть взором собравшихся за столом деятелей АВП и велеть всем меня слушать? Ни разу не приходилось. Никогда.

– Илос, – напомнила Наоми.

– Это не там, где кто-то кого-то убил посреди улицы, а потом сжег заживо кучу народу?

– Да, там, – вздохнула Наоми.

Бобби размяла пальцы и опустила ладони на настольный дисплей. Монитор засветился в ожидании команды и снова потускнел, не дождавшись. За дверью приглушенно звучали голоса. Какая-то женщина с астерским акцентом кого-то спрашивала, хватит ли стульев. Мужской голос отвечал неразборчиво.

– Я уже бывала в таких местах, – сказала Бобби. – Политика. У каждого своя программа, и никто не скажет вслух, что на самом деле думает.

– Да ну? – удивился Холден.

– Паршивое дело.

* * *

«Росинант» на подходе к Тихо тормозил резче, чем было запланировано, – выжигал набранную в бою скорость и придавливал их сильнее обычного – как придавливает болезнь или горе. Холден устроил на камбузе что-то вроде панихиды: все делились своими воспоминаниями о Фреде и сливали личную печаль в общее горе. Промолчал только Амос, улыбавшийся своей дружелюбной, ничего не выражающей улыбкой, и Кларисса, которая сосредоточенно хмурилась, словно не могла решить какой-то загадки.

Когда стали расходиться, Холден заметил, что Алекс вышел вместе с Сандрой Ип, но у него не было ни времени, ни моральных оснований тревожиться по поводу такого братания. Он с каждым часом на несколько тысяч кэмэ приближался к Тихо и предстоящему совещанию.

Все свободное время он проводил, закрывшись в своей каюте, за обменом сообщениями с Луной. Длинные поучения Авасаралы: как провести встречу, как представить себя и свои доводы. Еще важнее было услышать, что скажут и о чем промолчат другие участники. Авасарала переслала ему досье на ожидавшихся игроков от АВП: Эйми Остман, Мика аль-Дуджаили, Лян Гудфорчун, Карлос Уокер. Там было все, что знала о нихАвасарала: из каких семей, в каких фракциях АВП состояли и чем занимались – вплоть до подозрений. Глубина проникновения в прошлое ошеломляла: пересечение и распад групповых интересов, личные обиды, влияющие на политические решения и политические союзы, определяющие дружбу. А заодно Авасарала вливала ему в уши дистиллированную суть политической жизни, опьяняя Холдена до тошноты.

«Сила сама по себе – всего лишь наглость, капитуляция сама по себе – приглашение тебя поиметь: выживают только смешанные стратегии. Все держится на личных связях, но им это тоже известно. Заискивание они чуют, как пердеж. Если ты обращаешься с ними, как с драгоценной шкатулкой, когда мог бы добиться своего умелым выкручиванием рук, ты заранее проиграл. Они тебя недооценивают – будь готов этим воспользоваться».

Холден решил, что в зал совещания он должен войти, имея в голове чуточку упрощенную версию Авасаралы. Ему казалось, что он втискивает труд десятилетий в несколько дней – да так оно и было. Он дошел до того, что не мог уснуть и не спать тоже не мог. Трудно сказать, что преобладало в нем в момент прибытия на Тихо: ужас или чувство облегчения.

Странно было впервые после возвращения из-за врат снова войти в жилое кольцо Тихо. Все оказалось насквозь знакомо: светлое пенное покрытие стен, едковатые запахи, музыка бхангра, просочившаяся из чьей-то комнаты, – но воспринималось теперь по-другому. Тихо была домом Фреду Джонсону, только теперь уже – перестала. Холдена донимало ощущение, будто кого-то здесь не хватает, а потом он вдруг вспоминал – кого.

Драммер горевала в одиночестве. Встретила она их все той же главой службы безопасности: резкой, настороженной, деловитой. В порт ее сопровождал конвой картов, и в каждом по два вооруженных охранника. Холдена такая встреча не успокоила.

– Кто здесь командует? – спросил он, когда они задержались у переборки, отделявшей административный отдел.

– Теоретически, Бредон Тихо и совет директоров, – объяснила Драммер. – Только вот они большей частью на Земле или на Луне. Здесь никогда не бывали. Предпочитали не пачкать рук. А мы здесь, так что, пока кто-нибудь не явится с сильными доводами в свою пользу, мы и ведем дела.

– Мы?

Драммер кивнула. Взгляд ее стал немного жестче, но Холден не понял, от горя или от гнева.

– Джонсон просил меня присмотреть за станцией, пока он не вернется. Я намерена исполнить просьбу.

* * *

Предполагалось, что его будут ожидать четверо.

Их оказалось пятеро.

Подготовленный Авасаралой, Холден узнал всех в лицо. Карлос Уокер, широкоплечий и широколицый, ростом ниже даже Клариссы и отличающийся неприятной малоподвижностью. Эйми Остман могла сойти за школьную учительницу естествознания, но атак на военные объекты внутренних планет за ней было больше, чем у остальных вместе взятых. Лян Гудфорчун, которого Фред заманил за стол переговоров, только пообещав амнистию для дочери – боевика прежнего АВП, находившейся сейчас в лунной тюрьме для особо важных заключенных. Мика аль-Дуджаили с носом пьяницы – толстым, в красных прожилках – полжизни управлял свободными школами и медклиниками по всему Поясу. А его брат капитанствовал на «Андорской волшебнице», когда ее уничтожил Свободный флот.

Пятым за столом оказался седой старик с изрытыми щеками и сдержанной улыбкой – почти извиняющейся, но не совсем. Холден помнил его в лицо, но не мог вспомнить, где видел. Он пытался сохранить невозмутимость, но пятый легко разгадал его недоумения.

– Андерсон Доуз, – представился старик. – Думаю, лично мы не встречались, но Фред часто о вас рассказывал. И, разумеется, ваша репутация…

Холден пожал руку бывшему губернатору станции Церера и предводителю внутреннего круга Марко Ина- роса. Мысли у него неслись вскачь.

– Я гадал, ожидать ли вас, – солгал он.

– Я не объявлял о своем участии, – ответил Доуз. – Тихо – небезопасное место для человека в моем положении. Надеялся на ручательство Фреда. Мы много лет сотрудничали. Известие о нем меня огорчило.

– Большая потеря, – согласился Холден. – Фред был хороший человек. Без него мне будет трудно.

– Как и всем нам, – поддержал Доуз. – Надеюсь, вы не против моего неожиданного появления. Эйми связалась со мной, когда решилась лететь, и я напросился с ней.

«Отлично, в большой компании веселее», – мелькнуло в голове у Холдена, но маленькая Авасарала у него в голове нахмурилась, и сказал он другое:

– Я рад, что вы здесь, но присутствовать на совещании вы не сможете.

– Я готова за него поручиться, – вмешалась Эйми Остман.

Холден кивнул, гадая, что сказала бы на это Авасарала, но вместо нее ему ответил давний, полузабытый голос Миллера:

– Мы здесь действуем по своим правилам. Это не в наших правилах. Надеюсь, вы не против подождать в другом месте, мистер Доуз? Наоми, ты не могла бы подобрать нашему другу удобное помещение?

Наоми выступила вперед. Доуз в удивлении откачнулся на пятки.

«Это твой дом, – произнесла в сознании Холдена Авасарала. – Если тебя не уважают здесь, не будут уважать нигде». Доуз забрал свой ручной терминал и белую керамическую чашку, натянуто улыбнулся Холдену и вышел. Холден занял свое место, с благодарностью ощутив рядом надежную, как стена, Бобби. Эйми Остман сжала губы в ниточку. «Если вы добиваетесь взаимоуважения, начните с того, что спросите разрешения, прежде чем приглашать кого-то на мои секретные совещания».

Произнести это вслух ему не позволяло воспитание.

– Если вы добиваетесь взаимоуважения, начните с того, что спросите разрешения, прежде чем приглашать кого-то на мои секретные совещания.

Эйми Остман закашлялась и отвела взгляд.

– Итак, – начал Холден. – Это проект Фреда Джонсона, но его нет. Я знаю, что все вы прибыли, положившись на его слово и репутацию. И знаю, что все вы озабочены действиями Марко Инароса и его Свободного флота. Также я знаю, что меня все вы видите в первый раз и, вероятно, не вполне мне доверяете.

– Вы – Джеймс Холден.

Тон Ляна Гудфорчуна подразумевал: «Разумеется, мы вам не вполне доверяем».

– Я позволил себе организовать вступительную часть, – продолжал Холден, переводя сообщение с ручного терминала на мониторы.

На каждого из сидящих за столом взглянула Мичо Па. За ее спиной светилась огоньками командная палуба «Коннахта».

– Друзья, – заговорила она, – как вам известно, не так давно я принадлежала к внутреннему кругу Свободного флота, и увиденное там убедило меня и многих находящихся под моим командованием, что Марко Инарос – не тот лидер, какой нужен Поясу. Когда Свободный флот отказался от первоначальной цели: поддерживать и восстанавливать Пояс, создавая промышленность, которая бы поддержала астеров, не перебравшихся в новые миры, – я осталась верна этой цели. Все вы знаете, что при этом я потеряла друзей. Я рискнула своей жизнью и жизнью самых дорогих мне людей. Я служу Поясу вместе с самыми верными его героями. Мои верительные грамоты безупречны.

Бобби, толкнув Холдена локтем, кивнула на Мику аль- Дуджаили. У того в глазах блестели слезы. Холден кивнул – он тоже заметил.

– Когда наши со Свободным флотом пути разошлись, мы с Фредом Джонсоном взялись за разработку внятного плана, гарантировавшего безопасность и благосостояние Пояса. – Па выдержала паузу, перевела дыхание. Холден задумался, всегда она так поступает, когда лжет, или эта ложь уж очень наглая. – На этой встрече мы намеревались представить план и участвующего в нем капитана Холдена. Увы, Фред Джонсон, видевший лежащий перед нами путь, не сможет пройти по нему вместе с нами. Я, как верная гражданка Пояса и слуга нашего народа, прошу вас выслушать капитана Холдена и присоединиться к нам во имя живого будущего. Спасибо.

Они обсудили каждое слово в ее заявлении. Он потерял счет летавшим туда-сюда сообщениям: Па что-то спрашивала, Авасарала разъясняла, как это надо понимать, а он метался между ними, как посыльный, и с каждой передачей сам узнавал что-то новое. Па согласилась объявить, что они разрабатывали план, но отказалась врать, что действовали по плану. Согласилась сказать, что Холден участвует, но не назвать его центральной фигурой. Холден ненавидел такие вещи больше всего на свете: возня с деталями и нюансами, споры из-за построения каждой фразы и порядка подачи информации, отработка если и не прямой лжи, так создания ложного впечатления. Политика из политик.

Обводя глазами четыре лица, он силился понять, сработало или нет. Эйми Остман выглядела задумчивой и недовольной. Мика аль-Дуджаили еще приходил в себя после напоминания о брате, уже отдавшего жизнь за общее дело. Молчаливый и неподвижный Карлос Уокер был непроницаем, как надпись на неведомом языке. Лян Гуд- форчун прокашлялся.

– Похоже, у Инароса вошло в привычку проигрывать вам своих женщин, капитан, – съязвил он.

Уокер хихикнул.

«Они постараются тебя смутить, чтобы проверить реакцию. Не пытайся их превзойти, не то будут сводить счеты позже. Держись на своем».

Наоми подошла, села рядом.

– Потеря Фреда – горе для нас, – сказал Холден. – Он был нам другом. Но положения его смерть не меняет. Он составил план, и я намерен ему следовать. Фред созвал вас, потому что каждому, по его мнению, есть что предложить, причем не без выгоды для себя.

Карлос Уокер взглянул на него по-новому, словно впервые услышал что-то интересное. Холден кивнул ему с нарочитой загадочностью. И обернулся к Бобби. Ее очередь.

– Что касается военного аспекта плана, – сказала та, – каждому из нас предстоит рисковать, но мы убеждены, что выигрыш перевешивает риск.

– Вы выступаете как представитель Марса? – осведомилась Эйми Остман.

– Сержант Драпер в нескольких случаях выступала как посредница между Землей и Марсом, – вставил Холден, – но сегодня и здесь она – член моей команды.

Странное дело – Бобби при этих словах как будто подобралась, села прямее. Когда она продолжила речь, тон почти не изменился – не стал ни громче, ни резче, – но как будто исполнился яростного напора.

– Я испытана в бою. Мне приходилось командовать в сражении. С моей профессиональной точки зрения, предложения Фреда Джонсона в совокупности позволяют твердо надеяться на долгосрочную стабильность и безопасность Пояса.

– Верится с трудом, – заметила Эйми Остман. – Мне видится, что наш капитан собрал себе всех женщин, а все станции достались Инаросу.

Аль-Дуджаили, опередив ответ Холдена, отрезал:

– А мне сдается, Инарос территорию удерживает не лучше, чем женщин.

– Хватит этой чепухи насчет женщин. – Голос Карлоса Уокера удивил Холдена. Оказался гибким и мелодичным. Голос певца. Астерский выговор у него практически отсутствовал. – Это ребячество. Инарос и Доуза потерял. Он, не успев и начать, потерял всех здесь присутствующих, иначе нас бы здесь не было. У Инароса на месте сердца сквозная дыра, и все мы это понимаем. Я хочу услышать, как вы намерены переломить динамику. Он при каждом вашем ходе заставляет вас откусить больше, чем вы можете проглотить. Скоро ваш единый флот размажется маслом по тарелке. Мы вам за тем и понадобились? Как пушечное мясо?

– Я не готов обсуждать подробности, – заявил Холден, – пока мы не уладили вопросов безопасности.

– Зачем было нас собирать, если не собираетесь говорить? – спросила Эйми Остман.

Лян Гудфорчун пропустил ее реплику мимо ушей.

– Медина. Вы нацелились на Медину.

«Что-нибудь пойдет не так. Без этого не обходится. Они разглядят что-нибудь из того, что ты хотел скрыть, подставят неожиданную ловушку. Все они умны, и у каждого своя выгода. Когда это случится – не если, а когда, – главное – не паникуй. И на втором месте – не ввязывайся».

Холден подался вперед.

– Я хотел бы, прежде чем обсуждать тактические ходы, дать каждому из вас возможность проконсультироваться, – сказал он. – Я переговорил с шефом безопасности. Мы рады будем принять всех вас на станции, или вы можете вернуться на свои корабли. Не стесняйтесь говорить друг с другом и с каждым, с кем сочтете нужным. Можете получить неотслеживаемую связь через станционный узел или использовать передатчики своих кораблей – ни глушить, ни писать вас не будут. Если вы сочтете нужным участвовать, я жду вас через двадцать часов. Тогда я буду готов обсуждать все подробности плана, но и от вас потребую лояльности и активного участия. Если вас эти условия не устраивают, вы свободны до истечения названного срока покинуть Тихо.

– А после? – спросил Уокер.

– После здесь будет другая страна, – ответил Холден, – и в ней другие порядки.

Холден, Наоми и Бобби встали все разом. Остальные поднялись с секундной задержкой. Холден наблюдал, как прощается – или не прощается – каждый. Когда за четырьмя эмиссарами закрылись двери, оставив его наедине с Наоми и Бобби, Холден мешком осел на стул.

– Черт побери, – выдавил он. – Как она терпит это целыми днями и день за днем? Тут всего-то было минут двадцать от начала до конца, а у меня уже мозги всмятку.

– Я же говорила – дрянное дело, – напомнила Бобби. – А вы уверены, что не напрасно дали им свободный выход со станции? Неизвестно ведь, кому они проговорятся.

– Мы им помешать не сумели бы, – объяснила Наоми, – так что с нашей стороны это просто красивый жест.

– Ну да, театр и дворцовые интриги, – кивнула Бобби.

– Пока что – да, – сказал Холден. – Но только пока они не купились. Когда ввяжутся, мы сможем перейти к своему плану.

– К плану Джонсона, – напомнила Бобби. И спросила, помолчав: – Только между нами: у Фреда Джонсона в самом деле был план?

– Я в этом почти уверен. – Холден словно стал меньше ростом. – Только я не знаю какой.

– Так что за план мы им продаем?

– Я как раз его сочиняю.

Глава 34 Доуз

Тела не выставляли для обозрения. Фред Джонсон – палач станции Андерсон – завещал утилизировать свое тело в системе станции Тихо. Вода из его крови уже текла в кранах и вентилях по всей станции. Мел из его костей вошел в пищевой цикл гидропонных бассейнов. Более сложные липиды и протеины со временем станут питательной средой грибных ферм. Фред Джонсон, подобно всем умершим до него, распался на составные части, чтобы рассеяться по миру и войти в него сызнова измененным до неузнаваемости.

Вместо тела на стенах часовни висели печатные портреты. Полковник земной армии. Лицо человека постарше – с теми же волевыми чертами, но в глаза закралась усталость. Забавный мальчуган – не старше десяти лет, держит в одной руке книгу, а другой машет, улыбаясь по-мальчишески, до ушей. Уши и глаза у него были те самые, но Доуз так и не смог поверить, что этот счастливый ребенок вырос в непростого человека, которого он знал, называл другом и предал.

Поминание проходило в маленькой часовенке, агрессивная внеконфессиональность которой доходила до сходства с приемной врача. Вместо икон здесь были трезвые, абстрактные фигуры: золотые круги, квадраты лиственной зелени. Преднамеренно пустые символы позволяли каждому наполнить их своим содержанием. Больше смысла крылось в производственном логотипе Тихо, висевшем у входа.

Скамьи для молящихся изготовили из бамбука, придав ему текстуру какой-то древесины: осины, дуба или сосны. Доуз видел живые деревья разве что на картинах и не отличил бы одну породу от другой, но маленькому помещению эти скамьи придавали подобие основательности. Он, впрочем, не стал садиться. Прошел мимо изображений Фреда Джонсона, заглядывая в глаза, не отвечавшие на его взгляд. В груди мешало дышать что-то густое и сложное.

– Я приготовил речь, – сказал он. Голос отозвался слабым эхом – пустота заменяла глубину. – Хорошую речь, вам бы понравилась. О природе политики и тонкостях гуманизма, которыми мы меняем окружающую нас среду. Мы – средство, с чьей помощью вселенная меняет себя. О неизбежности поражения и великом умении снова вставать на ноги. – Он выкашлял смешок. Вышло похоже на всхлип. – На самом деле я хотел сказать о том, как жалею. Не о том жалею, что поставил не на ту лошадь. Хотя и об этом тоже. Но жалею я о том, что подвел вас.

Он помолчал, словно ждал ответа от Фреда, и покачал головой.

– Думаю, моя речь бы вас убедила. У нас с вами столько общего за спиной. Странно подумать. Я вас когда-то учил. Ну, на глиняных ногах – вы знаете, как там говорится: Все же мне кажется, вы понимали, как важно меня вернуть. А этот хрен Холден? – Доуз покачал головой. – Не вовремя вы решили умереть, друг мой.

Дверь у него за спиной открылась. Вошла молодая женщина в промасленной спецовке станции Тихо и темно-зеленом хиджабе, кивнула ему и, склонив голову, села на скамью. Доуз отошел от портрета покойного. Ему хотелось еще поговорить. Видимо, теперь это навсегда.

Он сел через проход от женщины, сложил руки на коленях, склонил голову. Было в их общей печали что-то глубоко будничное. Набор правил, строгих, как любой этикет, не позволил ему продолжать одинокий разговор. Во всяком случае, вслух.

Свободный флот мог стать – и должен был стать – величием Пояса. Инарос смастерил для них из ничего настоящую военную силу. Тогда Доуз уверял себя: то, что Инарос – совсем не политическое животное, – не проблема. А наоборот, шанс. Доуз, будучи членом внутреннего круга, мог на него влиять. Стать делателем королей. Да, цена была высока, но и о такой награде раньше приходилось только мечтать. Независимость Пояса, свобода от внутренних планет. Угрожающая сеть колец под контролем – под их контролем. Да, Инарос – павлин, всю жизнь державшийся на харизме и насилии. Да, в Розен- фелде всегда чувствовалось что-то скользкое. Зато Санджрани – умник, а Па – способный и преданный капитан. А откажись он, все бы пошло своим путем и без него.

Так говорил он себе. Так оправдывался. Лучше, чтобы корабли достались не одному Инаросу. Если не это, так хотя бы войти во внутренний круг его советников и наставников. А если и не это?

С тех пор как они бросили Цереру, Доуз продолжал играть роль старшего советника, даже после восстания Па, когда уже нельзя стало делать вид, будто все идет по плану. Когда Эйми Остман разыскала его и рассказала, что Фред Джонсон собирает совет на Тихо, он увидел шанс на примирение. Если не между Землей и Свободным флотом, так хоть среди остатков АВП. Это был способ, опираясь на Фреда, выбить себе место за столом.

Появилась еще одна женщина, села рядом с первой, в хиджабе. Они негромко заговорили. Вошли двое мужчин, сели сзади. Пересменок – люди будут заходить сюда, чтобы помянуть Фреда, по пути с работы или на работу. Доузу стало обидно: почему ему не дадут побыть в часовне одному. Он понимал, что обида эта иррациональна.

И все же Фред Джонсон ясно, даже если непреднамеренно, дал понять, чего хочет. А Доуз отдал полковнику не все долги.

* * *

– Дерьмо сраное, – говорила Эйми Остман. – Пусть этот Джеймс пинче Холден сам себя оттрахает.

Доуз отхлебнул эспрессо, кивнул. Холден начал с того, что унизил ее. По понятным Доузу причинам, но все равно терять лицо всегда тяжело.

– Простите его, – посоветовал Доуз. – Я простил и вам советую.

– С какой стати?

Эйми Остман хмуро скребла себе подбородок. На станции ей отвели просторную роскошную квартиру. Одну стену целиком занимал экран, привязанный к наружной камере и с таким высоким разрешением, что выглядел настоящим окном в космос. Кремовый диван был без пятнышка, в воздухе витали летучие молекулы, подражавшие сандаловому дереву и ванили. Доуз обвел все это великолепие своей кружкой.

– Вы посмотрите, – сказал он. – Комната для посла. Или для президента.

– И?..

– И он отдал ее вам. – Доуз сделал еще глоток. – Оказал вам честь. Лучшее помещение на станции.

– Он наплевал вам в лицо! – Эйми Остман нацелила на него средний и указательный пальцы – как пистолетное дуло. – Выставил за дверь.

Доуз рассмеялся, пожал плечами. Приглашая и ее посмеяться и пожать плечами. Душа саднила, но иначе было нельзя.

– Я прилетел без предупреждения. Это невежливо. Холден был в своем праве. Как бы вам понравилось, если бы я ввел его в наш круг, не предупредив вас?

Эйми поморщилась, взгляд ушел влево и вниз.

– Мог бы сделать то же самое повежливее.

– Мог бы. Но он в этих делах новичок.

Она села напротив, скрестила руки на груди. Гроза во взгляде не расходилась. Доуз и не ждал, что она разойдется так скоро. Хорошо хоть молнии пока не мечет.

– Может быть и так, – проворчала она. – Но я здесь не останусь. После такого – ни за что.

– Подумайте хорошенько, – попросил Доуз. – Если план составлен Фредом Джонсоном – это надежный план. И лучше в нем участвовать, чем остаться за бортом.

Она хмыкнула, но уголки губ разошлись в улыбке. Этот довод попал в цель. Доуз чуть подался к ней, развивая преимущество.

– Тут нужен кто-то взрослый, – сказал он. – Холден – щенок. Мы с вами оба это понимаем. Надо присмотреть, чтобы он все не испортил.

* * *

– Холден – самый опытный человек в системе, – говорил Доуз. – Он бывал на Медине. И за ней, в колониях. Он прошел станцию Эрос перед ее пробуждением. Он воевал за нас с пиратами. Он представлял нас как дипломат. Его корабль с тех пор, как его угнали у марсиан, в доках Тихо провел больше времени, чем где бы то ни было. Холден годами работал с АВП.

– Есть АВП и АВП, – бросил Лян Гудфорчун, сворачивая по коридору так резко, что Доузу пришлось догонять его рысцой.

Станция Тихо ни простором, ни глубиной не походила на Цереру. Здесь у всех была работа или доступ к работе. Все бордели лицензированные, все снадобья из дозирующего автомата, все игры обложены налогом. Но в то же время это был дом людей, проживавших всю жизнь в тихом мятеже против внутренних планет, а значит, и здесь существовал своего рода полусвет. Люди, работая на земные корпорации, хранили верность Поясу. И потому здесь в барах пели на астерском диалекте, подавали еду и напитки, не видевшие солнца, а играли в шасташ и голго, а не в покер и бильярд. Лян Гудфорчун чувствовал себя здесь как дома.

– Так то был АВП Джонсона, – напомнил Доуз. – Джонсон был надежным союзником.

– Для землянина он был довольно полезен, – возразил Лян, – но много ли это значит? И Холден такой же. Опять мы должны собираться вокруг землянина. Ты не так глуп, Андерсон. Холден работал на Джонсона и на Землю.

– Ради Пояса, – напомнил Доуз. – Флот ООН вышвырнул его в канаву еще до того, как все началось. Он подрядился на водовозную баржу, потому что ему не по нутру были имперские замашки Земли. Где родиться и где расти, от койо не зависит, но жил он в пространстве. И любовница у него из наших.

– Савви, он верен Поясу потому, что спит с Наоми Нагатой? А может, она неверна Поясу, потому что спит с приземком? Не нож режет, а рука.

– Холден в одиночку ведет пропагандистскую компанию в пользу Пояса. – Доуз повысил голос, перекрывая музыкальные вопли из ночного клуба.

– Эта его любительская этнография? Оскорбительная, надменная и дерьмовая, – отрезал Лян Гудфорчун.

– Намерения у него добрые. И он не обязан был этим заниматься. Холден – человек дела.

Они вошли в просторное помещение с вращающимся над баром светильником, с музыкой, отдающейся толчками в легких. Доузу пришлось почти прижиматься губами к уху собеседника.

– Думаю, если кто в системе и может выстоять против Инароса, так лучшего ни ты, ни я не найдем. Либо с ним, либо отдавайся Свободному флоту и выклянчивай крошки со стола. Только поторопись, потому что я готов поручиться: Холден изничтожит Марко Инароса, даже если ему придется воевать в одиночку, – и очень скоро.

* * *

– Он не справится в одиночку, – говорил Доуз, широко разводя руками.

«Напутствие Бхагавати» тридцать лет принадлежал Карлосу Уокеру, и его эстетический вкус просвечивал в каждой мелочи. Антиударное покрытие стен серого цвета, но такой текстуры, что свет, уловленный плавными изгибами, вздымался и падал барханами огромной пустыни или изгибами нагих тел. Кресла-амортизаторы в рубке вместо утилитарного серого сияли резной бронзой, и близко не лежавшей с составлявшей их металлокерамикой. Из динамиков лилась музыка, столь тихая, что ее можно было принять за игру воображения: арфы, флейта и сухое шуршание барабанчиков. Не столько пиратский корабль, сколько храм. А может быть, здесь нашлось место для обоих.

– Это не повод с ним объединяться, – возразил Уокер, протягивая ему питьевую грушу. Вкус виски оказался богатым, глубоким и сложным. Карлос Уокер, заметив, что гость оценил напиток, улыбнулся. – Я прилетел из уважения к Джонсону. И остаюсь из уважения. Но его недостаточно, чтобы умереть у Холдена на посылках. Вы сами сказали, что Медина слишком хорошо укреплена.

– Я сказал, что она хорошо укреплена, – поправил Доуз.

– Рельсовые пушки расстреляют любой проходящий сквозь кольцо корабль.

– Возможно, – согласился Доуз. – Но не забывайте, что план составлен Фредом Джонсоном. А у Фреда был доступ к Мичо Па и всем ее сведениям об обороне станции.

Задумчивость Уокера выразилась лишь в слегка затянувшейся паузе. Затем он покачал головой.

– Рискованно позволить Марко Инаросу и его флоту играть по-своему. И связываться с ними опасно. Но если один из вариантов требует от меня подставить свой корабль под огонь рельсовых, я не могу согласиться.

– Не каждое сражение выигрывается па поле боя, – сказал Доуз. – Я уважаю вашу осторожность, но Холден ведь не приглашал вас в авангард. Он даже не просил вас войти во врата кольца. Едва ли он потребует подвигов и самопожертвования. Его репутация мне известна, по в переделках, в каких он побывал, не выжить без разумной предусмотрительности. Больше того, без стратегии. Холдену случалось идти напролом, но он человек думающий. Все его дела – от головы.

* * *

– Думаете, он не зол? – говорил Доуз. – Холден так же рвется отомстить, как вы. Все его дела идут от сердца, от нутра, голова вступает уже потом.

В часовне они были одни, не считая портретов Джонсона. В таком святом месте неуместным казалось даже самое застенчивое упоминание мести и насилия, однако горе рядится в самые разные одежды. И начиналось это все с оказания чести покойному. Мика аль-Дуджаили оперся локтями на спинку передней скамьи, глаза у него покраснели.

– Карл со мной говорил, – сказал он. – Сказал, не может стоять в стороне, когда Пояс голодает. А Инарос его за это убил.

– И жену Холдена пытался убить, – напомнил Доуз. Он знал, что это не совсем точно, но сейчас пришло время для широких мазков. – Не потому, что она ему угрожала. И не потому, что ее смерть давала стратегический выигрыш. Просто она его смущала, а он был сильней.

– Инарос оказался не тем, кем мы его считали. Его и сейчас все называют героем. Смотрят на Землю, смотрят на Марс и ликуют. До сих пор ликуют.

– Некоторые еще ликуют, – уточнил Доуз. Так оно и было. Поклонников у Инароса по всей системе насчитывалось столько же, сколько отвернувшихся. Если не больше. – Но дело не в нем. Он символ. Символ человека, вставшего за Пояс. Только этот человек еще не восстал. Это они только так думают.

– Холден его достанет?

– Каждый вдох Холдена – мука для Марко Инароса. – сказал Доуз. И правды в этих словах было, пожалуй, больше, чем во всем, что он наговорил за последние два дня.

Мика медленно кивнул, поднялся, пьяно покачнулся и обнял Доуза. Объятия длились дольше, чем тому хотелось бы. Он уже задумался, не вырубился ли его собеседник, когда Мика распрямился, четко отдал салют АВП и вышел, утирая глаза запястьем. Доуз остался сидеть.

Была середина смены – для него почти полночь. Три Фреда Джонсона еще украшали собой переднюю стену. Мальчик, взрослый и человек, неведомо для всех приблизившийся к концу своих трудов. Фред Джонсон, каким он был. Доуз лучше всего запомнил его связанным и злобно плюющимся при первой встрече – его поразил проблеск разочарования в глазах пленника, когда тот понял, что Доуз не намерен его убивать.

Они с Фредом немало повоевали – и лицом к лицу, и плечом к плечу. А потом снова стали противниками. Столкновение империй – только вот Доуз сомневался, существуют ли еще империи. Каждый поступок вел их сюда: одного к смерти, другого к жизни, которой он не узнавал и не понимал.

Человечество изменилось, не изменившись. Низость и благородство, жестокость и милосердие никуда не делись. Лишь частности уходили у него из-под ног. Все, за что он сражался, принадлежало как будто другому человеку из другого времени. Ну что ж. Светочи переходят из рук в руки, такова их природа. Не о чем тут грустить. И все же ему было грустно.

– Ну вот, ваша взяла, – обратился он к пустоте. – Последняя победа делателя королей. Чертовски надеюсь, вы знали, чего добиваетесь. И надеюсь, вы не ошиблись в своем Холдене.

Почти час спустя дверь открылась. Вошел молодой парень. Густые темные кудряшки, теплые, глубоко посаженные глаза, тонкие застенчивые усики. Доуз кивнул ему, и паренек кивнул в ответ. Оба помолчали.

– Пердон, – заговорил парень. – Не хочу мешать, я. Просто мне положено их снять. Просто…. по расписанию.

Доуз кивнул, махнул ему, разрешая. Парень двигался сперва робко, потом увлекся работой, забыв, что это не просто работа. Полковник сошел со стены первым, за ним – глава АВП. Улыбчивый мальчишка с книгой продержался до последнего.

Когда-то давно ребенок помахал фотографу, не зная, что этот взмах будет и его последним жестом. Теперь не стало ни мальчика, ни палача. Парень снял снимок, скатал в трубку вместе с остальными и засунул в чехол из дешевого зеленого пластика.

Выходя, он остановился.

– Вы в порядке, вы? Что-нибудь нужно?

– В полном, – заверил Доуз. – Просто я побуду здесь еще немного. Если можно.

Глава 35 Амос

Секс относился к тем вещам, с которыми у него складывалось не как у всех. Амос знал все, что положено знать, о любви и привязанности, просто ему это представлялось болтовней. Он умел и поболтать. Знал, как люди об этом говорят, и сам мог говорить, как принято, чтобы не выделяться.

На практике он знал силу прикосновения к другому живому телу и уважал эту силу. Напряжение за недели и месяцы под ускорением накапливалось, подобно голоду или жажде, только медленнее, и, если его игнорировать, смертью не грозило. Он не противился этому давлению. Во-первых, противиться было бы глупо. Во-вторых, не помогало. Он просто его отмечал, приглядывал за ним. Помнил о нем, как о любом мощном и опасном инструменте в своем рабочем помещении.

Если они заходили в порт, где имелся лицензированный бордель, Амос шел туда. Не столько потому, что там безопасно, сколько потому, что все опасности этой среды были ему знакомы. Он мог их распознать, они не заставали его врасплох. Следовало позаботиться о том, что требовало заботы, после чего оно какое-то время его не донимало.

Может, у других было иначе, но ему и так годилось.

Главное, потом ему обычно удавалось поспать. Поспать по-настоящему. Глубоким сном без сновидения, из которого трудно вынырнуть, пока не выспишься. А сейчас он больше смотрел в потолок. Последняя девушка – ее звали Мэдди – свернулась рядом, намотав простыню на ноги, обхватив рукой подушку и тихонько похрапывая. Чем хорошо брать комнату на всю ночь – что тебе обычно выделяют тихую, в глубине. Мэдди он использовал, как и она его, еще в прошлые разы, когда «Роси» стоял на Тихо, и она ему нравилась, насколько мог нравиться человек, не принадлежавший к его племени. Доверие, с которым она засыпала рядом с ним, согревало в животе что-то, обычно остававшееся холодным.

У нее была щербинка между передними зубами и самая светлая кожа, какую ему приходилось видеть. Она умела краснеть по команде – отменный фокус – и такую жизнь вела с детства. Еще до того, как перебралась на Тихо и занялась этим легально. Детство Амоса, прошедшее в нелегальных притонах, позволяло ему легко находить тему для разговора до и после, и девушка не ждала от него блевотно-душеспасительных «ты достойна лучшего». И знала, что он не назовет ее шлюхой и не станет от смущения насильничать, как бывало с иными клиентами. Он любил, кончив, потрындеть с ней, а ее легкий храп обычно не мешал ему отрубиться.

Но сейчас ему не храп мешал уснуть. Амос знал, что ему мешает.

Он встал тихо, чтобы не разбудить девушку. С ней он расплатился, комнату снял на всю ночь, а денег за неиспользованное время заведение все равно не вернет, так что пусть отдыхает дальше сама. Собрав одежду, он выскользнул за дверь и закончил одеваться в коридоре. Когда натягивал комбинезон, проходивший мимо клиент встретился с ним глазами и коротко кивнул. Амос улыбнулся с обычным дружелюбием и посторонился, а потом застегнул молнию и направился к докам.

«Роси» на Тихо проводил времени больше, чем в любом другом порту, – здесь его обычно собирали по кусочкам после очередного «что-то пошло не так». Тихо не была домом – домом был только «Роси», – но Амос так ее изучил, что мог ощутить перемены. Перемены в том, как переговаривались люди в коридорах. В картинках новостей. Он уже повидал такие перемены, от которых хода назад нет. Так изменилась Земля. А теперь и Тихо. Как будто большая медлительная волна, накрывшая избитую камнями Землю, захлестывала теперь все места, где обитали люди.

Амоса на Тихо тоже знали в лицо. Не так, как Холдена – тому было не войти в комнату, чтобы на него не принялись глазеть, тыкать пальцами и перешептываться. Амос предчувствовал, что со временем это станет проблемой, но не знал, как ее исправить. Он даже не был пока уверен, чего опасается.

Вернувшись на корабль, он спустился в мастерские, на свое рабочее место. «Роси» сказал ему, что Холден сейчас на камбузе с Бабой-Бобби, Наоми в койке, а Персик работает – заменяет тот клапан, о котором они говорили. Он сделал отметку в своем расписании – перепроверить, когда она закончит, хоть и не сомневался, что девушка справится. Персик оказалась очень неплохой работницей. Толковая и целеустремленная, она, кажется, действительно любила чинить и налаживать и никогда не ворчала на трудности корабельной жизни. «Все дело в точке зрения», – рассуждал Амос. Самый паршивый корабль лучше лучшей камеры в яме хотя бы уж потому, что ты его сам выбрал.

Он влез в свое кресло, вывел на экран технические рапорты и прокрутил то, что успел просмотреть раньше.

Не то чтобы он ожидал найти что-то новое. Просто хотел проверить свою реакцию, когда доберется до странного. Добрался и некоторое время рассматривал данные. Выпущенные Бобби торпеды. Их траектории. Сводка ошибок. Да, реакция осталась прежней: его это гложет.

Амос закрыл рабочий пост.

– Хэй! – окликнула его Персик, заходя со стороны машинного с баллоном изолирующего полимера на плече.

– Хэй, – отозвался он. – Как дело, идет?

Она так и осталась тощей. Тонула в стандартном костюме минимального размера. Пришлось подправить программу, убеждая «Роси», что летающий на нем может быть таким легким. Но здоровья у нее от работы прибавилось – на вид.

Она открыла шкаф прикосновением большого пальца, уложила на место баллон и упала на свое место.

– Клапаны я заменила, но мне еще не нравится внутренняя дверь в грузовой шлюз. Ошибки не показывает, а с питанием нечисто.

– И вправду грязь или в пределах допуска, а тебя просто бесит, что не чисто?

– Второе. – Персик ухмыльнулась, но улыбка ее сразу погасла. – Ты в порядке?

– Что за вопрос? – улыбнулся он.

– Вижу, что не в порядке, – объяснила она.

Амос выгнулся назад, потянул шею. Ему бы и хотелось рассказать ей о торпедах, однако он не мог себе представить, чтобы так поступил Холден. А это дело было по части Холдена, так что он только плечами пожал.

– Надо кое-что обсудить с капитаном.

* * *

– Тогда мы возвращаемся к варианту: «Бросать на них корабли, пока у них боеприпасы не кончатся», – сказала Бобби. Голос ее звучал четко и резко. Кто ее не знал, решил бы, что десантница вне себя, но Амос почти не сомневался, что она наслаждается происходящим. Он задержался в коридоре перед дверью камбуза. На самом деле, даже реши они отправиться к Медине, вроде как затоптать гадину, из порта еще день-другой не выйдут. Можно было отложить вопрос на потом, а сейчас пусть себе строят планы. Но Амосу еще хотелось бы наконец уснуть спокойно, так что он все-таки вошел.

Они сидели по две стороны стола, склонившись вперед, как пара детишек над распластанной лягушкой. Между ними сиял голубым и золотом дисплей. У Холдена был усталый вид, но Амосу случалось видеть его и похуже. Холден из тех ребят, кто, если решит, что так надо, скуривает себя до фильтра.

– Надо еще раз поговорить с Па, – сказал Холден и кивнул, обернувшись на Амоса. – Атака на станцию – это риск больших потерь.

Амос пробрался к кухонному автомату. Его загрузили дополна, так что выбор был велик. В душе он предпочел бы прежний, попроще.

– Война не зря так называется, сэр, – сказала Бобби. Она не подчеркивала «сэр», но все равно в этом обращении чувствовалась капелька яда. Напоминание, что они теперь не они одни. – Нам известна скорострельность и точность наведения. Можно подсчитать. Если сумеем высадить хоть малую группу на поверхность…

– …Чужой станции, которую мы, так ничего про нее и не поняв, нашпиговали артиллерией, – подсказал Холден. Бобби не дала себя сбить.

– Мы сможем их подавить. Я чем угодно поручусь, что запросто справлюсь с их обороной.

Амос ввел в меню «Суп-лапша». Раздатчик загудел и закликал, а Холден тем временем поднял брови.

– Ты справишься?

– Я поведу штурмовую группу, – объяснила Бобби.

– Нет. Слушай, я знаю, что тебе не терпится повоевать, но влезать в это дело не позволю.

– Вы меня оскорбляете. Назовите другого, кого бы вы охотнее высадили на враждебную станцию, и я тут же откланяюсь.

Холден открыл рот для ответа, да так и застыл с видом выброшенной из воды рыбы. А когда наконец закрыл рот, ему оставалось только бессильно пожать плечами.

Амос захихикал. Те двое обернулись к нему, как раз когда из автомата выскочила исходившая паром и благоухающая модифицированным луком миска.

– Так заткнуть капитана – это первый приз в конкурсе пинков, – объявил он. – Я здесь не командую, но если у тебя есть Бобби, как не послать ее на передовую? Чтобы варить металл, берут сварочный аппарат. Чтобы стрелять – ружье. Чтобы придавить на хрен шайку мерзавцев, берут Бобби Драпер.

– Для каждой работы свой инструмент, – в голосе Бобби звучало «спасибо».

– Ты не инструмент, – огрызнулся Холден. И вздохнул: – Но ты права. Ладно, дай только время обсудить это с Па, Авасаралой и советом АВП, или как там его называть. Вдруг кто-то придумает что получше.

Амос зачерпнул ложку лапши, втянул ее в рот и улыбнулся, жуя.

– Хорошо, – согласилась Бобби. – Но в скобках замечу: приличный план сейчас лучше блестящего, когда будет поздно.

– Я тебя понял, – сказал Холден.

– Вот и хорошо, – кивнула Бобби. – А что этот дерьмец Дуарте? Чего ждет от него Авасарала?

– Знаешь, – с лапшой во рту начал Амос и проглотил. – Стыдно вам мешать, но не одолжишь ли мне ненадолго капитана?

– Что-то случилось? – спросил Холден в один голос с «конечно» от Бобби.

– Просто хочу кое-что проверить, – улыбнулся Амос.

Холден обратился к Бобби:

– Тебе бы отдохнуть немножко. Я разошлю наши предложения. Поспим, позавтракаем и, пожалуй, дождемся ответов.

– Резонно, – признала Бобби. – Вы тоже поспите, да?

– Буду спать как убитый, – посулил Холден, – только сперва закончу.

Бобби, выходя, ткнула Амоса кулаком в плечо: «Спасибо за поддержку». Баба ему нравилась, но поддержал он ее не потому. Надо забить гвоздь, бей, так его и так, молотком. Это всего лишь разумно.

Амос сел на освободившееся место, но боком, привалившись спиной к стене, а одну ногу вытянув вдоль лавки. Пискнул его ручной терминал. Сообщение, что Персик освободила команде доступ к местам ремонта. Пока он просматривал его, пришло новое: Алекс явился на борт. Амос отключил оповещение.

Холден выглядел совсем паршиво. То есть не просто усталым. От усталости у него кожа становилась как воск, а глаза вроде как проваливались в глазницы. Стало быть, не просто вымотался. Что-то другое. Кэп походил на пацана, прыгнувшего в глубокий конец бассейна и теперь соображающего, позорно орать «Спасите!» или утонуть с честью.

– У тебя все в порядке? – спросил Холден, пока Амос собирался с мыслями.

– У меня-то? Еще бы, кэп. Последним остаюсь на ногах – кто, как не я. А ты как?

Холден обвел ладонями стены и переборки, палубу и посты за ней. Всю вселенную.

– Порядок?

– А то. Мы с Персиком наводим последний блеск.

– Ну и?..

– Я просматривал запись боя. Знаешь, обычное дело: проверял, все ли «Роси» проделал, как полагается. Не надо ли чего подкрутить или подпилить. И, понимаешь, там среди прочего есть графа «эффективность боеприпасов».

Холден чуть дернул подбородком. Самую малость, может, это движение не выдало бы его даже за покерным столом, только Амос знал, на что смотреть. Значит, есть ему, что вспомнить. Амос зачерпнул новую ложку лапши.

– Те торпеды, которые Бобби выпустила последними, – сказал он. – У одной отмечено прямое попадание.

– Не знал.

– Ну вот.

– Я не проверял.

– Попала, – повторил Амос, – но не взорвалась. Осечка – это серьезно. Вот я и стал искать причину.

– Я их разрядил, – сказал Холден.

Амос отставил миску, бросил в нее ложку. Дисплей, над которым работали Холден с Бобби, крутил меню, гадая, чего ждет от него Холден.

– Доброе дело, – произнес Амос. Не то чтобы вопросительно, просто предлагая Холдену согласиться или возразить. Он ни на что не хотел намекать. Холден провел ладонью по волосам. Уставился на что-то, чего здесь не было. На что, Амос не знал.

– Он показал мне ее мальчишку, – сказал Холден. – Марко. Показал мне сына Наоми. Показал, что он здесь, на корабле. Здесь. И… не знаю. Он похож на нее. Не то чтобы копия, но фамильное сходство есть. Я тогда не смог его у нее отобрать. Не смог его убить.

– Дошло. Она наша. Мы заботимся о своих, – кивнул Амос. – Я только потому спросил, что мы с этими гадами еще столкнемся. И если не хотим побеждать, неясно, что мы делаем в этой клетке.

Холден покивал и сглотнул. Дисплей, сдавшись, закрылся, отчего в камбузе немного потемнело.

– Это было, когда мы еще сюда не добрались.

– Угу, – осторожно согласился Амос. – Вдруг стало не очень понятно, кто в нашей стае, кто нет. Если ты – новый Фред Джонсон, твое решение кого-то не взрывать будетозначать не то, что раньше.

– Так и есть. – Лицо Холдена выражало отчаяние штангиста, готового сбросить непосильный вес. – Не знаю, поступил бы я иначе, вернись мы обратно, в ту минуту? О том, что сделал, я не жалею. Но понимаю, что в другой раз так нельзя будет.

– Наверное, Наоми тоже стоит это объяснить.

– Я собирался с ней поговорить, – сказал Холден. – Все оттягивал.

– Так я хотел спросить, – сказал Амос.

– Валяй.

– Ты подходящий парень для такой работы?

– Нет, – ответил Холден. – Но мне она досталась. И я собираюсь ее сделать.

Амос промолчал, прислушиваясь, как укладывается в нем этот ответ.

– Ладно, – объявил он, вставая. Суп остыл, подернулся пленкой. Амос сбросил его вместе с ложкой в утилизатор. – Рад, что мы разобрались. Есть задания для нас с Персиком? Может, перепроверить вещички Бобби?

– Наверняка она сама сто раз перепроверила, – вымученно усмехнулся Холден.

– Пожалуй, – согласился Амос. – Ну, тогда ладно.

Он шагнул к двери. Голос Холдена его остановил:

– Спасибо тебе.

Амос обернулся. Холден ссутулился так, будто прятал что-то на груди. Или получил удар под дых. Забавно – когда чей-то образ вырастает в общем мнении, сам парень будто усыхает. Как будто им приходится делить еду на двоих, а больше-то ее не становится.

– Всегда пожалуйста, – отозвался Амос, не совсем поняв, за что его благодарят, но в уверенности, что этот ответ сгодится в любом случае. – И слушай. Если хочешь, я сменю допуск, так что в другой раз ты не сумеешь разрядить торпеды. Решу за тебя, если так будет легче.

– Нет, – сказал Холден. – Сам буду решать.

– Ну и круто.

Амос вышел.

Персик в мастерской собирала инструменты и закрывала диагностику.

– Испытывала новые клапаны, – объяснила она.

– В порядке?

– Терпеть можно. – Большего одобрения он ни разу от нее не дождался. – Проверю завтра, когда пластик окончательно схватится.

Система звякнула. Он прочитал показания, одобрил и закрыл дисплей.

– Ты на станцию?

– Не-а, – протянул Амос. Он только теперь позволил себе заметить, что тело отяжелело, плохо слушалось. Как будто перележал в горячей ванне. Он задумался, проснулась ли уже Мэдди. Если поспешить, можно еще использовать ночь до конца. Только не стоит. К тому времени, как его сморит сон, ей пора будет на смену, и она станет гадать, вернется ли он еще ее пользовать, и выйдет неловко. Разве что… Он умом прикинул, хочется ли ему еще траха, и покачал головой. – Не, пойду в койку. Пора бы выспаться.

Персик склонила голову к плечу.

– Рано вернулся.

– Ага. Все не мог уснуть. А теперь смогу.

Глава 36 Филип

Быть астером – значит чинить свой корабль. Земляне проживали жизнь, пожирая правительственные подачки и утрахиваясь до неподвижности, – за счет Пояса. Пыльники жертвовали собой и всеми, до кого могли дотянуться, ради мечты превратить Марс в новую Землю взамен ненавистной старой. А астеры? Они чинили свои корабли. Они изрыли шахтами астероиды и спутники планет. Они из каждой крохи выжимали все возможное и больше того. Весь их ум, надежность, все их способности уходили на то, чтобы цвести в вакууме, как пучок цветов расцветает в неимоверно огромной пустыне. Поработать с «Пеллой» было так же естественно, как выдохнуть после вдоха.

Филип ненавидел себя за то, что работать ему не хотелось.

В первые дни шел обычный ремонт в невесомости. Уже тогда он ощущал на себе чужие взгляды, слышал, как замирают при его приближении разговоры. Джози и Сарта, заваривавшие что-то в пустоте между обшивками, обсуждали опасности непотизма, не зная, что он слушает их канал, а стоило ему объявиться, сделали вид, что ничего такого не говорили. В камбузе его лучшими собеседниками были ведущие новостей с искалеченной Земли. Отец его не вызывал и не отстранял от обязанностей. Все бы лучше, чем эта адская неопределенность. Низвергнутому, ему бы осталась хоть гордость несправедливо наказанного. А так он просыпался к своей смене, помогал с ремонтом и мечтал оказаться где-нибудь подальше.

Только выяснив, что убитый маневровый придется переустанавливать целиком, они двинулись к верфи. В прежней жизни выбрали бы Цереру или Тихо, да и теперь нашлись бы второсортные, но приличные. На Рее, Палладе, Весте. Они выбрали другую. Отец приказал идти на Каллисто.

Подтянулся новый эскорт с обнаженными орудиями – охранять «Пеллу» от торпедных атак и вражеских кораблей. Но если Земля, Марс и АВП Фреда Джонсона и приглядывали за «Пеллой», отвлечь себя от баз и флотов противник не позволил. Ради такого приза, как они, рисковать не стоило. Лежа в койке перед экраном, крутившим ансамбль нео-тарааб с Европы и дюжину плохих порнокомедий, выбранных ради игравшей в них Сильвии Кай, Филип воображал себе атаку. Скажем, флотилии под предводительством «Росинанта». Сраный Джеймс Холден и шлюха-изменница мать мчались на него, визжа торпедами и рельсовыми пушками. Одни фантазии заканчивались тем, что «Пелле» доставалось хуже прежнего и все убеждались, как трудно победить в таком бою. В других он расстреливал «Росинант», превращал его в облачко светящегося газа и металлические осколки. В третьих они проигрывали и погибали. И два лучика света в этих, самых мрачных грезах вписывались в них, как болт в гнездо: не придется больше работать на корабле, и на Каллисто они не попадут.

Уцелевшая верфь на Каллисто располагалась на стороне, постоянно обращенной от Юпитера. От ее прожекторов по поверхности спутника тянулись длинные неподвижные тени к руинам второй верфи – подорванной несколько лет назад марсианской базы. Подрыв второй был одной из первых акций Свободного флота. И коман-довал ею Филип. Пыль и частицы, разворошенные человеческой предприимчивостью, медленно оседали на Каллисто, создавая иллюзию тумана там, где не было свободной воды и почти не было атмосферы, чтобы ее удерживать. Филип следил, как вырастает россыпь огней на лунной поверхности: яркие белые огоньки, словно кто-то зачерпнул пригоршню звезд и с размаху влепил их в грязь. Когда «Пелла» причалила, лязг захватов отозвался в костях. Филип, отстегнувшись, поспешил к шлюзу.

Там он застал Джози – длинные седеющие волосы, зачесанные назад над узким: желтозубым лицом. Джози был с ним тогда на Каллисто. Под командой Филипа. Когда Филип запустил шлюзование, он поднял брови.

– Не надел туо форму? – Подколка если была, то едва ощутимая.

– Не на службе.

– Хаст отпуск на берег, ту?

– Никто мне не запрещал, – ответил Филип и сам почувствовал, как жалко это прозвучало. Джози взглянул жестче, однако отвернулся. Давление уравнялось или почти уравнялось. Когда «Пелла» открыла наружную дверь, раздался слабый хлопок. Достаточно, чтобы ощутить переход, но не такой сильный, чтобы пострадали уши. Безопасник, встретивший их на выходе, был одет в легкую броню, потертую на плече и на груди. На потертых местах тенями просвечивали логотипы «Пинкуотер». Кивнув ладонями, Филип прошел мимо, наполовину боясь и наполовину надеясь, что его остановят.

До того налета он ни разу не бывал на Каллисто. Не видел эту луну до удара. Не знал, как она выглядела, и все равно замечал шрамы на уцелевшей части. Проходя доками и торговым кварталом, он выхватывал взглядом недавно замененные детали. Чуть другого цвета покрытие, герметик поновее, чем на других участках. Малые шрамы. Он бы и не заметил, если бы не знал, что они есть.

Впрочем, удар был оправдан. Они тогда добыли у пыльников антирадарное покрытие, скрывшее сброшенные на Землю обломки астероидов. Шла война. И к тому же этих он и не хотел задевать. Просто они оказались рядом с врагом. Сами виноваты. Не его вина.

В широком и высоком главном тоннеле переливались голоса. Бибикал карт, призывая народ посторониться. Прошла бригада в серых комбинезонах с эмблемами Свободного флота на рукавах и татуировками АВП на запястьях. Холодный воздух пах мочой. Филип нашел себе место у стены, прислонился и осмотрелся, будто ждал кого-то. Кого-то, кто уставит на него обвиняющий палец. «Это ты пытался убить верфи! Ты порвал нам клапаны. Ты знаешь, сколько наших погибло?»

Он ждал хоть чего-то, но на него никто не обращал внимания. Он здесь был никем. Подпирающим стенку мальчишкой.

В конце концов его занесло в бар на дальнем конце верфей, у тоннеля, уходившего к глубинным уровням и напрямик к обсерватории на юпитерианской стороне луны. За столами из прессованной пластмассы были не только рабочие с верфи. С жилых уровней внизу пришли ярко наряженные девушки, его сверстницы. Люди постарше, помятые, как водится у паучников, склонялись над ручными терминалами и пивными стаканами. Филип вроде бы слышал, что где-то на Каллисто есть хороший верхний университет, связанный с техническими институтами Марса. В его голове это никак не вязалось с предметом атаки.

Он сел в стороне за ярко-розовый столик, украшенный горшком с живой травой. Отсюда ему видны были большущие настенные экраны, бубнившие новости себе под нос, и яркие, как щеглы, девчушки, умудрившиеся, болтая между собой, ни разу не взглянуть в его сторону. Он выбрал в настольном дисплее черную лапшу под арахисовым соусом и крепкое пиво, расплатившись маркой Свободного флота. Стол так долго думал, что Филип уже решил – откажется принимать его деньги, причем именно тогда, когда девчонки уставились на него, но столик благозвучно звякнул и высветил таймер со временем до подачи заказа. Двенадцать минут. Вот двенадцать минут он и смотрел новости.

Земля по-прежнему держала первое место, даже в страданиях. Картины опустошения перемежались серьезными ведущими, то глядевшими в камеру, то беседовавшими с людьми: иногда заискивающе серьезными, иногда вопящими так, будто их девушку поимел другой койо. Яркие девчушки на экраны не смотрели, а взгляд Филипа то и дело ловил кадры съемки: улицы покрыты пеплом такой глубины, что какая-то женщина разгребает его исцарапанным заступом для снега; изголодавшийся черный медведь бестолково мыкается туда-сюда; какой-то чиновник полуживого земного правительства осматривает заполненный мешками с трупами стадион. Подали лапшу с пивом, и Филип, не замечая вкуса, стал есть. Он следил за парадом картин, жевал, глотал, запивал. Как если бы все его тело стало кораблем, где команда занята делом, не разговаривая друг с другом.

Он по-прежнему гордился этим опустошением. Эти мертвецы – его работа. Эти утопающие в пепле города, почерневшие озера и океаны, факелы горящих небоскребов, которые никто не тушит, потому что пожарная инфраструктура отказала. Храмы и бастионы врагов его народа пали во прах, и это благодаря ему. Если бы не его рейд на здешние верфи, этого бы не случилось.

Но сейчас, здесь с ним были конец и начало, прозрачные друг для друга, как сложенные внахлест куски пластика. Время как будто сплющилось. Победа осталась и принадлежала ему, но в ней появилось послевкусие, как у подкисающего молока.

«Будь мужчиной. Скажи, что завалил дело». Но ведь завалил не он. Это не его ошибка.

Сияющие девчонки вспорхнули всей стайкой, хлопали друга друга по ладошкам, смеялись, целовались в щечку и наконец разлетелись. Филип смотрел им вслед с какой-то растерянной жаждой и потому заметил вошедшего Карала. Старый астер походил на водителя меха, техника или сварщика. Седые волосы поредели, липли к голове. На плечах, на руках и на щеках за жизнь скопилось немало шрамов. Карал постоял, рассеянно оглядываясь, а потом ломанулся к столику Филипа и сел напротив так, словно они и сговаривались здесь встретиться.

– Хой, – заговорил он, прервав неловкую паузу.

– Это он тебя послал? – спросил Филип.

– Никто не посылал, абер се савви, я должен был прийти.

Филип помешал свою лапшу. Он не съел и половины, но больше не хотелось. Медлительный гнев, разворачиваясь внутри, занимал место еды.

– Ни к чему. Крепче камня, я, и вдвое тверже.

Это прозвучало как бахвальство. Или обвинение. Филип не очень понимал, что хотел вложить в свои слова, но точно не это. Он воткнул вилку в месиво из лапши с соусом и отпихнул миску на край стола – официант заберет. Но пиво оставил.

– Не хочу размахивать знаменем, – сказал Карал, – но и я когда-то был таким же молодым. Давно, но я помню. У ме с мис папа тоже случалось. Он наберется, я выпью, и орем целый день, выясняя, кто из нас тупая задница. До тумаков доходило. Раз и ножом ткнул, я. – Карал хихикнул. – Он мне за это задницу распинал. Я к чему: отцы с сыновьями, они ссорятся. Но у тебя с твоим другое, да?

– Тебе лучше знать, – равнодушно бросил Филип.

– Твой папа – он не просто папа. Марко Инарос, вождь Свободного флота. Большой человек, он. Столько несет на плечах. Столько забот, мыслей, планов, никому не разгрести, ни ты, ни ла.

– Не в том дело, – сказал Филип.

– Нет? Бист бьен, в чем тогда?

Голос Карала звучал мягко, тепло и ласково. Гнев в животе у Филипа подался, как корка на воспаленной ране. Ярость и сознание своей правоты показались наигранными, намотанными, как тряпка, прикрывающая что-то другое. Что-то похуже. Филип крепко, до боли сжал кулаки, но удержаться не сумел. Гнев – даже не гнев, ребяческая обида ушли в сторону, и из-под них поднялся целый океан вины. Вины слишком огромной, слишком чистой, слишком мучительной, чтобы привязать ее к одному событию.

Он жалел не о том, что без разрешения покинул корабль, промахнулся по «Росинанту», убил Землю или ранил Каллисто. Вина была больше. Вина была целым миром. Больше солнца, звезд и пространства между ними. Куда ни кинь, все было его виной и его порождением. Не только то плохое, что он натворил. Как в древних существах плоть со временем заменяется камнем, так прежний Филип, сохраняя прежнюю форму, вытеснялся кровавым, разрастающимся чувством потери.

– Я… не в себе? – Филип подбирал слова для описания того, что не умещалось в речи. – Я… мне…

– Ё!.. – резко выдохнул Карал. Он смотрел за спину Филипу. Увидел что-то важное в новостях. Филип обернулся, вывернул шею. Со стены, темноглазый, спокойный и мрачный, смотрел Фред Джонсон. За ним по красной полосе шли слова: «Подтверждена смерть вследствие атаки Свободного флота». Пока Филип разворачивался обратно к столу, Карал уже выхватил ручной терминал и проворно, насколько позволял его скрюченный палец, листал новости. Подождав, Филип тоже достал терминал. Долго искать не пришлось. Новость повторяли все каналы – и Пояса, и внутренних планет. Источник на Земле, принадлежащий к промышленной группе Тихо, подтвердил смерть Фредерика Люциуса Джонсона, отставного офицера флота ООН, известного активиста, организатора и представителя Альянса Внешних Планет. Смерть последовала в результате травм, полученных при атаке сил Свободного флота…

Филип читал все подряд, сознавая, что чего-то не понимает. Все эти слова и картины лились безотносительно к его жизни, пока Карал не ухмыльнулся ему через стол со словами:

– Грагуласье, Филипито. Похоже, ты его все-таки достал.

* * *

На «Пелле» их встретила музыка, лившаяся из корабельных динамиков. Яркая, праздничная смесь стальных барабанов, гитары и заливистых голосовых трелей. Сарта, одной из первых увидевшая вышедшего из шлюза Филипа, обняла его, прижалась щекой к щеке, смутив мягкостью груди. Ее поцелуй – короткий, зато в губы, пахнул дешевым мятным ликером.

В камбузе праздновали. Кажется, вся команда собралась перед экраном, возвещавшим о смерти палача станции Андерсон. От жара тел воздух стал душным. Отец был среди них, улыбался, важничал, трепал по плечам' с видом шафера на особо удачной помолвке. В его лице не осталось ни уныния, ни угрозы. Углядев издалека Филипа, он торжествующе прижал оба кулака к сердцу.

Филип сообразил, что это первая настоящая победа после атаки на Землю. Марко возвещал успех за успехом, но каждый на деле был отступлением, бессмысленным метанием или, как убийство «Андорской волшебницы», наказанием мятежников. После ухода с Цереры Свободному флоту требовался солидный, недвусмысленный успех, и вот он случился. Неудивительно, что пошли кругом даже самые трезвые головы.

Экран переключился на другой канал, высветил эмблему Свободного флота, и компания зашумела громче прежнего, призывая друг друга к тишине. Кто-то выключил музыку, вывел вместо нее аудиотрек записи. Когда на экране возник Марко, величественный по-государственному, не похожий на ухмылявшегося всем и каждому мужчину, его голос разнесся по всей «Пелле»:

– Фред Джонсон брался говорить от имени тех самых людей, которых он угнетал. Он начал карьеру с убийства астеров, а продолжил, претендуя на право быть нашим голосом. Годы, когда он представлял АВП, отмечались призывами к смирению, терпению и неизменным безразличием к свободе Пояса. Его судьба постигнет каждого, кто встанет против нас. Свободный флот будет защищать и оборонять пояс от всех врагов, внешних и внутренних, отныне и навсегда.

Речь продолжалась, но Филип уже не слышал ее за ликованием команды. Марко поднял руки – не пытаясь утихомирить, а купаясь в этом шуме. Его сияющий взгляд снова отыскал Филипа. Тот прочел по губам: «Мы это сделали!»

«Мы», – думал Филип, пока пробившийся сквозь толпу Ааман совал ему в каждую руку по груше с чем-то крепким. «Мы это сделали». Когда ошибка, так моя. Когда победа, так наша.

Посреди бушующей радости Филип ощущал в себе разрастающуюся тишину. Перед ним возникло воспоминание, сильное и наполненное, как образ из сновидения. Откуда оно взялось, он не помнил. Наверное, из какого-то фильма. Из какой-то драмы, где ослепительно красивая женщина, глядя в камеру и выталкивая горлом дым, произнесла: «Он и мои руки замарал кровью. Думал, так меня легче будет подчинить».

Глава 37 Алекс

– Доброе утро, солнышко, – сказала Сандра Ин.

Алекс поморгал, закрыл глаза и приоткрыл снова один левый. Проснулся посреди сна, в котором яблочный сок попал в охладитель корабля, похожего разом на «Росинант» и первый корабль, где он служил в марсианском флоте. Подробности стерлись, но осталось чувство, что надо что-то исправить. Голая Сандра улыбалась ему сверху, пока он цеплялся за остатки сна.

– И тебе привет, милашка, – пробурчал он. Голос со сна звучал низко и хрипловато. Алекс закинул руки за голову, уперся ладонями в изголовье и нажал, разминая лопатки. Сандра игриво прищемила ему высунувшиеся из-под одеяла пальцы ног и ушла в душ. Он поднял голову, чтобы полюбоваться ею сзади, и она, обернувшись, перехватила его взгляд.

– Куда собираешься? – спросил он отчасти из любопытства, а отчасти – чтобы еще немного задержать ее в комнате.

– Меня сегодня назначили на «Джамми Ракшаса», – ответила Сандра. – Драммер хочет убедить этих шишек из АВП, что мы о них заботимся.

– «Джамми Ракшаса», – повторил Алекс, опуская голову на подушку. – Странное название для корабля.

– По-моему, это какая-то шутка, понятная только людям Гудфорчуна. А сам корабль приличный. – В ванной ее голос стал звонче. – Самый жуткий корабль, на каком мне приходилось работать, назывался «Вывернутая петля». Камнедробилка, переделанная из подобранной где-то роскошной яхты. У капитана был пунктик на свободном пространстве, так что они срезали все стены, кроме капитальных, и перекрытия сняли.

– Серьезно? – удивился Алекс, хмурясь в потолок.

– Когда эта колымага шла под тягой, можно было уронить подшипник в рубке и слушать, как он скачет с палубы на палубу до самого реактора. Летать на нем – как в корзине воздушного шара.

– Дурное дело.

– Капитана звали Йетс Пратканис. Не без тараканов, но команда его любила. Никаких глупостей, как бывает, когда человеку чем бы ни заниматься, лишь бы не замечать, какое он дерьмо.

– Это, пожалуй, правильно.

Вода заплескала по металлу – включился душ, но по музыке струй Алекс слышал, что под ними еще нет ее тела. Подняв глаза, он увидел Сандру в дверях. Она раскинула руки, ухватившись за углы рамы. Сандра была немногим моложе него, и годы уже оставили след на ее теле. Вдоль груди и живота светились серебристые призраки растяжек. На левом бедре расплывалась татуировка, изображающая водопад. На правом плече кожу морщил грубый шрам. Красота не юности, а опытности, сходной с его опытом. Но в движении поднятых бровей, в том, как она перенесла вес на одну ногу, он увидел давнюю девушку.

– Под душ не хочешь, солнышко? – с наигранной невинностью спросила она.

– Еще бы не хотеть! – Алекс вытащил себя из постели. – Ясно, хочу.

Они с Сандрой с первой ночи на Церере большую часть свободного времени проводили вместе. На «Роси» делили время между его и ее каютами. Здесь, на Тихо, ее квартира стала по умолчанию «их каютой». Сандра достаточно прожила на станции, чтобы старшинство и правила союза обеспечили ей две комнаты, отдельную ванную комнату и кровать, в которой вдвоем было куда удобнее, чем в койке-амортизаторе. Развитие романа поначалу удивляло, а после и немного насторожило Алекса. В сексе Сандра была восторженной и свободной. Он не сразу сумел стряхнуть с себя ржавчину и подладиться под нее. До женитьбы у него было несколько любовниц, одна – к его стыду – во время брака и пара романчиков после. На полное и радостное внимание женщины он уже перестал надеяться. Зато когда убедил себя, что да, это в самом деле случилось, почувствовал себя шестнадцатилетним.

После душа они насухо вытерли друг друга полотенцами, и Алекс помог ей смазать лосьоном спину там, куда ей было не дотянуться, и даже там, куда бы она, пожалуй, дотянулась сама. Сандра надела форму, собрала на затылке волосы и принялась чем-то шуршать и булькать, а он тем временем заполз обратно в кровать.

– Опять день безделья? – спросила она.

– Для пилота нет работы. – Алекс развел руками, показывая: «Не виноват». Сандра рассмеялась.

– Вот почему я не пилот. Для инженера дело всегда найдется.

– Учись отдыхать.

– Ну, – промурлыкала она с веселой подначкой, – насмотревшись на твой пример, может, кое-что перейму.

– Давай, как вернешься после смены, закажем что-нибудь сюда.

– Обдумаем, – кивнула она и, проверив время по ручному терминалу, крякнула. – Ладно, мне пора бежать.

– Буду уходить, запру дверь, – сказал Алекс.

– Ты весь день продрыхнешь в моей постели, лев.

– Или так.

Она поцеловала его перед уходом. Когда дверь закрылась, Алекс позволил себе утонуть в подушке, полежал так и, поднявшись, принялся собирать с пола свою одежду. Жилье Сандры было мягким и гостеприимным – непривычным. На теплых голубых ковриках у кровати по краю шла кружевная каемочка. Стены Сандра занавесила тканью, смягчая свет и углы. На столе в стеклянной вазочке стояли сухие розы. Одежда, когда он бывал здесь, пропитывалась перечным запахом ее духов, и этот аромат всплывал много часов спустя внезапным нутряным воспоминанием. Последние годы он провел среди женщин – Наоми, Бобби, а теперь и Кларисса Мао, – в которых не ощущалось этой кружевной мягкости. Бархатные подушечки и розовая водица! Этот вид женщины был для него достаточно знакомым, чтобы чувствовать себя уютно, и достаточно экзотичным, чтобы время, мгновенья их связи принадлежали только ему. Оказалось, в душе он желал чего-то, принадлежащего только ему.

Или – рассуждал он, натягивая надеванный вчера носок, – даже не в этом дело. Может, он просто сознает, как многого может лишить каждого из них война, а Сандра Ип для него – возможность пополнить резервуар сердца и тела тем, на что потом не будет времени. Ее нежность, теплота и радость походили на тихое окно в центре урагана. Алекс надеялся, что она ищет в нем того же. Что они запасаются добрыми воспоминаниями – и он, и Сандра – в предчувствии разворачивающегося вокруг будущего.

Ему становилось все труднее избавиться от ужаса при возвращении на «Росинант». С самого прибытия их на Тихо Холден погрузился в бесконечные совещания. Если не фехтовал с Карлосом Уокером, обсуждая, какую поддержку продовольствием и ресурсами может оказать АВП, так обменивался бесконечно длинными сообщениями с Мичо Па, уточняя характеристики артиллерии Свободного флота в медленной зоне. Если он не докладывал и не выслушивал новости от Авасаралы, они с Наоми и Бобби сопоставляли с Эйми Остман и Микой аль-Дуджаили позиционные схемы системы. Казалось, Холден никогда не выходит из себя и никогда не отдыхает. Сколько ни видел его Алекс, капитан благожелательно, невозмутимо улыбался. Только годы, проведенные с этим человеком, мешали пилоту поверить, что все идет хорошо.

Но тот, кто проводил совещания, расхаживал по коридорам «Росинанта» и доков, сидел, сгорбившись над мерцающим ручным терминалом, был вовсе не Джеймс Холден. Он был похож на Холдена, как исполняющий его роль актер. Внешне – как раз то, что им сейчас требовалось. Но Алекс этого человека не знал. За всем, что тот говорил, чувствовалась гулкая бездна – безрассудство отчаяния.

Это проявлялось и в других. Наоми стала молчаливей, сосредоточенней. Как будто все время крутила в голове неразрешимую задачу. Даже Амос, похоже, был на грани, хотя это сказывалось так слабо, что Алекс бы не поручился. Может, он просто проецировал на пустое лицо механика собственные страхи. А если Бобби с Клариссой все это не затронуло, так только потому, что обе были на корабле почти новичками. Ритм «Росинанта» не проник в них так глубоко, вот они и не слышали сбоев.

Каждое известие о Свободном флоте: еще один захваченный или уничтоженный корабль, еще один пойманный и казненный шпион Земли на Палладе, Ганимеде или станции Холл, еще одна перехваченная над Землей глыба камня – проворачивало храповик еще на один зубчик. Единый флот должен был что-то предпринять. И немедля.

Ресторанчик пристроился немного в стороне от главного зала. Яркие огни, спектр чуть краснее солнечного. Синкопированная музыка входивших вроде бы в моду арф с цимбалами. Высокие табуреты вокруг белой керамической стойки бара. Тарелки с чем-то похожим на виндалу с курятиной – неправдоподобно вкусным для синтетического блюда. Это местечко показала ему Сандра в первый вечер на Тихо, и с тех пор Алекс часто сюда захаживал.

Ручной терминал пискнул, запрашивая связь, и Алекс, ткнув в него большим пальцем, принял запрос. На экране появился Холден. Возможно, дело было в тусклом освещении рубки или в голубых отсветах монитора, только кожа капитана показалась ему восковой, а в запавших глазах почудилось бессилие.

– Привет, – сказал Холден. – Ни от чего не отрываю, я?

– Спасибо, что спросил, – может быть, слишком сердечно ответил Алекс. Ему теперь в каждый разговор с Холденом хотелось подбавить хоть немного энергии. Как будто можно было перелить свое здоровье в изводившего себя человека.

– М-м, – хмыкнул Холден и поморгал, как будто удивился. Как будто увидел что-то невероятное. – Мы собираемся отчаливать часов через тридцать. У Клариссы и Амоса сейчас время сна, но через четыре часа я объявляю команде полный сбор. Проверим, все ли в порядке.

Алексу почудилось, что капитан извиняется. Его слова ложились в пустой живот холодным комом.

– Я буду, – сказал он.

– У нас порядок?

– Кэп, – заговорил Алекс, – это же «Роси». Я начал готовиться к вылету с минуты, когда мы встали в захваты. Можно отправляться хоть через пять минут.

Улыбка Холдена говорила, что он ухватил намек.

– Все же хорошо бы всех собрать и перепроверить.

– Не спорю, – согласился Алекс. – Через четыре часа.

– От четырех и дальше, – уточнил Холден. – Если Амос сам не проснется, я дам ему выспаться.

– Тогда увидимся на борту, – кивнул Алекс и разорвал связь. И сунул в рот еще немного виндалу. Показалось не так вкусно. Запихнув миску и вилку в утилизатор, он встал и вытерпел несколько секунд, чтобы не бросаться сразу на поиски Сандры.

И пошел искать Сандру.

«Джамми Ракшаса», вопреки названию, выглядел самым обыкновенным кораблем. Широкий спереди, угловатый, с кожей, истыканной ОТО и маневровыми в беспорядке, говорившем о поколениях модификаций, когда конструкция растет и меняется, оставляя артефакты прежних воплощений, как дом, перестроенный множеством сменявшихся жильцов до утраты первоначального облика. Астерский корабль. Если бы не строгая охрана на палубе и у бортов, Алекс усомнился бы, туда ли пришел.

Он подождал у подсобного шлюза, плавая в воздухе и придерживаясь за стену одной рукой. Сандру он высмотрел раньше, чем она его увидела. Кучка инженеров и техников в изолирующих скафандрах плавала вокруг настенного дисплея, ведя всемером четыре разные беседы. Конский хвостик Сандры, когда та недовольно встряхивала головой, развевался, как знамя. Алекс заметил, как она изменилась в лице, взглянув в его сторону. Зародившаяся на губах улыбка тут же увяла. Закончив разговор, она оттолкнулась и спланировала к нему. К тому времени, как поймала захват и остановила движение, в ее глазах уже было понимание.

– Ну, что? – спросила она. – Приказ получен?

– Угу.

Она взглянула мягче, проследила глазами изгибы его лица. Алекс смотрел на нее, запоминая форму глаз, губ, маленький шрам на виске, родинку за ухом. Каждую мелочь. Дурные привычки подсказывали из подсознания самые неподходящие слова: «Летела бы ты с нами», и «Я мог бы отказаться и остаться с тобой», и «Я вернусь, ты только дождись». Все фразы, которые принесут ей минутное облегчение, чтобы потом разбить доверие. Все, что он, не думая того, говорил женщинам, которых любил. Она ласково рассмеялась, словно подслушала его мысли.

– Я вовсе не искала мужа, – сказала она. – Бывали у меня мужья. Никогда не оправдывают надежд.

– Из меня однажды получился довольно паршивый муж, – сказал Алекс.

– Я рада, что ты мой друг, – сказала она. – Ты отличный друг.

– А ты отличная любовница, – сказал Алекс.

– Ага, – кивнула она. – И ты. Так когда?

– Капитан собирает нас… – он прикинул время, – через три часа с небольшим. Сказал, уходим через тридцать.

– Куда, знаешь?

– Думаю, там и скажет. – Алекс взял ее скрытую под перчаткой ладонь. Она тихонько пожала ему пальцы и отпустила.

– А у меня обеденный перерыв часа через полтора. – Фраза была обыденной, а выговаривала она бережно. Так, будто боялась, прикусив слишком сильно, сломать слова. – Могу освободиться чуть пораньше. Встретимся у меня? Освежим напоследок счастье?

Алекс тронул ладонью ее щеку. Она уперлась ногой в стену, чтобы прижаться к его ладони. Сколько миллионов раз повторялись такие разговоры у разных людей? Сколько войн ненадолго сводили двоих, чтобы потом разбросать? Это так традиционно. Тайная история уязвимости, и желания, и всего, что обещает и лишь изредка исполняет секс. Они были просто одной из бесчисленного множества пар. Больно только потому, что это случилось с ними.

– Ага, – выдавил он, – с радостью.

* * *

Камбуз «Росинанта» пропах кофе и псевдокленовым сиропом. Наоми, когда Алекс вошел, подвинулась, освободив место на скамейке. Амос сидел по другую руку от нее, смотрел в пустоту и двумя пальцами таскал из миски кусочки омлета. Глаза у него припухли спросонья, но в остальном механик выглядел вполне бодрым. Кларисса стояла в дверях: робко, но все же присутствовала. Алекс подумал, не взять ли поесть, хотя голоден не был. Просто чтобы занять руки.

Они еще из лифта услышали разговор Бобби с Холденом: их голоса, уверенные и деловитые, гулко разносились по коридору. Пожалуй, звучали несколько взбудораженно. В воздухе висело предвкушение – не радости, но чего-то похожего.

Тоска, сжимавшая грудь и горло, немного отпустила, когда они вошли в камбуз и Бобби уселась на скамейку напротив, а Холден пошел наливать им кофе. Уходя от Сандры, Алекс унес с собой чувство потери. Оно осталось и теперь. Останется на дни и недели, может быть, навсегда. Но не такое сильное. Зато здесь был его народ. Его команда, его корабль. Самая острая боль уже миновала, а сладость, как ему думалось, останется. С ним. Он надеялся, что и с Сандрой. Замечательно разделить минуту с по-настоящему хорошей женщиной. Но и вернуться домой тоже приятно.

Холден глотнул кофе, закашлялся и сделал еще глоток. Кларисса проскользнула в комнату и села позади Амоса, будто пряталась за его спиной. Пока Холден возвращался к столу – повесив голову, с рассеянным видом, – Бобби, дотянувшись, тронула Алекса за руку.

– У тебя все хорошо?

– Лучше некуда, – ответил он. – Попрощался.

Бобби коротко кивнула. Холден сел лицом ко всем сразу, боком на скамейке. Он не причесался, взгляд был устремлен на что-то невидимое другим. Все здесь – Наоми, Амос, Алекс – смотрели теперь только на него. Старинное, смутно знакомое предчувствие шевельнулось в груди у Алекса. Осколок детства, первый день в школе.

– Так что, кэп, – спросил он, – какой у нас план?

Глава 38 Авасарала

Авасарала вопила. Дыхание, вырываясь в крикс, обдирало горло. В глотке стоял вкус желчи, ноги дрожали, горели, силясь хоть на сантиметр оттолкнуть стальную пластину.

– Ну-ну, – подбодрил Пьетер, – вы справитесь.

С новым воплем пластина чуть подалась. Колени почти разогнулись. Пришлось одернуть себя, чтобы не выпрямить их до конца. Ей запросто могло вывернуть суставы в обратную сторону, зато на том бы все и кончилось.

– Одиннадцать, – сказал Пьетер, – а надо двенадцать. Еще раз.

– Мать вашу…

– Давайте-давайте. Еще один повтор. Я рядом, помогу, если надо.

– Вы дрянь, никто вас не любит, – выдохнула она, опуская голову. Больше всего донимала тошнота. Прокачка ног всегда означала тошноту. Пьетер не обращал внимания. За то ему и платили.

– Вам через двенадцать суток в колодец, – напомнил он. – Если желаете, чтобы лидер всей Земли, надежда и свет цивилизации раскатывала в инвалидной коляске, можете бросить. Но если хотите выступать перед камерами походкой валькирии, вернувшейся из подземного мира в готовности к битве, делайте двенадцатый.

– Садист долбаный.

– Сами отступили от графика тренировок.

– Я спасала долбаных приматов.

– Спасение человечества не предотвращает остеопороза и атрофии мышц, – уведомил Пьетер. – Вы застоялись. Еще раз.

– Как я вас ненавижу, – бросила она, позволив стальной пластине согнуть ей колени. Хотелось плакать. Хотелось обблевать Пьетеру белые спортивные туфли. Хотелось заняться чем-то совсем другим.

– Понимаю, милая. Но вы сможете, – сказал он. – Давайте.

Авасарала завопила, отталкивая пластину от себя.

Потом она сидела на фальшиво-деревянной лавке в раздевалке и сжимала голову руками. Шевельнуться – подумать было противно. Встав наконец, она увидела в зеркале незнакомую женщину в сером костюме. Не то чтобы совсем чужую, но и себя она не узнала. Прежде всего, эта была тоньше и с пятнами пота под мышками и под грудями. Белые волосы в лунном тяготении не столько струились по плечам, сколько плавали над ними. Женщина в зеркале с ног до головы обвела Авасаралу мрачным критическим взглядом.

– Та еще валькирия, – бормотала Авасарала, направляясь в душ. – Ты справишься, чтоб тебя.

Имелась одна хорошая новость: Марс совладал наконец с конституционным кризисом и сделал то, что сразу напрашивалось: поставил Эмили Ричардс премьер-министром. Нет, по правде сказать, хороших новостей было больше. Бунт в Париже сдержали, расистские ячейки в Колумбии выявили и изолировали, не допустив новых убийств. Санкт-Петербург решил проблему с очисткой воды – хотя бы на время. Чудотворные дрожжи Гормана Ле в баках проделывали все, что от них ожидалось, увеличивая поставки продовольствия выжившим, а в Каире и Сеуле заработали реакторы, где их можно будет выращивать. Меньше станет покойников. По крайней мере, меньше народу умрет прямо сейчас. А завтра, как водится, будет завтра.

Плохие новости перевешивали хорошие. Второй всплеск смертности не шел на спад. Медицинская инфраструктура захлебывалась. Еженедельно тысячи людей умирали от болезней, которые еще год назад легко вылечивались. Невозможно было прекратить и драку из-за ресурсов. В Бостоне и Мумбаи действовали «комитеты бдительности». Из Денвера и Феникса сообщали, что полиция по-разбойничьи распоряжается всеми поставками. Океаны задохнулись от пыли. Пленка пыли и мусора, тонувшая в натуре далеко не так быстро, как на моделях, губила питающиеся светом водоросли и микробиоту. Система оказалась бы жизнеспособнее, если бы чертово человечество за последние века не перенапрягало так пищевые цепочки. А может, и нет. Трудно судить, не имея второй Земли в качестве контрольной группы. Вся история была одной огромной невоспроизводимой функцией п – 1. Невозможно было учиться на ее уроках.

После душа Авасарала оделась в лимонно-зеленое сари, причесалась и накрасилась. Самочувствие немного улучшилось. Она не в первый раз замечала: тренировки проходили мучительно, зато, оправившись, она остаток дня чувствовала себя немножко лучше. Даже если тут действовал эффект плацебо, и то неплохо. Она черпала отовсюду, откуда могла, хотя бы и из фокусов воображения.

Приготовившись выдержать остаток дня, она открыла аудиосвязь с Саидом, осведомившись вместо «здравствуйте»:

– Что у нас?

– Группа безопасности с Марса заканчивает обед, – без запинки отбарабанил Саид. – В конференц-зале будет через полчаса. Адмирал Соутер готов вас сопровождать, если нужен.

– Всегда приятно иметь рядом пенис в мундире, – кисло отозвалась Авасарала. – Видит бог, без него меня едва ли примут всерьез.

– Как скажете, мэм.

– Шучу.

– Как скажете, мэм. Еще поступило сообщение со станции Церера. Адмирал Коэн подтверждает, что «Джамбаттиста» разгоняется именно так, как обещала Эйми Остман.

Авасарала задумчиво поднесла к левому уху жемчужную сережку. Мило. Скромненько. Только к сари не подходит.

– Простите, мэм? – растерялся Саид.

– Я ничего не сказала.

– Вы… э-э, зарычали.

– Неужели? Возможно, примечание в скобках к нашей нынешней вере треклятому АВП. Пропустите, идем дальше.

– Больше у вас на сегодня ничего не назначено, – едва ли не виновато проговорил Саид. – Вы просили освободить вторую половину дня на случай, если брифинг по безопасности затянется.

– Верно, просила. – Она примерила пару аквамариновых «гвоздиков» – эти подошли куда лучше. – Что слышно из Гааги?

– Обещают, что ваш офис будет готов и основной штат набран. Подготовка к возвращению правительства на планету идет по графику.

В голосе Саида ей послышалась некоторая гордость. Ну и хорошо. Ему есть чем гордиться. Им всем есть чем гордиться. Даже если Земля – груда дерьма и трупов, это их груда дерьма и трупов, и Авасарале надоело смотреть на нее с Луны.

– Давно пора, – буркнула она. – Ладно, Соутеру передайте, что я иду. Да, пусть прихватит мне что-нибудь вроде сэндвича.

– Какой вы предпочитаете? Я могу встретить вас на…

– Нет, пусть Соутер займется. Его это позабавит.

Конференц-зал был самым безопасным помещением во всей Солнечной системе, однако напоказ этого не выставлял. Места в нем хватало расположиться с удобствами шестерым. Красные занавески на стенах скрывали воздуховоды и обогреватели. Широкий темный стол был сантиметров на пять опущен, освобождая место для голографического дисплея. Не то чтобы здесь когда-нибудь пользовались голографическим дисплеем. Показушно, но не функционально. Марсианский военный атташе явился не для того, чтобы ахать над графическим дизайном, за что Авасарала была ему благодарна.

Сам атташе – Родес Чен – сидел сбоку стола между секретарем и помощником. Соутер тоже успел появиться раньше нее и пересмеивался с Родесом, откинувшись на стуле. Авасаралу ждала на столе жестяная тарелочка – белый хлеб с огурцом. Чен, завидев Авасаралу, поднялся, и остальные встали вместе с ним. Авасарала жестом попросила всех сесть.

– Спасибо, что собрались, – начала она. – Хочу быть уверенной, что наши марсианские союзники полностью в курсе ситуации со Свободным флотом.

– Премьер-министр Ричардс просила передать ее извинения, – ответил, опускаясь на место, Чен. – Дома еще не все улажено, и она предпочитает не отлучаться из здания правительства.

– Понимаю, – кивнула Авасарала. – А как ваша жена? Микаэла. Ей лучше?

Чен захлопал глазами.

– А… да. Да, гораздо лучше, спасибо.

Авасарала обернулась к Соутеру.

– Жена адмирала Чена училась в кооперативной школе вместе с моей дочкой Ашанти, – объяснила она. Чен, конечно, об этом забыл, если и знал. Честно говоря, девочки не особенно дружили, но надо разыгрывать все позиции, которые подставляет тебе мироздание. Она взяла сандвич, откусила и положила на место, давая Чену время оправиться от замешательства. – Я хочу попросить ваших сотрудников удалиться, – предупредила Авасарала.

– Им можно доверять, – ответил Чен таким тоном, будто соглашался.

– Я – не могу, – возразила Авасарала. – Мы не хотели бы никого обидеть, но им придется уйти.

Чен вздохнул. Его секретарь и помощник вежливо собрали свои вещи, кивнули Соутеру с Авасаралой и удалились. Соутер опустил голову – ждал, не предупредит ли система, что ушедшие кое-что оставили после себя. Грустно было бы, зайдя так далеко, пропустить в комнате жучка. Выждав немного, он мотнул головой.

– Итак, – предложила Авасарала, – переходим к делу?

Чен не возразил, и тогда Соутер вывел на экран схему нынешнего состояния Солнечной системы. На главной оси Солнце и кольцо-врата, а планеты, луны, станции и астероиды разбросаны согласно законам орбитальной механики. Пропорции, как всегда бывает со схемами такой величины, пришлось подправить, чтобы вместить все целиком. В действительности все дети человечества жили на каменных пылинках в океане. Графика и подсвеченные списки кораблей с траекториями скрывали это обстоятельство. Будь карта выполнена в истинном масштабе, смотреть было бы не на что. Даже Земля со страдающими на ней миллиардами заняла бы меньше пикселя.

Однако Свободный флот светился на ней желтыми огоньками. Единый флот – красными, отколовшиеся корабли Мичо Па и «будем считать их союзниками» из АВП – золотыми. Схема была грубой и неприглядной. Соутер курсором привлек внимание собравшихся к маячившим на краю системы вратам.

– Наша цель – станция Медина, – заговорил он своим на удивление высоким и мелодичным голосом. – Тому есть несколько причин, но главное: она держит за глотку путь к колонистским системам, в том числе к Лаконии, где, очевидно, открыл лавочку бывший офицер марсианского военного флота Уинстон Дуарте. Тот, кто владеет Мединой и ее обороной, контролирует все движение через кольца. Нам этозаново откроет торговые пути и возможности колонизации, а Инароса отрежет от снабжающих его союзников.

Чен подался вперед, положил локти на стол, в глазах блеснуло отражение дисплея. На имя Дуарте он никак не среагировал. Хорошо держит лицо, да и ожидал этого упоминания. Ричардс не пытается отрицать роли марсианского флота в заварившейся каше. Вот и хорошо. Авасарала еще раз откусила от сандвича и пожалела, что не прихватила фисташек. После тренировок с нагрузкой аппетита не было, зато когда он возвращался, она жрала в три горла.

– До сих пор образ действий Инароса сводился к стратегии отступления, – продолжал Соутер. – Он предпочитал обобрать и забросить территорию, чем удерживать ее, а обеспечение брошенных им людей предоставлял единому флоту. Его выигрыш состоял в том, что мы не стремились растягивать оборону, а Свободный флот мог при каждом удобном случае атаковать силы Земли и Марса, а также своих собственных отщепенцев.

– Пираты, – заключил Чен.

– Пираты, – согласилась Авасарала. Тут все было ясно.

– Мы полагаем, что для Медины этот вариант невозможен, – продолжал Соутер. – Станция слишком важна, чтобы ее бросить. Если мы ошибаемся и Свободный флот уйдет и с нее… Ну, тогда мы выигрываем все, а он выглядит посмешищем.

– Он Медину не бросит, – вставила Авасарала.

– А рельсовые пушки? – спросил Чен. Любопытный ход, доказывающий, что Марсу известно о существовании оборонительной артиллерии. Авасарала не совсем поняла, чего он надеялся достичь, давая ей знать, что он знает. Соутер покосился на нее. Она кивнула. Нет смысла изображать неведение.

– Наш лучший источник – перебежчики из Свободного флота. Капитан «Коннахта» Па принадлежала к внутреннему кругу Инароса. Насколько нам известно, первую линию обороны Медины составляют установленные на станции чужаков рельсовые пушки. Кроме них, станция вооружена ОТО и оставленными Дуарте торпедами, однако рельсовые наведены так, чтобы уничтожить любой корабль, без пропуска проходящий во врата кольца.

– Это осложняет дело, – заметил Чен. – Вы думали над этой проблемой?

– Мы намерены послать сквозь кольцо корабль-обманку.

Пока Авасарала отвечала, Соутер вывел на экран изображение «Джамбаттисты». Корабль был не из красавцев: большой, угловатый, неуклюжий.

– На этом переоборудованном водовозе команда АВП из фракции Остман-Ясинского, – пояснил он. – На него загружено без малого четыре тысячи мелких судов. Спасательные шлюпки, легкие транспорты, старательские скифы. Чертово варево. Мы его называем своей жабой- пипой, хотя зарегистрирован корабль как «Джамбаттиста».

– И на нем четыре тысячи реакторов? – удивился Чен.

– Нет, – ответил Соутер. – Двигатели в основном на химическом топливе или на сжатом газе. Многие из них – не более чем индивидуальные реактивные ранцы, приваренные к стальным коробкам. Вот почему, прежде чем использовать, их необходимо доставить к кольцу. Это суда ближнего действия. Предположу, что половина из них и от кольца к Медине доберутся с трудом. Кроме них, там несколько тысяч торпед с разнообразными, но в основном маломощными боеголовками.

– Обманка, стало быть, – кивнул Чен. – Пушечное мясо.

– Люди будут не на всех, – пояснила Авасарала. – Столько самоубийц даже в АВП не сыщешь.

Соутер продолжал:

– Часть кораблей – лучшие из них – несут на себе десантную группу, задача которой будет захватить не Медину, но позиции рельсовых пушек. Мы ожидаем, что после их захвата Медина капитулирует. Тогда, поскольку рельсовые пушки предназначались для обороны Медины от тринадцати сотен врат, а нам придется защищаться лишь от солнечных и лаконских, мы получим достаточно сильную оборонительную позицию и поддержку не только со стороны Солнца, но и от колоний, которые захотят послать корабли нам на помощь.

– Прекрасно, – сказал Чен.

– Я слышу в вашем голосе скепсис, – заметила Авасарала.

– Не в обиду будь сказано, мэм, – ответил ей Чен, – но я вижу в вашем плане прорехи. Если цель Инароса – растянуть наш флот, вынудить нас размазать силы, то этот бросок на край системы для негр – сценарий мечты. Если только вы не намерены отправить корабль без прикрытия – а в этом случае его можно с тем же успехом вовсе не отправлять.

– Прикрывать водовоз будет спасенный марсианский корвет с собственным килевым орудием, – объяснил Соутер. – «Росинант» уже вышел ему наперехват. Он идет от станции Тихо, так что ему недалеко. Сравнительно недалеко.

– На Медине этот конкретный корабль будет иметь дополнительное преимущество, – вставила Авасарала.

Смешок Чена прозвучал жидковато, без вдохновения. Авасарала вытянула правую ногу – разболелась. К утру будут ныть в полную силу. Как подумаешь о подъеме тяжестей, расхочется быть Богом. Да и так не очень-то хотелось.

– Стоит ли тогда затевать это дело? – вопросил Чен. – Один корабль прикрытия и старая баржа против важнейшей в системе стратегической позиции? Не примите за оскорбление, но сдается мне, люди на тех кораблях вам чем-то несимпатичны. Ведь Свободный флот их загонит и расстреляет еще за миллион километров от кольца.

– А это, – сказал Соутер, – мы еще посмотрим.

Будь Чен собакой, он навострил бы уши. Впрочем. Авасарале хватило выражения лица и движения плеч.

– Ради этого, – сообщила она, – нам и надо было поговорить. Наедине. Втайне. Мне, мистер Чен, нужна уверенность, что гниль в сердце вашего флота вычищена и выжжена под корень. Я уверена, что Эмили Ричардс сознает свою выгоду и выгоду Марса. В этом отношении. И в вашем прошлом я хорошенько покопалась.

– Вы… простите?

– У меня на вас досье вот такой толщины! – Авасарала на метр развела ладони. – Мне известен каждый прыщик, вскочивший у вас на подбородке с тех пор, как начал ломаться голос. Все знаю. Похвальное, постыдное, нейтральное. Все. Вы и не представляете, как я изнасиловала ваше право на частную жизнь.

Чен побелел, потом покраснел.

– Ну…

– Мне все это на фиг не надо, – продолжала она. – Меня интересовало одно: не замазались ли вы с Дуарте. Не замазались. Вот почему вы здесь. Потому что я доверяю вам, как связному с Ричардс, – а никому другому не верю. И я хочу знать, верите ли вы Марсу.

В комнате установилась глубокая тишина. Чен прижал пальцы к губам.

– В этом смысле? Возможно. Но я чувствую, что вы от меня чего-то хотите. В таком случае прошу выразиться вполне ясно и развернуто.

– Я хочу, чтобы Ричардс поручила остаткам марсианского флота – и тем, кто вошел в состав единого, и тем, что вы оставили в резерве, – тесно координировать действия с Землей, АВП и треклятым пиратским флотом.

– Зачем?

– Отвлекающий маневр, – влез Соутер.

Авасарала отмахнулась от него, улыбнулась, склонившись к Чену.

– Инарос не погонится за «Джамбаттистой» и «Росинантом», потому что отвлечется на величайшую и самую агрессивную флотскую операцию в истории прижигания хвостов. К тому времени, как он разберется, чего мы добиваемся на самом деле, ему только и останется, что плакать, хватаясь за собственный хрен. Но я должна знать, что вы участвуете.

Чен моргнул. Его невозмутимость самую малость дрогнула.

– Ну, – сказал он, – если вы так излагаете…

Глава 39 Наоми

«Росинант» разгонялся, но не по прямой к вратам кольца. Это вышло бы слишком явно. Рандеву с «Джамбаттистой» назначили на неопределенной орбите, которая заставила бы наблюдателя гадать: то ли они намерены двинуться дальше по ходу вращения к Сатурну, то ли отвернуть в сторону научной станции у Нептуна, то ли идти к вратам. Пусть Марко поломает голову, а потом ему будет на что отвлечься. Если он, конечно, наблюдал за «Росинантом».

Наоми считала, что Марко следит за всеми передвижениями «Роси». Она допускала, что за ними следят все. Понимала, как много старых друзей ее теперь ненавидит.

Джим даже в периоды относительного затишья десять- двенадцать часов проводил на связи. Если не рассылал и не принимал сообщений, смотрел новости. Свободный флот увеличил свое присутствие на Ганимеде и Титане. Единый флот разделил силы, чтобы послать на Тихо корабли охраны. С Паллады звучали гневные голоса, призывавшие отречься от изменников, стакнувшихся с внутренними планетами: не только от Мичо Па с ее пиратским флотом, но от всех фракций АВП, собранных Фредом Джонсоном. Джим пытался таким образом овладеть положением, которое от него не зависело. Посланные и полученные сообщения были для него чем-то вроде молитвы, хотя сам он бы так не сказал. Способом привнести мир и иллюзию, что захвативший их вихрь не так уж несравнимо превосходит волю, надежды и намерения любого человека.

Поэтому Наоми, хоть и скрипела зубами, но ему не мешала. Она привыкла засыпать под мелодичные голоса земных дикторов и просыпаться под жесткие каденции Авасаралы и Мичо Па.

– Мы двинемся не раньше, чем увидим участие единого флота. – Наоми и в полудреме преследовал далекий приглушенный голос Мичо Па. Такой усталый, что Наоми из одного сочувствия захотелось провалиться в сон. – Понимаю, что такое решение не добавит нам популярности, но и превращать своих в червяка на крючке Земли не собираюсь.

– Никогда я этого не понимала, – буркнула Наоми. Джим закрыл экран ручного терминала и с виноватым видом сдернул наушники, оставив их болтаться на шее. Наоми шевельнулась. Койка-амортизатор качнулась под ней, как гамак, в каком она привыкла засыпать в детстве. – Где червячная передача, а где рыба?

– Она не про червячную передачу, – объяснил Джим. – А про земных червяков. Вроде насекомых. Сверчков, знаешь? Их насаживают на металлический крючок с зазубринкой, привязывают к леске и забрасывают на ней в озеро или реку. В расчете, что рыба съест червяка и ты сумеешь вытянуть ее за застрявший во рту крючок.

– Как-то это выглядит неэффективно и слишком жестоко.

– В общем-то, так и есть.

– Тебе этого не хватает?

– Рыбалки-то? Нет. А вот постоять на берегу озера или в лодке на восходе солнца – да. Есть немножко.

Было у него и такое обыкновение: вспоминать мальчишеские годы на Земле так, будто она тоже подобное испытала. Наоми, хотя бы из любви к нему, понимала. Но все равно старалась поскорее перевести разговор на другое.

– Я долго спала?

– Еще шесть часов до начала стыковочной операции. – Джим, не глядя на часы, ответил на тот вопрос, который она подразумевала. – Бобби в мастерской, они с Клариссой и Амосом что-то доводят в ее боевом скафандре. Сдается мне, она мечтает в него влезть и не вылезать, пока не попадет на Медину.

– Ей, должно быть, странно командовать боевиками АВП.

Джим опустился в гель амортизатора, закинул руку за голову. Наоми пристроила голову ему на грудь под ключицей. Он был теплый. И выглядел среди теней беззащитным. Потерянным.

– Она с тобой об этом говорила? – спросил Джим.

– Нет. Просто мне так думается. Она большую часть жизни видела в астерах врагов, а теперь отправляется на корабль АВП, полный солдатами АВП. Мы – не ее племени. По крайней мере, раньше были не ее.

Джим кивнул, пожал ей руку и выскользнул из койки. Минуту Наоми молча смотрела, как он одевается.

– Что такое?

– Ничего.

– Джим, – позвала она и мягко повторила: – Что такое?

Услышав его короткий, прерывистый, покорный вздох, она поняла: опять он пытается ее от чего-то защитить. Натянув майку, Джим привалился к стене.

– Я как раз о том и хотел с тобой поговорить. Насчет засады, в которой погиб Фред.

– Говори.

Он заговорил. О том, как, пытаясь отвлечь Марко, связался с «Пеллой», как увидел Филипа, как разоружил торпеды. Рассказывал покорно, как малыш, признающийся, что съел последнюю конфету. Даже когда Наоми включила свет и тоже начала одеваться, он не захотел встретиться с ней глазами.

Амос его поймал и предложил закрыть ему допуск к управлению торпедами. Джим отказался. Только его молчание говорило о преступлении.

Наоми постояла, перебирая свои эмоции, как разбросанные неожиданным изменением курса предметы. Ужас при мысли о смерти Филипа. Гнев на Марко, подставившего ее ребенка. Вина не только перед Филипом, но и перед Джимом. За то, что он попал в такое положение, вынужден ради нее идти на такие компромиссы. Каждое из этих чувств было ожидаемым, но откуда взялось раздражение? Не то чтобы на Джима, и не на себя, и не на Филипа. Просто она уже столько раз горевала, что не желала горевать снова.

– Спасибо, – тяжело и глухо проговорила она. – Что тебе не все равно. Что стараешься меня уберечь. Но Филипа я потеряла. Не сумела спасти, когда он был маленьким. Не спасла и теперь, когда он практически взрослый. Дважды, а дважды – как всегда. Я не умею отказаться от надежды, что он все-таки уцелеет. Но спасаться ему придется самому.

Она смахнула предательскую слезу. Джим нерешительно шагнул к ней.

– Спасать себя он должен сам, – повторила она чуть жестче, чтобы Джим не вздумал прикоснуться к ней, забормотать что-нибудь ласковое и утешительное. – Как все.

* * *

Видимый невооруженным глазом, «Джамбаттиста» не выглядел красавчиком. Длиннее памятного «Кентербери», шире в талии, со множеством открытых вакууму ячеек, где хранился лед, собранный в кольцах Сатурна, из отловленных комет и прочих источников по всей системе. Он так топорщился рабочими фермами, наружными креплениями для мехов, добавочными маневровыми и антеннами, что его ободрала бы наголо даже самая разреженная атмосфера. Зато торпедных аппаратов не было. И ОТО тоже. Корабль облепили тысячи крошечных суденышек, а для их защиты предполагалось, видимо, заискивающе улыбаться и отстреливаться из пистолетиков.

В рубке Бобби положила одну ладонь на плечо Наоми, другую – Джиму.

– Все дергаетесь?

– Я в порядке, – ответила Наоми в один голос с Джимом, ответившим: «Да».

Наоми добродушно хмыкнула. Такой счастливой Наоми давно ее не видела. Десантница расхаживала по рубке, на каждом шагу щелкая магнитными подошвами. Наоми эти щелчки нервировали. Случись «Роси» резко взять с места, магнитные крепления либо прикуют Бобби к палубе, переломав бедра, либо сорвутся, и тогда она разобьется о стену. Не то чтобы опасность была реальной. Просто Наоми, как и Джим, все еще дергалась. Хотя бы немного.

Наоми отслеживала тормозной путь «Джамбаттисты». Главные двигатели отключены, дюзовый выброс, остывая, уносится от корабля. Корабль приближался к ним. Шесть тысяч кэмэ. Пять и три четверти. Пять с половиной.

– Хорош, – заговорил по корабельной связи Алекс. – Хватайтесь там за что-нибудь. Начинаю стыковочный маневр.

Наоми с облегчением услышала, как Бобби пристегивается к креслу у нее за спиной. Амос с Клариссой передали, что закрепились.

– Постучишься? – попросил Джим.

Она открыла связь по направленному лучу. После долгой паузы перед ней возникло лицо из детской сказки про волка в человеческой шкуре – белая борода и соль с перцем в волосах.

– Кве са, «Джамбаттиста», – заговорила Наоми. – «Росинант», вир. Ес гут аллес ла?

Волк ухмыльнулся.

– Бист бьен, сера Нагата суэр. Давайте сюда вашу воительницу и давайте напинаем этим хренам а л’энверс а пукис.

Наоми рассмеялась – не столько на вульгарную шутку, сколько от радости, с какой выдал ее старик.

– Бьен. Готовимся к стыковке. – Прервав связь, она обратилась к Алексу: – Стыковка разрешена.

За спиной у нее мелодично мычала Бобби. Мотива Наоми не узнала, но звучал он резво и бодро, пожалуй, даже игриво. «Роси» дернулся, все амортизаторы повернулись на несколько градусов, компенсируя разворот. Они почти уравняли орбиты. Разница всего в несколько метров, а маневровый в умелых руках Алекса сведет этот разрыв до нуля.

– Он тебя знает, – заметил Джим.

– Не одного тебя люди узнают, – отмахнулась она, следя, как «Роси» выдвигает с тыковочную трубу и крепит ее к шлюзу «Джамбаттисты». Рядом с баржей корвет выглядел карликом. Мухой на лошадиной спине. От величия задуманного у нее перехватило дыхание. Эти два корабля – лазутчики, малая сила. В расколотой войной системе их легко потерять из виду. Вся надежда на то, что они крошки, невидимки. А какие громадные.

– Еще реверансы будут? – ' осведомилась Бобби. – Если нет, я одеваюсь и пошла.

– Ты ради прохода по трубе надеваешь свою броню? – удивился Алекс.

– Ты же знаешь, – напомнила Бобби, – второго шанса произвести первое впечатление не будет.

– Потрясно, – заявил Алекс.

– Встречаемся в шлюзе, – бросил Амос по связи.

Наоми оглянулась на Джима. Тот нахмурился.

– Что ты сказал, Амос?

– Ага. – Наоми услышала в голосе механика улыбку. – Я решил проводить Бобби. Эти хреновы авэпэшники – наши закадычные дружки и все такое, но мы все равно есть мы, а они есть они. Должен кто-то прикрывать Бобби спину, пока она среди этих ангелочков. Да и головы я умею проламывать не хуже некоторых.

– Ты и на «Роси» нужен, здоровяк, – легко отозвался Джим. – Учитывая, что нас вроде как ждет битва, я бы не прочь иметь своего механика поближе.

Бобби, перебирая скобы захватов, погружалась в лифтовую шахту. Последними скрылись ее ноги.

– Это мило, но ты и без меня обойдешься, кэп, – возразил Амос. – Персик вот не хуже меня знает корабль. Справится, если что.

Услышав, как крякнул Джим, Наоми раскинула руки, ухватилась за край амортизатора и развернулась к нему. Джим прочел все по ее лицу.

– Подтверждаю, Амос, – сказал он. – Бобби? Постарайся доставить обратно побольше кусков, чтобы было из чего вырастить нового Амоса.

– Роджер. Вилко^[183], – отозвалась Бобби. Голос звучал близко и гулко – она уже надела шлем. Наоми и рада была бы обрести уверенность в ее восторженном предвкушении боя, да не получалось. Ей оставалось только сжаться и терпеть, а там видно будет. Это, во всяком случае, дело привычное.

Еще несколько часов Бобби с Амосом проводили смотр новым союзникам: корабельный журнал и рапорты, крепление судов, боевики АВП, которых им предстояло вести в бой, – а тем временем Наоми, подключившись к камере скафандра Бобби, вела каталог. Штабеля винтовок, ящики боеприпасов. Сборная солянка судов и солдат. Холодные, рациональные, профессиональные комментарии Бобби подпитывали разрастающийся в Наоми ужас.

В передышках мысли ее блуждали. Человеческое насилие виделось ей своего рода фракталом – повторением в разных масштабах, от потасовки в пивной до войны целой системы. Оскорбления и обиды копятся целый вечер или целый век. Один задирает, другой вяло отвечает, и оба не слишком-то хотят разжигать, а как отступить, не знают. Все это повторялось с самого начала отношений внутренних планет и Пояса. А потом Марко исподтишка пнул так, что система содрогнулась. С тех пор все финты, и примерки, и даже применение силы имели целью не столько добить, сколько удержать позиции и прощупать противника.

С тех пор как на Землю упали камни, все было подготовкой к этому моменту: к серьезной, в полную силу контратаке. Каждая сторона надеялась замахнуться так, чтобы враг не уследил. Не в оружии суть. Быть может, это у них в крови и костях. Общее наследие человечества. Традиция, которую они донесли до звезд. Наоми она надоела до тошноты.

– Ну, выбирать не приходится, да и не так плохо, как я ожидала, – сообщила Бобби из своей новой тесной каютки на «Джамбаттиста». На заднем плане Наоми различала голос Амоса, тот шумел и смеялся с остальными. Вписался в новую компанию. Нет, не так. Убедил новую компанию, что он вписывается. Наоми мучило жуткое предчувствие, что Амос не вернется на «Росинант»; сказывалась тревога и нетерпение.

– Хочешь, повнимательнее прощупаю шлюпки? – предложила Наоми.

– Не стоит, – отказалась Бобби. – Успею по пути. Спускай курок. Вызываем апокалипсис.

– Хорошо, – сказала Наоми. – Береги себя.

– Доброй охоты. У нас говорят: «Доброй охоты».

– Тогда доброй охоты.

Слова страшно мало значили. Она прервала связь, отстегнулась, придерживаясь за рукояти на стене, и расправила руки-ноги до щелчка в позвоночнике. И только потом сообразила, что те же движения всегда проделывает перед работой. Готовится к нагрузке.

Она спустилась в камбуз, где уже ели Алекс, Джим и Кларисса. Когда Наоми втянулась в дверь, все взглянули на нее.

– Бобби говорит, можно начинать.

– Ну, йо-хо, чтоб его, – ответил Алекс.

Джим достал их кармана терминал, отстучал команды, подтвердив одну двойным паролем, и нажал кнопку.

– Ну вот, – сказал он. – Сигнал пошел. Как только начнется атака, мы гоним к кольцу и надеемся, что нас не заметят.

Все помолчали. Наоми подумалось, что здесь подошли бы фанфары. Гонги и звук трубы, возвещающие приближение смерти и разрушений. А они сидели себе вчетвером в камбузе и слушали гудение воздуховодов. Пахло курятиной.

– Похоже, эта ночь не для сна, – нарушила тишину Наоми. – Лично я собираюсь смотреть новости.

Джим промолчал. Глаза у него запали – от усталости и еще от чего-то. Не от страха. Тут было кое-что похуже страха. Обреченность. Наоми толкнулась к нему, накрыла его руку своей. Джим выдавил улыбку.

– Принесу выписку и закуску. Полюбуемся первым фейерверком?

– Не знаю, – сказал Джим.

– В компании не так паршиво, начальник, – заявил Алекс и обратился к Наоми: – Захвати и на меня.

– И на меня. – Кларисса впервые не добавила: «если приглашаете». В сравнении с войной это выглядело мелочью, и все же Наоми обрадовалась.

– Ладно, – сказал Джим, – давайте.

Ждать пришлось несколько часов. По всей системе загорались дюзовые выбросы. Единый флот у Цереры и Марса, у Тихо покидал оборонительные позиции, устремляясь к Поясу. К нему присоединялись одиночные пиратские корабли Мичо Па и АВП. К тому времени, как последний доложился о начале ускорения, заметна стала реакция Свободного флота. «Росинант» отслеживал векторы и соединения, светящиеся нити, спутавшиеся в пустоте между станциями и планетами. Боевые курсы. Подключились новости – гражданские каналы, правительственные, корпоративные заметили: что-то происходит, и наперебой гадали, что бы это значило.

Чуть за полночь по корабельному времени «Роси» поднял тревогу.

– Что у нас там, Алекс? – спросил Джим.

– Плохие новости. Два корабля атакуют на скорости со стороны Ганимеда.

– Ну, вот вам и незаметно. Когда они до нас доберутся?

Наоми уже успела запросить систему и ответила сразу:

– Через пять дней, если просто пальнут и отвернут. Через двенадцать, если попытаются уравнять скорости, пока мы разгоняемся.

– Мы с ними управимся? – спросила Кларисса.

– Будь мы одни, управились бы, – ответил ей Алекс. – Беда в том, что мы пасем ту корову. Но если хорошенько разогнаться, пройдем кольцо раньше, чем они нас достанут.

– Будем думать на ходу, – решил Джим. – Пока наша задача – на полной скорости гнать «Джамбаттисту» и в то же время дать Бобби возможность инспектировать шлюпки.

– Ни один план не выдерживает контакта с противником, – заключил Алекс, отстегиваясь и уплывая к себе в кабину. – Я начинаю греться.

– А я скажу нашим попутчикам, чтобы занялись тем же, – кивнул Холден, разворачиваясь к пульту связи.

На мониторе перед Наоми протянулись тысячи волосяных линий, отмечавших места боев и ожидавшихся столкновений. Она зачем-то убрала тактическую схему, оставив только россыпь горячих дюз по всей системе, а потом добавила к ним и звездное поле.

Такой обширной срежиссированной атаки свет еще не видел. Сотни кораблей шли по меньшей мере с четырех сторон. Десятки станций, миллионы жизней. На фоне звезд все это терялось.

Глава 40 Пракс

Со временем становилось все очевиднее, как мало значит нейтралитет Ганимеда. На орбитах и в доках появлялось все больше и больше кораблей Свободного флота, все меньше оставалось других. Солдаты в мундирах Свободного флота все чаще попадались на станциях трубы, в общих залах и коридорах. Поначалу они держались с показной непринужденностью штатских, но чем дальше, тем больше сплачивались в агрессивные группы. Теперь они превратились в вооруженные формирования, способные безнаказанно расстрелять каждого встречного.

Джуна больше не разрешала ему за завтраком в выходные дни смотреть местные новости. Слишком часто в них упоминались найденные в прискорбном состоянии трупы. Слишком много насчитывалось пропавших без вести, слишком много обвинений в шпионаже, слишком старательно пока еще официальные власти заверяли, что Пинкуотер – независимая корпорация, не вовлеченная в политику и заботящаяся только о безопасности и благосостоянии гражданского населения. Такие фразы произносят потому, что в них ложь.

Пракса больше тревожили не официальные новости и не вооруженные солдаты. Он обращал внимание на мелочи. Что девочки больше не ворчали на требование быть дома к комендантскому часу. На то, с какой тоской Джуна заводила разговоры о новых вакансиях, об эмиграции с Ганимеда – и как обрывала их, ни к чему не придя. Мелочи значили больше. Да, уничтожен кружок диссидентов. Да, люди пропадают. Но – кроме Карвонидес – тех людей он не знал. А перемены на станции меняли его семью. И его самого.

Пракс ходил на работу, потому что больше делать было нечего. Прячась под одеялом, ничего не исправишь. А если прикидываться, что все нормально, получается порой не многим хуже. Поэтому он утром присутствовал на совещаниях, вечером работал по своим планам. Некоторые серии пришлось забросить. Наука, исследования ценились меньше, чем производство продовольствия для военных кораблей. Пракс считал такой подход близоруким. Разруха для него была дополнительным основанием налечь на исследовательскую работу, особенно на изучение радиопластов, которыми занимались Хана с Брайс. Он время от времени пытался о ней напомнить. Решился даже спросить, нет ли у кого связей в Свободном флоте, чтобы обсудить работу лаборатории. Впрочем, никто не выказал энтузиазма. Так что ему оккупация принесла еще одну потерю.

Под всем этим скрывался страх ответственности за пересылку данных на Землю. Так что безопасников, когда те наконец явились, он встретил не без облегчения.

Пракс в тот день работал в заливной гидропонной лаборатории. Ряды чернолистных растений поднимались из резервуаров, тянулись к светящимся пластинам. Сквозь гидрофильный гель прорастали снежно-белые корни. Пракс переходил от растения к растению, нежно касался их руками в бледно-голубых БНК-перчатках. Выискивал желтые и светло-оранжевые точки гибнущих радиопластов. И пока его не окликнули по имени, неплохо проводил время.

– Доктор Менг?

Их было четверо, все мужчины. Двое в простой униформе с логотипом «Пинкуотер» на груди и плечах. Другие двое из Свободного флота. Сердце, подстегнутое всплеском адреналина, глухо ударилось в ребра, но внешне Пракс постарался изобразить всего лишь легкое замешательство. Каждый растеряется, если им заинтересуется Свободный флот. Даже невиновный. Так что, решил Пракс, замешательство будет уместным.

– Чем могу помочь?

– Вам придется немедленно пойти с нами, – заявил более высокий из двух флотских.

– Не могу, – ответил Пракс, указывая на не проверенные еще растения. Как будто это было достаточным объяснением.

Они подступили ближе, окружили. Все были при opужии. С наручниками. С канистрами связывающего спрея.

– Вы немедленно пойдете с нами, – повторил высокий.

– А я… мне понадобится представитель союза? – спросил Пракс, впрочем, не удивившись, когда получил от второго флотского толчок в загривок. «Я мог бы сбежать, – думал он. – Бесполезно, но я бы мог».

Его провели через главный офис. В коридоре разминулись с Брайс – та отвела взгляд, сделала вид, что не видит. Офис пустовал – всем вдруг понадобилось отойти в туалет или выпить кофе. Никто из тех, с кем работал Пракс, не увидел, как его уводили. Вот так и исчезают люди при правильном применении власти. Проходя через парадную дверь – в последний раз, как ему подумалось, – Пракс ощутил себя участником богоявления. Он-то, слушая новости, гадал, как это на набитой народом и камерами станции могут пропадать люди. Теперь понял.

Им всего-то и понадобилось – добиться, чтобы смотреть стало опасно.

Его загрузили в карт и поехали по главному коридору, вниз по южной эстакаде и снова по светлому бетонному тоннелю. Откуда-то изнутри вдруг всплыло воспоминание, как он после падения зеркал ждал здесь, выживет ли Ганимед. Здесь он отстаивал очередь, пытаясь разыскать Мэй. Теперь ее очередь гадать, что с ним сталось. Симметрия.

В офисе «Пинкуотер» его втолкнули в тесную холодную комнатушку. Зеленые стены, зеленые полы, все пропахло промышленными химическими средствами. Такими отчищают кровь и блевоту. Биоразлагающий состав. Стул был закреплен на полу перед дешевым пластиковым столом. Черные точки вдоль стены следили за ним, как паучьи глаза. Камеры заменял тот же многочастотный съемочный. аппарат, каким он пользовался в лаборатории. Достаточно чувствительный, чтобы снять частоту пульса по колебаниям кожи и отследить температуру любой части тела. Пракс много работал с ним на последнем году экспериментов с соей и, увидев здесь, почувствовал, будто его предал старый знакомый.

Вошел высокий флотский. С ним была женщина в униформе «Пинкуотер». Пракс поднял глаза. Он столько раз воображал эту минуту в сочащихся ужасом: ночах, что теперь ему стало чуть ли не любопытно: насколько действительность совпадет с ожиданиями. Будут ли его бить? Запугивать? Станут ли угрожать Мэй, Джуне и Наталии? Он слыхал, что иногда пленников подсаживают на наркотики, а потом грозятся прекратить снабжение, чтобы ломка доделала остальное.

– Доктор Менг, – заговорил высокий, сев напротив. Принимают ли они фокусирующие стимуляторы? Пракс слышал о таких, но не знал, как они действуют. – Квиана Карвонидес была вашей подчиненной. У нас записано, что вы опознавали тело.

– Да, – признал Пракс. Что толку отрицать? Поверят ли они, если он станет отрицать все подряд? Или этим он только выдаст себя? На него смотрели все эти черные механические глаза и еще бледно-карие глаза высокого. Только женщина из «Пинкуотер» уставилась в свой ручной терминал. – Опознавал. У Карвонидес, по-моему, не было родственников на станции. Впрочем, я точно не знаю. Что-то не так?

– Она работала с патентованными дрожжами. Так?

– Среди прочих наших тем. – Пракс кивнул. Слишком он взволнован. Заметят!

– В частности, и над ними?

У Пракса пересохло во рту. Холод подползал от ног к копчику. Что он наделал! Почему не сидел тише мыши? Нет, не то. Для всего, что он совершил, имелись причины. И риск он сознавал. В частности, риск оказаться здесь, в этой комнате, хотя в какой именно, он заранее не знал. Он задумался, наблюдает ли за ним кто-то еще, или паучьи глаза связаны с какой-нибудь программой, которая анализирует его и выдает ответы.

– Доктор Менг?

– Да, простите. Да, она работала над продовольственными дрожжами. Это, гм, организмы, которые используют широчайший спектр электромагнитных излучений так, как обычные растения используют свет. Их реконструировали по данным о строении протомолекулы. Такие дрожжи производят в радиопластах сахара, и, гм, их строение позволяет преобразовать эти сахара в более сложные питательные вещества.

Двое переглянулись. Пракс не знал, что значит этот взгляд. Как проживет без него Мэй? Она уже большая. Почти подросток. Так или иначе скоро начала бы удаляться от семьи. Может быть, не худшее время лишиться отца. Вернут ли его тело в утилизатор? Нельзя об этом думать. Не время.

– Что вы можете рассказать о штамме восемнадцать- десять? – спросила женщина, и Праксу почудилось, что она видит его насквозь. Видит кости, кровеносные сосуды. Никогда он не чувствовал себя таким голым. Хотел, откинувшись на спинку, качнуться на стуле, но болты только скрипнули, не поддавшись. Только теперь Пракс заметил на стене щербины и царапины. Закрашены, но просматриваются. Не хотелось и думать, от чего они.

– Это десятый вариант по протоколу десять, – стал объяснять он. – Штамм запатентован. Извините, мне не положено о нем рассказывать.

– Почему вы вывели данные о восемнадцать-десять из раздела Карвонидес?

Вот оно. Они все знают. Он перевел дыхание, услышав, как воздух дрожит в горле. Не нужно им ни фокусирующих препаратов, ни компьютерных психологов. У него все на лбу написано. Напрасно он размечтался, что сумеет избежать худшего. Остается только следить, как все пойдет. И все равно в нем сидела надежда. Должен найтись выход. Он обязан вернуться домой, а то кто же будет жарить девочкам оладьи.

– Вывел по просьбе других сотрудников, работавших по той же теме. После кончины Карвонидес им понадобился доступ к актуальным данным. Без них невозможно было продвигаться дальше. Так что да, я вывел данные в открытый доступ.

– Вы изменяли круг допущенных к этому разделу?

– Это патентные сведения, – ответил Пракс, цепляясь за эту мысль, как за последний пропитанный водой обломок затонувшего корабля. Ему самому защита казалась беспомощной.

Мужчина подался вперед.

– Данные переслали на Землю. Мы проследили передачу и выяснили, что сведения взяли из раздела, открытого вами.

В мозгу бурлили лживые отговорки. «Данные были в открытом доступе. Я недосмотрел. Может быть, пренебрег секретностью. Не больше. Я ничего плохого не сделал».

Мысленно Пракс вновь увидел Карвонидес. Раны на шее и на голове. Да, можно еще раз отречься от нее, но что толку? Им уже известно все или почти все. Они будут наседать, пытать, пока он не сломается. Уже все равно, что он скажет. Он покойник. Не будет больше жарить оладьи. Не будет по вечерам загонять девочек за уроки, а по воскресеньям отсыпаться допоздна рядом с Джуной. Его работу продолжит кто-то другой. Со всем, что он любил, ради чего жил, покончено.

Он удивился, уловив в себе не столько страх, сколько ужасающее чувство свободы. Теперь он мог говорить все, что захочет. Даже правду.

– Вы должны понять вот что, – начал он в безумной, пьяной отваге. – Биологическое равновесие не работает напрямую. Никогда.

– Равновесие… – повторил флотский.

– Да, вот именно! Всем кажется, что это просто. Появляются новые инвазивные виды и получают конкурентное преимущество, так? Это так, но тут есть и другая сторона. Местная среда всегда, всегда сопротивляется. Да-да, иногда слабо. Иногда без отчетливой идеи, как обойтись с новшеством. Я не назову сопротивление совершенным, но утверждаю, что оно имеет место. Даже если инвазивный вид берет верх, побеждает, ему приходится преодолевать противодействующие процессы, и… – Высокий поморщился, и от этого Пракс заговорил еще быстрее. Хотел высказать все, что лежало на сердце, пока не опустился молот. – Это противодействие зашито в глубину ткани живой системы, без него она не существует. Как бы совершенны ни были новые виды, каким бы подавляющим преимуществом они не обладали, они всегда встречают отпор. Если первая контратака отбита, будет следующая. Понимаете? Не выдержали конкуренции конспецифики? Не беда, в бой пойдут бактериальные и вирусные микроэкологии. Новичок адаптируется к ним – бой перейдет на уровень микроэлементов, солености, освещенности. И суть вот в чем, вот в чем суть: даже если новый вид побеждает? Даже если он захватывает все существующие ниши, сама эта борьба его изменяет. Так что, стирая или поглощая местную среду, вы сами подвергаетесь изменениям. Даже если местные организмы доведены до вымирания, они оставляют след. Их невозможно, невозможно стереть начисто.

Пракс выпрямился на стуле, вздернул подбородок. Он глубоко и часто дышал, раздувая ноздри. Можете меня убить, вычистить из исторических свитков. Но вы не сотрете оставленный мною след. Я встал против вас, и даже убив меня, вы не отмените того, что я сделал.

Флотского совсем перекосило.

– Это все о дрожжах?

– Да, – сказал Пракс, – конечно, о дрожжах.

– Ладно, – бросил мужчина. – Все это прекрасно, но нам надо выяснить, кто имел доступ к этому разделу.

– Что?

– К разделу, куда вы поместили данные, – уточнила женщина. – Кто мог в него войти?

– Всякий, у кого есть доступ к рабочим материалам группы, – ответил Пракс. – При чем тут это?

У мужчины загудел ручной терминал. Когда он достал аппаратик из кармана, красный огонек тревоги окрасил ему щеки румянцем, но, убрав терминал, флотский стал бледен.

– Мне нужно идти, – сказал он. – Вы здесь закончите, хорошо?

Голос звучал напряженно. Праксу показалось, что мужчину трясет. Женщина, кивнув, занялась собственным терминалом. Пракс растерянно проводил флотского взглядом. Ему почти хотелось позвать его обратно, потребовать, чтобы довел дело до конца. Дело-то важное. Его, Пракса, мученичество во имя свободы и науки. Допросчик не вправе сбежать посреди допроса. Когда дверь закрылась, Пракс обернулся к женщине, но та все таращилась в терминал. Какие-то новости касательно войны.

Она тихо присвистнула, округлила глаза. А когда обернулась к Праксу, тому показалась, что она видит его впервые.

– Данные по дрожжам, – напомнил он.

– Доктор Менг, вы должны быть осторожнее. Смотрите, чтобы это больше не повторилось.

– Что не повторилось?

Женщина нетерпеливо улыбнулась одними губами.

– Нельзя размещать данные, которые может использовать враг, в открытом доступе. Патент патентом, но кто-то их слил, и мы ведем следствие, выясняя, кто бы это мог быть.

– Но… нет, вы не поняли.

– Доктор Менг! – прикрикнула она. – Понимаю, вы не любите, когда такие, как мы, учат вас, как вести дела в лаборатории, но времена нынче сложные. Я прошу вас не пожалеть времени на поддержание гигиены безопасности, чтобы в следующий раз наш разговор не оказался менее приятным. Вы меня понимаете?

– Да, конечно…

– Вот и хорошо, – удовлетворенно, будто победила в споре, кивнула женщина. – Теперь можете идти.

Пракс растерялся. Посидел молча, ожидая разъяснений и не зная, как о них попросить. Женщина заглянула в свой терминал и снова обернулась к нему, уже с раздражением.

– Доктор Менг? Мы пока закончили. Если появятся еще вопросы, мы вас найдем.

– Мне идти?

– Да, – сказала она.

Он и ушел. Прошел по коридорам к стоянке общественных картов – как во сне. В животе было пусто. Есть не хотелось, просто где-то у него внутри, где полагалось быть боли, отчаянию, надежде или страху, надулся здоровенный пузырь. Взяв карт, Пракс доехал до станции трубы. Все прошло так быстро, что у него еще смена не кончилась. Впрочем, кончилась бы, пока он добирался бы до лаборатории, так что он отправился прямо домой.

Новостной канал в трубе показывал то самое известие, что отвлекло женщину-безопасницу, – о каких-то военных действиях. Пракс попробовал понять, но слова, пока добирались от экрана до его органов чувств, как будто теряли смысл. Пракс поймал себя на том, что пустым взглядом таращится на парня напротив, и с усилием отвел глаза. В голове застряли слова темнокожей безопасницы: «Вы можете идти».

Джуну он застал уже дома: она сидела на диване, обхватив голову руками, глаза покраснели и щеки припухли после плача. Когда он, остановившись в дверях, приветственно поднял руку, она на миг обомлела, потом вскочила, бросилась к нему, вцепилась изо всех сил. Очень не сразу он обнял ее в ответ, и они постояли, обнявшись так, как, ему думалось, никогда уже не будут обниматься.

– Мне Лесли прислала сообщение, – хрипло проговорила Джуна. – Что тебя забрали с работы. Что безопасники тебя увели. Я искала адвоката, чтобы согласился со мной поговорить. Отослала девочек к Дорианам. Не знала, что им сказать.

– Все хорошо, – сказал Пракс. – Все хорошо.

Джуна отстранилась, ища что-то в его глазах.

– Что это было?

– Я признался, – сказал Пракс. – Рассказал им… все рассказал. А они меня отпустили.

– Что-что?

– Сказали, чтобы я больше так не делал, а сейчас – что могу идти, – объяснил он. – Я совсем другого ожидал.

Глава 41 Па

– Есть быстродвижущиеся, – доложил Эванс. – Пять, подожди… семь.

– Откуда идут? – спросила Мичо, не сомневаясь в ответе. Атаки по всему Поясу уже оттянули ударные силы Свободного флота на другие конфликты, истончив оборону Паллады. Она отдала должное Холдену. Тот не собирался прикрываться от пуль ее кораблями.

– Станция Паллада, – подтвердил Эванс. – Из космоса никто не палит.

– ОТО их захватили, – сказала Лаура. – Разрешаешь огонь?

– Разрешаю, – ответила Мичо. – Оксана, маневры уклонения без команды. Покажем мудакам, как мы танцуем.

– Есть, капитан, – процедила Оксана сквозь зубы, стиснутые в сосредоточенном возбуждении. И почти сразу «Коннахт» дернулся, развернулся. По связи разнесся бессловесный боевой клич Жозепа.

Фойл назвала их «четырьмя всадниками». «Коннахт», «Серрио Мал», «Паншин» и «Солано» – самые опытные из флотилии отщепенцев. Они упали на станцию Паллада с четырех сторон, стараясь по возможности растянуть местную оборону. Марко, будь у него время, ограбил бы и Палладу: испортил бы промышленную инфраструктуру и сбежал, оставив тех, кто не мог спастись сам, надеяться на Па или умирать от голода под ее именем.

Но это если бы Свободному флоту было куда бежать.

– Двух сняла, – объявила Лаура. – Еще пять.

– Лучше раньше, чем позже, – заметила Мичо.

Скрипя и звеня напряженным металлом и керамикой, «Коннахт» отвернул и ускорился, потом отключил тягу, пошел по свободной дуге, давая размахнуться орудиям точечной обороны. Пушки у Лауры загудели, отдались дрожью в корпусе и сняли еще три торпеды на сближении в боковом дрейфе. Впереди блестел астероид, мишень, и враг, и дом десятков тысяч человек, ради которых она вышвырнула на свалку собственную карьеру и безопасность.

– Постарайся по возможности не задеть станцию.

– Стараюсь как могу, капитан, – отозвалась Лаура, не добавив ясное без слов: «Если выбирать между нами и ими, путь будут они». Возразить Мичо было нечего.

– «Паншин» открыл огонь, – сказал Эванс. – И «Серрио Мал».

– «Солано»? – спросила Мичо.

«Солано», с тех пор как Па откололась от Марко, больше всех пострадал в рейдах и стычках. Настолько, что его выбрали жертвой, сняв предварительно людей и все, что могло еще пригодиться. Он был ключевым пунктом их замысла: три ее корабля будут отвлекать и обезоруживать Палладу, чтобы оттуда, пусть и продырявив «Солано», как решето, не сумели разнести его на такие мелкие куски, падение которых не покалечило бы доков.

– Он еще слишкомдалеко, в него не целят, – ответила ей Оксана.

– Еще четыре сняла, – сказала Лара. – Эта последняя, зараза… есть!

– Капитан, – напомнила Оксана, – если мы не хотим свести интимное знакомство со станцией, пора тормозить.

– Давай, – разрешила Мичо. – Я на связь.

– Понял, – сказал Эванс. – Вижу еще одну волну торпед. И мы входим в зону действия ОТО.

Мичо вышла в эфир. В такой близости от станции светового лага не было вовсе. Все, кто мог услышать, слышал ее сразу. Странное ощущение – они успели привыкнуть к задержке сигнала. Па оценила себя в камере, а Оксана тем временем развернула корабль и включила тормозную тягу. Мичо нажала «передачу».

– Капитан «Коннахта» Мичо Па обращается ко всем гражданам Паллады. Уведомляю, что мы здесь с целью сместить лжеправительство Свободного флота и вернуть контроль над станцией ее гражданам. Немедленно эвакуируйте доки. Повторяю, ради вашей безопасности немедленно эвакуируйте портовый уровень. Мы призываем Свободный флот к немедленной сдаче без всяких условий. Если через пятнадцать минут не получим подтверждение, сохранять доки и верфь будет поздно. Спасайте себя, эвакуируйтесь.

Коммутатор выдал сигнал ошибки. Передачу начали глушить. Мичо, насколько позволяла мощность передатчика, дала усиление и закольцевала запись. Она не слишком надеялась покончить дело миром, но попытаться надо было.

Корабль снова дернулся, и жесткая перегрузка вдавила ее в амортизатор. Лаура грязно выругалась, но корабль не взорвался. Что бы там ни было, они увернулись.

– Попадание в «Паншин», – доложил Эванс. – Снаряд ОТО. На вид они ничего. «Солано» на Палладе все еще не пометили как угрозу. – Он помолчал, вглядываясь в свой монитор. – Работает.

– Спасибо, – бросила ему Мичо. – Займемся их ОТО.

– Я их уже держу, – вставила Лаура. – Пока эти торпеды не летят нам в… – Она замолчала, ушла в работу. Мичо не стала ее отвлекать.

Она такого не желала. И никогда бы не пожелала. Все это гиблое, поганое дело затевалось ради мечты о Поясе для астеров – чтобы не позволить главным силам системы себя использовать и эксплуатировать. И вот она сражается вместе с Землей и Марсом – против астеров!

Три года отвел им Санджрани. Три с половиной. А потом голод. И вот она пытается уничтожить доки главного порта, чтобы Холден открыл путь к мирам-колониям и оставил астеров за спиной. Вот на что она согласилась. Потому что надо было остановить Марко и спасти Пояс – хотя бы не нынешний, а три года спустя.

У каждого ее шага была причина, но вот куда они ее привели. Все, с кем ей в жизни приходилось сотрудничать, поначалу выглядели хорошими, компетентными и лояльными людьми. И все ее разочаровали. А она снова повторяет то же самое. Па столько раз меняла союзников, что сама уже не знала, кто она такая.

Если сейчас изменить план, отступить…

Дралась с угнетателями раньше. И сейчас дерешься с угнетателями. Слушалась своего сердца тогда и сейчас слушаешься. Ситуация меняется, но это не значит, что меняешься ты.

Блин.

– Эванс, – окликнула она. – Статус «Солано»?

– Конечно, капитан.

– Мы его контролируем?

Эванс взглянул на нее. В его круглых глазах она увидела колебание. Панику.

– Ага, телеметрия есть.

– Притормози его, – велела она, устанавливая связь с «Паншиным» и «Серрио Мал» по лучу. – Дай время прикончить оборону.

Капитан Фойл ответила первой, почти сразу за ней Родригес. Появившись в отдельных окнах дисплея, они выглядели позитивом и негативом одного снимка. У него бледная кожа, у нее темная, но оба тонкие и коротко стриженные. Изображение вздрагивало – «Паншин» и «Серрио Мал» тоже проводили маневры уклонения.

– Меняем план, – сообщила им Мичо. – «Солано» таранить станцию не будет. Припаркуемся задом и, если что полезет наружу, расплавим на фиг эпштейном.

Если судить по глазам Фойл, та была из литого чугуна. С такой за покерный стол не садись.

– Кон кве? – поджал губы Родригес. – Поздно а диффе план.

– Лучше поздно, чем слишком поздно, – ответила Мичо. – Астеры Паллады нам не враги. И я не собираюсь превращать их во врагов. Мне нужна поддержка от вас обоих. ОТО распылить. Пушки и торпедные аппараты разбить. И сенсорные установки. Эта станция нужна мне слепая и без когтей.

Минуту оба капитана молчали. Все возможные возражения Мичо слышала в собственном голосе. Она рискует операцией. Она потратит на порядок больше боеприпасов – торпед и ОТО, – чем потребовалось бы для простого сопровождения обреченного корабля. Она подвергает риску их, своих капитанов, и их команды ради сохранения станции, активно стремящейся их убить.

– Я прошу вас мне доверять, – сказала Па. Громкий хлопок возвестил о продырявившем корпус «Коннахта» снаряде ОТО. Оксана что-то крикнула насчет герметизации палубы. Мичо не отводила глаз от экрана. Пусть видят, что она тоже рискует.

– Дуи, – ответила Фойл голосом, не забывшим виски и сигар. – Ты сказала, боссманг, мы сделаем.

Родригес покрутил головой, пробормотал нецензурное и наконец устало взглянул в камеру.

– Хорошо.

Она прервала связь. Взглянув на схему огня, увидела, что Лаура уже сменила настройки. Дисплей пометил все орудия на поверхности станции красным: цели, предназначенные к уничтожению. А доки – не пометил. Эванс, выбравшись из своего кресла, заливал герметиком дыру в обшивке. Болванка прошла через рубку примерно в метре от ее головы. Па могла погибнуть. Любой из ее людей мог погибнуть. Осознав это, она как бы раздвоилась. Одна Па пришла в ужас от мысли, что снаряд мог убить Лауру, Эванса, Оксану. Другая пожала плечами – не случилось, значит, и говорить не о чем. Такая работа. Она сделала выбор, и этот выбор правильный.

Два долгих часа «Коннахт» юлил, выбивался из сил, забрасывая Палладу снарядами. Вместо задуманной быстрой и резкой атаки вышла проклятая тягомотина, игра скорее на выносливость и запасливость, чем на тактическую смекалку. «Паншин» с «Серрио Малом» поддерживали Па, лупили, куда она указывала, как молотом по наковальне. Глушилки располагались слишком глубоко даже для торпед, и Мичо каждый раз, когда изгиб астероида закрывал от нее тех двоих, пугалась, что случилась беда. Что она их больше не увидит. И правда, один раз «Паншин» вынырнул из-за горизонта с ярким шрамом на боку, без куска обшивки.

Мало-помалу вокруг доков создавалось слепое пятно. Защищенные прежде сектора пространства лишались защиты. Эванс километр по километру, а потом и метр по метру подводил «Солано», пока корабль не вышел на стационарную орбиту, требовавшую лишь небольшой подправки маневровыми.

– Они найдут способ его снять, сэр, – сказала Оксана. – Через несколько дней или несколько часов, но долго эта блокада не продержится.

– Дай мне прямую видимость с «Паншиным», Оксана.

– Сэр.

Когда Родригес снова возник на экране, он ухмылялся. Это, по крайней мере, было хорошим знаком.

– Как ваш корабль, капитан Родригес? – спросила Па, невольно отвечая ему улыбкой.

– Эса помят, побит, поимет и скучает по дому, – рассмеялся Эзио. – Пара моих в медотсеке, один в морге, но мы справились, кве си? Повыбили станции зубы и половину глаз тоже, считай сон лос чампионс.

– По-моему, да, – признала Мичо. – Но мне нужно, чтобы вы посторожили. Оттянитесь за зону действия всего, что еще может наскрести Паллада. Берите контроль над «Солано».

– В няньки переводите? – возмутился Родригес.

– У тебя обшивка драная, как обертка презерватива, Эзио. И я тебя на Титан не поведу.

Благослови бог этого парня, он, похоже, огорчился.

– Бист бьен, – сказал он. – Будем держать фронт. А вы с Фойл возьмите остатки торпед, да? Пополните запасец. Мы обойдемся кон ОТО и моей неотразимой улыбкой.

– Не могу отказаться, – вздохнула Па.

– Кве ту спустишь курок? – спросил он. – Когда мне включать движок и жечь гадов?

– Когда будешь уверен, что жжешь Свободный флот. А не людей. Лучше потеряй корабль, чем убивать гражданских. Убивать людей только за то, что они вляпались в это внутряцкое дерьмо, – это для Свободного флота. Мы не такие.

– Тут вы чертовски правы, – кивнул Родригес и отсалютовал, прощаясь. На пальцах у него была кровь.

Па навела луч на одну из тех приемных антенн, что выглядели поцелее. Проку от этого она не ждала. Даже если аппаратура хрипит, но держится, у станции не было причин отвечать на вызов. Однако ей ответили.

На мониторе возникло знакомое пупырчатое лицо. За ним просматривался прекрасный кабинет – ярко освещенный и расположенный, надо думать, настолько глубоко, что достанешь разве что ядерной бомбой или обрушив на станцию выведенный на критическую мощность реактор.

– Капитан Па, – заговорил он. – Каждое ваше решение хреновей прежних.

– Розенфелд, – поздоровалась она.

– Я понял ваш разрыв с Инаросом. Даже уважал ваше решение. Ваше обращение к Фреду Джонсону меня разочаровало. Но теперь! Марионетка в руках Крисьен Авасаралы и Эмили Ричардс. А Холден? – Он покачал головой. – Что с вами, Мичо? Вы изменились.

– Изменился контекст, – возразила она, – а я прежняя. И вот что будет дальше. Я располагаю нацеленным на доки эпштейновским двигателем. Увижу активность – расплавлю. Увижу, что хоть один шаттл или шлюпка высунули нос, – их расстреляю, а доки расплавлю. Замечу попытку повредить «Солано» – расплавлю доки. Замечу любой корабль Свободного флота в сотне тысяч кэмэ от Паллады – расплавлю доки. Вы окажетесь губернатором старой разбитой станции, лишенной возможности снабжаться или снабжать кого-либо.

– Все записано, – сухо сообщил Розенфелд.

Говорить больше было не о чем, но Па не прерывала связь. Медлила. А потом сказала:

– Воспользуйтесь.

– Простите?

– Вы – политик. Воспользуйтесь случаем. Я даю вам предлог выйти из боя. Можете сообщить Марко, что я держу вас на мушке. Вам ведь и лгать не придется. Даже разбей Марко нас всех, править системой ему не по силам. А ваш план…

– Мой план? Какой план?

– Стоять за троном. Стать реальной властью за спиной Марко. Тоже не выйдет. Он неуправляем. Он практически непредсказуем. Я вас не виню, я сделала ту же ошибку. Видела в нем то, что хотела видеть. Но я ошибалась, и вы тоже. – Застывшее лицо Розенфелда осталось непроницаемым. Мичо кивнула. – Волшебное слово знаете?

– Нет. – Его голос источал презрение. – Какое еще волшебное слово?

– Упс! Вам пора сказать «Уис», Розенфелд. Признать ошибку. Этот развернутый к вам задницей корабль – ваш шанс что-то сделать в ситуации, когда вы оказались не на той стороне.

– Ждете от меня благодарности?

– Жду, что вы позаботитесь о воде и пропитании для населения станции и о безопасности людей, пока все не кончится.

– И когда же это? – спросил он.

– Не знаю.

Она оборвала связь.

Долгую минуту Па отдыхала, держась на ремнях амортизатора и знакомых голосах и звуках вокруг. Ныли сведенные челюсти. На ключице набухал синяк – он не помнила, при каком маневре его заполучила. Мичо закрыла глаза, купаясь в происходящем. Лаура по внутренней связи обсуждала с Бертольдом, сколько осталось снарядов ОТО. Оксана с Эвансом смеялись без причины, спуская напряжение, тихо празднуя – на каком-то уровне, в какой-то мере – победу. Пахло портативной сваркой, выжигающей аварийный герметик и заваривающей пробоины в корпусе. Она была дома. Среди своих. Она вдыхала все это полной грудью.

Пискнул дисплей связи. Запрос с «Серрио Мала». Па ответила. На мониторе появилась Сюзанна Фойл.

– Капитан Па.

– Капитан Фойл?

– Родригес сказал, мы не втроем идем к Титану.

– Верно.

– На этом задании использовано много не отмеченных в спецификации средств, – сказала Фойл.

– И это верно.

– Мы уступаем им в численности и вооружении.

Это прозвучало не укором, а простым фактом.

– Мы будем не одни, – напомнила Па. – Нас поддержат.

Фойл в первый раз поступилась достоинством, позволив себе выражение лица.

– Приземки и пыльники. Кто на них рассчитывает?

– В этом деле мы вместе, – сказала Па и услышала в ответ отрывистый, как кашель, смешок.

– Пока вы идете первой, мы пойдем за вами. Выбирая легкие пути, так далеко не зайдешь. Мы тут залатались и перевязались. Если вы готовы к перегрузкам, мы тоже.

– Спасибо.

Фойл кивнула и отключилась. Па вывела на экран тактическую схему системы со всеми идущими в ней боестолкновениями. Несколько обновлений с Весты. Гонка между истребителями Свободного флота и дюжиной марсианских кораблей: силы Марко пытались окружить сам Марс. Охрана, оставленная у Цереры, преследовала четыре корабля Свободного флота. Орбитальная оборона Земли находилась в повышенной готовности, большая часть патрульных кораблей оттянулась на атаку. Все обитатели Солнечной системы участвовали в драке или следили за ней. А на краю экрана, почти за краем, почти забытые, тормозили на подходе к кольцу «Джамбаттиста» с «Росинантом», и им наперехват шли два скоростных корабля.

«Удачи, ублюдок, – мысленно пожелала она, накрыв ладонью крошечную золотую точку „Росинанта“. – Не заставь пожалеть, что я тебе доверилась».

И по корабельной связи:

– Доклад от всех постов. Нас ожидает следующая драка. Не хотелось бы опоздать.

Глава 42 Марко

– Сон койо, сон тод! – орал с экрана Мика аль-Дуджаили. – Со своим ти-ти солдатиком! Я за тобой иду тебе, Инарос. Что ты сделал с моей семьей!

Марко приглушил звук. Рядом кто-то есть, кто-то слушает. Тирады аль-Дуджаили рокотали в отдалении, а «Пелла» уже уходила от Каллисто в сопровождении полудюжины кораблей.

– Прицел есть?

Джози, не отрывая глаз от монитора, утвердительно поднял ладонь. Шли всего на одной g, но в основании черепа у Марко уже зарождалась боль. Неважно. Пусть немного поболит. Будет время что-нибудь принять, когда враг перестанет переводить ценный воздух. Кругом, на командной палубе «Пеллы», было тесно. Джози на огневом посту, Карал на связи, Мирал бормочет в микрофон, переговариваясь с кем-то в машинном. Волки. Стая хищников готовится нанести удар. Аль-Дуджаили орал что-то про месть. Что-то об измене Поясу ради славы.

– Ну, давайте заткнем мудака, – легко бросил Марко. – Залп.

Предупреждение, посланное ему в систему Юпитера, не запоздало. Земля, Марс, предательница Па, Холден. Наоми. Все его враги запалили факелы, похватали вилы и поперли на него. Марко не удивлялся. Правда, он не ожидал такой атаки со всех сторон. Единый флот налетал от Цереры, Земли и Марса, гнал на высокой тяге и часть сил Свободного флота застал врасплох. Но для Марко пространство и время были естественными союзниками. Полмиллиарда километров от Марса не одолеешь одним прыжком, а система Юпитера была территорией астеров. Астеры же означали – Свободный флот, что бы ни скулили там щенки вроде Мики аль-Дуджаили и Эйми Остман. Пока на помощь аль-Дуджаили подоспеют его союзнички с Земли, тот будет трупом, и все, кто его поддержал, тоже.

– Стреляю, – предупредил Джози.

«Пелла» зазвенела – вибрация от торпедных аппаратов и ОТО прошла по корпусу, превратив весь корабль в набатный колокол. Марко ощутил вкус этого звука – вкус льда и меди. Это было прекрасно.

– Хой, капитан, – позвал Карал. – Принято сообщение. Наши корабли запрашивают, открывать ли огонь и им?

– Да, – сказал Марко, – передай, чтобы стреляли все.

– Те, что коммт де Ганимеде, тоже? Вне эффективной дистанции, те.

Марко развернулся, чтобы обжечь Карала взглядом. Боль в мозгу усилилась. Карала он знал не один десяток лет, верил ему. А теперь в его голосе Марко послышалось сомнение. Не просто сомнение. Наглость.

– Всем. Стрелять. Пусть аль-Дуджаили расстреляет боеприпас, сбивая наши торпеды. Заткните ему грязную пасть.

– Дуи, – отозвался Карал, снова повернулся к коммуникатору и заговорил тихо и торопливо. Марко не дал себе труда вслушиваться.

Повсюду происходило одно и то же. На Весте, Палладе, Титане, станции Гигея. На верфях Тисби и на Европе. Будь цель мала или велика, враг подступал со всех сторон, воображая, что сумеет смыть Свободный флот этой волной. И да, наносил ущерб. Паллада блокирована. Веста пала. К одному только Титану неслись такие силы, каких не знала история, и он не взялся бы предсказать, насколько полной там будет победа. Это было почти не важно. Главное – он заставил их действовать. Размахнуться в гневе и страхе. Действуя по этому рецепту, вовремя не остановишься. После черепашье осторожного ответа на Земле и Марсе это стало облегчением.

Пусть идут. Пусть добиваются мелких побед. Свободный флот удержит, что можно удержать, а там, где это благоразумнее, растворится в пространстве и, описав круг, вернется, чтобы поразить оставшиеся в тылу цели. Он так и знал, что они сделают эту ошибку. Внутренние планеты за века так привыкли доминировать, что все еще грезили о победоносной войне. Марко был умнее. Войны не выигрывают и не проигрывают. До сих пор – до него! – Земля и Марс рассчитывали на мирную жизнь, потому что все насилие, обрушиваясь на Пояс, обратно не возвращалось. Сами виноваты. Пусть пеняют на собственную близорукость. Они свой век побед отжили. Теперь он позади. И этот пароксизм, задуманная ими великая битва, обещала впереди тысячу таких же.

Пояс примет удар. Но никогда больше он не будет терпеть, не давая сдачи. Вот в чем его победа.

– Первая волна сошла, – сообщил Джози. – Все наши торпеды сняли, попаданий нет. Попробуем еще раз?

– Нет, – сказал Марко. – Ждем. Пусть решат, что справились. Додавим потом.

– Бьен, – бросил Джози.

Карал забормотал в микрофон, передавая приказ. Корабль, и прекратив огонь, не затих. Так только казалось. Марко вытянул шею, покрутил, снимая напряжение, но напрягалось все тело, устремляясь на аль-Дуджаили. Он уже уничтожил Фреда Джонсона собственными руками, а теперь все фракции АВП, у кого хватило глупости последовать за землянином, увидят, что посеяли. Он вывел тактическую схему. Восемь вражеских кораблей под главенством «Торнгарсука» аль-Дуджаили рассыпались, чтобы невозможно было снять два одной торпедой, но слишком далеко не расходились, оставляя возможность поддержать друг друга огнем ОТО. Аль-Дуджаили, хоть и бушевал, и плевался ядом, головы не потерял.

«Пелла» с шестью другими кораблями, выведенными Свободным флотом с верфей Каллисто, образовали сферу с более обширной поверхностью. Пока их превосходили в числе, но от Ганимеда разгонялись еще десять – их не придется долго ждать. Марко ухмыльнулся.

– Снизить до четверти g, – приказал он. – Кораблям с Ганимеда передать, чтобы координировались при торможении и были начеку. Если враг будет выжидать, мы превзойдем его в числе. Если атакует сейчас, готовьтесь к развороту. Заставим их разбить строй.

– Бьен, – отозвался Джози. – абер… они стреляют.

– Пошел! – рявкнул Марко, жалея, что «Пелла» не подчиняется ему, как рука или нога. Что ее нельзя отвести из-под удара одним усилием воли.

– На четверти? – захлебнулся Карал, и тогда Марко, взревев, перехватил управление. «Пелла», подчиняясь команде, рванулась вперед, толкнув его в спину. Корпус скрипел и стонал, но Марко видел, что Джози вводит задачу артиллерии, слышал великий и славный гром орудий, отслеживал дуги снарядов ОТО, на таком расстоянии еще не несущие настоящей угрозы, но заставляющие врага рассеяться. А потом пошли торпеды. К ним присоединились выстрелы с других кораблей. И совсем вдалеке, но приближаясь, вычертились линии торпедной атаки кораблей с Ганимеда. Все они нацелились на врага. Огонь, металл и кровь. Это было как счастье. Как музыка.

Он изгибал курс «Пеллы», выводя одни маневровые на сто процентов, другие на ноль, с восторгом ощущая изменение тока крови по жилам и боль от удерживающего его амортизатора. Кто-то кричал, но Марко уже не слышал. Битва! Слава, победа, власть!

Пришел сигнал о сближении, и ОТО «Пеллы» заработали автоматически, окатив вражескую торпеду струями сходящихся линий. Марко расхохотался. Другие его корабли, уловив мысль лидера, разворачивались к «Торнгарсуку». Один из кораблей аль-Дуджаили просчитался, принял в борт торпеду ганимедских и смялся, выпустил воздух. Одному кораблю Марко торпеда сбила маневровый, и теперь три вражеских подминали его огнем ОТО, как лев подминает раненую газель. Даже в этот миг потери и ярости Марко испытывал радость битвы.

Бой был некрасивым, зверским, прямым. Теперь не до хитроумных решений, не до элегантных ловушек. Рукопашная, удар за удар, пока кто-то не свалится. Вот что выводило человечество на поле битвы с камнями и палками в руках, заставляло избивать друг друга, кровь за кровь, пока не останется один победитель. И этим победителем будет Марко. Свободный флот, а остальных к черту. «Торнгарсук» погиб последним, выплясывал под огнем ОТО, между тем как аль-Дуджаили орал по радио грязные оскорбления. А потом перестал. Потух, потерял тягу и взорвался. На миг стал сам себе маленьким солнышком. Марко откинулся в кресле, только теперь спохватившись, что не помнит, сколько времени провел под перегрузкой. На тактической схеме удирали два вражеских корабля. Он не заметил, как они ушли, но случилось это не сейчас – стрелять по ним было поздно. Они удалялись и разгонялись с каждым вдохом. Улыбнувшись, Марко ощутил вкус крови на губах. Он прикусил щеку. Когда, тоже не помнил.

Сознание понемногу расширялось. Он уже воспринимал не только монитор и свое тело в амортизаторе. Где-то звучал сигнал тревоги. Пахло дымом и средствами пожаротушения. Бившаяся в голове боль неприятно напомнила о себе, пальцы как будто только что вправили после вывиха. Марко оглядел рубку. Джози, Мирал, Карал – все смотрели на него. Он поднял кулак.

– Победа!

И зашелся кашлем.

* * *

Но победа далась дорого. Группа поддержки с Ганимеда лишилась двух кораблей – команда погибла, остались обломки. Из группы с верфей Каллисто три судна нуждались в ремонте. На «Пелле» отказала регенерация воздуха – неприятно, но мелочь. Однако и она заставит на несколько дней застрять на верфи для ремонта и проверки. Блюдолизам Джонсона из АВП пришлось хуже, их больше погибло, но много таких побед Марко себе позволить не мог.

Да еще пришлось вытерпеть оскорбительную лекцию Нико Санджрани.

– Это надо прекратить, – говорил с экрана крошка- экономист. – Все больше страдает инфраструктура, и с каждым отказом становится все труднее – все невозможнее – наладить ее заново.

Марко в своем кабинете, отжатом у Каллисто под командование Свободного флота, откинулся в кресле и закрыл глаза. Сообщение было передано тщательно зашифрованным, источник и пути передачи скрыты наслоениями математики. Одно он знал наверняка: Санджрани настолько далеко, что световой лаг и мощность оборудования не позволяют поговорить в реальном времени. За что Марко был глубоко благодарен.

– Могу переслать аналитику, – нудил Санджрани. – Но положение сейчас хуже цифр. Хуже. Прекратить надо, чего бы это ни стоило. Если вскоре не начать строительство независимой экономики обмена – а под «скоро» я понимаю «недели или месяцы назад», – весь проект придется выдумывать заново. Возможно, нам вовсе не удастся уйти от валюты, основанной на обменной системе внутренних планет, и тогда, какой независимости ни добейся, она будет ограничена финансовой системой внутренних планет, от чего мы в первую очередь хотели избавиться.

У Санджрани был усталый вид. Измученный. Пепельный оттенок кожи, глаза запали. Учитывая, что он забился в норку подальше от поля боя, это очень походило на актерство. Марко остановил запись – оставалось еще двадцать минут – и составил ответ. Короткий.

– Нико, – мягко сказал он. – Вы приписываете мне слишком большие возможности. Никто из нас не властен прекратить зверства, на которые идут Земля с Марсом и их заблудшими союзниками в попытке остановить нас. Когда внутряки поднимут руки и оставят Пояс в покое, у нас появится власть с этим покончить. До тех пор мы можем только защищаться или оставить свой народ на смерть. На это я не пойду и знаю, что вы не пойдете тоже.

Вот так. Тридцать секунд ответа на тридцать минут алармистских завываний. Вот что такое эффективность. Он отослал ответ по тому же кружному пути, просмотрел последние известия – бой у Титана шел второй день, принося обеим сторонам тяжелые потери, и рано было судить, кто побеждает, а кто проигрывает, – и рабочие рапорты по своим кораблям: «Пелла» готова к взлету, но эскорта придется ждать минимум трое суток, – а потом заставил себя встать и потащился в комнату совещаний.

Что бы ни располагалось здесь раньше – мастерская, помещение безопасности или склад, – теперь здесь собирался военный совет Свободного флота. Карал, Вингз, Филип, Сарта с «Пеллы». Капитан Листер с «Серебряной монеты», капитан Чу с «Лины». Они расселись в креслах с белой обивкой, мундиры придавали всем официальный вид. Все встали и отсалютовали Марко. Кроме Филипа, тот кивнул, как сын отцу.

– Спасибо, что собрались, – заговорил Марко. – Надо обдумать планы. Это нападение нельзя оставить без ответа. Надо контратаковать, показать внутрякам, что нас не запугаешь. Показать силу.

По комнате прошел согласный ропот, хотя расслышать никого не удалось. Главное – все держали строй.

Кроме, к его удивлению, Филипа.

– Опять? – спросил сын. – Последний широкий жест вышел на славу, кве?

Марко окаменел. Гнев в голосе Филипа – не просто гнев, презрение – стал для него пощечиной. И все присутствующие замолчали, застыли.

– Хочешь что-то сказать, Филипито?

Тихий, сдержанный голос Марко был полон угрозы. Но Филип не захотел ее услышать.

– Да, кое-что. Мы об этом уже говорили, да? Уходили с Цереры – собирались показать силу. Контратаковать. Нагнать на них страху. Мы это уже делали и собираемся повторить. – Филип раскраснелся, дышал часто и тяжело, как после бега. – Только прошлый раз были не эса койос ла, нет? Тогда были Доуз, Розенфелд и Санджрани. И Па, да? Внутренний круг. Сердце Свободного флота. Участники плана.

– Ты устал, Филип, – сказал Марко. – Иди отдыхать.

– Что изменилось с тех пор, как ты говорил это в последний раз? – спросил Филип. – Ответь.

Ярость поднималась из груди Марко, наполняя голову горячими испарениями. Он чуял их, так пахнут горящие химикаты.

– Хочу знать, я. – Голос Филипа дрожал. – Прошлый наш план. И тот, что до него. Который план был настоящим? Этот? Или мы просто падаем, притворяясь, что так и задумано?

Марко улыбнулся. Когда он шагнул к сыну, тот закрылся, как от удара. Стиснул зубы. Сжал кулаки. Марко взъерошил ему волосы.

– Ох уж эти мальчики, – обратился он к остальным. – Вечные истерики. Капитан Чу, мы хотели бы услышать ваш рапорт.

Чу откашлялся.

– Мы имеем на выбор несколько целей, – начал он, выводя файл со своего терминала на большой экран. – Выбор зависит от общей стратегии.

Филип побелел, выпятил подбородок. Чу перечислял предложения и планы, указывал на экран. Марко не сводил глаз с сына, и пусть себе остальные делают вид, что идет обычное совещание. «Ведешь себя как ребенок, с тобой и будут обращаться как с ребенком. Сконфузишь меня – я отвечу тем же».

Филип проглотил слюну, развернулся и вышел, развернув плечи и высоко держа голову. Когда дверь закрылась, Марко рассмеялся – громко, чтобы Филип наверняка услышал.

И повернулся к экрану на стене.

– В вашем списке нет Тихо, – заметил он. – Почему? Чу взглянул на экран и снова на Марко.

– Вы хотите взять Тихо?

– Почему бы и нет? – ответил Марко. – Сейчас что происходит? Внутряки натравливают нас друг на друга. Вынуждают убивать своих. Астеры дерутся с астерами, а чего ради? Нам никогда не взять верх над Землей и Марсом. Им никогда не увидеть в нас людей. Но Эйми Остман? Карлос Уокер? Эти должны быть на нашей стороне. И были бы, не застрянь они в прошлом, которое прошло, прошло, прошло. Так?

– Как скажете. – Чу кивнул, но остался угрюм.

– Тихо всегда была самоцветом Пояса. Она для нас источник гордости и символ успеха. Потому-то Фред Джонсон и засел там на столько лет. А теперь еще один землянин вообразил себя спасителем бедного отсталого Пояса. С какой стати нам оставлять Джеймсу Холдену то, что никогда ему не принадлежало? – Марко улыбался, роняя слог за слогом. – Станция Тихо. Соберем сколько возможно кораблей и рванем к нему, не дав внутрякам перегруппироваться. А на Тихо, дождавшись нас, поднимут восстание и вышвырнут Холдена из шлюза, гарантирую.

Листер кашлянул.

– Но «Росинанта» сейчас нет на Тихо.

Марко насупился. Сердце кольнула иголочка смятения.

– Что?

– Лос ду ледовоз, мы послали за Остман. «Джамбаттиста». Идут без опознавательного, но мы подобрались поближе и сняли характеристики дюзового следа сопровождающего корабля. Эса ест ла «Росинант».

Стало тихо. У Марко по загривку поползли мурашки. Он столько лет исподтишка следил за Наоми, где она, что делает, а теперь она с любовником ускользнула без его ведома. Это походило на угрозу. На ловушку.

– «Росинант», – заговорил он, тщательно выговаривая слова, – сопровождает старую разбитую лоханку Остман?

– Похоже на то, – кивнул Листер.

Что-то было не так с составом воздуха. Марко не хватало кислорода. Частило сердце, частило дыхание.

– Куда они направляются?

Глава 43 Холден

С инерцией была проблема. И с локацией тоже.

Такой тяжелый корабль, как «Джамбаттиста», трудно разгоняется и тяжело тормозится. Масса и первый закон Ньютона причиняют массу неудобств. Корабль уже начал торможение к вратам кольца, изливая энергию и реактивную массу, чтобы выйти на соответствующую орбиту. Зная эти данные: куда он направляется и как быстро сбрасывает инерцию, – скоростные истребители практически безошибочно могли вычислить, когда и где он окажется.

Расчеты Холдена строились на неизвестности. Сколько g выдержит «Джамбаттиста» при торможении? Сколько суденышек в его обширном брюхе развалится от нагрузки? Холодные уравнения скорости, передачи энергии и относительного движения давали идеализированные кривые для любых сценариев, но опыт добавлял к ним вечное и неизменное «если чего не случится, а тогда черт его знает».

– Попробуй угадать, Алекс, – попросил Холден. – Чего нам ждать?

Алекс пригладил ладонью редеющие волосы и беспомощно фыркнул. В камбузе пахло ромашковым чаем и корицей, хотя в руках у Наоми и Клариссы не было чашек. «Роси», держась вровень с «Джамбаттистой», тормозил примерно на полутора g. От этого Холден чувствовал себя усталым, хотя уставать было не с чего.

– Будь я на их месте, – сказал Алекс, – я бы стрелял на опережение. Рассчитал бы тормозной путь так, чтобы выйти к кольцу прежде этого здоровенного ублюдка. Свел бы корабли вместе на случай атаки при прохождении. Набросал бы торпед, разогнав их своей скоростью, и надеялся бы, что хоть сколько-то попадет. Когда я проскочу, мои торпеды отстанут, так что я вполне могу поберечь порох, пока не погашу остатки скорости. А потом вернусь, чтобы прикончить то, что пережило первый заход.

– Правдоподобно, – согласилась Наоми. – А на нашем месте что бы ты сделал?

– Со всех ног спешил бы к кольцу, – уже быстрее заговорил Алекс. – Заставил бы их спешить вдогонку, чтобы круг, по которому они станут возвращаться, вышел пошире. Потом воспользовался бы окном, уж какое будет, чтобы забросить во врата Бобби с ее группой, оставил ее заниматься рельсовыми и засел бы в медленной зоне, предоставив ей прихватывать тех ублюдков на обратном пути.

– Незавидная задача – сохранить «Джамбаттисту», когда те вернутся, – вставила Кларисса. – Их двое, мы в одиночку. А мишень большая.

– Понятно, – заключил Холден. – А что с их дюзовыми выбросами? Если попробуют затормозить в нас, угроза серьезная?

Алекс покачал головой.

– При той скорости, что мы наблюдаем, если попадем в их хвост, окажемся беспомощней котят.

Кларисса очень тихо и спокойно спросила:

– Миссия самоубийственная?

Алекс посерьезнел.

– Ну, э… тогда да, паршиво будет.

– Если поломаем «Джамбаттисту» слишком резким торможением, – заговорила Наоми, – все равно сможем атаковать отсюда. Первую волну сбрасываем еще до ворот. Почему бы отсюда же не отправить и вторую? Команда на ледовозе должна быть немногим больше, чем когда-то на «Кентербери». Будет нужно, эвакуируем их на «Роси».

– Если поломка не помешает выбросу шлюпок, – уточнила Кларисса. – Тогда нам с Наоми придется вылезать с резаками, высвобождать барахло Бобби, а атакующие тем временем вернутся, и у всех случится неудачный денек.

Странно было слышать излюбленную фразу Амоса, высказанную ее голосом. Впрочем, эти двое много времени проводили вместе. Так что не так уж и странно.

Холден погладил ладонью прохладную столешницу. На плечах лежала тяжесть перегрузки.

– Я поговорю с Бобби и Амосом. Они там. От них все и зависит. Пока убери торможение, поплаваем до последней минуты в невесомости, а потом нажмем на тормоза, как черти. Пусть за нами погоняются.

– Трудненько будет уговорить астеров, – напомнила Наоми. – Наши – не фанаты перегрузок.

– Предложи им на выбор принять торпедный удар – глядишь, и согласятся.

– Пожалуй, – пожала плечами Наоми.

Потом потянулись часы. Хорошо бы поспать, но не было возможности. Холден зашел в тренажерку и налегал на эспандеры, пока боль в мышцах не прогнала мысли о настигающих кораблях. Но едва вышел, мысли нахлынули заново. В кого будут целить: в «Джамбаттисту» как в большую мишень или в «Росинанта» как в более опасного? Сработает ли план по захвату Медины? Успеют ли они? Что будет делать Свободный флот, если сработает, что – если провалится?

Если они победят, откроют путь в миры-колонии, что это будет означать для астеров, для Земли, для Марса? Как пойдет история человечества, если Свободный флот их разгромит? Предчувствия рождали страх и тревогу, переходили в нетерпение и вновь в предчувствия. Обычно Холдену в «Роси» было удобно, как в старой рубашке. Под пушками становилось тесно. Ощущалась клаустрофобия. Не удавалось забыть, как забывалось обычно, что они – просто металлический пузырек с воздухом в невообразимо огромной пустоте.

Наоми разыскала его в каюте, куда он вернулся из тренажерки. Она убрала волосы с лица, стянула сзади, а глаза смотрели спокойно и серьезно.

– Я тебя искала, – сказала она.

Он великодушно махнул рукой.

– Разрешаю присутствовать.

– Ты нормально держишься?

– Не знаю. Да? – Он беспомощно развел руками. – Не понимаю, почему этот раз так тяжело дается. Мне же не впервой начинать войны.

Она горестно и сочувственно усмехнулась. Пролетела через комнату, поймала захват, позволявший через плечо Холдену заглядывать в монитор. На экране приближались два вражеских корабля. Были отмечены «Джамбаттиста» и «Роси». Выделялась красным зона начала торможения. Белой линией «Роси» показал направление ожидаемой им атаки. Первой атаки. Насилие, сведенное к скупой и четкой графике.

– Эту начал не ты, – сказала Наоми. – Это Марко.

– Возможно, – согласился Холден. – Или Дуарте. Или протомолекула. Или Земля с Марсом – тем, что последние два столетия плевать хотели на Пояс. Я уже ничего не знаю. Вроде бы понимаю, что буду делать в ближайшие… не знаю, пять минут? Может быть, десять. Потом все мутно.

– Хватит и ближайшего, – утешила Наоми. – Пока видишь следующий шаг, можешь пройти весь путь.

Она положила ему на плечо теплую ладонь. Он переплел ее пальцы своими и обнял, когда Наоми подтянулась к нему. Простой маневр, они проделывали его миллион раз. Долгая практика обыденной интимности.

– Я все думаю, можно ли было без этого. Столько прошляпили возможностей поступить по-другому. Вдруг сумели бы не допустить?

– Мы – это ты и я или человечество?

– Я думал о человечестве. Но ты и я тоже. Если бы ты убила Марко, когда вы с ним были подростками. Если бы я сдержал норов и не вылетел бы со флота. Если бы… не знаю. Если бы не случилось что-то из того, что привело нас сюда, ничего этого могло и не быть.

– Не могу себе представить.

На экране приближались два вражеских корабля, и красная зона жесткого торможения приближалась тоже – не так быстро.

– Только мне все же кажется – случилось бы, – продолжал Холден. – Если бы не я и ты, не Амос и не Алекс, если бы не «Роси», нашелся бы кто-то другой или что-то другое. Пояс выжимали не по моей и не по твоей вине. То, что создало протомолекулу, оно не из-за нас с тобой ее в нас швырнуло.

– Похоже, мы были одиночными клетками.

– Правда ведь? По мелочи могло что-то измениться, но… в общих чертах то же самое.

– Эта обычная беда с делами, которые нельзя переделать заново, – сказала Наоми. – Никогда не знаешь, как бы пошло, поступи ты по-другому.

– Да. Зато можно сказать, что, если не поступить по- новому, что-то повторится. Снова и снова, раз за разом, пока кто-то не сменит правила игры.

– Например, протомолекула?

– Она ничего не изменила, – возразил Холден. – Вот они мы, действуем, как действовали всегда. Разве что поле боя стало просторнее. И стороны кое-где поменялись местами. Но этим дерьмом мы занимались с тех пор, как первый парень обколол гальку.

Наоми подтянулась еще ближе, подпихнула голову ему под плечо. Наверное, и это люди проделывали с зари времен, разве что не в свободном падении.

– Ты переменился, – сказала она. – Тот, с кем я познакомилась на «Кентербери», не сказал бы, что это дело каждого. Что в счет идет каждый поступок.

– Ну… с тех пор в меня многие стреляли.

– И ты немножко повзрослел. Это хорошо. Я тоже подросла. Мы оба продолжаем. Тут остановиться невозможно. Пока ты жив.

– М-м, – промычал Холден и спросил: – Так что, тебя такие вопросы не волнуют?

– О природе истории? Нет, не волнуют.

– А почему?

Движение пожавшей плечами Наоми он ощутил привычно, как будто сам пожал плечами.

– Я знаю, что у меня в ближайшем будущем. Ко мне в зад прутся два вражеских корабля, готовых убить меня и людей, которых я люблю, как никого в жизни не любила. И, если сумеют, мой злобный экс-любовничек перемелет человеческую цивилизацию и ввергнет систему в новые темные века.

– Да. Он засранец.

– Угу.

* * *

Они ждали и знали, чего ждут. От этого сближение не становилось менее пугающим.

Алекс вывел «Роси» прямо под нос «Джамбаттисте», только-только чтобы не расплавить его выхлопом, но с надеждой, что на такой дистанции сумеет остановить вражеские торпеды до удара. Два обращенных к ним дюзовых выброса горели звездами – неподвижно и ровно. Холдену припомнилось, как он мальчишкой в Монтане учился принимать бейсбольную подачу. Как мяч, летящий прямо на него, казался застывшим. Здесь было то же самое.

– Положение? – спросил он.

– Шестьдесят три секунды до дистанции поражения, – доложила Наоми. – «Роси» за ними следит.

Холден выдохнул. Капитан «Джамбаттисты» уверяла, что больше трех с половиной g ее корабль не выдержит – на них они и шли. Враг тормозил чуть ли не на восьми, но все равно двигался настолько быстро, что зону поражения проскочил бы за долю секунды.

– Сорок, – сообщила Наоми и закашлялась.

Ее мучительный кашель напомнил Холдену о тяжести в собственной глотке. Пожалуй, надо было все-таки прибегнуть к соку. Кольцо врат позади различалось уже невооруженным глазом. Самый маломощный телескоп показал бы жуткую, почти органическую структуру его подвижного, но стабильного обруча. Сигнал, просачиваясь сквозь жалкие тысячу километров его диаметра, разбивался, как увиденная из-под воды океанская волна, – те же радио, световые и электромагнитные спектры, только странно искаженные. А за ним ждали готовые убивать рельсовые пушки.

– Начинаю думать, что наш план не из лучших, – заметил он.

– Пять секунд. Четыре…

Холден напрягся. Без всякой пользы, но удержаться он не мог. Огненные плюмажи врага в наружных камерах выросли, уплотнились, набрали яркости, а потом вдруг в мгновение ока пропали, и «Росинант» под ним вздыбился, швырнул в гель амортизатора, как при падении с лестницы. Ударил оглушительный гонг – звенел корабль. В секундном смятении Холдену подумалось, что враг опрокинул их, что они сейчас перевернутся.

«Роси» выровнялся. Грубо, требовательно ревела сирена.

– Что у нас? – выкрикнул Холден.

– Не знаю! – прокричала Кларисса. – Тоже ничего не успела разглядеть. Хотя… так, похоже, мы проглотили пару болванок ОТО или… нет, постойте. Не может быть.

Сирена смолкла. Навалилась почти зловещая тишина. Должно быть, тряхнуло их не маневровым, когда «Роси» шарахнулся с дороги, а попаданием. Может, их воздух уже выливается в пустоту.

– «Не может быть» не годится, Кларисса. – Он постарался перевести свою панику в шутку. – Попробуй убедить меня, что мы не умираем.

– Ну, потрепать нас потрепало, – отозвалась Кларисса. – Я думала, ОТО, но… нет. Мы сняли торпеду совсем рядом, зацепило обломками.

– Они выпустили четыре торпеды в нас и две в «Джамбаттисту», – уточнила сзади Наоми. – Мы сняли все, но оба корабля пострадали. Жду полного доклада от Амоса.

«В мгновенье ока», – думал Холден. Эта мгновенная встряска – все сражение, неуловимое для человеческого глаза. Он не знал, ужасаться или восхищаться. Пожалуй, здесь нашлось бы место для того и для другого.

– Словом, пока не умираем, – подытожил он.

– Во всяком случае, не быстрее обычного, – согласилась Кларисса. – Мне надо будет поменять несколько датчиков и при первой возможности заткнуть пару дырок в корпусе.

– Алекс? – позвал Холден. – Как там у тебя?

– Кровь из носу течет, – обиженно доложил Алекс. Как будто разбитый нос – это для детишек, а взрослому не прилично.

– Извини, но я скорее про корабли, пытающиеся нас убить.

– Ах, да. – Алекс хлюпнул носом. – Первое окно, о котором я говорил, закрылось. Теперь, если чем в нас и швырнут, собьем легко. А они, похоже, идут на прежней тяге.

– Сколько это дает нам времени?

Алекс снова хлюпнул.

– Мы выходим к кольцу через неполный час. Если наши маленькие друзья погонят прямо к нам, не меняя тяги? Тогда шесть с половиной часов. Если пойдут по кругу, чтобы выйти на нас под другим: углом, чуть больше.

– В лучшем случае?

– Восемь, – сказал Алекс. – При самом оптимистичном сценарии нам надо протащить всех наших в кольцо под защиту нашей новехонькой, с иголочки рельсовой артиллерии за восемь часов. Семь ближе к реальности. Если шесть, не стоит и потеть.

– Амос говорит, их немножко побило, потеряли только кусок обшивки на грузовой палубе и с полдюжины шлюпок, – встряла Наоми. – Бобби называет это победой, и они уже стягивают первую волну.

От трех с половиной g вместе с яростной самозащитой «Роси» у Холдена ныли челюсти и спина. Он слабо представлял, каково приходится Наоми и астерам на «Джамбаттисте». В том числе группе первой волны, которую Бобби сейчас поведет в глотку врагу. Первая волна – вывести из строя рельсовые пушки, вторая – закрепиться на Медине. К тому времени он, может быть, сообразит, что делать дальше.

Если не выйдет, они попытаются уберечь «Джамбаттисту» с войском АВП на нем, пока не придумают какого- нибудь выхода.

Кольцо врат вырастало в объективах, корабли рядом с ним уже казались карликами. Тысяча километров от края до края, а за ним жуткое внепространство медленной зоны, другие врата и тринадцать сотен миров – бесхозное имущество галактической империи, доставшееся человечеству.

Наоми была права. Все равно, служат ли они великому ходу истории или расхлебывают последствия отдельных поступков отдельных, разрозненных индивидуумов. В любом случае действовать им придется одинаково.

«Джамбаттиста» вышел в низшую точку траектории и отключил двигатель. «Роси» сделал то же несколькими секундами позже, но за это время бока гигантского корабля успели разъехаться, выбросив тысячи крошечных, как споры грибов, суденышек, заметных лишь тогда, когда они заслоняли звезды. Рядом с кольцом они выглядели пылинками. Кольцо невольно виделось Холдену огромным бельмастым глазом, слепо таращившимся на Солнце – отсюда лишь чуть более яркую звезду среди миллиардов других.

На его мониторе высветился запрос на связь. Вызывала Бобби Драпер. Холден ответил, на экране появилось ее лицо. Маленькая голова без шлема над широкими плечами силового скафандра. За ее спиной переговаривались по-астерски – так торопливо, что Холден ни слова не понял.

– Первая волна готова, – доложила Бобби. – Разрешение на выход?

– Разрешаю, – подтвердил Холден. – Только, Бобби… Правда, правда, не погибни там.

– Никто не живет вечно, сэр, – сказала Бобби, – но, если это не в ущерб заданию, постараюсь выжить.

– Спасибо.

Сначала по одному, потом разрозненными группками стали загораться слабенькие химические ракеты. Все они вместе взятые не сравнялись бы с реактором «Роси», да им и не нужно было. Всей их жизни – от кольца до станции в центре медленной зоны. Большинство и столько не проживет. Лишь на одном из них Бобби, Амос и их десант. На глазах у Холдена шлюпки стайкой слетков выстроились в плотный строй, поймали воображаемый тактический ветер и начали разгон к вратам.

И сквозь них.

Глава 44 Робертс

Она знала заранее. Еще до того, как из Якульского вытянули конкретные сведения, она знала: что-то будет. Это чувство было как неотвязный дурной сон. Предчувствие или просто страх, просачивавшийся наружу всякий раз, когда у нее появлялось что-то важное, и слишком явственно представлялось, каково будет этого лишиться. Узнав, что война идет на Медину, Робертс испытала что-то похожее на облегчение. Хоть знала теперь в общих чертах, чего боится.

От страха малые перемены казались большими. Узнавая от Якульского об изменениях в рабочем графике, Робертс против воли толковала каждое новшество, как карту Таро. Отложили на месяц поиск причины падения сигнала внутри барабана – видимо, капитан Сэмюэль не считала его важным для обороны. Передвинули поближе переоборудование водоснабжения при микрогравитации – запасаются дополнительными мощностями на случай, если пострадает жизнеобеспечение. Целый день устанавливали запасной лазерный передатчик – чтобы не терять связи по направленному лучу с Монтемейером и прочими советниками и охранниками Дуарте на станции чужаков. Все, что вписывалось в ее представления о подготовке к силовому конфликту, как бы оправдывало ее страхи – и чем больше находилось им оправданий, тем легче было находить новые подтверждения.

Она была не одна такая. Всех в ее бригаде мучили те же ужасы. Якульский теперь отлучался чаще, чем присутствовал, не надзирал за ходом работ, а только раздавал задания и спрашивал потом, выполнено ли. А после смены уходил рано, даже не подыскивая предлога, кроме «дела не ждут». Салис стал больше пить, выходил на смену похмельный и злой, а в конце рабочего дня неохотно возвращался к себе. Вандеркост… ну, после ложной тревоги с кротом Вандеркост словно усох. Не телом, а тем, как шел по жизни. Стал опасливым и скрупулезным, втянулся в домик, как улитка. Раз, вскоре после известия, что к вратам Сол гонит ледовозная баржа, они сидели в баре, и какая-то молоденькая койя, напившись вдрызг, разоралась, что колонисты на планетах не заслужили ни помощи, ни внимания. «Если им не нравится такое обращение, не надо было обходиться так с нами», и «Они ничем не лучше Марса, разве что не запаслись камнями», и «Пусть заглянут поколений через пять, может, к тому времени сравняемся». Вандеркост поспешно допил и смылся, не попрощавшись. Он теперь шарахался от любой политики, даже такой, с которой все соглашались.

А Робертс все же нуждалась в компании. Когда появилось слишком много утечек и слухов, капитану Сэмюэль пришлось выступить с объявлением: «Вражеские корабли из числа фракций АВП, выделившихся из Свободного флота, посылают большой грузовой корабль с сопровождением. Их намерения нам неизвестны. Свободный флот отправил в поддержку Медине истребители, но при таком накале боев в системе смог выделить лишь минимальные силы…» Робертс немного полегчало. Теперь, по крайней мере, можно было говорить об этом в открытую, а не выкручивать украдкой яйца Якульскому.

Когда враг подошел к дальней стороне кольца, на Медине остановились все работы. Расписание действовало, списки и рапорты никуда не делись, но враг был у ворот. Якульский не явился к разводке сообщить им о задании на день, и даже свобода представлялась зловещей. Они перебрались в бар, где экраны на степах передавали известия местной службы безопасности, – как выяснилось, свежайшие новости по осаде станции Медина.

Схемы расположения вражеских кораблей и защитников из Свободного флота. Аналитика: кто такие Эйми Остман и Карлос Уокер, и почему они не присоединились к Свободному флоту. Подтверждение, что кораблем эскорта оказался «Росинант» Джеймса Холдена. Пиво. Сухой тофу с порошковым васаби. Чувство товарищества. Так дружно болеют за футбол, с той разницей, что жили они в смоляном домике и проигрыш означал не одну смерть. Обещанные Свободным флотом свобода и независимость балансировали на булавочной головке.

– Попали? – задыхаясь, спрашивал Салис. – Мы их убили?

Робертс дотянулась через стол к его руке, пожала, ожидая обновления. Поступления свежей информации. В ее жесте не было ни романтики, ни даже сексуального приглашения. Просто иначе она не могла выразить надежды, и страха, и, черт бы их побрал, всего разом. На другом конце зала три дюжины человек – если не больше – всматривались в грубые смутные картинки, поступающие из-за врат. Если бы передача шла не в реальном времени, их бы почистили, чтобы не ощущалось жуткой чуждости кольца. Но рваное, искаженное изображение сейчас было лучше, чем чистенькое потом.

Полыхнул огнем «Росинант». Весь зал затаил дыхание. Ждали. Но когда вспышка померкла, враг никуда не делся. Салис грязно выругался и выпустил ее руку. Корабли Свободного флота уже исчезли с экрана, унесенные в темноту тем разгоном, который взяли, силясь перехватить «Джамбаттисту» и «Росинанта» перед кольцом. А толку-то хрен с маком.

– Эс бьен, эс бьен, да? – заговорил Вандеркост. – Стреляли, подбили их. Тут главное – заставить их торопиться. Чтоб забыли об осторожности.

– Неизвестно, что у них на том корабле, – сказала Робертс. – Что угодно может быть.

Вандеркост покивал, взял двумя пальцами комочек тофу, сжал, раскрошил.

– Что бы ни было, мы будем шпиговать их снарядами рельсовых, пока в пыль не перемелем. – Он выставил перемазанный зеленым палец, словно показывая – в какую пыль. Робертс кивнула натянуто и быстро, словно носом клюнула.

– Дуи.

Ей хотелось в это верить. Необходимо было поверить. На экране туша ледовоза застыла в неподвижности относительно дальней стороны кольца, там, где рельсовые пушки еще не могли ее достать. Стало быть, знают о защите и не высовываются. Жаль.

– Что они делают? – Салис не ждал ответа. На экране вокруг ледовоза расцвела сотня новых звезд, мерцающих, неверных. И тысяча. И вдвое больше. Что-то внутри Робертс отшатнулось, шарахнулось от самой себя.

– Me скопар! – выдохнула она. – Это все двигатели?

Светящиеся точки сдвинулись все разом. Рой огненных ос взвихрился и по кривой устремился в кольцо врат, в их пространство. В ее пространство. Здесь и там мигали и гасли огоньки, одна из тысячи трепыхалась и гибла, но остальные клубились, обтекали друг друга, курсовая система обсчитывала расположение – их, станции чужаков, Медины, колец.

У рельсовых пушек были слепые пятна. Не за укрытиями: кроме самой Медины, в медленной зоне не за чем было укрыться. Но снаряд рельсовой пушки не останавливается, прошив крошечный кораблик атакующих. Враг, сумевший занять позицию между рельсовой и кольцом или Мединой, окажется в безопасности. Во всяком случае, пока не приблизится на расстояние выстрела ОТО или торпед с Медины. Рой, подобно тому как железные опилки отмечают магнитное поле, высвечивал определенные геометрией и тактикой линии. Вернее, большая часть роя. Кое-кто отбивался, тех уносило в бездну, они уже никому не угрожали. А вот остальные…

– Эти быстродвижущиеся – не корабли, – сказал Салис. – Торпеды.

Ручной терминал Робертс тревожно зазвенел в один голос с терминалами Вандеркоста и Салиса. Она первая достала свой из кармана. На экране горело красное предупреждение. Боевая тревога. Она подтвердила, обозначив свое местоположение. По тревоге она входила в бригаду контроля повреждений в невесомости. Якульский и его техники должны были ждать, пока не понадобятся. Чтобы идти туда, где случилась авария. Это еще хуже точной приписки: в крови кипело стремление бежать или драться, а бежать некуда. Если бы ей пришлось сейчас спешить на свой пост, было бы хоть ощущение, что занята чем-то полезным. Что как-то противостоит летящей на нее волне гибели.

– А, – воскликнул Вандеркост. – Вот и мы.

Настенный экран показывал заработавшие рельсовые пушки. Сперва они заметили только движение: дрогнули приваренные стволы – ее стволы, это она их устанавливала. Потом канал наложил траектории ядер, яркие линии, загоравшиеся и тут же гаснувшие, и с каждой вспышкой погибал один враг. У Робертс заныли стиснутые челюсти, но расслабиться она не сумела. Салис недовольно крякнул.

– Кве? – спросила его Робертс.

– Лучше бы нам этого не делать, вот что.

– Чего не делать?

Он подбородком указал на экран.

– Не слать ничего за врата. Куда придется.

Она поняла. Беззвездное ничто – там не было даже пространства – по ту сторону врат, стоило о нем задуматься, нагоняло жуть. Материя и энергия могут переходить друг в друга, но не уничтожаются. Значит, когда нечто, выйдя из сферы медленной зоны, по видимости исчезало, на самом деле оно должно было куда-то попасть или во что-то превратиться. Во что – никто не знал.

– Приходится, – сказала она. – Эса койос нас вынудили.

– Да-да, только…

Тянулись долгие страшные минуты. Робертс впала в какой-то панический транс. На экране вспыхивали линии. Еще один враг убит. Еще одна вольфрамовая болванка умчалась из реальности в черноту, более чуждую, чем космос. Теперь, глядя на это глазами Салиса, Робертс тоже занервничала. Легко забывалось, как глубоко чуждо все вокруг них. Они здесь жили, здесь был их дом, и, конечно, его следовало защищать. Но, кроме того, они жили в тайне.

Ее забывшая о счете времени сосредоточенность нарушилась, когда по подлетающему рою прошла дрожь, и сердце у Робертс вздрогнуло в ответ. Так вздрагивали огоньки двигателей, прежде чем погаснуть. Гул голосов вокруг усилился.

– Как же они гонят? – с трепетом вопросил Вандеркост. Перевел терминал с сигнала тревоги на программу слежения, ввел данные. – Эса наверняка без команды. Размазало бы в кашу, сок не сок.

Медина содрогнулась. Дрожь, хоть и мелкая, ощущалась безошибочно. Первый враг вошел в зону поражения. На видео к проблескам рельсовых пушек добавились более медлительные, размашистые дуги огня ОТО и яркие булавочные уколы торпед с Медины. Робертс заметила, что, как молитву, бормочет проклятия – когда начала, она не помнила. Сполохи вражеских двигателей сплотились в один яркий луч, протянувшийся между станцией чужаков и Мединой.

– Они втискиваются между нами, – сказала она. – Их надо остановить, они втискиваются между нами. И подберутся к нам. Возьмут на абордаж.

– Некому там брать на абордаж, – снова заверил Вандеркост. – Но эс корабли. Кулаки с движками, и все тут. Тараны.

– Мы их еще сбиваем, – заметил Салис. – Смотрите, рельсовые стреляют.

Он был прав. Стреляли осторожно, опасно. Траектории снарядов проходили так близко к барабану, что Робертс послышался свист пуль. Но враг продолжал гибнуть, разлетался паром и осколками. С волной вражеских торпед уже покончили, обратили ее в брызги дурных намерений. А корабли, хоть и приближались, редели с каждой минутой.

– По нам бьют, – бросил Вандеркост, злобно вглядываясь в экран терминала.

Робертс вывела данные на своем. Падало давление на внешних уровнях барабана. Не всюду, россыпью. То в коридоре, то в складском помещении. Продырявили резервуар с водой, вращение барабана колесом фейерверка разбрасывало туман и льдинки. Но никто не погиб. Пока.

– Чем они нас?

– Осколками, – сказал Салис. – Обломками торпед. Пустяки.

Может, и правда это были всего лишь обломки, но не пустяки. Пока Робертс смотрела на экран, выскочило еще одно тревожное предупреждение и погасло, когда она отметила получение. Ее бригаду пока не вызывали. «И не вызовут, – подумала она, – пока не прекратится бомбардировка или не произойдет что-то настолько серьезное, чтобы ради него рисковать тремя жизнями». Люди вокруг разразились восторженными воплями – присмотревшись, Робертс увидела в разреженном рое ширящуюся сферу. Подорвали что-то крупное, и детонация захватила немало ближайших соседей.

От тысяч ос осталось малая доля. Две или три сотни, и те сейчас гасли. Оставшиеся очертя голову ныряли к Медине, уворачиваясь от дуг ОТО, удирая от торпед, вываливаясь из коридора безопасности, за пределами которого их рвали на куски рельсовые пушки. Когда россыпь огоньков сменилась чернотой, Робертс почувствовала, как что-то подступает от живота к горлу. Смешок вышел отрывистым и горячим, со слезой, и тут же разросся в глубокое чувство.

Они пришли за Мединой и получили по рукам. Да, станции тоже досталось. Да, они в крови. Но выстояли. Медина теперь принадлежит Свободному флоту и со Свободным флотом останется навсегда. Салис тоже ухмылялся. По всему залу взметывались ликующие крики, провожая каждый снаряд рельсовой, выхватывающий очередного врага. Только Вандеркост, казалось, еще сомневался.

– Кве са? – обратилась к нему Робертс. – Визе как ты тянешься локтем зад почесать.

Вандеркост покачал головой. Еще раз сверкнула рельсовая, погас еще один огонек.

– Сносит, их, – сказал Вандеркост, – Визе? Они в тени, да? Вдали от станции рельсовые могут накрыть их и нас одним ноготком. А они… отклоняются. Выходят туда, где рельсовые могут их обстреливать. Чего ради?

– Плевать, лишь бы дохли, – выговорил сквозь ухмылку Салис.

– Может, смерти ищут, – бросила Робертс. Пошутила. Просто пошутила.

Слова повисли над столиком облачком дыма, и тут удача повернулась к ним спиной. Стоило взглянуть на экран, радости и облегчения как не бывало. Легкие и сердце залило холодом – этот страх вовсе не походил на прежнее напряженное беспокойство. Еще один корабль, которому следовало погибнуть под ОТО или торпедами с Медины, погиб от рельсовой пушки.

– Что я вижу, Вандеркост? – жестко спросила Робертс, но голос у нее сорвался. Вандеркост не ответил, сгорбился над своим терминалом, лихорадочно стучал по нему толстыми пальцами работяги.

Еще корабль. И еще. У врага их осталось меньше сотни, но они разворачивались, как лепестки цветка. И даже не пытались удержать курс на Медину. Кругом ликовали, и в какофонии радостных кличей она едва услышала оброненное Вандеркостом: «Дерьмо!»

Она задала вопрос жестом, и он развернул к ней свой терминал. Начало битвы уже выглядело древней историей. Вот в кольцо врат хлынули тысячи огоньков – двигатели. Большинство их – почти все – падали на Медину.

Почти все. Несколько сбились с пути. Их двигатели захлебывались. Маневровые мигали, раскручивая их колесом. Робертс вспомнила, как мысленно списала их со счетов. В такой многочисленной, плотной вражеской стае несколько неполадок неизбежны. Всего-то горстка, не о чем беспокоиться.

Но вот Вандеркост выделил среди них одного. На фоне битвы он светился зеленой точкой. Рельсовые пушки обратились на угрожавшие Медине торпеды. Выплюнули ядра. Враг погибал. Кроме этого зеленого с отказавшим двигателем. Тот плыл по инерции, кувыркался, был мертв.

Пока не ожил.

Двигатель, внезапно ожив, понес его не к Медине, не к спасительным вратам Сол. Огонек метнулся к сфере чужаков. К слабо светящемуся голубым артефакту в центре медленной зоны – туда, где стояли все пушки. Робертс затрясло так, что зеленая точка заплясала у нее в ладонях, оставляя след на сетчатке. Отпечаток сбившего их с толку маневра. Тысячи лодчонок и торпед были взмахом руки фокусника – служили для отвода глаз. И чертов фокус удался!

Она вернула Вандеркосту терминал, выхватила свой, затребовала срочную связь с Якульским. Каждая секунда без ответа ударяла комом земли по крышке ее гроба. Он появился на фоне административного офиса, вне барабана, в невесомости. Его сытая улыбка доказывала, что капитан Сэмюэль еще не спохватилась.

– Кве хаст, Робертс? – спросил Якульский, и она не сразу сумела ответить. Комом в горле встала потребность задержаться в том мире, где пребывали сейчас Якульский и остальные, – в мире, где они победили. Слова с трудом протискивались сквозь этот ком.

И наконец пробились наружу.

– Установи связь по лучу с Мондрагоном, – сказала она.

– С кем?

– Нет, черт, с Монтемейером. Или как там зовут а койо. С людьми Дуарте. Предупреди. Всех предупреди.

Якульский наморщил лоб, подался к камере, хотя и так смотрел в упор.

– Но савви ме, – сказал он.

– Ходидас из единого флота высадились на другой станции. Они не к Медине и шли. Им нужны рельсовые.

Глава 45 Бобби

– Не жалеешь, что пошел со мной? – спросила, перекрикивая шум, Бобби.

Сидевший напротив Амос пожал плечами и прокричал:

– Не-а! Пусть кэп с Персиком побудут вместе. Привыкнут друг к другу. Да тут и веселее.

– Только если победим мы.

– Да уж, это повеселей, чем проигрывать, – согласился он, и Бобби рассмеялась.

Шлюпка им досталась дерьмовая.

В прошлой жизни она была грузовым контейнером, да и то не настоящим, собранным согласно стандартам, по которым мехи и автодоки обрабатывали тысячи таких же, с одинаковыми захватами и дверями. Этот был самопальным, склепан где-то в Поясе из мусора и смекалки. Вторую обшивку добавили позже, по углам еще блестела сварка. И кресла-амортизаторы были не кресла, а просто толстые пласты геля, приклеенные к стене и снабженные ремнями сбруи, прижимающей тело. Приплюсовать к этому отсутствие активных сенсоров и полет кувырком, посредственную подготовку дюжины летевших с ними мужчин и женщин, в недавнем прошлом участников заговора против Марса и Земли, устаревшее оружие и броню, собранную с миру по нитке… Ясное дело, если враг их заметит, они узнают о выстреле рельсовой пушки, обнаружив, что все уже покойники. Бобби полагалось бы паниковать.

Она чувствовала себя как в теплой ванне. Пусть ее солдаты гомонят на многоязычной астерской каше. Она не понимала и половины, но и так знала, о чем они говорят. Таблетки от тошноты не позволяли дополнить кувыркание шлюпки еще менее приятными эффектами, а их горькое послевкусие мысленно возвращало ее в дом детства. В дом, полный добрых воспоминаний и знакомых закоулков. «Росинант» ей полюбился больше всех мест, где Бобби побывала после Ганимеда. Люди там были хорошие и, на свой странный лад, превратились в ее друзей. Солдаты, что окружали ее сейчас, друзьями не были и не будут. Они стали ее взводом, и, пусть на считаные минуты, она почувствовала себя ровнехонько на своем месте.

Пискнула рация скафандра. Она оставила активную связь, решив, что дело стоит риска. Сейчас предстояло узнать, не ошиблась ли. Бобби подбородком нажала прием.

Взрыв помех и за ним странный свистящий звук, как будто ветер дул в горлышко бутылки, и снова помехи, сквозь которые прорвался встревоженный голос Холдена:

– Бобби? Как там у вас?

– Пять из пяти, – доложила она, окинув взглядом наружные камеры, чтобы убедиться, что не соврала. Голубое свечение чужой станции поднималось снизу и уходило в левую часть поля зрения. Сверкающее звездное поле ракетных двигателей. Медина, маленькая и блестящая, как жестянка из-под пива. Сменяющиеся цифры двойного отсчета: до момента прохождения под выстрелом рельсовых пушек и до столкновения с самой станцией. Оба близились к нулю. – Будем на поверхности через… три минуты.

– Группа готова?

Бобби, хихикнув, подключила групповой канал.

– Эй, засранцы, вы готовы?

Дружный согласный вопль из выведенного на максимум динамика. Она снова перешла на связь с «Росинантом».

– Хороший ответ. – Однако голос Холдена звучал натянуто. Снова тот свистящий звук. Искажение сигнала при проходе через кольцо. Сама Бобби ничего не почувствовала. Ни выпадения сознания, ни головокружения. А вот сигнал датчиков и связи кольцо умудрялось испоганить.

– Задание исполним, сэр, – пообещала она. – Возьмем контроль над пушками и затащим вас сюда.

– Алекс говорит, истребители прошли точку ноль. Теперь движутся в нашу сторону.

– Мы быстро, – успокоила Бобби.

– Знаю, – сказал Холден. – Извини. Доброй охоты.

– Спасибо, – ответила Бобби, и связь оборвалась, индикатор загорелся красным. Она снова перешла на наружные камеры, сдвинула поле обзора. Так изображение сделалось устойчивей, кувыркание лодки сказывалось только в трех рваных слепых пятнах, носившихся по нему, как летучие мыши в мультике. Судов-обманок осталось мало, но что-то еще летало. А они подошли уже так близко, что станция перекрывала обстрел всем рельсовым пушкам, кроме двух. Если те не сочтут их интереснее торпед и пустых суденышек, несущихся к Медине, все будет хорошо. Вот только…

Она ухватила и приблизила картинку. В основании ближайшей рельсовой, в дюжине метров от массивной, нацеленной в небо пушки, просматривалась низкая серая постройка. Круглая, как монета, и с пологими боками, так что, под каким бы углом ни врезался в нее обломок или газовый выброс, только вобьют крепче прежнего. Это строение она изучила изнутри и снаружи. Ждала страха, но его место заняла угрюмая решимость.

– Амос, – крикнула Бобби, пересылая ему копию изображения, – смотри!

Здоровяк глянул на свой ручной терминал.

– Ха. Да, это осложняет.

Бобби открыла общий канал.

– Новые сведения. Источник, сообщивший, что рельсовые не охраняются, похоже, был ненадежен. Я наблюдаю войсковой бункер конструкции ВФМР. Где есть один, могут быть и другие.

Ей ответил хор огорченных и встревоженных голосов. Бобби отключила все микрофоны, кроме своего.

– Не скулить. Мы предполагали такую возможность. Кто не желает участвовать, может тут и выйти. Остальным проверить герметичность и оружие, готовиться к бою сразу после посадки. Наше дело – захватить контроль над этими пушками.

Подключив микрофоны, она успела услышать разрозненные «есть, сэр» и один женский голос, обозвавший ее сукой. Будь у нее время внушить им понятие о дисциплине, Бобби бы такого не спустила, но что уж там. Условия высокой сложности, а эти люди – не десантники. Будет работать с тем, что досталось.

Бобби, следуя собственному совету, провела проверку вооружения. Встроенный в рукав пулемет Гатлинга показывал полный заряд, две тысячи бронебойных в сочетании с разрывными. Одноразовая ракетница была жестко закреплена на спине и подчинялась прицельному лазеру скафандра. Силовая броня – полный заряд. Бобби не сомневалась: она – самый опасный предмет на их десантном понтоне. Значит, ей и начинать.

Лодка сообщила, что они миновали зону обстрела рельсовых. Компьютер подключил маневровые, скорректировал курс, остановил кувыркание и зажег главный. Тормозная тяга втиснула Бобби в гель. Поле зрения сузилось, пришлось напомнить себе, что надо напрячь бедра и плечи, вгоняя кровь в мышцы и в мозг. Зона по-прежнему называлась медленной, но нынешний скоростной предел разве что не давал разбиться в лепешку при торможении.

Удар был мощным – лодка отскочила и ударилась еще раз. Не дав ей соскользнуть, Бобби сбросила фиксаторы и нажала кнопку полного сброса люка. Как бы ни обернулось, возвращаться тем же путем им уже не придется. Вид за бортом был сюрреалистическим, как сновидение. Голубизна прозрачнее земного неба, сплошная, мерцающая – от ее свечения за их кораблем и солдатами Бобби пролегли тени. Ноги до паха у всех тоже осветились, а лица и плечи остались в темноте.

Толстая полоса металлокерамики высотой почти в метр протянулась длинной стеной, исчезая за слишком близким горизонтом. К жуткому беззвездному небу поднималась рельсовая пушка, ее основание скрывалось за изгибом станции. Толчки выстрелов Бобби слышала, как помехи по рации, ощущала как перепады давления, как подступающую тошноту.

Бобби навидалась передач из медленной зоны. Они не подготовили ее к чисто животному возмущению от столь противоестественного зрелища. В самых искусственных архитектурных пространствах, какие ей приходилось видеть, – в соборе Эппинга на Марсе, в здании ООН на Земле – все же оставалось что-то от природы. Иное дело – эта станция и кольца за ней. Они были вроде кораблей, только невообразимо больших. От такого сочетания величины и искусственности волосы на загривке вставали дыбом.

Сейчас ей было не до того.

– Укрытия нет, – рявкнула Бобби. – Рассыпаться. Не дайте ублюдкам снять всех разом. Ну, пошли!

Они выстрелили вперед ломаной линией, тяги ранцев вполне хватало на преодоление чуть заметного притяжения чуждой голубой сферы. Хорошая тактика – такое неровное продвижение труднее просчитать, пусть даже оно происходит от недостатка дисциплины. На горизонте возникла темная линия. Такая же стена, как первая, протянута к рельсовой. Сразу за ней просматривался плоский прыщ бункера. Оставалось надеяться, что там не заметили высадки. Что она сумеет провести своих технарей к основанию оружия и внедриться в систему управления раньше, чем враг узнает о ее появлении.

– Поберегись! – крикнул Амос.

Первые выстрелы встретили их в двадцати метрах от угла, где сходились стены. Враг, одетый вроде бы в легкую марсианскую броню, целился в них, укрываясь за стеной. У Бобби упало сердце. Противник предупрежден и успел занять позиции. Бросок через стены к основанию рельсовой пушки… никто не доберется живым.

– Отступаем! – приказала она, выпуская несколько сотен снарядов поверх стены. Выглядывающие из-за нее лица пропали. Одни убиты, другие пригнулись – сейчас не скажешь, каких сколько. Между тем солдаты АВП выполнили приказ. Ни один не вздумал задержаться, разыграть героя. Бобби не нашла другого укрытия, кроме изгиба сферы. Мимо нее летели пули. Там, где они попадали по станции, голубизна брызгала желтым, как искры, и понемногу угасала до прежнего голубого. Рельсовая пушка еще плевалась.

Как только дальняя стена скрылась за изгибом, Бобби затормозила у лодки, с которой они высадились, и всплыла вверх, пока над горизонтом не показался самый гребень стены. Дав приближение, она настроила оптику на контрастные цвета, высвечивавшие, как неоном, любое движение. Довольно скоро за стеной что-то шевельнулось. Кто-то набрался храбрости высунуть голову, глянуть быстренько. Бобби зафиксировала цель и выстрелила. Голова скрылась. Убит или пригнулся? Не разберешь, мешает проклятущая металлическая стена. Защищавший Бобби изгиб станции защищал и тех. Других марсиан. Тех, твердо знала Бобби, кто предал свой мир и вооружил Свободный флот. Неужели ей нельзя помечтать, чтобы хоть один забыл об осторожности и подошел поближе?

Амос последовал за Бобби без приказа, за ним подтянулись остальные – подлетали до уровня, куда еще не доставали выстрелы, а дальше двигались ползком. Стальная петля, которой враг стянул станцию, была низкой, но широкой – не меньше восьми метров, есть, где залечь. Можно было двигаться вперед, теснить врага по сантиметру. Если их самих не оттеснят. Если у изменников- марсиан нет своей шлюпки, которая налетит сверху и положит их всех до единого.

Бобби жестом приказала смотреть вперед, а сама связалась с «Росинантом». Помехи сейчас шли гуще, нарастали в ритме выстрелов рельсовой. А потом раздался тот же свисток, и за ним голос Холдена с той стороны – как сквозь вуаль.

– Как там у вас, Бобби? – спросил Холден.

– Дерьмово, – ответила она. – Столкнулись с вооруженным сопротивлением на укрепленной позиции.

– Понял. Сколько вам понадобится, чтобы сквозь них пройти? Я только потому спрашиваю, что мы ждем атаки через неполных два часа, и было бы очень круто, если бы к этому времени нас на месте не оказалось.

– Трудная задача, сэр, – сказала Бобби. Дульная вспышка подсказала ей, что кто-то из врагов рискнул выстрелить, но к тому времени, как она взглянула в ту сторону, стрелок уже скрылся. – Вообще-то нам не помешала бы поддержка с воздуха.

– Не знаю, чем мы можем помочь, – протянул Холден.

В разговор вступила Наоми:

– Обманный флот потерян практически весь. Если что еще летает, его, пока доберется к вам, перемелет в крошево.

– Поняла, – сказала Бобби. – Я открыта для предложений на этот счет.

Амос, помахав ей, ткнул пальцем вперед, в подвижную колонну рельсовой пушки. Бобби переключилась на двухстороннюю связь с ним.

– Как насчет источника питания? – заговорил Амос. – Эти пушки жрут уйму энергии на разгон, а еще больше идет на охлаждение. Где-то у них должен быть термоядерный реактор для питания. Может, они утянули что-нибудь с корабля. Сделали пару рейсов…

– И где его искать? – осведомилась Бобби.

– Я бы на их месте приткнул под тем из этих искусственных хренов, который они считают самым защищенным. Если у них не по реактору на каждый.

Бобби снова включила «Росинант».

– Что там? – забеспокоился Холден. – Амос цел?

– Есть одна мысль. Доложусь позже, – ответила Бобби, оборвала связь, помахала своим и переключилась на групповой канал. – Держать позиции. Смотреть во все глаза.

– Са-са, – отозвался кто-то – Бобби не знала кто. – Долго держать-то?

– Пока не вернусь, – сказала она. «Или до самой смерти», – это она добавила про себя, улетая к своему упавшему кораблику.

Дверь ему снесло начисто, да и корпус при падении на станцию поуродовало. Но ей красота была ни к чему. Лишь бы летал, а летать он еще мог, хотя и недолго. Когда Бобби подняла суденышко с поверхности сферы, в нее стали стрелять. Пустое дело при обычном оружии. Пусть корпус и дешевое дерьмо, но в здешних местах дешевому дерьму положено выдерживать удар микрометеоритов. Рев двигателя в скафандре ощущался как простая вибрация. Бобби немножко убивало то, что она бросила своих людей. Но так надо было. Колебаться некогда.

Изгиб станции оказался таким крутым, что пришлось потрудиться, чтобы от него не отлипать. На рельсовых о ней уже знали: высунешь голову, отрубят. Проносясь над поверхностью, торопливо огибая станцию, она подключила все датчики. Сферу окружили тремя поясками, как на баскетбольном мяче, а на пересечении стальных лент разместили рельсовые пушки. Найти их не стоило труда – каждая изо всех сил излучала тепло, ярче яркого светясь на инфракрасных сенсорах. Но одна – на дальней от врат Сол стороне – выглядела чуть горячее других. Если у них имелся всего один главный реактор – она бы поставила на нее. Бобби задала лодчонке курс, отключила предупреждение об опасном сближении и, едва почувствовав, как суденышко ныряет в последнем броске камикадзе, отстегнула фиксаторы и выпрыгнула из люка.

Выброс настоящего двигателя ее бы убил, а с этим только разом включились все предупреждения о перегреве. Щиток маски потерял прозрачность, локтевой клапан лопнул, больно присосав кожу на сгибе, потом надулся запасной, отжал. На одно страшное мгновение она, слепая и беззащитная, зависла над станцией. Когда зрение возвратилось, стал виден белый волдырь вражеского бункера и крошечные вспышки выстрелов. Бобби поймала бункер прицельным лазером и выпустила ракету со спины, одновременно приказав маневровым как можно скорее бросить ее к поверхности. Ударилась жестче, чем хотела: зубы лязгнули, во рту почувствовался вкус крови. За первой яркой вспышкой от разрыва ракеты почти сразу последовала вторая, много ярче – ее лодчонка врезалась в реактор рельсовой пушки.

Щиток снова затемнился, но вместо полуночной темноты, пережитой в хвосте двигателя, затянулся бурой пестрятиной. Счетчик радиации высветил ей красный трилистник. Но что привело ее в простую животную панику, так это ветер. Тонкий свист вырвавшегося на свободу газа столкнул Бобби с поверхности.

Через несколько секунд просветлевший щиток позволил ей увидеть расходящееся из-за горизонта подсвеченное облако, медленно угасающую туманность. Поверхность станции была уже не голубой, а яростно, кислотно-зеленой.

«Ой, – подумала Бобби, глядя, как станция сверкает стробоскопом: зеленый-белый-черный и снова зеленый. – Пожалуй, это была очень-очень неудачная мысль».

В стальных лентах, протянувшихся направо и налево от нее вокруг станции, что-то было не так. Она не сразу поняла что, потом заметила просвет между сталью и поверхностью, как будто на палец надели кольцо размером больше нужного. Подключила магнитный и инфракрасный датчики, но оба выгорели при взрыве реактора. Станция медленно возвращалась к голубому оттенку. Вопреки доводам разума, Бобби мерещилось, что станция о ней знает. Что она раздосадована и нашла причину досады. Воспользовавшись ранцем и микрогравитацией, Бобби вернулась на поверхность, почти готовая к тому, что ее схватят и затащат внутрь, чтобы наказать, но этого не случилось.

Рация у нее оказалась стойкая – еще работала.

– Говорит сержант Драпер, – сказала она. – Как рельсовые, еще стреляют?

– Ты что нахреначила! – взвизгнул перепуганный мужской голос. Она отрубила всем микрофоны.

– Я о том и спрашиваю, солдат. – Бобби переключилась на личку. – Амос?

– Не знаю, что ты там натворила, Баба, но расхерачила все лучше некуда. Рельсовые, похоже, остались без питания, кто уцелел, отвалил просраться, и, похоже, эти ленточки, на которых все держалось, понемногу съезжают.

– Да, я их вроде бы распустила.

– Впечатляет, – признал Амос. – Эй, слушай, мне придется малость пострелять.

– Не возражаю, – откликнулась она и вызвала «Росинант». – Эй, люди, вы еще там?

– Плохие парни совсем-совсем рядом, – отозвался Холден. – Порадуй нас хорошими новостями.

– Есть хорошая новость, – успокоила его Бобби. – Можете входить в кольцо. Собственно, если б вы вошли и оказали нам небольшую поддержку с воздуха, мы были бы весьма благодарны.

До нее донеслось общее «ура», странно и тревожно искаженное кольцом. Чудится ей или помехи стали громче?

– Достала их? – В голосе Холдена слышалась улыбка. – Захватила рельсовые? Мы их контролируем?

Датчики ее скафандра показывали, что ближайшая к Бобби стальная стенка сдвинулась с места. Всего на несколько сантиметров, но определенно сдвинулась. Сломалась. Все тут поломалось. В ближайшее время рельсовые пушки никого не защитят.

– Мы – нет, – призналась она. – Но и никто другой тоже.

Глава 46 Холден

– Знаешь, чего бы я хотел? – проорал из кабины Алекс.

– Убраться отсюда? – проорал в ответ Холден.

– Убраться отсюда. На такой скорости плохие парни, вернувшись, застанут нас со спущенными штанами, – сообщил Алекс. – Их, понимаешь ли, не зря назвали скоростными.

Наоми, хоть и сидела рядом с Холденом, ответила через гарнитуру, чтобы не орать:

– «Джамбаттиста» – большой корабль, Алекс. Ты просто избаловался – сколько лет не гонял коров.

– Ни фига, – ответил Алекс. – Я бы «Кентербери» провел вдвое быстрее.

Наоми позволила себе выразить согласие лишь вздохом.

– Ну, ты всегда был хорошим пилотом.

На их экране «Джамбаттиста» медленно сдвигался боком к кольцу. Первая атака скоростных истребителей разбалансировала ему маневровые, так что пришлось мучительно медленно раскручивать корабль и ждать, пока сопла двигателей окажутся в требуемой позиции. Уже видны были дюзовые выбросы возвращающихся истребителей. Очень скоро можно ждать нового торпедного удара, если только Свободный флот не придерживается стратегии: «Жди, пока не увидишь белки их глаз». Враги разделились и атаковали курсами, сходящимися под углом градусов сто. Могло быть хуже, если бы они потратили время, чтобы зайти точно с двух сторон, – тогда «Роси» просто не сумел бы прикрыть «Джамбаттисту». Но тогда у них осталось бы время поиграть векторами и протолкнуть ледовоз в кольцо до подхода противника. Похоже, всем им приходилось искать точку равновесия на сложной кривой инерции, ускорения и человеческих потерь.

«Джамбаттиста» запустил двигатель, почти скрывшись за выбросом, и Алекс восторженно завопил.

– Давно пора, – заметила Наоми. – Подгоняю курс. Прохождение через двадцать минут.

Холден открыл канал связи с Бобби. Секунды тянулись так долго, что у него успело свести живот. Связь установилась, пропала, снова установилась, и тут Наоми сказала:

– Один разгоняется с расчетом пройти в кольцо вместе с нами.

Холден решил вернуться к этому попозже.

– Через двадцать минут пройдем в кольцо. Что у вас?

Бешеные помехи калечили голос. Бобби тяжело дышала, и, пока не услышал слов, Холден воображал ее простреленной насквозь, плывущей в темноте. Или скользящей по поверхности чужой станции. Он уже собирался переключиться на Амоса, когда Бобби заговорила.

– Амос удерживает позиции, – сказала она. – Я на подходе к ним. У меня кончилась реактивная масса, топаю на магнитных подошвах.

– Бегом бежишь подраться?

– Ну, у нас это зовется быстрошарканьем, – между двумя вздохами выговорила Бобби. – Но все нормально. Здесь установили… широкую стальную дорожку. Ведет прямо к ним.

– Хорошо. Окажем поддержку, как только сможем. Смотри, чтобы вас не убили до нашего прихода.

– Ничего не обещаю, сэр, – возразила Бобби, но Холден готов был поклясться, что она улыбнулась. Взрыв помех оборвал связь.

– Ладно, – вздохнул Холден. – Что у нас?

– Оба стреляют, – доложила Наоми.

– Ты так спокойно об этом говоришь?

Она взглянула на него, улыбнулась внезапно и так светло, что у него заныло сердце.

– Да палят наобум святых. Не атака, а так, напоминание о себе.

– Хорошо. Стало быть, об этом не волнуемся. А о чем волнуемся?

Наоми вывела на монитор анализ движения преследующих кораблей. Ближайший к ним менял курс, продолжение кривой должно было вывести его через кольцо и в медленную зону пятью минутами позже «Роси» и «Джамбаттисты». Оторваться не удалось. Плохо.

– У нас на этот случай есть план?

Алекс ответил по связи:

– Я голосую за расстрел.

Мгновением позже Кларисса сказала:

– Поддерживаю.

Холден кивнул сам себе. Ему все еще странно было слышать ее голос. Может, он никогда и не привыкнет.

– Ладно, делай расчет цели.

– Сделала, пока ты болтал с Бобби, – ответила Наоми. Застрекотали и почти сразу замолчали ОТО – с атакой наобум святых покончено. Холден вытер ладони о бедро. Составил кончики пальцев. Переместил схему так, чтобы видеть кольцо и станцию чужаков, Медину и скоростные истребители.

– Нам ведь хватит, чтобы все это защитить, даже если оба пойдут за нами?

– Тихо, – оборвала Наоми.

Видимое через наружные камеры кольцо при прохождении как будто стирало с неба звезды. Алекс дал короткий и сильный тормозящий толчок, развернув нос к вратам и сужающемуся кружку звезд за ними. «Джамбаттиста» дернулся, ускорился, еще раз дернулся, открыв все люки. Булавочные огоньки шлюпок рядом с широким хвостом эпштейновой тяги баржи не дотягивали даже до светлячков. Холден видел, как дюжина их, а затем и сотня посыпались на Медину. АВП спешил доделать дело. Оставшиеся шлюпки десанта рассыпались широкой прозрачной целью. ОТО Медины на таком расстоянии были бесполезны, а любую торпеду «Роси», скорей всего, снял бы. Впрочем, если оттуда и станут стрелять, убьют лишь горстку солдат, а останется целая армия.

Холден попытался навести лазер связи на приближающийся истребитель, но помехи от кольца шли слишком густо, пришлось передать открыто.

– Внимание на атакующем корабле, – заговорил Холден. Наоми вопросительно оглянулась на него. Впрочем, беспокойства в ее взгляде не было. Наоми ему доверяла. – Говорит Джеймс Холден с «Росинанта». Прошу прекратить сближение. Нам всем это ни к чему.

Он выждал. На тактической схеме стало просторнее, чем было. О том, что происходит в Солнечной системе, все они знали столько, сколько просачивалось сквозь кольцо. Атакующий корабль вместо ответа спикировал на них.

– Не додумали они там, босс, – сказал Алекс.

– Дадим им шанс, – ответил Холден.

– А если не воспользуются?

– Нет – значит, нет.

Кольцо уменьшалось – они теперь падали от него, глядя, как на колодезный круг из-под воды. Перехватчик на полной тяге разгонялся к кольцу. Он прошел врата, когда вторая волна суденышек с «Джамбаттисты» приблизилась к Медине и чужой станции, выпустил полдюжины торпед и полыхнул – снаряд рельсовой с «Роси» вызвал отказ магнитной ловушки. Холден молча смотрел, как расходится и блекнет газовое облако, только что бывшее полным людей кораблем.

Он попытался вызвать в себе победноеторжество, но вместо него возникло ощущение абсурда. Медленная зона, врата, и даже просто человеческие корабли занесли их так далеко. Все здесь – чудо. Вселенная полна красот и великой тайны, а они только на одно и способны, что гоняться друг за другом, спорить, кто первым обнажит ствол.

Все в медленной зоне – «Джамбаттиста», туча атакующих суденышек, Медина, «Росинант» – словно застыли на миг. Потом оцепенение нарушил вызов от Бобби – Холден принял запрос.

– У нас здесь полный порядок, – все еще тяжело дыша, доложила Бобби. – Противник сдался.

– Взяли живыми?

– Некоторых, – подал голос Амос.

– Дрались они отчаянно, даже когда стало безнадежно, – объяснила Бобби. – Мы тоже кое-кого потеряли.

– Жаль, – сказал Холден и не без удивления отметил, сколько правды в этом слове. Хотя оно не слишком уместно в такой ситуации. – Жаль, что не было другого выхода.

– Да, сэр, – согласилась Бобби. – Я присмотрю за погрузкой пленных в транспорт. Но вам следует кое-что учесть.

– Да?

– Здесь был не Свободный флот. Рельсовые пушки обороняли марсиане.

У Холдена упало сердце.

– Заговорщики? Люди Дуарте?

– Они молчат, но я полагаю, что так. Возможно, это важно.

– Присмотри, чтобы с ними хорошо обращались, – попросил Холден.

– Этим и занимаюсь, – ответила Бобби и прервала связь.

Холден перевел монитор на наружные камеры и поймал в поле зрения «Джамбаттисту», станцию чужаков и – уже так далеко, что даже сквозь оптику «Роси» выглядела крошкой металла, – станцию Медина. Прикрыв рот ладонью, он подключил идентификацию всех уцелевших скифов и самодельных лодчонок, посмотрел, как экран покрывается бледно-зелеными надписями, снова их отключил и уставился в черноту. Под веки словно песку насыпали. Тревожное напряжение, нараставшее в броске к кольцу, отвалилось. Перешло во что-то другое.

– Ты в порядке? – спросила Наоми.

– Я подумал про Фреда, – ответил он. – Вот чем он занимался? Возглавлял войска. Захватывал станции. Вот как он прожил жизнь.

– Он это дело бросил, – напомнила Наоми. – От этого ушел, чтобы заставить людей разговаривать, а не стрелять.

– Ну вот и посмотрим, что из этого выйдет.

Холден установил камеру, осмотрел себя на экране, пригладил пальцами волосы и решил, что так чуточку лучше. Все равно вымотанный, усталый, но лучше. Он установил систему на широкое вещание.

– Станция Медина. Говорит Джеймс Холден с «Росинанта». Мы пришли перенять управление станцией, медленной зоной и вратами у Свободного флота. Если вы очень попросите, можем пострелять по вашим ОТО и торпедным установкам, пока они не откажут, и посадить все эти шлюпки. На них полно вооруженного народу. У вас, полагаю, тоже. Мы можем еще вволю поубивать друг друга, но, право, я бы предпочел больше никого не убивать. Сдайтесь, сложите оружие, и я гарантирую гуманное обращение представителям Свободного флота и всем остальным пленным.

Он подумал, что бы еще добавить. Хоть что-нибудь. Возвышенную речь о том, что все они, как-никак, принадлежат к одному виду и в силах сбросить с плеч груз истории. Взяться вместе, создать что-то новое, тут ведь главное – взяться. Но все приходившие на ум слова звучали фальшиво и неубедительно для него самого, так что Холден просто включил передачу и стал ждать, что будет.

Наоми выскользнула из амортизатора, сплыла вниз по лифту. Через несколько минут она вернулась с грушей чая, забралась обратно в кресло. Подождала. Холден понимал, что если молчание затянется, ему придется атаковать. Его суденышки предназначались лишь для прыжков с корабля на корабль. Скоро у них кончится воздух и горючее. Но, может, еще несколько минут…

Ответ пришел. Открыто, без шифра, как и его требование сдачи. Женщина в мундире Свободного флота плавала в ужасно знакомом помещении. Религиозные картины у нее за спиной походили на символы из навязчивого сна о насилии, крови и потерях.

Только на этот раз, может, выйдет иначе?

– Капитан Холден. Я – капитан Свободного флота Кристина Хуан Сэмюэль. Я принимаю ваши условия, если вы гарантируете моим людям безопасность и гуманное отношение. Мы оставляем за собой право передавать в эфир ваши действия при высадке, так что свидетелями вашего поведения будет все человечество. Мое решение продиктовано необходимостью и лояльностью к моим людям. Свободный флот – военная ветвь народа Пояса, и я не стану напрасно жертвовать своими людьми и гражданским населением станции Медина. Но сама я сейчас и навсегда выступаю против тирании внутренних планет, эксплуатации и медленного геноцида моего народа.

Она отсалютовала в камеру, и сообщение кончилось.

Холден вздохнул и включил передачу.

– Хорошо сказано. Мы сейчас будем.

И отрубил связь.

– Серьезно? – окликнул сверху Алекс. – Хорошо сказано, сейчас будем?

– Достала меня эта работа, – отозвался Холден.

По корабельной связи прозвучал голос Клариссы:

– По-моему, вышло мило.

* * *

Падение станции Медина заняло двадцать часов – от момента, когда причалил первый кораблик АВП, до момента, когда последний оперативник Свободного флота оказался в камере. Мединского карцера и близко не хватило, так что его отвели под высшее начальство: командование, главы департаментов, офицеры и агенты безопасности. Остальные – техники и ремонтники – остались под домашним арестом, замки на дверях контролировала система станции. То есть, в конечном счете, Холден. Ему все казалось, что он отправил тысячу человек по спальням, чтобы хорошенько подумали над своим поведением.

Свой командный пост он установил в главном офисе безопасности в барабане. Гравитация вращения была не так высока, чтобы беспокоить Наоми, а расположившись в креслах и просматривая новости с Земли, Холден почувствовал себя на отдыхе. Бобби Драпер, ныне исполняющая обязанности главы службы безопасности Медины, устроилась за рабочим столом, задрав ноги, закинув руки за голову, и расслабилась, кажется, впервые с той минуты, как их с Амосом приняли на борт. Один рукав у нее был закатан, открывая волдырь ожога в форме клапана скафандра. Бобби его тихонько потирала. Гладила. После насильственной акции она держалась, как иная после коитуса. Холдена это немного нервировало. Алекс с Амосом сидели в соседней комнате, где Наоми прочесывала станционные журналы вместе с инженером из АВП Костасом и спорила с ним о каких-то йогуртах и черных бобах. Только Кларисса не вышла на станцию, и Холден не стал расспрашивать почему. Ему самому хватало неприятных воспоминаний о «Бегемоте». Какие остались у нее, он мог себе представить.

Гаага по новостям выглядела потертой фотографией самой себя в сепии. Небо над зданием ООН скрывалось за белой дымкой, но темным не было. И Авасарала выступала стоя. Ее ярко-оранжевое сари походило на знамя победы.

– Освобождение станции Медина – это не только избавление от тирании насилия одной станции, – вещала она, выходя на крещендо получасовой речи. – Оно вновь открывает путь к колониям и новым мирам, которые пытался отрезать Свободный флот. Оно восстанавливает исторические связи и доказывает, что человеческий дух не сломить страхом и жестокостью. И, да, вы все так хорошо себя вели, что я позволю вам несколько вопросов. Такеши?

Поднялся худенький репортер в сером костюме – тростинка среди коллег-собратьев.

– Вот дерьмо, – ругнулся от дверей Алекс. – Где-то еще репортеры остались или она всех собрала?

– Тс-с, – остановила его Бобби.

– Мадам генеральный секретарь, вы сказали, что атака на Землю была не военным действием, а результатом преступного заговора. Теперь, когда вы взяли пленных, как с ними поступят?

– Заговорщиков доставят на Луну и предоставят встречу с их адвокатами, – ответила Авасарала. – Следующий вопрос?..

– Только захваченных на Медине? Или с Паллады и Европы тоже? Не перегрузит ли это систему правосудия? – настаивал серый.

Авасарала мило улыбнулась.

– Ох, и выдаст она этому парню, – предсказала Бобби.

– Да уж, – согласился Холден.

– На разбирательство со всеми потребуется время, – сказала Авасарала. – Но часть вины за задержку я возлагаю и на Свободный флот. Если они хотят быстрого разбирательства, не надо было сносить столько судебных палат. Следующий вопрос. Линсдей?

– Напрасно она пытается столько из этого выжать, – сказала Бобби, когда место журналиста в сером заняла блондинка, спросившая что-то о восстановлении и роли в нем АВП. – Это ей еще отольется.

– У нас это первая однозначная победа над Инаросом, – ответил Холден. – Все остальное он, удирая, обдирал до заклепок. Или вынуждал нас пробираться ползком, разряжая мины-ловушки. Даже на Титане мы, похоже, потеряли не меньше, чем приобрели. Земле нужна победа. Да и Марсу, черт возьми, нужна победа. Я только рад, что в этом деле на нашей стороне тоже были астеры.

– Если пережмет, будет плохо выглядеть, когда мы снова потеряем Медину.

Холден поднял голову.

– Почему ты решила, что мы ее потеряем?

– Потому что мне пришлось прикончить рельсовые, – объяснила Бобби. – Захватив их, мы могли бы держать оборону. Но мы их не захватили, а испортили. Будь у нас дюжина кораблей вроде «Роси» или парочка чего-нибудь класса «Доннаджер», могли бы удержаться. Но для этого надо их сюда привести, а Инарос, надо полагать, сейчас не пожалеет последней гранаты и пули, лишь бы попасть в задницу любому идущему к нам кораблю. И хорошо, если его патрон с Лаконии еще не послал им же украденные марсианские корабли, чтобы нас ликвидировать.

Узел, чуточку распустившийся после высадки на Медину, снова стянулся у Холдена под ложечкой.

– О, – протянул он, – вот как. Ну а план на этот случай у нас есть?

– Драться как черти и надеяться, что плохие парни, убивая нас, потеряют время и не успеют закрепиться до прибытия тех, кого пришлют нам на смену Авасарала с Ричардс.

– А-а.

– Мы были покойниками с той минуты, как я подорвала тот реактор. Что не лишает нас достоинства. Да и холм здесь хорош.

– Что-что?

Бобби взглянула на него, удивляясь, что Холден не узнал идиомы.

– Хороший холм, чтобы на нем умереть.

Глава 47 Филип

– Как это было? – с деланой небрежностью спросил Филип.

Ее звали Мартой. Широкое лицо вдоль подбородка было забрызгано родинками. Волосы светлее кожи. Она одна из собравшихся в клубе вроде бы готова была терпеть новичка. Когда затеяли караоке, протянула ему микрофон – он, впрочем, не взял. Когда зал наполнился, пустила его за свой столик, с краю. Не то чтобы с ней, но и не совсем отдельно. Она выросла на Каллисто, здесь и родилась. Работала на каком-то складе, выписывала квитанции. Была примерно годом старше него. Когда это случилось, ей исполнилось шестнадцать.

Она прищурилась, склонила голову к плечу.

– Налет? Тебе зачем?

– Интересно, – пожал плечами Филип. В зале притушили свет, она могла и не заметить, как он покраснел. – Сколько я здесь, столько об этом и слышу.

Марта покачала головой, отвела взгляд. Кто-то, проталкиваясь к стойке, навалился на Филипа сзади. Тот собирался извиниться – подыскивал слова, – когда Марта заговорила:

– Был айне день, да. Проснулась утром, как всегда. Собралась в школу. Мама приготовила на завтрак хаш и кофе. Просто айне день как отра^[184]. Болтала с кем-то в зале, и тут тряхнуло. Всего раз. Не сильно, но все почувствовали. Стали спрашивать друг друга – все почувствовали. Потом вошел учитель, весь в рапитамине, велел идти в укрытия. Что-то стряслось на марсианских верфях. Думали, реактор рванул. И то было плохо. Только мы вошли, оно опять, и хуже. Много хуже.

– Но били только по марсианской верфи, – сказал Филип.

Марта пожала плечами.

– Камешек-то один. Нельзя пнуть одну половинку мяча. В общем, включилась тревога, все плачут. А когда нас выпустили, ее уже не было. Марсианская верфь деленда, и половина наших с ней. Было просто… но се^[185]. Раньше одно, после другое.

– Но с тобой ничего не случилось, – заметил Филип.

Марта чуть заметно качнула головой.

– Мама погибла. Ее убежище треснуло.

Филипу ее слова пришлись прямо под дых.

– Извини.

– Говорили, это было быстро. Она даже не поняла.

– Да, – сказал Филип. Его ручной терминал звонил четвертый раз за час.

– Ты точно не хочешь ответить? – спросила Марта. – Твоя девочка крепко тебя добивается.

– Нет. Не надо, – ответил он. И еще: – У меня тоже нет матери.

– А с твоей что?

– Ушла от отца, когда я был совсем маленьким. Папа рассказывал, он меня спрятал, потому что она сошла с ума. Я не знаю. Я ее впервые увидел несколько месяцев назад, но теперь ее снова нет.

– По-твоему, она похожа на сумасшедшую?

– Да, – сказал Филип. И: – Нет. Похоже, она сама решила уйти.

– Сурово.

– Она мне сказала: у каждого в жизни есть одно право – право уйти.

Марта недоверчиво хмыкнула.

– Сучье дело – сказать такое сыну.

Вход в клуб был устроен как шлюз – с наружной и внутренней дверью по концам короткого коридора, чтобы входящие не впускали яркого света снаружи. Яркая полоска и несколько силуэтов означали, что обе двери открылись разом. Филип подумал, не рассказать ли девчонке побольше. «Я думал, что видел, как она покончила с собой, только она, оказывается, не умерла. Просто опять ушла». Это было бы правдой, хоть и мало походило на правду. О таком можно говорить только с теми, кто там был. Ручной терминал снова звякнул.

Кто-то резко толкнул его. Табурет накренился, Филипу пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Марта вскочила с криком:

– Берман, кве са?

Филип медленно обернулся. Толкнул его ровесник, может, годом или двумя старше. В темно-зеленом спортивном костюме с логотипом погрузочной компании на рукаве. Подбородок вздернут, грудь колесом, плечи расправлены. Все в нем предупреждало о готовности к драке, однако Филипа он не ударил.

– Кве наммен?

– Филип, – ответил Филип. Тяжесть пистолета в кармане ощущалась как оклик. Филип медленно, хладнокровно продвинул ладонь к рукояти. Марта втиснулась между мужчинами, раскинула руки. Заорала, что Берман – этот, со вздернутым подбородком – не в своем уме. Что он дурак. Что она всего-то поговорила с койо, а Берману ревность крышу снесла, и валил бы он. Берман все вертел головой, пытался через ее плечо разглядеть Филипа. Филип ощутил, как вскипевшая было злоба в нем затихает, словно снятый с огня суп. Достать пистолет, навести – медленно, чтобы койо успел понять, что его ждет, – потом бабах и удар отдачи в кисть. Он – Филип Инарос. Он убил миллиарды. Он убил мать Марты.

– Ничего, – сказал Филип, вставая. – Недоразумение. Без обид, са-са?

– Беги, мудак пинче! – выкрикнул ему в спину Берман, потом что-то закричала Марта, Берман ответил, но Филип уже протиснулся в поддельный шлюз и дальше, в коридор. Здесь было светло. Запах спиртного и дыма еще несколько секунд держался вокруг него, потом его унесло ветерком из вентиляции. Филипа трясло. Колотило. Руки чесались кому-нибудь или чему-нибудь врезать. Он шел, не понимая, куда идет, лишь бы двигаться. Притомить засевшего у него в крови зверя.

Он шел по Каллисто. Светлые коридоры – шире, чем на большинстве знакомых ему станций и кораблей, узор сот на выгнутых стенах напомнил ему о футболе. Батареи отопления на потолке излучали тепло ему на макушку, а холод лунного тела подкрадывался из-под ног. Люди шли пешком или проезжали на мотоциклах, на картах. Он гадал, многие ли из них лишились родных при атаке на Каллисто. Он уверил себя, что тогда погибли только пыльники. Солдаты, которым было поручено не давать Поясу поднять голову над водой, пока он не захлебнется. В его представлении отец вел Пояс к единству против всех, кто норовил лишить их и будущего, и прошлого.

Филип и сейчас так думал. Сомневался, но верил. Мир в его глазах будто раздвоился. Одна Каллисто осталась целью его диверсии. Важнейшей победой, позволившей разбомбить Землю и освободить Пояс. По другой Каллисто он сейчас шел – здесь обычные люди потеряли в катастрофе матерей и детей, мужей и друзей. Эти две Каллисто были разными, не сочетались. Как два корабля с одним названием, но разным устройством и функциями.

И отца у него теперь было два. Один вел бой против внутряков, и его Филип любил, как растение любит свет, а другой перекручивал каждую ошибку, сваливая ее на кого угодно, лишь бы не на себя. Был Свободный флот – первая настоящая надежда Пояса, и был Свободный флот, разваливающийся на части. Меняющий лидеров и командиров чаще, чем сменяют воздушные фильтры. Сосуществовать они не могли, а он не мог отказаться ни от одной версии.

Ручной терминал снова пискнул. Филип выхватил его из кармана. Запрос на связь от Карала и от «Пеллы». Двенадцатый по счету. Филип ответил.

– Филипито! – заговорил Карал. – Ты где был, койо?

Карал находился в рубке, одет в форму. Даже воротничок застегнул, чего обычно не делал. Все равно он не выглядел военным. Остался самим собой, только переодетым.

– Гулял.

– Гулял… – покачал головой Карал. – Возвращайся на корабль. Сейчас же.

– Зачем?

Карал придвинулся к экрану, словно собирался шептать по секрету.

– С Медины просочилась запись боя, да? Рельсовые пушки не действуют. Медину охраняет один корабль. Один, и это…

– «Росинант», – закончил Филип.

– Си но? Любой корабль, где хоть половина корпуса цела, Марко вызывает. Отобьем Медину, как пожар затопчем, мы.

– Да… – сказал Филип.

– Получаем свежий сок. Загружаемся под завязку реакторной массой. И уходим. С флотом встретимся по дороге, а твой отец? Никогда его не видел…

Голос из-за камеры ручного терминала заставил Карала оглянуться.

– Нашел его?

– Кве но? – ответил Карал, но не Филипу.

Изображение дернулось, перескакивая на другую камеру. Пустое кресло-амортизатор со смутной тенью вдоль края. Тень удалилась, сфокусировалась, превратилась в отца. Филип приготовился встретить брань, презрение. Выговор, как сопляку. «Будь мужчиной. Скажи: я завалил дело».

Марко сиял, блестел глазами.

– Ты слышал? Карал тебе сказал?

– Про Медину и один корабль? – Почему-то Филипу не хотелось вслух произносить имя «Росинант». Боялся накликать неудачу?

– Пришел наш час, Филипито. Все сложилось идеально. Мы их жалили, жалили, жалили и скрывались в темноте, пока они не взбесились. Высунули головы из укрытия, и тут-то мы обрушимся на них молотом!

На «них». Он говорил не о Земле, не о Марсе, не о правительстве внутренних планет. Сознательно или бессознательно – Филип был уверен, как ни в чем и никогда не был уверен, – для Марко «они» были Холден и Наоми Нагата.

– Тогда хорошо, – проговорил он.

– Хорошо? – Отец заухал филином. – Это он! Шанс, которого мы ждали! Вот как мы их разобьем. Все эти половинчатые звездюки из АВП, что рысью бросились, куда указал Фред Джонсон: Па, Остман, Уокер – все они. Все они увязались за Холденом, а мы и его у них отберем, как прикончили Джонсона. Мы им покажем, как изменять!

Филип разволновался. Мысль о победе – громкой, торжественной, окончательной – опьянила его. Радость отца захватывала, обещала смыть гнев и сомнения. Но остался другой Филип – маленький и менее эмоциональный, и он с отвращением наблюдал, как вздымается эта волна восторга.

Итак, теперь план – заманить Наоми с любовником на Медину и там убить. Больше того – таким план был всегда. Джонсона убили в рамках этого плана. И Цереру бросили тоже в рамках. Обширная, консолидированная атака единого флота? Это внутряки попались на блестящий замысел отца выманить их из укрытий.

А если и этот план провалится, если что-то сорвется, это тоже окажется задумано с самого начала. У отца появятся новые военачальники, с каждой чисткой лучше прежних. А когда провал уже не удастся выдавать за победу, найдется виноватый. Например, Филип.

– Таких перегрузок мы еще не испытывали, но дело того стоит, – продолжал Марко. – Приз нас ждет тоже небывалый. Главное – не терять времени. Снимаемся через час. Всем: на борт. Все корабли до единого. Мы расплавим проклятое кольцо выхлопом, испепелим Холдена.

Марко, упиваясь предвкушением, хлопнул в ладоши. Филип улыбнулся, кивнул.

– Как только загрузимся, – чуть трезвее подытожил Марко, – уходим. Будь на борту в течение получаса, да?

– Хорошо, – сказал Филип.

Марко с экрана заглянул ему в глаза. Его лицо смягчилось. В нем виделось какое-то чувственное удовольствие, почти неотличимое от любви.

– Славное будет дело, – сказал отец. – Запомнится навсегда.

И, как актер после финальной реплики, отключил связь.

Филип оторвал взгляд от терминала – как очнулся. Только что он был не здесь и не с теми. И вот он опять на том же месте, в коридоре. Если повернуть назад – вернется в тот же клуб. Казалось необъяснимо странным, что отцов славный план битвы и общий коридор Каллисто сосуществуют в одной вселенной. Может быть, потому, что на самом деле они существовали в разных.

До порта было недалеко. Дойти до станции трубы, и через пять минут будет там, да и пешком меньше получаса. Филип сунул терминал в карман, и аппаратик звякнул о пистолет – еле слышное бряканье повторялось при каждом шаге.

Переход от жилой части к докам сказывался в тысяче мелких примет. Здесь не было девчонок-подростков, на пересечении коридоров чаще попадались люди в спортивных костюмах и с инструментальными портупеями. Иначе пах воздух. Может, фильтры использовались те же самые, но в доках всегда стоял запах сварки, синтетической смазки и холода. В запасе осталось еще двадцать минут.

Развилка к гражданскому и военному портам составляла большую букву У. Кто-то додумался отметись слияние коридоров статуей в виде абстрактного Минотавра, блестевшего полированным металлом. Прямо над головой диковатого шедевра висел список причалов и стоящих на них кораблей. На военной стороне значилось семь из Свободного флота, захваченный вместе со станцией земной транспорт и три пустых места. Филип пропустил пару вздохов, любуясь надписью «Пелла», как скульптурой малоприятного человекобыка. На гражданской стороне насчитывалось около дюжины кораблей. Старатели, шахтеры, транспортники. Корабль, доставивший срочную медицинскую помощь. Филип решил, что, если бы не война, кораблей было бы больше.

Экран напротив показывал курсы обмена на пять или шесть десятков валют – корпоративных, правительственных, кооперативных, местных. Под этим экраном прошмыгнула мелкая серая крыса, втиснулась в нору, которой Филип в тени и не разглядел. Звякнул его ручной терминал – он не стал отвечать. Он уже в доке.

У самого поворота к гражданскому порту располагалась маленькая комната ожидания с шестью рядами неудобных керамических кресел лицом друг к другу и ярким оранжевым утилизатором в конце каждого ряда. Старик в жилете из кожзама тупо таращился на Филипа, видя и не видя его. К одной стене крепились грязноватые киоски. Продажа лапши, общественный терминал, два офиса профсоюзов, агент по трудоустройству и подбору жилья. Филип разглядывал их так же рассеянно, как до того – списки причалов.

Ручной терминал снова зазвонил. Он взял аппарат, не глядя, переключил на «без ответа» и достал пистолет. В пустом взгляде старика что-то мелькнуло. Он проводил глазами Филипа, прошагавшего ряд кресел, чтобы отправить в утилизатор сперва пистолет, а за ним и ручной терминал. Филип кивнул старику, и тот после долгой паузы ответил кивком.

Киоск агента по трудоустройству был старым, край прилавка протерт миллионами усталых локтей. На пуленепробиваемом стекле остались маленькие, как звезды, ямки. От киоска слабо пахло мочой. Филип подошел к нему и оперся локтями на прилавок.

– Мне нужна работа.

Седая женщина бросила на него короткий взгляд.

– Что вы умеете?

– Поддержка жизнеобеспечения. Механика.

– То и другое или либо-либо?

– Все равно. Мне просто нужна работа.

Прилавок осветился. На нем возникла виртуальная клавиатура и анкета. У Филипа упало сердце.

– Вставьте идентификационную карту, – попросила женщина.

– У меня ее нет.

Теперь ее взгляд задержался на нем дольше.

– Удостоверение союза.

– Не состою в союзе.

– Ни карты, ни удостоверения. Плохо дело, малыш.

У него еще было время. Если бегом, он успеет на «Пеллу» до ухода. Отец бы его подождал. Они погонят к Медине. Отстоят Пояс для астеров, и это будет славная победа. Сердце забилось, но Филип ухватился за край прилавка, сжал, словно боялся, что его оторвут.

– Прошу вас. Мне нужна работа.

– У меня чистая контора, малыш.

– Пожалуйста.

Она не поднимала глаз. Не шевелилась. Правый уголок рта у нее дергался, словно жил своей жизнью. Прилавок моргнул, на нем появился бланк покороче. «ПРЕНОМ. НОМ ДЕ ФАМИЛИЕ. РЕЗИДЕНС. ВОЗРАСТ. КООРДОННЕС»^[186].

– Посмотрю, что можно сделать, – сказала женщина, не глядя на него.

Филип ткнул пальцем в «Коордоннес».

– У меня нет ручного терминала.

– Можете зайти завтра, – сказала она так, будто это было самым обычным делом.

ПРЕНОМ: ФИЛИП.

НОМ ДЕ ФАМИЛИЕ…

– Ты здоров, малыш?

Она смотрела пристально. Филип кивнул.

НОМ ДЕ ФАМИЛИЕ: НАГАТА.

Глава 48 Па

Солнце светило достаточно ярко, чтобы пробиться сквозь рыжую, как мандарин, дымку здешних полуденных сумерек. Его место на небе отмечала светлая заплата. Сатурн висел где-то за атмосферой Титана, там же, где обломки сотни с лишним кораблей. Мичо вспомнила, как в разгар боя увидела Сатурн на экране. Так близко, что, казалось, можно разглядеть структуру колец. Она это помнила, но сомневалась, было ли. В воспоминаниях о схватке попадались провалы.

Курорт потрясал воображение. Купол на пятьдесят метров над уровнем земли, завитки титана и бронированного стекла, ниспадающие плети плюща, как в висячих садах. Террасы и задуманы были так, чтобы создать захватывающий вид с пустого мутного неба. Тут и там вспархивали щеглы – промельки света, искусственные и чужие в искусственной среде спутника – совсем как она. Как все они. Мичо, не вставая с места, видела бассейны и травянистые дворики, огороженные стенками под кирпич. Рядом с шикарными мини-барами блестели фольгой аварийные укрытия. Раненые спали в шезлонгах и полотняных креслах, потому что в госпитале не хватало коек.

Купол курорта выстроили несколько десятилетий назад для богатых землян и марсиан. Здесь финансовые и промышленные воротилы могли отдохнуть, не отрываясь от дел: создания поселений на лунах Сатурна и доставки льда с колец. Туристская экзотика позволяла отдохнувшему здесь объявить, что изведал жизнь на внешних планетах, на деле и не нюхнув ее.

С тех пор курорт процветал, и не только за счет внутряков. Астерам он позволял испытать недоступную для них земную жизнь. Открытый воздух, настоящая, подвижная атмосфера, которой можно не только дышать, но и любоваться. Привозные, с Земли и Марса, продукты и напитки. И потому курорт стал чем-то вроде золотой середины – приютом для землян на внешних планетах, маленькой Землей для астеров. Па подумала, что земляне, возможно, замечали в нем отличий от Земли не меньше, чем она – отличий от Пояса. Может быть, землян и астеров здесь объединяло чувство поддельности.

Па здесь никогда раньше не бывала и, будь ее воля, никогда бы сюда не возвращалась.

По террасе за спиной прозвучали шаги. Оборачиваясь, она поморщилась, однако вопреки боли продолжила движение. Теперь обожженная спина, если сидеть смирно, только зудела. Врачи успокаивали, но Па боялась, что стянувшие кожу шрамы лишат ее подвижности.

Надя улыбалась устало, но искренне. Она принесла свежие бинты и белый тюбик с мазью. В другой руке у нее был ручной терминал. Мичо скривилась, потом горестно рассмеялась.

– Опять пора?

– Таковы наши радости, – кивнула Надя. – Зато я принесла тебе чем отвлечься.

– Что-то хорошее?

– Нет. – Надя села у нее за спиной. – Та землянка опять хочет с тобой говорить.

Скинув бумажный больничный халат, Мичо наклонилась. Надя, передав ей терминал, принялась обследовать края закрывавшей ожог искусственной кожи. Нервы, позволявшие ощутить ее легкие прикосновения, были прикрыты живым бинтом. Сенсоры боли сохраняли жуткую чувствительность. Казалось, с онемевшего тела заживо сдирают кожу. Мичо стиснула зубы. Переждала. Пройдя полный круг – по всей спине, вдоль плеча и левого бока, – Надя вздохнула.

– Хорошо смотрится? – спросила ее Мичо.

– Смотрится ужасно, а заживает хорошо. Базальный рост по всей кромке.

– Слава богу за его маленькие милости, – отозвалась Мичо.

Надя издала горлом невнятный звук: не согласие и не возражение. Тихо щелкнула крышечка тюбика с мазью. Мичо подтянула к себе терминал, открыла список сообщений. Новое с Земли было отмечено как важное. От Крисьен Авасаралы. Лидер Земли, самый страшный враг на памяти Па. И вот, однако…

– Мы ошиблись, – сказала Мичо.

– В чем?

Мичо приподняла терминал, чтобы экран был виден Наде.

– Мы работаем с людьми, с которыми всегда воевали.

– И впредь будем воевать. – Это прозвучало, будто Надя обещала ребенку конфетку, но только после настоящего обеда. – Готова?

Мичо кивнула, и Надя нанесла первую порцию мази. Больно было так, словно Па заново горела. Лучше сосредоточиться на сообщении. Па открыла запись.

Старуха сидела за письменным столом. Па не в первый раз получала сообщения лично от нее и от нового марсианского премьер-министра, хотя чаще к ней обращались генералы и чиновники помельче. Казалось, о Мичо вспоминали только для исполнения крупной просьбы. От этого она чувствовала себя последней пешкой на доске.

– Капитан Па, – заговорила Авасарала, и если в ее тоне проскальзывало презрение, этого следовало ожидать. Надя ниже склонилась над спиной подруги, под ее пальцами расцвела новая боль. – На Медине ситуация пахнет жареным. Холден с группой АВП захватили станцию, но при этом додумались уничтожить рельсовые пушки. И остались без защиты. Свободный флот собрал, кажется, все сохранившие подвижность корабли – общим счетом пятнадцать – и на полной тяге гонит к вратам. Хорошая новость в том, что Инарос, по-видимому, оставил все прочие порты и базы системы. А плохая, разумеется, в том, что, вернув Медину, он восстановит линию снабжения с Лаконии и оборонительные позиции. Если, конечно, мы не найдем способа его остановить.

Авасарала глубоко вздохнула, опустила глаза, а когда снова подняла взгляд, Па увидела другое лицо. Более усталое? Постаревшее. Решительнее?

– Я очень, очень сочувствую понесенным вами потерям. Я вас хорошо понимаю – я сама в этой войне потеряла мужа. Могу представить, как мучительно потерять двоих супругов. Я бы не обращалась к вам с просьбой, не будь это так важно, но если вы своими кораблями или влиянием на какие-либо фракции можете помочь остановить или задержать Инароса, нам нужна ваша помощь.

Мне нечем восполнить уже принесенные вами жертвы, но я надеюсь, что вы пройдете со мной последние километры. И что мы вместе положим этому конец. Пожалуйста, ответьте, как только сможете. Свободный флот уже разгоняется.

Сообщение закончилось, терминал переключился на список. Надя передвинулась к ее боку, и Мичо поежилась.

– Еще чуть-чуть, – утешила Надя.

– Уже второй раз враг призывает меня вытащить их из огня.

– Мы сможем?

– В прошлый раз мы только сами обожглись.

* * *

Оставляя «Паншин» позади, Па заранее понимала, что поплатится за это. Титан – самая большая из лун Сатурна. Свободный флот закрепился на нем надежнее, чем где бы то ни было, за исключением разве что системы Юпитера, и от Титана угрожал Энцеладу, Рее, Япету, Тетису. И запасам льда в кольцах. Инарос контролировал пространство, не занимая его.

«Коннахт» с «Серрио Малом» разгонялись по вращению, выйдя из плоскости эклиптики, чтобы атаковать корабли Свободного флота под неожиданным углом. Разогнаться так, как надеялась Мичо, не удалось. Негде было пополнить реактивную массу, и ее тошнило при мысли, что, проиграв бой у Титана, отступить они не смогут. У луны стояли пятнадцать кораблей Свободного флота. В прошлой жизни это было бы немного, но после войны и ухода множества судов в новые системы пятнадцать внушали уважение. Всяко больше, чем девять, которые сумел бросить против них единый флот. Впрочем, смысл всех этих атак был не в том, чтобы побеждать. Главное было отвлечь Марко от двух кораблей, спешивших к Медине.

Флот Марсианской Республики Конгресса ввязался в бой первым, попытался оттянуть корабли Марко с позиций в надежде на ее неожиданный удар. Па помнила, как Оксана включила тактическую схему. Пятнадцать вражеских, девять своих. Оксана тогда пошутила, что воюющие корабли все, пожалуй, вышли с одной верфи. Эванс рассмеялся, затем посерьезнел и сообщил, что их взяли на прицел. То, что было потом, запомнилось бессвязными обрывками. Мичо пересмотрела журналы. Ей и прежде не слишком везло в жизни, но этот удар пулей пробил ее жизнь, оставил громадную дыру, а обломки еще летали, делая в пережитом дырки поменьше. Па запомнила, как приказала отступать, а Жозеп сказал, что они потеряли сердечник, но удара, который заставил ее решиться на бегство, она не помнила. Помнила запах горящей одежды и волос. А долгий и страшный миг между опознанием сломавшей «Коннахту» спину торпеды и попаданием куда-то провалился.

Из журнала она знала, что «Серрио Мал» с «Коннахтом» ворвались в гущу построения Свободного флота, вызвали огонь на себя и заставили разбить строй, образовав недоступные для поддержки ОТО коридоры и слепые пятна. Ближайшие марсианские корабли массивным: торпедным залпом вывели из строя два вражеских. Она не знала, кто сбил ей двигатель – Свободный флот или шальное попадание марсиан, только торпеда сумела проломить ее защиту и вышибла из сознания Мичо несколько часов.

Явственно помнился широкоплечий бритоголовый мужчина с темной кожей, уверявший, что уймет боль, если только она отложит нож. Когда это происходило, Мичо не помнила. Живо вспоминалось пробуждение в госпитале и потом еще одно, хотя сна между ними как не было.

То, что она про себя называла «потом», началось с сидевшего на краю ее кровати Бертольда. Тот растирал ей ноги и напевал себе под нос. Она первым делом спросила о Лауре – видно, знала: с той что-то случилось.

Бертольд сказал, что Лаура ранена. Лежит в медикаментозной коме. Ей придется отращивать часть печени и одну почку, но врач, зная, что Лаура – жена королевы пиратов, клянется, что все будет хорошо, дай только срок.

Потом он рассказал про Эванса и Оксану, и они поплакали вместе, пока Мичо не уснула.

Квартиру их новой, сократившейся семье отвели превосходную. Три спальни с широкими мягкими кроватями, достаточно похожими на корабельные койки, чтобы в них было уютно, и достаточно непохожие, чтобы прочувствовать роскошь. Меню кухонного автомата беднее, чем было у них на «Коннахте», зато блестел он ярче. То, что на этом курорте называлось «уголком для бесед», выглядело как выраставший из пола длинный изогнутый диван. Окошки в куполе пропускали естественный свет. В ванне умещались двое, а делить ее предстояло только с Бертольдом, Надей и Жозепом. Все здесь представлялось слишком большим и в то же время слишком маленьким.

Дождавшись, пока мазь впитается в новую, искусственную кожу, Па потребовала свой «капитанский мундир». Собственно, всего лишь строгую блузу и куртку военного покроя. Она и штаны с сапогами натянула, хотя в кадр при записи сообщения ноги не попадали. В голове еще мутилось после болезненной процедуры, и Па сама не слишком понимала, почему так важно выглядеть официально, пока не села, уместив себя в рамке экрана, и не начала запись.

Мундир понадобился ей для капитуляции.

– Мадам генеральный секретарь, с сожалением должна сказать, что ничем не могу помочь. Подчинявшиеся мне корабли погибли, повреждены или заброшены так далеко от врат кольца, что не могут догнать «Пеллу» без смертельных для людей на борту перегрузок.

Ее лицо на экране выглядело усталым. Бертольд коротко остриг ей волосы, чтобы меньше выделялись выгоревшие проплешины. Стрижка ей не нравилась. Па захлестнула волна печали – теперь она накатывала часто. Такие волны будут подступать и отступать до конца жизни.

– Спасибо вам за сочувствие к нашим потерям. Когда они брались за эту работу, знали, чем рискуют. Они готовы были умереть за Пояс. Я бы хотела, чтобы случилось иначе. Чтобы они были здесь со мной. Сожалею, что не могла сделать большего.

Дальше сказать было нечего, и она отослала сообщение. Потом, словно ковыряла воспаленную рану, вывела на экран тактические сведения. Перед ней лежала вся система. «Паншин» уцелел, и еще горстка кроме него. «Наклие» Евгении. И, отмеченная вектором от системы Юпитера, «Пелла» с остатками Свободного флота. Еще две точки двигались пересекающимся с ним курсом, но, экстраполировав их движение, Мичо поняла, что эти идут к той же цели. Марко со всеми, кто ему верен, вместе вольются в кольцо. Непреодолимой силой. Будь рельсовые на местах, им пришлось бы выдержать адскую драку. А без рельсовых там будет бойня.

Затем она станцию за станцией, корабль за кораблем прокрутила всю систему. Так Па в прошлой жизни на корабле, от которого остались обломки и мучительные воспоминания, вычерчивала восковым мелком сеть поставок всего необходимого людям: фильтры, материалы для гидропоники, регенераторы, центрифуги для очистки руды. Центрифуги для воды. Для крови.

Она задумалась, прячутся ли еще в темноте какие-нибудь колонистские корабли, в ужасе наблюдая, как человечество рвет себя на куски. Ей вспомнилась доктрина «одного корабля». Все суда в Поясе – клетки одного существа. Сейчас они виделись ей иначе. Теперь все они были свободными и отчаявшимися бактериями в море пустоты, безразличном к их жизни и смерти.

И, если Санджрани не ошибся, страшнейшая катастрофа еще только прокашливается.

Открылась дверь в общий коридор, ввалился Жозеп. Надя чмокнула его на ходу. Они теперь сменялись. Один сидел с Лаурой, другой с ней, третий отсыпался. Круговорот общего горя. Жозеп прошел к кухонному автомату, сдвинул панель, которой Па не замечала, налил себе стакан виски и только потом подсел к ней в «уголок».

– Скоол, – сказал он, поднимая стакан. Делая глоток, стукнул себя краем по зубам. Минуту они посидели молча.

– Упс, – ответила Па.

Жозеп поднял брови.

– Волшебное слово, ла.

– Это я, – заговорила она, утирая глаза обшлагом блузы. – Все у меня как всегда. Я опять привела всех прямо в ад.

Глаза у Жозепа глубоко запали. Усталость сказывалась и в оттенке кожи, и в посадке плеч.

– Не услежу за твоей мыслью, я.

– Я нахожу, кому поверить, и иду, куда ведут. А потом все золото обращается в дерьмо. Джонсон, Ашфорд, Инарос. А теперь Холден. Не понимаю, как я могла не предвидеть, но я опять попалась. А теперь…

– Теперь, – согласился Жозеп.

– А самое глупое, – Па повысила голос, он истончился, стал резким, как зудение скрипичной струны, – что я вижу? Смотрю на все, чего добивалась, и где оно все? Добивалась Пояса для астеров – его не будет. Хотела построить мир, в котором мы все могли бы жить, называя своим, – его не будет. Даже строить не из чего. Я уже не помню, с какой стати решила, что должна поддержать Холдена. Снова открыть врата? Чтобы в них свободно хлынули колонистские корабли? Чтобы никто из тех, кого я люблю, не остался в живых?

Жозеп кивал задумчиво и отстраненно.

– Что означал бы такой сон? – спросил он.

– Какой сон? – опешила Мичо. Разгибаясь до боли в спине и сквозь боль.

– Вот этот, – объяснил он. – О том, как ты сражаешься сначала за Инароса, потом за Холдена. Теряешь дорогих тебе людей и оказываешься среди роскоши, чтобы в ней исцелиться.

– Ни хера бы не значил.

– Или был бы пророческим, – хмыкнул Жозеп.

– Или что вселенной плевать на нас и все наши дела, а твоя дерьмовая мистика – просто способ этого не замечать.

– Может, и так, – согласился он с таким смирением, что Па устыдилась своих слов.

Жозеп еще раз глотнул виски, отставил стакан на пол и вытянулся во весь рост на кривом диванчике, пристроив голову ей на колени. Его теплая улыбка была прекрасна, полна юмора и нежности, от которых у Па заныло сердце.

– Не шли за Холденом, мы. Встали против Марко, оказались рядом с Холденом, да. Но ты никогда не была из его людей. Мы не ради Холдена дрались с Марко. Дрались потому, что Марко объявил себя тем героем, который нужен Поясу, а оказалось – не тот.

– Ага. – Мичо погладила его по волосам.

Жозеп устало закрыл глаза.

– Абер, черт побери, нам все же нужен герой.

Глава 49 Наоми

Журнал системы Медина был огромен, куда больше, чем ожидала Наоми. И, хуже того, не слишком удачно организован. В некотором смысле это был исторический артефакт. Материальный носитель предназначался для корабля поколений, плывущего в неизведанном межзвездном пространстве, а логическую систему перестроил под себя Фред Джонсон, превращая корабль из боевой единицы в космический город. Свободный флот, захватив Медину, не до конца расколол прежнюю защиту, и кое-где проглядывали следы различных инженеров, пытавшихся изнасиловать и без того слишком сложную систему.

Как земные города, строившиеся на ярусах минувших эпох, систему Медины формировали забытые, ушедшие в прошлое силы. Замысел каждого решения утонул в путанице иерархий и сложных справочных систем. Найти здесь что-нибудь интересное? Проще простого. В каком-то смысле здесь интересно было все. А вот найти конкретную информацию – очень-очень сложно.

Наоми поселилась в кабинете поста безопасности, как в келье средневекового монаха, возвращаясь на «Росинант» только отоспаться и уходя обратно, сразу как проснется. Где монах переписывал пером и чернилами древние тексты, там она переписывала базы данных, ковырялась в системе файлов, просила Медину что-то найти и отслеживала, где та не ищет. Все, что с виду могло пригодиться, копировала или выводила и отсылала обратно. Журналы рабочих рапортов за дни господства Свободного флота пересылала на Землю и на Марс. И отчеты о поставках грузов с Лаконии и на Лаконию. И древние отчеты медицинской системы. И диспетчерские сводки о приходе и уходе кораблей. Оказаться полезным могло все, так что она все подряд и пересылала со скоростью света на Землю, Луну, Марс и Цереру.

Работа отгоняла страх. Не совсем, но ведьокончательно избавляет от страха только смерть. Отсчитывались дни и часы до появления кораблей Марко. Были и другие проблемы, другие риски: оставшиеся на станции сторонники Марко, пульсирующий сигнал «сообщение не доставлено» – единственный, доходивший из-за врат Лаконии, но, когда явится Марко, все это станет неважным. И все это заставляло работать быстрее и эффективнее. Когда случится то, что случится, – а она не смотрела будущему прямо в глаза, – хотелось бы знать, что свое дело она сделала.

И все же иногда Наоми прерывалась. Нашла личный дневник, зарытый под сводками жизнеобеспечения, как запихивают под матрас порнографический журнал. Записки молодого человека об одинокой борьбе со своими желаниями, амбициями, с чувством, что его предали. В другой раз раскапывала полустертые обрывки и наткнулась на короткое видео девочки – лет четырех, не больше, – которая выскакивала из кровати где-то на станции и с хохотом приземлялась в гору подушек. Пересматривая журналы диспетчерской, она слушала голоса отчаявшихся людей – мужчин и женщин из-за врат-колец, требующих, умоляющих, выпрашивающих то, что им полагалось по праву, что было им необходимо для выживания.

Только сейчас она полностью осознала масштаб причиненных Марко опустошений. Сколько жизней он подкосил и оборвал, сколько планов разбил. Прежде это было не охватить мыслью, а так, в отрывках и проблесках, становилось постижимым. Ужасало, огорчало, приводило в ярость, но было постижимым.

И давало материал для кое-каких решений.

– Гм, – сказал Джим, бочком протискиваясь в дверь. – Ты что, милая, решила раскидать все данные по всем кольцам? Я тут заметил, что ты начала рассылать все и всем.

– Так и задумано, – сказала Наоми, смахивая волосы с глаз. Кончалась ее вторая вахта. Спина болела от долгого неподвижного сидения, в сухих глазах кололись песчинки. – Я не знаю, что и кому может пригодиться. А поскольку на Медине, похоже, все разобрать не успею, решила разослать копии повсюду. Дать другим шанс, которого нет у меня.

– Это… э…

– Знаю, – кивнула она. – Должно быть, я слишком долго прожила с тобой. И думать стала как ты. Вернее, ну… как ты раньше.

– Я и сейчас так думаю, – возразил Джим, подтягивая стул и усаживаясь позади нее. Голову он пристроил ей на плечо. Когда заговорил, Наоми кожей ощутила, как дрожит его горло: – Я теперь больше боюсь, как бы не оказаться в ответе за что-то огромное, нежданное и ужасное, но думаю все так же.

– Непоколебимая вера в человечество.

– Так и есть, – признал он, качнув головой. Или, может быть, ткнувшись в Наоми носом. – Вопреки очевидности, по-прежнему уверен, что сволочи – исключение из правила.

Наоми откинула к нему голову, утешаясь самим его присутствием. От него исходил странный запах – слабый, сложный и приятный, как от сырой почвы. Она не верила, что он ей когда-нибудь надоест. Джим давно не брился. Отросшая щетина щекотала, как кошачий язычок. На мониторе показатель передачи данных сдвинулся еще на десятую процента. Где-то за стеной звучал знакомый и сильный голос Бобби. Гудели и щелкали, беседуя сами с собой, воздуховоды, слабый сквозняк пах пластмассой и пылью.

Она не хотела спрашивать, но и удержаться не смогла.

– Есть новости из дому?

Почувствовала, как он напрягся. Сел прямо, и нагретому им кусочку ее кожи стало холодно. Наоми повернула свой стул к нему. Искусственное спокойствие его лица говорило ей, что Джим пытается смягчить удар, как будто, подобрав слова полегче, мог что-то исправить. Она видела это выражение лица столько раз, что поняла без слов.

– Они на подходе. Свободный флот. С Лаконии никаких признаков активности, но Авасарала отследила пятнадцать слетающихся к вратам кораблей. Большей частью с юпитерианских лун.

– Есть шанс, что они будут входить по одному, чтобы Алекс с Бобби успели их перестрелять? – с наигранным простодушием осведомилась Наоми. Подействовало – Джим улыбнулся.

– Готов поспорить, они ломанутся, как команда регбистов. Если бы привести в рабочее состояние пару рельсовых, по-моему, был бы шанс. И еще бы ядер побольше. Оказывается, расстреляв пару тысяч целей, рискуешь выжечь боезапас.

– План у нас есть?

– Парочка есть, – сказал Джим.

– Хоть один хороший?

– Вот это нет. Ничего подобного. Только разные оттенки ужасных.

Пискнула передача данных: пакет отослан, и от Наоми ждут следующего. Новых посланий в бутылках.

– Ладно. И какие?

– Классика: дерись или беги. У нас остался «Роси», и шлюпки еще годятся для абордажа. Один вариант: набить шлюпки войсками, разместить их по кромке кольца и взять корабли Свободного флота на абордаж. Преимущество в торпедах не поможет им при рукопашной в коридорах. Теми кораблями, которыми не сумеем овладеть, займутся «Роси» и оборона Медины. Большая куча-мала с надеждой, что мы окажемся сверху.

– Есть шансы, что получится?

– Ужасно, ужасно мало. Тупой план, как ни смотри. Куда вероятнее, что ОТО Инароса сострогают все наши шлюпки в металлическую стружку, и близко не подпустив. А если наши и высадятся, на каждом корабле у него будет отбиваться полная команда.

– А что с бегством?

– Загрузить «Роси», выбрать кольцо и сваливать на хрен из Додж-сити, пока не показались плохие парни.

– Бросив Медину?

– Медину. И «Джамбаттисту». Все бросить. Поджать хвост и рвануть сломя голову. Позволить Свободному флоту заново обосноваться в медленной зоне в надежде, что следующая атака единого будет успешнее.

– Где «Пелла»?

Холден вздохнул.

– Во главе воющей стаи.

Наоми отвернулась от него к экрану.

– Тогда остаемся здесь.

– Я еще не решил, – возразил Холден.

– Да, ты себя еще не уговорил, – согласилась она. – Сам знаешь, если сбежим, Марко погонится за нами. Будь мы другим кораблем или Марко – другим человеком, может, и игра пошла бы иначе. А так мы выбираем между боем здесь с немногочисленными союзниками и недостаточным обеспечением или дракой по ту сторону кольца, где у нас будет еще того меньше. Вся разница.

– Я… ну… – Джим глубоко вдохнул и выдохнул, сложив губы трубочкой: – Дерьмо.

– Сколько обломков от волны обманок можно собрать?

– Все, что не вынесло за кольца, – ответил Джим. – Думаешь, собрать все к кольцу Сол и надеяться, что Свободный флот врежется?

– Врата не так уж велики, – напомнила Наоми.

– Три четверти миллиона квадратных километров, – согласился Джим. – На пятнадцать кораблей. Даже рассыпь мы обломки по песчинкам, Свободный флот, скорее всего, пройдет и не заметит.

– Знаю, – кивнула Наоми. – Но есть надежда, что хоть один врежется. И будет их одним меньше. Нам либо рисковать, либо сдаваться. И даже если мы проиграем…

– Я не собираюсь…

– Даже если проиграем, – повторила Наоми, – есть разница, как проигрывать. Ты не напрашивался ни в какие символы, знаю. Просто уж так оно вышло. Но когда вышло, ты этим воспользовался. Все твои видеоочерки, показывающие, что на Церере – люди как люди…

– Они не про меня были, – неубедительно и виновато попытался отбиться Холден.

– В них ты воспользовался «знаменитым капитаном Джеймсом Холденом», чтобы заставить людей посмотреть твоими глазами. Тут нечего стыдиться. Ты все делал правильно. Но как насчет всех тех, кто их посмотрел? Кто снимал и выкладывал в подражание им свои, пытаясь напомнить, что не все сводится к кораблям, торпедам и линиям фронта? Если мы… – У нее перехватило горло, слова застревали. – Если мы погибнем, наша смерть должна стоить хотя бы столько, сколько стоили твои видео.

– Не знаю, чего они стоят, – признался он. – Они что-то изменили?

– Тебе и не надо знать, – сказала Наоми, – изменили или нет. Ты их не для того выкладывал, чтобы зрители писали тебе, какой ты важный и влиятельный. Ты пытался изменить что-то в мыслях. Вдохновить на какие-то поступки. Даже если не получилось, постараться стоило. А может, и получилось. Может, они кого-то спасли, и тогда это важно, даже если ты ничего об этом не узнаешь.

Джим ушел в себя. Маска, которую он не снимал с самой Тихо, чуточку сползла. Наоми увидела под ней отчаяние.

– Зря я сюда прилетел, – сказал он.

– Ты взялся за эту работу потому, что она опасна, – напомнила она. – Потому что сделать ее надо было, а ты не просишь других взяться за то, за что не взялся бы сам. Как с тем твоим броском на «Агата Кинг». Ты все тот же, Джим. И я знала, что нам грозит. Мы все знали. Думали, что справимся, но знали, что можем ошибаться. Мы ошиблись. Теперь надо как следует отыграть следующий акт.

– В котором нас убьют. В следующем акте нас убьют.

– Знаю, – сказала она.

Они замолчали, оба. Голос Бобби, далекий, как звезды, прервался смешком.

– Мои видео – просто глупый арт-проект, – заговорил Джим. – Смерть – не арт-проект.

– А пожалуй, должна им быть.

Он повесил голову. Наоми положила на нее ладонь, ощутила под пальцами отдельные волоски. Слезы не обожгли ей глаз – потекли легко, как ручеек. Не было слов, чтобы все ему сказать. Как она виновата, что втянула его в орбиту Марко. Как уверена в душе, что, разгляди она вовремя, что представляет собой Инарос, никто из них не попал бы в такое положение. Если об этом рассказать, Джим станет утешать, решит, что должен быть сильным ради нее. Снова замкнется в себе. Или нет, не в себе. В Джеймсе Холдене. Ей больше нравился Джим.

Глубокий вздох. И еще. Еще. Тихая близость совершенного мига.

– Эй! – в комнату вошла Бобби. – Кто-нибудь… ой. Извините.

– Ничего. – Джим тыльной стороной ладони вытер глаза. – Что случилось?

Бобби показала ему ручной терминал.

– Кто-нибудь знает, мы посылали отчеты по пропавшим кораблям на Луну? Авасарала говорила, ее ученые мартышки землю роют за каждый.

Наоми прерывисто вздохнула и улыбнулась. Совершенный миг прошел. Пора за работу.

– Я сейчас же сделаю, – пообещала она.

– Хорошо. – Бобби попятилась из комнаты. – Извините, если я… ну, вы понимаете.

– Ты уже ела? – спросил Джим, вставая. – Я, по-моему, голодаю с самого завтрака.

– Собиралась сходить, когда здесь доделаю. Может, принесешь пару мисок чего-нибудь сюда? – Наоми уже смотрела в монитор.

«Передача завершена» уступила место ее шпаргалке с классификацией файлов. Она открутила ее до диспетчерских отчетов. В глубине «Роси» перекликались Джим с Бобби. Голоса Джима, Бобби, Алекса смешивались, сливались. Болтовня о еде и пиве, кто предпочитает вместе, а кто порознь. Чтобы сосредоточиться, ей пришлось сделать усилие. В журналах не структура, а каша, каждый диспетчер вел записи по своей системе…

Она добрый час копалась, пока не решила, что собрала записи обо всех исчезнувших кораблях. Часть их Наоми уже отсылала на Луну, но больше оказалось неотосланных. Пропали без малого две дюжины кораблей, в том числе, похоже, один из похищенных у марсиан и направлявшийся к Лаконии. И корабли из колоний. И один транспорт, работавший на Свободный флот. Каждая сторона что-то да потеряла.

А это было любопытно.

Наоми подготовила пакет данных для Луны. Этот она зашифровала. Но перед пересылкой сделала копию и для себя. Пропадали чаще крупные корабли, но не только. И пропадали, кажется, чаще всего в часы самого плотного движения.

Алекс принес ей миску лапши с грибами и бутылку мединского пива. Доедая, она вспоминала, сказала ли спасибо, – почти наверняка да. Но полной уверенности не было. Если сопоставить часы пик с инцидентами, корреляция… нет. Не то. Она не там ищет. Отмечать надо не только время происшествия. Надо проверить и все случаи, когда на Медине возникали те же условия – час пик, корабль большой массы, подстройка реактора, – а ничего такого не случалось. Она зачерпнула полетные данные полной ложкой и их тоже вылила на Луну, но самой отвлечься не удалось. Ныла спина. Болели глаза. Наоми ничего не замечала.

Собрала данные по периодам плотного движения без исчезновения кораблей. Сопоставила выход энергии и массы пропавших, попробовала наложить на кривую тех, что проходили кольца благополучно. Пакет отосланных на Луну данных отчитался о завершении передачи, ей показалось – ужас как быстро, пока не посмотрела, сколько уже сидит.

Пять переменных: масса предыдущего корабля, энергия предыдущего, масса данного корабля, энергия данного корабля и время. Решение – не точка, а облако. Подвижная система кривых, возрастающих с возрастанием массы и энергии предшественника, нисходящих по времени, и там, на пересечении с массой и энергией других кораблей, – исчезновения. Походило на то, будто проход сквозь врата создавал что-то наподобие кильватерного следа, и когда в этот след попадало что-нибудь достаточно массивное и высокоэнергетичное, оно пропадало.

У Наоми, когда она вытаскивала из кармана терминал, дрожали руки. Она не знала, от волнения или от усталости, или просто лапша с грибами была так давно, что пора поесть. Джим ответил на запрос связи без заминки.

– Эй, – сказал он, – у тебя что-то случилось? Не ночевала на корабле…

– Да, – сказала она, имея в виду и «случилось», и «не ночевала». Решила не тратить времени на уточнения. – По-моему, я нашла кое-что интересное. Мне надо, чтобы кто-то посмотрел свежим глазом, не мерещится ли от усталости.

– Сейчас подойду. Что-нибудь захватить? Какого сорта твое «интересное»?

– Насчет пропавших кораблей.

Брови у Джима взлетели к рамке маленького экрана. Глаза округлились.

– Ты поняла, что их глотает?

Наоми поморгала. На ее мониторе висели два уравнения, пять переменных. Источник данных – транспортные журналы за годы. Соответствие идеальное. Луна наверняка подтвердит.

Но «знаешь, что их глотает»?

– Нет, – ответила она. – Я знаю кое-что получше.

Глава 50 Холден

– анных не так уж много, – рассуждала Наоми, разворачиваясь у стены и задумчиво направляясь обратно. – В смысле, здесь все, что у нас есть. Больше взять неоткуда.

– Это мешает? – спросил Холден.

Она остановилась, уставившись на него и разведя руки в общепонятном жесте: еще бы не мешало!

– Возможно, явление не масштабируется. Могут влиять и другие переменные, просто не сыгравшие в этих примерах. Попроси ты меня на основании таких данных построить двигатель, я бы не взялась. Кой черт, двигатель. Я бы лестницу на таких основаниях не взялась сколачивать. Разве что…

Она снова заходила по комнате, обкусывая ноготь на большом пальце. Холден ждал, скрестив руки на груди. Он знал, когда ей надо дать время подумать. Он стал разглядывать графики на экране. Ему они напоминали мониторинг сердечной деятельности, хотя форма кривых отличалась. Холден точно помнил, что на ЭКГ всплеск так же круто спадал до изначального уровня. А здесь после резкого подъема шел медленный, пологий спуск.

Никто еще не явился в пост безопасности. Наверное, сидели в камбузе «Роси», завтракали. Или задержались у одного из маленьких киосков в доках – из тех, где местные еще принимали их расписки.

Наоми остановилась рядом, проследила его взгляд на экран. Губы у нее шевелились, будто она вела разговор – жаркий спор с самой собой, в который вмешиваться не стоило. Даже ему. Она покачала головой, возражая себе. Со времени первого вызова Наоми стала спокойнее, но по ходу беседы снова возбуждалась. Или даже пугалась.

Похоже, у нее появилась надежда.

– Так что, мы можем этим воспользоваться?

– Я не знаю, что это. Механизм действия – ни малейшего представления. Мы просто поймали закономерность, но она выглядит такой устойчивой.

Холден сделал вторую попытку.

– Мы можем использовать эту закономерность? И в частности, не дает ли она третьей альтернативы, кроме «остаться здесь и подставить головы под топор» против «бежать за ворота, чтобы нас убили там»?

Наоми протяжно, глубоко вздохнула и медленно выдохнула сквозь зубы. Он вроде как надеялся ее рассмешить, но она не улыбнулась. Наоми снова села на рабочее место, вывела невразумительные для Холдена сложные уравнения.

– По-моему, – сказала она, – мы можем симулировать час пик. Отправить «Джамбаттисту», налепив на него весь мусор, какой сумеем собрать. Перегрузить немножко реактор, чтобы выдавал больше энергии. И тогда, запустив его сквозь врата, – она ткнула пальцем в кривую всплесков и падений, – мы получим что-то в этом роде. Правда, всплеск будет небольшим. Даже тяжелый корабль – всего лишь один корабль…

– А «в этом роде» – это что?

– Препятствие. Что-то, во что мог бы врезаться Свободный флот. Если их корабли имеют достаточную массу и энергию, чтобы их линии пересекли ту кривую раньше затухания всплеска… по-моему, они влипнут.

– В смысле отправятся следом за пропавшими кораблями?

Наоми кивнула.

– Мы можем добавить «Джамбаттисте» массы. У нас сохранились шлюпки после атаки. У некоторых еще осталось горючее в двигателях. Если запустить их все разом, немножко приподнимем кривую. А Марко наверняка поведет корабли все разом – это тоже в нашу пользу. Но я не знаю, какой механизм тут действует.

– Эй, – окликнул ее Холден. – Ты постоянную Планка знаешь?

– Шесть, запятая, шесть два шесть с небольшим умножить на десять в минус тридцать четвертой джоуля за секунду.

– Конечно, почему бы и нет. – Холден с важным видом поднял палец. – А известно тебе, почему она шесть два шесть как там дальше, а не шесть два семь?

Наоми помотала головой.

– И никому не известно. И все равно это наука. Мы большей частью знаем не «почему», а «что». Просто разбираемся, как что-то работает, пока не научимся предсказывать, что будет дальше. Ты это и делала. Сумела предсказать. Если ты в себе уверена, я тоже. Так давай это сделаем.

Наоми покачала головой – но не ему.

– Солидное п обозначает ту область значений, в который все мы убиты.

– Не обязательно, – возразил Холден. – Их всего-то пятнадцать против нашего одного. Можем и победить. У нас же есть Бобби и Амос.

На сей раз Наоми рассмеялась. Холден взял ее под руку, она склонила голову ему на плечо.

– Если не сработает, хуже не будет.

– Пожалуй, не будет, – признал Холден. – В смысле жуткая мертвая техника чужих необъяснимым образом сметает целые корабли, не оставив ни следа, ни объяснения причин. Почему бы с ней не побаловаться, верно?

* * *

«Пелла» и четырнадцать боевых кораблей – все, что осталось от Свободного флота, – приближались к кольцу, уже прошли точку поворота и начали торможение. Авасарала прислала перечень своих попыток притормозить или предотвратить атаку – судя по тяжелому тону, знала заранее, что ни шиша не выйдет, но все же пыталась. Закончила она словами: «Я сделаю, что могу, но, возможно, вам придется остаться неотомщенными. Извините». Холден гадал, что бы она сказала о замысле Наоми.

Каждый час приносил ему ощущение, что Инарос со своими вояками стал чуть ближе. Это чувство подталкивало в спину, заставляя спешить. Ему было бы легче, если бы счет шел на часы, а не на дни. Скорей бы все кончилось.

Капитан «Джамбаттисты» не сразу их понял, решил, что его корабль хотят отправить в пасть той дряни, что таилась за вратами. Наоми пришлось четыре раза разными словами объяснять ему, что, если все пройдет, как задумано, «Джамбаттиста» просто уплывет в какую-то другую систему, поболтается там несколько дней и невредимым вернется обратно. После того как она убедила капитана, что в ином случае ему со всей командой предстоит пасть в бою, возражения улетучились.

Наоми распоряжалась всем: погрузкой шлюпок на прежние места в трюме, перенастройкой реактора, чтобы и магнитная ловушка, и активная зона действовали на самом пределе мощности. Прихватив с собой Амоса и Клариссу, она добавила запас прочности силовой сети «Джамбаттисты», чтобы не случилось отказа при перегрузке. Холдену вспомнились советы отца Тома насчет медведей. Если на ранчо забредет черный медведь, растопырься пошире, подними руки повыше, ори и шуми. А если зайдет гризли, постарайся как можно тише оказаться от него как можно дальше. Ему казалось, что он шумит на гризли в надежде, что медведь слопает не его, а другого.

Пока Наоми занималась подготовкой, он искал себе применение.

Он перечитал старые сообщения колонистских миров. Описание условий, опасностей, мольбы. Напоминание, на сколько планет успело распространиться человечество, отрезвило Холдена. Сколько семян они заронили в чуждую почву. Получив рассылки от Наоми, многие колонии начинали понимать, почему оказались отрезаны. Они только теперь узнавали о событиях на Земле и в ее Солнечной системе. Ответные сообщения запрудили буфер связи выражениями ярости и сочувствия, угрозами мести и предложениями помощи.

Читать последние было тяжелее всего. Новые колонии только-только закреплялись в местных экосистемах, настолько экзотичных, что человеческий организм не воспринимал их как живые. Они существовали в изоляции, изнемогали, боролись из последних сил. И предлагали помощь. Холден слушал их голоса, видел отчаяние в глазах. И невольно любил их, самую чуточку.

В лучшие времена такое случалось при катастрофах и эпидемиях. Не всегда и не со всеми. Всегда кто-то наживался, завышал цены, закрывал двери перед беженцами, оставляя их голодать и замерзать. Но были и стремящиеся помочь. Разделить ношу на всех, даже в ущерб себе. Человечество добралось в такие дали сквозь тучи войн, болезней, насилия и геноцидов. История тонула в крови. Но были в ней и сотрудничество, и доброта, щедрость, межрасовые браки. Одно не существует без другого, утешал себя Холден. Как бы ужасно ни было человечество, достойных восхищения черт в нем все же чуточку больше, чем отвратительных.

Он, сколько успевал, отвечал на самые насущные сообщения, делился надеждой, сколько ее было. Давал людям хоть ненадолго услышать голос Медины. Координация поставок во все колонии была ему не по силам. Для нее потребовалась бы напряженная работы десятков и сотен людей, а он был один плюс рация. Но, даже только прикоснувшись к задаче, погрузив кончик пальца в океан дел, предстоящих перегрузочному узлу тысячи разных систем, он растил в душе надежду на будущее.

Он не ошибся. Здесь возникает ниша.

Если план сработает. Если все они не погибнут. Если любая из миллиона непредусмотренных им мелочей не погубит все, что он задумал. Всегда где-то найдется забытое оружие. Что-то, чего ты не предвидел.

Оставалась надежда, что Марко Инарос тоже не всеведущ.

* * *

– И сколько продержится это окно, или след, или на что там мы рассчитываем? – спросил Амос.

Время было на исходе. Оставался вопрос, с какой скоростью Инарос пройдет врата. Если бы он отключил тормозную тягу, входя на скорости, у них бы полетели все расчеты. Опоздай «Джамбаттиста» пройти во врата Аркадии, ледовоз сам бы и попал в число мгновенно и безвестно пропавших. Пройди ледовоз раньше времени, кривая Наоми успела бы выровняться, позволив Свободному флоту безопасно проникнуть в медленную зону.

Все возвратились на «Росинант». Алекс с Бобби в кабине готовились к бою на случай, если бой будет. Холден с Наоми пристегнулись к креслам в рубке, Амос плавал свободно – он, собственно, присутствовал больше за компанию. Боевую тревогу еще не объявили. Холден старался не думать о том, что, если до нее дойдет, он вряд ли еще раз увидит Амоса во плоти.

– Это займет минут пять, – говорила Наоми. – Отчасти зависит от массы и энергии кораблей, которые они ведут сквозь кольцо. Если повезет, может быть… десять?

– Немного, – с дружелюбной усмешкой заметил Амос. Он, чтобы не уплыть, придерживался ладонью за трап в кабину. – Вам там удобно?

– Лучше не бывает, – отозвался Алекс.

– Если у Наоми фокус не выйдет, снимем их?

– Всех вряд ли, – крикнула сверху Бобби. – Некоторых – наверняка.

Кларисса всплыла из лифтовой шахты. Она улыбалась. Девушка так долго провела в невесомости, что теперь чувствовала себя как ни в чем не бывало. Перелетала от захвата к захвату, будто родилась среди астеров. Подлетела к Холдену с грушей в руке.

– Вы говорили, что не смогли уснуть, – сказала она. – Я решила, вам захочется кофе.

Холден взял кофе и улыбнулся чуть шире. Груша согревала ему ладонь. Скорее всего, в кофе не было яда. Вряд ли она опять возьмется за старое. Укрепившись духом, он сделал глоток.

Станцию Медина удерживали боевики АВП с «Джамбаттисты», хотя толку от этого было немного. Большую часть торпед и боезапаса ОТО станция потратила, отбивая атаку Холдена. От запаса, который потребовался бы для обороны против Инароса, осталась ошибка округления. «Роси» укрывался за голубой сферой в центре медленной зоны. Наведя на нее корабельные камеры, Холден мог бы увидеть руины рельсовых пушек так ясно, словно стоял над ними.

– С Лаконии что-нибудь слышно? – спросил он.

– Ретранслятора на той стороне у нас нет, а так, подглядывая в замочную скважину? Ничего, – ответила Наоми. – Ни сигнала, ни признаков работы двигателей.

«Роси» тревожно засвиристел. Холден открыл предупреждение.

– Что там, кэп? – спросил Амос.

– Корабли перед входом меняют работу двигателей. Будут входить на скорости.

– И скоро, – добавила Наоми. Она говорила, словно преодолевая боль. Счетчики времени на «Роси» подстроились к новой информации – теперь до прохода врага в кольцо оставалось двадцать минут. Холден смыл ком в горле принесенным Клариссой кофе.

Кларисса, оттолкнувшись, подплыла к Наоми. Ее острое личико невесело морщилось. Наоми, подняв на нее взгляд, вытерла глаза. Капелька слезы поплыла по воздуху к входному отверстию вентилятора.

– Все хорошо, – сказала Наоми. – Просто на одном из тех кораблей мой сын.

Глаза Клариссы тоже подернулись прозрачной пленкой, она тронула Наоми за плечо.

– Я знаю. Если понадоблюсь, вы меня найдете.

– Все хорошо, Персик, – вставил Амос. – Мы с капитаном все обсудили. Мы в порядке.

Он показал Холдену бодро поднятый большой палец.

Таймер тикал. Холден протяжно вздохнул и открыл канал «Джамбаттисты».

– Так, – заговорил он, – это капитан Холден с «Росинанта». Прошу начать разгон. Прохождение во врата мне нужно… – он сверился с таймером, – через восемнадцать минут.

– Ч-чус-с, ровул! – выбранился капитан «Джамбаттисты». – Раньше нельзя было сказать, си но?

Связь прервалась. Экран показал резкий разгон «Джамбаттисты». Холден настроил дисплей на слежение за кораблем. Одинокая яркая звездочка на черном поле. Выхлоп из дюз шире идущей на нем ледовозной баржи. Он убеждал себя, что цвет выброса чуточку необычен, как будто мог отследить глазом проведенную Наоми настройку на высокую энергию, но, конечно, это была только игра воображения. На дисплее высветился новый счетчик. Время ожидаемого прохождения кольца для «Джамбаттисты» сменилось с семнадцати на шестнадцать минут. Свободный флот – если не изменит курса – ожидался в солнечных вратах через девятнадцать. Восемнадцать.

У Холдена подтянулся живот. Дыхание срывалось – он сделал еще глоток кофе. Открыл второе окно для датчиков, выставленных на врата Сол. С их места Свободного флота не увидишь. Рано. Они, скрываясь, расположились в стороне от оси врат.

– У нас рельсовая готова на случай, если они пройдут?

– Да, сэр, – четко отрапортовала Бобби.

– Ну, – протянул Амос, – нам с Персиком пора пристегиваться. На всякий случай, понимаешь ли.

Кларисса напоследок коснулась плеча Наоми, отвернулась и вслед за Амосом нырнула в лифт, ведущий к машинному залу. Холден одним глотком допил кофе и убрал грушу в крепление. Хотелось, чтобы скорее кончилось. Хотелось, чтобы эта минута длилась вечно – последняя его минута с Наоми. И с Алексом, с Амосом. Даже с Клариссой, черт побери. С «Росинантом». Невозможно прожить так долго на таком корабле, не изменившись под него. Не полюбив его, как родной дом.

Когда Наоми откашлялась, Холден решил, что она заговорит с ним.

– «Джамбаттиста», – сказала Наоми. – Говорит «Росинант». Не вижу превышения мощности в вашей внутренней сети.

– Пердона, – отозвался женский голос. – Сейчас исправлю.

– Спасибо, «Джамбаттиста». – Наоми прервала связь. Улыбнулась Холдену. Ужас их положения прочертил лишь морщинку в углу ее рта, но все равно у него заныло сердце при виде ее лица. – Дилетанты. Можно подумать, в первый раз.

Он расхохотался, и она засмеялась вместе с ним. Таймер «Джамбаттисты» отсчитывал секунды. Высветил «ноль». Яркий хвост за дюзами мигнул, скрывшись за изгибом аркадского кольца, уйдя в глубоко чуждое пространство.

На месте погасшего таймера Наоми поместила свою математическую модель. Всплеск от прохождения «Джамбаттисты» уже шел на спад.

Линия стала выполаживаться, когда счетчик ожидания Марко переключился на секунды. В кабине что-то сказала Бобби, ей ответил Алекс. Слов Холден не разобрал. Наоми неглубоко и часто дышала. Ему хотелось потянуться к ней, взять ее за руку. Но для этого пришлось бы отвести взгляд от монитора, а значит – нельзя.

Врата Сол сверкнули. Холден установил приближение так, что кольцо заполнило весь экран. Странные, полуорганические структуры кольца будто сдвигались, корчились. Иллюзия, игра света. Дюзовые огни Свободного флота горели так плотно, что выглядели одним огромным сиянием, возникшим из-за края кольца и двинувшимся к центру.

– Стрелять? – предложила Бобби. – Сейчас их, наверное, уже достанет рельсовая.

– Нет! – Наоми опередила Холдена с ответом. – Я не знаю, как сейчас повлияет дополнительная масса в кольце.

На модели у горизонтальной оси появилась линия. Двинулась на пересечение замирающей кривой. Врата пылали яркими тормозными огнями, представившись негативным образом глаза: черная звездчатая радужка и раскаленный добела пылающий зрачок. Таймер показал «ноль». Свет усилился.

Глава 51 Марко

У Марко ныли челюсти. Болело в груди. Позвонки грозили сместиться все разом. Высокая перегрузка выскребла его подчистую, но Марко радовался боли. Тяжесть, лишения – это цена, которую платит тело. Они шли на тормозной тяге. Ядро Свободного флота не встретит сопротивления на подходе к Медине – их буквально некому остановить.

На приличной тяге: в одну восьмую или десятую – и с промежутками в невесомости для экономии массы – путь до врат занял бы не один месяц. Месяцев у него не было. Следовало достичь Медины прежде, чем его перехватят рассеянные силы единого флота. Да, это означало гнать корабли на пределе. Да, это означало, что для заправки на обратный путь придется выгрести часть резервов Медины, оставив ее население обходиться остатками, пока он не сумеет стабилизировать положение и наладить снабжение заново.

Шла война. Времена, когда они крохоборствовали, экономили, заботились о безопасности, – позади. Мир – время эффективности. Война – время силы. Если ради силы ему придется поставить своих бойцов на острую грань выживания – так надо для победы. Тот, кто оставляет на завтра, вряд ли доживет до завтрашнего дня. Если цена победы – долгие дни мучительного дискомфорта и боли, он заплатит цену славы. Потому что в конце их ждало возрождение. Забудутся все его мелкие оплошности, и за очищением воссияет окончательная, вечная победа. Уже скоро.

Его ошибка – теперь Марко ее видел – была в том, что он мелко мыслил.

Он воспринимал революцию, воплощенную в Свободном флоте, как восстановление равновесия. Внутряки без конца тянули и тянули из Пояса, а когда он стал не нужен, бросили и сбежали к новеньким блестящим игрушкам. Марко намеревался восстановить справедливость. Пусть теперь внутряки поживут в нищете, а Пояс обретет силу и независимость. Это гнев сузил его кругозор. Праведный гнев. Уместный гнев. Но и такой ослепил его.

Ключом была Медина – с самого начала. А он только теперь увидел, к чему она ключ. Он собирался закрыть врата, вынудив внутренние планеты пожинать последствия вековой несправедливости. Теперь он видел, сколько в этом жесте ностальгии. Обращения в прошлое, к прежним поколениям. Марко допустил классическую ошибку – и был не так горд, чтобы ее не признать: пытался на новом поле боя вести прошедшую войну. Сила Медины не в том, что она может перекрыть приток денег и ресурсов из новых миров. Она могла распоряжаться этим потоком!

Судьба Пояса – не у Юпитера и Сатурна, во всяком случае, не только там. В каждой из тринадцати сотен систем за вратами существовали планеты, столь же уязвимые, как Земля. Пояс распространится на все системы, королем над покоренными мирами. Случись ему начать все сначала, он сбросил бы втрое больше камней на Землю, уничтожил бы заодно и Марс, а потом увел бы свои корабли и свой народ в миры-колонии, где не из чего было собрать единый флот. Обладая лишь Мединой и пятнадцатью кораблями, он в силах установить власть над всеми мирами. Стоит лишь правильно определить место, набраться решимости, применить волю.

Надо как-то уговорить Дуарте, чтобы отдал еще несколько кораблей. До сих пор обещание не тревожить Лаконию доставляло ему все необходимое. Марко полагал, что еще одна маленькая просьба не будет перебором, особенно если учесть, как многим он уже пожертвовал. А если Дуарте откажет…

«Пелла» задрожала – двигатель проходил частоту резонанса. Обычно это случалось при не слишком высоких перегрузках. Удивительно, как то, что при трети g воспринимается легким звоном, при двух с третью превращается в апокалипсис. Марко отстучал сообщение Джози в машинный: «Не развали нас на куски».

Через несколько секунд, получив в ответ грязное ругательство, Марко хихикнул пережатым горлом.

Последняя передышка перед боем выдалась четыре часа назад: тормозную тягу на пятнадцать минут сбросили до трети g, дав людям время поесть и посетить гальюны. Более длительная задержка потребовала бы большей перегрузки сейчас, а они и так шли на пределе выносливости. Но военная история Земли пестрела победами после форсированных маршей. Земле с Марсом оставалось только глазеть, припав глазами к телескопам, и рвать на себе волосы. Земле с Марсом и Медине тоже.

А на Медине – Наоми с ее гребаным дружком-землянином. Холден пошел по стопам Фреда Джонсона, изображая героя-покровителя бедных беспомощных астеров. После его смерти никто не скажет, что Пояс нуждается в спасении от самодовольных, шибко просвещенных землян, и попробовали бы сказать! А Наоми…

Марко еще не решил, что делать с Наоми. Она оставалась для него загадкой. Сильна там, где он ожидал встретить слабость, и слаба в том, в чем должна бы быть сильной. Она как будто родилась вывернутой наизнанку.

Но что-то в ней цепляло. Даже спустя столько лет было в ней что-то, что звало укротить и приручить. Она дважды выскальзывала у него из рук. В любом случае третьего раза не будет. Марко заполучит ее, а Филип тогда возвратится сам. Не о чем беспокоиться.

Узнав, что Филип не вернулся к отлету с Каллисто, Марко не удивился. Мальчишка не первую неделю как отбился от рук. Это нормально. Даже запоздало. Марко, когда стал испытывать власть Рокку, был намного младше. Рокку велел ему прибыть к отлету, а Марко нарочно опоздал и явился к пустому причалу. Пришлось семь месяцев перебиваться на Палладе до возвращения корабля. Капитан встретил его в доках и избил в кровь, но позволил вернуться. Если Филипу требовался такой же опыт – пусть его.

Нет, Марко не собирался избивать сына. Лучше он посмеется и взъерошит мальчику волосы. Унижение всегда действеннее насилия. Избив человека – даже до смерти, – ты показываешь, что принимаешь его всерьез, как взрослого. Хотя, оглядываясь назад, Филип нарывался еще с тех пор, как пристрелил койо-безопасника на Церере. И, господи, как болят челюсти.

Марко шевельнул пальцем, вывел на экран таймер. До врат кольца оставались минуты. «Пелла» с каждой секундой теряла разгон – надо было удостовериться, что, влетев в кольцо, они не попадут в ловушку. Холден наверняка ждет. Следит за пламенем их дюз. Они еще далеко, на безопасном расстоянии. Сейчас, даже выстрели Холден из рельсовой, у «Пеллы» будет время уклониться. Но эта безопасность ненадолго. Придавленное сердце забилось чуть быстрее. Стиснутые губы дернулись в слабой улыбке.

Лишения – родной дом воина ныне, как и прежде. Марко убеждал себя, что готов к ним. Рад им. И все же лучше бы это скорее кончилось.

Он отдал приказ всему соединению, собрал всех так тесно, что огни дюз перекрылись, пряча корабли за огромным облаком энергии. Вместе с наведенными кольцом помехами оно ослепит Холдена. Во всяком случае, Марко на это надеялся. В худшем случае Холден подстрелит два или три его корабля до прохождения через кольцо. А когда они подберутся достаточно близко, чтобы взять «Росинант» на прицел, подбить его будет проще простого. Нет, уничтожать не стоит, разве что случайно. Куда лучше привести прославленный корабль Холдена на цепочке, в составе обновленного Свободного флота. Санджрани с Доузом – и прочим – только этого и не хватает. Секрет лидерства в том, чтобы выглядеть как надо. В чувстве стиля.

Пятнадцать минут. Сейчас на него смотрят миллиарды глаз. Каждое движение «Пеллы» и остальных четырнадцати со скоростью полета фотонов попадает на каждый новостной канал, на каждый ручной терминал и монитор в системе. Осталось пятнадцать минут до крутого поворота истории. Четырнадцать.

Он проверил общий вектор. Вступая на вражескую территорию, важно не сбиться слишком тесно, иначе удачный выстрел Холдена может подбить несколько кораблей разом, – и не растянуться, давая ему время для второго выстрела. Они шли как надо. Все будет хорошо.

Марко пожалел, что не додумался вести запись для эфира. Момент был идеальным. Даже лучше, чем его первый призыв к оружию. Он заботился обо всех астерах: тех, что встали за Свободный флот, и тех, что трусливо уклонились, и даже о тех изменниках АВП, что с оружием в руках поддержали Па во вред собственным интересам. Наверняка все они им гордятся. До него все они были рабами, хоть и назывались иначе, а теперь они сила, равная и превосходящая самые могущественные из порожденных человечеством держав. Могут ли они не трепетать при этой мысли? Не испытать восторга?

Кольцо уже видно было без увеличения. Широкое, как станция Церера, и все же крошечное в великой тьме, в которой само Солнце представлялось лишь особенно яркой звездой. Перед проходом его корабли начнут маневр уклонения. Поменяют места в строю, как наперстки на столике портового жулика. Марко вновь проверил векторы, отбил сердитую команду отставшему кораблю. Кольцо медленно вырастало. Он добавил увеличение и искусственные цвета. Материал, составлявший кольцо, до сих пор отбивал атаки лучших умов человечества. Конечно, на самом деле Марко его не видел. Монитор отфильтровывал из изображения сияние дюзового выхлопа. На самом деле корабль падал в кольцо хвостом вперед, лицом к слабому, незначительному Солнцу. Амортизатор поддерживал тело, словно Марко лежал на ладони Бога.

На мониторе появилось сообщение Карала: «ПРОВЕРКА ВСЕХ СИСТЕМ, БОНА КАСАДА».

Марко ответил – не одному Каралу, а всей команде «Пеллы»: «ДОБРОЙ ОХОТЫ».

Пять минут до прохождения кольца и начала битвы за Медину. Короткий, решительный, жестокий бой придаст Свободному флоту новый смысл. Марко напряжением воли подгонял корабли, толкал их вперед усилием мысли. Чуял победу. Ощущал ее в крови. Минуты тянулись, как часы, и все же пролетали слишком быстро. Две минуты. Одна.

Еще одно сообщение от Карала: «ВИР ХАТ ШАНС».

Рядом с сообщением висел на экране отфильтрованный корабельной системой вид сквозь кольцо. Крошечная голубая точка там, где раньше стояли рельсовые пушки, а рядом, почти невидимый, тусклый проблеск в темноте – зависший в невесомости корабль. «Росинант».

Марко ощутил, как его сознание сходится к этой крошечной серой точке. Наоми. Эта точка была Наоми. Она сбежала от него на край Солнечной системы, а он – вот он. Он мысленно видел ее лицо. Пустой взгляд, которым она прикрывалась, пытаясь сдержать чувства. Ухмылка была болезненной. Все тело болело. Но эта точка извиняла все. Если…

Что-то случилось с монитором. В первый момент ему показалось, что изображение стало зернистым, упало разрешение. Нет, случилось иное. Размер остался прежним, но теперь Марко видел, как оно устроено. Видел не «Росинант», а фотоны, летящие с плоскости возбужденного электронами пластика. Полимерные цепи освещались, темнели и освещались снова. Это было как видеть на полотне женское тело, а потом вдруг различить составляющие его мазки краски. Наоми во всем этом не было.

Вскрикнув, он ощутил волны давления, пробегающие по гортани. Скопления молекул, составлявшие его пальцы, зашлепали по другим скоплениям – панели управления. Марко набирал приказ открыть огонь, убить, пока еще есть шанс, но во вспышках фотонов, брызгавших с экрана, не различал букв. Слишком много подробностей.

Он уже не различал, где воздух переходит в покрытие амортизатора. Он с незапамятной юности помнил, что в атомах больше пустоты, чем материи, и что на низших уровнях все, состоящее из атомов, может пропадать из реальности и появляться снова. Но видел он это впервые. Никогда еще он не ощущал себя облачком энергии. Вибрацией несуществующей гитарной струны.

Сквозь облако к нему метнулось что-то темное.

* * *

Для «Росинанта» врата пылали яркими тормозным огнями, негативным образом глаза: черная звездчатая радужка и раскаленный добела пылающий зрачок. Таймер показал «ноль». Свет усилился. А потом мигнул и погас.

Холден проверил датчики. Там, где секунды назад разгонялись пятнадцать боевых кораблей, не было ничего.

– А, – сказал по связи Амос. – Вот это жуть!

Глава 52 Па

– Ну вот мы и вернулись, – сказала Мичо, выходя в док станции Церера.

– Хап, – согласился шедший рядом Жозеп.

Уходила она, взбунтовавшись против бунтовщиков. А теперь возвращалась, признавай это или не признавай, вымаливать свободу для себя у Земли и Марса. Мичо казалось, что изменились и сами доки. Постарели, поизносились, как ее душа. Зато гулкая музыка, составленная из лязга мехов и электроинструментов, из гомона голосов, осталась прежней. И так же остро пахло углеродной смазкой и озоном.

Покрытая новым слоем краски станция выглядела, пожалуй, ярче и моложе, подавала надежды. Заменили старые вывески. В прежних коридорах и лифтах виднелись чистые новые шрифты полудюжины алфавитов. Па знала, что это сделано для колонистов и беженцев с Земли, но увидела намек в том, что среди языков не было смешанного астерского диалекта. Земля вновь правила Церерой, как некогда – Эросом, и превращаластанцию в игрушечную копию самой себя. Караул был скорее почетным, но Мичо запросто побилась бы об заклад, что оружие у всех заряжено. Непростая задача – гостеприимно принять полусоюзника-полуврага. Ребятам не позавидуешь.

После чудесной гибели Марко Инароса с остатками Свободного флота миновало шесть месяцев. Полгода ушло на то, чтобы свести на переговоры уцелевших игроков. Хотелось бы ей знать, сколько понадобится на то, чтобы хоть что-то сделать. И что будет, когда у всех у них кончится время. Казалось, в голове у Па поселился крошечный Нико Санджрани и отсчитывал часы до срока, когда Поясу – да и всему человечеству – потребуются фермы, медцентры, копи и фабрики, не построенные потому, что все были заняты войной. В иные ночи эта мысль не давала ей уснуть. В другие ночи спать не давали другие мысли.

Па ждала, что их проведут в квартиры, которые в прошлый раз выделил им Марко Инарос, но, хоть и расположенные в той же части станции, помещения оказались другие. Караул покончил с церемонией приветствия, заверил, что, если что понадобится, принимающая служба готова помочь, откланялся и закрыл за собой дверь. Мичо опустилась на кушетку в большой комнате номера, а Жозеп отправился на обход остальных, обустраиваясь и высматривая аппаратуру наблюдения, наверняка наличествующую и наверняка слишком профессионально укрытую, чтобы ее отыскать.

Надя, Бертольд и Лаура остались на новом корабле – переоборудованном грузовозе, который им одолжила одна из кузин Бертольда до времени, когда найдут способ расплатиться. После стройного и мощного «Коннахта» судно представлялось ей хлипкой дешевкой. Но на нем собралась ее семья, так что для Па оно было домом, между тем как атласная кушетка, на которой она сейчас устроилась, – тюремной камерой.

Жозеп жестко рассмеялся за стеной. Вернувшись в комнату, он протянул ей прямоугольник кремового оттенка. Не из бумаги, а из плотного картона, гладкого, как та же кушетка. Почерк был отчетливым и точным.

«Капитан Па.

Спасибо, что прибыли на конференцию, и за вашу отвагу в нашей общей борьбе. Доверием и сотрудничеством мы проложим путь вперед».

Подписано было: Крисьен Авасарала. Мичо, сведя брови, взглянула на Жозепа.

– Эн серио? Не похоже на нее.

– Знаю, – ответил Жозеп. – И ты еще не все видела. Там подарочная корзина с фруктами.

Если войны начинаются в ярости, то заканчиваются они в изнеможении.

По результатам охватившего всю систему, а потом и кольцо сражения партизаны Свободного флота чувствовали себя бессовестно обманутыми. Исчезновение «Пеллы» с остатками кораблей представлялось нечестно забитым голом, и они тщетно искали, какого судью освистать. Потом станции – Паллада, Ганимед, Церера, Тихо – медленно начали осознавать, что война окончена. Что они проиграли. Одна группа с Паллады выпустила коммюнике, называя себя Новым Свободным флотом, и устроила несколько взрывов, когда единый флот брал станцию под контроль. Главная опора Свободного флота: Каллисто, Европа, Ганимед и малые базы системы Юпитера – меньше всего оказалась затронута войной. Редкие вспышки сопротивления на них означали, что насилие затянется еще на недели или месяцы, но итог был ясен заранее.

Призрак Лаконских врат и Уинстона Дуарте более всего нависал над Марсом. Самосознание марсиан – гордых винтиков славной машины терраформирования – не смирилось с военными путчами и массовым дезертирством. Марс требовал ответа, а Лакония его надменно игнорировала. После гибели Свободного флота из-за врат пришло только закольцованное радиосообщение. Мужской голос с интонациями диктора повторял: «Лакония – самостоятельное суверенное государство. Это сообщение уведомляет, что любой корабль, проходящий через врата Лаконии, будет остановлен как нарушитель ее закона. Лакония – самостоятельное, независимое…»

Это сообщение вызвало нескончаемые дебаты в марсианском парламенте, Земля же пригнала в медленную зону два из трех оставшихся у нее военных кораблей и подвесила против Лаконских врат в готовности своими устаревшими, но вполне действенными рельсовыми пушками превратить в газ и обломки все, что из них покажется. Авасарала назвала это политикой сдерживания, и Мичо такой образ действий представлялся наиболее здравым. Земля была не в том состоянии, чтобы нарываться на новую драку.

К тому времени, как Розенфелд Гаолян предстал перед Гаагским трибуналом по обвинению в убийстве миллиардов землян, великий и сложный дух времени готов был обо всем забыть. Предстояли и другие суды. Арестовали Андерсона Доуза. Нико Санджрани сам сдался на Тихо. Из внутреннего круга Инароса одна Па осталась жива и на свободе. И попала на прием с коктейлями.

Зал для приемов в губернаторском дворце представлял собой соединенные лестницами ярусы со множеством зелени. Люди в мундирах и строгих костюмах стояли парами, маленькими группами или наедине со своими ручными терминалами, а слуги обносили их закусками и напитками. Кому хотелось чего-нибудь особенного – еды, выпивки или хоть новой пары обуви – стоило только попросить. Роскошь зашкаливала. Высшие круги власти и влияния!

Здесь все было настоящее – то, что Марко Инарос лишь тщился разыгрывать. Полированные мощеные дорожки, колонны слоистого земного песчаника, из своеобразного бахвальства доставленного с далекой планеты. «Мы так богаты, что даже не строим из собственого камня». Па не в первый раз это заметила и не знала, смеяться, сердиться или печалиться.

– Мичо, – позвал женский голос, – Вы здесь. Как Лаура?

Старая дама в оранжевом сари взяла Мичо под локоть и провела целых три шага, прежде чем Па узнала Авасаралу. Старая землянка выглядела другим человеком. Меньше ростом, намного смуглей кожей, светлая седина сильнее заметна на фоне потемневшего лица.

– Гораздо лучше, – ответила Мичо. – Уже вернулась на корабль.

– Она с Надей и Бертольдом? А Жозеп остался в номере? Они должны знать, что мы всегда рады их видеть. Черт, что за мерзкий образчик архитектуры, – продолжала Авасарала. – Я заметила, что вы смотрите на колонны.

– Смотрела, – признала Па.

Авасарала склонилась к ней, блеснула глазами, как школьница.

– Подделка. Слоистая порода? Центрифуга и цветной песок. Я знавала архитектора. Он тоже был насквозь фальшивым. Хотя и красавчик. Спаси нас, боже, от смазливых мужчин.

Неожиданно для самой себя Мичо рассмеялась. Старуха умела очаровывать. Мичо понимала, что показное гостеприимство – показное и есть. Спектакль. Но трюк работал – она почувствовала себя свободнее. Настанет – и очень скоро – время, когда Мичо придется обратиться к этой женщине с просьбой об амнистии. Просить эту землянку избавить ее и ее семью от ответа за преступления Марко. Сейчас все выглядело так, будто ответ будет: да. Надежда – ужасная штука. Па не хотела надеяться, а надеялась.

Она не знала, что хочет сказать, пока не сказала:

– Мне жаль.

Она имела в виду: «Мне жаль, что я не предотвратила атаки, убившей вашего мужа, что сразу не разобралась, что за человек Инарос», и еще: «Я бы все сделала иначе, будь у меня шанс вернуться обратно и начать заново».

Авасарала помолчала, смотря Мичо в глаза, и та словно заглянула за маску. И поразилась глубине. Ответила Авасарала так, словно услышала все недосказанное:

– Политика – искусство возможного, капитан Па. В играх нашего уровня за злопамятность расплачиваются человеческими жизнями.

С другой стороны узкого дворика на них оглянулся Джеймс Холден – и подбежал рысцой. Хоть этот остался того же роста, каким ей запомнился. На вид немногим старше того, с кем они дрались против Ашорда на «Бегемоте». Возвращение в «видит бог, это были славные времена». Она заметила, что Холден удивился и обрадовался ей.

– Капитан Холден, – привествовала его Па, – по-прежнему жуть как рада вас видеть.

– Правда? – Его мальчишеская улыбка осталась совсем прежней. Он повернулся к Авасарале. – Можно вас на минуту? Есть одно дело.

Авасарала пожала Мичо локоть и отпустила.

– Извините, – сказала она. – Холден собственной пиписьки не найдет, пока ему не подскажут, где искать.

Они отошли вдвоем, заговорщически склонив друг к другу головы. Сквозь заросли плюща Мичо увидела высокую темнокожую женщину, склоняющуюся к смеющейся ее шутке марсианке, премьер-министру. Наоми Нагата. Она выглядела… обычной? Неприметной. Мичо встречалась с ней в прежние времена, но не узнала бы, столкнувшись в общем коридоре или вагоне трубы. Но эту женщину Марко похитил перед атакой на Землю, чтобы похвастаться перед ней силой и властью. Эта женщина отвернулась от Марко, когда они оба были почти детьми. Па так и не разобралась, насколько решение вести Свободный флот к Медине было вызвано холодными тактическими соображениями, а насколько тем, что там находилась Наоми Нагата. Это было так мелко и мелочно, что легко верилось. «В играх такого уровня за злопамятность расплачиваются жизнями».

Из-под арки вышел Карлос Уокер, поймал ее взгляд и улыбнулся. Па знала его больше по слухам, по временам, когда он состоял в АВП Фреда Джонсона. Карлос Уокер с манерами плейбоя и странноватой религиозностью, искренности которой никто не удостоверил. Он захватил с подноса пару бокалов шампанского и направился к ней.

– О чем задумались, капитан Па?

– Задумалась? – удивилась она, принимая бокал. – Ну, может, и правда. А вы? Как чувствуете себя в роли неизбранного представителя Пояса?

– Тот же вопрос я мог бы задать вам, – улыбнулся Уокер.

Па рассмеялась.

– Я представляю только саму себя.

– Правда? Тогда что вы здесь делаете?

Мичо моргнула и не нашлась с ответом.

Не прошло и часа, как тихий звонок и скромный шепот личных ассистентов и референтов возвестил о начале настоящего совещания. Конференц-зал оказался неожиданно маленьким и почему-то треугольным. Авасарала, узколицый мужчина в строгом пиджаке и двое в военной форме заняли один угол. Марсианский премьер-министр – Эмили Ричардс – заняла другой с дюжиной мужчин в костюмах, порхавших вокруг нее, как мотыльки вокруг огня. В третьем углу оказались Карлос Уокер, Наоми Нагата, Джеймс Холден и сама Мичо.

Второй ряд стульев остался для неизвестных Мичо людей. Для сенаторов, бизнесменов, банкиров, военных… Ей пришло в голову, что, будь у нее здесь бомба, она могла бы обезглавить все, что осталось от правительств системы.

– Ну, – голосом звонким, как автомобильный гудок, начала Авасарала, – я хотела бы прежде всего поблагодарить всех за то, что собрались здесь. Я не любительница такой фигни, но смотрится это хорошо. И нам есть что обсудить. Я пришла с предложением… – Она прервалась, чтобы отстучать команду на ручном терминале, и терминал Мичо вместе с остальными отозвался звонком. – …предложением, как выбраться из кучи дерьма. Предложение предварительное, но с чего-то надо же начинать.

Мичо открыла пересланный документ. В нем была тысяча страниц, первые десять занимало убористо набранное содержание с заглавиями и подразделами каждой главы. Голова пошла кругом.

– Примерно так это выглядит, – продолжала Авасарала. – Список проблем не обхватить руками, но вот капитан Холден задумал разрешить некоторые из них с помощью других. Капитан?

Сидевший рядом с ней Холден поднялся, спохватился, похоже, что все выступают сидя, пожал плечами и рванул с места:

– Дело в том, что Свободный флот был прав. Открытие новых систем лишило астеров прежней экономической ниши. Резервы новых планет не требуют привозного воздуха и искусственной гравитации, поэтому конкурировать с ними Пояс не в состоянии. И, никому не в обиду, все планы до сих пор сводились к «не повезло вам родиться вами».

Значительная часть населения Пояса никогда не сможет спуститься в гравитационные колодцы. Об этих людях просто забыли, позволили им вымирать. А поскольку с Поясом и раньше обходились примерно так же, Инарос легко нашел политическую поддержку.

– Я бы сказала, не только поэтому, – протянула премьер-министр Ричардс. – Мои корабли его тоже неплохо поддержали.

Зал захихикал.

– Но дело в том, – сказал Холден, – что мы и систему покидали неправильно. Мы не знали о существовании проблемы перехода. При определенных условиях идти сквозь кольца небезопасно. Что мы обнаружили только после исчезновения многих кораблей. Если и впредь каждый, кто желает пройти врата, станет лезть в них, когда ему вздумается, корабли будут исчезать и дальше. Кто-то должен регулировать движение. Благодаря Наоми Нагате нам теперь известна предельная пропускная способность сети врат.

Он помолчал, оглядывая слушателей, как будто ждал аплодисментов.

– Итак, есть две проблемы. Ниша для астеров. Необходимость регулировки движения через врата. Прибавим к этому тот факт, что Земля, Марс – собственно, все мы за последние годы – понесли такие потери, что не продержимся на самообеспечении. У нас остался, может быть, год или два, чтобы научиться производить продовольствие, чистую воду и чистый воздух, которые потребуются всем. И одной нашей Солнечной системе с этим, скорее всего, не справиться, не потеряв еще множества людей. Нам нужна быстрая и эффективная система обмена сырьем с колониями. Поэтому я предлагаю создать независимый союз с единственной четкой целью – координировать торговлю через врата. Многие из тех, кто хочет жить на планетах, там и будут жить. Но астеры – это огромная популяция, приспособленная к жизни вне гравитационных колодцев. Перевозка людей и грузов между солнечными системами – новая ниша для них. И заполнить ее требуется быстро и эффективно. В своем предложении я называю ее «космической гильдией», но цепляться за это название не стану.

Седой мужчина, сидевший через ряд позади Эмили Ричардс, прокашлялся и заговорил:

– Вы предлагаете образовать из всего населения Пояса одну транспортную компанию?

– Да, с сетью кораблей, станций поддержки и прочего сервиса, необходимого для передвижения людей и грузов между вратами, – согласился Холден. – Не забывайте, им достанется в управление тысяча триста семьдесят три солнечные системы. Работы хватит. Нет, точнее, три тысячи семьдесят две. Без Лаконии.

– А как вы предлагаете поступить с Лаконией? – спросила женщина из-за спины Авасаралы.

– Не знаю, – ответил Холден. – Я об этом еще не думал.

Авасарала знаком приказала ему сесть, и Холден неохотно послушался. Наоми зашептала ему что-то на ухо, Холден кивал.

– Предполагаемая структура союза, – заговорила Аавсарала, – вполне стандартна. Ограниченная самостоятельность в обмен на право голоса для главных правительственных органов, под которыми подразумевается Эмили и тот, кого выберут после меня.

– Ограниченная самостоятельность? – взвился Карлос Уокер.

– Ограниченная, – подтвердила Авасарала. – И не ждите, что я дам на первом свидании, Уокер. Я не из тех девушек. Союзу, разумеется, понадобится поддержка Пояса. Первому президенту союза предстоит огромный труд, но и возможности, согласитесь, открываются уникальные. Нужен кто-то, хорошо известный и в Поясе, и на внутренних планетах.

Холден кивнул. Мичо смотрела на него. Блестящие глаза, твердый подбородок.

– Кто-то, – продолжала Авасарала, – кто стоит над – или хотя бы в стороне от – фракций и политики. Надежный, испытанный моральный компас, с длинным резюме правильных, пусть и непопулярных решений.

Холден улыбался и кивал. С таким довольным видом! Зря Мичо пришла на это совещание. Попала на коронацию. Она вдруг совсем пала духом. Может, все это и повышает ее шансы на амнистию, но…

– Вот почему, – заключила Авасарала, – нам нужно ввести в проект Джеймса Холдена.

Холден взвыл как ужаленный:

– Что? Стоп! Нет, это никуда не годится! Ужасная мысль.

Авасарала нахмурилась.

– Тогда…

– Слушайте. – Холден снова вскочил. – В этом-то вся и беда. Мы повторяем это снова и снова. Навязываем астерам законы и лидеров, не давая им собственного выбора.

По рядам прошел ропот, но Холден продолжал:

– Если мне позволено воспользоваться моментом для выдвижения другого человека… человека, обладающего всеми качествами, перечисленными мадам секретарем Авасаралой, и более того – честью, добросовестностью, умением вести за собой и, в качестве дополнительного бонуса, – принадлежащего к сообществу, которое предстоит возглавить…

Мичо не заметила, когда Холден успел указать на нее.

– …То я выдвигаю Мичо Па.

Глава 53 Наоми

«Голубую лягушку» закрыли на ремонт, так что после совещания она доехала картом до паба двумя уровнями выше и немного дальше по вращению. Вместо вывески в стену у двери вделали простую стальную табличку с выгравированными вручную словами: «Кооператив четырнадцать». Наоми не знала, скрывается что-то за этим названием или это просто новая мода. Декор за дверью был не таким индустриальным. Столики сияли яркими основными цветами, извивы проволочных косичек на стенах прилежно изображали водопады. Низкая эстрада для караоке сама напевала и приплясывала, ожидая, пока кто-нибудь сломает лед. Места здесь было на сотню посетителей, а насчитывалось, приплюсовав их с Джимом, хорошо, если двадцать. Хотя в разгар дня могло набиться и больше, трудно сказать.

Команда уже собралась и, судя по бутылкам, которые как раз уносил официант, успела хорошо посидеть. Подходя к своим, Джим расслабился. Четверо встретили опоздавших радостными криками и подвинулись, освобождая место для двух стульев.

– Что случилось? – спросила Бобби. – Мы вас ждали давным-давно.

– Авасарала на меня напрыгнула, – объяснил Джим, и пустая, дружелюбная улыбка Амоса растянулась еще шире. Джим рассмеялся, покачал головой. – Нет, не в том смысле. Пыталась загнать меня во главу космической гильдии.

– Ты же понимаешь, что название не удержится? – спросил Алекс.

– Постой, что-что она сделала? – переспросила Бобби.

Джим беспомощно развел руками.

– Выдвинула предложение, я о нем немножко рассказал, и тут ба-бах! Так при всех и заявила, мол, мне этим и заниматься. Первый президент союза. Примерно два часа я ее уговаривал, что не гожусь.

– А почему не согласились? – с искренним недоумением спросила Кларисса.

– Потому что мне тогда бы пришлось этим заниматься, – объяснил Джим, махнув отошедшему официанту.

– Вообще-то понятно, что она хочет контролировать стрелка, – заметил Алекс.

– Авасарала не думает, что сможет контролировать Холдена, – возразила Бобби. – Зато думает, что и никто другой не сможет. Возможно, она хотела поставить во главе землянина, хотя бы для вида. Чтобы союз чувствовал себя под ее влиянием. Фред Джонсон до мозга костей принадлежал АВП, но был с Земли. Ему так и не дали об этом забыть.

Подбежавший официант принял у Джима заказ. Наоми перегнулась через него, чтобы видеть Бобби.

– Мы как раз об этом и думали, – напомнила она. – Пояс должен знать, что это его дело, что они не крошки со стола внутряков подбирают. – Официант напомнил о себе, почти коснувшись ее плеча. – Самое крепкое, что у вас есть, – бросила ему Наоми и, когда тот, кивнув, отошел, продолжила свою мысль: – В общем, мы бросили под колеса Мичо Па.

– Лучше нее не найдешь, – заявил Холден. – Она знакома со всеми астерскими игроками. Не боится сотрудничать с Землей и Марсом. Она буквально командовала станцией Медина. Правда, станция тогда еще не была станцией, но корабль она знает досконально. И вспомните, чем она занималась после того, как порвала с Инаросом. Координацией и распределением. Именно то, что надо.

– Ну, – заметил Алекс, – будем надеяться, в этот раз обойдется без пиратства.

– Она возьмется за эту работу? – спросила Бобби.

– Дозревает, – сказала Наоми. – Совещание вышло долгим.

– А мы что? – спросила Кларисса. В ее голосе звучал ужас, гулкая пустота. – Что нам теперь делать?

– Мы вступим в союз, – объяснил Холден. – То есть здесь, в семье еще надо проголосовать, но, по-моему, странно создать новый проект колоний и не участвовать в нем. А для хорошего корабля будет полно работы. У нас хороший корабль.

Кларисса стрельнула глазами на Наоми и с почти явной улыбкой отвела взгляд. Джим не понял, о чем она спрашивала: «Теперь, когда войне конец, для меня здесь найдется место?» И не понял, что ответил – да. Для него это разумелось само собой, потому Кларисса ему и поверила. Наоми сунула девушке салфетку, чтобы не пришлось утирать глаза обшлагом.

– Я считаю, – заговорил Алекс, – надо браться за сопровождение колонистских кораблей. И позаботиться, чтобы руда из колоний попадала туда, куда направлялась.

– Да и в системе будет обширная торговля, – вставил Амос. – Не обязательно выходить за врата.

– Угу, – согласился Алекс. – Хотя за ними столько планет, что за всю жизнь не пересмотришь. Я бы не прочь хоть на некоторых побывать.

Вернулся официант, принес джин для Джима и крепкое пиво для нее. Наоми хотела расплатиться, но трансакция уже обнулилась. Официант с улыбкой покачал головой: «За счет заведения». Наоми благодарно кивнула. Джим уже пил.

Одна только Бобби молчала, обхватив ладонью стакан. Алекс с Амосом наперебой рассказывали Клариссе про Новую Терру и собирались в новые миры. Джим пил и вставлял словцо-другое – политическое собрание уже стиралось из памяти, и плечи у него понемножку расслаблялись. А Бобби замкнулась в себе, и наконец Наоми, допив вторую рюмку, за руку оттянула марсианку в сторону.

– Ты в порядке?

– Да, – отозвалась Бобби голосом, подразумевавшим «нет». – Просто с проектом терраформирования покончено, верно? В смысле, я и раньше знала, но… не знаю. Пока мы все пытались чем-то помочь, отвлеклась. А это соглашение, которое они пробили. Оно определило, что будет дальше.

– Да уж, – согласилась Наоми. – И будет все иначе.

– Сколько себя помню, мы меняли Марс. Создавали пригодную для жизни экосистему… просто все было ради нее. Слушаю про эти законы и правила, определяющие, что обратного пути нет… и не знаю. До меня вроде как дошло, что в самом деле конец.

– Да, наверное, – сказала Наоми, но Бобби продолжала, словно не заметила. Как будто впервые заговорила вслух и, услышав себя, поняла, о чем думает:

– Ведь Инарос и остальные из Свободного флота, они не за права астеров и не за политическое признание дрались. Они пытались вернуть прошлое. То, чем они всегда были. Да, хотели при этом оказаться на вершине, но… Земле больше не быть домом человечества. И Марсу не быть Марсом, каким я его знала. И астерам не быть астерами. Они станут… чем? Торговыми магнатами? Даже не представляю.

– Никто не представляет. – Наоми повела марсианку дальше. Бобби, похоже, не замечала, что ее куда-то ведут. – Но мы узнаем.

– Я не понимаю, кто я в этом мире.

– И я тоже. Никто из нас не понимает. Но я знаю, что есть мой корабль. И на нем моя маленькая семья.

– Да, это похоже на будущее.

– Вот и хорошо. – Наоми сунула Бобби микрофон. – Выбирай песню.

С пересменком паб стал наполняться, но на Джима с компанией никто не обращал внимания. Даже когда Наоми сорвала овацию за исковерканную версию «Вместе врозь» Дэви Андерсона, они остались для всех просто столиком на шестерых. Приятно было сознавать, что так еще иногда бывает. Под конец вечера на сцену выбралась даже Кларисса. У нее оказался хороший певческий голос, и когда девушка вернулась в зал, за ней попытался приударить местный паренек с татуировкой Лока Грейга, но Бобби мягко дала ему понять, что тут ловить нечего.

Они возвращались в доки трубой, заняв полвагона, все еще навеселе. Говорили громко, смеялись без причины. У Алекса стал заметнее протяжный выговор долины Маринера, и Бобби его передразнивала, а потом оба начали пародировать сами себя. Джим, державшийся чуть в стороне от веселья и притом каким-то образом остававшийся его центром, откинулся на дребезжащую стену вагона, закинул руки за голову, прикрыл глаза. Наоми толком не понимала, что происходит с ней, Джимом и остальными, пока они не вернулись на корабль. Увидеть стоящий в зажимах «Роси» оказалось как упасть в знакомые объятия. Все они ликовали потому, что ликовал Джим. А тот был вне себя от радости, что в кои-то веки избежал ответственности за судьбу человечества.

Право, был повод праздновать.

На борту вся компания собралась в камбузе – расходиться еще не хотелось. Кларисса сварила себе чаю, а спиртного больше не пили. Алекс, прислонившись спиной к стене, рассказал, как в учебный лагерь на горе Олимп явилась матушка одного из новобранцев с жалобой, что сержант нагрубил ее сыночку. Дослушав, Бобби припомнила, как они всем взводом отравились в столовой, но подначили друг друга все равно выйти на учения и целый день блевали себе в шлемы. Все дружно хохотали, делясь с друг другом кусочками прежних жизней. До того, как их домом стал «Росинант».

Наконец Алекс, не прерывая течения беседы, сготовил на всех курицу под арахисовым соусом и, пока Кларисса смешила всех рассказом о тюремной литературной студии, пустил по кругу миски. Наоми ела вилкой, прислонившись к плечу Джима. Соус был приготовлен не по-астерски, но вкусно.

Она чувствовала, что Джим еле держится. Он молчал, но Наоми видела – по тому, как он дышал и бессознательно притопывал ногой, будто ребенок, когда старается не уснуть за взрослой беседой. Она и сама вымоталась: день выдался долгим, и ставки были высоки. Оставшееся после паба легкое опьянение сходило, и в суставы пробиралась глубокая мутная усталость. Но и оборвать эту минуту не хотелось – жаль было терять каждую минуту с этими людьми, в этом месте, хотя рано или поздно вечер должен был кончиться. Нет, не хотя. Потому что.

Потому что рано или поздно кончается все. Ничто не вечно. Ни мир. Ни война. Ничто.

Она поднялась первой. Собрала пустые миски – свою, Джима и Бобби – и отправила в утилизатор. Потянулась, зевнула и подала руку Джиму. Тот понял намек. Алекс, не прерывая рассказа о музыкальном спектакле, виденном еще в годы службы на Титане, кивнул им – спокойной ночи. Наоми отвела Джима к лифту, от лифта к каюте, а вслед им неслись взрывы смеха – слабели вдалеке, но не замолкали. Пока что.

Джим упал на койку марионеткой с перерезанными нитями, закрыл локтем глаза и застонал. В таком свете он снова выглядел мальчишкой. Щетина на шее и вдоль подбородка редкая и неровная, как первый пушок. Наоми помнила времена, когда тело Джима манило ее как наркотик. Так манило, что она пошла на риск остаться с ним. Он тогда не знал, какой это для нее рывок. Он, пожалуй, и до сих пор не знал. Иные секреты остаются секретами, даже когда о них расскажешь. Джим снова застонал, убрал руку, взглянул на нее. В его улыбке изнеможение мешалось с восторгом. Усталость – от того, что пришлось пройти. Радость – за то, чего добились. И от того, что они оба здесь.

– Па возьмется за эту работу? – спросил он. Чуть ли не с сожалением.

– Да, в конце концов возьмется, – ответила Наоми. И, чуть помолчав, спросила. – Когда ты это придумал?

– Союз или насчет Па?

– Насчет Па.

Джим пожал плечами.

– Было, в общем, ясно, что ставить во главе землянина не годится. Я подумал, что Фред бы кого-нибудь нашел. Тогда, наверное, и стал поглядывать на нее. Во всяком случае, сознательно. Хотя она – идеальный вариант. Порвала со Свободным флотом, чтобы помочь Поясу. Никто другой на это не решился, во всяком случае, так открыто. И она победила в сражении, в которое повела своих людей. По-моему, те, кому следует, примут ее всерьез.

Наоми присела на край койки. Койка качнулась под их весом, сдвинув Джима поближе к ней. Он позвал ее, раскинув руки, и она пристроилась рядом.

– Ты думаешь, она будет довольна?

– Не знаю. Мне о таком подумать страшно, но она, может быть, другая и найдет какие-то плюсы. Главное, что она справится. Эта игра ей по силам. Во всяком случае, никого лучше я не знаю.

– Надеюсь, ты прав, – сказала Наоми. – Ты правда считаешь, что не справился бы?

– Я вообще не вариант. За мной слишком много истории. Может, землянин и сгодится поколения через три, когда все переменится.

Наоми засмеялась, устроилась поближе.

– А тогда еще что-нибудь стрясется.

– Да уж, – кивнул Джим, – наверняка. Но на ближайшее время, по-моему, лучше нее для этой работы не найти. На втором месте у меня была ты.

Она приподнялась, заглянула ему в глаза – не шутит ли. Вдалеке захохотал Амос – до них долетело гулкое эхо. На лице Джима раскаяние скрывало усмешку.

Боже, да он это серьезно!

– Ты бы справилась, – заговорил он. – Ты умница. Ты астер. Ты так же, как Па, а то и лучше, противостояла Свободному флоту. Твое досье устроило бы Землю и Марс, а в Поясе у тебя достаточно связей, чтобы тебе поверили.

– Ты же понимаешь, что я не могу, да?

– Нет. – В голосе Джима прозвучало что-то похожее на печаль. – Я знаю, что ты не захочешь. Знаю, что ты бы возненавидела эту работу. Но было бы надо – сделала бы. Если бы никого другого не нашлось. Не смогла бы отказать, окажись ты нужна так многим.

Она легла на место, подумала и содрогнулась.

– Я прав, да? – спросил Джим. – Ну и как ты?

Она взяла его руку и укрылась ею, как одеялом. Джим повторял этот вопрос каждые несколько дней с тех пор, как закончилась война. Как она? Вопрос звучал невинно, но за ним многое стояло. Она убила давнего любовника, старых друзей. Ее, как жажда, мучила тоска, что не нашла способа спасти сына. Джим не спрашивал, в порядке ли она, – он хотел знать, насколько ей плохо. Но на его вопрос не было ответа. «Я не избавлюсь от вины и горя до конца жизни» было бы такой же правдой, как «Я потеряла сына много лет назад». Она утешалась тем, что еще жива. И Джим жив. И Амос, и Алекс. И Бобби, и Кларисса.

Она была таким же чудовищем, как когда-то – Кларисса и Амос. Когда казалось, что все пропало, она нашла способ сохранить свою маленькую семью. Две стороны не уравновешивали друг друга, но существовали рядом. Боль и облегчение. Грусть и удовлетворение. Зло и очищение поселились в ее сердце, и одно не притупляло другого.

Джим все это знал. Он спрашивал не за тем, чтобы услышать ответ. Спрашивал, чтобы она знала, что ответ ему важен. Только и всего.

– Я в порядке, – ответила она. Так она отвечала каждый раз. Джим дотянулся свободной рукой, приглушил свет. Наоми закрыла глаза. Так им было очень уютно. По дыханию Джима она слышала, что тот не спит. Что о чем-то думает.

Она тоже не давала себе уснуть. Ждала его. Обрывки сновидений мелькали перед глазами. Временами она теряла ощущение тела.

– Как ты думаешь, стоит нам побывать в колониях? – спросил он. – Вроде бы, может, и стоит. В смысле мы же побывали на Илосе. А если мы сумеем вроде как накатать путь? Наладить его. Может, Па проще будет подбить на риск астерские корабли.

– Может быть, – сказала она.

– Потому что второй вариант для нас – остаться здесь. Тут будет полно работы. Отстроиться. Подготовить Медину к возвращению Дуарте. Сама понимаешь, чем бы он там ни занимался, рано или поздно станет проблемой. Просто не знаю, куда нам теперь податься.

Наоми кивнула. Джим подкатился к ней поближе. Тепло его тела, запах кожи утешали.

– Давай еще минутку побудем здесь, – сказала она.

Эпилог Анна

Как в вопросе астрономии тогда, как и теперь в вопросе истории все различие воззрения основано на признании или непризнании абсолютной единицы, служащей мерилом видимых явлений. В астрономии это была неподвижность Земли; в истории – это независимость личности – свобода. В астрономии новое воззрение говорило: «Правда, мы не чувствуем движения Земли, но, допустив ее неподвижность, мы приходим к бессмыслице; допустив же движение, которого мы не чувствуем, мы приходим к законам», – так и в истории новое воззрение говорит: «И правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к законам».

Анна дала себе насладиться мгновением, потом, закрыв текстовое окно, тихо хмыкнула, как хмыкала всегда, закончив книгу. Анна любила Библию, всегда утешалась и вдохновлялась ею, но на второе место у Толстого не было соперников.

Обычно этимология слова «религия» выводилась от religere – «связывать воедино», однако Цицерон утверждал, что оно происходит от relegere – «перечитывать». Анне, в сущности, нравились оба ответа. Любовь, объединяющая людей, для нее не так уж отличалась от чувства, заставляющего возвращаться к любимым книгам. То и другое дарило ей спокойствие и обновление. Ноно объясняла это тем, что Анна одновременно интроверт и экстраверт. Ей нечего было возразить.

Официально корабль, принадлежащий лунной корпорации «Трахтман», назывался «Абд ар-Рахман Бадави», но все звали его просто «Абби». Сложная история корабля осталась прописанной в его костях. Коридоры разной формы, в зависимости от моды во времена постройки или от модели бесхозного судна, с которого их утянули. Воздух, вечно пахнущий новым пластиком. Тяга – постоянная одна десятая g ради экономии реактивной массы. Расположенная в глубине грузовая палуба, где сидела сейчас Анна, была высокой, как собор, и вмещала все, что могло понадобиться новой колонии на Евдоксии: убежища, пищевые синтезаторы, два маленьких ядерных реактора и в достатке биологических и сельскохозяйственных материалов. На Евдоксии уже существовало два поселения. Мир с почти тысячей колонистов числился самым многолюдным из новых колоний.

С прибытием «Абби» его население утроится, и в него войдут Анна с Ноно и Нами. Проживут там, надо полагать, всю жизнь, изыскивая способы вырастить съедобную для людей пищу и изучая свой новый, просторный и непростой Эдем. И, надо надеяться, создавая пространства и институции, которые увековечат человеческое присутствие в этом мире. Первый университет, первая больница, первый собор. Все, что сейчас зависло на грани реальности, дожидаясь Анны со товарищи, чтобы принять материальную форму.

Это была не та тихая жизнь, на которую надеялась и рассчитывала Анна. В иную ночь ее наполнял ужас – не за себя, а за дочь. Она всегда думала, что Нами будет расти в Абудже с двоюродными братьями и сестрами, а в университет поступит в Санкт-Петербурге или Москве. Теперь она с сожалением сознавала, что Нами, скорее всего, никогда не изведает жизни в большом городе. Что их с Ноно не ждет старость в домике под склоном Зума- рок. Что ее прах после кончины рассеют над незнакомыми водами. Зато Абудже придется кормить тысячей ртов меньше. В сравнении с оставшимися на Земле миллиардами это ничто, однако из множества ничто складывается немалое число.

Ее каюта была меньше домика: две крошечные спальни, малюсенькая гостиная с исцарапанным настенным экраном и кладовая, в которую только-только уместились личные вещи. Таких квартирок в их коридоре было двадцать, и еще общий туалет в одном конце, кафетерий в другом. Четыре таких коридора на палубу. Десять палуб. В данный момент Ноно в камбузе третьей палубы репетировала с квартетом «блюграсс». Младший из музыкантов – тощий, как рельса, рыжий парень но имени Якоб Харбингер – занял все отведенное ему личное пространство настоящими цимбалами. Нами скоро должна была вернуться из школы на восьмой палубе, где Керр Акерман с помощью корабельных учебных программ преподавала двум сотням детей биологию и технику выживания, перекроенные под Евдоксию. После того как они все втроем пообедают в своем маленьком камбузе, Анна собиралась на собрание Гуманитарного общества на второй палубе, чтобы выступать в привычной уже роли лояльной оппозиции для молодых атеистов Джорджа и Тани Ли, это общество и организовавших. Анна не обманывала себя надеждой кого-нибудь переубедить, но путь предстоял долгий, и приятно было скоротать часок за доброй философской дискуссией. А потом вернуться домой, чтобы готовить проповедь на следующую неделю.

Она припомнила, как читала где-то о жизни в Древней Греции. Там тоже было мало личного пространства. Люди большую часть жизни проводили на улицах и площадях Афин, Коринфа, Фив. В том мире крепостью человеку служил не замок, а спальня. Это виделось ей утомительным, но и восхитительным. Анна уже в общих чертах представляла, что за сообщество они образуют. И уже сейчас старалась ради того, что будет, когда они доберутся до своей новой планеты. Решения, принятые в первом поселении, – зародышевые кристаллы, на которых однажды вырастет большой город. А несколько веков спустя усилия Анны создать доброе, заботливое, сплоченное общество определят, возможно, образ целого мира.

Разве для этого не стоит немножко постараться?

Голос Нами она услышала еще из-за двери – серьезный и прерывистый, как всегда, когда девочка чем-то увлекалась. Дочка не часто говорила сама с собой, стало быть, привела кого-то из школы. Так и оказалось.

Нами ввела, практически втащила в их маленькую гостиную мрачного мальчика-араба. Увидев Анну, тот немного опешил. Анна улыбнулась, не показывая зубов, не глядя ему прямо в глаза, не шевелясь. За последние годы она узнала, сколько никогда не чаяла узнать, об общении с травмированными людьми и успела понять, что люди во многом похожи на домашних животных, кошек и собак. Они плохо реагируют на угрозы и отзывчивы на мягкую доверительность. Не высшая математика, но об этом легко забывается.

– Это Саладин, – представила Нами. – У нас групповой проект.

– Приятно познакомиться, Саладин, – сказала Анна. – Рада, что ты смог к нам зайти.

Мальчик кивнул и отвел взгляд. Анне непросто было удержаться от соблазна разговорить паренька, выспросить, где он живет, кто родители, нравится ли ему в школе. Ей всегда не терпелось помочь человеку, даже если тот был еще не готов принять помощь. Пожалуй, в таких случаях особенно.

Нами, за двоих рассуждая о значении личности в истории, влиянии технологий и эпохе железных дорог, зашла в спальню и вернулась со школьным планшетом. Анна подняла бровь.

– Он весь день там пролежал?

– Забыла, – как ни в чем не бывало объяснила Нами. – Пока, мам.

С этими словами она удалилась.

Саладин, не ожидавший, что его оставят наедине со взрослым, замялся. Анна посматривала на него украдкой. Мальчик кивнул и шмыгнул к двери вслед за ее дочкой. Анна подождала секунду, другую, выдохнула и – сознавая, что так делать не следует, – выглянула за дверь. Нами с Саладином, проходя по узкому корабельному коридору, жались друг к другу. Держа приятеля за руку, Нами воодушевленно о чем-то толковала, а Саладин восторженно внимал.

* * *

– Так что за групповой проект? – спросила Анна.

На обед были пряные бобы с рисом, очень похожие на настоящие. Ноно устала после репетиции, а Анна ожидала бурного и несколько утомительного собрания «гуманистов», поэтому они не остались в камбузе, а унесли еду к себе. Нами, скрестив ноги, села под дверью, Анна с Ноно заняли два откидывавшихся от стены стула. В тесной комнатке, даже сидя у противоположных стен, они почти соприкасались коленями. На «Абби» они провели меньше года. К тому времени, как доберутся до Евдоксии, забудут, что значит простор.

– По истории, – ответила Нами.

– Серьезный предмет, – кивнула Анна. – А по какой именно истории?

Судя по тому, как исподлобья глянула на нее Ноно, прозвучало это не так непринужденно и беззаботно, как хотелось бы. Нами, впрочем, как будто не заметила.

– Нет, вообще по истории. Мы будем говорить не о том, что происходило в истории, а о том, что она такое. Ну, понимаешь… – Девочка взмахнула ложкой. – Зависит ли история от людей, которые что-то совершали, или, если бы они не родились, произошло бы в общем то же самое, только сделали бы это другие люди. Как в математике.

– В математике? – не поняла Анна.

– Ну да. Два разных человека одновременно производили некие вычисления. Так, может, и тут так же? Может, неважно, кто вел войну, потому что война начинается не из-за полководцев. Воюют из-за денег и за землю, на которой можно выращивать пищу, и тому подобное. Я эту часть пишу. Саладин пишет про теорию великих людей, но она уже устарела, потому что в ней говорится только о мужчинах.

– А… – Анна сама поморщилась, поймав себя на мысли: «Разумеется!» – И что пишет Саладин?

– Это теория, что без Цезаря не было бы Римской империи. Или что без Иисуса не было бы христианства.

– С этим трудно спорить, – заметила Ноно.

– Это же по истории проект. Мы религии не касаемся. А Лилиана пишет про маховик технологии, что перемены зависят от успехов в медицине, ядерной бомбы и двигателя Эпштейна и еще что история циклична. Все повторяется снова и снова, только выглядит иначе, потому что у нас новые инструменты. – Нами насупилась. – Этого я еще не понимаю. Но это и не мой раздел.

– А что ты думаешь? – спросила Анна.

Нами покачала головой, зачерпнула ложку «почти бобов».

– Глупо так разделять, – заговорила она с набитым ртом. – Как будто либо то, либо другое. Так никогда не бывает. Всегда есть кто-то, кто что-то делает. Знаешь, завоевывает Европу, или додумывается выстелить акведуки свинцом, или вычисляет настройку радиочастот. Одного без другого быть не может. Это как со спором «природа или воспитание». Где ты найдешь одно без другого?

– Разумно, – сказала Анна. – И как идет работа над проектом?

Нами закатила глаза. О боже, очередной заход с закатыванием глаз. Совсем недавно ей казалось, что ее малышка избавилась от надменной гримаски.

– Ничего подобного!

– Что – ничего подобного?

– Мама, Саладин – не мой парень. У него в Каире погибли родители, он здесь с тетей и дядей. Ему просто нужны друзья, и все равно он нравится Лилиане, так что даже если бы мне, я бы не стала. Нам надо быть осторожней. Нам всю жизнь жить вместе, так что нужно беречь друг друга. Если рассоримся, тут так просто школу не сменишь.

– Ого, – удивилась Анна. – Это вам в школе так говорят?

Дочка закатила глаза. Второй раз за вечер!

– Это ты так говоришь, мама. Ты это все время повторяешь.

– А ведь и правда, – признала Анна.

После еды Нами собрала, чтобы отнести в камбуз, миски, ложки и питьевые груши – эхо дней, когда она дома убирала посуду после еды. Когда у них был дом. Потом дочка ушла заниматься с Лилианой и, насколько догадывалась Анна, с Саладином тоже. Сегодня вечер в одиночестве выпал Ноно. Анна дошла до лифта ко второй палубе. По дороге она придерживалась за стены узкого коридора, словно с трудом держалась на ногах.

«Свободы не существует, – думала она. – Просто мы не сознаем своей зависимости». И это была правда, но не вся правда.

Нельзя забывать и о жизниотдельных людей, об их выборе и случайной удаче – без них человечество не зашло бы так далеко. Пожалуй, думалось ей, лучше воспринимать историю как гигантскую импровизацию. Обдумывание громадной, не на одно поколение, мысли. Или мечты.

Конечно, проблема спора о соотношении природы и воспитания в том, что он противопоставляет выбор предопределенности. Это противопоставление интуитивно ухватила Нами, Анне же пришлось напомнить себе о нем. Может быть, так же и с историей. Событие видится нам неизбежным только задним числом, когда оно уже произошло.

Томас Майерс, коренастый мужчина в строгой белой рубашке, придержал для нее лифт, и Анна ускорила шаг, чтобы не выглядеть неблагодарной. Поднималась кабинка с легкими рывками.

– На собрание гуманитарного? – спросил Майерс.

– Опять бросаюсь на амбразуру, – улыбнулась Анна.

В голове у нее понемногу складывались первые наброски проповеди. Она будет построена на мысли Толстого о неощутимой зависимости и напоминании о выборе, который сделал каждый, улетев на «Абби», и еще на словах Нами: «Нам всю жизнь жить вместе, надо беречь друг друга».

Потому что дочка была права. «Абби» и Евдоксия так малы, что об этом невозможно забыть, но и среди кишащих миллиардов Земли им всю жизнь приходилось жить вместе. Они должны беречь друг друга. И понимать. И быть осторожными. Как в глубинах истории, в расцвете мощи Земли, так и сейчас, когда они разлетятся к тысяче новых солнц.

Может быть, если люди научатся беречь друг друга, звезды будут к ним добрее.

Джеймс Кори Восстание Персеполиса

Доктору Шэнку

С нами всегда было непросто

Пролог Кортасар

Без малого три десятка лет миновало с тех пор, как Паоло Кортасар с флотом беглецов прошел врата Лаконии. Хватило времени построить небольшую цивилизацию, город, культуру. Хватило времени убедиться, что инженеры чужаков предназначали протомолекулу в мостостроители. Они забросили ее в пространство как семя – пусть прорастает на любой подвернувшейся органике и создает врата-кольца, маленькую вселенную, ступицу колеса миров. До их гибели медленная зона с ее кольцами была сердцем империи, превосходящей человеческое воображение. И станет ею снова. Маленький механизм для постройки мостов вывел человечество на простор, изменил все.

Не то чтобы Паоло интересовало человечество в целом. Ему все заслонила протомолекула и открытые ею технологии. Протомолекула изменила не только окружающую вселенную, но и самого Кортасара, его профессию. Десятки лет им владела одна мания. Последний его любовник в ссоре, которая привела к разрыву отношений, кричал, что Паоло влюблен в протомолекулу.

Спорить не приходилось. Паоло так давно не испытывал ничего похожего на любовь к человеческому существу, что забыл, каково это. Все его время занимала протомолекула и мириады выросших из нее научных прозрений. Целой жизни не хватит разобраться, как она взаимодействует с другими артефактами и технологиями чужаков. Паоло не оправдывался за свою страсть. Знание, выраставшее из этого крохотного и прекрасного семечка, было подобно вечно расцветающему розовому бутону. Ничего прекраснее никогда не существовало и не могло существовать. Любовник не сумел такого принять, а значит, их разрыв был неизбежен – задним числом это очевидно. Паоло по нему скучал – довольно абстрактно. Как скучают по паре сношенных ботинок.

Но в его жизни нашлось так много других чудес.

На экране разрасталось углеродное кружево, разворачивалось в сложные затейливые узоры. При подходящих условиях и среде роста протомолекула ио умолчанию начинала строить такие кружева. Получившийся материал оказывался легче карбонного волокна и прочнее графена. Отдел технологии при военсовете Лаконии просил изучить возможности его применения для пехотной брони. С инженерной точки зрения склонность пленки вступать в устойчивую связь с кожей человека вызывала затруднения, но как это было красиво!

Паоло подправил чувствительность электронного потока и плечами подался к монитору, наблюдая, как протомолекула подхватывает свободные атомы углерода и аккуратно, как увлеченный игрой ребенок, вплетает их в сеть.

– Доктор Кортасар…

Паоло в ответ только хмыкнул, отмахнувшись – на любом языке этот жест говорил: «Подите прочь, я занят».

– Доктор Кортасар! – Второй раз это прозвучало настойчивей.

Паоло оторвался от экрана, оглянулся. Бледнокожая личность неопределенного пола в лабораторном халате, с большим ручным терминалом в руках. Кажется, Катон? Или Кантон? Кантор? Что-то в этом роде. Один из армии лаборантов. Помнится, компетентный. Но за то, что сейчас оторвал от работы, ему достанется. Судя по нервозности Катона-Кантора-Кантона, тот это прекрасно понимал.

Лаборант, не дав ему слова сказать, заспешил:

– Директор просил вам напомнить, что у вас встреча. С… – он понизил голос почти до шепота, – с ним. С Ним.

Речь шла не о директоре. «Он» с большой буквы мог означать только одного человека.

Паоло выключил дисплей и, убедившись, что мониторинг записывается, встал.

– Да, конечно, – сказал он. И, в порядке работы над собой, добавил: – Спасибо. Кантор?

– Катон, – с облегчением отозвался лаборант.

– Конечно. Передайте директору, что уже иду.

– Мне велено вас проводить, доктор. – Катон постукивал по сенсорам терминала, словно искал этот пункт в списке.

– Конечно. – Паоло стянул пиджак с вешалки у двери и вышел.

Лаборатория биоинженерии и наноинформатики при Лаконском университете была крупнейшей на планете. А возможно, и в пределах всего человечества. Университетский кампус раскинулся на добрых сорок гектаров столичной земли. И четверть его площади занимала лаборатория. Все на Лаконии строилось на вырост, больше, чем нужно из расчета нынешнего населения. Для будущих поколений.

Паоло торопливо шагал по гравийной дорожке, поглядывая на ходу в нарукавный монитор. Катон поспешал за ним вприпрыжку.

– Доктор, – позвал лаборант, указывая в обратную сторону, – я подогнал вам карт. На парковку С.

– Перегоните к боксу, у меня там еще одно дело.

Катон помедлил, разрываясь между прямым приказом и ответственностью чичероне.

– Да, доктор, – и он убежал за машиной.

Паоло, не замедляя шага, пролистал список дел на день, убедился, что ничего не забыл, и, одернув рукав, поднял глаза к небу. День был хорош. Лаконская небесная лазурь с редкими ватками облаков. Явственно просматривались массивные структуры орбитальной строительной платформы, длинные выросты штанг и пустоты между ними напоминали огромную схему олигонуклеотида.

Тихий ветерок донес запах горелого пластика: местный аналог грибов разбросал то, что у него сходило за споры. Тот же ветерок перекинул через тропинку длинные плети дудки. Хрустики – занимавшие здесь ту же экологическую нишу, что и земные сверчки, и даже морфологически на них похожие – зашипели на проходящего мимо человека. Паоло понятия не имел, отчего растение назвали «дудкой». Если на то пошло, оно больше напоминало вербу. А обзывать хрустиками подобие четырехногих сверчков – еще глупее. В наименования местной флоры и фауны ученые не вмешивались. Имена раздавались наугад, пока не достигался консенсус. Паоло это раздражало.

Бокс выделялся среди зданий лаборатории. Его стены составляли сплошные пластины ударопрочной брони, сваренные под прямым углом в темный металлический куб со стороной двадцать пять метров. У единственного входа стояли по стойке смирно четверо солдат в легком снаряжении и с винтовками.

– Доктор Кортасар, – поздоровался один, протягивая руку универсальным жестом: «Стой!»

Паоло вытащил из-под рубашки подвешенное на шнурке удостоверение и протянул охраннику, чтобы тот вставил его в ридер. Затем солдат приложил ридер к запястью Паоло.

– Хороший денек, – любезно заметил он, пока машинка сравнивала удостоверение с метриками организма и составом белков.

– Хороший, – согласился Паоло.

Машинка звякнула, подтверждая, что он и вправду Паоло Кортасар, президент Лаконского университета и глава кафедры экзобиологии. Солдат знал ученого в лицо, но для соблюдения ритуала имелось множество оснований. Дверь поехала в сторону, четверо охранников отступили с дороги.

– Всего хорошего, доктор.

– Вам также, – бросил Паоло, входя в шлюз.

Стена зашипела, обдавая его воздухом из сопел. Сенсоры на противоположной стене улавливали молекулы взрывчатых веществ, инфекции, а может, и дурные намерения.

Очень скоро шипение прекратилось, внутренняя дверь отошла в сторону. И только тогда Паоло услышал стоны.

Бокс – так все называли этот куб, хотя официального имени у него не было – не зря уступал в уровне безопасности лишь одному зданию на Лаконии. Паоло держал здесь свое молочное стадо.

Название закрепилось после давней ссоры с отставным любовником. Тот хотел его оскорбить, но сравнение получилось точным. В боксе доживали остаток жизни люди и животные, преднамеренно зараженные протомолекулой. Как только инопланетная нанотехнология присваивала их клетки и начинала воспроизводиться, Паоло получал возможность выкачивать жидкости из зараженных тел и отфильтровывать из тканей матрицы все необходимое. Использованные тела можно было кремировать, не теряя ничего существенного. Здесь имелось двадцать четыре отсека, но в данный момент заняты были всего семнадцать. Когда популяция возрастет, больше станет и материала.

Великие замыслы Лаконии опирались на технологии, оставленные после себя чужаками. Хотя протомолекула не задумывалась как универсальный контролирующий интерфейс, некоторые модификации позволяли использовать ее в таком качестве. В обязанности Паоло входила поставка активных образцов. В числе прочего.

По дороге к расположенному в глубине здания кабинету он задержался на мостках через один из отсеков. Внизу вдоль помятых металлических стен бродило полдюжины человек на ранних стадиях инфекции. Эти еще пребывали в фазе псевдогеморрагической лихорадки – лаборанты звали таких «блевунами». Они только и могли, что шаркать по отсеку, периодически заливая его рвотой. Так протомолекула обеспечивала себе быстрое распространение. Освободив отсек от тел, стены и полы продезинфицируют пламенем горелки.

В истории лаборатории значился лишь один случай непреднамеренного заражения, и Паоло не собирался допускать новых.

Глава бокса, заместитель Паоло, доктор Очида, завидев его издалека, бросился навстречу.

– Паоло! – Очида дружески хлопнул начальника по плечу. – Очень вовремя. Мы час как закончили извлечение стволовых культур, инъекции почти готовы.

– Этот мне знаком? – заметил Паоло, кивнув на волосатого, мускулистого мужчину в отсеке.

– М-м? А, этот… кажется, он из охраны. В сопроводительных документах значилось: «служебная халатность». Может, заснул на посту?

– Ты их проверил? – спросил Паоло.

Волосач в клетке его не особо интересовал, ответ Очиды вполне удовлетворил любопытство.

Очида не сразу сообразил, что вопрос возвращает их к прежней теме.

– О, да. Образцы я проверил трижды. Лично.

– Я отсюда прямо в государственный совет. – Паоло обернулся, чтобы заглянуть Очиде в глаза.

Ассистент отлично знал, о чем речь.

– Понимаю. Инъекции полностью соответствуют заданной вами спецификации.

Оба хорошо понимали: случись что, они сами окажутся в боксе. Они ценные сотрудники, но ответственность их не обойдет. Она не обходит никого. Это Лакония.

– Отлично. – Паоло улыбнулся с дружелюбием, которого в себе не находил. – Я их сейчас и заберу.

Очида махнул кому-то в угловой комнате – подбежала лаборантка с серебристым металлическим чемоданчиком. Передав его Паоло, она сразу ушла.

– Что-нибудь еще? – спросил Очида.

– Прорастают поразительно быстро. – Паоло указал на костяной шип, торчащий из позвоночника волосатого мужчины.

– Да, – согласился Очида, – почти созрели.

* * *

Издавна работая с Уинстоном Дуарте, Паоло находил в нем много достойных восхищения черт. Верховный консул был умен, поразительно быстро схватывал суть сложнейших вопросов и при этом сохранял взвешенность и продуманность решений. Дуарте ценил чужие советы, но, собрав всю информацию, проявлял решительность и твердость. Он обладал теплой харизмой, и никто не ловил его на фальши или неискренности.

Но больше всего Паоло ценил в нем простоту. Человек меньшего масштаба, попав на пост абсолютного военного диктатора целой планеты, окружил бы себя помпезным блеском. А Дуарте построил здание государственного совета Лаконии. Тяжеловесное каменное строение возвышалось над столицей, но умудрялось выглядеть скорее уютным, нежели устрашающим. Его надежность и простор наводили на мысль, что там идет важная работа, решаются серьезные проблемы. И никто в нем не возвеличивает самое себя.

Катон подвез Паоло к парадным дверям. Их маленький карт был единственным на широкой улице. Дорога упиралась в высокую каменную стену, в узкие ворота с постом охраны. Выбравшись из карта, Паоло прихватил блестящий чемоданчик.

– Ждать меня не надо, – обронил он.

Лаборант, с тех пор как подобрал его у бокса, не заговаривал и обрадовался разрешению удалиться.

– Да, доктор. Звоните, если…

Но Паоло уже отошел. За спиной взвизгнул электромотор отъезжающего карта.

Узкие ворота открылись, и двое солдат с поста молча пристроились к Паоло по бокам. Они не походили на легко вооруженную охрану бокса. На этих была силовая броня из композитных пластин и разнообразное оружие. Синий цвет их снаряжения соответствовал цвету лаконского флага, и украшала его та же пара стилизованных крыльев. Феникса, как считал Паоло, хотя они могли принадлежать и любой хищной птице. Смертоносная военная машинерия плохо вязалась с этим приятным для глаз цветом. Единственными звуками, сопровождавшими всех троих на пути к дверям здания, были их шаги по мостовой двора и тихое гудение силовой брони.

У дверей охранники оставили Паоло и разошлись по сторонам. Паоло почудился щелчок рентгеновского аппарата – миллиметровые волны ощупали его с головы до пят. После долгой паузы один из солдат подал голос:

– Верховный консул ждет вас в медицинском крыле, – после чего охранники развернулись и ушли к воротам.

* * *

– Строго говоря, да, сновидения прекратились, – рассказывал Дуарте, пока Паоло подключал катетер к его локтевой вене и вставлял трубку. Он привык к тому, что Дуарте старается отвлечься, чтобы не смотреть на входящую в тело иглу. Как трогательно: самый могущественный человек во вселенной побаивается уколов!

– В самом деле? – Это был не праздный вопрос. Необходимо отслеживать побочные действия небывалого эксперимента. – Давно?

Дуарте вздохнул и прикрыл глаза. То ли уже подействовала релаксирующая микстура в крови, то ли вспоминал точную дату, то ли то и другое вместе.

– Последний раз я видел сон одиннадцать дней назад.

– Уверены?

– Да, – не открывая глаз, улыбнулся Дуарте. – Уверен. Я в последний раз спал одиннадцать дней назад.

Паоло чуть не выронил трубку капельницы.

– Вы не спали одиннадцать суток?

Дуарте наконец открыл глаза.

– Я совсем не чувствую себя усталым. Наоборот. С каждым днем ощущаю себя здоровее и энергичнее. Это, конечно, побочный эффект.

Паоло кивнул, хотя такого он не предвидел. В животе заворочалось беспокойство. Если возникают сюрпризы подобного масштаба, что еще может произойти? Он уговаривал Дуарте дождаться уточненных данных, но разве этого человека остановишь, когда он рвется вперед?

– Вижу, как вы смотрите, дружище, – еще шире улыбнулся Дуарте. – Не стоит волноваться. Я сам веду наблюдения. Будь что-то не в порядке, позвонил бы вам еще на прошлой неделе. Но самочувствие фантастическое, никакой интоксикации утомления, и анализы крови показывают отсутствие психотизации. А у меня теперь остаются лишние восемь часов в сутки на работу. Я счастлив как никогда.

– Конечно, – промычал Паоло. Он уже подключил к системе состав с культурой человеческих стволовых клеток, модифицированных протомолекулой. Дуарте тихонько ахнул, когда охлажденная жидкость потекла в вену. – Но прошу вас не забывать: такие подробности нужно сообщать сразу, даже если они вас не беспокоят. Опыты на животных никогда не дают полной картины, а из людей вы первый испытываете состав на себе. Отслеживание его воздействия чрезвычайно важно для…

– Буду сообщать, – перебил Дуарте. – Я нисколько не сомневаюсь, что ваша лаборатория все проделала как положено. Но скажу личному врачу, чтобы он пересылал вам ежедневные наблюдения.

– Благодарю вас, верховный консул, – отозвался Паоло. – Я возьму у вас кровь, дам своим людям на проверку. На всякий случай.

– Делайте все, что считаете нужным, – разрешил Дуарте, – только наедине, пожалуйста, не зовите меня «верховным консулом». Хватит и «Уинстона». – Говорил он не совсем внятно, седативные начали действовать. – Я хочу, чтобы все мы трудились сообща.

– Мы и трудимся сообща. Но телу нужен мозг. Лидер, да? – Когда мешок капельницы опустел, Паоло из той же иглы набрал немного крови и спрятал образец в металлический чемоданчик, после чего перешел к полному сканированию тела. Организм Дуарте уже начал отращивать новые органы, разработанные передовыми физиологами планеты на основе уроков, извлеченных из вечного цветения протомолекулы. Но слишком многое могло пойти не так, поэтому главной работой Паоло был контроль изменений в теле Дуарте. При всей его теплоте и искреннем дружелюбии, случись что с правителем Лаконии, Паоло проживет недолго. Связав безопасность Кортасара с собственной безопасностью, верховный консул обеспечил неподдельное усердие ученых. Оба это понимали, без обид. Казнь Паоло не была бы даже наказанием. Просто напрашивающейся мерой по предотвращению смерти пациента.

Пожалуй, более честных отношений в жизни Паоло не случалось.

– Знаете, Уинстон, процесс ведь будет долгим. Мелкие нарушения равновесия могут сказаться только через годы. Или десятилетия.

– Или века, – кивнув, подхватил Дуарте. – Совершенство недостижимо, я понимаю. Но мы делаем что можем. И нет, дружище, простите, но я не передумал.

Паоло задался вопросом, не входит ли в число побочных эффектов способность к чтению мыслей. Если так… это было бы любопытно.

– Я не намекаю, что…

– Что вам тоже следует испытать средство на себе? – опять перебил его Дуарте. – Конечно, намекаете. Вы и должны так думать. Доказывать всеми силами. Сомневаюсь, что вам удастся меня переубедить, хотя мне бы очень этого хотелось.

Паоло потупился, избегая взгляда Дуарте. Ему было бы легче принять вызов. Тоска в голосе правителя тревожила его, потому что не поддавалась объяснению.

– Какая ирония! – продолжал Дуарте. – Я всегда отвергал идею великой личности. Веру, что историю человечества определяют не общественные силы, а отдельные индивиды. Звучит романтично, однако… – Он вяло помахал рукой, словно разгоняя туман. – Демографические тренды, экономические циклы, технический прогресс… Все это значит много больше, чем отдельная личность. И вот я… Поймите, я бы взял вас с собой, если бы можно было. Тут решаю не я. Это выбор истории.

– Истории следовало бы передумать, – сказал Паоло. Дуарте хихикнул.

– Между нулем и единицей разница в чудо. Но она чудом и останется. А доведите ее до двух, трех, сотни – возникнет очередная олигархия. Вечный двигатель неравенства породит войны, с которыми мы стремимся покончить.

Паоло издал невнятный звук, который можно было по ошибке принять за согласие.

– Лучшими правителями в истории бывали короли и императоры, – вел свое Дуарте. – И худшими тоже. Король-философ за время жизни способен совершить великие дела. А его внук может пустить все на ветер.

Дуарте крякнул, почувствовав, как игла катетера выходит из вены. Паоло не стал прикрывать ранку – отверстие затянулось сразу, не выпустив ни капли крови. Даже следа не осталось.

– Если хочешь создать долговечное, стабильное общество, – заключил Дуарте, – в нем может быть только один бессмертный на веки веков.

Глава 1 Драммер

Жилое кольцо перевалочной станции Лагранж‑5 в три раза превосходило диаметром то, в котором полжизни назад Драммер жила на Тихо. Размером ПСЛ‑5 тянула на маленький городок, а в остальном те же стены под мрамор в мягком освещении полного спектра, те же койки- амортизаторы и душевые с водоснабжением. Воздух вечно попахивал терпенами: не станция, а самая огромная на свете хризантема. Центральный купол располагал причалами на сотни кораблей, а чтобы заполнить склады, пришлось бы выжать Землю, как питьевую грушу. Все причалы и склады сейчас простаивали, но только до завтра. Завтра ПСЛ‑5 приступала к работе, и Драммер, вопреки усталости и досаде на необходимость тащиться через всю систему, чтобы перерезать ленточку, ждала открытия не без волнения. Мать-Земля после трех десятилетий борьбы за выживание снова в деле.

Планета мерцала на стенном экране в завитушках высотных облаков и проблесках все еще зеленоватого океана. Подползал терминатор, натягивал за собой одеяло темноты с огоньками городов. Вокруг плавали корабли коалиции Земля – Марс – темные точки, разбросанные над воздушным океаном. Драммер не особо любила бывать внизу, а теперь, после подписания договора от лица Союза, и не побывает. Оно и к лучшему. И без того колени порой дают о себе знать. Но как художественный объект Терра была практически вне конкуренции. Человечество всеми средствами норовило покончить с яйцом, из которого проклюнулось. Перенаселение, безжалостная эксплуатация, загрязнение океана и атмосферы, а под занавес военный удар – три метеоритные атаки, из которых любой хватило бы покончить с динозаврами. Но Земля выстояла – как солдат. Вся в шрамах, разбитая, но восстановила репутацию, отстроилась, ожила.

Считается, что время лечит любые раны. Драммер понимала это так, что, если подольше подождать, все, что казалось ей важным, сотрется. Во всяком случае, станет не так важно.

Время, и опыт незавершенного терраформирования Марса, и беспощадное управление политическим сектором Земли, и огромный рынок – тысяча триста миров, нуждающихся в биосубстратах, чтобы растить на них съедобную для человека пищу – все это мало-помалу вытянуло, оживило Землю.

Система тренькнула – деликатно, тихонько, словно переломили бамбуковую палочку. За звонком прозвучал голос ее секретаря – как глоток виски:

– Мадам президент?

– Минутку, Воган, – попросила она.

– Да, мэм. Но генеральный секретарь Ли хотел бы поговорить с вами до церемонии.

– Коалиция Земля – Марс потерпит до распития коктейлей. Я не для того открываю станцию, чтобы подскакивать на каждый чих КЗМ. Нечего приучать.

– Учел. Я все улажу.

Система снова глухо звякнула, сообщая, что ее оставили в покое. Драммер откинулась на спинку стула, рассматривая картинки, вделанные в стену позади стола. Все президенты Союза перевозчиков подряд: Мичо Па, за ней Тьон, Вокер, Санджрани и, наконец, ее худое суровое лицо. Она терпеть не могла этого снимка. Выглядела на нем, словно наелась кислятины. Но предыдущий вариант походил на фото с форума одиноких сердец. Здесь хоть какое-то достоинство просматривается.

Большинство членов Союза перевозчиков только по этому фото ее и знали. Тринадцать сотен миров, и через десяток лет чуть не на каждом появятся такие станции. Свободные зоны, отмечающие пузырек пространства, где кончается юрисдикция планеты и начинается власть Союза. Все, что требуется колониям от родины человечества и друг от друга, поднимают из гравитационных колодцев. Вот в чем была беда внутряков. Перевозками из системы в систему распоряжались астеры. Устаревшие термины: внутряки, астеры. Держатся, потому что язык меняется медленнее, чем реальность.

Коалиция Земля – Марс была когда-то ядром человечества – внутряками из внутряков. Теперь она – важная спица в колесе, но ступицей стала станция Медина. Сфера чужаков посреди вне-пространства, связывающего кольца-врата. Там Драммер, когда не посещает космические города, держит свой штаб. Там ждет Саба, если не летит вместе с ней. Станция Медина – ее дом.

И все-таки даже для нее черно-голубой диск Земли на экране – тоже дом. Возможно, так было не всегда. Уже доросли до возраста голосования дети, не знающие, как это: иметь одно-единственное солнце. Ей не представить, что для них означают слова Земля, Марс, Сол. Может быть, атавистическая грусть, живущая у нее за грудиной, вымрет вместе с ее поколением.

А может, она просто устала, вот и чудит, и надо всего лишь выспаться.

Снова щелкнула бамбучина.

– Мэм?

– Иду.

– Да, мэм. Но у нас срочное сообщение от диспетчера Медины.

Драммер подалась вперед, остудила ладони прохладной столешницей. Дерьмо! Дерьмо-дерьмо-дерьмо.

– Опять пропажа?

– Нет, мэм. Корабли не пропадали.

Ужас чуть отпустил се. Но не совсем.

– Тогда что?

– Сообщают о внеплановом переходе. Грузовик без транспондера.

– Серьезно? – удивилась она. – Они что, думали, мы не заметим?

– Ничего не могу сказать, – ответил Воган.

Драммер вывела на экран административные данные по Медине. Ей и здесь были доступны все сведения по ее владениям: контроль движения, состояние среды, выход энергии, данные сенсоров по всем участкам электромагнитного спектра. Только вот все это из-за светового лага устаревало на четыре с лишним часа. Любой отданный ею приказ будет принят через восемь – восемь с половиной часов после запроса. Великий инопланетный разум, сконструировавший врата-кольца и оставивший величественные руины в системах за вратами, совладал с пространством, а вот скорость света осталась скоростью света, и, похоже, это навсегда.

Пролистав журнал, Драммер нашла нужную запись, включила воспроизведение.

«Говорит Медина. Прошу подтверждения» – обычный спокойный голос диспетчерской.

В ответ примешались помехи. Наводка от врат. «На подходе легкий грузовик „Дикая посадка“ с Кастилии, Медина. Передаем статус».

Выскочило новое окно. Статус легкого грузовика. Марсианский проект. Старый, но не устаревший. Диспетчерская отозвалась через несколько секунд.

«Визе бьен^[187], „Дикая посадка“. Переход разрешаю. Код… черт! Отказ, „Дикая посадка“! Переход запрещен!»

Внезапный всплеск на кривой безопасности и красный сигнал тревоги. На табло управления Медины загорелся новый двигатель, конус в беззвездной темноте медленной зоны.

Все уже кончилось. Все произошло несколько часов назад, но у Драммер все равно частило сердце. Диспетчерская требовала от нового корабля назваться, ожили рельсовые пушки. Если бы они дали залп, на неопознанном корабле не осталось бы живых.

Всплеск на кривой выравнивался, отклонение, вызванное массой и энергией проходящего сквозь Кольцо корабля, сглаживалось, выходя на пороговое значение. Самозванец разворачивался, брал мощный разгон и нырял в другие врата, снова поднимая кривую следом своего бегства.

Диспетчерская бранилась на разных языках, рассылала приказы ждать трем находившимся на подходе кораблям. «Дикая посадка» молчала, но их система сообщала о жестком торможении, прерывающем переход через врата Кастилии.

Драммер отмотала назад, пустила аварийную ситуацию в обратном направлении. Безмозглый негодяй заходил с Фригольда к Оберону. Ушли, конечно. Всплеск излучения от Оберона доказывал, что корабль проскочил. На волосок от критической точки, но все же не попал в летучие голландцы. А вот пройди «Дикая посадка» по расписанию, один из кораблей, а то и оба канули бы туда, куда попадают корабли при неудачном переходе.

Короче говоря, «Дикую посадку» теперь придется как- то втискивать в график. Опоздания пойдут пачками. Десяткам кораблей придется вносить поправки в ускорение, подстраиваясь к новому расписанию. Не то чтобы угроза, но заноза в заднице. И нехороший прецедент.

– Мне отвечать? – спросил Воган. – Или вы лично этим займетесь, мэм?

Отличный вопрос. Политика – храповик без обратного хода. Прикажи сейчас Драммер превратить следующего нарушителя в осколки металла и раскаяния, назад не отмотаешь. Когда-то человек, разбиравшийся в этих делах куда лучше нее, советовал с большой осторожностью решаться на поступки, которых она не намерена повторять отныне и впредь.

Но, боже мой, какое искушение…

– Сообщите Медине, чтобы внесли переход в список, выставили полную стоимость Фригольду и Оберону, а также штрафы за задержки в расписании.

– Да, мэм, – отозвался Воган. – Что-то еще?

«Да, – подумала она, – только я пока не знаю что».

* * *

Конференц-зал возводился специально для этой минуты. Сводчатый потолок торжественный, как в соборе. Ли – генеральный секретарь Земли – стоял на кафедре, обращая серьезный, но довольный лик к камерам – к десяткам камер тщательно отобранных новостных каналов. Драммер, как умела, повторяла его движения.

– Президент Драммер! – окликнул один из репортеров, поднимая руку движением, не изменившимся с римских форумов. Экран ее кафедры подсказал, что это Карлайс Хайям из церерской конторы Мунхва Илбо. Дюжина других тоже требовали ее внимания.

– Хайям, – улыбнулась Драммер, и остальные притихли. По правде сказать, эта роль ей, пожалуй, нравилась. Взывала к давно забытым мечтам об актерской карьере, к тому же здесь она – редкий случай – в самом деле владела ситуацией. Большей частью ее деятельность напоминала попытки запихнуть воздух обратно в пробитый баллон.

– Что вы думаете относительно опасений Мартина Каржчека по поводу перевалочных станций?

– Я их еще не слышала, – ответила Драммер. – В сутках у меня часов не больше, чем у вас.

Репортер хихикнул, до Драммер донеслись довольные смешки. Да, они открывают первую станцию свободной зоны. Да, оправившаяся от многолетнего кризиса Земля готова восстановить активную торговлю с колониями. И единственное, чего всем не хватает, – это маленькой перепалки между политиканами.

Это хорошо. Пока они отвлекаются на мелочи, она может спокойно заниматься серьезными делами.

Генеральный секретарь Ли, круглолицый мужчина с пышными усами и рабочими, мозолистым руками, прочистил горло.

– С вашего позволения, – заговорил он. – Всегда находятся люди, опасающиеся перемен. И это хорошо. Перемены необходимо отслеживать, умерять, подвергать сомнению. Но консерваторы не в состоянии обуздать прогресс и остановить развитие. Земля – первый, самый надежный дом человечества. Почва, на которой все мы выросли, в какой бы системе ни обитали теперь. Земля всегда, всегда будет центром любого проекта космического человечества.

С присвистом через кладбище! Земля отмечает большую веху в своей истории, и в программе Драммер это, пожалуй, третье по значимости событие. Но как скажешь целой планете, что прошло ее время? Лучше уж кивать и улыбаться, радоваться сегодняшнему дню и наслаждаться шампанским. А потом вернуться к работе.

Пока задавались ожидаемые вопросы: будет ли тарифное соглашение пересмотрено Драммер или экс-президентом Санджрани, сохранит ли Союз перевозчиков нейтралитет в жаркой предвыборной борьбе на Новой Каталонии, состоятся ли переговоры по статусу Ганимеда на Луне или на Медине… Кто-то даже спросил о мертвых системах – Хароне, Ардо и Нараке: за их кольцами-вратами обнаружились вещи куда удивительнее пригодных для обитания планетных систем. Этот вопрос принял на себя Ли – к радости Драммер, у которой от мертвых систем мурашки шли по коже.

Покончив с игрой в вопрос-ответ, Драммер попозировала для фотографий с генеральным секретарем, с высокопоставленными администраторами КЗМ, со знаменитостями разных планет: темнокожей женщиной в ярком голубом сари, бледным мужчиной в строгом костюме, с парой до смешного одинаковых близнецов в одинаковых золотых сюртуках.

Эта часть церемонии ей тоже нравилась. Драммер подозревала, что удовольствие при виде землян, теснящихся, чтобы заполучить открытку на память о встрече с главой астеров, не красит ее в духовном смысле. Она выросла в мире, где люди вроде нее были расходным материалом, и дожила до времени, когда колесо фортуны вознесло ее выше земных небес. Теперь все хотели дружить с астера- ми – теперь, когда это слово означало не просто горстку мусора в пространстве между Землей и Марсом. Для родившихся сегодня детей Пояс – это то, что связывает человечество воедино. Семантический сдвиг и политические перемены. Если худшее, к чему они приведут, – легкое злорадство с ее стороны, Драммер это как-нибудь переживет.

Воган ждал в маленькой приемной. Сеть глубоких морщин на его лице оказала бы честь горному хребту, но он умудрялся обратить это в свою пользу. Его официальный костюм был стилизован под крой вакуумного скафандра. Память угнетенных, обращенная в высокую моду. Время лечит все раны, но не столько стирает шрамы, сколько декорирует их.

– До приема у вас есть час, мэм, – обратился он к Драммер, присевшей на кушетку, чтобы растереть себе ступни.

– Понятно.

– Вам что-нибудь нужно?

– Шифрованный луч и чтобы мне не мешали.

– Да, мэм. – Он и глазом не моргнул.

Когда за ним задвинулась дверь, Драммер повернулась к камере системы и собралась с силами. План складывался в голове по ходу церемонии. Все детали, необходимые, чтобы вышло как надо. И лучше раньше, чем позже. Наказание действеннее всего, если следует непосредственно за проступком, во всяком случае так ей говорили. Однако есть свои плюсы и в том, чтобы дать преступнику время раскаяться.

А лучше всего совместить первое и второе.

Она нажала «запись».

– Капитан Холден. Я связываюсь с вами по поводу неопознанного корабля, совершившего сегодня переход из Фригольда на Оберон. Открываю вам доступ к сведениям безопасности но системе Фригольда. Там не много. Одна обитаемая планета чуть поменьше Марса и еще одна, пригодная к использованию, если вы не против избытка в воздухе азота и цианидов. Губернатора зовут…

Она заглянула в сводку и закашлялась от презрительного смеха.

– …Пэйн Хьюстон. Полагаю, имечко он сам выбрал, а не получил от мамы. Посылаю вам мандат, чтобы вы могли заняться им прямо сейчас. К тому времени, как вы туда доберетесь, я поставлю на колени Эмили Сантос- Баку с комитетом безопасности, так что все будет нормально. Официально вам поручается передать, что неоднократное нарушение Фригольдом требований Союза перевозчиков привело к штрафным санкциям и я на три года закрываю всякое сообщение с Фригольдом. Он спросит, имеются ли в виду земные годы – отвечайте «да». Для него это будет важно, такой уж он идиот. Неофициально вам поручается не спешить. Пусть Фригольд и ему подобные системы неделями любуются надвигающимся кораблем и гадают, что он им несет. Я поручу своим сотрудникам набросать обычное рабочее соглашение. Если вы не можете взяться за эту работу, сообщите как можно скорей. В ином случае вношу вас в план на заправку и переход в ближайшие пятнадцать часов.

Пересмотрев сообщение, она отправила копию Ахмеду Маккалиллу, возглавлявшему комитет безопасности. Потом запросила для «Росинанта» срочную заправку и поставила его в голову очереди на переход. А потом в дверь скромно постучался Воган.

Он правильно понял ее недовольное ворчание как разрешение войти.

– Генеральный секретарь Ли осведомляется о вашем здоровье, мэм, – сообщил он. – Он начинает беспокоиться.

Драммер посмотрела на время. Отведенный на отдых час миновал уже минут двадцать назад.

– Скажите ему, что я иду, – попросила она. – Есть во что переодеться?

– Все в шкафу, мэм. – Воган выскользнул за дверь бесшумно, как призрак.

Драммер быстро сменила костюм: строгий жакет и мягкие брюки на блузку из бамбукового шелка и юбку-самокройку из нейроволокнистой ткани, равняющейся по интеллекту насекомому и подстраивающейся по фигуре. Посмотрелась в зеркало и осталась довольна. Жаль только, с ней нет Сабы. Хотя он слишком часто подшучивает в стиле «консорт при королеве». Закрыв функцию зеркала, она вернула на экран изображение Земли.

Теперь темной была большая часть планеты, бело-голубым остался узенький полумесяц. Как ни силились астеры убить Землю, а она все вертится. Они пытались сжечь флот внутренних планет, но корабли КЗМ летают как ни в чем не бывало.

А с другой стороны, Земля поколениями душила астеров, однако вот она, Драммер. Время сделало их союзниками в великой звездной экспансии.

Пока еще что-нибудь не случилось.

Глава 2 Бобби

Переход из медленной зоны остался позади, а до Фригольда предстояли еще недели пути, но для такого старого корабля, как «Росинант», посадка в атмосфере – дело не столь тривиальное, как в былые времена. Возраст проявлялся самым непредсказуемым образом. Отказывало то, что всегда работало. Так что пора было готовить все что можно.

Бобби щурилась на стенную панель машинной палубы, просматривая длинный список данных, закончившийся уверением корабельной системы, что одну посадку она еще точно выдержит, не сгорев.

По атмосферным тормозным двигателям – зеленый свет, – сообщила Бобби.

– Хм-м? – сонно протянул с панели Алекс.

– Ты там не заснул? Подготовка к спуску – твое дело. А занимаюсь чертовым списком я. Мог бы хоть интерес проявить.

– Не, не заснул, – отозвался пилот. – Просто у меня свой список дерьма.

В его голосе слышалась улыбка.

Бобби закрыла диагностику. Статус маневровых завершал ее рабочий план. Разве только напялить еще скафандр да выбраться за борт, лично заглянуть в сопла, а так она больше ничего не могла сделать.

– Займусь домашним хозяйством, а потом продолжу, – сказала она.

– М-хм.

Бобби собрала инструменты и легким растворителем стерла пролитую смазку. Состав пахнул сладко и остро – на таком масле она стряпала, когда жила одиночкой на Марсе. Тревожность толкала се заниматься подготовкой, даже когда все было в порядке. В прежние времена в таких случаях Бобби без конца чистила и перебирала боевую броню, превращая это занятие в своего рода медитацию. Теперь она так же возилась с кораблем.

На «Росинанте» она прожила больше лет, чем где бы то ни было. Дольше, чем прослужила в десанте.

Машинная палуба была владением Амоса, и механик блюл ее в чистоте. Каждый инструмент на своем месте, нигде ни пятнышка. Не считая масел и растворителей, пахло здесь только озоном, намекающим на близость мощного тока. Пол вибрировал в такт реактору – бьющемуся палубой ниже сердцу корабля.

На переборке рукой Амоса было выведено:

ПОЗАБОТЬСЯ О НЕМ – ОН ПОЗАБОТИТСЯ О ТЕБЕ

Бобби походя погладила надпись и залезла в центральный лифт. «Роси» тормозил очень плавно, на двух десятых g, и бывали времена, когда даже на вдесятеро большей тяге воспользоваться лифтом вместо трапа означало бы признать поражение. Но в последние годы Бобби стали беспокоить суставы, и она больше не считала нужным доказывать самой себе, что не разучилась лазать.

Ей думалось, что настоящий признак старости – когда перестаешь доказывать, что не стареешь.

Люки на каждой палубе раздвигались при подходе лифта и тихо смыкались позади. Пусть «Роси» и миновал свою лучшую пору пару десятилетий назад, ни скрипа, ни отказов Клари не допускала. Она минимум раз в неделю совершала полный обход системы жизнеобеспечения и герметичных люков. Бобби как-то упомянула об этом при Холдене, и он тогда сказал: «Она, раз поломав корабль, до сих пор пытается его починить».

Лифт загудел, останавливаясь на палубе управления, и Бобби вышла. Люк в кабину был открыт. Смуглая, практически лысая макушка Алекса торчала над спинкой пилотского кресла. Команда почти все рабочее время проводила в рубке, и воздух здесь немного отличался от других мест. Когда долгие часы люди сидят в амортизаторах, от запашка пота не избавиться, как бы ни трудились восстановители воздуха. И еще, как везде, где часто бывал Холден, здесь уютно пахло кофе.

Бобби провела пальцем по переборке, ощутила, как потрескивает под нажимом антирастрескивательное покрытие. Темно-серая краска поблекла, и трудно было отличить заплаты на поврежденных местах от пятен старости. Скоро пора менять. Неровную краску она бы пережила, а вот треск означает потерю эластичности. Хрупкая ткань не справится со своей работой.

У Бобби ныли оба плеча, становилось все труднее отличить боль от давнего вывиха при тренировке рукопашного боя от памяти о безжалостной экплуатации собственного тела. За свою жизнь она набрала немало боевых шрамов, но они теперь не слишком отличались от нормальных следов износа. Это как с пятнами на переборках «Роси» – все одинаково вылиняло.

Взобравшись по короткому трапу, она пролезла в рубку, уверяя себя, что радуется ноющим плечам, как когда- то – боли после тренировок. Ее старый сержант говаривал, что боль – друг воина. Напоминает, что ты еще жив.

– Йо! – приветствовал ее Алекс, когда Бобби повалилась в канонерское кресло у него за спиной. – Как наша кляча?

– Старовата, но еще держится.

– Я про «Роси».

Бобби, усмехнувшись, вывела на дисплей тактическую схему. Вдалеке планета Фригольд. Цель миссии.

– Мой брат всегда ворчал, что я слишком увлекаюсь подбором метафор.

– Стареющий марсианский воин в стареющем марсианском воине. – В голосе Алекса снова слышалась улыбка. – Долго подбирать не приходится.

– Я еще не так стара, тумака дать сумею. – Бобби вывела на тактическом экране приближение Фригольда. Пестрый шарик с бурыми континентами и зелеными океанами, кое-где белые завитушки облачности. – Долго еще?

– За неделю доберемся.

– С Жиз давно не связывался? Как там папаша моего будущего младенчика?

– Жизель в порядке, и Кит, по ее словам, благоденствует. В Маринерском технологическом выбрал курс планетарной инженерии.

– На них сейчас большой спрос, – одобрила Бобби.

Она была дружкой Алекса, когда тот женился на Жизель, и дежурила у больницы, когда тринадцать месяцев спустя на Церере родился Кит. Теперь Кит поступил в Верхний университет, а Алекс лет десять как в разводе. Бобби он был лучший друг, а вот в мужья не годился пи- кому. После второй неудачи Бобби предложила: если уж ему так хочется сделать кому-нибудь больно, пусть скажет, кому сломать руку, – хоть времясэкономят.

Без лишних драм можно было бы и обойтись, а все же скоротечный брак Алекса с Жизель создал Кита, а с ним вселенная стала лучше, чем раньше. Мальчику в полной мере досталось скромное обаяние Алекса и царственная красота матери. Когда он выходил на связь с тетей Бобби, ей каждый раз хотелось обнять парня так, чтобы ребра затрещали.

– Будешь отвечать, не забудь передать от меня «пошла нах», – попросила Бобби. В развале брака виновата была не одна Жизель, но Бобби приняла сторону Алекса, и роль лучшего друга требовала во всем винить его бывшую. Алекс спорил, но она чуяла, что он в то же время и благодарен ей, говорящей вслух все, чего он сказать не мог.

– Передам от тебя горячий поцелуй, – пообещал Алекс.

– А Киту передай привет от тети Бобби и скажи, я просила свежих фото. Мои все уже на год устарели. Хочу видеть, догоняет ли меня мой малыш.

– Надо сказать, жутковатое дело – такой вот флирт с мальцом, которого с рождения знаешь.

– Моя любовь чиста, – возразила Бобби и переключила тактическую на параметры миссии. Население Фригольда только-только дотянуло до трех сотен, все земляне по рождению. Они назвались Ассамблеей суверенных граждан – понимай как хочешь. Однако в сопроводительных колонистского корабля числилось немало оружия и боеприпасов. А за те недели, что «Роси» падал к солнцу Фригольда, местным хватило времени как следует завестись.

Алекс, читавший вместе с ней, заметил:

– Капитану там не помешает поддержка.

– Да уж. Следующим пунктом в моем списке – «поговорить об этом с Амосом».

– И прихватить Бетси?

– Может, до уровня Бетси не дойдет, матрос, – пожала плечами Бобби. Алекс присвоил кличку «Бетси» марсианскому десантному скафандру, который она хранила в грузовом отсеке. Не надевала годами, но содержала в рабочем состоянии и с полным зарядом. Само его присутствие внушало ей теплое, уютное чувство. Пусть будет – на всякий случай.

– Так и запишем, – кивнул Алекс.

– А где, кстати, Амос?

Разница между Алексом благодушествующим и Алексом, изображающим благодушие, была тонкой, но ощутимой.

– Корабль считает, что он в медотсеке, – сказал Алекс. «Кларисса, – подумала Бобби. – Вот дерьмо!»

* * *

В медотсеке «Росинанта» пахло антисептиком и рвотой. Антисептик распылял гудевший по комнате маленький полотер, оставляющий после себя блестящий след. Едкий запах желчи исходил от Клариссы Мао.

– Бобби, – улыбнулась та.

Она лежала на кушетке с манжетой автодоктора на плече. Автодок жужжал, гудел, временами пощелкивал. При каждом щелчке у Клари стягивало лицо. Уколы, если не что похуже.

– Привет, Бабец, – сказал Амос.

Здоровенный механик сидел на краю кровати, читая что-то с ручного терминала. Он не оглянулся на Бобби, только приветственно поднял руку.

– Как сегодня самочувствие? – осведомилась Бобби, поморщившись про себя.

– Через несколько минут встану с постели, – заверила Клари. – Я ничего не пропустила в предпосадочной подготовке?

– Нет-нет, – замотала головой Бобби. Скажи она «да», с Клари сталось бы выдернуть трубки из вены и вскочить с кровати. – Ничего подобного. Просто я хотела на минутку одолжить твоего тугодума.

– А? – только теперь Амос поднял голову. – Ты не против, Персик?

– Сколько угодно, – та широким жестом обвела медотсек. – Меня ты всегда застанешь дома.

– Ладно. – Амос встал, и Бобби вывела его в коридор.

Среди вылинявших серых стен Амос, как только закрылся люк медотсека, как будто сдулся. Прислонился спиной к стене, вздохнул:

– Тяжело смотреть, понимаешь?

– Как опа?

– Как у всех, бывают хорошие дни, бывают плохие, – ответил Амос. – Эти железы с черного рынка точат ей в кровь крысиное дерьмо, мы его отфильтровываем. Удалять их ей еще дороже обойдется, вот и…

Он пожал плечами. Выглядел усталым. Бобби так и не разобралась, что за отношения связывают механика «Роси» и его худенькую помощницу. Спать они вместе не спали, кажется, ни разу. Да и разговаривали не часто. Но с тех пор, как у Клари стало портиться здоровье, Амоса почти всегда можно было найти у ее постели в медотсеке. Бобби иногда задумывалась: сделает он то же для нее, случись ей заболеть? Или кто-то другой…

Механик в последнее время и сам как будто похудел. Таких крупных мужчин с возрастом чаще распирает, Амоса же вело в обратную сторону. Если и был у него жирок, так сошел, и руки-ноги выглядели обмотанными веревками старых мускулов прямо под кожей. Дубленой, как сапожная шагрень.

– Ну, – спросил он, – так что стряслось?

– Ты читал мою сводку по Фригольду?

– Глянул.

– Три сотни человек, ненавидящих централизованную власть и обожающих стрелялки. Холден добьется встречи на их территории, обычная его придурь. Надо бы его прикрыть.

– Ага, – согласился Амос. – Я за ним пригляжу.

– А это я, может, возьму на себя. – Бобби мотнула головой в сторону медотсека. Не сказала вслух: «Вид у нее нехорош».

Амос задумчиво поджал губы.

– Ага, займись. Посадка в атмосфере как бы не разнесла нас вдребезги. Дел у меня будет по горло.

Бобби повернулась уходить, но что-то ее удержало. Еще не решив, что сказать, она выпалила:

– Долго осталось?

– На всю ее жизнь, – отрезал Амос и, вернувшись в медотсек, закрыл за собой люк.

Холдена с Наоми она застала за завтраком в камбузе. Пахло омлетом с луковым порошком и чем-то сходившим за перец и еще закипающим кофе. У Бобби уже в дверях заурчало в животе, и Холден, молча толкнув к ней тарелку, принялся накладывать яичницу.

– Пользуйся, больше настоящих яиц не будет до Медины, – сказал он, положив ей порцию.

Наоми дожевала и спросила:

– Что происходит?

– Вы, ребята, читали мою оценку угрозы по Фригольду?

– Глянул, – отозвался Холден.

– Первое поколение колонистов, – подсказала Наоми. – Восемь лет с основания, до сих пор всего одно поселение в полупустынной умеренной зоне. Земледелие малоразвито, большая часть продовольствия выращивается на гидропонике. Имеются козы и куры, но и скотина кормится от гидропонных ферм, а это не самая эффективная система. В планетарной коре – литий, а в полярных льдах застряло на удивление много урана, что дает надежду на легкую добычу гелия, если их инфраструктура дорастет до уровня горнодобычи. Хартия, декларирующая крайнюю автономию личности, поддержана гражданской милицией, включающей все население колонии.

– Да ну? – удивился Холден. – Все население?

– Триста любителей оружия, – подтвердила Наоми и ткнула пальцем в Холдена. – А этот уперся – сойти с корабля и беседовать с ними лицом к лицу.

– Правда? – Бобби закинула в рот полную ложку болтуньи. Аромат не обманул ее ожиданий.

– Непременно лицом к лицу, – кивнул Холден. – А то мы могли бы просто радировать им с Медины и избавить себя от долгой дороги.

– Дипломатия по твоей части, – заметила Бобби. – А меня занимают исключительно вопросы тактики. Чтобы при разговоре с властями Фригольда им было ясно, что стрельба до добра не доведет.

Холден отодвинул полупустую тарелку и, нахмурившись, откинулся на стуле.

– Объясни-ка.

– Право, жаль, что ты не прочел мой обзор.

Наоми, прихватив чашку Холдена, двинулась к кофемашине.

– По-моему, я поняла, к чему она клонит. Кофе будешь, Бобби?

– Да, спасибо. – Бобби вывела на свой ручной терминал тактическую оценку. – Эти люди покинули Землю, чтобы создать колонию на основах суверенитета личности. Исповедуют абсолютное право каждого гражданина оборонять себя и свое имущество, при необходимости летальным оружием. И все соответственно вооружены.

– Это я понял, – кивнул Холден.

– А до самодостаточности им еще не один год. Они почему полагаются на гидропонику – на теплицы не хватает почвы. Там сложности с минеральным составом. Тс деньги, которые им удалось нажить на фьючерсах горнодобычи, целиком ушли Оберону в оплату сельскохозяйственных ресурсов. И они считают, что Союз перевозчиков не вправе устанавливать расценки на жизненно необходимые материалы. Что и привело сюда нас.

Наоми протянула ей чашку исходящего паром, щедро сдобренного сливками кофе. Кивок Холдена, возможно, намекал на беспокойство. Он должен был ее понять.

– Сколько им еще до первого местного урожая? – спросила Наоми, склонившись к докладу через плечо Бобби.

– Не знаю, но проблема не в том.

– Проблема в том, – перебил Холден, – что мы везем им смертный приговор. Так? Собираемся приземлиться и сообщить, что им закрыли торговлю с другими колониями. А они знают, что пригодной к использованию пищи у них на несколько месяцев, а свою не вырастить еще годы. Союз ставит их в безвыходное положение. А прямо сейчас Союз – это мы.

– Да, подтвердила Бобби, радуясь, что до него вроде бы дошло. – Эти люди верят в неотъемлемое право на самозащиту вплоть до летальных средств. Если мы сядем там и сообщим, что они отрезаны, сами дадим им вескую причину захватить наш корабль.

– Не понимаю я этих санкций, – вставила Наоми. – Выглядит слитком уж сурово.

– Драммер, мне кажется, только и ждала такого случая, – мрачно объяснил Холден. – Пока какая-нибудь колония первой рискнет испытать, далеко ли готов пойти Союз для защиты своей монополии на врата. Она намерена прижать первого нарушителя так, чтобы другие и не думали. Готова прикончить одну колонию сразу, чтобы потом не пришлось убивать тринадцать сотен.

Эта мысль повисла в воздухе, как дым над покерным столом. На лице Наоми отразилась тревога Бобби. Холден ушел в себя – как всегда, когда задумывался над трудным и небезопасным вопросом. Трехгодичная отсидка в углу – это круто. Но трехгодичная отсидка, когда вам уже через год грозит голод, – это много хуже. Мягко говоря, достаточный мотив для применения силы. Если не больше того.

– Ну так вот, – заключила Бобби. – Будет интересно.

Глава 3 Сантьяго Джили Син

Ощутив щекотку в запястье, Син поддернул рукав. Монитор на предплечье, поймав его взгляд, высветил уведомление о самом неотложном деле: близящейся аудиенции у верховного консула.

Он переустановил уведомление на «полчаса до времени встречи». Этот ежедневник ездил у Сина на руке или в кармане последние пять лет и знал о нем все, что можно было знать. И расценивал предстоящую встречу с верховным консулом как важнейшее событие его жизни.

Машинка не ошибалась.

Опустив рукав, он натянул его посильнее, разглаживая складки, и посмотрелся в зеркало. Белая с голубым форма облегала фигуру как перчатка, подчеркивая наработанную ежедневными занятиями мускулатуру. Новенькая капитанская звездочка, надраенная до золотого блеска, светилась в петлице. Лицо и голова свежевыбриты, что, как представлялось Сину, придавало ему нечто хищное, подобающее военному.

– Все прихорашиваешься? – окликнула из ванной Наталия. Приоткрыв дверь, она выпустила наружу облако пара и вышла сама – с волос еще капала вода. – Как не обнять такого красавчика!

– Нет! – попятился Син. – Ты меня намочишь…

– Поздно, – засмеялась жена и, метнувшись к нему, крепко обхватила за талию, мазнув по плечу мокрыми волосами.

– Нат! – взмолился Син, поняв, что не в силах рассердиться. Полотенце размоталось от рывка, и в зеркале отразился мягкий изгиб ее бедер. Опустив на него ладонь, Син прижал ее покрепче. – Теперь я весь мокрый.

– Просохнешь, – улыбнулась она, ущипнув его за ягодицу. Новый капитан лаконского флота неприлично взвизгнул. Запястье завибрировало, и на секунду Сину подумалось, что машинка не одобряет этакого дурачества.

Снова подняв рукав, он обнаружил уведомление, что машина прибудет через двадцать минут.

– Скоро подойдет машина, – с сожалением сообщил он, спрятав пос в мокрые волосы жены.

– И Эльзу пора поднимать, – согласилась Наталия. – У тебя сегодня большой день. Выбирай – будить Чудовище или готовить завтрак?

– Сегодня беру на себя Чудовище.

– Берегись! Ее твой новенький мундир волнует еще меньше чем меня, – напомнила Наталия, завязывая халат. – Десять минут до завтрака, моряк.

Однако у него ушло целых пятнадцать: вытащить Эльзу из кроватки, сменить подгузник, одеть и принести на кухню. Наталия уже выставила на стол высокую горку оладий и свежие яблоки, а в воздухе пахло чаем.

Щекотку в запястье Син и не глядя распознал как пятиминутное предупреждение о подаче машины. Усадив Эльзу в высокий стульчик, он поставил перед дочкой самую маленькую тарелку с натертым яблоком. Хрюкнув, она шлепнула по тарелке ладонью, разбрызгав сок во все стороны.

– Поесть хоть успеешь? – спросила Наталия.

– Боюсь, что нет. – Син поддернул рукав и прокрутил дневной график. – Чудовище сегодня никак не желало влезать в штаны.

– По-моему, в яслях ей не по душе одно-единственное – обязательность штанов, – улыбнулась Наталия. И, заглянув в график встреч у него на запястье, посерьезнела. – Когда нам тебя ждать?

– Мне назначены пятнадцать минут в девять ноль- ноль, а больше на сегодня дел нет, так что… – Син не сказал вслух, но и так было ясно: «Встреча с верховным консулом Дуарте от меня не зависит – когда там начнется, когда кончится…»

– Ясно. – Наталия чмокнула его в щеку. – Я сегодня в лаборатории самое малое до шести, но твой отец согласился побыть с Чудовищем, если ты не успеешь ее забрать.

– Отлично, отлично, – пробормотал Син. – Тогда до встречи.

Темная штабная машина уже подъехала к дверям. Син задержался у зеркала в прихожей, напоследок окинул себя взглядом и стер шальную шрапнель – след завтрака Чудовища. Наталия осталась у стола: исхитрялась поесть сама и добиться, чтобы дочери хоть что-то попадало в рот, а не на рубашку.

Ужас, поднимаясь из живота, подступал к сердцу. Пришлось дюжину раз сглотнуть, прежде чем он сумел заговорить. Син несказанно любил жену и ребенка, и расставаться с ними всегда бывало тяжело. Но в этот раз иначе. Поколения флотских переживали такие утра. Встреча с вышестоящими, предвещающая перемены. Все они выдержали – значит, и он сумеет.

Империя, – сказал однажды преподаватель истории в академии, – смотрит вдаль. Отдельные личности строят империи, потому что хотят оставить эхо своих имен в истории. Они возводят величественные здания из камня и металла, чтобы потомки помнили создателей мира, в котором живут. На Земле существовали строения тысячелетней давности – иной раз только они и напоминали об империях, казавшихся некогда вечными. Спесь – вот как назвал это профессор. Строители силятся материализовать вдохновение. Но они умирают, и их намерения хоронят вместе с ними. Остаются только здания.

Марсиане, строго говоря, не собирались создавать империю, по и они в немалой степени разделяли ту же спесь. Они строили тоннели, жилища-крольчатники в камне Марса, и планировали работы на века, чтобы сделать пригодной для жизни его поверхность.

Но первое поколение ушло, оставив работу незаконченной. И следующее, и так далее, и дети сменяли родителей, пока не выросли такие, кто только тоннели и знал и считал, что они не так уж плохи. Они утратили видение великой мечты – ведь это была не их мечта. Создатели ушли, унесли с собой намерения, и остались только тоннели.

Оглядывая проносящуюся за окном машины столицу Лаконии, Син видел те же громады материи и намерений. Гигантские здания из камня и стали – выстроенные для правительства пока не существующей империи. Вся эта инфраструктура будет излишеством еще не один век. Колонны и шпили воскрешали тысячелетия терранской и марсианской культуры, превращая их в видение необычайного будущего.

Если мечта об империи не сбудется, останутся только большие ненужные здания.

Для старших офицеров Лаконии не было секретом, что лаборатории верховного консула добились огромного прорыва в модификации человеческого организма. Среди важнейших проектов числилось невероятное продление жизни самого верховного консула. Капитан, под началом которого Син служил лейтенантом, получил официальный выговор за то, что спьяну назвал Дуарте «нашим маленьким королем-богом».

Син же понимал, чем так важен этот проект. Империи, как и здания – это материализация вдохновения. Когда создатель умирает, намерения пропадают.

И потому создатель не может позволить себе умереть.

Если слухи не врали и ученые в самом деле работал и над бессмертием верховного консула, у них появлялся шанс создать империю, о какой история только мечтала. Вечный вождь, постоянство целей и единое долгосрочное планирование. Все это было прекрасно, однако не объясняло причины вызова на личную встречу с Дуарте.

– Подъезжаем, сэр, – предупредил водитель.

– Я готов, – солгал Син.

Здание государственного совета Лаконии было императорским дворцом по всему, кроме названия. Оно далеко превосходило все прочие городские строения. Здесь заседало правительство, здесь проживал верховный консул с дочерью. После строжайшего досмотра солдатами в парадной боевой броне Сина наконец пропустили внутрь – впервые в жизни.

Он оказался несколько разочарован.

Вряд ли он сам знал, чего ожидал. Может, потолков под пятнадцать футов и массивных каменных колоннад? И красного бархатного ковра перед высоким золотым троном? Рядов министров и слуг, ожидающих приказа верховного консула, а тем временем тайком замышляющих интриги? Он увидел простое фойе с рядами удобных кресел, свободный проход в туалетные комнаты, стенные мониторы, прокручивающие правила безопасности в пределах здания. Выглядело все это уж очень буднично. Слишком административно.

Невысокий улыбчивый человек в красной куртке и черных брюках вошел в самую большую дверь и едва уловимо поклонился.

– Капитан Сантьяго Син, – утвердительно произнес он.

Син встал и едва удержался, чтобы не отдать честь. На вошедшем не было ни военной формы, ни знаков различия, но они находились в доме правителя. Это давило тяжелее любых формальностей.

– Да, сэр, я капитан Сип.

– Верховный консул надеется, что вы составите ему компанию за завтраком, – сказал невысокий.

– Разумеется, это честь для меня.

– Идите за мной, – предложил невысокий, выходя в ту же большую дверь. Син повиновался.

Если фойе здания государственного совета было недостаточно торжественным, то остальные помещения выглядели попросту утилитарными. Коридоры между офисными пространствами. В переходах большое движение, расхаживают люди в военной форме, в деловых костюмах и в таких же красных куртках и черных брюках, как у его провожатого. Син не забывал приветствовать каждого, чей ранг того требовал, а остальных старался не замечать. Все человеческое население Лаконии составляли первые колонисты из флота Дуарте и рожденные за последние десятилетия дети. Син и не подозревал, сколько на планете незнакомых ему людей. Маленький провожатый держался так, словно они здесь одни, и сохранял на лице ту же неопределенную улыбку.

Десять минут блужданий по лабиринту коридоров и помещений, и они оказались перед двойной стеклянной дверью, похожей на выход в сад. Открыв дверь, провожатый пропустил Сина, а сам ушел обратно.

– Капитан Син! – воскликнул верховный консул Уинстон Дуарте, абсолютный военный правитель Лаконии. – Прошу вас, присаживайтесь ко мне. Келли, обеспечьте капитана тарелкой.

Еще один в красном с черным, по-видимому Келли, поставил прибор и подвинул капитану стул. Син сел – с радостью, потому что ноги подгибались.

– Верховный консул, я… – начал он, однако Дуарте отмахнулся.

– Спасибо, что составили мне компанию. И, думаю, здесь мы можем обойтись военными званиями. Сгодится «адмирал Дуарте» или просто – «адмирал».

– Конечно, адмирал.

Келли поставил перед гостем яйцо на подставке и теперь щипчиками накладывал ему на тарелку сладкий рулет. Сину уже случалось есть яйца, так что эта роскошная диковинка не составляла для него тайны. Стол был маленьким – четверым не уместиться, – и от него открывался вид на площадку, как будто поросшую ухоженной терранской травой. Посреди газона играла со щенком девочка лет двенадцати. Настоящие куры и терранский щенок! В отличие от древнего Ноева ковчега, корабли первого флота доставили на Лаконию не много животных. Увидеть за одно утро напоминание сразу о двух видах – это немножко слишком. Син, ложечкой разбивая скорлупу яйца, старался не забываться.

Адмирал Дуарте указал на кофейную чашку капитана, и Келли налил ему кофе.

– Прошу прощения, – сказал Дуарте, – что в такую рань оторвал вас от семьи.

– К услугам верховного консула, – машинально отрапортовал Син.

– Да-да, – отозвался адмирал. – Наталия, не так ли? И дочь?

– Да, адмирал. Эльза. Ей скоро два года.

Адмирал Дуарте с улыбкой кивнул на играющую девочку.

– Хороший возраст. Я, конечно, не о приучении к горшку, но спит она всю ночь?

– Обычно да, сэр.

– Так увлекательно наблюдать, как в них прорастает разум. Как они учатся языку. Как начинают сознавать себя отдельной личностью. Слово «нет» становится волшебным словом.

– Да, сэр, – подтвердил Син.

– Непременно попробуйте выпечку, – посоветовал адмирал. – Повар у нас – гений.

Сип, кивнув, откусил кусочек рулета. Ему показалось слишком сладко, но с черным кофе вышло то что надо.

Адмирал, улыбнувшись ему, попросил:

– Расскажите мне про капитана Ивасу.

Проглоченный кусок рулета обратился в желудке в свинцовую каплю. Капитан Иваса был разжалован и с позором уволен в отставку на основании рапорта, поданного Сином в Адмиралтейство. Если его прежний командир был личным другом верховного консула, карьере Сина конец. Если не хуже.

– Простите, я… – начал он.

– Вы не на допросе. – Голос Дуарте был мягким, как теплая фланелька. Все факты мне известны. Я хотел бы услышать вашу версию. Вы первый подали рапорт о служебной халатности. Что вас на это подвигло?

Как учил один преподаватель в военной академии: «Если нет укрытия, постарайтесь преодолеть обстреливаемый участок как можно быстрее». Син вытянулся на стуле по стойке смирно.

– Слушаюсь, сэр. Капитан Иваса пренебрегал введением новых требований военного распорядка и при мне солгал на прямой вопрос адмирала Гоера об этом. Я направил адмиралу Гоеру уведомление, оспаривавшее заявление капитана Ивасы.

Дуарте вдумчиво разглядывал Сина, на его лице не было ни следа гнева. Это ничего не значило. Все знали, что верховный консул не склонен к открытому проявлению чувств.

– Тех самых требований, согласно которым служебная халатность наказуема тюремным заключением? – уточнил адмирал Дуарте.

– Да, сэр. Капитан Иваса считал такое наказание чрезмерным и открыто говорил об этом. Двум десантникам, уснувшим на дежурстве, он заменил наказание административным арестом.

– И тогда вы через его голову обратились к адмиралу Гоеру.

– Нет, сэр! – Син склонился, чтобы не смотреть верховному консулу прямо в глаза. – Я был свидетелем того, как офицер солгал вышестоящему в ответ на прямой вопрос о его подчиненных. Я счел своим долгом уведомить обманутого офицера.

Син умолк, и Дуарте тоже молчал. Только все разглядывал его, как редкостного жучка, наколотого на пробку. А потом как бы невзначай спросил:

– Вы не любили Ивасу?

– Позвольте говорить откровенно, сэр? – Дождавшись кивка Дуарте, он продолжил: – Исполнение правил распорядка – долг каждого офицера и рядового. Устав – инструмент, который делает нас военными, а не просто сборищем вооруженных людей на космических кораблях. Иваса, продемонстрировав неоднократное преднамеренное пренебрежение уставом, перестал быть моим командиром. Я всего лишь известил об этом вышестоящее командование.

– И сейчас, зная, чем это отозвалось для Ивасы, вы считаете, что поступили правильно? – спросил адмирал. Ни голос, ни лицо его не выдавали, как он относится к разговору. Тем же тоном он мог бы спросить, нужен ли Сину сахар к кофе.

– Да, адмирал, – ответил Син. – Долг – не буфет, где выбираешь, что хочется, а остальное оставляешь без внимания. Частичная верность – не верность. Долгом капитана Ивасы было потребовать от подчиненных соблюдения устава. Не сделав этого и солгав начальнику, он вынудил меня уведомить командование.

Верховный консул кивнул. Такой кивок мог означать все что угодно.

– Вы по нему скучаете?

– Да. Он стал моим первым командиром после академии. Учил всему, что мне требовалось знать. Мне каждый день его не хватает, – ответил Син и понял, что не преувеличивает. Ивасу погубила снисходительность к подчиненным. Та самая, за которую его любили.

– Капитан, – сказал Дуарте, – у меня для вас новое назначение.

Син вскочил, чуть не опрокинув стул, и отдал честь.

– Капитан Сантьяго Син к несению службы готов, верховный консул!

Он понимал, что выглядит смешно, но весь этот разговор был неестественным и нелепым, и в ту минуту формальный ответ показался ему самым уместным. К счастью, Дуарте принял его с уважением.

– Первая стадия нашего проекта близка к завершению. Мы переходим ко второй. Я поручаю вам командование «Предштормовым». Подробный приказ вы найдете в корабельном сейфе.

– Благодарю, адмирал. – Сердце у Сина едва не выпрыгивало из груди. – Я считаю делом чести буквальное исполнение этого приказа.

Дуарте, обернувшись, смотрел на играющую с собачонкой девочку.

– Мы достаточно долго таились от человечества. Пора показать ему, чем мы тут занимались.

Глава 4 Холден

Когда Холдена вышибли с земного флота, ему шел третий десяток. На себя тогдашнего он смотрел с любовной снисходительностью, как на щенка, гордящегося спугнутой белкой. Тогда он подписался на ледовоз, чувствуя, что поворачивается спиной ко всей развращенной, тиранической, циничной истории своего вида. Само название компании «Чисто-прозрачно» выглядело намеком на глубокий смысл. Обещало честность и чистоту. А если немножко походило на фразу из комикса, он тогда этого не замечал.

В те давние времена Пояс был суровым фронтиром. ООН и Марсианская Республика Конгресса – политические боги, изолированные сильнее, чем в древности – острова посреди океана. Астеры в этой структуре были низшим классом и сражались за то, чтобы население внутренних планет хотя бы заметило, что они гибнут.

Ныне человечество рассеялось по тринадцати сотням новых систем, и Земля среди них оказалась не самой гостеприимной для людей. Несколько единомышленников в любое время могли собрать ресурсы для основания колонии, деньги на плату за проход Кольца и посеять среди звезд семя нового общества. Даже в самых населенных из новых систем на целую планету приходилось не больше восьми или десяти городов. Шел масштабный эксперимент по сравнению всевозможных видов людских коллективов – появился шанс перестроить самую структуру человеческой культуры. Только вот почему-то результаты получались все слишком знакомые.

– С чего вы взяли, что ваши люди вправе диктовать правила торговли между суверенными государствами? – вопрошал губернатор Фригольда. – Мы – свободный народ. И, что бы ни воображали ваши хозяева на Медине, мы перед вами не в ответе.

Хьюстон явился на совещание уже на взводе, и у Холдена никак не получалось вернуть его к осмысленному, продуктивному уровню ссоры. Пока что он наблюдал, слушал и пытался определить, чем больше вызван гнев губернатора: страхом, бессилием или самовлюбленностью. Страх был Холдену понятен. Бессильная ярость тоже имела смысл. Каждая планета, связанная с кольцом врат, обладала своей биосистемой, и каждая попытка создать среду обитания для человека сталкивалась с новыми неожиданными препятствиями. Возможность торговать тем, что имеют, для многих означала грань между жизнью и смертью. Всякий, узнав, что он и вверенные ему люди отрезаны, был бы перепуган до мозга костей.

Но чем больше говорил губернатор, тем больше Холден уверялся, что тот просто дерьмец.

– Фригольд – независимое суверенное государство! – Хьюстон ударил ладонью но столу. – Мы вступаем в торговые отношения на добровольной основе и не платим дань паразитам вроде вас, сэр. Нет, не платим!

Зал совета напоминал зал суда: Холден с Бобби сидели за низким столом, а губернатор с одиннадцатью членами его кабинета взирали на них сверху вниз, как судейская коллегия. Их стол был сделан из какого-то аналога дерева – темного и пятнистого. На фоне окна Хьюстон с коллегами выглядели черными силуэтами. Дизайн интерьера как орудие политики. Что подчеркивалось личным оружием, без которого не появлялся ни один фригольдер.

Холден покосился на Бобби. Та оставалась невозмутимой, только взгляд то и дело переходил от взирающих сверху людей к охране у двери. Прикидывала, кого сиять первым, как обезоружить, где укрыться, куда отступать. Для Бобби такие расчеты были, как для иных – вязание.

– Дело вот в чем, – вставил Холден, пока Хьюстон переводил дыхание. – Вы полагаете, что я здесь, чтобы торговаться. Это не так.

Хьюстон оскалился.

– Бог дал права всем свободным людям, и мы обходимся без тиранов, королей…

– Я понимаю причину вашей ошибки. – Холден повысил голос, но тон выдерживал все такой же дружелюбный. – Вы увидели военный корабль. Которому на дорогу сюда потребовалась не одна неделя. И решили, что ожидаются переговоры. Световой лаг затрудняет обмен мнениями, так что вполне разумно послать кого-нибудь сюда, дышать вашим воздухом, так? Вы что-то скажете, мы что-то ответим. Без задержки. Но дело в том, что Союз перевозчиков уже все решил. Мы не посредники. Мы не стремимся к полюбовному соглашению.

Женщина, сидевшая слева от Хьюстона, придержала его за локоть. Губернатор откинулся назад. Любопытно. Холден чуть развернулся, обращаясь в пространство между сидящими, чтобы втянуть ее в разговор.

– Мы здесь все взрослые люди, – сказал он. – И обойдемся без притворства. Союз послал нас лично для того, чтобы не пришлось повторять одно и то же снова и снова с другими колониями. Хотят быть уверенными, что все следят за ситуацией. Особенно ваши друзья и торговые партнеры с Оберона.

– Политическое шоу, – презрительно бросил Хьюстон. Довольно забавно было слышать это от типа, восседающего на подмостках метра полтора высотой.

– Конечно, – согласился Холден. – Так или иначе, суть вот в чем. Вы отправили корабль сквозь врата, не получив допуска. Что поставило под угрозу другие корабли, использующие врата…

Хьюстон, фыркнув, пренебрежительно отмахнулся.

– …а такие вещи не проходят без последствий, – закончил Холден. – Мы здесь только для того, чтобы известить вас об этих последствиях.

Бобби чуть развернула свой стул, поставив его так, чтобы освободить ноги. Жест выглядел случайным – но он таким не был. Холден провел ладонью по столешнице. Конечно, это не дерево, но материал такой же твердости и похожей фактуры. Хьюстон и его министры молчали. Он наконец добился их внимания.

Осталось решить, как им воспользоваться. Следовать инструкциям или внести в них маленькие поправки.

– Есть два пути, – заговорил он, решившись на маленькие поправки. – Первый – Союз на три года прекращает доступ Фригольда к вратам.

– Мы еще не вышли на самообеспечение, – подал голос один из членов кабинета. – Вы сообщаете смертный приговор тремстам людям.

– Вы сами так решили, посылая неавторизованный корабль через врата, – напомнил Холден. – Возможно, вы найдете способ уплотнить расписание. Сумеете скорее накормить своих людей. Вам виднее. Но в течение трех лет всякий корабль, проходящий врата Фригольда в любую сторону, будет уничтожен без предупреждения. Без исключений. Связь через врата будет глушиться. Вы – сами по себе. Или – вариант два – губернатор Хьюстон отправляется с нами для суда и, возможно, долгой отсидки.

Хьюстон фыркнул. Скроил такую мину, словно в рот ему попал кусок гнилья. Его соседи вели себя сдержаннее. Из колонистов Фригольда получились бы отличные игроки в покер.

– Вы забыли третий вариант, – заявил Хьюстон. – Посланник тирании – небезопасная роль, капитан Холден. Весьма рискованная.

– О, вот тут давайте подсчитаем, – отозвался Холден. – Мы здесь, вас там наверху дюжина, четверо охранников у двери…

– Шестеро, – поправила Бобби.

– Шестеро охранников у двери, – не моргнув глазом, уточнил Холден. – Если ограничить обзор сотней метров этого здания, у вас полное преимущество в численности и вооружении. Но если взглянуть полукилометром дальше, у меня обнаружится военный корабль. На нем имеются ОТО. И рельсовая пушка. И двадцать торпед. Черт побери, имеется эпштейновский двигатель, способный, если направить под нужным углом, превратить в стекло все поселение.

– Значит, сила! – Хьюстон покачал головой. – Налогообложение всегда держится на пушках.

– Я, скорее, имел в виду аргументы против расстрела посланника, – уточнил Холден. – Сейчас мы уходим, возвращаемся на корабль. Через двенадцать часов после этого взлетаем. Если с нами на борту будет губернатор Хьюстон, вы снова сможете подавать Союзу заявки па переходы. Если нет, через три года мы пришлем кого-нибудь посмотреть, что тут делается.

Холден встал, и Бобби повторила его движение с такой точностью, что на ногах оказалась раньше. Хьюстон подался вперед, левой рукой упершись в стол, а правой потянувшись к бедру, к рукояти оружия. Не дав губернатору ничего добавить, Холден направился к двери. Охрана взглядами отрезала его от Бобби и ждала сигнала Хьюстона. Боковым зрением Холден видел, как Бобби чуть спружинила ноги, смещая центр тяжести вниз. Она тихонько мычала себе под нос, только он не мог разобрать мотива.

Когда они достигли дверей, охранники посторонились, и Холден перевел дыхание. Короткий проход до вестибюля и дальше, на немощеную улицу. Не сбавляя шага, он вытащил из кармана терминал. Алекс тотчас ответил на запрос связи.

– Как там дела?

– Мы уже возвращаемся, – сообщил ему Холден. – Посмотри, чтобы к нашему приходу люк был открыт.

– Погоня по пятам?

– Все может быть.

– Принял к сведению. Подогрею коврик у дверей и ОТО.

– Вот спасибо. – Холден отключил связь.

– Ты правда думаешь, у них хватит дури ввязаться в игру? – удивилась Бобби.

– Я никогда не поставлю жизнь на человеческое благоразумие.

– Голос опыта?

– Мне уже случалось нарываться.

Фригольдом назывались и городок, и планета, и солнечная система. Что получило имя первым, Холден не знал. Городок угнездился в долине между двумя хребтами. Легкий ветерок чуть попахивал ацетатом и мятой – побочными продуктами той химии, на которой держалась местная биосфера.

Солнце здесь было немного краснее, чем ожидал Холден, и тени синее, отчего возникало ощущение вечных сумерек. Или рассвета. Стайка местных псевдоптиц косяком пролетела над головой, их широкие прозрачные крылья гудели в странной гармонии. По-своему красивая планета. Сила тяжести в половину g – больше марсианской, меньше земной, – а наклон оси и период вращения давали всего восемь часов дневного света и более длинную, девятичасовую, ночь. Две крошечные луны вращались в сцепке с крупной, массой в треть планетной. На большой луне имелась даже атмосфера, только жизни не было. Пока, во всяком случае. Если Фригольд продержится еще несколько поколений, кто-нибудь поселится и там, хотя бы ради того, чтобы избавиться от соседей. Таков уж, кажется, обычай человека – тянуться к неведомому, а потом превращать его в то же самое, от чего бежали. Опыт подсказывал Холдену, что в тяге человечества во вселенную содержалась одна часть жажды приключений и открытий на две части желания разбежаться с опостылевшими соседями.

Странно было видеть «Росинант» лежащим на брюхе. Устройство корабля требовало такой ориентации при спуске в гравитационный колодец. Ему это никак не вредило, просто выглядело непривычно. Торчавшие сбоку ОТО шевельнулись при их приближении – активные, беспокойные. Командный люк стоял открытым, к земле тянулся трап. На кромке люка сидел, болтая ногами, Амос с винтовкой на коленях. Холден несколько удивился, нс увидев с ним Клариссы. Бобби, подходя, помахала, и Амос махнул в ответ, но взгляда от дороги позади них не оторвал.

Холден поднялся первым и обернулся, остановился между трапом и Амосом, поджидая взбирающуюся к ним Бобби. По направлению к городку кучкой стояли четверо – не приближались, наблюдали. С такого расстояния не различить было, присутствовали они на совете или это кто-то новый. Бобби стукнула по панели, трап втянулся.

– Как прошло? – Амос поднялся и отступил от внешнего люка.

Бобби включила закрытие дверей и повысила голос, перекрывая сервомоторы:

– Вернулись без стрельбы. По моему счету, это победа.

Открылась внутренняя дверь, и Амос убрал винтовку в шкафчик, выглядевший при такой странной ориентации ящиком комода. Холден прошел вдоль стены, направляясь в рубку. Которой полагалось быть наверху, а сейчас она оказалась слева.

– Рад буду отсюда выбраться, – бросил он на ходу.

Амос улыбнулся обычной пустой и дружелюбной улыбкой и пошел за ним. Наоми с Алексом сидели в амортизаторах, разыгрывая сложную боевую позицию – игра, к которой они пристрастились в последние пару лет. Холден ободрился, увидев у них на экранах изображение дороги, ведущей от корабля к городку. Как бы ни убивали время, за местными они приглядывали. На всякий случай.

– Эй, капитан, – протянул Алекс, подчеркивая ковбойский выговор. – Ну что, можно собирать пожитки и уматывать потихоньку?

– Ждем двенадцать часов, – сказал Холден, усаживаясь в свое кресло. Шарниры не повернулись. При постоянном тяготении планеты все амортизаторы были зафиксированы и рабочие посты установлены соответственно.

Наоми, извернувшись, взглянула на него:

– Двенадцать часов? Зачем?

– Я малость пересмотрел условия, – объяснил он. – Сказал, что если они выдадут нам губернатора для суда, карантина не будет.

Наоми вздернула бровь.

– А Союз об этом знает?

– Отправлю сообщение, когда двинемся обратно.

– Думаешь, Драммер это проглотит?

– Капитан меняет правила? – Амос пожал плечами. – По мне, дело ясное, как нос на лице. Если она не оставила места для маневра на этот случай, сама виновата.

– Я не собираюсь наказывать всю колонию за дела нескольких управленцев, – объяснил Холден. – Хорошие парни не прибегают к коллективным наказаниям.

– Без двенадцатичасового уведомления? – уточнила Наоми.

Холден пожал плечами.

– Это окно позволит им сделать выбор. Если у них будет шанс выбрать другое, а они упрутся, у меня будет полегче на душе. Мы хотя бы попытались.

– «Полегче» – в смысле «не загрызешь себя насмерть»?

– Не насмерть, – согласился Холден, откидываясь в гель. Голове и плечам стало прохладно. – Но все равно мне не нравится все это дело с «отрезать народ от самого необходимого».

– Соглашался бы взять на себя Союз, когда был случай, – заметил Алекс. – Тогда распоряжался бы по- своему.

– Хотелось бы верить, – ответил Холден.

* * *

Двенадцать часов. Для Фригольда – ночь и часть дня. И маловато времени, чтобы сообщение прошло от «Роси» к Медине и к президенту Союза перевозчиков и вернулось обратно. Если Драммер впадет в раж, ответ от нее захватит их на разгоне к Медине. Если бы мог, Холден дал бы фригольдерам больше времени на раздумья. Но скорость света есть скорость света.

Как иронично соотносятся угрозы и масса. Сообщения, голоса, культура, беседы обгоняют самые быстрые корабли. Это, по меньшей мере, придает особую важность убеждению и аргументам. Передать с планеты на планету идеи легко. Перевозить предметы трудно. Но это при условии, что те, на другой стороне, готовы слушать и менять свои взгляды. Во всех прочих случаях оставались, как встарь, военные корабли и угрозы.

Холден спал, когда наконец пришел ответ.

– Просыпайся, – позвала Наоми. – У нас посетители.

Он протер глаза, свесил ноги на стену, ставшую теперь полом, ладонью пригладил волосы и тупо уставился на экран. Перед кораблем собралась толпа. Пару лиц он помнил по вчерашней встрече. А посреди толпы был губернатор Хьюстон, прикрученный к широкой серой керамической тачке. Облегчение, разлившееся по всему телу, умерялось лишь перспективой многомесячного полета с разжалованным губернатором на борту.

Холден включил связь.

– Говорит капитан Холден. Погодите, мы выходим.

– Осторожней, – посоветовала Наоми. – Не верь глазам своим.

– Точно, – согласился он и вызвал рубку. – Алекс, ты там?

– Спит, – отозвалась Кларисса. – Я прогрела ОТО, Амос и Бобби уже идут к шлюзу. Если это ловушка, то весьма неудачная.

– Спасибо, – поблагодарил Холден и вдоль лифтовой шахты пошел к шлюзу. Ему навстречу неслись голоса Бобби и Амоса.

– Предупредите, если от меня потребуется не только наблюдение, попросила Кларисса и прервала связь.

Когда открылся люк, Холден спустился по трапу первым. Остролицая женщина с густой сединой в черных, стянутых узлом на затылке волосах, выступила вперед.

– Капитан Холден, – начала она, – я – исполняющий обязанности губернатора Семпл Маркс. Мы принимаем требования вашего правительства.

– Благодарю вас, – отозвался Холден, пока Бобби съезжала к нему по трапу. Амос, позвякивая винтовкой, следовал за ней.

– Мы подаем официальную претензию к Союзу за вмешательство в наш суверенитет, – продолжала Маркс. – Это внутреннее дело Фригольда.

– Предоставляю вам решать дело с Союзом, – ответил Холден. – Спасибо за гибкость в этом вопросе. Мне не хотелось запирать вашу систему в карантин.

Глазами Маркс сказала: «А мне сдается, хотелось», но промолчала. Бобби подняла пленника на ноги. Не считая красных пятен, лицо Хьюстона было пепельно-серым. Он определенно не в себе.

– Эй, – окликнул Амос. И, выждав, пока Хьюстон найдет его взглядом, продолжил: – Я Амос, а это Бобби. Мы уже исполняли такие обязанности, так что установились правила, которые вам стоит очень внимательно выслушать…

Глава 5 Драммер

Драммер хотелось бы уснуть, но не получалось. Койка была предназначена для двоих: для нее и Сабы. Гелевый амортизатор позволял вволю обниматься, пока Дом народа, первый и величайший из космических городов, раскручивался или двигался на малой тяге, и разделял тела, если резкое ускорение начиналось неожиданно, заставая их во сне. Удерживая равновесие, чтобы поворот амортизаторов не разбудил Сабу, она заглянула в настенную консоль системы. До подъема еще двачаса. Выспаться как следует не хватит, но и незаметно они не пролетят. По иным меркам Драммер была самой влиятельной женщиной на тринадцать сотен миров, но от бессонницы это не избавляло.

Саба шевельнулся во сне, пробурчал что-то неразборчивое. Драммер погладила его по спине, сама не зная, успокаивает или хочет разбудить. Саба выбрал первую версию, уютно поворочался в геле, как уминающий подстилку гнезда зверек – обычай, дошедший от времен, когда дерзкий хомячок, предок человека, прятался в норке от динозавров.

Она улыбнулась в темноте, отгоняя разочарование. Неплохо бы пойти пописать, но если она сейчас встанет, то уж точно разбудит Сабу, и ей будет стыдно. Дом народа бормотал вокруг, словно радуясь ее возвращению.

В каком-то смысле у нее больше не было дома. С тех пор как она стала президентом. Была квартира на Медине рядом с административным уровнем. И капитанская каюта Сабы на «Малаклипсе». Прежде, когда она еще не возглавила Союз перевозчиков, этого хватало. Теперь у нее своего места оказалось столько, что всего не осмотришь. Как будто дворец накрошили на куски и разбросали на световые годы по космосу. Станция Медина, Церера, Паллада, Япет, Европа. «Вандерпол» был в ее распоряжении, пока Драммер занимала этот пост. На ПСЛ‑5 для нее держали квартиру, будут держать и на других перевалочных станциях, когда их построят. И на всех трех космических городах, составляющих хребет астерских владений: на Независимости, Страже врат и Доме народа.

В покое реактор Дома народа пребывал в невесомости, семьдесят технических и инфраструктурных палуб плащом окутывали барабан. Причал с одной стороны, двигатель – с другой. Магнитные поля – мощнее подвесок маглева – отделяли реактор от уровней барабана, позволяя ему сохранять неподвижность, когда он переключался с гравитации тяги на вращение. В барабане помещения и переходы были приспособлены к смене направлений: при работе двигателя полы становились перпендикулярны направлению тяги, а когда двигатель отдыхал, разворачивали население ногами к звездам на мягкой десятой g. Этого хватало, чтобы создать постоянное ощущение верха и низа, но не обременяло даже самых адаптированных к невесомости. Здесь не корабль – здесь город, никогда не знавший тяжести гравитационных колодцев.

Саба, не открывая глаз, потянулся и зевнул. Драммер провела ладонью по его жестким волосам – на сей раз немножко настойчивей. Глаза открылись, в них мелькнула и пропала его обычная озорная усмешка.

– Проснулся? – спросила она, стараясь говорить мягко, но про себя желая услышать в ответ «да».

– Да.

– Слава богу, – сказала она и, вытянув себя из койки, отправилась в гальюн. Вернувшись, застала голого Сабу перед чайной машиной, предоставленной в единоличное распоряжение президента. Они жили вместе уже добрых десять лет, и возраст Сабы начинал сказываться в мягкости брюшка и округлости лица, а все же он был еще очень хорош собой. Иногда при виде его Драммер задумывалась, доведется ли ей стареть с таким же изяществом. Надеялась, что сумеет, а если и нет, что он этого не заметит.

– Еще одно прекрасное утро в кулуарах власти? – осведомился он.

– С утра слушания по бюджету, после полудня одобрение сделки. И Кэрри Фиск с ее треклятой Ассоциацией Миров.

– И рыба по пятницам, – добавил он, оборачиваясь, чтобы вручить ей грушу горячего чая. Дом народа проводил в невесомости так мало времени, что с тем: же успехом можно было завести земные чашки. Но Драммер так и не собралась.

– Что за Ассоциация Миров?

– В том-то и вопрос, да? – отозвалась Драммер. – На данный момент это – пара дюжин колоний, полагающих, что я их лучше услышу, если станут говорить хором.

– И потому ты ими недовольна?

– Не то чтобы недовольна. – Драммер отпила чаю. Оказался зеленый, сдобренный медом и все еще слишком горячий. – Они в том или ином виде существовали еще при Санджрани. До сих пор все сводилось к суровым формулировкам пресс-релизов и громким политическим декларациям.

– А теперь?

– Суровые пресс-релизы, декларации, изредка собрания, – сказала она. – Но теперь это действительно кое- что значит. Я не привыкла выделять им время в повестке. А теперь, похоже, придется.

– А что с Фригольдом?

– Вопрос скорее в Обероне, – заметила она. – Поговаривают, что они продвинулись к универсальному полипептидному кросс-генератору.

– А это еще что, если попроще?

Это был механизм, превращающий ядовитое несъедобное варево любой биосферы на входе в пригодный для человека продукт на выходе. Что в перспективе десятипятнадцати лет означало конец монополии Сол на почву и сельскохозяйственные материалы. А также – что Оберон становится новой сверхсилой в широко разбросанной человеческой диаспоре, если только Земля с Марсом нс вздумают отправить за врата флот и начать первую межзвездную войну.

Конечно, если прорыв не окажется надуванием щек и обманкой – а этот вариант она тоже не готова была списать со счетов. Говорят, любая великая нация держится на лезвии ножа и вранье.

– Мне не следовало об этом говорить, – сказала она. – Извини. Зря упомянула.

Лицо Сабы на миг застыло, но он снова выдавил улыбку. Он терпеть не мог, когда она от него закрывалась, но как бы она ему ни доверяла, как бы тщательно ни проверили его безопасники Союза – к системе власти он не принадлежал. Драммер столько времени посвящала укреплению секретности, что не могла игнорировать ее сама.

– Суть в том, – начала она, стараясь умаслить его, не сказав в то же время ничего лишнего, – что Фригольд, помимо прочего, – предупреждение Оберону, чтобы не зарывался, а Кэрри Фиск с ассоциацией шмыгают поблизости, вынюхивая, нельзя ли тут и им чего-то урвать. И в том числе – сколько они сумеют из меня выжать.

Саба кивнул и, к некоторому ее огорчению, начал одеваться.

– Стало быть, опять дворцовые интриги, савви са?

– К ним все сводится, – виновато и злясь на себя за это, ответила Драммер.

Саба чуял приближение бури, когда она сама еще ничего не подозревала. Шагнув к ней, он опустился у ее ног, уткнулся головой в колени. Драммер захлебнулась смешком и снова потрепала его по волосам. Она знала, что почтительность эта – притворная. И он тоже знал. Но пусть и в шутку, он преклонился перед ней, а это кое-что значило.

– Остался б еще на ночь, – предложила она.

– Никак нельзя. У меня команда, груз, и репутацию вольного мужчины надо поддерживать.

Усмешка в его голосе чуточку смягчила укол.

– Ну, тогда возвращайся поскорей, – сказала она. – И не смей больше подцеплять мединских девиц.

– Я никогда тебе не изменю.

– Это чертовски точно. – Теперь смешок прозвучал в голосе Драммер. Она знала, что любить ее не просто. С ней и работать-то было непросто. Во всей вселенной немного нашлось бы людей, способных управиться с ее настроениями, и один из них – Саба. Он умел это лучше всех.

Система тикнула будто треснула бамбучина. Воган, первый заход за день. Скоро начнутся брифинги, совещания, собеседования не для протокола с людьми симпатичными, доверенными или нужными – но никто из них не сочетает в себе всех трех достоинств. Вздох Сабы она скорее угадала, чем услышала.

– Оставайся, – попросила Драммер.

– Давай лучше ты со мной.

– Я тебя люблю.

– Те амо, Камина. – Он поднялся на ноги. – Я мигом слетаю на Медину и обратно, ты и оглянуться не успеешь.

Они коротко поцеловались, потом он ушел, и каюта опустела. Стала гулкой, как колокол. Система снова щелкнула.

– Буду через пять минут, – отозвалась Драммер.

– Да, мэм, – сказал Воган.

Она оделась, уложила волосы и явилась в кабинет минут через пятнадцать, но Воган не стал ее попрекать.

– Что сегодня первым? – спросила она, принимая от него чашечку белой дробленки под соусом.

Он чуть заметно промедлил с ответом. Чуть – но заметно.

– Поступило сообщение от капитана Холдена с «Росинанта».

– Если коротко – о чем?

На сей раз заминка была очевидной.

– Вы лучше посмотрите сами, мэм.

* * *

Зал совещаний располагался на внешней палубе барабана. Сила Кориолиса в космическом городе была мелочью по меркам привычных к кольцевой станции, а вот пришлые, знакомые только с массой и гравитацией ускорения, до сих пор находили ее утомительной. Стены здесь были серые с жемчужным отливом, титановый, привинченный к палубе стол отделан светлым бамбуком. Драммер восседала во главе стола всем напоказ. Большинство присутствующих – Эмили Сантос-Бака, Ахмед Маккалилл, Тарьян Хонг и прочие представители совета и бюджетного отдела, знакомые с перепадами ее настроения, – умели обходить их на цыпочках. А вот бедняга, выступавший с презентацией, видел ее впервые.

– Это вопрос приоритетов, – говорил он. Звали его Фаиз Окойе-Саркис, и выступал он от имени какой-то неправительственной, неакадемической группы, проталкивавшей научные исследования. «Институт Чернева» с базами на Ганимеде и Луне. – За последние десятилетия, с самой бомбардировки Земли, огромное, огромное большинство исследований посвящалось увеличению урожайности и инфраструктуре. И воссозданию технологии, сотворившей протомолекулу и станцию Кольца. На каждой планете, где мы побывали, имеются артефакты и образцы старой технологии.

– Да, – вымолвила Драммер. Подразумевая: «К делу».

Окойе-Саркис улыбнулся, как человек, не сомневающийся в своем обаянии.

– Когда моя жена училась в университете, – продолжил он, – ее полевая практика включала изучение грызунов, адаптировавшихся к зонам высокой радиации. В старых реакторах и на ядерных испытательных полигонах. Они сумели вписаться в искусственно созданную среду. Созданную людьми. Ну так теперь мы – такие же грызуны. Мы адаптируемся к пространствам и среде, сохранившимся после создавших все это видов. Мы наблюдаем гигантские перемены в области технологии, и можно предвидеть, что это только начало.

– Прекрасно, – кивнула Драммер.

Окойе-Саркис сделал глоток воды из груши. И наморщил лоб, понимая, что теряет аудиторию в ее лице. Оставалось надеяться, что это заставит его сократить презентацию, пропустить скучную часть и перейти к той, где она сможет согласиться или отказать, чтобы скорей вернуться к работе.

– Высказывалось много соображений относительно того, что за существа построили все обнаруженное нами. Были ли они мыслящими индивидуумами, подобно нам, или разновидностью разумного улья. Представляли они сообщество одного вида или согласно действующий ансамбль взаимосвязанных видов. И – понимаю, это звучит дико – состояли ли они в тех же отношениях с материей, что и мы. Высказывалось много великих мыслей. Великих теорий. А вот испытать их пока не было возможности. Институт Чернева стремится стать наконечником копья для исследований нового поколения, касающихся глубочайших вопросов, воплощенных во вратах-кольцах. Кто или что их создало? Что случилось с этими видами между их броском на Фебу и созданием врат Сол? Оставили ли они записи, доступные нашему пониманию? Мы предполагаем, что где-то в системах по ту сторону врат или в самих вратах мы найдем своего рода Розеттский камень. Нечто, связующее все наши открытия в единый контекст. Наша цель – внести новое в такие науки, как материаловедение, изучение высоких и низких энергий, биология, ботаника, геология и даже философия.

Драммер откинулась на стуле, склонила голову к плечу.

– Так, по-вашему… беда в том, что перемены слишком медлительны?

– Ну, я считаю, прогресс всегда лучше и эффективнее, если…

– Поскольку, на мой взгляд, – перебила его Драммер, – мы едва-едва управляемся с тем, что уже лежит на тарелке, не вижу, каким образом нам помогут дополнительные заморочки.

– Это и должно помочь справиться с дополнительными заморочками, – возразил докладчик.

Он вел свою линию уверенно и властно – Драммер уважала такую манеру. Харизматичный паршивец. Опа понимала, почему прислали именно его. По левую руку от нее Эмили Сантос-Бака откашлялась в том смысле, что она ни на что не намекает, но если бы намекнула, то могла бы многое сказать. Злыдней предстояло выступить Драммер. Она сознательным усилием загнала раздражение вглубь.

– Справедливо, – выговорила она. – И при чем же здесь Союз?

– Союз перевозчиков может способствовать нашей работе в нескольких отношениях. В первую очередь, разумеется, контрактом, обеспечивающим переходы кораблей института. Мы намерены вести полевые работы на полудюжине планет, выглядящих наиболее обещающими для предварительных исследований. Но прежде нужно туда добраться.

Он ухмыльнулся, приглашая ее ответить улыбкой.

– Разумно, – признала Драммер.

Его улыбка стала свободнее.

– Во-вторых, мы хотели бы начать переговоры относительно… Союз перевозчиков занимает исключительную позицию. Плоды наших работ окажутся для него выгоднее, чем для кого-либо во всех системах.

– И потому вы ожидаете от нас поддержки, – подытожила Драммер. – Я правильно поняла?

– Я собирался привести для этого множество оснований, – признался Окойе-Саркис, – но… да.

– Как вы понимаете, мы – не государство, – сказала Драммер. – Мы – Союз перевозчиков. Мы доставляем грузы с места на место и охраняем инфраструктуру, позволяющую нам этим заниматься. Научные связи не по нашей части.

Окойе-Саркис обвел глазами стол в поисках сочувственного взгляда. Может быть, даже нашел несколько таких. Драммер сама понимала, что реагировала бы по- другому, поступи его предложение днем раньше. Но послание Холдена с Фригольда…

– Институт уважает это обстоятельство, мэм, – ответил Окойе-Саркис. – Мы – совсем новый проект, но я полагаю, потенциально он обещает всем реальную выгоду. Я захватил аналитику наших целей и могу оставить вам и тем вашим сотрудникам, кто пожелает их изучить.

– Хорошо, – кивнула Драммер.

– Что до соглашения по переходам, не хочу на вас давить, но мы еще собираем спонсоров, а оплата…

– Представьте нам ваши предложения, – оборвала Драммер. – Совет их рассмотрит. Я соглашусь с любым его решением относительно снижения или отмены оплаты.

– Благодарю вас, мадам президент! Прекрасно. Большое вам спасибо!

Ученый буквально откланялся, выходя из зала. Драммер вычеркнула последний пункт утренней повестки. Список дел на вторую половину дня выглядел ничуть нс короче и по меньшей мере столь же раздражающим. Сантос-Бака, поймав ее взгляд, подняла бровь.

– Любопытное предложение. Вызовет оживленные споры, – заметила она, подразумевая: «Вижу, ты подкинула совету очередную работенку».

– Необходимо, чтобы совет участвовал в принятии серьезных решений, – ответила Драммер, подразумевая: «Переживете». Эмили хихикнула, и Драммер, наполовину против воли, улыбнулась ей. Но улыбка сразу пропала.

Она перетерпела неизбежную светскую болтовню и любезности, начинавшие и оканчивавшие совещания, и при первой возможности сбежала к себе в кабинет. Воган или кто-то из его службы оставил ей тарелку соевой пасты с грибами и стакан вина. Драммер начала с вина.

Она вывела на свой дисплей систему Сол целиком. Планеты, космические города, станции. Астероиды вели сложный танец по орбитам, держась в островках стабильности, созданных гравитацией и географией системы. Все это походило на земной снегопад. Драммер никогда не видела снега и не знала, насколько точно это сравнение.

Она срезала большую часть информации, оставив столько, чтобы человеческому глазу под силу было разобраться. Вот Дом парода – на орбите Марса, но поодаль от планеты. А вот, ближе к Кольцу, Независимость. В ответ на запрос высветился «Малаклипс» – одинокий желтый огонек, сидевший как бы прямо на макушке Дома народа. Как будто и не взлетал.

Это от мелкого масштаба. Два огонька на дисплее в реальности разделяли уже сотни тысяч километров. Вдвое больше окружности Земли, и с каждой секундой расстояние увеличивалось. Просто этот непреодолимый разрыв между ней и Сабой был ничем в сравнении с великой пустотой вокруг. Здесь, в системе, и там, во всех системах за вратами.

Даже ее, рожденную в космосе, это ошеломляло. А все как будто ждали, что она управится за них. Возьмет все на себя, чтобы они чувствовали: кто-то как-то за все отвечает.

Вслух Драммер никогда об этом не говорила, но в душе таила тоску по положению дел в ее юности. Когда Пояс был АВП, Земля и Марс – врагами. В те времена казалось, это непомерно много. Но в свете событий последних лет давняя ситуация выглядела маленькой, управляемой. Драммер тосковала но эпохе, выковавшей ее такой, какая она есть. Научившей ее всему необходимому, а потом перебросившей на место, где она через раз чувствовала себя самозванкой.

До «Росинанта» оставалось несколько световых часов через врата. Традиционными дорогами расстояние измерялось бы в световых веках. Она представила Холдена напротив себя за столом. Глубоко вздохнула, медленно выпустила воздух и только тогда включила запись.

– Капитан Холден. Я получила ваш рапорт о ситуации на Фригольде. Выражаясь вежливо, предложенное вами решение не пройдет…

Глава 6 Холден

– Выражаясь вежливо, – сказала с экрана Драммер, – предложенное вами решение не пройдет. Ваш образ действий потребовал бы фундаментальных изменений в Союзе. Мы не сажаем в тюрьму. Мы перевозчики, а не политики. У нас нет тюрем. Нет заключенных. Нет судей. У нас – контракты. Если кто-то нарушает условия контракта, мы выражаем протест. Затем выставляем штрафы и санкции. А затем, если они по-прежнему не выполняют обещанного, прекращаем с ними игру. Но арестовывать мы никого не арестовываем.

– Звучит злобно, – заметил Алекс.

Холден поставил запись на паузу. В рубке было темновато, как любил пилот. Пощелкивала вентиляция, гудел в костях корабля двигатель – звуки, привычные, как тишина.

– Да, – согласился Холден, – этот голос довольным не назовешь.

Алекс поскреб в бороде и сочувственно пожал плечами.

– Не хочешь досмотреть наедине с собой?

– Едва ли от этого станет легче.

Он прервал паузу, и Драммер снова задвигалась.

– А еще мы не допускаем, чтобы кто-то из капитанов зарегистрированных у нас кораблей определял политику всего Союза. Ваши действия на Фригольде не должны были создавать прецедента, после которого мне придется тем же образом поступать со всеми нарушителями во всех системах. Вы должны были передать сообщение. Не торговаться. Не заключать сделок. Вас выбрали для того, чтобы все наблюдавшие за происходящим – а наблюдали все – увидели, что происходит с нарушителями контракта Союза перевозчиков.

– Стало быть, предполагался в первую очередь театр, а уж затем казнь, – обратился к экрану Холден. Хоть она и не слышала его слов. Однако Драммер помолчала, опустив взгляд и собираясь с духом, словно услышала.

– Теперь мне предстоит решать, – снова заговорила она, – как с минимальным ущербом восстановить сломанное вами. Я проконсультируюсь с советом и нашими юристами и сообщу вам, когда мы примем решение. И вы его исполните. Искренне надеюсь, что выражаюсь достаточно ясно для вас.

– Мне начинает казаться, что она меня немножко недолюбливает, – промолвил Холден.

– Чуточку завелась, – успокоил Алекс. – Не принимай за личную обиду.

– А пока, – продолжала Драммер, – возвращайтесь к Медине с губернатором Хьюстоном. Пошлю кого-нибудь встретить вас на причале. Вам придется зачитать составленное для вас заявление. Возможно, это будет извинение. Или разъяснение правил Союза. Как бы то ни было, вам его доставят тотчас по прибытии. И вы воспроизведете его дословно. Вселенная, Холден, не станет такой, как вам нравится, по одному вашему слову. В ней живут и другие люди. В следующий раз уважайте их мнение.

Запись кончилась. Алекс медленно, протяжно выдохнул.

– А вот это, пожалуй, уже личный выпад, – сказал он, когда Холден закрыл сообщение. Экран переключился на прокрутку рапортов системы. Выход двигателя, стабильность среды, расход тепла. «Росинант» делал то, что умел лучше всего. Чем всегда занимался. Внутренности тихо стягивались в узел. Холден не знал, от гнева, разочарования или еще чего.

Алекс хрустнул костяшками пальцев.

– Вид у тебя…

– Нет у меня никакого вида, – огрызнулся Холден.

– Она по-своему права. Колоний до черта, если мы с каждой начнем тягать плохих парней… ну, работы будет по горло. Объяснить, что, если не соблюдают правил, их не допустят к игре? Это жестко, но не меняет сути Союза, так?

– Так удобнее, – резче, чем хотел, отозвался Холден. – Верно. Да, я понимаю. Понимаю, что проще вести Союз при условии, что любой нарушитель контракта лишается его услуг и… и через десяток-другой лет, когда все колонии выйдут на самообеспечение, разрыв торговых отношений будет вроде шлепка по рукам. Но прямо сейчас? Это смертный приговор.

– Возможно, – сказал Алекс. – Хотя я слыхал, что комплекс Бара Гаон и Оберон уже…

– Речь не о комплексе и не об Обероне. Речь о Фригольде. Отрезанная на три года колония не продержится, они все перемрут с голоду. Так что прямо сейчас она приказала нам их убить. Только сформулировала так, что это выглядит результатом их выбора, а не нашего.

– Ну, это да, – начал Алекс, но Холден еще не все сказал. Слова так и рвались из него.

– Они не голосовали за Драммер, – напомнил он, с силой стукнув по экрану. – Они не имеют возможности оспорить ее решение, а она держит в руках их жизнь и смерть. Она обязана руководствоваться высшими стандартами, чем «так будет удобнее». И – в любой армии любых времен, если командир отдавал преступный приказ, долгом солдата было его ослушаться.

– Так-таки в любой армии?

– В любой хорошей.

– Пусть будет так. – Помолчав, Алекс заметил: – Нас они тоже не выбирали.

– Именно! О чем я и говорю!

– И то верно.

– Стало быть, мы с тобой согласны.

– Да. И все-таки похоже, что предстоит драка.

– Похоже. – Холден откинулся на спинку амортизатора. Шарниры, проворачиваясь, зашипели. Узел в животе от этого не распустился а он так надеялся. – Дерьмо!

– Думаешь, она все же их закроет? Восстановит карантин?

– Не знаю, – ответил Холден. – Только если она так решит, то должна будет отправить пас везти Хьюстона обратно, умирать вместе со своими. А в политическом цирке не так уж красиво выглядит, когда капитан одного из прирученных тобой крейсеров отказывается выполнять твой приказ. Ей придется это учитывать.

– Тебя послушать, все правильно, – согласился Алекс. – А все-таки любопытно, что будет дальше.

– Да уж.

Минуту они помолчали. Когда Алекс собрался заговорить снова, Холден почувствовал это сразу. Десятилетия общей жизни и работы означают, что за столом тебе не приходится просить солонку. Тут было то же самое.

– Хочешь, можем поорать друг на друга?

– Спасибо, – отозвался Холден.

Алекс кивнул. Предложение было откровенным и лишь наполовину шуточным. Еще раз проверив узел в желудке, Холден встал и направился к лифту. Алекс не стал спрашивать, куда он собрался. Вероятно, знал.

В камбузе еще пахло имбирным чаем, которым Кларисса успокаивала желудок, но ни ее, ни Амоса не было. Кухонный автомат показывал уровень запасов, Холден посмотрел на дисплей невидящим взглядом. Он прожил на «Росинанте» дольше, чем где бы то ни было. Корабль он знал лучше самого себя.

Проходя по коридору к каюте, он постарался сбросить с себя горечь и злость. К горлу подступало чувство вины. Все равно она заметит.

Наоми лежала в койке, прикрыв локтем глаза, но дышала не так, как дышат во сне. То ли уже проснулась, то ли едва прилегла вздремнуть. Она улыбалась, и глубокие складки по углам губ украшали ее.

– Насколько плохи дела? – спросила она, не отнимая руки от лица.

Холден глубоко вздохнул и с шипением выпустил воздух сквозь зубы. Злость перешла в какое-то другое чувство. Может быть, в горе. Он скрестил руки на груди. Перевернувшись, Наоми взглянула на него. Седина у нее на висках появилась несколько лет назад и занимала все больше места. И средство против старения, которое принимала вся команда, не могло стереть морщинок в уголках глаз. Эти морщинки ее тоже красили.

– Думается, пора нам подыскивать другое занятие, – сообщил он. – Мне – так точно.

Она подвинулась, и амортизатор повернулся, приспосабливаясь к ее движению. Если на язык ей просилась шутка, желание разрядить атмосферу, то оно умерло при взгляде на его лицо. По ее реакции Холден понял, как серьезен сам. И как плохо выглядит.

– Выкладывай.

Он рассказывал вкратце – слова Драммер, о чем они говорили с Алексом, какие он сделал выводы – и с каждой фразой ощущал, как рассеивается смятение, о котором до сих пор и не подозревал. Просто выговориться, осознавая, что, даже если он ошибется в словах или мыслях, она услышит, что они значат на самом деле, помогало ему разобраться. Но узел в желудке никуда не делся.

– Когда мы охотились за пиратами, я мог принять капитуляцию, – говорил Холден. – Даже Свободный флот мог сложить оружие, и тогда нам приходилось их арестовывать. А теперь я работаю на бюрократов, которые велят убивать людей из политических соображений. Я чувствую себя не арбитром, следящим за соблюдением правил, а палачом, и… по-моему, мне это не по силам.

Наоми подвинулась, освободив ему место рядом. Он прилег к ней. Койка подладилась к удвоенной тяжести. Наоми тихо выдохнула – или хмыкнула.

– Туго нам тогда придется с работой.

– Эти колонии – они все зависят от перевозчиков, и, может быть, такое положение не навсегда, но пока они не встанут на ноги, должны иметь голос в определении правил Союза. И в том, как Союз навязывает их соблюдение. Они Драммер не выбирали.

– Они никого не выбирали. Ни Уокера, ни Санджрани, ни Па.

– Те не перекрывали торговлю. А Драммер перекрывает. Да, знаю: как посмотришь, иначе нельзя было. Пожалуй, чудо, что этого не случалось так долго. Но теперь случилось, и…

Из камбуза послышался голос. С кем-то заговорила Бобби: с Амосом, Алексом или Клариссой. Ответа он не расслышал, но Бобби рассмеялась. Узел еще сильнее скрутил желудок.

– Я мог бы дать сообщение для прессы, – заговорил Холден, погружаясь еще глубже в гель под тяжестью своих слов. – Оповестить все колонии о решении Драммер, объяснить, почему я считаю его неверным. Попробовал бы возглавить… не знаю, что-то вроде реформаторской коалиции. Можно бы обратиться к Ассоциации Миров, узнать, поддержат ли они.

– Ввязаться в большую драку, – без одобрения и без осуждения подытожила Наоми. Просто как есть.

– Это означало бы, что «Роси» встанет на прикол или будет на время заперт в пределах одной системы. Между Землей и Марсом и сейчас оживленная торговля. И еще Ганимед, Церера. Может, найдется и колония, достаточно развитая, чтобы мы нашли в ней себе место. Или создали его. Или я мог бы объяснить кое-кому, что происходит…

– Все уже знают, – возразила Наоми. – Драммер послала нас с оповещением. Все и так за нами следят. Каждое твое слово попадает в новости и обсуждается по всем колониям.

– Тогда я, может быть, найду кого-нибудь, кто бы завязал бой вместо меня. – Холден прикрыл глаза. – Подыскать бы контракт внутри системы и посмотреть, что будет. Это важное дело. Только… не знаю. Только я устал. Так устал, что не до драки мне.

– Или?

Он открыл глаза, перевернулся на бок. Наоми держала голову так, будто хотела укрыться за волной волос, – но лица не прятала. Губы у нее натянулись. Глаза встретили его взгляд.

– Помнишь, как мы впервые попали на «Роси»? – спросила она. – Мы тогда удирали от… кажется, от всех подряд. Заполучили краденый корабль. Ты спросил, хотим ли мы его продать, разделить выручку и уйти на досрочную пенсию.

Холден хихикнул.

– Тогда он стоил дороже.

– И «отставка» тогда значила больше, чем сейчас, – без улыбки добавила она. – А вдруг на этот раз ты не обязан решать за всех?

– В смысле?

– Мы оба знаем, что Алекс намерен умереть в пилотском кресле. Бобби здесь дома. У Клариссы со здоровьем неладно. И точно не скажу, но, если она решит обратиться в профессиональный хоспис на Церере или еще где, сдается мне, Амос уйдет с ней.

Холден дал этой мысли улечься. Он не понимал, что связывает Клариссу и Амоса, но связь эта была пылкой и платонической и продержалась годы. Если любовь, то с такой любовью он прежде не сталкивался, но и ничем другим это не выглядело. Он попробовал представить себе Амоса, оставшегося на «Росинанте» без Клариссы. До сих пор он о таком не задумывался. Грустная мысль.

– Да, пожалуй, – сказал он и, помолчав, добавил: – Да уж.

– У нас подходит тот возраст, в котором Фред получил инсульт при перегрузке. И ты уже полжизни ежедневно принимаешь противораковые. Как бы они ни были хороши, на организме сказываются. Подтачивают. Так что нам еще остается? Продать свои доли, выбрать курорт на Титане и наслаждаться заслуженным отдыхом.

«Нет, – подумал Холден. – Нет, я никогда не расстанусь с этим кораблем и этими людьми. Здесь мой дом, и никакие опасности, угрозы и битвы не заставят меня его бросить. Здесь мое место. Здесь место нам всем».

Только с губ у него сорвалось другое:

– Боже, какая чудесная мысль. Давай так и сделаем.

Наоми, приподнявшись, наморщила лоб.

– Правда? У меня ведь еще в запасе полдюжины доводов, почему эта мысль не так и ужасна.

– Ну да, держи их в запасе, – ответил Холден. – Я еще не раз и не два передумаю в ближайшие недели. Но прямо сейчас жизнь под куполом на Титане звучит как лучшая идея на свете.

– И тебе не кажется, что согласие порочит твое мужество?

– Ничуть.

– Что ты подвел вселенную, не ввязавшись в очередную драку? Потому что я и на этот счет подготовилась. Отрепетировала отличные реплики.

– Оставь на потом, – посоветовал Холден. – Еще пригодятся. А прямо сейчас я купился.

Она расслабилась. Он снова видел в ней ту женщину, какой она была еще на «Кентербери». Время и возраст, печали и смех сострогали округлости ее щек, сделали вялой кожу на шее. Они уже не молоды. Наверное, по- настоящему чью-то красоту только и можно увидеть, когда человек врастает в себя. Холден потянулся ее поцеловать…

И всплыл с койки.

Тягу отрубило внезапно, так что движение толкнуло его в каюту и развернуло в полете. Он машинально вытянул ногу, чтобы зацепиться за скобу, но корабль разворачивался, так что с первой попытки не удалось. Наоми уже закрепилась в раме койки-амортизатора.

– Ну-ну, – заметил Холден. – Похоже, что Драммер передумала допускать Хьюстона на Медину. Прискорбно.

– Странно, что Алекс не дал предупреждения, – ответила Наоми, выстукивая по панели системы. – Алекс? Все нормально?

– Я у вас хотел спросить, – отозвался из динамика пилот. – План изменился?

Холден вытянул из кармана ручной терминал.

– Амос? Переворот – твоя работа?

– Привет, кэп, – ответил сзади настоящий Амос, вплывая в тесноватый для него дверной проем. – Не моя. У нас новости?

По спине у Холдена пробежал холодок, не имевший отношения к температуре воздуха. Наоми уже занималась журналом и системой управления «Роси», но голос Клариссы по рации опередил ее выводы:

– Я получила тревожное предупреждение от системы воздушной циркуляции. – Ее зыбкий голос звучал сильнее обычного. – На нее пришла ручная команда из машинного – сбросить выход кислорода до нуля и залить все азотом.

– Плохо, – сказал Холден. – Нехорошо так делать.

– Я держала ручной контроль. Никто не сменит мне установки среды без моего согласия, – проговорила Кларисса с таким спокойствием, словно и не имела в виду: «Моя паранойя только что нас спасла». – Однако хотелось бы понять, что происходит.

– Машинный, мастерские и реактор – все перекрыто, – сообщила Наоми, прокучивая экран с такой скоростью, что Холден не мог уследить за показаниями. – По- моему, нам отрубили движок, но мне никак не…

Впрочем, Холден уже подтянулся в коридор. Амос прижался к стене плашмя, пропуская его, а затем толкнулся следом. Через камбуз, к лифту и на один уровень вниз. Сердце сбивалось с такта, пульс гремел в ушах, но это всего лишь адреналин. Всего лишь страх. С воздухом все в порядке.

Он надеялся, что в порядке.

Карцер представлял собой каюту, которую отделили от остальных и управление дверью которой отключили изнутри. За прошедшие годы здесь провели кто дни, кто недели и месяцы десятки пленников. Сейчас дверь была полуоткрыта, панель управления мигала, выдавая сообщение об ошибке. Холден осторожно подтянулся и заглянул внутрь – «тебя достанут из-за двери и из углов», – хотя уже заранее мог бы сказать, что увидит.

Каюта, не считая плавающего в ней мусора, была пуста. Ленточками парило стенное покрытие. Набивка матраса напоминала зависший в воздухе февральский снегопад. Яркие полоски указывали, откуда были вырваны ящички вместе с кусками направляющих планок. Стенная панель летала у койки, а на обнажившейся электронике не приходилось искать места, где закоротили дверной замок.

Губернатора Фригольда нигде не было.

– Вот это новость, – сказал Амос.

Глава 7 Бобби

В гравитации ускорения при равномерном разгоне есть свои удобства. Обычно при космических перелетах приходится унизительно присасываться днищем к вакуумному туалету. В невесомости, когда отходы ничто не удерживает, либо так, либо дели свое жизненное пространство с шариками мочи. Так что возможность просто посидеть на горшке в командном гальюне, спокойно делая свои дела, дорогого стоит. Собственно, и то, что это воспринималось как роскошь, – тоже довольно унизительно, если вдуматься.

Бобби как раз потянулась себе за спину, к раздатчику салфеток на переборке, когда без предупреждения исчезла сила тяжести. Инерция разворота толкнула ее вверх от сиденья, а штаны остались болтаться на уровне коленей. Слава богу, «Роси» мгновенно подключил вакуумную систему, избавив ее от борьбы с летучим дерьмом.

Еще кувыркаясь в воздухе, дотягиваясь до резинки штанов, она рявкнула:

– «Роси», свяжи меня с рубкой!

– Йо! – почти сразу отозвался Алекс. – Ты где…

– Ты хоть бы лампочкой подмигнул, а? Сижу в гальюне, сливаю себе, а тут… попробовал бы натянуть штаны в невесомости!

– Это не я, – оправдался Алекс. – Похоже, что… э, погоди.

Система связи моргнула. По другому каналу прозвучал голос Наоми:

– Алекс? Все в порядке?

– Я вас хотел спросить, – ответил тот. – План изменился? Наоми? М-м, Бобби, по-моему, у нас ЧП.

Ей хватило его интонации. Упершись одной ступней в переборку, Бобби другой зацепилась за скобу и поддернула штаны.

– Подтверждаю, – отозвалась она бесстрастным, невыразительным голосом: – в дело вступила старая десантница. – Сейчас буду.

Холдена с Амосом она нашла у дверей импровизированной тюремной камеры. Они осматривали вырванный из стены экран. Пленника на месте не было.

– Давно он смылся? – осведомилась Бобби, придержавшись рукой за дверную раму.

– «Роси» начал выдавать ошибку от этой двери чуть не час назад. – Амос поморщился. – Моя вина, кэп. Надо было обратить внимание, но я занимался…

– Забыли, – приказал Холден. – Главное – не дать ему натворить еще дел.

– Он в машинном, а то бы не сумел вырубить движок и раскрутить корабль, – подсказала Бобби.

– Там и есть, – согласился Холден. – Наоми, как может, мешает ему устроить разгром, по ей приходится работать по удаленке, а этот тип, как видно, недурно разбирается в технике.

– А варианты? – спросила Бобби.

С тактической точки зрения ситуация была не из лучших. Если пленник заперся в машинном, да еще сумел загерметизировать расположенные над ним мастерские, им придется взламывать две двери. Даже если Наоми перехватит контроль над системой управления, физическая близость к реактору даст Хьюстону возможности, какими она не располагает. И Бобби не хотелось даже думать, что это за возможности. Холден барабанил пальцами по колену и от этого движения понемногу разворачивался в воздухе.

– Если сочтет, что выхода у него нет, может просто назло подорвать реактор, – заговорил он, высказывая вслух то, о чем подумалось Бобби. – Значит, к стандартному штурму прибегнем в последнюю очередь. Амос, это дело на твою ответственность. Бери в помощь Клариссу, пусть перепаяет дверные сенсоры мастерских так, чтобы ты сумел их отрубить незаметно для Хьюстона. Потом закрепи на двери машинного заряд шахтной взрывчатки и жди от меня сигнала.

– Понял, – ответил Амос и толкнулся по коридору. – Персик? Встречаемся у люка мастерской…

– Если я не нужна для штурма, то… – начала Бобби, но Холден остановил ее, мотнув головой.

– Ты давай к кормовому сервисному люку. Сможешь зайти с тыла. Что избавит нас от весьма рискованной попытки взлома.

– Есть… – протянула Бобби. – Только при работе двигателя там доступ перекрыт.

– Наоми позаботится, чтобы движок не заработал.

– А если не сумеет?

– Ты сваришься, – кивнул Холден. – Мы тут играем наперегонки со временем. Неизвестно, когда Хьюстон решит, что смерть в огне взрыва романтичнее тюремной камеры.

– Бетси в тот люк не впишется – тесновато.

– Верно, – согласился Холден. – Но я не сомневаюсь, что ты и в одиночку надерешь ему задницу.

– И я не сомневаюсь.

– Тогда снаряжайся, десантник. На выход.

* * *

Бобби не была мастером по корабельной механике, но повернуть ключ или заварить ровный шов умела. За последние пару десятилетий, с тех пор как «Росинант» стал ее домом, она немало времени провела за бортом. Иногда с Амосом, невесть почему прозвавшим ее Бабцом и зачастую полагавшим, будто Бобби разбирается даже в том, о чем она понятия не имела. Иногда с Клариссой, которой случалось нечаянно назвать ее Робертой: та объясняла каждое свое действие подробно, словно для полного профана.

Незаметно все они стали ей родными. На Марсе еще жили ее кровные родственники, братья и племянники, но Бобби редко о них заговаривала. Чаще всего – на запись, выпущенную в пространство на кончике лазерного луча. Вместо них у нее был Амос – ворчливый старший брат, со смешком позволявший ей запороть ремонтные работы, чтобы потом переделать и больше об этом не вспоминать. И Кларисса, надоедливая младшая сестренка-всезнайка, прятавшаяся за правилами и расписаниями, как в раковину, укрывающую хрупкую сердцевину.

И еще Холден с Наоми, невольно ставшие родителями корабля. И Алекс, лучший друг, какого у нее никогда не бывало, и человек, с которым, как она недавно сообразила, она не прочь состариться вместе, хотя ни разу не видела его голым. Странно любить таких людей, выбрать их родней и своим племенем, но она полюбила и не собиралась от них отступаться.

А теперь Пэйн Хьюстон им угрожал.

– Капец тебе, парень, – бормотала себе под нос Бобби, подплывая к аварийной панели доступа в реакторный отсек. – Полный капец.

– Повтори? – тихо попросил в ухе Алекс.

Бобби спохватилась, что, выбираясь через командный люк к кормовой части, только приглушила звук, а канал оставила открытым.

– Ничего, – ответила она, снова увеличив громкость. – Я на месте.

– Подключаю снова к главному, – предупредил Алекс, и в уши ей вдруг ворвались полдюжины голосов.

– По очереди, – приказал Холден.

– Мы нормально вышли к двери мастерских, и Персик считает, что тревоги не подняли. Заряд готов. Только скажи. – В голосе Амоса слышалось спокойствие и даже тень юмора. Так он мог бы говорить про счет в футбольном матче.

– Я поставила «Роси» в режим диагностики, чтобы запрашивал подтверждения на каждую команду из машинного, – прозвучал голос Наоми. – Но это ненадолго. Он очень скоро начнет там все ломать по старинке.

– Говорит Драпер. Я у аварийного люка.

– Сколько нужно времени после того, как откроешь?

Бобби мысленно прогнала процедуру. Старая привычка, вбитая в голову годами муштры в самой крутой армии человечества. Планируй в деталях, прежде чем взяться за дело, потому что, когда полетят пули, времени на размышления не будет. Останется только двигаться и реагировать.

– Пятнадцать секунд, чтобы закрыть за собой. Несколько секунд, чтобы протиснуться мимо обшивки реактора – там тесно. Но на выравнивание давления нужно добрых тридцать секунд, так что выйдет то на то. Когда давление уравняется, мне и пяти хватит, чтобы пройти во внутренний люк.

– Наоми? Сумеешь в ближайшую минуту не подпускать гостя к управлению, чтобы он не сварил нашу единственную хорошую марсианку?

– Эй, кэп, обижаешь, – со смешком вставил Алекс.

Шутки в такой момент и ободряли, и ужасали Бобби.

– Бобби, – ласково, но твердо вмешалась Наоми. – Он не доберется до реактора, пока я жива.

– Приняла к сведению. Драпер выходит на старт.

Холден только и сказал:

– О’кей.

Люк завибрировал под перчаткой ее вакуумного скафандра – Наоми запустила цикл открытия. Когда щелкнули клапаны герметизации, наружу вырвалось облачко пара. Бобби подтянулась, втиснулась в изгиб между внутренним корпусом корабля и наружной защитой реактора. Люк за спиной стал закрываться.

– Губернатор Хьюстон, – заговорил по рации Холден. – Я передаю по главному каналу, так что уверен, вы меня слышите. Вы ничего не потеряете, вступив в диалог.

Бобби, обогнув изгиб реактора, подтянулась к внутреннему люку. Панель замка светилась красным, предупреждая: «Атмосфера отс.». Таймер ее шлема показывал, что истекло всего десять секунд, значит, наружный люк еще полностью не закрылся. Значит, еще целых сорок, прежде чем можно будет открыть внутренний и на пинках прогнать Хьюстона от кормы до носа. Она освободила тяжелый пистолет в сбруе на груди и перепроверила счетчик боеприпасов. Десять реактивных бризантных осколочных. Если Хьюстон вынудит ее стрелять, красные пятна будут отскребать месяц.

Бобби чуть не всю жизнь служила на кораблях. Уборка палубы ее не пугала.

– Ну же, – уговаривал Холден. – На данный момент мы практически ничего не позволим вам сделать. Рано или поздно вам захочется перекусить.

К удивлению Бобби, Хьюстон отозвался:

– Не-а. Я тут нашел холодильник с пивом – ваш механик припас. И в нем целый мешок кунжутных палочек. С перцем. Островато, на мой вкус, но недурно.

– Не пил бы ты моего пива на хрен, – все так же невозмутимо посоветовал Амос.

– Так или иначе, – перебил Холден, – мы в тупике. Вам не захватить корабль, а я не прочь вернуть его себе. Как насчет компромисса?

Бобби услышала первое шипение атмосферы за оболочкой скафандра. Закачкавоздуха почти окончена. Взяв пистолет в правую руку, она левой ухватилась за ручку. Как только высветится зеленый, она окажется в одной комнате с этим засранцем.

Засранец между тем говорил:

– не знаю, не знаю. Действительно, с отказом управления мне не справиться. Умно сделано, кстати говоря. Но, думается, снова запустить реактор я отсюда сумею, а потом, если найду нужные проводки, сумею и сорвать защиту. А вам как кажется?

– Ну… – начал Холден, но тут на внутреннем люке вспыхнул зеленый огонек, и Бобби рванула его на себя.

Главная панель реактора должна была располагаться слева по ходу. Хьюстон, скорее всего, держал связь с нее, так что Бобби определила ее первой целью. Если как следует толкнуться, она ракетой вылетит из узкого люка и, быстро перевернувшись, ударит в противоположную переборку подошвами. Оттуда у нее будет открытый обзор всей машинной палубы. Хьюстону негде укрыться.

Бобби вцепилась в кромку люка и во всю силу направила себя в помещение. Надо только…

Что-то стукнуло ее по шлему сбоку и закрутило в плоскости движения. Попытка выбросить руки, спасаясь от удара лицом по переборке, удалась только наполовину. Левое плечо хрустнуло, что-то в нем порвалось и залило кожу теплым и влажным. Отлетев от переборки, она увидела Хьюстона стоящим над входным люком. Он закрепился магнитными ботинками за переборку, а в руках держал тяжелый огнетушитель, промятый снизу.

Пистолет каким-то чудом остался у нее в руке. Чувствуя, как темнеет по краям поле зрения, Бобби силилась прицелиться. Хьюстон одним резким толчком оторвался от стены и, взмахнув, как бейсбольной битой, обрушил огнетушитель ей на руку. Два пальца хрустнули, пистолет и огнетушитель разлетелись в разные стороны.

Палуба, закрутившись, устремилась ей навстречу. Бобби еще успела увидеть кувырком взлетающего к потолку Хьюстона. Умудрилась включить магнит перчатки и удержаться, пока не закрепилась на обшивке палубы подошвами. Случись рукопашная, ей понадобится рычаг, а значит, надежный упор для ног. Включив магнитные присоски почти на полную мощность, она увидела, как Хьюстон закрепляется на потолке.

Бобби широко раскинула руки, хотя от порванного плеча вряд ли стоило ждать много проку. И правая рука со сломанными пальцами едва ли позволит как следует ударить.

– Твое счастье, что мне нужен этот скафандр, – заговорил Хьюстон, сглотнув, чтобы восстановить дыхание. – Если б не опасался помять шлем, я вышиб бы тебе мозги.

– А тебе, – огрызнулась Бобби, – повезло, что на мне этот скафандр. Есть у меня и другой.

– Ну? Поговорим или потанцуем?

– Играют мою… – начала Бобби, и тут Хьюстон бросился с потолка прямо на нее. Бобби этого ожидала. Старый трюк – заговаривать человеку зубы, пока готовишь атаку. Он еще не оторвался от верхней переборки, а она уже сдвигалась влево, разворачиваясь в бедрах. Когда Хьюстон проплывал мимо, она всадила ему в челюсть правый локоть.

Зубы у него щелкнули с таким хрустом, что стало ясно – треснул не один, а все тело пошло колесом и глухо ударилось в стену. Бобби отстегнула магниты и толкнулась к нему, обхватила правым локтем за шею в удушающем захвате. В этом уже не было нужды. Глаза у пленника закатились, из разбитого рта с дыханием выдувались кровавые пузыри. С одного удара. Как в старые времена.

– Гостя уложила в кроватку, – по рации сообщила Бобби, после чего подтащила Хьюстона к стенной панели и отключила замок люка. – Амос, ты бы снял с двери свою бомбу, пока я не открыла, а?

Бобби сидела на камбузе – левая рука подвязана, правая – в лубке, свитом для нее кораблем из углеродного волокна. Холден расположился напротив с дымящейся чашкой кофе. Чашку удерживали на столе нежные три десятые g.

– Ну, вот, – заговорил Холден и прервался, чтобы подуть на кофе. – Парень оказался малость способнее, чем я ожидал. Спасибо, что спасла мой корабль.

– Я его как бы и своим считаю, – улыбнулась Бобби.

Холден есть Холден. Всю тяжесть плохого берет на себя, а за все хорошее преувеличенно благодарен другим. Без этого он был бы не он. Он видел в каждом беззаветный героизм – потому что хотел видеть. Ему это свойство доставило в жизни немало проблем – слишком часто люди оказывались не такими, какими ему бы хотелось, – но сейчас вышло хорошо. Корабль спасен. Никто не погиб. Даже Хьюстон, хотя, если не приглядывать за Амосом, еще неизвестно, чем кончится.

– Забавно, что ты об этом заговорила, – заметил Холден. Он так долго занимался своим кофе, что Бобби успела запамятовать, что сказала. – А ты бы не хотела его у меня купить?

– Я… – начала Бобби. И вскинулась: – Погоди, что ты сказал?

– Мы с Наоми подумываем дернуть кольцо. Сколько лет уже занимаемся этой фигней. Пора поискать спокойное местечко. Посмотреть, как нам это понравится.

Такого удара ей не сумел бы нанести Хьюстон. Боль, зародившись под ребрами, пошла вверх. Бобби еще не поняла, что это означает.

– И вся команда?.. – начала она, не зная, чем закончит.

– Нет. Как сказала недавно Наоми, Алекс предпочтет умереть в пилотском кресле. Тому, кто купит корабль, придется с этим смириться. И не скажу, что думает делать Амос, понимаешь ли, после…

После. Он имел в виду: «после смерти Клариссы».

– Я деньги большей частью откладывала, но вряд ли смогу позволить себе военный корабль, – постаралась перевести дело в шутку Бобби.

– С финансами разберемся. Разделим на шесть долей, потом для каждого установим план выплаты. До сих пор мы зарабатывали столько, что управимся проще простого. А новой команде уж будешь платить сама. «Роси» – твой корабль.

– Почему мой, а не Алекса?

– Потому что ни от кого на этом корабле я не принял бы приказа охотнее, а я хуже всех на свете умею подчиняться приказам. Из тебя выйдет фантастический капитан, и репутацию корабля ты сохранишь. Странное дело, но она меня заботит.

Бобби проглотила что-то застрявшее в горле и выпрямила спину. Едва удержалась, чтобы не встать по стойке смирно. Военные традиции умирают с трудом, а капитан, сдающий командование над своим судном, – это почти святое.

– Сберегу, уж поверь, – кивнула она. – Скорее позволю превратить нас в газовое облако, чем замараю честь и доброе имя этого корабля.

– Верю. Так что – да?

– Только хотелось бы мне знать… – начала Бобби. Холден кивнул и отхлебнул кофе, ожидая продолжения.

– Хотелось бы знать, каким станет мир без скачущего ему на выручку Джеймса Холдена.

– Сдается мне, все сочтут, что дела идут гладко как никогда, – ухмыльнулся Холден.

– Хотелось бы знать, – повторила Бобби.

Глава 8 Син

Когда загудел оставленный на столе комм, Сину спилось, что он скитается по коридорам огромного корабля.

– Да, – каркнул он, еще не открыв глаз. Вздремнуть у себя в каюте – не преступление. Он не уклонялся от обязанностей. А пробный рейс «Предштормового» не первую неделю требовал работы по шестнадцать, а то и восемнадцать часов в сутки. Офицер и командир не может сохранять эффективность, если не сумеет урвать часок сна.

И все же в глубине души он предпочел бы, чтобы команда не догадывалась. Как будто признание, что его организм, как у всех, требует отдыха, равнялось признанию в слабости.

– Сэр, мы подходим к точке рандеву с «Сердцем бури», – сообщила офицер-навигатор, лейтенант Трина Пелау. – Вы просили…

– Да-да, совершенно верно. Иду, – отозвался Сантьяго, выкатываясь из койки и взмахом руки зажигая свет.

Каюта служила ему и кабинетом, и красная папка с приказами адмиралтейства лежала на рабочем столе. Син раз пятнадцать просмотрел их, пока его не сморил сон. Оставив приказы на виду, он нарушил правила оперативной секретности, за что младший офицер на его месте схлопотал бы выговор. Возвращая папку в сейф, Син велел кораблю сделать отметку об этом упущении в его личном журнале. По крайней мере, останется в записи, а уж начальство пусть потом решает, требуется ли дальнейшее расследование. Син надеялся, что не потребуется.

Еще минутку он потратил, чтоб умыть лицо в личном туалете. Холодная, жгучая вода была одним из преимуществ его положения. Мундир он надел свежий. Капитан задает тон для подчиненных. Он как минимум требовал от своих офицеров являться на службу в чистой, отглаженной форме, а значит, и сам обязан соблюдать это правило. При ведя себя в порядок, он открыл дверь, отделявшую его личное пространство от мостика.

– Капитан на мостике! – отчеканил вахтенный.

Офицеры, свободные от активной работы на постах, встали и отдали честь. Даже отполированные до блеска панели, казалось, излучали почтение, если не к нему как к человеку, то к его власти. Синева стен подражала цвету флага, эмблема корабля – три сплетенных треугольника – была вделана прямо в обивку. Она пробудила в капитане глубокую, почти атавистичную гордость. Его корабль. Его команда. Его долг.

– Полковник Танака здесь? – спросил Син.

– Полковник на совещании со своим штабом, сэр.

В нем шевельнулась легкая обида, не столько на шефа безопасности, сколько на самого себя. Он же собирался поговорить с ней наедине до встречи с адмиралом Трехо. Неофициально он слышал, что Танака и Трехо знакомы друг с другом, и хотел узнать ее мнение об этом человеке. Но теперь уже поздно.

– Управление сдал, – доложил его помощник Дэвенпорт.

– Управление принял, – отозвался капитан Син, садясь в свое кресло.

– «Буря» отключила тягу и ожидает нас, – сказал начальник службы управления полетом, выводя на главный экран карту-схему. – При текущем торможении стыковка через двадцать три минуты.

– Понял, – кивнул Син. – Связь, прошу передать адмиралу Трехо мое почтение и запросить разрешения на стыковку с «Сердцем бури».

– Есть, сэр.

– Вот бы рассмотреть его как следует, – заметил Дэвенпорт.

– Ну, давайте посмотрим, – согласился Син.

На самом деле ему тоже было любопытно. Конечно, все они получили сводку по конфигурации крейсеров класса «Магнетар», первым из которых стал «Сердце бури». Старые, класса «Протей», шли на списание, а новое поколение только вводили в строй. Син видел десятки ракетных чертежей и фото кораблей на стапелях и наслушался о новых технологиях, задействованных в их конструкции. Но случай собственными глазами посмотреть на самый мощный боевой корабль Лаконии в своей стихии выпал ему впервые.

– Сенсоры, дайте-ка приближение.

– Есть, сэр, – откликнулся офицер службы наблюдения, и главный экран переключился со схемы на телескопическое изображение приближавшегося корабля.

Кто-то тихонько ахнул. Даже Дэвенпорт с его чуть не десятилетним опытом флотской службы бессознательно отступил на полшага.

– Господи боже, и большущий же! – вырвалось у него.

«Сердце бури» был одним из трех кораблей класса «Магнетар», уже сошедших с орбитальных стапелей. «Глаз тайфуна» приписали к внутреннему флоту для обороны Лаконии. «Голос вихря» еще рос среди шипов и выростов чужеродных конструкций. И, хотя флот составляли уже более сотни кораблей, «Магнетары» далеко превосходили остальных величиной и мощью. «Предштормовой» Сина был последним из быстроходных истребителей класса «Пульсар», а «Буря» могла бы принять в трюм дюжину таких истребителей.

Корабли класса «Пульсар» делали высокими и стройными. На взгляд Сина, они даже напоминали старые земные корабли. А «Сердце бури» был основательным, тяжеловесным. Формой он походил на одинокий позвонок гиганта ростом с целую планету. И бледным был, как кость, даже там, где изгибы корпуса отбрасывали тени.

В нем, как во всех кораблях, строившихся на лаконских орбитальных верфях, ощущалось нечто не вполне человеческое. Имелись и антенны датчиков, и орудия точечной обороны, и рельсовые пушки, и шахты торпед, но под самозарастающей обшивкой скрывалась поверхность, больше всего похожая на кожу. Выращенную, хотя и не живую. И в геометрии просматривалось что-то от фрактала. Словно кристалл, разворачивающий молекулярное строение своей решетки в формах высшего порядка.

Син не занимался протомолекулой и выросшими из нее технологиями, но ему становилось не по себе от мысли, что создания людей в какой-то мере сконструированы вымершими тысячи лет назад видами. Сотрудничество с мертвецами вызывало к жизни вопросы без ответов. Почему сборочное устройство делает такой, а не иной выбор? Почему двигатель размещается там, а не здесь, почему внутренняя система симметрична, а наружная форма корабля – не совсем? Так эффективнее? Или эстетичнее, на взгляд вымерших мастеров? Точных ответов нет и никогда не будет.

– «Буря» ответила, – доложили со связи.

– Передаю управление стыковочному доку, – добавил рулевой, и экран переключился с общего вида на схему последнего участка маршрута к «Сердцу бури».

– Прекрасно, – улыбнулся Син.

Адмиралтейство доверило ему один из шедевров лаконского кораблестроения, наполнило корабль серьезными, целеустремленными офицерами и рядовыми. Для первого назначения лучшего не приходилось и желать.

То, что его корабль оказался на острие имперского копья, можно считать глазурью на торте.

– Адмирал Трехо с наилучшими иожеланиями, – заговорил офицер связи, – приглашает вас отобедать с ним в его столовой.

Син обернулся к своему старпому:

– Останетесь на «Предштормовом», команду не распускать. Мы понятия не имеем, какой прием ждет по ту сторону врат. Может, потребуется с ходу вступить в бой.

– Есть, капитан.

– Швартуйтесь. Я в носовой шлюз. Мистер Дэвенпорт, сдаю вам управление.

* * *

Оперативный офицер «Бури», второй помощник капитана Трехо ждала его но ту сторону шлюза. Строго говоря, они были в одном чине, но по традиции Син, как капитан корабля, считался старше. Отдав честь, она приветствовала его на борту.

– Адмирал встретил бы вас сам, – объясняла опа, провожая гостя от шлюза по короткому коридору к лифту. Стены на «Буре» голубовато мерцали, словно покрытые заиндевелым стеклом. Совсем не похоже на переборки «Предштормового». – Однако вблизи врат он не хотел бы покидать мостик.

– Вы ведь Фишер? В академии учились курсом младше меня?

– Да, – она кивнула. – На инженерном. Все говорили, что логистика – кратчайший путь к капитанскому мостику, но мне просто нравится работать с экзотической техникой.

Она отстучала на стенной панели вызов лифта. Пока его ждали, переборка сменила цвет с голубого на желтый.

– Держитесь. – Фишер указала на подручную скобу. – Сейчас включат двигатель.

Почти сразу обоих повело к палубе, Син ощутил нарастание веса до половины g.

– Не спеша, – прокомментировал Син, когда лифт, мягко бибикнув, открыл дверь.

– Адмирал – человек осторожный.

– Это говорит в его пользу, – заметил он, уже поднимаясь.

Адмирал Трехо оказался невысок и коренаст, с яркими зелеными глазами и редеющими черными волосами. Он родился в долине Маринера на Марсе, но акцент в его речи почти не ощущался. Ни у кого другого в лаконской армии не было столько наград – его карьера уходила еще во времена, когда марсианский флот охотился за пиратами, а врат не существовало. Его тактику изучали в академии, и, по мнению Сипа, к его карьере вполне подходило определение «гениальный полководец».

Он ожидал, что частная столовая адмирала и командующего флотом будет больше и роскошнее капитанской на «Предштормовом». На деле же им просто опустили складной столик в чуть более просторной каюте-кабинете адмирала. Эстетика отличалась лишь постольку, поскольку различались сами корабли.

– Сыпок! – Трехо позволил ему ответить на салют и тут же, схватив за руку, с силой встряхнул. – Наконец все на своем месте. Волнующий момент. Ты посидишь или предпочитаешь экскурсию по кораблю?

– Адмирал, – ответил Син, – если возможна экскурсия, для меня было бы честью осмотреть корабль.

– Есть на что взглянуть, а? Ты, пожалуйста, зови меня Антоном. Наедине можно без формальностей, а нам в ближайшие месяцы предстоит работа рука об руку. Хочу, чтобы ты чувствовал: ты можешь говорить, что думаешь. По мне, с офицера, который скрывает свои мнения и идеи, никакого проку.

Вот так и верховный консул, предлагая обходиться военным рангом, позволял наедине некоторую фамильярность, создавая ощущение доступности и согласия. Второй раз столкнувшись с этой манерой, Син понял, что того же ждут и от него.

– Благодарю вас, сэр. Антон. Это ценно для меня.

– Тогда идем. За один раз всего не обойти, но главное увидишь. – Адмирал Трехо первым вышел в короткий коридор к лифту – шире, чем на «Предштормовом», с округлыми углами, напомнившими Сину рот глубоководной рыбы. – Я перед свиданием освежил в памяти твою карьеру.

– Боюсь, что у меня, как и у большинства учившихся на Лаконии офицеров, очень небольшой оперативный опыт.

Адмирал отмахнулся. Они вошли в лифт. Покрытие на стенах чуть вздувалось стегаными подушечками, напоминая чешую.

– Первый на курсе по логистике. Это как раз то, что нам нужно. Я что? Я старый боевой офицер. От ваших таблиц у меня мурашки по коже.

Лифт, спускаясь, тихо шелестел, словно разом вращались миллионы крошечных подшипников или шуршали крылышки колибри. Волоски у Сина на загривке зашевелились. В «Буре» было что-то неестественное. Он словно очутился в брюхе огромного зверя и все ждал, не покажутся ли зубы.

– Да, сэр, – заговорил он. – Полученные мною приказы совершенно точно…

Адмирал опять отмахнулся.

– Забудь ты пока о приказах. На них еще будет время. А пока я хочу получше с тобой познакомиться. Ты семейный?

Второе сходство. Дуарте тоже касался его семейной жизни. Еще строчка из тайного учения лаконского командования. Син читал, что тон командования задается с самого верха. Но никогда так отчетливо не сталкивался с этим на практике. И задумался, не преднамеренно ли это? Возможно, Дуарте сознательно преподал такой урок адмиралу, а тот – ему? Было у него чувство, что так и есть.

– Да, сэр. Моя супруга работает в лаборатории нанотехнологий в городе Лакония. Специалист но генетике. У нас один ребенок. Эльза.

– Эльза. Необычное имя. Очень милое.

– Это по моей матери. Нат… Наталия, моя супруга, настояла.

Лифт встал. Дверь открылась на широкую палубу. Вместо лестниц – плавные подъемы к верхним рабочим постам. Их расположение выглядело почти случайным, пока Син не отметил, что с капитанского поста по прямой просматриваются все места экипажа. Дизайн изящный и в то же время очень непривычный.

Старший помощник, заметив их, вытянулся по стойке смирно, сдавая командование, но Трехо махнул ему, чтоб сел на место. Адмирал присутствует, но не распоряжается.

– Связь с прошлым много значит, – заговорил Трехо, проходя с ним по наклонной палубе. – Преемственность. Мы чтим тех, кто жил до пас, и надеемся, что те, кого мы ввели в этот мир, отнесутся к нам так же.

– Да, сэр.

– Антон, пожалуйста.

– Антон, – послушно повторил Син, понимая, что звать адмирала по имени всегда будет для него неестественно и неловко. – Мы почти никогда не зовем ее Эльзой.

– А как же тогда? – заинтересовался адмирал.

– Чудовищем. Мы прозвали ее Чудовищем.

Адмирал хихикнул.

– По другой бабушке?

– Нет. – Син замялся, опасаясь, не сказал ли чего лишнего. Но адмирал смотрел на него, ожидая продолжения. – Мы вообще-то не были готовы к беременности Наг. Она закапчивала диссертацию, а я ходил в двух-трехмесячные патрули старпомом па «Клео».

– Никто никогда не бывает к этому готов, заметил адмирал. – Но это понимаешь не раньше, чем все случилось.

– Да. Когда родилась Эльза, меня вернул и на административный пост, а Нат пришлось перейти на более постоянную научную работу, и оба мы учились ходить ио канату, пока месячная малышка весьма настойчиво предъявляла свои требования.

Трехо провел его по изогнутой палубе к боковой стене. Люк открылся перед ними диафрагмой и закрылся, пропустив. Свет исходил из углублений не шире большого пальца, расположенных по стенам в идеально правильном порядке, но мягко скругленных. Органика в подчинении у военной инженерии.

– Так вот, – на ходу продолжал рассказывать Син. – Мы страшно вымотались. И как-то утром, услышав плач Эльзы, Нат подкатилась ко мне и говорит: «Это чудовище меня убьет». Так и пошло. С тех пор она – Чудовище.

– Но вы же произносите это с улыбкой?

– Да, – кивнул Син, вспоминая личико дочери. – Да, с улыбкой. И вот поэтому я здесь.

– Хм… Поэтому вы здесь? Вы не похожи на мужчину, выбравшего побег от семьи.

– Мне больно было оставлять их позади. Пройдут по меньшей мере месяцы, пока они смогут перебраться ко мне на Медину. Если не годы. Но если я сумею оставить дочери такое человечество, каким задумал его верховный консул, дело того стоит. Галактическое общество мира, процветания и сотрудничества – лучшее наследство, какое я могу для нее подготовить.

– Какая вера, – заметил адмирал, и Син со стыдом подумал, что тот мог счесть его наивным. Но в тоне Трехо не слышалось насмешки. Если это сбудется, то лишь благодаря искренней вере.

– Да, сэр, – сказал Син. И поправился: – Антон.

Адмирал вывел его в широкий коридор – таких широких Син никогда не видал на кораблях. «Буря» не была тесной, как другие, где конструкция требовала экономить каждый килограмм и беречь каждый сантиметр. Этот корабль самой формой стен возвещал о своей силе. Син ощутил некоторый трепет. И заподозрил, что так оно и задумано.

Двое сидевших за столом мичманов вели шутливый флирт, пока не заметили Трехо. Старший из мужчин поморщился, и оба, отсалютовав, поспешили по своим делам. Син только теперь сообразил, что с тех пор, как они вышли из адмиральской каюты, никто с ними не заговаривал. Экскурсия, хоть и непринужденная, не нарушала их уединения.

Тем же тоном, как если бы спрашивал время, адмирал сказал:

– Объясни-ка мне тактические и логистические проблемы в управлении Мединой.

Син подтянулся. Уютная беседа о семье окончена. Пора за работу. Он поддернул рукав, снял с запястья монитор и плашмя положил его на освободившийся стол. Вывел на него сводку. Син готовил ее неделями, но в душе все же таился страх: вдруг упустил что-нибудь очевидное, и адмирал сразу поймет, что его не стоит держать за серьезного специалиста. Син отстранил этот издавна знакомый и привычный страх. Над поверхностью монитора всплыло схематическое изображение Медины.

– Станция Медина, – заговорил он. – Если наши разведчики не ошибаются, там проживают сотни членов коалиции планет с персональным штатом, включая охрану. Добавим постоянных сотрудников и экипаж станции, а также заезжих членов Союза и получим, по самой скромной оценке, три с половиной тысячи человек в любое время. В действительности я предполагаю вдвое большее население.

– Если разведчики не ошибаются?

– Пассивное наблюдение, пусть и многолетнее, всегда дает большую возможность ошибки, чем активный поиск. Добавляет к уровню ошибки и поверхностная интерференция врат, – объяснил Син.

Адмирал, крякнув, махнул ему, предлагая продолжать. Син развернул схему станции, и ключевые точки на поверхности обозначились красным цветом.

– Сама станция снабжена средствами обороны. Сеть ОТО, обеспечивающая защиту от торпед, и одна торпедная установка, уцелевшая и действующая со времен «Бегемота». Восемь рельсовых, автоматическая система дозарядки, общая мощность, по нашим оценкам, до сорока торпед.

– Ядерных? – уточнил адмирал.

– Почти наверняка нет. При недостаточной маневренности и ограниченном объеме «ступицы» такое мощное оружие представляло бы опасность для самой станции.

Син подправил изображение, сфокусировав его на станции-ступице, идеальной сфере поперечником несколько километров в центре сети врат. Чистейший и наиболее активный артефакт чужаков на все миры. Поверхность сферы топорщилась шестью массивными башнями рельсовых пушек.

– Основная оборона станции – устаревшие рельсовые пушки, установленные еще людьми Марко Инароса и разоруженные по ходу последнего столкновения с его партией. Орудия размещены так, что каждое из колец могут обстреливать не менее трех пушек, а в некоторых случаях – до пяти. Конструкция наша, мы тогда поставляли оружие Свободному флоту. Устаревшие, но еще могут вести огонь со скоростью тридцать снарядов в минуту. Это, конечно, если их не модифицировали с тех пор.

– Рельсовые пушки. В древней истории Земли в портах устанавливали орудия, способные обстрелять вражеские корабли на подходе. Земля оборонялась от моря. Мы избавились от морей и суши, но ход мысли прежний. Однако кое-что и меняется, а?

– Да, сэр.

– Что вы о них думаете? – спросил Трехо.

– Изящная конструкция. Разместить батареи обороны на станции чужаков было блестящей идеей, – сказал Син. Горло сдавило нараставшее беспокойство. Такого ли ответа ждал Трехо? – При любом другом размещении рельсовым пришлось бы компенсировать отдачу двигателями. Но станция неподвижна. Или если она движется, то увлекает с собой все окружение. В любом случае на ней не приходится думать о третьем законе Ньютона. И, пока не закончатся боеприпасы, она способна отбивать атаку из любого кольца и даже нескольких сразу. Честно говоря, мне будет грустно видеть конец этой системы.

Трехо вздохнул.

– Верно, такое быстро не отстроишь. Но нам приходиться смотреть вдаль. Даже если на восстановление и испытание батареи уйдет не один месяц, останется она на века. Я сам бы не прочь перехватить их управление. Однако они – первая цель «Бури» в то время, как вы будете выводить из строя оборону станции. После чего произведете высадку и закрепитесь, – закончил адмирал.

– Да, сэр. С точки зрения логистики, после того как будет подавлена оборона станции и выведены из строя батареи рельсовых пушек, десантники «Предштормового», предположительно группа Рино, смогут за минуты захватить управление станцией. Завладев системами связи и доступом к пространству ступицы, мы легко возьмем в свои руки контроль над всеми коммуникациями и торговлей тринадцати сотен миров.

– Вам достался оперативный контроль над высадкой и закрепление на Медине. Силы готовы?

– Да, адмирал. Подготовка к миссии идет уже несколько месяцев, а командует моими силами безопасности полковник Танака. Ее уважают.

– Танака – это хорошо. И сплоченный личный состав – самое главное, – согласился Трехо. – Какие вы предвидите препятствия?

– Движение кораблей на переходе в пространство колец и из него непредсказуемо. Весьма вероятно, что там окажутся один или несколько кораблей, снабженных средствами обороны – не считая дюз, которые тоже можно использовать как оружие. Сколько и с каким вооружением, нельзя уверенно судить, пока мы не пройдем врата. Кроме того, станция Медина действует уже десятки лет, и ее назначение существенно отклонилось от первоначального. Наши сведения о ее конфигурации безнадежно устарели. Захватив управление, мы можем столкнуться с сопротивлением на местах, хотя, скорее всего, минимальным. Далее встанет вопрос создания новой и совершенствования существующей инфраструктуры и координации потоков снабжения между менее освоенными и более обжитыми планетами. Включая систему Сол.

– Вот когда вам предстоит полетать за письменным столом, – заметил адмирал. – Думается, это будет для вас самой трудной частью командировки. Поди заставь сотрудничать тринадцать сотен склочных детишек.

– Верховный консул Дуарте еще в бытность свою в марсианском флоте написал книгу по теории управления торговыми потоками. Мы и сейчас изучаем ее в академии. Я готов настаивать на буквальном исполнении новых paспоряжений.

– Не сомневаюсь в тебе. Дуарте чует таланты, а тебя он выбрал лично, – кивнул адмирал и указал на плавающую между ними диаграмму сводки. – И домашнее задание ты, как видно, хорошо подготовил.

– Да, сэр. – Син откашлялся. – Могу я говорить откровенно, сэр?

– По-моему, я уже ясно высказался на этот счет.

– Да, сэр, – признал Син, не слишком успокоившись. – В этой части плана я вполне уверен. А вот система Сол меня тревожит. Разведка сообщает, что коалиция Земля – Марс настойчиво переоборудует и отстраивает свой флот. И уровень готовности у них минимум предвоенный. Внешнее сопротивление нашим планам будет исходить от них. Да, корабли у нас новее, но их офицерский корпус имеет за спиной две серьезных войны за последние десятилетия. Их опыт неизмеримо превосходит наш.

Адмирал помолчал, разглядывая его. Ярко-зеленые глаза так и впивались под кожу. Син не мог разобрать, доволен Трехо или разочарован. Но улыбка, показавшаяся на его губах, выглядела искренней.

– Опыт и действия на своей территории – их преимущество, тут ты прав. Но, по-моему, ты слишком беспокоишься на этот счет, – ответил адмирал. – «Буря» строилась с одной и только одной целью: обратить в ничто любые другие силы в обозримой части галактики.

Глава 9 Бобби

Они сидели на камбузе, расположившись обычным порядком: Амос с Клариссой рядом, Алекс через стол от нее. Холден чуть в стороне, а Наоми ближе к нему, чем к остальным. У Бобби тревожно напрягались ноги и горло, будто перед боем. Хуже, потому что перед боем наступает короткое затишье, а сейчас его не предвиделось.

На обед была – задумывалась – грибная лапша под черным соусом. Но все оторвались от еды, когда Холден, прокашлявшись, сказал, что хочет сделать заявление. Выложив свою новость, он сам с виду огорчился больше всех и прикрыл чувства разговором о делах и суммах. Итожил последние несколько лет и оценивал перспективы на следующие. Его решение сойти с корабля – вместе с Наоми. Предложение к Бобби сменить его и доводы в ее пользу. Все молча выслушали изложенные им подробности выкупа. Лапша на тарелках давно остыла и слиплась.

– Мы с Наоми забираем наличкой четверть своих долей на корабль, – говорил он, – а на остальное установим рассрочку на десять лет. Тогда на расходном счету будет приличная сумма. План выплат сделаем подвижным, чтобы, если в какой-то момент припрет, вы не пошли на дно вместе с нами, а если все будет хорошо, вы сможете выплатить все раньше. Договор будет гибким.

Он считал, что так добрее. Что разговор о формальностях смягчит для них боль. Может, он и не ошибался. Бобби все оглядывала собравшихся, пытаясь ощутить, как они это приняли. Всем весом опершийся на стол Алекс – выражает агрессию или у него просто побаливает спина? И означает ли что-нибудь добродушная улыбочка Амоса? Когда она что выражала? Соглашаются ли они? А если не согласятся, тогда что? Беспокойство наждаком обдирало желудок.

– Ну вот, – заключил Холден. – Это наше предложение. Я помню, что мы уже голосовали по решениям такого рода, но если кто-то хочет разобраться или выдвинуть встречные предложения…

Молчание звенело громче колокола. Бобби стиснула кулаки и разжала, стиснула и разжала. Пожалуй, идея изначально была неудачной. Может, ей стоило…

– Ну, – вздохнул Алекс, – не знаю. Не назвал бы это неожиданностью, и все же мне грустновато.

Улыбка Наоми походила на привидение: есть и нет, но ошибиться невозможно. Бобби ощутила, как понемногу распускается стянувший нутро узел.

– Пока в капитанском кресле Бобби, – продолжал Алекс, – ничего, в сущности, не меняется. Она и теперь меня жучит. Так что я, конечно, за.

Холден склонил голову к плечу: жест, всегда выражавший у него удивление и некоторое смущение, а Наоми опустила ладонь ему на плечо. Бессознательная телесная грамматика долгой близости.

– Ты знал заранее? – спросил Холден.

Алекс пожал плечами.

– Не такой уж ты загадочный. Давно вижу, как ты напряжен.

– Я что, незаметно для себя стал засранцем? – Холдену удалось высказать вопрос полушутливым тоном.

– Мы бы тебе заметили, – ответил Амос. – Но уже пару лет похоже на то, что у тебя зудит, а почесать некому.

– Рейс вышел дьявольски долгим, – перехватил Алекс. – Предложи мне кто двадцатку сверху, я бы сам сбежал.

– Только твоего флота уже нет, – усмехнулся Амос.

– Я просто хотел сказать, что долгий путь есть долгий путь. Я вас обоих люблю и буду скучать, но, если пришло время для перемен, тут уж ничего не поделаешь.

Улыбка Наоми стала чуть менее загадочной. Холден на несколько сантиметров откачнулся от стола. Воображаемые сценарии Бобби подразумевали в лучшем случае слезы и объятия. В худшем: – гнев и упреки. А тут было облегчение, лишь немного окрашенное печалью. И она почувствовала… так и надо.

Она откашлялась.

– Когда вернемся на Медину, буду искать новых людей в команду. Спешить пока некуда, но если мне придется занять больше двух коек, хотелось бы знать.

Алекс хихикнул:

– Мою не придется. Если жизнь меня чему и научила, так это тому, как я выгляжу вдали от пилотской кабины. Пока меня не гонят, я здесь.

Бобби еще на градус расслабилась.

– Хорошо.

Когда она обернулась к Амосу, тот пожал плечами.

– У меня все здесь.

– Хорошо. Кларисса?

Кларисса прятала взгляд. Лицо было безразличным и бледным – сильнее обычного. Она давила ладонями на стол, словно удерживала его на месте. Словно что-то можно было вернуть на место. Улыбка у нее получилась вымученной, но все же она кивнула. Остается.

– Ну, – заговорил Холден, – м-м, тогда все в порядке. То есть, наверное, это все. Разве что у кого-то еще вопросы?

– Еще кто-то хочет подать дурной пример? – подсказала Наоми.

– Ну да, – промычал он, – хотя я имел в виду…

– Как вам такое предложение? – Алекс встал из-за стола. – Я схожу к себе в каюту и притащу виски, который приберегал до особого случая. Выпьем за Холдена и Нагату. Лучшего командного состава ни у кого не бывало.

Холден переменился в лице, глаза заблестели слезами, но все же он ухмыльнулся.

– Не от кажусь.

Он тоже встал.

Алекс обнял сто первым, потом Наоми своими длинными руками обхватила обоих. Бобби оглянулась на Амоса, ткнула пальцем в обнявшуюся троицу. Нам тоже туда?

Амос встал и шагнул к ним. Бобби последовала его примеру. Команда «Росинанта» долго не разжимала объятий. Через несколько секунд Бобби почувствовала рядом с собой Клариссу, легкую и нежную, как мотылек.

Строго говоря, ничего еще не произошло. Оставалось долгое плавание в невесомости до торможения у врат и до станции Медина за ними. Оставался в своей камере надутый и недовольный, но крепко запертый Хьюстон. Обязанности, расписание, привычки и обычаи были прежними. Изменился только смысл всего этого. Последний рейс вместе. Бобби казалось, будто изменилось что-то в самом ее теле.

Джеймс Холден всегда был странной личностью. Еще до их знакомства он подставил Марс. А потом сам же его спас. Если судить по тому, что думала о нем большая часть человечества, он был самовлюбленный авантюрист или героический поборник свободы слова, орудие АВП или шальное ядро, ни перед кем не в ответе. И Бобби, впервые попав на «Росинант», не слишком о том задумываясь, смотрела на него так же. С тех пор, день ото дня, а порой и час от часу человек и его репутация отшелушивались друг от друга. «Капитан „Росинанта“ Джеймс Холден» – имя, с которым можно вытворять что угодно. И знакомый ей Холден, который пил слишком много кофе, впадал в восторг по самым неподходящим поводам и вечно втихомолку переживал, как бы не потерпела ущерба его неподражаемая, непредсказуемая мораль. Две версии этого человека соотносились как тело и его тень. Да, они связаны. Связаны неразрывно. Но не одно и то же.

А теперь он уходил своей дорогой. И Наоми с ним. Наоми, так старавшаяся не стать важной персоной в глазах большого мира, всегда позволявшая занять место на сцене любимому, лишь бы самой не пришлось. Ее уход не изменит образ «Росинанта» в глазах посторонних, а вот Бобби сильнее ощутит ее потерю. Если Холден был лицом корабля для публики, то Наоми для Бобби стала человеком, которому можно довериться в будничной, день ото дня жизни. Если так сказала Наоми – значит, правда. А если и не совсем точно, то достаточно близко к истине, чтобы Бобби и другие могли уверенно положиться на ее слово.

После их ухода ничто не будет прежним. Бобби это огорчало. Но, к собственному удивлению, еще и радовало. Она поймала себя на том, что осматривает корабль, проверяя все, что было уже проверено, отмечая все неполадки: уровень давления газа падает чуть быстрее положенного, дверь потерлась, проводку пора сменить – и сам корабль тоже менялся. Теперь это был ее корабль. Она прикладывала ладонь к переборке и чувствовала пульс вентиляции – своего корабля. И когда просыпалась, пристегнутая к койке-амортизатору, даже темнота выглядела иначе.

Она была десантницей – всегда оставалась десантницей, даже когда перестала вписываться в эту роль. Перспектива занять капитанское кресло несла в себе угрозу и предвкушение – как раньше повод натянуть силовую броню. Как будто ее старый скафандр изменился от времени – вместе с ней – и превратился в корабль. Да, поношенный. Устаревший, но еще грозный. Весь в шрамах, но надежный. Он походил на Бобби – не только такую, какой она была, но и какой хотела быть.

Она поверила, что остальные – Алекс, Амос, Кларисса – действительно легко смирились с переменой. Прежде она бы на том и успокоилась. Но теперь это был ее корабль.

Теперь, когда ей предстояло стать капитаном, она обязана удостовериться.

Амоса она нашла в мастерской, на обычном месте. Он просматривал советы, как сохранить старый корабль в безопасном и пригодном к полетам состоянии. Белая щетина на макушке блестела под лампочкой – похоже, механик пару дней не брил голову. Они шли без ускорения, экономя реактивную массу, но Амос закрепился на палубе, словно ожидал внезапных перемен. Может, и ожидал, хотя бы просто по привычке. Его толстые, изрезанные шрамами пальцы барабанили по монитору, перескакивая от темы к теме в поисковой цепочке: структурный ремонт кружевных пластин, зарастание микрофлорных восстановителей воздуха, автонастройка силовых сетей. Тысячи усовершенствований, появившихся благодаря изучению техники чужаков. Он во всем этом разбирался. За бодрой повадкой громилы легко забывалось, насколько Амос умен и работоспособен.

– Эй, верзила, – окликнула Бобби, придерживаясь за скобу.

– Хэй, капитан Бабец, – отозвался он.

– Как дела?

Амос оглянулся на нее.

– Ну, мне малость неспокойно за пластины, которые мы наложили у дюз в том депо на Стоддарде. Куча пароду столкнулась с тем, что они отслаиваются при лучевой бомбардировке. На Медине я, пожалуй, вылезу за борт да гляну своими глазами. Не хватало, чтобы они раскрошились пахлавой, когда мы на них рассчитываем.

– Не хотелось бы, – признала Бобби.

– Кружевная обшивка хороша, пока хороша. – Амос снова отвернулся к экрану.

– А в остальном как?

Он пожал плечами, листая страницы.

– Как есть, я бы сказал.

Между ними воцарилось молчание. Бобби почесала шею, и тихое шуршание ногтей по коже перекрыло остальные звуки в помещении. Она не знала, как спросить, не беда ли, что Холден с Наоми от них уходят.

– А ничего, что Холден с Наоми уходят?

– Ба, – отозвался Амос. – А что? Тебя это тревожит?

– Немножко, – ответила Бобби, с удивлением обнаружив, что говорит правду. – То есть ты, помнится, сказал, что почуял это раньше Холдена. Думаю, все мы чуяли. Но ты много лет с ним летал.

– Это да, но я Холдена в первую очередь за то люблю, что он готов принять пулю за любого из команды. А ты, прямо скажем, уже приняла за нас пулю-другую, так что тут все без перемен, – пояснил Амос и, помолчав, добавил: – Вот с Персиком бы тебе поговорить.

– Думаешь?

– Угу.

Больше Амос ничего не добавил, и Бобби задом наперед вытолкнулась наружу.

Кларисса нашлась в медотсеке, на столе автодоктора. Трубки от бормочущей аппаратуры тянулись к катетеру у нее в боку, кровь вытекала из худенького тела и закачивалась обратно. Кожа цвета восковой свечки туго обтянула скулы. Все же Кларисса улыбнулась и приветственно вскинула руку, когда Бобби вплыла в дверь. Кларисса Мао была лучшим техником, с каким Бобби доводилось иметь дело. Она догадывалась, что эту худенькую женщину подстегивали гнев и отчаяние. Работой она сдерживала рвущуюся наружу темноту. Бобби такой мотив был понятен.

– Латаем на скорую руку? – спросила Бобби, кивая на полные кровью трубки.

– Ремонт не лучшего качества, – признала Кларисса, – но завтра буду на ногах, обещаю.

– Спешить некуда, – возразила Бобби. – У нас все в порядке.

– Знаю. Просто…

Бобби хрустнула костяшками. Автодоктор погудел сам себе и снова жадно потянул кровь Клариссы.

– Ты что-то хотела? – спросила та, заглядывая Бобби в глаза. – Ничего, можешь говорить.

– Я еще не капитан, – начала Бобби, – но буду. – Она в первый раз произнесла это вслух. Прозвучало так приятно, что захотелось повторить. – Буду. И на этом посту окажусь в ответе за тебя. За твое благополучие.

Она много лет не вспоминала свою роту. Свою старую роту. Хиллмана, Гураба, Тревиса, Саида. Свою последнюю команду до этой. На миг все они оказались рядом, невидимые, безгласные, но такие же реальные, как Кларисса. Бобби сглотнула и прикусила улыбку. Вот в чем дело. Вот к чему она все эти годы искала обратный путь. Вот почему ей важно в этот раз не допустить ошибки.

– А если я в ответе за твое благополучие, – продолжила она, – нам надо поговорить.

– Хорошо.

– Это дело с твоими имплантами. Лучше не станет, только хуже, – сказала Бобби.

– Знаю, – кивнула Кларисса. – Я бы их удалила, только это меня убьет еще быстрее. – Она улыбнулась, приглашая Бобби улыбнуться вместе с ней. Превращая правду в подобие шутки.

– Когда вернемся на Медину, я буду нанимать новую команду, – объяснила Бобби. Не совладельцев, как наши, а просто наемных работников. На место, остающееся после ухода Холдена и Наоми.

– Но ты и на мое место могла бы кого-нибудь нанять, – сказала Кларисса. Слезы, скопившиеся в глазах, выплеснулись, когда она кивнула. Автодоктор снова гуднул, закачивая в нее очищенную кровь.

– Если захочешь остаться на Медине – так и быть, – ответила Бобби. – Если хочешь остаться на корабле, тебе здесь рады.

В невесомости слезы не упали со щек. Поверхностное натяжение удерживало их, пока Кларисса не тряхнула головой, и тогда они разлетелись солеными шариками, чтобы со временем втянуться в вентиляцию, оставив в воздухе слабый запах горя и моря.

– Я… – мотнув головой, Кларисса беспомощно пожала плечами. – Я ведь думала, первой уйду я.

Она коротко всхлипнула, и тогда Боббитолкнулась к ней. Взяла за руку. Пальцы у Клариссы были тоненькие, но пожатие оказалось неожиданно сильным. Они не разжимали рук, пока дыхание больной не стало менее рваным. Кларисса подняла другую руку, тронула Бобби за плечо. На ее щеки отчасти вернулась краска, только Бобби не знала, раскраснелись они от переживаний или сделала свое дело медицинская аппаратура. Возможно, то и другое.

– Я понимаю, – сказала Бобби. – Тяжело терять людей.

– Ага, – кивнула Кларисса. – И… не знаю. Есть что-то неприличное в том, что это по Холдену. Понимаешь, да? Было бы из-за кого рыдать!

– Нет, – возразила Бобби, – нет нужды переводить это дело в шутку.

Кларисса открыла было рот и снова закрыла. Кивнула.

– Я буду скучать, вот и все.

– Знаю. Я тоже. И… слушай, если тебе сейчас неохота об этом говорить, я могу просто посмотреть твое досье насчет плана лечения и вариантов окончания жизни. Что бы там вы с Холденом ни решили, я приму с уважением.

Светлые тонкие брови Клариссы сошлись у переносицы.

– С Холденом? С Холденом мы этого не обсуждали.

Бобби чуть вскинулась от неожиданности.

– Не обсуждали?

– Мы о таких вещах не говорили, – пояснила Кларисса. – Я обсуждала с Амосом. Он знает, что я хочу остаться здесь. С ним. Если станет плохо, он обещал… помочь. Когда время придет.

– Хорошо, – сказала Бобби. – Это стоит иметь в виду.

«И такое, – добавила она мысленно, – надо тщательно документировать, чтобы в чужой юрисдикции кое-кто не сел за убийство. Какого черта Холден не озаботился?»

– Ты уверена, что Холден никогда с тобой об этом не говорил?

Кларисса покачала головой. Автодоктор закончил процедуру. Трубки, отсоединившись от катетера, благовоспитанными змейками втянулись в тело корабля.

– Ну и ладно, – решила Бобби. – Теперь я знаю. И сделаю для тебя все. Амос тоже.

– Спасибо тебе. И извини.

– За что?

– Я из-за Холдена и Наоми вздумала жалеть себя, – призналась Кларисса. – Не хотела бы никому доставлять затруднений. Я вернусь к работе.

– Каждый горюет как умеет, – ответила ей Бобби. – И каждый должен, отгоревав, волочь задницу на рабочее место.

– Есть, сэр! – Кларисса отсалютовала не без иронии. – Я рада… что мы поговорили.

– И я рада, – отозвалась Бобби, подтягиваясь за дверь.

«И не понимаю, почему этого давно не сделал Холден». Впервые у Бобби возникло чувство, что кое в чем – не во всем, но кое в чем – она будет капитаном куда лучше него.

Глава 10 Драммер

– Ладно, – кажется, в тысячный раз повторила Драммер, – но это естественный ход вещей или нет?

Камерон Тюр, советник по науке, был внушительного роста, но разболтанный, с выпирающим адамовым яблоком и поблекшей татуировкой на пальцах. Он работал в Союзе со времен президентства Тьона и оставался на том же месте при Уокере и Санджрани. При его возрасте и жизненном опыте Драммер ожидала от него взгляда сверху вниз, но советник держался скорее застенчиво. И сейчас виновато хмыкнул.

– Хороший вопрос в семантическом смысле, – ответил он. – Где разница между созданием природы и созданием существ, развившихся в рамках природы, са-са?

– Трудный вопрос, – согласилась Эмили Сантос-Бака.

Она в совете представляла политический отдел. Официально не превосходила рангом остальных, зато лучше других ладила с Драммер, что обеспечивало ей положение «первой среди равных». Эмили была моложе Драммер ровно на два года. У них даже дни рождения пришлись на одно число, что внушало Драммер капельку приязни к этой женщине, даже когда та оказывалась занозой в заднице.

Драммер снова посмотрела на экран. Нечто чуть длиннее двух ладоней, изогнутое когтем или стручком, блестящее зеленым и серым в солнечном свете за стенами Гэльского комплекса на Фусане. Она промотала изображение назад, и молодой человек на нем ожил, с различимым щелчком состыковал один… коготь, стручок, или что там за чертовщина? – с другим, так что внутри осталось пустое место в форме миндалины. В отверстии моргнул свет, заплясали, намекая на что-то, формы. Молодой человек улыбнулся в камеру и повторил то же, что она слышала при каждом просмотре. «Наблюдение этого света вызывает чувство великого покоя и связи со всем живым в галактике, а также, по-видимому, стимулирует…» и прочая чушь. Драммер опять остановила запись.

– Миллионы таких? – спросила она.

– Пока да, – согласился Тюр. – Чем глубже уходит шахта, тем больше их попадается.

– Черт побери.

Миры колоний были довольно просты. Несколько домашних хозяйств, несколько поселений, отчаянное копание в местной биосфере в поисках чистой воды и съедобной пищи. Иные неудачливые колонии вымирали до прихода помощи. Другие сдавались, эвакуировались. Но многие пускали корни на камнях и неведомой почве далеких планет. И, найдя свою нишу, приобретали устойчивость. Тогда начинались серьезные исследования, волна открытий. Масштабные подводные транспортные арки Каразона Заградо, изгибающие световой луч мотыльки Персефоны, программируемые антибиотики с Илоса…

Все чудеса сложности на Земле – продукт одной эволюции. Повторить этот подвиг тринадцать сотен раз было бы достаточно непросто, но вдобавок вмешались те загадочные виды, что создали врата протомолекулы, медленную зону, огромные вечные города, обнаружившиеся, кажется, на каждой открытой планете. Артефакты древних строителей, способных и готовых подверстать все живое на Земле к еще одной межзвездной дороге.

Все это могло оказаться ключом к невообразимым диковинкам. Или к катастрофе. Или к дерьмовой рекламе какого-нибудь плацебо вроде змеиного жира. Картинки в стручках могут быть шифрованными летописями погибших цивилизаций, создавших чудеса, к которым люди только подступались. Или спорами той дряни, что их погубила. Ил и соляными лампами. Хрен их знает.

– Научная станция на Кинли очень добивается образцов для исследования, – заговорила Сантос-Бака. – Но, не зная, что это: артефакты технологии или естественные образования…

– Что, – вклинился Тюр, – сложно установить, располагая только ресурсами Фусана…

– Это я понимаю, – перебила Драммер и переключилась на Эмили: – Разве такие решения принимаются в общем и целом не в вашей рубке?

– У нас хватает голосов для принятия контракта, – ответила Сантос-Бака, – но перекрыть вето их не хватит.

Драммер кивнула. Вопрос был не столько в том, стоит ли пересылать психоактивные стручки чужаков из мира в мир, сколько в том, как бы кому не потерять лицо па собрании комитетов. Так принимаются великие исторические решения.

– Если мы не видим в них непосредственной угрозы, отправьте как чужие артефакты по протоколу безопасности третьего уровня и покончим с этим.

– Спасибо. – Сантос-Бака встала. Тюр почти сразу последовал ее примеру.

– Задержитесь на минутку, Эмили, – попросила Драммер, закрывая демонстрационное видео с Фусана. – У меня к вам еще один разговор.

Тюр вышел, закрыв за собой дверь, а Сантос-Бака опустилась на место. Ее равнодушная хмурость была напускной. Драммер выдавила улыбку. Получилось не лучше и не хуже остального.

– Знаешь, чему я научилась когда-то, работая с Фредом Джонсоном? – начала Драммер. – Не запускай дела слишком надолго. Всегда есть соблазн не трогать, пока не горит, но при этом ты рискуешь всю жизнь только и разгребать пожарища.

– Ты о структуре трафика, которую Земля с Марсом продвигают для Ганимеда?

У Драммер дрогнуло сердце. Она умудрилась забыть о насущном деле, и это напоминание ее придавило.

– Нет, я о проблеме «Росинанта». И ее связи с… – Она ткнула большим пальцем в пустой монитор, где только что прокручивалось видео со стручками. Мы получили в руки губернатора планеты-колонии. Формально Ассоциация Миров еще не запрашивала его статус, но это лишь дело времени. Я так и вижу, как Кэрри Фиск потирает свои толстые пальчики. Очень неплохо бы разобраться с этим заранее.

– Вот оно что, – протянула Эмили. – Ну, у меня на этот счет состоялось несколько неофициальных разговоров. Идея запросить согласия ООН… ну, ее так просто не протолкнешь. Мы не для того так далеко ушли, чтобы снова спрашивать разрешения у правительства комочка грязи.

Драммер кивнула. Враждебность между внутряками и Поясом оставалась для нее главным препятствием в работе. А она и сама не видела много проку в коалиции Земля – Марс.

– Это понятно, – согласилась она. – И мне тоже не нравится. Но это позволит нам откреститься от новых уговоров Джеймса Холдена. Чего мне точно не надо – это чтобы тринадцать сотен миров увидели в нашем Союзе проблему. Втянуть в раскол ООН – хотя бы чисто номинально – означало бы разделить с ними ответственность. Пусть этот Хьюстон и его веселые разбойники гниют в тюрьме ООН, а мы тогда останемся просто извозчиками, доставляющими корабли с места на место. Пленник – дело иное.

– Или, – поправила Сантос-Бака, – мы признаём факт, с которым только флиртовали с тех пор, как выбрались из голодных лет. И начинаем рассматривать Союз как правительство тринадцати сотен миров.

– Не желаю быть президентом тринадцати сотен миров, – возмутилась Драммер. – Я хочу управлять транспортным союзом, регулирующим движение через врата. А все эти планеты и спутники пусть себе занимаются своими делами, не влезая в паши. У нас и так рук не хватает.

– Будь у нас больше работников…

– Эмили, – объявила Драммер. – Знаешь, что наверняка не решит ни одной из наших проблем? Еще один комитет.

Пока Эмили смеялась, стол Драммер издал тихий звон. Тревожное сообщение от Вогана. Первоочередное. Она оставила его повисеть. Если дело не в том, что Дом народа вот-вот развалится на части, от лишней минуты не убудет. А если и разваливается, она ничем не поможет.

– Ты видела те же сводки по логистике, что и я, – продолжала Драммер. – Ожидать, что Союз возьмется определять политику целого…

Звонок повторился немного громче. Драммер, зарычав, стукнула по экрану: принять. Появившийся Воган, не дав ей времени рявкнуть, сказал:

– Сообщение с Лаконии, мэм.

Драммер уставилась на него.

– Что?

– Пришло предупреждение, что Лаконские врата активировались, – объяснил Воган. – Следом новое сообщение. Доклад с Медины поступил… – он отвел было взгляд, но снова посмотрел на нее, – четыре минуты назад.

– Открытой связью?

– Да, мэм. Только аудио. И нешифрованное. Сообщение для прессы.

– Давайте послушаем, – сказала она.

Зазвучал голос, тихий и теплый. Ей вспомнилось шерстяное одеяло из детства, одновременно уютное и кусачее. Драммер ему не доверяла.

– Граждане объединенного человечества, к вам обращается адмирал Трехо, командующий флотом Лаконии. Мы открываем свои врата. Через сто двадцать часов мы выйдем в медленную зону для доставки на станцию Медина персонала и средств, обеспечивающих участие Лаконии в предстоящем великом прогрессе человечества. Мы надеемся на дружескую встречу. Повторяю сообщение…

– Ну, – начала Сантос-Бака и осеклась. – Вот уж чего не предвидела.

– Ладно. – Драммер заглянула в ее круглые глаза. – Собирай всех, Эмили.

Космический город Дом народа до сих пор оставался на орбите Марса, поблизости от Земли и Солнца, в чертовой дали от спутников Юпитера и Сатурна. Десять часов ушло на то, чтобы услышать отклики всех экспертов Союза, и еще пять для полного их обзора и выпуска единого заявления. Любой вопрос, разъяснение, любые новые нюансы и протесты отняли бы примерно столько же времени. Большую часть оставшихся до возвращения Лаконии ста двадцати часов Драммер отвела на ожидание ответов. Сообщения летали между планетами и лунами, космическими городами и станциями со скоростью света в вакууме, и ее чертовски не хватало.

Голос на записи определили как принадлежащий Антону Трехо, лейтенанту марсианского флота, ушедшему на Лаконию с отколовшимися кораблями после бомбардировки Земли. Да, голос могли подделать, но техническая служба склонна была считать его подлинным. Со станции Медина сообщали о всплесках света и излучения во вратах Лаконии – признаки соответствовали приближающимся с тормозным ускорением кораблям. Сколько их и какого типа, пока оставалось только догадываться.

Марс при внезапной и безнадежной попытке Свободного флота захватить власть лишился почти трети своих кораблей. Одни достались Свободному флоту в системе Сол, другие ушли на Лаконию. За минувшие с тех пор десятилетия Земля и Марс понемногу восстанавливали свои космические силы. Технологические прорывы, основанные на изучении чужих артефактов, – кружевные пластины, магнитные ловушки с обратной связью, компенсирующие инерцию орудия точечной обороны – стали за это время обыденностью. Даже если корабли за вратами Лаконии сумели в деталях выяснить процесс производства, им еще понадобилось бы построить верфи и создать производственную базу. Тридцать лет без обновления – долгий срок.

Самым вероятным представлялся сценарий, по которому в банановой республике Дуарте что-то не заладилось, и пришлось восстанавливать связи, чтобы вытребовать, выклянчить или выторговать необходимое ему – или тому, кто теперь там у власти, – для выживания.

Драммер несколько зацепила особая отметка в рапортах разведки – спекуляции на тему судьбы активного образца протомолекулы, похищенного с Тихо во время войны. Она помнила тот день. Пришлось драться в собственных коридорах за собственную станцию. Она как сейчас ощущала ту холодную ярость – обнаружить предательство в своих же рядах! И как держался тогда лидер – Фред Джонсон.

Ей и теперь недоставало Фреда. Сидя в кресле перед терпеливо дожидавшимися ее внимания рапортами разведки на мониторе, Драммер гадала, как бы разобрался со всем этим он. Не только с Дуарте и Лаконией – со всем этим.

Ее монитор звякнул и высветил оранжевый флажок умеренной срочности. Новый доклад с Медины с уточненной аналитикой подписей двигателей по ту сторону врат. Шумно выдохнув, Драммер открыла сообщение. Данных, конечно, все еще не хватало, но, очевидно, зафиксированные двигатели либо не числились в регистре, либо изменились настолько, что больше не соответствовали базе данных. Она пробежала пальцем по сопроводительному тексту – чтобы утомленный взгляд не терял строки. Во флоте Дуарте имелся по меньшей мере один корабль класса «Доннаджер». Судя по размеру дюзового выброса, возможно, вот этот. Постаревший, да. Износившийся. Но все еще грозная сила.

Она встала и потянулась. Боль начиналась между лопатками и уходила в основание черепа. Слишком засиделась за чтением докладов, которые следовало бы оставить Вогану. Как-никак переваривать информацию – главная его обязанность. Но и ее тоже. А себе Драммер доверяла больше, чем ему.

Она нашла на схеме корабля Эмили Сантос-Баку. Время было позднее, но ее молодая помощница тоже не уходила к себе в каюту. Система отыскала ее в столовой администрации. При мысли о еде пробудился желудок, забытый голод вспыхнул пожаром. Драммер быстро отстучала сообщение с просьбой подождать ее. Потом закрыла свой монитор, ввела пароль безопасности и вышла.

Коридоры Дома народа сохраняли ощущение новизны. Захваты для рук и ног на стенах еще не сносились, как на поживших кораблях и станциях. Все лампы светили неуловимо ярче, показывая, что установлены совсем недавно. Ничто пока не успело испортиться или поломаться.

Их огромный плавучий город еще настигнут приметы старости, но пока что он блеском и совершенством походил на молодой Сингапур. Хорошо налаженный город. Вытолкнуть бы его сейчас к самым звездам, и все было бы тик-так.

Она застала Сантос-Баку в обществе мужчины постарше, в сером тренировочном костюме. Тот кивнул Драммер, а когда та села, отошел. Эмили улыбнулась:

– Похоже, тебя не помешает подкормить.

– Обед был давно. Через минутку займусь. Ты доклады видела?

– Кроме самых последних – да.

– А что совет?

Эмили сосредоточилась, задумалась, замкнулась в себе, как игрок в покер. И заговорила осторожно, взвешенно:

– Довольно трудно проникнуться беспокойством из-за флотилии дряхлых марсианских кораблей под командой состарившихся на десятилетие капитанов. Честно говоря, я несколько удивлена, что там еще есть кто-то живой.

– Согласна.

– В голосовых характеристиках сообщения не просматривается признаков высокого напряжения. И никаких требований не предъявлено, по крайней мере пока.

– Знаю, Эмили. Читала рапорты. Я спрашиваю, что ты о них думаешь.

Сантос-Бака развела руками – старый, еще школьный жест, говорящий: вот она я, вся как есть перед тобой.

– По-моему, нам предстоит увидеть шайку эгоцентричных поганцев, сообразивших, что их славная независимость в изоляции ничего не стоит. Если позволить им не терять лица, может, найдем дорожку к реинтеграции. Только Марс может создать осложнения. Захочет вывести их на гору Олимп и там вздернуть как изменников.

– И мне так думается. Есть идеи, какой подход к ним найти по этому поводу?

– Я обменялась несколькими сообщениями с адмиралом Ха. Она землянка, но со связями в высшем командовании Марса, – ответила Сантос-Бака. – Все неофициально. И еще Маккалилл из службы безопасности.

– Само собой.

– Есть еще вероятность, что они попытаются прибегнуть к силе.

– С кораблями, которые десятилетиями не переоборудовались и верфи не видели? – напомнила Драммер. – А у нас рельсовые пушки прогреты и готовы наделать дыр в любом грубияне. И мы допускаем такую вероятность?

– Мы же не ставки делаем. Даже будь у них новехонький флот, захват наших рельсовых – непростая задача.

Драммер прикинула.

– Можно запросить пару кораблей поддержки, просто на всякий случай. Если выяснится, что Лакония нарывается на пинок под зад, я не стану посылать корабли за их врата. Зато проще будет выторговать то соглашение. Если Марс учует кровь и шанс отомстить, вдруг да коалиция ЗМ окажется более заинтересована в укреплении сотрудничества и договоренностях?

– Это было бы совсем другое дело, – согласилась Сантос-Бака.

Приятно убедиться, что они с ней дуют в одну дудку. Драммер немного опасалась, что совет выдвинет собственную стратегию. Дрессировка котят входила в ее обязанности. Но, к счастью, не в этот раз. Она как могла уклонялась от чести стать политической силой. И уж точно не желала командовать военной. Если по ту сторону Лаконских врат намечается война, пусть ее ведет Марс.

– Ну и хорошо, – подытожила Драммер. – Ничего такого, с чем бы мы не справились.

Глава 11 Бобби

Втянувшийся в порт Медины «Роси» встретила служба безопасности, готовая взять Хьюстона под свою опеку. Бобби, пока пленника уводили, наблюдала за Холденом. В его глазах ей почудилась меланхолия. Последний поступок в роли капитана – сдать человека за решетку. А может, она вычитала в ситуации больше, чем в ней было. Без пресс-релиза, грозно обещанного Драммер, обошлось.

Потом все отправились в клуб. Наоми сняла для них отдельное помещение. Они пообедали искусственной говядиной со свежими овощами, сдобренными обогащенной минералами солью и острым перцем. Бобби не хотела напиваться до слезливости, но она одна была такая. Кроме еще Амоса. Тот смотрел на объятия, слезы и заверения в любви со стороны, как мамаша на дне рождения пятилетнего сына, – снисходительно, в готовности поддержать, но не вовлекаясь по-настоящему.

Поев, все отправились на клубную танцплощадку, танцевали, пели караоке и еще немного выпили. А потом Наоми с Холденом ушли в обнимку, шагая по коридорам Медины так, словно собирались вернуться. Только они не собирались.

Оставшиеся четверо, смеясь и болтая, вернулись в порт. Алекс цитировал реплики и разыгрывал сценки из своей коллекции неонуарных фильмов. Бобби с Клариссой его подначивали. Амос, ухмыляясь, плелся позади, но Бобби обратила внимание, как он осматривает коридоры на случай, как бы четверо подвыпивших старых дурней не нарвались на неприятности. Не то чтобы для опасений имелись причины. Просто уж такой он был. Бобби и заметила это потому, что сама в какой-то мере занималась тем же.

Вернувшись на корабль, они разбежались, разлетелись по своим каютам. Бобби задержалась в камбузе, прихлебывала свежесваренный кофе из груши, пока все не разошлись. До конца дня она хотела закончить еще одно дело, и притом наедине с собой.

Вокруг нее пощелкивал «Росинант», отдавая остаточное тепло движения абсолютному вакууму медленной зоны. Гудели воздуховоды. На Бобби снизошло ощущение покоя, как в детстве, в ночь после Рождества. Она позволила себе глубоко и размеренно подышать, ощущая корабль как собственную кожу. Допив кофе до последней капли, она выбросила пустую грушу в утилизатор и по коридору подтянулась к каюте Холдена. К капитанской каюте.

Своей.

Холден с Наоми все уже забрали. Шкафчики остались незапертыми, открытый капитанский сейф был очищен и ждал нового кода доступа. Двуспальная койка – ее так долго делили Холден и Наоми – блистала чистотой. Едковатый запах свежего геля подсказал, что Наоми и его сменила перед уходом… Для нового жильца – новые простыни. Бобби вплыла в помещение, раскинув руки и ноги. Закрыв глаза, она вслушалась в особенную тишину этой каюты: чем она похожа на ставшую привычной за много лет? Чем отличается? К скобе Бобби потянулась, когда до захвата оставалось еще полметра. Каюта двойной площади, чтобы Наоми с Холденом могли жить вместе, стала привилегией капитана «Росинанта». Бобби улыбнулась этой мысли.

Сейф ждал пароля. Она ввела отпечатки своего большого пальца и двух указательных, потом набрала и проговорила вслух выбранный пароль – пусть система запомнит. Шестнадцать знаков, составленных в памяти и внешне ни с чем не связанных. Сейф, солидно щелкнув, закрылся, магнитные замки встали на место – теперь их не вскроешь без сварочного аппарата, да и то не быстро. Двигатель молчал, реактор заглушили, система жизнеобеспечения выдавала зеленый свет с запасом. Все как должно быть на ее корабле. Наверное, рассудила Бобби, пройдет время, пока она перестанет чувствовать себя самозванкой. Но пора привыкать. Ее корабль!

Ее дожидались четыре сообщения. Первые два – автоматические: одно подтверждало договор о стоянке в доке Медины и плату за использование, другое показывало списание с общего счета – крупный кусок, оторванный Холденом и Наоми. «Росинант» уже посылал к ней то, с чем обычно обращался к Холдену. Третье сообщение поступило от диспетчерской Медины, а вот четвертое было личным. От Джеймса Холдена. Бобби открыла его первым.

– Привет, Бобби, – заговорил он, и голос в тишине прозвучал очень громко. – Решил оставить тебе записку. Я долго прожил на «Роси». Лучшее в моей жизни связано с этим суденышком. И многое из худшего тоже. И почти все, что я люблю. Не могу вспомнить во всех тринадцати сотнях миров людей, кому доверял бы, как тебе. Спасибо, что приняла у меня чашу сию. И если я когда смогу чем помочь – ты только скажи. Может, я больше не член команды, но остаюсь членом семьи.

Сообщение кончилось, и она отметила его для сохранения. Открыла другое, из диспетчерской. Молодой мужчина с черной-черной кожей и короткой стрижкой кивнул в камеру.

– Капитан Холден, я Майкл Симеон из службы безопасности Медины. Информирую вас, что, согласно договору с Союзом, «Росинант» призывается на обязательный контракт службы безопасности. Вам следует присутствовать на брифинге по предстоящему посольскому контакту с Лаконией. Место и время указаны в сообщении. Прошу подтвердить присутствие ваше или вашего представителя.

Бобби набрала ответ, оценила себя на экране, подумав, стянула волосы в узел и хмуро повторила:

– Говорит капитан «Росинанта» Драпер, – сказала она. – Я буду.

На десятой минуте брифинга Бобби подумала: «Ах вот почему он отказался от этой работы!»

Зал располагался в барабане станции. Прямо под неподвижной командной палубой. Столы в нем расставили рядами, как в дурной классной комнате, сиденья были жесткие, а встроенные держатели для напитков не слишком подходили к дешевым керамическим кружкам. На неудобных сиденьях кроме Бобби разместилось человек сорок: представители всех кораблей, находившихся сейчас в медленной зоне, – но ей и старшему помощнику с «Тори Байрона» достались почетные места. В первом ряду по центру. Места для отличников. Что ни говори, «Росинант» с «Тори Байроном» были в данный момент единственными боевыми кораблями в окрестностях Медины. Остальные – буксиры или грузовозы.

Выступал перед залом не тот, кто ей звонил, а его шеф. Онни Лэнгстивер возглавлял силы безопасности и на срок принудительного контракта оказывался, технически говоря, и ее боссом. Мединский мундир он носил, как поддевку водителя меха. Плечи пестрели от перхоти.

– В первую очередь мы стремимся не проявлять агрессии, – говорил Лэнгстивер, – ио и пассивными выглядеть нежелательно.

Краем глаза Бобби зафиксировала, как остальные кивают. Бобби хотелось хрустнуть костяшками, но она, с тех пор как села, проделала это уже два раза, и пальцы не отзывались.

Лэнгстивер продолжал:

– На станции-ступице у нас, как всегда, размещаются рельсовые пушки, са-са? Так что, попробуй кто чего, хватит одной искорки, и мы… – Глава безопасности Союза перевозчиков сложил пальцы пистолетиком и губами изобразил: «пиф-паф». – Может, они обычные послы. Причалят, поговорят, лос политикос исполнят свой танец. Но если они что замыслили, мы готовы. Начинать не станем, но и не промахнемся, так?

Общий согласный ропот.

– Вам надо защитить орудия, – подала голос Бобби. – Гнезда рельсовых пушек на ступице – если они высадятся на поверхности…

– Савви, савви, – перебил Лэнгстивер, делая примирительные жесты ладонью. – Это «Тори Байрону», а?

– Нам бы нужно разведать, что вылезет из врат, пока оно не вылезло, – говорила Бобби, заранее понимая, что благодарности за эти слова не дождется. И все-таки, раз уж начала… – Дюжина отправленных за врата зондов могли бы передать, ждать нам линкоров класса «Доннаджер», нескольких миноносцев или просто челнока. К каждому варианту потребуется своя подготовка…

– Да, мы об этом думали, – согласился Лэнгстивер. – Но провокации нежелательны, да? И в любом случае для нас не так уж много меняется. Будем иметь дело с тем, с чем придется.

– Ну пошлите навстречу корабль с корзинкой фруктов, – посоветовала Бобби. – Пусть приветствует на их территории и отчитается нам.

Лэнгстивер, прервавшись, уставился на нее. Бобби встретила его таким же взглядом. Зал притих на длину долгого вздоха. И еще одного. Безопасник первым отвел глаза.

– И корабль с командой тоже нельзя посылать. Правила Союза. Речь о рабочем соглашении, да? Вот мы и отправляем «Тори Байрона» в качестве почетного эскорта. «Росинант», держась в тени Медины, позаботится, чтобы никто не высадил незваных гостей. Остальные ждут в доках или отходят, освобождая дорогу от Лаконских врат до Медины. За каждую заминку Союз возьмет штраф. «Тори Байрон» получит полную оплату по контракту с силами безопасности. «Росинант», исполняющий роль прикрытия, три четверти. По стандарту.

Бобби задумалась, как бы поступил сейчас Холден. Произнес бы вдохновенную речь о том, как препятствуют разумной тактике правила Союза? Выразил бы одной улыбкой: «Вы мне не слишком-то по душе», а вернувшись на корабль, все равно сделал бы то, что посчитал нужным? Или проглотил бы, решив, что дело не стоит драки?

Только теперь это ее дело, и, хотя Бобби не сомневалась в своей правоте, ей было очевидно, что не с ее места менять составленные Лэнгстивером планы. С тем же успехом можно биться лбом в каменную стену. Она не станет и пробовать, как бы ни тянуло развлечься.

– Понятно, – отозвалась Бобби.

И до самого дока не разжимала челюсти. Люди как люди. Они всюду одинаковы. Она сталкивалась с бюрократами в армии и позже, работая в службе поддержки ветеранов. Она нарывалась на них, когда Фред во время конституционного кризиса вытолкнул ее на пост марсианского эрзац-посла. А получив место на «Росинанте», она с удовольствием предоставила разгадывать дерьмовые дипломатические шарады с поцелуями и танцами Холдену, а иногда и Наоми.

И даже не в том беда, что ее волновал исход текущего конкретного задания. Просто можно было действовать лучшим образом, она им об этом сообщила, а они и не подумали следовать ее совету. И ее кораблю – ее людям – придется принять на себя часть ненужного риска. С таким положением дел она никогда не умела мириться.

«Наву», корабль поколений, не готовился принимать на стыковку множество кораблей. Став боевым: «Бегемотом», он ждал их и того меньше. Но чего не было изначально, то добавили время и необходимость. Главные доки станции Медина располагались вне барабана, ближе к машинным палубам и давно молчащему двигателю, предназначенному веками уносить корабль к звездам. Причалы поменьше устроили на дальнем конце барабана, близ командных палуб, но те больше использовались для частных челноков и дипломатических встреч. «Росинант» приняли в главном доке, по соседству с «Тори Байроном», и к тому времени, как Бобби запустила шлюзование, гнев ее начал остывать. Хоть бы и против шерсти, она свое дело сделает. Собственно, ни чего другого ей и не оставалось.

– С возвращением, – через коммутатор приветствовал ее Алекс, едва закрылась внутренняя дверь шлюза. – Есть план?

– План – не высовываться и выяснить, не желает ли новый посол Лаконии продемонстрировать всем, как высоко писает на стенку, – ответила Бобби. – Главное досталось «Тори Байрону» и орудийным башням. Мы держимся на заднем плане и готовимся принять в теплые объятия абордажную команду, буде таковая объявится.

Она подтянулась мимо шкафчиков к лифту, поднялась к рубке. По мере движения голос Алекса в динамиках сменялся на настоящий, живой.

– Ну, спасибо, что не нас первыми подставляют под выстрел. В смысле если стрельба вообще будет. Признаться, я немножко надеюсь, что те что-то затевают.

– Это потому, что Дуарте с компанией – шайка изменников, заслуживших виселицу?

– И воров. Про кражу не забывай. И никого не предупредили, когда Свободный флот собрался поубивать несколько миллиардов человек. В смысле я всей душой за прощение, и что прошло, то прошло, но это легче глотается, когда все мерзавцы передохли.

Бобби пристегнулась.

– Может, это и не люди Дуарте. Откуда нам знать, его могли лет пятнадцать назад зарезать в ванне.

– Надежда всегда есть, – согласился Алекс. В полутемной рубке его лицо освещалось главным образом отблесками мониторов. – Я снова перевел «Роси» на режим «команда четыре человека».

– Мало, – возразила Бобби. – Нам: нужно больше.

– До вас с Клариссой мы много лет так обходились. Кто бы подумал, как хорошо получается. Эй… слушай, пока есть шанс, что кто-то ткнет в Медину палкой, можно я буду держать Наоми с Холденом на корабельном канале, на всякий случай?

Бобби замялась с ответом. С одной стороны, она вставала на дыбы при мысли, что кто-то не участвующий в деле будет оставаться на связи. С другой – это же Холден и Наоми, отрезать их тоже получилось бы странно. Алекс ждал ответа. Она отмахнулась, будто задумывалась о чем-то постороннем.

– Можно, конечно. Своя же семья.

Легкая улыбка Алекса говорила, что он ждал такого ответа и рад, что высказан он в таком тоне. Бобби вывела на связь Амоса и Клариссу.

– Ну вот, все. Предполетная проверка. Давайте-ка по местам.

Медленная зона: врата, станция Медина и чужая станция-ступица с рельсовыми пушками – была крошечной в сравнении с величием космоса. Она занимала меньше объема, чем Солнце, и, говоря наугад, энергии на поддержание работы и стабильности врат тратила примерно столько же, только управляли этой энергией силы, в которых ученые все еще не могли разобраться. А между вратами – темнота, куда уходили материя и энергия и откуда ничего не возвращалось взамен. He-пустота за вратами вызывала у Бобби легкую клаустрофобию – ведь для передвижения оставалась лишь сфера в миллион кэмэ поперечником.

Даже при таких умеренных расстояниях станция Медина была мелковата, чтобы рассмотреть ее на мониторе в реальном масштабе. Так что Бобби выделила половину экрана системе целиком: с вратами, «Роси», «Тори» и гнездами рельсовых, – а на другой открыла окна поменьше с «Роси» в узкой как иголочка тени Медины, с «Тори Байроном» и с Лаконскими вратами. Счетчик отмечал минуты и секунды до названного этим адмиралом Трехо срока перехода. Плечи у Бобби свело. Она чувствовала себя как в мгновения между броском костей и их остановкой. Возбуждение игрока. Ей не правилось, что ей это так нравится.

– Датчики Медины что-то принимают, – сообщила из машинного Кларисса.

– Давай мне, пожалуйста, обновления, – попросила Бобби, и схема с Лаконскими вратами переключилась на живое видео самих врат, раскрашенное, чтобы выделить хоть что-то вразумительное в их темноте. Жуткий круг врат. Колеблющиеся звезды за ними и надвигающаяся грозная тень. Уже но затемнению звезд Бобби распознала большой корабль. Может, их «Доннаджер». А это само по себе представляло многозначительное заявление.

По меньшей мере.

Корабль, показавшийся первым, выглядел не так. И не только из-за странной полуорганической формы. Псевдоцвета смешались, пытаясь разобраться в свойствах его поверхности, и оттого картинка напоминала карандашный набросок или сновидение. Бобби поймала себя на том, что ищет глазами швы между пластинами обшивки – и не находит. Разум силился воспринять увиденное как корабль, но все сбивался на память о древних морских чудовищах из глубин земных океанов.

– Этот не из наших, – вскинулся Алекс. – Черт, где они такой взяли?

– Мне это не нравится, – сказала Кларисса.

«Мне тоже, сестренка», – мысленно ответила ей Бобби.

Капитан «Тори Байрона» по диспетчерскому каналу вызывал это лаконское черт-те что, приказывая ему полную остановку. Бобби кивнула экрану, усилием воли призывая Трехо ответить. Вступить в нормальное взаимодействие. Но странный корабль уверенно и невозмутимо держался на курсе. По ту сторону врат расцвел еще один дюзовый выброс. Гораздо меньше первого, но все же на подходе был и второй корабль. Миг спустя загорелся главный двигатель «Тори», корабль двинулся наперехват. На вид – домашний кот готовился бросить вызов льву.

– Последнее предупреждение! – объявил «Тори Байрон».

Монитор Бобби выдал обновление. «Тори Байрон» поймал большой корабль в прицел…

И пропал. На месте, где только что был «Тори», расплывалось искрящееся облачко материи столь странной, что датчики «Роси» не знали, что и думать.

– Какого хрена? – выдохнул Алекс. – Это они стреляли? Я никакого выстрела не видел!

В животе у Бобби собралось столько свинца, что ее даже в невесомости тянуло вниз. Она открыла канал связи с командой рельсовых, еще не осознавая, что собирается сказать, и в нарастающей уверенности, что, даже успей она с вызовом, этого будет мало. Тут все будет мало. Но в таких делах иначе нельзя. Отдаешь приказ сражаться, даже если бой безнадежен.

– Огонь, огонь, огонь! – выкрикнула она.

На экране рельсовая пушка выплюнула ядро.

Глава 12 Холден

Офисы Союза перевозчиков скрывались на глубине трех уровней в толще стен барабана Медины. Сила Кориолиса здесь ощущалась чуть меньше, чем в самом барабане, зато в металлических каморках не было даже экранов, создающих иллюзию окна. Холден не знал, почему это угнетает его больше, чем такие же каморки па корабле. Наоми сидела рядом, просматривая новости на ручном терминале и не замечая мрачного окружения. «Росинант» исполнял обязательства по принудительному контракту со службой безопасности. Первая командировка с их ухода. Быть может, это и придавило Холдена.

– Форма четыре тысячи одиннадцать D переводит ваши обязательства и будущие контракты на Роберту В. Драпер и утверждает ее в должности капитана «Росинанта», а также президента «Росикорп» – корпоративной единицы с регистрацией на Церере.

Представительница Союза перевозчиков, обрабатывавшая документы, подала Холдену непривычно большой терминал – на подпись. Лицо у нес было стянутое, между бровями и у губ глубокие морщины, а волосы топорщились короткой щетиной, выкрашенной в пламенно-алый цвет. Холдену она показалась похожей на недовольную рыбу-собаку, но такое нелестное мнение было отчасти вызвано горами бланков, которые его вынудили заполнять.

– Вам известно, – спросила Рыба-собака, – что это изменение статуса – временное, до законной регистрации перехода права собственности?

– Мы отсюда сразу в банк, там и оформим кредит на продажу корабля.

– М-м-м, – промычала Рыба-собака, выразив одним звуком глубокий скепсис.

Заполняя очередной бесконечный бланк, Холден прислушивался к тихому голоску терминала Наоми. Он разбирал одно слово из трех, но жаркая дискуссия определенно касалась приближения лаконских кораблей.

– Луна, – сказала Наоми.

– На Луне что-то случилось?

– Нет, я хотела сказать, попробуем начать с Луны. Там проще будет подобрать место консультанта, им достается много работы с Земли.

– Не уверен, что я… – начал Холден.

– Не ты. Я. Я могу консультировать. И тамошняя сила тяжести по мне. А ты мог бы заскакивать в колодец, если захочешь навестить родителей.

– Верно.

Родители у него приближались к вековой отметке, и хотя, к счастью, все были еще в хорошей форме, Холдену не хотелось бы гонять их на орбиту ради встречи с сыном.

– И отсюда подальше, – добавила Наоми, тыча пальцем в свой экран.

– Тоже неплохо, – согласился он и передал Рыбе-собаке заполненный бланк. – Хотя мне нравилась мысль о пышной декадентской роскоши Титана.

– Когда у нас будет запас средств на ближайшие три десятка лет, – сказала Наоми и добавила: – Два часа.

Холдену не пришлось спрашивать, о чем речь. Два часа до появления из врат первых за десятилетия представителей Лаконии.

– Здесь у нас все?

Рыба-собака признала, что все.

– Я бы не прочь выпить, – сказал Холден. – Выпьем и великое явление посмотрим на экране бара, что ли?

Так они и поступили.

Вышло не лучшим образом.

Холден бежал через открытое пространство барабана, в сторону лифта к командному центру Медины. Адреналин, выброшенный в кровь, только разгонял сердце, не прибавляя скорости ногам. С неестественной отстраненностью подумалось, что все точь-в-точь как в былых кошмарах. Добравшись до лифта, он нажал кнопку вызова и мысленно приказал двери: открывайся!

– Огонь, огонь, огонь! – орала Бобби по групповому каналу «Роси». Голос из динамика терминала звучал громко, но без паники. Командный голос. На экран Алекс переслал ему тактическую схему. Три рельсовые пушки с центральной станции обстреливали тяжелый корабль лаконцев. Все выстрелы поражали цель, пробивая обшивку, но пробоины затягивались почти мгновенно. Это не походило на систему контроля повреждений. Это походило на заживление ран.

Холден уже видел такое почти мгновенное заживление. Только не на человеческих конструкциях. Воистину, дело было плохо и походило на кошмар.

– Бобби! – рявкнул он в терминал. – Оставь корабль…

Он не закончил, потому что экран полыхнул и погас. Медина буквально содрогнулась. Вся станция дернулась и зазвенела колоколом.

– Джим… – закончить Наоми не сумела – сорвала дыхание на бегу. Она астерским жестом показала: «Положение чрезвычайное. Искать убежища?» Здравый вопрос. Если лаконцы начали дырявить Медину, неплохо бы попасть в герметичное помещение с автономным запасом воздуха.

– Иди поищи, – отозвался он. – Мне надо в рубку.

– Зачем?

Опять же здравый вопрос. «Затем, что я отвоевал в трех больших войнах, – подумал он. – Затем, что управляющие этой станцией астеры – из тех, кто не пристал к Свободному флоту Марко, а значит, никто из них не бывал в таких переделках. Им понадобится мой опыт». Все это было истинной правдой и, наверное, вескими причинами. Но вслух он ничего не сказал, потому что не сомневался: Наоми видит насквозь его настоящую правду. «Потому что творится что-то ужасное, а я не умею держаться в стороне».

Дверь наконец распахнулась, кабина, признав в нем капитана на службе Союза, допустила Холдена к управлению. Поднимаясь, тот ощутил, как сменяется неровной боковой тягой и вовсе исчезает сила тяжести. Лифт открылся в коридор, памятный Холдену по бою под огнем – тех времен, когда люди только отыскали путь в систему колец. Потрясающий момент человеческой истории, проход сквозь стабильную червоточину в созданную чужой цивилизацией сеть межзвездных врат, обернулся перестрелкой. И вот опять: группа, десятилетиями изолированная от человечества, возвращается в общество, где дела идут вроде бы неплохо. И что они делают? Стреляют.

Терминал Холдена негромко звякнул, снова подсоединяясь к сети. И почти сейчас же на нем возникло лицо Алекса.

– Ты еще там, кэп?

– Да, подхожу к рубке Медины. Они подбили станцию? Тревоги по утечке здесь не вижу…

– Они стреляли по… – начал Алекс и передумал: – Проще показать. Смотри, что за дерьмо.

– Минутку.

Холден ударил ладонью по стенной панели, дверь отъехала в сторону. Он втянулся в центр управления.

Дежурный офицер вскинула руку.

– Вам сюда нельзя, сэр. То есть капитан Холден. Сэр.

– Кто здесь сейчас старший?

– Я.

Холден с ней уже встречался. Дафна Кол, хороший техник. Стажировалась по инженерной специальности на Тихо. Идеальный сотрудник для мирных дежурств на станции вроде Медины. А сейчас абсолютно не в своей стихии.

– Холден, – напомнил о себе Алекс, – ты еще здесь?

Холден развернул свой терминал, чтобы видно было и дежурному офицеру.

– Давай, Алекс.

На экране тяжелый лаконский корабль выплывал из врат. Ромбовидной формы, широкий, без плавных закруглений и со множеством асимметричных выступов на боках. Как будто его вырастили, а не собирали на верфи.

Прямо в кольце врат он медленно остановился. «Тори Байрон», которому Союз перевозчиков поручил оборону Медины, приближался к нему. Холден не видел и не слышал, но представлял град запросов и требований, которыми крейсер осыпал лаконцев. А потом, так внезапно, что это выглядело ошибкой графического редактора, «Байрон» превратился в быстро расплывающееся облачко перегретого газа и металлических обломков. На заднем плане Бобби рявкнула: «Огонь, огонь, огонь!» – и в дело вступили рельсовые пушкистанции-ступицы.

Изображение задергалось, и вырванные с мясом рельсовые закувыркались, превращаясь в полете в облачка керамических осколков.

– Это вы почувствовали на себе, – пояснил Алекс. – При втором выстреле из их орудия тряхнуло все корабли в зоне и выбило половину электроники.

– Что за хреновина? – выговорил Холден.

Алекс не ответил, зато лицо его было красноречивее пожатия плечами.

– Ладно. Как я понял, Бобби оставила вас прятаться в радарной тени станции – раз я с вами говорю и вы еще живы?

– Ага, – согласился Алекс. – Она, похоже, сильно не любит безумств.

– Я посмотрю, что видно отсюда, и свяжусь снова.

– Подтверждаю, – кивнул Алекс. – «Роси», конец связи.

* * *

– Магнитное? – Наоми умудрилась совместить в интонации властность и полное недоумение. «Вижу, что вижу, но не верю глазам своим». Она проплыла ио рубке к одной из панелей и присоединилась к работавшему за ней технику. – Выглядит неправдоподобной силы магнитным полем, сведенным в узкий луч.

– Такое возможно? – жалким голосом вопросила дежурный офицер.

– Только если определять «возможное» как «уже случившееся», – не оборачиваясь, ответила ей Наоми.

– Значит, все металлическое под угрозой, – вставил другой технарь.

– Не только металл, – сказал Холден и толкнулся к Наоми, посмотреть выведенные ею данные.

– Все обладает магнитным полем, – уточнила Наоми. – Обычно таким слабым, что можно не брать в расчет. Но при мощности этого луча оно способно настрогать на спагетти даже атомы водорода. Порвет все, что окажется в его пределах.

– И защиты не существует, – добавил Холден и обмяк. Будь здесь сила тяжести, лучше бы рухнул в кресло.

– Вот что и встряхнуло Медину, – сказала Наоми. – Прошедший рядом луч. Чтобы удержаться на месте, понадобилось задействовать маневровые.

– Холден, здесь Драпер, – ожил терминал.

– Холден здесь.

– Похоже, этот здоровенный ублюдок нас игнорирует, пока мы сидим тихо и не задействуем оружия.

– Добрый знак, – решил Холден. – Значит, не собираются перебить всех до единого. Просто показывают, что уничтожат любую угрозу.

– Показали яснее ясного, – признала Бобби. – Но имей в виду, есть второй корабль, поменьше. И тот направляется к Медине.

– Тактическая оценка?

– Судя по тому, как они разобрались с нашей обороной, – сказала Бобби, – поручусь, что они возьмут станцию штурмом, займут рубку и машинный, полностью перехватят управление. Если их штурмовая группа вооружена на манер того корабля, справятся быстро.

– Подтверждаю. Постараюсь свести потери к минимуму. Жди вызова. Холден, конец связи.

– Возьмут штурмом? – повторила Наоми, судя по голосу, не ожидая ответа.

– Высадят стрелковые команды по всем точкам доступа, захватят центры, сеть питания и жизнеобеспечения, – отозвался Холден, подвинувшись, чтобы дать ей место. И обернулся к Дафне Кол. – По-моему, пора вам вызывать всех подряд. Переводите все филиалы Союза в космосе и на планетах в режим строгой охраны, но велите держаться тихо. Не бряцать оружием. Сообщите, что мы не пытаемся дать отпор захватчикам. Это бы только погубило людей и, возможно, взбесило бы то чудовище в обличье корабля.

– Да, сэр, – согласилась Дафна Кол. – Вы принимаете командование?

– Нет, не принимаю. Но это надо сделать, и не откладывая. Так что исполняйте. Пожалуйста.

Лицо у нее немножко вытянулось. Так надеялась, что явился кто-то, облеченный властью. Знающий, что делать. Холден распознал и надежду, и разочарование.

– Мы что, вообще не будем драться? – спросила Кол.

Холден кивнул на экраны. На пыль, оставшуюся от «Тори Байрона» и орудийных башен. Кол отвела взгляд. И все же слово «нет» не шло у него с языка.

– Пока нет, – сказал Холден.

Наоми уже собрала у всех техников в рубке личное оружие и теперь складывала его в ранец. «Пока нет».

Второй корабль, на глаз Холдена, размером походил на истребитель. Он медленно приближался к Медине, снимая торпедные аппараты и ОТО одиночными, аккуратными выстрелами рельсовой пушки, а затем выбросил дюжину марсианских абордажных ботов.

Кол тем временем последовала совету Холдена, передав всем кораблям приказ не оказывать сопротивления. Дожить до боя как-нибудь в другой раз. Закончив последний разговор, она вроде бы поколебалась немножко, потом развернулась, плюнула на палубу и вывела что-то вроде интерфейса службы безопасности.

– Что вы делаете?

– Вычищаю систему безопасности, – ответила она. – Данные переписи, личную биометрию, планы палуб, отчеты. Остановить гадов мы не сумеем, но и облегчать им жизнь не обязаны.

– Фо бьен, – одобрила Наоми.

Холден задумался, сумеют ли силы захватчиков проследить, кто принял это решение. Надеялся, что не сумеют.

Каждый десантный бот нес группу в восемь стрелков в силовой броне необычного дизайна – похоже на скафандр Бобби, но с другой конструкцией суставов и яркоголубого цвета, так что казалось, их выловили из моря. Десантники действовали методично и профессионально. Туда, где им открыли, они вошли, не причинив ущерба. Наткнувшись на запертые двери, взламывали их с беспощадной эффективностью, взрывая герметизацию и оттаскивая пластины одним заученным движением. Безоружных гражданских обходили, сделав только предупредительный жест: не сопротивляться. Несколько раз наталкивались на героев, вздумавших дать отпор, и тогда убивали тех, кто представлял опасность, – и никого больше. Единственное утешение – откровенной бойни не случилось.

Наблюдая за происходящим из рубки, Холден поймал себя на том, что восхищается выучкой и дисциплиной лаконцев. Они недвусмысленно показали, что безраздельно владеют положением и на любую агрессию отвечают немедленно и смертоносно. Но гражданских не обижали. Никого не разгоняли. Ничего похожего на показуху, на задиристость. Даже за насилием не было злобы. Они вели себя как пастухи или дрессировщики. Холден с Наоми и остальными, работавшими в рубке, как могли удерживали население станции от паники или безрассудного сопротивления, но это, в сущности, мало значило. Ничто не могло успокоить людей лучше хладнокровия, продемонстрированного захватчиками.

Когда в открывшуюся дверь рубки вошел стрелок из абордажной команды, Холден велел всем поднять руки. Высокая темнокожая женщина с эмблемой, похожей на чуть измененные знаки различия марсианского полковника, цокая магнитными подошвами, приблизилась к нему.

– Я полковник Танака, – загремел ее усиленный электроникой голос. – Станция Медина под нашим контролем. Прошу показать, что вы поняли и повинуетесь.

Холден кивнул и выдал лучшую из своих фальшивых улыбок:

– Понимаю, и, пока вы не обижаете людей, мы не окажем силового сопротивления.

Это было обдуманной провокацией. Если бы Танака захотела поиграть мускулами и показать, какая она важная шишка, последовал бы ответ, что ее люди могут обижать все население сколько душе угодно, а он ни черта не в силах сделать.

Но она просто ответила:

– Понятно. Подготовьте жесткий док у машинного зала, чтобы принять наш корабль.

Когда управление доками показало, что причал готов, Танака, тронув сенсор у себя на запястье, произнесла:

– Капитан Син, причал готов. Станция наша.

* * *

– Я – капитан лаконского истребителя «Предштормовой» Сантьяго Син, – сказал молодой человек. – Прибыл принять вашу капитуляцию.

Щеголеватый, безупречный мундир. По покрою – марсианский, только исполнен в серо-голубых тонах, а Холдену привычен был черно-красный. Кол парила перед ним, и в ее глазах было смятение.

– Это война! – дрожащим голосом проговорила она. Холдену захотелось вмешаться, переключить внимание мужчины на себя, лишь бы прикрыть ее. Глупый порыв. – Совет, коалиция Земля – Марс, Ассоциация Миров… они не потерпят…

– Знаю, – кивнул молодой человек. – Это ничего. Но сейчас я, с вашего позволения, должен принять вашу капитуляцию.

Она вытянулась по стойке смирно, и все кончилось.

Минуло меньше четырех часов с первого перехода. Десантники в лаконской боевой броне патрулировали коридоры и командные посты. Флотские в щегольской форме, с отработанной точностью и расторопностью подключали свое оборудование к различным системам связи и жизнеобеспечения. Мединцы только глазами хлопали.

Так быстро все произошло. Не успели опомниться.

Холдена с Наоми прихватили заодно с сотнями представителей колоний, несколькими десятками представителей Союза перевозчиков и старшим персоналом станции Медина. Холден не располагал реальной властью. Он, строго говоря, не был больше ни капитаном корабля, ни членом Союза, но никто об этом не вспомнил. Всех их собрали в зале совета коалиции – амфитеатре на две тысячи мест со сценой и кафедрой, намеренно скопированными с земной Генассамблеи ООН.

Адмирал Трехо оказался крепко сбитым немолодым мужчиной. Он держался свободно, как человек, так долго командовавший войсками, что вполне освоился с этим делом. На кафедру его сопровождали двое десантников. Капитан Син и полковник Танака почтительно держались позади и чуть в стороне.

– Приветствую, – улыбнулся собравшимся адмирал. – Я – верховный адмирал Лаконской империи Антон Трехо, личный представитель верховного консула Уинстона Дуарте – нашего вождя. А теперь и вашего вождя.

Он выдержал паузу, словно ожидал аплодисментов. Помолчав немного, продолжил:

– Мы, как вам известно, приняли управление над станцией Медина. И да, мы намерены взять под контроль тринадцать сотен миров, к которым она ведет. Это не акт агрессии, а необходимость. Мы не испытываем к вам враждебности и не замышляем зла. Вы уже убедились, что переход власти будет настолько бескровным, насколько вы это позволите. Я собрал вас здесь с большой, большой просьбой связаться с вашими родными мирами. Мы обеспечим связь каждому, кто посоветует им мирно передать нам управление. В этом случае не возникнет нужды в каком-либо применении силы.

– Признаться, этот парень мне нравится, – шепнул Наоми Холден. – В смысле как конкистадор.

– Без «но» не обойдется, – ответила она. – Без «но» никогда не обходится.

– Империя держится на сотрудничестве, – продолжал Трехо. – Начало ему уже положено. Ваша Ассоциация Миров. Союз перевозчиков. Все это получит продолжение. Верховный консул Дуарте желает вклада и представительства от каждой системы, колонизированной человечеством, сейчас или в будущем. Союз перевозчиков – необходимый для этих усилий аппарат. Обе организации могут и обязаны продолжить свой важный труд. Единственная перемена – отныне процесс будет поддержан верховным консулом Дуарте. Лаконский флот станет защитником новой галактической цивилизации, желанными гражданами которой будем вы и я. Для этого требуется лишь сотрудничество с новым порядком и налоги в казну империи – не чрезмерные, к тому же они будут целиком вкладываться в создание новой инфраструктуры и помощь неоперившимся или бедствующим планетарным экономикам. Под предводительством верховного консула начинается золотой век человечества.

Трехо снова выдержал паузу. Улыбка соскользнула с его лица, как будто то, что он собирался сказать, причиняло ему боль и горе.

– Вот оно, – шепнула Наоми.

– Однако тем, кто намерен воспротивиться новой власти и попытается отрицать гуманность светлого будущего, я скажу следующее: вас будут безжалостно и незамедлительно искоренять. Военная мощь Лаконии имеет единственную цель: поддержка и оборона империи и ее граждан. Верных граждан империи ждут лишь мир и процветание и полная уверенность в своей безопасное- ти под нашим бдительным оком. Неверных ждет одно: смерть.

– Ах… – у Наоми это прозвучало скорее протяжным выдохом, нежели словом. – Ручаюсь, это самое милое тоталитарное правительство в истории.

– К тому времени как мы вычислим, в чем оно недостаточно милое, – отозвался Холден, – поздно будет что- то предпринимать.

– Будет поздно? – переспросила Наоми. – Или уже поздно?

Глава 13 Драммер

Глава совета безопасности Маккалилл выставил перед собой ладони, словно уговаривая стрелка сложить оружие.

– Нас захватили врасплох. И, думаю, все согласятся, что это провал разведслужбы.

– Ну, если все согласятся, тогда и беспокоиться не о чем, – вставила Драммер. Маккалилл чуть поежился. – Что за чертовщина там происходит?

Собрались немногие: Маккалилл, Сантос-Бака и нынешний представитель коалиции Земля – Марс Бенедито Лаффлин. И еще Воган мыкался на заднем плане, как похоронный распорядитель в кортеже. Кое-что шло по связи. Сообщения от всех подразделений Союза и дюжины организаций вне его. Разворошили муравейник размером в солнечную систему, и каждый ждал: от Драммер объяснений и указаний. Чтобы просмотреть все запросы, ушли бы целые дни, чтобы отреагировать – педели, и все равно у нее не хватило бы времени и сил. Драммер нужны были ответы.

Ответы и способ развернуть время вспять, отменить случившееся.

Лаффлина отличали тяжелые черты лица, а гладкая прическа придавала ему сходство с на редкость самодовольной жабой. Он откашлялся.

– Данных по Лаконии всегда не хватало. – Голос звучал неуверенно, и держался Лаффлин как хирург, объясняющий, как умудрился забыть в чужом животе губку. – Перебежчики с Марса еще до возникновения Союза начали крутить свою шарманку насчет «держитесь подальше». Заполонили врата со стороны реального пространства трескотней по всему электромагнитному спектру: радио, рентгеновский диапазон, видимый свет и прочее. О данных пассивной разведки не стоит и говорить. Несколько раз за врата посылали зонды, но их деактивировали или уничтожали. В первые годы Союз официально принял стратегию блокады. Флоты и Земли, и Марса в сражениях со Свободным флотом сильно пострадали, и власти сосредоточились на восстановлении Земли после катастрофы и минимизации коллапса инфраструктуры. Лакония не представляла активной угрозы, поэтому…

– Вы хотите сказать, что пропавшему флоту никто не придал значения.

Впрочем, Драммер уже знала ответ. Да, именно это он и хочет сказать.

Спящую собаку не будили, оставили в покое. Беда в том, что то же самое продолжалось и при ней. Драммер не меньше других была виновата в том, что упустила мяч.

Картины, принятые с Медины, выглядели сюрреалистическими. Из-за врат выплывали корабли, вовсе не похожие на провалившиеся туда десятилетия назад. Взрыв, разметавший «Тори Байрона», больше напоминал высокоэнергетический звездный феномен, нежели человеческое оружие. А уничтожение рельсовых пушек сопровождалось выбросом гамма-излучения из самих врат, и его мощность Камерон Тюр сравнил с мощностью вспышки на Солнце. Излучение уничтожило «Шарон Шавес» – грузовик, ожидавший допуска от диспетчерской Медины. Сознание Драммер отказывалось воспринимать такое. Слишком уж странно. Слишком внезапно.

– Атакующие вывели из строя релейную сеть. – Воган отвечал на какой-то вопрос, заданный Сантос-Бакой. – Новых сигналов из пространства колец не поступало, и мы ничего передать не можем. Медина полностью отрезана. – Драммер стиснула кулаки. Нельзя позволять себе так отвлекаться. Ее боль никого не касается. Под угрозой Союз, и это все на ней. Надо сосредоточиться. – У нас, однако, есть записи с грузовоза, ждавшего за вратами. Интерференция препятствует высокому разрешению, но можно с уверенностью различить абордаж станции. Надо исходить из того, что Медина захвачена.

– Есть ли способ пробиться с информацией сквозь врата? – спросила Драммер. – Радиограммы такой громкости, чтобы заглушить помехи по обе стороны? Или направленный луч? Как передать сообщения другим системам?

– Это возможно, – ответил Лаффлин тоном, подразумевавшим, что он в такую возможность не верит. Но передачи, несомненно, будут отслеживать. Наш шифр не ломается ни одной известной системой, но мы имеем дело не с известными. – Его ручной терминал звякнул. Просмотрев сообщение, Лаффлин поднял бровь. – Прошу прощения, минутку. Кто-то там напутал.

Она махнула рукой, и внутряк вышел, оставив их в своей компании. Едва дверь за ним закрылась, Драммер обернулась к Сантос-Баке и Маккалиллу.

– Ну, среди своих, какие предложения?

– Если найдем способ связаться с другими системами, можно скоординировать контратаку, – предложила Сантос-Бака. – Я сделала сводку ресурсов всех систем.

– Покажите мне, – попросила Драммер.

Сантос-Бака перекинула данные ей на дисплей.

Тринадцать сотен врат, каждое открывается в новую солнечную систему. Почти во всех – колонии, от еле живых деревушек до научных комплексов, балансирующих на грани самоокупаемости. Самыми крупными судами были космические города Союза, но невозможно вливать силы во врата сплошным потоком – под угрозой потери кораблей. А если посылать по одному, их тут же и скосят. Прижав палец к губам, Драммер едва не ссадила их о зубы. Способ есть. Должен быть.

Начинать надо с главного. То есть восстановить связь между силами Союза во всех системах. Надо как-нибудь протянуть тайную сеть передаточных станций. Может, отвлечь врага какой-нибудь уловкой, а тем временем тишком забросить реле если не во все системы, то хоть в стратегически…

– Мэм, – произнес у нее за спиной Лаффлин, – прошу вас, вам нельзя…

Ему ответил незнакомый голос:

– Угомонись на фиг, Бенедито. Делаю что хочу. Кой хрен мне запретит? Ты? – Старуха шла медленно, даже в легком тяготении Дома парода опираясь на трость. Поредевшие волосы ослепительной белизны стянуты в узелок на затылке. Обвисшая кожа сухая как бумага, но годы не погасили острого взгляда. – Камина. Рада тебя видеть. Я ухватила первый попавшийся челнок. Как твой брат?

Драммер отстранила напрашивавшиеся реакции: удивление при виде этой старухи, звездную вспышку благоговения, растерянность, когда ее при всех назвали по имени, сомнение, что Крисьен Авасарала – отставная гранд-дама политического мира внутряков – вообще слышала о ее брате, и, наконец, твердую уверенность, что любую ее реакцию старуха предвидела заранее. Не просто предвидела, запланировала. Все это – манипуляция, но исполненная так искусно и изящно, что откровенность не лишает ее эффективности.

– Он в порядке, – ответила Драммер. – Хорошо восстанавливается.

– Прекрасно, прекрасно. – Авасарала опустилась в кресло. – Поразительно, как они научились отращивать новые нейроны. Во времена моей молодости больше портили, чем исправляли. А пару лет назад мне переустановили чуть не всю периферическую нервную систему. Работает лучше старой, только ноги по ночам беспокоят.

– Мэм, – повторил Лаффлин, – прошу вас. У пас совещание.

– Потом закончите, – отрезала Авасарала. – Нам с президентом: Драммер надо потолковать.

– Не видела вас в своем графике, – холодновато заметила Драммер.

Авасарала снова повернулась к ней. Теплота куда-то пропала, остался острый и хищный ум.

– Я побывала в том положении, в каком ты сейчас, – заявила старуха. – Я одна из всего человечества в нем побывала. Желудок не принимает еду? Что-то в тебе непрестанно орет, даже когда держишься ты невозмутимо? Вина не дает покоя? Это дерьмо знакомо всякому, у кого ребенок попадал в больницу. Но вот когда вся история человечества держится на тебе, а у тебя всего один патрон? Это только для нас с тобой. Я прилетела, потому что нужна тебе здесь.

– Я ценю…

– Ты готова запороть все на хрен. – Голос Авасаралы был тверже камня. – Я могу это предотвратить. И мы можем побеседовать здесь, при этих беднягах с дерьмом на месте мозгов, или ты можешь закатить глазки и задобрить сумасшедшую каргу чашечкой чаю и разговором наедине. Вину вали на меня. Я не против. Я так стара и устала, что стыда уже не знаю.

Драммер переплела пальцы. Стиснутые челюсти пришлось разжимать сознательным усилием. Ей хотелось вышвырнуть Авасаралу из города в пластиковом пузыре, прицепив к ее клюке указание: «Прием по предварительной записи». Ей хотелось поймать взгляды Маккалилла и Сантос-Баки, устрашенных и восхищенных ее решимостью. Но все эти желания не имели отношения к Крисьен Авасарале. Они были вызваны происходящим на Медине.

– Воган, – сказала Драммер, – вы не подадите мадам Авасарале чайник? Сделаем перерыв на часок.

– Конечно, мадам президент, – отозвался Воган.

Остальные встали. Сантос-Бака, прежде чем выйти, улучила минуту, чтобы пожать Авасарале руку. Драммер чесала подбородок, который вовсе не чесался, и сдерживалась, пока в комнате не остались лишь они вдвоем. А потом заговорила, тщательно соразмеряя тон:

– Если вы будете так подрывать мой авторитет, я найду способ отрезать вам: связь со всей КЗМ. Я вас так изолирую, как ни в какой тюряге не изолируют. Остаток жизни проведете, уговаривая санитара принести вам кофе.

– Хреновый ход, – признала Авасарала, налив чаю себе, а потом и Драммер. – Виновата. Я со страху всегда перебираю.

Проковыляв через комнату, она поставила перед Драммер чашку. Выражение покорности – просчитанное, как все ее жесты. Искреннее или фальшивое, не важно. Драммер взяла чашку, подула и сделала глоток. Сейчас, если не поддерживать себя в форме, совсем развалишься. Авасарала одобрительно кивнула и вернулась на место.

– Мне тоже страшно, – призналась Драммер.

– Знаю. Картинки с Медины жутковатые. Тот корабль… ничего подобного не видала. И даже предположений о подобном не слышала. – Авасарала взяла свою чашку, пригубила и кивнула. – Хорош.

– Сами выращиваем. Настоящий чайный лист.

– Всем химикам системы не побить эволюцию в создании хорошего чая.

– Что я собиралась запороть?

– Попыталась бы отбить потерянное, – сказала Авасарала. – И не ты одна. Твои советники со всех сторон долдонили бы ту же фигню. Накопить силы, вернуть контроль над Мединой, найти способ координировать действия, перенести войну на Лаконскую территорию. Объединенными усилиями, не считаясь с ценой, вернуть ситуацию к прежнему статус-кво.

– Ловушка невозвратных потерь?

– Да.

– То есть вы не считаете… – Драммер пришлось замолчать. Слова буквально застряли в глотке. Она отпила еще, промывая горло горячим чаем. – Не считаете, что мы сумеем отбить медленную зону?

– Ни хрена не знаю. Но уверена, что первым шагом ее не вернуть. И понимаю, как хочется. Кажется, что, действуй ты умнее, быстрее, с большей силой, все еще можно исправить. Только так не бывает. И еще я знаю, как съедает людей горе. Горе может свести с ума. Меня свело.

Ей показалось, что-то не так с составом воздушной смеси. В словах Авасаралы она не услышала ничего нового, но сочувствие в голосе старухи было хуже крика. Огромный страх, обширный и жестокий, заливал внутренности. Драммер со стуком отставила кружку, и Авасарала кивнула ей.

– Я в те времена держала Дуарте в поле зрения, – продолжала старуха. – Марс не желал делиться сведениями. Тогда я решила – это потому, что их надул кто-то из своих, вот им и стыдно. Это, само собой, тоже было, но я после отставки выбрала его своим хобби.

– Хобби?

– Лоскутные одеяльца у меня получались дерьмовые. Надо же было чем-то заняться, – отмахнулась Авасарала. И, чуть помолчав, добавила: – Я нашла его тезисы.

Она протянула Драммер книжечку, отпечатанную на тонкой бумаге, в бледно-зеленой обложке. Под пальцами та показалась шершавой. Заглавие простым шрифтом, без завитушек. Уинстон Дуарте, «Логистика стратегии в межпланетных конфликтах».

– Писал еще студентом, – пояснила Авасарала. – Пытался протолкнуть в печать, но ничего не вышло. Впрочем, позицию в марсианском флоте книжка ему обеспечила, дала первый толчок в карьере.

– Так-так, – промычала Драммер, листая страницы.

– После истории со Свободным флотом лучшие разведки мира вплотную занялись его жизнью, знали по имени каждую кусавшую его блоху. Я прочла… ни хрена, штук пятьдесят аналитических докладов? Если не больше. Все они сводятся к этим ста тридцати страничкам.

– Как так?

– А так, что это – план захвата Марсом контроля над удаленными от Земли и Марса районами Солнечной системы без единого выстрела. И он бы сработал.

Драммер, нахмурившись, открыла книгу на первой попавшейся странице. «Контроль над ресурсами достигается тремя стратегиями: оккупацией, влиянием и экономической необходимостью. Из этих трех оккупация наименее стабильна». Схема на соседней странице перечисляла минеральные ресурсы и места их добычи в Поясе.

Авасарала пристально, проницательно наблюдала за Драммер. И когда заговорила, голос прозвучал мягко:

– В двадцать лет Дуарте высмотрел дорогу, не замеченную никем из предшественников. На Земле – никем. Он описал ее веха за вехой, и история потому только пошла так, как пошла, что никто на него не обратил внимания. А он десятилетиями делал хорошую, солидную военную карьеру, пока не углядел что-то – быть может, шанс – в данных первой волны зондов, запущенных за врата. Не меняя даже расписания визитов в парикмахерскую, он организовал крупнейшую кражу в военной истории. Прихватил единственный активный образец протомолекулы, кораблей в достатке для обороны врат и устроил заваруху, в которой столкнул лбами Марс и Землю.

– Все это мне известно, – напомнила Драммер.

– Известно, – согласилась Авасарала. – И что это означает, тоже известно. Ио тебе страшно, тебе больно, и не хочется смотреть в лицо фактам, потому что у тебя муж на станции Медина.

Драммер взялась за чашку, отпила чая, не почувствовав вкуса. В животе все стянулось. Горло перехватило. Авасарала ждала, не нарушая молчания. Саба на станции Медина. От этой мысли она пряталась и теперь будто коснулась открытой раны.

– Дуарте дело знает, – заговорила наконец Драммер. – Знает, что делает. И вернулся в удобное ему время на своих условиях.

– Да, – кивнула Авасарала.

– Вы хотите мне внушить, что он не ухватил кусок не по зубам.

– Я хочу внушить, что он вернулся потому, что уверен в победе, – поправила Авасарала. – А если уверен он, и тебе стоит принять мысль, что он может быть прав.

– Значит, нет смысла? – спросила Драммер. – С тем же успехом можно сворачиваться? Поставить шею под его сапог и надеяться, что не слишком придавит?

– Ничего подобного. Но ты уговариваешь себя его недооценить, потому что тебе хочется видеть в нем очередного Марко Инароса. А Дуарте не отдаст тебе победу ио глупости. Не распылит силы. Не ухватит слишком большого куска. Не станет составлять полдюжины планов, чтобы потом крутить бутылочку – какой выбрать? Он – шахматист. И если ты подчинишься инстинктам, будешь действовать, как подсказывают чувства, он нас всех разобьет.

– Отдать Медину. И медленную зону. И колонии.

– Признать их оккупированными территориями, – подсказала Авасарала. – Защищать то, что можешь. Систему Сол. Тянуться, куда сумеешь, при каждой возможности. На Медине остались верные Союзу люди. А разведданные по последним десятилетиям у Дуарте будут скудными, хотя бы поначалу. Зайди с той стороны, откуда ему не видно. Но не лезь напролом.

У Драммер в сердце что-то щелкнуло – тело отозвалась на понимание. Авасарала приводила аргументы за оборону Земли. Вот зачем она прилетела. Драммер, Союз, космические города и боевые корабли необходимы для защиты Земли и Марса. Все се доводы – в пользу обороны, а сводятся они к тому, что оборонять предстоит внутренние планеты. Вот за что предлагают умирать Драммер и ее людям: за Землю, Марс и за тех, кто во времена до Союза строил свою цивилизацию на спинах астеров. Это не просто стратегия. Это откровенный эгоизм. И при том с ней не поспоришь.

Медина теперь в тылу врага. И Драммер не сумеет ее вернуть. Но это не значит, что она бессильна.

– Итак, – заговорила она, – что у нас есть?

– Флот коалиции, – ответила Авасарала. – Флот Союза. И агенты на Медине, с кем удастся наладить связь.

– До Медины нам не дотянуться, – возразила Драммер. – Дуарте контролирует все каналы связи.

Авасарала, вздохнув, потупила взгляд.

– Ваши – да, – сказала она.

Драммер поняла, хоть и не сразу.

Авасарала пожала плечами.

– Все за всеми шпионят, Камина. Ты же не станешь сердиться на воду за то, что она мокрая?

– Вы можете связаться с Мединой?

– Этого я не говорю, – возразила Авасарала. – Но у меня полно знакомых.

Глава 14 Син

– Во внутреннем устройстве станции значительные перемены, – рассказывала Танака. – Ничего удивительного. Все рассчитывалось для корабля поколений, веками летящего на полном g. А теперь это дорожная станция с третью расчетной гравитации. Многое пришлось перепланировать, да и любой астерский корабль всегда готов меняться согласно требованиям момента. Ио все утраченное можно вернуть, дайте только время.

– Понятно, – обронил Син, обдумывая, как бы вернуть утраченные данные.

– Добавлю: мы при зачистке изъяли тысячу двести шестьдесят четыре единицы стрелкового оружия, в большинстве пистолеты, – продолжала Танака, прокручивая на мониторе список. – Участки, где присутствуют компоненты, при годные для изготовления бомб, строго охраняются, но для полной гарантии понадобятся некоторые перемещения и перемены в системе безопасности.

– Что-то еще? – спросил Син.

– У них остались кухонные ножи и электроинструмент. И все, что мы просмотрели.

Танака избавилась от силового скафандра и не без дерзости раскинула длинное худое тело в кресле в кабинете Сина. Полковник была почти двадцатью годами старше, и это прослеживалось в наклоне ее плеч и в улыбке. Она только разыгрывала почтительность.

Кабинет – его кабинет – был достаточно мал, это удобно. Стол, кресла, маленькая декоративная стойка личного бара. Рабочее место крупного администратора. Судя по надписям на дверях – их еще не отскребли, – Син захватил помещение расчетного отдела. Рубка, командные палубы, машинный, причалы располагались в той части станции, где постоянно отсутствовала сила тяжести, а Син в невесомости чувствовал себя неуютно. И, что еще важнее, он успел повидать, как скромно выглядит рабочее место настоящего командира: Дуарте, Трехо.

Син вернулся к вопросу, волновавшему его больше других:

– Двенадцать сотен оружия? При том что на всю станцию не больше сотни сотрудников безопасности?

– У астеров давняя традиция: не полагаться на защиту властей, – пожала плечами Танака. – Почти все оружие находилось в руках гражданских.

– Но здесь астеры – сами власть!

– Все равно они астеры, – ответила она так, словно ее долаконский опыт объяснял все происходящее. – Они противятся централизованной власти. Такое у них обыкновение.

Бросив последний взгляд на монитор, Танака пришлепнула его к предплечью, где экран свернулся в толстый браслет.

– У меня сегодня назначена встреча с их «централизованной властью» – вот и посмотрим, – заметил Син, удивляясь презрению в собственном голосе.

Танака коротко улыбнулась.

– Сколько вам было лет во время кампании на Ио?

Здесь угадывался подвох. Кампанию на Ио он помнил, как бо́льшая часть детей его поколения. В новостях – атака на Марс. Стискивающий внутренности страх, что одна из ракет с гибридами чужаков доберется до поверхности планеты. Ночные кошмары, продолжавшиеся и после окончания кризиса. Син был тогда ребенком, и воспоминания имели привкус мифа, пересказанного столько раз, что он уже мало походил на правду. Те страшные дни убедили его родителей: надо что-то делать, как-то защитить человечество от самого себя и новых открытий. Заронили семя, проросшее позже под небом Лаконии.

Но сейчас напоминание о возрасте походило на силовой прием. Ткнуть пальцем в его скудный опыт? Син постарался скрыть, как глубоко проник укол.

– Маловат, чтобы называть те события «кампанией», хотя, конечно, историю я учил.

– Я тогда только получила первый чин, – сообщила Танака. – Мы вели активные бои с астерами. Вы, может, думаете, что они недалеко ушли от дикарей с копьями…

– Не думаю.

– …и в этом что-то есть, – договорила она. – С такими тупыми упрямцами вы вряд ли где встречались. Но и крепкими они были, как ноготь, и на многое способны.

– По-моему, вы меня неправильно поняли, – сказал Син, тщетно пытаясь согнать краску со щек.

– Не сомневаюсь. – Танака встала. – Я говорила с группой технической оценки. Доложу, когда с ними закончу. А пока не выходите из кабинета, не включив своего монитора. Распоряжение службы безопасности.

– Конечно. – Син ощутил, как стыд сменяется злостью. Сотрудники безопасности, пока они занимали станцию, перешли под оперативное командование Танаки. В этой части, одной из немногих, Син должен был подчиняться ее власти. И вот, устроив ему выволочку и поставив под вопрос его владение ситуацией, она еще и отдает прямые приказы. Болезненное унижение.

– Благодарю, – бросила она и направилась к выходу.

– Полковник, – сказал ей в спину Син. И дождался, пока она обернется. – Я – временный губернатор станции согласно прямому приказу верховного консула Дуарте. В этом кабинете вам следует стоять по стойке смирно, пока я не предложу вам сесть, а меня следует приветствовать как старшего по званию. Это ясно?

Танака, склонив голову набок, наградила его очередной загадочной полуулыбкой. Сину пришло в голову, что Алиана Танака доросла до полковника в сильнейшем по выучке боевом подразделении человечества, а он в этом кабинете с ней наедине. Его потянуло опустить взгляд на ее ступни, проверить, не перенесла ли она центр тяжести на носки, не сменила ли позицию. Но Син смотрел ей в глаза, хотя желудок стянулся в тугой узел. Если от него ждали доброты и смирения, болтовни о семье и служебных мелочах, он в этом не мастер.

– Сэр! – Танака, вытянувшись по стойке смирно, четко отсалютовала. – Есть, сэр.

– Вы свободны.

Опустившись на стул, Син уставился в монитор, словно Танака уже растворилась в воздухе. Очень скоро открылась и снова закрылась дверь.

Только тогда он обмяк на стуле и утер пот со лба.

– Назовите хоть одну причину не посылать вас на хрен, – говорил глава мединской службы воды, воздуха и энергоснабжения. – ВВЭ…

– Теперь ВВЭ работает на нас, – все так же ровно ответил Син.

– Черта с два.

«Это шок, – убеждал себя Син. – Удивление, растерянность, огорчение, что вселенная ведет себя не по правилам. И каждый на станции Медина – а может быть, и во всех колониях системы Сол – попытается сопротивляться». Он ничем не мог тут помочь, кроме как высказать правду как можно яснее и проще и надеяться, что до них дойдет.

– Именно так, – продолжал Син, – и если вы не прикажете своим сотрудникам вернуться к работе, я заменю их техниками с «Предштормового», после чего велю арестовать всех членов вашей организации до единого.

– Не сумеете. – Шеф ВВЭ еще храбрился, по потирал лысую макушку и смотрел уже не так уверенно.

– Сумею, – сказал Син. – Либо все ваши сотрудники со следующей смены приступают к работе, либо я подписываю приказы об аресте.

– Вы не…

– Вы свободны, – бросил Син и дал знак десантнику из своей охраны, чтобы тот выпроводил шефа ВВЭ за дверь.

Приведение Медины в порядок оказалось грязным делом. Ему-то представлялось, что губернатора станции избавят от разговоров с рядовыми гражданами и работниками. Что его пост будет вызывать у каждого немалый трепет, а общаться с прирученной администрацией будут подчиненные. На деле властью оказался адмирал Трехо, а он, Син, подчиненным. Син принял этот факт с достоинством. Через несколько месяцев положение изменится к лучшему – к тому времени появятся новые оборонительные укрепления, и «Буря» перейдет к следующей стадии миссии.

Сведения, которыми его снабдили перед операцией, – все они были выловлены в просочившемся за Лаконские врата радиошуме – оказались точными, но далеко не полными. Син все время чувствовал, что на полшага отстает от самого себя. Речь шла даже не об основных структурах – те, диктуемые биологическими и энергетическими потребностями корабля и станции, в общем и целом просчитывались. Дело было в складе культуры и ожиданий. В нелепых, утомительно непредсказуемых человеческих характерах, самым парадоксальным образом влиявших на движение продукта и информации. Из-за чего ему вот-вот придется бросить за решетку целую службу мединской инфраструктуры.

– Кто следующий? – обратился Син к помощнику, младшему лейтенанту Касику, выхваченному из административной службы «Предштормового».

Касик прокрутил список на своем мониторе.

– Следующая у вас Кэрри Фиск.

– Президент Ассоциации Миров, – усмехнулся Син. – Давайте ее сюда.

Кэрри Фиск вошла в кабинет. Морщины между бровями и беспокойные руки говорили Сину о попытке спрятать страх под гневом. Маленькая худощавая женщина со строгим лицом и красивыми черными волосами, уложенными в высокую прическу. Одевалась она дорого. Значит, из какой-то колонии побогаче. Син знал ее по перехваченным сводкам новостей. В реальности она выглядела более худой и менее приятной.

Указав на кресло напротив своего стола, Син проговорил:

– Садитесь, пожалуйста, мадам президент.

Она села – гнев растворился в его любезности.

– Благодарю вас.

– Мадам президент, у меня есть новости. – Син перебросил ей документ со своего монитора. – Хорошие или плохие, зависит от того, насколько серьезно вы подходите к своей работе и насколько хотите взяться за настоящее дело. Прочитать можете позже, чтобы не упустить подробностей.

Она уже вытащила из кармана свой терминал, но при этих словах опустила его обратно.

– Я очень серьезно подхожу к своей работе.

– Превосходно, потому что до сих пор, на мой взгляд, за вашим титулом не было реальной власти, разве что вы председательствовали на здешних собраниях Ассоциации Миров. То есть органа, обсуждавшего межпланетные законы, не имея ни малейшей возможности их ввести. Земля и Марс формально не присоединились к вашей коалиции, а Союз перевозчиков мог диктовать вам условия. Во всяком случае, так мне объясняли. Доступ к новостям у меня до сих пор был ограничен.

Син изобразил самокритичную улыбку и решил, что удалась она примерно на три четверти.

– Мы только начинаем. – Фиск снова нахмурилась. – По крайней мере, заставили их обсуждать проблемы, а не тянуться сразу к оружию.

– Согласен, – сказал Син. – И, что еще важнее, с вами согласен верховный консул Дуарте. Документ, который я вам сейчас переслал, уполномочивает Ассоциацию Миров создавать законы, обязательные для членов системы, включающей ныне все человеческие колонии. Вам, как президенту этого органа, обеспечат всемерную юридическую поддержку.

– А кто гарантирует нам эту новую власть? – спросила Фиск, скривившись, будто он предлагал ей отведать какую-то мерзость. Ответ на свой вопрос она знала, но хотела услышать его, чтобы выдвинуть контраргументы. Син не собирался втягиваться в спор.

– Верховный консул Дуарте, представляющий теперь высшую исполнительную власть для Ассоциации Миров и всех входящих в нее правительств. Все эдикты, изданные этим органом и не ветированные исполнительной властью, будут иметь силу закона, подкрепленного военной мощью Лаконии.

– Не уверена, что…

– Мадам президент. – Син наклонился к ней и дождался полного внимания, после чего продолжил: – Я советую вам отнестись к этому очень серьезно. Верховному консулу нужен функционирующий законотворческий и бюрократический аппарат, и он полагает, что лучше использовать уже существующий, разумеется, с некоторыми модификациями. Я настоятельно советую не давать ему оснований для решения снести его подчистую и создать на его месте нечто совершенно новое. Мы понимаем друг друга?

Фиск кивнула. Руки, сложенные на коленях, снова задергались.

– Отлично. – Син встал и протянул ей ладонь. Фиск, поднявшись, приняла ее. – Я предвижу сотрудничество с вами в качестве представителя верховного консула. Дел у нас много, но я уверен, труд будет увлекательным и плодотворным.

– А дальше что? – спросила Фиск.

– Я бы рекомендовал для начала ознакомиться с переданным вам документом. В нем содержатся временные правила законотворчества Ассоциации – пока не будет проголосован постоянный протокол.

– Хорошо, – согласилась Фиск.

– Я понимаю, как вы заняты, – сказал Син, мягко направляя ее мимо охраны и дальше, к выходу. – Но буду ждать следующей встречи.

Когда она вышла, он протяжно вздохнул и прислонился к стене.

– Еще одного, лейтенант, а потом прервемся на завтрак.

– Да, сэр, – отозвался Касик. – Следующий – Онни Лэнгстивер, глава безопасности станции.

Син слабо улыбнулся, подумав, как приняла бы такой титул Танака.

– Бывший глава безопасности, – поправил он, возвращаясь за стол. – Дайте мне минутку. Пусть подождет.

– Да, сэр, – кивнул Касик. – Вам пока что-нибудь подать? Воды, кофе?

– Вода здесь как остывшая моча, а кофе – как моча, процеженная через потный носок, – поморщился Син. – Восстановительная система устарела на десятилетия, да и содержится дурно.

– Да, сэр, – сказал Касик. – Я мог бы принести вам воды с «Предштормового».

– Или, – Син повернулся к помощнику, – можно здесь все как следует наладить. Пора бы и начинать.

– Да, сэр, – согласился Касик.

Не будь Син так вымотан и раздражен, на том бы и успокоился. Но постоянный отпор от своих же людей и мединских туземцев расчесал ему волдыри до крови, и он не сумел сдержаться.

– Если я останусь на этом посту, – заявил он, – а есть основания полагать, что так и будет, мне придется перевезти на эту станцию семью. Я не допущу, чтобы моя дочь пила плохо очищенную воду, дышала загрязненным воздухом и училась в плохой школе.

Касик извлек откуда-то бутыль с водой и теперь заливал ее в кофемашину.

– Да, сэр, – на автомате отозвался он.

– Лейтенант, взгляните на меня.

– Сэр? – Касик обернулся.

– Мы здесь заняты важным делом. Важным не только для Лаконии – для всего человечества. Эти люди в нас нуждаются. Нуждаются уже затем, чтобы понять, насколько они в нас нуждаются. Когда у вас будут дети, вы поймете, что это значит. А до тех пор в любое время будете являть образец лаконской морали и дисциплины. Если не понимаете, насколько это важно, будете держаться так, будто понимаете, или я вас лично отправлю выскребать водоочистительную систему, пока лаборатория не покажет полную пригодность для питья. Все ясно?

Если в глазахподчиненного и мелькнуло негодование, оно было естественной реакцией на выговор.

– Яснее ясного, губернатор Син.

– Отлично. Тогда пришлите мне бывшего шефа безопасности.

Онни Лэнгстивер оказался долговязым астером, мединская форма висела на нем мешком, а губы кривила прилипшая презрительная ухмылка. Он еще от дверей оглядел десантников охраны, затем послал самому Сину такой хитрый взгляд, что тот чуть не выставил этого человека обратно за дверь.

– Явился, – сообщил Онни. – Вызывали, боссманг?

– Мы обсудим перемены в вашем положении на станции, – сказал Син.

– Обсудим? Бист бьен. Давайте обсудим. – Онни пожал плечами и прошел к гостевому креслу.

– Не садитесь. – Что-то в голосе Сина одернуло Онни, и тот нахмурился, словно впервые заметив губернатора. – Вы здесь не задержитесь.

Онни еще раз пожал плечами – вернее, приподнял обе ладони жестом, вовсе не затронувшим плеч. Отдел психологии астерской культуры об этом предупреждал. Большая часть жестикуляции астеров касалась только ладоней, потому что они проводили много времени в скафандрах, под которыми язык тела не читался. Эта особенность говорила и об их убежденности, что они – угнетаемые жертвы в любых взаимодействиях с не-астерами. Что ж, если этот Онни с порога назначил себя жертвой, Син охотно пойдет ему навстречу.

– Вы больше не глава безопасности станции Медины, – сообщил он.

– А кто новый босс? – осведомился Онни. Без возмущения, всего лишь с любопытством.

– Вас это не касается, – улыбнулся в ответ Син, – поскольку вы больше не служите в безопасности. Собственно, вы освобождены от любых служебных обязанностей на этой станции. Последнее, что вы обязаны сделать, – это сдать все досье на персонал, не вошедшие в официальную базу данных. Отказ подчиниться приведет к аресту и суду военного трибунала флота Лаконии.

– Как же, как же, хефелито. Только, знаете ли, почти ничего не осталось. Подчистили, – ответил Онни.

– Все, что осталось, сдадите.

– Теперь ваша власть.

– Можете идти.

По лицу Онни скользнула улыбка, мягкая, обворожительная. Син уже видел такие – на игровых площадках академии. И в глазах парня их научной группы, работавшей на Лаконии, когда туда прибыли корабли Дуарте, и в глазах футболистов, когда их прежнюю тренершу сменил мужчина. Да, в ней выражалось почтение, но еще и унюханный шанс. Шанс поладить с новой властью.

– Еще одно, боссманг.

Син ждал этих слов.

– Нет, больше ничего.

– Нет-нет-нет. Погодите. Это вы должны выслушать.

– Хорошо, – кивнул Син, – выкладывайте.

– Оружие, которое применил ваш большой корабль. Магнитное?

– «Буря»? Да, и что?

– Ну так вот. – Онни прервался, чтобы поскрести в сальной шевелюре и подмигнуть. – Когда вы попали в станцию-ступицу? Где стояли рельсовые?

– Да, – ответил Син. – У нас большой опыт работы с подобными артефактами, и мы сочли риск минимальным.

– Да и ладно. Так вот, когда ваш луч подбил ступицу, этот пинче шарик полыхнул желтым на целых пятнадцать секунд. Все-все, что в него ударяет, что сбрасывает в него хоть какую-то энергию, вызывает эти желтые вспышки. Но никогда еще эта чертовщина не светилась целиком, да и пятнадцать секунд – долгий срок.

– Мне трудно ухватить вашу мысль, – заметил Син.

– Так вот, эти пятнадцать секунд все тринадцать сотен колец выбрасывали в свои системы гамма-излучение. Такой мощности, что сварились команды четырех кораблей, ждавших на подходе к вратам. Врубились аварийные системы, автопилоты остановили корабли, так что к нам четыре корабля без команды не вылетели, однако…

Онни простер ладони, словно преподнося подарок. Син, моргнув, откинулся назад. Что-то сдвинулось у него в животе. Такого чувства он после высадки на Медину не испытывал ни разу. Удивление. А может быть, и надежда. Пространство колец, насколько в нем разобралась научная группа, представляло собой самый активный энергетический объект в обозримой части вселенной. Энергия, уходившая только на предотвращение коллапса самого пространства, поражала даже людей, невозмутимо создававших корабли класса «Магнетар». Описанный Лэнгстивером эффект в этой системе не превосходил ошибки округления, зато его применение открывало значительные возможности.

– Откуда вам это известно?

Астер развел ладони.

– Я здесь живу. Знаю то, что не всякому известно.

– Это верно? – Теперь Син обращался не к Онни, а к Касику.

– Я немедленно займусь отчетом, – отозвался Касик и уже в дверях забормотал себе в запястье.

– Ну вот, – продолжал Онни, посмеиваясь. Держась так, будто теперь уже перед ним впору заискивать. Если не поставить его на место, так и будет. – Союз перевозчиков очень зол, вы ведь сварили им команды четырех грузовозов.

Син задумчиво оглядел собеседника. Он нуждался в связях среди местных. В коренных жителях Медины, верных новой власти, поддерживающих главенство Лаконии. Но перспектива первым заполучить в союзники этого лизоблюда была ниже его достоинства.

– Свободны, – бросил ему Син.

Надо было вызывать Трехо с «Бури», докладывать. У Онни вытянулась физиономия. Улыбку стерло сперва удивление, а следом негодование, озлобленность. Обида на глазах у Сина переходила в ненависть. Не часто ему доводилось так скоро и так определенно убедиться в своей правоте. Такие низкие типы никогда не войдут в администрацию Сипа, а то, что Опии умудрился пробиться к власти на Медине, о многом говорило.

– Боссманг, вы должны меня выслушать… – начал Онни.

– Я сказал: свободны! – рявкнул на него Син и бросил взгляд десантнице из охраны. Та немедля ухватила Онни за плечо и, используя силовые приводы скафандра, чуть не оторвала от земли.

– Ух! Проклятье! – взвизгнул Онни, пока она волочила его за дверь.

– Приготовьте карт, – велел оставшемуся десантнику Син. – Мне надо в рубку, просмотреть данные по этой гамма-вспышке.

– Есть, сэр. – Десантник вышел.

Син должен был сперва проверить рассказ Онни, а затем составить полный доклад для адмирала Трехо. Если этот человек не соврал, они получат возможность выбрасывать смертоносные гамма-лучи в любые врата по своему выбору. Можно ли вообразить более мощное средство контроля сети? Это на месяцы сократит предписанные сроки установления контроля над мирами- колониями.

В первый раз за день у Сина стало легко на душе. Возможно, он сейчас завоевал для Лаконии империю – и притом не сделав ни выстрела в гневе.

Глава 15 Бобби

В частях орбитального десанта Бобби, как и всех марсианских спецназовцев, тренировали к одному: вторжению на Землю. И хотя старая аксиома «Хочешь мира – готовься к войне» никогда не выглядела безусловной, военные Марса ее сомнению не подвергали. Полтора века после декларации независимости Марс полагался на эту доктрину. Он никогда не равнялся с Землей ни по населенности, ни по промышленной базе. Лишь одно не позволяло землянам отвоевать свою блудную колонию – ее готовность дать сдачи, и жестко. Пока марсиане имели возможность высадиться на земных улицах, Земля не рвалась затеять бой у них в тоннелях.

Бобби и ее сослуживцев последовательно, откровенно готовили к этому дню. Они принимали препараты и тренировались при полной g, пока Земля не стала для них всего лишь неудобной, а не сокрушительной. Они отрабатывали сброс с орбиты в десантных ботах и «стручках» для одиночек. Репетировали восстановление порядка в городах и ликвидацию инсургентов. Учились восполнять недостаток численности агрессией и устрашением, чтобы не позволить побежденным возмутиться против завоевателей. Бобби потратила буквально годы, готовя себя к маршу по улицам Земли с приказом повиноваться под угрозой смерти.

В сравнении с этим захват станции Медина выглядел цивилизованно. Бобби гадала, надолго ли.

Четверо лаконских десантников в силовой броне стояли на посту в конторе доков, приклеившись к палубе магнитными подошвами и пристально наблюдая за очередью на прием к капитану порта. Вид у них был бдительный, но не воинственный. Как будто они знали: одно их присутствие в должной мере устрашит население и вынудит всех держаться в рамках. Заметив встроенные в нарукавники метатели и гранатометы на плечах, Бобби решила, что они правы. Беседы с начальником порта дожидались, плавая перед окошком, три десятка человек. Судя по виду лаконцев, те справились бы и с тремя сотнями.

Бобби сама была такой – когда-то.

– Мне нравится ваш скафандр, – обратилась она к ближайшему лаконцу.

– Простите? – Он не взглянул на нее, продолжал обыскивать глазами помещение.

– Ваш скафандр. Я в свое время нашивала «Голиаф».

Теперь она добилась его внимания. Лаконец оглядел ее с головы до пят. Он так походил на ее давних однополчан, что Бобби словно заглянула в прошлое. И задумалась, так ли он невежествен, как была в те времена она. Возможно. Черт, может, и больше того.

– Марсианский спецназ? – спросил он не без уважения.

– Было дело, – признала она. – Вы, ребята, с тех пор кое-что подправили.

– Нам в академии говорили про оперативников спецназа, – сказал лаконец. – Крутой вы были народ. Разбивали сердца и отнимали жизни.

– С годами то и другое удается все хуже. – Бобби попыталась изобразить улыбку. Лаконец улыбнулся в ответ. Бобби приятно было убедиться, что она до сих пор сумела бы приманить парня вдвое моложе себя, стоило захотеть. Она легко могла представить этого парнишку на станции марсианской трубы. Черт, да у него, наверное, и родные на Марсе остались.

– Бьюсь об заклад, ты и сейчас ничего, – все еще улыбаясь, заметил он. – В деле бывала?

Теперь она улыбнулась в ответ, и тогда парнишка сообразил, что сказал. Его щеки тронул румянец.

– Случалось, – ответила ему Бобби. – Была на Ганимеде в заварушке, которая привела к кампании на Ио. И на Ио тоже.

– Не трындишь?

– Надо думать, никто не позволит старой десантнице померить эти ваши костюмчики? – Бобби на один зубчик растянула улыбку. «Нет, я не использую секс как оружие, – убеждала она себя. – Просто мне бы очень хотелось добраться до вашего снаряжения».

Лаконец хотел было ответить, но взгляд его вдруг стал отчужденным. Бобби узнала этот взгляд. Кто-то обратился к нему по групповому каналу.

– Проходите, гражданка, – уже без улыбки приказал ей парень.

– Спасибо за беседу, – кивнула Бобби и подтянулась в конец очереди.

Ждать пришлось долго и в неприятной жаре. У окружающих нашивки были с дюжины разных кораблей, а выражение лица одинаковое – как у побитой собаки. Как будто они сами заслужили подобное обращение. Бобби старалась не походить на них.

Кабинет начальника порта был тесный, с резким освещением. Бобби назвала себя и свой корабль и больше ни слова сказать не успела.

Начальник порта отрезал:

– «Росинант» как военное судно конфискуется командованием Лаконского флота.

На лице этого малорослого темнокожего человека в лаконском мундире скука мешалась с раздражением – как у всех прирожденных бюрократов. Настенный экран высвечивал статус всех находящихся в медленной зоне кораблей: красное слово «ИЗОЛИРОВАН» повторялось снова и снова, как мантра какая-то. На прилавке перед чиновником высвечивалось его имя: главный старшина Нарва.

– Хорошо, – не стала спорить Бобби. Она два часа прождала в очереди к его окну, и, конечно, не для того, чтобы услышать уже известное. Теснящиеся за ее спиной тела дополнительно нагревали помещение, добавляли духоты. – Это я поняла. Но есть вопросы.

– Полагаю, я уже сообщил все, что вам следует знать, – ответил Нарва.

– Послушайте, главстаршина, – возразила Бобби, – мне бы только разобраться с парой вопросов, и я от вас отцеплюсь.

Нарва чуть заметно пожал плечами. Будь здесь хоть какая-то гравитация вращения, он бы облокотился на прилавок. Парень походил на одного торговца лапшой из Иннис-Шеллоу. Бобби задумалась, не родственник ли.

– Корабль принадлежит мне, – продолжала Бобби. – Это окончательная конфискация? По вашему распоряжению? Выплатят ли мне компенсацию за потерю корабля? Позволят ли мне и членам команды подняться на борт, чтобы забрать личные вещи?

– Пара вопросов? – передразнил ее Нарва.

– Это все, – подтвердила Бобби. – Пока что.

Нарва вывел что-то на панель прилавка, перебросил ей. В кармане у Бобби зажужжал ручной терминал.

– Это бланк запроса на возврат имущества или компенсацию за корабль. Мы не воры. Флот обеспечит вам одно из двух.

– А наши вещи? – не отставала Бобби. – Пока провернутся медлительные колеса флотского правосудия?

– Этот бланк, – сказал Нарва, и терминал снова загудел, – запрос конвоя для прохода на корабль за личными вещами. Его обычно удовлетворяют в сорок восемь часов, долго ждать не придется.

– Ну спасибо… – начала Бобби, но Нарва уже перевел взгляд на очередь и гаркнул: – Следующий!

* * *

– От Холдена или Наоми вестей не было? – спросил Алекс.

– Пока пет. – Амос большим пальцем постукивал по терминалу. – Правда, система сейчас здорово перегружена. Может, до наших очередь не дошла.

– Они держат строгую изоляцию, – объяснила Бобби. – Не будет на Медине связи, не отслеживаемой их системами.

– Похоже, это может затянуть сроки доставки, – хмыкнул Амос.

– Стандартный протокол оккупации больше занят безопасностью, а не удобствами, – сказала Бобби. – Мониторинг сообщений, изоляция «воздушным зазором», цензура по ключевым словам, регулирование трафика – чего там только нет.

Для Бобби многое переменилось, ускользнуло из-под контроля. Она не могла вернуть свой корабль. Не могла собрать своих людей. Ей пришлось выпрашивать разрешение и конвой, чтобы забрать собственную одежду. И, конечно, их сообщения застревали в системе Медины. Они отыскали себе бар на внутренней поверхности барабана. Длинную эстакаду от переходника по оси вращения забили карты и пешеходы – одни направлялись в порт, другие – вроде них – возвращались. Все были одинаково угрюмы.

– Я пробыла капитаном с неделю, – заметила Бобби, встряхивая кружкой с риском расплескать пиво. – В смысле смотря откуда считать – с предложения Холдена или с оформления документов. Документы пришли позже, так что официально, пожалуй, за Хьюстоном «Росинант» уже числится не меньше, чем за мной.

– Ты пьяна. – Алекс мягко придержал ее руку с кружкой.

Он сидел рядом за длинным столом из фальшивого дерева. Амос с Клариссой устроились напротив. У Амоса была кружка в руке и дюжина пустых на столе, но на нем это не отражалось. Кларисса выводила спирали кетчупа на тарелке остывшей, размякшей картошки фри.

– Малость пьяна, – признала Бобби. – Только вошла во вкус капитанства на своем корабле, как эти лаконские гады его отобрали.

Слово «лаконские» она подчеркнула, ткнув кружкой в сторону расхаживавшего по бару десантника. Пиво выплеснулось на стол и в тарелку Клариссе. Та будто не заметила, или ей было все равно. Все же Бобби вытащила салфетку и промокнула что могла – не испытывая особого раскаяния.

– Вот потому-то лучше бы тебе полегче с пивком, матрос. – Алекс попросту отобрал у нее кружку. – Пора бы нам миновать стадию горя и перейти к стадии «Напинать задницы» и «Вернуть себе корабль».

– Есть план? – спросил, не скрывая сомнения, Амос.

– Пока нет, но им и надо заняться, – отрезал Алекс.

– Братец, пара сотен десантников, один истребитель в доке и еще то летучее насилие над законами природы, – напомнил Амос, прервавшись, чтобы хлебнуть пива и причмокнуть губами. – Чертовски хорош должен быть план. Я только за.

– Ну ты засранец, – огрызнулся Алекс, привстав с места. – Я хоть не тону в жалости к самому себе.

– Вот это… – Амос показал на десантника за дверью, на дроны безопасников, зависшие по всему барабану, на множество людей в лаконской форме. – Я такое уже видал. Нас закатали под асфальт. Теперь нам только и остается, что искать трещинку, в какую прорасти.

– Трещинку? – Алекс шумно рухнул на место. – Сколько лет тебя знаю, а и половину твоей херни понимать не научился.

– Никто ничего не предпринимает, – предупредила Бобби. – Без моего приказа – ничего. Получим этот пропуск на «Роси» за вещами, может, тогда и начнем обдумывать ходы. Пусть я осталась без корабля, но, чтоб мне провалиться, команду не отдам.

– Недурно бы утянуть с корабля винтовку-другую, – согласился Амос.

– А еще лучше бы как-нибудь высадить Бетси, – повернулся к Бобби Алекс. – Если получится.

– А до тех пор выжидаем, – решила Бобби и принялась нажимать на столешницу в попытке заказать свежее пиво. – Мне бы только понять, чего добивается этот ублюдок Дуарте.

– Пока они не убивают, – заметил Амос. – В смысле это только начало. Хватит времени для дерьма комьями.

– И все же почему именно сейчас? – Бобби махнула рукой в сторону бара, Медины и всего освоенного человеком пространства. – Только мы начали разгребать дерьмо. Земля с Марсом сотрудничают. Колонии разбираются со своими проблемами на переговорах. Даже Союз перевозчиков оказался неплохой идеей. С чего вдруг переворачивать стол? Почему было не подставить свой стул и не вступить в игру?

– Потому что некоторым нужно все.

Голос прозвучал так тихо, что Бобби не сразу поняла: это сказала Кларисса. Она еще выводила кетчупные узоры по своей тарелке и ни на кого не смотрела.

– Это как, Персик? – спросил Амос.

– Некоторым, – Кларисса заговорила громче и подняла на них глаза, – нужно обязательно заполучить все.

– Эй, я встречался с этим Дуарте, – вставил Алекс. – Не припомню, чтобы он…

– Это из личного опыта, – оборвала его Бобби. – О чем ты подумала, Клари?

– Когда я была маленькой, отец, помнится, решил купить контрольный пакет крупнейшего производителя риса на Ганимеде. Рис – необходимый продукт, но не денежный. Все, что вырастили, всегда удастся продать, но цены не высокие, потому что выращивать его проще простого. А годовой доход отцовских компаний к тому времени достиг триллиона долларов. Помню, советник объяснял отцу, что его выгода от владения рисовым куполом на Ганимеде составит одну стотысячную процента к целому.

– Не пойму… – начал Алекс, но Кларисса будто не услышала, и он не стал договаривать.

– Но рисоводы были крупнейшими производителями продовольствия. Владели самыми большими куполами и фермами. Солидной долей недвижимости. С контрольным пакетом их компании отец получал возможность диктовать политику ганимедского Агрикультурного Союза. А значит, учитывая ганимедскую пищевую промышленность, с его мнением: пришлось бы считаться и местному правительству.

– А что ему это дало? – спросила Бобби.

– Ничего. – Кларисса деликатно взмахнула рукой. – Кроме обладания. Он завладел важной частью Ганимеда, чем-то, чем раньше не распоряжался. А есть люди, которым просто нужно все. Увидят что-то, что им еще не принадлежит, и у них сразу зуд в пальцах.

Оттолкнув холодную картошку, Кларисса улыбнулась всем сразу.

– Мой отец мог быть добрым, щедрым, любящим как никто. Ровно до того момента, когда ему чего-то захочется, а вы не согласитесь отдать. Не знаю почему, но мне подумалось, Дуарте тоже такой. А такие люди беспощадно карают ослушников, заливаясь при том слезами и жалобно вопрошая, зачем вы их до такого довели.

– Знавал я таких, – согласился Амос.

– Стало быть, он не успокоится, пока не получит всего, – заключила Бобби. – А технические средства для этого у него, похоже, есть. Броня, истребитель, этот убийца планет, зависший за стенкой. Никому не кажется, что все это как с одной фабрики?

– Да, дерьмо протомолекулы, – подтвердил Амос. – Кое-что похоже на те заросли на Эросе.

– И по времени соответствует, – сказала Бобби.

Я говорил с этим Дуарте, когда мы выясняли, куда девались корабли, – вспомнил Алекс. – Примерно тогда Медина забрасывала за врата зонд за зондом – искала пригодные планеты.

Бобби наконец удалось вывести на стол экран заказов, но вместо пива она взяла себе стакан содовой. В голове вертелось что-то важное, и ей не хотелось утопить мозги в выпивке.

– Так, – заговорила она, выпуская слова прямо из подсознания в надежде, что оно знает что-то, о чем сама Бобби пока не догадалась. – Зонд нашел что-то в системе Лаконии – что-то, изготавливающее корабли, броню и бог весть что еще.

– Вроде как большой трехмерный принтер с пометкой «вставьте сюда протомолекулу» на боку? – фыркнул Амос.

– А что, – возразил Алекс, – нашли же мы энергогенератор в целую планету, да еще с лунами, способными отключать расщепление атома?

Амос на минуту задумался.

– Угу, и то верно.

– Люди Марко к тому времени сколотили на Медине пятую колонну, – продолжала Бобби. – Дуарте, должно быть, с ними уже работал. Обещал жирный кусок за немедленную передачу данных с зондов. Вызывают они его и говорят, мол, эй, мы нашли потрясающую штуку.

– Он скидывает им пачку марсианских кораблей, – подсказал Алекс.

– И Марко принимается долбать Солнечную систему, а Дуарте тем временем уводит остатки флота и команду марсиан-единомышленников на Лаконию, – закончил Алекс.

Бобби получила свою содовую.

– Значит, Марко был всего лишь орудием, – сказала она.

– А то мы не знали, – вклинился Амос.

– Свободный флот послужил отвлекающим маневром, дал Дуарте время обосноваться на Лаконии. А мы тут тридцать с лишним лет сидели, похлопывая сами себя по плечу и налаживая поставки продовольствия, пока он готовился выбить из пас дерьмо, – вздохнула Бобби. – Алекс, может, тебе стоит записать свои соображения по встрече с ним. Что он был за человек?

– Я у него просидел всего несколько минут. А на Медине могут найтись люди, которые с ним служили, – ответил Алекс. – Узнать бы, где зависают марсианские ветераны, можно поискать, не знал ли его кто.

– Да, хорошая…

Бобби осеклась, заметив, как напрягся Амос. Рука рослого механика потянулась к правому боку, на котором после лаконской зачистки уже не было пистолета.

– Амос? – позвала она.

– Беда на подходе, – ответил он, чуть заметно мотнув головой.

Его кивок указал на группу астеров. Авэпэшников старой школы, судя по татуировкам. Они проходили соседней секцией барабана. На плечах – слишком просторные и толстые для ровного мединского климата куртки, в руках большие сумки. Они шли, не поднимая голов, быстрым шагом, очевидно, к намеченной цели. Одного Бобби узнала. Онни Лэнгстивер, мудаковатый шеф безопасников.

– Что у нас там? – спросила Бобби.

– Офисы? Банковская секция, администрация, – припомнил Алекс.

– Все заняли лаконцы, – добавила Кларисса.

– Начинается. – Амос поднялся. Астеры вдалеке доставали что-то из-под курток и из сумок. Со всплеском адреналина на Бобби снизошло спокойствие: сигнал опасности мгновенно вызвал отработанную реакцию. Она почувствовала себя дома.

Бобби обвела глазами маленький бар в поисках подходящего укрытия. В пределах десяти шагов кругом не видно было ничего, способного остановить пулю, поэтому, ухватив Алекса одной рукой и Клариссу – другой, она увлекла их за собой на пол. Амос все стоял столбом, наблюдая за разыгрывающейся драмой.

– Ложись, дур… – Остаток выкрика Клариссы утонул в ружейной пальбе.

Глава 16 Син

На выходе из офисного комплекса Сии допустил ошибку: поднял глаза. Полоса сверкающего света полного спектра, протянувшаяся посреди жилого барабана Медины, его ослепила – совсем чуть-чуть. Оставила мерцающую черту в поле зрения и наполнила глаза слезами. Как будто он посмотрел на Солнце, будь оно не шаром в световых минутах от него, а дугой в небе над самой головой.

– Подождем немного, – приказал он эскорту десантников, силясь восстановить зрение.

– Есть, – отозвался десантник и добавил: – Мы па мике Оскара, тройной молот в двух минутах от карта. Команду прикрытия до рубки – на колеса.

Син не сразу сообразил, что это переговорный жаргон, относящийся к его охране. Он питал исключительное уважение к подчиненным ему десантникам, не сомневался в их эффективности, но очень уж они любили шифроваться условными именами. Чуть выждав, он согнал с глаз большую часть слез, да и желто-зеленый блик поперек поля зрения потускнел.

– Ладно, я готов.

– Есть, – ответил десантник, указав на парковку в полусотне метров от них: там, выстроившись в ряд, ждали три электрокарта.

Лейтенант Касик спешил от машин ему навстречу, размахивая развернутым в полную величину монитором. Через несколько секунд он, тяжело отдуваясь, остановился рядом.

– Получил первичный рапорт обороны. – Он передал монитор Сипу.

– Отлично. – Син прокрутил простыню невразумительных числовых данных. – Надеюсь, резюме имеется.

– Да, сэр, и в рубке ждут техники, готовые ответить на любые вопросы. Но уже первые находки весьма волнующие.

– Расскажите.

– Мы видим, – начал Касик, – что система колец преобразовала всю полученную от полевых излучателей «Бури» энергию в гамма-лучи и выпустила ее за кольца.

– Это уже известно, – нахмурился Син.

– Но… высвободившаяся энергия на порядки превысила энергию, поглощенную центральной сферой. Система колец ее усилила. По экспоненте. Если этот фактор действует постоянно, мы можем очень быстро создать модель соотношения на входе-выходе, имеющую предсказательную силу.

Именно то, на что надеялся Син! Кольца чужаков можно превратить в средство обороны, и тогда реконструкция оборонительных батарей вовсе отменяется. «Буря» сможет выдвинуться в систему Сол на месяцы раньше, чем требовал первоначальный план. Захлебнется любая атака, даже согласованная, от всех колец сразу. Одного крейсера класса «Магнетар» хватит для охраны тринадцати сотен врат, и ни один выстрел не пройдет мимо цели. Битва за контроль над всеми освоенными человечеством мирами галактики уже окончена.

Дальше остается лишь управление новой империей. Син попытался представить, как доволен будет верховный консул, какие его ждут награды, – воображение отказывало. Но кое-что его все же тревожило.

– А почему, Касик, мы узнаем об этом от местных? Чтобы подобное осталось незамеченным…

– Уверен, мы бы тоже обнаружили, сэр. Просто мы не просматривали записей. В рубке ждут подробные данные, – сообщил Касик. – И я запросил у техников дополнительную аналитику.

Мечта о покровительстве верховного консула встала на неловкую паузу, понял Син. Ответить он не успел: краем глаза заметил движение. Кто-то направлялся к нему решительным шагом курьера со срочным донесением. Только это был не курьер, а Лэнгстивер. Тот самый, кто доставил ему известие о новом блестящем открытии. За ним следовала небольшая группа астеров. Син подумал, что Лэнгстивер идет требовать платы за информацию.

– Я не хочу… – начал Син, и тут десантница толчком в грудь отбросила его назад. Касик коротко кивнул и заплевал себе все лицо слюной цвета ягодного сока.

Десантница жестко уронила Сина на землю, упала сверху, прикрывая его собой. Ее колени больно давили па позвоночник. Син услышал ее крик – женщина отдавала своим какие-то приказы. А потом он перестал что-либо воспринимать, кроме оглушительного треска рвущейся бумаги – открыло огонь скорострельное оружие. Навалившаяся сверху охранница загораживала поле зрения, но в просвете между ее бедром и голенью ему осталось треугольное окошко с видом на бойню.

Лэнгстивер с полудюжиной астеров танцующим шагом отступали от четверки лаконских десантников, резавших их на куски потоками высокоскоростных пластиковых пуль. Казалось, стрельбе не будет конца, словно пули удерживали убийц на ногах. В действительности все закончилось в несколько секунд. Син пережил короткое затмение, словно заснул на миг, хотя заснуть, конечно, не мог, а потом десантница вздернула его на ноги и толкнула обратно к кабинетам администрации. Остальные ее стрелки пятились в ту же сторону, держа оружие на изготовку.

Лейтенант Касик так и остался стоять рядом с картами, не изменив позы за время перестрелки. Губы словно измазаны начинкой малинового пирога, и сам: подергивается, будто в эпилептическом припадке. Только теперь до Сина дошло.

– Касика застрелили, – сказал он. Не начинка пирога – клочья губ, разорванных пулей. И красные брызги на лице и мундире были не слюной, а кровью его помощника.

– Медиков уже вызвали, – отозвалась десантница, решив, что он обращается к ней.

– Да нет… – Она не понимала. – Его застрелили.

Женщина затолкала его за дверь административного комплекса и захлопнула ее за собой. Еще до того, как дверь закрылась, потрясенное молчание, последовавшее за перестрелкой, сменилось воплями сотни голосов.

Касик умер на операционном столе через три часа после атаки. Согласно докладу, пуля, войдя в затылок, раздробила затылочные доли черепа и задела продолговатый мозг. Затем она продвинулась в заднюю часть горла и практически отсекла ему язык, после чего разбила пять зубов и вышла через рот.

Син полдюжины раз перечитал врачебный отчет. И каждый раз как впервые.

Никто из десантников при перестрелке не пострадал, а несколько гражданских получили легкие ранения осколками пуль, да еще девятилетний мальчик сломал руку, сбегая по ступенькам короткой лестницы. Все семеро астерских радикалов, покушавшихся на губернатора, были убиты. Разведка копалась в их связях, проверяя, не оставило ли восстание готовых разрастаться корней.

Восстание.

Слово казалось Сину неподходящим. В лучшем случае Лэнгстивер с сообщниками могли надеяться на его смерть. Это никак не помогло бы астерам вернуть контроль над станцией. Трехо попросту прислал бы на его место другого офицера – пока не назначат с Лаконии нового губернатора. Какая близорукость. Какая расточительность. Семь человек выбросили свои жизни на ветер ради символа.

«Эти люди издавна противились централизованной власти», – сказала полковник Танака. Он тогда не понял. Теперь понимал. Они не умели мыслить рационально. Не понимали дисциплины. Собственные жизни они ценили меньше, чем надежду на его смерть.

Что его больше всего поразило – и оскорбило, не меньше убитого на его глазах Касика, во что до сих пор не верилось, – это чудовищная неблагодарность. Надменная уверенность, что борьба с Дуарте, наметившим для человечества путь в будущее, стоит убийства невинных. И это после того, как Трехо был с ними так великодушен!

Син стукнул по лежавшему на столе монитору, вызвав офицера связи. Тот отозвался кратким: «Да, сэр?»

– Немедленно жду у себя в кабинете полковника Танаку с докладом.

– Есть, есть, сэр.

Син отключил связь, не дослушав. Оглядел кабинет, не столько ожидая увидеть что-то новое, сколько оценивая свое состояние. Руки больше не дрожали. Взгляд спокойно переходил от двери на рабочий стол, оттуда на папоротник в горшке у стены. Не метался туда-сюда помимо воли. Он пережил шок. Небольшой. И недолгий. Это нормально. Естественно. Следовало ожидать. Физиологические отклонения естественны для животного в стрессовой ситуации. Ему нечего стыдиться.

И все же, когда в кабинете с обычной улыбочкой на губах появилась Танака, ему пришлось обуздывать гнев. «Так тебе еще смешно?» Вслух он этого не сказал.

– Сэр, – потянувшись, доложила она, – вы хотели меня видеть?

– Меня сегодня чуть не убили, – отозвался Сип. – Меня тревожит ваше молчание на этот счет.

В лице Танаки что-то мелькнуло. Не жалость ли? С ней не разберешь. Голос остался сухим, как у всякого, ожидающего начальственного разноса:

– Приношу извинения. После того как вы оказались в безопасности, я переключилась на ответные меры и расследование. Нужно было доложить немедленно.

– Ну да, – кивнул Син. – Сейчас вы готовы докладывать?

Видно было, как Танака собирается с мыслями, затем она кивнула на стоящее напротив стола кресло, молчаливо испрашивая разрешения. Он позволил, махнув рукой. Она села, оперлась локтями о колени.

– Основные факты выглядят просто. Покушение задумано и организовано Лэнгстивером. Он до нас возглавлял службу безопасности и набрал сообщников из числа местных.

– Почему мы не держали их под наблюдением? – спросил Син.

– Держали. Но Лэнгстивер, как выяснилось, не пользовался станционной сетью. Мои люди еще копают, но похоже на то, что он осуществлял руководство и планирование по закрытой сети, привязанной к силовой проводке. Физически изолированной от главной системы, как «Предштормовой» изолирован от Медины. Воздушный зазор. Насколько нам известно, эта сеть установлена криминальными элементами. У Лэнгстивера и с ними имелись связи.

Син на сантиметр откинулся на стуле.

– Криминал? Вы подразумеваете коррупцию?

– Обычное дело по эту сторону врат, – заметила Танака. – И это осложняет расследование больше, чем мне бы хотелось. Добавьте к этому вычищенные хранилища данных, к которым он имел доступ, и внедрение фальшивок в те, что достались нам. А допросить Лэнгстивера и его дружков теперь только Господу под силу.

– Но вы же нашли сеть, которой он пользовался.

– Одну, – уточнила Танака. – Могли быть и другие.

Проблема отчасти в том, что Медина не относилась к военным учреждениям. На ней конкурировали – а возможно, и продолжат конкурировать – различные уровни культуры и инфраструктуры. Контроль над официальными каналами – тривиальная задача, но даже официальные лица пользовались различными недокументированными системами. И местным не придется изобретать способы обойти наше слежение. Они существовали еще до нашего появления.

Танака подняла ладони – пожала плечами. Перед глазами Сина на миг встал Касик, и с этим видением навалился всепоглощающий ужас. Представилось, что Нат с Чудовищем получают его фото с залитым кровью подбородком. Но не картина собственной смерти привела его в ярость. А бесцеремонность Танаки по отношению к ним.

– Ну, тогда придется заняться этим напрямую, – заявил Син. – Обязательный комендантский час, блуждающие пункты досмотра – для начала. И домашний арест для сотрудников службы безопасности, пока их не допросят и не оценят на пригодность к службе. И список лиц, могущих представлять угрозу, для профилактического наблюдения. И… хм. Да, все это координировать через «Предштормовой». Раз мы не уверены в местной системе, будем пользоваться своей. Главное – сохранить в чистоте систему «Предштормового».

– Я уже установила криптостойкое шифрование. – Танака кивнула, но вряд ли этот кивок выражал согласие. Ее вздох продрал как наждаком по коже. – Но со строгими мерами стоит быть осторожнее, сэр. Тем более так сразу. Нас могут неправильно понять.

– Неправильно понять… – повторил Син, наполнив каждый слог сомнением и противоречием.

– Астерская культура и идентичность строятся на бодании с любой властью. Так это выглядит на практике. Мы ожидали чего-то подобного и…

– Ожидали? – вскинулся Син. – Так мы это предвидели?

Взгляд Танаки стал пустым, губы натянулись.

– Да, сэр. Предвидели. Потому-то я окружила вас постоянной вооруженной охраной. И, со всем уважением замечу, поэтому вы живы.

– Жаль, что Касику не досталось охраны.

– Да, сэр, – отозвалась Танака. Из ее голоса исчезла всякая ленца. Он звучал напряженно, показывая, что она, во всяком случае, принимает Сина всерьез. – Сожалею о потере. Но это не отменяет моего мнения. Привнесение на Медину и в другие системы нашей целеустремленности и дисциплины не поможет приучить их к нашим порядкам и обычаям.

– Удивляюсь, слыша от вас такое.

– Наша дисциплина – это наша дисциплина, сэр. Одни и те же действия в разных условиях воспринимаются по-разному. Меры, рутинные у нас дома, здесь сочтут драконовскими. Чуть более жесткие покажутся дичайшим перебором. Полагаю, верховный консул согласится, что более убедительной демонстрацией власти была бы сдержанная реакция.

Син встал. Не собирался, но его подняла на ноги потребность в движении, желание занять все пространство своего кабинета. Танака не шевельнулась. Смотрела, как стрелок, поймавший в прицел мишень, – сосредоточенно, но без эмоций. Син прошел к приставному столику, налил себе выпить – сам, раз уж остался без адъютанта.

– Интересный взгляд, и я отношусь к нему с уважением, – сказал он. – Однако не разделяю. Мои указания вы получили. – Алкоголь обжег язык резким, на удивление горьким вкусом. Желудок попытался взбунтоваться. Все же Син проглотил в надежде согреть горло приятным теплом. Касик справлялся с этим делом лучше.

– Губернатор, – не вставая, заговорила Танака. Впервые на его памяти она назвала Сина официальным титулом. – Я настоятельно советую вам подумать еще раз. По крайней мере выспаться, прежде чем вводить эти меры.

Син обернулся к ней. Увидел себя ее глазами. Молодой человек, впервые во взрослой жизни покинувший Лаконию. Впервые оказавшийся под вражеским огнем. Впервые увидевший насильственную смерть. Должно быть, он выглядел потрясенным, слабым. Как ни мерзко это признавать, Син и в самом деле был потрясен и ослабел. И чувствовал себя голым под ее непроницаемым, оценивающим взглядом. Она вообразила, будто он поддался эмоциям. Позволил страху решать за себя.

И если он сейчас отступится, то докажет, что она права.

Син протяжно вздохнул сквозь зубы. Челюсти захолодели. Прав он или не прав, сейчас дело не в этом. Он будет тверд.

– Ваш заместитель – майор Оверстрит?

– Да, сэр.

– Прошу, уходя, прислать его ко мне. Вы освобождаетесь от командования.

Это мелькнуло в блеске ее глаз, в движении вздернутого подбородка. Презрение, которого он ожидал. Уступить ей означало бы взращивать его и дальше. Танака никогда его не уважала. Считала, что на посту губернатора была бы лучше него. И не важно, прав он или нет.

Она молча вытянулась по стойке смирно и вышла, чеканя шаг. Син почти ожидал, что она хлопнет дверью, но нет, закрыла тихо. Одним глотком прикончив не доставлявшую удовольствия выпивку, он вернулся к столу.

Алкоголь подействовал как положено – на полградуса прикрутил излишне обострившийся ум. Позволил расслабиться – самую капельку. Без второй порции он обойдется.

Прижав ладонь к столешнице, Син ощутил быстро растаявший холодок. Глубоко вдохнул, медленно выдохнул. И еще раз. Более или менее вернув себе хладнокровие, открыл личный журнал и записал свое решение с обоснованием. «Очевидная слабость главы безопасности подрывает уверенность в подчиненных. Опыт Танаки достоин восхищения, однако ее назначение на Медину оказалось неудачным. Рекомендую без взысканий перевести ее на более подходящий пост».

Оставалось надеяться, что начальство его поддержит. Если нет, его скоро об этом уведомят. А пока следовало вернуться к работе. Син уже чувствовал себя лучше. Сосредоточился. Почти овладел собой. День выдался неудачный. Пожалуй, хуже у него не бывало, но все же он остался жив и у власти. Просто неудачный день.

Он открыл новые сообщения, пометил их к немедленной отправке. На миг потянуло написать первое письмо домой, Нат. Побыть с ней, хоть немного. Даже неосязаемое, одностороннее присутствие лучше, чем ничего. Но это подождет, пока он исполнит свои обязанности. Долг в первую очередь. И вместо дома он отправил сообщение на «Бурю».

– Адмирал Трехо, – говорил он в камеру системы, – я прилагаю предварительные данные, предоставленные бывшим главой безопасности Медины Лэнгстивером и подтвержденные моими сотрудниками…

Под «своими сотрудниками» он подразумевал убитого. Первую жертву делу империи.

– Э… Да, подтвержденные моими сотрудниками и относящиеся к неожиданным побочным эффектам наших действий при овладении станцией Медина. Если командование согласится с моей оценкой, что это открывает существенные возможности в обеспечении обороны, и распорядится направить для постоянного присутствия в пространстве колец корабль, снабженный полевым излучателем СМП, я полагаю, это позволит значительно сократить сроки дальнейшей оккупации. Переход «Бури» на более агрессивный режим значительно сократит период подготовки обороны в системе Сол. Мы имеем возможность в считаные недели добиться полного контроля над Землей и Марсом.

Глава 17 Холден

– Не шевелитесь, – распорядился лаконец. – Смотрите на красную точку.

Холден, моргнув, повиновался. Пакет с пайками колотил его по бедру, словно добивался внимания, но Холден сохранил неподвижность. Точка на ручном терминале словно отозвалась на его взгляд, вспыхнула, наполнив глаза желтизной. Ручной терминал охранника звякнул, и тот переключился на Наоми. Другую ладонь он держал на рукояти оружия.

– Не шевелитесь. Смотрите на красную точку. Вы можете проходить, сэр.

– Мы с ней вместе.

– Вы можете пройти сюда, сэр, – сказал охранник, кивнув на коридор. Тон его не имел ничего общего с просьбой.

Холден отошел на несколько шагов и остановился, держась на таком расстоянии, чтобы сразу вернуться в случае чего. Не то чтобы он знал, что будет потом делать.

Ручной терминал снова звякнул, и охранник кивнул, пропуская Наоми, подождал, пока оба они удалились за плавный изгиб коридора командной палубы, и только тогда повернулся к очереди ожидающих проверки. Немолодой мужчина с короткой бородкой улыбнулся проверяющему заискивающей собачьей улыбкой.

– Не шевелитесь, – сказал ему охранник. – Смотрите на красную точку.

А потом Холден с Наоми скрылись за поворотом, оставив пункт проверки позади. Живот отпустило; уйдя с прямой линии огня, Холден самую чуточку расслабился.

– Ну и дрянь же, – сказал он.

Уведомление о мерах безопасности изменило Медину, как упавшая в воду капля краски. Плавающий комендантский час не позволял никому находиться в общественных пространствах в свободное от вахты время, а три раза за каждый цикл каждый должен был по часу проводить дома. Запрет собираться группами больше трех человек. Арест за ношение оружия. Арест для всякого, в ком служба безопасности увидит угрозу. С каждым новым указом природа станции чуть менялась, и зыбкая надежда, что, может, это рассосется, может, все наладится, отступала все дальше.

Холден понимал, что архитектура станции осталась прежней. Стены сходились под теми же углами, не изменились дуги огибавших барабан коридоров. И запахи такие же, как везде. Только при взгляде на лица все вокруг казалось меньше, теснее, больше походило на тюрьму при виде лиц и пунктов досмотра.

У дверей их съемной квартирки Наомипальцами отстучала код, поскольку ручные терминалы все еще не работали. Дверь отошла. Когда створка задвинулась, Наоми привалилась к ней спиной, будто была на грани обморока. Холден, подсев к встроенному столику, молча распаковывал пайки. Над тай и красный карри – и то и другое с тофу и таким количеством специй, что от одного запаха слезились глаза. В другой день он бы счел это роскошью.

Наоми сходила в ванную умыть лицо над маленькой раковиной и вернулась, не стерев капелек с волос и ресниц. Рухнула на стул напротив и зачерпнула еды вилкой.

– Мысли есть? – спросила она.

– По поводу?..

Она вилкой же описала кружок, обозначив их комнату, станцию, вселенную. А потом, размазав кубик тофу, отправила его в рот.

– Пока нет, – ответил Холден. – Должен сказать, мне не нравится попытка тех поганцев убить этого Сина.

– А если взялись, уже делали бы как следует, – добавила Наоми, и под ложечкой у Холдена шевельнулась тревога. Отслеживает ли служба безопасности их каюту? За какую неосторожную шутку им грозит кутузка? Наоми прочитала его мысли по лицу.

– Извини, – сказала она, обращаясь не только к нему, но и к микрофону, которого могло и не быть. – Неудачно пошутила.

– Однако, думаю, теперь о работе консультанта на Луне можно не мечтать.

– Похоже на то. И о Титане.

– Ужасно жаль. Мне бы хотелось на Титан.

– Если бы улетели неделькой раньше, – заметила Наоми. – А теперь поздно.

– Да.

Пад тай оказался сочным и острым, по вкусу можно было поверить, что в нем настоящие лаймы и арахис. Почти как настоящие. Холден отложил вилку.

– Не знаю, что делать.

– Ешь, – посоветовала Наоми. – А когда управишься, пойдем со мной в душ.

– Серьезно? – удивился он. Она вздернула бровь и улыбнулась.

Дальше они ели молча. Холден подумал, не поставить ли какой-нибудь музыкальный фон, даже потянулся к терминалу, но вспомнил, что не работает. Потом Наоми отправила тарелки и вилки в утилизатор и за руку увела его в ванную. Медленно стала раздеваться, и он, вопреки напряжению и страху, среагировал на ее тело. А может быть, как раз из-за них. Желание и тревога, смешавшись, давали не только отчаяние, но и какую-то бесшабашность. Пока Холден раздевался, Наоми подобрала пристойную температуру воды, а потом они обнимались под теплым водопадом, наполнявшим изгибы их тел. Наоми прижалась лбом к его макушке, губы оказались у самого уха.

– Теперь можно поговорить, – шепнула она. – Минут на пятнадцать нормы расхода хватит.

– О, – огорчился он. – А я думал, дело в моей мужской притягательности.

Она мягко прихватила его за чувствительное место.

– Не без того. – Улыбка в ее голосе была самым лучшим, что случилось за эти дни. – Нам нужен настоящий план. Неизвестно, что будет с нашими деньгами. Эта комната у нас только до конца недели, и я даже не знаю, позволят нам потом остаться или тут же вышвырнут. И вообще ничего не знаю. В том-то и дело.

– Надо возвращаться на «Роси», – сказал он.

– Возможно, – согласилась Наоми. – Только не привлечет ли это лишнего внимания к ребятам? Будет ли добрым делом снова посадить в седло Джеймса Холдена? Разве что ты готов ввязаться в эту драку?

– Думаешь, драка будет?

Она шевельнулась, скользнула мокрым животом по его коже, отвлекла.

– Что сказала бы Авасарала?

Холден обнял ее пониже талии, ласково притянул к себе, нежно поцеловал.

– Губернатор из Сина хреновый, – тихо предположил он. – Такое жесткое шоу выдает страх.

– Вот-вот. А кто за ним стоит? Там были одни мерзавцы и дилетанты. А здесь предвидится настоящее подполье, и устроят его профессионалы. Если мы с тобой очень- очень постараемся, может, и сумеем в этом не запачкаться. А попытайся мы связаться с командой, безопасники сочтут, что мы сколачиваем прежнюю банду.

– Значит, наших в эти дела не втягиваем. С головой погружаемся в новую жизнь – беженцев из района военных действий?

– Или, пошло все на фиг, сколачиваем старую банду и погибаем как диссиденты.

– Право, жаль, что в списке вариантов больше нет Титана.

– Ис плачь над вчерашним днем, мой милый.

Холден примостил голову ей на плечо. Откашлялся сигнал предупреждения: норма расхода воды почти исчерпана. Впрочем, это еще первое предупреждение. Время у них оставалось.

– Отчего мне чудится, что меня все это больше придавило, чем тебя? – спросил он и щекой ощутил ее улыбку.

– Ты в этих делах новичок, – объяснила Наоми. – А я астер. Безопасники тебя нагибают, потому что их власть? Посты, проверки личности? Сознание, что можешь попасть в утилизатор за что угодно или вовсе без причин? Я в этом выросла. И Амос тоже, на свой лад. Никогда не испытывала желания к этому вернуться, но знаю, что так бывает. Память детства, са-са кве?

– Вот дерьмо!

Наоми погладила его но спине и оттолкнула. Холден ощутил спиной холодок стены. Наоми поцеловала его с грубой силой, и он поймал себя на том, что отвечает со страстью, какой не помнил годами. Когда они прервались глотнуть воздуха, взгляд у Наоми оказался жестким. Едва ли не яростным.

– Если мы возьмемся, – заговорила она, – дело будет мерзкое. Мы отстаем по вооружению и по планированию, и способа победить я не вижу.

– Я тоже не вижу, – согласился Холден. – И не вижу, как можно не ввязаться.

– Собираем прежнюю банду?

– Угу. А ведь еще чуть-чуть, и успели бы смыться.

– Да уж, – сказала Наоми.

Предупреждение прозвучало второй раз, чуть более настойчиво. Холден ощутил в груди какое-то большое чувство, только не разобрал какое. Горе, гнев или еще что. Он выключил воду. Поток помех прервался. От холодка испаряющейся влаги руки и ноги покрылись мурашками. Наоми смотрела мягким, темным, немигающим взглядом.

– Идем в постель, – сказал он.

– Да, – ответила она.

* * *

Дверная панель управления в темноте светилась янтарным огоньком. Зеленый показывал бы, что она не заперта. Красный – заперта. Желтый означал внешний контроль. Дверь им не подчинялась. Собственно, она больше не была их дверью. Принадлежала службе безопасности. Наоми еще спала, дышала глубоко и ровно, поэтому Холден сидел в темноте не шевелясь, чтобы ее не разбудить, и смотрел на янтарный огонек.

Был мертвый комендантский час, повторявшийся перед каждой сменой. В данный момент все коридоры Медины были пусты. И изогнутые поля и парки барабана. И лифты отключены. Свободно передвигаться вправе только лаконские безопасники, остальные загнаны по местам. Они в том числе. Если мерить в рабочих часах, это дорого обходилось. Все равно что на «Роси» лишиться одного работника на восемнадцать часов в день. Для Медины коэффициент потерь увеличивался на три нуля в конце суммы. Кто-то в лаконском командовании счел, что дело стоит таких жертв. Одно это кое о чем говорило.

Наоми забормотала, подвинула подушку и снова утонула в ней, не приходя в сознание. Но скоро она проснется. Они так долго спали в одной койке, что Холден узнавал приметы, не замечая их. Просто ощущал, как она всплывает к поверхности. И надеялся, что не всплывет, пока дверь не будет снова принадлежать им. Может, тогда она не почувствует себя пленницей, как чувствовал сейчас он.

За много лет «Роси» успел поработать тюрьмой. Хьюстон был последним пленником, но до того, с момента, когда «Тахи» превратилась в «Росинанта», они успели перевезти полдюжины. Первой, раз уж он вспомнил, стала Кларисса Мао. Все его заключенные проводили месяцы в каюте теснее этой, и у каждого была перед глазами не подчинявшаяся им дверь. Холден всегда с холодной отстраненностью понимал, что им от этого может быть неуютно, по все же то была не настоящая тюрьма – а он и в тюрьмах побывал.

Хотя разница имелась. В тюрьмах есть правила. Есть надежда. Ты остаешься в камере, пока не придут для беседы адвокат или представитель профсоюза. И потом будет суд. Если дело обернется плохо – за ним будет тюрьма. Одно вытекало из другого, и все называли это правосудием, хоть и сознавали, что даже в лучших случаях это преувеличение. По сейчас он в каюте. В жилом пространстве. Его превращение в тюремную камеру ощущалось как надлом, какого не было в настоящей тюрьме. Тюрьма где-то кончается. Вот ты в ней, но, выйдя за дверь или пост охраны, ты оказываешься вне ее. А сейчас вся Медина обернулась тюрьмой и останется ею еще двенадцать минут. От этого Холдена мучили клаустрофобия и депрессия, с которыми он так и не сумел справиться. Как будто вся станция стала теснее гроба.

Наоми снова шевельнулась, натянула подушку на голову. Вздохнула. Глаз не открывала, но снова была с ним. Не спала, хотя признаваться в том пока не хотела.

– Эй, – позвал Холден так тихо, что она могла бы притвориться, будто не слышит.

– Эй, – отозвалась она.

Прошла еще минута, и Наоми сбросила с головы подушку, зевнула и по-кошачьи потянулась. Накрыла его руку ладонью, переплела пальцы.

– Все хандришь?

– Да, есть немножко.

– Помогает?

– Ничуть.

– Именно. Тогда за дело?

Холден кивнул на янтарный огонек.

– Еще нельзя.

Она опустила глаза. Сигнал внешнего контроля мигнул в ее глазах огоньком: пламени.

– А, ну да. Чистим зубы, писаем и за дело?

– Это пойдет, – согласился Холден и вытолкнул себя из постели. Действуя по ее плану, он уже чистил зубы, когда дверь переключилась на красный сигнал: заперта, но под его контролем. К облегчению примешалась злость на это облегчение.

Суета в коридорах жилой палубы была не сильнее обычной. Пройденный ими накануне проверочный пункт исчез, переместился на какой-то другой перекресток. «Надзор должен быть непредсказуем и заметен», – подумал Холден. Так или иначе, с тех пор как система безопасности перешла под контроль лаконцев, все эти охранники и посты были просто декорацией. Демонстрацией силы, способом запугать и построить местных. Транспорт не работал: ни лифты, ни карты. Хочешь куда-то попасть – иди пешком.

Искусственное солнце в барабане грело как обычно. Поля и парки, улицы и строения на закругленных поверхностях тоже остались прежними. Легко удавалось забыть, что станция оккупирована, – пока не имеешь дела с людьми.

Лоточник, торговавший лапшой под соусом, вручил им лишний пакетик арахиса и по конфете с коричным сахаром – за счет заведения. Пожилая женщина, с которой они разминулись по дороге на корму, к машиному залу и докам, улыбнулась им, а потом, приостановившись, погладила Наоми по плечу, и на глазах у нее выступили слезы. Компания молодежи посторонилась, пропуская, и уважительно кивнула. Не в том дело, решил Холден, что в нем узнают знаменитость. Все граждане Медины обходились друг с другом так, словно каждый был сделан из сахарной ваты. Опасаясь смять неосторожным дыханием. Так же было на Луне, когда на Землю обрушились камни. Глубинный человеческий инстинкт – в трудные времена сбиваться вместе. Беречь друг друга. Если видеть светлую сторону, он и делал человека человеком. Но в Холдене затаилось темное подозрение, что в этом было и что-то от сделки. «Смотри, мироздание, видишь, какой я добрый, милый и ласковый. Не позволь, чтобы меня растоптали».

Даже если здесь действовали всего лишь страх и горе, Холден не стал бы возражать. Все что угодно, лишь бы люди обращались друг с другом по-хорошему.

Перед маленьким кафе, угощавшим чаем с рисовыми колобками, что-то строила дюжина лаконцев: они собирали стену из блоков со стороной два с половиной метра на восемь в ширину и три в высоту, со стальными углами и широким, затянутым сеткой отверстием, обращенным к проходу. Вроде собачьих будок. Полдюжины местных наблюдали за стройкой со стороны, и Наоми присоединилась к ним. Темноволосая девушка с россыпью веснушек на щеках подвинулась, освобождая место. Еще одно маленькое проявление доброты, монетка доброжелательства.

– Значит, ожидают арестов? – Наоми обратилась к соседке как к подружке. Как будто все, кто не был лаконцем, теперь стали одной семьей.

– Думается, так, – отозвалась веснушчатая и приветливо кивнула Холдену. – Напоказ делают. Чтобы мы сидели смирно, так?

– Получается, так, – согласился Холден, стараясь не выдать ожесточения. – Показывают всем, какое наказание их ждет. Напугай хорошенько, и мы станем послушными. Они нас дрессируют, как собак.

– Собак так не дрессируют, – возразила веснушчатая. В ответ на его взгляд кивнула не без почтения, но не отступилась от своей мысли. – Собак обучают вознаграждением. Наказание, если честно, не действует.

У нее в глазах блеснули слезы, и у Холдена тоже встал ком в горле. «Вторжение. Захват. Они могут перебить все население станции, и никто не сумеет им помешать. Это было невозможно, но оно случилось».

– Не знал, – сказал он девушке. Банальная фраза, но другого утешения он ей предложить не мог.

– Наказание никогда не действует, – твердо проговорила Наоми. Лицо ее было непроницаемым. Она чуть подвинулась, словно разглядывала музейную скульптуру. Рассматривала демонстрацию силы как спектакль. – Разве что на время.

– Вы здешние? – спросила веснушчатая. Она их не узнала.

– Нет, – ответил Холден. – Наш корабль в доке. Вернее, наш прежний корабль. Тот, на котором мы прилетели. И команда, с которой мы летали.

– Мой тоже под арестом, – объяснила девушка. – «Старый Банком» с Нового Рима. Мы на следующей неделе собирались домой. Теперь и не знаю, на сколько застряли.

– Живете на корабле?

Она помотала головой.

– Док закрыт. Без конвоя на корабли никого не пускают. Я надеялась найти комнату, но ходят слухи, что придется разбить лагерь здесь, в барабане.

Наоми обернулась, и Холден увидел на ее лице отражение всех своих мыслей. Раз доки закрыты и команды изгнаны в барабан, на «Роси» тоже никого. А сеть отключена, значит, и запрос на связь не пошлешь. С Бобби, Алексом, Амосом сообщения нет. И с Клариссой тоже. Барабан со всеми палубами и внутренними поверхностями насчитывает больше пятидесяти квадратных километров коридоров, кают, сервисных тоннелей и складов. И регенерирующих фабрик. И гидропонных ферм. И резервуаров воздуха. И медотсеков. Попробуй найди четырех человек в лабиринте размером с немаленький город.

Холден коротко, резко кашлянул. Наоми внимательно склонила голову.

– Нет, ничего, – объяснил он. – Просто не так давно я думал, какой маленькой мне кажется Медина.

Глава 18 Бобби

Очередь к кораблям обозначили веревкой. Каждый из трех сотен человек, сжимая ее в кулаке, проходил по всей длине дока и обратно – дважды. Мужчины и женщины в тренировочных костюмах дюжины разных фирм подпрыгивали на месте в микрогравитации порта, дюйм за дюймом продвигаясь вперед, словно, выразив свое безмолвное нетерпение, могли ускорить процесс. Лаконские часовые плавали по периметру с готовыми к стрельбе винтовками. Если дойдет до дела, подумалось Бобби, хирургической чистоты не жди. В толпе ее не бывает. Стоит кому-то что-то затеять, очистители воздуха месяцами будут выплевывать кровяные сгустки. Она надеялась, что и остальным это ясно. И что им не все равно.

Время от времени подошедший конвой лаконских военных забирал несколько человек из головы очереди, удостоверял личности, досматривал на оружие и уводил к их кораблям. Оставшиеся на веревке чуть продвигались вперед, перехватываясь на полметра ближе к цели, ощущая скрученные волокна и оставшееся от чужих ладоней сало. Свободный конец веревки плавал в воздухе, дожидаясь очередной злополучной команды.

Им еще повезло, уверяла себя Бобби. Обычно на кораблях команда человек в двадцать или тридцать. А на «Роси» их всего четверо. Смогут подняться на борт все разом. Вот уж действительно, «маленькие радости». Такие маленькие, что и не разглядишь.

Конвойные увели следующую группу. Они снова продвинулись вдоль веревки – еще немножко ближе.

– Ты как, не развалишься, Клари? – спросила Бобби.

Та длинно, судорожно вздохнула и кивнула. Если заговаривала, слова вылетали самую капельку быстрее нужного, резко обрываясь на согласных. Словно она пыталась их удержать, да не сумела.

– Очень неплохо бы добраться до медотсека. Но пока только эйфория и тошнота. Продержусь.

– Если что, – сказал Амос, – дай мне знать.

– Дам, – отозвалась Клари.

Бобби не слишком понравилось, как это прозвучало. Амос мало что мог сделать. Если покорное терпение не поможет скорей доставить Клариссу к автодоктору, дело плохо.

– Никому не кажется, что здесь холодновато? – спросил Алекс.

– Так и есть, – согласилась Кларисса. – И давление, по-моему, низковато. Жизнеобеспечение идет вразнос.

– Это не к добру, – заметил Алекс.

– Астеры, – бросила Бобби. – Нас к такому готовили.

– Готовили к падению давления? – В голосе Амоса послышалась усмешка. Лучше, чем злая досада.

– Готовили к оккупации астерских станций. Одна из основных их тактик на такой случай – подпортить жизнеобеспечение, чтоб пришлось заниматься в первую очередь им. Кто-то где-то на станции пытается осложнить жизнь этим ребятам.

– Ха, – усмехнулся Амос. – Лихой народ.

– Это работает только при условии, что оккупанты не готовы перебить всех до единого и начать с нуля. Так что – да, есть в этом что-то от «кто первым струсит».

Перед ними за веревку держалась группа в серых костюмах с зеленым принтом «Газовоз Чарлз Бойл» на спинах. Тот, кто парил ближе всех, оглянулся через плечо и почти застенчиво посмотрел Бобби в глаза. Та кивнула, и парень, кивнув в ответ, помялся, на сантиметр выставил вперед голову.

– Пердо, – извинился он и кивнул на Клариссу. – Ла хиха ла? Больна?

Бобби невольно напряглась. Здесь не было ни угрозы, ни оскорбления. Просто кто-то не из их команды сунул нос в их дела. Да, пожалуй, нервы у нее натянуты не меньше, чем у Амоса. Незаметно переведя дыхание, она кивнула.

Парень постучал по плечу товарища, державшегося за веревку перед ним. Они коротко переговорили на астерском жаргоне, так быстро, что Бобби не уловила смысла, и потом отпустили веревку и сделали им знак проходить вперед. Уступили свое место, чтобы Кларисса на несколько минут раньше попала на «Роси». Пустяк. Жест. Странно, что ее так пропяло.

– Спасибо, – сказала Бобби и подтолкнула своих вперед. – Большое спасибо.

– Так-так, – отмахнулся от благодарностей парень. Этой идиомы она раньше не слышала, но ио его лицу поняла. «Делаем друг для друга что можем».

Лаконцы действовали эффективно. Очередь продвигалась быстро. Несмотря на толпу ожидающих, команда «Роси» уже через пару часов оказалась в голове очереди. Конвой – четверо десантников – проверил личности, просканировал всех на предмет оружия. Если не считать мгновенного приступа паники при сканировании Клариссы – а вдруг с ее модификациями не пропустят? – все прошло гладко. Да ведь, что ни говори, ее импланты и делались с расчетом на проверки. Приятно сознавать, что железы все еще справляются со своими обязанностями, хоть и убивают ее понемногу.

Верный как пес «Росинант» ждал их в доке. Пройдя шлюзование и оказавшись внутри, Бобби расслабила плечи. Знакомый запах. Даже не столько запах, сколько ощущение: все правильно. Мы дома. Бобби позволила себе вообразить, что они поднялись на борт перед отлетом, что сейчас начнут разгон к каким-нибудь вратам. Нырнут к какому-то из солнц.

Когда-нибудь, может, и нырнут. Не сегодня.

– У вас один час, – предупредил конвойный.

Бобби мотнула головой.

– Моему механику необходимо пробыть в медотсеке дольше. Ей нужна очистка крови.

– Пусть сделает что успеет за час. Она может обратиться в медицинские учреждения станции.

Бобби посмотрела на сопровождающего. Круглое лицо, кожа немного темнее, чем у нее. Привычки всей жизни уже вычерчивали схемы: как разоружить, перехватить контроль. Уйти в укрытие. Шансы выходили невелики. Судя по манере двигаться, лаконцы были хорошо подготовлены, и самый старший из них тащил на плечах десятком лет меньше, чем она.

– Нормально, капитан, – заговорила Бобби. – Поставлю систему на быструю очистку и запасусь блокаторами. Я так уже делала.

– Если нужен еще один визит, – подсказал конвойный, – можете запросить после ухода.

– Хорошо, – кивнула Бобби. – Давайте за дело.

На корабле они чувствовали себя как при посещении заключенного в тюрьме. Конвойные не отставали ни на минуту, проверяли все, взятое в каютах, просматривали каждую отданную кораблю команду, копировали каждый его отклик. У Бобби от злости до боли сводило нутро, но сделать ничего было нельзя. Пропуск позволял им забрать личные вещи и необходимые для работы инструменты при условии, что все это не представляло угрозы, с точки зрения безопасников. Позорище. Бобби очень хотелось объяснить конвоирам, что она работала наемницей и могла бы выйти отсюда, укрывшись в Бетси, как в скорлупу.

Пакуя вещи в своей каюте под молчаливым присмотром оставшегося в дверях стража, она открыла канал связи с Алексом.

– Рассказывай хорошие новости.

– «Роси» малость соскучился, но в порядке, – ответил ей с летной палубы Алекс. – Легкое загрязнение в водоснабжении, им бы надо заняться, но это просто клапан сносился. Просачивается со стороны.

– Хорошо, – сказала Бобби. Ее тянуло задержаться. Часами надраивать свой корабль, устраняя все неисправности, до каких сумеет дотянуться. У нее оставалось тридцать пять минут. – Сделай отметку, в следующий раз докопаемся.

– В следующий раз, капитан, – согласился Алекс. Потому что должен быть следующий раз. Если нет, то надо притворяться, что будет. Бобби заперла свои шкафчики, проверила дожидавшиеся ответа сообщения корабельной системы – все ли скопированы на ручной монитор, или хотя бы все ли одинаково закрыты лаконской цензурой – и подтянулась в коридор, а оттуда к лифту.

– Это ведь марсианский корабль? – спросил конвойный.

– Да, – ответила Бобби. Они уже добрались до лифта и направлялись к мастерским.

– Я такой видел дома. В первом флоте много таких.

«Первый флот» означал корабли, украденные Дуарте при бегстве на Лаконию. А еще, сообразила Бобби, это значит, что есть и второй флот. С такими чудовищами, как убившее «Тори Байрона».

– Должно быть, дивное зрелище, а? – начала она, приглашая охранника еще о чем-нибудь проболтаться. Но если и был такой шанс, ей он не выпал.

Амос в мастерской уже закончил укладывать одобренные безопасниками инструменты в керамический чемоданчик. Он кивнул вплывшей в дверь и придержавшейся за скобу Бобби. Она снова прочитала его девиз: «Позаботимся о нем, он позаботится о нас». Сейчас эти слова звучали весомее.

Ей не довелось позаботиться о «Росинанте», уж точно не так, как следовало бы капитану. Она надеялась, что случай еще представится.

– Готов на выход? – спросила она.

Амос согласно хмыкнул.

Кларисса с Алексом в сопровождении своих конвойных уже ждали в шлюзе. Кларисса выглядела спокойнее, и кожа ее приобрела более живые краски. Алекс для постороннего показался бы расслабленным, но Бобби-то видела, как он окидывает взглядом корабль, как задерживает ладонь на переборке. Пилот не хуже нее знал, что возвращения им никто не гарантирует.

Конвой проводил их по полупустым докам к переходнику в барабан, в гравитацию вращения, и вернулся за следующей командой следующего корабля. Как только они остались одни, Бобби прочистила горло.

– Ну вот. Как прошло? – спросила она.

– Заперли они его основательно, – сообщил Алекс, – но до каждой щелки не добрались. Дайте мне двадцать минут, и он у меня заработает.

– Я собрал неплохой комплект. – Амос приподнял чемоданчик с инструментами. – Для несложных работ сойдет. Но обшивку им не прорежешь.

– Клари?

Кларисса с улыбкой повела плечом.

– Чувствую себя получше и блокаторами запаслась.

Бобби опустила ладонь на ее худенькое плечо.

– Мы о тебе позаботимся.

– Я знаю, – ответила Кларисса.

– Ну вот и хорошо, – продолжила Бобби. – Следующий шаг, как мне видится, – найти человека, который сумел бы передать сообщение Союзу. Или на Землю, на Марс. Узнать, составили они там план, или нам самим справляться.

– Это сделаем, – заверил Амос. – Должно быть несложно.

– Уверен? – усомнился Алекс. – Это тебе станция Медина под властью шайки беглых вояк с Марса, а не Балтимор.

Амос улыбался с обычной невозмутимостью.

– Балтимор, он всюду.

* * *

Сколько лет Бобби проработала с Амосом Бартоном, а он все еще умудрялся ее удивить. На два дня он выдвинулся на первый план, водил их повсюду без видимой цели. Они заходили посидеть в баре при водоочистительной станции, беседовали с новоявленной службой, обеспечивавшей жильем изгнанных со своих кораблей, играли в футбол с командой технарей, помеченных расплывшейся от времени татуировкой рассеченного круга АВП.

Время от времени Бобби выхватывала что-то – фразу или жест, – казавшееся чуточку неуместным, словно за обычными разговорами шел другой, на частоте, недоступной ее слуху. Она держалась за спиной у Амоса, посматривая на предмет угроз, от местных или от лаконцев.

Где бы они ни оказывались, станция была как будто на грани. Это висело в воздухе, звучало в каждом голосе. Охрана в силовой броне. Посты. Лаконцы возвели тюрьму под открытым небом и набили ее мужчинами и женщинами, вынудив их жить за решеткой, как животных в редкостно дерьмовом зверинце. При отключенных ручных терминалах и внутренней связи все разговоры представ- лились многозначительными и небезопасными. «Все, что стоит шифровать, стоит в первую очередь не выпускать в сеть», – говаривал Амос. Бобби никогда как следует не задумывалась над переменами, которые принесла связь: без нее приходится подходить к собеседнику на дистанцию удара ножом.

Прежде не задумывалась.

А через три дня старый астер, игравший за вратаря футбольной команды противников, приблизился к столику, где они ели лапшу с грибами, кивнул Амосу и отошел. Здоровяк поднялся, повертел шеей так, что позвонки хрустнули, и обратился к Бобби:

– Кое-что есть.

– Хорошее или плохое?

– Либо-либо.

Бобби зачерпнула последнюю ложку, прожевала и проглотила.

– Ясно. Пошли.

Кларисса и Алекс встали вместе с ней. Бобби чуть не приказала им вернуться на место. В случае провала они остались бы в безопасности. Если еще существовала безопасность. Она промолчала.

Старый астер вывел их в сервисный коридор, на эстакаду, уходившую вниз, к обшивке барабана, к пустоте, которая всегда была у них под ногами. Два пройденных поста Бобби заметила и не была вполне уверена, что позади не осталось других, незамеченных. Старик молчал, и Амос не пытался завязать разговор.

Их путь закончился на складе, полном удерживаемых магнитными креплениями ящиков. Резкое освещение урезанного спектра мигало, так что при быстром движении возникал эффект стробоскопа. На ящиках растянулось трое мужчин, оружие лежало у них под рукой, так, чтобы, если дойдет до применения силы, не потратить даром лишней секунды. У Бобби внутри потеплело в предчувствии почти желанной драки. Вторжение кораблей, вооруженных чем-то невообразимым, технологии протомолекулы, способные дробить на куски атомы, свалившаяся вдруг на голову империя… Она стиснула зубы и держалась, понимая, что выбора нет. А вот с громилами на складе она вернулась на знакомую территорию.

Средний в троице был астером, долговязым и мускулистым. С кожей такой же темной, как глаза и волосы. Даже не будь он хорош собой, привлекал бы взгляд. А он был хорош собой.

– Слыхал, вы хотели поговорить, – начал он.

Амос оглянулся на Бобби и подбородком указал на красавчика. Сюда их привел он, по дальше командовать ей.

– А с кем хотели поговорить, слыхал? – отозвалась, выступив вперед, Бобби.

Кларисса придвинулась к ней. Даже ослабевшую, с подточенным здоровьем, недооценивать ее не стоило. Бобби не знала, что сотворят импланты с Клариссой, но к тому времени, как скажутся последствия, все трое будут обездвижены или мертвы. Даже без ее или Амоса вмешательства.

Красавчик мотнул головой.

– Без имен спокойнее, койо.

Бобби ткнула большим пальцем себе в грудь.

– Капитан Бобби Драпер. – Она повернулась к остальным. – Алекс Камал, Кларисса Мао, Амос Бартон. Ну а ты что за хрен?

Красавчик скривился, покачивая головой, словно припоминал полузабытую песенку. Бобби такое уже видела и не собиралась подсказывать, где он мог о ней слышать. Во всяком случае, не сразу.

– Саба, – назвался наконец астер, – и пока на этом остановимся.

– Опасно играешь, Саба, – заметила Бобби.

– Не люблю быть под властью властей, – пояснил он. – И у меня есть на то причины.

– Ну а я не работаю на Лаконию, так что хватит дурака валять.

– Не уверен, – сказал Саба.

У него звякнул ручной терминал – Бобби с самого захвата не слышала этого звука, – но красавчик и глазом не моргнул. Любопыт но, однако, с чего это у него работает терминал. Парень поднялся в ее глазах – похоже, тут будет дело.

– Слышал, вы ищете связей с подпольем, – продолжал тот. – Невольно гадаешь зачем бы. Выбираете себе новое начальство?

– Вот уж нет, – огрызнулась Бобби.

– Или думаете, что вы сможете нам приказывать?

Бобби улыбнулась. Почувствовала, как натянулись на зубах губы. Или они договорятся, или дело кончится кровью. Она надеялась на первое, но это не от нее зависело.

– Мы видели, как долбаные придурки пытались пристрелить губернатора. Если ваши люди работают на таком уровне, то да. Рада буду помочь с организацией. Должен же кто-то.

Лицо Сабы не дрогнуло.

– Астеры поколениями боролись с гнетом. Думаете, вы нас можете чему-то научить?

Его оливковые щеки чуть потемнели. Саба встал, шагнул к ней. Бобби тоже сделала шаг ему навстречу. Если сейчас выказать слабость, они уже никогда не примут ее всерьез. Писк его ручного терминала донесся как из другой вселенной.

– А что, – заговорила Бобби, чтобы не уступать ему темпа. – Вы намерены обойтись без союзников, без всякой поддержки? В одиночку против Лаконской империи? Я уже видела, что из этого выходит, и…

– Саба!

Новый голос раздался у нее из-за спины. Не хотелось ей поворачиваться тылом к трем астерам, но и оставлять сзади неизвестно кого не годилось.

– Саба! – повторил тот же голос. Молодой. Взволнованный.

Бобби бросила взгляд за плечо. Женщина в зеленом спортивном костюме улыбалась во весь рот, словно подарок получила.

– Кве, Нанда? – ответил ей Саба.

– Смотри, – сказала та, кого я нашла!

Следом за девушкой вошли, щурясь от мерзкого света, Холден и Наоми.

– Привет! – начал Холден и тут же обернулся к Бобби. – Вот здорово. Не знал, сумеем ли вас найти.

Саба тихо присвистнул.

– Хренов Джеймс Холден. Ты не поверишь, сколько я о тебе наслышался.

– Надеюсь, только хорошего. – Холден прошел в комнату, не замечая повисшего напряжения. Или решив не замечать. По нему никогда не скажешь. – А с моей старой командой вы уже познакомились?

– С твоей командой? – Саба как в первый раз увидел Бобби. И расхохотался. – Савви, так и знал! Ну и ладно. Добро пожаловать в подполье.

Бобби улыбнулась, но внутри что-то неприятно заворочалось. «Хренов Джеймс Холден», – подумалось ей. Три волшебных слова, и вот уже главная тут не она.

Глава 19 Драммер

Изображение было зернистым, помехи перебивали сигнал. Полдюжины слоев шифрования, сперва наложенных, а потом содранных, оставили после себя невыразительный звук и почти неправдоподобные цвета. И все же у Драммер таяло сердце, потому что вот, посреди кадра – она видела Сабу. Нижние веки чуть припухшие, как всегда у него от усталости, зато улыбка сияет.

– Но савви, как приятно было получить от тебя вес- точку, Ками, – говорил он. – Сердце вдали от тела, вот что ты для меня. И на наши нынешние места никого лучше не найдешь.

– Я тоже тебя люблю, – обратилась она к экрану, но только потому, что в кабинете была одна.

Тайные связи Авасаралы обозначились скорее, чем ожидала Драммер. Ее потрясло уже то, что они вообще сумели пробиться. Она готова была поверить, что старуха переоценивает свои силы, претендует на влияние, которого давно лишилась, уйдя на пенсию. Но перед глазами были доказательства, что Крисьен Авасарала, что о ней ни говори, не полное дерьмо. Саба впился в станцию Медина как клещ, устанавливая контакты со всеми сотрудниками Союза, с кем мог связаться без риска. А под Союзом он чаще всего понимал АВП.

Драммер слушала его доклад и делала заметки от руки. Записывая, она лучше запоминала. Шестьдесят восемь жителей Медины разбиты на ячейки от трех до восьми человек. Любительское, неуклюжее покушение и вызванные им репрессии. Саба мог бы не говорить, что воспользовался ими для вербовки новых людей. Это было понятно само собой. Главными целями выбрали сбор сведений и инфраструктуру. Сеть Авасаралы – это прекрасно, но для подготовки к следующей волне требовался тыл, поддержка из слепых зон, куда не дотягивались безопасники Лаконии, и открытые окошки в системе связи противника. Какой будет эта волна, еще предстояло выяснить.

Драммер поймала себя на том, что кивает, слушая его и обдумывая выводы. Лаконцы держали связь через причаленный на Медине корабль размером с истребитель, плотно шифровались и физически изолировали систему шифровки от дешифровальных установок на станции. Оттуда ничего не подслушаешь и вражескую систему не взломаешь. Ей предстояло найти встроенные коды антенн и трансляторов. Может, подручные Авасаралы в коалиции Земля – Марс запаслись какими-нибудь подсказками и могли бы поделиться с Сабой. Проверка на постах отнимает у лаконцев до трети оккупационных сил. Солдаты действовали в известных, открытых коридорах, что дало людям Сабы время обустроить запечатанные норы и слепые зоны. Если репрессии смягчатся, надо будет организовать новую провокацию, чтобы враг не отвлекался от проверок людей и транспорта. Пусть суетятся, пока подпольщики роют в теле станции новые тоннели. Возможно, все новейшие схемы Медины попали в руки лаконцев. Нужно исходить из того, что про все старые норы знают все игроки, но Сабе не так уж трудно будет устроить новые. Он был контрабандистом – не хуже, чем она когда-то, если не лучше.

Сообщение закончилось озорной улыбкой Сабы.

– Ты береги себя, сердце мое, – сказал он, послав в камеру воздушный поцелуй. – Живи, как будто уже умерла.

Драммер потянулась к экрану, как к его щеке, но рука коснулась холодного и твердого. Живи, как будто умерла. Давно она не слышала этой фразы. Когда-то она была девизом группы Вольтера. Яростные подростки видели романтику в таком фаталистическом призыве к отваге. Когда-то и ей это представлялось романтичным.

Она проверила время. Запись Сабы продолжалась почти двадцать минут. Ей даже не верилось, что она слушала так долго. Упивайся она его голосом целый час, все равно мучилась бы от жажды. Пролистав страницы, страницы, страницы заметок на экране, Драммер поразилась, как много он успел сообщить за столь короткий срок.

Она еще раз перечитала свои записи, закрепляя их в памяти, а потом все стерла. Информации, которой не существует, не грозит утечка. Она вызвала Вогана. Тот откликнулся мгновенно.

– Что у нас с военным атташе? – спросила Драммер.

– Ждет беседы с вами, мэм.

– Вызовите его через десять минут в конференц-зал.

– Да, мэм. – В голосе Вогана сквозило неподдельное удовольствие. После падения Медины дипломаты и координаторы коалиции Земля – Марс заполнили Дом народа, и Воган распоряжался ими с преогромным удовлетворением. Нехорошо, пожалуй, но тут Драммер охотно проявляла снисходительность.

Встав из-за стола, она потянулась. Между лопатками громко хрустнуло. Она зевнула, но не от усталости. Так зевает бегун перед стартом. Глубокий вдох перед рывком. По нормальному расписанию сейчас подходил бы конец ее смены. Теперь Драммер жила иначе. Оставалась на ногах, сколько надо было, и спала, когда выпадала возможность. Такой образ жизни во времена ее юности называли «sin ritma». Теперь это давалось труднее, и нередко приходилось взбадривать ум чашкой кофе, и все же Драммер чаще улыбалась, сама не зная чему.

Бенедито Лаффлин, посланник КЗМ, дождался ее через двадцать минут. Он сжимал в кулаке полусмятую грушу с содовой. Широкое жабье лицо выглядело не таким самодовольным, как обычно.

– Мадам президент, – поздоровался он, вставая.

Драммер ответила взмахом руки. Села сама, и Воган протянул ей грушу с чаем. Она отпила. Горячий, но не обжигающий. Воган уплыл к стене, слившись с фоном корабельной механики.

– Что мы видим? – начала Драммер.

Лаффлин прокашлялся.

– Начистоту? Думаю, план вам страшно понравится.

– Передаете мне контроль над вашими флотами?

Он заморгал.

– А… ну, это…

Драммер улыбнулась.

– Пожалуй, я не откажусь. Что у вас есть?

Он достал ручной терминал, перебросил данные на стену. Перед ними развернулась Солнечная система. Разумеется, не в истинном масштабе. Слишком много получилось бы пустоты в точной схеме. Флоты Земли, Марса и Союза были обозначены координатами и векторами для находящихся в переходе, орбитой планеты с периодом обращения для остальных. Все это менялось со временем. Ничто не стоит на месте.

А на задворках системы, в чертовой дали от всего остального, врата, из которых ждали врага.

– Исходя из того, что нам известно о боевой мощи их кораблей, – заговорил Лаффлин, – мы разработали несколько сценариев, дающих, на наш взгляд, наибольшее тактическое преимущество нашим объединенным силам. Первый, разумеется, предполагает перехват на выходе.

– Объясните пошагово, – попросила Драммер.

Следующие два часа она просматривала сценарии, сценарии, сценарии. Лаффлин приводил доводы в пользу каждого. Другие вроде него приводили такие же доводы другим членам совета. Скоро начнутся дебаты. Считая с космическими городами, флот Союза перевозчиков не уступал силам коалиции. Если Саба сумеет наладить связь с колониями, можно, что бы ни говорила Авасарала, предпринять согласованную атаку на медленную зону. Если нет, ограниченные действия на Медине могут оказаться не хуже, а то и лучше.

Раз за разом: планы Лаффлина сводились к одному: защитить Землю, защитить Марс. Любой ценой спасти от разгрома внутряков. Драммер догадывалась, что совет увидит это не хуже нее. И тогда…

Она не желала подменять собой полицию для тринадцати сотен миров. И уж точно не хотела возглавлять их армию. Но каждый новый поворот, каждая тактическая идея отзывалась еще не прозвучавшими голосами совета, генерального секретаря Ли, Авасаралы. Никуда не денешься. Кто-то должен встать во главе, и Драммер видела мало способов увернуться.

– Благодарю вас, – сказала она, когда на мониторе отыгралось последнее воображаемое сражение. – Вы потратили много времени. Позвольте мне проконсультироваться, и давайте встретимся снова завтра утром?

– Благодарю, мадам президент, – кивнул Лаффлин, и Воган выпроводил его за дверь.

Едва Лаффлин вышел, она снова вывела сценарии, пересмотрела уже без него. Они подумывали минировать свою сторону врат мощными ядерными зарядами, но отказались от этой мысли, не зная, возможно ли причинить ущерб кольцам. Безопаснее было бы подвесить вне эклиптики множество кораблей, с тем чтобы они, разогнавшись, сбрасывали щебень, образуя каменную завесу над устьем врат. Можно было рассчитать прорывы в этом занавесе для пропуска кораблей, а в остальное время всякий попытавшийся совершить переход нарывался бы на заряд шрапнели. И так до тех пор, пока у них не кончится реактивная масса и камешки. Это была астерская тактика. Еще один подарок из былых времен. Драммер подумала, не вставить ли эту идею в свой ответ КЗМ, но, по правде сказать, для такого плана она не нуждалась в их разрешении: космический город Независимость располагался достаточно близко к вратам, и, начни он разгоняться сейчас же, оказался бы на месте еще до окончания дебатов в совете.

Драммер позволила себе уронить голову на руки. Шея ныла, и еще ее донимало затаенное смутное желание – наподобие жажды, только без понимания, чем ее утолить. Если ее можно было утолить.

Она слышала, как за спиной открылась дверь, но не дала себе труда обернуться. Кто бы там ни был, все равно. К тому же это мог быть только Воган.

– Мадам президент, – позвал Воган.

– Угу?

– Новость, которая, возможно, требует вашего внимания.

– Дивная новость, которая наполнит мою жизнь счастьем?

– Нет.

Она села прямо, очертила ладонью круг: давайте.

– Новая передача с Медины, – сказал Воган. – По официальным каналам.

– Новые угрозы и декларации? Или Лакония официально объявляет войну?

– Ни то ни другое, – возразил Воган, настраивая монитор.

Простенькое видео, кафедра перед несколькими рядами кресел. Драммер не без удивления отметила скромную синюю драпировку на заднем плане. Ожидала имперской помпезности. Какого-нибудь римского герба с двуглавым орлом. Люди в креслах походили на журналистов, а возможно, ими и были.

В кадр вошла Кэрри Фиск, заняла место на кафедре. Драммер ощутила, как поджались у нее губы.

– Благодарю, что собрались здесь сегодня, – начала Фиск, кивая залу. Подтянувшись, она устремила взгляд в пространство, затем снова опустила на слушателей. – С самого своего создания Ассоциация Миров упорно отстаивала независимость и суверенитет каждой планеты. Мы отслеживали проблемы самоуправления новых колоний и сражались за права живущих на них людей. Гегемония системы Сол и Союза перевозчиков снова и снова демонстрировала, что стоящие у власти не одинаково ценят разные системы. Сол и Союз де-факто претендовали на власть более положенной им, своими действиями доказывая, что относят планеты и их правительства ко второму сорту.

– Чтоб тебе пропасть, – буркнула Драммер, – вместе с твоими квислинговыми речами.

– Я несколько раз имела возможность встретиться с представителями системы Лаконии и обсудить с ними будущее колец-врат, особенности торговли и управления мирами. И с радостью заявляю, что Ассоциация Миров единодушно проголосовала за предложенный Лаконией протекторат и координацию торговых связей. Взамен верховный консул Дуарте принял выдвинутые ассоциацией требования самоуправления и политической автономии. Таким образом…

Драммер выключила запись. Дуарте и это предусмотрел. Не только военную кампанию, но и картинку, превращающую ее в нечто большее, нежели открытое завоевание. «Он вернулся потому, что рассчитывал на победу, а значит, и тебе надо готовить себя к мысли, что он неошибся». Кэрри Фиск услышат в тринадцати сотнях миров – те самые слова, которых не захотела дослушать Драммер, – и ее речь пустит корни в достаточно плодородной почве.

– Самоуправление и политическая автономия? – повторила она. – На стволах орудий? И что из этого выйдет?

– Дань, – подсказал Воган. – Под посулы поддержки финансами и ресурсами, но на это очень мало надежды.

– Плюс обещание не раздолбать их в лепешку, надо полагать?

Воган сверкнул зубами.

– Напрямую Фиск этого не говорит, но, думаю, выводы из ее речи очевидны.

Драммер погладила рукой подбородок и встала. Ей хотелось послать Вогана в медотсек за чем-нибудь бодрящим. Амфетамины, кокаин – лишь бы посильнее еще одной груши с чаем.

– День вышел долгим, – проговорила она. – Когда начнут поступать сообщения от КЗМ, скажите им, чтобы попритихли, а мы тем временем разберемся.

– А членам совета? – спросил Воган.

– То же самое, – бросила Драммер, выходя. – Скажите, что все под контролем.

Вернувшись к себе, она разделась, разбросав одежду по дороге от двери к душевой. Постояла под обжигающей водой, подставляя струйкам лицо и спину. Изумительное ощущение. Тепло принесло простое, физическое утешение. Наконец она выключила воду, промокнула полотенцем большую часть влаги и упала в койку, прикрыв глаза локтем. Усталость придавила ее к гелю сильнее вращения барабана. Она ждала приступа отчаяния.

Отчаяние не пришло. Существование Союза оказалось под угрозой. Хрупкая ткань человеческой цивилизации в колониях рвалась у нее на глазах, а Драммер испытывала облегчение. Сколько себя помнила и вплоть до гибели Свободного флота она была астером и входила в ту или иную фракцию АВП. Ее мозг, душа, личность созревали под сапогом внутряков. Сапогом на горле всех, кого она любила.

Респектабельность станции Тихо, затем Союз, собственное президентство были исполнением ее мечты. Надежда, что астеры встанут вровень с внутряками, вела вперед ее, а если не ее, то таких же, как она, астеров. И, как всегда бывает с мечтами, чем ближе оказывалась Драммер к их исполнению, тем лучше понимала, что это значит на деле. Она годами носила власть и полномочия, как чужую одежду. Сейчас Дуарте и Лакония разваливали все, построенное Драммер. И что-то в ней этому радовалось. Ее растили для боя с превосходящей силой. Для войны, в которой невозможно победить, но и проиграть нельзя. Возвращение к прошлому было жестокой потерей, но в то же время походило на возвращение домой.

Мысли ускользали, она проваливалась в сон. История ходит по кругу. Все, что случалось с прошлыми поколениями, повторяется вновь. Иногда колесо вращается быстрей, иногда медленнее. Ей виделись шестеренки, на зубцах которых повисла она и все, что ей принадлежало. Последняя мысль, явившаяся перед забытьем и прихваченная с собой в глубину спа, была о том, что и врата ничего не изменили, что все по-прежнему повторяется вновь и вновь с новыми людьми – до скончания века.

В свете разговора, ожидавшего ее на следующее утро, это не прозвучало чистой риторикой.

* * *

– Ничего подобного мы не видели.

Она знала Камерона Тюра как профессионала с тех самых пор, как он поступил на работу в Союз, и ни разу не отмечала в нем чувств сильнее легкой заинтересованности.

А сейчас он сидел за столом напротив и размахивал тортильей, как дирижерской палочкой. Глаза округлились, блестели, говорил он громче и быстрее обычного, и Драммер никак не могла разобрать, к чему он, черт побери, ведет.

– Горячие участки пространства, – повторила она, разглядывая схему. – Что, вроде кораблей-невидимок? Вы хотите сказать, что за вратами ждут корабли-невидимки?

– Нет-нет-нет! – запротестовал Тюр. – не в этом смысле «горячие». Не в смысле температуры.

Досадливо хмыкнув, Драммер отложила терминал.

– Ладно, давайте опять попробуем объяснение для профанов. Так эти участки, которые мы здесь видим… что они такое?

– Ну, – заговорил Тюр, обращаясь скорее к себе, чем к ней, – вам, конечно, известно, что вакуум – не настоящая пустота. В нем непрерывно возникают и исчезают электромагнитные волны и частицы. Квантовые флуктуации.

– Я занималась безопасностью и политикой, – сказала Драммер.

– Ах да. – Тюр вспомнил о своей тортилье и откусил кусок. – Ну, так вакуумное состояние – не просто пустота. Непрерывные спонтанные возникновения и аннигиляция квантов. Излучение Хокинга – Зельдовича, позволяющее…

– Безопасность, Тюр. И политика.

– Извините. Очень маленькие объекты, они показываются и пропадают, – пояснил Тюр. – Гораздо мельче атомов. Это происходит постоянно. Совершенно нормальное явление.

– Хорошо. – Драммер сделала глоток утреннего кофе. То ли он горчил сильнее обычного, то ли у нее чувствительность обострилась.

– Так вот, когда мы нацелили все датчики на врата… чтобы собрать побольше сведений относительно войны и прочее. Там какая-то непонятная интерференция. Того же рода, что мы наблюдали при прохождении через врата сигнала, но локализована иначе. В нормальном пространстве. Здесь, здесь и здесь, – указал он на схеме. – Это то, что нам известно. Могут быть и другие участки, не попавшие в круг наблюдения. Но мы никогда ничего такого не видели, и, судя по записям, аномалии, возможно, возникли в момент прохождения сквозь врата того лакопского корабля. Или его выстрела по станции Кольца. У нас плохо с данными на этот момент.

– Так-так, – с нарастающим нетерпением бросила Драммер.

– Дело, видите ли, в скорости. Скорость возникновения и аннигиляции квантов… выше крыши. Значительный рост.

Драммер все еще силилась уложить в голове идею, что пустота не пуста, но какой-то трепет в голосе Тюра заставил и ее ощутить холодок в спинном хребте.

– Вы хотите сказать… что именно вы хотите сказать?

– Пространство вблизи Кольца закипает, – объяснил Тюр, – и мы не представляем почему.

Глава 20 Син

Сантьяго Син провел несколько весьма неприятных дней, разбираясь с последствиями введенного им нового протокола службы безопасности на Медине. Один за другим чиновники и функционеры выражали озабоченность относительно подрыва суровыми мерами морального духа и эффективности работы станции. Как бы ни формулировались претензии, он слышал за ними одно и то же: «Люди недовольны новыми правилами. Они будут работать не так усердно. Участятся случаи саботажа. Вы уверены, что нам это нужно?»

Его ответы, тоже выраженные по-разному, сводились к фразе: «Меня не волнует, кто там недоволен новыми правилами; отлынивающие от работы будут расстреляны, саботаж карается тюремным заключением или смертью; да, я уверен».

В своей основополагающей книге по логистике верховный консул Дуарте указывал, что из всех методов установления политического и экономического контроля над другим государством военная сила – наименее эффективна и наиболее неустойчива. Оккупация Медины оправдывалась тем, что, будучи блокпостом на пути к тринадцати сотням миров, станция сводила к минимуму надобность в дальнейшем применении войск и позволяла властям империи скорее перейти к экономическому и культурному давлению как более устойчивым долговременным стратегиям контроля. И в самом деле, станция оказывалась лакмусовой бумажкой, на которой лаконцы могли доказать, что с ними жизнь станет лучше для всех. Если Син сумеет убедить полную станцию склонного к анархии народа, что имперское правление предпочтительней, едва народившиеся колонии за вратами окажутся доступными, как кусок пирога.

Он прекрасно все понимал. Но это не отменяло того факта, что ему приходилось целыми днями объяснять тупым и рассерженным людям, что покушение на губернатора никому не обходится просто так.

Оборвав связь с последним – если надежда его не обманывала – жалобщиком, Син рявкнул, чтобы ему подали кофе, чаю или того, что в этой вонючей подмышке сходит за напиток. Никто не отозвался, потому что Касик погиб и нового помощника на его место Син еще не назначил. Как будто оставив мертвеца на прежнем посту, он мог помешать истории вычеркнуть его из списков.

На миг забылись суета и переговоры, раздражение и столкновения, с которыми он имел дело после покушения, зато вспомнился Касик, плюющийся похожими на малиновый джем мозгами, кровью и обрывками собственного языка…

На несколько секунд Син выпал из действительности. А когда опомнился, то стоял на коленях у своего стола и блевал в мусорную корзину. И успел наблевать порядочно. От запаха и вида его повело на новый круг, и кончилось это, лишь когда свело пустой желудок и в горле остался тонкий ручеек желчи. Отложенный шок. Травматическая реакция. Это нормально, сказал он себе. Так было бы с любым.

– Мне так жаль, Касик, – проговорил Син вслух и вдруг залился слезами по человеку, которого и по имени-то не знал.

На столе пискнул коммутатор.

– Оставь меня в покое, – зарычал Син.

– К вам адмирал Трехо, – отозвался подчеркнуто нейтральный голос.

– Здесь?

– У поста в приемной.

Син выругался – еле слышно, но злобно. Выдернул из корзины каркасную планку и запихнул мешок в утилизатор. Воздух наверняка еще пах рвотой. Он на полную мощность включил очиститель.

– Пожалуйста, пригласите его через минуту, – ответил Син и воспользовался этими шестьюдесятью секундами, чтобы умыть лицо и ополоснуть рот. Трехо вернулся на Медину. Это могло означать разное, но в любом случае понятно, что адмирал хочет поговорить с глазу на глаз, а не обмениваться сообщениями через довольно прозрачный аппарат службы безопасности, отслеживающий официальную переписку. А значит, разговор будет непростой.

– Сынок, – с порога заговорил адмирал Трехо. – На тебя взглянуть страшно.

– Да, сэр, – признался Син. – Боюсь, что последние события потрясли меня больше, чем я ожидал. Но я справляюсь. Корабль готов к плаванию, сэр.

– Ты хоть заспал это дело? – с неподдельной озабоченностью спросил Трехо.

– Да, сэр, – и, поймав себя на вранье, Син поправился: – Отчасти, сэр.

– Тяжело терять людей. Особенно тех, с кем работал бок о бок.

– Я выдержу, сэр, – заверил Син. – Садитесь, пожалуйста, за мой стол.

Трехо, усаживаясь, сочувственно улыбался ему.

– Ну, хоть у меня для тебя хорошая новость. Я передал наверх твои находки по выбросу гамма-лучей за кольца и твои рекомендации по использованию размещенных в медленной зоне кораблей с излучателями сверхмощного магнитного поля для контроля доступа. Высшее командование флота весьма заинтересовалось. Довели до самого верха.

«Самый верх» на Лаконии мог означать только одного человека.

– Для меня очень лестно такое внимание, адмирал.

– Он с тобой согласился. – Син не совсем понял, почему голос Трехо звучит так холодно. И зеленые глаза, встретив взгляд Сина, больше не отпускали его. – Сюда высылают «Глаз тайфуна». На его снаряжение уйдет какое-то время. Корабль не собирались вводить в дело в ближайшие четыре месяца, но ты его получишь при первой возможности. Официально ему поручается оборона Медины, но в список задач внесено удержание колец с использованием полученных тобой данных.

– Командует им контр-адмирал Сонг, если не ошибаюсь?

– Да, это посудина Сонг, – согласился Трехо. – Но ты – губернатор Медины. Оперативное командование обороной станции будет на тебе, а оно подразумевает и решение, когда – если придется – применить нашу новую стратегию.

– Да, сэр, – отчеканил Син.

– Когда адмиралы пляшут под твою дудку, чувствуешь, что крепко стоишь на ногах, да, сынок? Только помни, что ни один пост не вечен. Не наживай врагов без необходимости.

Трехо произнес это с нажимом, словно хотел намекнуть на что-то большее. Слова улеглись в душе Сина как мягкий упрек.

– Благодарю за совет, адмирал, – отозвался он. – А «Буря» останется здесь, пока ее не сменит «Тайфун»?

– Нет. Сроки сдвигаются согласно твоей аналитической записке. Через несколько часов «Буря» уйдет за врата Сол. Если ты не пересмотрел свое мнение.

Син уловил в его интонации вопрос. Адмирал давал ему возможность ответить, что он не берется плавать на такой глубине. Что ему нужна поддержка и помощь. Был большой соблазн заявить, что он в отличной форме и справится, но Сину пришлось признаться себе, что в действительности это не так. Оставался вопрос, так ли велика его слабость, чтобы из-за нее дать системе Сол лишнее время на подготовку. Опаснее всего для «Бури» был момент перехода за врата и несколько часов после него. Чем дольше враг будет пользоваться этим периодом уязвимости, тем меньше времени даст им открытие выброса гамма-лучей. Син не желал терять добытое преимущество.

И все же…

Он хотел ответить, но к горлу опять подступила лимонно-горькая желчь. Только не сейчас! Он яростно сглотнул в надежде удержаться от нового приступа рвоты. Трехо округлил глаза в искреннем на вид беспокойстве.

– Сынок, ты с доктором виделся?

– Сразу после нападения. Никакого ущерба, кроме синяка на коленке и подточенной гордости.

– Я не о том, – сказал Трехо.

– Со мной все в порядке, – заявил Син. Трехо не стал ловить его на лжи. – Я знаю, что излучение колец никогда еще не использовалось в стратегии обороны, но мне тревожно при мысли оставить за спиной столь мощное оружие.

– Понятно. Скажу тебе честно, я не слишком рад сокращению сроков. Мне больше по душе стратегия «медленно и верно». Но пока нет никаких признаков, что местные способны на прорыв. Верховный консул считает, что мы можем себе позволить раньше времени выпустить «Бурю» за врата. Правда, мне страшновато оставлять тебя без опоры под седалищем. Но в изведанном пространстве угрозу для наших планов представляет всего один флот, и он сейчас, как в бутылке, закупорен в Солнечной системе. Тебе не придется оборонять от него Медину, потому что я намерен их оттеснить и заставить драться на своей территории. Колонии, на мой взгляд, не доставят тебе неприятностей, с которыми бы не справился истребитель.

– Согласен, сэр, – кивнул Син. – Мы продержимся до подхода «Тайфуна» или до вестей о вашем успехе в Сол – не знаю, что будет раньше.

Син считал, что тем разговор и кончится, и ждал, чтобы Трехо встал. Однако старик задумчиво рассматривал его, пока молчание не стало неловким. Этикет не позволял закончить встречу без разрешения старшего по званию, так что Син, не опуская глаз, пытался улыбнуться.

Трехо заговорил снова, понизив голос:

– Танака подала рапорт. С первым челноком она прибудет на «Бурю».

– О… – Син надеялся, что это прозвучало непринужденно.

– Ис пойми меня неправильно. она отличный оперативник, и ее опыт нам будет очень кстати. Но если с ней есть проблемы, я хотел бы о них знать.

– Уверен, се таланты… – начал было Син, но Трехо, не повышая голоса, оборвал его:

– Она получает командный пост на моем корабле. Мне надо знать, почему ты отчислил ее со своего, – произнес адмирал так ровно, словно интересовался, который час. – Об этом я и спрашиваю.

– Да, сэр, – отозвался Син. И подумал: «Если бы я сам знал». Ярость на всех и вся, накатившая после покушения, успела погаснуть, оставив лишь смутное беспокойство вроде детского страха забыть домашнее задание. Как будто осталось невыполненным какое-то дело, и из-за этого могут быть неприятности, но никак не удавалось сообразить, что это за дело, и как понять, неизвестно.

– Я тебя не тороплю, сынок, – намекнул Трехо.

Син глубоко вздохнул и при этом чуть всхлипнул. И возненавидел себя за этот всхлип.

– Мне в тот момент виделось, что, отказываясь реагировать на покушение, совершенное на меня и в моем лице на власть верховного консула и саму империю, мы поощрили бы диссидентствующие элементы на этой станции. Я счел, что необходим мощный ответ, внушивший бы им, что станция принадлежит нам, что мы никуда не уйдем и все попытки препятствовать нашим действиям бесполезны. Чтобы прикончить мысль о мятеже в зародыше.

– И ты думаешь, полковник Танака этого не поняла или не согласилась с такой позицией?

– Она рекомендовала более сдержанный подход. Полагаю, она при этом руководствовалась своим опытом в военных силах Марса, но этот опыт не вполне укладывается в новую ситуацию. Она возразила мне и заявила, что не станет поддерживать введенные меры безопасности, полагая их слишком суровыми. После этого я ее уволил.

– И чем же не укладывается ее немалый опыт? – осведомился Трехо. Фраза могла бы прозвучать насмешкой или риторическим вопросом, но в тоне старика чувствовалось неподдельное любопытство.

«Если нет укрытия, остается только атаковать». И почему он раз за разом оказывается в таком положении?

Син прокашлялся.

– Полковник Танака училась умиротворению мятежников, имея дело с воинственным, но чужим народом. Астеры не были гражданами Марса, хоть и попали под его влияние и юрисдикцию. В ее задачу всегда входило «завоевание сердец». Она и до сих пор так мыслит. Так и пытается обращаться со здешними инсургентами. Прижать только тех, кто виновен в покушении, а сотрудничество остальных завоевывать добротой.

– А ты с таким подходом не согласен, – заметил Трехо.

– Не согласен. По мандату верховного консула, все человечество – граждане Лаконской империи. Народ Медины – не нейтральная третья сила между нами и инсургентами. Они лаконцы, а инсургенты – не противостоящее оккупации иностранное правительство, а преступники. Любая иная реакция отрицает мандат империи и легитимизирует диссидентов. Мне нет нужды завоевывать их сердца. Я должен внушить им, что все политические силы и связи прошлого больше в расчет не принимаются. Мы не завоевываем новые территории, мы насаждаем закон в своей империи.

Трехо улыбнулся.

– Прямо как с занятия по теории политики в академии. Я не просил вас отвечать по учебнику, капитан. Вы во все это верите?

Странный вопрос…

– Если бы не верил, меня бы здесь не было, адмирал!

– Бесспорно, это в точности официальная позиция империи, – согласился Трехо.

– Сэр, если это все, я бы…

– Как ты думаешь, – словно не услышав, продолжал Трехо, – почему верховный консул назначил сюда тебя?

– Сэр?..

– Образование у тебя безупречное. Я читал твои учебные работы по теориям Дуарте о создании империи посредством контроля логистики. Бьюсь об заклад, они его впечатлили. Ты приписываешь ему воистину уникальные идеи, которых, насколько я знаю, в его книге не было.

– Благодарю вас, сэр, – отозвался Син, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало вопроса, и не справляясь с задачей.

– Однако до этого назначения у тебя за спиной ровно один рейс. А на Лаконии наберется сотня таких, как я или Танака, с настоящим боевым опытом. Почему ты, а не кто- то из них?

Син сам об этом думал.

– Честно говоря, я не знаю ответа, сэр.

– Только так и надо говорить. Да, ты не знаешь. Но я тебе намекну. Видел, как полируют камень?

– Нет, сэр.

– Загружают в барабан со множеством других камней, добавляют песка и трясут в нем пару недель, пока не сточатся все углы, пока не появится приятный блеск. Нам надо контролировать тринадцать сотен миров, а старых пердунов вроде нас с Танакой всего сотня, и еще пара тысяч салажат с университетским дипломом – таких, как ты.

Син понятия не имел, что такое салажата. Видимо, идиома долины Маринер. Но смысл он уловил. И намек тоже.

– Полковника Танаку назначили сюда для… – начал он.

– Чтобы стесать с тебя малость дури. Танака боролась с инсургентами, когда ты еще на свет не родился. Она убила больше народу, чем у тебя знакомых. Но полковник Танака у нас уже есть. Поставив ее командовать, мы ничего нового не приобретем. Надеюсь, столкнувшись с ней, ты чуточку обтесался, или мы все зря тратили время. Танака улетает через час. По-моему, ты должен с ней поговорить.

– Есть, сэр, – ответил он. От слов во рту остался привкус желчи, однако адмирал был прав.

Трехо встал. Конец беседе.

– Вы свободны, капитан. Постарайтесь, чтобы к моему возвращению Медина оказалась на месте.

– Ясно, адмирал.

* * *

Настоящий храбрец отправился бы на «Бурю». Ищи он легких путей, записал бы сообщение и послал через систему Медины, оправдав отказ от разговора в реальном времени требованиями безопасности. Син выбрал среднее.

Астерский виски, забытый кем-то в его прежней каюте на «Предштормовом», отдавал кислотой и грибами, но Син все равно пил. Алкоголь наконец-то смыл остатки желчи во рту и в горле. Скинув сапоги, Син взгромоздил пятки на стол и стал ждать, пока хоть немного ослабнет стянувшийся под ложечкой узел.

Следовало бы сразу сообразить. Задним числом очевидно: единственное, в чем Син соответствовал губернаторскому посту, – это его безраздельная преданность идеям верховного консула Дуарте. Но ведь от него больше ничего и не требовали. Им и нужен был неопытный, но верный человек, чтобы сбросить его посреди глубокого озера в надежде, что выплывет на берег. И все, что отличало Танаку: надменность, презрение к его неопытности, отказ принимать его приказы как таковые… Ради всего этого ее поставили под его команду. Именно припадки обидчивости, которые заставили Сина вышвырнуть ее с поста, и пытались выжечь каленым железом. А он так оплошал.

Адмирал Трехо, конечно, понял, что Сип, впервые побывав под огнем, действовал в слепой панике. Это понимание облегчало дело, но было унизительно. И, вероятно, только поэтому его не отстранили от командования. Трехо знал о его ошибке и все же считал, что Син чего-то стоит. Что рано выбрасывать его на свалку. И это тоже и утешало, и унижало молодого офицера.

Он сделал еще глоток виски. В горле потеплело. Кажется, единственное достоинство этого напитка. И того хватит.

Впереди ждала еще одна ловушка. Син ее чуял. Чувствовал на себе внимание Трехо, интересующегося, как подчиненный разрулит ошибку, на которую ему указали. Адмирал практически приказал Сину поговорить с Танакой до ее отлета – стало быть, здесь и крылась ловушка. Относительно предстоящего разговора его одолевали полдюжины идей, и каждую, едва распознав, он отбрасывал как неподходящую. Ему предоставили выбор. А значит, ему и проигрывать, если что.

Наверное, самым уместным было желание проиграть с достоинством. Даже если его отошлют домой к Нат и Чудовищу, позор сгладится сознанием, что он поступил как взрослый.

Син отстегнул экран с запястья и разложил его на столе.

– Полковник Танака, видео и голос, – приказал он устройству.

– Танака слушает, – почти тотчас отозвалась она. Маленький экран ужал ее лицо, сохранив только самые заметные черты. Тяжелые темные брови. Широкий подбородок. Плосковатый, немного смещенный в сторону нос. Все это придавало ей опасный и сердитый вид. Возможно, и то и другое соответствовало действительности.

– Полковник, – начал Син, стараясь держаться ровного невыразительного тона. И счел, что в основном это ему удалось. Вызов для улаживания мелких бюрократических вопросов.

– Губернатор, – отозвалась Танака, вполне добившись того эффекта, к которому стремился Син.

– Я говорил с адмиралом Трехо относительно вашего перевода. Он сказал, что счастлив принять вас на «Бурс», и я никак не пытался его разубедить.

– Спасибо, что не пытались торпедировать мою карьеру, – ответила она без малейшей благодарности. Ее вежливости хватило лишь на то, чтобы не сказать вслух: «Ты, ничтожество, не сумел бы мне повредить, если бы и попытался».

– Я хотел бы сообщить вам, что, будучи в состоянии повышенной эмоциональности после атаки, принял несколько неудачных решений, в числе которых отстранение вас с поста.

Последовала пауза. Доля доли секунды, но пауза была.

– Вот как. – Ее широкая бровь приподнялась на какой-нибудь миллиметр.

– Да. И если бы я мог отозвать это решение, не обнародуя своей ошибки, я бы это сделал. Но сейчас для моих сотрудников и для граждан Медины важнее всего видимость хладнокровия верховной власти. Резкие движения, такие как вернуть вас сразу после отстранения, создадут впечатление нашей… моей слабости и нерешительности. Итак, ваш перевод будет объяснен желанием перед атакой на Сол усилить штат адмирала Трехо введением в него человека с боевым опытом и не оставит пятна на вашей выдающейся карьере. К сожалению, мои извинения пока останутся неофициальными.

Танака нахмурилась, но удивления в ее лице было больше, чем гнева.

– Я ценю это, губернатор.

– Удачи, и помоги вам бог в Сол, полковник. Я буду ждать вестей об успехе вашей миссии. Син, конец связи.

Он отключился и допил кошмарный астерский виски. От спиртного или от чего другого, но впервые после высадки на Медине с его плеч свалился груз. Теперь это его станция. Он командует, неудачи или успех – все будет его заслугой. И сейчас Син чувствовал, что самая серьезная из допущенных ошибок осталась позади. Да и не такой уж серьезной она была.

Дальше, конечно, будет лучше.

Глава 21 Холден

Саба, чтобы не приходилось пробираться туда-обратно через лагерь беженцев или отведенные лаконцам помещения, дал Холдену и его команде доступ к каюте контрабандистов: каморке на шесть коек, выдолбленной его людьми в сервисном тоннеле, выпавшем из новых планов станции. Там было тесновато, Алекс храпел, но все лучше других вариантов.

Помещение, в котором они проводили большую часть времени, предназначалось под склад средних размеров. Это не был глубокий карман корабля поколений, странствующего в необозримом межзвездном пространстве. И не чулан, куда день ото дня захаживали бы люди, проживащие жизнь в пути и умирающие, не достигнув цели. Встроенные желтые указатели отмечали расставленные вдоль стен ящики с инструментами и долговечными пайками. Истории все это не пригодилось.

На пол вместо сидений набросали гелевых пуфиков, полуразобранный голографический дисплей заменял собой низкий столик. Вентиляцию поставили на минимум, чтобы не выдать себя избыточным потреблением, и густой воздух разгребали лопасти вентилятора на батарейках. Длинные цветные полосы – ткани, пластика или углеродного кружева – шелестели на стенах под слабым ветерком. Холден не знал, исполняют они функциональную роль, или это след давней попытки украсить помещение. Больше всего обстановка напоминала марокканский ресторанчик, куда хаживал Холден в бытность работы на ледовозе «Чисто-прозрачно».

Саба и четверка, которую Холден принял за его лейтенантов, сидели напротив команды «Росинанта», снова и снова наполняя чашки крепчайшим чаем. Саба оказался не только капитаном снабженческого судна «Малаклипс», вместе с «Роси» застрявшего в доке, но и мужем Драммер. Поначалу Холден беспокоился, что ему припомнят дело с Фригольдом, но Саба от этой темы просто отмахнулся. «Это был сон», – сказал он, оставив Холдена в недоумении, пока Наоми не объяснила старую астерскую идиому: она означала «Об этом не волнуйся».

Даже прожив долгую жизнь вне гравитационного колодца Земли, Холден удивлялся, сколько всего он еще не знает.

– Пердон, – извинилась женщина из астеров, протискиваясь в дверь мимо охранника. – Саба, вы поесть уже готовы?

Сабе почти удалось сохранить на лице вежливую улыбку.

– Нет, Каро. Бист бьен.

Женщина закачала ладонями – кивнула по-астерски. Обошла взглядом остальную компанию, но на команде «Росинанта» чуть задержалась.

– А вы? У нас грибной бекон.

Бобби задумчиво похрустела суставами пальцев. Холден почти не сомневался, что это признак раздражения.

– Нам ничего не надо, все хорошо, – сказала она. – Спасибо.

Женщина снова качнула ладонями и протиснулась обратно. Их прерывали третий раз за утро, что выглядело странновато, хотя Холден отнес эту странность на счет общей нервозности. Учитывая оккупацию, свобода деятельности подпольщиков свелась к полоске тоньше лезвия бритвы, а действовать хотелось всем.

– Извиняюсь, – заговорил Холден, сменяя поджатую под себя ногу на другую. Если уж отсиживать, то лучше по очереди, решил он. – О чем вы говорили?

Саба подался к нему. Он, как видно, не отсиживал ноги, устроившись на пуфиках, но ведь он был и моложе Холдена на десяток-другой лет.

– Нам надо отыскать равновесие, са-са? Чем больше мы строим своего, тем больше у нас есть. Но и они скорее что-то найдут.

Та его помощница, что все утро отстаивала сооружение полностью изолированной системы связи путем прокладки тонких как волос проводков по водопроводной системе, прочистила горло.

– Мне видится, мы служим трем господам: обустраиваем пространство для себя, изготавливаем инструменты для себя же и отнимаем пространство и инструменты у внутряков. Сейчас у нас три процента Медины, невидимые для безопасников. И поддержка команды. Передача через врата Сол и обратно. Надо взвесить риск против выигрыша. Я только об этом и говорю.

– Ну конечно, – заговорил Холден, и Саба наклонился к нему. Боковым зрением Холден заметил, как качнулась вперед Бобби. Обернувшись к ней, он наткнулся на непроницаемую мину, но годы знакомства подсказали: она что-то прикидывает. Он бы подумал, оценивает угрозу, если бы она не смотрела прямо на него.

Холден еще раз сменил ноги.

– Просто, что бы мы ни делали, исходить надо из того, что это временно, так?

– Здесь нельзя строить на камне, – с усмешкой подтвердил Саба, но Холдену показалось, что тот не совсем ухватил его мысль.

– Медина – наша станция, – продолжил он. – Мы ее лучше знаем. Все ниши, переходы, все, что не занесено на схемы. Все ее фокусы, двери и углы. И это будет так – пока не изменится. Те люди не дураки. Сейчас им не до того и какое-то время будет не до того. Но рано или поздно они начнут осваивать станцию. Наше преимущество – ровно до тех пор, пока они ее не изучат. Значит, что бы мы ни задумали, на долгий срок рассчитывать не стоит. Нет у нас долгого срока. Планирование должно быть краткосрочным и среднесрочным. В смысле мало ли что?

Саба шевельнулся, отхлебнул чаю и кивнул:

– Дело говоришь, койо. Может быть, и стоит подумать о планах эвакуации. Чтобы не прожить долгую жизнь в камере или короткую – в шлюзе.

– Это в любом случае не помешает, – согласился Холден. – Просто я думаю, не стоит тратить сил на дела, рассчитанные на десятилетия, когда у нас восемь или десять недель свободы.

В его голосе прозвучала виноватая нотка. Саба потер подбородок ладонью. В комнате стало так тихо, что Холден даже сквозь стрекот вентилятора услышал шорох щетины о кожу. Восемь или десять недель свободы. Впервые на этом собрании кто-то упомянул временные рамки. Какой бы микроапокалипсис ни ожидал подпольщиков, по мнению Холдена, он должен был случиться раньше, чем на Земле настанет весна.

– Справедливо…

Сабу прервал шум в коридоре. Узколицый мужчина со шрамом через левый глаз сунулся в комнату, оглядел ее и кивнул.

– Донесения сверху, если вам нужны, – сказал кривой. – Ничего особенно нового. Посты продолжают перемещать, какие-то тупые койо попали в публичные клетки за нарушение комендантского часа. И все.

– Не думаю… – начал Саба.

Его перебила Бобби:

– А может быть, стоит подумать. Неплохо бы прерваться. Верно, Холден?

– Гм, – промычал тот. – Конечно.

Саба пожал ладонями вместо плеч.

– Бьен а. Может, принести поесть?

Собравшиеся зашевелились. Тс же люди остались на тех же местах, но движение изменилось. Холден, дотянувшись, нежно поцеловал Наоми в щеку. Та наклонила к нему голову, словно всего лишь отвечала на ласку.

– Что за фигня? – зашептал ей Холден. – Чем я так разозлил Бобби? Нарочно ничего такого не делал.

Наоми покачала головой – так слабо, что только он ощутил это движение.

– У нее спроси, что не так. Но ты прав – что-то есть.

Голоса в комнате возвышались и затихали, как птичий щебет. Обрывок разговора между Амосом и Клариссой донесся до кого-то из людей Сабы, заставил его переключиться на другую тему, и вскоре Саба обратился с тем же к Алексу. Начав с: «Власти обычно получают то, чего хотят. А если им ничего не нужно, очень скоро начинают вас пинать, чтобы делали, что вам сказано», перешли к: «С внутряками было проще, те хотели разбогатеть и заполучить дорогие игрушки», а потом: «А чего, собственно, хочет Лакония? Чего ради они это затеяли, а?» Все обращались ко всем, не замечая, слушают их или нет.

Холден, наблюдая за происходящим, ждал, когда скажет свое слово Бобби. Если человечество когда-нибудь разовьет ульевое сознание, спаяют его воедино не материальные мозговые связи, а сплетни и вечеринки.

– Эй, Холден. – Бобби тронула его за плечо. – Можно тебя на минутку?

– Еще бы. – Он со скрипом распрямился.

Бобби неторопливо тронулась в сторону коридора, и Холден последовал за ней. Снаружи было прохладнее и не так ощущалось, что воздухом уже кто-то подышал. Стены были раскрашены в дюжину цветов, обозначая скрытые за ними провода и трубы. Карта, нанесенная прямо на землю.

Бобби задержалась на выходе из сервисного коридора в главный. Голоса отсюда слышались неразборчивым ропотом, но не затихали. В узком коридоре Бобби могла бы прислониться к двум стенам сразу – по плечу на каждую. Она размяла кулаки, как боец перед выходом на ринг. В былые времена, когда они только познакомились, Холден робел перед устрашающей великаншей. Постепенно она вросла в его сознание, найдя место, где была просто самой собой. И только иногда вспоминалось, что Бобби – профессиональный воин, отлично обученный силовым приемам.

Лицо ее сосредоточено заострилось. Бобби то ли решала трудную задачу, то ли сдерживала убийственную ярость. Эти два состояния у нее выглядели одинаково.

– Эй, – окликнул Холден, – о чем думаешь?

Она переключилась на него и кивнула так, словно он сказал что-то стоящее согласия.

– Так ты здесь, чтобы помогать или чтобы остановить?

– Ну, – задумался Холден, – пока ты не спросила, я бы сказал «помогать», но чую, что вопрос с подвохом. Я что-то упустил?

Бобби выставила ладонь, словно призывала притормозить, но, кажется, жест относился столько же к ней, сколько к нему.

– Я соображаю на ходу, так что…

– Понял, – сказал Холден. – Как бы там ни было, выкладывай. Подумаем вместе.

– Другие люди. Такие, как я. От нашего прихода не обязательно что-то меняется. С тобой иначе. Ты либо помогаешь, либо удерживаешь. Среднего не дано.

Холдену стало не по себе, он скрестил руки на груди.

– Это… это насчет тебя и «Роси»? Так тут ничего не меняется. Мы с Наоми…

– Да, – перебила Бобби, – именно так. Смотри, видел, сколько раз прерывали собрание? Люди заскакивали на минутку, даже если могли бы обойтись связью через терминал. Или вообще обойтись.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Холден. – Но это не из-за меня.

– Именно из-за тебя. Джеймс Холден, возглавивший сражение против Свободного флота. Не позволивший «Протогену» уничтожить Марс. Капитан первого прошедшего сквозь Кольцо корабля. Объединивший Илос перед лицом полусотни разновидностей обрушившегося с неба дерьма. Стоит тебе войти в комнату, и ты оказываешься центром вращения.

– Я не нарочно, – сказал Холден.

– Когда ты объявился, мы с Амосом готовились с боем пробивать себе дорогу в дела подполья. Но тут вошел ты, тебя узнали, и вот мы уже в самой сердцевине заговора. Даже если бы я проникла в него, я бы днями и неделями доказывала Сабе и его людям, что мне можно доверять. Ты получил доверие даром, а мы все пошли в нагрузку. Того, что я капитан «Росинанта», не хватило на такое серьезное отношение, которое тебе досталось просто так.

Холдену хотелось поспорить. Возражения уже копились в груди, но не хватило духа высказать их вслух. Бобби была права.

– У меня есть идеи по сбору сведений о Лаконии, – продолжала она. – Это должно стать первым шагом. И двигаться надо быстро. Саба с его людьми? Им кажется, что все осталось, как было до открытия врат. Что бы ни говорили, они ждут, что все устаканится и станет для них образом жизни, как раньше. Заметил, они уже называют лаконцев «внутряками»?

– Да, заметил.

– Но тут ты был прав. Перед нами очень маленькое окошко. Так как насчет «делать то, что я считаю по-настоящему нужным»? Идея должна исходить от тебя.

– О’кей, тут я малость сбился. О какой идее речь?

– Я про то, чтобы тебе подхватить мое предложение, проплясать обратно и представить его как свое.

Холден не знал, смеяться или хмуриться, поэтому совместил.

– Нет, и не подумаю, – отрезал он. – Скажи сама, что считаешь нужным, а я тебя поддержу. Но приписывать себе твои идеи не собираюсь.

– Если идея будет исходить от меня, – возразила Бобби, – выйдет, как с первым знакомством. Мне ее придется пробивать. А тебя сразу услышат. В твоих устах она будет иметь вес, какого не имеют простые дьявольски правильные мысли.

За спинами у них лязгнуло: то ли открыли люк, то ли уронили какой-то инструмент. Холден не обернулся. Неловкость, которую он испытывал до того, сменилась другой неловкостью, но меньше не стала.

– Мне это не нравится, – сказал он. – Даже думать не хочу, что тебя будут уважать меньше меня. Это полная чушь. Я скажу Сабе, что…

– Помнишь последний раз, когда мы пели караоке с Жизель? Как раз перед тем, как они с Алексом разбежались.

– А как же, – кивнул Холден.

– Певца помнишь? В смысле – оригинального исполнителя. Кто исполнял эту песню?

– М-м, – протянул Холден. – Группа называлась «Куртагам». Певец… какой-то Питер? У него еще один глаз стальной.

– Пётр Вукчевич, – напомнила Бобби и кивнула. – Ну а бас-гитарист?

Холден рассмеялся было, но сразу посерьезнел.

– Ну? – спросила Бобби.

– Да, о’кей. Дошло. Хотя мне не нравится. Я значу не больше любого другого. Разыгрывать, будто все важное идет через меня или оно не в счет… Не знаю. Буду чувствовать себя подонком.

Бобби опустила ладонь ему на плечо. Она смотрела спокойно, а губы в улыбке растянулись в прямую линию.

– Если это сработает, я буду считать, что это я использовала тебя как орудие для достижения своих целей. Так я буду меньше злиться.

* * *

Они проговорили еще минут двадцать. Бобби разъяснила свой план во всех подробностях, чтобы Холден мог его изложить. Он задал несколько вопросов, но много уточнять не понадобилось. Работая с ней, он испытал приступ странной ностальгии. Словно с их прибытия на Медину прошли годы, а не дни.

Так бывает с крупными и внезапными событиями. Меняется течение времени. Возможно, не в прямом смысле, но в том, кем были они с Бобби друг для друга. И для себя. Месяц назад Лакония представляла собой одну из тысяч деталей фона. Теперь она стала средой обитания. Истиной, основополагающей, как КЗМ или Союз перевозчиков. Если не больше.

Вернувшись к собранию, они застали всех за едой. Принесли растворимые бумажные мисочки с рисовой лапшой и фаршем из грибного бекона под рыбным соусом. Пахло все это лучше, чем следовало ожидать. Бобби подсела к Амосу с Клариссой, изящно свернулась рядом. Холдену захотелось сесть с ними, снова стать членом семьи. И никто не мешал, только вот нельзя. Была бы это помощь или помеха? Потому что совместить он не мог. Холден впервые ощутил, чего стоил ему отказ от «Роси».

И все же жалеть о своем решении он не мог.

– Все в порядке? – спросила Наоми, незаметно обняв его за талию. – Вид у тебя задумчивый. Появились мысли?

– Есть такое дело, – признался он. – В основном о том, что если я орудие, так хоть полезное.

Некоторое время Наоми переваривала сказанное. Саба, заметив их, помахал рукой. На низком столике обоих ждали миски с вилками и бутылки пива.

– Мне за тебя обидеться? – спросила Наоми.

– Не надо, – отказался Холден. – Лучше поешь. Как только Холден сел, Саба придвинулся к нему.

– Хорошая еда. Одно можно сказать в пользу Медины: продукты здесь всегда свежие.

– Верно, – согласился Холден. – И все-таки это те же грибы да дрожжи. Выращенный из клетки бекон… это отдельный разговор. Так вот, Саба, есть у меня одна мысль, надо обсудить…

Глава 22 Бобби

Физические средства отслеживания передачи данных нам на лаконском корабле не разместить, – повторяя за Бобби, говорил Холден. Саба отобрал, кого ввести в курс дела, руководствуясь соображениями, которых Бобби не знала и не хотела угадывать. Все они внимательно слушали Холдена. Казалось странным, что роль великого Холдена, который поведет их к славе, разыгрывал знакомый ей Холден. Кроме имени, ничего общего. – Нам придется пассивно мониторить вход и выход сигнала. Зеркалить данные.

– Чего ради? – спросил высокий и тощий как жердь мужчина. Звали его Рамес, и служил он в техподдержке станции Медина. По словам Сабы, имел доступ на корабль и в этом деле выполнял роль внедренки. Бобби он не понравился. – Аллес густо зашифровано. Гадать по их кофейной гуще надежней.

– Дешифровку пока отложим, – отговорился Холден, чтобы не выдавать лишних подробностей. Бобби предложила годную идею, но над способами дешифровки она еще работала. Чем меньше народу знает подробности, тем меньше шансов, что все выйдет наружу прежде, чем мысль созреет. – Пока нам нужно накопить как можно больше материалов, чтобы, когда придет время, было что расшифровывать. Сейчас главное – научиться незаметно перехватывать сигнал.

– Заглянуть в трубу, не коснувшись трубы. Кве пенса?

– Я привел капитана своей команды и технического эксперта: они объяснят как. – Холден кивнул Бобби и Клариссе. – Капитан Драпер.

Бобби незаметно подмигнула ему. Что ни говори об этом человеке, а роль бездумной пешки он исполнял вдохновенно.

Выступив на середину, Бобби вывела на стену позади себя объемную схему Медины.

– «Наву» задумывался как корабль поколений, – начала она.

– С хреновым видом из окна? – съязвила астерка. Остальные захихикали.

– Почитала бы что по истории, – одернул ее Саба и кивнул Бобби, чтобы продолжала.

– Они понимали, что им придется принимать сигнал на таком удалении, какого прежде никогда не требовалось, – объяснила Бобби и дала приближение на антенную установку Медины. – Поэтому система связи сконструирована с огромным запасом и гораздо чувствительнее любой системы коммерческих или военных судов.

Рамес, кивнув, выразительно повел удлиненными ладонями.

– Мы большей частью этого дерьма и не пользовались. Здесь все рядом.

Он имел в виду: в пределах медленной зоны – и был прав. Все не дальше полумиллиона километров от Медины. Пространство было физически ограничено.

– Верно, но оборудование осталось. И на этой установке имеется определительсигнала, способный выловить отдельный фотон в волоконном кабеле метровой толщины. – Бобби опять дала приближение. – Но просто выкрасть его нельзя. Клари?

Кларисса вытолкнулась из угла, где затаилась до того, и встала рядом с Бобби. На ней был спортивный костюм механика с надписью «ТАХИ» на спине, а волосы она стянула в тугой узел. В таком наряде, да еще с запавшими щеками и глазами, выглядела она суровой и раздражительной.

– Хотя установка не используется, – без предисловий начала Кларисса, – она по-прежнему подключена к основной системе связи. Если начнем выдергивать вилки из розеток, в рубке завоет сигнал тревоги. Значит, прежде чем физически что-то оттуда изымать, надо перевести сеть в режим диагностики.

– В рубке теперь сплошь хренонцы, пинита, – заметил Рамес. – За всем следят, они.

Кларисса кивнула, соглашаясь, и продолжила:

– А вот тут вступаете вы. Нам нужно, чтобы вы попали на оперативную палубу и отключили панель на время, пока мы будем: работать. А если вы еще раз назовете меня «малышкой», я сделаю вам: больно.

– Неужто правда, нинита? – сверкнул улыбочкой Рамес.

– Нет. – Бобби шагнула к нему. – Нет, не правда. Ей предстоит тонкая работа. Я не могу позволить, чтобы она повредила руки еще до выхода. – Бобби еще на шаг подступила к Рамесу и нависла над ним. – Так что больно вам сделаю я. Мао в этом деле – моя правая рука. Не заставляй меня вколачивать в тебя правила вежливости, нинито.

Она покосилась на Холдена. Тот выглядел потрясенным и как будто загрустил. Бобби задумалась, как бы он справился с такой ситуацией. Так странно было проделывать все это в одной комнате друг с другом.

Рамес взглядом позвал на помощь рассевшихся на ящиках приятелей. Никто за него не вступился. Саба улыбался, круговым движением ладони предлагая заканчивать.

– Сабе, – сказал Рамес, отводя взгляд, как делали смущенные приматы со времен плейстоцена. – Просто подурачился, кве?

– Са-са, – кивнула Бобби и переключила экран с объемной схемы на план миссии. – Вот график с точным временем каждого действия. Мы с Мао будем вне станции и позволить себе выход в эфир не сможем – «нюхач» лаконцев почти наверняка перехватит сигнал.

– Я вызову рубку через свободный ручной терминал, который добудет для меня Рамес. – Холден кивнул названному, приглашая его ответить кивком. – Выберем время, когда дежурить будет Дафна Кол. Она теперь со мной знакома и, по-моему, без слов поймет, чего мы добиваемся. Дисциплина связи в полный рост, предполагается, что все всё слышат.

– Итак, мы все будем слушать переговоры между Холденом и Кол, – вступила Бобби. – Раздадим всем список кодовых слов, которые Холден будет использовать как сигналы. Другого способа координации действий у нас нет, и сообщить о прекращении операции или позвать на помощь мы не сумеем. Запасной вариант: сделать все с первого раза, чтобы запасной вариант не понадобился. Это попятно?

– Слишком: рискованно ради потока непонятной нам абракадабры, – заметил Рамес.

Бобби поймала себя на вспышке раздражения.

– Чем больше перехватим, тем больше шансов, что, решив проблему шифра, найдем в нем нужное, – сказала она. – Начинаем при первой возможности, и хватит об этом. Всем все ясно?

По комнате прокатились тихие голоса: «Дуи», «Сабе», «Са-са».

– Потрясающе, – объявила Бобби. – За работу.

* * *

Медленная зона, она же пространство Кольца, она же сеть врат. Как ни называй, штука это до жути странная.

Бобби с Клариссой выбрались из барабана Медины в старый служебный шлюз, свободный, как ручался Саба, от наблюдения. На них были аварийные вакуумные скафандры из тех «таких тоненьких, что почти не чувствуешь на себе» – они только спасали носителя от удушья до прибытия помощи. Яркие, оранжевые с желтым, они позволяли легко найти пострадавшего в дыму или на фоне черного космоса. В шлемы и на плечах в помощь спасателям встроили маячки-мигалки, по Бобби заранее разбила их гаечным ключом. Хватит того, что по поверхности станции будут ползать яркие кляксы. Не стоит еще и подсвечивать их аварийным сигналом. В обычных обстоятельствах выход из корабля или станции в аварийных скафандрах был для любителей повариться в радиации. Дешевые одноразовые скафандры от нее почти не защищали.

Но медленная зона – такая странная штука.

В пространстве Кольца практически отсутствовало излучение, кроме того, что принесли с собой люди. Ни радиоактивного фона, ни солнечного ветра, вообще ничего. Только огромная, неестественно черная пустота вокруг и ограничивающие ее мерцающие кольца, расположенные на равных расстояниях, да еще станция чужаков в центре – там, где раньше стояли батареи рельсовых.

Бобби с Клариссой устроились на тяжелом вращаюшемся барабане в старом шлюзе. О том, что они движутся, свидетельствовали изредка проплывавшие мимо черного окошка выхода далекие кольца и тот факт, что их упорно, с силой в треть g, тянуло наружу. Бобби позаботилась пристегнуть их обеих к клемме на внутренней стенке, чтобы не выбросило в то странное не-пространство за бортом.

За наружным люком мелькнуло что-то большое, прямоугольное. Прижавшись шлемом к шлему Клариссы, Бобби крикнула:

– Это один из наружных лифтов. Поймаем следующий.

Кларисса, округлив глаза, кивнула и приготовилась к прыжку. По наружной обшивке барабана, от машинной палубы на корме до оперативной на носу, тянулись две пристройки. В них скрывались механизмы, провода и пара лифтов, позволяющих попасть из одного неподвижного участка в другой, минуя барабан. Бобби с Клариссой намеревались воспользоваться таким лифтом, чтобы подняться к антенной установке на носу и вернуться оттуда к пришвартованному на корме лаконскому кораблю.

Бобби открыла висевшую на боку сетку, в десятый раз перепроверила, все ли с собой. Запасные баллоны для себя и для Клариссы. Им предстоит много часов лазать по обшивке. Ружье, выбрасывающее магнитные присоски, с запасом прочного троса и лебедкой. И, наконец, толстый черный безынерционный дробовик, спрятанный кем-то из астеров от обысков. Если дойдет до него, значит, задание все равно провалено, но уйти, сражаясь, представлялось романтичной Бобби самым достойным вариантом.

Она прицепила спасательный конец своего скафандра к петле на поясе у Клариссы, после чего отстегнулась от стенки шлюза. Вращение станции потянуло ее к люку, но Бобби, одной рукой придержавшись за кромку, остановила движение. Другая рука была занята ружьем с присосками. Кларисса одной рукой ухватила ее сзади за плечо, другой уперлась в переборку.

– Раз, два, три, вперед! – выкрикнула Бобби в расчете, что по руке Клариссы звук дойдет до нее. И, отпустив руки, выбросилась из наружного люка со скоростью 3,3 метра в секунду.

Массивная прямоугольная шахта надвинулась на нее, и Бобби, пролетая, выстрелила по ней присоской. Если бы захват не удался, они бы так и неслись в пустоте медленной зоны, пока не иссяк бы воздух, да и безжизненные тела продолжали бы полет до невероятного занавеса на краю чужого пространства. Опасно, но не более чем скалолазание без страховки на Марсе. Бобби даже не думала о риске. Высмотрела место, где хотела закрепить присоску, а остальное сделали руки без участия головы. Магнит прилип к металлу в каком-нибудь полуметре от намеченной точки. Это как ездить на велосипеде.

Тросик присоски и линь, крепивший ружье к се скафандру, натянулись и по дуге быстро повели ее вокруг сервисной шахты. Кларисса беспомощно плыла следом. Бобби включила лебедку, подтягивавшую их ближе и увеличивавшую скорость движения по дуге. Перед самым столкновением она согнула колени и активировала магнитные подошвы. Приземление обещало быть довольно болезненным.

Она ударилась о поверхность шахты, как кончик щелкнувшего кнута, и толчок вогнал ей колени в живот. Кларисса врезалась в спину примерно так ощущался бы сброшенный со второго этажа мешок цемента. Бобби перекатилась, смягчая удар, шлепнула по обшивке ладонями, подключив магниты в перчатках, и повисла.

Несколько мучительных минут спустя они все еще висели на обшивке шахты, полностью погасив инерцию движения, перешедшую в легкое растяжение коленных сухожилий и множество синяков на теле.

– Ух! – выговорила Бобби и позволила себе несколько минут свободного плавания, прикрепившись к шахте одной перчаткой.

– Да уж, – слабо услышала она ответ Клариссы, прислонившей шлем со спины.

Бобби придвинула свой шлем к ее.

– Лезть далеко, по хоть сила тяжести не будет мешать. Справишься?

Вместо ответа Кларисса отцепила буксирный конец и полезла по серой стене шахты.

– Ну и ладно, – буркнула Бобби, двигаясь за ней.

Через два часа и одну смену кислородных баллонов они зависли у массивной установки. Ошеломительное смешение антенн, тарелок, радиовышек, а в самой сердцевине всего этого – лазер такой мощности, чтобы слать сообщения на Землю за сто световых лет. Он ни разу не был в деле.

– Помню, как он едва не прикончил все человечество, – заговорила Кларисса, прижавшись лицевым щитком к щитку Бобби. – Сейчас на вид не так страшен.

– Слышала эту историю, – согласилась Бобби. – Жаль, что меня там не было, я бы вашим помогла.

Кларисса пожала плечами.

– Слушать веселей, чем переживать. Ты не много потеряла.

Она перетянула себя над креплением установки и уперлась в неправдоподобно большую приемную тарелку. Указала на панель доступа под ней и дала астерский сигнал: «Эту».

Кивнув одной ладонью, Бобби постучала себя по шлему над ухом. «Теперь ждем сигнала от Холдена». Она включила маленькую аварийную рацию, уже настроенную на канал, по которому Холден собирался вызывать Дафну Кол в рубке, и стала ждать. Кларисса уставилась на нее через разделявшую их пустоту и замерла, терпеливо, как охотящаяся кошка.

Потянулись минуты. Когда рация ожила, Бобби почувствовала, как расползаются в ухмылке губы.

– Контроль Медины, говорит бригада кило альфа, прием.

Бобби слышала только Холдена, так что последовала долгая пауза и снова раздался его голос:

– Подтверждаю. Нельзя ли связаться с Кол? Ремработы пойдут через ее кабинет.

Слово «кабинет» означало, что Рамес уже перед рубкой и ждет разрешения войти, значит, план развивается как задумано и не хватает только поддержки Кол.

– Эй, шеф, рад снова услышать ваш голос, – заговорил Холден, старательно выделяя кодовые слова. Он не назвался по имени и не собирался этого делать. Если Дафна Кол не смекнет, что затевается, придется сворачивать операцию. Если поднимет тревогу… Нy, тогда будет интересно. – Мы здесь с Сабой в электрохимической. Ищем, что натворил с сетью лаконский луч смерти, и здорово было бы снять панель, чтобы точно установить место.

Теперь начиналась самая опасная фаза плана. Не пролет по космосу на буксире, не ползанье но поверхности огромной станции в тончайшем, паршивейшем из скафандров. И не то, что предстояло дальше: спуститься к лаконскому кораблю, прицепить к нему свой датчик в надежде, что никто не ведет наблюдение за окрестностями дока снаружи. А именно теперь, когда Холден полагался на свой голос, имя Сабы и упоминание лаконцев, чтобы просигналить Кол: они затевают лихое дело и нуждаются в помощи.

Больше того, расчет был на то, что астерская гордость перевесит страх перед лаконскими хозяевами, угрожающими расправой. Если хоть один из расчетов не оправдается, их плану конец. А может быть, и не только плану.

Бобби переждала минуту очень напряженного радиомолчания и наконец услышала Холдена:

– Отлично. Я отправлю в рубку техника вытащить ту панель, только вы его впустите. Он быстренько глянет, в чем там закавыка, и мы от вас отстанем.

«Глянет». Сигнал «вход через пять секунд».

– Принято, шеф. Потерпите уж, пока мы разберемся.

Бобби показала Клариссе большой палец, потом: растопырила все пять. Кларисса кивнула кулаком и принялась извлекать инструменты из сетки на бедре.

«Первый шаг сделан», – подумала Бобби. Осталось всего-то слезть на два километра до кормы и поставить жучок на лаконский истребитель, не попавшись при этом.

Относительно медленной зоны станция была неподвижна, так что предстояло не столько карабкаться, сколько шаркать магнитными подошвами по двухкилометровому отрезку шахты. Бобби тащила за собой на коротком поводке громоздкий модуль с датчиком напряженности поля. Масса его была невелика, однако Бобби без разговоров отобрала прибор у Клариссы, когда, заглянув за щиток шлема, увидела болезненную сероватую бледность своего техника. Не считая прыжка из вращающегося люка, им не приходилось прикладывать особых усилий, но ясно было, что Кларисса на последнем издыхании.

Они уже приближались к машинному и причальному сектору Медины, и лаконский корабль показался из-за изгиба станции. Бобби невольно присвистнула, оценив его красоту. Что ни говори о лаконском авторитаризме, а в свои проекты они вкладывали немало эстетики.

Истребитель – Холден назвал его «Предштормовой» – выглядел природным кристаллом, вставленным в рукоять ножа. Прозрачные розоватые и голубые оттенки граней, как у самоцвета. Она высмотрела и подобие хвоста, возможно, дюзовый конус, но совсем непохожий на знакомые ей по марсианским и ооновским кораблям. Нос оканчивался парой выступов вроде острия кинжала, а канал, прорезанный по центру левого от нее, почти наверняка указывал, что это рельсовая пушка. Если на корабле имелись торпедные аппараты или ОТО, Бобби их не увидела.

Так странно, так непохоже на все, что строили люди, выглядел этот корабль, что, сойди с него зеленые трехглазые пришельцы, Бобби сочла бы их более уместными, чем человеческую команду.

Кларисса обернулась, и Бобби дернула поводок датчика, останавливая его движение, а потом женщины сблизили шлемы.

– Вот. – Кларисса указала на служебный люк, ничем не отличавшийся от сотни оставшихся позади. – Здесь проходит соединение от дока к станционной сети.

– Уверена? – спросила Бобби, оглядывая соседние люки.

Кларисса вместо ответа закатила глаза и взяла у нее поводок. Подтянув датчик к корпусу, она закрепила его совсем рядом с люком. Вытащила из ящика несколько проводков и вставила их в гнезда под крышкой люка, затем прижала к установке свой ручной терминал и потратила пару минут на просмотр какого-то меню. Бобби тем временем заменила обеим баллоны.

Через несколько минут Кларисса выпрямилась и показала ей большой палец. Бобби оглядела тяжелый клинок марсианского корабля. Если кто и заметил их за работой, никаких признаков тревоги корабль не выказывал. Кларисса подошла с терминалом в руке, прижала его к шлему Бобби. Ее внутренняя система щелкнула, по дисплею побежал текст. Трафик сигнала между кораблем и локальной шифровальной установкой с метками маршрута и времени. Все по-прежнему заперто военной шифровкой, но подпольщики могли теперь копировать все, что «Предштормовой» передавал на Медину и принимал с нее.

– Ха, – заметила, ни к кому не обращаясь, Бобби. – Честно, я думала, будет труднее.

Глава 23 Драммер

Корабль поднимался из Кольца, как всплывающий из моря кит на старых видео. Крошечное для безграничной вселенной Кольцо человеку представлялось гигантским, а лаконскому кораблю было тесно и в Кольце, и в человеческом сознании. Казалось, его проект порожден каким-то странным источником: не привычной уже чуждостью протомолекулы, не историей человеческой промышленности, а тем и другим сразу – или ни тем и ни другим. Драммер раз за разом просматривала данные наблюдения, и по коже у нее бежали мурашки.

Она не успела подготовиться. Прыгуны с грузом гравия, на всех парах спешившие на позиции, могли больше не спешить. Флот КЗМ собирался вокруг внутренних планет и системы Юпитера – но опаздывал на целые дни, если не на недели. Космические города закладывали витки орбиты навстречу флотам. Все они готовились к расположению фигур, которого уже не будет на доске. Дуарте и его адмирал Трехо выиграли темп. Ей оставалось позаботиться, чтобы им пришлось дорого за него заплатить.

– Мадам президент, – обратился Воган.

Прежде чем ответить, Драммер еще раз посмотрела, как выплывает из врат «Буря». Такая огромная, что, казалось, могла проломить барьеры безопасности одной своей массой и энергией. Может быть, нашелся бы способ обратить ее мощь против нее, как получилось со Свободным флотом. Только вот эта дрянь уже миновала врата.

– Воган? – не оглядываясь, отозвалась Драммер.

– Связисты запрашивают вашего решения по транслятору, – сказал тот.

Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула сквозь зубы. По системе были разбросаны тысячи трансляторов радиосигнала, но она знала, о котором говорит Воган. Потайная связь с Мединой – подарок Авасаралы – шла через слаботочное реле, плавающее в темноте у врат. Его сигнал до Медины доходил очень ослабленным и легко терялся за обычной интерференцией врат. Из нормального пространства заметить его было легче. А ближе всех к нему сейчас находилась «Буря».

Драммер могла бы приказать своим связистам прекратить его использование. Это просто. Но доступ к транслятору имели и разведка КЗМ, и подпольщики Сабы. Чем больше народу, способного допустить ошибку, тем более вероятно, что ошибка будет допущена. А легче всего было отключить аппаратуру. Она вырубалась одним пакетом сигналов – как свет погасить. Транслятор перейдет в пассивный, слушающий режим, и, не зная, где искать, обнаружить его станет не проще, чем песчинку в невообразимом океане пустоты.

Уйти в тень было бы правильно. Но что-то в ней восставало против такого решения.

– Какой смысл, – спросила опа, – чем-то обладать, если не можешь этим воспользоваться? Практически это все равно что не обладать.

У нее на экране закольцованное видео прокрутилось до конца и пошло на новый круг. «Буря» поднималась из врат.

– Сохранить это что-то, чтобы воспользоваться, когда время придет, са-са кве? – предположил Воган.

– Это был риторический вопрос, – огрызнулась Драммер.

– Извините.

– Скажите им…

Транслятор был для Драммер не просто окном на Медину. Он связывал ее с Сабой. А вдруг она ему понадобится? А вдруг что-то случится, а его призыв о помощи канет в пустоту, потому что она слишком осторожничала? Одиночество разрасталось в груди, ширилось, пока не стало больше нее. И пустее.

– Скажите, чтобы отключали. Сохраним на дождливый день.

– Да, мэм. – Воган повернулся к выходу.

– Вы когда-нибудь видели дождь, Воган? – остановила его Драммер. Дала себе еще несколько секунд на связи с Мединой, с Сабой. Пусть даже не могла воспользоваться этой связью.

– Нет, мэм. Не бывал на Земле. И не собирался.

– Однако мы говорим: «На дождливый день».

– Культурный империализм внутренних планет ощутим: во всем, – сказал Воган.

– Дождь идет не только у внутряков. На Титане тоже бывает. Там вместо воды метан, но его можно видеть сквозь купол. Я провела там неделю мадху чандра^[188]. Миллионы точек на куполе и оранжевые облака над ним. Похоже на крошечные темные звездочки. Если их разглядишь. Саба хуже меня видит вдаль, он не смог. А я разглядела.

– Как скажете, мэм, – пробормотал Воган.

Ему было несколько неловко за нее – или так ей показалось. «Ну и хрен с тобой», – подумала она, но промолчала, допуская, что ей это только почудилось.

– Хорошо, – она отвернулась к экрану, – передавайте приказ.

Воган не ответил – вышел и закрыл за собой дверь. Она в последний раз посмотрела, как проходит сквозь Кольцо «Буря», пытаясь увидеть решение. Или хотя бы луч надежды. Не увидев, закрыла запись и открыла Другую.

«Говорит адмирал флота Лаконской империи Антон Трехо, главнокомандующий „Сердца бури“. Мне поручено обеспечить интересы Лаконии в системе Сол. Мы признаем огромное культурное и историческое значение системы Сол и надеемся, что переход совершится мирно и с минимальным ущербом. В случае сопротивления местных сил я готов и уполномочен предпринять любые необходимые для исполнения задания действия. Верховный консул Дуарте, как и я, передает наилучшие пожелания местным жителям и просит обратиться к своим правительствам с призывом к миру. Насилие всегда ведет к потерям, и размер этих потерь зависит только от вас».

Фальшивая мягкость угрозы. Лучше бы он обещал сжечь их города и отнять их детей. Было бы честнее.

Дом народа тормозил на подходе к точке рандеву со вторым флотом КЗМ. Страж врат уже ждал там. Независимость прибыла к первому флоту и Юпитеру. Новейший из космических городов – Залог мира – достраивался на верфях Паллады-Тихо и мог войти в строй только к следующему году – если у них будет следующий год.

Вслух никто не говорил, но все знали, что Союз задумал космические города как ответ на усилия колоний обзавестись собственными флотами. Всю Солнечную систему космические города подчинить не могли, зато могли удержать кольцо врат. Во всяком случае, из этого исходили Драммер и совет Союза. Теперь Дом народа стал всего лишь боевым кораблем. Тяжеловесным, с оранжереями и школами, с детьми и общественными пространствами, с университетами и научными лабораториями. В преддверии силового столкновения все это утратило смысл. Дом народа стал системой для доставки рельсовых пушек, торпед, ОТО. Драммер поведет его на защиту Земли и Марса и под защиту их кораблей. Все это было ей ненавистно, по приходилось делать.

И, черт побери, с улыбкой на лице.

Под тягой конференц-зал Дома народа оказывался вблизи его мощных эпштейновских двигателей. КЗМ представляли адмирал Ха с Марса и второй секретарь администрации Ванегас. Крисьен Авасарала в инвалидном кресле держалась в сторонке, жевала фисташки с видом выжившей из ума старухи – чтобы не приставали. Освещение настроили на теплую часть спектра, под летний вечер на Земле, и воздух нах огурцами и землей. Обстановка должна была внушать уверенность, и теплилась надежда, что, хоть и искусственная, она задаст тон собранию. Журналисты и почетные гости на скамьях из прессованного бамбука нарядились в строгие платья и костюмы – на пресс-конференцию как в церковь.

Пожалуй, сходство было. Драммер где-то читала, что светское общество обращалось к новостным лентам, чтобы узнать, какие культурные нарративы важны, а какие можно игнорировать. Сейчас тысячи каналов по всей системе транслировали новости и на все лады: толковали отрезок истории, который людям выпало прожить. Для большинства Лакония была захватчиком, каковому следовало противостоять, но нашлись и такие, кто видел в лаконцах освободительные силы и конец гнету КЗМ и Союза перевозчиков. Для других они выражали истинный дух Марса, преданный когда-то Республикой Конгресса, а теперь возвращающийся с триумфом. Еще для кого-то лаконцы выглядели непобедимыми, а капитуляция – неизбежной. Поставьте перед камерами двенадцать человек – услышите тринадцать мнений. Но ни одно не будет весомей мнения Драммер, потому что она – президент Союза перевозчиков, а это, как бы она ни противилась, означало, что она теперь верховный главнокомандующий.

В зеленой комнате Ванегасу обновляли грим перед выходом на камеру. Ха при виде Драммер поспешно отставила кофе и с угрюмой миной бросилась к ней.

– Президент Драммер, – начала опа, – я надеялась переговорить с вами о документах по стратегическому сотрудничеству.

Стюард провел Драммер к креслу. Техник пристроился к ней с палитрой косметики в руке. Драммер мало пользовалась косметикой, но выглядеть больной под объективом не хотела.

– Я еще не видела последнего проекта, – сказала опа, стараясь не шевелить лицевыми мышцами.

– Сантос-Бака настаивает на передаче командной иерархии совместному комитету, – пояснила Ха. – Это уже не координация действий. Это превращает КЗМ в филиал Союза перевозчиков.

«Если нас всех перебьют, – подумалось Драммер, то вот поэтому. Не из-за их преимущества в технике или стратегии, не потому, что незаметно сменился исторический цикл. А потому, что мы шагу не можем сделать без пяти совещаний».

– Я не читала проект документа, адмирал. Как только закончим здесь, попрошу себе экземпляр. Мне не больше вашего нужны лишние склоки.

Ха резко кивнула и улыбнулась так, словно Драммер уже капитулировала. Техник коснулся ее щек румянами и осмотрел, как недописанную картину. Драммер поймала себя на желании показать ему язык.

А потом подошло время. Ванегас выступал первым, за ним Ха. Они заняли места по сторонам, Драммер посередине. Экран на кафедре, видимый ей одной, передавал изображение и строки речи. Драммер вздернула подбородок.

Ее чувства ничего не значат. И мысли ничего не значат. В счет сейчас идет одно: как она выглядит, как звучит голос. Создай ощущение уверенности, а с делом разберемся потом.

– Благодарю всех, кто пришел, – начала она. – Как вам известно, и систему Сол совершил неавторизованный переход корабль из системы Лакония. Позиция Союза на этот счет однозначна. Вторжение Лаконии незаконно. Оно нарушает полномочия Союза и суверенитет коалиции Земля – Марс. В вопросе обороны Солнечной системы и ее граждан мы единодушны.

Драммер выдержала паузу. Позади рядов Крисьен Авасарала встала из кресла и сдула фисташковые крошки с сари. Ее улыбка была заметна даже отсюда.

– И Союз, – продолжала Драммер, – отдаст обороне все силы.

«Точно как ты велела, старая сука», – подумала она. Но этого не сказала.

* * *

Ей снилось, что Сабы нет в живых.

Она не знала, как и где он погиб, но в странной логике сновидения и не задавалась этим вопросом. Просто было так: Саба мертв, а она нет. Она никогда его не увидит. Не проснется с ним рядом. Оставшаяся жизнь будет пустее, скуднее, печальнее. Во сие она все это понимала. Но испытывала облегчение.

Саба умер, значит, он теперь в безопасности. Ничего плохого с ним уже не случится. Она не может его подвести, бросить, испытать тяжесть его разочарования. Проснувшись в темноте, она после мгновенного смятения задохнулась от невыносимого чувства вины. С темнотой она, по крайней мере, могла справиться. Включила на четверть силы свет в каюте. Тусклое золото, такое тусклое, что все вокруг осталось монохромным.

Переворачиваясь, она ощутила гравитацию ускорения. И ни следа силы Кориолиса – она и так знала, что космический город в движении. Ей хотелось отправить сообщение. Сказать Сабе, что думает о нем, а не мечтает в душе о поражении, о том, чтобы потерять его навсегда. Но опа сама перерезала линию связи, и мрачные шуточки подсознания не давали оснований изменить решение.

Вместо этого Драммер потянулась в чуть просветлевшей темноте. Оставалась еще половина времени, отведенного на сон, но ей в голову не приходило снова утонуть в подушке. Нет, она приняла душ и заказала грушу чая и тортилью с фруктовым джемом. Утешительная пища. Потом она вызвала карту системы.

«Буря» еще не преодолела пустоту между орбитами Урана и Сатурна. Полтора миллиарда километров от врат кольца до первого человеческого поселения, стоящего внимания, даже сейчас, когда Сатурн со спутниками располагался ближе всего. Проскочив во врата настолько раньше срока, на который с надеждой рассчитывала Драм- мер, «Буря» отнюдь не спешила к внутренней части системы. На таком ускорении она будет добираться не одну неделю. Натянув форменный костюм, Драммер вышла в Дом народа. До станции трубы ей было недалеко. Космический город знал ее местоположение и без запроса подогнал личный карт. Опытная охрана незаметно прикрывала ее движение. Был час пик, смена вахт, но Драммер словно ехала по городу-призраку. Если бы не мусор, не запах тел и старого карри в трубе, могла бы поверить, что осталась одна.

Доступ в дендрарий был закрыт. Шел эксперимент по выращиванию отдельных пород деревьев, а активное движение могло повлиять на результат. Но один человек и даже несколько – это терпимо. Здесь было тепло, воздух парил влагой и новехоньким кислородом, только что выдохнутым другим живым созданием. Странное место, экзотическое, нереальное. Словно из детской сказки.

Обычно она бывала здесь одна.

Авасарала сидела в тени катальпы. Сложила руки на коленях и смотрела в никуда, пока Драммер не остановилась прямо перед ней па черной резиновой дорожке.

– Ты какого хрена явилась? – спросила старуха. – Не спится?

– Я могла бы задать тот же вопрос, – заметила Драммер.

– Я теперь не сплю. Одно из лишений моего возраста. Но я пока держу себя в руках и ругаться не собираюсь.

Драммер прислонилась к другому дереву, скрестила руки па груди. Она не знала, радуется присутствию старухи или злится на нее.

– У вас есть причины до сих пор оставаться в Доме народа? – спросила она и не услышала в своем голосе поддевки.

– Думала, что тебе потребуется поддержка. Но ты справляешься. Сейчас я здесь только потому, что терпеть не могу космические перелеты. Мне с вами по пути. Сойду там, где до дома будет ближе всего.

– Значит, не затем, чтобы совать нос в мои дела?

– Нет, пока ты не напортачила, – сказала Авасарала. – Сядь, Камина, на тебе лица нет.

– Знаете, меня никто так не называет, – ответила Драммер, однако присела на скамью рядом с Авасаралой.

– Почти никто.

Они посидели немного, слушая журчание воды и шорох листьев под искусственным ветерком. Обрывки сна плавали в памяти Драммер, как плавают блики перед глазами после вспышки.

– Один корабль, – заговорила она. – Они прислали один корабль. Не закрепились на Медине. Не занялись обороной. Не стали налаживать линии снабжения, готовить флот. Прислали один толстозадый корабль, и все. Словно бахвалятся.

– Я удивляюсь не меньше тебя, – сказала Авасарала, – хотя и чувствую, что зря удивляюсь. Я действительно учила историю. Она, знаешь ли, похожа на пророчества.

– Нам только и надо, что разобраться с одним кораблем, и все увидят, что Дуарте не всесилен. Что он умеет ошибаться.

– Верно.

Драммер переплела пальцы, подалась вперед, упершись локтями в колени.

– Нам нужна одна удача, – говорила она. – Чтобы один раз фортуна повернулась к нам лицом, и тогда ваш гений логистики, никогда не замахивающийся на кусок не по зубам, на глазах у всех лишится флагманского корабля. А все глаза, думается, обращены на него.

– Верно, – согласилась Авасарала, – только вот…

– Что – только?

Авасарала улыбнулась – натянуто, жестко, горько. Ум, блестевший в ее глазах, был отравлен отчаянием.

– Только это не назовешь бахвальством, пока он побеждает.

Глава 24 Син

Монитор лежал перед ним на столе, распластанный во всю ширину. Над экраном плавала трехмерная проекция улыбающихся ему Наталии с Эльзой. Изображение было не из лучших. Син снимал сам, и вышло нерезко. Зато дело происходило в парке, где они праздновали второй день рождения Чудовища, и улыбающаяся дочка была перемазана в ванильной глазури, а Нат положительно сияла от счастья. Одно из любимых его воспоминаний.

«Как только прибудет „Тайфун“, я смогу перейти к главному. Это почти наверняка означает, что моя должность на Медине вскоре станет постоянной. Пожалуйста, начинай думать о переезде на новое место. Твоя работа всегда была связана с налаживанием пищевой промышленности колоний, а здесь как раз самый центр всего. А водоснабжение к вашему с Чудовищем прибытию я непременно налажу. Для вас, детки, только чистая вода, даже если мне придется разобрать станцию по винтику и собрать заново. Еще я…»

– Губернатор, – раздалось из монитора, и Син вздрогнул от неожиданности.

– Да?

– Здесь майор Оверстрит. Говорит, неотложное дело.

– Хорошо. – Син закрыл снимок и сохранил письмо, чтобы закончить позже. – Пусть войдет.

Оверстрит почти во всем выглядел противоположностью своей предшественнице. Полковник Танака была высокой, почти долговязой, а он – коренастым коротышкой с толстой шеей и кулаками как боксерские перчатки. Такой светлой кожи, как на его выбритой голове, Сину ни у кого не доводилось видеть, а глаза были: голубыми, как льдинки. Довольно экзотическое сочетание черт для марсианина.

– Губернатор, – приветствовал Оверстрит, четко отдав честь.

– Вольно, майор.

Оверстрит чуть расставил ноги и сцепил руки за спиной. После надменной безмятежности Танаки Оверстрит являл образец дисциплинированного десантника. Сину нравилось с ним работать.

– Губернатор, с прискорбием сообщаю о новом террористическом акте. К сожалению, опять с потерями.

«Потери» в данном контексте могли означать одно: погибшего лаконца.

– Благодарю, что не выпустили слухов в эфир, – сказал Син. После покушения он распорядился ио возможности замалчивать всякую террористическую активность. Население Медины должно было почувствовать, что под властью лаконцев им живется безопаснее. – Кто и где?

– Младший лейтенант Имари, служба поддержки жизнеобеспечения. Она искала неполадку в системе воздушной фильтрации, и поиски привели ее в узкий тоннель у наружной поверхности барабана. Маломощное самодельное взрывное устройство с дистанционным детонатором. Лейтенант Имари погибла на месте. Один из ее техников получил легкие ранения, ему оказывают помощь на «Предштормовом».

– Имари, – повторил Син, с усилием связывая имя с лицом.

Он встречался с ней всего несколько раз. Приятная женщина, хороший профессионал:. И ее таланты были бы весьма востребованы в переоборудовании системы жизнеобеспечения.

– Мы знаем кто?

– Мои саперы были на месте через несколько минут, – доложил Оверстрит. – Химикаты, использованные для взрывчатки, проследили до складского отсека на втором уровне барабана. Я вывел записи. Почти все, имевшие туда доступ, идентифицированы. Десантники уже собирают их.

– Отличная работа, майор, – похвалил Син.

Оверстрит, о какой бы проблеме ни докладывал, неизменно предлагал ее решение. На этом: фоне ужасную оплошность с Танакой легко было счесть за удачу.

– Правила распорядка позволяют обращаться с любой террористической ячейкой как с военной силой противника, – продолжал Оверстрит. – Но если кто-то из этих идиотов не утаил оружия, ручаюсь, мы всех возьмем живыми. Так что вам решать, сэр.

Оверстрит держался так, словно вовсе не имел своего мнения. Прикажи ему Син расстрелять на месте всех сидящих в тюремных клетках, спокойно внесет в список дел на день. Ни лекций о стародавней войне с астерами, ни подколок насчет неопытности начальника.

– Рано или поздно пришлось бы выносить дела в суд, – сказал Син. – Почему бы не начать с этого инцидента? На создание гражданской юстиции для Медины и колоний понадобится время. Местная система слишком громоздка.

– Да, сэр, – кивнул Оверстрит. – Я распоряжусь, чтобы мои люди собрали все улики и передали их адвокатам. Мы не полиция, но с радостью сделаем все возможное для судебного процесса.

Син откинулся назад и кивнул ему на ближайшее к столу гостевое кресло.

– Вы выдающийся работник, майор. Встали на место полковника Танаки без сучка без задоринки. Ценю.

Оверстрит подтянулся, расслабился, но не позволил себе агрессивной фамильярности предшественницы.

– Танака была прекрасным наставником. Она дала мне подробные инструкции по… моим новым обязанностям. Гладко прошедшая замена – и ее заслуга.

– М-м… – протянул Син. – Так или иначе, я рекомендовал присвоить вам звание подполковника, более подобающее вашему посту. Для официального повышения ожидаем только ответа Лаконии. Срок службы у вас вполне достаточный и досье безупречно. Я не предвижу затруднений.

– Благодарю вас, сэр, – начал Оверстрит, но прервался, отвлеченный сигналом монитора с запястья. – Быстро работают. Докладывают, что все семеро подозреваемых уже доставлены в изолятор. Исполнители ожидают ваших приказов. Поместить их до суда в открытые ячейки? Пусть вся станция увидит их за решеткой. Это будет поучительно.

– Да, я… – начал Сии и передумал. – Нет. Если ваш изолятор закрытый, оставьте их там. Я бы хотел с ними побеседовать.

– Разумеется, – ответил Оверстрит и проговорил в монитор: – Молот Оскар Майк. Нужен транспорт и конвой на четвертый уровень, отделение один три один один ель браво. Готовность пять минут.

* * *

Син изучил подробную историю Медины от ее создания вдохновенной религиозной сектой землян до похищения силами АВП, превратившими ее в самый негодный в мире военный корабль, а из него – в центр экспансии человечества за сеть врат.

Син находил в идее корабля поколений некое мрачное очарование. Огромный риск ради детей – ему это было понятно. Он сам сейчас так рисковал. Пытался выстроить налаженную империю во благо Чудовища Эльзы и ее будущих детей. Ему виделась романтика в путешествии, конца которого ты не увидишь, ради лучшего будущего для внуков. Но вот цифры расчетов этого столетнего путешествия его ужасали. Цена была, мягко говоря, очень высока, а вероятность успеха – очень мала. Син решил, что в расчете риска участвовал элемент веры, которой ему не хватало. Сам он держался мнения, что вера – это для тех, кто плохо знает математику.

Секция 1311 ЕБ оказалась бывшим складом фуража для скота. Один из множества отсеков, построенных во времена, когда Медина еще называлась «Наву» и готовилась к межзвездному странствию. На станции полно было таких реликтов, переделанных под новые цели. Семь астеров сидели на полу, руки стяжками связаны за спиной. Четверо мужчин, две женщины и один неопределенного пола или бесполый и слишком юный для сознательного решения стать террористом.

Син вошел в сопровождении пары десантников в силовой броне. Следовавший за ними Оверстрит занял позицию у двери. Четверо охранников из десанта четко отсалютовали и продолжили наблюдение за пленными. Для пятнадцати человек помещение было слишком тесным.

– Я – губернатор станции капитан Сантьяго Син, – назвался он, успев одновременно заглянуть в глаза каждому из семерых. Младший ответил на его взгляд со свирепой яростью, неуместной на его красивом бесполом лице.

– А нам плевать, – огрызнулся один из мужчин.

Стоявший рядом десантник пнул говорившего ногой под ребра. Син махнул ему – не надо.

– Мне нужно, чтобы все вы очень внимательно меня выслушали, – продолжил он. – При изготовлении бомбы использованы вещества со склада, на котором работали вы семеро. Эта бомба убила одного лаконского офицера и ранила другого.

– Хорошо, – бросила одна из женщин.

– Ничего хорошего, – не меняя тона, возразил Син, – потому что это криминальное действие карается расстрелом. В данный момент нет оснований очистить кого-либо из вас от подозрений в соучастии. Вы либо сотрудничаете с террористической ячейкой, либо вы и есть ячейка, подложившая бомбу.

– Лучше умереть свободным астером, чем жить рабом, – произнес младший. У него был певческий голос: высокий и чистый.

Син задумался, не лучше ли было беседовать с пленниками порознь. Сейчас все семеро выступали друг перед другом. Каждый доказывал остальным свою верность. И это мешало разобрать, насколько они в действительности готовы сломаться.

– Достоинства централизованного правления мы обсудим позже, – ответил Син. – Пока я делаю одно предложение, и другого не будет. Покинув это помещение, я намерен представить назначенному судье улики и потребую признать вас всех винновыми в террористическом акте. Вас выведут в публичное пространство и расстреляют.

– Так себе предложение, – заметил первый, потирая ушибленные ребра.

– Пока судья оценивает доказательства, вас будут держать в отдельных камерах. Первый, кто окажет содействие в расследовании террористической активности на станции, останется жить.

– Стань предателем и спаси свою шкуру, – подытожил младший. – Вы вовсе не знаете астеров.

– Я знаю людей. Знаю, что сохранить жизнь и спасти семью – немалая награда за ценную услугу империи. В вашей жизни остался единственный выбор. Не ошибитесь.

Не дав им времени выкрикнуть оскорбление, Син развернулся и вышел. На ходу приказал Оверстриту:

– Держать в отдельных камерах, на таком расстоянии, чтобы не слышали друг друга. Перед каждой камерой поставить часового. На случай, если кто-то решит принять мое предложение.

– Есть, – ответил Оверстрит. Но в его тоне проскользнуло сомнение.

Син остановился. Оверстрит озадаченно повернулся к нему.

– Вас что-то тревожит, майор?

– Я уважаю ваше решение, сэр…

– Верховный консул Дуарте поручил нам завоевать население станции в качестве первого шага к завоеванию населения колоний. Для этого мы вовлекаем их в сферу наших интересов. Внушаем, что так называемое доносительство – в действительности поведение добрых граждан. Это первый шаг на пути к построению сотрудничества, на которое мы надеемся.

– Понял, – отозвался Оверстрит и добавил: – Десантники – никудышные полицейские, сэр. Мы не обучены такого рода работе. Очень не помешало бы создать силы безопасности из готовых к сотрудничеству местных с участием десанта.

– Хорошо. Не стесняйтесь использовать свои полномочия в этой части. Вы в полном праве предлагать амнистию тем, кого считаете полезным.

– Передам это вниз по цепочке, – сказал Оверстрит. Он уже деликатно теснил Сина по коридору к их маленькой автоколонне.

– Еще одно, – заметил Син. – Думаю, уместно провести полную проверку протокола безопасности. Назовем это дополнительным обзором.

– Могу провести, если желаете, сэр, – согласился Оверстрит. – Можно спросить, с какой целью?

Он имел в виду: «Вызывают ли меня на ковер?» Вот еще одно последствие расставания с Танакой. Кое в чем люди будут меньше ему доверять. Будут подозревать его в желании свалить недостатки системы на них. Наказать за то, в чем нет их вины.

– Нам нужно… – начал Син и спохватился. – Мне нужно пересмотреть всю нашу систему безопасности. Кое-что придется изменить уже только потому, что мы здесь, с этими людьми, а не в аудиториях академии. Не знаю пока какие, по перемены неизбежны. Я рассчитываю узнать от вас не только что мы делаем, но и почему. И что, по вашему мнению, следует изменить.

– Стало быть, всесторонний отчет, – протянул Оверстрит, но удовольствие от оказанного доверия перевешивало озабоченность лишним поручением. – Я этим займусь. Возвращаетесь в офис, сэр?

Син готов был согласиться, по задумался.

– Нет. Нет, отвезите меня в офис Кэрри Фиск. И предупредите ее о нашем визите.

По дороге в офис Ассоциации Миров Син вернулся мыслями к письму домой. не слишком лиоптимистично считать, что, удержав пространство Кольца, они уже выиграли войну? Это, но меньшей мере, упрощение. Лакония могла полностью контролировать доступ к мирам через врата, но каждый отдельный мир мог счесть, что их-то не завоевали. Даже если поставить в каждом мире лаконского губернатора, подвесить на орбите корабль флота и наполнить улицы лаконскими десантниками, каждый отдельный человек мог считать себя лично непобежденным. Строительство империи – это бесконечная цепь микроскопических приближений, которые дают на снимке все большую зернистость, и каждое зернышко – потенциальный предатель. Медина представляла собой микрокосм проблем, которые будут встречаться повсюду. Политическую оппозицию следует рассматривать как фрактал.

Сина прислали сюда губернатором, и чем внимательнее он вглядывался, тем лучше понимал, что означал этот пост. Не просто чиновник, обеспечивающий гладкое функционирование станции и движение через кольца. Он создавал матрицу, по которой все человеческие миры будут превращаться в новые Лаконии. Семь астеров решили, что ради убийства младшего офицера стоит рискнуть собой. Эта позиция нерациональна. Враг, так плохо знающий математику, способен на все. Колонистские миры могут счесть оправданным нападение на транспортный корабль силами сотни человек с винтовками или предпринять самоубийственную атаку на Медину. Сину надо было продержаться лишь несколько недель: приход «Тайфуна» обезопасит их от всяких безумных затей. Кэрри Фиск могла бы донести до всех мысль, которая предотвратит такие глупости.

Офисное пространство Ассоциации Миров размещалось в секторе, окруженном фермами. Его составляли три громоздкие конструкции из нетканых фибергласовых полотнищ, окрашенных в светлый тон, на котором выделялись переплетающиеся соты эмблемы. Син догадывался, что этот знак должен был символизировать взаимосвязь колец в сети врат. Для штаб-квартиры организации, централизованно управляющей тринадцатью сотнями миров, помещение выглядело наспех состряпанной дешевкой. То ли дело тяжеловесные каменные здания на Лаконии, выстроенные для будущего правительства всего рода человеческого.

Кэрри Фиск занимала кабинет на третьем этаже самого большого строения. В комнате было много пустого места, здесь стоял только один стол с четырьмя стульями. Светло-зеленая краска на фибергласовых стенках шелушилась. Син задумался, как прошла бы их первая встреча, случись она тут, а не у него в кабинете. Насмотревшись на обстановку, он бы, пожалуй, вовсе отказался от мысли сотрудничать с Фиск.

– Мадам президент, – начал Син, взяв ее за руку. – Я рад, что вы нашли время для столь непредвиденной встречи. Это майор Оверстрит, глава десантников на Медине.

Кэрри пожала ему руку и неловко кивнула Оверстриту.

– Конечно, губернатор, всегда рада, – сказала она, жестом предлагая им сесть. Син сел, Оверстрит остался стоять. – Чаю?

Син взмахом руки отказался от предложения.

– Боюсь, у меня нет времени на светские церемонии. Я прошу вас передать важное сообщение для миров ассоциации и тех правительств, которые пока не сочли нужным официально в нее вступить.

– Да-да, – отозвалась Кэрри. Право, не человек, а пугливая мышка.

Син невольно задумался, как умудрилась подобная личность возглавить что бы то ни было, не говоря уж о новорожденном правительстве галактической республики. Однако до их появления она делала успехи, а значит, в ней могло скрываться больше, чем заметно взгляду. А если и нет, ее еще можно было перекроить так, как ему требовалось.

– Мне пришло в голову, что, пока «Сердце бури» занимается флотами Сол, а новые силы для охраны станции Медина еще не подтянулись, некоторые неосведомленные члены вашей организации или те, кто официально к ней еще не присоединились, могут увидеть в этом момент нашей слабости.

– Я не… – начала Кэрри.

– Однако необходимо, чтобы все уяснили, насколько неверен и опасен такой взгляд, – перебил ее Син. – Вы как президент нового Лаконского Конгресса Миров направите сообщение всем планетам сети.

– Президент чего?

– Новое название теснее свяжет вашу группу с империей. Важно, чтобы вас воспринимали как законного и доверенного представителя Лаконии. Вы сообщите им, что любые враждебные акции из-за колец-врат, будь то набитый солдатами корабль или брошенный со злости камень, приведут к полной стерилизации обитаемой планеты по ту сторону такого кольца.

Кэрри на миг остолбенела.

– Господи Иисусе, вы это серьезно?

– Я заметил, что многие социальные организации силовых структур старого человечества выказывают вопиющее неумение просчитывать риски. Они способны на обреченную атаку, вообразив, что на кону лишь их собственные жизни. Доводы рассудка с такими людьми бесполезны. Я должен дать им понять на эмоциональном уровне, во что обойдется такая атака. Я уничтожу всех до единого жителей планеты. Полагаю, даже у бывших радикалов АВП есть родные, которые им небезразличны, и они не станут с такой готовностью рисковать ими ради романтики героической гибели.

На Сина уставились яркие голубые глаза Оверстрита. Син чувствовал: десантник заново оценивает его.

– Я ни в чем подобном участвовать не могу, – отрезала Кэрри.

– Можете, – настаивал Син. – Потому что я введу такой закон оккупационной власти независимо от того, предупредите ли вы людей. Думаю, лучше, чтобы все это поняли до того, как кому-то пришлось бы заплатить столь ужасную цену. Вы не согласны?

Син встал, и Оверстрит открыл перед ним дверь. Кэрри Фиск таращилась на них из-за стола. Син не увидел в ее лице ожидаемого страха. Скорее, тупое смятение.

– Прошу вас опубликовать это уведомление до конца дня, – бросил он. – Формулировки оставляю на ваше усмотрение, главное – не упустите сути. Доброго дня, мадам президент.

Он покинул комнату и еще не оправившуюся от удара Фиск. Оверстрит легко пристроился к его широкому шагу.

– С вашего позволения, сэр? – сдержанно и официально заговорил он. Как с чужим.

Син ощутил мгновенное раскаяние. Следовало бы перейти с Оверстритом на ты. Он забыл, а сейчас уже поздно менять привычки. Он даже не знал его имени. А мог бы позаботиться.

– Прошу вас, майор.

– Вы готовы отдать приказ о такой атаке?

– Только если буду вынужден, – сказал Син.

Оверстрит ответил не сразу, а когда ответил, в голосе его не было ни намека на интонацию.

– Ясно, – произнес он.

Глава 25 Холден

Холден ворочался в койке. Если лежать на боку, примостив голову на руку вместо подушки, можно было заткнуть одно ухо, а потом закрыть другое второй ладонью. Так почти удавалось отгородиться от храпа Алекса. По зато плечи вскоре начинали ныть, а рука отнималась раньше, чем он успевал заснуть. Можно было бы разыскать беруши, но для этого пришлось бы вставать с кровати. А такой, полусонный, он, похоже, доставлял массу беспокойства. Хотя соседи по койке вроде бы не возражали. И еще Холден сознавал – смутно, – что, проснись он настолько, чтобы решить проблему, заснуть уже не сумеет. Признание, что с возрастом он стал чутко спать, вызывало стыд, который, вероятно, не пережил бы вивисекции бодрствующего сознания. За годы жизни с командой Холден накопил привычки и правила, которые в новых обстоятельствах то и дело нарушались и портили ему настроение.

Кларисса издала неуютный звук: то ли проскулила, то ли зарычала. В койке напротив шевельнулась Наоми. При тусклом оранжевом свете ночника он различал только изгиб ее плеча и тень рассыпавшихся по подушке волос.

А значит, глаза у него были открыты.

А значит, он не спал.

Холден попробовал снова закрыть глаза, заставить себя уснуть, но над ним закашлялся Алекс, и пришлось сменить руки. Пальцы закололо иголочками. Последние клочки сонного тумана в мозгу растаяли. Двигаясь как можно тише, Холден перекатился на край койки, спустил ноги на палубу и прокрался к двери. Пусть остальные отдыхают, раз уж ему не дано.

Сеть непросматриваемого пространства, вырезанного людьми Сабы в теле станции, была теснее любого известного Холдену корабля. Питание сети приходилось снижать, чтобы не отследили, поэтому воздух был душным, а воду выдавали пайками. Бормотание мелодичного астерского диалекта слышалось постоянно, как гул воздуховодов. Холден добрался до гальюна – нештатной врезки в систему утилизации, с сиденьями, подходящими разве что пятилетним детям. Подождал, пока закончит пришедшая перед ним женщина. К тому времени как вернулся в переходник, Холден совсем проснулся, проголодался и несколько разозлился.

Навстречу ему по коридору брела Наоми. Нижняя рубашка заношенная, в пятнах пота. Верхняя часть плохо натянутого комбинезона свисала на бедра самым нелепым из турнюров. Волосы и щека еще примяты подушкой.

Она была прекрасна. С ней все становилось лучше, чем без нее.

– Ты встал, – сказала она.

– Да.

– И я.

– Паршиво, да?

– Да уж, – согласилась она и кивнула на гальюн. Холден посторонился.

– Не рискнуть ли позавтракать во внешнем мире? – предложила она, проходя мимо.

Холден дал ее вопросу вылежаться в груди, пока стоял в коридоре один. В секретных переходах подпольщиков они были защищены, в смысле – невидимы. Контролируемая лаконцами станция несла опасность, но и чувство простора. Там свежий воздух, кормежка лучше, а их имена, насколько было известно Холдену, еще не внесли в черные списки службы безопасности.

К тому же там можно было разузнать кое-что, чего никак не узнаешь, оставаясь в надежном месте.

Он взял вернувшуюся Наоми под руку, словно официальный кавалер, и они вместе прошествовали к аварийному люку и за него, на станцию Медина. Момент перехода был самым опасным. Выходя из непросматриваемого пространства под взгляды камер, они словно возникали из ничего, а значит, показываться можно было только на участках, где не велось сплошного наблюдения, или использовать запасные выходы через душевые, раздевалки и туалеты, защищенные правилами приватности.

Появляясь в открытой части станции, они словно переходили из-под одного гнета под другой. Здесь легко дышалось, было светло и просторно и скорее прохладно, чем жарко. Экраны и мониторы показывали одобренные лаконской цензурой местные новости: пропаганда, восхвалявшая стабильность и безопасность на станции, перемежалась допущенными извне новостями поп-культуры. Наоми с Холденом бродили с места на место, как беженцы по торговому центру, и старались не моргать на непривычно ярком свету.

Они были не одни такие. И команды других кораблей, и местные граждане ходил и с таким же очумелым видом, разве что не столь явным. Многие до сих пор рыскали по внутренней поверхности барабана в поисках жилья или места для палатки. Закрытый порт и не собирался открываться. Все обычные мониторы изолировали от новостей и сведений обо всем, происходившем вне Медины. В подполье у Сабы Холден с Наоми чувствовали себя заживо погребенными. А здесь, наверху, начинали ощущать, что склеп не так уж плох. Что ни говори, уютный уголок.

Они выбрали кафе двумя уровнями ниже поверхности барабана. Холден взял себе грушу неподдельно третьесортного кофе – пережаренного, чтобы скрыть под гарью вкус дешевых зерен – с мучнистым заменителем сливок. Наоми заказала чай и кукурузный маффин с расчетом на двоих. Сели они за самый дальний от прохода столик, по даже оттуда открывался отличный вид на поток пешеходов. Прошли двое мужчин с трубками, как будто вырезанными из керамической обшивки палубы. Группа школьников в одинаковой серо-зеленой форме. Кукольник с марионеткой, тщетно пытавшейся развеселить народ своими ужимками. Так могла выглядеть любая станция в обжитом людьми пространстве. Холден с Наоми смотрели и разговаривали на нейтральные темы.

По общему коридору прошли безопасники. Двое в голубой силовой броне, ощетинившейся оружием. Карты и пешеходы раздавались в стороны, обтекали их, как вода обтекает валун. Их появление уже не так сильно пугало народ – или пугало на иной лад. На экране по ту сторону коридора Кэрри Фиск из переименованного Лаконского Конгресса Миров давала интервью миловидному, подстриженному на военный лад молодому журналисту. Холдену интересно было бы ее послушать, но кафе настроило свою систему на легкие и приятные мелодии саиди, без перерыва сменявшие друг друга. «Ту же музыку, – подумалось Холдену, – крутили, когда в дверь постучались лаконцы».

Все входило в норму. Это было видно по манере, с какой ему подали кошмарный, кошмарный кофе. Это было слышно по интонациям разговоров. Это проявлялось в картинках на экране и в походке прохожих. Паника и тревога выматывают все силы. Холдена они вымотали, и мединцев тоже. Все уже привыкали к новому образу жизни. Да, блокпосты. Да, вооруженная охрана. Весь театр сильной власти и ничего, что могло бы испортить представление.

Посмотришь – и не догадаешься, что недавно рванула бомба.

Для Сабы это тоже стало неожиданностью, а Холден узнал о происшествии от него. Слабый взрыв, но, по слухам, был убит по меньшей мере один лаконец. Согласно официальным сообщениям, вообще ничего не случилось. Новый подход. Первое покушение позволило оправдать строгие меры. Теперь строгие меры стали обыденностью, и освещение атаки на властные структуры не принесло бы выгоды. Оправдывать уже ничего не требовалось. Губернатор Син всеми силами создавал впечатление нормального, устойчивого положения дел. И, насколько мог судить Холден, у него получалось.

– Тихо тут, – сказал он, подразумевая: «Они считают, что победили».

Наоми натянула прядь волос на глаза.

– Точно, – сказала она. Подразумевая: «И я думаю, что они победили».

* * *

Вернувшись в подполье, Холден застал Сабу перед немым терминалом. Даже при полном спектре глаза и кожа астера были почти одного цвета. А в отблеске экрана он выглядел черно-белым рисунком. Кивнув Холдену, Саба чуть подвинулся на скамье. Холден сел.

– Просматриваешь пакеты с «Бури»? – спросил он, кивнув на экран. Там прокручивались записи журналов. Перехваченная у лаконцев информация оказалась зашифрована в несколько слоев, да еще по сменяющейся схеме.

– Дуй, – подтвердил Саба. – Перехватили все переговоры между станцией и «Бурей», но, пока нет доступа к серверу с расшифровкой, это просто шум. Правда, тут не знаешь, за какой утюг хвататься. Мы и не подозревали, как ненадежна связь Медины. Оказалось, «Золотая ветвь» полтора года как подкупила одного техника и обзавелась входом в систему через заднюю калитку, а мы и не замечали.

– Да ну? – удивился Холден. – А как же теперь обнаружил и?

– Койо сам сказал, – ухмыльнулся Саба. – Патриотизм – жуткое дерьмо.

Холден хихикнул.

– Как по мне, лишь бы работал.

Минуту они посидели молча. Саба почесал себе плечо и, подчеркнуто не глядя на Холдена, заговорил:

– У большой койа будто камешек в глотке застрял. В твоей команде нелады?

– Ничего подобного, – ответил Холден. И поправился: – В смысле есть немного, по проблем из-за них не будет.

– В чем дело, не скажешь? Мне бы спокойнее было знать.

Холден подался к экрану. По нему ползли строки, содержание которых могло изменить для них все. Или ничего. Он до сих пор ни с кем не обсуждал Бобби. И не хотел обсуждать, по ведь он жил у Сабы, ел его еду, координировал его операции.

– Дело, собственно, не в моей команде, стал объяснять он. – У меня были нелады с Союзом – еще до того, как все началось.

Ухмылка вернулась на лицо Сабы.

– Забыл, чей я муж, кве но? Драммер случалось поговорить о тебе у тебя за спиной, то есть со мной.

– Понятно, однако… я, когда началось, уходил в отставку. Собирался сдать того парня с Фригольда и на этом покончить. Собирался. Команда перешла к Бобби, только история повернулась так, что я как бы опять командую, а как бы и нет. Неловко получилось.

– Савви, – кивнул Саба. – Я в таком же положении.

– Что-то у тебя с Бобби не так?

– Нет-нет-нет. Просто Медина – мой родной порт, а дом для меня – «Малаклипс». Когда началось, я оказался во главе – из-за супруги, ее работы, ее Союза. Далеко не всем здесь это по вкусу. Делают по-своему, лишь бы по-своему.

– Например, как с той бомбой, – понял Холден.

– Да, как с той ловушкой. Как с покушением на губернатора. Как с теми поганцами, которых я успел остановить: хотели выкрасть лаконскую форму, побить кое-кого из наших, чтобы начать заварушку, да?

– Плохой расчет, – заметил Холден.

– Какие там расчеты, – возразил Саба. – Им лишь бы что-то делать. На Медине много бывших авэпэшников. Альянс, превратившись в Союз, не отменил прежнего раскола. Остался АВП Очоа и АВП Джонсона, хотя ни Очоа, ни Джонсона уже нет. Бомбу подложила группа Вольтера, как будто только и ждали случая – а может, и ждали. Старики рвутся в дело, будто снова стали молодыми. Молодые стараются подражать недобрым старым временам. Это как тушить огонь кислородом.

Холден помогал головой.

Чтобы что-то у нас получилось, придется…

Немой терминал звякнул, высветил один заголовок. Саба, подтянув к себе панель интерфейса, вернулся к отмеченному пункту. Перепроверил и открыл файл. Все это автоматически выполнила бы система, не будь ее использование так рискованно.

Саба поцокал языком.

– Что у нас там? – заинтересовался Холден.

– Обновление плана контроля трафика, – сказал Саба. – Ожидается переход через лаконские врата, только не сразу.

– А когда?

– Сорок два дня? – предположил Саба. Он тщательно перебирал данные, проверял распределительные метки и метки времени. Довольно скоро ему удалось установить название корабля и спецификацию перехода. «Тайфун». Судя по указанным массе и энергии, здоровенный. Они догадались сопоставить данные с первым переходом лаконцев. Все совпало. «Тайфун» был близнецом «Бури». При мысли, сколько там еще таких, у Холдена в груди что-то оборвалось.

Саба чуть слышно выругался. Позади, где-то в лабиринте кроличьих нор, прозвучал мужской голос. Ему ответил женский. Переборки, открытая проводка, промышленная обшивка, духота и темнота. Все это осталось, как было, когда Холден садился на скамью, только теперь показалось очень хрупким.

Еще один военный корабль с Лаконии, еще солдаты. Начало постоянной оккупации. Это не просто начало конца. Это конец.

Саба хрустнул костяшками и горестно покосился на Холдена.

– Ну, – сказал он, – хотел бы я сообщить об этом Драммер и Союзу. Им следовало бы знать о такого рода вещах.

– Да… – Холден пытался собраться. Мысли в голове носились стаей перепуганных обезьян, но момент был неподходящим для паники. – Ладно. Время у нас еще есть. Что бы мы ни решили, против нас «Предштормовой» за бортом станции и примерно двести, может быть, двести пятьдесят десантников в марсианской силовой броне внутри.

– И непредсказуемые фракции АВП, палящие без предупреждения… – добавил Саба. – Стоит им прослышать, станет хуже. Если они откажутся координировать действия, жди осложнений.

– И это тоже, – согласился Холден.

Голову словно ватой набили. Хотелось собрать своих на «Росинанте» и бежать. Если есть еще место, где лаконцы их не догонят, не расстреляют. Если вообще осталось безопасное место среди тринадцати сотен систем. Для них или для других.

– Ладно, – повторил он. – Хорошо. Какую бы мы ни поставили себе цель, придется учитывать эти обстоятельства. И уложиться надо в ближайшие сорок два дня.

– Потому что после, – подсказал Саба, – нас уже нет, да?

Глава 26 Бобби

Бобби с Алексом и Клариссой обедали в крошечной каморке с выведенной на дверях надписью «ЭЛЕКТРОСНАБЖЕНИЕ» на четырех языках. Там нашлось несколько неподписанных ящиков, пригодных как стол и табуретки, и комнатушку решили называть столовой. Еда была щедро сдобрена пряностями и прожаренными шариками бобовой пасты, которую астеры именовали красной дробленкой. На десерт им достались несколько кусочков сухофруктов и жидкий суп из морепродуктов – примерно такого вкуса, как если бы в бульончике поплавала живая рыба.

– Знаете, отчего я больше всего скучаю по «Роси»? – вопросил Алекс, пытаясь подцепить раскатывающиеся по тарелке шарики дроблении. – Мой корабль умеет готовить по-марсиански. От астерского дерьма меня уже тошнит.

Он, как всегда, вспоминая корабль, преувеличивал свой тягучий акцент долины Маринер. Бобби хмыкнула и с хлюпаньем допила бульон.

– Тебе полезно, мальчик, – протянула опа, передразнивая его выговор.

Кларисса улыбалась, слушая перепалку, но сама молчала. Она подобрала на вилку единственный шарик дроб- ленки и задумчиво прожевала. Будто клюющую птичку показали на замедленной съемке.

– Интересно, лаконцы еще не забыли марсианскую кухню? – заметила Бобби. – Можно бы спросить.

Алекс с отвращением гонял тарелку по ящику-столу.

– А знаешь, что в этом дерьме самое вонючее? Те ребята, что вывалились из врат и принялись заваливать наше дерьмо своим, – не какие-то там пришельцы. Спорим, на том лакоиском корабле найдутся люди, с которыми я когда-то служил? Ставлю доллар против пончика, высшие чины в здешнем десанте тебе знакомы хотя бы по именам.

Бобби, дожевывая дробленку, покивала.

– Вообще-то любопытная мысль. В том плане, нельзя ли этим воспользоваться. Найти в их командовании знакомых? Идея?

– Я не о том, чем это может пригодиться, Боб, – возразил Алекс, жестикулируя так сердито, что чуть не сбил стакан Клариссы. – Я про то, что они такие же, как мы. Патриоты Марса, из тех, что подхватились и сбежали с Дуарте, утащив с собой треть флота.

– Тебе не приходило в голову, что мы могли оказаться на их месте? – спросила Бобби.

Алекс насупил брови.

– С ума сошла?

– Нет, ты подумай, – не сдавалась она. – Когда Дуарте начал свою игру, мы оба уже не служили. Ты к тому времени десять лет был в отставке, а я пару лет как ушла из десанта. А окажись мы тогда в рядах, могли бы попасться на его приманку? В смысле немало хороших людей попалось.

– Третья часть звезд с неба, – заметила Кларисса, словно бы соглашаясь с ней.

– Э… – Алекс растерянно мотнул головой.

– Ты о чем, милая? – не поняла Бобби.

– Это из Библии. Откровение. Сатана, отпав от Благодати, увел с собой треть ангелов. Там говорится, как огромный дракон хвостом увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю.

– А-а, – протянул Алекс, все равно не понимая, о чем речь.

– Что тебе в голову вскочило? – спросила Бобби.

– Дуарте, чем бы ни соблазнял, оказался достаточно убедителен, чтобы на его речи купилась немалая часть марсианских военных. Сатана соблазнял освобождением от гнета законов Божьих и сумел привлечь на свою сторону многих ангелов. Чем бы ни заманивал Дуарте, приманка была хороша. Вы так уверены, что не купились бы?

– Лично я очень даже, – фыркнул Алекс.

Бобби пришлось признаться себе, что она не так уверена. Развернувшаяся на всю галактику человеческая цивилизация под управлением лучших из марсиан. Организованная, сосредоточившаяся на общей высокой цели. Эффективное, хорошо спланированное движение без лишних трат. Она могла понять, почему многие марсиане соблазнились этой мечтой после смерти прежней, о терраформировании. Дуарте сумел предложить им новую, требующую тех же умений и подходов, но еще масштабнее. Бобби признала, что другие версии ее судьбы вели на сторону Лаконии, и неуютно заерзала.

Алекс уже собирал тарелки и чашки, когда в каморку вошел Амос.

– Привет, Бабец. Кэп хотел нас повидать начет того дела.

– Которого?

– Насчет «чтобы ни одна бомба не рванула без нашего ведома».

– Ах, этого? Пять секунд, приду, – ответила она, и Амос, пожав плечами, вышел.

– До сих пор малость саднит, а? – мягко заметил Алекс.

– С чего бы? Потому что он так и зовет Холдена «кэпом»? – Бобби хотела было отмахнуться, но что-то застряло в горле. – Ну да. Признаться, есть такое дело. Надо бы потолковать с ним на эту тему.

– Ты помягче, – посоветовала Кларисса. – Он сейчас такой хрупкий.

Бобби плохо представляла, что значит «хрупкий» в применении к Амосу. И точно не хотела бы узнать.

* * *

Она стояла, прислонившись к стене большого склада, который инсургенты приспособили для собраний. Кто-то наконец расставил коробки и ящики вдоль стен, устроив ряды сидений, а кто-то особо предприимчивый умудрился выкрасть из парков несколько скамеек. Среди рассыпавшихся по помещению двух десятков человек были Холден, Наоми и Амос.

На стенном экране за спиной Сабы виднелась схема Медины и изображение сурового вида женщины, черноволосой, с обильным пирсингом на лице. Она сердито уставилась в объектив, отчего снимок напоминал фото из полицейского досье. Под ним плавала подпись «Катриа Мендес».

– Группа Вольтера, – указал на женщину Саба. – Бомбисты старых времен.

– Боевики, – не без уважения поправил кто-то из присутствующих.

– Са бьен, – кивнул Саба. – А теперь при Лаконии? Вернулись к старому сценарию.

– Если забыть, что эта стратегия больше не работает и ломает нам все расчеты, нам бы такие люди в команде не помешали, – заметил Холден. – Надо бы завербовать. Или договориться о координации действий. Убить их или скормить лаконцам – только на самый худой конец.

Холден говорил несколько отрывисто, будто его мысли были заняты чем-то другим. Бобби задумалась, что это с ним. Что-то он знал или о чем-то подозревал, и это глодало его каждую минуту свободного времени. Бобби такое уже видала.

Саба кивнул кулаком.

– Если получится – да. – Он указал на схеме подуровень, помеченный «Водоочистка». – Засели здесь, они. Я скажу, нам отправить к ним посольство с предложением о союзе.

Холден оглянулся на Бобби. Та незаметно кивнула. Он встал, вышел на место рядом с Сабой и заговорил:

– По-моему, от нас можно послать Бобби. Она засвидетельствует наше почтение, скажет, что мы нуждаемся в их помощи, а если они проявят враждебность… ну, она и тогда справится.

– Согласен, – сказал Саба. – Сколько нужно людей?

– Много не надо, – ответила Бобби. – Хватит меня и Амоса. Мы должны выглядеть протянувшими руку дружбы естественными союзниками, а не воюющими сторонами.

– Сабе бьен, – кивнул Саба. – Но в любом случае они не должны больше подкладывать бомб без нашего согласия. Порядком заведуем мы. Либо так, либо.

– Да, – согласилась Бобби. – Либо так, либо – к этому все сводится.

* * *

Кратчайшая дорога к водоочистке включала небольшой отрезок пути через барабан. Бобби не возражала. Скрываясь в подполье, она ужасно много спала, а ела в металлических клетушках. Приятно было для разнообразия подышать свежим воздухом жилого пространства и ощутить на лице свет полного спектра.

Даже вездесущие лаконцы не портили ей настроения. С завоевателями большей частью оказалось легко ужиться. Они вели себя так, словно много лет прожили на Медине: ели в ресторанах, закупались в магазинах, не обходили вниманием сектор развлечений. Если им кивнуть, отвечали, как добрые соседи. Даже патрули десантников в экзотической голубой броне выглядели настороженными, но не особенно угрожающими.

Бобби видела их другими при покушении на губернатора и точно знала, что от профессионального дружелюбия до полного рок-н-ролла у них один щелчок выключателя. Легко или трудно с ними уживаться, лаконцы были оккупационной армией. Забудешь об этом – сам виноват.

– Ты как? – спросила Бобби, проходя особенно пышный участок парка. Любовно ухоженные тропинки в траве, цветочные лужайки и даже редкие деревья. Кругом гудели насекомые – лучшей системы опыления еще не придумали. Техника хорошо умела многое, по в вопросах окружающей среды эволюция побеждала.

– Ноги болят, – пожаловался Амос. – Чуть не все время. Хорошо, что эти астеры крутят барабан на треть g.

– В последнее время труднее найти, что не болит, – отозвалась Бобби. – Но я в общем-то не о том.

– Вот как? – Амос не изменил топа, но Бобби, летавшая с ним два десятка лет, почувствовала, как он напрягся.

– Клари считает, может, тебе крутовато приходится.

– Она так считает? – Его голос вовсе лишился интонаций и походил на плохую компьютерную имитацию. Он отказывался от разговора, и давить было бесполезно.

– В общем, так, – легко бросила Бобби. – Если тебе что нужно, я всегда здесь.

– Да я знаю, Бабец, – кивнул Амос. – Однако эти вольтеровцы не шутят. Давай-ка натягивать маски.

* * *

Группа Вольтера занимала пыльный полуэтаж между полудюжиной гигантских баков из нержавеющей стали. Хорошее место. Если не случится прорыва трубы, ни у кого нет никаких причин заползать сюда. Определенно, группа сохранила навыки бойцов сопротивления времен АВП. Сама Катриа Мендес состояла из острых углов и граней, а в ее темных глазах не гасла приглушенная ярость.

– На самом деле вы явились учить нас, как вести борьбу с оккупантами, – говорила она.

Голос звучал тепло и мягко, как у любимой учительницы или тетушки. Таким голосом спрашивают, будешь ли ты запивать печенье лимонадом. А отточенную дикцию и полное отсутствие акцента Бобби относила на счет передового образования. Астерский выговор измерялся в долях на миллиард.

– Ничего подобного… – начала Бобби.

– Поскольку, – продолжала Катриа, – группа почти столетие была боевым подразделением АВП, противостоявшего контролю внутренних планет.

– Я понимаю, – вставила Бобби.

– Понимаете ли? Поскольку выглядит все так, будто вы явились с распоряжением не проводить ни одной операции без вашего согласия. Или я вас неправильно поняла?

Бобби услышала позади шаркающие шаги и, обернувшись, увидела пятерых членов ячейки Катриа, свободным полукругом расположившихся у нее за спиной. Ни у кого из них не было в руках оружия, но под свободными комбинезонами ремонтников и в просторных карманах они могли прятать что угодно, от молотка до компактного пистолета-пулемета. Стоявший слева Амос перехватил ее взгляд и, не меняясь в лице, с показной непринужденностью отступил на полшага.

– Послушайте, – обратилась Бобби к Катриа, глядя на собеседницу с полуметровой разницы в росте. – Мы не затевать драку пришли. Насколько я понимаю, мы в одной команде. Но если вы вынудите нас к иному, мы и к тому готовы. И, даю слово, такое развитие событий вам не понравится.

– Честно говоря, не понимаю, почему не пришел сам Саба, – ничуть не смутилась Катриа. – И как он додумался прислать марсианку и землянина учить астеров, как им сражаться? Что он хотел этим сказать?

Бобби не знала другой причины, кроме «мы самые устрашающие из его бойцов, раз уж гулять по Медине с оружием теперь совсем не годится». Вместо этих слов она просто повела плечами:

Может, именно это и хотел сказать. Что вся чушь про астеров и внутряков осталась в прошлом столетии. Что теперь есть мы все и есть гады, которые выскочили из-за врат, опоздав к игре на тридцать лет, и вздумали перевернуть стол.

Катриа кивнула, улыбнулась.

– Не самый плохой ответ.

– Давайте поспокойнее, – предложила Бобби, отступая назад на те же полшага, чтобы выйти из личного пространства Катриа. – Найдем место посидеть, выпить и поболтать о способах вместе надрать задницы лаконским мудакам. А?

– Попробуй и дальше на меня пялиться, малый, я тебе глаза повыдергаю и в руки дам, – произнес Амос так мягко и свободно, что Бобби только мгновение спустя опознала угрозу. Механик отвечал полукругу громил пустым взглядом, но на виске у него билась жилка, намекавшая на близость инсульта. Под кожей вздулся мускул – словно через скулу протягивали узловатый канат.

– Амос, – начала Бобби – и больше ничего не говорила, потому что дралась.

Амос бросился на кого-то за ее спиной. Она услышала кряканье и мясистые шлепки кулаков по телу, но обернуться не смогла, потому что в руке Катриа объявился нож, и женщина танцующим шагом надвинулась на Бобби. «Боевики», – сказал кто-то из людей Сабы. Группа Вольтера, как и лаконцы, переключалась с нуля на сто процентов одним щелчком.

Бобби не собиралась отплясывать с Катриа, и шов от ножевых порезов был ей совсем ни к чему, поэтому опа резко пнула женщину в солнечное сплетение, и та рухнула на палубу, выдохнув: «Уф!» Еще секунда ушла на то, чтобы выбить нож, и Бобби уже разворачивалась, когда что-то тяжело ударило ее по щеке.

В глазах вспыхнули звезды, но Бобби все же увидела, как Амос, ухватив двоих сразу, одного придушил локтем, а вторым лупил по баку с водой. Третий, вскарабкавшись ему на спину, пытался передавить сонную артерию, но не сумел просунуть руку под подбородок. Еще два громилы подбирались к Бобби с флангов, и один держал ломик, которым только что треснул ее по скуле. Для Бобби, как всегда в бою, движение замедлилось, так что она успела разглядеть на металле кровь и обрывки кожи.

«Ах вот, – отметила она, – почему у меня щека мокрая».

Астер уже отводил лом для нового удара, а его приятель норовил зайти ей за спину. Лом представлял более серьезную угрозу, поэтому Бобби поднырнула под замах. В результате удар обрушился ей на ключицу, и правая рука сразу онемела. Бобби нацелилась в горло, и рука, даже потеряв чувствительность, послушалась ее. Тот, что с ломиком, выронил оружие и обеими ладонями схватился за шею.

Его напарник дважды пнул Бобби сзади. Один пинок пришелся по почке, другой в ягодицу. После такого удара в почку ей не один день предстояло мочиться кровью, но удар в ягодицу оказался хуже, он чуть не свалил ее наземь. В крестце будто бомба взорвалась, а резкий хруст несомненно означал трещину в копчике.

Обернувшись, Бобби успела отступить от следующего пинка, и тот пришелся в бок и вынудил противника качнуться к ней. Поймав его за левое предплечье, Бобби перебросила парня через бедро, направив лицом в панель контроля давления. Глухой удар, хруст, и парень осел на пол.

Мстя за пинок в зад, опа, прежде чем выпустить, сломала ему левую руку.

Через несколько минут Катриа и ее пять дружков кто сидел, кто лежал на полу со связанными за спиной руками. Подбитый глаз у Амоса уже начал закрываться, а четыре царапины на щеке выглядели как след когтей большой кошки. Бобби старательно избегала отражающих поверхностей, чтобы не увидеть своего лица. Если судить по количеству крови на рубашке, рана на скуле должна была выглядеть довольно мерзко. А как хотела обойтись без швов! Боль в копчике намекала, что сидеть ей не придется пару месяцев. При этой мысли Бобби захотелось еще разок пнуть бесчувственного парня со сломанной рукой. Или Амоса.

– Катриа, – проговорила Бобби, склонившись над главой вольтеровской ячейки. – Можно мне называть вас Катриа?

Если у той были возражения, она оставила их при себе.

– Прекрасно. Так слушайте. Вышло не лучшим образом. Мы напинали вам задницы, и вы теперь злитесь, это ясно. Если вы хотите принять участие в революции, здорово, мы вам будем рады. Но все операции только через группу Сабы. Это не обсуждается. Любой другой вариант, и мы вас перебьем, а тела отправим в компостный утилизатор.

Бобби, ухватив Катриа за рубаху на груди, подняла ее на ноги так, чтобы смотреть глаза в глаза.

– Мы друг друга поняли?

К ее удивлению, Катриа расхохоталась. Ее глаза лихорадочно блестели.

– Еще бы не понять, – сказала женщина. Таким тоном можно приветствовать спарринг-партнера – или обещать поквитаться. Хотелось бы Бобби уловить разницу.

Глава 27 Драммер

Легко забывалось, что космические города существовали не всегда. В голодные годы о них приходилось только мечтать. Земля обетованная – вне Земли. Дом астеров, способный пройти за врата в любую систему. Тогда это казалось чудом. Чем-то небывалым.

Время стерло блеск мечты. Драммер за последний десяток лет больше времени проводила в Доме народа, Независимости и Страже, чем на кораблях и астероидах. Они стали так привычны, что просочились в воспоминания, и казалось, будто эти коридоры, эти каюты были всегда, хоть она их и не видела. Словно знаменитый город, в котором побывала только взрослой. Ей пришлось напомнить себе, что война всегда была такой. Города осаждались еще с тех времен, когда просто стояли на Земле. Ядра падали на школы. Солдаты штурмовали госпитали. Бомбы поджигали церкви, парки и детей. Люди и раньше лишались своих домов.

Плававшая над столом тактическая схема была неточна на порядок величины. В правильном масштабе Независимость пришлось бы искать с микроскопом. Да и так кодовое обозначение занимало больше места, чем иконка корабля. Светлое пятнышко мельче хлебной крошки представляло город, где плюс-минус двести тысяч человек жили, работали, растили детей, разводились и женились, пили, танцевали, умирали. И со стороны Солнца от него – еще мельче – корабли-эвакуаторы, уносившие с поля боя столько народу, сколько могли взять. Глядя на них, Драм- мер видела всех детей, спасавшихся от катастроф, которых люди не сумели предотвратить: лондонских, пекинских, денверских. История, напомнила она себе, полна такими моментами. Разница только в том, что это – ее город, космический город, а такого еще не бывало.

Она работала в центральной диспетчерской Дома народа. Военные аналитики и инженеры частью из Союза, а больше от КЗМ – сидели на местах, которые прежде занимали гражданские. Окна связи с военными советами Земли и Марса показывали такие же помещения с такими же людьми, только с заметно меньшим световым лагом. Экраны, раньше перечислявшие прибытие и отправление кораблей с векторами курсов и временем, переключились на прием сигналов от всех действующих в поясе телескопов. Картинки с основных постов наблюдения сообщали, когда пришли свежие данные, когда они были переданы, когда запускалась трансляция с Дома парода. Картинки с Независимости и дюжины кораблей КЗМ дополнялись метками задержки сигнала – час двадцать три минуты, – а сводная картина изображала врага на центральном экране. Бледный, как кость, корабль лениво разгонялся в направлении предстоящей битвы. Возможно, предстоящей. Или начавшейся и закончившейся за те восемьдесят три минуты, которые требовались свету, чтобы донести весть о ней.

– Разрешение, э-э, станет лучше, когда мы получим рикошет сигнала, – сказала техник от КЗМ. Девушка была моложе, чем Драммер, когда та начинала работать на Тихо. Уложенные крендельком волосы и широкое мучнистое лицо. Наверное, другие техники на Земле и на Марсе сейчас объясняли то же самое премьер-министру и генеральному секретарю. – Конечно, получается зазор между моментом первого приема и отложенным на несколько минут дополнительным, увеличивающим информационную плотность.

– Мне просто нужно знать, что происходит, – сказала Драммер.

Так и не отбывшая к себе на Землю Авасарала и Воган держались в стороне. Адмирал Ха занимала одну из центральных панелей управления, подавшись вперед, как прилежная отличница на первом уроке после каникул. Она чувствовала себя наблюдателем на передовой, ближайшим из не участвующих в сражении военачальников КЗМ. Груша, пахнувшая зеленым чаем, стояла на приставном столике – Воган позаботился, чтобы адмирал не залила панель. Драммер подошла к ней – не столько поговорить, сколько потому, что не сиделось на месте.

– Мадам президент, – кивнула ей Ха.

– Адмирал.

– Странно воевать с вами на одной стороне, да? Вот уж не ожидала.

«Это больше говорит о тебе, чем о реальном положении дел», – отметила про себя Драммер. КЗМ можно было считать «стороной» не больше, чем Илос, Сурабзи или Новый Аусланд. Мечта об империи медленно гасла. Теряла смысл.

– Поступил доклад по связи, мадам президент.

– Запускайте! – рявкнула Драммер.

Главный экран переключился. На нем возник лаконский адмирал. Говорил спокойно, терпеливо, но глаза поблескивали. При виде его у Драммер засосало под ложечкой.

– Адмирал Трехо с «Сердца бури» обращается к приближающимся кораблям. Прошу вас сменить курс. Любое воздействие на наши корабли будет встречено соответственно. Не делайте себе хуже, чем необходимо.

– Хрен тебе, – шепнула Драммер, обращаясь к экрану, но достаточно громко, чтобы Ха расслышала и хихикнула.

Ответа пришлось ждать всего десять секунд. Боже, как близко друг к другу находились эти далекие корабли. В световых секундах.

Эмили Сантос-Бака, член совета, отвечала с Независимости. Она стянула волосы в тугую косу – готовилась к предстоящей невесомости. Или уже наступившей час двадцать три минуты назад.

– Адмирал Трехо, – заговорила Сантос-Бака, – от лица Союза перевозчиков и коалиции Земля – Марс уведомляю вас, что ваше присутствие в системе Сол нарушает территориальность пространства и расценивается как военные действия. Вашему кораблю следует немедленно затормозить и вернуться в систему Лаконии до заключения соответствующих контрактов и решения дипломатических вопросов.

Сообщения шли словно из двух конкурирующих реальностей. Драммер с сожалением отметила, что заявление Сантос-Баки звучит не слишком убедительно. Иконки, отмечавшие расположение кораблей КЗМ, походили на точки, нанесенные на оболочку воздушного шарика, а «Буря» напоминала булавку. Ждать недолго. Наверняка это было недолго.

– Расстановка, – подала голос Ха. – Видите? Видите, как они разбросаны? Это на основании данных, пересланных вашими с Медины. О распространении этой магнитной чертовщины. Мы расположили корабли так, чтобы, метя в один, они не смогли достать второй. Хорошо, а?

– Отлично, – выдавила Драммер.

В горле пересохло, по от запаха чая ее тошнило.

– И дальность не слишком, – не унималась Ха. – Наши умники говорят, энергия будет падать по логарифмической кривой. Если оставаться на такой дальности, ублюдкам придется показать, есть ли у них другое оружие. Даже если их магнитная пушка работает в нормальном пространстве. Потому что есть версия, что она использует особые свойства пространства Кольца. А если так…

– Глория, – лезвием ножа прорезал ее болтовню старческий голос. – Ты опять.

Адмирал Ха оглянулась на Авасаралу. Как та подошла, Драммер не услышала, но сейчас оказалась рядом. Улыбнулась теплой, снисходительной и, Драммер поручилась бы, поддельной улыбкой.

– Глория – хороший солдат, но, когда нервничает, становится болтливой.

– Наблюдаем огонь, – сообщил один из аналитиков.

Голос его звучал спокойно и деловито, как у хирурга, отмечающего кровотечение.

Изображение на дисплее изменилось. Корабли КЗМ и Независимость остались на месте, но ушли на задний план – камерасфокусировалась на рое торпед, устремившихся к «Буре». Все они ускорялись так мощно, что, будь там люди, их раздавило бы в кашу, но на экране выглядели почти неподвижными. Огромные расстояния; три миллиона километров – это и при таких скоростях долго. За словесными угрозами, долетевшими со скоростью света за секунды, следуют удары, растягивающиеся на минуты и часы. Даже без боеголовок торпеды были бы опасны своей кинетической энергией. Если бы попали. Их рой полз вперед пиксель за пикселем. Драммер махнула стюарду, попросила грушу чая и миску хумуса с хлебом. Надо хотя бы попробовать что-нибудь съесть.

Она осилила полмиски, а чай успел остыть, когда первая торпеда замигала и исчезла.

– Что мы тут видим? – осведомилась Ха.

– Судя по всему, ОТО дальнего действия, – отозвался кто-то из аналитиков. – Ожидаем рикошетного сигнала для высокого разрешения.

Спустя двадцать минут поступило более резкое изображение «Бури» с временной меткой, указывающей, что это было сразу после атаки флота. На боках корабля темнели рытвины, как на коже акулы.

– Очевидно, ОТО скрыты в корпусе. Телеметрия с «Майкла Сотера» указывает, что оставшиеся снаряды были перенаправлены на них.

Были… час двадцать три минуты назад.

– Они не прибегли к магнитному лучу, – отмстила Ха. – Это хорошо. Обходись он дешево, им бы и сбили торпеды. А раз он обходится дорого, можно попробовать их разорить.

Драммер подозревала, что адмирал принимает желаемое за действительное, по вслух не сказала. Она сама искала утешения в оптимизме Ха. Поток данных сдвинулся, поступили новые. Картинка «Бури» стала еще резче. ОТО проступили отчетливо, по понятнее от этого не стали. Казалось, в боку корабля открываются и закрываются маленькие ротики. Словно целый борт пел хором. Ничего похожего на механизм Драммер не увидела. Ее пробрала дрожь. Рой торпед редел. Ни одной не светило коснуться корпуса вражеского корабля.

Из борта «Бури» вырвался султан светящегося газа, дрогнул и рассеялся.

– Рельсовые, – пояснил аналитик.

В помещении стало шумно. Наблюдатели отслеживали ядро рельсовой пушки, исследовали спектр выброшенной с ним плазмы, устанавливали, какую именно торпеду оно обратило в пыль.

– ОТО уже израсходовали боезапас? – удивилась Ха.

– Это было предупреждение, – поправила Авасарала. – Показали зубы и дали нам шанс отступить.

– Может, и надо было, – заметила Драммер.

Никто ей не ответил. Метки кораблей КЗМ маневрировали дружно, как стайка рыб, и Независимость от них не отставала. Они тоже задействовали рельсовые пушки, со всех сторон замелькали болванки. Драммер отсчитывала минуты, наблюдая, как «Буря» уходит с линии огня. Почти успела.

– Вижу контакт.

– Два попадания в правый борт. Жду подтверждений с Паллады и Лупы, но, думаю, мы нанесли некоторый ущерб.

Узел в желудке Драммер чуточку ослаб. Если их можно подбить, можно и добить. Вопрос масштаба и тактики.

– Корпус, кажется, самозалечивается.

– Как в бою за Медину, – бросила Ха.

– Покажите! – гаркнула Драммер, и изображение послушно сместилось.

Это было свежим, более расплывчатым. Бледная, как кость, шкура «Бури» пошла рябью от ударившего ядра и еще раз, от второго. Волны бежали по кораблю, как по воде. Там, куда попали снаряды рельсовой, открылись мерзкие чернокрасные язвы, но пластины обшивки – или что у них было вместо пластин – тотчас сошлись складками, закрыли раны, снова расправились, и пробоин как не бывало.

Корабли КЗМ дали еще один залп из рельсовых, но «Буря» снова отпрянула, развернулась, окуталась облаком плазмы и вновь вынырнула из него. Драммер ничего не понимала, пока не услышала голос Ха:

– Срань господня, сколько же на ублюдке рельсовых!

Теперь «Буря» смещалась, виляла, оставляя за собой след светящегося газа – как блики на веках после вспышки. По-своему этот воинский танец был красив – мощь, целеустремленность и техника, почти балет. А потом корабли КЗМ стали гибнуть.

– Попадание в «Онтарио». Сообщают о повреждении реактора и сбросе сердечника. Наблюдаем попадание в «Северин», «Талвар» и «Одачи», но подтверждения от системы пока нет. Снаряды на тридцать секунд опережают расчетную модель.

– Дряни, – сказала Авасарала. – Вот зачем была та торпеда. Выбросили обманку, а наши решили, что она у них самая быстрая.

– Не знаю, какие предсказательные алгоритмы они используют, но результат хорош, – не без трепета отметила Ха. – Почти треть нашей атакующей группы вышла из строя. А если… ох!

Драммер не сразу поняла, что видит. Независимость, второй по счету космический город, дом сотен тысяч людей, распустился цветком. Отогнул длинные лепестки углеродного кружева и титана. Что-то страшное разгоралось в центре города, и Драммер даже не гадала, что это. Она знала главное: в промежутке между двумя вздохами Независимость погибла.

– Мы насчитали восемь одновременных попаданий по космическому городу, – откуда-то издалека докладывал аналитик. – Кажется, точки попадания были рассчитаны так, чтобы вызвать резонанс. Мы наблюдаем распад структуры.

Эмили Сантос-Бака была на Независимости, думала Драммер. Уже больше часа, как она погибла. И неважно, сколько адреналина выплеснулось в кровь Драммер, с какой силой она сжимает грушу остывшего чая. Можно сколько угодно выкрикивать приказы, только все, кто мог бы ее услышать, уже мертвы или будут мертвы к тому времени, когда до них дойдут ее слова.

Опять затрепетали ОТО на борту «Бури». Погибла еще одна группа торпед КЗМ – эта быстрее, потому что снарядов было меньше. «Буря» вроде бы помедлила, зависла в далекой пустоте, словно приглашала КЗМ показать, как они умеют целиться. Дразнила.

Час двадцать три минуты назад корабли КЗМ сместились, включили эпштейновские на полную мощность и по разным векторам погнали прочь от театра военных действий. «Буря» не реагировала. Не распускались новыми цветками выстрелы рельсовых. Не летели новые торпеды. Драммер ни на секунду не поверила, что враг расстрелял весь боезапас. Нет, Трехо не преследовал уцелевшие корабли, потому что у него не было ни нужды, ни желания. Только и всего.

Драммер поставила свой чай на приставной столик, рядом с грушей Ха, повернулась и вышла. Смутно, рассеянно она отметила, что Воган идет следом, окликает ее по имени. Не стоило обращать на него внимания.

Палуба Дома народа под ногами показалась ей хрупкой. Шаги угрожали проломить ее, выбросить Драммер в пустоту вместе со всеми жителями. Она обошла свою охрану, мельком заметив мужчин и женщин, которым полагалось при любых обстоятельствах заботиться о ее безопасности. Охрана пристроилась следом.

Все равно. Все они ничего не значат, если целый город может погибнуть в одно мгновение.

Она оказалась в вестибюле администрации Союза, сидела на неудобной кушетке, устремив взгляд в никуда. Здесь ее и нашла Авасарала. Старуха поставила свое инвалидное кресло напротив, словно расположилась в частной квартире или на крылечке земного дома. Больше в вестибюле никого не было. Это, скорее всего, постарался Воган. Ей представилось, как раздается, раскалывается палуба между ней и Авасаралой. О чем подумала Сантос- Бака, когда это случилось? Было ли у нее время подумать? Драммер пыталась усвоить, что никогда больше не увидит младшей подруги, по мысль не укладывалась в голове. Страшно даже представить, каково ей будет, когда уложится.

– Извини, – сказала Авасарала.

Драммер помотала головой.

– Тебе от этого не легче, – говорила старуха, – но все они знали, чем рискуют. Шансы развернуть «Бурю» с первой попытки… Мало было шансов.

– Следовало выждать, – отозвалась Драммер. – Оттянуться. Собрать силы и атаковать хреново чудище всем, что имеем. Стереть его в порошок.

Голос у нее сорвался. Она плакала, не замечая, что плачет. Авасарала сунула ей платок.

– Ошибаешься, Камина. Заплатить пришлось дороже, чем хотелось бы. Дороже, чем мы ожидали. По мы добились того, зачем пришли.

– Чтобы погибнуть? Пострашнее?

– Чтобы узнать, – возразила Авасарала. – С какой скоростью затягивается их обшивка. Нам необходимо это знать. А если снаряд рельсовой попадет в точку установки ОТО, орудие отрастет вместе с обшивкой? Это нам тоже нужно, а просто разглядывая издалека, ничего не поймешь. Может, более сложные механизмы корабль восстановить не сумеет? У нас теперь есть схема расстановки орудий. Где расположены ОТО. Где рельсовые. Откуда пускают торпеды. В следующий раз будем знать, куда целить. Ослабим его вооруженность, добьемся того, чего нс сумели в этот раз, потому что не знали.

– Ладно, – обронила Драммер.

– Они погибли не зря, – сказала Авасарала.

– Все умирают зря, – ответила Драммер.

Минуту они молчали. Драммер откашлялась, высморкала нос в салфетку и уперлась локтями в колени. Со дня принесения президентской присяги случались у нее моменты – не много, зато памятные, – когда она уверялась, что неспособна возглавлять Союз, что это ужасная ошибка. Саба убеждал, что все иногда чувствуют себя самозванцами. Если они люди. Раньше ее это утешало. В ее сознании снова гибла Независимость. Драммер мучительно предчувствовала, что, прежде чем удастся заснуть, космический город погибнет тысячу раз. И больше, если она увидит сон.

– Это вы со мной сделали? – спросила она.

Авасарала нахмурилась, бумажный лоб пошел складками, как смятая простыня.

– Вы добились, чтобы я пожертвовала своими людьми ради нужных вам сведений? – проговорила Драммер. – Это ваша работа?

– Нас обеих поимела история, – ответила Авасарала. – Поживи с мое. Повидай перемен, сколько я повидала. Узнаешь кое-что страшное.

– А вы сейчас скажите.

– Смысла нет. Пока сама не увидишь, не поверишь.

– А знаете что? Шли бы вы на хрен.

Авасарала расхохоталась так, что ее кресло заподозрило неладное и подалось на несколько сантиметров вперед, прежде чем старуха перехватила управление.

Вот это правильно, Камина. Это правильно. Так вот. Попробуй меня попять. Проживешь подольше, увидишь, что все они – наши люди.

– Независимость и «Онтарио», – сказала, как сплюнула, Драммер. – Союз, КЗМ, одна большая счастливая семья, сплотившаяся против поджигателей. Чудесно.

– Я же говорила, что не поймешь, – холодно отрезала Авасарала. – Те поганцы с «Бури». Я пыталась объяснить, что они тоже – мы.

Глава 28 Холден

Неестественно миловидный мужчина, новый ведущий канала, который все называли «лаконским государственным», сидел в мрачной задумчивости, не глядя в камеру. На экране за его спиной разыгрывалось первое сражение между «Бурей» и объединенными силами системы Сол. Снято было, конечно, с точки зрения «Бури». Много телескопических приближений и кадров, сделанных торпедами в полете. На одном марсианский фрегат, младший братец «Росинанта», сгорел в огненном шаре, когда ядро рельсовой пронизало его от носа до хвоста. На другом: камера торпеды метнулась через космос в бок истребителю ООН и кончила жизнь во вспышке помех.

Корабли Сол взрывались один за другим. Учитывая точку съемки, невозможно было судить, пострадала ли «Буря». С гибелью каждого корабля Холден слышал тихие вздохи вокруг: не он один наблюдал первый акт конца света – в тесной комнатушке собрались и другие члены маленькой группы сопротивления.

Экран за красавчиком погас. Ведущий обратил серьезное лицо прямо к камере и заговорил:

– Обращаюсь к станции Медина. Относительно того, что мы сейчас видели, имеем честь представить вам заявление губернатора станции капитана Сантьяго Сина.

Камера отъехала назад, открыв сидящего рядом с красавчиком губернатора Сина. Тому недоставало тщательно вылепленной бесполой красоты ведущего, но на лице была та же тихая задумчивость.

– Приветствую вас, лаконские граждане, проживающие на станции Медина. Я пришел сюда в момент трагического для всех нас события. Не стану глумиться или хвастаться военным превосходством Лаконии. Я не желаю славы за счет катастрофы, свидетелями которой стали вы все. Нет, я хочу почтить отважных воинов системы Сол, погибших в убеждении, что защищают свой дом. Большей жертвы не может принести ни один воин, и я питаю одно лишь почтение к этим храбрецам. Я прошу вас почтить их вместе со мной минутой молчания.

Син опустил голову и закрыл глаза. Красавчик последовал его примеру.

Кто-то за спиной Холдена грязно выругался. Сидевшая рядом Бобби громко хрустнула пальцами и нахмурилась так, что Холден испугался – не разошлись бы свежие швы на щеке.

Син на экране поднял голову и только потом открыл глаза.

– Лаконцы – а это имя я обращаю ко всем на Медине, потому что считаю всех вас равными мне согражданами. Лаконцы, ваши военные всегда провозглашали своей целью оборону и защиту жизни. Как только флот системы Сол прекратил атаку и перешел к отступлению, «Сердце бури» немедленно остановило огонь. Никто в составе лаконской армии – будь то корабль, солдат или станция – не откроет огня иначе как в ответ на угрозу жизни и имуществу.

– Разве что в отместку за непокорность выбьет систему-другую целиком, – подсказал кто-то за спиной Холдена. – Лицемеры сраные.

Син подался вперед, обратив на зрителя умоляющий взгляд.

– Я призываю всех, у кого есть в системе Сол друзья или родственники, связаться с ними и внушить, что их политические представители должны начать переговоры с адмиралом Трехо для обсуждения условий вступления в Лаконскую империю без новых военных действий и потерь. Погибшие были героями, по Лаконии нужны не мертвые герои, а живые граждане. Наш долг – ваш и мой – сделать все для общего мира и безопасности. С этой целью я временно отменяю информационную блокаду и предоставляю связь с системой Сол всем имеющим в ней родственников. Прошу воспользоваться этой свободой, чтобы помочь тем, кого вы любите, сделать правильный выбор. Благодарю всех за внимание, и доброго вам дня.

Бобби разминала плечи, как выходящий на ринг боксер. Справа от нее Наоми из-под прикрытых век вглядывалась в экран, словно решала сложную математическую задачу. Холден собирался заговорить, но тут встал и вышел вперед Саба. Три десятка мединских инсургентов почтительно притихли. Холден затаил дыхание.

– Никаких ответных мер, – заговорил Саба. Холден резко выдохнул – он ожидал другого. – Савви, койос? Ни хрена в ответ. Да, беситесь, вы. Есть причины. Полно причин. Хочется резать глотки, заставить кое-кого поплатиться.

– Чертовски верно, – заявил тощий парень по имени Наттер, встав и поигрывая ножом на поясе. – Много глоток надо бы перерезать.

– Попробуй, – ответил ему Саба, – и следующая будет твоей. Я сам перережу. Из каждой перерезанной тобой лаконской глотки выльется кровь десяти наших. Мы в ярости, но головы не теряем, сабе? Выполняем задания, держимся плана.

Собравшиеся нехотя согласились. Начали вставать, расходиться. Голоса звучали напряженно, по никто вслух не замышлял убийства, что Холден счел победой.

Поймав взгляд Бобби, Холден перехватил направлявшегося к выходу Сабу.

– Поговорим?

Через пятнадцать минут Саба с Бобби и Наоми прихлебывали чай из сальных чашек, накопившихся в столовой. Холден с минуту выдерживал небрежную позу, потом оторвался от стены, которую подпирал, и закружил по комнате, давая выход беспокойству.

– Беда в том, что сейчас все мы – крысы в клетке, – заговорил он. – И тратим время и силы, разбираясь, велика ли клетка, где в ней двери и как их открыть. Но понятия не имеем, что будем делать, если сумеем выбраться.

– Для начала неплохо бы выбраться, – заметила Наоми.

– Раньше и я бы так сказал, – согласился Холден. – Когда еще думал, что идет война. Когда стоило пробиваться на свободу, чтобы пристать к своим.

– А сейчас не война, – тихим, опасным голосом проговорила Бобби.

– Нет? – спросил Саба.

– Нет, – отрезал Холден. – Войне конец. Может быть, Сол об этом еще не знает, и многие еще надеются пострелять, но война окончена.

– Тогда, значит, что? – спросил Саба. – Добрые лаконцы, мы?

– Нет, – возразил Холден. – По крайней мере, еще нет. Но это в корне меняет все, чем мы здесь занимаемся. Речь не о том, чтобы освободить «Роси» и вести его в бой. Мы готовим побег из тюрьмы.

Наоми поцокала языком, устремила взгляд вдаль и, помедлив, заговорила:

– Все те же проблемы. Десантники, лаконский истребитель, окрестности Медины. А по твоим словам, если мы и сумеем их решить, просто получим свободу для скольки-то человек и кораблей, и наутек? Кто куда?

Саба кивнул одним кулаком, подумал и отсалютовал двумя пальцами, по обычаю АВП. От этого Холдену стало чуточку не по себе, но он решил пока помолчать.

– Тогда у нас появляется цель, – сказал он. – Может, добьемся, чтобы все тянули в одну сторону – если они поймут, к чему ведет игра.

Саба склонил голову набок. Без удивления. Его мысли шли теми же путями и, может быть, привели к тем же выводам.

– Шифровальная…

– Не хотелось бы ее терять, – отозвался Холден, поглядывая больше на Бобби, чем на Сабу. – Мы все еще получаем от нюхача много данных, а если перейдем к моему плану, лишимся их. И обратно уже не получим. Но пока не сумели расшифровать то, что имеем, они для нас бесполезны. А «Тайфун»? Он будет здесь через тридцать три дня.

– Через тридцать два, – поправила Наоми.

– Не хотелось бы умирать, не расстреляв все патроны, – заметила Бобби. – Я хорошо рассчитываю время.

– Бьен, – сказал Саба. – Я за.

– Превосходно, – кивнул Холден. – Свяжись со всеми старшими ячеек и с капитанами, кому доверяешь. Когда придет время, все должны быть готовы.

– Со странным народом придется лечь в одну постель, – заметил Саба, выходя.

– Поищем что-нибудь на обед? – обратился Холден к Наоми.

– Дай полчаса, – попросила она. – Задам компьютеру головоломку по тактическим данным с того видео. А потом встречаемся на крылечке?

– Годится, – согласился Холден, размышляя, как бы убить полчаса в их тесном убежище.

– Эй, Холден, – заговорила Бобби, дождавшись, пока Наоми выйдет. – Позволь к тебе поприставать секундочку?

Пожав плечами, он опустился на ящик. Бобби сидела, сжимая и разжимая кулаки и глядя в пол, так долго, что Холден уже решил, будто ослышался. Он держал себя в руках. Еще не зная, о чем пойдет речь, подозревал, что разговор будет о нем и о ней и о том, кому быть капитаном «Росинанта», и понятия не имел, что на это сказать. И, обнаружив, что ошибался, он вздохнул с облегчением.

– С Амосом могут возникнуть проблемы, – начала наконец Бобби. – Я уже заговорила зубы вольтеровцам, когда он затеял драку. Хотелось ему разбить пару голов, и он своего добился. Спустить пар в отпуске на берегу – не страшно, но, когда мы под радаром, так не годится.

– Ха. Ясно. А я гадал, что там было.

– Там проблема, и я не знаю, что с ней делать, – сказала Бобби.

– И я не знаю, – признался Холден. – Подумаем день- другой.

– Не уверена, что они у нас есть.

– Почему нет?

Бобби ткнула пальцем назад, подразумевая не пространство за спиной, а прошлое.

– Ты сейчас дал нам всем цель, – напомнила она. – То, что свяжет нас воедино.

– Дал, – согласился Холден. – И по тому, как ты на меня смотришь, догадываюсь, я чего-то недосмотрел?

– Среди «нас» есть Катриа Мендес и ее бомбисты.

У Холдена по спине пробежали мурашки.

– Да, это интересное замечание.

– А то нет?

* * *

Амоса он разыскал в узком боковом коридоре, со сварочным аппаратом в руках. На предплечьях здоровяка- механика горели красные пятнышки ожогов от искр, но Амос и не думал найти себе спецовку с длинными рукавами.

– Эй, – окликнул его Холден. – Как дела?

– Дела делаются. – Амос кивнул на проложенную в толще стены проводку. – Ребята Сабы сказали, надо перепаять сеть. Копам труднее отследить расход, если путь тока все время меняется.

– Да ну?

– Теоретически – приличный план, – объяснил Амос. – Практически – лишний геморрой, ну да ладно.

– Понимаю, – проговорил Холден и замолчал.

По правде сказать, даже после десятилетий на одном корабле Холден не слишком разбирался в устройстве своего механика. Тот любил поесть, выпить, потрахаться без обязательств, пошутить. Вроде бы приятельствовал с Алексом, но, когда пилот вздумал снова жениться, шафером он выбрал Бобби. Каждое слово из уст Наоми Амос трактовал как Евангелие, но, честно говоря, то же самое можно было сказать и об остальных.

Амос отыскал нужный провод, включил аппарат и вскрыл шестисантиметровый отрезок стены, обнажив провод и ничуть не повредив пластиковую изоляцию. Проделано было ловко. Амос выключил горелку.

– Так все-таки, – повторил Холден, – как дела?

Амос помедлил. Обернулся к Холдену.

– А, извиняюсь, кэп. У нас разговор, а я и не заметил.

– Примерно так, – кивнул Холден.

– Бабец наябедничала, – заключил Амос, спокойный, как тихий омут. Холден не сомневался, что в нем водятся крупные черти.

– Слушай, – начал он. – Я никогда не совал нос, куда ты не просил. И не собираюсь начинать. Но да, Бобби за тебя беспокоится. Впереди довольно опасные времена, и если тебе надо выговориться, лучше на потом не откладывать.

Амос пожал плечами.

– Не, я понял. Слишком я рад был тому последнему дельцу. Начал раньше, чем хотелось бы Бабцу. Если ей так спокойнее, впредь буду сдерживаться.

– Я не хотел бы поднимать шум… – стал оправдываться Холден.

– Так и не будем поднимать, – отозвался Амос, возвращаясь к проводке. Он извлек из кармана плоскогубцы, зажал провод и принялся выдирать, как мясо краба из скорлупы. Выглядело это довольно рискованно. – Я буду умницей. Крест даю.

– Ну и ладно, – сказал Холден. – Отлично. Рад, что мы поговорили.

– Всегда пожалуйста, – отозвался Амос.

Холден помялся немного, развернулся и ушел. Бобби не ошиблась. Он не знал, что на душе у механика, но что- то там было. Хороший вариант не приходил в голову. А если Амос в конце концов съехал с катушек, Холден представления не имел, от чего и как это поправить.

Глава 29 Бобби

Представители вольтеровцев входили в помещение так, словно ожидали нападения. Бобби на их месте тоже бы ожидала. Трое в первом ряду держали руки незанятыми, трое сзади заинтересованно и опасливо поглядывали по сторонам, будто туристы, впервые попавшие в казино, а Катриа Мендес оказалась посередине. Непроницаемая, как игрок за покерным столом. Из тех, что никогда не уходят без выигрыша. От одного ее вида у Бобби забилась боль в скуле. Психосоматика, но все равно больно. Бобби отметила это ощущение, но не позволила себе отвлечься.

Саба выступил вперед, Холден сделал шаг за ним, и оба приветствовали вошедших улыбками и астерским салютом. Саба проявил любезность, первым позволив обыскать себя на предмет оружия, и Холден последовал его примеру. В памяти Бобби всплыла старая поговорка: «Есть АВП и АВП». И теперь кое-что осталось как тогда. Ее немножко пугало, как легко люди Союза перевозчиков вернулись к криминалу. И как легко вписалась в эту перемену команда «Роси».

Амос разминал шею и плечи.

– Понимаю, – обратилась к нему Бобби. – Мне тоже не нравится.

– Того носатого не узнаю. – Амос кивнул на телохранителя Катриа. – Со вторым мы точно поплясали.

Бобби вглядывалась в лица. Тот, о ком говорил Амос, держался позади, точно за спиной Катриа. С оливковой кожей, коротко остриженными волосами и носом, хранившим следы пары плохо залеченных переломов. Белый шрам на ноздре выглядел так, словно ее когда-то вспороли. Если бы они сталкивались раньше, Бобби бы его наверняка запомнила. Насчет других она была не так уверена. Катриа, само собой, и двоих из первого ряда она узнала.

– Может, случится познакомиться, – заметила Бобби.

– Подлизываешься, Бабец. Сулишь хорошую свалку, а ведь все здесь собрались просто поговорить.

– Ну да, – признала Бобби, – но помечтать-то можно?

Они болтали как ни в чем не бывало, но до конца Бобби не успокоилась. Рано успокаиваться. Впрочем, пока она охотно подыгрывала Амосу. Катриа, поймав ее взгляд, кивнула. Бобби улыбнулась в ответ, натянув свежий шрам. Их приветствие могло обозначать уважение к равному или рукопожатие перед началом драки. Что именно, Бобби рассчитывала вскоре выяснить.

Встречались в незнакомом ей помещении. Длинная узкая комната так недавно входила в систему регенерации воды, что до сих пор пахла водорослями и канализацией. В длину вдвое больше, чем в ширину, она позволяла свободно разместиться команде «Роси», Сабе и полудюжине его самых доверенных людей. Тем, кто уже знал о новом плане. Местечко не из приятных, однако границы подполья все чаще и чаще сдвигались. Лаконцы отыскивали дыры в своей системе слежения, лишали подпольщиков доступа в коридоры и комнаты, которые те считали своими. Враг все больше и больше времени уделял мониторингу общественных пространств. В результате на Медине оставалось все меньше мест, где можно было свободно поговорить.

По всей станции на каждом шагу попадались солдаты и полицейские дроны. Бобби они не беспокоили, как и люди с загнанными взглядами, ступающие так, словно палуба грозила провалиться под их весом. Этих она понимала. Другие, те, кто смеялся, болтал и слушал музыку на такой громкости, что до нее доносились басы, тревожили ее больше. Они делали вид, словно публичная тюрьма и десантники, прослушивание связи и комендантский час – в порядке вещей. Из-за них все это становилось нормой.

Вскоре лаконцы должны были открыть движение через медленную зону. Может, тогда команду снова допустят на «Роси», но вот что корабль оставят без наблюдения, Бобби не верилось. Наоми с Клариссой придется не один день, а то и неделю вычищать жучков, пока «Роси» снова станет принадлежать только им.

А к тому времени будет поздно. С каждым днем, с каждым часом приближался «Тайфун». Как только он минует лаконские врата, справиться с оккупационными войсками будет на порядок труднее. Эта оптимистическая формулировка заменяла для нее слово «невозможно». Бобби ощущала уходящее время так, словно видела закрывающуюся дверь, оставляющую ее не на той стороне. Если бы сроки не поджимали, она не поддержала бы предложение Сабы связаться с вольтеровцами. Во всяком случае, не так скоро после того, как они с Амосом надрали им задницы.

Одно хорошо: Катриа и ее людям было не легче, чем Сабе, Бобби и Холдену, и по тем же причинам.

– Так-так, – начала Катриа, покончив со взаимным обнюхиванием. – Удивляюсь столь вежливому приему. Невольно думается, уж не понадобилось ли вам от меня что-то такое, с чем сами не справляетесь?

Саба улыбнулся, но при этом пару раз резко взмахнул рукой.

– Слишком много ушей, са? Как насчет посидеть со мной и моими, выпить и поговорить, о чем надо?

Катриа скрестила руки.

– Не о вас речь, – вмешался Холден. – Просто чем меньше народу будет знать, тем меньше шансов у безопасников что-то проведать. Чего не знаешь, о том не проговоришься, верно?

Катриа Мендес перевела взгляд с Сабы на Холдена, потом па сидящую позади команду «Роси». Отметила не только Бобби с Амосом, но и Наоми, Алекса, Клариссу.

– Значит, моих никого, а их все?

– «Их все» уже в курсе, – объяснил Саба. – Они-то больше всего и хотели с вами поговорить.

– Странный способ они выбрали это показать, – заметила Катриа.

– Это мой дом, – сказал Саба. – Моя соль, да? Переговоры. Не выйдет, значит, не выйдет. Но нас прижали одним пальцем, тебя и меня. Никто никого не просит полюбить. Только выслушать.

Минуту Катриа колебалась. Оскалилась так, что кожа обтянула скулы. Бобби на миг показалось, что сейчас вся группа Вольтера развернется и уйдет, не дав ей даже пискнуть, и поймала себя на том, что ждет такого исхода с облегчением.

– Эса эс фигня, – сплюнул носатый. – Они просто ловят тебя на твоем же. Чтобы тебя здесь не было, и все тут. Либо все, либо никого.

– Тут я решаю, Джордао, – огрызнулась Катриа. – Не ты.

Носатый – видимо, Джордао – насупившись, отступил назад. Холден улыбался, как продавец покупателю, словно надеялся подогреть атмосферу сиянием своей улыбки. Выглядел он при этом довольно смешно, однако Катриа уделила ему долгий взгляд и прицокнула языком.

– Если я откажусь, мы зря так далеко тащились, – заметила она.

Холден просиял. Бобби не понимала, как ему это удается. Ее каждый раз поражала его способность разрядить ситуацию своим почти осязаемым простодушием.

– Спасибо, – сказал Холден. – Я вам очень благодарен.

Саба поднял руку, и двое его людей призраками просочились из коридора, чтобы увести за собой охрану Катриа. Оставшись в одиночестве, она ничуть не утратила внушительности. Дверь в коридор задвинулась, щелкнул замок. Более приватной обстановки не найти на всей Медине.

– Так, – заговорила Катриа, – что у вас на уме?

Бобби длинно выдохнула сквозь зубы. Идея с самого начала принадлежала ей, и она обдумывала ее не один день. Чуть сна не лишилась. Даже если удавалось прогнать из головы сомнения и не искать пробелов в замысле, она так дергалась, что не могла уснуть. В частности, продумывая ход, к которому перешла теперь.

– Между лаконским истребителем и Мединой связь по одному каналу, – начала она. – И мы поставили на него жучок.

Глаза Катриа самую чуточку округлились. Она бросила взгляд на Сабу – тот кивнул. Подтвердил. Катриа не села, но центр тяжести у нее сместился на бедра. Бобби добилась ее внимания. Хорошо.

– Шифр не взламывается, – заговорила она. – С нашей стороны не взламывается. Основан на марсианских кодах, а они надежны. Мы бы справились, будь у нас впереди десяток лет, но счет идет на дни. Так что у нас разведданных на целую библиотеку, и все они нечитаемые. Однако, по-моему, это можно исправить.

Она выдернула из кармана ручной терминал, подчинила его локальной системе Сабы и вывела свою схему Медины. Пустотелый барабан, рубка и управление на одном конце, механика, доки и мощный, но спящий двигатель на другом. Лифтовые шахты, соединяющие их по наружной поверхности барабана. И корабли в доках, включая выделенный красным «Предштормовой».

– Долгосрочная цель – найти способ вывести «Предштормовой» из строя, отключить датчики Медины, а силы безопасности отвлечь или изолировать, дав всем этим кораблям время покинуть станцию и уйти за кольца до подхода новых сил Лаконии. Ближайшая цель… – она ткнула в красную точку вблизи доков, – вот эта.

– И что же это? – спросила Катриа.

– Прежде была резервной энергостанцией, – объяснила Бобби, – но наши гости с Лаконии используют ее по- другому.

– Штука в том, – влез Алекс, – что эти лаконцы кто? Марсиане или те, кто за ними пошли. И служили немногим позже нас с Бобби.

Он перевел взгляд с Бобби на Катриа и обратно. Бобби кивком позволила ему продолжать. Алекс облизнул губы.

– Среди прочего, нас учили закрепляться на вражеских станциях, – сказал он, покривив душой. Учили Бобби, а не его. Штурм и захват жилищ и коммуникаций астеров. Если что и считать больным местом, то вот это. Потому и заговорил об этом Алекс, а не женщина, которая начистила Катриа циферблат и оставила, связав в одну охапку с дружками. Расчет на то, что так у Катриа меньше будет саднить. – Вы слышали про физически изолированную шифровальную комнату?

У Катриа загорелись глаза. Не слышала, но признаваться в этом не собиралась. Алекс снова облизнул губы, стрельнул глазами на Катриа, на Бобби и продолжал:

– Среди прочего, нас учили создавать «воздушный зазор» между контролирующими станцию кораблями и местной системой. Проложить трубу в свою комнату и все команды посылать по ней. Связь, протоколы управления – все. Там они расшифровываются и на материальном носителе передаются в местную систему. Без всяких прямых подключений.

– Фигня, – бросила Катриа.

– Стандартная схема, – сказала Бобби. – Отчасти благодаря ей никто с захваченных станций не сумел взломать марсианские корабли. А раз лаконцы руководствуются марсианским регламентом, их машины наверняка там.

– Но временной лаг… – Катриа покачала головой. – Впечатляет.

– В шифровальной всегда работают двое. Дверь заперта физически. Без связи с сетью безопасности, без электронного управления. Старомодный замок с ключом, притом без замочной скважины снаружи. Удаленно не взломаешь, и обойти не просто, – продолжала Бобби. – И посменная охрана в полном наборе.

Катриа перехватила управление схемой, еще больше приблизила помещение шифровальной. Лицо ее выражало задумчивость, на что Бобби не смела и надеяться. У нее от этого разговора все нервы звенели.

– Понимаю, – сказала Катриа. – Вам туда не войти, не наделав шума, и вы вызываете кавалерию. Вот зачем я понадобилась? Взорвать дверь?

– Нет, – ответила Бобби. – Войти мы сумеем. Нужно, чтобы вы потом обеспечили прикрытие.

Катриа медленно описала пальцем круг. «Продолжай».

Нить разговора перехватила Кларисса:

– Помещение по-прежнему связано с системой жизнеобеспечения. Но если провести людей сюда, – она отдалила схему и тронула пальцем силовую развязку рядом с машинным, – мы можем отключить вентиляцию, вскрыть систему удаления углекислого газа и воздуховоды.

– Задушим их? – спросила Катриа.

Алекс покачал головой.

– Проложим дорожку для маленьких дронов. Полдюжины дронов с точечными зарядами. Снять двух охранников и взломать замок. – Он сделал губами «ба-бах» и растопырил пальцы, изображая взрыв.

Бобби показала на Наоми.

– Она скопировала виртуальную конфигурацию палубы. А я запаслась ломом и кувалдой. Мы входим, снимаем полную копию шифровальной машины и сматываемся в радиационное убежище, – Бобби сдвинула объемную схему, – вот сюда. И тут вступаете вы.

– Если койос безопасники поймут, что мы выкрали коды, – вступил подпиравший степу Саба, – они их сменят, да? Не только шифр, но и протоколы. Все, что мы получим, потеряет цену. Значит, им нельзя знать, что мы сделали, даже после.

Холден передвинул схему к причаленному к станции «Пред штормовому».

– Мы должны всучить им другую версию. «Предштормовой» стоит здесь. А основные хранилища жидкого кислорода… вот здесь. Если они рванут, все будет выглядеть так, будто мы пытались атаковать «Предштормовой», но Тихо слишком хорошо спроектировал станцию. Большой запас прочности, падежные защиты. Механизм защиты от взрыва перенаправит ударную волну вот сюда… в том числе снесет систему связи. И, знаете ли, еще много чего.

– Вы решили для прикрытия лишить нас воздуха? – удивилась Катриа. – По-моему, кое-кто задолжал нам извинение. И это нас называли экстремистами!

– Это не наш воздух, – вмешался Саба. – Их – с тех пор, как они здесь. Мы все дышим их милостью, да. К тому же эти резервуары для заправки кораблей. А не жилого пространства.

– И вторичных, третичных запасов останется в достатке, – добавил Холден. – Вспомните – большой запас прочности, защита от аварий. А первоначальная конструкция, созданная на Тихо, долговечней живущих в ней людей.

Катриа долго молчала. Бобби ощутила копившееся внутри волнение. Напрасно они втянули в это дело вольтеровцев. Как бы ни доверял им Саба, как бы умело они ни устраивали взрывы. Надо было обойтись своей командой, ее Бобби могла контролировать. Была уверена в каждом…

– Не нравится мне это, – тряхнула головой Катриа. – Слишком много подвижных деталей. Чем больше кусков, тем больше возможностей все развалить.

– Время поджимает, а то бы придумала что-нибудь попроще, – сказала Бобби.

– Нам всего-то и нужно, что подходящая бомба в подходящем месте, – подал голос Саба. – Если устроите, об остальном позаботимся мы.

– Нет, – возразила Катриа. – Вам нужны заряды, нужны люди, которые заложат их там, где надо и когда надо. И нужен человек на дистанционном управлении – такой, чтобы не запаниковал, не рванул раньше времени, захватив и вашу команду. А даже если рванет вовремя, вы думаете, в лучевом убежище можно пережить такой взрыв?

Наоми прокашлялась.

– Убежища на то и рассчитаны. Но вы правы – пока не попробуем, не узнаем.

– А что с планом эвакуации после вашего маленького Армагеддона? – осведомилась Катриа.

Об этом Бобби собиралась умолчать. Некоторые подробности плана она предпочитала оставить про себя. Саба помедлил, взвешивая, допускать ли Катриа так далеко. Заговорил он с раздражением. Не больше Бобби любил, когда ему выкручивали руки.

– Вакуумные скафандры в убежище. Выход сквозь пролом. Возвращение через тот же шлюз, которым выходили ставить жучка.

Катриа, снова завладев схемой Медины, палуба за палубой просматривала нижнюю часть.

– Погибнут люди, – сказала она. – Когда машинное перейдет на дыхание вакуумом, не все успеют в убежища.

– Савви, – признал Саба. – Такая цена.

– Вы готовы ее заплатить?

Да, – отрубил Саба, однако лицо Холдена стало отрешенным. Бобби знала, о чем он думает. На тех палубах окажутся невинные люди. Для них этот план в лучшем случае рискованный. В худшем – смертельный. Если мысль об этом и тревожила Сабу с Катриа, те не выдавали волнения. А Холден переживал. Бобби задумалась, пойдет ли он на принцип, откажется ли от задуманного. Зная его, она оценивала шансы как равные.

– Взрывники идут сюда, – заговорила Катриа, – устанавливают заряд, потом отступают в укрытие и ждут команду с похищенными данными, после чего подрывают. Уходят все вместе или никто. Это у меня не первая такая операция. Вам только понадобится пара липших скафандров, и все.

Бобби не уловила бы ключевого слова, если бы не заговорила Кларисса. Голос звучал мягко и вопросительно, но Бобби почуяла в нем острый край.

– У вас не первая?

– А кого вам еще? – огрызнулась Катриа. – Чтобы все прошло как надо, нужны лучшие. Я – лучшая. Я готовлю заряды, я ставлю заряды, и моя твердая рука держит детонатор.

В комнате стало тихо, только шипели воздуховоды и мягко, гармонично пульсировал корабль. Сильнее ударил в ноздри застарелый запах сточных вод. Саба рассчитывал получить от вольтервоцев только материальную поддержку. Они не намеревались втягивать в операцию новых игроков. Но сказать Катриа, что ей не придется вступать в игру? Оскорбится она? И, если да, не откажет ли им вовсе?

– Приятно слышать, – нарушил молчание Амос. – Мы с тобой в команде взрывников, мисс Китти.

Он улыбался безмятежно, без выражения. В душе у Бобби зазвенел сигнал тревоги. Поймав взгляд Холдена, она на миллиметр качнула головой. «Никуда не годится». Холден, сглотнув и кивнув, выдавил улыбку.

– Вот и хорошо, – заговорил он. – Кларисса возглавит группу поддержки Алекса, управится с контролем среды. Алекс пилотирует рой дронов. Бобби с Наоми займутся сервером, а Катриа, Амос и я поставим заряды и сделаем остальное.

Бобби откинулась назад. Внутренности у нее стянулись в комок. Добавить еще и Холдена – не лучший выход.

– Здорово получается, – заключил Холден.

Глава 30 Син

ОПЕРАЦИЯ СОЛ БЛИЗКА К ЗАВЕРШЕНИЮ, ГОТОВЬТЕСЬ К ОТКРЫТИЮ ПЕРЕВОЗОК.

Син дважды перечитал сообщение Трехо. В груди расцветал восторг. Син поспешно отдал приказ главам секторов и командирам групп, после чего вывел на экран то, что в шутку называли «Календарем оккупации». Они на целые педели опережали график – даже с поправками, отменявшими паузу на восстановление батарей, с немедленным переходом «Бури» в систему Сол и ускоренной отправкой «Тайфуна». Расписание изначально составлялось с допусками: на случай, если Союз перевозчиков будет отчаянно сражаться за Медину или флот коалиции Земля – Марс обнаружит силы и технологии, превышающие расчетные. Ни того, ни другого не произошло, и они раньше, чем надеялись, могли перейти к построению новой человеческой цивилизации.

Верховный консул отлично сознавал прискорбную особенность рода человеческого: невозможность победить трибализм и джингоизм разумными доводами. Трибализм иррационален, а иррациональную позицию нельзя поколебать силой разума. Поэтому, вместо того чтобы логически доказывать необходимость забвения национальных и культурных различий и объединения в единый род, верховному консулу пришлось прибегнуть к старинным, понятным каждому действиям: начать войну. К счастью, короткую.

Настоящий труд – труд, который позволит Эльзе, ее детям и внукам расти в безопасном мире, начинался после покорения человечества. Этот труд требовал стабильности.

– Мичман? – обратился Син к расправленному на столе монитору. Он назначил временного заместителя лейтенанту Касику, но еще не твердо помнил ее имя.

– Губернатор? – почти без заминки отозвалась девушка.

– Прошу передать мои наилучшие пожелания президенту Фиск и сообщить, что мы посылаем за ней машину. Нужно безотлагательно обсудить некоторые вопросы. Отказа не принимайте.

– Есть, сэр, – отозвалась мичман. – И еще…

– Немедленно, мичман, – оборвал Син и обвел взглядом свой кабинет. Цветы, поставленные кем-то в вазу на угловом столике, привяли, и на полке с кофейным набором беспорядок. – И еще до встречи пришлите кого-нибудь сварить свежий кофе и заменить цветы.

– Есть, сэр. Я хотела еще сообщить, что поступило входящее с Лаконии. Только что передали с «Предштормового».

– Перешлите мне. И, пожалуйста, предупредите за пять минут до прибытия президента Фиск.

– Непременно, сэр, – ответила мичман и дала отбой.

Син тронул засветившуюся на мониторе кнопку, и над столом возникла неподвижная проекция жены с Чудовищем на руках.

– Открыть, – приказал он.

Картинка ожила. Должно быть, съемка захватила ее лицо в движении, потому что обычная широкая улыбка Нат выглядела загадочнее, чем у Моны Лизы. Чудовище как будто вовсе не интересовалась объективом, а увлеклась чем-то за плечом у матери. Обе были так прекрасны, что Син ощутил пустоту под ложечкой – присутствовавшую там постоянно, но замеченную только теперь, при виде их лиц.

– Привет, солнышко, – заговорила в камеру Нат и, взяв ручонку Чудовища, помахала экрану. – Поздоровайся с папой.

– Привет, милые, – как дурак ответил записи Син. Не совладал с собой.

– Я знаю, как ты занят, но у нас для тебя хорошие новости, – говорила жена. Она спустила дочку с рук, Чудовище скрылась за рамкой изображения. Син почему-то сильно огорчился, потеряв ее из виду. – Моя работа с модифицированными овцами одобрена для натурных испытаний. В ближайшие тридцать месяцев можно будет распространять. Пока ты занимаешь этот пост на Медине, поможешь мне в продвижениипроекта? Не то чтобы я на тебя давила…

Говоря это, она улыбалась, но он уловил в глазах жены отзвук одиночества. Нат продолжала:

– С Чудовищем все хорошо. Немножко скучает и готова уже перейти в старшую группу. Вечера большей частью проводит с твоим папой, они теперь лучшие друзья. Он даже не хочет ее отдавать, когда я возвращаюсь с работы. Мы часто и ужинаем у него.

Такой любви и благодарности к отцу Син ни разу не ощущал, пока не обзавелся своим ребенком. Он поставил видео на паузу, чтобы не прослезиться. Не годилось принимать Кэрри Фиск, отдавать ей приказы с мокрыми, покрасневшими глазами. Собравшись с силами, запустил снова.

– Вот, пожалуй, и все. Ответь, когда найдется минутка. Домашний монитор уже запомнил, как Чудовище выговаривает «открыть», так что она без конца прокручивает твои сообщения. Люблю тебя, солнышко. Береги там себя.

Вот и все. Слова Нат о любви подкосили решимость, в которую Син так верил, и он несколько секунд виновато хлюпал носом.

Кто-то постучал в дверь, он отозвался: «Минутку». И бросился в личную ванную. Пока умывал лицо, услышал, как наводят порядок в кабинете, а к тому времени как решился показаться на люди, на полке уже закипал свежий кофе. Девушка-сержант расправляла новый букет. Отсалютовав начальнику, она по-кошачьи выскользнула из кабинета.

Сев за стол и собравшись с духом, Син включил запись для Нат.

– Здравствуй, дорогая моя. Спасибо тебе за чудесное сообщение. Так радостно слышать, что у вас все хорошо, и Чудовище выглядит весьма упитанной, наверняка отец балует ее сластями. Здесь все идет с опережением графика. Здешняя жизнь потребует привычки, зато места для твоих овечек и лабораторий полно, а мы вылизываем все службы, чтобы блестели к приезду моей малышки. Скоро поговорим. Я люблю тебя, Нат. Я люблю тебя… – он едва не сказал: «Чудовище», но почему-то ласковое прозвище показалось неуместным. – Я люблю тебя, Эльза.

Закончив запись, он переслал файл на обработку для передачи на Лаконию со следующим пакетом сообщений. И с гордостью отметил, что сумел сдержать слезы, произнося: «Я люблю тебя, Нат». Кое-кто полагал такую чувствительность немужественной. Сину до этого не было дела. Но слезы не подобали достоинству губернатора.

– Пять минут, – предупредила мичман как-ее-там по монитору.

– Я готов, – ответил Син.

* * *

Кэрри Фиск сидела в его кабинете, пила его кофе и ерзала как на иголках. Из собственного кабинета ее забрали десантники в полном вооружении и к губернатору доставили конвоем из трех картов – тоже с десантниками. Разумеется, для ее же охраны, но непривычного человека это могло напугать. А если Син получал преимущество, играя с мелким функционером Медины на своей территории, он вовсе не прочь был им воспользоваться. Дождавшись, пока женщина перестанет дергаться и обратит внимание на него, он вывел на стену список сотен систем с обитаемыми колониями.

– Мадам президент, – начал он, – мы подошли к моменту, волнующему для всех, но особенно для вас, как президента Лаконского Конгресса Миров.

– Мы уже замужем за этим новым названием? – спросила она. – Или…

– Название законодательного органа закреплено в документах, которые я вручил вам при первой встрече. Разве вы их не читали?

– Читала, – сказала она. – Просто не знала, это рабочее название или как. Мы не голосовали за переименование…

– Директивы исполнительной власти, поступившие от верховного консула, принимаются без голосования.

– Понятно… – Фиск уставилась себе в колени и сдула пар с кофе.

– Как я уже сказал, – продолжил Син, – момент, волнующий для всех. Верховный адмирал Трехо считает ситуацию достаточно устойчивой, чтобы допустить ограниченное восстановление поставок через врата.

Фиск вытаращилась на него в неподдельном изумлении.

– Что?

– Да. В ограниченных пределах торговля может начаться уже сейчас. Подготовьте перечень наиболее нуждающихся миров и расписание поставок, отвечающих их нуждам. Не из системы Сол. Пока рано. Для начала мы допустим переход одного корабля в неделю, и, разумеется, на каждый переход потребуется мое личное одобрение за тридцать или более дней.

– Это действительно… – начала Фиск и ненадолго прервалась. – Действительно радостное известие. Многие колонии буквально висят на волоске. Это спасет не одну жизнь.

– Что, конечно, всегда будет главным приоритетом в наших отношениях.

Фиск потянулась к его столу, поставила на край свою чашку. Не замечая, как нахмурился Син, увидевший в ее поступке недостаток пиетета, она заговорила:

– Именно для этого я передала вашу угрозу всем колониям. И распространила ваше приглашение по всем планетам, еще не вступившим в Ассоциацию… простите, в Лаконский Конгресс Миров – избрать представителей для вступления, как только восстановится движение между мирами. Полагаю, некоторые из таких планет пожелают прислать новых представителей с торговыми кораблями.

– Это хорошо, – одобрил Син.

На сохранении переименованной Ассоциации Миров настоял верховный консул, желая создать впечатление, что у каждого состоящего в ней мира есть голос в правительстве. Как бы ни раздражала Сина перспектива иметь дело с тринадцатью сотнями Кэрри Фиск, мнение верховного консула было для него законом, и он делал все возможное для успеха нового законодательного органа.

Фиск все таращилась на него, словно ждала ответа.

– И? – подстегнул ее Син.

– И, если некоторые корабли доставят избранных представителей, им понадобится разрешение причалить или выслать челнок к Медине. Включает ли отмена блокады разрешение на стыковку со станцией?

Отличный вопрос, только досадно, что Кэрри Фиск додумалась до него раньше Сина.

– Разрешение будет даваться моей службой для каждого случая отдельно, – объявил он, чувствуя, что этот ответ вписывается в общую политику и не выглядит придуманным на ходу. Надо будет документировать, как только уйдет Фиск.

– Благодарю вас, губернатор, – сказала Фиск.

– Важно как можно скорее добиться привычности, устойчивости, безопасности, – обратился к ней Син. – По возможности используйте корабли и пилотов Союза. Также пусть Союз ведет прием и доставку грузов согласно существующим договорам. Если не считать необходимости моего одобрения на переходы, все должно действовать как раньше.

– Я уведомлю представителей Союза здесь, на станции, и местных лидеров всех миров.

– Превосходно, – отозвался Син, вставая, чтобы пожать ей руку. – Рискну повториться: для каждого из нас это волнующий момент.

Фиск не вставала. Сидела в кресле, сжимая его руку и не поднимая глаз. Когда молчание стало неловким, Син спросил:

– Что-то еще, мадам президент?

– Да. – Она впервые взглянула ему в глаза. И не собиралась уходить, так что Син тоже сел на место.

– Так выкладывайте! – Он сразу пожалел о своей резкости. – Прошу вас.

– Мы… я сделала все, как вы сказали. Распространяла по мирам ваши сообщения. Запросила представителей с каждой планеты, еще не вступившей в Ассоциацию. Передала всем членам инструкции президента Дуарте…

– Верховного консула Дуарте, – перебил ее Син.

– Да, конечно… Я передала всем членам весьма подробные инструкции верховного консула Дуарте по преобразованию нового Конгресса Миров…

– Лаконского Конгресса Миров.

– Да, конечно. Но пока ничем больше мой офис не занимался. Выступал в роли пресс-секретаря вашего офиса. А нас, при всем уважении, не для того избирали.

Она заметно трусила, и Син дал ей минутку повариться в собственных страхах. Если мышка решила отрастить коготки, это по большому счету может быть и неплохо. Лаконской власти не нужны люди, не готовые сражаться за свои убеждения. Верховный консул очень ясно дал понять, что конфликтующие мнения должны быть высказаны, чтобы каждый чувствовал, что решение принимается только после открытого обсуждения. Планетарный конгресс во главе с мышкой был бы совершенно бесполезен.

– А как бы вы, – дав ей покорчиться на огне, осведомился Син, – предложили использовать ваше время, мадам президент?

– Если мы – законодательный орган новой власти, когда мы начнем издавать законы? Вы передавали мне директивы для распространения, но ни за одну мы не голосовали. Мне представляется, что очень скоро в Конгрессе станут видеть всего лишь машинку для штемпелевания ваших указов.

– Как губернатор, – ответил ей Син, – я здесь представляю исполнительную власть и офис верховного консула. Приказы верховного консула не голосуются.

Он невольно усмехнулся, такой нелепой показалась сама эта мысль. Как будто верховный консул стал бы менять свою политику по результатам голосования!

– Тогда за что же мы голосуем? – спросила Фиск.

– Когда офис верховного консула определит законодательную повестку на год, вы узнаете об этом первой, мадам президент. До тех пор прошу вас продолжить работу с мирами-членами для облегчения перехода под новую власть. И, заверяю вас, лучшего использования вашего времени и быть не может.

– Понятно. – Кэрри Фиск встала. – Пойду проверю, не высохли ли чернила на моей печати.

Син не стал вставать для рукопожатия.

– Вы свободны.

* * *

Он все еще переживал из-за весьма неудовлетворительной беседы с Кэрри Фиск, когда загудел монитор и в динамике раздался голос Оверстрита:

– Сэр, тут один… джентльмен уверяет, что у него для вас важные сведения.

– Он не мог бы сообщить их вам?

– Отказывается, сэр. Говорит, что это для самого главного. Я думаю, может быть, с ним стоит побеседовать.

Это было любопытно. Даже если сведения ничего не стоят, интересно выяснить, что Оверстрит считает достаточно важным, чтобы отнимать его время.

– Этот человек нам известен?

– Нет, сэр, – ответил Оверстрит.

– Полагаю, на предмет оружия его уже обыскали?

– Да, сэр.

– Тогда через две минуты. – Син оборвал связь. Кабинет после визита Фиск остался чист и опрятен. Син выпрямился, одернул форменную куртку. Направил на себя камеру монитора, оценил внешность. Уверенный, подтянутый – образчик военного.

В дверь сдержанно постучали, и вошли двое десантников с Оверстритом и высоким тощим мужчиной – астером по генетическому типу. Единственной заметной чертой у него был до смешного крупный нос. Кривоватый из-за неоднократных переломов и с большим шрамом на ноздре. Ему случалось подраться, а лицо он защищать определенно не умел.

– Вы хотели меня видеть? – Син не предложил вошедшему сесть.

– У меня сестра в вашей клетке, – начал мужчина, старательно борясь с астерским выговором и лишь отчасти преуспев.

Син обернулся к Оверстриту.

– Не из замешанных в подрыве, – ответил тот на его взгляд. – За мелкую магазинную кражу.

– Военный трибунал уже сформирован, и все дела будут рассмотрены безотлагательно в порядке поступления, – сообщил Син. – У вас все?

Разумеется, не все, не то Оверстрит не привел бы просителя к нему, но пусть этот астер сам добивается, чего ему нужно.

– Вы столько трещали насчет помогать вам, а вы поможете нам. Это все мерд^[189] или что?

– Это правда, – с проблеском интереса отозвался Син. На губах у Оверстрита ему почудился призрак улыбки. – Вы хотите нам помочь?

– Отпустите сестру. Она дуреха, попалась на воровстве, вам не опасна. Отпустите, я знаю кое-что, что вам надо. – Говоря, мужчина нервно почесывал свой большой, бесформенный нос. – Кое-что готовится, я знаю, какие койо за этим стоят, да? Глубоко в вольтеровской группе, я.

– Вы связаны с теми, кто готовил взрыв?

– Возможно, – ответил человек со сломанным носом, неумело скрывая страх под бравадой. – Если есть, за что стараться. Что скажете?

Син помедлил, затягивая паузу. Сеть верных ему местных жителей. Зависящих от его великодушия. Как удачно все складывается.

– По-моему, мы с вами можем подружиться, – сказал Син.

Глава 31 Драммер

Отношения со сном у Драммер установились еще те.

Хуже всего было, когда сон оставлял ее, давая почитать открытые комментарии и новости.

ЭТО ОЩУЩЕНИЕ ЦЕЛИ – ИМЕННО ТО, ЧЕГО ЛИШИЛСЯ МАРС С ОТКРЫТИЕМ ВРАТ. НИКАКОЕ ЭТО НЕ ВТОРЖЕНИЕ. ЭТО ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ПОДОБАЮЩЕЕ ЕМУ МЕСТО ПОДЛИННО МАРСИАНСКОГО ДУХА, И Я СЧАСТЛИВ – ЧЕРТ, Я В ВОСТОРГЕ, ЧТО ДОЖИЛ ДО ЭТОГО ДНЯ.

Все разыгрывалось предсказуемо. Ей целыми днями чудилось, что Дом народа раскрутился на своей оси быстрее положенного. И не одно только тело ощущало вращение. Неподъемно тяжелыми стали мысли. Контроль над собой страшно запаздывал, как бывает при управлении мехом с битой программой или через уолдо на пределе дальности. Драммер совещалась с советом Союза, с адмиралтейством КЗМ, со своими сотрудниками. И все время ее не оставляло чувство, что мозг испаряется. С начала дневной смены до последнего шага к постели ей хотелось одного – закрыть глаза.

А едва закрывала, они сами собой открывались снова.

ЭТИХ МУДАКОВ НАДО БЫЛО СРЕЗАТЬ ДО ПОДХОДА К ВРАТАМ. СКОЛЬКО ЛЕТ Я ОБ ЭТОМ ТОЛКУЮ. ПРОФСОЮЗЫ ДЕШЕВЛЕ ДЕРЬМА, КОГДА В ДВЕРЬ СТУЧИТСЯ АРМИЯ. ВАМ ТРЕБОВАЛОСЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО, ЧТО АДМИНИСТРАЦИЯ СОЮЗА ПЕРЕВОЗЧИКОВ НЕКОМПЕТЕНТНА, – ТАК ВОТ ОНО. КУШАЙТЕ, НЕ ОБЛЯПАЙТЕСЬ.

Она старалась дать себе отдых. Заманивала сон. В глазах царапались песчинки. Сохло во рту. Хотелось есть, хоть она и не была голодна. Хотелось воды, хотя жажды не чувствовалось. Тело как бы знало, что ему чего-то нe хватает, и снова и снова перебирало весь список в надежде: вдруг в этот раз поможет то, что не помогло в прошлый. Она поймала себя на тоске по трубочке марихуаны, которой не курила десятилетиями.

Вытерпев час, может быть, два, она вставала и прокручивала новости и сетевые дискуссии со специально заведенного фальшивого аккаунта. Говорила себе, что изучает положение, что оценивает моральный дух населения. Легко верила, что она что-то как-то да узнает. Все равно как сорвать струпик и втереть соль в открывшуюся ранку, но и это было лучше, чем листать списки имен. Эмили Сантос-Бака…

Независимый журналист с Ганимеда с двадцатиминутным призывом к солидарности перед лицом врага. Открытое письмо старика-землянина об ужасных годах после падения камней – и чем те времена отличались от этих. Круглый стол в открытом салоне на Церере: способен ли Союз ответить на лаконскую угрозу. Дюжина языков, тысячи лиц, голосов, риторических приемов. Если она искала здесь ясности, то напрасно.

У МЕНЯ ЖЕНА НА МЕДИНЕ. ТОЛЬКО ЧТО ПОЛУЧИЛ ОТ НЕЕ СОБЩЕНИЕ. ПИШЕТ, ЧТО ЛАКОНЦЫ ПРЕДЛАГАЮТ ВСЕМ, КТО НА НИХ РАБОТАЕТ, УСЛОВИЯ ВЫГОДНЕЕ, ЧЕМ СОЮЗ ПЕРВОЗЧИКОВ. И ЧТО ТЕХНОЛОГИИ ЗА ИХ ВРАТАМИ НА ПОКОЛЕНИЯ ОПЕРЕЖАЮТ НАШИ. ПОНИМАЮ, ЧТО МНЕНИЕ НЕ НАЙДЕТ ПОДДЕРЖКИ, НО ЕСЛИ ОНИ ЛУЧШЕ ОБХОДЯТСЯ С РАБОТНИКАМИ, ДАЮТ ЛУЧШУЮ ТЕХНИКУ, А В ОСТАЛЬНОМ НЕ ЛЕЗУТ В НАШИ ДЕЛА, ТАК, ПО-МОЕМУ, НАШ НАСТОЯЩИЙ ВРАГ – БЮРОКРАТЫ СОЮЗА ПЕРЕВОЗЧИКОВ!

Раздавались и другие голоса – множество голосов, – видевших в атаке на Медину то, что стояло за ней на самом деле. Драммер читала статьи о сопротивлении перед лицом тирании, слушала патриотические песни, призывающие восстать на врага. Одна из школ на Луне начала кампанию: дети красили правую руку красным, наперекор Лаконии. Смысл символа она не уловила, но другие школы подхватили тренд, и половина интервьюеров и журналистов в той или иной форме поддерживали его. У кого красная перчатка, у кого напалечники или кольца.

Ищи она в сети надежду или решимость, легко бы отыскала таких людей и коротала бы часы бессонницы только с ними. Но, как язык сам тянется к больному зубу, Драммер неизменно выходила на других. У Лаконии есть будущее. Завоевание неизбежно. Остановите войну.

Капитулируйте!

Еще были целые программы, обсуждающие стратегию КЗМ и Союза. Иногда такие разговоры до боли напоминали совещания в адмиралтействе КЗМ. Другие сияли выросшим на отчаянии оптимизмом, маскировавшимся под военную теорию. Все они не добавляли ей надежды, а иные навевали еще больший мрак.

И вестей от Сабы не было. Даже когда Медина сменила блокаду связи на пропаганду, он не прислал сообщения. И другие борцы против оккупантов тоже. Ей хотелось думать, что они еще там, шныряют между палубами, как крысы, научившиеся грызть сталь. Что Медина падет и она услышит его голос, возвещающий победу. А если нет, хотя бы просто услышит его голос.

А за всем этим, как сжимавшиеся на горле пальцы, быстро и неуклонно двигалась в сторону Солнца «Буря».

Уже миновала середину пути. Начала торможение. Драммер отлично понимала их стратегию. Одинокий корабль, прокладывающий путь по системе у всех на виду. Демонстрация силы. Или неизбежности. Театральное представление, долженствующее унизить, подчинить, обуздать.

Именно так она сама обошлась с Фригольдом.

Эта мысль больше других удерживала ее за столом, заставляя терять часы сна. Отдавая тот приказ, она была уверена в себе. Жестко, да, но ради общего покоя. Ради более упорядоченной вселенной. Ради мира, где научатся уважать правила.

Колонисты Фригольда сделали свой выбор. Нарушили правила, установленные ею и ее предшественниками. Драммер не сомневалась в себе, посылая на них «Росинант». Теперь она гадала, сидели ли они ночами без сна. Думая, как прокормить детей. Ища способы избежать будущего, которое она на них обрушила. Вероятно, да.

Может быть, так мироздание указывало ей на ошибки? Взяло то зло, которое она так бездумно причинила, и обратило против нее же? Против нее и Сантос-Баки. И всех беженцев Независимости. Погиб целый космический город. Если так, мироздание еще не усвоило идею симметричного ответа.

Малая, молчаливая часть ее сознания, наблюдавшая за остальными со стороны, знала, как она ошибается. И Драммер не могла не ошибаться в таких условиях. Вот если бы поспать. Но страх подтачивал ее, кроха по крохе, и отнимал все, что могло бы вернуть силы. Она, как регенерационный бассейн с заткнутым стоком, наполнялась дерьмом, и рано или поздно оно должно было хлынуть через край. Ее это не беспокоило. Она просто знала это о себе так, как знают о посторонних.

Она стянула халат на груди и прокрутила новости дальше. Несколько секунд уделила известиям с Лондрес- Новы, несколько – верфям комплекса Паллада-Тихо, Церере, Луне, Земле. Не досмотрев сюжета, переходила К следующему.

Как ни странно, не все говорили о Лаконии. Случился пожар в городе под Парижем. Умер музыкант, которого Драммер любила подростком. Как будто не все зависело от Лаконии, Дуарте и ее ошибок. А потом обновлялся топ новостей, и в нем появлялась «Буря» во всем своем грозном величии.

Холден был прав. Она обошлась с Фригольдом жестоко и иритом еще убеждала себя, будто она – не власть. Вот почему она оказалась не готова к появлению неизвестного могучего флота. Надо было действовать добрее, мудрее, тоньше. Вести себя по-другому. Наверняка случались моменты, когда, сделай Драммер иной выбор, все это можно было предотвратить. Она только не могла сообразить когда.

Щелкнула система. Если бы Драммер спала, она включила бы свет.

– Мэм? – обратился к ней Воган.

А не ночной дежурный. Что бы ни случилось, его разбудили первым, а уж он решился будить ее. Это не предвещало добра.

– Я не сплю, – отозвалась Драммер.

– Мы приняли сообщение для вас с «Бури». Пришло по направленному лучу час назад. Разведка службы связи говорит, что подлинное.

– Закрытое?

– Да, мэм, нешифрованное, но и не по открытой связи.

Враг хотел показать что-то ей и ее людям, скрыв от прессы. Что-то щелкнуло в мозгу, и больше всего на свете ей захотелось доползти до кровати, заснуть и больше не просыпаться.

– Посмотрю у себя, – решила она.

Ее экран потемнел, а потом на нем возник адмирал Трехо и посмотрел так, словно и вправду видел ее сквозь экран и световые минуты. Взгляд у него был едва ли не скорбный. Поза, конечно. Заранее рассчитал, как он должен выглядеть. Самое мерзкое, что, даже сознавая это, Драммер поймала себя на надежде с ним договориться. На попытке ощутить к нему симпатию, ведь тогда, может быть, и он к ней потеплеет. Первые, бледные ростки стокгольмского синдрома. Она подавила приступ мягкости и вызвала наружу ненависть.

– Президент Драммер, – заговорил Трехо, – надеюсь, что застану вас в благополучии. От лица верховного консула Дуарте снова прошу Союз перевозчиков прекратить сопротивление и подчиниться администрации Лаконской империи. Но я пойму, если вы опять откажетесь. Я намерен повторять эту просьбу, пока вы не передумаете. Чем раньше это произойдет, тем меньше будет потерь среди ваших людей. Их судьба исключительно в ваших руках.

Если мы в течение восемнадцати часов не получим уведомления о вашей безоговорочной капитуляции, боюсь, положение станет не столь приятным. Мне приказано лишить вас верфей станции Паллада. Я предпочел бы обойтись без потерь в жизнях и инфраструктуре. Опять же, это целиком зависит от вас. Вы можете покончить с этим в любой момент.

Я направляю такое же предложение КЗМ и полагаю, все вы захотите его обсудить. Я настоятельнейшим образом призываю вас сделать правильный выбор и сложить оружие. Верховный консул дал мне некоторую свободу действий в разрешении этой неприятной ситуации, но чем дольше она затягивается, тем меньше у меня вариантов. Я не хотел бы обращаться к наихудшему сценарию.

Свяжитесь с вашими коллегами в КЗМ и ответьте мне при первой возможности. При отсутствии ответа я должен буду предположить, что вы затягиваете противостояние. Кровь станции Паллада будет на ваших руках. Я искренне надеюсь и молюсь, чтобы вы проявили благоразумие.

Адмирал закончил сообщение коротким кивком. Ярость Драммер казалась медлительной и мутной от недосыпа, зато жаркой. Она сделала запрос на связь, и Воган немедленно ответил.

– Сколько человек это видели?

– Дежурный офицер связи, мой ассистент, я, а теперь и вы. Всего четверо.

На двоих больше, чем надо бы. Если не на троих. Все же была надежда, что в сеть это не попадет, ведь КЗМ отлично контролирует информацию на своей территории. Однако у плохих новостей растут крылья, и, упустив, их уже не вернешь обратно. Следовало исходить из того, что времени у нее немного; Еще один шанс стать человеком, какого требует ситуация, а не просто самой собой.

Будь она таким: человеком, какой здесь нужен, таким лидером, какой необходим Союзу, системе и человечеству, – что бы она сейчас сказала? И как бы сказала?

– Разбудите Лаффлина и вызовите адмирала Ха. Надо поговорить.

* * *

«Станция Паллада», – сказал Трехо. А не «Комплекс Паллада-Тихо». Одна из странностей языка лаконцев – он на десятилетия отстал от времени. Никто не называл комплекс «станцией Паллада» с тех пор, как Союз возглавил Санджрани. Он обеспечил модернизацию обогатительных фабрик Паллады и надежно привязал к ней станцию Тихо, превратив в основную верфь, производившую металлы и керамику, карбосиликатное кружево и наноламинаты. Комплекс действовал эффективнее, нежели Тихо в свободном плавании. Работа предстояла не на одно поколение, и на цельной конструкции она шла быстрее.

Там был собран Дом народа. И Независимость. Шла сборка космического города Залог мира, его карбосиликатные ребра еще оставались открыты вакууму. Там жили и работали тысячи семей, и всем им осталось несколько часов, если Драммер не капитулирует.

– Утрата строительных мощностей отбросит нас назад на десятилетия, – рассуждала адмирал Ха. – Все планы восстановления и укрепления флота основываются на этой станции. Мы получим узкое место, которое вынудит радикально менять все расчеты.

Драммер шевельнулась в кресле. Она слушала это сообщение не первый раз.

– В указанные временные рамки невозможно уложить сосредоточение всех сил объединенного флота КЗМ и Союза.

Лицо Ха сменилось схематическим изображением системы, каждый флот был снабжен меткой с расчетным временем прибытия. Они рассредоточили корабли, чтобы лишить «Бурю» удобной мишени. Теперь приходилось расплачиваться.

– Более того, лишь три четверти наших кораблей закончили перевооружение торпедами, модифицированными согласно данным по первому столкновению. Стратегический анализ показывает, что, пожертвовав комплексом Паллада-Тихо ради полного переоборудования объединенного флота, мы теряем в долгосрочной готовности, но увеличиваем шансы нанести решительный удар «Буре» в ближней перспективе. Разумеется, любое решение потребует полной согласованности между Союзом и КЗМ.

Что бы она ни выбрала, ее поддержат. В разгар апокалипсиса военные чины на Луне все еще тщатся прикрыть задницы. Кажется, это единственное светлое пятно во всем сообщении. Все кончено, а они еще видят перед собой карьеры, которые страшно потерять.

Драммер помнила жизнь на станции Тихо. Мысленно она и сейчас могла бы пройтись по ее коридорам. Помнила расположение палуб, каким оно было до переоборудования. Помнила, как пахнет в жилом кольце. И кабинет, доставшийся ей после смерти Фреда Джонсона. У него там был личный кабинет, и Драммер унаследовала кое- какие вещи: старую книгу, бутылку бренди, материальные модели некоторых его личных проектов, без него так и заглохших. Только на четвертый год управления станцией Тихо Драммер решилась от всего этого избавиться и не забыла, как тогда себя чувствовала: как вдова, продавшая костюмы покойного мужа.

Глядя сейчас на комплекс Паллада-Тихо, она испытывала то же чувство. Хотелось его спасти. Она все искала хитрый ход, который вырвет его из рук врага, только вот не было такого хода. Поздно. Оставалось либо отдать комплекс и вместе с ним надежду на свободу – или погубить. Одно из двух. И надо выбирать сейчас.

– Воган?

– Мадам президент?

– Объявить распорядок аварийной эвакуации с Паллады-Тихо. Всем, у кого нет собственных судов, перейти на Тихо и отстыковать его от комплекса. Чтобы на Палладе никого не оставалось, а всем кораблям и станции Тихо рекомендовать уход с максимально возможным ускорением.

Драммер взглянула в лицо помощнику. Лицо было бескровным, серым. Глаза мертвые, как у акулы. И все же он не возразил. Только подтянулся, развернулся и пошел исполнять ее приказ. Если и был несогласен, все равно, наверное, радовался, что не ему довелось решать. Она бы на его месте радовалась.

Она поставила систему на «запись», осмотрела себя на экране. Глаза запали от усталости и отчаяния, но не так сильно, как ей представлялось. Кожа в ярком освещении личного кабинета выглядела восковой. Надо будет попросить у связистов румян и пудры, прежде чем выступать с публичным заявлением. Господи, предстоит публичное выступление. Но это позже. Это потом.

Она ввела код ответа – защищенная связь с Лупой высветила «готово». Драммер откашлялась и посмотрела в камеру.

– Адмирал Ха, я отдала приказ об эвакуации Паллады-Тихо, – заговорила она. – Если мы не в силах спасти станцию, затрудним для «Бури» убийство ее населения. К тому же посмотрим, готовы ли они к охоте на гражданских – это даст нам дополнительное представление о характере и намерениях врага. Я советую силам КЗМ пока не ввязываться в преждевременные столкновения. На мой взгляд, попытка спасти Палладу была бы ошибкой. Лучше подготовить наличные силы для полноценной, координированной и неограниченной атаки при более выгодных для нас обстоятельствах. И после того, как все корабли получат модифицированные торпеды и боеприпасы. Любое преимущество в этом сражении стоит жертв.

Она помолчала. Все сказанное продумывалось на ходу. Последствия своего выбора, будущее войны.

– У нас будет только один выстрел, – сказала она. – Здесь не место полумерам. Бить надо насмерть.

Глава 32 Холден

Электрокарт был почти ровесником станции. Магнитные колеса цеплялись за настил, удерживаясь на эстакаде даже там, где понемногу сходила на нет гравитация вращения барабана. Следуй станция Медина предписанному пути, она была бы сейчас далеко от Земли, исчезала бы в межзвездных глубинах, где трудновато раздобыть карт на смену. Мормоны рассчитывали все оборудование корабля на поколения, чтобы росло и обновлялось или утилизировалось и восстанавливалось почти без потерь. Станция Медина могла пережить их всех.

Если они не проделают в ней дыру.

Амос оседлал свой дробовик, ладони распластал на коленях, свежевыбритая макушка блестела. Холдену с заднего сиденья открывался обзор на его загривок – бледный, со старческими пятнами на коже, но мускулистый и твердый. И не видя дружелюбной улыбки здоровяка, Холден знал, что улыбка на месте, и знал, как мало она значит. Под ногой у Амоса позвякивал тяжелый разводной ключ. Катриа вела машину с привычно скучающим выражением лица – понимала, во что обойдется им внимание службы безопасности. Волосы она заранее стянула в узел, подготовившись к работе в невесомости машинной палубы. Ладонью она похлопывала по борту тележки, словно в такт музыке, а значит, пожалуй, и наушники уже подключила. Холден хотел непринужденно развалиться, но в низком тяготении спинка лишь толкнула его вперед. Бомба устроилась на соседнем сиденье, как четвертый пассажир.

Бомба была невелика. Квадратная коробочка предупредительной оранжевой окраски, с царапинами на углах и гранях, как от долгого использования. Что у нее внутри, он точно не знал, но Катриа не сомневалась, что содержимое пробьет дыру нужного размера в резервуарах и что вырвавшийся под давлением воздух разнесет нужную часть станции. Еще она заверила, что в таком виде бомба трудно обнаружима и достаточно безопасна, чтобы играть в футбол, если вы не против квадратного мяча. Тем не менее Холден старался не опираться на нее локтем.

Почти на верху эстакады их остановила очередь машин, двигавшихся в том же направлении и так же застрявших в ожидании. У переходника трое лаконских десантников в силовой броне допрашивали темнокожую женщину в зеленом комбинезоне.

– Проверка, – сказал Холден.

– Неудачно, – заметила Катриа. Словно предвидела мелкую неприятность, а не смертельную угрозу им всем и положившимся на них подпольщикам. Право, Холден ею восхищался.

Рейд прошел две смены назад, во время сонного цикла Холдена. Между минутой, когда он свернулся в койке и опустил голову на тощую подушку, и моментом, когда он снова открыл глаза, у Сабы выхватили четверть людей, а некий Оверстрит со всех экранов станции рассказал об этом населению Медины. И «Тайфун» уже миновал поворотную точку, начав торможение перед Лаконскими вратами. Точная дата его прибытия не называлась, но корабль ожидали в течение десяти суток. И новости из Сол не радовали, даже с поправкой на то, что исходили исключительно от государственных каналов.

Петля затягивалась. И не было другого способа из нее выскочить, кроме как рискнуть жизнями, а может, и погубить тех, кто в неудачный момент окажется на машинной палубе.

– Холден, ты не мог бы перестать? – осведомилась Катриа.

– Что?

– Кряхтеть.

– А я кряхтел?

– Кэп всегда так, когда задумается о чем-нибудь неприятном, – вставил Амос.

– Выбор у него широкий, – посочувствовала Катриа.

Разговаривали они так, что Холден почти готов был поверить: эти двое не убьют друг друга при первой возможности. Почти готов, но не настолько, чтобы пожалеть, что навязался в компанию. Может, Катриа и не затаила зла после затеянной Амосом драки. И, может, Амос не рвался устроить новую. А может, бомба сейчас – самое надежное, что есть в карте.

– Я думаю о прекрасном, – заявил Холден. – О бабочках, о радуге.

– Бабочки – это что за хрень? – удивилась Катриа.

Машины впереди продвинулись, и они тоже подтянулись. Через пятнадцать минут добрались до поста, за полторы минуты прошли досмотр. Даже не прибегли к легенде: Холден с Амосом, раз уж их не пускают на свой корабль, ищут работу на станции, и Катриа собирается испытать их в деле. Катриа подвела карт к месту стоянки, подвесила бомбу на спину и провела их на машинную палубу, перебираясь от скобы к скобе с неприметным изяществом человека, прожившего в невесомости немалую часть жизни. Амос как дубинку сжимал в кулаке разводной ключ.

Когда барабан остался далеко позади, Холден вытащил из кармана наушники и включил контактный микрофон.

– …чисто, – сказала Кларисса. – Можешь подтвердить?

– Угу, – медлительно от сосредоточенности протянул Алекс. – Как раз провожу своих феечек. Дай только… ну вот, провел.

– Включаю обратно вентиляцию, – сообщила Кларисса.

Она со своей командой оставалась в барабане, работала на панели контроля среды у черного хода, которым, если их поймают, Сабе уже не пользоваться. Алекс сидел в камбузе подпольщиков, через ручной терминал и несколько слоев шифрования направляя дроны. Наоми и Бобби, предположительно, зависли у шифровальной в готовности вломиться внутрь. Странно было слышать их голоса так, словно все они рядом. Холдену почудилось, что он вернулся на «Росинант».

Машинная палуба Медины воплощала все уроки, полученные и усвоенные кораблями за прошедшее время. Присмотревшись, еще можно было различить скелет первоначального, немодифицированного пространства, но годы и новое предназначение изменили все. Здесь участок пола чуть не такого цвета: сняли переборку. Там перепаянная проводка закреплена на марсианский манер. Трубы вдоль стен помечены на полудюжине разных языков, согласно разным правилам безопасности. Материальная история. Сами стены изменились с годами, набрали прочность или вовсе исчезли, уступая место для реакторов нового поколения. Катриа вела команду по боковому коридору, скоба за скобой, за скобой. Амос держался вплотную за ней, даже теснил немного, а она вроде бы и не замечала. Или нe обращала внимания. Маленький триумвират: Катриа для установки заряда, Амос – чтобы за ней приглядывать, и Холден, чтобы приглядывать за ним.

Навстречу проплыла молодая женщина. К ее предплечью был пристегнут набор электрика, а волосы лежали как у Наоми, когда Холден увидел ее впервые. Девушка разминулась с Катриа, потом с Амосом. Когда они с Холденом ухватились за одну скобу, извинилась улыбкой и поспешно оттолкнулась. Холден задумался, убьют ли они и ее. Вполне вероятно. Гнусная мысль.

– Алекс, – окликнула Бобби. – Ты там что-то притих, приятель? Все нормально?

– Да, извини. Просто… маленький лаг. Пустяковый, по у меня паранойя. Меньше всего хотелось бы, чтобы какой- нибудь заряд рванул в вентиляции. Всю группу прикончит.

– Не хотелось бы, – согласилась Бобби.

– Джим? – позвала Наоми. – Не дошли еще?

– Здесь мы, – тихо ответил Холден. – Пост преодолели. До резервуаров еще не добрались.

– Был досмотр? – встревожилась Бобби.

Ей безмятежно ответил Амос:

– Бабец, мы и не с таким справимся.

– Я тут прохожу последний поворот, – сообщил Алекс.

– Там поглотитель углекислоты, – предупредила Кларисса. – Смотри, чтобы не затянуло. Как раз ищу к нему доступ.

Катриа принялась насвистывать сквозь зубы, немелодично и невнятно для собственного микрофона. Они добрались до панели доступа с предупредительными табличками на дюжине языков чуть не во всех цветах радуги. ОСТОРОЖНО, СИСТЕМА ПОД ДАВЛЕНИЕМ. Катриа выдернула из-за голенища нож и вскрыла панель с такой легкостью, словно каждый день этим занималась.

– Смотрите, чтобы никто не подошел, – напомнила она.

– А как же, – ответил Амос, отплывая чуть дальше по коридору и ближе к середине, чтобы каждому, вздумавшему пройти мимо, оказалось тесно рядом с ним и тяжелым ключом.

Катриа сняла со спины бомбу, открыла футляр. Содержимое тоже не производило впечатления. Сверток карбосиликатного кружева, как с корабельной обшивки. Ручной терминал. Пара обычных проводков. Все это выглядело не особо разрушительным. Уж точно не настолько, чтобы проломить стену станции. Да ведь так оно и было. Опасность нес резервуар под давлением по ту сторону переборки, а это – просто булавка, чтобы проколоть воздушный шарик.

– О’кей, – подала голос Кларисса, – можно двигаться.

– Подхожу… – отозвался Алекс, – и прошел. Дальше уже должна быть вентиляция шифровальной. Похоже… похоже, чуть сложнее, чем я думал.

– Проблемы? – В голосе Бобби звенело напряжение.

В память Холдена вломилась девушка-электрик, встреченная в коридоре, и с ней – слабая, нестойкая надежда, что ничего не выйдет и от замысла придется отказаться.

– Думаю, обойдется, – ответил Алекс. – Мои феечки вооружены как на медведя. Просто я отвел пять штучек назад за угол, чтоб их не побило, когда рванет вентиляция.

Катриа закрыла ящик, установила его за панелью доступа, прищурилась, развернула на пятнадцать градусов. «Каково это, – задумался Холден, – уметь мысленно представить взрыв? Что за жизнь надо вести, чтобы это выходило так естественно?» Катриа потирала горло, и голос от этого двоился, передаваясь и через воздух, которым они дышали, и через наушники. Реверберация придавала каждому слову особую весомость.

– Мы здесь закончили. Увидимся на месте.

В смысле – в убежище. Откуда, дождавшись Наоми и Бобби, они смогут подорвать взрывчатку, уничтожив улики.

– Эй, – Катриа обернулась в коридор. – Ты идешь?

Амос выплыл к ним, а Катриа тем: временем установила на место крышку панели и убрала нож за голенище. Они уже уплывали, когда все посыпалось.

– Гм, – хмыкнул Алекс, – похоже, здесь проблема.

– Что такое, Алекс? – спросила Бобби.

– Ну, я провел свою феечку в вентиляцию. Вижу обоих лаконцев, и у одного из этих ребят в руках что-то очень похожее на «мертвую руку».

– Протокол ее не предусматривал, – сказала Бобби.

– Так то марсианский протокол, – напомнил Алекс. – Но я тут вижу, что вижу. Если продолжать по плану, не успею открыть дверь, как этот парень узнает. И вы мигом плюхнетесь задом в бассейн с аллигаторами.

– Мы знали, что действовать надо быстро, – сказала Бобби. – Значит, придется еще быстрей, только и всего.

– Не только, – возразила Кларисса. – Это значит, запишется сигнал тревоги. Взрыв воздушного резервуара был задуман, чтобы скрыть перехват кодов. Если шифровальная зафиксирует тревогу перед самым взрывом, они поймут, в чем дело. И сменят все процедуры. Полученные данные потеряют цену.

Молчание затянулось на длину одного вдоха. И еще одного. У Холдена в груди шевельнулось что-то похожее на облегчение. И на ужас тоже.

Он первым понял, что из этого следует.

– Ладно, – бросила Бобби, и Холден, словно был рядом, увидел ее стиснутые челюсти. – Дайте подумать.

– Все нормально, – сказал Холден. – Просто дождитесь десятой тревоги.

– Чего десятой? – не понял Алекс, но Холден уже сорвал наушники и микрофон и перебросил Амосу. Тот поймал все на широкую ладонь.

– Куда-то собрался, кэп?

– Да, – кивнул Холден. – Ключ не одолжишь?

Амос мягко подтолкнул к нему инструмент – такой массивный, что остановить его удалось, только перехватившись за другую скобу.

– А обратно получу? – поинтересовался Амос.

– Возможно. Забирай Катриа в убежище. Все но плану.

На миг лицо Амоса застыло маской, а потом вернулось к прежней пустой улыбке.

– Сделаю.

Холден толкнулся ногами от скобы на стене, запустил себя по коридору. Амос с Катриа мгновенно остались позади. «Все будет хорошо», – твердил он себе, не допытываясь, много ли в этом правды. Потому что почти не сомневался – правды мало.

Всего двадцать секунд ушло у него на поиски панели ручной пожарной сигнализации. Щелкнув крышкой, он опустил на нее ключ, и сирена взвыла. Раз.

В следующем коридоре он оттянул тонкий медный проводок, навернул его на ключ и сорвал рывком. В коридор хлынула зеленая жидкость, воняющая уксусом и ацетоном. Где-то система, отметив падение давления, выбросила флажок. Два. Он слышал голоса с главной палубы. Паники в них не звучало – пока не звучало. Громче обычного – но это просто чтобы перекрыть сирену. Добравшись до радиационной сигнализации, он включил и ее – три – и направился на голоса.

Наоми поймет, даже если не дойдет до остальных. Она хорошо его знает и проследит ход мысли, не задавая вопросов. Существует два способа что-то спрятать. Либо поместить туда, где никто не увидит, либо оставить на виду среди тысячи таких же вещей. Если включится тревога в шифровальной – это одно. Если включаются тревожные сигналы по всей машинной палубе и докам и еще одна там, может, охрана растеряется. Немножко лишнего шума среди хаоса. Незаметно.

В расширении перед переходником на стене повисли полдюжины человек, и все перекликались друг с другом через головы остальных. Холден узнал встреченную недавно девушку-электрика.

– Эй, – заорал он, размахивая ключом. – Вы что, люди, не слышите? Всем в убежища!

Этого хватило, чтобы их вспугнуть. Наугад выбрав следующий коридор, Холден толкнулся в него. Порвал три электропровода, запустил еще одну пожарную тревогу и еще одну лучевую. Ближе к реактору нашлось бы больше возможностей, но там наверняка стояла охрана. От неудобного, тяжелого ключа уже ныли ладонь и плечи. Нырнув в служебный тоннель, Холден выдернул из стены две силовые развязки. Хватит по меньшей мере на одну тревогу. Он выплыл в новый коридор. Машинная палуба тонула в какофонии гудков. Холден подтянулся к трапу. Будь станция под тягой, этот трап вел бы вниз, к дюзам.

Лаконцы искали его около двух минут, но показалось дольше. Холден пытался просунуть ключ за крепление трапа, когда из-за угла показались двое десантников в щелкающей приводами силовой броне. Холден не успел поднять руки, как первый врезался в него. От столкновения он на пару секунд вырубился. Следующее, что осознал наверняка, был ствол, прижатый ко лбу над левым глазом, и болевшие при дыхании ребра.

– Охренел, старик! – прорычал охранник.

Холден заморгал.

– Сдаюсь.

Дышать было ужасно больно. Ребра сломаны. Наверняка.

– Тебе никто не предлагал, – отрезал десантник.

Холден видел, что жизнь его сейчас зависит от самообладания этого двадцатилетнего парня: удержится или со злости, в возбуждении вышибет ему мозги.

– Понял, сэр. – Холден постарался вложить в голос достаточно покорности и почтительности, чтобы десантник не разрядил оружие невзначай. – Я не сопротивляюсь. Вы меня взяли. Я не опасен.

– Сиджей, – позвал второй десантник.

Тот, что с оружием, зарычал, отстранился на несколько сантиметров и врезал Холдену но щеке, рассадив кожу. Яркие шарики крови разлетелись облачком и раскрасили светлое противоударное покрытие стен. Боль в первый момент показалась тусклой, а потом яркой.

– Дерьмо тынеблагодарное, – рявкнул десантник – по всей видимости, Сиждей. – Будь мы в цивилизации, ты бы кончил в боксе!

– В каком еще боксе? – спросил Холден и получил второй удар, не менее сильный, по правому уху. Ему показалось, что Сиджею нравится это занятие. Холден не столько боялся, сколько выжидал. Он понимал, что променял свободу на шанс исполнить план Бобби. И на жизнь той девушки-электрика. Хорошая часть плана осталась позади, а плохая могла длиться очень долго – или очень недолго. В любом случае, скорей всего, до конца жизни.

Сиджей вытянул его на середину прохода, туда, где не за что было зацепиться. Капля крови Холдена разбилась о лицевой щиток лаконца.

– Ну, как будешь выкручиваться, старый хрен? – осведомился Сиджей, встряхивая его так, что клацали зубы.

Холден медленно, с болью вздохнул.

– Как насчет аварийного убежища? – предложил он.

Глава 33 Бобби

– Чего десятой? – спросил Алекс. Голос пилота срывался, звучал как издалека. И не только потому, что доносился из крошечного динамика. Алекс не хуже нее понял, что затевает Холден. Одна тревога – это важно. Одна тревога из дюжины – далеко не так. Холден обеспечивал им прикрытие, а Алекс ждал от нее утешения, мол, нет, он не задумал пожертвовать собой ради выполнения задачи.

У Бобби пересохло во рту.

– Сам слышал, – изгнав из голоса все, кроме деловитости, отозвалась она. – Как только прозвучит десятая тревога, взрываешь вентиляцию, снимаешь охрану и проводишь нас в помещение.

– А обратно получу? – Амос обращался не к ним.

Наоми смотрела круглыми глазами. У нее тоже работала рация. Она понимала, что происходит. Но крепче сжала заготовленные инструменты и губы, а потом еще и кивнула Бобби. «Готова начинать». Старпом «Роси», хоть и в отставке, сделает свое дело. А потом уж будет волноваться за Холдена. Обе они поволнуются потом.

Первая тревога прозвучала рядом, и сигнал стал отдаляться, по мере того как в какофонию вступали новые сирены. Холден уходил от них. И правильно, если учесть, что им предстояло.

– Шеф, – позвал Алекс, – это была десятая.

Бобби напоследок огляделась кругом. Они с Наоми плавали в узком коридоре. До двери в комнату с компьютером от них было пять метров, а свой импровизированный таран Бобби сжимала в одной руке. Как всегда в секунду затишья перед боем, она прокрутила в голове, что сейчас будет. Тревожный огонек ни разу не загорелся, и она проговорила:

– Давай, давай, давай.

Три долгих вздоха ничего не менялось.

Отдаленный глухой хлопок, словно сработал огнетушитель в шкафчике. Первый дрон подорвался, сбив крышку вентиляции. Следом раздался удивленный вскрик. Бобби представила, как двое за дверью таращатся на взорвавшуюся градом осколков вентиляционную решетку и пятерку влетающих в комнату малюток-дронов. Еще два хлопка прозвучали почти одновременно, как сдвоенный выстрел из пистолета. Эти показались ближе и громче. Еще два дрона рванули, сняв охранников.

Внутри заорала сигнализация, активированная «мертвой рукой». Только сейчас она не привлекла всех, кто оказался поблизости, – просто одна из дюжины тревог, да и новые включались чуть не ежесекундно. Холден не терял времени.

– Пускаю дым в вентиляцию, – предупредила Кларисса. – Включаю очистители.

Последний взрыв прозвучал громче всех, рвануло прямо за дверью.

– Три дрона подорвались у замка, – произнес Алекс. – Мои крошки дело сделали. Мы с командой подчищаем записи и закрываемся.

Бобби уперлась ногами в стену коридора и толкнулась к двери. В обеих руках она вместо тарана сжимала залитый керамикой отрезок трубы – им и врезала над самым замком. Дверь распахнулась, ударилась в переборку и качнулась назад с такой силой, что стукнула влетавшую в проем Бобби по колену. Больно, но не настолько, чтобы об этом задумываться.

Долю секунды Бобби потратила на обзор помещения: рабочий пост, два мертвеца с просочившейся из-под скафандров кровью плавают рядом, сервер привинчен к палубе посередине, гладкие металлические стены. Врезавшуюся в стойку сервера Бобби отшвырнуло в пустой угол.

– Ух, черт!

– Что там, шеф? – забеспокоился Алекс.

– Ничего. Просто набрала двести кэмэ в час, когда хватило бы двадцати, – успокоила Бобби. – Мы всё, Наоми. Твоя очередь.

Тонкая фигурка Наоми с астерской грацией скользнула в дверной проем, оттолкнулась подошвой от переборки и остановилась точно перед сервером. Глядя, как она скользит по воздуху – словно рыба в воде, – Бобби ощутила себя громоздкой и неуклюжей.

– Я присмотрю в коридоре, чтоб зеваки не набежали, – сказала она.

– М-м-м, – уже не слыша, отозвалась Наоми. Она снимала панели, окруженная облаком сложной аппаратуры.

Перед уходом Бобби толкнулась к лаконцам-охранникам, проверила у них пульс. Вблизи стало ясно, что могла бы не проверять. У обоих были пробиты головы, вокруг плавали осколки кости, кровь и кусочки дронов. Паршиво, когда солдат убивают вот так, из засады, но Бобби отстранила чувство вины и раскаяние. На войне как на войне. На той же войне гибнут сейчас в системе Сол ее братья и сестры по марсианскому флоту. И пока что их крови льется куда больше, чем лаконской.

И все же, стоя на посту на вражеской территории, она под незрячим взглядом двух мертвецов ощутила, как покрывается мурашками кожа головы – словно под прицелом снайпера.

– Вы сейчас, – обратилась Бобби к мертвецам, – я потом.

И толкнулась в коридор – сторожить. Со всех сторон пронзительно орали тревожные гудки. Проверить шифровальную пока что никто не собрался. Да и с чего бы? Холден позаботился забить шумом единственную настоящую тревогу. Бобби отдала ему должное: для импровизации – отличная идея. Может быть, стоило включить ее в план – на всякий случай.

«В следующий раз», – подумала Бобби, понимая, что следующего раза не будет.

– Есть, – сказала за спиной Наоми.

Бобби чуть не въехала локтем ей в лицо, но успела сдержаться.

– Хорошо, – ответила она вместо удара. – Давай в убежище, пока у Катриа не зачесались руки и нас заодно подорвать.

– Джима там не будет, – сказала Наоми.

* * *

Амос и Катриа плавали в тесноте лучевого укрытия. Они выбрали для себя четырехметровый отсек коридора, с обеих сторон перекрытый тяжелыми герметичными дверями. Боковые стены увешаны регенераторами воздуха, пакетами первой помощи, аварийными скафандрами. Бобби припасла и мешок с не столь стандартным снаряжением.

Едва они с Наоми забрались в оставшуюся открытой дверь, Катриа ладонью хлопнула по панели – закрыть.

– Какого хрена? – обрушился на нее Амос.

– Надо закрыть до того, как рванет бомба, – ответила Катриа, вытаскивая из ранца детонатор. – Чтобы выжить, понимаешь ли.

– Ничего не делать без моего прямого приказа, – рявкнула ей Бобби и успокаивающе коснулась ладонью груди Амоса. Тот в ответ прищелкнулся магнитными подошвами к палубе, и тогда она тоже закрепилась ногами на переборке.

– Бабец, – заговорил Амос. – Я схожу за капитаном. Неплохо бы подождать с бабахом, пока не закончу.

Бобби дала Наоми время высказать согласие и Катриа – возможность возразить, ожидая жаркой перепалки в тесноте тупичка. Как ни странно, все молча оглянулись на нее. Удивительная особенность капитанства: все охотно предоставляют ей решать именно тогда, когда решать ей совершенно не хочется.

Взгляд Амоса был обычным, непроницаемым. Но кулаки он так же привычно сжал, а Бобби помнила, как легко этот старик переходит к драке. Ногами он закрепился, сбить замах будет непросто.

– Окно закрывается, – заговорила Бобби, поднимая руки, чтобы слова прозвучали аргументом, а не угрозой. – Вот-вот кто-то станет выяснять причины тревоги и найдет двух покойников. Нет времени на спасоперацию.

– Она права. Так что рвем эту хрень, и делу конец, – добавила Катриа.

От ее холодного пренебрежительного тона Бобби передернулась, но не отвела взгляда от Амоса. Наоми пока молчала, но Амос ел ее глазами, ожидая сигнала начинать. Бобби понимала: скажи Наоми: «Да, сходи за ним» – и Амоса на цепи не удержишь. Что делает у нее за спиной Наоми, Бобби не видела, но Амос не получил желанного сигнала, потому что не двигался с места.

– Сигнализация срабатывала с удалением от нас и удалялась быстро, – доказывала Бобби, глядя только на Амоса. – График Холдену известен. Он либо сам добрался до убежища, либо предупредил тех, кто его захватил, что надо прятаться.

– Ты не знаешь, – наконец подала голос Наоми.

– Нет, не знаю. Но я надеюсь. Пока нам только это и остается. Потому что подрывать бомбу надо сейчас, иначе пропадет вся операция, а Холдена мы все равно не вернем.

– Ага, так давайте уж, – вставила Катриа.

– Не доставай меня, леди, – не оборачиваясь, одернула ее Бобби.

Наоми заговорила холодным, пустым голосом:

– Бобби права. Нельзя, чтобы все было зря.

Амос стрельнул на нее глазами и обернулся к Бобби. На лице вечная полуулыбочка, но плечи напряжены, костяшки на кулаках белые. Шея потемнела от прилива крови. Бобби впервые видела его таким, и зрелище ей не понравилось.

Хотя это ничего не меняло.

– Катриа, готовность к взрыву по моему сигналу, – заговорила она. – Сейчас лезем в скафандры. На одевание одна минута.

Защелкали липучки срываемых со стены и поспешно натягиваемых скафандров. Амос не шевельнулся.

– Одевайся, верзила, – сказала Бобби.

– Ты правда решила рвануть.

В голосе Амоса не слышалось удивления. Не было в нем и вызова. Вообще ничего не было. Бобби непроизвольно напряглась, готовясь к применению силы.

– Да, – сказала она.

Не изменившись в лице, Амос качнулся к ней, упер руки в бока.

– Очень хочется вернуться в капитанское кресло, а, Бабец?

Еще не осознав, что делает, Бобби сгребла его за ворот и дернула на себя так, что присоски отскочили от пола, и шарахнула о переборку.

– Будь у нас больше времени, – сквозь зубы прошипела она, – мы бы поплясали.

Амос улыбнулся ей.

– У меня время есть.

– Катриа, взрыв, – приказала Бобби, и миру настал конец.

* * *

Заложенный Катриа заряд уничтожил панель управления и пробил семнадцатисантиметровую дыру в резервуаре с кислородом. Точного объема резервуара Бобби не знала, но вроде бы помнила, что жидкий кислород сжат под давлением тысяча сто килограммов на кубометр, а сейчас весь он разом снова превратился в газ.

Первый хлопок вырвавшегося на волю газа оглушил всех. Ударная волна прокатилась по переборкам и трубам. Жидкий кислород в трубах принял участие в катастрофе, дав дополнительные взрывы. Из сравнительно безопасного убежища все это походило на срабатывание тактического атомного заряда прямо за стенкой.

Все убежище содрогнулось и покосилось. Усиленные антивзрывные переборки выдержали, а вот подпорки, крепившие убежище к палубе, погнулись. Все это заняло секунды, растянувшиеся на много часов.

Дымились раскаленные внутренние стены и герметичные двери. Бобби, уделив Амосу один взгляд, выпустила его, и оба спешно забрались в скафандры.

Когда вылетела наружная переборка, обошлось без оглушительного грохота, зато внезапно понизилась громкость звуков. Рев сменился шипением воздушной струи, затем тонким визгом и, наконец, молчанием. Герметика убежища держалась, и в тишине каждый услышал панические вздохи соседей.

– Ну вот, общей тревоги мы добились. – Казалось, в мире не осталось иного покоя, кроме звучавшего в голосе Клариссы. – Станция переходит в аварийный режим. Я тоже ухожу. Жду вас на месте.

– Черт побери… – выдохнула Наоми.

– А я говорила, – заметила Катриа. – Мое дерьмо срабатывает всегда.

Бобби уже справилась со скафандром, и Амос застегивал свой. Они переглянулись.

– Надо уходить отсюда, – сказала ему Бобби, и Амос кивнул. Что бы ни было между ними, придется отложить на потом. Они к этому еще вернутся, не сомневалась Бобби. Окончательная разборка впереди.

«Если я сейчас убила Холдена, кончится тем, что один из нас будет покойником…»

Они открыли дверь на палубу, словно взбитую в блендере, а потом прокрученную на центрифуге. Панели переборок, контрольные щитки, оборудование, обшивка – все было сорвано, перекручено, выжжено и на хорошей скорости отброшено к внешним стенам. Длинный кусок трубы, воткнувшийся в стену, до сих пор дрожал, как попавшая в дерево стрела. Какой-то металлический стол с такой силой врезался в опорную балку, что приварился к ней. А в углу одинокий сапог прилип к потолку и отек резиновыми сталактитами. Бобби понадеялась, что в нем не было ноги.

Они молча проплывали сквозь хаос, разыскивая выход. Долго искать не пришлось.

В наружной переборке барабана зияла пятиметровая дыра. Почти круглая кромка выпятилась наружу, словно под ударом великанского тарана. Это и был таран, подумалось Бобби, только вместо бетона и стали поработали кислород и огонь. За отверстием слабо мерцал удалявшийся от станции выброс – уносился в черную бездну на краю пространства колец.

– Все как я говорила, – кудахтала Катриа. – Чуть не дотянула до полуметра от намеченной слабой точки. Что бы мне не зарабатывать на этом деньги?

– Как думаешь, кто-нибудь выжил? – спросила Наоми.

– Мы постарались всех убрать из опасной зоны, – ответила ей Бобби. – Должны были оставаться одни лаконцы…

– И все, кто не получил вашего сраного предупреждения, – добавил Амос.

– Джим наверняка предупредил всех, с кем столкнулся, – сказала Наоми. – Он бы не удержался.

– Да, к тому времени и нужды не было, – согласился Амос. – Бомбу все равно найти бы не успели.

– А лаконцев, кто подвернулся, на хрен, – заявила Катриа так, словно, не будь на ней шлема, еще и сплюнула бы. – Надеюсь, гады успели понять, что их ждет.

– Кат, – попросила Бобби, – ты бы заткнулась, а?

– Это должно сработать. – Наоми указала на дыру в стене порта. – Решат, что мы сюда и целили.

«Предштормовой» стоял в паре дюжин метров от них. Нос и левый борт несли следы значительных повреждений. Осколками взрыва продырявило стыковочную трубу, свисавшую теперь длинными полосами. Множество мелких предметов – кажется, датчиков и коммуникационного оборудования – держались у борта только на уцелевших проводках.

Сам корабль выглядел необычно. Граненый как кристалл, а изгибы такие, словно его растили, а не строили. Смотреть на него было жутковато, как на ядовитую змею. Бобби с трудом оторвала взгляд.

– Жаль, что не прикончили, – заявила Катриа, игнорируя просьбу заткнуться.

– Да, – согласилась Бобби, – жаль.

Амос, достав из мешка метатель магнитных присосок, прикрепился тросом к лифтовой шахте. Им предстояло добраться до не слишком удаленного отсюда сервисного люка, которым в прошлый раз воспользовались Бобби с Клариссой. Самым сложным было прицепиться к барабану, норовящему отбросить их с силой в треть g. А там уже нетрудно тайным ходом вернуться на станцию. Из подполья в Медину, и конец операции.

Если не сорвется что-то еще. Хуже потери Холдена могла быть только напрасная его потеря.

– Лаконцы найдут тот люк, – сказал Амос. – Зря мы наметили в него лезть после такого. Команда, отправленная ликвидировать ущерб, мимо точно не пройдет.

– Это да, – признала Бобби. – Если раньше прочесывали частым гребнем, так что теперь будет?

– Да и хрен с ними, – фыркнула Катриа.

– Нет, – возразила Наоми. – Будет еще хуже. Прежде мы задели их гордость. А сегодня сделали больно. Очень больно. И они постараются расквитаться. Достанется не только нам – всем, кого они сочтут похожими на нас.

Пока Амос крепил трос к кромке дыры, чтобы можно было перебраться по нему к шахте, Наоми не сводила взгляда с лаконского корабля.

– Мы сегодня убили много народу, – сказала она. – Просто не все еще знают, что убиты.

Глава 34 Драммер

– Бой будет здесь, – заявил Бенедито Лаффлин, ткнув пальцем в пространство между изгибом пояса астероидов и орбитой Марса. Физика и геометрия позволили вычислить, где пересекутся курсы «Бури» и двух флотов: КЗМ и Союза. Сейчас там было пусто: ни портов, ни городов, ни форпостов какой-либо цивилизации. Только жесткий вакуум на целый мир – пустота стратегического значения. – Мы назвали эту точку Левктрами.

– Лев… что?

– Там Фивы наголову разбили спартанцев, – пояснил Лаффлин. – В смысле они свою планету называют Лаконией. По мнению психологов, это внушает уверенность, что они непобедимы.

Минуту двое смотрели друг на друга.

«Вот что нам осталось? Запугивать врага аллюзиями из классики?» Драммер удержала подступившие к горлу слова. Лаффлин смущенно пожал плечами.

– Ладно, – проговорила Драммер. Что тут еще скажешь? Усилием воли ничего не изменить.

На краю дисплея шел отсчет времени, дни и часы отщелкивались алым и золотистым.

– Яйцеголовые смастерили недурную модель «Бури», – продолжал Лаффлин, меняя карту системы на схему корабля. Странные, полуорганические очертания «Бури» приводили на память посмертное вскрытие. «Причина вот в этом позвонке. Вы можете видеть, как он поврежден…» Драммер улыбнулась нелепому сравнению. Лаффлин нерешительно улыбнулся в ответ. – Надежны только данные по расположению ОТО и торпед, но последнее столкновение дало и неплохую тепловую картину.

– Гибель Независимости, – уточнила Драммер.

Гибель первого космического города со всеми, кто не успел бежать из родного дома.

Лаффлин опустил глаза.

– Да, мэм. Эти данные позволили сделать некоторые заключения относительно внутреннего устройства. В достаточной мере, чтобы уверенно выцеливать нужные места на чертовой туше. И снять ее до подхода к Земле.

«Потому что в этом суть», – подумала Драммер. Всегда главное – защитить Землю и Марс. Отстоять безопасность и независимость внутренних планет, пусть и ценой астерских жизней. Драммер об этом знала. Знала с минуты, когда на совещание ворвалась Авасарала. Она ждала от себя ярости, мыслей об измене. Злобы на колесо истории, вечно наезжающее первым делом на спины ее народа.

Не дождалась. Такое помнилось ей со времен АВП. Саахас-маут^[190]. Она не знала, откуда пришло это выражение, но понималось оно как «радость от трудностей». Эмоция считалась исключительно астерской, у внутряков для нее не было названия, поскольку они ничего подобного не испытывали.

Сейчас, разглядывая «Бурю» с намеченной наугад схемой внутренней конструкции и двигателей, с уязвимыми точками на корпусе, Драммер не сердилась на внутряков, пытавшихся заслонить Землю Союзом. Она не сердилась даже на лаконцев, представлявших собой следующую итерацию внутряков, какими те были до возникновения Союза. Война, потери, угроза нового гнета. Драммер ощущала ностальгию. Глубоко затаенную тоску по молодости. Она невольно задумалась, что сказала бы девчонка, развозившая на прыгунах оборудование для Цереры, Япета, Тихо, о взрослой женщине, в которую превратилась. О женщине, возглавившей своих угнетателей. Пожалуй, ничего хорошего.

Лаффлин прокашлялся.

– Простите, – спохватилась Драммер. – Не выспалась. Воган, вы не принесете мне чаю?

– Да, мэм, – отозвался помощник. – И еще, Паллада.

– Спасибо, – бросила она, не испытывая ни малейшей благодарности.

Драммер нарочно вставила в график стратегическое совещание с Лаффлином. Неуклонное продвижение «Бури» в сторону Солнца в течение часа должно было привести корабль в ближайшую к Палладе точку. С эвакуацией справились – насколько возможно. Всегда найдутся старые астероидщики с ружьишком, назло всему остающиеся на месте. Ничего они не исправят. Один из старейших в Поясе человеческих домов погибнет прежде, чем она отправится спать, а если не погибнет, так только милостью адмирала Трехо. На пощаду Драммер не рассчитывала. Одно она могла: встретить эту ужасную, ожидаемую трагедию, вооружившись знанием уязвимых мест «Бури». Надеждой поквитаться.

Когда от судьбы не уйдешь, на душе в некотором роде спокойнее. Конечно, имелись корабли-невидимки и торпеды дальнего действия. Плащ и кинжал, затаившиеся в необозримом межпланетном пространстве. Союз позаботился оставить там и здесь по кораблику. Маленькие, быстроходные, увертливые суденышки. Но на войне, где поле боя – бездна, все более или менее представляли, кто где находится. Их выдавали дюзовые выбросы и тепловые подписи. Жесткие законы орбитальной механики позволяли вычислить и обеспечить персональной расстрельной командой каждую базу, планету, отдельного человека. В таких ситуациях неважно, что ты видишь смерть на подходе. Смерть все равно придет.

– Если вы… – начал Лаффлин. – Можно продолжить позже. Если хотите.

Драммер не хотела. Не хотела видеть, как это будет. Не хотела надеяться, что Паллада уцелеет. Но она, как президент Союза, обязана была засвидетельствовать происходящее. Знать бы, где сейчас Авасарала, и собирается ли старуха смотреть.

– Да, – сказала Драммер, – так будет лучше.

Кивнув, Лаффлин поднялся из-за стола и покинул конференц-зал. Драммер встала, потянулась и переключила дисплей на аналитику тактического отдела. Изображение, составленное из данных визуальной телескопии и внутренних данных с Паллады, лепилось в плитку концентрата, устаревшую на пять минут из-за светового лага. Без Тихо Паллада выглядела… покойно? Неподвижно. Изгибы базы не вращались на звездном фоне. Паллада была для этого слишком стара. К тому времени как люди научились раскручивать астероидные станции, Паллада действовала уже целое поколение. Она так и умрет, не изменившись.

Счетчик перешел на минуты до максимального сближения с «Бурей». Семь минут тридцать три секунды.

Скользнула в сторону дверь, в нее призраком проник Воган с грушей в каждой руке. Аромат чая окутал Драммер несколькими секундами позже. Воган молча протянул ей напиток. Груша согрела ладонь, чай был крепкий, сладкий.

– Трудный день, – заговорил Воган.

Странное дело. Она не питала к помощнику ни приязни, ни антипатии, но привыкла на него полагаться. И теперь, в этот мучительный час, рядом с ней вместо Сабы оказался этот скалолицый политический чиновник. Вселенная умеет пошутить, и чувство юмора у нее зубастое.

– Трудный, – согласилась Драммер.

«Буря» на дисплее медленно продвигалась к Солнцу. Станция Паллада должна была остаться у нее по правому борту, слишком далеко для невооруженного глаза. Адмирал Трехо тоже будет смотреть представление на экране. Смерть Паллады соберет столько зрителей, сколько ни один спектакль в истории. Пять минут пятнадцать секунд. По счету Паллады – сейчас.

Она еще раз глотнула чаю, ощутила горячее языком и нёбом, броуновское движение теребило нежную плоть, задевая вкусовые пупырышки языка. Молекулы сахара находили для себя подходящие гнезда, нервы из мышцы языка передавали сигнал в тело, словно она пила дважды: сперва жидкость, а следом электрический разряд. Закружилась голова.

Драммер хотела отставить грушу, но стол ушел вдаль, увиделся сквозь мешавшее смотреть облачко воздуха – атомы и молекулы сталкивались друг с другом, отскакивали, завертевшись, и сталкивались снова. Суета хуже, чем на станции трубы.

Она хотела позвать Вогана. Она его видела: прямо перед ней представал изрезанный ландшафт его кожи, фрактально знакомый на любом уровне. Она попыталась уловить выражение лица, но настолько сфокусироваться не удалось. Все равно что всматриваться в лик Божий. Что- то билось, пульсировало, тикало так часто, что почти не отмечалось сознанием. Пульс собственного мозга, темп его работы. Мозг пел хором, и она слышала, как слушает его хор.

Драммер выронила грушу. Та брякнула по столу, покатилась, упала, закрывшись на лету, не потеряв ни капли чая. Воган сделал шаг и рухнул на колени. Глаза круглые, потное лицо бледнее смерти. Драммер медленно села. Ноги не держали.

– Боже, – выговорил Воган, – Бессе боже.

Драммер не поняла, богохульствует он или молится.

Таймер на дисплее показывал две минуты двадцать секунд. Что бы ни произошло, это заняло почти три минуты ее жизни. А казалось, меньше. Может, она отключалась?

– Надо… – Слово прозвучало странно, она продолжала слышать обертоны вибрации собственных голосовых связок. – Надо узнать, что это было.

– Мне не надо, – отозвался Воган. Он плакал. Густые слезы, расползаясь, стекали по щекам.

– Воган! – прикрикнула она, начиная узнавать свой голос. – Придите в себя. Мне надо узнать, что это было.

– Я все видел, – сказал он.

– Какой широкий кругозор! Что произошло? Всё. Представьте доклады.

– Да, – проговорил он и, после паузы, поправился: – Да, мэм.

Но он уткнулся лбом в колени и не двигался с места.

Таймер на дисплее вышел на двенадцать секунд, и «Буря» открыла огонь. Не снарядами – магнитным лучом, о котором доложил Саба. Тем самым, что сорвал всю защиту медленной зоны и выбросил гамма-лучи за все врата. Станция Паллада исчезла, как задутый огонек свечи, не дожив расчетных одиннадцати секунд. Они примерно в пяти световых минутах, значит, это случилось… по счету «Бури», два события совпадали.

– Тюра! – велела Драммер. – Камерона Тюра ко мне.

* * *

– Вы должны понять, что технология станции Кольца не отменяет скорости света, – внушал ей Тюр, дергая кадыком как шариком на резинке. – В одном мы абсолютно уверены – скорость света ограничивает и протомолекулу. Все их конструкции ее обходят посредством разного понимания локализации. Это совсем другое дело.

Говорил он быстро и, как показалось Драммер, большей частью сам с собой. Ее присутствие заставило его рассуждать вслух, но на тон научного консультанта Тюр не переключился. Скорее он напоминал шимпанзе, с визгом тычущего пальцем в место, куда ударила молния.

– Если разобраться, сами врата тоже ограничены скоростью света. Стратегия создателей протомолекулы: отправить мостостроителя на субсветовых скоростях в среду, где найдутся устойчивые репликаторы, оседлать их и использовать для… для пробоя в другое пространство. Переходя от врат Сол к Лаконии или там Илосу, мы не разгоняем корабли сверх скорости света, а просто срезаем путь, потому что медленная зона расположена в другой локализации, в которой весьма различные в нашем восприятии места могут оказаться совсем рядом.

– Потрясающе, – оценила Драммер. – Это было оружие?

Тюр выпучил глаза.

– Что – оружие?

– Это… – Она пошевелила пальцами у него перед носом. – Эта чертовщина. Галлюцинации, выпавшее время. Это оружие? Лаконцы в состоянии в любой момент нас так выключить?

– Это… было связано с их оружием, – ответил Тюр. – В смысле совпало по времени, но в том-то и штука. На самом деле время не так работает. «В то же время» – дикая лингвистическая фантазия. Так не бывает. Одновременность – это совсем другое.

Он помахал руками, растопырил их, показывая: «чем все это».

«Та чертовщина» не ограничилась ни конференц-залом, ни Домом народа. Она охватила всю систему: Землю и Марс, спутники Сатурна и Юпитера. И даже научные станции на лунах Нептуна и Урана, и лабораторию изучения глубокого космоса в поясе Койпера. Сообщения оказались на удивление одинаковыми: галлюцинации и провалы во времени начались точно в тот миг, когда «Буря» пальнула из своей магнитной пушки по станций Паллада. Уточним: в тот миг по счету «Бури». Тюр это особо подчеркнул. Вроде как считал важным.

– Когда они стреляли в медленной зоне, такого не было, – напомнила Драммер. – Почему этого не случилось с Мединой?

– Что?.. О, нет, этого мы не знаем. Пространство Кольца и станции в нем, и врата – мы не знаем, как они соотносятся с нормальным пространством. Физические законы там могут отличаться. Я хочу сказать, та система активна, и выход энергии от их магнитного оружия был меньше, чем вызванный им выброс гамма-излучения, значит, источник мог быть не связан с «Бурей» per se. Но штука в том, что я не уверен, было ли это распространяющимся событием. Если нет, то оно не нарушило световой предел.

– Ничего не понимаю, – процедила Драммер.

– Ну, я о том, что если бросить в пруд камешек, пойдут круги. Они распространяются, а распространение их ограничено скоростью света. А представьте, что вместо камешка вы бросили лист обшивки. Так, что он сразу накрыл всю поверхность пруда. И не имеет значения, что событие запущено из одной точки, поскольку произошло оно всюду сразу. Не в точечной локации, а в нелокализированой локации.

– Нелокализированной. Локации. – Драммер зажала глаза ладонями. В горле злость сплелась со страхом. На корне языка затаилось: «Ты мне объясняешь, что ни хрена не знаешь».

– Каждый будет воспринимать это так, будто действие началось от него и распространялось во все стороны со скоростью света, но в действительности…

– Плевать, – перебила Драммер. Сказано было резковато, по куда мягче того, что просилось на язык. И все равно Тюр попятился от нее. – Что это было, что оно меняет в вашем понимании физики вселенной… мне плевать. Все это для меня не важно.

– Но…

Они продемонстрировали оружие, которое как минимум разорвало Палладу на облако сверхускоренной пыли. Я готовлюсь бросить против этого тысячи солдат на сотнях кораблей. От вас я хочу услышать, вызван этот глюк сознания их атакой или они могут повторить то же самое, когда вздумается? Предвидели они такой эффект? Испытали ли его на себе? Потому что, если они по своему усмотрению умеют на несколько минут отключать нам мозги, мне понадобится совсем другая стратегия.

Под конец она перешла на крик. Не собиралась орать. Тюр простер к ней ладони, отгородился, словно испугался, что она бросится на него. Прекрасно, пусть опасается. Может, так ему легче будет сосредоточиться.

– Я… то есть… – Тюр медленно перевел дыхание. – Я с приличной уверенностью могу говорить, что этот «провал», назовем его так, связан с атакой «Бури» на Палладу. Учитывая, что в медленной зоне подобного не произошло, не берусь сказать, был ли это контролируемый эффект или артефакт действия орудия в связи с какими-то свойствами пространства вокруг Сол.

– Хорошо, – кивнула Драммер.

– Что до вопроса, предвидел ли его враг, не могу вам ответить.

– Это честно, – сказала Драммер. Она начинала раскаиваться в своем поведении. Не стоило на него орать.

– И не берусь утверждать, сказался ли этот эффект на них… но предположу, что да. Если я не ошибся в механизме действия, от него нет защиты. Невозможно отгородиться от того, что уже здесь. Это и означает: нераспространяющееся. Действие ниоткуда не исходит. В смысле оно исходит отовсюду.

Драммер откинулась назад. Это было по меньшей мере интересно. Если лаконцы, паля из своей большой пушки, испытывают то же самое, получается зазор, в который может пробиться автоматика.

– И мы уже сейчас наблюдаем нарастание зарождения и аннигиляции частиц, – говорил где-то над ухом Тюр. – По всей системе. И есть сведения, что некоторые эксперименты по контролируемой квантовой спутанности на Нептуне и Луне сорвались. Это может означать…

Драммер развалилась на стуле, сложила ладони. Приспустила веки, как флаги. Она знала – все знали, – что лаконские корабли впервые покинули родную систему. Это было не только вторжением, но и испытательным полетом. А при первом пуске не бывает, чтобы все шло как задумано. Вопрос в том, понимают ли лаконцы, что случилось. Предвидели ли такое? Если они тоже захвачены врасплох, возможно, не рискнут вторично применить магнитный луч.

Тюр на этот вопрос не ответит. И Воган, и Лаффлин. Мог бы ответить адмирал Трехо, но не ей. А значит, остается только один способ все выяснить.

От этой мысли подскочило сердце, и ей пришлось переждать приступ восторга, чтобы продумать ее заново. Когда судьбы вселенной складываются так, что желаемое и разумное совпадают, жди беды.

Где-то продолжал свои рассуждения Тюр. С тем же успехом он мог взывать к ней с другого корабля. Мозг Драммер перебирал варианты, оценивал риски, выгоды, неизбежные потери. И каждый раз она приходила к одному выводу.

Она поблагодарила Тюра, прибегнув к этой светской уловке, чтобы намекнуть: пора на выход. Она даже пожала ему руку, извиняясь за свой маленький срыв. И проводила до двери – а он все рассуждал о локализациях и потере сигнала. Закрыв за ним, Драммер вернулась к столу.

Воган ответил на вызов так, словно держал палец над кнопкой связи.

– Мэм?

– «Буря» обязана будет доложиться. Рапорт пойдет на Медину или через Медину на Лаконию, сказала она. – Мы должны узнать содержание этого рапорта.

Да, мэм. И каким образом?

– Через Сабу, – ответила она. – Сейчас риск окупится. Восстанавливаем связь с Мединой.

Глава 35 Син

– Самодельное взрывное устройство пробило резервуар с жидким кислородом на четвертой палубе машинного отделения, – докладывал Оверстрит. Он зачитывал рапорт, прокручивавшийся на мониторе, обвившем его толстое предплечье. – От самого устройства осталось очень немного, но те фрагменты, что нам удалось найти, сделаны из обычных на этой станции материалов. Установить конкретный источник будет сложно.

Син слушал доклад, стараясь придать себе внимательный, задумчивый вид. Хотя, по правде сказать, мысли прыгали, как спасающиеся от хищника зверушки. До него доходило не больше половины сказанного Оверстритом. Сипу никак не удавалось избавиться от предчувствия близкой опасности – потому что предчувствие не обманывало.

– Палубе нанесен значительный ущерб. Целиком потеряно основное хранилище жидкого кислорода. Толчок заставил включиться маневровые станции, обрушил несколько строений в жилом цилиндре. Сеть связи станции с «Предштормовым» уничтожена полностью. Значительно и, возможно, непоправимо повреждены резервные установки жизнеобеспечения.

– «Предштормовой», сказал Син. – Мой первый корабль. Символ власти Лаконии над Мединой.

– Это, конечно, предварительные оценки. – Оверстрит пальцем прокрутил доклад дальше. – Представляется, что он и был мишенью атаки и мы легко отделались, обошлись небольшими повреждениями корпуса и потерей одной сенсорной установки.

Сину чудилось, что собеседник даже сквозь столешницу видит, как дрожат у него руки, поэтому он зажал ладони между бедрами и стиснул покрепче.

– Предварительная оценка потерь?

– Опять же, легко отделались, – сказал Оверстрит. – На данный момент известно о пяти невозвратных потерях среди лаконцев: трое из обслуживания машинной, двое из охраны. Семь раненых – от опасно для жизни до легко. На данный момент подтверждена гибель лишь двоих местных. Но пропавших без вести еще дюжина, так что счет, вероятно, будет возрастать.

– Пойти на такой ущерб своей станции, своим людям – лишь в надежде повредить нам… – Син начал и сбился.

– Мы задержали несколько любопытных личностей, – сказал Оверстрит. – Один из них запускал тревожную сигнализацию перед самым взрывом. Я допрошу его сразу, как мы здесь закончим.

– Из местных?

– Бывший капитан корабля Союза перевозчиков. Джеймс Холден.

Син нахмурился.

– Где я слышал это имя?

– Он, очевидно, в своем роде знаменитость, сэр. В свое время участвовал в компании на Ио и в победе над Свободным флотом.

И то и другое произошло, когда Син был ребенком. Старая гвардия все играет в старые игры.

– Нам придется дать по возможности мощнейший ответ, – сказал Син.

Оверстрит угрюмо кивнул. Син отметил заминку, но не понял, что она означала.

– Сэр, радикальные фракции Альянса Внешних Планет чуть не два столетия вели партизанскую войну против Земли и Марса. Ветераны той войны почти наверняка возглавляют нынешних инсургентов. Это означает, что нам предстоит трудный выбор. Относительно масштаба реакции.

– Извините, – перебил Син, – не уловил вашей…

– Искоренить движение сопротивления, как учит история, практически невозможно. Тому есть несколько очень простых причин. Инсургенты не носят мундиров. Они выглядят обычными невинными гражданами. И среди населения у них есть друзья и родственники. А следовательно, каждый убитый инсургент привлекает в сопротивление новых бойцов. Так что, если вы не готовы задрать до небес счет потерь среди гражданских, расстреливать каждого подозреваемого нельзя. «Самый мощный ответ» окажется уже не борьбой с инсургентами, а геноцидом.

– Понимаю, – протянул Син. Он, конечно, изучал в академии борьбу с гражданским сопротивлением и миротворческие операции. Афганистан, который никому не удавалось завоевать со времен Александра Македонского. И Ирландию в двадцатом веке. И астерские волнения последних двух столетий. Одно дело – читать о таком, а другое – сознавать, что этот круг насилия будет без конца вращаться вокруг него. – Я не готов казнить всех астеров на станции.

Оверстрит не шевельнул ни единым мускулом, но все равно заметно было, как он расслабился.

– Согласен с вами, сэр. В наших силах лишь создать им препятствия, – сказал он. – Мы разместим десантников во всех помещениях станции. Те помещения, которые мы не контролируем или не используем в данный момент, будут герметизированы и лишены атмосферы. Это не покончит с инсургентами, но затруднит им планирование и исполнение своих действий.

– Хорошо, – кивнул Син. – Даю вам полномочия на проведение этой операции и закрытие всех секторов станции, какие сочтете нужным. Посмотрим, на что они способны при дневном свете, а не таясь в канализации.

Овеврстрит отсалютовал и направился к двери. Но вдруг обернулся, словно вспомнил о чем-то.

– Сэр, вам стоило бы надавить на своих информаторов среди гражданских. Им бы такими вещами и следовало заниматься.

– Да, – ответил Син, – ими сейчас и займусь.

* * *

Астера с переломанным носом – Син запомнил его как Джордао – ввели в кабинет два десантника. Точнее, втащили, держа за плечи, так что ноги астера едва касались пола. Смотрел конвоируемый сердито и в то же время заискивающе.

– Поставьте его, – приказал десантникам Син. Когда Джордао двинулся к стулу, остановил: – Не садитесь.

– Сабе, боссманг.

– Об атаке уже знаете?

После ухода Оверстрита руки у Сина почти перестали дрожать, так что он позволил себе глоток воды. Надо было играть. Держаться спокойно, непринужденно, уверенно – все под контролем. Пусть Джордао думает, что Сину уже известны ответы на все вопросы. Пусть боится лгать. Кажется, получилось. Джордао потер ладонь о ладонь и умоляюще закивал:

– Да, босс, я слышал.

– Станцию тряхнуло так, что в барабане дома посыпались, – заметил Син, – так что, разумеется, слышали все. Я не о том спрашиваю. Меня интересует, что вы знаете?

– Что подполье что-то затевает, конечно, знал. Но подробности…

– Поскольку, видите ли, – продолжал Син, – я отпустил вашу сестру авансом в счет будущих услуг. Таких, к примеру, как предупреждение о готовящемся взрыве машинного отделения моей станции.

Словно выключателем щелкнули – рабская услужливость пропала с лица Джордао. Этот человек готов был пресмыкаться до некоторого предела, по не более. Полезная особенность, хоть и снижает его ценность.

– Старый АВП, они, са-са кве? Из тех, кого не сумели прикончить внутряки. – Джордао уже не пытался скрыть астерский акцент. – Такие, как я? Мы никогда ни чего не знали.

– Вы не уйдете отсюда, пока не представите мне список имен возможных участников подполья. Мы возьмем их под особое наблюдение. И постарайтесь стать участником любых будущих заговоров, чтобы мы могли взять заговорщиков на месте преступления и обрушить на них всю мощь закона.

Джордао покачал головой.

– Не могу, я, и вы…

– Или, – продолжал Син, – вашу сестру арестуют повторно, будут судить за воровство и преступления против империи и публично повесят в назидание прочим.

Не дав Джордао ответить, Син кивнул десантникам, а те снова вздернули астера на ноги.

– Не отпускать, пока не представит заверенный список.

– Слушаюсь, сэр. – Десантник отсалютовал той рукой, что не держала Джордао.

Астер оглянулся на десантника, снова посмотрел на губернатора. В глазах Джордао росло понимание. Понимание и страх.

* * *

Оставшись один, Син понял, что ему не терпится отправить сообщение жене. Рассказать, как ему страшно. Признаться, что, возможно, согласие на этот пост было ужасной ошибкой. И что он разрывается между прежним представлением о себе и ролью беспощадного диктатора, которой требует от него эта работа. Человек, способный отдать приказ о показательной казни гражданских лиц, не уживается с человеком, любящим жену, игравшим с дочкой и с нетерпением ждавшим, когда же она подрастет и можно будет купить ей котенка.

Ио связи не было: взрыв отрезал «Предштормовой» от станции, и надо было ждать, пока восстановят сеть шифровального узла. Пожалуй, это оказалось и к лучшему, потому что Син подозревал: все, что ему хочется сказать жене, – ложь.

Правда – в которой он не мог признаться даже самому себе – состояла в том, что эти двое в нем уживались. Он уже отправил Кэрри Фиск ультиматум, угрожавший гибелью любой присоединившейся к сопротивлению колонии. И сознавал, что, возникни такая необходимость, прикажет Оверстриту казнить на станции всех, кроме прибывших с «Бурей» и «Предштормовым». Командующий десантом исполнит приказ. А Сип, когда прибудут Нат с Чудовищем, сможет обнять и расцеловать их и остаться тем человеком, каким всегда был рядом с ними. И понимать, что позаботился об их безопасности.

Это его и ужасало. Не то, что работа требовала совмещать обе роли, а то, что он оказался способен их совместить. Стоило лишь немного надавить, и Сантьяго Син превратился в человека, который всем сердцем любит дочь и распоряжается геноцидом.

Он стукнул пальцем по рабочему столу.

– Сэр? – немедленно отозвался динамик.

– Когда будет восстановлена сеть для связи с «Предштормовым»?

– Связь в списке первоочередных задач. Мне обещали через одиннадцать часов заменить систему.

– Благодарю, – сказал Син. – Прошу уведомить меня сразу, как это будет сделано. У меня срочное сообщение для Лаконии.

– Да, сэр. Сэр? К слову, «Предштормовой» докладывает о сверхсрочном сообщении из врат Сол. Они уже отправили его курьером.

– Очень хорошо. Пусть песет прямо мне, – приказал Син и отключил связь.

Рапорта о капитуляции системы Сол он так скоро не ждал, но готов был к приятной неожиданности. Согласно его тактической схеме, «Буря» еще только пересекала пояс астероидов. Капитуляцияожидалась не ранее ее выхода к орбите Марса.

Чем рефлексировать и жалеть себя, лучше чем-то отвлечься. Любое сообщение от адмирала Трехо сулило что- то интересное.

Через полчаса к нему провели высокую женщину в форме старшины. Ее светлые волосы потемнели от пота. Влажным был и мундир, а дышала она тяжело и часто.

– Сэр! – старшина протянула ему маленькую черную пластинку.

– Ужасно выглядите, матрос, – заметил Сип, принимая от нее чип. – Вы здоровы?

– Десантные патрули разобрали все карты, поэтому…

– Вы бежали всю дорогу от «Предштормового»?

После атаки, чтобы добраться от корабля до его кабинета, надо было надеть скафандр, миновать разрушенный сектор, снять скафандр и пробежать но длинной витой эстакаде, протянувшейся от переходника к полу барабана. И еще полтора километра по барабану к губернаторскому офису.

– Да, сэр. – Старшина уже немного выровняла дыхание.

– Я выражу свое удовольствие вашему непосредственному начальнику. Выдающееся усердие, матрос. Приведите себя в порядок, а мы тем временем найдем для вас карт.

– Спасибо, сэр! – Она четко отсалютовала и вышла.

«Жалость к себе – это ловушка, подумал Син. – Легко вообразить себя совершенно одиноким в сражении с работой. Надо больше общаться с другим и лаконцами. С кораблем, со своей командой. Нужно напоминать себе, что трудишься не один. Сотни единомышленников, профессионалов отдают все силы мечте об империи». Син сделал в памяти заметку: чаще бывать на «Предштормовом».

Раскатав свой монитор на столе, он уронил на него черный чип.

– Переписать все файлы и стереть, – приказал он и, когда монитор подмигнул, докладывая об исполнении, разломил пластинку пополам и отправил в утилизатор.

На мониторе возникло лицо адмирала Трехо. Син отметил, что немного волнуется. Трехо пес куда больше ответственности, чем он сам, и справлялся с ней честно и благородно. Он никогда не сомневался в правильном решении и исполнял его без колебаний. Общаться Сину хотелось с такими же лаконцами, как он сам, но походить он желал на адмирала Трехо.

Он приказал монитору запустить сообщение. Ожив, лицо Трехо выразило растерянность, если не страх.

– Сынок, произошло что-то, в чем я ничего не понимаю и не знаю, что делать. Нам нужна помощь.

Он помолчал, и в его взгляде зародилось что-то похожее на ужас.

– Кажется, мы подцепили пассажира.

Син слушал: завороженно, потом ужасаясь и снова завороженно.

Объект – другим словом его было не описать – представлял собой невесомую сферу из тьмы и света, зависшую в трех футах от палубы в коридоре «Сердца бури». От одного взгляда, даже через маленький экранчик монитора, у Сина разболелась голова. На записи сферу проткнули куском трубы и выдернули его обратно. Казалось, труба никак не взаимодействует с объектом. Вообще-то Сину почудилось, что он одновременно и одинаково ясно видит трубу и объект – хотя такого, конечно, быть не могло. Голова разболелась пуще прежнего. К счастью, человек, тыкавший трубой, прекратил свое занятие, и снова заговорил Трехо.

– Сам видишь, в физическом смысле аномалия, похоже, не существует. Она не излучает ни на каких частотах, кроме фотонов видимого спектра. Ни один из наших датчиков ее не воспринимает, но на видео она отражается и отчетливо видна глазом. Находясь рядом, разглядывая ее, человек испытывает дезориентацию, двоение зрения и тяжелую головную боль.

Словно услышав, четверо из команды Трехо принялись устанавливать ширму из планок и одеял. Трехо тем временем продолжал:

– Она перемещается вместе с нами, с кораблем, поскольку мы еще под тягой, – и с момента появления не сдвинулась ни на миллиметр. Я попробовал немного менять курс – она держится на месте в нашей системе отсчета. Я прилагаю все собранные данные к этому файлу, по сразу скажу, что момент первого появления почти точно совпадает с уничтожением станции Паллада. И оно сопровождалось почти трехминутным выпадением сознания у всех людей на борту.

Устанавливавшие ширму матросы вышли. Трехо придвинулся к самому монитору, заполнив лицом весь экран. И понизил голос, словно доверял Сину тайну:

– Если это – новое оружие внутренних планет, в нем необходимо немедленно разобраться. Выключив команду на три минуты – на три критические минуты, – они получат серьезное тактическое преимущество. Передай эти сведения на Лаконию по самому надежному каналу. Добейся быстрого ответа, сынок. Меня ждет встреча с объединенной мощью флотов внутренних планет, и сейчас я впервые усомнился в победе.

Син откинулся назад, обеими руками потер лицо. А если все, вплоть до атаки на Медине, было лишь отвлекающим маневром? Если внутренним планетам требовалось время, чтобы ввести в действие новое супероружие, а все уколы из Солнечной системы, ложные маневры инсургентов просто вносили смятение и выигрывали для них это время?

Майор Оверстрит? – обратился Син к монитору.

– Да, сэр?

Мне нужен карт с вооруженной охраной. Еду на «Пред штормовой».

– Слушаюсь, сэр.

Син достал из стола новый чип, положил на монитор и скопировал присланную Трехо информацию. Своему монитору приказал все стереть. Чин положил в металлический чемодан с замком и сел ждать машину.

Пока он ждал, что-то толкнулось в памяти. Пожалуй, из времен академии. Такая же сфера из света и тьмы… Что- то связанное с первой волной колонизации, еще до того как верховный консул вывел своих людей на Лаконию…

Он задал монитору поиск в локальной сети: упоминание объектов с описанными адмиралом Трехо свойствами.

Поиск занял меньше секунды и выдал список упоминаний о маленьком мирке под названием Илос или Новая Терра. Выделенное монитором сообщение называлось «Инцидент на Илосе!». Вызвав его, Син понял, в чем дело.

Рапорт капитана «Росинанта» Джеймса Холдена описывал объект, в точности похожий на тот, что расположился теперь в корабле адмирала Трехо. Джеймс Холден – тот самый, что задержан службой безопасности по подозрению в террористическом акте.

Глава 36 Бобби

Публичную тюрьму набили битком, но людей Бобби в ней не было. Лаконские охранники стояли но углам, обнажив оружие и наблюдая за глазеющей на заключенных толпой. Над головой гудели ведущие постоянное сканирование дроны. По ту сторону стальной сетки сидели мужчины и женщины, безнадежно ожидающие суда или допроса. Бобби глубоко засунула сжатые кулаки в карманы простого серого комбинезона. Мужчина в дальнем углу нижней левой клетки немного напоминал Холдена, но не настолько, чтобы ей удалось убедить себя – это он. Даже если его взяли, Холдена могли поместить не сюда. Эта тюрьма была большей частью рассчитана напоказ – модернизированный вариант плахи на площади. По-настоящему ценные для безопасников арестованные наверняка содержались в другом месте.

И все-таки Бобби надеялась. Надеяться не вредно – когда не вредно.

– Пинче шивст, аллес ла, – пробормотал себе под нос стоящий рядом.

Бобби достаточно наобщалась с астерами, чтобы мысленно перевести: «Вшивые поганцы все они». Сказавший это мужчина отличался длинными каштановыми с проседью волосами и кислым, как засохший лимон, лицом. Бобби только улыбнулась в знак согласия. Здесь не место вслух выступать против лаконцев.

Оказалось, она не ошиблась, промолчав.

– Эса все сраное подполье, а? – продолжал мужчина. – И без того дела плохи, чтобы еще добивать нашу клятую станцию.

Бобби ощутила, как натягивается, теряя в искренности, ее улыбка. Ярость этого человека относилась не к захватчикам, которые смели их оборону и захватили власть. А к тем, кто сражался против них. К пен.

– Трудные времена, – сказала Бобби, памятуя о подслушивающих дронах.

И ушла вверх по барабану. Полоса солнца над головой, руины машинного отсека далеко за спиной. На людях она чувствовала себя голой. Лаконцы попадались на каждом шагу, постов стало вдвое больше, а все лица, на какое ни взгляни, смяты страхом. Лаконские страхом, не совладав с подпольем, утратить власть над станцией. Местные – страхом перед возмездием лаконцев. Бобби боялась разоблачения – и еще, не сломали ли они чего-нибудь важного и незаменимого.

Сеть Сабы очень недурно справилась с делом. Потери от взрыва оказались невелики. По слухам – дюжина человек, при том большей частью лаконцы, но трудно было судить, насколько правдивы слухи. В астерской культуре, неотъемлемо, как кости в теле, сидело правило: не шутить с системой жизнеобеспечения. Бобби не думала о символическом значении их плана, не понимала, чего им стоило согласиться. С ее точки зрения, они получили важные разведданные и запутали след. С точки зрения астеров, они объявляли, что не подчиняются власти лаконцев, даже если цена свободы – смерть. И если не вся станция подписалась под этим заявлением, винить людей не приходилось.

На зеленом газоне по правую руку занимался целый класс – учитель рассказывал о почве и насекомых. Мимо прокатил велосипедист, свистом прося уступить дорогу. Все как было до Дуарте, Трехо, Сина. Бобби могла только гадать, сколько из тех, с кем она разминулась, сдали бы ее властям, если бы знали. И сколько бы ей рукоплескали. Не спросишь.

Вот так живется под каблуком диктатора. Конец всяким разговорам, даже между своими. Вторжение так или иначе задело всех. И ее очень даже задело.

Зазвеневший ручной терминал она выхватила из кармана со страшным предчувствием. Сообщение оказалось от Алекса: «КОГДА НАЙДЕШЬ МИНУТКУ». Подполье по-прежнему шифровалось – в записях безопасников это сообщение не отразится. Но если Бобби попадется или кто-нибудь заглянет ей через плечо, ни одно слово не внушит подозрений. Свободно поговорить можно было только в тесных коридорах Сабы. Остальная Медина училась читать между строк.

Бобби отыскала эскалатор и вознеслась в корпус барабана. До входа во владения Сабы отсюда было недалеко, но всем полагалось проверяться на предмет слежки. Пузырик свободы был хрупок, а лопни он, уже не восстановишь.

Алекс встречал ее у сервисного коридора. Кожа под глазами у него потемнела, плечи сутулились, словно гравитация была куда больше, чем в действительности. Впрочем, он улыбнулся Бобби, для которой радость друга при встрече много значила. Даже слишком много.

– Как там погодка? – спросил он по дороге в импровизированный камбуз.

– Штормит, – отозвалась Бобби. – И такое чувство, что будет хуже, пока не станет лучше.

– Следовало ожидать.

На камбузе обедали и переговаривались несколько подпольщиков Сабы. Пахло лапшой в черном соусе, но еды уже не осталось. Да Бобби и не была голодна. Человек из группы Катриа – кривоносый Джордао – улыбнулся чуточку слишком старательно. Бобби кивнула в ответ, давя дурное предчувствие. Не то сейчас время, чтобы показывать зубы.

– Есть новости? – спросила она, понизив голос даже там, где безопасники никак не могли подслушать. Здесь она не боялась разоблачения, но рана была еще свежей. Кое-что стоит оставить в пределах семьи.

– О Холдене нет, – ответил Алекс.

– Ясно.

Отсутствие известий каждый раз причиняло боль, и она радовалась этой боли. Если окажется, что Бобби его убила, будет в миллион раз больнее. Малые раны она приветствовала, потому что они оттягивали смертельный удар.

– А вот то, что Наоми вытянула из шифровальной машины, работает. Ребята Сабы уже разбираются с перехваченными пакетами. Конечно, с тех пор как мы подорвали установку, «Предштормовой» с Мединой не разговаривает, так что новых шифровок нет. Но плохим парням приходится туго без связи корабля со станцией кроме как по радио или лучу, так что…

Он не договорил, словно воздуха не хватило.

– Так что мы победили, – закончила за него Бобби. – Мы молодцы.

– Не радует, да? Я все спрашиваю себя, в чем, черт побери, дело.

– Мы потеряли Холдена.

Алекс покачал головой, побарабанил пальцами по столу.

– Да, это тяжело, но началось еще до того. Нам и раньше приходилось плохо, но раскола в семье не случалось. С другими да, но не у нас. А сейчас Наоми заперлась у себя, Амос – в своем репертуаре. Ты повадилась подолгу гулять. Раньше мы были – команда. Теперь мы с Клари играем в картишки и волнуемся за всех.

Бобби расслышала в его голосе упрек и рада была бы огрызнуться. Но ведь Алекс прав. Что-то испортилось в самой основе. И давно.

В коридоре что-то сказал Саба. Ему ответил женский голос. Слишком тихо, слов не разобрать. За соседним столом смеялись какой-то шутке. Бобби подалась вперед, оскалившись так, что заболели щеки.

– Холден – он не просто Холден, – начала она, сознавая, что говорит не о том, и все же не желая молчать. – Он – лицо «Росинанта». О нем шумели в новостях, когда меня с вами еще не было. Он особенный. Мы сделали дело, потеряв одного человека. Это победа. Если бы попалась я или Клари, мы бы все равно праздновали победу, но попался Холден. И нам кажется, будто мы потеряли счастливый талисман.

– Им, конечно, кажется. – Алекс ткнул большим пальцем в соседнюю компанию. – Но мы его и прежде теряли и не ломались от этого. Когда они с Наоми ушли, было грустно. А потом оказалось, что они вовсе и не ушли, и вышло чудно.

– То-то и оно. Капитан Драпер может быть капитаном, пока Холдена рядом нет…

Алекс подвинулся к ней, заглушил ее слова:

– Но мы-то знаем: что бы ни было между тобой и Амосом, началось это не с ухода Холдена. И не с его возвращения. Началось, когда эта жопа вперлась с Лаконии и растолкала всех по углам. А теперь Наоми свернулась в койке, и гори все синим пламенем…

– Она не помогает с расшифровкой?

Алекс резко мотнул головой.

– Она не вправе устраняться, – сказала Бобби. – Она лучший программист на станции. У Сабы есть хорошие технари, но она лучше. Отказаться от работы из-за того…

Из-за того что погиб любимый… И снова Бобби стало больно и стыдно.

– Она нам нужна, – согласился Алекс. – Если хочешь, я с ней поговорю. Или хочешь сама дать ей пинка?

– Вообще-то не хочу.

– Вот и хорошо, потому что меня не тянет приказывать Амосу подобрать сопли. Он, значит, на тебе.

Бобби сама удивилась своей улыбке. На миг удалось поверить, что они сидят в тесном камбузе «Росинанта». Разгоняются от врат к звездам. Она тронула Алекса за плечо, благодаря за дружбу. И за то, что, как бы ни было хреново, они все еще стараются держаться вместе.

Улыбка Алекса сказала ей, что он понимает и без слов.

– Годится? – спросил он.

– Тебе Наоми. Мне Амос. Потом, если Холден жив, находим его, вытаскиваем и к черту сваливаем из Додж- сити, пока во врата не влезла следующая жопа.

– Ну вот, теперь дело говоришь, – кивнул Алекс и вздохнул. – И это хорошо, потому что я собирался сказать, чтобы ты бросила хныкать, и не очень-то радовался предстоящей зуботычине.

* * *

Саба стоял в расширении коридора, рядом со снятым и не возвращенным на место щитком. Он вскинул руки, придерживаясь за потолок с бессознательной легкостью человека, всегда готового к неожиданному движению корабля. И поднял голову навстречу подошедшей Бобби.

– Привет. Амоса ищу, – сказала та.

– Проблемы?

– Найду – скажу. Он не отвечает на вызовы.

Саба насупился.

– Кве шанси кве Холдена?

– Я не слишком верю, что он в одиночку пошел спасать, – сказала она. И, подумав, добавила: – Но и не поручусь, что нет.

– Постарайся, чтобы нет, – попросил Саба. – На шее и так хватает, и все больше наматывается, да?

Она уловила что-то в его интонации.

– Новости?

Поколебавшись, Саба мотнул головой: «Сюда иди!»

– Ты ищешь своих, а я – тебя. Начать с хорошего или с неприятностей?

– С хорошего, – ответила Бобби. – Мне хорошего не хватает.

– Койо из уборщиков передал. Холден живой. Заперт накрепко, по не убит.

Ком у нее внутри полегчал. Что бы там ни было, опа его не убила. И когда найдет Амоса, можно еще и это ему сказать. Как хорошо, что она наткнулась на Сабу прежде, чем на него. Надо дать знать Алексу. И Наоми. И всем. Чувство облегчения захватило ее целиком.

– Это… хорошо. А неприятности?

– Новости от Союза. Через шпионский транслятор.

– Постой… – Бобби двинулась вслед за Сабой к его каюте. – Я думала, его отрубили?

– Ради этого снова включили, – пояснил Саба. – И он сразу схватил торпеду. Драммер решила, что дело стоит риска сжечь канал связи.

– Значит, серьезное дело.

– Идем, посмотришь.

Сообщение Драммер висело на каютном мониторе. Лицо ее поразительно изменилось. Мало сказать, что президент выглядела осунувшейся и усталой. Она постарела, словно в последние несколько недель день шел за годы. Саба молча запустил сообщение с начала. Бобби дослушала до конца, повторила, чтобы ничего не упустить. Потерянная Паллада, потерянное время…

– Ну, – начала она. – Дерьмо господне…

– Угу. Поставил своих перебирать все, что мы перехватили. Хотя бы то, что успели расшифровать. Ни слова о выпавшем времени и кипящем вакууме.

– Даже если что-то найдем, тишком передать не сумеем, транслятор-то сбили.

– Тишком – нет, – согласился Саба. – Но проорать сможем. Выбрать бы время без ошибки. Медина – больше не дом. Не для нас. Будем разбегаться – может, пошлем кое-что Дому народа. Скажем, если будет что сказать. Если будет.

– И то верно, – согласилась Бобби. – План теперь такой, да? Расчистить дорогу и эвакуировать всех, кого сумеем, до подхода нового корабля?

– Подполью уже сообщил, – сказал Саба. Судя по голосу, он вымотался не меньше Бобби. – Только тем, кому доверяем. Велел готовиться. Откроется окно – на корабли и ходу. В разные стороны. Труднее убить, когда не все вместе.

– И лучше, чтобы не знали, кто куда ушел, – добавила Бобби. – Хорошо бы до ухода убрать датчики Медины.

– Было бы мило, – тускло согласился Саба.

– Ты как, держишься? – спросила его Бобби.

Саба пожал плечами, глядя на женское лицо в мониторе.

– Эта женщина – мое сердце, а я ее потерял. Корабль потерял. Место среди своих потерял. Вражеский корабль убивает мои города и станции, а теперь еще может выключить мозги всей системе разом. И на меня идет второй такой же. Все эти бронированные десантники готовы прострелить мне и моим черепушки, а самый длинный на тысячу миров язык во вражеской тюрьме. Учитывая все, я в полном порядке.

– Холден нас не выдаст. Прессе он много лишнего скармливал, но тут другое.

– Раз он у них в руках, будем и мы. Не скажу о нем дурного, но эти люди с Марса. Спроси народ из старого АВП, как марсиане вели допросы. Сломаешься, рано или поздно. Без если. Лучше бы он погиб.

– Можно сменить место, – предложила Бобби. – Есть норки, о которых не знал Холден?

– Мало, – нехотя признал Саба. – А теперь того меньше. Мои люди уже перебираются. Пока для тебя и твоих есть место, ио скоро не будет. Это ненадолго. И…

Он покачал головой.

– Что – и? – насторожилась Бобби. – Если есть что- то еще, я должна знать.

Саба повел плечами, кивнул на экран.

Когда до того дойдет, если дойдет, в какую систему нам никак нельзя? В Сол. Я мог бы попробовать любую другую. Уйти в любую. Но, куда бы ни ушел, ее там не будет. Было легче, пока работал транслятор, а без него мне как…

По темной щеке Сабы поползла слеза. Бобби отвела взгляд.

Так легко забывалось об остальных. Не только о Сабе – обо всех. О командах всех кораблей, застрявших в доках рядом с «Роси». О детях в мединских школах, о врачах в мединских больницах. Об артистах, исполняющих живую музыку перед кафе из любви к искусству. Медина больше всего напоминала космический город тех времен, когда космических городов еще не было. Она стала домом для целого поколения, и на каждого в этом поколении теперь легла тяжесть, которая делала трудным каждый день. Бобби вспомнила заключенных в клетках тюрьмы, сердитого мужчину, пришедшего на них посмотреть. Кто оставался у него в Сол, кого он там потерял? Что не давало ему уснуть по ночам?

Сколько семей, команд, родителей и детей, любовников и друзей лишились прежней жизни с открытием ла- конских врат? Речь не только о ней и команде «Роси». Не только о Сабе. Все они приплясывали на одном оползне, и никто не знал способа уцелеть.

Хотелось подобрать утешительные слова, но ложь не шла с языка. Бобби не придумала ничего лучшего, как сменить тему.

– Когда выберемся, – сказала она. Без если. Когда. Нам нужен план. Если все корабли просто рванут в разные стороны, мы потеряем связь. Им не надо знать, куда мы ушли, но нам-то надо. По меньшей мере записи: кто куда отправляется. «Каждый за себя, и бог против всех» – это очень романтично, но нам нужен план на время, когда все кончится.

Саба кивнул. Вдалеке послышались голоса и шаги.

– И не только зашифровать, но и закодировать, – добавил он. – Так, чтобы понятно было нам одним.

– Нам?

– Тебе и мне, – уточнил Саба. – Лидеры подполья, мы. Первые среди диссидентов.

Шаги застучали быстрее, приблизились. Саба вскинул голову, как почуявший дым зверь. «Черт, – подумалось Бобби, – хватит уже. Через край. Большего мы не вынесем».

Возникшая в дверях женщина была старше нее, седые волосы она заплела в тугую косу. Тело длинное, тонкое, голова кажется слишком крупной на узких плечах. Классическое телосложение выросшего в невесомости. Да еще татуировка на руке – рассеченный круг АВП. Она бы выглядела старухой, если бы не блеск глаз, делавший ее втрое моложе. В ее взгляде, метавшемся от Сабы к Бобби, светилось что-то очень похожее на торжество.

– Маха? – удивился Саба. – Кве?

И пояснил для Бобби:

– Маха – из наших лучших связистов. Я еще не родился, а она уже разбиралась с кодами.

И знаю все их секреты, – с непривычным акцентом добавила женщина. Она протягивала Сабе терминал, изолированный от Медины. – Новые расшифровки – как камни переворачивать. И смотрите-ка, что из-под них выползло!

Бобби стояла к ней ближе Сабы. Она приняла терминал и прокрутила файл. Озаглавлен «Дополнительный обзор службы безопасности станции Медина по запросу губернатора Сантьяго Сина». Создан майором Лестером Оверстритом. Прикинув размер файла, Бобби присвистнула.

– Кве? – спросил Саба.

– Для отчета о происшествии слишком длинно, – объяснила она. – Это…

Разделы назывались: материалы, процедуры, персонал, протоколы, результаты аудита, рекомендации. Такой стиль разбивки на абзацы Бобби помнила по училищу на горе Олимп. Очень похоже на рапорты безопасников Марсианской Республики, только вдвое длиннее. Если не втрое. Переходя от раздела к разделу, она чувствовала, как идет кругом голова.

– По-моему… Саба, по-моему, тут всё!

Глава 37 Алекс

Болела спина. Из тысячи неправильностей жизни его бесила именно эта. Спина болела прямо под ребрами, там, где щелкнуло через пару дней после короткого пребывания в невесомости. Там и теперь щелкало и ныло. Просто сказывался возраст, но Алекса это сводило с ума. Пожалуй, его бы сейчас свело с ума все, чего он не мог починить.

Он шел по тесному коридору, задевая плечами провода и трубы, и твердил себе, что жизнь налаживается. С Холденом – нет. Но в остальном. С остальными. Как бы там ни было, у него есть Бобби.

А для него Бобби значила вдвое против всего прочего.

Забота об их маленькой семье стала его работой чуть не со дня гибели «Кентербери», в какой-то другой жизни. И обычно Алекс считал, что недурно справляется. Их немного развело только однажды, когда он женился на Жизели и слишком занят был, подкачивая воздух в сдувшийся мешок отношений. Но стоило сосредоточиться, и ему удавалось скрепить команду «Роси» – большей частью. Не так много для этого требовалось. Мелочи действуют сильнее. Доброе слово, когда Кларисса чувствовала себя забытой, толчок локтем в бок, когда Холден, разбушевавшись, рисковал задавить объект своего недовольства, кордон вокруг Амоса, когда здоровяка заносило в дурную половину собственной головы. В любой команде, продержавшейся больше трех рейсов, есть кто-то, кто опытным глазом следит за сохранением равновесия. Алекс не первое десятилетие был таким на «Роси».

Только вот сейчас они не на «Роси». И это, насколько он мог судить, составляло половину проблемы. Причем большую ее половину.

– Хой-хой-хой, – пробормотал, догоняя его рысцой, кто-то из людей Катриа. Алекс вспомнил – он был в камбузе. Молодой парень с перебитым и не вправленным толком носом. – Пассе аллес гут?

– Конечно, – кивнул Алекс, – все хорошо.

Он кривил душой, по не собирался обсуждать семейные дела с посторонним.

– Бист бьен, – сказал кривоносый. – Только. Мы аллес не в себе за Холдена, да? Что, вольтеровские могут, поможем, да?

Алекс хлопнул кривоносого по плечу, заглянул в глубину глаз.

– Спасибо. Кроме шуток. Это много значит.

Всего лишь еще один паренек, норовящий примазаться к делу. За годы он повидал миллионы таких. Слава и известность липли к Холдену в основном потому, что тот их не замечал. Он просто оставался самим собой и всякий раз немножко удивлялся, когда его кто-то узнавал. Остальным приходилось изобретать приемы и увертки, избавляясь от желающих втереться в дела «Росинанта», чтобы потом рассказывать друзьям и журналистам, что знавали Холдена. Встряхнуть Кривоносу руку и отделаться от него стоило Алексу недорого, но и даром не прошло. Хотелось молча уйти или, наоборот, наорать на парня. Но по большому счету так было проще. Пилот научился этому на опыте и умел проявить терпение, когда надо. Точно рассчитав момент, он отвернулся и продолжил путь к комнатушке с импровизированными койками. К Наоми.

Когда Холден с Наоми рванули кольцо, ему пришлось трудно – хотя Алекс этого ожидал. Незаметно для себя копил силы со времен собственного второго развода. Он был готов к удару, когда эти двое собрали вещички и отправились на отдых. Когда армия Дуарте ворвалась во врата и все изменила, ему отчасти показалось, что возвращение Холдена и Наоми позолотит пилюлю.

Как же он ошибся.

Они видели проблему только в Лаконии, потому что Лакония угрожала всех убить, но беда была не только в лаконцах. Теперь, когда Холден ушел со сцены, исправить дело могла лишь Наоми.

Исправить. Какой оптимизм. Только она могла восстановить то, что еще можно. Алекс надеялся, что она не подведет. И на себя надеялся. Но, как бы ни обернулось, с Бобби вышло не так уж плохо. Бобби у него еще осталась.

В каютке контрабандистов было темновато. Золотистый свет шел от фонарика из набора инструментов, который они использовали, когда встроенные лампы слишком резали глаз. Воздух здесь был теплее, попахивал телами и нестираным бельем. Они еще ни разу не меняли простыни. Скрываясь от полиции диктатора, силясь опрокинуть оккупационное войско, кое о чем: забываешь. В частности, о чистых простынях.

Наоми сидела у дальней стены, наклонив табуретку так, чтобы опираться спиной на переборку. Она улыбнулась, когда он вошел, и приложила палец к губам. Алекс замялся, и она кивнула ему на койку слева. Холмик под одеялом обозначил спину Клариссы. Холмик медленно поднимался и опадал. Спит. Алекс снова обернулся к Наоми, приглашающее кивнул на дверь, но Наоми только подвинула табурет, позволив ему сесть на койку рядом. «Посиди со мной. Выходить не хочу».

Внутри у него что-то оборвалось. Садясь, Алекс услышал, как хрустнуло в спине – словно болт сломался, – и боль прошла. В полумраке Наоми выглядела то ли не совсем проснувшейся, то ли засыпающей. В любом случае, на грани между сном и явью.

– Эй, – тихо позвал Алекс.

Наоми слабо отмахнулась, прикрыв взмахом улыбку.

– Я уже два часа с ней сижу. Амос ищет, чем бы снять обострение, но вообще-то ей надо в медотсек. Мути в крови все больше, она еле держится.

– Как только отсюда выберемся, пообещал Алекс, – первым делом. Ты как, держишься?

Наоми пожала ладонями.

– Да, как же, – хмыкнул он.

– Ты пришел меня учить, как должна держаться большая девочка? Не дуйся в своем шатре, выходи, пока Патрокл не наделал глупостей?

В ее голосе, неожиданно для Алекса, прозвучала теплая усмешка. Она почти скрыла ожидаемое горе.

– Ну, я вообще-то не знаю, кто такой Патрокл… – начал он.

– Один греческий паренек, который пытался прыгнуть выше головы, – отмахнулась Наоми. – Я справлюсь, Алекс. Выберусь. Просто мне надо немножко побыть одной. Нижняя точка кривой, понимаешь?

Он перебирал в голове заготовленные слова, аргументы. Все они казались сейчас неуместными.

Вместо обдуманной речи Алекс кивнул.

– Ну и ладно. – И, подумав: – Нижняя точка?

– Пока я не знаю, жив он или мертв. Пока не знаю, увижу ли его еще. Пока думаю, как бы хотела, чтобы он был здесь, цел и невредим. Чтобы уговаривал меня поберечься.

– Я понимаю, это… это будет…

– Алекс, я с этим живу, – перебила его Наоми. – Сказать не могу, сколько раз пережила. Сколько раз он, увидев, как надо, бросался исполнять, не думая о цене. Не позволяя ни мне, ни тебе, ни «Роси» выпугнуть у него из головы требования совести. Он даже не замечает, что делает. Для него это естественно. Он такой. И это единственное, за что я на него по-настоящему зла.

Звон в ее голосе был вызван не печалью.

Алекс глубоко вздохнул, медленно выдохнул.

– Наверное, я чего-то не понимаю.

– Помнишь Ио? Когда он бросился на корабль, залитый активной протомолекулой, в надежде, может быть, спасти Марс. А Илос, где он смылся с этой жуткой копией Миллера, потому что надеялся, может быть, не дать нам с тобой свалиться с орбиты? А на Марсе, когда он ушел в скалы, чтобы мы не остались без воды? Вот и в этот раз он навязался, чтобы не дать Амосу передраться с Катриа, а вместо того спас операцию и, может быть, открыл нам всем путь к спасению. Чего бы это ни стоило ему. И платит он без колебаний. Как всегда, так его и так.

У Наоми по щекам катились слезы, да и у Алекса глаза защипало.

– Мы его вытащим, – сказал он. – Всегда будем вытаскивать.

– Конечно, будем, – кивнула она. – До того раза, когда не сумеем. Так со всеми происходит. Всем рано или поздно выпадает последний раз. Мне бы только хотелось, чтобы у Джима был один последний раз, а не снова, и снова, и снова.

Алекс взял ее за руку. Пальцы были теплые, но тоньше, чем ему помнилось. Под сухой кожей прощупывались мелкие косточки.

– Никаких сил с ним нет, – сказала Наоми.

– Но мы все равно его любим.

– Любим, – вздохнула она.

Еще минуту они помолчали, потом Наоми высвободила руку и насухо вытерла щеки. Качнулась вперед, опустив на пол все четыре ножки табурета. Ее вздох прозвучал словно за тысячу километров от Алекса.

– Дай приведу себя в порядок, и за работу, – сказала она.

Алекс встал вместе с Наоми, но не вышел вслед за ней. Он летал с Наоми много лет. Но поразительно легко забывал, как хорошо она знает сама себя. Он задумался, о ком это говорит больше: о ней или о нем.

Возможно, о нем.

Кларисса тихонько хмыкнула или кашлянула и повернулась к нему. Бледная кожа блестит от пота, но улыбка уверенная, не вымученная.

– Эй, – заговорила она. – Я что-то пропустила? Насчет Холдена? Есть новости?

– Нет, никаких новостей. Просто опробовал новую вдохновляющую речь, – признался Алекс. – Ты как?

Веки Клариссы сошлись и разошлись, словно на замедленном видео.

– Живу во сне, – хихикнула она. – Ты Амоса не видел? Он пошел раздобыть для меня… кое-что.

– Как видно, еще не раздобыл. Вернется, не волнуйся.

– Никогда не волнуюсь, – сказала Кларисса и вздрогнула как от холода. Холодно в спальне не было. – Как думаешь, они сумели бы меня починить?

– Кто?

– Лаконцы, – ответила Кларисса. – Я все думаю, во сколько раз их техника выше нашей. И гадаю, а вдруг и медицина? Может, они бы сумели вытащить из меня гребаные импланты. Замазать самые большие дыры.

– Не знаю. Возможно.

– Какая ирония, что я всеми силами стараюсь от них избавиться, да? – Она издала отрывистый тихий звук. Скрути несколько таких вместе, получился бы смешок.

– Наверное, – сказал Алекс и добавил, помолчав: – Хочешь к ним в клинику? В смысле это бы, вероятно, значило отойти от дел подполья, но, если хочешь, можно попробовать устроить.

В ее улыбке была любовь и жалость.

– Ты правда в это веришь? Что мы могли бы что-нибудь устроить?

– Черт, еще как.

– Ну, буду иметь это в виду, – отозвалась Кларисса. – Хороший ты человек, Алекс Камал.

– Ты и сама ничего, – заметил он.

– Я сейчас не в лучшей форме, – усмехнулась Кларисса, – но все равно спасибо. Правда, спасибо.

Веки ее снова затрепетали, лицо обмякло. Сейчас она походила на восковую модель самой себя. «Ей станет лучше, когда мы вернем „Роси“, – подумал Алекс. – Не то чтобы совсем хорошо. По лучше. Лучше, чем сейчас. Дайте мне добраться до пилотского кресла, я долго еще не посмотрю в сторону порта». На «Росинант» хотелось, как хочется домой.

А все вокруг сулило одни беды.

* * *

Бобби принесла известие о Холдене и кое-что еще. Прямо предопределение: стоило ему обещать Наоми, что они спасут Холдена, как появился Холден в станционном карцере и куча документов, подсказывающих, как его вытаскивать. Слишком хорошо все сложилось, даже страшно.

– Потрясающе, – приговаривала Наоми, листая файл.

Алекс склонялся над ее плечом, так чтобы и в терминал заглянуть, и не помешать. И то и другое удавалось лишь отчасти. Наоми вернулась к работе – это самый верный знак, что ей полегчало.

Двери тесной комнатушки были накрепко закрыты, и Саба включил канал новостей на полную громкость. Незнакомый молодой репортер расспрашивал Кэрри Фиск о войне в системе Сол и предстоящем восстановлении движения между колониями. «Колонистам все равно, кто управляет Мединой, лишь бы она хорошо работала. Союз перевозчиков их устраивал, и Лакония тоже устроит. И даже больше устроит, поскольку лаконская модель уважает самоуправление. Лаконский Конгресс Миров действительно дает голос каждому из его членов. Прежде такого не было». Алекс пытался слушать ее, чтобы не висеть над душой у Наоми. Получалось не очень.

Бобби расхаживала у них за спиной вдоль стены: три шага, поворот, три шага обратно. Саба был сдержанней – сидел ровно и только глазами стрелял. Обоих тянуло в движение, как тянет валун, зависший на краю обрыва.

Наоми тихо, удовлетворенно хмыкнула и перешла по ссылке к схеме корабля, похожего с виду на «Предштормовой».

– Кому об этом известно? – спросил Алекс. – В смысле: кто видел?

– Одна из моих, которая взломала шифр, – ответил ему Саба. – Она принесла прямо мне. И даже не читала. Маха тверже камня. Не про всех своих так говорю, по она? Я сказал: «Ты этого не видела», значит, и не видела.

– Здесь и оперативные планы для «Предштормового», – заметила Наоми. – Что ни говори о лаконцах, в дотошности им не откажешь.

– Это все по лекалам марсианского флота и десанта, – возразила Бобби. – Пятьдесят шесть процентов – дословно те оперативные процедуры, которым учили нас с Алексом.

– Тогда вы оба прочитайте, – попросил Саба. – Аллес ла. Отметите, что изменилось. Если изменилось – значит, были причины. Может, подскажут нам что-то. Знать, что за ними стоит, может, даже лучше, чем получить сами материалы.

– Не знаю, – сказала Наоми. – Они и сами по себе чертовски полезны.

У Алекса в груди пузырьками шампанского бурлило волнение. Блестящие пляшущие пузырьки. Он уже и забыл, как приятно ощутить поворот к лучшему после сплошного ужаса. Поразительно, как близко он был к тому, чтобы отказаться от задуманного: оставить дроны болтаться в воздуховоде, мол, никак невозможно. А ведь если этот ключ позволит им выбраться и вытащить все подполье с Медины до подхода «Тайфуна», значит, он своей трусостью перечеркнул бы единственную надежду.

Замысел Холдена сработал. Ради него он бросил себя волчьей стае – и они получили все, на что можно было надеяться. Всё, кроме самого Холдена, но, может быть, и его вытащат.

– О содержании пленных что-нибудь есть? – спросил он.

– Есть. – Наоми всем видом показала, что проверила в первую очередь. Все было важно, но это – где Холден, как к нему добраться – для нее на первом месте. Алекс удовлетворился. Подробности можно оставить на потом, главное, что они есть.

– Проблемас сон, – чуть повернулся к ним Саба. – Не слишком хорошо, нет? Не для того ли сделано, чтобы выглядело как не слишком?

– Думаешь, деза? – спросила Наоми.

Саба прищелкнул языком.

– Не думаю. Но принимать на веру – рисковать многими задницами, да? Больше надеюсь, чем нет. Если это – чем выглядит, долго секретом не останется. Слишком горды победой, да? Кто-то узнает, выпьет малость, и узнают все.

– Не доверяешь дисциплине своих? – спросила Бобби.

Саба кивнул на закрытую дверь.

– Мои – команда «Малаклипса». Остальные, пока не стали мои, работали на Драммер. А от нее до людей бюрократия в пять-шесть слоев. Не то что не доверяю – я не доверяю слепо. Люди есть люди. Мы в такой дыре, что удивляюсь, как умудряемся соорудить сэндвич.

– Беспредельный цинизм, – отметила Наоми, однако в ее тоне Алекс услышал душевное спокойствие. Что-то найденное в перехваченных файлах успокоило ее, как не сумел бы Алекс. А Наоми добавила: – Бобби, когда ты служила в боевых частях десанта, ваши скафандры «Голиаф» предусматривали подчинение командиру?

– Что-что? – удивилась Бобби.

– Подчинение командиру. Старший офицер мог остановить скафандр подчиненного?

– Конечно. У нас это называлось «радио». Дана команда «стоять» – стоим. Ты что там нашла?

Наоми откинулась назад, чтобы Бобби – и, раз уж он рядом, Алексу – было лучше видно. Во времена его службы существовала четкая цепочка подчинения и предусматривались процедуры на случай, если кто-то ее нарушит. Большей частью процедуры сводились к тому, что военная полиция уволакивала кого-то для внушения на месте, после чего следовал трибунал. Может, в десанте делали иначе, но о том, что он увидел на экране, точно речи не было.

– Они что… могут их отключить? – Бобби не знала, негодовать или смеяться. – Честное слово, похоже, их губернатор нажатием кнопки может превратить все эти дивные силовые скафандры в пару тысяч саркофагов!

– Жизнеобеспечение не отключается, – заметила Наоми. – Только вооружение, связь и подвижность всех суставов.

– Как же они боятся мятежа! – присвистнул, оценив, Алекс.

– А ты, – объяснила Бобби, – вспомни, как они сюда попали. Дуарте сколотил мятежную фракцию внутри флота МРК – такую большую, что хватило на собственный флот. Только дурак не предположил бы, что кто-нибудь может разыграть такую же шутку и с ним. А он не дурак. Хотя конкретно это решение…

– Кажется маленьким перебором в сторону агрессии, – закончил Алекс.

А слабые места виднее как раз у агрессора. – Бобби тронула Наоми за плечо. – Есть надежда скопировать сигнал отключения?

– Если добудешь мне такой силовой скафандр, – сказала Наоми, – почти наверняка сумею.

– «Предштормовой», схема охраны Медины и десант, – подсчитала Бобби. – Похоже, появляется шанс на три из трех.

– И пленные, – напомнила Наоми. – Освобождение пленных.

Алекс понимал, что она думает о Холдене. Бобби тоже поняла.

– Это ясно без слов, – сказала она.

Глава 38 Син

Сину всегда тревожно было думать о долаконских временах. Когда его родители решились на переход, он был так мал, что и не помнил другого дома, кроме Лаконии. И все же Лакония оказалась не первой из тринадцати сотен миров. Первой колонией стал шарик из воды и земли, названный поселенцами Илосом.

Правительство Земли, устрашившись перспективы разведывать, изучать, а затем и эксплуатировать огромное в потенциале богатство новых миров, поступило, как поступало всегда. Передало контракт частной компании – пусть стараются за власти. Однако к тому времени, как разведывательное судно «Роял Чартер Энерджи» прибыло на планету, названную ООН Новой Террой, там уже обосновались две сотни самозахватчиков, копавших руду и считавших себя независимым государством.

Дальше было немало кровопролития. «РЧЭ» покинуло планету. Илос добился от ООН отдельного соглашения и до недавних пор был членом-основателем Ассоциации Кэрри Фиск и экспортером лития, а также тяжелых металлов.

Джеймс Холден оказался там в разгар первых схваток. Сейчас он сидел под взглядами камер, за лодыжки прикованный к палубе.

Син разглядывал его на своем мониторе. Холден оказался старше, чем ему представлялось: виски совсем белые. На давнем фото из публичных архивов то же открытое, с серьезным взглядом лицо принадлежало человеку немногим старше Сина.

Сейчас Холден сидел, склонив голову. На рукавах и груди тюремной робы – полосы крови. Круглые пятна и на бумажных тапочках. Одной рукой он зажимал живот. На опухших щеках синяки. Сидел он на одноногом табурете, привинченном к палубе, и раскачивался взад-вперед, словно убаюкивал сам себя. Наручники выглядели черными ленточками на запястьях, но Син знал: скорее сломаются человеческие кости, чем порвутся эти ленточки. Перед Сином был не человек, а воплощенное несчастье.

– Я бы должен спросить, какая часть его ранений вызвана взрывом? – заметил Син.

Оверстрит не то чтобы улыбнулся, но в глазах мелькнуло веселье.

– Если для вас это важно, сэр, я, разумеется, могу выяснить.

Пленник был схвачен, когда запустил ложные тревоги по всему машинному отделению. Через пять минут после этого появился настоящий повод для тревоги. При других обстоятельствах Холден уже был бы покойником. Если он до сих пор оставался в живых, то лишь из-за своей связи с террористами и собственного упрямства.

Так или иначе, Сину нужен был способ достучаться до него. Наладить человеческие отношения с тем, кто из предубеждения и ненависти готов был убивать лаконцев. Для этого придется поверить, хоть ненадолго, будто в нем есть что-то хорошее. Для этого необходимо иначе взглянуть на Холдена, увидеть не то, что у Сина перед глазами.

– Он ведь предупредил людей? Сигналы тревоги перед взрывом? Они позволили отправить в убежище больше народу. И когда его задержали, он предупредил силы безопасности, что надо укрыться. Если бы не он, потери оказались бы больше.

– Это верно, – признал Оверстрит. – Хотя он мог бы просто не подрывать запасы воздуха.

Что он за человек? Патриот своего правительства? Или его толкнул на насилие страх перемен? Или он – анархист, для которого губернаторство Сина лишь предлог, а беспорядки он бы устраивал в любом случае?

Син вернулся – заставил себя вернуться – к той же мысли: Холден позволил себя захватить, чтобы спасти людей. Не много, но большего взять неоткуда.

– Ну, –сказал он, – давайте разбираться, что происходит.

* * *

Когда он вошел, Холден поднял голову. Левый глаз пленника почти закрылся, рассеченная верхняя губа запеклась кровью. Пока охранник ставил для губернатора легкое кресло, Холден кивнул.

– Капитан Холден, – начал Син, – сожалею, что мы знакомимся при таких обстоятельствах.

– И я сожалею, – отозвался Холден. Голос у него был низкий, с хрипотцой. Син догадывался, что он не всегда так звучит.

– Вам что-нибудь нужно? Воды?

– Кофе, – сказал Холден. – От кофе я бы не отказался.

Син отстучал команду на своем мониторе, и через минуту тот же охранник принес грушу. Холден взял ее обеими руками, сделал глоток. Улыбнулся с неподдельным удовольствием.

– Право, очень неплохо.

– Рад, что вам нравится. Сам я предпочитаю чай.

– Я и чай пью, когда припрет, – сказал Холден и встретился с Сином взглядом. Взгляд был на удивление ясным, осмысленным, сосредоточенным на происходящем. – Давайте уточним: вы ищете ко мне подход или я к вам? Мне не совсем ясно.

– Думаю, и то и другое, – ответил Син. – Я раньше подобным не занимался. Новичок в этом деле.

– Ну да. Без обид, но вы и выглядите мальчишкой.

– В моем возрасте вас вышвырнули с земного флота.

Холден рассмеялся. Теплый, горестный смешок.

– Вы не льстите себе, сравнивая себя со мной тогдашним. Я был порядочным идиотом.

Смешок в ответ дался Сину без труда. Он вполне мог представить, что этот человек ему нравится. Вот и хорошо. Тем проще. Тем легче будет перейти к дальнейшему.

– Так за что вы нас ненавидите? Вы позволите этот вопрос?

– К вам лично никакой ненависти. А вот эта конкистадорская затея… о ней я и впрямь невысокого мнения.

Син откинулся назад, заинтересованно склонил голову.

– То есть для вас это вопрос политики? Для вас важно, чьи замыслы вдохновляют правительство, а не сами замыслы?

– Слишком мудрено сказано, – возразил Холден. – Я много лет добивался, чтобы люди ладили друг с другом, никого не нагибая. А вы задумали как раз то, против чего я всю жизнь боролся.

– Вы в самом деле считаете нас такими злодеями? Посмотрите: что мы сделали и как сделали. Мы ни разу не открыли огонь первыми. Какой завоеватель за всю историю мог бы сказать это о себе? Мы даем место самоуправлению. Любая подчинившаяся нам колония имеет возможность сохранить местную власть и свои обычаи.

– Пока они не противоречат вашим.

– Разумеется.

Холден сделал глоток кофе.

– В том-то и дело. Людям, которыми вы управляете, не дано права голоса в вопросе, как ими управлять. Пока все дудят в одну дуду, может быть, все и прекрасно, но стоит возникнуть разногласию, решаете вы. Так?

– Есть способы прийти к окончательному решению.

– Нет таких способов. Как только политики начинают толковать об окончательном решении, жди жестокостей. Человечество достигло поразительных успехов, толкаясь локтями, споря, жалуясь друг на друга, сражаясь и торгуя. Это грязно, это выглядит недостойно, но так лучше всего, потому что в этих делах у каждого есть свой голос. Пусть даже остальные норовят его перекричать. Когда все решает один голос, получается ужасно.

– И тем не менее, как я слышал от мисс Фиск, Союз перевозчиков приговаривал к смерти целые колонии, не подчинявшиеся его правилам.

– Правда? – отозвался Холден. – И потому я ослушался приказа и отказался на них работать. Я собирался в отставку, в систему Сол. Вы так можете?

– Что могу?

– Если вам отдадут аморальный приказ, сможете отказаться, уйти? Пока, судя по тому, как вы тут всем заправляете, полагаю, этот вопрос даже не рассматривается.

Син скрестил руки на груди. Кажется, роль допрашивающего выскальзывала у него из рук.

– Верховный консул – очень мудрый, глубоко мыслящий человек, – сказал он. – Я без сомнений верю…

– Нет. Стоп. «Верю без сомнений» – мне этого достаточно, – перебил Холден. – Вы считаете, идет мягкое, бескровное завоевание, так?

– Так и есть, в той мере, в какой вы нам позволяете.

– Я видел войну, затеянную Дуарте, чтобы замести следы. Я пережил голод после нее. Руки вашей империи выглядят много чище, когда вы решаете, с какого места отсчитывать ее историю, а какие части не в счет.

– И потому решать взялись вы со своими друзьями? – спросил Син, стараясь сохранить легкий тон. – Вы же понимаете, что рано или поздно назовете нам их имена.

Холден сделал долгий глоток и аккуратно поставил грушу на пол у своих ног.

– Надеюсь, что поздно, – сказал он. – Но, как я вижу, с той частью, где мы держимся как друзья, покончено?

Син ощутил, как выращенная им в себе приязнь к Холдену вытесняется бессильной злостью. Он поторопился. Надо было не жалеть времени на налаживание отношений, а теперь они оба встали в боевую стойку. Пора менять тему.

– Расскажите что можете, – попросил он, – об Илосе.

Холден нахмурился, но без гнева.

– Что вас интересует?

Син ждал, не отвечая.

Холден пожал плечами.

– Хорошо. Илос был первой спорной колонией. Я отправился туда в роли посредника между разными претендентами и почти сразу вляпался в дерьмо. Началась стрельба. Ожили древние артефакты, взорвали океан. Экосистема приняла нас за источник пресной воды. И еще были ядовитые слизни. Ничего хорошего.

– Артефакты ожили?

– Да… – Холден поерзал на табурете. – У нас на корабле был образец активной протомолекулы. Мы о нем не знали. Он пытался доложить о завершении врат Сол, только вот то, чему он пытался докладывать, погибло или отключилось. Вот он и принялся включать все подряд. Однако часть его была моим старым знакомцем, и… это довольно жуткая история. С чего бы вас заинтересовал Илос?

– А как начет другого артефакта?

Холден мотнул головой, недоуменно развел ладони.

– Какого другого?

Син вывел на монитор изображение, присланное с «Бури». Ничто из света и тьмы. Увеличив, он показал картинку Холдену.

– А, нуля, – кивнул тот. – Она-то все снова и выключила. Деактивировала протомолекулу.

У Сина захолодело сердце. Простота и невинность сказанного Холденом была страшнее любых угроз.

– Что она сделала?

– Тот мой знакомец. Мертвый. Он был детективом, и оно его использовало для поиска – куда докладывать. А он – его реконструкция, модель – заметил, что в одном месте активность протомолекулы прекращается. По его словам, это было вроде пули, которой кто-то прикончил… цивилизацию… которая… Дайте-ка рассмотреть поближе.

Син увеличил изображение. Холден моргнул. Куда девалась усталость, боль от побоев? Он заговорил твердо и властно, такого тона Син от него еще не слышал:

– Это не Илос. Где это?

– Появилось в системе Сол. На одном из наших кораблей.

– А, это к черту, – выдохнул Холден. – Ладно, слушайте. Вам надо найти одну женщину. Зовут Элви Окойе. Она работала в научной группе на Илосе. Не знаю, где она сейчас, но она много лет исследовала тамошние артефакты, и этот в том числе. Она сквозь него прошла.

– Откуда куда?

– Это не дверь. Она вроде как пронесла в него часть сети протомолекулы и тем убила образец. Перевела все в спящий режим. Она рассказывала, что при этом вроде как выключилась.

– Выключилась? Потеряла сознание? – спросил Син. – Или потеряла время?

– Что-то в этом роде, – ответил Холден. – Не знаю. Я сквозь него не проходил. Но видел ту штуку на станции. И видел, что с ними произошло.

Син поймал себя на том, что склонился к Холдену. Кровь звенела в сосудах. И, больше того, он заметил отражение того же чувства на избитом лице Холдена.

– На Илосе была станция? – спросил он.

– Нет, на этой станции – той, что контролирует пространство Кольца. В первый раз, как люди прошли в Кольцо, тот же покойник отвел меня на станцию. Отчасти это требовалось для включения колец. Но я там кое-что видел. Вроде летописи древней цивилизации. Мой друг, тот покойник, что-то в них искал, а поскольку использовал для поиска меня, я тоже все видел. Создателей этого… всего этого. Их уничтожили задолго до того, как я и вы попали сюда. Может, за миллиарды лет. Я видел, как гаснут целые системы. Я видел, как они пытались остановить врага, выжигая целые солнца с планетами. Не получилось. То, что они делали, не помогло, и их всех просто повымело, остались только дороги и старые механизмы, валяющиеся у нас под ногами. Эта штука на вашем корабле? Это они. Те, другие. Те, кто убили все до того, как Земля и Марс стали частью сети врат.

– Почему же она появилась теперь?

Холден подавился смешком.

– Ну, не знаю. Вы, люди, ничего необычного в последнее время не делали?

Син смутился. Холден попал в точку. «Буря» впервые задействовала генератор магнитного поля в неконтролируемых условиях – и здесь, и в системе Сол. У генератора, возможно, имелся побочный эффект. Или у чего-то другого, выстроенного на платформах. Или…

– Слушайте, – прервал его мысли Холден. – Мы с вами не друзья и друзьями не будем. Я до последнего вздоха буду бороться с вами и вашей империей. Но сейчас все это неважно. Создатели врат, протомолекулы, тех руин, на которых мы живем? Их смели. И то, что их смело, только что сделало выстрел по вам.

* * *

В эту ночь Син не уснул. Он был измотан, но стоило сомкнуть веки, появлялся Холден, щурил отекшие глаза, указывал разбитыми руками. И загадочная пуля, угроза и тайна. Они лишили Сина сна.

В конце сонной вахты он сдался, накинул халат и заказал чаю из общей столовой. Когда чай принесли, он уже рылся в отчетах станции в поисках новых документов о подвигах Холдена. Надеялся узнать, что этот человек безумец или ведет игру, чтобы отвлечь внимание от террористов. Но файл за файлом, доклад за докладом подтверждали слова Холдена. Даже там, где не было свидетелей, находились факты, доказывающие его правдивость.

Насколько было бы легче, окажись Джеймс Холден сумасшедшим.

«Руки вашей империи выглядят много чище, когда вы решаете, с какого места отсчитывать ее историю, а какие части не в счет».

Син знал историю Лаконии. Он присутствовал при основании колонии, хоть и был тогда ребенком. Распахнулись врата тринадцати сотен миров, в них ринулись зонды. Они доставили сведения о различных системах, о звездах, планетах и более странных вещах. Перспективы, открытые новыми землями, новыми мирами для заселения, видели все, но один только Уинстон Дуарте распознал страшную опасность, которую несла экспансия. Хаос, кровопролитие при продвижении человечества за пределы цивилизации. Удавка медленной зоны и бесконечные войны за нее. Непредвиденные экологические катастрофы, усиленные отсутствием централизованного ответа. Только у Дуарте нашлась воля для решения проблемы.

Из всех планет по ту сторону врат он выбрал Лаконию – ради обращавшихся на ее орбите строительных платформ. Он нашел живую культуру протомолекулы и сумел использовать ее, чтобы взять силы Лаконии в свои руки. Он нашел доктора Кортасара, который возглавил службу исследования и развития. И он захватил с собой треть марсианского флота – как семя, из которого должно было вырасти мировое древо. Малую долю человечества, которой предстояло отстроиться на Лаконии и вернуться, чтобы привнести порядок в людской хаос. Чтобы установить вечный мир. Покончить с войнами. Син ни минуты не сомневался в этой истории. Версия Холдена ей не противоречила, даже если по-другому расставляла акценты. Холден и сам на Илосе использовал протомолекулу – или был ею использован – для включения древних механизмов. Только он действовал наугад и с ужасными последствиями. Дуарте действовал обдуманно и с блестящими результатами.

Син отхлебнул из чашки. Чай не совсем остыл, но оказался холоднее, чем он ожидал. Холден представлял собой проблему. Он – ключ к террористической организации Медины. И он же – ключ к тайне появившегося на «Буре» объекта. Только ему открылись видения на станции Кольца. Во всем человечестве не найдется уникума, которого бы столько раз заносило в нужное место в нужное время. А если история Лаконии чему и учила, так это власти нужного человека в нужное время.

Син всегда знал, что история Лаконии связана с историей системы Сол. Но впервые он так глубоко прочувствовал общие корни. Он ощутил, что его мир и мир Холдена – участники единой великой пьесы. И создатели протомолекулы были фрагментом той же великой картины. И то, что убило их, чтобы затем исчезнуть…

И вернуться.

Глава 39 Амос

– Я думала про утилизаторы, – сказала Персик.

Голос звучал устало. Он всегда теперь звучал устало, но сейчас больше обычного.

– Да? – отозвался Амос.

В спальне они были одни. Она сидела, подравнивая ногти на ногах ножичком, который нашел для нее Амос. Почему-то от ее медикаментов ногти желтели и утолщались. Персик ничего не говорила, но он сам знал, что ей важно вовремя их подрезать.

Его руки представляли, каково будет сломать ей шею. Сопротивление, потом скрежет подающегося позвоночника. Он видел, как жизнь, уходя из ее глаз, уступает место упреку в измене. Видел ясно, словно уже сделал то, о чем думал.

– Отдача меньше положенного, – продолжала она. – Можно бы получать восемьдесят восемь, а то и девяносто процентов отдачи, а в рейсе к Фригольду выходило восемьдесят пять.

– Стоит ими заняться, – согласился Амос. – Есть подозрения?

– Я бы посмотрела фильтры. Да, считается, что они лучше работают, если не подключать напрямую к гелевой системе, но, по-моему, они не соответствуют описанию.

Амос закрыл глаза, и перед ним встала восстановительная система «Росинанта». Если фильтры недорабатывают… да, могут сбрасывать давление на входе в утилизатор. Возможно, это объясняет падение процента на выходе. Он прикинул, что можно сделать.

– Надо будет помочиться в приемник, – сказал он.

– И посмотреть, докуда дойдет?

Он крякнул. Персик хмуро кивнула, как всегда, когда они сходились во мнениях. Амос еще иногда обгонял ее в знании «Роси», но редко и ненамного. Большей частью это касалось вооружения. Оружия Кларисса не любила, оттого и разбиралась в нем хуже. Так, как с ней, Амос ни с кем не мог поговорить.

Но это не мешало мыслям лезть в голову. И не помогало против того, что застряло в горле.

– Как думаешь, Холден уцелел? – спросила Персик.

– Либо да, либо нет, – ответил Амос. То, в горле, стало чуть больше. Сжало чуть сильнее. Он не понял, с чего бы это.

– Жаль, что я так мало могу сделать, – сказала она.

– Наоми что-нибудь придумает. Будем знать, что делать, – сделаем.

Она закончила последний ноготь и перебросила ему ножик. Амос поймал его на лету, сложил и убрал под подушку – там он и хранился. Персик вытащила еще пару своих таблеток, проглотила всухую и откинулась на койке. Между ее койкой и верхней не хватило бы места для приличного размаха, но он знал, каково будет садануть ее по ребрам. Или по голове. Ударом прижать к койке, чтобы не смогла уклониться от следующего. Он не собирался ее бить, но думать – думалось.

– Поспишь? – спросил он.

– Немножко.

– Потом попробуй что-нибудь съесть.

– Не очень-то в меня лезет.

– Потому и говорю: попробуй, – объяснил он. – В худшем случае размажешь по щекам, как маленькая. Хоть кожей впитаешь.

Она захихикала.

– Уговорил, верзила. Но сперва посплю.

– Сгоняю насчет поесть, – предупредил он. – Понадобится что – зови.

– Спасибо, – ответила Персик.

Он отправился в камбуз, задевая плечами провода и трубы по обеим сторонам. В камбузе кто-то из людей Сабы пил кофе из чашки. Симпатичный парень, всегда хорошо выглядел. То, что засело в горле, чуть сдвинулось, и Амос ощутил, как выплескивает кофе в лицо красавчику. Край чашки рассадит ему верхнюю губу. Кофе обожжет обе. Он ощутил, каково будет заломить его назад, так, чтобы прижатые к столу колени не позволили вывернуться, и давить, пока не хрустнет хребет. А потом остальных. Дружков этого парня. Он представил, как будет убивать и их.

Дружелюбно улыбнувшись, Амос кивнул. Парень кивнул в ответ. Амос взял миску овсянки с медовой отдушкой. И сел в сторонке поесть. Парень Сабы допил и вышел. Когда он повернулся спиной, Амос ощутил, как носком ступни бьет его под колено, заваливает носом в пол и как удобно будет тогда поймать его в удушающий захват. Вздохнув, Амос зачерпнул еще ложку каши. «Роси» готовил вкуснее, по все же теплая еда. От нее горло немного отпускало.

– Эй, здоровяк, – позвала от дверей Бабец.

Она вошла и села напротив. Челюсти сжаты, взгляд прямой и жесткий. Она смотрела на него в упор – корчила из себя Холдена.

– Минутка найдется?

Амос уронил ложку в полупустую миску и, отшвырнув, направился к выходу.

Пост контроля жизнеобеспечения располагался за семь дверей от камбуза. Саба приспособил его под продуктовую кладовую, но они почти все подъели, так что кладовка опустела. Толстые стены в каморке проложены изоляционной пеной. Той, что намертво гасит звук. Объявись здесь лаконцы, получилась бы смертельная ловушка. Он плечом толкнул дверь. Шаги Бабца звучали за спиной – твердо, быстро и уверенно. Будто учительница спешит устроить школьнику выволочку.

В помещении было темно, но Амос нашел выключатель. Слишком яркие промышленные лампы осветили пол-ящика текстурированных протеинов и несколько туб с зерном и дрожжами. Стены из стальных пластин, только в одном углу карбосиликатная заплата. В том углу, где потолок сходился с левой стеной, тянулась труба. Чтобы добраться до управления средой, пришлось бы взломать ниши за укрепленными дверями часа два поработать ломом и горелкой. Все пространство метра три на четыре, и еще пара в высоту. Не слишком, но сойдет. Лучше места Амос не знал.

Бабец вошла следом и закрыла дверь. На носу у нее, рядом с ноздрями, обозначились два полумесяца – бесится, решил Амос. То, что засело в горле, пульсировало, как нарыв. На секунду ему показалось – сейчас лопнет.

Бабец скрестила руки, загородив дверь.

– Слушай, Амос. Я понимаю, что ты на меня зол. И, видит бог, я тоже на тебя порядком зла. Но мы – команда. Мы друзья и сумеем разобраться, что бы там ни было. Вот я здесь, да? Так что, из-за чего бы…

– С каких пор ты научилась распускать сопли, Бабец? – процедил он. Кисти рук звенели от избытка энергии. Заземлить бы… – Неужто и впрямь собралась обсуждать свои чувства?

Ее лицо лишилось выражения, взгляд стал пустым. Бабец расплела руки. Перенесла вес в бедра. Спружинила колени. Он думал, придется нахамить еще раз-другой, но хватило и этого.

Она шевельнула плечами, развернулась от бедра, отвела правую руку. Несколько лет назад Амос бы, пожалуй, сумел пропустить удар и войти в клинч. Впрочем, несколько лет назад и она двигалась быстрее. Так или иначе, он только и успел отвернуть лицо и отклониться на пару сантиметров, прежде чем кулак ударил его в скулу. А промедли он хоть немного, расплющил бы нос. Следующий удар последовал без промедления, он отвернулся, подставил плечо. Боль была внезапной, обширной и знакомой, как давняя песня. То, что сидело в горле, надулось воздушным шаром больше прежнего.

Он нанес прямой удар чуть выше пояса, не дав ей разогнуть колени. Целил не поломать кости, а отбросить, а уж потом, разогнавшись через всю комнату, налетел бы на нее. Правым кулаком в лицо, левым под ребра. Она прикрылась по-боксерски, но чуть запоздала. Он наконец прошел под защиту, захватил локтем за горло, притиснул спиной к двери. Пережал гортань. Бобби дернулась под ним, борясь за дыхание. Бедра и спина у него ныли от усилия сплющить ей глотку. Амос до хруста сцепил зубы.

Боль в яйцах началась с глухого удара, словно кто-то уронил кирпич, а секундой позже вспыхнула, заполнив все тело. Он почувствовал, что запрокидывается навзничь. Бобби вывернулась из захвата, ударив двумя кулаками поочередно в одно и то же ребро. Ребро треснуло.

Она не обозначала удары – била всерьез. Амос, дав себе полную волю, с ревом метнулся вперед. Убивать или быть убитым. Крошечная часть сознания, еще наблюдавшая со стороны, еще мыслящая, воспринимающая, ожидала, что Бобби отпрянет назад. Она вместо этого рванулась навстречу. Они сцепились, как машины в автокатастрофе: ее ладонь легла ему на загривок, бедро уперлось в бедро, и Амос взлетел в воздух. Удар о переборку на миг вышиб из него дух. Едва он оттолкнулся от стены, колено врезалось ему в живот, а он ухватил ее за бедро, вскинул над головой, и оба рухнули на пол со всей силой, какую позволяла гравитация вращения.

Кто-то орал – должно быть, он. Борьба теперь шла на ковре, ее ладони легли ему на голову, пальцы впились, нащупывая захват. Доберись она до уха, уже не выпустит. Амос вскинулся, целя ухватить за плечо, вывернуть локоть. Сломать его. На секунду почудилось, что удалось, но Бобби извернулась, уперлась подошвой ему в живот, оттолкнула. Он поймал ее за лодыжку и попробовал провести задуманный прием на колене, но мышцы у нее оказались слишком сильны, а сустав слишком прочен, не желал ломаться. Амос, весь отдавшись усилию, тоже не мог шевельнуться.

Вторая ее ступня ударила его в левую бровь, рассекла кожу. Амос напрягся, отбрасывая Бобби от себя. Кровь щипала глаза, но за ним были проворство и навыки всей жизни. Он ухватил ее за горло, надавил со всей силы. Ее гортань оказалась между большими пальцами, готовая треснуть, как каштан…

Только она уже протиснула руки ему под локти, развернула плечи и сбросила захват. Она все продумала. Ярость не застилала ей глаза. Она еще могла соображать.

Переплетя его ноги своими, она перекатилась так, чтобы оказаться сверху. Основанием левой ладони вздернула ему подбородок и врезала правым кулаком по горлу. Амос закашлялся, силясь откатиться. Дыхание вырывалось с визгом. Воздух, попадающий в легкие, казался слишком жидким. Он пытался подняться, но Бобби вскочила первой и пнула его в колено. Потеряв опору, он свалился. Она встала над ним, пинаясь и топча. Он пытался свернуться, закрыться. Пятка ударила по плечу, по спине. Она добиралась до почек, а он пытался и не мог отстраниться. Огромная, обессиливающая боль. Беспомощность. Хана ему. Она пнула еще раз, вложив в пинок всю тяжесть тела, и Амос услышал, как сломалось еще одно ребро.

Он ничего не мог сделать. Избиение продолжится, пока она не решит, что с него хватит, а ему ничего не оставалось, как свернуться клубком под ударами, ударами, ударами и ощущать, как боль проникает все глубже. Он не мог даже защититься. Если Бобби хочет его убить, он покойник.

Он терпел, что ему еще оставалось. Боль размазывалась, расплывалась. Болело уже не тело – боль стала больше него. Сознание ускользало, сдвигалось. Вспыхивали картины – из таких глубин памяти, что о связности речь уже не шла. Духи, пахнущие сиренью и бергамотом. Белое одеяло, такое заношенное, что хлопковые волокна распадались, – но все равно мягкое. Вкус дешевого мороженого в лавчонке Кари и Ломбарда. Звук передачи из соседней комнаты, шум дождя. Давно он не вспоминал, как шумит дождь в Балтиморе. Побои, боль и беспомощность, но и вкус мороженого.

Глубокий покой копился внутри, затапливал его, поднимался, изливался наружу. Амос расслабился, отдавшись ему. То, что сидело в горле, пропало. Или нет. Оно никуда не денется. Но оно унялось. Вернулось в глубину, где ему и место. Он чувствовал себя как после оргазма, только лучше. Глубже, реальнее.

Наконец Амос заметил, что Бобби его уже не пинает. Он перевернулся на спину. Открыл глаза. На палубе, на переборке кровь. Мошонка – футбольный мяч, надутый болью. Засохшая кровь склеила левый глаз. Горло болело и саднило при глотании, но освободилось. А вот с дыханием было что-то не так. Довольно быстро Амос сообразил, в чем дело. Не он один дышал со свистом.

Бобби сидела спиной к двери. Немного раздвинула ноги, так, чтобы занять побольше места. Руки сложила на коленях. Кровавые ссадины на рассеченных костяшках выглядели нарисованными. Волосы липли к шее. В основном от пота.

Они встретились взглядами. Довольно долго ни один не заговаривал. Только гудела станция.

– Ну вот, – сказала Бобби, сделала пару вдохов и продолжила: – Что это было, так тебя и так?

Амос сглотнул. Уже не так больно. Он хотел сесть, попробовал и передумал. Даже на потолке виднелись брызги крови. Одно пятно походило на морду смешного песика.

– Я, – начал он и тоже глотнул воздуха. – Я ничего не хочу. Понимаешь?

– Ни фига.

– Люди… людям всякого хочется. Детей. Или прославиться, разбогатеть чего-нибудь. Из кожи лезут, чтобы добиться. А я просто ничего не хочу. Ничего такого.

– Ну-ну, – поддержала Бобби.

– Только ни хрена. Не помню, когда началось, только захотелось и мне. – Он ждал, что в горле снова встанет ком, не дождался и продолжил: – Хотелось, чтобы Персик умерла дома. Среди родных.

– На «Роси», – поняла Бобби. – С нами.

– Да, вот чего я хотел. Только после Фригольда все посыпалось. То, что отвалились Холден с Наоми, было еще не худшим, потому что они сами так решили.

– Да и не ушли они в конечном счете, – напомнила Бобби.

– А потом из лаконских врат вы валилась эта здоровенная хрень, и вот мы отрезаны от «Роси», и шанс его вернуть уходит так далеко, что не поймаешь. И знаешь что? По ней видно, что ей, в общем, все равно, только не все равно мне. А потом… стало еще паршивей. Я свихнулся. Лезли в голову мысли, которых я и думать не хотел. Ну, ты знаешь.

Они долго молчали. Амос снова попробовал сесть и на этот раз справился.

– Хорошо, – сказала Бобби. – Я понимаю.

– Понимаешь?

– Более или менее. Достаточно.

Она встала, держась за стенку, и протянула ему руку. Он принял, обхватил ее запястье, а она его. Общим усилием они подняли его на ноги. У Бобби на лице почти не осталось следов, хотя на шее уже набухали синяки.

– Ты и впрямь выбила из меня дурь, – сказал он.

– Проще было убить. – Бобби улыбнулась измазанными в крови зубами. – Но, похоже, ты, балбес, нам еще пригодишься.

Он кивнул. Она была права по обоим пунктам.

– Надо найти тебе льда, – сказал он.

– Пошел ты, – отмахнулась Бобби. – Размахнись я хоть вполсилы, мы бы весь лед на твое хозяйство извели.

– Точно. Но потом бы я дал тебе попользоваться.

Она еще раз показала красные зубы и повернулась к двери.

– Эй, Бабец, – позвал Амос. – Без обид, а?

– В другой раз, как захочется кого-нибудь побить, не надо мне хамить.

Он хихикнул. Смеяться было больно.

– Ищи я, кого побить, к; моим услугам была бы целая станция. Но вот насчет быть побитым в драке весь выбор, в общем, сводился к тебе.

Бобби задумалась.

– И то верно.

До гальюна он добирался минут пять. Отмылся, как сумел, но нужно было бы еще переодеться, да и глаз, когда он отмочил засохшую корку, снова начал кровить. У Сабы должен найтись кто-нибудь, чтобы наложить шов. Но сперва одежда.

– Господи Иисусе, – испугалась Персик, когда он вошел. – Что случилось?

– А? A-а, ты об этом. Мы с Бабцом побоксировали немножко. Неудачно подставил физиономию. Пустяки.

На ее лице отразилась борьба между недоверием и желанием поверить даже в такую прозрачную ложь. Амос бросил взгляд на ее ключицы, ожидая, что всплывет прежнее желание сломать, но ничего такого не было. Вот и хорошо.

– Зря ты такой злой, – сказала она наконец.

– И то верно, – согласился Амос. – Ты куда собралась?

– Размазывать кашу по щекам.

– Соблазнительно. И я с тобой.

Глава 40 Наоми

– Просыпайся. Нам пора, – сказал кто-то. – Пошли-пошли-пошли!

Наоми разлепила веки. Коснулась подошвой палубы, еще не вырвавшись из тисков сна. Во сне был огонь. Она с ним разговаривала… сон забывался, таял, как сахарная вата в воде.

Амос, покряхтывая от боли, скатал свою койку и стал помогать Клариссе. Алекс натягивал комбинезон на худые смуглые ноги. Незнакомый голос принадлежал девушке, слишком молодой для татуировок с рассеченным кругом, украшавших ее ладони.

– Что такое? – спросила Бобби. – Осложнения?

Сабе сообщили, что надо уходить, так что уходим. Сейчас уходим.

– Где он? – поинтересовалась Бобби.

– Ушел, – ответила девушка и исчезла.

В оставшуюся открытой дверь проник свет. Громко, панически звучали голоса, металл звенел о металл, но это был не бой. Не слышно стрельбы. Впрочем, от этого страх и порыв к движению, сжавшие сердце Наоми, не стали слабее.

– В порядке, Персик? – спросил Амос.

Кларисса кивнула и стянула волосы в хвост, как делала, собираясь на работу. От новых лекарств к ее щекам отчасти вернулась краска. Не найди Амос, где их достать, ее сейчас пришлось бы нести на руках. Небеса, маленькие милости… как-то так.

Они выбрались в коридор. В дверях Наоми задержалась, оглянувшись. После себя они не оставили ни инструментов, ни терминалов – разве что следы волос и ДНК. И того хватит для опознания.

– Наоми? – позвал из коридора Алекс. – Там все здорово спешат. Хорошо бы и нам…

Она задвигалась быстро и решительно, собирая в охапку одеяла, подушки и простыни. Дешевые, они в свернутом виде почти не занимали места. Еще одна маленькая милость. Наоми запихнула все в самодельный приемник утилизатора в конце коридора. Возможно, это все зря. Возможно, глупо было тратить на это время. Все равно. Что сделано, то сделано.

У нее в жизни теперь многое было так.

Саба ждал у сервисного люка, выходящего на станцию. В огромный корпус Медины, не контролировавшийся подпольем. Саба крепко сжимал челюсти, и синяков у него под глазами не скрывала даже темная кожа.

– Что происходит? – спросила Наоми.

– Предупредил один наш из логистики. Лаконцы наметили эту секцию для осмотра. Даже если найдут наши норки, лучше, чтобы нас в них не было.

– Ну, мы этого ожидали.

Саба втиснул ей в ладонь ручной терминал.

– Это твой. Сварганили досье. По штуке для аллес ла, кто с нами. Жилье, работа. Ногтем не скреби, лак сойдет, но быстро лучше не вышло.

– Спасибо, – сказала Бобби, тоже получив терминал.

– И сообщения – только текст. И только мне. Ваш круг – в вашем кругу.

Наоми кивнула. Она снова почувствовала себя молодой – в самом плохом смысле. Амос с Алексом и Клариссой уже вышли в общий коридор, Бобби догоняла их рысцой. Наоми тронула Сабу за локоть.

– Фальшивые удостоверения долго не продержатся. Скоро нам действовать. Не отчаивайся.

Взгляд Сабы смягчился.

– Моя леди-жена в Сол ведет войну с ублюдками. Я мир переверну, чтобы снова проснуться рядом с ней. Хоть раз.

Наоми вспомнила Джима, и страх отозвался болью в животе. Саба взял ее за плечо, мягко направил вслед за друзьями. За командой. За семьей, иначе не скажешь.

Внутренние уровни мединского барабана могли бы принадлежать любой из старых вращающихся станций. Только места побольше: в общих коридорах может проехать карт и еще останется проход для пешеходов, эстакады ведут к почве и солнцу внутреннего пространства или вниз, к вакууму под ногами. Наоми не вылезала из логова с тех пор, как они потеряли Джима. Сейчас, проходя рядом с обычными жителями Медины, стараясь вписаться в общий порядок, она замечала, как здесь просторно. В другой раз испытала бы облегчение. Сейчас она чувствовала себя беззащитной, как мышь посреди комнаты, где живет кот.

Она вытащила полученный от Сабы терминал, стараясь не изменять скучающей мины, посмотрела, где находится, где живет, что отвечать, если остановят лаконцы. Ей не впервой было пользоваться чужой личностью, и эта еще казалась пристойной. Другой вопрос, насколько глубоко кроты Сабы прокопались в лаконские базы данных. С тех пор как перерезана связь между Мединой и «Предштормовым», лаконцам остались только локальные копии. Их можно подправить. Странно подумать, что, не пожертвуй Джим собой, подполье могло бы на том и кончиться. Чувство благодарности замутнялось гневом.

На широком экране шли местные новости. Лаконская пропаганда, но не обязательно сплошная ложь. Крутили съемки из системы Сол, кадры войны. Наоми не смотрела, но один кадр ее остановил. Молодая женщина с оливковой кожей, с широким подбородком, в голубом лаконском мундире. Подпись гласила: «Адмирал Же-Юн Сонг с „Глаза тайфуна“». На другой половине экрана показали молодого Сантьяго Сина, губернатора станции.

– Когда вы надеетесь прибыть на Медину? – спросил он, и субтитры перевели вопрос на испанский, китайский и – ей стало неприятно – на астерский диалект.

Женщина, серьезно кивнув, начала отвечать:

– Главное для нас – обеспечить безопасность людей на станции. Верховный консул Дуарте очень-очень ясно дал понять, что…

Наоми не замечала, что стоит на месте, пока Амос ее не подтолкнул.

– Нам лучше двигаться, босс. Не так заметно.

– Да, – сказала она.

– Запись обработана, – вмешалась Кларисса. – Они все обрабатывают. Убирают световой лаг. Время еще есть.

Наоми кивнула. Она не доверяла своему голосу.

Согласно новым данным, звали ее Эми Хендерс, проживающей в квартирах для беженцев на четвертом уровне. Она числилась пилотом «Голубого гения» – водовоза, разгонявшегося сейчас без нее куда-то за Афинские врата. Наоми задумалась, сумел ли Саба вычистить имя Наоми Нагаты из станционных баз. В любом случае никуда не денутся новостные архивы, где она десятилетиями стояла рядом с Джимом, мечтая, чтобы камера развернулась в другую сторону.

Она ступала по пленке мыльного пузыря и надеялась, что он не лопнет.

Помещения для беженцев оказались немногим лучше жилья подпольщиков. Пять каморок, узкий общий коридор и общий гальюн в конце. Одним плечом касаясь стены, Наоми задевала другую локтем. Комнаты теснее кают на «Роси», но с дверями, так что они могли не дышать в сны соседа. Маленький монитор на стене был настроен на официальный канал, но капитана «Тайфуна» уже сменил рассудительный мужчина в форме безопасности.

– База оказалась точно такой, как мы ожидали. Крысиные норы, позволявшие террористам составлять и исполнять тайные планы. Теперь им придется выбраться на свет. Тут мы их и остановим. Неизвестно, сколько человек пользовалось тайной базой, но мы отгородили ее помещения и ведем полноценное расследование. Уверен, что угроза станции снизилась, но успокаиваться преждевременно. Эти люди ради идеологических догм поставили под угрозу жизнеобеспечение. Рискнули жизнью всей станции. Очень важно изолировать и обезоружить террористов, не допустив новой атаки, подобной подрыву кислородного резервуара. Ради этой цели губернатор уполномочил меня амнистировать каждого, кто…

Кларисса, ткнув большим пальцем, отключила монитор. Встретила взгляд Наоми, и усталая решимость в ее глазах сказала яснее слов: «Пусть их. У нас своя работа».

Алекс прочистил горло.

– Ну, раз мы остались без камбуза, поищу-ка я какое- нибудь кафе. Кто еще хочет позавтракать?

За дверью их ждали охранники. И дроны. Был риск, что при попытке расплатиться не сработает фальшивое удостоверение или всплывет настоящая личность Алекса. Наоми хотелось сграбастать его и запереть под замок. Чтобы никто не покидал сомнительной безопасности убежища.

– Мне чаю, – сказала она. – И, пожалуй, белковых пирожков.

– Отлично, – кивнул Алекс, – скоро вернусь.

Это прозвучало обещанием. Как будто от него зависело сдержать слово.

– Я хотел… – Амос кивнул на Клариссу.

– У меня есть чем заняться, – ответила Наоми.

– Значит, на часах остаюсь я, – кривовато улыбнулась Бобби. – План так себе, но лучше, чем ничего.

– План я тебе обеспечу, – сказала Наоми.

Оставшись в одиночестве на новой тощей койке, она вывела на терминал колонку – список дел. Возможно, опасность и срочность она и переоценивала, зато в том, что скоро подступят мрачные мысли, не сомневалась. А для них не было времени. Сосредоточившись на задаче, она бы с ними справилась. Она достаточно давно себя знала, чтобы быть в этом: уверенной. Чтобы мозг хорошо работал, надо его подкармливать.

Конечная цель – уйти из медленной зоны, отыскать безопасное убежище, где можно втайне перегруппироваться. Итак, последний шаг она прописала в верхней строке списка.

ПЕРЕГРУППИРОВКА

Какой она будет, Наоми в подробностях не представляла. Может, просто затаиться и смотреть, что происходит. Ждать оплошности врага или появления новых союзников. Старинная, старинная стратегия. Но в чем бы ни заключалась перегруппировка, она станет последним шагом. До нее предстоит справиться со многим другим.

ВЫБРАТЬСЯ В БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО

А до того…

ОПРЕДЕЛИТЬ БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО

Что ни говори, прежде чем бежать, надо выбрать, куда бежать. Там должно найтись пространство для посадки «Роси». Должен быть шанс, что местные не покорятся Дуарте, не выдадут их. Стало быть, ни один из миров Фиск и система Сол тоже не годились. Хитрая задача, но у Наоми уже начали возникать кое-какие наметки. Вот и хорошо. Но выполнение этого пункта зависело от нескольких факторов, поэтому она разделила таблицу пополам и прописала в одной колонке:

ОСЛЕПИТЬ МЕДИНУ И «ПРЕДШТОРМОВОЙ»

Если лаконцам будет известно, куда они ушли, долго прятаться не удастся. Значит, этот пункт очень важен. И это надо сделать перед самым уходом, чтобы враг не успел починить поломанное. Все должны быть готовы к тому моменту, когда ослепнут антенны, а значит…

СОСТАВИТЬ ГРУППЫ ЭВАКУАЦИИ

А для этого известие должно разойтись по всей сети Сабы. По всему подполью. Дойти до всех. И еще… вот оно. Горе и страх. И ком в горле. Ничего. Все равно она должна была внести это в список. Как заурядную часть плана.

СПАСТИ ДЖИМА

* * *

Саба прислал сообщение за час до конца смены Эми Хендерс. Бобби получила такое же, а больше никто. Ресторан располагался уровнем ниже внутренней поверхности барабана, и на пути к нему, если повезет, не попадется постов. Наоми умылась над раковиной шириной самое большее в две ладони и кое-как привела в порядок волосы, стянув их в узел. Вернувшись домой, на «Роси», она планировала целый день провести в душе. Целый, черт побери, день.

Алекс с Клариссой ждали ее в общем коридоре. Бобби с Амосом стояли несколькими метрами дальше и притворялись, будто беседуют, а на самом деле сторожили. Оба были в синяках, а у Амоса еще и царапина поперек глаза. Можно подумать, будто обоих задело взрывом, что, строго говоря, соответствовало истине, зато напряжение, сковывавшее живот и плечи Амоса, ушло. Нет, не ушло, но отступило. Вот и хорошо.

– Готовы раскрасить город в красный цвет? – спросила Кларисса, взяв Наоми за плечо. Жест выглядел игривым, но она еще и искала опоры.

– Надеюсь, здесь подают маргариту, – заметил Алекс. – Давненько я не едал хорошей маргариты.

– Поверь, марсианин, хорошей маргариты ты в жизни не пробовал, – съязвил Амос. – Есть вещи, которые умеют делать только на Земле.

Бобби перехватила взгляд Наоми, едва заметно кивнула и зашагала по коридору. Амос держался с ней рядом, чуть перекатываясь с пятки на носок в урезанной гравитации – казалось, каждый шаг причиняет ему боль. Наоми выждала несколько секунд и двинулась следом. За этими синяками стояла какая-то история, и она догадывалась, что никогда ее не услышит.

В команде у Джеймса Холдена числились пятеро, но они не составляли пятерку. Шли двое, и еще трое позади. Вряд ли это могло обмануть распознаватель паттернов, но хоть что-то.

Широкая керамическая стойка ресторана выходила в коридор. Из глубины клубами: валил пар, напитанный запахом рыбы и карри. Дизайн не вписывался в оригинальную конструкцию корабля. Здесь ощущался «Наву», превращавшийся в «Бегемот», а потом в станцию Медина, разбираясь на ходу, чем был и чем будет. Если так взглянуть, ресторан Наоми нравился, хоть и был довольно уродлив.

Человек за стойкой кивнул, приветствовав всех на непонятном Наоми диалекте, и махнул себе за спину, в самый пар. Кухонька оказалась маленькая, а две женщины – старуха и совсем девочка – с любопытством уставились на вошедших.

Старик отворил толстую металлическую дверь и с улыбкой кивнул на открывшуюся комнату-холодильник. Там уже ждал Саба: плечи закутаны одеялом, в зубах тонкая черная сигаретка. Щеки раскраснелись от мороза. Старик закрыл за ними дверь, и сразу включилась золотистая аварийная лампочка, отбросив на них тень от ящика с выращенной на станции рыбой. Амос покосился на Клариссу, ио та как будто даже обрадовалась холоду.

– Не идеал, – заговорил Саба, – но подслушать нас им трудно.

– Думаешь, слушают?

– Нет, – ответил он, – но здесь меньше шансов, что я ошибаюсь. Пердон за последний переезд. не успел заранее предупредить.

– Шиката га най, – отозвалась Наоми, и Саба горестно кивнул ей.

– У нас есть план, – сказала Бобби. – То есть у Наоми.

Во всяком случае, наметки плана, – уточнила Наоми. Я от него не в восторге, слишком многое должно уложиться в очень короткое время. Но до «Тайфуна» осталось меньше недели, так что снизить скорость не получается.

– Люди у меня есть, – ответил Саба. – Скажи мне, я передам кому надо.

– Там многовато подвижных частей, – предупредила Наоми. Много чего может сломаться.

– Расскажи, – сквозь облачко дыма попросил Саба.

Наоми рассказала. Шаг за шагом, во всех подробностях. Пока она говорила, операция материализовалась в сознании, позволив излагать ясно и с уверенностью, которой она и вполовину не ощущала в себе. План был ужасный, мог сорваться на тысячу ладов, и от иных провалов им уже не опомниться. Если штурмовая группа не пробьется на «Предштормовой». Если код отключения изменен или не поддастся взлому. Если лаконские ремонтники исправят антенну раньше, чем они рассчитывают.

Но над каждым, словом, каждой подробностью словно нависала тень «Тайфуна». Приближалась. Убивала последние шансы.

– Понадобятся две бомбы, – заметил Саба, доставая свой терминал. Тот, что не был связан с официальной сетью станции. Вводя сообщение, он продолжал говорить: – Одна на антенны, одна для тюрьмы. Катриа хватило на одну. Поглядим, как ей понравятся две. Которая важнее?

– Обе важнее, – сказала Наоми, но в один голос с нею Кларисса ответила: – Тюрьма.

– Я в давние времена работала на этой станции, – добавила Кларисса. – Дайте мне доступ к запасной силовой подстанции, которая их питает, и способ перезагрузить основную. Я отключу антенны.

– Клари… – озабоченно начала Бобби.

– Я умею, – перебила Кларисса. – Сработает.

Так и решили. Саба уже ввел сообщение.

– Бист бьен аллес, – сказал он.

– Мы с Амосом займемся «Предштормовым», – объявила Бобби. Твою команду возьмем, по мы в деле, или дела не будет.

– В деле, – согласился Саба. – Я со своими на «Малаклипс», как только получим сигнал. Если боевики завязнут, будет хоть один против двух. План Б,са-са?

Алекс поднял руку.

– «Роси» веду только я. Все это помнят, да?

– А мне тюрьма, – сказала Наоми, подразумевая: «Мне Джим».

Терминал Сабы пискнул, и он поднял довольное лицо.

– У Катриа есть человек. Койо с опытом взрывных работ. Ему надо будет объяснить задание. Только ту часть, что его касается. Внутренний круг, мы.

– Внутренний круг, – подтвердила Наоми. – Мы с Клари можем с ним встретиться.

– Хорошо. – Саба проковылял к дверям и заколотил обернутым в одеяло кулаком. Потом кивнул Бобби с Амосом. – Вы со мной. Повидать Катриа. Обсудим охоту на десантников.

На лице Бобби мелькнуло… не то чтобы выражение, но Наоми заметила.

– Веди, мы за тобой, – улыбнулся своей пустой улыбкой Амос.

– Есть идеи, как мне попасть на свой корабль? – осведомился Алекс, пока открывалась дверь.

– Несколько, – ответил Саба. – Тебе бы тоже пойти… – но он тут же покачал головой. – Слишком много дел. Не хватит времени.

Они шагнули в ставший внезапно жгучим воздух. Наоми только теперь заметила, как промерзла. Саба провел их через кухню, люди один за другим скрывались в пару и обыденном мире, пока не остались лишь Наоми с Клариссой.

Они, подсев к стойке, стали разглядывать прохожих. Рыба оказалась так себе, а вот карри и грибной рис по- настоящему хороши. Монитор на стене напротив докрутил новости и пошел на повтор. Кларисса ела, пила чай, болтала обо всем и ни о чем. Наоми едва замечала, как подрагивает ее рука и подергивается веко. «Раз она считает, что справится, значит, справится», – сказала она себе.

На стул рядом с ними сел мужчина. Темные красивые глаза и яркая возбужденная улыбка, а между ними кривой нос.

– Намне на Джордао, – представился он. – Видел вас обеих дома, да?

– Помню, – сказала Кларисса.

– Катриа, она меня прислала. – Он склонился вперед. – Так что будем делать?

Глава 41 Син

Он проходил учения на кораблях – как любой в его ранге. Неделями спал в темной каютке, ел локоть к локтю с другими офицерами, но после учений он возвращался домой на Лаконию, к Наталии и Чудовищу. Выходные после учений радовали его как ничто другое: выспаться допоздна рядом с Наталией. До появления Чудовища спальня в их квартире располагалась на третьем этаже, и можно было свернуть степу, впустив в дом свежий воздух и виды. Син вспомнил, как лежал в постели, любуясь городскими сумерками. Тучи на горизонте окрашивались золотым и лиловым, а среди звезд блестели строительные платформы чужаков.

Он укладывал голову на пустой еще живот Наталии и думал о кораблях, строящихся за пределами атмосферы. Как он однажды будет командовать одним из них. Тогда об этом мечталось с радостью.

Син, не сверяя дат, знал, когда срок его мединского изгнания сравнялся с продолжительностью учебного рейса. Подсознание предвкушало прощание с низкими потолками и фальшивым небом. С каждым днем в нем росло беспокойство, и не только от угроз со стороны местных террористов, не только из-за все более напряженной подготовки к открытию врат. Тревога поселилась в самом теле, привыкшем, что долгие периоды одиночества имеют конец, ожидающем и не находящем облегчения. Ему не хватало жены, ребенка и неба, и, если о первых двух рассудок подсказывал, что рано или поздно они увидятся, то относительно последнего… возможно, никогда.

Он мог прожить жизнь и умереть губернатором Медины, ни разу больше не увидев настоящего облака. Син знал об этом с минуты, когда встретился с верховным консулом. Знал не первый месяц. Просто раньше эта мысль его не глодала.

На мониторе перед ним был открыт черновик ежемесячного рапорта, а в окошке-врезке висел личный дневник. Любой вышестоящий при желании мог увидеть его, но рапорт подводил итог всем у пережитому. Требовал выбрать, что, с его точки зрения, самое важное. Пальцы зависли над клавиатурой да так и остались, пока Син вспоминал Наталию, их прежнюю спальню и тучи на горизонте. Жаль, что больше откладывать было нельзя.

«Многие из местных упорно называют переход контроля над системой Сол войной. Подобную риторику поощряет диссидентская фракция Медины. Учитывая, что эти диссиденты все больше прибегают к насильственным действиям, я решил сохранить политику закрытых врат до подхода „Тайфуна“. Слишком велика вероятность, что прибывающие из колоний корабли контрабандой доставят помощь и подкрепление местным бунтовщикам».

Син снова остановился. Тихий сердитый голосок в голове произнес: «В случае новой масштабной атаки на станции я рекомендую вывести лаконские силы на „Предштормовой“ и лишить станцию Медина атмосферы». Он отбросил эту мысль, не записав.

Мало того что она аморальна – хотя хватило бы и этого. Она еще и была проявлением слабости. Признанием, что он не нашел другого способа вырубить гниль из этого дерева, как сжечь его целиком. И все же нелегко было отказаться от такого изящного решения.

Если бы с Холденом и его союзниками обращались согласно истинно лаконским стандартам, те были бы уже мертвы. Вот так просто. Если бы Син относился к ним с тем же уважением и достоинством, какое оказал ему Дуарте – и с каким он относился к себе, – удалить их из уравнения было бы только вопросом дисциплины. Но Син успел понять: они не лаконцы. Пока еще нет. Им нужно время, чтобы усвоить необходимость империи. Аргументы Холдена доказывали это лишний раз.

Син должен быть с ними терпелив. Тверд, по терпелив. Не дать им повредить себе или другим, пока не уляжется рябь от действительно серьезных перемен. Пока новый уклад жизни не станет для них нормой.

«Хотя я убежден, что Джеймсу Холдену известно о местных диссидентских фракциях больше, чем он признает в данный момент, он не единственный источник сведений по этому вопросу. Его опыт и знания относительно аномалии, описанной адмиралом Трехо, делают его подлинно уникальным специалистом в данном направлении. Поэтому я решил прервать его допросы на месте и незамедлительно переправить на Лаконию для опроса в том контексте, какой сочтет нужным верховный консул».

Это означало, что террорист увидит Лаконию раньше Сина. Может, даже столкнется где-нибудь с Наталией и Чудовищем до того, как те отправятся на Медину, – если верховный консул решит обращаться с ним мягко. Холден почувствует запах дождя. Увидит восход. А Син останется здесь, в раскрученной жестянке посреди жуткого не-пространства, где даже звезд, напоминающих родину, не увидишь. Какая глубокая ирония в таком неравенстве пленника и человека, наделенного властью.

– Черт побери, – сказал он пустому кабинету и откинулся назад, приглаживая ладонью волосы. Больше вставить в рапорт было особенно нечего. Разве что подготовка – она уже велась – к приему «Тайфуна» и прибывающего с ним дополнительного персонала. Успехи в искоренении бомбистов и восполнении нанесенного ими ущерба. График, координирующий движение между мирами.

Победа или поражение империи – в логистическом планировании, и он делал все возможное для воплощения замысла верховного консула. Только вот сейчас что-то зудело в душе, мешая сосредоточиться.

Син задумался, случается ли Дуарте отвлекаться на низменные животные позывы. Следовало полагать, что да, но Син не мог такого представить. Он закрыл черновик рапорта, открыл пошире окно с дневником – для редактирования, – но почти сразу закрыл и его. Сами стены здесь словно теснили воздух. Возникала иллюзия падения без настоящего падения.

– Черт побери, – уже с меньшим напором повторил Син.

Сообщения из Сол тоже занимали его мысли. Частные рапорты Трехо проходили через «Предштормовой», но предназначались для Дуарте. Хотел бы Син их прочесть. Так много оставалось вопросов: понесла ли «Буря» какой- либо серьезный ущерб в первом столкновении с врагом? Есть ли изменения в возникшей после Паллады аномалии? Когда Трехо ожидает следующего боя? И верит ли, что он станет последним?

Были, конечно, открытые передачи. Позиция объединенного флота была в целом известна. Больших крейсеров не спрячешь, как и массивных кораблей, которые Союз называл космическими городами. Но где-то могли затаиться корабли-невидимки или выпущенные на неприметную орбиту торпедные поля, скрытые огромностью космоса, пока не воспрянут к жизни. От одного взгляда на рассекреченную тактическую схему по коже у Сина ползли мурашки. Целая туча вражеских кораблей двигалась в искривленном гравитацией планет пространстве, как рой насекомых против одного ненавистного врага. А «Буря» на своем прямом пути была одна. Трехо не уклонялся и отступать не собирался. Он получил приказы, он их исполнит.

Син напомнил себе о мощи «Бури». О ее неуязвимости. Верховный консул не отправил бы корабль на путь, ведущий к позору империи и смерти Трехо. А все же что, если он просчитался? А если за волной пропавшего времени стояли Земля, Марс или Союз? А если…

Все это пустые гадания. Больше того, непозволительная роскошь. Даже знай Син все, что хотелось бы вставить в официальный рапорт, с этим пришлось бы подождать. Надо было хоть ненадолго выбраться из кабинета. Взять себя в руки.

Оверстрит ответил на вызов почти без заминки.

– Охрану к моему кабинету сейчас же.

Молчание Оверстрита длилось не дольше удара сердца.

– Что-то случилось, сэр?

– Нет. Хочу провести инспекцию порта. Когда можно собрать соответствующий эскорт?

В голосе Оверстрита не было ни следа удивления или недовольства.

– Обеспечу вам сопровождение через пять минут, сэр.

– Спасибо.

Син прервал связь.

«Быстрее света» был грузовым кораблем из прежнего состава флота Союза. Маленькое, но быстрое, снабженное отличным двигателем суденышко. До прибытия «Тайфуна» все корабли и их команды оставались гостями империи. Только не «Быстрее света». Он готовился к старту через полчаса – с Холденом в карцере и отобранной самим Сином из штата «Предштормового» командой. Сину очень хотелось присутствовать при старте первого мединского корабля к Лаконии. Первый переход за время его власти над пространством Кольца. За время его вахты.

Син оправил мундир и оценил себя в зеркале, прежде чем чеканным шагом выступить за дверь. Он уловил перемену в звучании приемной при своем появлении. Каждый и каждая из его подчиненных постарались, чтобы он застал их при деле. Снаружи ждали восемь десантников в силовой броне и с ними водитель, без брони, но поставившая рядом с собой штурмовую винтовку.

– К докам, сэр? – спросила она.

– Причал К-восемнадцать, – уточнил Син и откинулся на спинку сиденья.

Десантники без видимого усилия поспевали за картом. Дорогу успели расчистить, а на перекрестках стояли охранники с обнаженным оружием. Он чувствовал себя как во сне, когда станция трубы разрасталась во все стороны, и он уже не чаял выбраться на поверхность. Женщина с личиком в форме сердечка выглянула из-за плеча охранника – поглядеть на губернатора, – и Син помахал ей. Пусть гражданские видят, что губернатор не прячется в своем офисе. Если он не боится террористов, лояльному населению тоже нечего бояться. Во всяком случае, страхи немного улягутся.

И все же из головы не шла мысль, сколько из людей по сторонам коридора обрадовались бы его смерти. Та девушка с личиком-сердечком: застрелила бы она его, выпади ей случай? Наверняка не скажешь. Полной уверенности не будет никогда. Если только не…

Добравшись до конца барабана, они расстались с силой тяжести. Десантники элегантно перестроились в звезду с Сином в центре. Син видел снимки после атаки террористов – искореженный металл, осколки керамики. Хлопья углеродного кружева как черный снег. Сейчас, в реальности, его потряс запах. Вонь сварочных горелок и смазки, перегревшейся проводки и застревающей в горле горечи сработавших огнетушителей.

«Вот что они сотворили с собственной станцией просто мне назло, – думал Син. – Нет, не с собственной. С моей. Это лучше всего доказывает, что им нельзя доверить будущего. Эта станция моя».

Они проехали толпу ожидающих допуска на свои корабли: десантники начеку в ожидании беспорядков. Ни одного мрачного взгляда. В шлюз причала десантник вывел Холдена – решил, что губернатор желает проверить пленника перед отлетом. В невесомости Холден казался моложе. Морщины разгладились, волосы на голове стояли дыбом. Можно было представить, как он выглядел мальчишкой.

Син кивнул.

– Губернатор, – произнес Холден. Достаточно вежливо, чтобы выразить недовольство, не превращая его в оскорбление.

– Капитан Холден. Желаю вам благополучного путешествия.

– Спасибо.

– Лакония – красивая планета.

– Сомневаюсь, что увижу лучшую ее часть, но готов к приятным сюрпризам.

– Если окажете содействие верховному консулу, с вами будут хорошо обращаться, – ответил Син. – Мы – люди чести. Что бы вы ни думали, мы никогда не были вам врагами.

Холден устало улыбнулся.

– Ясно.

(Чушь, но я слишком устал, чтобы спорить.)

Син кивнул, и охрана увела Холдена. За ним закрылся шлюз.

Через пять минут «Быстрее света» покинул док и взял мощный разгон в сторону Лаконских врат с Холденом на борту.

* * *

Син предпочел выслушать доклад Оверстрита не у себя, а в помещении службы безопасности. Стены в нем были приятного нейтрального зеленовато-серого оттенка, и вся обстановка им под стать. Единственные украшения – маленький папоротник в горшке и каллиграфически выведенные красным, черным и золотым «Девять заповедей морали» верховного консула.

Оверстрит уселся так прочно, словно врос в свой стол. Син садиться не стал – не хотел занимать позицию посетителя. Может, кабинет и принадлежал Оверстриту, но станция – Сину.

– Я ожидаю волнений после публикации известий из Сол, – говорил Оверстрит. – Никто не любит, когда проигрывает его команда. Постараюсь опередить события. Направить их в контролируемое русло. Не дать превратиться в лавину.

– Разумно. Была реакция на известие, что подполье лишилось укрытия?

– Среди населения в целом – нет. Но оно много значит для службы безопасности. Мы знали, что они где-то здесь, но найти и отрезать центр? Это большой шаг вперед. Без физически изолированного пространства террористам станет труднее координироваться. Что переводит нас к следующей стадии. Опознанию.

– Скольких вы обнаружили? – спросил Син.

Оверстрит развел тяжелыми ладонями.

– Пятнадцать наверняка. Возможно, двадцать. Нельзя сбрасывать со счетов внутреннюю коррупцию местного населения. По моей оценке, каждый третий из наших оперативников по меньшей мере готов работать против нас.

Син дал себе минуту на усвоение этой оценки, как со стороны наблюдая за вспышкой ярости на неблагодарность и дерзость местных. Уверившись, что не сорвется на брань, он заговорил:

– Это неприемлемо. Главной задачей должно стать изменение этой ситуации.

– Не подумайте, что я с ней смирился. Просто описываю положение дел в данный момент. Я ввел двойные, тройные и выборочные проверки, все возможные процедуры внутренней безопасности, но этой борьбе не будет конца, пока мы не откроем регулярные коммерческие рейсы. Когда разобьем здешнюю старую гвардию, проблемы, думаю, отпадут. «Снесли негодное, построили новое» – как-то так.

Син хмыкнул – не одобрительно, но и без осуждения.

– Атака на доки вывела нас на их гнездо, – сказал Оверстрит. – Но даже теперь я совершенно уверен, что часть информации снизу до нас не доходит.

– И в каком положении сейчас расследование?

Оверстрит отвел голубые, как льдинки, глаза.

– Позвольте говорить свободно, губернатор?

– Позволяю.

– Было бы гораздо проще, если бы вы не отправили домой мой лучший источник. Холден был центром заговора. Этот человек – убийца. И я не на сто процентов уверен, какова была цель атаки.

– Повредить стоящий у причала «Предштормовой», – напомнил Син.

– Возможно, – признал Оверстрит. – Только зачем? Что-то готовили? Или хотели снизить запас кислорода, вынудив нас раньше времени открыть перевозки? Или уничтожить сервер с воздушным зазором? Или подсобную аккумуляторную станцию, или один из восьми поврежденных взрывом складов. Или просто ради пропагандистского эффекта: показать слабость Лаконии? Или провоцировали нас на ужесточение мер ради вербовки новых инсургентов.

– Добились они всего перечисленного, – сказал Сип.

– Но что было целью, сэр? Я не могу работать, не понимая замысла врага.

Син слышал досаду в его тоне. Законную досаду. Отчасти это его ошибка: уволив Танаку, он поставил на ее место Оверстрита, не дав времени на ознакомление и подготовку. А подпольщики нарезают круги совсем рядом. Ясно, что этот человек недоволен своей работой. Ничто так не подрывает моральный дух, как чувство, что можешь работать отлично, а тебе не дают.

К счастью, эту ситуацию можно было исправить уже сейчас. Син достал свой ручной терминал, открыл сообщение, по случаю которого и состоялась встреча, и переслал Оверстриту. На мониторе безопасника появился молодой мужчина. Круглые глаза, чуть лихорадочный взгляд, всклокоченные волосы. Линзы и угол съемки делали кривой пос заметнее, чем он был в реальности.

– Хой, боссманг, – заговорил Джордао. – Я знаю только свое задание, но оно насчет антенной установки. Парле, ту а ме, абер тихо-тихо. Вольтеровцы узнают, что мы знакомы, и моя вода потечет из вашего крапа, да?

Глаза Оверстрита превратились в осколки льда, губы – в тонкую черточку.

– Ну, это интересно, – процедил он.

– Не только у астеров есть своя сеть, – сказал Син. – Теперь уже не только. Смотрите, чтобы о вашей осведомленности не догадались. На этот раз мы опередим мерзавцев.

– Наверное, придется отвлечь людей от расследования в машинном, – решил Оверстрит.

– Сейчас это – важнее всего, – согласился Син.

Оверстрит задумчиво кивнул, уже углубившись в расчеты. И вздохнул, как в последний раз.

– Мы удерживаем станцию силами, доставленными на «Предштормовом», с небольшой добавкой, которую выделил нам адмирал Трехо. А станция много больше нашего корабля.

– Для вас это проблема, Оверстрит?

– Просто у нас большой выбор первоочередных целей, не так ли, сэр?

Глава 42 Драммер

– …И в случае вашего отказа повернуть назад, – говорил генеральный секретарь Ли, – мы будем вынуждены применить силу. Без дальнейших предупреждений.

– Хорошо смотрится, – отметил Лаффлин. – По-государственному.

На взгляд Драммер, смотрелся он грустно, что, учитывая обстоятельства, было вполне уместно. Казалось, что жизнь, вытекая из оратора, увлекает за собой и дух. Драм- мер не слишком сомневалась, что если бы заявление зачитывала она, в нем слышался бы гнев. Или страх. Или недосып на грани психоза.

Она вернулась назад и заново прокрутила сообщение. Границу провели там, где все ожидали. Левктры, точка в 2,1 АЕ от Солнца. Обратным ходом законов о горнодобыче и вековых прецедентов эта точка оказывалась в поясе астероидов. На невидимой в космосе линии, отмеченной только людским мнением. И этого было достаточно.

Объединенный флот КЗМ и Союза не играл в прятки. Они разгонялись и тормозили, выходя на позицию. Двести тридцать семь кораблей: от космических городов до патрульных суденышек перевозчиков. Все, у кого был хоть один ствол, размазались по поверхности модифицированной параболы, фокус которой сходился на курсе «Бури». Корабли на ее стороне могли уклоняться и лавировать, однако слова генерального секретаря предназначались скорее для новостей и потомков. Любой, полсеместра уделивший военной теории, только взглянув на карту, сам сделал бы правильные выводы. Драммер задумалась, видит ли это Саба с Медины. И жив ли он еще. На ее отчаянный запрос о пропавшем времени ответа не пришло, а «Буря», по всем признакам, игнорировала ультиматум. Драммер от оптимистической надежды, что Камерон Тюр прав и лаконцы, испугавшись таинственных побочных эффектов, не решатся применить свой магнитный изничтожитель материи, переходила к ожиданию запинки, остановки и снова к разгрому флота.

Если она погибнет, увидит ли это Саба? Неужели им суждено попрощаться через лаконские каналы новостей?

Лаффлин переключил дисплей на тактическую схему – сотни зеленых точек-кораблей, в числе которых был и Дом народа. И одно оранжевое пятнышко – их погибель. Словно образчик абстрактного искусства, наляпанный студентом Нижнего университета. Заставь ее кто- нибудь создать инсталляцию на тему «Обреченность», получился бы вот этот маленький оранжевый огонек.

И все-таки…

Однажды, еще работая по контракту службы безопасности, Драммер видела интервью со старым улыбчивым имамом, имени не запомнила. Из всего, что он говорил, в памяти застряло: «Я человек. Все, что случается с людьми, может случиться со мной». За прошедшие с тех пор годы она не раз утешалась этими словами. Или читала в них предостережение. Люди влюбляются – и я тоже могу влюбиться. Люди находят работу – и я могу найти. Люди болеют. Люди переживают неудачи. Или, как теперь, люди, силой войны или истории, оказываются оторванными от родных. И со мной так может случиться. А когда они побеждали, разве она всегда просыпалась рядом с Сабой? Победы и поражения являются в разных видах.

– Как они уверены в себе, а? – заметил, откидываясь назад, Лаффлин. – Поразительно.

– Пожалуй, – кивнула Драммер. Она не знала, о чем думал он, но определенно о другом. – Вам, наверное, пора на транспорт.

Лаффлин горько улыбнулся.

– Ничего не хотите сказать на прощанье?

– Нет, – ответила Драммер. – Все что нужно скажу после.

«Или, – промолчала она, – вовсе не скажу». Это было ясно без слов.

Как и в случаях с Палладой и Независимостью, они намеревались до начала боевых действий эвакуировать гражданское население. Уже не первые сутки к Дому парода причаливали корабли, увозили прожившие здесь много лет семьи на Марс и Землю, на Луну и станции Лагранжа, по тысячам нор Пояса, лишь бы в них еще держался воздух. Провожая Лаффлина к доку, она шла как по погосту. Эти широкие, плавно изогнутые коридоры должны быть полны народу. Музыка, голоса должны разноситься по общественным паркам, пересадкам трубы, докам. Изменился даже запах – стал душным и кисловатым, потому что восстановители снизили мощность согласно уменьшившейся нагрузке.

Она отдавала Лаффлину должное – он протянул почти до конца. Большинство политиков из его свиты свалили в числе первых, сразу за семьями с детьми. Сейчас в очереди на эвакуацию стояли одни взрослые. Сотрудники и граждане, чьи профессии бесполезны в бою. Рядом с каждым плавала маленькая сумочка. Вещей брали всего на несколько дней. Будто могли вернуться. В очереди много смеялись, ощущалось какое-то болезненное предвкушение.

Что-то толкало ее задержаться здесь, пожимать руки, впитывать яркую, нервозную энергию. Но Драммер с Лаффлином прошли мимо. Их ранг еще обеспечивал кое-какие привилегии. В зоне ожидания было в достатке груш с кофе и другими напитками, стены украшены живыми растениями, играла тихая музыка, а светодиодки имитировали раннее весеннее утро. Так ей говорили. В жизни Драммер «весна» относилась к абстрактным понятиям. Но свет был приятным.

Авасарала и в невесомости носила белое сари с золотистой шалью. Драммер восхитилась умением старухи сохранять достойный вид в подобном наряде. Немногие земляне справились бы с такой задачей.

Драммер тронула Лаффлина за плечо.

– Вы меня извините?

– Конечно, мадам президент, – отозвался он. – Надеюсь увидеть вас на обсуждении по следам событий.

– И я вас, – сказала Драммер.

Авасарала кивнула скользнувшей к ней женщине, когда та погасила инерцию, придержавшись за рукоять.

– Тоже улетаешь? – с тщательно отмеренным равнодушием осведомилась она.

– Нет, – ответила Драммер, – я здесь живу.

– Чертова дура, – вздохнула старуха. – Впрочем, ты бы и улетев осталась дурой. В лучшем мире должен существовать хоть один верный выбор вместо полной корзины гнилых.

– Вы в порядке? – обеспокоилась Драммер.

Авасарала махнула рукой и поспешно поймала скобу, чтобы не отлететь в сторону.

– Пытаюсь разобраться, это верный проигрыш или верная победа, – сказала она. – И меняю мнение каждые десять минут.

– Один корабль, несколько недель не получавший поставок, – стала перечислять Драммер. – Он уже побывал в бою. А та дрянь, что отключает людям мозги… на этот раз мы к ней готовы. Управление примет автоматика. Когда появится следующий, нам придется изворачиваться, но от этого мы в любом случае оставим облачко сложных молекул и сожалений.

– В данные десять минут, – усмехнулась Авасарала, – мне нечего возразить. В следующие десять я вспомню, что его прислал Дуарте, и испугаюсь. Она покачала головой. – Как знать? Сукин сын обзавелся персональной системой еще до того, как Свободный флот накормили собственными яичками. Уже ясно, что он выжал все возможное из найденных там артефактов. Вряд ли тут он сглупил.

– Для нас это ничего не меняет, – сказала Драммер.

– Не меняет, – признала Авасарала. – Страшно не хочется, но придется спросить: ты себе замену назначила? Сантос-Бака погибла со своим кораблем, и даже преврати ты этого мерзавца в кусок шлака, кто-нибудь из обормотов в КЗМ вполне способен нальнуть куда не надо. При плохом раскладе нам меньше всего нужны долгие свары по избранию преемника.

Драммер подавила вспышку раздражения. Старуха не собиралась ее оскорблять. Просто размахалась руками, нащупывая хоть что-то, чем еще могла управлять.

– Есть устав корпорации, – сказала она. – Да и не в этом дело. Если я схвачу шальную торпеду, меня сменит Альбин Назари.

– Этот нюня? Он только привык к креслу Сантос-Баки, а теперь и твое заполучит. Все равно что пустить четырехлетку к управлению мехом.

– Я буду покойницей, – напомнила Драммер, – так что плевать.

В отрывистом смешке Авасаралы прозвучало удивление и радость.

– Меня от тебя не тошнит, Камина. Меня нынче от всех тошнит, а от тебя нет.

– Я не собираюсь уступать место Назари, – сообщила ей Драммер. – Я намерена победить.

* * *

В схеме сражения Дому народа отводилось много ролей: боевого корабля, госпиталя, порта и перезаправки. Всего, чем способен быть город. На схеме он светился чуть бледнее зеленых точек других кораблей. Страж врат занимал зеркальную к нему позицию. Два великих города Союза, остановив вращение барабанов, шли в бой, работая якорями для флота. Города становились линкорами.

– Кофе? – спросил Воган.

Драммер отмахнулась.

Рубка была освещена, как театральный зал, – тусклым теплым светом горели тактические дисплеи, строившие голограммы из сигналов с множества каналов. Драммер уже приходилось бывать в бою. И много больше сражений она изучила в теории. Но впервые видела такую огневую мощь направленной на единственную цель. И была почти уверена, что прежде такого не случалось.

Она пристегнулась к амортизатору, проверила «сок». Шансы, что Дом парода возьмет ускорение, хоть очень малые, но были, так что следовало приготовиться. Вся сфера сражения занимала менее трех световых секунд в поперечнике. Восемьсот пятьдесят тысяч километров разделяло самые удаленные корабли флота КМЗ; шарик с тремястами квадриллионами кубических километров пустоты и несколькими сотнями кораблей на его поверхности. Выберись Драммер за борт в вакуумном скафандре, не разглядела бы дюзовых выбросов среди звезд. Более плотных боевых построений не бывало десятилетиями – а может, и никогда, – но даже ближайшего союзника она бы не увидела невооруженным глазом.

– Враг пересек точку Левкр, – сдержанно доложила оружейный техник.

– Корабли КЗМ открыли огонь?

– Да, мэм.

– Тогда начинайте тоже, – сказала она.

Ей хотелось ощутить дрожь рельсовой пушки, стрекот ОТО, но Дом народа был слишком велик. Дисплей сообщал, что рельсовая ведет огонь, а в рубке стояла тишина. В этот момент сотни кораблей делали одно и то же. Десятки тысяч вольфрамовых болванок двигались с немалой долей световой. Оставалось менее минуты: до схождения курса «Бури» с неравномерно размазанной стаей, увернуться от которой очень сложно. Но не невозможно.

– Враг уклоняется, – резко проговорила техник.

– Визуальное есть?

Вместо ответа она вывела живой эфир. С секундной задержкой. Максимум с двухсекундной. Почти без лага. На таком расстоянии можно говорить о реальном времени. Драммер стало не по себе в такой близости от «Бури». А та висела перед глазами – странная органическая структура, светящаяся фальшивыми цветами. Выброс реактивной массы с одной стороны слегка отклонил корабль от курса.

– Коррекция на новый вектор, – доложили с оружейного поста. – И огонь. КЗМ тоже выпустил торпеды.

– Делайте как они, – приказала Драммер. И проверила время. Прошло три минуты. Она приняла управление визуальным дисплеем, приблизила вражеский корабль. На его сплошной текстурированной поверхности не было заметно ни единой заплаты. Она наложила тактическую схему, и на корабле возникли десятки точек, невидимых в реальности. Высокоценные цели, те места, которые «Буря» не заращивала или хотя бы заращивала не так быстро. Дюжина тщательно намеченных точек, ради которых погибли Эмили Сантос-Бака и Независимость. – Ну же, – проговорила она, усилием воли подгоняя снаряды.

– Враг открыл огонь из ОТО, – доложили с поста наблюдения.

– Покажите, – велела Драммер, и «Буря» почти скрылась за облаком трасс. Данных было слишком много, чтобы в них разобраться: торпеды, трассы снарядов ОТО, прямые от рельсовых.

– «Фредерик Леви» флота КЗМ докладывает о повреждении, – сказал Воган.

– Вы теперь на связи? – удивилась Драммер. – А кофе мне кто подаст?

– Сбрасывают сердечник, – игнорируя шутку, продолжал Воган.

Послышались радостные восклицания, а полсекунды спустя Драммер увидела причину. Одна из намеченных на «Буре» точек моргала – система доложила о соприкосновении снаряда с целью. Облако снарядов ОТО чуть поредело. Любой известный Драммер корабль, любая станция уже превратились бы в обломки металла и хлопья карбонной пленки. Выдержать такой залп могла разве что планета. Да и то под обстрелом, какой шел последние пятнадцать минут, обратились бы в прах целые города. Уже шестнадцать минут. Как быстро. Между пуском и ответом обычно проходят часы. Но этот бой был не из таких. Никакой тонкости, одна жестокая, неумолимая сила.

Комом в горле вернулось воспоминание о Палладе. Чем жестче они прижимали «Бурю», тем больше Драм- мер страшилась магнитного луча. Если лаконцы обратят его на Дом народа, она станет пылью, не узнав, что погибла. А если опять возникнет тот глюк… что ж, обсерватории Земли и Марса получат новые данные о том, сколько времени уходит у врага на перезарядку этой чертовщины.

Однако пока они лучом не воспользовались. Может, тот поганый временной провал переломит ход войны. Мироздание задолжало ей вот такую маленькую удачу.

Еще два попадания в «Бурю». Корабль сместился, струи пара из маневровых уводили его из-под огня. Еще пять кораблей КЗМ были покалечены или обратились в светящуюся пыль, но слишком далеко, не видно. «Буря» виляла, приплясывала. Темные полосы исчертили ее бока там, куда попали ракеты и снаряды рельсовых, и не все эти полосы блекли на глазах.

– Мы израсходовали две трети боезапаса рельсовых, объявила техник с оружейного. – Продолжать огонь?

– Да, – сказала Драммер. – И начинайте загружать в зарядник стулья. Будем бить эту штуку хоть подушками и пивными банками.

– Ясно, мэм, – отозвалась техник. Драммер услышала в ее голосе улыбку. И сама улыбнулась – от туманящего голову чувства, что хоть и без изящества, но они побеждают.

«Буря» на дисплее юлила и ныряла, как рыба в аквариуме. Органические изгибы ее корпуса наводили на сравнение с животным. С доминирующим хищником, нарвавшимся на добычу не по зубам. И еще было что-то…

– На корме у них. Не струя газа?

Наблюдатель за неполную секунду перебрал десяток участков спектра.

– Верно, мэм. Кажется, «Буря» теряет атмосферу.

– «Губернатор Найт» выпустил сверхмощный ядерный заряд, – доложил Воган.

Драммер выпрямилась в кресле-амортизаторе. Надежда перехватила горло и свела руки. Еще не все ОТО «Бури» выведены из строя. Они еще могут расстрелять снаряд на подходе. Секунды растягивались в минуты. Заныла вытянутая к экрану шея.

От вспышки взрыва ослепли все датчики. Хриплые «ура» раздались во всех концах рубки.

– Одним меньше, – сказала Драммер, – и вас, засранцев, с ним вместе.

Это был не конец. За этим кораблем Лакония пришлет другие. Целый флот. Союзу и КЗМ придется изобретать новые ходы. Но они теперь и знают больше – о том, как функционируют вражеские корабли, как маневрируют в бою и, главное, как их можно убить.

И надо было ждать репрессий. Своим последним, отчаянным посланием Драммер фактически сообщила лаконцам, что у нее есть союзники на Медине. Тогда выбор представлялся ясным и очевидным. Она ткнула в Медину пальцем и сказала: «Здесь ищите моих людей». Возможно, убив этим Сабу и его команду.

Эту беду приходилось отложить на потом. С ней она станет разбираться не раньше, чем сможет что-то предпринять. Здесь и сейчас Драммер мало что могла.

– Пошлите сигнал к возвращению всем транспортам и приготовьте доки к приему людей, – сказала она. – Долгие нам предстоят недели, люди. Надо выдержать.

Новое «ура» прозвучало громче. Как они изголодались по победе, как упивались ею! И Драммер тоже.

– Мэм? – Голос наблюдателя упал на нее, как льдинка в сауне. Датчики окончили перезагрузку. «Буря» осталась на прежнем месте – не распалась на атомы. На коже корабля голубыми венами светились топкие линии – яркие, но уже бледнеющие. Возможно, ядерный заряд детонировал, не войдя в контакт, но вспышка должна была прикончить там все. Во всяком случае, все, известное Драммер.

– Он выпустил торпеды, мэм, – доложил наблюдатель.

Они знали. Лаконцы знали, что столкнутся с ядерными зарядами. А теперь каждый во всех колониях увидит, что против их кораблей этого мало. Может, они так и задумали с самого начала.

– Тактическую, – сказала Драммер. – Дайте мне тактическую.

Дисплей задрожал и переключился. Оранжевая точка светилась в глубине чаши, созданной для ее уничтожения, – но уничтожена она не была. Даже после тактических маневров ее курс указывал на внутренние планеты.

А вокруг гасли яркие зеленые точки.

Глава 43 Наоми

К ней поскреблись в середине третьей смены. Если бы Наоми сумела уснуть, для нее была бы полночь, а так она лежала в койке, таращилась в темноту и ждала чего-то, зная, что не дождется. Поэтому услышала: ногтем по двери в коридор. Тише стука, но означало то же самое. «Я здесь, впусти».

Она села. Тело ныло, как после тяжелой работы, но это просто сказывалось напряжение и упадок сил. Подтянувшись с койки, она открыла дверь одновременно с Бобби, занимавшей комнату напротив. Бобби была в облегающем спортивном костюме. Из тех, какие надевают под вакуумный скафандр. Или, подумалось ей, под силовую броню. Бобби кивнула. Наоми молчала. Обе соблюдали тишину ради остальных: Амоса, Алекса и Клариссы. Те, может быть, спали. Должен же кто-то спать.

Бобби открыла дверь в общий коридор.

На Катриа была форма мединской ремонтной бригады. Зеленая, с логотипом станции на плечах и спине. У левой ноги стоял керамический чемоданчик для инструментов. Серый, но весь в белых царапинах от долгой службы. Наоми догадывалась, что взрывчатки в нем хватит, чтобы убить их всех так быстро, что они только к похоронам заметят, что умерли. Катриа обращалась с ним небрежно – будто хвасталась. Вольтеровские всегда были такими, даже в древние времена, когда Солнечной системой правили Земля и Марс, а о «Протогене» никто и не слыхивал. Видно, всякой революции нужны безумные бомбисты.

– Повестка, – бросила Катриа Наоми. И обернулась к Бобби: – Готова сыграть?

Бобби тронула Наоми за плечо.

– Присмотри за детишками, пока меня нет.

– Присмотрю, – пообещала Наоми. – Доброй охоты.

– Спасибо, – кивнула Бобби. Катриа посторонилась, пропуская великаншу. Застывшее лицо Бобби тому, кто ее не знал, говорило бы о равнодушии. Но только тем, кто не понимал, какими родными виделись Бобби Марс и его военные, и даже те, кто когда-то служил, а потом ушел под давлением совести или обстоятельств.

– Бобби, – сказала Наоми. – Мне жаль.

Та кивнула. И все. Признание, что обе понимают и сделают, что нужно. Катриа подхватила чемоданчик, и они вдвоем ушли по коридору. Наоми закрыла за ними дверь.

Вернувшись в койку, она так и не уснула – задумалась, как бы на ее месте поступил Джим. Возможно, поддался бы своему идеализму и еще осложнил ситуацию. Даже наверняка. И все бы сделал, лишь бы у Бобби не было такого лица. Даже ужасной ценой для себя. Например, остался бы в лаконской тюрьме. Воображение рисовало ей, как Джима пытают. Наоми отбросила эти мысли. В который раз. Страх и горе придут потом, когда дело будет сделано. Когда он вернется. Для них будет время. По-настоящему заснуть не удавалось, но можно было подремать немного до конца смены. Этого хватит, чтобы получить хоть поверхностное ощущение отдыха.

С Сабой она встретилась в той же забегаловке, холодильник которой использовали в прошлый раз, только теперь они сидели перед прилавком, как нормальные клиенты. Девушка за стойкой увеличила громкость музыки, так что они почти не слышали друг друга: слова тонули в грохоте барабанов, звоне струн и переливах голосов. Саба на вид вымотался не меньше Наоми.

– У них в системе Сол что-то происходит, – сказал он. – Похоже, большая драка. Не уверен, как пойдет.

В истощенном бессонницей сознании промелькнуло сразу несколько вариантов: от чудесного спасения до катастрофы. Все это было неважно. Что бы ни произошло там, предстоящего им дела это не отменит. Но у Сабы там была жена – в пустоте космоса, где все они жили однажды давным-давно. А Наоми слишком хорошо знала, что значит бояться.

– Список есть? – спросила она.

Саба, кивнув, вложил ей в ладонь серебристый чип памяти.

Все корабли, с какими удалось связаться.

– Сколько?

– Двадцать один.

Наоми кивнула. Двадцать один корабль в доках Медины ожидает шанса загрузиться и стартовать. Больше, чем она надеялась. Однако это создавало и новые проблемы.

– Не нравится мне, что так много народу в курсе.

– Риск есть, – тоном согласия ответил Саба. – Как у пас со временем?

– Если вы не против потерять половину при переходе, можно уйти довольно быстро, – резче, чем собиралась, сказала Наоми. И качнула головой, извиняясь, но Саба не заметил ни резкости, ни раскаяния.

– Скажем, мы против. Всем за врата целыми и невредимыми. Тогда как?

– Не могу сказать, пока не увижу характеристики кораблей. Масса, тип двигателя, груз. Зависит от всего этого.

– Навскидку?

– Сто минут. По самой осторожной оценке. Может, сумею ускорить.

Девушка из-за прилавка протиснулась к ним, налила в стаканы свежего чаю. В красноватом янтаре кружились обрывки листьев мяты. Наоми сделала глоток, а Саба насупился.

– Надолго придется ослепить станцию. А если они успеют открыть глаза, много теряем:.

– Правда, – признала Наоми.

Саба кулаком потер подбородок. Играй они в покер, Наоми постаралась бы запомнить этот жест. Выдает состояние.

– Твой техник. Та, что взламывает систему?

– Кларисса.

– Да, она. Если она не сделает, что обещала, и как следует, все эти корабли погибнут, доверившись мне. Не в обиду, но сказать надо. Не уверен, что она справится.

– Кларисса дело знает, – возразила Наоми. Она умна, она училась, и она знает станцию. Она ее однажды уже ломала.

– Тоньше проволоки, она, – напомнил Саба. – Свистни – сломается.

Судя по лицу, он не шутил.

– Я ей свою жизнь доверю, – ответила Наоми. – Без колебаний.

– Меня ты просишь доверить ей больше, – сказал Саба. – Не верю. Не то чтобы она не знала, не хотела, не заслуживала доверия. Но, только между нами, сестра. Повесить все на девочку, которой бы прямиком в больницу? Это называется осторожностью?

– По-моему, ты меня о чем-то просишь.

– Ты иди с ней, – сказал Саба. – Тюрьму оставь мне и моим. Мы справимся. Ты со своей командой.

Наоми покачала головой.

– Тюрьма моя. Кларисса сделает, что надо. У нее и так есть поддержка. Джордао. Человек Катриа. Или ты ему не доверяешь?

– Никому не доверяю, – признался Саба. – Ни ему, ни ей, ни тебе. Но я работаю с тем, что есть, а про тебя знаю, что не сбежишь, если припрет. Люди Катриа – может, да, а может, нет. Ты нет. А антенны… важнее тюрьмы. Теряя тюрьму, мы теряем всего одного пленника, савви са?

Он был прав, понимала Наоми. Отдать успех или провал дела в руки полуживой женщины, какой бы та ни была компетентной, и не обеспечить ей поддержку на случай неожиданностей – плохой план. Но в сознании Наоми как наяву стояла строка списка: СПАСТИ ДЖИМА. Она покачала головой.

Тюрьма мне. Антенны датчиков ей. Все будет нормально.

Одновременно со вздохом Сабы сменилась музыка, перешла из мажора в минор. Мужской голос плакался на судьбу на смеси хинди с испанским, наполовину понятной Наоми. Она смотрела Сабе в глаза, пока тот не отвел взгляд.

Тогда действуем по расписанию. Данные по всем кораблям у тебя. Только поскорее. Нам еще раздать все в руки, прежде чем начинать.

– Два часа, – сказала Наоми. – Все сделаю.

* * *

Через час вестей от Бобби все еще не было. И не узнать никак. Они ждали в спальнях, открыв все двери в маленький общий холл. Амос стоял в гальюне, опершись спиной на раковину и скрестив руки. Алекс застрял в дверях своей каюты. Кларисса растянулась на палубе, как усталый подросток, убивающий часок до начала настоящей жизни. Кожа у нее неестественно натянулась, разгладилась, поддерживая иллюзию. Наоми сидела на койке с ручным терминалом на коленях и под разговор расписывала график движения кораблей.

– Не знаю, – говорил Алекс. – В смысле рискованно всем кораблям ждать по ту сторону врат. Нужно бы составить очередь выхода к Медине в момент, когда не ждут выстрела. Но если речь только о двадцати одном корабле?

– По мне, речь всего об одном, – вставил Амос.

– Ну, давайте считать, что очереди на выход ждут две сотни, – не слушая его, предложила Кларисса. На грани правдоподобия, ну и черт с ним, да? Одиннадцать сотен врат, и никто не торчит перед ними, присматривая за входом. Все равно пятнадцать процентов за то, что увидят.

– Так много? – удивился Алекс. – Уверена? Я думал, меньше.

Наоми вернулась к полученным от Сабы данным. «Старый Банком» – транспортный корабль последнего поколения с мощным эпштейновским двигателем и полным трюмом очищенного титана. «Быстрее света» – яхточка позапрошлого поколения, приспособленная к курьерской службе на подхвате у властей. «Роза и крест» – вытащенный со свалки старательский кораблик с пятеркой прежних владельцев и такой утечкой радиации, что на ней стряпать можно. «Хан Ю» – волк-одиночка с правом на перевозку поселенцев в колонии.

У каждого свои характеристики, свой предел возможного. И каждый воздействует на кольцо врат, и после каждого следующий корабль рискует провалиться туда, куда проваливались корабли, ставшие летучими голландцами. Не так сложно написать программу, учитывающую все переменные, оценивающую каждый корабль и создающую оптимальную модель перехода, но это требует времени и сосредоточенности. Наоми не хватало и того и другого.

– Риск не так велик, если брать для одного корабля, – сказал Амос. – Можно добиться приличных шансов. В смысле в кольцо Сол полезет разве что тот, кто устал от жизни. И наверняка никто не готовится к переходу на Харон и Нараку.

– Если мы задумали прятаться в мертвых системах… – начал Алекс.

Его перебила Кларисса:

– Нам надо идти на Фригольд.

– Ты не заболела, Клари? – удивился Алекс. Мы с ними расстались не в лучших отношениях, помнишь? Пятьдесят на пятьдесят, что они собирались пристрелить Холдена и Бобби при возвращении на корабль.

Со своего места Наоми видела, как Кларисса зацепила лодыжку за лодыжку, переворачиваясь на живот.

– Нет, я серьезно. Они драться готовы за свою независимость. Собирались встать против Союза перевозчиков, и не верится мне, чтобы они ринулись размахивать лаконским флагом. Они достаточно слаборазвиты, чтобы обойтись без сложной местной политики. Нам не придется путаться с фракциями внутри фракций. Во всяком случае, меньше, чем в каком-нибудь комплексе Гаона. И мы знаем, что по ту сторону кольца не сторожит никакой корабль, потому что наш был единственным на всю систему, а с начала оккупации ни один отсюда не выходил.

– Этот поганец Хьюстон был большим умником, – заметил Амос.

– А! Понял, чем ты занимаешься, – сказал Алекс. – Хочешь, чтобы Харон и вспышки излучения представились в лучшем свете. В смысле: «Дерьмовая идея рядом с по-настоящему дерьмовой выглядит блестящей»?

– Я согласен насчет Фригольда, – заявил Амос. – Наоми? Как по-твоему, идти нам на Фригольд?

– Конечно, – ответила она, запуская обсчет данных.

– Серьезно? – не поверил Алекс.

– Она все правильно говорит, – ответила Наоми. Обсчет остановился на тридцати процентах. Она завершила процесс и открыла журнал действий. – Нам надо на время притихнуть. Стать невидимками. Выждать, пока Лакония проявит свои слабые места. Тем временем надо же где-то жить. Почему бы не там?

– А не пристрелят нас?

– С этим придется разобраться, – сказала Наоми. – Слушайте, тот киоск на станции, что выпускает бумажную униформу… как вы считаете, можно его заполучить для распечатки простыней?

– Постельных? – уточнил Алекс.

– Нужно на чем-то печатать, чтобы раздать мои результаты. Не вводить же в станционную систему.

– Возможно, – сказал Амос. – Хотя и странновато получится.

Журнал исполнения программы выглядел пристойно – пока не доходило до подтверждения. А потом на чем- то зависал.

Она прихватила коды ссылок и вернулась к первоначальной программе.

Остальные продолжали разговор, но она сосредоточилась на экране и слушала их вполуха. Воспринимала низкий, шершавый голос Амоса, более высокий и мелодичный – Клариссы. И Алекса, у которого тягучая речь долины Маринер стала скорее привычкой, чем акцентом. Голоса ее семьи. Части семьи.

Программа выдавала ноль вместо числа коек. Вот на чем зависла. Пожалуй, имело смысл вовсе вычеркнуть эту процедуру. Высовываться за пределы тайной сети Сабы даже за пассивной информацией было несколько рискованно. Но график, основанный на непроверенных данных, угрожал прикончить всех.

Поколебавшись, Наоми скопировала код, снова ввела и заново открыла журнал действий. Ошибка возникала на двенадцатом корабле в списке, на «Быстрее света». Она побарабанила пальцами по колену. Копнуть глубже – рискуя привлечь службы безопасности, или игнорировать ошибку и двигаться дальше, будто так и надо? Если бы выспаться, проще было бы принять решение.

– Барань о юх, сон тода сон висеть^[191], – буркнула она себе под пос и открыла запрос нижнего уровня на отчеты доков. На подтверждение ушли какие-то секунды. «Быстрее света» у причала не было. Стартовал два дня назад. В маршрутном листе местом назначения числилась Лакония, а код задания: напоминал военные коды. Ну вот, в плане эвакуации одним меньше. Так будет быстрее, но Сабу надо предупредить. Команде, если они сейчас не гнали к вражеской столице, потребуются другие койки.

Она посмотрела на код задания, тронула его копчиком пальца.

Алекс? В ВФМРК был код восемнадцать-двадцать эс-ка-эс?

– Конечно, – отозвался из холла пилот. – Сам исполнял в те времена. Срочный перевод заключенного. А что?

В одиннадцать лет Наоми работала на складе станции Япет. Распорка стальной опоры выскочила и, спружинив, ударила ее по затылку. Боли не было – сразу. Только ощущение удара, и все чувства немножко притупились. Страшной боли, чтобы прочистить горло, закатать рукава и взяться за нее, потребовалось, может быть, три секунды. Сейчас было очень похоже.

Пока она искала уточнение, руки дрожали. Кого отправили на «Быстрее света»? Кого-то настолько важного, что империя выделила для него целый корабль. Никаких сведений. Разумеется, никаких. С чего бы лаконцам об этом объявлять? Она сверила даты и сроки. Необязательно это Джим. Мог быть кто-то другой. Но был он. Она дала время себе и боли. Пять секунд. Пять секунд она могла позволить себе пострадать. Потом надо возвращаться к работе. Остальное позже.

Она набрала сообщение – исключительно текстовое – Сабе. Отсутствующий корабль, код задания, ее подозрение, что Холден уже за вратами, в лаконском пространстве. Нет ли у Сабы контактов, которые могут подтвердить? Отправив сообщение, Наоми сделала глубокий вдох. И еще один. Потом удалила «Быстрее света» из базы данных и снова запустила программу. На этот раз она не зависла.

Наоми встала, удивилась, что держится на ногах, и сделала два шага к двери.

– В чем дело, босс? – спросил Амос.

Наоми покачала головой. И обратилась к Клариссе:

– У меня был разговор с Сабой. Я присоединяюсь к твоей части задания – по антеннам.

Что-то в лице Наоми заставило Клариссу напрячься.

– Хорошо. А в чем дело?

– Снижаем риски, – ответила Наоми. – Если сорвется штурм тюрьмы, теряем не так много людей. Восстановив датчики, они отследят, какие корабли за какие врата ушли, и тогда срывается все. Ресурсы направляем туда, где они больше значат.

– Но если Холден… – Кларисса замолчала. Наоми видела, как до нее доходит.

– Перевод заключенного.

Алекс стал серым, потом белым. Коротко выругался.

– И нам нужно на чем-то расписывать план эвакуации, – добавила Наоми. – Что-нибудь маленькое, портативное и никак не связанное с компьютерной сетью.

Амос оттолкнулся от раковины.

– Добуду, босс. Дай двадцать минут.

Чирикнул ее ручной терминал, и Наоми вернулась к койке. Программа закончила работу. Двадцать кораблей в порядке прохождения врат с точками минимального и максимального риска, скорости для каждого. Оптимальный вариант занимал сорок восемь минут, даже при том, что «Роси» делал крюк, чтобы забрать Амоса, Бобби, Клариссу и ее. Надежный план.

Она составила надежный план. Наоми вывела на экран свои заметки и посидела минуту, глядя на введенные в план слова.

СПАСТИ ДЖИМА.

Она перечеркнула эту строку.

Глава 44 Бобби

– Повестка, – сказала Катриа и повернулась к ней. Ее губы тронула тень улыбки, и Бобби задумалась, насколько этой женщине удалось забыть и простить их схватку при первой встрече. – Готова сыграть?

Наоми почти тотчас повернулась к ней же. У нее от изнеможения пожелтели белки глаз, кожа стала пепельной. Бобби тронула Наоми за плечо – в первую очередь ища опоры.

– Присмотри за детишками, пока меня не будет.

– Присмотрю. Доброй охоты.

Слова немного напоминали удар в живот. «Надеюсь, ты кого-нибудь убьешь. Кого-нибудь из своих десантников, кому не повезло родиться по ту сторону. Такого же верного своим, как ты – своим. Кто бы они ни были, я надеюсь, ты достанешь их, а не они тебя».

По правде сказать, Бобби, вопреки всему, было радостно. Самые важные годы своей молодости она потратила на подготовку к подобным делам, и как ни хотелось ей взрослеть и стареть в мире и покое, в душе осталась любовь к прежней работе.

– Спасибо, – сказала Бобби и сделала шаг по коридору.

– Бобби… мне жаль.

Пока Катриа поднимала свой чемоданчик, Бобби успела кивнуть. Они вместе ушли к пересечению с большим коридором. Дверь закрылась с тихим щелчком, прожужжал, запираясь, замок. Катриа чуть слышно хихикнула, но Бобби не стала спрашивать, над чем она смеется. Не очень-то хотелось знать.

Большей частью по коридору двигались пешеходы, проехала пара картов, груженных контейнерами. На одном перекрёстке встретился погрузочный мех, его перегоняли со склада на склад. Водитель крепился к нему по четырем точкам. Подойти бы поближе, она сумела бы взять его в удушающий захват, а другой рукой отстегнуть от управления. Вышвырнуть и пристегнуться самой. Заняло бы секунд тридцать. Если не меньше. В два счета.

Проходя дальше, Бобби ощущала, как расслабляется тело, как опускается в бедра центр тяжести. Она тихо присвистнула. Катриа подняла бровь, но ни о чем не спросила. Экраны по стенам провозглашали, что силы безопасности смыкаются вокруг террористов, взорвавших кислородный бак, но Бобби не заметила, чтобы кто- то удостоил их лишнего взгляда, не то что подошел поближе.

Коридоры выглядели убого. За людьми и картами проступала пустота. Отчасти потому, что без прибывающих и отбывающих кораблей на станции стало меньше работы. Но дело было еще и в страхе. Люди сидели по норам. Держались подальше от постов. Подальше от неприятностей.

Они спускались по эстакаде вниз, от внутренней поверхности барабана. Не так много помещений располагалось столь близко к обшивке станции. Большей частью наружные слои конструировались с мыслью о защите от радиации. Здесь хранились баки с водой, керамика, металл, стерильные материалы. Тянулись технические коридоры, покрытые краской, проводами и трубами. Но близ служебных люков имелась пара развязок, отделенных от космоса всего несколькими слоями стали, керамики и пены. Бобби вспомнились старые корабли класса «Доннаджер». Нагая функциональность принадлежала другому поколению, в отличие от жилых уровней или внутренней поверхности барабана.

Катриа остановилась в коридоре, на вид не отличавшемся от уже пройденных, но вольтеровка сориентировалась по номерам секций на стенах и трубах и еще топнула по палубе, прислушавшись, как звенит.

– Здесь? – спросила Бобби.

– На месте. Подкинь меня.

Бобби сцепила пальцы в замок, и Катриа встала ногой на эту ступеньку. Весила Катриа не много. Бобби вскинула ее к потолку. И подумала, что могла бы держать так часами.

Катриа погладила потолок ладонью, нашла, что искала, и, надавив с такой силой, что Бобби ощутила нажим, сдвинула панель. Открылся маленький, чуть больше дециметра, зазор между потолком и балкой каркаса. Катриа подняла свой чемоданчик, развернула как надо и засунула за обшивку. Потом поставила на место панель и постучала Бобби по плечу: опускай.

– И все?

– Нет. – Катриа вытащила из кармана черную ленту. Поразмыслив немного, обмотала ею трубу рядом с бомбой, потом достала ручной терминал и вызвала страницу, которой Бобби раньше не видела. На экране возникло грубое, зернистое изображение коридора и они с Катриа, снятые с отмеченного лентой места.

Катриа встала прямо под бомбой и стукнула пальцем по своей фигуре на экране. Дождавшись красной надписи «ЗАКРЫТО», она убрала терминал в карман.

– Вот теперь все.

– Хорошо, – кивнула Бобби. – Давай на выход.

В ремонтном шлюзе не было дежурных. Два вакуумных скафандра висели в шкафчиках, а в большой транспортировочной коробке с открытой крышкой помещался желтый керамический ящик с черной надписью от руки «ZEMÎ TOR».

Колесики для транспортировки были втянуты, ручка управления прижата к боку коробки. Степки и крышка были совсем немногим толще настоящих. Какую бы защиту на них ни наложили, слой оставался тонким. Бобби надеялась, что еще и легким.

Бобби влезла в изолирующий скафандр, проконтролировала герметизацию и подачу воздуха. Они с Катриа проверили друг друга. В скафандре имелась встроенная магнитная сбруя – лента шириной в ладонь и толщиной с мизинец, запачкавшаяся за долгие годы службы. Люк был вделан в пол: маленькая платформа, которая доставит их на поверхность барабана и, если повезет, не скинет в пустоту медленной зоны. Им втроем с коробкой пришлось потесниться. Бобби смотрела, как вздувается рукав ее скафандра – из шлюза откачивался воздух.

Катриа прижалась к ней шлемом и закричала. Без радиосвязи голос звучал отдаленно и глухо:

– Последний шанс отступить!

Бобби ответила улыбкой и неприличным жестом. Она видела, но не слышала, как смеется Катриа. Шлюзование закончилось, платформа пошла вниз.

Корпус станции плавно уходил вправо и влево, расстилался впереди и позади. Бобби казалось, она повисла на брюхе огромного кита. Врата виделись слабо и неровно светившимися булавочными проколами, складывались в правильный, как на обоях, узор в неимоверной темноте. Врата и пятнышко станции чужаков посреди пространства колец. Бобби не впервые выходила в медленную зону и все равно содрогнулась. Сорвавшись с вращающейся станции в нормальном пространстве, она бы уплывала с той скоростью, какую придало ей вращение, пока кто- нибудь не притянул бы ее обратно или не кончился бы воздух. Здесь отрыв означал падение в черноту меж вратами и провал в то, что существовало – или не существовало – по ту сторону. Обычное звездное пространство сравнивали с бесконечным океаном, огромным, величественным, равнодушным. Медленная зона представлялась чьей-то пастью.

Катриа закрепилась на поверхности страховочной лентой, откинулась на нее спиной и, подняв ноги, приклеилась к обшивке магнитными подошвами. Бобби, прежде чем последовать ее примеру, дала Катриа сделать пару неловких, неуверенных шагов. А потом тоже повисла вверх ногами. Ящик рвался из рук вслед за петлей страховочного пояса. Кровь бросилась в голову, наполнила уши отдаленным гулом, но они уже шли – отрыв подошвы, взмах, толчок вверх, контакт с обшивкой – шаг к тому участку, которому предстояло стать проломом. Катриа указала на ящик двумя пальцами – этот астерский жест означал: «открыть или развернуть». Бобби кивнула кулаком.

Шахтная сеть представляла собой квадрат, сплетенный из стального троса, усиленного карбоволокном. Народ, кормившийся старательством на астероидах, использовал такие со времен, когда человечество впервые выползло из колодца Земли. Основные крючья были толще бедра Бобби. Она закрепила сеть на обшивке, выждала, пока над головой пройдет шахта внешнего лифта, ведущего от машинного к центру управления. Они с Катриа взялись за разные края, растягивая сеть и направляя к цели, крепя ее дополнительными крючьями, пока на барабане не вздулся плоский черный волдырь.

Ловушка установлена.

Катриа выронила ящик, и он улетел вверх и вдаль, в темноту – исчез в мгновение ока. Затем, вернувшись с Бобби почти к самой платформе шлюза, она отключила магниты одной подошвы, следом другой и повисла на страховочном поясе ногами в пустоту. Бобби поступила так же. Перевернуться с головы на ноги показалось приятно, зато не доставляла удовольствия мысль, что жизнь ее держится на одной спасательной ленточке. Не одно, так другое. Все время у нее не одно, так другое.

Катриа подчинила свой ручной терминал системе скафандра, скопировала выходной сигнал на Бобби и установила между ними маломощную радиосвязь. Обе увидели тот же тусклый зернистый коридор, где они заложили бомбу. Пока в нем было пусто, но это не навсегда.

– Теперь ждать, – по радио сказала Катриа. – Патруль влипнет в нашу ловушку, или нас здесь кто-то заметит.

– Угу, – промычала Бобби.

– Не дергайся. Лаконцы совсем как земляне. Для них корабли и станции – только то, что внутри. Это от детства в свободной атмосфере.

– Предсказуемые ограничения концептуальной основы, – процитировала Бобби курс на горе Олимп. – Туда и следует бить врага. Кто бы он ни был. Когда нас учили, врагами считались земляне и пираты.

– А когда училась я, имела в виду таких, как ты, – рассмеялась Катриа. – Странно поворачивается колесо.

Минуты тянулись долго. Превращались в часы. Дважды по коридору проходили. Пара электриков. Мелькнула нарисованная штрихами молодая женщина, тянувшая за руку ребенка и оглядывавшаяся через плечо. Бобби задумалась, как их сюда занесло, но это было не ее дело. Ее беспокойство понемногу тускнело, переходя в смутное предвкушение, а потом к нему опять добавилось беспокойство. Бездна снова, снова и снова проворачивалась под ногами. Бобби перешла на запасной воздушный баллон.

– А, – подала голос Катриа. – Вот и они.

На мониторе шли на камеру двое мужчин. Лаконскую броню Бобби не спутала бы ни с какой другой. Патруль, которого они ждали. Враг на подходе. Они, не сговариваясь, прогнулись, поставили ноги на обшивку и закрепились магнитами. Центробежная сила могла разогнуть колени, но это как раз никуда не годилось. Бобби сложилась вдвое, ухватила себя руками под коленки и осталась в таком положении. Катриа поступила так же. Так висят летучие мыши. Трудно расслабиться в такой позиции, особенно если вспомнить, чего ждешь. Бобби вдохнула от живота, наполнила грудь и выдохнула. Встряхнула плечами, сгоняя напряжение. Плавно и свободно – вот как надо.

Ей вспомнился молодой десантник, с которым она заигрывала, когда лаконцы только заняли станцию. Подумалось, не он ли сейчас идет в патруле, почти упираясь подошвами в ее подошвы. «Сейчас твой черед, потом мой», – сказала она про себя. Секунды растягивались. Невыносимо хотелось распрямить руки, чтобы видеть экран.

Станция ударила ее по ногам как кувалда. Колени вдавились в грудь, вышибли дух. Одна магнитная подошва выдала сигнал ошибки, но всего на секунду. И схватилась снова. Бобби развернулась и быстро пошла к сетке. Теперь та не выглядела плоским как мозоль волдырем. Раздулась до полушария, наполнилась осколками. Погнутые пластины, клочья пены и среди всего этого – как вытащенные из чана рыбы – человеческие фигурки. Над головой медленно улетали мелкие, проникшие сквозь ячейки сети обломки – вернее, это Бобби медленно уходила от них вместе с проворачивающимся корпусом.

– Скорей, – подгоняла Катриа. – Они уже идут.

– Знаю, – отозвалась Бобби.

Добравшись до сети, они отцепили один крюк и отогнули край, как вход в палатку. Из зияющей в станции дыры сочились вода и охладитель, пролетая мимо висевших на обшивке женщин. Ближайшему к ним трупу больше досталось от взрыва. Трещина шла вдоль стыка ворота и груди. Шлем был залит кровавой кашей. Бобби подтянула труп к себе, удерживая его, как спасатели, – за подмышки и пояс, и Катриа принялась крепить захваты на лаконскую броню.

– Держи крепче, – сказала она. Из-за слабого сигнала чудилось, будто она гораздо дальше, чем на самом деле.

– Стараюсь как могу, – сквозь зубы выговорила Бобби.

– Есть. Надежно.

– Уверена?

– Совершенно, – ответила Катриа и сорвала основной крюк. Освободившаяся сеть улетела вниз, в никуда.

Бобби развернулась, с трудом двинулась к шлюзу. От усилия горели мышцы. Двадцать лет назад такого не бывало. От вращения станции казалось, что мертвый десант- пик затягивает ее вниз, в глубину или в самое пустое небо во всей вселенной. Шлем силовой брони стучал ей в спину. Мертвые руки и ноги свободно свисали. Из трещины в нагруднике сочилась кровь.

– Надеюсь, скафандр не слишком испоганили, – сказала Бобби.

– После будешь надеяться, – огрызнулась Катриа. – Сейчас работай ногами.

На платформе Бобби переместила свой вес и вес мертвеца с таким натужным криком, что Катриа отключила ей рацию. Она повисла на страховочном поясе и жестом показала Бобби наверх. Для нее на платформе места не осталось. Бобби даже не кивнула, просто включила управление, и платформа пошла вверх. Пока в шлюз закачивался воздух, Бобби сидела напротив скафандра. Сердце колотилось. Мускулы ныли. Только что она убила двоих врагов. Без этого никогда не обходится – гуманизм страдает от насилия. Но и удовлетворение ощущаешь. Это не означало, что Бобби плохая или хорошая. Это означало, что она – десантница.

Уже сейчас безопасники и ремонтники на станции вычисляли, что опаснее – дырка в обшивке или вероятность нарваться на новые бомбы. К тому времени как они решат, ей надо быть отсюда как можно дальше.

Открылась внутренняя дверь шлюза, и она вытащила труп в комнату со шкафчиками, а шлюз запустила на новый цикл для Катриа. Стоило снять герметизацию шлема, от мертвеца запахло кровью, раскаленным металлом и той же смазкой, какой она обрабатывала суставы Бетси.

Бобби уложила труп в большую серую транспортировочную коробку, закрыла крышку и запустила герметизацию. Если силовой скафандр и подавал сигналы тревоги или предупреждения, теперь все они блокировались. А если Саба ошибся, они с Катриа очень скоро об этом узнают.

Шлюз открылся снова, когда Бобби уже стягивала свой скафандр. Костюм под ним промок от пота. Катриа отстегнула свой шлем и повесила его в шкафчик.

– Ты тащишь посылку Сабе, – сказала она.

– План помню, – ответила Бобби. – Уже иду. И спасибо. Знаю, мы начали не с той ноги – твоя и моя команда…

– Это ты зря, – мотнула головой Катриа, с привычным проворством разъединяя герметичные соединения своего скафандра. – Главное – дело сделай.

– Слушаюсь.

– А знаешь, это мы второй раз разыгрываем тот же трюк. Прикрываем взрывом свои настоящие цели. Шифровальная. Теперь пропавший скафандр, чтобы они подумали, будто он улетел в никуда.

– Если поймут, что он у нас, сменят код отключения, не дав нам времени его подделать.

– Я знаю зачем, – сказала Катриа. – Я к тому, что не рассчитывай повторить. Повторы убивают таких, как мы с тобой. Эта стратегия отыграна. Саба дурак, если не понимает.

Бобби выдвинула колесики коробки и отогнула рукоять. Катить оказалось легко. Не было большой охоты волочь эту дрянь через людные места до рандеву с Сабой, но в то же время хотелось как можно скорее с этим покончить. Она заставила себя медленно и внимательно оглядеть коробку, прежде чем открывать дверь. Проверить, нет ли на ней крови.

– Третьего раза не будет, – сказала она.

– Уверена?

– Совершенно, – ответила Бобби. – Давай к своим, скажи, чтобы были наготове. Как взломаем код скафандра – начинаем. И через две минуты после этого валим к черту с этой станции.

Глава 45 Драммер

Зеленые точки гасли. Не все разом, но заметно. По облаку атакующих кораблей катилась темная волна.

Драммер проверила метки времени: провала не случилось. То, что проделала «Буря» на Палладе, здесь не повторялось. Что же за чертовщина творится?

– Это «Буря»? Стреляет?

– Да, мэм, – ответил наблюдатель. – Снаряды с «Бури», да.

– Сколько же их навалили?

Зеленое облако, оранжевая точка, а теперь и новый цвет. Враг выбрасывал красные нити, густую сеть, похожую на капиллярную. Сам корабль в ней потерялся. Нити тянулись к судам КЗМ. К истребителям Союза. К космическим городам.

– Невозможно. Тут какая-то ошибка, – сказала Драммер.

«Буря» не пополняла боезапас с выхода из-за врат. И побывала в большом сражении. Того, что видела Драммер, случиться не могло.

– Данные подтверждаются, – ответил ей наблюдатель. – Страж врат сообщает о том же.

– Камерона Тюра мне, – велела она, – или Лаффлина.

Кого угодно, лишь бы отыскал смысл в этой бессмыслице.

– Продолжать огонь? – спросила техник с оружейного.

– А мы еще ведем бой? Тогда, хрен с ним, продолжайте.

Воган неодобрительно булькнул горлом, но ей было не до его тонких чувств. Красные нити плыли в пустоте. На экране казалось, они движутся медленно, но это только потому, что дистанция так велика…

Там и здесь нити обрывались: снаряд ОТО или торпеда отбивали атаку «Бури». Но нитей было слишком много, и стоило хоть одной пробить оборону, гасла очередная зеленая точка. Зеленые огоньки закружились, сдвинулись на экране вместе с заметавшимися в темноте кораблями. Некоторые рванулись к «Буре», почти сравнявшись в скорости с торпедами. На экране их движение не пугало, хотя такое ускорение было смертельным. Самоубийственным для решившихся на таран команд. Еще кто-то последовал их примеру, и теперь на врага неслась уже дюжина кораблей.

Тактика неоспоримой отваги и отчаяния. Драммер только тогда заметила, что сжимает кулаки, когда боль достучалась до сознания. Разжав пальцы, она взглянула на сорванные ногтями куски кожи.

Самоубийственная атака достигла вершины. Драммер вспомнилась картина урагана над земной пустыней. Огромные гневные тучи, протянувшие вниз бесчисленные серые щупальца. Потоки воды валятся на иссохшую землю и испаряются прежде, чем хоть капля оставит след на песке.

Яркие, пляшущие прожилки «Бури» бледнели на визуальном экране, и теперь, зная, куда смотреть, Драммер различала на боках корабля крошечные отверстия, открывавшиеся и закрывавшиеся подобно порам. Дюзовые выбросы ракет горели голубыми светлячками.

– Как они это делают? – прошептала она сквозь ком в горле.

– Камерон Тюр на связи, – доложил связист.

Камера вытянула его лицо сильнее обычного. Глаза светились.

– Где вы, на хрен? – рявкнула Драммер. – Вы это видите?

Ответ пришел почти без задержки. Значит, он близко. На одном из кораблей с беженцами.

– Я не понимаю. Такое количество торпед… и они продолжают стрелять… Нормальная техника такого не может.

На дисплее погасли еще три огонька – последние самоубийцы. Если «Буря» и сманеврировала, обходя обломки, в масштабе экрана маневр был неразличим. Казалось, враг больше не дает себе труда уклоняться.

– В первом сражении мы стремились их изучить, – быстро, не глядя в камеру, говорил Тюр. – То есть мы хотели победить – конечно же, хотели, но не ждали победы. Информация – как мы проиграли – была не менее важна, чем победа.

– Тюр?

– Может, и они нас изучали. Могли перестроить что-то в регенерационной системе корабля. Или в боеприпасах.

– Они пережили прямой ядерный удар, – сказала Драммер. – Вы утверждаете, что они это просто могут?

– Очевидно. – Тюр нервно облизал губы. – Мы с момента, когда они сорвали со станции рельсовые пушки, знали, что они способны фокусировать и направлять невероятную энергию. Сравнимую с энергией небесных объектов. С коллапсом звезд.

– Коллапс звезд? Мы что, сражаемся со сверхновой под видом корабля? Какого черта вы этого не предвидели?

Она кричала, срывая горло.

Тюр моргнул, выдвинул челюсть. Вид был бы задиристым, если бы не слезы на щеках. Драммер догадывалась, что слезы эти вызваны не ее резким тоном.

– Мэм, этот корабль разложил станцию Паллада на частицы мельче атома. Он отключил сознание по всей системе способом, который я не берусь описать в наличной структуре языка, и очень похоже, что ему глубоко плевать на понятие места. Он влияет на структуру вакуума во всей Солнечной системе. Если вы еще не поняли, что мы выступаем не в своем весе, не знаю, какими словами мне следовало это объяснять.

– Есть способ их побить, – заявила Драммер, – а у нас время на исходе. Скажите, как их победить, и я немедленно это сделаю.

Она разорвала связь, не дав ему ответить. Рубку заполнила тишина. Никто не смотрел на нее прямо, но общее внимание придавило Драммер к палубе. Как долго она сопротивлялась попыткам превратить Союз перевозчиков в полицейскую силу… в армию – а что вышло?

– Мистер Воган?

– Да, мэм?

Голос оружейника дрогнул.

– Нам?..

– Продолжайте огонь, – перебила Драммер.

В груди у нее горело. Горела ярость и уверенность. Этот миг испытывал се на все, чем ей полагалось быть. Вот что такое лидер в критический момент. Она ощущала власть этой минуты, примитивную волю к победе. К разорению и гибели тех, кто готов был уничтожить ее и воплощенную в ней систему. Драммер встала, заложила руки за спину, не сомневаясь, что каждый в этой рубке, глядя на нее, видит одну лишь сверхчеловеческую решимость. Даже Воган.

А она знала, как ненадежна эта маска. Как хрупка.

– Страж врат сообщает о ракетном ударе, пробившем их оборону, – доложил Воган. – Запрашивают разрешения отступить.

– Нельзя нам теперь бежать, – сказала Драммер. – Если сейчас сломаемся…

Дом народа содрогнулся. Палуба отозвалась демоническим воплем, сотрясшим переборки, хлынувшим с потолка. Драммер ждала вездесущего тихого шипения уходящего воздуха. Гаснущих в редеющей атмосфере криков. Вместо них завыла сирена.

Она почти не позволила голосу дрогнуть:

– Доклады?

– В нас попали, – сказал наблюдатель. – Что-то ударило.

– Что – знаем? – спросила Драммер.

– Рельсовая пушка, – отозвался Воган. – Судя по всему, поврежден сектор двенадцать, сразу по вращению от медицинского.

– Насколько серьезно?

– Дам знать, как только получу надежную информацию, – сказал он. – Пока пытаемся определить линию подчинения с КЗМ.

Это означало анархию. она задумалась, не было ли на одном из кораблей-самоубийц какого-нибудь адмирала, решившегося на последнюю атаку в расчете невесть на что. Дом народа снова дернулся и еще дважды.

– Попадание в машинный, – сообщил Воган. – Реактор… не могу сказать. С реактором неполадки.

Если отказала магнитная ловушка, это будет вроде взрыва небольшой атомной бомбы. Даже если город не треснет на манер яйца, система, поддерживающая в нем жизнь, расплавится, перегорит. А ждать спасателей в хаосе боя можно до бесконечности.

– Сбросить сердечник, – приказала Драммер.

Воган не ответил, просто исчезла гравитация ускорения. Драммер ухватилась за края амортизатора и втянула себя на место, пристегнувшись с умением, выработанным всей жизнью. Автоматический рапорт показал аварийную герметизацию по всей длине, переборки с уплотнителями перекрыли уровни и коридоры. Всеми силами удержать в городе воздух! Не отправь она всех лишних, сколько уместилось на корабли, – было бы хуже. Да и так это означало смерть. Смерть тех, кто доверился выбору Союза в надежде получить защиту от его главы. Сколько их умерло – тех, кто час назад был жив? И сколько секунд осталось до следующего раунда? Мысли капали в мозг как чужие.

Драммер омыло болезненное спокойствие. Вот что такое – увидеть смерть. Знать, что худшее впереди и свернуть некуда.

– Продолжать огонь, – сказала она. «Если тонуть, так барахтаясь».

Оружейник издал нечто среднее между смешком и отчаянным вскриком.

– Снаряды рельсовых закончились. У нас шесть конвенционных плазменных торпед и пять процентов боезапаса ОТО.

«Все равно стреляй, – подумала Драммер. – Швыряй в них что хочешь». Только вот, если «Буря» ударит по ним торпедой, они окажутся беззащитны. Она закрыла глаза. Искушение не отступало. Если это ее смерть – и смерть всех мужчин и женщин под ее командой – то, по крайней мере, все кончится. Больше не будет пробуждений в волне ужаса. Не придется смотреть, как разваливаются структуры, которые она клялась защищать – под угрозой, о какой никто и не подозревал, пока в Лаконские врата не влетела «Буря».

Ну же. Должен быть способ. Думай. Найди его.

– Продолжать огонь? – спросил оружейник.

Драммер не открывала глаз. Миг растягивался.

– Нет, – сказала она. – Перейти к обороне. Рельсовых расстрелять не сумеем, но от торпед отобьемся.

– Да, мэм.

Драммер услышала облегчение в голосе стрелка. И задумалась, действительно ли он по ее приказу готов был растратить последнюю защиту. И как бы поступила она на его месте? Может быть, так же.

– Связь с полковником Мэсси, – доложил Воган.

– С кем?

– Капитан Фернанд Мэсси с «Аркадской розы», мэм. Он командует кораблями КЗМ.

– Впервые слышу, – сказала Драммер.

– Да, мэм, – согласился Воган.

Все адмиралы погибли. Все, кого она знала. Если Дом народа полуразрушен, то флот разбит в щепки. Ее тактический дисплей выдавал список обезоруженных и убитых кораблей. Сколько же их! Четверть объединенного флота бесполезна или уничтожена. Они бросили против «Бури» все. Стену вольфрама и взрывчатки. А враг все еще шел под тягой. И вел огонь.

Все это было спектаклем. Драммер теперь точно знала. Нарочито предсказуемое движение «Бури» к Земле и Марсу. Они не мешали КЗМ и Союзу готовить атаку. Она думала, это чтобы подорвать их боевой дух, но дело было не только в этом. Теперь Драммер видела: они знали, что победят, вот и позволили врагу проявить себя в полную силу. Так и победа будет неоспоримой.

– Мэм, – напомнил Воган.

– Да, черт с ним. Поговорю.

– Нет, мэм, для вас повое сообщение. По направленному лучу с «Бури», метка «командующий командующему».

У нее свело живот. Не только отчаянием – еще и облегчением. Если они шлют сообщения, возможно, не пошлют ядерных зарядов. По крайней мере, не раньше, чем она их выслушает.

Отстегнувшись, она толкнулась к захвату на стене. Амортизатор, зашипев, развернулся на шарнирах.

– Перешлите, пожалуйста, мне в кабинет, – сказала она так, будто пришло обычное сообщение в обычный день, а не линия раздела между жизнью под сапогом завоевателя и смертью до конца вахты.

Тревожное любопытство светилось на всех лицах – даже у Вогана. Драммер оставила их за спиной. Не могла она открывать это сообщение при всех. Может, и нужно было бы. Так или иначе, оно недолго останется тайной. Но Драммер не хотела, чтобы ее, пока она будет слушать, кто- нибудь видел. Разве что Саба, которого ей сейчас страшно не хватало.

Она закрыла дверь кабинета, а потом и заперла. Маленький папоротник в невесомости растопырил перья. Оставленные незакрепленными вещи: питьевая груша, распечатка на листке пластика, комочек земли из горшка – плавали в воздухе. Драммер слишком привыкла к гравитации вращения. Поверила, что так будет всегда, и за несколько лет забыла опыт поколений – тот, что делал ее астером.

Она сознавала, что мозг функционирует ненормально. Чувствовала, будто не столько живет в своем теле, сколько пилотирует его. Понимала, что это от шока и травмы, по понимание ничего не меняло. Она пристегнулась в кресле, приняла управление над личным интерфейсом и открыла непрочитанные сообщения. Таких оказалось три. Одно от капитана корабля с беженцами, одно от корабля КЗМ и последнее – от адмирала флота Лаконской империи Трехо. Где-то в другой вселенной смолкла сирена. Теперь Драммер жалела, что не взяла с собой хотя бы Вогана. И, пожалуй, виски.

Она запустила сообщение.

Трехо сидел за своим постом в безупречном, наглаженном мундире. Его редеющие черные волосы были аккуратно уложены, глаза блестели яркой зеленью. Хорошего вкуса у него недостало даже принять утомленный вид.

Улыбка сияла теплым сочувствием. Драммер готова была услышать речь о его отношениях с Богом или деловое предложение, о котором пока следует молчать, чтобы не вызвать ажиотажа.

– Президент Драммер, надеюсь, – заговорил он, растягивая слова как уроженец долины Маринер. – Если нет, примите мои соболезнования о ее кончине. Я адмирал Трехо с лаконского корабля «Сердце бури», как вам, впрочем, известно. Я обращаюсь к вам сейчас во избежание недопонимания. Несмотря на всю враждебность, какой встретили меня Союз перевозчиков и коалиция Земля – Марс, мы не враги. Ни вы и я. Ни Союз и империя. Ни Солнечная система с Лаконией. Верховный консул Дуарте предвидел, что перемены встретят сопротивление. Переменам сопротивляются все, и мы с уважением относимся к вашим действиям.

Когда люди, подобные мне и вам, вступают в новую историческую эпоху, происходят… как бы это назвать? Родовые схватки? В такие времена следует ожидать насилия, хотя вы бы его и не приветствовали. Впервые услышав от верховного консула план предстоящей мне миссии, я был недоволен. Один корабль без поддержки против целой системы? Но он меня переубедил. И отчасти ради этого момента, этого сообщения я согласился, что такой путь к цели единственно соответствует моральным требованиям.

Я пытался связаться с генеральным секретарем Ли, но он пока не ответил на мои сообщения. Вы здесь, и вы по меньшей мере не уступаете в достоинстве никому с внутренних планет. Вы в состоянии с этим покончить. Я понимаю, что вы должны были дать бой. Должны были попытаться меня уничтожить. Я вас не виню. Но на этом этапе я уполномочен предложить вам капитуляцию. Согласитесь, и внутренние планеты последуют вашему примеру. Я гарантирую вам справедливое отношение новой администрации.

Если вы еще не желаете признать поражения, я прошу вас в надежде на взаимное уважение ответить на один вопрос. Сколько еще смертей вам необходимо, чтобы показать потомкам, что ваше решение покончить с этим было мудростью? Что продолжение войны стало бы не отвагой, но глупостью. Еще сто? Или тысяча? Миллион? Миллиард? Только скажите, сколько еще трупов нужно вам, чтобы решиться, и я их обеспечу. – Он развел руками. – Назовите число. Ожидаю ответа.

Сообщение кончилось. Драммер плавала, удерживаемая ремнями, и думала, прослушать ли еще раз – лишь бы немного оттянуть возвращение в рубку. Пульс стучал в горле и в запястьях – это билась усталость. Она отстегнулась, толкнулась к двери, по коридору…

Ее встретили молчанием. Она взглянула на амортизатор перед дисплеем. Тем, на котором светилась побитая молью волна зелени. И крошечное, несокрушимое оранжевое пятнышко.

– Воган, прошу отправить сообщение на «Сердце бури».

– Мэм? – сухо кивнул он.

«Я могла бы приказать ему умереть. Могла бы приказать всем сражаться до последнего вздоха».

– Сообщение такое: «Число – ноль». Отправьте и передайте всем кораблям Союза приказ прекратить бой.

Она искала отклика на лице Вогана. Гнева, облегчения, разочарования. С тем же успехом могла ожидать эмоций от камня.

– Да, мэм, – произнес он. – Что-то еще?

– Нет, – сказала она.

Больше ничего. Дальше пути нет. Ее бой был окончен. Если осталась надежда выстоять против империи, то не здесь.

Если.

Глава 46 Син

Он не предвидел катастрофы. Даже когда прояснился ее масштаб, он еще силился понять. Слепое пятно.

На станции – повсюду – говорили о системе Сол и капитуляции. Син просматривал новости и дискуссии на форумах, принимая на себя роль официального цензора не столько по необходимости, сколько ради удовольствия присутствовать при исторических переменах. Объединенный флот Союза и КЗМ разбит и сложил оружие. Известия из местных источников в системе Сол несли боль и отчаяние, и лишь несколько маргиналов неубедительно призывали к продолжению борьбы.

Со своей стороны, Кэрри Фиск с Лаконским Конгрессом Миров показали себя годным рабочим инструментом, оценив капитуляцию Союза перевозчиков как освобождение прежних миров-колоний. «Торговые правила и ограничения отныне не будут диктоваться устоявшейся политикой Сол. Лакония, стоящая вне системы фаворитизма, непотизма, политического барышничества и компромиссов, несет человечеству именно те реформы, в которых оно нуждается».

Син отметил, что она избегает имени верховного консула Дуарте. Говорит только о «Лаконии».

Это ничего. Одно равно другому.

Но больше всего Син был доволен переговорами, не касающимися Фиск и прочих завербованных союзников. Губернатор комплекса Гаон – Кван – опубликовал заявление о поддержке так стремительно, что можно было не сомневаться – подготовили заранее. Парламент Оберона тоже прислал открытое сообщение, спеша записаться в число главных опор нового режима. Новая Испания. Новый Рим. Ниньгчи Син. Фелисите. Парадизо. Патриа. Асилим. Хризантема. Рехт. Основные колонии, насчитывавшие уже миллионы населения, посмотрели на сражение при Левкрах и сделали соответствующие выводы. Центр власти человеческой расы сместился, и благоразумные двинулись вслед за ним.

Пошло на пользу и близившееся прибытие «Тайфуна». Контр-адмирала Сонг Син знал с первого года службы. не то чтобы они были близки, но ее лицо и имя привычно ложились в сознание. Син обменялся с ней всего несколькими сообщениями – ради сюжета для новостей, – но разговоры с ней властно напоминали о доме. Привычная жизнь Лаконии, вкус чая, часок-другой, когда он сидел с новорожденной Эльзой, давая Наталии отоспаться. Нектарницы над прудом. Это началось с отправки домой Джеймса Холдена, а приход «Тайфуна» обещал завершить начатое. Движение между Лаконией и Мединой. Доказательство, что великий космический путь открыт.

Все это вызывало у Сина большую и сложную тоску. По открытому небу, не виданному с тех пор, как он стал губернатором Медины. По смеху дочки и тихому хныканью, когда та засыпала.

В каком-то смысле каждый день с тех пор, как Син сошел с «Предштормового», был паузой, задержкой дыхания. Но скоро, скоро начнется настоящая работа. С «Тайфуном» на предписанном месте, с завоеванием системы Сол империя станет несокрушима, а человеческое будущее определится. Син не давал воли тревоге и нетерпению, но теперь, когда почти можно было расслабиться, они рвались наружу.

В общей сложности хорошие новости почти искупали плохую.

– Можно сказать, мелкая атака, – говорил Оверстрит, вместе с ним направляясь в помещение общей столовой. – Мы потеряли двух десантников, зато повреждения инфраструктуры по сравнению с прошлым разом незначительны.

Син не знал, пришли они в неурочное время или администрацию предупредили о его приходе, но за столами они застали всего четверых из пятидесяти. Швейцар провел их к маленькому столику в стороне от других, где не было случайных ушей. Оба сделали заказ – зеленый чай для Сина, местный напиток под названием «Черныйзамок» для Оверстрита – и продолжили разговор.

– Мы обратили их в бегство, – сказал Син. – Атаки мельче, направлены не на стратегические, а на доступные цели. Из подполья вышел пар.

– Вполне возможно, сэр, – ответил Оверстрит, – однако мне будет спокойнее, когда задержат всех.

Вряд ли это был укол в адрес решения отослать Холдена, но Сину все равно стало обидно. К напиткам подали тарелочку печенья. Оверстрит протянул к нему руку лишь после того, как печенье взял губернатор. Мелочь, по Сип ее оценил.

– А что с операцией нашего дружка? – спросил он.

Оверстрит наклонился к нему, обнял ладонями чашку «Черного замка». Растянул губы.

– Через полтора часа будем знать. Если ваш осведомитель не обманет ожиданий, он с остальными заговорщиками окажется на силовой подстанции. Их ждут пять офицеров и пять десантников.

– Ожидаете схватки?

– Надеюсь на нее, – ответил Оверстрит. – Военные ждут не дождутся предлога разбить пару голов.

– Мозги мне нужны в целости.

– Ну, тогда поломать пальцы, – хмыкнул Оверстрит. – Никто не любит безумных бомбистов.

– Справедливо. Однако об осведомителе. Его надо будет отпустить.

Оверстрит кивнул, но скривился, словно откусил чего- то горького. Син затянул паузу, заменив вопрос молчанием. Встретив его взгляд, Оверстрит отвел глаза и пожал плечами.

– Не уверен, что это разумно, сэр. Если остальных возьмут, а он ускользнет, его друзья поймут, что он работает на нас. И могут перевербовать обратно.

Син отстранил накатившее раздражение. Он не забыл урока с Танакой. Лучше проявить терпение.

– Считаете возможным, что он тройной агент?

– Такое бывало. Что наверняка можно сказать о человеке, готовом предать союзников, – это что он готов предавать союзников.

– Что бы вы предложили?

– Допрашивать его вместе с остальными, – ответил Оверстрит. – А когда дойдет до суда, шепнуть словечко судье.

Син пригубил чай. Все еще слишком горячий – он жег губы.

– Не уверен, что это поможет создать сеть сотрудничающих с нами местных.

– Если я справлюсь с работой как следует, мы сумеем найти ему замену. А немного милосердия в сроке приговора – и так больше, чем он заслуживает.

Сину это показалось предательством. Тот человек, хоть и ненадежный, свою роль сыграл. Он доставил Сину сведения, которые позволили предотвратить атаку на антенную установку Медины. Отдать его под суд – несправедливая награда за лояльность. Но в предложении Оверстрита был смысл. Джордао участвовал в заговоре против станции и Лаконии. У него, вероятно, руки в крови, а своему народу губернатор обязан большим, чем местному бандиту.

– Разумно, – признал Син. – Обычный допрос. Но своим людям скажите вот что: если им так нужно сорвать на ком-то досаду, пусть срывают не на том, кто на нас работает.

– Это можно, – согласился Оверстрит. И после небольшой паузы добавил: – Хорошо бы закруглиться с этим делом до подхода «Тайфуна». Я надеюсь, затягивать не придется.

– В общем и целом, – сказал Син, – так, вероятно, и получится. Переходный период требует некоторого…

Оверстрит вскинулся. Поставил свою чашку так резко, что она стукнула по столу, и взглянул на монитор на запястье. На нем пламенел сигнал чрезвычайной ситуации. Безопасник, поморщившись, ударил по нему пальцем. Глаза у него были мертвые. У Сина упало сердце.

Что-то случилось. Новая атака террористов.

– Что там? – спросил он.

– Неавторизованный старт, – вставая, отозвался Оверстрит.

Син поднялся вместе с ним, забыв о напитках и печенье. В кровь хлынул адреналин. Корабль – как бы мал он ни был, – врезавшись в Медину, мог причинить страшные разрушения. Расколоть барабан, уничтожить станцию. Оверстрит уже уходил к посту безопасности, резал расстояние шагами, которые не были бегом, но и иначе не назовешь. Сину пришлось догонять его рысцой.

– Какой корабль? – спросил он.

– Старый десантный катер с Марса, – был ответ. – Называется «Росинант».

Корабль Джеймса Холдена? Что бы это значило? Неужели его команда задумала перехватить «Быстрее света»? Обреченная попытка. Или решили отомстить за свою потерю?

– Он вооружен двадцатью торпедами и килевой рельсовой. Не говоря о двигателе, способном при желании расплавить станцию, – говорил Оверстрит. – Но огня они не открывали. Корабль держится рядом со станцией на маневровой тяге.

– Мы сможем их взять?

– При захвате Медины мы уничтожили ее оборону, – напомнил Оверстрит. – Кое-что восстановимо, но без поставок с «Тайфуна» наши возможности ограничены.

Тогда – «Предштормовой», – сказал Син.

Оверстрит, резко сворачивая на перекрестке, глубоко вздохнул. От неожиданности и тревоги расстояние до офиса безопасности растянулось на километры.

– Мне не нравится: мысль о ближнем бое между кораблями вблизи станции. Если «Росинант» всего лишь бежит, я бы сказал – пусть его.

– Нельзя полагаться на добрую волю врага, – возразил Син и открыл связь с «Предштормовым». Его старший офицер в рейсе с Лаконии, Дэвенпорт, отозвался так, словно ждал вызова.

– Дэвенпорт, это губернатор Син. Официально приказываю немедленно отчалить и защитить станцию от боевого корабля «Росинант».

– Есть, сэр, – ответил Дэвенпорт. И, после короткой заминки: – У нас неполная команда, сэр.

– Лучше небольшая недостача сейчас, чем полный набор, когда будет поздно. Постарайтесь до боестолкновения отогнать их подальше от станции.

– Есть, сэр.

Старпом прервал связь.

Безопасники расчищали коридор. Прозвучал сигнал тревоги, и мягкий голос заговорил:

– Чрезвычайное положение. Немедленно уходите в убежище и ожидайте официальных распоряжений. Чрезвычайное положение…

Центр безопасности гудел растревоженным ульем. Офис полнился взволнованными голосами. Все экраны принимали передачу с дронов и камер наблюдения. Син думал, что все это – реакция на старт «Росинанта», пока немолодая женщина в форме не гаркнула:

– Майор Оверстрит, сэр! Сообщают о бунте в камерах заключения.

– Что? – вырвалось у Сина.

– Кто-то взломал изоляцию камер. Было что-то вроде взрыва. Охрана отступила в служебное помещение, но мне сообщили и о пальбе со стороны гражданских. Две стрелковые команды я уже выслала.

– Хорошо, – одобрил Оверстрит и повернулся к Сину: – Полагаю, сэр, что попытка саботажа, разоблаченная вашим другом, – лишь часть более крупной операции, и сейчас происходит то, что планировалось врагом изначально.

Син мотнул головой – не возражая, а как бы пытаясь разогнать пьяный туман в сознании. Он еще наполовину верил, что, усилив охрану антенной установки, они овладели положением. Что он готов ко всему, что сейчас расцветало вокруг.

– Понятно, – сказал он.

– Как шеф безопасности рекомендую вам и другим важным лицам персонала переждать, пока мы не возьмем ситуацию под контроль.

– Конечно. Я возвращаюсь в свой офис.

– Пожалуй, нежелательно находиться так близко к напрашивающейся мишени атаки, сэр. Я подготовил безопасное убежище. Дам вам стрелков в сопровождение, они останутся с вами, пока мы не разберемся, с чем имеем дело, – сказал Оверстрит и, обернувшись к пожилой безопаснице, кивнул ей на Сина: – Ему нужен эскорт.

– Уже вызван, сэр.

«Отменить, – чуть не вырвалось у Сина. – Я остаюсь здесь».

Только это был глупый порыв, продиктованный гордостью. Командир в критический момент должен оставаться со своими людьми, но – как это ни обидно – командиром сейчас был Оверстрит. А Син бы только путался под ногами. И все же его тянуло остаться. Чтобы все видели – он у руля.

– Держите меня в курсе дела, – сказал он вслух. – Если потребуется мое одобрение, я буду готов.

Благодарю, сэр, – без заминки отозвался Оверстрит и тут же отвернулся.

Несколькими секундами позже через главную дверь вошли четверо десантников в броне, отсалютовали:

– Губернатор Син, сэр.

– Так это вы – мой эскорт? – улыбнулся Син, надеясь, что держится уверенно. – Тогда идем.

По пути он обратился к своему монитору. Слишком много всего происходило – слишком много отдельных групп координировали свои действия на ходу, – чтобы составить полную картину происходящего. «Предштормовой» маневрировал, а «Росинант» пока не проявлял агрессивных намерений. Бунт в камерах разгорался, десантники запрашивали разрешения на усиленные контрмеры. В памяти в полном их значении всплыли слова Оверстрита: «По моей оценке, треть нашего оперативного персонала работает против нас».

Самым трудным было позволить людям делать свою работу без него – но ничего другого Сину не оставалось. Он задумался, как переносит такие ситуации верховный консул: знать, что все главное делают другие – руководствуясь его приказами, но в условиях, которые он мог оценить только предположительно, и в местах, где его вмешательство, даже если бы оказалось возможным, только мутило бы воду. Это было тонкое и ужасное прозрение. Бессилие власти.

Предупреждения эхом разносились по станции. Через перекресток впереди пробежал, не взглянув в их сторону, человек. У Сина от быстрой ходьбы разгорелись мышцы бедер.

– Куда мы идем? – обратился он к командиру эскорта.

– В конце этого коридора – укрепленное убежище, сэр. На удалении от таких очевидных целей, как главные офисы, но в нем независимый контроль жизнеобеспечения и…

Он замер на полушаге. Син бросил испуганный взгляд в коридор, высматривая остановившую десантника угрозу. Там было пусто.

– В чем дело?

Только не дождавшись ответа, он осознал, что застыли все десантники. Их Лицевые щитки стали матовыми, рации молчали, силовая броня отключилась. Син вдруг остался в одиночестве и с ужасом ощутил, как он беззащитен. У него зудел затылок от мысли, что кто-то уже взял его на прицел, а укрыться нечем.

На миг ему снова представился умирающий Касик. Что, если все это – отвлекающие маневры, чтобы оставить его без охраны? С дрожащими руками он бросился в ближайшее помещение. Общественный туалет. Сердце колотилось так, что дрожь щекотала горло. Опершись на узкую раковину, Син вытащил монитор, набрал свой пароль. Он не вводил команды на блокировку. Броня десантников не должна была отключиться. Кто-то ввел фальшивый сигнал.

Оверстрит сразу ответил на вызов.

– Мои стрелки обездвижены, – сообщил Син.

– Да, сэр. Мы наблюдаем то же самое со всеми бронированными группами. Оставайтесь на месте. Я посылаю к вам конвой с обычным вооружением.

– Что там за чертовщина! Я требую рапорт!

Раздражение, мелькнув на лице Оверстрита, исчезло едва ли не прежде, чем Син успел его заметить.

– Блокировка десантной брони привела к катастрофической ситуации в районе камер. Мне поступают предварительные сообщения о происходящем в офисе начальника порта. Я ожидаю уточнений, но пока вижу, что несколько кораблей готовятся к старту. «Предштормовой» вступил в бой с «Росинантом», но пока не получил решающего перевеса.

«А теперь можно мне заняться делом, а не разговорами?» Этого он не сказал, но Син и так услышал.

Буду ждать второго эскорта, – сказал он. – Продолжайте.

Он отключил связь. В зеркале он отражался маленьким. Испуганным. Син выпрямился, оправил мундир, подтянулся, заставив свое отражение принять вид человека уверенного и владеющего ситуацией. Большее пока было не в его силах.

Глубоко под ногами прозвучал глухой удар. Может быть, попадание в барабан станции? Знак, что кругом идет бой, а он отсиживается в общественном туалете.

Подпольщики застали его врасплох. Надо отдать им должное. Син недооценил их организованность, многочисленность и упорство. Ему ведь говорили, что старорежимные астеры – общество жесткого сопротивления. После подрыва кислородного резервуара Син решил, будто понял, что это значит, по во всей глубине оценил только теперь.

Прямо сейчас вокруг него разворачивался их план. Оставалось только надеяться, что единственный пункт, в котором Син их опередил, окажется решающим. Если успех их замысла зависел от уничтожения антенной установки, он еще сумеет обрушить и остальное.

Глава 47 Бобби

«Сбруя» Бобби состояла из трех магнитных креплений размером с ладонь и двух полос нейлоновой ткани, в которой еще угадывался зеленый цвет. Базовая страховка, стандартная для кораблей, доков и станций вне гравитационных колодцев. Сомневаться в ней приходилось не больше, чем опасаться, что палуба под ногами рассыплется на атомы.

– Как считаешь, выдержат эти штуки? – спросила она.

Рация была настроена на такую малую мощность, что ее заглушила бы и толстая футболка. Стоявший рядом Амос окинул взглядом длинный изгиб корпуса «Предштормового». Шлем скрывал выражение лица, но в голосе слышался фатализм.

– Если нет, денек будет еще тот.

Снаружи корабль не походил ни на что, виденное Бобби в жизни. Фасетчатый, как кристалл, без выступов пушек ОТО и сенсорных антенн. Розовый и голубой цвета, кажется, принадлежали не самому материалу, а вызывались какой-то рефракцией. Что-то такое этот материал проделывал со светом – что-то куда более странное, чем поглощение части спектра. Темнота медленной зоны выглядела бездонной. Шлем должен был усиливать весь свет, какой давала станция Кольца. Его щиток еще и уточнял очертания, выводя в видимый спектр инфракрасный и ультрафиолет. Так бывало всегда, но от выжидания – на виду, в неуверенности – все казалось зловещим.

Поверхность корабля, с виду напоминавшая кристалл, была мягкой – Бобби предпочла сравнивать эту мягкость с пеной. Хотя на самом деле в голову лезла мысль о коже. Магнитные крепления удерживали Бобби на поверхности в простой неудобной люльке – вернее, удерживали бы, если бы корабль двигался. И если бы крепления работали. Красные огоньки уверяли, что захват надежен, только вот время от времени красный цвет сбивался на янтарный.

Остальные десять человек из группы вторжения пользовались таким же снаряжением. Скафандры – изолирующие, низшего уровня. В качестве брони они не лучше костюма сварщика. Их команда больше напоминала бригаду уборщиков, чем штурмовую группу. Бобби тревожилась, не слишком ли верно это сравнение, – но меньше, чем о надежности креплений. Сорвись «Предштормовой» с причала, оставив их всех болтаться позади в пустоте на манер сброшенной змеиной кожи, разбираться с вражеским истребителем придется Алексу. А они, скорее всего, все погибнут. Светлой стороны у этого варианта не имелось.

– Очень надеюсь, что выдержат, – сказала Бобби.

Пришел шифрованный сигнал тревоги. Бобби отстучала по щитку управления на предплечье. В долетевшем голосе Алекса марсианская тягучесть звучала так густо, что стало ясно: пилот вне себя от страха и немножко пьян им же.

– Алекс Камал с «Росинанта» вызывает всех друзей и родных и все корабли в море. Мы начинаем наше родео. Сброс причальных креплений через десять. Девять…

– Крепись, – приказала своим Бобби. – Как знать, насколько быстро начнется.

Она туже подтянула страховочные лямки и стала ждать, когда «Предштормовой» покинет порт.

* * *

Чтобы добраться сюда, они проползли по наружной стороне лифтовой шахты, тянувшейся от рубки на носу к кормовому двигателю. Перемещались быстро, паря в считаных сантиметрах над обшивкой. Остальные пересмеивались, пока Бобби им не напомнила, что приглушенная рация – не радиомолчание, и не попросила, пожалуйста, заткнуться на фиг, пока всем не прилетело. После этого она осталась наедине со звуком собственного дыхания, запахом старой резины и чужого пота. Справа был Алекс, слева Амос, в четверти километра впереди топорщились корпуса кораблей. А за ними только чернота медленной зоны и убийственное ничто за вратами.

Под ними вращался барабан. Шрамы и повреждения быстротечной схватки с «Предштормовым» напоминали о себе черными полосами и светлыми заплатами пенного герметика. Медине в прежней жизни досталось больше положенного, и нынешний день тоже обещал быть не из лучших.

Они вытащили из рукава все трюки, выученные подпольщиками Сабы. Выкрали сварочное оборудование, вскрыли тайники с оружием, испортили за собой сервисные шахты. Толковый народ, наизусть знающий станцию, готовился к этому моменту с перехода лаконцев сквозь врата. А может, и до того, учитывая, что кое-кто занимался контрабандой.

В конце барабана Алекс от них откололся. Ему предстояло пройти почти треть пути против вращения от «Предштормового» до «Росинанта». Бобби сказала себе, что не в последний раз его видит, и сама себе поверила. Потом быстрым кивком кулака направила своих к темному, грозному корпусу истребителя.

Они задумали выманить «Предштормовой» со станции. Едва он оторвется от причала, лишившись возможности принять на борт новых солдат, Бобби с Амосом должны были взломать корпус, проникнуть внутрь и вывести истребитель из игры. Как именно: взорвать реактор, испортить управление или направить его в ничто за врагами, – должно было проясниться по ходу партии. Не представляя внутреннего устройства корабля, лучше полагаться на импровизацию, чем строить четкие планы.

Вторичной целью числилось вывести своих с «Предштормового», чтобы их благополучно подобрал один из кораблей-беглецов. Третьей целью оставалось выбраться самой.

* * *

Алекс досчитал до нуля, и Бобби как будто ощутила слабую дрожь «Предштормового» – это «Роси» сбросил захваты и ушел по вращению от дока, прикрываясь телом Медины. Ее магнитные крепления мигнули желтым и сразу переключились на безопасный красный.

Этот день сулил много возможностей умереть. Бобби, как и Алекс, не могла сдержать ухмылку. Может, это такая особенность марсиан. Она сохраняла готовность, упершись подошвами в корпус и спружинив колени. Тянулись минуты. Вентиляция шлема захолодила лоб. Значит, она вспотела.

– Ты там как, Бабец, держишься? – позвал Амос.

По радио это прозвучало как шепот за полкэмэ.

– Неплохо, лишь бы они вывели этот кораблик из порта.

– Да уж. Что-то они не рвутся в бой, а?

– Мы же и надеялись застать их без штанов?

– И то верно, – признал Амос. – А все же…

– Может, не заметили? – сказал кто-то из команды.

«Или медлят, чтобы принять на борт дополнительные войска», – подумала Бобби, и тут «Предштормовой» прыгнул в черную пустоту, туго натянув нейлоновую ленту страховки.

Двигались на маневровых. В пятнадцати метрах от команды Бобби из сопла вырывался перегретый пар, быстро раскручивая корпус. Бог весть, откуда оно взялось – похоже, сопло, пока в нем не было надобности, скрывалось под этой странной неметаллической обшивкой. Хорошо, что они не обосновались на том месте, а то бы как минимум один из них уже сорвался с корабля и сварился насмерть.

«Предштормовой» дернулся. Рокот маневровых передавался в ноги. Медина отвалилась, будто ее кто-то сбросил вниз. Вспыхнул дюзовый выброс основного двигателя, и корабль рванулся вперед. Всего-то на четверти g. Никто не собирался превращать Медину в металлический слиток. И все же Бобби жутковато было видеть, как ее тень вытянулась вперед по корпусу. Вроде напоминания, что если сорвешься, так прямо в полымя.

– Амос, – попросила она, – сделай нам дырку.

– Вижу, вы за мной, – тягуче пропел Алекс. – Не догнать тебе «Роси», дружок. Этакий красавец не про твою честь.

– Алекс, вали с этого канала, – рявкнула Бобби и только потом вспомнила, что он не услышит намеренно ослабленного сигнала. Покачала головой и понадеялась, что не забыла ничего более важного.

Амос уже достал сварочный аппарат, аккумулятор висел у него на боку. Бобби прикинула, что при двух сломанных ребрах это должно быть адски больно, но в его движениях боли ничто не выдавало. Ей тоже трещина в копчике не добавляла комфорта. Хорошую трепку они себе задали заранее. Она не могла себе позволить отвлекаться на травмы. Боль – это просто способ тела о чем-то ей сказать. А слушать ее никто не заставляет. Амос поднес резак к корпусу, и все озарилось светом. Искры потоком улетали назад и по дуге уходили за корпус, будто притянутые гравитацией, а не просто скрытые вращением корабля.

– Оружие на изготовку! – гаркнула Бобби.

Все подтвердили готовность. Если корпус на истребителе двойной, как на всех марсианских кораблях, прорезать путь сквозь обшивку – всего лишь первый шаг. Но и важнейший. Они и здесь могли наворочать дел, но обороняться было бы затруднительно, а если никого из команды «Предштормового» рядом нет, попытка залить под обшивку водород с кислородом могла прикончить всю ее группу без всякого риска для противника. Так что надо пробиться на корабль, а уж там…

– Э, Баб? Офигеть как странно…

Амос стоял в упоре. Полуметровый шов от резака ярко светился на корпусе. Полуметровый и быстро сокращавшийся.

– Что там у нас?

– Помнишь, нам показалось, что корпуса у них затягиваются? Вот он как раз этим и занимается.

– Это помешает?

– А как же, – согласился Амос. – Я бы сказал, серьезное осложнение.

«Предштормовой» под ними дернулся. Дюзовый выброс внизу стал ярче, корабль набирал скорость. Ускорение все туже натягивало страховку, а направление к питаемому ядерной энергией пламени все отчетливее ощущалось низом. Индикаторы у Бобби загорелись янтарным, и магнитные крепления на несколько сантиметров соскользнули, потом цвет снова сменился красным, и крепления схватились. Этот короткий миг подбросил ей в кровь адреналина. Сердце стучало в ушах. А голос прозвучал спокойно, как не ее:

– Есть светлые мысли?

– Дай кое-что попробую, – сказал Амос и пригнулся ниже.

Он снова стал резать, но теперь по крутой дуге, делая не отверстие, в которое они сумели бы пролезть, а дырку поуже. Разогнувшись, Амос топнул по очерченному кругу, сбросив его внутрь корабля. Дыра тут же начала смыкаться, но Амос уже срезал стружку с ее краев. Он расширял и расширял норовившее затянуться отверстие. Действовал быстро и точно и не замедлил движений, даже когда корабль под ними вздыбился и повернулся. Привычка целой жизни придавала его работе изящество. Бобби знала, что ей бы такая шутка ни за что не удалась, а у Амоса дыра все ширилась.

– Краешки будут поджаристыми, – предупредил механик. – Ничем не могу помочь.

В ушах Бобби забормотал голос Сабы: «Стрелковые группы десанта подошли к камерам. Пора выключать наших маленьких друзей».

– Лучше раньше, чем позже, – сказала Бобби.

– Тут ты права, – отозвался Амос и принялся немелодично насвистывать сквозь зубы. – Я буду продолжать, пока весь народ не пройдет.

– На фиг, – возмутился кто-то из группы. – Половина там, половина снаружи, не я.

Бобби развернулась к бойцу.

– Делай что сказано, или прострелю башку в назидание остальным, – проговорила она, полагая, что выразилась вежливее, чем он заслуживал. – Марш к дыре. Ты пойдешь первым. Три… два…

Тот нырнул внутрь. Амос на ходу рассек ему ленты страховки. Дыра не успела сомкнуться вокруг него только потому, что Амос продолжал срезать края.

– Следующий. – Бобби показала на ближайшего солдата. – Ты. Три, два, один.

Она снова и снова пропихивала людей из своей команды в оплавленную дыру обшивки. Пустые лямки магнитных креплений качались, как цветы на клумбе, в такт движениям корабля. Или как водоросли в неровном течении.

Над ними плыла Медина и дважды мелькнул двигатель «Росинанта», озаривший станцию, как безнадежное обещание рассвета.

– Тесновато будет, Бабец. На такой расход топлива я не рассчитывал.

– Так держать, – ответила она.

Он держал. Девять. Восемь. И вот они остались вдвоем.

– Справились, – сказала Бобби. – Давай аппарат, я тебя пропущу внутрь.

– Ценю заботу, – возразил Амос, – но, между нами? Сварщик из тебя никакой. Валяй ты. Я справлюсь.

– Без героических жестов.

– О, я тут помирать не собираюсь. – Амос ткнул рукой в дыру. – В худшем случае помру там, внутри.

Бобби сдвинула магниты к раскаленным краям дыры и толкнулась к ней, поджимая ноги. Амос перехватил ее и направил в нужную сторону. Рабочие фары скафандра осветили пространство между обшивками бело-голубым сиянием.

Это было жутко. Знакомо, как лицо любимого, но и все не так. Там, где полагалось проходить ребрам металлокерамики и стали, росли кристаллы. Их простреливали линии раскола и тут же исчезали – как будто разряды молний мелькали в магнитной ловушке. Где полагалось быть пластинам металла и углеродного кружева, тянулось бесшовное полотно, в котором Бобби почудилась скорлупа омара, потом ткань, а потом лед.

Ошибиться было невозможно – она видела перед собой марсианский истребитель. И ничего подобного она в жизни не встречала.

– Прохожу, – предупредил Амос, и Бобби развернулась, чтобы благополучно притянуть его к скобе. Дыра за ними стянулась. Не закрылась совсем, но отверстие в поперечнике составляло сантиметров пять. Освещенный фарой Амос улыбнулся своей пустой, дружелюбной улыбочкой.

– Ну, с этим все, – сказал он. – Надеюсь, со следующей обшивкой выйдет попривычнее, если я попятно выражаюсь.

Алекс вел гонку в ровном темпе. Только поэтому их не швыряло в пространстве между обшивками, как крыс в центрифуге выжималки. Проникновение в корабль всегда было самым опасным моментом. Бобби помнила об этом с самого начала.

Они проворно передвигались по захватам для рук и ног, пока не добрались до участка переборки. Амос, взглянув на показатель топлива в аппарате, горестно покачал головой, но промолчал. Дым при каждом развороте корабля вздрагивал и уходил в сторону, как текущая из крана вода. Эта обшивка не затягивалась, но других хороших новостей не нашлось.

– Тесно получится, – заметила Бобби.

– Хоть бы как получилось, – возразил Амос. – Еще немного, и пришлось бы отгибать вручную.

Амос резал, и с той стороны вливались свет и воздух. Внутри корабля еще держалось давление атмосферы. Что странно для боевых условий. Если команда прежде не заметила абордажа, должна была обнаружить его сейчас. Бобби первой пробралась в заднюю часть кубрика. Два ряда гелевых матрасов, такие же, как в помещении для десанта на «Роси». Пустые койки опрятно застелены. Бобби заняла позицию у двери, пока внутрь проталкивались другие. Амос пролез последним и прихлопнул к дыре пластиковую заплату, которая, прежде чем затвердеть, воздушным шариком выпятилась в пространство между корпусами.

– Я не хочу в вас стрелять, ублюдки! – выкрикнул по радио Алекс. Это была условная фраза. «Предштормовой» подошел близко. Скоро «Роси» лишится возможности уклоняться.

Резко распахнув дверь, Бобби высунула и тут же отдернула голову. Пуля вырвала полосу в дверной раме, где только что был ее череп.

– Сколько там? – спросил стоявший рядом.

– Не меньше одного.

Она поискала глазами что-то – хоть что-нибудь, – что дало бы им преимущество.

– Здесь мы в ловушке, а время на исходе. Вы трое – со мной. Вы двое стреляете налево, ты и я – направо. Видите гранату или что-то похожее – ныряйте обратно. Всем остальным лечь в койки на спину. Начинайте палить между ступней, как только гады полезут в дверь. У вас четыре секунды. Пошли.

На выходе она выбрала для себя верхний сектор. Кем бы ни была женщина, припавшая к земле рядом с ней, сейчас они зависели друг от друга. На перекрестье коридоров, откуда только что стреляли, мелькнула и скрылась единственная голова. Бобби выстрелила, но попала ли, осталось под вопросом.

На той стороне коридора была еще одна дверь. Бобби жестом указала на нее. Они рывком пересекли коридор. Тоже каюта. Двенадцать коек, но, судя по всему, неиспользуемых. Никто не стрелял. Тот, кто пытался, был убит или сбежал. Отправился за подкреплением, какое найдется. До сих пор внезапность работала на них. Дальше понадобится умение.

– Амос? – окликнула по рации Бобби.

Стены корабля добавили в его ответ помехи, но все же она услышала:

– Бабец? Как будешь играть этот тур?

Прошло много лет с тех пор, как она изучала тактику абордажей, но этот вопрос был из простых. Любой корабль имеет две уязвимые точки: машинное отделение и рубку. У врага преимущество – он на своей территории, но если у них недостача людей, защищать будут то, что сочтут объектом атаки. Умный ход заключался в том, чтобы сделать ложный выпад в одну точку, а ударить в другую.

– Я беру ту пятерку и двигаю к рубке. Жди две минуты и веди своих к машинному.

– Ясно. Мы хотим обезоружить или взорвать?

«Предштормовой» снова дернулся. По кораблю прошел мелкий дребезг, словно с полки соскальзывала цепочка. Звук был настолько непривычным, что Бобби не сразу распознала огонь ОТО. Стреляют по «Роси».

Она не успела заговорить, как по рации донесся голос Сабы: «Эвакуационные команды в доках. Ждем сигнала „чисто“, да?»

И, едва не наложившись на его передачу, ответ Наоми: «Сообщение принято. Входим».

Корабли подполья были готовы к старту. Скоро Медина останется без датчиков. Окно открывается. Какое-то время оно продержится открытым.

– Увидишь способ прикончить корабль, убей, – велела Бобби.

– А как с эвакуацией?

Бобби его поняла. Если он сможет подорвать реактор, рвать или нет? Было ли их задание важнее их жизней?

– Сам решай, верзила, – сказала она. – Я тебе доверяю.

Глава 48 Кларисса

У нее теперь бывало только два самочувствия. Или трясет, или сил нет. Трясун был противным поначалу – казалось, что это от страха: вся дергаешься, и сердце вскачь. Из-за сходства с испугом она и думала, что боится, и в конечном счете пугалась без особых поводов. Когда разобралась, что просто ее дерьмовая эндокринная система срабатывает, стало легче. По крайней мере понимала, что не сходит с ума от беспричинного волнения. Но трясло по-прежнему.

Когда становилось хуже всего, она возвращалась к старой мантре тюремных времен. «Я убивала, но я не убийца. Потому что убийцы – чудовища, а чудовища не знают страха». Она теперь все время чувствовала себя испуганной, и при таком взгляде страх даже немного утешал.

Ее суеверная половина полагала, что она сама зазвала в свою жизнь такое состояние симпатической магией слов. Рассудочная часть ее считала, что она сама напросилась, заплатив уйму денег за нелегальные модификации тела ради безумной мстительной фантазии подростка. И еще тем, что убила уйму народу.

– Ты ничего? – спросила Наоми.

Кларисса подняла руку в обычном ответе Шредингера. Выраженный любым способом, он означал всегда да и всегда нет. Да, нормально, в смысле, еще не в коме. Нет, потому что ради такого «нормально» жить не стоило.

– А ты?

– Нормально. – Тон Наоми наводил на мысль, что она имеет в виду то же самое. С тех пор как захватили Холдена, свет в глазах Наоми погас. Обнаружив, что «Быстрее света» ушел и унес Холдена с собой, она оцепенела от горя. Так что разумеется. Нормально.

Они ждали на лавочке на краю поля, на внутренней поверхности барабана. Направо, загибаясь вверх и вдаль, колосилась под искусственным солнцем пшеница. По тропинке прошла женщина в форме контроля системы, она вела за руку малыша. Тот, проходя, засмотрелся на Клариссу. Она почти услышала: «Мама, что с этой тетей?» – так громко он подумал.

Она странновато чувствовала себя среди нормальных обывателей Медины. Среди людей, живших так, словно решили забыть о существовании Союза перевозчиков. Встречали детей из школы, обедали с друзьями, ходили на работу и выполняли свои обязанности, будто всегда делали это под дулом пистолета. Словно лаконские законы – это норма. Словно люди не были пешками в игре, правила которой обещали смениться еще до вечера.

– Жаль Холдена, – сказала Кларисса. Не собиралась говорить, а сказала.

Наоми коротко вздохнула, выдохнула. Как будто кто- то сорвал слишком крепко приставший к коже пластырь. Короткая боль, и делу конец.

– Спасибо. Я такого… не ожидала.

– Еще бы, – ответила Кларисса. – По-моему, чего бы мы ни добивались, выходит всегда другое.

По барабану разнесся предупредительный сигнал, отдался вдалеке и в воздухе. Искусственный голос с успокоительной интонацией принялся повторять: «Чрезвычайное положение. Немедленно пройдите в убежище и ожидайте официальных распоряжений».

– Слушай, – сказала Наоми. – Играют нашу песню.

– Ох ты! – со смешком выдохнула Кларисса. – Как-то неправильно мы живем, а?

Наоми взяла ее под руку – наполовину в шутку, наполовину ради поддержки – вдруг понадобится, – и обе направились к точке рандеву. На ходу Клариссу крутило и потряхивало. Внизу, в коридорах и холлах барабана, стало многолюдно. На каждом углу транслировали тревожное предупреждение. Магазины закрывались. Киоски тоже. Повсюду спешили люди: иногда сердитые, крикливые, по чаще смертельно сосредоточенные. Слишком много уже было взрывов и насилия – не до шуток. Если у кого и оставалась иллюзия нормальной жизни, сейчас она развеялась.

Они с Наоми выждали просвета в потоке людей и нырнули в общественный туалет. Кларисса опустилась на встроенную в стену кушетку. В горле стояла легкая тошнота, но ничего страшного. Наоми подошла к раковине и стала медленно мыть руки – не ради чистоты, а для оправдания на случай, если заглянет кто из безопасников.

План – в той части, которая касалась их, – был достаточно прост. Во всяком случае, на взгляд Клариссы. Она однажды попыталась изложить его Алексу и почти не сомневалась, что тот понял хорошо если половину. Все датчики Медины были подключены к основной системе, но имели и отдельное запасное питание. Отключив ток, они помешали бы Медине в реальном времени увидеть, куда уйдут корабли, но не очистили бы локальной памяти датчиков. Стоило снова подключить питание, и установка бы произвела проверку, восстановила связь и передала в систему все сохраненное.

А вот в этом процессе было слабое место. При проверке перед новым подключением система должна была затребовать диагностику. На прогон диагностики и возвращение результатов последней проверки антенной установке требовалось около двадцати секунд. Эти двадцать секунд новые данные не принимались. И если зациклить установку на ложную систему, которая будет повторять запросы диагностики, она будет проводить ее снова и снова, пока какой-нибудь бедолага не сообразит, откуда идет фальшивый запрос, или физически не выйдет к установке, чтобы подключить ее к новой линии.

Примерно на этом месте взгляд у Алекса поплыл, и она упростила объяснение. Подделай карту трафика. Вставь поддельную карту в разъем питания запасной цепи. Разорви основную сеть питания, чтобы заставить всю установку перезагрузиться. Тогда, чтобы ее снова включить, потребуется много нудной возни. Вот тут Кларисса добилась от него полного одобрения. Хитро придумано.

Ей всегда было странно вспоминать, что кто-то может не знать того, что знает она. Не только об электрике и протоколах сигнальной цепи. Еще о том, каково убивать человека, который был к тебе добр. Как это, когда люди, убийству которых ты посвятила жизнь, принимают тебя в семью. Вопреки доводам разума Кларисса отказывалась признавать свою жизнь исключительной. Предпочитала считать все свои дела обычными, поскольку она-то, в конце концов, с ними справилась?

Открылась дверь, появился бомбист с керамическим ящиком для инструментов. Джордао. Кивнул Клариссе, потом Наоми. Сутулый, с землистой кожей, он словно сошел с плаката «Остерегайтесь тайных террористов». «Случись отступать, парня придется за шкирку оттаскивать».

– Хой, – поздоровалась Кларисса.

– Хой, – ответил он. – Бист бьен?

– Пока все нормально, – сказала Наоми, – но мы без связи. Ты что-нибудь слышал?

– Неавторизованный старт, – бросил Джордао и, поставив чемоданчик у раковины, открыл его. – Нос а бю?

– Да, это из наших.

– Пердид. – Он вымучено улыбнулся. – Сколько сегодня дают представлений?

– Будет одним меньше, если не поторопимся, – намекнула Наоми.

Джордао достал из открытого ящика и перебросил им с Наоми по комплекту наушников, потом и себе взял.

– Катриа, она не парле эро квел а, да? После дела они мигом обрушатся на нас. Аллес ла прева? Мы как первоклассники.

– Если все сработает, как задумано, это будет уже не важно, – заметила Кларисса, поудобнее вставляя наушники. – Ты просто держись нас, и все будет хорошо.

Наоми высушила руки, достала из кармана ручной терминал, взглянула и убрала обратно.

– Пора идти, – сказала она.

Джордао закрыл чемоданчик, приспособил его на бедро и вышел вслед за Наоми. Кларисса держалась последней. Трясти стало чуть меньше. Немножко. Это хорошо, она терпеть не могла, когда трясет. Но и плохо, потому что на смену трясуну всегда приходило изнеможение, а ей надо было выстоять до конца задания. Хотя бы настолько, чтобы не обременять Наоми.

Холл за дверью успел расчиститься. «Чрезвычайное положение. Немедленно пройдите в убежище и ожидайте официальных распоряжений». Наоми свернула на эстакаду, ведущую вниз, к наружной обшивке станции. Кларисса шла, руки в карманы, изображая скучающий вид. Сознание ловко раздвоилось: половина повторяла каждый шаг, необходимый для подмены карты трафика, другая высматривала патрули. Когда Саба нарушил молчание, она вскинулась.

– Эвакуационные команды в доках. Ожидаем сигнала «чисто», да?

Наоми коснулась ладонью уха. Кларисса услышала ее через наушник и так – получилось похоже на слабое эхо. От этого слова показались весомее, чем были.

– Сообщение принято, – отозвалась Наоми. – Входим.

На подмену карты и установку заряда требовалась всего пара минут. Потом они пойдут к докам – если люди Сабы сумеют их удержать, – или же лаконцы захватят их в шлюзе. Наоми помедлила у щитка, сверилась с ручным терминалом и кивнула. Этот Джордао бледнел и потел. Выглядел хуже Клариссы.

– Все будет хорошо, – утешила Кларисса. – Ты удивишься, сколько мы пережили жутких переделок.

Наоми склонилась над щитком. Позади, на пересечении коридоров, прошел дрон безопасности, ио в их сторону не свернул. Кларисса ощутила слабый прилив адреналина, но от него лишь заметнее стало нарастающее онемение мышц. «Работай, – велела она себе. – Сделай дело. После смерти отдохнешь».

Панель, щелкнув, отошла.

– Что мы здесь делаем? – подал голос Джордао. – Идти надо, нам.

– Делаем дело, от которого зависит остальное, – отозвалась Наоми и отступила в сторону.

Для человека, не знающего того, что знала Кларисса, начинка корабля выглядела бы хаосом. Для нее в каждой спайке, каждом проводке, каждом соединении была простая логика. Она достала из кармана подправленную карту трафика, вытащила старую, вставила на ее место новую. Индикатор моргнул было желтым, но тут же самодовольно засветился, замигал зеленым.

– Ну вот. – Кларисса установила щиток на место. – Пошли ставить заряды.

С первого шага она поняла, что будет труднее, чем ожидалось. Если поспешить, справятся раньше, чем у нее кончатся силы. В конце концов, затем здесь и Наоми. Потому что никто не верил, что она справится сама. Потому что не факт, что они ошибались.

Обидней всего то, что она сама виновата. Ущербное, сносившееся, усталое тело оказалось результатом сознательного, твердого решения, принятого девчонкой, которой она была десятилетия тому назад. Кларисса таскала груз того решения, как мешок с костями. Как ящик с инструментами.

Иные грехи сами себе наказание. Иногда искупление означает, что ты вечно таскаешь за собой прошлое. За годы Кларисса к этому привыкла, но все равно было чертовски неудобно.

– Туда, – махнул им Джордао, пропуская вперед.

– Знаю, – отозвалась Наоми.

В основную распределительную станцию вела укрепленная дверь. Дверная рама была обведена красным и исписана предупреждениями на полудюжине языков: «Пожалуйста, будьте осторожны. Здесь много такого, что нам придется чинить после вашей смерти».

Джордао открыл дверь, и Наоми прошла мимо него в технический коридор. И тут же отступила, подняв руки. Позади внезапно и громко прозвучал топот бегущих людей. Молодой человек в голубой форме лаконской безопасности шагнул из красной двери, нацелив пистолет в живот Наоми. Грубые руки сграбастали Клариссу за плечо и швырнули на пол. Джордао привалился к стене и сполз по ней, сел.

– Что-то случилось, сэр? – с деланой невинностью спросила Наоми.

– На колени, – приказал парень с пистолетом. – И рук не опускать.

Наоми оглянулась. Кларисса не увидела в ее глазах печали – только расчетливость. Джордао, запрокинув голову, уставился в потолок и глотал воздух. Ящик с инструментом так и остался у него под мышкой, и Клариссе подумалось, что он готов рвануть заряд, превратив всех в лапшу, но тут бомбист расхохотался. В его смехе было не веселье, не издевка, а облегчение. Он еще ничего не сказал, а Кларисса уже знала, что их продали. Она опустила лоб на резиновую обивку палубы, а кто-то, придавив ей подошвой копчик, принялся скручивать руки за спиной. Изнеможение ощущалось все сильнее. На палубе было почти уютно.

– Что-то, – заговорил Джордао, – что-то за панелью щитка. Но савви ме что, но могу показать где, да?

– Что там? – спросил безопасник у Наоми.

Та горестно покачала головой.

– Боюсь, вам самим придется помудохаться, койо.

Мужчина ударил ее и шагнул вперед. Кларисса ощутила, как стяжка сомкнулась на правом запястье и кто-то начал возиться с левым. Она повернула голову. Их было общим счетом пятеро. Все вооружены, стволы наголо. Пистолет смотрел вниз, готовый прикончить лежащую Наоми.

– Уверен, что сможешь найти, где это? – спросил мужчина.

– Ясно, сумею, – ответил Джордао. – Где ваш десант? Сказали, будут десантники.

– Планы переменились. Они теперь статуи, пока не снимут блокировку. – Безопасник опустил взгляд на Наоми. – Тоже твоя работа, сучка?

Наоми поймала взгляд Клариссы. Расчеты закончены. Выхода не было. Что на самом деле означало: не было для Наоми.

У Клариссы всегда оставался один в запасе.

Странный был момент. Сквозь пронизавшую кости усталость, сквозь страх, и панику, и гнев просвечивало что-то еще. Что-то вроде ярости, и восторга, и, более того, бесконечного облегчения. Наоми увидела все это на ее лице и округлила глаза.

Кларисса провела языком по нёбу – круговым движением, которого не проделывала много лет. Мужчина еще держал ее за запястье и, падая, не разжал хватки. Она ощутила, как вышла из сустава плечевая кость, услышала глухой щелчок, но боли не чувствовала. Ноги у нее были поджаты, и она вскочила раньше, чем мужчина ударился об пол. От вывихнутой правой руки не было проку. Мышцы у нееистончились и стали хрупкими. С первого же прыжка Кларисса ощутила, как натягиваются и рвутся сухожилия коленей и бедер, ио она уже перекатилась в готовности удариться о стену и оттолкнуться для новой атаки.

Безопасник так и держал Наоми под прицелом, а трое остальных переводили стволы на нес – медленно, как под водой. Один пистолет рявкнул, однако выстрел лишь вырвал клок из противоударного покрытия стены.

Кларисса развернулась в воздухе, негодная рука болталась за ней. Она выставила вперед колено, ощутила себя в танце. В полете. Целиться она не разучилась. Согнутое колено ударило безопасника в нос. Хрустнули хрящи – у нее в колене и у него на лице.

Она так долго болела, она позволила болезни сделать тело хрупким. Слишком большую часть жизни уделяла поддержанию угасавшего здоровья. Распределяла его пайками, расчетливо, словно при переходе через пустыню. А теперь пожирала взахлеб, и это было прекрасно.

Двое выстрелили почти одновременно. Один промазал, а пуля другого зарылась в тощую плоть у нее на ребрах. Больно, но боль казалась далекой. Кларисса врезалась в ближайшего противника. В падении обняла здоровой рукой его голову, захватила тщательно, чтоб при приземлении сломать шею. Жестко ударилась о палубу, потянула и ощутила, как хрустнул его позвоночник.

«Я убивала. Но я не убийца».

Она выхватила у него из руки пистолет раньше, чем второй мужчина обернулся. Ощутила боевой клич в горле как силу воздушного потока и колебание гортани. Ощутила толчок в похищенном ею пистолете. Стоявшая почти вплотную женщина выпалила наугад, а Кларисса всадила пулю ей в щеку, заставив мотнуться голову. Двое-. Тот, что прижимал ее сзади, теперь прыгнул. Она вогнала пулю ему в зубы. Трое.

Наоми тянулась к оброненному упавшим пистолету. Парень так и сидел, зажимая сломанный нос, словно других забот у него не было. Кларисса дважды выстрелила ему в центр тяжести.

Остался один охранник, и совсем рядом с Клариссой. Та посмотрела вдоль его ствола. Увидела страх в глазах. Промахнуться он не мог. Ноги у нее подкосились, но она выстрелила в падении. Последнему пуля попала в горло. Кларисса сильно ударилась о палубу, но ее кровь все еще была светом и восторгом. Она перекатилась, поднялась на колени. Внизу живота болело, воздух не шел в грудь. Джордао таращился на нее, будто увидел черта.

– Нет! Простите! – выкрикнул он в какой-то соседней вселенной.

«На хрен твои извинения. Извинениями ни хрена не исправишь». Она не знала, выкрикнула эти слова или только подумала. В любом случае, она его пристрелила – пальнула в живот, а когда он скрючился, в макушку – прямо в зарождающуюся лысину. И на том прилив сил закончился.

Было не так плохо, как ей помнилось. Рвота. Дурнота. Беспомощность. Боль. Но все это успело стать привычным, так что вышло не так уж страшно. Или она уже соскальзывала в шок.

Шок или что-то похожее.

Наоми баюкала ее голову, и тогда Кларисса поняла, что лежит. Во рту стояла горечь желчи. Охранники и предатель валялись по коридору. Воздух провонял кровью и порохом. Картина ада. Сколько лет она прожила с раскаянием, в молчаливом искуплении оборванных ею жизней, а теперь в голове осталась одна мысль: «Было весело».

Рядом говорили какие-то слова. «Останься со мной, Кларисса». Она вспомнила, что здесь Наоми, и снова открыла глаза. Не запомнила, как закрывала. Наоми была забрызгана кровью. Бледна. За ней стоял Рен. В черной рясе, напомнившей ей о иезуитах.

– Я чудовище, – сказала Кларисса.

– Нет, маленькая. Ты не чудовище. Нет.

Значит, Наоми ее не поняла. Кларисса имела в виду: «Мне не страшно». Она попыталась подобрать слова для объяснения, но было слишком тяжело. Да и так ли важно, чтобы тебя поняли? Она знала ответ.

«На хрен, – подумала она. – Есть вещи, которые уносишь с собой в могилу».

Кларисса Мельпомена Мао закрыла глаза.

Глава 49 Бобби

В детстве Бобби преследовал повторяющийся сон: она искала в своей комнате дверь, ведущую в новую, неизведанную часть квартиры, о которой родные забыли или не знали. Сон был пугающим, но и красивым тоже. Полон обещаний, чудес и угрозы.

«Предштормовой» был точь-в-точь как из того спа.

Архитектура корабля повторяла эстетику и дизайн «Росинанта». Центральный лифт, размеры и пространства дверей и переходов, даже форма захватов для рук и ног была знакомой. А если не совсем знакомой, то хоть родственной. Из той же семьи. Корабль, как ничто другое, доказывал общность культурной ДНК Лаконии и Марса.

Однако были и странности. Палуба без видимых швов и болтов. Пена и обивка переборок – из той же неприятно кожистой материи, что и обшивка корпуса. И освещение чем-то отличалось. Бобби не понимала, в спектре дело, в яркости или в каком-то неуловимом мелькании, но все виделось немножко как из-под воды. Словно корабль был огромной рыбиной в фосфоресцирующей глубине моря.

Тот же, свой дом, только шире, больше – измененный.

Они переходили из коридора в коридор четким строем, прикрывая друг друга. К дребезжанию ОТО добавилось что-то другое, незнакомое. Насколько Бобби могла догадаться – какая-то лаконская версия торпедных залпов. Палуба вздрагивала и кренилась при маневрах корабля, но основной двигатель работал ровно, так что низ оставался низом.

Она ожидала встретить оборону у центрального лифта в рубку. Там было очевидное место для перехвата – удерживая его, можно контролировать все передвижения между палубами. Командуй здесь Бобби, все люки оставались бы открытыми, и сверху в них смотрела бы дюжина винтовочных стволов, готовых проделать дыру в первой показавшейся голове. Вместо этого они обнаружили трех отступавших наверх лаконцев с пистолетам и – отстреливались те больше в расчете задержать преследование, чем в надежде всерьез кого-то ранить. Все забились на командную палубу. Бобби не знала, хорошо это или плохо.

– Амос? – позвала она и, не дождавшись ответа, увеличила мощность сигнала. – Амос, проверка.

– Чудно здесь, Бабец, – ответил он. – Добрался, почти ручаюсь, до мастерских. Чтоб мне провалиться, половины здешнего барахла не узнаю.

– Контакты с врагом были?

– Да, потеряли пару человек.

Его прервал звук, похожий на визг раздираемого грубой силой металла. Через долю секунды Бобби распознала очередь из скорострельного оружия. Амос перекрикивал выстрелы – но обращался не к ней. Бобби ждала, ощущая узел под ложечкой. Хотелось узнать, что происходит, но не настолько сильно, чтобы отвлекать Амоса. Раз он крякнул – наверняка в него попали. Потом случилось что-то шумное – может быть, граната, – и стрельба прекратилась.

– Ты еще здесь, верзила?

– Угу, – отозвался он. – Мелочи. Архитектура тут странновата. И на вид многое сделано из… даже не знаю. Кристаллы? Или жучиная шкурка? Помнишь те постройки на Илосе? Вроде них.

Палуба резко накренилась вправо, и голова чуть поплыла от силы Кориолиса. Бобби ухватилась за скобу.

– На Илосе меня не было.

– Ах, да, – спохватился Амос. – Ну, словом, вроде них. Но да, мы как бы застряли, пока не сумеем проделать еще одну дыру. Ищем, чем проковырять переборку. Хорошо бы успеть прежде, чем они решатся на нас наброситься.

В разговор врезался голос Алекса. Бобби, чтобы пилот их услышал, пришлось бы сильно увеличить мощность сигнала, зато у передатчика «Роси» мощности хватало с запасом.

– Эй, все там. «Предштормовой» устал со мной плясать. Похоже, задумал вернуться в порт. Пожалуй, всем, кто собрался улетать, пора на старт. Времени у вас не много.

Саба ответил:

– Еще ждем народ со штурма тюрьмы. Буду выпускать корабли по готовности, но ты задержи ублюдка сколько можешь, а?

– Этим и занимаюсь, – сказал Алекс.

Бобби стиснула зубы. Захотелось оторваться от группы, броситься вниз, к Амосу и его команде. Дурная тактика. Следовало держаться плана. Амос справится. Надо было в это верить. Труба лифта тянулась по продольной оси корабля, до самой рубки. Бобби не видела, чтобы там кто-то ждал. Это не значило, что там никто не ждет.

– Ладно, – обратилась она к своей команде. – Действуем так же. Два впереди, трое прикрывают, только переходим не от дверей к дверям, а с палубы на палубу. Если начнут стрелять, попробуем запустить впереди себя лифт, хотя он может быть заблокирован, да и не хочу я заранее предупреждать их.

Астеры выразили согласие и разместились по позициям. Бобби с высоким мужчиной шла впереди, перебирая скобы для рук как в невесомости. Прежде чем подняться на новую палубу, она заглядывала в люк, но удивилась бы, обнаружив засаду.

Бобби прислонилась к стене, целясь вверх. Похоже, люк в рубку был закрыт. Пооткрывав остальные, они очистили обороняющимся линию огня, но те ею не воспользовались. Пока не воспользовались. Бобби жестом подозвала своих и, пока они поднимались, смотрела в направлении противника. «Предштормовой» был больше «Роси». На восемь палуб больше между ними и рубкой. Последний шаг будет труднее всего, хотя…

Отключилась гравитация, и Бобби машинально ухватилась за скобу, а корабль вокруг нее раскрутился, так что ноги повисли перпендикулярно палубе. Так же внезапно, как пропало, тяготение вернулось. Резкое ускорение: четыре или пять g сдернули ее вниз. Толчок выбил дух из груди, а потом снова невесомость, короткий разворот и микроразгон на высоких g. Но теперь и она, и ее команда были к этому готовы. Невесомость и разгон повторились еще трижды. Казалось, это продолжается вечно.

– Амос?

– Здесь я, Бабец.

– Это ты? Что-то там поломал?

– Не-а. Что бы ни было, это они нарочно.

– По-моему… – Резкий толчок заставил ее скрежетнуть зубами. И снова невесомость. – По-моему, они хотят нас стряхнуть, как жучков в банке.

Резкое ускорение и невесомость.

– Вот еще неприятность. Хотят нас задержать?

– До возвращения в порт.

Короткий разгон и невесомость. Мысли у Бобби свернули на другое. Задержать атакующих до возвращения в порт имело смысл, если на «Предштормовом» недобор команды. Тогда понятно, почему их не встретил серьезный обстрел с командной палубы. Если лаконцы получат подкрепление, шансов у Бобби не останется. А если не останется у нее, их не будет и у других. Еще две смены невесомости, разворотов и ударов о палубу не сдвинули ее с места. Но в голосе Амоса, когда тот заговорил, она расслышала напряжение:

– Это может оказаться проблемой.

– И я о том же думаю.

По рации Бобби услышала новую очередь.

– Не уверен, что сумею этому пометать.

– Ладно, – распорядилась Бобби. – Новый приказ. Без разрешения не умирать.

– А если найду способ прикончить птичку?

– Тогда действуй, как я сказала, но не подставляй голову в поисках.

– У тебя есть план? – спросил Амос.

– Это громко сказано, – ответила Бобби, – но я придумала, чем запяться.

Корабль продолжал двигаться рывками, как какое-нибудь исследовательское судно первого поколения – из тех, что использовали для реактивной тяги ядерные бомбы. Даже в амортизаторах путешествие для их команд выходило не из приятных. Бобби глубоко вдохнула, поймала ритм и в следующем периоде невесомости подтянулась в лифтовую шахту. Две хорошие скобы для рук, два хороших упора для ног, и тут вес ее резко увеличился впятеро против обычного.

Пальцы рук и ног протестующее завопили. Спина и плечи подумывали треснуть. Невесомость вернулась, корабль закрутился, но она уже лезла вверх. Всего один перехват до появления тяжести. Но осталось чуть меньше.

Если падать, до дна далеко. Зато, пока такое творится, сверху не станут стрелять, им и в голову не придет, что она сумеет взобраться. Это уже неплохо. С каждым кругом невесомости, раскрутки и резкого ускорения Бобби продвигалась чуточку выше и не оглядывалась посмотреть, следует ли за ней команда. Ей нельзя было отвлекаться.

На лбу проступил пот, и скафандр, чтобы не затуманился лицевой щиток, сильно раскрутил вентилятор в шлеме. Кислород выгорал быстро, трехчасового запаса могло хватить разве что на час. Бобби размышляла, не сделать ли передышку на одной из палуб и вообще снять шлем, но если бы в этот момент лаконцы додумались продуть корабль… ну, вышло бы неудачно. Лучше перестраховаться. Если можно назвать перестраховкой подъем над обрывом в полную высоту истребителя при самом ненадежном поле тяготения, какое можно представить.

Голос Сабы она услышала, когда до рубки оставалось три палубы:

– Антенной установке конец. Стартуем все. Ждать больше нельзя.

– Попробую прикрыть вас, «Малаклипс», – сказал Алекс. – «Предштормовой» жив и опасен. Попытаюсь сбивать его торпеды, но такую зверюгу всех зубов не лишишь.

– Бьен, – ответил Саба. – И я вам кое-что посылаю, «Росинант». Не пропустите.

Алекс тихо выругался. О причине Бобби оставалось только гадать.

Еще миг невесомости. Еще один срыв в жуткую тяжесть. Искушение двигаться быстрее, перехватываясь через скобу, было ловушкой. Это означало бы меньше времени на подготовку к рывку и грозило падением. Так было мучительно. И длилось вечно. Так было правильно. Жадность не для нее. Боль в ладонях усиливалась, а вот ноги как будто привыкли. Или онемели.

Она находилась на полпути. Три с половиной палубы – и рубка. И закрытая панель, на которой держится лифт. Две с половиной, одна… опять невесомость. Бобби лезла вверх. Прикипела взглядом к шву, от которого открывалась лифтовая панель. За нею, если этот корабль устроен как все марсианские, разумнее всего было бы укрыться и палить в захватчиков. В нее. Она ждала нового ускорения – и не дождалась. Только мягкое давление – корабль маневрировал.

Плохо дело.

– «Предштормовой» подходит к причалу, – бесцветным, как зола, голосом сообщил Алекс. – Если у кого есть мысль, я слушаю.

Руки и ноги у нее дрожали от натуги, пот щипал глаза. Бобби рискнула глянуть вниз. Ее люди следовали за ней, но одолели всего полпути. Справляться ей одной.

С оперативной палубы доносились голоса. Резкий лай приказов. Лязг – возможно, оружейного сейфа. Там знали, что времени у них мало, но все же думали, что опа гораздо дальше, чем на самом деле. Лифтовая панель отъехала в сторону, Бобби дотянулась, ухватила за локоть руку в голубом рукаве и стянула прикрепленного к руке человека вниз, в шахту. Тот, прежде чем опомнился, ударился раз-другой о стены, потом его встретила выстрелами команда Бобби, а сама она была уже за люком, в рубке.

Трое – в невиданно странных амортизаторах. Бобби подняла пистолет. Налицо недостача состава.

Светловолосый мужчина, заметив ее первым, вскрикнул:

– Капитан Дэвенпорт!

На крик оглянулся человек постарше. Во всяком случае, старше других. Для нее все равно щенок щенком.

– Веди к причалу! Что бы ни случилось!

– Я – сержант-канонир Роберта Драпер, десантный корпус Марса, – отчеканила Бобби. – Убью каждого, кто прикоснется к управлению.

Дэвенпорт вызывающе вздернул подбородок.

– У каждого свои приказы.

– Можно без этого, – возразила Бобби. – Сами понимаете, чем это кончится. Ваши люди – покойники. Мои тоже. И множество гражданских, если мне придется тара- нить станцию, чтобы разбить судно. Не трогать управления!

Пилот отпрянул, покосившись на капитана. Тот смотрел на Бобби твердо, как в глаза своей смерти. Как будто приказал себе быть отважным и еще не совладал с исполнением приказа. Оставался шанс – в зазоре между тем, каков он есть и каким хотел быть. Смерть этих троих не исправит положения в машинном. Не спасет Амоса. За ее спиной выплывала в рубку астерская команда. Бобби предпочла бы обойтись без них. Лишнее давление на лаконцев только укрепит их позицию.

Она заговорила, постаравшись, чтобы голос звучал спокойно и убедительно:

– Вот какое дело. Умрут все ваши и мои тоже, или все мы выживем. Вам решать, стоит ли эта шайка паршивых дилетантов лучшей лаконской команды.

– Эй! – возмутился кто-то из ее людей. Бобби глазом не повела.

– Думаете, я поверю, что вы не угоните корабль? – спросил Дэвенпорт.

«Ну, я не собиралась, – подумала Бобби, – но раз ты подсказал…»

– Речь не о корабле. Либо вы и ваши люди отправляетесь за борт в скафандрах с баллонами, либо умираете здесь.

– Я видел работу ваших людей, – презрительно сплюнул капитан. – Если мы сложим оружие, нас все равно перебьют. Вы не знаете, что такое честь.

– Прикуси поганый язык, – рявкнула Бобби. – Я – десантный корпус Марса. Останешься жив, спроси ваших ветеранов, что это значит. Они объяснят, как тебе повезло, что я за такие слова тебе зад наизнанку не вывернула. Если я гарантирую вам и вашим безопасность, вы в безопасности.

Дэвенпорт молчал, но за его вызывающим видом что- то засветилось. Может быть, надежда. Бобби включила связь с Амосом.

– Эй, верзила?

– Привет, Бабец, – возбужденно отозвался он. – Я провел нас в машинный. Дай еще пять минут, я засвечу этого ублюдка. Может при взрыве сорвать кусочек станции, но на мой вкус, это уже не наша проблема. Как у вас там?

– Пусть ваша команда выжидает, – приказала Бобби. – Никаких агрессивных действий в сторону врага. Подтверди.

На линии стало тихо.

– Я слышал другой план, – проговорил Амос.

– Амос, послушай меня. Жди. Не взрывай корабль, и если там внизу убьют еще хоть одного лаконца, я всех лично расстреляю. Тебя в том числе. Ясно?

– Ага.

– Жди. Если придется вернуться к плану А, дам знать в течение минуты.

Дэвенпорт перевел взгляд с Бобби на выстроившуюся за ее спиной команду. Хмуро поморщился. Бобби заметила, как участилось ее дыхание. Она ждала.

– Тридцать секунд, мистер Дэвенпорт.

– Ты не ту сторону выбрала, пушкарь, – сказал ей Дэвенпорт. – Тебе следовало быть с нами.

* * *

Через двадцать пять минут уцелевшая часть команды «Предштормового» была связана общим тросом и загнана в грузовой шлюз. Руки каждому стянули за спиной, ноги стреножили, а маневровые ранцы вакуумных скафандров лишились топливных канистр. Амос с одним из своих в последний раз проверял им герметизацию и приспосабливал на колени аварийные маячки. Командир лаконцев теперь пристально вглядывался в Бобби – наверное, замышлял месть.

Амос постучал Дэвенпорта по щитку шлема.

– Дышишь там? Воздух хорош? Если нет, самое время сказать.

Тот коротко кивнул, идеально выразив злобу телесным движением.

За бортом «Предштормового» разлетались, по составленному Наоми графику, корабли. Уходили большей частью в малые колонии, где по ту сторону врат собралось меньше транспортов, ожидавших восстановления перевозок. Но кое-кто направлялся и в устоявшиеся миры вроде комплекса Бара Гаон, в расчете на свое умение обойти мониторинг движения по ту сторону и затеряться в безопасном месте. Последний корабль должен был скрыться через час с небольшим, а за ним и «Предштормовой». Если ничего не сорвется, антенны Медины будут корчиться в припадке еще четыре часа, а то и больше. Но у пленников имелся запас воздуха на десять. Шести часов более чем хватит, чтобы их подобрали.

Амос показал ей большой палец, и Бобби кивком разрешила действовать. Отцепив конец троса от палубы шлюза, он толкнулся к ней и закрепился рядом. Бобби запустила шлюзование и, когда наружный люк открылся в черноту чернее космической, включила рацию.

– Ну вот, – сказала она. – Проверим, работает ли управление, как они говорили.

– Есть, боссманг, – отозвался новый пилот из астеров.

«Предштормовой» плавно завалился набок. Пленники отплывали от него – хотя на самом деле двигалась Бобби. В темноте за ними звездочкой мерцал дюзовый выброс – прошел врата, погас.

– Хорошо, – сказала Бобби. – У нас порядок. Не забудь отойти подальше, прежде чем зажигать двигатель. Я не для того их спасала, чтобы ты спалил дюзами.

– Са-са, – ответил пилот.

– Алекс? – позвала Бобби и спохватилась, что рация так и работает на пониженной мощности. Исправив оплошность, она повторила: – Алекс? Как у нас дела?

Ответил не Алекс. Этот голос Бобби вспомнила не сразу.

– Мы притерлись к Медине, снимать оставшихся.

– Хьюстон? – спросила она. – Вы?

– Что, гады, вспомнили, что централизованная власть аморальна? Да, я это. Готов принять ваши извинения, как только вы смените пеленки.

– Вот радость-то, – хладнокровно заметил Амос. – Вроде как я по нему соскучился.

Бобби отключила микрофон.

– Я сарказма не улавливаю. Меня предупреждать надо. – И снова включила. – План меняется. Нас можно не подбирать.

– Отказ, – заговорил Алекс. – Я вас не брошу.

– Мы пойдем конвоем, – сказала Бобби. – «Предштормовой» наш.

– Да ну на фиг? – не поверил Алекс и радостно взвыл. – Святый боже, взяли приз? Похоже, ты без корабля таки не останешься, капитан Драпер.

Наоми перебила его на последнем слоге:

– Я выхожу.

– Хорошо, – остыл Алекс. – Подбираю двоих, и можно вставать в очередь на вылет из этого болота.

– Одного, – поправила Наоми. – Одного подберешь. Мы нарвались на осложнение. Кларисса погибла в бою. Без нее я бы не выбралась. Никто бы не выбрался.

У Бобби перехватило горло. Она взглянула на Амоса – тот улыбнулся обычной дружелюбной улыбкой, пожал плечами. На миг она увидела что-то за этой маской. Боль, потерю, грусть и ярость – и тут же он стал самим собой.

– Черт, – сказал Алекс. – Горько слышать.

– Ладно, – вмешался Хьюстон. – Вижу вас в оптику. Пройдем вскользь и заберем.

– Наоми, – окликнула Бобби. – Когда вернешься на «Роси», найди «Предштормовому» безопасное место в очереди на побег.

– Уже ищу, – ответила та. Теперь, зная, к чему прислушиваться, Бобби распознала в ее голосе изнеможение. Усталость горя.

Отключив микрофон, Бобби повернулась к Амосу, но тот уже подтягивался к лифту. Она двинулась за ним, держась на тонком ручейке адреналина. В ожидании, что дальше.

У лифта Амос задержался, почесал себе нос.

– Я тут подумал. Надо мне, пожалуй, набрать ребятишек из новичков. Пройтись по кораблю, проверить, нет ли на борту нежелательных пассажиров.

На миг она решилась так и оставить. Позволить Амосу вернуться к обычной манере. Так было бы проще. И, казалось, более уважительно.

Так поступил бы Холден.

– Я должна знать, в порядке ли ты, – сказала она.

– Честно говоря, мне не до…

Она подтянулась к нему вплотную, почти нос к носу. Не улыбалась, и он тоже.

– Я не спрашивала, охота ли тебе поговорить. Я сказала: «должна знать». Каким бы кораблем я ни командовала, если ты летаешь на нем, значит, мы с тобой честно и открыто обсуждаем твое психическое состояние. Я тебе не подружка и не нянька. Я тебе говорю, как это будет. Мы оба знаем, что происходит, когда ты слетаешь с катушек, и я не собираюсь делать вид, что ты – больше или меньше, чем ты есть. Значит, когда я говорю: «должна знать, в порядке ли ты», – это приказ. Все ясно?

Амос сжал челюсти, глаза у него помертвели. Бобби не отступила. Когда он улыбнулся, улыбка не была пустой и дружелюбной маской. Такого Амоса Бобби еще не видела.

– Мне грустно, Бабец. Я зол. Но я в порядке. Погибнуть в бою для нее тоже хорошо. Это я сумею пережить.

Бобби позволила себе отплыть от него. Сердце стучало немного чаще, чем хотелось бы, но на лицо она сердечных чувств не допустила.

– Ну и хорошо. Бери команду и пройдись по кораблю. Перед ускорением я вас предупрежу.

– Так я пошел, – кивнул Амос. И почти сразу добавил: – Знаешь, из тебя выйдет хороший капитан.

Глава 50 Син

– Подобные же волнения сопровождали Союз перевозчиков со дня его основания, – говорила Кэрри Фиск. Она раскраснелась, резко жестикулировала, и голос гневно звенел на каждом слове. На ней были бежевая с черным блузка и зеленая нарукавная повязка, символизировавшая с некоторых пор солидарность против террористов и за Лаконию с верховным консулом Дуарте. – Союз заявлял своей главной целью стабильность и безопасность. В том, чтобы позволить ему управлять пространством Кольца, был здравый смысл. Но в ту же минуту – минуту! – как кто-то позволял себе усомниться… Бомбардировка. Похищение. Убийство. Невообразимое лицемерие! Небывалое.

Интервью вел молодой человек, по-видимому, хорошо известный системе Сол и Медине. Он кивал и поглаживал подбородок в манере древнего мудреца, внимающего глубокой мистической истине. На фоне его серьезности Фиск выглядела еще более грозной.

– А теперь, по вашему мнению, ситуация стабилизировалась? – спросил ведущий.

– Можно надеяться, что так, – сказала Фиск, одновременно отрицательно качая головой. – Когда я вижу, какое терпение выказывает нынешняя администрация и каким насилием на него отвечают, мне… нет, это, конечно, не гнев. Стыд. Мы называли себя цивилизацией, культурой, а все, что мы можем предложить, – этот вот бандитизм. Мне остается только надеяться: людям, поверившим, что такие дела оправданны, тоже стыдно за свою глупость.

Эту фразу написал сам Син и переслал Фиск. Она повторила ее так, будто мысль только что пришла ей в голову, – и вполне убедительно.

Из всего, сделанного им на Медине, Фиск с Лаконским Конгрессом Миров оказались наибольшим успехом. В остальном: ускоренном графике продвижения «Бури» в систему Сол, вскрытии подполья, управлении станцией – имелись темные пятна.

Катастрофа длилась пять и три четверти часа – от старта корабля Джеймса Холдена до полного восстановления функционирования станции Медина. За это время были убиты его лучший осведомитель и приданная ему команда поддержки, повреждены внешние датчики станции, нейтрализованы силы десанта, взломаны камеры заключения, безвозвратно упущены пятьдесят два заключенных, двадцать кораблей Союза ушли неизвестно за какие врата и был взят на абордаж и угнан «Предштормовой».

Это было, безусловно, величайшее из известных Сину поражений службы безопасности, а он, губернатор Медины, большую часть этого времени прятался в общественном туалете. Унижение камнем лежало в животе, и было отчетливое ощущение, что оно останется там навсегда.

Все решения, принятые с его прибытия на Медину, являлись теперь в свете этого поражения, и он рассматривал каждое как рану на коже. Если бы он с самого начала был осмотрительнее с населением – остался бы Касик в живых? Если бы он ответил на покушение более точечными мерами, набрало бы подполье меньше последователей и союзников? Если бы он не внес смятение в структуру службы безопасности, удалив Танаку, – успела бы служба вскрыть подполье и предотвратить случившееся?

Список можно было продолжать до бесконечности. Каждый сделанный им выбор – отправка «Предштормового» вопреки предупреждению Дэвенпорта о недочете в команде, отсылка Джеймса Холдена на Лаконию вместо подробного допроса здесь, поощрение Трехо к преждевременному переходу «Бури» в систему Сол – все это привело его сюда. В каждом случае он где-то ошибся. Неважно, насколько разумным представлялось решение тогда, насколько простительны и незаметны были его просчеты, окончательное доказательство яснее ясного. Он отнесся к народу Медины словно был для них вождем, а не надсмотрщиком. Надзирателем. И они отплатили ему насилием, убийствами, бесчестьем. Все это теперь стало данностью.

Дистанцироваться от поражения было невозможно. Случившееся в его вахту ему и исправлять. И касается это не только Медины. Теперь Син понимал. Его уполномочили управлять империей отсюда, из ее центра. А значит, надо сокрушить подполье, куда бы оно ни бежало. Где бы ни вынырнуло из свежей кучи навоза, оставленной после себя Союзом. Син видел в Медине станцию, которой ему предстояло управлять, логистический центр светлого будущего человечества.

Он ошибался.

Система звякнула, извещая о запросе на связь. Син осмотрел себя на мониторе, пригладил волосы и оправил мундир. Выглядел он не образцово. А что поделаешь – шли первые дни реабилитации его карьеры.

Син ответил на вызов. На экране появилось женское лицо и мелкая подпись под ним: кто она и какое имеет к нему отношение.

– Лейтенант Джиллмет, – жестко кивнул Син.

– Контр-адмирал Сонг с «Глаза тайфуна» запрашивает связь от командующего к командующему, губернатор.

– Конечно, – разрешил он.

Монитор мигнул. Син еще раз оправил мундир и тут же устыдился. Жест выдавал неуверенность, пусть даже никто его не видел.

Появилась контр-адмирал Сонг. Ее широкий рот вежливо улыбался. Световой лаг почти отсутствовал. Следовательно, «Тайфун» на подходе к вратам.

– Губернатор Син, – начала она, – рада вас видеть.

– И я так же, – ответил он.

– Мы подходим к вратам, – сказала Сонг и отвела взгляд. – Очень сожалею, по в свете недавних событий вынуждена задать вам вопрос. Можете ли вы гарантировать, что переход безопасен?

Син вжался в спинку кресла.

«Конечно, безопасен, – просилось на язык. – „Тайфун“ может проходить врата, и никакой пират не выскочит из других врат в секунды до сглаживания опасного пика кривой. Вы и ваш экипаж благополучно закончите рейс и займете свое место – защитника пространства колец».

Он проглотил эти слова. Они оставили в душе новый шрам – еще одно доказательство его неуверенности.

– Я не получал новых предупреждений от службы безопасности, – сказал он. – Мы не наблюдаем кораблей на подходе к другим вратам, и у меня нет причин подозревать вмешательство каких-либо маргинальных элементов. Но, с вашего позволения, я хотел бы проконсультироваться со своим шефом безопасности для полной уверенности, что риск минимален.

– Буду вам благодарна, – кивнула Сонг, интонацией выразив: «Сожалею, что пришлось об этом просить».

– Безопасность вашего корабля и команды важнее всего, – ответил на молчаливое извинение Син. – Я понимаю вашу осторожность.

– Я буду ждать вашего ответа на орбите врат, – сказала Сонг. – И спасибо вам, губернатор. Я действительно благодарна.

Кивнув, он разорвал связь. Она ему не доверяла. Конечно, не доверяла. Он сам себе не доверял.

* * *

На осмотр доков его сопровождала смешанная группа десанта: половина в силовой броне, а вторая в стандартной противопулевой защите. Даже сумей подпольщики снова обездвижить броню – хотя Оверстрит заверил Сина, что такое невозможно, – он не остался бы без охраны. Сину ненавистна была мысль о вынужденном изменении протокола. Ненавистно было воспоминание о страхе, когда он понял, что оказался без защиты, и ненавистно сознание, что страх этот не рассеялся до конца. До сих пор неизвестно, как подпольщики вообще узнали о существовании мер против мятежа и тем более – как сумели подделать код блокировки. Неужели среди лаконцев – оборотень? Или они допустили неосторожность? У Сина не было средств отыскать место утечки. И это маленькое унижение занозой впивалось в кожу.

Он передвигался но докам на портативном ранце, действовавшем на сжатом воздухе. Пустые причалы обвиняюще глядели на него. Щербины от пуль в палубах и переборках до сих пор не загладили и не закрасили – а должны были. Син ощущал на себе внимание докеров. Собственно, они и составляли аудиторию его экскурсии. Цель ее была – показать, что губернатор не забился в офис, не смея выглянуть из-за стола. Что не прячется в общественном туалете. Суть сообщения опровергалась мощной охраной и сводившим внутренности страхом. Но он должен был притворяться, притворяться, притворяться в надежде, что когда-нибудь игра станет правдой.

Поэтому он вздернул подбородок и совершил полный обход доков, побывал даже на перекрученной, изуродованной взрывом кислородного резервуара палубе. Временные заплаты Син окинул взглядом, выражавшим, как он надеялся, достоинство и глубокомыслие. На деле ему не терпелось покончить с этим и вернуться в офис.

Исполняющая обязанности начальника порта держалась сразу за ним. Она не скрывала гнева, только Син не знал, на кого он направлен: на причинивших такой ущерб террористов или на него, не предотвратившего теракта.

– Сколько времени у нас уйдет на ремонт? – спросил он.

– Зависит от снабжения, сэр, – ответила она. – С приходом «Тайфуна» сможем начать серьезные работы, но они столько разворотили, что у нас не хватит пластин на замену.

– Это ужасно, – протянул Син, не зная, что еще сказать. Женщина промолчала. – Каковы наши возможности на данный момент?

– Не так уж плохи. Серьезно поврежден только первый причал. Срезаны причальные захваты. Как только стартовал тот старый десантный корабль, ублюдки захватили мой офис. Остальные выпускали из диспетчерской. В этом смысле, пожалуй, могло быть хуже.

А если бы он уже перевез сюда Наталию с Чудовищем? При этом восстании погибли лаконцы. Окажись его семья на Медине, она бы тоже попала под огонь? И ему пришлось бы смотреть, как умирает дочь, – как раньше на смерть Касика?

И, да, местные тоже пострадали, но чтобы ранили и убивали его людей!.. И до чего дошло? Преступники рассеялись, как семена по ветру, увели с собой корабли. Какая колония, увидев эти кадры, не решит, что ей тоже так можно?

Син толкнулся к разбитой палубе, опустил на нее ладони. До сих пор он был слаб. Бездеятелен. Думал, что, обращаясь с жителями Медины как с гражданами империи, сумеет их преобразить. Цивилизовать. Покрытие толщиной полметра свернулось рваным листком. Вот на что они готовы, а он вообразил, будто с ними можно обращаться как со здравомыслящими людьми. Еще одна ошибка.

До сих пор он медлил с применением силы. И мироздание показало ему, во что обходится медлительность. Что ж, Син выучил урок.

– Спасибо. Теперь я понял, – сказал он. Может быть, обращаясь к начальнику порта. Или к чему-то скрытому глубоко в душе. И повернулся к женщине. – Такого больше не повторится.

– Ради того все и затевалось, – сказал Оверстрит. – Плохая новость: они в общем и целом добились своего. Не стану приукрашивать, сэр, они нас выпороли.

– Согласен, – сказал Син.

Оверстрит подался вперед на стуле и перебросил изображение с монитора на запястье на большой экран над столом. Список всех пропавших без вести на Медине. Эти люди наверняка бежали. Или погибли.

– С другой стороны, – продолжал Оверстрит, – они действуют в обороне. Они отступили. Я поручил техникам произвести полную проверку и готов гарантировать безопасность перехода для «Тайфуна».

– Уверены? Полную безопасность?

– Думаю, уже ясно, что полная осведомленность в такой ситуации невозможна. Но на последнюю серию атак подполье потратило огромное количество ресурсов и капитала. Останься они здесь, знание станции и агенты среди гражданских позволили бы им затянуть борьбу на месяцы. Если не на годы – а они все спалили в один день.

– Это и есть хорошая сторона? – уточнил Син.

– Нет, – ответил безопасник. – Но это – все неприятности, что они сумели швырнуть в нас разом. Я уверен, что про запас ничего не оставили. Так что, как бы плохо ни представлялось дело – а выглядит оно очень плохо, – в конечном счете мы получаем Медину с меньшим числом инсургентов, с меньшими ресурсами в их распоряжении, а главные силы подполья рассеяны по системам-колониям.

– По колониям, – повторил Син. – Да.

– Потеря «Предштормового»… ну, ее не списать со счетов. Если бы вы не направили большую часть команды для содействия в других операциях… И если бы ваш старший офицер, поняв, что отстоять корабль не удастся, вывел его из строя…

– Поговорим о колониях, прервал Сип.

Оверстрит моргнул, в слишком голубых глазах мелькнуло что-то похожее на растерянность.

– Сэр?

– Колонии, – повторил Син. – Туда бежали террористы. Там следует ожидать новой волны бунтов, не так ли?

– Мой анализ приводит к тем же выводам.

– Значит, наши действия здесь следует оценивать в свете колоний. Надо рассмотреть, насколько вероятно их сотрудничество с врагом. И как мы можем повлиять на их решение.

– Да, сэр.

– Следует преподать урок. Не только восстановить уверенность в безопасности Медины, но и показать, за что стоит лаконская цивилизация. Во что мы верим. На что готовы ради контроля над ситуацией.

Минуту Оверстрит молчал. Син листал список пропавших. Лица врагов. Они занимали много страниц – но не бесчисленное количество. Проблема была разрешима.

– На что же именно мы готовы, сэр? – спросил Оверстрит тоном, показавшим, что безопасник догадывается об ответе.

– Белый список, – сказал Син. – Определите, кто наверняка не связан с инсургентами. В ком мы можем быть абсолютно уверены.

– А остальные?

Син закрыл список. Враги пропали.

– Следует преподать урок.

Оверстрит замер. Минуту гудел только воздух в вентиляции.

– Понимаю, – проговорил Оверстрит. – Шаг вверх от антитеррористических мер.

– Этот шаг оправдан.

– Согласно официальной позиции верховного консула, все они – граждане Лаконии. Эти террористы – граждане Лаконии, хотя и преступные.

– Знаю, – отмахнулся Син. – А еще знаю, что меня поставили командовать Мединой, чтобы я на практике научился тому, чего не дает теория. И я выучил урок Джеймса Холдена и его друзей. Вы отказываетесь подчиниться старшему по званию?

Оверстрит хихикнул. Син не видел причины для смеха.

– Пет, сэр. Я подчиняюсь приказам старших по званию, как мне велит долг.

– Хорошо. Тогда прошу подготовить выбраковку. Кого внести в белый список, я оставляю на ваше усмотрение.

– Да, сэр, – сказал Оверстрит. – Только у меня другие приказы, сэр.

От неожиданности у Сина по хребту побежали мурашки.

– Другие приказы? Это чьи же?

– Постоянный регламент, оставленный мне полковником Танакой при вступлении в должность. Так что в конечном счете – приказы адмирала Трехо. Видите ли, сэр, верховный консул очень ясно дал понять адмиралу, что власть империи – это навсегда. А если история нас чему и учит, так это тому, что люди таят жажду мести поколениями. Целые общества выживают или гибнут из-за событий, случившихся поколения назад. И даже из-за мифов, рассказывающих о несуществующих обидах. Адмирал твердо потребовал, чтобы мы соответствовали высшим стандартам. Как всегда.

Оверстрит развел руками: «Что уж тут поделаешь?» В его правой руке возник пистолет.

Сердце у Сина запнулось и понеслось, спотыкаясь, как с горы.

– Можно спросить, какой вы получили приказ?

– Я должен преподать урок, сэр. Восстановить уверенность в безопасности Медины и сети врат, показать, за что стоит лаконская цивилизация. В том числе – что мы, принявшие груз ответственности, требуем от себя и друг от друга соответствия высшим стандартам.

Син встал. Ноги у него подгибались. Этого быть не могло. Этого не было.

– Но я же вереи, – сказал он. – Я исполнял приказы.

– Вы отдали мне приказ убить лаконских граждан, не обвиненных ни в каком преступлении.

– Но…

– В сущности, я с вами согласен. Это отребье. Они не заслуживают и не понимают того, что мы им принесли. На мой взгляд, никогда и не поймут. Но, возможно, поймут их дети. Или внуки, или правнуки. В мифе о Медине останется губернатор Сип, не справившийся с управлением станцией, сдавший корабль банде недовольных, запутавшийся… и когда оскорбленная гордость толкнула его на превышение полномочий, предоставленных верховным консулом, он был смещен ради защиты порученных ему простых граждан. Видите, в чем разница? Убивая инсургента, вы становитесь врагом всех его друзей. И его родных. Они запомнят – и вы получите врагов на поколения.

Навсегда. Если же убиваете своего – даже высшего из своих – ради защиты слабых, они и это запоминают. Это – семя благодарности. Зародыш доверия. Через поколения принесенная вами жертва даст плоды мира, благоденствия, единства для всего человечества.

Воздух кончился. Нечем стало дышать. Сознание не принимало услышанного. Он еще увидит Наталию. Он возьмет на руки Чудовище, услышит, как она болтает о школьных делах, пересказывает свои сны или выпрашивает позволения завести питомца. Все это сбудется. Ничего не изменилось. Не могло измениться так быстро. Так окончательно.

– К тому же и губернатор Сонг возьмет это на заметку. – Оверстрит встал. – Мне очень жаль, но могло быть хуже. Вы могли попасть в бокс.

Он поднял пистолет.

– Подождите! – сказал Син. – Постойте. Вы в это верите? Что, убив меня, достигнете этих целей?

– Я – офицер Лаконской империи, губернатор Син. Я верю во что приказано.

Глава 51 Драммер

«Сердце бури» шло к станции Лагранж‑5 три месяца. Дом народа двигался следом, будто слуга, выжидавший момент для поклона.

За эти долгие неправдоподобные педели система изменилась до неузнаваемости. По крайней мере для Драммер. Капитуляция кораблей Союза позволила флоту КЗМ последовать их примеру. «Буря», по некоторым признакам, пострадала от полученной трепки: в ее тепловой подписи отмечались флуктуации, она неохотно ложилась на левый борт, не разгонялась более пятой g. Это уже ничего не значило. Пусть Лакония пролила кровь, по не склонилась. О себе Драммер такого сказать не могла.

Новая армада кораблей, проследовавших к Медине за «Тайфуном», не задержалась там и на сутки – рванула к вратам Сол. Эти корабли были меньше по размерам и более привычной конструкции, но и неполная дюжина их овладела Солнечной системой. Новостные каналы пестрели названиями новых лаконских истребителей класса «Протектор»: «Даскелл», «Акерманн», «Эканджо», «Смит» – и их координатами в системе. Где они, куда могут направиться.

Ганимед с Япетом в порыве какого-то безумного вдохновения объявили, что не сдадутся, что бы ни делали Союз и КЗМ. По два новых корабля направились к каждой из этих станций, после чего гордые декларации быстро увяли. Станция Церера собрала к прибытию «Эканджо» комитет по встрече, и картина, на которой губернатор Цереры пожимал руку лаконскому капитану, стала культовой. Картина капитуляции. Двое улыбающихся мужчин. Конец одной эпохи, начало новой.

К тому времени Дом народа подобрал большую часть бежавших перед сражением гражданских. Конечно, не всех. Несколько мелких кораблей рассыпались по малым поселениям и астероидам. Затаились в надежде, что силами дюжины кораблей Лакония их не отыщет. Возможно, так оно и было. Вернувшихся на космический город возглавил теперь капитан Роуман Перкинс. Это был немолодой марсианин с короткой седой стрижкой и кожей цвета мореного дуба, с тягучим выговором долины Маринер, добрым взглядом и командой десантников в силовой броне, готовых придать его желаниям силу закона. Явившись в кабинет Драммер, он на время разговора любезно занял кресло по ту сторону ее стола. Этот маленький вежливый жест только подчеркнул всю полноту ее поражения. Лакония не собираласьзадираться, унижать ее. Перкинсу не было дела, потеряет ли она лицо. Он пришел взять желаемое а желал он полной власти и намеревался ее получить. Выйдет мягко – отлично. Не выйдет – тоже отлично. Иллюзия выбора оставалась ей.

Она выбрала.

Домашний арест лучше тюрьмы. Своя койка, своя одежда, свои файлы и коды доступа, только без прежних привилегий по выходу в эфир и с лаконской цензурой трафика данных. Она с ужасом ждала, что Саба попытается с ней связаться и выдаст себя, но сообщений от него не приходило. Драммер полагала, что вынужденное сотрудничество Союза перевозчиков полезно Перкинсу, Трехо и Дуарте. Ее арест, конвой в тренажерные залы, поданный лаконскими солдатами обед – все это украшало победные релизы, распространявшиеся по тринадцати сотням миров как предупреждение: ведите себя хорошо. Перед Лаконией пал даже Союз. Даже Марс. Даже Земля. Есть ли надежда выстоять у колоний?

Этот вопрос, конечно, давал тему для размышлений. Новости в ее диету больше не входили. Но можно было смотреть старые фильмы, слушать музыку, есть чего хотелось, играть, спать вволю, тренироваться – столько дел, которыми она издавна собиралась заняться, когда будет время.

В лучшие дни арест выглядел похожим на принудительный отпуск. Впервые за взрослую жизнь Драммер ни за что не отвечала. Ни долгосрочных политических обязательств, которые надо исполнять. Ни журналистов, администраторов и чиновников, с которыми вынуждена пикироваться. Кто там проходит какое кольцо, какие изделия запрещены к провозу, какие облагаются налогом, как уравновесить потребности колоний – все это было теперь не ее заботой. Не считая отсутствия Сабы, именно такую жизнь она собиралась вести после окончания президентского срока.

В плохие дни ее комната превращалась в ящик, забитый тоской и поражением, а смерть виделась единственным выходом.

Тюремщики принимали ее перепады настроения с единодушным, неискренним сочувствием. Они были добры, потому что им так хотелось. Захотелось бы им другого, тоже все было в их воле. Ее мнение играло роль ровно постольку, поскольку кто-то другой решил с ним считаться. И у Драммер были причины полагать, что все так и останется – комната, тренажеры, снова комната, охрана и изоляция от человечества – на всю жизнь.

А потом, через три месяца после капитуляции, «Сердце бури» подошел к перевалочной станции Лагранж‑5, и Драммер вместе с ним.

Воган явился как призрак прошлого. Если бы Драммер еще не сознавала, насколько истосковалась в одиночестве, сейчас могла бы понять по тому, как сильно ему обрадовалась. У Вогана по щекам и на лбу пролегло несколько новых морщин. Он держался с прежней официальностью, но уже не излучал приглушенной надменности, казался хрупким. Как выеденная изнутри буханка хлеба – одна корка осталась.

А может, так вышло с ней, и ей просто хотелось видеть свое отражение в другом человеке. Чтобы не так одиноко было.

Воган постоял в дверях, давая ей собраться с мыслями.

– Совещание, мэм, – сказал он. – Адмирал Трехо просил меня… помочь вам подготовиться.

Трехо? – Ей показалось, что они уже вели этот разговор. – Он здесь?

– Скорее, это мы здесь, но да. Генеральный секретарь, вы и адмирал Трехо. И еще кто-то. Мне не дали полного списка, но, по-видимому, они хотят, чтобы вы выглядели представительно. И вот еще что.

Он протянул ей ручной терминал. Драммер взяла, прокрутила древо файлов, к которым имела доступ. Скудный список, но с одним преимуществом: новый. В том, чего не видел педелями, есть свое очарование. А вот и текстовый файл под ее именем. Драммер открыла.

Примечание для выступающих: важно больше не называть системы вне Сол «колониями». В нижеследующем и свободных ремарках их следует именовать «планетами» или «системами». Не следует особо выделять Землю, Марс или систему Сол.

Спрашивает Моника Стюарт.

Вопрос: Участвует ли Союз перевозчиков в передаче управления?

Ответ: Союз перевозчиков всегда был временной структурой. Еще до прибытия наших лаконских друзей мы вели переговоры с ООН и коалицией Земля – Марс относительно соглашения о передаче больших полномочий постоянному гарнизону. Лаконский флот естественным образом заполняет собой этот вакуум, так что Союз перевозчиков рад сотрудничать с верховным консулом Дуарте и президентом Фиск в поддержании свободного и эффективного обмена между планетами (см. примечание).

Спрашивает Оден Таммет.

Вопрос: Готов ли Союз перевозчиков возместить Лаконии ущерб, нанесенный ее кораблям?

– Что, будет пресс-конференция? – спросила Драммер.

– Она значится в повестке дня, – подтвердил Воган. – Вы, конечно, вольны отклоняться от сценария…

– Вольна?

– …но лаконский цензор просмотрит все до выхода в эфир. А условия бывают и не столь приятными, как здесь у вас.

Драммер промотала сценарий. Три страницы вопросов, все отрепетированы, прописаны, одобрены.

– Говорите, я должна?

– Отказ вам ничего не даст. И есть свое достоинство в том, чтобы выжить для будущей битвы.

– Или просто выжить, – бросила Драммер.

– Или так.

Она вздохнула.

– Полагаю, я должна иметь представительный вид. Сколько у меня времени?

* * *

В этом конференц-зале она присутствовала на открытии Лагранж‑5. Сводчатые потолки сейчас выглядели еще торжественнее, чем тогда. По залу циркулировала обслуга с бокалами шампанского и закусками: выращенными в баках устрицами, настоящим чеддером, крекерами с беконом из неподдельной свиньи. Настенные экраны транслировали снимки Земли и Луны, Дома народа и «Бури» – четкие и красивые. Высшие чиновники общались, болтали, словно никто не выворачивал человечество наизнанку. Словно история шла своим чередом. Отсутствие нескольких человек – к примеру, Эмили Сантос-Бака, – кажется, заметила одна только Драммер.

Генеральный секретарь нарядился в светлый костюм с рубашкой без ворота и золотой булавкой в лацкане. Он улыбался и пожимал руки. Драммер ожидала увидеть его более мрачным, но ведь, по чести, для него и Союз перевозчиков всегда был некоторым унижением. Участком вселенной, где положили границу его власти. Прежде по ту сторону границы стояла она. Теперь – Лакония. Так что главе ООН не так трудно было привыкнуть к новому положению дел.

Человека, который смеялся, положив руку ему на плечо, Драммер не узнать не могла. Адмирал Трехо оказался ниже ростом, чем она ожидала. Полнота груди и живота объяснялись не столько мускулистостью или ожирением, сколько генами и возрастом. Волосы у него начали редеть, и адмирал не пытался этого скрыть. Яркая зелень глаз казалась бы безвкусной, не будь она натуральной.

Трехо, заметив ее, прервал беседу с генеральным секретарем и заковылял к ней. Он был несколько кривоног. Драммер почему-то стало обидно. Мужчина, уничтоживший и унизивший ее, мог бы, по крайней мере, выглядеть бронзовым Адонисом, а не заурядным человеческим существом. Ей проще было бы проглотить поражение от бога.

– Президент Драммер. – Он протянул руку. – Я рад наконец встретиться с вами в более спокойных обстоятельствах.

– Просто Драммер, – поправила она и обнаружила, что уже жмет ему руку. – Думаю, «президента» можно отбросить.

– О, надеюсь, что нет, – возразил Трехо. – Подобные переходные периоды требуют деликатности. И чем более глубоки грядущие перемены, тем важнее сохранять преемственность. Вы не согласны?

– Как скажете, – ответила она.

К ним скользнул официант, и Драммер взяла бокал. Не столько от нужды в спиртном, сколько ради идеи выпивки. Но, господи, было другое, в чем она нуждалась по-настоящему.

– Жаль, что здесь нет вашего мужа, – сказал Трехо.

Все в его голосе говорило о простой любезности, словно имя Сабы не было связано с мединским конфузом. О котором Драммер услышала еще до ареста. Сейчас ее пробрала дрожь. Что известно Трехо? Не хочет ли он сказать, что Саба схвачен? Убит?

– Мне тоже жаль, – ответила она. – Мне его очень не хватает. Но у нас всегда была разная работа.

– Надеюсь однажды с ним встретиться, – сказал Трехо, и она чуть-чуть расслабилась. Значит, не убит. Трехо, заметив ее реакцию, улыбнулся не без горечи. – Это было бы полезно. Мне кажется, было бы полезно, если бы вы помогли его переубедить. Хаос никому не на пользу.

– У меня нет с ним связи, – напомнила Драммер. И не стала добавлять: «А если и была бы, я не знаю, что ему сказать».

– Справедливо, – кивнул Трехо. – Мы еще вернемся к этому вопросу, хорошо? А сейчас я хотел бы поговорить с вами о другом. Верховный консул Дуарте намерен привлечь влиятельных людей к новым предприятиям на Лаконии. Создается своего рода постоянный совет лучших умов и самых значимых персон. Он просил меня распространить приглашение и на вас.

Гнилая вежливость. Делают вид, что она осталась самостоятельной, хозяйкой своей судьбы. О, она могла бы отказаться. Дуарте не так глуп, чтобы вовлекать в свои предприятия открытых противников. Но отказ не останется без последствий. То, что угроза не высказана, делает ее еще более зловещей.

– Похоже на колонии, не так ли? – спросила Драммер.

Трехо поднял бровь, отвечая ей молчаливым вопросом.

– Вы все перетягиваете на Лаконию, – пояснила она. – Не только корабли и деньги. Культуру.

Трехо улыбнулся.

– Земля всегда останется домом, в котором выросло человечество, но да, верховный консул находит, что… фетишизация Земли в дальней перспективе вредна для будущего человеческой расы. К тому же нам не приходится медлить с проектом депопуляции. Необходимо равновесие, при котором система Сол утратила бы подавляющее превосходство в населенности.

– Невозможно вывезти за кольца-врата миллиарды человек, – сказала Драммер. – Не выйдет.

– Не при нашей жизни, – ответил Трехо. – Этот труд рассчитан на поколения. Однако… я ведь, прежде чем стать лаконцем, был марсианином. Долгосрочные проекты меня не пугают.

Женщина в белом платье с золотом на горле и запястьях, проплывая мимо, кивнула Трехо. Тот улыбнулся в ответ, скользнул взглядом по ее заду и отвел глаза так быстро, что это могло сойти за вежливость.

– Ваш план терраформирования не слишком-то удался, – ехиднее, чем следовало, заметила Драммер. Само получилось.

– Удался бы, – возразил Трехо, – не подоспей другой, большего масштаба. Так или иначе, прошу вас обдумать приглашение. Верховный консул надеется на встречу с вами.

Он тронул Драммер за плечо жестом старого друга и направился к очередной беседе из списка. Взгляды и внимание окружающих последовали за ним, оставив ее позади. Драммер залпом допила шампанское и стала высматривать, куда бы приткнуть бокал, чтобы взять себе новый.

– Надираешься, Камина? По-твоему, это умно, или тебе уже все пофиг?

Авасарала подкатила в инвалидном кресле. Ее снежные волосы были уложены в узел на затылке, отливающее зеленью сари почти скрывало худобу. Старуха одряхлела с последней их встречи. А ведь и тогда выглядела старше Земли.

– Глушу боль, – ответила ей Драммер. – А что мне еще остается?

Авасарала развернулась и направилась к сцене и местам для зрителей. Сейчас кресла были пусты, но журналисты уже подбирались к ним. Скоро начнется представление.

– Я бы присоединилась, только говорят, проживаю остатки печени, – вздохнула Авасарала. – Не пить мне больше.

– Кажется, вы неплохо пережили завоевание.

– А у меня был выбор? – отозвалась старуха. – Я всю жизнь пыталась примирить Землю с Марсом. Л тут такое дерьмо. Словно прогуляла день в школе, а пока меня не было, все заговорили по-китайски. Ничего тут не понимаю.

– Да, – согласилась Драммер. – Вижу.

– Награда за долгожительство, – объяснила Авасарала. – Проживи подольше, и увидишь, как все твои дела теряют смысл.

– Плохая реклама, – заметила Драммер.

– Ну и черт с тобой. Умирай молодой. Увидишь, стану ли плакать.

Драммер засмеялась, Авасарала ухмыльнулась, и в этот момент они полностью поняли друг друга. Драммер на миг перестала быть одинокой.

– Собираешься на их подвальную оргию или что там затевает Дуарте? – спросила Авасарала.

Воган с дальнего конца зала поймал взгляд Драммер и целеустремленно двинулся к женщинам. Драммер не хотелось идти с ним. Не хотелось видеть предстоящий спектакль во всей его лживости. Она снова обратилась к Авасарале:

– Не знаю. Видимо, придется.

– Прятаться от императора – всегда неудачная мысль, – согласилась старуха. – А ты не знаешь, зачем они ищут Окойе?

– Кого?

– Элви Окойе, – успела уточнить Авасарала, прежде чем Воган оказался рядом.

– Пора, мэм.

Драммер кивнула и отдала ему бокал. Когтистая лапка Авасаралы ухватила ее за локоть, придержала.

– Выше нос, Камина. Мерзавцы чуют кровь. А это, хоть и не похоже, еще не конец нынешней дерьмовой истории.

– Спасибо, – сказала ей Драммер и отошла.

Места для журналистов успели заполниться. Она узнавала лица. Иногда даже позу в кресле и манеру двигаться. Она занималась такими делами много лет. Она никогда еще не занималась такими делами.

Адмирал Трехо произнес короткую вступительную речь: поблагодарил пришедших, выразил светлые надежды на будущее, передал приветствие от верховного консула Дуарте – и представил ее. Остальные должны были выступать позже. Генеральный секретарь. Спикер марсианского парламента. Кто-то еще. Но она была последним президентом Союза перевозчиков. Ее достоинство легло на плаху первым.

Драммер обвела взглядом лица и вспомнила времена, когда ей это нравилось.

– Президент Драммер? – Кафедра для выступлений подсказала: женщину зовут Моника Стюарт. – Союз перевозчиков участвует в процедуре передачи управления?

«Нет, не участвует. Только не я. Да, мы разбиты, но будем драться до последнего вздоха, потому что жизнь с чужой хваткой на горле нестерпима, всегда была нестерпима и всегда будет. Дело не в Лаконии, не в Союзе; любая власть на протяжении истории, устанавливая свои законы, тем самым толкала людей их нарушить. Мы люди, а люди – подлые, независимые обезьяны, достигшие величия убийством всех двуногих, что выглядели для нас странно и непохоже. Мы никому надолго не подчиняемся. Даже самим себе. И не мечтайте!»

В первом ряду кашлянула Авасарала.

Драммер выдавила улыбку.

– Союз перевозчиков всегда был временной структурой… – начала она.

Глава 52 Наоми

Фригольд был мукой мученической. В иной день она тому радовалась. Было чему сопротивляться, с чем драться. В другие дни это просто утомляло.

Узкую как карандаш долину, где они посадили «Роси», с севера, востока и юго-востока теснили крутые высокие горы. По дну бежал ручей от ледников. Бледно-зеленые древоподобные организмы цеплялись за камень корешками толщиной в палец и раскидывали гибкие плети ветвей с бледно-зелеными пузырьками листьев, паривших в воздухе, словно природа заказала на вечеринку уйму надувных шариков. Ветер носил ветви-лозы то в одну, то в другую сторону. Временами одна отламывалась и катилась по долине – чтобы умереть или укорениться на новом месте.

Наоми понимала: все это – продукт эволюционной гонки вооружений. Фотосинтезирующие организмы веками, если не тысячелетиями душили друг друга в темноте, пока один не додумался до способа иметь корни и одновременно летать, завладеть высотой, погрузив все, что ниже, в вечные сумерки. Все это не для «Росинанта» было придумано. Просто уж так удачно сошлось.

«Роси» устроился в широкой излучине ручья. Маневровые опалили землю вокруг, но через день или два местные растения начали завоевывать ее заново. Борьба за выживание придала стойкость всем, кто не ушел в забвение. Летучие лозы образовали колеблющийся балдахин на высоте пятнадцати метров; он скрыл бы корабль от любых наблюдателей, явись такие в систему искать их. Пристойный тайник.

Сама колония – всего триста человек на всю планету – занимала более сухой биом в шести часах ходу вниз по долине. Во всяком случае, Наоми дошла бы за шесть часов. Местные добирались вдвое быстрее. Хьюстон жил там, со своими, а иногда и они с Алексом ночевали в поселке. Но чаще Наоми оставалась на «Роси» – у себя дома. Надо было провести профилактику, пополнить запасы. Очистить талую воду ручья до пригодности для «Росинанта». Реактор еще много месяцев не потребовал бы нового топлива, а вот реактивной массы вечно в обрез. Вздумай они куда-нибудь улететь. Если же останутся здесь… что ж, одной заботой меньше.

Сегодня Наоми половину светлого времени отгоняла стадо ужасно медлительных животных – или полуподвижных растений, интересующихся, не пригодна ли им жизненная ниша под ОТО «Росинанта». Когда стало смеркаться, она прервалась, чтобы поесть. Непостоянный шестнадцатичасовой суточный цикл планеты означал, что большая половина рабочих часов приходилась на ночь.

Конструкция «Роси» предусматривала посадку на брюхо в гравитационных колодцах. Все системы функционировали, хоть и оказались под углом девяносто градусов к привычному ей положению. И это тоже представлялось ей уместным. Жить дома и одновременно в пространстве, которого ее тело не понимало. Распоряжаться своими днями, но не жизнью. Быть до боли одинокой, но не желать присутствия других людей. Приснись такое, сон бы что-то значил.

Первым делом, как заползла в корабль, Наоми приняла душ. Какие-то компоненты жизненного цикла Фригольда, если их не смыть, раздражали кожу. Потом она переоделась в чистый комбинезон, прошла в камбуз, приготовила себе миску белой дробленки и села. Ее дожидалось сообщение от Бобби, так что Наоми пристроила ручной терминал на столе: посмотреть за едой. Дробленка была теплой и острой, и грибы поскрипывали на зубах как положено.

Бобби выглядела и измученной, и взбудораженной. Волосы стянуты в тугой хвост, как всегда при работе с механизмами, а не в узелок-булочку, как на тренировках. Глаза блестели, на губах мелькала легкая улыбка. Бобби помолодела лет на десять. Больше того, она выглядела счастливой.

– Привет, Наоми. Надеюсь, там у тебя все хорошо. Мы здесь, по-моему, неплохо продвинулись. Не уверена, но, кажется, я разобралась в энергетическом профиле «Предштормового». Хитро закручено, как и все на этой посудине. Я хотела попросить, не посмотришь ли одним глазком мои данные? Вдруг я что-то упустила?

Прикрепленные данные были структурированы как буферная память контроля жизнеобеспечения и составляли половину от такого же пакета на «Роси». Наоми открыла и заглянула в главный указатель. Да, многое знакомо, но в общей структуре просматриваются отклонения. Если они в чем-то похожи на снятый ими оперативный код «Предштормового», странности будут нарастать по мере проникновения вглубь. Наоми перебросила файл в закрытый ящик «Роси» и принялась открывать своими излюбленными инструментами, переводя язык корабля на другой, снабженный зацепками для своего разума.

Свой ручной терминал она перевела в режим записи.

– Данные получила и обрабатываю. Может занять день или два, но я дам тебе знать, что думаю. Здесь пока все в порядке. Спасать не требуется.

Такое у них было правило. В каждое сообщение, посланное из колодца, Наоми вставляла слово «спасать» – и будет вставлять, пока ее не понадобится спасать на самом деле. У Бобби было кодовое слово «продвинулись». Сообщениями они обменивались по меньшей мере раз в сутки. Не то чтобы Наоми видела реальную угрозу, но порядок есть порядок. Местные, явившись к ней вслед за Пэйном Хьюстоном, с готовностью выслушали и с тех пор проявляли исключительно настороженную доброжелательность. Впрочем, до конца Наоми им не доверяла. Колонисты Фригольда будут поддерживать их как беженцев и борцов за свободу – пока им это удобно. Наоми понимала, что местный совет принял в расчет ее корабль – единственный боевой корабль в системе – и недели пути до врат, откуда могла прийти помощь.

Импровизированная астерская команда Бобби заняла маленький спутник, круживший у одного из трех газовых гигантов Фригольда, забилась в древний лавовый канал и, судя по всему, бунтовать не собиралась. Бобби в роли капитана и старпом Амос, на взгляд Наоми, были надежной гарантией дисциплины. И еще одной причиной для фригольдеров вести честную игру, и запасной парой глаз, следящей, не выскочит ли из кольца какая гадость.

«Предштормовой» неохотно выдавал свои секреты. Не только из-за встроенной системы безопасности – хотя и она имелась, – но и потому, что технология была во многом совершенно чуждой. Например, она на порядок величины больше всех, известных Наоми, использовала кальций, а при мысли о вакуумных каналах вместо проводки у нее каждый раз болела голова. Было бы побольше времени, конечно, Наоми разобралась бы. В хорошие дни она думала, что успеет, хоть и не знала толком, к чему надо успеть.

Пока «Роси» раскладывал для нее данные, а дробленка приятно согревала желудок, Наоми, откинувшись назад, ненадолго прикрыла глаза. Колени ныли. И хребет тоже. Дело заключалось даже не в тяготении Фригольда. Планета была поменьше Марса и совсем ненамного плотнее. Ей случалось выносить долгие ускорения на больших g. Отчасти виновата была она сама – запустила тренировки. Годами забывала о них ради работы, а тем временем кое- какие мелкие мышцы успели атрофироваться и не радовались, что их привлекли к делу, заставляя ползать по дну гравитационного колодца.

Подозревала Наоми и действие самовнушения. Так много лет жизнь в свободной атмосфере планеты равнялась для нее жизни в перемалывающей кости полной g, что теперь даже в умеренном тяготении она невольно чувствовала дискомфорт. Ожидала, вот и чувствовала.

«Росинант» звякнул, сообщив об окончании обработки, и почти сразу возвестил еще, что вернулся Алекс. Целой минутой позже она услышала его шаги в коридоре, раньше служившем лифтовой шахтой. Алекс напевал себе под нос. Легкий переливчатый мотив, незнакомые слова.

– Я здесь, – окликнула она, когда он подошел ближе.

Алекс просунул голову в дверь. Он охотнее, чем Наоми, ходил в поселок, и долгие прогулки под солнцем вернули ему выпуклость скул и смуглость кожи.

– Ола! – воскликнул он. – Хорошее известие с Фригольда. Сторговались!

Он поднял правую руку. С мешочком, нагруженным готовыми к перезарядке батареями. Лишнее удобство для поселян: Алекс будет приходить, собирать батареи и заряжать от реактора «Роси», чтобы им не приходилось стоять в очереди к солнечной электростанции. Итак, недоразвитая солнечная энергетика Фригольда обеспечила их надомной работой. На время.

Алекс улыбнулся еще шире.

– И еще…

– Еще?

Он поднял левую руку. Тоже с мешком.

– Платят пивом и козлятиной в карри. Я развел за бортом костерок. Приготовим – объеденье получится!

Наоми открыла рот сказать, что уже поела, но восторг в глазах Алекса был заразителен. Она села прямо.

– Сейчас иду.

Луна еще не заглянула в долину, но костерок Алекса бросал веселые блики на посадочные ноги, а сквозь летучие лозы над головой блестели звезды. В огонь подкладывали сухие лозы и сброшенные панцири больших неуклюжих животных, живших в мелких пещерках по всей долине. Топливо давало светлый ароматный дым. Панцири с треском лопались, взметывая фонтанчики искр, и те гасли, остывая. Дым отгонял ночных блошек – крошечных насекомоподобных созданий, питавших неотвязное пристрастие к человечине.

Алекс пристроил над огнем два шампура с мясом, истекающим жиром и карри, и Наоми не могла не признать, что пахнет оно вкуснее дробленки. Она сидела, привалившись спиной к посадочной ноге. Алекс достал из мешка бутылку, открыл и передал ей. Пиво оказалось холодным, вкусным и крепче, чем она ожидала.

– Бодрит, – сказала Наоми.

– Даннелла почище иных пивоваров, – улыбнулся Алекс, откидываясь на спину, чтобы видеть лозы и небо над ними.

– Ты, похоже, поладил с местными.

– Они неплохой парод, – ответил Алекс. – Не заводи разговоров о суверенитете – и все в порядке. Да и так в порядке, просто они слишком много о нем болтают. Пашут по перепаханному.

Он дотянулся до шампура, перевернул. Высоко над ними что-то потревожило один пузырек, он загорелся желто-зеленым огоньком и опять потемнел.

– Хорошее дело – взаимопонимание, – согласилась Наоми. – Фригольду на время придется принять вид благовоспитанной, послушной маленькой колонии.

– Без проблем. Совет держится позиции «Враг моего врага… да здравствует Лакония, долой гнет Союза». Во всяком случае, на ближайшее время. Вообще-то, по-моему, они весьма довольны нашим появлением. Фригольд с самого основания рад вставить палки в колеса любой власти.

– Это не так приятно, когда относится к тебе самому.

– Правда?

Алекс пальцем проверил мясо, ущипнул и отпустил, проворно, чтоб не обжечься. И передал шампур Наоми. Та помахала им в воздухе, остужая, стянула с конца первый кусочек и отправила в рот. Пригоревший краешек был хорош. Пропитавшие мясо пряности – еще лучше. Она медленно жевала, позволяя себе насладиться вкусом.

– Как думаешь, продадут они нас?

– Со временем – наверняка, – весело кивнул Алекс. – Но не сразу. И, скорей всего, не задешево, уж очень мы им по душе.

Ее план был рассчитан надолго. Иначе нет смысла. Мощь Лаконии выглядела сокрушительной. Силой без слабых мест, не имеющей соперников. Но это иллюзия. Земля тоже когда-то казалась такой, во времена, когда Наоми девчонкой наскребала крохи на жизнь в Поясе. И Земля тоже такой не была.

Им придется ждать. Наблюдать. Быть тихими и незаметными. И оставаться начеку. Рано или поздно Лакония обнаружит свое слабое место. А до тех пор – выжить. Менять батарейки на пиво. Завести дружбу с поселком. Вместе с Бобби и Амосом раскалывать тайны «Предштормового». Держать «Росинант» в форме и не давать себе впасть в отчаяние. Дел хватит, чтобы занять день. Должно хватить.

– Где там Бобби? – спросил Алекс.

– М-м-м?

Вторым шампуром он указал в проглянувшее между лоз ночное небо.

– Одна из звезд – не звезда, верно? Я к тому, что она же от нас видна, нет?

Наоми подняла взгляд к звездному ломтику. Диск галактики здесь выглядел так же, как в системе Сол, хотя созвездия были чужими. Эффект параллакса – она знала, что работы по картированию систем уже начались. Видела однажды карту: кляксу из соединенных вратами систем. Тринадцать сотен звезд в трехсотмиллиардной галактике. Они сбились в кучу – звезды в системе врат. Две самые дальние отстояли друг от друга едва ли на тысячу световых лет. Меньше процента галактики, но и это невообразимо далеко.

– Смотри на хребет. – Наоми указала пальцем. – Видишь скалу, что похожа на согнутый палец? Как округлая костяшка?

– Ага, вижу.

– От нее вверх и чуть вправо. Там три звезды почти в ряд. Средняя – это Бобби.

– Хм-м, – протянул Алекс и притих.

Он больше не пел, но иногда Наоми ловила в его дыхании тихое мычание, несколько нот. Заговорил он через добрых пять минут:

– Интересно, где среди них Марс.

– Система Сол? Не знаю.

– Я думал про Кита. – Алекс сделал еще глоток пива. – И о Жизель, пожалуй, но больше о нем. У меня там сын. Он только начинает жизнь. Взрослую жизнь. А меня рядом нет. Хотя не знаю, был бы с меня толк… в смысле в его возрасте я пошел во флот, а Земля и Марс заслоняли остальную вселенную. Ему придется искать свой путь.

– Так всегда бывает, – отозвалась Наоми.

– Знаю. Каждый мальчишка должен понять, кто он без папы с мамой, и все же…

– И с историей так же. Марс до Соломона Эпштейна. Земля до мореплавателей. До аэропланов и после них. Когда мы открыли, что пищу можно выращивать. Вечно что-то меняется.

– Просто до сих пор меня это не касалось, – протянул Алекс, подчеркивая безутешную нотку в голосе.

Они засмеялись хором. Вспыхнуло и погасло полдюжины листьев-пузырьков. Наоми не знала, что их зажигает, но смотреть было приятно. В животе поселилось уютное тепло. Наверное, от нива. Или от мяса – она ведь неожиданно для себя почти все съела. Или от чувства, что лежишь среди ночи под звездами в воздушном океане, который не иссякнет, не утечет за борт. Это внушало ощущение надежности, какого не давали самые лучшие станции.

– А я так же думаю о Джиме, – заговорила она. – Не то чтобы он вступал во взрослую жизнь. Просто он всегда хотел увезти меня к себе на Землю. Показать, какова жизнь на планете. А теперь вот я узнала, а его нет.

– Все с ним будет хорошо, – утешил Алекс. – Как всегда.

– Знаю, – сказала она вслух, но оба поняли невысказанное: «может быть».

Что-то вломилось в кусты, тоненько заскулило и выломилось обратно. Такое повторялось достаточно часто, чтобы они перестали замечать. Алекс, допив пиво, припрятал пустую бутылку обратно в мешок. Выпрямился, вскинул руки, похожий в свете огня на древнего жреца.

– Надо бы все это подключить, – заметил он, встряхивая мешок с иссякшими батарейками. – Я обещал завтра вернуть. А потом, пожалуй, заночую в городе, если ты не против побыть одна.

– Совсем не против, – сказала Наоми. – Бобби прислала новые данные. Поработаю с ними. Все равно я была бы плохой компанией.

– Тушить костер?

Наоми покачала головой.

– Не надо. Я потушу, когда буду уходить. Я что-то объелась. Посижу еще немножко.

– Ладно. – Алекс побрел к люку. Залез в шлюз, и, прежде чем люк закрылся, Наоми снова услышала песню.

Она откинулась навзничь.

Все меняется и будет меняться впредь. Эта мысль ужасает, когда все хорошо, а сейчас утешала. Как бы там ни было, можно не сомневаться: таким, как сейчас, положение не останется. И, если она покажет себя умной и ловкой, если ей повезет, она сумеет повлиять на новые перемены. Или воспользоваться ими. Она найдет Джима, надо только быть терпеливой.

Лоза, оторвавшись от скалы, поплыла по ветру, которого здесь, внизу, не ощущалось. Наоми проследила, как плеть метнулась к юго-востоку, на миг сцепилась с другой, расцепилась и поплыла дальше. На ее месте проглянули новые звезды: блестящие сквозь века или десятилетия, случайно упавшие сюда и сейчас лучи.

Наоми задумалась, нет ли среди них Лаконии.

Эпилог Дуарте

Уинстон Дуарте смотрел на игравшую у фонтана дочь.

Терезе уже исполнилось десять, и она почти догнала ростом свою мать. Девочка возилась с пластилиновым корабликом, самостоятельно открывая связь между формой и плавучестью. Она создавала и переделывала суденышко по собственному проекту. Придумывала формы не только эффективные, но и наиболее эстетичные. Чтобы плавал, и слушался руля, и притом был еще и красив. Ее гувернантка, полковник Илич, сидела на краю фонтана, разговаривая с ученицей. Направляя ее мысли и помогая связать труд своих рук с уроками математики, истории, искусства.

Дуарте не знал, понимает ли дочь, как одиноко ее детство. В здании государственного совета были помещения для детей – позволявшие жить, работать, учиться, пока родители направляют механизм империи, но большая часть классов – как и рабочих кабинетов – пустовали. Они готовились для поколения, которое только народилось. Терезе не повезло со сроками. Когда-нибудь по улицам и паркам Лаконии будут бегать дети, но Тереза к тому времени станет взрослой.

Девочка наклонилась, спуская на воду свой последний проект. Илич о чем-то спросила ее. Тереза ответила. С такого расстояния Дуарте не слышал разговора, но увидел, как дочка по-другому перехватила лодочку. И больше того, увидел перемену в ее сознании.

Это началось совсем недавно, и он еще не решил, как к такому относиться. Что-то, когда девочка глубоко задумывалась, изменялось в рисунке ее головы. А когда работала с пластилином, захватывало и ее руки. У Илич это тоже проявлялось, хотя с меньшей силой. Из всех перемен его восприятия это было самым интересным. Дуарте подозревал, что в некотором роде видит мысль.

Тереза оглянулась на него, и что-то неуловимо сдвинулось в ней еще прежде, чем она подняла руку. Отец помахал ей тоже, ответил на улыбку и скрылся в здании, чтобы не отвлекать дочь. Он всей душой любил девочку, и ничто не приносило ему такой радости, как наблюдение за ее учебой, но его присутствие не шло на пользу ни ей, ни империи. Его призывал долг.

Келли ждал его в личном кабинете. Один взгляд на лицо помощника сказал Дуарте: прибыли. У него упало сердце. Он страшился этой минуты с тех пор, как узнал, что Наталия Син просит о личной встрече. Однако это было ее право. И его обязанность.

– Они в восточной гостиной, сэр.

– Они?

– Она взяла с собой дочь, сэр.

Еще один удар в солнечное сплетение. Однако…

– Хорошо, благодарю вас, Келли.

Наталия и Эльза Син оделись соответственно поводу. В темно-синие платья с белой отделкой. Не полный траур, но достаточно строго. Дуарте сел напротив. Келли подал чай с кексами. Дуарте подмывало вглядеться в то, неуловимое, проверить, отличаются ли горе и гнев от раздумий Терезы над игрушечной лодочкой, но он счел это невежливым и воздержался.

Келли, выходя, закрыл за собой дверь. Дуарте пригубил чай. Наталия Син к своему не прикоснулась, а ее малышка взяла кексик. Сладость сахара для детей важнее всего. Даже важнее потери. В этой мысли была глубина. Прекрасно и в то же время грустно.

– Доктор Син, – первым заговорил Дуарте. – Я сочувствую вашей потере.

Она чуть вздернула подбородок – гордо, вызывающе. Он надеялся, что она не сделает никаких глупостей. Горе бывает ужасно.

– Благодарю вас, сэр, – глухо произнесла она.

Малышка встрепенулась, удивляясь не словам, а голосу матери. Умный ребенок, Дуарте видел. Наделена эмпатией, а это, в сущности, важнейший из видов интеллекта. Малышка подвинулась на кушетке, прижалась к матери.

Дуарте подался к ним, опустил на стол чашку. Переплел пальцы и, заговорив, постарался вложить в голос те же тепло и заботу, что выразила своим движением малышка:

– Вы просили о разговоре. Что я могу для вас сделать?

– Я хотела бы видеть официальные документы следствия о смерти моего мужа, – ответила она и сглотнула.

Дуарте не удержался. Утратил сосредоточенность, и то, неуловимое – мысль, сознание или внимание, – стало для него на миг ясно. Оно туго охватывало голову и грудь Наталии Син, окутывало их как вуалью. У малышки – Эльзы – оно было рассеянней и сгущалось в сторону матери, словно что-то вещественное тянулось к ней от дочки. Желание утешить и утешиться выражалось в силовом поле, и это была не просто метафора. Он сознательным усилием переключился на обычное восприятие, ощущая легкий стыд, словно невольно подслушал что-то.

– Конечно, – сказал он. – Я позабочусь, чтобы вам их передали.

Наталия Син коротко кивнула и смахнула слезу, как севшую на щеку муху.

– Он был хороший человек, – продолжал Дуарте. – Я это знаю, и вы знаете. В другое время, в другом месте он заслуживал бы награды.

– Он не был убийцей, – шепнула она.

– Он оказался в чрезвычайной ситуации и среагировал слишком остро, – ответил Дуарте. – Мы занимаем особое место среди человечества. К нам применимы более суровые законы. К вам, ко мне, к нему. На то есть причины, и я хочу, чтобы вы знали, как я ценю его жертву. И вашу. Вас обеих.

Эльза теперь смотрела на него, словно поняла, что речь идет о ней. Дуарте улыбнулся девочке, и та не сразу, но улыбнулась в ответ. Он видел в ней отражение мелких, мягких черт матери. И отца тоже. Он взял Наталию за руку, и та не отстранилась.

– Вы получите всю поддержку правительства, какую пожелаете, – заговорил он. – Вашей дочери обеспечено место в академии. Ваша работа важна для нас. Для меня. Я понимаю, как вам тяжело, и даю слово, вы не останетесь один на один со своим горем. Мы все с вами во всем, что вам потребуется.

На этот раз она кивнула не так отрывисто. Не стала утирать слез. Дочь забралась ей на колени, и Наталия обняла ее свободной рукой, стала укачивать. От этого зрелища разрывалось сердце, но принял решение он, и он не стал отводить взгляд от последствий. Это тоже был его долг.

– Что еще я могу для вас сделать?

Она покачала головой. Говорить не могла. Пока она плакала, Дуарте палил ей еще чаю и сел, свидетелем ее горя, третьим с ней и ребенком. Спустя несколько минут Наталия подняла на него взгляд – прояснившийся, успокоенный. Он глубоко вздохнул, мягко сжал и выпустил ее руку.

– Спасибо, – сказала Наталия.

Он слегка поклонился, отдавая дань уважения, и вышел. Семья любого лаконца, погибшего на службе империи, имела право на личную аудиенцию верховного консула. Такая традиция утвердилась с их перехода за врата. Ее придется пересмотреть, когда империя разрастется, но пока в его власти было почтить традицию, Дуарте это делал.

Келли ждал его в кабинете, смотрел сочувственно. Он не напомнил об оставшихся в гостиной вдове с дочерью. Келли обладал безупречным тактом.

– Доклад доктора Кортасара, сэр, – сообщил он.

Дуарте вызвал новый файл, открыл его жестом. Сводка данных по опросу заключенного 17. Дуарте прокрутил файл, просмотрел вопросы Кортасара, ответы заключенного. Одни слова. Игра света в воздухе. После живых мыслей доктора Син и ее дочки обычный язык представлялся пустым. Дуарте взглянул на Келли и закрыл файл.

– Думаю, – сказал он, – пора мне встретиться с капитаном Холденом.

* * *

Он сидел на полу, спиной к стене камеры, раскинув ноги, и блестящие глаза делали его моложе, противореча седине. Когда вошел Дуарте, взгляд Холдена заметался от него к охраннику и обратно, – пока не остановился на консуле. Дуарте сел на койку, сложил руки на коленях и сверху вниз взглянул на человека, столько лет доставлявшего столько беспокойства. Тот на вид был обычным водовозом – разве что слишком любопытным и несдержанным.

Дуарте знавал таких людей во времена службы. Горячие головы, назойливые мухи. Вечно уверенные в своем превосходстве над другими. Надо признать, им тоже находилось место. Они, как и другие, оказывались удобными орудиями в умелых руках, в приложении к подходящей задаче.

Здесь Дуарте не стеснялся применить новое восприятие. Холден был врагом и ценным имуществом. Он не имел права на приватность. А рисунок его мыслей… завораживал.

Мальчиком Дуарте видел оптическую иллюзию: одно лицо превращалось в другое по мере того, как зритель подходил ближе. Так было с Холденом. Рисунок его мыслей чем-то напомнил Дуарте сухое русло. След того, что было да прошло, но память о себе оставило. Порядок внутри порядка.

– Вы Уинстон Дуарте, – заговорил Холден, заставив верховного консула переключиться на более привычное ему зрение.

– Да, – кивнул Дуарте. – Это я.

Холден подтянул колени, сложил на них руки. Он не щурился, и широко раскрытые глаза казались немного испуганными.

– Что это с вами, черт побери?

Дуарте понял его не сразу, а поняв, захихикал.

– Да, забыл. Я претерпел некоторые изменения. Не все их замечают, но имеет место некоторый… как бы сказать? Сдвиг?

– Вы опробовали эту дрянь на себе?

– По-моему, мы не с того начали, капитан. Давайте заново. Я верховный консул Дуарте. У нас с вами, как я понимаю, есть общие интересы относительно происхождения и действия протомолекулы. Я не ошибся?

– Вы должны меня выслушать! Я видел, что с ними случилось. С теми, кто создал протомолекулу. На станции Кольца, пока она не отключилась, были записи.

– Да, я читал доклад, – согласился Дуарте. – Еще до того, как перебрался сюда. Отчасти он и толкнул меня на предпринятые шаги. Не только… – он указал на свое тело, – но и на все прочие. Империя – это орудие, как и все на свете.

Эти слова остановили Холдена. Рисунок, окружавший его голову, менял форму, вибрировал, как рой рассерженных ос. И снова Дуарте уловил в сознании Холдена остатки чего-то еще. Следы другого рисунка. Для такого существовал термин, только…

– Палимпсест! – выпалил Дуарте и покачал головой, видя, как нахмурился Холден. – Я все не мог вспомнить слова. Вот, вспомнил. Палимпсест.

– Вы перебрались сюда из-за того, что убило протомолекулу?

Дуарте откинулся назад, обдумывая характер Холдена и, теперь, когда он увидел его воочию, отыскивая наилучший подход. Быть может, полная откровенность за полную откровенность? Попробовать стоит.

– Когда появились врата, у меня были связи в разведслужбе флота МРК. Я следил за открытием первых – врат Сол. И после открытия других одним из первых получал данные с зондов, результаты предварительной разведки. Я увидел свой шанс здесь. Наиболее сохранные руины. Орбитальные сооружения с чем-то похожим на недостроенный корабль. Я угадал, что протомолекулу можно использовать как своего рода рукоять. Средство взаимодействия с оставшимися после чужих артефактами. Я добыл последний образец и лучшие головы, какие мог найти для работы по теме. Дисциплина и самоотдача позволили нам развивать новые технологии быстрее и лучше, чем во всех мирах, вместе взятых. Лакония – это Марс. Марсианские идеалы, вышедшие на новый уровень.

– Это все замечательно, – возразил Холден, – если забыть, что всех создателей ваших артефактов кто-то взял и прикончил. Я видел, как гасли целые системы. Они закрыли врата, пытаясь остановить то, что их убивало, – и все равно не спаслись.

– Знаю.

– Та штуковина, что выскочила в вашем корабле… это то самое, что убило протомолекулу. Что смахнуло цивилизацию, которая все это выстроила.

– И это знаю, – согласился Дуарте. – Во всяком случае, догадываюсь. Эта гипотеза выглядит самой многообещающей. И связана, полагаю, с исчезновением кораблей. Что-то глубокое, основополагающее, не одобряет применения этих сил и технологий. Не одобряло их использования в прошлом и не одобрит нашего к ним возвращения. Любопытная проблема.

Холден встал на ноги. Дуарте жестом остановил шагнувшего к нему охранника.

– Любопытная проблема? В вас стреляли. В ваш корабль. Отключили сознание целой системе – и это для вас любопытная проблема? Это атака!

– Неудавшаяся, – парировал Дуарте. – Мы – не те создания, которых уничтожили в прошлом. То, что их убило, на нас влияет, но не смертельно.

– Вы, как видно, вполне уверены, что оно не уничтожит и нас, чуть изменив подход? Вы ввязываетесь в драку не с создателями протомолекулы. Вы ввязываетесь в драку с их убийцами. На порядок величины выше тех, кто на порядок величины превосходит нас. Поймите же, это не прекратится, пока мы продолжаем использовать их технологии!

– Мы всегда будем использовать их технологии. Это стало неизбежным с момента открытия врат, – сказал Дуарте. – Если вы хоть немного учили историю, должны понять. Не бывало еще в истории человечества, чтобы люди, открыв нечто полезное, отказалисьего использовать.

Холден обвел камеру взглядом, словно искал, на что опереться. Дуарте и без нового органа чувств видел его волнение.

Он заговорил мягко, как говорил с Наталией и Эльзой, предлагая покой и утешение голосом, не словами:

– Нет такого пути, на котором мы откажемся от врат. Нет такого будущего, где мы не используем оставленные ими технологии и преподанные ими уроки. И трудно поверить, что существует путь, на котором мы бы не столкнулись с теми, кто пришел до нас. Разница лишь в том, двинемся ли мы вперед разрозненной толпой или упорядоченным, дисциплинированным войском. Пропавшие корабли предвещают, что убийцы из бездны еще вернутся. На самом деле они и не уходили. Вы, как никто другой, должны это понимать.

– Я понял, – отозвался Холден. – Понимаю. Затем я и здесь. Чтобы предостеречь вас.

Дуарте откинулся назад. Койка была жесткой, неудобной. Он не завидовал вынужденному спать на ней Холдену. Но в окно залетал ветерок и виднелся клочок солнечного неба. Даже такая камера была роскошнее половины корабельных кают, с какими имел дело Дуарте в начале своей карьеры.

Холден раскрыл ладони, словно подносил на них что- то. Так и было – только он сам не знал что.

– Я не нуждаюсь в предостережениях, – ответил Дуарте. – Я нуждаюсь в союзнике. Вы видели то, чего никто до вас не видел. Вам известно то, что необходимо знать мне. Возможно, вы сами не осознаете значения своих знаний. Доктор Кортасар пытается их отыскать. Помогите ему. Сотрудничайте с ним. Со мной.

– В чем?

– В том, чтобы выковать из обломков протомолекулы новый меч. Сплотить человечество в единое сообщество, сильное и эффективное. Подготовиться.

Холден рассмеялся, но в его смехе не было веселья. Дуарте понял, что не достучался до этого человека. Жаль…

– К чему подготовиться? – спросил Холден. – Тыкать бога острой палкой?

– Нет, капитан Холден, не палкой, – сказал Дуарте. – Когда воюешь с богами, приходится штурмовать небо.

Джеймс Кори Гнев Тиамат

Джорджу Мартину,

хорошему наставнику, лучшему другу

Пролог. Холден

Крисьен Авасарала умерла. Отошла во сне на Луне, четыре месяца назад. Долгая здоровая жизнь, короткая болезнь, и она оставила человечество совсем иным, чем приняла. Все новостные каналы заранее записали некрологи и воспоминания в готовности прокрутить их на тринадцать сотен миров — на все доставшееся человечеству наследство. В титрах и заголовках не стеснялись высокого стиля: «Последняя королева земли», «Смерть тирана», «Последнее прощай Авасаралы»… Все они одинаково больно били Холдена. Он не мог представить себе мира, не склоняющегося перед волей этой старухи. Даже когда до Лаконии дошло подтверждение, что новости не лгут, Холден костями верил, что она еще где–то есть: сердитая, злоязыкая, загоняющая себя за любые пределы человеческих сил, чтобы еще на шаг увести человечество от дикости. Между известием и внутренним согласием ему поверить прошел месяц. Крисьен Авасарала умерла. Но это не значило, что с ней покончено. На Земле собирались провести торжественные похороны, но Дуарте распорядился иначе. Срок Авасаралы в должности генерального секретаря Объединенных наций был важнейшим в истории периодом, а своей работой на благо не только родной планеты, но и продвижения всего человечества она заслужила долгую память и честь. Верховный консул Лаконии счел, что она по праву и достоинству должна упокоиться в сердце империи. Похороны были назначены в здании государственного совета. Ее увековечат мемориалом. О роли Дуарте в последней бойне на Земле, так повлиявшей на карьеру Авасаралы, не упоминалось. Победители деловито переписывали историю. Холден не сомневался, что ее противостояние с Дуарте не забыто, хотя о нем и молчали пресс–релизы и государственные новостные каналы. А если кто и забыл, он–то помнил. Мавзолей — ее мавзолей, пока не появится личность, достойная его разделить, — выстроили из белого камня, отполированного до микронной гладкости. Огромные его двери закрылись, служба закончилась. Середину северного фасада украшал портрет Авасаралы. Его вырезали в камне, дополнив датами рождения и смерти и незнакомыми Холдену поэтическими строчками. Сотни кресел, расставленных вокруг возвышения для священника, уже наполовину опустели. Люди, прибывшие на церемонию со всей империи, разбились на группки знакомых. Трава вокруг склепа была не земной, но занимала ту же экологическую нишу и вела себя достаточно похоже, чтобы заслужить здесь то же название. Ветер, вполне теплый, не доставлял неудобств. Повернувшись спиной к зданию, Холден почти без усилия представил, что никто не помешает ему покинуть территорию дворца и уйти куда вздумается. Он был одет в лаконский мундир, синий и украшенный распростертыми крыльями, избранными Дуарте как символ империи. Высокий ворот теснил шею. И царапал кожу сбоку. Место для знаков различия пустовало. Эта пустота, видимо, должна была символизировать почетный плен.

— Вы будете на приеме, сэр? — спросил охранник.

Холден задумался, насколько вырастет напряжение, если он скажет: «нет». Нет, он свободный человек и отвергает гостеприимство дворца. Каким бы ни был ответ, наверняка он предусмотрен и отработан. И, вероятно, ему не понравится.

— Подойду через минуту, — ответил Холден. — Я хотел еще… — Он неопределенно махнул рукой в сторону гробницы, словно смерть была универсальным пропуском. Напоминанием, что все установленные человеком законы и правила преходящи.

— Разумеется, сэр, — ответил охранник и снова слился с толпой.

И все равно Холден не чувствовал себя свободным. Ненавязчивые тюремщики — вот все, на что он мог надеяться. Одна женщина задержалась у подножия мавзолея, глядя на портрет Авасаралы. На ней было сари — яркой синевы, напоминавшей цвет Лаконии ровно в меру вежливости и отличной от него ровно настолько, чтобы подчеркнуть неискренность этой вежливости. Холден, и не видя в ней сходства с бабушкой, узнал бы родню по этому тонкому до грубости оскорблению. Он подошел поближе. Кожа женщины была смуглей, чем у Авасаралы, зато глаза и тонкая улыбка оказались знакомыми.

— Соболезную вашей потере, — произнес Холден.

— Спасибо.

— Мы не представлены. Я…

— Джеймс Холден, — кивнула женщина. — Я знаю. Бабушка иногда о вас рассказывала.

— А… Хотелось бы мне послушать. Мы с ней не всегда сходились во взглядах.

— Да, не всегда. Я Каджри. Она звала меня Кики.

— Удивительная была женщина.

Они помолчали два долгих вздоха. Ветер трепал сари Каджри, как треплет флаги. Холден собирался отойти, когда она снова заговорила.

— Ей бы это вовсе не понравилось, — сказала она. — Утащили в лагерь врагов и чествуют, пользуясь тем, что она уже не может раздавить им яйца. Приписали себе, едва она потеряла возможность драться. Она сейчас так вертится в гробу, что приделать турбину — и хватит энергии на целую планету.

Холден тихо хмыкнул, то ли соглашаясь, то ли нет. Каджри пожала плечами.

— А может, и нет. Все это могло ее попросту насмешить. С ней никогда нельзя было предсказать.

— Я многим ей обязан, — признался Холден. — Не всегда понимал, как она помогала мне, чем могла. А я так и не успел ее поблагодарить. Или… может, время было, да я не торопился. Если я что–то могу сделать для вас или вашей семьи…

— Вы, сдается мне, не в том положении, чтобы предлагать услуги, капитан Холден.

Он оглянулся на дворец.

— Да, сейчас я не в лучшей позиции. Но все равно мне хотелось это сказать.

— Я ценю ваши чувства. К тому же, как я слышала, вы сумели приобрести некоторое влияние. Пленник, близкий к уху императора?

— Насчет этого не знаю. Я много говорю, а вот слушают ли меня?.. Кроме разве что охраны. Те, полагаю, ловят каждое слово.

Она хихикнула, и смешок получился теплее, сочувственнее, чем он ожидал.

— Непросто жить, никогда не оставаясь наедине с собой. Я росла, зная, что каждое мое слово мониторят, каталогизируют, заносят в досье и оценивают на потенциальную опасность компрометации меня или семьи. Где–то еще хранятся архивы разведслужб на каждый мой подростковый кризис.

— Из–за нее? — спросил Холден, кивнув на гробницу.

— Из–за нее. Но она же и дала мне инструмент, помогающий выживать в этом. Она научила использовать все, чего мы стыдимся, как оружие унижения против желающих нас унизить. Есть один секрет, знаете?

— Какой секрет?

Каджри улыбнулась.

— Те, кто имеет над нами власть, тоже слабы. Они ходят в туалет, менструируют, теряют любовь своих детей. Они стыдятся давних, прочно всеми забытых глупостей, которые натворили в юности. И потому они уязвимы. Мы определяем себя через окружающих нас людей — это наше врожденное обезьянье свойство. Нам через него не перешагнуть. И потому, наблюдая за вами, они вручают вам средство изменить и их тоже.

— И этому она научила вас?

— Научила, — согласилась Каджри. — Сама того не зная.

Словно в доказательство ее мысли, по траве к ним двинулся охранник — неторопливо, оставляя им время заметить его и договорить. Каджри, повернувшись к нему, подняла бровь.

— Прием начнется через двадцать минут, мэм, — сказал охранник. — Верховный консул особо надеется на встречу с вами.

Она ответила улыбкой, которую Холден прежде видел на других губах.

— Мне и в голову не приходило его разочаровывать.

Холден предложил ей руку, Каджри оперлась на нее. Отходя, он кивнул на мавзолей, на стихотворную надпись на стене. «Если за смертью есть жизнь, я буду искать тебя там. Если нет, тоже буду».

— Любопытная цитата, — заметил он. — Мне она кажется знакомой, но не вспоминается. Кто это написал?

— Не знаю, — сказала Каджри. — Но она просила написать эти слова на могиле. Откуда они, не говорила.

* * *

На Лаконии собрались все, кто хоть что–то собой представлял. Эту фразу следовало понимать в нескольких смыслах. Идея Дуарте переместить центр человечества из системы Сол в свою империю встретила такую поддержку и сотрудничество, что Холден сначала поразился, а потом затаил разочарование в человеческой расе. На Лаконию переносили свои центры самые престижные научно–исследовательские институты. Четыре балетные труппы, отбросив вековое соперничество, поделили между собой нишу культуры. В новые, приближенные ко двору и источникам финансов столичные институты стремились знаменитости и ученые мужи. Здесь уже снималось кино. Мягкая сила культуры готова была на полной скорости хлынуть в сеть и на все каналы, вселяя уверенность в верховном консуле Дуарте и вечности Лаконии. Не отставал и бизнес. Дуарте заранее подготовил для этого банки и офисные здания. Ассоциация Миров уже не сводилась к Кэрри Фиск в задрипанном кабинетике на Медине. Ей достался собор в центре столицы: просторный, как ангар, изнутри и возносящийся витражными стенами до самых небес снаружи. Были здесь и власти Союза перевозчиков — в здании поменьше и не столь прекрасном, так что с первого взгляда делалось ясно, кто в фаворе, а кто на испытательном сроке.

Холден наблюдал все это из здания государственного совета, ставшего ему домом и тюрьмой, — и ему казалось, что он живет на острове. В границах города Лакония выглядела чище, новее, ярче и лучше управляемой, чем большинство известных Холдену космических станций. Сразу за границами начинались дебри, знакомые только по книжкам сказок. Чтобы изучить и приручить древние леса и чужие руины, требовалось не одно поколение. До Холдена доходили сплетни и слухи о воскрешенных первыми опытами жутких пережитках чужой технологии: роющих червях размером с космический корабль, собакообразных ремонтных дронах, не отличавших механизма от живой плоти, хрустальных пещерах с пьезоэлектрическими эффектами, наводивших музыкальные галлюцинации и опасное для здоровья головокружение. Столица теперь обозначала человечество, а планета вокруг нее осталась чужой. Островок надежности в море «этого мы пока не понимаем». Отчасти Холдена ободрял тот факт, что посягнувшему на звание бога–императора Дуарте не удалось за несколько десятилетий исполнить все задуманное. Отчасти тот же факт его ужасал.

Зал приемов был величественным, но без излишеств. Если Лакония строилась по замыслам Дуарте, значит, в душе верховного консула наличествовали зыбкие ниточки личной умеренности. При всем великолепии города, при всех ошеломительных амбициях Дуарте его дом и двор не поражали пышностью и даже не были особенно нарядными. Чистые линии и нейтральная палитра бального зала создавали изящество, не слишком озабоченное чужим мнением. Здесь и там были расставлены кресла и кушетки, которые гости могли передвигать как захочется. Молодые люди в военной форме разносили вино и чай с пряностями. Все, чем окружал себя Дуарте, говорило не столько о силе, сколько об уверенности. И прием хорошо работал — он продолжал действовать даже после того, как Холден его распознал. Взяв бокал вина, Холден принялся прогуливаться среди гостей. Некоторых он узнавал с первого взгляда. Кэрри Фиск из Ассоциации Миров: королева за длинным столом с губернаторами дюжины колоний, наперебой спешившими посмеяться ее шуткам. Торне Чао — лицо самого популярного новостного канала, вещавшего с Бара Гаон. Эмиль–Мишель Ли в свободном зеленом платье — своей «торговой марке», с которой она расставалась только на съемочной площадке. Но на каждое лицо, которое Холдену удавалось связать с именем, находилась дюжина смутно знакомых. Он шел сквозь прозрачный туман вежливых улыбок и ни о чем не говоривших приветственных кивков. Он присутствовал здесь потому, что Дуарте пожелал, чтобы его видели, но диаграмма Венна по числу людей, добивающихся благосклонности верховного консула, и людей, рискующих вызвать его недовольство, приветив высокопоставленного заключенного, не слишком перекрывалась. Хотя находились и улыбающиеся двум сторонам.

— Я еще не настолько пьяна, — объявила президент Союза перевозчиков Камина Драммер, оперевшись на высокий столик и обхватив бокал ладонями.

В реале она выглядела старше. Холден, не отделенный от нее камерой, сканером и миллиардами километров, яснее различил морщинки у глаз и у рта. Чуть подвинувшись, она освободила ему место у столика, и он принял приглашение.

— Не знаю, сколько тут надо выпить, — ответил он. — Напиться до отключки? Или чтобы лезть в драку? Или чтобы плакать в уголке?

— Вы, похоже, даже не навеселе.

— И верно. Я нынче почти не пью.

— Бережете мозги?

— И желудок тоже.

Драммер улыбнулась, выкашляла смешок.

— Почетному пленнику позволяют общаться с людьми. Наводит на мысль, что вы им больше не нужны. Что, выжали весь сок?

Тон разговора можно было принять за поддразнивание между коллегами, одинаково отпавшими от власти и живущими в сумерках политики. А можно было расслышать в нем большее. Окольный вопрос, не вынудили ли его предать подполье Медины. Сломали его или нет. Драммер не хуже Холдена знала, что их слушают даже здесь.

— Я по мере сил помогаю им разобраться с угрозой чужаков. В остальном, если бы меня и стали расспрашивать, все мои ответы — уже вчерашний день. А здесь я, полагаю, потому, что Дуарте счел это полезным для себя.

— Цирк с ослами.

— Цирк с собачками, — поправил Холден и, видя ее недоумение, пояснил: — Так говорят: «цирк с собачками».

— Ну конечно, — согласилась она.

— А вы как? Как идет разгон Союза?

Глаза Драммер блеснули, улыбка стала шире. И ответила она голосом «на камеру», хрупким, теплым и фальшивым, как пустой орех:

— Я весьма довольна тем, как гладко происходит перевод под надзор лаконских властей и Ассоциации Миров. Наша главная цель — сохранить все полезные наработки и внедрить новые процедуры, позволяющие очистить лес от сухостоя. Нам удалось поддержать и даже увеличить эффективность торговли, не поступившись безопасностью, которой требует высшее предназначение человечества.

— Так плохо?

— Напрасно я кусаюсь. Могло быть хуже. Пока я — хороший солдатик, а Дуарте рассчитывает с моей помощью вытащить Сабу на солнышко, боксы мне не грозят.

От главного входа по толпе прокатился ропот и волнение. Все взгляды обращались в одну сторону, как опилки в магнитном поле. Холден и не глядя мог сказать, что прибыл Уинстон Дуарте, но все же оглянулся.

Одет Дуарте был почти так же, как Холден. И отличался тем же дружелюбным спокойствием, с которым, похоже, никогда не расставался. А вот охрана у него была заметнее, чем приставленная к Холдену: двое коренастых телохранителей с личным оружием и поблескивающими имплантированными устройствами в глазах. С ним явился и Кортасар, но тот держался поодаль с миной мальчишки, которого отвлекли от игры ради семейного обеда. Настоящий подросток — дочь Дуарте Тереза — стояла рядом с отцом.

Кэрри Фиск, покинув губернаторское собрание, засеменила навстречу, пожала правителю руку. Обменявшись с ним несколькими словами, она повернулась к Терезе и тоже пожала ей руку. За спиной Фиск уже сгущалась маленькая толпа: все деликатно старались занять позицию для встречи с великим человеком.

— Жуткий сукин сын, а? — заметила Драммер.

Холден хмыкнул. Он не понял, что она имеет в виду. Может быть, только вымуштрованное на почтительные поклоны окружение. Хватило бы и этого. Но могла она заметить и то, что видел Холден: дрожащий взгляд, перламутровый отлив кожи. Холден наблюдал действие протомолекулы чаще всех — кроме только сотрудников лаборатории Кортасара. И он раньше распознал побочные эффекты ее воздействия на Дуарте.

Он поймал себя на том, что неприлично глазеет. Более того, глазели все, и его просто увлек напор общего внимания. Холден, сделав над собой усилие, снова перевел взгляд на Драммер. С неудовольствием признал, что усилие потребовалось немалое.

Ему хотелось спросить о новостях из подполья: такой ли неизбежностью видится Дуарте в огромном вакууме между мирами, как здесь, у себя дома.

— Есть известия о подполье? — спросил он.

— Сколько–то недовольных будет всегда, — ответила она, держась на грани между простодушием и многозначительностью. — А вы как? Как проводит время прославленный капитан Джеймс Холден? Ходит в гости? Потрясает кулаками в бессильной ярости?

— Вот уж нет. Всего лишь строит козни и выжидает момента для удара, — ответил Холден. И оба улыбнулись, словно это была шутка.

Глава 1. Элви

«Мир еще удивительнее, чем вы думаете». Эту фразу любил повторять один профессор, преподававший у них в студенческие годы Элви. Профессор Эрлих, старый ворчливый немец с длинной седой бородой, напоминавшей Элви о садовых гномах, говорил это каждый раз, когда студент поражался результату лабораторных опытов. Тогда Элви находила его поговорку банальностью. Разумеется, вселенная полна сюрпризов.

Профессора Эрлиха, конечно, уже нет в живых. Он почти исчерпал возможности продлевающих жизнь технологий, когда Элви было чуть за двадцать. Сейчас у нее дочь старше. Но, будь он жив, Элви охотно принесла бы ему многословные и сердечные извинения.

Мир не просто удивительней, чем вы думаете, он удивительнее, чем можно себе представить. Каждое новое чудо, каким бы поразительным оно ни было, всего лишь закладывало фундамент для еще более потрясающих открытий. Вселенная постоянно сдвигала определение понятия «странное». Открытие на Фебе протомолекулы, в которой все тогда видели инопланетную форму жизни, до основания потрясло человечество, но известие, что протомолекула — не столько инопланетянин, сколько орудие инопланетян, растревожило людей еще сильнее. Всего лишь подобие гаечного ключа, только этот ключ превратил целую астероидную станцию Эрос в космический корабль, оседлал Венеру, создал кольцо врат и открыл нежданный выход к тринадцати сотням миров за ними. Мир удивительнее, чем вы думаете. Как вы правы, профессор!

— Что это? — спросил ее муж Фаиз. Они стояли в рубке ее корабля, «Сокола». Корабля, подаренного Лаконской империей. На экране в высоком разрешении появилось то, что все называли «объектом». Планетарное небесное тело чуть больше Юпитера, почти прозрачное, как огромный хрустальный шар с легким зеленоватым оттенком. Единственная структура в системе Адро.

— Пассивная спектрометрия показывает почти чистый углерод, — сказал Травон Барриш, не отрываясь от рабочего экрана, на котором прокручивались данные. Он был специалистом по материаловедению, и другого такого буквалиста Элви не встречала. Так он ответил на вопрос Фаиза. Но Элви понимала, что муж спрашивал не о том. Он спрашивал: «Зачем это?»

— Упаковано в плотную кристаллическую решетку, — подала голос физик Джен Лавли. — Это…

Она запнулась, и Элви договорила за нее:

— Алмаз.

В семь лет мать привезла Элви на свою родину, в Нигерию, по случаю смерти незнакомой девочке двоюродной бабушки. Пока мать занималась похоронами, Элви бродила по дому. Она играла сама с собой, пытаясь восстановить образ покойной по оставшимся от нее вещам. На полке у кровати улыбался с фотографии молодой человек, темнокожий и светлоглазый: муж, брат или сын? В крошечной ванной комнате среди разбросанных пакетиков дешевого мыла и салфеток таинственно мерцала зеленью красивая хрустальная бутылочка: духи или яд? Все принадлежавшее этой незнакомой женщине представлялось Элви фантастическим и притягательным. Много лет спустя, чистя зубы, она вдруг вспомнила запах и поняла, что зеленая жидкость в бутылочке почти наверняка была полосканием для рта. Одна тайна разрешилась, но возникли новые вопросы. Почему она держала полоскание в таком красивом флакончике, а не в экологичной фабричной упаковке? От чего был этот флакон? Она действительно пользовалась им для полоскания — или употребляла с тайной целью, до которой Элви не додумалась? Та, что могла бы объяснить, умерла, и тайна навеки осталась тайной. Некоторые вещи непонятны вне контекста.

Обзорный экран заполнил собой одинокий зеленоватый бриллиант, гладкий, словно после машинной полировки, и плывущий по системе угасающего белого карлика, где не было других планет. Хрустальная бутылочка с полосканием в окружении дешевых брусков мыла на грязной полочке в ванной. Фаиз прав. Единственный осмысленный вопрос здесь: «Зачем?» — но все знавшие ответ умерли. И остался только ответ профессора Эрлиха.

«Сокол» был сконструирован по особому запросу верховного консула Дуарте специально для Элви и имел одну задачу: побывать в сети врат «мертвых систем» в поисках следов безымянного врага, уничтожившего цивилизацию создателей протомолекулы, или той невероятной нематериальной пули, которую он — или оно, потому что неясно, каким местоимением обозначить расположенный вне измерений и пространства прекурсор, — оставил после себя.

До сих пор «Сокол» побывал в трех таких местах. И каждое оказывалось чудом. Элви не нравилось обозначение «мертвая система». Люди привыкли называть их так потому, что там не было пригодных для жизни планет. Да, никакая постижимая для человека жизнь не возможна на этом бриллианте величиной с Юпитер, плывущем по орбите белого карлика. Но и возникновение подобного естественным путем немыслимо. Его кто–то создал. Инженерия такого масштаба внушала благоговение в буквальном смысле слова. В этом чувстве в равных пропорциях смешалось удивление и ужас. Назвать такое мертвым только потому, что на нем ничего не растет, — означает поступиться удивлением в пользу ужаса.

— Они все повымели, — сказал Фаиз. Он листал изображения системы, принятые через радар и телескоп. — На световой год от звезды даже кометного пояса не осталось. Сгребли всю материю до крошки, превратили ее в углерод и слепили этот гребаный бриллиант.

— Когда–то люди дарили бриллианты, предлагая руку и сердце, — заметила Джен. — Может, кто–то постарался, чтобы ему не ответили отказом.

Травон вскинул голову и заморгал, обернувшись к Джен. Его несгибаемый буквализм исключал всякое подобие чувства юмора, и Элви не раз наблюдала, как легкомысленная ирония Джен вгоняла материаловеда в ступор.

— Не думаю… — начал он, но Элви не дала ему договорить:

— Не отвлекайтесь от работы, люди. Мы должны все узнать об этой системе, прежде чем запускать катализатор и разносить все на составные части.

— Согласен, босс. — Фаиз незаметно подмигнул жене.

Остальная команда, лучшие ученые и инженеры, собранные со всей империи и отданные ей под начало самим верховным консулом, снова уткнулись в свои дисплеи. В научных вопросах, относящихся к текущему заданию, ее приказы имели всю силу имперских законов. Никто этого не оспаривал. С той оговоркой, что не все входили в ее команду и не всё имело отношение к научным вопросам.

— Ты сама им скажешь, что у нас дело затянулось, — спросил Фаиз, — или лучше мне?

Она снова бросила жадный взгляд на экран. Возможно, этот алмаз таил в своей структуре следы, похожие на поблекшие чернила старинных манускриптов, которые подскажут им путь к новым тайнам, новым откровениям, к новым невыразимым чудесам. Не желала она никому ни о чем сообщать. Ей хотелось смотреть.

— Я сама, — сказала Элви и направилась к лифту.

* * *

Адмирал Мехмет Сагали, человек–гора с угольными глазами на плоском как тарелка лице, был военным командиром миссии и почти не задевал ученых. Но в том, что касалось его сферы, он оставался непоколебим и несокрушим соответственно своим размерам. И его спартански обставленный кабинет всегда заставлял подтянуться. Почувствовать себя школьником, вызванным к директору за списывание на контрольной. Элви вовсе не нравилось подчиняться военным. Но в Лаконской империи они всегда оказывались на вершине пирамиды власти.

— Доктор Окойе, — начал адмирал Сагали. Потирая переносицу толстыми как сосиски пальцами, он рассматривал Элви с любовным и снисходительным недовольством, как она когда–то глядела на своих натворивших глупостей детей. — Мы, как вам известно, прискорбно отстаем от графика. Я распорядился…

— Это невероятная система, Мет, — перебила Элви. Назвав его кратким именем, она выказала легкую агрессию, но в дозволенных границах. — Слишком невероятная, чтобы пробросаться ею от спешки. Она стоит времени на изучение, прежде чем выпускать катализатор и ждать, взорвется или нет!

— Майор Окойе, — повторил Сагали, употребив воинское звание, чтобы без лишних тонкостей напомнить, кто тут начальник, а кто подчиненный. — Как только ваша группа закончит предварительный сбор данных, мы выводим катализатор для проверки, обладает ли эта система военной значимостью, — согласно приказам.

— Адмирал, — заговорила Элви, зная, что в таком настроении он невосприимчив к агрессии, и переходя на демонстративную почтительность. — Мне просто нужно еще немного времени. График можно догнать на обратном пути. Дуарте вручил мне самое скоростное в истории исследовательское судно, чтобы я больше времени тратила на науку и меньше — на дорогу. Именно об этом я сейчас вас и прошу.

Напомним, что у нее прямая связь с верховным консулом и тот настолько ценит ее работу, что построил ей целый корабль. Если уж без тонкостей. Сагали не дрогнул.

— У вас еще двадцать часов на сбор данных, — заявил он, складывая руки на животе на манер Будды. — И ни минутой больше. Известите свою группу.

— Вот эта закоснелость мышления и не позволяет делать хорошую науку под властью Лаконии, — сказала Элви. — Надо было мне взять биологический факультет в каком–нибудь университете. Я слишком стара, чтобы слушаться приказов.

— Согласен, — ответил Фаиз. — Однако мы здесь.

Они зашли в каюту, чтобы принять душ и наскоро перекусить, прежде чем Сагали со своими штурмовиками выпустит за борт живой образец протомолекулы, рискуя уничтожить миллиардолетний артефакт ради проверки, не бумкнет ли он с пользой для войны.

— Если из него не выйдет усовершенствованной бомбы, не жалко и поломать!

Она так стремительно развернулась к Фаизу, что тот отступил на полшага. Оказалось, она вскочила, держа в руке обеденную тарелку.

— Я не собиралась ее бросать, — уверила Элви. — Я не швыряюсь посудой.

— Бывает и с тобой, — напомнил он. Фаиз тоже постарел. Черные когда–то волосы совсем поседели, от уголков глаз протянулись смешливые морщинки. Ей он нравился и таким. Она любила, когда он улыбался, — больше, чем когда хмурился. Сейчас муж улыбался. — Случалось и бросаться.

— Никогда… — начала она, гадая, в самом ли деле он испугался, что тарелка полетит ему в голову, или просто поддразнивал, чтобы поднять настроение. Они прожили вместе не один десяток лет, но Элви до сих пор не всегда знала, что у него на уме.

— На Бермудах. Рики как раз уехал в университет, мы впервые за много лет собрались в отпуск, и ты…

— Там был таракан! Таракан полз по тарелке!

— Ты мне чуть голову не снесла, так швырнула.

— Ну, — оправдалась Элви, — это от неожиданности.

Она засмеялась. Фаиз ухмылялся так, словно выиграл приз. Ну конечно, он все затеял, чтобы ее рассмешить. Элви поставила тарелку.

— Послушай, я понимаю, что мы не для того защищали диссертации, чтобы салютовать и исполнять приказы, — сказал Фаиз. — Но такова новая реальность, пока власть у Лаконии. Так что…

Она сама виновата, что ее занесло в директорат по науке. Лакония в целом оставляла людей в покое. Планеты избирали губернаторов и представителей в Ассоциацию Миров. Им позволяли устанавливать свои законы — лишь бы те не противоречили имперским. И, в отличие от большей части исторических диктатур, Лакония не стремилась контролировать высшее образование. Университеты галактики после захвата работали почти как прежде. Иногда даже лучше.

Но Элви допустила промашку: стала ведущим специалистом по протомолекуле, по создавшей ее исчезнувшей цивилизации и по тому року, который ее уничтожил. В молодости она попала на Илос в составе первой научной экспедиции по исследованию биологии чужой планеты. До тех пор она специализировалась в теоретической экзобиологии, занимаясь в основном глубоководными и глубоколедными организмами как аналогами гипотетических бактерий, которые могли быть найдены под поверхностью Европы.

На Европе бактерий не обнаружилось, зато открылись врата, и экзобиология вдруг стала прикладной наукой, располагающей для изучения тринадцатью сотнями биомов. Элви ожидала найти на Илосе аналоги рептилий, а нарвалась на артефакты галактической войны, закончившейся, когда ее вид еще не родился. Понять их стало для нее идеей фикс. Как же иначе? Дом величиной с галактику, каждая комната в нем полна интригующих вещиц, а хозяева скончались тысячелетия назад. Остаток жизни она посвятила тому, чтобы в них разобраться. Так что, получив приглашение Уинстона Дуарте возглавить группу, исследовавшую ту самую тайну, и прилагавшийся к нему бездонный грант, она не сумела отказать.

Тогда она знала о Лаконии ровно столько, сколько сообщали в новостях. Небывалая мощь, непобедимость и при этом ни этнических чисток, ни геноцида. Возможно, новая сила даже действует в интересах человечества. Элви не слишком терзалась, принимая от нее деньги на науку. Тем более что и выбора особого не было. Когда король говорит: «Приезжайте поработать у меня!» — найти отговорку непросто. Угрызения совести появились позднее, когда ее ввели в курс их военной организации и открыли источник сокрушительного военного превосходства Лаконии. Когда она познакомилась с катализатором.

— Пора возвращаться, — сказал Фаиз, убирая со стола. — Часики тикают.

— Сейчас. Еще минуту. — Она ушла в их общую крошечную ванную комнату. Одна из привилегий должности. Из зеркала над раковиной на нее взглянула старуха. И в старых глазах был страх перед тем, что ей предстояло сделать.

— Ты там готова? — крикнул Фаиз.

— Иди вперед, я догоню.

— Господи, Элс, ты что, хочешь еще раз его навестить?

«Его»… Катализатор.

— Ты не виновата, — продолжал Фаиз. — Не ты начала эту работу.

— Я согласилась ее возглавить.

— Милая. Дорогая. Свет моих очей! Как ни называй Лаконию на публике, но под одеждой она — голая диктатура. У нас не было выбора.

— Знаю.

— Так зачем тебе самой этим заниматься?

Она не ответила, потому что не сумела бы объяснить, даже если бы захотела.

— Я тебя догоню.

* * *

Катализатор хранился в самом сердце «Сокола», за толстыми слоями обшивки из обедненного урана, в самой сложной в галактике клетке Фарадея. Очень скоро выяснилось, что средства связи протомолекулы действуют быстрее скорости света. Основная гипотеза ссылалась на какое–то применение квантовой запутанности, но, каким бы средством она ни пользовалась, протомолекула презирала пространство, как и созданная ею система колец.

Группа Кортасара годами ломала голову, как помешать протомолекуле обращаться к самой себе. Но в их распоряжении были десятилетия, так что в конце концов ученые создали комбинацию полей и материалов, вынуждавшую протомолекулярный узел замкнуться в себе, изолируясь от остальных.

Узел. Он. Катализатор.

Вход в камеру охраняли два космических десантника Сагали. Их тяжелая голубая броня взвизгивала и потрескивала при любом движении. Каждый был вооружен огнеметом. На всякий случай.

— Мы скоро собираемся применить катализатор. Я хочу его проверить, — сказала Элви в пространство между ними. Хоть ей и присвоили военный чин, она до сих пор не всегда могла разобраться в порядке званий в данном конкретном помещении. Для лаконцев после промывания мозгов в лагере для новобранцев и долгой практики это разумелось само собой.

— Конечно, майор, — отозвалась стоявшая слева. Она выглядела слишком молодой, чтобы превосходить Элви рангом, но с лаконцами такое бывало нередко. Многие выглядели слишком молодыми для своих званий. — Вам нужно сопровождение?

— Нет, — ответила Элви. Нет. Я всегда делаю это сама.

Молодая десантница что–то повернула у себя на запястье, и дверь скользнула в сторону.

— Дайте знать, когда захотите выйти.

Катализатор находился в кубической комнате со стороной четыре метра. В ней не было кровати, раковины, туалета. Только жесткий металл и зарешеченный сток. Раз в день все здесь заливали сольвентами, а отсосанную обратно жидкость сжигали. Лаконцы, имея дело с протомолекулой, маниакально соблюдали карантин.

Узел, он, катализатор был когда–то женщиной немного моложе шестидесяти лет. Официальные отчеты, к которым имела допуск Элви, не говорили, как ее звали и почему ее выбрали для заражения протомолекулой. Но Элви успела провести среди военных достаточно времени, чтобы проведать о боксе. Туда для преднамеренного заражения посылали преступников, обеспечивая империю неограниченным запасом протомолекулы для работы.

Стараниями Кортасара или из–за случайного сочетания генов эта женщина получилась всего лишь носителем. У нее появились первые признаки заражения — изменения кожи и скелета, — но за месяцы, прошедшие с ее доставки на борт «Сокола», они нисколько не прогрессировали. Она так и не вошла в стадию «блюющих зомби», когда зараженный выблевывал материю, распространяя инфекцию.

Элви знала, что находиться в одной комнате с носителем совершенно безопасно, и все равно, входя сюда, каждый раз вздрагивала. Инфицированная женщина смотрела на нее пустыми глазами и беззвучно шевелила губами. Пахла она в основном растворителями, в которых купалась каждый день, но сквозь их запах пробивался другой. Вонь гниющей плоти, как в морге.

Приносить в жертву животных считалось нормой. Крыс, голубей, свиней. Собак. Шимпанзе. Биология справилась с когнитивным диссонансом: доказать, что человек — такое же животное, как все, и в то же время утверждать его моральное отличие. Убить шимпанзе во имя науки в порядке вещей. Убивать человека нельзя. Кроме, как видно, тех случаев, когда очень нужно. Может, катализатор сам согласился. Может, выбор предлагался между этим или другой, более мерзкой смертью. Если такое бывает.

— Прости, — сказала Элви, как говорила каждый раз, входя в эту камеру. — Мне так жаль. Я не знала, что они это сделали. Я бы никогда не согласилась.

Голова женщины мотнулась на шее, пародируя согласие.

— Я не забуду, что они с тобой сделали. Я это исправлю… если сумею.

Женщина оперлась на пол, словно хотела встать, но рукам не хватило силы, и ладони бескостными тряпицами шлепнули по металлу. Рефлексы. Так говорила себе Элви. Мозг отсутствует или превратился во что–то такое, что в здравом уме не назовешь мозгом. Под ее кожей нет жизни. Больше нет.

Но когда–то была.

Элви вытерла глаза. Мир удивительнее, чем мы думаем. Иногда он полон чудес. Иногда ужаса.

— Я не забуду.

Глава 2. Наоми

Наоми тосковала по «Росинанту», но ведь теперь ей о многом приходилось тосковать.

Ее старый корабль, ее дом, остался на Фригольде. До отлета они с Алексом отыскали на южном континенте Фригольда систему пещер с устьем, в которое удалось втиснуть корабль. Они загнали его в сухой тоннель и неделю налаживали герметизацию и ловушки от местной флоры и фауны. Когда бы они ни вернулись, найдут «Роси» на месте, он их дождется. Если не вернутся совсем, он простоит там века. Будет ждать.

Иногда на краю сна она отпускала себя на корабль. Помнила каждый его сантиметр, от кабины наверху до изгиба дюз. Могла мысленно проплыть по нему в невесомости или пробраться под тягой. Ей рассказывали, что земные ученые в древности возводили таким способом Дворцы Памяти. Представить себе Алекса в пилотской кабине с песочными часами в руках — заметить время. Затем вниз по летной палубе, где Амос с Клариссой перебрасываются мячом для голго с нарисованной на боку цифрой «2» — это начальная и конечная скорости, деленные на два. Дальше вниз, в каюту, там Джим. Сам Джим. Джим означает смещение. Простое уравнение движения, три в одном — легко запоминается, потому что каждое из трех обожгло ей сердце.

Потому, в числе прочего, она и согласилась на игру в наперстки, задуманную дотянувшимися до нее Сабой и подпольем. Воспоминания похожи на призраков, и, пока нет Джима и Амоса, «Роси» останется кораблем с привидениями. И не только о Джиме речь, хотя в первую очередь о нем. Наоми потеряла Клариссу: та умерла бы от медленного яда своих имплантов, если бы не предпочла смерть в бою.

Амос принял от подполья рискованное задание в глубоком тылу врага и замолчал, пропуская одно за другим окна связи, пока они не потеряли надежду когда–нибудь его услышать. А Бобби была жива–здорова, но занимала теперь капитанское кресло на собственном корабле. Наоми потеряла всех, но расстаться с Джимом было больнее всего.

А вот по Фригольду она вовсе не скучала. В огромном пустом небе над головой поначалу было свое очарование, но новизна стерлась, а тревожное чувство осталось. Если уж ей предстоит жизнь скрывающейся беженки, лучше провести ее там, где видно, что удерживает воздух. Ее новому дому — пусть бедному и жуткому — хоть в этом не откажешь.

Снаружи ее квартира выглядела стандартным грузовым контейнером для транспортировки маломощных планетарных реакторов. Колонисты тринадцати сотен миров использовали такие для электрификации маленьких городов или средних рудников. Избавившись от содержимого, в нем освободили место для шарнирного амортизатора, аварийного утилизатора замкнутого цикла, водоснабжения и полудюжины модифицированных торпед малого радиуса действия. В амортизаторе она спала и работала. Утилизатор давал энергию, пищу и избавлял от отходов. Такие устройства способны поддерживать жизнь на обездвиженном корабле неделями, но не создают удобств для команды. Вода служила для питья и отчасти для маскировки: выведенная на наружные панели испарителя, она удаляла из контейнера излишки тепла.

А торпеды были средством сообщения с внешним миром.

Но не сегодня. Сегодня она ждала встречи с живыми людьми. Подышать их воздухом, коснуться их кожи. Услышать живые голоса. Наоми не знала, волнует ее предстоящая встреча, или сосущее ощущение в животе — дурное предчувствие. Так легко перепутать.

— Разрешение на выход, — произнесла она, и монитор койки, помедлив, отослал сообщение, а спустя несколько вздохов вернул подтверждение. «Отправление 18:45 стандартного времени. Не опаздывайте».

Наоми отстегнулась от койки и толкнулась к внутренней двери контейнера, на ходу закрепляя шлем. Когда скафандр подтвердил надежность герметизации, она еще раз проверила клапаны и загнала воздух в аварийный утилизатор, оставив в контейнере почти полный вакуум. Когда давление снизилось до разрешенного предела, она открыла двери и подтянулась в просторный грузовой трюм.

«Последнюю истину» переделали из ледовозной баржи в дальний транспорт для колоний. Трюм был широк, как небо Фригольда, — во всяком случае, так ей показалось. Сюда можно было, не коснувшись стен, загнать дюжину «Росинантов». Но занимали трюм не корабли, а тысячи одинаковых контейнеров, заготовленных для доставки из Сол в любой новый город или на новую базу человечества. Для приручения диких планет, не знакомых с генным кодом и генеалогией человека. Содержимое большинства контейнеров соответствовало документации: почва, промышленные дрожжевые инкубаторы, библиотеки бактерий.

Некоторые, как и у нее, содержали кое–что другое. Вот вам и игра в наперстки.

Наоми не знала, Саба это придумал, или его жена, фиктивный президент Союза перевозчиков, сумела подсказать по тайной связи. С тех пор как Лакония полностью контролировала станцию Медина и медленную зону, затруднительнее всего для подполья стало перемещение кораблей и персонала из системы в систему. Даже маленький «Роси» не смог бы избежать внимания датчиков Медины. Регулировка движения через врата была слишком важна, чтобы допускать случайности.

Но, пока Союз перевозчиков еще распоряжался своими кораблями, оставалась возможность подделать документацию. Можно было передавать с корабля на корабль вот такие грузовые контейнеры, как у нее, делая затруднительной или невозможной слежку за ее связями — а также за связями Сабы, Вильгельма Уокера и других лидеров подполья — с кораблями. А если дело стоило огромного риска, удавалось протащить контрабандой и предметы покрупнее. И поопаснее. Например, можно было украдкой подогнать в систему Сол захваченный военный корабль «Предштормовой». А с ним — Бобби Драпер и Алекса Камаля, которых она не видела больше года. И которых ждала теперь для личной встречи.

Наоми с выработанной за долгие годы ловкостью пробиралась между рядами контейнеров. На нихмигали огоньки указателей, отмечавшие изменчивый лабиринт ходов и направляющие к командному люку. Помещение для команды на этом корабле было, собственно, даже меньше, чем на «Росинанте». Каюты экипажа — не просторнее ее потайного контейнера.

Наоми не была знакома с людьми, возившими ее в последние месяцы. Большинство и не подозревало о ее присутствии. Так устроил Саба. Чем меньше народу знает, тем меньше риска проговориться. На старом астерском это называлось «геррарегла». Регламент войны. Так она жила девчонкой, в недобрые старые времена.

Отыскав шлюз в корабль, Наоми запустила цикл шлюзования. Ее уже ждал связник — девушка не старше двадцати, бледнокожая, с широко поставленными темными глазами. Голову она брила, наверное, чтобы выглядеть крутой, но Наоми вспомнился пушок на младенческой макушке. Звали ее, может быть, и не Бланка, но так она представилась Наоми.

— У вас есть двадцать минут, мэм, — сказала Бланка. У нее был хороший голос — чистый и мелодичный. А марсианский акцент напомнил Наоми Алекса. — Потом у меня кончится смена. Я и тогда могу остаться поблизости, но не помешаю сменщику войти.

— Более чем достаточно, — успокоила Наоми. — Мне бы только добраться до жилого кольца.

— Легко. Мы передаем ваш контейнер на «Мосли» у причала шестнадцать–десять. Перегрузка займет несколько часов, но порядок работ уже одобрен.

Горошина перекатывается под новый наперсток. К тому времени, как Наоми соберется разослать следующую очередь приказов и аналитики, «Последняя истина» уйдет за врата Сол в какую–то другую систему. А Наоми останется в той же норке, будет спать на той же кроватке, но уже на другом корабле. Вместо Бланки ее будет ждать в доках другой связной. Наоми потеряла счет таким передачам. Они стали почти привычными.

— Спасибо, — сказала она, подтягиваясь в шлюз с выходом на причал.

— Это честь для меня, мэм, — выпалила Бланка. — То есть знакомство с вами. С Наоми Нагатой!

— Спасибо вам за все, что вы для меня сделали. Я не могу выразить свою благодарность.

Бланка вытянулась по стойке смирно. Все это напоминало театр, и все же Наоми отдала девушке честь. Для той это что–то значило, и невежливо было бы не ответить ей такой же серьезностью. Не просто невежливо — жестоко.

Но она уже втянулась в тесный зеленый коридор, уводящий с «Последней истины», оставив Бланку позади. Едва ли они снова увидятся.

* * *

Глубинная трансферная станция Три обитала между орбитами Сатурна и Урана в привязке к расположению врат Сол. Знакомая архитектура: большой сферический порт, при полной загрузке рассчитанный на несколько дюжин кораблей, и жилое кольцо, раскрученное на треть g. Станция служила и центральным перевалочным узлом на входе и выходе в систему Сол, и великолепным складским комплексом. Корабли со всей системы доставляли сюда грузы для колоний и принимали встречные посылки. На этой базе всегда находилось больше артефактов чужаков, чем в любой другой точке системы.

Общим счетом станция могла вместить двенадцать тысяч человек, хотя полная загрузка требовалась редко. Постоянный штат, экипажи кораблей и контрактники для обслуживания больниц, баров, борделей, церквей, складов и ресторанов, без которых люди нигде не обходятся. На этой базе экипажи из Сол и из систем по ту сторону колец могли несколько дней отдохнуть друг от друга, посмотреть на незнакомые лица, послушать голоса, которые не надоели за месяцы, забраться в постель с кем–то, кто еще не воспринимается как член семьи. Все это создавало братскую атмосферу, породившую неофициальное название станции — «Родительский дом». Наоми здесь нравилось. В устойчивости человеческих привычек виделось что–то обнадеживающее. Чужие цивилизации, галактические империи, война и сопротивление никуда не делись. Но кроме них была выпивка и караоке. Секс и младенцы.

Она шла по общему коридору жилого кольца, не поднимая головы. Подполье обеспечило ей поддельное удостоверение для станционной системы, так что ее биометрические данные не вызывали тревоги, и все же она старалась не бросаться в глаза, на случай если попадется кто знакомый.

Местом встречи назначили ресторан на нижнем внешнем уровне кольца. Наоми ожидала, что ее загонят на склад–холодильник, но встретивший у дверей мужчина провел ее в отдельный кабинет. Еще не перешагнув порог, она поняла, что они здесь.

Бобби увидела ее первой и встала, ухмыляясь во весь рот. Неприметный рабочий костюм без меток и нашивок все равно смотрелся на ней как мундир. Поднявшийся вслед за Бобби Алекс постарел. Он сбросил вес, а уцелевшие волосы стриг под машинку. Его можно было принять за счетовода или за генерала. Они без слов шагнули друг к другу, обнялись все втроем: Наоми положила голову Алексу на плечо, Бобби прижалась щекой к щеке. Тепло тел утешало больше, чем ей бы хотелось.

— Ах ты черт, — заговорила Бобби, — как славно снова тебя увидеть!

Разорвав объятия, они перебрались за стол. Их ждали бутылка виски и три стакана — явная и верная примета дурных новостей. Поднять тост, почтить память очередной потери. Наоми спросила взглядом.

— Ты же знаешь, Авасарала, — ответил ей Алекс.

За волной облегчения пришел стыд за него. Умерла Авасарала, и только.

— Знаю.

Бобби налила всем и подняла стакан.

— Черт, что за женщина была. Нам таких уже не видать.

Они соприкоснулись стаканами. Наоми выпила.

Авасарала — большая потеря, и для Бобби, наверное, тяжелее, чем для других. И все же они пока оплакивали не Амоса. И не Джима.

— Ну, — заговорила Бобби, поставив стакан, — как живется тайному генералу сопротивления?

— Мне больше нравится «тайный дипломат», — поправила Наоми. — А живется не первый сорт.

— Постойте–постойте, — вмешался Алекс. — Что за разговоры без еды. Без обеда не бывает семьи.

Меню ресторана составляло приятное сочетание астерско–марсианской кухни. Нечто под названием «белый концентрат» имело отношение к настоящему, но с добавлением свежих овощей и пророщенных бобов. Круги выращенной в чашках Петри свино–говядины поливали сладковатым острым соусом.

Они навалились на еду, как бывало на «Росинанте» в прежних воплощениях. Наоми только сейчас поняла, как соскучилась по смеху Бобби, по привычке Алекса украдкой подкладывать ей на пустеющую тарелку лишний кусочек. Близость, возникающая, когда десятилетиями живешь с кем–то бок о бок. А потом не живешь. Она бы загрустила, если бы не радость, что сейчас эти двое с ней.

— «Предштормовой» полностью обеспечен командой, — рассказывала Бобби. — Я немножко беспокоилась, что будут сплошь астеры. То есть у Сабы их больше всего в запасе. Два ветерана марсианского флота во главе команды, зовущей нас внутряками?

— Могло стать проблемой, — согласилась Наоми.

— Саба заполнил всю ведомость ветеранами ООН и Марсианской республики, — сказал Алекс. — И молодежь тоже есть. Забавно, я в их возрасте уже свое отслужил. А выглядят детишками, понимаешь. Чистые, серьезные личики.

— Знаю, — засмеялась Наоми. — Мне теперь кажутся детьми все, кто моложе сорока.

— Дело они знают, — заметила Бобби. — Я все время стоянок занимаю симуляторами и учениями.

— Случилась пара драк, — сказал Алекс.

— Нервы шалят, — отмахнулась Бобби. — На задании все это дерьмо испаряется.

Наоми сунула в рот еще кусочек концентрата — чтобы не хмуриться. Не помогло. Алекс откашлялся и заговорил, меняя тему:

— Вестей от нашего громилы, надо думать, так и нет?

Два года назад Саба углядел шанс провезти на Лаконию агента с карманной атомной бомбой и шифрующим приемо–передатчиком. С дальним прицелом вернуть Джима или покончить с властью Лаконии, лишив ее головы. Саба спросил Наоми, кому бы та доверила такое важное дело. Такое опасное. Амос, услышав, в тот же час собрал чемоданы. С тех пор Лакония выстроила новую оборону. Подполье потеряло большую часть агентов в Лаконской системе, и Амос замолчал.

Наоми покачала головой:

— Пока не было.

— А, что там, — сказал Алекс. — Может, скоро будут.

— Может, — согласилась Наоми, как всегда в подобных разговорах.

— Кофе хотите? — спросил Алекс.

Бобби мотнула головой, Наоми одновременно сказала: «Я — нет», — и Алекс лениво поднялся:

— Пойду тогда устраиваться.

Когда дверь за ним закрылась, Наоми подалась вперед. Ей хотелось продлить этот момент — воссоединение семьи. Луч света в темноте. Но было нельзя.

— Затея с «Предштормовым» в системе Сол чертовски рискованная, — заговорила она.

— Серьезный риск привлечь к себе внимание, — признала Бобби, не желая встречаться с ней взглядом. Говорила она легко, но в тоне звучало предостережение. — Зависит не только от меня, понимаешь?

— Саба.

— И другие.

— Я все думаю про Авасаралу, — сказала Наоми. В бутылке еще остался виски, и она налила себе на палец. — Вот она была — боец. Не отступала, даже если проигрывала.

— Она была такая, — согласилась Бобби.

— Боец, но не воин. Она возглавляла борьбу, но находила другие средства, кроме войны. Союзы, политическое давление, торговля, логистика. В ее стратегии насилие стояло последним в очереди.

— У нее были рычаги, — напомнила Бобби. — Целая планета в подчинении. А мы — стая крыс в поисках трещины в бетоне. Нам приходится действовать по–другому.

— И у нас есть рычаги, — сказала Наоми. — Больше того, мы можем их создавать.

Бобби очень аккуратно отложила вилку. Глаза у нее потемнели, но не от гнева. Или не только от гнева.

— Лакония — военная диктатура. Если мы хотим, чтобы кто–то поднялся против Дуарте, людям надо показать, что это возможно. Военные действия демонстрируют, что есть надежда. Ты же астер, Наоми. Ты знаешь.

— Я знаю, что это средство не работает, — возразила Наоми. — Астеры поколениями воевали против внутренних планет.

— И победили, — сказала Бобби.

— Нет, не победили. Мы продержались, пока вмешательство со стороны не смело фигуры с доски. Ты вправду думаешь, что мы заполучили бы такой вот Союз перевозчиков, если бы не врата? Мы добились успеха, только потому, что правила вдруг неожиданно переменились. А теперь действуем так, словно подобное может повториться.

— Мы действуем?

— Саба действует, — поправилась Наоми, — а ты его поддерживаешь.

Бобби откинулась назад, потянулась так, как делала, когда ее что–то злило. При этом ее крупная фигура выглядела еще больше, но Наоми была не из тех, кого легко запугать.

— Я знаю, что тебе такой подход не нравится, и знаю, что ты была недовольна, потому что Саба не включил тебя в план, но…

— Не в том дело, — сказала Наоми.

— Никто не возражает против рычагов. Никто не отказывается использовать еще и политические методы. Но пацифизм не работает, если враг лишен совести. Лакония держится на дисциплине наказания, а я знаю… Нет, ты меня послушай. Я в этом понимаю, потому что на Марсе такие же традиции. Ты росла в Поясе, а я на Марсе. Ты говоришь, мой путь не ведет к победе? Ладно, предположим. А я тебе говорю, что с такими людьми мягкость не работает.

— И что нам тогда остается?

— То же, что и всегда, — сказала Бобби. — Делать все возможное и ждать неожиданностей. В нашу пользу то, что неожиданности рано или поздно случаются.

— Слабое утешение, — хихикнула Наоми, желая разрядить обстановку.

Бобби не приняла подачи:

— Да, потому что иногда неожиданностью оказывается, что мы теряем Клариссу и Холдена. Или Амоса. Или меня. Или Алекса. Или тебя. Но это неизбежно. Рано или поздно мы теряем друг друга, и это определилось, когда экипаж еще только собирался. Родиться — значит терять. Остальное — детали. В частности, я возглавляю сверхсекретную военную миссию в системе Сол, использую против врага захваченный у него корабль, потому что, даже если такой план плох, другого у меня нет. И, может быть, мой риск даст тебе твой рычаг.

«Все равно я не хочу, чтобы ты рисковала, — думала Наоми. — Слишком много я потеряла. Я больше не вынесу потерь».

Лицо Бобби смягчилось — самую малость. Может быть, она поняла. Знакомый мягкий стук в дверь словно назвал Алекса по имени. Глубоко вздохнув, Наоми заставила себя расслабиться. Не хватало только и ему испортить встречу.

Глава 3. Алекс

Бобби с Наоми опять взялись за свое. Когда вошел Алекс, они держались как ни в чем не бывало, но он видел, что дамы успели горячо поспорить. Наоми, как всегда, клонила голову, занавешивая глаза волосами, — переживала. Лицо Бобби было чуточку темнее обычного: разгорелось от волнения или гнева. Алекс прожил на одном корабле с Наоми десятилетия, а с Бобби — немногим меньше. Они ничего не могли скрыть друг от друга. Немножко обидно, что сейчас пытались, а значит, и ему придется притворяться.

— Все улажено, — сказал Алекс.

Бобби кивнула и забарабанила пальцами по столу. Наоми слабо улыбнулась сквозь занавеску волос.

Алекс побился бы об заклад, что они продолжали спор, начатый еще при отлете с Фригольда. Оставалось только делать вид, будто все в порядке. Благоразумный человек не лезет в драку между разъяренными хищниками, а встать между Наоми Нагатой и Бобби Драпер отказалась бы и самая тупая дубина. Можно и пальцев лишиться. Фигурально выражаясь, разумеется.

— Так, — начал Алекс, растянув слово, сколько позволяла вежливость.

— Да, — ответила Наоми. — Мне еще много надо успеть, прежде чем лезть в ящик.

Бобби кивнула, хотела что–то сказать, но передумала. В мгновение ока она пересекла разделявшее их расстояние и обхватила Наоми могучими руками. При таком же росте она была килограммов на сорок тяжелее Наоми. Выглядело это, как будто полярный медведь облапил вешалку. Но о драке речи не шло: женщины плакали и хлопали друг друга по спине.

— Хорошо, что повидались, — сказала Бобби, еще крепче обняв Наоми и оторвав ее от палубы.

— Я соскучилась, — ответила та. — По вам обоим. Слов нет, как соскучилась.

«По вам обоим» прозвучало как приглашение, и Алекс, придвинувшись, обнял обеих сразу. И тоже расплакался. Немного погодя, почувствовав, что пора, они разорвали объятия. Бобби вытерла глаза салфеткой, а Наоми словно не замечала полосок на щеках. Она улыбалась.

Алекс сообразил, что она впервые по–настоящему улыбается с тех пор, как Холдена увезли на Лаконию. И задумался, как же ей одиноко в грузовом контейнере, который перекидывают с корабля на корабль, со станции на станцию. Правда, решение принималось сообща, и все равно Алекса кольнула вина за то, что ее оставили одну. Просто Бобби нужен был пилот, а Наоми в ее роли блуждающего советника — не нужен. Да она и не хотела.

— Когда еще снова увидимся… — проговорила Бобби.

— Хотелось бы знать, — откликнулась Наоми. — Вы надолго в Сол, люди?

— Не мне решать.

Бобби пожала плечами. Сейчас она сказала правду, но в любом случае ответ остался бы тем же. Никогда не знаешь, кто может услышать, и даже здесь, на базе Союза перевозчиков, в глубине бара, где собирались сторонники АВП, привычка к секретности не отпускала. Терминал Алекса, словно по команде, тревожно зажужжал. Пришла пора переводить «Предштормовой» на новый корабль. Не одна Наоми изображала горошину под наперстками, и ставки в этой игре у всех были высоки.

— Босс, мне надо проследить за передачей, — обратился Алекс к Бобби.

— Я с тобой, — отозвалась она и напоследок яростно обняла Наоми.

— Береги себя, старпом.

— Я теперь только тем и занимаюсь, — грустно улыбнулась Наоми.

Оставлять ее было неправильно. Каждый раз.

* * *

Алекс никогда не признался бы вслух, но «Предштормовой» пугал его до усрачки. «Росинант» навсегда остался первой любовью. Он — как подогнанный по руке инструмент: удобен, знаком, надежен. Грозный военный корабль был для Алекса домом. Он был правильным. И пилот по нему ужасно тосковал.

На «Предштормовом» он чувствовал себя как внутри неведомого зверя, который притворился сверхмощным гоночным судном, да еще позволил кому–то нагрузить себя безумной огневой мощью.

Полет на «Роси» представлялся ему сотрудничеством. Корабль был продолжением его воли — а полет на «Предштормовом» напоминал укрощение опасного животного. Садясь в кресло пилота, Алекс всякий раз опасался: не укусило бы.

Бобби со своими техниками прошла корабль от носа до кормы и заверила, что в конструкции нет ничего опасного для команды — во всяком случае, не больше, чем опасен для своей команды любой корабль. Алекса она не убедила. Управляя им, он не чувствовал, что «Предштормовой» отзывается на команды; казалось, он их истолковывает и соглашается с ними, но, черт его побери, сам принимает решения. Этим ощущением Алекс поделился только с одним человеком — своим вторым пилотом Каспаром Асау.

— То есть да, пожалуй, управление дает небольшой люфт, но вряд ли это означает, что корабль сопротивляется, — ответил Каспар, подозрительно покосившись на Алекса. И тот больше не поднимал этого вопроса. Но Алекс летал на космических кораблях много лет и что знал, то знал. За металлом, углеродом и непонятным кристаллическим дерьмом «Предштормового» крылось что–то еще. Пусть даже этого никто не видел.

И все же корабль был дьявольски прекрасен.

Алекс стоял у обзорного окошка, наблюдая, как судно бережно переводят из транспортировочного отсека прежнего доставщика в новый. Два массивных транспорта, зажавших «Предштормовой» между собой, терялись в тени здоровенного центрального хаба станции. Так было задумано, чтобы глыба станции прикрыла погрузку от всех известных подпольщикам телескопов и радарных установок правительства. С точки зрения Лаконской империи, просто два тяжелых грузовика ненадолго остановились у одного причала, сдали или приняли какой–то груз и разошлись каждый своей дорогой. Переход с одного похищенного у Лаконии военного корабля на другой не попадет в официальные отчеты и на видео. А «Предштормовой» и его команда будут свободно жить дальше и ждать боя. Если, конечно, они ничего не упустили из виду.

Поблескивающие металлом и хрусталем борта, казалось, сияли собственным светом даже в тени ущелья между транспортами и массивом станции. Вспыхивали и растворялись белые облачка перегретого газа из маневровых. В пилотской кабине работал Каспар, мягко и умело направляя лаконский истребитель из одного открытого грузового отсека в другой. Они не в первый раз играли в эту игру, и оба пилота наловчились маневрировать в весьма ограниченном пространстве.

Алекс, вспоминая военную службу, не уставал удивляться, что заговорщикам удается сохранить тайну. Через врата они протаскивали краденый имперский корабль в чреве кораблей Союза перевозчиков. В это дело были непосредственно вовлечены десятки, если не сотни людей. И ничего, сходило с рук.

Бритва Оккама в применении почти к любым теориям заговора подсказывала, что люди — никудышные хранители секретов и при большом количестве участников риск проговориться растет по экспоненте. Но стараниями бывших сторонников АВП из Союза перевозчиков они прятались и подглядывали не первый месяц — и все еще не попались. Это доказывало, что за последнюю пару столетий сопротивление вошло в кровь и плоть астеров. У них в ДНК было запрограммировано скрывать мятеж от превосходящих сил противника.

Алекс, двадцать лет отслуживший на марсианском военном корабле, а потом воевавший еще со Свободным флотом, не раз выслеживал самых ярых радикалов. Тогда астерские способности к подрывной и партизанской войне его зачастую бесили. Теперь — буквально спасали ему жизнь.

Алекс не взялся бы сказать, видит ли в этом иронию. Забавно, пожалуй.

«Предштормовой» закончил пристегиваться к новому носителю. Им стал по–коровьи неуклюжий грузовик с очертаниями разжиревшей пули, а назывался он «Ковчег–маятник». Люк его задвинулся и закрылся на замок, заставив палубу слегка вздрогнуть. Двойная дверь, превосходящая размерами истребитель, — основательная масса.

Алекс достал терминал и установил связь с Бобби.

— Малютку запеленали. Ждем только твоего слова.

— Принято, — отозвалась она и обрубила связь. Она занималась последними приготовлениями где–то на станции.

Цепочка шептунов Сабы не открыла им суть миссии к Сол, но Бобби без устали гоняла свои войска по всем параметрам, подготавливая их к любым, даже самым гнусным вариантам. Алекс без особого доверия смотрел, как она, получив мешок старых астерских инсургентов, запихала их в боевые скафандры лаконских десантников и взялась превращать в подпольную ударную группу. Но, черт побери, ей это удалось! Они уже провели три разные операции — со стопроцентным успехом и нулевыми потерями.

Как ни грозна была старушка Драпер прежде, но, взявшись обучать собственную армию, она нагнала еще больше страху.

Наверняка со временем это станет новым вариантом нормы. Повторять фокус с исчезающей картой, пряча «Предштормовой» на грузовых кораблях, ждать от Сабы, Наоми и подполья новых целей атаки. Алекс сам не знал, когда это произошло. Но сейчас он опять чувствовал себя шофером в автобусе — как целую жизнь назад во флоте МРК. Каждый день грозил пленом или смертью. Каждое задание отправляло Бобби с командой в лаконскую мясорубку. Успехи успехами, но они балансировали на лезвии бритвы. В двадцать лет, когда человек уверен в своем бессмертии, Алекс был бы в восторге.

Отвернувшись от обзорного окна, он поднял с пола сумку. Уже на ходу услышал кваканье терминала.

— Закреплен и обесточен, — доложил Каспар. — Я проследил. Изящно проделано. Канонирша гоняет солдат, и я направляюсь туда же. Сдаю корабль.

— Принимаю.

* * *

Коридоры перевалочной базы были чисто функциональными. Гладкие стены из серой керамики и настил полов, смягченный ровно настолько, чтобы никто не вывихнул бедро при одной трети g в жилом кольце. Протащившись с полкилометра по такому коридору, Алекс постучался в дверь с табличкой «Склад 348–001». Пожилой астер, выглянув в щелку, осмотрел коридор. Седеющие волосы он стриг под военный ежик, цвет пустых серых глаз точно подходил к волосам. Алекс заметил тяжелый черный пистолет, который тот прикрывал бедром, проверяя, все ли чисто в коридоре. Звали астера Такеши Оба, он был из числа головорезов Бобби.

— Все чисто, — улыбнулся Алекс, и Оба, брюзгливо хмыкнув, впустил его.

За дверью скрывалась пустая комната пять на десять метров, с такими же, как в коридорах, гладкими керамическими стенами. Команда Бобби, стоявшая вольным строем, слушала ее обращение. Бобби чуть заметно кивнула вошедшему Алексу, но речи не прервала.

— Зарубите на носу, — говорила она, — мы впервые действуем в таком опасном месте, как система Сол. По уровню угрозы для таких тайных операций, как наши, она уступает только Лаконии. Там чуть не каждый булыжник и глыба льда размером с десантный транспорт снабжены станцией, телескопом или радаром. Там повсюду глаза.

Строй отозвался ропотом, Алекс не понял — недовольным или согласным.

— А флоты коалиции Земля — Марс, — продолжала Бобби, — полностью контролируются Лаконией. То есть сравнительно малая обеспеченность Лаконии кораблями — что до сих пор давало нам свободу действий — там не поможет. Хуже того, Лакония оставила дредноут «Сердце Бури» на земной орбите. В первую очередь, чтобы держать в повиновении внутренние планеты, но, если корабль заметит нас, нам достанется по первое число. «Предштормовой» не выживет в столкновении с кораблем класса «Магнетар». Конец истории.

— А про цель ничего пока не слышно? — спросила Джиллиан Хьюстон.

Дочь губернатора Фригольда Пэйна Хьюстона первой вступила добровольцем в команду Бобби. Это была высокая голенастая девушка с мускулатурой и строением скелета урожденной землянки и вечной хмурой морщиной между бровей. За время совместной работы она стала негласной заместительницей Бобби. Алекса это беспокоило. Джиллиан была ядовитой, как змея. Бобби, когда он с ней об этом заговорил, ответила, что мышей им хватит на всю жизнь. Он так до конца и не понял, что она хотела сказать.

— Нет. Ребята наверху держат секреты за пазухой, — ответила Бобби. — Я подозреваю, что, пока не начнем, не узнаем.

— Потрясающе, — сказала Джиллиан.

— «Предштормовой» на месте, и через тридцать часов «Маятник» отбывает в систему, — продолжала Бобби. — Наслаждайтесь жизнью в «Родительском доме», но на корабле чтобы все были вовремя и в должном порядке ровно через двадцать четыре часа, или ваши задницы сведут неприятное знакомство с моим башмаком.

Строй ответил ей добродушными смешками.

— Свободны.

Несколько секунд сутолоки, и Бобби с Джиллиан и Алексом остались в комнате втроем. Бобби так и не сняла неприметного комбинезона, в котором встречалась с Наоми, а на Джиллиан был черный спортивный костюм — ударная группа Бобби выбрала его неофициальной формой полка. И еще кобура с большим пистолетом, без него Алекс ее ни разу не видел. Фригольдерам оружие было так же привычно, как штаны.

— Не нравится мне, что Саба морочит нам головы, — заговорила Джиллиан. — Охрененно похоже на импровизацию.

— Тому, что подробности задания еще не определены, может найтись множество законных причин, — вежливо, но твердо возразила Бобби. — Понимаю твою озабоченность, но мы с самого начала подписались на «что бы там ни было, а сделаем».

— Наверняка Каллисто, — продолжала Джиллиан, словно не расслышав мягкого предостережения в тоне Бобби. — Только она чего–то стоит и притом достаточно далека от чертова дредноута, чтобы реально было достать.

Бобби придвинулась к ней на полшага и распрямилась, подчеркивая разницу в росте. Джиллиан замолкла, но и не подумала пятиться. «Змея змеей, да еще со здоровенными медными яйцами», — подумал Алекс.

— Подобные гипотезы непродуктивны. И, откровенно говоря, опасны, — сказала Бобби. — Держи их при себе. Ступай, выпей раз или пять. Затей в баре драку, если тебе без этого никак. Так или иначе, облегчи организм и возвращайся завтра на «Предштормовой». К тому времени мы будем знать больше. Свободна!

Джиллиан как будто поняла наконец намек. Полунасмешливо отсалютовав Бобби, она вылетела за дверь.

Алекс открыл было рот, но Бобби ткнула в него пальцем:

— Промолчи на фиг.

— Слушаюсь, — отозвался он и заговорил о другом: — Еще день на станции, а заняться нечем. Жаль, что Наоми нет. С ней не только жевать проклятый концентрат хорошо.

— У нее своя работа, — сказала Бобби. Ее поджатые губы побелели.

— Ну, — осведомился Алекс, — ты сама скажешь, что там между вами вышло, или выбивать из тебя ответ?

От неожиданности у Бобби вырвался лающий смешок — на что Алекс и рассчитывал. С тем же успехом чихуахуа мог бы угрожать многоэтажному дому, и Алекс усмехнулся, подтверждая, что шутит. Бобби вздохнула.

— Она до сих пор считает, что можно обойтись переговорами. Тут мы с ней не сходимся. То же дерьмо не первый год.

— Она много потеряла, — напомнил Алекс. — И боится потерять все.

Бобби ухватила Алекса за плечо, дружески встряхнула:

— Вот это я и пытаюсь ей втолковать, друг. В такой войне, если ты не готов потерять все ради победы, потеряешь все, потому что проиграешь.

Глава 4. Тереза

— Мы не знаем, как они себя называли, — говорил полковник Илич, растянувшись на траве и подложив ладони под лысый затылок. — Мы даже не знаем, были ли у них названия. Они могли вообще обходиться без языка.

Тереза знала полковника Илича всю жизнь. Он был частью ее вселенной, как вода или звезды. В ее жизни, до краев полной холодных заботливых людей, он воплощал собой холодное внимание. С одним отличием: его внимание полностью принадлежало ей. И еще — он ее не боялся. Девочка шевельнулась, потянулась.

— Кое–кто называет их протомолекулой, хотя она была всего лишь изготовленным ими инструментом. Это все равно, что называть людей гаечными ключами. «Создатели протомолекулы» ближе к истине, но на этом язык сломаешь. Еще говорят: «Исходный организм», или «Общество чужаков», или «Архитекторы». Подразумевая более или менее одно и то же.

— А вы их как называете? — спросила Тереза.

Полковник хмыкнул:

— Я их называю Римлянами.

Великая империя, возвысившаяся и павшая в древние времена, оставившая после себя дороги. Мысль была интересная. Тереза несколько секунд покрутила ее в голове, словно пробуя на вкус. Аналогия понравилась ей не точностью, а выразительностью. Тем и хороши аналогии. Мысленно она нырнула в эту кроличью нору, осмотрелась, отметила, что в ней интересного, и решила спросить у Тимоти, как он считает. Он всегда удивлял ее неожиданным взглядом. За то она его и любила. И он ее боялся не больше, чем полковник Илич, только уважение Илича отдавало уважением к ее отцу и от этого… нет, не делалось меньше. Просто другим. А Тимоти принадлежал ей.

Тереза почувствовала, что молчание слишком затянулось. Илич, конечно, ждал ее слов, а о Тимоти говорить было нельзя. Она выбрала другое.

— Так это они все создали?

— Нет, не все. Врата, строительные платформы, ремонтные дроны. Артефакты, да… Но живые организмы существовали на планетах до них. Устойчивые репликаторы не так редки, как мы привыкли думать. Немного воды, немного углерода, постоянный приток энергии от звезды или термального источника… добавь несколько миллионов лет, и наверняка получишь какой–то результат.

— А иначе Римлянам не с чем было бы работать.

Тысяча триста семьдесят три раза, насколько нам известно, это случилось, — сказал Илич. — Довольно много.

Колонизированные миры — в том числе и система Сол — были включены в сеть врат только потому, что на них существовала жизнь, пригодная для использования Римлянами. Несколько сотен систем в галактике, где их миллиарды. Илич принадлежал к поколению, когда все, что больше одного, представлялось чудом. Тереза, в отличие от старого полковника, росла не в единственном мире. Одиночество ее мира было другим, несравнимым. Закрыв глаза, девочка подставила лицо солнцу. Тепло ласкало кожу. Свет, пронизав веки, окрасил все алым цветом. Термоядерная реакция в крови. Она улыбнулась.

Тереза Анжелика Мария Бланкита Ли и Дуарте знала, что она не обычный ребенок, — как знала, что свет, отражаясь от наклонной поверхности, поляризуется. Довольно бесполезный научный факт. Она была единственной дочерью верховного консула Дуарте, а это само по себе означало странное детство. Она всю жизнь провела в пределах — или, очень редко и мимолетно, вблизи — здания государственного совета Лаконии. Сюда, едва она начала ползать, доставляли других детей, товарищей для игр и учебы. Обычно из выдающихся семей империи, но не всегда, потому что отец стремился знакомить ее с разными людьми. Он хотел, чтобы она, насколько то было для нее возможно, жила нормальной жизнью. И сближалась, насколько возможно, с нормальными четырнадцатилетними подростками. Получилось то, что получилось, но, не зная ничего другого, Тереза не могла судить, насколько успешным был результат.

Терезе казалось, что ее окружают скорее дружелюбные знакомые, чем настоящие друзья. Лучше всего обращались с ней Мьюриэль Купер и Шан Эллисон — во всяком случае, они относились к ней почти так же, как и к другим сверстникам. И еще был Коннор Вейгель, учившийся с ней почти с самого начала школы. Он занимал в сердце Терезы особое место, которое она странным образом таила сама от себя.

Если она и одинока — а Тереза подозревала, что да, — сравнивать ей было не с чем. Если всё на свете красного цвета, об этом никто не знает. То, что видишь повсюду, так же невидимо, как то, чего нет. Мы замечаем только контраст. Свет создает темноту. Полнота создает пустоту. Границы одиночества должны обозначаться чем–то, что называется не–одиночеством. Нужно сравнение.

Тереза гадала, не так ли с жизнью и смертью. Или хотя бы с жизнью и не–жизнью.

— Что их убило? — спросила она, открывая глаза. Все показалось ей голубым. — То есть ваших Римлян?

— А, это уже следующий шаг, верно? — сказал полковник Илич. — Разобраться и выстроить стратегию. Мы знаем: то, что их убило, еще существует. И наблюдаем его реакцию на наши действия.

— Та штука на «Буре», — согласилась Тереза. Она видела запись с обсуждением. Когда адмирал Трехо впервые применил главное оружие кораблей класса «Магнетар» в нормальном пространстве, что–то на несколько минут отключило сознание людей по всей системе Сол и оставило на корабле визуальное искажение, привязанное к его системе отсчета. Как следствие, Джеймс Холден оказался во дворце — и этот аспект происшедшего значил для нее больше всего.

— Именно так, — сказал Илич. Он перевернулся на живот и подпер ладонью подбородок, чтобы видеть ее. Взглядом в глаза он обозначал важность своих слов. — Это самая серьезная угроза нашему обществу. Римляне погибли или потому, что неожиданно для себя столкнулись с некой природной силой, или потому, что их убил враг. Именно это нам следует выяснить в первую очередь.

— Как? — спросила она.

— Мы не знаем, как они убили Римлян. Мы еще только начинаем понимать, что они представляли собой в сравнении с нами.

— Нет, я хотела спросить, как выяснить, враг это был или природная сила?

Полковник Илич кивнул, одобряя вопрос. Достав наладонник, он несколько раз стукнул по нему пальцем, вывел таблицу.

— Дилемма заключенных, — узнала девочка.

— Помнишь, о чем речь?

— Мы оба, не сговариваясь, решаем, сотрудничать или отказаться. Если оба сотрудничаем, получаем по три очка. Если сотрудничает один, он не получает очков, а отказавшийся получает четыре. Если отказываются оба, получают по два. Штука в том, что, независимо от вашего выбора, мне выгоднее отказаться. Я получу четыре вместо трех, если вы сотрудничаете, и два вместо нуля, если отказываетесь. Поэтому мне всегда следует отказываться. Но, поскольку то же самое относится и к вам, вам тоже следует всегда отказываться. При том, что оба мы получили бы больше очков, если бы сотрудничали.

— И что же делать?

— Ничего. Это как с фразой: «Данное утверждение ложно». Логическая дыра, — сказала Тереза. — В смысле… разве не так?

— Не так, если игра повторяется более одного раза, — сказал полковник Илич. — Если играть достаточно долгое время… всякий раз, когда другой игрок отказывается, ты отказываешься в следующем туре. После чего возвращаешься к сотрудничеству. Это называется око за око. Если хочешь, я могу показать тебе теоретический анализ игры, но можно и без него.

Тереза кивнула, хотя и с заминкой. В голове сгустился туман — так всегда бывало, когда она задумывалась о чем-то, не зная точно о чем. Обычно вскоре после этого появлялось что–то интересное. Девочка любила это чувство.

— Вспомни, как ты учила Ондатру, когда она была щенком, — продолжал Илич. — Щенок напустил лужу — ты его бранишь. Но не ссоришься с ним навсегда. Выбранила за то, что случилось, и снова играешь, ласкаешь, возишься с ним. Отказ за отказ, а потом снова сотрудничество.

— Пока он тоже не сообразит, что эта стратегия лучше, — поняла Тереза.

— И тогда он изменит свое поведение. Это самый примитивный, простейший способ общения, если невозможны переговоры. Но попробуй обращаться так с приливом. Наказать волну за то, что она намочила ковер?

Тереза поморщилась.

— Вот именно, — подхватил полковник Илич, словно услышал ее ответ. — Нет смысла бранить прилив. Ему все равно. Он не учится. И, главное, он не меняется. Твой отец собирается вести игру «око за око» с той силой, что убила Римлян. Посмотрим, изменит ли она свое поведение. Если нет, примем гипотезу, что Римляне столкнулись с силой природы вроде создающей приливы гравитации или скорости света. Тогда ее можно изучать, искать способы ее обойти. А вот если она изменится…

— Мы поймем, что она живая.

— Между изучением и переговорами есть разница, — согласился полковник Илич, указывая на нее.

Девочка расцвела, как всегда радуясь, что сумела решить заковыристую задачу, но все же что–то ее глодало.

— Но оно убило Римлян.

— Война — тоже своего рода переговоры.

* * *

Комнаты Терезы располагались в северном крыле здания государственного совета, рядом с комнатами отца. Другого дома у нее не было. Спальня по армейской спецификации, отдельная ванная и бывшая детская, ставшая теперь кабинетом, для чего потребовались в основном косметические изменения. Созрев для того, чтобы содрать со стен мультяшных динозавриков и щенков, Тереза сказала об этом, и на следующий день явился дизайнер, чтобы помочь ей выбрать новую цветовую гамму и обстановку. Ее уголок здания не отличался ни величиной, ни торжественностью, зато его она могла осваивать и приспосабливать к себе. Личный пузырек автономии.

Она решила декорировать кабинет под исследовательскую станцию. Высокий стол позволял работать за ним стоя, хотя были и длинноногие табуретки на случай, если захочется сесть. В восточную стену вмонтировали экран, на котором, когда она не смотрела новости или развлекательные программы, гоняли анимации простеньких математических и геометрических доказательств. Не то чтобы она хорошо разбиралась во всей этой математике, но выглядело, как ей казалось, симпатично. Доказательства смотрелись изящно и лишний раз напоминали о ее интеллекте. Она любила вспоминать о своем интеллекте.

Была там и кушетка, позволявшая вытянуться во весь рост и еще оставить место для свернувшегося в ногах лабрадора Ондатры. И окно с настоящим стеклом, выходившее в сад для церемоний. Если Тереза не была занята в классе или с полковником Иличем, она целыми днями валялась на кушетке с Ондатрой, читала или часами смотрела кино. У нее был доступ ко всему, одобренному цензурой, — отец не ограничивал ее в выборе книг и фильмов, и она все чаще выбирала истории одиноких девочек, живущих в замках, дворцах или храмах. Книг столь специфического жанра оказалось на удивление много.

Сейчас любимым фильмом стал у нее десятичасовой сериал, снятый на Марсе еще до открытия врат, — «Пятый тоннель». Героиня — двенадцатилетняя, теперь младше Терезы, хотя была старше, когда та впервые посмотрела фильм, — открыла тайный ход под городом под названием Иннис–Дип и пробралась по нему в подземный мир эльфов и сказочных созданий, нуждавшихся в помощи, чтобы вернуться в свое измерение.

Экзотики там было полным–полно, а сама мысль о девочке, которая всю жизнь провела под землей, так захватила воображение, что Тереза занавесила окна одеялом и играла, будто вокруг темнота марсианского грунта. Узнав от отца, что фильм в этой части правдив: Иннис–Дип действительно существовал, марсианские дети жили в тоннелях и подземных городах, а придуманы только эльфы и фэйри, — она поразилась до глубины души.

Она пересматривала этот фильм, когда к ней зашел отец. Как раз добралась до места, где девочка — ее ни разу не назвали по имени — спасалась по темному ходу от злого фэйри Снотвора, когда в дверь постучали. Не успела она ответить, дверь отворилась. Так делал только отец. Остальные ждали, пока она откроет.

Терапия последних лет изменила его, но и Тереза менялась с возрастом. И не видела в этом ничего удивительного или пугающего. Белки глаз у него стали переливчатыми, как масляная пленка на воде, ногти у кутикулы потемнели, но это только внешнее. Во всем, что было важно для Терезы, отец остался прежним.

— Я не помешал? — по обыкновению спросил он. Наполовину в шутку, потому что она ничем таким не занималась. Но только наполовину. Если бы она однажды ответила «помешал», он бы оставил ее в покое.

Безымянная девочка взвизгнула — Снотвор бросился на нее. Тереза поставила видео на паузу, и жертва с хищником застыли. Ондатра пыхтела, стуча хвостом по кушетке, а отец трепал ее широкое ухо.

— Через два часа у меня совещание, — сказал он. — Хотелось бы, чтобы ты присутствовала.

Терезу уколола досада. Она собиралась, досмотрев передачу, сходить к Тимоти. Если они прознали, что она без разрешения покидает территорию…

— Я что–то сделала не так?

Отец моргнул и тут же рассмеялся. Ондатра пихнула головой его ладонь, требуя внимания. И добилась, чтобы ей снова стали чесать за ухом.

— Нет, ничего подобного. Обсуждается доклад адмирала Вайса относительно планов расширения комплекса Бара Гаон. Предложений от тебя не ожидают, но тебе будет интересно послушать. А потом мы можем это обсудить.

Тереза кивнула. Конечно, можно пойти, если он так хочет, хотя ей это виделось скучным. И странным. Взгляд отца вдруг расфокусировался, как иногда бывало, и он тряхнул головой, словно разгоняя туман. Он опирался на спинку кушетки: не то чтобы сидел, но и не стоял. Пару раз решительно хлопнул Ондатру по голове, показывая, что ласкам конец. Собака вздохнула и уронила голову на подушку.

— Тебя что–то тревожит, — сказал отец.

— Ты все чаще меня зовешь, — объяснила Тереза. — Я что–то не так делаю?

Его ласковый смешок немного успокоил девочку.

— В твои годы я добивался, чтобы меня приняли в Верхний университет, не дожидаясь положенного возраста. Ты похожа на меня. Быстро учишься, а мне не хотелось бы от тебя отставать. Я стал приглашать тебя чаще, потому что ты уже достаточно взрослая, чтобы разбираться в недетских вопросах. И полковник Илич говорит, что ты не отстаешь от программы. Даже обгоняешь ее.

Эти слова отозвались в ней слабой вспышкой гордости, но и смутили тоже.

Отец вздохнул.

— Забота о безопасности людей — трудная работа, — сказал он. — Отчасти потому, что мы столкнулись с очень опасными и неизвестными вещами. Как бы я об этом ни жалел, обратного пути нет. И еще беда в том, что работать приходится с людьми.

— А люди — ужасные, ужасные обезьяны, — подсказала Тереза.

— Так и есть, — ответил отец. — У нас очень узкий кругозор — почти всегда. И у меня в том числе. Я стараюсь исправиться.

В его голосе прозвучала усталость. Тереза подалась вперед, так что Ондатра решила: хозяйка ищет, кого бы приласкать. Она подвинулась, горячо дохнула в лицо Терезе, но та нежно отстранила собаку.

— Значит, расширение комплекса Бара Гаон очень важно?

— Важно все. Все, что мы делаем, — отрезал отец. — И нужно, чтобы неудача в какой–либо части не обрушила весь проект. Это и меня касается. Потому я и зову тебя на совещания так часто.

— Ты о чем? — спросила она.

— Со мной все в порядке, — сказал отец. — Все вообще в порядке. Никаких проблем. Просто… если они появятся, не сейчас, через десятки лет, нужно, чтобы кто–то представлял себе общую картину замысла и мог взять его на себя. А люди доверяют тому, что им знакомо. Смена верховного консула в любом случае будет трудной, но все пройдет легче, если зановым уже будет что–то стоять. Нужна преемственность. Я готовлю тебя на случай, если — боже сохрани — со мной что–то произойдет.

— Разве то, что ты хорошо справлялся, означает, что справлюсь и я? — спросила Тереза. — Это ничем не доказано. Просто глупо.

— Да, — согласился отец. — Подобная ошибка повторялась во всей человеческой истории. Но, зная об этом, мы с тобой можем использовать ее как орудие. Приходи на собрания и совещания. Слушай, наблюдай. Обсуждай потом со мной. Это новая ступень твоего образования. Чтобы, если тебе придется меня сменить, ты стала таким лидером, какой будет нужен.

Чтобы осознать смысл его слов, ей понадобилось несколько секунд. Великие моменты должны бы обставляться более торжественно и эффектно. Важные слова — слова, которые меняют жизнь, — должны отзываться эхом. А тут ничего такого. Они прозвучали как любые другие.

— Ты учишь меня на нового верховного консула?

— На случай, если со мной что–то произойдет, — уточнил Дуарте.

— На случай, — повторила она. — Всего лишь на случай.

— На всякий случай, принцесса, — сказал он.

Глава 5. Элви

Несколько десятков лет назад за двести тысяч триллионов километров от места, где находилась сейчас Элви, крошечный узел активной протомолекулы в биологической матрице проник на орбиту планеты под названием Илос верхом на корабле «Росинант».

Немыслимый полуразумный интеллект протомолекулы попытался наладить связь с другими узлами давно погибшей империи строителей врат и пробудил при этом механизмы, впавшие в спячку миллионы — или миллиарды — лет назад. В результате древняя фабрика воскресла, роботы начали активное наступление, одна из искусственных лун расплавилась, а взрыв энергостанции чуть не расколол планету пополам.

В общем, погано вышло.

Поэтому, когда команда Элви выпускала катализатор из заключения для немногим более контролируемого поиска чужих артефактов и следов в неразведанных системах, она принимала все меры предосторожности. Они наблюдали в полной готовности загнать катализатор обратно в коробку и ни к чему не приближались.

— «Сокол» на позиции, — сообщил пилот.

Если дела обернутся совсем ужасно, Сагали или сама Элви отдадут единственный устный приказ: «Аварийная эвакуация», — подтвердив его своим именем и цифровым кодом авторизации, — и корабль рванет прочь. С его не по росту огромными двигателями ускорение убьет или покалечит всех, кто не окажется в сделанных по спецпроекту амортизаторах, зато собранные данные не погибнут. Лакония предусматривала много подобных способов предохранения. Элви не любила эту часть своей работы.

— Благодарю вас, лейтенант, — отозвался адмирал Сагали. Он тоже был пристегнут к амортизатору в рубке, что еще раз доказывало, как серьезно все относятся к этой стадии миссии. — Майор Окойе, вы можете продолжать.

— Выводите ее, — приказала по коммуникатору Элви. В таких ситуациях всегда вспоминали, что это «она».

Элви сидела в новейшем лаконском амортизаторе в окружении экранов. Рабочие инструменты можно было убрать в одну секунду, и чуть больше требовалось, чтобы наполнить амортизатор пригодной для дыхания антиперегрузочной жидкостью. Элви принадлежала к немногим, кого считали нужным сохранить живыми. Ей казалось, что работать приходится в брюхе торпеды. И этого она тоже терпеть не могла.

На одном экране камера отслеживала движение катализатора — ее на утыканной датчиками спецкаталке вывозили из хранилища. Связь протомолекулы была двухсторонней. Происходящее с образцом не менее важно, чем происходящее в мертвой системе, которую они пытались активировать.

Каталка с катализатором двигалась на магнитном шасси к отделению в корабельной обшивке, прочь от антирадиационной защиты и остальной высокотехнологичной магии, которой группа Кортасара изолировала образец от других существующих за вратами.

Ничего не менялось.

— Пока никакой реакции, — сказал Травон.

— Да ну, неужели? — не скрывая сарказма, отозвался Фаиз.

Травон предпочел его не услышать.

Связь протомолекулы превышала скорость света, но запускалась она не мгновенно. Местоположение для нее ничего не значило, а вот скорость света — да. Элви подозревала, что вначале происходило некое укладывающееся в пределы световой рукопожатие, при котором два узла договаривались, какой протокол связи использовать. Наполовину догадка, наполовину метафора, но эта гипотеза помогала ей рассуждать.

Ее образец был родом из лабораторных боксов Кортасара. До недавнего времени его не существовало. То, с чем они пытались взаимодействовать, ожидало здесь с тех пор, как две амебы сошлись и задумали человечество. Однако оказавшись в физической близости — например, в одной солнечной системе, — они на лету завязывали какие–то отношения. Это было и жутко, и удивительно. И не похоже на квантовую запутанность, хотя она в этом и замешана.

Изучая протомолекулу и создавшую ее цивилизацию, Элви не раз порадовалась, что она не физик. Биологическое действие протомолекулы оставалось непонятным, но все же обещало когда–нибудь проясниться. Механика захвата живых организмов и перестройки их в своих целях выглядела невероятно сложной, но в чем–то похожей на поведение вирусов и паразитических грибков. Элви еще не знала всех правил, но считала, что могла бы их выяснить, если бы ей дали время и средства.

То, что вытворяла протомолекула с физикой, выглядело уже не изменением и совершенствованием стандартных моделей — она попросту переворачивала доску и разбрасывала по полу все фигуры. Элви подозревала, что постоянные легкомысленные шуточки Джен Лавли помогают ей не сойти с ума, глядя, как день ото дня разлетается вдребезги ее понимание реальности.

— Есть реакция, — сказал Травон.

— Да, — согласилась Джен. — На объекте что–то происходит.

— Какая в этот раз была задержка? — поинтересовалась Элви.

— Восемнадцать минут.

Они находились в девяти световых минутах от структуры, так что идея с рукопожатием на околосветовой скорости правдоподобно подтверждалась. Стоило бы записать эту гипотезу и сдать в отдел наноинформатики.

Экраны Элви взбесились, их захлестнули данные с пакета датчиков образца. Анализировать их в реальном времени было невозможно, так что Элви просто пропустила мимо первую волну чисел и графиков. Потом будет время поразмыслить, что бы все это значило.

— Пока вроде бы стабильно, — сказал Травон.

— Всегда приятно, когда не взрывается сразу, — отозвалась Элви, но никого не сумела рассмешить.

— Знаете, почему этот алмаз зеленый? — подала голос Джен, ни к кому в особенности не обращаясь. — Я разобралась.

— Радиация, — сказал Фаиз. Он–то, конечно, знал. Он тоже был тогда на Илосе, в должности геолога. Сеть врат, обеспечившая Элви тринадцатью сотнями биосфер для изучения, дала Фаизу в десять раз больше геологических структур. Попадались и такие экзотические, как огромная глыба кристаллического углерода довольно приятного оттенка. — Алмаз, образующийся в присутствии радиации, приобретает зеленый цвет. Иногда такие принимали за изумруды. Но это совсем разные минералы. Изумруд — это берилл, а не углерод.

— Сорвал мне звездный выход, приятель, — буркнула Джен. — Но, бьюсь об заклад, когда объект формировался, звезда была гораздо активнее. Исходя из скорости звездного распада, лет ему миллиардов пять. Эта штука висит здесь треть срока, понимаешь ли, существования вселенной.

— Тогда, получается, это старейший из найденных нами артефактов, — заинтересовался вдруг Травон. — Может быть, что–то от начала их цивилизации.

— Весьма любопытно, — заметил Сагали, выдавая нетерпение лишь резкостью тона. — Как оно действует?

«Как его действие поможет нам в борьбе против вурдалаков из–за пределов времени и пространства?» — вот что его интересовало. Бездонный бюджет экспедиции, сливки научного сообщества в команде, шедевр кораблестроительной техники — все это ради единственного вопроса, который заботил верховного консула и его научный директорат. «Как нам остановить то, что пожирает проходящие сквозь врата корабли?»

— Не знаю, — сказала Элви. — Дайте посмотреть.

* * *

После восемнадцати часов сбора информации Элви ушла к себе в каюту. Она быстро уяснила, что военная дисциплина лаконцев не требует от людей работать без передышки. Дуарте добивался от каждого максимальной эффективности. Это подразумевало, что треть суток большинству приходится тратить на сон. Когда Элви выбралась из амортизатора, заявив, что ей, прежде чем приступать к анализу, надо отдохнуть, Сагали и глазом не моргнул.

Этот фокус она применяла, чтобы купить себе свободное время. Элви со студенческих лет научилась работать сутками напролет. С таблетками кофеина и горячим чаем могла при нужде продержаться и сорок восемь часов. Отказ от сна давал ей восемь–девять часов, когда Сагали не донимал ее вопросами о результатах и расписании.

Но, чтобы фокус работал, все должны были притворяться, будто она в это время спит, поэтому ворвавшийся к ней Фаиз предвещал что–то крупное.

— Оно сделало копию.

Элви не успела спросить, что сделало копию и копию чего, а он уже всплыл над обеденным столом посреди каюты и шмякнул на него терминал. Электромагнит под столешницей не дал терминалу улететь, зато Фаиза отдача легонько развернула к стене. Он был землянином по рождению и воспитанию, а те, сколько бы ни прожили в пространстве, не избавятся от инстинктивного расчета на гравитацию. Отплывая, Фаиз рявкнул столу:

— Покажи ей! Покажи… эту штуку. Открыть последний файл с волюметрией.

Над столом всплыла голографическая схема чего–то похожего на человеческий мозг. Он искрил вспышками синаптических связей, возможно, отображая функциональную МРТ или БИК-спектроскопию. Элви достаточно часто видела этот мозг, чтобы узнать — он принадлежал образцу. Бывшей женщине. Фаиз, долетев до переборки, толкнулся ногой и присоединился к Элви у стола.

— Сильная активность, — заметила Элви. — Но извлечение из бокса могло вызвать у нее стресс или психологический дискомфорт. Не так уж необычно.

— Здесь она — еще она, — покачал головой Фаиз, меняя картинку терминала. — А теперь посмотри сюда.

Возникло второе изображение. Элви в секунду разобралась, что видит копию мозговой активности катализатора, однако при полном отсутствии самого мозга.

— Не понимаю. Что это на втором?

— Это, — ухмыльнулся Фаиз, — исходит от объекта.

— Что, он целиком отражает ее мозговую активность?

— Нет, локально.

Фаиз поиграл с настройками. Второе изображение отступило, дав место объекту целиком. На нем проступало крошечное белое пятнышко.

— Эта точечка, конечно, не в масштабе. На таком расстоянии так выглядела бы Гренландия. Но примерно там лоцируется изображение.

Он еще постучал по терминалу, и изображение сменилось длинной цепочкой данных с сенсоров.

— Джен зафиксировала электромагнитные флуктуации на поверхности объекта. В сравнении, конечно, крошечные, но ведь объект абсолютно инертен, а на этом кораблике самые чувствительные датчики, какие можно купить за деньги галактического тирана.

— Ясно, — сказал Элви. — И как она считает, что это?

— Поначалу смотрелось просто как игра фотонов, пока Джен не свела их вот в эту схему. Никто не понял, что мы видим, пока Травон не сказал: «О, похоже на фМРТ». Я вывел мониторинг катализатора, и — ба–бах! — вот оно.

Элви была не против невесомости, но чего ей сейчас недоставало — это возможности рухнуть в кресло. От всплеска адреналина звенели пальцы на руках и немели ноги.

— Так они отображают друг друга?

— Как в зеркало глядятся.

— О-о, — протянула она и добавила: — Ясно. Неслабо.

— Дальше — больше, — сказал Фаиз. — Теперь, мы по всей поверхности объекта наблюдаем точки горячего излучения. — Он дал приближение, и поверх картинки выплеснулась новая волна числовых данных. — Вот такие.

Он вопросительно смотрел на нее. Ждал, уловит ли связь. Элви казалась себе не такой уж усталой, но озарение, которого ждал от нее Фаиз, не приходило.

— Сдаюсь.

— Мы тоже не в первую минуту сообразили, — сказал Фаиз. И вывел третье изображение. Элви узнала кольцо-врата. — Такое же излучение выплескивается из врат при переходе.

Числа еще не выплыли на экран, а Элви уже поняла:

— Коррелирует с катализатором!

— Да. Мозг катализатора, алмазная копия и распределенные источники радиации, подобной излучению врат. Три явления одного порядка, — подтвердил Фаиз.

Элви вернула изображение огромного зеленого бриллианта, установила так, чтобы видеть его целиком. Крошечные светящиеся звездочки загорались на нем и исчезали: компьютер отмечал пики излучения.

— Эта штука заполнена… вратами? Они что, встроены в материю самого объекта?

— У нас есть одна гипотеза, — сказал Фаиз. Так он ухмылялся, когда она впервые согласилась с ним переспать. Дурачок, но ей нравилось, что именно для него счастье. Понимание вещей. Она.

— Рано еще строить гипотезы, — сказала Элви.

— Знаю, но одна у нас все–таки есть. «У нас» — это у Травона, но мы все в одной лодке. Эта штука вступает в контакт с зараженным протомолекулой разумом, копирует его сознание, после чего по всему объекту появляются энергетические подписи врат. Травон заговорил о способах надежного хранения информации. Снимаешь копию на материальный носитель, кодируешь и распыляешь его. Помещаешь в отдельные места хранения, снабдив ярлыками и встроенными кодами, которые позволяют при утере части системы восстановить ее из распыленных фрагментов.

Элви, заметно лучше Фаиза разбиравшаяся в компьютерной грамоте, опешила.

— То есть совсем как?..

— Вот и Джен так говорит. Алмаз — это сверхплотная и невероятно регулярная упаковка атомов углерода. Если найти способ менять часть, не повреждая всей структуры, получается великолепный материал для хранения информации.

Элви помолчала, перебирая в уме следствия из этой гипотезы.

— Чем–то похоже на маленькие–маленькие червоточины, — сказала она.

— Правда? Насколько нам известно, строители протомолекулы представляли собой ульевое сознание. Или единый мозг. Как ни называй. Мгновенная непространственная связь узлов и сущностей во всех уголках галактики. Но дерьмо случалось даже у них. Астероид врежется в планету, или землетрясение, извержение вулкана — мало ли что? Все, сохранявшееся только в одном узле, пропадает навсегда, если уничтожен этот узел. Что, если мы видим перед собой резервный диск целой цивилизации? Все их знания, упакованные в углеродную решетку размером с Юпитер?

— Это, — объявила Элви, — охрененно гигантский логический скачок.

— Да, — кивнул он, все так же ухмыляясь до ушей. — Совершенно безосновательный. Чистая догадка. Чтобы ее подтвердить, нужен труд поколений ученых, и еще поколения уйдут на то, чтобы расколоть код и вытащить данные, если они существуют. Но, Элс, — продолжил он, задыхаясь от волнения, — что, если?

* * *

Адмирал Сагали плавал у своего стола, просматривая штурманские карты на большом настенном дисплее. Элви видела курс, проложенный от текущего местоположения через врата Калмы к перевалочному узлу, а от него через врата Текомы к следующему в их галактическом турне мертвому миру.

— Готов услышать, что эта система — важнейшее научное открытие всех времен, — не оборачиваясь, заговорил Сагали, когда Элви вплыла в его кабинет.

— Вполне может… — начала Элви.

— И большой хрустальный цветок в системе Нараки был важнейшим открытием.

— Это поразительный артефакт, — согласилась Элви, — но в сравнении…

— А до того — тройная звезда Харона и планета с дождями стеклянных осколков.

— Там было круто. Признайте сами, великолепное зрелище.

Он обернулся, целиком переключившись на нее.

— Я готов услышать — в который раз, — что артефакты этой системы критически важны для будущих исследований, — устало и даже разочарованно сказал он. — Точно как большой хрустальный цветок.

Элви подготовила для него доклад, и с каждым словом гипотеза Фаиза представлялась ей все более и более правдоподобной. Сагали слушал, прикрыв глаза. Когда она дошла до предположения, что под алмазной скорлупой может скрываться вся накопленная строителями врат информация, у него дернулся мускул на щеке, но ничем больше он не выдал удивления.

— Любопытно. Прошу вас записать эту гипотезу и включить в пакет данных, которые мы при переходе отошлем на Лаконию. Извините, что свалил это в одну кучу с цветочками и стеклянными дождями. В самом деле, впечатляет.

В его ворчливом извинении крылась капелька яда, но Элви предпочла не обратить внимания.

— Сэр, — сказала она. — Мет! Возможно, это именно то, ради чего верховный консул организовал поиск. Вполне возможно.

— Нет, — ответил Сагали, но она не отступала.

— Я настоятельно советую связаться с адмиралтейством и запросить дополнительное время. Ожидая прибытия нового персонала и кораблей, мы успеем провести еще тысячи анализов. А если уйдем сейчас, ничего не выиграем.

— Вы полагаете, что, если я дам вам время, вы сумеете извлечь эти данные?

Элви очень хотелось солгать, лишь бы получить шанс задержаться еще немного, еще хоть что–то узнать, но…

— Нет, так я сказать не могу. На самом деле, это почти наверняка труд на десятилетия, если не на века. Если задача вообще разрешима. Но сейчас мы ближе всего к цели. На Текоме ничего более важного не будет. Это я, пожалуй, могу гарантировать.

— Тогда будем держаться графика и проверим, правы ли вы, — проговорил, уже отвернувшись, Сагали. — Закрепляйтесь. Через восемьдесят минут начинаем разгон к Текоме.

Через семьдесят восемь минут Элви лежала в амортизаторе, ожидая потопа.

В космических перелетах всегда — с самого начала — была проблема: человеческие тела слишком хрупки. Однако человечество гордо противостояло положенным природой пределам еще до Лаконии. Теперь же они преодолевались прыжками и скачками. Для «Сокола» время перелета из системы в систему свелось, если сравнивать с обычными исследовательскими и грузовыми судами гражданского флота, почти к нулю. Недельный путь они проходили за считаные дни. «Сокол» заставил бы попотеть в гонке даже бо́льшую часть военных кораблей Дуарте. Но за такую скорость приходилось платить амортизаторами полного погружения. Дьявольское устройство заливало человеческое тело поглощающим толчки гелем, а легкие наполняло кислородсодержащей жидкостью, препятствуя их схлопыванию под давлением. На целые дни.

— Не понимаю, чего он хочет, — сказала она.

— Он — человек сложный, — ответил из соседнего амортизатора Фаиз.

— Он словно не желает, чтобы мы нашли что–то интересное. Мрачнеет с каждой новой находкой.

— Ты приняла, что положено, перед ускорением?

— Да, — ответила она, хотя точно не помнила. Можно было обойтись и без медикаментов. — Сдается мне, у него своя программа, о которой нам не сообщали.

— У него почти наверняка своя программа, о которой нам не сообщали, — ответил Фаиз. — И неудивительно, Элс.

— Но важнее этого ничего и быть не может, — возразила она. — Ну вот что может быть важнее?

— Для него? Не знаю. Может, он просто не любит учиться. Детская травма от уроков естествознания. Десять секунд. Я люблю тебя, Элс.

— И я тебя люблю, — сказала она. — Помнится, раньше «сок» вгоняли иглой, а не заставляли им дышать. Тогда мне это не нравилось.

— Цена прогресса.

Не успела она придумать остроумного ответа, как влившаяся в легкие жидкость заставила ее замолчать.

Глава 6. Алекс

«Предштормовой» был подлинным шедевром лаконского кораблестроения. Первый из испытанных в полевых условиях кораблей своего класса, он задумывался как прототип целого флота быстроходных атакующих истребителей, способных патрулировать многочисленные системы сети врат и распространять власть Лаконии во все уголки империи. Килевая рельсовая пушка могла выбрасывать болванки весом три с половиной килограмма каждые пять секунд, разгоняя их до скорости, позволявшей пробить насквозь небольшую луну. Две торпедные батареи с четырьмя рельсами на каждую и скоростной системой перезарядки за семьдесят секунд после залпа своих восьми смертоносных рыбок были готовы к следующему. Со всех сторон корабль защищали двенадцать скорострельных орудий точечной обороны, расположенные так, что каждый сектор пространства простреливался по меньшей мере четырьмя из них. Второй пилот Алекса, Каспар, раз за разом повторял одну остроту: «Тысяча тонн неприятностей, уложенные в пятикилограммовый пакет».

Все это, спрятанное в огромном грузовом трюме «Маятника», оказывалось совершенно беззащитным.

У Алекса, сидящего на месте пилота, зудело под волосами от сознания, что, если кто–то узнает о них до стартового сигнала и откроет стрельбу, они даже на радаре этого не увидят. «Маятник» передавал им изображение со своих объективов, так что полностью они не ослепли, но «Маятник» был неповоротливый, тяжеловесный грузовик. Его система предупреждения служила в первую очередь для того, чтобы не влететь в какой–нибудь булыжник на дороге. Радар с низким разрешением и зернистые изображения с телескопов не очень–то успокаивали нервы.

— Так вы давненько с боссом, а? — спросил Каспар.

Он занимал второе пилотское кресло, позади и справа от места Алекса. Каспар Асау был маленький тощий пацан с вытатуированным на плече бегущим гепардом и слабым намеком на козлиную бородку. С виду он еще не дорос до этой работы, но пилотом оказался чертовски хорошим. Четко выполнял команды и был совершенно очаровательным в компании. Алекс быстро выяснил, что между ними нет ничего общего, кроме любви к полетам, так что, не считая небрежного обмена приветствиями, поговорить им случалось, только сидя за панелью управления «Предштормового».

Алекс ничего не имел против мальчика. Он помнил себя молодым пилотом — так же пытался скрыть нервозность, заводя болтовню со старшими офицерами.

— Да, мы со стрелком чертовски давно знакомы.

— Вот забавно. Она здесь капитан, а вы все зовете ее стрелком. Она в каком была звании? В смысле раньше, на Марсе.

— В каком–то была, — ответил Алекс. — Для меня она всегда будет стрелком.

Каспар за разговором прогонял предполетную рутину, тихонько постукивая пальцами по экранам. По монитору Алекса бежал отчет о работе систем — каждая отзывалась зеленым светом, после чего Каспар переходил к следующей, а окончательное добро давал Алекс. Второй пилот был внимателен и компетентен. Он серьезно относился к работе. И потому Алекс иногда мечтал добавить малышу лет тридцать — тогда можно было бы подружиться.

— Она не намекала, что за задание? — спросил Каспар, сбрасывая на экран Алексу инвентарный список боезапаса для повторной проверки.

— Двести болванок для рельсовой, восемьдесят рыбок для торпедных, все НДС светятся зеленым, полный запас… — Алекс вел пальцем по списку на экране. — Нет, она действует по старинке. Рот на замке, чтобы народ усердней потел на учениях.

— Подтверждаю, двести для рельсовой, восемьдесят торпед, полный боезапас ОТО, зеленый по всей панели, — отчитался Каспар. — Все так, но, я подумал, раз вы друзья, она могла вам кое–что шепнуть.

— Нет, не шептала. А я и спрашивать не стал бы. Мы знаем все, что нам необходимо знать, и с меня хватит. — Закончив проверку, Алекс развернул свое кресло к Каспару. — Нервничать — это нормально.

Каспар кивнул. Похоже, он нисколько не стеснялся обсуждения своих страхов. И стал от этого еще немножко симпатичнее. Хороший паренек. Алекс надеялся, что он выживет в этом деле с Лаконией, хотя у всех у них шансов было немного.

— У меня на Палладе был парень. То есть не то чтобы мой. Мы всерьез не встречались, ничего такого. Просто, когда забрасывали груз на станцию, я всегда его находил. Бен Ю. Он мне нравился.

В уголок глаза у него наплыла слезинка, но скатиться на щеку при четвертной тяге «Маятника» ей было не суждено.

— Он не успел эвакуироваться?

— Не успел. — Каспар вытер глаза. — Рассказывали, «Буря» так быстро превратила станцию в осколки, что никто и не узнал об атаке. Наверное, если уж умирать, то это не худший способ.

— Сочувствую, — произнес Алекс. У каждого на «Предштормовом» были свои причины ненавидеть лаконцев. У каждого своя история. И нечего им сказать, кроме как «сочувствую». Довольно неуклюжий ответ.

— Если дело обернется круто, — сказал Каспар, снова отвернувшись к экранам, чтобы повторить проверку, — ты имей в виду. За меня не беспокойся. Если эта здоровенная сволочь, «Буря», двинет на нас, у меня одна мысль будет: как пробить в ней дыру.

— Знаю, дружище, — сказал Алекс и, прежде чем отвернуться, потрепал паренька по колену. — Не сомневаюсь.

— Камал? — прозвучал голос Бобби в том ухе, куда был вставлен шарик интеркома. Бобби звала его Камалом, только когда он был в кабине и не один. Это означало — пора.

— Камал на летной палубе, кэп, — отозвался Алекс, выпрямляясь в кресле–амортизаторе. По шипению шарниров за спиной он понял, что Каспар тоже подтянулся. На «Предштормовом» даже амортизаторы чем–то напоминали змей.

— Прошу отчитаться о готовности–неготовности, — говорила Бобби. — «Маятник» может нас выпустить, ждем только вас.

— На летной палубе зеленый свет, готовность по вашему приказу.

— Потрясающе, — заключила Бобби. — Ладно, ребятки, готовность доложена, говорит рубка. Слушайте хорошенько, повторять будет некогда.

* * *

Алекс терпеть не мог полета по баллистической. Без тяги ему оставались только возможности маневровых. А без активных сенсоров он чувствовал себя одноглазым.

Для такого большого корабля «Предштормовой» давал слабое радарное эхо. Какие–то составляющие обшивки поглощали сигнал или отражали его под углом к излучателю. Кроме того, он способен был по нескольку часов копить излишки тепла в прокладках и выпускать в поры своей шкуры водород, охлаждающий корпус почти до нулевой температуры. Если специально не искать, он выглядел лишь чуть–чуть теплее окружающего пространства, а на радаре давал эхо–сигнал как от спальной койки. Алекс еще помнил, как снабженный такими же устройствами истребитель прикончил его старый корабль — «Кентербери». Как было страшно, когда торпедоносец вдруг возник из темноты и дал залп. Теперь это, как видно, обычное дело. А все же Алекс мог себе представить, что будут ощущать их потенциальные жертвы.

— Одна минута, — доложил Каспар.

На сочувствие не оставалось времени.

— Подтверждаю, одна минута, — повторил Алекс и переключился на канал Бобби. — Кэп, шестьдесят секунд до старта. Ваши готовы?

— Ребятки пристегнулись, готовы прокатиться с горки, — ответила она.

— Принял, — сказал Алекс и стал смотреть, как сбегают к нулю цифры на экранном секундомере. «Три… два… один… старт».

— Старт, — произнес Каспар, и «Предштормовой» ожил. Включились экраны активных сенсоров и телескопическое изображение цели: жирного грузовика Союза перевозчиков под конвоем двух лаконских фрегатов. За грузовиком громоздилась туша Юпитера.

Вот этим, как сообщила перед самым заданием Бобби, и объяснялась вся предварительная секретность. Удача или неудача их атаки зависела от агентов сопротивления в команде грузовика: они должны передавать сведения о курсе корабля и времени его входа в систему Сол — все это в обход навязанного им лаконского комиссара. Для успеха атаки ее необходимо произвести, пока Юпитер заслоняет их от Земли и корабля класса «Магнетар» на ее орбите.

В подготовке было задействовано много участников, и каждая составляющая могла вдруг отказать, к тому же сама атака непременно выдала бы присутствие в Союзе шпионов. А вот если атака сорвется, «Предштормовой» просто залезет на свою койку в «Маятнике» и улетит на нем незаметно для команды транспорта и не выдав шпионов на грузовике.

Выигрыш стоил риска. Корабль шел прямиком с Лаконии и нес особый груз, связанный с каким–то секретным лаконским проектом, и запасные части для «Бури». Заговорщики надеялись добыть и те странные топливные элементы для лаконских кораблей — они больше нигде не производились, а запас на «Предштормовом» угрожающе близился к концу, как и боеприпасы для бортового оружия «Предштормового» и для силовой брони, которую носили боевики Бобби. Захват этого грузовика означал для подполья лучшее оружие и оперативные возможности — вероятно, на годы вперед.

И — главное — комиссар. Взять его живым — огромный выигрыш для разведки. Если только Алекс справится с фрегатами конвоя и сумеет высадить десантников Бобби на грузовик.

— Они нас видят, — сообщил Каспар.

Этого следовало ожидать. Задействовав активный радар, «Предштормовой» осветился, как новогодняя елка.

— Включаю глушение, — сказал Алекс.

«Предштормовой» залил маленькую флотилию помехами, отрезав корабли друг от друга и от помощи со стороны. Три судна не меняли курса, решив, видимо, как можно скорее уходить за Юпитер. Наилучшая для них стратегия, Алекс на их месте поступил бы так же.

Поэтому был готов.

— Кэп, я вас выбрасываю. Не забудьте вернуться, — сказал Алекс и нажал кнопку, которая выстреливала скоростную штурмовую капсулу с боевиками в сторону грузовика.

Бобби со своей абордажной командой на манер пиратов набросились на вражеское судно. Пока капсула разгонялась к кораблю Союза перевозчиков, Алекс дал два точно нацеленных выстрела из рельсовой: снаряды прошли по сторонам капсулы и пробили дюзовый конус грузовика. Разделяющие корабли тысячи километров болванки преодолели за считаные секунды: дюзы двигателя погасли.

— Теперь будь готов, они сейчас займутся нами, — предупредил Алекс Каспара, и, словно подслушав его слова, «Предштормовой» гневно взревел, сообщая, что взят на прицел.

— ОТО заряжены, — сообщил Каспар. Алекс удивился спокойствию его тона. Перед боем малыш мог грустить или бояться, но в деле он становился почти машиной. — Готов к встрече. Торпедные установки один и четыре на взводе.

— Подпустим поближе, сократим им возможности маневра, — сказал Алекс.

Два фрегата были немаленькой угрозой, но «Предштормовой» значительно превосходил их тоннажем и вооружением, так что Алекс без особых опасений решил влететь прямо им в пасть, выбить клыки и разом закончить схватку.

— Подтверждаю; один и четыре заряжены и готовы к работе.

Ускорение втиснуло Алекса в спинку кресла: он сокращал разрыв. Капсула Бобби долетела до искалеченного грузовика и выбрасывала захваты, чтобы сцепить корабли. Переговариваться между собой фрегаты не могли, но у экипажей наверняка имелась заготовка на такой случай, потому что они разошлись в противоположные стороны от грузовика с четкостью координированного маневра.

— Хотят зажать с двух сторон, — заметил Алекс. Но Каспар уже был к этому готов. Он задействовал половину своих ОТО на один фрегат, а другую — на второй. Бортовая защита «Предштормового» не пасовала даже при одновременной атаке с флангов.

Капсула Бобби вдруг осветилась мощным тормозящим импульсом. Алекс искалечил двигатель грузовика, но корабль продолжал движение на той же скорости, что и в последний момент разгона. Капсула была запрограммирована противодействовать его полету с вектором, который не позволит грузовику выдвинуться из–за прикрывающего его Юпитера. Работали не только двигатели абордажной капсулы, но и уцелевшие тормозные большого корабля.

— Мы на борту, — сообщила Бобби: тембр ее голоса сместился до механического визга, прорываясь сквозь помехи их собственных глушилок.

— Наблюдаю быстродвижущиеся объекты, — сказал Каспар.

Алекс увидел тревожный сигнал на табло угроз. Два фрегата разрядили свои торпедные установки. Алекс игнорировал торпеды, ожидая, что, едва они войдут в зону досягаемости ОТО, «Предштормовой» порвет их в клочья.

— Начнем–ка мы отстреливаться, — сказал он, и почти тотчас «Предштормовой» содрогнулся, словно от наслаждения, выпустив четыре торпеды.

Не успели летящие навстречу друг другу снаряды разойтись, как две приближающиеся торпеды вильнули, заложив пологие виражи.

— Занимайся теми двумя, что идут к нам, — велел Алекс Каспару и забыл о них. Две другие по широкой дуге направлялись теперь к грузовику. И оба фрегата тоже развернулись и жестко разгонялись, возвращаясь к прежнему подопечному.

Отогнать или расстрелять «Предштормовой» они не сумели. Запасной план, вероятно, предусматривал взрыв грузовика. Жестоко, но ожидаемо. Алекс дал газ, спеша к быстро тормозившемуся кораблю, который теперь предстояло не атаковать, а защищать. Сейчас все сосредоточилось вокруг той точки пространства, где находился подбитый грузовик. «Предштормовой», восемь завершающих маневров разворота торпед, два спешащих назад фрегата… На табло угроз грузовик походил на черную дыру, засасывающую большие и малые тела в свое поле тяготения, за горизонт событий. Это было по–своему красиво.

А потом все принялись стрелять.

ОТО Каспара разом сняли четыре лаконские торпеды, и одновременно две выпущенные «Предштормовым» ударили в один из фрегатов, плазменными боеголовками превратив его носовую часть в раскаленный слиток металла. Второй фрегат, отступая боком, расстрелял угрожавшие ему торпеды на подходе, после чего завершил разворот и дал по грузовику с причаленной к нему капсулой Бобби залп из всех бортовых ОТО. Из дыр в грузовике вылетели облачка атмосферы — в красноватом свете Юпитера они окрасились розовым, будто кровью. А может, к ним примешалась и настоящая кровь. При таком количестве попаданий трудно поверить, что на борту никого не зацепило.

— Прихлопни его, — приказал Алекс.

— Я займусь ублюдком, — одновременно проговорил Каспар.

Фрегат погасил вращение мощным выбросом маневровых двигателей и включил главный. Он всего лишь затормозился, но с «Предштормового» казалось, будто враг ринулся навстречу. Корабли расходились на высокой скорости, сверкая всеми ОТО.

Маленький в сравнении с «Предштормовым» фрегат, пораженный полудюжиной пушек, превратился в облачко пара. Но перед смертью он успел дать залп, ударивший «Предштормовому» в борт.

Корабль разом огласился какофонией тревожных сигналов, сирен, предупреждений с панели управления.

— Ущерб! — выкрикнул Алекс, перекрывая шум.

Звуки понемногу затихали, доказывая, что по меньшей мере летная палуба теряет атмосферу. Он выхватил из-под амортизатора шлем, прищелкнул его. Отметил, что Каспар проделал то же самое.

— Ущерб! — снова рявкнул он, но услышал из динамиков только шум помех. С досадой врезав кулаком по шлему, он развернулся.

Каспар указывал на свои уши и рот — сигналил, что и у него рация скафандра не работает.

Алекс пролистал отчет об ущербе, высветившийся на экране, и нашел виновника. Снаряд ОТО прошел сквозь узел компьютера, отвечавший за всю корабельную связь, а резерв почему–то не подключился. Может, тоже сдох. На инженерной панели светилось множество красных огоньков.

Ну, пробоины в корпусе «Предштормовой», по своему обыкновению, залечит. А ремонтная бригада уже подключает остальные системы. В том, что выживет «Предштормовой», Алекс не сомневался.

А вот грузовик с Бобби и ее ударной группой кувыркался в пространстве, неуправляемый и лишенный атмосферы, и без радиосвязи не узнать, остался ли там кто живой.

Глава 7. Бобби

— Кэп, я вас выбрасываю. Не забудьте вернуться, — сказал Алекс.

Штурмовая капсула вздрогнула, отделившись от большого корабля. Двигатель включился с короткой задержкой, и Бобби отбросило на спинку амортизатора — теперь ей ничего не оставалось, кроме как наблюдать за бушевавшим вокруг сражением.

Капсула «Предштормового» была немножко сложнее марсианских, на которых тренировалась в свое время Бобби, но и такая мало что умела. По сути, она представляла собой маленький десантный транспорт с двигателем на одном конце и шлюзом, способным пробивать дыры во вражеских кораблях, — на другом. Изнутри капсула выглядела как тесная металлическая коробка, набитая амортизаторами. «Летающий гроб», — говорили десантники, повторяя шутку многовековой давности, сочиненную солдатами, катившими в бой на колесных броневиках. Если умрешь прежде, чем вступишь в бой, такой гроб обеспечит тебе вечный покой.

Люди всегда считали, что тяжелее всего дается ожидание боя. Бобби, когда была помоложе, и сама так говорила. Если боя не избежать, хоть не тяните на фиг. А когда сражение завяжется, все происходит слишком быстро, чтобы переживать. Страх идет от инстинктов, а не от рассудка. И в бою она почему–то чувствовала себя лучше.

С возрастом пришло другое. Бобби стала наслаждаться тихой минутой перед боем. Это подарок. Очень немногим, идущим навстречу смерти, известно, что их ждет, и совсем уж немногим выпадает время, чтобы поразмыслить о жизни. Что важного успели сделать? Будет ли их смерть хорошей смертью?

Отец Бобби стал легендой марсианского десанта еще до ее рождения. После прибавления в семействе он ушел с передовой и стал еще более легендарным сержантом–инструктором. Целые поколения постигали, что такое марсианский десант, на базе «Геката» под руководством старшего сержанта Драпера. Человек–гора с высеченным из кремня лицом всегда казался непобедимым. Несокрушимым явлением природы, воплощением горы Олимп, которой вздумалось ожить и погулять среди людей.

Перед смертью он высох, съежился. Лежа во власти трубок и мониторов, лишь оттягивавших неизбежное, он взял ее за руку и сказал:

— Я готов. В первый раз, что ли?

Тогда она его не поняла, а теперь думала, что он говорил о таких минутах, какая выпала ей сейчас. В идущем в бой транспорте она пересматривала свою жизнь, возможно, подходящую к концу. «Кто я такая? Добилась ли чего–то? Оставляю ли мир лучшим, чем он был до меня? Если я не вернусь — о чем жалеть? И чем гордиться?»

Такие вещи понимают только солдаты. Только те, кто выбирает бег навстречу огню вместо того, чтобы удирать от него. И потому эти минуты были для нее святы. «До этого места и ни шагу дальше», — шепнула она. Вечное обращение ко всем тиранам, деспотам, наглецам. «До этого места и ни шагу дальше. Если мне суждено что–то оставить после себя, — думала она, — надеюсь, останется вот это».

— Что такое, босс? — спросила Джилли. Ее правая рука занимала амортизатор прямо напротив.

— Это я сама с собой, — ответила Бобби, И тихонько запела: — «Что ты ни делай, я лучше тебя. Я в каждом деле лучше тебя».

— Впервые слышу, — заметила Джилли и стала подпевать, на лету подхватывая мотив. — Новая песенка? Похожа на астерские.

— Понятия не имею, — рассмеялась Бобби. — Это моя мать пела. Братья были старше меня, а я терпеть не могла им ни в чем уступать. Если разревусь, когда они выигрывали, мама мне это и напевала. Что застряло в голове с детства, то уж не вытряхнешь.

— Мне нравится, — сказала Джиллиан и, прикрыв глаза, тихонько забубнила себе под нос. Как будто молилась. Бобби знала: она не молится. Она повторяет в уме план, снова и снова. «В двух метрах за обшивкой первая развилка. Поворот налево. Двенадцать метров до технического люка. Взломать и очистить. Три метра вправо до основной панели». Это тоже была молитва — солдатская.

«Я люблю. Есть люди, которые любили меня. Я билась за то, во что верила, я защищала, кого могла защитить, и не отступала перед наползающей тьмой».

Не так плохо.

Капсула коротко взвизгнула, предупреждая о возможном столкновении. Пара снарядов из рельсовой «Предштормового» прошли впритирку — если высунуть руку, можно было поймать их в бейсбольную перчатку.

— Приготовиться к жесткой стыковке, — сержантским голосом приказала Бобби. В полную силу, но не срываясь на крик. Теперь ее обязанностью было выглядеть несокрушимым явлением природы. Горой Олимп, ожившей, чтобы прогуляться по полю боя. Сейчас она богиня войны. После останется ссохшийся полутруп. Возможно. Если не повезет.

Рядом пристегивались и надували амортизаторы бойцы ее ударной группы — шесть человек, собранных с бору по сосенке. Все в лаконской броне, только перекрашенной из голубой в черную. Сливки с помоев, сказал бы ее отец. Джиллиан с Фригольда, остальные — астеры.

Астеры были из АВП старой школы, поседевшие ветераны нескончаемой партизанской войны с внутренними планетами — пока приход Лаконии не лишил эту войну смысла. Старики и старухи, поднаторевшие в борьбе. Все ее войско на «Предштормовом» насчитывало сорок человек, и в нем были представители чуть ли не всех прежних партий. Но для стремительного абордажа с отходом не найдешь бойцов лучше астеров.

— Боевой режим, — сказала Бобби, и ее броня пробудилась к жизни, нетерпеливо загудела, мечтая о бое. Внутренняя диагностика высветила ей список боезапаса, затем стянула его в один уголок экрана. Возникла и уехала в другой угол схема внутреннего устройства грузовика. Список из шести имен и зеленые точки рядом с ними указывали, что все живы и невредимы. Он развернулся на левом краю и задержался там. Для нее всегда было важно вернуть всех с зелеными точками, без черных, — пусть это и не главная задача миссии.

Посреди экрана замигала надпись: «Разрешение на огонь без команды».

— Огонь без команды, группа альфа. Капитан Драпер, — произнесла она.

В шлемофоне звучали отдаленные щелчки: шесть боевых скафандров активировали оружие. Этой команды во времена сержантской службы в марсианском десанте ей отдавать не приходилось. Корпус, вручая людям оружие, исходил из того, что бойцы применят его правильно, как их учили. Лаконцам чаще требовался приказ сверху. Уинстон Дуарте основал Лаконию, предав и ограбив Марс. Не удивительно, что в структуру его государства было заложено недоверие к подчиненным.

Экран высветил ей новую схему. Взаимное расположение штурмовой капсулы и грузовика. Расстояние быстро сокращалось.

— Готовсь, — рявкнула Бобби. — На счет пять!

Капсула задрожала, выбрасывая захваты, и они тут же вцепились в грузовик. Ее мотнуло вбок, а потом два корабля столкнулись. Удар о тяжелый грузовик вышел основательный, но его смягчила внутренняя гелевая прокладка скафандра и надувшаяся обивка амортизатора, так что Бобби ощутила только давление на грудь, да и оно сразу исчезло, когда капсула, погасив ускорение, перешла в свободный полет. Хороший знак. Стало быть, Алекс не промахнулся, и грузовик дрейфует без двигателя.

— Приготовиться к ускорению, — сказалаБобби, и последнее слово едва не потерялось в реве тяжелых тормозных двигателей капсулы, не позволявших грузовику высунуться из–за Юпитера. Амортизатор автоматически развернул ее лицом по направлению движения. И снова перегрузка сдавила грудь.

Когда разгон пошел на убыль, Бобби крикнула: «Пошли, пошли, пошли!» — хотя в том и не было необходимости. Ее стрелки к тому времени, как отвалилась перегрузка второго маневра, были уже на ногах. Джиллиан, ударив по панели у шлюза, выбросила стыковочный рукав. Он установил герметичное соединение с грузовиком — от толчка еще раз вздрогнула палуба. Две секунды, и направленные заряды внутри рукава пробили дыру в двойной обшивке грузовика Союза перевозчиков. И сразу отодвинулась дверь шлюза.

Джиллиан оказалась в нем первой, нырнула в еще светящуюся красным пробоину. От переборки первого коридора оттолкнулась влево, к машинной палубе. Эрнандес и Орм не отставали от нее.

— Мы на борту, — доложила Бобби по командной связи, обращаясь к Алексу на «Предштормовом». Их лаконская аппаратура модулировала сигнал соответственно частотам глушения, так что была надежда, что радиограмма пробьется, но Бобби не доверяла этой системе полностью. Впрочем, пока и не важно. Алексу, занятому боем с двумя фрегатами, не до успехов ее команды. Пока «Предштормовой» не очистит космос вблизи грузовика, связь будет обрывочной.

Бобби пролетела в пробоину, и сразу за ней подтянулись трое оставшихся. Бобби оттолкнулась от стены коридора вправо, в сторону командной палубы. Собственно, это был не коридор, а центральный лифт корабля, и закрытые люки по всей его длине отмечали пройденные палубы. Большая часть вела в грузовые отсеки. Некоторые — в жилые помещения для команды. В рубку выходил только один, и он–то и был нужен Бобби.

Джиллиан со своими из машинного отделения подчинят себе двигатель и жизнеобеспечение. Бобби займет рубку и отрежет связь с внешним миром. Если в рубке не окажется комиссара — не беда. Овладев кораблем, они, никуда не торопясь, обыщут все помещения. Под «не торопясь» подразумевалось пять или десять минут.

— Следите за люками, — сказала она, скользя вдоль переборки в направлении рубки. Напоминание было излишним: их скафандры обследовали каждый квадратный сантиметр окружающей среды на предмет тепла, излучения и даже уникального электромагнитного сигнала, создаваемого биением человеческого сердца. Для человека в лаконской броне почти не бывало неожиданностей. Но любой приказ напоминает команде, что она здесь, владеет положением и заботится о безопасности каждого.

— Подтверждаю, — отозвался Такеши. — Они почти все холодные, наверное, в грузовом трюме вакуум.

— Да, маловероятно, что к нам сзади подберется кто-нибудь в вакуумном скафандре, — согласилась Бобби, — но малая вероятность не равна нулевой.

Скафандр Бобби высветил схему поверх люка на следующую палубу.

— Этот наш, — сказала она, и ее люди с оружием на изготовку выстроились полукругом на переборке около входа. Как бы ни был сориентирован корабль под тягой, для абордажников рубка находилась внизу.

— Не забывайте, — сказала Бобби, — среди них могут быть свои.

Одновременно с ее словами на всех экранах возникли объемные изображения двух женщин.

— Своих защищаем в первую очередь, пленных берем во вторую. Ясно?

Они вразнобой подтвердили. Бобби шлепнула ладонью по панели около люка, а ее броня в долю секунды взломала электронную защиту замка. Люк ушел вбок.

И началась стрельба.

Для человеческого мозга в скоротечной схватке на малой дистанции все происходит одновременно, но, вспоминая потом, он усердно выстраивает события в последовательное повествование.

Бобби мгновенно бросила тело сквозь люк, в рубку. Ее люди держались за спиной. Встречные пули высвечивались на экране яркими линиями, показывая направление, откуда стреляют. Часть пуль попала в нее и в ее людей. Броня, оценив угрозу повреждения как ничтожно малую, игнорировала их. В помещении обнаружилось семь человек в легкой защите. Ее скафандр пометил одного как союзника. Одна из двух агентов сопротивления. Пятеро стреляли в нападавших. Один спешил укрыться за амортизатором. Бобби угадала в нем комиссара.

Рука действовала без участия мысли: встроенное в манжет оружие мгновенно развернулось, разрезав пополам двоих вооруженных. Остальные трое разлетелись красными брызгами и клочьями тел под огнем ее команды. Весь бой продолжался не более двух секунд, хотя в воспоминаниях, когда мозг выстроит связный сюжет, должен был показаться много дольше.

Через тридцать секунд после того, как открылся люк, двое людей Бобби, встав по бокам, прикрывали партизанку, а Такеши припер комиссара к переборке и связывал ему руки стяжками. Бобби осмотрела палубу. Обшивка цела, заверил ее скафандр. Отличная штука — лаконские пули, предназначенные для боя с личным составом в пространстве корабля. Для противника в легкой защите смертельны, а при ударе о переборку рассыпаются в пыль.

— Рубка наша, — сообщила Бобби.

— Машинный наш, — незамедлительно отозвалась Джиллиан. — И с нами одна из двух лазутчиц. Вторая у вас?

— Подтверждаю. Наши все целы, груз взяли.

— Вот и хорошо, — сказала Джиллиан. — Хочу видеть его лицо, когда он поймет, что его жизнь отправилась в утилизатор.

— Джиллиан, проводи сюда нашу союзницу, — распорядилась Бобби. — Давайте запихнем их всех в аварийные скафандры, и можно отправляться на «Предштормовой». Остальным разойтись и визуально оценить добычу. Когда «Предштормовой» подойдет, все ценное должно быть готово к погрузке, а времени мало. За дело.

— Принято, — отозвалась Джиллиан.

— По–моему, это победа, — обратилась Бобби к Такеши.

Он ухмыльнулся:

— Как два паль… — Не договорив, он взорвался.

Умом Бобби понимала, что его убило сквозное попадание из ОТО. Изнутри корабля это выглядело как дюжина одновременных взрывов на противоположных переборках. Помещение наполнилось светящимися осколками, рикошетившими от стен и панелей, и серым дымом испаряющегося металла. Такеши — расчлененное тело в обломках высокотехнологичного скафандра — плавал в облаке шариков крови.

Снаряд, кажется, никого больше не задел, но Бобби не успела ничего сказать, как из рубки пропал воздух. Только что была атмосфера, а миг спустя — вакуум. Воздух уходил так стремительно, что едва успел потрепать полы голубого комиссарского кителя.

— В скафандры их! — гаркнула Бобби, но она знала, что уже поздно. Она была марсианка. Она с начальной школы отрабатывала порядок действий при потере атмосферы. Пятнадцать секунд до обморока. Все, что можно сделать, должно уложиться в эти первые пятнадцать секунд, иначе толку не будет. Если вакуумный скафандр требует для надевания более пятнадцати секунд, ты умрешь раньше, чем его наденешь.

Ей оставалось только беспомощно наблюдать, как партизанка, помогавшая им захватить корабль, выдыхает последнее в жизни облачко пара. Комиссар, ради которого все и было затеяно, умер миг спустя с искренним недоумением на лице. Тысячи фактов и тайн, которые, возможно, лежали между успехом подполья и общей смертью в гулаге, испарились из лопнувших клеток этого человека.

Уцелевшие в рубке панели светились красным. Корабль тоже погиб.

— Ударная группа вызывает «Предштормовой», — заговорила Бобби, открыв командный канал связи. И услышала только слабый шорох фонового излучения. — «Предштормовой», отвечай.

Тишина.

— Дерьмо! — Джилли вплыла в рубку, волоча за собой тело погибшей на машинной палубе союзницы. — Мы и «Предштормовой» потеряли?

— Чама. — Бобби ткнула пальцем в одного из своих. — Выходи наружу, попробуй высмотреть «Предштормовой». Вдруг на прямой видимости связь заработает? Остальные — задание прежнее. Составьте мне инвентарный список. И приготовьтесь к спешной погрузке, когда найдется наш корабль.

— Или, — добавила Джиллиан, — готовьтесь провалиться в Юпитер и там сдохнуть. Потому что скорость у нас сейчас ниже орбитальной, а двигателя нет.

— Или так, — согласилась Бобби, подавив желание толкнуться к Джиллиан и дать ей в зубы. — Но до тех пор мы на задании. Валите отсюда к черту, займитесь упаковкой груза.

Боец из отделения Джиллиан доложил по радио:

— Здесь полно добра, босс. Боеприпасы, горючее — как в мамином чулане. Главное задание проимели, зато второй приз вышел богатый.

— Моральная победа, — вздохнула Бобби.

— Знаешь, кто толкует о моральных победах? — спросила, выплывая за дверь, Джиллиан. — Проигравшие.

Глава 8. Наоми

Cо связью были проблемы.

Кольцо врат создавало помехи, затруднявшие обмен сообщениями, а передачи по направленному лучу из системы в систему стали практически невозможными. Лакония контролировала трансляционные станции по обеим сторонам врат и средоточие всего — станцию Медина на главном перекрестке империи. Лаконцы завели глаза и уши в каждой системе, а их алгоритм поиска упорядоченных сигналов отслеживал все частоты диапазона. Сабе удалось проделать кое–где дырочки: антенны направленных передач с устаревшими или расколотыми кодами защиты позволяли прицепить к законной передаче кое–что свое, и в потоке видео новостных каналов тоже иногда удавалось спрятать текстовое сообщение. Старые трюки, применявшиеся АВП, когда ни Наоми, ни Саба еще на свет не родились, только приспособленные к новым обстоятельствам. Опасность была двойной: во–первых, что военные Лаконии перехватят и расшифруют сообщения и, во–вторых, что через них отследят источник.

Против первой, тоже немалой, угрозы были средства: шифрование с автоматической перестановкой, введение в передачу помех, привязанные к контексту словесные шифры. Ничто не совершенно, и несмотря на все, что Бобби с ее командой удалось вытянуть из «Предштормового», подполье, обрабатывая информацию от лаконских военных, на три четверти руководствовалось догадками, а на четверть — надеждой. Впрочем, Наоми им достаточно доверяла, чтобы не мучиться бессонницей.

Вторая проблема — как не дать врагу выследить источник — решалась проще благодаря бутылкам.

Наоми видела океан только через объективы камер, но язык сохранил то, что давно ушло из жизни. Направленный луч до сих пор держал связь, хотя материальные провода, соединявшие два пункта, давно сменились световыми волнами. Сол до сих пор назывался Солнцем, хотя на макушки людям теперь светили тринадцать сотен таких же солнц. И выражение «записка в бутылке», для землян несшее в себе множество оттенков и намеков, досталось ей через третьи руки — из анекдотов, комиксов, развлекательных программ. Бутылки она заменила хранившимися в ее контейнере торпедами: каждая из них была снабжена импульсным излучателем и боеголовкой, способной превратить аппарат в светящуюся пыль. Программу Наоми написала сама и была в ней уверена.

Чтобы получать известия от Сабы и подполья, она могла просто слушать. Вся информация была доступна: кричала в пустоте, усиливалась сетями — надо лишь знать, какие передачи смотреть. Она ловила ее в сплетнях, новостях, в пении помех. И в лаконской пропаганде. Даже в трансляции речей Дуарте порой попадались весточки от Джима.

Пассивно принимать информацию она могла с любого корабля, и выследить ее по приему было невозможно. Она ловила передачи на локальную систему, считывая с экрана койки и ручного терминала самую свежую информацию, какую получала в жизни, да к тому же постоянно обновлявшуюся. А фильтры системы вылавливали из нее доклады и рабочие данные.

Она анализировала, составляла рекомендации и советы относительно средств и целей борьбы с новыми внутряками. А подготовив все это — когда подходил срок или она чувствовала себя на грани срыва, — передавала одной из торпед и сообщала своему агенту на борту. Торпеду выбрасывали из шлюза, после чего включалась ее программа.

Избранное случайным образом направление, случайные повороты и ускорения, случайное время до отправки. Иногда Наоми откладывала ее на день–другой, чтобы успеть покинуть систему или сменить корабль–наперсток. Иногда не откладывала. Правила были ее врагами, и даже закономерности рассчитывались так, чтобы скрывать ее след.

В заданное время бутылка выкрикивала все в едином импульсе. Где–то в системе антенна Сабы слушала — так же, как Наоми. Беззвучно, пассивно, неуловимо. Это походило на космическое чревовещание, и только так — медленно и несовершенно — шел у них обмен информацией, между тем как враг рассылал свои сообщения откуда угодно со скоростью света.

Вот что значит быть последним волком в стае. •

Труднее всего давалось время между отсылкой бутылки и импульсом. Часами, днями, а иногда и неделями она перепроверяла себя. Прочесывала свои планы и предположения: наверняка где–то допущена ошибка, и ее еще можно исправить, прежде чем она разлетится по системам рябью волн. Слушала новую информацию, которая требовала поправок — а ведь сказанное не возьмешь обратно.

Именно этим она сейчас и занималась.

Ее ящик сменил «Мосли» на другой корабль, почти такой же, только этот назывался «Бикаджи Кама». Он на четверти g шел к Оберону с шахтным оборудованием, по дешевке закупленным на Марсе. Наоми уже не воспринимала привычного гула двигателей, разве что при поправке траектории полета вибрации входили в резонанс и отзывались где–то звоном. Рацион, подаренный ей на прощанье с «Мосли», был земного производства. Рис, растительный белок, соус карри — все это походило на астерскую пищу, если бы не добавки изюма. Она перевела свою систему в локальный режим, без нужды не залезая в компьютеры «Камы». Слушала музыку — тихую церерскую мамбу, под какую танцевала девчонкой, — и новости, сколько удавалось вытерпеть. Она расчистила себе место для упражнений и растяжек и религиозно соблюдала расписание зарядок, заставляя себя пропотеть дважды в день. Спала она тоже по расписанию: приглушала свет на восемь часов, не больше и не меньше, и никогда не позволяла себе уснуть в промежутках. Никаких «подремать часок». Устоявшаяся рутина держала тьму в рамках — и то не всегда.

А в промежутках она снова пересматривала собранные данные — и ждала, когда разобьется очередная бутылка.

Монитор показывал схему комплекса Бара Гаон — в нынешнем состоянии и с предполагаемым расширением. Бара Гаон был самой преуспевающей из новых человеческих систем. Три его планеты уже перешли на самообеспечение, независимые горнодобывающие кооперативы исследовали необыкновенно богатый пояс астероидов, а на двух лунах в системе единственного газового гиганта действовали базы. Карта человеческого присутствия в системе напоминала первый весенний лист: бледный, изящный, тонкий и обещающий окрепнуть со временем. Первую волну колонистов возглавили агрикультурная корпорация Ганимеда и прогрессивное мусульманское сообщество из зоны совместных интересов Великого Тарая. Их успешное партнерство привлекло еще пять волн поселенцев всего за два десятилетия.

Они еще оставались частью системы Сол, но ненадолго. План экспансии годами увязал в переговорном процессе, но атака Лаконии и воля Дуарте дали ему хороший пинок.

Задумывалось пять новых городов — по два на ближайших к их солнцу планетах и один в более прохладном поясе. Комплексу датчиков предстояло за шесть лет полностью картировать систему. Основывалось восемнадцать новых научных проектов. За два года собирались усовершенствовать инфраструктуру городов с упором на науку и культуру. Если все сложится, не пройдет и века, как Бара Гаон затмит систему Сол. Более амбициозного плана Наоми еще не видела, притом его нельзя было назвать неисполнимым.

На те же амбиции возлагало свои надежды и подполье. И она тоже.

Она пролистала список проектов. В сотый раз. Для каждой стадии требовались определенные ресурсы. Одна только сеть датчиков предполагала наем ста тридцати инженеров и разнообразных специалистов. А поскольку главной задачей сети стояло картирование, не нужно быть гением, чтобы усмотреть в ней потенциал наблюдения за системой. Тайные операции подполья в Бара Гаон сильно упростятся, если десять–двадцать процентов нанятых инженеров и специалистов будут отчитываться еще и перед Сабой.

Она вывела схему собственного плана. Не сдерживать экспансию, а контролировать ее изнутри. Первой целью она назначила директорат Бара Гаон по персоналу. Там уже рассылали запросы на вакансии и готовили бюрократический аппарат, который должен был оценивать новых сотрудников. Наоми наметила семь критических позиций и составила профили кандидатов, согласно которым Саба мог заполнять вакансии своими союзниками. Главное, чтобы это были не подставки, а реальные люди с реальными биографиями и квалификацией. Если они сумеют захватить два из семи мест, это уже даст опору для дальнейшего продвижения. С тремя они получат возможность заметать следы, и, если Лакония что и заподозрит, высмотреть их будет сложно. С пятью местами Саба практически будет контролировать экспансию Бара Гаон.

Наоми составила и список проблемных мест. Главный администратор провинции Цеанат на Бара Гаон‑6 — у них эта планета называлась Аль–Халуб — была близкой подругой Кэрри Фиск и открыто поддерживала Лаконию. Важно вывести ее проекты из первой очереди и подорвать ее личное влияние. Профсоюзы лун газового гиганта имели связи со старыми группами ненавистников внутренних планет и до сих пор с яростью самозваных угнетенных противостояли любым действиям Союза перевозчиков. Сабе придется искать там других союзников. В местном правительстве имелась коммунитарная фракция, которая в открытую призывала к вооруженному сопротивлению, что угрожало, если их не придержать, лишними чистками, притом без всякого реального выигрыша.

«Бумажками горячие войны не выигрывают», — сказала в ее памяти Бобби.

— А ты посмотри на меня, — ответила ей Наоми, и голос отдался эхом, слившись со звучавшей в контейнере музыкой. Ее донимала обида. Наоми закрыла файлы, отодвинула в сторону монитор. Покидая систему Сол, она надеялась, что след последнего разговора со временем сотрется, но он засел занозой, напоминавшей о себе всякий раз, как потревожишь больное место.

«Бой между двумя, из которых только у одного есть оружие и воля его применить? Чертовски короткий выйдет бой».

А этот голос принадлежал уже не Бобби. Амосу. За несколько десятилетий совместных полетов у нее в голове поселилась маленькая копия семьи. Все они отчасти слились с нею и подавали голос, даже когда она их об этом не просила. Даже когда обрывки фраз только напоминали, что спор не окончен.

Она развалилась в амортизаторе, заставив его прошипеть шарнирами. Переключила музыку на мелодию пободрее, с четким и частым ритмом. Рабочий день только начинался, а она уже стосковалась по движению. Как будто, размяв длинные мышцы рук, ног, спины, она могла сбросить напряжение между собой и теми, кого не было рядом.

— Война короткой не бывает, — говорила она, прицепляя к потолку контейнера эспандеры. Когда она впервые вошла в этот ящик, крепления были выкрашены серой краской, а теперь вытерлись до стального блеска. — Моя прошлая война длилась поколение еще до того, как я в нее вступила. Дорогу к миру не пробьешь выстрелами.

«Победа — это не только мир. Как насчет пробить дорогу к миру и справедливости?»

Наоми сунула ступни в петли эспандеров, изготовилась, привела ленты в нужную позицию и потянула. Работа была тяжелая. До боли, но она и хотела боли. Воображаемый голос принадлежал уже не Амосу, а Джиму:

«В том–то и беда с автократией. Она прилично смотрится до какого–то момента. Жить можно. А смотрится прилично она до тех пор, пока не перестанет. О чем ты всегда узнаёшь с опозданием».

— Я борюсь, — сказала Наоми и крякнула, налегая на ленты. — Тихая работа — тоже бой. Так даже лучше. В таком бою я могу победить.

«Не при нашей жизни», — сказала Бобби. В этом, конечно, было все дело. В этой глубоко скрытой истине, с которой Наоми справлялась как умела, споря с любимыми голосами.

Пот проступил на линии волос, но при четверти g не стек на лицо. Она подтягивалась на дрожащих руках. Заставила себя снизить темп, наблюдая за состоянием. Так было еще труднее, а она того и добивалась. И меньше опасности травмироваться — а это самое главное. Медленно, осторожно, целеустремленно. Без потерь.

«Подходящая метафора для чего–то», — заметил голос Джима, и Наоми рассмеялась его шутке.

Стареть означает отказываться от всего неважного. И больше ценить то важное, что осталось.

Она отцепила эспандеры и принялась переставлять их для разработки спины, когда прозвучал предупреждающий сигнал: монитор над койкой и ручной терминал звякнули одновременно. Закончит потом. На мониторе висело единственное уведомление. «Кама» принял шифровку с ее удостоверяющей подписью. В глубинах под эклиптикой Оберона лопнула бутылка, выплеснула наружу свое содержимое. Наоми вытащила копию из буфера корабля и поставила свою систему на поиск разночтений. Что–то наверняка потерялось. Обычно теряется. Но она всегда предусматривала в сообщении повторы и метки. Сделать его нечитаемым могло только страшное невезение или мощнейший выброс радиации. Наоми проверяла лишь потому, что так полагалось.

Все файлы и сообщения копии соответствовали оригиналу. Окончательный вердикт системы сопровождался щелчком: словно кто–то прищелкнул пальцами. «Безвозвратных потерь нет».

Итак, дело сделано. Еще один аналитический доклад и новый набор приказов и рекомендаций гуляет на свободе. Наоми, конечно, уже работала над следующим. И все равно наслаждалась чувством завершенного дела.

Она переключилась на новости, вычищая непомеченные копии из локалки своей койки и восстанавливая их, словно черпала чашкой из неиссякаемого источника. Стукнув пальцем по экрану, она прочитала отобранное для нее системой. На миноритарных выборах Санаанга неожиданно прошел второразрядный кандидат — это из ее рекомендаций в предпоследней бутылке. Программная ферма на Марсе вступила в партнерство со станцией Медина для разработки новой инфраструктуры безопасности — это она считала нежелательным, но отметила в своем списке приемлемых потерь. В системе Сол сработал сигнал тревоги. Новость удостоили красного флажка, подробностей не сообщали.

Только Наоми и так знала, что это было. Война Бобби. Та, что велась оружием.

Где–то там, так далеко, что даже свет шел часами, Бобби с Алексом рисковали собой. А она ничего не могла сделать. Наоми захлестнула досада. Или до нее дошло наконец то, что было известно с самого начала.

Она выбрала свое место. Она выбирала его, участвуя в разработке игры в наперстки, в которую теперь играла. У нее были десятки возможностей сотрудничества с подпольем. Тысячи способов жить без него. Она здесь потому, что сама так решила. Контейнер был не тюрьмой, а убежищем отшельницы. Здесь она могла переждать, пока уляжется муть в душе и очистится разум.

Тогда план представлялся удачным. И он как будто сработал. Сейчас, занеся палец над сообщением о тревоге, она поняла, что это средство больше не действует. И ткнула в экран с такой силой, будто давила насекомое. Аналитика за спиной по–прежнему бодро высвечивала: «Безвозвратных потерь нет».

— Похоже на метафору, — сказала она и представила себе смешок стоявшего рядом Джима. Они всегда любили перебрасываться одной и той же шуткой.

Миг спустя у нее вырвалось:

— Проклятье, как бы мне выбраться из чертова ящика!

Глава 9. Тереза

Кэрри Фиск возглавляла Ассоциацию Миров. И Тереза знала, что дозволение завтракать с ее отцом — показатель важности этого поста. Тереза сидела за столиком рядом с отцом, а Фиск напротив, и, слушая их разговор, Тереза чувствовала себя зрителем теннисного матча.

— Торговый договор между Обероном и группой пяти миров дает реальные преимущества, — объясняла Фиск. — Сосредоточившись на немногих системах, мы ускоряем прогресс. Оберон или Бара Гаон помогут вывести на самообеспечение еще три–пять систем за срок от семи до десяти лет, а потом каждая из них обзаведется своими клиентами. Рост в геометрической прогрессии поднимет все системы скорее, чем равное внимание каждой отдельной колонии.

Отец медленно кивнул. Тереза знала этот жест. Отец бросил взгляд на нее, приподнял бровь. Приглашал в соучастники. Тереза уловила, как поежилась Фиск. Эта женщина так заискивала перед отцом, что неловко было смотреть. Тереза пожала плечами. Чуть заметное, на миллиметр, движение означало: «Хочешь, чтобы спросила я?» Отец кивнул.

— А как же коррупция? — спросила Тереза.

Фиск рассмеялась:

— Репутация Оберона бежит впереди него! Губернатор Риттенер заверил меня, что все под контролем. Было несколько подгнивших яблок, но в неуправляемой колонии этого следовало ожидать. Теперь, под надзором Лаконии, с ними разобрались.

Тереза, кивнув, откинулась назад, ожидая реакции отца. Он не спешил. Тереза зачерпнула еще яичницы. Подобрала кусочком хлеба жидкий, как она любила, желток. Келли — личный лакей отца — принес Фиск еще кофе. Когда отец вздохнул, в глазах Фиск явственно отразилась безнадежность. Всего лишь мелькнула — она сразу ее спрятала, но Тереза успела заметить.

— Идея хороша, — сказал отец, — однако я не уверен, правильно ли вы выбрали планеты. Дайте мне время пересмотреть проект — вернемся к нему на следующей неделе.

— Да, сэр, — отозвалась Фиск. — Разумеется.

После совещания за завтраком Фиск ушла, а Тереза осталась. Когда Келли убрал посуду, отец поднялся и, потянувшись, обратился к ней:

— Что ты заметила?

— Она нервничала.

— Как всегда, — возразил отец. — Я отчасти за это ее и выбрал. Когда люди чувствуют себя слишком свободно, они отбиваются от рук. Разбалтываются. Что еще?

— Она ожидала замечания о коррупции. И сосредоточилась на Обероне, чтобы уйти от вопроса, по какому признаку отбирались эти пять миров.

— Пыталась что–то скрыть?

— Не думаю, — сказала Тереза. — По–моему, зная о дурной репутации Оберона, просто коснулась напрашивающейся темы. Когда ты переключился на выбор миров, она… вздохнула с облегчением?

— Согласен. Хорошо. Это было любопытно. У меня военный совет с Трехо по системе Сол. Хочешь посмотреть?

Она не хотела. Сегодня предстояло занятие со сверстниками, а значит, встреча с Коннором. Ей бы хотелось выбраться к Тимоти, поиграть с Ондатрой, побыть с отцом, но больше всего — пойти в класс. Она стыдилась этого желания. Нельзя, чтобы отец почувствовал, что не слишком важен для нее, — особенно когда в этом есть доля истины…

— Если хочешь, — сказала она, добившись, чтобы голос звучал радостно и беззаботно.

Он поцокал языком и взъерошил ей волосы.

— Не обязательно. Можешь позаниматься с полковником Иличем. Если у Трехо есть что–то существенное, я дам тебе знать.

— Хорошо, — сказала она. И, почувствовав, что он знает все ее мысли, добавила: — Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — ответил отец и отпустил ее взмахом руки.

* * *

Едва шагнув в класс, она поняла: что–то случилось. Обычно все распределялись компаниями, устроившись на диванах и в креслах в общей комнате, и вели сразу полдюжины разговоров. Терезу, когда она входила, замечали, но не старались спрятать обращенные к ней взгляды. Сегодня все жались к стенам и колоннам, как зверушки при появлении хищника. Коннор стоял один, хмурясь в свой наладонник, словно тот его чем–то оскорбил и парень с трудом сдерживал чувства. Остальные дружно взглянули на Терезу и отвели глаза, а Коннор не замечал ее так старательно, что это выглядело неестественно.

— Я сейчас вернусь, — сказал полковник Илич, тронув ее за плечо. — Нужно кое–что сделать до начала.

Тереза кивнула, отпуская его. Ее внимание привлекла Мьюриэль Купер. На год старше Терезы, с тускло–коричневыми волосами и щербинкой между зубов, она была талантливой художницей, так что рисовать лица во всех крупных школьных проектах доставалось ей. Сейчас, подходя к Терезе, она чуть ли не дрожала. Девочке вспомнилась Кэрри Фиск.

— Тереза, — сказала Мьюриэль. — Можно мне… можно с тобой минутку поговорить?

Терезе стало по–настоящему страшно, однако она кивнула. Мьюриэль сделала пару шагов к двери во двор, потом остановилась и оглянулась, как оглядывалась иногда Ондатра, проверяя, идет ли за ней хозяйка. Во дворе Мьюриэль сложила руки на животе в позе слушающего выговор ребенка. Терезе захотелось взять ее руки и вернуть их на место, заставить ее вести себя как обычно. От Мьюриэль тянуло тревогой, как жаром от огня, и Терезе тоже стало тревожно.

— Что такое? — спросила она.

Мьюриэль облизнула губы, глубоко вздохнула и подняла глаза, встретившись взглядом с Терезой.

— На прошлой неделе в школе ходили в поход, мы все ходили. С ночевкой, и наша компания улизнула к воде, когда полагалось спать, и тогда Коннор меня поцеловал.

Тереза что–то почувствовала. Что, она не знала, но чувство зародилось в животе, сразу под пупком, и так глубоко, что наверняка это было не мышечное ощущение. Выводы валились на нее друг за другом, как костяшки домино. Коннор поцеловал Мьюриэль. Нет, больше того, Коннору захотелось поцеловать Мьюриэль. Нет, еще больше того, Мьюриэль знала, что Терезе это не все равно. А значит, знали все.

О господи, значит, и Коннор знал!

— Я могу с ним порвать, — сказала Мьюриэль. — Если хочешь.

— Не мое дело, чем вы занимаетесь, — ответила Тереза. — Если вам с Коннором вздумалось целоваться в лесу, меня это не касается.

— Спасибо тебе, — выговорила Мьюриэль и чуть ли не вприпрыжку вернулась в общую комнату.

Тереза направилась следом, думая только о том, чтобы происходящее с ее телом не отразилось на лице. Одновременно с ней вошел, тепло улыбаясь, полковник Илич. Под мышкой он нес черно–белый мяч размером с отрубленную голову.

— Сегодня, — обратился он ко всем, — мы будем изучать новые футбольные приемы. Восточный луг после дождя немножко размок, так что, если прекрасные дамы и господа соблаговолят проследовать за мной в спортивный зал, можете переодеться в более подходящие наряды.

Середина дня была заполнена гулкими выкриками и жжением в икрах и спине. Тереза слишком сильно била по мячу, больше промахивалась, чем попадала, и постоянно ощущала на себе внимание класса. Внимание Мьюриэль. И Коннора. И даже полковник Илич заметил, что ей не до игры, но, не считая мягкого вопроса о самочувствии, ничего не сказал. Когда настало время принимать душ и переодеваться в обычную одежду, Тереза не пошла в раздевалку с остальными. У нее было собственное помещение. Они ей больше не нужны. Никто.

Уходя, она оглянулась посмотреть, подошел ли Коннор к Мьюриэль. Держатся ли они за руки? Целуются ли? Но ничего подобного не было — Коннор стоял у стального питьевого фонтанчика с Халидом Марксом, а Мьюриэль изображала, что умерла от усталости, и Аннеке Доуби с Майклом Ли тащили ее за руки и за ноги. Тереза думала, что от этого ей должно полегчать, но не тут–то было.

В одиночестве она дала волю слезам. И выбранила себя за глупость. Коннор не представлял собой ничего особенного: просто мальчик, о котором она думала больше, чем о других. Она никогда с ним не целовалась и не собиралась держаться за руки. До сегодняшнего дня она была уверена, что он ничего не замечает. Что никто не замечает. Только вот он выбрался из палатки с проклятущей Мьюриэль Купер. Как это инструктор похода допустил такое? А если бы они утонули или местные звери приняли бы их за добычу? Инструктор проявил некомпетентность. Вот в чем дело. Вот почему — хотя в это верилось с трудом — почему она всхлипывала и хлюпала носом.

Ондатра сунула мокрый нос ей под мышку, толкнула. В глазах старой собаки ясно читалась забота. Она неуверенно вильнула пушистым хвостом.

— Я дура, — сказала Тереза, и ей самой голос показался измученным. — Просто я дура.

Ондатра, скорее кашлянув, чем взлаяв, вскинула передние лапы. Недвусмысленное приглашение. «Забудь об этом, давай играть!» Тереза бросилась на кровать в надежде заснуть или, как в кино, сбежать прямо с кровати в другое измерение, о котором никто никогда не слышал. Ондатра снова кашлянула. И гавкнула.

— Ладно, — сказала ей Тереза. — Дай только переоденусь, чтоб не вонять потом. Тупая псина.

Ондатра усердней завиляла хвостом. Теперь уже от души.

Утренние облака разошлись, но земля еще не просохла после дождя. С круговоротом воды приходилось мучиться всем мирам империи. Везде случались ливни и грязные лужи. Тереза шла по обставленным колоннами дорожкам, стараясь уйти подальше от людных мест. Ей не нужна была компания — хватало собаки и жалости к себе.

Она задумалась, можно ли что–то изменить. Если бы она сказала Мьюриэль: да, ты должна порвать с Коннором. Так можно было. И сейчас еще не совсем поздно. Или пойти к полковнику Иличу, сказать, что ей стало неловко в обществе Мьюриэль, что эта девочка портит ей общение со сверстниками. И даже попросить, чтобы Коннор больше времени проводил в здании государственного совета, если ей захочется его видеть — а ей вот как раз хочется.

Но всем станет известно, что это она устроила, а так не годится. И она просто шла по серовато–зеленым садам, оглядывала низкие зеленые склоны гор за территорией и мечтала сбежать, или умереть, или обратить время вспять.

Ондатра насторожилась, наставила вислые уши вперед. Гавкнула раз, как бы в волнении, и бросилась бежать, слишком быстро для своих старых истертых ног. Как ни грустно было Терезе, она рассмеялась.

— Ондатра! — позвала она, но собака в увлечении не послушалась. Ее пышный виляющий хвост скрылся за изгородью из завезенной с Земли сирени, и Тереза рысцой побежала следом.

Она думала, что Ондатра вспугнула шнырка, пепельного кота или еще какого зверька, забравшегося на территорию. Так иногда случалось, хотя есть местных животных собаке не стоило — ее от них тошнило. Еще Тереза всегда опасалась, что рано или поздно сюда залезет крупный местный хищник. Но, обойдя изгородь, она увидела рядом с Ондатрой человека: он сидел на траве и смотрел вдаль. Седеющие короткие волосы. Лаконский мундир без знаков различия. Дружелюбная пустая улыбка.

Джеймс Холден, и Ондатра уже растянулась рядом с ним, напрашиваясь на ласку. Тереза встала как вкопанная. Холден лениво протянул руку, почесал собаке живот. Ондатра вскочила и залаяла на Терезу: «Иди же сюда!» Ноги почти без участия ее воли понесли девочку к самому прославленному пленнику империи.

Она не любила Холдена. Не доверяла ему. Но когда им случалось разговаривать, он держался вежливо и без угрозы. В его манере даже сквозил неуловимый философский юмор, помогавший отвечать ему такой же вежливостью.

— Привет, — поздоровался он, не поднимая головы.

— Здравствуйте.

— Знаешь, странное дело, — начал он. — Дождь пахнет так же, а вот мокрая земля — иначе.

Тереза промолчала. Ондатра переводила взгляд с пленника на нее и обратно, словно с нетерпением чего–то ждала. Помедлив немного, Холден продолжил:

— Я вырос на Земле. Когда мне было столько лет, сколько тебе — тебе ведь четырнадцать? — я жил на ранчо в Монтане с восемью родителями и множеством животных. Дождь там пах так же. Думаю, это от озона. Знаешь, от электрических разрядов? А вот от земли после дождей шел такой глубокий запах. Как… даже не знаю. Хорошо пахло. А здесь запах мятный. Странно.

— Я это уже проходила, — сказала Тереза, как будто оправдываясь. — Влажная земля всегда так пахнет. Это споры актиномицетов.

— Не знал, — сказал Холден. — Хороший запах. Я по нему скучаю.

— Это моя собака. — Намек «Так что оставь ее в покое» прошел у него мимо ушей.

— Ондатра, — кивнул Холден, и та застучала хвостом, радуясь, что ее приняли в беседу. — Любопытное имя. Это ты ее так назвала?

— Да, — сказала Тереза.

— А настоящую ондатру когда–нибудь видела?

— Нет, конечно.

— Тогда почему выбрала такое имя?

Он расспрашивал на удивление открыто, можно сказать, простодушно. Как будто взрослой была она, а ребенком он.

— В комиксе, который читал мне отец, был такой персонаж.

— А, ондатра?

— Вроде бы, — сказала Тереза.

— Ну вот, — произнес Холден. — Загадка решена. Знаешь, тебе не надо меня бояться. Она вот не боится.

Тереза переступила с ноги на ногу. Земля была очень влажной и — он прав — пахла мятой. В голову Терезе пришли полдюжины возможных реакций, от развернуться и уйти до сказать: «Что за глупости, я вовсе не боюсь». Если бы не засевший в ней стыд и гнев, она бы, наверное, отшутилась. Но так уж вышло, что она не прочь была ввязаться в ссору, а он дал ей повод. Она считала его одним из немногих, кого можно безопасно куснуть.

— Вы террорист, — сказала она. — Вы убивали людей.

На лице его что–то мелькнуло, так быстро, что она не успела распознать, и он тут же снова улыбнулся.

— Да, было дело. Но теперь нет.

— Не понимаю, зачем мой отец вас держит в плену, — сказала она.

— О, на это я знаю ответ. Я у него вместо выученного танцевать медведя, — объяснил Холден и растянулся на траве, глядя в небо. Высокие белые облака в синеве и сверкающие точки строительных платформ еще выше. Тереза разгадала его игру. Он втягивал ее в разговор. Дождь, почва, откуда у Ондатры такое имя… Теперь загадочные слова про танцующего медведя. Все это были приглашения к беседе, но принимать ли их, зависело только от нее.

— Медведи танцуют? — спросила она.

— В обычае древних королей было держать при дворе опасных животных. Львов. Пантер. Медведей. Их обучали разным штукам или, по крайней мере, не позволяли есть всех гостей подряд. Так демонстрируют власть. Всем известно, что медведь — убийца, а для могущественного короля он просто игрушка. Если бы Дуарте держал меня в клетке, народ мог бы решить, что он меня боится. Что я, если вырвусь на свободу, могу представлять угрозу. А позволяя мне бродить как бы на свободе, он показывает всем посетителям дворца, что вырвал мне клыки.

В его словах совсем не слышалось злобы. И обиды. Скорее уж, в них была улыбка.

— У вас намокнет спина от травы.

— Знаю.

Молчание затянулось и как будто подтолкнуло ее.

— Сколько человек вы убили?

— Смотря как считать. Я старался никого не убивать без необходимости. Видишь какое дело: я все–таки в тюрьме. Уверен, сейчас не меньше двух искусных снайперов готовы вышибить мне мозги, если я тебя обижу. Так что я не только не хочу причинять тебе вред, я буквально не могу, даже если бы захотел. Вот в чем штука с танцующим медведем. Он — самое безопасное создание во дворце, потому что все помнят, как он опасен. Но опаснее всего всегда тот, кому ты доверяешь. Королей и принцесс куда чаще травили друзья, чем съедали медведи.

У нее звякнул наладонник. Полковник Илич хотел поговорить. Она ответила подтверждением, но связь не включила. Холден усмехнулся.

— Долг зовет?

Тереза, не отвечая, хлопнула себя по бедру. Ондатра вскочила, потрусила к ней — псине было все равно, уходить или оставаться. Тереза повернула обратно к зданию.

В голосе окликнувшего ее Холдена звенело напряжение. Как будто он пытался вложить в слова больше, чем в них умещалось.

— Если тебе тревожно, посмотри на меня.

Она оглянулась. Он приподнялся с земли. Как она и предупреждала, спина потемнела от влаги, но его это как будто не заботило.

— За мной наблюдают все время, — сказал он. — Даже когда наблюдателей не видно. Посмотри на меня.

Она нахмурилась, бросила: «Ладно» — и ушла.

Возвращаясь к себе и к полковнику вместе с пыхтевшей рядом Ондатрой, Тереза пыталась разобраться в своих чувствах. Память о Конноре и Мьюриэль еще жгла ее, и стыд за себя тоже. Но все это немного отступило перед непонятным чувством, которое, кажется, было как–то связано с тем, что Ондатра любила натыкаться на Холдена, а она нет.

Полковника Илича она нашла в общей комнате. Без учеников кресла и диванчики смотрелись совсем иначе. Даже стены как бы расступились, оставив между собой чуть больше пустоты. Шаги отдавались эхом, и когти Ондатры гулко цокали по плитке пола. Илич что–то делал на своем наладоннике, но, когда Тереза вошла, сразу встал.

— Спасибо, — сказал он. — Надеюсь, я ни от чего тебя не оторвал?

— Я просто гуляла, — ответила она. — Ничего важного.

— Вот и хорошо. Твой отец просил меня узнать, не занята ли ты.

— Что–то произошло?

— Пиратство в системе Сол, — ответил Илич. И, помолчав, добавил: — Пиратство, требующее особых мер по обеспечению безопасности. Возможно, ответить придется несимметрично.

— Пропало что–то существенное?

— Да. Но, пока ты не ушла к отцу… — Лицо Илича смягчилось. На нем на миг мелькнуло то же выражение, какое Тереза подметила у Джеймса Холдена. Жутковатое чувство. — Не хотелось бы лезть не в свое дело, но мне показалось, что сегодняшнее занятие со сверстниками тебя растревожило.

Вот и самое подходящее время. Как раз можно сказать, что ей стало неловко с Мьюриэль и не хотелось бы снова видеть эту девочку в здании. Или что ей хочется пойти со школой в следующий поход. Чтобы и ей можно было выбраться украдкой из палатки и целоваться с мальчиком у воды. Она даже ощутила слова у себя на языке — твердые и плотные, как леденец. Но ведь Илич и так знает. Уже знает.

«Опаснее всего тот, кому ты доверяешь».

— Тереза, — напомнил о себе Илич. — Что–то не так?

— Нет, — сказала она. — Все в порядке.

Глава 10. Элви

Что–то было не так. Что, она не понимала, просто ее захлестнуло ощущение неопределенной опасности. Она кашляла, ее рвало дыхательной жидкостью, а Фаиз уже ушел. Его амортизатор стоял пустой и сухой. Покинут довольно давно.

Понемногу возвращалась память. Она на «Соколе». Они начали разгон к системе Текомы. Она лежала в амортизаторе. И что–то пошло не так.

Элви хотела спросить: «Что случилось?» — но вышло невнятное: «Оучись?»

— Пока не пытайтесь говорить, — предупредил медтехник. Симпатичный молодой прапорщик по имени Кальвин, темнокожий, с чертами лица, наводившими на мысль, что предки у него, как у Элви, откуда–то с запада Африки. Она не спрашивала, догадываясь, что парень скорее всего сам не знает. Лаконцы не разделяли интереса землян к этническим корням. Его лицо то собиралось в фокус, то уплывало, а сознание Элви казалось странным образом разъединенным с телом.

— Шо… — начала она, пропустив его совет мимо ушей, и ее снова стошнило.

— Перестаньте, — настойчивее произнес Кальвин. — Вы выдали реакцию на введенный вам седативный коктейль. Мы перед оживлением провели несколькоанализов и процедур, чтобы удостовериться, что ущерба нет.

Кальвин стянул с ее руки медицинский манжет, которого Элви до сих пор не замечала. Втягивающиеся иглы ужалили кожу. Несколько трубок шли к стоявшему рядом монитору–дозатору. Элви всмотрелась в экран, хотела прочитать, чем ее накачали, но зрение не фокусировалось. Буквы оставались загадочными кляксами.

— Что?.. — Это ей удалось выговорить без тошноты, но закончить Элви не успела, потому что в комнату ворвался Фаиз.

— Вы ее разбудили? А меня почему не вызвали? — рявкнул он на Кальвина. — Покажите ее карту!

Схватив ее за руку, Фаиз немножко переусердствовал с силой. Вблизи Элви рассмотрела, что глаза у него покраснели и припухли. Он что, плакал?

— Сэр, — начал Кальвин. — Она проснулась, потому что процедуры окончены. Сканирование показало, что все чисто. Мозг не пострадал. Должен функционировать нормально.

— Мозг? — прохрипела Элви. — А что, ожидалось, что пострадает?

Горло саднило. Фаиз схватил бутылку воды с соломинкой, поднес к ее губам. Элви жадно напилась. Как видно, ее мучила жажда. Вот. Приятно понять, в чем дело.

— Были опасения, сможешь ли ты самостоятельно дышать, — объяснял Фаиз, пока она глотала воду. — Просто хотели проверить.

— Вероятность была невелика, — добавил Кальвин, — но мы приняли все меры предосторожности.

— Что случилось? — наконец выговорила Элви, утолив жажду.

— Вы ей не сказали? — бросил Кальвину Фаиз. — Элс, милая, ты выдала реакцию на…

— Нет, — перебила она. — Это я поняла. Где мы? Я ощущаю гравитацию. Переход закончен?

Кальвин уже собирал свои инструменты. Похоже, что бы там с ней ни случилось, он счел свои обязанности выполненными.

— Да, — ответил Фаиз. — Мы уже в Текоме. Заканчиваем торможение.

— Я так надолго вырубилась?

— Я до смерти перепугался, Элс. Провел уйму анализов, добиваясь, чтобы такое не повторилось.

— График Сагали…

— Сагали со мной согласился. Удивил меня, да. Думаю, обмочил мундир от перспективы лишить Дуарте лучшего из прикормленных биологов.

Кальвин фыркнул и поспешно спросил:

— Я здесь закончил. Вам что–то еще нужно?

— Нет, — сказала Элви. — Или да. Когда я смогу вернуться к работе?

— Хоть сейчас, если вы в состоянии.

— Спасибо, Кальвин, — сказала ему Элви.

Парень ответил салютом и улыбкой.

— Рад стараться, майор.

И вышел из палаты.

— Может, лучше тебе отдохнуть? — хмурясь, предложил Фаиз. Элви засмеялась. Он редко хмурился и при этом походил на надувшегося ребенка.

— Я в полном порядке, — заверила она и поправилась: — Ладно, не в полном. Но скоро буду. Это просто от перелета.

— Мне это не нравится, — сказал Фаиз.

Она взяла его за руку. Ладонь оказалась липкой. Ему не помешал бы хороший душ.

— Стало быть, система Текомы, — продолжала Элви. — Зонды доложили, что здесь нейтронная звезда? — Она попыталась сесть. Голова немного кружилась, поэтому вставать она не спешила.

— Так и есть, — согласился Фаиз, поддерживая ее за плечи. — Только, знаешь ли, не из обычных.

Головокружение отступало, и зрение тоже прояснилось. Текст на экранах уже состоял из отчетливых букв и цифр.

— Помоги встать, — попросила она и спустила ноги на пол. Фаиз придержал ее за талию. Колени немножко подгибались, но корабль шел, судя по ощущению, примерно на четверти g, так что стоять было нетрудно.

Фаиз, окинув ее взглядом, отнял руку, но держался рядом, готовый подхватить, если пошатнется. Элви удержалась.

— Мне бы во что–нибудь одеться, — попросила она. Фаиз, кивнув, открыл ближайший шкафчик. — Что значит: «не из обычных»?

— Ее обчистили, — сказал Фаиз, бросая ей на койку форменную одежду и чистое белье. — Массивная, быстро вращающаяся нейтронная звезда, и ни планет, ни планетоидов, ни астероидов — пусто.

Элви стянула тонкий балахон, в котором ложилась в жидкостный амортизатор, и отправилась в душ. Фаиз сопровождал ее с полотенцем в руках. От горячей воды снова поплыла голова, но Элви придержалась за стену, подышала, и через несколько секунд все прошло. Фаиз пристально следил за ней, но расслабился, убедившись, что все хорошо. Смывая с кожи остатки клейкой жидкости, Элви заметила:

— Для создания алмазного резервного носителя они тоже все подмели.

— Здесь больше того. Речь не только о небесных телах. Пусто — значит пусто. Ни микрометеоров. Ни пыли. Ни свободных протонов. Такого полного вакуума еще свет не видел.

— Это… да, необычно. — Элви выключила воду, Фаиз кинул ей полотенце. — То есть — а такое вообще возможно?

— Нет. Если только что–то поддерживает здесь чистоту. Мы еще в Млечном Пути. Должен время от времени залетать какой–то мусор. Значит, систему не только очистили, но и сохраняют такой. И заметь: от этих врат до звезды в пять раз дальше, чем в остальных системах. И расположены они над плоскостью эклиптики. Под углом девяносто градусов. Я уж не говорю о самой звезде.

— А со звездой что?

— Она массивная. В смысле добавь плевок, и коллапсирует в черную дыру.

— Значит, хорошо, что вокруг некому плюнуть.

— И верно. Оказывается, нейтронные звезды внешне — ничего особенного. Если не видишь магнитных полей, она просто… не впечатляет. В смысле плотность материи на грани возможного, силы такой мощности, что взламывают пространство–время. Само собой. И адски яркая, кто бы спорил. Но я ожидал какого–нибудь светового шоу. А тут просто очередное солнце, только поменьше и вроде как позлее других. Вращение у нее достаточно быстрое, чтобы причислить к пульсарам. Мы держимся подальше от магнитных возмущений.

Элви глубоко вздохнула. Она слышала тревогу в словах Фаиза. И понимала причину.

— Я в порядке, — твердо объявила она.

— Ничего подобного. Ты чуть не погибла.

— Но ведь не погибла. А теперь все будет в порядке.

— Ладно уж…

Закончив вытираться, Элви запихнула полотенце в утилизатор. Фаиз, достав из шкафчика крем для волос, принялся втирать ей в короткие тугие кудряшки. Удивительно приятно, когда тебе массируют голову, подумала Элви. Если нашла мужчину, который помогает тебе бороться с пересыханием волос, держись за него.

— Вот этим можешь заниматься целый день, — сказала она.

— Будь у нас целый день, я бы переключился ближе к экватору, — ухмыльнулся он в ответ. — Но через пару часов мы погасим ускорение, а ты вроде бы собиралась не откладывая приступить к работе?

Пока она одевалась, он закрыл и убрал банку.

— И о чем они думали? — спросила Элви.

— Хм-м?

— Сотворили нейтронную звезду такой величины, что она зависла на грани коллапса, а потом вымели систему, чтобы его не допустить. И вывели кольцо из эклиптики.

— Думаешь, это они сотворили нейтронную звезду? По мне, вероятнее, что просто построили врата в эту паршивую систему.

— Каким образом? Им для строительства врат нужна была жизнь. В Сол нашлись живые организмы, которые они превратили… — Она помахала рукой.

— Да, — согласился Фаиз. — Ну, не знаю. Честно говоря, я уже так переполнился тайнами и чудесами, словно их вливают из пожарного шланга.

Элви оправила форму и под выжидательным, бдительным взглядом Фаиза почистила зубы. Еще раз критически осмотрев себя в зеркале, сказала:

— Пойдем–ка повидаем босса.

Фаиз перехватил ее и обнял, помяв старательно разглаженный костюм.

— Спасибо, что не умерла, Элс.

* * *

За сорок восемь часов они сделали все, что полагалось. Система корабля проанализировала данные телескопического наблюдения. Элви нанесла обычный визит вежливости катализатору, после чего провела эксперимент. Протомолекула открыла связь, и хлынула информация. «Сокол» высматривал любые изменения, любое воздействие. Элви дала себе время поспать. Близкое знакомство со смертью оказалось утомительным, хоть она и не сознавала тогда, что с ней происходит. Да к тому же в этот раз смотреть было особенно не на что.

После завершения анализов на мостик явился Сагали, закрепился, держась одной рукой и одной ступней. Его взгляд перебегал с экрана на экран, с удовольствием вбирая потоки данных.

— Мехмет, — обратилась к нему Элви.

— Майор Окойе? — отозвался Сагали, кивнув на главный монитор. Увеличенная во весь экран, крошечная, но массивная звезда была единственным объектом на два световых года от врат Текомы. — Скажите, что эта система — самое значительное открытие на все времена.

— Не скажу, — ответила Элви. — Почти уверена, что приз все еще остается у большого зеленого алмаза. Но и это потрясает.

Нейтронная звезда на экране была слишком горяча, чтобы много излучать в видимом диапазоне, и все равно изображение пришлось затемнить, чтобы она не ослепила всех присутствующих.

— Больше трех звездных масс запихнули в шарик размером в половину Род–Айленда, — заметила Джен.

— Какого «рода»? — не понял Травон. Он был марсианином — до того, как все они стали лаконцами.

— Майор Окойе, — игнорируя болтовню, заговорил Сагали. — Правильно ли я понимаю то, что вижу? Единственная ни на что не годная звезда без единого артефакта или пригодной к эксплуатации планеты в системе?

Его тон насторожил Элви. Слишком формальный. Словно он требовал ответа под присягой. Ей показалось, что ее втягивают в какой–то ритуал, понятный ему и непонятный ей.

— Похоже на то, — осторожно ответила она. — Да.

Сагали кивнул ей тяжелой головой. Он просто лучился от удовольствия.

— Через пять минут зайдите ко мне в кабинет.

Он подтянулся и скрылся в коридоре. Фаиз, поймав взгляд Элви, поднял бровь.

— Мне тоже не по себе, — призналась она.

И еще раз просмотрела полученные данные — как конспект перед экзаменом. Элви донимало неприятное чувство, будто она что–то упустила.

— Кофе? — предложил вошедшей Элви Сагали. Он плавал у кофейной машины, встроенной в стену кабинета. Рядом парили две питьевые груши.

Он впервые проявил некое подобие гостеприимства. Элви встревожилась.

— Конечно, — сказала она, скрывая волнение.

Машина зашипела, впрыскивая в грушу кофе.

— Подсластить? Забелить? — предложил Сагали, продолжая заниматься машиной.

— Не надо.

Сагали повернулся и мягко толкнул к ней одну грушу. Поймав ее, Элви продавила перепонку на питьевой трубке и стала пить. Кофе был в самый раз: горячий, но не обжигающий, горьковатый, крепкий, с ореховым оттенком.

— Спасибо, — сказала Элви, дожидаясь падения второго ботинка.

— Я хотел бы от лица Лаконской империи выразить благодарность за ваше участие в проекте. Теперь, распознав систему как бесполезную, мы переходим к военной фазе операции, — проговорил Сагали после короткой паузы для глотка кофе.

— К чему?

— Пока мы с вами разговариваем, в систему входят два корабля, — пояснил он. — Оба без команды, управляются удаленно, нашим кораблем. Оба — большие грузовые суда. Одно пустое. Другое с боезапасом.

— С боезапасом?

— Верховный консул нашел способ использовать строительные платформы над Лаконией для выделения и хранения антиматерии. Второе судно несет около двадцати килограммов в магнитном контейнере.

У нее опять закружилась голова. Может быть, Элви еще не оправилась после близкого знакомства со смертью. А может, это от слов начальника, что он располагает взрывчатой силой, достаточной, чтобы превратить в стекло поверхность целой планеты. Или от того и от другого сразу. Она дала себе время отдышаться. Потом спросила:

— А зачем?

— Отправляя эту экспедицию, верховный консул имел в виду две цели, — сказал Сагали. — О задачах первой миссии вас уведомили. Вы с вашей группой сделали для исполнения задания все возможное, что я и отмечу в рапорте командованию флота.

— Прекрасно, спасибо. А что же второе?

— Вторая часть миссии вне вашей компетенции, и потому вам сообщили лишь то, что вам необходимо знать. Мы должны были отыскать наименее ценную систему. Такую, как эта.

Элви выпустила грушу, и та медленно поплыла от нее.

— Мне позволено спросить, в чем состоит вторая стадия? Если нет, не вижу смысла в этом разговоре.

— Позволено. Собственно, ваше участие чрезвычайно важно, и я вполне уверен, что для новой цели вы будете работать столь же успешно, хотя больше не заведуете операцией.

Теперь в глазах Сагали ей померещилось что–то похожее на сочувствие. Элви впервые ощутила, что нравится адмиралу. По крайней мере, он ее уважал.

— Первостепенная задача верховного консула: поиск средства защиты человечества от того, что уничтожило строителей врат. — Сагали помолчал, словно сам не до конца верил сказанному. Словно слишком долго держал эти слова при себе. — Намеченное испытание — первый шаг к нашей цели.

Стукнув пальцем по столу, он подвесил над ним схему Текомы. Нейтронная звезда в центре, врата вдалеке, «Сокол», парящий на полпути между ними, и два новых судна, плывущих от точки входа.

— Мы будем мониторить эту систему всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами — как обычно, — говорил Сагали. — Только теперь диспетчерская центрального хаба будет гнать через врата корабли, пока нагрузка не достигнет критической точки. И тогда мы отправим в эту систему пустой грузовик.

— Вы хотите намеренно превратить корабль в летучий голландец?

— Да. После его исчезновения, пока из–за нагрузки перехода еще нельзя будет проникнуть во врата, мы установим взрыватель на магнитном контейнере с антиматерией и пошлем сюда второй корабль. Он тоже должен исчезнуть, и вместе с ним — установленный на детонацию груза взрыватель.

Под ложечкой у Элви все сжалось, словно от удара под дых. Вдруг стало трудно дышать.

— Зачем вам…

— Затем, что верно одно из двух, — мгновенно ответил Сагали. — Либо за вратами есть разум, намеренно уничтожающий наши корабли, либо мы имеем дело с естественным свойством системы врат. Таким образом мы решим этот вопрос.

Элви поймала скобу захвата и подтянулась к переборке. Сердце у нее частило.

— Думаете, вам по силам их убить?

— Не в этом дело. Погибнет то, что находится за вратами, или нет, главное, оно будет наказано. После эксперимента мы снова разгоним энергию до предела и проверим, будет ли захвачен следующий корабль. Если он переживет переход, мы поймем, что бомба убедила противника изменить свое отношение к нам.

— Страшный замысел.

— Если ситуация изменится, мы поймем, что враг способен реагировать. Что он действует целенаправленно и, возможно, разумен. Если нет, мы будем повторять эксперимент, пока не уверимся, что изменений не будет. По вашему лицу я вижу, что вы хотели бы поделиться какими–то соображениями.

Элви сама удивилась, как свирепо зазвучал ее голос:

— В прошлый раз, когда мы их рассердили, они отключили сознание всей системе Сол и создали существенный сдвиг в активности виртуальных частиц. Пуля, которую они выпустили, непостижимым для нас способом разорвала нежелательное взаимодействие. Все, что они проделывают, опровергает наши представления об устройстве мира. А вы собираетесь сбросить на них бомбу?

Сагали кивнул, одним жестом соглашаясь и извиняя ее.

— Будь у нас возможность послать им строгую ноту, мы бы так и поступили. А с тем, что не владеет речью, приходится вести переговоры вот так. Если оно проделывает что–то, что нам не нравится, мы причиняем ему боль. Всего один раз. Если оно способно анализировать причинно–следственные связи, то поймет.

— Господи.

— Агрессоры здесь не мы. Не мы нанесли первый удар. До сих пор мы даже не отвечали на удары.

В каждом слове Элви слышала Уинстона Дуарте. Даже в интонациях Сагали звучал его голос. И от этого Элви захотелось швырнуть грушу с кофе ему в лицо. К счастью, та уже отплыла на несколько метров, спасая ее от трибунала.

— Благодаря вам мы нашли подходящую для образцового наказания систему. Во всей империи нет более безопасного с точки зрения человечества места для испытаний.

— Это негодная, негодная идея. По–моему, вы меня просто не слышите.

— Для первых экспериментов с атомными бомбами, — и правда не слыша ее, продолжал Сагали, — человечество выбирало необитаемые острова. Считайте, что здесь наш атолл Бикини.

Элви рассмеялась ему в лицо, хотя не видела ничего смешного.

— Боже мой, какие же вы тупые, — сказала она. Сагали нахмурился, но она уже не могла остановиться. — Прежде всего, атолл Бикини не был необитаемым. Там жили люди, которых лишили родины и выслали с острова. И еще остров был полон растений и животных, и все они погибли.

— Установлено, что в этой системе нет ничего…

Элви не дала ему закончить:

— И кроме того, я же вам сказала, что у тех, кто живет в этих вратах, совсем иное понимание физики, чем у нас. Вы уверены, что их гнев ограничится системой Сол? Наверняка вы этого не знаете. Не можете знать.

— Пассивность не спасла строителей врат. И нас не спасет. Верховный консул взвесил риск и пришел к выводу, что прямое превентивное действие в данном случае — наилучший из доступных нам вариантов.

Адмирал развел руками. «Что тут поделаешь?» Как будто слово Дуарте было природной силой, необоримой и не допускающей сомнений. С тем же успехом Элви могла бы спорить с аудиозаписью.

— Ваш эксперимент — это размен n на единицу, где n равно числу миров, которые вы готовы уничтожить ради удовлетворения любопытства Дуарте.

Глава 11. Алекс

Верфи Каллисто являли собой превосходный образчик старой идеи, что корабли и здания не застывают навсегда после того, как их построили. История берет, что попадет под руку, и применяет находку, внося изменения согласно нуждам текущего момента и сама играя роль архитектора.

Когда–то база Каллисто была разделена на части. Гражданские верфи, на манер средневековых селений под стенами крепостей, вырастали вокруг военных верфей Марсианской республики, пока война и коммерция не сравнялись. Свободный флот, еще не заявивший о себе официально, атаковал марсианскую часть и превратил половину базы в прах и трупы. Из–за великого дезертирства, заронившего зерно Лаконии, восстановление марсианских верфей так и не довели до конца. В голодные годы их забросили. Но недвижимость осталась на месте, и по мере надобности военные строения снова начали использовать. Умирая, все становится фундаментом для будущего.

Они провели на Каллисто уже восемь дней и до сих пор не знали, когда смогут отчалить. Здесь стояло несколько больших грузовых кораблей, пригодных для контрабанды «Предштормового» из Сол, если подполье выберет этот вариант. Однако подполье могло решить и оставить их в системе. При всех амбициях Лаконии система Сол все еще превосходила все внешние числом людей, станций и кораблей. Правда, соотношение менялось. Еще при жизни Алекса порог мог быть преодолен, и тогда Сол станет действительно рядовой системой среди множества других. Останется, конечно, старейшей, самой человеческой системой империи. Но не домом с большой буквы. Появятся тысячи домов, и, если исторические примеры о чем–нибудь говорят, через поколение–другое каждый будет считать свой самым главным.

Ресторан, куда привел его Каспар, располагался в укрепленном куполе явно марсианской конструкции. Возможно, прежде здесь находилось товарное депо. Теперь все запиравшиеся электронными системами люки пропали, а мощные стены были завешаны батиками и коврами в количестве, какое декоратору удалось втиснуть на квадратный метр. Меню числилось марокканским, но зернистая структура грибов и говядины выдавала продукты, выращенные в баке. Может, рецепты и пришли с Земли, но Алекс узнавал вкус астерской пищи.

Они с Каспаром и остатками команды одевались в комбинезоны с принтами «дуги и треугольника», которые заявляли об их принадлежности к газодобывающему кооперативу «Харом Аллан», действующему на юпитерианских лунах. «Предштормовой» прятался в старых копях, отмеченных на планах как разрушенные обвалом. Здесь была перевалочная база контрабандистов АВП, и они рассчитывали пересидеть несколько недель, пока не уляжется тревога в лаконских службах безопасности.

А команда тем временем могла получить отпуск с корабля для выпивки, борделей, игры в голго и гандбол, а также в двумерный футбол. Или посидеть по–турецки на мягких тканых подушках, слушая мелодии флейт и барабанов из невидимых динамиков, и пожевать кусочки грибницы, притворяющиеся пшеничной мукой, с кубиками острой говядины, никогда не бывшими коровой.

Передышка на Каллисто давала и еще одно преимущество: возможность оценить температуру системы. Реакцию на известие об атаке подполья. И реакция оказалась неожиданной для Алекса.

— Ничего? — спросил Каспар.

Алекс еще раз прокрутил новости. Рост производства продовольствия на Земле и Ганимеде за последний квартал соответствует планам. Группа из зоны совместных интересов Красноярск — Саха подала запрос на торговую автономию. Поселение на Навнан Гар сообщает об открытии под землей мощной кристаллической сети — собирается особая научная комиссия для определения, новый ли это артефакт чужаков или естественный феномен планеты. Первый солист группы «ТУВА» выслал свое фото в обнаженном виде несовершеннолетнему фанату, власти ведут расследование. Научный директорат Лаконии сообщает о наметившемся прорыве в изучении мертвых систем: обнаружен огромный зеленый алмаз, содержащий, по мнению экспертов, записи, которые после расшифровки могут поведать историю создателей врат.

Два лаконских фрегата и транспорт с особо важным политическим представителем на борту, уничтоженные в системе Сол, нигде не упоминались. По крайней мере, поиск в новостях ничего не давал. Но, поскольку Сабе было точно известно, что Лакония регулирует поисковые запросы, Алекс продолжал искать и надеяться. Вдруг что-нибудь. Хотя…

— Нет, — признался он, — ничего.

Каспар отломил кусок хлеба и зачерпнул им немного тажина.

— Не знаю, радоваться или огорчаться.

— Когда я был таким, как ты, — сказал Алекс, — о подобном происшествии кричали бы во всех новостях. Земля и Марс выдали бы официальные заявления, а восемнадцать аналитических программ рассматривали бы со всех возможных сторон каждое сказанное ими слово. Тысячи пиратских радиостанций Пояса объявили бы по меньшей мере о дюжине фракций, принявших ответственность на себя, и кто–нибудь непременно утверждал бы, что все это — заговор иезуитов.

Каспар ухмыльнулся. Один «глазной зуб» у него был желтоватый — Алекс только сейчас заметил.

— Скучаешь по старым временам, дедушка?

Алекс ответил вопросительным взглядом.

Каспар скроил мрачную мину и завел с растяжкой:

— Когда я был твоих лет, мы каждое утро выжимали себе воду из камня, а по долине Маринер бродили динозавры.

Алекс подавил укол обиды и рассмеялся.

— Какое–никакое, а разнообразие было. — Он кивнул на льющийся из настольного монитора поток новостей. — А это все как будто отцензурировано одним бюрократом где–нибудь на Луне. Все поют с одного голоса.

— Вполне вероятно.

— Да, — решил Алекс закрыть тему, — вполне.

Каспар по–кошачьи потянулся, постучал пальцем по монитору. Новости сменились интерфейсом ресторана.

— Поделим счет, — предложил Алекс.

— В другой раз ты меня угостишь, — отказался Каспар. — Да и то. Были бы настоящие деньги…

Всю команду на Каллисто снабдили фальшивыми удостоверениями личности и ввели их в систему. Подполье позаботилось даже о биометрии и банковских счетах. От сознания, как все это хрупко, жить было немножко неуютно. Лаконская система, попади в нее документы Алекса, выбросила бы сигнал тревоги. Проще простого угодить за решетку и провести там остаток жизни. Все в любой момент могло рухнуть.

Как всегда, если быть честным. Просто сейчас об этом труднее забыть.

— У меня встреча с техниками на третьем уровне. Там в баре показывают комедию со свободным микрофоном для зрителей и виски подают за полцены. И караоке, чтобы красавчик вроде меня успел определиться, с кем уйти домой.

— Выпей там за меня и не делай ошибок, о которых нельзя будет пожалеть наутро, — сказал, поднимаясь с подушки, Алекс. — Я тоже найду, чем заняться.

— И то верно, — согласился Каспар. — Ладно, увидимся.

В коридоре они расстались. Каспар направился по проходу, уводящему в глубину спутника, Алекс же свернул налево к докам и спальным гробикам, предоставлявшимся для ночлега отпущенным на берег морякам. Вроде него.

Он шел, засунув руки глубоко в карманы и глядя в землю перед собой. Избегая встречаться глазами с другими прохожими. На разветвлении коридоров стояла скульптура, как видно, еще не решившая, изображать человека или транспортный челнок. Над ней висел список кораблей и причалов. Всех, кроме его корабля.

Алекс с мальчишеских лет помнил двоюродного дедушку Нарендру, который жил у них, пока ремонтировали его групповой дом в Иннис–Шеллоус. С такой потаенной усмешкой дед прогуливался по коридорам Бункер-хилла, слушая, как они с приятелем Джонни Зу обсуждали тонкости новой игры. То же выражение Алекс ощущал сейчас на своем лице.

Наверное, каждое поколение рано или поздно начинает чувствовать себя не на месте. Возможно, оттого что человеческий разум помечает как «норму» то, что испытал в юности, и потом щетинит шерсть на все, что не слишком похоже на прошлое. Или, может быть, Лаконское завоевание в самом деле не похоже на все, что случалось прежде. Так или иначе, верфи Каллисто больше не ощущались знакомой Алексу Солнечной системой. Он чувствовал себя так же, как в первые дни под властью Лаконии. В ушах звенел неотступный страх, что все готово рухнуть. Амос говаривал, что все вокруг — Балтимор. Теперь стало иначе. Теперь все вокруг было Мединой.

Его гробик располагался рядом с доками. Этот еще из просторных: высота метр с лишним позволяла сидеть на кровати. Старый матрас из переработанного геля для амортизаторов и слоистый, из стекла и сетки, потолок, имитирующий космос над головой. Алекс заполз внутрь, закрыл доступ к двери и устроился поудобнее. Он собирался посмотреть пару развлекательных программ. За годы он стал специалистом по неонуарным триллерам, а эти выпустили на Церере еще до захвата ее Лаконией, и там были любопытные монтажные эффекты. Правда, он опасался, не выдаст ли себя, пропуская их через систему гробика. Вдруг Лакония в курсе, какие фильмы он смотрит, какие блюда предпочитает, как держится при ходьбе?.. Вдруг следы, которые он оставляет за собой, позволят заглянуть за созданную Сабой маску? Не приведет ли он службу безопасности к своим дверям, оставаясь самим собой? Может быть, лучше ему посмотреть что–нибудь популярное, жанровое, держаться в гуще стада?

Он вывел на систему гробика свой профиль. Красная иконка обозначала закрытую связь с «Предштормовым». Забавно, что он больше опасается выдать себя лаконцам просмотром привычных фильмов, чем попасться на шифрованной связи с подпольем. Но что было, то было. Ввязываясь в это дело, он решил довериться старым технарям АВП. Теперь уж нет смысла начинать в них сомневаться. Алекс открыл сообщение, и с экрана на него взглянул сын.

— Привет, пап. — Улыбка Кита напомнила Алексу о Жизель. Кит был больше похож на мать, чем на отца. И слава богу. — Удивился, так скоро получив от тебя весточку. Ты в системе? В смысле ты мне не говори. Знаю, все тишком. Но привет. В этом семестре все отлично. По трем своим секциям я получил высшие отметки, а на две другие, — его улыбка стала покаянной, — мне дали лучшего репетитора. И… а, да. Я встречаюсь с девушкой, и, по–моему, это у нас серьезно. Зовут ее Рохани. Я ей не рассказывал о… о тебе. Но вдруг получится как–нибудь, чтобы тебе с ней познакомиться. Мама говорила с ее родственниками, и, думаю, у тебя скоро может появиться невестка. Так что хорошо бы, да?

Сообщение было длинным, Алекс слушал с теплым чувством в груди — и с грустью. Не познакомится он с этой девушкой. И не попадет на свадьбу, если будет свадьба. Рохани останется в списке, в котором уже есть Амос, Холден, Кларисса. В списке потерь. Еще одна потеря. С этим придется жить. Так надо.

Его ручной терминал звякнул, на его фальшивый идентификационный номер пришло сообщение от Сабы с меткой высшей срочности. Пока Алекс открывал его, в животе все сжалось от ужаса.

«Уведомляем, что „Буря“ сошла с орбиты и движется к Юпитеру».

— Ну, — сказал себе Алекс, — вот дерьмо!

* * *

— Мой малыш собрался жениться? — говорила Бобби, не отрывая, однако, взгляда от ящиков. — Считай, девочке повезло, если я не выхвачу его из–под носа.

Склад располагался на краю комплекса. Он не использовал силовую сеть станции, а систему жизнеобеспечения ему смастерили из остатков старого астероидного прыгуна. От выпота на стенах и потолке остались леопардовые пятна. Крупный груз вроде торпед пока держали на «Предштормовом». А вот добычу помельче с лаконского грузовика переложили в четыре широких ряда поддонов и доставили на склад. Бобби занималась распаковкой, перерывая ящики и составляя собственный инвентарный список. На некоторых коробках темнели ожоги. В воздухе висел меловой запах расслоившейся от жара керамики.

— Ты очень спокойно перенесла известие о приближении самого большого боевого корабля империи, — заметил Алекс.

Глубоко вздохнув, она терпеливо ответила:

— Джиллиан всех оповестила. «Буре» до нас еще не один день пути, а здесь работа не ждет. Надеюсь, ко времени, когда я с ней управлюсь, созреет план.

— А пока с ним как?

— Пока никак. Я дам тебе знать.

Алекс присел на коробку. Ему было тяжело — слишком тяжело для мягкой гравитации спутника.

— Бобби, что мы здесь делаем?

Она помолчала, уставившись на него. Большую часть ее взглядов он знал наизусть. Различал, когда она говорит с ним как друг, а когда — как капитан. Прямо сейчас она слушала его как женщина, с которой он давным–давно летал на «Роси». Та женщина, которую он знал еще до Ио.

— Воюем, — сказала она. — Подрываем силы и влияние врага. Лишаем его доступа к ресурсам.

— Само собой, — согласился Алекс. — Только с какой целью? В смысле мы стремимся вернуть власть Союзу перевозчиков? Или хотим, чтобы каждая планета собирала своих стрелков, чтобы посмотреть, что из этого выйдет?

Бобби скрестила руки на груди и прислонилась к штабелю коробок. В резком свете рабочих ламп Алекс различал, как огрубело ее лицо и кисти от десятилетий тяжелой работы и постоянного облучения. Следы возраста были ей к лицу. Уместны.

— Сдается мне, ты спрашиваешь, в самом ли деле так плох авторитаризм, — сказала она. — Я не ослышалась? Потому что, да, так плох.

— Я не о том. Просто… Сам не знаю о чем. Я что–то растерялся. И, пожалуй, немножко подавлен.

— Да, — сказала Бобби, — это у нас со всеми.

— И с тобой?

— Мы утратили цель. Может, тот комиссар дал бы нам что–то, что позволило бы загнать ублюдков в каменный век. То есть, может, и не дал бы, но теперь уже не узнать. Так что, да, и я тоже брюзжу. Но тебя, как видно, не то гложет?

— Я не понимаю, как должна выглядеть победа.

— Ну, по мне, это когда, умирая, знаешь, что человечество теперь немножко лучше, чем если бы ты вовсе не родился. Чуть свободнее. Чуть добрее. Капельку умнее. Что тираны, ублюдки, садисты из–за меня покусали чуть меньше народу. По мне, достаточно.

— Да–да, — начал Алекс, но она еще не закончила.

— Большая стратегия не по моей части. Это для умников. Я пехота, пехотой и останусь. Эти люди хотят превратить все планеты в тюрьмы и решать, кто будет охранником, а кто — заключенным.

— А мы против, — сказал Алекс. Он слышал в своем голосе усталое согласие. — Ты никогда не думала, что Наоми права? Может, лучше действовать изнутри системы? Так ее легче изменить.

— Она права, — сказала Бобби, поворачиваясь спиной к инвентарному списку. — Штука в том, что я тоже права. Наоми хочется, чтобы был единственно правильный способ все уладить и притом такой, который не требует крови.

— Но способа два, — сказал Алекс, решив ее поддержать.

— Но способа нет вообще, — возразила Бобби. — Мы просто сопротивляемся всеми доступными нам средствами и надеемся пережить ублюдков.

— Сама знаешь, наше время на исходе, — заметил Алекс. — Я думаю о Такеши.

— Я известила его близких, — сказала Бобби. — Терять людей всегда тяжело. Нам до сих пор везло, но это не могло продолжаться вечно.

— Я про то, что он у тебя был из лучших, а возрастом под шестьдесят. Не считая Джиллиан, Каспара и еще немногих, все наше сопротивление — старые астеры. Старый АВП.

— Согласна, — сказала Бобби. — И слава богу. Они хоть большей частью понимают, что делают.

— А за ними идет целое поколение, не знавшее АВП. Они не сражались за независимость с внутренними планетами. Они росли и богатели, работая в Союзе перевозчиков. На важной, уважаемой работе. Детишки вроде Кита. Как их убедить, что надо отдать все, что они имеют, ради войны?

Бобби замерла, обернувшись к нему.

— Алекс, с чего это ты?

— Я подумал, что у нас пока есть сопротивление, потому что хватает стариков, привыкших сопротивляться непобедимому врагу. Они иммунны к страху перед поражением. Но, по–моему, когда они уйдут, нам конец. Как движению. Как исторической силе. Тех, кто родился при Союзе перевозчиков, не убедишь воевать без надежды на победу. И, возможно, по большому счету у нас только и остался план Наоми — выиграть политическими методами.

Он увидел, как застыл взгляд Бобби.

— Без надежды на победу? — повторила она.

— Ну, — сказал Алекс, — а разве не так?

Глава 12. Бобби

Война без надежды на победу.

Алекс ушел, вернулся на «Предштормовой» обдумывать возможности эвакуации. Если такие еще были. Его слова остались.

Временный склад, который нашли им друзья из АВП, пропах горелой керамикой и старым льдом. Бобби так долго проработала здесь, что этот запах уже не вызывал рвотного рефлекса: своего рода победа.

Она ввела в инвентарный список новые пункты: двенадцать ящиков лаконских топливных элементов. Предназначались они для «Бури», но сгодятся и «Предштормовому». Лаконские реакторы не принимали топлива других марок, а значит, ее корабль еще полетает. Если «Буря» не распылит его на атомы. Однако на «Предштормовом» мало места для хранения груза. Вскоре им придется решать, какую часть награбленного возить с собой, а какую припрятать или продать. Топливо, пули или продовольствие. Иерархия потребностей, военный вариант. А теперь, когда на них идет дредноут класса «Магнетар», каждое решение приобретает еще больший вес.

Без надежды на победу…

Бобби была на Медине, когда из Лаконских врат впервые вышла «Буря». И видела применение ее основного вооружения на оборонительных батареях — с одного выстрела превратившихся в атомное спагетти. В обороне системы Сол против атаки «Магнетара» Бобби не участвовала, но смотрела записи. Вся совместная мощь коалиции Земля — Марс лишь притормозила «Бурю». Бобби не обманывала себя надеждой на успех их одинокого истребителя. Им оставалось только играть в прятки.

Алекс до «Росинанта» двадцать лет отслужил во флоте. Он был устойчив к давлению. Но при последней встрече с Наоми с ним что–то случилось. А может, это из–за известия о свадьбе сына. Или просто он малость умней ее, или не так зол, или чуть больший реалист. Может, он просто раньше нее увидел, почему эту войну не выиграть. Подполье и в лучшие времена держалось на слюне и изоленте. Саба с ветеранами АВП не упускали случая потрепать лаконцам нервы, но, если совсем честно, их единственным осмысленным достижением стал «Предштормовой». Корабль, а с ним и ударная группа Бобби были единственным оружием против Лаконии. У Союза перевозчиков пушек не имелось, а космические города обезоружили согласно мирному договору. Флоты коалиции Земля — Марс при всем желании не могли помочь: теперь на каждом корабле присутствовал лаконский офицер, отчитывавшийся непосредственно перед адмиралом Трехо.

Если уж Алекс пал духом!.. И Бобби знала наверняка, что не он один. Неудача с захватом комиссара и нависшая угроза — идущий от Земли дредноут, — тут каждый в команде задумается, стоит ли рисковать головой ради боя с непобедимым врагом.

И, как ни противно это признавать, Алекс говорил правду.

Старая гвардия АВП, готовая сопротивляться ради самого сопротивления, не вечна. Среди прочего, Бобби следовало бы заняться подготовкой нового поколения бойцов. Только вот очереди к ней пока не выстраивались. Дуарте и его люди были не дураки: перемены к худшему шли очень постепенно. Произносились красивые речи об автономии и взаимном уважении. Людей приучали к мысли, что король не бывает неправ. К тому времени, когда такое случится, когда дела пойдут настолько плохо, чтобы вдохновить на сопротивление молодежь, их с Алексом, как и АВП старой школы, уже не будет на игральной доске. Кто тогда сможет воевать? Что даст им надежду?

Вербовка ее не касалась. Ею занимались Саба, Наоми и еще какие–то тайные вожди подполья, ио не думать о ней Бобби не могла. Алекс задел больное место. И теперь оно зудело.

Закончив подсчет топлива, Бобби перешла к ящикам, отмеченным в списке как детали датчиков. Ее люди прихватили их, зная, что все ремонтные работы на «Предштормовом» велись изнутри и на ходу. Запчасти ценились дорого.

В ящике лежала запечатанная керамическая коробка размером примерно с тостер, с семью портами подключения на боках. Бобби запустила со своего терминала поиск по серийному номеру. Это оказался управляющий узел активного сенсора — для обработки данных, поступающих с радаров и лидаров, первичного их анализа и связи сенсоров с главным компьютером — некое подобие заднего мозга. Система для поиска закономерностей с интеллектом голубя. На «Бурю» отправили новый — значит, старый был утрачен в бою за Сол. Так или иначе, это приятное известие. Все–таки громадному дредноуту тоже досталось в драке, и не все раны он сумел зарастить сам. Оно и понятно. Невиданные обшивки, реакторы, двигатели корабля могли регенерировать как живые, потому что основывались на технологии протомолекулы. Датчики и компьютеры на лаконских кораблях были сделаны людьми. Все, что сделано людьми, требовало ремонта или замены. Это одна из немногих слабостей гибридных кораблей.

А раз запчасть оказалась у нее, значит, в пакете датчиков «Бури», вероятно, имеется дыра. Если вычислить, где именно, они, возможно, сумеют подобраться вплотную к кораблю, оставшись незамеченными. Тогда можно было бы… выпустить одну ничего не меняющую торпеду, прежде чем здоровенный ублюдок, развернувшись, порвет их на атомы? Нарисовать на корме неприличную картинку? Нассать на него? Бобби обиделась тогда на шуточку Джиллиан в адрес моральных побед, но признавала ее правоту.

Вернув узел в упаковку, Бобби четко пометила коробку — оставить у себя. За час она закончила перебирать ящики с запчастями и решила оставить все. Ее терминал играл в трехмерную игру «уложи добычу». Стоило ей пометить для себя очередной ящик, программа принималась тасовать содержимое трюмов «Предштормового», освобождая место. Еще немного, и придется размещать груз в каютах и коридорах.

Она вскрыла ящик с протеиновыми вкусовыми добавками для кухонного автомата и отметила как «Сбыть». Начала уже закрывать, вздохнула и изменила метку на «Оставить». Терминал снова принялся тасовать пространство. Давно было замечено, что голодный солдат — не солдат и людям, рискующим жизнью, не повредит время от времени съесть что–нибудь вкусное.

Однако сам факт, что «Буря» идет на них, заслуживал внимания. Приятно сознавать, что ужалил врага достаточно больно, чтобы тот решил тебя прихлопнуть. Может, дело просто в гордости. Адмирал Трехо рассердился, что в его системе дерзнули появиться пираты. Или тот комиссар был близок к кому–нибудь из штабных, и все обернулось личной вендеттой. Или им действительно позарез нужны вкусовые добавки. Неважно, почему налет всполошил лаконцев, главное — можно было надеяться, что те сейчас дергаются не меньше Бобби.

Она дошла до конца своего ряда ящиков — половина работы сделана. Еще несколько часов покопаться в коробках и можно выбраться в один из портовых баров, смыть тревоги выпивкой. Или, по крайней мере, перегнать их в тошноту и похмелье. И, пожалуй, съесть бифштекс. Она решила, что Саба и сопротивление могут оплатить ей кусок мяса. От этой мысли в животе заурчало. Может, на сегодня хватит, закончит завтра?

Маленькая горка противоударных упаковок была сложена в стороне от главных рядов. На них красовались предупреждающие надписи, потому ее команда разместила эту часть добычи подальше от остального. Ладно. Она разберется с этим опасным барахлом, и тогда на сегодня хватит.

Верхней в пирамиде была коробка с предупреждением о едких химикатах, а внутри оказались спреи с растворителем жиров. Не слишком большая угроза жизни и здоровью. Бобби переложила коробку к обычным. На следующей была надпись «Взрывчатые вещества!», а внутри — заряды для ракетниц к лаконской силовой броне. Эту она пометила: «Обязательно оставить».

Дальше лежал большой металлический ящик. Этикетка: «Магнитный контейнер, опасность взрыва». Странное дело, эти слова не складывались у нее в осмысленное целое. Проверив серийный номер терминалом, Бобби получила ответ: «Номер не найден».

Все любопытственнее и любопытственнее.

Не обнаружив на ящике обозначений, что вскрытие может представлять опасность, Бобби отперла замки и откинула крышку. Внутри в пенной прослойке, годной, чтобы уберечь от перегрузок высокого ускорения яйцо малиновки, лежали четыре металлических шарика величиной в два кулака Бобби каждый. Они присоединялись проводами к массивному источнику питания, который басовито гудел, выдавая высокое напряжение. Индикатор на источнике показывал 83 процента зарядки. На каждом шаре у точки подсоединения провода имелся собственный индикатор. Эти все показывали сто процентов.

Бобби очень осторожно отвела руки и отступила на шаг. Выглядело все это вполне безопасно. Просто четыре больших металлических шара и мощная батарейка. Но все волосы у нее на теле встали дыбом. Еще немного, и она со всех ног бросилась бы бежать.

Опустившись рядом с ящиком на колени, Бобби с большой опаской, остерегаясь разорвать соединения с батареей, вынула из гнезда один шар. Теперь пенная упаковка не скрывала надписи на нем. «Следите за зарядом магнитного контейнера — опасность взрыва!» — гласила она. И еще одно предупреждение, помельче: «Внутренний источник питания использовать не более двадцати минут!» Все ярлыки лаконского директората по науке. Не военное учреждение — если забыть, что у лаконцев военным было все. Во всякомслучае, это не обычные артиллерийские боеприпасы. Ничего знакомого.

Бобби вернула шар в пенистое гнездо. И села на пятки. В этих шариках, если снять магнитную оболочку, что–то взрывается. Так работает термоядерный реактор. Магнитная ловушка удерживает реакцию на весу, поскольку ни один материал не устоит перед таким выбросом тепла. Термоядерный реактор — огромная установка. Он требует тяжелых дополнительных механизмов: для подачи топливных элементов, для их сжатия и запуска реакции, для преобразования энергии в электричество. Лаконцы далеко шагнули в области техники, и все же трудно поверить, что им удалось создать термоядерный реактор размером с грейпфрут. К тому же эти штуковины потребляют энергию, а не вырабатывают.

Достав терминал, Бобби вызвала Рини Клодин, ветерана АВП на «Предштормовом». В аспирантуре Церерского политехнического, где изучала физику высоких энергий, Рини связалась с радикалами и провела два десятка лет в тюрьме ООН, после чего помогала группе Вольтера изготавливать бомбы. Теперь на «Предштомовом» она работала старшим механиком и главным специалистом по всяческой технике.

— Босс? — Рини отозвалась не сразу. И, судя по голосу, либо спала, либо была пьяна.

— Невовремя вызываю?

— Теперь можешь идти, — проговорила Рини, но звук донесся приглушенно, будто она прикрыла микрофон ладонью. И через минуту: — Что там?

— У меня забавный вопрос, но если ты не одна… — начала Бобби.

— Он ушел. Довольно симпатичный, но в посткоитальных разговорах не силен. Что случилось?

— Я перебирала взятую на грузовике добычу, — объяснила Бобби, — и наткнулась на ящик с чем–то непонятным. Подумала, вдруг ты поможешь.

— Ты в том складе на поверхности? Дай, натяну на себя что–нибудь и подойду.

— Нет, — возразила Бобби, — так не годится. По–моему, он может быть опасен, и не надо мне здесь никого, пока не разберусь. Погоди, я тебе пришлю видео.

Бобби провела терминалом над ящиком, дав Рини хорошенько рассмотреть источник питания и шары. Потом пристроила терминал стоймя на краю, чтобы обеими руками достать один шар и показать камере предупреждающие надписи. Закончив, спросила:

— Есть идеи?

Пауза была такой долгой, что подступающее беспокойство Бобби ощутила как тошноту.

— Чтоб меня… — выговорила наконец Рини.

— Что это, по–твоему?

— Видишь ли, главный вопрос насчет кораблей класса «Магнетар» всегда был в энергии, — сказала Рини. Сквозь ее голос пробивался шум открываемых и закрываемых ящиков. Она доставала одежду. Спешно собиралась на выход. — Звезды, по которым они названы, имеют магнитные поля невероятной мощности, но ведь это быстро вращающиеся нейтронные звезды, а вот как получить такой же луч на корабле, не раскручивая в нем, понимаешь ли, нейтронной звезды?

— Так… — вымолвила Бобби. Ее познания в астрофизике приближались к нулю. — И как же?

— Никто не знает! — откликнулась Рини. — Но энергии понадобилось бы намного больше, чем дает типичный термоядерный реактор. Все вроде как смирились с мыслью, что лаконские реакторы намного лучше наших. Но вот у нас «Предштормовой», и реактор на нем хорош, но на такое дело никак не потянет.

— Я слушаю тебя, сидя совсем рядом с этой штукой, — заметила Бобби, — так что ты не тяни.

— Антиматерия дает превращение ста процентов материи в энергию. Все остальные реакции и близко не лежали. Если лаконцы запитывают свой луч от антиматерии, все действительно объясняется.

Бобби засмеялась. В ее смехе было очень немного веселья.

— Я сижу рядом с четырьмя бутылками антиматерии, Рини?

— Как знать? В смысле единственный способ ее упаковать — магнитное поле. Стоит ей чего–нибудь коснуться, будет бабах. Так что сама понимаешь. Может быть.

— Как по–твоему, сколько ее здесь?

— Не знаю. Килограмм? Одного грамма хватит, чтобы сровнять с землей город. Судя по размерам твоих мячиков, энергии, возможно, хватит, чтобы продырявить эту луну насквозь. Если там и вправду антиматерия.

— Ясно, — сказала Бобби. — Спасибо. Я остаюсь на связи.

— Иди ты! Я сейчас буду у тебя, — огрызнулась Рини и отключилась.

Что ж, теперь Бобби хоть понимала, отчего «Буря» придавала этому делу такую важность. От одного вида металлических шариков в упаковке у нее ползли мурашки под волосами.

А потом вдруг перестали.

Ход войны только что переменился. Теперь Бобби знала, как победить в ней.

Глава 13. Наоми

— Вопрос в том, — говорил ей с монитора Саба, — зачем им вообще понадобился комиссар, кве но?

«Бикаджи Кама» шел в свободном полете, и до мягкого торможения на четверти g перед перевалочной станцией на Обероне оставалась еще не одна неделя. Корабельные двигатели позволяли всю дорогу идти на полном g, но скорость не всегда способствует эффективности. Реактивная масса для подобных маневров отняла бы пространство у груза. Возможно, лаконская техника когда–нибудь преодолеет инерцию — протомолекула со случая с Эросом показывала, что это возможно, — но пока эта тайна оставалась неразгаданной, как и многие другие. Куда деваются обернувшиеся летучими голландцами корабли? Что вызывает внимание и гнев неизвестной сущности, уничтожившей строителей протомолекулы?

Или, если брать не так широко, зачем понадобился лаконский комиссар на грузовике Союза перевозчиков?

Известие о неудаче добралось к ней с запозданием. Из первых сообщений, коротких и обрывочных, только и можно было понять, что рейд сорвался. Пропал комиссар, агенты на борту и один из ударной группы. Следующие тридцать четыре часа Наоми провела в нарезанном тонкими ломтиками аду, ожидая окончательного доклада и в полной уверенности, что погибла Бобби.

Но, оказалось, не она. Погиб человек из ее команды, и цель миссии выскользнула между пальцев, но Бобби с Алексом и «Предштормовой» живы до следующей схватки. Смерть комиссара была из тех глупых случайных трагедий, что происходят всегда и всюду, а в бою — значительно чаще обычного. Если бы он выжил, они бы намного больше узнали о его задачах. А так оставались одни догадки.

— Подтвердилось, что он направлялся на перевалочную базу Союза перевозчиков у Земли, — говорил Саба, — но на постоянное место службы или это была пересадка… — Он красноречиво пожал плечами.

Наоми потянулась. Она любила свободу невесомости, хоть эта свобода и означала дополнительные тренировки на тренажерах. А может быть, как раз из–за них. Лишние часы с эспандерами — лишние часы физической активности. Тогда можно прочувствовать свое тело. И еще — ощутить, что она на своем месте. По записи Наоми видела, что у Сабы сейчас постоянное поле тяготения. Как и последние четыре передачи — значит, он на вращающейся станции или на небесном теле с массой, достаточной, чтобы притянуть его к полу. Постоянное ускорение таким долгим не бывает.

Ее, строго говоря, не удивило, что на Земле происходит что–то настолько важное, чтобы потребовалось присутствие политического представителя — комиссара. Система Сол оставалась старинным домом человечества и самым населенным центром в сети врат. А Земля — самой населенной из планет. Как ни быстро разрастались поселения, к примеру, на Обероне и в комплексе Бара Гаон, чтобы существенно сократить миллиардную популяцию Земли, не хватит ни кораблей, ни линий доставки. Но вот что именно задумал Дуарте для системы Сол, осталось загадкой. Они бы ее разгадали, если бы не маленькое невезение.

Протирая глаза, Наоми поразмыслила и включила запись. Ответ, прежде чем передать его торпеде, еще придется отредактировать, но ей лучше думалось, когда она проговаривала мысли вслух. К тому же это помогало притвориться, что она не так уж одинока и от всех отрезана, как на самом деле.

— Утрата агентов на борту — серьезная проблема, — заговорила она. — Без них мы бы вообще не узнали об этом комиссаре. А они остались бы в живых, если бы не сообщили нам. Плохой аргумент за сотрудничество с нами. Необходимо позаботиться об их семьях, и чтобы это сделали мы. Не люди Дуарте. Иначе таких наводок в будущем станет меньше.

«Суть всегда в отношениях», — сказал Джим у нее в голове.

— Суть всегда в отношениях, — повторила она. — И мы должны соблюдать свою часть договоренности. Позаботиться о своих. С другой стороны, чтобы выяснить, чем там занимается Дуарте, нам потребуется кто–то свой на той перевалочной базе. Или найти среди персонала кого-то достаточно сочувствующего, чтобы скармливать нам информацию, или внедрить кого–то в администрацию. Отправлять «Предштормовой» на захват еще одного грузовика было бы слишком рискованно.

Однако она считала возможным отправить кого–то с «Предштормового» агентом на ПБЛ‑5. Подумалось, не согласится ли Бобби. У нее нашлись бы причины. Как-никак, задание опасное. И все же Наоми не могла себе представить, чтобы она даже ради самого важного дела отказалась от командования «Предштормовым».

Впрочем, она забегает вперед.

— Прежде чем предпринимать прямые действия, мы должны составить полную опись захваченного груза. Если обнаружатся припасы или аппаратура, не укладывающиеся в обычный порядок, это может…

Система выбросила предупреждение, и сердце у Наоми подскочило, презирая доводы рассудка.

Новое сообщение от Джима.

Дуарте завел такой порядок почти с самой доставки Джима на Лаконию. Не совсем публичное коммюнике, хотя было в этом что–то и от него. Сообщения в старой, расколотой системе шифрования рассылались и принимались пассивными датчиками. Так или иначе, кто–то заинтересуется их содержанием. Система защиты служила здесь всего лишь подписью. Адресом. Лакония распространяла сообщение по всем системам сети врат, но просмотреть его могла только Наоми. Или она и «Роси». Или тот, кто не пожалел времени, чтобы расколоть старые кодировки «Роси». Так что это была частная переписка между нею, Джимом и любым высокопоставленным правительственным цензором Лаконии. Наоми смутно припоминала, что на старой Земле знать в первую брачную ночь высокопоставленных молодоженов приставляла свидетеля, чтобы понаблюдать за соитием. Ровно столько пристойности было и здесь.

И все же ничто ни под каким солнцем не могло помешать ей смотреть эти сообщения. Они начинались с голубых крыльев — герба Лаконской империи, текстовой заставки, а потом появлялся он.

Джим смотрел в камеру со слабой полуулыбкой, в которой мало кто признал бы своеобразное проявление гнева. На нем была рубашка без ворота, линия волос начинала отступать к затылку. Меры против старения четырехкратно продлили человеческий век в сравнении с доисторическими тремя–четырьмя десятилетиями, но труды и слезы тоже берут свое. Джиму досталось от жизни больше справедливой доли страданий. Но вот фальшивая усмешка таяла, и он улыбался по–настоящему, и десятилетия отступали. Она начинала его слышать раньше, чем он заговаривал. Смешавшиеся в глазах печаль и улыбка, как у гостя, который так проштрафился, что неловкость искупила сама себя, снова превратившись в шутку.

Она остановила воспроизведение, едва он открыл рот, чтобы немножко побыть с ним. Пусть даже с его изображением. Потом взяла себя в руки и запустила запись.

— Привет тебе там, Костяшка. Прости, что так долго, но я тут замотался. Думаю, ты уже знаешь об Авасарале. Похороны привлекли во дворец множество гостей.

Называя ее Костяшкой, как никогда не звал, пока они были вместе, он давал понять, что знает: за ней еще идет охота. И в упоминании «гостей» она расслышала сарказм, которого не уловил бы цензор. Не так легко отследить связь между людьми, которые были близки так долго, как они с Джимом. Их личный язык недоступен чиновникам, а чего не увидишь, того не вымараешь. Теперь то же можно было сказать о всей ее жизни.

— Рассказывать по–прежнему почти не о чем. Сама понимаешь. А, я тут познакомился с людьми, которые проверяют это перед отправкой. Так что привет, Марк. Привет, Кано. Надеюсь, и у вас все хорошо. Но, да, здесь все отлично. К вечеру прошел дождь, по лаконскому счету сейчас разгар лета. Мне позволяют выходить в сеть, и я читаю, что раньше пропустил. Марк с Кано говорят, что мне нельзя называть, что именно читаю, но все равно приятно получить доступ. Я смотрю новости и то, что Дуарте… мне велят называть его верховным консулом Дуарте, но это слишком претенциозно звучит. Словом, то, как он разбирается с вратами и судьбой строителей протомолекулы, действительно впечатляет. Мы с ним часто не сходимся, но тут он многого добился. Ты сама знаешь, о чем это. Надеюсь… Ну и, надеюсь, у тебя все хорошо. Передай мой горячий привет ребятам, а я отправлю следующее сообщение, как только у Марка с Кано найдется щелка в расписании. Они ничего себе. Тебе бы понравились. Я тебя люблю.

Экран залило синевой, и Наоми выдохнула. Ей всегда было больно его видеть. А под «ребятами» он подразумевал Алекса, Бобби и Амоса. Он не мог знать, что Амоса они потеряли, что он, возможно, погиб на той же планете, где держат пленником Джима. И что Бобби с Алексом воюют на передовой, пираты и революционеры. И все равно от его голоса ей всегда чуточку легчало. Если что и доказывало, что жизнь продолжается, то вот эти его письма. Он не похож на больного. Никаких признаков жестоких…

На экране возникло новое лицо. Темноглазый мужчина с изрытой угревыми шрамами кожей и нездешним спокойствием на лице. Наоми отшатнулась от экрана, еще не поняв, кого видит. Верховный консул Уинстон Дуарте, император тринадцати сотен миров, жалостливо улыбнулся, словно заметил ее реакцию.

— Наоми Нагата, — заговорил он приятным гибким голосом. — Обычно я не влезаю в эти сообщения и надеюсь, что вы простите мне бестактность. Я не стал бы вмешиваться, но нам нужно поговорить — нам с вами. Я хотел бы распространить приглашение и на вас. Свяжитесь с сотрудниками службы безопасности на любой станции или базе, в любом городе, и вас доставят сюда. Я понимаю, что вы и ваши соратники–партизаны не сходитесь со мной во взглядах на будущее движение человечества. Приходите, поговорим. Переубедите меня. Я доступен доводам разума и не жесток. По правде сказать, за последние годы у нас с капитаном Холденом обнаружилось много общего.

Наоми невольно хихикнула. Как же, как же!

— Вы видите, как обращаются с Холденом. Как моя гостья вы будете пользоваться теми же удобствами и свободами и получите возможность отстаивать желательные для вас перемены, не прибегая к насилию и убийствам. Я помню, что мы не знакомы, но из всего, что говорил о вас Холден, следует, что вы не просто старомодная экстремистка, нацеленная против любой власти. Он в вас верит и убедил меня тоже поверить. Примите мое предложение, и не успеете оглянуться, как будете завтракать вместе с Холденом. Он сам вам скажет, что я недурной хозяин.

Он виновато улыбнулся.

«Морковка свое дело сделала, — подумала Наоми. — Переходим к палке».

— Отвергнуть это приглашение — ваше право. Но врагу государства здесь будет оказан не такой любезный прием. Лучше для вас, и для меня, и — простите, если это звучит слишком гордо, — для всего человечества, если вы появитесь здесь в качестве гостьи. Прошу вас хотя бы обдумать мое предложение. Спасибо.

Запись кончилась. Наоми встряхнула головой, разминая закостеневшую шею, и ухватилась за гнев, ища в нем противоядие от чего–то худшего. В приглашении Дуарте скрывалось невысказанное требование сдать все, что ей известно о Сабе и подполье. Взамен ей позволят находиться рядом с Джимом, поселиться в тюрьме, в тысячу раз просторнее той, что она выбрала для себя. С этим все было ясно. Яд крылся в другом: в обещании доступа к уху императора, влияния на него. Именно тот путь, который она отстаивала. Действие изнутри системы, революция, за которую не придется платить голодом, ненавистью, гибелью детей. Он подносил ей желаемое на тарелочке и, возможно — всего лишь возможно, — был даже искренен.

Все источники Сабы подтверждали, что с Джимом действительно хорошо обращаются. Он скорее гость, чем пленник. Это — сыр в мышеловке. Коварство, граничащее с мудростью. Было бы в тысячу раз проще отказаться от предложения Дуарте, если бы в душе она не верила, что тот сдержит слово. Но все сказки, в которых дьявол, заключив следку, мошенничает, били мимо цели. Настоящий ужас в том, что, заключив сделку, дьявол исполняет обещанное. Дает именно и в точности то, что обещал.

В обмен на вашу душу.

Стук ее испугал. Он донесся из иного мира. Секунду назад Наоми была на Лаконии. В Эдеме, где и змей не забыт. А теперь вернулась в свой ящик, плавала в нескольких сантиметрах от гелевого покрытия койки, и ремни крепления шевелились рядом, как водоросли над утопленником. Она переключила свой монитор на наружный обзор контейнера, наполовину со страхом, наполовину с надеждой приготовившись увидеть пришедших за ней сотрудников безопасности «Камы».

Женщина, держащаяся за скобу у двери, смотрела прямо в камеру. Рядом с ней плавал черный, застегивающийся на молнию вещмешок. Она была коренастой, зачесывала седеющие волосы в тугой узел, а темная кожа вокруг глаз выглядела еще темнее, словно там остались пятна от долгих слез. Агент Сабы на корабле, но имени ее Наоми не знала.

Оттолкнувшись от койки, она быстро пролетела через весь контейнер. Ударилась подошвами, погасила инерцию, подогнув колени, и отстучала открывающий код на механизме дверей. Щелкнул магнитный замок. В тишине щелчок прозвучал как выстрел. Наоми не успела открыть дверь — женщина вошла сама. Она протиснулась в щель, втащила черный мешок и, закрыв за собой, оглядела контейнер, словно ожидала увидеть здесь кого–то еще.

— В чем дело? — спросила Наоми.

— Капитан в середине последней смены принял вызов, — ответила женщина. Наоми решила, что ее отрывистый выговор родом с Европы. — Я слишком долго копировала. Все при мне.

Она толкнула к Наоми мешок. В нем, и в закрытом, ясно просматривались очертания магнитных ботинок и комбинезона. Наоми не медлила. Расстегнув молнию, начала натягивать форму поверх одежды, слушая между тем женщину.

— Лаконский истребитель разгоняется наперехват. Рандеву через восемнадцать часов. Намерены провести полный осмотр, так что аллес ла… — Она кивнула на имущество Наоми. На устроенный ею для себя дом. — Да, придется исхитриться, чтобы уложить все это в корабельную опись.

— Досмотр?

— Полный, — повторила женщина. — Якобы на бактериальные образцы. Увидят это…

Если увидят контейнер, поймут, каким способом скрываются подпольщики. И что в заговоре участвуют люди из Союза перевозчиков. Может, это и не финал игры в наперстки, но подсказка такая ясная, что Лакония быстро смекнет, что происходит. А ей тогда конец.

— Только у нас? — спросила Наоми.

— Куда уж больше? У нас — наша проблема. Думай о…

— Нет, — отрезала Наоми. — Мне предложили амнистию, если сдамся. И сразу после — вот такое? Если это не касается и других кораблей, значит, им известно, что я здесь.

Лицо женщины стало пепельным.

— Не знаю. Уточню.

— Поскорее. И раздобудь мне погрузчик. Подумаю, как все это скрыть.

— Да, — кивнула женщина. — И корабельная роль. Мне придется как–то внести в список твое имя…

— Это потом, — сказала Наоми.

— Но… — запнувшись, женщина кивнула. — Хорошо. Поняла.

Наоми оглядела контейнер. Теперь, когда приходилось его покинуть, ей стало грустно. Придется все стереть из системы — на случай, если ее захватят. И избавиться от всех вещей. Опять начинать с нуля.

Или отправиться в службу безопасности, объявить о себе и провести остаток жизни рядом с Джимом. Есть настоящую пищу. Может, даже уговорить Дуарте на лучшее, более доброе, менее авторитарное будущее для всего человечества. Если это ловушка, то искусная. Предложить ей выход, пригрозить и начать закручивать гайки. Будь она моложе, запаниковала бы. Уговорила бы себя объявиться. Подписать договор. Так легко, она бы даже убедила себя, что спасает подполье и людей вроде этой женщины. Она не расскажет Дуарте ничего опасного для Сабы и его сети. Она не поставит под угрозу Бобби, Алекса, «Предштормовой».

Она могла представить себе такую Наоми, которая была на это способна. Почти такую же, как сейчас. Моложе, только и всего.

— Эмма, — назвалась женщина. — Нам придется выдать тебя за члена команды, так что запоминай имена. Я — Эмма Зомороди.

— А меня можешь называть Наоми.

— Я тебя знаю, — сказала Эмма. — Найди–ка такого, кто бы не знал.

Женщина — Эмма — опять всмотрелась в нее, уже пристальней, и отвернулась, качая головой. Страх маской лежал на ее лице. «Это ничего, — захотелось сказать Наоми. — Я знаю, что делаю. Все будет хорошо». Только это было бы ложью.

— Идем, — позвала Наоми. — Времени нет.

Глава 14. Тереза

— Да, — сказала Тереза. — Знаю. Дай, соберусь.

Ондатра коротко взлаяла, словно поняв ее слова. Может, и поняла. У собак бывает большой функциональный словарь. Доктор Кортасар часто об этом напоминал. Для него был очень важным тот факт, что человек — не единственное животное, обладающее сознанием. Тереза в этом никогда и не сомневалась.

Она установила режим комнаты на высшую приватность и сон, притушила свет и заперла двери. Никто ее не потревожит, разве что объявят общую эвакуацию здания. Ондатра молотила хвостом так, что подкашивались задние лапы, а Тереза тем временем переодевалась в простую рубашку и штаны для работы в саду. Без всяких технических устройств и, следовательно, не подключенные к сети дворца. Она запустила какую–то развлекательную программу с приглушенным звуком — словно собралась подремать под старые приключения Каза Пратихары.

В раму ее окна был вделан датчик, предупреждающий сотрудника безопасности. Тереза неделями открывала и закрывала окно, испытывая разные способы избежать его внимания. Что там, электроника? Она пробовала соединить окно и раму медной проволочкой. Предупреждение все равно включалось. Оптика? Она все обыскала в поисках глазка камеры или фотоэлемента и ничего не нашла. Датчик движения? Она пробовала очень медленно открывать окно, за день совсем чуть–чуть. Предупреждение включилось на пятый день. Значит, не датчик движения, и включается только когда между окном и рамой возникает зазор в одиннадцать миллиметров. Интересно.

Оказалось, что устройство магнитное. Маломощный магнит в оконной створке, отодвигаясь слишком далеко от рамы, запускал сигнал тревоги. Тереза заменила его пластмассовой буквой с магнитиком из детской азбуки. Сдвигала ее понемножку, открывая окно, пока не сумела открыть так, чтобы снаружи не показалась охрана.

Сейчас она установила магнитик на нужное место и осторожно высадила наружу Ондатру. Выбралась следом сама и закрыла за собой окно. Ондатра, фыркнув, бросилась по тропинке к краю дворцового участка, и Тереза двинулась следом.

Она слишком давно не видела Тимоти.

Тайный ход она нашла почти год назад. Он скрывался под камнем среди декоративных деревьев. Тереза решила сперва, что подкоп сделало какое–то животное. Один вид местных подземных ос оставлял такие провалы, когда рой вымирал и гнездо обрушивалось. Но оказалось, что это часть сточной системы, нужной, чтобы сад не заливало даже в самый сильный ливень. Ход уводил под стену, окружавшую территорию здания государственного совета, и выходил на небольшое поле за стеной. Умом Тереза сознавала, что нормальная девочка не полезет в дыру с острым мятным запахом разрытой земли и слоем слизи на стенах. Она легко и даже с радостью протиснулась в тоннель и после нескольких мгновений темноты оказалась по ту сторону периметра — и впервые в жизни на свободе.

Она пошла гулять. Исследовать. Делать открытия. Вовлеклась в необходимый для нормального развития подростковый бунт. А главное — она отыскала первого настоящего друга. Они с Ондатрой ходили по протоптанным зверями лесным тропинкам. Костяной олень, земляная свинья, бледная плоскомордая лошадь — никто из них не состоял в родстве с оленями, свиньями, лошадьми системы Сол.

Тереза, засунув руки в карманы, шла по тропинке. Ондатра скакала в пятнах света и тени, облаивала солнечников, высунув язык, улыбалась их ответному шипению. Они очень давно не виделись с Тимоти, и у Терезы накопилось много такого, о чем хотелось поговорить. Всего разом и в голове не удержать.

Сперва росший на краю территории лес сгущался, становилось темнее, а потом уклон пошел вверх. Она заметила, что глубже дышит, и это было приятно. Вскоре тропа вывела из–за деревьев на открытый горный склон. На уроках ей рассказывали, что гора эта создана не природой, а трудами забытой чужой цивилизации. Что–то вроде замка из песка, только такого высокого, что вершина, казалось, уходила в облака. Правда, на вершине Тереза не бывала. Пещера Тимоти располагалась ближе.

В нее вел маленький каньон, начинавшийся неподалеку от поляны, на которой Тереза впервые с ним повстречалась. Ондатра знала дорогу лучше хозяйки. Собака прошла по светлому песку тропинки на месте давно высохшего ручья, оставляя свежие следы широких лап. Пока Тереза пробиралась между кривых деревьев на опушке, собака успела добраться до нужного поворота и залаяла, виляя хвостом.

— Иду–иду, — проворчала Тереза. — Вот надоеда!

Ондатре обидные слова были как с гуся вода — она, прыгая по–щенячьи, понеслась вперед. Тереза потеряла ее из виду, а потом наконец добралась до нависшего уступа песчаниковой скалы и шагнула в глубину пещеры. Почти сразу природный камень уступил место мягкому свечению. Сталактиты свисали со свода блестящими сосульками, а стены выглядели переплетением извивов морских ракушек и геометрических доказательств, сложившихся в архитектуру. Терезе всегда чудилось, что стены меняются, чтобы ее поприветствовать, хотя, конечно, когда ее здесь не было, она их и не видела, так что уверенности никакой.

Мимо волной пролетела стайка крошечных светящихся букашек. Тереза чувствовала себя как под водой. В воздухе стоял густой острый запах, от стен веяло прохладой.

Впереди прошлепали тихие шаги. Не похожие на человеческие, и на шаги Ондатры тоже. И на звериные они не походили — то есть не слишком. Ремонтные дроны были чуть меньше Ондатры, смотрели темными, как будто виноватыми глазками и переступали множеством суставчатых ног. Совершенно нездешние, но ничего более похожего на четвероногих друзей Ондатра не знала и потому взволнованно бегала вокруг, повизгивала и обнюхивала их сзади, как будто там было что нюхать. Покачав головой, Тереза шагнула вперед. Ремонтные дроны издавали странные звуки, силясь угадать, чего хочет Ондатра. Они на удивление точно угадывали общее направление человеческих желаний. А вот настоящая собака сбивала их с толку.

Ремонтные дроны, светящиеся жучки, медлительные червеобразные камнеточцы принадлежали странному пространству между жизнью и не–жизнью. Были созданы разумом, который пути эволюции увели очень далеко от человека. Но ей они вовсе не казались экзотикой. Сколько Тереза себя помнила, они всегда находились рядом, вот точно такие.

— Эй! — позвала Тереза. — Ты тут?

Слова гулким эхом отдались в глубине.

— Привет, Кроха. А я уж гадал, когда ты вернешься.

Та часть пещеры, что принадлежала Тимоти, являла собой еще один фазовый переход. От природы через чужаков к человеку, хотя такое человеческое жилище и было Терезе непривычно. У стены стоял ранец с реактором, толстые желтые кабели тянулись к деревянному стеллажу с опрятными, ухоженными механизмами. Она узнавала среди них дрожжевой инкубатор и аварийный утилизатор замкнутого цикла — видела такие на экскурсиях в первые поселения. В общей сложности их хватало, чтобы на срок более одной человеческой жизни обеспечить Тимоти монашеское существование бежавшего в горы мудреца. Его постель — койка у стены, застеленная одеялом из поликарбонатной ткани, — как будто никогда не сминалась. Он обходился без подушки.

Сам он сидел перед обрезком бревна с ножом в толстой намозоленной лапе. Под ногами скопилась горка тонких завитых стружек — он занимался резьбой. Был он лысым, бледным, с густой косматой белой бородой, широкими плечами и руками, перевитыми веревками мускулов.

Она натолкнулась на него несколько месяцев назад, в одну из первых вылазок. Решила забраться повыше, чтобы сверху посмотреть на здание государственного совета, а он сидел там, запивал обед из побитого керамического водоочистителя. И больше всего походил на просветленного гуру, какие медитировали на горных вершинах в старых комиксах. Будь в его улыбке хоть толика угрозы, Тереза, наверное, испугалась бы. Но угрозы не было, и она не боялась. Да и Ондатра сразу с ним подружилась.

— Прости, — заговорила она, присев на краешек койки. — Занята была. Столько нового приходится учить. А ты что делаешь?

Тимоти осмотрел незаконченную резьбу.

— Мне бы нужен метчик. Один уже есть, но для тонкой работы грубоват.

— А тебе нельзя накапливать лишние инструменты, — подхватила Тереза.

Это была их общая шутка, и Тимоти ухмыльнулся.

— Что верно, то верно. Так что стряслось?

Тереза подалась вперед. Тимоти, нахмурившись, отложил нож. Не зная, с чего начать, она начала с отцовских планов ее подготовки.

Он умел слушать так, что она чувствовала: он действительно слушает, а не готовит ответ и не ждет, пока она замолчит. Он сосредотачивался на ней — так же, как на дереве, когда резал, или на обеде, когда готовил. Он ее не судил. Он ее не разгадывал. Она никогда не опасалась разочаровать его своими словами.

Ей мечталось, что так мог бы слушать ее отец — если бы не был ее отцом.

Она перескакивала с одного на другое, рассказывала Тимоти про Коннора с Мьюриэль, про встречи и совещания, которые отец ввел в ее расписание. И обо всех будничных тревогах и мыслях, что незаметно для нее складывались воедино, пока не привели к танцующему медведю Холдену и его странным словам: «Смотри на меня», — прозвучавшим так, будто под ними подразумевалось что–то большее…

Когда у нее кончились слова, Тимоти откинулся назад и почесал в бороде. Ондатра свернулась между ними на полу. Она тихо похрапывала, одна нога подергивалась — ей что–то снилось. Два ремонтных дрона общались между собой, низко и мелодично пощелкивая по нисходящей гамме. Выложив все, Тереза сразу почувствовала себя лучше.

— Да, — заговорил, помолчав, Тимоти. — Ну, что тут скажешь, ты не первая, кто чувствует, что капитан из тех щепок, что расколоть непросто. Он так действует на людей. Но раз он советует тебе за ним приглядывать, пожалуй, стоит приглядывать.

Тереза прислонилась к стене, подтянула к себе колени.

— Мне просто хотелось бы понять, отчего он меня так растревожил.

— Он обращался с тобой как с обычным человеком.

— Ты тоже так обращаешься. Мы друзья.

Тимоти поразмыслил.

— Или это оттого, что он считает твоего папу мерзавцем.

— Папа не мерзавец. А Холден убийца. Не ему судить других!

— Папа–то твой таки мерзавец, — философски и буднично заметил Тимоти. — И поубивал он куда больше народу, чем Холден.

— Тут другое дело. Это война. Ему пришлось, потому что иначе некому было бы всех организовать. И мы бы ввалились в следующую стычку неподготовленными. Папа старается всех спасти.

Тимоти поднял палец, показывая, что понял ее мысль.

— Ты мне сейчас объяснила, почему ему можно быть мерзавцем.

— Я не… — начала Тереза и осеклась. Слова Тимоти напомнили ей урок философии и рассуждения Илича о консеквенциализме. «Намерения не существенны. Важен результат».

— Я никого не учу жить, — продолжал между тем Тимоти. — Но если ты ищешь моральных образцов в своей семье, приготовься к разочарованиям.

Тереза захихикала. Она бы ощетинилась, услышав подобные слова от другого, но это был Тимоти. Ему можно. Хорошо, что она нашла время к нему выбраться.

— Почему ты зовешь его капитаном?

— Потому что он капитан. Капитан Холден.

— Тебе–то он не капитан.

Тимоти так удивился, словно эта мысль никогда не приходила ему в голову.

— Пожалуй, что и нет, — признал он и после паузы протянул еще медленнее: — Пожалуй, что нет.

— Папа говорит, он боится, — сказала Тереза. — То есть Холден. Не папа.

— Они оба боятся, — уточнил Тимоти, снова взяв в руки нож. — Такие люди всегда боятся. Вот такие, как мы с тобой, не знают страха.

— Ты не знаешь страха?

— Я ничего не боялся с тех пор, как был моложе, чем ты теперь, Кроха. Меня с детства побило.

— И меня тоже. Мама умерла, когда я была совсем маленькой. По–моему, отец не хотел окружать меня женщинами, чтобы я не искала в них замену. У меня все учителя мужчины.

— Я своей тоже не помню, — сказал Тимоти. — Но потом я кое–как собрал себе семью. Неплохую семью для выросшего на улице паренька. Ее хватало — пока она не кончилась. Но что я тебе скажу: каким бы хреновым ни было мое детство, до твоего ему далеко.

— У меня идеальное детство, — сказала Тереза. — Я получаю все, чего захочу. Стоит только пожелать. Со мной все хорошо обращаются. Отец дает мне подготовку и образование, чтобы я могла править миллиардами людей и тысячами планет. Таких преимуществ и возможностей нет ни у кого другого.

Она замолчала, с удивлением уловив ожесточение в собственном голосе.

— Угу, — кивнул Тимоти. — Видимо, потому–то ты и озираешься через плечо всякий раз, как улизнешь со мной повидаться.

* * *

В ту ночь, вернувшись к себе, она не смогла уснуть. Тихие ночные звуки здания государственного совета почему–то стали отвлекать и пугать ее. Даже легкое потрескивание стен, излучавших дневное тепло, представлялось настойчивым постукиванием, словно кто–то добивался ее внимания. Тереза переворачивала подушку прохладной стороной к щеке, ставила тихую успокаивающую музыку. Не помогало. Стоило закрыть глаза и велеть себе засыпать, как через пять минут обнаруживалось, что она лежит с открытыми глазами, увязнув в воображаемом споре с Тимоти, Холденом, Иличем или Коннором. Далеко за полночь она сдалась.

Ондатра встала вместе с ней и проводила хозяйку из спальни в кабинет, но, когда Тереза села на табурет у конторки, собака свернулась в ногах и захрапела. Пса ничем не смутишь — во всяком случае, надолго. Тереза нашла старый фильм о семье, поселившейся на Луне в доме с привидением, но фильм удерживал от мыслей не лучше подушки. Тереза подумала, не выйти ли прогуляться в сад, но и от этой мысли только рассердилась. А когда поняла, чего ей на самом деле хочется, оказалось, что хочется–то довольно давно. Только признаться в этом было все равно, что признать поражение.

— Доступ к журналам наблюдения, — произнесла она, и система сменила полные призраков коридоры Луны деловым пользовательским интерфейсом. При всем почете и внимании к ее персоне доступ у нее был не ко всем журналам. Например, записи из боксов открывались, наверное, только отцу и доктору Кортасару. Это нормально. Да и она искала сейчас другое. О приватности Холдена никто не побеспокоился. Раз ей захотелось, можно было посмотреть, как он спит.

Она приказала системе собрать все по Холдену за последнюю неделю и включила ускоренный просмотр. Тереза знала, что в здании установлено повсеместное наблюдение, но ей любопытно было, где именно расположены микрообъективы и сколько они могут ухватить, оставаясь невидимыми. Перебирая прогулки Холдена по зданию и садам, она подумала, что могла бы подсмотреть и кое-что еще. Например, за Коннором с Мьюриэль.

На одном из экранов Холден сидел на траве, глядя в сторону горы, где жил Тимоти. При ускоренном просмотре его небрежные жесты и движения выглядели судорожными. Как будто его трясло. А вот рядом с ним появилась Ондатра. А вот и она сама. Ей не понравилось смотреть на себя через камеру. Тереза полагала, что волосы у нее лежали глаже и осанка была лучше. Она невольно шевельнулась на табуретке, выпрямила спину. Холден шлепнулся на траву, потом поднялся с мокрой спиной, а потом они с Ондатрой пропали из кадра. Тереза, забыв про свою осанку, подалась вперед. Холден поерзал на экране, затем поднялся и заспешил прочь. Прокрутка шла в двадцать раз быстрее реальной съемки. Целый его день укладывался в неполный час. Холден за обедом, читает что–то с наладонника. Холден проходит через общую комнату, где собирался ее класс, задерживается поговорить с охранником. Холден в спортзале, занимается на устаревших тренажерах, какие устанавливают на кораблях. Холден сидит за столом на веранде с видом на город, с доктором Кортасаром и бутылкой вина…

Она стукнула по управлению, вернув нормальную скорость, и нашла аудиозапись.

— …и медузы, — говорил Кортасар. — Классический пример — Turritopsis dohrnii, но наберется и еще полдюжины. Взрослые особи при стрессе возвращаются к форме колонии полипов. Как если бы взрослый человек обращался в зародыш. Мы используем другую модель, но эта доказывает, что максимальная продолжительность жизни не запрограммирована в организме.

Он щедро отхлебнул из бокала.

— А какую вы используете модель? — спросил Холден.

— Первый толчок к этой работе дали трупы, доставшиеся ремонтным дронам. О реальном бессмертии речь не идет, но новые организмы значительно усовершенствованы. Здесь и открывается возможность прорыва. На этом нам и следует сосредоточиться, невзирая ни на какие жертвы. Здоровые объекты с полностью зафиксированной базой вместо нынешних… полевых наблюдений, — презрительно выговорил он. — Способ добиться более здорового гомеостаза. Да, это сложно, но с научной точки зрения достижимо.

— Значит, противоестественным это не назовешь, — заметил Холден, подливая доктору вина.

— Бессмысленное выражение, — заявил Кортасар. — Человек возник в рамках природы. Все, что мы делаем, естественно. Сама идея, что мы принадлежим к иной категории, — сантименты или религия. С научной точки зрения это несущественно.

— Следовательно, если мы добьемся вечной жизни для всех, это не будет противоестественно? — В голосе Холдена слышалась неподдельная заинтересованность.

Кортасар подался навстречу пленнику, принялся жестикулировать левой рукой, правой взбалтывая вино в бокале.

— Нас ограничивают только наши возможности. Искать личной выгоды — вполне естественно. Вполне естественно добиваться преимуществ для своего потомства, отнимая их у других. Вполне естественно убивать врагов. Это даже не маргинальное поведение. Все это укладывается в среднюю часть колоколообразной кривой.

Тереза обхватила голову руками. Она не сомневалась, что Кортасар пьян. Сама она никогда не испытывала этого состояния, но не раз наблюдала у взрослых такую же размытость внимания и блуждание мысли.

— Однако вы правы, — говорил Кортасар. — Вы именно что правы. Основание должно быть широким. Это верно.

— Бессмертие — игра с высокими ставками, — произнес Холден тоном согласия.

— Да. Пробраться в глубину протомолекулы и всех открытых артефактов — труд на сотни жизней. Допустить смерть исследователей и заменять их другими, менее продвинувшимися в понимании ее природы, — дурная — именно дурная идея. Но это политика. Это путь вперед. Значит, это наш путь.

— Политика, принятая Дуарте, — вставил Холден.

— Потому что мы — приматы, любой ценой сохраняющие все для продолжения своего рода. Бессмертным может быть только один. Так он сказал. А потом изменил правила. Включил и ее, нашел оправдание. Мол, она — продолжение его самого. Я не злюсь. Такие уж мы организмы. Я не злюсь. Но не в том дело.

— Это хорошо, — кивнул Холден.

— Дело в том, как нам получить хорошие данные. На одного или на многих, все равно. А неудачный план эксперимента? Вот это действительно грех, — мутно тянул Кортасар. — Это тоже не я. Природа постоянно пожирает младенцев.

Холден шевельнулся, взглянул прямо в камеру, словно знал, где скрыт объектив. Словно знал, что она подглядывает. «Смотри на меня». У Терезы мурашки поползли по загривку при мысли, что, даже когда отвел глаза, он продолжал видеть ее так же ясно, как она его.

Она выключила запись, закрыла журнал и вернулась в постель, но не уснула.

Глава 15. Наоми

Как получишь то, чего хотела, тут тебе и конец.

Наоми уже десяток раз пыталась отогнать эту мысль. Убежище свое она разрушила без труда. Наоми многие годы провела в невесомости: случалось, и сама занималась грузом, и гоняла контрабандистов, служа АВП и Союзу перевозчиков. Все приемы были ей известны. Чтобы разобрать на части амортизатор и систему, у нее ушло два часа. Все ее имущество, разборное, легко вбрасывалось в круговорот деталей на корабле под видом запчастей. Его можно было растворить в корабельном имуществе, так чтобы все представлялось всего лишь мелкими упущениями в инвентарной описи.

С пустым контейнером было труднее, но не слишком. Согласно описи, он считался заполненным теми же земными бактериями, микробами и первичной почвой, что и остальные семьдесят контейнеров в грузовом отсеке.

Чуть проредив содержимое дюжины других, она набрала достаточно, чтобы наполнить свой. К тому времени, как груз достигнет пункта назначения, ее уже здесь не будет. А если Лакония отследит несоответствие, наверняка спишут на «утруску» в пути.

Настоящую проблему представляло время. Ну, первую из настоящих проблем.

Лаконский корабль уже начал торможение. Восемнадцати оставшихся до рандеву часов не хватало на все, что предстояло сделать. Эмма очень помогала. Она проработала на транспортах дольше Наоми и погрузочным мехом управляла, как собственными конечностями. И все равно укладывались впритык. А каждый час, когда шипели и лязгали мехи, когда в трюме пахло промышленной смазкой и кости ныли от нагрузки, увеличивал шанс, что кто-то из постоянной команды заметит что–то необычное. Под конец Наоми отослала Эмму проверить, не появились ли новые сведения относительно общей картины. Может, задержали еще какой–то корабль? Совпадение это или истребитель действительно идет за Наоми?

Пока не узнаешь, можно надеяться. Это стало новым девизом ее жизни.

Она задвинула последние упаковки в стенки из стали и керамики, служившие ей домом в последние месяцы, закрыла и загерметизировала двери и приклеила на герметичный шов бирку планового осмотра. Оставалось еще поставить на место погрузочный мех и вернуть такие же бирки на вскрытые контейнеры, но это дело нескольких минут. До инспекции еще почти полсмены. Чуть больше четырех часов, чтобы обрести новую личность и смешаться с корабельной командой. Вот тут и вставала вторая реальная проблема.

Добьешься, чего хотела, и тебе конец.

Они сидели в баре Паллады–Тихо, вскоре после объединения двух станций. Кларисса тогда чувствовала себясравнительно неплохо. Во всяком случае, ей хватило сил выбраться выпить. Наоми не помнила, как назывался бар, но в нем присутствовало тяготение, значит, располагался он в жилом кольце Тихо. Джим, как ей помнилось, тоже сидел с ними. Они обсуждали, как быть с Алексом после его надвигающейся женитьбы. Приведет ли он новую жену на корабль, или возьмет отпуск, чтобы побыть с нею, или еще что? В каждом варианте были и плюсы, и минусы. Оглядываясь назад, Наоми думала, что в глубине души все они понимали: этот брак обречен. Кларисса откинулась в кресле, держа в руке рюмку виски. И задумчиво проговорила: «Добьешься, чего хотел, и тебе конец. В тюрьме я только и мечтала, чтобы выбраться оттуда. Потом выбралась».

— И попала прямо в апокалипсис, — сказала Наоми.

— И даже после. Когда мы добрались на Луну, попали на «Роси». Тяжело было. В тюрьме я знала, кто я такая. На свободе — разбиралась не один год.

— Мы вроде бы о женитьбе говорили? «Добьешься, чего хотел, и тебе конец».

Наоми коснулась ладонью транспортного контейнера. Она заперла себя в тюрьму ради безопасности, и безопасность обернулась пленом. А ей хотелось только одного: снова просыпаться рядом с Джимом. Радоваться обычной жизни с ним вместе. Но теперь, когда эта жизнь стала возможной, она ничего так не хотела, как вернуться в свое убежище отшельника.

Звякнул ее терминал. Она знала, кто вызывает.

— Что у нас? — спросила она.

— У меня есть идея, — сказала Эмма. — Встречаемся в третьем отсеке.

— Я не знаю, где это. На корабле предусмотрена прокладка маршрутов? Спрашивать дорогу, пожалуй, не лучшая мысль.

— Черт. Ладно, жди, через десять буду. Отведу тебя.

— Принято, — сказала Наоми и разорвала связь. Как раз оставалось время запечатать контейнеры.

* * *

Эмма, плавая перед ней, держала иглу шприца между большим и указательным пальцами, как стрелку для дартс. Умения ей не хватало, но план был хорош — лучшего Наоми в такой короткий срок предложить не могла. Она задрала подбородок, и Эмма снова уколола — коротко ткнула под линию челюсти, симметрично уже вздувающейся слева припухлости.

— Как оно? — спросила Эмма.

— Чешется.

— Еще не передумала насчет глаз?

— Нет.

Вставить ее в корабельную роль не удалось. Даже сумей они отмотать документы к выходу «Камы» из последнего порта, у Эммы не было необходимого допуска. Да и путаться с системой перед самой инспекцией означало просто напрашиваться на катастрофу. Один журнал останется открытым, и мигающая стрелка тут же укажет как раз на то, что вы больше всего старались скрыть. Так что сделать из Наоми постоянного члена команды было невозможно, зато оказалось возможно разделаться с биометрией, сразу указывающей на Наоми Нагату. Для этого требовалось всего несколько уколов с жидкостью, вызывающей легкий отек. Главное было так изменить внешность, чтобы она выглядела другим человеком, а не самой собой, только опухшей.

Медотсек здесь был старый, но хорошо оборудованный. Ничто не блестело как новенькое, все выглядело потертым. Но потертое — не значит неухоженное. Наоми по долгому опыту знала разницу. Первым делом Эмма, не заботясь о красоте, подбрила ей волосы, сделала лоб шире, а глаза теперь казались ближе поставленными. Припухлости на лбу и на подбородке сразу огрубили черты лица. Теперь система находила в ней только восемьдесят процентов сходства с обычной внешностью. Даже если опознает, результат будет списан на ошибочное сопоставление.

Если они заранее не знают, что она здесь.

— Я тебя поставлю в бригаду на теплосбросе, — говорила Эмма. — Старпом приказал им сменить охладитель.

— Какая радость, — отозвалась Наоми.

— Воняет, зато будет предлог надеть маску, — объяснила Эмма. — К тому же там работают люди из разных смен. Если повезет, каждый решит, что ты из другой.

Она вколола иглу под глаз Наоми. Было почти не больно.

— Сколько у нас времени?

Эмма сверилась с терминалом и выплюнула тихое недовольное ругательство.

— Пора идти, — сказала она, последний раз проколов ей кожу. — Они уже выходят на стыковку.

— Если меня схватят, постараюсь продержаться подольше, чтобы ты успела уйти. Но уходи поскорее и дай Сабе знать, что произошло.

Эмма кивнула, но в глаза не смотрела. Риск был всегда. Они на это подписались. Получив от Эммы маску и направляясь за ней на машинную палубу, Наоми задумалась, узнают ли о ее плене Бобби с Алексом. И что дойдет до Джима. Искушение никуда не исчезло. Если сделать это самой: спрыгнуть, не дожидаясь пинка, — она сумеет контролировать падение.

Подача охладителя на «Бикаджи Каме» шла по старым трубам, но содержали их в приличном состоянии. С такими Наоми имела дело во времена, когда возила лед, и знала, что работа несложная. Неприятная, грязная, но несложная. В бригаде было еще четверо, кроме нее. Пять человек из трех смен. Так себе маскировка.

Вся работа была рассчитана примерно на четыре часа — если без осложнений. Оставалась надежда, что за это время лаконцы придут, проведут свой досмотр и отправятся дальше. Ей только надо притихнуть и не высовываться, пока не минует опасность. Наоми приступила к работе, получив указания от мастера и как можно неприметнее делая свое дело. Она быстро забыла обо всех причинах для волнения, кроме попадания охладителя в воздушные фильтры, но тут ее прервали:

— Режим безопасности! Режим безопасности! Вы, поганцы, прекратить работу и установить на предохранители, слышали?

Все перекрыли свои трубы. Наоми тоже. А что ей еще оставалось?

За желтое ограждение, обозначившее участок работ, подтянулся мужчина в форме старшего механика. За ним — трое военных в лаконской форме, один с капитанскими нашивками. Наоми закрепилась подошвой за скобу на стене. Сердце частило, к горлу подступила тошнота, однако вонь охладителя тут была ни при чем. Старший механик знаком приказал всем снять маски. Остальные с готовностью повиновались. Если бы она замялась, только привлекла бы к себе нежелательное внимание.

Наоми стянула маску.

— С начальством согласовано? — спросила лаконский капитан, продолжая начатый по дороге разговор.

— Нет, — ответил старший механик. Он был молод, но огрубевшее, изрезанное шрамами лицо скрывало возраст. — С какой стати? Капитан сказал, мы делаем. У нас так. В чем проблема?

Один из лаконцев поднес к носу бригадира свой ручной терминал. Аппарат зазвонил. На Наоми снизошло нездоровое спокойствие.

— Вы нарушаете правила, — сказал капитан. — Когда прибудете на перевалочную станцию, подайте комиссару подробный рапорт.

— Комиссару? — переспросил старший механик.

Наоми невольно навострила уши. Если это как–то связано с миссией в системе Сол — если Лакония проводит повальный обыск, — может, ищут не ее? Надежда была зыбкой, но хоть что–то.

— Новые надзорные правила, — пояснил капитан, между тем как терминал солдата оказался перед лицом Наоми.

— Не слыхал о таком.

— Вот теперь услышали, — отрезал капитан.

Солдат нахмурился.

— Сэр? Этой нет в списке команды.

«Я Наоми Нагата. Я готова принять приглашение верховного консула Дуарте. Прошу уведомить его». Только это и надо сказать. Она может даже утешиться тем, что прежде сделала все, что могла. Старший механик глянул на нее и пожал плечами:

— Понятно, что нет. Она практикантка.

Лаконец, разглядывая ее, колебался. Наоми с трудом скрыла недоумение. На всем корабле о ней могла знать только Эмма.

«Подыграй, — думала она. — Просто подыграй ему».

— Старовата она для практикантки, — заметил капитан.

— У меня дома неладно, — сказала она. — Решила попробовать что–то новенькое.

Ложь далась ей легко.

— Ее следует внести в судовую роль, — приказал лаконец, отворачиваясь.

— Зачем? — спросил механик. — Она не член команды. На практике.

— Практиканты входят в команду, — уже утомленно отозвался капитан.

— Впервые слышу, — сказал старший механик. — Если ее внести, система начнет насчитывать ей часы на премиальный пакет, как членам команды. Так не делается.

— С этим тоже можете обратиться к комиссару, — отмахнулся лаконец. Просканировав последнего в бригаде, они вышли.

Едва лаконцы скрылись, старший механик обернулся, встретился с Наоми глазами. В них плескалась скрытая радость.

— По местам. Дерьмо само не потечет.

— Есть, шеф, — отозвалась Наоми и надвинула маску.

Они вернулись к обычному рабочему ритму, но мысли Наоми теперь бежали по двойным рельсам. Никто в команде будто не заметил в состоявшемся разговоре ничего особенного. Один — широколицый мужчина по имени Кип — стал обращаться с ней грубее, но это только потому, что счел ее низшей по статусу. Ничего удивительного. Пока они все сменили, снова закупорили и диагностика показала оптимальное состояние, Наоми уже думала только о душевой и обеде. Своей каюты у нее не было, и где моется бригада, она не знала, да и шкафчика в душевой не имела. Даже если попадет, куда следовало, ей после мытья придется надевать тот же пропахший охлаждающей жидкостью рабочий костюм. Тогда уж лучше вовсе не мыться.

Она вместе со всеми вышла на жилую палубу. Приотстала. Ей хотелось в свой контейнер. От желания просмотреть входящие зудело все тело, да и припухлость под подбородком стала уже спадать. Но контейнера больше не было. Привычка многих месяцев утратила смысл, и Наоми подтягивалась по тускло окрашенным коридорам, перебирая руками скобы, и чувствовала себя так, словно, пробудившись после долгого сна, обнаружила себя на чужой станции, где ей совсем нечего делать.

В столовой собралось шестеро, хотя рассчитана она была человек на тридцать с лишним. До раздатчика Наоми добралась, но еды не получила. Механизм запросил код доступа или личный номер, которого у нее не было. Она убралась в уголок, закрепилась на вделанной в стену скобе для ног и стала ждать, не слишком представляя, чего именно ждет.

Для ее мыслей чужие разговоры заменяли тишину. Наоми даже удивилась, когда примерно через час появилась Эмма. Та взяла двойную порцию еды и поставила перед ней.

— Ушли, — тихо сказала она. — Причалили, перебрали чертов корабль от носа до кормы, велели капитану доложиться кому–то на перевалочной и смылись.

— Комиссару, — подсказала Наоми. — Я слышала. У нас были сведения еще об одном, тот направлялся на перевалочную базу в системе Сол. К Земле.

— Итак, у нас теперь будут комиссары, — кисло протянула Эмма.

Наоми кивнула ей кулаком. Значит, все–таки повальная проверка. Усиление контроля над всем Союзом перевозчиков. Больше того, это могло означать, что Дуарте и его аппарат стали догадываться о роли Союза в контрабанде подпольщиков из системы в систему. Или у них появились новые планы, требующие преданных и доверенных людей над губернаторами и губернаторским штатом.

Если игра в наперстки раскрыта, придется серьезно менять методы. В худшем случае, подполью конец. При контролирующей медленную зону Медине и разоблачении их средств доставки подполью грозила серьезная опасность развалиться на тринадцать сотен изолированных фрагментов, бессильных поддержать друг друга.

— Тебя не проверяли? — спросила Эмма.

— Как раз проверяли, — произнес голос у них за спинами. Подплыл старший механик, занял место рядом с женщинами. — Они ее поймали.

Эмма побледнела. Значит, она тут ни при чем.

— Спасибо, что меня прикрыли, — сказала Наоми. — Наверное, лучше на этом и остановиться. Не хотелось бы втягивать вас в неприятности.

— Шутите? — ответил старший механик. — С тех пор как я подписался на эту баржу, ничего лучше со мной не случалось. Правда, для себя старался.

— Я ценю ваш энтузиазм, однако…

Он протянул ей карточку:

— Открытый доступ в частную каюту и к зарплатному счету. Вне учета, так что при аудиторской проверке просто вернется как неиспользованный и неправомочный.

Наоми взглянула на карточку и снова на механика. Говорят, дареному коню в зубы не смотрят. Но этот совет не из лучших.

— Догадываюсь, что вы чего–то хотите взамен. Тогда стоит очень–очень ясно объяснить, что именно.

— Нет, — ответил старший механик. — Ничего не хочу. Вы мне уже заплатили. Просто пользуюсь случаем вернуть часть долга.

— Простите, если я невежлива, — сказала Наоми, — но я никогда не верила в добрых незнакомцев.

— А мы с вами не чужие, — возразил старший механик. — Без вас я бы не был механиком. Мой отец маленьким жил на Церере, когда ее зацапал Свободный флот. А вы со своей командой? Протянули руку мира в разгар гражданской войны. Вы создали Союз перевозчиков. Будь моя воля, я бы пинком вышиб капитана из его каюты и поселил в ней вас. Вы ее более чем заслужили.

Наоми потянулась к волосам, по привычке целясь занавесить глаза челкой, но после стрижки Эммы волос на это не хватило.

— Стало быть, вы меня знаете?

Механик издал отрывистый, как кашель, смешок.

— Еще бы не знать. Наоми, черт ее побери, Нагату знает весь Пояс. Это только лаконские долбодятлы не видят, что у них перед носом. И, опять же, это честь для меня.

— Чак, — предостерегающе вымолвила Эмма.

— Сказал первый и последний раз, — ответил старший механик Чак, подняв руку. — Но вы обе можете не волноваться. Как подойдем к порту, дам вам доступ к челноку. Со мной вам ничто не грозит.

Наоми благодарно кивнула, и Чак просиял. Теперь она увидела, как он молод. Паренек был так доволен собой, что у Наоми заныло сердце. Гордость за удачную проделку так и светилась у него на лице. Она как будто видела себя его глазами — полубогиней. Явившейся в жизнь мифической героиней. Знаменитостью. Бог весть сколько раз она перехватывала такие взгляды на Джима. Так вот каково ему тогда приходилось.

Такое чувство недолго и возненавидеть.

Глава 16. Элви

Это были старые транспортные корабли, много поколений до открытия врат таскавшие по поясу астероидов системы Сол людей и грузы. Элви в мощный телескоп «Сокола» наблюдала, как их выводят на позиции у врат Текомы. Даже в таком телескопе изображения расплывались. В обоих суденышках было не больше нескольких дюжин метров длины, а расстояние — почти миллиард километров. Если бы не датчики «Сокола», на порядки превосходящие чувствительность ее глаз, она бы ни за что не разглядела. А так Элви видела ползающие по обшивке мехи и дроны, производящие последнюю проверку. Маневровые двигатели вспыхивали и гасли, передвигая механизмы по корпусу и дюзовым конусам, проверяя и перепроверяя, исключая любые неполадки. В этом крылась глубокая ирония, но, если слишком задумываться, Элви разбирала злость.

— Эй, конфетка, — окликнул от дверей Фаиз. — Тебе что–нибудь принести?

— Все еще не надо. Как и три минуты назад, — огрызнулась она. И сразу за словами вырвался виноватый смешок. — Извини. Дерьмово пришлось.

— Ничего, я же видел, откуда ты вышла, — ответствовал муж и многолетний напарник по интеллектуальным трудам. — Сам завис. Смотри.

Он выпустил скобу, чтобы на миг застыть в воздухе, ухмыляясь воплощенному в материи каламбуру. Элви улыбнулась — больше в ответ на улыбку, чем на шутку.

— Все со мной в порядке, — сказала она. — Правда. В полном порядке.

— Хорошо. Это хорошо. Потому что некоторые после того, как чуть не утопли в инопланетной жиже при высоких перегрузках, страдают сыпью. Бывают и прыщи. От угрей ожившие утопленники тоже ужасно страдают.

— Прости, что так тебя напугала, — покаялась она. — Я не нарочно. Правда. Но теперь со мной все хорошо.

Фаиз втянулся в комнату, неловко извернулся, чтобы зацепиться лодыжками, и погасил инерцию коленями. Встав у стены рядом с ней, он вгляделся в изображение на экране.

— Прости, — сказал он, — что не так быстро, как ты, справляюсь с глубокими экзистенциальными страхами по поводу твоей смерти.

— Ничего. Я, наверное, на твоем месте тоже была бы не так спокойна. Просто я к тому времени, как узнала, что чуть не умерла, была уже довольно живой. Когда пропустишь ту часть, где «она цепляется за жизнь, удержится ли?», удар получается не такой сильный.

— Да, — протянул Фаиз. — Та часть мне совершенно не понравилась. То есть, если честно, я и от этой не в восторге.

Она протянула руку, и он переплел с ней пальцы. Так у них повелось. За много лет привыкли прикрываться шутками и остротами, но Элви знала, что отчаяние у него настоящее. А она злится вовсе не на него, а на тупых идиотов, играющих с переходным кольцом. Медленно и глубоко вдохнув, она выпустила воздух сквозь зубы.

— Чувствую себя дурой, — призналась она. — Я и впрямь верила, что у нас научная экспедиция.

— А что, нет?

Она ткнула большим пальцем в монитор.

— Это не наука. «Подкинь дерьма в огонь и посмотри, что из этого выйдет» — это не наука. Так бросают в пруд динамит, чтобы посмотреть, не всплывет ли какая рыбина.

— Это… натуральная философия?

— Дерьмецы военные. Все проблемы решают взрывами.

— Да уж, — сказал Фаиз. — Тут пожалеешь, что нельзя подать в отставку, а?

Элви оттолкнулась от монитора. В свободном падении это движение было просто жестом, демонстрирующим непричастность к происходящему. Темные глаза Фаиза не отпускали ее взгляд.

— Не в первый раз о ней думаю.

— Но.

— Знаю. Если бы здесь были не мы. Кто–нибудь другой, кто не знает того, что известно нам. Это просто…

— Думаешь, оно, с той стороны, может дать сдачи?

— Да. Наверное, — сказала она. — Не знаю. Мне не нравятся действия, которые невозможно воспроизвести. Без повторяемости ни в чем разобраться нельзя. Один опыт — все равно что ни одного.

— Тебе было бы легче, если бы великий человек решился повторить это дело несколько десятков раз?

В паре миллиардов километров от них полыхнул и погас двигатель.

— По–моему, он так и сделал.

* * *

Элви не взялась бы определить атмосферу на научной палубе. Ей хотелось думать, что и остальным так же не по душе планы Сагали и все просто молчат об этом, как молчит она. Но, по правде сказать, Джен и Травон выглядели взбудораженными. На их экранах светились показания десятков зондов и антенн, рассыпанных по окрестному пространству, и еще три таймера обратного отсчета. Один показывал время — оставались считаные минуты — до прохода во врата первого корабля, который, если надежды оправдаются, канет в забвение. За ним, отставая всего на несколько секунд, должен был последовать второй — с бомбой. А потом, с отставанием на целых три минуты, часовой механизм с детонатором.

Они находились слишком далеко, чтобы разрядить бомбу с антиматерией. Удостовериться в неудаче эксперимента, если он окажется неудачным, предстояло станции Медина. Если корабль–бомба все–таки пройдет в сеть врат, Медина отзовет детонатор. Находящийся почти в световом часе от них «Сокол» должен наблюдать в буквальном смысле «ничто» за вратами, высматривая признаки, что те, по ту сторону — нет, внутри врат, — хотя бы заметили, что проделывают люди.

— Знаешь, что было бы забавно? — подал голос Фаиз. — Если вся эта взрывотехника разнесет врата и мы все с кораблем вместе на всю жизнь застрянем здесь без возможности вернуться домой.

Сагали сверкнул глазами и откашлялся.

— Вы правы, — сказал Фаиз. — Рано еще.

Первый счетчик выбросил нуль, переключился с голубого «времени до перехода» на красное «время от перехода». Меньше чем через час они увидят, как это было, и услышат доклад корабельных техников. В бесконечном промежутке до тех пор им оставалось только предполагать, что все прошло по плану.

— Всем пристегнуться, — приказал Сагали. — Если враг ответит выбросом в систему еще одной внепространственной пули, возможна временная потеря сознания.

Джен и Травон пристегнулись. Элви позаботилась о креплениях заранее. Она дважды пережила распад сознания, которым то, что убило протомолекулу, отвечало на раздражение. Один раз — на Илосе, где полчища роботов–жучков норовили разрезать ее на куски, и второй — в кресле зала ожидания на Луне, из которого она следила, как «Буря» готовится к уничтожению станции Паллада. Она успела привыкнуть — или, по крайней мере, уверяла себя, что привыкла. И все же предпочла бы избежать повторения.

Второй счетчик показал нуль. Корабль–бомба прошел врата. И, согласно ожиданиям, тоже превратился в летучий голландец.

Секунды на третьем таймере как будто залипали. На экране два корабля замерли в ожидании перед вратами, подготовившись к началу первого перехода. Команда «Сокола» словно заглядывала в прошлое, ожидая того, что уже произошло. Свет, отразившийся от этих кораблей и долетевший до Элви, был в ее системе отсчета часовой давности.

Последний таймер выдал нуль. Где–то далеко, подальше обычного светового часа, в том не–пространстве, куда вели врата, произошел жестокий взрыв. Элви затаила дыхание.

— Что–нибудь наблюдаем? — натянутым как струна голосом спросил Сагали.

— Пока нет, — ответила Джен.

Элви ожидала той жуткой девиации восприятия. Чувства, будто видишь атомы и молекулы, воспринимаешь себя и все окружающее в таких подробностях, что границы размываются, тело и вселенная сливаются, как акварельные краски под краном. Вдох, еще вдох. Ничего не случилось.

— Так, — заговорил Сагали. — Согласно программе, мы должны оставаться на позиции, соблюдая все меры предосторожности, пока…

— Срань господня, — выдохнул Травон. — Люди, вы это видите?

Пространство на экранах вскипело. Едва Элви подняла взгляд, стали поступать подтверждения от внешних зондов. Они, один за другим, сообщали все о том же. Скачок в аннигиляции квантовых частиц. Фоновый шум вакуума взлетел до пронзительного визга.

— Это, — низким, задыхающимся голосом произнес Травон, — красиво. Вы посмотрите!

— Доклад, — приказал Сагали.

— Точно то же, что наблюдалось в системе Сол, сэр, — отозвалась Джен. — Резкое повышение активности виртуальных частиц. Должна признать: они нас заметили.

— Проверьте временные метки, — велел Сагали. — Мы не теряли сознания? Все время оставались в себе?

— Да, — еще не проверив временных меток, сказала Элви. — В смысле не теряли сознания. Оставались в себе.

— Да и в нашем эксперименте с запутанностью срывов не было, — напомнила Джен. — Они срывались только в системе Сол. У нас прошли нормально. Что бы это ни было, тут другое.

Сагали хихикнул, на его губах расплылась широкая улыбка. Элви подумалось, что она впервые видит его откровенно довольным.

— Ну–ну, — сказал он. — Это интересно.

— Черт возьми, — воскликнул Травон. — Смотрите! Невероятно!

Датчики захлебывались от скорости возникновения и аннигиляции виртуальных частиц. Все показания сводились к «хрен знает, сколько их, но больше, чем я способен пересчитать». Элви прижала к губам кончики пальцев. Она готовилась к жуткому погружению в разваливающееся сознание. Почему–то, когда его не произошло, ей стало еще хуже.

— Продолжайте наблюдение, — распорядился Сагали. — Верховный консул Дуарте будет доволен.

— Чем? — спросила Элви.

Сагали взглянул так, будто она отпустила непонятную для него шутку.

— Поведение изменилось. Следовательно, с врагом можно вести переговоры.

— Вовсе не изменилось. В системе Сол вы палили излучателем магнитного поля, а оно ответило пулей на «Буре». Здесь вы проделали нечто совершенно иное, оно и ответило по–другому. Эти данные нам буквально ничего не говорят.

— Теперь мы знаем, что корабль, посланный в наказание, чувствителен для врага, — сказал Сагали. — Вот это все — не оттого, что пропала пара кораблей. Корабли пропадали с тех пор, как мы начали использовать врата. А сейчас реакция показывает, что наши инструменты способны причинить им боль. Это очень важно. Хотя мы не будем уверены, что они способны к обучению, пока не повторим эксперимент.

Вот оно. «Повторим эксперимент».

— Джен? — позвал Травон. Он не услышал ни слова из сказанного Сагали. Весь ушел в экраны. — Ты видишь? Идет выпадение осадка.

Сагали переключился на него:

— Что там? Что вы увидели?

— Виртуальные частицы не уничтожаются. Они генерируют что–то… похоже на ионы водорода. По сути, просто голые протоны.

— Это опасно?

— Нет, пустяки. Даже в обычном межзвездном пространстве присутствуют атом–другой на кубический сантиметр. А здесь плотность намного ниже. Если бы не жуткая пустота в системе, я бы и не заметил. В смысле, если это будет продолжаться несколько десятков лет, может стать проблемой. Возможно.

Сагали перевел взгляд на Элви. Неподвижное, лишенное всякого выражения лицо придавало ему надменный вид.

— А все–таки, — заметила Джен, — в масштабе всего звездного пузыря это чертовы тонны энергии. В смысле не знаю, сколько точно, но много.

— Энергии? — переспросил Фаиз.

— Энергии, материи… — отозвалась Джен. — Это одно и то же. Создавая материю, они выбрасывают к нам огромное количество энергии.

— А распределена она равномерно? — спросил Фаиз. Элви уловила, как изменился его голос. Стал, шершавым от подступившего страха.

— О-о, — протянула Джен. И со следующим выдохом добавила: — Дерьмо!

— Пока вроде как рано судить, — вставил явно не поспевавший за ней Травон. — У нас всего пара десятков зондов. А что?

— А то, что я, конечно, простой геолог, — объяснил Фаиз, — но мы вроде бы в неполных двух световых часах от нейтронной звезды? И недавно все удивлялись, как это она удерживается на самом краю коллапса? А теперь в эту систему кто–то вбрасывает энергию и массу? Звучит так, как будто может стать проблемой.

У Элви скрутило живот.

— Постой, — попросила Джен, бегая пальцами по панели. Экраны мигали, выстраивая энергетические кривые по осям времени и массы. Через несколько секунд Джен охнула, как от удара. — Ну, дерьмо…

— Не будем забегать вперед, — предложил Сагали. — Пока еще ничего не случилось. Звезда выглядит стабильной.

— Была стабильной два часа назад, — поправила Джен. — Но когда вращающаяся нейтронная звезда схлопывается в черную дыру, из ее полюсов вырываются потоки гамма–лучей. За несколько секунд выбрасывается энергия, равная всему излучению Сол за десять миллиардов лет. Очень редкое явление.

Лицо Травона стало пепельным. У Элви внутри что–то сдвинулось, вытягивая ее в промежуток между страхом и трепетом.

— Коммандер Лавли, ожидать ли нам подобного явления? — спросил Сагали, но Джен, еще не услышав вопроса, по локоть погрузилась в вычисления.

— Критической угрозы нет, — сообщила она. — Пока нет. Это если принять скорость выпадения осадка за постоянную, что еще неизвестно. Но отсюда надо убираться как можно скорее.

— Как можно скорее, но так, чтобы не убить Элви, — уточнил Фаиз. — Однажды мы ее чуть не потеряли. На максимальном ускорении идти нельзя.

— Если погибнут все, лучше не будет, — возразил Сагали.

Элви, несмотря ни на что, внутренне усмехнулась, отметив, как быстро этот человек меняет свое мнение перед лицом фактов.

Адмирал поджал губы. Задумался, устремив взгляд внутрь себя. И сказал:

— Коммандер Лавли, прошу переслать вашу аналитику на корабль технической поддержки и группе на Медине.

Он постучал по панели управления, и его голос разнесся по всему кораблю:

— Всей команде приготовиться. Ожидается длительное высокое ускорение.

— Нам нельзя просто рвануть к вратам, — сказал Травон. — До кольца около миллиарда километров и еще миллион на торможение по ту сторону. Меньше, если мы подойдем под углом, и еще нам надо будет разминуться с Мединой и центральной станцией, так что…

— Все это я учитываю, — отрезал Сагали. — Прошу подготовиться. Майор Окойе, я прошу вас явиться в медотсек. Насколько я понял, для вас будет безопаснее отказаться от седативных в составе амортизатора. Это будет неприятно.

— Ничего, — сказал Фаиз. — Она справится. Мы оба обойдемся без. Я тоже. — Он повернулся к Элви. — Извини, Конфетка. Просто ты мне очень нужна живая.

— Понимаю, адмирал, — сказала Элви. — Сейчас же иду.

Сагали коротко, натянуто кивнул. Элви отстегнулась, несильно толкнулась, всплыв в прохладный воздух. Фаиз уже выбросил себя в коридор, ведущий к амортизаторам. Элви поймала скобу, задержалась. Она не могла понять, что сжимает ей грудь — ярость, страх или горечь. Так или иначе, в груди было холодно.

— Адмирал?..

— Да, майор Окойе?

«Я же говорила» повисло между ними в воздухе. Можно было и промолчать: он уже услышал.

На экране за его спиной ожил двигатель первого корабля, толкнув его в сторону врат кольца. Иллюзия, что его еще не поздно остановить — предотвратить уже случившееся, — была столь же яркой, сколь и обманчивой. Двигатель корабля–бомбы вспыхнул секунды спустя, отправив корабль вслед за первым.

В маленьком окошке на том же экране в сердце мертвой системы ярко светилась крошечная нейтронная звезда.

Глава 17. Алекс

Корабль в пространстве прячут по тем же правилам, по каким играют в прятки на школьном дворе. Найди что–нибудь больше себя и встань так, чтобы этот предмет заслонил тебя от водящего. И даже если спрятаться не за чем, кое–что можно сделать. Космос огромен и заполнен в основном холодом и темнотой. Если сумеешь не излучать тепла и света, с ними можно слиться, затеряться.

Алекс сдвинул карту системы Юпитера вперед по времени, потом отмотал обратно. Луны завращались вокруг газового гиганта, потом вернулись на начальные точки. Возможные траектории протянулись в воображаемом пространстве медными нитями, согласно сложному взаимодействию тяги, температуры и непрерывно меняющемуся невидимому часовому механизму взаимодействующих гравитационных полей. Манипулируя переменными — какие варианты откроются, если добавить кораблю полградуса, какие закроются, если сократить время разгона, — он зажигал и гасил нити траекторий. План мало-помалу складывался.

Чтобы сбежать от приближающейся к Каллисто «Бури», надо было составить такой курс от спутника, чтобы на время работы двигателей укрываться за массой Юпитера, а оказываясь на открытом месте, гасить все огни. Такое требование сужало диапазон возможностей. И это были еще не все осложнения.

На Ио, на Европе, на Ганимеде имелись станции наблюдения, вероятно, подчиняющиеся лаконцам, и эти станции могли зафиксировать старт и пометить его как подозрительный. Значит, момент старта надо приурочить ко времени, когда между Каллисто, Солнцем и тремя галилеевскими спутниками располагается Юпитер. Алекс снова прогнал модель–симуляцию. Решение существовало. Имелось окно, когда на теневой стороне Юпитера находилась только Каллисто, а тень оказывалась достаточно длинной, чтобы сбить с толку «Бурю». Правда, окно было узким. Возможно, слишком узким.

Имелись у них и кое–какие преимущества. Поверхность «Предштормового» в сравнении с другими кораблями давала очень слабое радарное эхо. Его внутренние накопители позволяли целыми сутками не выбрасывать теплового излучения вовне. А при необходимости можно было залить капилляры в обшивке жидким водородом, почти уравняв температуру наружной поверхности с окружающим пространством. Погасив огни, корабль делался почти невидимым. Если лаконцы высматривают стандартные астероидные прыгуны или трофейные военные корабли, «Предштормовой» окажется настолько мал, что не впишется в параметры поиска. Алекс проверил систему подачи водорода, подправил температурную переменную и еще раз просмотрел результат. Окно чуть расширилось. Можно было взлететь с Каллисто, пока луна прячется за Юпитером, и, загородившись планетой от «Бури» и наблюдательных станций, взять очень мощный разгон. Это не помешает заметить их дюзовый выброс с других кораблей и мелких постов — в системе так много глаз, что от всех не спрячешься даже на самом сложном курсе. Но при холодном полете, заслонившись от основных наблюдателей, они получали некоторую дельту возможностей — несколько часов в запасе. Затем, отключив двигатель, они могут дрейфовать в космосе, пока хватит емкости теплонакопителей. А в отдалении от системы Юпитера можно было пристроиться на гравитационные низкоэнергетические траектории, используемые астерами и старателями–дикарями, включить фальшивый опознавательный сигнал и очень плавно разгоняться к кольцу с надеждой затеряться среди десятков идущих в ту же сторону кораблей.

Когда «Предштормовой» окажется достаточно далеко, связаться с Сабой и узнать, не найдется ли на одном из кораблей Союза места, чтобы приютить их и вытащить к черту из Солнечной системы.

План бегства получался дьявольски ненадежным. Но это им не впервой.

Алекс еще погонял модель взад–вперед, добавляя разные моменты старта и параметры ускорения, пока не нашел план, который компьютер признал наиболее удачным. Если он ничего не упустил. Если правильно оценил все переменные. Если боги как раз в этот день не окажутся не в духе.

Он откинулся назад: череп пульсировал, словно мозг спешил сбежать из него на свидание. Алекс размял шею. Мышцы ныли как после побоев. Было время, когда он мог часами подгонять тончайшие параметры плана. Мог и сейчас, только платить приходилось дороже. Он пошарил по панели, чтобы закрыть голографическую схему. Загорелось внутреннее освещение тесной и ветхой комнатушки, которую он на Каллисто приспособил под рабочий кабинет. Панель напрямую связывалась с «Предштормовым», так что в общую систему спутника ни один запрос не просочился. Настенные экраны принимали данные с пары тысяч различных информационных и развлекательных каналов. Из давно не чищенной ниши с комбинированным туалетом, раковиной и душевой попахивало плесенью. В комнате была даже койка с тощей подушкой и вытертым до основы одеялом — на случай, если лень будет возвращаться в капсульный отель. Все неудобства холостяцкой каюты на флотской базе. Но Алекс не страдал ностальгией.

Он размешивал в стакане с водой меловой порошок анальгетика, завивая крупицы лекарства звездной спиралью, когда его терминал проиграл первые такты его любимой темы из «Пыльных странников».

— Принять вызов! — гаркнул он и проглотил лекарство залпом. Горечь как живая поползла по языку, заставив Алекса содрогнуться. — Да, Бобби, что такое?

— Встречаемся в столовой через двадцать, — сказала она и разорвала связь, не дав ему времени на расспросы.

«Столовой» в их системе условных обозначений назывался маленький склад в редко использовавшемся боковом тоннеле. Одно из полудюжины мест, выбранных для тайных встреч. Каждые пару дней они проверяли помещения на прослушивающие устройства, а кто–то из боевиков Бобби, одетый в штатское, постоянно приглядывал за дверями, отмечая входящих и выходящих. Свой срок на военной службе Алекс отбыл на кораблях или флотских базах в ожидании назначения. Ни шпионом, ни бойцом спецназа он, в отличие от Бобби, не бывал. И встроенная паранойя, неразрывная с секретными заданиями, его утомляла.

— Неплохо бы прихватить что–нибудь поесть, — обратился он к своему терминалу. Машинка согласно прогудела и отправила заказ в торгующую лапшой лавку на нижнем уровне. Владелец, член сопротивления, должен был переслать уведомление Каспару. Тоже кодовая фраза. Есть Алексу нисколько не хотелось, но, если бы кто–нибудь подслушал или скопировал сигнал, он счел бы заказ вполне невинным. Вся его жизнь теперь была не тем, чем казалась.

Через десять минут, войдя в чулан на задах магазинчика, Алекс нашел там Каспара. Это место не использовалось для тайных собраний. Здесь хранились сухие товары, и стены оставались почти не видны за штабелями ящиков. Станционные теплопроводы перекрыли, так что здесь было градусов на десять холоднее, чем в лавке, — Алекс видел в воздухе пар от своего дыхания.

— Сколько тебе нужно времени? — без предисловий спросил мальчишка.

— Чтоб я знал. Дай мне два часа, потом встретимся в казино. За столиком для блек–джека по пять долларов.

— Запомнил, — сказал Каспар. Он снял куртку с тяжелым капюшоном и протянул ее Алексу. Одевшись, Алекс отдал свой терминал Каспару. Пару часов парень побродит по станции. Всякому, кто вздумает отследить Алекса по сигналу терминала, предстоит веселенькая гонка. Правда, вряд ли кого–то из них выслеживали. Терминалы по возможности обезличили и лишили всех примет. Если бы маски раскололи, подпольщиков, вероятно, уже допрашивали бы лаконские оперативники. Но Бобби установила правила секретности, и выполнялись они беспрекословно.

Каспар спрятал терминал в карман комбинезона, весело махнул Алексу и направился к двери.

— Погоди, — остановил его Алекс.

— Все в порядке?

Что–то в интонации Алекса заставило парнишку чуть заметно сдвинуть брови. Алексу хотелось ответить: «Какой там порядок», — но сказал он другое:

— Просто будь осторожен. Случись с тобой что, мне придется работать за двоих.

Он пытался обратить просьбу в шутку, но не сумел. Морщинка между бровями Каспара стала глубже.

— Не нужно разыгрывать заботливого папочку, Алекс. Я свое дело знаю.

— Да, извини, — сказал Алекс и, привалившись к стене, потер глаза. Голова болела так, что хотелось прижаться к стене лицом. От природных тоннелей его отделял лишь тонкий слой композита с изоляцией. Может быть, древний, как Солнечная система, лед окажется достаточно холодным, чтобы унять биение в висках.

— Ничего особенного, — сказал Каспар. — Просто мой отец смотался, когда мне было семь лет. Я обошелся без него тогда, обойдусь и сейчас.

— Справедливо. Сказать по правде…

Каспар ждал продолжения. Алекс глубоко вздохнул.

— Сказать по правде, я жутко беспокоюсь за собственного парня, а выливается на тебя. Не пойми неправильно, ладно?

Он ждал, что Каспар уйдет, но тот не спешил. Сел на ящик с надписью «Соевая лапша», скрестил руки на груди.

— Думаешь, лаконцы знают, что это мы?

— Что? Нет, я не…

— Давай без уверток, Алекс. У меня тоже есть семья.

— Я не о том, — договорил Алекс. Он высмотрел мешочек дегидрированных луковых хлопьев, поднял его. Приложил холодный увесистый пакетик к виску.

Каспар сидел на своем ящике, не сводя с него взгляда и нетерпеливо постукивая себя по колену.

— А о чем?

— У него все серьезно, — сказал Алекс. — Даже жениться собирается. Может, и женится. Оттого я и задумываюсь, что не хотелось бы портить ему жизнь. Всегда ведь надеешься, что оставишь мир детям лучше, чем при тебе. А у меня не выходит.

Алекс переложил мешочек с хлопьями к другому виску, но заморозка уже стала нагреваться.

— Когда беспокоишься, кажется, будто хоть что–то делаешь, — кивнул Каспар. — Понял. Я, когда стал летать для Союза, беспокоился за мать, чтобы не винить себя, что ее бросил.

— Слишком ты умен для своих лет, — проворчал Алекс. — Ну, да, возможно, так и есть. Или довольно близко к тому. Я был дерьмовым отцом задолго до того, как бросил семью ради игры в революцию.

— Не знаю, — сказал Каспар, вставая. — Мой отец сбежал, потому что мать просила, чтобы он перестал тратить деньги, приготовленные за жилье, на порошок пикси. Если сравнивать вас двоих, ты просто отец года.

— Спасибо. — Алекс сам удивился, услышав свой смешок. — Вот комплимент так комплимент.

В кармане у Каспара загудел его терминал. Мальчик просмотрел сообщение и сказал:

— Кэп интересуется, где тебя носит.

— Уже иду.

* * *

«Столовая» была заброшенным складом примерно на шесть квадратных метров, с набрызганной из спрея пенной изоляцией стен и дверью из карбоволокна, даже без защелки. Трубы, проведенные сквозь стены и здесь же и обрывавшиеся, наводили на мысль о былых механизмах, хотя та часть инфраструктуры, что занимала склад в прошлом, канула в дымку истории. В нижнем левом углу двери среди других граффити затерялся нарисованный зеленым мелком «икс». Зеленый крестик означал, что комната проверена на прослушку менее тридцати часов назад и признана чистой. Если бы крестик был красным, подпольщики, оставив жучки на месте, покинули бы это помещение.

Бобби уже ждала его. Мало кто заметил бы у бывшей десантницы признаки нетерпения. Она не расхаживала по комнате. Никогда не притоптывала и не похлопывала себя по колену. Хруст ее суставов Алекс слышал только в тренажерке. Но, едва войдя, он понял: что–то произошло. Она стояла совершенно неподвижно, но так напряженно, словно половина мышц ее тела уже напружинилась для рывка.

— Опаздываешь, — сказала она.

— Заболтался с Каспаром на переходе, а вот ты меня пугаешь.

— Боевой корабль, который одним движением плеча снес Объединенный флот Земли, Марса и Союза, идет на нас, потому что мы убили высокопоставленного лаконского офицера. Если ты не боялся раньше, ты чертовски глуп, а я точно знаю, что ты не чертовски глуп, Алекс.

— Согласен, стрелок. Верно замечено, — признал Алекс, поднимая руки в шутливом жесте поражения. Он меньше всего любил встречи в «столовой», в основном потому, что сесть здесь было не на что. Ничего не поделаешь: он выбрал участок стены без труб и прислонился к пенистому слою изоляции. — Что же ты меня не поторопила?

— Извини. — Бобби сжала кулаки и запихнула их в карманы. — Я злюсь, но не на тебя.

— И что я должен перестать делать, чтобы ты перестала злиться не на меня?

Бобби хихикнула и скупо улыбнулась ему. Шутка вышла не из самых смешных, но Алекс понимал: она оценила, что он не принял ее гнев за личную обиду.

— Меня кое–что беспокоит. Ты прав, Алекс. И Наоми права, — сказала она. — Время нашего маленького сопротивления на исходе, а чего мы добились? Досадили империи. Украли несколько кораблей, кое–какие припасы. Убили пару лаконцев. И, может, я и привыкла считать, что достаточно плюнуть в глаза врагу, который меня душит. Но я обдумала мнение Джиллиан насчет объективной ценности моральной победы, и она, пожалуй, тоже не ошибается.

Бобби умолкла, словно вслушивалась в произнесенные ею слова. Вероятно, она впервые высказала эти мысли вслух.

— Мы правда говорим о том, о чем мне кажется?

— Не знаю, что тебе кажется, Алекс.

— Я к тому, — пояснил Алекс, — если речь о том, что пора сворачиваться, то убраться с Каллисто, не прихватывая с собой «Предштормовой», будет куда проще. В смысле у меня есть план на оба варианта, но…

— Нет, — перебила Бобби, — мы не об этом говорим.

От гнева ее голос стал грубым. Ему захотелось попятиться. Отступить. Но Алекс так давно ее знал, что видел — сейчас ей нужно другое. Что бы она ни обдумывала, ей нужна была отрезвляющая оплеуха. Доказательство, что такие мысли никому не помогут. И никого не спасут. Да, она его немножко напугала, но оставалась той же Бобби Драпер, старым другом и товарищем.

А еще она была склонным к насилию существом, у которого досада может выплеснуться влюбую сторону.

— Принял к сведению, стрелок, — произнес Алекс, стараясь не походить на враждебную сторону в переговорах.

— Я сдаваться не собираюсь, — продолжала она. — Я думаю, как нам победить. Как при нынешних обстоятельствах найти ход поперек ожидаемого, как внезапной атакой вырвать победу у поражения. Я о том, как бы нам не просто выжить.

— Для начала неплохо бы просто выжить, — заметил Алекс. — Если что, я составил план на старт «Предштормового» с Каллисто.

— Да, это хорошо. Но бегство не решит главных проблем.

— Кэп… Бобби, — сказал Алекс. — В мире всего три корабля класса «Магнетар», и один из них — тот, что начинал задницы Объединенному флоту, — сейчас на всех парах идет на нас. Не бояться его — офигенно глупо, ты сама сказала.

Бобби не отвечала. Она достала из кармана терминал. Из дешевых, что выплюнет за пару монет любой торговый автомат. Батарейки продержатся несколько часов, а потом выкидывай и покупай себе новый. Она бросила машинку Алексу. На экране висело изображение маленького металлического шара с печатной надписью и каким–то кабелем, протянутым сверху.

— Что за фигня? — удивился Алекс.

— Комментарий прилагается.

Алекс указательным пальцем перелистнул экран, и перед ним возникла статья о теоретических возможностях применения антиматерии для высокоэнергетических реакторов. И все равно он целую минуту не мог сообразить.

— Нет, — сказал он.

— Да, — ответила Бобби. — Рини уверена на девяносто девять процентов. Она их изучила. В следовых количествах мы умели производить антиматерию еще в темные века, но для практических целей никогда не хватало. А теперь вот. Лаконцы ее делают и хранят. Ставлю недельное жалование на то, что она с тех же строительных платформ, на которых собирали «Предштормовой» и «Бурю», и что эти штуки предназначены для подзарядки их боевого корабля. Их главная пушка, когда стреляет, наверняка жрет антиматерию бочками.

— Лакония — трудная цель, но если ты права и мы сумеем ударить по тем платформам…

— Да, лишить их источника снабжения было бы здорово, — согласилась Бобби. — Но и это окажется лишь тактической победой. Это цель для меня. Не для тебя. И не для Наоми.

— А что цель для меня?

— Если мы взорвем лаконские строительные площадки, Дуарте со своими адмиралами будут в курсе, как это важно. А твой Кит с университетскими дружками? Нам надо вдохновить их, а им требуется что–то наглядное. Надо как–то продемонстрировать, что Лакония — не непобедима. Тогда у нас появится шанс привлечь на борт новое поколение.

— Ты хочешь сбросить их на Лаконию? — задохнулся Алекс. Конечно, это был враг, но мысль убить полную людей планету его ужаснула. Даже на войне остаются границы, переступать которые нельзя.

— Если мы станем бомбить гражданских, мы окажемся хуже врага.

Алекс облегченно перевел дыхание. Они все еще сражались на стороне добра.

— Ладно, хорошо. Я и не думал, что ты…

— Я хочу убить «Бурю», — сказала она. — Мы покажем Земле, Марсу, всему Поясу, всем колониям за вратами, что лаконский дредноут можно победить. Покажем, что победа возможна. Мы создадим целое поколение готовых к бою людей, зажжем для человечества охрененно большой сигнальный костер.

— Бобби, — начал Алекс. Ее взгляд сейчас пугал его больше, чем ее кулаки. В такой горячке он видел ее впервые. Весь ее страх, все отчаяние вдруг преобразились во что–то очень близкое к фанатизму. — Это же безумие?

— Нас загнали в угол, и мы все силы бросили на то, чтобы оттянуть поражение. А я предлагаю играть на победу.

— Нет.

Бобби уставилась на него, на долю сантиметра отвесив челюсть. Каждая жилка в теле Алекса приказывала ему отступить, и только малая часть мозга сознавала, что выказать сейчас слабость — это верная смерть.

— Ничего подобного, — заговорил он. — Тебя гложет, что мы держали победу в руках и упустили. А Джиллиан еще повернула нож в ране, потому что ей тоже обидно, и вообще она гадина. А тут подвернулось вот это, — он взвесил на руке терминал со статьей об антиматерии, — и тебе показалось, что само мироздание подкидывает способ расквитаться за потери. Только на самом деле ты пытаешься отыграться, поставив на карту все. Это дерьмовая стратегия для покера, и она совсем не годится для войны.

— Пошел ты, Алекс. Я этим делом на жизнь зарабатываю.

— И отлично справляешься. И еще ты умная. А я — просто прославившийся извозчик, доставляющий тебя на место, где тебе предстоит кого–то убить. Но сейчас ты не права и сама это знаешь.

— Я не о том говорю.

— Ты добиваешься большой символической победы, — продолжал Алекс. — Когда и где это бывало умной стратегией?

Впервые в глазах Бобби мелькнула тень сомнения. Она скрестила руки на груди, но взгляд отвела. Алекс подался к ней.

— Ты изнываешь от бессилия. Решила, что попала в капкан. А ты привыкла, попав в ловушку, бить наотмашь. Лучше позволь мне нас отсюда вытащить. Отвезем эти шарики Сабе. Ну, да, может, он и пошлет нас обратно, и нам еще доведется прикончить «Бурю». Но прежде, чем швыряться торпедами, пусть этот план обдумает побольше голов. Договорились?

— Ты считаешь, что в этой войне победить нельзя. Ты сам только что сказал.

— Сказал, — признал Алекс. — Но я уже дважды разводился. Мое слово — не священное писание. Я очень даже умею ошибаться. Да, лучшие из твоих солдат — старые сапоги вроде нас с тобой. Но есть и такие, как Каспар. Меньше, чем мне бы хотелось. Но есть. Просто мне не кажется, что ими можно разбрасываться, не подумав хорошенько. Давай выберемся из системы Сол. Пусть над новой информацией потрещат головы получше наших, а мы послушаем, какую они выберут стратегию.

Бобби медленно вдохнула и выдохнула сквозь зубы.

— Сколько нам до превращения в пыль? Если бежать?

— Какое–то время у нас будет.

— Ладно, — сказала она, — я об этом подумаю.

— Хорошо. — Алекс собрался уходить.

— Алекс?

— Да, стрелок?

— Не пойми неправильно…

— Да?

— Если ты так уверен, что победа невозможна, то подумай, уйдешь ли со мной, если уйду я.

Глава 18. Наоми

Наоми не впервые оказывалась новичком в команде. Такое положение даже в лучшие времена бывало неуютным. Любой, попав в паутину сложившихся отношений, вражды и преданности, составлявшую корабельный экипаж, не сразу находит или создает для себя нишу. Какое-то время он одинок в толпе.

В этом смысле ее появление на «Бикаджи Каме» укладывалось в привычные рамки. Немножко странно, что она объявилась на полпути, когда не было ни заходов на станцию, ни стыковок с другими кораблями. Но если от лаконцев удалось скрыть, кто она такая, то в маленьком городке корабельной команды секреты не держались. Ее старательно не замечали, но знали о ней все.

В ее присутствии в равных долях смешалась неловкость для Союза перевозчиков, угроза для команды и самое интересное событие за долгие недели перехода. Подтягиваясь по коридорам или обедая в столовой, Наоми чувствовала на себе внимание, заметное в том, как встречные отводили взгляды, или в том, как ее появление приканчивало любой разговор.

На Обероне ей предстояло на некоторое время исчезнуть и надеяться, что ее таинственное явление спишут на слухи и легенды. «Я в прошлом году служил на одном корабле, так там во время обыска вдруг объявилась Наоми Нагата. И до конца рейса оставалась в команде». Звучало так неправдоподобно, что могло и проскочить. Или создать проблемы. В любом случае, ей надо было связаться с Сабой и выяснить, что ей могут предложить. Вся изоляция подполья для того и выстраивалась, чтобы ее не мог разрушить один такой вот инцидент. А в числе минусов было то, что общая картина оставалась для Наоми невидимой. Даже она, один из главных стратегов, знала лишь то, что Саба счел нужным сообщить. И вполне возможно — и даже вероятно, — что он и сам предпочитал оставаться в неведении о некоторых операциях.

В столовой хватало места для пятидесяти человек, но Наоми старалась приходить в свободные часы, когда три сменяющиеся вахты работали или спали. Столы здесь были привинчены к полу, но в невесомости ими все равно никто не пользовался. Старые серые раздаточные автоматы разливали питательную жижу с восемью вариантами вкусовых добавок прямо в одноразовые груши. Даже на самых захудалых прыгунах в Поясе жилось приятнее. Кто–то разрисовал стены яркими цветами — желтыми, розовыми и нежно–голубыми маргаритками, чтобы столовая выглядела гостеприимнее. Как ни странно, это отчасти удалось. Наоми ела сдобренную желтым карри кашицу, зацепившись ногой за скобу на стене. Впрочем, за кашей последовал кофе, который оказался раз в тысячу вкуснее.

Три техника системы жизнеобеспечения плавали у захватов на дальнем конце столовой, обсуждая неполадки в системе очистки воды. Наоми очень тянуло вмешаться в их беседу, но она сдерживалась. Слышать нормальный человеческий разговор, не принимая в нем участия, — все равно что, изголодавшись, почуять запах еды, но не взять ее в рот. Она и не знала, как стосковалась по людям, пока снова не оказалась среди них. Так что, когда в столовую влетела Эмма, Наоми вздохнула с облегчением.

За время своего изгнания среди толпы Наоми выяснила, что Эмма носила фамилию Панкара, пока не сменила ее на Зомороди по контракту с четырьмя супругами. У нее были родственники на Европе в системе Сол и на Сарасвати — одной из трех обитаемых планет системы Тридеви. Со времени вступления в Союз перевозчиков Эмма работала в частной службе безопасности. И возила с собой кальян, конструкция которого позволяла курить при ускорении от пяти до нуля g. И еще она не отказывалась поговорить с Наоми, так что ее общество было дороже золота. Сейчас она подтянулась к раздатчику, затормозилась у него, взяла грушу с какой–то едой и толкнулась к Наоми, развернувшись в ту же позицию.

— Все хорошо? — спросила Наоми.

Эмма махнула открытой ладонью — это могло означать и «да», и «нет».

— Капитан Бернем со мной не разговаривает, а Чак рта не закрывает.

— Тяжело тебе, — сказала Наоми.

— Я сама виновата, — ответила Эмма, вскрывая перепонку на груше. — Ты просто оказалась рядом, когда все навалилось.

— И то верно, — согласилась Наоми. Просто поразительно, как приятно было говорить с кем–то лицом к лицу, без светового лага. Пусть даже разговор шел ни о чем. Или, наоборот, именно потому. — Чак вроде бы приличный парень. Он в подполье?

Эмма хихикнула.

— Он не из того теста. Слишком нервный. Если до сих пор не залился эйфориками, так только потому, что смекнул: никто не собирается докладывать тому комиссару на перевалочной. У половины наших есть что скрывать от слишком внимательных глаз, а другая половина у них на подхвате.

— Тонко подмечено, — проговорила Наоми.

— Да потому что так и есть, — отозвалась Эмма. — Работаем с тем, что имеем. К тому же мы за то и боремся, нет?

— Это в каком смысле? — удивилась Наоми.

Эмма потянула густую жижу из груши и, глотая, пожала плечами.

— На первом корабле, где я служила, когда ушла из «Пинкуотер», старпом втюрилась в механика. Оба были детишками. В крови одни гормоны. Компания требовала воздерживаться от близости начальства с подчиненными, но что тут будешь делать? Старпом завела привычку оказываться там же, где этот механик. Через корабельную систему следила, кто где находится, — и на вахте, и между вахтами. Механику это не понравилось. Дошло до того, что они поскандалили прямо посреди медотсека. Старпом разревелась. Два дня не показывалась из каюты. А вообще–то она была хорошим старпомом, и механик свое дело знал. Но обоих уволили. Правила, понимаешь ли.

— Вот чем, по–твоему, занимается подполье? — искренне улыбнулась Наоми. — Дает волю романтическим порывам в Союзе?

— Правила составлять легко, — сказала Эмма. — Легко создать совершенно логичную, строгую систему. Просто нужно забыть о жалости, да? А потом в нее запускают людей, и, если система их пережевывает, сами виноваты. А вовсе не правила. Все наши дела, если они хоть чего–то стоят, делаются для людей. Для несовершенных, глупых, лживых, нарушающих правила людей. Лаконцы повторяют вечную ошибку. Правила хороши, они бы превосходно работали, только не для нашего вида.

— Слышу что–то знакомое в твоих словах, — заметила Наоми.

— Я за это жизнь отдам, — сказала Эмма. — Умру за то, чтобы люди, напортачив, все равно могли найти милосердие. А ты не ради этого здесь?

Наоми всмотрелась в лицо собеседницы. Заметила гневно выставленную челюсть, услышала боль в голосе. И задумалась, не Эмма ли была тем старпомом. Впрочем, едва ли это сейчас имеет значение.

— У каждого свои резоны, — сказала Наоми. — Не так важно, почему мы здесь, главное — здесь.

— Верно, — согласилась Эмма.

Наоми рассмеялась, но смех вышел жестким и горьким.

— К тому же я слишком много времени провела с людьми, которые обещали меня пристрелить, если не буду делать, что они велят. На эту жизнь с меня хватит.

— Может, и на все будущие, — заметила Эмма.

Плосколицый мужчина в форме командного состава втянулся в столовую, скользнул по ним взглядом, отвернулся, потом присмотрелся пристальней. Техники, перехватив его взгляд, оглянулись на Наоми и поспешили к выходу, по пути побросав груши в утилизатор. Офицер набрал в раздатчике что–то жидкое — кофе, чай или мате — и толкнулся к выходу, больше на них не глядя. Его неодобрение выстудило воздух в помещении.

— У тебя есть все, что нужно? — спросила Эмма так, словно его здесь и не было.

Вопрос значил больше, чем слова, из которых он складывался.

— У меня все хорошо, — ответила Наоми. — Вот когда придем в порт…

— Высадим мы тебя надежно, — сказала Эмма. — А потом…

— Знаю, — подхватила Наоми. Потом она останется преступницей. Беженкой вне закона. Мышкой в поисках безопасной норки. От этого никуда не деться. — Может, Саба для меня что–нибудь подберет.

— Поставлю за тебя свечку. А пока, если что–то понадобится, обращайся лучше ко мне, чем к Чаку, — посоветовала Эмма и, высосав остатки из груши, причмокнула губами и направилась к двери.

Наоми еще несколько минут плавала в опустевшей столовой. Унося грушу с чаем к себе в каюту, она немножко застыдилась, но совсем чуть–чуть.

«Бикаджи Кама» был основательным кораблем. Три четверти километра в длину и такой широкий, что на схеме выглядел почти квадратным. Он строился десятки лет назад в расчете на доставку в далекие миры такого количества людей и грузов, чтобы сразу можно было основывать самоподдерживающиеся колонии. Материалы для строений, утилизаторы замкнутого цикла, почва, реакторы, топливо… Все, что нужно человеку, чтобы зацепиться в чуждой нечеловеческой экосфере, кроме только модного дизайна и подсказки, как крутить любовь с собственным механиком. Коридоры были выкрашены в грязно–зеленый цвет, захваты для рук и ног не первую неделю нуждались в чистке. Корабль ревностно экономил воду, используя для сброса тепла пассивные радиаторы вместо испарителей, поэтому воздух был горячее, чем любила Наоми.

Каюту ей выделили крошечную. Меньше не только контейнера, в котором она жила до того, но и иных шкафов на «Роси». Койка–амортизатор была из дешевых, гель пованивал, а раскинув руки, Наоми задевала стены. Такой дизайн в Поясе назывался «альбупарти» — «сломи локоть», потому что, высунув во сне руку за край койки, вы рисковали получить перелом при резком ускорении. Кто-то из прежних жильцов украсил антиударное покрытие изображением сложной и яростной перестрелки между фигурками из палочек, снабдив одни закрашенными кружками–головками, а другие — пустыми. Наоми пристегнулась к койке, ввела в систему подаренное Чаком фальшивое удостоверение и приступила к работе.

По странной иронии, так Наоми получала больше сведений, чем через пассивное наблюдение, на которое полагалась раньше. Она осторожничала, старалась не перегружать свой доступ, чтобы не выбросить больше красных флажков, чем уже развевались вокруг. И все же послала запрос в «зеркало» базы данных Союза по поводу комиссаров и изменений в лаконских правилах перевозок. Такими вещами мог заинтересоваться — и, возможно, интересовался — любой на «Каме». Наоми отличалась только точкой зрения на эту информацию.

Она ошиблась, полагая, что рассылка комиссаров касалась только системы Сол. Она коснулась всех. На Обероне тоже держали комиссара, а это совершенно меняло дело. Закономерность обнаружилась, едва Наоми стала ее искать. Грузовые корабли, задержанные или перенаправленные к Медине. Проверки системы жизнеобеспечения на кораблях, шедших с нагрузкой, близкой к теоретическому максимуму.

Это еще ни о чем не говорило. Открытых доказательств не нашлось. Но если по планетам с колониями тайно разливалась мощная волна лаконских чиновников — без фанфар и предупреждений вводился новый уровень инфраструктуры, — это скорее всего было именно тем, чем выглядело. Один комиссар, посланный на Землю, мог оказаться случайностью. Два, размещенные в системе Сол и Оберона, представляли угрозу. Тайные надзиратели новой лаконской «Поднебесной империи» на перевалочных пунктах представляли собой эскалацию. Если Лакония доведет эту линию до размещения своих представителей на кораблях, игре в наперстки придет конец.

Она перелистывала данные, проверяя себя. Отыскивая места, где могла допустить ошибку в интерпретации или где те же данные можно было истолковать по–другому. Она цеплялась за надежду, как пациент цепляется за руку врача со словами: «Но это ведь не смертельно, да?»

Эмма сразу ответила на запрос связи.

— Мне нужно передать сообщение, — сказала Наоми.

— Куда? — спросила Эмма, перекрывая гомон на заднем плане.

— Наверх, — ответила Наоми. — Мне что, назвать имя? Эмма помолчала.

— Ты дорогу в рубку найдешь?

— Там и встретимся, — сказала Наоми и дала отбой.

Задумавшись о другом, она быстрее продвигалась по кораблю. Как будто тело, освободившись от мыслей о месте и ритме, отыскивало путь само. Пока под ней проходили палуба за палубой, Наоми составляла в уме сообщение: что можно сказать, чтобы Саба понял, а всякий, кто перехватит направленный луч, здесь или на релейных станциях, мостами перекинутых через зоны помех во вратах, остался в неведении.

Голос Эммы она услышала, еще не добравшись до командной палубы, — тонкий и резкий, как пила для обшивки. Втянувшись в рубку, Наоми задержалась, ухватившись рукой. Эмма плавала у поста связи, скрестив руки и выпятив подбородок. Мужчина с седеющей бородкой, отросшей длиннее коротко стриженных волос, отвернулся от нее, мазнул взглядом по Наоми и снова с отвращением уставился на Эмму. По форме Наоми узнала в нем капитана Бернема. Связист попался между ними, как кот между дерущимися псами.

— И раньше не разрешал, — говорил Бернем, — а теперь, — он подбородком указал на Наоми, — когда у меня в рубке эта, и вовсе скажу: вали на хрен.

— Что тут такого? — уговаривала Эмма. — Пять минут по направленному лучу к Медине. Никто и глазом не моргнет. Самое обычное дело.

— Более чем достаточно. — Он развернулся к Наоми. — А вы помолчите! Я знаю, кто вы такая и что собой представляете, а моим неумеренным гостеприимством вы пользуетесь только потому, что я добрый, как чертова бабушка.

— Вам не меньше нее приходится скрывать, — заявила Эмма. — Про запертую каюту всем известно.

Связист втянулся в свой амортизатор, погрузился в гель, словно спрятаться в нем хотел. Наоми смотрела на капитана «Бикаджи Камы» с самым холодным достоинством, какое сумела в себе наскрести.

— Я учитываю, какому риску подвергает вас и ваших людей мое присутствие. Будь у меня лучший способ, я бы выбрала его. Если бы все шло так, как я надеялась, вы бы и не узнали, что я здесь. Однако вышло иначе. И мне теперь на пять минут нужен ваш луч.

Бернем выставил руки ладонями наружу. «Остановись!»

— Мэм, я не партизан, но знаю, что их много в моей команде. Я добрый человек, понимаю, когда надо помалкивать и заниматься своими делами. Я не сдам вас комиссару, но не подумайте, что это из верности вашему делу. Просто я стараюсь не рвать задницу, но все больше склоняюсь к тому, чтобы запереть вас в каюте и заварить дверь.

— Это важно, — сказала Наоми.

— Это мой корабль. Ответ — нет.

Смотрел он жестко, но страха в глазах было не меньше, чем гнева. Наоми выждала немного, прислушиваясь к подсказке своего чутья. Надавить или сдать назад? Эмма вздохнула, и борода у капитана шевельнулась: он выпятил челюсть.

— Понимаю, — сказала Наоми.

Она на секунду поймала взгляд Эммы, и они вместе выдвинулись из рубки. Эмма молчала, исходя паром, пока они не свернули в лифтовую шахту. Здесь она заговорила:

— Извини. Гад он.

— Я и вправду влезла к нему на корабль и подвергла его риску попасть к лаконцам в допросную, — возразила Наоми. — Чтобы он при этом еще и принимал от меня приказы — это уж слишком. Найду другой вариант.

— Хочешь, помогу распаковать эти твои торпеды–передатчики? — виновато предложила Эмма.

— Лучше поищу какой–то способ добраться до направленного луча. Возможно, время не терпит. А тебе, Эмма, надо быть осторожнее.

— Он не сломается, — сказала Эмма. — Я с ним давно летаю, вижу, когда он дошел до края. Посмотреть, что он выделывает со своими губами, — я бы его и в покер обчистила.

— Я не о том, — объяснила Наоми. — Ты сказала: «пять минут связи с Мединой».

— Да и так бы узнали, куда отправляют твое сообщение, — сказала Эмма. — Как же иначе?

— Я не знала, что Саба на Медине, а теперь знаю, — сказала Наоми. — Теперь, если меня возьмут, я сдам и его.

Эмма крепко сжала губы.

— Извини. Я думала… Извини.

— Мы его предупредим. Уверена, у него заготовлен способ при необходимости перебраться в другое место.

Эмма, кивнув, еле слышно выругалась. Даже занятая мыслями о другом способе связи, Наоми уделила секунду, чтобы ей посочувствовать.

Терминал у Эммы прогудел одновременно с терминалом Наоми. И еще один гудок прозвучал дальше по коридору. Общекорабельная тревога. Или что–то посерьезнее. Наоми большим пальцем открыла уведомление:

«Всем кораблям Союза, сверхсрочно. Все движение через все врата прекращается по приказу военного командования Лаконии. Проход кораблей сквозь любые врата запрещен до дальнейшего уведомления. Все переходы задержать. Все находящиеся рядом корабли отвести на восемь а. е. немедленно».

Эмма быстро просмотрела поступления, перелистала файлы и так увлеклась своим терминалом, что не заметила, как ее относит. Наоми, поймав за локоть, притянула ее к стене.

— Что случилось? — спросила она.

— Не знаю. — Эмма покачала головой. — Что–то крупное.

Глава 19. Элви

Мощное ускорение из системы Текомы без седативных было похоже на ад. Стенки амортизатора смыкались, как стенки гроба. Дыхательная жидкость вязким комом стояла в глотке. Элви уговаривала себя, что тут, как во сне, утонуть невозможно, но в затылке копилась животная паника. Всю историю человечества «заполненная водой трубка без выхода» оказывалась последним, что видел человек перед мучительной смертью. Убедить подсознание, что в этот раз все иначе, нелегко.

Зато вид на монитор оказался резче и отчетливей, чем в норме. Как–то это было связано со свойствами жидкости рассеивать или не рассеивать свет. Или доказывало, что ей пора заняться коррекцией зрения. Так или иначе, она могла следить за движением корабля в этой дикой гонке к кольцу и читать поступавшие с зондов данные. В систему по–прежнему впрыскивались волшебные протоны, а вращение звезды Текома и ее магнитные поля стягивали новую материю в сияющий диск аккреции. Было бы даже красиво, если бы не осознание, что все это вот–вот схлопнется в черную дыру и породит выброс гамма–лучей, которые убьют людей раньше, чем разрядятся очередные синапсы их нейронов.

Бак амортизатора подстраивал плавучесть, поэтому Элви ощущала не столько перегрузку, сколько давление сверху, словно ее прижимало невидимым тяжелым кулаком. Красные информационные сообщения предупреждали, как ненадежна ее позиция. Выжить при ускорении тридцать g в обычном амортизаторе было бы не вероятнее, чем уцелеть, свалившись с орбиты в груду ножей.

В поворотной точке «Сокол» отключил двигатель, перевернулся и начал торможение — все меньше чем за минуту. Элви испытала только короткое головокружение, да перед глазами расплылись черные пятна, но зрение тут же прояснилось. Она загнала внутрь вновь вспыхнувшую панику.

«Не в восторге я от этих ощущений», — передала она Фаизу. Ужасно обидно было, что нельзя с ним заговорить или услышать его голос.

Он почти сразу ответил. «Понимаю. Сам не разберу, паникую я или скучаю. Оч. сбивает с толку. Читал аварийную инструкцию. Оказывается, мужчинам категорически не рекомендуют мастурбировать в геле при ускорении. Хотел бы я посмотреть на протокол испытаний».

Смеяться в жидкости было трудно. Ее муж мало кому подошел бы в пару. Зато ей — идеально.

Через несколько часов они прошли кольцо и попали в пространство, которое до сих пор называлось медленной зоной. «Сокол» дернулся: маневровые уводили его с математической траектории от ворот к звезде. В идеале амортизатор должен был трижды сменить жидкость, постепенно разжижая ее, и только потом удалить, но Элви была сыта по горло. Она выбрала в меню системы «Немедленный выход», отменила предостерегающую надпись и услышала басовитое «чук–чук–чук» насоса, выкачивавшего жидкость, чтобы заменить ее обогащенной кислородом смесью. Стало можно задыхаться, заходиться кашлем и ощущать, будто выздоравливаешь после нескольких часов тяжелого бронхита. Ей, честное слово, было наплевать.

И адмиралу Сагали тоже, потому что первым, что услышала Элви, когда, щелкнув клапанами, открылся амортизатор, был его холодный голос:

— …немедленной эвакуации. У нас имеется особый мандат верховного консула.

Элви подтянулась и села. Мышцы ныли так, будто их обработали кувалдой. Она поплыла к рубке. Когда ухватилась за скобу, решила, что все суставы руки вывернулись не в ту сторону. Амортизатор Сагали был открыт, но на волосах и на руках у него еще блестела пленка жидкости. Запах был слишком сложен для обработки сознанием. Мозг подбирал и отбрасывал сравнения — виноградное желе, корица, ацетат, мускатный орех… — и еще, и еще. За спиной у нее простонал Фаиз. Сагали хмуро оглянулся на них.

— Вам не следовало покидать амортизатор, майор Окойе, — сказал он, и, прежде чем она успела ответить, включился канал связи.

— Ваше требование учтено, — произнес знакомый голос. Элви точно знала, что должна его помнить. Как видно, перегрузка подействовала на нее сильнее, чем думалось. — Сделаю все возможное.

— Губернатор Сон, — сказал Сагали. — «Сокол» выполняет жизненно важную для империи научную миссию. Если мы рвали задницы, спеша сюда, чтобы умереть от старости в очереди…

«Ага», — сообразила Элви. Чжа–Юн Сон. Губернатор станции Медина. Они никогда не встречались, но слышала она эту женщину не раз.

— Адмирал Сагали, — ответила та. Странно было оказаться так близко к чужому кораблю, что световой лаг не мешал перебивать собеседника. — Меня никто не предупреждал. У меня в зоне было шестьдесят четыре корабля, включая станцию Медина и «Тайфун». Я сократила это число до двадцати восьми, хотя вы, ввалившись в мои врата, перебаламутили мне всю очередь. Не дадите ли вы нам минуту, чтобы закончить расчеты?

Лицо Сагали отразило смесь обиды и ярости, но голос остался профессионально ровным:

— Понял вас, губернатор. Не хотел наступать вам на пятки.

Он отключил микрофон движением бьющего в челюсть боксера.

— Что?.. — начала Элви, но тут же захлебнулась, выкашляв вязкий сгусток дыхательной жидкости. Фаиз подставил полотенце. Элви в него сплюнула. — Что происходит?

Сагали вывел на главный монитор объемную схему. Станция чужаков сидела точно в центре между 1373 вратами, равномерно распределенными на поверхности сферы, вне которой ничего не было. Иконки отмечали превращенный в старейшую из межмирных станций корабль поколений и лаконское судно класса «Магнетар» — новейшее достижение. Кроме них в пространстве меньше земного Солнца светилась россыпь кораблей. На изображении в точном масштабе они выглядели бы пылинками. Менее ста пузырьков воздуха в объеме миллиона Земель.

— Губернатор Сон пытается, согласно моим рекомендациям, эвакуировать пространство колец, — пояснил Сагали. — А также переместить станцию Медина подальше от опасности на случай выброса гамма–лучей из врат Текомы. Однако подготовка станции оказалась затруднена: для нее требуется остановить вращение барабана и включить двигатели, не использовавшиеся несколько десятилетий. Учитывая все это, я запросил внеочередной транзит на Лаконию.

— И?.. — заинтересовался Фаиз.

— И ее команда теперь ломает голову над расчетами, — заключил Сагали, словно откусывая каждое слово зубами. Ему было страшно. И не без причин.

Элви тоже было страшно.

— Где Джен? — спросила она. В груди вспыхнула острая боль. Еще один сгусток на подходе.

— Остальные спят, — сказал Сагали. — Незачем их будить.

— Она могла бы мониторить поступающие с Текомы данные, — возразил Фаиз. — В смысле смотреть мог бы и я, но Джен их еще и поймет.

— Предпочту сохранить ее живой, чтобы было кому разбираться впоследствии, — отрезал Сагали.

— Ударит по станции, да? — спросила Элви. — Звезда, врата, та чужая станция, что управляет пространством колец, — они все на одной линии?

— Да, — сказал Сагали.

Фаиз поднял руку, как ученик в классе.

— Гм, можно уточнить? Мы действительно хотим уйти на переход до того, как это произойдет? Потому что, как мне помнится, корабль класса «Магнетар» здесь затем и держат, чтобы в случае чего врезать по этому шарику массивным импульсом энергии, создав растущий по экспоненте выброс гамма–излучения за все врата.

— Да, мы могли бы использовать этот эффект для одновременного закрытия всех врат, — согласился Сагали. — Эффект «пушек на утесе».

— А вы не думаете, что, когда пушки станут палить, лучше оказаться от них по эту сторону? — с излишней поспешностью выговорил Фаиз. Элви взяла его за руку, пожала пальцы, надеясь успокоить. — Я просто спрашиваю, потому что мне не нравится мысль рвануть в безопасное место только для того, чтобы нас там тут же поджарили.

— Мы идем на рассчитанный риск, — сказал Сагали. — Нет уверенности, что станция переживет этот выброс. И мы не знаем, что произойдет, если она не переживет.

Элви видела, как в глазах мужа встают новые картины катастроф. Если не выдержит станция. Если коллапсирует медленная зона. Каждая идея тут же отвергалась как немыслимая.

— Ну да, — сказал Фаиз. — Тоже верно.

По связи раздался голос губернатора Сон:

— Адмирал Сагали?

— Да, — ответил он и только тогда вспомнил о выключенном микрофоне. И включил его снова. — Да, губернатор, я слушаю.

— Мы втиснули «Сокол» на внеочередной переход во врата Лаконии. Я посылаю вам данные диспетчерской. Не торопите события. Мы и так у самого предела. Никому не нужен новый летучий голландец.

Сагали чуть откинул голову, словно удивился этой мысли. И заговорил ясным голосом:

— Понял вас. Спасибо, Чжа–Юн.

— Если выживем, поставите мне выпивку, — ответила губернатор Медины. — Перед вами идет «Иорданская долина» через врата Кастилии. Прошу мониторить его и согласовывать свои планы. Хорошей скорости, Мехмет.

Сагали занялся панелью управления, и спустя секунды прозвучало гравитационное предупреждение. На борту больше некому было его услышать. Элви едва справилась с порывом выкрикнуть: «Аварийная эвакуация!» — приказать остальным кораблям спасаться как могут.

— Сколько у нас времени? — спросила она и тут же рассмеялась. Это прозвучало как вопрос, сколько им осталось жить, и, хотя отчасти о том и шла речь, все равно получилось забавно.

Сагали не поддержал шутки.

— Пока пойдем на четверти g, если хотите размять ноги, — сказал он. — Потом вам придется вернуться в амортизатор. Сразу после перехода я разворачиваюсь под прямым углом и на ускорении ухожу из опасной зоны.

— На случай, если хлестнет через край, — подсказал Фаиз.

— В качестве меры предосторожности, — поправил Сагали и провел тыльной стороной ладони по глазам. Элви поняла, что при всем своем стоицизме адмирал плакал. Включился двигатель, ее притянуло к палубе. Фаиз, взяв ее за плечо, подтащил к себе.

— Плохо дело, — тихо произнес он.

— Знаю.

Он кивнул.

— Просто мне нужно было сказать это вслух.

Она взяла его руку, поцеловала. Кожа пахла дыхательной жидкостью.

— Если это все, что у нас… ну, тогда дерьмово.

— Полностью согласен, милая. — Фаиз обнял ее обеими руками. — Вся затея была ужасно неудачной, верно?

— Мы такого ожидать не могли, — оправдалась она. — То есть если бы не…

Что–то сдвинулось у нее в голове. Шевельнулась мысль о кораблях «Магнетар», о том, как «Сердце бури» при первом вторжении Лаконии уничтожил рельсовые пушки на станции чужаков. И как разбил станцию Паллада. И как враг всякий раз реагировал по–разному.

— Ты что–то надумала, — заметил Фаиз. — Так и слышу, как вращаются шестеренки.

— Сама еще не знаю, — ответила она. — Но, да, что–то есть.

Из рубки прозвучал новый голос. Сагали оставил канал связи открытым.

— «Иорданская долина» подтверждает переход через две минуты. Ждем разрешения–отмены через десять секунд.

Другой голос ответил:

— Диспетчерская Медины, переход разрешен.

Невнятно пробормотал что–то Сагали. Может быть, бранился. Или молился. Объемная схема зажгла в пространстве одинокую красную точку, сдвигающуюся к белому булавочному проколу врат.

— Пошли–ка по бутылкам, — сказал Фаиз.

— Да. — Но Элви не двинулась с места. Не спешила. — У них была цель, да? Система Текомы создавалась с какой–то целью. С какой?

Фаиз погладил ее по голове. Подсохшая жидкость стала липкой, но все равно это было приятно.

— Элви, ты — свет моей души. Я тебя люблю и знаю, как никого другого, и при этом не проходит дня, чтобы я напрочь не ошибся насчет того, что ты сейчас скажешь и чего захочешь. Создатели протомолекулы представляли собой ульевый разум, объединенный какой–то там высокоэнергетической квантовой запутанностью. Понятия не имею, о чем они думали.

— Нет. — Элви при мягкой четверти g двинулась к своему амортизатору. — У них была цель. Какое–то намерение.

— Нам от этого легче? — спросил он. — Потому что хорошо бы, но не вижу, чем оно нам поможет.

— «Иорданская долина» докладывает статус перехода. Приближаемся к…

Экран заморгал и выбросил сигнал ошибки. Погас свет, пропала сила тяжести.

— Держись! — выкрикнул из темноты Сагали.

Элви зашарила вслепую, нащупывая стену или скобу.

— Что случилось?

Загорелись неверные аварийные лампочки.

— Датчики перегружены, — сказал Сагали. Голос у него вздрагивал. — Перезагружаются. Мне пришлось остановиться, пока не…

Он не закончил мысль. В скобе отдалась слабая вибрация маневровых двигателей, «Сокол» качнулся, увел палубу из–под ног. Фаиз помог Элви развернуться как надо, и тут же снова прозвучало гравитационное предупреждение, появилось ощущение верха и низа. На возвратившейся схеме загорелся сигнал: «Входящие данные отсутствуют — только расчетная позиция». На несколько секунд Сагали запустил двигатель, «Сокол» дернулся, как идущий на верхний этаж лифт. Почти сразу адмирал отключил тягу, и Элви снова всплыла.

Все трое долго молчали, ожидая, пока оживут запасные датчики. Коротко щелкнула связь, засвистела странными певучими помехами и наполнилась гомоном перепуганных голосов. Сагали отрубил общую связь и открыл индивидуальный канал.

— Станция Медина, вызывает адмирал Сагали с «Сокола». Прошу доложить состояние.

Элви подтянулась к посту Травона. Она не знала, кораблю ли понадобилось секундой больше обычного, чтобы ее опознать, или адреналин сбил ей восприятие времени. Основные датчики сдохли. Выгорели в долю секунды. Запасная система медленно втягивалась в работу. Камеры и телескопы по всей поверхности «Сокола» распаковывали защиту и подключались к сети. Повреждений оказалось больше, чем она ожидала. Но кое–что уцелело. Она вывела на свой экран данные с обшивки «Сокола» и увидела во тьме свет.

— Говорит губернатор Сон, «Сокол», — прозвучал дрожащий как скрипичная струна голос. — Имеется ущерб кораблю и команде. Идет оценка.

Пространство между кольцами заполнила белизна. Станция в центре — станция управления чужаков, головка одуванчика среди пушинок–колец — горела ярче солнца. И какой–то разреженный, как в туманности, газ или пылевое облако светился в ее сиянии. Он распространился повсюду. Это было прекрасно. И страшно.

— Все уладится, губернатор, — произнес Сагали тоном, которому почти можно было поверить. — Мне нужен статус «Иорданской долины». Они закончили переход?

— Мехмет, я не…

— Это важно. Корабль прошел?

Сколько помнила Элви — да и никто не помнил иного, — границы пространства колец обозначались темной однородной сферой, словно смотришь изнутри на черный пузырь. А теперь граница сияла содрогающейся радугой энергии или материи, переливалась, как маслянистая пленка на воде. Темная сфера всегда представлялась Элви бесконечной. Огромным беззвездным небом. А теперь граница стала близкой и замкнутой. И оттого все казалось очень хрупким. Подступившая тошнота прошла по краю сознания, словно относилась не к ее телу.

— Нет, — ответила губернатор Сон. — Они находились слишком близко к вратам, чтобы увернуться. Энергия, выброшенная из врат Текомы… нет, они не прошли.

— Прошу подтверждения, Медина. Вы сказали, что «Иорданская долина» превратилась в летучий голландец.

— Да. Мы их потеряли.

— Благодарю, Медина. Прошу уведомить диспетчерскую, что все переходы отменяются до дальнейших уведомлений. В то пространство никто не входит и не выходит. Пока я не разрешу.

По левую руку от Элви Фаиз — на месте Джен — видел, надо думать, то же, что и она. Испытывал примерно такой же трепет, ужас, такое же изумление перед чудом.

— Понятно, — сказала Сон. — Я об этом позабочусь.

— Спасибо вам, Чжа–Юн, — ответил Сагали. — Нам тут надо кое–что сделать. Нужны доклады из других систем. Догадываюсь, что по ту сторону врат тоже претерпели некоторый ущерб. Возможно, потребуется время…

— Врата сдвинулись, — сказал Фаиз так, будто речь шла о самом заурядном деле. Белье просохло. Обед готов. Врата сдвинулись.

— Что? — переспросил Сагали.

— Ну да, — отозвался Фаиз. — Не сильно, чуть–чуть. Зато все. Смотрите сами.

Сагали переключился на главный экран. На нем расцвела медленная зона и с ней — поправки к локации каждых врат. Все корабли остались на месте согласно ожидаемым векторам. Но рядом с каждыми вратами висела маленькая желтая иконка ошибки, показывавшая разницу между ожидаемым и реальным положением. Сагали страшно побледнел. Элви поймала себя на мысли о том, сколько ударов способен перенести этот человек. И, кстати, сколько выдержит она сама.

— Ах, вон что, — продолжал Фаиз. — Я почти наверняка понял, в чем дело. Просто они перестраиваются. Потому что их стало меньше. Так что равные расстояния между ними немножко увеличились. Пропали врата Текомы. И… о, да, смотрите. Врата Танъявура были почти напротив них. Их тоже нет. Мы лишились двух врат, адмирал. И за одними осталась целая планета с людьми.

Глава 20. Тереза

Научную выставку устроили в одном из публичных залов и на прилегающей к нему территории. Сводчатые потолки создавали ощущение, что зал не построен, а вырос сам собой. Контроль акустики превращал оглушительный шум и гомон в успокаивающий и внушающий уверенность звуковой фон. Здесь бегали, болтали, собирались кучками — большей частью со знакомыми из той же школы — тысяча детей от пяти до шестнадцати.

У всех открытых школ в зале имелись свои стенды, показывавшие в основном, чему научились школьники за последний год и какой вклад это внесет в общий труд империи. Что–то вроде модели круговорота воды было попроще, для младших. Другие экспозиции, такие как «лес жизни», где сравнивались экосистемы новых планет, или стенд с программируемой материей по последним разработкам в материаловедении комплекса Бара Гаон, заинтересовали и ее. И еще здесь был Коннор.

По прошествии дней воспоминания о связи Коннора с Мьюриэль перестали жалить так больно. Но совсем не исчезли. Память об их поцелуе — Тереза его не видела, но очень явственно представляла — до сих пор бередила душу. И когда Коннор кивнул в ответ на слабую улыбку, которую она выдавила, проходя мимо, Тереза не знала, как это понимать. Она ему все еще нравится? Или он хочет сказать, что его связь с Мьюриэль была ошибкой, что он рад, что они с Терезой остались друзьями? Она не знала, какой из вариантов предпочесть. И надеется ли она хоть на какой–то из них. Коннор сбил ее с толку. Группа Мьюриэль выставила стенд по изучению почвы и проектированию микроорганизмов, способных переносить питательные вещества между организмами разных биомов, и Терезе, строго говоря, полагалось бы стоять с ними. Но она туда не хотела. И вообще, ей можно было самой выбирать, куда пойти. Никто не запретит.

Она подошла к станции головоломок, где ребята помладше возились с кубиками, расставляя их по образцу, или спорили, как вписать круг в квадрат, или сооружали сложные постройки, державшиеся только на силе тяжести и трении. Тереза тысячу раз решала такие головоломки, когда была помладше. Она проходила между детьми, ободряя и намеками подсказывая запутавшимся, и думала, пойдет ли за ней Коннор.

Маленькая девочка — лет шести — одна, надувшись, сидела за столом. Тереза присела напротив, потому что отсюда можно было найти глазами Коннора.

Девочка, взглянув на Терезу, как будто собралась. И заговорила с заученной вежливостью:

— Здравствуйте. Меня зовут Эльза Син. Рада познакомиться.

— А я Тереза Дуарте, — ответила Тереза.

— Вы учительница? — спросила Эльза.

— Нет, я здесь живу.

— Со мной никто не играет, — угрюмо сообщила ей Эльза.

— Хочешь, я тебя чему–нибудь поучу?

— Хорошо, — согласилась Эльза и понадежнее устроилась на деревянном детском стульчике.

Тереза оглядела школьные выставки. Коннор беседовал с Мьюриэль, хотя говорила почти одна Мьюриэль — быстро шевелила губами, будто старалась удержать его внимание. Тереза удивилась, ощутив в себе жалость к девочке. Что если Коннор убедил Мьюриэльраздружиться с Терезой Дуарте — дочерью верховного консула и, возможно, будущей правительницей Лаконии, а потом к ней остыл? Это было бы гадко с его стороны. Но эффективно — приступ жалости у Терезы быстро прошел. Пусть Мьюриэль сама платит за свои ошибки.

— Ну вот, Эльза, — заговорила Тереза, опомнившись, и достала свой наладонник. — Это так называемая дилемма заключенного. Смотри…

Тереза вывела такую же таблицу, какую показывал ей Илич, объяснила правила: каждый игрок может решать, сотрудничать или отказаться, и каждому выгоднее отказаться, хотя по большому счету выгоднее было бы сотрудничать. Эльза не слишком заинтересовалась, но старательно следила за ее рассуждениями.

Коннор как раз отошел от компании, когда новая группа, ввалившись со своей презентацией, залила зал радостной болтовней. Он совсем бы затерялся в этом потопе, но Тереза высмотрела мелькнувшие в толпе каштановые волосы. Ей показалось, что Коннор направляется к ней, и сердце забилось немножко чаще. Она не знала, чего больше боится: что он ее разыщет или что нет.

Она играла с малышкой, делая вид, что больше занята игрой, чем человеческим потоком за спиной Эльзы. Несколько раундов они обе сотрудничали, а потом, решив, что пора показать, что такое «око за око», Тереза отказалась. Эльза недоуменно уставилась на наладонник с результатами.

— А теперь, — начала Тереза, — штука в том, что, когда кто–то вот так отказывается, тебе надо решать, что…

— Нечестно! — Это было не просто громко. Это был крик ярости. Лицо малышки злобно исказилось, потемнело от прилившей к коже крови. — Ты сказала, нам надо быть хорошими!

— Нет, — попыталась объяснить Тереза, — я хочу показать…

— Отвали со своими объяснениями, — выпалила Эльза. Оскорбление от такой малышки ударило как пощечина. Эльза схватила наладонник и зашвырнула его в толпу, а потом вскочила, с грохотом опрокинув стол. Тереза и рта открыть не успела, как девочка с плачем повалилась на пол.

К ним уже направились сквозь толпу сотрудники безопасности, но Тереза махнула им — не надо. Она замялась: утешать ли Эльзу, бежать за своим наладонником или просто позорно скрыться. Эльза, разинув рот квадратиком, глотала воздух для нового вопля. Кто–то уже выкрикнул: «Чудовище!» — и Терезе на миг подумалось, что это о ней. Потом рядом оказалась женщина. Взрослая, но с такими же, как у Эльзы, глазами, с кожей того же оттенка. Мать подхватила Эльзу на руки, стала укачивать.

— Ничего, Чудовище, — ласково уговаривала она. — Все хорошо. Мама здесь. Я здесь. Все в порядке.

Эльза, зажав уши ладонями, зажмурив глаза, уткнулась лицом в грудь матери. Та покачивала ее, нежно ворковала, успокаивая. Тереза шагнула вперед.

— Извините, — сказала ей мать. — Эльза перевозбудилась. Это не повторится.

— Нет, — возразила Тереза, — здесь я виновата. Не она, а я. Я не объяснила как следует игру.

Мать в ответ улыбнулась и снова занялась Эльзой. Тереза ждала, что она станет задавать малышке вопросы: «Что сейчас случилось? В чем ты ошиблась? Что сделаешь иначе в следующий раз?» Так поступал ее отец, чтобы помочь ей извлечь урок из каждой неудачи. Но мать Эльзы ничего подобного не сделала. Она просто успокаивала дочку и уверяла, что все хорошо. Что ее любят. Тереза смотрела на них с каким–то незнакомым чувством.

Она не замечала полковника Илича, пока тот не тронул ее за плечо.

— Прости, что отвлекаю, — сказал он. — Отец хотел тебя видеть. Сейчас же, если ты можешь.

— Конечно, — ответила Тереза и ушла, задержавшись только, чтобы вернуть наладонник.

Кабинет у отца был маленький. И на маленьком рабочем столе стоял монитор, позволявший просматривать плоские изображения на поверхности или создавать объемные волюметрические картины. Когда вошла Тереза, монитор показывал схему медленной зоны — врата, станция чужаков в центре, станция Медина и несколько десятков кораблей, разбросанных в объеме 750 кубических километров. Меньше объема звезды. Отец в каменной неподвижности смотрел на схему. Как будто даже дышать перестал.

— Все хорошо? — спросила Тереза.

— Что ты помнишь об эксперименте в системе Текомы?

Тереза села на кушетку, поджала под себя ноги. Она старалась вспомнить все, что говорилось на научном совещании, но в голове была только плачущая малышка и ее мать.

— Там мы собирались впервые испытать стратегию «око за око», — сказала она наконец. — Проверить, возможны ли переговоры с врагом.

Ей почудилось что–то зловещее в том, что недавняя ее попытка с дилеммой заключенных обернулась так неудачно.

— Проверить, можем ли мы вынудить их изменить свое поведение. Верно, — сказал отец и тихо, горестно хмыкнул. — Тут есть и хорошая, и дурная новость. — Он повел рукой перед монитором, сбрасывая доклад ей на наладонник. — Посмотри. И скажи, что ты об этом думаешь.

Тереза открыла доклад, как заданную полковником Иличем контрольную. Она читала под взглядом отца, просматривала данные наблюдения, пыталась разобраться. И старалась не подсматривать в заключение адмирала Сагали, приведенное в конце, — в этом было бы что–то от жульничества. Она сама сделает выводы.

А потом она дошла до той части, которую, чтобы понять, понадобилось перечитать трижды. Тереза чувствовала, как кровь отливает от лица.

— Она коллапсировала… коллапсировала в черную дыру? Они схлопнули нейтронную звезду в черную дыру?

— Так мы полагаем, — ответил отец. — Она находилась в неустойчивом равновесии и, по–видимому, неизвестным нам способом в нем поддерживалась. Полученной дополнительной массы оказалось достаточно, чтобы нарушить баланс. — Закрыв доклад ладонью, отец заглянул ей в глаза. — Доктор Окойе и ее сотрудники предвидели опасность. Ты знаешь, в чем она состоит?

— Выброс гамма–излучения, — сказала Тереза. — Самое высокоэнергетическое событие из известных нам. Мы принимаем такие выбросы из других галактик!

— Верно, — подтвердил отец, пока Тереза силилась уместить произошедшее у себя в голове. — А что ты помнишь о системе Текомы?

Ничего она не помнила. А должна была знать. Помнить.

— Ось вращения звезды направлена на врата, — мягко подсказал он. — В других системах мы подобного не видели.

— Что произошло? — спросила Тереза и отвела его руку, чтобы дочитать доклад. — Мы лишились двух врат?

— Да, — самым обычным тоном произнес отец. — И еще наблюдали выброс гамма–излучения в сторону системы Сол из всех прочих врат–колец, примерно как после обстрела магнитогенератором «Бури» станции чужаков в пространстве кольца. И…

С тем же успехом он мог рассказывать ей, что иногда, проснувшись утром, ты обнаруживаешь, что цветов больше не существует. Что красный может умереть. Или что «три» можно выстрелом сбить с числовой прямой. Уничтожение врат виделось нарушением таких фундаментальных законов природы, что о них даже не думаешь. Скажи отец: «У тебя на самом деле два тела» или «Дышать можно и камнями», — это прозвучало бы не более дико. Не сильнее разбило бы картину мира.

Отец поднял бровь. Что–то еще? Она заглянула в доклад.

Терезе казалось, что ее трясет, но руки не дрожали. Она нашла за считаные секунды.

— И «Иорданская долина» пропала при переходе, — сказала она. — Мы потеряли корабль.

— Да, — согласился он. — И это главное. Нам предстоит принять решение. Что нам теперь делать?

Тереза помотала головой — не возражая, а пытаясь прояснить мысли. Понесенный ущерб был огромен. Отец откинулся на спинку стула, составил пальцы домиком.

— Это политическое решение. А политические решения особенно сложны, — заговорил он, — потому что верных вариантов ответа может и не быть. Поставь себя на мое место. Представь себе картину в целом. Думай не только о здесь и сейчас, но обо всем пространстве, на которое могло бы распространиться человечество. И на все времена. Какой образ действий ты сочтешь мудрым?

— Я не знаю, — сказала Тереза, сама услышав, как жалобно звучит ее голос.

Отец кивнул.

— Это честно. Давай сузим окно возможностей. Согласно теории игр, если корабль пропадает при переходе, мы наказываем оппонента. Это основа избранной мною стратегии. Итак, в свете случившегося держаться этой стратегии или остановиться?

— Остановиться, — мгновенно ответила Тереза. Она заметила разочарование во взгляде отца, но не понимала его. Ведь это же очевидно.

Отец глубоко вздохнул и побарабанил пальцами по губам, прежде чем заговорить.

— Позволь привести пример. Один случай из твоего детства, — сказал он. — Еще при твоей матери, то есть совсем рано. Ты едва научилась говорить. У тебя была любимая игрушка. Вырезанная из дерева лошадка.

— Не помню такой.

— Ничего. Однажды тебя надо было уложить спать. Ты очень устала и раскапризничалась. Мать хотела накормить тебя, как всегда перед сном, но ты жевала лошадку. Рот был занят. Тогда мать отобрала у тебя лошадку, и ты закатила истерику. Тогда перед нами открывались две возможности. Не отдавать игрушку, чтобы ты могла заняться тем, чем следовало. Или вернуть и научить тебя, что истерика работает.

Эльза на руках у матери встала перед Терезой так живо, словно картину проецировали ей в мозг. Была ли это ошибка? Разве мать Эльзы, утешая ребенка и уговаривая, что все хорошо, учила ее орать и опрокидывать мебель? Тогда ей казалось иначе.

— Ты думаешь, нам надо… послать еще один корабль-бомбу?

— Око за око, — напомнил отец. — Это означает на время остановить движение в пространстве колец. Это означает прекратить эвакуацию кораблей до нового эксперимента. Зато мы сумеем показать врагу свою дисциплину. Или показать, что у нас ее нет.

— О-о, — протянула Тереза. Она не знала, что еще сказать.

Отец склонил голову к плечу. Голос его был мягок по-прежнему. Он почти умолял.

— Вот зачем я позвал тебя сюда. Такие решения выпадают людям вроде нас с тобой. Обычному человеку их принимать не приходится. Мы должны руководствоваться логикой и взглядом в будущее. И должны применять их беспощадно. Ставки слишком высоки.

— Это единственный путь к победе, — сказала она.

— Я не знаю, есть ли путь к победе, — возразил он. — И никогда не знал. Но всегда знал, что предстоит война. Едва открылись врата, я понял, что мы неизбежно пройдем сквозь них. И что с большой вероятностью столкнемся с теми, кто уничтожил цивилизацию наших предшественников.

— Готы, — сказала Тереза. — Готы и свинцовые водопроводы.

Он хихикнул.

— Илич опять толковал тебе о Древнем Риме. Ну да. Если хочешь, назови их готами. Едва стало ясно, что там, вовне, что–то есть, мы поняли, что неизбежен конфликт. Война неизбежна с той секунды, когда появляется противник. Я не знаю, в состоянии ли мы его разбить. Но знаю, что если мы победим, то только так. Разумом и беспощадным, непоколебимым стремлением к цели. Других действенных инструментов у нас нет.

Тереза кивнула.

— Извини, — сказала она. — Я ошиблась в ответе.

— Я этого ожидал. Затем и пригласил тебя. Ты со временем научишься мыслить так, как я. Научишься быть таким вождем, в какого я превратил себя. Иногда это требует усилий. Кое–что придет само с возрастом. А кое–что, думаю, придет, когда ты… изменишься.

— Изменюсь?

— Преобразишься. Станешь бессмертной. Я говорил с доктором Кортасаром, и пора приступать. Конечно, это займет время, но с начала эксперимента я так много узнал. То, чего не мог знать, будучи просто… просто человеком, наверное.

Отец взял ее за руку. Переливы его глаз и кожи на миг стали ярче. И в голосе, когда он заговорил, слышалось гулкое эхо:

— Я теперь вижу многое, чего не видел прежде. Ты тоже увидишь.

Глава 21. Элви

Элви видела, как Сагали, ожидая ее ответа, заранее выставляет щит. Видела по тому, как он сжал челюсти, какими пустыми стали глаза. Она зацепилась ступней за скобу на стене, рукой держалась за другую. И искала в себе ярости или вспышки головокружения, хоть какого-то телесного проявления, соответствующего его реакции. А нашла только слабое разочарование.

Когда он вызвал ее к себе в кабинет, она сразу заподозрила плохие новости. Сейчас, когда всю команду спешно разбудили и подняли на ноги, все сказанное в рубке, даже самым тихим голосом, в минуту становилось общеизвестным. Так действует на людей страх. Заставляет быстро делиться сплетнями.

— А если я против? — спросила она. — Поскольку мы оба знаем, что я против этого плана.

— Я немедленно передам ваше мнение верховному консулу Дуарте, — сказал Сагали. — Для него, так же как для меня, важно, чтобы вы поняли, что мы серьезно воспринимаем вашу озабоченность.

— И от этого что–то изменится?

— Начистоту? — спросил Сагали.

— Идите вы… Еще одна бомба. После… — Она свободной рукой обвела палубу, подразумевая пространство кольца, исчезнувшие врата и все прочее. На то, чтобы осмыслить огромность случившегося, у нее было три дня, и все равно не хватило. Не умещалось в голове.

Зато трех дней хватило Сагали, чтобы представить доклад, а Дуарте — чтобы его оценить и ответить. Вероятно, за этот срок Сагали и не успел бы надавить и получить приказ заткнуться. Да он и не пытался. От того и разочарование.

— Существует протокол. При неудачном переходе любого корабля мы посылаем за те же врата бомбу. Другого способа огласить свои намерения у нас нет.

— И смотрим, лишимся ли еще пары врат?

— Мы понесли потери… значительные потери, — сказал Сагали. — Однако, обдумав их, верховный консул пришел к выводу, что они не являются эскалацией со стороны врага.

— И как он пришел к таким выводам?

Сагали выставил руку ладонью наружу, но взгляд его смягчился, скорее предлагая выслушать, нежели приказывая замолчать. Элви скрестила руки и кивнула, показывая, что готова слушать.

— Атаки врага оказывались неэффективными — в том смысле, что наносили несущественный основной ущерб. Потеря сознания, пережитая нами в системе Сол после гибели Паллады, могла стать смертельной для строителей протомолекулы, но против нас оказалась малодейственой. Реакция, имевшая место в системе Текомы, была бы мелочью в любой другой системе. Результат оказался… прискорбным только из–за особенностей, так сказать, ландшафта, которые больше нигде в империи не повторяются.

— То есть я просто неудачно выбрала атолл Бикини? — вставила Элви.

— Вас никто не винит в случившемся, доктор. Вы не могли предвидеть большего, чем мы все. Напротив, стратегическую ошибку допустил я. Я воспринял непригодную для человека природу системы как преимущество, упустив из виду возможные последствия.

Он развел руками.

— Или, — предположила Элви, — это была ловушка.

— Не представляю, как…

— Нет. Помолчите. Теперь моя очередь. То, что мы наблюдали в системе Текомы, никак не походило на предыдущие взаимодействия. Мы оставались в сознании. Нам не изменили восприятия, ничего подобного. Это было нечто совсем иное. А если поискать в этом логику? Найти будет нетрудно.

— Покажите, прошу вас.

— Звезда не была природным феноменом, ее сделали. Причем сделали из системы, напоминавшей Сол. Ее изготовили и нацелили на врата. Нацелили, как самострел, связанный с дверной ручкой. И наш корабль–бомба ее активировал. Может, он заставил кого–то на нас оглянуться и тем самым спустил курок. Не знаю. Но все было устроено как самострел–ловушка.

У Сагали стал такой вид, словно он откусил от подгнившей галеты.

— Интересная интерпретация, — процедил он.

— Это была самая большая пушка, какая только возможна при данных физических законах вселенной. И более того. Станция создавалась с учетом такого события. Она приняла гамма–выброс коллапсирующей нейтронной звезды и уцелела.

— Вы находите это существенным?

— Я нахожу это очевидным доказательством, что мы столкнулись с противником вне своей весовой категории и пора бы перестать его пинать.

— Кричать нет нужды, доктор.

Элви разжала кулаки и постаралась расслабить челюсти. Кровь горячо прилила к лицу — она не знала, от страха, от гнева или другой эмоции, вполне соответствующей подобной ситуации. Система Сагали предупреждающе прогудела, но он ее заглушил.

— Я не возражаю вам, — сказал он. — Но как должно выглядеть ваше «перестать пинать»?

— Не посылать бомб за врата — для начала.

— Предположим. Или полностью отказаться от врат. Вы и это посоветуете? При таком решении погибнут некоторые колонии, но, возможно, это приемлемые потери. Однако в прошлом конфликте закрытие сети врат не спасло тех, кто ими пользовался. К тому времени, как мы снова включили систему, они были мертвы.

— Я предлагала не начинать конфликта.

— Конфликт начался задолго до возникновения Лаконии. Корабли пропадают уже десятки лет. В чем бы ни была причина, она возникла до того, как мы узнали о ее последствиях. Самый простой способ подорвать любую стратегию — это свернуть ее без веских причин. Верховный консул в курсе происходящего. Он полагает, что план «око за око» по–прежнему сохраняет свои достоинства.

— И вы намерены ему следовать.

— Я выполняю приказы, доктор. Я — лаконский офицер, — сказал Сагали. — Как и вы.

* * *

Настроение команды «Сокола» проявлялось в мелочах. Джен вместо того, чтобы в задумчивости то и дело забегать в столовую, приросла к своему рабочему посту. Травон шлялся по кораблю, нервно постукивая большим пальцем по среднему при каждом обновлении данных с «Тайфуна» и Медины. Сагали большей частью не выходил из кабинета, избегал Элви, Фаиза и остальных научников, как будто их неодобрение для него что–то значило.

Где–то рядом с Мединой некий капитан вытянул короткую соломинку, и «Каприз Мирона» был избран кораблем–бомбой. На главном экране рой погрузчиков и дронов растаскивал груз из его трюма. Слабые вспышки их маневровых напоминали Элви кишение термитника.

Антиматерию запасали на Медине как раз для такого случая. Техники губернатора Сон должны были вывести корабельный реактор в режим, максимально близкий к критическому, и снять все предохранители, чтобы при взрыве бомбы к ее мощи добавилась неуправляемая реакция корабельного движка. Однако возникла проблема — как превратить корабль в летучий голландец при отсутствии движения сквозь врата.

Безопасную кривую рассчитывали на основе количества энергии и материи, направлявшейся через врата. Как правило, речь шла о том, чтобы не превышать безопасного уровня. А теперь требовалось довести ее до порогового значения, не посылая во врата кораблей. Согласно протоколу, как не уставал напоминать Сагали, следующим за эти врата должен уйти корабль с бомбой. Если они погонят перед ним дюжину других, враг может не понять мысли верховного консула.

Таким образом, им пришлось направить во врата массивный поток энергии. Магнитогенератору «Тайфуна» задача была по силам, но следовало позаботиться, чтобы магнитное поле не повредило чего–либо по ту сторону врат. От такого сочетания осторожности с безрассудством у Элви дух захватывало.

— Надо еще раз с ним поговорить, — сказала Элви.

— Повторить, что он не прав, в более сильных выражениях? — предложил Фаиз. — Проверить: вдруг он передумает, если ты возразишь пожестче?

— Он не так плох, — сказала она. И, сознавая, что именно «так», добавила: — Должен быть способ.

— Нет его, милая.

Джен смотрела на свой рабочий монитор. Она растянула губы, взгляд беспокойно бегал.

— В системе Танъявура восемьдесят тысяч человек, — сказала она. — Одна обитаемая планета с тремя городами и лунная база на главном спутнике. И они… в голове не укладывается. Их просто не стало.

— Может, у них все в порядке, — сказала Элви. — Просто… остались без связи. При таких делах им, может быть, лучше, чем нам.

— Если их солнце не взорвалось. Ходили такие слухи, нет? Строители протомолекулы выжигали целые системы.

Травон, взглянув на рабочий монитор, снова постукал пальцем о палец.

— Танъявур всего в восьми с половиной световых годах от Гердары. Если через восемь с половиной лет оттуда увидят вспышку, мы поймем, что случилось.

— Мне это не нравится, — сказала Джен.

— Никому не нравится, — согласился Фаиз. — Скажу честно, по–моему, старик Сагали должен был пропустить эту часть.

— Что? — переспросила Джен. — Нет, я не о том. В смысле, да, это мне не нравится. Но еще и это.

Она вывела на монитор сведения, которых Элви еще не видела. «Каприз Мирона» погас, его место заняли какие–то энергетические графики. Джен обернулась к товарищам, словно ждала, что они все поймут с первого взгляда.

— Я биолог, — напомнила Элви.

— Мы видим здесь излучение, исходящее из промежутков между кольцами. Прежде подобного не наблюдалось. Там нечему излучать. Этот пузырек пространства просто заканчивается на кольцах. Все, уходящее из него, исчезало, словно падало за горизонт событий. А с тех пор как… в смысле после нас… что–то вливается извне.

— Что–то стучит нам по крыше, — согласился Фаиз. — Это не утешает. Я обеспокоен.

— Как это объяснить? — спросила Элви.

— Не знаю. Просто данные говорят о том, что происходит нечто, ранее не случавшееся. И это не успокаивает.

Голос в памяти прозвучал ясно и отчетливо, словно над ухом. «Вся беда в разделении ответственности. Один отдает приказы, другой их исполняет. Один может сказать, что не он нажал на курок, другой — что он просто делал, что велели, и оба сорвутся с крючка».

Элви медленно выдохнула сквозь зубы.

И отправила Сагали запрос на связь. К его чести, отозвался он, не медля.

— Доктор Окойе?

— Адмирал, вы не могли бы подойти к нам в рубку? Я хотела бы, чтобы вы увидели вновь поступившие данные.

По короткой паузе она поняла, что он решает, не новая ли эта мина под план бомбежки. Реальность полученных данных еще не означала, что Элви не копает под план.

— Иду, — бросил Сагали и прервал связь.

— Мы всегда можем поднять мятеж, — бодро предложил Фаиз.

— Без шансов, — возразил Травон. — Я прокрутил позиции и навигацию. Даже если мы захватим корабль, «Тайфун» разнесет нас в пыль, даже не подпустив к вратам.

— Господи, Травон, — испугался Фаиз. — Я же пошутил.

— А, — сказал Травон. — Извини.

— Помнится, работала я когда–то простым ученым, — вздохнула Элви. — Мне нравилось. Хорошее было время.

Через пять минут в рубку явился Сагали — подплыл к своему посту, не замечая никого вокруг. Элви вспомнила его на этом же месте, еще мокрого после амортизатора и со слезами на глазах. Сейчас перед ней был другой человек. На миг она помимо воли восхитилась им. Сагали молча рассматривал дисплей. Самыми громкими звуками в рубке было гудение воздуховодов и постукивание соприкасающихся подушечек пальцев Травона.

Сагали обдумывал увиденное, слушая повторные объяснения Джен. Когда она закончила, подвсплыл, насколько позволяли крепления амортизатора. Бросил взгляд на Элви, и ей что–то такое в нем почудилось. Не благодарность ли?

Жестом он открыл канал связи.

— Адмирал Сагали? — прозвучал голос губернатора Сон. — Чем могу быть полезна?

В ее голосе до сих пор улавливался намек на протяжный говор долины Маринер. Элви задумалась, видеть ли в нем марсианский след на Лаконии, или это лаконцы несут свой говор в чужие миры и обратно. И была ли такая исполнительность особым свойством людей Дуарте или же шла от марсианского характера.

— Мои умники выдали аналитику, которую я хотел бы показать вашим умникам, губернатор. Может быть, пустое, но я рекомендовал бы приостановить работы над бомбой, пока мы не разберемся в увиденном.

После долгой паузы пришел ответ:

— Мне уже любопытно, адмирал. Пришлите, что там у вас.

— Спасибо, — сказал Сагали, и губернатор прервала связь. — Передайте все это на «Тайфун» и Медину. Посмотрим, разделяют ли там вашу озабоченность.

— Есть, сэр, — произнесла Джен и принялась паковать информацию так усердно, словно ей дали лишних пять минут на экзаменационной контрольной.

Фаиз тронул Элви за плечо и сказал еле слышно, хотя и в самое ухо:

— Как думаешь, получится у нас?..

Мир взорвался.

Будь это звук, его назвали бы оглушительным. Да и так Элви зажала уши ладонями. Рефлекс. Уподобление. Джен вопила. Элви хотела бы вжаться в палубу, но сумела только подтянуть к себе колени, приняв в воздухе позу эмбриона. Темные пятна от не отмытого с переборок жира человеческой кожи стали картой огромного побережья, фрактальной, сложной. Она ощущала рядом Фаиза, волны присутствия перекатывались от одного к другому, пока оба кричали. Воздух стал туманом из капелек–атомов. Сагали был облачком атомов. Она была облачком.

«Это уже случалось, — думала она. — Ты это уже испытала. Не отвлекайся. Не распускайся». Облачко, составлявшее ее руку, вибрации в пустоте, скользнуло к облачку–скобе и ударилось об нее. Поля энергетических межатомных связей, взаимодействуя с атомами переборки, завели танец давлений, от которого к ее плечу разошелся сигнал такой сложности, что отследить его не удавалось. Она сознавала, что ощущает его, но так многое происходило одновременно, что трудно было удержать ощущение в уме.

Элви обнаружила, что ставший парообразным корабль позволяет видеть облачка других кораблей вокруг него. Медина посреди их скопления была огромной, но бесплотной грозовой тучей.

Что–то двигалось между этими облаками — темное и тонкое, как танцор, проскальзывающий между каплями дождя. И еще что–то. И еще. Они были повсюду, пронизали газ, жидкость, твердую материю, разбрасывали своим движением облака. Они казались плотными. Реальными в том смысле, в каком не были реальными облачка материи. Ничего более реального она еще не видела. Щупальца тьмы, никогда не знавшей света. Это не могло знать света. «Ты уже видела такое отсутствие света. Темноту, похожую на глаз гневного бога… Ты об этом кому–то рассказывала».

Одно вытягивалось и свивалось слева от нее, если «слева» еще что–то значило. Оно изгибалось вопросительным знаком, и порядок атомов и вибраций изгибался вокруг и внутри него. Это было так прекрасно и изящно, что трудно отвести взгляд. Облака смешивались, свивались вслед за ним, цвета выглядели такими чистыми, словно в них не было ничего, кроме цвета. Невозможно распознать в них кровь.

Она такое уже испытала. В первый раз оно ее ошеломило. Ошеломляло и сейчас, но Элви, по крайней мере, знала, что это. И смогла сохранить разум. Хотя бы на миг.

«Ты молодчина, детка. Отлично справляешься. Ты сможешь. Еще совсем немного. Только сделай…»

Она попробовала вспомнить, что такое ее горло. Попыталась представить, какие точки материи и пустоты прежде испускали слова. И сейчас могли. Они составляли ее тело, воздух, которым она дышала. Она старалась свести все это воедино и продержаться на длину вопля:

— Аварийная эвакуация! Авторизация майора Окойе, дельта восемь.

Щупальце тьмы рванулось к ней…

И отпало. Все они скользнули прочь, опадая черными снежными хлопьями, проваливаясь сквозь облако вибраций, составлявших палубу. Все смешалось, формы складывались друг в друга. Сумей Элви расфокусировать зрение, могла бы кое–как опознать их. Тело Джен, покатившееся, когда толчок маневровых превратил палубу в крутой склон. Чья–то рука от пальцев до локтя и даже несколько сантиметров сверх того. Свечение главного дисплея, слишком сильное само по себе, чтобы передавать смыслы за пределами простой элегантности схваченных воздухом фотонов. Она сознавала собственную боль как шум далекого водопада. Она упала сквозь нее в некое подобие сна.

А миг спустя вернулась. Тяга — треть g или пять g — потянула ее вниз. При попытке встать кровь приклеила ей щеку к палубе. В воздухе стояла вонь, слишком сложная, чтобы разобраться в ее составляющих. Звенели тревожные сигналы, гудки перекликались в бессмысленной какофонии. Все отказало разом. Элви силой подняла себя на ноги.

Рубка стала сценой из ночного кошмара. Целых кусков переборок, палуб, оборудования как не бывало. Словно нагрянул художник с ластиком и постирал наугад части картины. Вместе с людьми.

Сагали оставался на своем посту, просто у него выхватили куски из очертаний головы и плеча. Джен неподвижной грудой лежала там, где палуба сходилась со стеной, залитая кровью, возможно, собственной. Рука Травона лежала рядом с его постом, но на месте амортизатора осталась округлая дыра на следующую палубу и еще палубой ниже. Элви словно рассматривала коралловый риф, составленный из ее корабля, ее друзей и…

— Фаиз! — вскрикнула она. — Фаиз!

— Здесь, — прозвучал голос сзади. — Я здесь. В порядке.

От его амортизатора осталось две трети. Жидкость выливалась из резервуаров, стекала вниз, исчезала.

— Я в порядке, — повторил он.

— У тебя ступни нет, — сказала она.

— Знаю. Но я в порядке, — произнес он и закрыл глаза.

Элви добралась до панели, выглядевшей почти целой. Идти было трудно, и она поняла отчего, когда, опустив глаза, увидела, что в ее бедре недостает куска величиной с теннисный мяч. И только увидев, почувствовала боль.

Корабль меньшего размера был бы уже сто раз убит, но «Сокол» оказался из крепких. Он поспешно заращивал продырявленную в сотне мест обшивку, сохраняя воздух внутри. Реактор выбросил ошибку и проводил аварийную коррекцию, прокручивая отчет с такой скоростью, что Элви не могла уследить. Она вывела на экран данные с сенсоров, и перед ней возникли звезды. Корабль находился вне медленной зоны. Вне пространства колец. Система опознала небо Лаконии. Элви заставила корабль обернуться на уходившие за корму врата. Все выглядело спокойно. Как ни в чем не бывало. Ощутив, как в горле булькает хохот, она попыталась его сдержать, понимая, что, если начнет, вряд ли сумеет остановиться.

Включая канал открытого вещания, она молилась, чтобы остатков «Сокола» хватило послать сигнал. Система отозвалась не сразу, и у Элви замерло сердце. А потом передатчик ожил.

— Спасибо тебе, — сказал она кораблю. — О, спасибо, спасибо, спасибо.

Она собралась с силами, гадая, сколько потеряла крови. И сколько ее осталось.

— Всем кораблям в пределах слышимости. Говорит майор Окойе из научного директората Лаконии. Нуждаюсь в немедленной помощи. У нас большие потери…

Глава 22. Тереза

— Я никогда не видела, чтобы кто–то так сердился. — Тереза рассказывала о «маленьком чудовище» Син и ее матери. — То есть я, конечно, иногда злилась, но тут другое. Эта девочка…

— Серьезно? Таких сердитых, как ты, я мало видал, Кроха, — отозвался Тимоти.

Его пищевой процессор был разложен на одеяле — каждая деталь на своем месте, словно схему просто вывернули наизнанку. В корпусе остались только встроенные контакты силовых линий. Сейчас Тимоти перебирал детали, каждую очищал и протирал до блеска. Проверял на признаки износа. Тереза сидела на его койке, прислонившись к стене пещеры и подтянув колени, а Ондатра мирно похрапывала рядом. Ремонтный дрон притаился на краю темноты, в его выпученных черных глазках мерещилась обида: почему Тимоти не оставил ремонта ему.

— Я не сердитая, — сказала Тереза. И, поразмыслив, поправилась: — Я за собой не замечаю, чтобы сердилась.

Тимоти перебросил ей защитные темные очки и показал, чтобы надела. Она надела и прикрыла рукой глаза Ондатре, чтобы ее не ослепило. Через несколько секунд в глазах зелеными звездочками взорвались искры. Терезе нравился едкий металлический дым сварки.

— Штука в том, — громко, чтобы было слышно за ревом аппарата, говорил Тимоти, — что гнев бывает всего двух видов или около того. Или сердишься, потому что чего–то боишься, или от бессилия.

Аппарат щелкнул и смолк.

— Можно? — спросила Тереза.

— Можно, снимай.

Без очков пещера показалась светлее прежнего. Глаза подстроились к темноте, несмотря на интенсивность вспышки. Почесывая за ухом Ондатру, Тереза слушала дальше.

— Если ты… не знаю. Если ты, к примеру, испугаешься, что твой отец не такой человек, каким ты его представляла, ты можешь рассердиться. Или если испугаешься, что некому прикрыть тебе спину. Вроде того сопляка.

— Его зовут Коннор, — сказала Тереза и все–таки улыбнулась.

— Ну да, я о нем, — согласился Тимоти. — Или если ты испугаешься, что он выставит тебя в глупом виде перед своей командой. Вот тут ты рассердишься. А если тебе пофиг, жив твой старик или помер? Если тот сопляк и твоя команда для тебя ничего не значат? Не будешь ты сердиться. Или по–другому. Ты хочешь, чтобы что–то заработало. Налаживаешь проводку. Провозилась четыре часа, и вроде все правильно, и тут что–то погнется в руках, и начинай сначала. Ты тоже рассердишься, но не от страха. Тут другое.

— Так ты, значит, — с издевкой проговорила Тереза, — видишь меня испуганной и беспомощной?

— Вот–вот.

Забыв о насмешках, Тереза обняла коленки. Это никак не складывалось с тем, кем и чем она себя видела, но что-то в ней потянулось навстречу его словам. Было в них что–то знакомое. Как будто случайно увидела свое отражение под совсем новым углом. Завораживающе.

— И что с этим делать?

— Хоть бы я знал, Кроха. Мне не приходилось.

— Ты никогда не сердишься?

— Из страха — никогда. Не помню, когда я в последний раз чего–нибудь боялся. Бессилие больше по моей части. Но у меня была подруга, медленно умирала у меня на глазах. И я ничем не мог помочь. Тогда от бессилия я стал злиться. Нарывался на драку. Но у меня была еще одна подруга — она меня привела в чувство.

— Как?

— Исколошматила всмятку, — сказал Тимоти. — Это помогло. А с тех пор не бывало ничего такого, из–за чего стоило бы выходить из себя.

Он покатал на ладони блестящий серебристый конус величиной с большой палец и поморщился.

— Что не так? — спросила она.

— Сопло инжектора малость пообтрепалось, — объяснил Тимоти. — Я бы мог обточить. Только тогда дрожжевую кашку придется не столько есть, сколько пить.

— Ты так много времени потратил на эту штуку.

— Позаботься о своих инструментах, и они позаботятся о тебе.

Тереза откинулась к стене. Камень холодил лопатки. Температура в глубине пещеры держалась на уровне средней для климатической зоны. Масса камня над головой сглаживала дневные и ночные пики — и даже летние и зимние отклонения. Умом Тереза это понимала, но прочувствовала только в пещере у Тимоти. Здесь всегда было прохладно в жару и тепло в холода.

— Знаешь, одинокий мудрец на вершине горы — это уже штамп, — сказала она, улыбаясь, чтобы он не подумал, что она язвит. — И вообще, мне нечего бояться.

— Скажем, убийц с ядерными зарядами в кармане, — предложил Тимоти, вставляя инжектор в гнездо.

Тереза расхохоталась, и Тимоти, помедлив, тоже улыбнулся.

— Если меня кто и убьет, так доктор Кортасар, — сказала Тереза.

— Да? Это как же?

— Да нет, шучу. Я понаблюдала за Холденом — помнишь, мы говорили. И подслушала его разговор с доктором Кортасаром.

— О чем же? — лениво поинтересовался Тимоти.

Тереза задумалась. О чем, собственно, они говорили? Лучше всего запомнились слова Кортасара, что природа пожирает младенцев, и как Холден посмотрел в камеру. Но там было что–то и о ее отце.

Она вздохнула, собираясь ответить, и тут воздух заклокотал в горле и в легких, как будто миллиарды камушков размером с молекулу бились о мягкие ткани. Ее дыхательная система была пещерой внутри пещеры Тимоти, и Тереза остро осознавала сложность собственного тела и соответственную сложность окружающих ее пещер. Жилы и щербины стен распались на части и сгладились. Гравитация стремилась притянуть ее к полу, а изумительно сложный танец электронов пола и собственного тела отталкивал назад. Она успела еще задуматься, не отравлена ли, а потом сознание захлестнула облегающая сложность воздуха и своего тела, и невидимые границы растворились и больше не отделяли ее от мира.

Беспокойно тявкнула Ондатра. Тереза в какой–то момент незаметно для себя мешком осела на койку. Тимоти стоял, очень сосредоточенно смотрел куда–то и совсем забыл о своем процессоре. Ремонтный дрон странно поскуливал и вроде бы с трудом держался на ногах, шатался как пьяный.

— Это не только со мной, а? — спросил Тимоти.

— Похоже, что нет, — согласилась Тереза.

— Ага, ясно. С тобой хорошо, Кроха, но сейчас тебе надо бежать домой.

— Что это было? Здесь что–то с воздухом? Надышались испарений?

— Нет. — Тимоти за руку поднял ее с койки. — С воздухом порядок. Тут что–то другое. И, возможно, случилось со многими, так что они с перепугу начнут проверять, где все, кто для них важен, и ты будешь первая. Так что нечего тебе здесь делать.

— Не понимаю… — начала она, но Тимоти уже тянул ее вперед, к устью пещеры. Пальцы его сомкнулись у нее на запястье, как клещи. Лицо ничего не выражало. Таким он ее пугал. Ондатра с лаем бежала следом, словно хотела о чем–то предупредить.

На открытом воздухе все пришло в норму. То странное ощущение уже представлялось ей дурным сном или мелким происшествием. Пугала только реакция Тимоти. Подняв голову, он осмотрел небо и кивнул сам себе.

— Ладно, Кроха. Давай домой со своей зверюгой.

— Я вернусь, как только смогу.

Она сама не знала, зачем вздумала его успокаивать.

— Хорошо.

Все дело в том, как он это сказал. Как будто уже не думал о ней. Взрослые не впервые отвечали ей так — вежливо соглашаясь, но мыслями находясь где–то еще, но Тимоти — никогда. Он был другой. Должен быть другим.

— Ты будешь здесь, когда я приду?

— Куда я денусь? Со мной еще не кончено, так что…

Она обняла его. Как будто дерево обнимала. Он отстранился, и, когда снова взглянул на нее, ей померещилось в его глазах что–то вроде сожаления. Жалостью это быть не могло.

— Счастливо, Кроха, — сказал он, а затем развернулся и скрылся в пещере. Ондатра коротко гавкнула ему вслед, словно беспокоилась не меньше Терезы.

— Идем, — позвала та и двинулась к своему тайному ходу, к зданию совета и дому.

Вечер был прохладным. Листья уже втягивались в зимние чехлики, и деревья от этого выглядели ощетинившимися. Солнечник, повиснув на нижней ветке, расправил ей навстречу кожистые крылья и зашипел, но Тереза прошла мимо, не обернувшись. Белые облака на горизонте клубились, сливаясь в грозовую тучу. Если ее принесет сюда, дождь зальет дренажный тоннель, в него будет не пройти, и она застрянет по эту сторону стены. Тереза ускорила шаг.

Звук флаера начался со свистящего звона в далекой вышине, но очень быстро приблизился. Не прошло и минуты, как он превратился в рев. В небе возникло черное блестящее тело с тремя холодными двигателями и упало на прогалину — в разрыв между деревьями. Тереза ожидала увидеть за распахнувшейся дверью голубые мундиры охраны. Она решила назваться и объяснить, что вздумала погулять по округе. Это было бы ложью лишь отчасти.

Два вооруженных охранника и в самом деле были там, но первым из машины выскочил полковник Илич. Он подбежал к ней, взглянул мрачно. Пилот не стал до конца глушить двигатели, поэтому Иличу приходилось кричать:

— В машину!

— Что?

— Быстро во флаер. Тебе нужно вернуться в здание.

— Не понимаю.

Илич, стиснув зубы, указал на открытую дверь.

— Ты. Туда. Быстро. Что тут непонятного?

Тереза отшатнулась, как от пощечины. За все годы, что Илич учил ее, он ни разу ее не обидел. Всегда был терпелив, всегда готов поддержать и успокоить улыбкой. Даже когда она не готовила уроков или плохо себя вела, наказание состояло в длинной беседе о том, почему она поступила так, как поступила, и для чего ей необходимо образование. Сейчас в костюм Илича словно нарядился другой человек. Тереза почувствовала, как на глазах выступили слезы. Она увидела, как его губы выговорили: «Какого хрена?» — хотя и не услышала слов.

Он изобразил поклон и жест слуги, предлагающего господину пройти вперед, но она ощутила его нетерпение. И презрение. И гнев.

«О, — подумала она, шагая к флаеру. — Он боится».

Ондатра залилась лаем, и полковник, не дав Терезе времени заманить ее во флаер, велел одному охраннику вернуться с собакой пешком. Дверь закрылась с глухим лязгом, и флаер взмыл над деревьями. Снаружи его корпус выглядел непрозрачным, но изнутри было все видно как сквозь тонированное стекло. Тереза смотрела, как встает из–за деревьев здание государственного совета.

— Как вы узнали, где меня искать? — спросила она.

Илич покачал головой, и ей показалось, что он не станет отвечать. Но он ответил, и почти обычным тоном: мягким и терпеливым. Только теперь Тереза знала, что это маска.

— Тебе при рождении имплантировали в челюстную кость локатор. Охрана всегда знала, где тебя искать, а мой священный долг — заботиться о твоей безопасности.

Она словно слышала полузнакомый язык. Значение каждого слова вроде бы понятно, но в целое не складывается. Слишком чуждой оказалась сама мысль. Ей нельзя было поверить.

— Твой отец считал, что тебе необходим опыт бунта и самостоятельности, поэтому твоим вылазкам не препятствовали, лишь бы ты не уходила слишком далеко. Он сказал, что в твоем возрасте в одиночку выбирался на поверхность Марса и таким образом многое узнал о себе. Он надеялся, что и тебе независимость и одиночество пойдут на пользу.

Одиночество… Значит, о Тимоти им не известно. И она ни за что на свете о нем не расскажет.

— Так вы просто позволили мне думать… — Она сама чувствовала, как звенит от ярости голос.

Флаер, перелетев наружную стену, свернул к востоку. Не к посадочной площадке, а к лужайке перед зданием. Из сада кто–то смотрел, как они пролетают. Терезе показалось, что это Холден.

— Я уважал твою независимость и личное пространство в той мере, какую допускал протокол безопасности, — ответил Илич. — Но на крайний случай должен был иметь средство тебя отыскать.

— А сейчас случай крайний?

— Да, — ответил он.

* * *

Отец улыбнулся ей; морщинки в уголках глаз пролегли глубже, чем ей помнилось. И радужный отлив стал заметнее, сквозь кожу как будто что–то просвечивало. Его кабинет был и спальней — в те времена, когда он еще спал. А не спал он уже несколько лет. Теперь здесь располагался откидной стол из лаконского дерева, зернистого, как осадочная порода, большой стол, полка с полудюжиной книг по физике и диван для сидения. На нем отца и застала перемена.

— Отец? — позвала Тереза. — Ты меня слышишь?

Его рот округлился, как у ребенка, увидевшего какое-то чудо. Протянув руку, он погладил воздух рядом с ее головой. Она взяла его ладонь. Горячая.

— Он что–нибудь говорил? — спросила Тереза.

Келли, личный лакей отца, покачал головой.

— Кое–что, но все без смысла. После того, что случилось, я зашел к нему и застал вот таким. — Он кивнул на сидевшего устола Кортасара. — Я сразу вызвал доктора Кортасара.

— Ваше мнение? — спросил Илич. Голос звучал холодно, и отец на него вовсе не среагировал. — Что с ним?

Кортасар развел руками.

— Могу только предполагать.

— Предполагайте, — приказал Илич.

— Это… событие. Потеря сознания? Как мне кажется, это было то же, что, по описанию адмирала Трехо, произошло в системе Сол. Я не раз слышал гипотезу, что так действует оружие, убившее создателей протомолекулы. Их разум, как бы он ни был организован, оно разрушало. Ну, а верховный консул за прошедшие годы все сильнее приближался к этим создателям. Возможно — возможно, это сделало его более уязвимым для атаки, чем мы, остальные.

В груди у Терезы зародилась боль как от удара в солнечное сплетение. Она упала на колени рядом с отцом, но тот хмурился на что–то у нее за спиной. Или в пустоту.

— Скоро ли он поправится? — спросил Келли.

— Если бы мне позволили не ограничивать опыт одним объектом, я мог бы предположить, — ответил Кортасар. Таким же тоном он недавно произнес: «Природа постоянно пожирает младенцев». От этого голоса у Терезы мурашки поползли по коже. — А так… он может прийти в себя в любую минуту. Или остаться так на всю жизнь, которая в его случае может оказаться очень долгой. Если мне дадут забрать его в лабораторию и провести кое–какие анализы, я смогу прояснить этот вопрос.

— Нет, — сказал Илич, и по его тону было понятно, что говорит он это не в первый раз. — Верховный консул останется в этой комнате, пока…

— Пока что? — спросил Кортасар.

— Пока мы не овладеем ситуацией, — твердо закончил Илич. — Кто–нибудь помимо здесь присутствующих знает о его состоянии?

Терминал верховного консула загудел: кто–то запрашивал срочную связь. Трое мужчин встревоженно переглянулись. Ее отец поморщился, потом трубно пустил газы. Извращенная непристойность случившегося резанула Терезу как ножом. Это же ее отец! Человек, чье провидческое дерзание правило всем человечеством. Он знал все, и знал, каким все должно быть. А тело перед ней принадлежало калеке, уже не знающему даже стыда.

Снова прогудел вызов, и Келли перехватил его на свой терминал.

— Боюсь, верховного консула сейчас нельзя беспокоить, — произнес он, выходя из комнаты. — Можете оставить мне сообщение для него.

Дверь за ним закрылась.

— Я могу доставить часть оборудования сюда, — предложил Кортасар. — В боксах мы могли бы добиться большего, но и здесь… хоть что–то.

Илич провел ладонью по бритой голове, бросил взгляд на ее отца, на Кортасара, на окно, открывавшееся в бамбуковую рощу какой–то иной вселенной, где еще светило солнце, где жизнь не разбилась вдребезги. Тереза шевельнулась, и тогда Илич взглянул на нее. Их глаза встретились и очень долго не расходились.

На нее накатила паника.

— Теперь я должна командовать?

— Нет, — ответил Илич, и страх немного отступил. — Нет, у руля останется верховный консул Уинстон Дуарте. Они с доктором Кортасаром погружены в дискуссию о положении дел в империи, и тревожить их нельзя ни при каких обстоятельствах. Это легко запомнить, потому что так и есть. В частности, он приказал Келли не допускать к нему никого, кроме доктора и тебя, его дочери, до дальнейших распоряжений. Ты помнишь, как он это сказал?

— Я не… — начала Тереза.

— Ты должна помнить, как он об этом говорил. Он как раз сидел здесь. Сразу после события. Мы только что пришли в себя, и он при тебе сказал Келли, что ему нужен доктор Кортасар и чтобы его не отвлекали. Вспомнила?

Тереза представила эту картину. Голос отца, спокойный и твердый, как камень.

— Вспомнила, — сказала она.

Келли вернулся в комнату.

— В кольце что–то произошло. «Сокол» совершил переход вне графика. И посылает сигнал бедствия. Спасательный корабль уже идет к нему, но там несколько часов пути. Если не дней.

— Ясно, — кивнул Илич. — Нужно по закрытому каналу связаться с губернатором Сон и адмиралом Трехо. Кто-то должен взять на себя координацию военных сил. Кроме них, никто ничего знать не должен. Пока верховный консул не придет в себя, наш маленький круг заговорщиков и есть империя.

Глава 23. Наоми

Фонтан энергии, хлынувший из колец, был невидим невооруженным глазом. Оптические телескопы уловили только несколько вспышек там, где осколки материи, попавшие в поток, засветились, чтобы тотчас распасться. Поток вливался со скоростью света, захватывая пространство, где находились идущие на Оберон или готовые покинуть его корабли, и растекался все шире, конусом, раскрывающимся на сотни и сотни тысяч километров. Мощность энергии слабела с расстоянием, но это не спасло «Сан-Сальвадор». Корабль Союза перевозчиков, медленно выдвигавшийся из запретной зоны, мгновенно превратился в золу вместе со всем и со всеми, кто был на борту.

Наоми наблюдала картину его гибели из столовой, закольцевав передачу и глядя, как корабль наливается белизной и гибнет так стремительно, что временные рамки не уловили продолжительности момента. Она чуть не всю жизнь провела на кораблях и станциях. Шесть раз она переживала удары микрометеоритов, два корабля остались тогда без воздуха. Однажды пришлось сбросить сердечник, чтобы реактор не превратил корабль в крошечную недолговечную звезду. Она прыгала с корабля на корабль без скафандра, и до сих пор в кошмарах ей снилось, что она дышит вакуумом. Она бы сказала, что близко знакома со всеми опасностями жизни вне атмосферы.

Но теперь она столкнулась с новой.

— Как, ты думаешь, это они сделали? — спросила сгорбившаяся над грушей утреннего чая Эмма.

«Бикаджи Кама» тормозился. Треть g воспринималась на удивление непривычно, пока Наоми не сообразила, что впервые оказалась в жилой части корабля, на котором ощущался верх и низ. Ощущение и потом осталось странным, но теперь она знала, в чем дело.

— Они — это лаконцы или люди Сабы?

Эмма подняла брови.

— Я думала о первых, но все равно.

Команда собралась в столовой молчаливыми группками по два–три человека, все держались с натянутой любезностью, как на похоронах. Кто–то здесь наверняка знал экипаж «Сан–Сальвадора», но даже если нет — корабль был таким же, как у них. Его гибель напомнила, что их тоже ждет подобная участь — может, и не скоро, но неизбежно.

— Не знаю, — ответила Наоми. — «Тайфун» для того и поставили у Медины, чтобы иметь возможность защищать все врата разом. Ударить по станции этим их излучателем магнитного поля, и врата изжарят всех, кто окажется рядом, но…

— Я видела данные по прошлому удару. Такой мощности не было.

— И близко не было, — согласилась Наоми.

Эмма отхлебнула из груши, сгорбилась еще сильнее и понизила голос:

— Или это наши начали игру? Пытаемся захватить медленную зону?

— Если атака и планировалась, мне о ней не сообщали, — ответила Наоми, но под ложечкой у нее стянулся узел. Она не предполагала, что Саба без нее решится на столь дерзкое предприятие, но могло быть и так. Она отстаивала сдержанность и менее насильственные, долгоиграющие стратегии. Если она добилась лишь того, что ее вывели из игры… Она представила, как Бобби и Алекс на «Предштормовом» разгоняются к вратам в составе собранного на скорую руку флота. Не могли они оказаться такими дураками. Но даже если оказались, выброс гамма-излучения из врат был настолько мощнее…

— Ты не могла бы найти, куда мы распихали мою систему? — попросила Наоми. — Если сумею ее восстановить, мы могли бы поймать сигналы Сабы. Принять сообщение.

— Поискать можно, — сказала Эмма. — Только через четыре часа мы запихнем тебя в челнок к Большой Луне, чтобы сбыть тебя с рук перед подходом к перевалочной. Времени осталось немного.

— Так давай поторопимся.

Разыскивать детали своей бывшей ячейки теперь, когда тяготение изменило природу архитектурного пространства, оказалось еще трудней, но Наоми собирала только некоторые. В железе были встроены кое–какие защиты, упрощавшие поиск тайных сообщений, но без ключей и сведений, которые она хранила только в собственной памяти, они бесполезны. Ее записи, сделанные во время долгих рейсов в контейнере, успели стереть. Даже если бы устройства попались лаконцам, те не сумели бы вытащить из них тайны подполья. Но и Наоми тоже.

Эмма управляла погрузочным мехом, раздвигая составленные ими же тяжелые ящики, а Наоми выбирала среди них то, что нужно: процессор связи от своего амортизатора, монитор, отличавшийся от прежнего, но не слишком, интерфейс ручного терминала. Они устроились в каморке рядом с мастерской машинного зала. Обе без слов понимали, что все, что сейчас соберут, очень скоро придется снова разбирать и прятать.

На стенах маленькой грязной каморки виднелись длинные блеклые заплаты. Стеллажи для инструментов за долгие годы так износились, что сквозь керамику проглядывали титановые кости. Здесь пахло смазкой и потом, и для Наоми на всем «Каме» не было более уютного места.

Она проверила все тайники, которые использовал Саба, но большинства из них вовсе не нашла. Не обнаружилось не только сообщений, но и самих каналов связи. Диспетчерский канал Союза перевозчиков — постоянно обновляющийся список позиций и векторов кораблей — выбрасывал паузу. Развлекательная передача с Медины, в которой некий юноша три часа без передышки толковал о трехфакторной философии дизайна, пропала из эфира вовсе. Каналы связи с Мединой были закрыты что для бизнеса, что для заговорщиков.

— Это хорошо или плохо? — спросила Эмма.

— Не знаю, — ответила Наоми.

— Тебе скоро на челнок.

— Еще несколько минут есть.

Эмма ерзала, скрывая нетерпение, и не только потому, что времени до челнока осталось мало. Общее положение дел было таково, что все зудело.

Наоми уже почти сдалась, когда обнаружилось сообщение. Оно было укрыто в искусственных помехах навигационного маяка для релейных станций, которые передавали сигнал сквозь интерференцию врат. Ключ шифрования подошел с шестой попытки. Выскочившее на монитор сообщение оказалось текстовым: ни голоса, ни картинки. Ничто в нем не говорило о Сабе, кроме самого факта его существования.

«Серьезный инцидент в медленной зоне. Прекращаем все операции и уходим в укрытие. Непосредственной угрозы организации нет, но враг повысил бдительность. Переходы через врата в обе стороны закрыты Лаконией. Двое врат потеряно. До следующих обновлений».

— Двое врат потеряно? — повторила Эмма. — Как это, черт возьми, понимать?

— Звучит в том смысле, что подождите — узнаете, — отозвалась Наоми. Она закрывала систему: слова моргали и гасли в темноте.

* * *

Челнок был двухместный. Без эпштейновской тяги, зато «чайник» достаточно мощный для орбитальных перелетов не больше пары месяцев сроком. А Наоми собралась провести на нем не дольше пары дней. На таких современные старатели производили разведку, да еще их иногда арендовали пожилые пары для долгого отпуска с приключениями. С Джимом они на таких не летали, и все равно Наоми остро ощущала его отсутствие на борту. Оставив за кормой «Бикаджи Каму» и дав первый разгонный толчок к лунному форпосту Оберона, она проверила работу транспондера. Еще позавчера этот челнок был ремонтным и спасательным средством Союза перевозчиков. Сегодня он числился арендным суденышком, записанным за «Уимси Энтерпрайз» — полтора года назад. Кораблику было безразлично, что о нем рассказывают. Он свое дело делал.

Наоми включила местную отцензуренную программу новостей, предоставив узколицему весельчаку, оглашавшему позицию Лаконии, создавать фоновый шум для размышлений. За несколько часов ни он, ни сменившая его суровая, серьезная женщина не упомянули ни Медины, ни «Тайфуна», ни выброса гамма–излучения. И не объяснили, как можно потерять двое врат. Наоми утешала себя тем, что причина уж точно не в Бобби с Алексом, сунувшихся в зубы кораблю класса «Магнетар», чтобы там и сгинуть. Кризис, в чем бы он ни состоял, мог даже открыть кое–какие возможности для подполья. Ей, лишившейся своих «бутылок», предстояло найти другой способ связи с Сабой.

Оберон был образцом развивающейся новой системы. Большая цветущая планета с чистой водой, сотнями пригодных для жизни микроклиматов и природой, взаимодействующей с земной биохимией в духе взаимной снисходительной терпимости. Рассказывали, что на полях Оберона удавалось бок о бок выращивать местные и земные растения, причем каждый вид служил удобрением для другого. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, но зерно истины в этих слухах все–таки содержалось. На Обероне не приходилось сражаться за пищу и воду, как на множестве других планет. Здесь выросли двенадцать городов с населением более миллиона, и еще по всей планете рассыпались поселки, фермы и научно–исследовательские станции. Через базу на луне передавались грузы и материалы с ближайших астероидов и планет–карликов, где хватало места, чтобы приютить гражданское население. Численность доросла до десятой процента от земного максимума, причем система уже две декады обходилась без вливаний извне.

Наоми здесь было немножко не по себе. Таких чистых доков она не видела за многие годы путешествий по системе Сол. Однако неприятное чувство порождалось не только этим противоестественным совершенством. Космические города — воплощение давней мечты астерской культуры — были такими же новенькими, сверкающими и оптимистичными, как лунная база Оберона. Но они выросли на исторических корнях. В системе Сол все, от огромного порта Цереры до прыгунов, чуть ли не горстями таскающих руды и воду с астероидов, имело общее прошлое. Да, экспансия в космос оказалась кровопролитной, жестокой, да, насилия в ее истории было не меньше, чем сотрудничества, но там виделась реальность. Подлинность.

На этой базе не было старых уровней, потому что ничто здесь не успело состариться. На Церере имелись целые кварталы, выкопанные для огромных двигателей, раскручивавших астероид. На Ганимеде можно было найти заброшенные в войну и не заселенные снова тоннели. На Земле города росли на руинах прежних городов, слой за слоем копились тысячелетиями. А Оберон был игрушечной копией самого себя. Культура кубиков, из которых где угодно можно собрать такие же веселенькие постройки. Ему не хватало человечности.

Офис «Уимси энтерпрайз» скрывался за чуланной дверью между мороженицей и адвокатом по земельным правам. Из–за стола поднялась ровесница Наоми с коротко остриженной головой. Ее стол был бы на месте в кафе с едой навынос.

— Привет, — почти не скрывая ухмылки, поздоровалась женщина.

— Я возвращаю ваш корабль, — сказала Наоми.

— Не помнишь меня, да? — спросила женщина. — Неудивительно, давно это было. Я летала в вашей команде.

— В моей?

— На «Росинанте» при капитане Холдене. В те недобрые старые времена, когда падали с неба камни. Тебе тогда хватало забот, са–са кве? С этим долбаным Инаросом. Когда мы тебя сняли с той гоночной шлюпки, будто из утилизатора вытащили.

Мысленно Наоми сбросила женщине годы, сделала полней щеки, закрасила седину. Она летала пилотом. От Фреда Джонсона с Тихо.

— Чава Ломбо?

— Добро пожаловать на Оберон, — улыбнулась Чава. — Здесь можно говорить свободно. Я каждые несколько дней проверяюсь на жучки, а к твоему появлению провела внеочередную уборку.

Наоми прошла к столу, облокотилась на него.

— Спасибо. Не знаешь, что происходит?

— Без подробностей, но могу сказать, что лаконские безопасники с тех пор, как запретили переходы, наизнанку выворачиваются. Их шифровок нам не расколоть, но объем сообщений огромный. Губернатор Сон до выброса излучения вытолкала из медленной зоны все корабли, что успела, а теперь никого ни туда, ни оттуда не пропускают.

— Связь с Сабой есть? — спросила Наоми.

— Лаконцы обновили меры защиты на релейных станциях, — объяснила Чава. — Но пара запасных ходов осталась.

— Они безопасны? — спросила Наоми и услышала в своем голосе гулкое эхо. Полутона, обертоны накладывались друг на друга, отражаясь от твердых поверхностей — стола, пола, стен, — создавая все новые сложности. Наоми шагнула назад, глядя в округлившиеся глаза Чавы. Она видела в них влагу, крошечные черные точки слезных желез, речные дельты сосудов в белках глаз — словно карту неведомого мира.

— Черт… — сказала Чава, и слово стало симфонией. Ошеломляюще сложной. Наоми словно падала в этот звук сквозь просторный, полный, сложный воздух…

Она пришла в себя, уткнувшись лицом в шершавое промышленное напольное покрытие. Чава сидела за столом, в лице ни кровинки. Она оглядывала комнату, искала Наоми глазами, еще не сходившимися в фокус. Прошло несколько секунд.

— Что?.. — выговорила Чава. — Что это?..

— То же, что было в системе Сол, когда убили Палладу. Сколько мы пробыли без сознания?

— Я… не…

— Журнал есть? Записи охранной системы?

Чава, кивнув, так разогнала тремор, что едва сумела остановить болтающуюся взад–вперед голову. И открыла настольный дисплей. Внутри съемка не шла, только вид снаружи на входную дверь. Чава как раз отмотала до появления Наоми, когда по общей связи прозвучало так громко, что слышно было и в помещении офиса: «Говорит общая система безопасности. Пожалуйста, оставайтесь на местах. Если вы нуждаетесь в помощи, пользуйтесь аварийным вызовом через ручной терминал, к вам прибудет правительственная команда. Не ищите помощи сами. Не покидайте домов и рабочих мест».

— Три минуты, — сказала Чава. — А как будто время просто моргнуло.

— На Обероне есть корабли класса «Магнетар»? Насколько я знаю, на такое способны только они… более или менее.

— Нет, ничего такого.

— Придется нам рискнуть: выйдем на транслятор через ваш запасный ход. Здесь что–то произошло, и, если это связано с причиной тревоги на Лаконии, нужно уведомить Сабу.

Чава знаком подозвала Наоми к столу.

— Следи, что делаю, — сказала она.

Обстановка маленького офиса состояла из белой керамо–стальной типовой мебели, но оборудована была хорошо. Сев за чужой рабочий стол, Наоми быстро, не заботясь об опечатках, набрала короткое сообщение. Врата Оберона отделяли от планеты пятьдесят пять световых минут. Даже если Саба отзовется сразу, она услышит его через два часа, а ответ может и задержаться.

Чтобы скоротать ожидание, Чава заварила им ромашковый чай из офисных запасов. Наоми не любила его липкого сладковатого привкуса, но все же выпила. Тревога отменилась через час тридцать пять минут. «База в безопасности. Просим вас вернуться к обычной деятельности». Объявление прозвучало до наивности оптимистично.

Система Чавы Ломбо звякнула за десять минут до двухчасового срока, и женщина, словно активированная сигналом, шлепнула по значку «открыть сообщение». Прочла, оскалила зубы.

— Что там?

— Там ничего, — ответила она и протянула терминал Наоми. «Ошибка передачи. Транслятор не отвечает. Сообщение сохранено для повторной отправки».

— Транслятор неисправен? — предположила Наоми.

— Этот в порядке, — возразила Чава. — Тот, что по нашу сторону. Сообщение отправлено с оберонского транслятора, но связи с другим у него нет. Правда, есть еще один способ. Помехи в кольце зверские, но пробиться можно. В нашем арендном флоте есть корабли с лучевым передатчиком, и если подвести такой вплотную…

Наоми покачала головой.

— Нет. Слишком заметно. Я хочу его известить, но не ценой разоблачения организации. Саба сам сообщит, когда сможет. Он знает, где нас искать.

Чава недовольно булькнула горлом и залпом допила остатки чая.

— Тогда давай провожу в надежное жилье. Если грызть ногти, так хоть с комфортом. Лакония серьезно относится к релейным станциям. Наладка нормальной связи у них будет в первых строках списка.

— Слава богу, что враг у нас такой деловой, — попробовала пошутить Наоми. Чава даже выдавила смешок в ответ.

Но сутки спустя транслятор так и не заработал. И еще через день. Только через неделю скоростные зонды дотащились до врат и сквозь них передали картинку, которую не удержала под замком никакая цензура.

Вся система Оберона — в том числе Наоми, Чава и команда «Бикаджи Камы» — увидела радужное сияние на месте темноты между вратами. И узнала, почему не отзывался транслятор медленной зоны. Он пропал вместе со всем прочим. С «Оком Тайфуна». Со станцией Медина и со всеми кораблями, запертыми в пространстве колец. Только станция чужаков в центре осталась на месте и сияла как маленькое солнце.

Наоми досмотрелась до головокружения и отвернулась. Потом взглянула еще раз, проверяя, не почудилось ли. Она смотрела снова и снова, не веря своим глазам.

Все человеческое в маленькой искусственной вселенной между вратами как языком слизнуло, и не видно было ни следа того, что их убило.

Глава 24. Бобби

Бар был не просто дерьмовый. Дерьмовый — это хоть какое–то своеобразие. А здесь — типовой. Подделка под камень в подражание тоннелям Цереры или Ганимеда. Граффити, смотревшиеся смело, пока не замечаешь, что картинка повторяется через каждые пару метров. Контркультура в исполнении корпоративного дизайнера. Кормили неплохо. Гидропонная грудинка в горячем маринаде и растительный концентрат, не разваренный в кашу. И пиво было приличное, хоть и слишком резкое, на ее вкус. Экран на задней стене обычно транслировал футбольные матчи со всей системы. Сейчас крутили новости. И, если раньше экран оставался лишь фоном для разговоров и выпивки, сейчас на него смотрели все.

— Событие повторяет случившееся после того, как «Буря» применила генератор магнитного поля против сепаратистов Паллады, — говорила женщина с экрана, бледнокожая, с длинными темными волосами и серьезным выражением лица. Бобби решила, что передача идет с Луны, хотя вполне могла быть с Цереры или с Марса. По нынешним временам все на одно лицо. — Однако если в прошлый раз было ясно, что послужило спусковым крючком феномена, и сам феномен ограничивался системой Сол, то в данном случае, по сообщениям, он распространился шире, возможно, захватив все известные системы. Потеря станции Медина и «Тайфуна» вместе со всеми гражданскими судами в пространстве кольца предположительно связана с данным явлением, но подтверждающих это предположение официальных заявлений к данному моменту не поступало.

Каспар издал невнятный звук: то ли кашель, то ли смешок. Сидевшая напротив него Джиллиан вопросительно вздернула подбородок.

— Их ручные журналисты нечасто позволяют себе намек на критику, — объяснил Каспар.

— Все равно видно, что губами двигает просунутая через задницу рука цензора, — отмахнулась Джиллиан. — Свободная пресса рвала бы этих мерзавцев на куски по восемь в час, пока не выдавила бы объяснений.

На экране рядом с темноволосой ведущей появился старик в рубахе с открытым воротом. Он неуверенно улыбнулся в наплывающую на него камеру. Субтитры обозначили его имя и должность, но экран располагался так далеко от Бобби, а буквы были такими мелкими, что она разобрала только имя — кажется, Роберт. И подалась вперед, чтобы лучше слышать.

— Что вы можете сказать об этих событиях, профессор? — спросила ведущая.

— Ну да. Да. Прежде всего, конечно, множественное число здесь неуместно. События — во множественном. То, что мы видим, лучше объяснить как единое нелокализованное событие. Что укладывается в наши общие представления о… мне не нравится выражение «цивилизация чужаков». Слишком много допущений. Назовем это предшественниками и врагами предшественников.

Старик улыбнулся чуть естественней, радуясь собственной шутке. Бобби возблагодарила ангела–хранителя, что не он вел у них курс в университете.

Джиллиан фыркнула.

— Они лишились боевого корабля, главной диспетчерской медленной зоны, чертовой уймы других кораблей и двух, мать их так, врат, а все толкуют о локализации? — Она ткнула в сторону экрана бледной косточкой, еще недавно облепленной мясом, грудинки. — Идиоты!

Каспар пожал плечами.

— Мы лишились центра подполья на Медине, а лопаем барбекю под пиво.

— Мы тоже идиоты, — признала Джиллиан.

— Ты–то уж точно, — сказал Каспар, смягчив слова улыбкой.

* * *

Извещение, что врата Сол закрыты для деловых перевозок до дальнейшего уведомления, не сулило добра. Команда Бобби молчала, но все было ясно без слов. Когда проход кораблей в систему и из системы закрыт, игра в наперстки невозможна. Может быть, еще не поздно бежать. Тишком выбраться с Каллисто, найти корабль Союза перевозчиков, который их спрячет. Но и такой корабль никуда не уйдет, пока не снимут карантин. Они лишились надежды выскользнуть в другую систему, укрыться на какой–нибудь незаселенной луне, пока не разойдется рябь от их атаки в Солнечной. И теперь они пытались спрятаться от тигра, не покидая его клетки.

А потом стало еще хуже.

Когда это случилось, Бобби спала. Отдых давался ей все труднее. Она вытягивалась на койке в бывшей конторе склада, гасила свет, и в голове начинали крутиться сценарии побега, плена или гибели во всех комбинациях, на какие только способно ее воображение. Она рада была проспать хоть пять часов за смену и потому, проснувшись в похмельном раздрае, решила, что это наконец сказалось переутомление. И только когда ручной терминал, звякнув, известил, что с ней рвутся выйти на связь все, от команды до системы аварийных предупреждений Каллисто, она поняла, что дело серьезное.

* * *

— Важно иметь в виду, — говорил старик, глядя в камеру глазами доброго дядюшки, — что эти явления, хотя внушают тревогу и приводят к потерям, если в момент происшествия люди занимаются сложной или опасной деятельностью, сами по себе не представляют угрозы.

— Вы не могли бы пояснить? — попросила ведущая.

— Эти припадки не оставляют долгосрочных эффектов. По всем признакам они — не более чем неудобство. Конечно, важно учитывать возможность их повторения, во всяком случае, пока научный директорат не прояснит причину и не… гм… не возьмет их под контроль. До тех пор всем нам следует принимать меры предосторожности при работе с механизмами или оборудованием. Но это никогда не помешает, не так ли?..

Каспар хрипло, передразнивая старика, забормотал:

— И не стоит беспокоиться из–за пропавших врат и кораблей. О, что вы! Это не для ваших хорошеньких головок, милые.

— Где Алекс? — спросила Бобби.

— Когда я его видела, собирался домой, — ответила Джиллиан.

«Домой» означало на «Предштормовой». Скоро должно было открыться окно для бегства. Может, потому он и ушел на корабль. Или чтобы не встречаться с ней. При последнем разговоре она надавила на него сильнее обычного, а ведь знала, как он отчаянно старается избегать конфликтов. Вслух она никогда об этом не говорила, но очень жалела, что с ними нет Амоса или Наоми. Или хоть Холдена. И ее немножко беспокоило, не сломала ли она нечаянно Алекса.

— Я пошла, — сообщила Бобби и покинула дерьмовый бар с лаконским пропагандистским каналом. Все остались допивать пиво и договаривать сплетни. Они чувствовали, что ей компания не нужна.

Бобби шла по общим коридорам, засунув руки поглубже в карманы и уперев взгляд в пол перед собой. При ее размерах и чуть не с колыбели привитом умении контролировать пространство вокруг себя оставаться незаметной ей было непросто. Но надо. Они уже просидели на Каллисто дольше, чем ей бы хотелось, и Бобби видела, что команда начинает привыкать. Завели любимые забегаловки, излюбленные бордели, парикмахерские, кофейни и автоматы пачинко. Вписаться на время было нормально. Нормально устраивать жизнь там, куда тебя занесло. Но для них это опасно, потому что тебя начинают узнавать, а узнавание слишком легко могло довести их всех до тюрьмы, бокса или могилы.

На развилке она через ручной терминал отперла сервисный тоннель и нырнула в служебные проходы верфи. До старого логова контрабандистов АВП предстояло долго идти холодными коридорами. Ее шаги сливались с капелью конденсата и гудением воздуховодов. Граффити на стенах здесь были древние, большей частью — на астерской помеси языков или нарисованные тайнописью. Те немногие, что она могла разобрать, проклинали ООН и Марсианскую Республику Конгресса. Теперь вся эта ненависть смотрелась скорее милой диковинкой. Старые враги казались лучше уже потому, что они не лаконцы.

Где мои победы? Оставлю ли я мир лучше, чем он был до меня?

Девчонкой она думала, что представляет себе будущее. Улучшения. Прогресс. Она готовилась служить своему народу, защищать труды по терраформированию от злобной Земли и хищного Пояса. Едва научившись говорить, она уже знала, что не увидит, как человек вольно гуляет по поверхности Марса, но верила, что к ее смерти планета покроется зеленой порослью искусственных мхов и окутается сияниями магнитосферы. Настоящая ее жизнь до неузнаваемости отличалась от придуманной. В ней случилось больше чудес и больше разочарований. А теперь Бобби не чувствовала, что в этой жизни есть для нее место. У нее была своя роль — сперва на «Росинанте», теперь на «Предштормовом». У нее были свои люди и свои обязанности. А вот Марс переменился и потемнел. Он метастазировал в империю, где не было места великому проекту, о котором она мечтала.

У нее впереди еще не один десяток лет, если заботиться о здоровье и соблюдать режим тренировок. Возможно, мир, в котором ей предстоит умирать, и окажется лучше того, что сейчас, но ей с трудом верилось, что он будет лучше того, где она родилась. Слишком многое потеряно, а что не потеряно, то изменилось до неузнаваемости.

Загудел ее ручной терминал. Джиллиан прислала из бара сообщение. Бобби открыла его с недобрым предчувствием. Джиллиан была умная голова и хороший боец. Может, через десяток–другой лет она и научится собирать свою команду, вместо того чтобы подтачивать чужую. Но пока Бобби сомневалась, в настроении ли она услышать, что желает ей сказать Джиллиан. Однако она была капитаном, а Джиллиан — ее старпомом. И Бобби тычком большого пальца открыла связь. Тема записи была обозначена как «Подумала, что тебе стоит посмотреть». Бобби включила воспроизведение.

Ожил экран на стене бара. Метки времени обновления и записи лежали на лице ведущей муаровым узором, но не помешали ее узнать. Как и человека с ней рядом. Ученого старца сменило знакомое лицо. Адмирал Антон Трехо с «Бури», фактический губернатор системы Сол.

Бобби остановилась.

— …рассчитывалось на месяцы вперед, — говорил Трехо.

— Так ваше возвращение на Лаконию не связано с событиями в пространстве кольца? — спросила ведущая.

— Никоим образом, — улыбнулся Трехо. Лгать он умел в тысячу раз искуснее ведущей. — Но я понимаю, что для такой мысли есть основания. На Медине произошла трагедия, и я вместе со всеми оплакиваю гибель людей. Однако научный директорат и лично верховный консул заверяют, что ситуация под контролем. Я просто старый вояка, которого переводят на новое место. Никаких драм тут нет. Вице–адмирал Хоган — хороший человек и вполне готов принять командование. Я ему абсолютно доверяю.

На экране открылось еще одно дополнительное окно, потеснило Трехо с ведущей и добавило помех их окну. Вице–адмирал, серьезный молодой человек в лаконском мундире, мог сойти за старшего брата Каспара.

— Итак, обращаясь к гражданам системы Сол, я хотел бы выразить благодарность за…

Запись оборвалась. Бобби большим пальцем набрала ответ: «Любопытно». И прислонилась к стене. Трехо покидал Солнечную систему. Может быть, уже отправился. У «Бури» новый капитан — лаконский офицер, а не ветеран марсианского флота. Одного этого хватило бы, чтобы ее убедить, если бы Бобби уже не решилась сама.

На мобильной посадочной площадке, где стоял «Предштормовой», хватило бы места для трех таких же. Шасси были выше роста Бобби и предназначались, чтобы выкатывать платформу из надежного пещерного укрытия. Через полкилометра темноты она сходилась с крытым ангаром на поверхности спутника. В данный момент корабль стоял торчком среди ферм–кранов, и его вершина терялась в тенях над головой.

Бобби подошла к шлюзу и, не вызывая лифта, взобралась, перебирая руками, по металлическому трапу. Шагнув в открывшийся шлюз, она отключила ручной терминал от системы Каллисто и только потом синхронизировала его с «Предштормовым». Едва ли двойное подключение могло их выдать, но всякое бывает, лучше не рисковать зря.

Корабль сообщил ей, что Алекс в мастерской при машинном зале и что кроме него в различных помещениях находятся еще четверо из команды. Для нее главным было, что Алекс сейчас один. При этом разговоре она хотела бы обойтись без свидетелей. По крайней мере, пока.

Мастерская напоминала не столько производственное помещение, как на «Росинанте», сколько выставочный зал или спа–салон. Шкафчики вдоль плавно изогнутой стены, швы между ними почти невидимы. Свечение стен — сама обшивка корабля мягко сияет, давая не режущий глаз, бестеневой свет.

Алекс стоял у производственного принтера, похожего скорее на растение, чем на собранный людьми механизм. Брюшко у пилота опало со времени женитьбы. Остатки волос побелели, и щетина на щеках лежала светлым налетом. Он напомнил Бобби мороженщика из кафе, куда она забегала после школы. Оглянувшись на нее, он кивнул, и воспоминание погасло. Это снова был просто Алекс.

— Что–то сломалось? — Она подбородком указала на принтер.

— Центральная подпорка на моей койке поизносилась. Я отломал старую и печатаю замену, — объяснил он. — Что привело тебя на этот корабль?

— Искала тебя, — ответила она. — Надо поговорить.

— И мне так думается.

— Насчет того, что ты тогда сказал. Про то, почему я… чего–то добиваюсь. Может, ты и был прав.

— Спасибо.

— Но теперь не прав, — договорила она. — Ситуация изменилась без нашего участия. Все расчеты делались до закрытия врат.

— Все равно остаются корабли Союза, с которыми мы могли бы пересечься. Рано или поздно врата откроют. В смысле не могут же они закрыть их навечно, что бы там ни случилось.

— Но до тех пор мы завязли в системе Сол. Хотя и это не главное. Они лишились «Тайфуна». Таких чудовищ у них было только три. «Сердце бури» контролирует систему Сол с ее мощью и ресурсами. С ее населением.

— С ее историей, — добавил Алекс. — С памятью времен, когда у власти были не лаконцы.

— И это тоже, — согласилась Бобби. — «Глаз тайфуна» контролировал врата. «Голос вихря» оставался в Лаконии, оборонял их родную систему. Из–за какой–то катастрофы у них стало одним меньше. И они забарахтались. Трехо отзывают на Лаконию. Контролировать пространство колец некому. Все, что я говорила насчет показать людям, что в этой войне возможна победа, остается правдой, и, если сработает, мы за один бой прикончим их флот. Может, они оставят его в Лаконии. Может, выведут в пространство кольца, если сочтут, что случившееся там больше не повторится. Но сюда не приведут. В системе Сол у подполья развязаны руки. Она остается важнейшей системой, и, чтобы отвоевать ее, можно многим рискнуть. Это уже будет не символическая победа. Тут тебе и тактика, и стратегия. Я не могу упустить такой шанс.

— Я твои слова услышал, — ответил Алекс.

Несколько секунд принтер тикал в тишине.

— Знаю, что у тебя есть свои причины, — сказала Бобби. — И уважаю их. Серьезно.

— Нет, не в том дело, — начал Алекс. — Просто я…

— И не хочу тебя втягивать, если ты не уверен. Нет, ты меня послушай. «Буря» — самая смертоносная машина, какую когда–либо строило человечество. Мы с тобой оба знаем, против чего начинаем войну. И даже если сумеем доставить антиматерию, не уверена, хватит ли ее, чтобы прикончить корабль. У тебя ребенок. И у него, может быть, скоро будет ребенок. Холдена нет. Амоса нет. Наоми стала отшельницей. «Роси» съела моль. И… если у нас сорвется, мы и «Предштормового» лишимся. Если хочешь уйти, ты в своем праве.

— Уйти?

— В отставку. Мы тебе добудем новое имя или добавим надежности теперешнему. Найдем тебе работу на Церере, Ганимеде или здесь. Все равно. Со временем дашь знать Киту и его жене. Никто о тебе плохо не подумает, если так решишь.

— Не знаю, — сказал Алекс.

— Ты мне нужен на сто процентов или не нужен совсем. Алекс поскреб подбородок. Принтер звякнул, завершив работу, но Алекс не стал открывать его и забирать новую подпорку.

— Это ты говоришь как капитан корабля, — сказал он. — Знаешь, у тебя даже голос изменился, как стала командовать. Немножко, но есть такое дело. В общем, капитана я услышал и понял. А вот друга я прошу об услуге.

«Никаких услуг, никаких компромиссов, либо ты с нами, либо уходишь», — чуть не сорвалось с ее губ.

— О какой? — спросила она.

— Согласуй это дело с Наоми. И если она скажет — это ошибка, послушай ее. Выслушай ее.

Все в ней восстало против этой мысли. Старая ссора стянула нутро в узел тверже камня. Однако…

— А если она поддержит?

Алекс расправил плечи, тверже уперся ногами в пол и дружески улыбнулся ей. Никто на корабле не увидел бы в его позе Амоса — кроме нее.

— Тогда надерем ублюдкам задницы, — сказал он.

Интерлюдия. Танцующий медведь

Холдена разбудил пролившийся в высокое окно рассвет и скользящие по потолку тени. Остатки сна — что–то про забравшегося в водоочиститель крокодила, которого они с Наоми пытались выманить солонкой, — уже ускользали из памяти. Холден потянулся, зевнул и выволок себя из широкой постели с мягкими подушками и пушистым одеялом. Постоял немного в ногах кровати, вбирая в себя все. Цветы в вазе у окна. Тонкий узор тканых простыней. Пошевелил пальцами ног, ощутив теплый мягкий коврик. Повторил про себя ежеутреннюю мантру, которую твердил с самого начала:

Это — твоя камера. Ты в тюрьме. Не забывай.

И умиротворенно улыбнулся, потому что за ним наблюдали.

Душевая была облицована гладкими и красивыми речными камушками. Вода всегда оставалась теплой. Мыло пахло сандалом и сиренью. Полотенца — мягкие, толстые, белые, как свежий снег. Холден побрился перед зеркальцем — подогретым, чтобы не запотевало. Лаконская одежда — настоящая ткань, а не переработанная бумага, — выглаженная и чистая, ждала в шкафу. Он оделся, напевая памятный с детства легкий мотивчик, потому что его слушали.

На Лаконию он попал в куда менее удобной клетке. Его допрашивали в боксе. Его били. И в первые дни обрабатывали и приемами посерьезнее. А потом стали искушать свободой. И даже властью. Но дело могло обернуться гораздо хуже. Что ни говори, он участвовал в атаке, искалечившей станцию Медина и закончившейся рассеянием агентов подполья по всем системам империи. Кое–кто умудрился даже увести из–под носа у лаконцев один из первых истребителей. Холдену многое было известно о работе мединского подполья, о его участниках и о том, где их искать. А он остался жив, и ногти на пальцах уцелели, потому что он знал еще и кое–что о мертвом пространстве, объявившемся на «Буре» после применения магнитогенератора. И о таких же мертвых местах во всех системах помимо Сол. Он единственный среди людей — в сопровождении порабощенных останков детектива Миллера — побывал внутри станции чужаков и видел своими глазами судьбу создателей протомолекулы. И, едва ему это позволили, принялся лопатами скармливать лаконцам все, что знал. Призывал к сотрудничеству в деле, которое страшно недооценили, а между тем его знания о подполье устаревали с каждой неделей. Становились бесполезными. Его уже и не расспрашивали на эту тему.

Дуарте — мыслящий, образованный, культурный человек и убийца. Он очарователен и забавен, немного меланхоличен и, насколько мог судить Холден, совершено не сознает своего чудовищного честолюбия. Он, как религиозный фанатик, искренне верит, что любые его поступки оправдываются целью, ради которой совершены. Даже рванув к бессмертию — и прихватив дочь, чтобы тут же захлопнуть за собой двери, — Дуарте умудрился объяснить это суровой необходимостью во благо человечества. Он, прежде всего, был очаровательный маленький крысюк. Чем больше Холден начинал уважать и даже любить этого человека, тем старательнее напоминал себе, что имеет дело с чудовищем.

На двери был замок, но Холден им не управлял. Сунув в карман подаренный наладонник, он вышел во двор и закрыл за собой дверь. Кто захочет, сможет войти. И если им вздумается запереть его в комнате — или комнату от него, — тоже сумеют. Он сунул руки в карманы и гуляючи двинулся по окаймленной колоннадой дорожке. Дерн привезли на планету с Земли. Возможно, и почву тоже. Какой–то мелкий чиновник, вышедший во двор перед Холденом, развернулся и, не замечая, пролетел мимо. В этом смысле Холден был вроде газона. Декоративным.

Столовую они здесь отгрохали больше целой палубы «Росинанта». Светлые сводчатые потолки, открытая кухня, три дежурных повара в любое время дня и ночи. Несколько столиков у окна, дюжина разбросана по дворику с другой стороны. Свежие фрукты. Свежие яйца. Свежее мясо, сыр, рис.Всего понемножку. Изящество достигалось трудом и предусмотрительностью, а не бездумным мотовством. Преданность здесь ценилась выше богатства. Поразительно, как много узнаёшь о людях, просто несколько месяцев рассматривая со стороны то, что они построили.

Холден поставил на резной деревянный поднос тарелку риса с рыбой — как обычно. И блюдце с дыней и клубникой. И кофе слабой обжарки в белой керамической чашке величиной с бульонную миску. Кортасар, в одиночестве устроившись в дальней нише, просматривал что–то на своем терминале. Холден в порядке самодисциплины улыбнулся ему и уселся напротив ученого социопата–вивисектора.

— Доброе утро, док, — начал он. — Давно вас не видел. Вселенная вас не обижает?

Кортасар закрыл файл, который читал, однако Холден успел разобрать слова «неограниченный гомеостаз». Он не совсем понимал их значение и посмотреть не мог без того, чтобы кто–то об этом не узнал.

— Жизнь прекрасна, — ответил Кортасар и, судя по блеску глаз, сказал правду. Что, вероятно, означало, что жизнь ужасна для кого–то, кого зовут не Паоло Кортасар. — Все отлично.

— Да? — произнес Холден. — Поделитесь хорошими новостями?

Кортасар явно хотел что–то сказать, но сдержался. Еще одно доказательство его хорошего настроения. Доктору нравилось знать больше других. Это давало ему чувство власти. Проговаривался он чаще тогда, когда бывал сердит или расстроен. Или пьян. Пьяным и ноющим Кортасар больше всего нравился Холдену.

— Ничего такого, чем мог бы поделиться, — сказал тот, вставая с места, несмотря на недоеденный завтрак. — Извините, не могу составить компанию. График.

— Если позже выпадет время, найдитеменя, можно будет сыграть в шашки, — предложил Холден. Он постоянно проигрывал Кортасару в шашки. Ему даже не приходилось поддаваться — играл тот хорошо. — Меня всегда можно застать дома.

Оставшись один, Холден молча ел завтрак и проникался атмосферой. За время службы танцующим медведем он научился одному: не искать подсказок. Стоило начать поиск, он неизменно что–нибудь упускал из виду. Лучше оставаться пассивным наблюдателем. Замечать, как хмуро переговариваются между собой повара. Как поспешно входят и выходят чиновные особы, как напряжены их плечи.

После недавнего события — странного сдвига восприятия, выпадения времени и сознания — здесь постоянно была такая атмосфера. Что–то происходило, но что — Холден не знал. При нем об этом даже не упоминали. А он не спрашивал. Потому что его постоянно слушали.

Доев, он оставил тарелку на столе, взял, как обычно, навынос две чашки кофе и сунул в карман половинку колбасного кольца. И вышел в сад. Было прохладно. Времена года на Лаконии задерживались надолго, но и здесь осень уже определенно пускала корни. Высоко в небе проплывала здешняя облачная медуза, сквозь нее светилась синева неба. Пропускной пункт с виду представлял собой просто лавочку, на которой сидел молодой человек с квадратным подбородком — похожий на Алекса, как двоюродный братец.

— Доброе утро, Фернан, — поздоровался Холден. — Я вам кое–что принес.

Охранник с улыбкой покачал головой.

— От вас я не могу этого взять, сэр.

— Понимаю, — кивнул Холден. — А жаль, знаете ли, потому что кофе в столовой для випов варить умеют. Не жгут свежие зерна, как секретные бумаги при обыске. И вода чуточку минерализована, но не настолько, чтобы казалось, будто пьешь из старой шахты. Отличный кофе, но…

— Как вы вкусно описываете, сэр.

Холден поставил одну чашку на лавку.

— Я ее оставлю здесь, чтобы вы потом безопасно утилизировали содержимое. А эту может утилизировать лейтенант Яо. В кофе немножко сахара.

— Я ей скажу, чтобы она от него избавилась, — улыбнулся охранник.

На то, чтобы хоть настолько наладить отношения с парнишкой, ушла не одна неделя. Добился Холден не многого, но и это уже кое–что. Каждый обитатель этого здания, кто видит в Холдене человека, кто привык к ритуалам с его участием, самую малость затрудняет его убийство. Порознь все это мелочи. А в совокупности могут немножко сдвинуть черту между милосердием и пулей в затылок. Поэтому Холден дружески рассмеялся и отошел в сад.

Жизнь в здании государственного совета шла по своему распорядку. Все, сознавали они то или нет, двигались по накатанной. Здесь, в сердце империи, где тысячи человек входили, выходили, перемещались по зданию вблизи источника власти и силы, не хватило бы целой жизни, чтобы отследить каждого. Тут как с термитником: надо сидеть и наблюдать, пока каждый термит не перестанет быть отдельным насекомым и не превратится в орган большого и старого мыслящего организма. Проживи Холден даже столько, на сколько рассчитывал Дуарте, все равно не постиг бы всех тонкостей. Но для его нынешних целей хватало и мелких закономерностей. Например, знания, что Кортасар любит выигрывать в шашки, лейтенант охраны — кофе с сахаром, а дочь Дуарте утром выходит в сад, особенно когда чем–то взволнована.

Конечно, выходила она не всегда. Иной раз Холден, расположившись так, чтобы она могла на него наткнуться, часами читал старые авантюрные романы или смотрел дозволенные цензурой развлекательные программы. Но не новостные. К каналам государственной пропаганды ему дали доступ, но их он не мог смотреть. Либо злился, а он не мог себе позволить злости, либо от простого повторения начинал им верить. И этого он тоже не мог себе позволить.

Сегодня он уселся возле маленькой пагоды у искусственного ручья. Здесь посадили растения местных разновидностей. Структуры, соответствующие листьям, были темнее, чем Холден привык видеть у растений. Созданный здешней эволюцией аналог хлорофилла делал их иссиня-черными. Но пластинки были достаточно широкими, чтобы улавливать энергию солнца. И высота позволяла затмить соседей в конкуренции за солнечный свет. Сходные потребности диктовали сходные решения. Так же, как на Земле пять раз решена была задача полета. «Хороший дизайнерский ход». Так говорила Элви Окойе.

Достав наладонник, Холден позволил себе почти на два часа погрузиться в старый детектив с убийством в декорациях ледовозной баржи, таскавшей воду в Поясе до открытия врат. Автор явно никогда в жизни не бывал на ледовозах.

О том, что он уже не один, предупредил лай. Холден как раз успел отложить читалку, когда из–за изгороди выскочила старая лабрадориха, улыбавшаяся, как умеют только собаки. Холден с ладони скормил старушке колбаску и принялся почесывать ее за ухом. Нет лучшего способа заслужить доверие хозяйки, как понравиться собаке, а чтобы понравиться собаке, нет способа лучше взятки.

— Кто тут хорошая собака? — спросил он.

Псина только успела фыркнуть, как появилась девочка. Тереза, наследница. Принцесса империи. Ей было четырнадцать — в этом возрасте у подростков все эмоции на лице. Холден с первого взгляда понял, что она совершенно несчастна.

— Привет, — как обычно, поздоровался он. Всегда одинаково, чтобы обычай стал привычкой. Чтобы он стал привычным. Потому что в привычном не видят угрозы.

Обычно она отвечала: «Здравствуйте», — но сегодня порядок оказался нарушен. Тереза смотрела только на собаку, избегая взгляда Холдена. Глаза у нее покраснели, под ними пролегли темные пятна. И кожа была бледнее, чем всегда. Что бы ни случилось, это задело ее лично. Значит, выбор вариантов сужается.

— Странное дело, знаешь ли, — заговорил Холден. — Я утром видел доктора Кортасара — в большой спешке. Обычно он задерживается поболтать ни о чем. А сегодня так и рвался вон из кожи. Даже не нашел времени отхлестать меня по заду на шахматной доске.

— Он сейчас очень занят, — отозвалась Тереза. Голос был такой же разбитый, как она сама. — С пациентом. Доктор Окойе — она из научного директората. И еще ее муж. Она пострадала, и ее доставили сюда, чтобы отец мог с ней побеседовать. Ранена она не тяжело, поправится, но доктор Кортасар помогает в лечении.

Под конец своей речи она кивнула, словно переслушала и одобрила сказанное. Чуть заметный жест. Из тех, что, начни она играть в покер, привели бы к большим проигрышам.

— Сожалею, — сказал Холден. — Надеюсь, ей уже лучше.

Он не стал спрашивать, что с ней случилось. Он не будет докапываться. Оставит как есть. С точки зрения тактики было бы ошибкой добиваться большего.

— Эй, — снова заговорил он. — Может, ты бы предпочла это услышать не от меня, но, что бы там ни было… все уладится.

Глаза у нее округлились и тут же стали жесткими. Перемена не заняла и секунды.

— Не понимаю, о чем вы, — сказала она и, отвернувшись, зашагала прочь, шлепнув себя ладонью по бедру, чтобы подозвать собаку. Псина виновато переводила взгляд с нее на Холдена. Надежда на новую порцию колбасы боролась с опасностью огорчить своего человека.

— Иди уж, — сказал Холден, кивнув на удаляющуюся спину Терезы. Собака дружески тявкнула и умчалась.

Холден попробовал вернуться к чтению, но то и дело отвлекался. Он прождал около часа, потом убрал наладонник и отправился гулять. Поднимался прохладный ветерок. Холдену пришло в голову вернуться к себе в камеру за курткой, но он отказался от этой мысли. Сегодня маленькое неудобство представлялось вполне уместным. И он свернул к мавзолею.

Гирлянды цветов еще лежали под стенами. Красные, белые, нежно–пурпурные. Одни местные, лаконские, другие из гидропонных установок. Их будут менять, пока не поступит приказ перестать. А если власть забудет об отмене, на могиле Авасаралы до скончания века будут лежать свежие цветы.

Высеченная в камне женщина смотрела на него. Может быть, ее потаенная улыбка только почудилась Холдену. Как будто теперь, когда смерть избавила ее от ответственности за это масштабное, мерзкое представление под названием «история человечества», она наконец оценила его юмор. Он поднял взгляд, вспоминая ее голос, ее движения. И глаза, блестящие, умные и безжалостные, как у вороны.

— Что здесь творится? — тихо спросил он. — Что происходит у меня перед глазами?

Он не заботился, подслушают ли его. Вне общего контекста мыслей вопрос ничего не значил.

Он видел опустошенную Терезу. Гудящее потаенной тревогой здание государственного совета. Кортасара — полновластного, самовлюбленного, одержимого протомолекулой Кортасара — в тайном ликовании. Новый удар по сознанию и выпадение времени, по меньшей мере здесь, в системе Лаконии, а может быть, и не только. Возвращение Элви Окойе, использованное как предлог для присутствия здесь Кортасара. Потому что Кортасар был здесь нужен, счастлив здесь находиться и притом кто–то стремился скрыть истинную причину.

Все вело к одному: что–то случилось с Дуарте.

Если так, у Кортасара развязаны руки. А значит, его план подвергнуть вивисекции и убить дочь Дуарте, возможно, уже разворачивается на полную катушку. И еще Элви вернулась из командировки в другую систему, а значит, планы Холдена тоже могут стронуться с места. Началась гонка, и Холден сильно подозревал, что отстает в ней. Плохо. Он надеялся, что у него будет больше времени.

«Нечего скулить, хрен сопливый, — подала голос воображаемая Авасарала. — В одной руке надежда, в другой — дерьмо. Прикинь, какая горсть быстрей наполнится. И берись за дело».

Его смешок тут же перешел во вздох.

— Это правильно, — обратился он к умершей. На сей раз та не ответила. Развернувшись, он пошел назад к зданию, и тут налетел первый по–настоящему холодный шквал, пригнул стебельки, которые покрывали землю, но не были настоящей травой. К ночи наверняка соберется буря. Может, и снег пойдет. Снег везде одинаковый.

Ему надо было выбрать следующий шаг. Может, к Элви. Или к ее мужу, Фаизу. Фаиз ему всегда нравился. Или Тереза? А может, пора обратиться к Дуарте, если еще не поздно. Будь у него побольше времени…

Вот в чем беда с «тысячелетними рейхами». Они загораются и гаснут, как светляки.

Глава 25. Наоми

Наоми на своем веку повидала не один исторический перелом. Она родилась в мире, где Земля с Марсом поддерживали союз, чтобы не давать разогнуть спину астерам, таким как она. Идею внеземной жизни относили к зыбким научным гипотезам и использовали в триллерах. Некоторые перемены происходили так постепенно, что их запросто можно было проглядеть. Превращение астеров из угнетенного класса в де–факто правящую партию под именем Союза перевозчиков растянулось на десятилетия. И восстановление Ганимеда после катастрофы тоже. Другие были внезапными или казались такими. Полет Эроса. Открытие врат. Космическая бомбардировка Земли. Возвращение Лаконии.

Внезапные перемены при всем их различии подчинялись одному правилу. Они — независимо от их характера — повергали человечество в подобие шока. Не только Наоми и близких ей людей — все огромные и разнообразные людские племена. Так, наверное, смолкали все приматы африканской саванны, заслышав львиный рык. Все жизненные правила вдруг подвергались сомнению. Внутренние планеты всегда были мне врагами, а теперь? Дальние окраины Солнечной системы — предел для человечества или нам можно уйти еще дальше? Земля вечна — или нет?

Наоми не любила этого чувства, но признавала его. И, больше того, понимала его силу. В такие моменты открываются новые возможности. Они могут привести к новым союзам, новому сочувствию, новому, расширенному ощущению общности единого человеческого племени. Или на десятилетия отравить человеческое сознание и призвать древнюю войну на новые кровавые поля сражений.

Оберон затаил дыхание, ожидая появления хищника. Она видела это во внутрисистемных новостях, которые стали теперь единственными. И в широко открытых глазах лаконского губернатора. И, нельзя было не признать, — в собственном сердце.

«Тайфун» был несокрушимым символом превосходства Лаконии. После его победного марша по системе Сол лаконские законы стали данностью. И не только потому, что Лакония изобрела способ защитить пространство кольца от внезапной атаки из любого кольца или всех сразу, хотя и поэтому тоже. Дело было в сознании, что «Тайфун» в медленной зоне — это «Тайфун» на полпути к каждому дому. И если он начнет движение, ничто, кроме прихоти империи, его не остановит.

А теперь его не стало.

Станция Медина с самого начала воспринималась как неотъемлемая часть пространства колец. Она была первым кораблем, прошедшим сквозь врата Сол, и заняла свое место до открытия других врат. Медина была самым дальним торговым форпостом в завоевании новых земель, а потом торговым центром для всех колоний. Религиозный корабль поколений, превратившийся в боевой корабль АВП, обладал сложной и богатой историей, как и жившие на нем люди. Медина была непременной составляющей движения человечества за кольца, постоянной и неизменной, как сами кольца.

И ее тоже не стало.

Было бы проще, если бы не стало или того или другого. Но с тех пор, как нечто смахнуло с доски и молот, занесенный над каждой головой, и самое давнее свидетельство человеческого присутствия во вратах, душа Наоми разрывалась надвое. Она одновременно ликовала и плакала. А под всем этим крылась глубинная тревога, шедшая от сознания, что «привычное» — еще не значит «понятное».

— Ты яичницу какую ешь? — спросила Чава.

Наоми, склонившаяся над столиком–стойкой, протерла сонные глаза.

— Обычно синтетическую и из носика.

— Тогда… болтунью?

— Прекрасно.

Комнаты Чавы располагались в шикарной части станции — если здесь имелись не шикарные части. Оберон был еще не так стар, чтобы обзавестись записанной в костях историей. Жесткая индустриальная белизна кухни оставалась точно такой, как ее задумал дизайнер. Папоротники в гидропонных вазах, с выступающими белыми корнями и зеленью перьев, были установлены в наилучшие позиции для фотографий. Окна, выходившие в общественное пространство тремя уровнями ниже — как в земной городской квартирке, только чище, — производили задуманный эффект. Через поколение–другое–четвертое все здесь приобретет свой стиль и характер, но пока этого нет и в помине.

Или Наоми просто пора выпить кофе и заняться делом. Тоже возможный вариант.

— Ты хорошо спала? — спросила Чава сквозь шипение и щелчки жарившейся на сковородке яичницы. — У меня редко бывают гости. Ты первая проводишь в гостевой комнате больше одной ночи.

— Прекрасно, — ответила Наоми. — Новости есть?

Чава поставила на стойку у локтя Наоми белую керамическую чашечку и рядом — стеклянный заварной чайничек, уже наполненный черным кофе.

— Комиссар с перевалочной базы сообщил о закрытии всего движения через врата до распоряжений с Лаконии.

Хитрый фокус при неработающих трансляторах. И еще, один грузовик, направлявшийся к кольцам, когда началось это дерьмо, по сообщению Союза перевозчиков, вез в систему Фархоум груз, без которого населению через год грозит голод.

Наоми налила кофе в чашку. В сияющей белизне собралась черная лужица, от нее поднимался пар. Судя по запаху, кофе был слабее, чем она привыкла. Она задумалась: понравился бы такой Джиму?

— А губернатор молчит?

— Радиомолчание, — напомнила Чава. — Ходят слухи, что губернатор уже давно брал откаты. И не совсем ясно, кому принадлежит его верность.

— Удивительно бодрит, — похвалила Наоми. Кофе на вкус оказался лучше, чем на запах. Еще один, раньше даже незаметный слой сонливости отвалился. И запах яичницы вдруг показался очень привлекательным.

Чава, заметив это, улыбнулась.

— Проголодалась?

— Кажется, да, — признала Наоми. — А местное подполье? Как смотрится? Что у него в запасе?

Чава пожала плечами.

— Я не все знаю. Саба держал нас по разным углам. Не уверена даже, что он сам в курсе всего, разве что знает, у кого спросить, если что. — Она спохватилась и, поджав губы, исправила оговорку: — Я хотела сказать: знал. Все не верится, что он…

— Понимаю, — остановила ее Наоми. — Без координации мы уже не подполье. Мы — тринадцать сотен подпольных организаций без связи друг с другом.

«Связь, — подумала она, прихлебывая кофе, — всегда была узким местом».

Чава встряхнула сковородку и слила пухлое желтое облачко на белую тарелку.

— Нам на пользу, что теперь есть тринадцать сотен разрозненных Лаконий. И даже меньше того. До многих малых колоний поставленные сверху губернаторы еще не добрались. Они практически свободны.

— И без поддержки, то есть под угрозой гибели. Есть подозрение, что «умереть свободным» хорошо только в ораторских речах.

— Правда, — согласилась Чава.

У яичницы был странный вкус. Плотнее и насыщенней, чем имитация, которую выдавал «Роси», и с другим послевкусием — Наоми еще не определилась: нравится оно ей или нет. Но ощущение наполненного желудка было прекрасным. И очень шло к кофе.

Чава не заговаривала о будущем Наоми. Обе понимали, что при таком количестве неизвестных нет смысла строить планы. Даже если бы нашелся корабль, готовый продолжить игру в наперстки, без Сабы некому было посылать ей данные для анализа и прислушиваться к ее рекомендациям. Место Наоми в подполье, существование самого подполья — все оказалось под вопросом. Они замостили провал гостеприимством и добротой. Наоми жила у Чавы как гостья. Спала в свободной комнате. Ела ее еду и пила ее кофе — как у сестры.

Ей непросто было свыкнуться с мыслью, что кто–то так живет. И даже не обычные граждане. Член подполья имеет симпатичную квартирку, тщательно продуманный вид из окна, свежие фрукты и кофе. Это выглядело так неестественно нормально, что представлялось приманкой в мышеловке. А сумеет ли Чава все это бросить, как Наоми бросила «Роси», Алекса и Бобби? Или привычный комфорт помешает ей уйти вовремя? Если случится настоящая беда…

— Что–то не так? — спросила Чава, и только тогда Наоми спохватилась, что угрюмо скалится.

— Я задумалась о… — Она поискала объяснений. «О том, что инстинктивно не одобряю твой образ жизни» звучало грубовато. — О диспетчерском управлении в пространстве кольца. Если тот грузовик все же совершит переход, ему придется идти вслепую. И всем прочим. — Проговорив это вслух, Наоми всерьез обеспокоилась. — И напор будет большой. Сколько колоний еще не добились самообеспечения? Какое–то время они подождут. Продержатся, затянув пояса, но рано или поздно придется предпочесть риск перехода верной гибели колонии.

— Это да. — Чава разбила на сковородку новое яйцо. — Но и возвращения в пространство колец я не ожидаю. Пока мы не разберемся, что произошло и как предотвратить повторения. Ты возьмешься? Я хочу сказать, Лакония может послать туда еще один разрушитель систем и оставить там постоянно, но рискнут ли они его потерять?

— И правда, начинает походить на азартную игру, — сказала Наоми, прикидывая вероятности. Ничего хорошего не выходило. Пока что. — Один раз может означать все что угодно. Может, он окажется единственным. Или такое случается раз в тысячу лет. Или через два вторника на третий. Мы даже не знаем, что послужило спусковым крючком.

— Пока мы наберем достаточно фишек, чтобы вести атаку россыпью, много кораблей погибнет. А мы даже не узнаем, сколько их отправилось к летучим голландцам. Кто будет наблюдать, кто будет вести счет? Пока что вся сеть связи в отказе. Если бы кто и знал, им пришлось бы еще искать способ нам сообщить. А командовать некому. Хочешь еще кофе?

— Нет, спасибо, — отозвалась Наоми, на скорости прокручивая в голове новую мысль.

Не только они с Чавой ведут сейчас этот разговор. Тысячи людей на Обероне, в барах, ресторанах, на кораблях в огромном пространстве между здешним солнцем и вратами думают о том же самом. Так бывает, когда начинает проходить шок. Так подступают перемены.

И не только на Обероне. В каждой системе колец ищут ответы на те же вопросы, страшатся тех же будущих опасностей. В каждой системе, включая Лаконию.

Эта мысль тяжело улеглась в мозгу. Она задавила горе от потери Сабы и Медины и надежды, связанные с гибелью «Тайфуна». Ужас перед таинственным врагом и возрастающий счет жертв. Все свелось к одному решению.

Это напоминало кошмар, когда ты всю ночь убегаешь от чего–то, чтобы в конце концов оказаться с ним нос к носу. «Командовать некому».

— Извини. — Чава сбросила себе на тарелку яичницу с золотым глазком. — Ты что–то сказала?

— Придется нам нарушить кое–какие правила. Нужен будет доступ в мастерские. Ты не придумаешь, как бы мне добраться до торпед, а? Боеголовки мне ни к чему. Только корпуса и двигатели. Если можно, дальнобойные.

— Подумаю, — сказал Чава. — Тебе их сколько нужно?

— В идеале тринадцать или четырнадцать сотен.

Чава рассмеялась, взглянула в лицо Наоми и затихла.

— И еще, — добавила Наоми, — если предложение не отозвано, я бы теперь не отказалась от добавки кофе.

* * *

Найденная Чавой верфь в системе Сол считалась бы маленькой. В поясе были разбросаны тысячи таких. Независимые верфи для астероидных прыгунов и самодеятельных предпринимателей, которым не по карману портовые сборы Каллисто, Цереры и других крупных центров. Если забыть, что эта верфь пятнадцать лет ничего не производила, такая могла найтись где угодно.

Управляющего звали Цепом, и на шее у него виднелась поблекшая татуировка с рассеченным кругом. Он говорил на английском, мандаринском, португальском и на астерском диалекте, выдававшем происхождение с марсианских Троянов. Цеп провел для Наоми экскурсию по верфи. Это был вытянутый в высоту светлый пузырь из керамики и стали с резким рабочим освещением. Каждое утро в нем распыляли масляную взвесь, чтобы улавливать лунную пыль. Поэтому все было липковатым на ощупь и воняло порохом. Здесь, впервые в системе Оберона, для Наоми запахло домом.

Несмотря на масляное опрыскивание, микрочастицы — кусочки камня мельче пыли, которых не сгладит никакая эрозия, — представляли опасность, и требовалось носить маску и защиту для глаз. Наоми проходила мимо рядов списанных кораблей — лишившихся владельца или поврежденных, случайно или по злому умыслу, до такой степени, что не было смысла продавать их даже на запчасти. В основном здесь хранились орбитальные челноки и полуавтоматические старательские суда. Челноки ей были ни к чему, а вот на некоторых старательских имелись зонды. По дальности действия и скорости они и близко не лежали с торпедами, но начинать можно и с них. За долгое, пропахшее потом утро она отобрала полдюжины. Идея не слишком отличалась от прежнего способа с бутылками. Только масштаб теперь совсем другой. И ставки. Можно было загрузить в зонды взрывчатку и передатчики, после чего разослать их за врата. Не придется никого подвергать опасности прохождения через заселенную новоявленными призраками медленную зону, и отследить сообщения будет невозможно. Те, кто слушает, как слушала раньше она, не отличит их от зондов, сброшенных до того. А вот над точным подбором слов предстояло потрудиться. В них впервые после Медины прозвучит голос подполья. Важно, чтобы он прозвучал как надо. Но еще важнее, чтобы прозвучал скоро.

В неонуарных фильмах, которые постоянно крутил Алекс, один момент повторялся так часто, что стал штампом. Она видела его дюжину раз в году и перестала замечать. Перестрелка начиналась с балетных па оператора и предполагала неиссякаемый запас боеприпасов. Режиссер из кожи лез, чтобы расцветить сценарий и придать ему отличия от множества подобных. Но в конечном счете герой и злодей сходились лицом к лицу, и у обоих кончались патроны. И исход всего этого героического кровопролития решался тем, кто быстрей перезарядит оружие.

Сейчас в таком положении оказались подполье и империя. Катастрофа разбросала их в равной мере. Кто быстрее успеет организоваться, тот и выживет. Огневая мощь по–прежнему была за Лаконией. И техническое превосходство. Но если подполье первым восстановит связь, история неизбежных побед империи прервется. Преимущества Лаконии ее не спасут.

Все дело в скорости. Если бы Саба остался жив, если бы уцелела Медина, ему было бы самое время показаться, объявить о себе и стать открытым лицом оппозиции. Сплавить тринадцать сотен разрозненных из–за отказа связи подполий воедино, воспользоваться смятением врага, не дав Дуарте времени встать на ноги. Под прикрытием кризиса совершить резкий разворот, даже если это означало бы усиление давления на Драммер и Союз. Наоми бы ему это и посоветовала. И была бы права.

У нее звякнул ручной терминал. Стянув очки и маску-фильтр, она открыла канал. Вызывать ее мог только один человек. Чава находилась у себя в кабинете: прическа в идеальном порядке, блузка безупречна, манеры вежливого профессионала, словно она каждый день занималась такой работой.

— Я наладила связь, которую ты просила, — сказала она. — Но из–за светового лага диалога не получится.

— Сколько? — спросила Наоми.

— Пятьдесят минут в одну сторону.

Наоми представила себе систему Оберона. Три газовых гиганта, большой пояс и пояс поменьше. «Бикаджи Каму» от кольца отделяло еще порядочное расстояние. Время было.

— Спасибо, — сказала она.

— Не за что, — ответила Чава. — Посылаю маршрут и шифровальный код. За ужином встретимся?

— Не хочу навязываться.

— Ты не навязываешься, — возразила Чава, — и так будет безопаснее всего.

— Тогда спасибо, да, — ответила Наоми.

Чава, улыбнувшись, отключилась. Наоми ткнула пальцем в пакет данных и запаковала присланную информацию. Если все получится, она незаметно просочится сквозь систему Союза перевозчиков и покажется исключительно Эмме Зомороди.

Она включила просмотр, чтобы оценить себя. Запылившаяся, чумазая от пота. В волосах седины больше, чем черноты. Морщины у глаз и у губ. Вот женщина, отвергшая приглашение верховного консула Дуарте прожить остаток жизни во дворце вместе с любимым человеком ради работы, за которую никто не хотел браться. Она улыбнулась, и женщина на экране показалась ей счастливой. Замученной — да. Побитой жизнью — да. Но счастливой.

Наоми начала запись.

— Эмма, я прошу о нарушении протокола. Прошу прислать мне все, что известно о состоянии и функционировании подполья. Контакты. Названия кораблей. Процедуры. Все, что есть, гоните мне. И еще прошу уведомить ваших оперативников, чтобы в ближайшее время ожидали от меня сообщения. Я помню, что именно этого советовала ни в коем случае не делать, но ситуация изменилась. Медина сошла с доски, и мы лишились Сабы. Необходима перегруппировка, реорганизация. И кто–то должен проявить инициативу.

Струйка пота сорвалась с виска и медленно поползла к брови. Наоми стерла ее, отбросила с глаз волосы.

— Пока не получите от меня других указаний, подполье возглавляю я.

Глава 26. Элви

Элви проснулась, подавившись криком. Она не помнила, какой видела сон, но после него остался сковавший все тело страх. Кажется, она много часов тщилась подать голос, заставить себя услышать, но выдавила только слабый стон, который ее и разбудил. Она лежала в темноте, купаясь в поту и радуясь оставшимся бессонным часам.

Комнату они получили от щедрот лаконского государства. Две кровати, обе со встроенными автодоками. Одна для нее, другая для Фаиза, который до сих пор трудно, глубоко дышал. Она не глядя знала, что не разбудила его. Оно и к лучшему. Элви не стала включать свет. Трость стояла у кровати, и она нашла ее без труда. Сдвинулась к краю матраса, собралась с силами и свесила ноги. Адская боль, но всего на несколько секунд. А стоять было заметно легче, и на трость уже не приходилось опираться с такой силой.

Но вот ночные страхи выглядели бодрее бодрого.

Очень стараясь не шуметь, чтобы не разбудить мужа, Элви в темноте добралась до шкафа. Слуги оставили обоим по халату из толстого рельефного полотна с подкладкой из чего–то похожего на шелк. Элви по очереди продела руки в рукава, застегнулась и выбралась во двор, на каменную скамью, изрезанную сложными математическими кривыми, похожими на орнаменты мечети.

Память о спасении была в лучшем случае обрывочной. Элви помнила, как подала «Соколу» команду на экстренную эвакуацию. Помнила, что пришла в сознание в нормальном пространстве и вызвала помощь. По крови и разлившемуся из амортизаторов гелю доползла до Фаиза. Это помнилось довольно отчетливо. Потом были моменты просветления: она накладывает на икру Фаизу ремень вместо жгута. В какой–то момент, решив, что теряет слишком много крови, просовывает ладонь в дыру у себя на бедре и сжимает ее в кулак, чтобы стянуть рану. Это, пожалуй, было хуже всего — когда рука по запястье ушла под кожу, как при ошибке графической анимации. Но тогда Элви ощутила лишь гордость за такое изящное решение. С турникетом было бы сложнее.

Ей рассказали, что к прибытию спасателей она была в сознании, но Элви этого не запомнила. Из рапортов знала, что Джен выжила и лечится где–то в городе. Что Травон официально числится пропавшим, поскольку существует вероятность, что там, куда он попал, можно выжить и без оставшейся на «Соколе» руки.

И другие потери в команде были того же рода. Выжила примерно половина. Цел не остался никто. «Сокол» стабилизировали и увели домой лечить. И изучать.

Подал голос какой–то местный зверек. Четыре отчетливые ноты повторялись снова и снова с разной скоростью. Брачный призыв? Или предупреждение. Или сообщение улью о пищевых ресурсах. Она этого знать не могла, но звучало приятно.

Ночная прохлада немного беспокоила рану, но возвращаться за теплой одеждой не хотелось. Лучше дождаться усталости и снова лечь в постель или найти в дворцовом здании помещение, чтобы отсидеться до рассвета. Если кто–то заинтересуется, почему по дворцу бродит дама в халате и с тростью, она сошлется на секретность.

Экзобиологи — не медики. Она лучше разбиралась в предсказательных моделях параллельной эволюции, чем в лечении ран. Если бы не ранг в директорате по науке, ей бы не показали медицинское досье, и правильно бы сделали. Опасно изображать эксперта в близкой, но отличной от своей области знаний. Непосвященные не в курсе, сколько в научной литературе относится к нюансам и «общеизвестному». Даже при помощи экспертной системы Элви скорее избежала бы ошибок, разбираясь в физических статьях Джен Лавли, чем в собственной медкарте, — хотя бы уже потому, что знала: она не физик.

И все–таки Элви заглянула в карту.

Медики выдержали тяжелый бой за ее жизнь и жизнь Фаиза. Раны, оставшиеся на месте исчезнувших кусков тела, выглядели странно. Имелась некая странность и в характере свертывания крови, что навело Элви на мысль о летучих мышах–вампирах и пиявках: животных, которые, питаясь кровью, впрыскивают добыче антикоагулянты. Хотя подозревать в подобном атакующих не было причин. Прорехи в палубе отличались такими же, слишком идеальными, линиями среза.

Более внятный отчет существовал пока только в черновике, но Элви добралась и до него. Сагали, по всей видимости, умер мгновенно. Другие члены команды продержались, пока раненый «Сокол» не вытащил их за врата, и уже там умерли от шока или потери крови. Исчезнувшая материя именно исчезала. Кусок ее ляжки, ступня Фаиза. Большая часть мозга у Сагали. Весь Травон, за исключением оставшейся руки. Их не порвало. Они существовали, только… не здесь. Общим счетом «Сокол» потерял двенадцать процентов массы из самых разных участков. Темные щупальца, скользившие между пространствами, не целились в людей. Они собирали все подряд. Куски людей просто прихватили попутно. От этого делалось еще хуже. У убийц хоть мотивы есть.

Она сдвинула полу халата, чтобы осмотреть рану. Заполнявший впадину светлый лечебный гель порозовел. Просвечивали формирующиеся кровеносные сосуды. В ближайшие недели и месяцы нарастут и мышцы, и кожа. Останется пятно, чуть отличающееся по цвету, потому что кожа на нем моложе. А вот Сагали… Ее передернуло. До сих пор не могла смириться с мыслью, что его больше нет.

Элви не заметила, как занялся рассвет. Со двора не было видно восточного горизонта, просто лаконское небо медленно, чуть заметно светлело. Бледнели звезды и светящиеся строительные платформы. А вот что она заметила — это как громче загомонили местные организмы и усилился мягкий уксусный запашок, который производил один из видов местных аналогов птиц, просыпаясь в брачный сезон. Элви замерзла, вся занемела и устала, но не двигалась с места, пока не подошел Келли, личный слуга Дуарте.

— Майор Окойе, — поздоровался он. — Рано вы встали.

— Или поздно, — попробовала улыбнуться Элви. Улыбка была не слишком уместна.

— Ночью из системы Сол прибыл адмирал Трехо.

— Быстро он.

— Насколько я понял, ускорение было мучительным. Однако он просил вас присоединиться к нам после завтрака.

— Хорошо, — согласилась Элви. — Но с кем мне действительно необходимо поговорить, так это с верховным консулом.

Улыбка Келли ничего ей не говорила.

— Это лучше обсудить с адмиралом.

* * *

Элви видела адмирала Трехо только на экранах. При личной встрече он поначалу не произвел впечатления — Элви лишь через несколько минут поняла, каким образом он достиг столь выдающегося положения в лаконских вооруженных силах. Он был коренаст, темноволос, с пролысинами, обнажавшими кожу головы. Глаза блестели живой зеленью. Всего несколько лет назад он за месяц покорил всю человеческую цивилизацию. Манеры у него были мягкие, словно он имел дело с хрупкими существами и опасался нечаянно их поломать.

Ему уже ничего не нужно доказывать окружающим.

Обстановка в комнате для совещаний была самая простая. Ковровые кушетки и длинный низкий каменный стол. Кроме нее, здесь находились только мужчины. Полковник Илич, с которым Элви несколько раз встречалась, когда ее запихнули в военные, провожавший ее Келли и непосредственный начальник, Паоло Кортасар, возглавлявший директорат по науке и практически координировавший все научные проекты империи. Уинстона Дуарте не было.

— Спасибо, что присоединились к нам, доктор, — начал Трехо, едва она села напротив. — Я читал доклады по инциденту в пространстве колец. Жуткое дерьмо. .

Небрежное сквернословие Элви приняла как знак уважения. Трехо обращался к ней как к равной.

— Точно, — сказала она. — Повторять не хотелось бы.

— Постараемся, чтобы не повторилось. Мне самому было не по себе на переходе. То есть я‑то его проспал. Слышал, что вам пришлось бодрствовать в новом жидкостном амортизаторе. Мне бы, пожалуй, не понравилось. Двадцать g во сне неприятны, но видеть это наяву еще хуже.

— Рада, что вы добрались благополучно, — сказала Элви.

Кортасар пожал плечами, разглядывая свои ногти. Воплощение скуки. Он ее присутствию не обрадовался. Отчасти назло ему, Элви постаралась затянуть обмен любезностями.

— Надеюсь, у вас все прошло без проблем.

— Да, — ответил Трехо. — У меня никаких проблем. Хотя в целом они существуют. Кое–кто решается на переходы без дозволения. Попытался проскочить один бедолага с Беллерофона. Войти в пространство кольца и выйти обратно без торможения. Его не предупредили, что позиции врат немного сместились. Его корабль врезался в край кольца на триста с чем–то километров левее врат, в которые он целил.

— Ух… — вырвалось у Элви.

— Люди в отчаянном положении. На каждую систему, способную продержаться самостоятельно, приходится дюжина не способных. Торговля для них — не роскошь, а вопрос жизни и смерти. А без диспетчерской смертельные случаи будут повторяться все чаще.

— Я сожалею о Медине и «Тайфуне», — сказала Элви.

— Адмирал Сон была хорошим солдатом, — кивнул Трехо. — Погибла в строю. Каждому из нас о большем мечтать не приходится. Но выпить в память погибших еще будет время. Я в затруднении, доктор. И решил разделить его с вами.

Кортасар, вздохнув, отвел взгляд. Трехо объяснил, что произошло с верховным консулом, и, давая Элви время опомниться от потрясения, попросил Келли принести чай.

Зеленый чай из чугунного чайника разлили в черные керамические чашки. Элви, чтобы нащупать почву под ногами, пришлось выпить две.

— И некому управлять империей, — сказала она.

— Мы управляем империей от лица верховного консула, пока он не оправится настолько, чтобы самому приступить к своим обязанностям, — поправил Трехо и, помедлив, добавил: — Или пока его дочь не повзрослеет настолько, чтобы занять его место.

— Она очень умна, — сказал полковник Илич, — и управляема. Верховный консул полагал, и я с ним соглашался, что преемственность власти обеспечивает уверенность и чувство постоянства. Право первородства имело широкое распространение во многих культурах. Конечно, от нее не потребуется реального распоряжения властью, пока она не выкажет к тому способности и желания.

— Сколько ей? — спросила Элви.

— Дуарте надеялся, что у него будет еще пара веков, чтобы ее подготовить, — заговорил Трехо. — Черт, он надеялся сохранить свое место навечно. Но нам приходится играть теми картами, что у нас на руках. Не собираюсь подслащивать пилюлю. На нас ложится большой груз, и основная его часть падет на научный директорат.

— Чем я могу помочь? — спросила Элви. Так звучало приличнее, чем: «Какого хрена вы от меня ждете?»

— Вашей главной задачей будет вернуть верховного консула, — ответил ей Трехо. — Доктор Кортасар изложит, что он до сих пор успел сделать. Мы надеемся, что свежий глаз увидит что–то, не замеченное им.

Элви повернулась к Кортасару. Тот на нее не смотрел. Так вот почему он дуется. Трехо усомнился в его компетентности. От Кортасара следовало ожидать неприятностей.

— Пока вы занимаетесь своим делом, я постараюсь взять ситуацию под контроль, — продолжал Трехо. — «Голосу вихря» еще несколько недель до пробного полета, но мы не намерены размещать в пространстве колец кораблей с экипажем и постараемся свести к минимуму число переходов. «Вихрь» будет защищать Лаконию. «Буря» останется в Сол. Там нужен присмотр, поскольку Сол — самая беспокойная из беспокоящих нас систем.

— А контроль движения? — спросила Элви.

— Внутреннюю сторону врат мы контролировать не сможем, — ответил Трехо, — поэтому займемся наружной. У нас имеется двести восемьдесят истребителей класса «пульсар» для контроля тысячи трехсот семидесяти одних врат.

На миг Элви представилась вся огромность предстоящей Трехо задачи. Его ярко–зеленые глаза взглянули в пустоту, а бодрая уверенность на лице сменилась усталостью. Но секунду спустя он снова овладел собой.

— Мы отправим их в системы, где ожидается наиболее плотное движение. По возможности восстановим связь. А по готовности «Вихря» направим все мощности строительных платформ на создание зарядов с антиматерией. Что подводит нас к вашей задаче номер два. Думаю, все мы согласны, что план «око за око, и проверим, способны ли мы разумно договориться» сработал не лучшим образом. Нам надо готовиться к настоящей войне. Если вы найдете что–либо, что даст нам…

В кровь Элви выплеснулся адреналин. Сердце молотом ударило в ребра.

— Вы не спятили на хрен?

Илич с Келли обменялись понимающими взглядами. Кортасар фыркнул.

— Извиняюсь, — спохватилась Элви. — Или нет, постойте. Не извиняюсь. Вы не спятили на хрен? Вы что, не видели, что произошло?

Трехо склонил голову. Сквозь редкие волосы блестела кожа.

— Я понимаю, как тяжел для вас сейчас этот разговор, доктор. Но я человек военный, а факт в том, что идет война. Война началась в момент, когда пропал при переходе первый корабль.

— Оно убило…

— Я знаю, — резко перебил Трехо. Его тон заставил Элви вжаться в кресло. — И знаю почему. Потому что их подранили. А значит, их можно ранить, и, если они не найдут способа попросить мира, я намерен и впредь всеми силами причинять им ущерб. Скажу начистоту, мне это не нравится. Мы выступаем против чего–то, чего не понимаем, используя незнакомые орудия, на поле боя, которое очерчиваем для себя по ходу сражения. Глупая война, но это наша война. Если в ней возможно победить, я намерен победить. А вы мне поможете.

В голове всплыли сотни возражений, но все отвалились под взглядом его ярких зеленых глаз.

— Да, сэр, — сказала Элви.

— Хорошо. Прошу вас приступить к обсуждению дел с доктором Кортасаром и держать меня в курсе любых идей и успехов.

— Обещаю, — сказала Элви в один голос с доктором Кортасаром, который произнес: «Обещаем».

Трехо принял эти ответы так, словно не увидел разницы. Но, заговорив, обращался к Элви:

— Если вы не одобряете моих действий, есть простой способ меня остановить. Просто верните мне начальника.

— Постараюсь, — сказала Элви.

* * *

Перед тем как отбыть из здания государственного совета в научный директорат, Элви зашла к себе. Ей хотелось разогнать туман в голове, но он все не расходился. Каждая мысль, заплывающая в сознание, словно прокладывала дорогу в густом геле. Нога разболелась, и бессонница начинала давить, притягивая к кровати как раз теперь, когда у Элви появились обязанности. А может, она просто поняла, что время, которое ей дали на поправку, истекло, а она еще далеко не здорова.

Места здесь были прекрасные. Лучше самых роскошных курортов. Странные кожистые летуны, которых называли солнечниками, взлетали высоко над крышами, больше напоминая летучих мышей, нежели птиц. Мимо прожужжало нечто вроде стрекозы, с крыльями, похожими и совершенно отличными от ее земного подобия.

Масштаб не укладывался в голове. Такое множество миллиардов людей в таком множестве солнечных систем ни одному человеку не представить. Вероятно, потому Уинстон Дуарте и отказался быть человеком. Решил за себя и за дочь. Элви пожалела, что в университете изучала не математику. Математиков на Илос не посылали. А если бы не Илос, она не оказалась бы единственным подобием специалиста по черным тварям, оставляющим раны в самой реальности. И Лакония бы ее не завербовала. И ее бы здесь не было. Одна маленькая перемена в начале могла бы перевернуть всю ее жизнь.

Свернув в свой дворик, она увидела сидевшего в саду Фаиза.

Одна нога у него заканчивалась ярко–голубым стручком размером с сапог — в нем уже начинала отрастать недостающая ступня. Вторую он вытянул вдоль лавки. А рядом с ним развалился Джеймс Холден.

Словно почувствовав ее взгляд, Холден поднял голову и помахал рукой. Он стал старше и в то же время вовсе не изменился. Элви уставилась на скамью, всем весом навалившись на трость. Гель вбедре как будто раскалился. Страшно было подумать, что придется еще часами стоять и расхаживать по лабораториям Кортасара.

Пока она подходила, Холден с Фаизом успели перекинуться парой слов, после чего Холден решительно отошел. Когда Элви оказалась рядом с мужем, Джеймс уже скрылся за изгородью.

Фаиз подвинул здоровую ногу, уступил место. У него под глазами повисли темные мешки, но улыбка осталась такой же насмешливой и едкой, как в день их знакомства. И как в день их свадьбы. И как в день, когда они чуть не погибли в сбитой террористами посадочной капсуле.

— Я тут подумала, что вроде как неправильно я живу, — заявила Элви.

— Это чувство мне знакомо, — отозвался он. — Но, когда я вижу тебя, все вроде как налаживается. Пусть даже остальные обращаются со мной так, будто я в прошлой инкарнации убил жреца.

Она взяла его руку, переплела пальцы со своими. Будущее стало выглядеть чуть–чуть светлее.

— Очень интересный разговор у меня случился, — заметил Фаиз.

— Могу сказать то же самое о себе, — отозвалась она. — Но мой из секретных, поэтому начинай–ка ты первым.

— Ну, он до жути осторожно выбирает слова. Но, по-моему, наш старый друг Холден только что сообщил мне, что Кортасар замышляет убийство.

Глава 27. Тереза

Все стало иначе. Она пыталась притворяться, что все идет как раньше. Что отец просто заболел, как болеют иногда обычные отцы. Она просыпалась утром и видела рядом Ондатру, она шла через сад и через здание — как всегда ходила. И все обращались с ней по–прежнему, кроме Илича, который знал правду.

Насколько она понимала, все были уверены, что отец с головой ушел в консультации с лучшими умами империи относительно произошедшего с «Тайфуном». Все в него верили. Ведь он и был Лаконией. Терезе казалось, что охранники, мимо которых она проходила, подтягиваются чуть сильнее, чем раньше. Что повара в столовой оставляют ей лучшие блюда. Не потому, что она это заслужила. А потому, что в ней видели что–то самое близкое к нему и старались принести свои дары и жертвы. Они были напуганы тем, что видели. Она тоже. Но у них оставалась утешительная сказка, в которой все хорошо, а у нее — нет.

Для нее самым близким был Илич, а он теперь проводил с ней куда меньше времени, чем раньше. Когда же приходил к ней, все уроки сводились к новым правилам. Никому не говорить о верховном консуле. Не выказывать страха. Не покидать территории.

Она пробовала смотреть любимые фильмы и новостные каналы, но они не удерживали внимания. Она пыталась читать любимые книги, но слова выскальзывали из памяти. Она бегала дистанцию до окружной стены на полной скорости и столько раз, сколько могла выдержать, вытесняя все чувства и мысли болью и изнеможением. Это было ближе всего к покою.

А днем и ранним вечером она сидела с отцом. Он позволял Келли мыть и одевать себя, так что к ее приходу всегда выглядел опрятным и аккуратным. Она садилась рядом за его стол и на его дисплее доказывала простенькие математические теоремы или гоняла схемы древних сражений. Иногда он гладил воздух рядом с ее головой, словно что–то там видел.

Она поймала себя на том, что вглядывается в него. Пялится во все глаза. Щеки его были шершавыми от угревых шрамов. Волосы немного поредели на висках. Кожа на подбородке с возрастом одрябла. И еще кое–что было. Перламутровое сияние, то светившееся сквозь кожу, то почти исчезавшее. Темнота в глазах, похожая на грозовую тучу.

Чем больше она всматривалась, тем меньше он походил на ее отца — на великого человека, который шагами бога мерил вселенную и ее жизнь, — и тем больше казался… кем-то иным. Хуже всего бывало, когда он выглядел грустным. Или испуганным. На ее плач он никак не отзывался.

Илич делал все, что мог.

— Прости, что стал не так доступен, с тех пор как… ну, с тех пор.

Они сидели у фонтана, где он объяснял ей закон Архимеда. Что лодочка тяжелее воды может плавать, если она пустая внутри. Тереза смотрела на бурлящую воду и думала, что теперь и она, наверное, могла бы плавать.

— Ничего, — сказала она. — Я понимаю.

Кожа у него стала пепельной. Глаза слезились от усталости и напряжения. А улыбка была прежней. Раньше Тереза видела в этой улыбке знак, что полковник ее не боится. Теперь она просто казалась заученной.

— От этого не легче, — сказал он, — но некоторые твои нынешние чувства обычны. Рано или поздно их испытывает каждый, убеждаясь, что его родители — всего лишь люди. Что эти мифические фигуры тоже преодолевают трудности и действуют наугад. Делают, что могут, не зная наверняка, что надо делать.

В груди у Терезы стало горячо — первое тепло, которое она ощутила за эти дни.

— Мой отец — правитель человечества, — сказала она.

Илич хмыкнул. Раньше он так не хмыкал или она только сейчас заметила?

— Да, это кое–что меняет. Но мне хотелось, чтобы ты не чувствовала себя одинокой.

«А тебе не приходило в голову не делать меня одинокой? — промолчала она. — Или достаточно просто не чувствовать?»

— Я понимаю, что носить такую тайну тяжело, — продолжал он. — Мы пошли на это только потому, что твой отец и ты так важны.

— Понимаю, — сказала она, воображая, как топит его в фонтане. — Я справлюсь.

В эту ночь она не спала. Гнев нахлынул так неожиданно, словно она заразилась от Эльзы Син. Стоило опустить голову на подушку, закрыть глаза, и она принималась орать на Илича. Или на Кортасара. Или на Джеймса Холдена. На отца. На Мьюриэль. На бога. Стоило самую малость забыться, как она приходила в себя со стиснутыми до боли зубами. «Серьезно? Я таких сердитых, как ты, не видал, Кроха», — сказал в памяти Тимоти. Сейчас она чувствовала, что он прав.

После полуночи Тереза сдалась. Ондатра дважды стукнула хвостом по полу.

— Какого черта ты так радуешься? — огрызнулась на нее Тереза.

Ондатра бросила вилять хвостом, озабоченно подняла седые собачьи брови. Тереза включила какой–то из государственных каналов и понаблюдала, как профессиональные уста Лаконии издают успокоительные звуки. «Ремонт релейных станций при вратах уже идет, так что восстановление связи — вопрос недель. Вскоре после этого возобновится нормальное движение между мирами. До тех пор определять, какие корабли наиболее важны для жизни империи, и одобрять их переход в каждом отдельном случае будет верховный консул. Трагедия в пространстве колец, унесшая столько жизней верных Лаконии граждан, по мнению научного директората, не должна повториться». Ложь, полуправда, натяжки и откровенные выдумки.

Гнев боролся в ее душе с горем, а за ними, вырастая выше неба, стояло чувство, что ее подло предали, хотя она не знала, кого обвинить в предательстве.

Ондатра озабоченно фыркнула. Тереза оскалила зубы в улыбке.

— Мне не разрешают говорить правду. Мне не разрешают ничего чувствовать. Мне не разрешают покидать территорию, — обратилась она к собаке. — Ничего мне нельзя. А знаешь почему? Потому что я такая важная особа.

Поднявшись с кровати, она тихо подошла к окну, открыла. Ондатра боязливо отвернулась.

— Ну, — спросила Тереза, — ты идешь или нет?

* * *

Она впервые выбиралась за территорию ночью. В темноте все казалось больше. Рои крошечных букашек ползали по земле, загораясь мерцающими полосами там, где она проходила, как будто от ее ступней разбегалась сухая рябь. В голых ветвях шуршал холодный ветер. Вдали кто-то кричал певучим голосом флейты. Ему отозвались два других голоса, дальше отсюда. Ветер нес запахи острого перца и ванили. Илич однажды объяснял ей, что химия Лаконии настолько отличается от той, в какой эволюционировали люди, что органы обоняния, не в силах в ней разобраться, изобретают запахи, которых на самом деле нет. Однако Тереза здесь выросла, и ей они казались самыми обыкновенными.

Ондатра рысила рядом, то и дело заглядывая ей в лицо, словно хотела спросить: «Ты уверена?» Дорогу к горе Тереза знала' как собственную ладонь. Сбиться с тропы она не боялась.

Воображаемый Илич яростно отчитывал ее. Он говорил, что для каждого правила есть веская причина. Что это ради ее безопасности. Что нельзя же просто взять и делать что вздумается когда вздумается. Что она нарушила его правила. Отчасти ради того все и было затеяно. Что он мог сделать? Запереть ее в комнате? Когда отец очнется, Иличу придется отчитываться за все, сделанное без него. Отец наверняка знал, что она уходит за ограду. Раз он ее не останавливал, Илич тоже не смеет. Он только задает правила, а навязать их не в его силах. Закон без последствий за нарушение — не закон. Пустое место.

О том, что она уже близко, первыми предупредили шорохи в кустах и выпученные глазки ремонтных дронов, виновато поглядывающих на девочку. Они, как всегда, выдавали три щелчка по нисходящей гамме — явный вопрос, но у нее не было ни ответа, ни времени на него. Ондатра обычно облаивала их, приглашая поиграть, но сегодня смотрела только на Терезу.

Дроны проводили их до каньона. Здесь было темнее, и тропа различалась с трудом, но Тереза все равно продвигалась вперед. Только теперь, когда она зашла так далеко, ее стали одолевать сомнения. Что, если она ошибется пещерой и разбудит какое–нибудь местное животное? А если Тимоти нет дома? Высоко над ней переливалась огнями орбитальная строительная платформа. Если взглянуть на нее краем глаза, вроде бы можно различить «Вихрь» — третий корабль класса «Магнетар». Нет, теперь уже не третий, а второй. Снова прозвучал голос флейты — в этот раз ближе. Тереза пожалела, что не захватила фонарь. Не думала, что звезды дают так мало света.

Она высмотрела самую глубокую тень, в которой угадывался скальный выступ. И нырнула под него, вытянув руки перед собой. Всего через несколько шагов она увидела свечение пещеры. Пещера была ярче ночи снаружи. И теплее. Провожавшие ее ремонтные дроны тоже вошли, или это были другие, здешние. Она их не различала.

Сердце забилось быстрее. Она уже не сомневалась, что, свернув за последний поворот, не увидит ни Тимоти, ни его лагеря.

— Тимоти? — дрожащим голосом позвала она. — Ты здесь?

Справа металлически щелкнуло, и из тени показался Тимоти с пистолетом в руках. Он покачал головой.

— Ты бы поосторожнее, Кроха. Глаза у меня уже не те, что прежде.

Он скроил такую рожу и оружие держал так небрежно, что Тереза не могла не засмеяться. А когда начала, ей было уже не остановиться. Смех как будто жил своей жизнью, выплескивался из нее волнами неукротимого, веселого мятежа. Озадаченное лицо Тимоти рассмешило ее еще сильнее. Тереза взвыла и опрокинулась на спину, держась за бока, и только спустя какое–то время заметила, что уже не смеется, а плачет.

Тимоти смотрел на нее так, словно она собралась рожать, а он совсем не разбирался в медицине. Сознавая, что надо бы чем–то помочь, ио понятия не имея, что делать. Кончилось тем, что Ондатра подошла и прижалась к ней тяжелой мохнатой мордой. После яростного всплеска эмоций Тереза обессилела и почесывала собаку за ухом, пока дроны тихим хором выщелкивали запросы: видели неполадку и не знали, как ее исправить.

— Ну–ну, — помолчав еще немного, заговорил Тимоти. — Неудачная ночь. Понял. Пошли–ка обратно. Не знаю, что можно сделать, но мне хочется присесть, так что пошли обратно.

Ноги у нее отяжелели, зато на сердце полегчало. Как будто она только за тем и шла сюда, чтобы сорваться у кого–то на глазах и, хотя ничего бы не изменилось, сразу почувствовать себя лучше.

Великан Тимоти сел на свою койку и кулаками потер глаза. Тереза опустилась напротив на металлический ящик, сложила руки на коленях.

— Ну вот, — сказал Тимоти. — Я этого на самом деле не умею. Но, по–моему, сейчас тебе неплохо бы рассказать, что тебя растревожило, а?

— Так много всего случилось.

— Да?..

И она рассказала ему. Все. Об отцовском плане сыграть в «око за око» с теми, кто скрывается во вратах, о гибели «Тайфуна», о заговоре, чтобы скрыть болезнь отца, и о том, каким он стал пустым и жутким. Рассказ с каждым словом давался легче. Тимоти почти не отвечал, лишь время от времени задавал вопросы по ходу дела. Он просто дарил ей внимание и ничего не просил в ответ.

Наконец слова у нее иссякли. Грусть осталась в груди и по–прежнему причиняла боль, скребла и давила, но переносить ее почему–то стало легче. Тимоти провел себе ладонью по голове. Послышался сухой шорох, как от летящей в окно пыли. Ондатра, лежавшая ближе к устью пещеры, радостно гавкнула.

— Да, паршиво все это, — сказал Тимоти. — Так иногда бывает.

— А потом проходит, да?

— Иногда. Иногда приходится глотать бутерброды с дерьмом один за другим, — пожал плечами Тимоти. — И что тут будешь делать? Во всем городе только одна игра.

— Я просто хотела…

Тимоти вскинул руку, останавливая ее. Ондатра снова залаяла, как при виде друга. И сквозь ее лай пробились голоса. Тимоти подхватил пистолет, прищурился в сторону входа.

— Это ничего, — сказала Тереза. — Это, наверное, за мной.

Тимоти кивнул, но вряд ли ее услышал.

— За тобой?

— У меня установлен трекер. Ты не поверишь, они вживили мне трекер!

Он округлил глаза — всего на секунду.

— Ах, Кроха. Вот этого я не предусмотрел. — Что–то она увидела в его лице: грусть, или усмешку, или то и другое разом. Или отчужденность. — Ты бы легла на пол. Прижмись, как можешь. И заткни уши, ладно?

— Кто здесь? — резко и жестко прозвучало от входа.

— Нет, это ничего. Они не будут на тебя сердиться, — сказала Тереза, и одновременно из полумрака выступил полковник Илич с винтовкой в руке. За ним шли трое охранников здания государственного совета.

Стало тихо. Тереза вдруг ощутила в груди ужас, предчувствие страшной несправедливости. Она совершила ошибку, которой уже не исправить.

— Ты! — рявкнул Илич. — Брось оружие. Отойди от девочки.

— Закрой глаза, Кроха. Не надо тебе на это смотреть.

— Перестаньте, — сказала Тереза. — Он мой друг.

Грохот пистолета Тимоти прозвучал громче всего, что она слышала на своем веку. Ее как будто ударило со всех сторон сразу. Сам звук был насилием. Тереза упала на колени, зажав ладонями уши. В пещере раскатились выстрелы. Илич со страхом в глазах бросился к ней, повалил, закрыл своим телом.

Тимоти ревел как зверь — низким гневным рыком. Протолкнувшись мимо нее, мимо Илича, он налетел на охранников, словно рассчитывал смести их своим весом. От внезапности атаки первый из них как будто забыл, что в руках у него оружие. Он попытался схватить Тимоти, но тот, взяв запястье охранника, как свою вещь, повернул его до щелчка. Илич плотнее прижал Терезу к земле, и ей пришлось отбиваться, чтобы видеть происходящее. Еще один выстрел. Кто–то закричал — не Тимоти. Тереза извернулась под коленом Илича, ища в полумраке Тимоти. Ей удалось приподнять голову и найти его взглядом в тот миг, когда на бедре у него расцвела рана. Пещеру за ним забрызгало красным, он упал. Тимоти лежал в быстро расплывающейся луже собственной крови и подергивался. Он оскалился от боли и ярости, развернул пистолет в сторону Илича. Тереза выкрикнула: «Нет!» Она ощутила, как крик рвет глотку, но не услышала его.

Кто–то выстрелил, дважды. Первая пуля снесла Тимоти верхушку головы. Вторая пробила большую дыру в его груди. Тимоти обмяк и замер без движения. Тишина звенела как колокол.

— Что вы наделали? — сказала Тереза. Она не знала, к кому обращается.

Илич поднял ее. Схватив за ворот рубашки, протолкнул ее мимо тела Тимоти.

— Отступаем, — приказал он. — Отходим к машине! Девочка у нас.

Тереза рвалась обратно в пещеру. Тимоти ранен! Ему нужна помощь! Илич поволок ее дальше.

— Стивенсу сильно попало, — сказал один охранник.

— Несите на руках. Здесь задерживаться нельзя. Неизвестно, был ли объект один. Девочку нужно вывести.

— Он мой друг, — сказала Тереза, но Илич не услышал ее или не захотел услышать.

Ночь стала холодной. Тереза видела пар своего дыхания в свете фар. Илич толкнул ее на заднее сиденье и втиснулся следом. В кузов закинули раненого. Тот застонал, когда машина рванулась вперед. Илич навалился на Терезу, что–то быстро и тихо забормотал. Со слухом у нее был непорядок, и только сдвинувшись так, чтобы видеть его губы, она поняла, что он без конца повторяет грязное ругательство. На шее у него была темная густая кровь.

— Сэр, — позвал водитель, — вы в порядке? Он в вас попал.

— Что? — спросил Илич и обратился к ней: — Тереза, ты цела? Скажи мне, что ты цела.

Грузовик тряхнуло на ухабе, и шок свалился с нее. Она ясно поняла, что произошло. Сжала кулаки и завизжала.

* * *

В лазарете было тихо. Ее трясло. Кортасар, Трехо и Келли собрались рядом, тихо и спешно переговаривались за дверью. Илича загрузили в автодок рядом с Терезой, его плечо и шея скрылись под толстой повязкой. Терезу это волновало меньше, чем она ожидала. Автодок вливал ей в кровь что–то прохладное. Наверное, опять успокоительное. От него в голове был туман, но спать она не собиралась. Она сильно подозревала, что никогда больше не будет спать.

В открывшуюся дверь шагнул Трехо. На нем была серая фланелевая пижама, обтягивавшая живот. Он выглядел не тайным правителем человечества, а разбуженным среди ночи дядюшкой. Подтянув стул к ее кровати, он сел и вздохнул.

— Тереза, — строго начал он, — ты должна рассказать мне все, что знаешь о человеке из пещеры. Что он тебе говорил, что ты ему. Все.

— Он был моим другом, — сказала Тереза.

— Не был. Встроенные в тело Илича и охраны камеры вели съемку. Распознавание лица соответствует… пятнам крови. Мы знаем, кто он, и после укрепления периметра и отправки команды чистильщиков в треклятую пещеру будем лучше представлять, чем он там занимался. Но я должен услышать от тебя все. Сейчас же.

— Его звали Тимоти. Он был мне лучшим другом.

Трехо стиснул челюсти.

— Его звали Амос Бартон. Он был террорист и убийца, а еще — механик с корабля Джеймса Холдена и, по–видимому, не первый месяц распивал чаи с дочерью верховного консула. Все, что ты ему говорила, могло стать известным подполью. Так что начни сначала и не торопись, ничего не упускай и расскажи мне, какую кучу ты нам навалила.

Глава 28. Наоми

Больше всего ее удивило, как быстро все уладилось. Почти не понадобилось убеждать. Наоми ожидала согласия от Эммы и Чавы, потому что они знали ее лично. За ними лежало общее прошлое. И, может быть, их контакты могли пойти на связь с ней, раз уж за нее подали голоса надежные члены подполья. Но дальше она предполагала трудности — возможно, непреодолимые — с убеждением сети Сабы открыться ей. Всему подполью грозила гибель, если не худшее. Она на их месте была бы очень недоверчива.

Она забыла, что она Наоми Нагата и что страх толкает людей на поиски вождя. У Эммы в подполье нашлось пять контактов. Трое на кораблях в разных системах, но один был техником на оберонской перевалочной базе у планеты, и еще один — механиком на корабле Союза перевозчиков, в данный момент находившемся в той же системе. Люди Чавы располагались ближе. Доктор в одной из крупнейших больниц планеты. Налоговый агент и экономист на контракте с Лаконией. Управляющий модным борделем в административном центре. Муж эксперта по мерам безопасности, нанявшейся устанавливать системы распознавания биометрий для Лаконии. Некоторые из них были одиночными узелками сети, но у других в ячейке имелось четыре или пять связей, а те, в свою очередь, тоже кое–кого знали, и так далее, пока не стало казаться, что у подполья сторонников не меньше, чем у губернатора.

Это была иллюзия, но иллюзия мощная.

— Штука в том, что поганцы обрушились, как лавина, а? — говорил сидевший напротив нее мужчина. Как инженер связи он работал на независимые кооперативы, собиравшие сеть направленных лучей — трансляторы и релейные станции — в не исследованных еще глубинах системы Оберон. Назвался он Боуном, но Наоми почти не сомневалась, что это имя он сам себе выбрал. — Непреодолимая сила — Лакония. Неудержимая. Ну да, так и есть. Но из реки можно выцедить дерьмо, и не меняя ее течения.

— Не знаю… — проронила Наоми.

Если он и услышал, то не подал виду. На некоторых от нервов нападает красноречие.

— Они — одна система, и не такая уж многолюдная. Им ничего не остается, как полагаться на нас, местных ублюдков. А Лакония… — Он захихикал. — Лакония еще не обзавелась веселенькими коррупционными традициями. Они такого не ждут и не знают, что делать, когда столкнутся. Разве что давать «показательный урок», который еще больше взбесит близких.

— Дай им время, — сказала Наоми, — научатся. Если мы позволим.

Боун усмехнулся. Его верхний левый клык был расписан под камень. Мода не знает угомона. Если возраст чем и радовал Наоми, так тем, что избавлял хоть от этих забот. Она улыбнулась в ответ.

Общественный парк служил еще одним признаком богатства и процветания Оберона. Дизайнеры лунной базы предусмотрели на ней общие помещения и открытые пространства. Купол располагался под поверхностью спутника, но световые панели создавали эффект вольного простора — как на Титане. Дети скакали, пользуясь пониженной гравитацией, перепрыгивали с перекладины на перекладину лазалки, поднимавшейся чуть ли не на полвысоты «Роси». При полной силе тяжести случайное падение с такой было бы смертельным. Здесь они рисковали разве что набить синяки.

Тонкий фонтанчик рядом наполнял воздух белым шумом: крошечные капельки, слетая с потолка, постукивали по наклонной пластине и медленно стекали в бассейн с рыбками. Красиво. Наоми чувствовала себя здесь чужой.

— Релейные станции, — повторила она, возвращаясь к насущной теме.

— Да–да–да, — заспешил Боун. — Все идет по вашему плану. Сеть бутылок уже задействована. Тут что приятно? Дешево. Пропихнуть кое–что сквозь замочную скважину сумеет любой корабль Союза, расположенный вблизи врат. — Боун изящным движением танцора изобразил, будто проталкивает что–то в щель, и прищелкнул пальцами. — Вы оглянуться не успеете, как будем обмениваться свежими сплетнями.

— В первую очередь Сол и Бара Гаон.

— Туда бутылки уже отправлены. Они в курсе, что мы есть и чем занимаемся. Известие будет распространяться.

— А Лакония?

Боун пожал плечами.

— Надо думать, устанавливают новые трансляторы, но мы такого еще не получили, хотя деньги у Оберона есть. Так что…

Значит, они должны быть первыми в очереди. Может, другие ячейки подполья и протолкнулись вперед. Связь через бутылки медлительна в сравнении с привычными всем световыми скоростями передачи, зато ее трудно нарушить. Трансляторы у врат представляли собой неподвижные или почти неподвижные цели. Их легко определить и легко уничтожить. Их безопасность и устойчивость все эти годы обеспечивал надзор Медины в медленной зоне, обеспечивая уверенность, что любая атака на них будет распознана и отслежена до источника. Как только в медленной зоне не осталось глаз, невозможное резко превратилось в осуществимое.

— А наша местная сеть? — спросила Наоми. — Защищена от взлома?

— Взломать можно все, — ответил Боун. — Но мы их заставим потрудиться, да и разбирать ее пришлось бы по частям, так что мы успеем закрыться, прежде чем разоблачат всех.

Ответ прозвучал правильно. Скажи он, что им ничего не грозит, Наоми доверяла бы ему меньше.

— Бьен алле, — сказала она, вставая.

Боун повторил ее движение, протянул руку с нервозностью, которая наводила на мысль о поклонении кумиру. Наоми пожала ему руку. Что бы ни принесло будущее, Боун всегда будет вспоминать, как пожимал руку Наоми Нагате. Ей не нравилось носить эту маску, которую все норовили на нее напялить, но такую цену приходилось платить, чтобы все делалось как надо.

— Я буду на связи, — сказала она, и они разошлись по разным маршрутам.

Коридоры базы были широки, но низковаты для человека ее роста. На стенах и на полу поблескивала одинаковая белая плитка. Здесь могли пройти в ряд тридцать человек. Наоми сунула руки в карманы, опустила глаза, намекая встречным, что на нее не стоит обращать внимание. На ходу ей лучше думалось.

Ее проблемой — но и проблемой врага — был масштаб. Тысячелетиями человеческая история разыгрывалась на одной планете. Краткие века — в межпланетных просторах. Но все это закончилось еще до рождения Наоми. В ее мире у Сатурна и Юпитера всегда были станции, между жилыми районами Пояса сновали прыгуны. Едва ли не каждое кольцо вело в такую же большую и сложную систему, но без человечества в ней. Без истории. Без инфраструктуры, на которую привыкли полагаться люди.

Все это не выглядело таким большим, пока у колеса была станция–ступица, хаб. Теперь же каждый имел возможность попасть куда угодно, и некому было ни координировать, ни фиксировать переходы. Наоми все больше убеждалась, что неразумно отстраивать прежнее в пределах медленной зоны. Погибшие в ней Медина, «Тайфун», флот кораблей Союза доказывали, что это пространство по своей природе неблагосклонно к человеку. Оставить там базу с людьми — значило бы подвергать опасности каждого, кто будет на ней работать. Автоматическая означала бы веру в надежность компьютеров — веру, которую история не подтвердила. Удерживать и защищать тринадцать сотен врат с обращенной к звездам стороны — совсем не то, что удерживать одну мощную позицию в центре. Только для наблюдения за вратами потребовался бы флот, какого человечество еще не строило, и это не принимая в расчет огромность солнечных систем за кольцами.

Стратегия Дуарте допускала местные автономии при условии, что они повиновались законам Дуарте. Тогда это выглядело великодушием. Сейчас — больше напоминало вынужденную необходимость.

А под всем этим грозно просвечивали страшные слова: «Два кольца потеряны».

Наверняка были моменты, когда они еще могли отказаться. Когда она с Джимом и еще горсткой людей могли, оценив кольца–врата и огромность маячившей за ними вселенной, распознать опасность и удалиться на цыпочках. Все признаки были налицо. Цивилизация, создавшая столь гигантскую, немыслимую мощь, разметана, как костяшки на доске. С чего они взяли, что им ничего не грозит? Что дело стоит риска?

Она добиралась к кварталу Чавы трубой, как местная. На платформе ждали разные люди. Напившиеся чаю, блестящие глазами работники третьей смены по пути на службу. Усталые после второй смены люди, только собиравшиеся по домам или в столовые. Кучка юнцов, одетых по нездешней моде, дожигающих полночные светильники после первой смены. Наоми, тихо держась в стороне, оценила красоту сцены. И ее невинность. Около сотни людей, ожидающих вагона трубы на спутнике планеты, кружившей вокруг неродного для них солнца, — и вот они толкаются, чтобы первыми прорваться в двери и занять лучшие места. Пожалуй, ничего более человеческого и не придумаешь.

Парень в коричневой футболке нахмурился, поймав ее пристальный взгляд, — заподозрил насмешку. Наоми извинилась кивком и отвернулась.

* * *

Ей хорошо жилось в гостях у Чавы. Приятно было просыпаться в настоящей кровати, мыться водой, не перефильтрованной дважды за один душ, есть пищу, имеющую больше одного вкуса. Долгие месяцы в контейнере постепенно превращались для нее в духовное странствие, путешествие, из которого возвращаешься другим человеком. Здесь этого чувства не было.

Графики у них разошлись, так что теперь Наоми просыпалась, когда Чава давно уже легла в постель. Наоми старалась не шуметь, но работать приходилось. На Обероне существовало разветвленное подполье, но, пока она не решила, что пора скидывать губернатора и приставленных к нему комиссаров, возможности Наоми были ограничены. Подводить мины. Создавать все новые прорехи в системе безопасности. Собирать все новые сведения о противнике. А вот об общей стратегии Лаконии узнавать было нечего. Лаконцы оказались в такой же изоляции, как и Наоми.

И вот, всего через несколько дней после отправки, начали возвращаться бутылки. Они объявлялись по одной, вливая в систему ручейки информации. Отчеты, запросы, сообщения, зашифрованные новейшими, самыми свежими кодами. Бара Гаон был отрезан, но рудники действовали в автономном режиме. Новый Альбион воспользовался случаем для диверсии на лаконской трансляционной станции, и теперь там вели охоту местные силы безопасности. Корабли Союза перевозчиков начали переходить в системы, в которых местному населению грозила гибель, — такие как Табальта и Надежда. Наоми казалось, что после долгой слепоты к ней постепенно возвращается зрение.

Сообщение из Сол было отправлено с Каллисто, тайно переслано на церерское «облако», а там перепаковано в бутылку для корабля Союза вблизи врат Сол. И отправлено к ней.

Бобби на экране выглядела усталой и угрюмой. Кожа потускнела, мощные мышцы шеи стали похожи на сухие жгуты. Из–за артефакта дешифровки тот угол картинки, где располагалось ее плечо, застыл, а все остальное сохраняло свободу передвижения.

— Привет там, — сказала в камеру Бобби, и Наоми на минуту с головой ушла в одиночество, о котором до сих пор не подозревала. Память последних объятий перед отлетом из Сол была живее и реальнее, чем последние воспоминания о Джиме. — У меня тут кое–что есть. По-моему, шанс. Алекс просил согласовать с тобой.

Наоми выслушала изложение ситуации. «Предштормовой» заперт в Сол, сначала катастрофой в медленной зоне, а теперь присутствием «Бури». Антиматерия.

Она почувствовала, что скатывается в прежний аналитический настрой, составлявший всю ее жизнь в контейнере. Едва выбралась — несколько недель на «Каме» и еще здесь, у Чавы, — а залезать обратно уже было холодно и тесно. В мозгу отщелкивались последствия плана Бобби: обнаружение «Предштормового», выпадение обломков на юпитерианские базы, символический и практический эффект утраты империей Дуарте второго корабля «Магнетар»… а за всем этим плакала безмолвная часть ее души.

В тот день, когда она скрылась в контейнере, отдалась жизни горошины под наперстком, «Росинант» остался за спиной. Тогда это представлялось облегчением. Как если бы душа ее была открытой раной, а контейнер — повязкой. Всегда ей, чтобы выжить, приходилось отступать, сжиматься в комок. И всякий раз она возвращалась исцеленной. Бывало, со шрамами. Но здоровой.

И вот всего несколько взаимодействий с людьми показали ей, что из контейнера вышла совсем не та Наоми, что в него сбежала. Проведенное там время принесло ей ровно столько покоя, на сколько она могла надеяться.

Роль Сабы она взяла на себя по необходимости — но и потому, что оказалась к этому готова. И только потом начала понимать, что такое лидерство. Какую цену приходится платить вождям.

Зашумела вода, открылась и закрылась дверь спальни Чавы. Та проснулась и принимала утренний душ. Скоро придет время Наоми отправляться в постель. А пока можно ответить Бобби, не обижая хозяйку невежливостью. Забавно, для нее это все еще было важно.

Она направила на себя камеру ручного терминала, установила фильтр, отрезающий фон. Если сигнал перехватят, в нем не найдут выдающих Чаву артефактов. На картинке Наоми плавала в пустоте. Она начала запись.

— Привет, Бобби. Твой план… на вид основательный. Я помню, что в последнем разговоре доказывала иное, но с тех пор ситуация переменилась. Я и сейчас считаю, что для мирного эндшпиля необходимо действовать политическими средствами. Но если при этом над головой системы Сол не будет висеть «Магнетар», с политикой станет полегче. Будь это просто корабль, у меня, наверное, нашлись бы оговорки, но ты права: Дуарте сделал из «Бури» символ. Нечасто представляется шанс прикончить легенду, сочиненную о себе врагом. Доброй охоты. Я тебя люблю.

Она закрыла запись, ввела местный код шифрования и поставила на очередь для отсылки Боуну и его сети. Может быть, сообщение будет ждать до отправки в бутылке не один день. Наоми забарабанила пальцами по столу — ей хотелось отозвать запись. Еще оставалось время ее задержать. Оно скоро истечет.

— Привет, — окликнула ее вышедшая из спальни Чава. Она уже оделась на работу. Строгий профессиональный костюм, аккуратная прическа. — Чем занимаешься в это прекрасное утро?

— Сомневаюсь в себе, — ответила ей Наоми. — И у меня, по–моему, вечер. Но кофе тебе сварила.

— Ты добра и заботлива, — сказала Чава, наливая себе чашку. Струйка кофе распылялась, как капли фонтанчика. — Однако тебе грозят проблемы с анализом трафика.

— Ты имеешь в виду, что в систему Оберон и из нее плывут все больше и больше бутылок? — спросила Наоми. — Что есть, то есть. Это намек? Я знаю, что ты не искала соседку по квартире.

— Живи, пока не окажется умнее переехать. А вот потом не знаю. — Улыбка Чавы погасла. — Что стряслось?

Наоми хихикнула.

— В смысле, если не считать, что я только что послала двоих самых дорогих мне людей на смерть? — Она утерла глаза. — Черт…

Чава отставила чашку. Взяла руки Наоми в свои. Прикосновение ее пальцев стало последней соломинкой, и Наоми вцепилась в них, как в спасательную веревку.

— Я всю жизнь старалась не лезть вперед, — призналась Наоми. — Старалась избегать определенных решений. И вот все равно влипла.

Они посидели в молчании. А когда Чава заговорила, голос ее звучал легко. Почти как ни в чем не бывало.

— Когда я проходила практику… давно. Мне труднее всего давалась ручная стыковка. На каждом проверочном рейсе, сколько ни практиковалась, стоило мне взять управление на себя, подчинить себе систему, которую предстояло контролировать… В голове оставалось одно: «Только бы не напортачить, только бы не…» И, конечно, я каждый раз все портила. Стоило сосредоточиться на том, чего боялась, в это самое я каждый раз и влетала.

— Это ты меня так утешаешь?

— Нет, — ответила Чава. — Старовата ты, чтобы тебя утешать. Я пытаюсь объяснить, что ты не одна такая. Больше ничем помочь не могу.

В груди у Наоми что–то сдвинулось. Огромное чувство вырвалось на волю. Она готова была услышать собственные рыдания, но обошлось одним вздохом из самой глубины души. Мечты никуда не делись, она никогда от них не отказывалась. Она придумает, как свести свою семью вместе. Они все выберутся из мясорубки истории. Так или иначе, все будет хорошо.

Возможность была. Не так уж давно. Ей стоило только объявиться, принять приглашение Дуарте и отказаться от борьбы. Она не помнила, в какой момент выбрала другую дорогу, но теперь видела ее перед собой. И некого винить, кроме самой себя. Она собрала в горсть мечту просыпаться рядом с Джимом. Пить с ним кофе. Слышать, как перешучиваются Алекс с Амосом и как тихо гудит за их голосами «Росинант». И отпустила мечту.

Крепче сжала руку Чавы — и ее тоже выпустила.

Глава 29. Элви

Элви сидела сзади. Вел машину молодой человек с короткими, туго закрученными кудряшками. Элви был виден в основном его затылок. Здание государственного совета уходило назад, а впереди простирался город. Она еще помнила, как рассматривала его в первый раз, когда ее сопровождали солдаты, любезные, как консьержи роскошного отеля, только при оружии. Удивлялась широким улицам и обилию зелени вокруг. Высокие красивые дома с окнами–соляриями, с садами на крышах вырастали перед ней, словно воскрес и принялся строить небоскребы Фрэнк Ллойд Райт. Здесь все было огромным напоказ. Она помнила, как это ошеломило ее тогда.

А теперь все представлялось на удивление хрупким. В столице проживали миллионы людей, но мало кто из них провел здесь больше десятилетия. Для проезда ее машины перекрыли движение, и Элви видела, как обычные люди — гражданские, горожане и военные статусом ниже нее — вытягивали шеи, соображая, кто она такая и причитаются ли ей их восторги. Здесь не было ни памятников, ни афиш, ни старых кварталов. Ее от всего этого воротило.

— Хотите воды, мэм? — предложил водитель.

— Нет, — отказалась Элви, — спасибо.

Он кивнул, не оборачиваясь. Элви откинулась на бархатистую спинку сиденья и попробовала вытянуть ноги. Все равно ныли.

Лаборатория была внушительной. Теоретически она принадлежала к Лаконскому университету, но порядки в ней царили как в армейском лагере. Часовые у ворот пропустили их без проверки, и машина принялась вилять между кампусами, направляясь к боксам. Элви играла своей тростью. За последним поворотом показался ожидавший ее человек. Она с облегчением перевела дух, увидев, что ее встречает не Паоло Кортасар. Этот вздох кое о чем говорил.

— Доктор Очида, — поздоровалась Элви, выбравшись из машины.

— Доктор Окойе. Рад, что вы вернулись. Наслышан о вашей экспедиции. Должен сказать, меня в такую из славной безопасной лаборатории не заманишь.

— Ну, мы собрали интересные данные, — ответила она, направляясь с ним по дорожке к боксу. Этот темный, лишенный окон куб был защищен от атаки даже в сердце империи, где атака представлялась невероятной. Говорят, что бог не играет в кости, но, если бы играл, они выглядели бы как этот бокс. Огромный, гладкий и непроницаемый.

— Я слышал, вас вызывали в святая святых, — продолжал Очида. — Паоло мало кого допускает к проекту борьбы со старением.

— Я об этом не просила.

— Верховный консул есть верховный консул, — сказал Очида, подводя ее к охране. Элви предъявила свое удостоверение и прошла скан–идентификацию. Процедура состояла в одном прикосновении к запястью, но все равно воспринималась как вторжение.

— Богатые и властные никогда не отличались терпением, — сказала она.

Охрана посторонилась, пропустив их. Дверь открылась с легким хлопком, вместе с ними в проем ворвался ветер. Там, согласно очередному протоколу безопасности, их обдули воздухом, просканировали каждый миллиметр тела, и только потом открылась внутренняя дверь. В боксе было, пожалуй, спокойнее. В таких лабораториях, при полудюжине университетов и научно–исследовательских институтов, Элви работала десятки лет. Правила безопасности висели на стенах — на ярком фоне, на шести языках. Пахло феноловым мылом и очистителями воздуха.

— Ну вот, — улыбнулся Очида. — Я вас провожу.

«Не вздумай успокаиваться, — сказала себе Элви. — Ты не дома. Здесь опасно».

* * *

— Очень интересный разговор у меня случился, — заметил Фаиз.

— Могу сказать то же самое о себе, — отозвалась она. — Но мой из секретных, поэтому начинай–ка ты первым.

— Ну, он до жути осторожно выбирает слова. Но, по-моему, наш старый друг Холден только что сообщил мне, что Кортасар замышляет убийство.

Так неуместно прозвучали его слова в этом тихом саду, что Элви рассмеялась. К тому же ошеломление часто отзывается смехом.

— Сомневаюсь, что я сейчас сумела бы ему помешать, — проговорила она и добавила: — Что, так и сказал?

Фаиз пожал плечами.

— Нет, что ты. Он очень старательно и определенно этого не говорил. Мы довольно мило побеседовали о важности преподавания детям идеи негативного пространства как инструмента политического анализа. Потом обсудили всех руководителей научных проектов, кроме Кортасара, при этом он очень многозначительно смотрел мне в глаза. А потом совершил любопытный экскурс в историю Земли, в частности коснулся Ричарда Третьего…

— Темная фигура.

— Не такая уж темная. Шекспир написал о нем пьесу.

— Как называется?

— «Ричард Третий», — сказал Фаиз. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Она опустила голову ему на плечо. Плечо было теплее обычного, что неудивительно при субфебрильной лихорадке в процессе регенерации конечности.

— Я никогда не увлекалась театром, и день у меня выдался длинным. Ты на что–то намекаешь?

— Ричард был мерзавцем и поубивал много народу, но в частности — пару детишек. Наследников трона вроде бы.

— Ты тоже не увлекался театром.

— Не увлекался.

Высоко над ними двигались под звездами тонкие полотнища облаков: затмевали одни, открывали другие. Ей хотелось закрыть глаза и заснуть, а проснуться уже в их паршивой квартирке на Церере, когда еще никто не слышал о Лаконии, Дуарте и прочем. Пусть бы все заработанные ею деньги, положение, открытия растаяли, как сон, она бы ничуть не пожалела, лишь бы с ними растаяло и все остальное.

— Итак: негативное пространство, все, кроме Кортасара, и король, убивавший детей.

— Ну, строго говоря, он был принцем, проложившим дорогу к власти убийством детей. Как мне помнится.

— Блеск, — сказала она.

— И не Кортасар ли работал на «Протоген» еще до Эроса?

— И при Эросе, — подсказала Элви.

— Я к тому, что ему это было бы не впервой.

— Он создал катализатор, — сказала Элви. — Для меня. Это не значит, что я убийца.

— Ну да, — согласился Фаиз, но она угадала его мысль: «Хотя в какой–то мере значит». После десятков лет брака близость превращается в подобие телепатии.

Он вздохнул, подвинулся, обнял ее за плечи.

— Может, я додумал больше, чем имелось в виду. Просто разговор вышел странный и вроде как с намеком.

— Что–то он хотел сказать, — согласилась Элви. — Может, не совсем то, что ты понял. Но что–то.

— Ты не хочешь его разыскать и расспросить?

— Хочу.

— Если он говорил обиняками, опасаясь глаз Дуарте, он и с тобой будет не откровеннее, чем со мной.

«Если только я не скажу ему, что Дуарте уже ни за кем не следит», — подумала Элви. От этой мысли в ней остался холодный след: страх, возбуждение или понемногу от того и другого. Знать бы еще, что на уме у Трехо и виден ли Холден на радаре нового, тайного императора.

— Может, у меня что–нибудь и получится, — сказала она.

Может, и получилось бы, если бы в эту ночь не был обнаружен Амос Бартон с его карманной атомной бомбой и Холдена еще до рассвета не заперли бы в камере.

* * *

Кортасар при виде ее улыбнулся заранее заготовленной улыбкой. Свою улыбку Элви ощутила не менее фальшивой, только не знала, заметил ли он, и есть ли ему до этого дело.

— Я могу еще чем–то помочь, Паоло? — спросил Очида.

— Нет, спасибо, — ответил Кортасар, — все в порядке.

Очида удалился. Все выглядело совершенно нормально и вежливо. И во всем ощущалось угроза. Кортасар, развернувшись, шагнул к металлическим дверям. Элви пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него.

— Простите, что пришлось отложить на после обеда, — говорил Кортасар. — Я все утро провел в отделе безопасности, разбирая вещи шпиона.

— Амос Бартон, — кивнула Элви. — Келли мне рассказал. Странное дело, я была с ним знакома. Мы одновременно оказались на Илосе. Он спас жизнь моему мужу.

— Ну, в пещере у него был атомный заряд, так что… — Кортасар неопределенно махнул рукой. — Я работал с экспертами. Трехо самым внимательным образом отслеживает архивы связи. Похоже, что этот ублюдок здесь довольно давно.

— Мы узнали зачем?

— Пока нет, но, можетбыть, еще спросим.

— Я думала, он убит.

— О, еще как. Очень даже убит.

— Как же тогда?

Он предъявил замку свой шнур, и механизм открыл дверь. За ней был более темный коридор с толстыми, дополнительно укрепленными стенами. Мысль, что простая протомолекула из бокса — не самая опасная штука в лаборатории, немного отрезвляла.

— Илич запорол дело, — сказал Кортасар. — Не по своей вине. Он не знал, что оставлять труп нельзя.

Дверь за ними сомкнулась с низким лязгом. Как в тюрьме. Коридор выполнял роль шлюза.

— Илич увел всех охранять маленькую принцессу, — рассказывал Кортасар, — оставив позади беднягу с простреленной головой.

Элви слышала в его голосе издевку и думала о Ричарде Третьем.

— А должен был кого–то поставить охранять тело. Или сжечь его перед уходом. Но он действительно не виноват. Правила, касающиеся ремонтных дронов, ему сообщили, но причин для их введения не объясняли.

Открылась вторая дверь, в коридор пролился свет.

— Не понимаю, — сказала Элви.

— Поймете, — небрежно произнес Кортасар, входя в свою личную лабораторию. Он явно дразнил Элви.

Эта лаборатория была меньше бокса. Элви узнала кое-какие принадлежности — как у нее в лаборатории экзобиологии: матричные секвенсоры, анализаторы протеомы, длинноволновые и низкорезонансные сканеры. Остальное выглядело чуждым, как все известные ей артефакты чужаков. Кортасар, ни на что не глядя, подошел прямо к большой клетке из прозрачного полимера — такие использовали для приматов и крупных подопытных животных.

— Трехо считает, что лишняя пара глаз в этом деле не помешает, но вам, скажу откровенно, понадобится догонять не один месяц, прежде чем вы сможете хотя бы задать разумные вопросы, — сказал он. — Однако для начала… Вот один из первых случаев. Песчинка, из которой в нашей ракушке растет жемчужина.

В клетке находились двое детей: мальчик лет семи или восьми и девочка, которую уже можно было назвать подростком. Глаза сплошь черные, зрачок поглотил и радужку, и белок. Девочка, встав, подошла к передней пластине клетки. Кожа у нее была с сероватым оттенком. Двигалась девочка почти нормально, но, остановившись, застыла в ужасающей неподвижности.

— Что… — Элви осеклась, не зная, как закончить вопрос. Она слышала фразу «мурашки по коже», но до сих пор считала ее фигурой речи.

— Это были Александр и Кара Биссеты — при жизни, — произнес Кортасар. — Дети из первой научной экспедиции, отправленной на Лаконию еще до того, как верховный консул переместил сюда своих сторонников. Мальчик погиб при несчастном случае. Девочка вскоре после того отравилась, съев какое–то местное растение. Вот что получается, когда мертвое тело оставляют среди ремонтных дронов. Ну… иногда. Они не всегда берутся чинить, но уж если берутся… — Он кивнул на мертвых детей. — Получается вот это.

— Я вас не знаю, — сказала девочка.

— Меня зовут Элви.

— А я Кара. Вы тоже будете делать нам больно?

«О, — думала Элви, — какого хрена! Мне плевать, какой ценой. Только бы выбраться отсюда, а уж я найду способ никогда, никогда не возвращаться».

— Первоначальные тела умерли около двадцати лет назад, — продолжал Кортасар. — Эти восстановленные из них артефакты статичны.

— То есть они навсегда останутся детьми?

— Да. Они всегда будут напоминать незрелые человеческие особи, — сказал Кортасар, — однако не в точности. Их строение и химия большей частью совпадают со строением и химией исходных тел, но чрезвычайно стабильны. Теломеры не укорачиваются. Митоз повторяется до бесконечности. Не возрастает количество старых клеток и бляшек. Имеется пара дополнительных механизмов иммунного ответа и кое–какие любопытные структуры. Прекрасная работа.

— Поразительно… — Слово упало с губ Элви как камень в колодец. Мертво и гулко.

— От них и берет начало интерес верховного консула к бессмертию. Он счел, что, если изучить структурные и функциональные отличия этих образцов и применить ту же технику не к трупу, а к живому организму, наподобие того, как на основе долговечных архитектурных структур было создано карбосиликатное кружево… ну, получится интересно. Я начинал с моделей животных и добился достаточного успеха, чтобы перейти к опытам на людях.

Элви навалилась на трость, борясь с тошнотой и головокружением.

— Дуарте на это согласился?

Кортасар обратил к ней недоумевающий взгляд.

— Разумеется, согласился. Это предлагало решение самой большой его проблемы. Как удерживать империю галактического масштаба на протяжении многих поколений? Поставить над ней бессмертного правителя. Ну, вот и они. Создания, снабженные всем необходимым, чтобы не стареть и не умирать.

— А он не опасался, что… не знаю… не боялся ошибки?

— Он понимал, что риск есть, но считал, что возможный результат его оправдывает. Мы действовали очень осторожно, а верховный консул вполне доверял моим способностям.

— Вот как, — проговорила Элви. — Ясно.

— Все шло хорошо, пока вы не спровоцировали вот это. — Он указал на ее раненую ногу. — Все получалось. И еще может получиться, если внести поправки на новом объекте.

— Я ничего не провоцировала. Сагали выполнял приказы, — сказала она, одновременно думая: «Новый объект, например, Тереза…» Нет, это представлялось не слишком похожим на правду. Кортасар снова обернулся к детям в клетке. «Нет, он решил испытать на себе…»

— Разумеется, все фиксировалось, — продолжал Кортасар. — Вы найдете все отчеты во внутренней системе. Время на ознакомление с ними я вам не ограничиваю.

— Во внутренней?

— За пределы этого помещения проект не выходит. Верховный консул недвусмысленно потребовал, и сомневаюсь, чтобы адмирал Трехо решил снизить уровень секретности.

Вся эта частная лаборатория была меньше ее кабинета в здании государственного совета. Младший ребенок подошел к тому, что было когда–то его сестрой. Здесь Элви будет непрерывно находиться, под их взглядами. Не затем ли Кортасар это устроил, чтобы ей стало не по себе? И предоставленная ей информация наверняка будет далеко не полной.

— Постойте, — спохватилась она. — Тело Амоса Бартона пропало.

— Его сейчас ищут, — ответил Кортасар. — Было бы очень полезно получить для сравнения взрослый образец. То есть он бы дал больше, если бы я мог посмотреть его сканы и данные медосмотров до модификации трупа. Появилась бы возможность действительно продвинуться вперед. Но я и так буду им рад. В том коридоре туалетная комната. А если захотите поесть, вероятно, лучше выйти наружу. У нас был всего один случай непреднамеренного заражения протомолекулой, однако…

— Поняла. — Она подсела к монитору. Стул скрипнул.

— Я загляну к вам позже, — сказал Кортасар. На этот раз он забыл улыбнуться.

Дверь за ним закрылась, и Элви обратилась к отчетам и собранным данным. В голове гудел пчелиный рой. Для нее такое было уж слишком: от всего этого мутило, и Элви сидела как на иголках. Следовало ожидать, что труды Кортасара отскочат от мозгов и стекут лужицей на пол. Попробуй тут углубиться в них как следует.

Но едва она начала просмотр отчетов, сосредоточенность вернулась, на Элви снизошло привычное спокойствие. Кто другой утешался в объятиях любовника или укреплял дух чашкой травяного чая — скорее напитка, поскольку в нем не было чайных листьев, но люди все равно говорили «чай», что всегда казалось Элви любопытным. У нее в голове хватало места либо для учебы, либо для паники. Вместе они не влезали, а паниковать Элви не любила.

В первую очередь ее поразило, насколько малы отличия. Кортасар не был биологом. Он изучал наноинформатику, которая в значительной мере захватывала генетику, эпигенетику и наследуемые белковые цитоплазмы, но без фундамента анатомии. Изменения строения детских сердец для работы с повышенной вязкостью плазмы, изменения крови для более эффективного, не связанного клетками аналога гемоглобина не были, в сущности, изменениями. Их вернее было бы назвать усовершенствованиями.

Эволюция держится на клею и упаковочной ленте, выдавая полумеры вроде выталкивания зубов из младенческих десен и менструального цикла. «Выживание наиболее приспособленных» — технический термин, под которым скорее скрывалось «чем обойдемся, тем и обойдемся», нежели настоящее планирование.

К тому времени, как Элви подняла глаза и встретила взгляды смотревших на нее детей, прошло пять часов, нога адски разболелась, а страх пропал. Сероватый оттенок их кожи происходил от способа транспортировки кислорода. Черные глаза были оптическим устройством, лучше приспособленным к захвату света. Что бы там ни происходило в нейронах нового типа и новых слоях неокортекса, старые, чисто человеческие структуры остались на месте.

У Элви дух захватывало от осознания гордыни, стоявшей за попыткой воспроизвести такое при помощи инструментария протомолекулы. Любого другого, кроме Дуарте и Кортасара, за такую попытку ждала бы казнь. Эти двое, уверенные в своей исключительности, легко перепрыгивали пропасть от «пожалуй, это не лучшая мысль» до «такое совершенно противозаконно». Элви уже не сомневалась, что Кортасар, когда Дуарте решил скормить этой мясорубке собственную дочь вместо ученого–любимчика, приревновал к девочке.

Она встала, опираясь на трость, и подошла к прозрачной клетке. Мальчик попятился, словно испугался ее. Девочка — Кара — осталась на месте.

Развитие до зрелости — не то же самое, что старение и смерть. Может быть, дроны просто не знали. Это кое–что говорило о строителях протомолекулы, не так ли? Их творения не принимают в расчет роста и развития, потому что создатели существовали только в зрелой форме. Взрослые порождали взрослых. Она попробовала представить, как это выглядело.

— Можно вас спросить? — начала Элви.

Кара была неподвижнее камня. И когда кивнула, казалось, что ожила статуя.

— У тебя и твоего брата время выпадало?

— Это когда что–то случилось и мы увидели воздух?

— Да, тогда.

— Не знаю. Нам не дают часов.

— Значит, у вас есть сознание. Вы не… не просто… Вы с братом мыслите. Сознаете себя?

В огромных черных глазах что–то изменилось. Блеснуло. Густая слеза покатилась по щеке Кары. Элви прижала ладонь к стене клетки.

— Извини, — сказала она. — Пожалуйста, пожалуйста, прости…

Глава 30. Бобби

Бобби не могла уснуть.

Бессонница была для нее внове — во всяком случае, она с детства такого не помнила. Во времена службы в марсианском десанте она, если выдавалось хоть несколько минут, закрывала глаза и тут же отрубалась. А чтобы лежать на койке в переделанном под спальню офисе, пялиться в потолок, распустив посвободней ремни, необходимые, чтобы не подлетать над кроватью в слабом тяготении Каллисто… С Бобби Драпер такого не случалось.

И вот уже три часа отведенного на сон времени она перебирала по порядку все мышцы, поочередно расслабляя каждую. Вделанный в столешницу монитор отбрасывал на потолок блики и тени. Отметив, что плечевые мускулы снова напрягаются, она в четвертый, или пятый, или двадцать пятый раз заставила их расслабиться. Закрыла глаза и усилием воли удержала закрытыми. В коридоре что–то капало. Скопившийся конденсат мог означать неисправность отопления или воздухоснабжения. Она приказала себе об этом не думать.

Ее команду разбросало по станции Каллисто, каютам «Предштормового» или отдельным пещерам в сложном лабиринте контрабандистов. Ей делалось неспокойно, когда ее люди так растворялись в гражданском населении. Но не лучше было бы и собрать их вместе — тогда они представляли бы единую мишень. Лаконским безопасникам хватило бы единственной удачи. А ей нужна была удача для каждого.

Плечи снова напряглись.

— Вот же хрень!

Одной рукой отстегнув страховку, она вытащила себя из койки. Может, часок на тренажерах «Предштормового» прогонит бессонницу. Но по дороге к ангару Бобби задержалась у стола, чтобы проверить пятидесятый раз за день. Карта была разбита на два окна. Маленькое показывало относительные позиции главных небесных тел системы Сол, отслеживало их неизбежное и предсказуемое продвижение. В большом окне более подробно изображалась система Юпитера и данные из журнала диспетчерской. На малом экране Юпитер со своими лунами выглядел мирным и безмятежным, в его движении по космическим просторам была красота неизменности. Вблизи та же картинка напоминала пчелиный улей. Сотни кораблей — от устаревших астероидных прыгунов и старательских скифов до «Бури», со всеми промежуточными стадиями.

Бобби искала «Бурю».

Трехо покинул систему на быстроходном лаконском челноке — рванул на Лаконию разбираться с кризисом в медленной зоне. А вот его «Буря» осталась шнырять между Спутниками Юпитера, как пес, вынюхивающий пропавшую антиматерию. Большей частью корабль держался на комплексной орбите рядом с Ганимедом, хотя раз юркнул и к Европе. Рано или поздно он придет к Каллисто и вынудит Бобби к действию. До тех пор она могла утешаться тем, что новый лаконский вице–адмирал сейчас тоже мается бессонницей у себя на койке, поскольку груз антиматерии, способный прикончить целую луну, пропал и надо его искать.

Бобби постучала по красной точке, обозначавшей «Бурю».

— Я могу все, что можешь ты, и еще лучше.

Экран выбросил предупреждение. Новостной канал Цереры приглашал посмотреть сенсационные новости. Она включила воспроизведение. Со стола на нее серьезно глядел молодой человек, с лунным акцентом говоривший:

— Это Дэвис Майлз с «Церерского часа», а за моей спиной вы можете видеть, как силы безопасности станции совместно с государственной разведкой Лаконии обезвреживают затаившуюся здесь, в центре Цереры, ячейку преступных сепаратистов в процессе самого обширного прочесывания со времени присоединения коалиции к Лаконской Ассоциации Миров.

Спину у Бобби совсем свело. И не только потому, что каждый провал подполья увеличивал риск для нее и ее людей. Ей было мерзко видеть, как на глазах переписывается история. «Присоединение системы Сол к Ассоциации Миров» — какое деликатное иносказание для «Лакония ввалилась на корабле, наполовину построенном чужаками, и колошматила всех до тех пор, пока мы не задрали лапки и не подставили ей брюхо».

Приближалось время, когда, даже если от Наоми не будет вестей, придется делать извечный человеческий выбор: драться или бежать. Пока репортер перечислял захваченное оружие и бойцов, она хрустела костяшками. Перед ней три возможности. Нападение на «Бурю», побег к вратам или уничтожение «Предштормового», после которого команда растворится среди мирного населения. И каждое решение было плохо по–своему.

— К разоблачению ячейки привел перехват шифрованной передачи по открытому каналу, — сказал репортер, и изображение переключилось на тучную женщину, щеку которой словно из баллончика опрыскали родимыми пятнами.

— Активность шифрованных передач совпала с прошедшим несколько ранее сбросом информации от известных сепаратистских элементов, — проговорила она, и Бобби выключила новости.

Она связалась с Джиллиан. Заместительница отозвалась так, словно ждала вызова. Не дав ей заговорить, Бобби спросила:

— Бутылка прошла?

— Да, — сказала Джиллиан. — Все скопировано. Я хотела дать тебе выспаться, пока идет дешифровка.

— Мы ведь гоним дешифровку на собственной системе, а?

— Ты посмотрела новости с Цереры. — Джиллиан утверждала, а не спрашивала. — Болваны наделали глупостей и поплатятся жизнью. Нам без них только легче. Мы не дураки. Мы будем жить.

— Когда могут быть готовы данные?

Джиллиан пожала плечами.

— Наверное, еще час.

— Я буду в тренажерке, — сказала Бобби. — Как только закончат, дай знать в ту же минуту. Понятно?

— Да, поняла, — протянула Джиллиан, и Бобби отключилась. Теперь уж точно не заснуть. Нервы искрили звездами. Она снова вывела на экран тактическую схему. Красная точка «Бури» держалась вблизи Ганимеда. Бобби долго сверлила ее взглядом, словно командир мог ощутить ее внимание и спасовать. Потом закрыла дисплей и пошла на «Предштормовой».

В зале было светло и чисто. Все тренажеры — марсианской конструкции, подправленной лаконскими технологиями. Бобби окунулась в тренировку, словно усилие помогло бы забыться — а оно отчасти и помогло. Она сорок минут проработала в геле на сопротивление, когда поступило сообщение от Джиллиан. Бутылка пришла с Оберона. От Наоми. Ответ, на который она надеялась. Бобби, запыхавшаяся и взмокшая, открыла приложенный файл.

Фильтр фона поместил Наоми в белую пустоту. Словно ангел посылал весть с абстрактных небес. Наоми бессознательно пригибала голову, как всегда, когда сообщала плохие новости.

— Привет, Бобби, — сказала она. — Твой план… выглядит основательным.

Бобби ухмыльнулась так, что заныли щеки.

* * *

Перед смертью ее дед не раз заговаривал о том, как удивительно отчетливы стали для него детские воспоминания. Пусть он не мог запомнить имя своей сиделки или кто только что его навестил, зато все подробности детства были яркими и живыми. Как будто прошлое набирало силу по мере того, как стиралось настоящее и будущее. Он рассказывал, как впервые увидел живого кота, как удивительно было держать его на руках, и каждый раз в его голосе звучало то же благоговейное изумление. Память Бобби была на это неспособна — пока еще. Но, пожалуй, что–то уже начиналось. Собирая команду «Предштормового» на инструктаж, она вспоминала годы службы на Марсе.

Ее первый стрелковый взвод возглавлял сержант Хак. Он был на полголовы ниже Бобби, с острой, как у терьера, мордочкой и начинающейся залысиной. И никто ни до, ни после него не вселял в нее такой преданности и такого страха, как он. Она была совсем зеленая, прямо из учебки, а он превращал ее в настоящую десантницу. На каждом инструктаже перед заданием он находил способ показать, что помнит о ней. Кивок, прикосновение к плечу или руке. Как–то он давал понять: мол, что бы ни случилось, ты там будешь не одна. Он никогда не унижал ее, проговаривая это вслух, и никогда не оставлял несказанным. После его отставки она узнала, что он обращался так со всеми.

И теперь, когда ее люди возвращались на корабль, она проделывала что–то в том же роде. Стояла в шлюзе, чтобы увидеть каждого. Тимона Коула со старой, расплывшейся от времени в синеватую кляксу татуировкой рассеченного круга АВП на тыльной стороне ладони. Лиз Чу с ее светлой сединой. Каспара Асау, похожего на подростка в окружении старых родственников. Денизу Лу. Скаджали Остин–Бей. Яна Фримана. И чуть ли не последним Алекса Камала. Алекса, самого старого друга, с которым, казалось, прожито полдюжины жизней.

Он выглядел сонным, словно его выдернули из постели. Может, так и было. Он не стал бы жаловаться. Он задержался перед ней, и на миг они словно вернулись на «Росинант». Домой. Она коснулась его руки, а он кивнул так, словно все понял. Может, и правда понял.

Когда команда собралась в кубрике, Бобби вывела на систему свою схему. Она заполнила всю стену. Услышав, как кто–то кашлянул, Бобби спохватилась, что рассматривает ее несколько долгих секунд. С наслаждением.

— Ну вот, — заговорила она. — Получена весточка сверху. Новое задание. Серьезный риск. Высокое вознаграждение.

Она переключилась на изображение «Бури». При всей необычности «Предштормового» в частностях в целом его архитектура говорила на том же языке, что и марсианские корабли в десятилетия до скудных лет. «Буря» была другой. Бледная, асимметричная, придатками и изгибами она больше всего напоминала чудовищный позвонок.

— Нам предстоит убить вот это.

Бобби выждала полминуты, почти готовая к мятежу. «Буря», как будто даже не вспотев, прижала сапогом всю систему Сол. Скажи Бобби: «Нам предстоит вывернуться наизнанку и превратиться в чаек», — прозвучало бы не менее реалистично. Но никто ей не возразил. Заглядывая в лица, Бобби видела интерес. Предвкушение. Видела надежду и понимала, что ее желание было правильным.

— Устроить этот фокус поможет попавший нам в руки небольшой груз, — продолжала она, кивнув державшейся в последних рядах Рини Клодин.

Кто–то спросил:

— Что за груз?

— «Магнетары» работают на антиматерии, — объяснила Бобби. — Захваченный нами грузовик вез подзарядку для «Бури».

— Господи! — вырвалось у Каспара.

— Совершенно верно, — отозвалась Бобби. — Но ее еще надо доставить, а второго выстрела нам не дадут. Последняя операция, кроме антиматерии, принесла нам запасные части для сенсорной установки, очень похожей на ту, что используется на «Предштормовом». Я помню записи сражения и знаю: чем бы ни швыряла в нее коалиция Земля — Марс, «Буря» только отряхивалась. Однако…

Она вывела схему. На дисплее павлиньими перьями засветились перекрывающиеся поля «Бури». Зоны действия датчиков. Бобби стукнула по одной, и та отвалилась.

— Учитывая полученные «Бурей» удары и сведения о ее полете после того, я думаю, что им необходима замена вот этой установки. И, если наши выводы верны, они означают, что у нее есть слепое пятно. Вот здесь.

Теперь на экране обозначился узкий черный конус — зона, которую не захватывали глаза корабля.

— А если мы правильно оценили их потребность в антиматерии, использовать излучатель поля они не смогут. Значит, будут обходиться только конвенционным оружием.

— Капитан? — начал Каспар. Джиллиан глянула на него так, словно подумывала дать затрещину, но Бобби кивнула парню. — Я не понял… в смысле даже с одними торпедами и рельсовыми и даже с этой дырой в обзоре…

— Они все равно побьют нас в честном бою и все равно увидят на подходе, — кивнула Бобби. — Мы и не будем прятаться. Возьмем с Каллисто челнок. Маленький, из частных. Даже без эпштейна. И выведем его… — Она снова переключилась на Юпитер со спутниками. На схеме системы загорелась ярко–голубая точка. — …сюда. На такую орбиту, чтобы подумали, что он направляется к Амальтее. Два человека команды и торпеда на газе. Да, они медлительные. Зато не светятся. Практически не дают тепловой подписи.

— Бист бьен, — сказал Тимон. — Сотнями такие гонял на Церере, са–са?

Джиллиан резко одернула его:

— Нельзя ли не перебивать капитана?

— Самым сложным будет подстроиться к курсу «Бури»… вот так.

От Ганимеда протянулась красная дуга, разрезанная метками времени. Дав приближение, Бобби показала, как маленький голубой челнок попадает в слепое пятно и остается там на несколько долгих секунд.

— Вот такое окно, — сказала она. — Не похоже на ловушку, потому что мы и не подумаем прятаться. Мы окажемся там первыми и сольемся с общим движением. Итак, нам понадобится наживка. Что–то настолько важное, чтобы выманить «Бурю» туда, где она нам нужна. Наживкой станет «Предштормовой».

Она дала им время осмыслить. И словно видела, как проступает на лицах понимание. Удар был оглушительным. Всего один выстрел, а если случится промах, они погибнут все. Подполье лишится единственного корабля, вооруженного лаконской техникой.

— Я поведу челнок. Рини возьму для работы по специальности. «Предштормовым» останется командовать Джиллиан. — Старпом, услышав это, подтянулась. Крепче сжала челюсти. Прямо как поймавшая след охотничья собака. — Задачей «Предштормового» будет удерживать «Бурю» на таком курсе, чтобы челнок оставался в слепом пятне.

Сидевший в сторонке Алекс подался вперед. Он сложил руки на коленях, не поднимал глаз. Бобби не знала, о чем он думает.

— Если кому–то это не по душе, — продолжала Бобби, — силой не держу. До готовности челнока и нужного сочетания орбит остается четверо суток. Все это время я могу принимать отставки. Сластить пилюлю не буду. Ничего опаснее мы еще не делали. Даже если победим, вероятны потери. Скорее всего, тяжелые. Но я даю слово каждому из вас, что за безнадежную задачу мы бы не брались. Я послала детальные планы главам групп. Если есть вопросы, валяйте, спрашивайте. Лишь бы не запороть все на хрен потому, что кто–то перепутает право и лево. Ясно?

Люди нестройно подтвердили.

— Я спрашиваю: ясно?

На этот раз хор отозвался дружнее. Наполнил пространство. Налился силой.

— Потрясающе. Приказ вы слышали. Свободны.

Джиллиан мигом сорвалась с места, подгоняла команду, как овец. Чуть ли не покусывала. От этого ей придется избавиться, прежде чем она получит собственную команду. Но сейчас Бобби не стала вмешиваться. На корабле накопилась энергия, которую надо было выплеснуть. Она и в себе ее ощущала.

Вернувшись в свою каюту на «Предштормовом», она занялась наведением порядка. Каюта этого не требовала — требовала Бобби. Ритуал уборки успокаивал. Она обнаружила, что напевает себе под нос. Бог весть сколько она этого не делала. Еще предстояло вернуться в свой временный лагерь и подчистить все следы своего пребывания, но с этим можно было подождать. Она уже решила, что Алекс не придет, когда он постучал в дверь каюты.

— Привет, — начала она.

— Наоми одобрила твою идею?

— Так далеко не пошла. Скорее, она считает, что эта плохая идея в самый раз по нынешней ситуации.

Алекс выдавил улыбку. Он был так меланхоличен, что она почти устыдилась своего радостного предвкушения.

— Если захочешь отойти в сторону, никто не станет думать о тебе хуже. Кит тебе сын. Ты часть его жизни, а это… если выберешь его, я пойму.

— Ты не весь план выложила. Что будет после доставки заряда?

— Мы никогда такого не делали. Думаю, что перед этим взрывом ядерный будет вроде хлопушки, а больше не знаю, что сказать. Но «Предштормовой» — крепкий корабль. Даже если его достанет обломками, может и выдержать. Возможно.

— Но челнок тебе придется куда–то отвести, — сказал Алекс. — Возьми меня. Я придумаю, чем прикрыться.

— Ты мне нужен на «Предштормовом». Чтобы вывести «Бурю» туда, куда надо и когда надо. Для этого нужен классный пилот. Ты. Мы с Рини будем в силовых скафандрах. Даже если челнок разнесет в клочья, наша защита окажется надежнее. А ты успеешь нас подобрать.

Алекс мялся. Она видела, как он подыскивает возражения, — так пожилые супруги видят, когда мужу или жене надо передать соль.

— Мне тоже не нравится, что мы будем врозь, — сказала Бобби. — Но так надо.

— Да, капитан. Ладно. — Он вздохнул и, к ее удивлению, вдруг ухмыльнулся. — Чертово родео выйдет.

— Они даже не узнают, что их убило, — сказала Бобби. — Жаль только, что Трехо не будет на корабле, когда мы превратим его в горячую быстро движущуюся пыль.

— До него еще доберемся, — пообещал Алекс. — Пойду прилежно заниматься диагностикой системы, в которой я вполне уверен, дабы внушить себе чувство, будто хоть отчасти контролирую ситуацию.

— Разумно, — одобрила Бобби. — А я останусь ждать, сколько моих людей предпочтет сбежать, чтобы не лезть в это дело.

— Никто не сбежит. За тобой пойдут даже на штурм ада. Мы тебе доверяем. — Помолчав, он поправился: — Я тебе доверяю.

Дверь за ним закрылась, и Бобби опустилась на край койки, как в теплую ванну. Она заснула, еще не закрыв глаз.

Глава 31. Тереза

Холден сидел на койке спиной к стене. Его бумажный, измазанный засохшей кровью халат смялся. Белок правого глаза был кроваво–красным, и сам глаз заплыл. Щека припухла и потемнела. И еще в его движениях просматривалась осторожность, говорившая о боли во всем теле. Камера была тесной. Вдвое меньше самого маленького шкафа в спальне Терезы. Освещалась она тонкой, как карандаш, полоской наверху стены — такой яркой, что невозможно посмотреть на нее в упор, но оставлявшей большую часть камеры в полумраке, в котором даже читать было бы невозможно.

— Если он назвался твоим другом, значит, это правда, — говорил Холден. — Амос не слишком часто считал нужным лгать.

— Зачем он здесь сидел? — услышала она свой голос, повторяющий вопрос, который ей велели задать.

Холден сглотнул — заметно было, что это далось ему с трудом. Он смотрел на нее с грустью. Нет, не с грустью. С жалостью. Что еще хуже.

— Обо всем этом меня уже спрашивали. Жаль, что и тебя заставили.

Трехо велел ей держаться сценария, но она рискнула добавить кое–что от себя.

— Может, они думали, что вам будет труднее лгать тому, кому вы причинили зло.

— Может быть. Я скажу тебе то же, что говорил им. Я не знал, что он здесь. Я с ним не контактировал. Я не знаю, какое у него было задание, кто его прислал и как долго он здесь пробыл. Если у него была связь с подпольем, я о ней ничего не знаю. И не знаю, зачем ему понадобился ранец с ядерным зарядом, но догадываюсь, что он, хотя бы как запасной вариант, оставил возможность что-нибудь здесь подорвать. Если бы я знал, что он здесь, я бы посоветовал ему этого не делать.

Тереза подняла взгляд к камере. Холден ответил на четыре вопроса прежде, чем она их задала. Она не знала, можно ли теперь пропустить эту часть или надо заставить его повторить все снова.

— Как твой отец? — спросил в паузе Холден. — Нет, мне никто не говорил — я понял, что с ним что–то не так, по общей обстановке. К тому же он не пришел меня допрашивать. Мне казалось, что при сложившихся между нами отношениях должен был прийти.

«С отцом все прекрасно», — подумала она. Но не смогла себя заставить произнести это вслух.

— Не беспокойтесь о нем. Беспокойтесь за себя.

— О, этим я и занимаюсь. Весьма беспокоюсь за нас обоих. За всех нас.

— Что случилось с его телом? — спросила она, пытаясь вернуться к сценарию.

— Твоего папы?

— Тимоти.

— Не знаю.

Она помедлила. Живот у нее стянуло в узел, и в горле стоял ком. Теперь это было обычным делом.

— Он убит. Я видела.

— И мне так сказали. Он был хороший… ну, не то чтобы хороший человек. Но он старался. И был верен как черт. — Холден помолчал. — Он был мне братом. Я его любил.

— Чего добивается подполье?

Холден пожал плечами.

— Полагаю, пытается расчистить под сапогом твоего отца малость свободного места, чтобы хоть чье–то мнение что–то значило. Так делал бы и я на их месте. Продержаться. Только…

Холден встал с койки и заговорил прямо в камеру:

— Нельзя ли вырезать эту часть? Для нее это гнусно и все равно ничего не меняет.

Ответ последовал не сразу, но вскоре магнитный запор двери щелкнул, открываясь. Только вздрогнув от облегчения, Тереза поняла, как ей было страшно наедине с этим человеком. И как она рада, что хоть одна часть испытания позади.

— Они бы не позволили мне причинить тебе вред, — сказал Холден. — Даже если бы я захотел. Я не хотел, но даже если бы хотел.

Ее пронзил гнев, непредсказуемый и злобный.

— Вы теперь уже не танцующий медведь, — сказала Тереза.

Холден откинулся к стене, оперся на нее. Улыбнулся, и стало видно, что у него недостает глазного зуба.

— Зато приятно, что тебя принимают всерьез.

Дверь открылась, вошли два охранника и полковник Илич. Плитка пола скрипнула под их сапогами. Охранники держали руки на дубинках, но не вытаскивали их из петель на поясе. Пока нет. Илич взял Терезу за плечо и повернул к двери. «Если он назвался твоим другом, это правда». Она хотела бы поверить, но у нее не получалось.

— Все хорошо, — заговорил Илич, когда дверь камеры закрылась за ними. — Ты хорошо справилась.

Магнитные замки снова клацнули. Заперли Холдена. Ей стало немного спокойнее. Проходя по коридору, они миновали еще полдюжины таких же дверей. Если за ними были люди, Тереза не знала ни кто они, ни почему там оказались. Каждый день открывал ей теперь много–много нового.

С той дурной ночи Тереза сама чувствовала себя почти пленницей. Трехо вытянул из нее все, что ей было известно о Тимоти: как познакомились, что он говорил, что она ему говорила, как он ладил с ремонтными дронами, почему она никому о нем не рассказывала. Через несколько часов допроса Илич попытался вмешаться, но Трехо продолжал, пока она не расплакалась, и еще долго после того.

Тереза не помнила, сколько это длилось. Допрос повторялся, но занял он часы или дни, она не знала. Она перестала воспринимать время. Все как будто только что началось — и при этом продолжалось вечно. Она чувствовала себя марионеткой в чужой руке. Отбивалась ли она от Трехо, или сидела при останках отца, или ела, делая вид, что ничего не случилось, Тереза чувствовала, что она настоящая забилась в маленькую черную нору там, где раньше у нее было сердце.

Илич беседовал с ней о травмах, о насилии и обещал, что со временем ей станет лучше. Кортасар занимался ее здоровьем, сканировал мозг, брал кровь, но с ней почти не разговаривал. Это было к лучшему. Говорить ей не хотелось.

Если она засыпала, ей снились жестокие кошмары. Без кошмаров теперь не обходилась ни одна ночь.

Обзорная комната была выкрашена в успокаивающий, нейтральный оттенок зеленого. Здесь пахло чистящими средствами и перцем с ванилью от лаконских цветов, Трехо с Кортасаром стояли у объемного дисплея, просматривая крутящиеся на нем комплексные данные — как будто любовались волнами или облачным фронтом. Охрана заняла места у дверей, Илич прошел к экрану. Тереза подумал сесть в кресло, но до него показалось так далеко, что она просто опустилась на пол.

— Что я тут вижу, док? — спросил Трехо.

Кортасар покачал головой.

— Рисунок его реакций всегда несколько отличался. Эти шумы для него в пределах допуска. Подобное можно видеть у людей под мощными психоделиками, хотя чаще у женщин. Но я бы сказал, что изменение вопросника фактически не отразилось на показаниях. С учетом его постоянного фона я бы сказал, что он не лгал.

— Вы вполне уверены?

— Нет, — ответил Кортасар. — Но на восемьдесят процентов уверен. Дальше надо попробовать с доктором Окойе. С ней у него намного более продолжительная связь. И дружеские отношения.

— Если вы готовы оторвать ее от нынешней работы, — вставил Илич.

Трехо, нетерпеливо хмыкнув, так стиснул щеки кулаками, что побелели костяшки пальцев. Темные пятна у него под глазами говорили об усталости. «Он в одиночку не дает распасться империи», — подумала Тереза. Эта мысль как будто пришла к ней со стороны. От другого, кто мог и солгать.

— А поиски… тела дали результат? — спросил Илич.

— Нет, — ответил Трехо. — Я дал приказ стрелять при контакте, но у меня есть заботы поважнее отстрела слоняющихся по округе зомби чужаков. Если он и объявится, то до своих запасов не доберется. Может, ему повезло и дроны приняли его за неисправную настольную лампочку.

Что–то шевельнулось в сознании Терезы. Что–то маленькое.

Кортасар крякнул.

— Думаю, вам следует пересмотреть это решение. Получив дополнительный объект, я намного дальше продвинусь в работе с верховным консулом и…

— Прежде чем что–то менять, подождем доклада доктора Окойе, — перебил Трехо. — Главное — удержать под контролем сепаратистов.

— Неужели? — съязвил Илич. — А я думал, главное — что кто–то сожрал наши корабли и сломал Дуарте.

Он подразумевал ее отца, но так это и к ней относилось, и она почувствовала себя участницей разговора. «Учитывая его фон…»

— Это для нас вторая проблема, — сказал Трехо, — и к ней мы еще перейдем. Но если я не удержу их, верховному консулу, когда он выздоровеет, нечем будет править.

В его словах звучала знакомая Терезе пустота. Она внимательнее присмотрелась к адмиралу. В ней еще сидело унижение от многочасовых допросов, но его усталость и страх бросались в глаза. Он лишился вождя. И его отчаяние вызывало у нее что–то похожее на симпатию.

Ее будто отбросило в прошлое, разлетелась голова Тимоти. Ахнув, она снова очутилась в нормальном времени. Травма памяти. Полковник Илич рассказывал о таких внезапных возвращениях не интегрированных мозгом моментов. И советовал не молчать, когда такое случается. Это случилось, и она промолчала. Трехо бросил взгляд на нее, потом на Илича.

— Ее надо вовремя вернуть в здание, чтобы сверстники ее видели.

Илич напрягся.

— Почтительно возражу, адмирал. Случившееся вполне объясняет некоторые отклонения от расписания. Никто и не заметит, если она немножко опоздает на урок.

— Об этом я и говорю, полковник. — Трехо подчеркнул каждый слог звания, намекая на различия между ними. — Когда все ждут потопа, все привычное работает как мешок с песком для дамбы. Да, ей не удержать все, что валится сейчас из рук, но кое–что она может. А свою роль в тесте, который затеял наш доктор, она сыграла. Нет смысла ее здесь задерживать.

Он хотел сказать: «Нет смысла задерживать здесь вас». Илич остался невозмутим, а Тереза позволила себе улыбнуться.

Новые отношения сложились между этими людьми после той дурной ночи. Тереза их видела и даже, кажется, понимала. Илич входил в узкий круг заговорщиков, хранивших тайну о состоянии ее отца. А потом выяснилось, что Илич позволял ей выбираться за территорию и проводить время с убийцей–подпольщиком. Трехо доверял Иличу, а тот оказался не достоин доверия.

Или, может быть, просто она теперь видела это во всем.

— Понятно, — кивнул Илич и обратился к ней: — Я отвезу тебя на уроки. Все будет хорошо.

Терезе хотелось разреветься или завизжать, как маленькой, повалиться на пол, дрыгая ногами. Хотелось опрокинуть стол и заорать, как орала Эльза Син. Но годы обучения и возлагавшиеся на нее надежды удержали. Тереза кивнула и встала. Однако, когда Илич шагнул в коридор, она не пошла за ним.

— Восемьдесят процентов, — сказала она Кортасару. — Вы уверены на восемьдесят процентов.

Глаза Трехо недовольно блеснули, но Кортасар ответил с видимой радостью:

— Ну, это, конечно, приблизительная оценка. Однако в последние годы я вроде как увлекся автономным функционированием, к тому же существуют прекрасные работы по исследованию активности мозга при воспоминаниях в противоположность активности, связанной с созданием новой информации. Возможно, что объект создал и заучил ложь, так что теперь он ее вспоминает. Но, поскольку новые допросчики и новые вопросы не провоцируют отклонений от области воспоминаний в область креативных функций, я оцениваю вероятность как восемьдесят. Возможно, это даже занижено. Скорее всего, Холден говорит то, что ему представляется правдой.

«Если он назвался твоим другом, это правда».

В памяти Терезы Тимоти взглянул на нее, как всегда смотрел, и произнес: «Инструмент лишним не бывает».

Она не знала, чем для него была. Другом или инструментом.

Не знала, а должна была знать.

* * *

Урок проводился в музее здания государственного совета. Просторные светлые стены, белое освещение, раскрывавшее все оттенки полотен и скульптур, не вызывая их выцветания с годами. Температура воздуха — не холодно и не жарко, влажность — ни сырости, ни сухости. Полковник Илич вел Терезу мимо шедевров прошлых веков, словно боялся их побеспокоить. Он убил Тимоти, ссорился с Трехо, держал на плечах тяжесть империи, а улыбка и голос остались точно такими, как были. Она гадала, что еще он скрывал от нее все эти годы.

Коннор и Мьюриэль стояли перед холстом с человеческой фигурой почти в натуральную величину. Опустив руки, человек поднял лицо к небу, словно засмотрелся в него. Вместо одежды его тело окутывала, ничего не скрывая, серебристая пленка. Тереза остановилась, скрестила руки на груди. Художник передал каждую мелочь, вплоть до волосков на тыльных сторонах ладоней. Фотографии не бывают такими точными.

— Это называется «Ночь Икара», — подсказал Илич. — Автора звали Кингстон Kсy. Первый художник Марса. Когда он впервые выставил эту картину, его чуть не депортировали обратно на Землю. Кто скажет почему?

Тереза ощутила чужие взгляды: друг на друга и на нее. Она не знала и знать не хотела ответа. Ее ум словно песком отчистили. Ничего не осталось.

— Пленка? — осторожно предположила Эллисон.

— Да, — сказал Илич. — Так выглядел в старину материал для пересадки кожи. Как вы видите, мужчина темнокожий. В ранней истории Марса значительная часть внутренних конфликтов происходила между нациями, основавшими различные колонии. Натурщик Kсy родом из страны, называвшейся Пакистан. Родина художника называлась Китай и в те времена враждовала с Пакистаном. Эти двое были врагами. Показывая врага в откровенно оздоровляющем и эротическом контексте, художник с политической точки зрения сильно рисковал. Картина Kсy могла довести его до тюрьмы. Или до принудительных работ.

«Или до бокса», — подумала, но не сказала Тереза. До протомолекулы боксов ни у кого не было.

Она удивилась, услышав собственный голос:

— Зачем же он тогда создал статую?

— Для него это было важно, — ответил Илич. — Kсy воспринимал все человечество как одну семью и считал разделяющие нас отличия мелочью в сравнении с глубинными объединяющими факторами. Вот почему твой отец доставил сюда это полотно. Единство человечества — идеал Лаконии.

Ее удивила такая мысль. Они прямо сейчас пытали Холдена из–за политических разногласий. Они убили Тимоти, а Тимоти, может быть, явился на Лаконию, чтобы убить их. А теперь все они делают вид, что этот давно покойный мужчина с едва прикрытым пенисом символизирует, сколько у них у всех общего? Глупо.

Хуже, чем глупо. Нечестно.

Илич, видимо, уловив, как она помрачнела, перевел семинар к коллекции абстрактных скульптур, недавно прибывших с Бара Гаон. Тереза только хотела перейти к ним, когда из–за угла показался улыбающийся доктор Кортасар.

— Полковник, — заговорил он. — Вот вы где. Я хотел спросить, не уступите ли мне на несколько минут Терезу. Обычное медицинское обследование.

Он вывел Илича из равновесия. Из–под тщательно выверенного спокойствия на миг проступило раздражение. И даже гнев. Терезе сразу захотелось поддержать Кортасара.

— Я не против, — сказала она. — Потом найду эти материалы самостоятельно.

Илич уже вернул на место прежнюю улыбку.

— Не знаю…

Кортасар взял ее за руку.

— Это ненадолго. Сейчас же верну. Все хорошо.

Позволив ему увести себя, она ощутила что–то похожее на радость или злость. Уголек мятежа еще светился, не остывая, в золе ее мира. Тереза пыталась удержаться за него. Кортасар что–то напевал себе под нос. Он явно был доволен, шагал чуть ли не вприпрыжку. Выждав, чтобы их уже не могли услышать, Тереза заговорила:

— Ничего не случилось?

— Все прекрасно. Чудесно. Я начинаю понимать, что произошло. Ну, ты знаешь. С верховным консулом. Надо провести кое–какие анализы.

— Для сравнения с базовым фоном?

Кортасар улыбнулся шире прежнего:

— Да, что–то в этом роде.

Они вместе прошли через здание в частное медицинское крыло. Вся охрана их знала. Никто и не подумал насторожиться. Терезе, чтобы поспевать за широким шагом Кортасара, пришлось перейти на рысцу.

Все было в норме, пока они не вошли в медкабинет — тот самый, где, сколько Тереза себя помнила, ее лечили от редких недомоганий и проводили ежегодный осмотр. Но на месте врача сидела Элви Окойе. Тереза еще и тогда ничего не заподозрила, хотя Кортасар резко скис.

— Доктор Окойе. Боюсь, вы выбрали неудачное время.

— Я хотела бы прояснить кое–что в записях, — сказала она.

— Время неподходящее, — жестче повторил Кортасар.

Мятеж, согревавший душу Терезы, стал больше похож на ужас. Она не понимала этого чувства, но доверяла ему. «Тебе стоит посмотреть на меня», — сказал в памяти Холден. Его слова как–то связались с голосом Кортасара: «Природа постоянно пожирает детей».

— Если с Терезой происходит что–то существенное, — сказала Элви Окойе, — нам, вероятно, следует уведомить адмирала Трехо.

Пауза затянулась. На миг Тереза снова оказалась в пещере. Тимоти велел ей заткнуть уши. Она слишком часто дышала. Мир заискрил по краям, стал таким ярким, что перестал отличаться от темноты.

Кортасар взглянул на нее.

— Можешь идти, — сказал он. — Займемся этим в другой раз.

Тереза кивнула, развернулась и пошла обратно, к музею, где занимались сверстники, с чувством, что вот сейчас случилось что–то важное. Опасное. А она не поняла что.

Глава 32. Бобби

— Даю подтверждение, «Белая ворона». Курс выправлен. Можете двигаться, са–са?

— Слышала и приняла, — отозвалась Бобби. — Спасибо, диспетчер.

Направленный луч связи с диспетчерской Каллисто отключился, и Бобби двинула с места легкий скиф, ощутив небольшую нагрузку, когда заработали маневровые. Толчок даже не развернул ее амортизатора, но траекторию движения изменил достаточно. Дисплей был жестко изолирован: позволял ей отслеживать ход исполнения плана без риска утечки вовне. Видеть «Бурю», рассчитать, где должен появиться «Предштормовой» и где следует быть ей.

Бобби протянула руки, и бронированные перчатки лаконского силового скафандра последовали за ее движением. Из–под черной краски кое–где прорывалась голубизна. Ни черный, ни голубой ей не подходили и никогда не стали бы ее цветами. Ее скафандр должен быть красным. Бобби установила шифрованную направленную связь и дождалась подтверждения. Все они находились так близко, что светового лага практически не ощущалось. Это будет не стратегическое сражение и не рукопашная, а заварушка где–то между ними.

— Капитан, — отозвалась Джиллиан Хьюстон.

— Диспетчерская дала нам добро. Мониторь нашу позицию и будь готова.

— Поняла, — сказала Джиллиан и прервала связь.

Дисциплина неспроста требовала не оставлять луч включенным дольше необходимого. Правда, сейчас это мало что изменит. К тому времени, как лаконцы отследят сигнал, все уже кончится. Во всяком случае, зайдет так далеко, что не остановишь.

«Белая ворона» была до ужаса маленьким корабликом. Бобби, даже если бы не шла на нем в бой, постаралась бы застегнуть скафандр на все пуговицы. На светлой матерчатой обивке переборок виднелись белые полосы — ткань вылиняла от старости и радиации. Амортизаторы были жесткими, комковатыми и опаздывали подстраиваться к изменениям вектора. Скобы–захваты на переборках блестели, отполированные поколениями рук, как, говорят, протирались каменные ступени средневековых земных соборов. Кораблик пережил свое время, но двигатели у него еще работали, а большего Бобби от него и не требовала.

Она выждала несколько минут — растягивавшихся надолго и проходивших внезапно. Так сдвигается время перед боем: снаружи подталкивает, изнутри тянет. Приятное чувство.

— Ты как там внизу, Рини? — спросила она. Задержка с ответом через шлюз была немногим меньше, чем при переговорах с Каллисто.

— Такое впечатление, что держу дьявола за яйца, — отозвалась Рини. — Но… да, на вид все хорошо.

Перед стартом Бобби осмотрела торпеду. Самая маленькая и самая быстрая, какую ей удалось найти, черная, угловатая, немногим длиннее ее ноги. Рини свела к минимуму и без того скупой дизайн: сократила массу на традиционную боеголовку, выигрывая лишние миллисекунды при разгоне. Вместо подрыва маленького термояда датчик дистанции при расчетном сближении должен был обесточить изоляцию, отрезавшую антиматерию от остальной вселенной, а дальше все сделает физика. Делом Бобби было обеспечить нужное сближение.

Она проверила курс. «Белая ворона» находилась точно там, где Бобби хотелось ее видеть.

— Сейчас выдерну чеку, — сказала Бобби. — Если нужно кое–куда сбегать, самое время.

Рини коротко, невесело хмыкнула.

— Я ссусь с той минуты, как ты изложила свой план, кэп. Удивительно, как у меня еще пузырь не схлопнулся.

— Уже немного осталось, — сказала Бобби и переключилась обратно на направленный луч. — Статус?

— Ждем приказа, — доложила Джиллиан.

Вот он, момент. Тот самый. Сейчас Бобби еще могла отвернуть. Вывести «Белую ворону» на расчетный курс, приказать своим людям рассеяться по ветру, сбросить антиматерию в гравитационный колодец Юпитера и любоваться фейерверком. Не много было в ее жизни решающих моментов, которые она узнавала на месте. Обычно они выглядели такими постфактум.

— На выход, «Предштормовой», — сказала Бобби.

— Есть, — ответила Джиллиан, и единственный слог упал резко и жестко, как сброшенный камень.

Бобби глубоко вдохнула и выдохнула. Там, на Каллисто, ожил «Предштормовой», вырвался из укрытия и сквозь разреженную атмосферу спутника рванул к звездам. Команду словно божьей ладонью втиснуло в амортизаторы. А ей оставалось только сидеть, слушая открытые каналы, и ждать, пока кто–то заметит выхлоп дюз там, где ему быть не положено.

Тревожный сигнал прорезал гомон голосов. Военные приказывали расступиться. Густо населенная система Юпитера, где в объеме меньше медленной зоны теснились дюжины лун и миллионы людей, стала полем битвы. Бобби запустила двигатель «Белой вороны» — пусть думают, что она спешит убраться с дороги. Телу было тепло и легко. «Буря» на ее тактическом экране сдвинулась именно туда, куда они рассчитывали, вышла на предсказанный вектор, рванулась в атаку. Переключившись на визуальный обзор, Бобби увидела что–то вроде мелкой косточки, темной на фоне пламени собственных дюз.

Дисплей показал быстро движущиеся объекты — «Предштормовой» уже выпустил торпеды. И точки вспышек: ОТО «Бури» расстреливали их сквозь дыры в кожеобшивке. Узкий «слепой» конус сдвигался по экрану. Скоро захватит ее. Очень скоро.

— Держись, Рини, — сказала она. — Будет трясти.

— Я уже заждалась.

Тень конуса упала на «Белую ворону», и Бобби резко развернула кораблик, дав полное ускорение. Амортизатор ударил ее по спине. Медицинская система брони выбросила сигнал ошибки: это скакнуло ее кровяное давление — и погасила его, когда давление стабилизировалось. Целей на тактическом экране было больше, чем Бобби успевала отследить. Джиллиан Хьюстон метала в «Бурю» все, чем располагал «Предштормовой», и «Буря», отстреливаясь, тоже не жалела патронов. Но никаких признаков работы генератора магнитного поля не появилось, значит, пока их рискованная игра окупается. Бобби продвинула «Белую ворону» вперед, сужая зазор между собой и врагом. Перегрузка была жесткая. Ее скафандр в ритме работы сердца обтягивал руки и ноги, выталкивая кровь обратно, не давая ей застояться. И все равно по краям поля зрения наползала темнота. Голоса по рации она слышала как музыку из соседней комнаты. Она пряталась в центре слепого пятна «Бури». Самое безопасное место среди жаркой перестрелки — и все равно не слишком безопасное.

Она переключилась на внутреннюю связь, и остальная вселенная замолчала.

— Готовность к пуску.

Бобби была почти убеждена, что услышала выдавленный сквозь зубы ответ Рини. Она проверила свою тягу. Семь g. Бывало у нее и больше семи. Но возраст брал свое.

Она не только ощутила удар — она его услышала, звук передался по корпусу корабля и скафандра. Низкий глухой лязг, словно кто–то стукнул по неудачно отлитому колоколу..

— Кажется, в нас попали, — сказала она. — Как у тебя?

Рини молчала. Бобби, борясь с перегрузкой, переключилась на сетевой дисплей. Бронескафандр Рини оставался на связи, но все показатели выбрасывали ошибку. Море красного там, где должно быть зеленое. Бобби снова выкрикнула ее имя, хотя уже знала, что ответа не будет.

До шлюза надо было спуститься палубой ниже и еще на дюжину метров по лифтовой шахте. Если отключить тягу, «Ворона» может вывалиться из слепого пятна и ее порвут ОТО «Бури». Если разбита торпеда…

Будь она разбита, они уже стали бы быстро расходящимся облаком плазмы. Что бы там ни случилось, антиматерия уцелела. А значит, оставалась надежда. А где есть надежда, там нет покоя. Бобби подчинила себе автоматику бронескафандра, проверила герметичность и показатели — несколько медицинских параметров светились желтым, но красного не было нигде — и отстегнулась от амортизатора. Броня, едва она встала на ноги, заскулила под собственным весом, а плечи попытались выскочить из суставов. Кровь хлынула вниз, в ноги, скафандр стиснул бедра, выталкивая ее обратно. Тошнота чуть не свалила с ног. Бобби сделала первые восемь шагов к лифту. Она справится. Должна.

С палубы внизу поднималось басовитое ворчание. Работали маневровые. Это не к добру. Она доплелась до лифта, и легкое падение тяжести, когда кабина двинулась вниз, показалось ей каплей воды для умирающего от жажды. Но это кончилось, как только лифт остановился. В шлюзе была каша. Обе двери открылись, выпустив атмосферу в пространство. Переборка смялась под ударом снаряда ОТО. Рваные дыры зияли там, где зверская кинетическая энергия протолкнула внутрь наружную обшивку. Торпеду Бобби увидела в дальнем углу, там, где переборка сходилась с полом, и рядом с ней лежало тело Рини. Бобби подошла и опустилась на колени, напрягая искусственную мускулатуру силового скафандра.

Рини умерла быстро. Возможно, даже не узнала, что умирает. Ее броня — такая же большей частью черная, как у Бобби, — еще силилась сохранить жизнь, которой уже не осталось. Пять дыр в спине и в плече слишком быстро выпустили кровь, выжатую из тела перегрузкой. Бобби отодвинула Рини. Поплакать над ней можно будет потом.

Рини заслонила торпеду от самых тяжелых повреждений, и маленький двигатель уцелел. Белое пятно треснувшей под осколком керамики виднелось рядом с дюзовым конусом. Бобби попыталась приподнять корпус, чтобы оценить тяжесть повреждения, но не сумела. С перегрузкой не справлялась даже силовая броня. Спина болела, одно ребро, сместившееся от непосильной нагрузки, так и не встало на место. Больно было дышать.

«Белая ворона» выбросила новое тревожное предупреждение. В маневровых осталось меньше трети реактивной массы, и корабль запрашивал разрешение переключиться на резерв. Бобби оценила проблему в считаные секунды. Снаряды ОТО порвали секцию наружной обшивки. На большом корабле это не имело бы значения, но у маленькой «Белой вороны» сместился центр тяжести. Маневровые работали, удерживая ее от разворота, и будут работать, пока не иссякнут.

Она приказала кораблю связаться по лучу с «Предштормовым».

— Нуждаюсь в хороших новостях, капитан. — Голос Джиллиан влажно хрипел — у них тоже сказывалась перегрузка.

— Рини нет. Корабль и торпеда повреждены. Заставьте «Бурю» остановиться. Я справлюсь, но не под высокой тягой.

Ответа пришлось ждать секунду.

— Как? — спросила Джиллиан, но ее заглушил прорвавшийся с другого канала голос Алекса:

— Дай мне секунду, Бобби. Все для тебя сделаю.

Она закрыла глаза. Сознание уплывало. На одной силе воли она перевела взгляд на боеголовку. Четыре шарика с магнетизмом, вакуумом и адским пламенем. Датчик сближения. На вид все цело. Она проверила свой тактический дисплей. «Ворона» по–прежнему в слепом пятне. Бобби развернула корабль и снова перешла на маневровые. Если уж сваливаться с курса, так хоть падать в нужную сторону. Мимо, мелькнув в дверях шлюза хвостом кометы, пронесся дюзовый выброс «Бури».

— Алекс, — позвала она. — Сделай что–нибудь.

Словно в ответ ей, «Белая ворона» перешла в свободное падение. Бобби поднялась и прищелкнулась магнитными захватами к палубе. Дюзовый выброс «Бури» погас. Ток крови изменился, накатила и откатила тошнота, а Бобби тем временем отцепила боеголовку и датчик расстояния. «Белая ворона» иссякла. Торпеда — в хлам. Но ей еще не конец. Еще есть способ. Бобби обняла боеголовку, прижала к груди и шагнула из шлюза. И не стала медлить перед стартом.

Запустив маневровые двигатели лаконской брони, она разгонялась по направлению к «Буре». Та была астероидом, камнем странной формы на комплексной орбите вокруг маленького далекого солнца. Так близко, что была видна невооруженным глазом. Гораздо ближе, чем задумывалось. Может, в сотне километров. Может, меньше. Машина, поставившая на колени Солнечную систему. Непотопляемый дредноут Лаконии. А где–то за ней и левее был «Предштормовой». Корабль Бобби. На самом деле они не стояли на месте. Во вселенной ничто не стоит на месте. Просто их векторы ненадолго совпали. Неподвижность — иллюзия.

Что–то вспыхнуло и пропало. ОТО «Бури» сняли еще одну торпеду. На фоне постоянных, немигающих звезд всякое изменение бросалось в глаза. Она разглядела еще одну вспышку. И еще несколько. Яркие дуги стартующих торпед «Бури». На таком огромном расстоянии казалось, что они движутся медленно.

— Держитесь, — сказала она, но включать связь не стала. Это было не столько сообщение, сколько мольба.

Бобби проверила свой тактический дисплей. Он все еще держал подключение с «Белой вороной», но связь кораблика работала не лучшим образом. На обновление ушла почти секунда.

Выход на баллистическую был непрост. Боеголовка в ее объятиях — стрела, которой надо за километр попасть в кофейную чашечку. Бобби проверила скафандр — маневровые были в порядке, хотя она сейчас быстрее выжигала горючее. «Буря» немного выросла. Бобби отключила тягу и перевернулась так, что видела ее между своими ступнями. Падала на врага с огромной высоты. Она прижала боеголовку к животу, в последний раз проверила соединения и показания датчиков. Отключена ли подача энергии? Да. Отключена ли резервная батарея? Да. Установлен ли датчик расстояния на подрыв вблизи корабля? Да.

Бобби с силой вздохнула. И еще раз. Ребро с низким болезненным щелчком встало на место, и она ухмыльнулась. «Буря» выглядела уже заметно больше. Она стремглав неслась навстречу, но скорость почти не ощущалась. Проследив глазами траекторию, Бобби внесла поправку и приказала скафандру перепроверить. Уточненная линия от бронированных пальцев ее ног до «Бури». Она покрепче обхватила боеголовку ладонями с двух сторон и осторожно выпустила. Самое малое отклонение на этой быстро сокращающейся дистанции разрастется до катастрофы. Она выждала долгую секунду. Боеголовка держалась на том же месте, почти вплотную к ней. Ни малейшего сноса. Идеально.

Бобби мягко запустила маневровые, по сантиметру отходя в сторону и остерегаясь, чтобы легчайшая струя двигателя не коснулась боеголовки. В четырех или пяти метрах от нее она начала торможение, и боеголовка словно рванулась вперед. В ушах громко отдавалось собственное дыхание. Очень близко. Скафандр нагревался, радиаторы вовсю трудились, сбрасывая излишки тепла. Космический вакуум холоден только для мертвых.

Спасаться было поздно. В душе она сознавала это с тех пор, как увидела белое пятнышко на торпеде, но теперь, когда дело сделано, она могла обдумать свое положение. Если бы все пошло хорошо, они с Рини и «Белой вороной» после пуска торпеды во всю прыть погнали бы от «Бури», уходя из зоны взрыва. И это при том, что «Предштормовой» уводил бы врага от них — что тоже не получилось. Так что все.

Она покрутила бедрами, потянулась. Звезды галактического диска раскинулись по небу без горизонта. От иных свет шел веками. Тысячелетиями. И дольше. Многие из этих звезд погасли задолго до ее рождения. Что за странная судьба для фотона, выплюнутого горящим атомными реакциями шаром: пронестись в беспредельном межзвездном пространстве и приземлиться на сетчатку марсианской десантницы, решающей, боится ли она смерти или готова к ней. Она уже дюжину раз это проделывала.

«Буря» росла. Бобби не удалось до конца погасить скорость сближения. Она задумалась, удастся ли это «Предштормовому». В прямом столкновении он был бы обречен. То, что проделали Джиллиан с Алексом и командой, с точки зрения тактики было эквивалентно выступлению корабля вроде «Росинанта» против класса «Доннаджер». Если «Буря» не включит тягу, все будет не зря. Пирровы победы — тоже победы, и врагу это обойдется, можно сказать, дороже, чем ей.

Она подумала, не восстановить ли связь с «Предштормовым». Попрощаться. Нет, не нужно их отвлекать. Если на то пошло, ей следует отвлекать врага, а не союзника. И нечего потакать собственным слабостям. Она свой выстрел сделала, но еще жива.

Бобби проверила боезапас скафандра. Она была вооружена до зубов. В толкачах еще осталось немного «сока», и кислорода ей бы хватило на тридцать минут, даже если не экономить. Она задействовала оружейную систему, сдвинула настройки на «локальный/тактический» и ухмыльнулась. Кто я такая? Важно ли, чего я достигла? Оставлю ли я вселенную лучше, чем она была до меня? Если я не вернусь — в чем буду раскаиваться? Где мои победы?

— Спасибо за все, — обратилась она ко вселенной, как к хозяину после особенно удачной вечеринки, с которой пора расходиться.

И повернулась к «Буре». Еще одна искорка света. Еще один торпедный залп унесся в темноту. Еще одна угроза ее кораблю и ее людям.

— Ладно, засранцы. Хотите танцевать? Потанцуем!

Она нацелила систему на лаконский корабль, переключила скафандр на ведение огня и начала разгон. Через пятьдесят семь секунд она вышла из слепого пятна.

Глава 33. Алекс

— Статус? — сказала Бобби. От ее голоса в рубке Алекс еще острее ощутил ее отсутствие. Остальные все были на своих постах. Воздух загустел от напряжения. Каждый взгляд, каждое дыхание, каждый нервный смешок означали одно: срань господня, мы и правда ввязались в это?

— Ждем приказов, — сказала Джиллиан, еще на сантиметр оттягивая воротник форменной куртки.

Алекс еще помнил времена молодости, когда его заботило, в каком виде он идет в бой.

Каспар барабанил пальцами по боку своего амортизатора. Джиллиан в своем склонилась вперед, натягивая крепления плечами. Алекс не прочь был, пожалуй, удариться головой. Всякий по–своему справлялся с ужасом и надеждой.

На подготовку потратили не один час: отбуксировали «Предштормовой» из скрывавшей его шахты, закрепили все в каютах и на рабочих местах, прогнали диагностику всех систем. Теперь от открытого космоса «Предштормовой» отделяли лишь старый люк отсека и не отданный Бобби приказ.

— На выход, «Предштормовой».

— Есть, — сказала Джиллиан и разорвала связь. — Камал, выводи нас.

Алекс набрал код и на мониторе проследил, как открывается люк над ними. Маневровые мягко оттолкнули их от поверхности спутника. Едва покинув док, «Предштормовой» включил эпштейновскую тягу. Алекса жестко втиснуло в амортизатор, он ощутил холодок наползающего на ребра и шею геля. Каллисто уходила назад, нагретая выбросом двигателя поверхность светилась оранжевым и золотым.

— Все внутренние системы в пределах допуска, — доложил Каспар, хотя никто его не спрашивал. Мальчику требовалось чем–то заняться. — Мы… О, мне запросить связь с диспетчерской Каллисто?

— Пусть погадают, — ответила Джиллиан. — «Бурю» видим?

— Вот она, — ответил ей Алекс.

— Покажи мне.

Алекс перебросил на главный дисплей схему системы Юпитера. Их позицию, спутники, дугу газового гиганта внизу. Взгляд непосвященного здесь бы запутался, но он читал схему так же легко, как текст. Грузовые рейсы — серым, лаконские безопасники — золотистым, Бобби на «Белой вороне» — зеленым. И цель — «Буря» — ярким, как свежая кровь, красным.

Смещающиеся поля тяготения системы очерчивали энергетически выгодные траектории, которым подчинялось движение между спутниками, выстраивая объекты как железные опилки в магнитном поле. На таких дистанциях это можно было игнорировать, даже не имея эпштейновского двигателя. Приличный корабль и на чайнике добрался бы, куда ему нужно. Такое расположение кораблей определялось только экономией. Экономия — всегда достаточная причина.

— Давай–давай, — проговорила Джиллиан, обращаясь не к людям в рубке. — Отрасти какие–никакие яйца и попробуй меня достать, здоровила.

— Только что пришло предупреждение безопасности по открытому каналу, — сказал Каспар. — Нас видят. «Буря» движется. Идут за нами.

— Врежь–ка, Камал, — велела Джиллиан. Ее бравада выглядела почти натурально. Наверное, Каспар даже поверил.

И Алекс врезал. «Белая ворона» на его мониторе прочерчивала курс точно там, где надо. И «Буря» преследовала их по ожидаемой траектории. От перегрузки у него заныли челюсти, а от впрыснутого системой «сока» появилось такое чувство, что он перебрал с кофе и все равно надо бы еще. «Буря» была тяжелым кораблем, но при мощи ее двигателей инерция мало значила. «Предштормовой», меньше и легче, уступал ей в мощности, а если превосходил в маневренности, то сейчас она была Алексу без надобности. Чтобы помочь Бобби проскочить в ушко этой иглы, ему придется ограничить собственную свободу действий.

Имелись, впрочем, и преимущества. Главное — они были впереди, а «Буря» позади. Дюзовый выброс кое–как прикрывал «Предштормовой». И выпущенным «Бурей» торпедам придется его огибать, чтобы не расплавиться в полете. И еще догонять уносящийся на полной скорости «Предштормовой». А «Буря» сама будет напарываться на выпущенные «Предштормовым» снаряды. Что давало ОТО «Предштормового» чуть больше времени на реагирование, а ОТО «Бури» — чуть меньше. Составленный для него Бобби полетный план требовал держаться в том зазоре, где сохранялась угроза для «Бури» и зыбкая безопасность для «Предштормового». В теории это выглядело великолепно. На практике было сложнее, преимуществ могло оказаться недостаточно.

И окажется.

— Быстро движущиеся, — предупредил Каспар. — Много.

Джиллиан закашлялась. Судя по звуку, мучительно. Алекс уже решил, что она перейдет на текстовую связь, но она справилась с приступом и заговорила вслух:

— ОТО на автомат. Встречный огонь.

Дробь ОТО влилась в шум и дрожь погони. «Предштормовой», как мальчишка, затеявший догонялки с полицейским, проскочил мимо «Белой вороны», и «Буря» тоже оставила ее под собой. Алекс не знал, отчего дрожит: в резонанс с вибрацией двигателя или от напора крови в жилах — возможно, от того и другого. Кораблик Бобби тоже начал разгон, пристроившись в слепое пятно врага.

Скоро. Скоро все кончится. Он заставил себя сглотнуть. Горло болело.

«Предштормовой» встряхнуло.

— Это не попадание! — выкрикнул Каспар. — Рядом, но мимо.

— Увеличь дистанцию, Камал, — приказала Джиллиан, но он не мог этого сделать — «Буря» разогналась бы следом, а Бобби требовалось, чтобы дредноут держал ровный курс и ускорение. Алекс был слишком сосредоточен на происходящем, чтобы объяснять, чем плох такой приказ, поэтому просто пропустил его мимо ушей. Если «Предштормовой» получит несколько ударов, значит, получит.

Огонь по их кораблю выглядел огромным распускающимся цветком. Дуги начинались от «Бури», плавными изгибами протягивались к ним и исчезали там, где «Предштормовой» сбивал снаряды. Алекс улучил момент глянуть на счетчик боезапаса. Осталось больше, чем он думал. Все его привычки выстраивались на старой технике. Интуиция не учитывала лаконскую скорость печати новых снарядов.

Если бы они действительно решились на то, что изображали, — отчаянный рывок к вратам и прочь из системы, — положение было бы безнадежным. От Юпитера до врат–колец огромная дистанция, а скорость «Предштормового» ограничена и его собственной реактивной массой, и хрупкостью скрытых в нем тел. Да и опасно на скорости врываться в медленную зону, не зная, что в ней творится. Алексу перед вратами пришлось бы мощно затормозить, и тогда «Буря» бы их настигла. Если у Бобби не выйдет, это им еще предстоит. Алекс спохватился, что уже продумывает запасные варианты — нырнуть в плотную атмосферу Юпитера, чтобы сорвать «Бурю» с хвоста; заложить петлю к Солнцу в надежде, что враг перегреется и отстанет. Они еще не совсем пропали.

— Новый залп, — крикнул Каспар. — Всех нам не остановить.

— Уклоняйся, Камал, — гаркнула Джиллиан, и Алекс уклонился от курса — но самую малость. Любой поворот или изменение позиции «Бури» открыли бы «Белую ворону». Черт, знать бы, где Бобби…

— Держись, — проговорил Каспар, и почти тотчас амортизатор под Алексом взбрыкнул, как норовистый мул. Гель гелем, но дух вышибло. На восстановление дыхания ушла пара секунд. Больше он себе такого позволить не мог.

— Ущерб? — прохрипела Джиллиан. Никто ей не ответил. Ожил направленный луч. Бобби собралась доложиться.

— Нуждаемся в хороших новостях, капитан, — сказала Джиллиан. Лицо у нее блестело от пота. Алекс с ужасом и надеждой ждал ответа.

— Рини нет. Корабль и торпеда повреждены, — сказала Бобби. Голос звучал напряженно, но говорила она с профессиональным хладнокровием человека, оказавшегося в своей стихии. Тем же тоном она сообщила бы, что нашла способ уничтожить врага или что лишилась обеих ног. — Заставьте «Бурю» остановиться. Я справлюсь, но не под высокой тягой.

Пауза затянулась, казалось, на целую вечность. Алекс в уме просчитывал маневр и ждал ответа Джиллиан.

Та вместо ответа спросила:

— Как?

— Дай мне секунду, Бобби, — сказал Алекс. — Все для тебя сделаю.

Двигатель отключился, тяжесть ускорения пропала в мгновение ока. Алекс перехватил у Каспара контроль связи и включил маячный сигнал «Не приближаться». С тактической точки зрения в этом не было ни капельки смысла. Он на то и рассчитывал.

— Ты что делаешь, Камал? — вскинулась Джиллиан. Ярость в ее голосе боролась с надеждой, что он что–то придумал.

— Притворяюсь, что у нас мятеж на борту. Посмотрим, как им понравится мысль вернуть свой корабль.

«Буря» не обманула его надежд — заглушила двигатель. Они неслись в пустоте по согласованным орбитам. Каллисто давно скрылась позади. Даже Юпитер стал заметно меньше. Казалось, что они здесь одни, хотя на них смотрели все глаза в системе.

— Лече бао, — еле слышно выдохнул Каспар. — Они нас убьют.

— Лишь бы не включили при этом двигатель, — отозвалась Джиллиан, и Алекса охватила волна гордости за девчонку. Зеленая, но быстро учится.

Почти минуту два корабля напряженно молчали. С «Бури» пришел запрос на связь. Джиллиан не приняла. Алекс заметил, что не дышит.

— Быстро движущиеся, — сказал Каспар.

— Сбей, сколько можешь, и стреляй в ответ, — приказала Джиллиан, — но курс не меняй и им не давай повода изменить.

Алексу оставалось только смотреть, как велся встречный огонь. Командованию «Бури» стоило только пожелать, их бы уже смели. Один мощный залп, и «Предштормовому» конец. Но вместо смертельного удара борец медленно заламывал противнику руки: поток снарядов усиливался понемногу в расчете перегрузить их оборону. Там хотели обезоружить корабль и допросить команду. Они не знали Бобби. И Джиллиан Хьюстон. Эти, если до такого дойдет, сами подорвут «Предштормовой». Алекс понимал, что видит свою смерть.

«Давай, Бобби, — думал он, — я в тебя верю».

— По–моему… Это капитан?.. — подал голос Каспар. — По–моему, это капитан.

Он выбросил на главный дисплей показания наружных датчиков. Изображение вздрагивало, было слишком резким по краям, но рядом с «Бурей» виднелась одинокая фигурка в бронескафандре, падающая прямо на корабль. Ее руки оканчивались блеском дульных вспышек, она поливала тушу лаконского дредноута двумя струйками бесполезных пуль. Появление человека рядом с боевым кораблем выявило масштаб. Так выглядела бы муха, атакующая кита.

— Следите за приближающимися снарядами, — велела Джиллиан. — Если это Драпер, она ничего не делает зря.

Крошечная фигурка выписывала резкие непредсказуемые зигзаги. За ней вдогонку помчались высокоскоростные снаряды — «Буря» заметила нападение. На муху замахнулись мухобойкой. Невозможно было поверить, что такая кроха осмелится встать против громады и мощи корабля, но, если речь шла о Бобби, поверить, что она не осмелится, было еще труднее.

Алекс начал вводить план ускорения.

— Я ее подберу, — бормотал он. — Придется подойти чертовски близко к этой штуке, но…

Фигурка дернулась. Что–то расцвело у нее на спине. На экране было слишком мелко, чтобы разобрать. Она вскинула руки, ноги подогнулись. Из нее била струйка пара. Атмосфера. Кровь.

— Ей попало из ОТО, — сказала Джиллиан. — Конец.

Алекс ее не слышал. Слышал, но не понимал. Горе электрическим разрядом пронизывало тело, гудело, обжигало, терзало.

— Я успею, — сказал он, поворачиваясь к панели управления. С «соком» его амортизатора что–то было не так. Алекс никак не мог отдышаться. — Гнать придется как черту, но мы успеем… успеем.

Его панель погасла: Джиллиан изолировала пилота.

— Отдай на хрен контроль, — рявкнул он. — Нам надо к ней!

— Алекс, — невыносимо ласково заговорил Каспар.

Бронескафандр плыл дальше. Приближался к «Буре». Инерция продолжала его движение, в котором уже не было смысла. Не было ее. Алекс все колотил по панели, словно надеялся хоть немного отмотать время назад.

Алекс выругался. Лимонный вкус рвоты встал в горле. Он заставил себя проглотить. План сорвался. Бобби нет.

— Что нам делать? — Теперь в голосе Каспара была паника.

Ответить Алекс не успел: с явственным щелчком сдохли датчики, заорала сирена лучевой тревоги.

«Буря» в одиночку выстояла перед объединенными силами Земли, Марса и Пояса — и победила. Она надела ярмо Лаконии на все человечество. Она воплощала в себе безнадежность всякого сопротивления верховному консулу Дуарте.

Когда их датчики перезагрузились, «Бури» не было.

* * *

Если бы не особенная шкура «Предштормового», выброс рентгеновского и гамма–излучения убил бы всех. Но и так половина команды не могла подняться из амортизаторов. Медотсек был переполнен людьми, блюющими слизистой пищеварительного тракта. Корабль истратил все запасы средств от лучевой болезни. Если модель развития онкозаболеваний не обманывала, следом должны были кончиться онкоциды.

Корабль тоже пострадал. Не сломался, а именно пострадал. На регенерирующей обшивке «Предштормового» появились волдыри и утолщения, похожие на рак кожи в начальной стадии. Без видимых причин отказывали вакуумные каналы подачи энергии — они стали так ненадежны, что ремонтники принялись дублировать их резервной проводкой, облепляя коридоры металлическими проводами. Двигатель работал, хоть и не слишком чисто.

Они победили. Совершили невозможное. Чтобы такая победа не оставила шрамов, не стоило и просить.

Алекса с регулярностью часового механизма кружило между отупением и горем. Когда хватало сил, он смотрел новости со всей системы: запись взрыва, которого он увидеть не смог, потому что оказался слишком близко. Лучшая запись пришла с Земли. Ручная камера снимала соревнование детских воздушных змеев и как раз была нацелена на нужный участок неба, когда свет достиг Земли и в синеве загорелось маленькое недолговечное солнце — даже на таком расстоянии.

Вся система следила за движением «Предштормового» к вратам. Нахальства последовать за ним не хватило ни у кого. Новости переполнились аналитикой. Атаку связывали с расколом на Церере. Раскол был внутренним и доказывал, что даже лаконский флот раздирает внутрипартийная борьба и разногласия. Подполье сделало первый шаг к возвращению под свою власть системы Сол — или к череде инцидентов, которые вынудят верховного консула превратить ее в стеклянную пустыню. Девять из десяти комментаторов праздновали поражение Лаконии. Были и другие новости: спонтанные демонстрации на Марсе и Рее требовали от Лаконии убраться восвояси. С перевалочной станции Лагранж‑5 пришло официальное заявление, что место лаконского комиссара останется вакантным до восстановления регулярного сообщения через врата. Объявилась дюжина пиратских станций, обвиняющих Лаконию в рискованных действиях в мертвой системе, поставивших под угрозу все человечество.

Хаоса не было, а если был, то не больше обычного. Просто на месте прежней безнадежности расцветала надежда. Все шло, как задумала Бобби, кроме одной мелочи.

Алекс тяжело перенес лучевой удар, но физическое недомогание, по крайней мере, помогало занять мысли. Когда чувствовал себя достаточно здоровым, он присоединялся к бригаде ремонтников. И не удивился, когда Джиллиан Хьюстон — капитан Хьюстон — вызвала его к себе. Он этого ожидал.

Ее каюта была маленькой и без лишней роскоши. Лаконские офицеры не позволяли себе показухи. Это у них тоже шло от Марса. Алекс помнил своих командиров, живших в такой же аскетической обстановке — во времена, когда он был другим человеком и в мире имелся смысл. Несколько украшений и принадлежавших Бобби вещей лежали на столе. Джиллиан похудела и побледнела тоже. Ей от лучевой болезни досталось сильнее, но ее это не остановило.

— Алекс, — начал она. Голос был мягче обычного. Теперь, получив власть, она не нуждалась в агрессивности. — Я хотела бы… я думаю, она бы хотела, чтобы ты взял ее вещи.

— Спасибо, — сказал Алекс, протянув за ними руку.

— Сядь, пожалуйста.

Он сел. Джиллиан подалась к нему, сцепила пальцы в замок.

— Нам нужен ремонт. И пополнение. И нужно причалить где–нибудь прежде, чем Лакония подберет свое дерьмо и пошлет за нами корабли.

— Верно, — сказал Алекс. Сердцем он не участвовал в разговоре. Может, из–за болезни. Может, от горя. Где кончалось одно и начиналось другое, определить было трудно, если вообще возможно.

— Я решила вести нас на Фригольд. Там мы получим поддержку. И базу для «Предштормового». Сможем привести его в порядок. Колония даст все необходимое. И можно будет обдумать следующий шаг.

Она смотрела так, словно ждала ответа. А он не знал, что сказать. Он рассматривал вещи на столе. Рубашка. Маленький наградной знак из стекла и фаянса с благодарностью от ООН за подписью Авасаралы. Он удивлялся, что осталось так мало, и еще немножко удивлялся, что осталось хоть это.

— По–моему, хороший план, — сказал он. — Проход через врата небезопасен, но раз станции Медина больше нет, нам не придется прятаться в грузовых трюмах. Так будет проще.

Джиллиан снова заговорила, и теперь ее голос стал глуше от волнения или от печали. Или от ярости.

— Драпер была хорошим капитаном. И еще лучшим командиром. Она сделала этот корабль тем, что он есть, и никто на «Предштормовом» не забудет ее и принесенной ею жертвы.

— Спасибо, — сказал Алекс.

— Теперь я должна сделать его своим кораблем. Традиции и честь останутся ей, но командовать буду я. Я этого не хотела, но так вышло. Ты понимаешь.

— Понимаю.

— Хорошо. Потому что ты нужен мне старпомом.

Алекс смотрел на нее. Он знал, что ответить, и собирался сказать это так уверенно, словно давно все обдумал. Он уже видел все свои следующие шаги.

— Спасибо, — сказал он. — Но нет. Это твой корабль, и пусть так и будет. У меня есть свой.

Глава 34. Элви

Элви проснулась, задыхаясь.

— Эй–эй–эй, — позвал шевельнувшийся рядом Фаиз.

Его рука легла ей на спину, удерживая в реальности. От этого сон отбежал чуть подальше. Элви потянулась к мужу. — Кошмар? — спросил он.

— Хуже. Знаешь, бывает, приснится, что ты выступаешь с презентацией, которую забыл подготовить, и теперь надо притворяться, что восемь месяцев работал над чем-то, о чем понятия не имеешь.

— Твой любимый дурной сон.

— Да. Только раньше, когда он мне снился, я просыпалась и обнаруживала, что все не так плохо, — сказала она, приглаживая волосы. — А сейчас отдала бы три пальца и один глаз, чтобы беспокоиться только о сорванной лекции.

Он подвинулся, и она ощутила знакомое тепло его тела рядом.

— Как у тебя с животом? — спросил он и, не дождавшись ответа, добавил: — Надо поесть, милая.

— Я ем. Поем. Просто…

— Знаю.

Она дотянулась до трости, но, вставая, перенесла вес на раненую ногу. Боль пришлась к месту. Элви сходила в ванную, потом принялась натягивать одежду. Было еще темно, только горели огни здания государственного совета, светился город и на фоне звезд мерцали строительные платформы.

— Возвращайся в постель, — позвал Фаиз. — Еще рано.

— Все равно не усну. Поеду в университет. Начну день пораньше.

— Тебе надо отдохнуть.

— Отдохни за меня. — Она поцеловала его в щеку, потом еще раз, в шею. На миг они замерли.

Когда Фаиз заговорил, в его голосе не было привычной легкости:

— Я придумаю, как нас вытащить, — если смогу.

— Откуда?

— Отсюда, где ты окружена психопатами и политиканами. Угоним кораблик, улетим в какую–нибудь захолустную колонию и остаток жизни станем учить огурцы расти на ядовитой почве. Здорово будет.

— Рай, — согласилась она. — Ложись обратно. Я приду, когда смогу.

Ночью здание было почти приятным. Тишина в нем чем–то напоминала свободу. Охраны и дронов слежения не стало меньше. Возможно, просто мозг за тысячелетия эволюции привык считать все происходящее в темноте тайным, личным, особенным.

Элви засунула руки в карманы и прошла в столовую. Там должно было что–то найтись: на худой конец, кофе и сладкий рис.Все равно большего ей в себя не впихнуть.

Работа в лаборатории Кортасара была мучением. Там имелась пара приличных виртуальных контекстных переводчиков. С их помощью Элви разбирала те части записей, где Кортасар переходил на термины наноинформатики: комплексные воображаемые потери информации, функции Деринера, имплицитные умножители — в терминах экзобиологии она понимала это как функциональную регуляцию присутствия на территории на протяжении поколений. Она представить не могла, как они оба или по отдельности будут объяснять это адмиралу Трехо. Впрочем, когда–то она умела объяснять когерентную эволюцию первокурсникам. Может, и теперь что–нибудь придумает.

В столовой было тепло и тихо. Официант кивнул ей. Или это охранник. Один черт. Элви взяла себе чашку чая — кофе вблизи пах слишком едко и агрессивно — и багет с маслом и мармеладом. Ей не хотелось ни в боксы, ни в частную лабораторию Кортасара. Не хотелось проводить еще один день с Карой и Ксаном. И здесь оставаться не хотелось. А больше всего ей не хотелось делать то, что надо было. Доносить Трехо на Кортасара.

Элви искала доказательства. Она надеялась найти в его заметках дымящийся пистолет. Она перебрала все, что нашла относительно пресуществления Дуарте — этот термин выбрала она, а не они, — в надежде найти подтверждение, что Кортасар и не думал отправлять Терезу по стопам отца и ничего подобного не делал. Не нашла. Либо он этот эксперимент не записывал, либо стирал так старательно, что Элви не обнаружила следов.

На ее терминале была функция напоминалки. Чтобы предупреждать о скором начале совещания, например, и сообщать ей, когда остальные уже собрались. Она записала несуществующую встречу с Кортасаром и Терезой, не установив точного времени. Теперь, как только эти двое оказывались в непосредственной близости, ей приходило уведомление и будет приходить, пока кто–то из них не отменит встречу. Элви была почти уверена, что только ее неожиданные появления в медицинском крыле мешают Кортасару приступить к работе над Терезой.

А под работой, она не сомневалась, он понимал вивисекцию. Элви дожевала багет и запила остатками чая. До рассвета оставалось еще несколько часов. Если ждать утра, храбрость ее покинет. Она убрала тарелку и чашку, потянулась до боли в ноге и подошла к работнику столовой.

— Могу я вам чем–то помочь, мэм?

— Мне нужно поговорить с адмиралом Трехо.

* * *

Трехо она застала одетым в его кабинете. Ярко–зеленые глаза адмирала припухли от недосыпа, помятая рубашка наводила на мысль, что ее не первый день носят не снимая. На столе у него грудой валялись использованные одноразовые дисплеи: осадок от потока сверхсекретных докладов из собственной системы и тех, что умудрялись пробиться из других. Улыбался Трехо тепло, умело и, вероятно, неискренне.

Элви трудно давалось общение с безумным императором, преступным ученым и монстрами — убийцами цивилизаций, сожравшими ее команду и надкусившими ее саму. Ей стало неуютно от мысли, что Трехо приходится еще тяжелее.

— Доктор, — приветствовал ее Трехо. — Рано поднялись.

— Как и вы.

Он указал ей на стул.

— Я — поздно засиделся. Координация с другими системами — сложная задача. Все, что можно, я перепоручаю помощникам, но верховный консул никогда не спал, и работать за него и за себя… затруднительно.

— Когда вы последний раз спали?

— Целую ночь? Честно говоря, долго считать.

Элви села и сложила руки на коленях. Тревога в груди шипела и крутилась, как ракета фейерверка. Сон представлялся словом из незнакомого языка. Оба они уже не знали, что оно значит.

— Я могу для вас что–то сделать, доктор Окойе? — поторопил ее Трехо. Элви сообразила, что на секунду отключилась.

— У меня нет твердых доказательств, — сказала она, — но я полагаю, что доктор Кортасар собирается причинить вред дочери верховного консула. Возможно, убить ее.

Трехо вздохнул и опустил глаза. Элви приготовилась к бою. Она понимала, как зыбки ее аргументы. Явись сюда Холден, чтобы высказать свое обвинение, оно весило бы немногим больше. Ее доверие к этому человеку скорее подрывало ее позиции, чем подкрепило бы его мнение. У нее не было ничего, кроме глубочайшего внутреннего убеждения. Но она готова установить здесь флаг и защищать его, пока Трехо не примет ее всерьез.

Она ожидала услышать: «Какие у вас доказательства?», или «Что навело вас на такую мысль?», или «Зачем бы ему это делать?» Но вместо вопросов адмирал только тянул шею вбок, пока не хрустнул позвонок.

— Состояние верховного консула без изменений?

— Насколько я могу судить, — сказала она. — Но…

— Что мы можем сделать, чтобы привести его в себя?

— Не знаю. Честно говоря, не знаю даже, возможно ли это.

— Мы сделали его таким, — сказал Трехо. Голос стал жестким, как наждак. От бессилия, страха или гнева. — Почему не можем открутить обратно?

— По той же причине, почему нельзя вылить молокоиз кофе или разварить обратно сваренное вкрутую яйцо. В физике полно процессов, которые идут только в одном направлении. Этот в том числе.

— Нет ли способа регенерировать ему нервную систему, как делается после травм головы?

Элви смешалась. Она обдумала несколько вариантов разговора, но ни в одном из них адмирал не переходил на другие темы, игнорируя ее опасения. Она не знала, что делать.

— Ну, гм… это немного не то. Клетки его мозга в целости. Кортасар изменил их функции. При регенерации тканей мы находим пострадавшие участки и стимулируем в них рост новых клеток.

— Если мы сознательно повредим его мозг и накачаем в него зародыши нормальных клеток, он отрастет обратно?

— Простите?

— Выжгите ему гиппокамп, регенерируйте его. Затем затылочную долю или что там еще. Перебирать одну за другой, убивая каждую часть и замещая свежими тканями, которые работают как у нормальных людей, пока не восстановим полностью. Это возможно?

— Я… не знаю, — сказала Элви. — Это парадокс с кораблем Тезея. Получите ли вы, заменяя отдельные части чего–либо, прежний объект. Философский вопрос. Но все равно регенерация центральной нервной системы — хитроумная работа. Вам бы надо поговорить с медиками. С врачами. Я же биолог.

— Кортасар такое проделывал.

— Этика Кортасара глубоко, глубоко порочна, — сказала Элви. — Я почти уверена, что он использовал Дуарте вместо подопытного животного, чтобы отработать методику под себя, и думаю, что он готов пожертвовать и Терезой. Я из–за этого к вам и обратилась.

— Как насчет того, что атаковало пространство кольца? Можем ли мы определенно предсказать, представляет оно угрозу в будущем или нет? Если я поставлю на место Медины другой корабль, его съедят? Или нам ничего не грозит, пока мы не взрываем новых нейтронных звезд?

Элви не хотела смеяться. Само получилось. Профессиональная маска Трехо на миг соскользнула с лица, и она увидела под ней ярость и отчаяние.

— Откуда мне знать? — ответила она. Громче, чем собиралась, но сдерживаться не стала. — Я не знаю, кто они и каким образом глотают корабли. У нас есть отчеты? Данные? Без них я могу только гадать. И какое отношение все это имеет к Терезе Дуарте?

Трехо прошел к своему столу, открыл новое окно и перевел его к ней на ручной терминал. Элви посмотрела. Она узнала изображение «Сердца бури». Самый знаменитый корабль Лаконии. Картинка была сверхреалистичной, словно стабилизированный и обработанный снимок с телескопа. Вокруг корабля появилось несколько мерцающих искорок.

— Был бой? — спросила она, и тут изображение стало таким белым, что даже от квадратика на экране было больно глазам.

— Это уже известно всей системе Сол. Будет известно и всей империи. «Буря» погибла. Террористическая ячейка сепаратистов выкрала секретную технологию Лаконии и обратила против нас. И теперь у меня на руках один корабль класса «Магнетар», тринадцать с лишним сотен колец, которые надо контролировать, и единственное место, откуда это реально возможно, населенное… — Он кивнул на ногу Элви. «Той дрянью, что это сделала».

— Понятно.

— Мы не сумели восстановить ни единой трансляционной станции. Все, что я отправлял за врата, кто–то сбивал камнями. Террористы обмениваются сообщениями, посылая через врата технический эквивалент жестянок и жевательной резинки, и помешать им я не могу. Если бы я мог ввести в пространство колец флот, я бы контролировал всех, поскольку там — бутылочное горлышко. Единственное узкое место. Если это невозможно, я не способен контролировать империю.

— Если только… — начала Элви, но Трехо не позволил себя перебить. Его прорвало, и остановить эту лавину слов было уже невозможно.

— Все — все и каждый на каждом корабле, станции, планете будут ждать, что сделает верховный консул. А он сейчас в двух коридорах отсюда водит руками, как паршивый студентишка, впервые попробовавший галлюциногенов. Власть держится на уверенности. Не на свободе. Не на праведности. Не на силе. Власть держится на том, что люди верят, что она власть. И не задают вопросов. А сейчас Лакония заглядывает в глотку, где накопилась уйма вопросов, на которые мы не сумеем ответить.

К концу речи он повысил голос. Сорвался на скрипучий визг. Элви вдруг живо вспомнилось детство в Каруле. Хозяин бакалейной лавки, где каждую неделю закупались они с отцом, узнал, что повысили арендную плату и ему придется либо переезжать, либо закрываться. Он говорил таким же голосом, так же захлебывался в потоке событий. Так же ярился перед лицом неумолимой действительности. Элви на удивление утешила мысль, что между скромным бакалейщиком и самым могущественным в галактике человеком так много общего. Не подумав, она потянулась к нему и взяла за руку. Трехо отпрянул, словно от ожога.

Чтобы овладеть собой, ему понадобилось два долгих прерывистых вдоха. Когда он снова заговорил, Элви узнала прежнего Трехо.

— Ваша беда, доктор Окойе, в том, что вы считаете самой насущной проблемой ближайшую к вам. Но вы ошибаетесь. Каким бы ни был Паоло Кортасар — а я не питаю иллюзий относительно этого человека, — он незаменим.

Молчание между ними затянулось до неловкости. Элви почудилось, что она заглянула за край пропасти, о которой еще минуту назад не знала.

— Вы имеете в виду, что вы не против?

— Я постараюсь уберечь девочку, — сказал Трехо. — Постараюсь не оставлять его с ней наедине.

— Но если он принесет вам ее голову, вы пожмете плечами и замнете дело.

Трехо развел руками.

— Если он скажет, что, пожертвовав ею, сумеет разгрести эту кучу, я сам найду ему нож. Таков мой долг. Я офицер Лаконской империи, — сказал он. И добавил, помолчав: — Как и вы.

В кабинете стало мало воздуха. Элви с трудом дышала. Трехо то ли не заметил ее отчаяния, то ли сделал вид.

— Ваша цель, доктор Окойе, — стать второй парой глаз, чтобы не упустить ничего в экспериментах доктора Кортасара. Вы с ним сотрудники. И сотрудничаете так плотно, что между вами просвета не видно. Вам это может быть сложно или отвратительно — мне до того нет дела. Мы на историческом переломе, и будьте добры соответствовать.

— Она ребенок, — сказала Элви.

— Я согласен: лучше, чтобы она осталась в живых. Я сделаю, что в моих силах, — ответил Трехо. — Но пусть между нами не будет недопонимания относительно приоритетов. Чем скорее вы найдете способ вымешать сливки из кофе, тем быстрее она окажется в безопасности. Все, что препятствует попыткам излечить Дуарте, — ваш враг. Все, что способствует, — друг. Вам ясно?

«Я отказываюсь» встало у нее в глотке. Она чувствовала слова как твердое тело. Она ощущала их форму. И знала, что Трехо ее не отпустит. Оттуда, где она сейчас стояла, возврата не было.

— Яснее чистой воды, — сказала она. — Яснее воздуха.

— Спасибо, что уделили мне время, доктор Окойе. Моя дверь для вас всегда открыта.

Ей такое прощание показалось ироничным.

Элви вышла в коридор, потом в просторный вестибюль, потом в темный сад. На востоке первый свет уже притушил самые тусклые звезды. Воздух пах пригорелой корицей. Такой запах заменял брачный призыв одному из видов туземной фауны — роющим, похожим на личинку жука организмам. Аналог земного птичьего пения. Она долго стояла и не могла им надышаться.

Она не один десяток лет работала в полях, исходила несколько новых планет с сумкой для образцов и анализатором. Возможно, никто, кроме нее, не повидал столько эволюционных древ. Столько бесчисленных вариантов решений, выдававшихся эволюцией в ответ на более или менее одинаковые условия под разными звездами. Глаза существовали в каждом мире, потому что воспринимающие свет организмы лучше выживают. Рты почти всегда располагались вблизи органов восприятия, потому что организмы с кормовой координацией совершеннее, чем организмы без нее. Наверное, ни один ученый не убивал и не расчленял во имя науки столько представителей различных видов, сколько она. И все–таки она не считала себя убийцей. Сообщницей в убийстве. Чудовищем.

На горизонте показалось что–то вроде столба дыма: миллионы крошечных зеленых завитых штопором червей поднимались в небо и расплывались облаком. Они мерцали в разрастающемся свете, создавая биолюминесцентный экран. Природа повсюду, где бывала Элви, оказывалась прекрасной. И жестокой. Она не знала, почему ждет от человечества иного. Зачем притворяется, что правила, применимые к пумам или паразитическим осам, не касаются ее. Кровь на когтях и клыках присутствует на всех уровнях развития. По Библии, даже ангелы убивали детей человеческих, если так велел бог.

Рой на горизонте окончил представление, означающее готовность к спариванию: свет погас, тела стали серыми. Облака окрасились розовым и красным, как на любой планете, где имелось достаточно кислорода, чтобы рассеивать коротковолновую часть спектра. Запах корицы усилился.

— Удачи, жучок, — пожелала Элви. — Пусть у тебя все получится.

Она вернулась в здание и вышла с другой стороны, где ее ждала машина.

Элви не стала обмениваться любезностями с шофером, просто села, и они углубились в огромный город, где как раз гасли огни, потому что взошло солнце. Высотки, улицы, склады и театры — больше всего это напоминало ей огромный улей.

С университетской стоянки она прошла к боксам. Кортасар сидел на скамейке у глухой стены куба, в руке держал чашку кофе, а на колене пристроил кукурузный маффин.

Он улыбнулся Элви.

— Прекрасное утро, а?

У него были темные глаза. Темные щеки в светлых пятнах недобритой щетины. Он выглядел профессором-химиком, а не чудовищем.

— Пора за работу, — сказала она.

Глава 35. Наоми

Всю свою жизнь Наоми сталкивалась с проблемой: какой информации верить. К сети имели доступ несколько миллиардов человек и все новостные каналы, заполучившие передатчик, чтобы громко вещать о всевозможных точках зрения во все уголки и ниши Солнечной системы. А когда появились релейные станции у колец, информация и в дальние миры за вратами стала доходить со световым лагом всего в несколько часов. Чтобы разобраться в этой новой реальности, Наоми пришлось прибегнуть к моделям из древней истории, когда живой голос или метки на физических носителях были единственным средством хранения и передачи информации. В древней Северной Америке использовали так называемый пони-экспресс. Движимые лошадьми повозки переносили письменную информацию через огромные по тем временам пустыни. Так, во всяком случае, понимала Наоми, никогда не видевшая ни лошади, ни рукописного бумажного письма. Сейчас вместо лошадей были корабли и торпеды, письма превратились в сжатые информационные импульсы, а пустыни — в космический вакуум и пустоту со станцией–хабом в центре. Но в результате новости из дальних миров стали ненадежны. События на Обероне и в его системе приобретали преувеличенное значение, потому что о них она узнавала немедленно. Все, происходящее на Бара Гаон, в Лаконии или в Сол, на Фригольде, Новом Кипре или Гетене, стало чужим и экзотичным, как всякая редкость. Известие, что «двое врат потеряны», означавшее уничтожение врат Танъявура и Текомы и отрезанность систем за ними, только добавило ощущения огромности чего–то, случившегося в неизмеримой дали. Вселенная снова расширилась, и все, что было близко, отдалилось. Поступавшие сообщения стали драгоценны, как воздух на получившем пробоину корабле.

И потому пришедшее из Сол известие о гибели «Бури» прозвучало как откровение.

Информация поступила не от подполья. Бобби не прислала доклада, а если и отправила, бутылка затерялась при переходе или оказалась настолько медлительна, что обычные новости ее опередили. Наоми впервые услышала об этом по лаконской государственной станции, контролировавшейся губернатором. Сообщение, пропитанное яростью, должно было внушать страх. Террористы убили лаконского дипломата и похитили военную технологию, чтобы с ее помощью погубить защитника системы Сол. Если верить новостям, системе Сол грозил апокалиптический хаос и бунты. Лаконские войска готовились защищать невинных граждан от неизбежных вспышек репрессий и насилия.

Возможно, для слуха лаконцев это звучало убедительно. Въевшееся в кости убеждение, что все лаконское — благо, а все противостоящее — зло, складывалось в дьявольское слепое пятно в восприятии пропаганды. Для Наоми и Чавы это было разрешение долгого ожидания. Они теперь знали, как сработал план Бобби. Для остальных — простых граждан Оберона — сообщение стало свидетельством, что неумолимую машину Лаконии все же можно остановить. И нужно остановить. Определенность, явившаяся с властью империи, дала трещину, в которую мог бы проскочить корабль. И, подобно всем хорошим новостям, эта притащила за собой хвост проблем. Позитивных, таких, на какие они с Бобби надеялись, но все же это были проблемы.

— Отчеты о перевозках за пять лет стерты, — сообщила Чава. — Начисто.

— Это не мы?

— Никто из тех, кого я знаю, — сказала она, наливая кофе. — Ты в сети ориентируешься лучше меня, так что…

— В таких случаях обращаются к сохраненным копиям, — ответила Наоми, принимая чашку. Она уже привыкла к заваренному во френчпрессе кофе. Он получался у Чавы крепким и горьким, и в нем иногда попадались кофейные крошки. Она заметила, что уже предпочитает его обычному, из корабельного автомата. — Похоже, кто-то добрался и до архива. Ввел такую историю, какой хотел ее видеть, и она теперь — официальная.

— Вот и мне так подумалось. Может, проявила самостоятельность какая–то из ячеек. Или гражданские зашевелились. Или криминал. Черт, и лаконцы могли воспользоваться случаем припрятать какие–то свои дела, чтобы свалить их на нас. Раньше не рисковали, а теперь рискнули. А здесь у нас что? Вариант того самого, что теперь происходит повсюду.

Астеры изначально имели дело с децентрализованной властью, вполне способной распространять приказы и куда менее способной их навязывать. Старик Рокку во времена ее радикальной молодости говаривал, что внутряки — это меч, который с убийственной силой бьет в одну точку. А Пояс — вода, стекающаяся со всех сторон. Гибель «Бури» в Сол фактически ничего не изменила для остальных систем. Дуарте и раньше не стал бы посылать своего «убийцу планет» для наказания за подозрительную утерю данных. Изменилось другое — вера живущих в системе людей, и возникшие сомнения проделывали все новые дыры и щели, создавали все новые возможности.

Власть Лаконии усиливало единое мнение, за которым стоял блестящий ум. В подполье, как было и в АВП прежних дней, сколько людей, столько и мнений, и даже формальный лидер, Наоми, могла подать всего один голос. Машина Дуарте имела ограничения. Если в любой данный момент происходило множество разных событий, у него на все не хватало объема внимания. В этом заключалась и его сила, и слабость.

— Завязываются и новые контакты, — сказала Наоми. — Со времени первого доклада мне сообщили о дюжине.

— Это хороший признак. Люди чувствуют, что волна пошла на спад.

— Кое–кто чувствует, — согласилась Наоми. — А у других свои соображения. Я не один месяц вычисляла, как внедрить к ним на службу наших людей. Они могут поступать так же с нами.

— Буду осторожна, — пообещала Чава. — Буду проверять прошлое, наблюдать за новобранцами, испытывать понемножку. Все как положено. Никому не позволю пробраться в кормовой шлюз.

— Все равно проберутся, — возразила Наоми. — Тех, кому доверяешь, тоже испытывай. Проводи проверки вразброс. И при этом пусть кто–то наблюдает за тобой. Это как с герметичностью скафандра. Каждый проверяет каждого. И будь готова к провалам, без них не обойдется.

Чава кивнула, отхлебнув кофе.

— Лучше бы ты осталась. В смысле приятно, что снова можно будет пригласить приятеля к себе домой, но… мне с тобой хорошо жилось.

— Несмотря на смертельный риск?

Чава была из тех, кто умеет хмуриться одними бровями.

— Может, как раз из–за него. Наверное, я адреналиновая наркоманка, а это плохо для менеджера арендной конторы. Если бы ничего этого не случилось, я бы в отпуске скакала между планетами, раскручиваясь пращой по инерционным орбитам.

Допив кофе, Наоми в последний раз отставила белую фарфоровую чашечку и обняла Чаву. Ее вещи в утягивающемся мешке уже стояли у двери. Сумка как раз умещалась под мышку. Наоми в последний раз обвела взглядом квартирку Чавы. Кухня, общая комната, проход к спальне, которую она, в сущности, не так уж долго занимала. Впрочем, достаточно долго, чтобы за это время все успело перемениться дважды, если не больше.

Ком у нее в груди не был печалью расставания. Ей нравилась Чава, и жилось здесь приятно, но она не чувствовала себя дома. Ее мучили мысли о своем доме. О людях, которых она знала дольше нескольких недель. От того, что такой дом у нее раньше был, делалось еще тяжелее. И семья была. Наоми никогда не перестанет по ней тосковать.

Транспортные трубы на лунной базе Оберона гоняли вагоны каждые семь минут, направления и номера линий обозначались ясно и четко. Наоми без труда добралась от квартирки Чавы до причала, а там и до скифа, арендованного под чужим именем на несуществующую корпорацию и снабженного страховым полисом, который никогда не будет предъявлен к оплате.

Оберон представлял собой мишень, и не только потому, что колония была успешной. Лаконцы, анализируя движение переписки подпольщиков, не могли не отметить высокую плотность бутылок у врат Оберона. На смерть «Бури» должны были ответить, и ни Наоми, ни Чава, ни их контакты высокого уровня не сомневались, что ответ заденет Оберон. Лучший способ выжить при падении астероида на планету — заранее с этой планеты убраться.

Ожидая, пока подойдет ее очередь на старт, Наоми открыла новое окно и вызвала телескопический вид на планету. Еще один голубой шарик в пустоте. Широкие мазки ураганов над океаном, которого ей не довелось увидеть. Россыпь континентов на обращенном к ней полушарии напоминала разлетевшиеся кости в шулерском казино. Огромный, прекрасный мир, и как же мало в нем людей. Города с университетами, студенты которых никогда не видели другого неба. Наоми не думала, что когда–нибудь вернется сюда, и потому смотрела, приказывая себе запомнить. Она часто не признавала «последний раз», когда он наступал. Сознание, что сейчас что–то уходит безвозвратно, дорого стоило.

Ожила связь с диспетчерской.

— Скиф восемнадцать сорок два, ваш переход на Бара Гаон одобрен. Можете выдвигаться.

— Принято, диспетчер. Снимаю зажимы.

Кораблик, легкий как пустая консервная банка, вздрогнул: отошли причальные крепления, и Наоми включила двигатель. Оберон на картинке становился чуть меньше, и еще меньше, и еще, пока она не закрыла окно. Прощание окончено.

* * *

Скиф был крошкой, слишком мелкой и незначительной, чтобы удостоиться имени. Опознавательный код в транспондере, номер и пунктирный след в документах. Тесный, как гоночная шлюпка, он не равнялся с ней маневренностью и качеством амортизатора. Его строили для внутрисистемных перелетов, чаще — между планетами на близких орбитах. Конструкторы не предусмотрели, что кто–то вздумает увести его вглубь системы, за врата, и там погрузит в гравиколодец другой звезды. Наоми это не смущало. Летала она и дальше, и на много худших развалюхах.

После нескольких дней жесткой перегрузки она перешла в свободный полет.

Несколько часов ушло на перепроверку системы — какая уж была. Наоми убедилась, что воздушная смесь подается куда положено, что реактор находится в магнитной ловушке, а вода — в цистернах. Изучив свой пузырек с воздухом и жизнью, Наоми почувствовала себя уютнее. Если он напорется на микрометеорит, учиться будет поздно, вот она и училась заранее. Готовься к худшему, и все сюрпризы будут приятными. Тренажеров на скифе не было, но она сохранила ленты эспандеров от игры в наперстки. Она приспосабливалась. Всегда приспосабливалась.

А еще она ловила себя на воображаемых беседах с Сабой, с Джимом, Бобби и Алексом. Предстояли стратегические решения. Победа Бобби заставила Дуарте присесть на задние лапы.

При единственном уцелевшем «Магнетаре» у подполья появился шанс загнать Лаконию в оборонительную позицию. И даже запереть ее в собственной системе. Для этого пришлось бы предъявить реальную и основательную угрозу, но теперь и такое возможно.

Только этого было мало.

В свое время Союз перевозчиков и власти Земли и Марса ожидали от Лаконии не большего, чем от других колоний: что она еще поколение, а то и несколько будет бороться за выживание и создание самодостаточной агрикультуры. Но Дуарте прихватил с собой протомолекулу и специалистов, способных ее использовать, да еще наткнулся на строительные площадки, позволявшие создавать такие корабли, как «Буря» и «Предштормовой», и, по всей видимости, изготавливать и изолировать антиматерию. Угрозы здесь недостаточно, нужен способ прикончить эти производственные мощности. Чтобы падение Лаконии оказалось жестким. Империя должна понять, что с ее мечтами и исключительностью покончено. Разбив ее до уровня других миров, можно будет и растить ее заново. Собирать из осколков. В том–то весь фокус. Этот урок усвоили астеры и внутренние планеты. АВП и Союз перевозчиков.

Этот единственный и главный аргумент вселенная всю жизнь предъявляла Наоми, но она только теперь поняла его как следует. Война не кончается поражением одной из сторон. Она кончается, когда враги примирились. Остальное только оттягивает новый круг насилия. И Наоми выбрала для себя такую стратегию. Обобщила все свои споры с Бобби. Нашла ответ, который хорошо было бы найти вместе, если обе останутся живы.

Добравшись до Бара Гаон — еще одного образца успешной колонии, — она должна была понять, сколько и каких боевых кораблей можно собрать, и вычислить время переходов. Если появится возможность выманить силы Дуарте из родной системы, заставив его растянуть внутренний флот, может быть, все и получится.

Наоми еще размышляла над этим, представляя, что сказали бы Саба, Бобби и Джим, когда начала торможение. Бутылка из системы Сол прошла через врата Оберона несколькими часами позже. Скиф перехватил зашифрованное сообщение, как перехватывала их система Чавы на луне ее планеты. Для расшифровки понадобилось полдня, так что Наоми еще несколько часов не слышала голоса Алекса и не знала, чего им пришлось лишиться ради победы.

Он… нет, не постарел. Он не выглядел ни старым, ни усталым. Усталым она его раньше видела. Он словно уменьшился. Будто горе лишило красок его глаза.

— Так что моя работа здесь закончена, — говорил он в обращенном к ней личном сообщении. — Дальше, думаю, справится паренек, которого я готовил. Мы направляемся… в наш маленький сухой док. Ты знаешь какой.

Даже под тремя слоями шифровки Алекс не хотел называть Фригольд.

— Когда доберемся туда, я схожу на берег. Думаю навестить своего старичка. Посмотреть, не свил ли в нем кто гнездо. Потом не знаю. Наверное, тебе решать, раз уж ты теперь заправляешь всем шоу. Без твоего одобрения выводить его не стану. Мы с тобой теперь одни остались. Так что… да, прости. Я не хотел отпускать Бобби.

— Передо мной не извиняйся, — сказала экрану Наоми. Слезы линзами стояли у нее в глазах. — Ох, милый, только не извиняйся.

Но сообщение закончилось, а ей еще предстоял проход через кольцо. Медленная зона далась тяжело, но тяжесть эта не имела никакого отношения к скорости изменения скорости.

Это был ее первый переход после потери Медины. И Сабы. И понятной ей модели человеческой цивилизации. Станция в центре сияла маленькой звездой, продолжая изливать энергию, поглощенную при выбросе гамма-излучения. Поверхность пространства колец, всегда равномерно черная, переливалась волнами сияния — намного удивительнее и страшнее, чем прежний мрак. Но еще больше Наоми испугали корабли.

Она ожидала застать пространство пустым. Думала, что после случившегося движение между вратами сведется практически к нулю. Ошиблась. Ее малыш–скиф принял сигналы почти двух дюжин транспондеров и высмотрел подписи двигателей еще нескольких. Распоряжение Лаконии об эвакуации пространства колец игнорировалось в таком масштабе, которого Наоми не понимала и не представляла, а от предчувствия опасности у нее захватывало дух. Без управляющей движением Медины шансы попасть в летучие голландцы у каждого были много выше прежних.

Она шла на переход, ничего не подозревая, и вполне могла пропасть. А все потому, что подразумевалось, будто событие, убившее Медину и «Тайфун», уничтожившее врата в две системы, не изменило правил. Если порог исчезновения стал другим, они об этом не узнают, пока не влипнут.

Быть может, все дело в необходимости снабжать неустойчивые колонии или сбыть товар, сэкономив на выплатах Союзу. А может, в том, что свобода заставляет человечество забывать о последствиях. Так или иначе, у Наоми перехватило дух. В изумлении она не сразу заметила, что среди кораблей присутствуют два того же типа, что «Предштормовой», и что они разгоняются в ее сторону. Из–за каши в медленной зоне и в собственной голове она спохватилась только тогда, когда от «Муссона» пришел запрос на связь.

Ее система давала возможность изменить голос и внешность, и Наоми, прежде чем отозваться, пять раз проверила, работает ли эта программа.

— Говорит главный старшина «Муссона» Норман, — сказал человек с экрана. — Вы нарушаете карантин. Прошу немедленно покинуть пространство колец.

В его голосе звучала затверженная напевность, словно он в сотый раз повторял опостылевший ритуал.

— Простите, — ответила Наоми. — Я не нарочно. Просто у меня болен брат. Я давно должна была к нему вернуться. Никакой контрабанды, честное слово.

— Мне безразлично, куда вы направляетесь, — сказал лаконец. — Просто уходите и не вздумайте возвращаться. Сюда скоро прибудет постоянный гарнизон, и тогда за такие вещи будут расстреливать. Постарайтесь к тому времени оказаться в другом месте.

— Да, сэр, — согласилась она. — Сейчас же ухожу на переход, сэр.

Связь прервалась. Они не справлялись с потоком. Больше того, они держали в медленной зоне корабли, не способные контролировать движение. Значит, или они сознавали опасность и делали все, чтобы свести к минимуму риск повторения катастрофы с Мединой и «Тайфуном», или выжидали крупную рыбу, или совмещали то и другое. А проследив курс, Наоми увидела, что лаконские истребители направляются к Оберону.

— В цель попали, — пробормотала она, — но приза не заработали.

Врата Бара Гаон располагались в сегменте, позволявшем сократить курс через пространство колец до половины его поперечника, и оказались не совсем там, где ожидала их найти навигационная система. После потери Танъявура и Текомы остальные врата сместились — самую малость, но достаточно, чтобы программа заметила. Наоми приступила к коррекции курса и… остановилась.

«У меня болен брат, — подумала она. — И я тоже больна».

Она скорректировала курс скифа, направив его к Фригольду. К дому.

Глава 36. Тереза

День, когда Тереза наконец свалилась, начался как почти все дни теперь. С кошмара.

Она не спала до раннего утра, пересматривала старые фильмы и программы. Тщилась выдавить утешение из чего–то знакомого. Она чувствовала себя увереннее, зная, что в этих историях произойдет дальше. Не то что в жизни. Она не засыпала, пока терпело ее тело. А стоило все же отрубиться, сновидения наваливались, словно поджидали ее. Словно проголодались.

Их было три разновидности. В первой она странным образом оказывалась частью здания, а отца — или иногда мать — убивали в соседней комнате, и, чтобы остановить убийц, надо было найти нужную дверь. В другом сновидении планету Лаконию поражала какая–то болезнь, от которой куски суши проваливались в расплавленную мантию. Нигде не было ни надежного, ни безопасного места. В третьем, бесформенном и полном насилия, полковник Илич так или иначе убивал Тимоти.

Все они повторялись так регулярно, что она научилась их узнавать. И даже комментировала сны во сне. Когда в голове возникал новый ужас, она думала: «Это как в том сне, только сейчас оно на самом деле». От неизбежности кошмары мучили еще сильнее. И отравляли ей часы бодрствования. Насилие, страх, потери могли прорваться в любой момент, в любом месте, и никакой опоры она не видела.

Самое страшное, что все это была правда.

Тереза, так и не выспавшись, проснулась от тихого стука слуги и взволнованного лая Ондатры. Старушка больше всего любила завтраки. И вообще еду.

Слуга внес белый керамический поднос с яичницей и сладким рисом, стаканом арбузного сока и сосисками с темной, зернистой горчицей — как она любила. Раньше любила. Теперь еда ее не интересовала. Не так, как раньше. Тереза ковыряла ложкой рис и смотрела новости, без передышки вещавшие о том, как лаконские корабли помогают местным властям в непрекращающейся войне с сепаратистами. Показывали мужчин и женщин в голубой лаконской форме, беседующих с губернаторами Земли и Марса. Тереза гадала, верит ли кто–то этим новостям. И верит ли она сама.

Она знала, что, если не поест, об этом донесут Трехо. Сунула в рот кусочек яйца, но от резиновой упругости белка ее чуть не стошнило. Поест риса, и хватит. Должно хватить. Вечером она одолела не больше половины ужина. Знала, что голодание ей не на пользу и что Иличу с Трехо это не понравится. Отчасти потому и не ела. Зачерпнув ложку риса, она высосала густой сладкий соус и выплюнула зерна. На экране адмирал Гуярат рассказывала о завершении работ над «Вихрем» — новейшим кораблем класса «Магнетар», — забывая сказать, что он еще и единственный. Как будто первые два не погибли.

Тереза взяла сосиску. От запаха сала и соли ее тошнило. Под тонкой пленкой ей виделось крошево мертвого животного. Она бросила сосиску Ондатре. Собака, вместо того чтобы жадно проглотить подачку, переводила взгляд с сосиски на нее и скулила.

— Ешь–ешь, — сказала ей Тереза. — Я и раньше не хотела, а теперь уж точно не буду.

Ондатра неуверенно вильнула раз–другой пушистым хвостом. Сосиску она съела, но, кажется, со стыдом. Онемение чувств на минуту сползло с Терезы, уступив место слезам. В здании жили и работали множество людей со всех систем империи. Некоторым вменялось в обязанности готовить ей еду, обучать ее, следить, чтобы ее одежду стирали, складывать ее на место. Но никому не поручили ее любить. Единственной, кому было до нее дело, оказалась собака.

В голове у нее явственно, словно от стоящего рядом собеседника, прозвучал голос. Похожий на ее, только спокойнее. Суше. И более взрослый, словно какая–то будущая Тереза переслала ей в прошлое случайное наблюдение. «Ондатре нравится Холден».

Больше голос ничего не сказал. Тереза заглянула в выразительные карие глаза Ондатры, и печаль стала мягче.

— Паршиво ты выбираешь друзей, — сказала Тереза. — Извини, собака.

В дверь снова постучали, и она по звуку узнала Илича. Тереза разворошила еду, чтобы казалось, будто она кое-что съела, и разрешила двери открыться. Едва взглянув на нее, полковник перестал улыбаться.

— Знаю, — заговорила она, опередив его. — Очень важно держаться как ни в чем не бывало. Вы мне каждый день это повторяете.

Она встала, спокойно опустила руки. «Все нормально. Я нормальная».

— Конечно, — сказал он с отработанной улыбкой, означавшей, что он просто не хочет с ней спорить. — Сейчас начнутся занятия группы сверстников. Сегодня их проведет доктор Окойе, потому что у меня встреча с адмиралом Трехо.

Подразумевалось: «Потому что у меня есть дела поважнее». Илич этого не сказал, но Тереза услышала. Ондатра пыхтела и виляла хвостом: ей не терпелось выбраться из наскучившей комнаты. Тереза, пожав плечами, двинулась к двери: пусть–ка Илич попробует не посторониться.

Он посторонился.

Здание государственного совета выглядело как всегда. Арки, колоннады, сады. Ничто в нем не изменилось. Здесь был ее дом и ее королевство. А они превратили его в тюремную камеру. Илич и все остальные тоже. Ей оказывали все почести, обращались с неизменным почтением: пока она делала, что ей велят и когда велят. Ее мнение серьезно и внимательно выслушивали, чтобы тут же забыть. По дороге к лекционному залу Тереза гадала, что случится, если она, войдя, схватит микрофон и крикнет: «У моего отца умер мозг, и ничего не в порядке». От одной мысли она улыбнулась.

Но оказалось, что ее фантазия все равно неисполнима. Лекционный зал переоборудовали — расставили в нем шесть каменных столов рядами по три. Ученики — сверстники, так сказать, — уже собрались. Илич, как видно, потому и пришел, что она забыла о времени.

В зале стояла сильная едкая вонь. Воздухоочистители на всех окнах усердно вытягивали летучие вещества и загоняли внутрь свежий воздух. На столах Тереза увидела подносики, по два на каждом, с набором скальпелей, щипцов, шпилек и узких ножниц. Элви Окойе, опираясь на трость, расхаживала среди учеников, что–то приговаривала. Тереза снова дала волю гневу. Она должна лечить отца, а не давать уроки детишкам! Но произнести такое вслух, конечно, было нельзя. Это выглядело бы не нормально.

— Рада видеть тебя, Тереза, — сказала Элви, коснувшись ее руки. — Хорошо, что пришла.

Тереза, дернув плечом, отступила и оперлась на стол. Вблизи она увидела расправленные и пришпиленные к подносам тушки. Мертвые животные. Мертвые, как Тимоти. Мертвые, как ее мать. Мертвые, как все, кто жил в пространстве колец.

— Итак, сегодня полковник Илич попросил меня провести для вас… гм, небольшое введение в тему параллельной эволюции. Здесь мы видим два вида из двух разных эволюционных древ. Одно животное развивалось на Лаконии, другое — на Земле. Оба называются лягушками, поскольку занимают одинаковые экологические ниши и сходны анатомически. Так что давайте так. Разбейтесь на группы по три человека. И я покажу вам, как проводится вскрытие.

Тереза смотрела на лягушек. У обеих светлое брюшко, а наверху кожа темная, хотя у одной заметно темнее, чем у другой. По–разному сгибаются задние ноги, а передних у одной две, а у другой четыре. На ее взгляд, больше всего их объединяло то, что обе мертвы. Она сжала между пальцами скальпель, посмотрела на лезвие и подумала, сумеет ли сдержать рвоту, когда будет вскрывать их. Хорошо, что в животе пусто, так что рвать особо нечем. Это к лучшему.

— Привет, — сказал Коннор. Она не заметила, как он подошел, но вот, стоял рядом. Песочные волосы и мягкий взгляд. Помнится, ей было важно его мнение. Помнится, ей хотелось его поцеловать как в кино, а не от себя.

Она взяла скальпель за лезвие и протянула ему рукоятку.

— Хочешь резать?

Он принял инструмент и неловко отвел взгляд. Вот и хорошо. Третьей в их группе оказалась Шан Эллисон. Когда распределились и остальные, Элви Окойе вывела на объемный дисплей схематическое изображение двух лягушек, тех же видов, что на подносах.

— Ну вот, — заговорила она. — Что общее между Землей и Лаконией, так это вода. И для рассматриваемых нами животных оказалось выгодно проводить часть жизни в воде, а часть — на суше. Мы называем таких земноводными. Обе ваши лягушки — земноводные. А поскольку вода обеих планет химически идентична, а взрослые формы, с которыми мы имеем дело, нуждаются в воздухе для дыхания, обе в процессе эволюции столкнулись с одинаковыми проблемами. Некоторые решения выглядят очень похожими, но какие–то стратегии как нельзя более различны. Давайте начнем с рассмотрения легких земной лягушки. Каждая группа сделает первый разрез вот здесь…

Медленно, орган за органом, они принялись разбирать лягушек. Тереза невольно заинтересовалась способом, которым лаконская лягушка втягивала воду в грудную полость и выталкивала обратно, производя ту работу, какую у земной выполняла диафрагма. И механизмом питания: рот и пищевод у земной лягушки, ротовая камера и кишечник — у лаконской по–разному служили одной и той же цели. Терезе здесь виделся намек на что–то более глубокое, чем биология. Как–то это касалось ее и окружающих ее людей. И еще — ее принадлежности к чему–то.

Она поняла, что слишком ушла в свои мысли, когда Коннор заговорил с ней второй раз. Тихо и осторожно он произнес:

— Моя мама…

Тереза нашла глазами Элви. Та стояла далеко, занятая беседой с другой группой.

— Что — мама? — спросила Тереза.

— Я просто говорю, что моя мама, она… ты знаешь. Она смотрит новости. Все, что происходит.

Он взглянул на нее и тут же отвел глаза, словно стеснялся. Как будто сказал что–то стыдное. Шан Эллисон молчала, но наблюдала за ними с вниманием человека, ожидающего вспышки насилия. У Терезы возникло странное, тревожное чувство, будто он произнес пароль, а она не знает отзыва.

Но всего миг спустя она поняла. Он просил о словах ободрения. Его родители боялись. Он боялся. А они учились в одном классе, и она была дочерью своего отца, поэтому он хотел услышать от нее, что все будет хорошо. Что она, зная все, что знает, не страшится и ему тоже не надо.

Тереза облизнула губы, даже не предполагая, что из них выйдет.

— Зря она тратит на них время, — заговорила она. — Понимаю, выглядит все так страшно, но это решаемо. На папу работают лучшие умы империи, и мы с каждым днем узнаем всё больше. Все ведь всегда знали, что без проблем не обойдется.

— Это да, — согласился Коннор. — Все знали.

Итак, она солгала. Интересно. Она сказала то, что он хотел услышать, и даже не из желания успокоить или защитить его. Просто так было проще. Теперь она понимала, почему взрослые лгут детям. Не от любви. По слабости. И она теперь такая же. Они ее съели.

— Ты в порядке? — спросила Шан, и голос ее раздался ближе, чем она стояла. Словно не через стол, а прямо в ухе Терезы. Шепот прозвучал на удивление интимно. «Я в порядке», — сказала Тереза. Только ее слова не прозвучали.

Она почувствовала, что ей надо выйти. Если выпить воды и на минутку прилечь, дыхание перестанет так шуметь в ушах. Она ощутила, что идет. У самой двери чья–то рука появилась перед ней, заставив ее вздрогнуть. Ее собственная рука. Она подвигала ею, завороженная способностью управлять при полной уверенности, что это чужая рука. Рядом возникла Элви Окойе, как из сновидения. Она что–то сказала, о чем–то спросила, но Тереза, не успев ответить, забыла вопрос.

«Наверное, я умираю», — подумала она и не огорчилась.

* * *

На время Тереза потеряла себя. Смешение сенсорных впечатлений: голоса, движения. Кто–то касался ее рук и шеи. В глаза бил яркий свет. Когда очнулась, она лежала. В знакомом помещении, но вспомнила она его, только услышав голоса.

— Я не делаю выводов, — говорил доктор. Не Кортасар. Ее старый детский врач, доктор Кляйн. А обращался он к Элви Окойе. — Я только говорю, что она страдает от обезвоживания и недостаточного питания. К этому могли привести какие–то проблемы с усвояемостью. Возможно, у нее развилась какая–то аллергия. Или стресс вызывает соматические реакции. Или — я говорю только, что это возможно, — она морит себя голодом.

Она была в медицинском крыле, лежала на каталке. От автодока тянулась трубочка к вене на тыльной стороне ее ладони. Шевельнувшись, Тереза почувствовала иглу под кожей и холодок от вливающейся в сосуды жидкости.

— Я не позавтракала, — выкрикнула Тереза уже своим обычным голосом. — Я сама виновата. Это было глупо. Просто я не уследила за временем.

Она не успела договорить, как они оказались рядом. Доктор Кляйн был моложав, а его волнистые каштановые волосы и зеленые глаза напомнили ей Трехо. Она любила врача, потому что после осмотра он всегда угощал маленькую Терезу конфетами и никогда не подлаживался к ее возрасту. Сейчас он изучал показания автодока и не встречался с ней взглядом. Навалившаяся на свою трость Элви была пепельно–бледной. Она посмотрела прямо в глаза Терезе, и та ответила таким же прямым взглядом.

— Это из–за лягушек, — солгала Тереза. Ложь далась легко. — Не поела, а потом пришлось их резать… голова и закружилась.

— Возможно, — сказал Кляйн. — Но если за этим стоят проблемы с желудочно–кишечным трактом, ими надо заняться немедленно. На Лаконии существуют микроорганизмы, действующие по типу грибковой инфекции. К ним следует относиться со всей серьезностью.

— Это не то, честное слово, — сказала Тереза. И попросила: — Можно мне минутку поговорить с доктором Окойе?

Кляйн замялся, и ей даже подумалось, что он может и отказать. Однако…

— Конечно.

Он кивнул Элви, добавил: «Майор» — и вышел.

Уверившись, что врач их не слышит, Тереза хрипло зашептала:

— Его–то вы зачем втянули? Нам не положено никого привлекать. Меня лечит доктор Кортасар.

— Он не врач, — возразила Элви. — У него докторская степень по наноинформатике. Лечащий врач из него не лучше, чем из меня.

— Зато он знает, что происходит. Вы хотите, чтобы доктор Кляйн начал интересоваться, отчего у меня такой стресс? Хотите, чтобы он догадался?

Она наслаждалась, швыряя им в лицо то, чего наслушалась от них. Наслаждалась, видя, как сникла Элви. Заметно было, как женщина борется с собой и наконец принимает решение. Элви присела на край каталки и вздохнула от облегчения в больной ноге. Погладила Терезу по лбу.

— Послушай, — сказала она. — Наверное, я не должна тебе этого говорить, но не доверяй доктору Кортасару. Я почти уверена, что он задумал причинить тебе зло. Может быть, убить. — Она поправилась: — Вероятно, убить.

Накатила волна головокружения, автодок выбросил тревожный сигнал. Это просто от голода… ей надо попить воды, только и всего.

Тереза мотнула головой.

— Почему?

Глубоко вздохнув, Элви тихо заговорила:

— Думаю, чтобы подкинуть ремонтным дронам хорошо изученный объект и посмотреть, что они из него сделают. У него уже есть двое, но тех он предварительно не сканировал и не обследовал. И еще… он хочет того, что будет у тебя и твоего отца. Тоже хочет жить вечно.

«Как лягушку, — думала Тереза, давя в себе злой безнадежный смех. — Он решил использовать меня как лягушку. Природа всегда пожирала детей».

Холден тоже знал. Он пытался ее предупредить. Два разных человека решились ее предупредить. Два разных человека обнаружили одно и то же. Элви держит ее за руку. За ту, в которой нет иголки.

— Я стараюсь не подпускать его к тебе, — сказала Элви. — Но Кортасар — очень важная персона, без него… намного труднее было бы вылечить твоего отца. Все стало бы намного труднее.

— Надо сказать Трехо, — выдавила Тереза.

— Он знает, — угрюмо отозвалась Элви. — Я ему говорила. Мы делаем, что можем. Но тебе тоже следует знать. Ты должна защищаться сама.

—Как?

Элви хотела что–то сказать, запнулась, начала заново. У нее на глазах были слезы, но голос звучал ровно:

— Не знаю. Мне это не по силам.

— Да, — сказала Тереза. — Мне тоже.

Глава 37. Алекс

— Отдохнул бы ты, — сказал Каспар. — Сколько уже двойных вахт отстоял?

— Не знаю. — Алекс откинулся на переборку кубрика. — Но еще одну, думается, переживу.

— Если не помрешь, — уточнил Каспар. — Но дело даже не в этом. При такой напряженной работе начинаешь допускать ошибки.

Алекс хмуро взглянул на парня. Он понимал, что Каспар не хотел его обижать. И это понимание не позволяло ему разозлиться. Или, по крайней мере, выказать гнев.

— Вот как поймаешь меня на ошибке, я и брошу двойные, — сказал он. — А пока…

Каспар беспомощно поднял руки, и Алекс вернулся к еде. Текстурированная дрожжевая паста и груша с водой. Обед, если он после второй смены. Завтрак после третьей. Для него, получается, то и другое сразу.

«Предштормовой» уходил от лаконцев на мощном ускорении, но его не преследовали. Не посмели. Судя по новостям, почти никто не представлял, каким способом он прикончил «Бурю», поэтому и не хотели рисковать, нарываясь на повторение. И хорошо, что так, потому что напряженная гонка все яснее показывала, во что обошлась им победа.

С каждой сменой вылезали новые неожиданные неисправности. Вакуумные каналы, отказывающиеся проводить ток, регенерирующие пластины, переставшие регенерировать, утечки атмосферы, настолько слабые, что их обнаруживали только по медленному и неуклонному спаду давления. Алекс не был инженером, но он прожил на «Предштормовом» не меньше остальных, а в пространстве дольше, чем большинство из них — на свете. Если он не спал, то трудился, пытаясь не дать кораблю рассыпаться. И прекращал работу, когда изнеможение обещало, что он уснет быстро и крепко, без сновидений.

Ему не впервой было подавлять эмоции работой. В его жизни уже случались времена, когда он не мог позволить себе чувствовать того, что чувствовал. В таких случаях одни напиваются, другие ввязываются в драки или потеют до упаду на тренажерах. Он тоже перепробовал все это, но сейчас его спасал избитый «Предштормовой» с израненным и больным экипажем. Корабль давал Алексу работу, а его работа помогала кораблю выжить.

Но все же средство это было несовершенным. Он знал, что болен, и подозревал, что здоровья у него не прибавляется. Боль подступала в самые неподходящие моменты: когда он начинал засыпать, или еще не совсем проснулся, или ушел в свои мысли. Это ладно. Но еще и когда он ползал по техническим тоннелям в поисках обрыва проводки или в медотсеке, где он получал дневной паек медикаментов, не позволявших слизистой кишечника отслоиться от основы. Боль подкрадывалась тайком, и на несколько секунд он тонул в себе, в океане своего страдания.

Конечно, он горевал о Бобби, но чувства перехлестывали дальше. Когда становилось совсем плохо, он ловил себя на мыслях о скорой, женитьбе Кита. О Холдене и страшном последнем броске перед его пленением на Медине. О Таллисе, своей первой жене, и о второй, Жизель. Об Амосе — самой тяжелой из потерь, потому что он просто пропал без вести в тылу врага. Алекс мог так и не узнать, что с ним сталось. Он думал обо всех своих родных и о том, как их терял. Это было невыносимо, но он выносил. А через несколько минут худшее отступало, и он возвращался к работе.

Переход в систему Фригольда состоялся удачно, насколько можно было надеяться. Самый тяжелый груз Алекс свалил на Каспара. Скоро вся эта работа достанется ему, так что пусть привыкает. Они вошли на скорости, развернули траекторию к вратам Фригольда и стрелой выскочили в нормальное пространство. Теоретически считалось возможным войти из нормального пространства в кольцо под нужным углом и по прямой отправиться на следующий переход. На практике всегда приходилось немного подворачивать. Они метнули скоростную торпеду в единственное, что напоминало лаконскую следящую антенну, — превратили ее в пыль и только потом перешли к последней коррекции курса. Без «наперстков» большей невидимости все равно не добиться.

Сам Фригольд был простенькой системой. Одна обитаемая планета чуть поменьше Марса. Еще одна, немного побольше и дальше от звезды, с неподходящей атмосферой, и три газовых гиганта, ограждающих внутренние планеты. «Порт приписки» «Предштормового» располагался здесь, в тени гиганта, которого они вежливо называли «Большим братом», а когда становилось не до вежливости, «Большим засранцем». Он был крупнее Юпитера из Солнечной, с серо–голубыми вихрями в атмосфере и постоянными грозами, рождавшими молнии длинней поперечника Земли. Алекс смотрел на приближающийся гигант в оптику «Предштормового» и видел черную точку на фоне планеты — каменный спутник, на котором они собирались спрятаться. Давно иссякшие вулканические процессы оставили на нем лавовые каналы, способные скрыть под поверхностью и «Предштормовой», и целый флот ему подобных. К такому каналу они и направлялись. К постоянной базе астерских инженеров и подпольщиков, которых Бобби прозвала «шахтерами».

В дверь постучали. Вежливо. Можно сказать, опасливо. Каспар остался в коридоре, держась за скобу.

— Эй, ты идешь?

— Куда? — спросил Алекс.

— В рубку. Ты же должен заводить нас в порт, нет? Традиция. Перед отставкой штурман сам входит в последний порт.

— Что за традиция такая? — хмыкнул Алекс. — Впервые слышу.

— Сам сочинил, — признался Каспар. — Только что. Не устоял перед соблазном стать зачинателем новой традиции.

— Сам заводи, — сказал Алекс. — Тебе нужна практика.

— Нет, — отрезал Каспар. — Либо ты, либо вспашем проклятую луну и конец делу.

— Врешь ты дерьмово, — заметил Алекс, однако от амортизатора отстегнулся. — Тебе еще учиться и учиться.

— Как и всему прочему, — сказал Каспар. — Ты правда уходишь?

— Да, — ответил Алекс. — Правда.

— Ты был хорошим пилотом.

— И ты будешь. Здесь я вам не нужен.

Он выплыл из каюты: при легком торможении «низ» был скорее прозрачным намеком, чем реальным весом. Алекс повернул к центральному лифту и поднялся в рубку. Когда он в последний раз вплыл в нее, команда закрепилась ступнями, чтобы встать по стойке смирно. Маячивший позади Каспар захлопал, и остальные поддержали. Пока Алекс добрался до поста пилота, влага на глазах уже мешала ему видеть дисплей.

— Жду приказов, капитан, — сказал он.

— Заводите нас в порт, мистер Камал, — велела Джиллиан.

Технически посадка была простой. «Предштормовой», даже такой израненный, чувствовал стены вокруг себя и выделял среди них вкрапления, сделанные руками человека. Алекс ощутил, как с сердца свалился тяжелый груз. Причальные захваты, сооруженные специально для лаконского трофея, встали на место, отозвавшись не то неуловимым для уха инфразвуком, не то дрожью.

— Добро пожаловать домой, рейзияд^[192], — прозвучал из коммутатора голос с астерским акцентом. — Смотрю, вы хорошо поимели свой корабль.

— Чтобы вам, лодырям, было чем заняться, — отозвалась Джиллиан, подражая Бобби. Те же интонации, все такое. Алекс чувствовал, что девушка права, не забывая, как вела дело Бобби. Их не станет, но следующее поколение сохранит их эхо.

На Фригольд челноком гоняло суденышко с одинарной обшивкой под названием «Драйбек». Оно родилось рудовозом и обновлялось где–то в последние двадцать лет. Владевшая им компания держалась желто–зеленой цветовой гаммы, на переборке еще просвечивал ее логотип. Двигатель был маленький, нервный, склонный захлебываться при перемене ускорения и ограниченный крошечным баком для реактивной массы. Его трюм выложили амортизирующими прокладками, и шесть человек, наиболее пострадавших при гибели «Бури», возвращались домой скорее в виде груза, чем попутчиками.

В долгом падении от газового гиганта челнок прошел через район, который в системе Сол отличался бы самым плотным движением. Между Сатурном с Юпитером и внутренними планетами кишели сотни судов. Во Фригольде их набралось полдюжины. Прокладывая курс, Алекс все острее ощущал, что этой пустоты не заполнят и десятки лет. Слишком она велика. Все стало слишком большим. Он был в этом с самого начала, участвовал в ослепительном взлете человечества к звездам, но все равно не мог уместить в сознании огромность нынешнего космоса. Джиллиан удивила его: за несколько минут до вылета вошла в тесную рубку и, не пристегиваясь, села на амортизатор рядом.

— Спускаешься с нами? — спросил Алекс.

Она долго молча смотрела на него. Выглядела старше, чем он привык считать, словно место капитана разом состарило ее.

— Нет, — ответила она. — Родные хотят меня повидать, и я их тоже. Но это отложим до конца войны.

«Восхищаюсь твоим оптимизмом», — чуть не сказал Алекс, но для таких слов было слишком темно. Не стоило грузить ее еще и своим скепсисом. Так что он просто кивнул и невнятно промычал что–то.

— В порту тебя ждет быстрый вездеход, — сказала она. — Загружен водой, топливом и дрожжевой закваской на всю дорогу.

— Ты очень добра. Я тебе благодарен.

— Я не от альтруизма. Твой корабль… Он старый, но это военный корабль. Лучше многих, которыми обходится подполье.

— Возможно, — кивнул Алекс. — А может, в нем свила гнездо какая–нибудь птица, если в пустыне они водятся. Я это и собираюсь выяснить.

— Когда выяснишь, свяжись. В одиночку гоняют только экстремалы и бестолочи. Тебе нужен будет кто–то за плечом.

Щелкнул коммутатор. Челноку дали добро на старт. Алексу оставалось только отозваться. Он поставил сообщение на паузу.

— Ты о чем говоришь? — спросил он.

— С нами еще не кончено, — ответила Джиллиан. — Мало того, мы побеждаем. Подполью понадобится каждый корабль, какой оно сможет достать, а твой достаточно хорош, чтобы заслужить экипаж. Если тебе понадобятся люди в команду, сообщи мне. Одного я тебе добуду.

Алекс не находил слов. По правде сказать, он не строил планов дальше возвращения на «Росинант». Но Джиллиан была права. Будет еще и «после». После Бобби. После Амоса. И после Холдена. Он пока не решил, что делать, но умирать не собирался. Только прийти в себя.

— Я дам знать, как там дела, — обещал он. — Тогда и решим.

Джиллиан встала, протянула ему руку. Он пожал ее, не отстегиваясь.

— Хорошо было, — сказала она. — Мы хорошо поработали.

— Да, правда ведь? — отозвался Алекс.

Когда она ушла, он еще раз проверил систему. Обычно он не рисковал летать на корабле с одной обшивкой, но, даже если встретится микрометеорит, они, может, и выживут. И вообще. Жизнь — это риск.

Он включил рацию.

— Здесь «Драйбек». Разрешение на старт принял.

— Разрешение еще действует, «Драйбек», — сказали ему с того конца связи. — Не надо здесь ничего взрывать, а сталкиваться у нас не с кем. Ге кон Готт^[193], да? Станция Драпер, связь кончаю.

«Станция Драпер», — повторил про себя Алекс, на маневровых выводя кораблик из лавового канала. Он в первый раз услышал это название. И не рассердился.

* * *

Фригольд, как большинство планет «зоны Златовласки»^[194], был разнообразен по условиям жизни. Солончаковые пустыни располагались на одном континенте с пышними горами, где Алекс прятался в первый раз, и с поселком, успевшим разрастись в солидный город. Белые дюны и краснокаменные столовые горы тянулись от горизонта до горизонта. Кое–где возвышались пирамидальные скалы и острые как нож хребты — артефакты чужой цивилизации или просто красивое создание природы. Рассветы светились теплым розовым, а закаты — зеленоватым золотом. Почему так, Алекс не знал. Ночами пустыня пела. Звенела от перепада температур тонким голосом флейты, как бокал, когда проводят пальцем по ободку.

Вездеход был практически автономным, прокладывал курс, руководствуясь временем суток и расположением звезд, подобно древним мореплавателям Земли. Ни входящих, ни исходящих сигналов, которые могли бы выдать Алекса. Широкие гусеницы — титан и резина — позволяли передвигаться по пустынному бездорожью легче, чем дался бы простейший перелет на корабле. Огромное безлюдное пространство утешало. Алекс ждал, что в пути ему будет одиноко, но случилось иначе. Он только сейчас понял, сколько сил тратил, притворяясь перед командой «Предштормового», что все в порядке. А он и не знал, что держит себя в руках, пока не расслабился. Он спал на узкой койке в брюхе вездехода, а днем сидел на крыше, глядя на солнце, небо и звезды, и не слушал даже прихваченных с собой музыкальных записей.

Дважды к нему в пути ненадолго приставало большое неуклюжее животное с ногами как тонкие стволы и шкурой как желтый мох. Второе сопровождало его полдня, потом трижды проворковало и отстало. Насколько Алексу было известно, он единственный из людей наблюдал этих животных.

Он не раз задумывался, почему Наоми избрала для себя жизнь в грузовых контейнерах, а теперь, кажется, понял. Полное одиночество превратило его траур в нечто иное, странное и человечное.

«Роси» они спрятали в пещере на западном краю пустыни. Алекс выбрал это место из–за близости радиоактивной жилы, которая давала дополнительную маскировку от врага, а для него служила добавочным ориентиром.

Теперь Алекса преследовал новый страх: что «Роси» не дождался его. Что скала обрушилась, пока их не было. Или что покрытие, которым они защитили пластины обшивки, растрескалось или его попортили местные животные и созданный для вакуума корабль подвергся действию ветра, песка и соли. Час за часом беспокойство разрасталось. К тому времени, как вездеход, исчерпав автоматическую программу, вздрогнул и остановился под огромным скальным навесом, покой пустыни остался позади.

Алекс, захватив флягу с водой и тряпку, чтобы завязать себе рот, спрыгнул на соленый песок. В тени под скалой было прохладно. Он пошел по стеклянистой полосе, проплавленной маневровыми «Роси», казалось, целую жизнь назад.

В темноте и тишине, целехонький, укрытый в глубине пещеры, его ждал старый марсианский корвет. Покрытие было поцарапано — может, зверями или шершавым пустынным ветром, — но не насквозь. Конечно, Алексу только почудилось, что корабль радуется ему. Игра воображения. Он это понимал, и все равно…

На то, чтобы срезать герметичное покрытие и добиться ответа от шлюза, Алекс потратил большую часть дня, но потом дело пошло быстрее. Перед уходом они осушили водяные баки, но запасов на краулере хватило, чтобы наполовину восполнить емкости корабля. Труднее было запустить систему замкнутого цикла. Алекс полдня перепроверял линии подачи, пока не нашел, в которой трещина. И еще полдня возился с заменой. Наоми, Амос или Кларисса управились бы за полчаса.

Он больше не спал в вездеходе, особенно с тех пор, как камбуз «Роси» начал понемногу выдавать еду. При его небогатых запасах питание было спартанским, а из напитков имелась вода и зеленый чай. Корабль лежал на земле брюхом, поэтому все располагалось перпендикулярно привычному положению и в свою каюту с амортизатором Алексу приходилось карабкаться.

За работой по приведению в порядок старого корабля он почти поверил, что ждет возвращения команды. Что они еще появятся в мастерских или в рубке, будут смеяться, спорить, закатывать глаза, как раньше. За неделю он совсем измотался и без ужина повалился в койку. Между сном и явью ему слышались голоса в коридоре. Сухой шепот Клариссы и озабоченный голос Холдена: будто они и вправду были здесь и, стоило напрячься, он разобрал бы слова. Гуднуло предупреждение открывшегося шлюза, в коридоре простучали знакомые шаги. Когда дверной проем заполнил силуэт человека, Алекс подумал, что еще спит. В себя его привел живой голос — первый после выезда из Фригольда.

— Привет, — сказала Наоми.

Глава 38. Наоми

— Привет, — сказала Наоми.

Алекс шевельнулся на койке, и шипение подстроившихся шарниров словно сложилось из воспоминаний. Он моргал, еще всклокоченный, не соображая ничего спросонья.

— Правда, что ли? — спросил он.

— Правда, — подтвердила Наоми.

— Нет–нет–нет… Я просто… не знал, что ты придешь.

Слова были простые. Обычные. Каждое много весило.

Алекс похудел от времени и горя, кожа под глазами стала темной. Улыбался он радостно, но радость была с синяками. Такие чувства даются только тем, кто понимает, как они драгоценны и как хрупки. Наоми подумалось, что она и сама так выглядит.

— Я получила твое сообщение, что ты возвращаешься сюда, и… ну, у меня были другие планы, но, хорошенько подумав, я решила, что стоит вернуться к «Роси».

— Долго думала, а?

— Десять, а может, и целых пятнадцать секунд.

Алекс хмыкнул и поднялся. Она шагнула в каюту, они обнялись. В последний раз они касались друг друга в глубине перевалочной базы системы Сол. Тогда их было трое.

Они расступились очень скоро. Удивительно, как хорошо оказалось видеть Алекса в знакомом интерьере «Росинанта», хотя корабль и стоял поперек обычной ориентации.

— Как ты сюда попала? — все еще ухмыляясь, спросил он.

— На хлопушке с Эпштейном, — сказала Наоми. — От Оберона прямиком сюда. Правда, для атмосферы кораблик не годился, так что я запарковалась на перевалочной станции и поймала челнок.

— Опять мы на планете.

— И мои колени уже возмущаются. Но на корабле мне не так непривычно, — сказала она. — Никто меня не убедит, что эта штука, которая зовется «небом», — не жуткая жуть. Я хочу видеть, что держит мой воздух, уж пожалуйста.

— Пить хочешь? Мой старичок еще не раскрутился на полную, но чай заварить сумеет. Может, даже мате, если цикл достаточно разогнался.

— Не откажусь, — сказала Наоми и добавила, потому что молчать было бы еще хуже, чем говорить: — Мне так жаль Бобби. Я целый день ревела.

Алекс отвел взгляд. Улыбка его незаметно сменилась маской самой себя.

— И до сих пор иногда. Застанет врасплох — и вроде как повторяется как в первый раз.

— У меня так, когда думаю о Джиме.

— Ты бы ее видела, старпом, — со смешком, похожим на всхлип, сказал Алекс. — Хренова валькирия, представляешь? Летела на эту толстозадую громадину, словно могла завалить ее в одиночку.

— Она и смогла. То есть завалила в одиночку.

Алекс кивнул.

— Так что будем делать теперь, когда ты здесь?

Он не мог больше об этом говорить. Наоми поняла. И оставила тему.

— Я за тобой. — Она вышла и принялась взбираться по палубе к главному лифту — сейчас он был коридором. — Раз Медины и «Тайфуна» нет, мы снова вольны передвигаться между вратами.

— Что открывает массу возможностей, — согласился Алекс. — У меня в списке дел два пункта. Первый: подготовить нашего старичка к полету, и второй: решить, что делать дальше.

— Превосходный план, — одобрила Наоми. Они добрались до камбуза. Столы торчали из стены, но для таких случаев в полу были предусмотрены выдвижные сиденья. Она вытащила два. — Давай выполнять.

После всех трудов Алекса работы оставалось еще на много дней. Он хорошо продвинулся в расконсервации, но «Роси» очень уж долго стоял на просушке. Впервые с тех пор, как был построен для несуществующего уже марсианского флота. Многие системы устарели, а те, что поновее, устанавливались на место старых и не лучшим образом совмещались с первоначальной конструкцией. Обшивку реактора попортила коррозия. Не то чтобы непоправимо, если потратить время и силы, но за ней теперь следовало приглядывать. Наоми чувствовала, как встраивается в ритм, о существовании которого не подозревала, и как узнаёт его. Норма. Это ее жизнь, а все остальное, как бы удобно там ни казалось, было отклонением.

* * *

Они с Алексом день за днем обходили корабль, отлаживая просыпающиеся системы. Полная команда справилась бы за десять часов, а их было только двое. Но и они справлялись: ожил реактор, связь, сеть питания, маневровые, вооружение. Некоторые работы требовали участия четверых, но они выкручивались. «Росинант» по кусочкам возвращался к жизни.

За работой она отмечала, как сказался на Алексе опыт «Предштормового». Неизвестно, сознавал ли он, что стал лучше разбираться в электротехнике. И научился кое-каким фокусам с проверкой стабильности карбосиликатного кружева обшивки — так что работа сократилась на полдня против ее расчетов.

Ночами они спали в прежних каютах. Наоми не знала, перебирал ли Алекс свои старые шкафчики — она перебрала. У нее никогда не накапливалось много «своих» вещей, но и то, что осталось, выглядело пережитками иной, древней Наоми. Так, бывает, находишь свою детскую игрушку и вспоминаешь связанные с ней полузабытые события детства. Ее рубашка — она нравилась Джиму. Магнитные ботинки с дополнительной застежкой на икре — они помогали ей держать колено. Неисправный ручной терминал — она собиралась его починить до того, как пришлось прятаться, да так и не собралась.

На корабле были и другие каюты, тоже с личными вещами. Теми, что принадлежали Амосу и Бобби. А может, и Клариссе. И Джиму. Мелкие памятки жизни. Ее тянуло и их перебрать, но она сдержалась. Сомневалась в правильности своих мотивов, а для нее, оказывается, это было важно.

Как только подключили связь, «Роси» принялся налаживать тайное сообщение с подпольем. С тех пор как Наоми покинула челнок, сквозь врата Фригольда прошли три бутылки. Одна из Сол, одна из Асилима, одна из Патриа. Ожидались новые. Когда не работала, Наоми листала информацию и слушала доклады лидеров подполья. Своего подполья.

Кончалась вторая неделя после прибытия. Наоми вышла из корабля и уселась на песке, глядя на закат. По правде сказать, как она ни ворчала на жизнь на планете, огромный воздушный купол внушал ей незнакомый трепет. Через час–другой приходилось возвращаться в корабль, иначе становилось не по себе. Но первые полчаса было прекрасно. Солнце словно погружалось в песок, светило из–под него. А над головой расцветали звезды, знакомые, только мерцающие и подмигивающие сквозь толстый слой воздуха. И еще ей очень странно было в этом тихом, мирном безлюдье сознавать, что кругом война.

Она услышала его шаги по песку: тихие и размеренные, как работа исправного воздуховода. Сев прямо, она смахнула с локтей песок. Алекс был в летном комбинезоне, который висел теперь на нем слишком свободно. Несмотря на обычную сияющую улыбку, он, казалось, чуточку сдулся. Крякнув, он сел рядом на склон дюны.

— Ты нормально держишься? — спросил Алекс.

— Все в порядке.

— Я просто потому спросил, что ты подолгу работаешь со мной над «Роси», а потом сразу принимаешься за доклады и новости. На отдых не много остается.

От старой, знакомой досады Наоми вдруг стало радостно. Если Алекс снова разыгрывает курицу–наседку, значит, ему полегчало. Он не стал прежним — этому, наверное, не бывать, — но ему определенно лучше.

— Я отдыхаю, когда разбираюсь с новостями.

— Новое хобби: координировать обширное сопротивление авторитарной галактической империи?

— А что, у меня есть выбор? Столов для голго нет, а если бы и были… не в обиду, ты играешь как марсианин.

Он хихикнул, показывая, что понял дружескую подначку.

— Ты ответную записку подготовила? И бутылку, чтобы запустить ее из системы?

Это был сложный вопрос. Даже занимаясь панелями и проводкой «Росинанта», она обдумывала общую стратегию для подполья. Как ограничить возможности и власть Лаконии, как воспользоваться преимуществами, полученными от ошибок врага.

Думала она и о конечной цели. Общая стратегия — такая штука. Ты делаешь шажок за шажком, но в голове держишь конец пути.

Пока она возилась с «Росинантом», идея, возникшая по дороге с Оберона, успела отстояться. То, что было видением будущего, стало, пока она работала руками и думала о другом, глубочайшей внутренней уверенностью. Пока Лакония в силах создавать такие корабли, как «Буря» и «Тайфун», она останется угнетателем. Мечта об империи умрет только вместе со смертью старинной мечты марсиан о независимости за счет передовых технологий.

Атака на Лаконию вызывала к жизни полдюжины нерешаемых проблем, но Наоми считала, что хотя бы для четырех она нашла решение.

— Кое–что мне надо бы разослать. Можно бы перекинуть сообщение на релейные станции Фригольда и «Предштормовой». Даже если ближе них к вратам сейчас никого нет, они могли бы отправить свою торпеду. А если они сделали все, как договаривались, несколько бутылок уже плавают у врат.

— Скорость света будет получше любого двигателя, — понимающе кивнул Алекс. — Если посылать бутылку отсюда, она небыстро дойдет. Но, знаешь, есть способ скинуть несколько секунд со срока доставки твоих сообщений.

Она повернулась к нему. Солнце уже село, и в розоватых сумерках Алекс показался ей моложе. Она подняла бровь, приглашая его договаривать. Алекс с деланным простодушием смотрел на нее.

— Для этого надо просто оказаться на несколько световых секунд ближе, верно?

Она даже не ожидала такого облегчения. Взглянула в небо Фригольда и сквозь него на звезды.

— Верно. Давай так и сделаем. Надоело мне ходить по стенам.

Через час они пристегнулись к своим амортизаторам в рубке. Работая с дисплеями «Росинанта», Наоми словно пела в один голос со старым другом. Проверила внешние профили маневровых. Проверила стабильность реактора. Тяга была в норме. Силовая сеть даже после долгого простоя работала надежно.

— Порядок, — сказала Наоми. — Поднимай его.

— А-га!

Корабль дернулся, развернулись шарниры амортизаторов. Наоми узнавала движения: они трогались с места и выходили из пещеры на одних маневровых. Палуба встала на место и скользнула под нее, а потом Наоми погрузилась в гель, потому что Алекс поднял их над землей.

Когда заработал основной двигатель, покачнулся и содрогнулся весь корабль, а Наоми ощутила укол и холодок в жилах — «сок» спасал от повреждений при перегрузках. Алекс, улыбаясь, как малыш в свой день рождения, возвращал старый корабль в великую пустоту. Наоми следила за наружной температурой: атмосфера становилась все холоднее и одновременно разреженней, пока вовсе не перестала проводить тепло. Дрожь прекратилась, и слышалось только тиканье вентиляции да изредка — гармонический гул двигателя, проходящего частоты резонанса. Планета на ее тактическом дисплее ушла назад, они превысили вторую космическую. Они ушли даже с орбиты Фригольда. Они были сами по себе. Свободны.

Наоми издала вольный ликующий клич. И Алекс ответил ей тем же. Откинувшись в амортизаторе, она позволила себе почувствовать дом. Хоть на минуту.

«Роси» был стариком. Шедевром кораблестроения его теперь не назовешь. Но он, как инструменты старого мастера, которые тот толково использовал, тщательно точил и смазывал, стал большим, чем обшивка и проводка, сети, трюмы и антенны. Старик Рокку говаривал, что за пятьдесят лет полетов корабль обретает душу. В молодости это представлялось ей милым суеверием. Теперь казалось очевидным.

— Господи, как я соскучился, — сказал Алекс.

— Мне ли не знать?

Через час Алекс перевел их в свободный полет, и Наоми отстегнулась. Пустынная система Фригольда обходилась без диспетчеров движения. Никаких полетных планов и патрулей, отлавливающих дюзовые выбросы без опознавательного сигнала. Наоми запустила диагностику, хотя по звуку двигателя и вкусу воздуха заранее знала, что все чисто. Она переходила от поста к посту, проверяя дисплеи и управление, как будто у нее была команда, чтобы работать на этих постах.

Перемены в Алексе она не замечала, пока тот не заговорил.

— Я пытался ее спасти. Правда пытался. До самого конца: она уже швыряла пули в этого огромного ублюдка, а я хотел вести корабль к ней. Разогнать «Предштормовой» и подобрать ее на борт. Но времени не осталось. — Он вздохнул перехваченным горлом. — А если бы я это сделал, вышло бы совсем дерьмово.

Наоми продела руку в скобу для ступней, закрепилась. Повернулась к нему, и на этот раз Алекс встретил ее взгляд.

— Черт знает, что за женщина была, — сказала Наоми. — Нам с ней повезло.

— Я на обратном пути знаешь о чем все думал? «Как мне сказать Киту, что тети Бобби больше нет».

— И как ты сказал?

— Пока никак. Пока болтались в системе Сол, сил не было. А теперь… Все равно не знаю, сумею ли. Мне ее не хватает. Мне их всех не хватает, но я видел ее смерть и… черт.

— Знаю, — сказала Наоми. — Я много о ней думала. Я ведь одобрила ее план.

— Ох, Наоми. Не то. Ты не виновата.

— И это знаю. Не всегда чувствую, но знаю. И, странное дело, представляешь, как я себя успокаиваю? Вспоминаю, как еще она могла умереть. От онкоцид–резистентного рака. При отказе магнитной ловушки. Просто дряхлеть, пока не перестанут действовать средства против старения.

— Жуть, — заметил Алекс. И, помолчав, добавил: — Но, да, я понимаю, о чем ты.

— Она была Бобби. Она знала, что никто не живет вечно. И, предложи ей выбрать свою смерть, ручаюсь, эта оказалась бы в первой пятерке.

Помолчав несколько секунд, Алекс шмыгнул носом.

— Я по ней тоскую каждую минуту каждого дня, но, черт побери, это было охрененно правильно.

— Вступить в рукопашную с кораблем, которого не одолели Земля, Марс и Союз перевозчиков, — и победить?

— Да. Если уж умирать, такой способ, пожалуй, лучше многих других. А все же… жаль, что мы не вечны.

— Да, смертность — это обидно, — согласилась Наоми.

— А ты бы как хотела?

— Не знаю. Я не об этом думаю, — ответила она, удивляясь, что точно знает, что для нее важно в образе своей смерти. — Как уходить, мне все равно. Просто до того я хотела бы кое–что успеть.

— Например?

— Хочу снова увидеть Джима. И Амоса. Хочу, чтобы кончилась война и установился настоящий мир. Такой, в котором люди друг на друга злятся, даже ненавидят, но никто из–за этого не умирает. И хватит с меня.

— Да, — сказал Алекс, — этого хватит. Я часто думаю об Амосе. Ты как полагаешь?..

Это было похоже на огромный беззвучный хлопок — взрыв без взрыва, — и Наоми упала. То есть упала бы, если бы еще оставалось направление падения. Все окрасилось в электрическое бесцветье слишком сильно зажмуренных в темноте глаз. Пустота вокруг гудела, наступала. Где–то рядом кто–то кричал. Может быть, Алекс. Или она сама.

Яркая пустота, в которую она падала — падала разом во все стороны, — сформировалась внутри света, острого и переменчивого, как аура мигрени. Наоми ощущала, что в ней чего–то недостает, и не знала чего. Это напугало ее больше, чем внезапность и странность перехода. Чувство отсутствия без предмета, потеря без потерянного. Она попробовала закрыть глаза — ничего не изменилось. Она пыталась протянуть руку, но протягивать было нечего. И некуда. Она не знала, только что провалилась в свет или падает уже много часов.

Она ощутила, что скатывается еще куда–то. Похоже на сон, но не сон, и она инстинктивно воспротивилась. Глубокий страх облек ее, и она ухватилась за него, как за спасение.

А потом, так же без предупреждения, все кончилось. Она была в рубке «Росинанта», парила над своим амортизатором. За ее спиной давился воздухом Алекс. Она поймала скобу, закрепилась. Тело словно выкрутили как тряпку, выжали досуха. Как будто много дней не спала и усталость пропитала каждую мышцу.

— Был… — Она не узнала своего голоса. Сглотнула и начала заново: — Был провал во времени?

Пальцы Алекса мягко простучали по панели управления. Наоми закрыла глаза, несказанно благодарная за тьму под веками. Волна тошноты нахлынула и отступила.

— Был, — сказал Алекс. — Мы потеряли… почти двадцать минут.

Наоми оттолкнулась, рассчитав путь к своему амортизатору не столько умом, сколько инстинктом. С превеликим облегчением пристегнулась. Алекс был серым, словно увидел что–то ужасное.

— Это было… не так, как в прошлые разы, — сказал он. — Иначе.

— Да, — согласилась Наоми.

Алекс проверял состояние «Росинанта» — кажется, он находил утешение в этом занятии. У Наоми по телу бегали иголочки, звон ущемленных нервов, но ощущение не было локализовано в теле. Казалось, медленно возвращается разум. Очень неприятное чувство.

— Хренов Дуарте, — сказала она. — Хренова Лакония с ее хреновыми экспериментами!

— Как ты думаешь, что они натворили на этот раз?

Глава 39. Элви

У Элви снова загудел ручной терминал. Ей давно следовало идти, а она никак не могла собраться. Кроме того, у девочки в стеклянной клетке не было стула, поэтому Элви тоже села на пол рядом с ней. Перспектива вставания не радовала больную спину.

— То есть, — сказала она, — изменилось не сознание?

Мгновенье жуткой неподвижности, сбивающей паузы, без которой, кажется, ни разу не обходилось, а потом Кара покачала головой.

— То есть трудно точно сказать, что это такое было, но я не чувствовала в себе никаких перемен. Кроме библиотеки, понимаете?

«Библиотекой» Кара и Александр — домашнее имя Ксан — называли информацию, которую носили в себе со времени их воссоздания дронами. Как они объясняли, они теперь знали то, чего никогда не слышали и не учили. Иногда это была просто информация, например точные сведения о местных условиях. Иногда она оказывалась непостижимой, вроде того факта, что сущности на уровне субстрата затрудняют рефракцию богатого света. Самый любопытный пример, потому что Кара понимала, что в этом контексте означает «субстрат» и «рефракция» и какова природа «богатого света», но само знание ни с чем не связывалось. Его не удавалось вписать в общий контекст, где фигурировали еда, деревья, вода… Какие–либо человеческие понятия. Элви это представлялось как встреча с морской черепахой, которая полностью понимает теорему неполноты Геделя, но в ее черепашьем мире ее не к чему применить.

Такие артефакты сознания в основном и привели Кортасара к выводу, что Кара и Ксан — уже не те дети, которыми были до «ремонта», а создания технологии чужаков, установленной в человеческих трупах. Вопрос был глубокий, и Элви все еще билась над ним. Детей явно перестроили. Это доказывал сам факт того, что они не взрослели и не развивались. Чернота глаз, серая кожа прямиком отправляли их в ту долину ужасов, от которой все еще шарахалось подсознание Элви.

Но случалось, когда никто за ними не наблюдал, Ксан опускал голову на колени Каре, позволяя ей ерошить себе волосы. Эта общая привычка приматов со времен плейстоцена лежала глубже и опознавалась легче, чем принадлежность к человеческому роду. Или Кара вдруг отвечала на какой–то вопрос Элви шуткой и застенчиво улыбалась, если ей удавалось рассмешить собеседницу. Иногда Элви не сомневалась, что видит непостижимые создания техники чужаков. Иногда ей делалось ясно, что Кортасар отказался видеть в них людей, чтобы можно было посадить детей в клетку и подвергать опытам. Элви не могла решить, привязалась она к ним или до дури их боится. Проходят ли они тест Тьюринга — или она его завалила.

Однако ее заинтересовало, что Дуарте после всех усилий Кортасара не получил доступа к библиотеке и что странные отключения сознания не сломали Кару и Ксана, как сломали Дуарте. Где–то тут крылась подсказка, ключ. Все данные у нее были. Осталось только расположить их в правильном порядке, и картинка сложилась бы. Элви это чувствовала.

Снова загудел ее терминал. На этот раз пришло сообщение. Ее ждала машина. Элви опаздывала на совещание. Невнятно выругавшись, она принялась разгибать колени.

— Мне пора идти.

— Когда вернетесь, вы застанете нас здесь, — сказала Кара, и Ксан с небольшой задержкой рассмеялся. Элви тоже улыбнулась. Глупо было делать вид, будто она заглянула на обед к друзьям и вот уходит раньше времени, но она держалась именно так. Случалось ей делать глупости.

Опираясь на трость, она побрела через лабораторные помещения на улицу, на свежий воздух. Нога болела. Регенерация, даже такая простенькая, шла медленно. Плохо. У Фаиза ступня уже была на месте, только кожа бледнее и мягче прежней, и после долгой ходьбы мышцы сводила судорога. Он отрастил новые кости, сухожилия и нервы, а она все ходила с клюкой.

Она понимала, что разница в уровне стресса. Фаиз в ее нынешней жизни был немногим больше, чем украшением. Он спал у себя, ел в столовой здания, встречался с кем хотел в саду, или читал, или смотрел старые записи развлекательных программ. Восстанавливался. Элви тонула в отчетах Кортасара — это если не осматривала Дуарте, и не пыталась уберечь Терезу от гибели во имя научного любопытства, и не разбирала свои заметки по «Соколу». Она почти не спала, а если засыпала, каждый раз ждала, какой кошмар выпадет ей этой ночью.

Должен был наступить момент, когда она не выдержит. Когда не удастся выбросить из головы (подумаю об этом позже) Сагали без куска затылка. Когда она сломается. Но пока этот момент еще не настал, так что не стоило о нем и думать. Она отчетливо сознавала, что действует по схеме, которую Фаиз именовал: «На фиг все, что происходит не сейчас».

Хуже того, она приближалась к стадии, когда нагрузка начинала радовать. Большего стресса она никогда в жизни не испытывала, не считая разве что давних событий на Илосе. Когда все ослепли, и по земле ползали покрытые нейротоксинами слизни, и оживали артефакты чужаков, а люди убивали друг друга по политическим соображениям и ради личной гордыни. Тогда все решал ее талант и острота ума. И теперь тоже. И что–то в ней наслаждалось этим, как конфеткой. Вряд ли это была здоровая часть ее души.

Ожидавший водитель раскрыл зонт, чтобы защитить ее от легкого, моросящего дождя. Но не заговаривал с ней. Сев в машину, Элви наклонилась к нему:

— Сообщите Трехо, что я еду.

— Уже сообщил, доктор, — ответил водитель.

«Что за странная страсть к шоферам?» — рассуждала Элви по дороге. Проще было прислать машину, которая забрала бы ее и доставила на место без участия человека. Работник, обязанности которого сводились к тому, чтобы проявлять к ней почтение, был, строго говоря, помехой. Требовал дополнительного времени на осмысление. Как эта пауза перед реакцией детей. «Нет ли тут сходства с заиканием?» — задумалась она. Надо будет об этом почитать. Может, обнаружится что–то полезное.

Здание государственного совета окутывал туман. Обогреватель машины не справлялся с веющим от окна холодом. Начало зимы на Лаконии — во всяком случае, в этой части Лаконии, — видимо, подразумевало промозглые дни и морозные ночи. Туман сразу после заката садился на все слоем льда. Местные деревья втянули листья. Импортированные породы распрощались с отмершими хлоропластами и теперь сбрасывали красные, желтые и бурые останки.

Внутри было тепло и сухо, климат контролировался, как на космическом корабле, но свет в окнах оставался серым, приглушенным. И все равно пахло дождем. Два разных слуги забрали у нее плащ и предложили принести в зал совещаний закуску или чашку чая. Она по привычке согласилась. Мысленно она уже разделилась между прошлым — где сидела с детьми или трупами–марионетками чужаков — и будущим, где излагала свои выводы по поводу последнего массового отключения. Для настоящего в голове буквально не осталось места.

Зал совещаний был красив. На стенах полированные панели розового дерева с тонкой золотой инкрустацией и не отбрасывающие теней светильники матового стекла. Трехо, Кортасар и Илич пришли раньше Элви и сидели вокруг стола с малахитовой крышкой. Трехо выглядел так, словно чувствовал себя не лучше нее, а Илич, пожалуй, еще хуже. Из них только Кортасар как будто прекрасно справлялся со стрессом. Элви почти не сомневалась: это потому, что ему безразлично, останутся ли в живых все остальные.

— Извините за опоздание, — начала она. — Вы, конечно, понимаете…

— У нас у всех много дел, — отозвался Трехо, то ли с тонкой подколкой, то ли без. Элви не поняла. — Впрочем, теперь мы все в сборе. И должны составить заявление по… последнему происшествию. Что может сказать по этому поводу верховный консул? Что нам известно? Полковник Илич, не желаете ли начать?

Илич откашлялся.

— Ну, мы в очередной раз столкнулись с событием, которое, по всей видимости, коснулось каждого в системе. И опять одномоментно. Я хочу сказать, что это, видимо, было единое, нелокализованое событие, охватившее… всех и всюду. По нашим сведениям, оно наблюдалось не менее чем в двух других системах.

Кортасар поднял руку, как в первом классе, и Трехо кивнул ему.

— А в пространстве колец? — спросил тот. — То же, что в системе?

— Неизвестно, — ответил Илич. — У нас в тот момент не было кораблей в пространстве колец. По некоторым признакам, находившиеся там суда, возможно… съедены, если это подходящее слово. Так же, как «Тайфун» и Медина. Но подтверждений у меня нет. Кажется, событие не соотносится ни с какими нашими действиями, однако наш флот в настоящее время присутствует лишь в ста двадцати системах. Если что–то произошло в других, мы можем об этом не узнать.

— Серьезно? — удивился Трехо.

— Потерю станции Медина невозможно переоценить. Контролируя бутылочное горлышко, мы держали на поводке всю империю. Без него…

Трехо, насупившись, откинулся назад, повел руками, предлагая высказываться Элви и Кортасару. Кортасар не обратил внимания, а вот Элви поймала себя на том, что готовиться отвечать, словно была чем–то обязана адмиралу.

— Если мне позволят попытку вписать событие в более широкий контекст…

— Прошу вас, — кивнул Трехо.

— Речь идет о природе сознания.

— Этот контекст слишком широк для меня, майор.

— Потерпите, — сказала Элви. — Если не касаться религиозных толкований, которые не по моей части, сознание есть свойство материи. Это трюизм. Мы состоим из материи, мы мыслим. Мышление — это то, чем занимается мозг. И в нем присутствует энергетический компонент. Известно, что электрический сигнал нейронов есть конкретный признак процесса мышления. Так, например, наблюдая за вашим мозгом в то время, как вы что–то себе представляете, я могу довольно надежно определить, воображаете ли вы песню или зрительный образ, по тому, возбуждаются ли зрительные или слуховые области коры.

— Понятно, — сказал Трехо.

— Мы не можем обоснованно утверждать, что человеческий мозг единственный обладает подобным сочетанием структуры и энергии. На самом деле, по многим признакам, у строителей врат имелась мыслящая структура — подобная мозгу, — материальная составляющая которой была совсем иного рода, чем у нас. Как ни смешно, мы обнаружили по меньшей мере одну подобную мозгу структуру — алмаз размером с Юпитер.

— Не понимаю, — сказал Трехо.

— Ну, вот у нас в термоядерных реакторах не применяется стальная обшивка. Мы используем магнитные ловушки. Магнитные поля выполняют всущности ту же функцию, что и материя. Похоже, что сознание древних цивилизаций развивалось скорее на основе энергетических полей и, возможно, структур ненаблюдаемой материи, нежели на биологическом материале, из которого состоит наш мозг. В процессе нашего мышления, по некоторым признакам, задействованы квантовые эффекты. То, что истинно для нас, вероятно, было истинно и для них. Моя гипотеза — я работала над ней еще до того, как попала сюда, — предполагает, что наш мозг — своего рода полевая версия сознания. Без лишних сложностей. Без лишних финтифлюшек, зато устойчивая и работоспособная. У нашего мозга, возможно, предусмотрен механический запуск, и, когда квантовые взаимодействия, лежащие в основе нашего восприятия, нарушаются, их проще запустить заново. Звучит осмысленно?

Трехо произнес «едва ли» в один голос с «конечно» от Кортасара. Мужчины переглянулись. Элви, сдерживая раздражение на обоих, продолжала:

— Итак, сведения, полученные Джеймсом Холденом на станции чужаков в пространстве колец, указывают, что нечто систематически уничтожало сознание древней цивилизации. Убивало ее. Предшественники пытались избавиться от систем. Зажигали сверхновые. Не помогло. Кончилось тем, что они закрыли все врата, но и это не решило проблемы, поскольку то, что их убивало, их все-таки добило. И здесь на сцену выходим мы. Мы обнаружили — я наблюдала такое непосредственно — то, что у нас получило название пуль, или шрамов, или нелокального полевого эффекта. В сущности — место, где то, что ненавидит врата, каким–то образом обрушивает сознание на планете или в системе. Или во всех системах. Я подозреваю — хотя не имею никаких доказательств, — что враг нашел способ сдуть разом все системы, независимо от того, активны ли врата. Предполагаю, что наши прохождения сквозь врата раздражают этого врага. Может быть, даже чем–то ему вредят. Когда ущерб становится достаточно большим, он реагирует.

— И когда я убил станцию Паллада в Сол… — начал Трехо.

— Вы тем самым стукнули некого темного нематериального бога по тому, что у него сходит за нос, — закончила Элви. — И получили в ответ то, чего следовало ожидать. Если вы болеете и вам легчает от укола пенициллина, заболев снова, вы сделаете такой же укол. Только у нас, оказывается, сознающая структура отличается от структуры создателей врат. Не так легко ломается, и восстанавливаемся мы лучше. То, что уничтожило их цивилизацию, у нашей всего лишь вырывает несколько минут времени.

— Какое разочарование для темных богов, — съязвил Трехо.

— И правда. Но с ними еще не кончено. И особенно, не в обиду будь сказано, после того как мы начали кидать в них, чем бы они там ни были, корабли–бомбы. Играть в «око за око». А последние изменения? Свет и формы вместо прежней гипервосприимчивости.

— Да, я заметил, — сухо подтвердил Трехо.

— Полагаю, что враг, чем бы он ни был, испытывает новые способы разрушения системы сознания. Мозга. Думается, мы оказались чем–то вроде устойчивой к пенициллину инфекции, и теперь они попробовали тетрациклин.

— А что послужило спусковым механизмом? — спросил Трехо.

— Спускового механизма могло и не быть, — ответила Элви, — если они уже не просто реагируют на наши действия. Возможно, мы убедили их принять нас всерьез.

Трехо, осмыслив, что из этого следует, немного сник.

— Что здесь нового? — спросил Кортасар. — Кажется, все это мы уже обсуждали. То есть ничего по–настоящему свежего, не так ли?

Трехо с Иличем переглянулись.

— Я, — заговорил Трехо, — считаю полезными для себя выводы доктора Окойе. Значит, не так. Есть ли прогресс в лечении верховного консула?

— Мне бы очень помогла возможность, — ответил Кортасар, — исследовать потерю полковника Илича. Полагаю, так ничего и не нашли?

Заметно было, как Трехо сдерживает себя.

— Прежде чем перейти к этому вопросу, нельзя ли разобраться с состоянием верховного консула?

— Состояние стабильно, — ответил Кортасар. — Весьма стабильно. Идеально.

— Улучшения?

— Нет.

Илич вмешался в разговор, напряженно спросил:

— Вернуть его невозможно?

Элви не собиралась в очередной раз позволять Кортасару замять тему. Либо у него есть план, который он по каким–то соображениям скрывает, либо нет. Она подалась вперед, положила ладони на стол, как если бы открывала карты в покере.

— Я не вижу реального средства вернуть его в прежнее состояние.

Трехо, кивнув ей, повернулся к Кортасару.

— Вам есть что возразить?

Кортасар заерзал.

— К прежнему состоянию? Вероятно, нет. Гораздо вероятнее, что нам удастся продвинуть его вперед, к новому состоянию. Это было бы проще. И, более того, информативнее.

Трехо вдруг страшно окаменел. В дверь тихо постучали, появился слуга с закусками для Элви. Она о них совсем забыла. Затем слуга вышел, и они снова остались наедине, но Трехо так и не шевельнулся. Он смотрел в пустоту, был бледен, и секунду спустя Элви поняла, что с ним происходит.

Все это время Трехо продолжал надеяться. Он верил, что вождь вернется, что законный король восстанет и займет свой трон. Что бы ни говорила Элви, он видел в Кортасаре подобие Мерлина, который излечит его Артура от безумия. Сейчас, у нее на глазах, до Трехо дошло, что он попросту позволил кому–то забавляться с трупом. Элви ужаснулась за него и в то же время обрадовалась: наконец он услышал то, что она столько раз повторяла.

— Хорошо, — сказал Трехо. И уже медленнее повторил: — Хорошо. Но тем не менее верховный консул должен выступить с заявлением. Набросаем черновик.

— Можно объявить, что это было испытание, — предложил Илич. — Элитная команда верховного консула добилась прорывных результатов. Создала новое оружие против врага.

— Или можно сказать правду, — добавила Элви.

Трехо поднялся, сцепил руки за спиной. Страх и безумие на его лице были горем. Горе сводит людей с ума. В голосе звенела с трудом сдерживаемая ярость. И не на Кортасара. На нее.

— Думаю, вы не совсем понимаете, насколько шатко наше положение, доктор Окойе. Я веду войну на два фронта, даже не видя их. Неподходящий момент, чтобы подтачивать и разрушать уверенность наших войск и поощрять террор сепаратистов. Вы сейчас обозначили войну космических масштабов. Я не могу вести бой против ваших «темных богов», пока партизаны подрывают наши силы. Для этой войны я должен объединить человечество. Мы должны нанести удар единой волей. Довольно валять дурака, портить друг другу передатчики. Это нас погубит. Вы меня слышали?

— Слышала, — сказала Элви и поразилась звону стали в своем голосе. Трехо тоже его заметил. — Я слышала, как вы сказали, что бессильны. Вы хотите прекратить войну с подпольем? Есть простой способ. Сдайтесь.

— Вы шутите не смешно, — сказал он.

— Это потому, что я не шучу.

Глава 40. Тереза

Засыпая, Тереза каждый раз надеялась, что следующий день вернет ей отца. Как в истории Пандоры, где одна надежда позволяла вынести все страхи и кошмары. Просыпаясь утром, она сохраняла это предчувствие, пока хватало сил не проверять. А потом Келли, личный лакей отца, говорил, что изменений нет, потому что их, конечно же, не было. Надежда гасла, но тут же глупо, нелепо, как дурацкий мультяшный персонаж с бессмысленной улыбкой, поднималась снова. Может быть, завтра. Всегда «может быть, завтра».

Его комнаты не отличались роскошью. Так было всегда. Кровать из натурального дерева, тонкий матрас, позволявший отдохнуть даже тогда, когда отец перерос потребность во сне. Стол с металлическими запирающимися ящичками и встроенным в столешницу экраном. Из украшений были портрет маленькой Терезы и ее матери — сделанный еще при жизни — и простая стеклянная ваза под один цветок, который каждый день заменял Келли. Уинстон Дуарте, верховный консул и строитель Лаконской империи, гордился тем, что живет как простые люди. Величие Лаконии заключалось не в показной роскоши, а в ее деяниях. Рядом с замыслом империи любой человек был мелок. Даже он. Во всяком случае, так думала Тереза. Так верила.

Он сидел за столом, поворачивая голову так, словно следил за полетом видимого ему одному насекомого. Иногда приподнимал и снова ронял руки — как если бы, потянувшись за чем–то, забыл, чего хотел. Келли принес ей плетеное кресло, чтобы поставить рядом. Тереза села, сцепив руки на коленях, и стала всматриваться, отыскивая признаки улучшения. Надежды, что сегодня то самое «завтра» — то, ради которого она заставляла себя жить.

— Папа? — позвала она, и ей показалось, что он откликнулся на звук голоса. Чуть развернулся к ней, и, хотя не нашел ее взглядом, губы тронуло что–то похожее на улыбку. Келли следил, чтобы отец был всегда причесан, но волосы у него стали реже, чем ей помнилось. Поседели. Засалились. От давних угревых шрамов лицо отца казалось грубее и истощеннее, чем на самом деле. И на нем было изумление, словно ему непрерывно виделись чудеса, владевшие его вниманием более властно, чем дочь.

— Папа, — повторила она. — Он хочет меня убить. Доктор Кортасар. Он решил меня убить.

Отец еще немного развернулся к ней, между бровями пролегла слабая морщина. Услышал или это случайность? Он протянул руку, погладил воздух вокруг ее головы, как бывало и раньше, только теперь Тереза взяла его ладонь, потянула к себе, спрятала в ней лицо.

— Ты здесь? Ты понимаешь, что я говорю? Он хочет меня убить. Хочет распластать меня и пришпилить, как тех лягушек. И никто не поможет. Никому и дела нет.

Она уже плакала и ненавидела себя за это.

— Вернись, — шептала она. — Папа, вернись ко мне.

Он открыл рот, словно хотел заговорить, но издал только влажное чмоканье. Так чмокает кусок мяса, когда его ворочает мясник. Коротко нахмурился и отвернулся к окну.

— Папа, — еще раз сказала она. И еще раз: — Папа!

Он вздрогнул от ее голоса.

Дверь у нее за спиной открылась, Келли деликатно прокашлялся. Тереза выпустила руку отца и вытерла слезы. Она не надеялась скрыть, что плакала. Но хотя бы сделать вид, что перестала.

— Вам что–нибудь принести, мисс? — спросил Келли. На нем была обычная красная ливрея. Тереза знала его целую вечность, с тех пор как ребенком носилась по коридорам со щенком, из которого выросла ее Ондатра. Он приносил ей чай и накрывал ей стол. Она к нему привыкла, как привыкла к дверям и картинам. Как к вещи. Функции. Предмету. А теперь, в этой комнате, она увидела в нем человека. Немолодого мужчину, больше всех преданного ее отцу. И сообщника, вместе с ней скрывавшего, во что тот превратился.

— Он меняется? — спросила она. — Хоть какие–то перемены?

Келли поднял брови, подбирая ответ. Тихо, виновато вздохнул.

— Трудно сказать, мисс. Временами мне кажется: он меня узнаёт. Вспоминает. Но, может быть, я принимаю желаемое за действительное.

Отец снова следил глазами за невидимыми мошками. Лоб его разгладился. Если он и услышал ее, понял, его опять отвлекли. Тереза шевельнулась, под ней скрипнуло плетеное кресло.

— Я вернусь, — сказала она. — Если будут перемены. Если ему станет лучше…

— Я прослежу, чтобы вам сразу сообщили, — обещал Келли.

Она поднялась, чувствуя свое движение как чужое. Как будто следила, как поднимается оставшийся без привязи воздушный шарик по имени Тереза. Когда она двинулась к двери, Келли нагнулся за креслом.

— Он был бы рад, что вы заходите, — сказал он. — Не знаю, понимает ли он, что мы здесь. Но если бы понимал, обрадовался бы. Так мне кажется.

Он хотел ее утешить, но Тереза не в силах была принимать утешения. Она вышла, не поблагодарив его, не выбранив, ничего не сделав, просто переставляя ноги — то одну, то другую, пока они не вынесли ее из личных покоев.

В открытой части здания государственного совета, как всегда, шумно и деловито вращался механизм власти. Он, как термитник или улей, не подозревал о гибели королевы. Терезу никто не останавливал, не встречался с ней глазами. Она призраком проскользнула к себе в комнату. Ей хотелось одного: запереть дверь, нырнуть под одеяло и молиться, чтобы проспать до завтра. Или дольше. Лишь бы скрыться из «сейчас».

Но дверь ее комнаты оказалась открыта. Полковник Илич сидел на ее кровати. Он не поднял глаз.

— Где Ондатра? — спросила Тереза.

— В спальне. Ты пропустила утренние занятия. — Его голос, приятный, неосуждающий, был фальшив, как маска.

Тереза скрестила руки на груди.

— Я была у отца.

— Я отношусь к этому с уважением, но твой отец хотел бы, чтобы ты выполняла свои обязанности. Все обязанности. В том числе не забывала об образовании. — Илич встал, словно с высоты своего роста мог получить над ней больше власти. — И о завтраке.

— Мне не хотелось есть.

— Это не важно. В такое…

— Опасное время, — подхватила Тереза. — В столь сомнительной ситуации мы должны поддерживать впечатление. Знаю. Только об этом ото всех и слышу.

— Тогда прекрати разыгрывать испорченную паршивку и веди себя как следует, — сказал Илич.

Она не могла оторвать взгляда от его лица, когда губы выговаривали эти слова. Она так привыкла к его самообладанию, профессионализму, вниманию и дружелюбию.

Сейчас на его лице мелькнуло изумление, потом раскаяние заставило поджать губы. А потом возникло удовлетворение. И даже гордость. Это длилось не более нескольких секунд, но рассказало целую повесть.

— Ты, — заговорил он, прежде чем она нашла слова, чтобы швырнуть их в ответ, — дочь верховного консула. Ты — лицо своей семьи. А значит, на тебе держится стабильность империи.

— У сраной империи колеса отваливаются! — выкрикнула Тереза. — Все рушится. Чего вы от меня–то хотите?

Он заговорил тщательно выверенным голосом:

— Я хочу, чтобы ты ела. Хочу, чтобы не пропускала уроков. Хочу, чтобы внушала каждому, кто тебя видит, чувство нормальности, стабильности, спокойствия. Потому что это твой долг перед отцом и империей.

Гнев наполнил ее и распрямил. Тереза не знала, что сейчас скажет. У нее не было ни возражений, ни аргументов, только горевшая в ней неудержимая сила.

— А вам можно целыми днями носиться в поисках Тимоти? Вы доктора Окойе приставили нас учить, потому что все ее дела не так важны, как ваше — добить моего друга? Вы своей работы не делаете, так и нечего учить меня моей. Лицемер!

Илич посмотрел на нее, заглянул в глубину глаз и вдруг хихикнул. Протянул руку и потрепал ее по волосам, как почесал бы за ухом Ондатру. Жест был ласковым и унизительным. Ярость в Терезе захлебнулась и умерла, сменившись огромным стыдом. Она бы предпочла снова рассердиться.

— Бедная ты девочка. Вот отчего это все? Из–за шпиона. Ты за него на меня злишься?

— За все вместе, — буркнула она, но в ее словах уже не ощущалось силы.

— Он не был тебе другом. Он шпион и убийца. Его пещера? Он ее выбрал, чтобы укрыться, когда рванет его атомный заряд. Гора должна была послужить ориентиром для группы эвакуации.

— Неправда.

Он взял ее за плечо, больно прищемил.

— Ты пропустила сегодня занятия. Восполним пропуск. Ты должна кое–что узнать.

Ей были знакомы помещения службы безопасности. Кабинеты, как в любом другом отделе, если не считать попадавшихся иногда бронированных дверей с противовзрывными замками. Имелись и камеры для политзаключенных, только она не знала, содержится ли в них кто-нибудь, кроме Джеймса Холдена. А вот в лаборатории она еще не бывала. Это оказалась просторная комната с высокими потолками и подвижными перегородками, которыми можно было изолировать часть помещения, сделав ее герметичной. Вдоль одной стены выстроились небьющиеся стеклянные колпаки вытяжек с дистанционными манипуляторами. Между столами посередине комнаты были оставлены проходы для специальных тележек с оборудованием: химическим, биологическим, электронным, измерительным… За столами работали полдюжины человек. Перед каждым лежали вещи Тимоти. Вырезанные из дерева инструменты. Его койка. Его ящики и коробки. И даже один из ремонтных дронов, как видно, поврежденных при перестрелке, лежал на столе, немного напоминая убитое животное.

Илич всех выставил, и они остались наедине. Техники, выходя, старались глазеть на Терезу незаметно. Но она видела их любопытство. Что здесь делает дочь верховного консула? Что бы это значило? Их интерес, как тяжелая рука, лег ей на плечи, пригнул книзу.

Когда они остались одни, Илич усадил ее на табуретку одного из сотрудников и принес диск с информацией. Она узнала записи Тимоти, хотя тогда не слишком обращала на них внимание. Илич синхронизировал монитор, вывел директорию файлов и отступил назад, словно предлагая: «Давай, смотри».

Тереза поняла, что ей не хочется.

— Начни с файлов с записями, — сказал Илич. — Поглядим, каким другом был тебе Тимоти.

В записях стояли метки даты и времени. Она не сразу увидела закономерность, но каждая запись была снабжена замечаниями экспертов. Открыв, она поняла, что записи Тимоти соответствуют записям в журналах охраны. Он следил за охраной здания. Изучал распорядок и образ действий. Искал прорехи. И еще он следил за Джеймсом Холденом. Записи о нем были разрозненными, потому что Холден не слишком соблюдал распорядок. Он бродил по саду и помещениям, как ему вздумается, а Тимоти — Амос, его звали Амос — отмечал каждый раз, когда Холден показывался в виду его наблюдательного поста на горе.

Раз добравшись до этих записей, она уже не могла оторваться. Открывала файлы с тактическими схемами и узнавала архитектуру города и здания государственного совета. Нашла анализ радиоактивных выбросов маленьких ядерных устройств. Если их разместить у стены. И если подорвать в городе. Возможно ли пронести их в здание государственного совета? Каждая такая заметка оценивала предположительную смертность и уровень разрушений инфраструктуры. Тереза открыла файл «Протокол эвакуации». На топографическом плане был отмечен основной лагерь беженцев вблизи того места, где они впервые встретились, и дополнительный в дне пути, а Тимоти — Амос — добавил к нему примечания относительно видимой защитной системы каждого лагеря и способов ее устранения.

Вот как он стал бы нас убивать. Вот как бы он уходил. Вот человек, которого он хотел спасти, а вот люди, которых собирался уничтожить. Она ждала, что вернется ярость. Предвидела ее. Вместо этого ей вспомнился Джеймс Холден. «Если он назвался твоим другом, значит, это правда».

— Теперь видишь? — спросил Илич. — Видишь, кто он был?

Все эти планы убийства ее и отца. Общей бойни. «Ты бы легла на пол. Прижмись, как можешь. И заткни уши, ладно?» Разве такие слова говорят тому, кого хотят убить?

— Я понимаю, — сказала она. — Поняла.

Илич закрыл монитор.

— Тогда здесь у нас все.

Он снова взял ее за плечо и вывел за дверь. Тереза не заметила, чтобы он заказывал еду, но, вернувшись в свои комнаты, нашла ее на столе. Густую протеиновую кашицу, какой кормят больных. Искусственный бифштекс, дочерна обжаренный снаружи и теплого розового цвета внутри. Яйца. Сыр, фрукты. Сладкий рис со стружкой вяленой рыбы. Все это на металлическом подносе вместе с вилкой и тупым ножом. Вбежавшая Ондатра сразу почуяла неладное. Когда Илич потянулся почесать ей за ухом, она обошла его и села у ног Терезы.

— Ну вот, — сказал Илич. — Поешь. Ночью отдохни. Утром не опаздывай на урок. Мы будем заниматься в восточном саду, на виду у всех, и ты будешь держаться так, будто все нормально. Поняла?

— Я не хочу есть. Я не голодная.

— Мне это безразлично. Сейчас ты поешь.

Она посмотрела на стоявшую перед ней пищу. Нехотя взяла вилку. Вспомнился старый фильм о девочке из системы Сол. С Земли.

— Я не обязана. Автономия тела гарантируется конституцией.

— Нашей — не гарантируется, — отрезал Илич. — Ты будешь есть, а я посижу здесь и прослежу. Потом мы еще час пробудем вместе, пока еда переварится. Или я схожу за доктором Кортасаром с питательной трубкой, и мы тебя заставим. Я понятно объяснил?

Тереза наколола на вилку кусочек мяса и положила в рот. Умом она понимала, что это вкусно. Проглотила, и Илич кивнул.

— Еще, — сказал он.

Он уже ушел, а Тереза все не шевелилась. Так и сидела на диване, прислушиваясь к тяжести в животе. Она несколько недель не ела так много и теперь чувствовала себя неестественно раздутой. Ондатра, чуя беду, положила большую мохнатую голову хозяйке на колени, подняла на нее умные карие глаза.

Тереза включила программу. Ту, что смотрела в детстве. Про безымянную маленькую марсианку и фейри Снотвора. Знакомые картинки как будто обнимали и утешали ее. Здесь она хотя бы знала, чем кончится. Знала, что безымянная девочка спасется из волшебной страны. Вернется к родным в Иннис–Дип. В последней серии она соберет свои детские игрушки и уедет в Верхний университет, к взрослой жизни. Так показывали, что она победила. Сама выбрала свою жизнь, а не осталась пленницей эльфов.

Тереза легла на кушетку, примостив голову на подушку. Снотвор снова захватил девочку, и та бежала, искала выход. И нашла. Тереза поставила фильм с начала.

Заключенные и дилемма заключенных. Оставив сериал крутиться, она достала свой наладонник.

Она водила пальцем по таблице. Только теперь вспомнила, что Илича звали Джейсоном. Она многого не замечала.

Проблема — неразрешимая — в том, что при любых ее действиях остальным выгоднее отказаться. Если она ведет себя хорошо, у них над ней преимущество. Если плохо — все равно преимущество. То же самое относилось и к ней, только для нее эта логика не действовала. Все отказывались, а если не хотела сотрудничать она, ее заставляли. Хотя единственно разумным было бы отказаться.

Снотвор обнаружил, что девочки нет в камере, и завопил. Стиснул маленькие пальчики фейри в стилизованные кулачки. Ондатра басовито храпела, но мохнатым боком прижималась к Терезе. Та опустила руку, погладила старую собаку. Черную, с сединой на морде и кончиках ушей. Все, чего Тереза не хотела знать, подступило к горлу, надулось, как поднимающийся из глубин океана пузырь. Она словно видела, как он поднимается, и сознавала, что, когда он всплывет на поверхность, в ее жизни не останется ничего прежнего. Все изменится, потому что изменится она сама.

Так и случилось, но пришло не воплем, а восторгом. Она нагнулась, чуть не коснувшись губами вислого уха Ондатры. И заговорила, зашептала:

— Здесь больше не мой дом. Я не могу здесь оставаться. Надо уходить.

Ондатра подняла взгляд и лизнула Терезу в щеку — согласилась.

Глава 41. Наоми

Врата Фригольда, как и все прочие, были стационарными относительно местного солнца. Почему они не падали на свою далекую звезду, оставалось одной из множества тайн, однако, поскольку невозможно было прицепить к ним цепочку и подвесить на нее «Роси», для корабля их презрение к гравитации оставалось бесполезным. Так что Алекс просто установил «Роси» поблизости на малой эпштейновской тяге, уравновесившей притяжение солнца.

Перелет до врат показал ей кое–что удивительное. Наоми прожила на «Росинанте» дольше, чем в любом другом доме. Больше ночей проспала в его койке, больше завтраков съела в его камбузе. И несчетное множество раз вдыхала воздух, прошедший через его воздуховоды и фильтры. И теперь она ощущала здесь присутствие остальных. Свою память о них. Что самое удивительное, это не причиняло боли.

Она покинула «Роси» вскоре после того, как Алекс получил задание тайно добраться до Лаконии. Он отправлялся на «Предштормовой», к Бобби. А Наоми должна была набрать временную команду и продолжать полеты на «Росинанте». Она поступила иначе. И тогда сама не смогла бы объяснить почему. Некоторые из придуманных оправданий она еще помнила: «Спрятать целый корабль труднее, чем человека», и «Росинант не только ценный трофей, но и символ, поэтому использовать его слишком рискованно», и «Он пригодится подпольщикам Фригольда, если возникнет нужда в обороне».

Все это могло быть правдой, но ею не оказалось. Сейчас, оглядываясь назад, Наоми видела, что ушла потому, что остаться было бы еще хуже. Она не могла себе позволить слишком глубоко переживать утрату Джима. И Амоса. И Клариссы. Бобби звала ее в команду «Предштормового», но Наоми отказалась, а Бобби не стала настаивать.

Пристегнувшись к паукообразной раме сборочного меха и разгоняясь на нем к кольцу вместе с двумя передатчиками и катушкой провода, она оглядывалась на корабль — на свой корабль, — и ей было больно. Но терпимо. Она взяла свое горе и заперлась с ним, потому что осталась без кожи. Так оказалось легче укрыться от соли, которую каждый день сыпали ей на рану. Но так действовала другая Наоми. Она горевала, но не только — еще и менялась. И нынешняя Наоми была не совсем такой, как в день, когда ушел Джим. И даже не такой, как в день, когда она отказалась от приглашения Дуарте. Гибель Сабы и победа Бобби над «Бурей» тихо, почти незаметно переродили ее. Единственным настоящим свидетельством ее перерождения стала возможность снова жить на «Росинанте». Вернуться домой.

— Ты почти на месте, — сказал Алекс. — Как оно смотрится?

— Большое, — ответила она.

Кольцо имело всего тысячу километров в поперечнике. Но в такой близи оно загораживало полмира. Здесь, вдали от солнца, системе скафандра, чтобы обозначить картинку, приходилось раскрашивать ее от себя. Наоми включила торможение. До прохождения мимо орбиты оставалось мало времени, но передатчики заранее были связаны проводом. Она ввела код инициализации, и к делу подключились маневровые на азоте. Основной передатчик устремился в кольцо, а второй занял стационарную относительно врат позицию — не считая легкого сноса, который со временем должен был прибить его к физической поверхности кольца. Простейший вариант релейной станции — всего один шаг от связанных ниткой коробков. Впрочем, долговечности от нее и не требовалось.

— Как смотрится?

— Гляжу, — отозвался Алекс. — Принял сигнал с нашей стороны. Ожидаю ответа от… ага, есть. Отлично смотрится. Возвращайся.

— Принято. Иду, — сказала Наоми. — С легкой половиной управились.

— Беру, что дают.

Наоми развернулась к «Росинанту», начала разгон. Мощность маневровых ее меха позволяла безопасно проработать здесь несколько часов, но задерживаться не пришлось, и ее это очень радовало. То ли терморегуляция барахлила, то ли она хуже стала переносить перегрев.

К тому времени как она, добравшись до корабля, прошла шлюз, загнала на место мех и доплыла до рубки, передатчик успел проработать почти три часа. Первая фаза была пассивной: поиск сигналов кораблей в пространстве колец и их распознавание. Таких набралось около дюжины, но все они были определены как корабли Союза или контрабандистов. Ни опознавательных сигналов, ни дюзовых следов от истребителей типа «Предштормового» и никаких признаков «Вихря». Полная пустота была бы еще лучше, но на такую удачу рассчитывать не приходилось.

С запроса на связь начиналась рискованная игра. Если в пространстве кольца имелись лаконские датчики, они могли вычислить, за какими вратами действуют ячейки подполья. Если все пойдет согласно расчетам Наоми, это не будет иметь большого значения. Риск в пределах разумного.

Ответа ждали почти целую минуту. До самых дальних врат было меньше миллиона километров. Световой лаг можно не принимать в расчет. У Наоми упало сердце: что, если они — единственные? если план уже рухнул? — и тут начали поступать ответы. Один, за ним несколько, и целый поток. Общим счетом пятьдесят три отклика. Пятьдесят три системы, обеспеченные боевыми судами, вернулись из отставки и ожидали ее приказов. Сотни кораблей.

— Недурно, — сказал из своего амортизатора Алекс.

— Отлично — пока не начнешь считать, — возразила Наоми. — А тогда окажется, что девяносто шесть процентов не отозвались.

Впрочем, она сказала это с улыбкой.

Ее план, давно разосланный через бутылки и передававшийся от системы к системе, касался не одной Лаконии. И не только пятидесяти трех систем, посылавших в бой корабли. Наоми еще устанавливала свою релейную станцию, когда на перевалочной в Ниньгчи Син сработал сигнал тревоги. Пираты взламывали лаконские склады на самом большом спутнике самого малого газового гиганта системы Санктуарий. На новой верфи в системе Ясамаль отметили обширный взлом данных. И, надо надеяться, еще десятки мелких атак и происшествий захватили все системы, где находились истребители класса «Предштормовой». После гибели «Бури» следовало заставить понервничать лаконцев и всех тех, кто сделал на них ставку. До них требовалось добраться. Это позволяло ей и ее людям отвлечь и растянуть силы противника. Им надо было показать силу в каждом уголке империи, потому что слабость они уже показали.

Следующая стадия покончила с анонимностью и безопасностью бутылочной почты. Наоми, чувствуя, будто сходит с корабля под незнакомое небо, выбрала и открыла первый канал связи. Сквозь шипение помех и шумы, оставшиеся после снятия многослойной шифровки, она сказала:

— Говорит Наоми Нагата.

— Зомороди слушает, — ответил ей через несколько секунд голос Эммы. — У нас «Кама», полдюжины астероидных прыгунов, снабженных рельсовыми, и десять охотников за пиратами, недавно отбитых у правительственной верфи на Ньюбекере.

— Боеприпасы?

Задержка сигнала ощущалась, но не настолько сильно, чтобы переходить на записанные сообщения. Разговор шел почти лицом к лицу.

— Ах, черт, кое–что забыла, — сказала Эмма так, что по голосу чувствовалось: она дразнится. — Конечно, мы загружены под завязку. На «Каме» полные трюмы.. Кому понадобится подзарядка, мы тут. Это если всех не перебьют. Тогда меньше останется.

— И то верно. Перешли мне спецификации и коды транспондеров. А что капитан Бернем?

— Досрочная отставка, — сказала Эмма. — Закрыл свой счет и купил долю в медклинике.

— Может, он умней всех нас вместе взятых.

— По мне, так трусливее.

— Рада тебя слышать, Эмма. Не глуши двигателей. Как только поговорю с остальными, вышлю полетный план.

— Ждем приказаний, адмирал!

Закрыв ее канал, Наоми перешла к следующему. Восемь кораблей с устаревшим маскирующим покрытием и внутренними теплопоглотителями. Пару поколений назад они были властелинами космоса, да и сейчас не так уж плохи. Следующая группа вытащила из нафталина крейсер класса «Доннаджер». По частям перевезли на пустую луну четверть миллиона тонн и слепили заново, как детскую модельку в масштабе один к одному. Удачно будет, если таких найдется еще три–четыре. То был любимый проект Сабы.

Саба все это начал и не дожил до окончания. Все люди, с которыми говорила Наоми, которых расставляла на наименее рискованные позиции, которыми при необходимости готовилась пожертвовать, были людьми Сабы. Она подобрала меч, который он выронил на поле боя.

Пятьдесят три системы. Четыреста восемнадцать кораблей, среди них пять грузовиков Союза, три крейсера класса «Доннаджер» и «Предштормовой» на подходе — подраненный, но летать может. Вся ударная сила, какую сумело собрать подполье.

Но флот не дотягивал и до половины того, с чем расправилась «Буря» в системе Сол. Есть надежда, что, если с умом распорядиться, хватит и этого. Если Наоми сваляет дурака, расплачиваться придется всем. Однако она почти не сомневалась, что действует правильно.

Получив все данные, она рассортировала корабли по модели двигателя, массе и общему энергетическому профилю. Подошел Алекс с тюбиком чечевицы со специями и грушей холодного чая. Наоми не замечала, как проголодалась, пока не взялась за еду, но уж тогда заглотила всё в единый миг. Отставив монитор, скатала тюбик, выдавливая последние крошки пряного сочного пюре. Когда от него остался только жгучий вкус на языке и приятная тяжесть в желудке, вздохнула.

— Как в старые времена, — заметил Алекс. — Ты всегда забывала поесть, увлекшись интересной задачей.

— Раньше у меня таких задач не бывало. Большей частью решала, как бы безопасно добраться до следующего порта.

— А мы что делаем? — ухмыльнулся Алекс.

— У нас о безопасности речи нет. Вот уж чем мне никогда не хотелось заниматься. Драться? Убивать? Я никогда не брала в руки оружия.

— Знаю, — сказал Алекс, и улыбка его стала мягче. — Еще есть время. Отзови их, верни в порты. Давай снова проводить своих в Ассоциацию Миров.

Наоми помолчала, прислушиваясь к привычному спору разума и сердца. Алекс неверно истолковал ее молчание.

— Я не совсем шучу, — сказал он. — Еще есть время отступить. Мы их еще ни во что не впутали. Пока что.

— Нет, но придется впутать. Будь у нас время… не знаю. Возможно. Наверное, я бы искала, пока не нашла бы лучший путь. Не такой, как этот.

Включилось предупреждение на панели связи, замигал оранжевый огонек. Но это всего лишь докладывал о состоянии боевой части «Предштормовой». Наоми сунула в карман пустой тюбик из–под пюре. Выбросит в утилизатор, когда закончит. Груша с чаем холодила ей. пальцы и стягивала из воздуха пленку конденсата.

— Ты это делаешь, потому что решила, что должна им? — мягко спросил Алекс. — Бобби. Сабе. Амосу.

— Нет, — ответила она. — И не из–за Джима. Я не чувствую себя виноватой. Это… шанс? Я не хочу войны. Не хочу, чтобы кто–то страдал. И умирал. Ни с нашей стороны, ни у них. Я хочу примирения. Бобби всегда на меня за это злилась. Она хотела победы.

— И ты, похоже, теперь тоже?

— Беда в том, что проигравшему трудно добиваться мира, — продолжала Наоми. — Кто–то захватил всю власть, а ты пытаешься вернуть прежние отношения? Это капитуляция. Я и теперь не думаю, что силой можно что–то решить. Но, быть может, победа даст нам возможность проявить великодушие.

— Встретиться с Дуарте на полпути?

Она по голосу слышала, что не убедила Алекса. Если не сумеет поколебать его, надежды, наверное, вовсе нет. Но она пыталась.

— Дать ему пространство маневра. Он может принять, может не принять. Вдруг его адмиралы увидят то, чего не видит он. Цель этой войны — не гибель Лаконии. Мы должны сократить дистанцию, которую они установили между собой и остальными. Может быть, для этого необходимо будет кого–то наказать. Возможно, привлечь к ответственности за старые преступления. Но что обязательно — это найти способ двигаться дальше.

— Ты уверена, что это не слова Холдена? — спросил Алекс. — Потому что все это очень похоже на то, что сказал бы он. А остальные в таких случаях выразительно закатывали глаза.

— Не знаю, — ответила она. — Может быть. Сейчас нужно стать Сабой, и я стану, раз уж иначе нельзя. Но позже может возникнуть необходимость в Холдене. А если его нет на месте, нам придется сыграть и эту роль.

— А что Наоми Нагата?

— Она, вероятно, займется расчетом переходов. Чтобы не появилось новых голландцев. И чтобы никто ненароком не вызвал новых провалов во времени. Если их можно избежать, — сказала Наоми и, услышав новый вызов, ответила: — «Росинант» слушает.

— Говорит истребитель «Предштормовой», — произнес женский голос. В нем так и звенела гордость и предвкушение драки. — Запрашиваем разрешение на стыковку и передачу экипажа.

Алекс поднял руку.

— Этим я займусь, адмирал.

Наоми передала ему управление.

— Привет, Джиллиан. Это Алекс. Можете причаливать, только проверь, чтобы Каспар заходил сбоку. Вроде включать тягу не собираемся, но вдруг придется. Не хотелось бы вас поджарить.

— Как будто ваш малютка может нас поджарить! — отозвалась женщина.

— Просто обидно было бы, понимаешь ли. Передаю коды.

— Приятно будет повидаться, старик, — сказал «Предштормовой» и разорвал связь.

— Джиллиан Хьюстон, — объяснил Алекс. — Славная девочка. Будет хорошим капитаном.

— Отец у нее, помнится, большая дрянь.

— Она тоже — в своем роде.

* * *

Через три часа «Предштормовой» пристроился к боку «Росинанта» и протянул стыковочную трубу. На лаконском, построенном по лаконским технологиям корабле странно было находить признаки общей с «Росинантом» истории. Наоми случалось забывать, что Лакония во многом — наследница Марса, пока не попадались вот такие напоминания.

Она еще занималась расписанием переходов, когда явилась новая команда. Алексу, чтобы выдернуть Наоми в шлюз, пришлось поднажать. Он, конечно, прав, но ей трудно было оторваться от сложной задачи, когда решение так близко.

«Росинант» много лет обходился командой из четырех человек, потом увеличил ее до шести. А рассчитан он был на двадцать два. Влетавшие при минимальной тяге люди представляли собой пестрое сборище. Астеры, фригольдеры, артиллерист с Новой Бразилии, приставший к ним на Ганимеде. Наоми приветствовала каждого вступившего на борт, старалась запомнить имена и обещала себе, что уточнит, когда будет время. Белинда Росс. Акасия Киндерман. Ян Келфи. Иона Ли.

Ее немного удивляла почтительная официальность их приветствий. Для них она — Наоми Нагата, то есть не только их капитан, но и адмирал флота. Вождь подполья. И еще они помнили, что она из одной команды с капитаном Драпер, и Наоми трудно было убедить себя, что она заслужила такое уважение.

Еще удивительнее смотрелся среди них Алекс. Один парнишка — по имени Каспар — даже не собирался оставаться на «Роси». Зашел только Алекса повидать. И на его лице крупными буквами было написано восхищение. Все вместе напоминало большую семью, собравшуюся на свадьбу. Или на похороны. Алекс утащил всех знакомиться с «Роси». Уверял, что для лучшей ориентации, но больше походил на хозяина, хвастающегося дорогим ему домом. Или нет. Иначе. Той частью жизни, о которой раньше мог только рассказывать, а теперь — показать во плоти.

Наоми откололась, когда он вел всех к машинному залу, — вернулась в рубку заканчивать почти готовую работу. Новая команда на несколько минут отвлекла ее, пришлось собираться с мыслями и вспоминать, на чем остановилась.

Осталось меньше, чем она думала. Она ввела последние указания. «Еще есть время отступить», — произнес у нее в голове воображаемый Алекс, пока настоящий на нижних палубах показывал друзьям и товарищам, как перезаряжаются ОТО «Росинанта», или как перезагрузить сеть энергоснабжения килевой рельсовой, или еще что–то.

Где–то внизу прозвучал незнакомый смех.

Вот как он поступил. Пока Наоми сидела взаперти, Алекс ушел с Бобби и собрал себе новую команду. Новую семью. Ее поразило, как естественно у него это вышло — незаметно для него самого. Если ей среди них нет места, то лишь потому, что она сама так решила. Даже такое короткое знакомство сказало ей, что ее примут с распростертыми объятиями. Алекс создал себе новое место в мире.

Наоми надеялась, что ей не придется его отбирать. Зашифровав приказы, она включила связь и разослала их.

Глава 42. Алекс

Предварительная расстановка была необходима, но от того не стала приятнее. Никто не знал, что ждет их за Лаконскими вратами. Там вполне мог затаиться изготовившийся к рывку «Вихрь», способный смести их одним ударом. Правда, разведка сообщала, что его держат у главной планеты, но за это никто бы не поручился. Лучше было проскочить врата Лаконии побыстрее.

Звучало это замечательно, но на практике приходилось по капле вливать в медленную зону сборные силы пятидесяти трех систем, сбивать их воедино и только потом бросать во врата Лаконии с минимальными промежутками, необходимыми, чтобы никто не провалился в никуда. Занятие оказалось довольно нервным.

— Как здесь было раньше? — спросил новый связист Ян. Он родился и вырос на Фригольде. Дальше станции Драпер к другим системам не приближался. — Каспар говорит, все по–другому.

— Верно, — признал Алекс. — Раньше было по–другому.

За прошедшие дни и недели станция в центре медленной зоны потемнела. Остыла от слепящей солнечной белизны до зловещего оттенка оранжевого. Но черную когда–то поверхность зоны по–прежнему затягивали колеблющиеся полотнища сияний. Пожалуй, они даже стали ярче.

— Это «Доставка», — произнес голос по открытому каналу связи. — Переход с Хамшалима завершен.

— Принято, «Доставка», — ответил Ян. — «Бенедикт», переход разрешен.

И через несколько секунд прозвучало:

— Я «Бенедикт», вас понял. Начинаем разгон.

Две сотни кораблей уже собрались. И, как и «Роси», направлялись к вратам Лаконии. Другие скапливались перед своими вратами согласно составленному Наоми графику. Раньше от превращения в летучие голландцы их спасала диспетчерская Медины, а теперь приходилось полагаться на расчеты Наоми. Надежные, если во врата не будет соваться слишком много кораблей разом. И если свойства врат не изменились.

Впрочем, опасности медленной зоны этим не ограничивались. Алекс до сих пор помнил, как впервые вошел в нее через врата Сол. В те времена медленная зона была территорией тайн и ужасов, чуждых артефактов и гибели. До Медины он бы сказал, что на ее приручение уйдут десятки лет. Потом она стала известной и понятной. А потом оказалась способной на непостижимые перемены, и эта мысль каждый раз расковыривала ему подсохшую рану. Алекс все тянулся к панели управления: хотелось прогнать корабль сквозь врата хоть немножко быстрее, хоть немножко раньше. Впереди был бой с неизмеримо превосходящим их силы врагом, но тот хоть знакомый. А вот мысль, что они проложили дороги через пасть дракона, заставляла Алекса вздрагивать.

Вот в чем беда с гордыней. Ее замечаешь только задним числом.

— Говорит «Бенедикт». Мы завершили переход с Хамшалима.

— Понял вас, «Бенедикт», — отозвался Ян. — «Чет Лам», переход разрешаю.

Алекс потянулся к управлению, сбросил тягу.

— Ты в порядке? — спросил Ян, когда Алекс отстегнулся.

— Хочу чаю. Ты хочешь чаю?

— Мне и так хорошо, — сказал Ян, и Алекс толкнулся к лифту. Он предпочел бы ускорение: не только потому, что спешил отсюда убраться, но и потому, что в свободном полете слишком легко было передвигаться по кораблю. Возможно, усилие при движении помогло бы как–то справиться с беспокойством. А так ему все казалось, что где–то зудит и почесать нельзя.

В камбузе он вытащил свой ручной терминал. В исходящих висело готовое к отправке сообщение. Закрепившись правой рукой и ступней, Алекс в задумчивости медленно закрутил терминал колесом. Дисплей, считав движение, поворачивал картинку соответственно вращению аппарата. Через несколько секунд Алекса это стало раздражать. Он поймал терминал и открыл сообщение. На экране появилось его лицо. Из динамика зазвучал его голос.

— Кит. Я тут взялся за одно дело, и похоже, что могу не вернуться. В общем, риск есть. В прошлый раз я после такого дела много думал о тебе. Я помню, что мы с твоей мамой плохо ладили под конец, и, может, я был не таким уж хорошим отцом…

Остановив запись, он долго рассматривал картинку — и стер вместо того, чтобы послать. Всегда кажется, что одним сообщением можно исправить решения всей жизни. А по правде, Кит и так знает все, что он сейчас наговорил. Если план Наоми сработает, Алекс вернется и сможет сказать все, что нужно, лично. Если нет, как бы Киту не повредила недавняя переписка с отцом–мятежником.

Белинда с Ионой тихо светились удовольствием людей, которым хорошо вместе. Алекс еще помнил, как сам утешался таким образом в часы перед операцией. Они ему кивнули, и он ответил так, словно ничего не подозревал. На самом деле, немножко любви в команде даже на пользу, лишь бы не мешала работе. Связь Холдена с Наоми долго–долго была негласным сердцем команды «Роси». Отчасти потому все и пошло разваливаться с потерей Холдена.

Теперь он здесь и Наоми здесь, они снова на корабле и заняты опасным делом. Почти как в былые времена.

Звякнул его терминал. Вызывала Наоми.

— Адмирал? — сказал он.

— Хватит и капитана.

— Ну да, — согласился он. — Все равно странно звучит.

— Да. Я собираюсь заняться делом.

— Делом?

— Вдохновляющими речами, как надлежит адмиралу.

— Шутишь? — со смешком предположил Алекс.

— Это серьезно. — Но в голосе Наоми не было упрека. — Еще три перехода, и флот в сборе. Я разослала задания на все корабли. Подумала, что надо бы выступить с заявлением. Что–то сказать команде. Бобби так делала?

Алексу пришлось поразмыслить.

— Вроде того. И что?

— На самом деле, я надеялась на отрицательный ответ.

— Волнуешься?

— По мне, лучше бы меня расстреляли.

— Ну, может статься, тебе еще придется это доказать. Это плюс?

— Может быть.

— Ладно, поднимаюсь к тебе.

Алекс одним длинным глотком допил чай из груши и швырнул ее в утилизатор, после чего подтянулся к центральной шахте и по ней — к летной палубе. Он чувствовал, как тревога понемногу уходит, но не взялся бы сказать, что придет ей на смену. Может быть, возбуждение. Или страх.

К тому времени, как он добрался до своего места, Ян уже не сидел за панелью связи. Парнишка был мрачен, губы сжаты в ниточку, а пальцы плясали по контрольному монитору, словно искали себе дела. Алекс, пристегиваясь, показал ему поднятый большой палец. Он сам не знал, что хотел сказать — разве что поддержать.

Наоми парила над палубой. Она была в строгой черной одежде — не форма, но похоже. На фоне черного седые волосы ее не старили. Седина смотрелась ярким, выразительным пятном. Лицо было жестким и серьезным, движения — плавными и сильными. Подтянувшись в амортизатор, Наоми вывела на свой пост тактическую схему и осмотрела ее. Свои корабли. Свой флот. Все взгляды были нацелены на нее. Она нашла глазами Яна.

— Дай общую на все корабли.

— Есть, капитан, — откликнулся Ян.

Наоми прочистила горло. Ее кашель разлетелся по всему кораблю.

— Говорит Наоми Нагата, — начала она. — Мы готовы к переходу в Лаконию. Мы окажемся в сердце вражеской территории. Все мы видели, что сделала «Буря» с объединенным флотом внутренних планет. Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Я сама об этом думаю. Но мы будем действовать иначе. Мы не смогли остановить «Бурю», вторгнувшуюся в Сол…

— Зато потом вышибли, как дерьмо из зада, — рявкнул кто–то палубой или двумя ниже. Шутника поддержали хохотом и воплями, но Наоми не стала слушать.

— Мы не пытаемся остановить «Вихрь». Наше дело — сдвинуть его с места. Как именно, зависит от того, что мы увидим за вратами. Точную тактику определим по ходу дела. А вот стратегическая цель известна. Мы должны уничтожить лаконские строительные платформы. Это оружие, позволившее Дуарте стоить корабли — «Магнетары». И корабли класса «Предштормового». И вырабатывать антиматерию. Теперь всему этому конец. А с тем конец и Лаконской империи. Вот что мы собираемся сделать. У каждого корабля флота своя роль. Самая опасная — собственно атака на платформу. Если удастся, мы возьмем ее на себя. Нашу ударную группу составляют «Предштормовой» с Фригольда, «Кассий» от системы Сигурта, «Королева» и «Принц ликов» с Газы. Пять кораблей, но мы будем не одни. Спину нам будут прикрывать все корабли, все боевые группировки, все команды. Бой будет долгим. И трудным. Но он будет выигран. Так что, кто голодный, поешьте сейчас. Если кому надо в гальюн, у вас есть пять минут. Потом мы выдвигаемся.

Она закрыла связь под ликующие крики. В невесомости не втиснешься в кресло, но, будь это возможно, она бы так и сделала, видел Алекс. Он на своей панели выбрал введенный заранее курсовый профиль и отбил ей сообщение:

«Хорошо. Ты все сказала как надо».

Когда оно выскочило на ее мониторе, Наоми слабо улыбнулась. Через несколько секунд ему пришел ответ:

«Ненавижу публичные выступления. Ненавижу. В следующий раз говорить будешь ты».

«Был бы следующий раз, — отбил он. — Скажу».

Она едва выдавила смешок. Алекс и это счел за успех. Ему странно было видеть ее в роли Бобби. Еще удивительнее — сознавать, что в его мыслях роль принадлежала Бобби. Уже не Холдену. Он задумался, каких еще перемен он не заметил.

— Ладно, — на всю летную палубу проговорила Наоми. — Пора. Алекс?

— Есть–есть, капитан! — сказал он. И включил предупреждение о перегрузке. Выждал двадцать секунд, давая самым нерасторопным занять амортизаторы, и «Роси» со всей резвостью рванул вперед. Гель амортизатора навалился на спину, охладил ее, и Алекс заметил, что ухмыляется. Его система отмечала курс к вратам, а он уже обдумывал, какие неприятности ждут их по ту сторону. Страх застрять в медленной зоне угасал, на его место врывался страх уйти из нее и нарваться на Лаконию.

Позади загорались дюзы других кораблей. «Предштормовой». За ним «Королева» и «Кассий». Время было размерено по секундам. Он ощутил укол и действие «сока». Если для него перегрузка тяжела, для астеров она будет адом. Для Наоми.

Он отслеживал статус главного двигателя и маневровых. Переход совершался намного быстрее обычного, так что один неудачный толчок маневрового мог сбросить корабль с курса в вихрящееся ничто на краю медленной зоны. Алекс не знал, хорошая ли это будет смерть, — и не стремился узнать. Без телескопа тысячекилометровый круг врат на мониторе даже вплотную выглядел бы мелким пятнышком. Алекс не успел еще отметить факт перехода, когда включились маневровые. Шарниры амортизаторов не столько зашипели, сколько щелкнули, разворачиваясь вправо и тут же вставая на место. Края поля зрения немного затуманились, инерция нарушила кровообращение в мозгу.

Первая забота: где враг. Радар «Росинанта» уже обшаривал систему, телескопы высматривали выхлопы дюз, радиоантенны ловили сигналы лаконских транспондеров. Уже загорелись пять точек, но все они были распознаны как корабли Союза, легально находившиеся здесь. Лаконская система не сулила большой выгоды. Она была слишком молода, чтобы усеять ее станциями, подобно системе Сол. Но кое–что имелось и тут. На ледяном спутнике единственного газового гиганта открылась научная база. На одной из безжизненных внутренних планет уже пять лет добывали уран. Ходили слухи, что Дуарте отвел одну из планет–карликов размером с Цереру под большой художественный проект.

Первый настоящий враг, обнаруженный «Роси», находился на полпути к сердцу системы. Пара истребителей, близнецов «Предштормового», с ускорением шли в сторону врат. А за ними, у самой планеты, узнаваемо светился теплом и излучением «Магнетар».

Алекс передвинул палец к располагавшейся под рукой панели и с усилием отстучал:

«Врата не охраняются. Они нас не ждали».

Через несколько минут Наоми сумела ответить.

«Или не верили, что бывают такие дураки».

Он бы рассмеялся, если бы хватило дыхания. С момента перехода они гнали на восьми g. Случалось и хуже, но тогда Алекс был моложе. «Предштормовой», «Королева», «Кассий» и «Принц» держались за ним веерным строем. Из врат вырвался в нормальное пространство первый крейсер класса «Доннаджер» и взял курс под углом к их вектору. На сделанной Наоми расчетной модели пороговый уровень немного понизился, отмеряя массу, энергию, безопасность. Как только он стал достаточно низок, появился второй крейсер. Световой лаг между кольцом и Лаконией составлял почти три часа. Так что они видели устаревшую картину системы. Однако это означало также, что ближайший из лаконских кораблей только через полтора часа узнает о появлении врага, а до Лаконии весть дойдет вдвое позже. Пока там среагируют, их флот успеет рассыпаться по всей системе.

В футбольных терминах Лакония располагала вратарем мирового класса и парой профессиональных нападающих против четырехсот юниоров и четырех крейсеров–хулиганов в команде Наоми. Любое прямое столкновение принесло бы выигрыш Дуарте. Так что столкновений лучше было избегать. Кроме тех, что выбраны самой Наоми.

Алекс переключился на картину с телескопа и оглянулся на удаляющиеся врата. Они уже стали крошечными, и все же он различал дюзовые выбросы выныривающих кораблей — как зарождающиеся звездочки. А дальше светились настоящие звезды и широкий прекрасный мазок плоскости галактики. Все выглядело почти как всегда.

Через три часа вражеские истребители отключили тягу. С учетом светового лага это означало, что они отметили вторжение в свое пространство и среагировали, но реакция стала заметна только теперь. Алекс задумался, отключили они двигатели при виде «Роси» или занервничали только после того, как у врат загорелись несколько звездочек дюз. Было бы по–настоящему интересно, он мог бы это вычислить. Но ему хватало понимания, что весть о них еще не дошла до Дуарте и лаконской столицы — хотя очень скоро дойдет.

В амортизаторе крякнул Ян. Алекс успел испугаться, что у него медицинские проблемы. Некоторые тяжело переносят первую продолжительную перегрузку. Но тут пришло сообщение от Наоми.

«Глуши тягу. Принято сообщение».

Алекс перевел «Роси» на половину g. Кругом зазвучали охи и вздохи. Он и сам отдувался.

— Кефелви, — сказала Наоми. — Давайте посмотрим сообщение.

— Да, капитан, — ответил Ян. — На ваш пост?

— Мне кажется, всем будет интересно.

На экране появилась женщина немногим старше Яна. С резкими чертами лица, с бледными губами, в синем лаконском мундире. Она морщила лоб — в недоумении, а не в тревоге.

— Капитан лаконского истребителя «Восстание Шамаля» Кеннеди By к неопознанному истребителю и его эскорту. Вы совершили переход без разрешения и вне графика. Прошу немедленно отключить двигатели. Если вы нуждаетесь в помощи…

Кто–то вскрикнул у нее за спиной. Алексу послышалось: «Это „Предштормовой"» — или: «Там „Предштормовой"» — что–то вроде того. Озабоченность лаконки мгновенно сменилась страхом и гневом. Алекс представил себя на ее месте. Краденый корабль, уничтоживший, убивший неубиваемое, показался там, где ему совершенно нечего делать. Они–то с Наоми знали, что весь запас антиматерии ушел на «Бурю», но видно было, что капитан Кеннеди в этом сомневается.

— Внимание, «Предштормовой». Немедленно отключить двигатели и передать мне управление. Попытка приблизиться к Лаконии будет расценена как враждебный акт и приведет к немедленному…

Вмешался новый голос. Теперь Алекс ясно разобрал слова. «Еще контакты. Вот этот большой». Видимо, высмотрели один из «Доннаджеров». Капитан Кеннеди перевела взгляд на другой монитор, и передача прервалась.

— Ну, — бросил Алекс, — по–моему, нас заметили.

— Похоже, у верховного консула Дуарте выдался неудачный день, а? — сказал Ян.

Наоми вывела на экран тактическую схему. Сократила просторы лаконской системы до уровня, на котором вливающиеся в нее корабли выглядели одной желтой точкой.

— Приказы? — спросил Алекс.

— Первым делом они займутся «Предштормовым», — решила Наоми. — Веди нас к газовому гиганту, только помедленнее. А мне дай направленный луч с капитаном Шелером с «Гарсии и Васкеса». Пусть изобразит, что мы готовимся дать бой, а «Неве Авивим» пусть гонит во весь дух, словно торопится сжать клещи. Как только истребитель на это купится, сменим картинку.

— Понял, — сказал Ян.

За ними проходили врата другие корабли. Сотни горящих конусов, изогнутых плавной кривой или рассеивающихся как пыль под сильным ветром.

Осада Лаконии началась.

Глава 43. Элви

Будь у нее выбор, она работала бы в другом месте. Лучше всего — в собственной лаборатории или, что тоже очень неплохо, в своей комнате рядом с Фаизом. Но все данные скапливались в университете и боксах, и приходилось отправляться туда. Поначалу ее это бесило. Прорыв случился, когда Элви наконец оторвалась от трудов Кортасара по перестройке Дуарте и обратилась к собственным записям.

Ее отчеты о мертвой системе походили на письма из прошлого. Собственные восторги по поводу настоящих стеклянных дождей на одной из полупригодных для жизни планет Харона казались теперь ребячеством. Она смотрела записи, видела свои круглые от удивления глаза и даже отчасти сочувствовала себе. Огромный кристаллический цветок с вакуумными каналами вместо жилок в лепестках, собирающий бешено флюктуирующую энергию и магнитные поля Харона, как ромашка собирает солнечный свет — если бывают тысячекилометровые ромашки. Она и сейчас допускала возможность, что кристаллические цветы могли оказаться естественной формой межзвездной жизни. А гигантский зеленый алмаз…

Она долго его рассматривала, пока не поняла, о чем думает. Потом взяла планшет с распечатками и анализами частной лаборатории Кортасара. Ей противно было находиться с ним в одной комнате, чувствовать его за спиной, но выбора не оставалось.

— Да, — сказала Кара, взглянув на документы плоскими черными глазами. — Я это знаю.

Ксан спал. Или отдыхал с закрытыми глазами, что, с точки зрения Элви, одно и то же. Кортасар со своего места хмуро взглянул на обеих — на Кару и Элви, с разных сторон привалившихся к прозрачной стене клетки, как студентки, сравнивающие свои завтраки. И, недовольно отвернувшись, продолжил есть свой сэндвич.

— Ты мне что–нибудь можешь сказать об этом?

Кара насупилась. И даже перед тем, как свести брови, ей понадобился миг на обдумывание. А может, это что–то вроде первого кашля заводящегося мотора. Рано или поздно Элви должна все выяснить.

— Это… запись? — предположила Кара. — Неточное слово. Больше похоже на память. Больше похоже на все сразу. Так все картинки фильма складываются в рассказ, и все они существуют, хотя ты видишь только одну. Я плохо объясняю.

— Гештальт, — подсказала Элви.

— Не знаю этого слова.

Ее ручной терминал загудел одновременно с появлением сигнала на мониторе у Кортасара. Трехо уведомлял о внеурочном собрании у него в офисе через полчаса.

— Что–то не так? — спросила Кара.

— Много хозяев и мало времени, — объяснила Элви. — Я вернусь, как только смогу.

Кортасар уже направился к двери. Ей пришлось догонять его бегом. Ждавший перед лабораторией водитель умудрился совместить подобострастие с нетерпением. Холодный восточный ветер кусал Элви за уши. Это была ее первая лаконская зима, но она уже поняла, что до потепления еще долго будет холодать.

На заднем сиденье машины Кортасар скрестил руки и мрачно уставился в окно. Город сверкал, афиши возвещали какое–то культурное мероприятие. Какое — Элви не знала. На улицах полно было тепло укутанных людей. Молодая парочка, держась за руки и смеясь, побежала за машиной, но их тут же отогнала охрана.

Элви с трудом вспоминала, что, пока она с головой тонет в данных, по всей планете живут, приспосабливаясь к новым условиям, миллионы людей. В этом город походил на все остальные, где ей доводилось работать.

— Я слышал ваш разговор со старшим объектом, — сказал Кортасар.

— Неужели? — делано изумилась Элви. — Поразительно. — Она понизила голос, придав ему грубость, и изобразила марсианский выговор: — Мы думали, что это два разных дела, а дело с самого начала было одно. — Кортасар явно не узнал цитаты, и она пояснила: — Инспектор Бильгуун. Они с Дороти всякий раз ведут каждый свое расследование, а потом оказывается, что они связаны.

— Не смотрел, — отрезал Кортасар. — Меня беспокоит ваше обращение с объектами.

— С Карой и Ксаном?

— Вы обращаетесь с ними как с людьми, — продолжал Кортасар, — но они не люди.

— И не крысы. Я работала с крысами. Не похоже.

Он опять не заметил шутки. Или не счел ее смешной.

— Они — механизмы, изготовленные из трупов детей. Они иногда действуют как дети, потому что дронам пришлось работать с таким материалом. Эрос, только в другом масштабе. Природа протомолекулы и всех связанных с нею технологий подчиняется одной логике. На Эросе, желая создать насос, они использовали сердце. Для манипулятора перестраивали руку. Здесь то же самое. Кара и Александр умерли, а дроны создали из их мертвых тел что–то иное. Вы говорите с девочкой, которой не существует. Что–то, возможно, существует. И это что–то создано из людей, как я мог бы собрать катапульту из куриных костей. Вы их антропоморфизируете.

— Это чему–то мешает?

— Это некорректно, — сказал Кортасар. — Только и всего.

В здании государственного совета их встретил эскорт и проводил в конференц–зал, где уже сидели Трехо с Иличем. Илич выглядел хуже обычного, а при нынешнем положении дел это кое о чем говорило. А вот у Трехо, казалось, на душе было легко. Он жестом предложил им сесть. Дисплей на стене демонстрировал карту системы — солнце планеты, спутники и корабли, как в виртуальном планетарии. Элви показалось, что кораблей многовато.

— Как ваши исследования? — отрывисто спросил Трехо.

— Продвигаемся. Медленно, но неуклонно, — сказал Кортасар.

— Вы согласны, майор Окойе?

— Мы выявили новые связи. Трудно заранее установить, существенные или пренебрежимые, но да. Прогресс есть.

— У нас новости, — сообщил Трехо.

— Что происходит? — спросила Элви.

И услышала о полномасштабном вторжении, предпринятом подпольем. Трехо без лишних слов ввел их в курс дела, после чего открыл обсуждение.

— Меня, — начал Илич, — заботит, что такое им известно, что неизвестно нам. Это главная проблема.

— Понимаю вашу озабоченность, — ответил Трехо, приподняв ладонь в жесте, должно быть, означавшем: «Прошу вас, перестаньте ныть».

— Прежде всего, сепаратисты видели действия «Бури» против своего флота. И знают, на что она была способна. А мы видели, как они уничтожили этот неубиваемый корабль. То есть мы не знаем, на что еще способны они.

— Сведения из Сол указывают, что они истратили весь отправленный нами для перезарядки запас антиматерии, — вставил Кортасар.

— А все остальное на месте, — кивнул Трехо. — Все наличные запасы изолированы на строительных платформах или были отправлены в другие системы на кораблях–бомбах. После потери «Тайфуна» существует вероятность, что они присвоены врагом, но нам о пропажах ничего не известно.

— Допустим, дело не в этом, — сказал Илич. — Тогда что же у них в рукаве, если они готовы бросить три сотни?..

— Четыре, — поправил Трехо. — Подходят все новые.

— Бросить на нас четыре сотни кораблей. Если их не одолела вдруг тяга к самоубийству, приходится допустить, что они что–то знают.

Элви согласилась бы с Иличем, если бы не его тон. Понимала она и спокойствие Трехо. После чудес от чужаков и политических интриг милая простая перестрелка была для него возвращением в зону комфорта. Но не для нее.

— Об этом предоставьте беспокоиться мне, — бросил Трехо. — Я уже связался с адмиралом Гуярат. «Вихрь» еще не в стопроцентной готовности, но в пределах системы она может его задействовать. А я и так не собирался отправлять последний «Магнетар» за врата. Тут мы готовы. А вот к чему не готовы, это к молчанию верховного консула.

— Да, покажется странным, — признал Кортасар.

— Идея, что он возглавляет секретную группу по изучению силы, убившей Медину, правдоподобна, — сказал Трехо. — И даже вдохновляет. Но в молчание перед лицом вторжения не поверят. Здесь нам не обойтись без его лица. Без вариантов.

— Не знаю, что тут можно сделать, — вмешалась Элви. — У него не было просветлений, с тех пор как…

— Справимся, — сказал Трехо. — Я понимаю, что это не ваш уровень, но вовлекать в дело средства массовой информации считаю нежелательным. Возьмем сканы и записи голоса верховного консула и генерируем из них обращение к врагу и империи. Вы ведь работали с анимацией изображений?

— С образцами животных, — уточнила Элви. — Не совсем то.

— Это возможно, — сказал Илич.

— Хорошо. — Трехо встал. Элви уже решила, что совещанию конец, и двинулась к двери, когда услышала: — Доктор Окойе, это дело не будет ждать. Займемся им сейчас же.

Аппаратура для сканирования была не слишком громоздкой, но в комнате Дуарте сразу стало тесно. Келли облачил верховного консула в официальный мундир и усадил в кресло. Насколько понимала Элви, съемки мундира вместе с человеком упрощали создание фальшивки.

— Следы монтажа останутся, — сказал Кортасар. — Их всегда можно обнаружить.

— У нас хорошая анимационная программа, — успокоил Трехо, вставляя в патрон палочку осветителя.

— Такие есть не только у нас, — сказал Кортасар. — Я не возражаю. Просто будьте готовы дискредитировать тех, кто распознает фальшивку.

— Уже готовимся, — ответил Трехо, выпрямляясь.

Осветитель менял спектры, подстраиваясь к особенностям кожи и волос Дуарте. Тот исхудал за прошедшее время. Глаза и сейчас казались осмысленными, если не присматриваться, но щеки запали, подчеркнув скулы. Элви почудилось, что из–под кожи просвечивает череп, — а прежде такой мысли у нее не возникало. Келли причесал ему волосы, постаравшись уложить так, как всегда укладывал перед выступлениями и обращениями. Только вот Дуарте не сидел смирно. Его худые, сероватые, будто присыпанные пылью руки пребывали в постоянном движении. И глаза непрерывно двигались, как будто следили за полетом невидимой другим бабочки.

— Нельзя ли его на минуту остановить? — спросил Трехо.

— Он иногда замирает, — объяснил Келли. — Возбуждается, когда кругом люди. Дайте ему время успокоиться.

Трехо что–то буркнул, но возражать не стал. Элви вместе с другими ждала, разглядывая человека, который совсем недавно был божественным королем галактической империи. Теперь она видела лишь развалины. Она не забыла, как при первой встрече ощутила силу его личности. Присутствие чего–то жизнеспособного и непреодолимого. Что–то в очертаниях его нижней челюсти напомнило ей о Терезе. Легко забывалось, что они тоже люди. Отец и дочь. Такие же сложные, трудные отношения, какие правили людьми со времен, когда те обрели дар речи. А может быть, и раньше.

Элви, не слишком понимая, зачем это делает, шагнула вперед и взяла руку Дуарте. Он воспринял прикосновение как приятный сюрприз. Она встала на колени, ласково улыбнулась, и его взгляд, выплыв из темных вод, где он теперь обитал, нашел ее.

— Нам просто надо вас заснять, сэр, — сказала она. — Это не больно.

Он ответил улыбкой, ласковой и полной невыразимой любви. Нежно пожал ей пальцы и выпустил руку. Элви отступила, уходя из освещенного круга и из радиуса сканирования. Дуарте обвел комнату взглядом доброго короля в его смертный час и остановил его на Кортасаре.

— Хорошо, — сказал Трехо. — Давайте заканчивать, пока…

Дуарте встал, склонил голову движением вспоминающего что–то полузабытое человека. И сделал шаг от кресла. Илич тихо зашипел от досады.

— Так, — сказал Трехо. — Это ничего. Усадите его на место и попробуем заново.

Дуарте остановился перед Кортасаром. С момента срыва Элви ни разу не видела его таким сосредоточенным. Кортасар принужденно улыбнулся и склонил голову. У Дуарте задвигалась челюсть, он открывал и закрывал рот, но произнести сумел лишь слабое «о». Он несильно шевельнул руками, как если бы разгонял дым, и грудь Кортасара вывернулась из спины. Все произошло так медленно и мягко, что Элви не поняла, что видит. Не сразу поняла.

Как будто образ Кортасара был проекцией на тумане, а теперь туман сдуло ветром. Ничто ворвалось ему в грудь, в лицо. А позади выплывали в воздух красные и розовые спирали, серые и белые разводы: словно в воде расходились капли чернил. Комната наполнилась запахом ржавчины. Запахом крови. Кортасар сел на пол, подогнув под себя ноги, а потом с долгим влажным выдохом завалился набок. У него не было левой половины головы от челюсти до макушки. Сердце еще пыталось биться в открытом амфитеатре ребер, но человека не стало.

Они замерли в молчании. Дуарте поднял взгляд: увидел что–то, вызвавшее на его губах детскую улыбку — словно младенец заметил стрекозу и бессмысленно потянулся к ней. Трехо поставил сканер на кровать, развернулся и молча вышел из комнаты, увлекая за собой Элви. Илич тоже вышел, и за ним Келли, плотно закрывший за собой дверь. Все были бледны. Здание содрогалось под ногами в такт сердцебиению Элви. Она с трудом дышала.

— Ну вот, — сказал Илич. — Вот так. Так вышло. Просто так вышло.

— Майор Окойе? — позвал Трехо. Его темное обычно лицо было бледно–серым.

— В жизни ни хрена подобного не видела. В жизни, — выговорила она. — Дерьмо сраное.

— Согласен.

— Он знал, — сказала Элви. — Вот почему. Он узнал про Терезу. Вы ему говорили?

— Что — про Терезу? — не понял Илич. — Что он мог знать про Терезу? Она тут при чем?

— Не будем уклоняться, люди, — сказал Трехо, привалившись к стене. — Мистер Келли, не могли бы вы проводить верховного консула в другое помещение, пока мы здесь приберемся?

С тем же успехом он мог попросить слугу сунуть руку в мясорубку, чтобы проверить, работает ли. Элви не сомневалась, что Келли откажется, но лаконцы были особым племенем. Кивнув, Келли отошел на негнущихся ногах.

— Сделать заявление мы можем и без него, — продолжал Трехо. — Я могу выступить. Как его… военный представитель. Поблагодарить за предложенный пост, за оказанное мне доверие… в таком роде.

— Его надо пристрелить, — сказал Илич. — Не знаю, что это такое, но уже не верховный консул. Не представляю, что за черт, но единственно разумный способ с ним разобраться — всадить пулю в мозг.

Трехо достал свое личное оружие и, держа за ствол, протянул Иличу.

— Если вы думаете, что его это убьет, прошу.

Помявшись, Илич отвел взгляд. Трехо вложил пистолет в кобуру.

— Майор Окойе?

— Знаю, — отозвалась она. — Опять первоочередное задание. Сейчас же займусь. Но…

— Но?..

— Я помню, вы приказывали Кортасару дать мне полный допуск. Но я не уверена, что он послушался.

Трехо поразмыслил. За дверью что–то брякнуло. Потом раздался глухой удар, словно перевернули какую–то мебель. Им легче было бы перенести шум драки. Трехо, достав ручной терминал, вывел код и что–то в нем подправил.

— Майор Окойе, теперь вы — Паоло Кортасар. Если пожелаете жить в его комнате и носить его белье, добро пожаловать. Выясните, что он ел. Поищите в медкарте вензаболевания. Читайте письма к его чертовой бабушке, мне плевать. С этого момента он для вас — открытая книга. Только найдите в ней что–нибудь полезное.

— Сделаю, что могу, — кивнула Элви.

— И, майор? Я помню, что до этого назначения вы служили по гражданской части. Вы воспитаны не так, как мы, поэтому я кое–что поясню. Если вы скажете еще одно слово о сдаче империи… я отдам вас под трибунал и добьюсь расстрела. Идет война. Правила меняются.

— Понятно, — вздохнула Элви. — В последнее время они то и дело меняются.

— Видит бог, вы чертовски правы, — сказал Трехо и обратился к Иличу: — Полковник Илич, вы со мной. Составим черновик выступления.

Элви выходила из здания государственного совета как во сне. В кошмаре. Даже укусы морозного ветра стали не слишком реальными. «Это шок, — думала она. — У меня эмоциональный шок. Так бывает, когда на твоих глазах умирают люди».

В лаборатории доктор Очида помахал вошедшей Элви и огорчился, когда та не ответила. Она понимала, что надо бы задержаться, поговорить с ним, но не представляла, что скажет. В частной лаборатории — в ее частной лаборатории — Ксан с Карой в клетке коротали время за обычной игрой в слова. Когда она вошла, они прервались, но ни о чем не спросили. Не спросили, что с ней случилось.

На столе Кортасара остался недоеденный сэндвич в коричневой обертке. Элви выбросила его в утилизатор и открыла рабочий стол. Все отчеты и данные, которые накопила за эти недели. Разделив экран пополам, новым допуском вывела данные Кортасара. И свела оба окна в рабочие списки.

Его список оказался на сто восемнадцать пунктов длиннее. Элви ощутила что–то похожее на злость, что–то похожее на страх, что–то похожее на мрачную радость оказаться правой в очень дрянном деле.

— Каков мерзавец, — сказала она.

Глава 44. Наоми

Отрезок пути под ускорением был долгим и мучительным. Амортизатор распределял давление на каждый квадратный сантиметр ее тела, и все равно Наоми часами терпела боль. Облегчение приносили только паузы на еду и гальюн, а она не позволяла себе их затягивать.

Гелиосфера Лаконии была поменьше Сол, а из девяти планет пригодной для обитания оказалась лишь одна. И еще у одинокого газового гиганта насчитывалось от восьмидесяти до ста спутников — смотря где провести границу. За его орбитой вращались две крупные планеты и одна захваченная извне, чуть больше земной Луны, с ретроградной орбитой по крутой диагонали к плоскости эклиптики. Пять планет располагались ближе к солнцу, и вторая из них была ее целью — сердцем империи. Перевалочная база у газового гиганта и строительные платформы чужаков на орбите обитаемой планеты. Вот ее поле боя, и Наоми предполагала рассредоточить по нему все свои силы. На стороне врага она нашла главную опору Лаконии — «Голос вихря», «Восстание Шамаля», еще один такой же корабль и четыре истребителя класса «Предштормового».

В амортизаторе под ускорением она чувствовала себя почти такой же одинокой, как в грузовом контейнере. Время тянулось мучительно, зато принадлежало ей одной. Она изучала карты, пока не начала видеть их и с закрытыми глазами.

В глубине памяти ее поджидала Бобби. Воспоминания и привычка десятилетий, когда они дышали одним воздухом, пили одну воду, составляли часть одного организма, слили их воедино. И Бобби было что ей сказать.

«Такие кампании — это спор. Ты пытаешься в чем–то убедить врага. Уговорить на что–то. В данном случае ты внушаешь ему, что остаться на месте опаснее, чем двинуться на тебя. Чтобы это удалось, каждый урок должен подкреплять именно эту мысль».

* * *

«Мамматус» — истребитель класса «Предштормовой», выполнив задание в системе Аркадии, возвращался на Лаконию для дозаправки. Переход от Аркадии в пространство колец прошел штатно, не считая уже привычной досады из–за уничтожения свежеустановленных ретрансляторов.

С переходом в Лаконию получилось иначе. Как только истребитель вошел в нормальное пространство, его датчики завалило массой помех от множества источников. Полдюжины поджидавших сразу за кольцом кораблей залили «Мамматус» светом и радиосигналами. Для перезагрузки потребовалось менее трех секунд, но к тому времени пять торпед — заранее выпущенных и наведенных на цель — успели поразить корабль. Месяцы изучения захваченного «Предштормового» не прошли зря — удары оказались разрушительными. «Мамматус» лишился маневровых по правому борту и шести установок ОТО. Хуже того, он начал терять атмосферу.

Он контратаковал, но запоздало и слабо. Вражеские ОТО сбили торпеды сразу после старта, и потерявший маневренность, беззащитный с правого борта корабль бежал. Он разгонялся к Лаконии в надежде на защиту — очевидная и легко предсказуемая стратегия. Его пострадавшие датчики не зарегистрировали россыпи покрытых маскирующим композитом обломков, пока рой урановых микрометеоритов не засыпал и без того пострадавший корпус, проев и ободрав целые секции обшивки. Попытка компенсации оставшимися маневровыми только раскрутила корабль, но, несмотря на все это, чтобы его добить, потребовалось еще пять торпед и непрерывный поток снарядов ОТО. «Мамматус» хорошо сражался и не желал умирать, но все же умер. Его смертный час видела вся система, хотя из–за светового лага ничем уже не могла помочь.

Урок первый: не рассчитывайте на подкрепление.

* * *

Дни ускорения растягивались все сильнее. Наоми спала, сколько могла, а когда не спалось, изучала передвижения врага и сообщения своего флота. Ее колени, выгнутые перегрузкой назад, постоянно ныли. И перегрузка давила не в одну сторону. Алекс уже дважды разворачивал корабль. Это не был переворот перед торможением: измененный вектор движения уводил их ближе к газовому гиганту. Присутствующие в системе лаконские истребители брали разгон в том же направлении, а три «Доннаджера» в распоряжении Наоми — «Каркассон», «Армстронг» и «Беллерофонт» — перестраивались, сходясь у перевалочной базы. Затем они разошлись, рассыпались, а десяток кораблей поменьше нырнул в сторону солнца и внутренних планет. «Вихрь», способный прихлопнуть каждый из этих корабликов, оставался на месте, предоставив погоню истребителям.

Она рассчитывала вынудить лаконцев оттянуть силы, но это не удалось. Истребители преследовали ее охотничью стаю, по длинной дуге вытесняя ее из плоскости эклиптики. Вскоре они повернули обратно, не рискнув забираться за орбиту газового гиганта. Наоми добивалась другой позиции, но и эта годилась. Сойдет.

Когда отвалилась перегрузка, Наоми не сразу сумела отстегнуться — наслаждалась физическим облегчением на легкой половинке g. По коридору к камбузу она шла на подгибающихся ногах, шея ныла.

Остальные — ее команда — уже собрались и, смеясь и болтая, поедали лапшу с грибами. Когда вошла Наоми, они подтянулись. Она была взрослой. Командиром. Не столько человеком, сколько должностью.

Наоми не возражала.

Алекса она нашла в грузовом отсеке, он открывал панель доступа. Выглядел так, будто много дней не принимал душ. Может быть, и не принимал.

— Проблемы? — спросила она.

— Нет. Мы в порядке. Просто на этот маневровый подача воды немного слабее, чем мне бы хотелось. Решил подкрутить, пока есть возможность.

— Хорошая мысль.

— Я надеялся к этому времени уже подходить к внутренним планетам.

— Все только начинается, — утешила она. — Время есть.

* * *

«Бикаджи Кама» ковылял по космосу, сильно отставая от других кораблей. Его трюмы были открыты вакууму.

Две группы, восемь кораблей в одной и четырнадцать в другой, обстреляли перевалочную дальнобойными торпедами. Снаряды сильно разогнались и перешли на баллистические. В черноте летели без малого три сотни боеголовок, нацеленных на станцию, рассчитанных на попадания с секундными промежутками.

Разумеется, их перехватили. Большую часть посбивали ОТО перевалочной станции, но кое–что сделали и дальнобойные торпеды, выпущенные с «Вихря». Излучатель поля он не задействовал. При всей его мощности дистанция была мала, а после предыдущего применения излучателя в Сол система на три минуты потеряла сознание. Лаконцы не рисковали вырубить свою оборону.

Выбросив последние торпеды, обезоруженная охотничья стая заложила петлю, возвращаясь к «Каме». Команда «Камы» в мехах и погрузчиках выбралась в огромное брюхо грузового корабля и вышла из него вместе с новыми торпедами, водой и болванками ОТО.

Через полторы недели после начала кампании в установленное Наоми время двойник «Бикаджи Камы», «Верити Клоуз», совершил переход в систему, где свернул к противоположному ее краю и открыл им свои трюмы.

Урок номер два: нас поддерживает тринадцать сотен систем. У вас — всего одна.

* * *

— Они преследуют «Предштормовой», — сказала Наоми. — Мне придется вас разделить.

Джиллиан Хьюстон поморщилась с экрана.

— Когда вы наконец выманите этого здоровенного убийцу подальше от планеты, вас еще будет обстреливать вся планетарная система обороны. В лучшем случае. Я буду нужна, чтобы расхлебать за вас эту кашу.

— Пока вы в атакующей группировке, «Вихрь» с места не двинется. Ни за что. Мне это тоже не по душе, но ваш корабль раньше был их кораблем. Они знают, что лучшей техники у нас нет. Они с него глаз не сводят. И считают угрозой номер один, потому что так оно и есть.

Джиллиан не сдержала улыбки.

— Тут они правы.

— Я вас отвожу. Поручаю сопровождать «Армстронг». Когда придет время…

— Я стану частью наживки, — подсказала Джиллиан. — Я не в восторге.

— Риск есть. Но он того стоит.

— Поняла.

Джиллиан разорвала связь. Наоми потянулась и перепроверила систему. Еще восемь минут до следующего ускорения. Она задумалась, помыться или выпить грушу чаю. Решать надо было сразу, или не останется времени ни на то, ни на другое.

А может, совместить?

— Алекс, отложи ускорение на полчаса. Мне хотелось бы кое–что успеть.

— Успеешь, не сомневайся, — сказал Алекс.

Уходя в свою каюту с собственным душем, Наоми держала в голове карту системы. «Предштормовой» сам о себе позаботится, так что она могла перенаправить к перевалочной «Каркассон» и полсотни других малых кораблей. «Роси», «Королева», «Кассий» и «Принц ликов» будут представлять малую угрозу и смогут завернуть к солнцу, помогая двигателям притяжением малых планет.

В чем–то все это напоминало партию в голго. Рассчитываешь удар: куда отскочит шар, как он закрутит другие шары, как среагирует на это второй игрок. Как изменит позицию каждое новое решение. Поселившаяся у нее в голове Бобби сказала: «Испытание интеллекта, техники и искусства».

Наоми видела, как легко забыть, что игра идет на человеческие жизни.

* * *

После окружения лаконской столицы — когда подчиненные подполью и Союзу перевозчиков корабли заняли все уголки системы — началась бомбардировка. О перевалочной станции забыли. Кроме дальнобойных торпед падали камни. Дешево и смертельно. Каждый корабль группировки посылал на поперечные орбиты ядерные заряды, разогнанные титановые стержни и целые трюмы гравия. Одни двигались быстро, другим предстояло добираться до Лаконии месяцами — что само по себе намекало, насколько подполье готово затянуть бой. По крупным населенным пунктам никто не целился, но лаконцы этого знать не могли. На всякий случай они должны были оборонять всю планету.

Бомбардировка продолжалась день за днем. Камень за камнем — успевай перехватывать. Торпеда за торпедой — успевай сбивать. Бесконечный ливень угроз, изматывавший их час за часом. Это был третий урок: обороняющегося бесконечно вбивают в землю. Рано или поздно что–то пробьет оборону.

«Вихрь» оставался на месте, защищая гравитационный колодец Лаконии, но истребители уходили от него все дальше. Если враг подбирался слишком близко, флот Наоми кидался врассыпную, как спасающиеся от полиции мальчишки. Уйти удавалось не всем. «Тукумкари» — астероидный прыгун, переоборудованный на Аркадии для войны с пиратами, — получил торпеду в дюзы и погиб в огненном шаре. «Нан Куак», устаревший на два поколения корабль–невидимка частной охраной компании, не успел уйти с линии огня ОТО. Искалеченный, он пытался сдаться. Лаконские корабли его уничтожили. Погибли и другие. Горстка других. Каждая потеря была неприемлемой. Когда Наоми представлялся шанс вернуть врагу удар, заманить и прикончить одного или двоих, она давала им уйти. Она внушала всем кораблям по всей системе общее правило: преследующие их лаконские военные невредимыми возвращаются домой.

Потому что таков был последний урок, который она предназначала врагу. «Гоняться за нами безопасно. Это путь к победе».

И это была ложь.

* * *

Первым возвестил о свежем сыре в мышеловке «Беллерофонт», изменивший подпись дюзового выхлопа. Корабль класса «Доннаджер» удалялся от Лаконии, направляясь более или менее к «Верити Клоуз». Его дюзовый след был виден невооруженным глазом даже за полсистемы: слабая, но подвижная звездочка.

А потом она вдруг погасла.

«Роси» с тремя кораблями сопровождения дрейфовал по ту сторону солнца от Лаконии. Наоми вывела их так близко к короне, что даже при непрерывном испарении воды с обшивки жар держался на пределе. И даже в рамках допустимого температура подплавляла смолы и керамику. Изменился запах корабельного воздуха, и от этого и Наоми, и другим было не по себе. Зато для боевых кораблей Лаконии, державшихся у планеты, они попадали в слепое пятно. Были невидимы.

Когда «Беллерофонт» снова включил двигатель, след его стал грязным. И через полминуты снова погас. Корабль на манер хищника, подражающего голосу раненой добычи, звал на помощь. И флот Наоми откликнулся. «Предштормовой», «Армстронг», «Каркассон» и чуть не четверть остальных кораблей начали разгон по траекториям, сходившимся к «Беллерофонту». Тот был на полпути к «Верити Клоуз», но световой лаг с Лаконией составлял еще более семидесяти минут.

Неисправное судно должно было заинтересовать Дуарте и его адмиралов. А корабли, бросившиеся ему на помощь, выглядели не просто интересными. Они выглядели ошибкой. Шансом.

— Начинаем, — сказала Наоми.

— Мне заводиться? — уточнил Алекс.

— Дай нам половину g, — попросила Наоми.

Если уловка не сработает, им скоро придется убираться отсюда. Ян, как офицер связи, передал ее приказ другим кораблям, а под ней шевельнулся «Роси».

Через два часа «Вихрь» сдвинулся с места. Он на высоком ускорении пошел к «Беллерофонту» и собиравшемуся вокруг конвою. Для всякого, видевшего, как «Буря» расправлялась с объединенным флотом Сол, это выглядело как акула, устремившаяся к пляжу с купающейся малышней.

Через несколько часов после этого охотничьи стаи с другой стороны гелиосферы начали движение к Лаконии, а истребители легли на пересекающиеся с ними курсы, готовясь и себе урвать кусок славы.

Окно открылось задолго до первого столкновения. Вопрос был не только в том, сколько займет у «Вихря» возвращение, но и в том, сколько ему придется тормозить, прежде чем он снова начнет сокращать расстояние до Лаконии. То же относилось и к истребителям. Временное окно определялось массой и энергией, тягой и хрупкостью человеческих тел. И временем, которое требуется на путь к цели даже дальнобойной торпеде. Наоми работала с числами и знала, в какой момент там увидят ее вынырнувшее из–за солнца маленькое войско. И знала, что это произойдет слишком поздно.

— Алекс?

— Если ты готова, я тоже, — ответил он.

—Двигай.

Разгон был мучительным и длился часами. От солнца до Лаконии было меньше астрономической единицы. Если бы они весь путь проделали под ускорением, проскочили бы ее, не заметив. На полпути корабль развернулся и начал не менее мучительное торможение. Даже хуже, потому что теперь их видела планетарная оборона. Рванувшиеся к ним торпеды погибли в паутине координированного огня ОТО четырех кораблей.

Планета была красива. Бело–голубая, как Земля, с зеленоватым отливом, который по краям становился почти перламутровым. Наоми различала облака. В южном полушарии собирался циклон. Зубчатая черно–зеленая линия побережья означала леса. Наоми трудно было удержать картинку в фокусе. Перегрузка сплюснула ей глазные яблоки.

«„Вихрь" повернул. Начал торможение. Стреляет дальнобойными».

Сообщение поступило от наблюдателей. Датчиками заведовал один из новых в ее команде людей. Она все же проверила сама и согласилась с его выводами. Если не сработает сейчас, второй попытки не будет. У нее был всего один выстрел. Ноющими пальцами она отбила сообщение Яну, страдавшему в соседнем амортизаторе.

«Приказывай эвакуацию. Всем к вратам».

Она услышала его кряхтение и сочла его за согласие.

Придушенным от напряжения и перегрузки голосом крикнул Алекс:

— Огонь рельсовой. Держись. Маневр. Уклонения.

«Роси» рванулся, вздыбился. На таком расстоянии от огня рельсовой еще можно увернуться. Ближе будет труднее. Наоми вывела схему целей, и на прекрасный голубовато–зеленый шар легли пять красных линий, изогнутых, как древесные ветви. Платформы. Цели.

«Весь огонь на платформы, — набрала она. — Стрелять без команды».

Было еще далековато, но совсем немного. К тому же удачным могло оказаться и случайное попадание. А каждая секунда в радиусе обстрела с Лаконии увеличивала риск гибели. Хуже того, поражения.

«Торпеды с „Вихря“. Сто сорок минут».

Наоми стерла сообщение. К тому времени все будет кончено.

— Отключить торможение, — выкрикнула она. — Работаем!

«Роси» перешел в свободный полет и развернулся на сто восемьдесят градусов, изготовившись к рывку. Прикончить врага и бежать. Им предстоял единственный проход мимо планеты. Если промахнутся, все пропало.

Корабль дернулся — Алекс уводил их от очередного выстрела рельсовой. Дробь ОТО пронизала тело «Роси» — казалось, корабль сердито бормочет себе под нос. Наоми стиснула зубы в напряжении, страхе, восторге. Маленькие, зазубренные красные линии стали чуть больше.

— Капитан? — позвал Ян. — Тут у меня что–то…

— Не знаю, чем могу помочь, — огрызнулась она. — Что там?

— Сам не знаю… — Ян перевел управление связью на ее монитор. Входящее сообщение с поверхности Лаконии, зашифрованное устаревшим кодом подполья. Запрос на эвакуацию.

Амос просил об эвакуации.

— Алекс? — сказала она, а корабль снова прыгнул, ударив ее слева и тут же справа, так что амортизатор завертелся детской каруселью.

— Вижу! — крикнул он, задыхаясь. — Что будем делать?

Глава 45. Тереза

«Мамматус», проскочивший врата Лаконии и расчлененный вражескими кораблями, погиб за две ночи до ее дня рождения.

Праздновали в одном из малых бальных залов, украшенном, как всегда, со вкусом и скромностью. Шелковые знамена с яркими девизами, стеклянные свечи, которые она полюбила в восемь лет и с тех пор всегда использовала, выращенные на гидропонных фермах города цветы. В скрытых динамиках звучала тихая музыка исключительно лаконских композиторов и исполнителей. Половину гостей составляли политики и деятели культуры: взрослые, явившиеся в основном чтобы потом рассказывать, что были, и посмотреть, кто нынче в фаворе. Вторая половина — сверстники из ее класса с семьями. Оделись они в строгую синюю форму, как и Тереза. И никто не выглядел радостным. Естественно. Для них это что–то вроде дополнительного урока. С ней они были милы. По обязанности.

Терезу атмосфера вынужденного праздника почти радовала. Взрослые носили улыбки как маски. Ее торжественно поздравляли — как будто прожить пятнадцать лет подряд было достойным гордости достижением. Но, восхищаясь ее взрослостью и умением держаться, они стреляли глазами, выискивая среди гостей ее отца. Терезе пришлось играть роль, но и им тоже. О вторжении никто не заговаривал. Даже Керри Фиск, явившаяся в платье цвета шампанского и в застывшей улыбке и явно подумывавшая, как бы удрать. Камины Драммер не было, и Тереза задумалась, что с ней случилось. Или она, утратив контроль над Союзом перевозчиков, стала пустым местом, или участвовала в плане вторжения, а тогда могла считать себя счастливицей, если не попала в боксы.

Терезе было все равно. Ей хватало собственных проблем.

До начала банкета оставалось еще тридцать бесконечных минут, когда Илич препроводил ее на возвышение у дальней стены. Зал притих сам собой. Как будто отрепетировал. Она тоже репетировала. И знала, что делать.

— Я хочу поблагодарить всех, кто пришел сюда в этот вечер, — с улыбкой солгала она. — Быть в вашем обществе сейчас и все прожитые среди вас годы — честь для меня. Все вы знаете, что я очень рано потеряла мать. Мой отец несет тяжелую ношу. Он сегодня не смог быть с нами, потому что долг не оставляет ему времени даже на такие простые честные радости.

К тому же он на хрен выжил из ума. Его нет ни для вас, ни для меня, только я одна здесь это знаю, бедолаги.

Она широко улыбнулась под тихие аплодисменты, злобно радуясь грубой извращенности положения.

В глубине зала она заметила Элви Окойе. В желтом платье, рядом муж. Бокал она зажала в кулаке так, будто задумала сломать ножку. Она тоже знала.

— Вы были моей семьей, с вами я росла, — сказала Тереза. Она бы выразилась иначе, чем предписал Илич, но здесь никто не знал ее так близко, чтобы распознать автора сценария. — Я не заслужила этого. И благодарна вам.

Под новый рокот аплодисментов Тереза склонила голову, будто и правда была им благодарна. Будто ее волновало, превратят ли вражеские корабли, несущиеся со всех концов системы, в пепел все, что есть в этом зале.

«Таких сердитых, как ты, я редко видел». Она куталась в эти слова, как в шаль, улыбкой и легкими поклонами прикрывая свое презрение.

— Прошу вас в этот вечер считать себя гостями не только моими, но и моего отца, — закончила она и сошла с возвышения.

Гости заговорили между собой; подавленные и встревоженные, они думали не столько о ней, сколько о возвращении «Предштормового» с пиратским флотом. И вспоминали они не детские годы Терезы, а насильственную смерть «Сердца бури».

Тереза, проходя по залу, избегала встречи с Иличем, Коннором и Мьюриэль. Элви с мужем она нашла почти на том же месте, где видела с возвышения. Оттуда Элви выглядела напряженной. Вблизи — сердитой.

— Все хорошо? — спросила ее Тереза.

Элви вздрогнула — голос Терезы выдернул ее откуда-то. Она не сразу сумела заговорить, а когда сумела, ответ прозвучал неубедительно:

— Отлично. Просто отлично.

— Ну да, — согласилась Тереза. — Если не считать.

Элви кивнула, согнувшись всем телом, так что движение выглядело не столько знаком согласия, сколько подготовкой к броску.

— Да, если не считать.

Зазвенел гонг, приглашая в столовую самое привилегированное стадо мира. Тереза держалась рядом с Элви. Ее муж опирался на трость и морщился при каждом шаге. Терезу это устраивало. Ей хотелось идти помедленнее.

— Я вот подумала, доктор Окойе, — сказала она. — «Сокол»…

И опять Элви очнулась не сразу.

— Что «Сокол»?

— Хотелось бы знать, как идет ремонт. При таких делах… он ведь рассчитан на высокие ускорения. На нем жидкостные амортизаторы.

Элви передернуло.

— То еще удовольствие, — вставил ее муж.

— А все–таки. Если война придет сюда. На нем можно будет улететь?

Взглядов, которыми Элви обменялась с мужем, она не поняла. Между ними как будто шел неслышимый для нее разговор.

— К сожалению, — сказала Элви, — «Сокол» очень, очень серьезно поврежден.

— Я отрастил новую ступню, даже с пальцами и ногтями, — заметил ее муж, — а корабль пока не в сборе.

— Я не думаю, что в самом деле дойдет до эвакуации, — добавила Элви. — Эти корабли не станут приближаться к планете. А адмирал Трехо защитит нас всеми имеющимися в его распоряжении силами.

— Тогда вам, наверное, стоит поторопить его восстановление, — бросила Тереза. Это прозвучало резче, чем ей бы хотелось, но Элви рассмеялась. Любопытно…

— Наверное, стоило бы, — вздохнула она, но тут они вошли в столовую, и Терезу усадили во главе стола с Иличем и полудюжиной более почтенных, чем Элви, гостей.

Меню было пиршественное. Свежая паста. Брюшки омаров от настоящих омаров. Нежная мраморная говядина, выращенная из лучших образцов. Букеты лаконских цветов благоухали мятой, железом и смолой. О докторе Кортасаре никто не спрашивал. Тереза успела понять, что таково неписаное правило. Если человек исчез, не спрашивай куда. Она задумалась, вспомнят ли о ней, когда она уйдет. Если придумает способ уйти.

Она нашла глазами Элви Окойе. Ее муж что–то рассказывал, горячо жестикулировал, веселя соседей. Доктор Окойе ушла в свои мысли. Тереза задумалась, не солгали ли они о «Соколе». Точно знать она не могла, и как проверить, тоже не знала.

Она с сожалением отказалась от плана подбить их на побег и улететь вместе с ними. Надо было искать другой вариант.

* * *

Проходили дни. И недели. Остановить вторжение оказалось не так легко, как всем бы хотелось. Государственные новости сохраняли бодрый оптимизм, говоря о нем скорее как о досадной помехе со стороны вечно недовольных идиотов, нежели как об угрозе империи. У Терезы оставался выделенный ей отцом полный доступ к сверхсекретным докладам и уведомлениям, но даже без него она знала, что это полная чушь.

Ее уроками никто больше не занимался. Остались только занятия с классом сверстников. Илича она видела за едой. Он не повторял угрозы кормить ее насильно, но и надобности не было. Она усвоила новый характер их отношений. Полковник, не в силах контролировать многое другое, отыгрывался, контролируя ее. Тут она ничего не могла поделать.

— На этот раз они промахнулись, — говорил Илич. — Запаниковали. Самый здоровенный и могучий их корабль лишился части магнитной ловушки, и все бросились его защищать.

— На вид разумная мысль, — сказала Тереза, заставляя себя проглотить еще ложку кукурузной похлебки. Она ее любила, но сегодня варево казалось склизким и приторным. Однако она проглотила и не подавилась.

Они сидели во внутреннем дворике с увитыми плющом стенами и искусственным освещением под солнечное. Настоящая погода засыпала двор снегом Терезе по щиколотку. Ондатра, ухмыляясь по–собачьи, носилась по сугробам, на шерсть налипли комочки снега. Илич во время еды не подпускал собаку, потому что она воняла мокрой псиной.

— Была бы разумной, если бы они могли организовать успешную оборону. До сих пор их спасало только бегство. Мы могли в любой момент уничтожить любой их корабль, но Трехо выжидал.

— Чего он ждал?

— Вот этого, — сказал Илич.

Ему нравился звук собственного голоса. Спокойный терпеливый учитель, объясняющий бестолковой девчонке, как устроен мир. Она много лет принимала это за доброту. Теперь видела снисходительное презрение.

— Три марсианских корабля — ядро их собранного на скорую руку флота, и заменить его нечем. Естественно защищать то, что для тебя важнее всего. Но это реакция эмоциональная, а не тактическая. И они за нее поплатятся.

То же самое он говорил за завтраком — яйца, сладкий рис с рыбой, обжаренный шпинат с миндалем, — но она не мешала ему повторять одно и то же. Его слова для нее уже ничего не значили.

— «Вихрь» пройдет сквозь них, как сквозь пустое место. Потом придется еще подчищать кое–что. Всех мы не достанем. Но основные силы? Они ради этого даже «Предштормовым» рискнули. Там будет бойня. А я…

У него звякнул ручной терминал. Нахмурившись, Илич ответил на вызов. Тереза отложила ложку и сделала глоток воды. Она ясно слышала голос Трехо и как напряженно он звучит:

— Я бы хотел видеть вас в тактическом управлении, полковник.

Илич ничего не ответил, кивнул и ушел, забыв о Терезе. Ее это устраивало. Едва он скрылся за углом, она встала и впустила Ондатру. Вбежавшая собака тихо пыхтела.

Тереза взяла свой наладонник и открыла тактические доклады.

Бывали грустные минуты. Время от времени. Вспоминалось, как отец говорил, что, если понадобится, она сможет встать во главе. Он пытался научить ее всему, что знал, — на всякий случай. Тогда она была другой. И он тоже. Она тосковала по той девочке и тому мужчине. Но боль быстро угасала, и Тереза отпускала ее без сожаления. Все равно вернется.

Сообщения выглядели странными — она не сразу поняла, что видит. Неисправный крейсер чудом исправился. А вражеский флот разбегался, но не по системе. Они шли к вратам. Во всяком случае, большая их часть. Почти все.

Все, кроме четырех. Те двигались к Лаконии. Самоубийство. Четыре корабля против «Вихря»? Если только у них нет тайного оружия, как то, в системе Сол…

Но нет, «Вихрь» не мог их остановить. Он слишком далеко ушел и, даже тормозясь, продолжал еще удаляться от планеты. Он боролся с собственной инерцией, как пловец с течением. То же относилось и к истребителям. Их обманули. Заманили, оставили им для защиты одну только планетарную сеть обороны.

Строго говоря, сеть могла бы справиться. Четыре корабля — не так уж много. Но какой–то ущерб они нанесут. А цель у них одна. Она сидела прямо в яблочке мишени.

Тереза понимала, что следует бояться, но не боялась. Отложив наладонник, почесала спину Ондатре и задумалась. Не столько решала задачу, сколько вспоминала что-то такое, что всегда знала. Вывела на экран карту системы и добавила на нее вражеские корабли со временем ускорения. Многое зависит от того, как они будут тормозиться, но Илич преподал ей основы тактики в достаточном объеме, чтобы выдвигать разумные предположения. И составлять план. В случае вражеской высадки ее убьют или возьмут в плен. Ей нужен предмет для торговли за свою свободу. Только она не знала, что могла бы им предложить.

А потом поняла.

Ондатра подняла взгляд на смеющуюся хозяйку. И хвостом отстучала по полу бодрую дробь. Тереза машинально отправила в рот ложку похлебки, нахмурилась и взялась за солонку. Следующая ложка показалась вкуснее.

* * *

Времени не хватало, но могло быть и хуже. Тереза вылезла в окно, словно опять собралась навестить Тимоти. Привычный порядок действий утешал ее. Она понимала, что в последний раз видит свою комнату и свои вещи. Что в последний раз спала в своей детской кровати. Но отец был мертв не первый месяц, и, оказывается, она по нему уже отплакала.

Ондатра заскулила, переминаясь с лапы на лапу.

— На этот раз тебя не беру, — сказала Тереза. — Прости.

Собака, поскуливая, вздернула седые брови и с надеждой завиляла хвостом. Тереза, просунувшись обратно, последний раз крепко обняла ее. А потом поспешила уйти, пока твердость не растаяла.

Первый шаг — и, наверное, самый трудный — это добраться до камеры. Была ночь. Снег еще падал, но не доходил до колена. Выйти будет легко.

Камеры охраняли двое, мужчина и женщина. Они подтянулись при виде Терезы.

— Я хочу поговорить с пленником, — сказала та.

Они переглянулись.

— Не знаю… — начал мужчина.

Тереза нетерпеливо хмыкнула.

— Мне поручил Трехо. Речь об атаке. Времени нет.

Так действовал страх. Ощущение, что враг у ворот, и уверенность, что есть власть, которая обо всем позаботится. Даже если голосу власти только–только исполнилось пятнадцать. Они провели ее в камеру. Терезу трясло от возбуждения. Такие приключения она видела на экране, только сейчас все происходило по–настоящему. И героиней была она.

Холден сел и моргнул от света. Волосы у него торчали во все стороны, на лице остались красные морщины от подушки. Тереза повернулась к охраннику–мужчине:

— Вы останьтесь.

Потом она обратилась к женщине:

— У вас есть какие–нибудь средства подавления? Электрический щуп?

— Да, — сказала та.

Тереза протянула руку, и женщина вложила в нее черное блестящее оружие с длинной рукоятью. Оно напоминало обгорелый кукурузный початок. Охранница показала Терезе, как снять предохранитель и как включать щуп.

— Вообще–то ни к чему, — заметил Холден. — Зачем бы? Я драться не собираюсь. Оружие тебе не понадобится.

— Это мне решать, — сказала Тереза и кивком отпустила женщину.

Теперь их осталось трое: Тереза, Холден и охранник. Последний шанс повернуть обратно. Еще можно было передумать…

Тереза сняла предохранитель. Холден сжался, ожидая болезненного удара, а Тереза ткнула оружием в живот охраннику и спустила курок. Мужчина упал пластом, даже не пытаясь выставить руки.

— Ну–ну, — проговорил Холден после долгого ошеломленного молчания. — Не ожидал.

— У нас мало времени. Идем.

— Гм… нет? В смысле мне бы хотелось немножко понять, что… э…

Вспышку гнева она подавила: на нее тоже не было времени. Принялась расстегивать форму тюремщика, пуговицы и молнии, потянула за рукава.

— Подходят ваши люди. Ваш старый корабль. Все вторжение было уловкой, чтобы помочь им пробиться.

— Вторжение? — повторил Холден. — Мне не много рассказывают. А ты меня спасаешь?

— Я вас использую. Вы — мой билет на один из тех кораблей. Поскорей. Нет времени.

Холден натянул форму поверх своего тренировочного костюма. В заключении он похудел, так что лишняя одежда как раз вернула ему прежний вид. Тереза забрала у лежащего охранника шокер и ключ доступа и открыла дверь. Вышли они вместе. Женщина на посту успела удивленно поднять брови, прежде чем Тереза и ее уложила.

— Это на самом деле, а? — спросил Холден, когда она повела его по коридору к лаборатории. — Для сна уже слишком реалистично.

— На самом деле, — сказала Тереза. И подумала: «Я и правда это делаю». — У меня имплантирован трекер. За мной сразу будет погоня.

— Понял, — ответил Холден.

— Сюда.

Дверь лаборатории была заперта, но ключ подошел. Они шагнули в полутемную комнату. С тех пор как Тереза побывала здесь, вещи Тимоти переложили, но не вынесли. Она переходила от стола к столу, касаясь контейнеров кончиками пальцев. Здесь. Где–то здесь. А, вот.

— Эй, — проговорил Холден. — Это… карманная атомная бомба? От Амоса?

— Да, — сказала Тереза.

— А я стою совсем рядом.

— Да.

— А тебе нипочем, — заметил он. — Вот уж действительно странная ночь.

Она нашла то, что искала. Подключила, и экран засветился. Она чувствовала, как убегают секунды. Корабли мятежников в небе над планетой приближались. Они уже схватились с планетарной обороной. Всплывали файлы, с паролями и защитами, взломанными недели назад. Тереза нашла файл с протоколом эвакуации и, не раздумывая, активировала вызов.

— Это что? — поинтересовался Холден.

— Я запросила эвакуацию, — сказала Тереза. Ей понравилось, как по–взрослому это прозвучало. — Теперь нам остается только ждать, пока нас подберут.

— Конечно, — согласился Холден. — Тебя послушать, проще простого.

Глава 46. Элви

Работа по просмотру тайных файлов Кортасара заняла не один день. Уинстон Дуарте доверял способностям Кортасара, и, более того, он полагался на его преданность. И верил его словам. Эксперимент по изменению тела Дуарте посредством прирученной протомолекулы представлял собой худшую разновидность науки — неконтролируемый, неэтичный, спекулятивный, рискованный опыт. Перед Дуарте Кортасар преувеличивал свою уверенность, преуменьшал риски, полагался на терапию, основанную на сомнительных исследованиях Кары и Ксана, и маниакально собирал информацию. Его записи и отчеты читались как роман ужасов.

Когда наступили непредвиденные перемены: Дуарте перестал нуждаться во сне, развил новые органы чувств, — комментарии Кортасара стали другими. Элви не знала, отследил ли это автор, но в них пробилось что–то жалобное. И какая–то зависть ко всему, что ему было дано только через вторые руки. В сознании Кортасара нарастала алчность, которой тот, похоже, не замечал.

Элви постаралась расположить записи более или менее в хронологическом порядке, хотя это оказалось не так просто. Прежде всего, вражеский флот в системе Лаконии мешал ей сосредоточиться. Трехо успокаивал ее. Вся антиматерия на месте, а обычные ядерные боеголовки, дождем падающие на планету, — опасность мелкая и легко устранимая. Элви стали сниться кошмары на эту тему, она не высыпалась.

К тому же Кортасар упорядочивал свои работы не хронологически. Заметки и результаты по модифицированным протомолекулой теломеразам — с них, в сущности, все начиналось — оказались в одном файле со сканами и результатами обследований Терезы Дуарте. Среди давних инфракрасных и магнитных томографий Кары и Ксана обнаруживались свежие данные по структуре белков крови Дуарте вплоть до даты гибели Кортасара.

Имелись в этом и свои преимущества. Прыгая взад-вперед по времени, Элви понемногу начинала представлять не только манию Кортасара, но и выбранный им путь. И перемены в нем. Первые его планы относительно Терезы в общем совпадали с планами на Дуарте, с небольшими поправками. А решение убить ее и отдать ремонтным дронам было принято сравнительно недавно.

К тому же оно не вязалось с его характером. Кортасар по всем признакам рисовался ей человеком, устремленным вперед, испытывающим новое. Он в душе был первооткрыватель, и решение отступить назад, к более фундаментальным исследованиям, абсолютно не в его духе. Она далеко не сразу поняла, кто убедил его отказаться от привычных стратегий.

А когда поняла, сказала только Фаизу.

— Холден? — недоверчиво повторил муж. — Джеймс Холден подбивал Кортасара убить Терезу?

— Не знаю, — сказала Элви. — По–моему, да. Возможно.

Они собирались на день рождения Терезы. Элви заказала платье — желтое, оно красиво смотрелось на экране, но теперь она засомневалась. Она много дней не виделась с Фаизом. Рано уходила в лабораторию и поздно возвращалась. Она бы так и продолжала, если бы Трехо не потребовал показаться на людях. Подозрительное отсутствие Дуарте и ошеломительные новости о выпотрошенном врагами истребителе под названием «Мамматус» сильно мешали работать.

— Не складывается, — сказал Фаиз, но по его тону она поняла: поверил. — Зачем? Зачем ему?..

Эту записку он не прятал. Оставил в данных медосмотра и анализа крови Терезы, просто и открыто, как напоминалку сменить носки.

«Холден прав? Подумать над перезапуском протокола на новом объекте». А потом все его планы подразумевали, что процесс на Терезе Дуарте начинается с ее смерти. Были и записи с прикидками, как сообщить это известие верховному консулу.

«При вашем сроке жизни она неизбежно умрет раньше вас».

«Главное, чтобы эта жертва позволила нам узнать как можно больше».

«В природе дети постоянно гибнут. Таков порядок вещей».

Но Элви то и дело возвращалась к другой записи: «Холден прав?»

— Она была… она — наследница империи, — сказала Элви. — Если бы Кортасар превратил ее в лабораторную крысу, Лакония бы зашаталась. Лишилась бы установленного порядка наследования?

— Это до жути долгая игра, — отозвался Фаиз, надевая ботинки. — Теперь понятно, откуда Холден узнал. Но тогда зачем ему понадобилось предупреждать нас?

— Не удержался? — предположила Элви. — Холден — порядочный человек. Порядочным людям трудно убивать детей. Спорил с самим собой. Сомневался… Не знаю. Я уже ничего не понимаю.

— С нечеловеческой биологией и чудовищами из междумирья так и происходит, — вздохнул Фаиз. — Им и не положено быть понятными.

Элви согласилась с ним таким же вздохом и посмотрелась в зеркало. Нога зажила и больше не болела, но место, где чужаки выхватили кусок мяса, еще было заметно. Заплата светлой кожи с выпуклыми краями.

— Дашь мне трость? — попросил Фаиз. И, получив ее, добавил: — Трехо скажем или нет?

— Не знаю. Я не собираюсь от него скрывать, но… Кортасар мертв, а Холден под стражей. Трехо с ними больше делать нечего, а он и так жонглирует тысячью дел. Как я выгляжу? Правда, как конфетка в бумажке? Я чувствую себя шоколадной карамелькой.

— Ты красавица. — Фаиз поднялся. — Ты всегда красавица. А уж как мило с твоей стороны волноваться, что о тебе подумают эти люди!..

— С чего ты взял, что меня они волнуют? — возразила она. — Я тебя спросила.

Он засмеялся и шагнул к ней. Она положила ладони ему на грудь, склонила голову на плечо и закрыла глаза.

— Ненавижу, — шепнула она. — Как я все это ненавижу! Я устала бояться и не понимать.

— Знаю. Меня самого подташнивает от избытка адреналина. Может, нам пора в отпуск?

Элви хихикнула.

— Как бы помягче сформулировать прошение об отставке? Напишем, что меня увлекли другие возможности? Что хотела бы вернуться к преподаванию?

— Я серьезно, — остановил ее Фаиз. — У тебя ведь остались командные коды к «Соколу»?

Она откинулась назад, чтобы заглянуть ему в глаза. Фаиз не шутил. Она знала все его улыбки: эта была серьезной.

— В нас станут стрелять флоты обеих сторон, — напомнила она.

— Может быть. Или можно перебежать на ту сторону. Или просто рвануть наобум. Хуже не будет. Этот дворец строился не из бетона, а из страха и интриг. И задолго до того, как мятежники заготовили бомбы, чтобы превратить его в стекло. Скажи им, что собираешься поискать между измерениями остаточную радиоактивную эктоплазму, или что–нибудь в этом роде. Все равно не поймут. Под обстрелом им не до нас. Рванем, пока они не смотрят.

Мысль была безумной и, хуже того, соблазнительной. Элви представила себе жизнь под другим солнцем. Хижину в горах безымянного мира.

— Ты, как попала сюда, все мечтала выбраться, — сказал Фаиз. — Ты храбришься, и я храбрюсь, но все это по сантиметрику убивает тебя.

— Дай подумать, — попросила она. — Я подумаю.

Они вместе вошли в бальный зал. Для праздника пятнадцатилетия подростков здесь было маловато. Просторный зал показался Элви тесным, душным и гулким. Она взяла стакан вина, не заметив, кто его поднес. Она была как в тумане: переутомление, загадочные поступки Холдена, страх перед войной в системе и прекрасные мечты о жизни вне Лаконии…

— Все хорошо?

Рядом стояла Тереза Дуарте.

Элви услышала голос, но слова до нее не дошли.

— Отлично. Просто отлично.

— Ну да, — усмехнулась Тереза. — Если не считать.

— Да, если не считать.

Гонг позвал к столу, и Элви хотела отойти, но Тереза держалась рядом. Видно было, как девочка заводила себя, готовилась к чему–то. Она заговорила с наигранной небрежностью:

— Я вот подумала, доктор Окойе. «Сокол»…

Элви пробрал озноб.

— Что «Сокол»?

— Хотелось бы знать, как идет ремонт. При таких делах… — Девочка улыбкой обозначила, что волноваться не о чем. Простодушно добавила: — Он ведь рассчитан на высокие ускорения. На нем жидкостные амортизаторы.

— То еще удовольствие, — заметил Фаиз, решив сменить тему. Тереза не позволила увести разговор в сторону:

— А все–таки. Если война придет сюда. На нем можно будет улететь?

Элви взглянула на Фаиза. Его лицо не дрогнуло. Итак, девочка тоже об этом думает. Они наедине, но кто сказал, что здесь нет камер наблюдения? Что, если Трехо за ними следит? Проверяет?

— К сожалению, — Элви тщательно подбирала слова, — «Сокол» очень, очень серьезно поврежден.

Фаиз поддержал ее:

— Я отрастил новую ступню, даже с пальцами и ногтями, а корабль пока не в сборе.

Тереза изменилась в лице, но прочитать нового выражения Элви не сумела. Проходя в столовую, Элви болтала, словно у нее и мысли не возникало о побеге:

— Я не думаю, что в самом деле дойдет до эвакуации. Эти корабли не станут приближаться к планете. А адмирал Трехо защитит нас всеми имеющимися в его распоряжении силами.

— Тогда вам, наверное, стоит поторопить его восстановление, — резко бросила Тереза.

«Как будто мне бы этого не хотелось больше всего на свете», — подумала Элви и захихикала.

— Наверное, стоило бы…

Они уже были в столовой, и Тереза наконец отошла. Элви выдохнула, будто спаслась от чего–то. Фаиз, обняв ее за талию, провел к их месту за столом.

— Неловко получилось, — сказал он.

— Не стоит об этом думать, — ответила Элви, садясь на место. — Но и… забывать тоже не стоит.

Застольная беседа держалась безопасных тем. Элви выбросила из головы Холдена и его роль в убийственных замыслах Кортасара. Она забыла об этом на много дней, а потом уже поздно было что–то делать.

* * *

— Холден сбежал! — проорал Илич.

Динамик на ее ручном терминале переусердствовал, лишив его голос выражения. Элви силилась привести себя в сознание. Ей с трудом верилось, что она все–таки задремала, но сны еще держали ее в своих когтях.

— Атака, — произнесла она.

— Они здесь. Идет бой, а Холден на свободе.

Она села на кровати. Форма была еще на ней, только помялась. Элви потерла затылок ладонью. Холден бежал из камеры в тот самый момент, когда ударная группировка подполья схватилась с обороной планеты. Совпадением это быть не могло. Он каким–то образом знал, что готовится. И покинул здание государственного совета, пока на него не начали падать бомбы.

У нее свело живот. Желудок стягивал страх, нараставший с тех пор, как стал ясен замысел врага. «Я умру. Фаиз умрет. Мы не увидим рассвета».

— Сообщите Трехо, — сказала она. — Надо предупредить Трехо.

— Он занят обороной. Холден оглушил охрану. Они до сих пор без сознания.

— Господи Иисусе, — пробормотала она. — А от меня вы чего хотите?

Илич замялся.

— Я не знаю, что делать.

— Проверьте находящийся в здании карманный атомный заряд, потом поднимайте службу безопасности и начинайте поиск, — предложила Элви.

— Да, — сказал Илич. — Правильно.

Он прервал связь. Фаиз сидел на краю кровати, смотрел круглыми, тревожными глазами.

— Этот человек, — заметила Элви, — не слишком пригоден для кризисов. Начинаю думать, что он ошибся с профессией.

— Элви, — выговорил Фаиз. — Холден. Тереза!

Она сообразила почти мгновенно.

— Дерьмо!

Элви бросилась к двери, Фаиз следом. Холодный влажный воздух ужалил лицо. Оно почти сразу онемело. С неба, кружа, как пепел большого пожара, валились снежные хлопья. Издалека докатывался гром базирующихся на планете рельсовых пушек, от их огня тучи на севере полыхали красным и оранжевым. Высоко над облаками шел бой. Пригнув голову, Элви перешла на бег. Фаиз не отставал, его шаги то перебивали ее, то попадали в такт.

Сигнал тревоги визжал по всему зданию и его территории. Элви не знала, из–за войны или побега пленника.

В дверь Терезиной комнаты она ударила кулаком, позвала девочку по имени, но в ответ услышала только яростный лай. Грохот планетарной обороны усиливался, едва не оглушал. За тучами что–то ужасно ярко сверкнуло, выбеленный снегом мир на три долгие секунды осветился, как в полдень.

— Надо в укрытие, — сказал Фаиз, и тогда Элви ударила в дверь Терезы ногой. И Фаиз тоже. Сперва показалось — слишком слабо. Бейся в нее хоть целую вечность, не поможет. А потом рама подалась, дверь провалилась внутрь, и собака Терезы с бешеным лаем выскочила в ночь.

— Давай в комнату, — крикнул Фаиз, но Элви уже бежала за собакой. Та большими прыжками неслась по снегу, выбрасывая из–под ног похожие на пыль облачка. Ее настойчивый лай увлекал Элви за собой. Она почти не чувствовала ступней, раненое бедро горело, но ноги кое-как переставляла. Снегопад на пару с огнем боя превратил сад в картину ада. Элви перестала понимать, где она, где здание, куда она идет, — она просто следовала за отпечатками больших лап на примятом снегу.

Надо было взять пистолет. Она же майор. Попросила бы, ей бы дали оружие. А еще лучше — связаться с Иличем и службой безопасности. Только теперь уже поздно. Поздно поворачивать, и оставалось верить, что Джеймс Холден, которого она знала, ее выслушает. Услышит. И остановится раньше, чем с девочкой случится что–то плохое.

Собака скрылась в темноте, доносился только завывающий лай. Как же она сглупила! Это от переутомления. Дуарте, Кортасар, война и что–то извне пространства и времени. Слишком много навалилось сразу, и она упустила из виду девочку и человека, который задумал ее убить.

Вся ее паника, страх, стремление сбежать куда–нибудь сошлись в этой минуте, в безнадежной гонке по снегу, в собачьем вое.

И в голосах.

— Стой! — Крик вышел хриплым. — Холден, остановись!

След вывел к самой ограде. Над зданием высоко вздымалась гора, превращенная снегом и темнотой в гигантскую серую волну. В заполненной снегом лощинке стоял Джеймс Холден, одетый в черную форму охранника. Волосы всклокочены, кожа бледная, только на щеках два ярких пятна от мороза.

Собака заплясала перед ним, и Холден поднял руку, словно заметил на вечеринке приятеля, которого не ожидал здесь встретить. Но Элви слышала не его голос. Голос Терезы одернул собаку, приказав ей успокоиться.

— Холден, — выдохнула Элви. Едва она остановилась, в боку закололо, как будто нож воткнули. — Стойте, Холден. Не делайте этого. Не надо этого делать.

— Чего не надо? — спросил Холден. — Вы в порядке?

— Отпустите ее. Не причиняйте ей вреда, этим ничего не исправишь!

Холден наморщил лоб, и на миг она увидела молодого человека, с которым познакомилась не один десяток лет назад на другой планете. Она цеплялась за надежду, что глубоко внутри он остался прежним.

— Кому не причинять вреда? — Он указал на Терезу. — Ей?

— Я знаю, чем вы занимались, — проговорила она, с трудом переводя дыхание. — Знаю, это вы подбивали Кортасара.

— Нам надо идти, — сказала Тереза.

Элви только теперь заметила, что девочка чем–то занята в лощинке. Что она раскапывает сугроб. И у Холдена на рукавах налип снег — он занимался тем же.

— Она еще ребенок, Холден. Что бы вы ни задумали, ее не втягивайте.

— Пока скорее она меня втянула, — заметил он.

— Надо идти! — повторила Тереза. — Некогда. Ондатра, замолчи!

Счастливая собака, не слушая приказа, виляла хвостом. За спиной Элви услышала шаги. По снегу пробирался Фаиз. С севера докатились тяжелые раскаты. Земля вздрогнула, и сполохи рельсовых погасли. Без голоса пушек вдруг стало пугающе тихо.

— Что происходит? — спросил Фаиз.

— Я ухожу, — ответила Тереза. — Я покупаю спасение за этого пленника, я ухожу. За нами уже идет его корабль, нам надо успеть на место рандеву.

— Он пытался тебя убить, — сказала Элви. — Ему нельзя верить.

— Никому нельзя верить, — ответила Тереза с очень взрослой горькой усталостью в голосе.

— Нет, — сказал Холден. — Не Терезу. Я втянул вас. Привет, Фаиз.

— Привет, Холден.

Фаиз упал на колени рядом с Элви. Снежинки в его волосах не таяли.

— Не понимаю.

— Я втягивал вас, — сказал Холден. — Буквально с той минуты, как узнал, что на «Буре» появилась та прореха в пространстве, я всеми силами старался убрать Кортасара и посадить на его место вас. А это? — Он ткнул пальцем в затихшее небо. — Я ничего не знал. Я был без связи. Это без меня.

Элви покачала головой:

— Не понимаю.

— Я устроил вас на эту работу, — объяснил Холден. — Это я рассказал Дуарте о ваших исследованиях того, что убило строителей протомолекулы. И, да, это я подговорил Кортасара искать себе неприятностей. Я хотел, чтобы он подставился. Не знал, как еще вынудить Дуарте избавиться от своего ручного ученого маньяка. И привлечь вместо него вас как специалиста.

То, что ударило ее в грудь, звалось предательством. Ее предали. Сагали и Травон погибли у нее на глазах из–за Холдена. Она чуть не лишилась ноги, чуть не лишилась мужа, столько выстрадала — из–за него.

— За что вы со мной так?

— Я добивался, чтобы у руля встал кто–то здравомыслящий, пока Дуарте не натворил непоправимых глупостей. — Холден поднял руку и беспомощно уронил. — Не уверен, что сработало, но большего я не мог.

Тереза встала. Ее черный свитер побелел от снега.

— Можно лезть. Места хватит. Но как только я выйду за территорию, охрана в ту же секунду узнает. Тогда уж надо будет бежать без остановки.

Холден кивнул в ответ, но смотрел только на Элви.

— Простите, — сказал он.

«Загладь вину. Мы здесь. Возьми нас с собой». А другая половина ее думала о лабораториях. О боксах. О «Соколе» и всех накопленных данных, в которых еще разбираться и разбираться. Кто займет ее место, если она сбежит? Очида? Будет ли он лучше Кортасара?

Есть ли человек, которому она может доверять больше, чем себе? А ведь враг — настоящий враг — уже наносит удары. Ищет способы. Пульсирующая боль в ноге напомнила о черных щупальцах между пространствами. Кто еще их остановит?

Она взглянула в лицо Холдену. Он был из тех мужчин, какие до смерти выглядят мальчишками. «Провались ты, что поставил меня в такое положение, — думала она. — Провались ты за то, что так будет правильно».

Вслух она сказала другое:

— Уходите.

Глава 47. Наоми

— Алекс?

— Вижу, — прокричал он. — Что будем делать?

У нее голова шла кругом, будто она снова поплыла, не успев остановиться с первого раза. Корабль вокруг нее прыгал и вздрагивал, а она выводила и перепроверяла записи о задании Амоса. Все сходилось. Если и подделка, то убедительная.

Они рассчитывали ударить по платформам и на полной скорости гнать прочь, не дав вернуться силам врага. Для этого она оставила достаточно времени. А если добавить посадку и снятие…

Но если не добавлять, Амос будет там ждать… Или Джим.

— Наоми? — повторил Алекс. — Что будем делать?

— Платформы, — решила она. — Первым делом. Сначала платформы.

— Если будем садиться, надо тормозить, — предупредил Алекс.

Ей нужно было время. Времени не оставалось. «Роси» навалился и отскочил, бросив ее на сбрую выстрелом рельсовой.

— Дай варианты, — велела она.

— Даю, — сказал Алекс.

Включилось предупреждение о перегрузке. Они летели навстречу залпам врага, а она собралась тормозить.

— Ян! Передай всем, чтобы повторяли мой курс. Тормозим!

Включившийся двигатель втиснул ее в амортизатор, в прохладу геля. Наоми не знала, тошнит ее от маневров уклонения, от сменяющегося ускорения или от ощущения обреченности, но это ничего не меняло. Она вывела тактическую схему и прогнала ее через систему «Роси», молясь неизвестно кому, чтобы решение существовало.

Информацию о структуре обороны по кусочкам собирали заходившие в систему корабли Союза перевозчиков. Пять орудийных платформ, абсолютно черных, невидимых для радара. Они располагались на более высоких орбитах, чем строительные платформы чужаков, и создавали над планетой сеть, позволявшую видеть любой приближающийся корабль минимум с двух, а чаще с трех точек. Орудия уже вели огонь по крошечной армии Наоми, причем неизвестно, какой техникой они пользовались для компенсации, только она не давала ни тепловых, ни световых выбросов, которые позволили бы в них целиться.

Строительные платформы висели ближе к планете: длинные и отчетливо видимые, они выпускали из себя тонкие волокна и напоминали вид загрязненной воды под микроскопом. И они мерцали. Их тоже было пять штук, все на орбите, близкой к экватору.

Подходить планировали тесной группой, чтобы прикрываться общими усилиями и пропускать между собой вражеские снаряды. А потом, совсем близко, «Кассий» и «Принц ликов» должны были отколоться, уйти за планету по ее вращению, предоставив «Роси» и «Королеве» убираться в другую сторону. После чего всем предстояло рвануть к вратам, чтобы спрятаться среди сотен систем за ними.

Так было рассчитано. Теперь нужно делать то же самое, только медленней. Больше времени в перекрестье вражеского прицела. Меньше шансов уйти невредимыми.

Ян, перекрывая грохот ОТО, резонанс двигателя и гул маневровых, прокричал:

— «Кассий» запрашивает разрешения оторваться. Они готовы к рывку.

— Разрешаю, — крикнула Наоми. — Давайте!

— Без них на нашу долю достанется больше пушек, — предупредил Алекс. — Придется поскакать.

— А до сих пор что это было? — осведомился Ян.

— Легкая прогулка, детка, — ответил Алекс.

«Кассий» на тактической схеме отвернул, его дюзовый выброс направился к трем оставшимся, а корабль скользнул за набегающую навстречу планету. Через несколько секунд его маневр повторил «Принц». И тут же от лаконской обороны протянулись новые траектории быстродвижущихся объектов.

— Сколько сумеем снять? — крикнула Наоми, и голос, которого она не узнала, проорал в ответ: «ОТО, шестьдесят процентов», — словно ответил на вопрос.

— Через восемьдесят секунд мы тоже начнем причинять ущерб, — сказал Алекс. — Семьдесят девять…

— Держись строительных платформ, — приказала Наоми. Она чувствовала, что ноги вот–вот сведет судорога. Ее монитор уже выбросил три медицинские тревоги низкого уровня. Наоми оставила их без внимания. Корабль резко вильнул вправо, уходя из–под дуги снарядов рельсовой. Они были уже так близко, что уклоняться от нее становилось по–настоящему сложно.

— Разреши ударить по орудийным, капитан?

— Нет, — сказала Наоми. — Сначала строительные.

Она могла погибнуть. Все могли погибнуть. Но даже тогда не обязательно проигрывать.

Она боролась с искушением перехватить управление огнем. От страха и напряжения дрожали все мышцы, а маневры уклонения становились быстрее и резче. Ей хотелось хоть что–то контролировать. Подчинить ближайшие минуты своей воле. Доверившись почти незнакомой команде, Наоми чувствовала себя слепой.

— «Принц» докладывает, что «Кассий» подбит рельсовой, — крикнул Ян.

— Ущерб? — спросила Наоми, уже выводя показания датчиков, чтобы посмотреть самой. К тому времени, как Ян отозвался, она знала ответ.

— «Кассию» конец.

У нее в мозгу снова сдвинулся счетчик шансов. Если они потеряют и «Принца», то, чтобы снять уцелевшие платформы, придется огибать планету. Она пошла на риск замедлить движение — и тут же за это поплатилась.

Взяв управление связью, она вызвала «Принца». И, как только контакт установился, заговорила:

— Это Наоми Нагата с «Росинанта». Прекратить торможение. Возвращайтесь к прежней стратегии. Быстро убейте строительные платформы и гоните к вратам. Больше скорость не сбрасывать. Нас не ждите.

— Реконегат, «Росинант», — отозвался голос с чистейшим церерским выговором. — Гее кан Алла, са–са.

Дюзы «Принца ликов» на ее схеме погасли, и корабль рванулся вперед, спеша к цели уже без торможения.

— Мыпочти на дистанции, — сказал Алекс.

— Пляши как хочешь, — велела Наоми, — только доставь нас на место.

— Еще десять быстродвижущихся от обороны, — предупредил Ян. — ОТО на пятьдесят.

— Алекс?

— Стараюсь как могу, — отозвался тот. — Дай еще тридцать секунд.

Наоми вызвала «Королеву»:

— Доложитесь.

— Мы получили пять снарядов в машинную палубу и мастерские, — ответил ей молодой голос. — Пока держимся.

— «Росинант» выходит на цель. Прикройте нас.

— Принято, — ответила «Королева».

«Роси» дернулся вправо, потом еще раз. Амортизатор под Наоми завертелся, подставляя под удары, с какого бы направления они ни шли, ее спину.

— Право… лучше бы… поменьше рельсовых, — сквозь зубы процедил Алекс.

— Уклоняемся же, — утешила Наоми.

— Пока да, — ответил Алекс, и корабль задрожал от выстрела своей рельсовой.

Наоми вывела картинку чужой платформы, все еще слишком далекой для невооруженного глаза. Система «Роси» стабилизировала изображение, но даже так оно дергалось и дрожало. Наоми потянулась к экрану, усилием воли помогая снаряду. На такой дистанции преждевременный выстрел мог уйти мимо от легчайшей непредвиденной вибрации.

На секунду экран побелел: близкий разрыв вражеского снаряда сбил настройки датчиков. Когда изображение вернулось, она увидела, что платформа дрожит и смещается. Сложная конструкция как будто стягивалась в себя, сворачивалась вокруг раны. Дернулась вся целиком. Мерцание света прошло по ней от хребта к конечностям, а потом платформа начала разматываться. Как брошенный в воду туго свернутый клубок, она распускалась, расходилась. Резкие очертания смягчались и проваливались вовнутрь, распадаясь в пустоте над огромным лаконским океаном. Сверкнули, словно предсмертным нервным импульсом, яркие линии молний, а потом все погасло и развалилось. «Роси» трясся и дергался, а чужая конструкция умирала с тихим изяществом.

Во вздохе Алекса смешалось облегчение и благоговейный трепет. Наоми его понимала. Она пыталась установить связь с «Принцем», сообщить о попадании и узнать, как дела, но масса планеты блокировала луч, а подходящих трансляторов здесь не было. Дальше ей оставалось только верить.

Алекс отключил тягу. Они затормозились. Если ничего не менять, «Роси» начнет удаляться от планеты. Сейчас они находились на орбите. Невесомость вместо облегчения принесла с собой чувство опасности.

— Где следующая? — спросила Наоми.

— На подходе, — сказал Алекс. — Еще за линией горизонта. Увидим через восемь с половиной минут.

— Начнем–ка пока сшибать орудийные. Обеспечим себе маленькую передышку.

«Роси» опять взбрыкнул, и скороговорка ОТО слилась с низким, глубоким гулом стартующих торпед. Наоми заметила, что улыбается сквозь боль.

— Что это? — спросила она.

На поверхности планеты, почти в центре одного из ее материков, сквозь густую облачность что–то просвечивало. Городские огни. Столица. Лакония. А ровно на север от нее ярко вспыхивал поднимающийся сквозь атмосферу по идеальной прямой столб огня и дыма.

— Ха, — выдохнул Алекс. — Рельсовые на грунте.

— Мы этого ожидали?

— Никогда о них не слышал.

— Сильно затруднят посадку.

— Это да, — согласился Алекс и вытащил «Роси» с траектории огня. — Тут пожалеешь, что не назначили встречу подальше от самой охраняемой части планеты.

— Встречу назначали давно, — заметила Наоми. — С тех пор они, похоже, не сидели сложа руки.

Она сверилась с картой. Город сейчас находился почти под ними. Ближе к Джиму она не бывала много лет. Если «Принц» успел поразить цель, осталась всего одна. У Наоми на мониторе взорвалась одна из лаконских орудийных платформ — ее прикончили огонь рельсовой с «Королевы» и две уцелевшие торпеды с «Роси».

И так просто было бы приказать: «Падаем!» Провалиться в шершавый воздух Лаконии, подхватить своих и прикончить оставшуюся платформу на обратном пути.

Если бы она была уверена, что получится. Будь она убеждена, что выживет, рискнула бы всем, что уже достигнуто. Но об уверенности речи не шло.

— Держи как идем, Алекс, — сказала Наоми.

Внезапный звон удара встряхнул корабль и оглушил ее. Наоми ждала шипения уходящего воздуха, тишины вакуума — но не дождалась.

— Что это было? — крикнула она.

— Обломком попало, — объяснил Ян. — Имеем дыру в наружной обшивке.

— Следи за давлением. Если начнем протекать, скажи мне.

— Слушаюсь.

— Пускаю последнюю, — сказал Алекс.

— Быстродвижущиеся сзади. ОТО тридцать процентов.

Наоми вывела визуальное наблюдение. Они подошли уже так близко, что она видела через оптику изгиб Лаконии, молочную белизну верхних слоев атмосферы.

Поступил запрос на связь. «Принц ликов» появился из–за планеты и на прямой видимости протянул направленный луч. Наоми приняла.

— Порадуйте новостями, — попросила она.

— Клар и муэрте, — доложил «Принц». — Теперь ваша очередь, босс.

— Спасибо вам, — сказала Наоми. — Опять рельсовая с планеты.

— Что опять? — спросили с «Принца».

— С поверхности по нам стреляют, — объяснила Наоми. — Это ничего. Выполняйте план полета. Уходите отсюда. Сейчас же.

— Может, этвас можем сделать? — спросили с «Принца», но ответить она не успела, потому что Алекс сказал:

— Держу цель.

— Давай, — сказала Наоми.

«Росинант» снова дернулся. Снаряд рельсовой, проходя через очень разреженный воздух, все равно оставил слабо светящийся след. Наоми затаила дыхание. Едва снаряд коснулся далекой платформы, датчики сдохли. Она проверила статус корабля. Все датчики перешли на режим сохранения. Перегрузка.

— Что за… — начала она, когда корабль завопил. Наоми ухватилась за края бешено закрутившегося амортизатора. Они кувыркались. Ударная волна в почти отсутствующем газе турбопаузы оказалась достаточно мощной, чтобы отшвырнуть их, как подбитую ногой детскую игрушку. Свет мигнул, погас и включился снова. У корабля скрипели кости, рев маневровых заполнил уши — Алекс сражался за устойчивость. Датчики еще не перезагрузились, так что удар рельсовой с поверхности Наоми почуяла, а не увидела. Она ждала, что они проломят ей корабль. Продырявят реактор. Прикончат.

Когда к датчикам вернулось зрение, строительной платформы не было. На ее месте плясали протуберанцы перегретого воздуха — зеленые, золотые, красные.

— Полагаю, они в самом деле производили новую антиматерию, — сухо отметил Алекс. — По–моему, не лучшая мысль.

Наоми не ответила. На планете что–то происходило. Наземная оборона в том месте, откуда били рельсовые, раскалилась докрасна. И стрельба прекратилась. Наоми попыталась связать это с гибелью платформы, но кусочки не складывались. Случилось что–то другое.

Пришел запрос на связь. Опять «Принц ликов». Наоми приняла.

— Вы что–то сделали? Что вы сделали? — спросила она.

— Было еще полтрюма плазменных торпед, — ответили ей. — Куда их? Скинули на вашу базу рельсовых, кве? Расчистили вам дорогу. Вопрос, что сделали вы? Ядерным?

— Нет, мы так не мелочимся, — сказала Наоми. — Спасибо, «Принц». Мы в порядке. Теперь уходите.

— Уже ушли, — ответил корабль, и связь прервалась.

Наоми послала запрос на «Королеву». Та ответила без заминки.

— Все вражеские орудийные платформы в этом полушарии деактивированы, — доложил молодой человек. — Окно в полчаса, пока что–нибудь выплывет на эту сторону планеты.

— Уходите, — приказала Наоми. — У нас рандеву на поверхности.

В ответ молчали так долго, что Наоми решила, будто пропала связь.

— Мы — ваше сопровождение, «Росинант». Делайте, что надо, мы будем здесь. Не годны для атмо, а то бы пошли с вами.

— Запрещаю, «Королева», — сказала Наоми. — Разгоняйтесь к вратам. Это приказ.

Через секунду расцвел большой и яркий дюзовый выхлоп «Королевы», и в просторном небе над Лаконией остался только «Росинант». Наоми огляделась. В воздухе висел дым, но никакая тревога не сработала. Ее амортизатор вернул одно медицинское предупреждение к норме, зато два других показывали повышение кортизола и давления. Никто в нее не стрелял, странное дело.

— Алекс? — позвала она. — Мы готовы к спуску?

— Проверяю, — ответил он. — Тот обломок подкосил нам аэродинамику, но… я справлюсь. Трясти будет адски.

— Меня не запугаешь, — сказала Наоми. — Спускай. Постарайся скорей.

На Лаконии под ними царила ночь. Было красиво. Кроме слабой биолюминесценции там, где далекое море встречалось с берегом, все тонуло в темноте. Единственный свет задернуло облачностью. Примерно так должна была выглядеть Земля до изобретения электричества. До первых спутников, до первых орбитальных челноков. До Марса. До Цереры. До Пояса. Сердце галактической империи смотрелось глухой пустыней. На Обероне и Бара Гаоне городов было больше. Земля хранила больше истории. И в каждом мире жила мечта о том, чем он мог бы стать.

Мечты — хрупкие строения. Титан и керамика держатся дольше.

— Капитан?

Она оглянулась на Яна. Мальчик. Он, пожалуй, был старше, чем она ко времени гибели «Кентербери» и первой встречи с «Росинантом», и все–таки он еще мальчик.

— Келфи, — ответила она.

— Я хотел спросить, нельзя ли вернуть мне контроль над связью, — сказал он. — Я… это ведь моя обязанность. Если вам…

— Извини. — Наоми сдала ему управление. — Старая привычка. Это было невежливо.

— Просто хочу быть полезным, — осторожно улыбнулся он.

— Ну вот, — перебил их Алекс. — Ближе нам не подобраться. И дальше тянуть бесполезно.

— Спускайся, — сказала Наоми.

Маневровые, включившись, затормозили корабль, позволив ему падать. Алекс развернул их обратно к укрытому облаками городу, который вращение планеты уже унесло на сотни километров, опустил нос книзу и взялся за управление. Маневровые снова взревели.

Меньше чем через минуту «Росинант» вошел в атмосферу.

Глава 48. Тереза

Тереза, горбясь, протискивалась сквозь холодную сырость сточного тоннеля. Подмерзшая вода и грязь пачкали ей туфли и штанины. Расчищая вход, она подморозила руки, и пальцы уже начинали болеть. Забытые перчатки представлялись всего лишь самой недавней из ужасных ошибок.

За спиной скулила Ондатра.

— Я тебе говорила: возвращайся, — сказала Тереза. Собака не слушала, только теснее жалась к ногам. А за Ондатрой тяжело ступал и хрипло дышал Джеймс Холден.

Жижа под ногами стала гуще и плотнее. Еще немного, и Тереза выбралась на лед.

— Почти пришли.

— Здесь?

— На той стороне тоннеля.

— Нас оттуда заберут?

— Нет, надо будет подняться в гору.

— В гору, — повторил Холден. — Хорошо. Ясно.

В темноте перед ней парил серый овал размером с подушку. Выход завалило, но это ее не остановило. Тереза утаптывала и приминала снег, продвигалась на шаг и повторяла все сначала. Где–то в здании государственного совета сработала тревога. Охрана узнала о ее бегстве. Тереза надеялась, что сражение их отвлечет и даст ей время.

— Ты вся вымокнешь, — сказал Холден.

— Мне нужно выйти.

После этого он молчал.

Она проломилась в мир. Ограда здания осталась позади, впереди тянулась дикая местность. Холден выбрался медленнее, Ондатра держалась рядом с ним. Деревья втянули листья, а на стволы миллионами гладких масок налип снег. Все преобразилось. То же — и не то. Терезу впервые укололо сомнение. Это были ее места. Она их знала, изучила все дороги. То есть раньше знала.

Она направилась по первой тропинке. С каждым выдохом изо рта валил густой белый пар, но движение помогало согреться. Она пожалела, что прекратились вспышки и гул боя — сполохи осветили бы дорогу. Тереза сказала себе, что, значит, спасательный корабль почти на месте. И надо спешить.

Тропа через лес казалась светлее неба над головой. Ондатра пыхтела, прокладывая себе путь рядом, а Холден двигался по притоптанной ими борозде. Снег все еще падал. Твердая крупка стучала по щекам и таяла на них слезинками.

В снегу попадались следы животных, кору одного спящего дерева кто–то ободрал длинными полосами — кормился. Тереза задумалась, делают ли так животные на других планетах или только здесь. На миг ей представились все последствия нынешних действий и чуть не сломали ее решимость, но Тереза отбросила эти мысли. Она не повернет назад. Даже если бы можно было.

Что–то шевельнулось за деревьями слева, напугав ее на мгновенье. Костяной олень прыгнул через тропу и скрылся, постукивая экзоскелетом — будто камушки скатились по склону. Пустяки.

Она выбрала поворот направо, и подъем стал круче. В темноте над ней нависала гора. Ненастоящая. Артефакт, древний настолько, что покрылся камнем. Или его так сразу сделали. В такой глубине истории, что камень порос лесом и времена года мелькали над ним как дни.

Тереза выломилась на прогалину — ожидалось, что здесь сядет эвакуационный корабль. Площадка была широкой и плоской, по одну сторону склон уходил к далекой вершине, а с другой открывался вид на здание государственного совета. Из–за снегопада тихо светящиеся окна казались дальше, чем на самом деле. Как будто она смотрела из сказочной страны. Зарево сражения погасло, рев стих, все выглядело мирным. Не было, но выглядело.

Холден тоже вышел на поляну. Он, чтобы согреться, втянул руки под рубашку, оставив болтаться пустые рукава. И сел прямо в снег.

— Вы в порядке?

— Не в форме, — объяснил он. — В другой раз буду больше тренироваться. Устрою в уголке камеры тренажер или еще что.

Она не раз говорила с ним и научилась различать, когда он шутит, не обозначая шутки голосом. Никто из ее знакомых так не делал, и Терезу это почему–то раздражало. Каждую реплику надо было разгадывать как головоломку: всерьез это сказано или нет. Многое в людях выводило ее из терпения. Пора привыкать.

— Здесь я с ним встретилась, — сказала она.

— С ним?

— С Тимоти, — пояснила она. — С Амосом.

— О… — Холден огляделся. Помолчал немного. — Красиво. То есть жутковато, но и красиво. Жаль, что я так мало видел Лаконию. Только сады.

— Я тоже, — сказала Тереза и взглянула в низкое серое небо. — Где же они?

Здесь, где деревья не укрывали от ветра и не приходилось больше трудиться, утаптывая снег, холод пронимал сильнее. Холден ушел в себя: обхватил руками бока, опустил голову на колени. Ондатра села с ним рядом, в больших карих глазах ее была тревога.

Тереза знала, что такое переохлаждение. Ей оно не грозило, но Холден старше и долго пробыл в тюрьме. Ослабел. Она подумала, не сесть ли и ей рядом с ним. Она знала, что потерявшиеся в глуши люди строили из снега укрытия, чтобы удержать тепло тел, но не умела их строить. А если корабль застанет Холдена уже мертвым, что они с ней сделают?..

С горы принесло порыв ледяного воздуха, закрутило свежий снег смерчиками. Тереза шагнула к Холдену. Может, лучше отвести его в пещеру Тимоти? Пока не придет корабль. Отвести туда, а самой вернуться, чтобы проводить спасителей к нему. Если будут спасители. Если получится.

Тело черной струйкой наполнял ужас. Должно получиться.

— Жаль, что ты так об этом узнала, — проговорил Холден.

Тереза смотрела на него. Она не помнила, бывает ли у замерзающих бред, но он, похоже, бредил.

— Что узнала?

— Про это дело с убийством тебя. Как я подталкивал Кортасара. Против тебя я ничего не имел.

Тереза смотрела на него. Жалкий, съежившийся в снегу мужчина. Она понимала, что должна бы сердиться. В последние дни она злилась все время и на всех подряд. Она попробовала вызвать в себе гнев, но он не пришел. Была только жалость.

Холден услышал в ее молчании то, чего там не было. И продолжал говорить:

— Я не хотел тебе зла. Я вбивал клин между твоим отцом и Кортасаром. И только. Ты была единственным средством. Каждый видел, как он тебя любит.

— Каждый?

Холден кивнул с трудом, словно уже заледенел.

— Я знал одну женщину. Очень давно. Она часто повторяла, что нельзя судить по тому, что люди говорят. Надо смотреть, что они делают.

— Она это говорила.

— Понимаю твою иронию. Но я видел и как она действует. Как заставляет людей себя любить. Как внушает им страх. Насчет второго я был не мастер, но первое мне неплохо давалось.

— Из–за нее?

— Отчасти. И я видел, как поступает с тобой твой отец. Как с тобой обращается. И воспользовался этим. Мне жаль.

— Да?

— Я не раскаиваюсь, — сказал он. — Просто жалею.

— Жалеете, но снова поступили бы так же?

— Я бы постарался поторопить события, а так — да. Жаль, что не нашлось лучшего хода.

Тереза снова подняла глаза к тучам. Кружились снежинки. Пальцы на руках и ногах жгло огнем. А корабля все не было.

— Это нормально, — сказала она. — Я знала, что вы враг. Вы и действовали как враг. Хуже, когда друзья.

— И то верно, — согласился Холден. И добавил: — Карт едет.

Она прислушалась и тоже заметила. Электрический визг карта охраны. Снег глушил звуки, значит, уже близко. Она огляделась в поисках места, чтобы спрятаться, пути для бегства, но снег все равно бы их выдал, а бежать Холден уже не мог.

— Спокойно, — сказала она. — Я ими займусь.

Но Холден уже поднялся на ноги, и Ондатра озабоченно уставилась на него. Ее взгляд говорил: «Может, лучше бы ты сел на место? Что–то ты плохо держишься на ногах». Холден почесал ее между ушами.

Теперь уже слышались и голоса. Она различила два. И, возможно, третий. На тропе, уводящей к зданию, заплясал свет. Фары машины, быстро несущейся сквозь снегопад. Голоса звали ее по имени. Карт выкатил на поляну и остановился. В нем сидели трое. Двое в униформе охраны, такой же, какую украл Холден. Третьим был полковник Илич.

Илич выскочил, нацелив на Холдена пистолет.

— Руки вверх! — выкрикнул он. — Быстро!

— Хорошо, — согласился Холден, просунул руки в рукава и поднял их. — Я без оружия.

— Тереза, в машину.

— Нет, сами вы в машину, — сказала Тереза. — Я никуда с вами не поеду.

Илич в изумлении развернулся к ней. Она видела, как он начинает понимать и недоумение плавно переходит в ярость.

— В машину, на хрен, — сказал Илич.

— А не то вы меня застрелите?

Охранники нервно переглянулись, а Илич направился к ней. Он держал Холдена под прицелом, но смотрел на Терезу.

— Нет, не застрелю. Но никогда в жизни не оставлю без охраны.

— Вы мной больше не командуете, — выкрикнула Тереза.

Илич рассмеялся.

— Как же не командую? Это буквально моя основная обязанность. Заботиться, чтобы девочка ела. Чтобы девочка высыпалась. Заботиться о ее образовании. О ее социализации. Я тебе — хренова мамаша, и я тебе говорю: сажай свою избалованную, эгоистичную, самовлюбленную задницу в чертов карт.

— Не буду. — Она скрестила руки на груди.

Илич как будто сдулся. На миг Терезе показалось, что она победила.

— Будешь, — сказал он, — или я убью твою собаку.

Он немного опустил пистолет. Всему миру как будто приглушили громкость. Звуки остались, но слышались словно издалека. Она ждала выстрела, не сомневаясь, что он прозвучит. Что она не сумеет ему помешать. «Не надо, я иду» рвалось из горла, но она застыла. Горло отказало, как и ноги. Илич мотнул головой — всего на сантиметр в одну, потом в другую сторону. Он взял на прицел Ондатру, но выстрел прогремел не из его пистолета.

Что–то происходило в карте. Тереза не сразу разобрала что. Ее мозг хотел увидеть схватившихся друг с другом охранников, только один из них опрокинулся через борт и упал в снег. А драка в машине продолжалась. Боковым зрением она увидела, как Холден заслонил Ондатру, так и не опустив рук, но Илич уже не смотрел на него.

— Капитан Эрдер. Что у вас? — гаркнул Илич, но никто ему не ответил.

Охранник в карте коротко вскрикнул. Что–то влажно щелкнуло, и крик оборвался. Все замерло в неподвижности. Илич сделал шаг к карту, и еще один.

Тимоти выкипел из теней за машиной, рванул по снегу. Глаза у него были черные, кожа серая. Илич выстрелил, и на голых ребрах Тимоти возникла черная клякса. Он обрушился на Илича, словно падал с высоты, и ноги опрокинутого в снег полковника взлетели кверху.

Слишком быстро все происходило. Тереза не поняла, взял он пистолет у охранника или у Илича. Только в руке Тимоти оружие выглядело маленьким. Ондатра радостно залаяла, разметая хвостом снег.

Холден медленно опустил руки.

— Амос.

Тимоти — Амос — встал с Илича, на секунду замер, потом сказал:

— Привет, кэп. Дерьмово выглядишь.

У его ног задыхался Илич — удар Тимоти вышиб из него дух.

— Ты и сам когда–то смотрелся симпатичнее.

— Ну, сам знаешь, как оно бывает.

Амос обратил на Терезу темные глаза и кивнул на свистящего горлом Илича в снегу:

— Привет, Кроха. Этот парень тебе друг?

Тереза хотела ответить — да, потом — нет, а потом поняла, о чем он спрашивает.

— Нет, — сказала она. — Он не на моей стороне.

— Хорошо.

Амос выстрелил дважды. Вспышка была ярче всего на свете.

— Как ты нас нашел? — спросил, пошатнувшись, Холден.

— Этот засранец, — показал Амос. — Я его выслеживал каждый раз, как он покидал территорию. Рассчитывал рано или поздно подстрелить. Вы удачно его отвлекли.

— Обязательно было убивать? — спросил Холден.

— Просто сравнял счет. Ты точно в порядке, кэп? Видок у тебя тот еще.

В мозгу Терезы теснились вопросы: где ты жил, как справлялся без своих вещей, тяжело ли был ранен, почему не умер… — но с языка слетел только один:

— Тебе не холодно?

Амос взглянул на нее, обдумал вопрос.

Снежинки садились ему на голую грудь и таяли на ней. Дыра, простреленная в ребрах, не кровоточила. Подумав немного, он пожал плечами:

— Жить можно.

Больше Тереза ничего не успела сказать: мощный низкий рев раздался сверху. Первой ей пришла мысль о лавине. Представилось, как ее и остальных смоет несущимися со склона тоннами снега. А потом она увидела свет в небе.

Амос взял ее за локоть, прокричал в ухо:

— Надо отойти за деревья!

Она позволила себя увести. Холден с Ондатрой не отставали, а с неба валился огромный корабль. Выхлоп его маневровых мгновенно растопил снег на поляне и откатил карт охраны. Тереза забилась в гущу спящих деревьев и зажимала уши ладонями, пока рев не прекратился и Амос не постучал ее по плечу.

Это был фрегат быстрой атаки. Ужасно старый марсианский корабль. На боках заплаты из разных материалов. Вокруг него поднимался пар, щелкали и потрескивали остывающие пластины из металла и карбосиликатного кружева. Тереза пошла к нему с трепетом, с восторгом, с чувством победы. Она справилась.

Открылся люк, и человек, одетый ни по какой форме, выглянул в темноту, туман и снегопад.

— Кто тут? — окликнул мужской голос.

— Алекс? — заорал Холден.

Голос почти обыденно ответил:

— Ну, срань господня…

Опустился шаткий металлический трап. Холден поднялся первым — сперва его качало, но с каждой ступенькой походка становилась уверенней. Ондатра беспокойно заметалась перед лесенкой.

— Не знаю, — сказала ей Тереза. — Я потому и говорила тебе остаться дома.

— Поднимайся, — распорядился Амос. — Эту я возьму.

Тереза ухватилась за блестящий металл и полезла к протянувшимся навстречу рукам незнакомцев. А за ней поднимался Амос — без рук, потому что руки были заняты собакой. Черная рана на груди ему, как видно, не мешала. Ожидавший их мужчина засмеялся при виде Ондатры, и собака, неуверенно поначалу, вильнула хвостом.

Стенка со шкафчиками, похоже, лежала на боку. Холден обнимался с лысым темнокожим человеком, они ухмылялись друг другу. Тимоти — нет, Амос — втянул трап, и дверь шлюза закрылась.

Она репетировала этот момент. «Я Тереза Дуарте, и в обмен на пленного я прошу вывезти меня с Лаконии». Теперь, когда он настал, все и так было ясно.

— Поднимайтесь на летную палубу, — сказал темнокожий мужчина, которого Холден называл Алексом. — Нам надо отсюда сваливать, но с вас, сукины дети, я теперь глаз не спущу.

Тереза, не зная, что еще делать, пошла за ними. Амос держался рядом и в лежащем на боку лифте, и на летной палубе. Красивая старая женщина с седыми кудрявыми волосами, падающими на глаза, ждала их. Увидев Холдена, она протяжно, прерывисто вздохнула. Пленник взял ее за руку.

— Так, — сказал Алекс. — Всем пристегнуться. Валим с этого грязного шарика.

Тереза, неожиданно для себя, присоединилась к общему ликующему воплю. Амос, взяв ее за плечо, провел к очень древнему на вид, совершенно не впечатляющему амортизатору.

— Тебе надо в нем закрепиться, Кроха. Я надумал, что делать с ней. — Он ткнул в Ондатру толстым большим пальцем. — Так что ты побудь здесь с Наоми и капитаном.

— Наоми… — повторила Тереза. — Это Наоми Нагата?

— А это — «Росинант», — подтвердил Амос. — Остальных я не знаю, но, так или иначе, мы дома.

И он ушел, уводя Ондатру в брюхо корабля и оставив Терезу таращиться на монитор. Все было странно, как во сне, но и буднично, как будто идешь по не слишком знакомому коридору. Она здесь. Она улетает.

Корабль вздрогнул, зашипел и стал подниматься.

— Хочешь, запущу главный? — спросил Алекс сквозь шум маневровых двигателей. — Одно слово, и я превращу этот дворец в шлак.

— Не надо, — отказался Холден. — Пусть живут. У нас там еще есть друзья. Элви, например.

— О… Не забрать ли и ее?

— Нет, — сказал Холден. — Она нужна там.

«Росинант» поднимался, втискивая Терезу спиной в прохладный голубой гель. Корабль на взлете дрожал и гудел, а потом они забрались достаточно высоко, и раздался новый, более низкий гул, и они рванули вверх. В темный космос. Оставив все позади. Тереза закрыла глаза, попыталась разобраться в своих чувствах. Если она что–то и чувствовала, то, пожалуй, все сразу.

Дом и все, что она знала, уходило назад, и если она в чем и была уверена, так только в том, что никогда не захочет вернуться. Принцесса послала все к черту и сбежала из сказочной страны.

Резкий сигнал тревоги заставил ее встрепенуться, и в тот же миг выругался пилот — Алекс. Тереза взглянула на него и увидела пепельно–бледное лицо.

— Алекс? — спросила женщина.

— Мы под прицелом, — сказал Алекс. — Не успели. Это «Вихрь».

Глава 49. Наоми

Устройство «Росинанта» заставляло его садиться на брюхо, поэтому Холден ступал по стене летной палубы. Он исхудал. Не просто исхудал — выглядел как после многих месяцев болезни. Глубже стали морщины у губ, а в улыбке было меньше обычной для него спокойной радости и больше — удивления, что случилось что–то хорошее. Он выглядел человеком с побитой душой — но и только. Не сломленным. Сломленным он не выглядел.

Он встретил ее взгляд, и в груди у нее отпустило что-то такое, о чем она даже не знала, что оно может отпустить. Она длинно, прерывисто вздохнула. Джим взял ее за руку. Она думала, что этого уже не будет, но вот он здесь и снова касается ее.

— Привет, — сказал он так тихо, что слышала только она.

— Привет, — ответила она.

Со стоявшим за его плечом Амосом что–то было не так. Кожа серая, а глаза сплошь черные. Она видела на Палладе ребят, которые добивались такого эффекта с помощью краски и татуировки склеры, но Амос не походил на рискованного модника.

Он держал на руках большую черную собаку с седой и очень озадаченной мордой. Девочка рядом показалась ей знакомой, но откуда — Наоми не вспомнила. Для рассказов еще будет время.

Алекс с ухмылкой влез в свой амортизатор.

— Так, всем пристегнуться. Валим с этого грязного шарика.

Команда ответила ликующим воплем: все были не то чтобы пьяны от успеха, но все же под хмельком. А может, только она. Холден забрался в свободный амортизатор, держась поближе к девочке. Прикрывая ее.

Корабль медленно перевернулся в нормальное, вертикальное положение.

— Хочешь, запущу главный? — спросил Алекс. — Одно слово, и я превращу этот дворец в шлак.

Холден опередил ее с ответом.

— Не надо. Пусть живут. У нас там еще есть друзья. Элви, например.

— О… Не забрать ли и ее?

Холден покачал головой, хотя Алекс его не видел.

— Нет, она нужна там.

Он не провел на корабле и пятнадцати минут, а уже отвечал как капитан.

Если бы она ему на это указала, ужаснулся бы и принялся извиняться, и, пожалуй, в другом месте она ожидала бы извинений. Что ни говори, она была главой подполья, инженером всей компании и сотен других операций. Радость, что он снова здесь, что она, Алекс, корабль возвращаются к прежней жизни, была невыразимо большей. Наоми словно проснулась от долгого кошмара и обнаружила, что все это только сон.

Наверное, за всю ее долгую жизнь не случалось минуты прекраснее.

Такое не бывает надолго.

Она ощущала, как Алекс ведет корабль сквозь лаконскую атмосферу, скользит над землей, поднимаясь на высоту, где дюзовый выброс не будет уже никому опасен. Когда включился главный, они рванулись вверх, сквозь последние слои атмосферы в свет лаконского солнца. Пока Алекс вводил курс к вратам, Наоми искала на тактической схеме свой флот. Все шли под тяжелым ускорением. Держась на пределе человеческой выносливости, они уменьшали вероятность попасть под удар лаконских кораблей. А вражеские корабли…

Она ввела накладку с истребителями и кораблем класса «Магнетар». Так бывает, когда опустишь глаза и обнаружишь у себя на руке многоножку. Тревога прорезала общее веселье как скальпелем.

— Алекс?

— Мы под прицелом. Не успели. Это «Вихрь».

Наоми выложила данные наблюдения поверх тактической схемы. «Магнетар» без увеличения был еще почти невидим. Бледное пятнышко темноты посреди неподвижной звезды своего дюзового выброса. Но уже небольшое увеличение показывало его очертания — такие же жутковато органические, как у «Бури». Похоже на позвонок невообразимо огромного животного. Корабль, поставивший на колени два флота. Одинокому фрегату с растраченными почти подчистую боеприпасами надеяться было не на что. Вся ее радость рассыпалась золой. Наоми задумалась, позволит ли Дуарте им с Джимом видеться в тюрьме. И будет ли им предложено сдаться. Бой с планетарной обороной потребовал четырех кораблей и стоил одного из них. Или, как станет ясно в ближайшие минуты, двух.

Одно хорошо — «Вихрь» останется последним из «Магнетаров». Она разбила строительные платформы, так что все было не зря. Пусть она погибнет в бою — пусть даже все они погибнут, — Бобби это одобрит. Бывают жертвы, которые того стоят.

— «Вихрь» запрашивает связь по направленному лучу, — доложил Ян. Голос у него чуть подрагивал.

— Примем, — отозвалась Наоми, и Ян взглянул на нее.

В его глазах читалось сомнение. Он не знал, готова она сдаться или поведет их на смерть. Она и сама точно не знала.

— Отвечаем, Келфи. Сколько ни тяни, легче не станет.

Он вывел входящее сообщение на все дисплеи, хотя управление досталось только Наоми. Она не поняла, надеется Ян надавить на нее, позволив всей команде следить за переговорами, или напорол по нервозности. Это ничего не меняло.

На экране появилась женщина: молодая, темнокожая, с прямыми, коротко остриженными волосами. На ней был голубой лаконский мундир и адмиральские знаки различия — в марсианской традиции. Ярость в ее глазах сулила Наоми очень немного надежды.

— Я — адмирал Сандрин Гуярат, командующий лаконским кораблем «Голос вихря». У вас тридцать секунд, чтобы сбросить реактор, деактивировать орудийные системы и открыть люки для абордажной команды. Малейшее отклонение от перечисленного приведет к уничтожению вашего корабля.

Тридцать секунд. Наоми с вызовом вздернула подбородок. Если ее захватят, рано или поздно узнают все, что знает она. Сеть, контакты десятков систем. Долгосрочные планы и стратегии. Все, что она успела выстроить, работая на Сабу и после, заняв его место. Она стала идеальным источником информации для врага. Полный людьми корабль затаил дыхание, ожидая ее решения: сдать всех или всех погубить. Ее придавило как сотней g и в то же время выбросило в невесомость.

Голос, ответивший адмиралу, принадлежал не ей. Этого голоса Наоми не знала.

— Нет, адмирал Гуярат. Никакого уничтожения. Вы немедленно даете отбой.

Глаза адмирала на ее экране гневно распахнулись, но было в них и смятение. Наоми выгнула шею, чтобы взглянуть на заговорившую девочку. Та, сидя в амортизаторе, жестом попросила передать ей управление связью. Наоми после мгновенного колебания послушалась. Когда «Роси» переслал изображение лица девочки, лаконка побледнела.

— Вы меня знаете, адмирал?

— Я не… верховный консул…

— Да, я дочь и наследница верховного консула, — произнесла девочка. — Вы поняли. Хорошо. Я на «Росинанте» по поручению отца. Ваши угрозы смехотворны, а ваша обязанность — немедленно вернуться к порученной вам обороне родной планеты.

Девочке наверняка не было и шестнадцати, но в голосе ее звучала непринужденная надменность. Наоми, обернувшись к Джиму, выговорила одними губами:

— Правда?

Он по–астерски пожал не плечами — одной ладонью.

— Мисс, — заговорила адмирал, бессознательно кланяясь. — Вы… меня не предупреждали… это вне всякого регламента, мисс. Боюсь, я не могу никуда пропустить этот корабль.

Девочка театрально закатила глаза.

— А протокол существует? Протокол безопасности?

— Простите?

— Если я в беде, меня удерживают против воли. Угрожают. Что бы там ни было. Существует ли условная фраза? Какой–нибудь знак, который я могу вставить в разговор незаметно для похитителей?

— Я… это…

— Отвечайте, да или нет, адмирал. Это несложно.

Этак «Вихрь» всадит в них атомный заряд, только бы избавиться от девчонки.

— Существует, мисс, — признала адмирал Гуярат.

— А я подала такой знак?

— Нет.

— Значит, примите как факт, что я не под давлением. Что между верховным консулом и лидерами подполья что–то происходит — что–то, доверенное мне и неизвестное вам. Учитывая это… Возвращайтесь. На. Свой. Пост.

Женщина на экране расправила плечи.

— У меня приказ адмирала Трехо…

— Стоп, — перебила девочка. — Как его фамилия?

— Чья?

— Адмирала Антона Трехо. Как его фамилия?

— Трехо?

— Да, — кивнула девочка и подалась к камере, заполнив своим лицом весь экран. И заговорила тихо, с раскаленной докрасна яростью: — Моя — Дуарте.

— Простите, мисс, — сказала адмирал. — Я не могу отпустить ваш корабль.

— Да? — процедила девочка. — Тогда стреляйте на хрен.

Она оборвала связь и обернулась к опешившему Алексу.

— Можно двигаться. Она перепугана насмерть.

— Приготовиться к перегрузке, — объявил Алекс по общему каналу, и девочка, коротко кивнув, снова откинулась в амортизаторе.

— Джим? — позвала Наоми.

— Знаю, — ответил тот. — Действительно, странный выдался день.

* * *

— Мы думали, ты погиб, — сказала Наоми, входя в лифт.

Амос моргнул своими пугающе черными глазами и пожал плечами.

— Ага, понятное дело, босс. Что тут скажешь? Извини.

Восемь часов под ускорением вывели их из пределов досягаемости «Вихря». Через пятнадцать она почти почувствовала себя в безопасности. Не совсем в безопасной безопасности, но хватило, чтобы она решилась выйти из рубки и начать разбираться во всем, что произошло, выслушивать рассказы о возвращении Джима и Амоса. И о том, как сюда замешалась Тереза Дуарте.

И еще — рассказать им о своем долгом одиноком странствии. О потерях. Когда они собрались вчетвером, Алекс попросил провести церемонию. Как будто мироздание предоставило им шанс, и он боялся, что шанс ускользнет, если им не воспользоваться. И они с Амосом вместе направлялись к шлюзу, как будто вернулось прошлое. Только вернулось совсем другим.

Амос странно переменился. Кожа у него стала одновременно бледнее и темнее, как если бы на черное положили тонкий слой белой краски. В глазах была темнота, и двигался он непривычно. Но так много времени прошло, что возможность думать о нем без горя и тревоги делала эти перемены всего лишь любопытными. Намного лучше, чем то, что Наоми носила в себе с тех пор, как его потеряла.

— Я бы вышел на связь раньше, но… ну, не готов был. Пришлось потерпеть.

— Что случилось?

Он пожал плечами.

— То да се… Но приятно вернуться.

Лифт остановился, она вышла. Амос отстал всего на шаг.

— Ты другой.

— Угу, — дружелюбно улыбнулся он. Так по–амосовски это было сказано. Так знакомо.

— Бомба не сработала? — спросила она.

— Да нет, с бомбой порядок.

— Тогда почему ты не выполнил задание? Я не виню, но… О чем ты там думал?

Амос помолчал, будто прислушиваясь к чему–то неслышному для нее.

— Познакомился с девчонкой, — сказал Амос. — Показалось вроде как гадко ее убивать. Я подумал, может, мы не правы.

Он опять пожал плечами.

Наоми обернулась и обняла его. Как будто стальной стержень обнимала.

— Хорошо, что вернулся.

Алекс с Холденом ждали у внутренней двери шлюза. Алекс переоделся в мундир флота Марсианской Республики Конгресса. Джим был в парадной белой рубашке. Он вымыл и зачесал назад волосы. Смотрел серьезно и строго.

Гроб в шлюзе был всего лишь скорлупкой, просто мешком для трупов с укрепленными кое–как бортиками. И был он пустым.

— Мы всегда так делали, — сказал Алекс, когда все собрались. — Когда кого–то потеряли и не смогли вернуть тело. Все равно прощались.

Он уперся взглядом в палубу. Джим поступил так же. Амос принял суровый вид, как всегда в такие минуты. Наоми захлестнуло сложное чувство. Печаль и радость, облегчение и пустота потери, которую ничем не заполнишь.

Алекс откашлялся и вытер глаза тыльной стороной ладони.

— Бобби Драпер была мне лучшим другом. Десантницей до мозга костей. На этом держалось все, что она делала. Она была отважной и благородной, сильной. Она стала чертовски хорошим капитаном. Я помню, как Фред Джонсон когда–то проталкивал ее в послы, и она стала таким послом, как считала нужным, а не разыгрывала политика. Она всегда была такой. Бралась за невозможное и исполняла.

Он глубоко вздохнул, открыл рот, словно хотел еще что–то сказать, закрыл и мотнул головой. Джим уже тоже плакал. И она тоже. Новые черные глаза Амоса задвигались, словно он прочел что–то в воздухе, и он вздернул подбородок.

— Она была та еще стерва, — сказал он, помолчал и удовлетворенно кивнул.

— Ее будет не хватать, — добавила Наоми. — Отныне и навсегда.

Они постояли молча, а потом Джим выступил вперед и запустил механизм наружной двери. Когда она открылась, маленький химический двигатель гроба выбросил его за борт. И гроб скрылся. Джим закрыл люк, развернулся и шагнул в корабль, обняв за плечи ее и Алекса. Почти тотчас же ее плечи обхватила и тяжелая лапа Амоса. Все четверо обнялись среди гула и рокота «Росинанта». И стояли так долго.

* * *

Маленький флот сопровождения был ближе к вратам и прошел их, когда «Роси» оставалось еще больше половины пути. Алекс гнал немилосердно, рассчитывая на пополнение реакторной массы в дружественной системе Госснера. Если они чуть чаще делали перерывы на отдых и разгонялись чуть мягче, чем при рывке в систему, то только ради экономии массы и потому, что «Вихрь» с истребителями держались у Лаконии, сбивая торпеды и запущенные по длинным дугам камни, брошенные в планету людьми Наоми. На третий день гонки к вратам кто–то отрастивший себе яйца решился отдать приказ, и «Вихрь» швырнул в уходящий «Роси» полдюжины торпед. ОТО сняли их все, а новых не последовало.

Под ускорением у Наоми находилось время рассчитать безопасный график перехода и связаться по лучу с другими кораблями. От начала до конца кампании они потеряли тридцать два корабля и почти две сотни жизней. Они вернули Джима и Амоса, захватили Терезу Дуарте и уничтожили производство, обеспечивавшее Лаконии ее мощный флот. «Вихрь» оставался тяжелой машиной убийства и при желании мог взять под контроль любую систему. Но он был один. Чтобы атаковать какие–либо врата, ему пришлось бы оставить без защиты Лаконию. Он был к ней привязан.

«Предштормовой», достигнув врат, перед переходом послал Наоми официальное приветствие. Джиллиан Хьюстон уводила корабль обратно к станции Драпер и ожидала новых распоряжений. Странная мысль. Наоми истратила на выигранную битву столько умственной энергии и сосредоточенности, что почти забыла о предстоящем. Освобождение от Лаконии не означало — не могло означать — возвращения под фактическую власть Союза перевозчиков. Прежде всего, не стало станции Медина, и никто не собирался устраивать в пространстве колец новой постоянной базы. К тому же Лакония заменила прежние механизмы торговли и управления своими.

Однако варианты оставались. Пространство колец больше не будет бутылочным горлышком, как прежде, но можно устроить в нем сеть дешевых, легко заменяемых релейных станций, предупреждающих о входящем и исходящем потоках. Корабли, по крайней мере, будут знать, какой у них шанс попасть в летучие голландцы при переходе. Мало кто сунется в кольцо, зная, что может и не выйти по ту сторону. Дайте людям достаточно информации, и они сами примут решение. Впрочем, это была проблема на потом. Пока что Наоми следила за дюзовыми огнями кораблей, вырвавшихся из лаконской системы во врата, и думала про себя: спасен, спасен, спасен.

В паузах между жестким ускорением команда праздновала и, как ни прискорбно, ссорилась. В напряженные дни перед атакой Ян Келфи с другим молодым парнем — механиком Сафаном Корком — оказались в одной постели, а теперь, выжив, делили романтическую территорию. Наоми старалась в это не лезть, но однажды видела, как Джим сидит в опустевшем торпедном отсеке с плачущим Яном. Она решила, что так и надо.

До кольца–врат оставалось триста тысяч километров, и дальше предстояло одно торможение, чтобы после перехода успеть сманеврировать, а не врезаться по инерции в шар чужаков. Лаконские силы их не преследовали. И даже не посылали больше дальнобойных торпед.

Тереза Дуарте оказалась зверем редкой породы. Наоми попробовала наладить с ней отношения, но всего один раз. Алекс дал передышку, вел их на мягкой четверти g, и Наоми решила пообедать. Она все еще удивлялась, видя набитый людьми камбуз. В ее представлении на «Роси» всегда летали шестеро.

Тереза сидела одна, прислонившись спиной к стене, держала в одной руке миску лапши, а в другой — палочки. Она гладко зачесала и заплела волосы, отчего лицо казалось жестче обычного. Никто к ней не подсаживался. Никто с ней не заговаривал. Может быть, потому что не знали о чем.

Наоми взяла себе миску белой дробленки и села напротив. Тереза подняла глаза, и в них мелькнул гнев, но девочка сдержала себя.

— Можно? — спросила Наоми.

— Это ваш корабль. Садитесь, где хотите.

— Немножко странно оказаться в таком месте, да?

Тереза кивнула. Наомижевала дробленку и гадала: неужели они так и просидят молча? Тереза покачала головой.

— Здесь всюду люди. И некуда деться. Дома я могла побыть одна. Здесь никто не бывает один.

— Есть такое, — согласилась Наоми, вспоминая грузовой контейнер. — Но обычно здесь не так много народу. Мы немножко переполнены.

— У вас команда двадцать два человека.

— Мы чаще обходились шестью. Или четырьмя.

— Мне здесь не нравится, — сообщила Тереза, вставая. — Когда мы уйдем, я постараюсь найти другое место.

Она ушла, ничего больше не сказав. И не отправив пустую миску в утилизатор, так что Наоми, доев, прибрала за обеими, а потом прошла по коридору в свою каюту.

В их каюту.

Джим лежал в койке. Под мышками тренировочного костюма темнели пятна пота и на спине тоже. Взглянув на нее, он помотал головой.

— Никогда, никогда больше не позволю себе потерять форму, — сказал он. — Просто несчастье.

— Наладится, — утешила она и прилегла рядом с ним. Койка подстроилась под дополнительный вес. Каждый раз при виде Джима Наоми чувствовала, что не верит до конца. Не позволяет себе поверить, что он и правда вернулся, на случай, если все это сон или обман чувств. Вдруг мироздание отнимет его снова. Это проходило, но она сомневалась, что когда–нибудь пройдет до конца.

— Видела в камбузе твою подружку, — сказала она. — По–моему, ей трудно приспособиться.

— Ну, она была единственной дочерью галактического бога–императора, а теперь ест овсянку на фрегате–перестарке. Непростой переход.

— Что будем с ней делать, когда выйдем на заправочную станцию? Ты же понимаешь, что такую важную особу нельзя просто отпустить?

— Не знаю, как нам ее удержать. Разве что уговорим себя запереть ее в тюрьму. Но есть и другие варианты.

— Разве?

— Далеко не все марсиане когда–то ушли с Дуарте. Среди них найдутся ее дальние родственники. Если повезет, найдутся юристы и терапевты. Или… не знаю. Владельцы реабилитационных центров.

— А если не найдутся?

— Если нет, что–нибудь придумаем. Все со всеми в родстве, если порыться достаточно глубоко. Будем перебирать предков, пока не найдем родственника.

— Ты говоришь как Авасарала.

— Я много о ней думал. Вроде как поселил ее маленькую копию у себя в голове. У тебя не бывало такого чувства?

— Знакомо, — признала Наоми. И добавила: — Терезе нужно не просто место посадки и какая–никакая родня. Ей нужна любовь.

— Любовь у нее была. Отец ее любил. Действительно любил. Чего ей не хватало, так это чувства пропорции.

— А потом ты притащил ее сюда.

— Она сама притащилась, — возразил он. — Как и все мы. И каждый раз, когда такое происходит, для всех и каждого это заноза в заднице. Перерасти свою семью — нелегкое дело при самых благоприятных обстоятельствах. А у нее не самые.

Наоми уютно устроилась у него на плече. Он был весь потный, но ей это не мешало. Она погладила кончиком пальца его лоб, провела по щеке. Он повернул голову, толкнулся лбом, как напрашивающийся на ласку кот.

— Ты думаешь, она справится? — спросила Наоми.

— Понятия не имею. Или справится, или нет. От нее зависит. Хотя я почти уверен, что она в любом случае останется самой собой. Для нее это победа. Мы поможем, если сумеем. И если она нам позволит.

Прозвучало предупреждение. Пять минут до прохождения кольца. Джим вздохнул, встал и принялся переодеваться в чистое.

— А ты? — спросила Наоми.

— Что — я?

— Ты справишься?

Джим улыбнулся, и в глазах его было совсем немного усталости. И чуть–чуть печали.

— Я вел долгую, страшную, гнусную игру и выиграл. А выиграв, я добрался домой. Я просыпаюсь утром рядом с тобой. Чего уж лучше?

Глава 50. Элви

Предрассветные часы после побега Терезы Элви провела за новостями. Едва прекратились боевые действия и еще до того, как рассортировали раненых и погибших, начали оформляться сюжеты. Разница между государственными каналами и докладами службы безопасности, которые Элви просмотрела потом, была такой, словно речь шла о двух разных сражениях. Силы террористов-сепаратистов, чье бегство проследили до врат, были отброшены превосходящими силами лаконского флота. Или враг достиг всех намеченных целей и отступил согласно своему плану. Орудийные платформы на орбите и рельсовые наземного базирования успешно защитили Лаконию от самоубийственной, отчаянной атаки врага. Или основная идея, что платформы и рельсовые должны обеспечить поддержку флоту обороны, оказалась забыта в горячке боя. И потери врага, хоть и наличествовали, не были катастрофическими. Враг бежал, а угрозу Лаконии достаточно только протереть тряпкой. Или «Вихрь» на обозримое будущее оказался прикованным к планете, а горстка истребителей охотилась за шальными торпедами и сброшенными на планету камнями, способными причинить тяжелый ущерб в случае попадания.

Самая потрясающая ложь — перед которой бледнело все прочее — гласила, что строительные платформы были сняты до атаки и перебазированы в новый, хранившийся в секрете район, где их введут в строй в безопасности. Прочие рассказы о сражении можно было считать предвзятым прочтением реального текста, а вот строительных платформ больше не существовало. И под правительственными сообщениями об их спасении не крылось ничего реального. Прежние лаконские верфи представляли собой груды металлолома, разбросанные по орбите планеты, и никакая конница и рать не сумели бы их собрать.

А еще кое о чем в новостях попросту не упоминали: в том числе о мгновенной атаке фрегата, приземлившегося на расстоянии плевка от здания государственного совета. И о побеге к врагу дочери верховного консула — пожалуй, самом замечательном в истории случае подросткового бунта. И о том, что сбежал пленник, содержавшийся в здании.

Как минимум один этот пленник.

— Майор? — позвал ее юноша. — Адмирал Трехо готов вас принять.

Вестибюль был просторный, с колоннами песочного цвета, с креслами и диванчиками, рассчитанными на сотню человек. Элви находилась здесь одна.

— Доктор, — сказала Элви.

Он недоуменно переспросил:

— Простите?

— Я предпочитаю называться доктором. Майор — это почетное звание. А докторскую степень я заработала.

— Да. Доктор Окойе. Конечно. Адмирал…

— Готов меня принять, — договорила она, вставая и оправляя китель. — Ведите.

Встреча состоялась не в обычном помещении. Здесь не было кабинетных столов, объемных дисплеев и толпы людей, склоняющихся перед властью, добиваясь места в ней. Только она и Трехо, в приватной столовой. Он ел простой завтрак: кофе, фрукты и пирожное в сахарной глазури. Такой же приготовили для нее. Окно — почти во всю стену — выходило на укрытую снегом территорию дворца и землю за ограждением — до горизонта. Мысль о потрясшей все это битве здесь казалась несколько непристойной. И то, что они встретились не в надежном подземном убежище, тоже выглядело ложью.

— Адмирал, — поздоровалась Элви, садясь за стол.

Молодой человек тут же скрылся. Трехо сам налил себе кофе.

— Мы нашли Илича, — сказал он вместо приветствия. — Вернее, его тело. Он и двое из охраны убиты сепаратистами.

Элви ожидала от себя каких–то чувств по этому поводу. Знакомый, профессионально внимательный к ней сотрудник погиб. Она его никогда больше не увидит. Она не впервые теряла коллег. Когда никто еще не называл ее майором, а она училась в Верхнем университете, трое с ее факультета умерли в течение одного семестра. Она лишилась почти всех сотрудников на «Соколе», и та потеря ее оглушила. А эта нет. На месте положенных потрясения и грусти была океанской глубины отчужденность. Элви даже не взялась бы сказать, к какому имени она относится. Дуарте. Трехо. Холден. Ко всем вместе.

— Плохо, — произнесла она, решив, что надо же что–то сказать.

— Он был предан империи, — ответил Трехо. — При всех его недостатках он был предан.

На это она не нашла, что сказать, поэтому ничего и не сказала.

— Наше положение снова переменилось. — Трехо прервался, чтобы подуть на свой кофе. Адмирал выглядел не просто измученным. Он выглядел на десять лет старше, чем когда вернулся на планету, а уже тогда все было непоправимо поломано. Еще несколько таких лет, и Трехо станет старейшим из живущих, независимо от возраста. Ей вспомнился миф о человеке, пожелавшем вечной жизни, но забывшем попросить к ней молодости. Он все дряхлел и усыхал, пока не превратился в цикаду. Она задумалась, вспомнит ли Фаиз, о ком эта история.

Элви сообразила, что Трехо ожидает ответа. Она не знала, каких слов он ждет, и не хотела знать.

— Вы здоровы, майор?

— Доктор, — поправила она. — Думаю, вам лучше называть меня доктором. И я здорова. На меня в последнее время многое навалилось. Вы, конечно, понимаете.

— Понимаю. Конечно, понимаю, — сказал он. — Строительные платформы. Их называли «лунами из палочек». Именно они привлекли внимание верховного консула к Лаконии. Вы не знали? Он разглядел их на первой волне сканов после открытия врат. На одной было недостроенное судно — что–то похожее на судно.

— Я об этом слышала, — согласилась Элви. Кофе был хорош. Пирожное, на ее вкус, слишком приторное.

— Они стали фундаментом власти Лаконии.

«Господи боже, — подумалось Элви, — когда это Трехо успел стать лицемером?» Или она просто слишком раздражительна?

— Они выиграли у нас очко, — продолжал он. — Признаю. Разыграли грязный трюк, и мы на него попались. Это не повторится. Я надеюсь, вы отложите другие темы, которыми занимаетесь. На время. Знаю, что вы хотите сказать: «Опять первоочередное задание?»

— Да, с этого я бы начала, — согласилась Элви.

— Утрата платформ — это утрата самых мощных из созданных человечеством кораблей. И утрата производства антиматерии. И регенераторов. Без них наша власть не выходит за пределы этой системы. А для войны — с террористами или с тем, что кроется за кольцами врат, — нам нужна сила.

— Итак, то, во что превратился верховный консул, — на полку, — подытожила она. — Попытки разобраться в природе врага и его атак на целые системы — на полку. Тайну бессмертия — на полку.

— Я слышу досаду в вашем голосе и разделяю ее, — сказал Трехо, — но факт остается…

— Нет, я не против. Но создание нового оружия — не первый приоритет, — перебила она. Достала наладонник, вывела свои заметки и передала ему. — Вот. Это для меня главное.

Трехо взглянул на экран так, словно она всучила ему необыкновенно мерзкое насекомое.

— Система Адро?

— Большой зеленый алмаз, видимо, содержащий записи всей цивилизации протомолекулы. Ее возвышения и падения. Я бы могла, вероятно, добиться лучших результатов, если бы «Сокол» отремонтировали и снабдили специально подобранной под этот проект командой. Несколько имен я уже прикинула. Я перешлю их вам.

— Доктор Окойе…

— Я понимаю, что не в состоянии вас ни к чему принудить. Но я вполне уверена, что все, с чем нам приходится иметь дело, взаимосвязано и что это, — она указала на схему гигантского алмаза, — больше всего похоже на Розеттский камень. Так что на него я и нацелю все усилия. Для меня как для профессионала он значит больше, чем устройство взрывов или поиски источника вечной молодости.

Трехо отложил ручной терминал. Его кофе выплеснулся через край чашки, испачкав белую скатерть.

— Идет война…

— Ну, это вам тоже придется исправить.

— Простите?

— Вам нужно прекратить войну. Прислать подполью корзинку с фруктами или еще как. Начать мирные переговоры. Не знаю. Лишь бы сработало. Я это уже говорила, и не шутя. Если хотите мира, проигрывайте красиво. У нас проблемы посерьезнее.

Она доела пирожное и запила его остатками кофе. Горькое после сладкого показалось еще вкуснее. Трехо сидел с каменным лицом. Элви встала.

— Делайте, что нужно, — сказала она. — Я соберусь на работу, а потом буду в университетских лабораториях. Если решите бросить меня в тюрьму за нарушение субординации или как там у вас, военных, говорят, найдете меня там. Если захотите исправить дело, дайте знать, когда будет готов «Сокол», и я сообщу вам все, что выясню.

Он не ответил. Она отрывисто кивнула и вышла. Надеялась, что ей полегчает, и действительно полегчало. Но совсем чуть–чуть.

Большое небо Лаконии расчистилось. Снежные тучи уплыли, воздух был ярким и хрустким, с легчайшим намеком на мятный запах свежей лаконской земли. Стайка — или рой — летела высоко в небе, исчезая на фоне солнца и снова проявляясь за ним на пути к югу. Какие–то организмы следовали температурной кривой, или градиенту питания, или еще какому–то инопланетному стимулу, неизвестному ей. Никому не известному. Пока еще.

Когда–нибудь они узнают. Если она сумеет все наладить.

Когда она вернулась в комнату, Фаиз сидел на краю их кровати в мягкой полотняной пижаме, полученной от щедрот Лаконской империи. И массировал себе новую ногу, как велел врач. Он поднял обеспокоенный взгляд на Элви. Фаиз тоже не спал с прошлой ночи. Они тогда вернулись к себе усталыми, и замерзшими, и пораженными новым открытием. Она была пешкой в игре Холдена. И Холден вывел ее на край доски и сделал ферзем.

— Ну, как Трехо? — язвительно осведомился Фаиз, добавив с надеждой: — Приговорил нас к изгнанию?

— Увы, нет, — ответила Элви. — Может, попозже.

— Все равно можно сбежать.

Он лишь наполовину шутил. Элви представила, как это могло бы быть. Вернуть «Сокол». Или другой корабль. Выбраться бы с Лаконии, а потом куда угодно. У Трехо не хватит сил на погоню. Сейчас — не хватит. Можно будет вернуться в Сол, или в Бара Гаон, или в какую–нибудь новую развивающуюся колонию. Оставить все это дерьмо за спиной.

Только вот что–то извне вынюхивает их разумы. И сражаться с ним лучше всего отсюда. Тюрьма для нее — не Лакония. И тюремщик — не Трехо. Их лишила выбора тайна, которую так необходимо разгадать, и то, что Элви подходит для этого лучше всех.

Она тихо поцеловала мужа в губы. А когда отстранилась, в его глазах уже не было улыбки. Они так долго оставались вместе. Видели друг друга такими разными. Элви чувствовала, что снова меняется. Что наступает новая пора жизни. Значит, побоку все объяснения, будто она здесь только из страха перед властями. Власть рухнула. Она здесь потому, что так решила.

— Прости, — сказала она. — Знаю, ты надеялся деликатно уйти в отставку и получить где–нибудь землицы на нас двоих.

— Да хоть на одного, — сказал он. — Я не жадный.

— Этого не будет. Прости.

Фаиз вздохнул, поджал под себя ноги.

— Нет — значит, нет. Ты–то у меня остаешься?

— Всегда.

— И хватит с меня, — сказал он и похлопал по матрасу рядом с собой.

— Мне надо идти.

— Нет ли здесь противоречия?

— После работы я вернусь.

— Это ты сейчас так говоришь, но я же тебя знаю. Ты найдешь что–то интересное и застрянешь там до полуночи, а пока доберешься домой, снова пора будет уходить.

— Наверное, ты прав.

— Вот почему ты всем нужна, — вздохнул Фаиз. — И мне нужна. Когда вернешься, я буду здесь.

— Спасибо, — сказала она.

— А жаль, что нельзя нам с тобой сбежать.

— Может, в следующей жизни.

* * *

Вселенная всегда оказывается удивительнее, чем вы думали. И не важно, насколько свободна ваша фантазия, как цинично, восторженно или открыто воображение, какой вы методичный или шальной исследователь. Вселенная все равно найдет, чем удивить. Ни одна мечта, ни одна фантазия, самая чудесная и невероятная, не дотягивает до правды.

Элви родилась в системе с одной звездой и горсткой планет. Экзобиологию она изучала, когда эта наука была еще чисто теоретической. Свежеиспеченным доктором она мечтала только о том, как бы получить место в марсианской лаборатории и — вершина безрассудных надежд — может быть, найти доказательство независимого развития жизни на Марсе. Более потрясающего и важного открытия она вообразить не могла. Она вошла бы в историю науки как женщина, обнаружившая жизнь вне Земли.

Оглядываясь назад, она видела эту мечту неправдоподобно мелкой.

В лаборатории она долго беседовала с доктором Очидой. Ей требовались отчеты по всем темам: в какой стадии работа, куда ведут проекты, его мнение по плану экспериментов. Она не требовала этого даже после смерти Кортасара. Не держалась как начальница. А теперь стала, и Очида не возражал. Значит, она, как видно, начальницей и была.

Так или иначе, он ответил на все вопросы, а Трехо никого не прислал, чтобы уволочь ее в тюрьму. Итак, ей фактически подчинялось самое передовое в истории человечества научное учреждение. А если десятилетия академической науки и вбили ей что–то в голову, так это что власть означает политику.

— Надо будет кое–что переменить, — сказала она. — Мы закрываем боксы.

Очида так и замер. С тем же успехом она могла сообщить, что научные сотрудники отныне должны ходить на руках, да и то он меньше бы изумился.

— Но протомолекула… образцы…

— Нам хватит, — сказала она. — После гибели строительных платформ больше нам не понадобится.

— Но… заключенные. Что с ними делать?

— Мы не палачи, — ответила Элви. — И не надо было ими становиться. Когда придет охрана, скажите, что мы больше никого не принимаем. Если Трехо решит поставить их к стенке и расстрелять, я не в силах ему помешать. Но могу заявить, что мы этого не поддерживаем. И не будем впредь основывать на этом свои исследования. Отныне и впредь — информированное согласие или работа с дрожжами.

— Это… это будет…

— Скорость — не единственная мера прогресса, доктор, — сказала Элви. По его глазам видно было, что он не понимает. — Просто сделайте, как я говорю. Хорошо?

— Да, доктор Окойе. Как считаете нужным.

Он удалился, едва ли не с поклонами.

«Мир всегда удивительнее, чем вы думаете». Элви прошла в свою личную лабораторию. Так много дел, так много разных путей можно выбрать. Она могла сохранить состояние Дуарте в тайне или организовать собственную научную группу из лучших умов Лаконии. Все равно заговор Трехо свелся к ним двоим плюс Келли. А после побега Терезы с Джеймсом, черт его побери, Холденом считать это государственной тайной было как-то смешно.

Стул, став ее собственностью, показался удобнее, чем раньше. Она понимала, что стул не изменился, зато изменилась она. Она вывела накопившиеся сообщения, просмотрела их. Последнее было с верфи, предоставляло ей постоянный допуск к сведениям по состоянию «Сокола». Элви приняла это как оливковую ветвь от Трехо.

Пробегая список, она понемногу успокаивалась. Сосредотачивалась. Сложный и темный мир политики и интриг отступал, его место занимала инопланетная биология. Элви словно возвращалась домой. Фаиз был прав. Стоит забыться, и она просидит здесь до утра. Но чем бы ни заниматься, какой бы путь ни выбирать, первый шаг ясен. Он был необходим, даже если неразумен.

Черноглазые дети следили, как она идет к клетке. Кара встала ей навстречу, как делала часто. Когда Элви отперла замок и отодвинула дверь клетки, Кара уставилась на нее в недоумении. Младший брат встал с ней рядом, сунул ей в ладонь свою ручонку. Элви отступила назад и кивнула им. Впервые за десятилетия двое детей свободно вышли из клетки. Грудка Ксана вздымалась от избытка чувств. На сероватую щеку Кары выкатилась слеза.

— Правда? — прошептала Кара. — Мы правда свободны?

— Мне нужно кое в чем разобраться, — сказала Элви, и ее голос тоже дрогнул. — Я наделась, что вы не откажетесь мне помочь.

Эпилог. Холден

Холден, пристегнутый к автодоку, лежал с закрытыми глазами. Корабль находился в свободном полете — сберегал остатки реакторной массы. Холден не возражал. Невесомость на уровне желудка напоминала, что он уже не на Лаконии. И тем была хороша.

Машина тикала и гудела с потаенной укоризной, словно намекая, что следовало бы больше упражняться и снизить потребление соли. Сквозь гул доносились голоса. Они теперь звучали постоянно. После стольких лет с минимальной командой полный комплект походил на вечеринку, когда соберется слишком много народу и уходить никто не думает.

Игла вонзилась в левую руку, и автодок закудахтал про себя, накачивая оригинальный коктейль из онкоцидов, сосудистых и стабилизаторов давления. И, наверное, что–нибудь от психических расстройств. Видит бог, до них было недалеко. От прохладной жидкости по губам пробежали мурашки, а на языке появился вкус, который мозг интерпретировал как арахисовый. После инъекции игла вышла из кожи, а штанга подала к лицу Холдена крошечное сканирующее устройство. На экране появилось изображение черепа и губ, свежий прирост обозначился зеленым.

— Все детали на месте? — спросила от дверей Наоми.

— Большей частью, — подтвердил Холден, вынудив сканер укоризненно пискнуть. Джим полежал неподвижно, пока устройство не закончило свое дело. Когда штанга отодвинулась, заговорил: — Зубки режутся, в моем–то возрасте — это просто неприлично.

— Ну, тебе же выбили зубы.

Наоми говорила сдержанно, но он слышал в ее интонациях желание убивать. Он свел все к шутке, но она–то понимала. Все время, пока жил под властью Лаконии, он смотрел на вещи легко. Создал для себя правила, не позволявшие бессилию перейти в отчаяние. Он планировал, интриговал и ждал случая. Теперь все позади, и все запертые под спудом чувства готовы были выбраться на волю.

— У моего отца была поговорка для путешествий, — сказал Холден, дожидаясь, пока автодок закончит процедуры.

— У которого?

— У папы Цезаря. Он говаривал, что, если уходишь слишком далеко и слишком быстро, душа не враз тебя догонит.

Наоми нахмурилась.

— По–моему, таким образом религиозные фанатики доказывали, что у астеров нет души.

— Может, и так, — сказал Холден. — Отец Цезарь имел в виду перелеты в другой часовой пояс. А я подразумевал просто… перемены. Понимаешь?

Он мало говорил о дне его ареста. И только с Наоми. Его арестовали на станции Медина, задержали для допроса. Он не знал, проживет остаток жизни в тюрьме или будет убит в поучение остальным. А губернатор Син отправил его на Лаконию для допроса относительно создавших кольца чужаков и других чужаков, которые убили первых. И поначалу, а потом снова и снова, Холдену казалось, что все это не на самом деле. А если и на самом, то происходит не с ним. Он стал кем–то другим. Плен немножко свел его с ума, и он до сих пор был не в себе. Не совсем. Но с каждым днем, когда просыпался на «Роси» рядом с Наоми, он чувствовал себя немножко ближе к здравому рассудку. Душа становилась чуть ближе — в широком фигуральном смысле.

Наоми толкнулась, подплыла к нему и остановилась с бессознательной грацией рожденных в невесомости. Она взяла его за руку. Она теперь часто так делала. И ему нравилось. Особенно когда просыпался среди ночи, еще не понимая со сна, где он, и пугался, что охрана снова явится его избивать. Голос тоже успокаивал, но рука в руке действовала быстрее.

— Через сорок минут начинаем торможение, — сказала она.

— Резкое?

— Алекс обещал около трех четвертей g. Переживем. Но я решила тебя все–таки предупредить.

— Мы не окажемся на много часов загнаны в одну койку.

— Да, не в этот раз, — согласилась она. Он не знал, от души она болтает о сексе или просто таким способом дает понять, что он дома. В любом случае, это утешало.

— Только между нами, — сказал он. — Я рад буду, когда снова останемся только мы. Эти — славный народ, но не семья, понимаешь?

— Понимаю, — ответила она. — Может быть… может быть, придется все–таки подумать, не нанять ли кого–нибудь. Раз Клариссы и Бобби нет.

— Да, — протянул он. — Подумаем.

Он хотел сказать: «Но не сейчас. Когда я смогу». Она его услышала.

— Я собираюсь проверить подачу охладителя, — сообщила она. — Эти ребята все росли на кораблях поновее. К нашему тепловому режиму непривычны.

— Хорошо, — согласился Холден. — А я закончу здесь и приду на летную палубу.

— Хорошо, — кивнула Наоми и толкнулась обратно. Она смотрела только на него и даже не оглянулась на дверь, чтобы попасть в проем.

Когда она скрылась, автодок звякнул, разрешая отстегнуться. Холден двигался неторопливо — не потому, что был ранен, а потому, что ему нравился процесс освобождения. Когда он добрался до экрана, отчет уже висел там. В общем и целом все было в порядке. Холден вернулся к отчету на момент своего возвращения на «Роси» и убедился, что все тенденции идут как надо. Об этом говорили ясные светящиеся линии. Душа возвращалась на место.

Приятно было бы снова стать собой. Наоми влипла в позицию главного планировщика дел подполья, когда оно превращалось в то, во что превращалось. Но она очень ясно дала понять, что одного рейса в роли капитана военного корабля ей хватит на всю жизнь. Капитанское место на «Роси» принадлежало ему. Хотя, поскольку Наоми номинально считалась адмиралом флота сопротивления, его капитанство было скорее почетным званием. И все равно оно накладывало ответственность. Если не сразу, так в скором времени.

Помедлив, он вывел данные по Амосу. Отчет был пуст. Холден поразмыслил. Не хотелось ему заводить этот разговор, но придется. Если быть капитаном, так надо быть капитаном.

Он задержался на камбузе, взял себе грушу кофе и отпечатал длинный кусок чего–то, поименованного системой грибным беконом. У стола плавали трое новых членов экипажа, и он ощущал их взгляды, как бывало раньше в барах или в коридорах станций. «Это и есть Джеймс Холден?» Тогда он умел не замечать такого. Теперь их внимание давило, как тепловые лучи. Он сделал вид, что ничего не понял, и направился в мастерские.

Ондатра плавала посреди помещения в сложно устроенном памперсе с дыркой для хвоста. При виде Холдена она завиляла хвостом, тут же закрутившись вокруг центра масс, распределенного между легким подвижным хвостом и более крупным и в целом неподвижным телом. Холден бросил ей в пасть кусочек бекона с палец величиной — она поймала.

— Научилась, — похвалил он шумно жующую собаку.

В мастерской все было в точности как всегда. Запах качественной смазки и неостывших принтеров для механики и знакомая надпись на том же месте. «Он заботится о тебе. Позаботься о нем».

Из глубины доносился лязг, раздались два резких звонких удара, за ними ворчание. Кто–то протискивался между механизмами.

— Привет, кэп, — сказал тот, кто был раньше Амосом, вытягивая себя из щели. В одной руке он держал гаечный ключ, в другой воздушный фильтр. Кожа так и осталась болезненно серой, от этого казалось, что он мерзнет. Будто только что тонул.

— Все в порядке? — Холден с натужной веселостью кивнул на собаку.

— Пока. Оказывается, многие ломали голову, как устроить собаку на корабле. Я просто воспользовался готовыми решениями. — Оставив инструменты в воздухе, он почесал псину за ухом, придерживая другой рукой за челюсть, чтобы не уплыла.

— На вид сложно, — заметил Холден.

— И не всегда прилично. Я собираю Кроху в дорогу. То, что ей пригодится, куда бы ни направилась. Труднее всего с фильтрами. Оказывается, с этих собак лезет уйма шерсти. Если сразу не отловить, забивает стандартную вентиляцию.

Холден придержался за скобу. Ондатра хотела подбежать к нему, но ей не от чего было оттолкнуться.

— Не слышал, какие планы у Терезы? — спросил Холден, оттягивая разговор, ради которого пришел.

Механик взял фильтр и принялся водить по краю большим пальцем, проверяя на ощупь. Из–за сплошь черных глаз трудно было понять, куда он смотрит.

— Не-а. Последний раз я видел, как она с Алексом и кем-то из новых ребяток болтала про какой–то марсианский сериал. Вроде бы она им увлекалась — и Кит тоже его смотрел в ее возрасте. По–моему, Крохе нравится находить с людьми что–то общее, пусть хотя бы знакомые фильмы.

— Я только что из медотсека, — сказал Холден. — Заметил, что ты в нем не бываешь.

— Ну да. Автодок теперь не знает, что обо мне и думать.

— Да, — сказал Холден. — Насчет этого…

Он помялся. Не знал, как спросить, осталось ли то, что было сейчас перед ним, Амосом.

— Что тебя гложет?

— Ты еще Амос?

— Угу.

— Нет, я про то, что Амос… погиб. Его убили. А потом те ремонтные дроны взяли тело и… мне нужно знать, настоящий ли ты Амос. Амос, которого я знал.

— Конечно. Кто же еще?

Холден кивнул, скорее самому себе. Ондатра скулила и силилась подплыть к нему, болтая ногами в воздухе. Он притянул собаку к себе, пристроил на колено и стал гладить по спине.

— Для меня это важно.

— Похоже, тебе трудно принять ответ «да», кэп. Я на это вот как смотрю. Да, со мной случилось какое–то удивительное дерьмо. Я знаю кое–что, чего прежде не знал.

— Например? — спросил Холден, но Амос отмахнулся.

— Штука в том, что ты тоже прошел сквозь удивительное дерьмо. И переменился. И узнал такое, чего не знал прежде. Наоми и Алекс? Та же история. Черт, от Крохи, с какой я познакомился, мало что осталось. Такова жизнь. — Амос пожал плечами. — Вот псина, наверное, мало меняется, только морда седеет.

Ондатра махала хвостом.

— Если для тебя это философский вопрос, тогда ладно, — сказал Амос. — Но если ты меня спрашиваешь, я ли это? Я.

Холден кивнул.

— Вот и хорошо. Я должен был спросить.

— Ничего, — сказал Амос.

Холден напоследок еще почесал Ондатру. Взлетело облачко шерсти, шерстинки сплелись в сложную сетку и поплыли к воздуховоду.

— Вижу, что ты имел в виду. Алекс через тридцать пять или тридцать минут начинает торможение.

— К тому времени все закреплю, — обещал Амос.

Холден потянулся к двери. Он уже выходил, когда его остановил голос Амоса:

— Только еще одно.

Холден задержался за дверную раму. На него смотрели жутко черные глаза.

— Конечно.

— Те твари, которых разозлил Дуарте. Которые слопали Медину.

— Я понял, о ком ты, — сказал Холден.

— Среди прочего, что я теперь знаю: они собираются всех убить.

Минуту длилось молчание.

— Угу, — сказал Холден. — Это я тоже знаю.

Джеймс С. А. Кори Двигатель

© Галина Соловьева, перевод, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Ускорение бросает Соломона на спинку капитанского кресла и тяжело наваливается на грудь. Правая рука падает на живот, левая – на обивку подголовника около уха. Лодыжки вдавливаются в подножку. Это как удар, как нападение. Мозг, продукт миллионов лет примитивной эволюции, к такому не готов. Он принимает это за атаку, потом за падение, потом за страшный сон. Яхта – не продукт эволюции. Ее сигнал тревоги – строго информационное устройство. Кстати, мы ускоряемся на четырех гравитационных. Пять. Шесть. Семь. Больше семи. На экране наружной камеры проносится Фобос, а дальше – только звездное поле, неизменное с виду, как неподвижный кадр.

Только через пять минут до Соломона доходит, что это было, и тогда он пытается улыбнуться. Натруженное сердце от восторга начинает биться еще быстрее.

Отделка яхты в кремовых и оранжевых тонах. Панель управления – простой сенсорной модели. Поверхность по углам поблекла от старости. Не нарядно, зато функционально. Основательно. Вспыхивает тревожная лампочка – нет сигнала от восстановителя воды. Соломона это не удивляет – восстановитель не входит в спецификацию – однако он перебирает в уме возможные причины отключения. Предположительно, перегрузка, направленная вдоль основной оси корпуса, повредила клапан резервуара – после испытания надо будет проверить. Соломон пробует пошевелить рукой и поражается ее тяжести. Рука у человека весит граммов триста. Даже при семи g – это чуть больше двух кило. Вполне можно поднять. Он толкает конечность к приборной панели, мышцы дрожат от напряжения. Прикидывает, сколько сверх семи g успел набрать. Все сенсоры заблокированы, придется проводить расчет после испытания. Зная, сколько длился разгон и какова конечная скорость, – простейшая арифметика, тут и ребенок бы справился. Он не тревожится. Снова переносит руку к панели – напрягая уже все силы – и в локте что-то влажно, болезненно сдвигается.

Черт! Он бы скрипнул зубами, но это не проще, чем улыбнуться. Нескладно получилось. Если не отключить двигатель, придется ждать, пока выгорит топливо, и звать потом на помощь. А с помощью будет туго. Неизвестно точно, на какое ускорение вышла яхта, но спасателям долго придется его догонять. Указатель топлива – простое цифровое табло в нижнем левом углу панели, зеленое на черном. Трудно сфокусировать на нем взгляд. Перегрузка деформирует глазные яблоки. Технологический астигматизм. Соломон щурится. Яхта предназначена для долгих рывков, а баки у него были заполнены на девяносто девять процентов. Сейчас табло показывает десять минут разгона. А на счетчике топлива – девяносто восемь и шесть десятых. Не может быть!

Через две минуты цифры сменяются на пять десятых. Еще две с половиной минуты – четыре десятых. При таком расходе топлива хватит на тридцать семь часов, и конечная скорость немного недотянет до пяти процентов световой.

Соломон начинает нервничать.

Он встретил ее десять лет назад. В научном центре Данбад Нова – одном из крупнейших на Марсе. Три поколения колонистов закапывались в каменистую землю нового дома для человечества: прогресс человеческой науки, знания и культуры дошел до того, что подземный город мог себе позволить пять баров – пусть даже один из них был безалкогольным заведением, в котором толклись джайнисты и возрожденные христиане. Остальные четыре продавали алкоголь и еду – точь-в-точь такие же, как в пункте питания, разве что ужин украшала музыкальная лента и встроенный монитор, круглосуточно транслировавший развлекательные программы с Земли. Соломон встречался здесь со своими кадрами два-три раза в неделю, если работы в центре было не слишком много.

Обычно народу в компании набиралось до дюжины. В тот день за столом собрались Тори и Радж из проекта по выведению воды на поверхность, Вольтер, которую по-настоящему звали Эдит, Джулио с Карлом и Малик – они работали в группе антираковой терапии. И Соломон. Марс, как говорится, самый тесный городишко в Солнечной системе. На нем редко встретишь новое лицо.

А эта была из новичков. Она села рядом с Маликом. Темные волосы, невозмутимое лицо. Черты островаты для классической красавицы, и на предплечьях темные волоски. При таких генах женщины после тридцати пяти вечно борются с темными усиками над верхней губой. Соломон не верил в любовь с первого взгляда, но, едва она подсела к столу, сразу вспомнил, что с утра толком не причесался и у рубашки рукава длинноваты.

– Марс и есть Америка, – широко взмахнул пивной кружкой Тори. – Точь-в-точь.

– Вовсе не Америка, – возразил Малик.

– Не та, что теперь. Какой она была вначале. Вспомни, сколько занимал путь из Европы до Северной Америки в шестнадцатом веке. Два месяца. Сколько сюда от Земли? Четыре. Даже дольше, смотря по расположению на орбите.

– Вот и первое отличие от Америки, – сухо вставил Малик.

– Ну порядок величины тот же, – упорствовал Тори. – Я к тому, что для политиков расстояние измеряется временем. Мы в месяцах пути от Земли. Они там до сих пор считают нас чем-то вроде затерянной колонии. Как будто мы перед ними в ответе. Вот сколько среди нас, сидящих за этим столом, получают указания от людей, которые в жизни не вылезали из гравитационного колодца, но воображают, что понимают, в каком направлении нам двигаться?

Тори первым поднял руку, за ним Радж, Вольтер. Карл. Нехотя – Малик. Тори самодовольно усмехнулся.

– Кто занимается настоящей наукой? – продолжал он. – Мы. Наши корабли новее и лучше. Наши разработки экосистем на доброе десятилетие обогнали все, что есть на Земле. В прошлом году мы вышли на самообеспечение.

– Не верю, – перебила Вольтер.

Новенькая пока молчала, но Соломон видел, как внимательно она слушает каждого. Он смотрел, как она слушает.

– Даже если мы еще нуждаемся в материалах с Земли, то можем за них заплатить. Черт, дайте нам несколько лет, и наши шахтеры вытеснят их из Пояса, – говорил Тори, отступая от последнего утверждения только ради того, чтобы выдвинуть новое, столь же невероятное. – Я же не говорю, что надо полностью разорвать дипломатические отношения.

– Нет, – кивнул Малик, – но клонишь к тому, что нам следует объявить о своей политической независимости.

– Забегая вперед – так и есть, – признал Тори. – Потому что расстояние измеряется временем.

– А связность мысли – пивом, – вставила Вольтер, в точности копируя интонацию Тори. Новенькая улыбнулась.

– Ладно, предположим, нам нечего терять, кроме своих цепей, – сказал Малик, – но стоит ли возиться? Де-факто, у нас и так собственное правительство. Если подчеркнуть этот факт, мы только намутим воду.

– А ты думаешь, Земля ничего не замечает? – спросил Тори. – Думаешь, ребятки в лабораториях на Луне и в Сан-Пауло не говорят, поглядывая в небо: «Вон та красная точечка пинает нас в задницу»? Они ревнивы и завистливы – и не зря. Я только об этом и говорю. Если мы сделаем что-то по-своему, у нас будут месяцы форы до их первой реакции. Англия потеряла американские колонии, потому что управлять с шестидесятидневной задержкой невозможно. Тем более – со стадвадцатидневной.

– Ну, – сухо напомнила Волььтер, – были еще французы.

– И очень хорошо, что потеряла, – словно не услышав ее, продолжал Тори, – ведь кто вставил свое слово, когда наци застучали в ворота Англии? Разве я не прав?

– Гм, – подал голос Соломон. – Вообще-то, нет. Ты зашел совсем не с той стороны. На самом деле мы – Германия.

Как только он заговорил, взгляд новенькой обратился к нему. Почувствовав, как перехватило горло, Соломон поспешно отхлебнул пива. Теперь голос будет срываться, словно ему снова четырнадцать. Вольтер поставила локти на стол, обхватила щеки смуглыми ладонями и подняла брови, всем видом требуя: «Докажи!»

– Ладно, – Малик сразу забыл о разногласиях с Тори. – Беру наживку. Чем это мы похожи на палачей-фашистов?

– Тем, как будем драться, – ответил Соломон. – У Германии была самая передовая наука – как и у нас. Была лучшая техника. Были ракеты. Ни у кого не было ракет, а у них были. Один нацистский танк мог подавить пять танков союзников. Просто они были лучше. Лучше по конструкции, лучше по исполнению. Немцы ценили науку и ученых, поэтому были тонкими и умными.

– Если не считать расизма и геноцида, – вставил Джулио.

– Да, если не считать, – согласился Соломон. – Только они проиграли. У них было техническое превосходство, совсем как у нас. Но они проиграли.

– Потому что были безумными психопатами, – сказал Джулио.

– Нет, – покачал головой Соломон. – То есть были, конечно, но история знает фашистов и психопатов, которые не проигрывали войн. Немцы проиграли потому, что, хотя танки у них были лучше, Америка, к примеру, выпускала десять танков на каждый, выпущенный Германией. У союзников была громадная индустриальная база, а что конструкцией они уступали – кому какое дело? У Земли тоже есть развитая промышленность. И люди. Пусть, чтобы добраться сюда, у них уйдут месяцы или даже годы, но, когда они доберутся, мы не совладаем с такими полчищами. Передовая техника – это замечательно, но пока мы строим свои лучшие образцы из сырья, которое нам привезли. Чтобы перебить демографическое преимущество Земли, нам нужна новая парадигма.

– Объявляю «новую парадигму» девизом этого вечера, – подняла руку Вольтер.

– Поддерживаю, – согласился Джулио.

Соломон почувствовал, как жар ползет от шеи к щекам.

– Все согласны? – провозгласила Вольтер.

Ей ответил дружный хор.

– Решено, – подытожила она. – Кто-нибудь, поставьте этому человеку еще пива.

Разговор, как обычно бывает, перешел на другое. От политики и истории – к искусству и инжинирингу тонких структур. Главный спор в этот вечер завязался на тему о превосходстве пучков нанотрубок над узелками – при конструировании искусственной мускулатуры. Под конец обе стороны перешли на оскорбления. Впрочем, пререкания велись в добродушных тонах – искренних или притворных, не столь важно. Встроенный монитор переключился на музыкальную передачу из маленького селения с плато Сирия – вой и медный гром алжирского раи вплетались в классические европейские напевы. Именно такую музыку предпочитал Соломон – потому что она была насыщенной и интеллектуальной, и никто не звал под нее танцевать. Половину вечера он просидел рядом с Карлом, толковавшим о повышении КПД за счет подачи топлива. На новенькую он старался не смотреть. Когда та пересела от Малика к Вольтер, сердце у него подскочило: может, она пришла не с Маликом? И тут же упало: а вдруг она лесбиянка? Казалось, лет десять свалилось у него с плеч – такого гормонального взрыва он не переживал с младших курсов университета. Соломон твердо решил забыть о существовании новенькой. Если женщина перевелась в центр на работу, еще будет время выяснить, кто она такая, и найти предлог для разговора так, чтобы не выглядеть отчаявшимся и одиноким. А если она просто с визитом, то нечего о ней и думать. И все-таки он часто поглядывал на нее, просто чтобы не терять из вида.

Радж ушел первым – как всегда. Он состоял в совете по развитию, а это означало, вдобавок к обычной работе инженера, еще и бесконечные совещания. Если проект терраформирования однажды заработает, в нем будет немало интеллектуальной ДНК Раджа. За ним ушли Джулио рука об руку с Карлом – оба подвыпили и разнежились. Карл все старался примостить голову на плечо Джулио. Остались только Малик, Вольтер и Тори. Теперь не замечать новенькую стало труднее. Соломон собрался уже уходить, но задержался в гальюне и побрел обратно, сам не зная зачем. Как только уйдет новенькая, сказал он себе. Как только уйдет она, уйдет и он. Посмотрю, с кем уйдет, и буду знать, кого о ней расспрашивать. Или, если она уйдет с Вольтер, не расспрашивать. Обычный сбор данных, только и всего. Когда монитор переключился на первую утреннюю программу новостей, пришлось признать, что все это – чушь. Он помахал на прощание – на этот раз уже всерьез, – запихнул руки в карманы и направился в главный коридор.

Из-за инженерных сложностей в строительстве куполов и полного отсутствия у Марса магнитосферы, все жилые помещения располагались глубоко под землей. Большие коридоры были высотой в четыре метра, светодиодки изменяли температуру и освещенность согласно времени суток, и все же Соломона временами мучила атавистическая тоска по небу. По ощущению открытого пространства и, пожалуй, по возможности хоть раз в жизни выбраться из склепа.

Ее голос догнал его сзади:

– Эй, привет?

Она шла свободной покачивающейся походкой. Улыбалась тепло, разве что малость настороженно. Выйдя изполутемного бара, он разглядел светлые полоски в ее волосах.

– А, привет.

– Мы там так и не познакомились. – Она протянула руку: – Кэйтлин Эскибель.

Соломон взял ее ладонь, коротко встряхнул, как было принято у них в центре.

– Соломон Эпштейн.

– Соломон Эпштейн? – повторила она, шагнув вперед. Само собой получилось, что они пошли рядом. Вместе. – И что же милый еврейский мальчик делает на такой планете?

Не будь он выпивши, просто отшутился бы, а так…

– В основном набираюсь храбрости с тобой познакомиться.

– Я вроде как заметила.

– Надеюсь, я был очарователен.

– Лучше, чем твой дружок Малик. Он не упускал случая потрогать меня за руку. Ну да ладно. Я работаю в управлении ресурсов, на группу взаимных интересов Квиковски. Всего месяц как с Луны. Вот то, что ты говорил про Марс с Землей и Америку… Это было интересно.

– Спасибо, – сказал Соломон. – Я продвигаю движки в Масстехе.

– Продвигаю движки… – повторила она. – Звучит как тавтология.

– А мне всегда казалось пошловатым «спец по тяге», – ответил он. – Ты надолго на Марс?

– До самого отлета. Открытый контракт. А ты?

– А я здесь родился, – сказал он, – и, наверно, здесь и умру.

Она с усмешкой окинула взглядом его длинную тощую фигуру. Конечно, сразу видно, что он здесь родился. Этого не скроешь. Слова показались ему дешевым хвастовством.

– Человек компании, – выдала она, как шутку, предназначенную для двоих.

– Марсианин.

Стойка по аренде картов предлагала на выбор несколько побитых электромобилей. Соломон достал свою карточку, помахал перед восьмеркой. Считывающее устройство разобрало сигнал, и огонек перед первым картом в ряду переключился с янтарного на зеленый. Соломон вывел его и только тогда сообразил, что колеса ему не нужны.

– Ты… – начал он, прокашлялся и начал заново: – Ты бы не зашла ко мне домой?

Он так и видел, как в ее мозгу формируется ответ: «Конечно. Почему бы и нет?»

Он проследил движение ее слов к губам. Ответ был уже так близко, что притягивал кровь в его жилах, как Луна – приливы. Но в последний момент мысль свернула в сторону. Кэйтлин мотнула головой – не столько отказываясь, сколько удивляясь себе. Но улыбнулась. Правда улыбнулась.

– Уж очень ты торопишься, Сол.

Дело не в скорости. Если ни на что не налететь, скорость – это просто скорость: можно двигаться со скоростью света и пребывать в невесомости. Его плющит ускорение. Изменение. С каждой новой секундой он движется на шестьдесят восемь метров в секунду быстрее. А то и больше. Похоже, больше.

Вообще-то, и ускорение не проблема. Корабли на первых химических ракетах могли разгоняться на пятнадцати, а то и двадцати g. Мощности всегда хватает. Проблема в эффективности двигателя. В отношении тяги к массе, когда большая часть твоей массы – топливо, уходящее на развитие тяги. Долю секунды тело может выдержать ускорение больше ста g – и остаться в живых. Его убивает продолжительность ускорения. Оно длится уже не первый час.

Пошли аварийные отключения. Если начнет перегреваться реактор или магнитная ловушка, двигатель вырубится. Предусмотрены отключения при разных типах аварий, но пока все работает. Все в полном порядке. Это и плохо, это его и убивает.

На панели есть и ручное отключение. На иконке изображена большая красная кнопка. Только коснуться ее – и все в порядке. Но до нее не достать. Радость ушла без следа. Вместо восторга – паника и нарастающая, сокрушительная боль. Если бы дотянуться до панели! Или пусть что-нибудь, хоть что-нибудь откажет.

Ни одного отказа. Он борется за каждый вдох, дышит так, как показывал инструктор спасательной службы. Если потеряет сознание – уже не вернется, а по краям зрения уже наползают темные пятна. Если не найти выхода, он здесь и умрет. В этом кресле, с прикованными руками и сползающим с головы скальпом. В кармане ручной терминал – давит так, словно в бедро норовят воткнуть тупой нож. Он пытается вспомнить массу ручного терминала. Не получается. Он тянет в себя воздух.

Ручной терминал! Если дотянуться до него, если достать, можно будет послать сигнал Кэйтлин. Может, она выйдет на дистанционное управление и отключит двигатель. Рука, лежащая на животе, тяжело продавливает брюшину. Зато от нее до кармана всего несколько сантиметров. Он толкает так, что трещат кости и сдвигается сустав в запястье. Трение кожи о предохранительный ремень сдирает ее, и кровь, словно испугавшись чего-то, спешит к сиденью, но рука движется. Еще толчок, немного ближе. Кровь работает смазкой. Трение становится меньше. Рука движется дальше. Минута за минутой. Ноготь касается твердого пластика. Он справится!

Мощность и эффективность, думает он, и, вопреки всему, на миг поддается гордости. Он это сделал. Чудесная парочка.

Сухожилия пальцев ноют, но он отталкивает ткань кармана. Чувствует, как ручной терминал выползает наружу, но не видит, потому что головы не поднять.

Через три года после первого знакомства Кэйтлин пришла к дверям его норы в три часа ночи: плачущая, испуганная и трезвая. Такого Соломон от нее не ожидал – а ведь он проводил немало времени в ее обществе. Любовниками они стали месяцев через семь от первой встречи. Любовники – это его слова. Кэйтлин таких выражений не любила. У нее все получалось грубовато и попросту. Такой она и была. Никогда не позволяла себе быть искренней до конца. Соломон видел в этом эмоциональную защиту. Способ сдержать страх и забыть о тревожности. Он не возражал, лишь бы она иногда проводила ночи в его постели. Впрочем, если бы перестала, он бы огорчился, но тоже пережил. Ему нравилась усмешка, с которой она смотрела на мир. Как уверенно держалась – тем более что уверенность была поддельной. Словом, ему нравилось, что она такая, какая есть. Так было проще.

Ее контракт дважды автоматически продлевался – Кэйтлин не стала его прерывать. Когда Соломону предложили место в группе функционального магнетизма, он, среди прочего, испугался, не потеряет ли ее из-за своей постоянной нехватки времени. Они оба не заводили романтических связей с другими сотрудниками центра. Все словно бы признали, что они принадлежат друг другу. Соломон сказал бы, что они оба – моногамны де-факто, хотя никто ничего не обещал. Он бы наверняка счел обидой и предательством, вздумай она переспать с другим, и предполагал, что она относится к нему так же.

Но секс и дружба, доставляя немало удовольствия, не предполагали серьезной уязвимости. Поэтому Соломон удивился.

– Слышал? – спросила она. Голос был хриплым и срывался. Слезы текли по щекам, уголки губ загибались вниз.

– Наверное, нет, – ответил Соломон, пропуская ее к себе. Нора у него была стандартной планировки: первая общая комнатка позволяла готовить в ней простую еду и усадить троих гостей перед занимавшим четверть стены монитором. Дальше размещалась спальня, а за ней стенной шкаф и ванная.

На Марсе, как гласила расхожая шутка, нора человека была его замком, и ценность этого замка измерялась в пространстве для сна. Кэйтлин рухнула на кушетку и обхватила себя руками за плечи. Соломон закрыл дверь. Он не знал, заговорить с ней, обнять или то и другое сразу. Чувствовал запах слез: они пахли солью, влагой и ее кожей. Она плакала у него на плече, пока любопытство и тревога не заставили его отказаться от роли плюшевой обезьянки.

– Ну, так что же я должен был услышать?

Она хрипло засмеялась – как закашлялась:

– ООН. Они проголосовали за разрыв договора об автономии. Их корабли берут разгон. Сорок кораблей, и все уже вышли на баллистическую кривую.

– Ох, – сказал он, а она снова расплакалась.

– Это треклятые сецессионисты. С тех пор как опубликовали свой манифест, все пошло всерьез. Какие же идиоты, шайка близоруких кретинов, мечтали привлечь к себе внимание. А теперь они начали войну. Они не шутят, Сол. Они будут швырять в нас камни, пока мы не превратимся в углеродный слой толщиной в десяток атомов.

– На это они не пойдут. Не пойдут, – сказал он и тут же пожалел, что повторился, словно уговаривал сам себя. – ООН не первый раз нарушает договор, и всегда это означало просто, что они претендуют на новые ресурсы. Если они разбомбят наши инфраструктуры, ресурсов им не видать. Они нас просто запугивают.

Кэйтлин подняла руку – как школьница, желающая отвечать.

– Сработало. Меня запугали.

– И речь не о сецессии, что бы они ни говорили, – продолжал Соломон. Он разгорячился и больше не повторялся. – Речь о том, что Земле не хватает лития и молибдена. Даже разработка отходов дает недостаточно. Вот и все. Это вопрос денег, Кэйт. Не будут они сбрасывать камни. Кроме того, если начнут, мы ответим тем же. Наши корабли лучше.

– Восемнадцать кораблей, – напомнила Кэйтлин. – А они к нам послали сорок и еще столько же оставили в обороне.

– Но если они пропустят хоть один… – Он не стал заканчивать мысль.

Кэйт сглотнула и утерла щеки ладонью. Он дотянулся до противоположной стены и оторвал ей кусок полотенца.

– Ты правда что-то знаешь, – спросила она, – или просто храбришься, чтобы меня успокоить?

– Ты ждешь ответа?

Она вздохнула и припала к его плечу.

– Это вопрос нескольких недель, – сказал он, – а то и месяцев.

– Так-так. Если бы жить тебе оставалось четыре месяца, как бы ты их провел?

– В постели с тобой – и не вылезал бы оттуда.

Она распрямилась и поцеловала его. В поцелуе была тревожная ярость. Нет, не ярость. Искренность.

– Пойдем, – сказал он.

Разбуженный тревожным гудком терминала, он смутно осознал, что слышит этот звук уже не первую минуту. Кэйтлин свернулась рядом: глаза закрыты, рот мирно приоткрыт. Так она выглядела совсем молодой. Безмятежной. Отключая сигнал, он посмотрел время. С одной стороны, он бессовестно опоздал на смену. С другой – при таком опоздании лишний час уже не играет роли. На экране светились два сообщения от руководителя группы. Кэйтлин забормотала и потянулась. От этого движения с нее сползла простыня. Он отложил терминал, сунул руку под подушку и снова уснул.

Когда проснулся в следующий раз, она сидела, разглядывая его. Мягкость снова ушла с ее лица, но красота осталась. Он улыбнулся и переплел ее пальцы своими:

– Пойдешь за меня замуж?

– Ох, ты что это?

– Нет, правда, выходи за меня?

– Зачем? Из-за войны, которая убьет нас и всех наших знакомых, поэтому, что ни делай, никакой разницы? Торопимся завести что-нибудь постоянное, пока всякое постоянство не выдернули у нас из-под ног?

– Вот-вот. Выйдешь за меня?

– Конечно, выйду, Сол.

Свадьба была скромной. Подружка невесты – Вольтер, шафер Соломона – Радж. Священник – методист, выросший в Пенджабе, но говоривший с псевдотехасской растяжкой долин Маринера. В научном центре было несколько церквей, и эта – по-настоящему красивая. Все, даже алтарь, вырезано из местного камня и покрыто прозрачным лаком, от которого все казалось влажным, сочным и ярким. По красному камню тянулись белые и черные линии, блестели вкрапления кристаллов. В воздухе густо пахло сиренью – Вольтер принесла из оранжереи целую охапку.

Пока он стояли рядом, обмениваясь традиционными обетами, Соломон отметил, что лицо у Кэйтлин спокойное, как во сне. А может, это ему показалось. Надевая кольцо ей на палец, он почувствовал, как что-то екнуло в груди. Он был безудержно, бессмысленно счастлив – как никогда прежде. Флоту ООН оставалось целых три недели пути. При самом худшем раскладе они проживут почти месяц. Жаль, что не собрались раньше. Например, в первую же ночь знакомства. И жаль, что встретились так поздно. На снимке, который они послали ее родителям, Соломон выглядел так, будто вот-вот запоет. Он терпеть не мог фотографий, но Кэйтлин их любила, поэтому он тоже полюбил.

Медовый месяц они провели здесь же, в отеле Данбад Нова, вытирались полотенцами и мылись с мылом – наслаждаясь земной роскошью. Он купался вдвое чаще обычного, тепло воды и мягкость халата казались почти чудом. Как будто, окунаясь в декадентскую роскошь, он надеялся сойти за землянина.

Совпадение или нет, но это сработало. Неизвестно, какие переговоры шли за сценой, но корабли ООН раньше времени вышли на торможение, повернули и направились к дому. Он отслеживал их движение по новостям и пытался вообразить, каково десантникам на тех кораблях. Почти добраться до нового мира и повернуть, даже не увидев его. Больше полугода жизни у них ушло на политический спектакль. Кэйтлин сидела на краешке кровати, склонившись к нему, не отрывая взгляда. Упивалась новостями.

Соломон, устроившийся позади, спиной к изголовью, ощутил холодный, враждебный призрак тревоги.

– Кажется, наше постоянство затянется, – заметил он, постаравшись, чтобы это прозвучало как шутка.

– Мгм, – согласилась она.

– Это кое-что меняет.

– Мгм.

Он поскреб тыльную сторону ладони, хотя она вовсе не чесалась. Сухое шуршание ногтей по коже утонуло в голосе комментатора, так что он скорее ощутил, чем услышал его. Кэйтлин запустила пальцы в волосы, спрятала ладонь в черной копне и вытащила снова.

– Так что, – спросил он, – хочешь развестись?

– Нет.

– Я ведь понимаю: ты думала вложить весь остаток жизни в один рывок. И если… если теперь ты бы выбрала иначе… я пойму.

Кэйтлин обернулась через плечо. Монитор осветил ей щеку, глаз, волосы – словно вся она была отлита из цветного стекла.

– Ты замечательный, ты мой муж, и я тебя люблю и доверяю тебе, как никогда и никому в жизни. И я нашу с тобой жизнь ни на что не променяю, ну разве что на такую же, только подольше. А что, ты хочешь сбежать?

– Нет, это я из вежливости. Нет, не то. Я вдруг почувствовал себя незащищенным.

– Ты это брось. Кстати, ничего и не изменилось. Земле по-прежнему не хватает лития и молибдена и прочих промышленных руд. У нас они по-прежнему есть. На этот раз они отвернули, но никуда не делись и будут возвращаться снова и снова.

– Если не найдут способа применять для своих нужд другие металлы. Или не найдут другого источника. Все меняется. Может случиться что-то такое, из-за чего наши проблемы станут несущественными.

– Может, – согласилась она. – Это и есть мир, так? Когда конфликт оттягивают до тех пор, пока не исчезнет причина для драки.

На экране разгонялись корабли ООН, за ними тянулись огненные дуги. Корабли возвращались восвояси.

Ручной терминал еще немного высвобождается из-под ткани кармана. Соломон совершенно уверен, что на бедре останется синяк шириной в футляр. Все равно. Он вспоминает, оставил ли включенной голосовую активацию, а если да, не слишком ли деформирована гортань, опознает ли программа искаженный перегрузкой голос. Если нет, придется включать вручную. Расслабляться нельзя – сразу накатывает обморок, но помнить об этом все труднее. Умом он понимает, что кровь отливает к спине, накапливается в затылочных частях мозга, заливает почки. Он достаточно интересовался медициной, понимает, к чему это ведет, да что толку? Терминал почти свободен, лежит в ладони.

Корабль вздрагивает, на экран выскакивает предупредительная надпись. Буквы янтарного цвета должны бы складываться в текст, только ему не разобрать. Взгляд не фокусируется. Будь предупреждение красным, неполадка запустила бы отключение двигателя. Он выжидает несколько секунд в надежде, что неисправность усилится, но нет – яхта у него прочная. Хорошая конструкция, хорошее исполнение. Он снова переключает внимание на ручной терминал.

Кэйтлин сейчас должна быть в норе. Затевает ужин и слушает новости о кризисе на верфях. Если подать запрос на связь, она ответит. Он вдруг пугается мысли, что Кэйт подумает, будто он просто сел на свой терминал. Несколько раз окликнет по имени, засмеется и сбросит соединение. Когда она ответит, обязательно надо выдавить хоть какой-то звук. Пусть даже заговорить не удастся, она поймет: что-то случилось. Он тысячу раз набирал вызов не глядя, но сейчас все иначе, и мышечная память отказывает. Какой этот терминал тяжелый! Ладонь болит, словно по ней молотком били. И живот болит. В голове расцветает агония, какой он и вообразить не мог. Ничто в его положении не радует, кроме мысли, что он победил. Сражаясь с терминалом, Соломон в то же время прикидывает, что это даст на практике. При такой эффективности двигателя корабль может весь рейс делать под тягой. Разгоняться до срединной точки маршрута, потом, отключив двигатель, перевернуться и пройти оставшиеся полпути на торможении. Даже привычная для марсиан треть g означает не только сокращение полетного времени, но и конец проблемам долговременной невесомости. Он пытается подсчитать, сколько займет полет к Земле. Не получается. Все внимание терминалу.

Топология кишок резко меняется, и терминал теперь лежит на наклонной плоскости. Он начинает съезжать, а у Соломона нет сил его поймать – да и не успеть. Терминал уже сполз к боку, упал на кресло – всего на несколько сантиметров. Он пытается приподнять левую руку, пришпиленную тяжестью рядом с ухом, но рука не движется. Совсем не движется. Даже не напрягается в ответ на мысленный приказ.

Ох, думает он, у меня инсульт.

Они были женаты шесть лет, когда Соломон, собрав деньги, накопившиеся от лекций и премий, купил себе яхту. Не большую – жилое помещение в ней было теснее его первой норы. Подержанная, почти пять лет на ходу, и, чтобы продлить ей жизнь, понадобился месяц в доке на орбитальной верфи. Внутренняя отделка в кремовых и оранжевых тонах ему не нравилась.

Яхта восемь с половиной месяцев простояла в сухом доке после смерти прежнего владельца – президента какой-то лунной ассоциации. Его семья осталась на Луне и не собиралась перебираться на Марс, а, чем доставлять корабль обратно, проще было по дешевке продать на месте. Для большей части населения Марса подобное суденышко казалось статусной игрушкой и не более того. Здесь не было ни населенных лун, ни станций на линии Лагранжа – летать некуда. Полет к Земле оказался бы малокомфортабельным и небезопасным. Яхта могла крутиться на орбите. Могла выйти в окрестный вакуум и вернуться. Бессмысленность таких путешествий тоже способствовала снижению цены. Будучи символом богатства, покупка намекала, что у владельца многовато лишних денег. В качестве транспортного средства корабль походил на гоночный автомобиль, не способный выехать с трека.

Для Соломона он оказался идеальным испытательным судном.

Яхта была построена под знакомый ему двигатель, он сам участвовал в разработке конструкции. Просматривая спецификацию и отчеты ремонтников, он видел каждую деталь управления, каждый воздуховод и кожух. Он еще не ступил на борт, а яхта была ему знакома как собственная ладонь. Некоторые детали реактивной системы он разрабатывал лично – лет десять назад. А раз конструкция принадлежала ему, не пришлось убивать полгода на борьбу с чинушами, добиваясь разрешения на некоторые изменения в двигателе. От одной этой мысли он начинал самодовольно хихикать. Никаких вам разрешительных комиссий. Никаких техосмотров и рапортов о состоянии. Просто яхта, реактор, пара вакуумных скафандров и набор промышленных манипуляторов, которыми он обзавелся еще в школьные годы. В былые времена ученый мог разрабатывать у себя в сарае механизм ПЦР^[195], или держать в подсобном флигеле ульи, или мастерить модели, которые перевернули бы мир, сумей изобретатель заставить их работать. У Соломона была яхта, и эта покупка была самым своевольным, восхитительным и важным поступком с того дня, как он сделал предложение Кэйтлин.

И все же, хотя в голове расцветали зеленые ростки идей и проектов, испытаний и усовершенствований, он боялся сказать о покупке жене. И не зря, как оказалось.

– Ох, Сол, какой ты ребенок!

– Я не из жалованья купил, – оправдывался он. – Это все случайные деньги. Мои – я наших не тронул.

Кэйтлин сидела на диванчике в общей комнате и барабанила кончиками пальцев по губе, как всегда в задумчивости. Из системы лилась мягкая электронная музыка – эмбиент, перкуссия и струнные, заглушавшие шипение воздуха в вентиляции, но не заставлявшие повышать голос. Как почти все новые строения на Марсе, их новая нора была больше, удобнее и глубже зарыта в землю.

– Ты хочешь сказать, что можешь, не советуясь со мной, тратить деньги со своего счета, если берешь меньше, чем заработал на премиях и надбавках? Так?

– Нет, – возразил он, хотя это было близко к истине. – Я хочу сказать, что на эти деньги мы не рассчитывали. Все наши долги оплачены. Отправившись за продуктами, мы не обнаружим, что на счете пусто. Не придется оставаться на сверхурочные или брать дополнительную работу на стороне.

– Хорошо.

– А это важное дело. Моя идея магнитной обмотки для сопла действительно должна увеличить эффективность двигателя, если мне удастся…

– Хорошо, – сказала она.

Он прислонился к дверному косяку. Струны перешли на нежное арпеджио.

– Ты сердишься.

– Нет, милый, не сержусь, – мягко возразила она. – Когда сердятся – орут. А это – обида, и это потому, что ты не поделился со мной забавой. Право, смотрю на тебя, вижу радость и волнение, и мне хочется их разделить. Хочется скакать и махать руками и говорить, как это здорово. Но эти деньги… Наша страховочная сетка. Ты не подумал, что растратил нашу страховочную сетку, и, если мы оба о ней забудем, первый же непредвиденный случай нас прикончит. Я люблю нашу жизнь, значит, придется мне заботиться, не одобрять и отказывать себе в восторгах. Ты сделал меня взрослой. А мне не хочется быть взрослой. Хочется, чтобы взрослыми были мы оба, чтобы, когда ты вытворишь что-нибудь такое, оба могли ребячиться.

Она подняла на него взгляд, пожала плечами. Лицо ее было жестче, чем при первой их встрече. В волосах смешались черные и белые нити. Она улыбнулась, и он ощутил, как комок в груди растворяется.

– Я… наверно, меня занесло. Я увидел шанс, а мы могли это себе позволить…

– И ты рванулся к цели, не подумав, чем это отзовется. Ты же – Соломон Эпштейн, самый умный, правильный и методичный мужчина, какому случалось раз в жизни делать важный выбор по наитию. – Если бы не теплый смешок в ее голосе, это прозвучало бы приговором. А так – любовью.

– Зато я симпатичный, – сказал он.

– О, ты очаровательный. Просто я хотела бы заранее знать обо всех твоих новых затеях. Скажи, ты в следующий раз подумаешь о будущем?

– Да.

Они провели вечер, толкуя о мощности и эффективности, о реактивной массе и скоростном множителе. А потом перешли к ответственному планированию пенсионных накоплений и позаботились, чтоб завещания не устарели. Он чувствовал, что прощен, и надеялся, что она простит его и тогда, когда узнает, во что обходится содержание яхты. Эту ссору можно было отложить на будущее.

Днем он, как обычно, работал со своей группой. Ночами просиживал перед монитором в норе, над собственной разработкой. Кэйтлин создала в Сети группу из Лондерс Нова. Они обсуждали, каким образом компании вроде «Квиковски» могут прервать витки угроз и разногласий, в которых запутались Земля с Марсом. Иногда он слышал ее разговоры с другими участниками – о пропаганде, о различиях в моральном кодексе и прочих правдоподобных на слух абстракциях. Кэйтлин каждый раз напоминала о литии и молибдене. А теперь и о вольфрамовых сплавах. Все прочее тоже было интересно, важно, информативно и глубоко. Но, пока не докопаешься до сути, проблему не решишь. Слушая ее разговоры, он всегда гордился женой. Гуманитарию никогда не избавиться от либеральных идей, но она многого достигла.

Тем временем пора было испытывать его идеи и замыслы. Он, воспользовавшись новой системой общественного транспорта, отправился на дальнюю верфь. Вагоны на электромагнитах скользили по безвоздушным тоннелям, как медлительные снаряды гауссовой пушки. Тесно и неудобно, зато быстро. Он попал к своей яхте за час до заката солнца за крутой марсианский горизонт. Напоследок еще раз проверил слабые места изготовленной им модели, дважды прогнал диагностику и вывел корабль за пределы разреженной атмосферы. На орбите немного поплавал, наслаждаясь незнакомым ощущением невесомости, вскипятил себе в груше чай, пристегнулся к капитанскому креслу и пробежался кончиком пальца по старому сенсорному экрану.

Если он не ошибся, усовершенствование должно было дать больше шестнадцати процентов дополнительной мощности. Получив сводку, он увидел, что ошибся. Эффективность упала на четыре с половиной. Он посадил корабль и по тоннелям отправился домой, угрюмо ворча себе под нос.

Согласно новому распоряжению ООН, все марсианские корабли впредь должны были изготавливаться на верфях Буша – на орбите Земли. Местные власти этого даже не комментировали: просто продолжали запланированные стройки и торговались насчет новых. ООН распорядилась посадить все марсианские корабли для инспекционного осмотра. Семь месяцев на подготовку группы инспекторов и еще почти шесть – на перелет: так уж совпало расположение планет на орбитах. Если верфь закроют, он лишится испытательного судна. Зря он переживал – все верфи работали по-прежнему. Снова пошли слухи о войне. Соломон старался их не замечать. Уговаривал себя, что в этот раз все кончится так же, как в прошлый и позапрошлый.

Радж удивил всех, уйдя из компании. Он снял дешевую нору у самой поверхности и занялся продажей керамики ручной работы. Уверял, что счастлив как никогда. Вольтер развелась и пыталась собирать старую команду в барах. Их теперь осталось восемь человек, но редко кто поддавался на ее уговоры. Джулио с Карлом завели ребенка и оторвались от людей. Тори перешел в маленькую консультацию по химическим проблемам – контора якобы обслуживала все марсианские чартерные компании, а на самом деле существовала только за счет проекта терраформирования. Малик умер от неизлечимого рака позвоночника. Жизнь боролась, побеждала и терпела поражения. Экспериментальный двигатель Соломона почти сравнялся в эффективности с обычной моделью. Потом чуточку обогнал ее.

Почти день в день с годовщиной покупки Соломон испытал яхту заново. Если он не ошибся, эффективность должна была повыситься на четыре с половиной процента от стандартной. Он работал в машинном зале, когда запищал ручной терминал. Вызывала Кэйтлин. Он ответил:

– Что случилось?

– Мы договорились о недельном отпуске на следующий месяц? – спросила она. – Я помню, мы обсуждали, но забыла, что решили.

– Ничего не решили, да мне бы и не хотелось. Группа немного отстает от расписания.

– Непозволительно отстает?

– Нет, просто «легкое отставание».

– Ладно, тогда мы, пожалуй, съездим куда-нибудь с Мэгги Чу.

– Благословляю. Я, как закончу здесь, сразу домой.

– Хорошо, – сказала она и дала отбой.

Он проверил установку, подпаял обмотку в том месте, где на нее приходилась наибольшая нагрузка, и вернулся на капитанский мостик. Яхта прорвала редкую атмосферу и вышла на орбиту. Соломон повторил диагностику, проверил, все ли готово к старту. Почти полчаса плавал над креслом, удерживаемый только ремнями.

Запуская стартовую программу, он вспомнил, что его группа собиралась на уик-энд в Лондрес Нова, и он подумывал провести эти дни с Кэйтлин. Задумался, успела ли она уже сговориться с Мэгги или еще не поздно все изменить. И нажал пуск.

Ускорение отбросило Соломона на спинку капитанского кресла и тяжестью навалилось на грудь. Правая рука упала на живот, левая – на обивку подголовника около уха. Лодыжки вдавились в подножку.

Корабль выводит долгую песнь, гортанную, страстную и печальную. Так пел его отец в храме. Он понимает, что здесь умрет. Слишком разогнался и ушел слишком далеко от помощи. На какое-то время – может быть, навсегда – его яхточка станет рекордсменом среди пилотируемых кораблей по удалению от гравитационного колодца Земли. Спецификацию модели найдут в его норе. Кэйтлин умница, она сумеет продать разработку. Денег ей хватит на всю жизнь, сможет устроиться по-королевски. Если не о себе, так о ней он хорошо позаботился.

Будь у него управление, мог бы долететь до пояса астероидов. Мог бы отправиться в систему Юпитера, стать первым человеком, ступившим на Европу и Ганимед. Однако не выйдет – этим человеком станет кто-то другой. Зато тех, кто доберется, донесет туда его двигатель.

А война! Если расстояние измеряется временем, Марс окажется близко, очень близко к Земле, а Земля все так же далека от Марса. Такая асимметрия изменит все. Интересно, что они сумеют выторговать? Как станут действовать? Теперь литий, молибден и вольфрам в пределах досягаемости добывающих компаний – в неограниченном количестве. В поясе астероидов, на лунах Сатурна и Юпитера. То, что мешало Марсу с Землей заключить прочный мир, больше не играет роли.

Боль в голове и позвоночнике усиливается. С трудом вспоминается, что надо напрягать бедра и плечи, помогать усталому сердцу качать кровь. Он снова на грани обморока и не знает, от инсульта или от перегрузки. Он точно помнит, что подъем кровяного давления при инсульте до добра не доводит.

Песнь корабля меняет тон, теперь он поет буквально голосом отца, выпевает слоги на иврите. Соломон если и знал, то давно забыл, что они значат. А, вот и эффект ауры. Любопытно.

Он хотел бы еще хоть раз увидеть Кэйтлин. Попрощаться, сказать, что любит ее. Он хотел бы увидеть, к чему приведет его двигатель. Сквозь оглушительную боль пробиваются покой и эйфория, заливают все вокруг. Так всегда было, думает он. С тех пор как Моисей увидел Землю обетованную, куда ему не суждено было вступить, люди хотят знать, что будет дальше. Он задумывается, не в этом ли истинная святость Земли обетованной – ты ее видишь, но не можешь в нее попасть. Там, где нас нет, трава всегда зеленее. Такое мог бы сказать Малик. Кэйтлин бы посмеялась.

Ближайшие несколько лет, а то и десятилетий будут завораживающе интересными, и это из-за него. Он закрывает глаза. Жалеет, что его там не будет.

Соломон расслабляется, и пространство обнимает его, как возлюбленная.

Джеймс Кори Маслобойка

Бертон был маленький, худой, смуглый человек. Он носил заказные костюмы с иголочки и держал свои густые ,черные, кудрявые волосы и бородку аккуратно подстриженными. То, что он был вовлечен в криминальный бизнес говорило о мире больше, чем о его характере. С большим количеством возможностей, престижным образованием, парой влиятельных товарищей по общежитию в высшем университете, он мог бы вступить в ряды руководителей межпланетных компаний с офисами на Луне и Марсе, станции Церера и Ганимеде. Вместо этого, ему подчинялись несколько кварталов на гиблых окраинах Балтимора. Организация, состоявшая из дюжины лейтенантов, пары сотен уличных головорезов, костоломов, сети варщиков наркотиков, хакеров личных данных, грязных полицейских, и торговцев оружием, следовала его приказам. И, возможно, тысячи потенциальных жертв - наркоманов, шлюх, вандалов, незаконнорожденных детей и других, жизнями которых он мог распоряжаться, смотрели на него , как он смотрел на Луну: икона власти и богатства, светящаяся сквозь непроходимую пустоту , природное явление.

Бедой Бертона было родиться в то время и в том месте, в городе насилия и порока, в век , когда выбор у простого человека был между жизнью на пособии или занятием настоящим делом и реальными деньгами. Совершить путь, как он, от незаконнорожденного к человеку, имеющему некоторую власть и статус, было достижением столь же огромным, как и невероятным. Для его людей тот факт, что он поднялся из самых низов , был не примером , а скорее чудом , какой была бы чайка, долетевшая до луны. Сам Бертон никогда не думал об этом, но он добился почти всего, что было возможно в его положении . Всякий, кто не имел его решимости, безжалостности или удачи ,получали от него сполна. И не дай бог было перейти ему дорогу.

"Он ... что?" спросил Бертон .

"Застрелил его," сказал Oэстрa, глядя в стол. Звуки закусочной вокруг них были словно белый шум , создававший им некоторую изоляцию.

"Застрелил. Его".

"Да. Остин говорил ему о том , что он вернет деньги, и что ему просто нужно еще несколько дней. Прежде , чем он успел закончить, Тимми взял его собственный гребанный дробовик и- ".

Оэстра согнул пальцы в форме пистолета и "выстрелил", одновременно виновато пожимая плечами . Бертон откинулся на спинку стула и посмотрел на Эриха , как бы говоря, я думаю , ваш щенок нассал на мой ковер.

Эрих рекомендовал Тимми, поручился за него, и нес ответственность, если что-то пойдет не так. И было похоже что-то действительно пошло не так. Эрих наклонился вперед, опираясь на здоровую руку, скрывая свой страх напускной небрежностью. Его больная рука, левая, была как у шестилетнего ребенка и плохо сгибалась в суставе. Его увечье было результатом побоев , перенесенных им в детстве. Он ни когда не рассказывал это Бертону , не собирался говорить об этом и сейчас, хотя это могло, возможно, повлиять на его судьбу.

"У него была причина," сказал Эрих.

" Была причина?" Бертон сказал, поднимая брови с притворным терпением. " И какая же это?"

Желудок Эриха сдавило. Его больная рука сжалась в крохотный кулачок. Он видел жесткость в глазах Бертона, и он подумал , что даже при его знаниях, даже с его навыками, были и другие , которые могли бы заниматься подделкой документов. Другие, которые могли бы копировать профили ДНК. Другие , которые могли бы делать для Бертона все то, что делал он. Он был заменяем. Он видел это в глазах Бертона и он понимал это.

"Я не знаю," сказал он. "Но я знаю Тимми с давних пор, понимаете? Он ничего не делает без причины."

"."Ну-у-у, "ответил Бертон, слишком растянув это слово. "Если он всегда был такой, тогда, конечно, всё в порядке".

"Просто,вы знаете, если он сделал это, он сделал это зачем-то."

Оэстра почесал руку, хмурясь, чтобы скрыть облегчение. Он чувствовал , что внимание Бертона переключилось на Эриха.

"Я оставил его в кладовке.

Бертон встал, резко отодвинув стул. Официантка отвернулась, чтобы не смотреть на этих троих, на то, как они двигались через зал и выходили через заднюю дверь, сначала Бертон, затем Оэстра и прихрамывая Эрих , хотя там и была табличка ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА . Она даже не стала протирать стол, пока она не уверилась, что они ушли.

Кладовка была и так слишком мала для них, к тому же была заставлена ящиками,что делало её еще меньше. Ящики были кремового цвета из био-пластика с зелеными наклейками, с информацией о содержимом , и следами гниения и разрушения. В центре тесного пространства стоял стол из прессованной древесины, клея в котором было, пожалуй, больше, чем дерева. Тимми сидел на столе, свет от светильника падал ему на лицо, оставляя глаза в тени. Ему было едва ли более двадцати пяти , но его медно-рыжие волосы уже обнажили линию лба. Он был сильный, высокий, и имел неприятную особенность замирать неподвижно. Когда трое мужчин вошли, он поднял голову, разделив свою улыбку поровну между своим другом детства, профессиональным бандитом , которого он разочаровал, и тонким, хорошо одетым человеком, от которого зависела вся его жизнь.

"Привет," сказал Тимми, не обращаясь ни к кому из них.

Эрих подвинулся, чтобы сесть за стол, но увидел, что Oэстра и Бертон стоят неподвижно, и отстранился. Если Тимми и заметил это, он ничего не сказал.

"Я слышал, что ты убил Остина," сказал Бертон.

"Да," сказал Тимми, продолжая улыбаться.

Бертон вытащил стул и сел напротив Тимми . Оэстра и Эрих старались не смотреть друг на друга или на Бертона. Обратив все свое внимание на Тимми, они ждали, что будет дальше.

"Может быть ты озаботишься рассказать мне, почему ты это сделал?", спросил Бертон.

"Это то , что вы сказали сделать," сказал Тимми.

"Этот человек был должен мне деньги. Я сказал тебе получить от него все, что можно. Это была твоя проверка, малыш. Это была твоя игра. Ну, и как ты теперь будешь выкручиваться, после этих слов?"

"Я получил все, что я мог бы получить," ответил Тимми. Не было никакого страха в его голосе или на лице, и Бертону показалось, что он разговаривает с идиотом. "Я не мог получить деньги с этого парня. У него их не было. Если бы они были, он бы отдал вам все. Единственное, что вы могли получить от него, это возможность показать остальным, что платить нужно вовремя. Поэтому я взял кое-что вместо денег.

" В самом деле?"

"Да."

"Ты абсолютно убежден, что Остин не заплатил бы свои деньги?"

"Я не хочу гадать, почему кто-то дал ему деньги в первый раз," сказал Тимми ,"но этот парень никогда в жизни не видел и доллара , кроме как на дозу или выпивку ."

"Таким образом, ты подумал-подумал и пришел к выводу, что было бы мудро и правильно превратить этот маленький визит из сбора долгов в убийство?"

Тимми слегка склонил голову, как бы говоря,"Не тратьте много времени, думая об этом. Вода мокрая, небо сверху. Остин вам полезнее мертвый, чем живой. Это очевидно"

Бертон молчал. Оэстра и Эрих боялись смотреть на него. Бертон потер руки, шуршание ладони о ладонь было самым громким шумом в комнате. Тимми почесал ногу и стал ждать, спокоен и невозмутим. Эрих почувствовал подступающую тошноту и уверенность, что ему придется смотреть, как его старый друг и защитник умрет у него на глазах. Его больная рука дрожала , он старался не глотать. Когда Бертон улыбнулся краем губ, довольной улыбкой, только Тимми мог видеть ее и, если он и понял все , то виду не подал.

" Почему ,бы тебе не подождать здесь, малыш," сказал Бертон .

" Хорошо" , ответил Тимми, но Бертон уже шел к двери.

Снаружи в кафе, началось обеденное столпотворение . Кабинки и столы были заполнены, и посетители толпились в дверях, ворча на официанток, тех, кто получили столики перед ними, и пустое место отведенное для Бертона и его приглашенных. Как только он занял свое место, официантка подошла, с выражением на лице, будто он был новым клиентом. Он отослал её прочь . В том , как они сидели за пустым столом в окружении голодных мужчин и женщин, было нечто отчего Бертон получал удовольствие . Он как бы говорил, что вы хотите, я могу сделать заказ, а могу и не делать, потому что я так хочу.

Эрих и Oэстра сели.

"Этот парень,"сказал Бертон , делая эффектную паузу " ... тяжелый случай."

"Да, " согласился Оэстра.

"Он хорош в том ,что он делает," cказал Эрих. "Он станет лучше."

Бертон долго молчал. Человек на входе гневно указывал на их столик , требуя что-то от официантки. Та оттолкнула руку незнакомца и рассерженный человек ушел. Бертон наблюдал, как тот уходит. Если он не мог придумать ничего лучше , чем уйти, то это место не для него."

" Эрих, я не думаю, что твой друг выдержал испытательный срок. Не после этого. Пока нет. "

Эрих кивнул, желание вступиться за Тимми и страх потерять расположение Бертона боролись в его душе. Оэстро был единственный, кто посмел нарушить молчание .

" Вы хотите дать ему другую работу?" и в его голосе послышались нотки недоверия.

" Правильную работу," сказал Бертон. "Один шанс, во всяком случае. Ты говоришь, он наблюдал за тобой, пока вы росли."

"Так и было." сказал Эрих .

" Пусть он этим и занимается. Тимми будет твоим личным телохранителем на твоей следующей работе. Оберегать тебя от неприятностей. Ты со своей стороны тоже будешь смотреть за ним и оберегать его от неприятностей . По крайней мере это лучше , чем Oey сделал с ним, верно ." Бертон сказал и рассмеялся. Через мгновение Oэстра тоже засмеялся, только немного кисло. Эрих же смог выдавить из себя лишь улыбку облегчения.

"Я скажу ему, я буду заботиться о нем."

" Скажешь, " Бертон улыбнулся. Спустя мгновение Эрих встал, смешно дернув головой, словно птица , всем своим видом выражая благодарность и неловкость. Бертон и Оэстра наблюдали , как он хромал обратно к кладовке. Оэстра вздохнул .

" Я не понимаю, почему вы даете второй шанс этому уроду", удивился лейтенант Бертона.

"Он вне нашей сети и он готовит хорошие удостоверения личности, " сказал Бертон. " Мне нравится иметь кого-то, кого не отследить и не связать с моим именем."

"Я не говорю о калеке. Я имею ввиду другого. Серьезно, что-то не так с этим парнем ."

"Я думаю , у него есть потенциал ."

" Потенциал для чего?"

" Вот именно, " сказал Бертон. " Хорошо, расскажи мне все остальное. Что там творится ? "

Оэстра поднял брови и наклонился вперед, положив локти на стол.

Доходы от нелегальных игр , которые ведут дети на набережной не достигают предыдущего уровня. Один из публичных домов пострадал от вспышки устойчивого к антибиотикам сифилиса. В районе, принадлежащем Лока Крейгу, и расположенном к северу от границы территории Бертона , были замечены погромы домов , где производились наркотики. Бертон слушал прикрыв глаза. По отдельности ни одно из этих событий не имело большого значения, но вместе взятые, они были первыми каплями дождя в надвигающейся буре. Oэстра понимал это так же хорошо, как и Бертон.

К тому времени обед закончился. Кабинки и столы заполнялись и опустошались в течение всего дня, словно сокращалось огромное городское сердце .Ум Бертона был занят десятками самых разных вещей. Эрих и Тимми , и смерть должника не были им забыты , но и не занимали его внимание больше. Это и значило быть Бертоном: в отличие от обычного маленького человека, видевшего лишь узкую полоску горизонта, он мог подняться над ним. Он был начальник, человек, видевший всю картину целиком. Как и и сам Балтимор, он пережил многие шторма.

* * *

Время не пощадило город. Вдоль всей береговой линии осталась разрушенные полузатопленные здания, восстановлению которых препятствовал целый комплекс проблем от правовых, нормативных актов и апатии, до повышения уровня моря, требовавшего назад то, что принадлежало ему . Движение Городской Aркологии достигло своего пика за десятилетие или два до того, как появилась технология, позволившая воплотить мечты о просторных, устойчивых конструкциях в реальность. В результате появилась стена семь миль в длину и двадцать этажей в высоту , которая протянулась от кольцевой дороги до озера Монтебелло и отделила надежду от отчаяния. На уровне улиц, дорожное полотно пронизали электрические сети , питая и направляя транспортные средства, которые могли бы использовать их. Остров Спарроу возвышался среди волн словно вдова, смотрящая в море на корабль, который никогда не придет домой, и Федерал Хилл хмуро взирал на город, возвышаясь над мелкой, грязной водой, император своей собственной заброшенной земли.

Везде, по всему городу, пространство ценилось высоко. Разросшиеся семьи жили в разрушающихся квартирах, предназначенных для вдвое меньшего числа жильцов. Мужчины и женщины, которые не могли покинуть тесные помещения проводили свои дни у экранов своих терминалов, смотря выпуски новостей , сериалы и порнографию, и питалисьтекстурированным белком и обогащенным рисом. Для большинства, их участие в преступлениях было вялым, маленький человек творит маленькие дела ; подпольный пивовар делает слабое, самопальное пиво; пара детей воруют соседскую одежду или ломают его мебель; какие-то группы, вооруженные инструментами, крушат старую инфраструктуру погребенного города в поисках металла. Балтимор был уменьшенной копией Земли, людно и скучно. Его граждане были зажаты между унылой жизнью на пособии и барьерами класса, расы, и возможностей, порочной конкуренции и ограниченных ресурсов, которые поддерживали всех , но не давали профессию и реальных денег. Диктат областной администрации в Чикаго проникал на улицы слишком медленно, а местные власти были хоть и слабее, чем правительство, но всё же они были ближе, находя точку равновесия между законом и беззаконием, где-то к северу от Лансдаун.

Время не пощадило и Лидию . Она не была незарегистрированной, но очень мало что важного о ее жизни появились в правительственных отчетах. В них она значилась вовсе не как Лидия и совсем по другому адресу. Ее нынешним домом были четыре комнаты на пятом этаже небольшого комплекса аркологии, смотрящего на гавань. Ее реальной работой было отслеживание товара для Лиева, одного из лейтенантов Бертона. До этого она была его любовницей. До того она была шлюха в его борделе. Еще раньше она была кто-то, кого она едва могла теперь вспомнить . Когда она была одна, а это случалось часто, она говорила себе о том, как ей повезло. Она избежала жизни на пособии, у нее были богатые друзья и клиенты, когда она работала, она была в состоянии укрыться в специальной структуре преступного мира этого города. Многим, многим людям вокруг нее повезло гораздо меньше. Она стареет, это так. Время отразилось сединой в ее волосах. Морщинки в уголках ее глаз, первые слабые печеночные пятна на тыльной стороне ладоней. Она сказала себе, что это свидетельство ее успеха. Слишком многие из ее друзей не дожили ни до морщинок, ни до пятнышек. Ее жизнь была смесью из любви и насилия и вероятность не дожить была огромной.

Тем не менее, она повесила на окна шелковые занавески теплой цветовой гаммы и носила серебряные колокольчики на лодыжках и запястьях, которые были в моде среди молодых женщин. Жизнь, какой бы она ни была, была хороша.

Вечернее солнце висело над крышами домов на западе, жара, обычная в конце лета, сгущала воздух. Лидия на своей маленькой кухне почти закончила разогревать миску замороженного хумуса, когда в дверь постучали и щелкнул открывшийся замок . Тимми вошел, приветливо кивнув. Она улыбнулась в ответ, поднимая бровь. С ним никого не было , и никогда не будет. Они бы никогда не позволили кому-то быть с ними, когда они вместе. Не после той ночи, когда его мать умерла.

"Так, как это было?"

"Я , видимо, все испортил," сказал Тимми.

Сердце Лидии сжалось, она пыталась , чтобы ее голос звучал спокойно и ясно. "Как так?"

"Бертон сказал мне получить все, что можно было с того парня. Оглядываясь назад, я думаю , он имел ввиду только деньги." Тимми прислонился к кушетке, засунул руки глубоко в карманы и пожал плечами. "Сожалею".

"Бертон рассердился?"

Тимми посмотрел в сторону и снова пожал плечами. Когда он так делал, она видела в нем младенца, мальчика, юношу. Она была знакома с его матерью, они работали вместе, наблюдая друг за другом, когда они проворачивали дела. Лидия была в ту ночь, когда Тимми родился среди покрытых плиткой старых стен и холодных огней клиники черного рынка. Она сварила ему суп в ночь Лиев выгнал их в первый раз и пока он ел рассказала ему ложь о ее первом разе с сортире, чтобы заставить его смеяться. Она выбирала музыку вместе с ним для мемориала его матери и сказала ему, что она умерла, как и жила, и что не стоит не винить себя. Она никогда не была в состоянии защитить его от чего-либо, но она помогла ему выжить в испорченном мире, и он дал ей то, что она не могла описать или определить, но что ей было нужно, как наркоману игла.

"Насколько он сердит ? " осторожно спросила она.

"Не так уж сильно. Я буду охранять Эриха некоторое время. Ему нужно сделать некоторые вещи и босс не хочет , чтоб он был один. Так что, все порядке.

"А ты? Как ты?"

"Э. Я, хорошо ,"сказал Тимми. "Я думаю, что я приболел чем-то. Грипп, может быть."

Она вышла из кухни, оставив готовку, и приложила тыльную сторону ладони к его лбу. Её кожа ничего не почувствовала .

"Не лихорадка," сказала она.

"Наверное ничего," сказал он, натягивая рубашку над головой. "Я получил небольшое сотрясение, и у меня было головокружение пару раз на обратном пути. Это не серьезно".

"Что случилось с человеком Бертона, к которому он тебя послал?""

"Я застрелил его."

"Ты его убил? "

Лидия спросила, как именно, и вернулась к себе в спальню. Красноватый свет заката проникал через желтый шелк. Старый шкаф стоял у стены, подточенный коррозией и покрытый серебрянкой. Дешевая пенопластовая кровать королевского размера была той же, на которой она раньше работала, простыни старые и тонкие, мягче чем потертая кожа.

"Из дробовика в метре от его груди," сказал Тимми, следуя за ней. "Можно было просунуть свой кулак через отверстие. Такое большое".

"Ты когда-нибудь убивал человека прежде? " Спросила она, снимая платье через голову.

Тимми расстегнул ремень, нахмурившись. "Не знаю. Бил некоторых очень сильно. Может быть, кто из них и не поднялся, но никто мне не говорил. Ты знаешь, не уверен."

"Лидия расстегнула бюстгальтер, позволяя ему соскользнуть на дешевой ковер. Тимми взял свои штаны и отпихнул их со своими ботинками. Он не носил нижнее белье, и его эрегированный пенис покачивался в воздухе словно существовал сам по себе. На лице не было никакого желания , только лишь легкое недомогание.

"Тимми," сказала она, откинувшись на кровати и поднимая бедра. "Ты не болен. Ты травмирован."

"Ты думаешь? " Он был искренне удивлен этой мыслью. Но потом она его позабавила. "Да, возможно. Да."

"Он потянул ее нижнее белье вниз . "Мой бедный Тимми," пробормотала она.

"А, дерьмо," сказал он, опуская тело на нее. "Я в порядке. По крайней мере, я не заболел."

Секс был некоторой загадкой для Лидии. Она трахалась и была оттрахана большим числом мужчин, чем она могла бы рассчитывать, и она узнала кое что от каждого из них. Часто уродливые вещи . Иногда красивые. Она понимала на глубоком, животном уровне,что секс был, как музыка или язык. Он мог бы выразить все. Любовь, например. Или гнев, или горечь, или отчаяние. Это могло быть способом излить горе или способ отомстить. Это могло быть оружием, или кошмаром, или утешением. Секс бессмыслен, а таким образом он может означать, что угодно.

Они никогда не обсуждали то, чем они сейчас занимались. Они не стыдились этого. Другие люди увидят в их действиях только извращение женщины и мальчика, которого она помогла вырастить. Ублажать друг друга означало , быть собой, чтобы выжить в мире, в котором они выжили. Они не были любовниками, и никогда не будут. Она не была ему матерью, даже приемной и это не было кровосмешением. Она была Лидия, и он был Тимми. В исковерканном и разрушенном мире им это было необходимо. Это было больше, чем у большинства людей было.

После, Тимми лежал рядом с ней, его дыхание было все еще учащенным. Ее тело было расслабленно и горячо . Желтый закат за окном исчезал в сумерках, и гул воздушного движения был, как непрекращающийся гром вдали, или артиллерийский обстрел. Транспортный корабль для одной из орбитальных станций, может быть. Или истребитель перешёл на сверх-звук на тренировке. До тех пор пока она не выглянула, она могла воображать, что это могло бы быть. Ее разум блуждал, обдумывая, что было не так, в том, как Тимми рассказывал ей , что случилось.

Бертон отправил Тимми взыскать долг, вместо этого Тимми убил человека, и Бертон не наказал его. Две точки определяют линию, но три - игровое поле. У Бертона не всегда есть потребность в таких, как Тимми, но иногда она была. И, по-видимому, сейчас такое время.

Лидия вздохнула.

Будет Маслобойка. Это название давно придумал Лиев. Вся природа имеет свои ритмы, свои подъемы и спады. Она и Тимми, и Лиев, и Бертон были млекопитающие, они были частью природы, подчиняющиеся своим правилам и прихотям. Она пережила, возможно три, возможно четыре таких катастрофы ранее. Достаточно, чтобы она узнала признаки. Как белка запасает орехи перед суровой зимой, Бертон собирал агрессивных людей перед маслобойкой. Когда она придет, будет кровь и смерть, и тюрьма, а может быть даже комендантский час в течение какого-то времени. Люди, как Тимми, будут умирать десятками, принося себя в жертву тому, что они не знают и не понимают. Может быть даже некоторые из лейтенантов Бертона падут, как Таннер Форд в те времена, когда она ещё была любовницей Лиева. Или Стейси Ли до него. Или Хрипун. История ее испорченного мира полна именами погибших; одноразовых и израсходованных. Если Бертон придержал Тимми для этого, значит он думает, будет бойня. А если Бертон так думал, вероятно так оно и было.

Дыхание Тимми было низким , глубоким и ровным. Он мог показаться спящим, если бы не взгляд, устремленный в потолок. . Муха летала над ними, серая точка чертила рваный путь, уворачиваясь от несуществующих опасностей . Она подняла два пальца, отвела назад большой палец, щелкнула языком, имитируя выстрел. Насекомое полетело дальше, не потревоженное ее маленькой и жестокой фантазией. Она повернула голову , чтобы посмотреть на Тимми. Выражение его лица было абсолютно пустым. Даже сейчас, после оргазма, его тело было напряжено. Он не был красивым мальчиком. Он никогда не был красивым .

Когда-нибудь, подумала она, я потеряю его. Он уйдет и никогда не вернется. Я даже не буду знать, что с ним случилось. Как зубная боль, эта мысль тревожила и не отпускала её. Это было больно , очень больно , но пока это не произошло, она могла это вынести. Лучше подготовить себя сейчас. "Размышляй о наступающей потере так, чтобы, когда она придет, ты была готова."

Тимми смотрел на неё без всякого выражения на лице. Лидия улыбнулась медленной, томной улыбкой.

"О чем ты думаешь?"спросила она.

Он не ответил.

Катастрофа случилась четыре дня спустя, спокойно и с почти военной точностью. Город подписал контракт со СТАР ХЕЛИКС СЕКЬЮРИТИ. Солдаты со всего мира прибыли небольшими группами и сели для разбора полетов. План действий было решено объявить пост фактум , или крайней мере после первой волны зачистки преступных сетей. Основной идеей, широко одобренной администрацией за самоуспокоение , было захватить преступный элемент врасплох. Ловя их во время облав, команды сил безопасности смогут нанести вред их сети, сломать их власть, и восстановить мир и верховенство закона. Некоторые аспекты плана оставались неисследованными, а бронежилеты и оружие борьбы с беспорядками были распределены в полной уверенности в том, что случится что-то непредвиденное.

На самом деле, то,что Бертон и Лидия знали из опыта, многие другие считали инстинктом. Был дискомфорт на улицах и переулках, на крышах домов, и за запертыми дверями. Город знал, что-то грядет. Сюрприз мог быть только в деталях.

Эрих ощущал себя словно его тело зудело, а он не мог до него дотянуться . Он сидел на потрескавшемся бетонном бордюре, барабаня пальцами здоровой руки по коленной чашечке. Улица вокруг него была, как обычно, полна пешеходов, велосипедов, и широких синих автобусов. Воздух вонял. Канализационные линии отказывали. Через пару зданий к востоку, группа детей играла в какую-то сложную игру с соединенными в мини-сеть гарнитурами, с их руками и ногами, попадающими в фазы друг с другом. Тимми стоял на тротуаре, щурясь в небо. За ними был лагерь скваттеров в старом многоквартирном доме. В запертой комнате в ее центре,Эриком была установлена компьютерная панель, подключена к сети и готова создать новую личность , начиная от записей о рождении с соответствием ДНК до имитации задним числом ленты активности для клиента, как только она придет. Предполагалось,что она придет. Она опаздывала на пятнадцать минут ,и хотя у них не было никакого способа узнать это, она уже была в заключении.

Тимми хмыкнул и указал вверх. Эрих проследил за жестом. Далеко вверху, звезды горели в синем, как океан небе, шлейф огня толкал корабль из атмосферы. Вблизи горизонта, полумесяц бледно светился , сливаясь с городскими огнями на границе света и тени .

"Транспортники,"сказал Эрих. "Они используют масс драйверы для ускорения".

"Я знаю," сказал Тимми.

"Всегда хотел попасть туда?"

"Что?"

"Я не знаю,"сказал Эрих, высматривая клиента. Он видел ее фотографию: высокая корейская женщина с голубыми волосами. Он не знал, кем она была раньше, и ему было все равно. Бертон хотел сделать из нее кого-то нового. "Поссать из окна и заставить всех думать, что прошел дождь, наверное."

Тимми тихонько засмеялся.

"Это то, что я сделал бы, если бы мог," сказал Эрих,делая парящий жест здоровой рукой. Взлет. "Встал свечкой и подальше отсюда. Иди туда, где никто не заботится о том, кто ты был раньше, только насколько ты хорош в том, что ты делаешь. Серьезно, это дикий запад, бля ,там. Ты хочешь девятнадцатый век, Tомбстоун, Аризона, он существует и прекрасно себя чувствует на станции Церера. Из того,что я слышал, так или иначе."

"Почему бы тебе не полететь туда? "сказал Тимми. С другой интонацией, это могло бы звучать пренебрежительно. Но это было только легкое любопытство. Именно это Эрих и любил в Тимми. Никто бы никогда не догадался, что тот может глубоко чувствовать.

"Стартануть отсюда? Я никогда бы не сделал это. Я даже не зарегистрирован при рождении."

"Ты мог бы сказать им, "сказал Тимми. "Люди регистрируются все время."

"А потом они отследят меня , будут контролировать и я помру в тюряге," сказал Эрих. "всяком случае, никто не даст мне профессию. Очереди для этого длинные, по восемьдесят лет. К тому времени, как она дойдет, я состарюсь."

"Ты мог бы создать её, ведь так? " спросил Тимми. "Сделать новую личность и поставить её в начало списка?"

"Может быть," сказал Эрих. "Если бы мне дали пару лет, чтобы наложить все это слой за слоем, как я сделал это для Бертона. Он может пойти со своими документами куда угодно.

""Так почему же тогда ты не сделал этого? "Тимми спросил снова, тем же тоном.

"Думаю, я не хочу этого достаточно сильно. Во всяком случае, у меня есть реальные вещи, которые я делаю, не так ли? Я хотел бы знать, гребаная сука придет сюда или нет? "сказал Эрих, не зная, что ему сделать, чтобы сменить тему. Бессознательно, он сжал больную руку в кулак . Тимми кивнул, высматривая на улице клиента , который никак не приходил.

Большую часть своей жизни они провели на улицах, как эта.

Торговля проститутками и их незаконными детьми, которые были вторым по величине источником незарегистрированных рождении в городе. Только религиозные радикалы поставляли больше. Было невозможно узнать, сколько незарегистрированных мужчин и женщин влачили жизнь на краю общества в Балтиморе или сколько жило и умерло неизвестными для обширных баз данных ООН. Эрих знал, возможно сотни незарегистрированных, рассеянных среди законных граждан, как члены тайного общества. Они скопились в обреченных зданиях и организации, торгующие на сером рынке нелицензированных услуг, использовали их своеобразную анонимность, где это было наиболее полезно. Глядя вдоль улицы со старым, битым асфальтом, Эрих мог насчитать три или четыре человека , про которых он лично знал , что они были призраками в большом мире контролируемом машинами. С учетом его и Тимми, это было полдюжины, которые дышали тем же воздухом, в то же время, когда след от взлетающего орбитального транспорта пронизывал небо и над ними. Вокруг была старая вода в канавах, черные круги камеди и смолы на тротуаре, смешанный запах мочи и гниения, и океан .Возмущенный, Эрих поднял тоскливый взгляд в небо.

Он знал себя достаточно хорошо, чтобы признать , он был человеком желаний и обид, а также, что он пришел к миру с ним. Чернота космоса, где заслуги значили больше, чем запись в бюрократическом списке , где были лицензированы бордели, и проститутки имели профсоюз, где свободное судно и экипаж имели достаточно работы, чтобы платить за еду и воздух. Космос взывал к нему с романтикой, от которой защемило сердце. На Церере или Tихо, или на Марсе, медицинская технология была способна отрастить его искалеченную руку и переделать его укороченную ногу. Та же самая технология может быть найдена менее, чем в восьми милях от грязного тротуара , на котором он сидел, но из-за тройных барьеров для незарегистрированных, длинных медицинских списков ожидания, и его собственной способности функционировать, несмотря на инвалидность, космос казался даже ближе. Там, он мог бы быть человеком, которым он должен был быть. Мысль была, как обещание секса в подростковом возрасте, богатой, мощной и пугающей. Эрих решал тысячу раз,что сделает усилие, что создаст себе личность для побега и стряхнет цепи Земли, Балтимора, жизни, которой он жил. И тысячу и один раз, он откладывал его.

"Вставай," сказал Тимми.

"Ты ее видишь?"спросил Эрих.

"Нет. Вставай."

Нахмурившись Эрик подвинулся. Тимми смотрел на восток с выражением легкого любопытства, словно был случайным свидетелем при крушении кого-то другого. Эрих встал. Внизу, на пересечении кварталов, стояли два бронированных фургона . Логотип на боку изображал четыре звезды. Эрих не мог сказать, мужчины или женщины были люди, которые вылезали из них, так как были они в спец-снаряжении. Страх разлился у него во рту металлическим привкусом. Тимми положил сильную руку ему на плечо и толкнул мягко , но неумолимо через улицу. Ещё два фургона перекрыли перекресток с северной стороны.

"Что за хрень?" спросил Эрик, и голос ему самому показался пронзительным..

Тимми перевел его через улицу и почти втолкнул в двери пятиэтажного здания перед тем, как Эрих рванулся наружу." Моя панель. Мои заготовки. Мы должны забрать их,"

Резкий, нечеловеческий голос разрезал воздух, Разработанный в специальной лаборатории он проникал в душу своим чистым пронзительным звуком. "Это служба безопасности. Стой, где стоишь, руки на виду, пока офицер не позволит тебе идти.Это служба безопасности."

На перекрестке команда из трех вооруженных людей уже допрашивала троих. Один из гражданских - худой, раздраженный человек с коротко-подстриженными черными волосами и темно-оливковой кожей- что-то орал, пока его ставили на колени.

Биометрическое сканирование радужки глаза, отпечатки пальцев, экспресс анализ ДНК заняли какие-то секунды, пока мужчине руки заводили за спину.

"Может раньше ты и имел панель," сказал Тимми. "Но не думаю , что теперь она у тебя есть".

Эрих стоял неподвижно, разрываясь между животным желанием сбежать и вернуться , чтобы скрыть все забытые им доказательства его преступления. Тимми сжимал свои сильные пальцы вокруг его здорового плеча. Его одолевало почти юношеское волнение.

"Мы никуда не пойдем или они схватят тебя со всем твоим барахлом. Я не могу проигнорировать слова Бертона, сказанные мне. Давай не будем палить мой второй шанс из-за твоих желаний."

"Это служба безопасности. Стой, где находишься , руки на виду, пока офицер не позволит идти. "

Эрих судорожно сглотнул. Он приблизился к Тимми как мог близко, чтобы поговорить, но тот развернул его и легонько толкнул вперед.

На улице, служба безопасности медленно продвигалась от человека к человеку, от двери к двери,этажа к этажу. До окончания операции им нужно было проверить триста сорок три человека и задержать четверых , отмеченных в базе данных, как интересующие их лица. Троих из них они уже нашли, завели в систему и открыли расследование. Двое из незарегистрированных, которые отказались назвать свои имена получили имена, которые им присвоили. Операция , которая затронула территорию в три городских квартала, обнаружит в них нелегальную клинику, трех детей в неадекватном состоянии, семь фунтов психотропных веществ С-класса, восемьдесят две нелегальных рабочих места, и подсоединенную к сети панель с интерфейсом и подготовленным пакетом документов на голубовласую арестованную, которые должны были помочь ей избежать наказания.

" Я, мертвец,"сказал Эрик. "Бертон грохнет меня. Они взяли мою панель, они взяли все."

" Подожди, " спросил Тимми." Все, всё, всё? Что и документы Бертона были на...."

" Нет, не настолько же я глуп. Я не хранил там записи, как я сделал Бертона чистым. Но я не протер панель после ввода данных. Я хотел это сделать после того, как мы закончим. А теперь на ней мое ДНК. Черт, там могут быть даже мои отпечатки пальцев. Я не знаю."

"Ну, и что, если так?" спросил Тимми беззаботно." Тебя же нет в системе."

"Сейчас, нет." ответил Эрик.

"Но если они когда-нибудь возьмут меня за что угодно, эта гребанная панель буде,т как луч света, направленный в прошлое. Они будут знать, что это был я, и тогда они начнут задавать вопросы."

"Ты ничего не скажешь." , сказал Тимми тоном не терпящим возражения.

"У меня не будет шанса. Бертон выяснит, что у них мое ДНК и поймет, что я скрыл это. Я просрал всё, чувак. Я мертвец."

По всему городу были слышны выстрелы.

К северу, пять десятков вооруженных сотрудников безопасности блокировали перекресток и закрыли выходы из станции метро. Обыскам от двери к двери подверглось семиэтажное офисное здание управляемое Лока Крейгом. Местные жители , и мужчины и женщины , искали укрытия , где только могли, скрываясь в ванных комнатах, подвалах и покрытых сажей кирпичных каминах. Во всем , что казалось достаточно плотным, чтобы избежать сенсоров СТАР ХЕЛИКС , реагирующих на сердцебиение, тепловое и инфракрасное излучения. Сигналы компьютерной сети глушились. Сотрудники СТАР ХЕЛИКС продвигались вперед плотными рядами , стараясь пользоваться технологиями вместо глаз, покрытые бронированными щитками на груди , спине и животе, делающими их похожими на огромных жуков в осеннем солнечном свете. Потом вокруг здания был установлен периметр и поставлены станции слежения, считывающие звуковые вибрации. Тучи стрекозо-подобных дронов скрытого наблюдения были запущены и в тот же момент всякая возможность бунта была исключена. А потом , в один миг , сотни крошечных , дешевых роботов СТАР ХЕЛИКС упали на землю, определили потенциальные жертвы и все здание потонуло в грохоте выстрелов. Семнадцать из людей Лока Крейга пали еще до захода солнца, включая Эдуарда Хопкинса и Джехона Дзурбана, считающимися представителями преступного синдиката Пояса Астероидов на Земле. Столб дыма, часы стоявший над потемневшим зданием , оставил небо над городом серым и мглистым даже на следующее утро.

В то же самое время на западе, где муниципальные ограничения дали возможность быть невидимым для местных властей, помещение склада, оформленное во владение и управляемое через сеть подставных компаний , было блокировано. Команды служб безопасности очистили территорию в три квартала, используя небольшую армию бронированных автобусов,сконструированных специально для оперативных действий и ответа на газовую атаку зарином. Когда незадолго до полуночи периметр был нарушен, внутри обнаружили десять тысяч незарегистрированных штурмовых ружей, полмиллиона обойм трассирующих снарядов, семьдесят ящиков гранат и компьютерную комнату по щиколотку в плавленном шлаке. Там не было никаких доказательств присутствия кого бы то ни было на этом складе , и никаких следов его хозяев.

Контрольно-пропускные пункты установленные возле эвакуированной железнодорожной станции, морского порта и доков выявили семьдесят человек, путешествующих по фальшивым документам. Все они были внештатниками или мелкими служащими в крупной организации. Силам безопасности не удалось задержать никого из верхних строчек их списка в их первый заход. Эти люди, более могущественные, с хорошими связями были достаточно умны , чтобы не пользоваться транспортом во время облавы или даже иметь чистые документы для того, чтобы пройти проверку.

Вместо этого была идея, что среди недавно принятых на работу головорезов и оперативников, может оказаться один или два отчаянных и достаточно глупых, чтобы привести их к кому-то покрупнее. Кому-то с властью . И так, не зная, кто был Бертон, как он выглядел, его имя или описание и точной роли в криминальной иерархии Балтимора, они охотились за ним. Они также охотились на других, многие из которых имели гораздо более высокий приоритет, чем он . Организация Байо имела присутствие в городе, как и Золотая Ветвь. Тамара Слуидан контролировала несколько блоков к северу от аркологии , а Баасен Tагничен область в два раза большую, чем у Бертона - хотя и не такую доходную- в жилищном комплексе Долина Патапско. Было много преступников, организованных и не очень, и , как бы силы закона не старались, нет ни одной сети настолько крепкой, или идеальной, что никто не проскочил сквозь неё.

В такое время, когда Бертон не мог быть уверенным, где и когда его могут задержать, он предпочитал прятаться в безопасном месте. У него было штук шесть апартаментов и складов оборудованных, как временные командные центры, и он перемещался между ними в произвольном порядке. Некоторые из его людей, он знал это, будут схвачены. Некоторые из них , захотят купить себе снисхождение за толику информации , которой они обладали. Он знал, что так и будет, и у него были планы и места , которые должны были защитить его от поисков , скрыть любое упоминание о его участии в любых действиях , и жестоко покарать всякого, кто попробует его предать. Было понятно, что всякий задержанный предпочтет предложить службе безопасности свои услуги вместо того, чтобы выгораживать Бертона. Дерьмо покатится с холма, как это и бывало с начала времен, и тебя предаст какой-нибудь мелкий засранец. Что и произошло с Лиевом к несчастью для всех.

Лиев Андропулос работал на Бертона с тех пор, как приехал в Балтимор из Парижа более двадцати лет назад. Это был плотно-сбитый человек с большим животом , достаточно сильный , но применявший свою силу довольно редко. Его пристрастие к женщинам вызывало шутки, как и то, что он пристраивал своих бывших любовниц на теплые места в организации, когда их отношения заканчивались , но никто не рисковал шутить при нем. Будучи одним из лейтенантов Бертона, он надзирал за тремя круглосуточными складами, небольшой сетью драг-дилеров, специализирующихся на низкокачественных наркотиках, психотропных веществах и поддельных мед-препаратах, которые распространялись среди незарегистрированного населения. В частности, он работал в маленьком бетонном здании у самой воды, но когда началась маслобойка, он перебрался в Пратт, в апартаменты к с своей любовнице. Женщину звали Кэти и у нее были оливковая кожа и темные губы, как и у Лидии двадцать лет назад. Лиев был человек привычки и устоявшихся вкусов. Он поцеловал её на прощание, стоя на улице перед её домом, а потом пошел на север, потому что она пошла на юг. Это был такой небрежный жест, объяснить который можно было лишь понимая, сколь часто он целовал её на прощание.

Улица была полна людей, воздух душный и тяжелый. Запах соленого океана и гниющей рыбы казалось был повсюду, как это всегда бывало в жаркие дни. Движение частного транспорта было запрещено и автобусы , набитые распаренными телами, медленно двигались по улицам, как вереница слонов. Нищий схватил Лиева за рукав и испуганно отскочил, когда тот повернулся к нему хмурым лицом. Среди этой городской какофонии, жужжание дронов не должно было быть слышно, но тем не менее что-то привлекло его внимание коснувшись кожи у него на спине. Он споткнулся.

С высоты, волнующаяся толпа выглядела как поверхность стоячей воды, нарушаемая движением пяти рыб, плывущих в одном направлении. Но для Лиева, это было лишь внезапно возникшее чувство страха, всплеск бесполезного адреналина, и обиженные крики кого-то из гражданских отодвинутых одетыми в броню людьми из службы безопасности. Как будто по волшебству, вокруг него образовалось открытое пространство . Лиев мог ясно видеть все трещинки на бетонных плитах , по которым он шел. Перед ним стоял человек в униформе Стар Хеликс, держа пистолет, точно по инструкции, в обеих руках, ствол направлен в центр груди Лиева. За прозрачной защитной маской шлема, взгляд человека лет двадцати пяти , сосредоточенный и испуганный. Лиев почувствовал возбуждение и сожаление. Он держал свои руки разведенными в стороны, крестом, так как еще пятеро бойцов безопасности вывалились из толпы.

"Лиев Андропулос!" закричал парень."Вы арестованы за рэкет, владение живым товаром и убийство! Вы не обязаны отвечать на вопросы без адвоката или представителя профсоюза!". Крошечные точки от разлетевшейся слюны разлетелись по внутренней поверхности лицевого щитка. Его глаза широко раскрылись от страха. Лиев вздохнул.

"Спроси меня," сказал он медленно и четко,"что я всё понял."

"Что?" мальчишка продолжал кричать.

"Ты сказал мне, что я арестован и произнес формулу о допросе, теперь ты обязан спросить меня , все ли я понял."

"Вы все поняли?" мальчишка закашлялся и Лиев кивнул.

"Неплохо. Гораздо лучше." сказал Лиев." А теперь, пошел нахер."

Тюремный транспорт включил сирену, прокладывая себе путь через толпу, но еще до того, как он достиг Лиева, еще до того, как его засунули в стальную коробку и поместили под охрану, новость о его задержании разнеслась по всему району. К тому времени, как транспорт снова начал двигаться, прокладывая себе путь на север к командному центру, Бертон уже получил запись его ареста. Кэти сидела в лапшичной со своим младшим братом, когда ей на наручный терминал пришли новости, вызвав ее плач.

Страх волной прокатился по всей сети Лиева и постоянным работникам, и всякой мелкой сошке на подхвате. Каждый знал, что может произойти дальше, а что нет. Лиев будет посажен за решетку, оформлен и допрошен. Если он будет молчать, то его оставят в заключении, осудят и отправят в лагерь куда-нибудь в Северную Африку или на западный берег Австралии. Более вероятно, что он заключит сделку и выдаст сеть, которую он контролировал, кусочек за кусочком в обмен на снисхождение-имена и идентификационные номера сутенеров за то, чтобы он смог тянуть свой срок в Северной Америке или Азии, детали того, как он отмывал деньги за личную камеру , а то, кто из докторов работал по ночам в его подпольной клинике за доступ в библиотеку.

Они также будут спрашивать его на кого он работал , но этого он не скажет.

Для других лейтенантов Бертона, будущее было непросто, но в настоящем все было совершенно ясно. Один из них ушел и вряд ли вернется. Когда плохие времена минут и маленькое королевство Бертона вернется к более-менее нормальному состоянию, бизнес, который принадлежал Лиеву будет поделен между ними, передан новому выдвиженцу на эту позицию или решение будет сочетать оба эти варианта. Как именно , это будет решаться на долгих переговорах и в упорной борьбе, но все это будет позже. Позже. А в ближайшее время все их усилия будут направлены на то, чтобы избежать встреч со службой безопасности, защитить активы , которые они имеют и донести до каждого, что продавать информацию в расчете на прощение или снисхождение в суде, это очень, очень плохая идея.

В подвальной лаборатории на углу Лексингтон и Грин , восемьдесят галлонов реагентов, используемых для производства синтетических алкалоидов были введены в замкнутую водяную систему. Две слишком разговорчивые проститутки незаметно исчезли за закрытыми дверями недавно отремонтированного дома на Боер стрит. Тело Микеля "Бэтмена" Чандури было найдено в двухкомнатных апартаментах на заходе солнца и было ясно, что смерть его была долгой и мучительной, но ни кто из соседей не сказал ни единого слова представителю власти, пришедшему допрашивать их. Еще до захода солнца лейтенанты Бертона - Сирано, Оэстра, Саймонсон, Малыш Коул и Рэгмен- ушли под землю, как лисы, готовые переждать плохие времена, каждый надеясь , что он не станет тем следующим разрывом в цепи, каким стал Лиев , и тайно желая, что кто- то другой из лейтенантов, но конечно не все, оказался тем самым прорванным звеном. Для одного или двух, даже трех из них, имевших свои тайные планы , это была хорошая возможность увидеть, что без организации Бертона они подвержены большей опасности. Но они , разумеется , не обсуждали это друг с другом.

В нелицензированном кофе баре, расположенном на крыше и смотрящем вниз на улицы, битком набитые людьми, Эрих сидел, сгорбившись над произведенной на сером рынке панелью, и прикрученной хозяином кафе прямо к столу. Он пытался скрыть свою панику, волнуясь , чтобы Бертон не узнал о том, что его собственную панель захватили и надеялся , что куда бы Тимми не убежал, услышав про арест Лиева, он вскоре вернется. Кофе был черный и крепкий , и Эрик не мог точно сказать, что было не так, то ли металлический привкус обжаренных зерен, то ли непреходящий привкус страха. Он просматривал страницу новостей , установив пассивный поиск в страхе , что его смогут отследить по запросам, и одновременно наблюдал, как один за другим захлопываются капканы, сжимая кольцо вокруг него все туже и туже.

Когда Лидия услышала, что случилось с Лиевом, её первым действием было нанести макияж и сменить стиль её длинных , c проседью волос. Она сидела в своей спальне перед зеркалом и наносила на кожу тонировку до тех пор , пока линии тату не перестали быть видны. Она подкрасила губы, сделав их полнее, и темнее, и краснее, чем раньше. Глаза она подвела черным, тени под глазами красноватым и подрумянила щеки темным тоном. Несмотря на опасность , она оставалась дома и никуда не спешила. Жизненный опыт говорил ей, что сексуальная привлекательность, страх и покорность судьбе укажут на нее , как на потенциально виновного, если они примут её за кого-то ещё. Она обернула волосы вокруг головы, уложила их повыше и закрепила их так, чтобы они спадали каскадом в стиле , который нравился Лиеву в те времена, когда он вытащил её с улиц и сделал своей. Она рассматривала это , как последний знак преданности, как почтение к мертвому.

Она сняла свой костюм и одела простую, повседневную одежду. Кеды. Её походная сумка представляла собой не подписанную заплечную сумку с трехмесячным запасом медикаментов, двумя сменами белья, четырьмя упаковками протеинов, пистолета, двумя обоймами к нему, бутылки воды, тремя тысячами долларов, проложенных шестью кредитными чипами. Она вытащила её с верхней полки своего шкафа и , не открывая её , положила на стул, напротив окна.Тонкие прозрачные почти выцветшие занавески смягчали вечерний свет, делая предметы вокруг бесцветными.

Она накинула желтый шарф на волосы, закутала шею, и стянула в узел на груди, сделав что то наподобие ее старого хиджаба. Потом села неподвижно, ноги поставила ровно, локти на колени, сосредоточилась и стала ждать, кто первым откроет её дверь, служба безопасности или Тимми. Тьма или все ещё свет.

Большая часть часа прошла. Спина ныла , но боль никак не отражалась на ее лице. Ни улыбка, ни гримаса, ни какое иное выражение не тревожило ее макияж. А потом послышались шаги в коридоре и легкое покашливание. Дверь открылась и Тимми вошел в комнату. Он взглянул на нее, на её лицо. Пожал плечами и кивнул в сторону холла, как бы говоря -Можем мы идти?- его жесты было столь же ясны, как и слова. Лидия встала, подняла сумку и пошла к дверям, покидая свою комнату навсегда. Она прожила здесь почти десять лет и это были неплохие годы . Ожерелье, которое Лиев подарил ей в ту ночь, когда сказал ей, что уходит, осталось висеть на крючке в ванной комнате. Дешевая глиняная кружка, которую Тимми разрисовал глазурью, когда ему было восемь лет, и он подарил ей по ошибке, думая , что у нее день рождения, осталась на полке. Наполовину законченное вязание , которое оставила женщина, что жила здесь прежде , перед тем , как исчезнуть, так и осталось лежать в пластиковом мешке под кроватью, собирая пыль.

Лидия не оглядывалась.

"Во мне живет дух змеи," сказала она, когда они шли вместе на юг. Они шли рядом , не касаясь дркг друга. "Я скинула мою кожу. Я просто дала ей сойти с меня."

"Ладно," сказал Тимми. "Сворачивай сюда.Нас кое-что ждет."

Рядом с новым портом кромка воды была намного чище. Там, корабли и плавучие дома отдыхали в чистых стапелях из гибкой керамики и остовы утонувших зданий были срезаны и убраны прочь. С каждой милей дальше от порта, обломки казались всё менее живописными, прелесть восстановленного города уступала мусору из его реального прошлого. Маленькие пляжи образовывались на асфальте, серый песок крутился вокруг старых столбов из бетонных блоков, стоящих в зеленых от водорослей волнах и белых от птичьего дерьма. Вонь от гнили шла от воды и мертвых разлагающихся медуз, выброшенных на берег. Лодка у Тимми была маленькая. Белая краска хлопьями отходила от металла, там где царапины были закрашены недостаточно хорошо. Лидия сидел на носу, поджав ноги , гордо задрав подбородок вверх .Размещенный под ватерлинией двигатель был импульсного привода, тихий, как гул. Вода в кильватере бурлила громче. Солнце почти село, тень от города ложилась на волны. Несколько других лодки были на воде, по большей части набитые детьми. Людям на пособии нечего было делать с их времени, кроме как кататься в сумерках по воде,а затем возвращаться домой.

Тимми вел их вдоль берега какое-то время, а затем повернул к востоку, вглубь океана. Луна скрылась, но огни города были достаточно яркими, чтобы плыть. Острова когда-то были частью города , но теперь это были руины. Тимми, направился к одному из них, тому, что поменьше, горбом торчащему из воды , длиной не более двух городских кварталов и три шириной. Несколько древних стен все еще стояли. Лодка причалила к твердому берегу, и Тимми выскочил, замачив штаны на бедрах, и вытянул остальной часть руками. Раздался металлический скрежет от соприкосновения с разрушающимся бетонным тротуаром.

Руины, куда он привез ее были немного больше чем просто площадка для лагеря. Спальный мешок ярко-желтой окраски спасательных служб лежал развернутый на пенопластовом матрасе. Светодиодный светильник стоял рядом . Шнуром от него, вился вверх по грязной стене к солнечной батарее, установленной в окне. Небольшая химическая походная плита стояла на деревянной доске, лежащей поверх двух керамзитовых блоков, маленький, не подключенный ни к чему холодильник, предназначался для хранения пищи. За дверным проемом находились еще две пустые комнаты . Если в дом когда-либо имелась кухня или ванная комната,то они давно превратились в кучу щебня.

Там вдали, город светился огнями. Насилие и суета, царящие в нем, делали спокойствие и красоту такими достижимыми. Вой сирены и грозный рев предупреждения системы безопасности становился своего рода музыкой здесь, превращаясь в таинственный акт, приходящий из-за волн.

Тимми снял промокшие штаны и вытащил свежие из под спального мешка.

"Это то место, куда ты ходишь?"спросила Лидия, кладя свою руку на потрескавшееся оконное стекло."Когда ты не со мной, то ты приходишь сюда?"

"Никто не найдет тебя здесь"сказал Тимми."Или, ты знаешь. Не дважды."

Она кивнула, слегка, сама себе, как бы соглашаясь с ним. Тимми оглядел комнату и потер рукой свой высокий лоб.

"Оно не такое симпатичное, как твое местечко, но оно безопасно. Пока что."

"Да,"сказала она."Пока что."

"Даже если Лиев расскажет им о тебе, это не значит, что всё кончено.Ты можешь взять себе новое имя. Сделать новые документы."

Лидия отвернулась от окна и обхватила себя руками, словно пыталась защититься. Её взгляд метнулся к пустому проему двери и вернулся обратно.

"Где Эрих?"

"А, не получилось встретиться," Тимми говорил, облокотившись на стену. Ей никогда не прекращало нравиться его тело. Тело, созданное для насилия , и в то же время такое невинное и уязвимое.

"Расскажи мне,попросила она и он рассказал. Все, медленно и подробно, как - будто боялся пропустить что-то, что ей хотелось бы знать..Что могло её заинтересовать. Низкая гул ракетного запуска раздался, как бесконечный раскат грома, и струя выхлопа выросла в ночном небе, пока он говорил. Ракета еще не вышла на орбиту, когда он остановился.

" И где он сейчас."спросила она.

"В кафе-баре. В том, ну, знаешь, на углу Франклина и Сент Пол? На крыше старой высотки . Я оставил его там, после всего этого. У них есть компьютерная панель, ты можешь арендовать поминутно, а так как его панель была захвачена, я подумал, что это то, что он хочет . Должен сказать, что он очень волновался. Эта ДНК ? Я не понимаю, как это может закончиться хорошо. Если он прав в том, как Бертон отреагирует ... "

Лидия качнула головой , крошечный жест, почти невидимый при свете единственной светодиодной лампы. "Я думала, что ты его телохранитель. Ты был назначен, чтобы защитить его ".

"Я охранял", сказал Тимми. "Но работа была сделана. Бертон не сказал мне, что я прикреплен к нему на всю оставшуюся жизнь, так ведь? Что сделано, то сделано ".

"Я думала, что ты его друг."

"Я", сказал Тимми. "Ну, ты знаешь...Твой друг."

"Не беспокойся обо мне. Все, что происходит со мной, я заслужила тысячу раз. Не спорь со мной! Не перебивай. Бертон попросил тебя защитить его, потому что Эрих ценен для него. Конечно, работа, которую он поручил тебе может быть закончена, но в город пришла беда, а Эрих по-прежнему ценен. "

"Я понимаю, это," сказал Тимми. "Только после того, как они заполучили Лиева -"

"Я переживала маслобойки и раньше, мой милый . Я знаю, как это происходит. "

Она повернулась к окну, показывая на золотые огни города. "Лиев был только первый. Будут и другие. Возможно, много, возможно мало, но Бертон потеряет какую-то часть своей организации. Их либо схватят, либо убъют. А те, которые останутся, после этого станут более важными для него. Он человек, который ценит выживших. Он ценит верность. Что он будет думать, дорогой, когда он услышит, что ты оставил Эриха ради меня? "

"Работа была сделана," сказал Тимми, как ей показалось, немного раздраженно.

"Недостаточно хорошо," сказала она. "Уже нет. Ты больше не мальчик , выпивающий с Эриком. Ты теперь даже не сын своей матери . Эти версии тебя прошли и они никогда не вернутся. Ты человек, который устроился на работу к Бертону ".

Тимми молчал. Далеко над ними в небе поднимался огонь. Лидия подошла ближе к нему и положила руки ему на плечи. Он не стал встречаться с ней взглядом. Она подумала, что это хороший знак. Это означало, что она достучалась до него.

"Мир меняется и ты не можешь остановить его . Ты должен отпустить тех, кто не имеет значения. Потому что, если ты жив, то нужно просто пережить это время и ничего больше, и ты будешь иметь более важное значение для Бертона. Ты не можешь избежать этого. Ты можешь выбрать только то, что имеет значение . Будешь ли ты кем-тона кого он может полагаться или кем-то, на кого не может? "

Тимми глубоко вздохнул. Его взгляд застыл. "Я думаю, что, может быть, снова облажался ."

"Только, может быть," сказала Лидия. "Там еще может быть время, чтобы исправить ошибку, да? Найди своего друга. Ты можешь привезти его сюда. "

Голова Тимми дернулась. Лидия нежно потерла ему плечи , массируя, начиная у основания шеи к плечам, а затем обратно. Она делала так, когда он был ребенком. Для них это было словно фраза на языке жестов. Ее сердце разрывалось . Мир меняет тебя, подумала она. Кто бы только ей сказал, как?

"Привести его сюда? Ты уверена в этом? "

"Все в порядке," сказала она. "Это лишь временно."

"Хорошо," сказал он. Она почувствовала, сожаление, что он так легко сдался, но это быстро прошло. "Я оставлю тебе хорошую лодку."

"Хорошую лодку?" Спросила она его удаляющуюся спину.

"Ту, в которой мы пришли."

Дверь закрылась. Серая, надвигающаяся тьма поглотила его, и через пять минут она услышала звук удаляющейся по волнам лодки. Или может быть это только ее воображение. Она потянулась в теплом, воняющем пластиком спальном мешке , уставилась в потолок и стала ждать, вернется ли он.

* * *

По всему Балтимору борьба между законом и миром возможностей продолжалась, но большинство граждан не примкнули ни к одной из сторон. Нелегальные кафе были заполнены клиентами, которые искали возможности поесть подешевле, а также молодыми людьми, у которых либо не было денег или же была склонность принимать амфетамины перед выходом на забаррикадированные улицы в, так называемые, клубы "рай на одну ночь " . Некоторые родители, приходящие домой с реальных рабочих мест, с гордостью тратящие свои деньги на несвежую сдобу и беря кредиты на взятки за детский садик, сбегали из своих микрорайонов . Очень немногие люди стояли полностью за закон или полностью против него, и поэтому для них катастрофа маслобойки была лишь неудобством, которого следует избегать или всего лишь строчкой в новостных лентах. То, что являлось вопросом жизни и смерти для одних людей, для других было лишь развлечением.

Эрих, сидел за арендованной панелью, наблюдая за новостной лентой с хроникой прошедших событий, и чувствовал дистанцию между собой и другими, кто находился с ним рядом. Ему казалось, что он переживает ситуацию гораздо более остро. Его чувство страха, окончание одной из глав его жизни , было безразлично для полной женщины, варящей кофе, и для худого человека, сидящего с краю крыши и проводящего свое время, отправляя сообщения о своих запутанных романтических отношениях. Для других завсегдатаев кафе, Эрих был просто калека, который мучил компьютерную панель. Никто бы и не заметил, и не взволновался, если бы он исчез из мира.

Тимми пришел сразу после полуночи, его широкая, любезная улыбка смягчала холод в его глазах. Для тех, кто не смотрел на него внимательно, он казался безобидным, но никто и не смотрел на него внимательно. Он взял сварной стальной стул , придвинул его к прикрученной намертво панели и сел рядом с Эрихом. Лента новостей была настроена на местные новости. Бледнокожая женщина из Ассоциации внешних планет и Лока Грейг со слезами на щеках , кровь капает из носа и левого глаза после схватки с двумя солдатами Стар Хеликс в настолько механизированных костюмах, что они едва казались людьми. Эрих улыбнулся, пытаясь скрыть облегчение, которое он почувствовал при возвращении Тимми.

"Лока", сказал Эрих, кивая на экран. "У них тоже была плохая ночка."

"Много чего происходит вокруг," сказал Тимми.

"Да, верно? Ты ... слышал о Бертоне? "

"Нет , его пока не нашли ", сказал Тимми, пожимая плечами. "Ты хочешь поболтаться здесь еще немного, или готов идти?"

"Я не знаю, куда идти", сказал Эрих со скулящими нотками в голосе.

"Я нашел укрытие", сказал Тимми.

"Ты нашел нору? Иисус, вот где ты был все это время, не так ли? Искал безопасное место, где можно спрятаться? "

"Типа того. Ну, ты решил, ты готов? "

"Мне нужно остановиться где-нибудь. И достать панель".

Тимми нахмурился и кивнул на стол перед ними. Панель была прямо перед их глазами. Эрих указал на болты, вкрученные в деревянную столешницу. Взгляд Тимми стал пустым и он встал.

"Эй," сказал Эрих. "То, что ты ... Тимми? Что ты такое-"

Толстая женщина, которая варила кофе, посмотрела на широкоплечего молодого человека. Кофе-бар был у нее в течение трех лет, и она видела достаточно завсегдатаев , чтобы распознавать проблемы.

"Эй," сказал здоровый парень,а на самом деле - еще мальчишка, голосом почти извиняющимся. "Это, того... смотрите. Я не хочу показаться засранцем или кем-то еще, но мне,как бы сказать, нужна эта панель ".

"Ты можешь пользоваться ею здесь, если ты покупаешь кофе. Или вали отсюда,"сказала женщина, скрестив руки.

Большой ребенок кивнул, хмуря лоб . Он взял потертый, напечатанный на черном рынке кредитный чип и сунул в ее ладонь.

"Дерьмо, Джонс," сказала она, проверяя кредитный баланс на крошечном дисплее. "И сколько кофе вы хотите?"

Парень тут же повернулся к столу , где калека с детской рукой просидел целый день. Он ударил кулаком по столу достаточно сильно, чтобы сидящие на крыше люди обернулись на него. После третьего удара столешница начала разламываться. На костяшках его пальцев появилась кровь , а калека отскочил в сторону, когда стол начал рушиться. Парень с треском потянул панель на себя . Болты остались торчать в ней , вывернутые вместе с деревом. Кровь текла по его рукам, когда он засунул прибор подмышку и кивнул калеке.

"Тебе еще что-то нужно?" спросил Тимми.

Эрих силился не рассмеяться."Нет,я думаю, теперь я в порядке."

"Тогда, порядок. Пошли." Тимми повернулся к женщине и помахал ей рукой."Спасибо."

Она ничего не ответила, но засунула кредитный чип в карман фартука и повернулась, чтобы взять метлу. Они ушли прежде , чем она вернулась, сбежав на улицу вниз по лестнице.

"Это было невероятно," говорил Эрих. "То, как ты это сделал. Я имею ввиду, черт...Там все застыли, как камни, а ты, такой, просто безумный, чувак. Ты это видел? Ты видел, они решили,что ты под кайфом?"

"Ты сказал, что тебе нужна панель," сказал Тимми.

"Да, ладно! Это было круто. Есть, чем похвастаться."

"Столы не могут ответить," сказал Тимми."Давай, У меня лодка."

Он  наконец, смог успокоиться, но он не рассказал о том страхе, который он испытал, пока Тимми не было с ним.

Вместо этого он всю поездку без умолку тараторил об увиденных им за день новостях, и было это все, как он назвал, призрак истории. Силы безопасности досматривали порты, поезда, транспорт , идущий к орбитальным станциям и Луне. Восемнадцать мертвых сегодня и может быть в три раза больше тех, что под стражей. Он рассказывал новости со всего мира, и дальше. Там даже была леди с Марса , которая, пока летела , рассуждала об истории Земли, как истории полицейского государства. Это ли было не круто? Всю дорогу на Марс, они обсуждали то, что происходит с нарушением прав в Балтиморе. Они повсюду.

У маленького островка, Тимми причалил к берегу и двинулся туда, где среди руин горел свет. Пожилая женщина сидела возле химической плиты и чистила маленькую кастрюлю. Аромат свежего чая смешивался с запахом морской воды и гниющих медуз. Она смотрела вверх. Её лицо походило на маску. Нанесенный ею макияж словно превратил ее в сказочного персонажа из зловещей долины.

"Я нашла твой чай," сказала она. "Надеюсь ты не против."

"Неа,"ответил Тимми не останавливаясь."Давай, Эрих. Я найду , где тебе устроиться."

Они прошли сквозь дверной проем в маленькую комнатку, которая была даже меньше той, в которой сидела женщина. На голом полу виднелись следы клея от бывшего там когда-то коврового покрытия. Плесень расползалась по стене, ветвясь, как дерево, своими черными конечностями. Тимми положил панель прямо на пол. Его кисти рук были черны от застывшей крови и уже начали опухать.

"Ты сможешь здесь поймать сигнал?" спросил Тимми.

"Должен. Может утром придется поискать электричество."

"Ну, ладно. Что-нибудь придумаем. Так , это твоя комната. Наша. А та, её," сказал Тимми , указывая на светящийся дверной проем.

" Её. Если она разрешит войти , ты входишь, если просит оставаться, то ты остаешься, понятно

" Да, конечно. Будь уверен. Боже, Тимми. Твое место, твои правила, верно?" Эрих улыбался в надежде придать своим словам больше надежности.

" Мы ведь всегда с уважением относились друг к другу? Только, серьезно, кто она? Это твоя мама?"

Но Тимми как-будто не слышал его. "Я должен поспать, но потом, утром, я вернусь и принесу немного еды. И еще, мне нужно проведать сам знаешь кого."

"У Эриха свело живот. "Ты собираешься пойти к Бертону?"

"Конечно, если я смогу найти его," сказал Тимми."У него ведь есть план, верно?"

"Верно," сказал Эрих."Конечно."

Он включил панель, подождал пока она загрузится и подключился к сети. Мощность сигнала была так себе, но вполне терпима. Он раз пять бывал в местах со связью и похуже .Он открыл ленту новостей, не авторизуясь. Один лишь свет от экрана освещал комнату, Эрих замерз, но он не жаловался. Тимми встал, потянулся, потрогал свои сбитые костяшки с легким сожалением и вернулся в комнату к женщине и свету.

"Эй," вдруг сказал Эрих. "Мы ведь друзья, правда?"

Тимми повернулся к нему." Конечно."

"Мы всегда присматривала друг за другом, ты и я?"

Тимми пожал плечами. "Не всегда, но когда мы могли, то конечно."

"Не говори ему, где я, ОК?"

* * *

Жесткие меры, применяемые службой безопасности , как и чума , подчинялись законам развития. Достигали пика, за которым следовало снижение. Как ни ужасны они казались в своем эпогее, они были не навсегда. Бертон знал это, как и все лейтенанты, и в соответствии с этим он корректировал свои планы. Он перемещался между тайными своими жилищами, играя в прятки со службой безопасности. В ту ночь, когда Эрих и Лидия спали в своих убогих комнатках на маленьком разрушенном острове, а Тимми пытался разыскать его, чтобы сделать доклад, Бертон спал в лофте, расположенном над складом, с женщиной по имени Эди. Утром он переместился в кладовую в задней части медицинской клиники, запер дверь и задействовал не отслеживаемое соединение так, что он мог разговаривать с людьми ничего не опасаясь. Литл Коул закрыла свои дома, приостановила свои доклады, сожгла месячный запас наркотиков и села в автобус до Вермонта, планируя остаться у своей матери , пока все не закончится. Оэстра оставался в городе, перемещаясь с места на место, подражая Бертону. Рэгман и Сирано исчезли , но прошло слишком мало времени, чтобы Бертон начал волноваться, Во всяком случае их не было в новостях, а Лиев и Симпсон были.

Были и другие признаки , непрямые, но убедительные , которые показывали в каком состоянии эта маленькая война находилась. Даже в первое утро после начала катастрофы, команды службы безопасности вызывали кое-кого из людей Лиева, мелочевку, задавали вопросы. Кое кого из них задерживали. Других отпускали. Бертон понятия не имел, кого из них освободили, потому что он заключил сделку со следствием, а кому просто повезло проскочить сквозь сети. Это было не просто. Эта ветвь его бизнеса была скомпрометирована , значит должна отмереть. Спрос на незаконные наркотики, дешевые товары, внеочередные медицинские процедуры и анонимный секс не может быть ни арестован, ни исчезнуть, и это то, что делает маленькую империю Бертона неуязвимой. И она всегда будет неуязвимой. Вопрос о том, как накормить всех страждущих, был всего лишь тактическим, а Бертон умел быть гибким.

Соблазн оказать сопротивление, конечно , был велик, и в последующие дни это произошло. Пятеро солдат Лока Грейга оставили бомбу за воротами одного из отделений Стар Хеликс. Она взорвалась, ранив двоих охранников и повредив здание, но все пятеро были выявлены и взяты под стражу. Тамара Слуидан, которая на самом деле должна была соображать лучше, организовала сопротивление на улицах, начав двухдневный бунт, который закончился тем, что половина ее людей, были госпитализированы или попали в заключение, восемнадцать местных фабрик были разграблены или сожжены, и ее постоянная клиентская база подорвана. Бертон все понимал. Он не был бесстрастным человеком . Если кто-то делал ему больно, он, конечно же, хотел отомстить. Такие фразы, как "сравнять счет" или "кровь за кровь" приходили ему в голову каждый раз, когда что-то случалось, и он сдерживал в себе желание разорвать их на части. "Сравнять счет" было выражением из игры, но это было вовсе не игра. "Кровь за кровь" звучало так, как будто с помощью насилия, прошлые обиды могут быть компенсированы, но и это было не так. Самым сложным уроком для Бертона было так никогда и не узнать о том, как выдерживать удары, принимать ущерб, и в том,чтоб кто-то другой сражался за тебя. Вскоре, очень скоро, облава огромной, все-сметающей на своем пути силы перейдет к индивидуальным битвам. И в его интересах увидеть, что эти битвы будут с Лока Грейгом и Тамарой Слуидан, а не с ним. Как только враг будет четко определен в коллективном сознании Стар Хеликс и имя Бертона и его организации не будут занимать центральное место в их планах, ураган двинется дальше , а он сможет снова расправить сложенные крылья своего бизнеса.

Тем временем, он переходил из одного места в следующее.Он сообщал людям, что направляется в одно место, а сам шёл в другое.Он рассмотрел все свои привычки глазами хищника и избавился от тех из них которые счел вредными для себя. Все его связи, которые можно было представить, как определенные модели поведения, выглядело его уязвимостью, а он твердо решил быть неуязвимым. Это было не в первый раз, когда он проходил подобное, и он был в этом хорош.

И так, пока Тимми потратил большую часть недели на поиск Бертона, его раздражение было направлено против эгоцентричной части собственной стаи.

Здание было сделано из сырого кирпича и раствора, новостная лента шла на пяти различных экранах. Раздвижная деревянная дверь была наполовину открыта, диванчик, на котором ночью спал Бертон был виден в просвете . Oэстра, в безопасном доме которого он был, сидел у окна, глядя вниз на улицу. Автоматический дробовик стоял у него между ног, казалось, ничем не примечательный. Тимми был обыскан тремя охранниками на улице, и он был чист. Даже, если он проглотил устройство слежения, они нашли бы его, и его большое тело истекало бы кровью в канаве, вместо того, чтобы приветливо улыбаться и таращиться на открытый воздуховод.

"Тимми, верно?" спросил Бертон, притворяясь неуверенным. Покажи человеку, что помнишь его и это сделает его счастливым.

" Да, шеф. Это я." За дружелюбием и открытостью слышалось раздражение. Бертон бросил взгляд на Оэстру, но лейтенант по прежнему смотрел в окно, любуясь солнечным днем. Бертон почесал колено сквозь брюки и звук от этого действия был единственным в комнате.

"У тебя есть что-то для меня?"

Тимми склонил голову. "Просто новости. Я имею ввиду, у меня ничего нет. То есть я ничего не принес."

"Все в порядке, тогда....что за новости , Тини?"

Тимми скривился, услышав прозвище, но потом пришел в себя и начал свой доклад. Бертон наклонился вперед, впитывая все слова лишь только они изливались из губ Тимми. Когда Oэстра рискнул взглянуть назад, он увидел картину, словно птица поет неподалеку в то время, как кошка смотрит на неё, изготовившись к атаке. Тимми излагал подробности в произвольном порядке: Эрих был в безопасном месте, Тимми пошел за едой для него, дело по изготовлению поддельного профиля было прервано силами безопасности , собственная панель Эрика исчезла, но у него была замена, полиции, вероятно, теперь был его ДНК профиль . Oэстрa вздохнул и отвернулся к окну. На улице, с пол-десятка молодых мужчин, просто зависали вместе на улице .

"Он уверен насчет этого?" спросил Бертон.

"Неа..." сказал Тимми."Мы не остались посмотреть захватили они панель или нет. Я решил, так будет лучше, ну, вы понимаете...Свалить."

"Я понял."

"Эрих хотел пойти взять её. Я имею ввиду, забрать оборудование

"Это было бы ошибкой,"сказал Бертон."Если безопасность получила бы панель и владельца...ну, это было бы плохо."

"Я так и подумал." сказал Тимми.

Бертон снова откинулся на стуле, кожа под ним заскрипела.

Пройдя в ванную, Сильвия начала принимать душ. Сильвия или Сара. Как-то так. Одна из тех с кем Оэстра делил постель.

"И где это безопасное место?"

"Я не должен говорить," ответил Тимми.

"Даже мне?"

Парень вдруг почувствовал себя неуютно."Ну,да. Никому. Вы же понимаете как это..."

"Там есть кто-то еще с ним?"

"Да, мой друг."

"Охранник?"

"Не совсем, просто друг."

Бертон кивнул задумавшись. "Но он в безопасности?"

"Он на воде. Стоит кому-то приблизиться, он возьмет лодку и у него десяток мест , чтобы укрыться. Я хочу сказать, что ничего не бывает на сто процентов."

"И ты продолжаешь защищать его."

"Это моя работа," сказал Тимми пожав плечами и улыбнувшись.

Бертон не мог уверенно сказать, почему этот мальчишка был ему так интересен. На протяжении многих лет были сотни таких, как он, которые приходили, работали, исчезали, умерали, перебегали в службу безопасности или же нашли Бога и билет из города.У Бартона был нюх на таланты и было что-то такое, что сдерживало его от окончательного решения о потенциале мальчика. Возможно, это была нестандартная логика, что он использовал, когда он убил Остина. А может быть, это была равнодушие в его глазах.

Бертон встал, приложив палец к губам. Тимми сидел глубоко в кресле, как дрессированная собака, получающая команду. Сильвия ,или как её там, пела в ванной комнате. Плеск воды по фарфору скрыл звук открывающегося сейфа, Бертон взял пистолет и магазин к нему. Когда он вернулся в главную комнату, Тимми только и мог, как скрестить ноги. Бертон держал в руке пистолет.

"Ты знаешь, что это?"спросил он.

"Это десятимиллиметровый полу-автоматический," сказал Тимми. Он протянул к нему руку, но на полпути остановился и взглянул на Бертона, спрашивая разрешения. Бертон кивнул и улыбнулся. Тимми взял пистолет.

"Ты разбираешься в оружии?"

Тимми пожал плечами." Оно повсюду. Этот на ощупь... липкий."

" Он содержит смолы энзимов,"пояснил Бертон."Можно поцарапать немного кожу , но зато отпечатки не остаются и все доказательства идут насмарку. Никакого ДНК."

" Это здорово,"сказал Тимми , и снова взял его в руки. Бертон бросил магазин мальчику на колени.

" Пули с пластиковым наконечником. Крушат внутренние органы , но бесполезны для брони," сказал Бертон ."тем не менее, шаг вперед по сравнению с тем самодельным дробовиком, что ты использовал, не так ли?"

" Верно".

" Ты знаешь, как их соединить?" Тимми держал пистолет в одной руке, а магазин в другой. Он соединил их вместе, проверил патронник, щелкнул предохранителем и отключил его. Это нельзя было назвать профессиональными действиями, но для талантливого любителя он был достаточно хорош . Тимми поднял глаза, на его лице блуждала бессмысленная улыбка.

" Новая работа?" спросил он.

" Новая работа,"сказал Бертон . "Я знаю, ты и Эрих выросли вместе. Это будет проблемой для тебя?"

" Не- а", сказал Тимми , опуская пистолет в карман, не запнувшись ни на мгновение.

"Ты уверен?"

"Уверен, я - уверен. Я берусь. Они завели его в систему. Если они его ещё и схватят, то все вокруг него будет скомпрометировано. Если же они не схватят его, ничто не будет скомпрометировано и я окажусь просто парнем, кто был рядом с ним , но понятия не имеет, что с ним произошло.

"Так."

"Итак, я убью его для вас."сказал Тимми тоном, словно он говорил:-Итак, я закажу вам ужин. В этом не было никакой бравады. Бертон сел, склонив голову. Дружеская улыбка и пустые глаза встретились с его глазами.

" Хорошо, мне любопытно,"спросил Бертон ." Ты разыграл это? Это был твой план?"

" Черт нет, шеф", сказал Тимми ." Это просто счастливое совпадение." Либо это было правда , либо лучшее притворство, какого Бертон не видел долгое время. Вода в душевой перестала шуметь. По новостям, женщина в форме Стар Хеликс что-то говорила, с суровым выражением на лице. Бертон хотел прибавить громкость, посмотреть, если в заявлении от прессы что-то более полезное для него, чем гадание на кофейной гуще. Но он сдержался.

"Мне будет нужно проверить," сказал Бертон." Доказательства, ты понимаешь?"

"Так, что Вы хотите его сердце?"

"Сердце. Мозг.Трахею. Что-нибудь без чего он не сможет жить."

"Никаких проблем," сказал Тимми. А потом, спустя мгновение добавил,"есть что-то ещё или я могу идти?"

"Ты присматривал за пареньком всю свою жизнь."сказал Бертон. "Он поручился за тебя. Прикрыл тебя передо мной. И ты действительно выстрелишь ему в голову, вот так просто?"

"Конечно. Ведь вы человек у которого есть план."

Когда парень вышел, Бертон встал позади Оэстра, смотря как тот переходит залитую солнцем улицу. Жидкие волосы и широкие плечи делали его похожим на какого-то работягу старше него раза в два. Он засунул руки глубоко в карманы. Он мог оказаться кем угодно.

"Думаешь он сделает это?"спросил Бертон.

Оэстра не отвечал ему довольно долго.

"Может."

"Он сделает это для меня, он все сделает,"сказал Бертон, сжав плечо Оэстры."Это возможность для такого , как он."

"А если, нет?"

"Есть много возможностей использовать кого-то одноразового,"сказал Бертон.

Бертон вернулся в кресло, включил повтор ленты новостей на начало пресс-конференции женщины из Стар Хеликс. Женщина начала говорить и Бертон прислушался.

Мысль о возможной гибели Тимми уже давно стала страданием для Лидии, и страдание стало своего рода удовольствием.

Дни, проводимые ими на острове, обрели своего рода ритм. Утром первым просыпался Эрих, его неровные шаги звучали колеблющимся противовесом грубому , равномерному шуму волн. Лидия лежала в тепле ее кокона, плотного куска ткани обернутого вокруг нее так , что только рот и нос были на воздухе. Когда она уже не могла делать вид , что спит, она вставала и делала чай на маленькой плите, и, когда все был готово, Эрих забирал солнечную батарею для своей панели и сидел над ней, просматривая ленты новостей с яростью и целеустремленностью, которые заставляли ее думать о поэте, оттачивающем идеальную рифму. Если бы Тимми был здесь, она могла пойти с ним к лодке или осматривать самые новые поставки, что он доставлял контрабандой на их личный остров: свежую одежду, приготовленное тандури, заряженные батареи для панели и лампы. Чаще всего, его здесь не было, и она спокойно сидела на берегу, как вдова у моря. Город смотрел на нее с того берега, своим большим сердитым серым лицом, осуждая ее за грехи.

Может время настало? Ей было интересно. Он ушел сейчас, чтоб никогда не возвращаться? Или будет еще один раз? Ещё раз, чтобы увидеть его лицо, чтобы услышать его голос, чтобы сказать друг другу то , что только они могли сказать друг другу?

Она знала, что маслобойка продолжается там, по ту сторону волн. Служба безопасности, вероятно, уже пришла к ее комнате вслед за словами Лиева и обнаружила, что они уже скрылись. Мужчины и женщины, с которыми она работала в последние годы стали частью прошлого. Эту часть жизни она оставила позади, хотя в действительности ничего ещё не случилось. Только и осталось ей быть изгнанником на этом острове и ждать.

Вечерами Эрих мог ужинать с ней. Их беседы были скованными. Она знала, что она казалась ему странной, что он думал о Тимми, как о своем собственном друге, персонаже из его собственного прошлого. Ее внешний вид и сдержанность в отношениях с Тимми должны были казаться Эриху странными, как будто омар выполз из моря и начал говорить на испанском языке. Но тем не менее, занимаясь повседневными делами, отвечая на возникающие вопросы, Эрих и Лидия достигли странного мира, какой бывает между соседями , одновременно и близкими, и чужими.

В ту ночь, Тимми пересек волны незамеченным для нее или Эриха. Лидия смотрела на восток сквозь разрушенный остров на огромное море за ним. Эрих свернулся в комнате, что было его давней привычкой , похрапывая с разряжающейся панелью за его спиной. Тимми приплыл незаметно и один, заявив о себе лишь звуком шагов и запахом свежего имбиря.

Когда он вышел из тьмы,в его руке висели два тонких пластиковых мешка . Лидия подвинулась, не вставая, но,когда он поравнялся с ней , стала на коленях в позе , как ей казалось, похожей на позу гейши, хотя она никогда не встречала настоящую гейшу. Тимми положил мешки вниз рядом с ней, его взгляд был направлен на тень дверного проема. Далеко в воде, жалобно кричали чайки.

"Два?", спросила она.

"Хм?" Тимми перевел взгляд на мешки. Что-то похожее на огорчение промелькнуло в его глазах, но тут же исчезло. "О! Еда. Эй, Эрих там? "

"Он...," сказала Лидия. "Я думаю, что он спит."

"Да," сказал Тимми, выпрямившись. Он положил руку в карман. "Минуточку." Он повернулся к черному дверному проему, как будто собирался проверить Эриха, а возможно, разбудить его к ужину.

"Постой," сказала Лидия, когда Тимми достиг дверного проема.

Он посмотрел на нее, обернувшись, но не останавливаясь.

"Посиди со мной."

"Да, я просто -"

"Сначала," сказала она. "Сначала, посиди со мной."

Тимми колебался, дрожа, как перо на морском ветерке. Потом его плечи опустились на сантиметр, и он повернулся к ней. Он вытащил свою руку из кармана. Лидия открыла мешки, распаковала еду, положила одноразовые вилки рядом с тарелками. Каждое движение было точно и красиво, как ритуал. Тимми сидел лицом к ней, положив ногу на ногу. Пистолет выделялся на его бедре, как кулак. Лидия склонила голову, словно в молитве. Тимми взял вилку и воткнул её в говядину с имбирем. Лидия сделала то же самое.

"Так что, ты собираешься убить его?" спросила Лидия между прочим.

"Да," сказал Тимми. "Я имею в виду, я не рад этому, но это то, что должно быть сделано."

"Необходимость," сказала Лидия, тоном одинаково утверждающем и вопрошающем.

Тимми съел еще один кусок. "Я тот парень, который устроился на работу к Бертону. Раньше была одна работа . Теперь - другая. Это ведь не я говорю ему , что мне делать, правильно? "

"Потому что он Бертон."

"А я нет. Это ты сказала, что чтобы стать нужным для него, я должен пройти через этот гребаный шторм. А это часть пути ".

"Я сказала, Бертон должен увидеть как ты важен ", сказала Лидия. "Ты больше, чем то, что он видит. Ты больше, чем то, что видит кто либо ещё ".

"Ну," сказал Тимми. "Ты."

Даже трудно сказать, как сильно у неё перехватило горло, словно от кашля . Она не могла сказать ни слова. Даже если это было правдой, так что? Когда же правда была ее другом? Вместо этого она съела ещё кусок. Он сделал то же самое. Она представляла себе, что он дает ей время, чтобы собраться. Это могло бы даже быть правдой. Идеально прямая молния монорельсового поезда прорезала черное небо, и гром прокатился после нее, как волна. Имбирь и перец сжигали ее губы, ее горло, ее язык, и она сделала еще один укус, приветствуя боль. Это всегда было приятно, когда боль была снаружи , а не внутри.

"Кем ты хочешь быть?" Сказала она наконец. " Ты не подумал, что происходит с тем, кто так поступает?"

Лоб Тимми нахмурился. "Я не понимаю,о чем ты говоришь."

"Как ты собираешься быть самим собой, если ты сделаешь это?" Она опустила вилку и нагнулась к нему. Она подняла его рубашку, как это бывало бесчисленное количество раз прежде , и его эротический заряд все еще был в нем. Всегда при нем. Она прижала ладонь к его груди чуть выше его сердца. "Кем ты станешь?"

Лицо Тимми стало совершенно неподвижно , как бывало когда он нервничал. Его глаза стали неподвижными, как у акулы, его рот стал похож на гипсовый слепок. Только его голос оставался таким же, ярким и дружелюбным.

"Ты же знаешь, в этом нет ничего такого," сказал он.

Она позволила своим пальцам отклониться в сторону, касаясь его волос на груди , которые ей были так знакомы. Она почувствовала твердость его соска своим большим пальцем. "Тогда кого ты пристрелишь тут? Бертона? "

"Он парень у которого есть сила", сказал Тимми.

"Но нет силы, чтобы убить Эриха," сказала она. "Нет, чтобы заставить тебя убить его. Есть ты и только ты. Такие люди, как мы? Мы не праведники. Но мы можем притвориться, если мы хотим, и это почти то же самое, как если бы это так и было ".

"У меня есть чувство, что ты просишь меня о чем-то. И я не понимаю о чем ".

"Я, не хороший человек," сказала она.

"Эй. Не начи.... "

"А если бы я была? Если бы я была такой женщиной? Что бы я хотела, чтобы ты сделал? "

Тимми, которого она знала с того времени, как он был младенцем и ребенком, и как он из юноши стал тем , кто сидел теперь перед ней. Она сложила руки на коленях.

"Это слишком уж обходной путь, чтобы сказать мне, что я не должен делать это," сказал он.

"Разве это то, что я сказала?" спросила она.

Зевая, Эрих вышел из дверного проема. Лидия почувствовала, как кровь прилила к ее лицу, озарившись румянцем страха, как будто она была поймана за чем-то недозволенным. Эрих вошел на свет, почесывая, взъерошенные после сна волосы, здоровой рукой. "Эй," сказал он. "Я слышал, ты вернулся, большой парень? Что скажешь?"

Тимми молчал, его взгляд был направлен на Лидию, выражение его было пустым, как маска.

"Ребята?", сказал Эрих, ступая вперед прихрамывая. "В чем дело? Что-то не так?"

Вздох Тимми был настолько низок, что Лидия едва слышала его. Мальчик, которого она любила так долго, и в самых разных ситуациях, нацепив веселую улыбку , отвернулся от нее. Она почувствовала, как слезы щипят её глаза.

"Да, плохие новости," сказал Тимми. "Бертон воспринял все это не очень хорошо. Он открыл контракт на тебя ".

Эрих сел, кровь отлила от его лица. Он рефлекторно обхватил свою больную руку, не замечая, что он делает , и перевел взгляд с Тимми к женщине и обратно. Его сердце билось, как барабан . Тимми облизнул вилку начисто и положил её вниз. Женщина была по прежнему, как камень. Эрих почувствовал, что его мир уходит из-под него, и это было еще более неприятно, чем он ожидал. Любой, заглянувший в маленький круг света из тени, увидел бы только три почерневших лица , как семейный портрет беженцев. Эрих нарушил молчание.

"Ты уверен?"

"Да, довольно точно", сказал Тимми. "Учитывая, что это я получил контракт."

Эрих перестал дышать. Тимми смотрел на него, без всякого выражения в течение нескольких бесконечно долгих секунд.

"Мы должны найти способ, чтобы выручить тебя," сказал, наконец, его большой друг, и Эрих снова начал дышать.

"Выхода нет," сказал он. "Бертон будет выслеживать меня повсюду."

"А как насчет этой панели?" Спросил Тимми. "Это не твоя старая, но ты же можешь попробовать с ней?"

"Что ты имеешь ввиду?", спросил Эрих.

"У тебя есть план побега для Бертона. Чистый . Почему бы тебе самому не воспользоваться им? Использовать его, чтобы вырваться отсюда? "

"Я могу, конечно, но они уже получили мою другую панель, помнишь? Я ввожу мою ДНК в систему, флажок выскакивает, и меня ведут на допрос".

"Да," сказал Тимми. "Ну, может быть, ты мог бы ... Дерьмо. Я не знаю. Может быть, ты мог бы придумать что-то ".

"Я знал," сказал Эрих. "В ту секунду, когда я увидел этих ублюдков, идущих вниз по улице, я знал, чем это кончится для меня. Я мертв. Это всего лишь вопрос времени и все ".

"Это всегда верно," сказала Лидия, задумавшись над чем-то ещё. "Для всех."

"Может быть хорошо , что это ты," сказал Эрих Тимми, давая своему другу разрешение. Любовь и ужас боролись в его сердце.

"Нет", сказал Тимми, склонив голову , как будто он только что принял решение.

"Эрих" начала Лидия.

"До тех пор пока я жив", сказал Эрих, игнорируя ее, "Бертон опасен. Он не даст мне ускользнуть ".

Тимми нахмурился, затем хмыкнул от удивления. А может от удовольствия.

"Что?", Сказал Эрих.

"Только то, что это работает и в обратную сторону", сказал Тимми, вставая. "Во всяком случае, я должен вернуться ".

"Вернуться?", спросил Эрих.

Тимми потер ладонями по бокам. "Город. Я должен вернуться в город. Бертон ждет меня ".

"Но ты же не собираешься сказать ему, где я?" спросил Эрих. Тимми начал смеяться и Лидия обняла его. Эрих перевел растерянный взгляд с одного на другого.

"Нет, я не собираюсь говорить ему, где ты находишься. Я взял у него кое что, что я должен вернуть. Не о чем беспокоиться ".

"Легко сказать," сказал Эрих, стыдясь скулящих ноток в голосе.

"Я оставлю тебе хорошую лодку," сказал Тимми, обращаясь во тьму.

"Ты вернешься?"спросила Лидия. Она не хотела думать об этом, потому что знала в своем сердце, в душе, везде , каков был ответ. Тимми улыбнулся ей в последний раз. Я беру свои слова обратно, подумала она. Убей его. Убей мальчишку. Убей всех остальных в этом мире. Стреляй младенцем в головы и танцуй на их телах. Любое злодеяние, любое зло оправдано, если оно оставит тебя со мной.

"Э", сказал Тимми. "Никогда не знаешь."

Темнота сомкнулась вокруг него, когда он ушел. Ее руки словно налились свинцом и вольфрамом. В животе ощущалась пустота и боль , как после выкидыша. И под этим слоем боли и ужаса, предательства и удовольствия,что она познала в своем горе, было что-то еще. Понадобилось время, чтобы признать в этом чувстве гордость, и даже тогда она не могла бы сказать, кем или почему она гордится. Она знала лишь, что так было.

Лодка плеснула по воде,унося ее почти-сына и почти-любовника от берега в последний раз. Ткань её жизни была соткана из потерь, и теперь, когда все они свершились, она видела, что все это, чтобы научить ее, как нести эту боль, как боксер кровавит суставы, чтобы сделать их сильными и нечувствительными . Вся ее жизнь была подготовкой к этому единственному невыносимому моменту.

"Дерьмо", сказал Эрих. "Там было только два ужина? А что я буду есть? "

Лидия взяла вилку, которая до этого принадлежала Тимми, сжала её в кулаке, как будто держала его за руку снова, в последний раз. Касаться того, чего он касался, потому что она никогда не коснется его. И вот вилка открыла её губы, ощутила мягкость её языка и покинула рот, унося его следы .

"Что случилось?", Сказал Эрих. "С тобой все в порядке?"

Я перестала быть в порядке, прежде чем вы родились, подумала она. Но она сказала: "Я хотела бы, чтобы ты кое-что сделал для меня."

* * *

На улицах Балтимора никто не заметил, как он проходит через них в этот последний раз. Более трех миллионов человек жили и дышали любили и теряли, надеялись и разочаровывались, этой ночью, так же, как и любой другой. Молодая женщина спешит домой после отбоя, назначенного ее отцом , стараясь скрыться от высокого человека. Она стоит на углу Южной и Ломбард с жидкими волосами и брюкам мокрыми до колен, бормоча на него ругательства и проклятья , которые говорят больше о ее собственном страхе и испуге, чем о том, что её отец когда-либо делал. Четверо сотрудников службы безопасности Стар Хеликс, без формы и не на работе, остановились у входа в итальянский ресторан, чтобы проверить одного гражданского . Ни один из них не мог бы сказать, что такого было в нем, что привлекло их внимание, и это просто значило , что они работают в состоянии повышенной готовности в течение многих дней . Гражданский ушел, думая о своих собственных делах, заботясь о себе, а они вошли внутрь здания , пропахшего луком и чесноком, и забыли о нем. Водитель автобуса остановился, запуская внутрь двух старых женщин, узколицего человека, и вежливого широкоплечего сотрудника. Автобусное движение входило в основной пакет услуг , и автобус следовал по определенному маршруту. Никто не платил, никто ничего не сказал, а водитель вернулся к просмотру развлекательного канала, как только автобус выехал обратно на проезжую часть.

По приближении к месту укрытия Оэстры, все стало меняться. Здесь было больше глаз, которые были настороже.

Тяжелая атмосфера катастрофы маслобойки приносила ощущение того, что погибель может наступить в любой момент в виде фургонов службы безопасности , грозного оружия и криков, призывающих держать руки на виду. Ничего подобного не произошло ни в этот день, ни раньше, но никто так до сих пор и не начал говорить свободно. Охранники, которые остановили Тимми были не те, которых он видел раньше, но их позиции на улице были те же самые. Они взяли пистолет, который дал ему Бертон, сканировали его на наличие отслеживающих устройств, огнестрельного оружия, взрывчатых веществ, химических веществ, и, когда они обнаружили, что он был чист,сообщили об этом по рации. Голос Oэстра в их наушниках был тоньше писка комара, но все также отлично узнаваемый. После этого они пропустили Тимми.

Oэстра открыл ему дверь, автоматический дробовик по прежнему был в руке лейтенанта, как если бы он не отпускал его весь день. Возможно, так и было.

Тимми вошел в главную комнату, вежливо осматриваясь. В сводки новостей мерцали беззвучно на своих экранах: на одном из них была видна та же улица, что и ранее в тот же день с пятью фургонами службы безопасности, которые стояли перед горящим жилым домом, на других, индийская женщина с суровым лицом, угрюмо говорила в камеру и реклама, на которой семь прыгающих обезьян доставали коробку бананов со вкусом тортов. Образ мира это тени на голой кирпичной стене , скрепленные историями вместо раствора. Маслобойка будет молотить пока не выдохнется. Новые истории со всей Земли и вне её будут заполнять пустоты на стене.

"Ты вернулся,"сказал Оэстра.

"Угу."

"Ты все сделал?"

"Были небольшие сложности,"сказал Тимми."Босс все ещё здесь?"

"Жди. Я позову его."

Оестра вышел в задние комнаты, был слышен звук одной пары ног, затухающий в глубине дома , а затем длинная пауза прервалась невнятными голосами, и уже двумя парами ног, идущих назад. На экране , рядом с угрюмой Индийской женщиной часы показывали 21:42. Тимми задумчиво посмотрел на шторы. Синий окрашенный хлопок с шнурками из тканого нейлона. Стул, на котором перед этим сидел Оэстра - кожа растянутая на легкой металлической раме. Кухня за широкой кирпичной аркой. Спальня в задней части с ее диваном, а также ванная комната, где-то там.

"Крошка Тини", сказал Бертон. "Какие новости, малыш?"

Белая рубашка Бертона отражала свет от экранов, с танцующими разноцветными бликами. Его брюки были темными , хорошего кроя. Тимми повернулся к нему, словно он был старым другом. Оэстра прошел мимо , занимая свое место у окна. Тимми оглянулся на него мельком, дробовик на его бедре был всего в нескольких футах от него.

"Ну," сказал Тимми. "По правде, я застопорил."

Бертон скрестил руки, расправил плечи . "Что? Ты не смог справиться?" спросил он, с явным неодобрением.

"Я жду, чтобы это понять," сказал Тимми.

"Ждешь, чтобы понять, можешь ли ты справиться с этим?"

"Ну, да," сказал Тимми с широкой, открытой улыбкой. "На самом деле, это довольно забавно, что вы повернули это таким образом."

Когда этот длинный парень отступил к окну, движение было настолько случайным, таким спокойным, что ни Оэстра, ни Бертон не поняли, что происходит. Большие пальцы Тимми схватили кожаное кресло за спинку, потянув назад и вниз быстро и жестко. Oэстра крутанулся, пытаясь удержаться от падения, в то же время пытаясь поднять дробовик. Он упал на пол. Горло его, придавленное коленом Тимми, издало приглушенный рев, полное возмущения и боли. Тимми протянул руку и сорвал наушник с правого уха мужчины, а затем ударил его раз, другой, третий. Бертон побежал в задние комнаты. У него было не так много времени.

С Тимми на шее дробовик был бесполезен . Oэстра выронил его и изогнулся, пытаясь упереться руками и ногами, чтобы оттолкнуть Тимми . Тимми протянул руку и зацепил пальцем левый глаз бандита, продолжая удерживать его голову коленом и выворачивая его запястье, пока он не почувствовал , как глазное яблоко выскочило. В раздавшемся крике Оэстра были дикая паника и боль . Тимми ослабил давление, стремглав бросился влево, и поднял брошенный дробовик. Он выстрелил Оэстра в голову и тот перестал кричать.

Тимми медленно шел по комнате,с дробовиком в одной руке. Бертон выскочил из спальни, с пистолетами в обеих руках , оскалив зубы, как собака. Выстрел разнес переднее окно. Тимми нырнул через кирпичную арку на кухню, взял дробовик за ствол, и замахнулся им тяжело и низко,как битой, отведя локоть, словно игрок в крикет, когда рев Бертона раздался позади него. Звук от удара был похож на падение куска сырого бифштекса на бетон. Ноги Бертона вылетели из-под него, но инерция его движения бросила его, как камень на пол. Тимми опустил ружье к голове Бертона, но тот вертелся, отбрасывая свои пушки и хватаясь за ствол дробовика . Мгновенно запахло горящей кожей. Тимми попытался отступить, но Бертон рванул его на себя. Его правая нога ударила Тимми в колено, стараясь сломать его, но Тимми устоял. Ружье снова выстрелило, и холодильник покрылся оспинами из искореженного металла и пластика. Бертон скрючился, сдвинувшись ближе. Слишко близко для длинного ствола дробовика . Он дважды ударил Тимми локтем под ребра и приготовился ударить в третий раз. Тимми бросил ружье, а затем, они оба оказались на полу.

Они сцепились, сжали друг друга в объятиях, каждый стараясь занять позицию, где один мог уничтожить другого в этой пародии интимной любви. Пальцы левой руки Бертона прокладывали путь к подбородку Тимми, сквозь его шею, надавив ему на кадык. Тимми подавился, поперхнулся, ослабил захват на сантиметр, который был Бертону необходим. Тот всунул правую в образовавшуюся щель, напрягся, надавил, и рука, и голова Тимми оказались в замке. Бертон засмеялся.

"Ты просто гребанный мудак," прошипел он, когда Тимми дернулся изо всех сил. "Твой маленький дружок калека ? Я собираюсь сжечь его в течение нескольких дней. Я хочу найти всех, кого ты когда-либо любил и медленно убить их всех ".

Тимми хмыкнул и отодвинулся, но замок на его шее стал только крепче.

"Ты думал, что ты сможешь взять меня, ты траханный кусок дерьма?" Бертон плюнул в ухо Тимми. "Ты думал, что ты сильнее меня? Я владел твоей мамашей, пацан. Ты просто второе поколение моей собственности ".

Вдоль их соединенных тел, Бертон почувствовал, как Тимми напрягся, а затем, с огромным выдохом расслабился, словно тая в его руках. Бертон потянул сильнее, сжимая. И вдруг до него донесся звук, как пистолетный выстрел, когда плечо Тимми выскочило из сустава и сопротивление ослабло. Захват Бертона сломался. Тимми перекатился, отвел назад кулак и опустил его на переносицу Бертону. Боль была дикой. Мир померк. Кулак спустился снова, меся крошево. Свет, казался странным, теряя яркость и переходя к серому. Бертон попытался освободить руки, чтобы прикрыть лицо, чтобы оградить лицо от ударов, но они были очень далеко, и он не мог найти их. Они были, но они онемели и стали ватными. Нападающий легко отшвырнул их в сторону . Кулак снова ударил по носу, и он не знал, это было в третий раз или четвертый.

"Дерьмо," подумал он." Это будет продолжаться, пока засранец не решит остановиться."

Удары начались снова, и Бертон попытался закричать. Удары продолжились, и потом наступили несколько секундтемноты , тишины и спокойствия. Бертон чувствовал себя очень сонным. Удары начались снова. Тишина. И снова , снова и снова. Каждый раз, удары казались все более далеким и пустота между ними была все глубже, пока забытье не пришло к нему.

После того, как Тимми удостоверился, что он остался один , он перевернулся на спину. Его левая рука висела безвольная и бесполезная. Он встал на колени, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Потом поднялся. Взял автоматический дробовик здоровой рукой и вышел в главную комнату. На экране, индийская женщина все еще говорила, грозя пальцем в камеру, чтобы обратить на себя внимание. Часы рядом с ней показывали 21:44. Пара минут. Может быть, чуть меньше. Тимми подошел к окну. Охранников на месте не было. Он кивнул и пошел к входной двери. Когда ручка повернулась, он ждал. Дверь распахнулась, и он выстрелил три раза, один раз прямо перед собой, а затем уже влево и вправо. Кто-то начал кричать , дверь хлопнула и снова закрылась.

Тимми вернулся на кухню. Он повернул горелки, потянул вниз рулон дешевых бумажных полотенец со стены, нашел бутылку арахисового масла в шкафу и вылил около половины на полотенца , прежде чем положить их на плиту. Из передней снова раздался топот ног и он опять разрядил дробовик , не целясь. Они отступили. Пропитанная маслом бумага загорелась, и Тимми взял горящий рулон, побежал в спальню, и бросил пылающую массу в кучу постельного белья. К тому времени, как он вернулся на кухню, пламя уже перекинулось за арку . Тимми поставил полупустую бутылку масла прямо на плиту и пошел к задней части дома. Лестница ведущая к аллее был узкая и белая. Он не видел никого, но он разрядил дробовик два раза на всякий случай, а затем бросил оружие обратно в огонь. Если охранников здесь не было, значит они сбежали. Тимми вышел в ночь.

Он двигался медленно, но целенаправленно. Когда его путь пересекался с незнакомцами, он улыбался и кивал. Только раз, когда он почти достиг своей цели, старик в черном пальто остановился и уставился на его ушибы и окровавленную руку. Тимми печально улыбнулся, пожал плечами, но не остановился. Старик не станет поднимать тревогу. В этом районе,вывихнутое плечо , травма головы, кровь на рукавах и ободранные костяшки ничего больше, чем неодобрительный взгляд, не гарантируют.

Силы безопасности поставили свежий замок на двери Лидии, но Тимми знал обходной путь. Он скользнул через окно в ванную, которую он узнал так хорошо за последние несколько лет. Там по-прежнему был ее запах. Они порушили все. Ее полотенца и занавески для душа были на полу. Бутылки лекарств свалены в раковину. Он рылся в них, пока не нашел некоторые обезболивающие и насухо проглотил три таблетки. На кухне, он завернул плечо в лед, а затем ждал неподвижно, пока опухоль не сойдет достаточно, чтобы он мог идти. Чтобы вправить плечо назад в сустав, ему нужно было лечь спиной на матрас, схватиться рукой, как можно крепче, а потом упереться и тянуть, как можно крепче и неумолимо, пока сустав не станет на место,с влажным и злобным хлопком. Он разделся, умылся влажными полотенцами для рук и переоделся в новую одежду, на которой не было ни капли крови.

Маслобойка, разгром, катастрофа. Цикл подъема и спада. Перемена сезонов. Какое бы имя не использовалось, неизбежный каскад событий в городе сменял точно такой же. Когда пришли пожарные машины и потушили пламя, они идентифицировали два тела, одного, как Файвел Оэстра и другого, как незарегистрированного человека. Незарегистрированный был маленький, смуглый мужчина в дорогой рубашке и брюках от портного. У него не было татуировок, но была широкая родинка на правой лопатке в форме грубого треугольника. Оба мужчины умерли от насилия. Если пожар был направлен на то, чтобы скрыть это, то он потерпел неудачу. Но если целью было то, чтобы испортить тесты ДНК или отпечатки пальцев, то, возможно, ему это удалось. Добавьте к этому тот факт, что Оэстра числился в Стар Хеликс, как тот, кого необходимо допросить, и тогда история прояснялась.

В ту же ночь, пятнадцать человек, верные Лока Грейгу, были окружены в ночном клубе. В результате чего два человека погибли и десять оказались в заключении, а также судебные процессы против Стар Хеликс и владельцев ночного клуба , которые последовали за этим, вышли на первые места местных и региональных новостных лент. Смерть Oэстра была лишь сноской, что-то упоминалось, а затем исчезло. Все остальное-мелочь, не попало даже на последние строки. Женщина продающая запрещенные обезболивающие из своей квартиры рядом с аркологией, устроила шумную драку с одним из своих клиентов, вызвала службу безопасности, и их увезли на допрос. Среди руин на одном из островов в заливе нашли небольшой лагерь скваттеров с лампой, спальным мешком, и использованной химической печью, но никого, кто жил там , не обнаружили. Антиквар обратился с просьбой о помощи к следователям и покончил жизнь самоубийством, когда они пришли. Ни одно из этих событий не вызвало какого-либо упоминания вообще.

Вскоре приступ насилия, легальный и не очень, снизится к нормальному человеческому уровню бывшему ранее. Очень серьезные люди будут утверждать, о том, что программы работают. Некоторые станут твердить, что преступления пошли вниз, другие, что они фактически выросли. Стар Хеликс возьмет свою оплату у правительства и урегулирует в судах большую часть жалоб против него. Один из выживших лейтенантов поднимется на верх, или даже весь преступный аппарат объединится в новую организацию, нового поколения. В течение года, пока новая система не настроится, чтобы работать более или менее слажено , до следующего раза. Люди немного более значимые будут обзаводиться новыми именами , чтобы выжить. Могучий упадет, в кроткий поднимется на том же месте и станет могучим. Но все это будет позже.

В жемчужном свете, что приходит перед рассветом, случилась еще одна вещь , что осталась незамеченной, бессмысленной для всех, кроме тех, кто в ней участвовал.

Это случилось на улице, что шла вниз к самой кромке воды. Восточная часть неба посветлела с рассветом , а на западной все еще красовалась россыпь звезд. Движение на улице было плотным, но еще не вставшим пробкой, что обычно происходит с рассветом. Воздух , пахнущий морем и тиной, из-за прохлады сделал запах, кажется, почти приятным. Лавка Чай-Кофе стояла открыта, спортивный сине-розовый логотип популярной сети и поднос хлебобулочных изделий так же, как миллион других лотков на пяти континентах и двух мирах. Старые мужчины и женщины на пособии шумели на тротуаре, делая дневную зарядку до того, как взошло солнце. Молодые мужчины и женщины в шахматном порядке шли домой после долгих ночей в уличных клубах и залах, с рай-рай музыкой, измученные от нескольких часов танцев, выпивки, секса и рухнувших надежд. Вскоре, улицы и станции метро будут наполнены теми, у кого была работа, на которую нужно ходить, а потом возвращаться, вливаясь в массы, для которых пособие было образом жизни.

Юноша, почти мужчина, стоял на углу возле чайно -кофейной лавки. Он был мускулистым , выше среднего роста. Его стриженые красновато-коричневые волосы начинали редеть, хотя он был молод. Выражение его лица было пустым, в его позе ощущалась сдержанность и закрытость, которые были скорее всего защитой от какого то горя или физической травмы. Его правая рука распухла, костяшки покрылись коркой. Если бы не было этой последней детали, команда безопасности, возможно, прошла бы мимо него. Три женщины и двое мужчин, все в баллистических доспехах и шлемах Стар Хеликс.

"Доброе утро," сказал главный в команде, а сильно-избитый высокий юноша улыбнулся и кивнул. Он повернулся, чтобы уйти, но другие члены команды сдвинулись, чтобы блокировать ему путь.

Парень напрягся, а затем видимо, принял решение, чтобы расслабиться. Его улыбка была грустная. "Сожалею. Я просто пойду ".

"Я уважаю это, сэр. Благодарим, что у вас есть минута, "сказал главный, положив руку на приклад своего пистолета. "Имеется ли номер на вашей руке?"

"Да. Я помечен ".

"Это может быть хорошей тренировкой. Я должен увидеть ваше удостоверение личности ".

"Я не получил его . Сожалею."

"Тогда, мы должны проверить вас по базе данных. Это не проблема, не так ли? "

"Думаю, что у меня есть право отказаться от этого, не так ли?"

"Да, есть," сказал главный, придав жесткость своим обычным словам. "Но тогда мы должны будем взять вас в отделение и сделать полную биометрическую проверку, чтобы исключить вас из списка лиц нас интересующих, и есть много очень неприятных людей, которые находятся в этой очереди. Вы же не хотите, болтаться с ними? Если, конечно, у вас есть место, где вам нужно быть ".

Юноша, казалось рассматривает этот вопрос. Он оглянулся через плечо.

"Что-то ищешь?" Спросил руководитель группы.

"Подумал, может есть ещё люди, что ищут меня."

"Так вы хотите поиграться? "

Парень пожал плечами и протянул руку. Аналитик данных команды сделал шаг вперед и провел коллектором по широкому запястью. Отсчет замигал красным, а затем сменился на зеленый. Секунды тикали.

"Если есть что-то, что вы хотите сказать мне," сказал главный, "сейчас самое время."

"Нет," сказал парень. "Я думаю, я в порядке."

"Да?"

"Ну, вы знаете," сказал он, "вполне..."

Наручный терминал командира команды запищал. Он вытащил его левой рукой, всё ещё держа правую на пистолете. Профиль высветился внутри красного контура. Тело парня замерло , пока они читали. Это был напряженный момент, прежде чем командир заговорил.

"Амос Бертон."

"Да?" Сказал парень. Это могло означать, Да, я убил его, или что с ним? Но все, что услышал командир, было утверждение.

"У меня есть отметка о путешествии для вас. Ваш срок отправки довольно близко ".

Брови Амоса Бертона поднялись и уголки его рта опустились. "Для меня?"

"Вы отправляетесь к Луне в полдень от станции Богота, мистер Бертон. На эти программы ученичества тяжело попасть, и я слышал, что они воспринимают очень плохо, если вы пропускаете посадку. Придется ждать еще лет десять, чтобы вернуться в список ".

"Ха," сказал большой парень.

"Посмотрите, есть высокоскоростные линии около девяти блоков к северу отсюда. Мы можем взять вас туда, если вы хотите ".

"Эрих, ты сукин сын," сказал парень. Вместо того, чтобы смотреть на север, он повернулся на восток, в сторону моря и восходящего солнца. "Я не мистер Бертон."

"Извини?"

"Я не мистер Бертон," снова сказал юноша. "Вы можете называть меня просто Амос."

"Все, что пожелаете. Но я думаю, что вам лучше вывозить свою задницу из города, если вы не хотите, оказаться в каком-то серьезном дерьме, Амос ".

"Вы не единственный, кто так считает. Но я в порядке. Я знаю, где высокоскоростные линии. Я не пропущу свой рейс ".

"Ладно," сказал командир, кивая. "Всего хорошего."

Команда безопасности двинулась дальше, обтекая вокруг большого парня, как речной поток вокруг камня. Амос смотрел им вслед, а затем пошел в лавку чай-и-кофе , купил чашку черного кофе и кукурузную булочку. Он стоял на углу в течение целой минуты. Ел, пил и дышал воздухом того единственного города, который он когда-либо знал. Когда он закончил, он бросил чашку и обертку от булочки в мусорный ящик и повернул на север по направлению к высокоскоростной линии до станции Богота и Луне. И, кто знает, может быть, космосу за пределами Луны. На планеты , луны и астероиды, на которые человечество распространилось , и где шансы нарваться на кого либо из Балтимора были исчезающе малы. Игла в стоге всего человеческого сена.

Амос Бертон был высокий, крепкий человек с бледной кожей и любезной улыбкой, неприятным прошлым, и талантом к веселому насилию. Он покинул Балтимор с его динамическим равновесием преступности и закона, экзотики и обыденности, любви и пустоты. Людей, которые знали его и любили можно было пересчитать по пальцам одной руки и ещё осталось бы много запасных, и когда он ушел, город пошел без него, как будто его никогда не было. перевод: Краснов Евгений

Джеймс Кори Мясник станции Андерсон

Когда Фред был маленький, пяти-шести лет от роду, в доме своего дяди, в подвале он как-то заметил сорняк. Несчастное растение, бледное и худое, в несколько раз длиннее здоровых растений во дворе, неестественно деформировалось — оно тянулось к лучам света.

За стойкой бара стоял мужчина. Он, как тот сорняк, худой и высокий, тоже с жадностью тянулся к чему-то, чего у него никогда не было… и не будет.

Астеры — представители Пояса Астероидов — все они были как этот.

В баре играла музыка. Мелодия — ритмы Панджаби, на фоне которых вокалистка высоким голосом читала рэп, одновременно на разных языках. Астеры разговаривали на целой смеси языков — креольских, которым свойственна такая языковая какофония.

Изрядно потрёпанный патинко в дальнем конце зала звенел и подпрыгивал. Сладко пахло гашишем.

Фред откинулся на барный стул, который по своим размерам явно предназначался для кого-то повыше, чем он, и мягко улыбнулся.

— В чем, чёрт возьми, дело? — спросил он.

Бармен, возможно, был китайцем или корейцем или смесью этих двух. Скорее всего, его семья приехала во время первых волн миграции. Пять поколений, вкалывавших за чистый воздух, умещавшихся большими семьями на семи койках в исследовательских ракетах, а когда они смотрели на солнце, то видели они всего лишь ярчайшую звезду… в лучшем случае. Тяжело было назвать их людьми.

— Все в порядке, шеф, — ответил бармен, но не сдвинулся с места. В зеркале за баром Фред увидел, как открылась входная дверь.

Медленно и спокойно вошли четверо астеров. У одного из них на руке была повязка с расколотым кругом Альянса Внешних Планет.

Фред увидел, что его заметили, а один из них — узнал его.

Рефлекторно в кровь выбросило приятную струйку адреналина.

— Тогда может нальешь мне чего-нибудь?

Бармен какое-то время стоял неподвижно, но затем зашевелился.

Вращение станции создавало гравитацию, и виски лилось как-то не естественно, но не настолько, чтобы Фред с уверенностью мог сказать, что не так. Понятно, что на станции Церес, действовала сила Кориолиса(в связи с её вращением), однако вызвать такое отклонение она не могла, во всяком случае, не так близко к поверхности астероида.

Бармен толкнул стакан, и тот проскользил по поверхности стойки прямо в руки Фреда.

— За счет заведения, — сказал мужчина, и спустя секунду добавил, — полковник.

Фред встретил его пристальный взгляд.

Воцарилась тишина.

Он выпил неразбавленный виски. Рот обожгло, а на языке остался странный привкус каких-то старых грибов и хлебной плесени.

— У вас есть что-нибудь без забродивших грибов? — спросил Фред.

— Als u aprecie no, koai sa sa? — произнес кто-то за его спиной. — Если тебе не нравится, то что ты здесь делаешь?

Фред развернулся.

Один из только что вошедшей четверки пристально уставился на него. Он был довольно широкоплечим для астера. Наверное, пилот меха. Или просто проводит много времени в спортзале. Некоторые жители внешних планет работали на тренажерах, тягали железо и пили дорогие препараты, желая получить то, что им никогда не позволила бы гравитация.

Что ты здесь делаешь? Хороший вопрос.

— Я всё-таки люблю виски нормальное, злаковое. А если вам нравится грибное пойло — то не смею отговаривать.

Пилот поёрзал на стуле.

Фред решил, что тот собирается встать, но вместо этого мужчина пожал плечами и отвернулся. Его друзья обменялись взглядами. Тот, что с повязкой, вынул ручной коммуникатор и быстро начал печатать на экране.

— У меня есть немного бурбона с Ганимеда, — сказал бармен. — Не бесплатно.

— Ну, отлично, меня это не остановит, — ответил Фред, поворачиваясь обратно. — Давай бутылку.

Бармен наклонился. Он повозил рукой под барной стойкой. Вероятно, там был пистолет. Фред мог даже представить, что там, что-нибудь, предназначенное для запугивания, а если же напугать не удастся, то, возможно, и для убийства. Может, дробовик со специально отпиленным стволом — для стрельбы с близкого расстояния.

Фред напрягся в ожидании, однако бармен достал бутылку и поставил её на стойку, отчего Фред почувствовал быстрый прилив облегчения… и разочарования.

— Дай чистый стакан, — сказал он.

— Как я полагаю, — произнёс бармен, потянувшись к стойке с посудой по другую сторону бара. — Вы здесь с какой-то целью. Мясник Станции Андерсон и в баре астеров…

— Я просто хочу выпить, — сказал Фред.

— Просто так никто не пьет, — подметил бармен.

— Я — исключение.

Бармен усмехнулся.

— Да, исключение, — он низко наклонился, так, что их глаза оказались почти на одном уровне. — Посмотри на меня, полковник.

Фред открыл бутылку с бурбоном, налил себе немного, закрыл. Бармен не шевелился. Фред посмотрел в его тусклые карие глаза. Он хотел что-нибудь сказать, может быть как-нибудь оскорбить его, съязвить, принизить.

В зеркале что-то шевельнулось. Астеры, вошедшие ранее.

Фред готовился к выстрелу, удару ножом или кулаком, но ничего это не последовало — на него накинули черный мешок.

* * *

Три года назад всё было по-другому.

— Дагмар на подходе, все свободно, 90 секунд до стыковки.

Фред сделал немного тише звуки, доносившиеся из динамика; теперь переговоры между пилотами звучали как тихая музыка, словами которой были передаваемые значения координат и направления векторов. 90 секунд до начала атаки первой атакующей группы.

Казалось, будто целая вечность.

Фред тяжело выдохнул, от чего, лишь на мгновение, произошло запотевание внутренней части шлема. Он хотел потянуться, но из-за конструкции амортизационного кресла полностью вытянуться не получалось.

На экране командного пульта шел обратный отсчет: 83 секунды до стыковки со станцией Андерсон. На все действия у Фреда ушло 7 секунд.

Он переключился на камеру наблюдения, установленную на передовом шлюзе Дагмара. Дагмар — это десантное транспортное средство, предназначенное специально для стыковки с любым кораблем (или космической станцией), в корпусе которого оно способно прорезать проход-дыру. На экране появились 200 бойцов, крепко пристегнутых внутри бортовых капсул-сидений. Оружие крепилось тут же, рядом с солдатами, на фиксаторах.

Дверь в шлюзе открывалась на манер ирисовой диафрагмы, после того, как судно уже закреплялось на корпусе корабля и проделывало в нем отверстие-проход для атаки десанта.

Десантники выглядели спокойно, хотя разобрать выражение их лиц было тяжело за герметизированными силовыми бронескафандрами. Подготовка десантников происходила на станции Луна в условиях малой гравитации или же полной невесомости. Целью таких тренировок было научить бойцов вести себя в таких условиях так же, как и при обычной (естественной) гравитации.

Боролись и со страхами бойцов: их тренировали в стесненных условиях космического корабля, где они должны были продвигаться внутри сильно замкнутых металлических коридоров, с постоянными резкими поворотами и пересечениями, пока новобранцы не перестали вздрагивать от каждого звука.

Они также хорошо знали, что во время штурма атакующая группа могла потерять до 60 % личного состава, и это цифра их совершенно не пугала.

Фред осмотрел своих солдат, находящихся сейчас в капсулах, и мрачно представил, что из десяти шесть не вернется.

На экране отсчет показывал уже 30 секунд.

Фред переключил видео с камеры на экран радара. С двух сторон от Дагмара мигало по точке. Такие же модули, как и сам Дагмар, в каждом 200 человек.

Позади них — небольшие скоростные корабли прикрытия, впереди — увеличивающееся с каждой секундой, огромное вращающееся кольцо станции Андерсон.

Всё уже распланировано, десант полностью готов к атаке. Дипломатия с треском провалилась, а значит, Фреду предстояло выполнить свою работу.

Он переключился на канал связи с командирами расчетов, от чего на фоне общих радиопомех раздались на все лады десять голосов.

— Все расчеты, десять секунд до атаки. Доложить о готовности.

Десять голосов — десять утвердительных ответов.

— Удачной охоты, — сказал Фред, а затем вывел перед собой тактико-боевой дисплей.

На нем появилась карта станции Андерсон, в схематичном 2D виде, что, конечно, не отражало реальной обстановки. Да и невозможно было узнать её: совершенно неизвестно было, какие фортификации уже успели возвести астеры, после того, как захватили станцию. На экране Фреда солдаты отображались зелеными точками, 600 штук сразу — за стеной станции.

— В атаку, сейчас! Давай! Давай! — кричал пилот Дагмара в передатчик.

Корабль содрогнулся, когда когти шлюзовой камеры погрузились в металл станции. Фред почувствовал металлический скрежет прямо через своё обитое мягкой тканью кресло.

Экипаж всех кораблей в этот момент ощутил действие силы гравитации, резко подействовавшей откуда-то сбоку: результат того, что прикрепленные к станции корабли увлекало по ходу её вращения, что создавало небольшую нагрузку в 0,3 g. Прогремела серия режущих слух взрывов. Разрывные заряды достигли цели.

Над тактическим дисплеем мерцало десять экранов меньшего размера — командиры его отделений активировали свои камеры на шлемах. Десантники ринулись сквозь три проделанные пробоины в обшивке станции Андерсон.

Фред переключил внимание на карту боевых действий, его пальцы замерли напротив неё.

— Всем отрядам организовать плацдармы для высадки и предусмотреть пути отступления в коридоре Л от 34го до 38го узловых пунктов, — проговорил Фред в переговорное устройство, удивлённый, как всегда, спокойствием своего голоса во время битвы.

Зелёные точки двигались по коридорам, изображенным на его дисплее. Время от времени возникали новые красные точки, когда ИЛС^[198] десантников обнаруживал встречный огонь и помечал встреченных противников как опасность. Красные точки никогда не задерживались на экране надолго. А время от времени зелёные точки меняли свой цвет на жёлтый.

Желтый цвет… значит кто-то ранен или убит. Бронированные костюмы отслеживали ранения или смерть своих владельцев, а затем помечали их на дисплее как неспособных продолжать бой.

Неспособных продолжать бой…

На деле же это означало, что кто-то из его парней истекает кровью на этой дерьмовой станции в самой заднице Внешних планет. Шестьдесят процентов погибнут в бою. Четыре зелёные точки на шесть жёлтых, и каждая из них — его солдат.

Он наблюдал за сражением и как будто играл в высокотехнологичную игру, передвигая свои силы, отвечая на угрозы новыми распоряжениями и ведя счёт, отслеживая количество зелёных точек на экране.

Появились три красные точки. Четыре зелёных остановили наступление и спрятались в укрытии.

Фред отправил четыре дополнительные зелёные точки в боковой проход, передвигая их во вражеский фланг.

Красные точки исчезли. Зелёные продолжили движение. Как легко было погрузиться в события на экране, и как легко было позабыть о том, что на самом деле значат все эти точечки.

Командир ведущей группы прервал его размышления, связавшись с ним по офицерскому каналу связи.

— Наблюдатель, приём, говорит передовой отряд.

Фред переместил своё внимание на экран с изображением, передающимся с камеры одного из командиров отряда.

Самодельная баррикада возвышалась на одном конце длинного, слегка наклонного коридора. На тактическом экране светилась дюжина, если не больше, неприятелей, защищающих её.

Пока Фред изучал позиции на экране, из-за баррикады вылетел небольшой предмет, разорвавшийся, как граната, всего лишь в нескольких метрах перед командиром отряда.

— Наблюдатель на месте, передовой отряд, приём, — ответил Фред.

— Хорошо укреплённая позиция противника полностью блокирует доступ в основной коридор. Мы можем разрушить баррикаду тяжёлым вооружением, но в таком случае будет нанесён серьёзный ущерб оборудованию станции и, возможно, системам жизнеобеспечения.

Фред бросил взгляд на карту боя, отмечая близость расположения к баррикаде нескольких ключевых пунктов жизнеобеспечения и силовых узлов. Так вот почему они обустроились там. Считают, что мы не будем стрелять.

— Понял вас, первый отряд, — ответил Фред, рассматривая карту в поисках альтернативного маршрута. Казалось, что здесь такого не было.

Астеры были умны.

— Разрешите спросить, командир! Что делаем с баррикадой? Бомбим из далека тяжелыми пушками, или прямо нападаем личным составом?

С одной стороны, взрыв разрушит большую часть жизнеобеспечивающего оборудования станции, и кто знает, какое количество гражданского населения, прячущегося в своих комнатах, будет убито. А с другой стороны, можно послать своих людей на баррикаду и потерять эти самые шестьдесят процентов при взятии позиции.

К чёрту всё это. Астеры приняли своё решение. Так пусть же они и живут с его последствиями.

— Передовой отряд, разрешаю использовать тяжёлое оружие для уничтожения данной преграды. Связь окончена.

Несколько секунд спустя баррикада исчезла во вспышке света и клубах дыма. Ещё через несколько секунд его люди продолжили движение вперёд.

Три часа и двадцать три жёлтые точки спустя поступил ещё один вызов.

— Наблюдатель, приём, первый отряд на связи. Командный пункт взят. Станция наша. Повторяю, станция наша.

* * *

Руки, связанные за спиной, неимоверно болели. Со связанными лодыжками он мог разве что лежать на боку или сгибаться пополам, подтягивая колени к груди. Выпрямить ноги для того, чтобы встать, было невозможно. Поэтому он предпочёл стоять на коленях.

Темнота мешка на его голове была абсолютной, но, судя по силе тяжести вращения, он находился где-то недалеко от внешней обшивки станции. Возможно, это шлюз. Он услышал шипение и щелчок. Закрылась внутренняя дверь.

А затем как будто раздался звук медленно выкачиваемого воздуха. С другой стороны, если они хотели просто выбросить Фреда в открытый космос, то, вполне вероятно, что это раздался звук выключаемой системы автоматической безопасности.

Он попробовал ползать по полу, пытаясь нащупать швы на нём.

Скользнёт ли дверь в сторону, открываясь, или это одна из старых конструкций — на петлях?

Возникший внезапно звук не был механическим. Где-то слева от него женщина прочистила горло. А несколько секунд спустя дверь открылась на несколько мгновений и снова закрылась, издав при этом мягкий звук выходящего под давлением воздуха, хотя кто его знает, ведь здесь, на станции, слишком многие двери закрывались герметично.

Шаги прозвучали ближе. Пять людей. Возможно, шесть. При этом, похоже, женщина их тут уже поджидала.

— Полковник? Я сейчас сниму мешок с вашей головы.

Фред кивнул. Наконец, глаза его увидели свет.

В комнате были полы из какого-то дешевого материала, стены — выложены необработанным камнем. Кругом, по потолку и стенам находились всевозможные желоба и короба — под провода, а в углу стоял никем неиспользуемый небольшой железный стол.

Служебный туннель.

Освещение было резким. Он узнал четырёх мужчин из бара. К ним присоединился ещё один человек. Тощий, молодой, с прыщами на лице. Все — без масок. Вошедший заговорил — своим голосом, без каких-нибудь модификаций. Им было всё равно, что Фред мог опознать их.

— Полковник Фредерик Люциус Джонсон. Я с нетерпением ждал встречи с тобой. Меня зовут Андерсон Доуз. Я работаю на АВП.

— Андерсон, значит? — сказал Фред, на что мужчина пожал плечами.

— Родители назвали меня в честь объединённой промышленной группы Андерсона и Хьюосана. Так что, с именем мне еще повезло, более-менее.

— И что? Станция Андерсон была тебе как сестра?

— Тёзка. Зови меня Доуз, если тебе так удобнее.

— Да иди ты, Доуз.

Доуз кивнул, присев на корточки перед Фредом.

— Chi-chey au? — спросил один из тех, что был еще в баре. — Etchyeh, — ответил Доуз, и мужчины вышли.

Доуз подождал, пока дверь закрылась, а затем продолжил.

— Ты постоянно сидишь в барах астеров, полковник. Можно подумать, будто что-то ищешь.

— Доуз?

— Фред?

— Нас по поводу всевозможных допросов натаскивали так, как тебе никогда не снилось. Пытаешься расположить к себе? Валяй. Поговори немного, сними веревки, затем скажи, что сможешь освободить меня, и всего лишь за то, чтобы я рассказал тебе о том, что знаю. А потом я резко подорвусь, вырву тебе глаза и расхерачу тебе черепушку. Вот так, понятно?

— Вполне, — даже не моргнув, ответил Доуз. — Так скажи мне, Фред. Что с тобой случилось на Станции Андерсон?

* * *

Когда группа стрелков зачистила коридоры от последних солдат противника, отряд бойцов сопроводил Фреда на отвоеванную станцию. Он немного задержался на укреплённой ранее позиции, сразу же за шлюзовыми дверями, подготовленной еще в начале атаки. Десантники уже возвращались обратно после исполнения разных приказов и поручений. Все будто пьяные — от адреналина, и немного дергались — обычное состояние после боя.

Фред встречал каждого лично.

Похлопывал солдат по плечу, благодарил за отлично проведенную операцию. Кого-то несли на носилках. Жёлтые точки с его экрана теперь обретали реальную плоть.

Среди раненых торопливо сновали санитары. Они вставляли небольшие диагностирующие аппараты в специальные порты в броне раненных солдат. Приборчики считывали информацию о состоянии здоровья каждого, на основе чего, в зависимости от серьезности ранений, распределялось, кому требуется неотложная помощь, а кто может подождать. Временами они нажимали на какую-то кнопку, и одна из жёлтых точек на экране Фреда становилась чёрной. При этом о смерти бойца автоматически уведомлялись командиры отряда и отделения, где служил солдат, после чего офицеры должны были в письме сообщить семье погибшего о случившемся.

И в его собственном списке задач появлялась соответствующая запись.

Всё было организовано очень чётко и эффективно — результат уже столетиями отлаженной системы управления боевыми операциями в эпоху повальной компьютеризации.

Фред сжал руку женщины, чей костюм говорил о тяжелой травме позвоночника. Она подняла большой палец вверх. Мол, всё отлично, и это было — будто удар в живот.

— Сэр?

Фред поднял глаза и увидел старшего лейтенанта, стоящего по стойке «смирно».

— Все готово?

— Да, сэр. Возможно, где-то на станции ещё осталась немногочисленные противники, но мы контролируем все коридоры отсюда до пункта управления станцией.

— Проводите меня туда, — сказал Фред.

Бойцам потребовались часы, чтобы взять те проходы, которые сейчас они прошли всего за несколько минут.

Группы по расчистке станции после битвы всё ещё находились на транспортниках, ожидая, пока не будут уничтожены все силы противника.

Во всех коридорах повсюду лежали мёртвые тела астеров. Фред присмотрелся к ним. Они выглядели так, как он и думал, единственное, в глаза бросалось отсутствие отличительных знаков АВП. Высокие, худощавые мужчины и женщины. На их телах были видны открытые ранения от взрывов, либо многочисленные маленькие отверстия, полученные от стрелкового оружия. Многие из них были вооружены, хотя и не все.

Они свернули в главный коридор и, наконец, достигли баррикады, которую Фред приказал разрушить.

Больше дюжины тел лежало вокруг. Некоторые из них были облачены в самодельную броню, хотя большинство носило лишь легкие защитные костюмы.

Да, взрыв очистил коридор, но при этом разорвал противников, как перезрелый виноград.

Вакуумная броня Фреда защищала от запаха разбросанных вокруг кишок и других внутренностей, она также сообщила и о незначительном повышении содержания метана в воздухе.

Зловоние смерти немного уменьшилось. Небольшая груда оружия и самодельных взрывных устройств лежала рядом.

— Неужели они были вооружены вот этим? — спросил Фред.

Его сопровождающий кивнул.

— Довольно бесполезные вещицы, сэр. Это только для гражданских. Большая часть их оружия не оставляла даже вмятин на нашей броне.

Фред наклонился и подобрал самодельную гранату.

— Получается, они кидали бомбы, в надежде держать нас на расстоянии, при этом, они даже не знали, что их пулеметы не в состоянии пробить нашу броню…

Лейтенант засмеялся.

— И этим вынудили убить большинство из них осколочными гранатами. Если бы мы знали, что они вооружены всего лишь винтовками, то могли бы просто подойти ближе и вырубить их электрошокерами.

Фред тряхнул головой и бросил гранату обратно в кучу.

— Назначить саперную группу и уничтожить снаряды, пока это самодельное дерьмо не взорвалось и не убило здесь кого-нибудь.

Он взглянул на расположенный вблизи узел жизнеобеспечения, повреждённый устроенным им взрывом.

На сегодня уже хватало потерь среди гражданских, которых можно было избежать. Фред запросил отчёт о состоянии станции у команды, находящейся в центре управления. Отчёт показал полный отказ элементов жизнеобеспечения в секции, в которой Фред находился, а также в двух соседних.

Чуть больше одиннадцати сотен людей остались без воздуха и электроэнергии.

За любой из этих дверей могла быть семья… погибшая от удушья в страшных мучениях, без воздуха, в попытке вырваться из комнат. И всё потому, что кучка идиотов астеров построила свою баррикаду именно в этом месте. А ещё потому, что он отдал приказ взорвать её.

Пока лейтенант вызывал специалистов для обезвреживания неразорвавшихся снарядов, Фред двинулся по направлению к командному центру. По пути лежало еще несколько трупов. Даже после того, как его бойцы снесли первую баррикаду, астеры ещё пытались удержать коридор. Укрывались за самодельными ограждениями и бросали в наступающих самодельную взрывчатку. Так они выиграли время, но зачем? Ведь сомневаться не приходилось, в чью пользу закончится этот бой.

У сопротивлявшихся чрезвычайно не хватало людей и снаряжения. Весь штурм занял так долго — аж три часа — только потому, что Фред осторожничал. Сейчас, когда Фред видел всех этих убитых, совершенно безоружных, он ясно осознавал, что станцию можно было взять в два раза быстрее. Понимали это и те, что уже лежали на полу.

Идиоты, они вынудили нас убить их.

Лейтенант догнал Фреда в тот момент, когда он уже входил в командный центр. В комнате было, по крайней мере, двадцать трупов. Большая часть из них были одеты в некое подобие защитных костюмов, однако один человек в центре комнаты был облачён лишь в дешёвый комбинезон голубого цвета с логотипом горнодобывающей компании на плече. У него — как минимум с десяток пулевых ранений. А на руке — на его собственной запекшейся крови держался, будто приклеенный — небольшой пистолет.

— Наверное, это их главный, — произнёс сопровождающий Фреда. — Похоже, он что-то передавал по линии связи. Остальные боролись до последнего, чтобы выиграть время. Мы пытались взять его живым, он вытащил эту маленькую пушку из кармана, и тогда…

Фред еще раз оглядел это кровавое месиво вокруг, от чего у него в животе аж свело, на долю секунды. А затем наступила злость. Будь он сейчас один, он бы точно пнул это мертвое тело в дешевом костюме. Но вместо этого Фред лишь сильно стиснул зубы.

— Да вы что здесь все, с ума что ли посходили, астеры? — потребовал он ответа у мёртвого.

— Сэр? — проговорил лейтенант, глядя на устройства связи станции. — Выглядит так, как будто он пытался передать что-то прямо в последнюю минуту.

— Дай мне посмотреть самому, — сказал Фред.

* * *

— На станции Андерсон я просто исполнял свой долг, — ответил Фред.

— Свой долг, — повторил Доуз. Это не был вопрос. Он не издевался. Он просто повторил.

— Да.

— Тогда уж исполнял приказы, — сказал Доуз.

— Даже не пытайся, говнюк. Это нюрнбергское дерьмо со мной не сработает. Я следовал приказам, полученным от вышестоящего офицера: захватить станцию, занятую террористами. Я решил, что данный приказ был правомерным и необходимым, и с этого момента ответственность за все совершённые действия лежала на мне. Я захватил станцию и сделал при этом всё возможное для того, чтобы свести к минимуму, во-первых, потери среди моих людей, а во-вторых, нанесённый станции ущерб.

Доуз посмотрел на него. Крошечные морщинки как будто соревновались с прыщами на его лице. В системе труб что-то щёлкнуло, зашипело, щёлкнуло ещё раз и остановилось.

— Все правильно: тебе сказано было делать, ты делал, — сказал Доуз. — Не понимаю, разве это и не есть следование приказам?

— Я отдавал приказы, — ответил Фред. — И я сделал то, что сделал, потому что считал это верным.

— Хорошо.

— Вы что, даете мне возможность оправдаться? Так позволь мне сказать, что астеры погибли на станции Андерсон потому, что один товарищ сверху приказал мне убить их. Вот и всё дерьмо.

— И с чего бы я тебе разрешил оправдываться? — спросил Доуз. Он был хорош. Выглядел неподдельно серьезным.

— Расположить к себе.

Доуз кивнул, затем нахмурился и страдальчески посмотрел на Фреда.

— Да, а потом ты мне разобьешь черепушку? — спросил Доуз с ухмылкой на лице. Фред не смог не засмеяться.

— Я здесь не для этого, полковник, — продолжил Доуз, — и не надо мне морочить голову. Ты не стрелял. Не нажимал курка и не производил выстрелов. Ты отдавал приказы, а солдаты считали, что они справедливы и законны.

— Потому что они действительно были такими, — сказал Фред. — Мои бойцы всё делали правильно.

— Потому что ты им приказал, — проговорил Доуз. — Они следовали именно твоим приказам.

— Да.

— Под твою ответственность.

— Да.

Женщина со старинной винтовкой кашлянула снова.

Доуз опустился на дешёвый настил и уселся, скрестив ноги. Даже теперь он был на пол головы выше Фреда. Кожа у него была очень бледной в тех местах, где не было красноты. Из-за прыщей и неуклюже вытянутого телосложения Доуз был похож на подростка. Но глаза его были совсем другими.

— И террористы… — произнёс Доуз.

— Что?

— Люди, которые захватили станцию. Ты думаешь, ответственность лежит также и на них?

— Да, — сказал Фред.

Доуз сделал глубокий вздох, медленно пропуская воздух меж зубами.

— А ты знаешь, полковник, что штурм станции Андерсон — одна из самых хорошо задокументированных военных операций в истории. Камеры видеонаблюдения транслировали всё. Я потратил месяцы на то, чтобы разобраться в тех записях. Я могу рассказать о тех деталях штурма, о которых неизвестно даже тебе.

— Как скажешь.

— При взрыве баррикады одиннадцать человек было убито взрывной волной. Ещё трое перестали дышать через две минуты, а последние двое дожили до появления твоих солдат.

— Мы не убивали раненых.

— Вы убили одного, когда он попытался поднять свой пистолет. У женщины было разорвано лёгкое, и она захлебнулась собственной кровью, и помощь ей оказать уже было поздно.

— Вы хотите от меня извинений?

Улыбка Доуза стала холоднее.

— Я хочу, чтобы ты понял, что я знаю во всех деталях, что произошло на станции. О каждом приказе. О каждом выстреле, и из какого оружия он был сделан. Я знаю всё о нападении, и половина астеров — тоже. Ты здесь знаменит.

— Ну вот, все знают — а ты спрашиваешь, что же там случилось, — проговорил Фред, пожимая плечами — это было лучшее из того, что он мог сделать связанными, онемевшими руками.

— Нет, полковник. Я спросил о том, что случилось именно с тобой.

* * *

Личный кабинет генерала Джазиры был декорирован так, как мог бы выглядеть британский клуб джентльменов. Вся мебель была сделана из тёмного дуба и кожи ещё более тёмного цвета. Массивный письменный стол пах лимонами и тунговым маслом. Письменный набор и глобус Земли на нём, были сделаны из латуни. На книжных полках — настоящие бумажные книги и прочие сувениры, собранные в течение долгой жизни, наполненной путешествиями. Нигде в поле зрения не попадались электронные устройства сложнее настольной лампы. Если бы не лунная гравитация в 0.17 g, не было бы никакой возможности отличить этот кабинет от лондонского офиса начала двадцатого века.

Генерал ждал, пока Фред заговорит первым… Он взболтал виски в своём бокале, наслаждаясь резким запахом ликера и тем, как звенит лед о стенки. Фред осушил стакан одним глотком и поставил его на стол перед собой, как бы приглашая наполнить его снова.

Джазира, наконец, сдался, и заговорил первым.

— Предполагаю, что у вас было время ознакомиться с видеоматериалами, которые террористы транслировали со станции Андерсон.

Фред кивнул. Он предполагал, что именно это было причиной, по которой его пригласили сюда в нерабочее время. Он сделал ещё один маленький глоток виски, но у того был кисловатый вкус, так что он поставил бокал обратно.

— Фред, — обратился к нему Джазира со смехом. — Это не расследование. И вы здесь не для того, чтобы просить прощения. Вы хорошо сработали, полковник.

Фред нахмурился, поднял свой бокал и поставил его обратно, так и не сделав глоток.

— Тогда давайте начистоту, зачем я здесь?

Джазира откинулся в кресло.

— Ничего особенного. Я видел ваш запрос о проведении расследования в отношении работы переговорной группы. О рассекречивании стенограммы переговоров. Мне показалось это удивительным.

Говоря, Джазира разминал плечи, хотя при незначительной лунной гравитации они едва ли могли быть напряжены. Должно быть, он провёл много времени на планетах с силой тяжести больше нормальной, а привычки уходили медленно.

— Не понимаю, что это информация вам даст? Вы выполняли свою работу, солдат. Переговорная группа — свою. Вот и всё.

— Сейчас всё выглядит так, сэр, будто люди, захватившие станцию Андерсона, были душевно больными, а мы — палачами, — сказал Фред и замолчал, осознав, что слишком повысил голос.

Успокоившись, он продолжил.

— Произошла какая-то ошибка. Из второго сообщения совершенно понятно, что они сдались, ну или, по крайней мере, они так думали. Произошло какое-то недоразумение, они же капитулировали! И из-за этого там столько полегло!

Джазира улыбнулся, но в его словах не было юмора.

— Не принимай это слишком близко к сердцу. В этой битве ты же почти никого не потерял из своих ребят, — сказал генерал. — В любом случае, твой запрос отклонён. У нас нет никаких причин начинать расследование по этому делу. Видеозапись сражения уже доступна для просмотра, и это сейчас идет нам на пользу. Теперь все легко и понятно: захватил нашу станцию, мы её отберем. Жестко и больно. Вот и всё. А вести переговоры, политика вся эта… только запутаетдело. И больше такого не повторится. Как раз благодаря тебе.

— Сэр, всё это заставляет меня думать, что ошибки вообще не было. Кто отдал приказ проигнорировать их капитуляцию и отправить меня на станцию? Это были вы?

Джазира пожал плечами.

— Это не имеет значения. Ты сделал то, что нам было нужно. Мы этого не забудем.

Фред смотрел на свои руки. Он встал чуть быстрее, чем нужно, немного подпрыгнув при этом из-за низкой гравитации, и выполнил воинское приветствие резким движением руки.

Джазира налил себе ещё один бокал виски и выпил его залпом, оставив Фреда стоять без внимания.

— Что-нибудь ещё, сэр?

Джазира одарил его долгим, покорным взглядом.

— Тебя наградят медалью Свободы.

Салютовавшая рука Фреда перестала его слушаться и упала под собственным весом.

— Что? — это было всё, что он сумел из себя выдавить.

— Да, я собираюсь уехать отсюда. Я уже слишком стар для того, чтобы находиться в этом грёбаном вакууме. Тебя наградят наивысшей наградой десантников Объединённых Наций, и вскоре после этого ты получишь свою первую звезду. Ты получишь должность здесь, в КОМВП, ещё до конца года. Постарайся при этом выглядеть счастливым.

* * *

Тишина затягивалась. Фреду было сложно сфокусироваться на чём-либо, кроме десяти ног перед ним.

Доуз разглядывал его почти минуту, но потом всё же сдался.

— Ну, хорошо. Тогда почему бы мне не начать самому? — сказал Доуз. — Вот как было дело. Ты спал с одной из своих бойцов. Всё хранилось в тайне. Ты — командир, остальные молчат об этом, верно? И именно поэтому ты был так осторожен при захвате станции. Хотел свести потери к минимуму. Но, увы, твоя любовница погибла.

Лицо Фреда оставалось спокойным и не выдавало никаких чувств.

Доуз откинулся назад, оперевшись на длинную, тонкую руку, как будто он лениво развалился под деревом в каком-нибудь залитом солнцем парке.

— Ты не можешь обратиться за помощью к обычным психологам, — продолжил Доуз, — так как это будет означать признание существовавших отношений, а ты до сих пор стыдишься их. У тебя небольшое нервное расстройство. И всё заканчивается тем, что ты околачиваешься возле баров Альянса Внешних Планет в надежде, что кто-то убьёт тебя.

Фред не ответил. Онемение в ногах прошло, теперь они начали болеть.

Доуз осклабился. Казалось, он получает удовольствие от происходящего.

— Нет? — спросил человек из АВП. — Не так, да? Ну ладно. Тогда как насчёт этого? Перед тем, как поступить на военную службу, ты был сложным ребёнком. Совершил много плохих дел, перепробовал всё. Был неуправляем. Армия исправила тебя. Превратила в решительного, стойкого, преданного делу человека, каким ты сейчас и являешься. Но затем были обнародованы записи штурма станции Андерсон. И группа людей из твоего прошлого увидели её и узнали тебя. Ты вернулся героем, но они всё испортили. Всплыло трудное детство, тебя стали шантажировать… ммм, может быть, ты кого-то изнасиловал по молодости? О, нет… Контрабанда наркотиков. Раньше ты частенько готовил дозы у себя дома, а потом продавал в клубах. Теперь всё это дало о себе знать, и ты не знаешь, что со всем этим делать. И теперь ты околачиваешься возле баров Альянса Внешних Планет в надежде, что кто-то тебя здесь пришьет.

Доуз помахал рукой перед глазами Фреда.

— Почему бы тебе не перестать трындеть по чём зря, — прорычал Фред. — Не знаю, для чего все это, но давай уже со всем этим кончать.

— Зачем, Фред, зачем. Вот что важно. Чтобы там с тобой не случилось, я знаю, чем все закончилось. Закончилось здесь, в этой комнате, разговором со мной. Пожалуй, всё просто и понятно: как раз, как ты любишь.

— Что, к чёрту, всё это должно означать?

Женщина с винтовкой что-то сказала. Либо её астерский говор был слишком специфичным и быстрым, либо это был какой-то вербальный код АВП, но Фред не смог даже вычленить отдельные слова из потока звуков.

Доуз кивнул, вытащил свой аппарат из кармана и что-то стал нажимать.

Фред нагнулся вперёд, пытаясь вернуть кровь в ноги. Тем временем Доуз спрятал устройство.

— Ты изменился, полковник. Твоё поведение изменилось, когда ты вернулся со станции Андерсон. До этого ты был просто ещё одной сволочью с внутренних планет, которую не интересовало, жив ли Пояс Астероидов ещё или нет. Вы держались своих баз, марионеточных программ поддержки и станций, безопасность которых оплачена налогами с Земли. А теперь — нет. Я прожил на Поясе всю свою жизнь. Я видел тех, кто тоже хотел умереть. И они вели себя так же, как и ты. Именно мужчины, не женщины. Я ещё не разгадал, почему так выходит. И самое интересное, не важно, как они хотели покончить с собой, все они вели себя в чем-то одинаково, всегда кое-что совпадало. Риск. В надежде, что сама вселенная подкинет им эту возможность, уничтожит их. Облегчит задачу. А Пояс Астероидов весьма суров. Если хочешь умереть, достаточно всего лишь расслабиться.

— Мне наплевать, что ты думаешь, — сказал Фред. — Мне наплевать, чего тебе надо, и кого ты знаешь. Меня уже достали твои дешевые психологические трюки из методичек. Можешь запихать все эти приёмчики себе в зад. Мне не о чем перед тобой оправдываться. Я сделал свою работу и не стыжусь ни одного из принятых решений. Имея ту же информацию, я опять сделал бы всё точно так же.

— Имея ту же информацию, — проговорил Доуз, уцепившись за фразу.

— То есть, ты что-то выяснил, ведь так?

— Отвали, Доуз.

— Что же это, полковник? Какая информация превратила мясника со станции Андерсон в самоубийцу? Что же сделало из него труса?

* * *

Сто семьдесят астеров, оккупировавших станцию Андерсон, всё ещё не перешли к активным действиям. Фред наблюдал за станцией через спектрозональный оптический прибор.

— Большая часть передающихся данных поступает из КОМВП, сэр, информация перепроверена несколько раз и подтверждена, — сказал один из офицеров связи. — Только наблюдение. Сейчас вам отправляем сообщение.

Там была только одна строчка текста.

РАЗРЕШЕНИЕ НА ЗАХВАТ СТАНЦИИ ПРЕДОСТАВЛЕНО.

Наконец-то. Тридцать семь часов переговоров позади. Командование Внешних Планет устало ждать, и они спускали собак с привязи.

Фред связался с майором роты и сказал:

— Оставайтесь все на своих местах. Мы готовимся к захвату. Выставьте на час таймер обратного отчёта.

— Вас понял, сэр, — ответил майор, более радостный, чем Фреду хотелось бы видеть.

Через час они войдут на станцию. Фред с командующего корабля вызвал на связь группу переговорщиков.

— Подразделение психологических операций на связи, — сказал капитан Сантьяго, командующий подразделением.

— Капитан, это полковник Джонсон. Поступил приказ атаковать станцию. Мои парни атакуют через час. Неужели, больше ничего не сделать, чтобы решить все миром? Ну, хоть что-нибудь? Кстати, вы уже объявили астерам о нашей атаке?

Не было никаких причин для секретности. Невозможно спрятать три атакующих корабля десантников во время предстоящих манёвров.

Пауза на другом конце линии затянулась, и Фред уже хотел проверить, не разорвалась ли связь, когда, наконец, пришёл ответ.

— Полковник, вы что, считаете, что я тут сидел сложа руки?

Фред медленно досчитал до десяти.

— Сэр, я точно также получаю приказы, как и вы. Мое подразделение сделало всё, что было в наших силах. Дальше действовать должны вы.

— Действительно ли только я вижу, что в этом нет никакого смысла? — произнёс Фред. — Они утверждают, что захватили станцию из-за трёхпроцентного транспортного налога на грузы? Ведь они уже выбросили управляющего, который заварил всю эту кашу, прям в открытый космос. Всё, чего можно добиться, они уже добились. Они уже ничего не выиграют, ввязываясь в боевые действия.

Всё, что услышал Фред в ответ, был шум помех на линии связи.

— Сэр, — наконец произнес Саньяго. — У меня приказ, больше ничего не выполнять. Вы хотите оспорить этот факт? Позвоните генералу Джазире в КОМВП. Конец связи.

* * *

Фред бросился на Доуза, оттолкнувшись закоченевшими ногами, и тот отлетел назад. Фред жёстко приземлился на пол. Мир мгновенно потускнел, во рту появился вкус крови. Он устремился вперёд, пытаясь ухватить ноги Доуза зубами — это было лучшее из того, что он мог сейчас предпринять. Он увидел, что Доуз уже поднялся на колени, отодвинувшись при этом назад. Фред извернулся. Что-то в его левом плече издало слабый хрустящий звук, и острая боль пронзила шею. После этого перед его глазами появилась женщина.

Он рассмотрел треугольный ствол винтовки в её руках, а затем посмотрел в её глаза. Они были синими, такого цвета, как выглядят океаны, если смотреть на них с орбиты. В них не было жалости. Большой палец женщины стоял на предохранителе. Указательный палец — на спусковом крючке. Небольшое нажатие, и винтовка отправит в его мозг сотни стальных шипов, тоньше, чем иглы. И она хотела сделать это. Напряжение плеч, выражение лица — всё говорило о том, как сильно она хотела убить его.

— Проблема в тебе, — сказал Доуз спокойно, таким тоном, как будто они сидели где-нибудь в баре, потягивая пиво, — и я не критикую конкретно тебя. Всё это верно для любого, кто вырос не на Поясе. Ты растрачиваешь себя понапрасну.

— Потому что я никакой-то жалкий трус, — произнёс Фред немного нечётко из-за быстро опухающей губы.

— Увы, но так получается, что ты на самом деле трус. Суди сам: ты умён, здоров. Возможно, несколько сотен людей из четырёх миллиардов имеют такое же сочетание таланта и образования. А ты всё это тратишь впустую. Ты похож на парня, который всё откладывает замену уплотнителей в шлюзовых отсеках, когда они начинают пропускать воздух. Ты думаешь, что это всего лишь небольшая проблема. Да и кому-какое дело. Ты всего лишь паренек. Умрешь — да и ладно, не велика потеря.

Он слушал Доуза, прохаживающегося за его спиной, но не отводил взгляд от винтовки. Доуз ухватил Фреда за воротник и рывком поднял на колени.

— Когда я ещё был ребёнком, отец, бывало, выбивал дерьмо из меня, если я плевал куда-нибудь ещё кроме оросительного канала, так как мы сильно нуждались в воде. Мы не расходовали вещи зря, полковник. Мы не могли позволить себе это. Хотя ты и так понял это, не так ли?

Фред медленно кивнул. Кровь стекала по подбородку, несмотря на то, что Доуз и женщина не били его сгоряча. Он сделал это сам.

— Когда мне было около пятнадцати, я убил свою сестру, — сказал Доуз. — Я не хотел этого делать. Мы были на каком-то астероиде примерно в неделе пути от станции Эрос. Мы выходили из корабля для того, чтобы взять пробы местных пород. Перед выходом мы должны были друг у друга проверить наши костюмы на герметичность. А у меня было в этот момент плохое настроение. Мне было пятнадцать, знаешь? Поэтому её костюм я проверил так, спустя рукава, понятно, в общем. Мы вышли наружу, и всё как будто бы шло отлично, до тех пор, пока она не свернула в сторону подобрать обломки какой-то породы. А затем по линии связи я услышал странный хлопок. На нас были старые защитные костюмы украинского образца. Крепкие, как камень, пока что-нибудь не сломается. Но если хоть что-то идет не так, то всё в нём летит к чертовой матери.

Доуз пожал плечами.

— В таком случае ты грёбаный кусок дерьма, или будешь это отрицать? — проговорил Фред, и Доуз усмехнулся.

— Похоже на то, правда. До сих пор так кажется временами. И я понимаю, почему кто-то может хотеть смерти после чего-то подобного.

— Так почему же ты сам не покончил с собой? — спросил Фред и сплюнул тёмно-красный сгусток крови на пол.

— У меня оставалось ещё три сестры, — сказал Доуз. — Кто-то должен был проверять их защитные костюмы.

Фред тряхнул головой. Его плечо ответило внезапной болью.

— Зачем ты рассказываешь мне всё это?

— Ну как же, чтобы расположить к себе, — ответил Доуз. — И как, сработало?

Фред засмеялся прежде, чем понял, что собирается сделать. Доуз сделал какой-то жест, и женщина подняла винтовку и вернулась своё место в дверном проёме.

— Итак. Полковник, — сказал Доуз. — Какую информацию ты получил на станции Андерсон, что кончил тем, что разговариваешь здесь с таким куском дерьма, как я?

Фред глубоко вздохнул.

— Сообщение, посланное нам, когда мы вошли на станцию, — отозвался он. — Сообщение, которое я не увидел до тех пор, пока не было уже слишком поздно.

* * *

— Позвольте мне посмотреть, — сказал Фред.

— Здесь пара сообщений, — произнёс лейтенант. — Одно из них так и не было отправлено. А другое выглядит так, как будто отсылалось на командующий корабль, бесконечно повторяясь. К тому же, отправляемое сообщение выглядит как свалка различных записей с камер наблюдения.

— Запусти сначала не отосланную часть.

Видео запустилось, и теперь с экрана на них пристально глядел человек в комбинезоне горнодобывающей компании. Это было слишком сюрреалистично для Фреда — смотреть на живого говорящего человека, в то время как его труп лежал, остывая, на полу перед ним. Я мог бы сказать ему, что это случится.

Тем временем мёртвый человек заговорил — на экране:

— Жители солнечной системы, меня зовут Марама Браун, я внештатный специалист по горному делу в объединённой промышленной группе Андерсона и Хьюосана. Я и мои соратники взяли контроль над станцией, принадлежащей компании.

Фред поставил видео на паузу и повернулся к лейтенанту. У него было какое-то дурное предчувствие в животе. Мертвец ожидал, что эта запись увидит свет. Даже несмотря на то, что он должен был знать, что их вещание глушили, он ожидал, что его сообщение будет услышано.

— Куда шла передача с этой камеры наблюдения? — спросил Фред.

— Я выясню это прямо сейчас, сэр, — откликнулся лейтенант и вызвал специалистов по ведению радиоэлектронной борьбы с Дагмара. Фред перевёл внимание с их разговора на запись и продолжил её воспроизведение.

— Я твердо уверен… Мы все уверены в том, что то, что мы сделали — оправдано, особенно в свете того, что натворил управляющий. А именно, Густав Маркони, управляющий станцией, недавно ввёл дополнительную плату 3 % за операции с поступающим грузом. Возможно, кому-то покажется, что 3 % — это полный пустяк, но большинство из нас, здесь, еле сводят концы с концами. Геологоразведчики, бурильщики… здесь, либо удача, либо голод. Такие дела. И теперь, больше половины из нас могут позволить себе на три процента товаров меньше, просто потому, что он стал дороже. Конечно, можно меньше есть. Ещё можно летать чуть меньше, топливо экономить. Можно и жить на самом минимуме, но…

— Сэр? — произнёс лейтенант, и Фред приостановил воспроизведение. — Сэр, передача сообщения, по крайней мере, его части, удалась. Они использовали узкоканальный ресивер и широкополосный трансмиттер, установленный на астероиде за пределами действия наших глушителей. Мы не заметили этого. Но наши специалисты по радиоэлектронике вычислили расположение трансмиттера и направили туда Фантом взорвать его.

Слишком поздно, подумал Фред, и включил видеозапись дальше.

— … но вот как быть, если уже живешь на самом минимуме? Как насчёт того, чтобы не дышать три дня в году? Вот они, три процента как раз. Или просто воды не пить в течение трёх дней. А можно и не есть три дня, особенно, когда и так голодаешь? Если уже просто не на чем экономить, уже никак не исхитриться.

Марама на секунду исчез из камеры, а когда появился снова, то держал в руке небольшое электронное устройство. Он поднёс его к камере. На дисплее было изображение маленькой девочки. Она была одета в сине-зелёный комбинезон с нашивкой "Хинекири" на груди и улыбалась во весь рот, демонстрируя маленькие неровные зубки.

— Это моя маленькая девочка, моя Кири. Ей четыре. Она больна тем, что врачи называют "гипоксия головного мозга". Она была рождена до срока, и вместо среды с высоким содержанием кислорода в воздухе, в которой ей следовало бы находиться, она родилась на моём горноразведывательном корабле, где кислорода было немного меньше, чем в лагерях на Эвересте на Земле. Мы даже не знали, что что-то было не так, пока не осознали, что она не развивается нормально.

Он отвернулся от камеры и отложил своё устройство в сторону.

— И она такая не единственная. Проблемы в развитии из-за недостатка кислорода и недоедания возникают всё чаще и чаще. Когда об этом сообщили мистеру Маркони, его ответом было: "Работайте лучше, и вы сможете позволить себе больше". Мы отправили жалобу в главное отделение компании Андерсона и Хьюосана, но никто нас не слушал. Мы пожаловались в Правление Внешних Планет на Луне. Мы… Мы не собирались захватывать станцию. Просто так вышло, — сообщил он.

Казалось, что его голос слегка дрогнул. Фред видел, что говорящий взял в себя в руки, чтобы успокоится и заговорить снова.

— Мы хотим чтобы все узнали: кроме Маркони, деяния которого могли стоить жизней тысячам астеров, ни один работник станции при захвате не пострадал. Мы больше не хотим жертв. Мы ни какие-то жестокие варвары, но нас просто уже довели до ручки, отступать нам некуда. Мы уже второй день ведем переговоры с военным представителем ОН. В скором времени мы добровольно сдаём станцию под их контроль. Но прежде, чем сдаться, мы хотим, чтобы наше сообщение достигло всех, чтобы все услышали нашу версию. Я очень надеюсь, что больше никогда не повторится то, что здесь произошло. И что, после всего случившегося, люди начнут обсуждать, что и как здесь происходит.

Видео закончилось. Фред поставил следующее видео, то, что астеры направляли переговорщикам из ПО во время штурма.

На нем снова был Марама Браун, на этот раз с пистолетом в руках, на лице — страх.

— Штурм?! Почему?! — в его крике — паника. — Мы же сдаём станцию! Уже почти всё готово для мирной передачи!

Видео сообщение тут же началось снова. Фред его остановил, а затем полностью выключил.

— Сэр.

Фред почувствовал, что ему от этого становится дурно. Он глубоко вздохнул, чтобы прийти в себя.

— Да, лейтенант?

— Фантом передает, сообщение полностью перехвачено, радиореле уничтожено. Но…

— Продолжай, солдат.

— Радиостанция — она ничего не передавала. Они прекратили транслировать своё сообщение.

Фред просмотрел коммуникационные протоколы; все оказалось так, как он и ожидал. Марама не успел выслать свое послание-манифест. Он был застигнут врасплох началом штурма, из-за чего пришлось решать куда более важный вопрос сохранения собственной жизни. Однако его последнее сообщение, предназначенное ПО, достигло адресата.

Они всё знали.

— Сэр? — произнес лейтенант.

— Все нормально. Вызывай наших умников-компьютерщиков, пускай зачистят этот центральный компьютер. Я пошёл — найду нашего связного-координатора, пора приступать к оказанию помощи местному гражданскому населению.

Лейтенант усмехнулся.

— Радуйтесь, товарищи, — сказал он.

— Мы разнесли вашу станцию к чертям собачьим, вот вам за это паёк с шоколадкой, и альбом для марок.

Фред даже не улыбнулся.

* * *

— Ты не мог не знать, что у них там было очень не сладко, — сказал Доуз.

— Конечно, знал, — ответил Фред. — Это и по отчетам было видно. Да что там, даже по новостям об этом постоянно говорили. Налог у них повысили. Народ не живет, а выживает там. Об этом везде говорят, пишут. Включи новости, и там снова об этом.

Кровь уже перестала идти из его разбитой губы, остался лишь неприятный привкус с внутренней стороны. Боль в плече медленно перешла в ноющую, размазанную. А перед ним на полу уже застыло темное пятно крови.

— Да, но ведь тут-то было что-то другое, так? — спросил Доуз. В его голосе не было ни злости, ни сарказма, только любопытство.

Фред поёжился. Ног он не чувствовал — недвижимые куски мяса. Совершенно онемевшие. Воткни сейчас кто-нибудь нож в его ногу, он бы подумал, что это режут кого-то другого, не его.

— У него была девочка, инвалид, — сказал Фред.

— А я его убил.

— Если бы не ты, они бы отправили кого-нибудь другого, — ответил Доуз.

— Это не отменяет того факта, что я его убил.

— Да, но курок не ты нажимал.

— Я убил его, убил его за то, что он боролся за обычный воздух, чтобы его дочь могла просто дышать, — сказал Фред.

— Я убил её отца. Отца, который уже сдавался… пытался сдаться. За это меня наградили… медалью. Вот, что произошло. Вот, что произошло со мной на станции Андресон. И что теперь ты будешь делать?

Доуз покачал головой.

— Нет, так не пойдет. Слишком просто. Ты убивал многих отцов. Чем конкретно этот отец такой уникальный?

Фред хотел что-то сказать, остановился, и попытался снова.

— В этот раз меня просто использовали. Это было такое сообщение, мол, с Землёй шутки плохи. Мол, смотрите все, мы разнесём всё к чертям. И это потому, что вы посмели дать пинка под зад какому-то управляющему в открытый космос на какой-то мухосранской станции. А из меня сделали мальчика для журнальных плакатов, и за что? За какой-то бессмысленный, беспощадный поступок. Они сделали из меня мясника.

Сказал и как будто всё внутри заболело, но зато душа успокоилась.

Доуз смотрел на Фреда, лицо не выдавало никаких эмоций. Фред не мог смотреть ему в глаза. Доуз кивнул, как будто пришёл к какому-то решению, а затем вынул из кармана небольшой перочинный ножик, открыл его. Видно было, что нож уже старый, лезвие потерто. Фред набрал воздуха и медленно выдохнул.

Он всё понял и был готов.

Доуз медленно зашел Фреду за спину. А дальше, просто: резкий удар вдоль шеи и умирать он будет пару минут. Удар в почку и смерть затянется на несколько часов. А если он разрежет веревку, связывающую руки, то… То умирать он будет годы…

Доуз перерезал шнур.

— Не похоже на судебный процесс, — сказал Фред. — И ты не судья, и не выносишь приговор.

— Я и не собирался, — ответил Доуз.

— Хотя, если бы действительно случилось так, что ты развлекался с одной из своих подчиненных, как я уже спрашивал ранее, то ты давно бы уже вылетел отсюда в космос, и мне было бы наплевать. Но, я почти уверен, что все было именно так, как я и предполагал.

— И что теперь?

Доуз слегка подтолкнул Фреда вперед. У него слегка закололо в онемевших руках. Доуз перерезал веревки на его ногах.

— Если хочешь попроще: можешь пойти и удавиться, когда сочтешь нужным, так хоть АВП не обвинят в твоей смерти. Нас и так грязью достаточно поливают в прессе, не хватало ещё крови героя станции Андерсон на моих руках.

— А какой вариант есть ещё?

Доуз присел и закрыл ножик обратно.

— Полковник, я не разбрасываюсь людьми. Твоя смерть совершенно никак не поможет ни той девочке, ни её отцу. Если ты действительно хочешь искупить свою вину, помочь таким же, как они, помоги нам своим опытом, знаниями. Такой как ты — большая редкость. Ты тренирован, ты знаешь, что и как. А ещё, в системе хорошо известно, что ты убивал астеров, таким образом, ты можешь стать нашим главным и самым влиятельным рупором в системе. Правда, придется отказаться от всего, чем ты дорожишь, кого любишь и знаешь. От той жизни, к которой ты всегда стремился. От того пиетета, с которым на тебя смотрят, от восторженных взглядов. От всего того, что ты и так уже, в общем-то, потерял.

— Вербуете, значит?

Доуз поднялся и положил ножик в карман. На этот раз, Фред увидел, как Доуз улыбнулся.

— Сам решай, что это, — ответил он. Затем повернулся к женщине и произнес что-то на своём языке. — Recanos ai postar. Asi geendig.

— Aiis, — ответила она, профессионально поставив ружье вдоль тела, приставив его к плечу.

Они вышли из комнаты, оставив там Фреда, который с болью массировал ноги. Чувства потихоньку возвращались.

Джеймс Кори Кто такой Гектор Прима

— Где-то здесь ведь живёт Гектор Прима?

Лицо принимавшего меня хозяина дома приобрело прохладное выражение. Это был мужчина средних лет с широким лицом и широкими плечами. На его щеках и подбородке выступала бледная щетина, намекая на возможную пышную бороду где-нибудь в будущем.

Все те четыре часа, которые я провел у него после того, как по железке добрался из Нове Место до Саградо, он был само веселье и экспансивность. Его теплота и гостеприимство притупили мою осторожность, давая ощущение безопасности.

И потому я немного переиграл.

— Кто? — переспросил он.

— По-моему это писатель, который нравится моей сестре, — сказал я, невнятно жестикулируя. — Она упоминала, что он, вроде, жил где-то в этой части страны. Хотя, может, я не так понял.

— Она ошибается. Гектор Прима — псевдоним. Да, есть слухи, что он живёт тут, но это не так. Никто не знает кто пишет очерки от его имени. Это может быть кто угодно.

—Интересно. И хорошо пишет? — изобразил я заинтересованность так, будто бы я не прочел каждую статью, которую Прима когда-либо выкладывал в сеть. Так, будто бы я не читал тысяч анализов его работ и спекуляций на тему его возможной личности. Так, будто бы я не был, в некотором смысле охотником. Преследователем. Меня толкал энтузиазм, которому я не мог дать рационального объяснения. Но читая его слова, я узнавал в них свой мир и свою тоску. Читая его, я чувствовал, что меня хоть кто-то видит.

— У него есть приверженцы. Странные типы. Появляются тут периодически, - он пожал плечами. - Ну, у нас тут много писателей и художников, да? В этом плане у нас очень оживлённое место, с тех пор, как пришли деньги.

— Потому-то я и здесь, — улыбнулся я, а в его глаза вернулась ушедшая было теплота.

— У нас тут есть румба-музыканты. Очень много румба-групп. Три года назад даже была драка, когда две разные команды анонсировали концерт на один и тот же день. Даже полиция приезжала. Ты, может, слыхал об этом?

— Вроде да, — соврал я.

— У нас тут у всех пунктик на музыке, просто страсть, — продолжил хозяин, кивая своим мыслям и поглядывая на мою реакцию. Глядя, заинтересуюсь ли я. В Нове Место не было ничего нового. Я знал, что им нужно.

— А вы играете в группе? — спросил я.

И если до того он был мил и приятен, то тут просто воссиял.

— Ну, есть немного. Буквально для себя. Я, знаете ли, вокалист. И вот мы как раз только что свели новый альбом. Давайте-ка я вам его поставлю?

— Буду рад, — ответил я.

Такова была цена моей охоты. Раз уж мне что-то было нужно, то чтобы это получить, приходилось принимать множество вещей, которые мне нужны не были. И до самого вечера я слушал и улыбался, а потом ушёл.

* * *

Как описать ночной Саградо?

Я приехал из города, которому была знакома нужда, но и с богатством он был знаком тоже. А ещё с нищетой, но в то же время и с комфортом. Богатейшие кварталы у меня дома были неотличимы от миланских или парижских районов для жителей с высоким уровнем дохода. И у нас даже в трущобах на дорогах было покрытие, а в кранах вода. А теперь и Саградо поднимался на этот уровень.

Улицы были слишком узкими для картов. Всё дорожное движение, текущее между густо украшенными лепниной стенами домов, состояло из людей, идущих на своих двоих, либо едущих на велосипедах. Бездомные псы высовывали носы из переулков. Уличное освещение было устроено из переделанных аварийных солнечных ламп, яркий жёлтый пластик в форме склонённых книзу ромашек. Кабели, раскиданные над крышами, перегоняли энергию, которую днём солнце и ветер накапливали в сотнях батарей, в клубы, дома и танцевальные залы с земляными полами. Над головами гудели дроны, таскающие под собой переделанные из списанных медицинских планшетов яркие рекламные экраны. В дверях и на углах домов стояли женщины и дети с тарелками в руках, и выходили навстречу каждый раз, как кто-то оказывался поблизости.

«Таких ватрушек, как у нас, ты в жизни не едал». «Бобовый суп; просто попробуй, и ничего другого уже не захочешь». Пахлава. Яйца карри. Всегда дешёвые ингредиенты. Рыба изредка. Мясо никогда. Музыка наполняла воздух, словно пение птиц. Частью живая, которую исполняли потеющие над своими отпечатанными на фабрике гитарами и колотящие в барабаны из керамики и пластика музыканты. Частью записанная, но микшированная, обработанная в соответствии с личным вкусом того, у кого динамик был достаточно громким, чтобы заглушить своих соседей. У дверей одного из клубов стоял ребёнок не старше шести лет с фальшивой, тренированной улыбкой на лице, и хватая прохожих за рукава, тянул их внутрь. Шрамы, оставленные нищетой, были повсюду, но именно ран было немного.

Человек в замызганных штанах и бумажной рубашке из тех, что раздают работники службы спасения, сидел, прислонясь спиной к жёлтой стене, и его нижняя челюсть была занята безмолвным, но страстным разговором с самим собой. Ещё один бежал по улице, вопя вслед уходящей женщине, что он и не собирался тратить всё, и что на следующей неделе будет больше, ну и почему же она так злится, когда на следующей неделе будет больше? Пожилая женщина мела улицу перед своим маленьким винным погребком, и реклама в его окне раскрашивала её лицо в голубой, розовый, и снова в голубой.

Базовый доход пришёл в Саградо пять лет назад и избавил его от нужды, не избавив, судя по всему, от нуждающихся.

Я остановился рядом со старушкой, и спросил, показав ей карту на своём мобильнике, правильно ли я иду.

— Мне нужна Джулия Парайиз.

Она сделала кислое лицо, но кивнула в сторону переулка, ещё более узкого, чем основная улица.

— Через пять домов, синее здание. Третий этаж.

Я последовал в заданном ею направлении, размышляя, так ли разумно с моей стороны было забраться столь далеко без сопровождения. Но когда я постучал в дверь на третьем этаже синего здания, мне ответила женщина, похожая на ту, что я видел в сети.

— Чего? — спросила она.

— Мы общались на форуме, — ответил я.

— Вы пришли по поводу Гектора? — сказала она.

В ответ я протянул руку со скатанной в рулон наличкой, лежащей у меня на ладони как яблоко. Она сграбастала его у меня, и её взгляд стал мягче.

— А вы запасливый, — сказала она.

— Это всё, что у меня есть.

— Скоро будет больше, — сказала она с пренебрежением. — Я позвоню вам послезавтра.

И на этом, похоже, дело было сделано. Она закрыла дверь, а я повернулся, вышел на улицу, ведущую к моей комнате, и пошёл по ней в надежде, что на этот-то раз я найду его.

Мы были чем-то вроде сообщества. Охотники за Гектором. Теорий о том, кто он и откуда, было больше, чем я мог сосчитать. Я искал его в Риме и Ницце. В Эворе. Я работал на очистке ежевики и на перевозке загрязнённого грунта из-под старой электростанции, и всё это, чтобы заработать хоть какой-то денежный излишек, который полностью уходил в фонд мечты о том, чтобы когда-нибудь сесть напротив этого человека и рассказать ему, как много его слова значат для меня. О том, чтобы дышать с ним одним воздухом.

Саградо всегда был одной из вероятностей, но самой вероятной не был никогда. Я не делился на форумах ни своими растущими подозрениями на этот счет, ни результатами своих поисков вне пределов сообщества. Равно как и тем, что я наткнулся на женщину, утверждавшую, что она сможет устроить мне это знакомство, если я буду готов за него заплатить.

Мой хозяин заявлял, что выделенные мне апартаменты представляют собой студию, но это было слишком громкое название: глинобитный сарай, деливший одну из стен с хозяйским домом, ровно такого размера, какого оказалось достаточно, чтобы впихнуть туда раскладушку. Он был чист и выкрашен в яркий, жизнеутверждающий розовый цвет. Веточка розмарина, перевязанная белой лентой, висела на стене для украшения, и наполняла маленькую комнату приятным запахом. Подушка была плоской. Одеяло — грубым. Если я хотел принять ванну или душ, то должен был идти в главный дом, рискуя нарваться ещё на час-другой хозяйской румбы. Звуки голосов и гитар — а как-то раз взбешённый мужской вопль — перемешивались со стрёкотом кузнечиков и цикад.

Я открыл книгу, и её экран был моим единственным светильником.

«Когда я завязывал с героином — а было это, слава богу, тридцать лет назад — я ожидал боли, немощи и страстной тяги, пробирающей до костей. Все знают, как это бывает. Ты знаешь это наперёд. Готовишься к этому. Собираешься. Чего я не предвидел, так это пустоты, которая захватила меня, когда я стал чист. Все мы постоянно ищем в своих жизнях смысл. Как там говорил один человек? Ну, тот, еврейский парень. «Тот, у кого есть "зачем" жить, сможет выдержать почти любое "как"». Я думаю, он прав. Когда я торчал, "зачем" у меня было. И ответом на моё "зачем" всегда было "чтобы достать ещё кайфа", и я продолжал и продолжал выносить этот кошмар.

А теперь пришедшее поколение так же обменяло своих демонов на пустоту. Когда я был молод, мы были бедны, и вот мы снова бедны, но другой бедностью. Тогда мы боялись голода, боялись остаться без медицинской помощи и без дома, и оскал этого страха придавал всему смысл. Теперь мы боимся быть менее важными, чем наши соседи. Мы избавились от своей наркозависимости, а теперь не знаем, чем заполнить её место. И мы занялись искусством, едой, спортом или музыкой и стали кричать об этом в надежде, что кто-нибудь нас заметит. Мы изобретаем новых богов и уговариваем друг друга поклоняться им. Мы начали понимать, для чего богатеи занимаются всеми этими бессмыслицами — пластическими операциями, модой, притворством. Мы стали заниматься тем же самым, правда не так хорошо, потому что возможностей у нас поменьше, да и пока что всё это нам внове.

И что же? Наше время уходит впустую, и единственное, что может быть хуже — это всё, что было с нами до этого».

Я дал своим векам сомкнуться.

* * *

В утренних блоках новостей доминировала тема гибели нескольких альпинистов-экстремалов. Кадры с изображением склона горы, на которую они карабкались, с наложенными на него цветными полосами, обозначающими предполагаемый маршрут с участками наибольшей вероятности схода оползней, то и дело появлялись в новостных лентах, как цветы весной. Женщина, у которой на этой горе погиб отец — черноволосая, она стояла перед камерами, сдерживая слёзы — говорила фразы, которые обычно говорят в таких случаях. «Восхождения были для него всем». «Он погиб, занимаясь любимым делом». Я завернулся в грубое одеяло и сидел, вслушиваясь в звуки улиц Саградо и чувствуя этот неловкий микс из злорадства и зависти, который обычно шёл по пятам за такими вот трагедиями по собственному желанию. Этакая романтика смертельных приключений.

А я столкнулся с испытанием, не настолько заслуживающим освещения в новостях. Между мной и следующей выплатой протянулись три долгие недели, а в них была дыра в четырнадцать дней, в течение которых мне будет негде спать, а вот обратного билета до моего жилища в Нове Место в ней не было, равно как и возможности купить себе еды, и мне оставалась лишь вода из общественных питьевых фонтанчиков.

Само собой, я знал пару уловок. С тех пор, как начала работать система, бедность означала плохое хозяйствование. Не каждый умел провести свой денежный паёк по всему пути от одной выплаты до другой. Соблазн купить сигару или стейк в первые же дни после того как приходили деньги, превращался в пропуски в приёмах пищи и хлеб и воду в долгие, жестокие дни перед следующей выплатой, а сострадания теперь не сыщешь днём с огнём. Древняя ложь, гласящая, что бедняку полностью принадлежит вина за его бедность, ныне стала правдой.

Приобретённый мной опыт говорил, что желание быть важнее ближнего своего могло сподвигнуть человека на то, чтобы поддержать кого-нибудь, у кого настали трудные времена. Но это если быть осторожным. Я, как и прежде, бродил по вечерним улицам, лишь время от времени принимая предлагаемые угощения. Каждое третье. А то и меньше. Я улыбался и кивал мужчинам и девушкам, завсегдатаям маленьких ресторанчиков и семейных кухонь, поощряя их, но не слишком. И никогда не благодарил.

Мы обменивали сиротскую милостыню, в которой нуждался я, на иллюзию, нужную им: иллюзию, что кого-то заботят их поступки. Что овации будут им наградой. И если бы мне не удалось убедить их в том, что именно их рисовым пирогом и жарким, в отличие от предложенных их соседями, я действительно наслаждаюсь, то моя часть нашей необъявленной сделки была бы сорвана. А это быстро привело бы к тому, что снимать пробу я больше не смог бы. Никто не станет заботиться о том, кто пришёл только по необходимости. И вот я, как аферист, притворялся, что ни в чём не нуждаюсь. Притворялся, что ценю то, что они дают мне.

Меня это будоражило.

Я вполне мог бы сидеть в Нове Место в безопасности, и иметь в достатке еды, воды и тепла. Вместо этого я жил за счёт своего обаяния и наслаждался этой неопределённостью с резким металлическим привкусом полного отсутствия понятия, как, собственно, я собираюсь выживать. И всё это в момент накануне откровения. Эта Джулия Парайиз, которая заявляла, что у неё есть искомая информация, легко могла оказаться мошенницей, нажившейся на моей доверчивости. А ещё я мог уехать из Саградо и увезти с собой тайну. О переживании, встречи с которым искал много лет.

Мёртвые альпинисты, люди с их угощениями по углам, музыкальные группы с их уговорами прийти и потанцевать всем вместе, мой хозяин с его жуткой румбой, и я. Каждый из нас сражался с одной и той же пустотой, а Гектор Прима пел нам о нашей тоске, словно сирена.

Один день прошёл мимо, а за ним и другой, и каждый новый час казался длиннее предыдущего. И напряжение надежды с каждым часом всё усиливалось. Когда потянулся вечер второго дня, чувство предвкушения начало запинаться, меняться, меркнуть. Я лежал на арендованной раскладушке и боялся уснуть, чтобы ненароком не проспать Джулию Парайиз или какого-нибудь её агента. Не пришёл никто.

Я проснулся утром третьего дня, охваченный чувством, состоящим из чего-то между растерянностью и разочарованием. Я говорил себе, что она ещё может прийти, и пытался не чувствовать своего унижения. И даже справлялся с этим почти целый час, пока всё это не расцвело яростью.

Шагая по улице прочь от хозяйского дома, я чувствовал, как за мной наблюдают глаза Саградо. Незнакомец, что несколько последних дней бродил за ними как призрак без всякой видимой цели, вдруг ожил и пребывал в гневе. Их полузнакомые лица наполняла настороженность. Старуха из винного погребка кивала мне головой, скрестив руки. Девочка, прошлой ночью предлагавшая мне отведать бобового супа её отца, теперь скакала за мной, смеясь над моим страданием. Моё значение для них изменилось. Позже это ввергнет меня в голод, но такая идея, как «позже» вылетела из моей головы.

Я возвращался в синее здание.

В дневном свете и через призму моего душевного состояния её дверь выглядела убого. Царапины и потёки оранжевой краски, которых я тогда не заметил, теперь бросались в глаза. Для начала я постучал, крича её имя. Послышался шум — скрип досок, голоса — может, с той стороны двери, а может, из другой квартиры. И тогда я начал биться в дверь, упёршись в неё плечом и разбивая в кровь кулаки.

Мужчина, открывший дверь, был мне незнаком. Он сурово уставился на меня, сжав челюсти. На его застёгнутой на все пуговицы белой рубашке под мышками темнели пятна.

— Где Джулия? — спросил я.

— Ушла, — сказал мужчина. — И ты тоже должен уйти.

— Это ты Гектор Прима?

Его проняло. Глаза его дрогнули, будто его слегка ударило током.

— Здесь нет никакого Гектора. Тебе надо уйти.

Он попытался закрыть дверь, но я вдавил её внутрь своим весом. Голос мой дрожал, от чего — страха или волнения — сказать было трудно.

— Когда она вернётся? — он толкнул меня, но безрезультатно. — Я выследил Приму, он здесь. В этом городе. Джулия говорила, что знает его. Говорила, что может представить меня, если я заплачу. Что ж, я заплатил. А теперь хочу, чтобы меня представили.

— Нет тут никакого Гектора Примы.

— Я, сука, дойду до каждого местного и всем расскажу, что здесь случилось. Я буду стоять перед твоей дверью неделями. Месяцами. Сколько надо, столько и буду стоять.

Мужчина опустил глаза, шагнул назад. Помещение с той стороны двери выглядело не больше, чем моя собственная квартира. И было таким же потёртым и заношенным. Я огляделся в поисках каких-то следов её пребывания, но ничего не обнаружил. Мужчина избегал встречаться со мной глазами, пока я осматривал его, ну или её, комнаты.

— Где она?

— Ушла, — сказал он.

— Когда она вернётся? — я сам слышал, что гнев в моём голосе звучал как нытьё.

— Она не вернётся.

— Это почему же?

Теперь он смотрел прямо на меня, глаза в глаза.

— Потому что она привела сюда тебя. Я вышвырнул её вон. Она забрала с собой твои деньги. Так же, как и мои. И здесь не то место, где ты можешь разглагольствовать о Гекторе Приме. А если ты не уймёшься… если не уймёшься, всё это прекратится.

Я сел на его диван. Он скрипел и хрипел подо мной.

— Ты это он?

— Нет, — сказал мужчина, потом тяжело вздохнул. Сел на пол, прислонился спиной к стене. Когда он сидел вот так, задрав колени, обхватив их руками, он казался хрупким.

— Но я записываю то, что… он говорит. И я не рассказываю об этом. Если наружу выйдет, что я сделал что-то в этом роде, он перестанет разговаривать со мной.

— Не понимаю, — сказал я, хотя почти понял.

Мужчина покачал головой.

— Это было несколько лет назад. Программа только-только открылась, и все стали привыкать получать выплаты. Начали думать, что прошлое прошло, понимаешь? Что теперь это никуда не денется. Все счастливы, так? Потому что теперь у всех есть деньги. И только один старый пёс брешет, что всё это чушь собачья. Я не понимал, начал понимать только позже. Решил потереться рядом, послушать. Поддержать разговор, понял? А потом… стал записывать. Выкладывать в сеть. Имя состряпал.

— Гектор Прима.

Он кивнул.

— Просто потому, что он что-то сказал. Только потом его слова оказались там, где их читали люди. Много людей. Восемьсот тысяч просмотров, когда я выложил пост первый раз, и восемь миллионов в следующий раз, так? И некоторые из них вроде тебя. Я испугался. Я рассказал об этом Джулии, и она решила, что может меня продать.

— Кому-то вроде меня, — сказал я.

— Если это как-то выведет на то, что я делаю, то не будет больше никакого Гектора Примы, потому что не будет больше никаких разговоров. Так что ты никому ничего не расскажешь.

— Ты познакомишь меня? — спросил я. Но ответ я уже знал.

Мы с ним вдвоём какое-то время посидели в тишине. Я чувствовал, что между нами есть какое-то родство, какой-то общий героизм, идущий впереди добра и зла. Оба — и я, и он — кричали во весь голос, борясь с пустотой, которую большинство даже не узнавало. Он поднял злоупотребление доверием и тайной частной жизни в ранг искусства. Я с энтузиазмом предавался самой работе, пройдя этап, на котором был просто следопытом. Оба мы согрешили, и один зависел от другого в том, что придавало значение нашим жизням. Нам было нехорошо, но по крайней мере болели мы в компании.

Я проглотил слёзы и встал. Его глаза следили за мной, пока я шёл к синей двери, пока открывал её.

— Ты слышал когда-нибудь о гедонистической беговой дорожке? — спросил я.

— О чём?

— Посмотри потом, что это. Может, подкинешь ему тему. Я собирался с ним об этом поговорить, — сказал я. Потом шагнул в коридор. — Продолжайте в том же духе.

На перекрёстке я остановился и сел на бордюр. Девочка, которая раньше скакала за мной по пятам, теперь стояла в начале переулка ещё с тремя детьми. Они играли в какую-то игру с камнями и длинной бечёвкой. Старуха выметала пыль из своего магазина на улицу. Солнце позднего утра заливало городские крыши серебром, слишком ярким, чтобы смотреть на них долго. Мне никак не верилось, что прошло так мало времени. Один час — меньше часа — и целая жизнь.

История моей жизни достигла своей линии сгиба здесь, на обочине дороги в маленьком городке вдали от моего дома. Я потратил годы, выслеживая Гектора Приму, и больше я никогда не буду его искать. Я буду бездомным, пока не придёт следующая выплата, а потом буду ещё и голодать, пока не скомпенсируется стоимость билета на поезд до дома. Я буду страдать, но страдать я буду не просто так, поэтому перспектива была не такой уж и плохой.

Я достал книгу, подкрутил контраст в соответствии с дневным светом, и открыл папку со своей работой по Приме, скользя по словам взглядом, и не воспринимая их, пока мои глаза не споткнулись об один отрывок.

«Дети всё так же голодают. Когда я был молод, мы голодали из-за бедности. Теперь мы голодаем из-за родителей, которые потратили свою выплату на выпивку, наркотики или красивую одежду, благодаря которым они кажутся себе больше, чем они есть на самом деле. Плохие родители. Плохие идеалы. Невезение. Деньги всегда исправляли лишь те проблемы, которые могут исправить деньги. Все остальные никуда не делись.

Да, да, да, мы страдаем меньше. Мы страдаем иначе. Но мы всё равно страдаем из-за всяких мелочей, и это сбивает нас с толку. Мы стали забывать, насколько драгоценны масло и хлеб. Как отчаянно раньше мы их желали. А те специи, которые для меня, для моей матери значили что-то глубокое? Для следующего поколения они будут значить только вкус. Будут значить что-то лишь в тот момент, когда их будут класть на язык, не больше. Мы должны кормить наших детей не просто едой, а и тем, что еда значит. Что она значила. Нам надлежит помнить о нашей бедности. Призраки и скелеты призваны напоминать на, чтобы мы не забывали радоваться уже тому, что пока не умерли».

* * *

Велосипед с гудением катился по улице, цепь звякнула, когда он проехал мимо меня. Метла старухи шаркала по мостовой. Где-то недалеко играла музыка, басы доминировали над остальными звуками. А я сидел и держал в руках что-то драгоценное. Что-то ещё более хрупкое, чем я предполагал, когда ехал в Саградо. Я решил не разбивать эту драгоценность, и как бы много она ни значила для меня, когда я приехал, теперь она значила ещё больше. Я приехал, чтобы найти Гектора Приму, а теперь хотел уехать, не рассчитывая вернуться и не собираясь направлять своих приятелей по охоте на его след.

И я задумался: когда я вернусь домой, чем я буду заниматься вместо этого? Я, должно быть, издал какой-то звук, потому что старуха остановилась и уставилась на меня. Она вздёрнула подбородок в знак приветствия.

— Ты в порядке, сынок?

— Я отлично, — ответил я. А потом: — Есть немного охота.

Она пожала плечами и вернулась к подметанию.

— Ты, по крайней мере, это понимаешь.

Джеймс Кори Последний полет Кассандры

«Меня зовут Джеймс Холден и мое судно, «Кентербери», только что уничтожил военный корабль, снабженный маскировочной техникой и с серийными номерами Марсианского флота на отдельных частях. Передаю данные».

Пошел поток данных.

— Отлично, — сказал Дариус. — Мы в жопе.

Снизу, из камбуза, до летной палубы донесся голос Эми:

— Как, опять в жопе? Ну, милый…

«Кассандра» шла без ускорения, и «низ» был скорее условностью, чем направлением, но Дариус вырос на Земле, а привычка — вторая натура.

Он смотрел, как Эми проплывает у него над головой. Волосы собраны в пучок. Потная майка без рукавов открывает сбегающий вдоль левой руки ветвистый шрам от удара током. Они с Эми не были женаты, но и неженатыми их вряд ли назовешь. Там, в Париже, такое положение вызвало бы кучу проблем с заполнением документов на базовый доход. А на корабле она просто Эми, он просто Дариус, и их отношения никак не зависят от конторских штампов.

Дариус простер к экрану гневный указующий перст.

— Видала говнюка? — спросил он и перемотал сообщение в начало.

«Меня зовут Джеймс Холден…»

— А то, — ответила Эми, хватаясь за поручень и останавливаясь. — Он везде. Репостят все кому не лень. А нам-то что с него?

— Так мы из-за него в жопе.

Как всегда в минуты раздражения, по лбу Эми пролегла тонкая складка. Это все от жары. Воздух корабля на пять градусов выше нормы, а кислорода в нем маловато. Это позволяет сэкономить, но делает всех нервными. Всех, кроме Лестера — этот на взводе постоянно.

— «Кентербери» был водовозом, — продолжал Дариус. — Воду возил.

— От Сатурна к Церере, — ответила Эми. — А мы тут причем?

— Рынок есть рынок. Церера не будет сидеть без воды, начнет заказывать где-то еще. Корабли, которые шли на Палладу и Весту, повернут к Церере. Луна обязательно этим воспользуется. Спрос и предложение как есть. Дефицит льда на рынке означает, что за полные танки придется платить больше.

— Да все у нас будет нормально, — сказала Эми.

— Не будет. Мы и так по краю ходим. Урезать бюджет уже некуда.

— Есть сбережения, — сказала она, хотя оба знали, что нету.

«Кассандра» была далеко не прекрасным кораблем. И даже едва ли хорошим, если честно. Пузырь из стали, керамики и воздуха, оснащенный приводом Эпштейна и третьесортными рециркуляционными системами. Команда называла корабль «шахтерским», и даже такое звание делало «Кассандре» многовато чести. Но если говорить о фатальных недостатках, то здесь таковым являлась постоянная жажда. Радиаторам явно не хватало площади, и они сбрасывали тепло далеко не так эффективно, как хотелось бы Дариусу.

Они могли испарять с обшивки какие-то другие жидкости, но ни одна из них не годилась ни для реактивной массы, ни для приготовления чая.

К тому же работала команда в таком месте, которое само по себе усугубляло положение.

Астероиды группы Атонов большую часть времени проводят внутри земной орбиты, и вылетают за ее пределы на оставшуюся треть-четверть своей жизни. Иногда меньше.

Они были досягаемы с первых же дней покорения космоса человеком, первыми их и начали разрабатывать. Титан, платина, железо и никель приносили несметные состояния, и астероиды вырастали в настоящие государства. Некоторые наоборот, истощались до бесславия и забвения. Продвижение все дальше и дальше в систему — Главный Пояс, спутники Юпитера и Сатурна — отбросили Атоны на второй план. Но технологии добычи улучшались поколение за поколением и теперь новая техника позволяла выжать еще немного из руды, которую отработали давным-давно и бросили как слишком бедную. Но такое могли лишь корабли, способные справиться и с собственным лишним теплом, и с безжалостным светом Солнца, так называемые «сандайверы». Хороший способ набрать денег и проапгрейдить дерьмовый корабль. Хороший способ потерять все. Или умереть.

Эми отвернулась. Слезы пленкой покрыли ее глаза. Она вытерлась майкой.

— Соберешь остальных? — мягко спросил Дариус. — Думаю, нам стоит поговорить.

— Да, — ответила она. — Хорошо.

Она опустилась по спирали, оказавшись у него за спиной. Он пожалел, что довел ее до отчаяния. Обычно со своей личной тьмой он справлялся лучше и не тащил в нее Эми. Новости застали его врасплох.

Вся остальная команда состояла лишь из Лестера и Эбрил. Они вчетвером жили на корабле, меньшем, чем квартира Эми и Дариуса в Париже.

Он потянулся и зевнул. Жара летной палубы высасывала энергию. Из рециркулятора дул слабый тихий ветерок. В разреженном воздухе болели глаза, и Дариус знал про опыту, что боль не пройдет, пока в воздух не накачают побольше кислорода. Который они могли бы сделать из воды, будь у них хоть какие-то излишки.

Дариус услышал голоса Эми и Лестера за спиной. В мужском голосе звучало беспокойство, в женском — насмешка. Эбрил что-то бормотала со своим музыкальным акцентом. Как же неохота это делать.

«Кассандра» стала его счастливым билетом. Сбывшимся сном. Он жил на базовое в пригороде Парижа, днем спал, по ночам играл в уличной группе на барабанах (на деле — на перевернутых пластиковых ведрах). Заработанную мелочь они с Эми тратили на дешевую марихуану, которую покупали в аптеке и курили с друзьями. Дариусу казалось, у него в распоряжении все время мира, но при этом времени никогда не хватало. Проходил день и не оставлял ничего, кроме понимания, что осталось на день меньше. Дариус чувствовал, будто тонет.

А потом его родители погибли в аварии. Они оставили Дариусу банковский счет с неплохими деньгами, дом на две спальни в Банги и выбор: бросить к черту Париж и вернуться в тот самый дом, где Дариус вырос или продать дом и тратить деньги, пока не кончатся, а потом вернуться к базовому пособию.

Он выбрал третий вариант. Два билета до Луны, первый взнос за подержанный корабль-проходчик, набор команды, способной поддерживать в корабле жизнь, пока он не начнет приносить прибыль. Дариус собирался назвать корабль «Икаром», но такая идея, казалось, пришла в голову всем без исключения сандайверам, собирающимся работать на Атонах и Аполлонах. Две сотни кораблей с именем «Икар» в различных вариациях. Так что свой он назвал именем маленькой сестры Эми. Позже он узнал, что «Кассандра» тоже из мифологии, но до ее истории так и не добрался.

Весь его жизненный уклад вмиг изменился. Он мог спустить наследство тысячами разных способов, но выбрал именно этот. Если бы он улетел на Луну, ему пришлось бы как-то оплачивать еду и кров. Поступи он в команду чужого корабля, таскался бы сейчас где-то во тьме. Может, погиб бы на «Кентербери». Без Эми просыпался бы с кем-то другим, или вовсе один. Его жизнь определили пути, которыми он не пошел. А оставшийся каким-то образом привел его вот сюда.

Лестер был старше всех; седые коротко стриженые волосы и бледная кожа с россыпью веснушек. Эбрил — возраста Эми; напевный голос, прямые черные волосы и стойкое отвращение к прикосновениям. То, что она на полметра выше остальных, и что голова у нее несколько выбивается из нормальных пропорций, перестало казаться Дариусу странным много месяцев назад. Глядя на нее, он не думал: «астер», он думал: «Эбрил». «Потому что она — член команды,» — решил он.

— Ке кеннст? — спросила Эбрил, вплывая в крошечный камбуз, который они использовали как кают-компанию.

Дариус перевел про себя. «Что задумал?» Лестер хмурился, словно уже все знал, а Эми избегала смотреть в глаза. На корабле стояла такая жара, что казалось, будто они все закрылись в сауне.

— Вы все в курсе, как мало мы получили в последний раз, — начал Дариус. — Ну что ж, нам еще прилетело, откуда не ждали. Вода подорожает, и я ума не приложу, как нам сделать еще заход и при этом выжить. Мы уже просрочили замену микрофильтров. Каждый глоток прокисшей воды напоминает мне, что когда мы последний раз заходили в порт, нужно было промыть линии рекультивации. Даже если мы оплатим швартовку…

Дариус вздохнул. Хорош ходить вокруг да около. Скажи уже, да и дело с концом.

— Это наш последний полет. Когда вернемся на Луну, я выставлю «Кассандру» на продажу. Я смотрел текущие цены, и у нас не выйдет заработать даже на покрытие расходов. Так что… так тому и быть. Простите.

Команда не сказала ни слова. Даже Эми. Дариус ушел на летную палубу и до конца смены смотрел новости, ничего толком и не видя. Он думал о том, как хорошо заниматься геологоразведкой. Добыть денег на апгрейд корабля или поменять его на новый. Что-нибудь достаточно надежное, на чем можно рвануть к лунам Юпитера, например. Поискать удачи в главном поясе. Теперь этому не бывать. Все эти линии будущего для него отрезаны. Жизнь снова переопределилась. Еще один путь, по которому Дариусу нет хода.

Он оставил своих горевать вместе, а сам ушел горевать в одиночку.

* * * * *

— А что, если нам найти чистый лед? — спросил Лестер. — Настолько чистый, чтобы мы могли его обработать на корабле? Я понимаю, тогда придется новые фильтры купить пораньше, но зато смотри, сколько экономии, так? Если эти расходы уберем, сможем как минимум пару раз еще слетать. Без риска причем.

Мастерская представляла собой не более чем расширение коридора рядом с реактором, но Лестер сделал это место своим. Расписал рабочий табурет серого металла изумрудными цветами на серебряных лозах. Выгравировал сложные рисунки на ящиках и полках с инструментами. Куда бы Лестера ни занесла судьба, он везде оставался неисправимым художником.

Дариус скрестил руки на груди, словно мог так сдержать боль.

— У тебя есть что-то на примете?

Лестер ухмыльнулся и вызвал знакомую карту астероидов группы Атона. Когда Дариус впервые ее увидел, ему показалось, что он смотрит на снег. Теперь же он различал рисунок. Лестер сдвинул изображение, выделяя и затемняя целые россыпи камней и руды, пока не осталась одна точка.

— Си-Маллоу 434, — сказал Лестер.

Маленький каменный шарик. Технически он не относился к атонам, поскольку никогда не пересекал орбиту Земли. Даже до Венеры не долетал.

— У него фиксированное положение, — продолжил Лестер. — Всегда обращен к Солнцу одной и той же стороной. Соответственно, другая сторона всегда направлена от Солнца. И всегда в тени. Если на темной стороне положить лед, он там навсегда останется. И глянь на визуализацию…

Изображение скакнуло вперед. Черная точка на фоне солнечной короны стала приближаться и увеличиваться, пока скрытые во тьме детали не оказались ясно различимы.

— По мне так это похоже на лед.

— Это далеко?

— Ну так себе, — ответил Лестер. — Два дня ускорения, чтобы скоординировать орбиты. Но это только если пропустим Дедал-19. Поменяемся с ними в графике и изменим угол перед включением тяги. Делов-то.

Дариус почувствовал, как в душу тихим убийцей крадется надежда. Он покачал головой.

— Ну нет. Бесплатная вода лежит там и ждет, пока кто-нибудь за ней придет? Люди поколениями ковырялись в этих камнях. Не может быть, чтобы все это время лед лежал там нетронутый.

— И я так думал, — ответил Лестер. — Но глянь. Большинство работ проводится в окрестностях земной орбиты. Этот астероид не залетает так далеко. Это практически вулканоид.

— И все равно. Он должен быть силикатным с высоким альбедо. Не ледяным.

— И… — Лестер отвел взгляд. По руке Дариуса пробежали мурашки.

— И?

— Он в зоне военного карантина ООН, — сказал Лестер. — Уже сто шестьдесят лет. Его нет ни в одном списке на геологоразведку. Даже как вариант нигде не появляется.

— Военного. Карантина.

— Ты не служил, Дар, — сказал Лестер, — и не понимаешь. Думаешь, раз военные, то все работает как часы, все под контролем, все по уставу. Я оттрубил двадцатку, и точно тебе говорю — ничего подобного. Слышал историю про охрану и скамейку?

— Про что?

Лестер махнул рукой, словно что-то смел.

— Старая байка. Ну, короче. Поступает в крепость новый командир. Приходит, начинает осмотр. И видит — посреди двора стоит скамейка, а по бокам охрана. Смены, караулы, все дела. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Дождь, снег, ветер — неважно. Охрана всегда на месте. Ну и новый командир в непонятках. Начинает поднимать старые записи, искать, зачем это все. Что такого в этой скамейке, что ей столько внимания. Несколько недель ищет, наконец находит. Пятьдесят лет назад скамейку покрасили и командир поставил охрану, чтобы никто не уселся на сырую краску. Приказ так и не отменили. Все просто забыли. — Лестер усмехнулся. — Вот и здесь то же самое. Вещи то и дело теряются или забываются. Постоянно. И тут как раз такой случай. Я знаю.

Дариус чувствовал, как внутри, словно пузыри газа в пиве, поднимаются возражения. Даже будь Лестер прав, мало ли какой корабль мог нарушить карантин и утащить весь годный лед десятки лет назад. А может, там и нет годного льда. Или все кругом напичкано полуживыми от старости ядерными зарядами, оставленными чиьм-то прадедом-параноиком, которые только и ждут, чтобы кто-нибудь задел растяжку. Все говорило, что соваться туда не стоит. Лишь один аргумент твердил обратное: Лестер тоже думал обо всем этом, и все равно хотел попробовать. «Кассандра» значила для команды достаточно, чтобы ради нее пойти на риск. А если Лестер в деле, Дариус и подавно.

— Давай-ка посчитаем курс, — сказал он, — а уж потом посвятим Эми и Эбрил. Без давления, без уговоров. Просто предложим вариант, и если кто откажется, все отменяем. Согласен?

Лестер улыбнулся.

— Единогласно или никак.

Никакого «никак» не случилось.

Тягу рассчитывали не из соображений скорости или комфорта, а так, чтобы минимизировать отработанное тепло. И все равно решили, что лучше сделать внутри еще на полградуса теплее, чем тратить воду на охлаждение корабля, так что рециркуляторы изо всех сил старались сохранять в корабле низкую влажность. Дариус сидел в своем амортизаторе, обливался потом и грезил не о богатстве и не о свободе. Он вспоминал зимние утра на берегах Сены и вкус кубиков льда на губах. Температура росла, части корабля, нагреваясь, натягивались и меняли взаимные напряжения, и каждое изменение показаний термометра заставляло корабль звучать по-новому. Как только корабль вышел на расчетную орбиту, они погасили привод. Излучаемого Солнцем тепла хватало, чтобы температура корабля медленно ползла вверх. Дариус знал, что в какой-то момент они зайдут слишком далеко, и баланс между приходящим теплом и уходящей водой сместится в точку, после которой любой путь к Луне кончится тем, что они зажарятся до смерти в своих амортизаторах. Причем предупреждений не будет. Они могут пройти точку невозврата и даже не заметить. Всякий раз, как выдавалась свободная минута, Дариус прогонял по новой расчеты и планировал стратегии отхода

Си-Маллоу 434 поначалу выглядел черной крапинкой, но по мере приближения становился больше. В самой удаленной от Солнца точке его орбита все равно оставалась далеко за орбитой Венеры. Солнечный диск угнетал своей огромностью. Тормозная тяга добавила еще градус на термометре. Даже если там не найдется льда, тень будет. Дариус понял, что ему не терпится попасть в этот клочок темноты и остановить корабль. Накатила иррациональная уверенность, что радиаторы «Кассандры» вот-вот расплавятся, спекутся в комок и от них не останется ничего.

Корабль тормозил недолго и жестко. Запасы реактивной массы быстро истощались, стало еще жарче, а Дариус просто смотрел, не в силах ничего изменить. Потом Эбрил снова погасила реактор и корабль по инерции поплыл в угольно-черную тень астероида. Дариус выдвинул внешнюю камеру, когда силуэт Си-Маллоу 434 заслонил собой громаду Солнца. Мертвенно-черный зрачок огромного горящего глаза. Дариус зябко поежился в раскаленном корабле.

— Я нашла пару приличных мест для швартовки, — сказала Эми. — Не вижу никаких конструкций, но есть несколько плоских площадок, где мы можем закрепиться.

— Давай, только помедленнее, — ответил Дариус. — Получится довольно тупая смерть, если весь этот путь мы проделали чтобы у нас треснул корпус от термического шока.

— Дыханье ллога ес, — жизнерадостно сказала Эбрил.

Астерская идиома о быстротечности жизни. Буквально она означала «дыхание напрокат».

— Лестер, — сказал Дариус, — осчастливь меня.

— Легко. Видишь, вон там? Это не силикаты. Может, чуть пыльный, но лед. Будь счастлив.

Дариус закрыл глаза. Его наполнило облегчение.

— Эми, посмотри, где будем швартоваться. Дадим кораблю чуть остыть прежде чем свернемся калачиком и начнем сливать тепло напрямую через…

— Теплопроводность! — пропела Эми будто победный гимн.

— И давайте немного осмотримся. Лестер, Эбрил, встретимся в шлюзе.

Дариус расстегнул ремни и оттолкнулся от амортизатора. Эми улыбнулась и потянулась к Дариусу за поцелуем. У нее на губах была соль.

— Держи радио включенным, — сказал он тихо. — Если сюда пойдет ООН, я предпочел бы оказаться в другом месте.

Она насмешливо козырнула и мурлыча что-то под нос вернулась к составлению карты пригодных для посадки мест, а Дариус отправился в шлюз. Остальные уже ждали. Около часа они собирали снаряжение — скафандры, инструмент, отборники проб — и к тому времени Эми подобрала место. Плоскую, покрытую застывшим каменным расплавом площадку, чье недавнее по геологическим меркам происхождение позволяло рассчитывать на надежность поверхности.

Только «Кассандра» встала на место, Дариус запустил шлюз и вышел. Последний раз он слышал Лестера и Эбрил в рации скафандра, а не в корабельном воздухе очень давно, и мягкость их голосов успокаивала. Если они звучат вот так, значит все заняты делом, а если все заняты делом, значит все идет как надо.

Астероид разве что в теории обладал гравитацией. Подпрыгни посильнее, и улетишь так далеко, что на обратный путь не хватит воздуха, поэтому двигаться приходилось медленно. На все скафандры устанавливались маневровые двигатели на сжатом газе, но команда привыкла на них не полагаться.

Главным приоритетом для Дариуса оставался лед. Если на астероиде найдется руда, которую стоит отсюда тащить, с рациональной точки зрения это будет неплохо. Но где-то в глубине души Дариуса жило убеждение, что соскрести немного льда с поверхности астероида в зоне военного карантина не так опасно, как добывать здесь руду. Будто в моральном отношении между двумя субстанциями существовала какая-то разница.

— Неплохо, — сказал Лестер. — Но и не богато.

Они ушли на несколько сот метров от места, куда Эми поставила «Кассандру». Солнце скрывалось за астероидом, и кругом царила тьма, словно где-нибудь в глубоком космосе за Нептуном. Дариус провел лучом фонаря по бледной корке вокруг.

— Конденсат, — сказал Дариус. — Вот это все. Формации над горизонтом могли образоваться естественно, но здесь либо следы пара из двигателей, либо местный лед, который испарился, остыл, сконденсировался и снова собрался здесь же.

— Но он, как ни крути, чистый, — отозвался Лестер. — И нам он годится. Забьем танки и все, что сможем и будем обрабатывать.

— Койос! — сказала Эбрил Дариусу прямо в ухо, хоть саму ее он даже не видел.

Он услышал в ее голосе что-то, от чего в кровь хлынул адреналин.

— Мы здесь, — ответил Дариус. — Ты где?

В ответ Эбрил повернула к ним локатор. Дешевый дисплей в скафандре Дариуса указал точку с другой стороны от корабля, на дне трещины в каменном теле астероида. Длинные полосы на заиндевевшей ледяной поверхности показывали направление, в котором ушла Эбрил. Дариус занервничал и рванул в глубину расселины, включив двигатели скафандра. Лестер чуть медленнее летел рядом.

— Эбрил! — позвал Дариус. — Ты как, в порядке?

— Бист бьен, — ответила она, но в голосе звучали странные нотки. Словно она смотрела на головоломку и не знала, как к ней подступиться.

Расселина уходила в камень несколько глубже, чем казалось Дариусу. Грубость стен говорила о естественном происхождении. Шахтерские выработки ровнее и прямее. Точно перед Дариусом мерцал рабочий фонарь Эбрил.

Свет отражался от чего-то еще впереди.

В дно трещины был вделан воздушный шлюз. Наружную дверь оставили наполовину открытой. Стальная рама, встроенная в природный необработанный камень, блестела полировкой. Лишь еле заметный слой пыли делал поверхность не совсем зеркальной. Дариус резко затормозил, и тонкая пыль с мелкими ледяными кристаллами взметнулась в струе азота, словно туман над рекой.

— Лестер, — сказал Дариус. — Ты знаешь, что это?

— Без понятия, — ответил тот.

Эбрил медленно двинулась вперед, освещая шлюз фонарем. Внутренняя дверь тоже оказалась открыта. Дариус включил инфракрасный сканер, но на фоне холодного камня ничего не выделялось. Чем бы ни было это место, кто-то специально выпустил из него воздух, причем очень давно.

— Мы уверены, что это хорошая идея? — спросил Дариус на открытом канале.

— О какой идее речь? — послышался голос оставшейся на корабле Эми, но Эбрил уже зашла в шлюз.

Дариус переглянулся с Лестером.

— Один должен остаться, — сказал Лестер. — На всякий случай.

Дариус поднял руку в знак согласия и пошел вперед. Спуск в шлюз в микрогравитации напоминал падение в яму. Или могилу. Эбрил стояла внутри и водила лучом фонаря по широкой полости. Стены когда-то покрывала изоляция, но с тех пор пена отвалилась и широкими полосами валялась на полу, обнажив обработанный полированный камень. Сюда вела естественная трещина, но эту комнату кто-то строил специально. Эбрил полетела вдоль стены, Дариус выключил двигатели, чтобы не подымать пыль, и двинулся следом. Дыхание звучало в наушниках неестественно громко.

— О, — сказала Эбрил. — Визе ла.

— Да я видел.

— Не. — Эбрил указала вперед. — Ла.

Тринадцать фигур сидели полукругом на коленях. Пыльно-красная ткань их скафандров за десятилетия вся растрескалась. Странно обтекаемые вытянутые назад шлемы словно сошли со страниц исторических книг про первые дни терраформирования. У каждого из тринадцати на бедре была кобура, а на форме — незнакомые Дариусу военные знаки различия. Поначалу скафандры показались ему пустыми, но вот луч прошелся по визиру шлема, и изнутри на Дариуса уставился мертвец. Ввалившиеся пустые глаза. Серая иссушенная кожа. Все составляющие человека, кроме воды и жизни. Эбрил медленно двинулась вперед, скользя подошвами по полу комнаты. На скафандрах нашлись таблички с именами. Хоффман. Гутиеррез. Дал. И еще десять. Древние мертвецы.

— Это что за черт? — спросил Дариус скорее себя, чем кого-то еще.

Эбрил согласно кивнула рукой, а потом сказала, подняв глаза:

— И ке ес ла?

Луч ее фонаря метнулся вверх. На стене висел толстый прямоугольник из темной керамики. Древний контейнер-хранилище. На его фоне выделялись нарисованные серебряным и голубым символ мужского начала в виде круга со стрелкой и что-то похожее на три иероглифа с непонятным Дариусу значением. По краю контейнера бежал шов и придавал ему сходство с огромным неподвижным саркофагом.

Все мертвецы в полукруге сидели лицами к контейнеру, словно конец настиг их за последним жутким актом поклонения.

* * * * *

— Так. Ладно. Это могло быть что угодно, — сказал Лестер.

Все вернулись на «Кассандру». Все четверо снова сидели на камбузе. Трое, что выходили наружу, так и не сняли скафандры, отчего помещение казалось меньше. Теснее. Пыль Си-Маллоу, которую они притащили внутрь на себе, воняла порохом. Со времени своих первых полетов Дариус почти никогда не испытывал ни клаустрофобии, ни страха быть похороненным заживо, от которых тогда так страдал. Но сейчас именно они не давали ему покоя.

— Что угодно, — эхом отозвалась Эми.

Прозвучало скептически, но Дариус хорошо изучил эту женщину и понимал, что она просто не знает, что еще сказать.

— Да, — продолжил Лестер. — Например, религиозный культ. На Марсе в то время появилось несколько штук. Или исследовательская лаборатория. Марсиане тогда постоянно таким занимались, — и, помолчав, добавил: — Как и по сей день, наверное.

— Если это марсиане, — сказала Эми, — почему военный карантин установила ООН?

— Когда Эпштейн изобрел свой двигатель? — спросил Дариус. — Эти люди… они прилетели на чайнике? Или, может, на старой химической ракете? И что их убило? В смысле, сюда-то они прибыли еще живыми. Видели же — шлюз кто-то взломал. А они просто сидели в скафандрах и умирали?

Эбрил замахала руками, словно отгоняя прочь все вопросы.

— Аб ке им еске, са са?

«А в этой штуке что?» Это она про черный контейнер.

— На нем была метка, — сказал Лестер. — Знак Марса и что-то написано.

— Знак Марса?

— Круг и стрела. Старый символ Марса.

— Я думала, это старый символ для писсуара, который используют стоя, — пошутила Эми, но шутка вышла натужной. Будто скрывала страх.

Лестер кивнул, и в нем-то Дариус не видел страха, лишь растущее любопытство.

— Иероглифы… поначалу на Марс рвануло очень много китайских переселенцев.

— И все из исконно китайских династий Дал и Хофман? — спросил Дариус.

Лестер посмотрел обиженно.

— Я же не сказал, что знаю, что там случилось. Сказал, могло случиться что угодно. Это не значит «точно знаю, что». Нет, не знаю. Главное — что там сейчас. А вот это нам как раз известно. — Он торжественно оглядел всех. — Там наш билет на выход. Эту черную хрень легко превратить в деньги. Положим в трюм, отвезем на Луну, шепнем пару слов в правильные уши, и покупатели найдутся. Можем еще и аукцион устроить.

Дариус знал, что так случится, но эти слова, сказанные вслух, все равно немного шокировали. Тот факт, что Дариус уже приготовил доводы за и против («Что если там ядерный заряд? Он оставался стабильным больше века. И мы ведь не собираемся его открывать) говорил, что он и сам уже обдумал этот план. План спасения «Кассандры». Наследства родителей. Выбранного пути. В конце концов, экипаж «Кассандры» пришел сюда попробовать набрать воды еще на один полет. Одно из тех импульсивных решений, что окупаются сторицей. Если оставить эту штуку здесь…

Корабль лежал на астероиде, и микрогравитация мягко притянула Дариуса к стене. Остальные смотрели на него, словно ждали речь. Он вызвал статус «Кассандры». С тех пор, как ее положили на камень, она отдала астероиду столько лишнего тепла, что теперь приходилось подогревать жилые помещения. Если прислушаться, можно было услышать, как корпус потрескивает, остывая и сокращаясь. Дариус любил этот корабль, любил людей, что ходили на нем. Тяжесть мечтаний и стремлений давила на плечи сильнее настоящей гравитации.

Он взял руку Эми, провел пальцами по шраму нежным, давно привычным движением.

— Заводи двигатель. Курс на Луну.

— Мигом! — отозвался Лестер. — Только снаряжу погрузочный мех и заберу эту…

— Кто покинет корабль, останется здесь, — сказал Дариус. — Уходим прямо сейчас.

Лестер сглотнул.

— Но… в смысле, вода…

— Хер с ней, — ответил Дариус. — Курс на Луну. Как только уберемся отсюда, я забью место в ночлежке и подам на процедуру банкротства. Все, что выручим, разделим на четверых.

Эми сжала его пальцы.

— Детка, ты уверен?

— Можем найти работу на Луне, — ответил он. — Может, пойдем на другой корабль. Найдем капитана, который знает, что делать его команде.

Он попытался улыбнуться, и в этой улыбке не было печали. По крайней мере, была не только печаль.

— Дар, — сказал Лестер умоляюще.

— Можешь потом вернуться, если захочешь, Лестер, — ответил Дариус. — Как мне тебя удержать. Но сейчас я говорю нет. Всем приготовиться. Я собираюсь свалить отсюда через два часа.

На камбузе воцарилась тишина. Каждый укладывал в голове то, что уже усвоил Дариус. Эбрил согласно подняла руку, Лестер кивнул. Все поплыли прочь из камбуза, и через миг Дариус услышал звуки, не оставляющие сомнений, что там снимают и укладывают скафандры. Он так и держал руку Эми. Посмотрел ей в глаза. Боялся увидеть там слезы, но никаких слез не было. Она снова сжала его пальцы и полетела на летную палубу. Дариус немного посидел на камбузе в тишине и одиночестве.

Он не знал, что дальше. На что жить, когда исчезнет «Кассандра». Вместе с Лестером и Эбрил. Может, Эми останется, но тут всегда выбирала она, а он никогда не был полностью уверен. Но в любом случае все пойдет не так, как могло бы, прими он другое решение. Его жизнь определяли все те пути, по которым он не пошел.

И ошибки, которых он не сделал.

Джеймс Кори БОГИ РИСКА

«В чем проблема?» спросил Хатч. Несмотря на то, что он был из поселенцев близ Долины Маринер у него не было тягучего акцента этой части Марса. Голос Хатча гудел как-будто радио на неверной частоте.

«Это не беда, сказала Лили, обращаясь к нему. Ничего плохого, правда, Дэвид? Не настоящая проблема. Неудобство, возможно.»

«Неудобстство», Дэвид отозвался эхом.

Тишина, вот это было неудобство. Дэвид растягивал палец, пока сустав не щелкал и переходил к следующему, один за одним. Он был на полголовы выше Хатча, но не поднимал свой взгляд выше груди этого худого человека. Через два месяца ему должно исполнится шестнадцать, но ощущал он себя так, как-будто ему было шесть лет. Встречи с Хатчем всегда происходили в небольших комнатах, далеко от главных проходов и коридоров. То место, где они находились сейчас, было кладовкой, оставшейся еще со времен первых поселенцев. Стены были из полированного марсианского камня, покрытого светлой изоляционной керамикой, которая посерела и пошла пятнами от времени. Освещалась кладовка промышленным фонарем, с ярким LED-светом, смягченным и слегка окрашенным отблесками от индийского шарфа Лили, накинутым на фонарь. Они сидели на металлических ящиках в холоде. Хатч потрогал в шрамы на своем запястье.

«Не позволяй этому подавить тебя, малыш», сказал Хатч.

Это была старая шутка между ними — семья Дэвида была полинезийцами, прежде чем они стали марсианами и из-за генетики, и пониженной гравитации, Дэвид был более чем два метра высотой и вынужден был склоняться к собеседнику.

«Просто скажи, в чем дело. Ты получил дефектную партию, верно?»

«Нет, не в этом дело. Партия прекрасна. Это… просто моя тетя Бобби приехала, чтобы пожить с нами некоторое время. Она теперь всегда дома. Всегда. Каждый раз, когда я возвращаюсь, она там.»

Хатч нахмурился и склонил голову. Лили положила руку ему на плечо и прислонилась к нему. Хатч повел плечами, но не отстранился.

«Она знает, что ты готовишь?»

«Она ничего не знает», сказал Дэвид. «Она просто набирает вес и смотрит видеожрачку весь день».

«Набирает вес?» спросил Хатч.

Было какое-то скрытое веселье в его голосе, что заставило Дэвида расслабиться. Он рискнул взглянуть в карие глаза худого человека.

«Она раньше была Морским пехотинцем.»

«Была раньше?»

Что-то странное произошло. Ее отправили в отставку.

«Так больше она не Морской пехотинец. И кто она теперь?»

«Просто гребанное неудобство,» сказал Дэвид. Он немного развеселился. «Ад» и «Черт» были самыми сильными ругательствами в их доме. «Трахаться» заставило бы Дрепера орать на весь дом. Хуже этого и представить было невозможно.

«Партия хороша. Но следующую изготовить будет трудно. Теперь я не могу ничего делать дома.»

Хатч откинулся назад и рассмеялся. Лицо Лили расслабились и все следы беспокойства исчезли.

«Дерьмо», сказал Хатч. «На целую минуту ты заставил меня подумать, что есть проблема и придется сказать моим людям, что мои лучший варщик пропал.»

Дэвид взял свой ранец, повозился внутри и вытащил пластиковую флягу. Хатч взял ее, вскрыл и вытряхнул себе в руку четыре или пять маленьких розовых ромба, потом передал один из них Лили. Та отправила его в рот, как-будто это была карамелька.

2,5-Dimethoxy-4-n-propylthiophenethylamine был моноаминный оксидазный ингибитор.

Эйфористические эффекты начнут сжимать суставы Лили и поднимать ее настроение в следующее полчаса. Галлюцинации не прекратятся в течение часа, возможно полутора часов и затем они вернутся к ней ночью. Лили перекатывала ромб за зубами, играя языком и усмехаясь. Дэвид почувствовал первые признаки эрекции и отвел от нее взгляд.

«Ты делаешь хорошую работу, малыш», сказал Хатч, вынув свой ручной терминал. Короткий звонок сообщил, что передача была сделана. На секретном счете Дэвида стало немного больше денег, но не то, чтобы он был в этом деле из-за денег. Теперь, насчет тетушки. Что следует сделать для соблюдения графика?

«У меня все еще есть лаборатория в университете», сказал Дэвид. «Я могу проводить больше времени там. Старшие получают привилегии, так образом, это не будет слишком сложно. Это просто…»

«Ну, нет, сказал Хатч. Лучше мы будем действовать наверняка. Ты говоришь мне, сколько времени тебе нужно чтобы сделать следующую партию, столько времени ты и получишь».

«Я думаю пара недель, по крайней мере», сказал Дэвид.

«Возьми их, они твои», сказал Хатч, махнув травмированной рукой. «Мы в этом бизнесе надолго, ты и я, незачем жадничать сейчас».

«Да».

Худой человек встал. Дэвид никогда не был уверен, какого возраста Хатч в действительности. Более старый, чем он или Лили, но моложе, чем родители Дэвида. Этот промежуток лет включал в себя бесконечные вариации.

Хатч пожал плечами под своим красным, как пыль, пальто и, вытащив маленькую вязаную шапочку из кармана и встряхнув ей, набросил на свои белоснежные волосы. Лили встала вместе с ним, но Хатч положил ей руку на голое плечо и повернул девочку к Дэвиду.

«Ты отведешь мою девушку назад к ее дому, а, малыш? Мне нужно кое что сделать.»

«Хорошо», сказал Дэвид. Лили сняла свой шарф с фонаря, и грязная небольшая комната стала более яркой.

Хатч отсалютовал тремя пальцами, а затем раскрыл дверь и вышел. Правило заключалось в том, что сначала выходил Хатч, а потом, спустя только десять минут мог выйти Дэвид. Он не знал точно куда пошел Хатч, а так как Лили была здесь, с ним, его больше ничего не волновало. Лили прислонилась к нему, пахнущая вербеной и девушкой. Она была на год старше его, но он мог бы положить свой подбородок ей на макушку.

«Ты в порядке?» спросил он.

«Э...» ответила она своим влажным голосом. «Приход начинается.»

«Это хорошо.» Он привлек ее немного ближе. Она положила голову на его грудь, и они ждали спокойно в течение драгоценных минут, перед тем, как уйти.

Семь сообществ — называемых районами — рассеянных по всему северному пространству Пазухи Авроры составили Новый Лондон. Город, такой как он был, прятался глубоко в плоть Марса, используя почву в качестве изоляции и радиационного ограждения только с десятью куполами, выступающими на поверхность. Сорок тысяч человек жили и работали там, вгрызаясь в неумолимый камень второго дома человечества. Станции метро создали простую веб-топологию, которая определила социальные формы и структуры. Aterpol был единственной станцией связанной с любым районом, и таким образом, это стало фактическим центром города.

Salton находился под самым большим сельскохозяйственным куполом и имел поверхностную монорельсовую дорогу в обсерваторию в Дханбад Нова, и таким образом, высший университет и технические клиники были сконцентрированы в нем. Университет уровнем пониже был в Breach Candy, где Дэвид с семьей собственно и жили.

Нариман и Мартинезтаун были местами серийного производства и выработки энергии в первой волне колонизации и после перемен, пришедших с новыми технологиями, оба района изо всех сил пытались повторно обрести цель и смысл для себя.

Innis Deep и Innis Shallows, имевшими только по одной ветке, сделались тупиками и приютами для того сорта марсиан, что можно назвать великими -

антиобщественными, независимыми, и нетерпимыми. Адрес в Innis был меткой чужака, кого-то опасного или уязвимого, Лили жила в Shallows, а Хатч в Deep.

Так же, как все районы отличались, станции метро были одинаковыми: высокие, арочные потолки, яркие с полным спектром, легким и хаотическим эхом; видеомониторы тонкой пленки, приклеиваемые к стенам, сообщали общественную информацию и рекламу; киоски, продающие еду и одежду, следуя причудам и моде, закрывались и открывались так же регулярно, как приливы и отливы. Камеры видеонаблюдения смотрели сверху на все, идентифицирующий софт сверял в толпе лица с именами. У воздуха всегда, казалось, были слабые ароматы озона и дешевой еды и мочи.

Пластиковые флаерсы всегда выглядели одинаково, объявляли ли они о классах йоги, потерянных домашних животных или независимых музыкальных представлениях. Дэвид был в городе в Долине Маринер и на базе в Горе Олимп, и там станции метро были точно такие же. Один объединяющий культурный продукт Марса.

Дэвид вел Лили через суматоху станции Мартинезтауна. Он переместил свой ранец так, чтобы она могла положить руку вокруг его талии. Чем дальше они шли, тем менее устойчивей были ее шаги. Ее рука вилась вокруг него как плющ, цепляющийся за столб, и он мог чувствовать неподвижность ее мышц и услышать это в ее голосе, когда она говорила. Ее зрачки расширились от удовольствия и химического взрыва в ее мозге. Он задался вопросом, что она видела.

«Ты никогда не пробуешь товар сам?» спросила она снова, не сознавая, что это было в третий раз.

«Нет», повторил Дэвид. «Я заканчиваю свои занятия поздно. Нет свободного времени, чтоб расслабиться вечером. Позже возможно. Когда я прихожу домой.»

«Ты такой умный,» сказала она. «Хатч всегда говорит, какой ты умный.»

Перед ними, около платформы, толпа около пятидесяти человек пела вместе и держала плакаты. Дюжина полицейских одетых в форму стояла на расстоянии в несколько ярдов, не вмешиваясь, но внимательно наблюдая. Дэвид наклонил голову и повел Лили в сторону, как если бы они направлялись к туалетам мимо платформы подальше от полиции. Не то, чтобы полиция обращала много внимания на пешеходный поток. Их внимание было сосредоточено на протесте. Плакаты были написаны от руки или напечатаны на клееной бумаге стандартного размера. У одной пары были мониторы тонкой пленки, свернутые петлей.

ЗАЩИЩАЙТЕСЬ! — МЫ ЖДЕМ, ПОКА ОНИ НЕ УБЬЮТ НАС? — ЗЕМЛЯ НАЧАЛА ЭТО. -ДАВАЙТЕ ЗАКОНЧИМ ЭТО. Этот последний лозунг сопровождался плохой самодельной мультипликацией скалы, врезающейся в Землю, крупный кратер, более похожий на кровавое пулевое ранение в планете.

Протестующие были смешанной группой, но большинство было лишь немного старше, чем Дэвид или Лили. Темно-кровавые лица и разинутые квадратные рты выражали гнев, исходящий из них, как высокая температура. Дэвид сделал паузу, пытаясь разобрать через эхо то, что они пели, но все, что он мог сказать, было то, что у песни было семь слогов, четыре в требовании и три в ответ. Одна полицейская пошла, смотря на Дэвида, и он начал идти снова. Это была не его борьба. Его это не волновало.

К тому времени, когда они достигли платформы, Лили успокоилась. Он привел ее к пластиковой скамье, которая была предназначена для трех человек, но была достаточна только для них двоих. Она скрипела и трещала под его весом, и Лили вздрогнула от звука. Между ее бровями появились маленькие, несчастные складки. Информационная табло извещало, что осталось шесть минут до прибытия тьюба, который доставит их к Innis Shallows в считанные скунды. Арабские цифры отсчитывались в обратном порядке. Лили говорила с трудом. Он не знал, было ли это от печали илиожидаемого побочного эффекта препарата.

«Все такие злые,» сказала она. «Я просто хочу чтобы люди не были такими злыми.»

«У них есть на это причина».

Ее взгляд расфокусировался на мгновение, она прилагала усилия, чтобы сосредоточиться.

«У всех есть причины,» сказала она. «У меня есть причины. У тебя есть причины. Но это значит, что мы такие. Не означает, что мы хотим быть такими. Вот ты не злой, Дэвид?» Вопрос закончился почти как просьба, и он хотел сказать ей, что он не злился. Он хотел сказать ей эти слова не для того, чтобы они разгладили ее прекрасный лоб, и он мог затем увести ее в ее комнату в микрорайоне и целовать ее, и снимать ее одежды. Он хотел видеть ее голой и услышать ее смех и заснуть, измотанный, в ее руках. Он закашлялся, подвинувшись на скамье. «Ты не злишься, правда?» спросила она снова.

Прозвучал мягкий густой сигнал.

«Вагон Тьюба прибыл,» сказал он, улыбнувшись. «Все будет прекрасно. Просто расслабьтесь, верно?»

Она кивнула и попыталась отодвинуться от него.

«О, все красное. Ты красный тоже. Как большая-пребольшая вишня. Ты так умен,» сказала она. «Таким образом, ты никогда не пробуешь это сам?»

В вагоне было не лучше. Этот этап поездки был экспрессом до Aterpol и мужчины, и женщины на нем были старше его лет на десять. Их возрасту было свойственно повышенное внимание к новостям. На экране какой-то озабоченный событиями седовласый человек перекрикивал смуглую женщину.

«Меня не волнует!» говорил он. «Агент, которого они использовали в военных целях, выходец из какой-то большей, дополнительно-солнечной экосистемы, и мне все равно. Меня не волнует Фиби. Меня не волнует Венера. Что меня заботит, это то, что они сделали. Факт — и никто не оспаривает это — факт — то, что Земля купила то оружие и ...»

«Это — грубое упрощение. Доказательства — то, что было несколько предложений, включая одно от ...»

«Земля купила то оружие, и они разрядили его в нас. В Вас, в меня и наших детей и внуков.»

Двери тихо закрылись, и вагон начал свое ускорение. Сами трубы были в вакууме, вагон, едущий на подушке магнитных полей вроде гаусовой петли. Ускорение было мягким. Они должны были покрыть дистанцию до Aterpol за двадцать минут. Возможно меньше.

Лили закрыла глаза и откинула голову на стенку вагона. Ее губы сжались в тонкую линию и ее рука сжалась на его руке. Возможно ей стоило подождать с таблеткой, пока она не оказалась бы где-нибудь в более тихом и контролируемом месте.

«И Земля также обеспечила нас данными слежения, которые позволили расстрелять их всех, женщина на экране сказала, указав на седого человека своей целой рукой. Да, элемент жульничества в Земных вооруженных силах был, но отрицать, что официальные лица санкционировали военные действия.»

«Санкционированные военные действия? Вам кажется, что на Земле есть гражданская война. Я не вижу этого. Я не вижу этого, вообще. Я вижу Марс под постоянной, экзистенциальной угрозой с правительством, у которого связаны руки.»

«Расскажи мне историю,» сказал Лили. «Поговори со мной. Спой мне песню, хоть что-нибудь.»

«У меня есть музыка на терминале, если ты хочешь.»

«Нет», сказала она. «Ты, твой голос»

Дэвид просунул свой ранец между ног и повернулся к ней, опустив голову поближе к ее уху. Ему пришлось немного сгорбиться. Он облизал губы, пытаясь что-то придумать. Идей не было и он ухватился за первую, пришедшую ему в голову. Он почти прижался своим ртом к ее уху. Когда он пел, он попытался быть достаточно тихим, чтобы никто больше не услышал его. «Венцеслав король смотрел на Стефанов праздник…»

Лили не открыла глаза, но она улыбнулась. Это было приятно. В течение десяти минут Дэвид продолжал, спокойно напевая Рождественские гимны для Лили. Некоторые он начал не помня правильных слов, и он просто придумывал их. Ерунду, которая соответствовала ритму музыки, или почти.

Взрыв был самым громким, что Дэвид когда-либо слышал, но звук был меньше, чем физический удар. Вагон рванул вперед, грохоча по стенам трубы, бросив Лили на него и затем назад. Освещение мерцало, прерываясь, и потом зажглось в другом цвете. Они остановились между станциями. Мониторы мигнули розовато-серым, потом перезагрузились, вернувшись назад к жизни с трилистником аварийных служб.

«Это действительно происходит?» спросила Лили. Ее радужка была крошечными кольцами коричневого цвета вокруг смоляного. «Дэвид? Это правда?»

«Да, и все нормально,» сказал он. «Я здесь. Мы в порядке.»

Дэвид проверил свой ручной терминал, думая, что ленты новостей могли бы сказать ему, что происходило — перебой в питании, беспорядки, вражеское нападение — но сеть была в строгой изоляции. Почти сверхъестественно спокойный мужской голос донесся через общественные мониторы. Система общественного транспорта столкнулась с аномалией давления и была закрыта, чтобы гарантировать пассажирскую безопасность. Оставайтесь спокойными, и команда обслуживания прибудет вскоре. Сообщение было менее важным, чем тон голоса, которым это говорили, и Лили расслабилась немного. Она начала хихикать.

«Хорошо нас трахануло,» она сказала и усмехнулась ему. «Трахнуло, ебнуло, трахнуло, ебнуло, трахнуло, ебнуло.»

«Да», сказал Дэвид. Его мысли уже заглядывали вперед. Он опоздает домой. Его отец захочет знать, почему, и как это вышло, что он был в Мартинезтауне, будут вопросы. Что он делал там, кто его видел почему не сказал кому-либо.

Все другие пассажиры вокруг них ворчали и вздыхали, и устраивались поудобнее, ожидая спасателей. Дэвид встал и сел снова. Каждая пролетевшая минута, казалось, расслабляла Лили и переносила эту напряженность в его позвоночник. Когда он мельком увидел свое отражение в стекле вагонных дверей, мальчик, оглядывающийся назад, казался нашкодившим и испуганным.

Полчаса спустя аварийный люк в конце вагона заскрипел, подался, и открылся. Мужчина и женщина в синей униформе безопасности зашли внутрь.

«Эй, народ,» сказал мужчина. «Все хорошо? Извиняюсь за то что случилось, но один засранец сломал вакуумные печати. Система будет снижать давление в течение приблизительно шести часов, минимум. В некоторых местах дольше. У нас есть спецтранспорт, который может взять людей, чтобы доставить к автобусам. Просто выстройтесь в линию, и мы доставим Вас, куда вам нужно.»

Лили напевала сама себе, пока Дэвид ставил ее в очередь. Он не мог отправить ее к Innis Shallow и возвратиться домой. Не по тьюбу. Он нервничал, и они продвигались по одному за другими пассажирами, исчезающими через аварийный люк во Временный воздушный переход за вагоном. Наконец они достигли начала очереди.

«Куда вы двое следуете?» сотрудник службы безопасности спросил, консультируясь с его ручным терминалом. Устройство работало, против желания Дэвида. Человек искал, заинтересованный. «Дружище. Куда вы двое направляетесь?»

«Innis Shallows,» сказал Дэвид. И затем добавил, «Она едет в Innis Shallows. Я вез ее туда, она чувствует себя не очень хорошо. Но я должен добраться в Breach Candy. Я почти пропустил свои лабораторные.» Лили напряглась.

«Innis Shallows и Breach Candy. Проходите.»

Временный воздушный переход был сделан из гладкого черного Майлара, и идущий через него как бы попадал в воздушный шар. Давление было откалиброванно не очень хорошо, и когда внешняя дверь открылась, уши Дэвида заложило. Зал был широким и низким с тускло-оранжевыми аварийными лампами, заполняющими проход тенями и выщелачивающими цвет из всего. Воздух был по крайней мере на пять градусов холоднее, достаточно чтобы покрыться гусиной кожей, и Лили не держала его руку больше. Ее брови были подняты, и ее рот был сжат.

«Все будет хорошо, сказал он, когда они близко подошли к электрокарам. Они доставят тебя домой в полном порядке.»

«Да, все хорошо», сказала она.

«Мне жаль. Я должен возвратиться домой. Мой папа ...»

Она повернулась к нему. В тусклом свете ее расширенные глаза не казались неуместными. Ее спокойствие заставило его задаться вопросом, насколько она действительно была под кайфом и насколько играла.

«Не волнуйся об этом», сказала она. «Не в первый раз я под кайфом на публике, правда? Я могу дойти сама. Просто я подумала, ты мог бы пойти ко мне, но я ошибалась. А теперь улыбнись мне и иди.»

«Я сожалею. В следующий раз».

Так говорят, сказала она и пожала плечами. В следующий раз.

Транспорт до Innis Shallow подошел, и Лили забралась на борт, прижатая между человеком средних лет и старушечьего вида женщиной, и помахала рукой Дэвиду. Человек средних лет поглядел на Дэвида, потом на Лили, сверху вниз. Вагончик покачнулся, заскрипел и покачнулся снова. Дэвид стоял, наблюдая, как она удаляется. Смесь позора, сожаления и тоски ощущалась подобно болезни. Кто-то коснулся его локтя.

«Breach Candy?»

«Да».

«Тогда сюда. Черт. Какой Вы большой. Ладно, все же. Вы поместитесь».

Почти два года прошло с того дня, так как Дэвид встретил Хатча в Нижнем университете. Дэвид был тогда в общем зале с широкими, мягкими скамьями среди студентов пришедших на ланч. В тринадцать, Дэвид уже два года как изучал биохимию. Его последние лабораторные работы были о транспортных системах тРНК, и он изучал схему работы углеродного комплекса, которая должна стать его занятием на следующие шесть месяцев, когда один из старших — мальчик с оливковой кожей по имени Алваси — сел около него и сказал, что есть кое кто, кого Дэвид должен встретить.

Хатч изображал из себя тогда что — то вроде ученого. В течение многих месяцев Дэвид думал, что тот был независимым наставником; вид нанятого преподавателя, которого могла бы привлечь семья, если бы их дети отставали в учебе. У Дэвида все еще было семь раундов лабораторных работ, перед его определением на должность, таким образом, он не думал слишком много о Хатче. Он только что стал вникать в суматоху Нижнего университета, чувствуя себя ничтожной частицей среди тысяч или как минимум сотен других.

Оглядываясь назад, Дэвид понимал теперь почему Хатч проверял его. Это началось просьбы о безобидной маленькой услуге — сказать кому-то, кто сидел за столом с Дэвидом, что Хатч искал ее, дать Хатчу несколько грамм некоторого не отслеживаемого реактива, придержать коробку для него в течении ночи. Это было вещами, которые Дэвид мог сделать легко, и таким образом, он их сделал. Каждый раз Хатч хвалил его или платил ему небольшие деньги. Дэвид начал замечать людей, которых Хатч знал — симпатичные девочки и жестко выглядящие парни. Несколько из преподавателей низшего звена знали Хатча в лицо, и если они не были слишком дружелюбны по отношению к нему, то они были, по крайней мере, почтительны.

Не было ни разу, когда Дэвид пересекся с кем-то, кто варил смеси для Хатча. Он был вовлечен в это так гладко, что Дэвид даже ине осознал, как это случилось.

Фактически, он делает параллельные проекты для хатча без оплаты. Он не мог потратить деньги ни на что слишком экстравагантное из страха, что его родители зададутся вопросами. Таким образом, он использовал деньги тут и там — немного на подарок для Лили, или на ланч для других студентов за его столом, или на случайную покупку, которую он мог объяснить. По большей части деньги просто лежали на счету, подрастая медленно в течение долгого времени.

Деньги не были драгоценны, потому что это были деньги. Они были драгоценны, потому что это было секретом, и это был его секрет.

Если бы у него было собственное жилье или он переехал бы в студенческое жилье в Salton, у него было бы больше свободы. Деньги Хатча могли бы купить ему первоклассный игровой деск или лучший гардероб. Он мог бы водить Лили на необычные ужины, не имея необходимости объяснять, где он был или с кем он был. Рабочая нагрузка была бы более тяжелой, особенно если бы он стал жить в медицинском районе или районе развития. Он слышал истории о студентах первого года в группах разработчиков, которые проводили пятидесятишести часовые смены без сна. Выкраивание еще шести часов после этого для Хатча могло бы быть трудным, но он будет волноваться об этом потом, когда он окажется там. У него были более непосредственные проблемы.

Транспортные автобусы были старыми, хрипящими электрическими телегами, некоторые из них были сделаны два поколения назад. Трансмиссия размещенная под ним трещала, колеса из прорезиненной пены, хлюпали на разрывах. Дэвид горбился, пытаясь втянуть локти ближе к телу. Вокруг него другие пассажиры выглядели скучающими или беспокойными. Система была все еще закрыта, его ручной терминал был ограничен в работе только внутренней памятью. Он проверял его каждые несколько секунд только, чтобы чувствовать, что у него было что делать. Они медленно проезжали мимо широких коридоров. Каналы и трубы были как сердечно-сосудистая система какого — то огромного планетарного чудовища.

Казалось, что коридор длится вечно, даже при том, что расстояние между Мартинезтауном и Breach Candy составляло не больше чем сорок километров.

Он, как предполагалось, должен был быть в своих лабораториях в Нижнем университете. Даже если весь общественный транспорт был остановлен, это была не больше чем получасовая прогулка оттуда домой. Дэвид полагал, что мог бы утверждать, что был занят чем-то, что заняло больше времени, чем он ожидал. За исключением того, что оправдание, которое он давал, чтобы покрыть дополнительное время, было временем, которое он потратил на варку для Хатча. Его мать уже начала задаваться вопросом в своем стиле бездоказательных обвинении без конфронтации, не терял ли он внимание к своей работе. Если бы они узнали, что его не было в университете, это было бы плохо.

Если бы они узнали, почему, это было бы апокалиптично. Дэвид сжал кулаки и и пожелал автобусу, чтобы тот шел быстрее.

Легко было думать о Нова Лондоне, как о чем-то всегда существовавшем вдоль этих линий метро, но правда была в том, что поколения колонистов и терраформировщиков создали сеть тоннелей под безвоздушной вечной мерзлотой Марса. Целые комплексы оригинальных тоннелей прошли по дикой целине и только с помощью атмосферы, и высокой температуры смогли они пробиться в плоть планеты. Транспортные переходы соединялись с техническми коридорами электриков. Были короткие пути, и водитель автобуса знал их. Как раз тогда, когда Дэвид готов был заплакать от расстройства, он увидел край парка Levantine и самый северный край Breach Candy. Автобус шел быстрее, чем он мог дойти пешком, но само осознание того, где он находился, способность представить по карте путь домой, сделало его расстройство немного меньше. И страх возможно немного больше.

«Я не делал ничего плохого», сказал он себе. «Я был в своей лаборатории. Было предупреждение системы безопасности, и сеть упала. Я должен был закончить эксперимент, и вышло немного дольше, потому что все пытались узнать, что произошло. Это — все. Ничего другого».

Когда автобус остановился в пятый раз, он был настолько близко к дому, насколько это было возможно, Он неуклюже протиснулся в корридор, ведущий к их жилищу, склонив голову, ссутулившись, как будто защищаясь.

Его семья жила в серии восьми комнат, выбитых в камне, и облицованных текстурированой органикой. Ярко-коричневые бамбуковые полы и мягкие коричневые, как грибы стены. Освещение было из светодиодов, которые, как предполагают, соответствовали солнечному дню на Земле. Для Дэвида они были просто цветным освещением. В комнатах отдыха был слышен голос, читающий ленту новостей. Дэвид закрыл за собой дверь и прошел через кухню, стараясь не дышать.

Тетя Бобби была одна в своем логове. В любой другой семье она показалась бы огромной. Но среди Дреперов она была среднего роста, но спортивной и сильной. Она носила простую одежду свободного покроя, что-то среднее между свитером и пижамой, что-то скрывавшее форму ее тела. Она оторвала взгляд от видеопередачи, ее темные глаза встретились с ним, и убавила звук. На экране репортер говорил, искренне глядя в камеру. Позади него крановщик поднимал плиту феррокрита.

«Где папа?» спросил Дэвид.

«Застрял в Salton с твоей мамой», сказала Бобби. «На той линии было замыкание. Служба безопасности говорит, что поезда начнут двигаться приблизительно через десять часов, но твой отец сказал, что они, вероятно, снимут комнату и вернутся домой утром».

Дэвид моргнул. Никто не собирался его ругать. Он почувствовал, что — то вроде облегчения. Он пожал плечами, пытаясь расслабиться, но ничего не вышло. Он понимал, что не имело смысла раздражаться на родителей из-за того, что их не было здесь, чтобы ругаться с ним.

Мы знаем, что произошло? он спросил, войдя в комнату.

«Саботаж», сказала тетя Бобби. «Кто-то пробил отверстие между каналом тьюба и техническим коридором и улетучилось несколько тысяч тонн воздуха. Они также вывели из эксплуатации вакуумные пробки, и система тьюба надулась, как воздушный шар».

«Земля?»

Тетя Бобби покачала головой.

«Земля не мыслит так мелко», сказала она. «Это кто-то местный пытается что-то затеять».

«Зачем кому-то местному взрывать что-то здесь, если они ненавидят Землю?»

«Поскольку Земля слишком далеко.»

Это был не тот ответ, которого он ждал, но Дэвид лишь пожал плечами.

Тетя Бобби и смотрела на монитор, и нет. Ее взгляд был направлен сквозь экран словно там было что-то, видимое только ей. Он знал, что она была на Ганимеде, когда там началась битва, и там что-то произошло из-за чего она больше не была в вооруженных силах, и она должна была жить с ними. Несправедливость от того, что она принесла свои проблемы в их дом, раздражала. Она вздохнула и улыбнулась.

«Как дела в лаборатории?»

«Хорошо», сказал он.

«Над чем вы работаете?»

«Просто лабораторные занятия», он сказал, не глядя на нее.

«Твой папа говорит, что вопрос с твоим жильем скоро решится. Ты уже знаешь, что будешь делать в течение следующих восьми лет?»

«Предполагаю».

Тетя Бобби улыбнулась.

«Я помню, когда я начала учиться. В системе оповещения был сбой, и они потеряли мое распределение на целых шесть дней. Я чуть не камни грызла, пока все не разрешилось. Что относительно тебя? Ты более взволнован, испуган, или раздражен?»

«Я не знаю», сказал он.

«Твой папа, действительно гордится тобой», сказала Тетя Бобби. «Что бы ни случилось, он всегда будет гордится тобой.»

Дэвид почувствовал, как жар заливает его шею и щеки. В течение секунды ему казалось, что был смущен, но потом он понял, что это был гнев. Он сжал челюсти и посмотрел на монитор, чтобы он не смотреть на тетю Бобби. Механик размахивал руками у рваного отверстия два метра высотой и полметра шириной, и показывал репортеру, как рваные края словно веером расходились вокруг отверстия. Зубы Дэвида болели, и он заставил себя расслабить челюсти. Тетя Бобби возвратилась к экрану. Он не мог видеть ее выражение лица, но у него было чувство, что он выдал что-то о себе, что он не хотел, чтобы она знала.

«У нас есть что-нибудь на ужин?»

«Я ничего не делала», сказала она. «Но могу, если хочешь.»

«Все в порядке. Я захвачу миску риса. У меня есть работа, которую я должен сделать. Учебный материал.»

«Хорошо».

Комната Дэвида была в самом конце. Она была выдолблена в расчете на человека среднего роста и Дэвид чувствовал себя тесно. Стандартная кровать оставляла лишь пол метра между спинкой и стеной; Дэвид еле протиснулся. Игровой дек, единственная вещь на которую он когда-либо тратил незаконные деньги Хатча, лежала на краю стола. Сцена на стене была на паузе в игре Боги Риска, где Caz Pratihari собирался драться на дуэли с Mikki Suhanam, оба мужчины, выглядящие сильным, опасным, и немного меланхоличными. Когда дверь была заперта, он переключил изображение на свою любимую картину Una Meing и бросился к кровати. Лента новостей бормотала из комнаты отдыха, и вместе с ним — слишком слабое, чтобы разобрать — медленное, ритмичное бормотание тети Бобби. Обучение сопротивлению, вероятно. Ему было жаль, что он не мог изгнать все эти шумы прочь. Потому что он, наконец, мог побыть один. Он задавался вопросом, была ли Лили в порядке. Добралась ли она домой. Была ли она рассержена на него. Или разочарована в нем.

Его терминал зазвонил. Сигнал был из Нижнего университета. В ответ на террористическую атаку на линии метро лаборатории были закрыты на следующий день. Студенты с работой, которая не могла ждать в течение дополнительного дня, должны были ответить инспектору секции, который или даст им специальное разрешение войти или даже выполнит часть работы за них. Он пробежал в уме контрольный список. У него не было ничего, для чего ему нужно было бы быть в лаборатории, и если он немного отстанет, то и остальные тоже. У него не было ни одного из реактивов Хатча в его лаборатории, поэтому если бы была проверка безопасности, то он был бы в порядке. Значит у него был выходной.

Голос Лили звучал в его голове. «Вы никогда не пробуете материал сами?» Прямо сейчас, где-нибудь в Innis Shallow, мозговая химия Лили лилась каскадом через длинную серию биохимических водопадов, одна неустойчивость сменялась другой и вновь сменялась следующей. Вспышки, накатывающие волнами в ее зрительной зоне коры головного мозга, ее размывание гиппокампа. Он перекатился в сторону, к щели между кроватью и стеной и нащупал небольшой пакетик. Розовый ромб выглядел крошечным в его широкой ладони. Он был на вкус как земляничная приправа и декстроза.

Дэвид сплел пальцы за головой и посмотрел на женщину на своей стене, оглядывающуюся назад на него, и ждал, ждал, ждал эйфории, ждал пока она придет.

* * *

Нижний университет был одним из самых старых комплексов в Нова Лондоне; первые отметки были сделаны автоматизированными строительными механизмами, еще когда было лишь несколько тысяч людей на планете. Залы были простыми, прямыми, квадратными и тяжеловесными. В свободной жилой зоне — которую все называли «снаружи» — была некоторая попытка смягчить и гуманизировать пространство, но в внутри были низкие потолки и прямые углы. Не помогало даже то, что оригинальный колониальный дизайн предполагал делать ниши в элементах структуры. В залах, которые были такими же узкими, проходили водопроводные трубы и электрические кабели, размещенные по углам. Пол был в виде металлической решетки, и Дэвид должен был пригибаться, чтобы пройти через дверные проемы. Всасывание дыма сотнями вытяжных шкафов, связанных с фабрикой восстановления атмосферы, поддерживало постоянный бриз, дующий от главных дверей, подталкивая студентов внутрь сначала и затем препятствуя им выйти.

Шкафчик Дэвида был в третьем коридоре. Ряд старшекурсников. Он был вдвое шире, чем тот, который он имел только годом ранее, и замок был лучше, чем старый. Дэвид поместил пару переводных картинок на внешнюю поверхность — картины Caz Pratihari, мультфильма кандзи — но ничего похожего на аляповатую размазню рядом с ним. Соседний шкафчик принадлежал девочке с курса промышленного дизайна, с которой он никогда не встречался, только если они не оказывались в зале в одно и то же время. На всех шкафчиках было что-то, картина, доска, какая-то шутка, напечатанная на пластмассе и приклеенная к металлу. Какая-нибудь небольшая отметка, чтобы сказать, что это пространство принадлежит кому-то, кто немного — но только немного — отличается от других.

В конце цикла все старшекурсники получат свои распределения, освободят шкафчики и разъедутся, кто куда. Шкафчики будут вычищены, дезактивированы, замазаны, их снова сделают анонимными для тех кому они достанутся. Дэвид слышал о замках из песка на пляжах, смываемых потоком, но он никогда не видел океан. Шкафчики старшекурсников были самым близким аналогом этого среди вещей, которые он знал.

Дэвид закрыл дверь и выключил свое автоматизированное рабочее место. После открытия станций Тьюба, его родители вернутся домой и Нижний Университет откроется. Лаборатория была местом, которое вызывало у него наименьшее отвращение. После этой ночи, когда он принял свой собственный продукт, у него все еще болели мышцы спины и ноги, но он был с одной стороны рад, что мог сказать Лили, что, наконец-то, попробовал собственное варево, а с другой стороны доволен, что плотный график не позволит ему принять его снова. Его состояние под кайфом походило на какой-то очень длинный, приятный, но очень скучный сон. Голова была все еще затуманена и это было не очень приятно.

Работа в лаборатории была почти закончена. Терминал, встроенный в стол, показывал данные по всем семи исследованиям, которые были его темой на старшем курсе. Они все были построены вокруг единственной унифицированной идеи попытаться создать комплекс клеточных структур, которые смогут изолировать продукты реакции железа. Это не был Святой Грааль, но это была хорошая, серьезная загадка с большим возможностями применения в терраформировании, если у него, конечно, получится. Из — за пропущенного дня у него был двойной комплект данных, которые нужно было просмотреть и внести.

И у всех остальных тоже.

«Эй? Большой Дэйв?»

Степпан был одним из четырех студентов г-на Оке. Он стоял в дверном проеме, облокотясь на опору и смущенно улыбаясь. Он был бледен, как мука из-за аллергической реакции на фармацевтический коктейль, который должен был сохранить его кости плотными, и позволить мышцам функционировать при низкой марсианской силе тяжести. Он уже дважды сломал ногу с начала года.

«Эй», сказал Дэвид.

«Прикольная авария была на Тьюбе, да?»

«Прикольная», сказал Дэвид.

«Так смотри, я тут подумал… э…»

«Тебе что-то нужно, сказал Дэвид.»

«Да».

Дэвид провел пальцами по экрану дисплея, позволив периодическому процессу идти самостоятельно. Степпан, хромая, вошел в комнату. С ним вместе лаборатория казалась слишком маленькой.

«У меня есть аномалия на одном из моих процессов. Я имею в виду обратный процесс. Три стандартных отклонения.»

«Ты в жопе, братан.»

«Я знаю. Я думаю, что, возможно, какой-то реактив был плохой.»

«Плохой? Или неправильный?»

«Неправильный это и есть плохой. Так или иначе я знаю, что у тебя есть кое-какие запасы, и я спросил себя ...»

«Запасы?»

Грудь Дэвида сдавило. Степпан пожал плечами и отвел взгляд словно, он сказал что-то, чего он не хотел.

«Уверен, в этом нет ничего такого, верно? Ну, многие реактивы для моей реакции с хромом те же самые. Если бы я мог выпросить достаточно, чтобы сделать другой эксперимент, я мог бы исправить неверные цифры.»

«У меня нет такого большого количества материала.»

Степпан склонил голову и упер свой взгляд в пол. Он облизал губы, и Дэвид видел отчаяние в его напряженных плечах. Дэвид воображал миллион раз, на что это походило бы, если его эксперименты пойдут наперекосяк. Особенно перед распределением. Это был просто кошмар.

«Уверен, у тебя есть», сказал Степпан. «Ты всегда берешь оборудование и материалы из того, другого шкафчика, верно? Ну, Я имею в виду… Ты знаешь.»

«Я не знаю», сказал Дэвид. В его рту появился привкус меди.

Уверен, ты знаешь, сказал Степпан, не поднимая взгляд.

Напряжение повисло в воздухе. Степпан склонил голову, как побитая собака, но он не отступал. Стало тесно, воздух сгустился. Степпан вдыхал весь кислород. Он пытался встретиться с Дэвидом взглядом и тут же отводил глаза. Сколько знал Степпан? Сколько он подозревал? Кто еще знал?

«Я помогу тебе, сказал Дэвид поспешно. Ты скажешь мне, что тебе нужно для повторного эксперимента, и я помогу тебе достать это, ладно? У тебя будет новый эксперимент. Мы получим верные данные.»

«Конечно, спасибо, сказал Степпан. Облегчение в его плечах не было наигранным.»

«Спасибо».

«Г-н Ок знает о другом шкафчике?»

«Нет», Степпэн сказал с усмешкой, которая была почти духом товарищества. «И никогда не будет, верно?»

Таким образом вместо того, чтобы работать со своими результатами, Дэвид провел утро, обходя лаборатории, ища любого, кого он знал достаточно хорошо, чтобы поговорить. Таких было меньше, чем он надеялся, все были напряжены, нервны. У всех были их собственные проблемы. Все волновались по поводу их заданий и распределений и всяких семейных передряг. К полудню он сдался. Единственный оставшийся вариант состоял в том, чтобы войти в сеть и заказать новую поставку для Степпана от дистрибьютора. Это не сильно ударит по его секретному счету, и он не был единственным, кто спохватился в последнюю минуту, чтобы сделать заказ. Обычно это были студенты, покупающие всякое, как он думал, и это не будет казаться странным, что он купил что-то для друга. Пока никто не спросил, откуда деньги, он будет в порядке. Когда он возвратился к себе, он чувствовал себя словно трудился целый день, а ведь он едва начал.

Время пролетело быстро. К обеду он разобрался с данными прошлого дня, который он пропустил, и приступил к данным следующего. Как раз вовремя для данных, которые накопились, пока он блуждал по лабораториям. С каждой новой партией файлов, которые появлялись, перед Дэвидом росла перспектива ночной работы. Возможно ему просто не нужно спать. Если бы он мог бы прийти завтра и нагнать отставание. Если бы кто-то не устроил взрыв, или если бы Степпан решил свои проблемы сам, или тетя Бобби решилась бы свалить. Дэвид попытался изгнать боль из своей головы и вернуться к работе.

Через семь минут после обеда его ручной терминал запищал. Он нажал на экран большим пальцем.

«Ты придешь домой ужинать? спросила его мать.» Ее голос был тихий и дребезжащий, как воздух, выпускаемый из трубки.

«Нет», ответил Дэвид. «Я должен закончить со своими цифрами.»

«Я думала, что у тебя днем было достаточно времени, что закончить», сказала она. На экране ручного терминала она выглядела иначе, чем в реальности. Не старше или моложе, но по другому. Это выглядело, как если экран сгладил все ее морщины и одновременно сделал ее волосы седыми.

«У меня было кое что еще, о чем нужно было позаботиться.»

Маленькая экранная версия ее лица выглядела холодной и отстраненной. На Дэвида как-будто груз навалился.

«Тайм-менеджмент — важный навык, Дэвид», сказала она, как-бы между прочим. Ничего такого, что относилось к нему лично.

«Я знаю», сказал он.

«Я принесу тебе поесть, когда ты вернешься домой. Будь не позже полуночи».

«Я буду не позже.»

Связь ухудшилась и Дэвид, вернувшийся к данным, зарычал и стукнул кулаком в дисплей. Монитор не сломался. И он не исправил ошибку. В сущности ничего не произошло. Следующий тревожный звоночек прозвенел в середине вечера, когда лаборатории начинали пустеть. Голоса в прихожих стихали, почти потерянные в шуме и грохоте из строительных лабораторий. Пришел обслуживающий персонал, старики и женщины с влажными швабрами и тряпками. Дэвид почти проигнорировал сигнал своего ручного терминала. Он лишь мельком подумал, кто посылает ему сообщение вместо того, чтобы просто позвонить. Он просмотрел. Сообщение было от Лили и называлось ОТКРОЙ, КОГДА БУДЕШЬ ОДИН. Сосредоточиться на цифрах он больше не мог. Его воображение тутже нарисовало ему массу сообщений, которые девочки посылают мальчикам. Он вскочил, закрыл дверь в лабораторию и склонился к ручному терминалу.

«Дэвид, мне кажется, я в беде», сказала она. Ее голос дрожал и срывался. «Мне нужна помощь, ладно? Мне будет нужна помощь, и я знаю, что я тебе нравлюсь. И мне нравишься ты, и я думаю, что ты выручишь меня, да? Я должна занять деньги. Возможно… возможно много денег. Я скоро узнаю. Завтра возможно. Просто ответь мне, если можешь помочь. И не говори с Хатчем.»

На заднем плане сквозь музыку послышался женский голос и Лили придвинулась к экрану. Изображение на дисплее вернулось к домашней странице и Дэвид попытался восстановить прерванное сообщение, но включился автоответчик. Ворча от расстройства, он оставил другой запрос. Потом еще. Лили была вне сети. У него было сильное желание добраться до станции тьюба и поехать в Innis Shallows лично, но он не знал, где искать ее, ведь он был там всего один раз. Он даже не знал наверняка, что она по прежнему была там, когда она послала сообщение. Любопытство и страх рисовали ему сотни сценариев. Лили была поймана с каким-то количеством кристаллов и нужно подкупить полицию или она будет посажена в тюрьму. Или один из врагов Хатча нашел ее и угрожал убить, если она не скажет, как найти его, и поэтому она должна бежать с планеты. Или она была беременна, и она должна была добраться до Dhanbad Nova для аборта. Он спросил себя, в каком количестве денег она будет нуждаться. Он представил улыбку на ее лице, когда он предложит их ей. Когда он спасет ее от того, чем бы это ни было.

Но сначала он должен был закончить с цифрами и вернуться домой. Никто не должен знать, что происходит. Он установил ручной терминал в режим записи всех приходящих ему сообщений.

Я сделаю все, что я смогу, Лили. Просто ты должна связаться со мной. Скажи мне, что происходит, и я сделаю то, что тебе нужно. Обещаю. Он чувствовал, что этого мало. Что он должен добавить что-то еще. Он не знал что. Независимо от того, что это, мы это преодолеем, правда? Просто позови меня.

Он установил заголовки и передал сообщение. Весь оставшийся вечер он ждал сообщение. Но его не было.

Когда он вернулся домой, было около полуночи, но его отец и тетя Бобби все еще бодрствовали. Монитор гостиной был установлен на популярную передачу, Где седой человек с подвижным лицом оживленно о чем-то говорил. Звук был отключен, но ведущий так жестикулировал что, казалось, пытался привлечь их внимание. Отец Дэвида сидел в кресле, как король на троне, всей массой своего тела, довлея над пространством. Тетя Бобби прислонилась к стене, одной рукой поднимая и опуская тридцати-килограмовую гирю, не прерывая разговор.

«Это — то, как я вижу», сказала она.

«Но это не правильно», сказал его отец. «Ты — отлично обученный профессионал. Сколько капитала Марс вложил в твое обучение за те годы, что ты была в Корпусе? Ресурсы, которые ты получила, не появились из ниоткуда. Марс от чего то отказался, чтобы дать тебе эти возможности, эти навыки.»

Отец говорил тоном, который Дэвид слышал всю свою жизнь, и каждый раз его желудок начинало сводить. Человек на мониторе поднял руки в негодовании, а потом изобразил на лице то что, как ему думалось, было очаровательной улыбкой.

«И я ценю это», сказала тетя Бобби, ее тихий и спокойный голос звучал казалось громче, чем высокий голос его отца. «Я отслужила. И все те возможности, о которых ты говоришь, включали в себя много восемьнадцатичасовых дней и ...»

«Нет, нет и нет», его отец замахал руками в воздухе словно он разгонял дым. «Ты не будешь жаловаться на работу. Подготовка так же важна как ...»

«... и наблюдений, как много моих друзей умирает у меня на глазах»,закончила тетя Бобби. Гиря поднялась и упала во внезапно наступившей тишине. Она взяла ее в другую руку. Лицо его отца побагровело, его руки сжали колени. Тетя Бобби улыбнулась. Ее голос был печален. «Ты думаешь, что ты можешь мне возразить на это, не так ли? Ну, давай. Не спеши.»

Дэвид положил свой ручной терминал на кухонный стол, пластмасса ударилась о пластмассу, объявляя о его приходе, Дэвид видел фамильное сходство. На мгновение они показались ему старшим братом и младшей сестрой, все еще ведущими свой старый детский спор. Дэвид кивнул им и отвел взгляд, задумчивый и немного смущенный.

«Добро пожаловать домой», сказал его отец, вставая с кресла. «Как дела в лаборатории?»

«Прекрасно», сказал Дэвид. Мама сказала, что оставила для меня ужин.

«В холодильнике есть немного карри.»

Дэвид кивнул. Ему не очень нравилось карри, но и сказать, что оно ему не нравилось он не мог. Он положил двойную порцию в само-нагревающуюся керамическую миску и дал ей постоять. Он отвел глаза, желая, чтобы они продолжили свой разговор, забыли о нем и продолжили свой спор, не опасаясь, что их слышат. Тетя Бобби откашлялась.

«Есть ли какие-нибудь новости о тьюбе?» спросила она. Дэвид мог сказать по её изменившемуся голосу, что она прекращает спор. Его отец глубоко выдохнул, медленно выпустив воздух. В карри Дэвида оказалось больше имбиря чем обычно, и он задался вопросом, не тетя ли Бобби сделала его.

«В ленте новостей говорится, что у них есть зацепки, наконец сказал его отец. Я предполагаю, что к концу недели они кого то арестуют.»

«Они говорят, что это устроили внешние силы?»

«Нет. Какой-то слабоумный протестующий, пытающийся показать, насколько мы уязвимы», сказал его отец так, как будто он действительно знал. «Это касается всех. Эгоистичное дерьмо, если вы спросите меня. У нас был месячный график, перед тем как это произошло. Теперь мы потеряли день, как минимум. Это не так много, когда это только один человек, но там были тысячи людей, у которых полетел график. Это, как мой папа всегда говорил: триста шестьдесят пять человек пропустят одну смену, это как год не работать, вы знаете»?

«Да, типа того», сказала Тетя Бобби. «Я помню это звучало как, если девять тысяч человек пропустят час.»

«То же самое.»

Ручной терминал Дэвида зазвенел, и его сердце забилось, но когда он посмотрел на экран, это оказалась всего лишь автоматизированная система Нижнего университета, публикующая график лаборатории на следующую неделю. Он лишь мельком взглянул на него. Никаких неожиданностей. Он сделал бы свою работу так или иначе. Он убавил звук на своем терминале и переключился назад на сообщение Лили только лишь затем, чтобы видеть ее лицо и то, как напряжены её плечи. На экране она вновь облизала губы, посмотрела вниз, и затем вверх. Он слышал ее голос в своей памяти. Не то сообщение, что она послала сегодня вечером, но ту последнюю вещь, что она сказала ночью, когда сломался Тьюб. Просто подумай, ты можешь приехать ко мне и я была неправа.

О, Бог. Она хотела заняться с ним сексом? Разве Хатч не злился бы? Если это было так, почему Хатч отослал их вместе? Это было то, о чем он думает? Обида и острое желание, смешались в его крови и недоеденный карри показался ему пресным. Он должен был найти Лили. Завтра, если он не получит известие от нее, он пойдет в Innis Shallows. Он мог бы просто порасспрашивать тут и там. Кто-то узнал бы ее. Возможно он мог отложить свою проверку данных на один день. Или заставить Степпана сделать это. Парень был должен ему после всего…

«Ну, парень», сказал его отец, вступив в комнату. Дэвид захлопнул свой ручной терминал. «Поздно, и у меня есть работа завтра.»

«У меня тоже», сказал Дэвид.

«Не ложись спать слишком поздно.»

«Хорошо».

Отец на мгновение обхватил его за плечи, прижался и тут же отпустил. Дэвид съел последние несколько ложек карри и вымыл чашку холодной водой. В гостиной тетя Бобби переключала каналы на мониторе. Маленькая, старая, темнокожая женщина в оранжевом сари появилась на экране, наклонившись вперед и слушая вопрос интервьюера с выражением вежливого презрения. Тетя Бобби кашлянула с усмешкой и выключила экран.

Она прошла к кухне, массажируя свой левый бицепс правой рукой и морщась. Она была ненамного крупнее его отца, но она была намного более сильной, и это заставляло её держаться особым образом. Дэвид попытался вспомнить, убила ли она кого-либо. Он был вполне уверен, что слышал какую-то историю, но он не обратил внимания. Она смотрела вниз, возможно на его ручной терминал, перевернутый экраном к столу. Ее улыбка выглядела почти задумчивой, что было странно. Она облокотилась на раковину и начала вытягивать пальцы, выставив ладонь, разминая сухожилия и мышцы запястья.

«Ты когда-нибудь лазил по скалам без страховки?» спросила она.

Дэвид поглядел на нее и пожал плечами.

«Когда я была о твоем возрасте, то лазила везде,» сказала она. «Брала короткий отпуск и пару друзей. Лазила наверх. Или вниз. Прямо перед моим размещением я пару раз сходила в Пещеру Великана. Никакого оборудования для обеспечения безопасности. Обычно достаточно баллонов воздуха, чтобы пойти, достичь цели и ввернуться к ближайшему входу. Идея была в том, чтобы испытать себя и обойтись минимумом груза. Тончайшие куртки. Никаких веревок или крюков. Был один раз… я оказалась на обрыве утеса приблизительно в полукилометре от земли с рукой, засунутой в трещину, чтобы удержаться, пока буря не прошла. Все, что я могла слышать, это песок, забивавший мой шлем и моих поднимающихся приятелей, кричащих на меня, чтобы я выходила.»

«Страшно», Дэвид сказал это резко. Она не замечала сарказм, или она сделала вид.

«Это было великолепно. Один из лучших моих подъемов. Но твоему дедушке это не понравилось. Это был единственный раз, когда он называл меня глупой.»

Дэвид наполнил другой стакан воды и выпил его. Он не мог этого представить. Поп-поп всегда хвалил всех за все. К слову сказать и ситуаций таких никогда не было. Он не мог вообразить своего дедушку настолько сердитым. Его отец иногда называл Поп-попа Сержант-майор, когда был рассержен на него. Это выглядело, словно она говорила о другом человеке, кого Дэвид никогда не встречал.

«Было кое-что», сказала тетя Бобби. «Парень, которого я знала, умер в падении приблизительно за месяц до этого. Трой.»

«Что произошло?»

Теперь была ее очередь пожать плечами. «Он совершал восхождение, и его хватка ослабла. При падении испортился баллон со сжатым воздухом и, к тому времен когда кто-либо мог добраться до него, он задохнулся. Я не была там. Мы не были друзьями. Но для папы, все скалолазы были одинаковы, и то, что произошло с Троем, могло произойти со мной. В этом он был прав. Он просто, считал, думал, что я не понимаю этого».

«Однако вы это сделали.»

«Конечно, сделала. Это было целью», сказала она. Она подбородком указала на ручной терминал. «Если ты закрываешь его, как только он заходит, это выглядит подозрительно».

Во рту Дэвида появился кислый привкус страха и он отпрянул от стола.

«Там ничего нет. Просто лабораторный график».

«Хорошо. Но когда ты переворачиваешь его, это выглядит подозрительно», повторила она.

«Нет там ничего любопытного», сказал Дэвид, повысив голос.

«Хорошо», сказала она, ее голос был нежен и силен, но Дэвид не хотел говорить об этом или смотреть на нее. Тетя Бобби вышла. Когда он услышал, что она вошла в душ, он взял ручной терминал снова и проверил его на случай, если пришло сообщение от Лили. Ничего не было. Он сгреб все, что осталось от еды в переработчик и пошел в свою комнату. Как только он лег на матрас, его голову заполнили мысли. Лили, возможно, нуждалась в деньгах для наркотиков или адвоката или побега с Марса. Как только он думал, что она могла бы уехать, он был уверен, что так и было, и он начинал ощущать холод в груди. Она сказала ему, не говорить с Хатчем. Возможно она хотела оставить его, и теперь она должна бежать, прежде чем он поймает ее.

Он засыпал, воображая себя стоящим между Хатчем и Лили, осаживая его, чтобы защитить ее. Он управлял процессом с самого начала. Он вмешался в их конфликт и он победил Хатча. Или так, он был с Лили, и Хатч приехал после нее. Он рассматривал варианты — навредишь ей, и яустрою тебе ад на земле, или ты думаешь, что у тебя вся власть, но я — Дэвид, гребанный Дрэппер, кузен — и вот Лили, впечатленная произведенным эффектом, начинает целовать его, берет его руку и пропускает ее себе под рубашку. Он мог почти чувствовать ее тело, прижатое к нему. Мог почти чувствовать ее запах. Сон переменился, теперь он был о получении финальных наборов данных, только Лили были нужны деньги, чтобы изменить результаты ее теста на беременность, и банк был в крошечной расселине в леднике позади его гостиной, и его руки были слишком толстыми, чтобы проникнуть в него.

Когда звонок прозвенел, он подумал, что тот сломался. Его тело было слишком усталое, как — будто все еще была ночь. Но нет, уже наступило утро. Он подвинулся к краю кровати, опустил ноги на пол и протер глаза. Даже сквозь воздушные фильтры, он почувствовал любимые им ароматы утренних колбасок и кофе. Una Meing смотрела на него со стены глазами глубокими и таинственными. По телу разлилась обида, и он переключил изображение с нее на картинку по умолчанию «Восход солнца в на горе Олимп. Переполненный туристами.»

Ему нужен был план. Возможно он мог поговорить с Хатчем, в конце концов. Не говоря, что Лили говорила с ним, якобы он просто волновался за нее. Что он хотел найти ее. Поскольку это было правда. Он должен был найти Лили, где бы она не была, и удостоверится, что она была в порядке. Потом он должен был закончить со своими данными. Ему нужны были почти два часа, чтобы добраться к Innis Shallows и вернуться назад, но если бы он просто решил поработать во время ланча и поесть прямо в лаборатории, то он сэкономил бы один час для поездки. Он должен был придумать, как найти ее, когда он окажется там. Ему было жаль, что не было кого-то, с кем можно поговорить. Даже с Хатчем. Но он не мог, и таким образом, он оказывался перед необходимостью решать все самостоятельно. Выйти, спросить, посмотреть. Она рассчитывала на него. На мгновение он почувствовал, что ее голова лежала на нем, почувствовал запах тонкого мускуса ее волос. Вот так. Он сделает это.

Нет проблем.

Только один тьюб шел к Innis Shallows, назад и вперед по одной и той же линии. Начиная с саботажа транспортной системы стало больше сил безопасности, мужчины и женщины с пистолетами и газовыми гранатами, нахмуренные и идущие через вагоны. У станции метро в Innis Shallows даже не было обычных небрежных знаков, объявляющих, что конечным пунктом назначения был Aterpol, как будто существовало только два вида мест во вселенной: Innis Shallows и где-либо еще. Официальная статистика утверждала, что шесть тысяч человек жили и работали в Innis Shallows, но выходя из станции метро, Дэвид все еще чувствовал себя придавленным большим количеством людей. Главные залы были из старого камня со светлым покрытием. Белые шрамы отмечали места, где десятки незначительных несчастных случаев повредили его. Мужчины и женщины шли или ехали на электрокарах, перемещающихся вверх от уровня до уровня. Большинство проигнорировало его, но некоторые заметили. Он знал, что не принадлежит к местным. Его одежда и то, как он шел, выделяли его. Он постоял в течение почти минуты в центре коридора, держа руку кармане, сжимая ручной терминал. Позади него мягкие перезвоны тьюба, готового снова ехать, нашептывали ему словно старый друг: Давай. Вали отсюда. Это глупая затея.

Он был готов развернуться, войти в тьюб и вернуться, не проведя и пяти минут в этом районе. Но была Лили.

Дэвид нахмурился, покачал головой и потащился в коридор, без всякой цели. Его горло сдавило, и он захотел в туалет. Пройдя приблизительно двадцать метров киосков по аренде машин и мониторов, вещающих развлекательные программы, он нашел небольшой ресторан и вошел в него. Женщина за прилавком, возможно, была Астером: тонкое тело и большая голова. Она поприветствовала его кивком и указала на полудюжину пластиковых столов с обитыми краями.

«Везде, где ты хочешь», она говорила с таким тяжелым акцентом, что Дэвид не мог распознать.

Дэвид не двигался, так долго набираясь храбрости, чтобы начать говорить, что женщина удивленно посмотрела на него. Он вытащил свой ручной терминал из кармана и протянул его ей. На нем было изображение из сообщения, которое оставила Лили. Оно было не большим, но лицо было узнаваемо.

«Я ищу ее», сказал Дэвид. Его голос был тихим. Почти обиженным. «Вы знаете ее?»

Ее глаза скользнули вниз на картинку, и она пожала плечами.

«Не знаю ее. Вы хотите остаться, Вы добрались, чтобы поесть. Где угодно Вы хотите».

«Её зовут Лили».

Она подняла брови. Дэвид почувствовал, что румянец заливает его щеки.

«Вы знаете, где я мог бы найти ее?»

«Не здесь?» предположила женщина. Дэвид засунул терминал назад в карман и вышел. Это был глупый план. Идти вокруг станции метро, спрашивая людей наугад? Это было глупо, и это было оскорбительно, но это было ради Лили, и он делал это. Следующий Час был заполнен пустыми взглядами и пожатиями плеч и растущим чувством, что все, с кем он заговаривал, были смущены этим. Когда тьюб вернулся, он ничего так и не нашел. Он сидел один на пластиковой скамье. На мониторе симпатичная девушка с пронзительным голосом выкрикивала каждое слово. Лучшая история Дики Адэлая! Дэвид огляделся в полупустом вагоне и пришел к выводу, что был тем, на кого была направлена эта передача. Это показывало на то, что система о нем думала, каковы его интересы, что его волнует. Если б они знали.

Он взял свой ручной терминал. Попробовал связаться еще раз, но Лили не отвечала. Он открыл ее сообщение, убавив звук. Мне нужна твоя помощь, хорошо? и не говори с Хатчем. Только не было никого другого, с кем он мог поговорить.

Он провел день, нагоняя опоздание, испуганный, стараясь понять, насколько сильно он отстал. Он пробежался по числам и корреляциям, сверил расчетные данные с практикой. Он должен был уложиться в дополнительное время. Сделать все необходимое. Если бы он отстал слишком сильно и расхождения были слишком большими, то г-н Ок заметил бы, а если был полный аудит, то дополнительная работа, которую он сделал для Хатча, вышла бы наружу, и его поймали. Он задумался о просьбе Степпана, но его мысли возвращались к Лили и равнодушным лицам из Innis Shallows. Кто-то должен был знать, где она была. Кем она была.

Ему нужно работать.

В течение первого часа, рассматривая и обрабатывая данные, Дэвид чувствовал себя как на каторжных работах, но потом постепенно, он вошел в ритм. Он разобрался с входящей статистикой и произвел корреляции, внеся данные в большую электронную таблицу, подготовив ее к метанализу, и лишь тогда он смог почувствовать, что можно немного расслабиться. И в этот момент он осознал, как никогда ранее в жизни, что именно здесь среди этих каталитических смесей, он чувствовал себя дома более, чем в своем собственном доме. Усталый до истощения, между ощущениями комфорта и концентрации на работе, он словно впал в транс. Время пролетело незаметно. Когда он закончил работу, он не мог с уверенностью сказать, сколько времени у него это заняло. Часы или минуты, все было возможным. Он даже не проверял свой ручной терминал, пока не оказался почти дома.

Было четыре новых сообщения в ожидании, ни одно из них от Лили. Первое было об изменении графика работы лаборатории, потом два сообщения от игрового форума, на который он подписался, несмотря на то, что он редко играл в игры. Последний был от центрального управления образованием в Salton, из Высшего университета. Он открыл сообщение, и его голова стала столь же легкой, как воздушный шар.

Он вошел в комнату отдыха. Его мать и отец сидели перед монитором гостиной, поодаль друг от друга. На экране пожилой человек говорил, наклонясь вперед и как бы заглядывая в глаза собеседнику. «Марсианский проект — единственное самое амбициозное усилие в истории человечества. И это наша обязанность видеть, что угроза Земли…»

«В чем дело? спросил его отец».

Дэвид показал родителям на свой ручной терминал, как будто это было достаточным объяснением. И лишь потом, видя, что они не понимают, он заговорил. Его голос срывался.

«Мое распределение пришло», сказал он. «Я продолжу образование».

Его отец закричал, вскочив так резко, что диван чуть не перевернулся. И по тому, как руки отца обнимали его, сжимали и старались подбросить к потолку, а мать старалась залить его слезами, он понял, что они счастливы.

После этого все изменилось. Но внешне все осталось по прежнему. Он работал на свое распределение последние пять лет. Он знал, что это происходило со всеми — и тем не менее было такое чувство, что это произошло неожиданно. И это было удивительно. Все то, о чем он старался не думать все это время, все, что он откладывал, должно было быть сделано теперь. Это было заявление на жилую площадь в общежитиях Высшего университета, координация его экспериментов с г-ном Оком так, чтобы какой-нибудь другой второкурсник мог придти, подхватить их и довести до завершения, а еще приготовления и покупки всего, что в ближайшие месяцы понадобится Дэвиду, когда он оставит свою комнату, свой дом, свою семью впервые в жизни. Времена, когда эта мысль пугала его, прошли достаточно давно.

Он видел в своих родителях то же самое. Его мать продолжала плакать и улыбаться одновременно, его отец считал обязательным для себя сидеть с ним, в то время как он заполнял документы, и проводил с ним свободное время, он хоттел пойти с Дэвидом на ориентацию в Salton в следующем месяце, и принес ему сэндвичи и кофе на ланч. Дэвид сделал все, что он, как предполагалось, должен был, получил оценки и внимание, и статус для самого высокого распределения на которое он имел право, и вознаграждением было уменьшение личной свободы. Было похоже на то, что его родители внезапно осознали, что он не будет с ними всегда и выражали свою любовь так, что это стало походить на полицейский надзор; и он не мог избежать этого. Он не мог искать Лили или даже посылать сообщения. Единственной, кто, казалось не реагировал так или иначе, была Тетя Бобби, которая просто придерживалась своих странных занудных привычек к просмотру лент новостей и подъему гирь.

Спустя три дня после того, как письмо прибыло, Дэвид собирался пойти в Нижний университет для его первой встречи с г-ном Оком по поводу перехода. Его отец пошел с ним. Папа держал голову высоко задрав подбородок, и сияя так, словно это была его заслуга. Они шли вверх по лестнице к кампусу Нижнего университета вместе, Дэвид ощущал дискомфорт. Это был его мир — его друзья и враги, люди, которые знали его — и папа не принадлежал к ним. Степпан кивнул ему, но не подошел. Девочка, которая одолжила огромное количество статистики в прошлом году, нахмурившись глядела на его папу, напыщенно идущего рядом с Дэвидом. Они понимали, что его присутствие здесь было неуместным и держались в стороне. У них всех так же была другая жизнь, но они, как и полагалось, не смешивали их. Каждый знал это.

«Г-н Ок!» сказал его отец, когда они обошли одну из зон отдыха. Советник по исследованиям вежливо улыбнулся, подходя к ним.

«Г-н Дрэпер», сказал г-н Ок. Как это мило, что вы пришли.

«Просто хочу удостовериться, что все гладко», сказал папа, любуясь собой. «Исследования это хорошее распределение, но это тяжело. Дэвиду не нужны никакие отвлекающие факторы.»

«Конечно же не нужны», г-н Ок согласился.

Через плечо старика Дэвид заметил Хатча. Тот стоял с несколькими второкурсниками, улыбаясь и слушая девочку, которая бурно жестикулировала, пока она что-то объясняла. Лили с ним не было. Дэвид почувствовал, как забилось сердце. Адреналин выплеснулся в кровь. Он вспомнил занятия по физиологии. Адреналин связывал с адренергической альфой местами, пропуская производство инсулина, повышаясь glycogenolysis и lipolysis. Стандартная ситуация борись-или-беги. Хатч посмотрел вокруг, кивнул вежливо. Дэвид подбородком указал на мужскую уборную. Хатч нахмурился и слегка покачал головой. Дэвид насупился и снова указал на мужскую уборную.

«Ты в порядке?» спросил его отец.

«Мне нужно в туалет», сказал Дэвид. «Я скоро вернусь».

Он оставил своего отца и г-на Ока, подтрунивающего над ним. Белая плитка и видео зеркала мужской уборной походили на уступку окружающему миру. И спасение. Он стоял у писсуара, притворяясь, что мочится, пока другой студент не вымыл руки и не ушел. Вошел Хатч.

«Что скажешь, друг?» сказал Хатч весело, но Дэвид мог слышать раздражение в его тоне. «Видел, что ты сегодня с семьей. Приятно видеть, когда отец так вовлечен в дела своего сына.»

Дэвид застегнул свою молнию и повернулся к Хатчу. Он старался говорить тихо.

«Он просто — придурок. Это — ничего не значит. Мы должны встретиться, сказал Дэвид. Мы должны поговорить. Не теперь, но мы должны.»

«Тише, тише, тише», сказала Хатч. «Это не лучшее время».

«Завтра ночью?» сказал Дэвид.

«Обычное место.»

«Не могу. Другие планы.»

«Тогда сегодня вечером.»

Ручной терминал Дэвида зазвенел, и, мгновение спустя, терминал Хатча тоже зазвенел. Местная лента новостей сообщала срочные новости. Дэвид не отводил взгляд. Выражение лица Хатча перешло от раздражения к гневу и затем к усталому удовлетворению. Он пожал плечами.

«Тогда увидемся сегодня, малыш», сказал Хатч. Его кривая улыбка выглядела опасной. Дэвид кивнул и поплелся назад к кампусу. Он не хотел рассказывать Хатчу о сообщении или о попавшей в беду Лили. Он просто думал сказать, что хочет найти ее. Он хотел сказать, что дело было в его распределении, поэтому казалось, что было что-то еще. Смущение. Он вернулся к г-ну Оку и его отцу, собравшись, готовый придти в норму, прежде чем он заметил, что вокруг было тихо. Все склонились к их ручным терминалам, с бледными или покрасневшими лицами. Даже его отец и г-н Ок. Лента новостей показывала картину какого то общественного коридора, заполненного дымом. Полицейский почему-то горбился, одна рука была у него на бедре. Заголовок сообщал ВЗРЫВ В SALTON.

«Что произошло?» спросил он.

«Протестующие», сказал его отец, и гнев в его голосе был поразительным. Противники Земли.

Ручной терминал Дэвида зазвенел снова. Заголовок сменился.

ВЗРЫВ В SALTON; ТРИ ПОДТВЕРЖДЕННЫХ ТРУПА.

* * *

Когда они возвратились домой, тетя Бобби молча сидела в комнате отдыха с большой черной гирей, которую она держала легко, как ребенок, сжимающий любимую игрушку. Монитор был установлен на ленту новостей с приглушенным звуком. Сменяющиеся данные о повреждениях в Salton сменялись в четырех углах монитора, но она, казалось, не смотрела на них. Мать Дэвида сидела за столом, просматривая свой ручной терминал. Когда Дэвид и его отец вошли, родители многозначительно переглянулись. Он не понял, что это значило. Его отец обнял плечо Дэвида, как бы прощаясь, а затем обошел преграду.

«Привет, сестра.»

«Привет», сказала тетя Бобби.

«Безопасность говорила с тобой?»

«Еще нет», сказала Тетя Бобби. «Они знают, как найти меня, если они захотят».

Дэвид хмуро посмотрел на свою мать. Он не мог представить причину, по которой безопасность захочет говорить с тетей Бобби. Он попытался представить, что это угроза против него, что они будут спрашивать ее о кристаллах, которые он приготовил для Хатча, но этого не могло быть. Это должно было быть о бомбежке, но и этого он не мог понять. Его мать только подняла брови и спросила, как прошла встреча с г-ном Оком. Его отец ответил за него и напряженность вокруг тети Бобби отошла на задний план.

«На завтрашний вечер намечается встреча всей семьи», сказала его мать. Поп-поп и кузены прибывали из Aterpol, Дядя Иствэн и его новая жена приезжали из Dhanbad Nova. Они арендовали зал в лучшем ресторане в Breach Candy. Дэвид притих, благодаря вселенную, что он договорился о встрече с Хатчем именно на сегодня. Уйти с собственного торжества было бы невозможно.

После ужина Дэвид рассказал всякие мелочи о друзьях из школы и о праздновании, обещал не ходить в Salton, и выскользнул за дверь, прежде чем кто либо заинтересовался этим. Как только он вышел, идя к станции метро, он ощутил момент релаксации. Почти покой. Всю дорогу до Мартинезтауна, Дэвид чувствовал себя невесомым. Его данные были готовы или не волновали его больше, а все остальное — Лили и Хатч, протестующие и бомбежки, семейный праздник и перспектива отъезда из дома, невозможность работы в лаборатории, нависающей над ним, давило ему грудь. Как только он окажется в Salton, выполнять работу будет в тысячу раз труднее, чем где-нибудь в Нижнем университете. Но это будет позже. А сейчас он мог позволить себе поставить на ручном терминале мелодии bebapapu и расслабиться. Даже если только на время поездки в Мартинезтаун, это был все еще его мир, каким он его помнил.

Когда он добрался, Хатч уже ждал его там. Фонарь отбрасывал резкий белый свет, батарея отопления тихо шипела. Тени скрывали глаза Хатча.

«Малыш», сказал он, когда Дэвид вошел в комнату. «Не думал, что вот так услышу тебя. Было опасно говорить со мной при семье и администрации. Ты выглядел нервным. Люди замечают такие вещи».

«Извините», сказал Дэвид. Он сел на ящик из грубой пластмассы, цепляющейся за ткань его штанов. «Я просто должен был поговорить с Вами».

«Я всегда здесь для тебя, моего друга», сказал Хатч. «Ты знаешь это. Ты — мой парень номер один. Любая твоя проблема, также и моя…»

Дэвид кивнул, рассеянно трогая ногти. Теперь, когда он оказался здесь, он понял, что заговорить о Лили было труднее, чем он ожидал.

«Я получил распределение».

«Я знал это. Исследовательские центры всегда место для умных. Разыграй свои карты, и ты будешь на этой планете, как в масле кататься, сказал Хатч. Но мы здесь не поэтому. Верно?»

«Нет, я был…, мне нужно встретиться с Лили. Спросить, возможно она захочет приехать, отпраздновать со мной. Только вот мой ручной терминал испортился, и у меня не было ее данных, и я подумал о Вас… Дэвид, сглотнул, стараясь избавиться от кома в горле. Так как Вы знаете ее лучше, чем кто-либо.»

Он рискнул взглянуть на лицо Хатча. Тот был невозмутим, как камень. Это было страшнее, чем если бы он разозлился.

«Она поехала к Вам». Дэвид обещал себе, что он не скажет Хатчу о сообщении, и технически он не сказал, но тишина затягивала его. Хатч глубоко вздохнул и потрепал его по волосам. «Не волнуйтесь о Лили. Я забочусь о Лили.»

«Она выглядела, как будто у нее проблемы».

«Очень хорошо, малыш. Ты не догоняешь, что тут происходит, так я объясню тебе. Я владею Лили. Она моя. Собственность, понимаешь? И она пыталась надуть меня, связалась с неправильными людьми. Она ввязалась в политику. Такие люди как мы не делают этого. Земля. Марс. OПA. Это дерьмо для граждан. Это просто привлекает внимание к таким как мы.»

«Она выглядела испуганной», сказал Дэвид. Он слышал рыдание в своем голосе, и ненавидел себя за это, он не мог ничего поделать. Он чувствовал себя ребенком. «Она сказала, что ей были нужны деньги».

Хатч рассмеялся. «Никогда не давай этой суке денег».

«Собственность», сказал Дэвид. «Она хотела…, она хотела выкупить себя. Так?»

На лице Хатча отразилось что то вроде сочувствия. Жалость, возможно. Он наклонился вперед и положил руку на колено Дэвида.

«Лили это отрава с симпатичным личиком, малыш. Это — правда. Она сделала плохую, глупую вещь, и теперь она расплачивается. Это — все. Я знаю, сколько денег у тебя есть, потому что я — парень, который дал их тебе. У тебя недостаточно, чтобы выкупить ее долги.»

«Возможно я мог ...»

«У тебя и половины нет. У тебя есть возможно четверть. Нет ничего, что ты можешь сделать для этой девчонки. Она вызвала у тебя эрекцию и это было приятно. Но не заходи дальше этого. Ты понимаешь, что я говорю тебе?»

Глубокое до тошноты унижение переполнило грудь Дэвида. Он смотрел вниз, еле сдерживаясь, чтобы не закричать. Он был зол на себя и на Хатча, и на своих родителей, и на весь мир. И он ненавидел себя за это. Он пылал гневом и бессилием. Хатч встал, его тень наползла на пол и стену, как разлившееся машинное масло.

«Лучше мы не будем говорить какое-то время», сказал Хатч. «Ты много сделал. Не переживай о новой партии. Мы все наверстаем, когда ты будешь в Salton. Тогда мы можем наладить настоящее производство, так? Увидишь немного денег никогда не помешают.»

«Хорошо», сказал Дэвид.

Хатч вздохнул и взял его ручной терминал. Он отпечатал что-то на клавиатуре, продолжая говорить.

«Я хочу положить кое-что на твой счет, хорошо? Назови это премией. Возьми и купи себе что-нибудь, ладно?»

«Ладно».

И затем Хатч ушел, направившись к Мартинезтауну и станции тьюба. Дэвид сидел один, там, где раньше он сидел с Лили. Умиротворение и спокойствие закончились. Его кулаки сжались, готовые поразить врага, но врага рядом не было. Он чувствовал будто у него вырвали сердце. Так прошло десять минут, а потом как и положено, он направился домой.

На следующий вечер была вечеринка. Его вечеринка. Поп-поп был там, улыбающийся, немного перекошенный после инсульта и худее, чем Дэвид когда-либо видел, но все еще громогласный и бодрый. Тетя Бобби сидела по одну сторону от него, отец Дэвида по другую, как бы подпирая его. Тихий звон серебра по тарелкам и громкие разговоры, старавшиеся перекричать тройную музыкальную группу, установленную на возвышении напротив парадных дверей, которые отделяли зал от задней части с личными комнатами. Зеленые и золотые скатерти расстелили через три стола, составленных вместе. На них стояла курица в темном соевом соусе с рисом и свежими овощами, и Дэвид съел две порции не ощущая вкуса. Его отец объявил открытый бар и новая жена Дяди Иствэна была уже на пути к тому, чтоб напиться и сцепиться с одним из старших кузенов. Мать Дэвида шла через всю комнату, трогая каждого за плечи, заглядывала в глаза и все рассказывала, как ее избирали на должность. А Дэвиду хотелось сбежать куда — нибудь.

«Вы знаете, давно в древности», сказал Поп-поп, размахивая стаканом с виски, «люди строили соборы. Огромные церкви возносились вверх во славу Бога. Гораздо раньше, чем вы могли бы подумать, люди использовали только камень, деревья и стальные ножи, понимаете. Всего лишь самые простые инструменты.»

«Мы слышали о соборах», сказала тетя Бобби. Она также выпила крепкое, но не Дэвид. По закону он, как предполагалось, не мог употреблять алкоголь до следующего года. У него был бокал пива в руке и он его выпил, но так и не понял, нравится оно ему или нет.

«То, что на самом деле важно, это время, понимаете?» сказал Поп-поп. «Время. На возведение одного из тех соборов уходили целые поколения. Люди, которые создавали планы, проектировали их? Они были мертвы задолго до того, как работа была закончена. Это могли быть их внуки или правнуки, или праправнуки, те кто видели наконец завершенную работу.»

Один из младших кузенов заплакал на весь зал, и мать Дэвида наклонилась к нему, успокаивая, и повела к его матери. Дэвид с трудом проглотил глоток пива. На следующий год он будет в Salton, занят настолько, что сможет больше не приезжать на такие сборища.

«Есть красота в этом», сказал Поп-поп, обращаясь ко всем и ни к кому одновременно. «Такое величие планов, такое стремление. Человек мог устанавливать заключительный камень и вспоминать своего собственного отца, который установил камни до него, и своего дедушку, который ставил камни в основание. Занимать свое место в высочайшем замысле. Быть частью чего-то, что Вы не начинали, и Вы никогда не увидите законченным. Это было прекрасно».

«Я люблю тебя, папа», сказала тетя Бобби, «но это — чушь».

Дэвид моргнул. Он переводил взгляд от Поп-попа к своему отцу и назад. Мужчины выглядели смущенными. Как-будто тетя Бобби пустила газы. Она отпила еще немного вина из бокала.

«Бобби», сказал отец Дэвида, «полегче».

«Я в порядке. Просто то, что я слышала о соборах, с тех пор, как была ребенком, все это — чушь. Серьезно, ну как они должны были решить, что следующие четыре поколения должны будут делать? Ну как, они должны были спросить, как много их внуков захотят быть резчиками по камню. Возможно, некоторые из них захотели бы… быть музыкантами. Черт, быть архитекторами и сделать что-то собственное. Решать, что каждый из них должен делать…, кем стать. Это — гордыня, не так ли?»

«Мы все еще говорим о соборах, сестра?»

«Да, потому что это была действительно не очень корректная метафора», ответила тетя Бобби. «Я просто говорю, что план может быть замечательным, пока он ваш личный. Но вот ваше время кончилось, и что тогда?»

В ее голосе слышалась боль, которую не мог понять Дэвид, но он видел, понимание в глазах его дедушки. Старик положил руку на плечо Тети Бобби, и она взяла ее, как-будто она была маленькой девочкой. Но отец Дэвида выглядел сердитым.

«Не относитесь к ней серьезно, Поп-поп. Она говорила с силами безопасности весь день, и она все еще не в себе».

«А что есть причина мне быть в порядке? Это случается каждый раз, когда что-либо странное происходит, они сразу бегут разговаривать с Дреппер.»

«Ты должна была ожидать это, Роберта», сказал его отец. Он называл ее Роберта, только когда был сердит. «Это — последствие твоего решения».

'«И что это за решение? она напряглась. Ее голос стал громче. Некоторые кузены теперь посматривали на них, их собственные разговоры стихли.

Отец Дэвида засмеялся. „Ты не работаешь. Как они это называют? Неопределенный административный отпуск?“

„Психологическое увольнение“, сказала Тетя Бобби. „Что ты имеешь ввиду?“

'А то, что, конечно же, они захотят поговорить с тобой, когда случается что-либо странное. Ты не можешь обвинять их в том, что они были подозрительными. Земляне нас почти убили. Всех в этой комнате и в тех комнатах, и там в коридорах. А ты работала на них.»

«Я не работала!» Это не был крик, потому что в голосе не было тяжести и грубости крика. Но это было сказано громко, и с нотками властности. «Я работала с фракцией, которая пыталась предотвратить войну. Теми, кто действительно предотвращал войну. Все в этих комнатах живы из-за людей, которым я помогла. Но я работала с ними, а не на них.»

В комнате стало тихо, но отец Дэвида был слишком увлечен, чтобы заметить. Он закатил глаза.

«Действительно? А кто платил тебе зарплату? Земля. Люди, которые ненавидят нас».

«Они не ненавидят нас», сказала Бобби, усталым голосом. «Они боятся нас».

«Тогда, почему они поступают так, будто ненавидят?» сказал отец Дэвида с триумфом в голосе.

«Поскольку так выглядит страх, когда он ищет выход».

Мать Дэвида появилась позади них, как будто по волшебству. Только что ее не было и вот он тут, и положила руку на плечо мужа. Ее улыбка была холодной и непререкаемой.

«Мы здесь ради Дэвида сегодня вечером», сказала она.

«Да», сказал Поп-поп, поглаживая ладонь тети Бобби, стараясь успокоить ее. Для Дэвида.

Лицо отца стало походить на раздраженную маску, но тетя Бобби кивнула.

«Вы правы», сказала она. «Я сожалею, Дэвид. Папа, я сожалею. У меня действительно был тяжелый день и наверно я слишком много выпила».

«Все в порядке, ангел», сказал Поп-поп. В глазах его заблестели слезы.

«Я просто думала, что к настоящему времени у меня будет некоторая идея… того, кем я была. Из что я буду делать потом, и…»

«Я знаю, ангел. Все мы понимаем, через что ты проходишь».

Она засмеялась над этим, вытирая глаза тыльной частью ладони. «Тогда все, кроме меня».

Остальная часть вечера прошла, как ей и полагалось. Люди смеялись и спорили, и пили. Его отец попытался призвать к тишине и произнести небольшую речь о том, какой гордый он был, но один из младших кузенов все время что-то громко бормотал и стучал пальцами по его ручному терминалу. Несколько человек подарили Дэвиду маленькие суммы денег, на обустройство общежития в Salton. Новая жена дяди Иствэна перед уходом одарила его пьяным омерзительным поцелуем, и покинула вечеринку практически повиснув на руке дядя Иствэна. Родители и тетя Бобби, и он сели в арендованный карт. А Дэвид все не мог избавиться от картинки плачущей тети Бобби за столом. «Но вот ваше время кончилось, и что тогда?»

Колеса карта тихо шуршали по поверхности тоннеля. Огни тускнели на всем протяжении Breach Candy, моделируя сумерки, которые он фактически никогда не видел. Где-нибудь, солнце спускалось за горизонт, синее небо темнело. Он видел это на картинах или на видео. Для него это было обычно, что светодиоды изменяли цвет и интенсивность. Дэвид прислонил голову к шпангоуту и ощутил вибрацию, идущую прямо от колес и двигателя. Это было приятно. Его мать, сидящая около него, прижала руку к его плечу, и ему показалось, что он вернулся в детство. Шесть, возможно семь лет. Он клал голову на ее колени и засыпал, чувствуя щекой структуру ткани на ее брюках. Это никогда не повторится снова. Женщина, сидящая рядом с ним, больше никогда не будет как прежде, а через несколько месяцев и он покинет это место, и не будет видеть ее больше. Не так как сейчас. И что она сделала, если бы узнала о Хатче? О Лили? Его мать улыбнулась ему, и это было похоже на любовь, но это была любовь к какому то другому мальчику. Тому, которым она думала, он был. Он улыбнулся в ответ, потому что так полагалось.

Когда они вернулись домой, он пошел назад в свою комнату. Хватит с него людей. Дрянная типовая картинка все еще была установлена на стене, и он вернул назад Una Meing. Большие темные глаза с тушью на ресницах смотрели на него. О6н упал на кровать. Снаружи, тетя Бобби и его отец говорили. Он прислушался ожидая услышать гнев в их голосах, но его там не было. Они просто говорили. Водопроводные трубы начали стучать. Его мать, принимала ванну. Все так уютно, безопасно, по-домашнему, а там где-нибудь, Лили расплачивается за долг. Она попросила его помочь и он потерпел неудачу. А еще Хатч. Возможно он всегда боялся Хатча. Возможно, именно поэтому он пытался убедить себя, что варить дурь это нормально. И даже умно. Хатч был опасен настолько, что мог превратить людей в свою собственность. Мог взять и заставить их исчезнуть. Быть частью этого мира было прикольно. Возбуждающе. Это был способ отступить от всего того дерьма, что было его жизнью. Хороший студент, хороший сын, хорошие перспективы. Так что испугало его теперь? То что Лили, вероятно, попала в рабство за долги и Дэвид, не увидит ее снова? Он сделал свой выбор, и таковы были последствия.

Meing смущала его, сентиментальная и эротичная. Дэвид выключил свет, схватил подушку и натянул ее на голову. Засыпая, он продолжал видеть Лили. Ее лицо. Ее голос. Мягко, почти нежно Хатч сказал, я владею Лили, и у тебя нет достаточно денег, чтобы оплатить ее долги. Он жалел то, что он сделал. Он попал в холодную, подобную тюрьме комнату, которая была на половину сном. наполовину воображением. Лили пыталась укрыться от внезапного света и потом увидела, кто это был, и ее лицо просветлело. Дэвид, она сказала, как ты сделал это? Как ты спас меня?

И как пораженный электрическим током, он понял, что знает ответ.

Он сел, включил свет. Хитро-печальная улыбка Una Meing казалась мудрее, чем прежде. Прошло достаточно много времени. Он проверил часы: было глубоко за полночь. Это не имело значения. Это не могло ждать. Он слушал у своей двери в течение нескольких секунд. Никаких голосов кроме диктора ленты новостей. Дэвид вынул свой ручной терминал из ранца, сел на краю кровати и послал запрос связи. Он не ожидал ответ, но лицо Степпэна появилось на экране почти немедленно.

«Большой Дэйв! Привет», сказал Степпэн. «Слышал о твоем распределении. Неплохо, братан».

«Спасибо»,сказал Дэвид шепотом. «Но слушай, мне нужна услуга».

«Без вопросов», сказал Степпэн.

«У тебя осталось лабораторное время?»

«Больше времени, чем сна», сказал Степпэн с сожалением. «Но у тебя есть распределение. Тебе не нужно выпрашивать дополнительные часы».

«Нужно кое-что сделать и мне понадобится помощь».

«О каком времени мы говорим?»

«Десять часов», сказал Дэвид. «Возможно немного больше. Но в время ожидания ты можешь делать свой проект. И я помогу с твоей работой, если ты поможешь с моей».

Степпан пожал плечами.

«Хорошо. У меня есть завтра часы, начинающиеся в восемь утра. Ты знаешь, где мой кабинет?»

«Знаю», сказал Дэвид.

«Увидимся там» сказал Степпэн и отключился. «Так — это была первая часть».

Мысли дэвида устремились вперед, к остальным частям плана. У него было достаточно триптамина для работы, катализаторы достать было легко, но вот чего не было, так это борогидрид натрия или амороксана в достаточных объемах. Закрыв глаза он еще раз прошелся по содержимому своего секретного шкафчика, думая о каждом реактиве, и как он мог применить его.

Двойные углеродные связи расщеплялись, кетоны формировались, свободные изомеры собирались в различные конфигурации. Медленно, постепенно ясный биохимический путь сформировался у него в голове. Он открыл глаза, составил краткую блок-схему реакций и составил список необходимого. Потом он подключил свой терминал к сайту поставщика и сделал заказ реактивов со срочной доставкой в лабораторию Степпэна. Заказ практически уничтожил его секретный счет, но ему было все равно. Он никогда не заботился о деньгах.

К тому моменту как его ручной терминал затрезвонил с утра, он успел вздремнуть лишь пару часов. Он сменил одежду на чистую, побрился, увлажнил и пригладил волосы. Его мысли были на три шага вперед. На ручном терминале высветилось срочное сообщение, но на этот раз это было что-то хорошее. Восемь человек были задержаны в связи с падением давления в тьюбе и допрашивались о бомбе в Салтон. Пока Дэвид чистил зубы пришли их изображения и в первый момент он забеспокоился — нет ли среди них Лили? Что если именно это Хатч подразумевал, когда говорил про — ввязалась в политику — но ни одно из лиц не было знакомо. Они все были молодыми людьми не старше восемнадцати. Лица их были избиты, у двоих были синяки под глазами, одна из девушек плакала, по видимому от действия газа.

Дэвид отключил изображение.

«Куда ты идешь?» спросила мать, когда он выходил, стараясь не привлекать внимание.

«Другу нужна помощь» сказал он. Он думал соврать, что Степпэну нужна помощь с его заданием в лаборатории, но невольно сказал правду. Дэвид разволновался.

Это был день Большой Варки.

Им двоим в одном помещении и так было тесно, да еще Степпан, невыспавшийся толком не успел и помыться. Среди химических паров, с которыми не справлялась вытяжка и собственным потом, жара горелок и присутствием Степпана, день казалось тянулся бесконечно. Но, в общем, все шло хорошо. Степпан не спрашивал, что именно делал Дэвид, а Дэвид, в во время нескольких технологических перерывов не только управился со статистическими данными Степпана, но и нашел в них ошибку, после исправления которой, те стали выглядеть гораздо симпатичнее. Когда время стало приближаться к полудню и усталость стала сказываться, Дэвид отмерил небольшую дозу амфетамина и разделил между ними. Когда позвонила его мать, он не ответил ей, а просто отправил сообщение, что будет поздно и пусть ужинают без него. Вместо обычного неодобрения мать ответила, что видно ей пора привыкать ужинать без него. Он взгрустнул было, но тут поспела партия, которую нужно было срочно охладить и работа взяла свое.

Работа доставляла ему настоящее наслаждение, которого он давно уже не испытывал.

Он знал каждую реакцию, каждую связь, которую он разрывал. каждую молекулярную реконфигурацию. Он мог смотреть на кипящую смесь, на изменение ее структуры и понимать, что происходит. Так приходит ощущение мастерства.

Последний этап был закончен, дозированный порошок превратился в мутно-розовый гель и застыл в виде кристаллов. Его ранец, набитый ими до предела, раздулся, как шар для боулинга.

Он подумал, что кристаллы в рюкзаке стоят больше, чем его отец скопил на пенсию. Освещение было тусклым, когда он шел домой. Его глаза налились кровью и слезились от рези, но его шаг был легок.

Тетя Бобби, как всегда была в комнате, занимаясь чем обычно — упражнениями и просмотром новостей. Молодая женщина с кофейного цвета кожей и бледно-розовыми губами что-то говорила в камеру с серьезным видом. Бегущая строка над ней на четырех языках извещала: Внимание! Повышенный уровень безопасности. Дэвид приостановился и, когда тетя Бобби, не прекращая свои упражнения, посмотрела на него, он кивнул в сторону экрана.

«Они нашли планы относительно другой бомбы», сказала Тетя Бобби.

«О»,сказал Дэвид, а затем пожал плечами. Это было, вероятно, даже неплохо для него. Позволить службе безопасности сосредоточиться на политической интриге. Это просто означало, что будет меньше глаз, смотрящих на него.

«Твоя мама спит».

«А папа?»

«Нариман. Аварийные работы».

«Хорошо» сказал Дэвид и прошел в свою комнату. Тетя Бобби не заметила его раздувшийся ранец, а если и заметила, то ничего не сказала.

Закрыв дверь, он проверил время. Поздно, но не слишком. Из-за приема амфетаминов, волнения и общего напряжения, отдых был не вариант. Теперь, когда у него был продукт, все что он хотел — это как можно быстрее избавиться от него. Отправить его как можно дальше и не приближаться к нему больше. Он вытащил терминал и набрал номер, который Хатч дал ему для экстренных случаев. Он ждал. Секунды тянулись. Прошла минута и чувство паники стало наростать.

Наконец, экран засветился, Хатч был там, хмурый, бесцветные волосы растрепаны. Его плохое настроение было видно даже на экране.

«Да?» сказал Хатч. Это было уклончивое приветствие. Если служба безопасности следила бы из-за плеча Дэвида, они даже не могли быть уверены, что он и Хатч знали друг друга.

«Мы должны встретиться», сказал Дэвид. «Сегодня вечером. Это важно».

Хатч молчал.

Он облизал сухие губы и покачал нечесанной головой. Сердце Дэвида стучало молотом, стараясь вырваться из груди.

«Не понимаю о чем ты, парень», сказал Хатч.

«Нас никто не слушает. Я не арестован. Но мы должны поговорить. Сегодня вечером», сказал Дэвид. «И Вы должны привести Лили».

«Повтори еще раз.»

«Один час. Обычное место. Вы должны привести Лили».

«Да-а, я тут подумал, малыш, возможно, ты принял немного из заказанного?», в голосе Хатча прорывался едва сдерживаемый гнев. «Я собираюсь сказать, что ты наверно набрал этот номер, потому что ты пьян или обожрался какого-то дерьма. По моей чертовой доброте душевной я сделаю вид, что не помню тебя. Таким образом, ты идешь в постельку и спишь, пока не протрезвеешь.»

«Я трезвый», сказал Дэвид. «Мы должны встретиться сегодня вечером. Прямо сейчас».

«Этого не будет», сказала Хатч и наклонился вперед, чтобы отключить связь.

«Я позвоню в службу безопасности», сказал Дэвид. «Если Вы не придете, то я позвоню в службу безопасности. Я скажу им все».

Хатч замер. Он откинулся на стуле, соединил руки вместе, как-будто для молитвы и поднес их к губам. Дэвид сжал руки в кулаки, затем разжал их, сжал и разжал. По спине снизу вверх поползли мурашки. Хатч медленно втянул в себя воздух и так же медленно его выдохнул.

«Хорошо», сказал он. «Приезжай. Через час».

«И Лили».

«Я слышал тебя и в первый раз», сказал Хатч, голосом серым и холодным, как камень. «Но если вдруг запахнет подставой, твоя маленькая подруга умрет первой. Ты понял?»

«Вы не должны причинять ей боль. Это не подстава. Это — бизнес».

«Как скажешь», сказал Хатч и отключился. Руки Дэвида дрожали. Он не должен был говорить, что обратится в службу безопасности, но это был единственный рычаг, который он имел. Единственная вещь, которая заставила бы Хатча послушать. Когда он придет туда, он объяснит ему. Все будет в порядке. Он нащупал ручной терминал в своем кармане, замер на мгновение, затем сменил изображение С Богов Риска на нейтральное. Противостояние двоих мужчин, поставивших свои судьбы на кон. Дэвид поднял подбородок и взял ранец.

Когда он вошел в комнату отдыха, тетя Бобби нахмурилась.

«Идешь куда-нибудь?» спросила она.

«К другу», сказал он, пожав плечами и прижав ранец к бедру. Просто так.

«Но это здесь, верно? В Breach Candy?»

Дэвид почувствовал нарастающее беспокойство. Ее тон не обвинял или подозревал. От этого было еще хуже.

«Почему?»

Тетя Бобби кивнула на монитор с красной полосой на экране и серьезным диктором.

«Комендантский час», сказала она.

Дэвид попытался понять, что это слово может означать.

«Что комендантский час?»

«Они закрывают весь город на строгую изоляцию первого уровня. Никаких детей без сопровождения на системе тьюба или в сервисных тоннелях, никаких сборищ в общих зонах после семи. Удвоенные патрули. Если ты хочешь покинуть район, тебе, вероятно, лучше извиниться, сказала она. Затем… Дэвид? Ты в порядке?»

Он не понял, что произошло. Просто он оказался на кухонном полу, в позе лотос. Лицо его покрылось холодным потом. Он должен был встретиться с Хатчем, но он не сможет прийти. Тот решит, что это была подстава. И с ним будет Лили, потому что Дэвид так сказал ему. Настоял. Угрожал даже. Ни слова не говоря, Дэвид достал ручной терминал и попытался соединиться с Хатчем. Номер оказался неверным. Такого номера больше не существовало.

«Дэвид, в чем дело?»

Тетя Бобби склонилась к нему с обеспокоенным лицом. Дэвид махнул рукой, чувствуя себя, как утопающий. Никаких детей без сопровождения. Он должен добраться до Мартинезтауна. Он должен идти.

«Мне нужна услуга», сказал он, срывающимся голосом.

«Хорошо».

«Пойдемте со мной. Только так я смогу воспользоваться тьюбом».

«Гм. Ладно, сказала она. Я только захвачу чистую рубашку».

Они шли полкилометра к станции метро в тишине. Дэвид старался держать свой ранец так, чтобы Тетя Бобби не увидела, насколько он переполнен.

Ему было некомфортно, дыхание было затруднено и давило живот. На станции метро рыжеволосый сотрудник службы безопасности в бронежилете и с автоматической винтовкой остановил их. Дэвид чувствовал тяжесть наркотиков, оттягивающих плечо, как свинцовая гиря. Если бы он попросил посмотреть, что было в ранце, то Дэвид пошел бы в тюрьму навсегда. Лили была бы убита. Он потерял бы свое место в Salton.

«Имя и место назначения, пожалуйста?»

«Сержант артиллерийского дела Роберта Дрэпер, MCRM», сказала Тетя Бобби. «Это — мой племянник, Дэвид. Он просто получил свое распределение и я сопровождаю его».

«Сержант?» спросил сотрудник службы безопасности. «Морские пехотинцы, да?»

Какая-то тень легла на ее лицо, но тут же сменилась улыбкой.

«Да, сэр».

Сотрудник службы безопасности повернулся к Дэвиду. Его взгляд выражал дружелюбие, но Дэвиду казалось, что его сейчас вырвет.

«Вечеринка?»

«Да. Сэр», сказал он, «да, сэр».

«Ну, только не ломай мебель, сынок», усмехнулся сотрудник службы безопасности. «Свободны, Сержант».

Они оставили его и прошли на станцию метро. Белый свет казался ярче обычного, и его колени дрожали, когда он приблизился к кассе и взял билеты до Мартинезтауна, Тетя Бобби смотрела на него насмешливо, но ничего не говорила. Пятнадцать минут до Aterpol,затем пересадка, и двадцать минут до Мартинезтауна. Пассажиры в вагоне были неопрятны, их одежда была истрепана. Старик с опустошенным выражением лица и пожелтевшими глазами сидел напротив них с кричащим младенцем на руках, не обращая на того никакого внимания. Очень толстая женщина в конце вагона кричала ругательства в свой ручной терминал, кто-то с другой стороны кричал ей в ответ. Воздух пах немытыми телами и старыми воздушными фильтрами. С каждым километром выражение лица Тети Бобби становилось более прохладным и менее доверчивым. Он злился на нее за то, что она могла подумать будто у него могут быть друзья в Мартинезтауне, за то, что он предвзято относился к местным только потому, что они были сплошь старики и работяги. Было бы легче, если бы она не была права.

На станции Мартинезтауна Дэвид повернулся к ней и взял ее за руку.

«Хорошо, спасибо», сказал он. «Теперь просто останьтесь здесь, и я скоро вернусь».

«Что тут происходит, парень?» спросила Тетя Бобби.

«Ничто. Не волнуйтесь об этом. Просто ждите меня здесь, и я скоро вернусь».

Тетя Бобби скрестила руки. Она больше не улыбалась. На Дэвида накатила волна негодования. У него совсем не было времени, уговаривать ее.

«Просто подождите», он сказал резко, затем развернулся и поспешно ушел. Несколько секунд спустя он рискнул взглянуть назад через плечо. Тетя Бобби не двигалась. Она стояла со скрещенными руками и окаменевшим лицом. Светодиоды станции метро превратили ее в черный силуэт. Дэвид повернул за угол, и она исчезла. Он побежал, не обращая внимания на тяжесть переполненного ранца, ему нужно было пробежать не более пятидесяти метров, прежде чем он скроется из виду, но он спешил как мог. У него не было времени. Хатч уже мог быть на месте.

И он действительно там был.

Ящики были переставлены. Их расставили напротив стен, так, чтобы никто не мог спрятаться а ними. Единственным исключением были две груды ящиков, стоящие по обе стороны от Хатча, как телохранители. Как две части большого трона. Хатч стоял в тени между ними, с тонкой черной сигаретой на нижней губе. Его желтая рубашка свободно свисала, скрывая очертания. Блестящий черный пистолет в его руке не предвещал ничего хорошего.

Лили стояла на коленях перед ним, в центре комнаты, обхватив себя руками. Ее волосы выглядели грязными и спутанными. Она была бледна и лишь под ее правым глазом ярким пятном выделялся кровоподтек. На ней была рубашка не по размеру и пара рабочих штанов, старых и застиранных. Когда Дэвид откашлялся и вошел в комнату, на ее лице удивление сменилось отчаянием. Дэвид готов был провалиться в ад.

«Эй, малыш», сказал Хатч. За видимой небрежностью в его голосе скрывалась угроза. «Ну, так что? Ты хотел видеть меня?»

Дэвид кивнул. Его горло сдавило.

«Я хочу купить ее, сказал Дэвид. Купить ее долг».

Хатч тихонько засмеялся и затянулся сигаретой. Огонек вспыхнул и погас.

Мне кажется, мы уже обсудили это, сказал Хатч, и снова выдохнул дым. У тебя нет таких денег.

Четверть. Вы сказали, что у меня была четверть.

Глаза Хатча сузились, и он наклонил голову. Дэвид опустил свой ранец на пол и подвинул его к Лили. Она потянулась к нему.

«Если ты коснешся этой сумки, я прикончу тебя», сказал Хатч Лили, и она вздрогнула. «Как насчет того, чтобы сказать мне сначала, что там?»

«Я приготовил партию. Большую. Самую большую, которую я когда-либо делал, сказал Дэвид. Главным образом это — 3,4-methylenedioxy-N-methylamphetamine. Я сделал также партию 5-hydroxytryptophan, на свое усмотрение. И 2,5 Dimethoxy-4bromophenethylamine. Немного этого тоже. Я получил все реактивы сам. Я сделал всю работу. Стоимостью это все больше чем четыре раза превышает затраты, и оно Ваше. Это — сделка.»

«Ты…», сказал Хатч, затем сделал паузу и прикусил губу. Когда он заговорил снова, голос его был полон гнева. «Ты приготовил партию.»

«Действительно много. Достаточно.»

«Ты. Глупец. Блядь, сказал Хатч. Ты хоть понял какие ты мне создал проблемы? Что мне делать с таким количеством этого дерьма? Кто купит его?»

«Но Вы получаете его даром.»

Хатч направил оружие на ранец.

«Я затоплю рынок, и цены понизятся. Не только для меня. Для всех. Ты понимаешь это? Все. Люди начнут приходить из самого Dhanbad Nova, потому что они слышали, что у нас есть дешевое дерьмо. Все продавцы там начнут задаваться вопросом, что я хочу этим показать им, и у меня начнутся проблемы.»

«Вы можете ждать. Просто придержите его.»

«Мне придется, правильно? Как только это произойдет, я окажусь в положении скупердяя сидящего на бочке с сокровищем. Возможно кто-то прознает. И бум, я снова в жопе. Как ни посмотри, пацан, ты просто трахнул меня.»

«Он не знал, Хатч,» сказала Лили. Она выглядела разбитой.

Пистолет Хатча выстрелил со страшным грохотом в небольшом пространстве. Полукруглое отверстие появилось на полу сразу за коленом Лили, как по волшебству. Она начала кричать.

«Да», сказал Хатч. «Я не думаю, что ты захочешь прерывать меня снова. Дэвид, ты — милый ребенок, но ты туп, как чертов мешок песка. Ты что просто притащил это дерьмо сюда? Это — проблема.»

«Я — …, я сожалею. Я просто»…

«И это потребует небольшого, так сказать…» — Хатч затянулся сигаретой и поднял пистолет, пока Дэвид не видел его, смущенно уставившись в пол- «управления рисками».

Движение воздуха позади него известило о том, что дверь приоткрылась. Он хотел взглянуть, но кто-то огромный пронесся мимо него слишком быстро, чтобы заметить. Потом были звуки борьбы, мощные и такие же быстрые. Дэвида сильно толкнули. Он повалился вперед, выставив руки, недостаточно быстро, чтобы остановить падение. Его голова ударилась о каменный пол, и в течение секунды, он был уверен, что застрелен. Убит. Когда борьба закончилась криком Хатча, грохотом обрушившихся пластмассовых ящиков, Дэвид приподнялся на локтях. Его нос кровоточил.

Тетя Бобби стояла там, где прежде был Хатч. Она держала в руке пистолет и рассматривала его с профессиональным спокойствием. Лили стремглав рванулась к Дэвиду, как будто ища укрытие позади него. Хатч, позабыв про выпавшую сигарету, сжимал левой рукой свою правую руку, пальцы которой были вывернуты под невероятным углом.

«Кто ты такая, мать твою!» зарычал Хатч. Его голос был низким. Диким.

«Я — Грубиянка Дрэппер», сказала Тетя Бобби, взведя предохранитель. Она разрядила обойму и бронзовая молния отлетела в сторону. «Так что, мы можем обсудить это.»

Лили прижала свою руку к руке Дэвида. Он подвинулся, приблизившись к ней. От нее исходил запах дыма и тела, и чего-то еще, что он не мог понять, но ему было все равно. Тетя Бобби нажала что-то, и верхняя часть пистолета отскочила.

Да ты, мертвец, что ты можешь сказать мне? спросил Хатч. Его голос не казался столь жестким, как он, вероятно, надеялся. Тетя Бобби вытащила барабан из оружия и бросила его в угол комнаты в узкое пространство между ящиками и стеной. Она не отрывала взгляд от оружия, но она улыбнулась.

Мальчик сделал ошибку, сказала она, но он относился к Вам с уважением. Он не крал у Вас. Он не пытался разыскать девочку самостоятельно. Он не скрывался. Он даже не пытался продать товар и получить деньги.

Лили дрожала. Или возможно это был Дэвид, а вовсе не она. Хатч хмурился, но взгляд его стал задумчивым.

Тетя Бобби отстегнула длинную, тонкую полоску металла из оружия, затем маленькую черную пружину и бросила их за другой ящик. Вы — жесткий парень в жестком бизнесе, и я уважаю это. Возможно Вы убили кого-то. Но Вы — также бизнесмен. Рациональный. Способный видеть всю картину. Она посмотрела на Хатча, улыбнулась и бросила ему рукоять его пистолета. Таким образом, вот, что я думаю. Возьмите сумку. Продайте ее, схороните ее. Пустите ее в переработку. Это Ваше. Делайте с ней, что Вы хотите.

«Я бы сделал это так или иначе» сказал Хатч, но она проигнорировала его.

Долг девочки уплачен, и Дэвид уходит. Он вне игры. Вы не приезжаете к нему, он не приезжает к Вам. Я не приезжаю к Вам тоже. Она бросила ему пустую верхнюю часть его оружия, и он поймал ее непострадавшей рукой. С того места, где Дэвид лежал, скорчившись на полу, они оба выглядели больше, чем жизнь.

«Девчонка ничто,» сказал Хатч.

Пустышка, ее легко заменить. Мальчик совсем другое дело. Хороших поваров нельзя обменять так просто.

Тетя Бобби начала вынимать пули из магазина большим пальцем, бросая их в широкую, сильную ладонь. Каждого можно заменить в такой работе. Держу пари, Вы имеете четверых или пятерых, как он. Она вынула последнюю из пуль и положила их в карман, затем бросила ему пустой магазин. Дэвид закончил, его больше нет. Никакого неуважения. Никакого риска для операции. Просто отступи, пока еще можно. Такая вот сделка.

И если я говорю нет?

«Я убью Вас», сказала Тетя Бобби тем же самым сухим тоном. «Я предпочла бы не делать этого, но это случится, если Вы не согласитесь.»

«Так просто?» сказал Хатч с угрюмым видом. «Может это не настолько просто.»

«Вы — жесткий парень, но я — кошмар, обернутый в апокалипсис. И Дэвид — мой любимый племянник. Если Вы продолжите трахать ему мозги, я поделю вас на мелкие кусочки, сказала Бобби, с печальной улыбкой. Никакой непочтительности.»

Угрюмый вид Хатча сменила кривая улыбка.

«Они вырастают большими, пока вы отсутствуете, сказал он и поднял разобранный пистолет. Вы сломали мое оружие.»

«Я заметила запасной магазин в Вашем левом кармане», сказала она. «Дэвид, встань. Мы уезжаем.»

Он шел вперед, Лили, держалась за него и тихонько плакала. Тетя Бобби прикрывала их сзади, следя, чтобы они шли быстро, но не переходили на бег. Когда они добрались до станции метро, Тетя Бобби положила руку на плечо Дэвида.

«Я могу провести тебя через контрольно-пропускной пункт, но я не могу провести ее.»

Глаза Лили были влажными и безвольными, лицо спокойным и безмятежным. Испачканная и плохо пахнущая, она все еще была красива. И она была выкуплена.

«У тебя есть место куда ты можешь пойти? спросил Дэвид. Где-нибудь здесь в Мартинезтауне, где он не сможет найти тебя?»

«У меня есть друзья, сказала она. Они помогут.»

«Пойди к ним», сказала Тетя Бобби. «Останься вне поля его зрения».

Дэвид не хотел позволить ей уйти, не хотел отпускать ее руки. Он видел, что она поняла. Она задержала в его ладонях свои руки, мягкие и податливые, как вода. На мгновение ее тело плотно прижалось к нему. Ее губы были у его щеки, ее дыхание на его ухе. Она была Una Meing на мгновение, и он был Caz Pratihari, и мир был опьяняющим, сильным и романтичным местом. Она встала напротив него, и ее губы коснулись его губ, и они были мягкими и теплыми, и на вкус, как обещание.

«Я найду тебя, прошептала она», и затем момент закончился, и она ушла, слегка пошатываясь, вниз по коридору, высоко подняв голову. Он хотел бежать за нею, поцеловать ее снова, взять ее домой с собой и оказаться с ней в его постели. Он чувствовал, как бьется жилка у него на шее и кровь стучит в висках. У него была эрекция.

«Ну», сказала Тетя Бобби. «Давай, пойдем домой.»

От Мартинезтауна до Aterpol она ничего не говорила, просто сидела положив руки на колени, сжимая одну из пуль двумя пальцами, периодически перекатывая ее словно это был фокус. Даже несмотря на нахлынувшее на него облегчение, он боялся того, что будет потом. Неодобрение, нотация, угрозы. Она заговорила за пять минут до прибытия в Breach Candy и это было совсем не то, что он ожидал услышать.

«Та девочка. Ты спас ее. Ты знаешь это? Это ты ее спас.»

«Да».

«И ты чувствуешь себя хорошо от этого. Ты сделал что-то правильное и тебе от этого хорошо.»

«Да», сказал он.

«Это хорошее чувство — самое большее, что эта девочка когда-либо будет в состоянии дать тебе.»

Вибрация Тюьба была почти незаметна. Мониторы были настроены на ленту новостей, не дающую никакой возможности найти точки соприкосновения между ним и его тетей. Дэвид смотрел на свои руки.

«Я ей не нравлюсь», сказал он. «Она просто сделала это, потому что он сказал ей. И потом она знала, что у меня были деньги.»

«Она знала, что у тебя были деньги, и она знала, что ты был хорошим парнем», сказала Тетя Бобби. «Есть разница.»

Дэвид улыбнулся и сам удивился этому. Тетя Бобби откинулась назад, потягиваясь. Когда она повернула голову, суставы на ее шее громко хрустнули.

«Я должна уехать, сказала она.»

«Хорошо», Дэвид сказал, внезапно понимая, что не хочет этого. Слишком много потерь за сегодня, и эта была неожиданно болезненной. «Куда Вы пойдете?»

«Вернусь к работе.» Бобби подбросила пулю и поймала ее, затем снова стала играться ею. «Я должна найти чем заняться.» Она кивнула в сторону мониторов. Все новости были о Земле и Марсе, и сердитых людях с бомбами. «Возможно я могу им помочь.»

«Хорошо», повторил Дэвид. А потом мгновение спустя добавил, «Я рад, что Вы остались с нами.»

«Я хочу заняться скалолазанием без страховки. Уверена, тебе понравится.»

* * *

После этого случая Дэвид видел Лили еще раз. Это был его второй год в Высшем университете, спустя приблизительно три недели после того, как ему исполнилось восемнадцать. Он был в китайском ресторане с тремя другими членами его команды и их советником, доктором Фоюзком. Экран на всю стену транслировал футбольный матч из Долины Моряка, звук был приглушен достаточно, чтобы можно было говорить. Настольный экран наоборот был соединен по сети с лабораториями в высшем университете и, между бутылками пива и чая, и черными керамическими мисками лапши и соуса, транслировал их последние симуляции.

Джереми Нг, его сосед по общежитию и единственный, кроме него, биохимик в команде, качал головой и указывал на изображение поверхности Марса, которое воспроизводили компьютеры в их официальных лабораториях.

«Но соль ...»

«Соленость не проблема,» сказал Дэвид, расстройство ясно слышалось в его голосе. «Вот почему мы используем натриевые насосы, помнишь? Она не пройдет через мембрану.»

«Господа», сказала доктор Фоюзк, тоном и повелительным и довольным одновременно. «Вы провели по пятьдесят часов в неделю, обсуждая это, в течение прошлых семи месяцев. Нет никакого смысла передумывать заново. Вскоре у нас будут твердотельные проекции.»

Джереми начал возражать, затем остановился, начал снова и перестал. Рядом с ним усмехнулась Кэсси Эстинрэд, их эксперт по гидросистемам. Если это действительно будет работать, Вы парни запустите проект терраформирования на несколько десятилетий раньше срока. Вы знаете это.

Доктор Фоюзк подняла руку, требуя тишины. Моделирование было почти закончено. Все за столом задержали дыхание.

Дэвид не мог сказать, что заставило его оглянуться. Чувство, что за ним наблюдают. Чувство неловкости, ощущаемое затылком. То была Лили в задней части бара, смотрящая на него, но невидящая его. Годы не были добры к ней. Ее кожа принадлежала женщине вдвое старше ее, а ее эльфийский подбородок теперь просто выглядел мелким. Она держала на руках шестимесячного ребенка, все еще слишком маленького, чтобы понять его пол. Она могла быть кем угодно, но только не той с кем ему хотелось бы заговорить. Его словно кольнуло электрическим током. В течение доли секунды ему снова было пятнадцать, почти шестнадцать лет, и он снова был безрассуден, как огонь. Он помнил, как чувствовал ее поцелуй, и почти незадумываясь, он поднял руку и помахал ею.

Он видел, что она признала его; ее глаза расширились, плечи напряглись. По лицу пронеслось что-то похожее на гнев. Страх, готовый вырваться наружу. Человек, сидящий рядом с ней тронул ее за плечо и что-то сказал. Она покачала головой, отвернувшись. Человек повернулся, хмуро вглядываясь в толпу. Его глаза на мгновение остановились на Дэвиде, но в них не было узнавания. Дэвид отвел взгляд от нее в последний раз.

«Так, началось», сказала Кэсси, поскольку стали поступать первые результаты. Дэвид уперся локтями в стол, пока цифры одна за другой укладывались в пределы допустимых погрешностей. Он наблюдал, как брови доктора Фоюзка поднялись и видел, как Джереми стал скалить зубы.

И тут пришла эйфория.

Джеймс Кори Живая бездна

Они держали нас в огромной комнате. Девяносто на шестьдесят метров с потолком в восьми метрах над нами, чуть меньше чем футбольное поле, с обзорными окнами на верхних двух метрах, из которых наша охрана могла видеть нас, если им вздумается. Древние амортизаторы, скрученные бог знает где, в беспорядке были раскиданы по всему полу. Со временем я научился узнавать по тонкому запаху спирта и пластика, когда меняли воздушные адсорберы, и влажность и температура изменялись, оставляя потёки влаги, сползающие по стенам. Это было ближе всего к тому, что можно было назвать погодой. Гравитация где-то в районе четверти g намекала на то, что мы на станции вращения. Наши охранники об этом не распространялись, но мне в голову не приходило ни одного планетарного тела, которое бы соответствовало этому.

У большинства из нас было ощущение, что эта потрёпанная, пустая комната была конечным пунктом назначения для нас, бывшей научной команды со станции Тот. Некоторые плакали от этой мысли. Исследовательская группа не стала этого делать.

У нас были туалеты и душевые, но никакой приватности. Когда мы мылись, это происходило на глазах у любого, кто захотел бы это увидеть. Мы научились относиться к дерьму с безразличием животных. И когда, что было неизбежно, мы стали склонять друг друга к удовлетворению наших сексуальных нужд, это происходило без тени приватности, которой мы когда-то наслаждались, хотя в конечном итоге несколькими амортизаторами мы пожертвовали, чтобы создать небольшое пространство, визуально отделённое от остальной комнаты, которое потом стали называть «отель». Но этого было совершено недостаточно, чтобы поглощать звуки.

Наша вынужденная физическая близость друг с другом служила источником стыда для многих заключенных, пришедших не из исследовательских групп. Остальные, включая меня, придерживались иной точки зрения. Я думаю, что наше бесстыдство в числе прочего было тем, что мешало другим, тем, кто работал в охране, обслуживании или администрации, принять нас. Были и другие причины, но, думаю, бесстыдство было самой заметной. Но насчёт этого я могу и ошибаться. Я научился подвергать сомнению свои предположения о том, что чувствуют другие люди.

Огни в комнате включались, когда наступало то, что считалось утром, и гасли с тем, что мы согласились называть ночью. Воду мы брали из пары кранов рядом с душами, и пили её прямо оттуда, используя сложенные вместе ладони. За неимением бритв или депиляторов наши мужчины отрастили бороды. Охрана и надзиратели приходили когда бы ни посчитали нужным, в броне и достаточно вооружёнными, чтобы поубивать нас всех. Они приносили астерскую еду, выращенную в чанах на дрожжевой основе. Порой они шутили с нами, порой толкали или били нас, но они всегда приносили нам пропитание и тонкие бумажные комбинезоны, которые были нашей единственной одеждой. Всё наши охранники были астерами, с их удлинёнными телами и слегка увеличенными головами, которые говорили о детстве, проведённом в низкой гравитации и долгом воздействии фармацевтических коктейлей, которые делали такую жизнь возможной. Они говорили на многоязычном диалекте астеров: сотня разных языков перемалывалась вместе, пока не пришло понимание, что здесь имело место музыкальное восприятие в той же степени, что и грамматика.

В течение первого года они время от времени забирали нас из комнаты для периодических допросов. Когда забирали меня, сеансы проводились в маленьких грязных комнатах, зачастую без стульев. Техника варьировалась от угроз и насилия до предложений привилегий или узколицей женщины, просто сидящей молча и смотрящей на меня так, будто она сможет заставить меня заговорить с помощью грубой невысказанной воли. Когда время прошло, это стало случаться всё реже и реже. Примерно на третьем году это прекратилось вовсе, и комната окончательно стала нашим коллективным миром. Мы были сообществом из тридцати семи человек, живущих под надзором холодных и чёрствых тюремщиков.

Хотя мы попали сюда, уже довольно неплохо зная друг друга, систематика нашей предыдущей работы переросла в своего рода племенной строй. Ван Арк и Дрекслер могли не иметь согласия ни в чём, от того как лучше проводить время нашего «дня» до того, кто снимается в развлекательном видео нашей молодёжи, но оба они были из обслуживания, и поэтому стоило только начаться какому-то конфликту, они становились друг за друга и против нас остальных. Фонг пользовалась самым высоким рейтингом среди команды безопасности в нашем случайном организационном срезе, и поэтому она была негласной главой не только их группы, но и их посредством — эрзац-лидером нашего сообщества. Исследования велись раздельно, и уже тогда подразделение рабочей группы делилось на сеть более мелких подразделений. Из нескольких дюжин больших групп сигнализации и связи в комнату попали только Эрнц и Ма. Визуализация с её пятью людьми была самой большой: Кантер, Джонс, Меллин, Хардбергер и Кумбс. Из наноинформатики было трое: Куинтана, Браун и я.

О системе снаружи комнаты — о Земле, Марсе, Поясе — мы практически ничего не знали. Для нас история закончилась на станции Тот, а наш эксперимент на Эросе был выполнен лишь наполовину. Даже спустя годы после случившегося я мог обнаружить себя размышляющим над какой-нибудь особенностью набора данных. Я больше не доверял свой памяти достаточно для того, чтобы сказать точно, были ли проблемы, занимающие моё время, достоверными, или это были домыслы моего несколько хрупкого и изменённого сознания.

Когда бывало горше всего, я мог днями лежать в амортизаторе, думая об Исааке Ньютоне и о том, как, обладая своим сознанием и своей специфической историей, он смог переделать всё человеческое восприятие. Я стоял на краю пропасти, такой же огромной, какая была и у него, и меня оттащили назад против моей воли. Но чаще мне удавалось игнорировать такие мысли неделями, иногда месяцами. У меня появился любовник. Альберто Корреа. Он работал в администрации и провёл своё детство, перебиваясь случайными заработками в комплексе космопорта в Боготе. Он имел учёную степень в области политической литературы, и он сказал, что оба мои имени — Паоло и Кортазар — напомнили ему об авторах, которых он изучал.

Иногда он мог часами болтать про влияние классовых систем на поэтические формы или Батлер-Марксистское прочтение видеороликов Пилара Восьмого и Микки Суханама. Я слушал, и мне нравится думать, что кое-что из этого я впитал. Звук его голоса и присутствие его тела успокаивали, и моменты, которые мы проводили вместе в отеле были приятны и расслабляющи. Он говорил, что если бы он знал, что придётся закончить вот этим, то он остался бы на Земле и жил бы на базовое. Когда я указывал на то, что тогда бы мы не встретились, он либо соглашался, что оно того стоило, либо рассказывал о прекрасных мужчинах, которых он любил в Колумбии.

Конечно, время стало отследить трудно, но я был практически уверен, что шёл четвертый год нашего пребывания в комнате, когда умер Кантер. Он жаловался на плохое самочувствие, а потом разволновался и начал бредить. Охранники, посмотрев на происходящее, принесли лекарства, которые, подозреваю, были просто успокоительными. Он умер через неделю.

Это была первая смерть, и она укрепила в нас мысль, что мы, скорее всего, никогда больше не выйдем на свободу. Я наблюдал, как остальные пережили период траура, который был не столько по Кантеру, сколько по тем жизням, которые у нас были и которые остались позади. Не исследовательская группа, остальные. Альберто на время стал ещё более пылким любовником, а затем впал в тихую панику, едва говорил со мной и сторонился моих прикосновений. Я был терпелив с ним, поскольку понял, что терпение проще всего, когда нет альтернативы.

День за днём мы опускались всё ниже. Наше мировосприятие сузилось до рассуждений кто с кем спит, о том, был ли комментарий кого-нибудь о сокамернике безобидным или дерзким, и драк — порой неистовых — из-за того, кто на каком амортизаторе будет спать. Мы были мелочны и жестоки, отчаянны и беспокойны, изредка человечны и даже способны порой проявлять настоящую, пусть и эфемерную красоту. Возможно, когда наступают периоды благополучия и спокойствия, на них никогда не обращаешь внимания. Само собой, на те дни я не смотрел с особой симпатией, пока не пришёл марсианин.

Я сам не видел, как он появился. Я разговаривал с Эрнцем когда это случилось, поэтому моё знакомство с этим парнем случилось когда Куинтана пролаял моё имя. Когда я повернулся, марсианин был уже здесь. Он был бледнолицым, с каштановыми волосами, и одет был в знакомую форму Флота Парламентской Республики Марс. Наши привычные астерские охранники обступили его, задрав подбородки выше обычного. Куинтана и Браун стояли перед ними, нетерпеливо подзывая меня жестами. У меня не возникло ни малейшего колебания.

Притяжение чего-то нового после такого долгого однообразия заставило меня заволноваться, а мои руки — затрястись. Подходя, я пригладил свою бороду в надежде, что это поможет мне выглядеть чуть респектабельнее. Когда мы встали перед новеньким, все втроём, Браун вышел на полшага вперёд. Я подавил желание выйти вперёд тоже, в уверенности, что это закончится тем, что мы задавим нашего посетителя. Я могу проглотить маленькую игру Брауна в физическое превосходство, лишь бы удержать марсианина от ухода.

— Здесь все? — спросил он. У него был приятный голос, с едва уловимым растягивающим слова акцентом долины Маринер.

— Так и есть, — сказал охранник-астер с кивком. — Наноинформатики тебе нужны были. Это вот они.

Марсианин оглядел нас по очереди, изучая, словно свежих рекрутов. Казалось, что пол дрожит, но это было всего лишь моё тело. Неизвестность всегда пронизана электричеством, чувством надвигающегося откровения, словно в последний момент перед оргазмом. Глядя на этого человека и находясь под его взглядом я чувствовал себя более голым, чем когда бы то ни было с тех пор, как получил свой первый сексуальный опыт; тоска и желание росли в моём сердце, бились в горле, затопили меня с головой. Всё, что забрала у меня комната — моя любознательность, моя надежда, моё ощущение, что возможна жизнь и за пределами моей безымянной тюрьмы — наполняло его холодные карие глаза. Одним из профессиональных факторов риска, связанных с моим карьерным путём, был своего рода солипсизм, но в тот момент я действительно почувствовал, что Бог послал ангела, чтобы тот принёс и нашептал мне секреты, которые так долго были сокрыты от моих ушей, что это и сделало последующие действия столь разрушительными.

— Ну ладно, — сказал марсианин.

Мерзкий мелкий полушаг Брауна принёс свои плоды. Марсианин достал рабочий ручной терминал из кармана и протянул его.

— Взгляните на это. Посмотрите, что с этим можно сделать.

Браун цапнул терминал.

— Я подготовлю тесты, сэр, — сказал он, будто снова был тимлидом, а не отвратительным длиннобородым заключённым в бумажном комбинезоне.

— Мы можем оставить себе копию? — спросил Куинтана.

Я собирался присоединить свой голос к его, но охранник опередил меня.

— Одна сделка, один терминал. Закати губу.

Марсианин собрался уходить, но Куинтана рванулся вперёд.

— Если тебе нужен кто-то, кто обработает для тебя данные, то Браун — не тот человек. Он лишь тимлид, так что большую часть времени он проводил на совещаниях в администрации. Если бы он соображал лучше, они держали бы его в лабораториях, — то же самое мнение готово было вырваться из моего собственного горла, но моя нерешительность в выборе слов меня спасла. Ближайший из астерских охранников переместил свой вес, повернулся и воткнул приклад своей винтовки в живот Куинтане, сложив того пополам. Марсианин, видя насилие, нахмурился с неодобрением, но ничего не сказал, когда охрана отвела его к двери и прочь из комнаты. Браун, с торчащей бородой и красным лицом, наполовину побежал, наполовину важно прошествовал в отель, прижимая терминал к своей груди. В глазах его разрастался триумф и страх. Куинтану рвало, я встал над ним в раздумьях. Остальные глазели со всех сторон комнаты, а когда я поднял глаза вверх, там, за стеклом было больше фигур, смотрящих вниз на нас. На меня.

Куинтана совершил ошибку, и я сделал бы то же. Он назвал решение марсианина — которое просто взбрело тому в голову — вызывающим сомнения. Он попытался взять на себя право решать, когда все мы здесь именно потому, что права решать у нас нет. Увидеть это было всё равно что вспомнить что-то мной забытое.

Одна сделка, один терминал. Эти слова значили для меня две вещи: первое это то, что после всего этого времени кто-то ещё торгуется за нашу свободу или право владеть нами, а второе, что необходим только один из нас. Излишне говорить, что в тот же момент я решил, что заключённым, за которого будут торговаться, буду я.

— Давай, — сказал я, помогая ему подняться на ноги. — Всё в порядке. Пойдём, я помогу тебе умыться, — я дал им увидеть, что я поддерживаю его. Немного удачи, и до ушей марсианина дойдёт, что лишь один из трёх — командный игрок, из тех людей, что помогут кому-то, находясь на дне. Куинтана, я был уверен, свой шанс упустил. Браун, обладая терминалом и всем, что на нём было, был впереди. Пока я не видел способа устроить всё так, чтобы получить преимущество, но просто снова иметь в наличии реальную проблему, требующую решения, было подобно пробуждению после долгого и тяжёлого сна.

Браун не покидал отель весь остаток дня, и, осмелившись выползти, когда охранники принесли наш вечерний рацион, сел отдельно, засунув терминал за ворот комбинезона. Куинтана зыркал на него сквозь грозовые тучи бровей, а я придерживался своего плана, но последствия от произошедшего днём разошлись далеко за пределы нас троих. Все в комнате гудели. Других тем для разговоров не было. Марс знал, что мы здесь, и более того, некоторые из нас были ему нужны. Или, по крайней мере, один из нас. Это меняло всё, от вкуса еды до звучания наших голосов.

Запри человека в гроб на годы, корми и пои его достаточно, чтобы он жил, а потом, на мгновение, вскрой крышку и дай ему увидеть свет дня. Мы все были этим человеком, ошеломлённым, смущённым, ликующим и испуганным. Отупение неволи, казалось, отступило на несколько часов, и мы проживали это время глубоко и отчаянно.

После еды Браун ушёл в амортизатор рядом со стеной, изогнувшись в нём так, чтобы никто не смог подкрасться к нему сзади. Я, делая вид, что ничего не изменилось, приступил к моим обычным ночным ритуалам — опорожнил кишечник, принял душ, выпил достаточно воды, чтобы не просыпаться от жажды до того, как вернётся свет. Ко времени, когда нам резко включили ночь, я свернулся в амортизаторе с Альберто. Его тело было жарче моего. Браун, чьи движения я теперь глубоко чувствовал, остался в своём амортизаторе у стены. Отсвет от терминала был оскорбительно тусклым. Я притворился спящим, и думал, что одурачил Альберто, пока тот не заговорил.

— И поэтому они бросили нам яблоко, а?

— Плод познания, — сказал я, при этом не понимая, какое именно яблоко он имеет в виду.

— Ещё хуже. Золотое, — сказал он. — Частная собственность. Статус. Теперь всё сведётся к борьбе за право называться самым красивым, и из того проистечёт война.

— Не будь напыщенным.

— Я ни при чём, это история. Разделение по статусу и благосостоянию всегда приводит к войне.

— А мы всё это время живём в марксистском раю, а я этого так и не заметил? — сказал я, больше чтобы уесть его, чем что-то такое имея в виду.

Альберто поцеловал меня в лоб и провёл губами вдоль линии волос к моей ушной раковине.

— Не убивай его. Они вычислят тебя.

Я отодвинулся. Я не мог в темноте видеть больше, чем очертания его лица, парящие около меня. Моё сердце застучало быстрее, и мой рот наполнил медный вкус страха.

— Откуда ты узнал, о чём я думаю?

Когда он ответил, его интонации были тихи и меланхоличны.

— Ты же из исследований.

* * *

Я не всегда был тем, чем стал. До того как прийти в исследования, я был учёным, который получил чересчур хорошее образование. А ещё до того был студентом университета Тель-Авивской автономии, застрявшим между инвестициями в будущее, которое я не мог себе представить, и горем, которое не мог полностью охватить. А перед этим — мальчиком, который видел, как умерла его мать. Я был всеми этими людьми до того, как стал заниматься исследованиями для корпорации «Протоген», базирующейся на станции Тот. Но также верно и то, что я помню множество этих моих бывших «я» с отдалением, которое больше, чем время. Я говорю себе, что степень этого отдаления позволяет проследить путь от одного к другому, но я не особо уверен, что это правда.

Моя мать — лицо в форме сердечка над телом в форме груши, изливающая на меня любовь так, словно я был единственным, кто имел значение во всём мире — жила на базовое большую часть своей жизни, пользуясь комнатой в жилом комплексе ООН в Лондрине. Образования у неё не было, хотя, как я понимаю, она была вполне неплохим музыкантом, когда была моложе и играла в каких-то андеграундных группах. Если в сети и были её записи, то я никогда не них не натыкался. Она была женщиной с кое-какими амбициями и слегка подогретыми страстями, пока ей не исполнилось тридцать два. А потом, если послушать то, что говорила она, бог пришёл к ней во сне и сказал, что у неё должен появиться ребёнок.

Она встала, отправилась в торговый центр, и подала заявку на любую программу, которая сможет принести ей достаточно денег, чтобы легально отказаться от контрацепции. Потребовалось три года четырнадцатичасовых рабочих дней, но она это сумела. Заработала достаточно и для лицензированных родов, и для взноса за зародышевую плазму, которая должна была помочь моей жизни зародиться. Она сказала, что это был её выбор — приобрести сперму в торговом центре, что дало мне мой интеллект и живость, и что все мужчины в жилом комплексе, способные к деторождению, были преступниками и бандитами, слишком далёкими от цивилизации, чтобы войти в её основной список, и что я не мог получить эти качества от неё, потому что она была ленивой и глупой.

Будучи ребёнком и взрослея, я как мог отбивался от последнего пункта: она была умна, она была прекрасна и что бы ни было во мне хорошего, корнями своими несомненно уходило в неё. Сейчас я уверен, что она принижала себя передо мной, чтобы от кого-то услышать похвалу, даже если это будет всего лишь любимый ребёнок. Я не против манипуляции. Если интеллект и сосредоточенность действительно были наследием моего невидимого отца, эмоциональная манипуляция была истинным даром моей матери, и это было так же ценно. Так же важно.

Поскольку я был подростком, когда это началось, я не замечал её симптомов, пока они не стали достаточно выражены. Моё время по большей части проходило тогда вне дома в игре в футбол на грязном и заросшем сорняками пустыре к югу от жилого комплекса, в проведении плохо продуманных экспериментов с некоторыми творцами и художниками гаражного уровня, в исследовании собственной сексуальности и моральных границ молодёжи из моего окружения. Мои дни были заполнены запахом города, жаром солнца и верой, что что-нибудь радостное — футбольная победа, удачный проект, великолепный роман — может случиться в любой момент. Я был уличной крысой, живущей на базовое, но жизненные открытия были так богаты, так драматичны и глубоки, что меня не волновал мой статус в более крупном культурном слое.

Моё микроокружение, казалось, тянется за горизонт, и конфликты внутри него — будет вратарём Томас или Карла, сможет ли Сабина настроить бактериальные культуры, купленные в свободной продаже, на производство своих собственных наркотиков для вечеринок, является ли Диди гомосексуалистом и как это выяснить без ухаживания, унижения, отказа — были глубочайшими драмами, которые находили свой отклик на протяжении веков. Когда позже мой руководитель проекта сказал: «В каждой жизни есть период развития социопатии», я подумал как раз об этом времени.

А потом мама уронила стакан. Это была хорошая вещь, с толстыми скошенными стенками и кромкой, похожей на потёки желе, и когда он разлетелся, звук был похож на выстрел из ружья. Ну или это мне так запомнилось. Значимые моменты могут вызывать затруднения с сохранением объективности, но мои воспоминания об этом таковы: тяжёлый, прочный питьевой стакан ловит солнечный луч, выпадая из её рук, крутится в воздухе и взрывается об наш кухонный пол. Она тихо выругалась и пошла взять метлу, чтобы подмести осколки. Она неуклюже шагала, возясь с совком. Я сидел за столом, эспрессо остывал в моих руках, пока я наблюдал, как она пытается прибрать за собой целых пять минут. В это время я чувствовал ужас, ошеломляющее чувство, что что-то не так. Сравнение, которое пришло мне в голову в тот момент — моей мамой кто-то управляет удалённо, не вполне понимая, как работает управление. Хуже всего было то, как она смутилась, когда я спросил, что происходит. Она не понимала, о чём я говорю.

После этого я начал проявлять внимание, проверяя её в течение всего дня. Как долго это уже продолжалось, сказать было трудно. Проблемы с подбором слов, особенно рано утром и поздно ночью. Потеря координации. Моменты замешательства. Это всё мелочи, говорил я себе. Следствие недосыпания или слишком долгого сна. Она целые дни тратила на просмотр развлекательных новостей из Бейджина, а потом всю ночь перебирала кладовку или часами напролёт стирала одежду в раковине, и её руки делались красными и трескались от мыла, пока разум её, казалось, был захвачен мелкими деталями. Её кожа приняла пепельный оттенок, а щёки приобрели вялость. Медленность, с которой двигались её глаза, наводили на мысль о рыбе, и мне стал сниться повторяющийся кошмар, что море пришло забрать её, и она тонула прямо здесь, за столом с завтраком, а я сидел рядом с ней, не в силах ей помочь.

Но когда бы я ни заговорил с ней об этом, я только приводил её в замешательство. С ней всё было как положено. Она была точно такой же как и всегда. У неё не было никаких проблем с делами по дому. Она не теряла координацию. Даже когда слова душили её по дороге наружу, она не понимала, что я имею в виду. Даже когда она, словно алкаш, путала свою кровать с уборной, ей не казалось это чем-то необычным. И хуже того, она была в этом уверена. Она была искренне уверена, что я говорю это, чтобы ранить её, и не могла понять, для чего бы это мне делать. Чувство, что я предавал её из-за страха, что я был причиной её страданий, а не просто свидетелем чего-то глубоко неправильного, только и оставляло мне, что рыдать на кушетке. Она не была заинтересована в походе в клинику; там всегда такие длинные очереди, да и причин нет.

Я заставил её пойти за день до Великого Поста. Мы приехали рано, и я собрал на обед жареную курицу и ячменный хлеб. До медсестры в приёмном мы добрались ещё даже до того, как поели, а потом сели в зале ожидания со стульями из поддельного бамбука и с потасканным зелёным ковром. Напротив нас сидел мужчина чуть старше моей матери, и руки на его коленях сжимались в кулаки, когда он изо всех сил старался не кашлять. Женщина рядом со мной, моего возраста или моложе, смотрела прямо перед собой, положив руку на живот, будто пытаясь удержать свои кишки. Позади нас плакал ребёнок. Помню, я удивился, почему кто-то, кто может позволить себе ребёнка, тащит его в базовую клинику. Моя мать тогда держала меня за руку. Все эти часы, что мы сидели там вместе, её пальцы были переплетены с моими. Всё это время я говорил ей, что всё будет хорошо.

Доктор оказался узколицей женщиной с перламутровыми серьгами. Я помню, что её имя было таким же, как у моей матери, что там пахло розовой водой, и что её глаза были подёрнуты какой-то мертвенностью, как у человека в шоковом состоянии. Она не стала дожидаться, пока я расскажу ей, что нас привело. Система медэксперта уже собрала записи и рассказала ей, что предполагается. Синдром Хантингтона, тип C. То же, сказала она (хотя моя мать никогда не посвящала меня), что убило моего деда. База может покрыть купирующее лечение, включая психоактивные препараты. Она сделает запись в профиле. Препараты по рецептам начнут доставляться на следующей неделе и будут поступать столько, сколько понадобится. Доктор взяла мою маму за руки, механически и заученно призвала её быть храброй и ушла. В следующую смотровую, к кому-то, чью жизнь она, надеюсь, сможет спасти. Моя мать качнулась ко мне, её глаза нашли меня, только медленно.

— Что случилось? — спросила она, а я не знал, что ей сказать.

Моя мать потратила три года, чтобы умереть. Я, бывало, слышал от неё, что как ты тратишь свой день, так ты тратишь и свою жизнь, и мои дни тогда изменились. Футбол, поздние ночные тусовки, заигрывания с другими молодыми людьми моего круга — всё это закончилось. Я разделился на трёх разных молодых людей: один был сиделкой для своей слабеющей матери, ещё один — студентом, неистовым в поисках понимания болезни, которая определила его жизнь, а последний был жертвой депрессии столь глубокой, что она делала мытьё или принятие пищи испытанием.

Моя собственная комната была клеткой, достаточно широкой, чтобы вместить мою кровать, с матовым окном, которое открывалось в вентшахту. Моя мать спала в кресле перед экраном с развлекательным каналом. Живущая выше семья иммигрантов из Балканской зоны интересов топала, орала и дралась, и каждый шаг был напоминанием о ужасающей плотности населения вокруг нас. Я кормил её лапшичным супом и набором государственных таблеток, которые были самыми яркими предметами из всей обстановки. Она становилась всё импульсивнее, раздражительнее, и медленно теряла способность пользоваться речью, хотя я думаю, что понимала меня она почти до самого конца.

В то время я этого не видел, но мои варианты состояли в том, чтобы сплести себе спасательный круг из того, что у меня было под рукой, бросить мою мать в её последней болезни, ну или умереть. Я не оставил бы её, и я не умер. Вместо этого я принял её болезнь и сделал её своим спасением. Я читал всё, что было связано с типом C Хантингтона, его механизмами, как их понимали, с исследованиями, которые проводились в этой области, и лечением, которое когда-нибудь сможет с ним справиться.

Когда я чего-то не понимал, я искал пособия. Я писал письма в просветительские программы центров медицинских исследований и больниц, какие были на Марсе и Ганимеде. Я выследил биоконструкторов, про которых знал, и задалбывал их вопросами — Что такое задержка цитоплазматической регуляции? Как белковые ингибиторы мРНК относятся к фенотипическим выражениям первичных последовательностей ДНК? Что означал синтез Линча-Нойона в отношении восстановленных нейронных тканей? — до тех пор, пока не сталоясно, что они не понимают, о чём я говорю. Я погрузился в такой сложный мир, что даже Уотсоны от исследований не могли охватить всё это.

Что меня поразило, так это то, насколько недалёк предел человеческого звания. До того, как я занялся самообразованием, я полагал, что существует великая бездна науки, что каждый вопрос, имеющий какую-то важность, каталогизирован и изучен, что все ответы будут, если только кто-то сможет верно запросить нужный набор данных. Ну и для некоторых вещей оно так и было.

Но для других — для тех, что я счёл бы столь важными и простыми, что их должны были бы знать все — данных просто не было. Как организм вымывает прекурсоры бляшек из спинномозговой жидкости? Два документа: один устаревший на семьдесят лет, опирающийся на предположения о спинальной циркуляции, ныне опровергнутые, и ещё один, основанный на данных, полученных из историй семи полинезийских младенцев, получивших повреждения мозга в результате аноксии, воздействия различных веществ либо травм.

Этой нехватке информации было, конечно, объяснение: исследования, касающиеся человечества, требовали субъектов изучения в виде человека, и этические принципы делали скрупулезные исследования практически невозможными. Никто не станет ежемесячно выкачивать из здоровых детей спинномозговую жидкость только потому, что из этого мог бы выйти неплохой экспериментальный проект. Я это понимал, но когда идёшь в науку, ожидая великого источника интеллектуального света и так быстро вступаешь во тьму — это действует отрезвляюще. Я завёл книгу невежества: вопросы, ответы на которые в существующей информации найти было невозможно, и мои мысли, мысли дилетанта и недоучки, о том, как эти ответы могут быть найдены.

Официально моя мать умерла от пневмонии. Я узнал достаточно, чтобы понимать, как действует каждое из её лекарств, чтобы прочесть её судьбу в новых таблетках. Я узнавал их по форме, по цвету и по таинственным письменам, впечатанным в их бока, когда обширная бюрократия, управляющая базовым медицинским обслуживанием перевела её с купирующего лечения на полный уход за неизлечимо больными. В конце она получала чуть больше, чем успокоительные и противовирусные препараты. Я давал их ей, потому что это было то, что я должен был ей давать. В ночь, когда она умерла, я сидел в её ногах, упёршись лбом в красное шерстяное одеяло, покрывавшее её тощие колени. Разбитое сердце и облегчение были парой телохранителей моей души. Она была теперь превыше боли и страдания, и я говорил себе, что худшее позади.

Уведомление от системы базового пособия пришло на следующий день. В связи с изменением моего статуса комнаты, которые мы занимали, больше ему не соответствовали. Мне надлежало переехать в общественное общежитие, но при этом я должен быть готов отправиться в Сан-Паулу или в Боготу, в зависимости от наличия. Я думал — как оказалось, ошибочно — что я не был готов покинуть Лондрину. Я переехал к другу и бывшему любовнику. Он относился ко мне с мягкостью, делал кофе по утрам и играл со мной в карты пустыми послеобеденными часами. Он выдвинул предположение, что может, мне не столько было нужно остаться в городе, в котором я родился, городе моей матери, сколько нужен был какой-то контроль над условиями моего переезда.

Я подал заявки на учебные программы в Лондоне, Гданьске и на Луне, и получил отказ от них всех. Я конкурировал с людьми, у которых были годы формального образования, политические связи и богатство. Я снизил свои запросы, и стал искать развивающие программы, специально ориентированные на самоучек, живущих на базовое, и шесть месяцев спустя я оказался в Тель-Авиве и встретил Аарона, бывшего учёного-талмудиста, который исследовал свой путь к атеизму и стал моим соседом по общежитию.

На третью ночь мы вместе сидели на нашем маленьком балкончике, глядя на город. Это было на закате, а мы оба были слегка под кайфом от марихуаны и вина. Он спросил меня, чего я хочу добиться.

— Я хочу понять, — сказал я ему.

Он пожал только левым плечом.

— Понять что, Паоло? Замысел господень? Или какой смысл в страдании?

— Да просто как всё работает, — сказал я.

* * *

Тут же стало ясно, что Браун становится очень важной персоной не только в группе наноинформатики или даже в исследованиях в общем, но и вообще в комнате. Все последующие дни Фонг, которая никогда не отзывалась ни о ком из исследований лучше, чем «подозрительный тип», откладывала для него еду, когда её приносила охрана. Дрекслер сидел неподалёку от него перед отключением света и смеялся, когда тот говорил что-нибудь, что могло сойти за шутку. Когда Суджаи и Ма затеяли одно из своих смешных вокальных соревнований, они пригласили и Брауна, хоть он и отказался.

Домыслы разбегались во все стороны: нас экстрадируют и будут судить за смерть марсиан на Фебе; компания изыскала дипломатические каналы, чтобы вести переговоры о нашем освобождении; Альянс Внешних Планет и Республика Марс в состоянии войны и наша судьба должна была стать частью урегулирования. Моя собственная теория — единственная, которая имела для меня смысл — что эксперимент шёл всё это время и случилось что-то новое. Смертельное или чудесное, оно несло в себе груз значимости и таинственности, вернувших нас обратно в свет из того богом забытого места, где была наша астерская тюрьма. Марсианин пришёл, потому что ему было нужно то, что знали только мы, и возможно, нуждался в этом достаточно сильно, чтобы закрыть глаза на наши прошлые грехи. В смотровых окнах над нами теперь стала гораздо чаще появляться охрана, особенное внимание уделяя Брауну. Не только заключённые находили его новый статус интересным.

Сам Браун изменился, но не так, как могли бы остальные. Он, хоть и пользовался возможностями, предоставленными ему его новым статусом, но делал это рационально. Он не стал держать себя более величественно, не подпустил глубины в тембр своего голоса. Он не корчил из себя высшую инстанцию и не грелся в лучах нового внимания, направленного на него. Человечество — штука социальная, а самовосприятие людей строится на версиях самих себя, которые мы видим и слышим отражёнными от других; то, что это не имело отношения к исследовательской группе — к Кумбсу, Брауну, Куинтане или ко мне — было, в конце концов, лишним тому подтверждением. Вместо этого он балансировал между его новой силой и рисками, которые она несла в себе. Он вступил в неофициальный альянс с Фонг, держась недалеко от неё и её людей, так что если бы Куинтана или я попытались забрать терминал силой, нашлись бы ещё люди, которые смогли бы послужить препятствием к такой попытке выделиться.

Ван Арк в ответ стал есть и спать ближе к Куинтане, Альберто и ко мне. Он не любил Брауна и относился к его возвышению как к оскорблению. Комната распадалась на части, как клетка, готовая к делению. Браун и его марсианский терминал формировали один локус. Куинтана и я — другой.

Мы планировали нашу кражу тихо. Когда Браун сидел, скрючившись над терминалом, он не мог следить за нашими разговорами, но мы с Куинтаной всё равно были настороже. Я сел на корточки сбоку от его амортизатора, в то время как он лежал на нём, отвернувшись от меня. Металл и керамика были слишком жёсткой спинкой, и моя спина болела, прижимаясь к ним. Пока мы разговаривали, я пытался не двигать губами. Фонг, я был уверен, видела нас, но ничего не предпринимала. Или, может, она нас и не видела. Страх не давал мне осмотреться, чтобы выяснить.

— Он должен уснуть, — сказал Куинтана.

— А ещё он должен проснуться, — сказал я, вспоминая совет Альберто.

Куинтана пошевелился на амортизаторе, и подвесы зашипели, когда ковш амортизатора поменял положение. На другом конце комнаты сидел неподалёку от отеля Браун. Терминал светился, отбрасывая тонкие тени на его щёки и впадины вокруг глаз. Имея правильное оборудование, я мог бы смоделировать его лицо, его отражательную способность и восстановить изображение, на которое он смотрел. Я понял, что Куинтана что-то говорит, а я не услышал, что он сказал. Когда я попросил его повторить, он вздохнул со звуком, очень похожим на шипение подвесов.

— Как только я заберу его, ты его спрячешь, — сказал он. — Они будут задавать вопросы мне. Искать там, куда я пойду. А потом им придётся дать ему ещё одну копию. Как только это случится, мы будем в безопасности. Им уже будет всё равно. Ты сможешь достать его и отдать мне. Тебе даже не придется попадать в неприятности.

— Разве они не накажут нас?

— Он получит копию. С чего бы кому-то волноваться насчёт оригинала?

Я подозревал, что в этом анализе есть кое-какие дыры, но возражать не стал из опасения, что нетерпение Куинтаны вырастет настолько, что заставит его отказаться от плана. Вместо этого я решил спросить Альберто, как он считает, потеряет ли украденный терминал своё значение, как только сюда будет доставлена копия, но поскольку всё рассыпалось, мне не представилось такой возможности. Наварро, одна из руководителей из охраны Фонг, направилась к нам. Я кашлянул, сигналя Куинтане, и он сменил тему разговора на рассуждения на тему пищевой ценности астерской еды по сравнению с пищей, что была у нас до комнаты и возможного влияния на здоровье, которое могло на него оказать наше систематическое недоедание. Наварро села на соседний амортизатор, глядя как охранники в окне глядят на нас. Она ничего не говорила. Это ей не требовалось. Смысл послания — за вами наблюдают — был ясен.

Тем утром охрана пришла рано и вывела Брауна прочь. Они не стали давать никаких объяснений, просто отыскали его среди нас, кивнули на дверь, через которую пришли, и отконвоировали его наружу. Я наблюдал, как он уходит. Сердце билось где-то в горле, я был уверен, что уже слишком поздно. Если они отведут его к марсианину, то он может уже никогда не вернуться. Когда Браун снова появился прямо перед самым отбоем, смятение и беспокойство залегли между его бровями, но терминал он нёс с собой.

Этой ночью, когда мы, свернувшись, засыпали, я рассказал Альберто о моих страхах насчёт того, что Браун и терминал могут исчезнуть раньше, чем я смогу увидеть, что там на нём.

— Лучше бы так и вышло, — сказал Альберто, держа меня за руку. Не знаю, имел ли он в виду, что с исчезновением раздражителя в виде надежды комната вернётся к своему подобию состояния покоя, или что-то более личное, что-то между нами двоими. Я собирался затем озвучить ему план Куинтаны, но у него были другие намерения, более срочные и неотложные, и когда мы с ними закончили, я свернулся в его объятиях, в тепле и удовольствии, которое можно было получить, лишь побыв звериным самцом.

То ли временное отсутствие Брауна подстегнуло Куинтану к действию раньше, чем было запланировано, то ли когда он расписывал план по времени, моё внимание блуждало где-то ещё. Первым, что дало мне понять, что всё завертелось, был вопль, а потом быстрый топот сначала в одну сторону, затем в другую. Я попытался подняться, но Альберто удержал меня, а потом в темноте появилось тусклое свечение. Блюдце ручного терминала двигалось в мою сторону. Куинтана, появившись из тьмы неясным пятном, вдавил жёсткий кусок керамики мне в руку. Он ничего не сказал и побежал дальше. Я скорчился за спиной Альберто и ждал. Браун теперь визжал, и его визг становился всё выше, угрожая добраться до звука с длиной волны, превышающей человеческое восприятие. А потом Фонг. А затем Куинтана, с пафосом заявляющий, что Браун не заслуживает работы с данными, что он не понимает ничего в данных, и собирается всех нас обречь на то, чтобы жить и умереть в комнате из-за своей неуместной спеси.

Я лежал головой на плече моего любовника, терминал был погребён под нашими телами, а в это время остальные заключённые орали и дрались в темноте, в первом открытом бою той войны, что предвидел Альберто. Охранники-астеры не появлялись. Я был уверен, что их отсутствие что-то значит, но что — сказать было трудно.

Я не хотел покидать относительную безопасность и тепло амортизатора, но я понимал, что битва, бушующая в темноте, была ещё и моим лучшим прикрытием. Убеждение Куинтаны, что меня не станут допрашивать, потому что он взял на себя ответственность за похищение терминала, казалось мне оптимистичным. Даже хуже, это было похоже на что-то вроде самовнушённой реальности — сознательно принятого решения верить в то, что люди будут действовать согласно твоим предпочтениям — которая представляла постоянную угрозу для тех из нас, кто занимался исследованиями. Я сунул терминал за пазуху моего предварительно расстёгнутого комбинезона, и стал подниматься с амортизатора, надеясь, что звук подвесов потеряется в общем гвалте.

Альберто взял мою руку, чтобы перевести дух, а затем отпустил её.

— Будь осторожен, — прошептал он.

Пока я двигался сквозь тьму, комната казалась ещё большей, чем она была на самом деле. Драгоценнейшая в моей жизни вещь прижималась к коже моего живота, в то время как мужчины и женщины, голоса которых я знал на уровне почти интимном, мои соотечественники по многолетнему заключению, угрожали и сопротивлялись, плакали и кричали от внезапной боли. Подобно магическим пассам фокусника на сцене, они перевели внимание на себя и дали мне прикрытие, чтобы сделать то, что было нужно. Я сунул терминал под один из амортизаторов, составляющих отель, отошёл назад, чтобы убедиться, что ни один огонёк не покидает его тусклый дисплей, а потом потрусил обратно к Альберто сквозь темноту, боясь, что меня могут застать вне моего обычного места.

Резкий, внезапный свет утра выявил, что Куинтана сидит, прислонясь спиной к стене, глаза его почернели и опухли, а нос и губы — окровавлены. Фонг организовала поиск. Я был в списке её первоочередных целей, а Альберто — сразу за мной. Браун по новому кругу завёл вопли и обвинения, и Фонг пришлось поставить двух своих людей, чтобы те не давали ему больше нападать на Куинтану. Мне пришло в голову, что Браун подтверждает аргументы Куинтаны эффективнее, чем сам Куинтана.

Значение статуса Брауна как нашего спасителя и лучшей надежды на свободу быстро потускнело за несколько следующих часов. Я ощущал, как уверенность остальных в нём дрогнула, словно под напором надвигающейся бури. Если они обратят к нему выпущенные на волю годы разочарований, тревоги и отчаяния, обрушив их на его хрупкое человеческое тело, то вряд ли охрана сможет поспеть к нему вовремя. Это была интересная возможность, но ещё и напоминание, что я должен поставить себя на его место.

Как только наступил момент, когда это уже не показалось бы подозрительным, я взял Альберто за руку и повёл его в сторону отеля. Хардбергер и Наварро ходили между амортизаторами рядом с ним, и я опасался, что они могут наткнуться на наше золотое яблоко раньше, чем я получу шанс откусить от него. Мне показалось, что Наварро нахмурилась в в мою сторону, когда я собрался уединиться и скрыться с глаз, но может, это мне лишь показалось. Едва мы оказались в отеле и исчезли из поля зрения, я достал терминал.

Сейчас, при свете и вблизи, я смог по-настоящему разглядеть его: серо-голубой корпус с расширенной клавиатурой для полноценных научных записей; царапина вдоль правого края экрана, которая заставляла переливаться попадающий на неё свет дисплея, радугой по жёлтой дефолтной заставке; логотип Флота Парламентской Республики Марс был впечатан в корпус и отзывался эхом на экране. Я погладил его кончиками пальцев, чувствуя безмятежность и защищенность. Если бы церковь давала ощущения, которые были бы хотя бы вполовину так же хороши, как эти, то я был бы религиозным человеком.

С чувством, близким к какому-то сверхчеловеческому покою, я открыл файл с данными. Передо мной возникли графики и тексты.

Это был эксперимент. Мой эксперимент. Но и не мой тоже. Базовые структуры были на месте: специфический способ развёртывания отдельных молекулярных механизмов; мгновенная установка сети, применяемой для сложных связей; прекрасное в своей сложности терционное бета-покрытие, усеянное белками, насыщенными информацией и уязвимыми к окислению. Меня окатило внезапное, мощное воспоминание о том, как было там, в лабораториях на Фебе, когда я впервые увидел, как наночастицы образуют эти покрытия. Кранц описал это как «снежный замок, ищущий ближайшую паяльную лампу».

Они были всё так же прекрасны, так же хрупки, но они игнорировали паяльную лампу. Они нашли способ выразить себя, создавая то, что выглядело как массивные, если учесть то, что они брали начало на микроскопическом уровне, конструкции, похожие на бесконечный каскад рекурсивных структур. Тут были схемы точек управления, которые явно были клеточными механизмами, захваченными и модифицированными, сложные наслоения повторяющихся механизмов, отдающих человеческими неокортикальными структурами, и что-то… ещё.

Я смотрел на дуб и узнавал жёлудь.

Я проматывал информацию так быстро, как только мог, выхватывая первый и последний абзацы из отчётов, проглядывая диаграммы и данные ровно столько времени, сколько требовалось для получения общего представления, а затем двигался дальше. Навигационные кнопки терминала щёлкали, когда я на них нажимал, словно я давил мелких жучков. Была, очевидно, более глубокая структура, которую защищали и поддерживали развивающиеся бета-покрытия. Я не дошёл до понимания их энергетической динамики, но это была, как я понял, приоритетная группа. Что-то вроде логики отдельных частиц, напомнившей мне документ о пересмотре исследований спермы, который я читал в Тель-Авиве. Тезис заключался в том, что вместо однородной массы одинаково конкурирующих клеток существуют классы сперматозоидов; подвид, действующий как команда, чтобы поместить выбранную клетку или класс клеток в яйцеклетку.

Альберто произнёс моё имя, и я понял это, как мог бы понимать существование пламени свечи в полуденном солнце. Оно существовало, но почти ни на что не влияло.

Приоритетная группа, вероятно, могла быть идентифицирована по своему месту внутри логической сетевой структуры, но в этом ощущалась какая-то неправильность. Я вернулся на страницу с диаграммами. У меня было чувство, что где-то в сети была асимметрия, и я почти — не совсем, но почти — мог сказать, где. Это было всё равно как уже всё понимать о чём-то, но не знать, что именно ты понимаешь. Я зарычал и вернулся к началу. Альберто произнёс моё имя опять, и я поднял глаза слишком поздно.

Фонг стояла над нами двумя с деревянным выражением на лице. Я почувствовал вспышку злости на то, что она прервала меня, и быстро подавил её. Я протянул ей терминал.

— Смотри, что я нашёл, — сказал я.

Она взяла его у меня и замерла. По тому, как были сжаты её губы, по её согнутым плечам я видел, что ей хочется ударить меня. Альберто завозился рядом со мной, и сбоку от Фонг возникла Наварро. Я услышал, как с восторгом завопил Браун. Он увидел своё утерянное сокровище. Я предвидел злость и досаду Куинтаны, но для меня это не имело значения. Моей целью никогда не было помочь ему.

— Куинтана — мудак, но он не ошибся. Он это решить не сможет, — сказал я, и Фонг помотала головой, имея в виду «не понимаю, о чём это ты». Я чуть улыбнулся. — Браун не сможет это решить. Не сможет дать им искомое. А у нас может не быть другого шанса.

— Это так не работает, — сказала она.

— Я могу помочь, — сказал я. — Скажи им, пусть они позволят мне помочь, — мгновение казалось, что она собирается ответить, но вместо этого она повернулась и не стала больше развивать тему.

Это было похоже на победу.

* * *

Мой консультант в Тель-Авиве — Давид Артемис Кун — носил прекрасное имя и форменный пиджак, сидевший на нём ровно настолько неаккуратно, чтобы было понятно, что надет он шутки ради, и говорил голосом, звук которого вызывал чувство, схожее с первым глотком рома — резкое, обжигающее и расслабляющее. В его офисе пахло кофе и свежевзрыхлённой землёй. Я преклонялся перед ним, я был им раздавлен, я страстно желал стать им. Если бы он сказал мне уйти из института и писать стихи, я, вероятно, так бы и сделал.

— Наноинформатика вам отлично подойдёт, — сказал он. — Это чрезвычайно междисциплинарный предмет. Он пригодится вам, если вы свяжете карьеру с медицинскими исследованиями, с компьютерной архитектурой или микроэкологией. Из всего спектра программ, которые у нас есть, эта — одна из тех, что будет держать для вас большинство дверей открытыми. И если вы не уверены, какое из направлений обучения выбрать… — он помолчал и трижды постучал по столу кончиком указательного пальца, — то это то, что надо.

Ничто не бывает столь разрушительным и столь же легко упускаемым из виду, как плохая идея.

Мысленный эксперимент с первого курса по моей программе: возьмём металлический брусок и поставим на нём одну метку. Соотношение полученных таким образом длин можно выразить через коэффициент, с которым они относятся друг к другу. Таким образом, в теории любое рациональное число может быть выражено с помощью одной метки на металлическом бруске. Если использовать простой буквенный шифр, то метку, дающую коэффициент, равный 0.13320216033, можно прочитать как 13-32-02-16-03-30, или «л-ю-б-о-в-ь». С помощью единственной метки на металлическом бруске, если суметь поставить её с достаточной точностью, можно записать полное собрание пьес Шекспира. Или выражения машинного языка самых продвинутых экспертных систем, хотя в этом случае метка может оказаться столь малой, что решению будет мешать постоянная Планка. Как выражать огромные массивы информации через бесконечно малые объекты — вот что проходило красной нитью через мои студенческие годы. Я плавал в интеллектуальном море из кубитов и значимых данных, кодированных структур и энтропии Реньи.

Дни я проводил в вычислительной лаборатории с её кожаными диванами и древними керамическими шкафчиками, болтая с людьми, пришедшими со всего мира и из-за его пределов. Первым астером, с которым я встретился, была женщина со станции в L-5, которая спустилась сюда, чтобы изучать кристаллографию, хотя поскольку жила она при постоянной гравитации вращения, она больше была похожа на марсианку, чем на тех вытянутых солдат, что в итоге стали моими тюремщиками. Ночи я делил между моей комнатой в общаге и барами и безалкогольными кафе, стоящими вдоль границ кампуса.

Понемногу я начал, взяв за основу грустного, травмированного мальчика, сбежавшего из Лондрины и жизни на базовом, строить из него более глубокого, более серьёзного, более сосредоточенного человека. Я старался выглядеть как учёный и одевался в тонкие чёрные жилетки и рубашки песочного цвета, что студентами биологического декларировалось как их мода. Я даже вступил в студенческий союз научно-просветительской деятельности и просиживал долгие, злые, пропахшие гвоздичными сигаретами встречи и спорил, когда народ с более традиционных программ гундел, что моя работа больше похожа на философию, чем на инженерию.

Я пил немного вина, курил по чуть-чуть марихуаны, но наркотики, которые подпитывали университет, были не расслабляющими. Университет Тель-Авивской Автономии крутился на ноотропах: никотин, кофеин, амфетамин, декстроамфетамин, метилфенидат, 2-оксопирролидин ацетамид. Аарон, мой сосед по общаге, обеспечил как маршрут, позволивший им добраться до меня, так и мировоззрение, которое их оправдало.

— Мы основа, — сказал он, опираясь на подлокотник нашего дешёвого, отлитого из пены дивана. — Ты, я и кто бы то ни был ещё в этом месте. Если бы это было не так, мы пошли бы в настоящую школу.

— Мы в настоящей школе. Мы тут занимаемся хорошими делами, — сказал я. Мы ели лапшу с чёрным соусом, которую они продавали с карта, катающегося по коридорам общежития, и каждый раз, как я набивал рот, его наполнял запах чего-то напоминающего оливки.

— Именно, — сказал Аарон, ткнув в мою сторону вилкой. — Мы шагаем в ногу с самыми продвинутыми, отлично укомплектованными школами, какую ни возьми. Мы, куча выскочек с базового пособия. Наши мамочки не подгоняют школам многомиллионные гранты. Мы не выезжаем на открытиях, сделанных каким-нибудь заведующим кафедрой семьдесят лет назад. Ты думаешь, у них есть программа по наноинформатике в этом их Эколе?

— Да, — сказал я, чисто из чувства противоречия.

— Нет. А вот у нас — да. Потому что мы должны быть на переднем крае, чтобы выжить. У нас нет статуса, нет денег, у нас нет ничего из того, что нужно, чтобы открыть дверь в мир спецов по кадрам, коммерческих союзов или субсидируемых специалистов. Так что мы создаём своё, — с этими словами он достал тонкую коробочку из своего кармана и погремел ей. — То, что другие делать не могут, не хотят, или не считают нужным, для нас просто необходимо.

Глубоко в моей груди дёрнулось во сне вялое чувство справедливости, но аргументов против я найти не мог, тем более что все, кто входил в программу, в эту картину вроде как вполне вписывались. Это стало бы несправедливым, сказал я себе, если бы наркотики переворачивали всю игру. А так, даже если все будут их принимать, то всё так и останется.

По мере того, как шла моя карьера в университете и я вплотную приближался к самой кромке выпуска, я обнаружил, что меня всё меньше и меньше беспокоит справедливость и всё больше и больше — собственное благополучие. Поскольку наноинформатика была новой программой, у неё не было своего постоянного факультета. Половина классов, которые входили в перечень требуемых, бралась взаймы у других программ, и профессора зачастую не адаптировали содержимое, чтобы учесть меня. На итоговом семинаре все остальные полдюжины студентов были чистыми биологами, и работали они по общему учебному плану, который я только краем зацепил. Применение фокусирующих препаратов в этих условиях казалось очевидным выбором.

В мой последний год оба, Аарон и Давид Артемис Кун, уехали. Аарон выпустился раньше, получив предложение о работе на ультрасовременную «Эр-энд-Ди груп», настолько засекреченную, что даже её название не подлежало разглашению. Кун ушёл, чтобы занять должность с бессрочным контрактом в Университете Нанкаи на Луне, возглавив их зарождающуюся программу по наноинформатике. За время пребывания в Тель-Авиве я приобрел и других друзей и наставников, но отсутствие этих двоих я находил особо выбивающим из колеи, и количество принимаемых мной наркотиков медленно поползло вверх. Я сделал из приёма седативных свой дежурный ритуал, и говорил себе, что они помогают мне отдохнуть и набраться сил. Своё наслаждение чувством расслабления и безмыслия я решил интерпретировать как критерий степени стресса, в котором пребывал.

Моя выпускная церемония проходила в синагоге с белыми колоннами и сводами, чудными золотыми скульптурами вдоль стен и инкрустированным надписями на иврите потолком. Звуки «Старого Доброго Времени» эхом расносились по помещению, и мелодия приобретала глубину и вес, которые я в ней никогда не нашёл бы. Моё тело, испытывающее последствия масштабного злоупотребления ноотропами, сопровождавшего итоговые экзамены, и усугублённого энным количеством виски с содовой, наказывало меня тошнотой и головокружением. Я провёл мой час славы, вершину моей новой жизни, пытаясь не блевануть. Не знаю, как мне стоило бы представить, как взирает на меня из загробного мира дух моей матери, с гордостью или с отвращением. Позже, с дипломом в руках, в накинутой на плечи мантии, я вышел в общественный парк, сел на каменную скамью и зарыдал, повторяя имя моей матери в необъятном как океан горе, от которого я убегал годами.

Будет трудно сказать, какой из знаков беды заслужил бы именоваться «первым». Когда я посетил моего консультанта по распределению, я потратил час, объясняя ей, что несёт в себе моя степень и к чему она может быть приложена. Что едва ли намного лучше подготовило её к тому, чтобы помочь мне найти работу. Начали приходить письма — реально физические письма на тонкой жёлтой бумаге — из офиса администрации по делам пособий с вопросами, собираюсь ли я возвращаться в беличье колесо базового пособия. В ответ на все мои заявки, в Стравос Груп, Бейяз/Сиях и Незаконченную Историю, пришли подтверждения о получении, а после них ничего.

Меня всё это смешило три месяца. Я говорил себе и моим друзьям, что всё самое передовое всегда ошарашивает людей, которые к нему не имеют отношения. Работа моего трудового консультанта заключалась не в том, чтобы меня понимать, а в том чтобы просто наводить связи. Если у неё не получится, существуют и другие пути. Я ставил себя так, будто всё это больше неудобство, чем проблема, а перспектива вернуться обратно на базовое просто смешна. У меня диплом серьёзного университета. У меня рекомендательные письма. Дешёвое жильё, безвкусная еда, одежда из переработанного сырья и самое минимальное медицинское обслуживание отмечали то место, из которого я ушёл, а не то, в которое собирался. Заявки занимают более времени, чем я ожидал, но я смогу быть терпелив. У меня всё-таки было шесть месяцев гарантированного проживания в жилье для выпускников, пока не осталось три, а потом семь недель, а после — двенадцать дней.

Когда я уже не мог больше игнорировать тот факт, что я могу лишиться доступа к жилью до того, как куда-нибудь устроюсь, моих друзей уже большей частью раскидало по новым местам. Чувство одиночества давило мне на мозг днями и ночами напролёт. Я начал всё больше злиться на малейшие раздражители.

На практике вышло, что курс, который должен был предоставить мне больше всего вариантов, сделал из меня предмет шапочного разбора, поставив позади тех, кто занимался узкой специализацией. И это было даже не худшей из моих проблем. Я полагал, что после финальных экзаменов употребление мной ноотропов и седативных закончится более-менее само собой. В конце концов потребность испарится. А если время от времени я использую небольшую коррекцию руля, которая поможет мне идти верным курсом в удивительно сложном пост-выпускном мире, всё остальное будет не таким позорным и болезненным. Без наркотиков моё обычное нормальное состояние ощущалось вялым и разболтанным. А седативные всего лишь делали мой сон более глубоким, более спокойным, более плодотворным.

Меня накрыло, когда я сидел в кафе на улице Йигаль Алон под медным навесом, сжимая свой терминал в ладонях. За чашкой чая с маленьким коржиком я просматривал свои расходы, имея целью понять, как я могу расширить мои возможности в поиске работы, не возвращаясь на базовое. В первом приближении цифры выглядели как удар под дых. И когда я перепроверил расчеты, обнаружил то же самое. В месяцы, прошедшие с окончания моей программы, употребление мной препаратов выросло.

Не знаю, сколько уж я там просидел, но официант время от времени подходил, трогал меня за плечо и спрашивал, в порядке ли я. Я очень отчётливо помню двух молодых женщин за соседним столиком, планировавших свадьбу в то время как я приходил к пониманию, что отрицаю очевидное. Я променял Лондрину и жизнь на базовом на диплом, который не мог применить и целый букет зависимостей. И как ни крути, сейчас я был хуже, чем в те дни, которые я проводил, наблюдая, как уходит в небытиё моя мать.

Не пойму, почему я в тот момент не впал в отчаяние. Отчаяние, несомненно, лежало открытым передо мной. Но как-то не случилось. Вместо этого я составил то, что назвал своим планом спасения: список из пятидесяти рабочих позиций, которые, пусть и плохо согласовывались с моим образованием и амбициями, всё же могли удержать меня от базового; сводный счёт с теми небольшими деньгами, что у меня остались; комната в отеле, где я смогу спать, ходить из угла в угол и плакать, пока не уйду оттуда. Я сразу подал все мои пятьдесят заявок, записался в эксклюзивный терапевтический центр, без лицензии и с видом в переулок, и приготовился к аду.

Первую неделю я не спал. Моё тело ныло, как от побоев. Глаза высохли так, что зрение давало размытую картинку. Я наблюдал, как моё настроение циклично взлетало, падало, и поднималось опять, и длина волны этого цикла моей болезни становилась всё короче и короче, до тех пор, пока я уже не смог различать циклы. Ломка была похожа на голод, жажду и похоть, и я просто отложил её удовлетворение на потом, пообещав себе, что если это желание останется настолько же жестоким, когда всё закончится, то я помогу себе умереть. Я предвкушал свою возможную передозировку как фанатик, предвкушающий Армагеддон.

Я не особо помню вторую неделю. Когда я снова пришёл в себя в середине третьей недели — от аренды моей комнаты пока что оставалось десять дней — я почувствовал слабость, голод и ясное понимание того, что до сих пор я не осознавал, насколько много я теряю. Моё сознание было определённо моим. И я не мог не думать о моей матери, о том, как её болезнь ослепила её своими же собственными симптомами. Теперь я понимал её гораздо лучше. Моя собственная зависимость работала схожим образом. Измождённый лечением, я искал во сне спрятанные двери, открывающиеся в комнаты, полные книг и научных инструментов, в которых я когда-то бывал и про которые забыл и не был в состоянии определить их положение. Метафора была прозрачна. Я дал клятву, что никогда больше не стану подвергать своё сознание такой опасности, хотя, как бывает после всех решительных заявлений такого рода, с тех пор я её основательно нарушил.

Когда осталось семь дней, я вымылся, побрился и взял себе еды, состоящей из яиц и кофе, которые я едва мог себе позволить. Мой срок в аду почти закончился — я так полагал — и я готовился к своему возвращению в мир живых. Если меня здесь не ждало ничего, то это означало возвращение под крыло к администрации по делам пособий. Невозможно выразить, насколько такой вариант казался мне ужасным, но я был готов встретить его лицом к лицу, если это окажется необходимым. Я думал, что вышел за рамки иллюзий о себе и о том, что я способен вынести. И это даже могло быть правдой. Если вспомнить о том, что я чувствовал тогда, и сравнить с тем, что снова чувствую сейчас, то это будет совсем разное, и первое будет легче второго.

У меня было пять ожидающих сообщений. Четыре — ответы на заявки, которые я отправлял, в двух просили больше информации насчёт моей квалификации, в двух назначали дату интервью. Последнее, к моему удивлению, было возвращением в мою жизнь Аарона. Его научно-разрабатывающая шарашка наткнулась на что-то, что оправдывало увеличение бюджета. Открылись новые позиции, включая и полноценную группу наноинформатики. Позже я задумался, видел ли я в нём изменения уже тогда. Запись в терминале не могла передать ту же полноту нюансов, как настоящий разговор, а социопатия часто не поддаётся обнаружению, даже при самых благоприятных обстоятельствах. Надеюсь, что я и правда это пропустил. Если я это увидел и решил отредактировать эту часть моего восприятия, если надежда, скачущая в моей груди, была для меня важнее, чем новоприобретённая целостность моего разума, то это говорит обо мне плохо. Я предпочёл бы быть проклятым по наивности, чем благодаря осознанному игнорированию.

Я ответил тут же: я с радостью поговорил бы насчёт работы. Я сказал ему, что только между нами, но у меня был серьёзный кризис, и я даже начинал думать, что Давид Артемис Кун сбил меня с толку своей профессиональной харизмой и прекрасным именем. Я с шутками поведал ему о своём отпуске в аду, рассказав, но и не рассказав о нём, боясь того, что он может обо мне подумать. В то время я придавал больше веса мнению других людей.

Ответ от Аарона пришёл быстро. Он пообщался с начальством, и руководитель проекта хочет со мной поговорить. В ближайшие несколько дней он выйдет на связь. Его звали, как я и ожидал, Энтони Дрезден.

* * *

Все остальные, даже Альберто, не представляли по-настоящему, что значит работать в исследованиях. Я уверен, что это так. На станции Тот к нам относились по разному — как к опасности, которой мы и являлись. Но то, что они относились к нам, как к чудовищам, было неуместно. Те изменения, через которые мы прошли, чтобы стать тем, чем мы стали, не сделали нас слепыми ко всему человеческому. Наша эмоциональная жизнь не прекратилась. Все мы, работающие в исследованиях, испытывали ту же любовь, надежду, ревность, что и управление, и служба безопасности. Если кто-то чувствовал себя польщенным, забитым или усталым, мы видели это так же, как и любой другой. Разница, и, думаю, это была единственная разница, состояла в том, что нас это больше не трогало.

Путаница вырастала из метафор психических заболеваний. Остальные думали об исследованиях как о сборище людей на грани аутизма, и хоть несколько человек, попадающих в этот спектр было — Оусли из химической сигнализации, Арбрехт из моделирования — они не были созданы такими специально. Свои диагнозы они принесли в комплекте с собой. Другой ярлык — социопаты — был ближе к истине, хотя я уверен, что некоторая разница всё же присутствует.

Я помню, каково это, волноваться за людей. Моя мать. Сэмюэль, парень двумя годами старше меня, который стал моим первым любовником. Аарон. Я помню, как сильно меня заботило, всё ли у них хорошо, не страдают ли они, что они обо мне думают. Помню, как оценивал самого себя сквозь призму мнения окружающих меня людей. Моя ценность определялась извне, моим представлением о том, как я выгляжу в глазах других. Это потому, что мы, в конце концов, социальные животные. Взаимосвязь эмоций и представлений. Помню это, как мог бы помнить о песне, что знал когда-то, забыв её мелодию.

Куинтана сломал мне нос.

Это было в разгар утра, как у нас в комнате называлось это время, и Брауна, с его драгоценным терминалом, прижатым к груди, охрана снова увела из комнаты. Мы с Альберто гуляли, совершая медленный круг ради простого удовольствия почувствовать своё тело в движении. Я только добрался до самого дальнего от отеля угла, как к нам подошёл Куинтана. Добродушие в выражении его лица поначалу удивило меня. Я ожидал гнева, страдания или смятения. Альберто угадал в Куинтане угрозу раньше меня. Он заорал и попытался оттолкнуть меня в сторону, но Куинтана подошёл вплотную, закручивая туловище в пояснице. Его локоть влетел мне в переносицу с таким звуком, словно кто-то наступил на винный бокал — звонким и глухим одновременно.

Я перекатился на бок, не очень осознавая как упал. Мои руки прикрывали моё поруганное лицо, но не трогали его. Прикосновения усиливали боль. Кровь стекала по моим щекам и пропитывала ворот моего комбинезона. Громкие крики доносились до меня с огромного расстояния, которое на деле оказалось около четырёх метров. Альберто и двое из людей Фонг боролись с Куинтаной, отжимая его назад и подальше от меня. Полдюжины других заключённых бежали к нам, чтобы помочь восстановить мир или посмотреть как он рухнет. Голос Куинтаны так сильно вибрировал от ярости, что я не мог понять, зовёт он меня, или мне угрожает. Я поднялся на колени и посмотрел вверх. Астеры-охранники прильнули к окнам над нами и казались чуть менее скучающими, чем обычно. Одна из них, женщина с короткими рыжими волосами и с татуировкой поперёк шеи, улыбнулась мне с сочувствием, пожав плечами. Я встал, но пульсирующая боль снова бросила меня на колени.

Куинтана повернулся и пошёл прочь, за ним следом шла сама Фонг, чтобы убедиться, что он не вернётся. Остальные смотрели как они уходят, а потом Альберто подошёл ко мне.

— Я говорил тебе, что из этого проистечёт война.

— Ты такой умный, — сказал я, и звук моего голоса напоминал что-то из детского мультика.

Он взял мою прикрывающую лицо руку и мягко отвёл её в сторону.

— Давай-ка оценим повреждения, — сказал он. А потом. — Ох, дорогой. Ты попал.

Они забили в мой нос два тампона, пожертвованных женщиной из службы безопасности, пока мы не вправим его. Наши охранники-астеры так и не появились. Политика в комнате была нашим собственным делом, и астеры сюда не лезли. Тем не менее, когда появились Браун и его эскорт, ни один человек в комнате не говорил ни о чём, кроме насилия, которое он пропустил.

Охрана не давала нам зеркал. Выражения на лицах остальных давали мне то, что было ближе всего к отражению, и благодаря им я догадался, что выгляжу довольно жёстко. Альберт оторвал рукав от своего комбинезона и намочил его в душе. Моя засохшая кровь стала липкой, приклеила мою одежду и бороду к коже, и тянула её, когда я двигался. Я сидел спиной к стене, принимая помощь от Альберто со всей благосклонностью, которую только мог выказать. Я видел как Браун подошёл к Фонг, видел как они разговаривают. Браун переминался с одной ноги на другую и оглядывался, словно ожидал, что станет следующей целью Куинтаны. Я ждал, спокойно и терпеливо, боясь, что любое движение с моей стороны может его спугнуть. Куинтана вышагивал по дальнему концу комнаты, бормоча что-то самому себе под присмотром нескольких безопасников Фонг и Меллина. Сюжетная атмосфера комнаты вокруг меня изменилась. Раз Куинтане досталась роль негодяя, я оказался в роли жертвы. И как жертва, я был доступен.

— Фонг рассказала мне, что случилось. Выглядишь ты дерьмово, — сказал Браун, устанавливая превосходство прежде чем признаться в слабости.

— Сам виноват, — ответил я, потом выдержал паузу, оборачивая слова в шутку. — Да ну нет, конечно, виноват Куинтана.

Альберто, появившись со свежей мокрой тряпкой, заметил нас, остановился, и отошёл в сторону, чтобы сесть отдельно. Браун опустился, садясь рядом со мной.

— Он всегда был мудаком.

Я согласно хмыкнул и стал ждать. Браун задвигался, заёрзал. В моём животе что-то натянулось, и уверенность в том, что он не предложит мне ничего, кроме своего сочувствия, а потом уйдёт, встала поперёк моего горла. Я взял его за руку, словно мог удержать силой, но заговорил спокойно.

— Он много с тобой разговаривает?

— Они, — сказал он. — Марсианского офицера здесь нет. Это лишь астерская охрана.

— И что они говорят?

— Они спрашивают меня, что это.

— А что ты говоришь им? — спросил я. Когда он не ответил, я попробовал опять. — Что это?

— Это развитие изначального образца протомолекулы. Ты же успел увидеть достаточно, разве нет? Перед тем, как вернуть терминал?

— Ну да, — сказал я. Такая откровенность ничего мне не стоила.

— И они знают, что это. Я уверен. Это не та проблема, которую им нужно решить. Это тест. Они хотят посмотреть, как бы будем решать головоломку, которую они уже вскрыли. Они об этом не говорят, но я слышу, как они надо мной смеются.

Это кольнуло меня, но сейчас был не тот момент, чтобы обращать на это внимание. Приоткрывшаяся раковина Брауна дала мне возможность, и я завёл свой нож внутрь, чтобы не дать ей захлопнуться снова.

— Скажи им, что нужны двое. Скажи им, чтобы взяли нас обоих, и я помогу.

Я увидел искру жадности в его глазах, такой момент бычьей хитрости. Как только я помогу ему, у меня не будет возможностинавязать ему какие-либо условия, поэтому ему ничего не стоило меня кинуть. Я изо всех сил старался удержать невинное выражение. Думаю, мои раны и моя борода мне в этом помогли.

— Спасибо, Кортазар, — сказал он, и вытащил терминал из комбинезона.

Я осторожно, заставляя себя не выхватить, взял его у него. Под кончиками моих пальцев как розы расцветали файлы, измерения, изображения и аналитические выкладки открывались одни за другими, вызывая ассоциации с погружением в океан данных. Его поверхность, которую я бегло зацепил раньше, держала над бездной, и я с радостью погрузился в неё. Некоторые из структур высшего порядка обладали органическими корнями: липидные бислои, протонные насосы, что-то, что когда-то могло быть рибосомой, а теперь изменилось почти до неузнаваемости. Это, как я полагал, и ввело Брауна в заблуждение.

Он предположил, что клеточная мембрана будет действовать как клеточная мембрана, вместо того, чтобы рассмотреть, что из себя представляют клеточные мембраны и как они могут быть использованы для какой-либо ещё цели, кроме просто создания границы между вещами. Они также без труда могут обеспечить магистраль для молекул, уязвимых к частично заряженным молекулам воды. Или любому другому полярному растворителю. Как оптическая иллюзия с лицами и вазами, бислои могут определяться либо разделяющими их объёмами, либо сетью созданных ими связей. И всё это было лишь массивным, макромасштабным выражением информации в исходных частицах.

Я листал страницы, уходя всё дальше в моё мысленное плавание через моря выводов и предположений. Время не собиралось останавливаться, даже став столь мало значимым. Я не вспоминал о том, что Браун сидит рядом, пока он не тронул меня за плечо.

— Это… интересно. Посмотрим, что я смогу найти.

— Но мы ведь понимаем, — сказал он. — Что веду я.

— Ну конечно, — сказал я. Как будто я мог забыть.

Сидение с данными и откапывание того, что я мог вспомнить о раннем эксперименте заняло больше времени, чем мне хотелось бы. Время съело часть моих воспоминаний, а ещё некоторые, похоже, подменило. Хотя основное ядро никуда не делось. Как и чувство изумления, столь глубокое, что время от времени оно заставляло мои лёгкие сдуваться до отказа. Но, хоть и медленно, я нащупал закономерность. Центр всего. То, о чём мыслил как о Королеве Пчёл. В то время как великое множество из структур, которые я рассматривал, были за пределами моего понимания — думаю, за пределами понимания любого человека — были и другие, в которых какой-то смысл был. Решётки, которые имитировали бета-покрытия и расширялись на них. Сложные системы управления и сопоставления образцов, в которых всё ещё можно было распознать ткани мозга, двухступенчатые насосы, собранные на основе сердец. А в центре — частица, к которой не вело ничего. Частица, требующая себе и отдающая огромное количество энергии.

Когда я понял, что физические размеры структурных частиц — макроскопические, понимание хлынуло сквозь меня, словно поток. Я видел стабилизирующую сеть, которая может привести субквантовые эффекты до классического масштаба. Устройство связи, игнорирующее скорость света благодаря сминанию пространства, или, может, стабильной червоточине. Если я плакал, то плакал тихо. Никто не мог знать, что я нашёл. И в особенности Браун.

Не раньше, чем настанет время произвести мою замену.

— Мы, без сомнения, видим руины Эроса, — сказал я.

— Очевидно, — сказал он нетерпеливо и это было правильно.

— Но глянь на эти третичные структуры, — сказал я, вытягивая подготовленный мной график. — Связь между сетями описывается таким же графиком, что и эмбриональное перенасыщение.

— Оно создаёт…

— Яйцо, — сказал я.

Браун цапнул у меня терминал, его глаза сновали взад-вперёд, когда он сравнивал мои графики. Это была приятная ложь, это была правдоподобная ложь, подкреплённая увлекательными и запоминающимися корреляциями, которые не имели ни капли общего с настоящей причиной. Они строились на его предубеждении, что биологические структуры можно использовать только для целей биологии. Я по его лицу видел, как он следует за аргументами, которые я соорудил, чтобы сбить его с толку. Он отчаянно нуждался в логическом сюжете, и теперь, когда я дал ему таковой, казалось маловероятным, что он увидит что-то ещё. Я не знаю, облегчение заставляло его руки дрожать или страх, но они дрожали.

— Вот оно, — сказал он. — Вот то, что выведет нас отсюда.

Я оценил то, что он использовал множественное число, и ни на миг не принял это за что-то искреннее. Я хлопнул его по плечу, воспользовался им как рычагом, чтобы подняться, и оставил его в его усилиях убедить себя в том, во что он уже практически был готов поверить. Остальные, рассыпавшись по комнате, стояли группами по двое, трое, четверо. Что бы они ни пытались изобразить, их внимание было приковано к Брауну, а через него и ко мне. Я выбрался на открытую площадь и стал разглядывать смотровые окна. Астеры смотрели на нас оттуда. На меня. Их странно большие головы, их тонкие, удлиненные тела. По набору хромосом они были такими же людьми, что и я. То, что разделяло всех нас — меня и их — и остальную часть человечества, случилось много позже, чем сформировалась наша генетика. Я поймал взгляд грязноволосого парня, которого опознал как одного из тех, что забирали и возвращали Брауна с этих его сеансов. Я поднял руку, будто бы хвастаясь. «Я знаю твой секрет. Я собрал твою головоломку».

Браун связал себя неверной постановкой вопроса. У Куинтаны не было возможности посмотреть на исходные данные. Всё, что мне было нужно — это чтобы марсианин спросил меня, и спросил Брауна, и тогда я стал бы тем самым человеком, которого они возьмут. Заключённым для обмена.

Если что-то и скребло меня в глубине души — то, что охранники не пришли, когда Куинтана спёр терминал, что марсианин отсутствовал во время допросов Брауна — то оно было весьма размыто, и я отпихнул его подальше. Но был момент, гипнагогический сдвиг, когда размышления дня растворились во сне, а стражи рациональности пали.

И тогда ядовитая мысль, подкравшись, накинулась на меня, и меня в один момент кинуло из полудремы в холодный ужас.

— Всё в порядке, — сказал Альберто, — это был кошмар. Они следят за ним, — я смотрел на него, сердце моё билось так бешено, что я подумал, что оно может и не выдержать. В темноте Альберто закатил глаза и повернулся ко мне спиной, подложив руку под голову. В этот момент я понял, каково его мнение о происходящем. Он думал, я боюсь Куинтану. Он ошибался.

Мерзкая мыслишка, которая пришла ко мне во сне, заключалась в следующем: если астеры договариваются о торговле заключёнными с Марсом, то они вполне могут быть до сих пор врагами. Если они враги, астеры будут стремиться отдавать всё, что у них есть с минимальной внутренней ценностью. Астерская охрана допрашивала Брауна дважды в отсутствие марсианина. Они вполне могли выяснять не то, какую божественную тайну, которую заключают в себе данные, он увидел, а то, что он этого вообще не смог.

Устремившись по пути моей идиотской яйцевой гипотезы, Браун может доказать нашим тюремщикам, что он будет наименее полезен их врагам. Или Куинтана со своей склонностью к насилию и неуклюжей двуличностью может привести их к мысли, что у Марса не получится работать с таким хрупким и изменчивым эго.

Я строил свой курс, исходя из того, что быть компетентным, проницательным и не бояться работы — вот залог успеха.

Я поразился сам себе. Зайти так далеко, пройти через столь многое, и остаться всё таким же наивным…

* * *

— Скажем, я разрабатываю ветеринарный протокол для… ну не знаю. Для лошадей. Должен ли я начать с того, чтобы опробовать его на голубях? — спросил Энтони Дрезден. Он был видным мужчиной, и излучал харизму, как огонь разливает тепло. Приёмный центр Протогена с виду больше напоминал высококлассную клинику, чем административное учреждение. Маленькие отдельные комнаты с медицинскими отсеками, автодоками и стеклянными стенами, отделяющими их от находящегося снаружи сестринского поста, с которого можно было заглянуть внутрь любого из них, как в паноптикуме. Логотип компании и девиз — «Первее всех. Быстрее всех. Дальше всех» — были выложены зелёной мозаикой на стенах.

В моем контракте упоминался должным образом контролируемый режим медицинской работы, и я предположил, что всё здесь имеет отношение как раз к нему, но выглядело это всё равно странно.

— Я, наверное, рекомендовал бы опробовать его на лошадях, — сказал я.

— Почему?

— Потому что это как раз те животные, для которых вы пытаетесь разработать протокол, — сказал я, мой голос в конце предложения поднялся выше, будто я задаю вопрос.

Дрезден улыбкой подбодрил меня.

— Данные, полученные с голубями, скажут мне так же много?

— Нет, сэр. Голуби и лошади — очень разные животные. Они устроены совсем не одинаково.

— Согласен. Так как ты думаешь, этичны ли испытания на животных?

— Ну конечно, — сказал я.

— Почему? — резко сказанное слово заставило меня занервничать. Мой живот напрягся, и я обнаружил, что щиплю себя за руку.

— Нам нужно понимать, что препараты и методики безопасны, прежде чем начать испытания на людях, — сказал я. — Количество страданий, которого человек избегает благодаря тестированию на животных, огромно.

— Стало быть, цель оправдывает средства?

— Выразить это таким способом смахивает на провокацию, но да.

— Почему для лошадей не так?

Я поёрзал. Вощёная бумага мялась на лабораторном столе подо мной. У меня было чувство, что это какая-то уловка, так что сейчас я приближался к некой символической опасности, но представить другого ответа я не мог.

— Не знаю, — сказал я.

— Ну и хорошо, — сказал Дрезден. — Это собеседование. Чистая рутина. Как думаешь, у крыс всё устроено как у человека?

— Я думаю, что в большинстве случаев устройство достаточно схоже для получения предварительных данных, — сказал я.

— Как думаешь, крысы способны страдать?

— Я считаю абсолютной этической обязанностью избегать любых излишних страданий…

— Вопрос был не в этом. Способны ли они страдать?

Я скрестил руки.

— Полагаю, да.

— Но их страдания не имеют для нас такого уж значения, — сказал Дрезден. — Ты выглядишь так, будто тебе неловко. Я сказал что-то, что доставило тебе неудобство?

Мужчина в сестринском посту поднял глаза, поймал мой взгляд, а потом снова отвёл их. Автодок в стене прозвенел спокойным аккордом.

— Я не вижу смысла в этом вопросе, сэр.

— Увидишь, — сказал он. — Не бери в голову. Мы просто выясняем кое-какие линии отсчёта. Расширенные зрачки, движение глаз, дыхание. Ты не в опасности. Давай рассмотрим одно предположение. Просто посмотрим как ты отреагируешь.

— Ну ладно.

— Та идея, что страдания животных важны меньше чем страдания человеческие, берёт начало в религии. В ней подразумевается особое творение, так что мы — ты и я — в своём роде совершенно отличны от остальных животных. Мы морально отделяем себя от крыс, лошадей и шимпанзе, не основываясь на конкретной физической разнице между нами, а исходя исключительно из утверждения, что мы священны по своей природе и властвуем над ними. Это история, которую мы рассказываем, чтобы позволить себе делать то, что мы делаем. Взгляни на этот вопрос без фильтра, и он будет выглядеть совсем иначе.

Ты вот говоришь, что есть этическая обязанность избегать излишних страданий. Согласен. Вот почему получение надёжных данных — наша главнейшая обязанность. Правильная разработка эксперимента, глубоко проработанные исходные данные, параллельное изучение в случае, когда оно не влияет на ход работы. Плохие данные — это просто ещё одно название для ненужных страданий. Ну а пытать крыс, чтобы посмотреть, как будет реагировать человек… Это УЖАСНЫЕ данные, поскольку крысы не больше похожи на людей, чем голуби на лошадей.

— Стойте, так вы… хотите сказать, что совсем пропустить испытания на животных и перейти прямо к людям будет… БОЛЕЕ этично?

— Мы те самые животные, для которых мы пытаемся создать протокол. Это тот самый метод, которым можно получить наилучшие данные. А лучшие данные означают меньшие страдания в долгосрочной перспективе. Может, больше человеческих страданий, но меньше страданий в целом. И нам не придётся трудиться, руководствуясь нашим лицемерным пониманием эволюции, да ещё и притворяясь, что между нами и другими млекопитающими существует какая-то неодолимая преграда. Звучит успокаивающе, не находишь? — автодок звякнул снова. Дрезден глянул на него и улыбнулся. — Отлично. А теперь расскажи мне только хорошее из того, что ты помнишь о своей матери, — в ответ на мой испуганный взгляд он улыбнулся и махнул рукой. — Я шучу. Мне не нужно этого знать.

Дрезден повернулся к стеклянной стене и махнул рукой. Вошла молодая женщина в лабораторном халате с напоминающим кельтский торк стетоскопом вокруг шеи, и мягко вернула меня в лежачее положение. Пока она это делала, Дрезден прислонился к стене, небрежно и непринуждённо.

— Это часть нашего собственного исследовательского режима, — сказал он. — Стратегия повышения эффективности. То, что даёт нам преимущество.

Сейчас, оглядываясь назад, я уверен, что чувствовал что-то вроде страха в тот момент. Чувствовалось, что принимается какое-то важное решение, о котором я лишь смутно догадывался. Улыбка Дрездена и безразличие врача, казалось, противоречили этому ощущению, но на мгновение я почти решил потребовать, чтобы они прекратили, чтобы оставили меня в покое.

Не уверен, насколько эти воспоминания истинны, но страх — это то, что, как правило, я сейчас вспоминаю и ощущаю наиболее чётко, и это заставляет меня верить, что так всё и было.

Прежде чем я смог справиться со своим страхом, доктор наклонилась ко мне поближе. От неё пахло сиренью.

— Вы можете почувствовать себя немного странно, — сказала она. — Если не трудно, не могли бы вы сосчитать от двадцати до одного?

Я сосчитал, автодок на стене щёлкал и менял показания по мере того как числа становились меньше и меньше. На двенадцати я запнулся, потерялся. Доктор что-то сказала, но я не смог понять смысла её слов, как и подобрать какие-то свои. Дрезден ответил ей, и щелчки прекратились. Доктор улыбнулась мне. У неё были очень добрые глаза. Через какое-то время — минуту, час — ко мне вернулась речь. Дрезден всё так же был здесь.

— Подготовка, которой мы здесь занимаемся, основана на магнетизме. Она подавляет некоторые очень специфические, узконаправленные зоны твоего мозга. Снимает фиксацию. Некоторые из наших сотрудников считают, что это помогло им увидеть вещи, которые иначе у них увидеть не вышло бы.

— Чувство такое…

— Я знаю, — сказал он, стуча себя по лбу. — Я тоже через это прошёл.

Я сел. Меня омывало чувство почти сверхчеловеческой ясности. Спокойствие, какое бывает в море после шторма, оглаживало мои мышцы. Это было круче, чем все наркотики, с которыми я познакомился в университете — целеустремлённость ноотропов, эйфория седативных. Помню, как подумал: «Ого, да это может вызвать привыкание». Какой бы я ни испытывал страх, он больше не казался важным.

— Это прекрасно, — сказал я.

— Ну так скажи мне, — сказал он, — этичны ли испытания на животных? Или больше толку будет перейти к испытаниям на человеке?

Я моргнул, глядя на него, а потом рассмеялся. Я вспомнил потрясение, которое вызвал у меня тот же самый его вопрос буквально несколько минут назад, но больше я его не испытывал. Его место забрали себе ясность и спокойствие, и облегчение вызывало такую радость, словно я только что услышал самую изюминку самой веселой в мире шутки. Я не мог перестать хихикать. Это был тот самый момент, когда я стал членом исследовательской группы. Я никогда не сожалел об этом.

Они сказали, что необходимость — мать изобретения, но она в той же степени и мать некоторых других вещей: самопожертвования, уродства и перерождения. Необходимость — мать всего необходимого, если внести небольшую тавтологию. Я в тот же день дал разрешение на то, чтобы эти изменения остались навсегда, не возвращаясь уже больше к моим прежним когнитивным состояниям. Я не хотел их и не скучал по ним. Воодушевление искрилось у меня в животе; свобода, которой я никогда не знал, пела у меня в крови. Бремя, которое я тащил на себе, даже не догадываясь об этом, исчезло, и моё сознание стало острее, получило возможность достичь таких далей, в которые стыд, вина или переживания не пустили бы меня до этого. Я хотел быть тем, кем я был раньше не больше, чем кто-то, будучи в депрессии, жаждет отчаяния.

И в любом случае, как говорил Дрезден, мы в Протогене не занимались вершением судеб крыс и голубей.

Впервые я покинул Землю, когда отправился на Фебу. Всё, что я знал о планетах, карликовых планетах и спутниках, составляющих заселённую человечеством часть системы — о Марсе, Палладе, Церере, Ганимеде — я почерпнул, смотря новостные ленты. Политика союза между Землёй и Марсом, опасность, порождаемая Альянсом Внешних Планет и другими протестными группировками. История мучений человечества распространилась на всю огромную пустоту системы, формируя сложную историю, казавшуюся такой же далёкой от моего жизненного пути, как и криминальные драмы с музыкальными комедиями, которые показывались на тех же каналах, что и новости. Станция Феба даже не входила в их число.

Неприметный спутник Сатурна, начинавший своё существование как кометный объект и попавший в ловушку гравитации газового гиганта, прилетев, судя по всему, из Пояса Койпера. Он стоял особняком от остальных спутников, в четыре раза дальше, чем следующий ближайший. Его ретроградная орбита и угольная чернота его поверхности придавали ему ощущение угрозы. Феба, зловещая луна.

Оружие чужих.

Зарывшись в толщу ледяного слоя планетезимали, объединенная исследовательская группа — Протоген и Научная Служба Флота Марса — нашла маленькие реактивные частицы размером примерно со средний вирус, но со структурным строением и информационной глубиной, непохожей ни на что из того, что могла породить биосфера Земли. Протомолекула, так мы это назвали, немедленно прилепив к нему наше имя, расширяя на него нашу территорию, чем раздражали марсианских учёных. Мы игнорировали их протесты как что-то несущественное.

Наша лучшая догадка состояла в том, что оно было послано откуда-то издалека, непонятно откуда, при том, что за вершину земной жизни мы принимали клеточную мембрану. Протомолекула же казалась письмом в бутылке, но при этом она включала в себя и свою собственную грамматику, и обучающие инструкции, и была готова научить любую встреченную ею местную клетку, как стать тем, что требовалось ей. Мы рассуждали, может ли что-то столь инертное, как спора, быть разумным, хотя бы неявно, но к какому-либо выводу так и не пришли. Первое свидетельство существования древа жизни, отличного от нашего, очаровывало и смущало нас. Меня.

Сама по себе база выдавала своё до мозга костей военное происхождение. Укреплённые коридоры, которые защищали нас всех от жёсткого фонового космического излучения, были раскрашены в цвета марсианского флота. Каждый коридор был помечен идентификационными метками, на которых были указаны: регламент объекта, структурная спецификация, расположение в пределах базы и дата, до которой объект подлежал реконструкции. Стены были покрыты таким же износостойким покрытием, которым они покрывались на кораблях. Еда была в марсианском вкусе: острый перец чили, гидропонные фрукты, лапша рамён в вакуумных пакетах, ежедневные фармакоктейли для низкой гравитации. Лишнего места у нас не было. Комната, которую я занимал на базовом, была больше, чем клетушка, в которой я жил здесь: стеллаж из четырёх коек одна над другой и общий гальюн, такой маленький, что каждый раз, как я пользовался туалетом, я упирался коленями в противоположную стену. Из моих восьмидесяти пяти килограммов чувствовал я чуть больше трёх. Упражнения занимали почти треть дня, треть занимала лаборатория, а еда, сон, мытьё в тесном душе из стали и керамики — ещё треть.

Команда наноинформатики Протогена была представлена только четырьмя членами: Трин, Куинтаной, Ле и мной. Марс присоединился к нам в соответствующем количестве. Остальные должны были подтянуться позже, во время переезда на станцию Тот, хотя к тому времени марсианский контингент уже выйдет из игры. Все говорили, что остаток исследовательской группы состоит не больше чем из пяти десятков. Вместе с нашими коллегами с Марса и вспомогательным флотским персоналом, база Феба представляла собой несколько сотен человек на чёрном снежке в такой дали от Земли, что солнце показалось бы не более чем самой яркой звездой из остальных, если бы когда-нибудь нам привелось взглянуть на него.

Если бы я выбирал отрезок моей жизни, в который мог бы вернуться, её высшую точку, то те самые месяцы на Фебе и стали бы им. Протомолекула каждый день изумляла меня. Глубина заложенной в ней информации, изящество её совершенного в своём минимализме квази-жгутика, сверхъестественный способ её самоорганизации. Один день я мог убеждать себя, что мы видим здесь что-то вроде термитника, на следующий — колонию спор плесени, ещё через день — нейроны огромного распространяющегося мозга. Я пытался искать аналогии, вместить то, что я видел в сканере в то, что уже было мне известно. Каждую ночь я нырял в свою койку и пристёгивал себя широкими мягкими ремнями, чтобы не дать себе вывалиться от непроизвольного вздрагивания при мысли о том, что я видел и слышал, о том, какие трюки протомолекула исполнила сегодня. Все мы, все, кто участвовал в исследовании, трепетали от чувства, что лишь миг отделяет нас от откровения.

Когда из офиса Дрездена пришли новости насчёт планов по второй и третьей фазе, я почувствовал себя так, словно вселенная снизошла ко мне и поцеловала меня в щёку. Возможность увидеть, что протомолекула решит сделать с крупномасштабной структурой была лучшим из всего, что я мог себе представить. Эта перспектива заполнила меня до краёв, а потом добавила ещё немного.

Мы убили марсиан в середине моей рабочей смены. Само собой, всё это было спланировано. Планирование происходило на скрытых каналах, где наши партнёры не могли нас слышать. Когда пришло время, я вышел из-за своего стола и двинулся в сторону гальюна, но задержался, чтобы запустить переопределение цикла. Марсиане ничего не заметили. Не сразу. А когда заметили, было уже поздно. Мы инфицировали их и заперли в герметичной изолированной лаборатории на уровне 4. Наблюдение за работой инфекции над людьми на начальной стадии задавало курс всему, что придёт позже, но мы не могли допустить, чтобы трансформация полностью прошла все стадии в том месте, которое мы не могли контролировать. Так что как только мы сполна получили нашу раннюю стадию, мы запустили к ним газ, а после сожгли тела.

Когда «Анубис» прибыл, чтобы забрать команду и наши драгоценные образцы, я шёл в док со странной тоской, но в то же время и с чувством предвкушения. С одной стороны, я полюбил это место и время, проведённое здесь, а по этим коридорам я вполне мог больше никогда не пройтись. А с другой, над моим личным горизонтом вставал эксперимент, обещая взломать всё, что мы понимали об устройстве вселенной. Мне не терпелось увидеть, как поразительные маленькие частицы будут организовываться, являя слои скрытой информации, словно лотос, вечно цветущий.

Когда корабль отчалил, шлейф привода двигателя довершил стерилизацию базы. Массивы данных, полученных нами с заражённых марсиан, при всей своей интересности и выразительности, имели недостатки вследствие относительно небольшой биомассы. База Феба была меньше городской начальной школы, а наш анализ определённо показал, что протомолекула с увеличением массы проходит через фазы поведенческих изменений не менее глубоких, чем переходы между состояниями материи.

В корабле, несущемся к станции Тот, команда сидела в камбузе, собирая модели, имеющие целью показать, как мужчины и женщины, с которыми мы только что разделяли еду, а порой и койки, были инфицированы, разобраны и заново собраны в крупномасштабные инструменты для выражения всё той же глубинной информационной структуры протомолекулы. Трин утверждала, что схема её данных превосходит составленную Куинтаной, и делала она это так яростно, что в конце концов воткнула вилку ему в бедро и была заперта в каюте. Ходили слухи насчёт рукоприкладства среди других исследовательских групп, и по моему разумению это было естественное выражение того возбуждения и стресса, под действием которого мы все находились. Почти наверняка я проецировал, но я не мог не сравнивать нас с нашим субъектом. Все мы в исследованиях стали чем-то экзотическим, и со временем и в меняющейся среде мы, как этот самый субъект, перестроимся, сменим конфигурацию и станем чем-то совершенно непредсказуемым, и, возможно, прекрасным.

Мы почти достигли точки разворота к обратной тяге в середине нашего путешествия, когда мне пришло в голову, что та огромная печаль, что я таскал с собой с того дня, как моя мать разбила стакан, ушла. Теперь я мог думать о ней без слёз, без желания себя похоронить или оглушить себя наркотиками. Я не знал, было ли это потому, что я завершил естественное развитие горя, либо процесс становления меня как части группы исследований выжег из меня способность чувствовать этот ужас и вину.

Как бы то ни было, это был добрый знак.

* * *

В эту ночь я опять не мог спать, хотя сны эпизодически нападали на меня, когда я задрёмывал. В них я искал пустую комнату и что-то прекрасное, что как я знал, должно было в ней находиться. В периоды, когда меня мучила совершенная бессонница, я боролся с лезущими в голову стратегиями и сомнениями. Запрет на изменение первого ответа хорошо послужил мне в университете, как и многим поколениям студентов до меня. Здесь и сейчас уверенность в том, что перемены дарят мне мою единственную надежду казалась очевидной, и сомнительной, и снова очевидной, меняя валентность порой с каждым вздохом. Позыв побежать к Брауну и развалить все аргументы, приведённые мной раньше, показать ему настоящую истину, сокрытую в данных на его терминале, боролся со страхом, что это приговорит меня к жизни и смерти в комнате. Я вспомнил старый комедийный номер про интеллектуалов, зацикленных на проблемах: я знаю, но он знает, что я знаю, но я знаю, что он знает, что я знаю, и так до тех пор, пока тонкость не превращалась в абсурд.

Браун ничем таким не страдал. Всё это утро он гулял по комнате, улыбался и кивал нашим товарищам по заключению. Куинтана дулся в дальнем углу комнаты, сидя сам с собой и зыркая на нас через пустоту. Он находился слишком далеко от меня, чтобы можно было разобрать такие подробности, но я представлял его себе постоянно нахмуренным. Альберто попытался втянуть меня в разговор, озабоченный, судя по всему, моей угрюмостью.

Когда открылись двери и на пороге возникли тюремщики, неся нашу утреннюю еду из текстурированного дрожжевого протеина в коробках из крахмала, которые мы ели вместо десерта, меня уколола игла холодного ужаса, и я наконец решился. Браун, сияя, поскакал к ним. Я побежал к нему наперерез, махая руками, чтобы привлечь его внимание. А заодно и тюремщиков и Фонг. То, что мои действия помогли плану Куинтаны, стало ясно только позже. В мои планы это не входило.

— Я ошибался, — сказал я, хватая Брауна за рукав, как ребёнок, упрашивающий о чём-то отца. — До меня дошло прошлой ночью. Я ошибался.

— Нет, не ошибался, — сказал Браун терпеливо. — Я всё пересмотрел.

— Не всё. Есть кое-что ещё. Я понял больше. Могу показать.

Высокая женщина с усыпанным сотнями чёрных точек лицом вела охранников. Я знал её в той же степени, что и всю астерскую охрану: как действующую на нас природную силу. Тем не менее я достаточно часто видел её, чтобы знакомство с чертами её лица позволило мне прочесть в них любопытство. Я дёрнул рукав Брауна ещё отчаяннее, пытаясь увести его прочь, подальше от её ушей. Убеждённость в том, что астеры всучат марсианину худшее, а не лучше из исследований, теперь казалась самоочевидной. Я боялся дать ей услышать что-нибудь, что позволило бы ей предположить, что я на самом деле знаю. Браун не двигался, так что я наклонился к нему поближе.

— Это не яйцо, — прошептал я. — Это система поддержки стабильной нелокальности. Что-то для передачи информации. А может, и массы. Оно только выглядит как что-то биологическое, потому что оно кооптировано с биологическими материалами.

Сначала я увидел, как в глазах Брауна мелькнуло сомнение. Я надеялся, что правда будет достаточно, чтобы поколебать его уверенность.

— Чушь собачья, — сказал он. — Я сделал свою работу очень хорошо.

— Сделай анализ неявной структуры, — сказал я. — Взгляни на мембрану как на магистраль, а не преграду. Посмотри, как усиливаются резонансы. Протомолекула что-то открыла. Это не чужие, это способ, которым чужие с нами говорят. Или идут сюда. Ты мне не верь. Посмотри данные.

Браун пристально посмотрел мне в глаза, словно бы мог оценить мою искренность с помощью моих зрачков. Сзади нас странно задушенно вскрикнул чей-то голос, и я на него обернулся.

На время это стало последним ясным воспоминанием.

Меня раньше никогда не резали. Так что неудивительно, что я не сразу понял, в чём дело. В памяти отложился внезапный удар, который поднял меня и сшиб с ног. Очень громкие голоса, очень далеко, лают противоречивые приказы, хотя кому — сказать не могу. Однозначный и грозный грохот стрельбы. Я лежу на полу, глядя на пустой ряд смотровых окон, убежденный в том, что меня ударили или пнули достаточно сильно, чтобы сломать одно из моих рёбер, а после того как я приложил руку к боку и обнаружил, что она в крови — в том, что нет, меня подстрелили. Куинтана в четырёх метрах от меня, его изуродованные пулями голова и грудь. Сохранилась ещё яркая картина с Фонг, стоящей над его телом с пистолетом в руке, но я практически уверен, что это воспоминание ложно. Не могу представить, чтобы астерские охранники озаботились тем, чтобы нас вооружить, даже если у нас был общий враг.

Остальные, пусть и более правдоподобные, обрывки моих воспоминаний, я не знаю, к чему привязать. Альберто со сжатыми в кулаки окровавленными руками. Астер, прижимающий меня к полу своим телом, чтобы защитить меня, или усмирить, а может, чтобы остановить кровотечение. Запах порохового дыма. Ощущение, с которым мои щёки и руки прижимались к шероховатому полу. Возможно, нормальные люди берут такие вещи и вплетают их в последовательное повествование, вроде придания смысла особенно сюрреалистическому сну. Для меня же они просто есть. Осознанная жизнь в прерывистой форме не вгоняет меня в ужас, так же как, подозреваю, и любого из исследований.

Позже я услышал пересказ событий: боевой клич Куинтаны, его бросок в нашу сторону. По словам Наварро, он оттолкнул Брауна с дороги, чтобы добраться до меня. Астерская охрана стреляла в Куинтану на поражение, а потом женщина с крапчатым лицом стояла над его телом, проклиная его на непостижимом арго её народа и крича в свою рацию. Брауна они утащили прочь, за дверь и дальше в какие-то комнаты, предназначенные для его защиты и изоляции от нас. Медицинская бригада, которая лечила меня, прибыла быстро, но эвакуировать меня не стали. Сначала я лежал на полу, а потом в одном из амортизаторов. Импровизированный нож Куинтаны, полоса стали, оторванная от основания амортизатора, вошёл справа, чуть ниже моих рёбер, и был направлен вверх, к моей печени. Ещё пара сантиметров — и мои шансы выжить резко упали бы, но этого не произошло. Мне было трудно сосредоточиться на том, что могло произойти при том, что я знал, что оно не произошло. Но это случилось позже.

Первое время я спал в наркотическом облаке, пробудившем физическую память об университете. Когда я очнулся, Альберто, скрючившись, лежал рядом со мной, и его тело ощущалось странно холодным, хотя на самом деле это моя лихорадка заставляла его таким казаться. Ещё два дня я отдыхал и спал, астерские медики приходили вдвоём во время и между приёмами пищи, чтобы заменить пакеты с медикаментами в автодоке, подключенном к моей руке. Когда я спрашивал их, где Браун, что с ним стало, они или отвечали уклончиво, либо делали вид, что я ничего не говорил. Единственной информацией, которую я сумел выудить в те ужасные дни стало вот что: один раз, когда я, плача, потребовал ответить, не ушёл ли он, одна из медиков мотнула головой в почти подсознательном «нет». Я говорил себе, что это означает, что он всё ещё на станции, а не столь же возможные, но более негативные вероятности, например, что она не знает, или она не может ответить, или я не должен спрашивать. Надежда остаётся в живых, даже растянувшись до толщины мономолекулярной плёнки.

Комната не говорила ни о чём, кроме нападения, в течение всего времени отсутствия Брауна, даже когда — а возможно, особенно в этих случаях — они говорили о чем-то другом. Как только выключили свет, сцепились Ма и Кумбс, и добрых полчаса орали друг на друга из-за того, что Ма слишком долго принимает душ. Балки, которая обычно держала себя в руках, прилипла к Энцу, плакалась ему несколько часов подряд, а закончилось это громкими звуками не приносящего удовольствия сношения со стороны отеля. Наварро и Фонг организовали патрули, которые при нынешнем нашем населении под три дюжины казались одновременно и нелепыми, и угрожающими. Всё дело было в нападении, хоть я и не понимал этого в полной мере до тех пор, пока Альберто не заострил на этом внимание.

— Горе делает людей безумными, — сказал он. Мы делили на двоих контейнер с белыми крупинками, с виду напоминающими разваренный рис, а на вкус — жуткую пародию на курицу с грибами.

— Горе? — прозвучало так, будто эта мысль меня возмутила, и, если честно, отчасти так и было. Альберто закатил глаза и отмахнулся от жара моего ответа.

— Не из-за Куинтаны. Вообще не из-за человека как такового. Из-за человека как идеи. Нас было тридцать пять человек. Теперь тридцать четыре. Само собой, тот, кого мы потеряли, был мудаком. Но не в этом дело. Это та же история, что была с Кантером. И каждый раз, как кто-то из нас умрёт, будет то же самое. Мы становимся меньше сами по себе, потому что нас становится меньше в целом. Они оплакивают не его. Они оплакивают себя и жизни, которыми они могли бы жить, если бы не застряли здесь. Куинтана просто стал напоминанием об этом.

— По ком звонит колокол? Ладно, это так, мысли вслух. Тридцать шесть, — сказал я, и Альберто посмотрел на меня, нахмурившись. — Ты сказал, нас было тридцать пять, а стало тридцать четыре, но нас здесь было тридцать шесть.

— Никто уже не берёт в расчёт Брауна, — сказал Альберто. Он набил рот едой, пользуясь указательным и средним пальцем как ложкой, затем, зажав еду между щекой и зубами, высосал их неё бульон, прежде чем проглотить жирный остаток. Так астерскую кашу было есть лучше всего. — Они оплакивали бы тебя, если бы ты ушёл, — сказал он, и повернулся ко мне. В его глазах стояли слёзы. — Я по крайней мере.

Не знаю, что значило это его «ушёл» — как, по их предположению, ушёл Браун, покинув группу, или умерев, как Куинтана, но я не стал просить пояснений. Вероятно, уйдёшь ли ты из комнаты на тот свет или будешь выторгован марсианином, для людей, оставшихся в комнате, не будет иметь значения. Я понял, что имел в виду Альберто.

Мы отложили остатки каши в сторону и легли рядом, он с левой стороны от меня, чтобы не беспокоить мой раненый бок. Среди всего этого — моего личного дискомфорта, неуверенности в статусе Брауна, и ещё того, — для меня это было непостижимо — что Ван Арк и Фонг громко рыдали всю ночь, спал я крайне плохо. А на утро вернулся Браун.

Когда зажёгся свет и открылись двери, он зашёл внутрь в сопровождении охранников. Время, которое он провёл в изоляции, изменило его. Остальные сгрудились вокруг него, но он пробрался сквозь них и пошёл ко мне. Свет в его глазах напомнил мне о наших лучших днях на станциях Феба и Тот. Я встал, когда он подошёл, а он схватил меня за плечи и потащил подальше, где охранники и остальные не могли нас услышать.

— Ты прав, — сказал он. — У меня ушло три дня, чтобы вычислить ублюдка, но ты прав.

— Ты сказал им?

— Сказал, — ответил он. — Они подтвердили. Когда я выйду, то клянусь богом, я…

Нас прервал окрик астера-охранника. Сегодня группу вёл крупный седовласый мужчина, и он шагал в нашу сторону с автоматом наизготовку.

— Хватит нам жмуров! Хорош там шептаться, ага?

Браун повернулся к охраннику.

— Это ещё один наноинформатик. Мне нужно… — охранник отодвинул его в сторону с мягкостью, более унизительной, чем насилие.

— Ты иди давай, — сказал охранник мне, указывая на меня стволом автомата. Моё сердце запело; моя кровь превратилась в свет и полилась через капилляры из глаз и изо рта. Я превратился во что-то из огня и сияния. Или таковы были мои ощущения.

— Я? — сказал я, но охранники повторять не стали, просто сформировали вокруг меня квадрат и повели прочь. Я оглянулся через плечо, когда за мной закрывалась дверь, чтобы увидеть Брауна и Альберто, как они стоят рядом и смотрят на меня с отвисшими в изумлении челюстями. Оплакивая, как я понимаю, жизни, которые они могли прожить. Их двери закрылись. Ну и мои тоже.

Охранники не говорили со мной, и я не приставал к ним, пока они ввели меня через коридоры станции. Камера, в которую меня доставили, могла похвастать ламинированным бамбуком столом, четырьмя мягкими креслами и графином чего-то, что выглядело как ледяной чай. Когда седой кивнул, я занял кресло. Парой минут позже вошла женщина. По темноте её волос и разрезу глаз я понял, что когда-то её семья была из восточной Азии. По её телу и несколько увеличенной голове я понял, что сейчас её семья — астеры.

— Доктор Кортазар, — сказала она. В отличие от остальных, её акцент был мягким, как у той говорящей головы из новостного канала, — мне жаль, что нам не довелось поговорить раньше. Меня зовут Мичио Па.

— Па, — сказал я, по её военной выправке делая вывод, что она не из тех, к кому обращаются запросто. Её едва заметная улыбка подтвердила, что моё предположение верно. Седой сказал что-то на астерском наречии слишком быстро, чтобы я мог уловить смысл, а Па кивнула.

— Я правильно полагаю, что у вас была возможность рассмотреть те же данные, что и у доктора Брауна?

Я сцепил руки на колене, сжав костяшки так, что они заболели.

— Он дал мне взглянуть на них, точно.

— Вы смогли сделать какие-то выводы?

— Я сделал выводы, — сказал я.

Па налила в стаканы чай для нас обоих, а потом вытянула виртуальный дисплей. Я узнал структуру данных, как если бы это было лицо любовника.

— Что вы об этом думаете?

Я почувствовал дрожь, которая словно бы поднималась из самой станции, а не была реакцией моего собственного тела. Я судорожно втянул в себя воздух.

— Основываясь на данных по скорости распространения и внутренних структурах, я уверен, что скрытая информация внутри протомолекулы выражает что-то подобное функции яйца.

Её улыбка взывала к пощаде.

— Просветите меня.

Я так и сделал, подробно изложив ей всё то, что уже рассказывал Брауну тогда, когда хотел выставить его дураком. Я с честью носил свой невидимый шутовской колпак; я дёргался и был возбуждён. Под конец я самого себя сумел наполовину убедить, что всё сказанное мной возможно. Что врата — я никогда не называл их так — могли быть ещё и яйцом. Самая эффективная ложь в конце концов убеждает самого лжеца.

Когда я закончил, она кивнула.

— Благодарю вас.

— Вы не можете отдать им Брауна, — сказал я. — Он исполнял роль связующего звена. Настоящая работа ложилась на нас. Пошлите меня вместо него.

— Мы обдумаем, как быть дальше, — она поднялась, и я двинулся к ней, беря её за руку.

— Если вы снова вернёте меня в комнату, они меня убьют.

Она помолчала.

— Почему вы так говорите?

— Они из исследовательской группы.

— Как и вы.

У меня ушло несколько долгих секунд, чтобы подобрать слова для чего-то столь очевидного.

— Я поступил бы именно так.

* * *

После запущенных и тесных помещений Фебы просторные, хорошо освещённые коридоры станции Тот казались чистейшим шиком. Широкие белые проходы изгибались с почти органической грацией. Помещения для работы команд и индивидуальные рабочие места. Я спал в отдельной комнате размером не больше монашеской кельи, но её ни с кем не приходилось делить. Я ел культивированные стейки, столь же нежные и насыщенные на вкус, как лучшие из тех, что могла бы предложить Земля, и пил вино, неотличимое от настоящего. Местный климат, свободный от температурной инерции, которую на Фебе обеспечивали восемь квадриллионов тонн льда, всегда оставался комфортным и приятным.

Тот мог похвастать большим количеством и лучшим качеством исследовательского оборудования, чем университеты Земли и Луны, и даже лучшее, что было на Марсе, было того же уровня. Команда наноинформатики стала больше прежнего, даже с учётом потери коллег из марсианского флота. Теперь не только с Трин, Ле и Куинтаной я мог поговорить про протомолекулу, а ещё и с переквалифицировавшимся в информационные инженеры профессиональным музыкантом по имени Баутерс, и древнего вида женщиной по имени Альтеа Экко, в которой я почти неделю не мог распознать автора половины моих тель-авивских учебников.

А ещё были Лодж, Кензи, Якобсен, Аль-Фарми и Браун. Мы ночи просиживали в общих комнатах, тут и там перемешиваясь с другими группами: биохимии, теории связи, морфологии, физической инженерии, химической инженерии, логической инженерии, и так далее, пока наконец не стало казаться, что на Тоте представлены все специальности, которые только могли быть изобретены на переднем крае исследовательской работы. Словно в кофейнях мусульманской Испании, мы создавали из самих себя цивилизацию. Или по крайней мере, так это ощущалось. Возможно, была в этом романтика того времени.

Каждый в исследованиях прошёл через процедуру, что, по общему мнению, создавало кое-какие проблемы. Сингх из вычислительной биологии как-то вечером после ужина выдвинула свою теорию о протомолекуле как о квантовом компьютере Гузмана, а когда Кибуши использовал эту информацию, не ссылаясь на неё, она пробралась в душевые спортзала и забила его до смерти керамической крышкой рабочей станции. После этого охрана стала пристальнее приглядывать за нами, плюс они перешли на нелетальное оружие. Сингх, хоть и получила формальный выговор от Дрездена, продолжила работу в команде в том же статусе. Это только подтвердило то, что мы и такуже знали: мораль, которую мы знали раньше, больше неприменима к нам. Мы стали слишком важны для достижения результата.

Тогда мы готовились и ждали, и ежедневная пытка становилась всё более утончённой и изощрённой. Ходили слухи о том, что образец пошёл вразнос и начал регенерировать, о плане информационной операции для отвлечения внимания любых регулирующих органов от нашей работы, пока они ещё не поняли всю трансцедентную важность того, что мы можем совершить, о наших дочерних исследовательских станциях на Ио и Озирисе и о менее масштабных проектах, которыми они заняты. Ничто из этого не имело значения. Даже величайшая война в истории человечества будет ничтожна в сравнении с нашей работой. Прогнуть протомолекулу под нашу собственную волю, управлять сейчас потоком информации так же, как когда-то давно это делал чужой гений, открыть для человечества понятия, лежащие за пределами, которые мы даже вообразить себе не в состоянии. Если мы добьёмся того, на что надеемся, то жертва Эроса откроет для нас без преувеличения всё, что только можно представить.

Перспектива того, что создатели протомолекулы придут и обнаружат неподготовленное к их вторжению человечество давала нам — мне, по крайней мере — дополнительный повод холодеть от страха. У меня не было угрызений совести, не было сожалений. Они во мне выгорели. Но я верю, что даже если бы я отверг процедуру, я поступил бы точно так, как поступил. Я достаточно разумен, чтобы понимать, что это почти наверняка неправда, но я в это верю.

Весть пришла незадолго до окончания смены в один из дней: Эрос будет в сети через семнадцать часов.

В эту ночь никто не спал. Никто даже не пытался. Я ужинал — куриный фесенджан и печёный рис — с Трин и Лодж, мы втроём склонились над высоким, немного шатким столом и разговаривали торопливо, как будто этим могли заставить время идти быстрее. На следующую ночь мы должны были уйти в свои комнаты и, дав себя запереть из соображений безопасности, смотреть какие-нибудь развлекательные программы, предоставляемые новостными компаниями после строгой цензуры. А в эту ночь мы вернулись в лаборатории и отработали полную вторую смену. Мы проверили все массивы датчиков, прогнали образцы, подготовили. Когда пойдут данные, всё это должно будет работать на ретрансляцию, доступную в любой точке. Мы должны будем только слушать, так что отследить нас по этому сигналу будет невозможно. Цена такой анонимности была высока. Не получится никакого повторного запуска утерянного образца, никакого второго шанса. Оборудование на Эросе — одновременно и самое важное, и самое уязвимое — лежало за пределами нашего контроля, так что мы были помешаны на том, чего мы могли достичь.

Моя рабочая станция, центр моего бытия, была оснащена экраном во всю стену с мультиэлементным многозадачным интерфейсом, и самым удобным креслом из всех, которые у меня когда-либо были. У воды был вкус огурца, цитрусов и оксирацетама. Станции Ле, Лодж и Куинтаны разделяли с моей то же помещение, и все четверо сидели лицом друг от друга, напоминая на плане комнаты лепестки очень простого цветка. На Эросе было полтора миллиона человек в замкнутой среде обитания, семь тысяч центров сбора данных на погодных центрах в общественных залах, и запрограммированные Протогеном обновления ПО во всех станциях контроля за системами жизнеобеспечения, включая системы рециркуляции воды и воздуха. Каждый из нас ждал, когда придут данные, жаждал, чтобы они начали заполнять наши базы, складываясь в рисунок, который, мы были убеждены, обязательно проявится.

Каждая минута длилась как две. Моё лишённое сна тело, казалось, вибрирует в моём кресле, будто моя кровь нашла идеальную частоту для резонанса с комнатой, и медленно разрывала её на куски. Ле вздыхала, кашляла, и снова вздыхала, и наконец, единственным, что удерживало меня от того, чтобы броситься на неё в диком раздражении, стало то, что за нашей дверью дежурил охранник, и то, что так мы пропустим начало нашего потока данных.

Куинтана заорал от ликования первым, потом Ле, а потом мы все вместе завыли от радости, которая ощущалась тем слаще, что так надолго задержалась. Данные потекли, заполняя клетки наших аналитических таблиц и баз данных. В те первые прекрасные часы я отследил изменения в физической карте станции Эрос. Активность протомолекулы началась в убежищах, которые мы превратили в инкубаторы, подпитывая разумные частицы радиацией, которая, судя по всему, лучше всего активность стимулировала. Она распространялась по транзитным туннелям, по уровням казино, по туннелям обслуживания, по докам. Она пробиралась в пещеры Эроса как глубокий вдох, в величайшем акте трансформации в истории человечества и древа жизни, из которого оно возникло, и я — вместе с горсткой остальных — наблюдал, как он разворачивается, с благоговейным страхом, переходящим в религиозный экстаз.

Я хочу сказать, что чту память принесённых в жертву жителей, что в моём сердце нашлась минута, чтобы выразить им благодарность за тот невольный вклад, который они сделали в будущее, оставившее их позади. Что-то сродни тому, что ты приучаешь себя говорить о каких-нибудь лабораторных животных, достаточно развитых, чтобы быть милыми. И может, я так и делал, но моё поклонение протомолекуле и её магии — и это не слишком сильное слово — переполняло сентиментальностью всё, что было связано с нашими методами.

Сколько прошло времени прежде чем нам стало понятно, насколько сильно мы недооценили задачу? В моей памяти это случилось почти немедленно, но я понимаю, что это неправда. Само собой, на первый, второй, третий день мы должны были воздерживаться от суждений. Такое малое время предоставляло нам — в смысле, мне — лишь очень тонкий срез от общего массива данных. Но чрезвычайно быстро сложность происходящего на Эросе превзошла наши возможности. Модели, базирующиеся на испытаниях в лаборатории и при воздействии на человека на Фебе, возвращали значения в диапазоне между непостижимым и обыденным. Возможности протомолекулы по использованию крупномасштабных структур — внутренностей, рук, мозгов — застали меня врасплох.

Внешние проявления инфицирования мы опускали как объяснимые простой причинно-следственной связью, руководствуясь и здравым смыслом, и властью своего рода прекрасного безумия. «Что она делает» и «чего она хочет» и опять «что она делает». Я продолжал плыть в глубинах массивов информации, пробуя одну аналитическую стратегию за другой в надежде, что где-то в куче чисел и проекций я обнаружу то, что посмотрит прямо на меня. Я не спал. Ел урывками. Остальные следовали тому же примеру. Трин пережила психический срыв, что оказалось благословением, так как положило конец ее кашлю и вздохам.

Слушая голоса Эроса — человеческие голоса субъектов сохранились, даже когда плоть была переделана, реконфигурирована — я пришёл к пониманию истины. Слишком много упрощающих допущений, слишком мало воображения с нашей стороны, и совершенная чужесть протомолекулы низвергает в руины наши лучшие устремления. Поведение частиц меняется не только в масштабе, но и качественно, и продолжает делать это снова во всё более узких интервалах. Чувство, что мы наблюдаем за обратным отсчётом, выросло в уверенность, хотя что будет в конце его, сказать было невозможно.

Мне, вероятно, должно было быть страшно.

С каждым новым открытием на долгом, непрерывном протяжении существования познания, предшествовавшего даже человечеству, наступали новые начала. В один час, один день, или всю жизнь что-то новое приходило в мир. Признанное или нет, оно существовало в единственном своём смысле, особом и тайном. И эта потрясающая радость, когда находишь новый вид или новую теорию, объясняющую данные, которые смущали тебя до этого. Чувство, занимающее всю шкалу от чего-то, что глубже оргазма до невесомого, тихого голоска, который шепчет тебе, что всё, что было известно тебе раньше — неправильно.

Бывали ли люди столь блестящие, упорные и прежде всего везучие, чтобы суметь пережить хоть горстку подобных моментов за свою звёздную, выдающуюся карьеру. У меня их было пять или шесть в каждую смену. Каждый из них был лучше, чем любовь, лучше, чем секс, лучше, чем наркотики. В те несколько раз, что я спал, сквозь сон я думал о сопоставлении образцов и анализе данных и просыпался с трепетом надежды, что на этот раз, сегодня, может быть, придёт озарение, которое придаст смысл всему сделанному. Линия, что соединит точки. Все точки. Я жил на грани откровения, словно умел не сгорать, танцуя в пламени. Когда наступил конец, это удивило меня.

Я опомнился в своей келье, в тишине и темноте, между сном и явью, и кровать баюкала меня, держа в своей ладони как жёлудь. Резкий запах свежего фильтра из воздушного рециркулятора напоминал мне о дожде. Я слышал голоса — обрывочные, злые фразы — которые я списал на комбинированное действие многочасового вслушивания в звуки Эроса и гипнагогических наводок в моём мозге. Когда открылась дверь и два человека из охраны вывели меня наружу, я был почти уверен, что это всё часть моего сна. А через пару секунд завопила сирена.

Я до сих пор не знаю, как астеры раскрыли станцию Тот. Какой-то технический сбой, какой-то след, который привёл к нам, неизбежная в условиях работы с людьми утечка информации. Охрана станции гнала нас как скотину по коридорам. Я полагал, что наш путь закончится в эвакуационном корабле. Это оказалось не так.

Они построили нас перед нашими рабочими станциями в лабораториях. Фонг командовала группой в моей комнате. Впервые я видел в ней что-то кроме ещё одного анонимного дополнения к куску биомассы и набора требований для осуществления безопасности. Она указала на наши станции своим нелетальным останавливающим оружием. Всё их оружие было предназначено для контроля за группой исследований, а не для защиты станции.

— Зачистить, — сказала Фонг. — Зачистить всё.

С таким же успехом она могла сказать, чтобы мы отгрызли себе пальцы. Лодж скрестила руки. Куинтана плюнул на пол. Страх загорелся в глазах Фонг, но нам было всё равно. В тот момент это чувствовалось как благородство. Десятью минутами позже ворвались астеры. Они не были одеты в стандартную униформу, они были вооружены не унифицированным оружием. Они орали и вопили на мешанине из дюжины разных языков. Молодой парень с татуировкой на лице вёл отряд. Я видел глаза Фонг, когда она приняла решение и подняла руки над головой. Мы последовали её примеру, и астеры окружили нас, стали засыпать вопросами, которые я не мог понять, и орали в пьяном от насилия восторге.

Они швырнули меня на пол и связали мне руки за спиной. Двое из них унесли Ле, когда она стала угрожать им экстравагантным насилием. Не знаю, что с ней после этого стало. Больше я ее никогда не видел. Я лежал, и моя щека прижималась к полу сильнее, чем можно было ожидать от низкой гравитации. Я смотрел на их ботинки и слышал трескотню их голосов. В моей станции закончился прогон анализа, и тренькнул звонок, чтобы привлечь внимание, которое уже никто на него не обратит.

Менее чем в двух метрах от меня появилась новая интерпретация, которая могла быть той самой единственной, которая могла распахнуть дверь волшебства, ждала моего взгляда, а я не мог дать его ей. В этот момент я осознал всю глубину бездны, простёршейся передо мной. Я умолял их дать мне взглянуть на результаты. Я ныл, я рыдал, я ругался. Астеры не обращали на меня внимания.

Через несколько часов они оттащили меня в док, в наскоро сооружённую камеру. Мужчина с ручным терминалом и с таким сильным акцентом, что его речь едва можно было разобрать, потребовал мои имя и идентификатор. Когда я сказал ему, что у меня нет связей с профсоюзом, он спросил, есть ли у меня семья. Я ответил «нет» и на этот вопрос. Мы шли на тяге около трети g, но без ручного терминала или доступа к панели управления я быстро потерял счёт времени. Дважды пара молодых людей приходила и била меня, выкрикивая угрозы, что будет ещё хуже. Они перестали только когда старший из двоих зарыдал и не мог успокоиться.

Я понял, что идут стыковочные манёвры по тому, как сдвинулись векторы корабля. Мы прибыли туда, куда бы мы ни шли, чтобы оставаться здесь столько, сколько бы мы ни должны были здесь пробыть. Пришла охрана и вывела меня наружу, запихнув в строй остальных людей с Тота. Они вели нас как заключённых. Или животных. Я ощущал потерю эксперимента, словно оплакивал чью-то смерть, только ещё хуже. Потому что как бог оставил ад без своего присутствия, так и эксперимент будет продолжаться, но для него я уже потерян.

Они держали нас в огромной комнате.

* * *

— Как она могла не понимать? — спросила Мичио Па. — Если она роняла стаканы и вещи, она должна была заметить.

— Одна из особенностей болезненного состояния состояла в том, что она была не в состоянии оценить ущерб. Это часть диагностики. Сознание — это функция мозга, такая же как зрение, движение и речь. Оно тоже вполне может быть нарушено.

В зале для заседаний были: стол; мягкий, отражённый свет; восемь мягких стульев, созданных для скелетов подлиннее моего; неосвещённый экран, показывающий эскиз Леонардо да Винчи с плодом в материнской утробе; два вооруженных охранника по обе стороны двери, ведущей в коридор; Мичио Па, одетая в отлично подогнанную одежду, имитирующую военную униформу, не являясь ей; и я. Запотевший графин с чистой водой стоял в центре стола в окружении четырёх приземистых стаканов. Тревога играла лёгкое арпеджио на моих нервах.

— Так значит, болезнь делала так, что она не могла видеть, что болезнь делала с ней?

— Думаю, всё это было тяжелее для меня, чем для неё, — сказал я. — Я со стороны мог видеть, что с ней творится. Что она теряет. Полагаю, время от времени у неё были просветления, но даже они, похоже, не особо помогали ей понять.

Па наклонила голову. Я сознавал, что она привлекательная женщина, пусть я и не чувствовал влечения к ней, и не видел в ней влечения ко мне. Хотя что-то во мне привлекало её внимание. Если не влечение, то очарование, может быть. Я не мог вообразить, почему.

— Вас это не беспокоит?

— Нет, — сказал я. — Они сканировали меня ещё когда я жил на базу. У меня нет этой аллели. У меня не разовьётся её болезнь.

— Но что-то ещё, что-то, что действует так же…

— Я прошёл через что-то подобное в колледже. Я не хотел бы повторения этого, — сказал я и засмеялся.

Её веки затрепетали, в её голове — я так подумал — заплясала чехарда мыслей, одна быстрей другой. Она выдохнула одинокую усмешку, а потом покачала головой. Я улыбнулся, не особо понимая, чему улыбаюсь. Её ручной терминал звякнул и она бросила на него взгляд. Выражение её лица застыло.

— Я должна взглянуть на это, — сказала она. — Я скоро вернусь.

— Я подожду здесь.

Когда охранники закрыли за ней дверь, я поднялся и зашагал по комнате со сцепленными за спиной руками. У экрана с Леонардо я остановился и уставился на него. Не на рисунок, а на человека, смотрящего из отражения. Был третий день, как я покинул комнату, и я всё ещё отказывался воспринимать своё отражение как самого себя. Я задумался, сколько людей, грубо говоря, прошли через годы без зеркала. Думаю, очень немного, и думаю, лично я знаю из них почти три дюжины.

Даже когда мои волосы постригли, а мою клочковатую бороду сбрили, выглядел я дико. Где-то среди этих лет в комнате у меня вырос второй подбородок. Маленькие кожаные мешки синими тенями набухли под моими глазами, ещё темнее, чем коричневые тени на моих щеках. Теперь мои волосы были седыми, что умом я и так понимал, но теперь, когда я это видел, это шокировало. Нападения Куинтаны не оставили на мне отметок. Даже дыра от ножа, залеченная системой медэксперта станции, не оставила шрама. Время нанесло мне, как и всем прочим, неизмеримо больше урона. Если прищуриться, то я ещё мог разглядеть следы человека, о котором я думал, когда представлял сам себя. Но лишь следы. Я удивлялся, как Альберто смог заставить себя поиметь усталого старика в моём отражении. Но, судя по всему, нищие не выбирают.

То, что я не вернусь в комнату, теперь казалось данностью. Они не отправили меня обратно, дали мне новую одежду, новое жильё. Даже Браун за всё то долгое время, пока его допрашивали, не удостоился бритья. Мой голый, поросший белой щетиной подбородок ясно свидетельствовал о том, что я превзошёл его. В первый день я с гордостью задвигал мою яйцевую теорию одному человеку, потом другому, затем ещё одному, а после снова первому. Тогда они дали мне файл с доступом только для чтения, который охватывал годы, которые я пропустил. Две тысячи страниц, которые я читал с чувством сродни тоске и зависти, что бывают, по моему представлению, когда следишь за карьерой отнятого у тебя ребёнка. От сверхъестественного полёта Эроса к поверхности Венеры к сотворению кольцевых врат, к открытию и активации более чем тысячи других врат, которые открыли тысячи пустых звёздных систем, и это наполняло меня изумлением, радостью и глубоким до мозга костей чувством сожаления о том, что меня там не было и я не видел, как это было.

Я отбросил теорию с яйцом и взялся за мою более естественную теорию врат. Они думали, что дали мне шпаргалку, способ подать себя как что-то лучшее, чем я стал бы для марсианина. Я не был согласен с таким мнением. Если они принимали меня за дурака, это всё равно было меньше, чем я думал о них. Я мог только надеяться, что переговоры между Поясом и Марсом пойдут хорошо. Моя судьба была в их руках, как и все эти годы.

Дверь открылась и вернулась Мичио Па. Марсианин шёл рядом. Та же несчастная кожа, те же орехово-коричневые волосы. Моё сердце забилось так неистово, что у меня перехватило дыхание, и на долгие секунды меня охватил страх, что случится что-то ужасное и напрямую связанное с медициной.

— Доктор Кортазар? — спросил марсианин.

— Да, — ответил я, рванувшись к нему слишком быстро, протягивая перед собой руку как беспочвенное основание для близости, — да, он самый. Это я.

Марсианин холодно улыбнулся, но потряс мою руку. Никакой физический контакт не мог вызвать такого напряжения.

— Я так понял, вы нашли какой-то смысл в наших кольцевых вратах?

Мичио Па сбоку от него кивнула, как бы неосознанно подталкивая меня.

— Не в полной мере, — сказал я, — но общее представление у меня есть.

Когда он ответил, это было похоже на удар под дых.

— Почему сначала вы солгали?

— О чём? — спросил я, пытаясь выиграть время.

Он улыбнулся, хотя в выражении его лица не было юмора.

— Вы должны знать, что каждый звук в этой камере сканируется и записывается.

Нет. Этого я не знал. Хотя по размышлении это казалось очевидным.

Он продолжил.

— Вы преднамеренно скормили доктору Брауну фальшивую историю про ваш анализ, а потом в последнюю минуту дали ему корректную версию. Мне хотелось бы понимать, почему.

— Я переосмыслил мой… — начал я, а потом осёкся, увидев понимание в его глазах.

— Вы играли с ним, — сказал марсианин. — Манипулировали им, чтобы попытаться укрепить вашу позицию. Неверно полагая, что мы будем торговаться за наименее ценного заключённого.

Он говорил это, не подразумевая вопрос, но я обнаружил, что всё равно киваю.

— Тот факт, что он не распознал фальшивку в ваших выводах из данных, — продолжал марсианин, — это та причина, по которой вы здесь. Так что, полагаю, провал вашего плана оказался путём к успеху.

— Благодарю, — ответил я невпопад.

— Примите к сведению, что мы хорошо осведомлены, что вы такое, какую тактику вы предпочитаете, и не потерпим такого поведения в будущем. Последствия, вытекающие из непонимания этого факта, будут крайне тяжёлыми для вашего будущего существования.

— Я понял, — сказал я, и это было правдой. Что-то в моём лице, судя по всему, ему понравилось, и он слегка расслабился.

— Я разрабатываю что-то вроде частной тактической группы для исследования данных, которые приходят с первичных зондов, ушедших на ту сторону кольцевых врат. Ваш опыт с первоначальным открытием ставит вас в исключительное положение. Я хотел бы, чтобы вы присоединились к нам. Это не будет свобода. Её на кону никогда не было. Но всё это будет не здесь, и это будет работа.

— Я не нуждаюсь в свободе, — сказал я.

В его улыбке отозвалось эхо печали, которую я не сумел бы понять. Я подумал, а понял бы Альберто, что она значит? Марсианин хлопнул меня по плечу, и меня подняла волна облегчения.

— Идёмте со мной, доктор, — сказал он. — У меня есть кое-что, чтобы вам показать.

Я вознёс безмолвную благодарность любому воображаемому богу, какой бы меня ни слушал, и позволил марсианину ввести меня в эту широкую новую вселенную, открытую передо мной.

Я позволил себе поразмыслить, как там без меня будет комната. Поймёт ли когда-нибудь Браун, что я его переиграл. Заведёт ли Альберто нового любовника. Сколько лет протянется, пока Фонг и Наварро откажутся от надежды, что я как-нибудь вернусь за ними всеми. Вопросы, на которые я и не думал когда-то найти ответ, поскольку в конце концов на самом деле они меня не волновали.

Джеймс Кори Странные Псы

На следующий день после того, как появились прямые луны, Кара убила птицу.

В смысле не совсем так. Прямые луны — которые её родители называли платформами — были здесь, сколько Кара себя помнила. Ночью они светились отражённым солнечным светом, похожие на обгоревшие оранжевые кости, а днем они выглядели как белые линии в голубой бездне. В её книгах луна всегда была или бледным диском, или напоминала печеньку, от которой откусили кусок, но то была Луна, земной спутник. На Лаконии было немного не так.

То есть не то, что они вообще появились за ночь до того, как она убила птицу. Просто тогда они впервые вспыхнули красным, синим, золотым. Её родители поднялись из-за обеденного стола, вышли во двор и уставились в небо, а она и её младший брат Зан последовали их примеру. Её отец стоял там, уронив челюсть, и смотрел вверх. Мать хмурилась.

На следующий день, лёжа в голубом клевере у пруда под солнечными лучами, которые грели её кожу и нагоняли сон, Кара разглядывала новые сияющие прямые луны, плывущие сквозь небеса. Они были такими же яркими в небе дня, как звёзды на фоне ночной темноты. Цвета на них двигались, и по ним бежала рябь, как в видео про морских существ. Как если бы они были немного живыми. Их несло с востока на запад, под ними пробегали высокие кружевные облака, а Кара со дна гравитационного колодца смотрела вверх на эту ширь, будто всё, что там было, было помещено туда специально, чтобы оценила она.

Пруд был одним из её любимых мест для уединения. С одной его стороны, изгибаясь, пролегала кромка леса. Толстые деревья с тремя-четырьмя стволами росли, сплетясь в узел, пока не расцветали кроной тёмно-зелёных листьев, каждый длиннее её тела, росших так густо, что несколько шагов под ними напоминали прогулку в пещеру. В её распоряжении было столько тени от яркого солнца Лаконии, сколько она хотела и тогда, когда она хотела. Голубой клевер, росший у воды, был мягче, чем кровать в доме и когда она лежала на нём, он пах как будто его лупил дождь.

Ручей, который питал пруд, а потом опять бежал прочь, тихо бормотал и журчал, образуя случайный концерт со стрёкотом козьих лягушек. А ещё были животные, которые приходили сюда пить, охотиться или откладывать яйца. Она могла лежать здесь часами, прихватив с собой ланч и планшет, чтобы читать или играть, подальше от родителей и Зана. Подальше от города, солдат и Мари Тенненбаум, которая была её лучшей подругой, когда они не были врагами. В городке было пять тысяч населения — самый большой город Лаконии — и пруд был местом, где Кара могла побыть в стороне от всего этого.

Она уже наполовину прожила свой десятый год, но это было всего лишь третье её лето. Мама объясняла ей, что Лакония движется вокруг своей звезды медленнее, чем Земля, а потом стала говорить про наклон оси, причём так, что Кара притворилась, что поняла, лишь бы они смогли поговорить о чём-то другом. Да какая разница. Лето — это лето, а день рождения — это день рождения. Одно к другому имело не большее отношение, чем её бутерброд с ореховым хлебом к её ботинкам. Не всё можно совместить.

Кара наполовину заснула, когда услышала мягкий топот лап и треск подлеска. Сначала она подумала, что это лишь её воображение, но когда она попыталась превратить эти звуки в музыку, как у неё иногда получалось во сне, это не сработало. Она открыла глаза, которые, оказывается, были закрыты. Ярко-синие точки, похожие на светлячков, порхали и кружились в воздухе, когда первая из собакообразных тварей вышла из-под деревьев.

Её тело было длинным и низким, четыре ноги были соединены суставами чуть неправильно — как на рисунке, сделанном кем-то, у кого было только описание ноги. Её челюсти казались слишком маленькими на её морде, а её карие глаза в форме луковок были посажены под таким углом, что она, казалось, извиняется. Кара никогда не видела ничего подобного раньше, но так бывало довольно часто.

— Эй, — сказала она, потягиваясь, — ты ещё что такое?

Пёс остановился.

— Всё хорошо, — сказала она. — Я друг. Видишь? — и она помахала рукой.

Поскольку глаза твари были посажены вот так, сказать с уверенностью было трудно, но ей показалось, что та смотрит на неё. Она медленно села, стараясь не спугнуть тварь. Ничто на Лаконии не питалось людьми, но иногда они могут испугаться, а её мать всегда говорила ей, что к напуганным тварям приближаться небезопасно.

Пёс на секунду посмотрел вверх, на прямые луны, а потом опять вниз, на неё. Она почувствовала накатившую дезориентацию, вроде головокружения, но по-другому, а потом укол неуверенности. Пёс шагнул вперёд, и ещё два таких же вышло из темноты под деревьями. А потом ещё два.

На пруду зашипела нектарница, подняв свои крылья, чтобы её тело выглядело больше, и оскалила свои мягкие зеленоватые зубы. Её искажённая яростью морда напоминала мультяшное изображение старушки, а полдесятка птенцов юркнули за неё. Первый пёс перевёл взгляд на наседку и издал три резких звука: «ки-ка-ко». Остальные четверо подхватили за ним. Наседка вертела головой от одного к другому и шипела, пока брызги слюны не начали пузыриться в изгибах её рта. Крики «ки-ка-ко» отзывались таким эхом, которое никак не могло соответствовать пространству вокруг пруда. Из-за этого у Кары слегка заболела голова. Она поднялась на колени, частью из страха, что псы могут съесть нектарницу, а она не хотела видеть никаких убийств, но большей частью потому что ей хотелось прекратить этот звук. Упаковка с её ланчем и компьютер упали в клевер. Когда она шагнула вперёд, псы затихли и обратили своё внимание на неё, а у неё было такое чувство, что, может, она всё-таки спит.

Она встала между псами и кромкой воды. Птица опять зашипела, и Каре показалось, будто звук идёт очень издалека. Псы скользнули ближе, двигаясь вокруг неё, как дети вокруг учителя. Как-то отстранённо она понимала, что вроде бы должна бояться. Даже если псы не едят людей, они всё равно могут напасть на неё, раз она стоит между ними и их добычей. Она не знала почему, но чувствовала, что они этого не сделают.

— Сейчас вам нельзя тут находиться, — сказала она.

Пёс-вожак, тот самый, который вышел первым, смотрел мимо неё на воду. Его смущённые, луковичные глаза переместили взор обратно на неё.

— Может, позже, — сказала она. — Вы можете прийти позже. Прямо сейчас вы должны уйти. Идите. Брысь.

Она указала на деревья и темноту под ними. На протяжении двух долгих вдохов псы всё так же, прекрасно и ужасно, шли вместе, а потом повернулись и потянулись обратно в лес на своих странно сложённых ногах.

Кара наблюдала за ними с некоторым удивлением. Это было всё равно что кричать на шторм, чтобы он уходил прочь, и остановить этим дождь. Скорее всего псы просто решили, что иметь с ней дело того не стоит. Но всё равно то, что произошло, дало ей чувство чего-то немного волшебного. Птица теперь плавала вдоль берега пруда спиной к Каре. Когда нектарница достигла дальнего края и повернула, и опасность, исходящая от псов, и девочка были уже одинаково забыты. Нектарницы не особо умные — и даже не особо приятные — но Кара всё равно чувствовала, что поступила хорошо, когда не позволила, чтобы одну из них съели.

Она попробовала было опять улечься в клевер, но её ленивого полусна уже как не бывало. Она попробовала закрыть глаза, потом стала смотреть на прямые луны и на мерцание красок на них, но по ощущениям она уже поняла, что сон не вернётся. Она выждала несколько минут, чтобы убедиться точно, потом со вздохом села и подобрала планшет и пакет с ланчем. Солнце стояло высоко над головой и грело теперь уже слегка чересчур, да и с завтрака прошло изрядно времени. Она с хлопком открыла упаковку с ланчем. Сандвич был простой и именно такой, как она любила: два ломтя орехового хлеба, каждый толщиной с её большой палец, и слой сливочного сыра с патокой и корицей между ними. Её мама говорила, что мёд лучше патоки, но на Лаконии не было никаких пчёл. Кара видела их только на картинках, и судя по ним, мёд ей не понравился бы.

Она откусила кусок, прожевала, проглотила. Птенцы нектарницы выпрыгивали из воды, бежали по земле, а потом шлёпались обратно в пруд, брызгая слюной и злясь. Мать не реагировала на эти их сигналы бедствия, и вскоре они перестали пытаться привлечь её внимание, и занялись плаванием и поиском еды. Земные птицы не были похожи ни на что из того, что водилось на Лаконии, но Кара немного помнила, как с ними обращаются. И о том, что можно поделиться. Когда наседка повернулась к ней, Кара отломила кусок орехового хлеба и кинула его в воду. Птица бросилась на него, как будто он представлял угрозу, и с жадностью проглотила. Чуть погодя она стала отрыгивать маленькие кусочки, чтобы накормить своих птенцов. Кара наблюдала за ними месяцами. Она знала, как живут нектарницы лучше, чем, может, вообще кто угодно.

Так что когда мамаша издала звук — хрип с каким-то щелчком посередине — Кара поняла, что это что-то новое. И птенцы тоже поняли. Они сгрудились вокруг матери, взволнованно щебеча и хлопая крыльями по воде. Мать, казалось, не замечала их. Её голова качалась на её длиной тонкой шее. Её рассеянный взгляд казался гневным и потерянным.

Кара положила сандвич, в её груди натянулся узел. Что-то было не так. Птица нарезала круги по воде, потом поворачивалась и крутилась в обратную сторону с таким напором, что один из птенцов опрокинулся.

— Эй, — сказала Кара, — не делай так. Не делай больно своим малышам.

Но в отличие от псов, птица, казалось, даже не слышала её. Она растопырила крылья, дважды хлопнула по воде, и поднялась в воздух. Взгляд Кары зацепился за её полуоткрытые глаза и раззявленый зеленозубый рот, а потом птица резко рванулась в воздухе и упала. Она даже не попыталась как-то сгруппироваться при приземлении — просто рухнула в клевер.

— Мама-птица? — сказала Кара, подходя ближе. Её сердце забилось само по себе. — Мама-птица? Что случилось?

Теперь птенцы кричали, один громче другого, в диком исступлении. Птица подняла голову, пытаясь найти их по голосам, но она была слишком дезориентирована, чтобы её хватило на что-то большее, чем мотнуть головой раз, другой, а потом уронить её. Кара подошла к ней, поколебалась, а потом сгребла в ладони горячее, мягкое птичье тело. Птица издала одинокое, безразличное шипение, и закрыла свои чёрные злые глаза.

Кара побежала.

Тропинка, ведущая к дому, была едва ли шире, чем звериная тропа, но Кара знала её как коридор за стенами своей комнаты. Она лишь казалась коварной, потому что Кара не могла вытереть слёзы, поскольку ей были нужны обе руки, чтобы держать птицу. Она была всего в трёхстах метрах от дома, когда птица зашевелилась в её руках, выгнула спину и издала глухой кашляющий звук. И на этом всё. Толстые земляные стены её дома показались в пределах видимости — красные и оранжевые, с ярко-зелёными панелями их солнечного блока на крыше, наклонённого в сторону солнца — и Кара стала кричать маме. Ей хотелось верить, что ещё есть время. Что мама-птица не умерла.

Она хотела верить. Но при этом она всё понимала.

Её дом стоял у самой кромки леса. У него были бугристые стены из лежащих друг на друге переплетенных блоков, из которых были построены все сооружения колонистов первой волны. Стены изгибались вокруг центрального огорода, на котором они выращивали еду. Окна были распахнуты, экраны позволяли воздуху попадать внутрь, не пуская туда местный аналог насекомых. Даже в небольшом хозблоке, где у папы хранились ножницы, которые он использовал, чтобы резать уксусные сорняки и тележка, чтобы вывозить вонючую листву, были окна.

Ноги Кары зашлёпали по мощёной камнем дорожке, слёзы делали дом, небо и деревья расплывчатыми и нереальными. Где-то неподалёку послышался голос Зана, и в ответ — голос его друга Сантьяго. Она не обратила на них внимания. Прохладный, сухой воздух в доме создавал ощущение путешествия в другой мир. Лучи света били из окон, ловя пылинки. Она остановилась в первый раз с тех пор, как она покинула пруд. Её ноги горели, и печаль и ужас шириной с океан сжимали ей горло, так что когда мама — выше, чем папа, черноволосая, застёгивая вокруг шеи ожерелье из полимерной смолы и стекла, словно готовилась к вечеринке — вошла в комнату, всё, что смогла сделать Кара — протянуть ей тело птицы. Она даже не смогла попросить о помощи.

Её мать отвела её на кухню и сидела там рядом с ней и мёртвым птичьим телом, пока Кара выкашливала свою версию произошедшего в промежутках между всхлипами. Она понимала, что всё это сплошная путаница — птица, псы, птенцы, хлеб — но она просто вываливала всё подряд и надеялась, что мама сможет найти в этом смысл. А потом поможет найти смысл и ей.

Вошёл Зан с широко открытыми, испуганными глазами и коснулся её спины, чтобы успокоить. Её мать улыбнулась ему. Сантьяго, как призрак, мелькнул в дверях, потом снова, с любопытством, которое старательно пытался скрыть. Трагедия привлекала внимание.

Наконец у Кары вышел весь запас слов, и она сидела там, чувствуя пустоту. Опустошение. Поражение. Трупу птицы на столе, похоже, не было дела ни до того, ни до другого. Смерть отняла у птицы её точку зрения.

— Ох, детка, — сказала мама Кары, — мне так жаль.

— Это была я, так ведь? — сказала Кара. — Я убила её, так?

— Ты ведь не хотела. Это был несчастный случай. Вот и всё.

— Это же было в книге, — сказала Кара. — Как птиц кормят хлебом. В книге так делала леди в парке. А они не умирали. Им было хорошо.

Мама взяла её руку. Это было странно, но Кара знала, что если бы она была хоть чуть-чуть младше — даже в возрасте Зана — её мама обняла бы её. Но она была уже большой девочкой, а обнимашки не для больших девочек. Для них — рукопожатия.

— Они не птицы, детка. Мы называем их так, потому что они чем-то напоминают птиц. Но у настоящих птиц есть перья. И клювы…

— Никогда не видела ни одной.

Её мама сделала глубокий вдох, выдохнула с улыбкой.

— Когда на планету приходит жизнь, эволюция заставляет делать выбор из кучи вариантов. Какой вид белков она будет использовать. Как она будет передавать информацию от одного поколения к другому. Жизнь на Земле принимала эти решения очень давно, так что всё, что исходит с Земли, имеет много общего. То, какой вид белков мы используем. Способы, которыми получаем химическую энергию из еды. Пути работы наших генов. Но на других планетах выбор мог быть другим. Вот почему мы не можем есть растения, которые растут на Лаконии. Мы должны растить их особым способом, чтобы они стали частью нашего древа жизни.

— Но старая леди кормила птиц хлебом, — сказала Кара. Мама не понимала суть проблемы, а она не знала, как объяснить понятнее. В книге старая леди кормила птиц хлебом, и птицы не умирали. А мама-птица умерла.

— Она была на Земле. Или где-то, где победило земное древо жизни. Жизнь на Лаконии питается не тем же самым, что и мы. А еду, которую производит Лакония, не можем использовать мы.

— Это неправда, — сказала Кара. — Мы пьём воду.

Её мама кивнула.

— Вода — это очень, очень простая штука. Для жизненных систем не стоит выбор, использовать или нет воду, потому что она больше похожа на минерал или…

— Дот! — голос её отца напоминал лай. — Нам надо идти!

— Я на кухне, — сказала мама. Послышались шаги. Отец Кары возник в дверном проёме, челюсти стиснуты, рот сжат. Его взгляд переместился от Кары к её матери, а потом к птице, и выражение его лица говорило: «какого чёрта?»

— Кара случайно отравила одну из нектарниц, — сказала ему мама, как будто он и правда задал вопрос вслух.

— Вот дерьмо, — сказал её отец, а потом скривился от собственных слов. — Простите, что пришлось это услышать, дети. Это было грубо. Но, Дот. Мы должны собрать детей и убираться отсюда.

Кара нахмурилась.

— Куда это вы собрались?

— Вояки устраивают у себя вечеринку, — сказала мама. — Праздник в честь включения платформ, — она не улыбалась.

— Нам надо там быть, — сказал папа, больше маме, чем Каре. — Если они не увидят нас, то задумаются, почему мы не пришли.

Мать Кары показала на ожерелье. «Я-то готова». Папа переместил вес с одной ноги на другую, потом обратно. Кара ощущала тяжесть его тревоги как руку на своём плече.

— Мне правда нужно идти?

— Нет, малыш, — сказал папа. — Если хочешь остаться здесь и удерживать форт, то и ладно. Это мне и твоей маме надо.

— И Зану, — сказала мама. — Разве что ты захочешь взять на себя обязанность держать его подальше от неприятностей.

Кара поняла, что это была вроде как шутка, так что она хихикнула в ответ. Но не то, чтобы ей было смешно. Её мать сжала её пальцы, а потом отпустила.

— Мне жаль нектарницу, детка.

— Всё хорошо, — ответила Кара.

— Мы вернёмся ещё до ужина, — сказал папа, а потом ушёл вглубь дома. Спустя пару вздохов Кара услышала, как он кричит, зовя Зана и Сантьяго. Центр внимания семьи ушёл в другую точку, оставив её. С птицей было кончено. Она никак не могла взять в толк, почему ее это беспокоит.

Город находился в получасе отсюда, по дороге мимо дюжины таких же как у неё домов. Дома постарше появились вместе с первой волной — учёных и исследователей вроде её родителей, которые пришли на Лаконию сразу же, как открылись врата. Хотя сам город появился позже, вместе с военными. Кара даже могла вспомнить, как строительные роботы начинали выкладывать основания казарм и центральной площади, военных жилищ и термоядерной установки. Большинство военных всё ещё жило на орбите, но каждый месяц город понемногу рос — ещё одно здание, ещё одна улица. Сантьяго было семь. Он был из семьи военных, и у него была их смелость. Он часто ходил один всю дорогу до её дома, чтобы поиграть. Однажды, сказал её отец, город так разрастётся, что окружит все их дома. Пруд и лес уничтожат, замостят, застроят. Он сказал это так, что это не звучало ни как что-то хорошее, ни как что-то плохое. Просто перемена, вроде того как зима сменяется весной.

Между тем на данный момент её дом был её домом, а город был городом, и она могла сидеть за своим кухонным столом, пока остальные собирались пойти куда-то ещё. Птица не двигалась. Чем больше Кара смотрела на неё, тем менее настоящей она казалась. Как что-то столь явно мёртвое могло когда-то плавать, летать или кормить птенцов? Это было всё равно что ожидать, что камень запоёт. Птенцы, наверное, думают, что же им теперь делать. Зовут свою маму. Она подумала, поймут ли они, что надо вернуться в гнездо, если никто не покажет им, когда это сделать.

— Мам? — сказала Кара, когда отец снова выгнал Зана и Сантьяго за дверь. — Мне нужен дрон для отбора проб.

У её мамы между бровей всегда появлялась складка, когда она раздражалась, даже если в это время она улыбалась.

— Детка, ты же понимаешь, что я не могу сейчас уйти. Твой отец и я…

— Я смогу сама. Мне просто нужно помочь детям мамы-птицы. Только на несколько дней, пока они не привыкнут к тому, что её больше нет. Я всё испортила. Мне нужно это исправить.

Складка разгладилась, мамин взгляд смягчился. На миг Кара подумала, что она собирается сказать «да».

— Нет, детка. Прости. Отборочный дрон — вещь хрупкая. И если что-то пойдёт не так, нам неоткуда будет взять новый.

— Но… — Кара указала рукой на птицу.

— Когда я вернусь, мы с тобой достанем его, если ты ещё захочешь, — сказала мама, хотя маловероятно, чтобы это было правдой. К тому времени, как они вернутся из города, Зан устанет и будет гиперактивным, а родители просто устанут. Всё, чего они будут хотеть — это спать. Несколько птенцов нектарницы не будут иметь такого уж большого значения в мировом масштабе.

Голос Сантьяго раздался снаружи, и в нём слышались высокие, почти скулящие нотки юного, мужского нетерпения. Её мама двинулась в направлении выхода.

— Хорошо, мам, — сказала Кара.

— Спасибо, детка, — сказала мама и вышла. Было слышно, как они говорят, но не настолько чётко, чтобы разобрать слова. Зан кричал, Сантьяго смеялся, но издалека. Ещё через минуту их уже не было. Кара сидела в одиночестве в тишине дома.

Она прошла через комнаты, глубоко засунув руки в карманы и нахмурившись так сурово, что это было слегка больно. Она пыталась найти что-то, что было не так. Всё было на своих местах, за исключением того, что чего-то не хватало. На стенах около дверей были те же пятна, там, где их руки оставляли свои следы месяцами и годами. Белые чешуйки в углах показывали места, где слоистый пластик, который удерживал дом на своём месте, уже состарился. Дом был рассчитан всего на пять лет, а они жили в нём уже восемь. Её комната, в ней её растущий матрац, через коридор от комнаты Зана, с его матрацем. Её окно с видом на грунтовую дорогу, по которой только что ушла её семья. Злость засела под её грудной клеткой, прямо в животе, и она никак не могла избавиться от неё. Она заставляла всё в доме казаться мерзким и мелким.

Она бросилась на матрац, уставилась в потолок и подумала, не собирается ли она заплакать. Однако нет. Она просто лежала там какое-то время и чувствовала себя плохо. А когда ей это наскучило, она перекатилась и схватила свои книги. Они были в привязанном к ней тонком плёночном планшете. Её родители закачали туда стихи, игры, математические упражнения и рассказы. Если бы у них была возможность иметь доступ к сетям на той стороне врат, они могли бы обновить его. Но из-за военных это было невозможно. Весь контент на нём был рассчитан на девочку младше Зана, но это было всё, что она имела, поэтому она любила его. Ну или обычно это было так.

Она открыла рассказы, и стала проглядывать их ради одной определённой картинки, будто царапая рану. У неё заняло несколько минут, чтобы её найти, однако она это сделала. Книга с картинками под названием «Эшби ЭлленЭкерман в Париже», про маленькую девочку на Земле. Картинка была акварельной, серой с голубым с небольшими вкраплениями золотого на уличных фонарях. Эшби и её друг, обезьянка ТанТан, танцевали в парке, а за ними возвышались закрученные, прекрасные очертания башни Денье. Но то, что искала Кара, было в стороне. Старушка, сидя на скамейке, бросала хлебные крошки птицам, которых мама называла голубями. Вот откуда взялась злость. Старушка была добра к птицам, и никто не умирал. Никому не было больно. И это даже не было особым враньём, потому что судя по всему, на Земле она могла бы так делать. В Париже. Где она никогда не была и не видела ни единой причины когда-либо побывать. Но если всё в её книгах было про другие места с другими правилами, то ни одна из них не могла быть подходящей для неё. Это всё равно что прийти однажды утром в школу и обнаружить, что математика для тебя работает иначе, так что даже если ты получишь тот же ответ, что и все остальные, твой будет неверным.

Так что нет, ложью это не было. Всё лежало гораздо глубже.

Она сделала себе чашку бобово-лукового супа и ела, сидя за кухонной стойкой сама с собой. Она наполовину ожидала, что будучи расстроена так, как была она, она не сможет справиться с едой. Но напротив, еда, казалось, успокаивала её. Тишина в доме была почти приятна. Что-то связанное с уровнем сахара в крови, наверное. Это как её папа сказал бы. Кожа птицы начала блестеть, словно покрывшись слоем масла или воска. Это вещество могло остаться на стойке. Она подумала, может, вернуть тело обратно для того чтобы птенцы поняли, что им нечего ждать. Что они сами по себе. Она надеялась, что у них получится вернуться в гнездо. Было много всего, что могло съесть маленьких нектарниц, если они не смогут где-то укрыться.

— Блядь, — сказала Кара пустому дому, а потом смутилась, шокированная собственной дерзостью. Её мама не допускала сквернословия, даже папа не был исключением, но прямо сейчас их здесь не было. Так что, словно проводя тест, чтобы проверить, что правила остались правилами, она сказала это снова. — Блядь.

Ничего не произошло, поскольку никто, само собой, за ней не следил. А раз никто не следит…

Отборочный дрон лежал в керамическом кейсе за маминой кроватью. Застёжки начали ржаветь по краям, но ещё работали. Они лишь слегка царапались, когда она потянула их, чтобы открыть. Дрон представлял собой комплекс вихревых двигателей размером с её большой палец, соединённых системой гибких шарнирных стержней, что давало возможность пересобрать его в дюжину различных конфигураций. Два десятка присоединяемых отборочных манипуляторов, предназначенных для любых задач от резки камня до взятия анализов крови, стояли в кейсе, как солдаты, но Кару интересовали только три хватательные. Она положила манипуляторы в карман, подняла дрон на бедро, как будто несла ребёнка и снова закрыла кейс, прежде чем отправиться в сарай.

Птица и дрон поместились в папину тележку, и осталось ещё много свободного места. Она подумала, не прихватить ли ещё и небольшую лопату. Она использует дрон, чтобы посадить птенцов в их гнездо, а потом предаст маму-птицу земле. Этого не было достаточно, но она могла это сделать, так что она это сделает.

Солнце начало медленно соскальзывать в ночь. У низкого тумана, ползущего с востока, был яркий запах, напоминающий мяту, а тени от деревьев стали зеленоватыми на фоне краснеющего света. Одно из колёс тележки временами заедало и запиналось как заика у неё за спиной, пока не начинало ехать снова. Кара опустила голову, сжала губы и пошагала прямиком к пруду. Напряжение между лопаток придавало решимости.

Лес в основном был по её части. Зан тоже играл здесь, но он любил быть с другими ребятами больше, чем она, поэтому проводил больше времени в городе. Её мама и папа всегда были недалеко от дома, либо работали в общественном парнике (в котором на самом деле не было никакого пара) чтобы запасы еды не кончились. Она знала, какие звуки бывают в лесу, пусть даже не всегда могла определить, что их издаёт. Она могла отличить завесу вьющейся лозы от прямой, крик красного зазывалы от крика зелёного. Большинство всего, что жило здесь, не имело названий. Лакония — это целый мир, а люди были на нём всего около восьми лет.

Даже если она будет всю оставшуюся жизнь давать имена всему, что видит каждый день, большинство из местных видов так и останется безымянным. Её это не беспокоило. Они просто были там, где были. Обычные вещи имели названия, так что она, её одноклассники и взрослые могли о них говорить. Нектарницы, верёвочные деревья, зубные черви, стеклянные змеи, подозреваки. О других вещах никто не говорил, так что они не нуждались в именах, и даже если бы она и дала им названия, то сама бы их, скорее всего, просто забыла.

И в этом, в общем, нет ничего странного. Все имена происходят примерно так. Условные обозначения для того, чтобы люди могли говорить о вещах. Лакония была Лаконией потому, что так они её назвали. До того, как они пришли, у неё не было имени. А если и нет, то то, что дало ей имя, теперь было мертво, так что и неважно.

Она добралась до пруда, когда высокие облака, подсвеченные последними лучами солнца, превратились в несколько ярких золотых мазков в небе. Маленькие нектарницы всё ещё были в воде, они тревожно запищали с её появлением. Вода уже была тёмной, будто она притянула к себе тени из-под деревьев. Скоро появятся ночные звери — скребки, обезьяны-палачи, стеклянные змеи. Она связала дрон со своим планшетом. Панель управления была сложнее, чем она привыкла, с висящим сбоку списком из полудюжины режимов работы, в которых она ничего не поняла. Она была практически уверена, что всё, что ей требуется, она сможет сделать на одних базовых настройках.

Ей нужно всего лишь достать детёнышей из воды и спрятать их в их гнезде. И может, дать им немного еды. Сделать то, что делала мама-птица. Тогда она сможет похоронить маму-птицу, и всё будет… нет, не хорошо. Но не так плохо, как могло бы было быть из-за неё. Она достала из кармана манипуляторы и, щурясь в сгущающемся мраке, прикинула их размеры к размерам птенцов, чтобы на вид выбрать, который из них способен удерживать маленькое тело, не причиняя ему вреда.

— Простите, — сказала она маленьким круглоротым птичкам, цепляя меньший из всех манипулятор к дрону. — Я в этом деле новичок.

Один из птенцов заметил тело матери на тележке и попытался выбраться из воды, чтобы доковылять до неё. Почему бы с этого и не начать. Кара села в клевер, скрестив ноги, и запустила дрон. Он зажужжал и взвился в воздух.

Первый птенец завопил, зашипел и побежал. Кара улыбнулась и покачала головой.

— Всё хорошо, малыш, — заворковала она. — Всё будет хорошо.

Только хорошо не вышло.

Птенцы рассыпались по краю пруда и нападали на дрон, когда тот оказывался поблизости. Когда у неё получилось захватить одного, на высоте полутора метров над водой он вывернулся и упал обратно в воду. Кара не хотела им вредить, но свет угасал теперь ещё быстрее, а ей нужно было усадить их в гнездо, похоронить птицу и вернуться домой раньше, чем придут родители и Зан. Время поджимало и от этого было ещё труднее. Она не сознавала, что стискивает зубы, пока уже не заболела челюсть. Прошло около часа, а она спрятала в гнездо только троих. Птица лежала в тележке, глядя с укоризной своими слепыми глазами. У Кары болели руки, а батарея дрона была наполовину разряжена.

— Да ладно, — сказала она, когда один из двух оставшихся птенцов вывернулся из манипулятора и побежал в заросли на берегу пруда. — Прекращай. Просто…

Она протянула вниз мягкий резиновый коготь, и маленькая нектарница накинулась на него и стала кусать и трепать его своими мягкими зубами. Она вывернула голову и бросилась прочь через пруд, оставляя за собой на тёмной воде маленькие водовороты, а потом остановилась, качаясь на поверхности, и принялась жевать свои крылья, как ни в чём не бывало. Кара опустила дрон на землю, чтобы он просто постоял рядом, пока она будет думать. Два последних птенца были больше остальных. Они были быстрее своих сестёр и братьев, и устали они гораздо меньше. Может, они уже достаточно большие, чтобы избегать хищников и без неё. Может, им не нужно находиться в гнезде.

Один из птенцов подплыл ближе к ней, чирикнул и забил своими мясистыми бледными крыльями. Без жужжания, которое производил работающий дрон, он казался спокойным, в своей раздражённой манере. Своими чёрными глазами он вертел в ночи по сторонам, находя лес и пруд, тележку и Кару одинаково не представляющими интереса. Он был так близко.

Кара медленно, чтобы не спугнуть его, подвинулась вперёд. Птенец нектарницы обнюхивал сам себя, искал что-то под водой, и Кара ринулась. Холодная вода замочила её рукава и обрызгала лицо, но её руки крепко держали маленький шарик извивающейся плоти, который шипел и кусался. Она встала, ухмыляясь.

— Вот и ты, малыш, — сказала она. — О, тебе больно, но теперь ты в безопасности.

Только вот она понятия не имела, что делать дальше. Ей были нужны обе руки, чтобы управлять дроном и манипулятором, но если опустить нектарницу на землю, она просто снова убежит. Гнездо было достаточно невысоко на дереве, и она вполне могла бы и с одной рукой залезть туда и добраться до него. Она отступила на шаг, и поглядела сквозь листву на путь, который предстояло для этого проделать.

Хруст под её пяткой озадачил её, и в тот же миг вверг в ужас. Она вскрикнула, бросила птенца нектарницы и прыгнула обратно. Дрон блестел, лёжа в клевере, два вихревых мотора были раздавлены её весом. Она упала на колени, протянула руку с дрожащими в воздухе пальцами, мечась между необходимостью собрать всё это в кучу и страхом прикоснуться к нему вообще. Дрон был сломан. Мамин дрон, который они не могли заменить, потому что он был с Земли, а теперь с Земли ничего не приходило. Чувство, что она сделала что-то ужасное, что теперь никак не вернуть назад, окатило её — сломанное тело мамы-птицы и сломанный дрон громоздились друг на друга.

Это было уже слишком. Она спрятала дрон, по крайней мере пока что. Его кейс всё так же был в доме, а маме он мог не понадобиться ещё несколько недель. Месяцев. Если Кара придержит его здесь, где она сможет поработать над ним. Если она положит его в безопасное место до тех пор, пока не рассветёт, то, возможно, всё ещё будет в порядке. Она подняла дрон, чувствуя, как болтающиеся куски керамики стучат друг о друга, и в тех местах, где раньше были гладкие цилиндры, теперь острые края, и поняла, что много осколков осталось лежать в клевере. Повинуясь инстинкту воришки, она отнесла дрон подальше от берега пруда. Она сунула его в небольшой куст и натащила сухих древесных листьев поверх, едва ли осознавая, что рыдает, делая всё это. Всё будет хорошо. Так или иначе, всё будет хорошо.

И снова хорошо не вышло.

Когда она обернулась, псы были здесь.

Она не слышала, как они ковыляют в темноте, однако они стояли здесь, прочно, как камни. Пять их морд выглядели так, словно они извинялись за вторжение.

— Что? — крикнула Кара, махнув на них мокрой рукой. — Что ещё?

Передний пёс — тот самый вожак, что и в предыдущий раз — сел на задние ноги мордой к ней. Его ноги, в которых, казалось, слишком много суставов, чопорно сложились. Она шагнула к псам с желанием стукнуть, наорать, или ещё чего-нибудь. Всё, что сможет отвлечь её от страданий. Она схватила с тележки лопату, держа её как оружие, но псы не реагировали. Казалось, она лишь сбила их с толку. Она замерла на три долгих, судорожных вздоха, мокрых, холодных и болезненных как только что сорванная болячка, а потом села на тележку рядом с птичьим телом, и зарыдала. Труп сдвинулся, когда трясся в тележке, его кожа блестела от того, чем бы ни был этот воск смерти.

— Я не собиралась ничего ломать, — сказала она. — Я не хотела ничего ломать. А оно всё просто взяло и… сломалось, а я… я… я…

Опять послышался странный звук. «Ки-ка-ко, ки-ка-ко», но вместо дезориентации теперь он вызывал чувство комфорта. Кара воткнула лопату в мягкую землю рядом с тележкой и положила руки на колени. Псы подошли ближе. На миг она подумала, что они собираются утешить её. А что они на самом деле собираются делать, она не понимала, пока один из них не дотянулся своей широкой мордой до тележки и не взял тело птицы в пасть.

— Нет! Эй! Так нельзя! Это не еда! — она схватила птицу за жёсткие мёртвые ноги, но пёс уже рысью бежал прочь, и остальные пошли следом за ним в тёмный лес, в туман. — Подождите! — закричала Кара, но «ки-ка-ко, ки-ка-ко» звучало всё менее отчётливо, а потом, словно по щелчку выключателя, наступила тишина. Кара стояла, не помня, как оказалась на ногах. Закат кончился, на землю упала полноценная ночь, и небо над ней усыпало звёздами. Два птенца нектарницы на пруду тихо хрюкали в животной тревоге.

Её запястья холодили всё ещё мокрые манжеты. Она опустилась на землю и легла спиной в клевер, слишком выжатая, чтобы заплакать. Звуки леса вокруг неё, казалось, медленно становятся громче. Мягкий стук послышался слева от неё в ответ на два таких же сзади. Шум крыльев. Сердитый клёкот нектарниц, которых она всё ещё должна была как-то поймать и как-то усадить в гнездо. Как-то накормить. Всё было ужасно, а она даже не могла пока остановиться. И это делало всё ещё хуже.

Высоко вверху прямые луны переливались и сияли, и огни пульсировали вдоль их кромок пока они занимались своим делом, каким бы чёртом оно ни было.

Упиваясь своим горем, Кара не видела связи между лунами и псами. Не видела до тех пор, пока, много позже, её брат Зан не был уже мёртв.

* * *

Лакония была лишь одним из более чем тринадцати сотен новых миров. Её родители, как и остальные в первой волне, шли сюда как изыскательский отряд. Мать Кары взяли как инженера-технолога, отца как геолога. Её взяли как ребёнка.

Она видела в мамином планшете фото, на котором была она сама в герметичном подгузнике, плавающая в невесомости в семейной каюте на «Сагане». Корабль и сейчас был на орбите — бледная быстрая точка, если солнце светит на него под нужным углом — но его она совсем не помнила. Зан родился через год после того, как они совершили высадку, и Кара не помнила и этого. Её самым ранним воспоминанием было как она сидит на стуле в доме и рисует в редакторе на планшете, а её мама в это время поёт в соседней комнате.

А вторым самым ранним воспоминанием было как пришли военные.

Её родители не говорили об этом, так что Кара собрала всю историю из кусочков и обрывков подслушанных разговоров. Что-то случилось на той стороне врат. Может, взорвали Землю. Или Марс. А может, и Венеру, хотя она сомневалась, чтобы там кто-нибудь жил. Что бы ни произошло, оно означало, что научная экспедиция, которая была только разведывательной и должна была находиться здесь пять лет, теперь становилась постоянной. Военные создали правительство. У них был корабль на орбите и зачатки городов, которые они уже строили на поверхности. Они создали этот город. Они установили правила, по которым город работал. У них был план.

— Вы, возможно, заметили, — сказал инструктор Ханну, её учитель, — что орбитальные платформы были активированы.

Класс располагался в старом кафетерии, оставшемся со времён первой высадки. Десять на восемь метров, со сводчатым потолком и армированием, которое позволяло ему во втором назначении быть штормовым укрытием, ну или позволяло бы, если бы здесь когда-нибудь случались шторма достаточно суровые, чтобы потребовалось укрытие. Внутренний слой, предназначенный для создания герметичной замкнутой среды, начал белеть и шелушиться по краям, но преждевременные страхи насчёт необходимости карантина при взаимодействии с экосферой Лаконии остались на обочине, так что восстанавливать покрытие никто не торопился. Окон здесь не было, весь свет исходил из керамических светильников, вмонтированных в стены.

— Нас просят приглядывать за всем, что здесь будет меняться, — продолжил он, — и обо всем докладывать военным.

Что за глупость, подумала Кара. На Лаконии меняется всё и постоянно. Рассказывать военным о всяком новом растении стало бы работой на полную ставку. Хотя это и было работой на полную ставку. Было тем, чем занимались все их родители, или по крайней мере, чем они должны были заниматься. Она подумала, а не похожа ли эта комната без единого окна на космический корабль. Месяцы или годы ни разу не выйти на улицу, не услышать, как дождь шелестит по лужам и не иметь возможности сбежать от Зана и родителей. Никогда не побыть в одиночестве. Никогда не почувствовать на своём лице солнечный свет. Никаких перемен. Ничего нового. Звучало жутко.

А затем круглый стол закончился, и дети рассыпались по комнате, чтобы найти себе задания на утренний рабочий период. Кара помогала Джейсону Лю с его уроком фонетики, потому что была старше и уже его осилила. Потом потратила какое-то время на сложную мультипликацию. А потом наступил перерыв, и все они вывалились на лужайку, на солнышко. Зан и ещё двое ребят помладше побежали через дорогу, чтобы пускать блинчики по поверхности резервуара для очистки воды, хотя им этого не разрешали. С тех пор как его лучший друг Сантьяго перешёл в школу с военной программой, Зану пришлось обходиться компанией детей первой волны. Так же, как и Каре, но её-то это не особо обременяло. У неё в любом случае не было никаких друзей среди военных.

Это изменится, когда они создадут университет нижней ступени, и все пойдут в одну и ту же школу, первая волна и военные. Но этого не случится в следующие два года. Порой чтобы что-то произошло, требуется уйма времени.

Мари Тенненбаум и Тереза Эканджо подошли и сели рядом, и вскоре они уже организовали зомби-пятнашки с остальными старшими ребятами. Звонок на следующий рабочий период прозвенел слишком скоро, но именно так время и работает. Слишком быстро, когда ты не обращаешь внимания, а потом, когда ты следишь за ним, течёт медленно, как раствор глины. Зан хотел, чтобы она подучила с ним фонетику, больше потому, что она помогала Джейсону, чем потому, что его очень волновали занятия, но она всё равно проработала с ним. А когда закончила, немного позанималась собственными изысканиями.

В классе был доступ к данным наблюдений, которые собирались исследовательской командой с момента прибытия на Лаконию. Нектарницы были достаточно распространённым видом, так что там могло быть что-то по ним — что они едят, как они взрослеют, когда они перестают нуждаться в заботе — что могло ей пригодиться. Поэтому как только закончились занятия в школе, Зан отправился играть с Сантьяго в центр города. А она совершенно свободно могла взять свой велик, который папа напечатал для неё в начале лета, и вернуться к пруду и птенцам.

Здания города были двух разных типов. Одни старые, вроде её дома, бугристые и круглые, построенные из грунта Лаконии и связывающих его печатных полимерных сеток, обозначающие изначальный посёлок. Другой тип, из прочного улучшенного металла и формованного бетона, появился позже, с военными. Улицы тоже были новыми, и они всё ещё строились. Она и остальные дети любили гонять по ровной твёрдой поверхности, чувствуя, как мелкие удары по её стыкам и неровностям исчезают в ровном низком гуле, поднимающемся от колёс через руль и прямиком в кости. Им вообще-то нельзя было ездить по улицам, потому что иногда у военных по ним шли их транспорты и карты, но все всё равно это делали.

Сверху било солнце, грея её кожу. В воздухе витал лёгкий, чуть затхлый запах, который бывает, когда собирается дождь, запах, который мама называла «кофе с плесенью». Поднялись с земли тучи роящейся мошкары, и закручивались в небе над ней в свои странные угловатые узоры, будто писали буквы незнакомого ей алфавита. Она почти остановилась, чтобы посмотреть. Дорога кончалась у казарм и строительной площадки, военные в своей хрустящей форме смотрели, как она проезжает мимо. Когда она помахала рукой, один из них помахал в ответ. А потом она снова выехала на грунтовку, и ей пришлось крепко взяться за руль обеими руками.

Напряжение езды и дневная жара ввели её в некое подобие транса, комфортного и бездумного. В какой-то момент она ощущала своё тело и мир одним целым. Но проезжая неподалёку от своего дома, она попыталась снова сосредоточиться. Каких-то особых исследований по поводу жизненного цикла нектарниц не было, но она наткнулась на кое-какие заметки одной из ранних исследователей. В них говорилось, что нектарницы едят много всего, но ей показалось, что им больше всего нравятся маленькие серые наросты на корнях в воде. Она подумала, что смысл в том, что мамаша ныряет вглубь пруда, раскалывает маленькие серые штучки, а потом птенцы поедают их, когда те всплывут. Так что ей надо найти способ делать то же самое. По крайней мере ещё на несколько недель. До тех пор, пока птенцы не повзрослеют достаточно, чтобы уйти и построить собственные гнёзда.

Двери в доме были открыты, позволяя свежему воздуху попадать в дом. Она подняла велосипед у двери. Внутри раздавались голоса родителей, громче обычного, как бывает, когда разговаривают, находясь в разных комнатах. Речь мамы звучала резко и натянуто, как шнур на грани разрыва. Кара остановилась и прислушалась.

— Мы рискуем. Пока мы здесь, всё, что они делают, может повлиять на нас. Они не знают, что могут разбудить.

— Я понимаю, — сказал отец. — Слушай, я же не говорю, что ты неправа. Но мы не в состоянии сказать, что это за риски. И… ну а варианты-то какие?

Она чувствовала ритм своих родителей, знала, как они разговаривают, когда знают, что она и Зан слышат, и как меняется разговор, когда они думают, что они одни. Это был взрослый-разговор-без-свидетелей.

— С этим я не спорю, — сказала мама, и Кара подумала, с чем «с этим», — но посмотри на Илос.

— Но Илос был неуправляем. А адмирал Дуарте, похоже, вполне уверен, что они могут по крайней мере влиять на его поведение здесь.

— Как они вообще заполучили живой образец? — голос мамы приобрёл сварливые, раздосадованные нотки. — Зачем тебе-то это нужно?

— Ты знаешь это лучше меня, дорогая. Протомолекула строила мосты, но у неё есть ещё и аспект взаимодействия. И возможность общения с другими артефактами — это… — его речь стало не слышно, поскольку где-то там внутри он вернулся к маме.

Кара посмотрела на сарай. Она была почти уверена, что там был отборник проб на деревянной ручке, который можно было использовать, чтобы скрести корни, но он был тяжёлый. Может, больше толку было бы закатать рукава и поработать пальцами. И плюс к тому, рвать корни она не хотела.

Она пошла к пруду, думая про свою школьную работу. Уроки фонетики. Часть материала была о том, как дети учат фонемы, слушая своих родителей, даже ещё раньше, чем начинают использовать какие-то слова. Способы использования звука в разных местах — разница между специфическим дифтонгом на Церере и таким же в Североамериканской Зоне Общих Интересов или в Корее, на Титане или Медине — были чем-то, что дети осваивали даже раньше, чем они понимали, что понимают это.

Однажды она что-то такое читала, был в прошлом Земли человек, который попробовал выяснить, как построить разговор с осьминогами, и для этого решил растить с ними своего ребёнка, в надежде на то, что человеческое дитя вырастет билингвальным — англо- и осьминогоязычным. Звучит как бред, но кто знает? С тем, как работает фонема, может, оно и имело смысл, в конце концов. Правда, она была вполне уверена, что никто с осьминогами так и не заговорил, так что скорее всего, хорошо это не кончилось…

Она шла по тропинке, шагая по маленьким бороздкам, оставленным колёсами тележки. Вода в пруду, должно быть, холодная. Она уже представляла себе, какими будут ощущения, когда она сунет туда руки. Интересно, в гнезде ли ещё птенцы. Они вполне могут быть достаточно взрослыми для того, чтобы спуститься вниз, в воду, и остаётся только догадываться, хорошо это или плохо.

Запах надвигающейся непогоды становился всё гуще, но вся облачность, которая была на небе, состояла из лёгкой наброшенной на солнце вуали немногим светлее небесной синевы. Ветер был достаточно крепким, чтобы заставить колыхаться листья на деревьях; они, соприкасаясь, издавали тихое постукивание, похожее на сухой дождь. Она подумала, изучал ли кто-нибудь когда-нибудь маленькие серые штуковины на корнях, чтобы понять, что они такое. Скорее всего, не было такого. На Лаконии было слишком много всего, и было ровно столько людей, сколько было. Пройдут целые жизни прежде чем всё на планете будет открыто и понято. Если это вообще когда-нибудь случится. Год назад у неё был урок истории науки, на котором им рассказывали, сколько времени у людей в прошлом Земли ушло на понимание их экосферы, а там за тысячи лет существовали миллиарды людей. На Лаконии несколько тысяч человек жили меньше десяти лет.

Птенцы были в воде пруда, они хлопали бледными кожистыми крыльями и что-то пищали друг другу. Это было хорошо. Как бы то ни было, они были достаточно независимы, чтобы позаботиться о себе. Поскольку дрон сломался, ей всё равно придётся как-то доставить их в гнездо. Пусть ей и не нравилось думать о дроне.

— Ну что, малыши, — сказала она, — посмотрим, получится ли у меня достать вам немного еды, так?

Она опустилась на колени у кромки воды, грязная влага просочилась сквозь её штаны. Она могла разглядеть только бледные корни глубоко под водой. С виду они были глубже, чем она припоминала. Ей придётся намочить рубашку, но она всё равно начала закатывать рукава.

Птица зашипела.

Кара упала назад и поползла, перебирая ногами и локтями, когда птица выплыла из кустов на берегу пруда. Птица скалила свои зеленоватые зубы. Маленькая сморщенная мордочка была искажена яростью, когда она рванула вперёд, раскинув крылья. Птенцы со всей поверхности пруда собрались за ней, щёлкая в тревоге. Кара вытаращила глаза, а птица кашлянула, плюнула, и отвернулась. Одно мгновение Кара пыталась как-то вписать в эту ситуацию некую другую птицу, которой случилось наткнуться на сирот, и которая теперь о них заботится.

Но вещи говорили о другом. Кожа птицы выглядела такой же восковой и мёртвой, как когда она лежала на кухонной стойке. Чёрные глаза были не вполне в фокусе, не так, как должно быть у нормальной птицы. Нектарницы жили по всему поселению. Кара перевидала десятки, но ни одна из них не двигалась так неуклюже, как эта. Ни у одной из них не было странных замираний посреди движения, как от неуверенности, словно каждой мышце приходилось вспоминать, как работать. Кара вытянула себя вверх по берегу, волоча пятки по голубому клеверу. Птица, не обращая на неё внимания, отплыла к центру пруда — остановилась, замерла как статуя — и нырнула. Птенцы кружились и суетились, пока она не всплыла. Все их маленькие рты плюхнулись в воду, выплюнули всё, что не осело в них как еда, и плюхнулись снова.

Кара чувствовала комок в горле. У неё перехватило дыхание, она задыхалась, будто кто-то отключил подачу воздуха на планету, а вместо сердца, казалось, было что-то, что попало в грудную клетку случайно, и теперь отчаянно пыталось выбраться.

— Серьёзно? — спросила она.

Никто не ответил. Она подтянула под себя ноги, не замечая, что принимает позу, которую её учитель называл молитвенной. Она старалась сидеть неподвижно, как будто от любого движения происходящее могло лопнуть, как мыльный пузырь. Птица нырнула и появилась вновь. Птенцы кормились так спокойно и с удовольствием, как будто всё было совершено нормально. Птица замерла, потом задвигалась снова.

Шок Кары начал спадать, сердце пришло в свой обычный ритм, и широкая улыбка медленно растянула её губы. Она обняла себя руками за плечи и тихо наблюдала, как мать, которая была мертва, теперь снова находится рядом со своими детьми, защищает и кормит их. Какое-то глубокое, животное облегчение словно превратило её кости в воду и опустошило её полностью, оставив лишь благодарность и изумление.

Что-то зашевелилось в темноте под деревьями. Псы вышли на свет и направились к ней своими медленными, осторожными шагами. Луковичные глаза извинялись.

— Это были вы? — выдохнула Кара. — Это вы сделали?

Псы не отвечали. Они лишь сложили свои сложные ноги и на миг застыли, глядя на Кару. Она наклонилась, протянула руку и потрепала ближайшего по голове, там, где были бы уши, если бы этот пёс был с Земли. Его кожа была горячей на ощупь, мягкой с чем-то жёстким под ней, как бархат, натянутый на сталь. Он издал тихий гудящий звук, и они все разом поднялись и повернулись в сторону деревьев. Кара встала и пошла за ними, не особенно отдавая себе отчёт, чего она хочет, разве что в сердце внезапно возникла настоятельная необходимость. Они ещё не уходили. Пока нет.

— Погодите, — сказала она. И псы остановились. — Вы можете… можете мне помочь?

Они снова повернулись к ней, их движения были пугающе синхронными. Что-то в отдалении выводило трель, потом жужжание, и снова трель.

— Вы починили маму-птицу, — сказала она, кивая на пруд. — Вы умеете чинить так же и другие вещи?

Псы не отвечали, но и не отворачивались. Кара подняла палец в жесте «не уходи», и пошла к кустам. Отборочный дрон был точно там, где она его оставила. Какая-то мелюзга немного разбросала осколки, но все они так и были здесь, насколько можно было судить. Она подняла сломанную машину, чьи обвисшие неактивные конечности стучали друг о друга. Осколки она собрала в ладонь.

Псы неподвижно наблюдали. Их постоянно сконфуженное выражение теперь казалось скорее немного сочувствующим, как если бы они ощущали, как ей стыдно за сломанный дрон. Один из псов пошёл вперёд, она подумала, что это тот, прежний вожак, хотя и не факт. Она опустилась на колени и протянула вперёд дрон. Она ожидала магического «ки-ка-ко», но пёс лишь слегка приоткрыл пасть. То, что она принимала за зубы, на самом деле оказалось, как она теперь разглядела, просто маленькими бугорками, похожими на поверхность сцепления на внедорожных шинах. У пса не было языка. Горла за зубами тоже не было. Это заставило её вспомнить любимую игрушку Зана — фигурку динозавра. Он подался вперёд, взял дрон в свои челюсти. Маленький механизм безвольно повис.

Второй пёс шагнул вперёд, тронул широкой лапой руку Кары. Кара раскрыла полную осколков ладонь. Пёс потянулся вперёд, обхватил её руку своим ртом. В его прикосновении присутствовало какое-то покалывание, вроде слабого электрического удара или первого контакта с едким химикатом. Пасть пса заходила волнами по её коже, сметая осколки. Она держала руку ровно, пока в ней не осталось ни крошки, ни кусочка, а потом пёс отступил назад. Её рука была чистой, если не считать лёгкого запаха дезинфицирующего средства, исчезнувший так быстро, что она едва успела его заметить.

— Спасибо, — сказала она, когда пёс осторожно пошагал в тьму под деревьями. Первый, с дроном в зубах, обернулся и посмотрел на неё, будто его смутила её благодарность, и он чувствовал себя обязанным признаться в этом. Потом они исчезли. Она слышала удаляющиеся шаги. Они стихли быстрей, чем она ожидала.

Она тихо сидела, обхватив ноги руками, и смотрела на удивительное волшебство в виде мёртвой-но-не-мёртвой нектарницы, пока не почувствовала, что отдала этому моменту все почести и уважение, которые он заслужил.

Она встала, как кто-то поднимается с церковной скамьи, с миром в сердце, и направилась домой. По дороге она представляла, как расскажет родителям о псах, о маме-птице. Но, значит, и о дроне тоже придётся им рассказать. Она расскажет после того, как его починят. Это всё равно было слишком восхитительно, чтобы ни с кем не поделиться.

* * *

— Не знаю, — сказала мама. — Мне это не нравится.

Глаза Зана расширились. Он раскрыл рот, словно она сказала самое плохое, самое неожиданное, что он только когда-нибудь слышал.

— Мам!

Это было воскресенье, и идти в город в церковь было жарко, воздух был густым и вязким. Лёгкий полночный дождик оставил после себя грязную и скользкую дорогу, так что Кара держалась обочины, где мох и клевер лежали как ковровая дорожка. Мелкие тёмно-зелёные листья мокро хлюпали под ногами, но обувь не мочили.

— У тебя дома есть обязанности, — сказала мама, а Зан вскинул руки в раздражении и недоумении, прямо как копия своего отца в размере один к двум. Каре приходилось видеть этот самый жест тысячу раз.

— Я уже сказал Сантьяго, что помогу ему, — сказал Зан. — Он меня ждёт.

— А ты закончил все свои дела?

— Да, — сказал Зан. Кара знала, что это неправда. И мама тоже знала. Это и делало разговор таким интересным.

— Отлично, — сказала она, — но быть дома до темноты.

Зан кивнул. Больше себе, подумала Кара, чем их маме. Маленькая победа упорства над истиной. После службы Зан мог уйти и играть с друзьями, вместо того, чтобы быть дома, как предполагалось. Наверное, она должна бы была злиться из-за того, что это было несправедливо — её брат мог нарушать правила, а она нет — но ей гораздо больше нравилось, когда и дом, и лес были в её распоряжении. Может, и родители думали так же. И на самом деле, результат, которым все молчаливо довольны, не так и плох.

Отец Кары шёл в десятке метров впереди с Жаном Пулом, агротехником. Дом Жана стоял по дороге в город, и пожилой мужчина каждую неделю присоединялся к ним по пути в церковь. Или по крайней мере присоединился сейчас, когда они шли на службу.

Кара вспоминала, что до того как пришли военные, церковь была больше как опция. Порой месяцами воскресное утро не предполагало ничего более энергичного, чем хороший сон и приготовление общего завтрака, который съедался в пижамах. Кара так и не поняла, каким образом прибытие военных это изменило. Военные ведь не заставляли людей приходить.

Большинство мужчин и женщин, которые сошли с кораблей, чтобы жить на планете, не ходили в церковь, а те, которые ходили, не имели никаких отличий в научных группах. Когда она завела разговор об этом, мама привела аргумент насчёт необходимости быть частью сообщества, который не имел никакого смысла. Всё сводилось к следующему: это то, как мы поступаем. Поэтому мы так и делаем. Каре это не нравилось, но и особой ненависти она не испытывала, да и прогулка порой могла быть вполне милой. Она уже знала — так же, как знала, что у неё будут месячные, или что когда-то она уйдёт в собственный дом — что однажды она отбросит эту еженедельную рутину. Но однажды пока что не наступило.

Службы проходили в том же помещении, что и классы, только столы для этого выносили, а скамьи, исполненные из местных аналогов дерева, выставляли в ряд, чтобы могли сесть люди. Тот, кто читал проповедь, менялся от недели к неделе. Чаще всего это был кто-то из первых научных групп, но пару раз в очередь попадал один из военных священников. Для Кары это особенного значения не имело. За исключением тембров их голосов, все их речи звучали более-менее одинаково. Чаще всего она просто отпускала своё сознание, и смотрела в затылки всех, кто сидел перед ней. Люди из города и военные, пришедшие на поверхность, сидели вместе, но порознь, как слова в предложении с пробелами между ними.

У детей всё было не так. Зан и маленький Сантьяго Сингх всё время играли вместе. Мэгги Краутер, по слухам, целовалась с Мухаммедом Серенгеем. И дело не в том, что дети не понимали этого разделения до такой степени, что оно было им неважно. Чем больше военных спускалось в колодец, тем нормальнее становилось их присутствие здесь. Если это и расстраивало её родителей, то только потому, что они жили по-другому. Для Кары, Зана и остальных из их поколения всё всегда было так, как сейчас. Это было их «нормально».

После проповеди они просочились на улицу. Некоторые семьи тут же ушли, но остальные сгрудились тут и там в маленькие группки, и вели разговоры, которые ведут взрослые после церкви. «Результаты новых работ в ксеноботанике выглядят многообещающе», «военные заложили котлован под новую казарму», «дому Даффида Келлера снова нужен ремонт, и он уже подумывает принять предложение военных насчёт новых квартир в городе». Размышления о проекте водоочистки, о данных погодных циклов, о платформах, прямых лунах или как бы там их ни называли люди. И постоянный вопрос — порой сказанный вслух, чаще нет — «вы слышали какие-нибудь новости с Земли?» Церковь — это всегда ритуал. Стоять на солнце, бьющем в лицо, пытаясь не быть нетерпеливой, было такой же частью дня проповеди.

После того, что показалось несколькими часами, а на деле было половиной одного, Зан и Сантьяго убежали с кучей других детей. Стефен ДеКаамп закончил разговор с её родителями и побрёл к своему дому. Народ у церкви рассеялся, и Кара следом за родителями пошла домой. Дорога шла ровно, но из-за перспективы вернуться на пруд и снова увидеть псов казалось, что она идёт вниз с холма.

— Больше, — сказала мама, когда они оказались подальше от чужих ушей. Тон её голоса подсказал Каре, что это была часть разговора, который шёл уже давно. Часть, которая ей не предназначалась. Это подтвердил взгляд её отца.

— Мы знали, что это может случиться, — сказал он. — Ты же не рассчитывала, что они вечно будут жить на орбите. Для них лучше жить в гравитационном колодце.

— Не уверена в том же насчёт нас.

Папа пожал плечами и глянул в сторону Кары, с намёком на то, что лучше не вовлекать её, а отложить разговор на потом. Её мама чуть улыбнулась, но улыбка быстро погасла.

— Почему ты никогда не ходишь играть с другими детьми? — спросила она, меняя тему.

— Я хожу, когда мне захочется, — сказала Кара.

— Наверное, это здорово, — ответила мама со смешком, но развивать тему не стала.

Как только они оказались дома, Кара переоделась, сняв свою выходную одежду, схватила ланч, состоявший из поджаренного зерна и сушёных фруктов, и выскочила обратно. Она взяла куртку, но не потому, что ей было холодно. Она рассчитывала, что если псы принесут дрон обратно, то она сможет завернуть его и таким способом незаметно протащить в дом. А потом она положит его в мамин кейс, позже, когда никто не увидит. В конце концов, дрон починить проще, чем нектарницу.

Птица на пруду сидела у кромки воды, неподвижная, с восковой кожей. Маленькие злые глаза не были сфокусированы конкретно ни на чём. Птенцы шипели, плевались и гоняли друг друга вокруг пруда, время от времени ныряя или хлопая своими бледными кожистыми крыльями. Псы могли сегодня и не вернуться. Они могли вообще никогда не вернуться. Может, они питаются дронами. Или может, нектарница воскресла сама по себе. Вот это как раз про Лаконию: раз уж есть так много всего, что никому не известно, то возможно что угодно.

Какое-то время спустя она сложила куртку в виде подушки, достала планшет и прочитала кусок книги про потерявшегося мальчика, который ищет свою семью в несметной массе людей в Североамериканской Зоне Общих Интересов. Она попробовала представить, каково это, идти по одной улице вместе с тысячей людей. Казалось, это вполне могло быть преувеличение.

Дневная жара нарисовала линию из пота на её спине. Рой стрекочущих насекомообразных штуковин кружился в небе как смерч, прежде чем нырнуть в воду и покрыть пруд сверкающим ярче самоцветов сине-зелёным слоем на пять-шесть минут перед тем снова в один миг подняться и скопом ринуться к деревьям. Кара такого раньше не видела. Интересно, подумала она, это был мигрирующий вид, или что-то местное, с чем она раньше не пересекалась. А может, это из тех вещей, о которых она должна рассказывать инструктору Ханну.

Вообще это казалось непонятным. Что было рассказывать, кроме «я не видела этого раньше»? Как будто это не было постоянной истиной. День был бы странным, если бы такого не случилось.

Хотя она чувствовала некоторую вину за то, что ничего не сказала про псов. Что-то, что берёт мёртвое животное и делает его не-мёртвым было как раз вещью того сорта, о которых захотели бы знать военные. Захотели бы поймать и изучить. Ну уж нет, тем более что они уже сделали для неё больше, чем когда-нибудь делали военные.

Солнце ползло к западу. Кроны деревьев гремели на ветру, как будто кто-то постоянно рассыпал горсть палочек. Утреннее предчувствие и волнение размякали и скисали всё больше с каждым часом, в который не возвращались псы. Тени потеряли свои очертания, когда тонкие, легкие облака накрыли и смягчили солнечный свет. Вспышки красного и жёлтого на прямых лунах гасли, загорались, и гасли снова. Артефакты бог знает когда вымершего вида, который построил врата.

Она смотрела, как переливаются и текут огни, как бумажный змей в лёгком переменном ветре. Или ещё так бывает у биолюминиесцентных созданий на Земле. Что-то живое, но не живое. Вроде мамы-птицы. Она подумала, может ли быть так, что прямые луны тоже что-то типа этого. Чем-то между тем и тем. А псы, возможно…

Появилось какое-то движение в темноте под деревьями, и она села. Показались псы, и стали грациозно приближаться к ней на своих странно составленных ногах. Кара встала на ноги, и пошла к псам, которые не были псами. Или если и были, то были тем, что под этим словом подразумевала Лакония.

Большие извиняющиеся глаза обратились на неё, и она схватила сама себя за руки. Непонятно почему, но она чувствовала, что должна как-то помахать, кивнуть, или каким-то образом показать, что она рада тому, что они здесь.

— Привет, — сказала она. — Я не думала, что вы придёте.

Псы окружили её, создав полукруг с ней в центре. Дрон висел в пасти одного из них, вихревые моторы были обесточены и стучали друг о друга словно когти.

— У вас получилось?.. — сказала Кара. А потом: — Вы его починили?

Пёс с дроном вышел вперёд, подняв голову к ней. Она взяла дрон, и пёс его отпустил. Это был именно дрон её мамы, тут вопросов не было. И секции, которые она раздавила, были невредимы, но на вид отличались. Щепки и осколки его корпуса были на месте, но связаны чем-то серебристо-белым, отмечающим линии, по которым он был разбит. Как шрам отмечает зажившую рану. Не может быть, чтобы мама не заметила такое. Но неважно, раз уж он работает. Она положила дрон в клевер, связала его с планшетом. Двигатели загудели. Дрон поднялся в воздух как обычно, с устойчивым равновесием. Кара почувствовала, как на её щеках появляется улыбка.

— Отлично, — сказала она. — Всё как надо. Огромное спасибо.

Псы выглядели смущённо. Она выключила дрон и аккуратно завернула его в куртку, когда они повернулись и пошли назад, в полумрак под деревьями. Ей стало интересно, где они бродят, когда не приходят к пруду. Было ли какое-то укрытие, где они спали или контейнер, в который они упаковывались на ночь. Это было трудно представить. Это не говоря о том, что у них не было и настоящих ртов, чтобы ими есть. Может, они все вместе идут к чему-нибудь вроде зарядного устройства чужих и заряжают то, что у них вместо батарей.

— Спасибо, — крикнула она ещё раз в темноту. Онастояла, держа дрон на груди, как ребёнка. — Если я могу что-то для вас сделать…

Мысль она не закончила.

Домой она шла быстро, её шаги ускоряли размышления о том, как, придя домой, незаметно спрятать дрон в своей комнате. Нужно хорошо подумать, как вернуть дрон в кейс так, чтобы родители не узнали, что она его брала. Домой вели две дороги — перед домом, переходящая в дорогу к городу, и задняя, через огород и сарай. Вопрос был в том, какая будет предпочтительней, чтобы пройти мимо внимательных глаз семьи, и благополучно добраться до комнаты. Время было что-то около обеда, так что перед домом, наверное, пройти будет лучше, поскольку по крайней мере один из них будет на кухне. Или она могла оставить дрон в сарае под тележкой и подождать, пока все уснут. В этом, наверное, будет больше толку…

Она поняла, что что-то не так, когда вошла в заднюю дверь. Воздух ощущался иным, словно за миг перед бурей. Из гостиной доносились тихие голоса, которых она не узнавала. Она пошла вперёд с чувством подступающего кошмара.

Её папа сидел на стуле; его лицо было в буквальном смысле серым. Рядом с ним, склонив голову, стоял военный без формы, а за ними, глядя в сторону — Сантьяго Сингх. Глаза мальчика опухли и покраснели от слёз. На неё никто не обернулся. Как будто она была невидимкой.

Мама вошла в переднюю дверь, ступая тяжело и громко. Её губы были сжаты, а глаза были жёсткими, словно в гневе. Она взглянула на Кару, казалось, не заметив её.

— Мам? — сказала Кара, и её голос будто пришёл откуда-то издалека. — Что случилось?

* * *

Это была одна из тех самых вещей. Стечение обстоятельств. Если любая из тысячи деталей немного меняется, никто этого даже не заметит. Военный, который вёл транспорт, позволил себе пару пива за ланчем, так что его реакция была несколько замедленна. Зан, Сантьяго и остальные мальчики решили играть в футбол вместо пятнашек, так что у них был мяч, который можно было от души пнуть. Зан был ближе всех к дороге, так что он первым побежал, чтобы его вернуть. Всё закончилось прежде чем кто-нибудь понял, что что-то началось. В общем, её маленький брат был мёртв, и птица с дроном больше не казались чем-то важным.

Кара сидела, пока военный всё это объяснял. Сантьяго Сингх с плачем пересказывал произошедшее, стоя по стойке смирно, как хороший маленький солдат. В какой-то момент её отец выскочил из комнаты. Её мать уронила любимую сервировочную вазу, и осколки разлетелись по всему полу. Эти моменты были словно из сна, связанные друг с другом, потому что были более-менее одним и тем же. Но сказать, что было сначала, было трудно. Что за чем шло. Зан был мёртв, и для неё это разбило время. Это сломало всё.

Адмирал Дуарте прислал свои соболезнования. Это было нарушение дисциплины, которого никак не должно было произойти. Адмирал уже отдал приказ о казни для пьяного солдата. Семья Кары могла рассчитывать на первое место в списке на получение нового жилья, а Каре было гарантировано место в академии, когда та откроется. Адмирал понимает, что ничто не сможет компенсировать их потерю, но военные сделают всё, что смогут. С разрешения семьи адмирал хотел бы присутствовать на панихиде. Кто-то сказал: «конечно», но был ли это папа или мама, Кара не поняла. Может, это вообще сказала она сама.

В городе не было морга. За годы их присутствия на Лаконии здесь случилось не более горстки смертей, и ни одной детской. До этого момента. Казалось, никто не знает, что делать или как это делать. Кара раньше никогда не была на похоронах. Она не знала, чего ждать.

Они принесли Зана домой в тот же день, и его тело уже было омыто. Кто-то нашёл или сделал для него похоронное платье, белую ткань от шеи до босых ног. Они положили его на стол перед домом, между дверью и улицей. Его глаза были закрыты, руки сложены на животе. Кара стояла от него сбоку, смотрела на него и пыталась чувствовать. Всё в ней, казалось, онемело.

Для неё Зан выглядел так, будто спал. Потом стал похож не на настоящего Зана, а на его статую. Вид исскуства. Кара поймала себя на том, что может переключать сознание между одним и другим способом восприятия, как будто это была оптическая иллюзия. Её брат, только спящий. Что-то неживое, но не её брат. И опять обратно. Только не оба: не Зан и смерть сразу.

Из города приходили люди. Эдмунд Отеро. Джанет Ли. Семья Ставеров, и с ними Джулианна Ставер со своим новорождённым ребёнком на боку. Пару раз они пробовали было петь гимны, но песни умирали до того, как успевали окрепнуть. В какой-то момент Мари Тенненбаум, вроде как, вышла из толпы и стиснула её в неловких объятиях, как будто это Кара должна была её утешать, а не наоборот. Потом Мари снова исчезла в водовороте тел и приглушённых разговоров. Кара вернулась к разглядыванию трупа её брата.

Что-то там было. Не синяк как таковой, а то место, где был бы синяк, если бы кровь Зана не остановила разом свой бег. Бесцветное пятно на его голове. Кара не могла избавиться от мысли, что это сама Смерть коснулась его.

Она не столько увидела, как появились военные, сколько услышала это. По тому, как изменились голоса вокруг. Когда она додумалась поднять глаза, адмирал Дуарте был тут, силуэт в свете, льющемся из их двери, говорящий с её родителями. Она видела его во плоти первый раз, и он оказался не таким высоким, как она ожидала. На сантиметр-другой ниже её отца. Его форма была подогнана идеально. Его рябые щёки внешне делали его старше, чем он, судя по всему, был.

Когда она увидела его, он говорил с её родителями, и его голова была наклонена вперёд, как будто он отдавал всё своё внимание на то, чтобы выслушать их. Это немного напоминало появление какого-то греческого бога или персонажа из истории. Не единственная нереальная вещь этого вечера, но одна из многих.

Её мама сказала что-то, чего она неё расслышала, и адмирал кивнул и тронул её руку, когда отвечал. Он пожал руку её отцу, ни один из мужчин не улыбнулся. Когда он пошёл в её направлении, она подумала, что это чтобы увидеть Зана. Осмотр тела, если так можно сказать. Она удивилась, когда он остановился перед ней.

— Кара? — то, как её имя прозвучало в его устах, говорило о том, что он хочет убедиться, что обращается к правильному человеку, а ещё о том, что он обращается к кому-то равному ему. Его глаза были мягкого коричневого оттенка. Она увидела в них печаль. — Меня зовут Уинстон.

— Я знаю, — сказала она, словно принимая извинения. Снимая с него бремя.

Он подвинулся, чтобы взглянуть на Ксана. Несколько секунд постоял молча. Вздохнул.

— Жаль, что я не могу ничего исправить. Я терял людей, которых раньше любил. Это было очень тяжело.

— Почему? — спросила она, и голос её прозвучал резче, чем она ожидала. Это было не то, о чём спрашивают. Она и сама не очень понимала, что имела в виду, кроме того, что какого дьявола кто-то может прийти на похороны её брата и рассказывать о собственной боли. Уинстон не стал уходить от вопроса, лишь поджал губы, словно обсасывал его. Пробовал на вкус.

— Потому что я ненавижу испытывать бессилие, — сказал он. — Я ненавижу вспоминать о том, что вселенная настолько огромней меня. И о том, что я не могу защищать людей всегда, — он снова подвинулся, и снова смотрел прямо на неё. Будто его действительно заботила её реакция на его объяснение. Она поняла, почему солдаты шли за ним. Почему все они его любили.

— Вы бы воспользовались возможностью всё это переиграть, — спросила она, — если бы могли? Если бы вы могли вернуть его обратно?

Может быть, он услышал что-то в её вопросе. Может быть, только потому, что он слушал её так внимательно. Он умолк, подумал.

— Я уверен, что да. Мне очень нужно, чтобы твоя семья была счастлива. Была частью того, что я здесь делаю.

— Захватываете Лаконию?

— И это и всё, что будет потом. Я хочу, чтобы люди были в безопасности. Не только здесь, а везде. Люди на Лаконии, не только те, что пришли со мной, а все мы — вот мой шанс это исполнить. И да, если бы я мог спасти твоего брата, я бы это сделал. Для него, для ваших родителей, для тебя. Если бы я мог взмахнуть волшебной палочкой и вернуться назад во времени, чтобы удержать его на краю дороги? Я сделал бы это.

— Вы убили солдата, который убил его. Разве он вам не нужен тоже?

— Не настолько, насколько нужно, чтобы ты и твоя семья знали, что твой брат значил для меня. Я здесь правительство. Я навязал вам это. Вашего разрешения я не спрашивал. И это налагает на меня обязательства. Это значит, я должен показать честность и уважение к нашим правилам, даже если это потребует от меня чего-то, чего я могу и не хотеть. Я не имею права идти на компромисс.

— Думаю, это я понимаю.

— Мы должны быть одним народом, — сказал он. — На Лаконии нет места племенам. Так пусть живут в Солнечной системе. Земля, Марс, Пояс. Мы здесь для того, чтобы это перерасти.

— Здесь всё будет иначе, — сказала Кара, и адмирал кивнул в знак того, что она прекрасно его поняла, потом тронул её за плечо и ушёл.

Сзади неё кто-то тихо заплакал. Она не стала оборачиваться, чтобы посмотреть кто это. Впервые с тех пор, как она вернулась домой, она чувствовала, что почти пришла в себя. Когда она положила руку на ногу Зана, как всегда делала, когда собиралась разбудить его, его тело было холодно.

— Всё будет хорошо, — сказала она. — Я знаю, как всё исправить.

Её родители были на кухне с Мари Тенненбаум, и у каждого — невысокий стакан с вином. Обычно её отец шутил о том что это винтаж, которому целых пятнадцать минут, но сейчас не было видно, чтобы он вообще замечал, что у него в руке. Ей стало грустно из-за этой потерянной шутки, потому что она говорила о том, насколько грустно ему.

— Что с ним будет ночью? — спросила Кара.

Мари моргнула и подалась назад, как будто Кара прокричала что-то грубое. Её отец не реагировал ни на что, просто на один градус повернул к ней лицо с застывшей на нём учтивой улыбкой. Мама была единственной, кто ответил.

— Ещё не время…

— Я знаю, что похороны завтра, — сказала Кара, — но непохоже, чтобы в городе нашлось место, где он может побыть до них. Он может остаться здесь? Это последняя ночь, когда у него будет такая возможность, поэтому он должен быть здесь. С нами.

Она говорила громче и настырнее, чем собиралась. Мари Тенненбаум не смотрела на неё, а вот остальные да. Глаза мамы были мёртвыми как у мамы-птицы.

— Конечно, — сказала мама. — Если это так важно для тебя, он может остаться здесь до похорон. Это было бы… было бы хорошо. Чтобы он был здесь.

А потом мама начала плакать, не в силах остановиться. Папа поставил вино, и всё с той же улыбкой вывел её прочь. На секунду Каре почудилось, что вот сейчас влетит Зан и спросит, что случилось с мамой, а потом она опять вспомнила. Она вернулась на улицу и встала на страже у тела. На всякий случай, если кто-то придёт и попробует забрать его, то она будет тут и скажет, что мама сказала нет.

День памяти закончился поздно, люди не уходили, пока темнота не начала вызывать чувство, что она была здесь всегда. Как день на некоторых других планетах. Она так и стояла рядом с Заном, и когда отбыл адмирал Дуарте со своими солдатами, и когда Стефен ДеКаамп и Джанет Ли пришли, чтобы отнести тело Зана внутрь. Скорее всего, никто в местной системе не примет его по ошибке за еду, но они всё равно отнесли его внутрь, прямо вместе со столом. Они оставили его между столовой и кухней, одетого в его погребальное белое одеяние. Всё это было как во сне.

Её родители всех проводили, попрощались и закрыли дверь. Никто ни о чём не разговаривал, и Кара пошла в ванную и притворилась, что готовится ко сну. Почистила зубы, умыла лицо и переоделась в ночнушку. Она поцеловала маму в щёку и пошла в свою спальню. Она оставила дверь чуть приоткрытой, чтобы защёлка не выдала её шумом, когда она откроет дверь. Потом, так тихо, как только могла, она снова сняла ночнушку и натянула рабочую одежду. Она сунула планшет в носочный ящик. Если они проверят, это создаст видимость, что она в своей комнате. Она залезла в кровать и натянула одеяло до шеи, так что если родители войдут, то всё будет выглядеть нормально. Самая хитрость, подумала она, будет в том, чтобы дождаться, пока не заснут они, и при этом не заснуть самой.

Лёжа в темноте, она прикусила губу и жевала мягкую плоть, чтобы боль не давала ей уснуть. Она сосчитала от пятисот до одного, одно число на один вдох, а потом от одного до пятисот. Она уже скинула одеяло в сторону, чтобы встать, когда услышала, как открывается задняя дверь и звучат голоса родителей. Она застыла, прислушиваясь.

Самым странным было то, насколько нормально они звучали. Насколько горе на звук неотличимо от обычной жизни.

— Я потом наведу порядок, — сказал папа.

— Да ничего. Мне всё равно.

— Я понимаю, но всё-таки приберу.

Тень смеха, исчезнувшего чуть ли не раньше собственного начала. Она представила, как мама по обыкновению опирается на кухонную стойку, и всё как обычно, кроме того, что Зан мёртв. Так что, может быть, как обычно и не было. Казалось, что всё должно было измениться.

— Не могу поверить, что это случилось, — сказала мама. — Этого просто не… не может быть?

— Да уж. Я постоянно чувствую, что у меня просто какой-то маленький обморок, или что-то типа того. Как будто я схватил что-то вроде галлюцинации, а теперь прихожу в себя. Или опять вырубаюсь. Не понимаю. Я не могу… Я не чувствую, что он ушёл.

Кара почувствовала лёгкую улыбку, растягивающую ей рот. Секунду она боролась с искушением выбежать и рассказать им. Чтобы им помочь. Тогда они могли бы сделать это вместе.

— Я больше не хочу оставаться здесь, — сказала мама. — Нам больше незачем тут быть. Не нам. Не… — её голос словно загустел и затих, как будто слова были слишком липкими, чтобы проходить наружу. Папа издавал какие-то звуки. Вроде того тихого воркования, которое Кара слышала от бумажных жуков. Она чуть подвинулась, думая, что, может у неё получится выглянуть в щель приоткрытой двери. Узел в животе натягивался всё сильнее с каждой ускользающей секундой ночи, а ей ещё надо было найти псов.

— Он должен был вернуться в Париж, — сказала мама. — Он должен был быть со своими кузинами, а не в этом грёбаном кошмаре на этой планете.

— Я знаю, — сказал папа.

— Я ненавижу это место. Я хочу домой.

— Я знаю, Дот. Я тоже хочу домой.

Кара почувствовала, как эти слова колют её. Домой? Они хотят домой? Но ведь дом здесь. Они и так дома. А то, о чём они говорили — это Земля, где она никогда не была, и которой никогда не принадлежала. Которой никогда не принадлежал Зан.

Должно быть, она таки выдала себя шумом, потому что мама своим рваным густым голосом позвала её:

— Детка?

Кара замерла, а потом потихоньку стала пробираться назад, в кровать. Её не должны были обнаружить вот так. Не в этой одежде.

— Детка? — повторила мама, и Кара прыгнула в кровать, натянула одеяло до шеи и отвернулась лицом к стене. Если они увидят её лицо, то поймут, что она только притворяется спящей…

Её дверь отворилась. Она заставила себя дышать медленно и глубоко. Что ей сказать, если они тронут её? Надо ли притвориться, что она проснулась? Как она выглядит, когда только-только просыпается? Она не знала.

— Я люблю тебя, детка, — прошептала мама, и дверь закрылась, а защёлка встала на место. Кара длинно, судорожно выдохнула. Частоты её пульса хватило бы на двоих, что показалось ей забавным, поскольку в какой-то мере было правдой. Её сердцебиение, оно и Зана тоже. Пока что, по крайней мере.

Голоса родителей теперь стали менее чёткими, но она слышала, как закрылась дверь в спальню. Она подождала, сосчитала до пятисот и обратно, подождала ещё. Ни звука. Ни голосов.

Защёлка оказалась громче, чем ей хотелось бы, и неважно, насколько аккуратно она её открывала. Звук эхом разнёсся по пустому дому, но она и так уже потратила слишком много времени на ожидание. Она шла осторожно, перенося вес с аккуратно поставленной пятки на пальцы. Зан всё так же лежал на своём столе. Она открыла заднюю дверь, зашла в сарай. Когда она вытаскивала тележку, то почти удивилась, увидев, что отборочный дрон ещё здесь. Он казался артефактом из какой-то другой жизни, как будто с тех пор, как она спрятала его, прошли годы, а не несколько часов. Забавно, как время работает в случаях вроде этого. Она провела кончиками пальцев по отремонтированному корпусу с его новыми прожилками.

Тело Зана оказалось тяжелее, чем она ожидала. Раньше она порой таскала его, но тогда он всегда помогал ей, хоть немного. Он больше не был окоченевшим, и она, немного шатаясь, вытащила его через заднюю дверь. Стало легче, когда она перестала пытаться нести его как мальчика, и применила метод перемещения мешка с землёй. Когда она бросила его на тележку, его голова с глухим звуком стукнулась по борту.

— Прости, — прошептала она, как будто он мог что-то почувствовать. — Но на самом деле это твоя недоработка. Когда всё будет закончено, с этого момента тебе придётся делать мою работу вместо меня.

Глаза Зана были приоткрыты. Маленькие влажные щёлки, спрятанные за ресницами, улавливали звёздный свет. Его руки сложились под него, когда она положила его, завернувшись и согнувшись под таким углом, что их вид вызывал в её плечах боль. Но на то, чтобы сделать ему удобно, не было времени. Она нашарила ручки тележки и начала свой путь, а потом остановилась и прокралась обратно в дом. Она вытащила из кладовки мешок с фруктами и рисовые батончики и бутылку очищенной воды из холодильника. Она сунула всё это рядом с мёртвым телом брата, взялась за ручки тележки, и двинулась.

Ночи Земли были светлыми. Так они ей говорили. Их луна сияла словно второе жутковатое солнце. Города были достаточно большими, чтобы заслонять звёзды своей паразитной засветкой. Она видела это на картинках, но всё это было не тем, что могло бы ей понравиться. На Лаконии днём было светло, а ночью темно. Широкое грязное свечение галактического диска было самым ярким из всего, что было на небе, и она могла приблизительно ориентироваться по нему. Достаточно, чтобы понимать, какого направления придерживаться. Две прямые луны парили на фоне звёзд, мерцая и изменяясь, плывя навстречу друг другу во тьме над небесами.

Кара опустила голову и стала тянуть. Она ходила по этому пути столько раз, так много дней и в такую разную погоду, что её тело знало дорогу даже если она её не особенно могла разглядеть. Она узнавала звуки травы и воды, места, где ветер менял свои очертания, запах разрытой земли и топотание всякой насекомой мелюзги в нижних кронах деревьев. Она могла пройти здесь с закрытыми глазами, а в темноте оно почти так и было.

Каменный олень на пруду поднял голову при её приближении, его чешуя сдвинулась и отразила свет звёзд, как будто маленький кусок неба спустился попить. Было слишком темно, чтобы разглядеть его глаза.

— Брысь, — сказала Кара, и зверь повернулся и кинулся в темноту, топая через подлесок, а потом убежал быстрее, чем армейский грузовик, несмотря на то, что дороги там не было. Кара остановилась. Плёнка пота покрывала её лоб, а в подмышках словно болото было. Но зато она была на месте. Она это сделала.

— Эй? — закричала она. — Вы тут?

Тьма не давала ответа. Даже ночные звери и жуки сидели тихо, как будто прислушивались вместе с ней. Теперь, когда она была здесь, план, который казался таким простым, показал все свои дыры. Чтобы она передала Зана псам, надо, чтобы псы были здесь. А если их не будет…

— Эй? — её голос прозвучал пискляво, даже для неё самой. Натянуто и отчаянно. — Пожалуйста, вы здесь?

Она оставила тележку на мягкой земле у кромки воды, и пошагала к деревьям. И без того тёмная ночь стала ещё темнее. Здесь даже света звёзд не было. Только полное отсутствие всего, словно смотришь прямо в зрачок глаза размером во весь мир. Она вытянула руки, кончики ее пальцев касались листьев и кустов, которые, как она понимала, там были, но которых она не видела. Её глаза болели от попыток что-то разглядеть. В её ушах звенела тишина.

— Пожалуйста! Мне нужна помощь.

Никакого ответа. Отчаяние, с которым было непонятно как бороться, окатило её. Если псов здесь не было, тогда Зан пропал. И пропал навсегда. Но он не мог этого сделать. Горе зашевелилось в её животе, затрясло её ноги и руки. Псы пришли, когда были нужны для мамы-птицы. Они не могут оставить смерти её брата, и при этом спасти сраную нектарницу.

Могли проснуться её родители. Они увидят, что тело пропало, и она вместе с ним. Они разозлятся, а что она им скажет? Что можно сказать, чтобы они поняли, что правила, которые знают они — не её правила, что Зану не обязательно оставаться мёртвым. Они остановят её. Она сжала руки в тугие до боли кулаки. Она не может позволить им остановить её.

— Эгей! — заорала она. А потом опять, так громко, что воздух оцарапал ей горло. — Эй! Вы нужны мне! Мне нужна помощь! Это важно!

Тишина была абсолютной.

А потом перестала быть.

Было трудно сказать, насколько далеко это было. Когда ничего не видишь, звуки могут вводить в заблуждение, но где-то впереди неё раздался шорох и треск кустов, отодвигаемых в сторону. Может, каменный олень. Или потаскун. Или любой из тысяч не внесённых в каталоги животных Лаконии, которые всё ещё ждали того, чтобы их назвали.

Или псы.

Неуверенность нахлынула на неё волной. Всё это было слишком велико и слишком странно. Как будто машешь солнышку, а оно вдруг машет тебе в ответ. Может, это была плохая идея, но теперь было уже поздно. Она собрала силы, чтобы встретить лицом всё, что бы ни пришло из тьмы. Топот стал ближе, громче. Он размножился и разделился. Они подходили.

Что-то коснулось её руки. Мягкое давление, которое покалывало, как лёгкий электрический удар.

Кара упала на колени и обхватила пса руками, крепко прижимая странную, слишком твёрдую плоть к себе. Щекой она ощущала горячее и грубое. От него пахло кардамоном и землёй. Он стоял неподвижно, словно не был уверен, что делать с её нежностью и радостью, и оставался неподвижен, пока она не выпустила его.

— Вон там, — сказала она, ковыляя обратно к пруду. Она махнула рукой в темноте. И может, псы могли видеть её, потому что они шли следом. Свет звёзд мерцал в их выпуклых глазах.

Саван Зана белел в темноте бледной тенью. Псы сгрудились вокруг него, и выглядело это так, будто растворяется то, что ещё осталось от Зана. Тьма поглощала тьму.

— Это мой брат, — сказала Кара. — Он попал под грузовик. Он его убил, как было с мамой-птицей. Но мне нужно вернуть его. А вы ведь её вернули, так ведь и его тоже сможете, так ведь? Я имею в виду, вы ведь можете, правда?

Она болтала, а псы не отвечали. Почти вслепую она шагнула ближе, руками достала до их спин. Псы были неподвижны и тихи как статуи. А потом один начал исполнять свой зов «ки-ка-ко», а остальные подхватили, пока это уже не стало похоже на хор вокруг неё. Пока у неё не закружилась голова от этого. Она опустилась на колени, чтобы уберечься от потери равновесия. Прямые луны в небе сияли зелёным, белым и голубым. Звёзды казались жарче их огней.

Зан качнулся на поверхности тьмы. Псы уносили его, один из них, встав под него, принял его вес на спину. Остальные держали его ноги и руки, чтобы не уронить, когда они уходили.

— Вы сможете, так ведь? Сможете починить его?

Псы не отвечали. Ксан плыл к деревьям, а потом между ними. А потом остался только звук идущих псов. А потом не стало и его.

Кара сидела у воды, обняв колени. Потихоньку возвращались естественные звуки ночи: стрёкот насекомых, трели птиц. Высокий, трепещущий зов от кого-то где-то далеко отсюда, и ответный зов ещё дальше. Её охватила неподвижность, но не в плохом смысле. Всё, что ей сейчас приходилось делать — это ждать.

* * *

Её разбудили голоса. Они называли её имя, а она не могла вспомнить, где она. Это не была её кровать в её комнате в её доме, потому что здесь над головой было раскрашенное зарёй небо. Её одежда была мокрой от росы.

— Кара!

Она была на волосок от того, чтобы отозваться, когда последний дурман сна соскользнул с её сознания. Она прихлопнула рот рукой, словно её рука не доверяла её глотке в вопросах тишины. Она вскочила на ноги. Птица с малышами уже была на пруду. Мёртвые чёрные глаза не воспринимали Кару. Тележка валялась там, где Кара её бросила. Она вытащила оттуда сумку с едой, сделала два шага в направлении голосов, а потом ещё два прочь. В её сознании словно гудело что-то.

Если она скажет им сейчас, они позовут военных. Те придут, и своими грузовиками раздавят псов. Она сомневалась, что они станут ждать, пока вернётся Зан, а он должен вернуться. Но путей было так много. Они найдут её на пруду, и скоро. Она что-то должна им сказать, разве нет? А что, если они не позволят ей потом вернуться?

Она чувствовала, что всё ещё решает дилемму, даже когда уже побежала в лес, в темноту его крон. Она пробиралась сквозь подлесок, и ветки кустов царапали её, как жёсткие пальцы. Грубо поломанные растения указывали, где звериная тропа ведёт к югу, и она пошла по ней.

Она никогда раньше не ходила дальше пруда. Так что это можно было назвать чем-то вроде исследования земель. Или нет. Десять лет — большой срок, если где-нибудь живёшь, но планета была больше, чем самые добрые намерения. Она может оказаться в местах, где люди раньше никогда не бывали. Ну, кроме Зана, разве что.

Расстояние до голосов увеличивалось, но звучали они всё ещё отчётливо. Ноги болели, но работа в движении помогала бороться с холодом. Голоса становились тише. Она подумала, что они, наверное, прекратили её поиски, но они начали снова, и их стало больше. Голоса она узнала. Инструктор Ханну, Стефен ДеКаамп. Мари Тенненбаум.

Её папа.

— Детка! — кричал он. Его голос был каким-то сырым. Как будто крик травмировал его. — Девочка моя, если ты там, мы рядом! Детка!

Она хотела вернуться к нему, рассказать, что всё в порядке. Что здесь и она, и Зан. Слёзы выступили у неё на глазах, размывая мир вокруг.

— Прости, — сказала она тихо, пробираясь вперёд, — мне очень жаль.

Она не останавливалась, пока не пропали голоса. Хотя поиски, конечно, будут продолжаться. У них были дроны. У них были термосканеры. Если помогут военные, у них было визуальное обнаружение с орбиты. Она стояла под сводами крон. В лесу было много больших животных. Будет непросто сказать, исходит ли тепло от них, или от неё. По крайней мере, она на это надеялась.

Солнце катилось по небу, меняя угол наклона немногих тонких лучей, которые пробивались вниз, в вечный сумрак леса. Кара поняла, что довольно-таки устала. Придётся немного отдохнуть. Немного поесть. И когда-то придётся найти обратную дорогу к пруду. Ей нужно быть там, когда псы вернутся с Заном. А потом всё будет гораздо лучше.

Она присмотрела место у длинного коричневого вылезавшего из земли камня. Он был слишком круглым для настоящей скамейки, и на чём бы ни рос голубой мох, оно начинало казаться скользким и масляным. Но она всё равно сюда села. Фрукты с рисом на вкус были лучше всего, что она когда-нибудь ела дома, а вода была сладкой. Она не осознавала, насколько пересохло её горло, пока не начала пить. Мышцы вздрагивали от утомления. Чувство не было неприятным.

Лес вокруг был тих, но не безмолвен. Какая-то мелочь размером с её палец цыкала на неё с деревьев. У них были большие влажные глаза и маленькие мандибулы, которые придавали им застывший в постоянном комическом ужасе вид. Птицы порхали на своих широких кожистых крыльях, приземлялись в кроны через тропинку от неё, и что-то бурчали себе под нос, как виноватые школьники. Мягкий ветер пах жжёным кофе, свежей травой и спиртовой протиркой. Насекомые с жужжанием проносились мимо на своих ярких крыльях, оставляющих в её глазах маленькие радужные отсветы.

К ней в душу прокралось чувство умиротворения, и ощущалось это как будто мир присел рядом, открыв свой пакет с ланчем, и просто был с ней. Всё в этом маленьком местечке было прекрасно, спокойно и наполнено миллионом вещей, которых никто раньше не видел. И любое другое место было вроде этого. Целая планета и звёздная система, в которую она входила. Где-то были пещеры с подобными рыбам существами, живущими в воде. Где-то были океанские бухты с приливными бассейнами, заполненными жизненными системами, не принадлежащими ни к животным, ни к растениям. У них не было ни названий, ни идеи названий. Она попробовала представить себе, каково это — вернуться на Землю, где всё давно известно и не осталось ни одного чуда. Выглядело грустно.

Она собрала последние зёрнышки риса в щепотку и высыпала их себе на язык. Неизвестно, ищут ли её все так же взрослые. Неизвестно, сколько времени займёт у псов возвращение Зана. Со временем ей придётся вернуться домой за свежей водой и едой. Но прямо сейчас, прямо в этот момент, она могла отдаться чувству покоя.

Она запихнула пустую бутылку из-под воды в карман, сложила пустую сумку и сунула её туда же. Она не хотела торопиться из-за страха услышать, как её имя называют знакомым голосом. И остаться не могла из-за страха упустить псов. Идеального ответа тут не было, но ей не был нужен идеальный. Достаточно подходящий подошёл бы вполне достаточно.

Проложить путь домой было сложнее, чем из него уйти, что для неё имело кое-какой смысл. Когда выходишь из точки, перед тобой некоторое количество путей, и все они верные. При возвращении в точку большинство путей неверны. След каменного оленя был не особенно чётким теперь, когда она возвращалась по нему назад. Ответвления и повороты, которых она не замечала, когда уходила, теперь сбивали её с толку. И вместе с тем, как солнце изменило угол наклона и интенсивность, изменились цвета под покровом леса. Дважды она возвращалась туда, где выбирала путь, в правильности которого была практически уверена, и пробовала снова, руководствуясь другим решением.

Солнечный свет начал смещаться в область оттенков серого и оранжевого, воздух становился прохладнее, когда она вышла из-под деревьев, и псы лежали там, развалясь, чопорно поджав под себя ноги. Их смущённые, извиняющиеся глаза повернулись к ней, когда она пошла вперёд. Волнение, страх, или и то, и другое, пронеслись через тело Кары, как электрический удар. А потом Зан сел и его голова повернулась к ней.

Он изменился, это было очевидно. Он был всё так же одет в белый саван, но длинное чёрное пятно тянулось от его левого плеча вниз к животу. Его кожа была серой там, где должна была быть окрашена красной кровью. Его глаза стали полностью чёрными. Когда он двигался, то в его движения вклинивалась та же самая полная неподвижность, что и у птицы, как будто каждая мышца, которая должна была отработать, для начала думала об этом долю секунды. Но его волосы всё так же торчали во все стороны, как это у него было всегда, когда он только вставал поутру. У его губ был тот же мягкий изгиб, который он унаследовал от своего отца.

— Зан? — прошептала она.

Миг он оставался неподвижен, как камень, а потом повернул голову.

— Я чувствую себя странно, — сказал он, и его голос был его собственным.

Её улыбка была такой широкой, что от неё заболело лицо. Она пролетела последний метр между ними, и обняв его, подняла на руках. На миг его вес ощущался мёртвым, как у трупа. А потом его руки так же обвились вокруг неё, и его голова упёрлась ей в шею.

— Мне было страшно, — сказал он. — Что-то было не так. И кто-то говорил со мной, но только они говорили не со мной.

— Это был несчастный случай, — сказала Кара. — Ты был ранен. Действительно ранен. Насмерть.

Заминка.

— Ой, — сказал Зан. Она отступила назад, но продолжала держать его руку. Она не хотела его отпускать. Он моргнул. — Я чувствую себя вполне неплохо для убитого.

— Я отнесла тебя псам. Они чинят всякие вещи.

— Вроде меня, — сказал Зан. А потом: — Всё выглядит как-то не так.

— Я полагаю, что им пришлось несколько изменить тебя, — сказала она. Ближайший пёс пошевелился и отвёл взгляд, словно огорчённый ограниченностью своих сил. Кара покачала головой. — Всё хорошо. Просто чудесно. Спасибо вам.

— Я не видел этого раньше, — сказал Зан. Речь звучала неясно. Как будто он говорил с гораздо большего расстояния, чем стоя здесь, прямо перед ней. — Здесь есть и другие вещи. Я не знаю, что они такое.

Кара потянула его за руку, пододвинув к себе, как она иногда делала раньше.

— Пойдем. Уже поздно. Нам надо домой.

— Что значит быть в субстрате?

— Не знаю, — сказала Кара, притягивая его снова. — Пойдём, спросим у мамы. Если я сумею разобраться, как нам отсюда выбраться, — она повернулась к ближайшему псу и поклонилась. Она не знала, почему это казалось тем, что нужно сделать, но сделала. — Спасибо огромное, что вернули нам моего брата. Если есть что-нибудь, чем я могу помочь вам, просто дайте мне знать, и я сделаю. Правда.

Пёс издал щебечущий звук, и все они, поднявшись как один, прошли прочь через лес на своих удивительно составленных ногах. Она наполовину ждала, что они заведут свою «ки-ка-ко» песню, но они не стали. Они просто растворились в лесу, словно это было место, которому они принадлежали. Кара стала двигаться в направлении, которое она почти наверняка определила как южное, и Зан следовал за ней, и его холодная серая рука так и лежала в её руке.

Она не нашла пруд, но деревья кончились и открыли дорогу, ведущую к их дому. Угольное небо сумерек блестело звёздами и прямыми лунами. По крайней мере теперь она знала, где они и как попасть туда, куда она хочет. Она только надеялась, что никто не увидит их по пути. Она хотела, чтобы её родители были первыми, кто увидит, что она совершила.

Лёгкий ветерок, подувший с севера, заставил листья на деревьях стучать друг о друга. Они шли той же дорогой, какой ходили домой из школы каждый день, и всё здесь было им знакомо, даже если менялось. Кара уже представляла себе чашку перлового супа, свою кровать и утреннее пробуждение, которое принесёт в город чудо и изумление. Зан спросил, как он умер, и она всю дорогу рассказывала ему историю о его смерти, его поминках, обо всех, кто приходил, и как она следила за тем, чтобы его тело оставалось на месте, чтобы она могла выкрасть его. Он слушал более внимательно, чем когда-либо, и почти не перебивал.

— Глава военных действительно приходил взглянуть на меня? — спросил Зан, когда она закончила.

— Действительно.

— Ты как думаешь, он захочет видеть меня снова сейчас, когда я вернулся? Я не хочу доставить им неприятности.

Им. Он имеет в виду псов. Кара на миг ощутила беспокойство. Военные захотят узнать про псов, птицу, дрон и Зана. Особенно с учётом того, что псы появились после того, как ожили прямые луны. Она должна поговорить с родителями насчёт того, что говорить военным и как им об этом сказать.

Она подумала о Уинстоне. О том, как он слушал. «Мне очень нужно, чтобы твоя семья была счастлива».

— Адмирал поймёт, — сказала она. Он знает, что Лакония не похожа на другие места.

Зан думал об этом немного слишком долго, потом кивнул, не столько ей, сколько самому себе.

В доме светились все окна. Горел каждый светильник в каждой комнате. Её родители никогда так не расходовали энергию. И они тоже были здесь, окружённые рамой окна, как будто это был экран её планшета. Мама стояла на кухне, опираясь руками на стойку. Папа сидел на столе. Они выглядели такими усталыми, и Кара чувствовала себя так же. Она удивилась, они что, искали её весь день? Ведь там были ещё люди для поисков.

Зан остановился, глядя на дом своими новыми чёрными глазами. На его лице было написано ошеломление и изумление, будто он видел это всё впервые. А если подумать, то так и было. Кара мягко сжала его пальцы. Он не пошёл за ней, когда она пошла в переднюю дверь. Кара остановилась и махнула ему рукой, приглашая.

— Всё будет хорошо, — сказала она.

Когда она открыла дверь, мама вздрогнула, будто Кара выстрелила из ружья, а потом рванулась к ней и крепко, до боли, сгребла ее руками.

— Что же ты делаешь? — рычала мать искажённым в гневе ртом. — Какого хера ты творишь?

А потом прижала Кару к себе так тесно, что это напоминало утопление. Рыдания её матери сотрясали их обеих. Кара обхватила маму руками и обнаружила, что тоже немного плачет. Вина, радость, эхо горя от смерти Зана и триумф от его возвращения, всё это вмиг исчезло, и она держалась за тело матери, как не делала с тех пор, как была ребёнком.

— Всё хорошо, мамочка, — сказала она сквозь слёзы. — Теперь всё хорошо.

Её папа произнёс мамино имя. Дот. Один тихий слог, но с такой паникой, что это прозвучало громче, чем крик.

Зан стоял прямо за открытой дверью, в таком месте, где не было ни особенно светло, ни особенно темно. На его саване было столько грязи и пятен, что он напоминал камуфляж. Босые ноги были испачканы. Угол, с которым над его чёрными глазами изгибались брови, напомнили ей про псов — неуверенных, смущённых, извиняющихся. Он вошёл в дверь и застыл. А потом резко поднял к ним руки, как любой ребёнок, когда он тянется за объятиями. Под ногтями у него была грязь. Из-за серого цвета его кожи казалось, что у него грязное лицо, даже если это было не так.

Кара почувствовала, как мама задохнулась, вдохнула резко и судорожно, и не выдыхала. Руки, которыми она обнимала Кару, напряглись, больно сжав её. Зан попытался улыбнуться. Его взгляд скакал от Кары к их отцу, к матери, и снова к Каре, со скоростью дёргающейся лапки насекомого. Он широко растопырил пальцы, сделал ещё шаг вперёд.

— Всё хорошо, — сказала Кара. — Я вернула его обратно.

Её мать швырнула её назад, схватив и дёрнув её с такой силой, что у неё заболела шея. Кара оказалась за стойкой, её ноги болтались над полом, а руки её матери выдавливали из неё воздух, так что она едва сообразила, что они двигаются вдвоём. Её отец оттолкнул их обеих за себя. Она не понимала, зачем в его руке нож.

— Гэри? — сказала мама. — Это что ещё за херня?

— Я вижу его, — ответил папа. — Оно настоящее.

Кара не могла говорить. Ей не хватало воздуха. Она извивалась в маминой хватке. Она должна объяснить, рассказать им, что происходит. Это было совсем не то, чего она ожидала.

— Я тоже хочу обнимашек, — сказал Зан.

Зан сделал ещё один неловкий шаг вперёд, застыл, потом мелькнуло движение, потом он застыл снова. Отец заорал, крик был глубокий, рваный, слишком большой для человека, которого она знала. Он бросился к Зану, нож в его руке сверкал, и ужас заполнил кровь Кары. Она сильно пнула мать, и почувствовала, что удар достиг цели. Захват чуть ослаб.

— Прекрати! — закричала Кара. — Что ты делаешь?

Зан закрылся от ножа рукой, серая кожа вскрылась, и чёрная кровь залила его ладони. Глаза Зана расширились от шока. Отец пролетел вперёд, всё так же бессвязно вопя. Он сгрёб саван Зана в кулак и поднял малыша над полом. Кара изо всех сил упёрлась матери в шею и выскользнула на пол. Мама теперь причитала тонким, натянутым, полным паники голосом. Отец открыл дверь кладовки. Он швырнул Зана внутрь и захлопнул дверь, всё ещё крича. Теперь в крике были слова. Он орал: «Оставь мою семью в покое».

— Да что с тобой происходит? — закричала Кара. Она ударила отца в спину и замерла. Она раньше ни разу не била его. Он даже не заметил. Он схватил один из кухонных стульев и заклинил с его помощью дверь в кладовку. Зан ударил в дверь, причём сильнее, чем он, как думала Кара, мог. Мама взвизгнула и начала сыпать проклятия быстро и тихо, почти шёпотом. Звучало как молитва.

По щекам Кары текли слёзы, но не от жалости. Всё, что она чувствовала — мощную растущую ярость.

— Я вернула его обратно! — завопила она. — Он был мёртв, а я отдала его псам, и они его починили!

— Псам? — спросил папа. — Каким псам?

— Псам, которые появились, когда включили прямые луны, — сказала Кара. Они совсем ничего не понимали, а объяснять словами было всё равно что пить через тонкую соломинку. Они не вмещали всего смысла. — Они починили птицу и дрон, и они починили Зана, потому что я попросила их, и он вернулся. Я вернула его, а ты делаешь ему больно!

Она услышала, как мама где-то сзади говорит в планшет. «Мне нужно связаться с военными. Здесь чрезвычайная ситуация». Кара чувствовала свой гнев и нетерпение, как яд, разливающийся в крови. Она откинула стул, попыталась снова открыть дверь. Отец схватил её за плечи и притянул к себе так близко, что его лицо заслонило весь мир.

— Это не твой брат, — сказал отец, чеканя каждое слово. — Это. Не. Зан.

— Это он.

— Из смерти не возвращаются, — сказал отец.

— Здесь возвращаются, — сказала Кара.

— Его глаза, — сказал он, тряся её на каждом слове, — то, как он двигается. Это не человек, детка. Это что-то ещё, одетое в кожу моего малыша.

— И что с того? — сказала Кара. — Он знает всё, что знал Зан. Он любит то, что любил Зан. Вот что делает его Заном. Как ты можешь так поступать с ним только потому, что он не идеален!

Послышался голос матери, жёсткий как камень.

— Они отправят из города отряд.

— Солдаты? — сказала Кара, выворачиваясь из рук отца. — Ты позвала к нему солдат? Ты же ненавидишь солдат!

Она снова взялась за стул, но мама подняла её сзади, так что её ноги волочились по полу, и потащила её в её комнату. Зан звал из кладовки, его голос был приглушён из-за слёз и замешательства. Кара попыталась повернуться к нему. Попыталась до него дотянуться.

Мама втолкнула её в комнату и заблокировала дверь своим телом. Когда она посмотрела на Кару, выражение её лица было пустым и жёстким.

— Всё будет в порядке. — сказала мама, — но ты останешься здесь, пока я со всем не управлюсь.

Целый поток мыслей боролся за право завладеть голосом Кары — «здесь не надо было ни с чем управляться», «почему вы считаете, что всё это плохо?» и «ты позволила папе порезать Зана» — и оставил ей лишь возможность бессвязно бормотать. Дверь закрылась. Кара сжала кулаки и врезала ими в стену. Из дома слышались голоса её родителей, состоящие из резких, жёстких звуков, которые она не могла разобрать. Она села на край матраца, сложившись в три погибели, и положила руки на свои дрожащие ноги. Кровь, казалось, кипела от гнева, но ей надо было подумать.

Придут военные. Родители собираются позволить им увести Зана. Отдадут им Зана. Они скажут, что псы плохие. Опасные. Они могут причинить им боль.

И всё потому, что на Земле всё работает не так.

Комната была полна её вещами. Её одежда — чистая, сложенная в шкафу, и ношеная, разбросанная на полу вокруг корзины. Картина над её кроватью с динозавром, бегущим за человеком в большой розовой шляпе. Картина, которую она сделала, когда ей было семь из лаконийской травы и клея, с оценкой инструктора Ханну — «Отличная работа!» — сбоку. Планшет с её книгой в нём. Она была всё так же открыта на странице с Эшби Эллен Экерман в Париже. Старушка кормила птиц хлебом. Она положила кончики пальцев на картинку. Это была ненастоящая женщина. Это и картинка-то была ненастоящая. Этобыла просто идея идеи. Всё это не имело к её жизни никакого отношения, и она ничего не потеряет, если даст ему уйти.

Она закрыла книгу и включила функцию записи. Она чувствовала, как ускользает время, но всё же оглядела комнату долгим взглядом. Здесь была вся её жизнь, записанная маленькими заметками и вещицами, складывающимися в историю, которую только она и могла понять.

И кроме неё никто.

Окно открыть было просто, но сорвать экран оказалось сложнее, чем она думала. После того как у неё получилось проделать в нём дыру размером с два пальца, рвать его стало легче, но он при этом ранил ей пальцы. Облачко пыли взлетело с волокон, когда она разорвала достаточно большую дыру, чтобы через неё выбраться. Пустая бутылка для воды выскользнула из её кармана, пока она вылезала, и загрохотала по отмостке под окном. Она не стала за ней возвращаться. Она перебежала дорогу, туда, где кусты росли гуще. Высокие облака размывали звёзды в штрихи, словно гигантские когти рвали небо на полоски.

Свет в доме и темнота в мире позволяли ей прекрасно рассмотреть её маму и папу в гостиной. У отца была металлическая полоса длиной с его руку, которую он держал обеими руками, как дубину. Он плакал, но не вытирал слёз. Для этого пришлось бы слишком надолго опустить оружие. Мама стояла у двери, готовая впустить солдат, когда те прибудут. Это будет скоро. Город совсем рядом, когда у тебя есть военные транспортные средства.

Кара запустила запись на планшете. Она глубоко, медленно вдохнула, подождала пятнадцать секунд и закричала.

— Мамочка!

Голова мамы резко вздёрнулась, когда она стала вглядываться в черноту ночи. Кара нажала проигрывание по кругу, выкрутив громкость на максимум, а потом что есть силы швырнула планшет в кусты. Мама вышла наружу в переднюю дверь, всматриваясь в темноту слепыми со света глазами. Из кустов снова донёсся голос Кары: «Мамочка!»

— Кара? — сказала мама. — Где ты?

Папа вышел в дверь. Она услышала, как он сказал:

— Что это?

Кара пустилась бегом. Сзади она опять услышала свой голос, и как мама кричит ей. А теперь и папа. Времени у неё было немного. Она обежала дом кругом, к задней двери, и осторожно, чтобы не выдать себя никаким шумом, открыла её. Оба родителя ушли наружу искать её. Спасать. Их голоса напомнили ей, как она убегала от поискового отряда. Они всеми способами хотели ей помочь, но ни разу не спросили, какой бы ей хотелось помощи.

Она пнула стул и рывком открыла дверь в кладовку. Зан стоял в темноте на коленях, и его ноги были сложены под ним прямо как у псов. Мокрые следы от слёз виднелись на его щеках. Его чёрные глаза увидели её она протянула руку.

— Пойдем, — сказала она. — Мы должны предупредить псов.

Передняя дверь осталась открытой. Кусты через дорогу трещали и затихали, когда её родители продирались сквозь них, крича её имя. Голоса звучали испуганно. Кара почувствовала жалость к ним, но они свой выбор сделали. А она сделала свой. Зан дал ей ту руку, которая не была ранена, и она потянула его вверх.

А потом они выбежали в черноту, в ночь, к псам, где бы те ни были. Зан приноровился к ее шагу, ни на миг не отпуская её руки. Голоса родителей таяли позади. Неизвестно, нашли они её планшет, или она просто уже достаточно далеко от них, чтобы звук её не достигал.

Это было неважно.

Зан смеялся, и смех был будто ему просто весело играть с друзьями. Она чувствовала свою собственную улыбку. В ней поднималось чувство свободы. Даже если знать, что военные придут следом. Даже если к сердцу начинает подступать горе от сознания того, что никогда не вернёшься домой. Ночь была для неё, и Лакония была для неё, и это было счастье.

Её ноги горели, и от голода немного кружилась голова. Она ничего не ела после фруктов и риса в лесу. И во всём мире для неё не было ничего съедобного. Все растения, росшие на Лаконии, были для неё неперевариваемыми в лучшем случае. В худшем — ядовитыми. Нектарницы, голубой клевер, потаскуны, стеклянные змеи, всё живое на химическом уровне знало, что она не одна из них. Но больше это не имело значения.

Худшее, что могло произойти, так это то, что она могла умереть.

А псы могли её починить.

Джеймс С. А. Кори Оберон

Старик откинулся на спинку кресла, провел кончиком языка по зубам и прикурил новую сигару. Левую руку старику заменял имплантированный в плечевые кости протез из титана и углепластика, но и живая правая выглядела жутковато: покрытая рубцами, изъеденная десятилетиями насилия и жестокости. Волосы обрамляли затылок пушистой белой бахромой, а тонкие усики старика казались шуткой, понятной лишь ему.

— Так. Значит, наш новый губернатор будет отвечать перед другим боссом, — сказал он. — Что ж, бывает. Все играют по правилам, а потом раз — и правила меняются напрочь. И пока люди не привыкнут к новым, все катится кувырком.

Его собеседницу все звали Агнетой, значит, настоящее имя было другим. Она не стала закатывать глаза. Привыкла, что у старика бывает поэтическое настроение, особенно когда он что-то обдумывает. Металлические пальцы непроизвольно сжимаются, запястье выворачивается, как в свое время сжималась и выворачивалась живая рука.

Офис не был в полном смысле офисом. Старик достиг такого уровня, что мог вести дела где угодно, а ему нравился маленький бар на Зильвер-Страат-плаза, в котором под потолком висел большой вентилятор и тянуло солью и серой с залива. Старик утверждал, что все здесь напоминает ему о тех дырах и углах Земли, в которых он когда-то рос. Бывало, к нему приходили люди. Порой он сам выходил наружу и встречался с людьми в других частях города. Иногда у кого-то есть власть, но нет возможности взять кредит на личные нужды. Другому нужна партия агрохимии или наркотиков, порнография или неофициальные секс-услуги, незарегистрированная вооруженная охрана или вирусные эксплойты. Рано или поздно и те, и другие приходили к старику.

— Но вот в чем дело, — продолжил он, — чтобы разобраться с новыми правилами, вам всем нужно время. Это смертельно опасно. Надо рассматривать ситуацию так, будто оказался в ней только что, тем более что так оно и бывает. Конечно, обстоятельства могут включать в себя тех же людей на тех же улицах. Но это еще не значит, что само место осталось тем же. Вы пытаетесь снова ухватиться за что-нибудь, что считаете абсолютно надежным, а…

— Разрешите?

Старик нахмурился, но кивнул.

— Босс, — сказала Агнета, — у нас не просто новый губернатор. Нас завоевали.

Старик раздраженно хмыкнул. Он не любил, когда его перебивали. Агнета кивнула на экран за барной стойкой. Показывали новости из Солнечной системы. Генеральный секретарь Земли, спикер марсианского парламента и президент Транспортного Союза — самые могущественные люди из всего огромного многомиллиардного человечества — униженные, поставленные на колени, словно какие-то бюргеры из полуразрушенного средневекового города. Разорванный в клочья объединенный флот. Станция «Паллада», превращенная в пыль и раскаленный газ. «Медина», сердце системы врат, захваченная вынырнувшими из системы Лакония наполовину живыми кораблями. Весь ортодоксальный уклад человечества перевернулся будто бы в один момент. Высокий Консул Уинстон Дуарте провозгласил себя правителем человеческой расы и убил столько людей, сколько понадобилось, чтобы убедить в этом оставшихся в живых. Галактический император.

— На этот раз все иначе, — сказала Агнета.

Старик затянулся и снова хмыкнул.

* * *

Сеть врат открыла человечеству путь к тринадцати сотням звездных систем, и почти в каждой одна-три планеты располагались в потенциально обитаемой зоне. Под каждым из сотен разных солнц эволюция импровизировала по-своему, находя разные ответы на самый главный вопрос: «Что есть жизнь?». Углерод, азот, водород, солнечный свет и время — набор возможностей безграничным не назовешь, но результаты потрясали. ДНК и асимметричная хиральность органической жизни на Земле и земных колониях Солнечной системы оказались уникальны в огромной изобретательной вселенной. Стоило один раз глянуть в микроскоп даже на сформированные тем же давлением естественного отбора, что и на Земле, и внешне схожие с земными организмы — травяные деревья Бара Гаона, горбатые голуби Новой Бразилии, кожистые рыбы Нового Эдема — чтобы понять, что у них с земными аналогами не больше общего, чем у быка с велосипедом.

Человек мог целый день объедаться в гигантском саду Сигурда, а в итоге умереть с голоду в окружении ярких фруктов, мягких овощей, рек, от берега до берега полных чем-то, что могло сойти за форель, и сгибающихся под весом жирной дичи деревьев.

В лесу эволюции росли совершенно разные, уникальные древа жизни, и между собой они не ладили. По крайней мере, большинство.

На первый взгляд система Оберон не казалась чем-то исключительным. Три газовых гиганта скромных размеров, каждый не больше Сатурна. Одна влажная планета-носительница жизни с большой, но обычной луной. Никаких артефактов чужих, как в Новом Доме или Корасон Саградо. Никаких странных пустых штолен, как на Илосе или Персефоне. Просто горстка планет, пара астероидных поясов и звезда, медленно бредущая к коллапсу долгим путем в миллиарды лет. Среди сотен унаследованных человечеством систем эта могла быть где угодно.

Но сейчас она стала важнейшей из населенных систем после Земли, Лаконии, да еще, может, Комплекса Бара Гаон. С основания колонии прошло всего несколько десятилетий, но она уже могла похвастать десятком городов, каждый из которых окружали сельскохозяйственные угодья, словно лепестки — сердцевину ромашки. На шести карликовых планетах процветали горнодобывающие и перерабатывающие производства, достаточно крупные, чтобы гражданское население вокруг них постоянно росло. Транспортная станция обеспечивала торговлю между системой и другими, не такими везучими колонистскими мирами. Второе по темпам развития поселение во вселенной всерьез собиралось расти еще многие века. И что же, кроме конкуренции за место под солнцем, обеспечило первым поселенцам победу в игре за титул царя горы? А то, что биосфера Оберона практически не взаимодействовала с земными растениями и животными.

Пользовалась популярностью картинка — земная яблоня и местное дерево растут вместе, и их сплетенные корни будто служат друг другу почвой. Это взаимное биохимическое игнорирование делало возможным выращивание сельскохозяйственных культур в открытом грунте Оберона. Негативное воздействие со стороны местных организмов означало, как правило, не более чем легкое газовое отравление. И поскольку по отношению к размеру Оберон был самой населенной из новых планет, его разрабатывали. Его разрабатывали, его значение росло. Его значение росло, он становился богаче. Ну а где богатство, там и коррупция.

И сейчас эта проблема вплотную занимала Бирьяра Риттенаура.

На экране его планшета возникло женское лицо. Выступающий подбородок, длинные белые волосы в жестких кудряшках и высокий лоб… Бирьяр постучал пальцем по колену. Он должен знать, кто это. Лицо как лопата. Хорошая лопата, дерьмо мешать. Удобрения мешать. Мешать-шевелить…

— Мишель Шеваль, — сказал он. — Президент Союза Работников Сельского Хозяйства и Пищевой Промышленности.

На экране показалось лицо молодого человека. Приятное, с нейтральным выражением и родинкой в углу рта, которая вызывала в Бирьяре ассоциации с мультяшным кроликом. Такой вот сложился образ — кролик из мультика и баскетбол. Бирьяр точно знал, что образ верный, но никак не мог понять, почему выбрал именно его.

— Черт. — Бирьяр вызвал профиль мужчины.

Августин Балечек. Заместитель министра по транспортной безопасности. Мона склонилась над креслом Бирьяра, положила подбородок ему на плечо.

— Кто это? — спросила она.

Бирьяр улавливал нотки миндаля в ее дыхании, чувствовал движение на плече — Мона что-то жевала. Их браку пошел третий год, и Бирьяр любил каждую минуту, в которую мог вдыхать запах жены или ощущать ее прикосновения к своей коже.

— Кролик-баскетболист, — ответил он. — Эта его родинка похожа на кроличий ус. «Балечек» звучит как «болельщик». Баскетбольный болельщик. В баскетболе есть термин «пробежка», означает перемещение с мячом, то есть с грузом. Парень заведует перемещениями в планетарном масштабе.

Мона вздохнула, значит, задумалась. Указала изящным тонким пальцем на родинку замминистра Балечека.

— Эта штука осталась после того, как он исполнил «глубокую глотку» парню с прилипшим к яйцам гудроном.

Кашель Бирьяра подозрительно напоминал смех.

— Этот Балечек тот еще баловничек, — продолжила жена. — А гудрон используют для строительства дорог, не забудешь.

— Боже правый. Часто вы несете такую похабщину, доктор Риттенаур? Я не смогу пожать ему руку, если при этом буду представлять, как он с кем-то трахается.

— Ну, если не нравится, так сотри из памяти эту картинку и вернись к прежней, с мультяшным кроликом.

— Не уверен, что смогу такое забыть.

Она щелкнула мужа в лоб и улыбнулась.

— Я вижу так. Получается лучше, когда сочиняешь историю. Особенно о процессе, в котором знаешь толк.

И чмокнула его в ухо.

Бирьяру требовалось уложить в памяти двести восемнадцать человек и пятьдесят три организации. Словно настоящий картограф, он составлял из них карту территорий, которые собирался объехать в качестве первого лаконианского наместника на Обероне.

Он не удивился, когда Дуарте выбрал его. Бирьяр начал служить империи, как только возраст позволил ему поступить на госслужбу, писал превосходные курсовые, хватался за все, что могло выделить его из толпы сверстников. Он защитил диссертацию на тему отношения ранних философских работ Высокого Консула Дуарте к изучению великой стратегии на протяжении всей истории человечества. Бирьяр не стремился именно к управлению Обероном, он стремился к службе, важной для империи. «Медина», Бара Гаон, Солнечная, должность в кабинете Высокого Консула или работа преподавателем в университете Лаконии — все эти места хорошо подходили для амбиций Риттенаура.

Он понимал, что именно Мона — причина, по которой ему пришлось ютиться в тесной военной каюте по пути к губернаторскому особняку. Благодаря своему маленькому круглому личику и большим черным глазам Мона казалась моложе своего возраста и чем-то напоминала эльфа, но на деле была лучшим почвоведом своего поколения. Пока Бирьяр писал академическое любовное письмо самому могущественному человеку империи, Мона искала пути, которые приведут к одному знаменателю тысячи разных биосфер и позволят построить везде то, к чему Оберон пришел случайно.

Еще не ступив ни шагу под солнцем Оберона, ни разу не вдохнув его воздуха, Мона уже понимала, какие богатства таит почва планеты, какой потенциал в ней заложен. Доктор Риттенаур собиралась занять пост в Сельскохозяйственном Концерне «Си-Тамьян» в столице Оберона Баррадане, где располагался и офис губернатора. Навыки и опыт Риттенауров идеально подходили для их должностей. Бирьяру оставалось лишь надеяться, что миллионы жителей Оберона увидят то же.

Он смахнул картинку, появилась следующая. Женщина с жестким лицом и темными карими глазами. Здесь никаких мнемонических механизмов не требовалось. Суйет Клингер представляла Оберон в Ассоциации Миров и с ней, в отличие от подавляющего большинства тех, кем Бирьяру предстояло править, он действительно встречался. Он занес палец над планшетом, но фото ушло само, а его место заняло уведомление планировщика. Бирьяр выдохнул сквозь зубы и поднялся с амортизатора. Мона, бросив в рот очередную миндалинку, смотрела, как муж шагает к двери каюты.

— Скоро вернусь, — сказал он.

Она молча кивнула.

Их корабль, «Нотус», шел уже на тормозной тяге, его пол давил в ноги с силой почти в половину g. После недолгой прогулки Бирьяр оказался в переговорной, где его ждал недавно назначенный с «Медины» начальник охраны — они подобрали его, проходя станцию. Облегчение, которое почувствовал Бирьяр, отложив зубрежку, ясно говорило о проблемах с самодисциплиной. Он мысленно поставил метку — вернуться к работе сразу после встречи. Не потому, что хотелось, а как раз наоборот. Ну и долг есть долг.

Майор Оверстрит был крепок и жилист, а его бледная кожа и прозрачные голубые глаза придавали ему жутковатое сходство с трупом. Совсем недавно он с исключительной честью служил под началом полковника Танаки, а потом — губернатора Сингха на станции «Медина». А когда «Медина» столкнулась с кризисом, как раз майор Оверстрит вмешался и остановил злодеяния, что прикрывали именем империи. Его героизм стоил почитания. Но Бирьяр сел напротив, и у него слегка зачесалась шея, словно над ней завис нож гильотины.

— Губернатор Риттенаур. — Оверстрит поднялся и взял под козырек. — Спасибо, что уделили время.

— А как иначе, майор? Спасибо, что делаете свою работу.

Обычный обмен любезностями. Оба не чувствовали друг к другу ни теплоты, ни неприязни. Просто два человека, придерживающихся сугубо официальных отношений. Два винтика большой машины на своих местах. Очень удобно.

— Я изучил отчет из Ассоциации Миров, — сказал Оверстрит. — Надо решить пару вопросов относительно вашего размещения, и мне хотелось бы понимать, насколько вы готовы к риску.

— Давайте глянем.

Оверстрит скинул отчет на экран на стене. Знакомый формат. Бирьяру не один год приходилось читать и анализировать секретные отчеты, причем обычно о местах, где сам он ни разу не бывал. Он окинул взглядом холмы Баррадана и изгибы разбегающихся во все стороны дорог. Помеченные лаконианским синим области означали участки, которые предлагали Бирьяру. Он ткнул в самый северный.

— Сюда подобраться труднее всего, — сказал Бирьяр. — Это что, забор?

— Декоративный, поверх стены в полметра. Укрепить несложно. Но это место дальше всех вот отсюда, от кампуса «Си-Тамьяна». — Оверстрит выделил на карте дальний край города. — А это означает самый продолжительный маршрут до доктора Риттенаур.

Бирьяр подался ближе и стал прикидывать, какой вариант выбрать для нового дома под новым солнцем.

— А этот?

— Открытое место, каких в Баррадане большинство, и возможность подступа с трех направлений. Но можно построить стену, сооружения здесь укреплены, а длительность ежедневных перемещений из этого места минимизируется.

События на «Медине» и в кучке колониальных миров показали, что сепаратистская угроза вполне реальна. Если у Лаконии и лично Высокого Консула нашлись враги там, найдутся и на Обероне. В Баррадане. Будут ходить с Бирьяром по одним улицам, а он и не узнает.

И Мона будет ходить там же, в таком же неведении.

— Вот этот, ближе к «Си-Тамьяну», вполне подойдёт, — сказал он, и тут сам понял, что не ошибся в выборе. — И обойдемся без всяких стен. Пусть работа новой администрации начнется не с того, что мы спрячемся в панцирь, как черепахи. А персонал и силы активной безопасности пусть проявляют больше открытости и чаще идут на контакт.

— Так точно, губернатор. — Оверстрит вежливо улыбнулся и свернул отчет.

Настоящая защита не в стенах, не в заборах. Она в демонстрации мощи. «Буря» в Солнечной системе — весомый сдерживающий фактор, пусть и очень далекий. «Нотус» меньше, зато ближе, и Оберону не хватит военной силы, чтобы от него отмахнуться.

— По прибытии мы устраиваем прием, — сказал Оверстрит. — Я согласую с местными властями.

— Если вы уверены в безопасности, действуйте, — согласился Бирьяр. — Я доверяю вашему мнению.

Бирьяру пришло в голову, что он только что выбрал дом, где вполне может провести остаток жизни, основываясь только на его абстрактных качествах, не зная ни цвета стен, ни формы окон. И вряд ли что-то изменилось бы, знай он все это.

«Нотус» мог летать в атмосфере, так что заходить на лунную станцию не пришлось. Точно на восток от города располагался посадочный комплекс, способный выдерживать давление основного привода, пока корабль не переключится на маневровые для посадки. Улеглась турбулентность входа в атмосферу, затих главный двигатель, стало слышно тихое пощелкивание остывающих пластин корпуса. Бирьяр отдался во власть своего амортизатора. Притяжение нового дома мягко вдавило губернатора в прохладный голубой гель.

Он тысячу раз представлял этот момент. Прибытие на новый пост, суровое, мужественное впечатление, которое Бирьяру так хотелось произвести на людей, поступающих под его начало. Очень важно, чтобы они увидели в нем близкий к платоновскому идеалу образ мудрого правителя. Мудрого, милосердного, непреклонного. И очень нужно, чтобы они осознали и приняли за образец, за пример для подражания его преданность Высокому Консулу и Лаконии.

И вот теперь, когда действительно пришло время проявить себя, мысли Бирьяра сводились в основном к тому, что ему очень нужно в гальюн.

Он услышал, как открылась дверь, и по полу каюты прошелестели мягкие шаги. Мона улыбнулась ему сверху вниз. Она собиралась одеваться, на ее руке висело вечернее платье. С высокой талией и воротником-стойкой, расшитое кружевами цвета «лаконианский синий». Сегодня Мона решила одеться для роли супруги губернатора, а роль ученого-почвоведа отложить. Только глаза выдавали едва уловимую тревогу и усталость. И то лишь для тех, кто знал эту женщину.

— Готов?

Готов управлять планетой? Готов командовать миллионами, чтобы перековать ценнейшую планету человечества в инструмент, что когда-то прокормит триллионы, живущие под тысячей солнц? Бирьяр убеждал себя, что трепет в животе — это воодушевление. Не страх. Никакого ужаса.

Была бы она кем угодно другим, он ответил бы: «Готов». Но с Моной истинные чувства скрывать было незачем.

— Не знаю.

Она поцеловала мужа, и мягкость и сила ее губ наполнили его покоем и надеждой. Он почувствовал, что тело начинает отвечать ей, и отстранился. Не стоит вступать в должность губернатора рассеянным и возбужденным. Мона еле заметно вскинула брови, поняв все, о чем он промолчал.

— Просто пойду к себе в каюту и переоденусь, — сказала она.

— Мудрое решение.

Она взяла его руку, пожала.

— Все у нас будет отлично.

Меньше чем через час он спустился по трапу и впервые ступил на планету. Свою планету.

От рассвета до заката на Обероне проходило чуть больше четырех часов, и цикл день-ночь от времени года почти не зависел. Местные договорились, что день — это два светлых времени и одно темное, а ночь — наоборот. И в полдень на Обероне всегда было темно, а в полночь светло. Время близилось к обеду, а выглядело как закатные сумерки. В вышине плыли бордовые облака, с громадных оседлых организмов, то ли деревьев, то ли гигантских грибов, взмывали красные ленты. Весь мир словно охватил пожар.

Выделенная для встречи губернатора небольшая группа определенно состояла из самых почетных граждан Оберона. И порядок, в котором их приветствовал Бирьяр, был очень важен. Официально он держался или нет, жал руки с улыбкой или без. Все имело огромное значение, ведь отныне Бирьяр Риттенаур становился для Оберона тем, чем стал для империи Высокий Консул Дуарте. Прямо с этого момента.

Улицы Баррадана с толпящимися вдоль тротуаров зданиями были уже просторных бульваров Лаконии. Строительным материалом для стен домов служил серо-зеленый кирпич из местной глины. Фонари сияли в полном солнечном спектре, словно говоря, что эта тьма кругом — на самом деле день. Ночью они светили тише и теплее. Вооруженная винтовками и одетая в защиту охрана расчищала губернатору путь сквозь лабиринт перекрестков. Если город хоть кто-нибудь проектировал, он явно вдохновлялся эстетикой земного гетто. Но скорее всего Баррадан расцветал, не имея никакого плана, кроме удовлетворения сиюминутных потребностей.

Бирьяр ехал в открытой машине, его волосы трепал ветер. Пахло чем-то мерзким. Будто канализацию прорвало. Мона тоже морщила нос.

— Индол, — сказала она.

Он ответил пустым взглядом.

— Техническое название — «2,3-бензопирол». Просто пара углеродных колец и немного азота. Местному биому очень нравится. Ничего опасного.

— Воняет, как…

— Дерьмо. Это точно, — сказала Мона. — Местные почвовики говорят, за пару дней привыкаешь.

— Ну ладно. Элементы есть элементы, из них, наверное, много чего можно сделать, — ответил Бирьяр. — В том числе и что-нибудь не такое вонючее.

Комплекс встретил их полуденными огнями. Дом изгибался в форме подковы, его штукатуренные стены через каждые несколько метров украшали светильники полированного металла. Местные аналоги насекомых роились вокруг света. Центральный двор устилала плитка из карбон-силикатного кружева, сплетенного так, что поверхность плитки переливалась темно-синим, как спинка жука. В глубине ее, казалось, плыли звезды, отражение диска галактики над головой. Столица планеты Бирьяра пока не производила столько света, чтобы залить небо заревом. Здесь лишь звезды напоминали ему о Лаконии.

Его личная прислуга стояла навытяжку по сторонам от широких центральных дверей дома. Лаконийская охрана и местные администраторы в форменной одежде, все ждали инспекции майора Оверстрита перед встречей с новым хозяином.

Ну, вот он и приехал домой. Хорошо ли, плохо ли, но теперь это его новое место во вселенной, и, может статься, до конца карьеры. Мона едва слышно вздохнула, и пока она не заговорила, Бирьяр думал, что то был вздох сожаления.

— Это прекрасный дом, — сказала она.

* * *

Прием начался через несколько часов. Шел второй световой цикл оберонского дня, солнце стояло прямо над головой, и Бирьяр невольно воспринимал это как полдень. Солнечное тепло и влажность воздуха впечатляли. Канализационная вонь то ли исчезла с восходом, то ли Бирьяр уже успел принюхаться.

Собралась почти сотня гостей. Многих он помнил из списка приглашенных, но были и другие: узколицая женщина с причудливо заплетенной косой, пожилой мужчина с усиками и протезом вместо руки, агендер в льняном костюме в тонкую полоску, излучающий профессиональный банкирский лоск. Сегодня Оберон впервые знакомился с Лаконианским правлением, и людей — город, планету, всю систему в целом, — наполняли неуверенность и страх. Долгом Бирьяра было продемонстрировать уверенность и силу нового режима, непоколебимость власти, но также и сердечность и доброжелательность по отношению к тем, кто доказал свою безраздельную преданность.

Сперва он намеревался пойти на прием в пиджаке, но отказался от этой идеи. И был рад, что гости тоже предпочли летние рубашки и легкие, воздушные блузы. Синее кружево Моны на их фоне выглядело несколько тяжеловесно, но носила она его с грациозностью. На вечере она держалась свободно и уверенно, словно они провели в этих залах годы, а не пару часов. Мужчина с искусственной рукой что-то сказал ей, она непринужденно рассмеялась, и Бирьяра кольнула ревность — смесь восхищения, любви и усталости.

Расхаживая в толпе гостей, он все время кружил вокруг нее. Касался руки, если проходил мимо, заявляя на нее свои права, так же как заявлял свои права на этот мир. Озорной блеск ее глаз, неразличимый другим, подсказывал, что она все видит и понимает, но прощает ему эту слабость. Или же наслаждается властью над ним. Что, по сути, одно и то же.

Первый признак беды был совсем пустяковый, Бирьяр даже не придал ему значения. Они были в саду, где из-под травяного газона пробивалась рыжеватая местная растительность. Над каменным резным столиком раскинуло ветви земное фиговое дерево. Созревшие фрукты уже лопались, добавляя сладости в зловонный воздух.

Напротив Моны сидела женщина лет на двадцать старше. Пряди ее седых волос выбились из пучка по-астерски убранных на макушке волос, щеки раскраснелись от выпитого. Заметив, что Мона нахмурилась, Бирьяр подошел ближе, готовый вызволять жену из неприятной ситуации. И понял, что ошибся.

— Мы уже близко, — говорила женщина. — Шесть месяцев, и мы взломаем. Клянусь, чтоб меня.

Мона сочувственно покачала головой. Старуха, досадуя на помеху, подняла взгляд на Бирьяра, но стоило его узнать, и раздражение в ее глазах сменилось замешательством.

Мона взяла его за руку:

— Дорогой, это доктор Кармайкл. Я рассказывала тебе о ее работах по расшифровке последовательностей аминокислот.

Бирьяр улыбнулся и кивнул, лихорадочно соображая. Кармайкл. Что еще за последовательности? Он ведь знал… Все, вспомнил.

— Пытаетесь заставить местную природу вырастить что-то, что прокормит нас.

Кармайкл закивала с преувеличенным энтузиазмом. Выбившийся из прически клок волос пушился веером позади, словно в невесомости. Когда она заговорила, голос звучал тонко и пронзительно, то ли гневно, то ли жалобно:

— Меня лишили финансирования. Обрубили и все. А поскольку я не даю взяток, они заявили, что со мной невозможно работать!

— Поистине огорчительно, — сочувственно заметил Бирьяр, однако фразу подобрал нейтральную.

— Именно, — кивнула Кармайкл. В глазах ее заблестели слезы. — Крайне огорчительно. Лучше не скажешь.

Бирьяр покивал вслед за ней.

— Я этим займусь, — сказала Мона.

— Спасибо, доктор Риттенаур, — продолжала кивать Кармайкл. — Мы почти у цели. Я покажу вам данные.

Бирьяр улыбнулся Моне:

— Надеюсь, это может подождать? Хочу познакомить тебя кое с кем, дорогая.

— Конечно. — Мона поднялась. Они распрощались с Кармайкл, и Бирьяр повел жену в дом, сам не зная, куда, лишь бы подальше от старухи.

— Тебе не кажется, что в местных спорах пока рано принимать чью-то сторону? — спросил он, пока они шли.

Мона обернулась к нему. Она тоже устала. Переволновалась и чувствовала себя не в своей тарелке, как и он. Ответила раздраженно:

— Ее работа — вот чем должен заниматься Оберон. Если ее затирают лишь потому, что она не платит взяток…

— Коррупция здесь повсюду. Мы знали об этой проблеме, и мы ею займемся. Возможно, Кармайкл как раз типичный пример, возможно, она все выдумала ради оправдания своих неудач. Как бы то ни было, пожалуйста, будь любезна, не раздавай никаких обещаний в первый же день. — Прозвучало жестче, чем он хотел. Хуже того, прозвучало покровительственно.

Мона ответила улыбкой теплой и неискренней, предназначенной другим, не ему. Потом слегка пожала ему руку, опустила голову и отошла. Его охватило отчаяние. Надо было отложить прием, пока они оба не отдохнут. Такие ссоры у них случались, только когда они были вымотаны или голодны. Ладно, они закончат спор после, если понадобится. Но понадобится вряд ли.

Однако до чего ж досадно.

Прием продолжался еще два часа светового цикла, до второго заката дня. Небо краснело, толпа гостей начала редеть. Бирьяр мысленно пробежался по списку тех, кто стоил внимания. Арран Глуст-Харт, бухгалтер-криминалист из Ассоциации Миров. Наяд Ли, директор планетарной логистики. Деви Ортис, министр образования. Еще дюжина. Ближе к концу вечера Бирьяра начал преследовать страх дважды представиться одному и тому же человеку. Он не выполнил всего, что запланировал, но зная себя, понимал: пик его эффективности пройден. Вспомнилось одно из высказываний Высокого консула: «Перестараться — все равно что не сделать». Лучше отправится спать с тем, что есть, чем добиваться совершенства и погубить то, что уже достигнуто.

Сегодня утром он проснулся на корабле под тягой. Спать ляжет на дне гравитационного колодца. Одной этой мысли было достаточно, чтобы руки и ноги отяжелели. Стакан виски, пожалуй. И вареное яйцо с перцем и солью. И спать.

Он сам не заметил, как очутился в маленькой гостиной, выходившей окнами во двор. Уютная комнатка с высоким узким окном и креслами из обтянутого шелком толстого волокнистого дерева. Пол выложен серо-зелеными кирпичами, вроде тех, что он видел по пути сюда. Посередине комнаты лежал плетеный ковер. Пожилой мужчина с протезом вместо руки стоял возле окна и глядел на восток, где небо в преддверии ночного рассвета, ожидаемого примерно к десяти часам, как раз начинало светлеть от черного к темно-серому.

В списке важных персон старика не было, Бирьяр это точно знал. Такую руку — сплав титана и живой плоти — не забудешь. Но и без руки его лицо притягивало взгляд. Кожа бледная, пергаментная, но не старческая. Скорее, с печатью жизненного опыта. Гладкая лысина, обрамленная от уха до уха пушистым венчиком седых волос. Тонкие белые усики. Узкие черные брюки и белая рубашка с открытым воротом. В зубах незажженная сигара. Однорукий обернулся и кивнул Бирьяру, словно ждал его.

— Вонючая планетка, — сказал он. — И все же это дом. Помню, как я впервые спустился сюда. Чуть не проблевался от вони. — Он поднял зажатую в пальцах сигару. — Вот тогда-то я пристрастился. Хотел перебить запах. Но сейчас мне нравится курить.

— С нетерпением жду, когда планета станет и моим домом, — ответил Бирьяр. — Кажется, мы не представлены.

— И мне невольно вспоминается эпоха британского правления в Индии, — продолжал, словно не слыша, однорукий. — Диковинные дела там творились, верно? Жалкая сотня тысяч британцев всерьез вознамерилась придавить сапогами три сотни миллионов шей? Пусть у вас лучшее на свете оружие, шансы ваши невелики. Нет, я вам не завидую. Нисколько.

Улыбка Бирьяра затвердела. Что-то тут не так.

— Мне кажется, ваше понимание истории оставляет желать лучшего.

Старик обернулся, вскинул седые брови. Пожал настоящим плечом.

— В чем-то — возможно. Но кое-что из истории я знаю лучше вашего. Слышали выражение «серебро или свинец»?

Бирьяр отрицательно покачал головой:

— Не думаю. Как ваше имя? Кто вы такой?

— Для друзей я Эрих, — оскалился однорукий, показав зубы цвета старой слоновой кости. — Так вот, то шутка из прежних времен. Раньше существовали огромные наркокартели. Незаконные, конечно. И когда в городе объявлялась очередная шишка, или избиралась, или еще как, вопрос вставал так: серебро или свинец? Plata o plomo. Что выберет новый городской шериф: взятку или пулю? Тот еще слоган. Простой, понимаете? Предельно конкретный. Вам должен понравиться.

Усталость Бирьяра как рукой сняло. Сердце грохотало в ребра, но страха он не чувствовал. Мыслил холодно и ясно, собрался, как натянутая струна.

— Вы мне угрожаете?

— Что? Боже упаси. Мы же просто травим исторические байки. — Старик вытащил что-то из кармана. Сперва Бирьяр решил, что это зажигалка для сигары, но старик со стуком положил на подоконник маленький прибор. И чуть отошел. Миниатюрное черное устройство, слегка изогнутое с одного бока.

Бирьяр вопросительно кивнул на устройство.

— Электронный ключ к местной сети, — пояснил однорукий. — Привязан к частному анонимному счету, на котором лежат пятнадцать тысяч новых франков. Достаточно, чтобы даже такому как вы купить немного приватности.

— Зачем?

Старик развел руками:

— Да мало ли. Не мне судить.

Бирьяр подошел к окну, осторожно взял приборчик. Полимер походил на дымное стекло. Обсидиан. Старик улыбался до тех пор, пока Бирьяр не бросил прибор на пол и не придавил каблуком, кроша о кирпич. Глаза однорукого сощурились. Маска доброжелательности исчезла, перед Бирьяром стоял хищник.

— Вот как, значит? — спросил старик.

— Не вынуждайте меня повышать голос. Это мой дом. Вокруг полно вооруженной охраны.

Старик улыбнулся.

— Ну да. И кое-кто из вашей охраны наверно даже верен вам. А кое-кто, возможно, не очень. Так вы игрок?

За окном стремительно разгорался единственный ночной рассвет. По синему небу мчались высокие облака. Три долгих вдоха они стояли друг напротив друга, как каменные, потом старик развернулся и вышел. В груди Бирьяра клокотал крик. Но он задушил его.

Его трясло. Крупной дрожью. Он поднял устройство. Полимер пошел трещинами, но сломан ли механизм внутри — оставалось неясным. Он сказал себе, что не выйдет из комнаты, пока не возьмет себя в руки. Нельзя в панике выскакивать к гостям. Но тут припомнилось, как на вечере однорукий что-то настойчиво втирал Моне, и выжидать дольше Бирьяр не смог.

Однорукий исчез. Мона сидела на просторном диване с джин-тоником в руке. Увидев его, сразу отставила стакан. Хотелось надеяться, что только прожитые вместе годы брака помогли ей разглядеть его тревогу. Когда она подошла, он поцеловал ее в ухо и прошептал:

— Отыщи охранников. С «Нотуса», не местных. Оставайся с ними.

Улыбка застыла на ее губах. Мона слегка отклонилась, спросила, почти не шевеля губами:

— Мы в опасности?

— Пока не знаю, — ответил он. — Но выясню.

Теперь, когда Мона предупреждена, можно действовать. Он вызвал в свой личный кабинет майора Оверстрита. Сидел — впервые — за широким деревянным столом с ощущением, будто угодил в мышеловку.

Вошел Оверстрит, встал по стойке смирно. Лишь легкая синева под глазами подсказывала, что и он устал.

— Сэр?

Рассказывая, Бирьяр держался спокойно. Насколько мог. Когда дошло до угроз старика, неподвижность Оверстрита стала зловещей. По окончании рассказа Бирьяр положил на стол устройство. Оверстрит взял его, внимательно осмотрел и положил обратно. Бирьяр пока не сказал ничего такого, о чем старик и сам не знал, присутствуй он здесь. Но скоро это изменится.

— Вы уверены, что вести разговор в этих стенах безопасно? — спросил Бирьяр.

Оверстрит задумался. Потом сказал:

— Еще час назад я был уверен, что да, сэр.

— А теперь?

— Теперь я уже не так уверен.

Повисло тяжелое молчание.

— Было бы досадно покидать комплекс так скоро после прибытия. Утром я отправлюсь на «Нотус», закончить оформление дипломатических документов. Там и поговорим.

— Я распоряжусь, чтобы вас охраняли лаконианские телохранители.

— И доктора Риттенаур.

— Да, сэр. А я немедленно начинаю расследование, чтобы выяснить, кто этот человек и с чьей помощью он проник в дом.

— Спасибо, — сказал Бирьяр. — Отныне это наша главная задача.

— Согласен, сэр. К вашему прибытию на «Нотус» я подготовлю предварительный отчет. И… — Оверстрит сжал губы и опустил взгляд.

— Вас что-то беспокоит, майор?

— Либо это чудовищная некомпетентность местных служб правопорядка, либо явное нарушение протоколов безопасности. В любом случае, последуют взыскания. Прежде чем начинать расследование, я должен понимать, насколько далеко вы готовы зайти. При необходимости.

Само то, что мысль об этом даже не пришла Бирьяру в голову, говорило о масштабе случившегося с ним потрясения. За провал подобного уровня Лакония карала казнью или, как бывало чаще, отправляла виновного в Загон в качестве подопытного кролика. Но Лакония таких провалов и не допускала. Если первым решением Бирьяра на новом посту будет смертный приговор, это может настроить против него планету, которой ему предстояло руководить. Достаточно вспомнить, что случилось с губернатором Сингхом на «Медине».

— Мы оба понимаем опасность излишне жестких мер, — осторожно, словно боясь порезаться словами, начал Бирьяр. — Если виновники окажутся оберонцами, арестуйте их и передайте местным властям. Над следствием держите строжайший контроль. Пока местные законы не противоречат нашей безопасности, будем их уважать. Не хочу обострять, сперва посмотрим, как проявит себя правоохранительная система Оберона.

— А если виновники из наших?

Бирьяр улыбнулся. Тут все просто.

— Если это лаконианцы нарушили протоколы безопасности и подвергли администрацию непосредственному или потенциальному риску, они будут публично казнены. Стандарты Лаконии непоколебимы.

— Вас понял, сэр, — кивнул Оверстрит, словно услышал что-то новое, а не обычную декламацию лаконианской политики, дотянувшуюся сюда сквозь тысячи световых лет прямо c рабочего стола Высокого Консула Уинстона Дуарте. Оверстрит немного помедлил, затем сказал:

— Еще одно, сэр. Пока идет расследование, мне было бы спокойнее, если бы вы носили при себе пистолет.

Бирьяр отрицательно помотал головой.

— Это воспримут как признак слабости. Уверен, при такой службе безопасности, как ваша, оружие мне ни к чему.

— За доверие благодарю, но прошу как следует подумать, — настаивал Оверстрит. — Тот человек проник в ваш дом.

Бирьяр вздохнул и кивнул, соглашаясь. Оверстрит ушел.

Когда он наконец вырвался к Моне, то нашел ее сидящей на краю постели. С тревожными морщинками у губ. У него, наверно, такие же.

— Что случилось? — спросила она. — Какие-то проблемы?

— Наш приезд разворошил преступное гнездо Оберона. Как и ожидалось, — сказал он. — Мне угрожали. Мы этим занимаемся.

Она подтянула колени к груди и обняла их, отвернулась к окну. Она выглядела такой маленькой и потерянной. Пожалуй, страх ее не беспричинный. У них всего один корабль верных людей для управления звездной системой с миллионами населения.

От жары и вони здешней полночи, наполненной сиянием слишком быстрого солнца, защищали толстые ставни. Сквозь вертикальную щель, там, где они смыкались, пробивался солнечный луч. Бирьяр присел возле жены. В голове роилось множество фраз. «Это наш долг» или «Реакция последует» или «Мы их уничтожим».

Он поцеловал ее в плечо.

— Я не дам нас в обиду.

* * *

Агнета потирала подбородок, изображая раздумья, хотя на самом деле просто пыталась восстановить самообладание. Старик в старом халате серого оттенка, в который со временем превращается любой цвет, восседал за барной стойкой, а его искусственная рука мелко дрожала и подергивалась в режиме диагностической перезагрузки. Хотя в инструкции эта процедура называлась ежемесячной, старикан повторял ее изо дня в день. Хищные конвульсии конечности напоминали движения насекомого.

Совладав с собой настолько, чтобы ненароком не нахамить, Агнета подытожила:

— Такие выпады, босс... Вот даже не знаю, насколько разумно...

— Обычный риск, — отозвался старик с пренебрежением.

Обычный или нет, а из бара на Зильвер-Страат-плаза он убрался, и факт изменения места встречи говорил о вполне серьезном отношении. Агнета не могла разобраться, что испытывает: то ли тревогу перед новым уровнем угрозы, то ли облегчение от того, что старикан трезво оценивает силы, чего бы он там ни заявлял.

Кто бы мог подумать, что схроном окажется квартирка над старой лапшичной, но у старика по городу и планете разбросано множество тайных укрытий, и Агнете были известны далеко не все. Косые лучи послеполуденного рассвета били сквозь потолочные арки, и при должном терпении она могла бы проследить, как сползает граница тени по дальней стене. Терпения явно не хватало.

Ухватив бутылку здоровой рукой, старикан плескал узо на на кубики льда, наблюдая как пойло становится мутным и маслянистым, добираясь до дна стакана.

— Этот губернатор нас теперь затрахает, разве нет? — не выдержала Агнета.

Старик ответил не сразу. Сначаламеханической рукой поднял стакан и, оценив результат диагностики — не дрожит, не дергается, — сделал глоток:

— Ну, он точно будет пытаться. У него работа такая. Хотя мы все еще играем на своем поле.

— И как сильно он будет пытаться?

Ее раздражение угасало, разум переключался на анализ следующих шагов. На боевое планирование. Ответ старика, к удивлению, оказался не таким уж и мрачным.

— Я не знаю. Этот из упертых, как и все лаконианцы. Впрочем, не удивительно. Десятки лет взаимного скрещивания кучки марсианских фанатиков развитию большой гибкости ума не способствуют. У меня есть пара ушей в его вотчине, последим за реакцией.

— Уши электронные?

Старикан погладил ободок стакана металлическим пальцем, и его губы сложились в блеклое подобие улыбки:

— Нет. Обычные люди, любители выпить и посплетничать. Они справятся. Этот парень... Он жаждет чего-то. Я просто пока не знаю, чего.

— А какая нам разница?

Одним движением старик опрокинул в себя остатки узо:

— Большая. Именно страждущие оплачивают наши счета.

— Нет, я про другое. Зачем заботиться о его нуждах, если мы всё равно собираемся его убить? Он, конечно, может и передумать, если мы подгоним ему гору волшебной пыльцы и бутылку виски, но какая с этого польза после его смерти.

Старик медленно помотал головой:

— А я его не убью. Пока, во всяком случае. Что даст нам убийство губернатора? Краткую передышку до прибытия следующего, который будет еще тупоголовей? Лучше уже копаться в том, который есть.

— Разрешите?

Он крутнул металлической клешней, приглашая высказаться.

— Вы сделали ему предложение. Бери взятку, и ты наш, отказывайся, и ты труп. Он отказался. Всё, мы обязаны его убить. Правила именно такие.

Старик поскреб седую волосатую грудь. Снаружи на подоконник спикировал местный голубь – шесть фасеточных глаз и крылья летучей мыши в бахроме пушистых ресничек. Походил, поворковал и сорвался восвояси. Старик улыбнулся, словно неожиданное вторжение смешало ход его мыслей. Но когда он заговорил, Агнета поняла что это не так. И что обсуждать больше нечего.

— Правила... — заявил он, — будут такими, как я скажу.

* * *

Офис Моны Риттернаур расположился на верхнем этаже северо-западного угла «Си-Тамьяна». Места вдвое больше, чем в каютах «Нотуса», от пола до потолка тянутся «умные стекла», не только поддерживая постоянную яркость света с учетом положения оберонского солнца, но и изменяя спектр для имитации более стабильного освещения. Как пояснили на инструктаже, иллюзия помогала привыкнуть к новому дневному циклу, но через пару дней обман Моне надоел. Пусть уж окружающий мир видится таким как есть.

— Доктор Риттенаур, — долетел от дверного проема женский голос, сопровождаемый запоздалым мягким стуком. — Вызывали?

Вошла Вероника Дитц, ее координатор по связям с рабочими группами. Мона появилась в офисе всего неделю назад и сразу же воплотила в себе все чаяния Сельскохозяйственного Концерна «Си-Тамьян» на доверительные отношения с правительством Лаконии. Однако ее роль в исследованиях пока была немного туманной.

И Мона собиралась решительно развеять этот туман.

— Да. Я много слышала об исследованиях в области расшифровки последовательностей аминокислот. Подумала, неплохо бы ознакомиться с записями.

— По-моему, их рабочая группа загнулась, — ответила Вероника. — Пару лет назад проводились какие-то предварительные изыскания, но исследования по совместимости микрофлоры оказались перспективнее.

— Не беда, — улыбнулась Мона. — Просто передайте мне всё, что есть по расшифровке последовательностей. Пусть даже черновики.

— Сделаем. Еще что-нибудь?

— Больше пока ничего, — ответила Мона, и Вероника скрылась за дверью.

Жалобы подвыпившей дамы — доктора Кармайкл — преследовали Мону со дня приема. Бирьяр сфокусировался на инциденте, хотя какие бы эпитеты ни использовали они с Оверстритом, это была угроза: криминалитет и террористы разглядели в Лаконии нечто, с чем можно или нужно бороться. Угрозы прямо в день прибытия «Нотуса» конечно пугали, но с ними она ничего не могла поделать. А с проектом Кармайкл могла.

Через несколько минут пришли запрошенные записи и пометка от Вероники с предложением принести из комнаты отдыха чаю и яблочную тарталетку. В ответ Мона написала, что благодарит, но предложение вежливо отклоняет. Заботливость и дружелюбие требовались от Вероники по должности, но она и вправду казалась милой.

Рабочие заметки доктора Кармайкл действительно были черновыми, и даже не такими впечатляющими, как ей расписывали. Но это была хорошая, добротная работа и, ведись она в Лаконии, Кармайкл получила бы дополнительные ресурсы для экспериментов. И получит, если Мона убедит ее переехать. Желание наброситься и немедленно спасти эту застоявшуюся карьеру просто потому, что она может, походило на зуд от щекотки.

Рабочую группу по совместимости микрофлоры не столько возглавлял, сколько финансировал широколицый и кареглазый мужчина с тонкими, словно пух, волосами. В свое время доктор Гровер Балакришнан прибыл с Ганимеда, с одного из старейших и наиболее уважаемых сельскохозяйственных центров Солнечной системы, и план его, по сути, сводился к проектированию почвы, способной совместить два эволюционных древа: Солнечной системы и Оберона. Начать с нескольких сотен образцов смешанных микробов, вычленить самые успешные, повторить процесс несколько десятков раз и позволить селекции сделать всю работу.

Не слишком изобретательно. По оценке Моны, вероятность получить воспроизводимые результаты у доктора Кармайкл была выше. Конечно, неудачный выбор еще не доказывал заговора по аннулированию проекта расшифровки последовательностей, так что она обратилась к финансовым отчетам. Потребовалось все утро и большая часть полудня, чтобы откопать зацепку.

Из недр соглашений о патентных выплатах за любые результаты исследований по совместимости микрофлоры всплыло новое имя. Ну, не такое уж и новое.

В. Дитц.

Вероника.

Мона прошерстила все активные рабочие группы, то здесь, то там натыкаясь на те же торчащие уши. Какие бы открытия ни совершал «Си-Тамьян» на своих объектах в Обероне, Вероника Дитц имела с них законную долю. Маленькую в каждом отдельном случае, но вкупе с другими достаточную, чтобы сделать ее фантастически богатой. Людей убивали за куда меньшие деньги, чем месячный доход ее координатора. И это не считая зарплаты.

Мона повторила поиск, на этот раз обращая внимание на обоснования платежей. Некоторые услуги, которые Вероника оказывала исследователям, действительно подразумевали выплаты, но неизбежный вывод напрашивался сам собой: если кто-то собирается сделать что угодно, Вероника Дитц обязательно получит с этого свой кусок пирога.

Она вздрогнула от звонка терминала. Из динамиков полился голос Вероники, наполненным обычным дружелюбием и непосредственностью, но напряжение, с которым слушала Мона, превратило эти чувства в фальшивку вроде карнавальной маски.

— Как вы там, доктор Риттенаур? Я как раз направляюсь в столовую. Хотите, захвачу вам что-нибудь?

Мона поразилась сама себе. Она ждала, что ее выдадут эмоции: удивление, или страх, или гнев. Но перед тем, как сбросить соединение, она спокойно произнесла:

— Спасибо, я сыта.

* * *

Бирьяру довелось присутствовать всего на двух казнях. Первый раз еще ребенком, когда Лакония была больше дикой, чем цивилизованной. Один из прибывших с первым флотом солдат проявил халатность за рулем. Или вовсе сел за него пьяным, точно уже и не вспомнишь. Мальчик из семьи ученых первой экспедиции попал под колеса и погиб. Дуарте лично наблюдал за исполнением приговора, и смотреть на казнь согнали всех в обязательном порядке.

Прежде чем парня убили, Дуарте объяснил, что дисциплина для всех имеет решающее значение. Что их — лишь горстка в одной-единственной системе, и никакие иммигранты не придут, чтобы влить свежей крови. На тот момент это казалось странным аргументом. Если людей так мало и они так драгоценны, убивать одного из них — явное расточительство.

Позже Бирьяр понял, что именно ценность жертвы придавала ей столь глубокий смысл. Солдат умер быстро, и пусть его смерть не отменила преступления, она показала всему составу гражданской научной экспедиции, что Дуарте и его сторонники высоко ценят их жизни и жизни их детей. Останься водитель в живых, объединить две группы в один народ стало бы очень трудно, если не невозможно.

Вторым разом стала казнь молодой работницы со столичной стройки, чьими стараниями в фундамент одного из зданий залили бетонную смесь с неверными пропорциями. Никто не погиб, но если бы здание построили и конструкция сложилась, ошибка могла унести сотни жизней. Дуарте провел церемонию — опять обязательную для всех — чтобы каждый осознал серьезность проблемы и то горе, с которым девушку отправляли в Загон. Бирьяр не видел ее смерть, но до сих пор помнил заплаканное лицо, с которым она просила прощения у общества.

Лакония всегда относилась к тем немногим, что оставались чисты в сравнении с развращенным большинством. Лаконианцы взяли свое имя у воинов Спарты, и в их коллективе царил тот же суровый уклад, что одновременно ковал железную дисциплину и демонстрировал всем искренность и прямоту убеждений.

Тяжело, но необходимо.

И теперь лаконианцы стояли навытяжку во дворе, являя собой саму империю и ее бескомпромиссную решимость. Бирьяр занял почетное место во главе собрания.

— Я прошу прощения, — сказал подсудимый, — за тот позор, что я навлек на моих товарищей. И за зло, что причинил своему командиру и Высокому Консулу.

Солнце резало Бирьяру глаза, рубашка прилипла к взмокшей спине. Пистолет казался очень тяжелым, а кобура похлопывала по бедру, как будто кто-то настойчиво требовал внимания губернатора. Местных собралось неожиданно много. Кого-то прислали из здешней службы новостей, но большинство, как какие-то туристы, пришло поглазеть на жестокое зрелище, словно на спортивный матч.

Подсудимый, лейтенант службы логистики и обеспечения, отдал местным уголовникам фармацевтический принтер и две коробки медицинских компонентов для подпольного производства дури. Местную покупательницу посадили в тюрьму Оберона, и ей грозило два года заключения, если дойдет до суда. Здесь правосудие, похоже, не торопилось. Участник сделки с лаконианской стороны умрет еще до обеда.

Подсудимый поник. Охранник провел его по ступенькам на небольшой помост. Поставил на колени. Нос Бирьяра уже почти не чувствовал канализационной вони Оберона, но тут ветерок принес особенно мощный заряд. Будто высказался. Сама по себе традиция предполагала, что приказ мог отдать любой старший по званию, но Бирьяр понимал, что для придания действию символичного смысла это должен сделать он. Командир подсудимого, женщина, которую Бирьяр знал, хоть и не близко, почти десять лет, стояла на помосте с пистолетом наизготовку.

Под сухой стук барабана Бирьяр шагнул вперед, встретился с ней взглядом и кивнул. Он ожидал увидеть в ее глазах слезы, но увидел только пустоту. Через миг женщина кивнула в ответ, повернулась и выстрелила подсудимому в затылок. Звук показался странно плоским. Барабан смолк, медик пошел констатировать смерть.

И все. Бирьяр повернулся к камерам местных новостей, старательно подставляя свой более выгодный профиль. Толпа казалась шокированной. Хорошо. Казенная жестокость и должна шокировать. Лаконианцы поступили так, чтобы доказать свою позицию, и будет очень жаль, если жертва не приведет к должному эффекту. Бирьяр подождал, пока не убедился, что в новостях будет смотреться как надо, и повернулся к лаконианцам. Хотелось уйти в офис, смешать холодный джин-тоник и сидеть с закрытыми глазами, пока не утихнет головная боль.

Большинство тех, кто носил лаконианский синий, пришло с «Нотуса», но Суйет Клингер, местный представитель в Ассоциации Миров, вместе со своими людьми тоже выбрала одежду, перекликающуюся с униформой лаконианцев. Почти того же оттенка синего и очень похожего кроя. Не совсем лаконианская форма, но что-то в том же духе. Суйет встретила Бирьяра печальным взглядом.

— Сочувствую, сэр, — сказала она. — Уверена, принять такое решение было нелегко.

Он знал, какого она ждет ответа. «Дисциплина — основа политики Высокого Консула». Ничего сложного, но все, что приходило Бирьяру в голову: «С чего это вы так уверены?»

Клингер знала о нем не больше того, что ей рассказали лаконианцы. Она проявляла бы такое же участие к любому, кто мог занять его пост. В свою очередь, любой на ее месте отнесся бы к Бирьяру так же, как она. Они друг для друга не люди. Роли, и только. Все согласно этикету. Неискренность этой картины просто угнетала.

Он кивнул.

— Дисциплина — основа политики Высокого Консула.

Она с уважением отвела взгляд. Формальности были соблюдены.

Бирьяр двигался сквозь угрюмую толпу, приветствуя каждого и получая приветствия. Формальности. Они всего-навсего придерживались формальностей. Солнце стремительно неслось к горизонту, тени вокруг двигались, и Бирьяру стало казаться, что он торчит здесь уже несколько часов, но оставалось еще столько кивков, которыми приходилось обмениваться, столько слов, которые приходилось говорить. Мертвеца отнесли к рециркуляторам, и медики удалились.

Ощущалась какая-то странность и где-то даже несправедливость в том, что местный ворюга останется в живых, а то и выйдет на свободу. Носить звание лаконианца значило придерживаться высшего стандарта, и предательство этого стандарта требовало ответных мер того же уровня, но эта мысль все равно терзала Бирьяра. По крайней мере сейчас. Отдохнуть бы да плотно перекусить, глядишь, и отпустило бы. Лица людей начали сливаться. Один, другой, третий, и так пока Бирьяра не перестало заботить, с кем он говорит.

Он подошел к человеку, с которым никогда не встречался лично. Каштановые волосы, серьезное выражение лица и похожая на крошку гудрона родинка на щеке. Бирьяр едва не отшатнулся, пораженный всплывшей вдруг в подсознании и объясняющей этот гудрон картинкой, но тут понял, что это забавно, и даже почувствовал некое странное удовольствие.

— Заместитель Балечек, — сказал Бирьяр. — Рад наконец с вами познакомиться.

Глаза Балечека распахнулись чуть шире. Он тут же расплылся в улыбке от удивления, что его узнали, а Бирьяр пожал ему руку и удалился. Теперь заместитель будет помнить приятный момент, который показал, что он важен новому губернатору. А функционально их встреча могла служить примером организации хороших отношений с местной властью, что послужат надежным цементом для лаконианского управления Обероном. Ну и поводом для грязных шуток между Бирьяром и его женой, но этот факт он обнародовать не собирался. Это только для них с Моной. «Работает лучше, когда знаешь толк в процессе», — сказала она тогда. Бирьяр хотел знать толк в процессе правления Обероном, даже в тех областях, что казались очень сложными. Особенно в них.

Готовая отвезти губернатора в офис машина ожидала у границы двора. Он нырнул внутрь, майор Оверстрит забрался следом и сел напротив. Его бледное бритое лицо блестело от пота.

— Как вы, сэр?

— Прекрасно, — ответил Бирьяр. — голова побаливает.

— Затыка, — сказал Оверстрит.

— Что?

Машина тронулась, прохладный воздух, свежий, словно прямиком из рециркуляторов «Нотуса», овеял лицо Бирьяра и наполнил ноздри. Он обратил внимание на отсутствие здесь оберонской вони, и ужаснулся мысли, что в конце поездки придется в нее возвращаться. Все же разумнее будет не избегать вонючего воздуха. Эти перерывы только отсрочат ассимиляцию.

— Они называют это затыкой, сэр. Обычное явление для приезжих. Здешние четырехчасовые циклы плохо сочетаются с нормальным суточным ритмом. Раздражительность, головная боль. У некоторых примерно через месяц появляется головокружение и спустя несколько дней проходит. Наш мозг таким образом просто приспосабливается к новой среде.

— Буду знать, — сказал Бирьяр. — Вас она тоже беспокоит?

— Беспокоит, сэр, — ответил Оверстрит. — Жду не дождусь, когда кончится.

На улицах сгущались на этот раз настоящие сумерки. Кончался день, наступал вечер. Бирьяр надеялся сделать все как надо и успеть заснуть до ночного рассвета. Если выйдет проспать всю ночь и заставить организм воспринять ее как полные двенадцать часов темноты… Такое страстное желание отдохнуть застало Бирьяра врасплох. Может, он устал больше, чем ему казалось.

— Насколько продвинулось другое ваше расследование? — спросил Бирьяр.

— Человек с металлической рукой.

Оверстрит словно обозначил заголовок отчета. Не спрашивал, не утверждал, просто поставил метку, с которой собирался раскрывать содержание.

— Он заметная фигура в местном криминальном мире. Пользуется несколькими именами, но ни одно не упоминается записях правоохранительной системы. Не имеет аккаунтов в валютной системе, хотя ключ, которым он пытался вас подкупить, однозначно говорит о свободном доступе к фонду неотслеживаемых средств.

— Откуда он взялся?

— В базах никаких данных о его прибытии.

— Он, значит, из-под земли выскочил? — спросил Бирьяр несколько резче, чем хотел.

Оверстрит пожал плечами.

— Я работаю с учетом предположения, что местные базы данных неточны и скорее всего страдают от постоянных взломов.

Бирьяр откинулся на сиденье. Группа молодежи играла в футбол прямо на улице, а охрана кричала, чтобы они разошлись и пропустили машины. Бирьяр наблюдал. Длинноногие, долговязые молодые люди. Может, астеры. Может, просто подростки. Кто-то из них мог оказаться сепаратистом-террористом. Да все могли. На миг само пребывание на поверхности планеты показалось безумием. Тут не было безопасных мест. Не могло быть.

— Он не какой-нибудь преступный гений, — сказал Оверстрит. Машина поехала дальше. — Просто у него есть фора. Мы его выследим.

— Не отдавайте его местной полиции. Он погостит у нас, пока мы не выясним, как он обошел наши протоколы безопасности.

— Понял, — ответил Оверстрит. — Значит, никакого официального ареста?

— Как только этот человек поможет нам с анализом системы безопасности, мы вернемся к вопросу об аресте, — сказал Бирьяр. Помолчал и добавил: — Он разговаривал с моей женой.

— Есть, сэр. Вас понял.

Имение теперь хорошо охраняли. Лаконианские десантники в силовой броне несли стражу на подъездах и крышах. Из-за них Бирьяр многое терял. Он должен неколебимо и уверенно нести людям волю Дуарте. Но с постоянной охраной губернатор выглядел встревоженным, а тревога делала его слабым в глазах людей, и при этом он никак не мог заставить себя отозвать охрану или отправить ее на другую службу.

Он вошел в личные покои и расстегнул воротник. За проведенное здесь время Бирьяр кое-что поменял в губернаторском особняке. Он привез не много вещей из старого дома на Лаконии, но то, что привез, занимало почетное место. Снимок с получающей лаконианскую награду за безупречную службу Моной висел на самой освещенной стене. Керамическая скульптура, свадебный подарок Моны. Каллиграфическая гравюра с тисненой золотом цитатой Высокого Консула Дуарте: «Трудись над дисциплиной, твори добро без труда».

Все остальное в комнате было чужим. Гофрированные настенные светильники с разными спектрами для дневной и ночной темноты. Волокнистые панели под дерево, сделанные из оберонских древоподобных организмов, похожих на деревья Земли. Здесь ничего не напоминало дом. Комната будто говорила Бирьяру, что он тут не к месту. Словно отталкивала прочь. Он не сомневался, что со временем это чувство пройдет.

Бирьяр потянулся. Узел меж лопаток стал его постоянным спутником, как и ощущение песка под веками. Дверь за спиной Бирьяра со щелчком отворилась, и послышались шаги Моны, такие же знакомые и легко узнаваемые, как ее голос. Он обернулся, и сердце ухнуло в живот.

— Что с тобой? — спросил он.

Она упала в плетеное кресло и помотала головой. Он видел раньше этот едва заметный, напряженный, бессознательный жест. Она злится. Ну ладно хоть не боится. Он подошел и сел рядом, но касаться ее не стал. Ее гнев плохо поддавался физическому утешению

— Здесь все прогнило насквозь, — сказала Мона. — В «Си-Тамьяне» процветает мошенничество, которое годами на корню рубит исследовательские приоритеты. Годами. Может, вообще с самого начала.

— Рассказывай.

Она рассказала. Не только о том, как ее координатор вносила себя в патентные соглашения, но и о том, что муж координатора — фининспектор профсоюза; что она получила место в офисе Моны через головы нескольких более квалифицированных кандидатов; что декларируемый ею доход и близко не похож на реальные суммы в ее кармане. Голос Моны с каждой фразой становился все жестче, гнев с каждой мыслью разгорался все ярче. Бирьяр слушал, сцепив руки и глядя прямо на жену. Деталь за деталью на плечи ложился новый груз. Коррупция на коррупции и коррупцией погоняет. Тут, кажется, пациент скорее мертв, чем жив.

— И вот еще что, — голос Моны перешел в крещендо. — Либо в руководстве и профсоюзе ничего не знают, то есть там сидят бездарные дилетанты, либо знают все, и тогда они в доле.

Бирьяр опустил голову, пытаясь уложить полученную информацию. Мона смотрела в никуда и качала головой. Пара миллиметров, туда-сюда. Словно неслышно ругала кого-то. Да наверное, и ругала.

Послышался вежливый стук. Горничная. Пришла подмести или сменить постельное белье. Бирьяр попросил зайти попозже и услышал в ответ невнятные извинения. Мона даже не заметила. Он рискнул взять ее за руку.

— Обидно, — сказал он.

— Мы должны все исправить, — ответила она. — Так не может продолжаться. Это воровство стоило многих лет труда. Веронику нужно арестовать и выслать. В профсоюзе начать расследования и чистки. Неизвестно, насколько глубоко проникла эта зараза.

— Я доведу до сведения местного суда, — сказал Бирьяр. — Мы разберемся.

— Суда? Ну нет, надо пойти и арестовать ее. Самим. Она разрушает важнейший из колониальных миров, а ты губернатор.

— Я понимаю. Правда. Но раз она нарушает законы Оберона, это дело местного суда. Если я собираюсь вмешаться, придется действовать с большой осторожностью.

Мона отдернула руку. У Бирьяра внутри все оборвалось, заныл узел в спине. Он поджал губы и продолжил:

— Мне приходится строить из страха и надежды. Страха прихода «Бури» и «Тайфуна» и надежды, что они не придут. Наша лучшая политика — казаться всемогущими, но милосердными. Даже терпимыми. Когда построим больше кораблей, накопим опыта, обеспечим верность местной полиции и армии, вот тогда сможем навязывать здесь свой путь. Мы пока в самом начале. Я должен быть осторожен, чтобы не перегнуть палку.

От досады глаза Моны выглядели чужими, а губы дрожали. Бирьяр чувствовал, как наружу просятся извинения, но они прозвучали бы так, будто он очень хочет дать ей то, что ей нужно, и очень сожалеет, что не может.

— А если платежи на самом деле идут не ей?.. — сказала Мона. — Что, если в ее декларации все правда? Может, она часть преступного синдиката. Тот человек, он кто? Который с рукой. Может она работать на него?

— Я скажу нашим людям проверить. В случае подтверждения примем меры.

— Мы примем меры в любом случае, — ответила Мона. — Я — глаза Лаконии в крупнейшем в мире комплексе сельскохозяйственных исследований. Ты — губернатор планеты. Если мы не сделаем ничего, тогда зачем мы вообще здесь?

— Давай потише, пожалуйста.

— Вот только не надо меня опекать, Бирьяр. Это действительно важный вопрос.

— Мы пока живы, Мона, — рявкнул он. — Ведем борьбу, выявляем самые очевидные угрозы, устраняем их и всеми силами стараемся поддерживать впечатление, что можем куда угодно принести и обрушить всю нашу сокрушительную мощь, просто пока не хотим.

— Потому что на самом деле это неправда, — сказала Мона.

— Пока что. Со временем мы окрепнем. Мы можем подавить любую систему, но не все сразу. Так и управляем. Присутствуем, оказываем влияние, по необходимости применяем силу и любезно позволяем самоуправление, пока других вариантов нет.

— Самоуправление? — Об голос Моны можно было порезаться. — Дуарте отправил нас сюда, чтобы мы своими глазами оценили ситуацию. И реагировали. Что нам с тобой еще остается, кроме самоуправления?

— Их самоуправление, — ответил Бирьяр. — Не наше.

* * *

Старик оседлал железный барный стул на задворках склада. Пылинки танцевали в лучах, бивших сквозь дыры в обшивке под самой крышей, где местные крысоголуби — по сути, и не крысы, и не голуби — прогрызли норы в поисках укрытий. Агнета, перетаптываясь, ждала рядом с пистолетом в руках. Старик раз за разом прокручивал ролик правительственных новостей: бедный коленопреклоненный ублюдок на платформе бормочет несколько слов. Cловно древнеримский император, дарующий жизнь или смерть взмахом большого пальца, губернатор кивает, и палач вышибает заключенному мозги. На моменте выстрела старик каждый раз начинал смеяться. Не весело, а издевательски.

— Умора... — снова сказал он сквозь смех, постукивая пальцем по застывшему на экране изображению губернатора Риттенаура. — Этот мужик... просто, мать его, нечто...

— Он шлепнул одного из своих только чтобы сделать заявление, — заметила Агнета.

— Прикинь? А знаешь, кто страдает таким дерьмом? Актеришки. Позеры.

Заметив выражение ее лица, старик спрятал терминал в карман.

— Невелика доблесть казнить своих. Проще всего убить тех, кто тебе подчиняется. Все эти «мы придерживаемся строгих стандартов» я уже видал. Эффектно, да, ведь вспомни, кто страдает этим дерьмом. Но очень дешево.

— Ну не знаю, босс. Меня впечатлило, — возразила Агнета.

Издалека донесся визг электромотора, и грохот отъезжающей железной ограды. Услышав это, старик поднялся с места.

— Вот, а не должно бы, — заметил он, направляясь к погрузочной платформе. — Что там у нас? Уверена, что они и правда ругались? Он и его жена.

Агнета пожала плечами. Она не любила, когда босс начинал рассуждать о двух разных вещах одновременно. Ей казалось, что он перестаёт держать руку на пульсе, когда начинает распыляться.

— Орали друг на друга, — ответила она. — Ваш человек в местной обслуге разобрал только часть.

— Занятно. Парнишка не жадный, денег не захотел. Но если не ладит со своей возлюбленной, может, зудит у него в другом месте, и мы можем расчесать там.

— Соблазнение?

— Классику недаром называют классикой.

— Я займусь, — сказал Агнета, — Как только закончим здесь.

Секунду дверь погрузочной платформы гудела, разогревая приводы, потом с лязгом поехала в сторону, подняв в воздух клубы пыли и полупрозрачных частичек, засверкавших на свету. Взору открылся старый проржавевший грузовик, на боку которого все еще можно было разглядеть полустершийся логотип компании по перевозке зерна, обанкротившейся четыре года назад. Задний шлюз открылся, и оттуда выступили четверо мужчин. Вооруженных.

Старик фыркнул, откашлялся, чихнул.

— Мир вам, — провозгласил один из четверки. Главарь.

— Спасибо на добром слове, — ответил старик. Прибывшие застыли. Агнета сжала рукоять пистолета, но пока спешила его поднимать. Пару секунд все пялились друг на друга.

— Если это доставка, — прервал молчание старик, — может вам уже доставить? А то...

Мир Вам мотнул головой:

— Это доставка. Только цена подросла.

— Как огорчительно, — в голосе старика появилась теплота, почти дружелюбие. — И сильно подросла?

— Вдвое.

— Не. Ты столько не проглотишь. Попробуй снова.

Мир Вам вскинул пистолет, и титановая рука старика метнулась вперед с почти неуловимой для глаз скоростью. За оглушительным хлопком было почти не слышно, как лязгнул металл, столкнувшийся с металлом. Бандиты застыли, словно ошеломленные собственной наглостью.

— Босс? — подала голос Агнета.

Он прижал настоящую руку к груди, морщась от боли. Тем временем механическая рука вытянулась вперед. Раскрылся кулак и пуля резко звякнула о складской пол.

— Вы, ребятки... — медленно протянул старик, четко выговаривая каждое слово, — охерительно обосрались всеми возможными способами.

— Эрих, послушай... — со страхом в голосе начал Мир Вам. Если он и хотел извиниться, закончить не успел.

Высоко на стропилах под крышей автоматическая турель уловила кодовую фразу, и склад озарился отсветами дульных вспышек. Четверо мужчин рухнули одновременно, а дробный рык пулемета эхом прокатился по складскому пространству и погас, оставив на память Агнете лишь звон в ушах.

— Все в порядке, босс? — спросила она. Собственный голос казался слабым и далеким. Чтобы избавиться от звона, она несколько раз резко открыла и закрыла рот.

— Да, да, — отозвался старик. — Терпеть не могу, когда рука такое вытворяет. Каждый раз кажется, что чертова клешня вот-вот оторвется.

— Времена такие, что, может, и оторвётся, — она подошла к месту, где среди помета и пыли корчились люди. Кровь сочилась из ярко-красных рваных ран, оставленных флешеттами — пулями-дротиками. Озоновый запах шоковых зарядов смешивался со смрадом обугленной кожи, напоминавшим запах жареной свинины.

Вот он, стариканский метод. Все видят Агнету, видят ее пистолет, думают, что мускулы — это она. И становятся слишком самоуверенными.

— Видишь ли, в чем разница, — старик обращался к Агнете, игнорируя лежащего бандита, — Торговля слегка не задалась, и мне придется намекнуть, что это не дело. Я мог бы поступить по-лакониански, да? Убить тебя, а не их. А этих мудаков отправить домой. Был бы в этом смысл?

— Думаю, нет.

— Показуха... — Он наклонился, и пальцы механической руки сомкнулись на горле бандита, — Незрелые понты, больше ничего.

Мир Вам пытался что-то сказать. Но прежде чем ему удалось, старик превратил его в свое послание.

* * *

Их самоуправление. Не наше.

Мона достаточно разбиралась в психологии, чтобы понимать, какие чувства ее обуревают. Вероника сидела за столом напротив, листала по дисплею отчеты, составляла по базам данных краткие и удобоваримые резюме о состоянии лабораторий и проходящих в них экспериментов, и не было в ее голосе ничего особо противного, умом Мона это понимала. Привычка Вероники перебивать саму себя и не возвращаться к тому, с чего сама же начинала, не так уж редка. И вовсе не из-за прически кажется, будто она напялила на себя костюм «респектабельной чиновницы». Все это игры разума самой Моны.

Но от понимания не становилось легче.

— К концу недели ждем из Северного Поля данных по исследованиям фотосинтеза, — сказала Вероника. — Предварительные результаты, сами видите, довольно неплохи.

Знает, подумала Мона. Быть не может, чтобы эта натянутость и неприязнь прошли мимо Вероники. Улыбка такая же, как всегда, обходительные манеры, готовит дела и отчеты. Она должна была догадаться, что Мона ее ненавидит, но по ее виду того никак не скажешь. Так что одно из двух: либо Мона блестяще скрывает свои чувства, либо Вероника.

— А исследования по совместимости микрофлоры? — спросила Мона.

Вероника замотала головой:

— Они не в Северном Поле. Вся группа Балакришнана размещается в старом здании. Хотя что здесь по-настоящему старое? Мы на планете-то пару десятилетий всего.

Меняешь тему, подумала Мона. Доставлять неудобство Веронике Дитц стало одним из немногих ее удовольствий в последние дни.

— Когда ожидаются результаты по работе Балакришнана? — спросила она.

— Следующий тест начнется где-то через месяц, если я правильно помню, — сказала Вероника. — Я выясню, если хотите.

И скажешь мне то, что будет удобно тебе, подумала Мона. Если исследование Балакришнана должно провалиться, чтобы Вероника и дальше могла незаметно снимать сливки, будьте уверены, оно провалится. Так же, как загадочным образом перестала быть перспективной работа Кармайкл по расшифровке аминокислот, когда эта женщина — эта змея, эта пиявка, — не смогла урвать от нее ни куска.

— Узнайте это для меня, — сказала Мона, вставая. — Обсудим все минут через… пять?

— Хорошо, — согласилась Вероника, словно это самое обычное распоряжение. Подготовить отчет за время, за которое едва успеешь чашку чая заварить. Мона дождалась, пока Вероника выйдет — не хотела оставлять ее в кабинете одну — заперла дверь и по бледно-зеленому коридору пошагала — прямо и направо — в столовую.

Она налила себе чашку зеленого чая, взяла с десертного столика сахарное печенье и села одна за столик у окна. Над горизонтом поднимались высокие облака, багрово-золотые в солнечных лучах. Мона хмуро глядела на них. Кто-то приоткрыл окно, впустил внутрь свежий ветер. Она уже настолько тут освоилась, что перестала замечать фекальный запах планеты.

Ситуация с Вероникой становилась проблемой, и не только из-за Вероники. Пора отчитываться перед Лаконией. Ее экспертного мнения по «Си-Тамьяну» и Оберону ждет целая команда почвоведов и агробиологов. Были запросы даже от Кортазара, а это, считай, от самого Дуарте. Надо готовить предварительный отчет о состоянии дел не только здесь, но во всех колониальных мирах, с которыми сотрудничал Оберон. А вместо отчета получается докладная о преступном сговоре и формальном распоряжении Бирьяра оставить это дело на откуп местным властям, которые, собственно, сговор и допустили. От злости у нее аж спина зудела. Это мешало сосредоточиться на работе. Надо как-то взять себя в руки.

Но не получалось.

Ей все вспоминалась Кармайкл на приеме в тот первый оберонский вечер. Как волнительно было услышать о расшифровке аминокислотных цепей, о возможностях, которые откроются после полного картирования генов не только здесь — во всех колониальных звездных системах. И как не верилось, что кто-то может намеренно саботировать исследование с таким потенциалом. То было совсем недавно, но какой же наивной была она тогда. Оберон изменил ее, но к лучшему ли?

Она доела печенье, глотком допила остатки чая и направилась обратно в кабинет. Не то чтобы ей туда хотелось. Но столовая раздражала, как и все вокруг. Она все еще злилась и ни в чем не находила успокоения.

Вероники с отчетом пока не было. Мона уселась за стол, кисло уставилась в окно. Мир тот же, вид другой. Справа простирался Баррадан: улицы, дома, купола. Слева дикие пустоши — экзотические, неприрученные, с таким изобилием невообразимых диковинок, что уму непостижимо. Все, о чем только можно мечтать. Все кусочки там. «Их самоуправление, — припомнились слова мужа. — Не наше». Но…

Что-то шевельнулось в мозгу. Мысль, уже готовая и полностью обдуманная, будто только и ждавшая нужного момента, чтобы всплыть из глубины сознания.

Первое: либо администрация «Си-Тамьяна» прекрасно знает о махинациях Вероники, либо слепа как крот и не видит дальше своего носа. Второе: как супруга губернатора, Мона для «Си-Тамьяна» ресурс куда более ценный, чем любая Вероника. Третье: если одному можно, почему другому нельзя?

Она снова повернулась к столу, хмурясь так сильно, что даже лоб заболел. Подняла финансовые отчеты, попыталась перераспределить средства, просто чтобы убедиться, что ничего не выйдет. Что ж, ладно. Дыхание сбивалось, но голос, когда она делала запрос на соединение, был тверд.

— Доктор Риттенаур? — с экрана отозвался мужчина в годах. Редкие седые волосы, короткая бородка, не скрывающая двойного подбородка. — Чем могу помочь?

— У меня проблемы со счетами. Хочу выделить средства на лаконианский госпроект, но выскакивает ошибка кода доступа.

Толстомордый растерялся:

— Я не... Я не уверен, что…

— Под спецпроекты для лаконианского научного директората наверняка создавали код? Какой?

— Не уверен, что он вообще имеется, мэм.

— Тогда придется подыскать что-то временное. Есть ведь что-то такое для совместных правительственные программ, верно? Вот им и воспользуемся.

— А… э… ну да.

— Не лучший вариант, но… — Она пожала плечами и рассмеялась. — Если вы решите проблему доступа, дальше я со всем управлюсь.

Она терпеливо улыбнулась. Она не делала ничего непозволительного. Пока. Если он заартачится, все можно будет объяснить. Но она лицо Лаконии во «Си-Тамьяне». А Лакония только что уничтожила самый могущественный флот в истории и завоевала человечество. Мона не прерывала молчания. Лицо мужчины побагровело, пока он решал: отказать или нет.

Он что-то отстучал у себя на консоли.

— Все готово, мэм. Будут еще проблемы, дайте знать.

Улыбка Мона стала на пару миллиметров шире.

— Благодарю. — И она разорвала соединение.

Дальше было просто. Она скопировала старую схему финансирования Кармайкл и вставила в новую ветку, выделенную под правительственные проекты, а потом обновила контактную информацию, чтобы все вопросы отправлялись напрямую к ней. Вопреки ожиданиям, указывать, откуда переводить средства, не понадобилось, просто открылось пустое текстовое поле. Вбивай любую цифру, и деньги возникнут из ничего. Она подставила сумму, которую в свое время самовольно отклонила Вероника. Потом удвоила ее и закрыла файл.

Вот так. Она профинансировала проект на месяцы вперед. Надо выждать пару дней. Посмотреть, не выскочат ли красные флажки, и можно будет обрадовать Кармайкл, пусть начинает подыскивать лабораторные помещения и оборудование.

Она откинулась на спинку стула, сложила руки на груди и довольно выдохнула. В груди затеплилось приятное чувство, разлилось по телу, как от глотка джина. Спина расслабилась, на сердце впервые полегчало. Удовольствие и риск. Поддавшись порыву, Мона скинула туфли и босиком пробежалась по ковру, ощущая ступнями его плотную текстуру.

Раздался мягкий стук, и в кабинет вошла Вероника.

— Извините, пришлось провозиться дольше, чем ожидалось. Все время отвлекали. Сами знаете, как это бывает.

— О да, — сказала Мона.

* * *

Мона менялась, и Бирьяр радовался за нее, хоть и не сумел бы внятно описать перемены. Он просто отмечал детали: сон ее стал глубже и для пробуждения ее уже не приходилось расталкивать. Она с удовольствием ела и проявляла больше интереса к местным блюдам, например к рыбе с луком под острым красным соусом, который местные прозвали «сракодёром». Бирьяр его тоже пробовал, но не оценил легкого металлического послевкусия. Мона чаще смеялась, да и в целом вела себя более раскованно.

Не последнюю роль сыграла работа на «Си-Тамьян». Мона отправляла в Лаконию отчеты и получала из дома восторженные и ободряющие отзывы. Она затеяла переговоры о прямой передаче данных имперским исследователям, а некоторых высокопоставленных специалистов из своего окружения даже пропихнула в лаконианский штат. Такова была долгосрочная стратегия Дуарте — приглашать достойных работать в метрополию в качестве награды. Привилегии. Мягкая сила культуры и статусности укрепляла ключевые позиции Лаконии в великом человеческом проекте куда эффективнее любых военных армад. И здорово, что должность Моны позволяла ей продвигаться на этом поприще.

Дела Бирьяра шли не так гладко.

Он так и не привык к оберонским ночам. Просыпался на полночном закате и половину темного времени суток мучился без сна в их постели. Может, стоило обратиться к врачу, и если ничего не изменится, наверное, скоро придется. Не устраивала его и местная еда. Он до сих пор придерживался диеты с «Нотуса»: ел грибы с карри и дрожжевой сыр. Но и те не приносили былого удовлетворения. Его угнетала вездесущая вонь этой планеты, пусть он почти перестал ее замечать. И никакие отчеты Оверстрита по безопасности не могли рассеять всепроникающего беспокойства, столь же невнятного, сколь и глубокого.

За прошедшие недели официального имперского правления Оверстрит раскопал дюжину случаев растраты, воровства, вымогательств и финансовых махинаций, и это только в чиновничьем аппарате, что Бирьяр унаследовал от предшественника. Лишь двое лаконицанцев оказались вовлечены: одного казнили на площади, другой покончил с собой, когда за ним пришла военная полиция. Остальных передали местным властям, но Оверстрит считал, что здешняя судебная система несовершенна так же, как исполнительная власть. Поскольку аудит расширили на Транспортный Союз, «Си-Тамьян», «Остерлинг Биотикс» и десяток других организаций, Бирьяр ожидал, что на свет выплывет еще больше гнили.

Оверстрит мог предложить лишь одну утешительную новость: однорукий исчез. Не светился ни в подконтрольных общественных местах, ни в финансовых сканах. Если бы не кадры с приема, его вообще можно было счесть неприятным сновидением. По мнению майора, преступник попытался показать силу, но оказался слишком самонадеян и просто сбежал, когда понял масштаб просчета.

Из других систем сообщали о высокой активности сепаратистов. Губернатор Новой Каталонии, с которым Бирьяр проходил стажировку, погиб в очень похожей на саботаж аварии челнока. Губернатор Сонг на «Медине» обнаружила очередной не указанный в планах станции служебный туннель, переоборудованный террористами в штаб-квартиру планирования миссий. В полудюжине систем были замечены факелы двигателей, но неизвестные корабли не удалось отследить.

Призраки волнений витали повсюду. Сепаратисты не могли выстоять против Лаконии в открытой борьбе, но их точечные операции все равно означали неизбежные потери. Бирьяр не грузил Мону своими заботами. Пусть хоть один из них спит спокойно. Да, скрывать что-то от жены было немного странно, но, по крайней мере, он руководствовался благородной причиной. И все же временами ему хотелось излить ей душу. Ведь больше у него не было никого.

В такие моменты он пытался сосредоточиться на своих обязанностях: быть серым кардиналом местной политики, покуда власть Лаконии не укрепится настолько авторитетно и неоспоримо, что позволит ему стать королем. Словно в пьесе, он отыгрывал роль губернатора Риттенаура, и когда собственные суждения отличались от суждений этого персонажа, хоронил их в угоду требованиям должности. Профессионально подражал самому себе. А это включало тесное сотрудничество с местными новостными каналами.

— Как я понимаю, «Нотус» покидает Оберон? — спросила Лара Кастен, ведущая одного из популярных публичных новостных каналов. Не репортер, но теплый, располагающий к себе интервьюер. Ее сильной стороной было умение внимательно слушать.

— Он уже ускоряется к вратам, — подтвердил Бирьяр — До выхода из системы еще недели, но да. Он уже в пути.

— Вам, должно быть, немного не по себе?

Их пятое интервью проходило в оформленном по-здешнему кабинете Бирьяра, где они заняли простенькие кресла у окна с видом на сад с земной растительностью. Местные жители должны были узнать губернатора,привыкнуть к его постоянному присутствию. И подход Лары к построению бесед отлично годился для этой цели.

— Я бы так не сказал, — ответил Бирьяр, задумчиво наблюдая за красным закатом этого позднего утра.

Облака на восточном горизонте уже серели, теряя золотые оттенки.

— «Нотус» ценный ресурс, его всегда где-то ждут. У нас здесь полно работы, но Оберону не нужен военный корабль. Мы безопасная система. Ситуация стабильна и, надеюсь, при должном старании и содействии всех органов власти, такой и останется.

Лара улыбнулась и потянулась за стаканом ледяного чая. Она предпочитала пить его с сахаром, это Бирьяр помнил с прошлой беседы. Помнил он и ее светлую блузку с высоким воротом, которую сегодня сменило голубое — лаконианского оттенка — вечернее платье с открытыми плечами. Вместо того, чтобы вернуть стакан на столик, она умостила его на коленях и слегка склонилась вперед. Бирьяру пришлось постараться, чтобы не выдать внимания, невольно обращенного на покачнувшиеся холмики ее груди.

— Но ведь это ваша связь с домом? — проникновенно спросила она. — Пусть вы и не собирались ею воспользоваться, но вы родились и жили в Лаконии?

— Да. Но отныне мой дом — Оберон.

— И каково вам теперь? — Бирьяр вдруг уловил в этом вопросе настоящее любопытство. На мгновение он увидел себя ее глазами, пресловутого «своего среди чужих», наделенного властью и ответственностью, от которого ждут сильных решений на благо нации и подданных.

— Я счастлив быть здесь. Именно так. Оберон — прекрасная планета и важная часть империи.

Он покивал, молчаливо одобряя свой ответ. Правильные слова, правильно сказанные: вопрос, обращенный к вопрошающим. «Я», превращенное в «мы». Замечательно, пусть местные жители увидят в нем отражение самих себя.

Он ждал следующего вопроса, но Лара затихла. Проступили первые звезды, и в совсем потемневшем небе замерцала яркая видимая половинка маленькой луны. Она наклонила голову и прядь ровных волос медового цвета соскользнула на лицо, прикрыв один глаз, а на ее губах заиграла загадочная улыбка. Бирьяр почувствовал, что невольно улыбается в ответ, и с усмешкой спросил сам:

— Что?

— Вы счастливы быть здесь? И всего-то? Вы? Самый важный человек в системе, под прицелом буквально миллионов глаз. На планете, куда не ступала ваша нога, пока она не стала вам принадлежать. Должно быть, это... трудно? Или опьяняюще? Что это для вас на самом деле, Бирьяр?

Он качнул головой. Теплое дуновение из приоткрытого окна ласково коснулось его щеки. Лара пристально смотрела ему в глаза. И он понял, что хочет рассказать ей. Про то, что быть губернатором Риттенауром в системе Оберон оказалось совсем не так, как он ожидал, несмотря на специальную подготовку. Про отрыв от всего привычного. Про то, как горько понимать, что люди его ненавидят — и не за человеческую природу, а за принципы, которые он отстаивает.

Но это было совершенно не то, чего требовал долг.

— Мне сложно представить, что кого-то так уж заинтересует этот аспект, — сказал он, замечая, что голос звучит почти уныло даже в его собственных ушах. Странный ответ. Он абстрагировался от самого себя и повторил: — Я действительно очень счастлив здесь находиться.

Улыбка Лары погасла. Последний бордовый отсвет заката высветил плавный изгиб ее шеи, и вдруг Бирьяра кольнул нестерпимый порыв немедленно включить в офисе свет. И такой же сильный порыв оставить все как есть. Он не двинулся с места. Улыбка не была загадочной. На третьем интервью она рассказала ему о смерти своего брата. И теперь он вспомнил и печаль, и надрыв в ее голосе. Из всех людей в этом вонючем мире Лара оказалась ближе, чем любой, пришедший не с «Нотуса». Она правда его знала.

Она снова склонилась вперед, на этот раз потянувшись не за чаем, а за своим наладонником. Подняла, чтобы он увидел. Запись секунда за секундой продолжала фиксировать тишину. Лара нажала на «стоп» и положила компьютер обратно.

— Так как же тебе на самом деле? — спросила она.

Секунду он молчал, не уверенный, что вообще ответит. Как бы ему ни хотелось.

— Иногда… — Бирьяр с удивлением обнаружил в своем голосе хриплые нотки. — Временами... Очень нелегко.

Она кивнула, одним движением выражая и понимание, и согласие, и поддержку. Бирьяр подался навстречу, уперев локти в колени, сложив руки.

— Меня готовили к этой должности настолько тщательно, насколько вообще возможно. Но симуляция... и реальные переживания... совсем не одно и то же.

— И еще одиночество.

— Да, в каком-то смысле. Не для протокола, конечно.

Теперь ее улыбку скрывала тень, но Бирьяр все равно мог ее разобрать.

— Здесь только мы. Я обещаю, услышит только... — прошептала она и провела пальцами по своей груди, очерчивая крестик, — мое сердце...

Он почувствовал, как узел, засевший где-то глубоко в кишках, стронулся и распустился. Все равно что разжать кулак, стиснутый до одури, до боли. Он судорожно вздохнул, задержал дыхание, и, выдохнув наконец, позволил себе нырнуть в темные воды:

— Иногда почти нестерпимо тяжело. Не постоянно, но бывает. Я как инородное тело, осколок, и Оберон гноится вокруг меня. Отторгает. Пытается выпихнуть.

Ее голос был мягок, но без тени жалости. Он не вынес бы ее жалости.

— Это ужасно, Бирьяр.

— Да. И я не представляю, что с этим делать.

Мгновение единственными звуками были едва слышное потрескивание остывающих стен и невнятный гул полуденного движения на дальних улицах. Лара завозилась в темноте и он вдруг обнаружил, что прекрасно осознает ее близкое присутствие. Телесное и очень реальное. Словно спасительная веревка, брошенная утопающему, ее рука коснулась его руки. Она придвинулась еще ближе, и у него сложилось странное впечатление, что она тянется к пистолету на его боку, а завладев им, продемонстрирует какую-то более глобальную точку зрения на все текущие проблемы. И только когда он почувствовал вкус ее губ на своих, в его мозгу взвыли все тревожные сигналы разом.

Он вскочил и в панике отступил в темноту комнаты:

— Мне жаль. Нет, нет. Мне очень жаль. Я не... Это не...

Он нащупал крышку стола, контрольную панель, включил светильники. Офис залил яркий свет дневного сине-желтого спектра. Лара удивленно смотрела на него, стоя на коленях в промежутке между двумя креслами. Бирьяр судорожно вытер о пиджак вспотевшие ладони. Язык еле ворочался во рту, словно у инсультника.

— Мы…— Бирьяр затряс головой. — Нам... Мы должны закончить интервью. Это было очень мило. Я очень рад вашей дружбе. Да. Нам... надо закончить интервью.

Он с силой сжал губы, чтобы заткнуться уже, прервать поток этого идиотского лепета. Лара поднялась на ноги; она смутилась далеко не так сильно, как он сам.

— Бирьяр, простите, — сказала она. — Я просто...

— Нет. Не нужно. Все в порядке. Все хорошо. Ничего не случилось.

Лара откинулась на спинку кресла, одернула платье. Бирьяр подошел ближе, но садиться не спешил. В его крови все еще клокотало электричество. Что если их кто-нибудь видел? И что он скажет Моне, потому что он должен будет что-то сказать Моне. Не сказать будет предательством. Он сглотнул.

— Я не хотела вас так испугать... — сказала Лара.

— Я не испуган, — ответил он, собираясь объяснить что женат, однако выдал нечто совсем иное. — Я лаконианец.

Лара скривилась в улыбке, как ему показалось, слегка виноватой. Подняла наладонник: палец завис над кнопкой старта, а глаза безмолвно вопрошали, уверен ли он. Но он уже снова был собой. Нет, не так. Он снова был губернатором Риттенауром. Так лучше. Она нажала кнопку и замершие на экране секунды побежали вновь. Бирьяр положил руки на спинку стула и вцепился в нее, словно докладчик в подиум. Вспомнил, на чем прервался разговор:

— Я действительно счастлив здесь находиться. Оберон — потрясающая планета с великим будущим. И я надеюсь своим служением помочь ему занять достойное место в ряду ярчайших центров науки и культуры человечества. И я знаю — у Высокого Консула те же амбиции насчет этого мира.

Он резко кивнул, больше себе, чем ей. Правильный ответ. Слова, которые следовало сказать. От человека, которым он должен быть.

Лара вскинула голову.

— Не хотите все же присесть?

* * *

Эта маленькая яхта старику не очень нравилась. Насколько знала Агнета, за все время, что она с ним работала, он пользовался судном раза три-четыре. Он вырос в приморском городе, но у нее не складывалось впечатления, чтобы яхты были там в большом ходу. Фактически старик находился здесь лишь затем, чтобы гарантированно уйти из поля зрения местной службы безопасности.

Он сидел, раскинув руки. К тонким усикам прибавилась двухдневная щетина. Солнце стояло над головой, свет отражался от воды и искусственной руки старика. Он курил сигару толщиной с большой палец, а длиной — с указательный. Город миражом вставал над горизонтом.

Женщина напротив них когда-то при первом знакомстве назвалась КарКарой. Теперь ее звали Лара, что подходило гораздо лучше.

— Богом клянусь, он был у меня в руках.

— Не стоило тебя торопить, — сказал старик.

— Я и не торопилась. Я его зацепила. У нас наладилось взаимопонимание. Он на меня запал.

— И в итоге?

Лара развела руками.

— В итоге в самый интересный момент он включил заднюю. Они с женой, видимо, решили жить в моногамных отношениях, и он относится к этому вполне серьезно. Похоже, у них на Лаконии так заведено.

— Это он так сказал?

— Нет, но догадаться нетрудно, — сказала Лара. — В конце он что-то мямлил в этом смысле. Куча слов, и все ни о чем.

— А ты о нем что скажешь?

Она задумалась. По тому, как она сложила руки, Агнета видела, что говорить о губернаторе ей почти приятно. Да уж, стоит человеку всего-то сказать «нет», и вот он уже из головы не идет.

— Этому человеку что-то нужно, — сказала наконец Лара. — И нужно позарез. Но не то, что предлагала я.

Старик выпустил облако белого дыма, посмотрел, как его разносит ветер.

— Вот и я так думаю. Может, ему мальчики нравятся?

— Не в том дело, — ответила Лара. — Из моих знакомых на двадцать кричащих о своей моногамии человек найдется дай бог один действительно моногамный. Думаю, этот парень правда любит жену.

Старик пробормотал что-то нецензурное.

— Не понимаю. Он не ищет денег. Не ищет интрижек на стороне. Да что с ним такое?

— Мне кажется, он ищет выход, — сказала Лара.

— Откуда?

— Из собственной шкуры.

— Знаешь, я очень стараюсь понять твои слова фигурально, но этот придурок просто не дает.

Старик смотрел на воду. В глубине проплыла большая бледная тень, но на поверхность не поднялась. Старик вздохнул.

— Может, нам стоит просто его убить.

— Из-за чего они ругались? — спросила Агнета.

Он повернул голову и поднял на нее глаза. Агнета без смущения встретила его взгляд.

— Они с женой о чем-то ругались. Потом перестали. Может, здесь что-то есть?

Старик затянулся сигарой и взвесил эту мысль. Поднял глаза к небу, ни на что конкретно не глядя. Не глядя вообще ни на что.

— Друзья у него есть?

Лара качнула головой.

— Разговор о них не заходил ни разу. Он не заводит отношений. Только в пределах служебных обязанностей.

— Значит, как ты поняла, только жена. Секс и дружба. Такой узел раскрутить непросто.

— Думаю, он действительно ее любит, — сказала Лара.

И снова в ее тоне мелькнуло сожаление. Впредь придется использовать ее с большей осторожностью. Так она себя уговорит влюбиться в Риттенаура, если за ней не приглядеть.

Старик что-то тихо промычал про себя. Что-то довольное. Яхта качалась на волнах.

— Слушайте, а я и забыл. Совершенно из головы вылетело.

— Что, босс?

— Что люди такие сложные. Что есть столько сортов голода, с которыми мы работаем.

— Не улавливаю.

Старик пожал плечами. Искусственная рука почти точно повторила движение настоящей. Разве что с небольшой асимметрией. Поэтому жест вышел какой-то разбитной.

— Я знал одного парня в Солнечной системе, так он говорил, что деньги — как секс. Думаешь, что они решат все проблемы, пока не окажется, что у тебя их реально много. Вот к чему мы все стремимся. Мы все чего-то хотим, чего-то жаждем, на всех нас что-то давит, и чтобы стало полегче, мы можем накуриться, разбогатеть или потрахаться. Только если бы это действительно помогало, люди в итоге получали бы достаточно денег, секса или дури, чтобы им хватало для счастья.

— А мы остались бы без работы. — сказала Агнета.

— Но Риттенаур… — продолжил старик, не обратив на нее внимания. — Этот парень всю жизнь прожил в культуре, которая во главу угла ставит…

— Долг, — сказала Лара.

— Выходит, — сказала Агнета, — когда нормальный человек в попытке выбраться из ямы тычет иглами в вены, трахает какое-нибудь красивое тело или пашет по сто часов в неделю, наш парень старается оставаться хорошим человеком.

Она говорила медленно, чтобы самой понять, насколько правдиво это прозвучит.

— Причем ему это помогает не больше, чем остальным — их любимое дерьмо, — ответил старик. И добавил: — Следите за женой. Если он так ее любит, как считает Лара, то она и есть слабое место.

— На что обращать внимание? — спросила Агнета.

— На все. Каждый наркоман рано или поздно достигает дна, — ответил старик. — Глядишь, губернатору мы с этим подсобим.

— Посмотрю, что можно сделать, — сказала Агнета.

— Я понимаю, что сработало так себе, но… — замялась Лара. — Мы как?

Она спрашивала о долге, который должна была покрыть попытка соблазнения.

— Сколько ты нам должна? — спросил старик.

— Ты сам прекрасно знаешь, сколько, — ответила Лара.

— Да, да. Ладно, списали. Только держись подальше от наших казино. В покер играешь отвратительно.

Закончив дело, они смотрели, как солнце плывет по небу и ныряет за горизонт. Когда повернули к берегу, вода уже окрасилась золотом. Старик приготовил всем стейки на маленькой жаровне, взяв свежайшее мясо из инкубатора.

Вернувшись к цивилизации, Агнета переключила все внимание на жену губернатора и концерн «Си-Тамьян», где та работала. Агнета не искала ничего определенного. Интрижки, наркотики, тайную жизнь. Все.

Чтобы найти, пришлось потратить несколько дней.

* * *

Бирьяр и сам не знал, какой реакции ждет от Моны в ответ на признание. Может быть, гнева. Обвинений в предательстве. Разрыва отношений или даже отчуждения. Он выложил все, как на духу: про серию интервью, про возникшую во время них связь, с замиранием сердца рассказал про поцелуй. Мона, сидя напротив за обеденным столом, внимательно выслушивала подробности. Только в конце, когда он в общих чертах принялся расписывать меры предосторожности, которые принял для предотвращения подобных случаев, ее лоб прорезала складочка легкой обеспокоенности.

— Значит, она тебя только поцеловала? — спросила Мона. — И все?

— Да. Но ведь это я... сам... я позволил себе поддаться близости, без которой ничего бы не произошло, — признался Бирьяр, чувствуя как холодеют и сжимаются его яйца. — Я сам виноват. Этого никогда больше не повторится.

Мона взяла его за руку и заговорила так торжественно, что только преувеличенная и осторожная серьезность ее интонаций выдавала тщательно скрытое за словами веселье:

— Я очень ценю уважение, с которым ты ко мне относишься. Честно. Я ни капельки на тебя не сержусь, и не убивайся ты так за случившееся. Договорились?

Бирьяр поцеловал ее пальцы, и они навсегда закрыли тему. Он вернулся к своим обязанностям с облегчением счастливца, чудом разминувшегося с пулей. Во избежание неприятностей ему придется жестко отслеживать каждый свой шаг. Человеку Бирьяру больше нельзя доверять. Губернатор Риттенаур усилил контроль и отринул все, кроме долга и приличий. Остался только он.

Он встречался с Суйет Клингер из Ассоциации Миров, одобрял торговые соглашения с Транспортным Союзом. Присутствовал при казни лаконианского охранника, пойманного Оверстритом на сексуальных домогательствах к местным. Отправлял отчеты лаконианскому комиссару и получал наставления, исходящие от самого Уинстона Дуарте.

Невозможность нормально спать, странная на вкус и вызывающая расстройства желудка еда, солнечный свет, который теперь провоцировал дикие головные боли и жуткое гнетущее чувство, будто он тонет на дне воздушного океана — все это лишь затянувшаяся акклиматизация. Пара недель, и он, безо всяких сомнений, придет в норму.

Он вполне успешно поддерживал иллюзию самоконтроля вплоть до того дня, когда снова возник однорукий.

Конференция проходила в Карлайле, третьем по величине городе на планете, где, включая окрестности, проживало меньше миллиона человек. Климатический пояс выше, чем в Баррадане, да еще и в северном полушарии, где сезонные сдвиги вымораживали воздух, а дневные периоды слегка укорачивались. Почти барраданские деревья в холодную погоду скрючивались и обмякали, склоняя темные стволы к каменистой земле. Прием, где должен был выступать Бирьяр, планировался во внутреннем дворе в центре комплекса, занимаемого местной мэрией. Но когда губернаторский транспорт покинул Баррадан, циклон изменил направление, и место назначения встретило его ледяным дождем из низких угрюмых туч. Перебегая за адьютантом от транспорта ко входу в комплекс мэрии, Бирьяр втягивал воздух, пытаясь уловить хоть намек на мятный аромат влажной лаконианской земли. Но воздух Оберона пах ничем. Или пах открытой канализацией, других сравнений на ум не приходило. Или так, или эдак.

Адьютант с извинениями вел его широким блеклым коридором. Погода изменилась стремительно, и до последнего никто не предполагал, что потребуется запасная площадка — общественный театр напротив комплекса мэрии. Им требуется некоторое время, чтобы все подготовить, и аудиенция для представителей бизнеса и местных чиновников пройдет уже там. Бирьяр проглотил раздражение и напустил на себя столько любезности, сколько по его мнению в такой ситуации позволил бы себе Дуарте.

Зона ожидания, собственность мэрии, относилась к ее жилым апартаментам. Если бы только он мог вдруг перенестись домой, в настоящий комфорт...

И все же зал ожидания оказался достаточно приятным местом. Из широкого стеклянного окна открывался вид на дикий простор. Суровые горы, похожие на зубы великана, высились над городом, наполовину скрытые серой мглой. Дождевые капли бились в окно и замерзали на стекле, чтобы мгновением позже растаять и стечь вниз. Когда облака окончательно рассеются, этот пейзаж покроется льдом. Словно второй кожей. Или саваном.

Свою речь о важности поддержания устойчивой торговли с другими системами и лаконианской приверженности к укреплению экономики Оберона Бирьяр знал наизусть, и штудировать ее снова не было никакого смысла. Он примостился на маленьком диванчике и уставился на непогоду. Где-то позади открылась дверь, и в зал вошел мужчина в опрятном белом пиджаке и таких же перчатках, неся на подносе кофейный термос, две чашки и тарелку печенья.

— Поставьте на стол, — распорядился Бирьяр, — Дальше я сам.

— Знаете, губернатор, — сказал вошедший, выставляя термос и чашки на стол рядом с Бирьяром, — отдаю должное вашей охране. Сколько уже пытаюсь с вами увидеться, они торчат за вашей спиной крепче, чем жало в заднице шершня.

Старик улыбнулся. Эти тонкие усы Бирьяр узнал еще до того, как разглядел блеск металла между манжетой и перчаткой. Пришел, чтобы убить! Мысль отозвалась в Бирьяре пронзительным трепетом. Он чувствовал бедром вес своего оружия, смутно понимая, что пистолет вряд ли поможет. Он знал достаточно убийц, и точно не относился к их числу. В отличие от стоящего перед ним человека. Бирьяр с достоинством кивнул.

— И меня интересовало, увидимся ли мы снова. Вас тоже нелегко разыскать.

Однорукий уселся напротив и заговорил, снимая перчатки:

— Что ж, а я переживал за наш с вами неудачный старт. Моя ошибка. Я иногда бываю... излишне напорист. Будете кофе?

— Со сливками, пожалуйста, — сказал Бирьяр. Сердце колотилось о ребра, словно отчаянно привлекая к себе внимание. Он позволил руке расслабленно двинуться к бедру.

В голосе однорукого появилась сталь:

— Если вы достанете пистолет, наш разговор пойдет по самому худшему сценарию. Искренне советую до такого не доводить. Вы добавляете сахар?

— Нет.

Руку Бирьяр опустил на диван, совсем рядом с кобурой, где она лежала неподвижно. Предпринимать дальнейшие шаги было очень опасно, но он не собирался сдаваться. Он прикидывал. Как быстро он сможет вытащить пистолет? Успеет ли выстрелить? Не станет ли выстрел последним в жизни?

— Только сливки.

— Неплохой выбор. Самому мне нравится черный. И чем старше я становлюсь, тем более горькое дерьмо меня удовлетворяет. Чувствовали когда-нибудь подобное?

— Бывало.

Старик протянул блюдце с кофейной чашкой. Бирьяр кивнул на стол. Не станет он ничего брать из этой металлической клешни. Интересно, насколько быстр ее механизм? Какое оружие в ней скрыто? Он словно пристально следил за змеей и, зная, что та ядовита, пытался понять, сколько времени пройдет с момента укуса до остановки сердца.

— Так что вы от меня хотите? — Бирьяр отчаянно пытался заставить себя говорить непринужденно. Словно мог это контролировать. — Или вы здесь, чтобы исполнить угрозу?

— Эээ, это давно позади. Я здесь, так сказать, по делу, — успокоил мужчина, опуская чашку на стол. — У меня для вас есть что-то вроде мирового соглашения.

— А я и не предполагал, что между нами возможен мир. Я-то надеялся, вы предстанете перед судом, вас осудят и казнят.

Старик пригладил усы. Бирьяр понимал, что не стоило этого говорить, но его страх трансформировался. Во что-то вроде бравады. Или гнева. Или безумия — темной, безрассудной надежды, которую Бирьяр даже не до конца сознавал.

— Я понимаю. Но позвольте задать вам вопрос. Представьте, что в вашей организации есть некие люди. Из Лаконии, не местные. Допустим, они прикрываются вашим именем, чтобы продвигать фальшивые проекты, подменяя рабочие задания. Так сказать, пилят бюджет. Для вас это проблема, ведь так?

— Вы сами знаете ответ.

— Знаю. Но мне хотелось бы услышать от вас. Если не трудно.

Однорукий, казалось, увлекся беседой. Всего несколько сантиметров отделяли руку Бирьяра от пистолета. Доставать его было бы неудобно, и он слегка подвинулся. Старик укоризненно покачал головой, словно читая его мысли.

— Незаконное присвоение средств Лаконии в лучшем случае воровство, в худшем измена, — произнес Бирьяр. — Первое карается тюрьмой. Второе смертью.

— А как насчет губернаторского помилования? Разве не в вашей власти отменить приговор?

— Ни один лаконианец не может стать превыше закона, — ответил Бирьяр. — В этом суть нашей дисциплины.

— Я так и думал. — Не спуская с Бирьяра глаз, старик вытащил из кармана наладонник. — И если это имеет хоть какое-то значение, знайте — мне жаль.

Он протянул компьютер. Бирьяр скользнул по экрану взглядом, но тут же вскинул глаза, готовый отразить атаку. А через пару секунд до него дошел смысл увиденного мельком имени. Мона Риттенаур. Почти против воли его взгляд вернулся к тексту. Старик продолжал держать наладонник, и на этот раз Бирьяр взял его.

Финансовые записи с логотипом «Си-Тамьяна», в таблице имя Моны. Денежные суммы. Уровни бюджета и оттоки. Рядом другие имена и одно знакомое. Кармайкл. Женщина, чьи исследования несправедливо отменены. Та, за кого они боролись. Однорукий старик был забыт, Бирьяр листал файлы. Имя Моны подсвечивалось, как и названия совместных правительственных программ. Существуй такие программы, Бирьяр знал бы о них. Должен был одобрить. Но он впервые их видел.

Шторм усилился, бешеные порывы ветра затрясли само здание, заставили содрогаться стены. Но звуки не стали громче. И бежевая поверхность кофе осталась гладкой и неподвижной. Дело было в чем-то другом. Бирьяр опустил наладонник.

— Что вы хотите от меня?

— Ничего, — ответил старик. — Я лишь сообщаю вам, что один из ваших немного сбился с пути.

— Это шантаж?

— Для шантажа должен быть интерес. А мне от вас ничего не нужно. У меня есть информация и я передаю ее вам. Вот и все. Я здесь на стороне добра.

Теперь Бирьяру придется довести полученную информацию до майора Оверстрита, а тот обязан будет арестовать Мону. У Бирьяря не будет права вмешаться, а жену отправят в Лаконию на суд. Его Мону. Женщину, чьи пальцы он целовал по утрам. Он попытался представить ее в Загоне. С тем же успехом он мог попытаться представить себя мертвым.

Или он может скрыть информацию, заставить Мону зачистить каждый байт. Может отменить проекты, уничтожить финансовый след, который ведет к его жене. А когда Оверстрит все равно докопается до истины, они умрут оба. Грудь саднило, будто его лягнули. В легких была пустота. Он едва мог дышать.

Безупречная комбинация. Даже если Бирьяр вытащит пистолет и застрелит однорукого, ему самому не уйти от пули. Хуже того, еще одна уготована Моне, и нет способа это предотвратить. Нельзя даже умереть вместо нее. Он не мог пошевелиться, словно был слеплен из глины. И в глазах старика он видел сочувствие.

— Правда в том, что «Си-Тамьян», узнав обо всем, вероятно похвалит ее за инициативу или даже повысит. Так ведут дела эти парни. Но она из ваших, так что...

— Дисциплина... — выдохнул Бирьяр. Выхода не было. Наступал конец мира. И ему оставалось встретиться с ним лицом к лицу.

Следующее движение вышло неосознанным, автоматическим. Естественным, как вода, текущая сверху вниз. Инстинктивным. Бирьяр вытащил пистолет, поднес к виску и нажал на курок. Зрачки старика едва успели расшириться.

Но у искусственной руки был собственный разум, и она реагировала куда быстрее любого из двух людей. Прежде, чем спусковой крючок стронулся хоть на миллиметр, оружие было вырвано из руки Бирьяра, а старик вскрикнул, прижимая настоящую руку к груди. Металлическая клешня застыла в воздухе, сжимая пистолет за заметно погнутый ствол.

— Божья срака, как я ненавижу такие моменты — всхлипнул старик, и заорал на Бирьяра — Что за херню ты творишь, сынок?!

Бирьяр не отвечал. Пялился отсутствующим взглядом. Губернатор Риттенаур, эмиссар Уинстона Дуарте в этом колониальном мире, больше не имел значения, а без него Бирьяр стал виноградной лозой, подпорка которой рухнула. Ни формы. Ни структуры. Ни даже возможности умереть.

Однорукий положил изуродованный пистолет на стол, подхватил бирьярову чашку с кофе и отхлебнул.

— Годится. Приберу.

— Я не могу ее потерять, — простонал Бирьяр. — Я не могу остаться с ней, и не могу потерять. Что же еще делать?

— Да, добротно они промывают вам мозги, а? Послушай сюда. Я не потерял руку в бою или какой другой херне. Я без нее родился. Что-то там с недостаточностью кровотока. Задержка развития. Неважно. Тощая младенческая лапка, которую я просто сворачивал на груди и забывал о ней. Жить можно. Подумаешь, большое дело. И мне всегда было интересно, как это: отрезать культю, вырастить в геле полноценную руку. Но время шло, а я не сподобился. Понимаешь? Уже и другие мне намекали, а я только смеялся, мол, ага, отличная мысль! Но ничего не делал. А потом... лет пятнадцать назад...

Старик поднял металлическую ладонь, покрутил ею на свету.

— Это... — продолжил он, — невероятно крутая хрень. В основе — манипулятор с виртуальным интеллектом и технологией сопоставления образцов. К сети не подключена, взломать невозможно. Сильная как бык. Гнет сталь. Останавливает пули. И знаешь что еще? Играет на пианино. Не вру. Я не умею, но умеет она.

— Мило, — промямлил Бирьяр.

— Ты молодой еще. А я уже нет. В определенном возрасте всегда наступает момент выбора. У каждого. Каким ты будешь — идеальным или настоящим. Кто тебе ближе: тот, кем ты должен быть, или кто ты на самом деле. Понимаешь, о чем я толкую?

Бирьяр кивнул. Он плакал.

— Да, — протянул старик. — Уж ты-то, думаю, понимаешь. Открою тебе секрет. Никогда никому об этом не говорил — ни подругам, ни соратникам. Никому. Слушаешь?

Бирьяр снова кивнул.

— Я скучаю по чертовой культе. Мне больше нравилось, когда я был собой.

Бирьяр зашелся в рыданиях, больше похожих на кашель.

— Я ничего не хочу от вас, губернатор. Но я переадресую вопрос. Учитывая ваше положение и выбор, который вам предстоит. Вы — что-нибудь хотите от меня?

Порыв ветра с воем бросил в окно горсть снежной крупы. Бирьяр даже не заметил.

— Вам не удастся замести следы, — сказал он, — Оверстрит их все равно раскопает. Рано или поздно, а он найдет.

— Найдет, — подтвердил старик. — Только всегда имеется «если»...

Повисла тишина. Бирьяр чувствовал, как в нем зарождается что-то. Неузнаваемое и вместе с тем привычное, как звук собственного голоса.

— Вы можете просто с этим покончить? Можете убить меня?

— Легко, — ответил старик. — Десятком разных способов. Но для меня это риск. Я не смогу выбрать того, кто вас заменит, губернатор. А этот ваш Оверстрит... Он чужак в незнакомой обстановке, и если с ним что-то случится, может, с обеспечением безопасности лучше справятся местные? Те, кто знает, как все устроено. Как здесь ведутся дела.

— Если случится?

— Именно. Если, — старик помолчал и добавил: — Хотите такого?

Бирьяр еле слышно выдохнул «да».

Однорукий старик расслабился и поднялся. Медленно натянул перчатки и уставился в окно на мокрый снег и дождь с ледяной крупой. На затянутые туманом горы.

— И еще. Дело не в тебе.

— Что?

— Не терзайся, дело не в тебе, — повторил старик, пожимая одним здоровым плечом. — Есть... сколько там, пара сотен? Пара сотен приличных миров, и во всех — свежий и незапятнанный лаконианский губернатор. И с каждым из них случится, или уже случилось то же, что и с тобой. Фундаментальная проблема любой религии, — будь то Иисус, Вишну или Бог-Император, — в том, что идеологической чистоте никогда не пережить столкновения с реальным врагом.

— Я не...

— О, ты да, и еще как, — оборвал его однорукий и вышел, закрыв за собой дверь.

Бирьяр посидел еще немного, ожидая, что нахлынут вина и ужас, и совесть сокрушит его. За пол-планеты отсюда, вероятно, сейчас только просыпался майор Оверстрит. И еще оставалось время позвонить и предупредить. Но там же, в своей постели просыпалась и Мона. Бирьяр глубоко вдохнул и выпустил воздух сквозь зубы. В нем родилось что-то новое, глубинное и основательное, но безымянное. Слишком всеобъемлющее, чтобы описать.

Вошел адъютант, и Бирьяр сунул наладонник в карман. Глаза служащего удивленно расширились при виде пистолета, но Бирьяр притворился, что никакого оружия на столе просто не существует. Они перешли крытым мостом в театр, к ожидающей губернатора публике.

* * *

У Моны волосы зашевелились на затылке, когда, вернувшись домой, она застала в гостиной Веронику Дитц. День был тяжелый, да еще и после бессонной ночи. Бирьяр отправился в Карлайл, а без него на другой половинке кровати Моне всегда спалось плохо. Больше всего на свете хотелось прийти домой, скинуть туфли, выпить вина и отдохнуть. Обнаружить дома в засаде Веронику — все равно что наткнуться на змею под подушкой.

— Вероника, — с фальшивой приветливостью поздоровалась она.

— Да, мэм, — отозвалась Вероника и замолчала. Будто ждала чего-то от Моны. Молчание затягивалось.

— Не ожидала увидеть вас здесь, — осторожно произнесла Мона.

Вероника растеряно заморгала.

— О. Меня вызвали из офиса губернатора. Я решила… мне казалось, это вы…

— Прошу простить, — в гостиную вошел Бирьяр. — Это был я. — Он взял руку Моны, нежно прижал к губам. — Соскучился.

— Я рада, что ты вернулся, — сказала Мона. Что-то было не так. Что-то определенно изменилось. Она не понимала, что происходит, но Бирьяр повел их к креслам и жестом пригласил сесть. — Как там в Карлайле?

— Прекрасно. Все прекрасно. Было время подумать, вот почему я пригласил вас обеих.

Мону охватил страх, но она все же села. Вероника тоже опустилась в кресло.

— Что случилось, дорогой? — спросила Мона.

— Очень важно, чтобы Оберон и Лакония действовали в полном согласии. В науке, — начал Бирьяр. Говорил он как-то странно. Выглядел рассеянным. Притихшим. Каким-то меланхоличным. Это пугало даже сильнее, чем присутствие Вероники. — Поэтому я взял на себя смелось затребовать перевод директора по науке в столицу. И рекомендовал на эту должность мисс Дитц. О транспорте мы позаботимся. Проживать будете на территории университетского городка, в окружении лучших умов империи. «Си-Тамьян» я уже поставил в известность.

Вероника побледнела и раскрыла рот. У Моны поплыло в голове, как на карусели. Она не понимала, что задумал Бирьяр. А потом до нее дошло.

— Ее расходы?.. — спросила Мона.

— Контролирует Лакония, — кивнул Бирьяр. — Все будет контролировать Лакония.

— Я не могу, — глухо сказала Вероника. — Вы очень любезны, но меня слишком многое связывает с Обероном, и я не могу…

Бирьяр поднял руку, его голос был тих. Тих, но тверд:

— Мисс Дитц, для успешного развития этой колонии крайне важно, чтобы вы осознали, что такое лаконианская культура и дисциплина, а мы, в свою очередь, будем учиться быть оберонцами. Вы примете и это назначение, и оказанную вам честь со всей серьезностью. Отныне мы будем обращаться с вами, как с одной из нас.

Кажется, Веронике перестало хватать воздуха. Сердце Моны охватило радостно-мстительное чувство. На губах Бирьяра, когда он взглянул на нее, промелькнула улыбка, но такая мимолетная, что Мона даже засомневалась, не привиделось ли ей. Звякнул его наладонник, Бирьяр взглянул на экран, помрачнел и сбросил соединение. Он поднялся, Вероника встала вслед за ним.

— Это назначение изменит вашу жизнь, — сказал он.

— Не знаю, что и сказать, — ответила она.

— Был рад помочь, — Бирьяр проводил ее к дверям. — Пожалуйста, пока не распространяйтесь об этом. Надеюсь, вы не считаете, что я излишне суров…

— Нет, — сказала она. — Ну что вы.

— Вот и хорошо, — он закрыл за ней дверь. Когда они остались одни, он как-то обмяк всем телом, обвис. Повернулся к ней и робко улыбнулся. Мона покачала головой.

— Все нормально?

— Да. Нет. Не знаю. Но теперь я, похоже, улыбаюсь чаще. — Бирьяр подошел и сел возле нее. Положил голову ей на плечо, как любил делать в самом начале их романа. Из-за этого он выглядел моложе. — В следующий раз согласуй со мной. Так будет безопаснее.

Она хотела спросить: «Согласуй что?», но это было бы ложью. Он знал, и она знала, что он знал. И потому она сказала:

— Ладно.

Снова звякнул наладонник. Краем глаза она видела, как он отклонил запрос. Красная полоса засекреченного вызова. Чрезвычайная ситуация. Он взял ее за руку, переплел с ней пальцы.

— Кто там? — спросила она.

— Из конторы Оверстрита, — ответил Бирьяр. — Свяжусь с ними потом. Ничего не случится, если подождут пару минут.

Она придвинулась, заглянуть ему в глаза. Он был безмятежен. Он был печален. Он был самим собой, каким она не видела его уже много месяцев.

— Что произошло? — прошептала она.

Кажется, он пожал плечами. Посмотрел на нее.

— Понял толк в процессе, — сказал он.

Наладонник снова звякнул.

Примечания

1

Полиэфирный пластик, более прочный, чем полиэтилен. Лавсан. — Прим. переводчика.

(обратно)

2

Зал для занятий джиу-джитсу.

(обратно)

3

Гравитационным колодцем называется область, где ощущается влияние тяготения небесных тел. Здесь употребляется в смысле «на поверхности крупных планет».

(обратно)

4

Что это (искаж. исп.).

(обратно)

5

Видимо, имеется в виду мескалин.

(обратно)

6

Здесь: открытая электрическая тележка.

(обратно)

7

Поскольку центробежная сила увеличивается с расстоянием от центра вращения, на станции, где гравитация создается вращением, понятию «низ» соответствует направление от центра, а «верх» — к центру станции.

(обратно)

8

Обращение «сэр» к начальнику женского пола, применяющееся при строго официальной форме общения, видимо, следует понимать как развитие традиций политкорректности.

(обратно)

9

Мех — от «механизм».

(обратно)

10

«Роджер» — общепринятый сигнал окончания связи в американской армии, здесь употребляется в смысле «принято» или «подтверждаю».

(обратно)

11

Ладар — световой (лазерный) радар.

(обратно)

12

«Жена трупа» вместо «вдова» — шутка в адрес полицейского канцелярита.

(обратно)

13

Как и с обращением «сэр», это, очевидно, дань политкорректности или суеверию, что женщина на корабле — дурная примета.

(обратно)

14

Рельсовая пушка — оружие, разгоняющее снаряд электромагнитным полем вдоль рельсов-направляющих. Также называется орудием Гаусса.

(обратно)

15

Тут матерно на ломаном немецком.

(обратно)

16

Недоумок (исп.).

(обратно)

17

Нашу воду (ломаный исп.).

(обратно)

18

Верно (кит.).

(обратно)

19

Человек, парень (исп.).

(обратно)

20

Астрономическая единица — диаметр орбиты Земли, около 150 миллионов километров.

(обратно)

21

Сокращение от «лейтенант».

(обратно)

22

Наоми намекает на стихотворение Киплинга «Бремя белых»

(обратно)

23

Название городка в штате Иллинойс, США, — духовной столицы мормонской церкви.

(обратно)

24

Зверообразные люди из книги «Путешествия Гулливера». В переносном смысле: безмозглые громилы.

(обратно)

25

Плоская стеклянная посуда, использующаяся в лабораториях для экспериментов над микроорганизмами.

(обратно)

26

Единица измерения радиации.

(обратно)

27

Пояс Астероидов за орбитой Нептуна.

(обратно)

28

Название высочайшей вершины Марса.

(обратно)

29

Механизмы с дистанционным управлением.

(обратно)

30

Мелкие точечные помехи на экране радара.

(обратно)

31

Аллюзия на евангельскую сцену искушения Христа.

(обратно)

32

Братец (исп.).

(обратно)

33

Живо, сейчас же (исп.).

(обратно)

34

Врач, ставивший в концлагерях нацистской Германии эксперименты на людях. Стал символом аморальности в науке.

(обратно)

35

Маленький эльф из английского фольклора.

(обратно)

36

Не знаю (жаргонная смесь исп. и нем.).

(обратно)

37

Моя постель — твоя постель (исп.).

(обратно)

38

Маленькая безобразница (исп.).

(обратно)

39

«Ты знаешь?» (исп.)

(обратно)

40

«Боже! Боже!» (фр.)

(обратно)

41

Доброй смерти (исп.).

(обратно)

42

«Till human voices wake us» — строка из поэмы Томаса С. Элиота «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфкока».

(обратно)

43

Словесное недержание.

(обратно)

44

Назван так, видимо, в честь одноименного персонажа комиксов Чарльза Шульца, черноухой собаки породы бигль. — Здесь и далее прим. пер.

(обратно)

45

Устройство для экранирования аппаратуры от магнитных полей.

(обратно)

46

Роджер — принятый в американской армии сигнал подтверждения связи. Здесь употребляется в значении «так точно», «понял».

(обратно)

47

Серж — сокращение от «сержант»

(обратно)

48

Бинненхоф — комплекс правительственных зданий в центре Гааги.

(обратно)

49

В переносном смысле — серьезная террористическая организация, постоянная угроза.

(обратно)

50

Картель — в международном праве: договор между воюющими сторонами. — Прим. ред.

(обратно)

51

Тазер — разновидность электрошокера.

(обратно)

52

Оружие системы Гатлинга (пистолеты, пулеметы, картечницы) — многоствольное оружие с вращающимися стволами.

(обратно)

53

Подразумеваются гравитационные колодцы — области тяготения планетных масс.

(обратно)

54

Приблизительный перевод: «Не по мне это. Пучок салата — что за дела? Раньше обошлось бы в десять тысяч».

(обратно)

55

Аллоплоидия — биологический термин,обозначающий умножение (разных) наборов хромосом в ядре клетки. Явление широко используется в выведении новых сортов растений.

(обратно)

56

Знаешь? Понял?

(обратно)

57

Оно?

(обратно)

58

Пропускаю кадры с нулевым изменением.

(обратно)

59

Так?

(обратно)

60

Не дави на меня, да?

(обратно)

61

Всегда верны (лат.) — девиз морской пехоты США.

(обратно)

62

Уолдо — автомат с дистанционным управлением.

(обратно)

63

Способ указания направления с привязкой к положению часовой стрелки.

(обратно)

64

«Спид» — наркотик из группы стимуляторов.

(обратно)

65

Коагулятор — аппарат для коагуляции (прижигания) сосудов.

(обратно)

66

Игра слов. Может означать «и еще немножко», а также порцию спиртного.

(обратно)

67

Абляция — в космосе этот термин обозначает испарение вещества в вакуум.

(обратно)

68

У Юпитера есть нерегулярный спутник Праксидике.

(обратно)

69

«Марсианская Республика Конгресса — десант флота».

(обратно)

70

Хобо — бродяга, сезонный рабочий.

(обратно)

71

В переносном смысле: «И еще подарочек!» Буквально: «И куропатка на грушевом дереве» — рефрен старинной английской рождественской песенки, где удлиняющееся перечисление подарков каждый раз заканчивается этой строкой.

(обратно)

72

Очевидно, сокращение от «Луна-5», или станция расположена в лоне Лагранжа — на линии равновесия гравитации Луны и Земли.

(обратно)

73

Хиральным называется состав, в котором присутствуют и право- и левозакрученные молекулы.

(обратно)

74

Вид пасьянса.

(обратно)

75

Флоэмы — проводящие ткани растений: грубо говоря, древесина и луб.

(обратно)

76

Здесь — лекарственное средство, временно парализующее мышцы.

(обратно)

77

Оаху — остров Гавайского архипелага, где расположена столица штата Гавайи — Гонолулу.

(обратно)

78

Пои — гавайское блюдо из корня растения таро.

(обратно)

79

Бусидо — кодекс самураев.

(обратно)

80

Рагнарек — конец света в скандинавской мифологии.

(обратно)

81

Речь идет об известном карго-культе.

(обратно)

82

Так автор называет движение на реактивной тяге, использующей вместо горючего перегретый пар реактора.

(обратно)

83

Рад — единица измерения радиации.

(обратно)

84

Тофу — соевый сыр.

(обратно)

85

«Ну и что?» (Здесь и далее астерский диалект, являющийся смесью разноязычной лексики.)

(обратно)

86

Руках божьих.

(обратно)

87

Привет, кузен.

(обратно)

88

Тут ребята собираются в портовой части станции.

(обратно)

89

Почему бы и нет?

(обратно)

90

Сукины дети.

(обратно)

91

Астрономические единицы.

(обратно)

92

Скорости света.

(обратно)

93

«Роджер» — принятый в американской армии сигнал окончания связи. Здесь употребляется в значении «принято», «подтверждаю».

(обратно)

94

Намек на библейскую историю пророка Ионы.

(обратно)

95

Смотри!

(обратно)

96

Что ты думаешь?

(обратно)

97

Что происходит?

(обратно)

98

Ничего.

(обратно)

99

С этой гадостью.

(обратно)

100

Нет проблем.

(обратно)

101

Дерьмо.

(обратно)

102

Иди ты.

(обратно)

103

Бесколесный (англ.).

(обратно)

104

Как ты?

(обратно)

105

Было бы мило.

(обратно)

106

Официальное название организации мормонов — Церковь Иисуса Христа святых последних дней.

(обратно)

107

Это о нем шла речь, да?

(обратно)

108

Ясно.

(обратно)

109

Вместе с нами.

(обратно)

110

Не так хорошо, как я.

(обратно)

111

Все это пройдет.

(обратно)

112

Гамбо — американское блюдо, густой суп со специями, похожий на рагу. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

113

Илос, или Ил, — мифический основатель Трои-Илиона.

(обратно)

114

Хорошая (здесь и далее астерский диалект, являющийся смесью разноязычной лексики).

(обратно)

115

Подобными надписями (в русском переводе чаще встречалось «Здесь обитают львы») иногда помечали неизведанные области на старинных картах.

(обратно)

116

Здесь и далее — У. Шекспир, «Буря», пер. Т. Л. Щепкиной-Куперник.

(обратно)

117

Саг алу — восточное блюдо, картофель под пряным соусом.

(обратно)

118

Протеома — белковый состав клетки или организма.

(обратно)

119

Обитаемая зона — в астрономии зона с пригодными для жизни земного типа условиями.

(обратно)

120

Английская пословица гласит: старого пса новым трюкам не научишь.

(обратно)

121

Имеется в виду взгляд Шредингера на хромосому как на гигантский «апериодический кристалл».

(обратно)

122

Машина Замбони — специальный комбайн, служащий для заливки льда на катке, изобретен американцем Фрэнком Замбони (1901–1988), чья фамилия стала торговой маркой.

(обратно)

123

Актиномицеты — группа организмов, объединяющих в себе черты бактерий и грибов.

(обратно)

124

Грохот — устройство наподобие решета, предназначенное для просеивания руды, гравия, песка и других сыпучих материалов.

(обратно)

125

Тебе тоже.

(обратно)

126

Теперь, сейчас же.

(обратно)

127

Да, правильно.

(обратно)

128

В легенде о Гаммельнском Крысолове упоминается хромой мальчик: он не поспел за остальными детьми, которых дудочник уводил из города, и потому уцелел.

(обратно)

129

Хиральность — свойство молекулы не совмещаться со своим зеркальным отражением, как не совмещаются правая и левая руки. В земных организмах практически все биологические полимеры должны быть гомохиральными, чтобы функционировать, — составляющие их мономеры имеют одинаковую направленность. Все аминокислоты в протеинах — «левосторонние», в то время как все сахара в ДНК, РНК и в метаболических путях — «правосторонние». Бихиральность подразумевает смешение «правозакрученных» молекул с «левозакрученными», что свойственно искусственным органическим веществам.

(обратно)

130

Речь идет о тайне исчезнувшей английской колонии на острове Роанок у побережья Северной Америки. Поселенцы исчезли бесследно, на дереве было вырезано слово «Кроатон» — название соседнего острова.

(обратно)

131

А. Дерлет, Г. Ф. Лавкрафт. Таящийся у порога. Пер. Г. Лемке, М. Пиротинского, Л. Каневского.

(обратно)

132

Терминатор — в астрономии линия светораздела, отделяющая освещенную часть небесного тела от неосвещенной.

(обратно)

133

Здесь: Марсианский военный флот.

(обратно)

134

Биом — совокупность экосистем, более крупная структурная единица, чем биоценоз. Здесь, видимо, подразумевается совокупность биоценозов планет.

(обратно)

135

Не за что.

(обратно)

136

Здравствуйте, я Бася Мертон, ищу Фелисию Мертон. Где она?

(обратно)

137

Любопытный Том — согласно легенде, единственный житель Ковентри, который осмелился взглянуть на обнаженную леди Годиву, проезжавшую по улицам города, в результате чего тут же ослеп.

(обратно)

138

Видите злых улиток?

(обратно)

139

Вас врач искал.

(обратно)

140

Шлюха.

(обратно)

141

Подразумевается смешение право- и левосимметричных молекул, бихиральность.

(обратно)

142

Тазер — пистолет-шокер.

(обратно)

143

Один. Жаргон этой группы астеров но только содержит обычную смесь испанских, китайских, английских и славянских корней, но также значительно разбавлен турецкими и немецкими. Далее сносками поясняются только те фразы, которые критичны для понимания происходящего. – Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

144

Два, три.

(обратно)

145

Медуза (кит.).

(обратно)

146

Спасибо вам! (кит., исп.)

(обратно)

147

Дядя (исп.).

(обратно)

148

Вероятно, фрагмент надписи Coming signal – «входящий сигнал» (англ.).

(обратно)

149

Очень (нем.).

(обратно)

150

Всех остальных.

(обратно)

151

Пойдешь с нами (нем.).

(обратно)

152

Мне жаль (фр.).

(обратно)

153

Как дела?

(обратно)

154

Марко есть Марко.

(обратно)

155

Виноват.

(обратно)

156

Дерьмо (фр.), шлюха (исп.).

(обратно)

157

Видали меня? Я марсианин.

(обратно)

158

Что-то насчет Филипито?

(обратно)

159

Он хороший парень.

(обратно)

160

Все здесь одна семья, и ты тоже.

(обратно)

161

Ругательство. В первоначальном значении – кобыла, кляча.

(обратно)

162

На самого себя.

(обратно)

163

Мясник, живорез (англ.).

(обратно)

164

Это выглядит.

(обратно)

165

Не делай этого. Ты хорошая, у тебя все хорошо.

(обратно)

166

Грязное ругательство (исп.). – Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

167

Но (нем.).

(обратно)

168

[У тебя] хорошо? (астерский сленг, в данном случае смесь немецкого и французского, в оригинале дается без перевода).

(обратно)

169

Знаю, понял.

(обратно)

170

Можно испытать?

(обратно)

171

Выглядит как бактерия.

(обратно)

172

Как смотрится?

(обратно)

173

Свои глаза.

(обратно)

174

Что есть, то есть.

(обратно)

175

Кетуба – иудейский брачный контракт.

(обратно)

176

Верно.

(обратно)

177

Ты тут.

(обратно)

178

Все хорошо?

(обратно)

179

Кое-что.

(обратно)

180

Серьезно?

(обратно)

181

Всех, всякого.

(обратно)

182

Перевалочный (тур).

(обратно)

183

Вилко – так же как «Роджер», употребляемый в радиосвязи сигнал: «Принято, выполняю».

(обратно)

184

Обычный день, как другие.

(обратно)

185

Не то, иначе.

(обратно)

186

Имя, фамилия, место жительства, возраст, адрес для связи.

(обратно)

187

Вижу вас хорошо (астерский сленг, в данном случае смесь немецкого и французского, в оригинале дается без перевода). – Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

188

Мадху чандра – медовый месяц.

(обратно)

189

Дерьмо (фр).

(обратно)

190

Бодрость смерти (хинди).

(обратно)

191

Баран или ярка, один черт висеть (смесь венгерского и испанского).

(обратно)

192

Путешественники (эст.).

(обратно)

193

Отправляйся с богом (астерский диалект).

(обратно)

194

Другое название — «зона жизни». Так называют области, где условия на планетах теоретически пригодны для существования жизни земного типа.

(обратно)

195

 Полимеразная цепная реакция (мол. биология).

(обратно)

196

Игровой автомат, представляющий собой промежуточную форму между денежным игровым автоматом и вертикальным пинболом. (здесь и далее примечания переводчика)

(обратно)

197

Сила Кориолиса — одна из сил инерции, существующая в неинерциальной системе отсчёта из-за вращения и законов инерции, проявляющаяся при движении в направлении под углом к оси вращения.

(обратно)

198

Индикатор на лобовом стекле (англ. head-up display (HUD)) — система, предназначенная для отображения символьной и другой специальной информации на экране шлема на фоне обстановки.

(обратно)

Оглавление

Джеймс Кори ПРОБУЖДЕНИЕ ЛЕВИАФАНА

  Пролог Джули

  Глава 1 Холден

  Глава 2 Миллер

  Глава 3 Холден

  Глава 4 Миллер

  Глава 5 Холден

  Глава 6 Миллер

  Глава 7 Холден

  Глава 8 Миллер

  Глава 9 Холден

  Глава 10 Миллер

  Глава 11 Холден

  Глава 12 Миллер

  Глава 13 Холден

  Глава 14 Миллер

  Глава 15 Холден

  Глава 16 Миллер

  Глава 17 Холден

  Глава 18 Миллер

  Глава 19 Холден

  Глава 20 Миллер

  Глава 21 Холден

  Глава 22 Миллер

  Глава 23 Холден

  Глава 24 Миллер

  Глава 25 Холден

  Глава 26 Миллер

  Глава 27 Холден

  Глава 28 Миллер

  Глава 29 Холден

  Глава 30 Миллер

  Глава 31 Холден

  Глава 32 Миллер

  Глава 33 Холден

  Глава 34 Миллер

  Глава 35 Холден

  Глава 36 Миллер

  Глава 37 Холден

  Глава 38 Миллер

  Глава 39 Холден

  Глава 40 Миллер

  Глава 41 Холден

  Глава 42 Миллер

  Глава 43 Холден

  Глава 44 Миллер

  Глава 45 Холден

  Глава 46 Миллер

  Глава 47 Холден

  Глава 48 Миллер

  Глава 49 Холден

  Глава 50 Миллер

  Глава 51 Холден

  Глава 52 Миллер

  Глава 53 Холден

  Глава 54 Миллер

  Глава 55 Холден

  Эпилог Фред

Джеймс Кори ВОЙНА КАЛИБАНА

  Пролог Мэй

  Глава 1 Бобби

  Глава 2 Холден

  Глава 3 Пракс

  Глава 4 Бобби

  Глава 5 Авасарала

  Глава 6 Холден

  Глава 7 Пракс

  Глава 8 Бобби

  Глава 9 Авасарала

  Глава 10 Пракс

  Глава 11 Холден

  Глава 12 Авасарала

  Глава 13 Холден

  Глава 14 Пракс

  Глава 15 Бобби

  Глава 16 Холден

  Глава 17 Пракс

  Глава 18 Авасарала

  Глава 19 Холден

  Глава 20 Бобби

  Глава 21 Пракс

  Глава 22 Холден

  Глава 23 Авасарала

  Глава 24 Пракс

  Глава 25 Бобби

  Глава 26 Холден

  Глава 27 Пракс

  Глава 28 Авасарала

  Глава 29 Холден

  Глава 30 Бобби

  Глава 31 Пракс

  Глава 32 Холден

  Глава 33 Пракс

  Глава 34 Холден

  Глава 35 Авасарала

  Глава 36 Пракс

  Глава 37 Авасарала

  Глава 38 Бобби

  Глава 39 Холден

  Глава 40 Пракс

  Глава 41 Авасарала

  Глава 42 Холден

  Глава 43 Бобби

  Глава 44 Холден

  Глава 45 Авасарала

  Глава 46 Бобби

  Глава 47 Холден

  Глава 48 Авасарала

  Глава 49 Холден

  Глава 50 Бобби

  Глава 51 Пракс

  Глава 52 Авасарала

  Глава 53 Холден

  Глава 54 Пракс

  Эпилог Холден

Джеймс Кори ВРАТА АБАДДОНА

  ПРОЛОГ МАНЕО

  ГЛАВА 1 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 2 БЫК

  ГЛАВА 3 МЕЛБА

  ГЛАВА 4 АННА

  ГЛАВА 5 БЫК

  ГЛАВА 6 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 7 МЕЛБА

  ГЛАВА 8 АННА

  ГЛАВА 9 БЫК

  ГЛАВА 10 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 11 МЕЛБА

  ГЛАВА 12 АННА

  ГЛАВА 13 БЫК

  ГЛАВА 14 МЕЛБА

  ГЛАВА 15 БЫК

  ГЛАВА 16 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 17 БЫК

  ГЛАВА 18 АННА

  ГЛАВА 19 МЕЛБА

  ГЛАВА 20 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 21 БЫК

  ГЛАВА 22 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 23 МЕЛБА

  ГЛАВА 24 АННА

  ГЛАВА 25 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 26 БЫК

  ГЛАВА 27 МЕЛБА

  ГЛАВА 28 АННА

  ГЛАВА 29 БЫК

  ГЛАВА 30 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 31 МЕЛБА

  ГЛАВА 32 АННА

  ГЛАВА 33 БЫК

  ГЛАВА 34 КЛАРИССА

  ГЛАВА 35 АННА

  ГЛАВА 36 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 37 КЛАРИССА

  ГЛАВА 38 БЫК

  ГЛАВА 39 АННА

  ГЛАВА 40 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 41 БЫК

  ГЛАВА 42 КЛАРИССА

  ГЛАВА 43 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 44 АННА

  ГЛАВА 45 БЫК

  ГЛАВА 46 КЛАРИССА

  ГЛАВА 47 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 48 БЫК

  ГЛАВА 49 АННА

  ГЛАВА 50 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 51 КЛАРИССА

  ГЛАВА 52 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 53 КЛАРИССА

  ЭПИЛОГ АННА

ДЖЕЙМС КОРИ ПОЖАР СИБОЛЫ

  ПРОЛОГ БОББИ ДРАПЕР

  ГЛАВА 1 БАСЯ

  ГЛАВА 2 ЭЛВИ

  ГЛАВА 3 ХЭВЛОК

  ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

  ГЛАВА 4 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 5 БАСЯ

  ГЛАВА 6 ЭЛВИ

  ГЛАВА 7 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 8 ЭЛВИ

  ГЛАВА 9 БАСЯ

  ГЛАВА 10 ХЭВЛОК

  ГЛАВА 11 ХОЛДЕН

  ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

  ГЛАВА 12 БАСЯ

  ГЛАВА 13 ЭЛВИ

  ГЛАВА 14 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 15 ХЭВЛОК

  ГЛАВА 16 ЭЛВИ

  ГЛАВА 17 БАСЯ

  ГЛАВА 18 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 19 ХЭВЛОК

  ГЛАВА 20 ЭЛВИ

  ГЛАВА 21 БАСЯ

  ГЛАВА 22 ХЭВЛОК

  ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

  ГЛАВА 23 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 24 ЭЛВИ

  ГЛАВА 25 БАСЯ

  ГЛАВА 26 ХЭВЛОК

  ГЛАВА 27 ЭЛВИ

  ГЛАВА 28 БАСЯ

  ГЛАВА 29 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 30 ЭЛВИ

  ГЛАВА 31 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 32 ХЭВЛОК

  ГЛАВА 33 БАСЯ

  ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

  ГЛАВА 34 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 35 ЭЛВИ

  ГЛАВА 36 ХЭВЛОК

  ГЛАВА 37 ЭЛВИ

  ГЛАВА 38 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 39 БАСЯ

  ГЛАВА 40 ХЭВЛОК

  ГЛАВА 41 ЭЛВИ

  ГЛАВА 42 ХЭВЛОК

  ГЛАВА 43 БАСЯ

  ГЛАВА 44 ХОЛДЕН

  ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

  ГЛАВА 45 ХЭВЛОК

  ГЛАВА 46 ЭЛВИ

  ГЛАВА 47 БАСЯ

  ГЛАВА 48 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 49 ХЭВЛОК

  ГЛАВА 50 ЭЛВИ

  ГЛАВА 51 БАСЯ

  ГЛАВА 52 ЭЛВИ

  ГЛАВА 53 ХОЛДЕН

  ГЛАВА 54 ЭЛВИ

  ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

  ГЛАВА 55 ХЭВЛОК

  ГЛАВА 56 ХОЛДЕН

  ЭПИЛОГ АВАСАРАЛА

  БЛАГОДАРНОСТИ

Джеймс Кори Игры Немезиды

  Пролог Филип

  Глава 1 Холден

  Глава 2 Алекс

  Глава 3 Наоми

  Глава 4 Амос

  Глава 5 Холден

  Глава 6 Алекс

  Глава 7 Амос

  Глава 8 Холден

  Глава 9 Наоми

  Глава 10 Амос

  Глава 11 Алекс

  Глава 12 Амос

  Глава 13 Холден

  Глава 14 Наоми

  Глава 15 Алекс

  Глава 16 Холден

  Глава 17 Алекс

  Глава 18 Холден

  Глава 19 Наоми

  Глава 20 Алекс

  Глава 21 Наоми

  Глава 22 Амос

  Глава 23 Холден

  Глава 24 Амос

  Глава 25 Наоми

  Глава 26 Амос

  Глава 27 Алекс

  Глава 28 Холден

  Глава 29 Наоми

  Глава 30 Амос

  Глава 31 Алекс

  Глава 32 Наоми

  Глава 33 Холден

  Глава 34 Алекс

  Глава 35 Наоми

  Глава 36 Холден

  Глава 37 Алекс

  Глава 38 Амос

  Глава 39 Наоми

  Глава 40 Амос

  Глава 41 Наоми

  Глава 42 Холден

  Глава 43 Алекс

  Глава 44 Наоми

  Глава 45 Амос

  Глава 46 Алекс

  Глава 47 Наоми

  Глава 48 Холден

  Глава 49 Амос

  Глава 50 Алекс

  Глава 51 Наоми

  Эпилог Советер

Джеймс Кори «Пепел Вавилона»

  Пролог Намоно

  Глава 1 Па

  Глава 2 Филип

  Глава 3 Холден

  Глава 4 Салис

  Глава 5 Па

  Глава 6 Холден

  Глава 7 Кларисса

  Глава 8 Доуз

  Глава 9 Холден

  Глава 10 Авасарала

  Глава 11 Па

  Глава 12 Холден

  Глава 13 Пракс

  Глава 14 Филип

  Глава 15 Па

  Глава 16 Алекс

  Глава 17 Холден

  Глава 18 Филип

  Глава 19 Па

  Глава 20 Наоми

  Глава 21 Якульский

  Глава 22 Холден

  Глава 23 Мичо Па

  Глава 24 Пракс

  Глава 25 Фред

  Глава 26 Филип

  Глава 27 Бобби

  Глава 28 Холден

  Глава 29 Авасарала

  Глава 30 Филип

  Глава 31 Па

  Глава 32 Вандеркост

  Глава 33 Холден

  Глава 34 Доуз

  Глава 35 Амос

  Глава 36 Филип

  Глава 37 Алекс

  Глава 38 Авасарала

  Глава 39 Наоми

  Глава 40 Пракс

  Глава 41 Па

  Глава 42 Марко

  Глава 43 Холден

  Глава 44 Робертс

  Глава 45 Бобби

  Глава 46 Холден

  Глава 47 Филип

  Глава 48 Па

  Глава 49 Наоми

  Глава 50 Холден

  Глава 51 Марко

  Глава 52 Па

  Глава 53 Наоми

  Эпилог Анна

Джеймс Кори Восстание Персеполиса

  Пролог Кортасар

  Глава 1 Драммер

  Глава 2 Бобби

  Глава 3 Сантьяго Джили Син

  Глава 4 Холден

  Глава 5 Драммер

  Глава 6 Холден

  Глава 7 Бобби

  Глава 8 Син

  Глава 9 Бобби

  Глава 10 Драммер

  Глава 11 Бобби

  Глава 12 Холден

  Глава 13 Драммер

  Глава 14 Син

  Глава 15 Бобби

  Глава 16 Син

  Глава 17 Холден

  Глава 18 Бобби

  Глава 19 Драммер

  Глава 20 Син

  Глава 21 Холден

  Глава 22 Бобби

  Глава 23 Драммер

  Глава 24 Син

  Глава 25 Холден

  Глава 26 Бобби

  Глава 27 Драммер

  Глава 28 Холден

  Глава 29 Бобби

  Глава 30 Син

  Глава 31 Драммер

  Глава 32 Холден

  Глава 33 Бобби

  Глава 34 Драммер

  Глава 35 Син

  Глава 36 Бобби

  Глава 37 Алекс

  Глава 38 Син

  Глава 39 Амос

  Глава 40 Наоми

  Глава 41 Син

  Глава 42 Драммер

  Глава 43 Наоми

  Глава 44 Бобби

  Глава 45 Драммер

  Глава 46 Син

  Глава 47 Бобби

  Глава 48 Кларисса

  Глава 49 Бобби

  Глава 50 Син

  Глава 51 Драммер

  Глава 52 Наоми

  Эпилог Дуарте

Джеймс Кори Гнев Тиамат

  Пролог. Холден

  Глава 1. Элви

  Глава 2. Наоми

  Глава 3. Алекс

  Глава 4. Тереза

  Глава 5. Элви

  Глава 6. Алекс

  Глава 7. Бобби

  Глава 8. Наоми

  Глава 9. Тереза

  Глава 10. Элви

  Глава 11. Алекс

  Глава 12. Бобби

  Глава 13. Наоми

  Глава 14. Тереза

  Глава 15. Наоми

  Глава 16. Элви

  Глава 17. Алекс

  Глава 18. Наоми

  Глава 19. Элви

  Глава 20. Тереза

  Глава 21. Элви

  Глава 22. Тереза

  Глава 23. Наоми

  Глава 24. Бобби

  Интерлюдия. Танцующий медведь

  Глава 25. Наоми

  Глава 26. Элви

  Глава 27. Тереза

  Глава 28. Наоми

  Глава 29. Элви

  Глава 30. Бобби

  Глава 31. Тереза

  Глава 32. Бобби

  Глава 33. Алекс

  Глава 34. Элви

  Глава 35. Наоми

  Глава 36. Тереза

  Глава 37. Алекс

  Глава 38. Наоми

  Глава 39. Элви

  Глава 40. Тереза

  Глава 41. Наоми

  Глава 42. Алекс

  Глава 43. Элви

  Глава 44. Наоми

  Глава 45. Тереза

  Глава 46. Элви

  Глава 47. Наоми

  Глава 48. Тереза

  Глава 49. Наоми

  Глава 50. Элви

  Эпилог. Холден

Джеймс С. А. Кори Двигатель

Джеймс Кори Маслобойка

Джеймс Кори Мясник станции Андерсон

Джеймс Кори Кто такой Гектор Прима

Джеймс Кори Последний полет Кассандры

Джеймс Кори БОГИ РИСКА

Джеймс Кори Живая бездна

Джеймс Кори Странные Псы

Джеймс С. А. Кори Оберон

*** Примечания ***