По ком звонит колокол [Джон Донн] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Джон Донн По ком звонит колокол Обращения к Господу в час нужды и бедствий Схватка Смерти, или Утешение душе, ввиду смертельной жизни и живой смерти нашего тела

Выражаю мою признательность Британской академии, чья поддержка помогла в подготовке материалов, часть которых представлена в этом издании.

Кроме того, выражаю глубокую благодарность все." тем, чья разнообразная помощь способствовала осуществлению этого проекта: И.И. Ковалевой, У.Дж. Томпсону, Я.Л. Лутиковой и А.В. Долгопачову. К.Т. Мелик-Ахназаровой. С. Клюкасу, М.П. Одесскому, Д.М. Фельдману и Л.И. Тананаевой.

© А.В. Нестеров, составление, перевод, предисловие, статьи, комментарии, 2004

© О.А. Седакова. перевод и комментарии, 2004

© Д. Козис, макет и оформление, 2004


OCR Бычков М.Н.

А.В.Нестеров. Джон Донн и его "ars moriendi"

У каждого великого поэта есть текст, который для потомков становится квинтэссенцией всего, им написанного. Так, у Шекспира это знаменитый монолог Гамлета "Быть или не быть", у Китса — "Ода соловью". У Пушкина средний читатель помнит "Я вас любил..." Для Донна таким текстом стали его слова, вынесенные эпиграфом к роману Э. Хемингуэя "По ком звонит колокол" — и, собственно, давшие этому роману название. Мы говорим об отрывке из "Обращений к Господу в час нужды и бедствий" — не совсем обычной прозаической книге, соединяющей в себе дневник, медицинский бюллетень, богословский трактат и молитвенник (английское название ее, "Devotions upon Emergent Occasions", напоминает о том, что "требник" по-английски — "The Book of Devotions")...

"Обращения к Господу в час нужды и бедствий" были написаны зимой 1623 г., когда Донн, в ту пору настоятель лондонского собора Св. Павла и придворный капеллан короля Иакова I, слег с приступом тяжелейшей "лихорадки". Современные медики утверждают, что то был возвратный тиф, среди симптомов которого — бессонница, бред, полный упадок сил и сильные боли во всем теле. На пятый или седьмой день наступает кризис, но даже если он миновал, сохраняется опасность последующего рецидива заболевания, приводящего, как правило, к смертельному исходу. Донн, таким образом, подошел к самому краю могилы и лишь чудом остался в живых. В посвящении к книге Донн скажет, что он считает себя трижды рожденным: "Первый раз то было естественное рождение, когда я пришел в этот мир, и второй раз — рождение в сверхъестественный порядок вещей, когда я был рукоположен в сан, нынешнее же мое рождение — не сверхъестественное, но превышающее порядок природы, когда я вернулся к жизни после моей болезни". Опыт приближения к смерти, вынесенный Донном из болезни, стал основой "Обращений к Господу...".

Однако это не просто размышления о смертности, это — непосредственный опыт физического умирания, зафиксированный шаг за шагом. Так медики-экспериментаторы нашего века надиктовывали ученикам клиническую картину своей агонии...

Рукою Донна, когда он писал "Обращения...", в прямом смысле водила лихорадка. "Плотность", сложность текста объясняется той необычайной обостренностью, ускоренностью работы сознания, которые порой присущи болезни. Раскачивающийся, подобный прибою ритм этой прозы, переходы от отчаянья к надежде и обратно напоминают о море, штурмующем твердыню берега. Возможно, когда Донн писал свой текст, ему вспоминалось: "Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя. До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада"[1].

Книга была закончена Донном в течение месяца. И тут же, по настоянию друзей, ушла под типографский пресс. Донн еще не настолько оправился от болезни, чтобы выходить из дома, а отпечатанный экземпляр уже лежал у него на столе. (Интересно, что сказали бы про такие темпы публикации современные издатели, для которых даже при компьютерном наборе месяц — срок непомерно сжатый? А ведь титульный лист книг XVII в. гравировался вручную...)

"Обращения..." состоят из 23 разделов, соответствующих определенной стадии болезни. Каждый раздел включает в себя три части: "Медитацию", "Увещевание" и "Молитву". Разделам предпосланы латинские стихотворные эпиграфы: если прочесть их "сплошняком", они образуют аллегорическую поэму из 22 строк (и 359 слогов), написанную не всегда ровным гекзаметром. Век Донна был особо внимателен к символическому значению чисел, и структура, использованная автором в "Обращениях...", отнюдь не случайна. 22 -число строк поэмы, предпосланной основному тексту — несло в себе богатый спектр нумерологических ассоциаций: так, современник Донна Стивен Батмен писал о двадцатирице, к которой прибавили двойку:

"Бог совершил 22 работы за 6 дней творения... И 22 поколения разделяют Адама и Иакова, от семени же последнего берет начало весь народ Израиля. Точно так же Ветхий Завет насчитывает в своем составе 22 книги, и 22 буквы образуют тот алфавит, которым записан был Закон, данный нам Богом..."[2]

359 слогов поэмы, очевидно, в сознании читателя должны были ассоциироваться с незавершенной окружностью, насчитывающей 360 градусов — напомним, что круг мыслился совершеннейшей из фигур и был одним из символов Божественности[3].

Деление основного текста на 23 триады соотносилось с "числом Справедливости и Правосудия". Эта нумерологическая символика, по всей видимости, восходит к числу судей, заседавших в Израиле в суде, разбиравшем уголовные дела — так называемом Малом Синедрионе. (Исторически такая структура была связана с тем, что часть судей должна была выступать защитниками, часть — обвинителями, при этом обе стороны должны были насчитывать, согласно законам Торы, не менее 10 человек (так называемый миньян), однако приговор "виновен" мог быть вынесен только с перевесом в два голоса; таким образом, получалась последовательность: 10 + 12 + 1, так как еще один голос был необходим, чтобы общее количество судей оказывалось нечетным. Характерно, что и сегодня Большое Жюри присяжных в американском суде насчитывает 23 человека.) Вопрос о том, насколько истоки этой символики осознавались Донном, неоднозначен. Заметим, однако, что само движение протестантизма зародилось как критика католической церкви с позиций не только Нового, но и Ветхого Заветов, — и к ветхозаветным текстам протестанты были намного внимательнее католиков. Не случайно в "Обращениях...", комментируя некоторые ветхозаветные пассажи, Донн ссылается даже на грамматики иврита (см. "Увещевание VII"). С другой стороны, сам нумерологический символизм числа "двадцать три" был широко известен и внутри католической традиции. Укажем на пассаж из сочинения итальянца Пьетро Бонго "О мистических числах":

"В основании числа "двадцать три" не лежат числа совершенные, из сумм которых образуются, например "пять", "одиннадцать" или "семнадцать". И потому, согласно Моисею, число это олицетворяет воздаяние, что постигает грешников от Господа. Двадцать три тысячи из тех, кто вышел из Египта, соблазнились и соорудили Золотого тельца — за что были убиты по приказу Моисея[4]. Апостол Павел в "Послании к коринфянам" говорит о двадцати трех тысячах, что погибли в один день, ибо предавались блуду с мадианитянками[5]. Также число сие может олицетворять и тех праведников, чья вера поддержана добрыми деяниями. Крепкость в вере олицетворяется тройкой, в которой мистически заключена вера в Пресвятую Троицу. Безупречность деяний обретает свое выражение в соблюдении Заповедей Господних, которые олицетворяет число двадцать, ибо то есть дважды десять: десять Заповедей, данные нам в Ветхом Завете, все до единой возродились в Завете Новом. И так путем прибавления тройки к двадцатке получаем наше число"[6].

Что до трехчастного деления разделов внутри "Обращений...", то оно соответствует учению бл. Августина о трех уровнях реальности, постигаемых благодаря способностям памяти (донновские "медитации"), разумного интеллекта ("увещевания") и воли ("молитвы"), которое излагается в трактате "О Троице" (X, XI 17-18)[7].

С другой стороны, Донн явно отталкивается от популярных в конце XVI — начале XVII вв. трактатов, посвященных ars moriendi — искусству умирания. Этот род сочинений, повествующих, как правильно и достойно христианину уходить из жизни, как прощаться с близкими и отрешаться от земных привязанностей и забот, как приуготовлять себя к встрече с Создателем, не мог быть незнаком Донну. В Англии особой популярностью пользовались два сочинения такого рода: анонимное "The Art and Craft to know well to Dy" ("Искусство и умение умирать достойно"), созданное около 1500 г., существовавшее в многочисленных списках и оттисках с резных деревянных досок, самые поздние из которых датируются началом XVII в., и изданный в 1620 г. в Антверпене трактат иезуита Роберта Беллармина (Bellarmine) "De arte bene moriendi" ("Об искусстве достойной смерти") — он-то, видимо, и был известен Донну, если учесть, что в проповедях настоятеля собора Святого Павла встречаются многочисленные аллюзии на иные работы этого автора[8].

Для жанра ars moriendi характерен акцент на переменчивости человеческого жребия и неожиданности горечей и испытаний, венцом которых является смерть. Так, один из трактатов утверждает:

"Сегодня мы здоровы и крепки, а завтра — больны; сегодня счастливы, а завтра — поражены скорбью; сегодня богаты, а завтра — ввергнуты в нищету; сегодня прославлены, завтра — опозорены и отринуты; сегодня живы, а завтра — мертвы... О, что за перемена участи в течение двух лишь дней! От счастья — к горечи, от здоровья — к болести, от наслаждения — к скорби, от спокойствия — к тревогам, от силы — к слабости, — и точно так же от жизни перехожу я внезапно к смерти! Что за жалкое я создание!"[9]

Достаточно сравнить этот пассаж с началом "Обращений к Господу...", чтобы сходство бросилось в глаза.

Заметим и еще одну параллель. Все трактаты, посвященные "искусству умирания", настаивают на том, чтобы лежащий на смертном одре публично произнес символ веры: "Прежде, нежели покинут меня жена, дети и слуги мои, желаю я в их присутствии исповедовать мою веру, дабы и вы, друзья, что собрались здесь у одра моего, могли бы засвидетельствовать перед Богом и миром, что умираю я христианином," — пишет безымянный автор "Спасения человека недужного" — еще одного популярного в XVII в. сочинения этого жанра[10].

Каждый раздел "Обращений..." Донн заключает молитвой. Однако сочинение Донна далеко выходит за рамки трактатов ars moriendi. Те были лишь практическим наставлением для умирающего. Донн претендует на нечто гораздо большее. Едва ли не на тяжбу с Господом Богом. "Увещевания" — своего рода юридический разбор реального положения подзащитного, коим является сам Донн. Здесь он, с одной стороны, опирается на традицию права, с которой он познакомился во время обучения в Линкольнз-Инн, а с другой — на книгу Иова. Иова, вызывающего Бога на разбирательство: "Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне"[11]. И каждый раз, взвесив все доводы, Донн смиренно склоняет голову.

Если увещевания — наиболее богословски насыщенные части "Обращений к Господу..", то "Медитации", которым Донн обязан славой прекрасного прозаика, полны "мудрости мира сего". Здесь мы встречаемся с космографией и алхимией, платонизмом и герметикой. При этом Донн оперирует с набором "общих топосов" своей эпохи — но делает это поистине виртуозно. Магнетизм его текста объясняется не оригинальностью образов, а их неожиданным сопряжением[12]. Чужие голоса бл. Августин, Тертуллиан, Данте — причудливо преломляются в акустике донновского текста, порождая порой странное эхо.

Несколько ключевых метафор насквозь "прошивают" текст "Обращений к Господу". Одна из них — представление о человеке как микрокосме — малом подобии большого Универсума Зародившись в античности, это представление было воспринято Отцами Церкви, развито средневековыми философами, а потом, пройдя через призму герметических учений членов Флорентийской академии и школы Пара-цельса, трансформировалось, чтобы стать для литературы, искусства, философии и медицины той эпохи активной "порождающей метафорой", развертывающейся на всех уровнях бытия и связующей их воедино. "Человек, как был он сотворен и создан Господом, есть набросок или образ — или краткая повесть всей Истории Мироздания: в нем Господь заключил все творение, все, созданное Им в этом мире... И поскольку тело человеческое заключает в себе отражение всей Вселенной, и в нем соучаствует все, что есть в этом мире, то потому человек называется Микрокосмом или малым миром... Из глины и праха сотворена плоть человека, а потому тяжела и массивна; кости в его теле сравнимы со скалами и камнями, а потому крепки и долговечны... Кровь, что течет в теле его по венам, повторяющим своими очертаниями древесную крону, можно сравнить с водами, что разносятся по поверхности земли ручьями и реками, дыхание его подобно ветру..."[13] — эти слова старшего современника Донна, сэра Уолтера Рэли, созвучны "Медитации IV" — как и множеству других текстов той эпохи: философских, астрологических, медицинских. Дело в том, что тогда еще не произошло современное разделение дисциплин и все науки существовали не сами по себе, а в их приложении к человеку: математика и астрономия служили мореплавателям, философия была не отвлеченным умозрением, а научением жизни, алхимия искала, как исцелить телесный состав человека от смертности... Философское представление о единстве и взаимосвязи всего и вся в мире давало операционный базис для развернутого сравнения, ставшего основой поэтики, у истока которой стоял Донн[14]. И для него сравнение стало инструментом мысли, лесенкой восхождения к умопостигаемым сущностям. Из парадоксов, из "соположений разнородных смыслов" выстраивалась стройная цепь доказательств, доводящих мысль до предела, до края, открывая выход за пределы "физики", к "чисто умопостигаемому", когда за каждой индивидуальной ситуацией Донн стремился увидеть соотнесенность ее с самими первоначалами мира[15]. Лирическая энергия направлена на то, чтобы обеспечить бытийное оправдание индивидуального опыта. Другая "сквозная метафора" донновских "Обращений к Господу..." — уподобление борьбы с болезнью обороне крепости от осаждающей вражеской армии. Мотив этот варьируется Донном на протяжении всей книги, обрастает новыми и новыми подробностями: то первый приступ болезни сравнивается с пушечным залпом неприятельской артиллерии ("Медитация I"), то душа и тело человека сравниваются с авангардом и арьегардом армии на марше ("Увещевание XVI"), то принятие пищи больным приравнено к снабжению армии продовольствием ("Медитация XV"). Сравнения Донна ярки и точны — и современному читателю невдомек, что корнями своими они уходят в довольно расхожие представления той эпохи: Враг рода человеческого во главе армии Болезней, Недугов и Напастей осаждает Крепость Телесного и Духовного здоровья. Образ этот имеет собственную, вполне разработанную иконографию — достаточно указать на гравюру Яна Теодора де Бри, одного из самых известных книжных графиков той эпохи, которая использована в этой книге в качестве заставки к Первой триаде[16].

Следует напомнить, что в английской традиции Смерть традиционно — мужского рода, с ней, как правило, согласуется притяжательное местоимение his[17]. Это порождает особого рода образность, обильно разработанную в английской литературе: начиная от поэмы "Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь"[18] (конец XIV в.) до предсмертной проповеди Донна, названной в первоиздании "The Death Duel" — "Схватка смерти". Смерть — могущественный рыцарь, Владыка, захвативший власть над Вселенной, — но в Судный день он будет низвержен и власти его наступит предел. Подробно Донн разворачивает этот образ в проповеди, прочитанной в Уайт-Холле 8 марта 1622 г., темой которой избран стих из "Первого послания Коринфянам": "Последний же враг истребится — смерть" (1 Кор 15, 26). "Нас подстерегают и иные враги: Сатана осаждает нас в мире, грех плетет козни свои в душе нашей — однако и власть греха, и власть Сатаны падет под натиском врага более могущественного: ему суждено одержать над нами победу — победу, что противна существу нашему, — и все же мы отдадимся на милость победителя... Usque quo Domine? Доколе однако ж, Господи? — навсегда? о нет, ибо в Писании сказано о смерти: Abolebitur — истребится смерть, — сей враг явлен нам и нам предстоит все дни жизни нашей; будет нам явлено и его поражение; итак — Abolebitur. Но — как? И когда? В воскресении — и воскрешением телесном попран будет этот враг..."[19] "Смерть — последний и злейший из врагов наших... Враг, что до последнего уклоняется от схватки — и обрушивается на нас, лишь когда ослаблены мы боем, — именно он — величайшая опасность для нас... И когда враг сей увидит тело мое, коему нет излечения, и душу мою, кою уже нечем уврачевать, — ни врач, ни священник уже не могут оказать мне помощь, — когда возвеселится сей враг и возрадуется, видя всю тщету усилий моих достойно удержаться на этом ристалище, на подмостках мира сего — на смертном ложе, — он вышнырнет меня с одра смертного в могилу — и восторжествует надо мной. Одному Богу ведомо, сколь долго продлится сие торжество: покуда Избавитель, Избавитель мой, Избавитель, Который освободит и тело мое, и душу мою, вновь не придет в мир; Смерть есть — Novissimus hostis, последний враг, враг, который застанет меня в момент слабости, и возьмет в полон... — покуда не явится Ангел, и не возгласит, что времени больше не будет[20]. Но покуда не свершилось сие, наши чувства и разум не перестают твердить нам, что Смерть — могущественнейший и ужаснейший из врагов наших; и все же, даже об этом враге сказано Господом: Abolebitur — будет он низвержен"[21] (Перевод наш).

Чтобы прояснить (и одновременно усложнить) читателю "навигацию" по сложным смысловым лабиринтам "Обращений к Господу...", Донн везде выделяет курсивом ключевые понятия — тем самым получается некий "второй слой" книги, текст в тексте, комментирующий (и концентрирующий в себе) ее основные положения. В этом отношении "Обращения к Господу..." — типично барочное произведение, обладающее всеми свойствами той поэтики, о которой А.В. Михайлов, один из лучших русских специалистов по литературе Возрождения и барокко, писал: "Репрезентируя мир в его тайне, произведение эпохи барокко тяготеет к тому, чтобы создавать второе дно — такой свой слой, который принадлежит, как непременный элемент, его бытию; так, в основу произведения может быть положен либо известный числовой расчет, либо некоторый содержательный принцип... Поэтика барокко обращена не к читателю, а к онтологии самого произведения, которое может и должно создавать... слой, к которому отсылает произведение само себя — как некий репрезентирующий мир облик-свод"[22].

Собственно, эти слова можно отнести не только к "способу организации" книг той эпохи, но и к жизни их авторов. Суть в том, что они вовсе не усложняли намеренно свои произведения — сложным было само их восприятие жизни: они реально ощущали себя малым миром, предстоящим миру большому, и соответственно этому строилось все их поведение. Каждый момент их жизни был репрезентацией самобытия, знаком, адресованным и социуму, и универсуму в целом. Жизнь разыгрывалась, как сложнейшая партитура — что-то подобное пытались делать в России символисты с их жизнестроительством, но в совсем иную эпоху. И только понимая это, мы поймем последние дни жизни Донна. Страдая раком желудка, он провидел свою кончину — и сам направлял события этих последних дней. Так, он призывает к себе придворного художника и просит того сделать предсмертный портрет, для которого позирует, завернувшись в саван, — как бы подчеркивая, что уже внутренне умер для мира. В этом жесте — не нарочитость, а скорее то же самое "экспериментальное исследование" самого процесса умирания, с одной из сторон которого мы сталкиваемся в "Обращениях к Господу..." В этих действиях Донна проявляется не тщеславие, а стремление зафиксировать некий внутренний опыт. Об одном из аспектов этого опыта он говорил не раз, как не раз размышлял о смерти; подобно царю Митридату, который ежедневным принятием малых доз яда сделал себя для него неуязвимым, Донн приучался смотреть без трепета в лицо "Владычице ужасов": "Если апостол Павел мог произнести: "Я каждый день умираю: свидетельствуюсь в том похвалою вашею, братия, которую я имею во Христе Иисусе, Господе нашем"[23] и вторя тому, сказать: "Я гораздо более был в темницах и многократно при смерти"[24], то нет палача, который способен был бы вызвать трепет в святом, сказав: "Завтра ты умрешь", ибо ответом ему было бы: "Увы, я умер вчера, и вчера же исполнилось тому уже двенадцать месяцев, и семь лет, и было так каждый год, месяц, неделю и час, прежде чем ты сказал мне о том". Нет ничего ближе к бессмертию, как ежедневное умирание, ибо нечувствительность к смерти есть бессмертие; и тот лишь никогда не вкусит смерти, кто подготовлен к ней непрестанным размышлением: непрестанное переживание смертности есть бессмертие"[25], — говорил он в проповеди, прочитанной на Пасху 1619 г.

Но стоя на пороге смерти, несомненно зная, что дни его сочтены, он еще раз возвращается к этой теме и сочиняет проповедь, которая мыслится им как свое собственное надгробное слово. Издатель этой проповеди, прочитанной во дворце перед королевским семейством, сказал просто и точно: "Слова человека Умирающего, если они касаются нас, обыкновенно производят сильнейшее впечатление, поскольку говорятся они с самым глубоким чувством и менее всего напоказ".

"Схватка смерти" — последние слова Донна, сказанные миру.


* * *

При подготовке перевода "Обращенний к Господу в час нужды и бедствий, подразделенных на медитации о жребии человеческом, увещевания и тяжбы с Богом и молитвы, взывающие к Нему из пучины бедствий моих" за основу нами был взят текст: John Donne. Devotions upon emergent occasions; edited, with commentary, by Anthony Raspa. Montreal, 1975.

Для удобства читателя Комментарии разделены на указание параллельных мест в Священном Писании и собственно комментарий.

Первоиздание "Devotions..." 1624 г. было снабжено маргиналиями, отсылающими к библейским цитатам в тексте Донна. Поскольку наши современники, в отличие от читателей той эпохи, редко знают Писание наизусть, мы сочли нужным не ограничиваться указанием соответствующих стихов, но привести их текст полностью, чтобы показать, как и на чем строятся донновская мысль и слово. Там, где какая-либо цитата не была отмечена в маргиналиях первоиздания, мы везде ставим пометку "Ср.". При подготовке собственно комментария было учтено издание: John Donne's Devotions upon emergent occasions: a critical edition with introduction & commentary by Elizabeth Savage. V. 1-2. Salzburg, 1975.

Перевод проповеди "Схватка смерти. Проповедь, произнесенная в Уайт-Холле, пред лицом Его Королевского Величества, в начале Поста (25 февраля) 1631 года" выполнен О.А. Седаковой по изданию: The Sermons of John Donne, ed. George R. Potter and Evelyn M. Sympson. Vol. X. Berkley and Los Angeles, 1962.

При публикации проповеди мы сочли возможным ограничиться лишь указанием параллельных мест в Писании, учитывая, что текст изначально был рассчитан на устное восприятие аудитории.

Помимо аллюзий на библейские тексты, мы посчитали необходимым прокомментировать еще один пласт ассоциаций, понятный современникам Донна, но мало знакомый нынешнему читателю: речь идет об алхимической образности. В настоящее издание включена наша работа, посвященная этой проблеме, а также статья об образе циркуля — еще одной "эмблеме" творчества Донна, используемом в "Обращениях...", но более известном по стихотворению "Прощание, запрещающее грусть". Мы предлагаем уточненную датировку этого стихотворения.

Обращения к господу

Обращения к господу в час нужды и бедствий, подразделенные на: I. МЕДИТАЦИИ о жребии человеческом, II. УВЕЩЕВАНИЯ и тяжбы с Богом и III. МОЛИТВЫ, взывающие к Нему из пучины бедствий моих

Heinrich Khunrath, Amphitheatrum sapientiae aeternae, 1602.

Генрих Кунрат, Театр вечной мудрости, 1602 г.

СВЕТЛЕЙШЕМУ ИЗ ПРИНЦЕВ,

Принцу КАРЛУ


Светлейший Принц,

Мне выпало родиться трижды[26]: первое рождение — рождение естественное, когда явился я в этот мир, рождение второе — сверхъестественное, когда принял я рукоположение[27], и ныне я родился в третий раз — и сие рождение лежит вне естественного порядка вещей, ибо я вернулся к жизни, будучи тяжко болен, но восстав от недуга. Когда рождался я второй раз, Ваш Высокородный царственный отец снизошел до меня и протянул мне руку помощи — не только поддержав меня, но — будучи мне на этом пути вожатым. Сей же раз я не только родился сам, но явился в мир отцом, мой отпрыск — эта книга, она родилась от меня — одновременно со мною. И я осмелюсь (как являл я Отца — Отцу[28]), явить сына — Сыну: явить Вашей Светлости этот образ моего смирения пред живым образом Его Величества Государя. Мне достало бы и того, чтобы Господь милостиво призрел мои к Нему Обращения: однако пример праведных владык — заповедь и образец, чтобы уподобить ему жизнь нашу; а ведь Иезекия, будучи царем, когда восстал с одра болезни, написал о недуге своем и о мыслях, на кои тот подвиг его. И подобно тому, как я жил во времена благоденствия, выпавшие на царствование Вашего Высокородного Родителя, — жил не только как свидетель, но и как участник многих событий, я питаю надежду, что, пусть иначе, но продлю жизнь мою во времена, отмеченные благоденствием под скипетром Вашей Светлости, — если сие чадо мое, пробужденное к жизни Вашим милостивым приятием, сможет продлить память о

Вашего Высочества смиреннейшем и преданнейшем

ДЖОНЕ ДОННЕ

Stationes, sive Periodi in Morbo, ad quas referentur Meditationes sequences[29]

1 Insultus Morbi primus;
2 Post, Actio laesa
3 Decubitus sequitur tandem;
4 Medicusque vocatur;
5 Solus adest; 6 Metuit;
7 Socios sibi iungier instat;
8 Et Rex ispe suum mittit;
9 Medicamina scribunt;
10 Lente et Serpenti satagunt occurrere Morbo.
11 Nobilibusque trahunt, a cincto corde, venenum,
Succis, et Gemmis; et quae Generosa, ministrant,
Ars, et Natura, instillant;
12 Spirante Columba,
Supposita pedibus, revocantur ad ima vapores;
13 Atque Malum Genium, numeroso stigmate, fassus,
Pellitur ad pectus, Morbique Suburbia, Morbus:
14 Idque notant Criticis, Medici, evenisse diebus.
15 Interea insomnes Noctes ego duco, Diesque;
16 Et properare meum, clamant, e turre propinqua
Obstreperae Campanae, aliorum in funere, funus.
17 Nunc lento sonitu dicunt, Morieris;
18 At inde, Mortuus es, sonitu celeri, pulsuque agitato
19 Oceano tandem emenso, aspicienda resurgit
Terra; vident, iustis, Medici, iam cocta mederi
Se posse, indiciis 20 Id agunt;
21 Atque annuit Ille,
Qui per eos clamat, linquas iam Lazare lectum;
22 Sit Morbi Fomes tibi Cura; 23 Metusque Relabi[30].

I. Insultus morbi primus Первый натиск болезни

Robert Fludd, Integrum morborum Mysterium, 1631.

Роберт Фладд, Целокупное таинство болезней, 1631 г.

МЕДИТАЦИЯ I

Переменчива и жалка участь человека; мгновение назад был я здоров — но вот я болен. Я дивлюсь внезапности перемены, что обратила все к худшему, не ведаю, чему ее приписать, как не ведаю имени для нее. Мы ревностно заботимся о нашем здоровье, тщательно обдумываем питание и питье, принимаем во внимание, каков тот воздух, которым дышим, совершаем упражнения, что пойдут нам во благо: мы тщательно вытесываем и полируем каждый камень, который ляжет в стену этого здания; наше здоровье — плод долгих и регулярных усилий; но — мгновение ока — и пушечный залп все обращает в руины, разрушает и сравнивает с землей[31]; болезнь неизбежна, несмотря на все наше тщание, нашу подозрительность и пытливость; более того, она незаслуженна, и если мы помыслим ее как приход врага, то она разом шлет нам ультиматум, покоряет нас, берет в полон и разрушает до основания. О, жалкая участь человека: не отмеченный печатью Господа нашего, который, будучи Сам бессмертен, вложил в нас искру, отсвет этого бессмертия, дабы могли мы раздуть его в яркое пламя, — а вместо того — погасили, дохнув на него первородным грехом; мы сами обрекли себя нищете, поддавшись обольщениям ложного богатства, обрекли себя безумию, прельстившись обольщениями ложного знания[32]. И вот — мы не просто умираем, мы умираем на дыбе, умираем, мучимые болезнью; мало того, мы страдаем заранее, страдаем чрезмерно, изводя себя подозрениями, опасениями и всяческими мнительными измышлениями, связанными с недугом, — еще до того, как мы найдем ему имя; мы не уверены, что больны; вот рука тянется, чтобы замерить пульс, вот наш взор вопрошает нашу урину — здоровы ли мы? О, нищета многократно умноженная! Мы умираем и не можем возрадоваться смерти, ибо умираем в мучениях, причина которых — наш недуг; нас изводит болезнь, но разве можем мы спокойно ждать, покуда подступят муки: нас снедают предчувствия и подозрения, нас гнетут мрачные пророчества, предвещающие страдания, влекущие за собой смерть, — они мучат нас прежде, чем придут сами эти страдания; наш распад предопределен, едва явлены нам первые его симптомы, так женщина ощущает во чреве движение плода, так, вынашивая болезнь, мы рождаемся в смерть, и смерть эта возвещает о сроках своих самыми первыми переменами в нашем состоянии. Тем ли возвеличен Человек как Микрокосм[33], что в нем самом явлены и землетрясения — судороги и конвульсии; и зарницы — внезапные вспышки, что застят взор, и громы — приступы внезапного кашля; и затмения — внезапные помрачнения чувств; и огненные кометы — его палящее горячечное дыхание; и реки крови — проступающий кровавый пот[34]? Потому ли только он — целый мир, что вместил многое, способное не только разрушить его и казнить, но также и провидеть саму эту казнь; многое, помогающее недугу, ускоряющее его течение и делающее болезнь неисцелимой, — а разве не такова роль мрачных предчувствий? — Ибо как заставляют пламя взметнуться в неистовстве, плеснув на угли водой, так облачают жгучую лихорадку холодной меланхолией, ибо одна лишь лихорадка, не будь этого вклада, не разрушила бы нас достаточно быстро, не справилась бы со своей работой (которая есть разрушение), не присовокупи мы искусственную болезнь — нашу меланхолию — к нашей естественной — о нет, — неестественной — лихорадке[35]. О, ставящий в тупик разлад, о загадочная смута, о жалкая участь человека!

УВЕЩЕВАНИЕ I

Будь я лишь прахом и пеплом[36], и тогда мог бы я говорить перед Господом[37], ибо рука Господня вылепила меня из этого праха, и ладони Господни соберут этот пепел; Господня рука была гончарным кругом, на котором этот сосуд глины обрел форму свою, и Господня ладонь — та урна, в которой сохранен будет мой прах. Я — прах и пепел Храма Духа Святого; найдется ли мрамор, удостоившийся подобной чести? Но я — больше, чем прах и пепел; я — лучшая моя часть, я — душа моя. И коль так, коли я — от дыханья Господня, то, покуда во мне есть дыханье, я могу возносить жалобы Господу Богу моему. Боже мой, Боже мой, почему моя душа не столь чувствительна, как тело мое? Почему душа не способна предчувствовать грех, провидеть его, изменяться перед лицом греха и вырабатывать противоядия, ревновать о здоровье своем и подозревать недоброе так, как тело мое противостоит болезни? Почему в душе моей нет пульса, который ускорял бы биение свое каждый раз, лишь только приближается искушение согрешить? Почему в глазах моих нет слез, чтобы каждый раз свидетельствовать о моем духовном недуге? Я стою на путях искушения (такова природа вещей, такова неизбежность, ибо это — участь всех живущих: Змей поджидает нас на всяком пути, во всякой склонности таится грех), — но я бреду, я бегу, я несусь, как на крыльях, путями соблазна, которых мог бы остерегаться; нет же, я врываюсь в дома, что отравлены заразой; я проталкиваюсь в места, где царит искушение, я искушаю самого дьявола, я домогаюсь и соблазняю тех, кто, не будь меня, остался бы несоблазненным. Я недужен — и виной тому грех, я схожу на одр болезни, я прикован к постели, я уже не могу встать, — и вот я погребен во грехе, разъедаемый им, я гнию в могиле, — но сколько бы ни длилось то, нет у меня ни провидения моей болезни, ни биения пульса, что сопутствует лихорадке, ни чувства, что я болен; о, степень, о, глубина отчаянья, когда первый симптом, что говорит мне о моей болезни, — Ад, если я никогда не осознаю, что одержим лихорадкой похоти, лихорадкой зависти или честолюбия, доколе не озарит их свет, который есть тьма кромешная и ужас самого Ада; когда первый вестник, обращающийся ко мне, не говорит мне: "Ты можешь умереть", или же: "Ты должен умереть", но: "Ты умер"; и где первое известие, что душа моя имеет о недуге, ее разъедающем, — непоправимость, неисцелимость свершившегося; но, Господь мой, Иов не произнес ничего неразумного о Боге[38] в своих временных бедствиях, не подобает и мне в моих духовных невзгодах пенять Тебе. Ты запечатлел в душе нашей пульс, это мы не следим его; вот в сознании нашем голос — это мы не прислушиваемся к нему. Мы болтаем, лицемерим, опиваемся вином, забываемся сном — лишь бы не слышать его; и пробудившись, не говорим, как Иаков: истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал[39]: и хотя мы могли бы знать этот пульс, этот голос, мы не знаем и не желаем того. Но — Господь, создавая часы, отбросит ли в сторону пружину? И создав столь тонкий механизм нашей души и нашего тела, разве упустит Он из вида милосердие, что должно приводить их в движение? Или же Бог создал пружину и не позаботился о заводе ее? Мог ли Господь наделить нас первой из милостей Своих, но не подкрепить ее милостию большей, без которой первая, даже когда снисходит к нам она, столь же для нас бесполезна, как если бы могли мы волением нашим обрести ее в своей природе. Но, увы, не о нас это; мы — расточительные сыновья[40], а не сыновья, лишенные наследства; мы получили свою долю и растратили ее — в ней нам не было отказано. Мы — арендаторы Господни здесь, и все же здесь, на земле, Он, наш Господин, платит нам ренту; платит не ежегодно и не помесячно, но ежечасно и ежеминутно; каждое мгновение вновь и вновь Он являет милосердие Свое, но не разумеем мы того — покуда не обратимся и Он не исцелит нас[41].

МОЛИТВА I

О, предвечный всеблагий Боже, Кто в Себе Самом есть круг замкнутый, Альфа и Омега[42], и все сущее; и Кто в проявлениях Своих есть для нас прямая линия[43], Тот, Кто ведет нас путями нашими от начала и до конца, — яви мне милость Твою, дабы, ожидая конца и озирая жизнь мою, помышлял я о милостях Божиих, коих сподобился от начала моих дней; дабы, помышляя о милостях Твоих от начала моего бытия в мире сем, когда Ты привил меня стволу Церкви Христовой, и о милости в мире ином, когда впишешь меня в Книгу Жизни, удостоив избрания, мог бы я различать милость Твою, что стоит у истока всякого моего начинания: ибо при всех начинаниях, как и при всяком приближении духовного недуга, коий зовется грехом, могу я слышать голос "Смерть в котле, человек Божий!"[44], и внимать ему, и тем воздержаться от падения, к коему я столь жадно, столь вожделенно стремлюсь. "Верный посланник — во исцеление"[45], говорит мудрый служитель Твой, Соломон. Голос этот, услышанный на краю недуга, услышанный на краю греха — он есть истинное здоровье. Если б видел я этот свет во время надлежащее, если б слышал голос этот заранее, то "открылся бы, как заря, свет мой, и исцеление мое скоро возросло"[46]. Избавь же меня, Боже, от этих заблуждений; неразумно и опасно дойти до такой слабости, такой неопытности, такой щепетильности, чтобы бояться всякого страстного желания, всякого соблазна Греха, ибо такая подозрительность и ревность обернется лишь беспредельным унынием духовным и неуверенностью в заботе Твоей и попечении Твоем о нас; но дай мне пребывать в уверенности твердой, что Ты взываешь ко мне в начале всякой немощи, при приближении всякого греха и что если ведаю я голос сей и стремлюсь к Тебе, Ты сохранишь меня от падения или вновь восставишь меня, коли по природной слабости я паду; сотвори сие, Боже, ради Того, Кто ведает наши немощи, ибо причастен был им и знает тяжесть нашего греха, ибо выплатил за него величайшую цену, ради Сына, Спасителя нашего, Иисуса Христа, Аминь.

II. Actio laesa Обездвиженность

Michael Maier. Tripus aureus, 1618.

Михаэль Майер, Золотой треножник, 1618 г.

МЕДИТАЦИЯ II

Небеса не менее постоянны оттого, что они непрерывно пребывают в движении, ибо они неизменно движутся одним и тем же путем. Земля не более постоянна оттого, что она неизменно покоится, ибо она непрерывно меняется, вот континенты ее и острова — они тают, меняя свои очертания[47]. Человек, это благороднейшее из созданий, вылеплен из персти земной, — но тает, обращаясь в ничто, будто снежное изваяние, словно сотворен он не из глины, но из снега. Мы видим — алчность желаний подтачивает его, он тает, снедаемый завистью; он и сам сказал бы, что не может устоять перед красотой, что дана в обладание другому; но он чувствует, что плавится в огне лихорадки, не так, как снег на солнце, а так, словно он — кипящий свинец, железо или желтая медь[48], брошенные в плавильную печь: болезнь не только плавит его, но кальцинирует[49], сводя тело до атомов, до пепла, когда остаток — не жидкость, а лишь черная окалина[50]. И как же быстро происходит сие! Быстрее, чем ты получишь ответ, быстрее, чем ты сформулируешь сам вопрос; Земля — центр притяжения моего тела, Небо — центр притяжения души; места эти предназначены им от природы; но разве равны душа и тело в своих стремлениях: тело мое падает даже без принуждения, душа же не восходит без понуждения: восхождение — шаг и мера души моей, но низвержение — мера тела моего: Ангелы, чей дом — Небо, и Ангелы, наделенные крыльями, — и те имеют лестницу, дабы всходить на Небо по ступеням[51]. Солнце, покрывающее за минуту множество миль, и звезды Тверди небесной, что вращаются еще быстрее него[52], — даже они не движутся столь быстро, как тело мое стремится к земле. В то самое мгновение, как чувствую я первый приступ болезни, я сознаю, что побежден; в мгновение ока взор мой затуманивается; в мгновение ока вкус пищи становится пресен и пуст; мгновенно притупляется аппетит и исчезает чувство голода; мгновенно колени мои подгибаются, и вот уж ноги не держат меня; и мгновенно сон, который есть образ и подобие смерти, бежит меня, ибо сам Оригинал — Смерть — приближается ко мне, и вот я умираю для жизни. Сказано было в проклятии роду Адама: в поте лица твоего будешь есть хлеб[53]; для меня проклятие это умножено многократно: в поте лица добывал я хлеб насущный, утруждаясь на ниве своей, и вот он — мой хлеб; но я обливаюсь потом, от лица до пят, и не ем хлеба, не вкушаю ничего, что поддержало бы меня: жалкое разделение рода человеческого, когда одни нуждаются в мясе, а другие — в желудке.

УВЕЩЕВАНИЕ II

Давид, говоря к царю Саулу, себя называет псом мертвым[54], те же слова произносит и Мемфивосфей, приведенный пред очи Давидовы[55]: и сказанное Давидом Саулу Мемфивосфей повторит Давиду. Так ничтожнейший из людей в сравнении с лучшим и величайшим из потомства Адамова не столь ничтожен, как муж, отмеченный величайшими заслугами и добродетелями, ничтожен перед лицем Господа; ибо разве имеем мы меру, чтобы вымерять неизмеримое, и постигнем ли бесконечное, неустанно умножая конечное? Что имеет человек от мира сего — одну лишь могилу, да и могила лишь во временное владение дана ему, ибо придет час — и уступит ее мужу лучшему или просто иному места сего насельнику, которому суждено быть погребенну в той же яме[56], — так что даже не могилу имеет он, а навозную кучу: не больше дано ему земли, чем носит в своем составе телесном — и даже этой персти земной он не владыка. Но будучи и последним из рабов — все равно он подобен Богу, и не меньше в нем от образа и подобия Божия, чем в том, кто соединил бы в себе все добродетели царя Давида и всех владык мирских, и все силы легендарных великанов и унаследовал бы лучшее от всех сынов человеческих, которым дал Господь этот мир. А потому, сколь бы я ни был ничтожен — но ведь Господь наш называет несуществующее, как существующее[57], — и я, чье бытие подобно небытию — я могу взывать к Господу: Боже мой, Боже мой, почто столь внезапно воспылал Ты на меня гневом[58]? Почто в одно мгновение Ты расплавил меня[59], и сокрушил[60], и пролил, как воду на землю[61]? Еще до потопа, во дни Ноя, Ты положил человеку время жизни в 120 лет[62]; и тем, кто возроптал на Тебя в пустыне, отмерил Ты 40 лет[63], что ж не дашь мне и минуты? Или Ты разом выдвинешь против меня обвинение и вызовешь в суд, изачтешь вины мои, и огласишь приговор? По воле Твоей Вызов, Борьба, Победа и Триумф станут одним; пленным приведешь меня под стражей, и тут же под стражей прошествую к месту казни, где предадут меня смерти, едва только объявят Твоим врагом, и Ты сокрушишь меня, явив меч Свой из ножен, а на вопль мой "Доколе же продлится болезнь моя?" ответ Твой — сжавшая меня с первого мига страданий моих длань смерти. Боже мой, Боже мой, что бы Тебе явиться не в буре[64], но в тишине и спокойствии. Вот Перводыхание Твое вдохнуло в меня душу живую — и вихрь ее унесет? Дыханием Своим освятил Ты священнослужителей Твоих[65], вдохнул Слово Твое в Церковь, — и вот Твоим дыханием причащает она, утешает и вершит таинство брака — Ты ли вдохнешь в скудную обитель, коя есть тело мое[66], распад и разложение, разлад и разделение? Конечно же, не Ты, то не Твоя рука. Меч разящий, пламя всепожирающее, ветер, приходящий из пустыни, болезнь, язвами покрывающая тело, — все это Иов претерпел не от Твоей руки, но от руки дьявольской[67]. Ты же — Ты Господь мой, Чья рука вела меня во все дни мои, восприняв меня из рук кормилицы, и я знаю, что никогда не наказывал Ты меня чужою дланью. Разве родители мои отдали бы меня для наказания слугам, — тем паче разве отдашь Ты меня, Господи, Сатане. Предаюсь, подобно Давиду, в руку Господа[68], ибо знаю вослед Давиду — велико милосердие Господне. Ибо помышляю в нынешнем моем положении: милость Твоя — не в том, сколь поспешно и быстро болезнь разрушает тело сие, а в том, сколь быстро, сколь мгновенно воссоединит Господь и восстановит сей прах в день Воскресения. Ибо услышу я ангелов Его, возвещающих: Surgite Mortui, Восстаньте, мертвые. И пусть я мертв — я услышу тот голос; так звук голоса и действие его сольются воедино — и мгновение не успеет минуть, как восстанут мертвецы, восстанут к жизни все умершие.

МОЛИТВА II

О милосерднейший Боже, ведущий нас путями, лишь Тебе ведомыми, разве не напоминаешь Ты мне первым же приступом сей болезни о том, что я смертен, и не возвещаешь течением хвори сей, что смерть моя близка, — Господи, не только пробудивший тем меня, но призывающий к Себе, все глубже ввергая в пучины страдания; совлекши с меня моего человека ветхого, Ты облекаешь меня Собой[69]; притупив мои чувства телесные, да не трогают их более плотские радости и праздные развлечения мира сего, Ты, будто на оселке, отточил и обострил мои чувства духовные, дабы мог я сознавать Присутствие Твое; какими бы путями ни угодно было Тебе, Господи, вести меня через распад тела сего, ускорь путь сей, Господи, но, Боже мой, Боже мой, пусть же ступени, по которым восходит к Тебе душа моя, будут выше, чтобы с каждым шагом я все более приближался к Тебе, покуда не достигну Тебя. Ведь и вкус мой к пище не вовсе исчез, но истончился до того, что алчу я сидеть за столом Давидовым, дабы вкушать и видеть — благ есть Господь[70], и чрево мое не вовсе перестало алкать, но алчет быть насыщенным от вечери Агнца[71], насыщенным вместе со святыми на Небесах, от Стола Твоего, алчет причаститься от сонма святых здесь, на земле; нетверды ноги мои, но тем легче мне пасть на колени и, простершись ниц, взывать к Тебе вновь и вновь. Сердце, крепкое праведностью — жизнь для тела[72]; сердце же, в которое снизошел Ты, к Тебе устремлено будет, стойко пребудет оно в праведности. Вот, нет крепкого места во плоти моей от гнева Твоего[73]. Но снизойди до меня, изъясни мне деяния Свои, пусть падет на меня болезнь, и наказание, но не гнев Твой — и укрепится плоть моя. Нет мира в костях моих от грехов моих[74]; но возьми бремя моих грехов, коими столь неугоден я Тебе, и возложи их на Того, Кто столь Тебе угоден, на Иисуса Христа[75], и обретут кости мои отдохновение; о Господь мой, представший светом пламенным в среде терниев[76], язвящих остриями своими[77], предстань и мне из язв и боли нынешней болезни моей, снизойди до меня, дабы мог я познать Тебя как Господа своего. Сотвори сие, Господи, ради Того, Кто был самим Царем Небесным, ради страданий Того, Кто был увенчан тернием в мире сем.

III. Decubitus sequitur tandem Больной укладывается в постель

Robert Fludd, De Supernaturali, Naturali, Praeternaturali Et Contranaturali Microcosmi historia... 1619.

Роберт Фладд. О сверхъестественной, естественной, неестественной и противоестественной истории микрокосма, 1619 г.

МЕДИТАЦИЯ III

Нам дарована лишь одна привилегия: превосходя все иные создания, которым отпущено ходить, склонившись долу, Человек сотворен ходить вертикально[78], и тело от природы дано Человеку таким, дабы мог он созерцать Небо. Сама форма тела человеческого исполнена благородства — и помня о том, что оно обязано всем одной лишь душе, тело выплачивает свой долг, неся душу ближе к небу. Взор прочих созданий опущен к земле; что до человека: пусть даже земля может служить ему объектом созерцания, пусть он устремляет помыслы к земному — ведь придет срок, и в землю сойдет он, но судьба его отлична от судьбы прочих тварей, что так и пребудут в мире сем; само тело призывает человека помышлять о месте, которое есть обитель его, — о Небе. Но пусть и принадлежит ему Небо по исконному праву — каково же при том положение человека, хоть и выделен он среди всех созданий? Одного дуновения лихорадки достаточно, чтобы сбить его с ног, лихорадка приходит — и лишает человека царственного достоинства; вот, вчера еще эта глава, увенчанная венцом царственным, гордо высилась, претендуя быть на пять футов ближе к венцу славы, — но натиск лихорадки заставил ее склониться — и ныне, смотрите, пребывает она вровень со стопами. Когда Господь пришел вдохнуть в человека дыхание жизни, Он нашел Адама распростертым на земле[79]; когда Господь приходит вновь, чтобы это дыхание отнять, то, приуготовляя нас к тому, Он укладывает нас на ложе. Найдется ли тюрьма более тесная, чем одр болезни: ведь прикованный к нему во всем подобен узнику, но при том не может сделать и двух шагов! Отшельники, заслонившиеся от мира корой древесной, избрав своим обиталищем деревья полые, отшельники, что воздвигли между собой и миром стены, замуровав свои кельи, тот упрямец, что бочку предпочел иному жилищу[80]: они могли стоять или сидеть, обретая радость в перемене позы. Но ложе болезни — сродни могиле; всякий стон, срывающийся с уст распростертого на нем больного — лишь вариант его эпитафии. Еженощное наше ложе и то подобно могиле: удаляясь ко сну, мы говорим слугам, в котором часу воспрянем ото сна; но здесь, на одре болезни, мы не можем ответить самим себе, когда же восстанем с него, ибо не знаем ни дня, ни недели, ни месяца, когда суждено тому случиться. Здесь глава наша столь же низка, как стопы наши; Глава народа, владыка, разбитый болезнью, покоится столь же низко, как те, кого попирали стопы его; рука, что подписывала помилования, столь слаба, что не может подняться, моля о пощаде; ноги бессильны шевельнуться, словно связали их узами невидимыми, руками невозможно двинуть, будто на них кандалы — и тем верней обездвижены члены, чем незримей путы, стянувшие ноги, и оковы, отяжелившие руки; чем слабее мышцы и сухожилия, источенные болезнью, тем бессильнее над ними воля. Из могилы я могу говорить сквозь камни: говорить голосами друзей моих, теми словами, что в память обо мне диктует им любовь; но пребывая здесь, на ложе болезни, я превратился в собственный Призрак: любой мой жест, любое слово скорее пугают моих ближних, нежели наставляют их; те, кто рядом со мной, осознают, сколь тяжело мое состояние, и страх их растет с каждым мгновением; они почитают меня за мертвеца — но, проснувшись среди ночи, вопрошают, как мое самочувствие, а наутро вновь задают вопрос — как здоровье мое. Жалкое (пусть даже ведомое каждому) положение, несовместимое с человеческим достоинством: мне дано познать, что значит лежать в могиле, недвижно, но не дано познать Воскресения, ибо мне уже не встать с этого ложа.

УВЕЩЕВАНИЕ III

Господи Боже мои, Иисусе Христе, Крепость моя и Спасение, Тебе я внимаю, Тебе: ведь сказал Ты Ученикам, когда они не допускали до Тебя детей неразумных: пустите малых сих и не препятствуйте им приходить ко Мне[81]. Но есть ли кто, более подобный младенцу в его беспомощности, чем я в нынешнем моем состоянии? Пусть не могу я вослед слуге Твоему Иеремии воскликнуть: Господи Боже! я не умею говорить, ибо я еще дитя[82]; но, Господи, я как больной младенец: не могу есть, я как младенец, что еще не встал на ноги: не моту ходить; как же приду я к Тебе? И куда мне прийти? К одру болезни? Я слаб — но притом капризен, как дитя малое: я не могу привстать, но отказываюсь ложиться в постель — разве там обрету Тебя? Всегда ли я был столь беспомощен? Распластанным на ложе предстаю я Тебе, но разве одр болезни — подобающее место для молитвы: или Ты, Господи, обвиняешь меня, подступив ко мне и явив мне все прошлые прегрешения? Но карать за беспутство, уложив грешника на ложе, которое было ложем греха, — не то же ли самое, что повесить несчастного в дверях дома его? Когда упрекаешь нас устами Пророка Твоего, что возлежим на ложах из слоновой кости[83], не Твой ли гнев изливается на нас? и Ты будешь гневаться, доколе с ложа из слоновой кости не перейдем мы на ложе из черного дерева? Давид клялся перед Тобой, что, покуда не воздвигнет дома Тебе, не взойдет на ложе[84]; ибо всходящий на ложе чает обрести покой и напитать силы свои. Но ведь сказал Ты: повергну Иезавель на одр[85], Ты Сам назвал ложе сие ложем скорби, скорби великой: Как же придут они к Тебе, те, кого поверг Ты на одр болезни? Ты пребываешь среди верных Твоих, я же — в одиночестве: но ведь когда слуга сотника лежал дома расслабленный, хозяину его достало сил прийти ко Христу[86]; но больной не может покинуть ложе свое. Ведь и разбитый параличом имел четырех друзей, пребывающих во здравии, чтобы те принесли его ко Христу[87]; но больной не может прийти сам. И теща Петра лежала в горячке, и Христос пришел к ней[88]; она же не могла выйти к нему. Друзья могут перенести меня в обитель Твою, вознося молитвы в собрании верующих; но Ты — Ты Сам должен снизойти ко мне, почтив мою обитель дуновением Духа Святого, наложив на меня Печать Таинств[89]; но когда я повержен на ложе болезни, оно превращается в узилище крепкое, ибо плоть немощная держит меня крепче всяких оков, а тонкие простыни — непреодолимей дверей стальных! Господи! возлюбил я обитель дома Твоего и место жилища славы Твоей[90]; на одре болезни не перестаю твердить: Блаженны живущие в доме Твоем[91], но разве могу сказать: войду в дом Твой[92]; могу сказать: поклонюсь святому храму Твоему в страхе Твоем[93], но могу ли сказать во храме святом: ревность по доме Твоем снедает меня[94], снедает столь же верно, как лихорадка. Разве отказываюсь я посещать службу церковную[95]: будь моя воля, я бы пришел во храм — однако я подобен отлученному[96], ибо мне отказано во входе в дом Твой. Но Господи, Ты Бог в сонме святых[97], и славословие церковное угодно Тебе; зачем же отзываешь меня от служения? будет ли прах в могиле славить Тебя[98]? Вот он я, на пороге могилы, распластан на одре болезни — кто услышит, как я возношу Тебе хвалу? — Дал ли Ты мне разлепить губы, дабы рот мой мог восславить Тебя, — хвала, одна только хвала звучала бы из уст моих? Но есть еще и страх, что удерживает меня, страх, ведомый апостолам, ибо боюсь, проповедуя другим, сам остаться недостойным[99]; пусть Ты низринул меня ниц — но тем самым Ты не отринул меня; призывая меня к Себе, Ты мог выхватить меня за волосы, как Аввакума[100], мог ниспослать колесницу, как Илие[101], и в ней забрать меня от мира сего, но Ты приуготовил мне иной путь — не тем ли путем вел Ты Сына, когда молился Он, пав ниц на землю[102], и был вознесен от земли на кресте — и Распятие Сам назвал вознесением[103], — прежде сошел во Ад, а затем восшел на Небо[104]. Я еще не прошел всех ступеней нисхождения (которые даже не ступени, но промежуточные состояния). Покуда я лежу на одре болезни — но придет завтрашний день, и положат меня на пол, и буду лежать на лице Земли, а днем позже снизойду еще ниже, в могилу, в утробу земную: но покуда Господней волей пребываю, подобно метеору, между Землей и Небом; и не на Небе, ибо тело из персти земной тянет вниз, подобно веригам, — и не в земле, ибо моя небесная душа стремится ввысь. Сказано в Твоем Законе, Господи: если один человек ударит другого, и тот не умрет, но сляжет в постель, то ударивший не будет повинен в смерти; только пусть заплатит за остановку в его работе и даст на лечение его[105]. Меня поразила Твоя длань, Ты вверг меня на ложе, — и если суждено мне встать вновь, то в Тебе я обрету воздаяние, ибо во все дни жизни моей пребудет со мной память об этом недуге, память, которая есть благо; если же суждено телу моему сойти в землю, Ты восхитишь мою душу из этой купели и поставишь ее перед Отцом, и омоешь ее слезами Своими, потом Своим и Кровью[106].

МОЛИТВА III

Всемогущий, всеблагий Боже, лишивший силы ноги мои, но не лишивший меня опоры, ибо Ты — опора моя, — Боже, отнявший от тела моего Твой дар, способность стоять прямо и созерцать Твой престол — Небеса, — но не отнявший у меня тот свет, благодаря которому я могу лежать и созерцать Тебя Самого, — Боже, сокрушивший мышцу мою, напоивший слабостью тело мое, так что не в силах я преклонить колен и пасть перед Тобой ниц, — но оставивший мне сокрушенное сердце, к Тебе, одному Тебе склоненное: встану в сердце моем на молитву и буду призывать Тебя. Ложе мое Ты превратил в алтарь — преврати же меня в жертву, и как Твоей волею стал Сын, Иисус Христос, священником, да стану я диаконом, сослужаюшим Ему в трудах, что призваны очистить от скверны тело мое и душу, дабы были они угодны Тебе. Боже мой, Тебе предаюсь, Боже (ибо, насколько могу я восстать и идти, я восхожу к Тебе, укрепляясь Твоим ко мне снисхождением), предаюсь в доверии, памятуя обещание слуги Твоего, Давида: Ты устроишь ложе больного в болезни его[107]. И потому, как бы ни ворочался я на ложе моем, Ты — предо мной. И зная, что то Твоя рука коснулась тела моего, верю, что сень Твоя пребудет и над ложем моим, ибо и наказание мое, и избавление — из одного источника, от Тебя исходят они, Господи. Под сенью крыл я Твоих, Господи, но эти перья[108] язвят меня, болящего, словно тернии — сделай же эти тернии, перья эти, перьями Голубя Твоего, да осенят они миром Веры, да пребуду в святом прибежище под сенью скинии Твоей[109] и да послужат мне истинным утешением установления и обряды Церкви. О, да будет предано забвению сие ложе мое, Господи, ибо было оно ложем лености и худшего, чем леность; не внезапно подступай ко мне, Господи, не смущай душу мою, объявив: вот, ныне Я встречаю тебя там, где ты столь часто удалялся от Меня; нет, Господи, пусть это ложе будет сожжено неистовыми приступами жара, пусть омоется изобильным потом, — тогда Ты обустроишь мне ложе новое, Господи, чтобы мог я повторить вслед псалмопевцу: размыслил в сердце моем на ложе моем, и утишился[110]. Пусть оно будет одром для грехов моих, покуда я сам лежу на нем, и да станет оно их могилой прежде, чем я сам сойду в могилу. И когда отвергну я грехи силою ран Сына, дабы пребывать в уверенности твердой, что вера моя свободна от дальнейшего нетерпения, душа — от дальнейшей опасности, память — от клеветы. Сотвори сие, Господи, во имя Того, Кто претерпел столь много, ибо Ты — всемогущ, как в справедливости, так и в милосердии, сотвори мне сие, Сыне, Спаситель, Иисусе Христе.

IV. Medicusque vocatur Призывается врач

Robert Fludd, De Supernaturali, Naturali, Praeternaturali Et Contranaturali Microcosmi historia... 1619.

Роберт Фладд, О сверхъестественной, естественной, неестественной и противоестественной истории микрокосма. 1619 г.

МЕДИТАЦИЯ IV

Слишком мало назвать человека малым миром[111]; если и сравнивать его с некой фигурой на гербе, что в малом повторяет большое, то лишь Богу подобен человек, и более ничему[112]. Человек состоит из большего числа членов, большего числа частей, чем мир. Если все члены человеческого тела протянуть и распространить настолько, насколько велико то, что соответствует им в мире, то Человек был бы Великаном, а мир — Карликом, мир был бы лишь картой, а человек — миром[113]. Если б вены нашего тела протянулись в длину, словно реки, сухожилия стали бы подобны земным пластам, а мускулы, что бугрятся один над другим, превратились в холмы, кости — в каменные карьеры; если бы все органы наши увеличились до пропорций того, что соответствует им в мире, то вся Сфера воздуха не смогла бы стать окоемом для этой Человеческой планиды, а Небесная твердь едва вместила бы эту звезду; ибо во всем мире нет ничего, чему не нашлось бы соответствия в человеке, но человек наделен множеством органов, которые не имеют подобия в этом мире[114]. Продлите же это Размышление о сем великом мире, Человеке, настолько, чтобы помыслить, сколь безмерны создания, порожденные этим миром; наши создания — это наши мысли, они родились великанами: они простерлись с Востока до Запада, от земли до неба, они не только вмещают в себя Океан и все земли, они охватывают Солнце и Небесную твердь; нет ничего, что не вместила бы моя мысль, нет ничего, что не могла бы она в себя вобрать. Неизъяснимая тайна; я, их создатель, томлюсь в плену, я прикован к одру болезни, тогда как любое из моих созданий, из мыслей моих пребывает рядом с Солнцем, воспаряет превыше Солнца, обгоняет Светило и пересекает путь Солнечный, и шага одного им на то достаточно[115]. И так же, как мир рождает змей и гадов, зловредных и ядовитых тварей, червей и гусениц, снедаемых стремлением пожрать мир, произведший их на свет, — и всяких чудищ, обязанных своим обличием смешению черт столь разных родителей их, — так же и мы, которые сами есть целый мир, порождаем своих пожирателей — то есть болезни и недуги самого разного рода; ядовитые и заразные болезни, болезни, нас точащие и пожирающие, и болезни запутанные и разнородные, что сложены из иных хворостей[116]. И может ли мир назвать столь много ядовитых существ, столь много существ, его пожирающих, и многоразличных монстров, сколько мы — болезней, снедающих нас? О, богатство нищих! какой недостаток испытываем мы в противоядиях от болезней, когда у нас нет даже имен для них? Но у нас есть свой Геркулес, чтобы справиться с этими великанами, этими чудищами, — у нас есть Врач; на службе у него все стихии и силы мира внешнего, кои он призывает на помощь тому миру, что есть мы; он ведет в бой всю Природу, чтобы освободить человека. У нас есть врач, но мы не врачи себе. Здесь величие наше обращается в ничто, здесь нам отказано в достоинстве, коим обладает самая последняя тварь, что сама себе врач. Говорят, раненый олень, травимый охотниками, знает, как найти некую траву — странный род рвотного зелья, — съест ее, и стрела сама выйдет из раны[117]. Так же и гончий пес, преследующий оленя — если его одолеет недуг, он знает траву, которая вернет ему силы. Может, и верно, что спасительное средство — рядом с нами, ибо прочие создания всегда имеют таковое подле себя, и может быть, нет его проще и очевидней; но подле нас нет врача, и нет подле нас аптекаря, а ведь у всех иных живых существ те всегда рядом. У человека, в отличие от тварей, что ниже его, нет врожденного инстинкта, который помогал бы находить природное средство, которое сулит избавление от опасности; он, в отличие от них, не Врач и не Аптекарь себе. Вспомните же все, о чем шла здесь речь, и отвергните это: что останется от величия и масштаба человека, коли сам же он низводит себя до ничто, сам пожирает себя, так что остается от него лишь горсть праха; что останется от его парящей и всепроникающей мысли, коль сам же он ввергает себя в неведение могилы, где уже отсутствует всякая мысль? Болезни его — его собственное достояние, врач же — увы, сам себе не может он быть Врачом; болезни наши — они с нами, а за Врачом мы должны посылать[118].

УВЕЩЕВАНИЕ IV

Разве праведен я, как Иов? Но, как Иов, хотел бы я говорить к Вседержителю и желал бы состязаться с Богом[119]. Боже мой, Боже мой, скоро ль Ты вынудишь меня обратиться к врачу? И насколько предашь меня во власть врача? Но знаю — Ты Творец и материи, и человека, и искусства врачевания: а потому, обращаясь к врачу, разве удаляюсь я Тебя? Ведь одежды были сотворены Тобой не ранее, чем познал человек стыд наготы, но Врачевство Ты сотворил прежде, чем человек стал уязвим для недуга; Ты изначально наделил иные из трав свойствами целебными; провидел ли Ты тогда недуги наши? Не для болезней Ты творил нас, как и не для греха: но и болезни, и грех Ты провидел, однако провидение не есть предопределение. Так, Господи, промыслил Ты деревья, плоды которых употребляемы в пишу, а листья на врачевание[120]. И Сын Твой вопрошал: хочешь ли быть здоров[121]? И слова эти исторгают у больного признание, что он болен, что исцеление не в его власти. Не Тобой ли сказано: разве нет Врача[122]? Сказано, чтобы приняли мы Твои пути, чтобы склонились и умалились пред Тобой. Разве не говорит тот, кому открыта была Мудрость Твоя, об искусстве врачевания: Господь создал из земли врачевства, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими[123], — а о врачах: Продолжительною болезнью врач пренебрегает[124]. Все, все эти слова побуждают нас искать помощи, которую Ты посылаешь нам в наших недугах. Но также сказано Тобой: кто согрешает пред Сотворившим его, да впадет в руки врача[125]! Как же понять мне сие? Ты Сам, благословив, посылаешь нас ко врачу, а раз так, повиновение Твоим словам не может ложиться на нас проклятием. Но тот проклят, тот впадает в руки врача, кто, отвергнув Тебя, всецело вверяется врачу, лишь на него полагается, ему одному внимает и все, исходящее от него, приемлет и пренебрегает врачеванием духовным, дар которого дал Ты также и Церкви Своей: а потому впасть в руки врача есть грех и наказание за прошлые грехи; так впал в грех Аса, в болезни своей взыскуя не Господа, а — врачей[126]. Но, Господи, открой мне, как исцелить недуг мой, и увидишь, последую ли я тем указаниям; ибо, если исцелюсь я, это послужит к вящей Твоей славе, если же не исцелюсь — то обрету прощение, и помощь, какая мне дозволена. Чем же уврачевать недуг мой? Сказано: в болезни твоей не будь небрежен[127]. Но каково то прилежание, что угодно Тебе? — Молись Господу, и Он исцелит тебя[128]. О Боже, вот я — молюсь, молюсь словами слуги Твоего Давида: Помилуй меня, Господи, ибо я немощен, исцели меня, ибо кости мои потрясены[129]. Я знаю, что и сия болезнь ниспослана мне во имя милосердия Твоего, и недуг сей — дабы ниспослал Ты мне здоровье. Когда Ты более готов снизойти к нам, когда более преисполнен сочувствия, как не в наших несчастиях. Однако подобает ли молиться о ниспослании здоровья лишь тогда, когда мы больны? Врачевание Твое — глубже: Оставь греховную жизнь и исправь руки твои, и от всякого греха очисти сердце[130]. Соделал ли я это, Господи? О да, Господи, да; Твоя благодать снизошла на меня, я отринул прошлые мои грехи, исполнившись священного к ним отвращения. Что же далее подобает совершить мне, Господи?. Сказано про следующий шаг во исцеление души и тела: Вознеси благоухание и из семидала памятную жертву и сделай приношение тучное, как бы уже умирающий[131]. И, Господи, милостью Твоей, я это сделал, малое из того малого, что ниспослано мне Тобой, принес в жертву тем, ради кого Ты это ниспослал: и ныне, в этом лечении, постепенно, я восхожу к этому: дай место врачу, ибо и его создал Господь, и да не удаляется он от тебя, ибо он нужен[132], я послал за врачом. Но да услышу я его входящего со словами Петра на устах: исцеляет тебя Иисус Христос[133]; я стремлюсь к тому, чтобы был Он подле меня, но вижу, что сила Господня должна быть явлена, чтобы я исцелился[134].

МОЛИТВА IV

Всемогущий, всеблагий Боже, Ты есть Бог всякой крепости и здоровья[135], ибо без Тебя всякое здоровье — лишь топливо, а всякая крепость телесная — лишь наддувные мехи греха; призри на меня[136], изнемогающего под натиском двух недугов, нуждающегося в двух врачах, коих Ты ниспосылаешь больному: да исцелит один из них тело мое, а другой да уврачует дух. И тот, и другой — да будут мне в помощь, во исполнение заветов Твоих и во славу имени Твоего, да почиет на них Твое благословение, ибо позволено мне Тобою и в том, и другом случае обретать помощь от пастырей человеческих[137]. Даже в Новом Иерусалиме, на Небесах, было Тебе угодно поместить Древо, которое есть древо жизни; и листья дерева — для исцеления народов[138]; сама жизнь пребывает с Тобой там, ибо Ты есть жизнь; недуг же и здоровье, что выпадают нам в юдоли сей, есть лишь орудия Твои. Врачевал Ты Вавилон, но не исцелился тот[139]; Боже, отними у меня упорство сие, отними это своенравие и непокорность — да услышу Дух, говорящий в душе моей, исцели меня, Боже, и буду здрав. И увидел Ефрем болезнь свою, и Иуда — свою рану, и пошел Ефрем к Ассуру, и послал к царю Цареву; но он не может исцелить вас, и не излечит вас от раны[140]. Храни меня, Господи, от тех, кто извращает искусство врачевания и, пользуя душу или тело, прибегает к средствам, что чужды и Церкви Твоей, и природе, какими Ты их создал. Суеверию не возродить здоровье душевное, ворожбе не восстановить крепость телесную: Ты, Господи, один лишь Ты — Владыка над душой и телом. Ты, Господь Триединый — Властитель обоим им, Сын же Твой — Врач, что их пользует и исцеляет: ранами Его мы исцелились, говорит ветхозаветный Пророк[141]; то есть от ран Сына мы обрели исцеление еще до того, как раны сии обагрились кровью под ударами бичей; ныне же, когда то, что воистину претерпел Он, воистину произошло, разве не безмерно увеличилась та сила целебная, что снисходит на меня и коей Он — исток. Есть ли в мире сем какая тварь, которой коснулся бы этот бальзам, а она не исцелилась? Есть ли сосуд столь пустой, что эта кровь не могла бы наполнить его? Ты обещаешь исцелить землю; но тогда лишь, когда обитатели земли той будут молиться, и взыщут лица Твоего[142]. Ты обещаешь исцелить их воды, но, говоришь Ты, болота их и лужи их не сделаются здоровыми[143]: так и возвращение мое ко греху, коли я вновь вернусь к способности грешить, прибавляя к грехам, отягощающим меня, грехи новые, Ты мне не простишь. Боже, исцели землю сиюz слезами раскаяния, исцели воды сии — мои слезы, да не будет в них горечи, да будут чужды они всякой слабости и унынию, и укрепи мою веру в Тебя, да будет она несокрушимой[144]. (Не было болезни неизлечимой или с трудом поддающейся исцелению, что устояла бы перед Ним, и исцелял Он мимоходом.) От Него исходила сила и исцеляла всех[145], множество людей (никто не остался неисцеленным) — Он исцелял их целиком и полностью, как Сам сказал о том[146], так что болезнь более не возвращалась; разве пройдет Вселенский Врач мимо этой обители болезни, пренебрегши посещением страждущего? разве Он не исцелит меня? не восстановит меня здоровым? Господи, я не ищу, что Ты скажешь мне через вестника Твоего, как сказано то было Езекии: Вот, Я исцелю тебя; в третий день пойдешь в дом Господень[147]. Не ищу, что скажешь мне, как Моисею, радевшему о Мариам, когда алкал Моисей ее немедленного исцеления: если бы отец ее плюнул ей в лицо, то не должна ли была бы она стыдиться семь дней? итак пусть будет она в заключении семь дней вне стана, а после опять возвратится[148]: но если угодно Тебе умножить сии семь дней (а семь есть число бесконечности[149]) на число моих грехов (а оно превышает ту бесконечность), если суждено дню этому свести меня во тьму, где пребуду, пока времени больше не будет[150], запечатай во мне духовное здоровье, наложив на меня печать таинств Церкви Твоей, что же до моего здравия телесного, которое преходяще, — да позаботятся о нем, по воле Твоей, те, кто будет мне в помощь в немощах моих, и пусть это будет к вящей славе Твоей и послужит вящим примером для тех, кто блюдет пути Твоих служителей, и обернется для них пользой духовной.

V. Solus adest Врач остается один при больном

Robert Fludd, Tractatus Secundus De Natura Simla... 1624.

Роберт Фладд, Второй трактат об обезьяньей природе... 1624 г.

МЕДИТАЦИЯ V

Пусть болезнь — сама величайшее из несчастий, но величайшее несчастье, выпадающее нам в болезни, — одиночество[151]; — ибо те, кто мог бы нас поддержать, нас избегают, опасаясь заразы: даже врач, и тот идет к больному с трепетом, перемогая себя. Одиночество — мука, которой не грозят нам и глубины Преисподней. Разве Тот, Кто — Творец всего, разве первейший Его инструмент, Природа, допускают существование пустоты[152]? Разве может нечто быть совершенно пустым? Но что ближе к пребыванию в абсолютной пустоте, чем одиночество, когда ты — один, совершенно один; разве любезно это Природе или Господу? Когда я мертв и тело мое источает заразу — против того есть средство, имя ему — погребение, но я болен, и притом заразен: единственное избавление для окружающих — удалиться и оставить меня в одиночестве. Великие мира сего — у них есть оправдание: они притворствуют, что милосердны, — но сама мысль о посещении больного им отвратительна; есть оправдание и для тех, кто в чистоте сердца хотел бы прийти, но их сдерживает запрет: ведь придя, они могут стать переносчиками заразы, превратиться в орудия болезни. Так больного объявляют вне закона, он отлучен, изгнан; он не только оказывается вне общества с его законами вежества — даже права деятельного милосердия не распространяются на него. Друзьям наскучивает затянувшаяся болезнь, и они мало-помалу покидают больного; но болезнь заразная с самого начала отталкивает их от несчастного. Помыслите только — Сам Господь есть прообраз Общества: Он един, но в Нем — три Лика; разве все проявления Его не свидетельствуют о любви к Обществу и общине. В Небесах есть Ангельские Легионы и Сонмы мучеников — в Доме Том много обителей[153]; на земле же — семьи и города, церкви и коллегии: все они существуют как множества; и как одно не стоит без другого, так Небеса и Небо сольются: Церковь Воинствующая, что жива Святыми своими, станет единой общиной с Церковью Торжествующей; так Христос, пребывая на Земле, не был вне прихода Своего, а пребывая во плоти человеческой, не был вне Своего Храма. И Бог, озирающий все, что Он создал хорошо весьма[154], был близок к тому, чтобы обнаружить изъян в Творении, когда увидел, что не хорошо быть человеку одному — и сотворил ему помощника[155]; такого помощника, что перестал Человек быть один, и увеличилось число его: он получил жену от плоти своей[156], и пребывал в обществе ее. Ангелы же, которые сотворены так, что не умножают и не преумножают род свой, изначально были созданы изобильны числом; то же верно и в отношении звезд; однако все создания, принадлежащие миру дольнему, получили в благословение слова: плодитесь и размножайтесь[157]; ибо, полагаю, нет нужды говорить, что птицы Феникс[158] не существует в мире сем[159]: нет ничего, что существовало бы само по себе, только в своей единичности. Человек, верный Природе, далек от того, чтобы думать, будто есть в мире что-то, существующее как единичное, — было бы неразумием полагать, будто сам этот мир — единственный: каждая планета, каждая звезда — иной мир, подобный сему; разум склоняется к тому, чтобы представить себе не только все множество многоразличных созданий в этом мире, но и множество миров; так что питающие отвращение к одиночеству не одиноки, ибо и Бог, и Природа, и Разум сообща восстают против этого. Ныне человек может прельститься и принести чуме обеты одиночества, ошибочно приняв заразу за религию, — он удаляется от мира, затворяется от людей, никому не делает блага, не общается ни с одной живою душою. Бог оставил нам два Завета, два Распоряжения; но разве сказано в них, что путь к святости пролегает через одиночество и воздержание от какого бы то ни было доброго деяния в этом мире? Это не от Бога, это — приписка к Его Распоряжению, сделанная чужой рукой[160], это не часть Его Заветов, но вписанное между строк кем-то другим. Лишь больной ум мог измыслить такое: ведь больного оставляют в одиночестве лишь тогда, когда болезнь его крайне заразна, — ложе его подобно могиле — нет — хуже могилы, ибо хотя и здесь, и там я равно одинок, в моей постели я это знаю и чувствую, а в могиле — не буду; знаю и то, что, покуда лежу на одре болезни, душа моя пребывает в теле, пораженном заразой, в могиле же — освободится.

УВЕЩЕВАНИЕ V

О Боже мой, Боже, разве оскорбило Сына восклицание Марфы, когда в ответ на слова Его: Брат твой, Лазарь, воскреснет[161], она, сильно скорбевшая об умершем, стала причитать: Знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день[162]? Не ставь же мне в вину, Господи, что вопию к Тебе: ибо Ты благословил и избрал народ Свой, положив ему жить отдельно и между народами не числиться[163] (ибо назначено ему над ними возобладать) и дал народу избранному жить безопасно[164] и не ведать нашествий врагов, что приходят, как саранча, — но ведь и иное сказано Тобой — умолчу ли об этом: Двоим лучше, нежели одному; горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его[165]; но разве иначе с человеком, когда упал он и распростерт на ложе болезни? Праведность бессмертна[166] — мудр был сказавший сие, — однако кто, будучи даже облачен в праведность, равную праведности Сына Божьего, был бы столь бессмертен, чтобы не умереть; ибо даже Тот, Кто был сама праведность, — и Тот познал смерть. Мне ведомо: Сын праведности, Иисус, не бежал одиночества — порой Он Сам алкал уединения[167]; но ведь Он всегда мог призвать к себе более, нежели двенадцать легионов Ангелов[168]; и коли не делал того, то потому лишь, что воистину не был одинок: ибо Я не один, но Я и Отец, пославший Меня[169]. Чего же бояться мне? Лишь одного: что Ты и Сын покинут меня; но я болен, — и болезнь — не превратит ли она меня в изгоя, не отвратит ли от меня друзей, так что исполнятся слова псалмопевца: друзья мои и искренние отступили от язвы моей, и ближние мои стоят вдали[170]. Не должно бояться мне, но одного — боюсь: Ты исчислишь все мои прегрешения с той минуты, когда была мне дарована благодать и я узрел Тебя; могу ли ручаться, что не померкнет обретенное мной понимание, воля и сама память о Тебе, что на смену им не придет упадок духа, что не будет превратно истолковано мое состояние теми, кто видел всю глубину изменений, произошедших во мне. Лишь Твой благословенный и могущественный Сын мог это: Он топтал точило один, и из народов никого не было со Ним[171]; мне же не под силу пройти через страдание сие в одиночку; но с Тобою я не одинок; Ты есть дух, от Тебя снисходящий; не одинок, когда со мною — присутствие Твое: врачи духовные и светские Тобою ниспосылаются; не одинок в присутствии близких моих: те, кого связали со мной узы крови или дружбы, — воистину мои; но если Ты или ниспосланные Тобой или близкие мне покинут меня, я — одинок, и — горе мне, если я одинок. Сам Илия утратил мужество, испив одиночества, и возопил: остался я один[172]; и Марфа роптала, говоря Господу: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить[173]? И мог ли Иеремия начать стенание свое горше, чем сказав: Как одиноко сидит город, некогда многолюдный[174]. Боже, ведь это прокаженные обречены Тобой жить отдельно[175]; но неужели душа моя превратилась в обитель проказы, что я обречен умирать в одиночку — один, оставленный Тобой? Или тело мое покрылось проказой и потому суждено мне умереть в одиночестве? Одному, без тех, кто поддержит меня, кто облегчит состояние мое? Но не оборачивается ли здесь Увещевание сие ропотом? Не следует ли закончить его иначе, вспомнив: Моисею одному было велено приблизиться к Господу[176]? Когда мы одиноки, когда мы всеми покинуты и забыты — мы распахнуты навстречу Богу, Который Один от нас не отступился. Или мне нужно напоминать и приводить в качестве примера, что Бог не подступал к Иакову, покуда не остался тот один, — а найдя его одного вне стана — боролся с ним и повредил состав бедра его[177]? Ибо, покинутый и оставленный друзьями и врачами, человек предстоит Богу, — тогда Бог может подступиться и бороться с этим Иаковом, с этим сознанием, распахнутым навстречу Богу — бороться, чтобы вывихнуть это сознание[178], и через то открыться человеку, который иначе не решается взглянуть на Бога лицом к лицу[179], и видит Его лишь в отражениях, знает о Нем лишь через утешения Его светских и духовных служителей, через установления церковные[180]? Но сказано: верный друг — врачевство для жизни, и боящиеся Господа найдут его[181]. И вот Бог является мне в облике врача, который есть верный друг мне.

МОЛИТВА V

О вечный и милосерднейший Боже, Ты низвел огонь с небес и пролил его на города грешников[182] — но лишь однажды сотворил Ты сие, Ты разверз уста земли и поглотила та роптавших[183] — но лишь однажды была на то воля Твоя, и Ты ниспроверг башню Силоамскую на грешников[184] — но лишь однажды совершил Ты это; деяния же, исполненные милосердия, совершаешь Ты вновь и вновь, являя в них отцовское о нас попечение: сотворив человека, дал Ты ему помощника подобающего[185] — и будет ли в Твоей воле продлить мое пребывание в мире или отпустить меня в смерть[186], — дозволь мне, по милости Твоей, иметь помощников, что поддержат меня и при том, и при другом исходе: останусь ли я, слаб и немощен, в этом мире или перейду, наконец, в мир иной. И если послужит это к славе Твоей (а все происходящее — во славу Твою) — яви славу Свою, охранив мое тело от заразы, которая могла бы оттолкнуть иных от того, чтобы навестить меня, а для иных, не оставивших меня во дни болезни — быть угрозою их здоровью; и храни душу мою, да помнит она открывшееся ей, проведи ее через эту смуту, да не отступится она от Тебя, да не поколеблется вера моя и ближних моих в то, что, любя меня, Ты будешь любитьменя до конца, и у смертной черты моей[187]. Не открывай ни одну из этих дверей — ни дверь сердца моего, ни дверь ушей моих, ни дверь дома моего — тем, кто исполнен лукавства, кто входит, чтобы, пользуясь временной моей слабостью, отвратить меня от веры праведной, или чтобы оклеветать меня, самим же — возвыситься, распустив после смерти моей фальшивые слухи об одержанной ими победе, когда застали они меня врасплох; будь спасением мне и заступником во спасении[188]; и да будет так, и да будет ведомо о том людям; и в день триумфа Твоего да не усомнится Церковь Воинствующая, что был Ты моим Богом, я же — слугою Твоим, вплоть до конца дней моих и у двери гроба моего. Благослови учение и муки Того, Кого послал Ты поддержать меня; и зная, что Ты ведешь меня за руку[189], и передаешь жизнь мою в руку Его[190] (ибо я пришел к Нему во имя Твое, к Нему, Кто, во имя Твое, снизошел до меня), не обременяю Его надеждами моими, а Тебя — молитвами, что ставят условия воле Твоей, — лишь с двумя просьбами к Тебе обращаюсь: Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, благослови Его и помилуй меня — как будет угодно Тебе, когда возжелаешь Ты того и в той мере, в какой Тебе угодно. Аминь.

VI. Metuit Врач испуган

Goossen van Vreeswijk, De Goude Son der Philosophen, 1675.

Госсен ван Фризвик, Золотое Солнце Философов, 1675 г.

МЕДИТАЦИЯ VI

Я столь же напряженно слежу за врачом, как он — за ходом болезни моей; видя страх его, пугаюсь и я: я застиг врача моего врасплох; ужас мой стремительно нарастает, мои опасения обгоняют опасения врача, страх пришпоривает меня, и вот уже врач не поспевает за мной в своей медлительности; и тем больше боюсь я, чем больше тщится он скрыть от меня свой страх; с тем большей остротой вижу я, сколь он напуган, чем больше стремится он не дать мне о том догадаться. Зная, что его опасения не помешают ему следовать искусству врачевания и вершить должное, знает он и то, что мои опасения могут помешать мне следовать путем выздоровления и обрести желаемое. Подобно тому, как заболевание селезенки проявляется многоразличным образом, привнося свою лепту во всякий недуг, коим, кроме него, страдает тело, так и страх постепенно проникает во всякое наше действие и всякое помышление[191]; подобно метеоризму, что может быть принят за иное заболевание — камни в почках или подагру, — страх может таиться за личиной иных расстройств, что поражают сознание и ведут к помрачению его: в любви, стремящейся к обладанию, можно увидеть любовь, но на деле она — лишь страх, ревность и настоенный на подозрениях страх потери; в презрении к опасности и пренебрежении ею можно увидеть доблесть, но это лишь страх, порожденный нашей зависимостью от мнения окружающих о нас и боязнь пасть в их глазах. Человек, не боящийся льва, может испугаться кошки, и не боящийся тягот поста может в страхе отшатнуться от выставленного на стол куска мяса; не боящийся звуков барабанов, труб, летящих ядер, предсмертных криков людей и боевого клича противника, бегущего навстречу, боится гармоничного звучания виолы — страх его перед этим инструментом столь велик, что врагам достаточно было бы взять на нем несколько созвучий[192], и храбрец бросился бы прочь с поля боя. Не знаю я, что же такое страх, как не знаю, что в данный момент сильнее всего пугает меня. Меня не страшит близость Смерти, но я страшусь того, что болезнь моя станет набирать силу; я бы пошел против самой Природы, если бы стал отрицать, что мысль об этом пугает меня, — однако если бы стал я утверждать, что боюсь Смерти, я бы восстал на Господа Бога. Слабость моя — от Природы, которой положены предел и мера[193], твердость моя — от Господа, Коему подвластна бесконечность[194]. Не всякий холодный воздух — злотворный туман[195], не всякая дрожь и озноб — от бешенства, не всякий страх — одержимость ужасом, не всякое колебание — предательство и бегство, не всякий спор — разрешение сомнений, не всякое желание чего-то иного — ропот, и нет нужды впадать в уныние, коли желание осталось неосуществленным. Но как опасения, которыми мучается врач, не заставят его отступиться от исполнения врачебного долга, так и мои страхи не понудят меня отказаться от того, чтобы искать у Господа, и человеков, и у себя самого духовной поддержки, утешений вежества и морального ободрения.

УВЕЩЕВАНИЕ VI

Боже мой, Боже, не у Тебя ли в книге сказано, что страх сковывает и удушает? Так не мог Иевосфей возразить Авениру, ибо боялся его[196]. И слуга Твой, Иов, прежде чем говорить к Тебе, просил: "Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня, — и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе"[197]. Страх перед Тобой — помешает ли мне обратиться к Тебе с молитвой и увещеванием? Ты заповедал мне взывать к Тебе, но также заповедал трепетать Тебя и бояться[198], а эти две заповеди — разве вместе исполнимы они? Боже, противоречие и раздор чужды Тебе; Тебе чужда всякая неразрешимость, о свет мой и чистота, Солнце мое и Луна, Ты, Кто указует мне путь как в этой ночи бедствий и страха, так и ясным днем процветания и твердой уверенности. Во всякое время дня и ночи должен я взывать к Тебе, но когда должен я бояться Тебя и трепетать? Также во всякое время, днем и ночью. Разве ставил Ты когда-нибудь в вину молящему настойчивость его? Ты сам же дал нам притчу о судье, что защитил притесняемую, ибо та докучала ему и не давала покоя[199]. Не к тому привел Ты притчу сию, чтобы сказать, сколь назойливы молитвы наши, а к тому, что всегда должно нам молиться[200]. И иную притчу предложил Ты того ради, сказав, что если затрудню я друга в полночь, когда отошел тот ко сну, прося у него хлеба, то если и не даст мне по дружбе, по неотступности моей, встав, даст, сколько прошу[201]. Все, что просишь, соделает Господь тебе, когда бы ни молил ты о том, и не сочтет Он молитвы твои назойливостью. Молись в полночь на ложе твоем — и не скажет Господь: завтра преклоню Я ухо к мольбам твоим, когда будешь возносить их поутру, стоя на коленях у ложа твоего; и когда будешь молиться в спальне своей, на коленях, не скажет: в воскресенье, в церкви возноси мольбы, тогда услышу тебя. Бог не есть ни Бог промедления, ни Бог поспешности; всякая молитва ко времени, ибо не дремлет и не спит Господь[202]. Но, Боже, могу ли молиться Тебе и Тебя бояться? К Тебе приходить, говорить к Тебе, во всякий час, во всяком месте — и притом бояться Тебя? Осмелюсь ли на этот вопрос: в нем больше дерзости, чем в самом моем приходе к Тебе: я могу обращаться к Тебе, хоть и боюсь Тебя; не будь этого страха, не обращался бы к Тебе. И как положил Ты, что всегда должны мы страшиться Тебя, так же положил нам кроме Тебя никого и ничего не страшиться; человеков ли страшиться нам? О нет. Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Врагов могучих?[203] — о нет, не их; есть ли враги, что не дрогнули бы перед теми, кто боится Господа, сказано же: не бойтесь народа земли сей, ибо он достанется вам на съедение, став хлебом для вас[204]; не только не съедят нас чужаки, не только не тронут наш хлеб, но сами станут нам хлебом; почто нам бояться их? Однако речь здесь идет о хлебе в переносном смысле: о победе над врагами, что думали в гордыне своей нас уничтожить; и не следует ли нам бояться, что победив, будем мы терпеть нужду в хлебе насущном? Но сказано, львята терпят нужду и голод, ищущие же Господа не терпят нужды ни в каком благе[205]. Но — всегда ли так? Ибо те, кто сегодня имеет всего в достатке, — не гнетет ли их страх, что придут времена скудные и утратят они то, что имеют. Для чего бояться мне во дни бедствия? — не так ли восклицает слуга Твой Давид[206]? То собственные грехи ввергли его в бедствия, но разве трепещет он перед лицом их? О нет. Даже если бедствия сии чреваты смертью? Хотя бы и смертью. Смертью, корень которой — насилие, злоба и греховные деяния наши. Но — не бойся смертного приговора[207], если боишься ты Господа. О Бог мой, Ты настолько не позволяешь нам, боящимся Тебя, бояться других, что принуждаешь тех бояться нас: так Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святой, и берег его[208]. Господь многомилостивый, Господь милосердый и долготерпеливый[209], по кротости Своей разрешишь ли Ты меня полностью от сомнений, что объяли душу мою, когда стал я размышлять о страхе Божием? Не моего ли наставления ради сказано Тобой: Тайна Господня — боящимся Его[210]? Тайна сия — тайна того, как правильно сим страхом распорядиться. Это ли Ты подразумевал, говоря: уразумеешь страх Господень[211]? Да будет страх этот всегда с нами, ибо он дан нам во благо: страшись Господа и пребывай в страхе сем[212]; да будет тот страх водителем тебе — но да не поработит он тебя. Разве не ставил Ты нам в пример Церковь в Иудее, ходившую в страхе Господнем[213]? Но что значит в страхе — ведь члены Церкви той не проводили время в воздержании от трудов, не пребывали постоянно распростертыми пред Тобой ниц, сознавая слабость свою, не отдавались страху всецело. Ибо иной страх препятствует человеку служить Господу: так Адам, согрешив, убоялся, ибо был наг[214]. Те же, кто отринул Тебя, легко соделаются добычей всякого. Пристало им трепетать и страшиться, ибо не однажды было им Тобою возвещено: Ты будешь смеяться, когда придет на них ужас[215]; Ты заставишь их убояться там, где нет страха[216]. Страх, мешающий служить Тебе, настигает нас в воздаяние за проявленную в прошлом слабость и приводит к тому, что мы оказываемся нестойки в вере: так иные говорили об Иисусе Христе, что Он добр; впрочем никто не говорил о Нем явно, боясь Иудеев[217]; так Иосиф из Аримафеи был учеником Иисуса, но тайным из страха от Иудеев[218]; так Ученики собирались вместе, но при закрытых дверях, из страха перед иудеями. Боже, страх Твой для нас — что балласт для судна, позволяющий тому выстоять под порывами шторма. Чтоб придать судну остойчивость, заполняют трюм его песком, но песок, что дан нам Тобою, есть песок золотой, ибо страх этот есть страх Божий, а страх Господень есть сокровище наше[219]. Имеющий в душе страх сей ни в чем не испытает нужды, ни в чем, что может дать ему Господь. Усомнившихся в том упрекал Ты Своими устами: Что вы так боязливы, маловерные[220]? И освобождал Ты их от службы Твоей, освобождал с презрением, как солдат армии Гидеоновой, из коих двадцать две тысячи отступилось, и лишь десять тысяч осталось[221]. И отсылаешь Ты их от очей Твоих, отсылаешь туда, откуда никому не будет возврата, ибо сказано Тобою: Боязливых и неверных участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая[222]. Есть страх и надежда, что Господу отвратительны[223], про тех, кто тешит ими себя, говорит слуга Твой Иов: останутся пристыженными в своей надежде[224], ибо для надежд и страха избрали предмет неподобающий: надеялись, но не на Тебя, боялись, но не Тебя. Я же — я пребываю в страхе Господнем, и страх мой, Господи, как и надежда моя, исполнен любви и надежды, в нем — мир и обетование, в страх сей облечено всякое мое счастливое помышление и всякая толика выпадающей мне радости; ибо радость все вмещает в себя, и нет радости без страха и страха без радости. Так жены, выйдя от Гроба Господня и принеся благую весть Апостолам, сделавшись через то Апостолами прежде Апостолов, Апостолами для Апостолов, — жены сии, матери Церкви, и Святых Отцов, и родоначальников их — Апостолов, — жены, вестницы Воскресения, они вышли от Гроба Господня со страхом и радостью[225]: в тексте Писания сказано, что побежали они возвестить о том ученикам, и страх и радость несли их, — несли, словно ноги, и правота была и в том, и в другом. Господи, о Тебе радуются[226] боящиеся Тебя, и лишь те боятся Тебя, кто радуется Тебе. Страх и любовь неразделимы, но пусть во множестве мест сказано в Писании о страхе Господнем, однако иная заповедь есть корень и основание веры: Возлюби Господа Бога твоего[227]; Господь есть исток и любви, и страха, ни страхом, ни любовью не пренебрегает Он. Вот почему слуга Божий Давид учил, что начало премудрости — страх Господень[228]; сын его повторил вслед за отцом слова сии и, вместив в душу свою и любовь, и страх, последний назвал корнем мудрости[229]. А тот, кто соединил обе формулы, назвал мудростью сам страх[230]. Мудрый никогда не пренебрегает страхом, ни на мгновение не забывает о нем. Сказано же: Ты послал Моисея к народу Твоему, ибо должны они научиться бояться Тебя во все дни жизни своей на земле[231]; не только во дни горечи и бедствия следует помнить страх Господень, но и в дни радости и веселия: так Ной, твердо зная, что уготовано ему избавление, все же в страхе построил ковчег для спасения дома своего[232]. Человек мудрый во всем будет исполнен страха[233]. И я не претендую ни на какую иную мудрость кроме той, которой умудрен ныне, лежа на одре болезни сей, охваченный страхом, коий есть страх Господень. Я знаю, что болезнь моя — не просто игра природного случая, а ниспослана Тобою, дабы наставить меня на путь истинный. Знаю я также, сколь страшно впасть в руку Твою[234], и этот страх удерживает меня от всякого недолжного страха, что берет начало в немощи нашего состава природного, ибо ведаю я, что простер Ты на меня длань Свою и не дашь мне выпасть из руки Твоей.

МОЛИТВА VI

О всемогущий и всеблагий Боже, Бог всякой истинной скорби и истинной радости, всякого страха и всякой надежды, ниспослав мне раскаяние, в коем я не раскаиваюсь, ниспошли мне страх, коего бы я не страшился. Даруй мне дух умиления, повиновения и утешения[235], дабы, с радующимися радуясь и скорбя со скорбящими[236], мог я бояться с теми, кто ходит в страхе Божием. Снизойдя до меня и открыв мне, что опасна болезнь моя, мне, болящему, познавшему страх пред Тем, Кого ниспослал Ты мне как поддержку во всякой немощи, — не дай мне, Господи, превозмочь сей страх, да не пренебрегу подобающими приготовлениями к худшему, чего можно бояться — к исходу из жизни этой. Сколь многие святые мученики уходили из жизни, не выказав страха[237], однако Сам благословеннейший Сын Твой ведал страх смертный. Мученики были лишь людьми, и потому снизошел Ты к ним и исполнил их Духа Твоего[238] и силы Твоей, и в час смерти явили они себя большим, чем человеки. О Сыне своем Ты засвидетельствовал, что Он есть Бог[239], как и Сам Он тому дал свидетельства; но должно было также, чтобы явил себя Сын и человеком[240], во всей слабости человеческой. Потому дай мне, Господи, не стыдиться страхов моих, но да будут они, подобно страху Сына Твоего, знамением того, что всецело пребываю в Твоей воле[241]. И, возжегши во мне жар огня и растопив им прежнюю мою холодность и Тобою пренебрежение, прежний мой пыл неправедный угасив, ниспослав мне пот, паводку подобный, и, очистив меня страхом Твоим от прежней моей самоуверенности и небрежения Тобой[242], призри на меня, Господи и сочти меня, Твоею волею через то прошедшего, достойным Тебя. И коль будет угодно Тебе распорядиться телом моим, этим одеянием ветхим[243], так, что оставишь его мне и дальше стану носить его в мире сем, или же совлечешь его с меня и уберешь в общий шкаф — в могилу, где пребывать ему, покуда не придет мир новый, — да послужит выбор Твой ко славе Твоей, и да облечешь Ты тело мое славою, которую Спаситель наш, Иисус Христос, стяжал для тех, кого соделаешь Ты имеющими долю в Воскресении Его. Аминь.

VII. Socios sibi iungier instat Врач требует, чтобы к нему присоединились коллеги

Michael Maier, Tripus aurcus. 1618.

Михаэль Майер, Золотой треножник, 1618 г.

МЕДИТАЦИЯ VII

Чем опасения больше, тем более поводов к ним. Когда врач ищет помощи у коллег, тревога больного растет: это знак, что болезнь пошла в рост; однако, как злаки полевые знают пору увядания, так и у болезней бывает осень, — но окажется ли то осень болезни или осень моего земного бытия — выбирать не мне: и все же, если увяну я, увянет и болезнь: она не выживет без меня, я же могу ее пережить. Но то, что врач желает призвать собратьев по ремеслу, доказывает лишь его беспристрастность и искушенность: если опасность велика, из уст других он получает одобрение назначенного им курса лечения, и при том у него есть свидетели: положение больного серьезно, и он этого не скрывал; если же опасности нет — созывая консилиум, он доказывает, сколь чуждо ему честолюбие, ибо легко готов разделить с другими благодарность и честь, коих мог удостоиться за труды, начатые им в одиночку. Разве страдает величие монарха от того, что часть своих забот он перекладывает на других? Господь сотворил лишь одно Солнце, но в помощь ему создал великое множество небесных тел, что получают от него свет и отражают его. Так, в начале у римлян был лишь один царь; позже пришли они к тому, что стало в Риме два консула; но в чрезвычайных обстоятельствах решили вручить власть одному диктатору, ибо в одном ли лице сосредоточена верховная власть, или же распределена среди многих, она остается властью, и сие верно для любого государства. И там, где больше врачей, возрастает не опасность, нависшая над больным, но попечение о нем, как счастливее то государство, где дела управления исполняются многими консулами, а не зависят от жизни одного мужа, пусть и великого. Ведь и болезни держат меж собою совет и, подобно заговорщикам, вынашивают планы: как им приумножиться, как слить воедино мощь свою и увеличить силу армий своих; так не должны ли в ответ и мы собирать врачей, чтобы держали совет они промеж собой? Старик видит смерть свою на пороге — как завоеватель, врывается она в дом его и приказывает, что до юноши — смерть держится у него за спиной и хранит молчание; старость поражаема болезнью, юность — ударом из засады; потому множество врачей нужно нам, дабы были они на страже и непрестанно пеклись о нашей безопасности. Есть ли в мире хоть что-то, от чего кто-нибудь не принял бы смерть: перышко невесомое, волосок тончайший, и те убивали человеков; даже лучшее из противоядий[244], лучший из целебных бальзамов может обернуться смертельным ядом для тела. Иные умирали от радости, и друзья даже не решались их оплакать, ибо видели, что те отходят со смехом на устах. Тот же тиран Дионисий (полагаю, это на его долю выпало в свое время столь много страданий), не умерший от скорби, когда власть его пала и из царя превратился он в жалкого подданного, умер от незамысловатой радости, когда театральная публика объявила его искусным поэтом[245]. Мы часто говорим, что и малого достаточно, чтобы поддержать жизнь человеческую, — но увы, сколь же ничтожнее то, что причиняет человеку смерть. И потому чем большее число людей поддержит нас в недугах наших, тем более то во благо; кто же, когда слушается серьезное дело, придет в суд лишь с одним адвокатом? Наши похороны нам не подвластны: мы не можем давать советы, не можем указывать. И хотя среди иных народов (особенно у египтян) заведено воздвигать гробницы, которые величественней домов, ибо посмертное обиталище призвано служить хозяину дольше, чем прижизненное, наш обычай другой, и известно, что тот, кого почитали превыше всех — Вильгельм Завоеватель, — едва только душа его рассталась с телом, не только был оставлен без заботы тех, кому подобало бы проводить его до могилы, но и без самой могилы[246]. Нам неведомо, кто позаботится о нас после смерти, но, покуда возможно, пусть в ближних своих обретем мы какую только возможно поддержку. Новый и новый врач, приходящий к одру нашему, вовсе не есть новый и новый знак и симптом смерти, но лишь новый и новый помощник и поверенный жизни: и пусть появление их послужит не к тому, чтобы разыгралось воображение, коему всюду чудится опасность, а к тому, чтобы сознание наше исполнилось покоя и умиротворенности. И пусть не так окажется сие, что в лице одного из них приходит Ученость, другого — Усердие, а третьего — Религия, а с каждым — все сразу; в рецепт целебного снадобья входит много ингредиентов — так пусть же многие люди, что собрались у одра моего, будут мне во исцеление. Однако почему столь долго упражняюсь я в размышлении о том, как обрести в час нужды помощь обильную? И не подобает ли более помыслам моим клониться в иную сторону, не подобает ли соболезновать и сопереживать бедственному положению тех, кто лишен всякой помощи и поддержки? Сколь многие (быть может), страждут более, чем я, лежа в домах своих на грязной соломенной подстилке (если только угол, в котором они обитают, достоин названия дома), а их надежда на помощь, будь они даже при смерти, столь же тщетна, как надежда на изменение жалкой их участи, останься они жить? Столь же тщетно ожидать им прихода врача, как по выздоровлении — ждать получения какой-либо должности; и если кто узнает об участи сих несчастных, то единственно — могильщик, который их погребет, погребет в общей яме, где ждет их забвение. Они лишь пополнят число умерших в списках, а имена их услышим не прежде, чем прочтем те в Книге Жизни, куда окажутся они вписаны рядом с нами. Сколь многие (быть может) страждут сейчас более, чем я, оказавшись в больнице, где, подобно рыбе, выброшенной на песок и дожидающейся прилива, должны дожидаться обхода врача, да и тот придет не излечить их, но лишь осмотреть? Сколь многие (быть может) страждут сейчас более, чем все мы, и не имеют ни больницы, где о них позаботятся, ни соломы, чтобы зарыться в нее, а лишь хладный камень могильный, на котором они простерты — и выхаркивают души свои, уязвляя тем глаза и уши прохожих — прохожих, чьи сердца жестче, чем булыжная мостовая, — ложе этих несчастных? Им заказан вкус нашего лекарства, их удел — голодная диета; им и жидкая овсянка была бы целебным сиропом, объедки слуг — безоаром[247], грязная же вода, коей обмывают кухонные столы, — настоем целительным. О душа моя, если не совсем ты воспряла, дабы восславить Господа за великое Его милосердие, явленное в том, что даны тебе помощники многие, помысли, сколь многие лишены тех, кто поддержал бы их в болезни и горести, и помоги сим несчастным, да обретут они помощников, и все остальное, в чем нуждаются не менее, чем в поддержке.

УВЕЩЕВАНИЕ VII

Боже мой, Боже мой, благословенный слуга Твой Августин молил Тебя, чтобы явился ему Моисей и объяснил, что имел он в виду в некоторых словах Книги Бытия[248]; позволено ли мне спросить Дух, писавший книгу сию, почему, ожидая известий об армии Иоава, Давид, услыхав от сторожа, что видит тот бегущего человека, произнес: Если один, то добрая весть в устах его[249]? Я понимаю грамматику этой фразы, понимаю значение слова — оно именно таково[250], и таков общепринятый перевод "добрая весть" — но не понимаю логику Давидову, — или же сказанное им сказано лишь красоты ради? — я не понимаю, как мог он удостовериться, что весть, несомая ему — добрая, раз гонец — один; или дело в том, что, будь гонцов несколько, само число их свидетельствовало бы, сколь отчаянно положение на поле боя, и явились они во множестве затем, чтобы молить о подкреплении? Но как бы то ни было, я уверен, что слова, обращенные апостолом Твоим к Тимофею: один Лука со мною[251] — Лука и больше никого, — имеют привкус жалобы и скорби: пусть нет нужды доказывать, сколь тверд, верен, постоянен и стоек Лука в усердии его как соработник в возведении того великого здания, над которым труждается святой Павел, однако святой Павел терзается, что, кроме Луки, нет ему иного помощника. Считается, что св. Лука был врачом, и можно из слов Апостола извлечь и то толкование, что присутствие одного хорошего врача не помеха, чтобы возрадоваться, если присоединятся к нему коллеги. Ведь не один дух государственного мужа, не одна склонность к порядку подвигли тестя Моисея убедить того, чтобы разделил он ношу правления и обязанность вершить суд с другими, и избрал бы себе помощников[252], — то Сам Дух Твой, о Боже, призвал Моисея поставить в помощь себе семьдесят старейшин Израилевых[253] — пусть перепадет им от того Духа, Который прежде был на одном только Моисее, — и да облегчат они ему дела управления. И хотя лишь Моисея удостоил Ты Своим избранием, позаботился Ты также и о том, чтобы были у него помощники в трудах его. Так и чудным делам Твоим, Господи[254], сослужает не один ангел, но великое множество ангелов, ибо изобилие — в самой божественной природе Твоей. И сказал Ты о Сыне Своем: поклонятся Ему все Ангелы Божии[255]. То было сказано на Небе, на земле же сказано Сыном, что мог бы повелевать Он более, нежели двенадцатью легионами ангелов[256]; и когда Небо и земля станут одним, в последний день, Сын Твой, Господи, Сын Человеческий приидет во славе Своей и все святые Ангелы с Ним[257]. Также и в иных местах, где говорится об ангелах, упомянуты они во множественном числе: ангелы, а не ангел, возвещают пастухам о рождении Божественного Младенца[258], также как о Воскресении Иисусовом — втором рождении Сына Божия — Марии говорит не один ангел, но двое[259]. И сонмы ангелов восходят и нисходят по лестнице Иакова[260], связуя Небо и землю, Тебя и верных Твоих. Ангелам заповедано и назначено охранять нас на путях наших[261]; ангелы торопили Лота[262], а в его лице — нас, удалиться от места опасности и искушения; ангелам назначено наставлять и управлять Церковью в мире сем[263]; ангелы принесут возмездие презревшим заповеди Твои и упорствующим во грехе[264]; ангелам назначено быть жнецами и сборщиками урожая[265] — Церкви Твоей, когда восстанем мы в Судный День из земли, подобно колосьям; они, что понесут души наши, как отнесли они душу нищего, именем Лазарь[266], на лоно Авраамово; ангелы поставлены стражами у врат Нового Иерусалима[267]; — всюду ангелы, податели помощи слугам Твоим, упоминаются во множественном числе. Сколь велика сила ангела, знаем мы из того, что и одного из них было достаточно, чтобы в единую ночь поразить около двухсот тысяч из армии Сеннахирима[268], но часто Ты ниспосылаешь нам ангелов многих. Так вся сила спасения заключена и в одном Евангелии, но Ты дал даровал нам — четыре. Так Сын Твой свидетельствует, что хотя Дух Господень и помазал Его благовестовать[269], поставил Он также и других к совершению святых, на дело служения[270]. Ты поставил Его Епископом душ наших[271], но есть и другие епископы подле Него. Дух Твой снизошел на Сына, но также и другие получили от Даров Его[272]. Путь Твой, о Боже (Тебе, Господи, одному ведомы пути Твои, ибо велики они) — путь вспоможения и подания благ[273], и потому было бы неблагодарностью отвергнуть посланных мне по милости Твоей многочисленных помощников, радеющих о моем телесном здоровье — символ и залог милосердия Твоего и того, что ныне и присно будешь Ты заботиться обо мне. Величайшую же помощь — Слово — буду искать не по темным закоулкам веры, не у сектантов и не у схизматиков, но в единении с Твоей Вселенской Церковью и в причащении Таинств ее — искать у тех, кто поставлен Тобой эту Церковь окормлять: ибо Слово связано с Таинствами, как королевская печать — с патентом; через Таинство связуется символ с символизируемой им вещью, хлеб с Телом Христовым — и, причастившись их, я становлюсь, по словам слуги Твоего Святого Августина, ковчегом, памятником и надгробием благословеннейшего Сына, так что через добрую Его смерть, погребенную во мне, причастившегося Святых Даров, обретаю я здоровье в этом мире и бессмертие — в грядущем.

МОЛИТВА VII

Предвечный и милосерднейший Боже, ниспославший слугам своим манну в пустыне — хлеб столь превосходящий всякую пищу людскую, что имел он приятность по вкусу каждого[274], смиренно молю Тебя: обрати это наказание, ставшее для меня хлебом насущным, мне во вкус, — как если бы не я, но Ты должен был вкушать его, пусть будет оно мне по вкусу, и да сбудется воля Твоя. Наказание, Тобой ниспосланное, имеет вкус унижения, но сделай его также и утешением мне; в нем — вкус угрозы смертной, но пусть будет в нем и вкус уверенности в том, что печешься Ты обо мне. Тело мое образовано четверицей элементов, каждому из которых придал Ты два качества: огонь иссушает, но также и согревает; вода увлажняет, но также и охлаждает, — пусть же, Господи, исходящие от Тебя наказания, эти элементы духовного возрождения — ведь через них душа восходит к Тебе — тоже будут наделены двумя качествами и действуют двояко: обрушиваясь на нас, как бич, пусть они заставляют нас вернуться на путь Твой; пусть, явив нам, что мы — ничто[275], явишь Ты нам и иное: все, что в нас есть, — лишь Ты. Боже, в нынешнем моем положении (но есть ли что-то, привходящее в жизнь нашу, будь то даже кара, коей нас подвергаешь, что не было бы сущностно связано с Твоим благим о нас промыслом[276]?), когда тот, кого ниспослал Ты мне в помощь, желает себе помощников, и когда явил Ты мне, что нескольких часов достаточно, дабы Твоею волей оказался я вне пределов помощи человеческой, — яви же мне и иное: ни горячка болезни, ни искушения сатанинские, ни греховность моя, ни темница смерти: темница, в которой заключен я сейчас, прикованный к ложу болезни, и темница иная — тесная и мрачная могила, не могут отлучить меня от спасения[277], которое промыслил Ты для меня. Не дай мне думать, что наказание мое случайно и незаслуженно; но пусть будет так, что читаемое мной на одном языке как "наказание" можно перевести на другой язык как "милость"[278]; что здесь оригинал, а что — перевод, что есть милость, а что — наказание, каково изначальное предназначение болезни моей, — не мне делать о том заключения, даже когда стою у черты смертной, которая послужит заключением земного моего бытия; и пусть болезнь неизбежно выглядит наказанием, но есть у меня величайшее доказательство, что она же — и милость: я умру в Тебе и через эту смерть соединюсь с Тем, Кто умер за меня.

VIII. Et rex ipse suum mittit Сам король посылает своего врача

Michael Maier, Septimana philosophica, 1620.

Михаэль Майер, Седмица философов, 1620 г.

МЕДИТАЦИЯ VIII

Вернемся же к помышлению о том, что человек вмещает в себе целый мир, ибо на этих путях нас еще ждут открытия. Представим: человек есть мир: сам он — твердь земная, а скорби его — воды морские. И скорбь его (ибо скорбь воистину есть его достояние; что до счастья, быстротечного счастья земного — человек не властен над ним, оно дается ему, как дается надел арендатору, скорбям же он — полноправный владелец; счастье он взращивает, как фермер, что труждается на чужой земле, хоть и пользуется плодами своих трудов, а скорбям своим он единственный господин), — его скорбь, словно воды морские, подступает и покрывает холмы той земли, что есть человек, достигая самых дальних уголков суши; человек — лишь прах, вот он льет слезы, покуда не останется от него только персть земная, слезы, как огонь, выжигают его и они же размягчают его, и делается он податлив, будто ком глины: состав человека — персть земная, и скорбь дарует форму ему. В той Ойкумене, имя которой — Человечество, владыки земные подобны горным вершинам, что вознесены над прочим ландшафтом: но есть ли и у царей вервие и свинец, что послужат им лотом, дабы измерить глубину моря скорби и сказать: "Вот, исчислил я скорбь мою и знаю ее"? Но какая из скорбен сравнится с болезнью; а владыки — разве менее беззащитны они перед лицом болезни, чем их последние подданные? Вот зеркало — менее ли хрупко оно оттого, что в нем отражен царственный лик? Так и царь — отражение Владыки Божественного — не более, чем хрупкое зерцало, которое легко разбить. Владыки земные во всякое время держат при себе врача, но тем самым подле них всегда присутствует болезнь, или — недуг еще худший: неотступный страх заболеть. И они — богоподобны? Нет, назвавший их так не льстил. О да, они — боги, но боги, точимые недугом; в нашем представлении Бог наделен многими из страстей человеческих — страстей, если не немощей: о Нем говорят, что Он разгневан, или скорбит, или же что истощилось терпение Его и смутился дух, но разве сказано о Нем, что Он болен? — ибо будь Он болен, то, как и владыки земные, коих мы почитаем богоподобными, был бы подвержен смерти — разве мыслимо это? Так, можно ли помыслить о богах язычников нечто более уничижительное, нежели то, что сон имеет над ними власть[279]; однако сколь же жалки боги, которые в немощи своей не могут забыться сном! Богу ли нужен врач? Юпитер — и нуждается в Асклепии, Юпитер — и должен пить ревень, — ибо он раздражен и разлившаяся желчь его нуждается в очистке; но вот его охватывает оцепенение и равнодушие, и виной тому лимфа, ответственная за флегматический темперамент, и тут же несут ему отвар гриба, имя которому — агарик; Тертуллиан говорит о богах Египетских, сиречь о растениях и травах, коим поклонялись египтяне, — что у народа сего бог принадлежал человеку, ибо рос на грядах заботами садовника[280], что же сказать нам о наших божественных владыках: их вечность (продолжительность коей — едва семьдесят лет) обязана своим существованием исключительно лавке аптекаря, а отнюдь не божественности, которой наделяет их помазание. И божественность их лучше проявляется тогда, когда готовы они не вознестись гордой главой своей, но — умалиться, и имея блага в достатке и преизбытке, в чем подобны Богу, ревнуя о деяниях добрых, снисходят, как Бог, к малым сим, дабы разделить с ними преизбыток, наделяя каждого по нуждам его. Истинно достойный муж — тот, кто ведает, что блага, коими наделен он, не ему принадлежат, не есть заслуга его, но — веселится он о них и находит в том радость; а те, кому выпала радость, желают разделить ее с ближними, объявить о ней тем, кто оказался подле счастливцев в тот момент; всяк человек любит свидетелей счастия своего, но более других милы ему те, кто разделил с ним это счастье, те, кто вкусил от плодов его, — вид их веселит и радует наше сердце: Так подобает Царям земным, коли желают, чтобы счастие их было совершенно, изливать дары на своих подданных, отмечать их честью и наделять богатством, и (поелику возможно) исцелять недуги страждущих[281].

УВЕЩЕВАНИЕ VIII

Боже мой, Боже мой, пусть будут мне предостережением слова Мудреца о том, что когда говорит богатый, все молчит и превозносят речь его до облаков; когда же говорит бедный, вопрошают: "это кто такой?", и если он споткнется, то совсем низвергнут его[282]. И дерзни я говорить о владыках земных — слова мои будут умалены, а ошибки — преувеличены, но Ты, Господи — Ты выслушаешь меня, ибо от Тебя — всякая власть, а всякий властитель — зерцало Твое в мире сем. Потому позволяющие себе излишнюю вольность суждений о Твоих наместниках, владыках земных, тем самым приуготовляют путь тому, чтобы пренебрежительно или непочтительно говорить о Тебе: ибо это Ты, дав Империю Августу, дал и Нерону, и как Веспасиан принял ее от Тебя, так и Юлиан Отступник[283]; и пусть иные владыки исказили тот Твой образ, что запечатлен был в их душах, — разве допустил Ты, чтобы подвергся искажению тот образ Твой, что неизгладимо запечатлен в самой королевской власти. Тебе, Господи, ведомо, что если я не отзовусь подобающим образом на Твою милость, кою угодно было Тебе явить через моего земного владыку, короля, я тем самым присовокуплю к иным примерам моего небрежения вассальной верностью худший из всех возможных: выкажу себя неблагодарным; неблагодарность же обличает человека безнадежно дурного: так, иные проступки — лишь свидетельство того, что наше социальное тело поражено расстройством и недугом, и потому мы пренебрегаем какими-то обязанностями вежества, — сии проступки не столь велики. Бывает, однако, и так, что болезнью поражена самая суть естества человеческого, когда болезнь может вылиться в любую форму и поразить любую из наших функций, в конце концов сделав нас своими рабами. Но сколь же хуже быть плохим человекам, чем плохим вассалом. И как спросил Сын Твой про динарий: чье на нем изображение и надпись[284], так спрашиваю я про короля: чьим образом запечатлен он, чье помазание начертано на его челе — не Твои ли они, Господи? А что есть Твое, подобает вручить Тебе, Господи, и Тебе поручаю я счастие моего короля, вознося благодарность мою к Твоему престолу — да свершится всякое свершение к радости моего короля, и о том молю Тебя, Господи, чтобы радость та лишь прибывала и возрастала. Однако здесь, Господи, останови меня и дай мне размыслить: не выглядит ли все сказанное уловкой и ухищрением, что призваны подвигнуть мир к мысли, будто я более других отмечен королевской заботой? И столь униженно высказывая свою благодарность, преследую я цель иную, алкая себя тем возвеличить? Но — пусть ревность людская не остановит меня, дай мне, Господи, и дальше славить милость Твою, явленную мне через земного моего владыку. Ибо то, что ныне делает он для поддержания моего телесного здоровья, делал он и для многих, многих других, многие вкусили от этих плодов щедрости его. Когда только мог, всегда заботился он об исцелении страждущих, и множество людей приняло здоровье из его рук — в этом он превзошел своих царственных предшественников: есть болезнь, которую, волею Господа, он один в силах исцелять[285] — возможно, дар сей он получил не только благодаря своему титулу, не только потому, что он — помазанник Божий и король. Тем же, кто нуждается в исцелении от недугов иных, кому он не может вернуть крепость телесную возложением рук, он посылает иного подателя здоровья — своего врача. Святой Людовик Французский и наша королева Мод[286] прославились тем, что лично посещали больницы и помогали даже тем страждущим, чьи болезни не вызывали ничего, кроме отвращения. Известно, что когда благочестивой императрице Плацилле[287], супруге Феодосия Великого[288], сказали, что она роняет свое достоинство, каждый раз лично посещая больных, хотя нет в том никакой нужды и можно ограничиться присылкой лекарства, та ответила: если бы я посылала лекарство, я бы действовала как императрица, но я прихожу к недужным как христианка, как та, кто наравне с ними принадлежит единому Телу Христову. И слуга Божий, царь Давид, обращаясь к народу своему, не отделяет себя от подданных, но называет тех братьями своими, костью своею и плотью[289]; и когда пали многие из народа израильского, пораженныеТвоею десницей, Давид, отвергнув себя, молил за несчастных, взывая: Господи, я согрешил; а эти овцы, что сделали они? пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего[290]. Царям подобает быть подателями даров и благ: когда Орна, себе в ущерб, без всякого к тому понуждения, дарит Давиду все, потребное для жертвоприношения, сказано в Твоей Книге: Все это, царь, Орна отдает царю[291]. Давать — значит уподобляться царю, но давать здоровье — уподобляться Царю царей, Тебе. И все же Тебе ведомо, Господи — как ведомо то и иным из почтенных Твоих служителей[292], — что поддержка, оказываемая ныне королем моему здоровью — лишь отблеск той милости, что была явлена мне в иные дни, когда через него воссиял мне Твой свет, Господи, — лишь эхо того голоса, когда Ты говорил со мной устами короля[293]; тогда он первым из знавших меня исполнился надежды, что труды мои могут послужить во благо Церкви, и снизошел до того, чтобы дать мне это понять, действуя не только намеками, но даже просьбами и убеждениями столь настойчиво, что не мог я не внять этому призыву[294]. И Ты, вложивший в сердце короля сие желание, вложил в мою душу готовность к повиновению монаршей воле, и я, который прежде страдал легкомыслием и нерешительностью, и был игралищем судьбы, и все свое время изводил в бесплодных размышлениях, как бы это время лучше потратить, — этим человеком Божиим и Богом человеков я был приведен в надежную гавань и излечен от духовного моего недуга. Я просил у короля камень, он же дал мне хлеб[295]; я просил у него скорпиона, он же дал мне рыбу[296]; я ходатайствовал у него о должности светской, тогда как он, не отклоняя вотще просьбу мою и не отвечая на нее отказом, дал мне понять, что желаннее ему было бы видеть меня в ином качестве — в котором ныне и пребываю. И Ты, Господи, который не забывает ничего, этого не забыл, хотя, возможно, сам король не помнит уже о том, ибо свойственно благородным людям свои благодеяния забывать. Но я — не только свидетель, но и — пример того, что наш Иосафат заботится о назначении священников так же, как и судей[297], и не только посылает врачей, что возвращают телу временное его здравие, но также и врачует здоровье духовное.

МОЛИТВА VIII

О предвечный милосерднейший Боже, сберегающий для нас сокровища совершенной радости и совершенной славы[298], кои обретем из рук Твоих, представ пред Твои очи и познав Тебя, подобно тому, как ныне мы познаны[299], и в единый миг обретем навеки все, что потребно для нашего счастия, — еще в этом мире Ты даешь нам залог в счет грядущего воздаяния, и по величине залога сего можем мы представить, сколь велико ждущее нас сокровище. Смиренно и благоговейно приемлю я наставление от благосклонного Духа Твоего, научающего различать благословения, что даруешь нам в мире сем, в зависимости от тех орудий, через которые угодно Тебе действовать. Здесь мы видим Тебя в стекле мутном[300], и все, что снисходит нам от милостей Твоих, явлено как отражение, как полученное посредством тех, кого избрал Ты своими орудиями. За всякой случайностью скрыта Твоя воля, и то, что здесь называем мы Фортуной, в горних имеет иное имя. Природа одаряет нас зерном и вином, и маслом, и молоком[301] — но разве не Ты оделяешь ее этими дарами, и разве не Ты побуждаешь ее излить на нас эти блага? Трудолюбие одаряет нас плодами трудов наших, от коих питаемся мы и наше потомство, — но разве не Ты направляешь труждающегося, когда сеет он и когда поливает всходы, — не от Тебя ли прибавление урожая? Друзья помогают нам в превратностях жизни нашей — но не Ты ли поддерживаешь того, кто поддерживает нас? Все они — орудия воли Твоей, Боже, через них я благословлен Тобою, однако будь благословенно имя Твое за то, что послал Ты мне величайшее из благ: как член общины, как сподобившийся личной милости того, кто есть Твоя правая рука и чья власть простерлась над нами, — я удостоился не только внимать Слову Божию, но и проповедовать Его. Смиренно молю Тебя, Господи: одаривая мир благом — да будет на то Воля Твоя, — и избирая для того орудия и средства согласно воле Своей, проводники коей — и Солнце, и Луна, и Природа, и Трудолюбие, простри благословение Свое на государство сие и Церковь его — да пребудет оно на них, доколе не узрим мы Сына, грядущего на облаках[302]. И пусть Сын Твой, придя судить народы, найдет владыку страны сей — или сына его, или сыновей его сына — готовыми дать Ему отчет и выстоять перед судом Его, что были верны и праведны в делах управления и в раздаче сокровищ, ввереных их попечению[303]; Господи, будь врачевателем королю во всех недугах его телесных, в томлении духа и во святых печалях души, как был он мне врачевателем тела и души, и да будет помощь Твоя, Кто столь велик на небесах, столь же во благо ему, как была мне помощь его, кто столь велик на земле.

IX. Medicamina scribunt Они предписывают лечение

Robert Fludd, Anatomiae Amphitheatrum... 1623.

Роберт Фладд, Анатомический театр... 1623 г.

МЕДИТАЦИЯ IX

Вот — врачи осмотрели и выслушали меня. Как обвиняемый перед судилищем, я предстал перед ними в путах, и они сняли с меня показания. Я явил им нутро мое — словно труп на анатомическом столе — и они растерялись, читая на мне. До какой же степени могут озадачивать и смущать развалины и руины? Или — сколь буйно и многообразно может быть разрушение? Господь предоставил Давиду самому избрать напасть, что обрушится на царствие его: голод, нашествие вражеское или моровую язву[304]; Сатана предпочел иное — он низвел огонь с небес и привел из пустыни ветер[305]. Не будь в мире иных напастей, кроме болезней — то и тогда превзошедшие всяческие искусства и науки не смогли бы исчислить те и назвать их поименно; всякое ослабление наших способностей, всякое нарушение телесных функций есть болезнь. Разве могут помочь лечащим имена хворей, что даются по названию пораженного места — плеврит, или по симптомам болезни — падучая? И вот, поскольку бесполезны имена, данные болезням в соответствии с их характером или местом, ими поражаемым, то должны медики выпытывать истинное имя той или иной хвори, опираясь на сходство ее с чем-то иным, называя болезнь раком, волчанкой или полипами. А потому вопрос, больше ли в мире сем сущностей или имен для них, столь же запутан, коли речь идет о болезнях, как и в отношении иных проблем[306], — и все же ответ на него тот, что болезней больше, нежели есть имен для них. Если бы все напасти свелись к одним только болезням, если ничто более не губило бы род людской — то и тогда жизни всякого угрожала бы опасность неизмеримая; если бы все болезни свелись к одной лишь лихорадке, и того бы хватило, чтобы свести нас в могилу; один только перечень имен всеразличных лихорадок способен заставить сдаться и признать свое бессилие память, полученную в дар от природы, а память, созданную и отшлифованную упражнениями и искусством[307], разрушить и повергнуть во прах. Сколь же замысловата задача тех, кто пришел на консилиум: установить, чем я болен, каков характер этой лихорадки, как будет она протекать и какие средства можно противопоставить ей. Но во всяком постигающем нас зле есть и благая сторона, и злосчастие, выпавшее на мою долю, легче хотя бы тем, что лечащие врачи могут собраться на консилиум. Ибо сколь много есть болезней, которые — лишь проявление, всего лишь симптом иной хвори, разъедающей тело, однако причиняют больному столь многие муки, что врач вынужден в первую очередь уделять внимание им, пренебрегая до времени тем, что их порождает. И разве не то же самое видим мы в государстве, когда высокомерная наглость сильных мира сего толкает народ к возмущению; эта наглость сильных — страшная зараза, поражающая стоящих во главе страны, и им всякое мгновение угрожает опасность заразиться сей болезнью; применяя закон военного времени к взбунтовавшемуся народу, чье возмущение — лишь проявление иной болезни; но если болезнь запущена и насилие выплеснулось наружу, не остается времени для консультаций. Но разве не так же обстоит дело с проявлениями тех болезней, что поражают наш рассудок, лишая нас внутреннего равновесия? Ибо что же тогда проявляется в наших страстях и наших порывах? Если холерик, страдающий разлитием желчи, поднял на меня руку, должен ли я сперва позаботиться о равновесии соков в его организме или мне прежде следует предотвратить удар? Однако там, где есть место консилиуму, положение не столь плохо. Врачи консультируются; а значит, ничто не будет ими совершено поспешно или опрометчиво; проконсультировавшись, они назначают лечение, и дают предписания — воистину, они пишут, что и как должно мне делать, — а следовательно, ничто не будет совершено скрытно от чьих либо глаз, под покровом тайны. Далеко не всегда телесная болезнь дозволяет такой образ действий: порой, едва только врач вступает в комнату к больному, как ланцет уже рассекает тому вену — болезнь сия ни мгновения не позволяет медлить с кровопусканием, и нет иных средств, кои можно в сем случае прописать. Также и в делах государственного управления: порой облеченные властью сталкиваются с такими неожиданностями, что не спрашивают Магистрат, как следовало бы поступать в подобной ситуации согласно закону, но совершают то, что должно совершить в данный момент. Но есть толика добра в любом несчастье, выпадающем на нашу долю, толика, что несет с собой надежду и успокоение, когда можем найти мы последнее прибежище — так утопающий хватается за соломинку, — в тексте, написанном чужой рукой, — и текст сей — не тайное предписание, а слово, адресованное всякому, написанное от чистой души и открытого сердца — доступное любому, а потому порождающее удовлетворение и готовность с написанным согласиться. Те, перед кем я обнажился, кому явил свое нутро, консультируются, и в конце консультации формулируют предписания, и в предписаниях сих названы средства лечения — средства подобающие и подходящие к данному случаю: ибо иначе, приди они повторно ко мне и начни пенять мне, что когда-то я сам повел себя неподобающе и тем спровоцировал болезнь, и ускорил течение ее и усугубил боли свои, или начни они писать правила диеты и упражнения[308] для тела на время, когда я оправлюсь и буду здоров, они бы поступали так, словно консилиум их предшествует болезни моей или собран уже после того, как я встал на ноги, — но ничего общего не имеет с лечением меня сейчас. Так, для приговоренного к казни узника — лишь горечь, а не облегчение выслушивать слова о том, что мог бы он жить, поступи так-то, а не иначе, или, если бы помиловали его, то было бы достойно поступить так-то и так-то, выйдя на свободу. Я рад, что они знают (я ничего не скрывал от них), рад, что собрали консилиум (они ничего не скрывают друг от друга), рад, что пишут (ничего не скрывают от мира), рад, что пишут и предписывают лечение, что есть средства облегчения моей болезни.

УВЕЩЕВАНИЕ IX

Боже мой, Боже мой, дозволь мне сие праведное негодование, дозволь святое отвращение, ибо вызваны они дерзостью человека, что, принадлежа к тем, кто поставлен над народами, к тем, о ком сказано Тобою: они — боги[309], полагал себя Тебе равным, нет — превосходящим Тебя; известно, что Альфонс, король Арагонский, постигнув законы движения светил небесных[310], отважился заявить, что будь он советником при Тебе, когда творил Ты небо, оно было бы сотворено куда лучше. И царь Амасия не внял пророку, пришедшему к нему свидетельствовать от Господа, но прогнал его, в гневе и возмущении, вопрошая: разве советником царским поставили тебя[311]! Ведь когда пророк Исайя вопрошает: Кто уразумел дух Господа, и был советником у Него и учил Его[312]? — то сказано это им после того, как постиг он, Кто от века занимает место сие — Сын, лишь один Сын Единородный Отцу, — и пророк говорит о Нем, наделяя Его столь высокими титулами, как Бог крепкий, Князь мира, Советник[313]. И утверждает пророк далее: почиет на Нем дух совета и крепости[314]. Вот почему не вопрошаешь Ты, Господи, совета у человеков, но при том нет ничего, что было бы ниспослано человеку без совета, который Ты держишь в Самом Себе; так и при сотворении Человека держал Ты совет, ибо сказано: сотворим человека[315]. И храня человека на стезях его, Ты, великий страж человеков[316], следуешь совету Своему; ибо все мироустроение, все в мире происходящее — от святой Троицы, и во всяком действии — Ее длань. Тем паче должен я трепетать того, что все три благословенных, преславных Лика Троицы держат сейчас совет: как угодно Тебе будет поступить с этим немощным телом и с этой душой, изъеденной проказой. Душа моя, сознавая вину свою, радостно примет всякое решение Твое. Ведь не даю я советы врачам, собравшимся на консилиум, причиной коего — мой телесный недуг, но вместо того открываю им все немощи и страдания свои, раскрываю нутро свое, как на анатомическом столе. Так же должно мне раскрыть мне перед Тобою, Господи, душу, смиренно исповедуясь, что нет в теле моем вены, которая не была бы полна кровью Сына, мною распятого — и распинаемого вновь и вновь[317], ибо я преумножаю новые грехи мои и повторяю старые: нет ни одной артерии, в которой бы не струился дух заблуждения[318], дух блуда, дух обольщения[319]; нет ни одной кости в теле сем, что не была бы отягощена привычкою ко греху[320], — кости мои напитаны и вспоены грехом до самого мозга; нет ни одного сухожилия, ни одной связки, что не сочленяла бы и не связывала один грех с другим, еще худшим. И все же, благословенная Преславная Троица — о святая и неделимая Коллегия, — Которая есть Врачеватель, единый в Трех Лицах, если Ты преклонишь слух Твой к моей исповеди и рассмотришь мой случай, то не безнадежно дело мое, не отвержен я окончательно, не обречен уничтожению; и если Совет Твой внутри Себя Самого явлен в Писании, если волею Твоей должен я следовать написанному, значит, Ты хочешь, чтобы восстал я с одра болезни моей: воистину, Господи, (никогда не уклоняющийся от стезей Своих[321]) пути Твои открыто, умопостижимо и очевидно явлены через книгу. Первая книга — это Книга жизни, что открыта Тебе предвечно, но для нас — всегда потаенна; Вторая же — Книга Мироздания[322], в ней Ты полуприкрыто, потаенно являешь нам образ Свой[323]; третья книга — Святое Писание, где сказано Тобою Самим все в Завете Ветхом и дан нам светильник истинный в Завете Новом, чтобы могли мы то прочесть. К ним прибавил Ты книгу законов полезных и справедливых, что учреждены были теми, кого поставил Ты над людьми; а к ней прибавил Книгу Наставления, что всегда пребывает незримо с нами — книгу нашего Разума; и присовокуплена к тому особая книга, где сочтены грехи наши; и еще есть одна книга — Книга за семью печатями — открыть ее достоин лишь закланный Агнец[324]; и сие, — смею надеяться, то шепчет мне Дух, — можно истолковать как провозглашение прощения Твоего и утверждение праведности всех, омытых кровию Агнца[325]; и если Ты внес имя мое в книги сии, если суждено ему быть прочитаным еще один раз, если суждено мне предстать перед новым судом и быть судимым в соответствии с написанным в книгах, лихорадка моя — лишь легкое жжение в руке, я могу быть спасен, пусть вопреки книге, врученной Тобою мне — книге моего Разума, вопреки прочим Книгам — но лишь благодаря первой из них — Книге Жизни, если Ты впишешь в нее мое имя, и последней — Книге Агнца, ибо и меня омыла капля Его крови, — буду и я спасен. Ибо если Ты в Самом Себе держишь сейчас совет, на котором решается участь моя, — то я еще не проклят, если я внесен в какую-либо из книг, то минует меня проклятие; ибо, хотя найдется там (особенно в Писании) свидетельство против меня, что иные обратят в зелье ядовитое, все же, решая участь мою (а исповедуясь, выносим мы дело свое, в мельчайших его деталях, на Твое рассмотрение), Ты желаешь обратить в лекарство сам яд, и даже приговор, что для грешника, раскаявшегося слишком поздно, будет лишь горечью отчаянья, которое суждено ему пить вечно, для искавшего Тебя прежде, во дни жизни своей, будет росой утренней, милостью, обещанием утешения, что грядет вослед страданию.

МОЛИТВА IX

Боже предвечный и милосердный! Взгляд Твой столь чист, что невыносимы ему прегрешения наши, мы же столь нечисты по природе своей, что не в силах противиться греху, а потому постоянно пребываем в страхе, что отвратишь от нас навечно взор Твой, ибо, как не можем перенести страдания сами, но только помощью Твоею[326], так непереносимы Тебе наши грехи наши, но, Сыном Твоим убелены, предстоят взору Твоему, ибо взял на Себя и представил к Престолу все грехи наши, столь Тебе неугодные. У Природы есть взгляд убивающий — взгляд Змея, несущий мгновенную смерть всякому, на кого падет он[327], но нет у Природы взгляда, питающего нас; но Твой взгляд, о Господи — Твой взгляд таков[328]. Призри же на меня, Господи, в страдании моем[329], да отведешь меня от грани смерти телесной; обороти на меня взгляд Твой — и воскресну из смерти духовной — смерти, в которой погребли меня родители, во грехе произведя на свет, — смерти, в которой погружаюсь в глубины Ада, присовокупляя множество совершенных грехов, на это основание, этот корень первородного греха. И все же прими меня под Твой покров, о благословенная преславная Троица; ведомо Отцу — я исказил Образ Его, данный мне при Творении[330], ведомо Сыну — я пренебрег своей долей в Искуплении, — но, о благословенный Дух, ниспосланный ради веры моей, будь пред Ними свидетелем: в это мгновение я принимаю все, что столь часто, столь мятежно отвергал, да пребудет со мною Твое благословенное дуновение; будь предстателем моим пред Ними: подобно тому, как это ослабевшее тело исходит слезами, так и бедная эта душа — только больше, много больше — истекает кровью; не бич гнева Господня, что обрушился на меня скорблю, — но о том, что прогневил Господа моего. Благая пресвятая Троица, будь же вновь врачевателем мне: вот он я — предпиши мне лечение; будет ли душа надолго удержана в этом томящемся болезнью теле — это пойдет ей во исцеление; но и иное стало бы исцелением — если бы я знал, что в Твою руку отойдет душа моя[331], — если бы поспешно покинула она это тело, перейдя к Тебе.

X. Lente et serpenti satagunt occurrere Morbo Они находятся в трудном положении, сталкиваясь со столь медленно текущей болезнью[332]

Johann Daniel Mylius, Opus medico-chymicum, 1618.

Иоганн Даниель Милий, Медико-химический трактат, 1618 г.

МЕДИТАЦИЯ X

Природный мир устроен подобно шкатулке с секретом: открываешь ее, а в ней заключена другая; окоем Небес носит в себе Землю, Земля носит на себе города, города населены людьми. Так концентрические круги сбегаются к своему центру, и этот центр — распад и разрушение[333]. Лишь нетварное стремится прочь от центра сего; лишь нетварное, покров невещественный, который мы можем помыслить, хотя и не явлен он нашему взору, — нетварный свет[334], эманация света божественного, в котором пребывают Святые Его, в который облачены они, — он единственно не стремится к центру распада, ибо не был сотворен из Небытия, и переход в Небытие не грозит ему. Всему прочему в мире Небытие довлеет; довлеет даже ангелам, даже нашим душам: они движутся над теми же полюсами, клонятся к тому же центру. И не будь они сотворены так, что благодаря Промыслу Божию пребывают бессмертными[335], их природа не могла бы противиться притяжению центра, который есть Небытие. В мире сем (если взять мир во всей его полноте: окоем Небес, что окружает Землю, и Землю со всеми государствами ее, и всеми народами, в них живущими) величайшие из бедствий — те, что подкрадываются к нам невидимо; они настигают нас путями тайными, но тем горше их последствия, что явлены нам[336]. Так Небеса были поражены водянкою, и излились воды на землю, сокрыв ее[337], — но придет день, и случится жар небесный[338], и весь мир будет сожжен[339]. О сей небесной водянке — потопе — было возвещено миру за 120 лет, прежде чем разверзлись источники вод[340]; и те, кто приготовился к нему, были спасены; но жар придет внезапно, придет, чтобы сжечь все; потоп, изливаясь с небес, не содеял им никакого вреда, не погасил светил небесных, не затушил источники небесного огня[341]; но грядущий жар, эта небесная лихорадка — пламя сие сожжет саму печь, уничтожит небеса, опустошит их огнем[342]. Известно о Сириусе, Песьей Звезде[343], что дыхание ее губительно, что дышит она заразой, — но также мы знаем и то, что когда восходит она на небосклоне — в эти дни мы облекаемся в подобающие одежды, придерживаемся диеты и сторонимся палящего солнца — и эти меры позволяют нам избежать болезни; но кто может расчислить пути блуждающих звезд и комет? а потому — разве можем мы убежать их влияния и знамений, разве можем воспротивиться тому, что предсказывают они, разве можем расстроить их предсказания: никакой альманах[344] не скажет нам, когда сорвется с небосвода звезда, сие нам неведомо; ни один астролог не скажет нам, когда соответствующее влияние кульминирует, ибо эта тайна принадлежит сфере, которая выше сферы земли[345]; а то, что наиболее тайно, — наиболее опасно. Сие наблюдение верно и по отношению к делам человеческим, к странам и политическим союзам. Рокот дюжины барабанов, открыто призывающих к мятежу, не столь опасен, как тайные речи, передающиеся шепотом, в темных углах, от заговорщика к заговорщику. Стена крепостная выдержит пушечный залп, но не устоит перед миной, что заложена в подкоп, тайно подведенный под стену; тысяча врагов, изрыгающих угрозы и поношения, не столь опасна, как несколько заговорщиков, давших обет молчания. И народ богоизбранный много и тяжко согрешил перед Господом, скитаясь в пустыне, и позже, войдя в Землю Обетованную, — но ни один из этих грехов не был вменен народу иудейскому так, как ропот[346], ропот в сердцах, тайное неповиновение, тайное противление Господней воле; воздаяние за этот грех было тягчайшим и беспощаднейшим[347]. Сказанное верно и по отношению к недугам телесным; разве не это испытываю ныне? Пульс, моча, испарина — словно заговорщики, связанные обетом молчания, они не подают ни единого знака, дабы мог я постичь, сколь опасна моя болезнь. Разве силы мои истощены натиском противника — я ведь не чувствую себя ослабевшим; разве моим войскам перерезали пути подвоза продовольствия — я ведь не жалуюсь на аппетит; разве мои советники продались врагу или поддались безрассудному порыву — но мое восприятие ясно, разум незамутнен; однако и невидимое — зримо, и я чувствую то, что от чувств сокрыто: болезнь одолевает меня. Болезнь избрала меня своим Королевством, объявила себя Императором, провозгласила существование Arcana Imperil[348], Государственных Тайн, которыми живет Государство и которые оно не обязано разглашать. Но в государстве есть еще и Магистрат, а в Магистрате — дыба для заговорщиков. У врачей же такой дыбой, на которой пытают они болезни, являются обследования; и вот они подступились к болезни моей.

УВЕЩЕВАНИЕ X

Господи, — знаю я, и знаю достоверно, ибо сам брат святой (Горгонии) — слуга Твой Назианзин рассказывает о том, — что в исступлении молитвы сестра его угрожала Тебе — угрожала со святой одержимостью, с дерзостью благочестивой[349]. Не смею сего, Господи; но подобно слуге Твоему Августину, который желал, чтобы не довелось Адаму согрешить, ибо тогда не пришлось бы Христу умирать на кресте[350], могу ли и я пожелать — не одна тому причина, — чтобы Змей, который до того, как искусил он Еву, мог ходить прямо[351] и говорить[352], мог бы сие и поныне, ибо, если бы он говорил, легче было бы мне понять, чей голос вводит меня в соблазн, и если бы ходил он на ногах, представ предо мной во весь рост, — легче бы мне было различить искусителя? Проклятием его и я проклят; он стелится по земле — и тем опаснее для меня: так или иначе, но обовьется он вокруг моей пяты[353] — и обвившись, ужалит, — и вот уже он, а с ним -смерть — входят в наши окна[354]; в наши глаза, наши уши, во входы и выходы покоев нашей души. Он соблазняет нас втайне, и мы не распознаем его; один из величайших соблазнов его в том, чтобы, сделавшись подобными ему, грешили мы втайне, дабы не видели другие грех наш; но во всей полноте лукавство его обнаруживается тогда, когда соблазняет он нас грешить столь тайно, что мы сами не видим собственных грехов. Что до сокрытия наших грехов от других людей, в сем случае Змей взывает к тому в нас, что изначально было его порождением, — ко лжи[355]: ибо человек, в силу самой своей природы, обладает некими задатками возвышенности и благородства и не стал бы лгать лишь затем, чтобы сокрыть Зло. А потому, коль сама суть греха — тело его — есть тело Змиево, то и узорные покровы тела сего — ложь — тоже Змиевы[356]. Сии есть Змиевы, но сокрытие греха от самих себя — есть сам Змий: когда проникает нас жало змеиное, мы же не язвим себя за то и не жалим, когда проникает нас яд греха, мы же о том грехе не сокрушаемся и не скорбим — тогда, по словам благословенного Сына Твоего, сказавшего об Иуде: сей есть дьявол[357], — не дьяволом одержим, но сам есть дьявол, — мы становимся Дьяволом сами себе, ибо мало того, что носим Змия в сокровеннейшей глубине нашей души, — но сами для себя являемся Змием. Сколь же многим согрешил слуга Твой Давид, если взывал к Тебе: очисти меня от грехов тайных[358]? Может ли грех быть тайным? ибо великое множество грехов наших, по словам пророка, замышляем мы во тьме ночи, на ложе сна, но творим грехи сии при свете дня[359]. Множество грехов совершаем мы, надеясь сыскать через то славу, — но разве допустили бы мы себя до этих беззаконий, если бы ведали, что никто не прознает о них? Так Твой благословенный слуга Августин признается в исповеди, что в юности ему стыдно было малой порочности своей и невинности, и что часто сочинял он то, чего в действительности не делал, лишь бы сравняться в порочности с грешными своими приятелями[360]. Но если бы могли мы утаить грехи наши (сам пророк Исайя обнаруживал в душе своей таковое желание — и должно быть, поддавался ему, если сказано им: надеялась ты на злодейство свое, говорила "никто не видит меня"[361]) — разве остались бы сокрытыми сии грехи[362]? Даже утаи мы их — Тебе, Господи, станет то ведомо от других. Голос крови Авеля вопиет[363] к Тебе о каиновом братоубийстве; само Небо будет свидетельствовать Тебе, небо откроет беззаконие его[364]; всякой малой твари достаточно, чтобы свидетельствовать о грехе твоем[365], — сказано же о задумавшем неподобное: птица небесная перенесет слово твое, и крылатая — перескажет речь твою[366]; но разве нужно Тебе выслушивать чужие свидетельства — разве не Сам Ты открыл грех, что совершен был Адамом в Раю[367]? Всякое греховное проявление столь Тебе явственно, что всякое дело Ты приведешь на суд[368], и нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано[369]. Но, Боже, есть ведь и иной способ узнать прегрешения мои, и Тебе любезнее, когда узнаешь Ты о прегрешениях моих из моей исповеди. Как лекарственный бальзам, приложенный к ране, притягивает к ней все злокачественные гуморы, покуда концентрация их не становится столь велика, что они сами исторгают себя из организма, так Дух Твой воскрешает в памяти моей совершенные мною грехи — покуда не вспомню все до единого, — и тогда, отягощенный их тяжестию, я исторгаю это непомерное бремя в словах исповеди. "Когда я молчал, — говорит слуга Твой, Давид, — день и ночь тяготела надо мною рука Твоя; когда я сказал: "исповедаю Господу преступления мои", Ты снял с меня вину греха моего"[370]. Ты изъяснил пользу исповеди, изъяснил во всей полноте — едва ли найдется милость, не исходящая от Тебя, если исповедуем Тебе совершенный нами грех. Милость, ниспосылаемая Тобой, состоит в том, что Ты укрепляешь нас, так что можем мы противостоять тем грехам, которые Тебе исповедовали. Эта милость, которую познал слуга Твой, Августин, ибо сказано им: Ты простил мне грехи совершенные и грехи, которые лишь милостию Твоей не совершил я: они совершены нами, ибо склонны мы были уступить соблазну, и коль склонились мы ко греху, то нуждаемся в милосердии Господнем — милосердии, которое называет Августин прощением. Сии есть грехи наиболее тайные, ибо они никогда не были совершены, и ни другой человек, ни я сам не знают о них, один лишь Ты ведаешь, сколь много и сколь великих грехов избежал я по милости Твоей, и не будь ее, многократно был бы перед Тобой грешен.

МОЛИТВА X

Предвечный и милосерднейший Боже — подобно Сыну Твоему, Иисусу Христу, Которому открыто все сущее[371], однако сказано Им, что не знает Он часа Судного Дня[372], ибо знание сие не таково, чтобы мог Он открыть его сынам человеческим, — открыты Тебе все мои прегрешения, но при том, нет для меня в сем Твоем знании утешения — если только не сам я исповедовал и открыл Тебе грехи мои. Но как открою я Тебе грехи, о которых сам не ведаю? Так, повинен я Первородным грехом — но спроси меня, ведаю ли я о том, что есть первородный грех[373]? Скудны знания мои о том, чтобы насытить ими других, но достаточны, чтобы осудить себя и молить Тебя о милости и снисхождении. И исповедую Тебе грехи юности моей — но спроси меня, чем были те грехи? Не столь хорошо я знаю их, чтобы все их исчислить и все поименовать[374], и могу ли я быть уверен, что хватит мне на то оставшихся часов жизни, — ибо во дни юности моей грешил я куда поспешнее, чем ныне могу поведать о том, и всякое мое деяние тогда было шагом к прегрешению — и все же грехи сии достаточно мне ведомы, достаточно, чтобы знать: нет ничего столь же бесконечного, как они, — ничего, кроме милосердия Твоего. И если называть каждый из грехов по имени его: ибо грешен помышлением, словом и делом, грехом опущения и грехом свершения, грешен против Тебя, против ближнего моего, против меня самого, грешен нераскаянием и тем, что вновь впадал в старый грех после раскаяния, грешен неведением и грешен против совести, против заповедей Твоих, против молитвы Господней[375], против Символа веры и против установлений Церкви и против установлений государства, в котором дал Ты мне мое призвание, — если именование сих грехов не охватывает все мои прегрешения, я знаю, как молить мне Тебя: Господи, отпусти мне грехи мои — все грехи, за которые Сын Твой, Иисус Христос, принял муку крестную, пострадав за всех грешников мира сего, — ибо среди грехов не найдется греха, который бы не мог быть мне вменен, не будь Ты моим Богом, не посылай мне прощения Твоего, когда ниспосылаешь нам предваряющую благодать[376]. А так как грех по самой своей природе многое сохраняет от отца своего — это Змей[377], что незримо проникает в душу мою, пусть иной Змей — Змей медный[378] (образ сей — провозвестие Сына, распятого за меня) постоянно пребывает подле меня, дабы исцелить меня от ядовитого жала Змея, меня искушающего. Ибо тогда имею я подле себя Льва, поборающего Льва иного, Льва от колена Иудиного[379] поборающего Льва, что ищет, кого поглотить[380], — имею подле меня Змея, поборающего Змея: мудрость Змея[381], поборающую злобу Змея, имею против Льва лютого и Змея лукавого, против необоримого и лукавого искушения — Голубя с ветвью масличной[382], пребываю в убежище[383], смирении, мире и согласии с Тобой, Господи, что даруются Твоими таинствами церковными. Аминь.

XI. Nobilibusque; trahunt, a cincto corde, venenum, succis et gernmis, et quae generosa, ininistrant ars, et natura, instillant Они оттягивают яд от окруженного сердца благородными растворами и драгоценными камнями и вливают целебные растворы, предписываемые искусством [врачевания] и природой

Goossen van Vreeswijk, De Groene Leeuw, 1674.

Госсен ван Фризвик, Зеленый Лев, или Свет философов, 1674 г.

МЕДИТАЦИЯ XI

Сердце человеческое — не есть ли оно лучшее доказательство, лучший пример того, что все величие этого мира держится на домысле и не обладает ни реальным бытием, ни субстанциональной силой[384]? Постоянно деятельное, непрестанно пребывающее в движении, не ведающее покоя, сердце претендует быть подателем всего, что поддерживает силы и способности наши[385]. Но когда поражен организм смутой, когда стал он пристанищем вражеской армии, сердце — уязвимей иных частей тела и ранее всего терпит оно поражение. И мозг, и печень выстоят под длительным натиском врагов и выдержат даже долгую осаду болезни; но огонь мятежа — жар, как мина, в одно мгновение взрывает крепость нашего сердца. И все же, в силу того, что сердце — первенец среди органов телесных, оно наделено правом первородства, ибо есть старший сын Природы в человеке — орган, первым зародившийся к жизни[386], и все прочие части тела младше его, и подчинены ему на правах слуг и зависят от него, — следует нам прежде всего заботиться о сердце, хотя оно и не самый выносливый из наших органов, подобно тому, как старший сын — не всегда самый сильный в семье. Человеком правит не триумвират, образованный мозгом, печенью и сердцем[387], поделившими между собой власть так, что каждому досталась равная ее доля, — как поделили между собой влияние на организм четыре элемента, равновесие которых — залог нашего здоровья, — а одно лишь сердце, возведенное в королевское достоинство и посаженное на трон. Оно — король, а остальные — лишь подданные, пусть и удостоенные почетных должностей и постов. Они должны вносить свою лепту в дела управления и помогать сердцу, как дети помогают родителям, труждаться ради него, как нижестоящие труждаются ради вышестоящих, — пусть порой родители или стоящие у власти слабее тех, кто служит и повинуется им. У Природы есть Закон — и есть к нему комментарии. Однако не комментарии к Закону Природы и не толкование Закона или прецедентов его применения[388] велят нам ревностно заботиться о нашем сердце (множество обязанностей наложено на нас сим Законом, но они не предусмотрены изначально в естественном праве; так, наши законы собственности основаны на естественном праве, гласящем: "Каждому — свое"[389], — но изначально естественное право не знало собственности, не знало "Meum et Tuum"[390] — все владели всем; повиновение властям подтверждается естественным правом, но ведь поначалу не было ни властей, ни судей); подданные, как один, содействуют своему Господину, и все органы тела человеческого — сердцу, — сие продиктовано самым главным природным законом, и закон этот гласит: должно в первую очередь заботиться о самосохранении, заботиться о самих себе. Вот почему врач на время оставляет своим вниманием мозг и печень: он верит, что те смогут пребыть некое время без особого о них попечения, однако остановись сердце — и прервется их бытие. Точно так же, когда кажется, будто стремимся мы оказать всяческую поддержку другим, на деле мы стремимся к собственному благу, о себе помышляя в первую очередь; вся наша услужливость и готовность помочь имеет лишь косвенное отношение к ближним нашим, и радеем мы исключительно о самих себе. Это — тот путь, на котором Владыки обретают награду усилиям своим: порой и Короли вынуждены склоняться перед силой закона и повиноваться ему, но если кажется повиновение их добровольным, то лишь потому, что таким образом они преследуют собственные цели. Сколь ничтожно величие человека, и сколь лживое стекло потребно нам, чтобы, глядя сквозь него, превознести и возвеличить собственный образ[391]. И еще одним унижено сердце, что властвует над человеком, — унижено, подобно царям земным: как злоба людская в первую очередь направлена на тех, кто выше и лучше злобствующих, так яд и отрава всякой заразной болезни целят в сердце и его в первую очередь разрушают; не только величие, но само помазание божественное бессильны послужить их носителям противоядием и лекарством от проявлений людской злобы. Благороднейшие и лучшие целебные препараты, обретаемые нами у Природы и Искусства — или получаемые с их помощью, — перестают быть таковыми и теряют всю свою силу, если принимать их слишком часто и через то к ним привыкнуть, — точно так же терпение — величайшее из целебных средств, что обретаем мы в нашем сердце, — если слишком часто прибегать к нему, только распалит врагов наших, пышущих отравой и ядом, и чем больше будем мы сносить страдания, тем больше будут нас оскорблять. Господь сотворил Землю из ничего, и стала она подспорьем — но сколь же малым — Ему в дальнейшем творении: может ли что-либо быть ближе к ничто, чем эта земля, первозданный прах! И однако — сколь мало даже этой персти земной содержит в себе и величайший из людей! Он полагает, будто попирает землю, и вся она — под его стопою, однако сам мозг, где зародилась эта мысль, — не более чем персть земная; но и то, что выше мозга — плоть, которой тот одет, — такой же прах; и даже то, что превыше этой плоти, — волосы, эта гордость бесчисленных Авессаломов[392], — есть не более, чем трава, растущая на персти земной. Не ничтожнейшее ли из творений в мире сем — земля? Но это — все, что дано человеку, — все, что он есть. И не ничтожнейший ли из органов в человеческом теле — сердце? Но это — все, благодаря чему есть человек; и притом сердце беспрестанно подвергается не только атаке инородных ядов, что подсыпают нам недоброжелатели, но и ядов, которые вскармливает сам наш организм, зараженный болезнью. И найдется ли хоть один человек, кто, ведая, что за жалкая участь ожидает его в мире сем, согласился бы воплотиться, согласился бы приобрести жизнь на этих условиях?

УВЕЩЕВАНИЕ XI

Боже мой, Боже мой, все, что ты просишь от меня, — это мое сердце: Сын мой! отдай мне сердце твое[393]; Вот оно, это сердце — все, что имею, — но сын ли я Тебе? Неужели уделишь Ты мне долю в наследстве Своем и признаешь мое сыновство — нет, неужели содеешь для меня ничтожную малость, если вручу я Тебе сердце — сердце, которое ничего не стоит, столь порочно оно. Ты сказал Сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова — нет такого, как он, на землеhref="#n394" title="">[394]? Но я — разве я постоянно пребываю в страхе Твоем, служу Тебе с рвением и усердием, что осмелюсь сказать: обратил ли Ты внимание Твое на сердце мое? О нет! Ибо непостоянно оно: нет другого столь переменчивого сердца на земле. Как же буду я сыном Твоим, сонаследником Сыну Предвечному, вручив Тебе столь порочный дар? Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его[395]? Задавший вопрос сей дал нам знать, что ответ на него — один: Я, Господь, проникаю сердце[396]. Ты ведь проник сердце мое? Или Ты нашел его таким же, каким сотворил в Адаме? Со времен Адама проникаешь Ты сердца человеков и постигаешь все оттенки зла, в них затаенные, — кому, как не Тебе, ведомо: все помышления сердца человеческого — зло во всякое время[397]. И памятуя о том, Ты взыскуешь моего сердца? Ты — Господь всякого света[398], ничто не укроется от Тебя; Тобой явлено человеку, каково сердце его. Без Тебя, Божественный Владыка, не ведал бы я, сколь больно мое сердце, сколь поражено оно пороком. Но Ты объявил мне через Писание: пусть зло заполонило мир и объяло сердца человеческие — Ты везде и всюду боролся с ним, Ты нашел мужа по сердцу Своему[399], Ты дал народам пастырей, что по сердцу Тебе, дабы пасли народы с знанием и благоразумием[400]. Слово Твое есть свидетельство в пользу сердец человеческих, посему могу я заключить, что в мире сем есть сердца искренние, сердца, покорные Твоей воле и внимающие Тебе; сердца, от Тебя научаемые, сердца, познавшие мир дольний и горний; сердца, воистину мудрые и совершенные; сердца честные, не упорствующие в неправоте своей, сердца чистые и непорочные; — вот сердца, о которых свидетельствует Слово Твое. Будь и мое сердце таково, воистину, я бы вручил его Тебе. Но вижу я в мире сем и иные сердца, сердца каменные[401] — не таким ли стало сердце мое? Вижу сердца, что силкам подобны[402], — разве не был и я их пленником; сердца, что пылают, как печи[403], — разве не горела в сердце моем смола похоти, смола зависти и честолюбия? Вижу сердца, на которые во всем полагались их обладатели[404], а ведь сказано: тот, кто надеется на сердце свое, тот глуп[405] — ибо надеется он на две добродетели: твердость, коя есть добродетель моральная, и силу духа, коя есть добродетель гражданская, — они же предадут его и покинут, коли будет угодно Тебе ниспослать ему разочарование духовное, испытать его унынием и томлением духа. И разве не множество сердец таково? Но хуже всех — сердце, в которые вошел Дьявол, сердце Иуды[406]. Господи, сердце мое — не из числа сердец праведных; грешные же сердца не подобает вручать Тебе. Что же мне делать? Без этого дара не могу стать Твоим Сыном, а мне нечего принести в дар. Праведным даруешь Ты сердце, исполненное веселия[407], но нет веселия в сердце моем. Отвернувшимся от Тебя ниспосылаешь Ты в сердца робость[408]; благословенна, Господи, Твоя ко мне снисходительность: в сердце моем нет робости. Значит, есть еще и иные сердца — сердца, что пребывают между праведностью и грехом. Не подобало бы вручать их Тебе, Господи, но само принесение в дар их облагораживает: сердца эти не столь порочны, чтобы их не принять, и само принятие возвращает таким сердцам их истинное достоинство. То — сердца, умягченные слезами[409], сердца смятенные и уязвленные, сердца сокрушенные и разбитые; и дух Твой, снизошедший в сердце мое, сделал его таким. Говорил Самуил перед домом Израилевым и сказал: если вы всем сердцем своим обращаетесь к Господу, расположите к Нему ваше сердце[410]. Мое сердце расположено к Господу, к Господу стремится оно, к Нему одному обращено. А тех, кто ступил на путь, устремленный к Тебе, Ты приводишь туда, где истинный наш дом. При этом Ты же и приуготовляешь сердца наши к тому, чтобы обернулись они к Тебе: это умиление сердца, уязвленность его, смятение и сокрушение, которые изведал я, — они есть пролагаемый Тобой путь, в конце которого суждено мне Тебя обрести. И если утратил я при том прежнюю опору мою, то это — залог Духа в сердце моем[411], — если же Ты даешь залог, Ты выполнишь сделку. Так, пребывая в опьянении, полон был Навал самоуверенности, а наутро замерло в нем сердце[412]. Ты, Господи, дал мне пить полынь горькую[413] — и покинула меня уверенность в силах моих, -но вот Ты ниспослал мне зарю новую[414], и сердце мое ожило. Сердце Давидово вздрогнуло, когда отрезал он край одежды Саула; и в другой раз вздрогнуло оно, когда сосчитал людей своих[415]: мое сердце начинает дрожать и метаться, и колотиться о стенки груди всякий раз, когда начинаю я исчислять грехи свои. Но сие сердцебиение — не провозвестник смерти, ибо грехи мои не ведут в смерть, покуда сердце мое живо в Тебе. Но покуда пребываю я в этой Больнице Больниц, в этом больном и страждущем мире, и покуда остаюсь узником этой обители прокаженных — моей плоти, мое сердце, хотя и приуготовленно к тому, чтобы взойти к Тебе, — приуготовленно Твоею милостью, — оно будет подвергаться атакам клубящегося вокруг зла, этих миазмов пагубных и ядовитых. Однако мне дарован целебный бальзам от того недуга — дарован в Твоем обещании: если знаю я заразу, что поразила сердце мое, и молюсь Тебе в доме Твоем[416], то Ты сохранишь сердце сие от всех воинств смерти, от заразы губительной: и мир Божий, который превыше всякого ума[417], соблюдет мое сердце и разум мой через Иисуса Христа[418].

МОЛИТВА XI

Предвечный милосерднейший Боже, в доме горнем, на Небесах, где обителей много[419], в любой из них явлен Ты во всей полноте Своего присутствия, здесь же, в доме дольнем, все полно Тобой, однако в каждой из обителей дома сего разно проявляешься Ты: разно чувствую я Тебя, отходя ко сну в спальном покое моем — и стоя на службе церковной, причащаясь Таинств Твоих — и вознося Тебе молитвы. Боже — тело мое — обитель Твоя, и в каждом покое обители сей присутствуешь Ты, проникая члены мои, — но смиренно молю Тебя: да будет присутствие это всего явственнее в сердце моем. И об одном лишь молю Тебя: когда те, кто возмутился и против Тебя, те, кто исполнен предательства и вероломства, заполонят этот мир, который — Твой дом; когда иной дом Твой — Церковь — окажется в руках лицемеров и идолопоклонников; когда в иных покоях тела воздвигнут себе трон искушение и зараза — да устоит тогда сердце мое, да пребудет оно подобно спальному покою для Тебя, Господи — пусть никакое зло туда не проникнет. Положил Иов завет с глазами своими[420], но лишь потому мог и<> полнить его, что Ты обитал в сердце раба Твоего. И Сын Твой возлюбленный, когда восскорбел душою перед лицем смерти[421] и желал приближения той избежать, и противился назначенному, в Тебе одном обрел целительное средство: да будет не Моя воля, но Твоя[422]. Мы, Твои приемные чада, Твоей волею не избавлены от искушений — они одолевают нас, подобно заразным болезням, но Ты не совсем предал нас их власти, не совсем лишил лекарства, что могло бы вернуть нам здравие. Воды крещения исцелили меня от греха первородного, кровь же Твоя, коей причащаюсь, есть лекарство, врачующее те грехи, в коих воистину я сам повинен. Ты, Боже, Кто всякую созданную Тобой тварь наделил каким-нибудь даром целебным, Кто плоть гадюки сделал лекарством столь могучим[423], что, будучи добавленной в любой бальзам и настой, дает тому силу, — Ты можешь претворить эту болезнь в вечное здравие, эту слабость — в крепость телесную, подавленность и слабость сердечную — в средство целительное. Когда Сын Твой благословенный возопил к Тебе: для чего меня оставил[424], Ты простер к Нему руку: не за тем, чтобы разрешить от скорби Его смятенную душу, но чтобы принять в ладони Свои душу Его святую. Жизнь моя — в Твоей руке, Господи, и не мне спрашивать, какой исход предназначен мне в этой болезни: угодно ли Тебе, чтобы душа еще протомилась в этом теле или чтобы предстала она пред Тобой в раю — в день, что неведом мне, — не спрашиваю, ибо не смею ни того желать, ни о том помышлять: природная немощь и суетность ума могут одни подтолкнуть к тому, чтобы строить о том предположения. Лишь молчаливое и абсолютное повиновение воле Твоей, еще прежде, чем узнаю ее, может стать для меня лекарством в недуге моем. Оставь это для меня, Боже, и через то смогу я остаться с Тобой; ибо, пройдя здесь катехизацию страданием, могу я через то взойти на ступень высшую и служить Тебе в обители горней, в Твоем Царствии радости и славы. Аминь.

XII. Spirante Columba, Supposita pedibus, Revocantur ad ima vapores И прилагая дышащую голубку к ногам, оттягивают жар от внутренностей

Johann Daniel Mylius, Philosophia reformata, 1622.

Иоганн Данисль Милий, Реформированная философия, 1622 г.

МЕДИТАЦИЯ XII

Что не несет смерть человеку, если даже пар убивает его? Сколь велик слон — и сколь мала мышь, которая его губит? Смерть от пули — для солдата, что хлеб насущный[425] — но ведь иных убивало и градом: не дороже ли человек того, чтобы быть проданным за ассарий[426], не стоит ли жизнь более, чем ничтожный прибыток наемника? Когда происходит сильное сотрясение воздуха (гром или пушечный выстрел причиной тому), воздух сгущается — не до воды даже, а до воды, застывшей льдом, почти окаменевшей, это уже не вода, а камень — удивительно ли, что такой воздух убивает. Но чтобы убивал пар — и даже не пар, а жалкие испарения, которые мы вдыхаем, незримые, как само дыхание? Чтобы нас задушила собственная кормилица? Чтобы нас задушил воздух, который взлелеял нас? Однако роптать на природу — это шаг к безбожию, ведь та — наместник Самого Господа[427]. Господь не счел для Себя унижением предаться в руки природы[428], и та не только поставила Его метой, которой надо достичь роду человеческому, но радовалась, выдувая Его, как стеклодув — сосуд, — покуда не увидела Сосуд тот разбитым, не выдержавшим ее дыхания. И все же — Плиний сам отправился к Этне[429], изрыгавшей пары ядовитые, он преднамеренно стремился ближе к отравленному ее дыханию, пренебрегая опасностью, бросая вызов Смерти, что приняла облик пара, — сможет ли та причинить ему какое зло, — и почувствовал худо себя, и умер; и когда сталкиваемся мы с парами ядовитыми неожиданно, ибо притаились те в засаде, скопившись в глубокой скважине, что стояла закрытой, или в новой шахте, — кто будет жаловаться, кто будет выдвигать какие-либо обвинения: винить в происшедшем некого, не на кого жаловаться — разве что на судьбу, но ведь та — еще эфемернее, чем пар[430]. Но когда мы сами — скважина, что выделяет испарения ядовитые, печь, что изрыгает дым едкий, шахта, что выделяет удушливые и зловонные газы, кто будет усугублять скорби свои мыслью о том, что это ближний его, его близкий друг, его брат погубил его: погубил завистливым шепотом, дыханием клеветы, если мы сами губим себя, убиваем себя парами, что рождены собственным нашим телом? И если бы это самоуничтожение диктовалось собственной нашей волей или нашими порывами — нет, если бы оно просто было расплатой за наши ошибки — мы могли бы винить себя, свою волю, свои желания. Так лихорадки порождаются злоупотреблением горячительными напитками и прочими излишествами, чахотка — невоздержанностью и распущенностью, безумие — неправильным применением или перенапряжением наших природных способностей — все эти болезни взлелеяны нами самими, словно мы вступили против себя в заговор и не только претерпеваем напасти, но сами себя губим. Но что сделал я, чтобы зародились во мне эти пары или чтобы обречен я был их вдохнуть? Врачи утверждают, что причиной всему — моя меланхолия. Но разве я взлелеял ее, разве упивался я ей? Они говорят, что причиной болезни — моя постоянная погруженность в размышления, но разве я сотворен не для того, чтобы мыслить? Они говорят, что всему виной мои штудии, но разве не в том мое призвание? Разве я упорствовал в чем-то недолжном и пагубном, и расплатой за это стала моя болезнь? И все же я должен страдать от этого — и от этого умереть. Великое множество людей были своими собственными палачами — их к тому вынудила резкая перемена судьбы; иные всегда носили при себе яд, что хранили в перстне, иные держали отраву в пере, которым имели обыкновение писать, иные разбили голову о стены темницы, другие проглотили горячие угли из камина; и рассказывают, что один несчастный совершил даже более того: ему не помешали покончить с собой и связанные руки — зажав шею коленями, так он удушил себя. Но я ничего такого над собою не делал — как же вышло, что я являюсь собственным палачом? Знаем мы и о иных смертях, причина которых может показаться ничтожной, а орудие — жалким: что такое укол булавкой или волосок, выдранный расческой, — однако последовало затем нагноение и смерть. Однако когда говорю — пар, переспроси меня, что такое этот пар, и не смогу ответить, ибо сие ускользает от восприятия: столь близок пар к небытию, что низводит нас в небытие. И все же, если продлить это рассуждение далее, перенестись мыслию от столь незначительной обители, как наше тело, к обители большей — к телу политическому, к государству: то, что в нашем теле — пар, в государстве — слухи и кривотолки; испарина, которую полагаем мы ядовитыми и заразными выделениями нашего тела, в теле государства — прельстительные и ядовитые кривотолки, унизительная и подлая клевета, гнусные и опасные пасквили. Сердце в теле нашем — Король, мозг — Королевский Совет, мускулы же и сухожилия — Магистрат, стараниями которого связаны все и вся в государстве — и жизнь в нем строится на чувстве чести, должного уважения и истинной почтительности. А потому, когда отравленные пары, эти миазмы — ядовитые слухи — касаются наиболее благородных, страдает все государство в целом. Но даже одаренный всеми привилегиями не защищен от несчастной участи сынов человеческих; и как смертельно опасные пары вырабатываются в собственном нашем теле, так и наиболее подлые домыслы, наносящие государству наибольший ущерб, возникают внутри него самого, а не приходят из сопредельных стран. Какой воздух, напитанный миазмами, которым дышу я на улице, какая сливная канава, какая скотобойня, какая навозная куча, какой водосток может быть столь опасен для здоровья моего, как пар, вспоенный в собственном моем теле? Какой чужеземный шпион, какой вражеский ратник может причинить стране столько вреда, как клеветник, как пасквилянт, как жалкий фигляр, что возвысился в своем отечестве? Ибо, когда пишут о ядах и тварях, коим от природы предназначено быть пагубой для человеков, блоху поминают столь же часто, как и гадюку: блоха, хотя и не убивает, приносит множество терзаний; но пусть витийствуют клеветники и фигляры, пусть исходят злобой и ядом, коих у них в преизбытке, — все же порой добродетель, и всегда — сила способны стать исцеляющим голубем, что оттягивает ядовитый пар от головы, не давая тому причинить вред смертельный.

УВЕЩЕВАНИЕ XII

Господи, Господи, слуга Твой Иаков задает вопрос: что такое жизнь человеков? и дает мне на него ответ: пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий[431]. И спроси он меня, что такое смерть — моя смерть, ответил бы я: пар, как и жизнь. И воистину, для меня едино, живу я или умираю, ибо жизнь и смерть — одно: пар, не более. Ты сотворил пар столь неуловимым, что стал он знаком Тайны Твоей, — знаком Благословения Твоего, и Твоего Суда. Почему же не всегда связано с благом то, в чем угодно было Тебе явить нам столь много благ? Сказано: пар поднимался с земли и орошал все лице земли[432]; ради нашего блага повелел Ты служить Тебе, и приносить жертвы — и если поднимается дым к верху (а разве дым — не тот же пар), то значит, принята Тобой жертва, ибо сказано: густое облако курений возносится кверху[433]. И когда сходишь Ты к нам росою небесной[434], и когда восходим мы к Тебе — все это пар. И Он, в Ком имеем мы все, и Кто есть все, что мы есть или имеем, в этой жизни и следующей, — Сын Твой благословенный, сказано о Нем, когда говорится о Премудрости Божией: сие есть пар дыхания силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя[435]. Дыхание Твое, Господи, — облако благоуханное, сладки слова Твои и исполнены смыслов, и могут исцелять болезни и спасать от помутнения чувств. Воистину, это так; ибо виновны пред Тобой, Господи, и вина эта — пар и дым (что есть грех, как не дым, что застит глаза нам, так что не видим опасность, нас подстерегающую?) — и вот, Ты наказуешь нас дымом. Ибо, как говорит Мудрец, чем кто согрешает, тем и наказывается, и сказано им: наказаны новосозданными лютыми зверями, извергающими клубы дыма[436]. За грехи наши наказание Твое, о котором сказано через пророка: И покажу знамения на небе и на земле: кровь и огонь и столпы дыма[437], и вторит ему апостол Твой, знавший более пророка, — говорит о курении дыма, что стелется, как пар[438]. И сказано другим пророком о Тебе, Боге грозном: Поднялся дым от гнева Его[439], а иной говорит о знаках гнева Твоего: дом наполнился курениями[440]. И избранный Твой, чье пророчество пребудет, покуда мир пребудет[441], описывает беды последних времен: вышел дым из кладезя бездны и помрачилось солнце, и из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы[442]. Всякий дым берет начало свое в огне, и все окончится огнем: смрадный дым греха и гнева обретет конец свой в пламени адовом. Но разве не даровал Ты нам средства выпарить этот смрадный пар, извести этот дым едкий? Когда ангелы Твои пали с Небес[443], Ты возжелал восстановить полноту мира горнего и соделал сие, допустив нас в обитель небесную, вознеся нас до Себя; и когда отпали мы от Тебя в мире сем, возжелал Ты восстановить чистоту мира дольнего и соделал сие, допустив Себя до того, чтобы снизойти в мир и принять нашу природу в Сыне Твоем. Деяния наши увенчаны будут восхождением к славе (ибо взойдем мы на место ангелов), но корень и начало сему — идти путем Сына, путем снисхождения, путем Духа Твоего, снизошедшего в телесном образе, как Голубь[444]. И по милости Своей даровал Ты нам средство целебное, что находим мы у Природы: чтобы пары, скопившиеся в теле нашем, снизошли вниз, прикладывают к стопам голубя, — да послужит сие нам наглядным образом того, что если осенит нас Дух, дым греха отхлынет вниз, и будем попирать его ногами. При крещении Сына Твоего снизошел Голубь с небес, и при призвании апостолов Твоих к служению[445] на них почил Дух[446]. Дай же нам изгнать смрадный дым гордости нашей, суемудрия, и своеволия, и праздности — и причаститься простоты Твоих Таинств, повиновению слову Твоему, — да оживят нас сии Голуби.

МОЛИТВА XII

Предвечный всеблагой Боже, Ты попускаешь нас губить себя, и бессильны мы сами исправить этот ущерб, ибо волею Твоей нет у нас на то власти, но Ты же ниспослал нам средства к исправлению — средства сии доступны для нас и нам привычны, — снизойди же к смиренному молению моему, ниспошли поддержку телу моему — поддержку в образе малого Твоего создания, и поддержку духу моему — в святых Твоих таинствах. Ты ниспосылаешь нам сие создание Твое, голубя, на всех путях наших: в мире природном волею Твоей стал он целебным средством, что возвращает нам здоровье телесное, в Твоем Законе велено приносить его жертвою за грех, нами содеянный[447], в Евангелии же голубь и через него — Святой Дух — свидетель крещения Сына Твоего[448] — да снизойдет же сей голубь Твой и качества его в душу мою — запечатли в ней простоту, умиленность и непорочность, что запечатлел Ты от природы в создании сем. Пусть смрадный пар своеволия моего отхлынет от души моей, да попру я ногами своеволие мое, дабы мог соучаствовать я в силе и славе Сына Твоего, и восстать из могилы моей, и попрать Льва[449] и Дракона[450], что внизу алчут пожрать меня. Устами пророка Ты, Господи возвещаешь о голубе долин, обещая ему обитель горнюю[451]: и если Ты низверг меня вниз, и свел меня в долину страдания — столь глубока котловина сия, что пристало мне спросить, стоя среди поля, полного костей[452]: сын человеческий! оживут ли кости сии[453]? — когда будет на то воля Твоя, возведи меня горе, откуда смогу я — даже в сей обители скорби — увидеть ту Гору, что дом Твой[454], священный холм, на который не взойдет никто кроме того, у кого руки неповинны и сердце чисто[455], путь же к тому лежит лишь один — через омовение кровию Сына Твоего, Иисуса Христа. Аминь.

XIII. Ingeniumuque malum, numeroso stigmate, fassus, Pellitur ad pectus, Morbique Suburbia, Morbus И так болезнь, обнаруживая себя многочисленными пятнами, изгоняется в грудь, предместье болезни

Robert Fludd, Philosophia sacra et vere Christiana Seu Meteorologia Cosmica, 1626.

Роберт Фладд, Священная и Христианская философия, сиречь Метеорология мира, 1626 г

МЕДИТАЦИЯ XIII

Мы говорим, что мир состоит из морей и тверди земной — словно вода и земля равно присутствуют в нем; но ведь мы знаем: в западном полушарии морей больше, чем в восточном. Мы говорим, что Свод Небесный усеян звездами — словно они равномерно распределены на нем; но мы знаем: над северным полюсом больше звезд, чем над южным. Мы говорим, что жизнь человеческая соткана из страданий и счастья — словно того и другого в ней поровну, и так как дни человеческие переменчивы, добрых дней выпадает нам столько же, сколько дурных, — будто мы живем в дни постоянного равноденствия, где день и ночь равны[456], а доброе и злое проживается равной мерой. Но сколь же далеко от того истинное положение вещей: беды и несчастия человек пьет полной чашей, счастье же ему дано лишь пригубить; несчастья он пожинает, а счастье собирает по колоску; он странствует по морю бед — а в саду радостей лишь прогуливается; и — скажем худшее: несчастья человеческие — сущностны, нет того, кто усомнился бы в их реальности, что до наших радостей — они эфемерны и иллюзорны; несчастье все называют несчастьем, у радости же — множество имен, каждый выбирает ей имя на свой вкус. Вот болезнь моя обострилась, она являет себя пятнами, что высыпали на теле, пятнами, свидетельствующими о ее злокачественной и заразной природе, — и пусть врачи теперь могут, наконец, уяснить, как бороться с моей хворью, и сама эта мысль способна принести толику успокоения; но тем паче снедает меня беспокойство: вдруг сия зараза столь злостна, что все усилия эскулапов обернутся прахом, что ничем не смогут они мне помочь? Так враг выступает открыто лишь тогда, когда он подтянул свои обозы, и собрал силы для преследования, и уверен, что добьется поставленной цели, — кто же найдет покой в созерцании вражеских армий? Когда распутывают хитросплетения заговора, добровольное признание ценится выше, чем признание, вырванное на дыбе. Что до заразных болезней, то когда Природа сама исповедуется и во всеуслышание во всем признается, врачи, ее допрашивающие и требующие показаний по данному делу, удовлетворены; но когда такое признание вырвано одной лишь силой настоев, оно не более чем исповедь под пыткой: раскрывается все коварство планов, вынашиваемых злоумышленником, но — кто поручится, что сердце его при том не исполнилось еще большего коварства и злобы; мы твердо знаем о совершенном им предательстве, но не об обретенном им раскаянии, знаем о преступнике, но не ведаем о его сообщниках. Мы обретаем слабое облегчение, узнав худшее, встающее пред нами во всей его неизбежности; но сколь же горше узнать, что ты серьезно болен, — и притом не ведать — худшее ли это из известий или таковое еще ждет тебя впереди. Родив сына, женщина испытывает облегчение; ее тело избавляется от тяжести, что носила она в себе[457]; но если бы в пророческом видении мать узнала историю того, кому дала она жизнь, если бы постигла, сколько горестей выпадает человеку, сколько горестей выпадет сыну ее, — куда более тяжкое бремя легло бы ей на душу. Скудно всякое приобретение, если не пришлось нам пойти на тайное нарушение запрета, дабы добиться его; скудно всякое счастье, если не примешивается к нему чувство, будто мы расплачиваемся фальшивой или "спиленной" монетой — так легковесный сплав становится нам дороже благородного металла. Но разве иначе обстоит дело, когда мы взращиваем и укрепляем наши добродетели? Так, чтобы познать благодарность, я должен быть беден и желать хоть кроху от благ мирских; чтобы испытать терпение, я должен познать муки и унижение; как глубоко надо зарыться нам в землю и в какую сторону проложить рудник, если мы алчем золота? И как мы определим пробу золота, если не сравнив его с другим слитком? Сколь счастливы мы — в той же мере, что ближние наши? Или — как были мы сами счастливы в иные времена? О сколь жалок наш путь к выздоровлению, когда болезнетворная сыпь и пятна свидетельствуют лишь об одном: недуг наш гораздо хуже, чем мы смели предполагать.

УВЕЩЕВАНИЕ XIII

Боже мой, Боже мой! Ты сделал сие ложе болезни Твоим алтарем — но что принесу я в жертву Тебе, кроме себя самого? Однако примешь ли Ты жертву, отмеченную пятном порока[458]? Затем ли воплотился Сын Твой в образе человеческом, чтобы искал Ты непорочных среди сынов Адамовых? И разве Дух Святой — душа тела моего, что распростерто на сем одре, как является Он душою Невесты прекрасной, на которой нет пятна[459]? Или не имеет пятна Сын Твой — Тот, кто взял на себя все грехи наши и преступления? Или Невеста Твоя, Церковь, не имеет на себе пятна, когда каждый член прекрасного и непорочного тела ее, каждая душа, что принадлежит ей, отмечены пятнами и пороками? Ты велишь нам гнушаться одеждою, что осквернена плотью[460]. Но плоть сама есть одежда, и несет в себе скверну, и собою осквернена[461]. И если бы омылся я водою снежной, возгнушаются мною одежды мои[462]; но нет человека, что питал бы ненависть к плоти своей[463]; Господи, если ищешь Ты непорочных — кто устоит пред Тобою? Милосердие Твое может проникнуть тайное тайн моей души — и все не освобожусь от всех пороков моих. И наказание Твое может зайти далеко и язвить меня, и жечь в сокровенной глубине моей — и все же не освобожусь от пороков моих: сказано про то одним из чад Твоих: от прошлого беззакония не очистились до сего дня, от беззакония, за которое поражено было общество Господне[464]. Ты изливаешься на нас дождем[465] — но всегда ли тот дождь способен размягчить закоснелость нашу в грехе? Ты возжигаешь в нас пламя Твое — но всегда ли то пламя способно выжечь окалину грехов наших? Ты исцеляешь наши раны — и все же оставляешь шрамы; Ты очищаешь кровь нашу — и все же оставляешь пятна проказы[466]. Но пороки, Тобой ненавидимые -пороки тайные. "Покрыл краскою поверхность его, и закрасил в нем всякий недостаток[467]", — говорит Мудрец; когда скрываем мы наши пороки, становимся идолопоклонниками, что служат позору собственного греха, собственной нечистоте своей. Но если пороки, коими запятнан я, если нечистота моя выходят наружу: позаботится ли о том сама Природа, или открою их в исповеди, что принесена от полноты сердечной (ибо благодать есть Природа духовно возрожденного человека, а сила благодати есть крепость Природная), или же выгонит наружу те пятна целебное снадобье (ибо даже наказание есть лекарство), если обнажились и вышли наружу вины мои, Ты примешь эту мою исповедь со снисхождением. Когда слуга Твой Иаков, радея об умножении скота своего, сделал, что рождался тот с пятнами, Ты благословил прутья, кои клал он скоту в поилки[468], — также благословляешь Ты прутья, которыми сечешь нас, наказывая во исправление грехов наших, способствуя тому, что выходит нечистота наша наружу и смиренно исповедуем Тебе грехи наши. Покуда не услышим истинность Твоих слов: здоровые не имеют нужды во враче[469], покуда не призовем Тебя в болезни нашей, покуда полагаем себя здоровыми, покуда не явим Тебе свои грехи, Ты отказываешь нам в лекарстве. Но исповедав мои прегрешения, не подниму ли я лицо незапятнанное и не буду ли твердым, не ведающим страха[470]? Даже пороки мои — и те принадлежат телу Сына Твоего, ради них сошел Он на землю, и бросил вызов смерти, и принял на себя грехи мира. И когда обнажаю я пятна, коими поражены мои тело и душа, разве не являю я Сыну то, что и так принадлежит Ему, и поступая так, разве не делю я с Ним право Его, разве не имею я Его доли в спасении? И когда видишь Ты на мне эти пятна порока, как Ему принадлежащие, когда явлены Тебе в исповеди пороки мои, они предстают предо мной не как печать смерти[471], что умножает мой страх и изгоняет меня во Ад (ибо Ты не оставил в Аду увенчанного святостью Сына Твоего[472]); — пятна на моей груди и на душе моей предстают мне как созвездия тверди небесной, дабы направить корабль помышлений моих к той обители, где пребывает Сын Твой одесную Тебя[473].

МОЛИТВА XIII

Предвечный и милосерднейший Боже, ниспосылающий нам все в обмен на ничто — ибо как иначе, — разве можем мы помыслить, что имеем перед Тобой какую-либо заслугу? Но также ниспосылающий нам Ничто, ибо, если помыслим признательность и благодарность, которых Ты взыскуешь, приняв мои смиренные благодарения — благодарение за Милосердие Твое, и за то особое милосердие, что в Суде Твоем могу я увидеть милосердие и обрести утешение в Твоем наказании. Господи, ведом мне трепет, что вселяют слова Твои, о том, что посетишь Ты дом сей[474], и что отмечен недужный знаком Твоим[475]. Но сколь же жалок и убог дом, не почтенный Тобою, сколь же глубоки беззакония и заблуждения того несчастного, кто не имеет на себе Знака? Господи, этот жар, что Твоей волей разлит в теле моем, — он лишь пламя, что плавит воск[476], коим запечатаешь Ты меня во имя Свое. Пятна сии — лишь буквы, коими начертал Ты Имя Свое, и явил мне Себя; и будь то ради того, что принадлежу Тебе ныне — и Ты забираешь, — или же ради возвращения имущества законному владельцу его когда-либо в будущем, — узрев в нынешнем моем состоянии Славу Твою, я отказываюсь от всяких условий, ограничений, претензий и права выбора в отношении дома сего и земли сей — бренного тела моего, которые связаны законом мира сего. Лишь будь Ты вечно явлен мне, Господи, и эта обитель, где стоит одр болезни мой, и Твоя обитель, где найду успокоение, станут одним, и единым станет для меня то, что сомкну очи мои телесные здесь и открою очи мои духовные там.

XIV. Idque notant Criticis, Medici evenisse diebus И вот, врачи наблюдают, как в течении болезни наступает кризис

Andrea Vesalius, De humani corporis fabrica libri septem, 1542.

Андреа Везалий, Семь книг о строении человеческого тела, 1542 г.

МЕДИТАЦИЯ XIV

Не мне усугубить тщету Человека — столь он несчастен, не мне унизить его — столь жалка его участь. Да и хотел бы я того — разве смог бы? Как человеку не дано польстить Богу или прославить Его сверх меры, так не дано ему уязвить Человека или умалить его. Ибо память наша — сколь безысходно нуждается она, исчисляя ложное счастье, выпавшее нам в мире, в том, чтобы было оно приписано неким мгновениям и привязано к неким срокам, к неким переломным дням; и судимо это счастье по дням его, и имя свое получает от тех мгновений, когда выпало оно нам[477]. Из какой же жалкой субстанции оно создано, коли Время, Время, которое мы полагаем почти за Ничто, является самой сутью этого счастья? Всему сущему дано происходить в неком месте, но помыслим: что есть место, как не пустое пространство, граничащее с поверхностью Воздуха, — увы, сколь тонок и текуч Воздух, сколь тонкая пленка поверхность — и что же тогда есть поверхность Воздуха? Также дано всему происходить во Времени, но представим, что время есть ни что иное, как мера движения, и может иметь как бы три состояния: прошлое, настоящее и будущее; из них первого, как и последнего, нет (одного нет уже, а другого еще нет), то же, что мы называем настоящим, — вовсе не то настоящее, которое было, когда вы начали произносить слово, что видите здесь на странице (ибо прежде, чем вы произнесете "настоящее" или даже просто "сейчас", и это "настоящее", и это "сейчас" уже в прошлом), — если это воображаемое почти ничто, Время, есть сама сущность нашего счастья, можно ли помыслить счастье чем-то длительным и надежным[478]. Время ненадежно; как же может быть надежным счастье? Время ненадежно; ненадежно, как бы ни мыслили мы о нем: как о прошлом, как о настоящем или о будущем. Если мы помыслим Вечность, то в ней нет времени; Вечность — это не бесконечно длящийся поток Времени; Время — лишь короткое вводное слово в длинном грамматическом периоде; и Вечность осталась бы той же, даже если бы Времени никогда и не было; и помысли мы не Вечность, но — Бесконечную длительность, то есть не то, что не имело времени начала, но то, что переживет время и пребудет, когда Времени больше не будет[479], — сколь кратким мгновением покажется по сравнению с этой длительностью жизнь самого долговечного из созданий? А сколь мгновенна жизнь человеческая в сравнении с Солнцами или деревом? Сколь же ничтожен тогда в нашей жизни случай, сулящий нам обретение некого блага; и сколь редко можем мы выпавший нам случай схватить и удержать[480]? Как же суетно человеческое счастье, не есть ли оно — хитроумные тенета, что плетутся с осторожным тщанием затем, чтобы удержать случай, который — лишь мельчайшая частица Ничто, Времени. А без этого даже лучшие из даров — Ничто. Честь, Наслаждение, Обладание, коими одаривают не ко времени, когда мы уже вступили в возраст дряхлости, отвращения и равнодушной глухоты, — они теряют свои достоинства и утрачивают Имя свое; дары эти перестают быть Честью для нас, ибо мы никогда не предстанем перед очами тех, кто ее дарует; они перестают быть Наслаждением для нас, утративших чувства, чтобы отведать их; они перестают быть Обладанием для нас, все более отдаляющихся от обладания. Юность — их переломный день, когда судят их и дают им имена, вдыхают в них душу и придают форму, превращают в Честь, в Наслаждение, в Обладание; и когда приходят они в возрасте равнодушной глухоты, то приходят как целебный бальзам, когда уже отзвонил колокол, как помилование, когда голова уже слетела с плахи. Мы радуемся теплу очага, но кто останется сидеть у огня в середине лета? Мы рады прохладе, ждущей нас в тени арки, но кто будет встречать там Рождество? Уместны ли осенью весенние наслаждения? Если бы счастье заключалось во времени года или в климате, сколь счастливее людей птицы: они могут менять климат и следовать за теплом, вечно наслаждаясь одним временем года.

УВЕЩЕВАНИЕ XIV

Боже мой, Боже мой, разве звался бы Ты — "Ветхий днями"[481], если бы не были мы призваны дать отчет о днях нашей жизни? Упрекал бы нас за то, что стоим мы день целый праздно[482], если бы было отпущено нам дней более и мы могли бы пожать урожай трудов наших? Призывал ли бы Ты нас не заботиться о завтрашнем дне, ибо довлеет дню (каждому дню нашей жизни) злоба его[483], — воистину ли означает это, что должны мы оставить всякое попечение о жизни сей? Когда устами апостола Ты укоряешь галатов[484] за то, что наблюдают они дни, месяцы, времена и годы[485], когда объявляешь через вестника Своего колоссянам — да отринут всякие помышления о неблагоприятных днях и днях знамений, и добавляешь к тому: да никто не осуждает вас за какой-нибудь праздник, или новомесячие, или субботу[486], — значит ли сие, что не должны мы ни помышлять о днях жизни нашей, ни вести им счет, ни предпочитать один день другому? О да, волею Твоей спасение наше в ином, и все же иные дни ради нас выделены Тобой среди прочих: ибо как в свой час кульминируют светила на небосводе[487], так есть дни, предназначенные для того, чтобы был восхищен дух наш молитвою, — и как замирают планеты, достигнув в движении своем точки стояния[488], так и мы в иные периоды жизни должны отринуть всякую суетность и предаться размышлениям о том, что сотворено Тобой нас ради, о ниспосылаемых Тобой испытаниях, суде и воздаянии — о том, какова участь наша в глазах Твоих, — дабы через то обрели мы исцеление духовное и крепость телесную. Ибо для всякого живущего в мире сем есть день спасения, о котором сказано: ныне время благоприятное, день спасения[489], — но есть также и великий день гнева Твоего, когда ни один не устоит[490], — но прежде, чем настанет тот день, каждый из живущих познает дни злые, о которых предупреждаешь Ты нас и заботишься, чтобы вооружены мы были в те дни[491]. Потому и ниспосланы нам дни переломов и кризисов[492], чтобы, помышляя о них, могли мы рассудить, здоровы ли мы духовно; затем ниспосылается нам и кризис здоровья телесного. Твой возлюбленный слуга, Иоанн, желает Гаю, чтобы здравствовал и преуспевал во всем, как преуспевает его душа[493]; ибо если душа изъязвлена будет[494], то костный мозг тела — лишь вода; если же душа иссушена, то цветение и крепость тела — лишь иллюзия, и красивейший лицом человек — лишь призрак дрожащий[495]. Господи, как же быть нам, как избежать споров и помышлений о годах перелома и кризиса, что суждены каждому из живущих[496], и о периодах расцвета и увядания, что суждены странам и царствам, — ведь они не имеют отношения к жизни вечной и к упованиям нашим на Царствие, коему не будет конца[497]? И, однако, с удивлением обнаруживаем мы, что первый из патриархов, живших до Потопа, Адам, умер в год перелома[498], и то же самое суждено было Симу[499] — старшему из патриархов мира нового, омытого водами гнева Божьего; и Авраам, отец правоверных[500], умер в переломный год[501], и Приснодева Мария[502] — вертоград, в котором возрос сам корень христианской веры. И однако пусть мы помышляем о том, что смерть их пришлась на соответствующий переломный год, —сами они помышляли об иных днях перелома и разрешения — об обетовании Мессии, коему были соработниками. Неужели же мы, кому дней кризиса и перелома выпало более, нежели им, извлечем из них менее, чем они? Мы, кому ведомы не только дни пророков, но и последние дни — дни, когда говоришь Ты с нами устами Сына Твоего[503]? Мы — сыны дня[504], Ты, как солнце в полдень[505], воссиял над нами, как и над жителями Фессалоник[506], — воссиял во всей полноте Твоей. Те, кто были сынами ночи[507] (и кто сами навлекли на себя тьму ночную), — фарисеи, кичились тем, что если бы жили они во дни отцов (дни проявления и вызревания кризиса[508]), то не были бы сообщниками их в пролитии крови пророков[509]. Мы же, живущие в дни нынешние — дни не пророков, но — Сына, — неужели мы вновь побьем камнями пророков, и вновь распнем Сына, когда явлены нам ясные знамения и положены сроки, когда суждено кризису разрешиться? Ибо те, кто выступал против Сына, фарисеи и иродиане, познали, что есть день посрамления их — день разрешения кризиса; и когда те, что стояли в государстве у власти, стали распространять о Нем слухи порочные, явились фарисеи и иродиане к Нему, дабы искушать Его коварным вопросом о том, позволительно ли давать подать кесарю[510], — но вынуждены были от Него отступиться. И был тот день днем кризиса и для саддукеев: сказано в Писании, что от Духа Твоего, как приступили к Нему саддукеи с вопросом о воскресении[511]; и ответ Его был таков, что умолкли они, посрамленные[512]; и был тот день днем кризиса также и для начетчика, искушенного в Законе, полагавшего себя ученее, нежели иродиане, фарисеи или саддукеи, — он, желая уловить Сына Божьего в словах, спросил, какая из заповедей наибольшая, — и ответил Христос ему так, что не нашелся спросивший, чем возразить[513]. И когда свершилось сие, они все искали, как бы опять подступить к Нему с искушением, но Христос оставил их немотствовать, и как полагали они, будто все в некий день разрешится, так и соделал им Христос, и был тот день днем их крушения; с того дня никто уже не смел спрашивать Его[514]. И день, когда постигаем, познаем и обретаем знание того, что ныне предстоит нам Твоею волею, о Бог крепкий, Бог славы, оставить мир сей, воистину есть день кризиса, в котором нет места страху, и день знамения, которого бояться не следует. И ныне для веры моей мертвы все соблазны мира сего, это — мой день, день освобождения; и ныне могу я обрести новые узы привязанности, оставив ветхую мою веру — это мой день, день перехода и достижения. Но, Господи, со святой дерзостью слуги Твоего, Иакова, что в ответ на просьбу Твою отпустить Тебя, не давал Тебе уйти, покуда не благословишь его[515], — хотя Ты и низводишь меня в могилу, все же Ты не отойдешь от меня и не покинешь одного на сем ложе болезни, покуда не ниспошлешь мне кризиса и не свершишь сегодня надо мною суда[516]. У Тебя один день как тысяча лет[517] — Господи, пусть же станет для меня день подобен неделе; дай мне увидеть в нем семь иных дней, семь дней кризиса, и самому судить себя, дабы не был судим я Тобой[518]. И первый день — день, когда нежданно явил Ты Себя мне; разве буду я лишь радоваться тому, что почтил Ты вниманием раба Своего — и при том не приму Тебя? Когда те, кто выше нас, снисходят до посещения дома нашего, мы судим об оказанной нам чести не по роскоши одеяний гостя, не по пышности его выезда и не по торжественности процессии, что сопровождает его, честь заключена в самом посещении; и потому, как бы Ты ни явился, для меня это — переломный момент, ибо тем самым знаю я, что не отринут Тобой, что ревнуешь Ты обо мне и ищешь меня. Так совершается переход от первого дня — дня, когда настигнут я был болезнью, ко дню второму — дню прозрения и обличения, когда совесть моя свидетельствовала против меня. И был для меня вечер, и было утро[519]; было горестное чувство вины в душе моей, но радостен был восход в ней Сына[520]. Вечер и утро — ими отмечены дни Творения, и нет в Писании упоминаний о ночи, моя горечь и сокрушение мое о грехах — вечер, но разве неизбежно должна накрыть меня тьма, тьма ночная? — нет, через раскаяние лежит переход к свету и дню иному, дню отягощенной грехами, но очищенной исповеданием их совести, когда Тобой — Сыном Твоим, через Которого звучит Слово Твое и Кто Сам есть Слово — выдвинуто против меня обвинение и вынесен оправдательный приговор. И из этого дня, дня кризиса и выслушивания показаний моей совести, рождается третий мой день, день, посвященный приготовлениям к тому, чтобы принять Сына во всей Его полноте — принять Его в Таинствах, на путях этого дня идущего поджидают множество темных ущелий и скользких ступеней[521], особо опасных для тех, кто склонен сбиться с пути и подвергнуть душу свою опасности, выясняя несущественное и пренебрегая главным, но ждут путника и радостные часы, напоенные светом, если в продолжение всего странствия следовал он за Тобой; и теперь воистину знаю я, что Плоть и Кровь Сына, сходящего ко мне в причастии и соучаствующего в вине и хлебе, куда реальнее усваиваются телом моим и кровью моей, нежели плотские вино и хлеб. И теперь, когда в течение трех дней был Ты мне вожатым, пребывая рядом со мной в день Посещения Твоего, день испытания моей Совести и день приготовления к соборованию — принятию последней печати примирения с Тобой, Господи, уже почти не боюсь я туч или бурь дня четвертого — дня моей смерти и переселения отсюда. Ничто, делающее горьким воспоминание о смерти, не заслуживает имени счастья. И, о смерть! как горько воспоминание о тебе для человека, который спокойно живет в своих владениях, для человека, который ничем не озабочен и во всем счастлив и еще в силах принимать пищу[522]. Потому, Господи, Ты превратил эту болезнь, во время которой не могу я принимать пищу, в пост, так что стала она мне сочельником, предшествующим великому празднику — уходу моему из мира. За днем же смерти последует пятый день — день Воскресения; ибо сколь бы долгим ни сделал Ты день, что пребуду я в могиле, между ним и Воскресением из мертвых не пройдет и дня. Тогда все мы будем облачены в собственные наши тела; но те, кто праведно распорядился своими земными днями, будут также облачены и в славу, тогда как другим суждено облачиться в ветхие их одежды — в тело греха[523] — и ничего не получат они к тому, кроме мучений, не ведающих смерти. И этот день пробуждения от сна смертного, когда душа моя облачится в тело мое, а тело мое — в тело Христово, явят меня — тело и душу мою, шестому дню, дню судному, который воистину — день кризиса и решения моей участи, ибо будет явлен мне Суд, и буду я присутствовать при Суде над миром, и когда Суд будет объявлен мне, я вступлю через то во владения седьмого дня, моей Вечной Субботы перед лицем Твоим, в Славе и Радости, пребывая в Тебе самом[524]; и буду я жить жизнью вечной, не считая более дней моих, как Сын Твой и Дух Святой, которые пребывали с Тобой прежде, чем положил Ты начало дней Творения.

МОЛИТВА XIV

Боже предвечный и милосердный, создавая сей мир, Ты положил бытие тьме ранее, нежели свету[525], — но сотворив свет, соделал его столь изобильным, что озарил им не только день, но и ночь, — пусть Ты сокрыт от меня завесой тьмы, пусть тучи печали и скорби сгустились над душою моей — благословляю смиренно и благодарно славлю святое Имя Твое, ибо и тогда даруешь Ты мне свет Духа Своего, — и бессилен перед ним князь Тьмы[526], ибо не может помешать свету Твоему разорвать мрак ночи ночей наших[527] и утишить горечь горчайших наших помышлений. Но сказано также было Приснодеве, что когда Дух Твой сойдет на Нее, осенит Ее сила Всевышнего[528] — удостоится Она присутствия Духа Святого и излияния света — но при том говорится и о сени Божией, о тени Господней. Ибо там, где свет, там и тень. Пусть же длань милосердного Провидения ведет меня через страдания болезни моей — да не будет дано мне пасть во тьму, где нет света, да не оскорблю забвением Господа Бога моего, да не потеряю себя, презрев образ, запечатленный во мне, — и пусть сгустилась тьма надо мною, и дух мой помрачен, и сам себе я противен, — да будет та тьма рассеяна светом Твоим, пред которым ничто не может устоять, о Господь мой, Господь утешения[529]; и пусть, когда мрак, что объял душу мою, заставит меня признать, что один, без Тебя, обречен я тьме неизбывной, Дух Твой заставит тот мрак рассеяться и поставит меня среди ясного дня, который будет днем перелома и кризиса, и тем днем смогу я сам совершить над собою Суд, и слова Сына Твоего, обращенные к апостолам, могут коснуться и меня, озарив душу мою отблеском их света: Я с вами во все дни до скончания века[530].

XV. Interea insomnes noctes Ego duco, Diesque Между тем я провожу дни и ночи в бессоннице

Johann Daniel Mylius, Philosophia reformata, 1622.

Иоганн Даниель Милий, Реформированная философия, 1622 г.

МЕДИТАЦИЯ XV

Человек, живущий в согласии с природой, полагает, что сон ниспосылается ему, дабы освежить силы телесные для жизни этой и приуготовить душу для жизни будущей; сон есть наслаждение и милость; он есть отдых, нам данный, ободряющий нас, и катехизис, нам заповеданный, наставляющий нас; мы восходим на ложе сна в надежде, что восстанем с него, исполнившись сил; мы отправляемся ко сну, ведая, что, может статься, уже не воспрянем от него. Сон — это опиум, дарующий нам отдых, но опиум этот таков, что мы можем так и не прийти в сознание. Однако, хотя люди, живущие в согласии с природой, и постигли двоякую роль сна, познали его переносный и эмблематический смысл, когда сон есть образ смерти, Сам Господь, совершивший и закончивший Свой труд прежде, чем Природа начала быть (ибо Природа — лишь подмастерье Господа, семь дней была она у Него в обучении, ныне же стала десятником, работающим под Его началом), Господь, утверждаю я, замыслил сон лишь ради освежения сил телесных, и не был тот изначально подобием смерти, ибо самой смерти тогда не было. Человек повинен в том, что смерть явилась в мир[531], — и тогда Господь взял порождение человека, смерть, и исправил ее, и сделал своим орудием. А так как имеет смерть облик и вид, вселяющий в человеков ужас, так что те боятся собственного своего порождения, Бог являет Человеку смерть в облике знакомом и привычном, лишенном отталкивающих и пугающих черт — в образе сна, и, пробуждаясь ото сна, задается человек вопросом: а не так же ли будет со мною по смерти, как сейчас, когда я спал — и проснулся, — и охватывает тогда человека стыд, что, бодрствуя, на самом деле спит он, и изводит себя помышлениями меланхолическими, что связаны со столь страшащей и пугающей его смертью, которая не более чем сон. И как нуждаемся мы во сне, чтобы прожить годы жизни, коих отпущено человеку около семидесяти, так нуждаемся мы в смерти, чтобы прожить жизнь, которая столь велика, что непостижима для нас. Смерть — враг наш, Господней милостью держим мы от него оборону (что иное делаем мы, дважды в день принимая пищу, как не подтягиваем продовольственные обозы, заботясь о снабжении армии нашей[532]?), при том озаботился Бог тем, чтобы смягчить нрав нашего супротивника, и раз в сутки, во сне, вверяем себя в руки врага своего — вверяем настолько полно, насколько сон есть смерть; и сон более есть смерть, чем пища есть жизнь. Вот оно, жалкое мое состояние, причина коего — недуг, смерть, мое порождение, собственное мое создание, стоит предо мной, однако мне не дано увидеть ее в облике, переносимом для взора, в облике, что, волею Господа, не столь ужасен — в облике сна: сколько узников, что вырыли себе могилу в земле — той земле, на которой они лежат, придавленные тяжестью оков, спят в этот час, — а ведь они трудились над ямой, в которой им завтра суждено быть погребенными? видевший сегодня смерть друга своего или знающий, что завтра смерть ждет его самого, — он погружается в сон в промежутке, отделяющем день нынешний от грядущего. Я же не могу уснуть; но если я уже стою на пороге Вечности, где времени больше не будет[533], — что за дело мне до хода часов? Почто тяжесть, лежащая у меня на сердце, не передастся векам моим, дабы я смежил их и забылся — дабы пали они, как падает мое сердце? Почто, утратив всякую радость от созерцания внешнего мира, не могу я отвратить от него мой взор, смежив глаза мои и заснув? Почто, стоя на пороге обители, где я буду бодрствовать постоянно и где более не будет сна, не могу я истолковать это мое беспрестанное бдение здесь как приуготовление к ждущему меня в грядущем?

УВЕЩЕВАНИЕ XV

Господи, Боже мой, я знаю (ибо Ты Сам сказал это), что не дремлет и не спит хранящий Израиля[534] — но ведь Израиль, который Ты хранишь, — спит? Знаю я (ибо Ты Сам сказал это), что есть те, чья погибель не дремлет[535], но ведь те, кому Ты предназначил спасение, спят? или, волею Твоей, уже не имеет силы свидетельство, Тобою запечатленное, что они — Израиль, и Ты — их спасение? Возлюбленному Своему Ты даешь сон[536]. Утратил ли я сию печать любви Твоей[537]? Ляжете, и никто вас не обеспокоит[538], сказано Тобою. А я — ужели объявлен я вне закона, ужель не найду у Тебя защиты и покровительства? Иона спал, даже когда разыгралась буря[539], спал Сын Твой возлюбленный, когда сделалось на море волнение великое[540]. Неужели же не для меня примеры сии, неужели нет мне в них пользы и отказано мне в том, чтобы я следовал им? Господи! если уснул, то выздоровеет[541], сказано было Сыну Твоему о Лазаре. Разве я не доказательство тому? Или же в споре, что идет сейчас обо мне, истина на иной стороне, и не суждено мне выздоровления, коли лишен я сна? Господи, упаси меня слишком точно, слишком буквально принимать слова премудрого слуги Твоего, Соломона: человек ни днем, ни ночью не знает сна[542], — ибо не ведаем, о ком это сказано: о тех, кто поглощен суетой мирскою, или о тех, кто взыскует познания, — как не ведаем, сказано то в оправдание или осуждение; если и дано нам что-то сказать, то лишь: есть люди, которые не заснут, если не сделают зла, и засыпают они, только когда доведут кого до падения[543]; можем также добавить к этому иное богатый не спит, ибо пресыщение не дает ему заснуть[544]. Плевелы были посеяны, когда пахари спали[545]. Ведь и старейшины Израиля со снисхождением выслушали оправдания стражников, поставленных у Гроба Господня, и предпочли принять ложь за правду, будто тело Сына было украдено, когда спали те, кто назначен был бодрствовать[546]. Но Сын Твой благословенный укоряет учеников, что поддались они сну[547], — разве позволительно роптать мне, недостойному, что бежит сон от меня? Самсон был бы схвачен в Газе филистимлянами, не проснись он до срока[548], — и был пленен, когда усыпила его Далила на коленях своих[549]. В Писании "сон" может равно означать и успение[550], и отдых от трудов праведных. Однако в слово сие быть вложен и иной смысл, когда оно есть синоним греха[551], но также и самой кары за грех — Смерти[552]. А потому — разве обрету большее утешение в том, что более буду спать, — если наивеличайшая и неотвратимейшая кара из ниспосылаемых Тобою — сон вечный, ибо сказано пророком Твоим: Во время разгорячения их сделаю им пир и упою их, чтобы они повеселились и заснули вечным сном, и не пробуждались[553]. Потому, Господи, должен я понудить мысль мою двинуться дальше, и искать ответа не на вопрос, что есть сон, а что есть пробуждение ото сна и бодрствование. Ибо теперь, когда ведомо мне, что длань Господня — легка, сочту ли тяжким отдельный перст ее? или зная, что болезнь сия послана мне во исцеление, отнесусь ли к мучительному приступу ее как к яду, что насильно подносят к губам, и буду ли роптать? Призванных ко служению, которому причастен и я, называют стражами[554]: Пророки — не просто те, кто наделен даром прозрения, наделен способностью видеть дальше других, — они призваны как стражи, что не смыкают глаз своих, соблюдая чад Господних. А потому, Господи, позволь мне переиначить слова Невесты Сына Твоего[555]; сказано ею: сплю, а сердце мое бодрствует[556], — я же скажу: бодрствую, но сердце мое спит. Тело мое истомлено болезнью, но душа моя в Тебе обретает мир и отдохновение; и как взор наш, когда мы здоровы, не различает ни воздуха, что перед лицем нашим, ни сферы огня, ни сфер небесных[557], — но останавливается лишь на звездах, так мои глаза, что открыты навстречу Тебе, не видят уже мира дольнего, но пробегают его насквозь и останавливаются на мире горнем, на радости и славе, которые — превыше всего сущего здесь. И недаром апостол, сказав: будем же бодрствовать[558], — чтобы, буквально понятые, не ввергли нас слова его в тяготы, коих не сможем вынести, тут же добавляет: бодрствуем ли мы, или спим, дозволено нам жить вместе с Христом[559]. Тогда, однако, то, что бежит меня сон, доказывает, что приближается ко мне Смерть (так Оригинал не терпит подле себя Копии, не терпит жизни скудной, которая — лишь отблеск жизни иной, лишь подражание истинному бытию), — Смерть, которая есть сон сладостный, отдохновение души моей, Смерть-обручительница, что наконец-то повенчает меня с Тобою, и сочетаюсь я браком нерушимым[560], хотя бы была тому ценою погибель моя.

МОЛИТВА XV

Боже предвечный и милосердный, в Твоей власти превратить ложе болезни в часовню отстраненных от причастия, обратить сны в молитвы и медитации, к Тебе устремленные — пусть же бессонница, что не отступает от меня, эта невозможность уснуть, которую Ты мне ниспослал, обернется для меня не терзанием и мукой, но также и залогом того, что в момент явления Твоего не застанешь меня спящим, и не найдешь на меня, как тать[561]. Телесное мое самочувствие — к худу ли, к добру меняется оно — пусть заботит тех, кому надлежит об этом заботиться; Ты же, единственный врачеватель моей души, дай ей знать, что назначаемое Тобой лечение пробудит ее — и взревнует она о Боге своем[562] и в Нем Одном обретет единственное успокоение, — и что все время, покуда я болен, Ты или сохранишь мой разум от распада и разрушения, причиной которым — бессонница, — или же взыщешь с меня и поставишь в вину лишь прегрешения, что совершил я прежде, чем постигла меня сия жестокая участь, и не вменишь мне грех, которым грешил не я, но — болезнь моя. Грехи же мои — вот они: тяжкий грех, грех неизгладимый, лежащий на мне от рождения[563]; тяжкое и бесчисленное множество грехов, что прибавил я к нему за годы жизни моей; я грешил за спиной Твоей (если только возможно сие), по собственной воле поставив себя вне конгрегации[564], пренебрегая службами церковными; грешил перед лицом Твоим, лицемеря в молитве, усердствуя в показной набожности и питая свою гордыню славою проповедника; я грешил, ведя полуголодную жизнь и жалуясь на это в годы, когда скудный достаток вынуждал меня влачить жалкое существование; и грешил, уже ни в чем не ведая недостатка, сидя за Твоим столом; грешил порочным небрежением и сознательным уклонением, получая от Тебя пищу небесную и лекарство божественное. Но знаю, что Ты многомилостив, и пусть повинен я в грехах столь многих, Ты все же не оставишь меня, ибо ревнуешь обо мне, если вписал имя мое в книгу жизни, удостоив меня избранием: и потому, сколь бы ни уклонился я от путей праведных, сколь бы ни блуждал во тьме греховной, принужденный к тому болезнью, Боже, суди меня по тому мгновению, когда был я праведен перед очами Твоими.

XVI. Et properare meum clamant, e Turre propinqua, Obsteperae Campanae aliorum in funere, funus И при неумолчном звуке колокола c ближайшей колокольни на погребение других они восклицают, что приближается мое погребение

Athanasius Kircher, Musurgia universalis, 1650.

Афанасий Кирхер, Универсальная Мусургия, 1650 г.

МЕДИТАЦИЯ XVI

Вспомнился мне автор, который, будучи в турецком плену, написал книгу, озаглавленную "О колокольном звоне"[565]. Сколь же больше мог бы сказать он, если бы оказался не в турецком узилище, а в тюрьме куда более тесной — на этом ложе болезни, с которого слышу я звон соседней колокольни, неумолчный, как музыка сфер, — однако звучащий куда громче. Захватив Константинополь, турки переплавили колокола на пушки[566]; довелось слышать мне и колокольный звон, и гром орудий, однако ни то, ни другое не запечатлелось в моей душе столь сильно, как голос этого колокола, что звучит сейчас[567], а ведь я слышал вблизи, что такое церковный звон, когда бьют тридцать колоколов разом[568], как слышал я и колокол столь великий, что, говорят, один его язык весит более шестисот фунтов, — и все же волнение мое, когда довелось мне услышать те диковины, — ничто в сравнении с тем, в котором пребываю я сейчас. Звучание здешних колоколов во время траурной церемонии далеко от торжественности, но я знал того, кого оплакивают они: он был соседом моим, мы жили в домах, что стоят бок о бок, — и вот он отправляется в дом иной, куда и мне суждено идти вслед за ним. Детей сильных мира сего воспитывают таким образом, что за проступки, совершенные ими, карают других: на их глазах невинные претерпевают наказания, положенные тому, кто действительно их заслужил, — и тем вызывают в нем раскаянье. И когда колокольный звон возвещает мне, что еще один из ближних моих сошел в землю, не должен ли я осознать, что это — мое наказание, которое принял он на себя, мой долг, который он выплатил. Был в некоем монастыре колокол, что без видимой причины звонил всякий раз, когда кто-то из братии болел и лежал при смерти. И заслышав звон, монахи знали, что больному уже не встать и участь его предрешена. Случилось как-то, что вся братия пребывала в добром здравии, колокол же зазвонил, как звонил обыкновенно по больному; однако на следующий день один из монахов упал с колокольни и умер, колокол же после этого случая получил репутацию пророческого. И колокола, что звонят сейчас, — провожает ли их звон кого-то в последний путь, или то звонят по мне, и час близок? Сколько людей, что глазеют на казнь, спроси они, за что обречен несчастный смерти, услышали бы, что проступок его — тот же, в котором и они повинны, и увидели бы себя всходящими на эшафот в сопровождении прокурора. Иногда мы слышим о чьем-то стремительном продвижении к вершинам власти и полагаем, что и мы могли бы быть на его месте, почему же не можем мы быть на месте того, кого похоронные дроги везут сейчас к месту вечного упокоения? Полагая себя достойными сидеть в кресле другого или занимать пост его, почему не считаем нужным помыслить о том, каково было бы нам лежать в чужой могиле? Пусть я обделен благосклонностью фортуны, выпадающей порой худшим, чем я, но разве обделен я смертной долей, которая есть достояние тех, кто ниже меня? Пусть иные ловчее меня, однако, как и они, я рожден для столь же многих немощей. Получу ли должность церковную — ибо ведомо мне, что такое лежать в могиле, или признают меня врачом — ибо изучил, как идет омертвение тела, на собственном примере, умирая? И пусть найдутся те, кто выше и почтенней меня в этой иерархии, пусть найдутся те, кто старше меня, но я постиг полный курс наук в преславном университете, за малое время прошел многое, благодаря жестокой лихорадке, которая была наставником моим и ходатаем. А потому, кого бы ни провожал сегодня колокол в последний путь, если вчера я и тот, кого ныне хоронят, были бы на равных, то следовало оказать предпочтение мне, наделив меня синекурой, выпавшей ему. Но власть над смертью в руке Господа, иначе нашлись бы те, что подкупят саму смерть. Ибо, если знает человек корысть смерти и видит в смерти облегчение, что помешает ему изыскать средства, дабы склонить ее в свою пользу. И, однако, видя, что многие, подвизающиеся на том же профессиональном поприще, получили повышение, люди склонны питать надежду, что и им просияет удача. Потому, когда колокола ежечасно твердят мне о похоронах, похоронах множества людей, во всем мне подобных, этот звон несет мне если не стремление поторопить смерть, то покой при мысли, что когда-нибудь придет и мой черед лечь в землю.

УВЕЩЕВАНИЕ XVI

Боже мой, Боже мой, мое увещевание обращено не к Тебе, но к тем, кто смеет в дерзости своей увещевать Тебя, — увещевать, когда устами Церкви Ты Сам говоришь о том, что дозволительно звонить в колокола во время погребальной церемонии. И разве то, что похоронный звон был в обычае и у язычников — основание, чтобы изгнать его из церкви, — как же быть тогда с похоронами, ведь и язычники хоронили своих умерших? Неужели следует отказаться от погребальных колоколов, ибо звон их может ввергнуть добрых христиан в идолопоклонство? Разве утверждение, что колокольный звон изгоняет злых духов, — основание для отказа от колоколов? Воистину, верно сие, воистину, Дух зла ярится и неистовствует от собственного бессилия, заслышав колокола, ибо звон их сзывает прихожан на молитву, соединяет Господа и верных Его, приближая конец того Царства, над которым Дух зла захватил власть. Давая основание Церкви воинствующей в мире сем, впервые создавая ее в среде Израиля, Ты повелел созвать народ в собрание гласом трубы[569], и перед тем собранием повелел священникам носить на своем одеянии звенящие колокольцы[570]. И труба, и звон колоколов сохранены Тобой и в Церкви Торжествующей, но роль и порядок их следования — иные сопровождаемые колокольным звоном, впервые вступаем мы под сень той Церкви (ибо лишь по смерти нашей становимся ее членами); истинное же посвящение в лоно ее и подтверждение нашей к ней принадлежности произойдет, когда прозвенит труба архангела — в Воскресении[571]. Трубный глас, волею Твоей, сопровождает и мирские, и церковные церемонии, но колокольный звон всецело отдан Церкви. Господи, не дай трубному гласу, коему назначено скрепить узы, что свяжут тех, кому суждено стать Собором Святых, сеять раздор здесь, на земле; не дай, чтобы звон трубы, коему назначено собирать нас воедино под сенью Церкви Воинствующей и соединять нас в лоне Церкви Торжествующей, стал для нас сигналом к размежеванию по враждующим станам. Однако тот, на чьих похоронах звенят сейчас колокола, был дома, в конце странствия своего, уже вчера; почему же колокола звонят сегодня? Человек заключает в себе весь мир, он есть все, сущее в мире; он — армия, а когда армия на марше, авангард ее уже сегодня может встать на постой, арьергард же подтянется лишь на следующий день. Человек — это не только он сам: разве можно отъять от каждого из нас его деяния и то, чему служит он примером, то, что он совершает? и то, чему он учит; то же самое верно и в отношении колокольного звона: накануне он возвещал о том, что еще одна душа — авангард той армии, которой является каждый из нас, — перешла в мир иной, сегодня же звон свидетельствует о том, что и арьергард этой армии — тело — принят церковью; но звон продолжается и тогда, когда свершилось сие, — продолжается, дабы напомнить мне о моем пути и цели его. Лежа здесь, на ложе болезни, я могу слышать долетающее до меня пение псалмов — тем самым я как бы соучаствую в службе церковной, — но я не могу услышать проповедь, и звон, отмечающий окончание службы, для меня то же самое, что для ученика колледжа — проповедь, которую должен он сочинить на латыни вослед проповеди наставника его, что была прочитана перед классом на родном языке. Но Боже мой, Боже мой, разве мне, охваченному лихорадкой, нужно иное напоминание о смерти? Разве одного моего голоса, который стал едва слышен, недостаточно, чтобы напомнить, у порога чего стою ныне? Разве нужно мне, дабы вспомнить, что я — смертен, смотреть на перстень с черепом, когда собственное мое лицо подобно черепу, обтянутому кожей? разве нужно идти мне за смертью в дом соседа моего, когда смерть притаилась у меня в груди? И все же, Господи — разве может быть слишком много напоминаний о сути веры? — при том ведомо мне разве может быть лучший Твой образ, чем Сын Божий, — и разве может Его образ быть лучше, чем тот, который дан мне в Евангелии; и все же — я должен благодарно признать: иные картины на евангельские сюжеты, где явлен мне Он в образе, порой заставляли меня глубже задуматься о вечных истинах. Я знаю, что Церкви нет нужды что-либо заимствовать у иудеев или язычников, ей нет нужды в подпорках для молитвы, подпорках, что помогают духу вознестись горе, — знаю это с абсолютной непреложностью. Но все же мы обязаны Тебе благодарностью, — ведь Ты дозволил Церкви сохранить эти старые установления и, пожелав сделать нас христианами, не искоренил в нашей вере то, что восходит ко временам дохристианским, не перечеркнул наше чисто человеческое естество, и потому, практикуя самые возвышенные из наших обрядов — обрядов христианских, — мы, Твоей волей, можем полагаться и на ту чувственную поддержку, что взывает к нашим человеческим качествам: ибо человек добродетельный[572] любезен Тебе не менее доброго христианина: и хотя милосердие исходит от Тебя Одного, Твоей волей оно не связано с одной лишь природной добродетелью.

МОЛИТВА XVI

Предвечный и милосерднейший Боже, животворящий тела наши Духом Своим[573] и тем превращающий их в храм Духа Святого[574] — Ты призываешь нас чтить сей Храм и тогда, когда священник уже покинул его, — призываешь чтить тело, когда душа уже изошла из него. Имя Твое — преславно и благословенно: вся наша жизнь — в руке Твоей, без Твоей воли ни один волос не падет с головы нашей[575] — и как ревнуешь Ты о жизни нашей, так печешься Ты и о всякой щепоти праха, что остается по нашей смерти. Все, ниспосылаемое Тобой — благо, — в жизни ли, в смерти обретаем его, но деяния Твои таковы, что побуждаешь Ты и нас творить благо ближнему, научая его своим примером — не только примером жизни праведной, но и самой нашей смертью. И размышляя над этим далее, я постигаю, что то ко мне обращен голос усопшего брата моего, которого провожают ныне в последний путь, — это моя надгробная проповедь звучит в звоне погребальных колоколов. Через него, Господи, Ты обращаешься ко мне — нет, вопиешь, как богач к Аврааму[576], — и сколь же бесконечно милосердие Твое, если послал Ты одного из усопших воззвать ко мне. Это он во весь голос взывает ко мне с колокольни; это он шепчет мне сквозь завесу тьмы смертной, и повторяет слова Твои: блаженны мертвые, умирающие в Господе[577]. Пусть же молитва сия будет, Господи, последним вздохом, что сорвется с моих уст, последним словом при моем угасании, да умру я в Тебе с нею на устах; и если сей час назначен мне для перехода в мир иной, — пусть будет дано мне умереть смертью грешника, тонущего во грехе в том океане, который есть кровь Сына Твоего; если же назначено мне пережить час сей — пусть все же дано будет мне умереть ныне смертью праведника, умереть для греха — умереть смертью, которая есть воскресение к жизни новой[578]. Ты убиваешь и Ты же даешь жизнь: чтобы ни приходило к нам, от Тебя исходит оно; пусть же, каким бы путем ни шел я, все же приду к Тебе.

XVII. Nunc lento sonitu dicunt, morieris; И теперь при протяжном звуке (колокола) они говорят: ты умрешь

Robert Fludd, Anatomiae Amphitheatrum... 1623.

Роберт Фладд, Анатомический театр... 1623 г.

МЕДИТАЦИЯ XVII

Тот, по ком звонит колокол, — столь плохо может быть ему, что он и не слышит звона; не так ли и я: полагаю, будто не совсем еще худо дело мое, а те, кто вокруг — им-то ведомо мое состояние, — и вот уж отзвонили по мне, а я и не знаю о том. Церковь есть Церковь вселенская, соборная Церковь — и таковы же ее деяния. Все, творимое ею — всеобщее достояние. Крестит ли она младенца — и я вовлечен в это крещение, ибо через крещение сочетается тот со Христом, ибо Он есть глава Церкви, к которой принадлежу и я, и сливается с телом, в котором я — один из членов его. Погребает ли она мужа — это погребение задевает меня: все человечество — создание одного автора, оно есть единый том, и со смертью каждого из нас не вырывают из книги соответствующую главу, но переводят ее на другой язык, и перевод тот лучше оригинала; так каждой главе суждено быть переведенной в свой черед; у Бога в услужении множество переводчиков: одни части переведены Старостью, другие — Болезнью, иные — Войной, а иные — Правосудием, — но на каждом переводе лежит рука Господа; и она сплетает вместе разрозненные листы для той Библиотеки, где каждая книга раскрыта навстречу другой[579]: и подобно тому, как колокол, звонящий к началу службы, зовет не только священника, но и паству, этот колокол зовет всех нас: а для меня, кто по болезни своей стоит уже почти у самой двери, призыв его звучит громче, чем для других. Когда-то монашеские ордена спорили, кому пристало первыми звонить к заутрене, дошло едва ли не до тяжбы: спорили о благочестии и достоинствах орденов, о вере и заслугах — и решено было, что первыми должны звонить те братья, что встают раньше. Осознай мы, каким достоинством наделяет нас звон колокола, что призывает к нашей последней, вечерней молитве, мы почли бы за счастье причаститься ему, поднявшись раньше, взыскуя в нем своей доли наравне с тем, по кому звонят. Ибо колокол звонит о тех, кто внемлет ему; и хотя он умолкнет, чтобы зазвучать еще раз, с этого мгновения услышавший его, чтобы далее ни случилось, в Боге соединен с ушедшими. Кто не поднимет взор к Солнцу, когда оно восходит? Но сможет ли кто оторвать взгляд от кометы, когда она вспыхивает в небесах? Кто не прислушается к звону колокола, о чем бы тот ни звонил? Но кто сможет остаться глух к колокольному звону, когда тот оплакивает уход из мира частицы нас самих? Нет человека, что был бы сам по себе, как остров; каждый живущий — часть континента; и если море смоет утес, не станет ли меньше вся Европа, меньше — на каменную скалу, на поместье друзей, на твой собственный дом. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством. А потому никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол, он звонит и по тебе[580]. У кого повернется язык назвать нас попрошайками, алчущими страдания, кто скажет, что мы — те неимущие, что берут в долг у имущих, будто нам мало своих страданий, и мы должны принять на себя еще большие, придя за ними в дом соседей своих. Поистине, простительна была бы та жадность, что заставляла бы нас поступать таким образом; ибо горе есть сокровище, но редко какой человек имеет его в избытке. Никому не дано горя в избытке, ибо будь это так, оно взращивало бы нас и заставляло плодоносить, как садовник — дерево, и готовило бы к встрече с Богом, но этого не происходит. Ибо если, отправляясь в путешествие, человек берет с собой сокровище: слиток золота или золотой песок, но при том у него нет при себе разменной монеты, что толку от сокровища — им не расплатишься в дороге. Беда — такое сокровище по сути своей, но что пользы от нее в качестве разменной монеты, хоть она и приближает нас к нашему дому — небесам. Другой, как и я, может быть болен, столь болен, что стоит на пороге смерти, и беда его таится в его утробе, как золото в руднике — но что может он извлечь из того? Лишь колокол, что сообщает мне о его несчастье, извлекает это золото на свет и предлагает мне: ибо если, помыслив об опасности, грозящей другому, я задумаюсь над той, что нависла надо мной, то тем я оберегу себя самого, обратившись за помощью к Богу, Который есть наше единственное безопасное убежище[581].

УВЕЩЕВАНИЕ XVII

Господи, не Твоя ли рука узнается в том, что, как повелел Ты из тьмы воссиять свету[582], так тот, по ком ныне звонит колокол, тот, чьей взор объят тьмой, становится наставником, духовником и епископом для многих и многих, кто внемлет голосу, звучащему в погребальном звоне, — не даешь ли тем самым Ты нам залог бессмертия? Не Твоя ли рука узнается в том, что из слабости восстает сила[583], и, волею Твоей, тот, кто не может встать с ложа, не может пошевелиться, — он входит в дом мой, и в колокольном звоне обретаю я исходящие от него наставления, что указуют мне путь к душевному здоровью и крепости. Боже, Боже мой, раскат громовой — сладостный звон кимвала, а осипший, до хрипоты севший голос — чистозвучное пенье органа, если через них говоришь с нами Ты Сам. Если касается Твоя рука инструмента, то и дряхлый орган звучит чистейшею нотой. Твой голос, Твоя рука причастны звону колокола сего — и в одиноком гуле его слышу я весь оркестр. Слышу Иакова, взывающего к своим сыновьям и говорящего им: соберитесь, и я возвещу, что будет с вами в грядущие дни[584]. Не так ли возвещает мне погребальный колокол: тем, чем ныне стал я, станете и вы в день оный. Слышу Моисея, обращающегося ко мне — взывающему ко всякому, кто внемлет колокольному звону: вот благословение, которым благословляю вас перед смертью своею[585]; и прежде, чем придет к вам ваша смерть, задумаетесь о ней, разглядев свой конец в моей кончине. Слышу пророка, обращающегося к Езекии: сделай завещание для дома твоего, ибо умрешь ты и не выздоровеешь[586]; Он обращается к нам, словно мы принадлежим тому же роду, и говоря о необходимости привести в порядок дела царства, заставляет нас задуматься о смерти. Слышу апостола, говорящего: справедливым же почитаю возбуждать вас напоминанием, что скоро должен оставить храмину сию[587]. Сии слова ? завещание святого мужа, и звон колокола подобен голосу стряпчего, что оглашает волю усопшего, вводя нас в права наследства, — однако должны мы соблюсти условия, выдвинутые завещателем. И поверх всего я слышу слова, что всякий звук способны превратить в музыку, а всякую музыку — в звучание хора ангельского, — слышу слова Самого Сына: пусть не смущается сердце ваше[588], Я иду приготовить место вам[589], с той лишь разницей, что усопший возвещает звоном погребального колокола: я послан приуготовить вас к месту сему, к могиле. Но Боже мой, Боже мой, ведь небеса — слава и радость, почему же тогда о мире горнем напоминает нам то, что славе и радости противоположно, почему самоотвержение и горечь — залог восхождения? В Ветхом Завете ? завещанииТвоем народу избранному говорилось о ниспослании ему победы и изобилия, упоминались вино и елей[590], млеко и мед[591], собрание друзей, поражение врагов, сердце, исполненное веселия[592] — и так, ступень за ступенью, восходили верующие к познанию обители успокоения, что приготовил Ты им, через славу и радость мира дольнего восходили к познанию славы небесной. Почему же изменил Ты старинному обычаю и ведешь нас путями новыми — путями повиновения и умерщвления плоти, путями скорби и стенаний, путями, в конце которых — жалкая кончина, а на всем протяжении их — ожидание страданий, взывающих о жалости, когда на страдания других смотрим мы как на ниспосылаемые нам в поучение и принимаем их как наши собственные, еще более растравляя тем душу свою? Или слава небесная не есть лучшее из лучшего, разве есть нужда удобрять почву жизни нашей унынием и унижением, дабы возрос на ней сей цветок и увидели мы всю красу его? Разве слава небесная не есть сладчайшее из сладчайшего, что она нуждается в горечи жизни сей, чтобы обрести вкус истинный? Разве радость и слава в горних — слава и радость лишь в сравнении с тем, что отпущено нам в мире сем? — неужели они не есть самая суть радости и славы, а лишь предстают такими в сравнении с этим миром, где окружает нас уныние и бесславие? Но мне ведомо, Господи: слава и радость небесные — иной природы. Как Ты, Который есть все, не имеешь тварной субстанции, так слава и радость, что с Тобою, не сотворены из того, что подвержено времени и изменчивости: они — сама суть радости и славы. Но почему же тогда, Господи, Ты не положишь начало им здесь, в мире сем? — прости, Господи, мне мою опрометчивость; я, спрашивая, почто не поступаешь Ты так, в глубине души тут же чувствую, что не прав; ибо эта радость и эта слава — сколь могу судить я по себе, — они внутри нас, и они же разлиты повсюду в этом мире; те же, кто не обретают радости в скорби своей, и славы в отверженности, пребывают в страшной опасности, ибо лишатся они славы и радости не только в сем мире, но и в мире грядущем.

МОЛИТВА XVII

Предвечный всеблагий Боже, Ты снисходишь до того, чтобы говорить с нами: говорить не только голосом Природы, звучащим в сердцах наших, или словом, обращенным к слуху нашему, но также и устами созданий бессловесных — Валаамовой ослицы[593], и устами неверующих — не так ли было с Пилатом[594]? — и даже устами самого Дьявола[595], признавшего Сына Божьего и о Нем свидетельствовавшего, — и вот я смиренно внимаю голосу, что доносится до меня в скорбном звоне погребального колокола. И благословляю я преславное Имя Твое — благодарю Тебя за то, что в звоне колокольном, в голосе меди звучащей[596] могу я расслышать наставление, ко мне обращенное, — в уделе, выпавшем ближнему моему, могу узреть удел собственный; вот — Ты даешь мне знать, что колокол, провожающий в последний путь ближнего моего, звонит и обо мне — ибо, возможно, отойду я раньше, чем стихнет последний раскат его. Возмездие за грех ? смерть[597], я же грешен — разве дано мне избегнуть смерти? Смерть — конец всякого недуга[598], я же поражен грехом — тогда разве смерть не мое достояние? Я слуга нерадивый[599], разве могу я не бояться смерти, но Ты — Ты хозяин милостивый, потому не страшусь предстать пред Тобой: в руки Твои, Господь, передаю мой дух[600]. Пред Тобою склоняюсь, побежденный, и знаю: будь я жив или мертв, Ты примешь мою капитуляцию; разве иначе поступил слуга Твой, Давид, разве не склонился он и не вверил жизнь свою воле Твоей, надеясь лишь в том обрести защиту[601]? разве Сын Твой, испуская дух на кресте, поступил иначе[602]? Яви же мне ныне волю Свою, Господи: смерть или жизнь мне суждена; прими ныне мою капитуляцию: в Твои руки, Господи, передаю дух мой. Господи, подготовленный к тому карой, умягченный наказанием, предавшийся воли Твоей, Духу Твоему, Господи — удостоившийся прощения души и не просящий уже помилования для тела, не просящий продления жизни его — дерзаю я просить Тебя за того, чей голос слышится мне в колокольном звоне, побуждающем меня к молитвенному бдению. Не дай отойти душе его, доколе не осознает он до конца прегрешения свои: ничтожно малое время суждено оставаться сей душе в теле, пусть же властью Духа Твоего и малого промежутка будет достаточно, чтобы прежде, чем отойти, подвел он окончательный итог: яви ему грехи его так, чтобы знал он — они прощены Тобой и прощение Твое — несомненно; пусть оставит он размышления о бесконечности грехов своих, но помыслит бесконечность милосердия Твоего: пусть увидит во всем их неприкрытом безобразии свои недостатки, но пусть будет дано ему облечься достоинствами Сына Твоего, Иисуса Христа; напои сердце его покоем — и дай ему излиться свидетельством о Тебе, да будет он примером и назиданием, что все, выпадающее на долю нашу, послужит в конце к нашему утешению, — даже смерть, даже пагуба: и пусть назначено телу идти путем плоти, которая есть прах и в прах возвратится[603], душе назначено идти путем святых. Когда Сын воззвал на кресте: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? — он вопиял не столько о Себе, сколько о Церкви — о рассеянных и отсеченных членах Своих, о тех, кто в глубине несчастья могут убояться оставленности и одиночества. Сей больной, Боже всеблагий, — один из членов Тела Христова; внемли Сыну, взывающему к Тебе от его имени: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? — и не оставь его; но левой рукой Своей положи тело его в могилу (если так Тобой решено), а правой — прими душу его в Царствии Твоем и соедини его и нас в Соборе Святых. Аминь.

XVIII. At inde, Mortuus es, Sonitu celeri, pulsuque agitato Теперь при быстром звуке и учащенном пульсе говорят: ты уже умер

Robert Fludd, Medicina Catholica, Seu Mysticum Artis Medicandi Sacrarium, 1629.

Роберт Фладд, Общая медицина, или Тайный Храм Искусства Врачевания, 1629 г.

МЕДИТАЦИЯ XVIII

Колокол звонит по умершему — сие означает, что пульс прервался; тот благовест был слабым, подобным прерывающемуся пульсу, этот, более громкий звон[604] — свидетельство начала большей и лучшей жизни[605]. Душа покинула тело. Подобно земледельцу, который взял участок в аренду, и истекла она, — и тут узнал он, что отныне участок сей на 1000 лет закреплен в его собственности, — подобно дворянину, что растратил все свое состояние, — и тут узнал о завещанном ему наследстве, — усопший вступил во владение новой собственностью — собственностью, неизмеримо превышающей все, что имел он при жизни. Душа его отошла. Куда? Кто видел душу, как нисходит она в тело человеческое и как оставляет его? Никто, но каждый уверен: была в теле сем душа — и вот уже нет ее. Но спроси я у тех, кто именует себя истинными философами, что есть душа? — каков будет ответ? — Она есть ничто — ибо существуют лишь темперамент и гармония — благоприятное, пребывающее в равновесии сочетание четырех элементов в теле человеческом, — оно-то и порождает все наши способности, ошибочно приписываемые душе; сама же по себе душа — ничто, она не обладает отдельной субстанцией, чтобы пережить тело. Сии философы отводят взор свой от человека и обращают его на иные живые создания, что населяют сей мир, — и не обнаруживают в них души — одну лишь жизнь телесную, — и вот в нечестивом смирении они распространяют сие и на род человеческий, тем принижая его. Но если моя душа не более души зверя[606] — разве мог бы я задумываться о самом ее существовании? — ибо если душа может себя мыслить и себя осознавать, она — более, чем душа животная. А спроси я: как душа, будучи отдельной субстанцией, нисходит в тело человеческое? — и обратись с сим вопросом не к истинным философам, но к тем, кто почитает себя отчасти философами, а отчасти — христианами, то есть к богословам, — каков будет ответ? — Иные скажут, что душа происходит и зарождается от родителей, — ибо как иначе объяснить, что душа, входя в тело, неизбежно обретает печать Первородного греха и становится причастной ему, хочет она того или нет. Иные же скажут, что душа вдыхается в тело Самим Богом, — ибо как иначе объяснить бессмертную сущность души, что появляется на свет, рождаясь в теле — от смертных родителей. А спроси я — не отдельных людей, но всех христиан, которые суть единое тело, — спроси я самые Церкви христианские: что происходит с душами праведников, когда оставляют они тело? иные скажут, что души их пребывают в месте мучений, где совершается их искупление и очищение[607]; иные ? что они наслаждаются лицезрением Господа в месте покоя, но еще в предчувствии, еще — в предвкушении; а иные — что они непосредственно удостоиваются пребывания с Господом. Св. Августин ни о чем столь много не размышлял, как о природе души, — разве о спасении ее, он даже отправил срочное послание Св. Иерониму, дабы узнать его мнение; и все же удовлетворяется он следующим: Пусть исповедание веры будет мне ясным свидетельством, что душа, покидая тело, идет туда, где ждет ее спасение, — и да не заботит меня то, что непостижимы для разума пути, коими нисходит душа в тело мое. Пусть же станет предметом всех наших размышлений исход души, а не то, как вселяется она в бренное тело. Колокол возвещает мне, что еще одна душа покинула сей мир. Но куда же отошла она? Кто скажет мне сие? Мне неведомо ни имя усопшего, ни его положение, ни род занятий, — мне неизвестны обстоятельства и ход жизни его, — как же мне сказать, куда направится его душа? Не был я рядом с ним ни в болезни его, ни в смерти, не ведаю путей, коими шел он в этом мире — и куда они его привели, не могу спросить о том у знавших его, чтобы слова их подтвердили или опровергли мои предположения о посмертных путях его души. И все же имею при себе свидетеля, который ведает более, чем они: имя ему ? милосердие; и если обращусь я к нему, то ответом мне будет: усопший отошел туда, где вечный покой и радость, и слава[608]; как же мне думать о нем иначе, как пренебречь долгом благодарности, взывающей к моему милосердию, если сам звон его погребального колокола послужил мне благим наставлением: колокол обратил помыслы мои к молитве, стал мне поддержкой, и я вознес молитву за того, кто покинул юдоль земную, — и в вере молился я, исполнившись милосердия, исполнившись веры в то, что душа усопшего отошла туда, где вечный покой и радость, и слава. Что же до тела — сколь жалка его участь! Речь наша не поспевает за стремительностью происходящих с ним изменений, имя которым — распад. Еще три минуты назад оно было домам души, единственной насельницы его — и вот сделала та один лишь шаг к Небесам, оставила земное ради небесного, — как тело тут же утратило само имя обители, став необитаемым, и стремительно теряет само право зваться телом, разрушаемое тлением. Кого не тронет вид реки, еще поутру струившейся водой чистейшей и сладкой, к полудню же превратившейся в сточную канаву, полную тины и грязи — и обреченную стать к ночи соленой и горькой, как море? Что за плачевная картина, что за горькое зрелище — тело, на глазах подвергающееся распаду и разложению! Вот — обитель, надежно и соразмерно выстроенная: душа связует члены нашего тела подобно тому, как раствор связует камни, — но едва душа покинет тело — как перед нами безжизненная статуя, изваянная из глины[609], — статуя, которая тут же начинает расползаться и терять очертания, как если бы глина была снегом, и вот, то, что было обителью, — лишь горсть праха[610]пыль, носимая ветром, куча отбросов, останки. И если тот, по кому звонит сейчас колокол, был искусным ремесленником — кто теперь придет к нему за плащом или за камзолом? — за советом, если был он адвокатом, за справедливостью, если — судьей? У человека, помимо бессмертной души, есть еще душа чувственная и душа растительная, кои первыми пробуждаются и начинают действовать в теле, когда мы приходим в мир и бессмертная душа обитает в нас бок о бок с этими душами, не ущемляя и не изгоняя их, — но, покидая тело, уводит их вместе с собой: она ушла — и нет в теле ни теплившейся до того жизни, ни чувства. И видим мы, что Земля нам — лишь приемная мать, и не она дала нам жизнь. Истинная мать выносила и взрастила нас в утробе своей и, разрешившись от бремени, пересадила нас в мир, как садовник высаживает росток из оранжереи в сад. Что до Земли — она принимает нас в утробу, где пребываем мы и умаляемся, покуда плоть наша не станет ничем, — и тогда разрешается она от этого бремени: приходят и вскрывают могилу нашу, и кладут в нее другого[611]. И мы не пересажены в иные условия, но извергнуты, и прах наш развеян по ветру, дабы смешаться с презренным прахом, никогда и не бывшим душой живою.

УВЕЩЕВАНИЕ XVIII

Господи, Господи, если слишком дерзко с моей стороны назвать это рассуждение "Увещеванием", — в Твоей воле смягчить смысл слова сего. Но мной движет жажда познать и в трепете принять Твою истину: пусть для других то, что волнует меня, представляется лишь праздной игрой ума, — дозволь мне спросить, почему Ты запретил служителям Твоим, отправляющим все священные обряды, совершать заупокойные требы и принимать участие в похоронах[612]? Ты не следуешь совету докучному — не нужен Тебе ни совет, ни советчик, — не объясняешь деяния Свои облеченному правом спрашивать, — Ты не допустишь над Собой никакой власти. Почему же дерзаю я подступить к Тебе с вопросом? Всякому обряду можно найти множество объяснений: кто решится сказать, что его объяснение — верно и он истинно постиг смысл, который вкладывал Ты в этот обряд? Мне довольно знать: обычай сей возник в те времена, когда язычники слишком благоговели перед памятью, — почти всегда именно в этом исток идолопоклонства у всех народов: оно берет начало свое в любовном почитании, в ревностном поклонении, в усердном сохранении памяти усопших и их изображений[613]; так по человеческому тщеславию вошли идолы, в мир[614], так статуи и изображения, призванные запечатлеть дорогих покойников, по прошествии многих лет стали почитаться как образы богов: то, что первоначально было лишь изображением друга, со временем стало изображением бога[615], — и вот, по словам мудреца, стали называть божественным дело рук человеческих[616]дело давней руки[617]. Притом иные авторы даже говорят о сроках, по исполнении которых такие изображения перестают быть образами малых сих и, будучи освящены временем, становятся образами богов — сие происходит через 60 лет после их создания. Эти образы человеков, что жили когда-то, и идолы, изображающие тварей, что никогда не жили, наречены одним общим именем, дававшимся им без разбору: "мертвые" — и поклоняющегося сим истуканам порицает премудрый, ибо кадящий кумирам о здоровье взывает к немощному, о жизни просит мертвое, о помощи умоляет помочь неспособное[618]; или должны мы спрашивать мертвых о живых[619]? — возмущается пророк. Именно здесь таится корень многих зол, здесь причина многих религиозных обрядов, связанных с поклонением мертвым: и именно потому, полагаю я, Ты, Господи, связал первых служителей Твоих запретом как бы то ни было соучаствовать во всем, что касается сего опасного идолослужения, дабы, видя их воздержание от совершения треб по умершим, прочие люди сказали: разве мертвые достойны всех почестей, что мы оказываем им в заблуждении нашем, коли Господь не дозволяет слугам Своим не только прикасаться к телам их, но даже созерцать их[620]. Но опасность сего идолослужения сходит на нет, коль только Ты, Господи, позволяешь нам оказывать мертвым долг милосердия и через то получать в милосердии наставление — наставление, исходящее от усопших наших. Не это ли, Господи, есть освященный Тобою способ, коим можем мы восстановить семя умершему брату своему[621], если я, размышляя о смерти его, рождаюсь через то к лучшей жизни? И вот оно, благословение Рувиму. Да живет Рувим и да не умирает, и да не будет малочислен[622]; да продлится он во многих. И то — проклятие: умирающая — пусть умирает[623]; пусть не соделается блага умирающей: ибо, по словам апостола, сие — бесплодные деревья, дважды умершие[624]. То — смерть вторая[625], если никто не живет жизнью лучшей после смерти моей, научившись тому от моей смерти. А потому — прав ли я, полагая, что содеянное Тобою с египтянами, когда по воле Твоей не осталось во всей стране той дома, где не было бы мертвеца[626], было содеяно, дабы внушить людям сим страх Господень, — страх смертный, ибо говорили они в бедствии, их постигшем: мы все умрем[627]; так смерть других должна научать нас закону смерти. Сын Твой, Иисус Христос, в Писании назван первенцем из мертвых[628]; Он первым восстал из смерти, Он — мой старший брат и наставник мой в науке умирания[629]: при том — я младший брат того, кто только что умер, — младший брат того, кого видел я лежащим в гробу, того, погребальный звон по кому коснулся моего слуха, — любой усопший прежде меня — первый учитель мой в этой школе смерти. И потому сказанное слуге Твоему Давиду женой его, Мелхолой, сказано также и мне: если ты не спасешь души твоей в эту ночь, завтра будешь убит[630]. И если останусь я безучастным к смерти того, по ком звучит сейчас колокол, горька будет мне моя смерть, ибо на пороге ее мне как бы будет отказано в Твоей помощи: ибо сей усопший послан мне, как тот, кто был послан Тобой возвестить Ангелу Сардийской церкви: бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти[631]; через него получаю я духовную поддержку в немощи моей телесной[632]. И что бы ни возвестил Ты мне — будь то сказанное ангелом Твоим Гедеону: мир тебе, не бойся, не умрешь[633], — или объявленное Тобой Аарону: ты умрешь там[634], — равно то укрепит меня — лишь бы Ты сохранил душу мою, готовую уже к исходу смертному, от худшей смерти, от греха[635]. Замврий погиб за свои грехи, в чем он согрешил, делая неугодное пред очами Господними, — погиб во грехе, совершенном, дабы ввести Израиля в грех[636]. В Писании сказано: за грехи, за многие свои грехи, — и тут же добавлено: во грехе, лежащем на нем; за мои грехи суждено мне умереть, когда бы ни пришла смерть моя, ибо возмездие за грех есть смерть[637]; но также суждено мне будет умереть во грехе — во грехе противления Духу Твоему, если не воззову я к помощи Твоей. И разве не требуют от нас особого размышления грозные слова благословенного Сына Твоего, обращенные к иудеям, что отвергли предлагаемый свет, — угроза повторена Им дважды и усилена во второй раз, — ибо сперва сказано: вы умрете во грехе вашем[638], но так как не смутились они и продолжали подступать к Нему с лукавыми вопросами и искушениями, то прибавлено было Им: вы умрете во грехах ваших[639]; и тем усилено сказанное ранее, ибо грехи названы во множественном числе: сказано сперва: во грехе, а затем — во грехах; не значит ли сие, что когда противимся мы Твоей помощи, что ниспосылается нам в последнее мгновение нашей жизни, мы тем самым отягощаем себя всеми грехами, что были нами совершены? И тогда, пренебрегая звоном погребального колокола, который призван донести до меня наставление усопшего, я ввергаю себя в бездну несчастий, обрекаю себя на то, что я, кого Бог живых[640] возлюбил столь много, что за меня умер, — умру, а порождение мое — грех — будет бессмертным; я умру, а червь совести моей не умрет[641].

МОЛИТВА XVIII

Предвечный всеблагий Боже, я слышу призыв колокола, и у меня есть новый повод благодарить Тебя, новый повод обращаться к Тебе с молитвою. Глас колокола — им возвещаешь Ты мне, что, обреченный смерти с рождения, я приблизился к черте смертной. Слыша сей звон, я внимаю словам Твоим, и они говорят мне, что я мертв, что я неисцелим, безнадежен, что телу моему уже не восстать в здоровье и крепости. Сколь бесконечен был бы долг мой перед Тобою, Владыка Небесный, если бы за гласом колокола воистину различим был язык, на котором обращаешься Ты ко мне, обращаешься с последней ясностью: ибо даже глас, глаголящий, что ныне пришла смерть моя, есть глас не Судии, чей приговор — проклятие, но — глас врача, что радеет о здоровии нашем: Ты ниспосылаешь смерть как исцеление от моего недуга, а не как знак полноты власти его надо мной. И если я ошибся в своем истолковании, если выказал поспешность и предупредил руку Твою[642], если представил смерть, стоящую надо мной, ранее, чем Ты велел ей явиться, — все же глас этот взывает и ко мне: я обречен смерти с рождения, с того момента, как дух мой воплотился в этом сосуде скудельном — сосуде, чьи стенки тают и истончаются с каждым мгновением, ибо вся жизнь есть не что иное, как постоянное умирание. И наставляет ли меня голос сей, что отныне я — мертвец, или напоминает мне, что все это время был я мертвецом, я смиренно благодарю Тебя, что это Твой голос взывал к душе моей, и смиренно прошу снизойти к молитве моей во имя того, кому я обязан тем, что голос этот проник душу мою. Ибо хотя перенесен он к Тебе смертью и тем причастился невыразимому счастию, все же и здесь, на земле, Ты дал нам толику неба: пусть спорят те, кто пребывает в земной юдоли, о том, ведомо ли святым в горних, в чем здесь, в мире дольнем, имеем мы истинную нужду, — бесспорно, что мы, пребывающие на земле, знаем, чего лишены святые на Небесах, чего недостает им для полноты блаженства — разве не потому наделил Ты нас даром молиться о святых Твоих? — ибо душа, которая только что причастилась Царствия Небесного, может в радости вернуться назад ради воссоединения с телом, ею оставленным, — а следовательно, истинная наша радость тогда лишь исполнена, когда познаем мы ее и душою, и телом. И вот смиренно возношу я к Тебе свои мольбы, когда простерлась надо мною уже Твоя рука: Господь милосерднейший, во имя Сына, Иисуса Христа: Ради того, чтобы благословенный Сын Твой воистину мог распорядиться полученным от Тебя даром и в последний день принять на Себя дарованные Ему обязанности Судии[643], и собрать на Небесах Собор верных Своих — Собор Святых, воскресших для полноты бытия в облике телесном[644], — ибо Собор душ всегда пребывает у престола Его: ибо Тебе ненавистен сам грех, и ненависть Твоя ко греху может дойти до того, что Ты уничтожишь самое орудие греха — обольщения мира сего и сам этот мир, а с ними вместе — все временные победы, коими грех кичится, и жало болезни и смерти[645], и все крепости и темницы и горделивые памятники греха — всем им суждено сгинуть, сгинуть в могиле. Так время исчезнет, утоленное вечностью, исчезнут надежды и ожидания, утоленные обладанием, исчезнет конечное, бесконечностью утоленное, и все живущие удостоятся спасения — духовного и телесного, став единой и вечною жертвой Тебе там, где обретешь Ты от человеков радость, а они от Тебя — славу. Аминь.

XIX. Oceano tandem emenso, aspicienda resurgit terra; vident, justis, medici, jam cocta mederi se posse, indiciis Но между тем, когда океан позади, появляется желанная суша. И врачи видят по ясным признакам, что целебные отвары могут уврачевать тебя

Michael Maier, Atalanta Fugiens, 1618.

Михаэль Майер, Убегающая Аталанта, 1618 г

МЕДИТАЦИЯ XIX

Все это время врачи сами претерпевали страдания, терпеливо вглядываясь, когда же покажется суша в этом море бедствий, когда явится их взору земля, облачко на горизонте — некий знак, указующий на присутствие более плотной субстанции среди вод, выделяемых организмом[646]. Всякое мое неповиновение врачебным предписаниям, всякое небрежение врачей своим долгом заставляло болезнь яриться и усиливать натиск; однако сколь бы ни был усерден врач, ему не ускорить кризис, при котором вызревшая зараза исходит из тела гноем и слизью, слезами и потом. Все, что остается врачу: ждать, покуда придет время и болезнь даст плод, и нальется тот соком — а тогда нужно лишь подставить руку и принять плод на ладонь, не дав ему сорваться с ветки и обратиться в гнилую падалицу. И все же поторопить время сего урожая лечащий не властен. И разве можем надеяться мы, что болезнь, которая есть не что иное, как раздор, разлад, смятение, хаос и мятеж, охватившие наше тело, пойдет нам навстречу? Болезнь не была бы болезнью, если бы подчинилась порядку, который мы стремимся ей навязать, — если бы снизошла до сроков, которые мы ей определили. Болезнь есть разлад — почто же ищем в болезни того, что не можем найти в Природе — Природе, которая привержена упорядоченности и смыслу и всякое свое творение стремится довести до совершенства, вывести к свету? Или можем мы заставить пробиться июльские цветы в январе, а весенний первоцвет — распуститься осенью? Повелеть плодам явиться на ветках в мае, а листьям — проклюнуться из почек в декабре? Женщина, ожидающая младенца, не может отсрочить роды и вынашивать плод не девять месяцев, а десять, сказав, что время еще не приспело и, чтобы родить, ей надо собраться с силами; и Королева не властна над родами и не может разрешиться от бремени седьмым месяцем потому лишь, что спешит скорее вновь предаться удовольствиям. Природа (если надеемся мы обрести в ней надежную и сильную покровительницу) не потерпит того, чтобы мы ущемили ее права, отложили сроки их исполнения или связали ее какими-то обязательствами: полученный ею патент старше нашего и дарует ей полную свободу действий. Природу нельзя ни пришпорить, ни понудить ускорить свой шаг нет силы, что на это способна, сие не во власти человека; великие не любят, когда их к чему-либо понуждают. Сильные мира сего вольны дарить, вершить суд и миловать, но ищущие плодов от тех деяний должны знать сроки, когда надлежит сбирать урожай: всякое древо плодоносит в свое время; и не ведающие сроков умрут с голода прежде, чем дождутся дара, обнищают прежде, чем добьются правосудия, умрут прежде, чем обретут помилования; иные деревья не приносят плодов, покуда не удобрена почва, питающая их корни, и справедливость не приходит от иных вершителей ее, покуда не будут они богато умилостивлены; иным же деревьям потребен обильный полив, и уход, и присмотр, и есть люди, от которых не добиться плодов, коли не докучать им; некоторые деревья нужно опиливать, подрезать и подстригать, и так же нужно иных людей держать в узде, не давать им много воли, о чем заботятся церковный суд и цензура, — тогда лишь принесут они плод добрый[647]; как есть деревья, что плодоносят, если только вдоволь обласканы солнечным светом, так среди людей есть такие, аудиенции у которых можно добиться, только пользуясь чьей-либо благосклонной протекцией или имея письма от посредников, вращающихся при дворе; иные же растения выращивают дома, в закрытом помещении, — так некоторые люди держат под спудом не только щедрость, но и сочувствие, и справедливость, и лишь настойчивые ходатайства их жен, сыновей, или друзей, или слуг могут открыть вам доступ к ним, повернув заветный ключ в замке. От всякого человека следует ждать плодов в подобающее время: от одного — когда получил он награду, от другого — когда надоела ему назойливость просителей, от третьего же — когда он испуган, а от иного — когда пробудилась в нем естественная приязнь к просителю, благосклонность или чувство дружеского расположения; и не знающий, когда собирать урожай, не дождавшийся времени благоприятного, лишится доли своей благ. У Природы, как у сильных мира сего и власть имущих — для всякого дара предусмотрен свой час; что же нам ждать от болезни — неужели она проявит к нам снисхождение и позволит отрясти ее древо прежде, чем завяжутся и вызреют на нем плоды? Длительное время противостояли мы натиску болезни, заняв оборону, — но сие положение таит в себе также и немалую опасность, особенно, если осажденные имеют лишь смутное представление о силах нападающих. Запертые в крепости не могут даже укрепить стены ее, ибо откуда бы взять им камень или лес, тогда как осаждающим ничего не стоит усилить натиск, подтянув подкрепления. Но многие из числа тех, кто в этот миг сопротивляется приступу болезни, находятся в положении еще более бедственном, нежели я, притом что сии бедствия они, в отличие от меня, не заслужили: они испытывают недостаток в стражах, что стояли бы на часах и блюли их покой, — во врачах, и недостаток в боеприпасах, что помогут им сдерживать натиск осаждающих, — в отварах и настоях. И этим несчастным суждено сложить свои головы прежде, чем враг истощит свои силы и они решатся на вылазку, — прежде, чем болезнь дрогнет и гарнизон крепости, воспользовавшись замешательством, сможет нанести ей сокрушительный удар. Но осаждающие меня столь ослабли, что пришел час вывести войска из крепости и дать сражение; ибо, если суждено мне умереть, пусть уж лучше умру я в открытом поле, а не в тюрьме.

УВЕЩЕВАНИЕ XIX

Господи, Ты есть Бог прямых путей, Бог, и осмелюсь ли вымолвить сие — Бог, чье слово — неуклончиво и прямо[648]: и всякому слову, исходящему от Тебя, следует верить буквально, ибо исполнится все, сказанное Тобою. Но также Ты есть Бог, скрытый завесой метафор и вторых смыслов (Господи, говоря сие, единственного чем радею, — о славе Твоей, и да не соблазнятся сказанным профаны, да не истолкуют мои слова Тебе в поношение): в Божественном Писании найдем мы столь высокую риторику, столь пространные переходы к метафоре нежданной — и точной, столь всеобъемлющую наполненность каждого слова, такие завесы аллегорий и такие Третьи Небеса гипербол[649], столь гармоничный стиль красноречия и столь многосмысленные образы, что раскрываются лишь по глубоком над ними размышлении, — найдем убедительность всепокоряющую и заповеди неотразимые[650], и в словах, льющихся, как млеко, обнаружим твердость мускулов напряженных[651], что все мирские авторы пред Тобою — как отродье Змиево, пресмыкающееся в пыли, перед голубем, парящим в облаках. Никому, кроме Тебя Самого, не под силу выразить словами невыразимое богатство смыслов и композиции Твоего Писания; свидетельство тому то, что один из верных Твоих увидел доказательство божественности Писания в благоговейной простоте Слова[652] и потому уверовал, тогда как другой склонился и обратился в веру истинную, пораженный властным могуществом Слова Твоего[653]; мужи сии равны были праведностью, и искали один у другого ответа на вопросы, что в одиночку не могли разрешить, но при том один из них недоумевал, почему же не все понимают слова Твои, Господи, тогда как другой мучительно доискивался: может ли хоть кто-то из живущих воистину сказать, что постиг смысл Твоих слов. Ты дал нам землю, и волей Твоей труждаемся мы на ней во дни нашей жизни, в нее же и ложимся по смерти нашей; не из глины ли, не из персти земной возводим мы себе обители? но разве не в той же глине суждено нам быть погребенными? И так же Ты дал нам единое Слово: и во искупление, и на муку: соприкасаясь с ним, равно чувствуем мы греховность свою и воспаряем духом до чертогов небесных. Есть в Писании Твоем места, что трудностью своей смущали таких Твоих служителей, как Августин и Иероним, заставляя спорить о верном истолковании и даже обрушиваться друг на друга с нападками, как свидетельствует о том их переписка, — однако оба святых мужа призывали всех, ищущих Господа, пусть то даже немощные старухи и юные девы, о которых знали святые, что слаб их дух и легко им впасть в соблазн, — читать Писание целиком, без изъятий, и не ограничивали их тем, что доступно простодушному пониманию. И не только словам Твоим, Господи, присущи метафоричность и второй смысл, но и Твоим деяниям. Метафорична сама стилистика действия Твоего, которое Ты строишь подобно стиху из Писания. Служение Тебе, как предписано оно Ветхим Заветом, аллегорично насквозь; образ наслаивается здесь на образ, подобно тому, как одна риторическая фигура перетекает в другую и тем служит к взаимному их усилению: обрезание есть прообраз крещения, крещение же — прообраз той чистоты[654], что обретем, когда достигнем совершенства, облачившись в которое, сможем вступить в Новый Иерусалим. И на этом языке говорил Ты и действовал не только во времена пророков, но и тогда, когда был среди нас Сын, в Котором Ты обращался к нам напрямую. Ибо не чаще ли Он именует Себя путем[655], светом[656], дверью[657], лозой виноградной[658] и хлебом[659], чем Сыном Божиим или человеческим? Сколь чаще изъясняет Он Христа метафорического, чем Христа реального, буквального? И в этом причина того, что Твои служители издревле, изъясняя Писание и создавая литургию, которая есть обращение к Тебе общины верующих, и молитвы, которые есть обращение к Тебе раба Твоего, следовали данному свыше образцу, писали свои тексты по Твоим прописям, чтобы дозваться Тебя тем же языком, на котором обращался Ты к нам, — языком образов и метафор. Потому и я дерзну последовать их манере, и утешение, обретенное мною в моих страданиях, когда созрели и прояснились симптомы болезни, и врачи смогли увидеть, как чужеродная субстанция, отравляющая жидкости организма, сгустилась и выступила пятнами сыпи, покрывшими кожу, как покрывают небо тучи, — сие утешение уподоблю я тому, которое обретает морестранник, когда после долгого плавания по бурным водам он видит на горизонте землю. При этом я задаюсь вопросом: только ли несчастия и бедствия жизни сей Тебе угодно было вывести в тексте Писания под именем вод? Воистину, беды, постигающие нас, подобны обступающим нас глубоким водам, водам морским; но неизбежна ли наша участь и должны ли воды сии над нами сомкнуться[660], или все же положен им предел и предписана им граница[661]? Но язык отчаянья — не тот диалект, на котором угодно Тебе обращаться к чадам Своим: как больному дают лекарство, исцеляющее от недугов[662], так во спасение от вод бездны даны нам Тобой воды крещения, и купель крестильная поставлена плотиной, сдерживающей наводнение, имя которому — грех, и первую жизнь, которую дал Ты Творению, было угодно Тебе зародить в воде[663]; а потому, когда о бедах, которые выпадают нам на долю, говорится как о море глубоком, это не означает, будто в словах сих — угроза и нет для нас спасения и исцеления от участи несчастной и жалкой. Воистину, это так, если размыслим мы о том должным образом. Ведь и в Писании Твоем Киннереф, который есть лишь озеро, озеро несоленое, назван морем[664] — а Средиземное море, едва ли не самое малое среди морей — морем великим[665], ибо те, кто селился по берегам его, не видя иных морей, именно таковым почитали его, как те, что жили у озера Киннерефского, полагали его морем; так малое считается великим, и мы, не ведая меры бедствий, выпавшим на долю других, свои бедствия почитаем величайшими. Однако, Господи, истинно велико то, что превышает отпущенные ему пределы: велико то бедствие, которое не по силам мне вынести, но Ты, Господь — сила и крепость моя — и что может одолеть стены ее[666]? Сказано Тобою: поколеблется земля и горы двинутся в сердце морей[667], — сказано сие о горах мира сего; но также и люди, строгие в духе, — духовных гор насельники — люди, стойкие в добродетели, — колеблемы бедствиями[668]; сказано еще: Ты положил бездны в хранилищах[669], и значит сие, что всякое исходящее от Тебя наказание есть богатство, которое Ты не растрачиваешь понапрасну, а всякий раз, когда напасти и беды исполнили службу свою и смирили того, кому угодно Тебе было их ниспослать, отзываешь Ты их обратно — и подтверждение тому слова, что Ты дал морю устав, дабы воды не преступали пределов его[670]. И если вправду подобны водам бедствия наши, то водам Иорданским — а священнослужители Твои перешли Иордан, не омочив ног[671]; и дойдут верные Тебе до Красного моря (моря крови, пролитой Сыном Твоим возлюбленным), и вступят в него — и Красное море сие расступится перед ними и ни одного из них не поглотит[672]. Сказано в Писании и иное: плавающие по морю рассказывают об опасностях на нем[673]; и я, все еще пребывающий в опасности, должен поведать о ней слушающим меня и тем засвидетельствовать Славу Твою[674]; но повторю вслед за тем, кто причастился Твоей мудрости: многое мог бы сказать, однако же не постигну Его, и конец слов: Ты есть все[675]. Воистину, непостижим Ты для нас, Господи, но когда бедствие и несчастия, обступившие нас — как пучины морские, где, как не в Тебе, обретем мы убежище? ибо единственный корабль, что перевезет нас через сии великие воды, — Твой ковчег[676]. И когда пересекаем мы всякое море, также когда пребываем в пучине бедствий, ниспосылаешь Ты нам помощь свою и даешь средства, что позволят нам достичь берега; и в сем море — в болезни моей — ниспослан мне Тобою врач — он есть корабль, который доставит меня в гавань покойную. Сказано в Писании: Ты дал и путь в море и безопасную стезю в волнах, показывая, что Ты можешь от всего спасать, хотя бы кто отправлялся в море и без искусства[677]; и еще сказано там в ином месте: Ты хочешь, чтобы не тщетны были дела Твоей премудрости[678]. Ты можешь спасти грешника вопреки всему, но разве сказано где-нибудь, что сие желанно Тебе, — наоборот, в Писании мы находим множество стихов, утверждающих, что те, кто полагаются лишь на свою волю, Тебе неугодны. И сотник, доверявший кормчему более, чем апостолу Павлу[679], подверг тем самым всех, вышедших с ним в море, великой опасности, поставив волю свою выше Твоей, в Чьей власти — всякое деяние. Нет, Господи, хотя Ты пребываешь всюду, у меня нет иной надежды, что Ты откроешься мне, доколе не окажусь я носимым волнами по бурному морю в утлой лодке. Сын Твой возлюбленный проповедовал с лодки[680], воля призвана склонять к молитве, которая есть средство спасения,и лодка та была прообразом Церкви, каковой созиждил ее Христос. И Тебе было угодно даровать апостолу Павлу жизни всех, с ним плывших[681]: не будь его с ними в той лодке, этот дар минул бы их. Едва же Сын покинул лодку, тотчас встретил Его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом, так что никто не мог его связать даже цепями[682]. Сын не нуждался ни в чем, чтобы смирить бесноватого; мы же всякий раз подвергаемся опасности, едва оставляем лодку, в которой — спасение наше; и когда больны мы — спасение наше во враче. И для нас врач подобен лодке, которая — залог нашего благополучия в море, однако и для врача есть также корабль, которого не должно ему покидать. Господи, позволь мне дать парафраз тех слов, с которыми обратился святой Павел к сотнику, когда корабельщики хотели бежать с корабля. Апостол сказал: если не останутся они на корабле, то прочие не смогут спастись[683]. И если врач, который для нас, болящих, — лодка, ниспосланная, чтобы переплыли мы бурное море, имя коему — недуг, покинет корабль, влекущий всех нас к жизни иной и лучшей, если забудет об истинном, искреннем и религиозном почитании Тебя и Благой вести, явленной в Новом Завете, не можем мы питать надежду на спасение, ибо хотя имеем мы лодку — врача, тот предоставлен на волю волн, будучи вне Религии — этого единственного надежного судна в море людских бедствий. И средства, что использует врач, дабы меня излечить, действенны не сами по себе, но применяются в зависимости от обстоятельств и способны даровать исцеление только тогда, когда принято во внимание все, имеющее отношение к больному. Велики корабли, говорит апостол, но рулем направляются[684]; люди сии учены, но одна лишь их вера может обратить все, что делают они, во благо. Сказано: придет бедствие великое и погибнет третья часть кораблей[685]; речь идет об испытании великом, когда всякая вера — истинная вера — должна забыть об иных из кораблей, что ниспослал Ты нам, дабы могли мы пересечь бурное море. Но, Господи, у меня ведь есть лодка, не позволяющая мне утонуть среди вод несчастий, меня обступивших, и есть корабль надежный у тех, кто лечит меня: корабль сей — Ты, Господи, — почему тогда мы все еще не приблизились к суше земной? Ведь едва ученики приняли Сына в лодку, тотчас пристала та к берегу, куда плыли[686]. Почему же я и врачи не можем двигаться так же быстро? Все сущее обретает завершение свое, когда угодно Тебе видеть его завершенным. Всякое действие направлено к Одному Тебе ведомой цели, и покуда та не достигнута, все свершившееся еще не совершилось воистину. Но разве должен я в силу этого оставить всякие упования? Пророк, Тобой посланный, сие воспрещает. Благо тому, кто терпеливо ожидает спасения от Господа[687]. Ты откладываешь суды многие до последнего дня, так что иные проходят жизнь, не познав воздаяния. Разве не могу и я исполниться терпения и подождать — подождать всего один день, — покуда явишь Ты Свое милосердие? Но ведь ниспосылаемое мне испытание и того легче, ибо сама уверенность в том, что в будущем нас ожидает милость, уже есть милость, нам оказанная. В чем же ныне моя уверенность? Что за знамение мне ниспослано? Знамение сие — облако — или то, что угодно назвать таковым лечащим меня врачам: в нем усматривают они верный симптом того, что болезнь моя отступает. Что есть облако? Великое знамение, данное подлунному миру во свидетельство того, что более не будет он уничтожен потопом — радуга[688], — была лишь отражением на облаке. Но также и само облако есть столп, указующий церкви путь[689], и в облаке явлена была слава Господня[690]. Дозволь мне, Господи, вернуться мыслию к истории слуги Твоего Илии, к тому, что соделал он, когда постигла Израиль засуха; ибо молил он Ахава и иже с ним обратить взор свой на море; но взглянули они и ничего не увидели. Вновь и вновь просил он их, семь раз; и явно желали они дождя[691]. Семь дней, о Господи, ждали мы, покуда зародится и наберет силу сие облакол[692], и вот оно явлено взору нашему; в течении болезни нет незначащих симптомов; Ты даешь нам знамения, печать Твоя лежит на всем Творении. Знамения Твои — истинны и исполнятся; действенность, утешение и исцеление — все они свидетельства славы Твоей.

МОЛИТВА XIX

Предвечный всеблагий Боже, хотя миновали веки и веки, прежде чем Ты положил начало Творению мира, но, приступив к созиданию, ни на мгновение не прерывал работу Твою, продолжая ее изо дня в день, покуда не была та исполнена, и в день седьмой, божественную Субботу, почил от дел Твоих[693]; так и испытуя терпение мое, дабы через то утвердить Твою славу, Ты длил ожидание — ожидание, что напрямую Ты явишь Себя, неисцелимое исцелив, и ныне по благости Твоей снисходишь до страждущих, дозволяя на Тебя уповать и питать надежду, тем Тебя прославляя. Таковы пути Твои, Господи, и ими направляешь Ты все сущее к исправлению, ведя меня к субботе Твоей, к пребыванию в воле Твоей и благости, ниспослав мне знамение об исцелении телесном. В Писании сказано, что восходили священнослужители к Тебе по ступеням Храма[694] и что нисходили Ангелы к Иакову ступенями лестницы[695]; но не упомянута лестница ни там, где Ты сходишь к Адаму в Раю[696], ни там, где идешь Ты в Содом, воспылав на него гневом[697]; ибо Ты Один не ведаешь разницы между сейчас и потом, и Тебе Одному явлено все в полноте его и единстве. Но, Господи, не в тягость мне неспешная поступь Твоя, не в тягость долготерпенье мое. Не стану докучать Тебе молитвою, равно желанием нетерпеливым или надеждой, что зовут Тебя поспешать более, нежели то угодно Тебе, ибо верю, что одного лишь Ты ищешь — явить славу Твою. И слышать поступь, коей Ты приближаешься ко мне, столь же утешно, как видеть пред собою Лик Твой; и совершаешь ли Ты работу тысячи лет в один день или продлеваешь работу одного дня на тысячу лет[698], — покуда различаем мы Твое присутствие за деянием сим, обретаем через то покой и свет. И сами Небеса есть не что иное, как радость, обретаемая нами от Тебя; а исходящее от Тебя милосердие, что дарует покой и отдохновение, восстановив утраченные силы мои и пошатнувшееся здоровье мое, есть явление Небесного образа в мире дольнем. Ты отступился от народа, коему являлся в знамениях и в символах, и оставил евреев милостию Своей, ибо чрезмерной была их вера в знамения; от Церкви, которой Ты явился Сам, в Сыне Своем, не отступишься Ты никогда, ибо не может быть чрезмерной вера в Него. И хотя Ты соизволил послать мне знамения, свидетельствуя ими о моем грядущем исцелении, но если доверюсь я им чрезмерно и скажу, что исцеление мое — в самой сути вещей и Природа берет свое и встает на путь исправления содеянного ею зла — и в ее силах самой победить болезнь мою, — надежда моя рассеется, как дым, ибо не на Тебя я надеялся, а на тварь. И если отнимешь Ты от меня руку хранящую[699] и покинешь меня, то у Природы достанет сил низвергнуть меня и свести меня в могилу; отними Ты руку помощи — и что пользы мне от данной Тобой в соработницы человеку Природы, что мне помощи от искусства врачевания! И как роса утренняя есть залог вечерней тучности, пусть покой этого дня, Господи, будет залогом дня завтрашнего, — и да предамся воле Твоей — веди меня путями, Тебе угодными к концу, назначенному мне Тобой по милосердию Твоему.

XX. Id agunt Они это делают

Michael Maier. Symbola aureae mensae, 1617.

Михаэль Майер, Символы золотого престола, 1617 г.

МЕДИТАЦИЯ XX

Сколько бы ни казалось нам, будто совет подразумевает не действие, а — духовное соучастие, именно действие есть дух и душа совета. Отнюдь не всегда итогом совета является лишь решение — разве можем мы всякий раз сказать: совет решил то-то и то-то; действия значимы последствиями, к которым приводят они, а потому мы говорим: было совершено то-то и то-то. Закон тогда внушает почтение и являет свое величие, когда мы видим в палате заседаний судью, исполняющего закон. План военной кампании тогда внушает трепет и приносит победу, когда к приказам по армии приложена печать командующего. Древние в знак признания государственных заслуг тех, кто воистину достоин почета, запечатлевали их образ в виде статуй, называемых гермами; гермы ваялись в виде бюста, водруженного на квадратное основание — бюста без рук, — и олицетворяли мудрого советника, служившего государству верной опорой; однако в изображения эти вкладывался и прикровенный смысл: дающий советы должен быть свободен от искушения протянуть длань и принять взятку, предлагаемую чужаками, дабы склонить его решение в свою пользу, и потому там, где возможно, глава Совета не должен утруждать себя исполнением решений: пусть ему служат руки помощников; древние помнили, что не должен один и тот же человек отвечать за принятие решений и за исполнение их, — но из этого не следует, что голова может обойтись без рук, принимающий решение — без его исполнителей, а решение совета — без воплощения его в действие. Именно об этом говорит облик и символика герм. Ибо как брак не может воистину быть назван таковым, если супруги воздерживаются от деторождения, так и совет не может именоваться советом, если изначально его целью не является осуществление решений — это не совет, но лишь иллюзия такового. Искусства и науки есть плод разума, чья обитель — голова; отсюда берут они начало свое и здесь — их истинная сфера. Однако и искусство доказательства — логика, и искусство убеждения — риторика — имеют эмблемой своей руку, протянутую навстречу собеседнику или же сжатую в кулак[700]. И что, как не рука, символизирует крепость и силу воина[701] или мощь Господа нашего, о Котором сказано: все в руце Его[702]. И разве имена, под которыми явлен нам Господь, свидетельствуют не только о том, что Ему принадлежит всякое решение судьбы сущего, но прежде всего о том, что Его волей и Его деянием исполняется эта судьба: разве не величают Его Господом Сил чаще, чем любым другим именем? Помыслим же, сколь ненадежен путь человека к счастью его, как легко оскользнуться на этом пути: один лишь неверный шаг — и все обращается в прах; уберите один лишь камень — и рухнет вся постройка. Разве могу я сделать шаг без совета, и наставления? Однако лишь действие, лишь неустанное усилие может привести меня к выздоровлению. Что же необходимей всего сделать мне ныне? Все усилия мои должны сосредоточиться на очищении. Но это очищение, это изгнание болезни сопряжено с насилием над Природой, с постом, с воздержанием — всем тем, что ослабляет мое тело. Дорогой ценой дается восстановление сил и сколь странен способ: дабы укрепить тело, я ослабляю его. Так восстановление природы достигается попранием ее, сила обретается за счет слабости[703]. Или я недостаточно ослаблен болезнью? Однако — зачем задаваться вопросом: Не лечение ли виной тому, что я слабею? — разве это улучшит мое состояние? И неужто целью лечения было превратить меня в больного, страдающего немощью и расслаблением? Это еще одна ступень, поднявшись на которую яснее видишь, сколь жалка участь человеческая, ибо что есть время жизни, как не время невзгод — срок, когда должны мы пожинать горести и несчастия; именно сей срок пришел для меня ныне: о жалкая доля человека, когда несчастие, исполненное предельного коварства, стерегущее каждый его шаг, не отступающее ни на минуту и перекидывающееся на других, приходит к нему — и приходит не одно, но вместе с иными невзгодами, так что одна напасть усугубляет другую. Так суждено и мне быть перемолотым на сей мельнице мук, шаг за шагом познавая, что значит истощение, каково исторгнуть из себя все, что ты есть — и дойти до полной опустошенности, обратиться в ничто.

УВЕЩЕВАНИЕ XX

Господи, мой Боже, Ты — Бог порядка и иерархии, но разве Ты — Бог честолюбия? — всему сущему Ты положил место свое, но разве борьба за это место угодна Тебе? — Положишь ли Ты предел спорам о духовном первенстве? Когда же оставят они эти недостойные тяжбы: что важней для спасения, покаяние или вера? — и когда воистину осознаем мы, что спасаемся верою и деяниями[704]? Что есть человек природный, когда у него есть голова, но нет рук — разве не калека он? и что — человек социальный, когда формулируемое им в Совете остается без исполнения? — Так и духовный человек судим по вере и деяниям. Однако поскольку сказать: я верую, — легко, но трудно представить доказательства веры, — так же как нелегко явить свидетельства веры, идущие от сердца (ибо — кому сие ведомо — кто видел свиток с именами праведников? кто читал письмена сердца?), — Ты, Господи, неустанно и прямо велишь нам в Писании судить о вере по деяниям рук, доверяя действиям. Касательно же Советов, обсуждающих образ действия, прежде чем совершить оное, — Советы эти порой выглядят несколько подозрительно, на них лежит некая тень, ибо часто они тянут время и запаздывают с решением. Сколько возможностей было безвозвратно упущено из-за затянувшихся консультаций? Не от лености ли и нерешительности сие — когда раз за разом взвешивают и обсуждают некое будущее деяние, стремясь к наилучшему решению, тогда как необходимо было бы безотлагательно действовать? Кто наблюдает ветер, тому не сеять; и кто смотрит на облака, тому не жать[705]; это сказано о том, кто слишком медлителен, кто суеверно-осторожен, взвешивал и принимая решение, и ищет лишь оправдания своей бездеятельности. Недаром в ином месте тот же мудрый Твой слуга, облеченный царским достоинством[706], говорит — да будет сие высказывание комментарием к словам, цитированным выше: Ленивая рука делает бедным, а рука прилежных обогащает[707]; так всякое зло проистекает от отсутствия руки благословенной, всякое добро — приписывается ее близости. Я знаю, Господи (да будет благословенно за то Имя Твое, ибо всякое истинное знание — от Тебя), что судишь Ты сердца[708]; но разве при том от взора Твоего ускользает деяние рук наших? Разве не сказано нам от Духа Твоего, что Ты споспешествуешь нам в деянии лишь тогда, когда приступились мы к нему (там и тогда, когда Ты дозволяешь нам сие), — разве не дан Тобою ясный ответ на Твой же вопрос: Кто взойдет на гору Господню, или кто станет на святом месте Его? Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто[709]. Разве не первой упомянута здесь рука, разве не к деяниям рук отсылаешь Ты нас прежде всего? И не сказано ли в Писании про перебивших в порыве святого усердия всех идолопоклонников в стане Израильском, что то — деяние их рук, направляемых Духом, что они "посвятили руки свои Господу" — то есть "посвятили себя"[710]. Так и о Совете говорится в Писании — "руки", а слово сие исходит от Тебя и не может быть неверно, — но сказано Саулом о Совете священнослужителей, споспешествовавшем Давиду: рука священников с Давидом[711]; и в иных местах Писания, когда повторяют пророки сказанное Моисеем, они говорят: то-то и то-то заповедано Господом, сие есть повеление Господне, такова Господня воля, — не в Совете явленные нам, и не голосом произнесенные, но явленные "рукою Моисея и пророков", их деяниями[712]. Навеки предписано сие, что свидетельством нам будут деяния, свершения, дела рук наших — и других. Есть то, что предшествует поступку, — вера, и есть то, что следует за ним, — принятие и претерпевание последствий, но в центре, там, где это всего явственнее и заметней, и очевидней, стоит деяние. Но почему же тогда, о Боже, Боже всеблагий, на этом пути духовного моего выздоровления я медлю с действием? Ты гнал меня жезлом Своим, дабы подвигнуть к обращению за советом извне, к мнению мудрых, к тому, чтобы воистину помыслил я, сколь жалко положение мое. Неужели же на этом я остановлюсь и не двинусь далее? Если рисующий на листе бумаги круг — когда осталось лишь немного, чтобы тот замкнулся, — чуть сдвинет циркуль, труды его пойдут насмарку — если только не примется за работу вновь, и не найдет тот же центр, дабы на него опереть ножку циркуля и не проведет круг от начала и до конца. Так и я, избрав основанием для моего циркуля Тебя, Господи, видя в Одном Тебе центр и начало, столь продвинулся в работе моей, что приблизился к познанию себя, — но если отступлюсь от центра, круг мой так и останется незавершенным[713]. Переход к деянию есть возвращение к Тебе, Господи, — лечение оказывает свое действие, — воистину, врачевание сие очистительно, ибо подвигает меня облегчить совесть исповедью. Действие этого очистительного врачевания идет наперекор Природе, ибо насильственно оно и сурово. Но, Господи, разве я отвергаю горькое лекарство, каковым является исповедь, — сколь бы ни казалось оно противным человеку естественному, коего ношу я в себе. Однако же медицина учит нас, что опасно не лекарство, а его неправильное применение. Но, Господи, разве я уклоняюсь от предписанного мне лечения, от того, чтобы принести исповедь во всем, что тяжким грузом лежит на совести моей, — исповедь перед лицом Того, в чьи руки дал Ты отпущение грехов. Я знаю, что врач способен сделать лекарство достаточно приятным, чтобы не было неимоверно тяжело его принимать; однако по самой своей сути не может медицина выйти за положенные ей границы, не может преобразить горечь в одну только сладость. И я знаю, что исповедь, предстоящая мне, не будет для моей совести тем же самым, что дыба и камера пыток для преступника, однако в ней заложена и доля страданий. И если вопрос единственно в том, должно ли прибегать к сему лечебному средству — должны ли лечить душу исповеданием грехов, — то у нас есть признание врача[714], писавшего, что в своей практике он часто прибегал к средствам, о которых не мог с уверенностью сказать, что они пойдут во благо, но твердо знал, что не обернутся во зло. Использование же сего духовного лекарства определенно не принесет мне никоего вреда: Церковь издревле полагала, что оно может быть на пользу, и многим, смиренным душой, исповедь, несомненно, помогла. Потому — приму чашу спасения и имя Господне призову[715], до краев наполню чашу сию угрызениями совести — как ранее наполнял я чашу мою сладостью мирскою, — ибо лишь так могу я избежать чаши проклятия, пьющий из которой обречен, и ничто не поможет ему. Когда всеблагому, прославленному Сыну предложили на кресте чашу, дарующую беспамятство и равнодушие к боли[716] — то была обычная милость, коей удостаивались в те времена приговоренные к сей мучительной казни, — Он отверг это облегчение, избрав всю полноту мук: не чашу облегчения я беру, но сосуд, наполненный горькими грехами моими, — да стоят они перед взором моим, да помышляю я о них с отвращением — и так изолью, следуя наущению Духа Святого, мои грехи, согласуясь с обрядами и установлениями Святой Церкви.

МОЛИТВА XX

Боже предвечный и милосердный, повенчав женщину мужчине и сделав их одной плотью[717] — разве не намеревался Ты через это привести их к тому, чтобы стали они одной душой, и страсти их исполнены были бы взаимоприязни, так что во всем уступали бы и послушали они друг другу, — во всех превратностях мира сего, как в добре, так и во зле, выпадающим им на долю, — Господи, смиренно молю Тебя — повенчай таким же образом мои душу и тело, дабы могла душа прозревать все, совершаемое Тобой ради меня по милосердию Твоему, и обратила бы то во благо телесного моего выздоровления, сама восходя к исцелению духовному. По благости Твоей дозволено мне позаботиться о теле своем и дарованы средства, что вымоют из него вредоносные соки, угрожающие здоровью. Господи, река отравленная струится в моем теле, но море ядовитое — в душе моей, море бездонное, восставшее до небес, как воды Потопа[718]. Но Ты воздвиг во мне также и вершины горные, на которых могу обрести спасение от наводнения греха. Что есть естественные способности души, как не холм, взойдя на который, могу устоять перед иными из грехом и соблазном? Также и образование, учение, соблюдение благочестия и следование благому примеру — горы, на которых найдем мы спасение от разлива иных грехов. Над ними же возвышаются пики Церкви, Слова Божия, Таинств и Установлений Веры. Также пребудем мы в безопасности и на вершинах, имя которым — Угрызения совести, Раскаяние в Духе и Покаяние во грехах. Ты возвел меня на все эти вершины, но не устояли они перед этим потопом, наводнением этим — и воды покрыли их[719]. Грех за грехом совершал я, грех на грех множа — после того, как Ты снизошел ко мне и поддержал меня в отчаянии, — где же те воды, которых бы достало смыть грязь этого смрадного потопа? Вот — Красное Море, большее, чем сей Океан, и вот — маленький ручеек, которым сей Океан может перелить себя в Красное Море. Пусть же дух истинного раскаяния и скорби заставит меня выплакать пред Тобою все мои грехи многие — выплакать над ранами Сына, — и да очищусь я, очистится душа моя — как очистилось тело мое — и более того, как если бы была она предопределена к жизни лучшей — жизни вечной.

XXI. Atque annuit ille, qui, per eos, clamat, linquas jam, Lazare, lectum Но кивнул Он, Кто восклицает их устами: ты, будучи уже Лазарем, оставь свое ложе

Johann Daniel Mylius, Opus medico-chymicum, 1618.

Иоганн Даниель Милий, Медико-химический трактат, 1618 г.

МЕДИТАЦИЯ XXI

Будь человек в мире сем предоставлен лишь себе одному от сотворения мира, пал бы он? — задаюсь я вопросом. Не будь женщины, не послужил бы он искусителем самому себе? Ибо видя человека в нынешнем его состоянии, подверженного слабости неизмеримой, впавшего в бесконечность греха — и все это без всякого понуждения со стороны, — могу ли предположить, что, предоставленный лишь самому себе, не ведал бы он искушения? БОГ постиг, что нуждается человек в помощнике, дабы пребывать во благе[720]; но постиг также и Дьявол, что нет нужды в ком-либо еще, чтобы подтолкнуть ко злу женщину. Когда Господь и мы встречаемся в Адаме один на один, недостаточно этого, чтобы охранить нас от зла, когда мы и Дьявол встречаемся один на один в Еве, достаточно этого, чтобы побудить нас ко греху. Человек — воистину великан, когда восстает он на лучшее, что в нем есть, и сам себя соблазняет, — и воистину карлик, когда нужно ему от соблазна удержаться и обрести внутреннюю опору, дабы себе помочь. Сам не могу я восстать с одра болезни, пока не придет мне на помощь врач, не могу сказать себе: встань и ходи, покуда лечащий меня не произнесет сих слов[721]. Разве могу я хоть что-нибудь для себя сделать, разве я знаю что-нибудь о себе? сколь ничтожно мал, сколь лишен внутри себя источника сил этот мир, этот микрокосм — человек, когда оставлен он Богом? но даже и этого ничтожного образа, что нам дан, — разве достойны мы его? Столь мал и ничтожен человек, что, когда кажется ему, страдающему, будто, выпади на его долю горе большее и придави его еще больший гнет страдания, воистину, обрел бы он в том облегчение, не может сам усугубить горе свое и страдание — так подвергшийся в застенке палача пытке прессом почувствовал бы облегчение, если бы гнет, давящий ему на грудь, стал столь неимоверен, что даровал бы смерть и прекратил эти страдания, — однако не может он сам увеличить давящий его вес: можно грешить одному, можно в одиночку страдать, но нельзя покаяться и получить отпущение грехов, не имея подле себя того, кто властен грехи твои отпустить. Так врач мне говорит: встань и будь здрав, и встаю с одра болезни; и облеченный властью говорит — возвысься и прими пост сей, и вступаю в должность; и говорят про иного: звезда его взошла — и движется он к вершине славы. Однако всякое ли восхождение такого рода — воистину — продвижение наверх? и всякое ли продвижение — надолго? Я ближе к тому, чтобы упасть и преткнуться о землю, когда встал я с ложа, а не тогда, когда, разбитый болезнью, лежал я на нем: пути людские столь же сложны и непостоянны, как пути блуждающих звезд[722] на небосводе: сегодня суждено иному сиять в зените, а завтра повержен он во прах. Сколь многие возносились наверх — и выяснялось, что не способны они справиться с должностью, до которой возвысились, не способны охватить возложенные на них обязанности во всей полноте. Что же там, куда не простерлось их влияние, — неужто там в делах царит запустение? Нет, природа бежит пустоты. И там, где облеченные властью не смогли исполнить свое призвание, — другие придут на их место, там, где не заботятся о делах, — другие позаботятся о пенях, и жалобах, и ропоте. Пустота столь отвратительна Природе, что порой достаточно помыслить, будто некий человек, наделенный властью, не соответствует занятому месту, не справляется с делами (пусть это — лишь иллюзия, порожденная чьим-то воображением), как тут же звучат глухие голоса недовольных и расползаются слухи, что управление его не рачительно, что берет он мзду неправую, — хотя нет для того никаких оснований и неведомо, кому же пришло в голову усомниться в добром положении дел, — и кончается тем, что другой муж готовится заступить на эту должность. И не может человек удержаться там, куда он поднялся, — виной тому недостаток талантов, необходимых для исполнения обязанностей его, или то, что полагают за ним такой недостаток; порой же не может удержаться на своем посту, ибо наделен талантами в преизбытке: столь добродетелен он, столь справедлив и чист, что бросает это тень на саму должность его, — не может место сие выдержать такой ноши; безукоризненная честность вновь назначенного пятнает позором предшественника, не прибавляя славы пришедшему; тяжкой ношей ложится она на плечи тех, кто придет на смену ему, ибо не смогут они во всем быть ему подобны, — так утратит та должность истинную свою цену, и воцарится неопределенность во всех делах управления. И поднявшись с постели после болезни, выгляжу я твердо стоящим на ногах, тогда как в глазах у меня все плывет и кружится, я — еще один аргумент в защиту новой философии, будто бы земля движется по кругу: почему бы не поверить мне, что земля, кажущаяся недвижной, несется по круговой орбите, если и сам я близким моим кажусь стоящим на месте, тогда как они проплывают и кружатся перед взором моим? И если дан человеку некий центр, то не земля и не дневное светило будут им, а — тщета и горе; там и только там обретает человек точку отсчета, там и только там обретает самого себя. Сколь бы ни отклонялся он от того центра, он движется, движется по кругу, и подвержен головокружению; и как на Небесах орбиты лишь немногих небесных тел объемлют весь мир, прочему же множеству тел назначены эпициклы[723], малые орбиты, которые, сколь бы ни были малы, являются окружностями, так из тех людей, что были вознесены наверх и удостоились сопричастности высшим сферам, лишь немногие в своем движении проходят путь от одной точки до другой, от должности к должности, пожиная благо на этом пути, большинство же срывается с этой орбиты, чтобы пасть вниз, туда, где возможно лишь кружение по малой орбите: шаг, два — и путь их подходит к концу, где ждет их участь несравненно более жалкая, нежели там, откуда были они вознесены наверх. И что бы ни взяли мы, все может служить иллюстрацией тщеты и ничтожности человека; но зачем далеко ходить за примером: долгое время не мог я восстать с ложа болезни; наконец, сие удалось мне благодаря стараниям других; и вот, когда я восстал от болезни, я близок к тому, чтобы пасть еще ниже.

УВЕЩЕВАНИЕ XXI

Боже мой, Боже мой, воистину ли мир сей есть малое зеркало мира лучшего[724]? И дано ли тогда нам истинное искусство, созерцая отражение в зеркале, постигать через то подлинник и отрешаясь от бренного образа твари постигать за ним Творца[725]? Воскрешение наше — на Небесах; знание сие являешь Ты нам здесь в зеркале, нам предстоящем; ведаем, что дано нам воскреснуть от греха, и видим сие в зеркале; ведаем, что дано нам воскреснуть во плоти, оставив горести и бедствия жизни этой. Вот Ты вновь воскресил к жизни тело мое, явив мне в том образ воскресения души[726]; в мире сем воскрешаешь Ты и врачуешь отдельно тело и отдельно душу; в мире лучшем и душа и тело разом станут предметом заботы Твоей и попечения. Святые мученики под алтарем вопиют к Тебе[727], моля о воскресении в теле славы, но Ты простишь мне, если я, недостойный, воззову к Тебе в молитве, прося о том, чтобы довершил Ты Тобою начатое и воскресил мое бренное тело к жизни, вернув мне здоровье телесное. Господи, не прошу о том, коли неподобна просьба моя, коли по неведению моему обернется то мне во вред Я простерт на ложе, ложе греха: радость, обретаемая во грехе, есть бессилие расслабленного, обреченного ложу его; я повержен в могилу, могилу греховную: бесчувственность, во грехе обретаемая, есть могила, в коей пребывает грешник. Лазарь был четырехдневен и смердел[728], я же — пятьдесят лет как гнию, — почто же не воззовешь ко мне громким голосом[729], ведь то уже душа моя мертва — как мертво было тело его. Мне нужен гром, Господи, один лишь трубный глас уже не пробудит меня[730]. Ты призвал Твоих слуг, что сослужают Тебе, — громким гласом воззвал Ты к силам, ветрам[731], колесницам[732] и источникам вод[733]; если хочешь Ты быть услышан, Ты будешь услышан. Когда Сын держал с Тобою предвечный совет и решили Вы сотворить человека, то на совете были лишь слова сказанные и произнесенные, ибо, Пресвятая Всеблагая Троица, о ту пору не было никого иного, лишь Ты Один во трех ипостасях, и Три Твоих Лика с легкостью друг другу внимали, ибо говорили одно и то же. Однако когда пришел Сын Твой Возлюбленный во имя искупления твари, Ты возвестил о том во весь голос, и слышавшие Тебя приняли сие за раскат грома[734]; также и о Сыне сказано, что на кресте возопил Он громким голосом, — возопил дважды[735], как дважды возвестил Ты о приходе Его; и сказано Иоанном Крестителем о себе, что он — глас вопиющего в пустыне[736], — вопиющего, а не шепчущего. И если говоришь Ты, то говоришь голосом громким, — сказано Моисеем: Слова сии изрек Господь громогласно, и более не говорил[737]. И когда Ты говоришь, Ты свидетельствуешь, и то, что свидетельство сие от Тебя исходит, подтверждено тем, что нет никого, кроме Тебя, кто мог бы говорить столь громко, как никто не может понудить нас слушать его так, как должно нам слушать Тебя. Сказано в Писании: Всевышний дал глас Свой[738]. Каков Твой голос? — Возгремел Господь с небес — нельзя Его не услышать Голос Его — голос силы[739]. Почему сказано так: силен он не только мощью, позволяющей всякому услышать его, и не только неотвратимостью, что всякий расслышит его, но в том его сила — а сила есть атрибут действия, — что, воистину, глас тот будет услышан; и дабы размыслили мы о голосе Твоем, даровал Ты нам целый псалом, тому посвященный[740]. И говорит Сын о гласе Господнем, что мертвые услышат его[741]; но разве не обо мне это, разве не подошел я к порогу смертному? Почему же, Господи, не взываешь Ты ко мне голосом громким, голосом неотвратимым, как всякое Твое деяние? Святой Иоанн услышал голос и обратился, чтобы увидеть, что за голос говорит с ним[742]; так порой бываем мы смущены: кого же избирает Господь орудием Своим, чтобы через него воззвать к нам; но громче всего Ты говоришь, когда говоришь к сердцу. Сказано: только тихое веяние было, и услышал я голос, — голос, обращающийся к рабу Твоему, Иову[743]. Послушно следуя голосу Твоему, я принял рукоположение в Твои Таинства, оставаясь глух к нашептываниям кумиропокпонников; но, Господи, говори громче, ибо хотя и слышу я ныне голос Твой, взывающий ко мне, того недостаточно: соделай так, чтобы не слышал я никого, кроме Тебя. Вопиют грехи мои — так взывала к Небесам кровь, пролитая Каином[744]; вопиют обрушившиеся на меня несчастия; однако сказано в Писании: возвысили реки голос свой (реки сии есть бедствия, ниспосланные человеку), но паче шума вод многих силен в вышних Господь[745]; Боже — разве устоят пред Тобой бедствия наши, и бедствия преходящие, и язвы наши духовные? Почему же тогда не воззовешь Ты ко мне голосом силы? Что есть человек и что польза его? что благо его и что зло его[746]? Я простерт на ложе греха, однако это не есть кромешное зло, зло, от коего нет исцеления, ибо восхоти Ты — и восстану я от греха, внемля голосу Твоему; но и когда я восстал — разве в том абсолютное для меня благо, ибо если не воззовешь Ты ко мне голосом громким, не смогу пред новым грехом устоять, не смогу пребывать в твердости неизменной. Господи, в трепет благоговейный повергают меня слова: когда человек окончил бы, тогда он только начинает[747]; и когда тело наше уже неспособно грешить, грешит отравленная грехом память, к греху давнему прибавляя тем грех новый; и ниспосланное нам Тобой ради угрызений совести и раскаяния мы обращаем в радость и наслаждение греховные. Принесите его ко мне на постели, чтоб убить его[748], — сказано Саулом, о Давиде; но то не Твои слова, то не Твой голос. Иоаса собственные рабы убили на его постели, когда лежал он в болезни тяжкой[749]; но Ты не попустишь, чтобы слуги мои так мною пренебрегли, столь низко со мной обошлись, покуда лежу я расслабленный. Грозны слова Твои: как иногда пастух исторгает из пасти львиной две голени или часть уха, так спасены будут сыны Израилевы, сидящие в Самарии в углу постели и в Дамаске на ложе[750], — возмездие Твое настигнет даже тех, кто мнят себя в покое и безопасности. Но, простертый на ложе смертном, я был ближе к погибели, чем те, о ком сказано здесь пророком. Однако Ты назначил мне иную участь. И как выносили больных на улицы и полагали на постелях и кроватях, дабы хотя тень проходящего Петра осенила кого из них[751], Ты, Господи, осенил меня, и восставил меня к жизни; но соделаешь ли Ты большее? Сделаешь ли следующий шаг? Воззовешь ли ко мне громким голосом, повелев мне встать, взять постель мою и ходить[752]? Постелена мне постель из бедствий моих — перенесу ли я их, возобладав над обрушившимися на меня несчастиями? Постелена мне постель из бедствий моих — перенесу ли я их безропотно? Возьму ли я постель мою и пойду? Или останусь простерт на ложе сем, словно оно есть ложе наслаждения, и при том буду трепетать на нем, словно раб нерадивый, подвергаемый на лежаке наказанию? Но, Боже мой, Боже мой, Господин всякой плоти и всякого духа, да будет мой слабеющий дух, что угодно Тебе было явить в сей гниющей заживо плоти, в согласии с волей Твоей, и как это тело, повинуясь усилию, садится, и это — шаг к тому, чтобы заставить его встать, а встав — пойти, и понудив его пойти, отправить в странствие дальнее, — так душа моя, повинуясь голосу Твоему, восстает обновленная, и через то может прирастать милостью Твоей, обретая надежное в том устроение, покуда не рассеется всякое подозрение и ревность, что пролегли между Тобой и мной[753], и тогда сможет воззвать к Тебе и услышать в ответ голос Твой, говорящий, что не отвержен я Тобою, и утолишь Ты горечи и беды мои.

МОЛИТВА XXI

Боже предвечный и милосердный, сделавший малое символом великого, оделяющий нас неисчерпаемой добродетелью Сына, когда проходим мы через воды крестильной купели и вкушаем хлеб и вино Таинств Твоих, — прими смиренное мое благодарение, которое кладу я на Твой алтарь, — благодарение за то, что угодно было Тебе не только восстановить меня от ложа страдания и бессилия, но, по милости Твоей, соделать сие восстановление крепости моей телесной залогом иного воскресения — воскресения от греха, и более того — залогом надежды, что дано будет мне воскреснуть по смерти, облачившись в нетленное тело Славы. Сын, вмещающий всю бесконечность в Себе, будучи полнотой, к которой нельзя ничего прибавить, снизошел до того, чтобы быть выношенным Девой и, явившись в мир, расти пред очами человеков. Так Твой Промысел ведет меня к исполнению предназначения моего, и да исполнится святая воля Твоя; милость Твоя надо мной простерта и в ней всецело я пребываю; но, являя мне милость Твою, и оделяя ею меня соразмерно времени года[754], ежедневному ходу светил и движению Солнца по Зодиаку, сделай так, чтобы открывалось мне в этом не только Твое присутствие и знание Тебя как Бога бесконечного и всеблагого, но день ото дня росло бы во мне знание, что благоволишь Ты ко мне все более и более: и как ниспослал Ты апостолу Павлу ангела Сатаны, удручавшего его, дабы не превозносился[755], так, чтобы умалить меня, достаточно моего знания о Тебе, — ибо какой бы милостию не одарил Ты меня ныне, ведомо мне, что буду я скорбеть завтра, если не пошлешь Ты в иной день милость иную. Потому взываю к Тебе в молитве моей, к Тебе, Кто есть хлеб мой насущный[756]; и как многие дни ниспосылал Ты мне хлеб скорби[757] и лишь в иные дни подавал хлеб надежды, а в день нынешний оделил меня хлебом обладания, восстановив крепость мою, которую Ты, Бог всякой крепости и силы[758], вливаешь в меня, — Господи, продолжай питать меня хлебом жизни[759]! То есть хлеб жизни, который от Духа, — надежда на Тебя Одного, в которой пребывает праведник, — и хлеб жизни от Таинств, который Ты нас удостоил вкушать; и хлеб жизни, который от истины и подлинного бытия нашего, кои обретем, когда соединимся с Тобой в вечности. Из Предания мне ведомо, Господи, что когда создал Ты ангелов, и созерцали они, как Ты творишь птиц небесных, и рыб, и зверей, и гадов ползучих[760], то среди них раздавался ропот и говорили они: ужели не будет дано нам созданий лучших, чем твари сии, неужто не будет рядом с нами никого достойного, — но ропот сей не докучал Тебе и продвигалось постепенно Творение, — и вот явлен был ангелам человек, не уступающий им своею природой. И я дерзок не более ангелов Твоих, Господи, если, сподобившись первой из милостей Твоих, обретя способность восстать с одра, докучаю Тебе молением, дабы воистину пребывал я во здравии; или, Твоею милостию,придя к постижению того, что наказание, мне ниспосланное, послужило мне врачевателем, более, чем следует, полагаюсь на духовные силы свои; ибо при том я пребываю в сознании того, что телесная крепость моя может быть сметена всяким порывом ветра, а духовная моя крепость — суетой и тщеславием. Потому, Господи, Боже милосердный, молю: да будут мои силы духовные и телесные уравновешены, чтобы мне было, за что Тебя благодарить, помня, что всякое благо — от Тебя, — и при том было, о чем Тебя молить и просить, ведая, что простерта надо мной длань Твоя.

XXII. Sit morbi fomes tibi cura Пусть будет твоей заботой топливо болезни

Robert Fludd, De Praeternaturali Utriusque Mundi Historia... 1621.

Роберт Фладд, О сверхъестественной истории обоих миров... 1621 г.

МЕДИТАЦИЯ XXII

Тело, доставшееся человеку во владение, — не подобно ли оно ферме, пришедшей в упадок? Дом каждое мгновение грозит рухнуть, земля вокруг поросла сорняками — ибо что, как не сорняки, болезни, истощающие наше тело? Сорняки эти захватили не только каждый клочок нашей земли, но и каждый камень ее: всякий мускул плоти, всякая кость поражены недугом. Даже мелкая галька — и та поросла ядовитым мхом: всякий зуб во рту нашем стал пристанищем боли, — и самый мужественный человек в глубине души боится причиняемых ею страданий. Какова же рента, что платит человек за эту ферму, и сколь часто он должен ее вносить? Дважды в день принимаем мы пищу, дважды в день выплачиваем долг свой телу. И сколь мало оставлено человеку времени, чтобы отработать эту ренту! В дни праздников церковных земледелец не выходит в поле. Но у нас всякий день наполовину отдан праздности: по полсуток проводим мы во сне и не трудимся. И разве из одной этой ренты состоят повинности человека? Наложены на него и репарации, и сборы, и контрибуции. Должен он не только питать тело свое, но и лечить его. Вынужден принимать под кров свой постояльцев — кроме тех болезней, что всегда с ним, подобно членам семьи, есть еще и болезни инфекционные, что врываются в дом его и требуют пристанища. Адам мог владеть садом Эдемским, возделывать и хранить его[761] — и покуда пребывал человек в Раю, рента его была не столь высока, не должен был он в поте лица своего добывать хлеб насущный[762], но — отказался Адам от Рая. И вот — платим за наше тело, эту ферму, ренту великую, — платим за самих себя, за нашу же ферму, — и не можем с нее жить. Срежем ли мы сорняки под корень, едва взойдут они, — а что как не это делаем мы, когда лечим внешние проявления болезни, чей нрав грозен и неистов, и коих одних достаточно, чтобы быстро свести нас в могилу, — разве на этом окончены наши труды? Вырвем ли мы сорняки с корнем, излечившись полностью и прогнав болезнь, — разве это конец? Ибо сама земля на ферме нашей отравлена, сама почва пропитана заразой: тело наше склонно к болезни, оно само стремится к ней — вот в чем источник всех бед, вот почему болезни почти ничего не надо, чтобы укорениться внутри нас и пойти в рост, а мы вынуждены постоянно труждаться на этой ферме, ревностно следя за телом своим. Когда нарушен состав почвы, когда почва больна: засолена ли, иссушена, чересчур влажна или скудна, — и лекарство, и само лечение чаще всего — в ней самой; порой землю исцеляют растения, которые на ней растут, — так дерево на вершине холма высасывает из почвы переизбыток влаги и осушает местность; порой пожар, прошедший по пустоши, будто прижигание, исцеляющее язву, обновляет почву, дарует ей новые силы: из пепла воскресает Феникс, из бесплодия рождается плодородие, причем самое бесплодное вещество — пепел — порождает его. Те же земли, что не могут исцелиться сами, будут исцелены, если привнести в них землю здоровую: одним нужна добавка мергелевых почв, что привозят к нам с далеких холмов[763], другим — жирных песчаников с берегов далеких рек[764]: так земля помогает себе сама или, получая поддержку и помощь от иной земли, не причиняет той вреда. Но моя ферма — она досталась мне на кабальных условиях и в столь плохом состоянии, что нет надежды, будто возродится она, как та земля. Ведь если отсечь какой-либо член тела моего, не обрету через то исцеления всего тела: ампутация может спасти здоровые члены, но она не вылечит зараженные[765]. И если может тело мое исцелиться через тело другого, если может быть человек исцелен плотью другого человека (ведь исцеляет же мумие и подобные ему составы), то плоть сия берется от умершего[766], — тогда как мергелевая почва или жирный песчаник не теряют своих жизненных свойств, если вношу я их на своем участке как удобрение. Но человек — нечем ему помочь самому себе, человеческий род таков, что не может живой помочь живому, послужив для него лекарством. А тот, от кого приходит необходимая помощь, — давно уже в состоянии, которое больному еще лишь угрожает, если не примет он соответствующее снадобье: препарат изготовлен из тела мертвеца. И когда взял я эту ферму в аренду когда принял я на себя обязательства, связанные с телом моим, я взялся осушить не болото даже, а сточную канаву — наполняющие ее воды не просто загрязнены примесью нечистот, оскорбляющих обоняние — они из одних нечистот состоят; я взялся заставить благоухать навоз[767] — но навоз этот таков, что нельзя отделить от него порочную составляющую и тем облагородить остальное, — состав его целиком гнусен; я обязался исцелить тело, в котором бродит яд, но яд этот не внешнего происхождения, не извне привнесено то, что проявляет себя как разливающийся по телу жар или холод, — яд вырабатывается самой субстанцией организма, обретшей специфическую форму. Исцелять внешние признаки обострившейся болезни — великий труд, исцелять саму болезнь — труд еще больший; но исцелить тело, корень и причину болезней наших — это деяние для Врача Величайшего, которое Он свершит, в мире лучшем облачив бренные тела наши славою небесной.

УВЕЩЕВАНИЕ XXII

Боже мой, Боже мой, о чем должно мне размышлять, когда размышляю я о причинах болезни моей, о том, в чем корни ее и что питает ее, как топливо питает огонь: ибо как иначе избыть мне мою хворь? Гиппократ и Гален — на что укажут они как на причину недуга моего? Но разве причина сия таится в теле моем? Она — глубже, и корни ее — в моей душе. Нет, еще глубже уходят они: ибо если помыслим мы о теле, в которое еще не вселилась душа, воистину, будет оно безгрешным; но также и душа безгрешна и чужда проказе греха, доколе не соединилась с телом; грех есть корень и топливо всякой болезни и, равно разрушая тело и душу, происходит не от тела и не от души, но берет над ними власть и пускает корни, как только соединятся те вместе. Господи, в силах ли моих сего избежать, могу ли я вовсе избыть грехи, надо мной тяготеющие? Корень и топливо болезни моей есть мой грех — грех, мной совершенный; но и этот грех имеет корень свой и свое топливо — грех первородный; могу ли я совлечь его с себя? Или Ты повелеваешь мне отделить закваску от теста[768] и соль от вод морских? Ты хочешь, чтобы искал я смолу горючую и уголь древесный, коими разгорается пламя греха, — и никогда не высек искру и не запалил костер? Этот мир — не что иное, как сложенный для нас костер из сухого хвороста, и мы сами еще и еще раздуваем пламя, будто и без того не горит оно достаточно жарко. И огонь, опаляющий нас, ярче взвивается от неискушенности нашей, во исполнение слов Писания: если прикоснулся человек к чему-нибудь нечистому, но не знал того, то он нечист и виновен[769] и должен принести жертву (иначе вменен ему будет грех), хотя грех тот совершен по незнанию[770]. Неискушенность — горн, раздувающий жар сих углей; но еще более раздувает пламя греха знание; ибо сказано: они знают праведный суд Божий, знают, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют[771]. Сама Природа раздувает жар этих углей, сказано же: по природе мы — чада гнева[772]. И Закон раздувает его — так апостол Павел учит, что грех берет повод от заповедей Закона[773], ибо многое из совершаемого нами и совершаемо потому, что запретно. Если же мы нарушаем закон, мы грешим; всякий, делающий грех, делает и беззаконие[774]; и вот сам грех делается законом в членах наших[775]. Отцы наши вместе с семенем своим передали нам грех, так что каждый из нас — источник мутный и загрязненный, — и как источник извергает из себя воду, мы источаем греховные слабости наши[776]; но мы поступаем хуже отцов наших[777]. Мы открыты бесчисленным искушениям, и мало того — прельщаемся мы и собственными нашими похотями[778]. А не удовлетворившись и этим — словно мало сил, и хитростей, и уловок прикладываем мы к тому, чтобы обречь себя погибели, — если не получаем мы от греха удовольствия, то грешим во имя чего-то еще. Ибо когда Адам согрешил ради Евы[779], а Соломон — потворствуя женам своим и наложницам[780], — то был грех любви чрезмерной; когда старейшины грешили, исполняя волю Иезавели[781], когда Иоав согрешил, дабы исполнилось желание Давида[782], — то был грех честолюбия, и когда Пилат согрешил, потакая толпе[783], а Ирод — дабы сделать приятное иудеям[784], — то был грех, в который впадают те, кто ищут признательности в народе. Все, что ни есть в мире сем, служит поводом ко греху: дома ли, в родных пенатах, в странствии ли, в землях пограничных, все сущее — цель греховных помыслов; все, что я есть и что не есть я, — все, чем мог бы я быть, — оказывается углем и хворостом, и смолою горючей, питающими пламя греха — и мехами, раздувающими его. Господи, очистишь ли Ты меня от меня самого, прежде чем даровать мне здоровье души и тела? И когда требуешь Ты, чтобы совлек я с себя человека ветхого[785], подразумеваешь ли Ты не одну лишь привычку ко греху, который я множу и множу, но и древнейший из грехов — грех первородный? Когда велишь мне очистить закваску[786], подразумеваешь ли Ты не только въевшуюся в меня наклонность ко всякому злу, что кисла до оскомины[787], но и саму изначальную тинктуру греха, что пропитала меня от Природы? Как же исполнить мне требуемое Тобой, коли истинно сказанное в Твоем Писании: все под грехом[788]? Но, Господи — разве пристало мне допрашивать Тебя о тексте Богодуховенном и толковать его без Твоей поддержки свыше? Знаю одно: состояние тела моего есть лишь зримое отражение состояния души моей, и в том уже Твоя милость, что могу я познать одно через другое. И хотя ни один анатом не скажет, рассекая тело: вот, здесь таится уголь неугасимый, смола горючая, что питают пламя всякой болезни — вот он, источник недугов телесных, — но может человек обладать знанием своего устроения телесного и телесной наклонности к болезням, и тем может упредить опасность поддаться хвори и слечь в постель. Так же точно, хотя и не можем мы сказать с уверенностью: вот, здесь таится первородный грех, не можем даже сказать что-либо определенное о самой природе его — в том и состоит отличие его от прочих совершаемых нами грехов, не можем никаким усилием сами очиститься от сего греха, — но лишь, пройдя через воды крещения, смываем его с себя, — и лишь тогда способны на него взглянуть и увидеть, что же он есть, — однако предстает он нам уже столь ослабленным, что хотя и сохраняет, как всякий грех, природу свою, но лишается силы своей: имея прежнее имя, лишен довлеющей нам злобы и ярости.

МОЛИТВА XXII

Предвечный всеблагий Боже, прибежище мое и защита моя[789] — но также и враг всякой защищенности[790]; не дающий нам ни на мгновение усомниться в Своей любви — но также всякое мгновение требующий от нас деяния во имя этой любви, — дай мне всякое мгновение жизни моей чувствовать присутствие Твое и следовать путями Твоими, хотя бы и не ведал я Тебя прежде. Всякий, пребывающий в мире подлунном, подобен земледельцу, что взял участок земли в аренду. Езекии продлил Ты аренду сию на пятнадцать лет[791], Лазарю же возобновил заново — и неведомо нам, какой срок положил Ты ему волей Своей: но Ты никогда не гасил вовсе пламя, сжигающее нас день за днем, так что всегда мог разворошить старые угли[792] и облечь нас смертию[793], ибо даже в этих милостях Твоих была лишь отсрочка приговора, произнесенного над телом, коему суждено сойти во прах. И так же поступаешь Ты с душами нашими, всемилостивый Господь, Который при том есть и Господь гнева: Ты никогда не прощал совершенного греха настолько, чтобы раскаявшийся грешник более не впадал в грех; и разве был человек, столь желанный Тебе в очах Твоих, что Ты очистил его ото всякого греха и стал бы он безгрешен. Однако разве не было бы то унижением великодушия и умалением полноты милосердия Твоего — ревниво и подозрительно оглядываться на грехи, которые преследуют нас своим повторением, как приступы лихорадки, — но которые похоронил я в крестных ранах Сына: будь они моими грехами ныне, воскресни они к жизни — они бы предали меня смерти, — но переложенные на Него, Кто есть источник жизни[794], они мертвы; но полагать, будто нынешнее милосердие Твое покрывает все мои будущие преступления, что не осталось в душе моей ни смрадной смолы, ни черного угля, питающих пламя греха, — сие помышление противоречило бы всему миропорядку и оскорбляло бы все мироздание. А потому — положи меру милосердию Твоему, Господи: да будет милость Твоя к душе моей такова, что в мгновение слабости душевной я не подумаю, будто милосердие, являемое мне Тобой, не столь искренне и сердечно, как милосердие, явленное тем, кто всецело и воистину с Тобой примирился, -и чтобы не считал я нынешнее милосердие Твое противоядием от всякого яда[795], тем самым подвергая себя искушениям, полагая в заблуждении дерзостном, будто милосердие Твое всегда и всюду будет мне щитом и покровом, и сколь бы ни ввергал я себя в грехи новые, всегда смогу вымолить у Тебя снисхождение и милосердие, — ибо легко была Тобой дарована мне эта милость, в которой ныне пребываю.

XXIII. Metusque Relabi Они предупреждают меня об ужасной опасности повторного заболевания

Johann Daniel Mylius, Philosophia reformata, 1622.

Иоганн Даниель Милий, Реформированная философия, 1622 г.

МЕДИТАЦИЯ XXIII

Тело человеческое подобно городу населенному, однако когда в городе отзвонил набатный колокол, возвещающий о пожаре, и пламя потушено, и разбросаны угли, можно лечь и уснуть, зная, что миновала опасность; с болезнями же телесными — иначе. Пусть лечение и диета заставили распасться золой угли заразы — разве избыт страх, что болезнь может вернуться вновь, — вернуться преисполненной куда большей ярости, чем та, с которой она обрушилась на нас впервые. Даже предаваясь наслаждениям и претерпевая муки, мы не можем забыть, что довлеет нам корысть, страсть к обладанию, к Meum et Tuum[796]; ничто не способно ублажить человека более, чем его наслаждение, и человек наиболее склонен к наслаждениям, уже им испытанным, во всей полноте их радостей, в прошлом — и тем самым ему принадлежащим, также как более всего боится он страданий, через которые довелось ему когда-то пройти, познав всю горькую глубину их. Так тот, кто снедаем алчностью, чьи чувства подчинены одержимости накоплением, а все способности направлены к преумножению того, чем обладает он — и только в том обретает он радость, — недоуменно дивится, как можно получить наслаждение от свободного дарения, от раздачи принадлежащего тебе. Но разве не то же самое с болезнями телесными: страдающий падучей удивляется, почему кто-то утверждает, будто подагра сопряжена с невыносимыми болями, а тот, кто страдает лишь зубной болью, боится ее не менее, чем иной боится какой-то другой напасти, и так — с каждым. Болезни, через которые мы не прошли сами, способны лишь подвигнуть нас на сочувствие тем, кому выпало их испытать на себе. Но и само это сочувствие не слишком глубоко, если только мы сами хоть в малой мере не прошли через то, чему мы сострадаем и соболезнуем у ближних наших. И, однако, когда те же самые муки мы испытываем в их средоточии, в точке экзальтации[797], где они достигают наивысшего предела — в нашем собственном теле, одна только мысль о том, что они могут повториться, вызывает в нас дрожь. И если нам суждено идти, задыхаясь, через пустыни жара, плыть через океаны пота[798], бодрствовать без сна ночь за ночью — когда кажется, что ночи не будет конца, и стенать дни напролет, когда кажется, что не склонится день сей к вечеру, — словно Природа взбунтовалась и слила воедино день летнего и ночь зимнего солнцестояний, разделенные между собой шестью месяцами — слила в один астрономический день, чья природа нарушает чин Природы, — если суждено нам стоять, как бойцу перед схваткой со старым врагом, и ждать, покуда вернутся врачи, удалившиеся на консилиум, — вернутся, чтобы дать сигнал к бою или отменить поединок, — ждать, не ведая, в какой мере благоприятные симптомы течения болезни повлияют на решение этого жюри, — если суждено нам еще раз пройти тем же путем, и не ведать, каков же будет конец его, то сие состояние, — положение сие, сие бедствие таковы, что в сравнении с ними всякая иная болезнь есть исцеление: сколь бы яростно ни пожирала нас она — несравненно легче вытерпеть приносимые ею муки. Так к бедствиям, ниспосланным нам по второму кругу (и разве не сами мы навлекли их на себя, разве есть несправедливость в том, что обрушились они на нас вновь?) прибавляются еще и те, причина коих — в смятении, что таится в нас самих: и вот мы подобны городу разрушенному — но разве не соучаствовали мы в этом разрушении? — Мы не только стоим под кровлей рушащегося дома, мы сами обрушиваем ее на себя[799]; мы не только жертвы палача (сие подразумевает вину), мы сами — палачи (а сие подразумевает позор и бесчестие), но горше всего то, что мы — палачи самих себя (а это уже сопряжено с преступлением Господних заповедей и подразумевает повинность в смертном грехе). Так мы утрачиваем даже утешение, бывшее у нас, когда впервые обрушилась на нас болезнь наша, — утешение, к которому подводила нас одна из предшествующих медитаций: говоря — "Увы, сколь жалок человек, сколь подвержен он слабости и недугам", — можно еще было утешаться этой мыслью, ибо разве сие не есть общий удел рода человеческого? — ныне же не остается нам ничего иного, как впасть в смятение, предаться самообвинениям и осуждению собственной неправедности: Увы, сколь легкомыслен я, сколь велика неблагодарность моя в глазах Господа, сколь велико мое презрение к Его орудиям, если пренебрег я Его благодеяниями, и обратил их во зло, и столь скоро разрушил кропотливый труд, позволив смятению моему вновь ввергнуть меня туда, откуда освободил меня Господь. И тут — со страхом и трепетом великим — в своих медитациях перехожу я от тела к душе, от помышлений о болезни — к помышлениям о грехе, о том преступном легкомыслии, которое стало причиной смятения моего и уязвимости моей для греха, и через него — для нового приступа старой болезни. Меня отягчает бремя великое, и тем вероятнее повторение приступа, тем опустошительнее грозит оказаться он -тем яростнее набросится на меня враг мой и предаст меня казни мучительной, что, вернувшись, найдет он страну сию ослабленной и пустынной. Покуда болезнь не была нам явлена во всем своем ужасе, мы, если и испытываем перед ней страх, то страх безотчетный, ибо не ведаем, чего бояться. Однако страх есть наиболее истощающее и опустошающее из наших переживаний, а потому повторное соскальзывание в отчаянье недуга, который только-только отступился от нас — и который все еще нам угрожает, — есть ближайший повод, неизбежный позыв, чтобы пережить страх.

УВЕЩЕВАНИЕ XXIII

Господи, Господи, Господи. Ты, Отец Всемогущий, бывший моим Целителем; Ты, Сын, увенчанный славой, бывший для меня лекарством; Ты, благословенный Дух, приготовивший то лекарство и бывший его подателем — ужели достаточно одной лишь моей воли, чтобы уничтожить все труды Ваши, — чтобы предался я вновь недугу, коим поражен дух мой, недугу, из бездн которого Ваша бесконечная милость меня извлекла[800]? Ибо хотя Ты, Господи, наполнил меру мою благодатью[801], мера моя не столь велика — сколь меньше она меры народа Израиля, народа славного и многочисленного; а сколь часто вновь впадал Израиль во грех, однажды ему прощенный? Где обрету я уверенность, что участь сия меня минет, где залог того, что удержусь от греха? Сколь легко прощал Ты Израилю грехи многие — но сколь ревностно карал за грехи, в которых вновь и вновь народ сей был повинен: за ропот на Тебя, — чем иным был их ропот на тех, кого избрал Ты Своим орудием, ропот на Твоих служителей? — за то, что соблазнялся Израиль богами иными и перенимал идолослужение у соседних народов[802]. Господи, сколь же опасный путь к падению — сколь непоправимому — есть ропот! Сколь близки к падению те, кто ропщут на пришедшего от Тебя! Разве в облике судьи не Сам Ты являешься нам, разве судебная мантия — не одно из Твоих облачений? Посмеет ли убийца сказать, что он хотел поразить лишь плащ, не желая зла человеку, в плащ облаченному? И разве пример народа, Тобой избранного, не должен наполнить сердца наши трепетом? — Сколь часто ропот Израиля на священнослужителей кончался его отпадением от Тебя? Или, ставя иных священнослужителей, не избирали они при том и иных богов для поклонения? так ропщущий ныне назавтра делался идолопоклонником; так ропот Израиля вводил его во грех идолослужения, и оба эти греха шли рука об руку. Господи, но ведь и я подобен Израилю, ведь и я открыл в себе грех, меняющий обличья, из одной личины переселяющийся в другую, но не перестающий от того быть грехом. (Господи, то открыто не мной, но — Тобой: это Ты открыл во мне грех сей, и, открыв его, представил моему взору духовному!) Ведая сие, боюсь я, подобно Израилю, впасть в грех, уже однажды преодоленный. Душа греха (ибо по упорству нашему во грехе разве не стал он бессмертным? — но тогда должна у него быть и душа), душа греха — неповиновение Тебе; когда один грех умирает во мне, душа его переселяется в следующий. Так умирает наша юность, а с ней и грехи юных лет; иные грехи умирают смертью насильственной, а иные — естественной; бедность, нужда, тюремное заключение, изгнание с родины убивают в нас иные из грехов, другие же умирают, состарившись в нас, когда приходит им срок, и входим мы в возраст иной, которому сей грех уже не свойствен; многообразны пути, которыми изживаем мы способность предаваться тому или иному греху, — но душа греха пребывает при том живой и переселяется в грех новый: так пренебрежение установлениями человеческими взращивает честолюбие, честолюбие — пренебрежение волей Божией, а то, в свою очередь, рождает душевную холодность; три возраста жизни проводим мы в состоянии греха; и когда истощаются в нас грехи юности, на смену им приходят грехи зрелости, а вослед — грехи старости. Сие переселение грехов, прозреваемое мною в себе, наполняет меня, Господи, страхом, что я вновь поддамся греху; но у меня есть и того большее основание бояться: разве я уже не умножил свой грех и не вернулся к тому состоянию, из которого Ты избавил меня? Господи, почему же столь ненавистен для Тебя грех, совершенный повторно? Не ропот и не идолопоклонничество народа, нарушающего волю Твою, более всего Тебе ненавистны, но его возврат — вновь и вновь — к сим грехам. Сказано Тобою: Они оскорбляли Святого Израилева[803]; о чем сказано это — о ропоте, что поднялся в среде Израиля; но прежде чем Ты вменил Израилю его вину, в той же фразе сказано Тобой о повторении прегрешения, в коем повинен народ Твой, об удвоении лежащей на нем вины — сказано, прежде чем поименована сама вина: Сколько искушали они Меня в пустыне? Но что столь воспалило Твой гнев на отступников, что заставило Тебя сказать, будто скорей Ты забудешь данную Тобой клятву, чем оставишь ропщущих без наказания: те увидят они земли, которую Я с клятвою обещал отцам их", ибо искушали они Тебя уже десять раз[804], то есть — бессчетно? Почему сие исторгло у Тебя угрозу столь яростную: знайте, что Господь Бог ваги не будет уже прогонять от вас народы сии, но они будут для вас петлею и сетью, бичом для ребр ваших и терном для глаз ваших, доколе не будете истреблены с сей доброй земли[805]? Разве есть иной язык, кроме Твоего, мой БОГ, который мог бы выразить негодование Твое на народ, опять впавший в идолопоклонство. Идолослужение — какого бы народа ни коснулось оно — смертный грех и смертельная болезнь; но когда сия болезнь осложняется повторными приступами (причина коих — знание о том, что в прошлый раз исцеление все же наступило, и вера, что так же будет и на сей раз) — положение больного безнадежно, и потому Твой гнев обрушивается на отступников не только тогда, когда есть доподлинные свидетельства их вины (в Писании сказано: если услышишь о каком-либо из городов твоих, которые Господь, Бог твой, дает тебе, что появились в нем нечестивые люди из среды тебя и соблазнили жителей города идолослужением, и если воистину это правда, порази жителей того города острием меча, предай заклятию его и все, что в нем, и скот его порази острием меча[806]), но — всегда и всюду: достаточно лишь подозрения, лишь рассказа недостоверного, будто там-то возродилось идолослужение, как пробужден Твой гнев и зажжено Твое негодование. Так, когда стоял во главе Израиля слуга Твой, Иисус Новин, дошло до Израиля, будто сыны Рувимовы и сыны Гадовы и те, кто из колена Манассиина, соорудили жертвенник. Израиль не посылал для выяснения сего одного человека, но собралось все общество сынов Израилевых, чтоб идти против них войною[807], — однако прежде было послано к Рувиму по начальнику поколения от всех колен[808]. И, пришедши, корили они Рувима и Гада не идолослужением, к которому те соделали шаг, воздвигнув жертвенник, но тем, что вновь впадают в грех, за который столь недавно понес Израиль наказание: Разве мало для нас беззакония Фегорова[809]? А тогда идолопоклонничество наказано было избиением двадцати четырех тысяч человек[810]. Рувим же и Гад оправдались в глазах пришедших, поведав, что алтарь сей построен не для идолослужения, но лишь во свидетельство того, что и живущие на сей земле имеют часть в Господе[811]; и армия вернулась, не пролив крови. Даже когда отступление от благочестия еще не зашло столь далеко, чтобы обернуться падением в грех идолослужения, Ты, мой БОГ, тут же его пресекаешь; Тебе ведомы сердца — и все же Ты препятствуешь всякой возможности роста травы ядовитой, — пусть в сем случае не было и помысла о грехе, на чем бы ни основывались подозрительные слухи, дошедшие до Израиля. Сколь же тогда мерзостен в глазах Твоих повторный грех, сколь усугублена тяжесть прегрешения его повторением! Но — почему, Господи? Почему столь ненавистен Тебе грех, совершенный повторно? Должно быть, ответ в том, что согрешивший и раскаявшийся в прегрешении тем самым положил в душе своей на чаши весов Бога — и Дьявола. И вот он выслушал доводы Господни и Дьяволовы посулы — и вынес приговор в пользу той стороны, которой хочет принадлежать, — приговор, воплотившийся в последующем деянии. И если после того он вновь вернулся ко греху, то значит, судебное решение принято было в пользу Сатаны, грех предпочтен был милости, а Сатана — Господу; и тем самым — попран Господь, и явлено первенство врага Его; выказанное тем презрение язвит Господа глубже, чем неправедность: повторный грех — преступление худшее, нежели даже богохульство[812]. И если от Тебя Самого я знаю, сколь ненавистен Тебе повторный грех, есть ли нужда спрашивать, почему он столь опасен и пагубен для меня? Разве нужна иная мера, чтобы сказать, сколь велика опасность, коей подвергается душа моя, когда ведомо мне, сколь недоволен Ты мной, если вторично совершаю я тот же грех? Восходят до небес, нисходят до бездны[813], — сказано в Писании о валах, что поднимает буря на море, — можно ли точней и страшнее выразить ужас моего положения, коли вторично согрешу я? Болезнь подняла меня до Тебя, так что смог я пред Тобой принести покаяние, но недуг греха, что вновь одолевает раба Твоего, оторвет и отбросит меня прочь: и бывает для человека конец его хуже начала[814], — разве не об этом говорит Сын Твой, воплощенное Слово. Началом была для меня болезнь, которая есть воздаяние за мои грехи, — но Сыном сказано: худшее может последовать[815], — последовать, если согрешу я вновь. Ибо если смерть, которая есть конец, хуже болезни, которая была для меня началом, то Ад, который — начало мук неизбывных, хуже, чем этот конец. Пусть слуга Твой, выделенный Тобой среди слуг Твоих, отрекся от Сына, и тут же повторил отречение[816] — но сие было совершено им прежде, чем он был сокрушен раскаянием, и здесь нет повторного прегрешения. И если бы Ты вновь поставил Адама в Раю, разве вкусил бы он от Дерева вновь? а ангелы, что пали, не прилепились бы они к Тебе, допусти Ты их перед лице Твое? Никогда бы они не согрешили вновь. Если же я согрешу — будет ли положение мое безнадежно? О нет, не безнадежно оно, ибо каково величие Твое, такова и милость[817], — они бесконечны: и Ты, заповедовавший мне прощать брату до семидесяти семи раз[818] — Ты не ограничил Себя в прощении. Если бы смерть была злом сама по себе, — разве воскресил бы Ты тех, кто был Тобой воскрешен, к жизни, — ибо должны они были вновь умереть? И если бы Твоя милость, явленная нам в прощении, была такова, что повторное прегрешение превышало меру ее, тогда, однажды явленная, она обращалась бы для нас во зло; ибо тогда тот, кому милость Твоя неведома, тот, кто не грешить неспособен, ни за что не желал бы ее познать: если только не сочтем мы, что неспособность удержаться от греха — Твой приговор, а не следствие нашей немощи? Но, Господи — сие говорится мной не затем, чтобы оправдать повторение старых грехов, кое могу провидеть, а лишь затем, чтобы не впасть в отчаянье, если по немощи своей повторно совершу тот же грех.

МОЛИТВА XXIII

Предвечный милосерднейший Боже, Ты есть бесконечность — но Ты прирастаешь молитвами нашими и приемлешь прошения наши, дабы и они стали прибавлением к Твоим величию и славе, — и вот ныне, Владыка, возношу к Тебе две просьбы, два моления. Размышляя о ревности, с которой печешься о чести Своей[819], заключил я, что нельзя нанести Тебе большего бесчестия, нельзя сущностнее выразить презрения к Владыке сущего, чем, вымолив прощение Твое, очистившись и заключив с Тобой завет примирения[820], затем вернуться ко греху, который вопиял о прощении — и был Тобою прощен. Так я познал, сколь близок к тому, чтобы превратить священство, Слово, Таинства, Завет, Милость в орудия блуда духовного. Но исходящее от Тебя наказание за грех заставило меня познать, сколь ревностно Твое участие во мне (хотя, Господи, разве можно помыслить Тебя как часть, а не как целое!), — Ты возобладал надо мной и Одним Тобой стал я одержим — столь одержим, что дерзнул бы в сей миг предать Тебе душу мою, — если только смерть моя в сей миг угодна Тебе. Господь мой, Господь стойкости и постоянства, да пребуду я Твоей волей в нынешнем моем состоянии, да не паду вновь в избытый мной грех — грех, ставший причиной наказания, что судил Ты мне. И, однако, знаю на горестном опыте своем, сколь легко для меня соскользнуть в грех, ставший мне привычным, осмелюсь прибавить к сказанному и иное прошение: если немощь моя меня одолеет, не оставь меня Своим попечением. Скажи душе моей: Сын, ты грешен — иди же и впредь не греши[821]; скажи и иное: пусть я грешен в глазах Твоих, но Дух Раскаяния и Сожаления не отступит от меня, и не буду я им оставлен. Апостол Павел трижды терпел кораблекрушение[822], но был спасен. И сколько бы пески и скалы, высоты и отмели, слава и богатство мира сего и его бедствия[823] — равно как мои собственные упущения и немощь — ни грозили разлучить меня с Тобой, Господи, да будет со мной милость Твоя, да не нарушу союза брачного, да не потерплю кораблекрушения в вере[824], и да будет совесть моя пред Тобою чиста. Да снизойдет на меня неиссякающее Твое милосердие — милосердие, о котором молю Тебя: да не впаду вторично в грех, в котором воистину покаялся перед Тобой и был Тобою прощен.

Схватка смерти, или утешение душе, ввиду смертельной жизни, и живой смерти нашего тела

Проповедь, произнесенная в Уайт-Холле, пред лицом Его Королевского Величества, в начале Поста (25 февраля) 1631 года.

Последняя из сказанных им, и домочадцами Его Величества названная Надгробным Словом Доктора Самому Себе

К читателю

Предисловие издателя, Ричарда Редмера, к первому изданию проповеди (1632)
Проповедь эта, по Высочайшей Воле, получила имя: Надгробное Слово Автора самому себе. Трудно назвать точнее: примем ли мы во внимание время или же предмет ее. Произнесена она за несколько дней до кончины; как если бы, сказав ее, Доктор не оставил себе других дел, как только умереть: Предмет же ее — Смерть, повод и тема всякого надгробного Слова. Относительно сего Досточтимого Мужа было замечено, что проповедническое искусство его последовательно возрастало: так что, как вначале превосходил он в этом прочих, так впоследствии превзошел и себя самого. Это последняя его проповедь; не скажу я, что тем самым она лучшая; все его проповеди превосходны. И однако: слова человека Умирающего, если они касаются нас, обыкновенно производят сильнейшее впечатление, поскольку говорятся они с самым глубоким чувством и менее всего напоказ. Так кого же может оно не касаться, это поучение и об угрозе, и о благе смерти? Смерть — враг каждого из людей и хочет нанести урон всем: но при этом для многих она становится случаем к достижению величайших благ. С врагом этим всем нам предстоит сразиться в час кончины: но он уже при жизни едва ли не поборол ее; ибо он обнаружил все ее могущество, всю ее беспощадность. Постараемся же воспользоваться и этим словом, и другими как приготовительными уроками, чтобы ни смерть, когда бы она не явилась, не показалась нам ужасной; ни жизнь несносной, как бы долго она не тянулась.

Псалом 68, стих 20[825]

И Господня, Господня исходища смертная[826] то есть Из смерти


Всякое здание держится благодаря своему основанию, которое несет и держит его, и благодаря связи укосин, которые стягивают и схватывают его, и благодаря балкам и стойкам, которые вяжут и сочленяют его: Основание не позволяет ему осесть, укосины не позволяют ему искривиться, и балки и узлы не позволяют ему треснуть; Тело нашего здания — в предыдущей части избранного стиха: вот оно: Он, Бог наш, есть Бог еже спасати, Бог во спасение; ad salutes, во спасения, во множественном числе, так сказано в оригинале; Он есть Бог, подающий нам духовное спасение, так же как привременное. Но основание, укосины и узлы этого здания мы найдем в другой части стиха, в той, что составляет нашу тему, а также в трех различных прочтениях этих слов у наших истолкователей. Ибо, во-первых, основание нашего здания (того, что Бог наш есть Бог всяческого спасения) заложено в этом; Что сему Богу, Господу нашему, принадлежат исходища смертная, то есть: в Его власти даровать нам исход и избавление, даже тогда, когда мы брошены в зубы и челюсти смерти, и в самую пасть этого смерча, могилы. Итак, в этом прочтении исходища смертная, exitus mortis[827], означают liberatio a morte, избавление от смерти, и таково самое очевидное и самое привычное понимание этих слов, на котором основывается и наш перевод: исходы из смерти. Далее и, во-вторых, укосины, которые стягивают и прямят наше здание, то есть то, Что Он, Бог наш, есть Бог всяческого спасения, возводятся следующим образом: Господня, Господня исходища смертная; Господу Богу принадлежат исходы смертные, что значит: обстоятельства и образ нашей кончины; то есть Какого бы рода исход или переселение в мир иной нам не предстояли, внезапная это будет смерть или после достойного приготовления, насильственная или естественная, в совершенном нашем разуме или же в поврежденном и сотрясенном недугом, не подобает искать в этом знаков проклятия и не следует никакого Суда выносить на таком основании, ибо, каким бы образом не умирали они, честна пред Господом смерть преподобных Его[828], и Ему принадлежат исходы смертные: пути нашего ухода из жизни сей в Его руках. Итак, в таком смысле этих слов, exitus mortis, исходы смертные, означают liberatio in morte, избавление в смерти; Не то что Господь нас избавит от умирания, но Он попечется о нас в час смертный, каким бы ни был этот наш последний путь. И в таком смысле и в таком прочтении этих слов, естественный строй фразы и связь слов нисколько не нарушаются и весьма способствуют нашему размышлению. И наконец, балки и стойки этого здания, то есть Что Он, Бог наш, есть Бог всяческого спасения, заключены в том, что Господня, Господня исходища смертная, что сему Господу Богу принадлежат исходы смертные, то есть, что сей Господь Бог, соединив и связав в Себе Едином обе природы и, будучи Богом и при том придя в мир в воспринятой Им плоти нашей, уже не имел иного средства спасти нас, не имел иного исхода из мира, ни иного возвращения к первоначальной Своей славе кроме как смерть: И таким образом, в этом смысле exitus mortis, этот исход смертный, есть liberatio per mortem, избавление через смерть, через смерть сего Бога нашего Господа Иисуса Христа. Таково понимание этих слов у Святого Августина и у тех многих и великих мужей, которые следуют ему. Итак, в дальнейшем мы рассмотрим эти слова по всем трем направлениям; Во-первых, мы увидим, как Господь сил, Всемогущий Отец, спасает Своих слуг от челюстей смертных: И затем, как Бог милости, Преславный Сын, спасает нас, принимая на Себя исход смертный; И затем, между двумя сими, как Бог Утешитель, Дух Святой, спасает нас от всякого смущения, запечатлевая благословенной печатью Своей, что, какой бы ни был уготован для нас смертный исход, этот exitus mortis будет не что иное, как introitus in vitam, наш исход смертный будет входом вжизнь вечную. И три этих размышления, о нашем избавлении a morte, in morte, per mortem, от смерти, в смерти и через смерть превосходно исполнят свою службу в качестве основания, и укосин, и балок этого нашего здания; Того, что Он, Бог наш, есть Бог всяческого спасения, поскольку у Него, у Господа Бога, исходы смертные.

Итак, в первую очередь мы рассмотрим этот exitus mortis как liberatio a morte, избавление от смерти, ибо таковы исходы смертные с Господом Богом, и потому во всех наших смертях и в смертельных пдгубах жизни сей мы по праву можем надеяться на благой исход, который в Его власти. Ибо все смены времен и состояний нашей жизни — не что иное, как множество переходов из смерти в смерть. Само наше рождение и вхождение в эту жизнь есть exitus a morte, исход из смерти, ибо в утробе матерей наших мы воистину мертвы, и в такой мере, что и не знаем того, что живы, не более, чем мы знаем это в глубоком сне; и нет на свете ни такой тесной могилы, ни такой смрадной темницы, как то, чем стала бы для нас эта утроба, задержись мы в ней долее положенного срока или умри в ней раньше срока. В могиле черви не умерщвляют нас, это мы плодим и питаем, а затем убиваем черевей, которых сами же произвели. В утробе же умерший младенец убивает Мать, которая зачала его, и становится убийцей, более того, матереубийцей, даже после того, как умер. Но и в случае, если мы не умираем в утробе таким образом, чтобы, умерев, лишить жизни ту, которая дала нам нашу первую жизнь, нашу жизнь растительную, мы, тем не менее, мертвы в том смысле, в каком мертвы идолы Давидовы[829]. Там, в утробе, мы имеем глаза, и не видим: уши имеем, и не слышим; Там, в утробе, мы приноровляемся к делам тьмы[830], поскольку еще лишены света: И там, в утробе, мы научаемся жестокости, будучи вскормлены кровью, и можем подпасть проклятию даже не родившись. О самом сотворении нашем в утробе Давид говорит: Дивно и страшно устроен я[831], и Дивно для меня ведение Твое, высоко; не могу постигнуть его[832], ибо это есть Божие дело, и чудно оно в глазах наших[833]; Ipse fecit nos, это Он создал нас[834], а не мы, и не родители наши; Твои руки сотворили меня и образовали меня, говорит Иов, и (как сказано в оригинале) Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, — и Ты губишь меня[835]? Пускай я Шедевр величайшего Мастерачеловек таков!), но если Ты ничего более не сделаешь для меня, если Ты оставишь меня там, где Ты создал меня, все рухнет. Утроба, которой надлежало быть домом жизни, обратится в саму смерть, если Бог оставит нас там. То, чем Господь так часто угрожает, заключение чрева (заключу чрево их[836]!), не такое тяжкое и не такое грозное проклятие в случае первого заключения, как в случае последнего: не заключения бесплодия, а заключения немощи, когда приходит младенцу время выйти на свет, и силы нет родить[837].

Вот оно, торжество убожества: обрушиться с вершины самой близкой надежды на счастье. И в этой лютой каре Пророк открывает нам предел Божия гнева: дай им, Господи: что Ты дашь им? дай им утробу нерождающую[838]. И потому, поскольку мы уже представляем собой человека (то есть мы одушевлены, оживотворены в утробе), но сами мы еще не можем этого сделать, родители наши имеют все основания сказать за нас и о нас: бедный он человек, кто избавит его от сего тела смерти[839]? — ибо и сама утроба есть тело смерти, если нет избавителя. Им должен стать Тот, Кто сказал Иеремии: прежде чем Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя[840]. Мы не знаем с достоверностью, существовали ли какого-либо рода лодки или судна для рыбной ловли или для передвижения по воде, прежде чем Бог сообщил Ною совершенную форму его Ковчега[841]. То слово, которым Дух Святой называет у Моисея Ковчег, есть общее название для всех видов лодок, Thebah, и это же слово употребляет Моисей для той посудины, в которую сам он был положен, говоря, что мать его положила его в камышовый ковчежец[842]. Но что мы знаем с достоверностью, это то, что у Евы не было Повитухи, когда она рожала Каина, так что она по праву могла сказать: вот, Possedi virum a Domino, Приобрела я человека от Господа[843], полностью, исключительно от Господа; Это Господь даровал мне зачать, это Господь влил душу живую в зачатое мною, это Господь привел в мир то, что Сам оживотворил; не будь всего этого, Ева могла бы сказать: Тело мое было лишь домом смерти, но Domini Domini sunt exitus mortis, но Господу Богу принадлежат исходы смертные.

Но далее, этот exitus a morte есть не что иное, как introitus in mortem, этот исход, это избавление от смерти, смерти в утробе, есть вход, избавление ради другой смерти, ради множества смертей мира сего. Мы облекаемся в саван в утробе Матери нашей, в саван, который растет с нами вместе с мига нашего зачатия, и мы приходим в мир, обернутые этим саваном, ибо мы приходим искать себе могилу. И как узник, когда его отпустят от каторжных работ, может в качестве вознаграждения прилечь невдалеке, так и мы, когда утроба отпустит нас, остаемся привязанными к ней узами плоти на такой бечеве, что не можем ни отойти оттуда, ни остаться, где были. Плачем и криком справляем мы собственные похороны в самый час рождения, как если бы семьдесят лет жизни нашей[844] уже прошли в трудах материнского чрева и круг наш был очерчен из первоначальной точки; в слезах мы испрашиваем Крещения и с ним другого Таинства; И вот мы приходим в мир, который длится многие века, но мы-то не длимся; in domo Patris, в доме Отца Моего, говорит Спаситель наш, имея в виду небеса, multae mansianes, обители многи суть[845], разнообразные и надежные, так что, если какой-то человек не может обладать домом Мученика (поскольку он не пролил крови своей за Христа), он может обрести дом Исповедника, поскольку готов был прославить Бога вплоть до пролития крови. И если какая-то женщина не может обладать домом Девы (поскольку приняла священный чин брака), то она может занять дом Праведной Жены, поскольку родила и воспитала детей в страхе Божием. In domo patris, в доме Отца Моего, на небесах, много обителей; но здесь на земле Сын Человеческий не имеет где главу преклонить[846], сказал Он. Nonne terram dedit filiis hominum? Но разве не дал Господь эту землю сынам человеческим[847]? Он дал им землю для орудий их, которые делаются из земли, и дал им землю для могил их и погребений, чтобы они возвратились в землю[848] и смешались с землей, но не для того, чтобы они обладали ей: не имеем здесь града постоянного[849], более того, хижины постоянной, и еще того более ни человека, ни тела постоянного. Что бы ни подвигло Святого Иеронима назвать странствия народа Израильского в пустыне домами[850]: Но слово (а слово здесь Nasang) означает только странствование, только скитание. Даже Израиль Божий не имел домов; но только скитания и странствия в этом мире. Такой мерой Иаков мерил жизнь свою перед Фараоном: дни лет странствования моего[851]. И хотя Апостол не сказал бы morimur, то есть, доколе мы в теле, мы мертвецы, но он сказал: Peregrinamur, то есть, доколе мы в теле, мы странники[852] и мы не у Господа[853]; но вполне мог бы он сказать и: мертвецы, поскольку весь этот мир не что иное, как вселенское кладбище, одна общая могила, и вся жизнь и все движение, которыми наделены здесь величайшие из людей, суть сотрясание тел, погребенных в могиле, как бы от землетрясения. То, что мы именуем жизнью, есть всего лишь Hebdomada mortium, Неделя смертей, семь дней, семь времен нашей жизни, проведенной в умирании, семижды пройденная смерть; и затем конец. Наше рождение умирает в детстве, наше детство умирает в юности, юность со всем прочим умирает в старости, старость в свой черед умирает и подводит конец всему. И не то чтобы они, юность наша из детства или старость из юности, возникали друг из друга, как Феникс из пепла другого Феникса, который только что умер, нет: но как оса или гадюка из отбросов, или как Змея из навоза. Наша юность хуже, чем наше детство, и наша старость хуже, чем юность. Наша юность жаждет и алчет, и после того пускается грешить, чего детство наше еще не ведало. А старость наша кручинится и злится, потому что уже не в силах греховодничать, как умела юность. И сверх того, сколько еще смертей, то есть смертельных напастей сопровождает каждый возраст и каждое время жизни! так что и самая смерть показалась бы облегчением для того, кто их терпит. Потому-то и пожелал Иов, чтобы Господь не давал ему исхода из его первой смерти, из утробы. И зачем Ты вывел меня из чрева? Пусть бы я умер там, когда еще ничей глаз не видел меня! Пусть бы я был как небывший[854]. И не только нетерпеливый народ Израильский в своем ропоте (О, если бы умерли мы от руки Господней в земле Египетской[855]!), но и сам Пророк Илия, когда он бежал от Иезавели, спасая жизнь свою, под можжевеловым кустом, как повествует Писание, просил смерти себе и говорил: Довольно уже, Господи, возьми душу мою[856]. Так и Иона не отступал от своего нетерпения, больше того, от своего гнева перед Самим Богом: И ныне, Господи, заклинаю Тебя, возьми душу мою от меня, ибо лучше мне умереть, нежели жить. И когда Бог спросил его: Неужели так сильно огорчился ты за это? он сказал: Очень огорчился, даже до смерти[857]. Насколько же горшую смерть, чем сама смерть, представляет собой эта жизнь, которую так часто такие славные люди готовы были променять на смерть! Но даже если случай мой таков, как у Апостола Павла, если quotidie morior[858], умерщвляют меня каждый день, то есть нечто тяжелее, чем смерть, выпадает мне каждый день; Если даже, как было с Давидом, tota die mortiftcamur[859], умерщвляют нас весь день напролет, то есть не только всякий день, но всякий час на дню мне выпадает нечто более тяжкое, чем смерть, пусть по справедливости можно сказать обо мне: Conceptus in peccatis, в беззакониях зачат есмь и во гресех роди мя мати моя[860] (и, стало быть, я умираю одной смертью), пусть справедливо будет сказать обо мне и больше (Natus fllius irae[861]), что я по природе не только чадо греха, но и чадо гнева, гнева Божия за совершенный грех, что представляет собой смерть еще худшую; И при всем том, Domini Domini sunt exitus mortis, у Господа Бога исходы смертные: и я, после Иова, Иосифа, и Иеремии, и Даниила не могу сомневаться в избавлении. И пускай никакое иное избавление не приведет меня ближе к Его славе и к моему благу, но у Него ключи смерти[862] и Он может открыть передо мной эту дверь, то есть избавить меня от многообразных смертей мира, omni die и tola die, от смерти ежедневной и смерти ежечасной, через эту единственную смерть, через последнее разлучение души и тела, конец всему. Но вправду ли это конец всему? Вправду ли разлучение души и тела есть последняя смерть, которую предстоит терпеть телу? (ибо о духовной смерти мы теперь говорить не будем). Нет, не так Пускай это extius a morte, но это вновь introitus in mortem; Пускай это исход из многообразных смертей мира, но это вход в смерть истления и разложения и поедания червями и рассыпания в прах, и рассеяния праха, в могиле и из нее; это смерть, которой каждому умершему предстоит умирать вновь. Только Христу, Ему единому не пришлось умереть этой смертью, не увидеть тления: что же обеспечило Ему эту необычайную возможность? Не Иосифовы же масти и благовония, принесенные в обильном количестве[863]; допустим, они могли бы сохранить тело Его от истления и разложения даже дольше, чем Он в том нуждался, дольше трех дней, но не могли же они сделать это навеки! Что же сохранило Его? быть может, непричастность первородному греху, свобода от греха спасли Его от этого тления и разложения? в самом деле, ведь первородный грех и стал причиной нашего тления и разложения; Если бы мы не согрешили во Адаме, смертному нашему не надлежало бы облечься в бессмертие (по слову Апостола), и тленному нашему не надлежало бы облечься в нетление[864], но мы совершали бы наш переход из этого мира в иной, минуя всяческую смертность, всякую тленность. И все же, поскольку Христос взял на Себя грех мира, и так, что это сделало Его смертным, разве не могло это заставить Его также узнать и тление и разложение, даже при том, что Сам в Себе Он не имел первородного греха? что же сохранило Его? Быть может, ипостасное единство двух природ, Бога и Человека, сохранило Его от этого тления и разложения? несомненно, нет умащения более действенного, чем умащение самою божественной природой; умащение вечности могло предохранить Его от нетления и разложения навеки. И Он был ей умащен, самой божественной природой, и плоть Его, как и душа. Ибо Его Божество, Его божественная природа не отлетала, но оставалась соединенной и с мертвым телом Его во гробе. И все же, и при этом могущественном умащении, этом ипостасном единстве двух природ, Христос, мы видим, умер; и при всем этом единстве, которое сделало Его Богом и Человеком, человеком Он быть перестал (поскольку союз души и тела есть то, что создает человека, и потому тот, чье тело и душу разъединяет смерть, покуда длится указанное состояние, человеком, по существу, не является). И стало быть, поскольку разделение души и тела не было в Нем разделением ипостасного единства, ничто не запрещает нам сказать, что, хотя бы плоть Христова и увидела тление и разложение во гробе, это не было бы, тем не менее, разрушением ипостасного единства, ибо божественная природа, Божество могло пребывать со всеми Стихиями и началами тела Христова, так же, как оно пребывало с двумя составляющими Его личности, с Его телом и с Его душой. Нетление это, таким образом, было обеспечено не Иосифовыми мастями и благовониями, и не заключено в безгрешности Христа, в непричастности Его первородному греху, и не было оно (то есть нет необходимости говорить, что оно было) в ипостасном единстве. Но источник этой нетленности Его плоти обыкновенно усматривается в следующем: Non dabis, Не дашь святому Твоему увидеть тления[865]. И не будем далее искать иных причин и оснований для таин веры, кроме как в воле и изволении Господа Бога: Сам Христос ограничил разыскание Свое этим: ita est, да, так оно есть, Отче, ибо это угодно в глазах Твоих. Тело Христово не увидело тления, потому что Богу угодно было, чтобы было так Смиренная душа (а только смиренная душа — верующая душа) полагается на Божий промысел и на те изволения Божии, которые Он Сам явил и открыл, и не так, как они воспринимаются и воображаются в нас, но на основании некоторой их возможности, некоторой veresimilitudine[866]. Так поступает в исследуемом нами вопросе Петр в своем Иерусалимском Слове и Павел в своем Антиохийском[867]. Они проповедуют, что Христос, Которого Бог воскресил, не увидел тления[868] не только потому, что таково было Божие изволение, но и потому, что это Свое изволение Бог открыл через Своего Пророка. Поэтому Апостол Павел с особым вниманием приводит Второй Псалом как выражение этого изволения[869]; И оба они, и Апостол Петр, и Апостол Павел, ссылаются на известное место в Шестнадцатом Псалме[870]; ибо, когда Господь выражает Свою волю и изволение в отчетливых словах Своего Пророка, или же когда Он выражает их в прямом исполнении этого Своего изволения, тогда Он и делает их нашими, тогда Он и открывает их нам вполне. И поскольку Таинства нашей Веры не являются предметами наших рассуждений, но верою мы полагаемся на Божию волю и промысел (это так, Господи, поскольку такова воля Твоя, и потому это должно быть так), постольку веления Божии всегда следует рассматривать в их откровении. Открываются же они либо в слове Божием, либо в прямом исполнении этого веления; И там, где обе эти возможности сходятся и встречаются, там происходит самое сильное из возможных откровений. Когда, таким образом, я нахожу на себе самом те знаки приятия и духовного усыновления, которые сообщаются в слове Божием, когда на себе самом я нахожу истинное исполнение Его благого промысла обо мне, при том что я действительно живу в послушании и в том состоянии, которое свидетельствует о моем усыновлении и духовном сыновстве; Тогда, пока я вижу эти знаки и живу подобающим образом, я могу твердо утешаться в святой уверенности и смиренной непогрешимости касательно моего усыновления. Христос был тверд в этом, Ему промысел Божий был открыт: Апостол Петр и Апостол Павел были тверды в двух этих путях познания промысла Божия, сперва в Слове Божием и затем в исполнении этой воли в полноте времен. Прежде об этом было пророчески предречено, говорят они, и ныне сбылось: Христос воскрес, не увидев тления. И отныне то, что было Его, и единственно Его исключительным даром (плоть Его не увидит тления), в день Второго Его Пришествия, в День Его Суда, распространится на всех, кто будет жив тогда; их плоть также не увидит тления, как говорит Апостол, и говорит как тайну, как таинство: Говорю вам тайну, не все мы уснем (то есть будем продолжать умирание в могиле), но все изменимся вдруг, в мгновение ока[871]: мы будем разрушены и в тот же миг воссозданы в воссоединении души и тела, и это будет воистину смерть и воистину Воскресение, но минуя сон истления: Что же до нас, умирающих в эти дни и засыпающих сном смерти, мы все не можем миновать этой посмертной смерти, этой смерти после смерти, и более того: смерти после погребения, этого разрушения вслед за разрушением, этой смерти тления и разложения, поедания червями и рассыпания в прах, и рассеяния праха, в могиле и из нее, когда и тем телам, которые были некогда детьми королевских родителей и родителями королевских детей, придется повторить с Иовом: Гробу скажу: ты отец мой и Червю, ты мать моя и сестра моя[872]. Прискорбная загадка, когда один и тот же червь должен быть мне и матерью, и сестрой, и мной самим. Прискорбное кровосмешение, когда я должен взять в жены мою мать и мою сестру, и стать и отцом и матерью для собственной матери и сестры, породить и выносить все того же червя, в котором и сходится все это прискорбное убожество; когда мой рот будет набит прахом, а червь будет угощаться мной и полакомится всласть, когда и спесивейший человек не получит удовлетворения, если последний нищий будет топтать его, и последнему нищему не будет унижения в том, что он уравнен с князями, ибо равными они станут только в прахе. Один умирает в самой полноте сил своих, совершенно спокойный и мирный; А другой умирает с душею огорченною, не вкусив добра; и оба они будут лежать во прахе, и червь покроет их[873], у Иова и у Исайи он покрывает их и подстилается под ними, Под тобой подстилается червь и черви — покров твой[874]: Вот перины и ковры, постеленные для величайших из сынов человеческих, и вот пологи и балдахины, подвешенные над ними. Даже тела, которые были храмами Духа Святого[875], приходят к этому распаду, обращаясь в руины, в хлам, в прах; даже для Израиля Господня и для самого Иакова не нашлось другого особого определения, другого обозначения, как это: vermis Jacob, ты, червь Иаков[876]. Таково неложное размышление об этой посмертной смерти, смерти после погребения, которой — после того, как Господь (Кому принадлежат исходы смертные) избавил меня от смерти в утробе, выведя в мир, и затем, освободив из многообразных смертей мира, уложил в могиле — я должен буду вновь умирать в Тлении этой плоти и в рассеянии этого праха. Так что Монарху, который при жизни распространялся над многими народами, придется, сделавшись прахом, улечься в углу своего свинцового чехла, и лежать там не дольше, чем продержится свинец; а частный и ушедший от дел человек, который полагал, будто навеки затворился наедине с собой и никогда не покажется на люди, будет, сделавшись могильным прахом, предан огласке, и (таковы могильные перевороты) смешан с пылью любой проезжей дороги и навозной кучи, и растворен в любой луже и запруде: Вот самое бесславное и оскорбительное разжалование, самое смертельное и бесповоротное упразднение человека, какое мы только можем помыслить. Господь, как представляется, показал всю силу Своего могущества, когда Он поставил Пророка Иезекииля в долине сухих костей и сказал: Сын человеческий, оживут ли кости сии[877]? — говоря как будто о вещах невозможных: и однако это произошло: Господь обложил их жилами, и вырастил на них плоть, и ввел в них дух, и они ожили[878]. Но в этом случае в наличии были хотя бы кости, то есть нечто видимое, о чем можно было спросить: оживет ли оно? А в случае смерти истления и распыления праха мы уже не видим ничего такого, что можно было бы назвать человеческим, принадлежащим этому человеку, как мы скажем, оживет ли эта пыль? быть может, и нет это, быть может, обыкновенная земляная пыль, которая никогда не жила, никогда и не будет. Быть может, это прах червя того человека, который жил, но больше не будет. Быть может, это прах другого человека, заключающий в себе вовсе не того, о ком спрашивают. Такая смерть, истления и распыления, представляется для нашего естественного разума, самой необратимой из всех смертей, и все же Domini Domini sunt exitus mortis, Господу Богу принадлежат исходы смертные, и Он, собрав этот прах в прежнее тело и вдохнув в прежнее тело прежнюю душу, в благословенном и славном Воскресении дарует мне такой исход из этой смерти, который уже не введет ни в какую другую смерть, но утвердит меня в жизни, которая будет длиться столь же долго, как и Сам Он, Господь Жизни.

Итак, вы услышали то, что относится к первому прочтению этих слов (Господу Богу принадлежат исходы смертные): Что, хотя от утробы до могилы и в самой могиле мы только переходим из смерти в смерть, но, как говорит Даниил, Бог наш силен спасти нас, и Он избавит[879].

Теперь мы переходим ко второму применению этих слов (Господу Богу принадлежат исходы смертные). Это значит: Богу, а не человеку, принадлежит произнести суд над нами в час нашей смерти, и нам не подобает выносить заключений о Божием решении из обстоятельств чьей-либо кончины.

Те признаки, которые отмечают в больном наши Врачи, и те предположения, которые они строят относительно его смерти или выздоровления, и отмечают, и строят они на основе своего искусства и его правил. Однако у нас нет ни подобных правил, ни какого-либо искусства для того, чтобы строить предположения о духовной смерти и о вечном проклятии умирающего на основании любых признаков, какие мы можем наблюдать в нем: часто мы видим вполне достаточно для того, чтобы горевать, но не для того, чтобы отчаяться; мы можем обмануться и в ту, и в другую сторону. Мы привыкли утешать себя при кончине нашего друга, если все свидетельствует о том, что он уходил из мира как Агнец, то есть без малейшего сопротивления. Но одному Богу известно, не был ли он в это время поражен опасной глухотой и забытьем, и просто не ощущал своего истинного положения. Наш Пречистый Спаситель ужасался и тосковал[880] перед смертью, и душа Его скорбела смертельно[881], и Он находился в борении, так что был пот Его, как капли крови[882], Он взывал к Богу, и вопиял на Кресте. Несомненно, благоверным человеком был тот, кто сказал на своем смертном ложе, то есть на мертвом дерне (ибо он был Отшельником): septuaginta annis Domino servivisti, et mori times[883]? не семьдесят ли лет служил ты доброму Господину, а теперь тебе неохота идти к Нему? но Илариону было неохота. И Варлаам был благоверным человеком (и тоже Отшельником), а он сказал в тот день, когда умирал: Cogita te hodie coepisse seruire Domino, et hodie finiturum[884]. Подумай, что это первый день твоего служения Господу, то есть Его прославления своей Христианской и непрестанной смертью, и если этот первый твой день окажется и последним, как же скоро ты сумеешь получить свою мзду? но Варлаам с удовольствием дожидался бы ее подольше. Не делай же плохих выводов из чьего-либо слишком явного сопротивления смерти, ибо милость Божия действует в эти минуты мгновенно, и часто неощутимо для тех, кто стоит рядом, да и для всех прочих, кроме самого умирающего. И далее, относительно насильственно причиненной смерти, как и тех, кого казнят как преступников, Сам Христос Собственной Своей смертью запретил нам выносить об этом какое-либо суждение; ведь именно такой могла показаться Его смерть: Его причли к злодеям[885], Его казнили как преступника, и наверняка многие из тех, кто сошлись на Его казнь, так о Нем и думали. Что же касается внезапной смерти, то вряд ли мы найдем в Писании много примеров тому, чтобы хорошие люди умирали такой смертью, поскольку смерть в сражении нельзя назвать внезапной; Но Господь ведет нас не примерами, а общими законами: и потому не будем делать плохих выводов и в случае внезапной смерти, так же, как и в случае смерти в душевном расстройстве, хотя бы его сопровождали и какие-то слова сомнения и неверия в милость Божию. Дерево лежит, как упало, это верно; и однако не последний удар был тем, что свалило дерево; вот так же и не последнее слово и вздох определяют качества души. Будем лучше просить себе мирной жизни против насильственной смерти, и времени на покаяние против внезапной смерти, и трезвой и скромной твердости против безумной и безверной смерти, но никогда не будем делать плохих выводов о тех, кого такая смерть сразила; Domini Domini sunt exitus mortis, Господу Богу принадлежат исходы смертные. И Он принял Самсона, который покидал этот мир таким образом (посмотрим ли мы на него в страдательном или в действительном повороте, то есть подумаем ли о его собственной кончине или о тех, кого он убил вместе с собой), который склоняет только к самым суровым заключениям. И однако Дух Святой подвиг Апостола Павла прославить Самсона, включив его имя в великий Перечень[886], и вся Церковь следует ему в этом: наш судный день — это не день нашей смерти: но все течение нашей жизни целиком. Я благодарен тому, кто помолится обо мне, когда зазвонит мой Колокол, но еще больше я благодарен тому, кто обучал меня Началам веры, тому, кто проповедовал мне, тому, кто наставлял меня, как жить. Pac hoc et vives, в этом мое утверждение; уста Господни изрекли это: делай так и будешь жив[887]: но ведь если я и сделаю так, я, тем не менее, неизбежно умру: умру телесной, природной смертью. Но Бог никогда не поминает этого, никогда, как представляется, не имеет в виду этой смерти, телесной, природной смерти. Бог не говорит: живи хорошо, и ты хорошо умрешь, то есть умрешь легкой и мирной смертью: но живи хорошо здесь, и ты будешь жить вечно. Как первая часть этой фразы прекрасно ладит со второй, и не медлит, не запинается после знака Препинания, стоящего между ними, так и добрая жизнь на земле впадает в жизнь вечную, ничуть не задерживаясь на том, каким именно образом мы умираем. Отопрут ли ворота моей тюрьмы смазанным ключом (какой-нибудь ровной и подготавливающей болезнью), или вышибет эти ворота насильственная смерть, или же их подпалит жестокая и бешеная лихорадка, врата в небеса будут у меня, ибо от Господа причина моей жизни и у Господа Бога исходы смертные. Оставим же здесь второе истолкование этих слов, то есть, что исходы смертные суть liberatio in morte, избавление в смерти; попечение Божие о том, чтобы душа спаслась, какого бы рода муки не терпело тело в час смерти.

Но перейдем к нашей третьей и последней части; к размышлению о том, что этот исход смертный есть liberatio per mortem, избавление через смерть другого, через смерть Христову. Sufferentiam Job audisti et vidisti finem Domini, говорит св. Иаков, 5. 11[888]. Вы слышали о терпении Иова, говорит он: И в самом деле, все об этом слышали, ибо в каждом страждущем несчастном человеке говорит Иов; теперь же вы видите конец Господень, говорит наш Апостол, не тот конец, который Господь положил Себе (наше спасение), и не тот конец, который Он полагает нам (уподобление Ему): но вы видите конец Господень, говорит он, Тот конец, к которому Господь пришел Сам, Его Смерть, и смерть мучительную и позорную. Почему Он умер? и почему умер таким образом? Quia Domini Domini sunt exitus mortis (так истолковывая наш текст, Святой Августин отвечает на этот вопрос), потому что сему Богу, Господу нашему, принадлежат исходы смертные. Quid apertius diceretur? добавляет он: что же может быть более очевидно, более открыто, чем такой смысл этих слов? В предшествовавшей части стиха сказано: Бог наш, Бог во спасение, Deus salvos faciendi, так он читает: Бог, Которым мы должны спастись. Кто же это может быть, спрашивает он, если не Иисус? само имя это дано было Ему потому, что Он пришел спасти нас. И сему Иисусу, говорит он, сему Спасителю принадлежит исход смертный; Nec opartuit вит de hoc vita olios exitus habere quam mortis[889]. Придя в эту жизнь в нашей смертной природе, Он не мог выйти из нее никаким другим путем, как через смерть. Ideo dictum, говорит он, потому и сказано, что Господу Богу принадлежат исходы смертные: ut ostenderentur moriendo nos salvos facturum, чтобы показать, что спасти нас Он собирается путем Собственной смерти. Этим же текстом святой Исидор обосновывает то, что Христос был истинным Человеком (что отрицается таким же множеством еретических сект, как и то, что Он был истинным Богом), ибо, при том что Он был Господь Господь (как удваивает это Имя наш текст), Господь Бог, но Ему, Господу Богу, принадлежат исходы смертные, oportuit eum pati, и нельзя сказать больше, чем Сам Христос говорит о Себе: Сие надлежало пострадать Христу[890], не было у Него иного пути, нежели смерть. И потому эта часть нашего слова по необходимости должна стать словом о Страстях[891]: и, как вся жизнь Христова была непрестанными Страстями, так и наш Пост мог бы стать непрестанной Страстной Пятницей. Скорбная жизнь Христова ничем не смягчила Ему скорбей Его смерти, и Он страдал не меньше от того, что вдоволь настрадался прежде. Пускай же все сказанное теперь, наперед, не уменьшит, но усилит благоговение перед тем, что мы услышим о Его Страстях в подобающее время Их прославления, в Страстную Седьмицу. Христос в конце не пролил ни каплей крови меньше от того, что уже проливал кровь прежде, при Обрезании, и вы не прольете ни слезой меньше впоследствии, если прослезитесь теперь. И потому не откажитесь теперь последовать за мною в размышлении о том, как сему Господу Богу принадлежат исходы смертные. То, что Бог, Господь, Владыка жизни мог умереть, невероятно для созерцания. Что Красное море могло сделаться сушею[892], Что Солнце могло остановиться[893], Что печь могла быть в семь раз сильнее раскалена и не сжечь[894], Что голодные Львы могли не тронуть[895], это невероятно, невероятно, как чудо; но то, что Бог мог умереть, это сверхчудесно; но то, что Бог пожелал умереть, это предел сверхчудесному. И при всем этом за пределом предела чудес то, что Богу надлежало умереть, что Бог должен был умереть и non exitus (говорит св. Августин), никакого другого исхода, кроме как смерть, для Господа Бога не было, и oportuit pati (говорит Сам Христос), все это надлежало пострадать Христу, необходимо было претерпеть; Deus ultionum Deus говорит Давид, Бог есть Бог отмщений[896], Он не попустит, чтобы грех человеческий остался неотмщенным, ненаказанным. Но при этом Deus ultionum libere egit (как сказано там же)[897], Бог отмщений действует свободно, Он ожесточает, кого хочет, и, кого хочет, милует[898]. И что же, Он не помилует Себя Самого? нет, не помилует Он: Dilectio fortis ut mors, крепка, как смерть, любовь[899]: крепче; она втянула к себе смерть, которую обыкновенно не зазывают в дом. Si possibile, говорит Христос, Если возможно, да минует Меня Чаша сия[900], в то время как Его любовь, выраженная в первоначальной воле Его и Отца, уже сделала это невозможным. Многие воды не могут потушить любви[901], и Христос испробовал многие: Он принял Крещение, потому что любил, и на этом не остановилась Его любовь. Он смешал кровь с водою в предсмертной муке[902], и на этом не иссякла Его любовь: Он плакал чистой кровью, всею кровью из всех глаз, из всех пор кожи во время бичевания и венчания терниями (Господу Богу нашему принадлежали исходы крови), и это выразило Его любовь, но не угасило ее. Он не стал бы, нет, более того, Он не мог помиловать Себя. Не было ничего более свободного, более добровольного, более бьющего изнутри, чем смерть Христова. Воистину, libere egit, не обинулся, Он умер по воле; но все же, если мы вспомним о начальном завете, заключенном между Ним и Отцом: некое oportuit, некое обязательство было на Нем. Все это надлежало пострадать Христу. И в каком же моменте времени мы отыщем исток этого обязательства, этого надлежало, этой необходимости? Где, мы скажем, все это началось? Несомненно, та воля, по которой Христу надлежало пострадать, была предвечной волей, и было ли хоть что-нибудь прежде того, что было предвечным? Бесконечная любовь, предвечная любовь; последуйте же с благодарностью в этот дом и обдумайте всерьез, можем ли мы обнаружить во Христе какую бы то ни было свободу умереть или не умереть; эта необходимость умереть, эта воля так же вечна, как эта свобода; но что же, в какую малость вменил Он и эту необходимость, и эту смерть? Отец Его называет это всего лишь укусом, и укусом в пяту (а змей будет жалить Его в пяту[903]), но так и случилось, змей вмешался и причинил Ему смерть. Сам Он называет это всего лишь Крещением, как если бы Он предполагал стать лучше с его помощью. Крещением должен Я креститься, и томился Он, пока оно совершится[904], но это Крещение было Его смертью. Дух Святой называет это Радостью (за Радость, предлежащую Ему, претерпел Крест[905]), и не радостью награды, которая последует за Страстями, но той радостью, которая исполняла Его в самом средоточии этих мук и которая исходила из Него; когда Христос называет то, что с Ним, Чашей, Calicem, и не иначе (можете ли вы пить чашу, которую Я буду пить[906]), Он говорит так не в осудительном смысле и без отвращения к ней: Воистину это была Чаша, salus mundo, спасение всему миру. И quid retribuam, говорит Давид, что воздам Господу? Отвечайте же с Давидом, accipiam Calicem, Чашу спасения прииму[907], примите ее, эту Чашу, которая есть спасение, Страсти Христовы, если и не в прямом подражании, то в вашем нынешнем созерцании. И смотрите, как сей Господь, который был Богом, мог умереть, изволил умереть, должен был умереть ради вашего спасения. О том, что Моисей и Илия беседовали с Христом в час Его Преображения, рассказывают нам и Евангелист Матфей, и Евангелист Марк, но о чем они говорили, сообщает только св. Лука, Dicebant excessum ejus, говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме[908]. Речь идет о Его исходе, Exodus, это то же, что слово из нашего стиха, exitus, исход смертный. Моисей, который своим Исходом прообразовал исход Господа нашего и, проведя Израиль из Египта через Красное море, предрек своим пророческим действием Христа, Который проведет род человеческий через море Своей крови. И Илия, чей исход и путь из этого мира были образом Христова Вознесения, был, несомненно, совершенно утешен беседой с благословенным Господом нашим de excessu ejus, о полном осуществлении всего этого в Его смерти, которая должна была совершиться в Иерусалиме. Наше размышление о Его смерти могло бы быть еще более чревным и задевать нас сильнее, поскольку оно касается того, что уже совершилось. У древних Римлян была особая брезгливость и ненависть к имени смерти; они не могли прямо называть смерть, нигде, даже в своих завещаниях. Так, они не могли бы сказать: Si mori contigerit, но только: si quid humanitus contingat, то есть, не: в случае моей смерти, а: если постигнет меня то, что присуще (всякому) человеку. Но для нас, которые каждый день говорят о смерти Христовой (распят, умер и погребен), может ли для нас память о нашей собственной смерти или упоминание о ней быть вещью досадной или страшной? В эти последние времена появились среди нас люди, которые не смущаясь поминают смерть, и смерть Господа нашего, но в нечестивых клятвах и в проклятиях. О несчастные, ведь это о них будет сказано, что они никогда не призывали имени Иисусова, потому что призывали его слишком часто. И они услышат, как Иисус говорит: Nescivi vos, Я никогда не знал вас[909], потому что они возомнили себя слишком знакомыми с Ним. Моисей и Илия говорили с Христом о Его смерти только в святом и радостном свете того блага, которое они и весь мир должны были обрести через нее. Беседы Веры ведутся не из любопытства, но для устроения души. И к тому же, они говорили с Христом о Его смерти в то время, когда Он был в силе величайшей славы, какой когда-либо допустил явиться в мире, в славе Своего Преображения. Мы же боимся говорить с сильными мира сего об их смерти, но питаем в них пустую иллюзию их бессмертия и неизменности. Однако bonum est nobis esse hic (как сказал в тот час Апостол Петр). Хорошо нам быть здесь[910], в этом помышлении о Его смерти, и потому пронесем нашу скинию (наше благоговение) по нескольким из тех ступеней, какие Господь Бог воздвиг в тот день к Своему исходу смертному. Представь же себе весь этот день, начиная с того часа, когда Христос совершал Пасху в Четверг, вплоть до того часа, в который Он умер на следующий день. Преврати свой нынешний день в тот день в благоговейном созерцании, и помысли, что делал Он, и вспомни, что сам ты делал. Прежде чем установить и совершить Таинство (это было после того, как ели пасху), Он приступил к делу смирения, к умовению ног Своим Ученикам, в том числе и Петру, который некоторое время противился Ему в этом[911]; В твоем приготовлении к святому и благословенному Принятию Святых Таин искал ли ты, с искренним смирением, примирения со всем миром, в том числе и с теми, кто не хотел этого и отказывался принять от тебя примирение? Если так и не иначе, значит, ты провел первую часть Его последнего дня в согласии с Ним. Совершив Таинство, Он до ночи провел время в молитве, в молениях, в пении Псалмов[912]; Полагал ли ты, что достойное принятие Святых Даров заключается и в последующем упражнении в святыне, как и в предваряющей его подготовке? Если так, этим ты тоже уподоблялся Ему; именно так Христос провел время до ночи. Ночью же Он пошелв сад молиться, и молился prolixius, прилежнее[913]; Он долго пребывал в молитве. Как долго? Поскольку дословно сказано, что Он уходил молиться три раза и после первого моления, возвратившись к Ученикам и найдя их спящими, сказал: Так ли не могли вы. один час бодрствовать со Мною[914]? — то, сложив, мы получим, что в молитве Он провел три часа. Я вряд ли осмелюсь спросить тебя, куда ты направился или как ты располагал собой, когда стемнело, поздно ночью: Если это время ты провел в святом предавании себя Богу, и в подчинении собственной воли воле Божией, Ты провел это время в согласии с Ним. В это время и в этих молениях было Его смертное борение и кровавый пот[915]. Я хочу надеяться, что ты действительно молился; однако не всякая рядовая и привычная молитва, но молитва, в своем движении сопровождаемая пролитием слез, а в своем устремлении — готовностью, если потребуется, пролить кровь во славу Божию, приведет тебя в согласие с Ним. Около полуночи Он был взят и предан с поцелуем[916]. Что же, возможно ли и в этом уподобить тебя Ему? Не правда ли, в самом буквальном, в точном смысле это совершенно твой случай — быть взятым и преданным с поцелуем? Отсюда Его доставили назад в Иерусалим, сперва к Анне, потом к Кайафе[917], и затем (как ни поздно было) Он был предан допросам и истязаниям и отдан под стражу тем воинам, от которых принял Он все эти насмешки и насилия, заушения, оплевания, словесные хуления и битье тростью, о которых говорит Евангелие. На это время приходится Gallicinium, тот самый петуший крик, который призвал Петра к раскаянию. Как ты провел эту часть ночи, тебе знать. Но если ты совершил нечто такое, что требует Петровых слез, и еще не пролил их, позволь мне быть твоим Петухом, сделай это сейчас. Вот Господин твой (в лице недостойнейшего из Его слуг) оглядывается на тебя[918]: сделай это сейчас. Далее, наутро, как только рассвело, Евреи имели совещание об Иисусе в доме Первосвященника[919] и пришли к согласию, что будут свидетельствовать против Него; затем Его ведут к Пилату, который должен стать судьей Ему. Обвинял ли ты себя, проснувшись этим утром, и был ли ты готов принять даже ложные обвинения, (то есть) скорее заподозрить грех в тех делах твоих, где его не было, чем смягчать и оправдывать то, что было настоящим грехом? тогда ты провел этот час в согласии с Ним. Пилат не нашел никаких свидетельств против Него и потому, желая облегчить себе дело и сложить дальнейшее на Ирода, Четвертовластника Галилеи, который в то время был в Иерусалиме (поскольку Христос, будучи Галилеянином, подлежал Иродовой власти), Пилат послал Его к Ироду, скорее как безумца, чем как злодея. Ирод же (уничижив и надсмеявишсь[920]) посылает Его назад к Пилату, чтобы тот продолжал дело против Него; было в то время около восьми часов дня. Согласился ли ты пойти на такое Дознание, на такое испытание, уязвление, истязание, гонение твоей совести, чтобы ее просеяли, проследовали за ней от грехов твоей юности до твоих нынешних грехов, от грехов твоего ложа до грехов застолья, и от существа до обстоятельств твоих грехов? Вот время, проведенное подобно Спасителеву. Пилат хотел было спасти Христа, воспользовавшись в Его пользу правом дня, поскольку по обычаю в тот день один пленник мог быть освобожден; но народ выбирает Варраву. Пилат пытался спасти Его от смерти, удовлетворив их ярость тем, что наложил на Него новые мучения, бичевание и венчание терном и осыпание многими хулениями и надругательствами. Но они не удовлетворяются этим: они требуют распятия. Искал ли ты искупления своего греха в постах, в раздаче Милостыни, в подвигах и умерщвлении плоти, чтобы этим путем удовлетворить Божие правосудие? не поможет, все напрасно, это не тот путь, мы требуем полного Распятия греха, который владеет тобой: и это уподобит тебя Христу. К девятому часу Пилат выносит суд, и они так спешат с казнью, что уже в полдень Он был на Кресте. Вот оно, сие пресвятое Тело, висит на Кресте, вновь крещенное в Собственных слезах и поте, и умащенное Своею же кровью еще при жизни. Вот они, утробы сострадания, они так очевидны, так открыты взгляду, что ты можешь посмотреть в них сквозь Его раны. Вот они, преславные очи, и свет их меркнет: так что и Солнце, устыдившись, что пережило их, помрачило свет свой. И вот сей Сын Божий, Который никогда не был одним из нас, но ныне пришел к нам новым путем, восприняв нашу природу, посылает душу (которая никогда не покидала рук Отца Своего) в новый путь, по Своей воле отдает ее в руки Отца Своего[921]; Ибо хотя сему Господу Богу нашему принадлежали эти исходы смертные, так что, как это предусматривал Его собственный завет, Он с необходимостью должен был умереть, но все же не от тех ударов или надругательств, которые причинили Его пресвятому Телу, вышла Его душа, но emisit, Он отдал Дух Свой. И как Бог вдохнул дух[922] в первого Адама, так сей второй Адам выдохнул дух Свой в Бога, в руки Божии. И здесь мы оставляем тебя, в этой благословенной зависимости, оставляем зависеть от Него, висящего на Кресте; здесь омойся в Его слезах, здесь напейся из Его ран, и ложись и с миром почий в Его гробе, доколе не подаст Он тебе и воскресения, и вознесения в то Царство, которое Он приобрел для тебя, неоценимой ценою Своей непорочной крови. Аминь.

Антон Нестеров. "Алхимическое богословие" Джона Донна

В поэтике Донна существует мощный образный пласт, практически ускользающий от современного читателя: это образность, связанная с алхимическими и герметическими символиками. Между тем современники Донна воспринимали их как реальную, хоть и специфическую, область знания. К сравнениям из области алхимии прибегали авторы трактатов по поэтике[923] и проповедники. Сам Донн, будучи настоятелем собора Св. Павла, порой говорил со своими прихожанами на языке алхимии[924]. Сам факт употребления алхимической образности в проповеди показывает, насколько понятен был в ту эпоху символический язык алхимии даже вполне рядовым прихожанам собора Св. Павла. И действительно, в конце XVI — начале XVII вв. европейские типографии выдают из-под пресса множество алхимических и герметических трактатов и компендиумов — всевозможные Ars Chemica, Museum Hermeticum, Rosarium Philosophorum и т. п. Лучшие умы Европы: Пико делла Мирандола и Марсилио Фичино, Джордано Бруно и Ян Коменский, Кеплер и Ньютон, Роберт Фладд и Джон Ди — наперебой рассуждают о герметической философии и Камне философов, символизме Каббалы и алхимических фигурах[925]. В бумагах Государственной Канцелярии Ее Величества Королевы Елизаветы I содержится более 30 документов, посвященных работе алхимиков при королевском дворе, — работе, пользовавшейся высочайшим вниманием и покровительством. Следы этого "алхимического бума" обнаруживаются и в литературе, причем не только на уровне простых упоминаний алембика или Меркурия философов, но в сложных и прихотливых сравнениях и образах. Современный же читатель, не представляющий себе ни истинных целей алхимии, ни стоящей за ней философии и практики, многого просто не замечает в текстах XVI — XVII вв., а многое воспринимает в искаженном виде. Для русскоязычного читателя положение осложняется еще и тем, что в России алхимическая и герметическая традиция никогда не достигала европейской укорененности и обыденному сознанию была практически неизвестна, поэтому соответствующие аллюзии в литературном тексте чаще всего не улавливаются ни переводчиками, ни, естественно, читателями переводов[926]. Именно поэтому мы сочли целесообразным особенно подробно остановиться на анализе некоторых текстов Донна, ориентированных на алхимическую традицию.

Между тем сочетание "Донн и алхимия" постепенно становится привычным, по крайней мере, для западных специалистов. Если еще в 1962 г. исследователь источников донновской образности М. Рудготт охарактеризовал один из алхимических фрагментов в проповедях Донна как "шарлатанское мумбо-юмбо"[927], то за последние три с половиной десятилетия положение существенно изменилось. Надо сказать, что изучение связей творчества Донна с алхимией и герметикой началось практически сразу за публикацией донновского стихотворного корпуса, подготовленного профессором Грирсоном: в 1917 г. была напечатана серьезная монография Мари Патон Рамсей "Средневековые доктрины у Донна, английского поэта-метафизика"[928]. Французская исследовательница предприняла попытку проследить, из каких источников поэт черпал свои образы и сравнения, и, в частности, указала среди таковых алхимическую медицину Парацельса.

Но всерьез разработка темы "Донн и алхимия" началась только с 70-х гг. XX века. К этому времени произошла своего рода качественная эволюция в том, что касается самого подхода к эпохе Возрождения. Во многом благодаря усилиям Ф.А. Йейтс, после публикации ею ряда блестящих монографий, посвященных роли герметических идей в формировании Ренессанса, в 1970-е гг. имеет место мягкий, но решительный пересмотр представлений о движущих силах философии Возрождения, осознается магическая основа Ренессансного гуманизма — и, соответственно, натурфилософские, герметические, алхимические и неоплатонические влияния на Донна рассматриваются как единый пучок.

Так, в самом начале 70-х гг. появляется монография Раймера Йемлиха "Образность в лирике сэра Филипа Сидни, Майкла Драйтона и Джона Донна. ("Астрофил и Стелла", "Идея", "Песни и сонеты")"[929]. Сравнивая источники вдохновения трех поэтов: "Греческую антологию", Овидия, богословие, неоплатонизм и герметическую философию, а также структуры применяемых ими метафор и "языковую стратегию", Йемлих приходит к выводу, что особенностью поэтики Донна является крайне частотное использование "рационализированных" метафор, в основе которых лежит алхимическая образность, — именно это свойство резко выделяет его среди современников[930]. Особого внимания заслуживает статья Элюнеда Крэшо "Элементы герметической философии в поэтическом воображении Донна"[931], отличающаяся редкостной эрудицией в области алхимии. Эта работа значительно расширяет список алхимических авторов, традиционно привлекаемых для комментирования Донна. Так, Крэшо был одним из первых исследователей, обративших внимание на тот факт, сколь плодотворно использование для интерпретации литературы конца XVII — начала XVIII вв. поздних алхимических и герметических сочинений, созданных уже в 1630-1680 г., ибо, как это часто бывает на закате какой-либо традиции, авторы, стоящие в конце таковой, суммируют на небольшом пространстве текста весь предшествующий опыт. Особое внимание Крэшо уделяет работам Томаса Воэна — одного из самых почитаемых адептов алхимии, писавшего под псевдонимом Ириней Филалет. Немаловажно, что Томас был братом-близнецом поэта Генри Воэна — последнего из крупных английских поэтов-метафизиков, унаследовавших Джону Донну. Интересы братьев во многом совпадали (так, Томас привлекал Генри для перевода некоторых алхимических сочинений[932]), поэтому алхимические работы Томаса Воэна-Филалета во многом проливают свет на некоторые особенности представлений о мире, характерных для английской метафизической школы поэзии. К достоинствам работы Крэшо следует отнести и то, что ученый не ограничивается анализом одного-двух стихотворений, как то делало большинство его предшественников, а рассматривает в алхимическом контексте около полутора десятков донновских стихотворных текстов.

Среди публикаций такого типа можно назвать обстоятельную, оперирующую чрезвычайно интересным фактическим материалом статью Джона Фрессеро "Донновское "Прощание, запрещающее грусть""[933] и работу Томаса Хайеса "Алхимическая образность в "Ноктюрне в день Св. Люси" Джона Донна"[934]. В работе Вик Садлер Линн "Связь между алхимией и поэтикой в эпоху Возрождения и в XVII веке в применении к Донну и Мильтону"[935] прослежены любопытнейшие структурные, лингвистические и философские параллели между рядом авторитетных поэтик XVI-XVII в.: "Апологии поэзии" Сидни, "Искусством английской поэзии" Паттенхама — реальной поэтической практикой Донна, Бена Джонсона и Мильтона — и учением и языком алхимических трактатов. В.Л. Садлер показывает, что алхимик и поэт движимы одним и тем же стремлением: искусством превзойти природу и облегчить участь человека в мире, а потому их "социально-лингвистические" ниши во многом сходны, язык же теоретических описаний деятельности — един, они пользуются общими метафорами и словарем.

На сегодняшний день своеобразным итогом этих исследований является монография Дж. Линдена Стэнтона "Темная иероглифика: алхимия в английской литературе со времен Чосера до эпохи Реставрации"[936]. Прослеживая "алхимическую линию" в творчестве английских писателей, Линден Стантон отмечает, что до Донна алхимия в литературе присутствовала внутри жанров, связанных исключительно с сатирой. "У Чосера, Эразма, Джонсона и Самюэля Батлера занятие алхимией свидетельствовало о порочности человеческой природы. При этом не занятие алхимией разрушало личность, а само таящееся в глубине человека зло толкало того заняться алхимией... Алхимия позволяла необычайно ярко выявить моральную трансформацию и трансмутацию личности: порой — от зла к добру, но также и от добра ко злу, или от потенциального добра ко злу, — и именно это превращало алхимию в предмет сатиры... Со времен Чосера до алхимических драм Бена Джонсона в английской литературе доминировал образ алхимика-шарлатана, с его абсурдными притязаниями и апломбом, однако именно эта категория "псевдоискателей истины" вызывала серьезнейшие нарекания и жалобы алхимиков подлинных"[937]. Чтобы пояснить последнее, приведем лишь пару высказываний из уст самих алхимиков. Артур Ди (кстати, около двадцати лет проведший в России в качестве главного придворного врача царя Михаила Федоровича[938]) в предисловии к своему алхимическому трактату "Fasciculus Chemicus" с горечью замечает: "Искусство Химии слишком скомпрометировано, обесславлено и подвергнуто бесчестию мошенническими действиями самозванцев и обманщиков, его практикующих, — и в глазах публики отмечено недобрыми стигматами"[939], а его издатель, сэр Элиас Ашмол, один из эрудированнейших людей XVII в., много лет отдавший собиранию и изданию алхимических рукописей, вторит этим словам: "Среди пишущих о священном Искусстве есть люди различные... Последнюю и наихудшую категорию составляют те из них, кто выпускает в свет ложные советы и исполненные фальши руководства, движимые намерением затмить и заслонить свет, распространяемый истинными Философами, — и не достойны они иного имени, кроме имени обманщиков."[940] Творчество Донна, пишет Линден Стэнтон, было поворотной вехой, "открывшей новые направления использования алхимической образности, став свидетельством богатства и разнообразия алхимической символики в качестве источника поэтического вдохновения.... В творчестве Донна алхимия предстала в обновленном разнообразии форм, образов и возможностей использования... Алхимические отсылки стали привычны в его поэзии, при этом большинство из них вовсе не носило сатирического характера, тогда как до Донна обращение к алхимии вне сатирического контекста: у Дэвиса в его "Nosce Teipsum", в некоторых сонетах и пьесах Шекспира — были редкими исключениями..."[941]. Линден Стэнтон прослеживает глубокое влияние, оказанное Донном на последующие поколения поэтов — не только на метафизиков, но и на Мильтона и Блейка, привлекает обширный алхимический материал, однако намеренно уходит от рассмотрения вопроса, каким именно из алхимических авторов Донн обязан знанием своего предмета (при этом во всех иных случаях Линден Стантон стремится указать непосредственные алхимические источники, затронувшие того или иного поэта).

Нужно добавить, что переизданный в 1967 г. "Theatrum Chemicum Britannicum"[942], составленный сэром Ашмолом во второй половине XVII в. и дающий представление о поэтическом творчестве самих алхимиков, рифмовавших свои трактаты, чтобы облегчить запоминание и избежать искажений текста, а также недавняя публикация тома "Алхимическая поэзия, 1575-1700: из не публиковавшихся прежде манускриптов"[943], подготовленного к изданию Робертом М. Шалером и снабженного его подробным предисловием и комментариями, значительно расширяют наше представление о "прикладной, ученой" поэзии XVI-XVII вв., существовавшей рядом с "поэзией высокой" и ее подпитывавшей. При этом следует помнить ту особенность произведений барокко, сформулированную А. В. Михайловым, что в них "научное и "художественное" сближено, и различия между ними, как предстают они в текстах, упираются в возможную неявность, неоткрытость того, что можно было бы назвать (условно) художественным замыслом текста; поэтому различия шатки, а "все "художественное" демонстрирует тайну тем, что уподобляется знанию и миру — миру как непременно включающему в себя тайное, непознанное и непознаваемое"[944]. Насколько серьезна и важна такая "научная", а точнее — "натурфилософская" подпитка, видно из анализа одной из самых популярных эпиграмм Донна, написанной им после участия в морской экспедиции графа Эссекса, где ситуация морского сражения изящно сжата до нескольких рифмованных строк — если не знать одного подтекста:


The Burnt Ship
Out of a fired ship, which, by no way
But drawing, could be rescued from the flame,
Some men leap'd forth, and ever as they came
Neer the foes ships, did by their shot decay;
So all were lost, which in the ship were found,
They in the sea being burnt, they in the burnt ship drown'd.

[Из охваченного пламенем корабля, которому остается лишь / затонуть, некоторые, чтобы спастись от огня, / бросались в воду, но лишь подплывали / к вражеским судам, как находили свой конец; / и так погибли все, бывшие на том судне / они горели в море и тонули в пылающем корабле.]


Перед нами, казалось бы, парадоксальная, однако вполне реалистическая зарисовка. Но не будем спешить. В алхимических трактатах процесс поисков Камня часто описывался как странствие — или плавание[945]. Об этом особо говорит такой авторитетный адепт, живший уже в нашем столетии, как Фулканелли, интерпретируя изображение корабля и плавающего в океане Философского камня, представленное на барельефе фонтана во дворике парижской Консерватории искусств и ремесел[946]. Мы же укажем на два современных Донну текста: "Тонкую аллегорию, посвященную тайнам алхимии" Михаэля Майера[947], где получение Камня представленно как многотрудное и полное опасностей путешествие, и "Краткое изложение Философии Природы" Томаса Карнока, созданное, очевидно, во второй половине XVI в. У Карнока мы читаем:


All which tyme to Land we shall not passe,
No although our Ship be made of Glasse,
But all tempest of the Aire we must abide,
And in dangerous roades many tymes to ride;
Bread we shall have none, nor yet other foode,
But only faire water descending from a Cloude:
The Moone shall us burn so in processe of tyme,
That we shall be as black as men of Inde:
But shortly we shall passe into another Clymate,
Where we shall receive a more purer estate;
For this our Sinns we make our Purgatory,
For the which we shall receive a Spirituall body:
A body I say which if it should be sould,
Truly I say it is worth his weight in Gold.[948]

[Все это время мы не должны приближаться к земле, / Хотя корабль наш сделан из стекла, / Однако должны избегать мы всячески воздушных бурь, / И многократно следовать опасными путями;/ Ни хлеба не должно быть с собою у нас, ни иной еды, / А лишь пламенеющая вода, что нисходит из облаков: / Луна столь обожжет нас за это время, / Что мы почернеем, как индусы: / Но вскоре прибудем мы туда, где климат иной, / И там мы получим очищение; / Ибо это из-за грехов наших мы создали сие Чистилище, / Чтобы получить в нем духовное тело: / Тело, которое, как сказано мной, если / Истинны мои слова, ценно, как слиток золота.]


Здесь кораблем назван сам алхимический сосуд — алембик, и упоминается "пламенеющая вода". Этот кажущийся оксюморон кочует в алхимии из текста в текст. Так, у медика, алхимика и астролога Саймона Формана (1552-1611), больше известного историкам английской литературы тем, что в его дневнике 1611 г. содержится единственное дошедшее до нас аутентичное описание шекспировских постановок в театре "Глобус", в алхимическом стихотворном трактате "О разделении Хаоса" говорится:


"The water to the fire is most Enemie;
Therefore, kepe fier in water, and moisten that is drie..."[949]

[Вода — главный враг огню; / Потому сохраняй огонь в воде и увлажняй сухое...]


В другом алхимическом трактате XVII в., "Гидролит, или Водяной Камень Мудрых", мы читаем: "Мудрецы многое говорили о выпаривающем огне, который называли они огнем мудрости, — он не материален и не имеет отношения к стихии огня, а сущностей и несотворен. Также они называли сие пламя "божественным пламенем", или меркуриальной водой"[950]. Весьма часто эта загадочная пламенеющая вода называется, как в трактате "Тайны розенкрейцеров", приписываемому Джону Ди[951], и в ряде других алхимических текстов, "небесной водой, что не мочит рук"[952]. А такой известный любому алхимику текст, как "Rosarium Philosophorum", учит: "Сжигай в воде, топи в пламени. Многократно делай влажным и каждый раз прокаливай. Умерщвляй переменчивое и оживляй, и воскрешай из смерти. И так воистину обретешь чаемое. И если ты знаешь режим огня, Меркурий и огонь — все, что тебе нужно".

Парадокс Донна прочитывался современниками именно в этом контексте. "Сгорать в воде" и "омываться пламенем" были для них вполне узнаваемыми и знакомыми словосочетаниями. И основная посылка донновской эпиграммы, как раз и порождающая иронично-комический эффект, понималась примерно как: "И мы, вдали от столичной жизни, гния на корабельной палубе, знаем кое-что из вашей алхимической философии, — но знаем и реальность, вам в столицах не ведомую".

Среди поэтического наследия Донна можно выделить весьма значительное число текстов, непосредственно связанных с алхимической образностью: это "The Dissolution", "A Valediction: forbidding mourning", "The Canonization", "Loves Alchemic", "A Nocturnal upon S. Lucies day" из "Песен и сонетов", "Elegie on the Lady Marcham", "An Anathomy of the World" и "The Second Anniversarie" и ряд стихотворных посланий. Если мы присмотримся к этому списку, то обнаружим, что большинство текстов написано либо для заказчика, как "Анатомия...", "Годовщина", "Элегия на смерть...", либо являются стихотворными посланиями конкретному адресату или патрону, вроде "Ноктюрна...". Исключение составляют лишь "Канонизация" и иронично-ерническая "Алхимия любви". То есть алхимическая образность появляется в созданных для узкого круга ценителей текстах, связанных с традицией ученой поэзии и не претендующих на "массовую популярность".

"Алхимия любви" отчасти соотносима с традицией "алхимической сатиры", о которой мы говорили в связи с монографией Линдена Стантона. Однако связь эта весьма сложная и противоречивая. Стихотворение открывается характерным образом:


Some that have deeper digg'd loves Myne then I...

[Кто далее меня копнул рудник любви...]


Оставим в стороне яркую фривольность этого образа и вспомним Василия Валентина: "Все, что извлечено из рудников и выставлено на продажу, имеет свою цену, но, будучи извращенным, оно становится нечистым"[953]. Вот она, точка отсчета.


I should not finde that hidden mysterie;
Oh, 'tis imposture all:
And as no chymique yet th'Elixar got,
But glorifies his pregnant pot,
If by the way to him befall
Some odoriferous thing, or medicinall,
So, lovers dreame a rich and long delight,
But get a winter-seeming summers night.

[Я не нашел этой сокрытой тайны; / Все это сплошное надувательство: / И как ни один химик не получил Эликсира, / но славит свой беременный горшок, / коли случится, что обнаружит в оном / нечто вонючее или какое лекарство, / так и мечты влюбленных <преисполнены> роскошных и длительных радостей,/ но оборачиваются <короткой> летней ночью, подобной зимней стуже.]


Во времена королевы Елизаветы проводилось весьма тонкое различие между двумя категориями людей, практиковавших занятия алхимией. К первой принадлежали подлинные искатели знания, бескорыстные адепты, именовавшие себя "children of Science" — "детьми Науки", "sages" — "мудрецами" и "philosophers" — "философами", ко второй — прагматики и практики, мечтавшие об обогащении, — их презрительно именовали "souflers" — "раздувателями горна", и "chemists" — "химиками". Алхимические трактаты обращались к первым из них. Вторых уличали в подделке золота и прочих металлов. У Донна речь идет именно о "суфлере", шарлатане (в глазах людей той эпохи) "по определению". Обращает на себя внимание и другое словечко: "pot". Во всех алхимических сочинениях сосуду, в котором происходит варка Философского Камня, уделялось чрезвычайное внимание, он был окружен крайним пиететом и именовался "athanor" — "атанором", "alembick" — "алембиком", "cucurbit" — "перегонным кубом" или же "vessel" — "чашей". У Донна алхимический сосуд вполне под стать его хозяину. И тот, и другой не достойны ничего, кроме презрения. "Двойное жало" иронии в этом стихотворении направлено не против любви и не против алхимии, но против любви плотской и алхимии как подделки металла. Недаром же все комментаторы Донна, как один, рядом с "Алхимией любви" всегда вспоминают "Экстаз" — стихотворение о духовном соединении возлюбленных. Осмеивание морока любви-вожделения и тоска по любви совершенной у Донна — лишь две стороны единой медали.

"The Dissolution" — одно из самых пронзительных любовных стихотворений Донна. Как мы видим, уже само название отсылает к алхимической операции растворения, нисхождения в Хаос. В труде Джованни Лациния "Collectanea Lacinii ex Arnoldo de Villa Nova" мы читаем описание последовательности операций для получения Философского Камня, извлеченное нашим автором из сочинений Вилла Новы, якобы обладавшего Великой Тайной:

"Первейшая наша физическая задача — растворить Камень в Меркурии, первоматерии всех металлов. Растворение тела происходит под воздействием духа и сопровождается сгущением духа. Затем тело смешивается с духом, а дух — с телом. Четыре главных метода нашего Магистерия: растворение, очищение, редукция и фиксация. Растворить — значит сделать грубое тонким; очистить — сделать темное светлым; редуцировать — из влажного извлечь сухое; фиксация же достигается высвобождением духа и сгущением его в его собственном теле, или — твердой субстанции. Растворение Камня и погребение его во прахе — таков первый режим. Второй же режим: омовение и очищение черной, ущербной, зловонной материи, чтобы та могла стать светлой, чистой, лишенной порока, — каковое очищение достигается разделением Камня на четыре его элемента и очищением каждого из элементов"[954]. Следуя за натурфилософами древности, алхимики полагали, что всякая сущность трехсоставна: в ней присутствуют тело, душа и дух Тело же, в свою очередь, состоит из четверицы элементов-стихий: земли, воды, воздуха и огня. Но при этом из нечистого нельзя получить чистое, а так как все в мире отмечено печатью грехопадения, то алхимик, начиная свое делание, Opus Magnum, должен сперва вернуться к Хаосу, предшествующему Творению, к первооснове, не ведающей греха, ибо она чужда дихотомии зла и добра, — и из нее уже создавать свое Совершенство — Камень. Лишь приведя падшую материю к исходному Хаосу, "распустив" ее до состояния, в коем она пребывала в самом начале творения, можно затем проводить с ней дальнейшие операции. "Всякую плоть, происходящую от земли, должно разложить на элементы и вновь свести к персти земной; тогда земная соль породит новое поколение, которое воскреснет в жизни небесной, — пишет Василий Валентин. — Ибо в нашем Делании там, где нет первичной земли, нет воскресения. В земле заключен бальзам Природы и соль Мудрецов"[955]. Материя подвергается мучению и умерщвлению, чернеет и разлагается: "Если пшеничное зерно, пав в землю не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода" (Ин 12, 24).


The dissolution
Shee'is dead; And all which die
To their first Elements resolve;
And wee were mutual Element to us,
And made of one another.
My body then doth hers involve
And those things werefore I consist, hereby
In me abudant grow and burdenous
And nourish not but smother.
My fire of Passion, sighes of ayre,
Water of teares, and earthly sad despaire,
Which my materialls bee,
But neere worne out by loves securitie,
She, to my losse, doth by her death repaire,
And I might live long wretched so
But that my fire doth with my fuel grow.
Now as those Active Kings
Whose foraine conquest treasure brings,
Receive more, and spend more, and soonest breake:
This (which I am amaz'd that I can speake)
This death, hath with my store
My use encreas'd.
And so my soule more earnestly releas'd,
With outstrip hers; As bullets flowen before
A latter bullet may o'rtake, the pouder being more.

[Она мертва; А все, что умирает, / возвращается к своим первостихиям; / Мы же были друг для друга общей стихией, состоя один из другого. / И вот мое тело приняло ее, и тем самым все, из чего состоял я, / многократно во мне выросло и отяжелило меня / и напитало, едва ли не придавив своей тяжестью: / Мое пламя Страсти, вздохи Воздуха, / Воды слез и земное горестное Отчаянье, из которых я состоял, / И что было почти израсходовано любовью, / Она, опустошив меня, возместила то своей смертью; я мог бы жить дальше, несчастный. / Но огонь <сжигающий меня> разгорелся <сильней>, ибо топлива стало больше, / И теперь, как те воинственные Царьки, / Кому завоевание чужих земель приносит сокровища, / И получая больше, они больше тратят — и тем скорее падут: / Эта смерть (о чем говорю с удивлением), / Дав мне <столько>, / увеличила мой расход <жизни>. / И вот моя душа тем ближе к освобождению, / обгоняя ее <душу>: Так пушечное ядро, посланное первым, / может быть настигнуто другим, если пушкари положили больше пороха.]


Как мы видим, Донн оперирует четверицей гераклитовых первоэлементов-стихий. Греческий философ учил, что: "Первое превращение субстанции: путем сплочения — из огня в воздух, второе — из воздуха в воду третье — в результате еще большего, пропорционального сплочения воды в землю. Земля, в свою очередь, разлагается и тает; так происходит первое разжижение в воду второе из воды в воздух, а третье и последнее — в огонь"[956]. Учение это было аккумулировано алхимией. Так, в уже упоминавшемся нами трактате по оперативной алхимии — "Rosarium Philosophorum" — мы читаем: "Камень заключает в себе четыре стихии. Когда произведено растворение, то воду называют первой стихией, когда же произведена очистка тела, то мы имеем дело со второй стихией, называемой землей, после того, как земля подвергнута кальцинированию, она зовется огнем, а когда Камень растворен опять, то речь идет уже о воздухе"[957]. У Донна возлюбленная соединяется с поэтом после смерти, ее элементы входят в его состав. Напомним, однако, что таинство изготовления Философского Камня "заключается в соединении мужского и женского, активного и пассивного элементов... и ниже я опять подтверждаю это многообразными цитатами Мудрых", — пишет Эдвард Келли. Затем следует "цитатник" — Асканий: "Соединение двух подобно бракосочетанию мужа и жены, от объятия коих рождается золотая вода". Авиценна: "По отдельности очисти мужа и жену, с тем чтобы могли они соединиться в отсутствие посторонних, ибо если не очистить их, не смогут они любить друг друга. Соединив эти две природы, ты получишь природу чистую и светоносную"[958]. Приведенных параллелей достаточно, чтобы увидеть: контекст, в котором "работает" стихотворение Донна, гораздо шире, чем просто представление о четверице стихий как основе мира — таковое было "общим местом" для всей философии Средневековья и Ренессанса. У Донна же именно алхимический контекст задает высокий трагизм стихотворения. В результате описанных операций алхимик получает чаемое — Камень. Но лирический герой Донна вовсе не "трансмутирует" в Совершеннейшее Творение. Со смертью возлюбленной он лишь стремительнее движется к закату — ибо там, за гранью видимости, его ожидает соединение с ней. Донн не столько "перелагает" Opus alchemicum стихами, сколько отталкивается от него, за счет этого создавая напряженную, предельную трагичность стихотворения. А алхимическая образность служит здесь лишь материалом для порождения метафоры.

Крайне важна алхимическая образность для стихотворения "Nocturnall upon S. Lucies day, being the shortest day". В этом стихотворении космология и алхимия сплетены воедино. День Св. Люси — своего рода полночная кульминация годового цикла — самый короткий день года, точка зимнего солнцестояния. Св. Люция, погибшая во времена Диоклетиановых гонений на церковь, почиталась покровительницей зрения, а само имя ее ассоциировалось со светом. Однако название донновского стихотворения: "Ноктюрн" — парадоксальным образом отсылает к ночному времени суток, ибо "ноктюрном" ранние христиане называли ночной молебен, который служили в полночь[959]. В основе стихотворения, по наблюдениям исследователей, лежит форма литании Деве Марии[960], и литургическая торжественность тона создает очень сильный эффект:


This is the years midnight, and it is the dayes,
Lucies, who scarce seaven houres herself unmakes,
The sun is spent, and now his flasks
Send forth light squibs, no constant rayes;
The whorlds whole sap is sunke:
The generall balme th'hydrotique earth hath drunk,
Whither, as to beds-feet, life is shrunke,
Dead and enterr'd; yet all these seeme to laugh,
Compar'd with mee, who am their Epitath.

[Полночь года, и дни / Люси, едва ли на семь часов прорезающей тьму, / Солнце ушло, и лишь его отблески / отражены небесными светилами[961], но нет солнечных лучей; / Жизненный сок мира сошел на нет / животворящий бальзам выпит отсасывающей жидкость землей, / и будто на одре смертном жизнь — она усохла, / — она мертва и предана земле, но все это кажется достойным смеха / в сравнении со мной, ибо я — их эпитафия.]


Обратим внимание на упоминаемый здесь "животворящий бальзам". После Парацельса это сочетание стало синонимом "жизненного эликсира", и само понятие ассоциировалось более с алхимическими, нежели с медицинскими практиками. Алхимические аллюзии крайне важны для понимания этого стихотворения, как мы увидим ниже. Пока же укажем на одну немаловажную астрологическую деталь — абсолютно внятную современникам Донна, — ибо знание азов астрологии входило тогда в самое "неспециальное" образование[962]. Зимнее солнцестояние происходит в знаке Козерога. Знак этот является домом Сатурна. В общераспространенной символике той эпохи Сатурн олицетворял разрушительную работу времени[963], а в алхимии связывался со стадией nigredo — "распускания материи" до первовещества, о чем мы уже упоминали выше. Среди алхимических операций, обязательных для этой стадии, присутствует и операция кальцинации — прокаливания до шлакообразного вещества, призванная получить чистую, беспримесную материю, соотносимую со стихией "земли", в которой отсутствует малейшая примесь стихии "воды". Таким образом, мы видим, что "мертвая" земля в разбираемом стихотворении — не столько порожденный фантазией поэта образ, сколько вполне конкретная алхимическая аллюзия.

В следующей строфе алхимическая образность получает дальнейшее развитие:


Study me then, you, who shall lovers bee
At the next world, that is, at the next Spring:
For I am every dead thing,
In whom love wrought new alchemic.
For his art did expresse.
A quinessence even from nothingnesse,
From dull privations, and I am re-begot
Of absence, darknesse, death; things which are not.

[Что ж — посмотрите внимательно на меня, вы, кто будете любовниками / в следующем мире, то есть следующей весной: / ибо я — всецело мертв/ и во мне любовь творит новый алхимический процесс, / который выражает искусство Смерти. / Я — квинтэссенция ничто, / <извлеченная> из лишенности чего бы то ни было, возрожденный, <я состою> / из отсутствия, тьмы, смерти; из того, что не имеет бытия.]


Как мы говорили выше, алхимик проводит материю через смерть и воскрешает ее обновленной и исцеленной -такой, которой она предстанет после Второго Пришествия, в мире, где "новое небо и новая земля, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали" (Откр. 21, 1). Мысль Донна продолжает развиваться в алхимически-религиозном контексте — именно он позволяет дерзновенно уравнять пришествие Христа и возвращение весны. Однако дальше Донн поясняет, что речь идет об особой алхимии, — происходящая с ним трансмутация ведет не к вечной жизни, но — к смерти. Продукт алхимических операций — Философский Камень, являющийся квинтэссенцией четырех стихий: "земли", "воды", "воздуха" и "огня". Лирический же герой "Ноктюрна" есть квинтэссенция четырех вещей, не обладающих самостоятельным бытием: "лишенности, отсутствия, тьмы и смерти".

Донн продолжает развертку этой алхимической метафоры в следующей строфе:


All others, from all things, draw all that's good,
Life, soule, forme, spirit, whence they being have;
I, by loves lembecke, am the grave
Of all, that's nothing. Oft a flood
Have we two wept, and so
Drownd the whole world, us two; oft did we grow
To be two Chaosses, when did we show
Care to ought else; and made us carcasses.

[Все остальные — они из всего извлекают благо, / Жизнь, душу, форму, дух — покуда обладают бытием; / Я же, алембик[964] любви, — могила / Всего, я — ничто. Часто наши слезы оборачивались наводнением,/ Затопляющим весь мир, часто мы взращивали / Два хаоса, которыми сами же и были, когда нам надлежало бы проявить / заботу о прочих <живущих>; и мы превращались в два бездушных тела.]


Упоминаемый здесь алембик, герметично запечатываемый сосуд из огнеупорного стекла, вводит нас в область оперативной алхимии. О соответствии Хаоса и Первоматерии алхимического процесса мы уже говорили выше. "Бездушные тела", в таком случае, соотнесены с той стадией алхимических операций, когда происходит отделение духа от материи — с тем чтобы впоследствии соединить его с материей, подвергшейся очищению и нетронутой первородным грехом, исказившим весь строй бытия. Специфика грамматического времени, используемого здесь Донном — Present Perfect, — позволяет говорить о том, что возлюбленные неоднократно познали и то состояние совершенства, которое связано с "алхимическим браком" безгрешной материи и духа. (Заметим, что в известной мере Донн ссылается здесь на другое свое стихотворение — "Экстаз", описывающий слияние душ возлюбленных, покинувших их тела. Насколько нам известно, связь этих двух текстов исследователями не отмечалась.)


But I am by her death, (which word wrongs her)
Of the first nothing, the Elixer grown;
Where I a man, that I were one,
I needs must know; I should preferre,
If I was any beast,
Some ends, some means; Yea plants, yea stones detest,
And love; All, all some properties invest;
If I an ordinary nothing were,
As shadow, a light, and body must be here.

[Но я ее смертью (слово это по отношению к ней ошибочно) / взращен из перво-ничто, став его Эликсиром; / Будь я человеком, каким я и был / Я знал бы, в чем мне нужда; Я бы предпочитал, / Будь просто живой тварью, / одним целям иные, одним средствам достижения таковых — другие; Будь растением, будь камнем, я все же питал бы отвращение / И любовь к чему-либо; Все сущее наделено теми или иными качествами; / И будь я просто ничем, будь я в этом подобен тени, — тогда были бы свет и настоящее тело, <которое тень отбрасывает>.]


Рассуждение Донна о тварях живых, растениях и камнях явно восходят к Парацельсу, писавшему о животворящих все сущее духах следующее: "Есть духи небесные и адские, духи человеков, металлов, камней и т. д. Из этого вы можете заключить, что дух, воистину, есть, жизнь и бальзам всякого творения, что обладает телом"[965]. Однако герой стихотворения столь опустошен потерей возлюбленной (связано это с ее смертью или нет — до сих пор является предметом спором комментаторов: слова о том, что "понятие "смерть" приложимо <к возлюбленной> лишь по ошибке" можно понимать по-разному), что становится эликсиром, квинтэссенцией пустоты, существовавшей до Творения. Мотив этот уже звучал в стихотворении, но его подчеркнутый повтор вводит важные пояснения. Зимнее солнцестояние — точка, в которой солнце как бы "замирает", — чтобы повернуть на лето. Этот поворот связан с естественным течением времени в будущее, то есть — в эсхатологической перспективе — ко Второму Пришествию и обретению райского состояния. Но время героя стихотворения течет в противоположном направлении — в прошлое: через воспоминания о возлюбленной — к воспоминанию о том, что он и она носили в себе Хаос, — а отсюда делается и следующий шаг — к пустоте, предшествующей Творению. И понятно, почему тогда финальная строфа утверждает:


But I am None; nor will my Sunne renew.
You lovers, for whose sake, the lesser Sunne
At this time to the Goat is runne
To fetch new lust, and give it you,
Enjoy your summer all;
Since she enjoyes her long night festivall,
Let mee prepare towards her, and let mee call
This houre her Vigill, and her Eve, since this
Both the yeares, and dayes deep midnight is.

[Но я — Ничто; мое Солнце не обновится. / Вы, любовники, ради кого умаленное ныне Солнце / пересекает сейчас знак Козерога, / чтобы питать новые страсти и дарить вас ими, / Вы отпразднуете лето сполна; / Она же справляет свой долгий ночной праздник, / Дайте же мне подготовиться к тому, чтобы <перейти> к ней, и дайте мне назвать /Этот час полночной службой в ее честь, ее кануном, ибо это / Глубокая полночь и года, и дня.]


Внутренне мертвый, впустивший в себя смерть — и из смерти и ничто состоящий герой стихотворения совершает ночной молебен ушедшей (умершей?) возлюбленной. Данная строфа почти на грани святотатства отсылает читателя к евангельскому: "Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие" (Лк. 9, 60). Собственно, стихотворение — с его литургическими интонациями — есть литургия во славу смерти. (Заметим, что тут возникает еще одна интересная алхимическая аллюзия. Фулканелли в своем сочинении "Тайны соборов", посвященном взаимосвязи убранства европейских церквей и символизма алхимии, упоминает о Черной Богоматери, специфическая форма поклонения которой существовала во Франции в Средние века Фулканелли прослеживает некоторые мотивы этого культа и параллельные им алхимические представления о первоматерии[966]. Во времена Донна культы эти были еще живы, и он мог столкнуться с ними во время своего пребывания в Париже; возможно связь алхимии и литургики в "Ноктюрне в день святой Люси" объясняется именно этим.)

На сквозной алхимической метафоре построено и стихотворение "A Valediction: forbidding mourning". Встречающееся в "Прощании..." сравнение влюбленных с ножками циркуля в сознании современных любителей поэзии стало едва ли не "знаковой чертой" поэтики Донна, а сам текст неоднократно подвергался истолкованиям[967]. Однако насколько нам известно, никем еще не делались попытки провести параллели между этим текстом и современной ему алхимической иконографией. При том, что еще Френсис Амелия Йейтс в своей работе "Розенкрейцерское Просвещение", анализируя известный алхимический трактат Михаэля Майера "Убегающая Аталанта", заметила, что "метафизическая поэзия Джона Донна служит своего рода эквивалентом Майеровых эмблем, выражая сходные религиозные и философские воззрения"[968], почти никто из исследователей поэзии Донна к этому замечанию не прислушался.

Михаэль Майер, Убегающая Аталанта, 1618 г.


Понимание этого текста требует определенного комментария.

Одним из топосов алхимии, как мы уже сказали, является представление об "алхимическом браке", когда из соединения "Короля" и "Королевы" рождается алхимический Андрогин. Процесс соединения описывается как "слияние" новобрачных, ведущее к их "растворению" в друг друге. Отталкиваясь именно от этих образов и от глагола "to melt" — "сливаться", "расплавляться", за которым следует напоминание о золоте, Джон Фрессеро в своей работе "Донновское "Прощание, запрещающее грусть"" интерпретирует интересующее нас стихотворение как текст, восходящий к алхимии[969]. Нам бы хотелось подкрепить его интерпретацию рядом других соображений.

В алхимической символике золото и Солнце изображались одним знаком: кругом с точкой в центре (знак этот и сегодня принят астрономами для Солнца). Выбор знака предопределило не в последнюю очередь то, что круг мыслился как совершенная фигура. Естественно, что неподверженное ржавчине и тлению золото, получаемое при помощи Камня, наделенного божественными атрибутами, символизировалось совершеннейшей из форм. Круг также символизировал оба Космоса: и Макрокосм Мироздания, и Микрокосм человека. Именно таков смысл знаменитого рисунка Леонардо, изображающего человека, вписанного в круг[970]. Отсюда понятно, почему получение "философского золота" есть восстановление изначальной гармонии Микро- и Макрокосма, а обладание философским камнем трансмутирует самое существо адепта.

Так, Ириней Филалет учит: "Наш Камень есть микрокосм, малый мир, ибо он состоит из активного и пассивного, движущего и движимого, фиксированного и текучего, зрелого и сырого, — которые, будучи приведены в равновесие, помогают друг другу и совершенствуют один другого". Алхимия имеет дело с живым, пульсирующим бытием, пронизанным бесчисленными соответствиями малого и великого. Цель алхимии — приведение в равновесие композиции четырех элементов путем conjunctio oppositorum, слияния "мужского" и "женского" начал в алхимического андрогина. (Напомним, что когда в "Пире" (183E-193D) Платон описывает изначального человека — он говорит о нем как о двуполом существе сферической формы.)

Отмеченные нами ассоциации, связанные с крутом, будут важны для "Прощания, запрещающего грусть".

Заметим, что в "Прощании..." упоминание о золоте предшествует образу циркуля. Подчеркнем ход развития донновского образа: золото — циркуль — круг — завершение круга, конец которого совпадает с его началом. А теперь позволим себе обратиться к весьма известному алхимическому трактату: сочинению Михаэля Майера "Atalanta fugiens", изданному в 1618 г.[971] На одной из гравюр (Э XXI) изображен алхимик, описывающий циркулем круг около треугольника, в который, в свою очередь, вписан квадрат, а в тот — еще один малый круг, где изображены Адам и Ева. Подпись под гравюрой гласит: "Сотвори из мужчины и женщины Круг, из Круга — Квадрат, а из Квадрата — Треугольник. Из треугольника вновь создай крут — и обретешь Камень Философов"[972]. Далее следует разъяснение "Философы древности" под кругом понимали простейшее тело, квадрат означал четыре элемента-стихии... Квадрат должен быть редуцирован в треугольник, то есть в тело, дух и душу. Эти трое появляются в трех цветах, которые предшествуют красноте: тело или земля в черноте Сатурна; дух в лунной белизне, как вода, и душа или воздух в солнечно-желтом. Тогда треугольник будет совершенным, но в свою очередь он должен преобразоваться в круг, то есть в неизменную красноту, и тогда женщина преобразится в мужчину и станет с ним единым целым, <...> двое вновь вернутся к единству, в котором — Покой и вечный мир".

Сходная формула обнаруживается и в более раннем трактате "Rosarium Philosophorum": "Сотвори круг из мужчины и женщины, извлеки из него квадрат, а из того — треугольник, обрати последний в круг — и получишь Философский Камень".

Особенно важно для нас, что круг начинает и завершает Алхимическое Делание. Именно это мы видим и в последних строках донновского стихотворения: "Thy firmnes make my circle just, / And makes me end, where I begunne". Завершение Великого Делания позволяет адепту привести в гармонию микро- и макрокосм. Характерно, что в философской эмблематике XVII в. круг, очерченный циркулем, символизировал пределы, положенные человеку как малому миру, — ср. гравюры в труде В. Вейгеля "Введение человеческое в философию мистическую" (1618)[973] и Р. Фладда "О сверхъестественной истории обоих миров." (1621)[974]. Понимая это, мы поймем посылку донновской метафоры: возлюбленная есть центр микро- и макрокосма поэта, смысл и корень его существования. Так сухая геометрия наполняется предельной теплотой и нежностью. Именно алхимическая аллюзия придает многомерность донновским строкам. Перед нами "компрессия" мысли, когда отдельные логические звенья опускаются, как слишком очевидные, за счет чего нарастает "удельный вес" каждого слова. Алхимия служит здесь лишь исходным импульсом для поэтического образа.

В этом смысле весьма характерно, что о золоте сказано у Донна "gold to ayery thinnesse beate": "откованное до воздушной тонкости". Комментируя это место, И. Шайтанов видит здесь чисто ремесленный аспект ювелирных операций и считает "внедрение в любовный текст технического термина" знаком "метафизического стиля"[975]. На наш взгляд, речь здесь идет не столько о чисто технической терминологии, сколько о специфически-герметическом понятии "мучения материи во имя высвобождения духа". Так, один из крупнейших знатоков алхимии, Ю. Эвола, пишет в своей книге "Герметическая традиция": "Как известно, "семя" или "золото профанов" символизирует непреображенную личность. Это -"король, не являющийся королем", ибо он "не предстоит Небу, но — повержен"... И в этом состоянии падения мы должны помнить, что душа подвержена воздействию животного начала — страстям и инстинктам... Герметическая максима "Убей живое" имеет в виду в первую очередь именно эти порывы — все, что связано с элементом Марса [то есть железом. — А. Н.], и золотом, запертым в темнице "я", ограниченного телом. Именно на этот аспект личности распространяются в герметических трактатах метафоры ковки, битья и плющения; Пламя же Искусства, воздействию которого Материя Делания подвергается на данном этапе, символизируется любым орудием, способным ранить: мечом, копьем, ножницами, молотом, серпом и т. п."[976] После этого комментария понятно, что появление образа "отковываемого золота" неумолимо-логично следует за словами о подлунных любовниках, "наделенных лишь чувственною душой", которые не могут "допустить отсутствия [возлюбленного], ибо с ним уходит то, что составляло суть [их любви]". Специфика языка поэзии метафизиков состоит не в использовании технической или "ученой" терминологии, а в том, что таковое использование предполагает обязательное наличие за этой терминологией неких духовных практик: "То, что внизу, подобно тому, что вверху".

Укажем также на еще одно возможную иконографическую аллюзию, присутствующую в донновском "Прощании...": в 1601 г. в Лондоне выходит "Трактат против предсказательной астрологии" Джона Чамбера. Титульный лист этого весьма нашумевшего в те годы сочинения украшает эмблема — раскрытый циркуль в поле щита, обрамленного девизом "Lahore et constantia" ("Трудом и постоянством")[977]. Весь круг ассоциаций, порождаемый этой титульной страницей: оборот циркуля, постоянство, зависимость/независимость судеб живущих в подлунном мире от движения светил — довольно точно соответствует мотивам донновского стихотворения.

Эффективность привлечения алхимической иконографии для интерпретации донновских текстов можно продемонстрировать, анализируя одно из поздних "теологических" стихотворений Донна, на первый взгляд, уже в силу самой своей тематики от алхимии далекое. Однако в донновском "Resurrection" — "Воскресении" — центральный образ стихотворения строится на уподоблении мертвого Христа, ждущего Воскресения, золоту, спящему в земле:


[His body] For these three days become a mineral;
He was all gold when he lay down, but rose
All tincture and doth not alone dispose
Leaden and iron wills to good, but is
Of power to make even sinful flesh like his.

["Его тело] на три эти дня стало минералом; / Он был золотом, когда лег [в могилу], но восстал / Тинктурой всего, обладая не только/ Волей олова и железа преобразиться в совершенный металл (т. е. — золото. — А. Н.), / Но властью преобразить даже нашу грешную плоть"].


Алхимический контекст данной метафоры был указан Э. Крэшо[978] и Дж. Линденом Стантоном[979], однако исследователи проигнорировали ряд иных алхимических аллюзий, присутствующих в стихотворении.

Текст Донна начинается следующим образом:


Sleep, sleep, old sun, you canst have not repassed
As yet, the wound thou took'st on Friday last;
Sleep then, and rest; the world may bear the stay,
A better son rose before thee today,
Who, not content to enlighten all that dwell
On earth's face, as thou, enlightened hell,
And made the dark fires languish in that vale,
As, at the presence here, our fires grow pale.

[Спи, спи старое солнце, ты еще не смогло оправиться / от раны, полученной в [Страстную] Пятницу; / Спи же и отдыхай; мир сможет вынести твое промедление: / Лучшее Солнце взошло сегодня прежде тебя, / — Тот, Кто не удовлетворится лишь тем, чтобы озарять все, сущее / на лице земли, как ты, но озаривший Ад / И заставивший угаснуть темные огни в долине [скорби], / А наше пламя — взметнуться ярче, ибо Он — здесь].


Отталкиваясь от фонетической омонимии слов Sun — "Солнце" и Son — "Сын", Донн добивается удивительной суггестии смыслов. В Евангелии от Луки сказано, что когда Иисус испустил дух, "померкло солнце, и завеса в храме раздралась по средине" (Лук 23, 45). Уподобив потемнение Солнца, поражение его света, ранам Христа, а сошествие Солнца за горизонт — пребыванию Христа в гробнице, Донн лишь "овеществил" каноническую метафору "Христос — Солнце жизни" — тем самым возвратив ей пронзительную новизну.

В алхимической иконографии весьма часто можно встретить изображение триумфального окончания "Великого делания" — получение Философского Камня — в образе Христа, встающего из гроба, ... или же поднимающегося из гробницы сияющего Солнца. Нет никаких сомнений, что здесь алхимия лишь следует христианству, привлекая для изъяснения своих практик его образность. Однако в алхимических трактатах мы встречаемся также и с иным родом изображений, на которых присутствуют два солнца: черное, пораженное солнце, садящееся за горизонт — и восходящее "солнце живое". Особый интерес — в силу их необычайной красоты -представляют для нас миниатюры XVI в., иллюстрирующие трактат Соломона Трисмозина "Splendor Solis" — ныне этот манускрипт хранится в Британском музее. На первой из них черное солнце погружается в воды озера. Мрачное светило символизирует пораженный аспект природы, чье "темное, пожирающее пламя" ведет все сущее к распаду и смерти. В анонимном теософско-алхимическом трактате XV в. с псевдо-богословским названием "Книга Святой Троицы" говорится, что после грехопадения Адама основой природы человека стал "темный огонь солнца". На языке "оперативной" алхимии, больше озабоченной практическими, нежели духовными, аспектами Великого Делания, "черная тень солнца" символизировала несовершенство природного золота[980], которое должно быть очищено алхимиком и преображено в "золото философов". Воды озера на интересующей нас миниатюре олицетворяют Первоматерию, через растворение в которой только и возможно дальнейшее преображение. В некоторых случаях "черное солнце" алхимики именуют "подземным солнцем" или "адским светилом" — в этом качестве оно представлено на известной гравюре в алхимическом компендиуме Стольция "Viridarium Chimicum" (1624).

Другая миниатюра из "Splendor Solis" изображает алое сияющее солнце, встающее над идиллическим пейзажем с городом и рекой на заднем плане. Оно символизирует предмет чаяний алхимика — lapis. В других трактатах аналогичная фаза Великого Делания изображается красным крылатым львом, возносящим солнце в своих лапах. Об этом льве у Никола Фламмеля сказано: "Он вырывает человека из долины скорби и дарует освобождение: освобождение от отчаянья бедности, от болезней, на крыльях своих, которые есть честь и слава, возносит он его прочь от этих стоячих вод египетских, имя которым — забота смертного о хлебе насущном".

Как мы видим, здесь алхимия разрабатывает уже свои собственные представления о мироздании, параллельные христианству, но вместе с тем весьма далекие от его канонической догматики. Однако при сопоставлении этих алхимических образов с интересующим нас фрагментом Донна проявляется их необычайное сходство. Более того, избегая вопроса о влиянии на Донна, при создании стихотворения "Воскресение", конкретных алхимических трактатов, мы можем с большой долей уверенности сказать, что "прозрачная" алхимическая метафора в тексте, с которой мы начали анализ, появляется здесь именно потому, что она поддержана и спровоцирована алхимическими аллюзиями первой строфы. Заметим, что для Донна в принципе характерна разработка единой сквозной метафоры на протяжении всего стихотворения. Появление алхимической образности в религиозном стихотворении не должно нас удивлять. Более того — алхимические аллюзии встречаются у Донна значительно чаще в религиозных стихах и "Посланиях", ориентированных на вдумчивого и образованного читателя, чем в светских стихотворениях, составивших основу "Песен и сонетов", адресованных более массовой аудитории.

Рассмотрим еще один "алхимический" текст Донна:


Elegie on the Lady Markham
Man is the World, and death th'Ocean,
To which God gives the lover parts of man.
This Sea invirons all, and though as yet
God hath set markes, and bounds, twixt us and it,
Yet doth it rore, and gnaw, and still pretend,
And breaks our banks, when ere it takes a friend.
Then our land waters (tears of passion) vent;
Our waters, then, above our firmament,
(Teares which our Soule doth for her sins let fall)
Take all a brackish last, and Funerall,
And even these teares, which should wash sin, are sin.
We, after Gods Noe, drowne our word againe.
Nothing but man of all invenom'd things
Doth work upon ftselfe, with inborne stings.
Teares are false Spectacles, we cannot see
Through passion mist, what wee are, or what shee.
In her this sea of death hath made no breach,
But as she tide doth wash the slimie beach,
And leaves embroder'd workes upon the sand,
So is her flesh refin'd by death cold hand.
As men of China, after an ages stay,
Do Take up Procelane, where they buried Clay;
So at this grave, her limbecke, which refines
The Diamonds, Rubies, Saphires, Pearls, and Mines,
Of which this flesh was, her soule shall inspire
Flesh of such stuffe, as God, when his last fire
Annuls this world, to recompence it, shall,
Make and name then, th'Elixar of this All.
They say, the sea, when it gaines, lothes too;
If carnall Death (the younger brother) doe
Usurpe the body, our soul, which subject is
To th'elder death, by sinne, is freed by this;
They perish both, when they attemt the just;
For, graves our trophies are, and both death just;
So, unobnoxious now, she'hath buried both;
For, none to death sinnes, that to sinne is loth,
Nor doe they die, which are not loth to die;
So hath she this, and that virginity.
Grace was in her extremely diligent,
That kept her from sinne, yet made her repent.
Of what small spots pure white complaines! Alas,
How little poyson cracks a christall glasse!
She sinn'd, but just enough to let us see
That God's word must be true, All, sinners be.
So much did zeale her concsience rarefie,
That, extreme truth lack'd little of a lye,
Making omissions, acts; laying the touch
Of sinne, on things that sometimes may be such.
As Moses Cherubines, whose natures doe
Surpasse all speed, by him are winged too:
So would her soule, already'in heaven, seeme then,
To clyme by teares, the common staires of men.
How fit she was for God, I am content
To speake, that Death his vaine hast may repent.
How fit for us, how even and how sweet,
How good in all her titles, and how meete,
To have reform'd this forward heresie,
That woman can no parts of frienship bee;
How Morall, how Divine shall not be told,
Lest they that heare her vertues, thinke her old:
And lest we take Deaths part, and make him glad
Of such a prey, and to his triumph add.

[Человек — мир, а смерть — Океан, / Которому Бог отдал <покрывать> низменности человека. / Это море окружает все сущее, и хотя / Бог положил между ним и нами предел и границу[981], / Оно ярится, и гложет <берега> и не умеряет своих притязаний, и крушит наши берега, забирая друзей. / Тогда изливаются и воды нашей суши (наши слезы скорби); / Наши воды затопляют землю, покрывая ее, / (То слезы, которые душе пристало скорее лить о своих грехах) / сметая все, и вот — похороны, / И даже те слезы, что должны бы смыть грех, греховны. / Мы, после Ноева потопа, ниспосланного Богом, вновь топим мир сами. / Из всех ядовитых тварей только человек / жалит себя жалом, что дано ему от рождения. / Слезы — ложные очки, мы не видим / сквозь пелену страдания, кто мы, кто — она. / Но ей это море смерти не причинило вреда, / Как приливная волна лижет влажный берег, / И оставляет на песке плавник, обточенный волной, / Так ее плоть очищена холодной рукою смерти. / Так китайцы, по прошествии лет / извлекают из земляной печи, где они погребли глину, фарфор; / Так эта могила, ее лембик, очистит / алмазы, рубины, сапфиры, жемчуг и золотую руду, / из которых состояла ее плоть, <и> душа облечется / этой <обновленной плотью>, подобно тому, как Господь, когда Его последний пожар / уничтожит мир, сотворит тот заново / и даст ему имя: извлечет эликсир всего сущего. / Говорят, это море, добиваясь своего, тем самым теряет; / Если смерть плоти (младший брат) / захватит тело, наша душа, подвластная / иной смерти, которая старше <этой>, — ибо <душа> грешна, — тем самым освобождается; / <и та, и другая смерть> теряют, дерзнув на такой шаг; / тем самым могила — наш трофей, и обе смерти повержены во прах; / Ибо не обречен греху смертному тот, кому грех отвратителен, / но и тот, кому не отвратительна смерть, тоже умрет, / Она же имела оба эти качества и была чиста. / Милость была явлена в ней столь сильно, / Что удерживала ее от греха, — и даже в этом она каялась! / Так о мельчайших пятнах жалеет чистейшая белизна! Увы, / Сколь малой капли яда достаточно, чтобы лопнул хрустальный сосуд! / Она грешила, но только ради того, чтобы доказать: / Не могут слова Господа быть неверны, а сказано же — "Всякий грешен". / Ее совесть столь ревностно требовала чистоты, / что предельной правде <ее слов и деяний> недоставало небольшой примеси лжи, / обмолвки, оплошности; так легкое прикосновение греха только подтверждает безупречность. / Так херувимы, о которых знаем от Моисея: пусть сама их природа / такова, что движутся быстрее быстрого, они еще наделены крыльями от Бога: / Так ее душа, уже пребывая на Небе, / стремится еще выше, восходя от слезы к слезе — поднимаясь этой лестницей человеков. / Столь по душе она Богу, — говорить о том / радостно, — что Смерть уже клянет свою суетную поспешность. / Сколь по душе <была> она нам, сколь мила, / добра — при всей ее знатности, сколь мягка, / Опровергая укоренившуюся ересь, / Будто женщина не способна на дружбу; / Сколь <была> нравственна она и набожна — не буду говорить, / чтобы услышавшие об этих ее добродетелях не сочли старой девой: / и чтобы <этими славословиями> не прославить Смерть, не дать ей / почувствовать свой триумф.]


Текст этот нуждается в подробном комментарии. Во-первых, сам жанр траурной элегии, писавшейся часто по заказу, малопонятен современному читателю. Своеобразная риторика, определяемая законами жанра, кажется нашим современникам — да и не только им — тяжеловесной: характерно, что Бен Джонсон саркастически заметил по поводу донновской "Анатомии мира", написанной на смерть пятнадцатилетней Элизабет Друри, дочери покровителя поэта, что столь пышная хвала подобает скорее "не юной девице, а Деве Марии"[982]. Однако при этом упускается из вида тот факт, что хвалы воздаются вовсе не земной, конкретной личности умершего — оплакивается "идеальный человек". То есть жанр жестко предполагает философско-дидактический характер текста.

Если прочесть внимательно "Элегию на смерть леди Маркхэм", мы увидим, что в ней присутствуют как бы несколько сквозных смысловых планов. Развертка их предопределена самим началом стихотворения: "Человек есть мир, а Смерть — Океан..." (Ту же метафору мы видели в "Обращениях к Господу...") Противопоставление земной тверди и воды вводит тему сотворения мира. Следующая же строка совмещает в себе два смысла: "Смерти-океану определено покрывать низменности этого мира" и "Смерти отдано лишь несовершенное, тленное в человеке, его низменная часть". Тем самым Донн отсылает читателя к строкам "Первого послания Коринфянам" (15, 44-51), читаемым во время заупокойной службы: "Есть тело душевное, есть тело и духовное. Так и написано: первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное. Первый человек — из земли, перстный; второй человек — Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного. Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления". Так вводится эсхатологическая тема воскресения и Страшного Суда. Однако христианское учение о воздаянии предполагает, что в каждом человеке воплощается вся история мира, от грехопадения Адама. Тем самым леди Маркхэм — воплощение всего человечества. Вряд ли в таком случае панегирический тон Донна столь уж неуместен. Далее, в строках 7 и 8 он говорит о слезах скорби (tears of passion), захлестывающих близких покойной, что "они покрывают нашу твердь" — "above our firmament". Фактически, Донн точно цитирует 7-й стих 1-й главы "Книги Бытия" в авторизованной версии короля Иакова: "And God made the firmament, and divided the waters which were under the firmament from the waters were above the firmament" — "И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью". Подчеркнем, что номер строки в стихотворении Донна соответствует номеру соответствующего стиха "Книги Бытия"[983].

Следом идет упоминание о "слезах, которые душе дозволено лить о своем грехопадении" — тема сотворения мира сменяется темой изгнания из Рая, а упоминание Ноя несколькими строками ниже отсылает к истории Потопа. Следующая строка, повествующая о том, что человек ядовит более, чем самый ядовитый гад, и постоянно сам себя жалит, находит свое объяснение в пассаже из последней проповеди Донна, прочитанной им в ожидании собственной кончины: "То, что мы именуем жизнью, есть всего лишь Hebdomada mortium, Неделя смертей, семь дней, семь времен нашей жизни, проведенной в умирании, семижды пройденная смерть; и затем конец. Наше рождение умирает в детстве, наше детство умирает в юности, юность со всем прочим умирает в старости, старость в свой черед умирает, и подводит конец всему. И не то чтобы они, юность наша из детства или старость из юности, возникали друг из друга, как Феникс из пепла другого Феникса, который только что умер, нет: но как оса или гадюка из отбросов, или как Змея из навоза. Наша юность хуже, чем наше детство, и наша старость хуже, чем юность. Наша юность жаждет и алчет, и после того пускается грешить, чего детство наше еще не ведало. А старость наша кручинится и злится, потому что уже не в силах греховодничать, как умела юность..."[984] Далее, говоря, что "слезы — ложные стекла, глядя <на мир> сквозь них, мы все видим покрытым туманом страсти или скорби", Донн отсылает нас к словам Апостола Павла: "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан" (1 Кор. 13, 12). Чуть ниже упоминание о плоти, очищаемой смертью, вновь возвращает нас к канону чтения во время заупокойной службы: "Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие" (1 Кор. 15, 51-53). Тленное, персть земная должна быть преображена, "как китайцы... погребая <в печи> глину, извлекают фарфор; так эта могила, ее лембик, очистит алмазы, рубины, сапфиры, жемчуг и золотую руду, из которых состояла ее плоть, <и> душа облечется этой обновленной плотью, подобно тому, как Господь, когда Его последний пожар уничтожит мир, сотворит тот заново и даст ему имя: извлечет эликсир всего сущего". Упоминание здесь "лембика", алхимического сосуда, несомненно говорит о герметическом контексте данного фрагмента[985]. О проникновении алхимии в богословие мы уже говорили выше. Здесь же позволим себе процитировать небольшой фрагмент из "Речи во здравие" Лютера: "Наука алхимия мне очень нравится: это действительно естественная философия древних. Она нравится мне не только многочисленными возможностями применения, например, при варке металлов, при дистилляции и возгонке жидкостей, но также аллегорией и ее тайным, весьма заманчивым значением, касающимся воскрешения мертвых в день Страшного суда. Ибо так же, как огонь в печи вытягивает и выделяет из одной субстанции другие части и извлекает дух, жизнь, здоровье, силу, в то время как нечистые вещества, осадок остаются на дне, как мертвое тело, не имеющее никакой ценности, точно так же Бог в день страшного суда разделит все, отделит праведных от неправедных"[986]. Этот же образ — но уже в чисто алхимической интерпретации — мы находим у Василия Валентина, когда в трактате "Двенадцать ключей философии" он пишет о приготовлении materia prima, из которой "варится" Философский Камень: "В конце времен суждено миру сгореть в огне, и все, сотворенное Богом из ничто, сгорит и станет пеплом; и из этого пепла родится юная птица Феникс. Ибо в том пепле дремлет истинная и подлинная субстанция Тартара, которая, будучи растворена, позволит нам открыть крепчайший затвор Королевского Покоя. И когда все сгорит, будут созданы новое небо и новая земля, и новый человек в славе его, исполненный всяческого благородства".

Следующее движение донновской мысли: "Если смерть плоти (младший брат) захватит тело, наша душа, подвластная смерти, которая старше, ибо грешна, тем самым освобождается; <и та, и другая смерть> теряют, дерзнув на такой шаг; тем самым могила — наш трофей, и обе смерти повержены во прах", — возвращает нас к Апостолу Павлу: "Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?" (1 Кор 15, 54-55). Заметим, что в английском Смерть обычно сочетается с притяжательным прилагательным "his", что указывает на мужской род. Тем самым отчетливый "военный" привкус донновской метафоры "Смерть-завоеватель, Смерть-узурпатор" более чем оправдан. Дальнейшее описание совершенства освободившейся от плена тела души, греховной лишь тем, "что даже к греху испытывала жалость", логически понятно и объяснимо. Обратим внимание на другую важную особенность стихотворения: мы уже упоминали, что алхимическое делание совершается в несколько стадий: умерщвление материи, ее разложение на элементы, называемое "растворением" — оно позволяет разделить "дух" и "тело", затем следует их очистка и после того — соединение, ведущее к обретению Философского Камня. Весь ход "Элегии на смерть леди Маркхэм" с разверткой образа смерти-океана четко Следует этой схеме. Тем самым алхимическая аллюзия здесь — отнюдь не проходное сравнение, а смыслообразующая сквозная метафора, структурирующая весь текст — точно так же, как то было с "золотом-кругом-циркулем" в "Прощанье, запрещающем грусть". Символ не шифр, не тайнопись, он указует на реальность, постижимую духом, но не выразимую в непосредственном дискурсе. И все же символы могут существовать лишь внутри более или менее живой системы взаимосвязей, а тем самым значение алхимических символов зависит от контекста. Порой они могут поворачиваться то одной, то другой своей стороной, им часто присуща амбивалентность, и все же там, где речь заходит о символах, невозможен произвол. Не существует "символики" ad hoc.

Таким образом, мы видим, что использование языка алхимических описаний является весьма существенной частью поэтики Донна, глубоко связанной с духом эпохи в целом.

Алхимия была оперативным путем к бессмертию и спасению. Путем, параллельным христианству, но при этом лежащим вне его, сколь бы искренними христианами ни были многие из алхимиков... Именно эта особенность алхимии была отражена в изящном определении этого искусства, предложенном историком науки Гарри Дж. Шепардом в 1986 г. на конгрессе, посвященном роли алхимии в европейской культуре: "Алхимия — это искусство высвобождения отдельных фрагментов Мироздания из ограниченности существования во времени и достижения совершенства, которое для металлов мыслится как золото, а для человека — долголетие, затем — бессмертие и, наконец, искупление. Материальное совершенство достигается оперативным путем: изготовлением Философского Камня, превращающим металлы <в золото>, и Эликсира Жизни, дарующего человеку долгожительство, тогда как духовное совершенство обретается как результат внутреннего откровения или иного озарения"[987]. Но символические языки богословия и алхимии существовали рядом, взаимно обогащая друг друга, проникая друг в друга — и проявляясь в художественных текстах, что мы, на примере Донна, старались показать.

Антон Нестеров. Циркуль и окружность

К вопросу о датировке "Прощания, запрещающего грусть" Джона Донна

Автор выражает признательность Британской академии, при поддержке которой была написана эта статья. Благодарим также Л. И. Тананаеву за помощь в работе с иконографическим материалом.

1

Датировка большинства поэтических текстов Джона Донна весьма затруднительна: практически, иследователи не располагают ни автографами, ни прижизненными изданиями его стихов (что касается последних, исключение составляют лишь два стихотворения, предпосланные "Нелепицам" Томаса Кориэта[988] (1611), "Элегия на смерть принца Генри", вошедшая в посвященный памяти последнего сборник "Lachrimae Lachrimarum"[989] (1612), а также "Годовщины", посвященные памяти Элизабет Друри, изданные соответственно в 1611 и 1612 г.[990]).

Во многом это объясняется позицией самого автора. Так, в письме к Джорджу Гарранду от 14 апреля 1612 г. Донн пишет об опубликованных им "Годовщинах": "Что до моих "Годовщин", я сам осознаю свою ошибку: было падением отдать в печать нечто, написанное стихами, — в наше время это простительно для людей, которые сделали <сочинительство> профессией и являют глубину мысли, а я искренне задаюсь вопросом, что заставило меня согласиться на публикацию, и не могу себе простить. Но с другой стороны, касающейся обвинений, будто сказано слишком много, моя защита в том, что целью было сказать столь хорошо, сколь в моих силах, ибо я не знал женщины более благородной..."[991]

В этом письме Донн достаточно ясно ссылается на негласное правило, согласно которому благородному человеку "не подобает отдавать свои стихи в печать"[992].

Отказ от публикации вовсе не означал, что автор рассматривает свои творения как нечто, недостойное внимание современников и потомков, но означал ориентацию на избранного читателя, тогда как распространение стихов в рукописях отнюдь не бросало тени на их автора.

Как отмечает составитель фундаментального "Индекса произведений английской литературы в рукописях" Питер Биль, рукописей донновских стихов до нас дошло "больше, чем стихов любого английского поэта XVI и XVII вв."[993].

Об отношении Донна к рукописям своих произведений многое говорит письмо поэта, адресованное Роберту Керу (апрель 1619 г.). Посылая другу рукопись трактата "Биатанатос", Донн пишет: "Но, кроме обещанных тебе стихов, посылаю еще одну книгу, к которой и прилагаю сей рассказ. Я написал ее много лет назад, и так как посвящена она теме, которую легко истолковать превратно, то к рукописи я всегда относился так, будто бы ее и нет, как если бы она была предана огню. Ничья рука не касалась ее, чтобы скопировать, и лишь глаза немногих читали ее. Лишь нескольким близким друзьям по тому и другому университету поверял я этот труд, когда работал над ним. И помнится, было тогда кем-то из них сказано, что сама нить рассуждения в этой книге ведет не туда, хотя не столь легко это обнаружить. Прошу тебя — храни же ее так же ревностно, как я. Всякому, кого ты, будучи человеком осмотрительным, допустишь к этой книге, дай знать, когда именно была она написана, ибо ее автор — не повеса Джек Донн, но и не доктор Донн. Храни ее для меня, жив ли я, или умер, — единственное, что запрещаю тебе — предавать этот труд огню — или публикации. Не печатай ее, но и не сжигай, кроме же этого делай с нею, что пожелаешь..."[994] [курсив наш. — А. Н.].

Читая эти строки, мы не должны забывать, что "Биатанатос" — рассуждение, обосновывающее дозволенность самоубийства — самого тяжкого из смертных грехов, — был довольно "взрывоопасным" сочинением, особенно если учесть, что к моменту написания нашего письма автор "еретического текста" был настоятелем собора Св. Павла, и придворным проповедником... Однако нам в этом письме важно иное: автор дает рукопись для чтения и показа узкому кругу доверенных лиц много лет спустя после ее создания. С другой стороны, он специально оговаривает, что она написана "не Джеком Донном, но и не доктором Донном". Эта формула Донна весьма часто цитируется исследователями, когда они хотят подчеркнуть, насколько зрелый Донн отбросил "фривольные заблуждения" своей юности... Однако сам контекст письма говорит нам о том, что эти определения используются здесь Донном только для того, чтобы обозначить два полюса, относительно которых вытянулись "силовые линии" его жизни, и между этими полюсами есть множество "иных" Доннов — в том числе и автор "Биатанатоса". Сам факт посылки другу старой рукописи, написанной еще до обращения и принятия сана — к тому же рукописи сочинения, балансирующего на грани ереси, — свидетельствует о том, что Донн вовсе не отказывался, как то пытаются порой представить его исследователи, от себя "старого" и вполне мог, в подобающих обстоятельствах, привлечь внимание близких людей к тексту, написанному много лет назад. Помня об этом, мы бы хотели обратиться к проблеме датировки одного из самых известных стихотворений Донна, которое в сознании современных читателей стало едва ли не "фирменным знаком" его поэтики. Речь идет о "Прощании, запрещающем грусть".

2

Друг и первый биограф поэта Исаак Уолтон в своей "Жизни доктора богословия Джона Донна" настаивает на том, что это стихотворение было сочинено в 1611 г. во время поездки с его тогдашним патроном, сэром Робертом Друри, в Париж. Эта датировка более или менее принята специалистами по Донну, однако если мы внимательно прочтем текст Уолтона, то увидим, что, возможно, дело обстоит несколько иначе. "Датировка" включена Уолтоном в длинную историю о путешествии, кульминацией которой становится видение, явленное Донну во время этой поездки. Приведем текст Уолтона с некоторыми сокращениями:

"Как раз то время, когда Донн и его жена жили в доме сэра Роберта <Друри>, лорд Хэй был направлен королем Иаковом[995] с пышным посольством к французскому королю, Генриху IV..., и сэр Роберт внезапно принял решение сопровождать его при французском дворе... И столь же неожиданно сэр Роберт обратился к г-ну Донну с просьбой сопровождать его в этом путешествии. Это неожиданное пожелание стало известно жене Донна, которая ждала в ту пору ребенка и чье телесное здоровье и без того было расшатано, и та высказала мужу, сколь нежелательна была бы ей разлука с ним, сказав, будто "душа предвещает ей, что в его отсутствие может случится с нею беда", и потому не хочется ей отпускать мужа от себя. Однако сэр Роберт стал очень настаивать, и Донн, в силу присущего ему благородства, счел, что, видя столь много доброго от сэра Роберта, он не вправе располагать собою по собственному усмотрению, и сказал о том жене, которая, волей-неволей, скрепя сердце согласилась на это путешествие...

Через несколько дней после того, как отъезд <Донна> был решен, Посол, сэр Роберт и Донн покинули Лондон; через двенадцать дней они благополучно добрались до Парижа. И вот через два дня после их прибытия сэр Роберт, Донн и друзья их обедали, [потом же гости и сэр Роберт вышли,] и Донн остался один. Через полчаса сэр Роберт вернулся, и нашел Донна сидящим все там же в одиночестве, однако столь возбужденным и столь изменившимся в лице, что сэр Роберт был очень удивлен и крайне желал, чтобы Донн поведал, что же случилось за то краткое время, пока он отсутствовал.

Но Донн не мог отвечать сразу, лишь после продолжительного молчания — так что недоумение собеседника росло все сильнее — он наконец сказал: "После того, как Вы ушли, у меня было ужасное видение: я видел, как моя жена, простоволосая и с мертвым младенцем на руках, прошла из угла в угол этой комнаты, и это повторилось, с тех пор, как Вы ушли, дважды". На это сэр Роберт ответил: "Сэр, Вы, должно быть, погрузились после моего ухода в сон; и это — порождение сна, отягченного меланхолией, — желаю Вам о том забыть, ибо сейчас Вы проснулись и бодрствуете". На что Донн ответил: "Я совершенно точно знаю, что не спал, когда Вы ушли, точно так же, как знаю, что я жив, а не мертв; и я знаю, что, появившись второй раз, она остановилась и посмотрела мне в глаза, а потом растаяла". И на следующий день, освеженный отдыхом и сном, Донн придерживался сказанного им накануне... и склонил сэра Роберта к тому, что тот отчасти поверил в истинность видения... ибо он немедленно послал в Друри Хаус слугу, наказав тому спешно узнать и принести весть, жива ли г-жа Донн, и если жива, каково ее здоровье. Через двенадцать дней слуга вернулся и сообщил, что он нашел г-жу Донн в великой скорби, больной, пребывающей в постели; и что после долгих и трудных родов она разрешилась от бремени мертвым младенцем. И выяснилось, что это разрешение от бремени произошло точно в тот день и час, когда Донн видел, как прошла она мимо него по комнате...

Столь тесную связь <между двумя людьми> иные сочтут удивительной, и таких будет большинство; ибо почти все в нашем мире придерживаются того мнения, что времена видений и чудес кончились. При этом никто не сочтет удивительным, что если натянуть на две лютни одинаковые струны и настроить их тем же строем, а затем на одной лютне заиграть, то вторая, даже если лежит на столе в отдалении, отзовется, пусть ничья рука ее не касалась, — она отзовется, как отзывается эхо трубе... но многие не поверят, будто существует внутреннее сродство душ; пусть же всякий, читающий эти строки, придерживается на этот счет собственного мнения. Но если недоверчивые станут посягать на свободу доверчивых верить тому, что может такое и вправду быть, я бы призвал их задуматься над тем, что многие мудрецы верили, будто призрак Юлия Цезаря являлся Бруту, а святой Августин и Моника, его мать — оба они удостоились видения перед его обращением в истинную веру...."[996]

И далее у Уолтона следует длинное рассуждение о видениях, приводятся многочисленные примеры, почерпнутые из Ветхого и Нового Завета, в заключение же говорится:

"Воздержусь от того, чтобы и далее утомлять читателя рассуждением о видениях и том, как следует к ним относиться; закончу же мой комментарий к явленному <Донну>, приведя стихи, посвященные <в оригинале — given> Донном жене как раз тогда, когда он должен был с нею разлучиться. И клятвенно заверяю в том, что слышал я от критиков, сведущих в языках и поэзии, что ни греческие, ни латинские поэты не создали ничего равного этим строкам". И вслед за этим Уолтон приводит полный текст "Прощания, запрещающего грусть".

Как мы видим, смысловым центром рассказа является тот факт, что у Донна были видения, и видения эти были истинны. "Жизнь доктора Джона Донна" была написана Исааком Уолтоном в 1640 г. как предисловие к изданию проповедей Донна и фактически была попыткой создать канонический образ "преподобного Донна", который смог отринуть заблуждения юности (а ими в равной степени были и фривольная поэзия, и католическое вероисповедание), обратиться к истинам религии (равно как обратиться в "истинную религию" — англиканство) и стать одним из выдающихся служителей Церкви в Англии.

Заметим, что в этом контексте само стихотворение Донна будет играть вторичную и подчиненную роль, являясь неболее чем еще одним — светским — доказательством истинности поведанной истории[997]. Фактически, перед нами весьма изящная риторическая конструкция — и не более. О самом стихотворении сказано лишь "L. will conclude mine with commending to his view a copy of verses given by Mr. Donne to his wife at the time he then parted from her". Обратим внимание, что при этом Уолтон использует в этой фразе выражение "given", что можно прочесть и как "посвященные", и как "врученные", "переданные" ей. Ссылка же на "критиков, искушенных как в языках, так и в поэзии" позволяет думать, что если даже историю видения Уолтон мог знать со слов самого Донна, то стихотворение не было получено Уолтоном непосредственно от автора, который позаботился бы при этом уточнить датировку его создания, а попало к биографу из каких-то вторых рук. С другой стороны, вспомним передачу "Биатанатоса" Роберту Керу: "дано" не означает "дано сразу после написания".

Нам представляется возможным предложить иную, намного более раннюю датировку "Прощания, запрещающего грусть".

3

Один из центральных образов стихотворения — циркуль, появляющийся в последних строфах "Прощания...":


A Valediction: forbidding mourning
As virtuous men passe mildly away,
And whisper to their soules, to goe,
While some of their sad friends do say,
The breath goes now, and some say, no:
So let us melt, and make no noise,
No tear floods, nor sigh-tempests move,
T'were prophanation of our joyes
To tell the layetie our love.
Moving of th'earth brings harmes and feares,
Men reckon what it did and meant,
But trepidation of the spheares,
Though greater farre, is innocent.
Dull sublunary lovers love
(Whose soule is sence) cannot admit
Absence, because it doth remove
Those things which elemented it.
But we by a love, so much refin'd,
That our selves know not what it is,
Inter assured of the mind,
Care lesse, eyes, lips and hands to misse.
Our two soules therefore, which are one,
Though I must goe, endure not yet
A breach, but an expansion,
Like gold to ayery thinnesse beate.
If they be two, they are two so
As striffe twin compasses are two,
Thy soule the fixt foot, makes no show
To move, but doth, if th' other doe.
And thought it in the center sit,
Yet when the other far doth rome,
It leanes, and hearkens, after it,
And growes erect, as that comes home.
Such wilt thou be to mee, who must
Like th'other foot, oblique runne;
Thy firmnes make my circle just,
And makes me end, where I begunne.

[Как праведники тихо отходят <из этого мира>, / И шепотом понуждают души свои уйти, / Тогда как иные из их скорбящих друзей говорят, / Прервалось дыхание, или нет. // Мы же сольемся воедино, без восклицаний, / Без потоков слез, без бурь вздохов // Ибо было бы профанацией нашей радости / Поведать о сердцевине нашей любви // Движение земных пластов несет ущерб и страх, / Людям ведомо, что это означает, / Но дрожь небесных сфер / Нам неведома, ибо те от нас далеки. // Скудная любовь подлунных любовников / (Наделенных лишь чувственною душой) не может допустить / Отсутствия, ибо с ним уходит то, что составляло ее суть. // Но мы, столь очищенные любовью, / Что наши "я", не знают, — что это такое: / взаимно осознавая друг друга / Заботиться об отсутствии глаз, губ и рук. // Наши две души — одна душа, / И пусть я должен уйти, вынести это, / То не разрыв, но — растяжение <души>, / Подобно тому, как золото отковывают в тончайшую проволоку. // А если душ две, то пара их подобна / Паре борющихся ножек циркуля, / Душа, которая есть ножка-опора, кажется недвижной, / Но движется вместе с другой. // И та, что в центре, / Когда другая отходит далеко, / Она склоняется, тянется за другой, / И выпрямляется, когда та возвращается назад. // Так ты для меня, который должен, / подобно ножке циркуля, обегать круг; / Твоя твердость (постоянство) позволяет мне завершить круг / и вернуться к началу.]


Нам уже приходилось, вслед за многими другими авторами[998], писать об алхимических концептах этого стихотворения в целом[999]. В данном же случае укажем на несколько иной аспект стихотворения. После строфы-интродукции, где тема ухода сопряжена со смертью, вторая строфа повествует о расставании возлюбленных, о котором лучше не сообщать тем, кто не ведает всей глубины любви. Обратим внимание на этот акцент стихотворения, к которому мы вернемся позже. Следующая строфа повествует о том, что если доступное нашему восприятию "движение земных пластов" способно внушать ужас, то движение далеких звездных сфер оставляет нас равнодушными. Следом идет разработка темы профанной и возвышенной, "подлунной" и небесной любви, и в конце появляется образ циркуля, с акцентом на твердость/постоянство (firmness) возлюбленной, которое одно является залогом счастливого воссоединения двух душ.

Тем самым мы можем выделить в смысловом развитии стихотворения три узловых концепта: небесная сфера — циркуль — постоянство.

Донна со времен ироничного доктора Джонсона часто обвиняли в склонности "сопрягать вместе разнородные идеи". Однако при этом столь же часто упускалось из вида, что толчком к подобному сопряжению идей могут служить некие реальные предпосылки. Одной из характерных особенностей поэтики Донна является ее визуальность. К Донну вполне применимо то, что Мандельштам называл "хищным глазомером": если мы присмотримся, все его метафоры и сравнения имеют опору, в первую очередь, в опыте зрительного восприятия — это своего рода риторика изобразительного. (Особенно явственно это проступает, если читать Донна на фоне английских поэтов-петраркистов, чья образность уходит своими корнями в книжность, в конвенциональный язык чисто литературных описаний.)

Нам представляется возможным назвать объект, послуживший толчком для донновской образности в "Прощании, запрещающем грусть".

Объектом этим является... "Трактат против предсказательной астрологии" Джона Чамбера, отпечатанный Джоном Харрисоном в Лондоне в 1601 г. и посвященный тогдашнему патрону Донна, "достопочтенному сэру Томасу Эджертону, лорду-хранителю Большой Печати и одному из членов Тайного Совета Ее Величества"[1000].

Титульный лист трактата Джона Чамбера


Если посмотреть на титульный лист этой работы, мы обнаружим, что все три интересующие нас концепта сведены здесь воедино. Дело в том, что в качестве издательской марки на титульном листе присутствует довольно популярная в ту эпоху эмблема, изображающая раскрытый циркуль в поле гербового щита, увитого геральдической лентой с девизом "Lahore et constantia" — "Трудом и постоянством". Отсылка же к небесным сферам содержится в самом названии трактата. Перед нами все три узла донновского стихотворения: небеса — циркуль — постоянство.

Донн должен был держать в руках эту книгу: обычно издания, посвященные кому-то из сильных мира сего, присылались адресату посвящения на дом — и в обязанности Донна, в 1601 г. служившего личным секретарем лорда Томаса Эджертона, несомненно, входили разборка корреспонденции и присмотр за библиотекой.

4

Чтобы понять, в какой мере этот титульный лист мог "активизировать" поэтическое сознание Донна, остановимся подробнее на символике представленной на титульном листе эмблемы. С одной стороны, она являлась "парафразом" на издательскую марку амстердамской типографии Плантенов[1001], сыгравшей в истории европейского книгоиздания выдающуюся роль Достаточно сказать, что среди коллекционеров существует нарицательное имя для книг этого издательства — "плантены", и книги эти ценятся наравне с "альдинами" — продукцией старейшей типографии Альдо Мануция.

Издательский знак типографии Плантена


Искусство чтения эмблем было одной из характерных особенностей ренессансной культуры[1002]. Начало своего рода "эмблемомании" положила книга "Emblematum liber" итальянца Андреа Альчато, впервые напечатанная в 1531 г. в Аугсбурге и выдержавшая до 1782 г. не менее 130 переизданий по всей Европе[1003].

Издательский знак типографии Плантена, выполненный Яном-Кристофеллем Йегером по рисунку Эразма Квеллина


Альчато соединил в единое целое три элемента: гравюру, девиз и их стихотворное истолкование, породив тем самым целый особый жанр литературно-графической продукции.

Общим свойством эмблем было то, что "краткая надпись не столько раскрывала смысл гравюры, сколько усложняла его... Пояснение, в свою очередь, не являлось обстоятельным описанием скрытого в гравюре и краткой надписи смысла, которое исчерпывало бы содержание эмблемы"[1004].

Эмблема серьезнейшим образом отличалась от аллегории. Лежащая в основы эмблемы "парадигма была явлена одновременно в целом ряде (собственно говоря, в трех) сообщений. Каждое из этих проявлений парадигматического значения могло иметь несколько истолкований, но лишь одно из них позволяло прочесть эмблему как единый символ"[1005].

Попробуем же "прочитать" эмблему с циркулем, для чего нам надо будет обратиться к ее истории и иконографии.

Эта эмблема встречается, с небольшими вариациями, во многих сборниках той эпохи. Классический ее вариант выглядит следующим образом: из облака выступает рука, держащая вершину раскрытого циркуля, ножки которого оперты на землю и очерчивают круг, чаще всего этот крут замкнут, хотя порой его еще только предстоит замкнуть, а порой на гравюре этот круг отсутствует, и как бы подразумевается необходимость его прочертить. Девиз эмблемы, как уже говорилось: "Lahore et Constantia" — "Трудом и постоянством".

На многих дошедших до нас средневековых изображениях циркуль является атрибутом Бога-Творца. Очевидно, опорой для соответствующей иконографии мог послужить стих из библейской "Книги Премудрости Соломона": "Но Ты все расположил мерою, числом и весом" (Прем. 11, 21). И действительно, на рисунках во многих средневековых рукописях мы видим выступающую из облаков Руку Господню, держащую циркуль, меру и весы. Укажем лишь на одну из миниатюр так называемых "Эдвинских евангелий" — иллюминированного немецкого манускрипта начала XI в.[1006] Весьма близкое изображение Бога-Отца с циркулем и весами мы находим в Псалтыри первой половины XI в., хранящейся в Лондонском музее[1007]. Однако заметим, что в данном случае иконография предполагает одновременное наличие нескольких атрибутов, связанных с измерением, исчислением и взвешиванием.

Миниатюра из Эдвинского Евангелия XI в.


Джон Блок Фридман, автор работы "Циркуль архитектора в сюжетах, связанных с сотворением мира, в миниатюрах позднего средневековья", замечает, что среди сорока с лишним известных нам средневековых изображений Бога, держащего в руках циркуль, лишь семь могут быть соотнесены с сюжетом, восходящим к "Книге Премудрости Соломона"[1008].

Миниатюра из «Истории схоластики» Гияра де Мулена, (Франция, нач. XV в.)


С несколько иным, более распространенным, типом изображений мы встречаемся, в частности, на миниатюре середины XIII в. из "Нравственной библии": Бог, склонившись, проводит окружность у Своих ног[1009]. В так называемой Холкамской Библии XIV в., хранящейся в Британском музее, мы можем видеть Бога, восседающего на престоле и держащего в левой руке развернутый циркуль[1010]. При этом, очевидно, "сюжетообразующим" для этих образов является стих из "Книги Притчей Соломоновых": "Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли" (Прит. 8, 27-29). В каноническом еврейском комментарии Раши (1040-1105 гг.) на интересующий нас стих из "Книги Притчей Соломоновых" (в еврейской традиции — "Мишлей" 8, 27) сказано, что "круг в этом стихе означает окружность или то, чем ее проводят", — то есть циркуль. Заметим, что в латинской Вульгате слово "циркуль" — circinus — используется лишь однажды, в стихе из Исайи 44, 13: "Протягивает по нему линию, циркулем делает на нем очертание". Однако однокоренное слово — circumdedit — "провел окружность" — встречается в Вульгате в переводе стиха из "Книги Иова": "Черту провел над поверхностью воды, до границ света со тьмою" (Иов. 26, 10)[1011]. Тем самым изображение Бога, склонившегося с циркулем над творением, имеет несколько иную "отсылку", чем изображение Бога с циркулем и весами.

«Эмблема из сборника "Зерцало величия". Лондон. 1612»


Очевидно, именно к тому же кругу образов восходит эмблема, представленная в сборнике Генри Пичама "Minerva Britanna or a Garden of Heroical Deuises, furnished, and adorned with Emblemes and Impresas of sundry natures, Newly devised, moralized and published", вышедшем в Лондоне в 1612 г.[1012], на которой мы видим: рука, протянувшаяся из облака, очерчивает циркулем две наложенные друг на друга окружности в центральной части гравюры, заполненной по краям изображением холмов и скал с условной растительностью, — очевидно, центр являет собой то ли море, то ли долину. Девиз эмблемы "In Requie, Labor" — "В покое — труд"[1013]. Значение эмблемы изъясняется в следующем стихотворении:

Эмблема из «Британской Минервы», 1612 г.


Exesse we loath, of want we more complaine,
The golden mean we prove to be the best,
Let idle fits refresh thy daylie paine,
And with some Labour exercise the rest,
For overmuch of either, duls the spright,
And robs our life, of comfort and delight.
If that thou wouldst acquaint thee with Muse,
Withdraw thy selfe, and be thou leaft alone,
Even when alone, as SOLON oft did use,
For no such frend to Contemplation,
And our sweete studies, as the private life,
Remote from citie, and the vulgar strife.

[Чрезмерность нам отвратительна, скудость рождает еще большие стенания, / Золотая середина, как показывает опыт, — лучше всего, / Праздность подобает для отдыха, когда кончен дневной труд, / Но пусть отдых сочетается с каким-либо занятием, / ибо когда много [праздности или трудов], и то, и другое становится докучным, они отнимают у жизни радость и удовольствие. // Если же ты знаком с Музами, ищи уединения, пусть от тебя даже все удалятся, / Это нередко доводилось испытать и Солону, / Но нет лучшего друга для размышлений / и для наших сладостных занятий, чем частная жизнь, / Вдали от города и суеты.]


Светский характер истолкования эмблемы не должен вводить нас в заблуждение: изъясняющее стихотворение в своем подтексте отсылает к описанию седьмого дня творения в книге Бытия: "И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал" (Быт. 2, 2-3). Очевидна связь эмблематического образа с той иконографией творения, о которой мы говорили, — но прочитанной не в теологическом контексте, а в контексте творческих усилий художника.

Однако в ренессансной иконографии мы можем встретить циркуль в серии иных сюжетов, связанных не столько с мотивом творения или творчества, сколько в сюжетах, связанных с репрезентацией такой добродетели, как Temperantia — сдержанность, умеренность. Этот круг образов довольно подробно очерчен в работе Уайт Линн "Иконография Temperantia и добродетели ремесел"[1014] и в работе Р. Клибанского, Э. Панофски и Ф. Саксла "Сатурн и меланхолия", где в приложении представлена и обширная иконография[1015]. Укажем лишь на барельеф "Умеренность" в церкви Св. Михаила во Флоренции: женщина, увенчанная короной с надписью "Temperantia", держит в руках раздвинутый циркуль. Концепт, лежащий в основе соответствующих изображений, восходит к тому представлению, что начертание окружности требует неспешности и сосредоточенности, иначе может дрогнуть рука и круг окажется дефектным, а чем больше окружность, тем больше времени требуется, чтобы ее очертить. И тут опять проступает связь светско-риторического и теологического мышления, в равной мере тяготеющего к символам: символика Temperantia восходит к представлению о Провидении, действующем подобно геометру, и то, что нам кажется случайной кривой, на самом деле — часть великой окружности, которая будет замкнута в конце времен. Напомним, что круг мыслился символом Божества.

С другой стороны, именно с образом Temperantia, по всей видимости, связана столь распространенная в эпоху Возрождения персонификация Меланхолии в виде женщины с циркулем, погруженной в глубокую задумчивость — этот образ хорошо известен по циклу дюреровских гравюр.

«Меланхолия». Гравюра Вирджила Солиса (1514-1562) из цикла «Четыре темперамента»


Видимо, эмблема с изображением циркуля и девизом "Lahore et Constantia" аккумулирует в себе все эти мотивы — и "светский", и "богословский". Сам жанр эмблемы предполагал открытость и вариативность: уже существовавший образец мог подвергаться переосмыслению и модернизации — это вовсе не расценивалось как плагиат или насилие над образом. Так, например, во Франкфурте в 1593 г. выходит гравированный Теодором де Бри том "Emblemata nobilita et vulgo scitu" (Франкфурт, 1593), где присутствуют изображение и девиз, но не дано их истолкование — для него оставлены рамки, предполагающие, что читатель сам заполнит их подобающим текстом.

5

Мы уже говорили, что, исполняя обязанности секретаря у лорда Томаса Эджертона, Донн мог видеть и, скорее всего, видел "Трактат о предсказательной астрологии" Джона Чамбера. Трактат должен был попасть в дом патрона Донна вскоре после своего выхода — то есть еще до Рождества 1601 г. В декабре 1601 г. Донн сочетался тайным браком с шестнадцатилетней племянницей жены своего патрона -Анной Мор, и вскоре после венчания Анна покинула Лондон и вернулась в фамильное поместье отца, сэра Джорджа Мора — Лузели Парк. После этого Донн прибег к посредничеству графа Нортумберленд, который гостил в феврале в доме Моров, с тем чтобы тот оправдал мужа Анны в глазах ее отца. Однако посредничество оказывалось неудачным, и в феврале 1602 г. Донн был арестован по обвинению в соблазнении девушки.

Тем самым в начале 1602 г. Донн пребывает в разлуке с женой, причем возлюбленные разлучены вопреки своему желанию. У Донна есть серьезнейший повод для написания текста о разлучении возлюбленных — гораздо более яркий, чем поездка в Париж десять лет спустя. Мы имеем и подобающую ситуацию, в которой могло возникнуть стихотворение, и образный толчок к его созданию — титульный лист книги, возможно, известный и предполагаемому адресату стихотворения — Анне Мор, которая познакомилась с Донном именно в доме Эджертонов.

Исходя из этого, мы можем довольно точно датировать донновский текст второй половиной 1601 — началом 1602 г. При том, что датировка эта опирается на косвенные данные, она не менее обоснована, чем та, которая принята вслед за Исааком Уолтоном.

Краткая хронология жизни

1572
Рождение в католической семье. По отцовской линии — состоятельные купцы. Мать — дочь Джона Хейвуда, поэта и драматурга, и внучатая племянница автора "Утопии" и Королевского канцлера Томаса Мора.

1576
В возрасте сорока трех лет умирает отец. Мать сочетается вторым браком с Джоном Симмиджем, президентом Королевской медицинской академии.

1584
Поступает в Оксфорд, но не кончает курса, так как это связано с обязательным принятием англиканства.

1586
Продолжает учебу в Тринити-Колледж в Кембридже.

1589-1591
Предположительно, путешествует по Европе.

1592
Принят в лондонскую юридическую школу Линкольз-Инн.

1593
Получает причитающуюся ему долю отцовского наследства.

Брат, Генри Донн, арестованный за укрывательство католического священника, умирает в тюрьме от чумы.

1596
Принимает участие в морской экспедиции в Кадикс под началом графа Эссекса и сэра Уолтера Рэли.

1597
Участвует в неудачной экспедиции к Азорским островам. Написаны послания "Шторм" и "Штиль".

1597-1600
Поступает секретарем к сэру Томасу Эджертону, Лорду-хранителю Королевской Печати.

1601
Выбран депутатом Палаты общин.

(Декабрь) Тайно женится на Анне Мор, племяннице лорда Эджертона и дочери сэра Джорджа Мора.

1602
(Февраль) Тайная женитьба раскрыта. Джон Донн заключен под арест и уволен со службы у лорда Эджертона.

(Апрель) Суд подтверждает законность брака. Донн принимает предложение сэра Фрэнсиса Уолли и становится его домашним секретарем.

1603
Смерть королевы Елизаветы I. Конец династии Тюдоров. На английский престол восходит шотландский король Иаков I Стюарт.

1605
Путешествие во Францию и Италию.

1606
Возвращение в Англию.

1607
Испытывает внутренний кризис и пишет "Биатанатос" — трактат о том, дозволено ли христианину самоубийство. Отходит от католицизма.

1610
Публикует антикатолический памфлет "Псевдомученик".

Получает степень магистра искусств от Оксфордского университета.

1611
Публикует поэму "Первая годовщина", написанную в память умершей дочери сэра Роберта Друри.

Публикует полемический трактат "Игнатий и его конклав", направленный против иезуитов. Книга удостаивается похвал со стороны короля Иакова I.

(Ноябрь) Уезжает на континент вместе с семейством Друри.

1612
Публикует вторую поэму, посвященную памяти дочери сэра Роберта Друри — "Анатомия мира", вышедшую под одной обложкой с переизданной "Первой годовщиной".

(Январь — август) Поездка с сэром Робертом Друри в Париж, Германию и Бельгию.

1613
Публикует элегию на смерть принца Генри.

1615
(23 января) Рукоположение в сан англиканского священника.

Назначение капелланом короля Иакова I.

(Март) Получает почетную степень доктора богословия от Кембриджского университета.

1616
Получает два доходных прихода.

Читает проповеди при дворе.

Получает должность профессора богословия в Линкольнз-Инн.

1617
(15 августа) Жена Анна умирает через пять дней после рождения мертвого ребенка.

(Всего у супругов родилось 12 детей, из которых выжило только 8).

1619
(Май) Уезжает в Германию в качестве капеллана при посольстве виконта Донкастера.

1621
(22 ноября) Доктор Донн назначен настоятелем собора Св. Павла.

1622
(Апрель) Назначен мировым судьей в Кенте и Бедфордшире

(Июнь) Выбран почетным членом и членом совета Виргинской компании.

Назначен судьей в Королевскую комиссию по церковным судам.

1623
(Ноябрь-декабрь) Тяжелая болезнь, во время которой пишет "Обращения к Господу в час нужды и бедствий".

1624
Публикация "Обращений к Господу в час нужды и бедствий".

1625
(27 марта) Умирает король Иаков I. Донн читает свою первую проповедь королю Карлу I.

1630
Серьезно болен, пишет завещание

1631
(25 февраля, первая пятница Великого поста) Читает последнюю проповедь при дворе, "Схватка смерти".

(31 марта) Умирает. Погребен в соборе Св. Павла 3 апреля.

1633
Выходит первое издание стихов Донна под названием "Стихотворения Дж. Д. с приложением элегий на смерть автора".

1640
Выходит том проповедей. В качестве предисловия к нему публикуется написанная Исааком Уолтоном "Жизнь доктора богословия Джона Донна".

Примечания

1

Иона 2, 6-7.

(обратно)

2

Bateman Steven. Batman uppon Bartholme. London, 1582. sig. 417v-418r.

(обратно)

3

Frost Kate Gartner. Holy delight. Typology, Numerology, and Authobiography in Donne's "Devotion Upon Emergent Occasions". Princeton, New Jersey, 1990. P. 110.

(обратно)

4

В "Книге Исхода" дано иное число убитых в тот день: "Когда же он приблизился к стану и увидел тельца и пляски, тогда он воспламенился гневом и бросил из рук своих скрижали и разбил их под горою, и взял тельца, которого они сделали, и сжег его в огне, и стер в прах, и рассыпал по воде, и дал ее пить сынам Израилевым... И стал Моисей в воротах стана и сказал: <...> убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего. И сделали сыны Левиины по слову Моисея: и пало в тот день из народа около трех тысяч человек" (Иск 32, 19, 28).

(обратно)

5

"Не станем блудодействоватъ, как некоторые из них блудодействовали, и в один день погибло их двадцать три тысячи" (1 Кор 10, 8).

(обратно)

6

Bongo Pietro. Mysticae Numcnorum Significationes Liber. Bergamo, 1484. sig. E3r.

(обратно)

7

Partrige A.C. John Donne: Language and Style. London, 1978. P. 201.

(обратно)

8

Подробнее см.: Donne John. Devotions upon emergency ocassions... V.I. Salzburg, 1975. S. XXXII-XXXIV.

(обратно)

9

Ibid. S. XXXIV-XXXV.

(обратно)

10

Ibid. S. XL

(обратно)

11

Иов 42, 4.

(обратно)

12

Отметим, что именно это качество ряд исследователей считает отличительной чертой школы поэтов-метафизиков. Так, Джозеф Энтони Маццео пишет "Для поэтов-метафизиков поэтический образ был ценен не в силу того, можно или нет представить его зримо, — он не имел ничего общего со своим "физическим наполнением". В нем ценилась сам характер связи, устанавливаемой между явлениями". — Mazzeo Jozeph Antony. A Critique of Some Modern Theories of Metaphisical poetry / Clements Arthur L (ed.). John Donne's Poetry. N.Y., London. 1991. P. 175.

(обратно)

13

Raleigh Walter, Sir. The History of the World. Ed by CA Patrides. London, 1971. P. 126.

(обратно)

14

Mazzco Jozeph Antony. A Critique of Some Modem Theories of Metaphisical poetry // John Donne's Poetry / Clements Arthur L (ed). New York, London. 1991. P. 168-177.

(обратно)

15

См.: Нестеров А. К последнему пределу. Джон Донн: портрет на фоне эпохи // Литературное обозрение. Э 5, 1997. С. 12-26: Нестеров A. Hermetica versus poetica: изменение парадигм английской культуры от царствия Елизаветы Тюдор к правлению Якова Стюарта / Культура в эпоху цивилизационного слома. М, 2001. С. 442-457.

(обратно)

16

Мы осознано взяли для заставок к соответствующим частям "Обращений к Господу..." алхимические гравюры той эпохи. С одной стороны, алхимия тогда была тесно связана с медициной, и многие из алхимических практик, представленные на этих гравюрах, имели прямое касательство к тем способом лечения, которые испытал на себе Донн. С другой стороны, эти гравюры рассчитаны на "чтение" — и представленная таким образом информация является своеобразным комментарием к тексту Донна. Укажем здесь некий "вектор истолкования" этих изображений, прокомментировав первую из гравюр, предпосланную "Обращениям к Господу" как целому. Данная гравюра взята из трактата Генриха Кунрата "Amphitheatrum Sapientiae Aeternae" ("Театр вечной мудрости", Ганновер, 1609) и изображает кабинет алхимика. Четыре музыкальных инструмента на переднем плане — виола, лютня, скрипка и лира — олицетворяют четыре первостихии: землю, воду, воздух и огонь. Только при равновесии этих элементов, когда они звучат единым ансамблем, может быть достигнут правильный результат в работе алхимика. Весы на столе символизируют равновесие "композиции делания", линейка — меру и т.д. Фигура алхимика, преклоненного в молитве перед алтарем, указывает, что следует постоянно помышлять о Боге и только волею Господа может быть достигнут успех. Книги в шкафу символизируют "мудрость, вечное знание, чей источник — Бог". Лабораторные же инструменты справа указывают на практический характер Алхимического Делания.

(обратно)

17

См.: Нестеров А. Два образа Смерти: Владыка-Рыцарь и Дева-Возлюбленная, или о зависимости культуры от языка (русский символизм на фоне английской традиции) / Вячеслав Иванов — творчество и судьба. М., 2002. С. 156-166.

(обратно)

18

В поэме ко двору короля Артура является могучий рыцарь в зеленых одеждах — "почти великан" ("half a gianl on earth I hold him to be" — line 140) и бросает глумливый вызов — один из рыцарей Круглого стола наносит ему, безоружному, удар секирой — и обязуется ровно через год явиться в его замок, чтобы принять удар ответный. Вызов принимает сэр Гавейн — и отрубает наглецу голову, однако незнакомец не несет от того никакого урона: он подхватывает слетевшую с плеч голову, объявляет, что зовут его Рыцарем Зеленой часовни — и уезжает в неизвестность. Гавейну с чудесной помощью Пресвятой Девы удается разыскать обидчика и выстоять в поединке, который есть не что иное, как поединок со Смертью.

(обратно)

19

The Sermons of John Donne. Ed By G.R. Potter and E.M. Simpson. Berkley — Los Angeles. Vol. IV, 1. См. также: Donne John. Selected prose. London, 1987. P. 177.

(обратно)

20

Откр. 10, 5-6: "И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет".

(обратно)

21

The Sermons of John Donne. Ed. By G.R. Potter and EM. Simpson. Berkley — Los Angeles. Vol. IV, 1. См. также: Donne John. Selected Prose. London, 1987. P. 180.

(обратно)

22

Михайлов А.В. Поэтика барокко: завершение риторической эпохи / Михайлов А.В. Языки культур. М., 1997. С 121-122.

(обратно)

23

1 Кор 15, 31.

(обратно)

24

2 Кор 11, 23.

(обратно)

25

Donne John. The Sermons of John Donne. Ed. by G.R. Potter and E.M. Simpson. V. II. Berkley — Los Angeles, 1955. P. 9.

(обратно)

26

Выделения курсивом, заданные самим Донном, везде образуют своеобразный "текст в тексте", который может читаться самостоятельно.

(обратно)

27

Джон Донн принял сан священника в 1б15 г в возрасте 43 лет, причем во многом его решение было предопределено волей короля Иакова I.

(обратно)

28

Аллюзия на роль проповедника при дворе Иакова I, отца принца Карла, которую исполнял Донн после принятия сана. Возможно также. Донн имеет в виду, что Иакову I было посвящено другое его сочинение — трактат "Псевдомученик" (1610).

(обратно)

29

"Состояния, или Периоды Болезни, к каковым относятся нижеследующие медитации" (лат.).

(обратно)

30

Номера триад внесены в текст стихотворения, как и в английском оригинале. Мы не даем стихотворного перевода, прозаический перевод каждого эпиграфа приводится в начале соответствующей триады.

(обратно)

31

Сквозная метафора донновского текста, когда больной и лечащий врач уподобляются гарнизону осажденной крепости, а болезни — нападающим, была своего рода "бродячим образом" столетия, сродни "кораблю дураков". Смерть часто изображалась как черный рыцарь с косой, скачущий на коне — что само по себе поддерживало метафору "борения со смертью" как "боя или поединка" (см.: Нестеров А.В. Теология сквозной метафоры. К вопросу о целостной интерпретации "Сонета XIV" из цикла "Благочестивые сонеты" / Anglistica. Сборник статей по литературе и культуре Великобритании. Вып. 8. М. — Тамбов, 2000. С. 50-61.) С другой стороны, слово "Stationes" в заглавии латинского стихотворения, предваряющего "Обращения к Господу...", имеет несколько значений, в том числе — "караул, стража, отряд в карауле, расположение войска". Последним наблюдением мы обязаны И. Ковалевой.

(обратно)

32

Ср. у Р. Бертона в "Анатомии меланхолии": "Побудительные причины наших недугов столь же многообразны, как и сами недуги; звезды, небеса, стихии и все сотворенные Господом существа вооружились против грешников. Некогда они были, конечно, благими по своей сути, и то, что теперь многие из них губительны для нас, произошло не в силу их природы, но в силу нашей развращенности. Ибо вследствие падения нашего прародителя Адама они изменились, земля проклята, влияние звезд изменилось, четыре стихии, животные, птицы, растения готовы теперь вредить нам...." Цит. по: Ингер А.Г. Из истории английской литературы XVII-XVIII вв. Роберт Бертон. Оливер Голдсмит. Джонатан Свифт. Коломна, 1996. С 73.

(обратно)

33

Ср. у Донна в "Священных сонетах", V:

"Я микрокосм, искуснейший узор,
Где ангел слит с естественной природой,
Но обе части мраку грех запродал,
И обе стали смертными с тех пор..."
(пер. Д. Щедровицкого).
(обратно)

34

Ср.: "Зараза, разлитая в воздухе, когда гаснет на небосводе пылавшая в ночи комета, ядовитые испарения, подымающиеся из земных низин, пагубные сочетания аспектов неблагоприятных планет, влажное марево, что встает над болотами и топями, едва пригреет солнце, жар. повисающий в воздухе, когда дневное светило печет слишком сильно ... — в первую очередь являются причиной наших телесных недугов, разрушающих организм, вследствие чего и сами наши души претерпевают ущерб" (Walkington Thomas. The optic Glass of Humors. London, 1607. sig. Civ).

(обратно)

35

Ср. у Р. Бертона: "Любой человек величайший враг самому себе. Как часто мы стараемся погубить себя, злоупотребляя теми прекрасными дарами, которыми Господь одарил нас — здоровьем, богатством, силой, умом, ученостью, искусностью, памятью, используя их себе же на погибель... Мы вооружаемся, чтобы истребить самих себя, и используем разум, ухищрения, рассудительность, все, что должно помочь нам, в качестве разнообразного оружия для собственного истребления" (цит. по Ингер А.Г. Из истории английской литературы XVII-XVIII вв. Коломна, 1996. С. 75). Заметим, что меланхолия считалась высшим из четырех темпераментов. Так, Агриппа пишет, что "благодаря меланхолии... случается, что люди становятся поэтами. Помимо того <Аристотель> говорит, что все, кто отличается в науках, в большинстве своем являются меланхоликами. Говорят, что душу, побуждаемую меланхолическим соком, ничто не остановит и, порвав телесные узы и путы, она вся восхищена воображением и становится обиталищем также низших демонов, у которых зачастую учится искусству..." (Three Books of Occult Philosophy, written by Henry Cornelius Agrippa of Nettesheim. St. Paul, MN, 2000. Ch. LX. P 188). В таком контексте рассуждения Донна о болезни и ее связи с меланхолией, несомненно, соотносятся с его же "Парадоксами", где он говорит, что все сущее убивает себя, но благороднейшие создания поспешают к смерти быстрее других, ибо жаждут достичь совершенства, однако оно тут же оборачивается распадом и смертью (см.: Donne J. Paradoxes, I).

(обратно)

36

Ср.: "Авраам сказал в ответ вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел" (Быт 18, 27); "Он бросил меня в грязь, и я стал, как прах и пепел" (Иов 30, 19).

(обратно)

37

Ср.: (Августин. Исповедь. I. 6). "И все-таки позволь мне говорить перед Тобой, Милосердный, мне, "праху и пеплу".

(обратно)

38

Ср. "Во всем этом не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге" (Иов 1, 22).

(обратно)

39

"Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал!" (Быт 28, 16).

(обратно)

40

Ср.: "И сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно" (Лк 15, 12-13).

(обратно)

41

"Ибо огрубело сердце людей сих и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их" (Мф 13, 15).

(обратно)

42

Ср. "Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель... Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний" (Откр 1, 8-10).

(обратно)

43

Определение Бога как "шара, центр которого везде, а окружность нигде" наиболее известно благодаря Николаю Кузанскому, однако этот же образ можно встретить и у Генриха Сузо в "Житии", в анонимной немецкой "Песни о Троице", у Майстера Экхарта, со ссылкой на Гермеса Трисмегиста. Интереснее то, что именно Кузанец утверждает: бесконечная линия "была бы кругом, и она была бы шаром" ("Об ученом незнании". I, 15) — таким образом, и философ из Кузы, и Донн проводят совершенно сходное сближение прямой и окружности.

(обратно)

44

"И налили им есть. Но как скоро они стали есть похлебку, то подняли крик и говорили: смерть в котле, человек Божий! И не могли есть" (4 Цар 4, 20).

(обратно)

45

"Худой посол попадает в беду, а верный посланник — спасение" (Притч 13, 18).

(обратно)

46

"Тогда откроется, как заря, свет твой, и исцеление твое скоро возрастет, и правда твоя пойдет пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя" (Ис 58, 8).

(обратно)

47

В этом донновском пассаже можно услышать отзвук идей Фрэнсиса Бэкона, впервые высказавшего мысль о том, то некогда Африка и Америка были едины.

(обратно)

48

Три "неблагородных" металла в этом списке отнюдь не случайны. В системе астрологических соответствий свинец соотносится с Сатурном, железо — с Марсом, а желтая медь (собственно говоря, латунь) — с Венерой. В медицинской астрологии Сатурн отвечает за черную желчь, Марс — за желчь, а Венера — за слизь и кровь человеческого организма. (В этой схеме мы опираемся, прежде всего на Агриппу Неттесгеймского.) Тем самым, перед нами — четкая симптоматика болезни.

(обратно)

49

В алхимии "кальцинацией" называюсь прокаливание субстанции до получения абсолютно сухого остатка.

(обратно)

50

Ср. также: "И будут народы, как горящая известь, как срубленный терновник, будут сожжены в огне" (Ис 33, 12).

(обратно)

51

Ср.: "И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божий восходят и нисходят по ней" (Быт 28, 12).

(обратно)

52

Донн исходит из Птолемеевой системы мира, в которой планеты и звезды движутся вокруг неподвижной Земли. При этом сфера звезд расположена дальше от Земли, и потому вращается быстрее.

(обратно)

53

Ср.: "В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься" (Быт 3, 19).

(обратно)

54

"Против кого вышел царь Израильский? За кем ты гоняешься? За мертвым псом, за одною блохою" (1 Цар 24, 15).

(обратно)

55

"И поклонился [Мемфивосфей] и сказал: что такое раб твой, что ты призрел на такого мертвого пса, как я?" (1 Цар 24, 15).

(обратно)

56

Ср.: Дж. Донн, "Мощи":

Когда мою могилу вскрыть
Придут, чтоб гостя подселить
(Могилы, женщинам под стать
Со многими готовы спать)...
(пер. Д. Щедровицкого):
Ср. также сцену на кладбище у Шекспира в "Гамлете", акт V, сцена I.

(обратно)

57

Ср.: "Я поставил тебя отцом многих народов пред Богом, Которому он поверил, животворящим мертвых и называющим несуществующее, как существующее" (Рим 4, 17).

(обратно)

58

Ср.: "...взгляните и посмотрите, есть ли болезнь, как моя болезнь, какая постигла меня, какую наслал на меня Господь в день пламенного гнева Своего?" (Плач 1, 12).

(обратно)

59

Ср.: "Вот, Я расплавил тебя, но не как серебро; испытал тебя в горниле страдания" (Ис 48, 10). См. также: "Как в горнило кладут вместе серебро, и медь, и железо, и свинец, и олово, чтобы раздуть на них огонь и расплавить; так Я во гневе Моем и в ярости Моей соберу, и положу, и расплавлю вас. Соберу вас и дохну на вас огнем негодования Моего, и расплавитесь среди него. Как серебро расплавляется в горниле, так расплавитесь и вы среди него, и узнаете, что Я, Господь, напил ярость Мою на вас" (Иез 22, 20-23).

(обратно)

60

Ср.: "Надо мною прошла ярость Твоя, устрашения Твои сокрушили меня" (Пс 87, 17).

(обратно)

61

"Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей" (Пс 21, 15).

(обратно)

62

Ср.: "И сказал Господь [Бог]: не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками [сими], потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет" (Быт 6, 3).

(обратно)

63

Ср.: "...сыны ваши будут кочевать в пустыне сорок лет, и будут нести наказание за блудодейство ваше, доколе не погибнут все тела ваши в пустыне" (Чис 14, 33).

(обратно)

64

Ср.; "Господь долготерпелив и велик могуществом, и не оставляет без наказания; в вихре и в буре шествие Господа, облако — пыль от ног Его" (Наум 1, 3); "[Когда Елиуй перестал говорить,] Господь отвечал Иову из бури" (Иов 38, 1).

(обратно)

65

Ср.: "И освящу скинию собрания и жертвенник; и Аарона и сынов его освящу, чтобы они священнодействовали Мне" (Ис 29, 44).

(обратно)

66

Ср.: "Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный" (2 Кор 5. 1).

(href=#r66>обратно)

67

Ср: "И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги" (Иов 2, 6).

(обратно)

68

"И сказал Давид Гаду: тяжело мне очень; но пусть впаду я в руки Господа, ибо велико милосердие Его; только бы в руки человеческие не впасть мне. [И избрал себе Давид моровую язву во время жатвы пшеницы]" (2 Цар 24, 14).

(обратно)

69

Ср.: "отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины" (Еф 4, 22-24).

(обратно)

70

"Вкусите, и увидите, как благ Господь! Блажен человек, который уповает на Него!" (Пс 33, 9).

(обратно)

71

Ср.: "И сказал мне Ангел напиши: блаженны званые на брачную вечерю Агнца. И сказал мне: сии суть истинные слова Божий" (Пс 33, 9).

(обратно)

72

"Кроткое сердце — жизнь для тела, а зависть — гниль для костей" (Притч 14, 30).

(обратно)

73

"Нет целого места в плоти моей от гнева Твоего; нет мира в костях моих от грехов моих" (Пс 37, 4).

(обратно)

74

Там же.

(обратно)

75

Отсылка к католической молитве: "Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, miserere nobis" (Агнец Божий, Ты, Кто принял на Себя грехи мира, помилуй нас).

(обратно)

76

Ср.: "Господь увидел, что он идет смотреть, и воззвал к нему Бог из среды куста, и сказал Моисей! Моисей! Он сказал: ют я, (Господи)!" (Исх 3, 4).

(обратно)

77

Ср.: "...и одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него" (Мк 15, 17).

(обратно)

78

Это представление об особом строении человеческого тела как знака избранности человека среди прочих созданий, восходящее еще к античным мыслителям, активно разрабатывалось в патристике, но получило новое звучание в эпоху Возрождения. Укажем, для сравнения, на трактат Джаноццо Манетти "О достоинстве и превосходстве человека" (1453?): "Вся фигура человека так пряма и стройна, что в то время, как все другие существа склонены и пригнуты к земле, человек кажется единственным господином, царем и повелителем над всеми ними, властвующим, царствующим и повелевающим во Вселенной по всей справедливости" (Пер. Н. Ревякина).

(обратно)

79

Ср.: "И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою" (Быт 2, 7).

(обратно)

80

Намек на греческого философа Диогена, по преданию жившего в бочке.

(обратно)

81

"Но Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное" (Мф 19, 14).

(обратно)

82

Ср.: "А я сказал: о, Господи Боже! я не умею говорить, ибо я еще молод" (Иер 1, 6).

(обратно)

83

"....вы, которые лежите на ложах из слоновой кости и нежитесь на постелях ваших, едите лучших овнов из стада и тельцов с тучного пастбища..." (Ам б, 4).

(обратно)

84

"Не войду в шатер дома моего, не взойду на ложе мое; не дам сна очам моим и веждам моим — дремания, доколе не найду места Господа, жилища — Сильному Иакова" (Пс 131, 3-5).

(обратно)

85

"Вот, Я повергаю ее на одр и любодействующих с нею в великую скорбь, если не покаются в делах своих" (Откр 2, 22).

(обратно)

86

"Когда же вошел Иисус в Капернаум, к Нему подошел сотник и проект Его: Господи! слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает" (Мф 8, 5-6).

(обратно)

87

"И пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо; и, не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный" (Мк 2, 3-4).

(обратно)

88

"Придя в дом Петров, Иисус увидел тещу его, лежащую в горячке, и коснулся руки ее, и горячка оставила ее; и она встала и служила им" (Мф 8, 14-15).

(обратно)

89

То есть, когда придет священник со Святыми Дарами соборовать умирающего.

(обратно)

90

"Господи! возлюбил я обитель дома Твоего и место жилища славы Твоей" (Пс 25, 8).

(обратно)

91

"Блаженны живущие в доме Твоем: они непрестанно будут восхвалять Тебя" (Пс 83, 5).

(обратно)

92

"А я, по множеству милости Твоей, войду в дом Твой, поклонюсь святому храму Твоему в страхе Твоем" (Пс 5, 8).

(обратно)

93

Там же.

(обратно)

94

"Ибо ревность по доме Твоем снедает меня, и злословия злословящих Тебя падают на меня" (Пс 68, 10).

(обратно)

95

Католики-нонконформисты отказывались посещать англиканскую церковь.

(обратно)

96

То есть лишенному права причащаться Святых Даров.

(обратно)

97

Ср.: "Страшен Бог в великом сонме святых, страшен Он для всех окружающих Его" (Пс 88. 8).

(обратно)

98

Ср.: "...что пользы в крови моей, когда я сойду в могилу? будет ли прах славить Тебя?" (Пс 29, 10).

(обратно)

99

"Но усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным" (1 Кор 9, 27).

(обратно)

100

Ср.: "Тогда Ангел Господень взял его за темя и, подняв его за волосы головы его, поставил его в Вавилоне над рвом силою духа своего" (Дан 14, 36).

(обратно)

101

"Когда они шли и дорогою разговаривали, вдруг явилась колесница огненная и кони огненные, и разлучили их обоих, и понесся Илия в вихре на небо" (4 Цар 2, 11).

(обратно)

102

Ср.: "И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты" (Мф 26, 39).

(обратно)

103

Ср.: "И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе. Сие говорил Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет" (Ин 12, 32-33).

(обратно)

104

Ср.: "Иисус говорит ей: не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему" (Ин 20, 17).

(обратно)

105

"Когда ссорятся (двое), и один человек ударит другого камнем, или кулаком, и тот не умрет, но сляжет в постель, то, если он встанет и будет выходить из дома с помощью палки, ударивший [его] не будет повинен смерти; только пусть заплатит за остановку в его работе и даст на лечение его" (Исх 21, 18-19).

(обратно)

106

Ср.: "И от Иисуса Христа, Который есть свидетель верный, первенец из мертвых и владыка царей земных. Ему, возлюбившему нас и омывшему нас от грехов наших Кровию Своею" (Откр 1, 5).

(обратно)

107

Господь укрепит его на одре болезни его. Ты изменишь все ложе его в болезни его" (Пс 40, 4).

(обратно)

108

Ср.: "Перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его" (Пс 90, 4).

(обратно)

109

Ср.: "Одного просил я у Господа, того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать [святый] храм Его, ибо Он укрыл бы меня в скинии Своей в день бедствия, скрыл бы меня в потаенном месте селения Своего, вознес бы меня на скалу" (Пс 26, 4-5).

(обратно)

110

"Гневаясь, не согрешайте: размыслите в сердцах ваших на ложах ваших, и утишитесь" (Пс 4, 5).

(обратно)

111

Представление о человеке как о Микрокосме — малом подобии большого Универсума, восходящее еще к Демокриту и платоновскому "Тимею", активно разрабатывалось в патристике, а в эпоху Возрождения и позже легло в основу ятромедицины, тесно связанной с алхимией. Ср. у Парацельса: "Различие между всем Мирозданием и микрокосмом состоит лишь в том, что человек изваян и создан в форме, образе, очертаниях и элементах несколько отличных от тех, что присущи Вселенной: земле в человеке соответствует плоть, воде -кровь, пламени — телесный жар, а воздуху — бальзам. А так как человек оживлен Святым Духом, "он есть микрокосм не только в силу формы своей или элементов, из коих создано его тело, но в силу всех данных ему сил и способностей, делающих его подобным миру великому".

(обратно)

112

В оригинале стоит слово "diminutive". В геральдике это — малая фигура, повторяющаяся в поле герба и своими очертаниями и ориентацией соответствующая некой большой фигуре.

(обратно)

113

Возможно, этот донновский образ восходит к изображению великана Атласа, держащего на своих плечах мир, в частности, к гравюре на фронтисписе знаменитого труда Меркатора, вышедшего в 1595 г. под названием "Атлас, содержащий космографическое описание структуры и очертаний нашего Мира". С другой стороны, Донн, видимо, обыгрывает поговорку "Карлик, стоящий на плечах великана, из них двоих видит дальше" — впервые она зафиксирована в сборнике пословиц и афоризмов "Jacula prudentum" (London, 1651), составленном младшим другом Донна, поэтом Джорджем Хербертом (1593-1633), и опубликованном много лет спустя после смерти автора.

(обратно)

114

Ср. у Уолтера Рэли в "Истории мира": "Чему уподобим мы человека? Кровь, что течет в теле его по венам, повторяющим своими очертаниями древесную крону, можно сравнить с водами, что разносятся по поверхности земли ручьями и реками, дыхание его подобно ветру, тепло его тела — тому жару, что заперт в глубинах земли... волосы на теле, придающие ему очарование или портящие его, подобны траве, покрывающей кожу земли... глаза наши подобны двум источникам света, коими являются луна и солнце, юность наша — цветам весны, длящейся столь недолго, — цветам, коим суждено иссохнуть под жарким летним солнцем и быть сметенными в небытие натиском зимы..."

(обратно)

115

Ср. у Немезия Эмесского (вторая пол. V — нач. VI вв. н.э.): "Кто может выразить словами преимущества этого существа [то есть — человека)? Оно переплывает моря, на небе пребывает созерцаемом, постигает движение, расстояние и величину звезд, пользуется плодами земли и моря... преуспевает во всякой науке, искусстве и знании, с отсутствующими беседует посредством письмен, нисколько не затрудняемое телом, предугадывает будущее, над всеми начальствует... с ангелами и Богом беседует, приказывает твари, повелевает демонами, исследует природу сущего, усердно пытается постичь существо Божие, делается домом и храмом Божества — и всего этого достигает посредством добродетели и благочестия" (О природе человека. I, 64-65. Пер. Ф. Владимирского).

(обратно)

116

Фактически, речь идет о различии между заразными заболеваниями, раковыми заболеваниями и лихорадками.

(обратно)

117

Это представление восходит к Аристотелю, писавшему о критских козах "Иногда и другие четвероногие действуют благоразумно для своего спасения, как, по рассказам, дикие козы на Крите, будучи ранены, отыскивают ясенец

(обратно)

118

Косвенная аллюзия на эпизод из Евангелия от Иоанна: "Был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра ее. Мария же, которой брат Лазарь был болен, была та, которая помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими. Сестры послали сказать Ему: Господи! вот, кого Ты любишь, болен. Иисус, услышав то, сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий" (Ин 1, 1-4), так же как на истории об исцелениях, упоминаемые в "Увещевании" из Третьей Триады. Ср.: Мф 8, 5-13; Лк 7, 2-10.

(обратно)

119

"Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом" (Иов 13, 3).

(обратно)

120

"У потока по берегам его, с той и другой стороны, будут расти всякие дерева, доставляющие пищу: листья их не будут увядать, и плоды на них не будут истощаться; каждый месяц будут созревать новые, потому что вода для них течет из святилища; плоды их будут употребляемы в пищу, а листья на врачевание" (Иез 47, 12).

(обратно)

121

"Тут был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет. Иисус, увидев его лежащего и узнав, что он лежит уже долгое время, говорит ему: хочешь ли быть здоров?" (Ин 5, 6-7).

(обратно)

122

"Разве нет бальзама в Галааде? разве нет там врача? Отчего же нет исцеления дщери народа моего?" (Иер 8, 22).

(обратно)

123

"Господь создал из земли врачевства, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими" (Сир 38, 4).

(обратно)

124

Ср.: "Продолжительною болезнью врач пренебрегает" (Сир 10, 11).

(обратно)

125

"Но кто согрешает пред Сотворившим его, да впадет в руки врача!" (Сир 38, 14).

(обратно)

126

"И сделался Аса болен ногами на тридцать девятом году царствования своего, и болезнь его поднялась до верхних частей тела; но он в болезни своей взыскал не Господа, а врачей" (2 Пар 16, 12).

(обратно)

127

"Сын мой! в болезни твоей не будь небрежен, но молись Господу, и Он исцелит тебя" (Сир 38, 9).

(обратно)

128

Там же.

(обратно)

129

"Помилуй меня, Господи, ибо я немощен; исцели меня, Господи, ибо кости мои потрясены" (Пс 6, 3).

(обратно)

130

"Оставь греховную жизнь и исправь руки твои, и от всякого греха очисти сердце" (Сир 38, 10).

(обратно)

131

"Вознеси благоухание и из семидала памятную жертву и сделай приношение тучное, как бы уже умирающий" (Сир 38, 11).

(обратно)

132

"И дай место врачу, ибо и его создал Господь, и да не удаляется он от тебя, ибо он нужен" (Сир 38, 12).

(обратно)

133

"Петр сказал ему: Эней! исцеляет тебя Иисус Христос; встань с постели твоей. И он тотчас встал" (Деян 9, 34).

(обратно)

134

"В один день, когда Он учил, и сидели тут фарисеи и законоучители, пришедшие из всех мест Галилеи и Иудеи и из Иерусалима, и сила Господня являлась в исцелении больных" (Лк 5, 17).

(обратно)

135

Ср.: "Вразуми весь народ Твой и всякое племя, чтобы видели они, что Ты — Бог, Бог всякой крепости и силы, и нет другого защитника рода Израилева, кроме Тебя" (Иуд 9, 14).

(обратно)

136

Ср.: "Но Он призирал на скорбь их, когда слышал вопль их. и вспоминал завет Свой с ними и раскаивался по множеству милости Своей; и возбуждал к ним сострадание во всех, пленявших их".

(обратно)

137

Ср.: "В иное время и в их руках бывает успех; ибо и они молятся Господу, чтобы Он помог им подать больному облегчение и исцеление к продолжению жизни" (Сир 38, 13-14). Ср. также: "Ибо вы были, как овцы блуждающие (не имея пастыря), но возвратились ныне к Пастырю и Блюстителю душ ваших" (1 Пет 2, 25).

(обратно)

138

"Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева — для исцеления народов" (Откр 22, 2).

(обратно)

139

"Врачевали мы Вавилон, но не исцелился; оставьте его, и пойдем каждый в свою землю, потому что приговор о нем достиг до небес и поднялся до облаков" (Иер 51, 9).

(обратно)

140

"И увидел Ефрем болезнь свою, и Иуда — свою рану, и пошел Ефрем к Ассуру, и послал к царю Иареву; но он не может исцелить вас, и не излечит вас от раны" (Ос 5, 13).

(обратно)

141

"Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились" (Ис 53, 5).

(обратно)

142

"И смирится народ Мой, который именуется именем Моим, и будут молиться, и взыщут лица Моего, и обратятся от худых путей своих, то Я услышу с неба и прошу грехи их и исцелю землю их" (2 Пар 7, 4).

(обратно)

143

"Болота его и лужи его, которые не сделаются здоровыми, будут оставлены для соли" (Иез 47, 11).

(обратно)

144

"И ходил Иисус по всей Галилее, уча в синагогах их и проповедуя Евангелие Царствия, и исцеляя всякую болезнь и всякую" немощь в людях" (Мф 4, 23).

(обратно)

145

"И весь народ искал прикасаться к Нему, потому что от Него исходила сила и исцеляла всех" (Лк 6, 19).

(обратно)

146

"Если в субботу принимает человек обрезание, чтобы не был нарушен закон Моисеев, — на Меня ли негодуете за то, что Я всего человека исцелил в субботу?" (Ин 7, 23).

(обратно)

147

"Возвратись и скажи Езекии, владыке народа Моего: так говорит Господь Бог Давида, отца твоего: Я услышал молитву твою, увидел слезы твои. Вот, Я исцелю тебя; в третий день пойдешь в дом Господень" (4 Цар 20, 5).

(обратно)

148

"И облако отошло от скинии, и вот, Мариам покрылась проказою, как снегом. Аарон взглянул на Мариам, и вот, она в проказе. И сказал Аарон Моисею: господин мой! не поставь нам в грех, что мы поступили глупо и согрешили; не попусти, чтоб она была, как мертворожденный младенец, у которого, когда он выходит из чрева матери своей, истлела уже половина тела. И возопил Моисей к Господа, говора Боже, исцели ее! И сказал Господь Моисею: если бы отец ее плюнул ей в лице, то не должна ли была бы она стыдиться семь дней? итак пусть будет она в заключении семь дней вне стана, а после опять возвратится" (Чис 12, 10-14).

(обратно)

149

Семерица включает в себя душу и тела тройственные силы души: разум, гнев и похоть, — и четыре первоначала телесных, связывая душу и плоть (соотносится с числом 12: 3 + 4 = 7, 3 X 4 = 12. — А. Н.). Посредством Троицы семерица участвует в Божественной сути, а посредством четверицы — в мире дольнем. Семерица соотносится с Сатурном, означающим седьмое тысячелетие, когда Зверь будет связан. Семерица означает полноту Божественных тайн. Семерицу справедливо называют самым действенным из чисел... Семерица заключает в себе семь дней недели, семь планет, семь плеяд, семь веков мира, семь возрастов человека, семь свободных и столько же механических и запрещенных искусств, семь цветов, семь металлов, семь отверстий во главе человека, семь пучков нервов..." (Three Books of Occult Philosophy, written by Henry Cornelius Agrippa of Nettesheim. St. Paul MN, 2000. Book II, Ch. X. P. 268-272.).

(обратно)

150

Ср.: "И клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет" (Откр 10, 6),

(обратно)

151

Мотив одиночества в этой медитации отсылает к ветхозаветным законам о прокаженных, где о больном сказано: "Во все дни, доколе на нем язва, он должен быть нечист, нечист он; он должен жить отдельно, вне стана жилище его" (Лев 13, 46). Описанию этих законов почти целиком посвящены 13 и 14 главы Книги Левит.

(обратно)

152

Ср. "Natura abhorret vacuum" ("Природа не терпит пустоты", лат.).

(обратно)

153

Ср.: "В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам" (Ин 14, 2).

(обратно)

154

Ср.: "И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой" (Быт 1. 31).

(обратно)

155

Ср.: "И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему" (Быт 2, 18).

(обратно)

156

Ср.: "И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему... И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего]" (Быт 2, 20-23).

(обратно)

157

Ср.; "И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле" (Быт 1, 22).

(обратно)

158

Согласно легенде о Фениксе, эта фантастическая птица, умирающая и восстающая из пепла — одна во всем мире. Так, Агриппа Неттесгеймский говорит, что "среди птиц солнечной является птица Феникс, которая существует в единственном числе в своем виде и есть царь птиц" (Three Books of Occult Philosophy, written by Henry Cornelius Agrippa of Nettesheim. St. Paul, MN, 2000. Book I, Ch. XXIII. P. 76).

(обратно)

159

Это утверждение Донна имеет и политический подтекст. Феникс был одним из символов королевы Елизаветы I. в частности, в елизаветинское царствование чеканили монету с изображением Феникса и девизом: "Sola Phoenix", а в 1603 г. была отчеканена памятная медаль с профилем Елизаветы на аверсе и изображением Феникса на реверсе — над головой Феникса был помещен вензель королевы, а внизу шла надпись: "Unica Phoenix". Донн весьма болезненно относился к покойной королеве, так как личная воля Ее Величества на многие годы закрыла ему возможности для карьеры.

(обратно)

160

В этом пассаже сказывается юридическое образование, полученное Донном в Линкольнз инн.

(обратно)

161

"Иисус говорит ей воскреснет брат твой" (Ин 11, 23).

(обратно)

162

Ср.: "Марфа сказала Ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день" (Ин 11, 24).

(обратно)

163

"С вершины скал вижу я его, и с холмов смотрю на него: ют, народ живет отдельно и между народами не числится" (Чис 23, 9).

(обратно)

164

"Израиль живет безопасно, один; око Иакова видит пред собою землю обильную хлебом и вином, и небеса его каплют росу" (Втор 33, 28).

(обратно)

165

"Двоим лучше, нежели одному; потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их: ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его" (Еккл 4, 9-10).

(обратно)

166

"Праведность бессмертна, а неправда причиняет смерть" (Прем 1, 15).

(обратно)

167

"И, отпустив народ Он взошел на гору помолиться наедине; и вечером оставался там один" (Мф 26, 53).

(обратно)

168

"Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?" (Мф 26, 53).

(обратно)

169

"А если и сужу Я, то суд Мой истинен, потому что Я не один, но Я и Отец, пославший Меня" (Ин 8, 16).

(обратно)

170

"Друзья мои и искренние отступили от язвы моей, и ближние мои стоят вдали" (Пс 37, 12).

(обратно)

171

"Я топтал точило один, и из народов никого не было со Мною; и Я топтал их во гневе Моем и попирал их в ярости Моей; кровь их брызгала на ризы Мои, и Я запятнал все одеяние Свое" (Ис 63, 3).

(обратно)

172

"Он сказал; возревновал я о Господе Боге Саваофе, ибо сыны Израилевы оставили завет Твой, разрушили жертвенники Твои и пророков Твоих убили мечом; остался я один, но и моей души ищут, чтоб отнять ее" (3 Цар 19, И).

(обратно)

173

"Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне" (Лк 10, 40).

(обратно)

174

"Как одиноко сидит город, некогда многолюдный! он стал, как вдова; великий между народами, князь над областями сделался данником" (Плач 1,1).

(обратно)

175

"Во все дни, доколе на нем язва, он должен быть нечист, нечист он; он должен жить отдельно, вне стана жилище его" (Левит 13, 46).

(обратно)

176

"Моисей один пусть приблизится к Господу, а они пусть не приближаются, и народ пусть не восходит с ним" (Исх 24, 2).

(обратно)

177

"И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним" (Быт 32, 24-25).

(обратно)

178

Ср. у Шекспира в "Гамлете", теми же словами, акт I, сцена 5: "The time is out of joint" — в переводе М. Лозинского: "Век расшатался".

(обратно)

179

"И потом сказал Он: лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых" (Исх 33, 20) и: <И нарек Иаков имя месту тому: Пенуэл; ибо, говорил он, я видел Бога лицем к лицу, и сохранилась душа моя" (Быт 32, 30).

(обратно)

180

Ср.: "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан" (1 Кор 13, 12).

(обратно)

181

"Верный друг — врачевство для жизни, и боящиеся Господа найдут его" (Сир 6, 16).

(обратно)

182

Ср.: "И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и [все] произрастания земли" (Быт 19, 24-25).

(обратно)

183

Ср.: "И разверзла земля уста свои, и поглотила их и домы их, и всех людей Кореевых и все имущество; и сошли они со всем, что принадлежало им, живые в преисподнюю, и покрыла их земля, и погибли они из среды общества" (Чис 16, 32-33).

(обратно)

184

Ср.: "Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех, живущих в Иерусалиме?" (Лк 13, 4).

(обратно)

185

Ср.: "И сказал Господь Бог не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему" (Быт 2, 18).

(обратно)

186

Ср.: "Ему [Симеону] было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господня. И пришел он по вдохновению в храм. И, когда родители принесли Младенца Иисуса, чтобы совершить над Ним законный обряд, он взял Его на руки, благословил Бога и сказал Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое" (Лк 2, 26-30).

(обратно)

187

Ср.: "Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их" (Ин 13, 1).

(обратно)

188

Ср.: "Жив Господь и благословен защитник мой! Да будет превознесен Бог спасения моего" (Пс 17, 47); ср. также: "многие говорят душе моей: нет ему спасения в Боге. Но Ты, Господи, щит предо мною, слава моя. и Ты возносишь голову мою" (Пс 3, 3-4).

(обратно)

189

Ср.: "И Я даю им жизнь вечную, и не погибнут вовек; и никто не похитит их из руки Моей" (Ин 10, 28),

(обратно)

190

Ср.: "Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух" (Лк 23, 4).

(обратно)

191

Медицина той эпохи утверждала, что селезенка отвечает за очистку "плотной" крови, отягченной элементом "земли", которую не может очистить печень, и если селезенка с этим не справляется, в организме накапливается "темный гумор", провоцирующий меланхолию, одним из симптомов которой является страх.

(обратно)

192

Общим местом античной музыкальной теории было разделение музыки на дорийский, лидийский и фригийский лады и приписывание каждому из них определенного настроения. В частности, фригийский лад считался связанным с оргиями, посвященными Великой Матери богов. Поклонники Кибелы — корибанты — впадали в род безумия, заслышав звуки оргиастического напева; ср. у Плутарха: "...необузданные пляски вакхантов и корибантов затихают и успокаиваются, как только музыканты оставили трохеический ритм и фригийский лад..." ("Об Эроте", 16. пер. Я. Боровского).

(обратно)

193

Ср.: "Но Ты все расположил мерою, числом и весом". (Прем 11, 21)

(обратно)

194

На многих средневековых эмблемах мы можем встретить изображение руки Провидения, выходящей из облаков и держащей циркуль, очерчивающий окружность на поверхности земли. Девиз этой эмблемы — "Lahore et Constantia" ("Трудом и постоянством", при этом "постоянство" можно понять и как "твердость"). В основе своей этот эмблематический образ восходит к уже указаному нами стиху Прем 11, 21 и к Притч 8, 27-29: "Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли". Этот образ циркуля встречается у Донна в стихотворении "Прощание, запрещающее грусть". Подробнее см. нашу статью "Циркуль и окружность..." в настоящем издании.

(обратно)

195

Во времена Донна считалось, что особый туман, появляющийся в морозном воздухе, — провозвестник чумы, если не сам источник заразы.

(обратно)

196

"И не мог Иевосфей возразить Авениру, ибо боялся его". (2 Цар 3, 11).

(обратно)

197

"Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня, — и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе" (Иов 9, 34-35).

(обратно)

198

Ср.: "Господа Саваофа — Его чтите свято, и Он — страх ваш, и Он — трепет ваш!" (Ис 8, 13); "Служите Господу со страхом и радуйтесь [пред Ним] с трепетом" (Пс 2, 11).

(обратно)

199

"...но, как эта вдова не дает мне покоя, защищу ее, чтобы она не приходила больше докучать мне" (Лк 18, 5).

(обратно)

200

"Сказал также им притчу о том, что должно всегда молиться и не унывать" (Лк 18, 1).

(обратно)

201

"И сказал им: положим, что кто-нибудь из вас, имея друга, придет к нему в полночь и скажет ему: друг! дай мне взаймы три хлеба, ибо друг мой с дороги зашел ко мне, и мне нечего предложить ему; а тот изнутри скажет ему в ответ: не беспокой меня, двери уже заперты, и дети мои со мною на постели: не могу встать и дать тебе. Если, говорю вам, он не встанет и не даст ему по дружбе с ним, то по неотступности его, встав, даст ему, сколько просит" (Лк 11, 5-8).

(обратно)

202

Ср.: "Не дремлет и не спит хранящий Израиля" (Пс 120, 4).

(обратно)

203

"Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться? Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут" (Пс 26, 1-2).

(обратно)

204

"Только против Господа не восставайте и не бойтесь народа земли сей; ибо он достанется нам на съедение: защиты у них не стало, а с нами Господь; не бойтесь их" (Чис 14, 9).

(обратно)

205

Донн пользуется версией Библии короля Иакова. Ср. синодальный перевод "Бойтесь Господа, [все] святые Его, ибо нет скудости у боящихся Его. Скимны бедствуют и терпят голод, а ищущие Господа не терпят нужды ни в каком благе" (Пс 33, 10-11).

(обратно)

206

Ср.: "Для чего бояться мне во дни бедствия, когда беззаконие путей моих окружит меня?" (Пс 48, 6).

(обратно)

207

"Не бойся смертного приговора: вспомни о предках твоих и потомках. Это приговор от Господа над всякою плотью" (Сир 41, 5).

(обратно)

208

"Ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святой, и берег его; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его" (Мк 6, 20).

(обратно)

209

Ср.: "И прошел Господь пред лицеи его и возгласил: Господь, Господь, Бог человеколюбивый и милосердый, долготерпеливый и многомилостивый и истинный" (Исх 34, 6).

(обратно)

210

"Тайна Господня — боящимся Его, и завет Свой Он открывает им" (Пс 24, 14).

(обратно)

211

"Уразумеешь страх Господень и найдешь познание о Боге" (Притч 2, 5).

(обратно)

212

Ср.: "Кто верил Господу — и был постыжен? или иго пребывал в страхе Его — и был оставлен? или кто взывал к Нему, и Он презрел его?" (Сир 2, 10).

(обратно)

213

"Церкви же по всей Иудее, Галилее и Самарии были в покое, назидаясь и ходя в страхе Господнем; и, при утешении от Святаго Духа, умножались" (Деян 9, 31).

(обратно)

214

"Он сказал голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся" (Быт 3, 10).

(обратно)

215

"За то и я посмеюсь вашей погибели; порадуюсь, когда придет на вас ужас" (Притч 1, 26); "Чего страшится нечестивый, то и постигнет его, а желание праведников исполнится" (Притч 10, 24).

(обратно)

216

"Там убоятся они страха, где нет страха, ибо рассыплет Бог кости ополчающихся против тебя Ты постыдишь их, потому что Бог отверг их" (Пс 52, 5).

(обратно)

217

"И много толков было о Нем в народе: одни говорили, что Он добр; а другие говорили: нет, но обольщает народ. Впрочем никто не говорил о Нем явно, боясь Иудеев" (Ин 7, 12-13).

(обратно)

218

"После сего Иосиф из Аримафеи — ученик Иисуса, но тайный из страха от Иудеев, — просил Пилата, чтобы снять тело Иисуса; и Пилат позволил. Он пошел и снял тело Иисуса" (Ин 19. 38).

(обратно)

219

"И настанут безопасные времена твои, изобилие спасения, мудрости и ведения; страх Господень будет сокровищем твоим" (Ис 33, 6).

(обратно)

220

"И говорит им: что вы так боязливы, маловерные? Потом, встав, запретил ветрам и морю, и сделалась великая тишина" (Мф 8, 26).

(обратно)

221

"Итак провозгласи вслух народа и скажи: "кто боязлив и робок, тот пусть возвратится и пойдет назад с горы Галаада". И возвратилось народа двадцать две тысячи, а десять тысяч осталось" (Суд 7, 3).

(обратно)

222

"Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая" (Откр 21, 8).

(обратно)

223

Ср.: "Таковы пути всех забывающих Бога, и надежда лицемера погибнет, упование его подсечено, и уверенность его — дом паука" (Иов 8, 13-И); "Ибо какая надежда лицемеру, когда возьмет, когда исторгнет Бог душу его? Услышит ли Бог вопль его, когда придет на него беда?" (Иов 27, 8-9).

(обратно)

224

"Но остаются пристыженными в своей надежде; приходят туда и от стыда краснеют" (Иов 6, 18).

(обратно)

225

"И, выйдя поспешно из гроба, они со страхом и радостью великою побежали возвестить ученикам Его" (Мф 28, 8).

(обратно)

226

Ср.: в Литургии СБ. Василия Великого: "О Тебе радуется, Благодатная..."

(обратно)

227

"Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь" (Мф 22, 37-38).

(обратно)

228

"Начало мудрости — страх Господень; разум верный у всех, исполняющих заповеди Его. Хвала Ему пребудет вовек" (Пс 110, 10)

(обратно)

229

"Начало мудрости — страх Господень; [доброе разумение у всех, водящихся им; а благоговение к Богу — начало разумения;] глупцы только презирают мудрость и наставление" (Притч 1, 7), ср. также "Корень премудрости — бояться Господа, а ветви ее — долгоденствие" (Сир 1, 20).

(обратно)

230

"Ибо премудрость и знание есть страх пред Господом, и благоугождение Ему — вера и кротость" (Сир 1, 27).

(обратно)

231

"О том дне, когда ты стоял пред Господом, Богом твоим, при Хориве, [в день собрания,] и когда сказал Господь мне собери ко Мне народ и Я возвещу им слова Мои, из которых они научатся бояться Меня во все дни жизни своей на земле и научат сыновей своих" (Втор 4, 10).

(обратно)

232

"Верою Ной, получив откровение о том, что еще не было видимо, благоговея приготовил ковчег для спасения дома своего; ею осудил он (весь) мир, и сделался наследником праведности по вере" (Ев 11, 7).

(обратно)

233

"Человек мудрый во всем будет осторожен, и во дни грехов удержится от беспечности" (Сир 18, 27).

(обратно)

234

Ср.: "Страшно впасть в руки Бога живого!" (Ев 10, 31).

(обратно)

235

Ср. в молитве св. Ефрема Сирина: "Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй мне, рабу Твоему".

(обратно)

236

"Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими" (Рим 12, 5).

(обратно)

237

Ср. у Донна в "Прощанье, запрещающем грусть": "Как праведники в смертный час / Торопятся шепнуть душе: / "Ступай!" — и не спускают глаз / Друзья с них, говоря: "Уже". // Иль "Нет еще"..." (пер. И. Бродского).

(обратно)

238

Ср.: "Итак, братия, выберите из среды себя семь человек изведанных, исполненных Святаго Духа и мудрости; их поставим на эту службу" (Деян 6, 3).

(обратно)

239

Ср.: "Это есть свидетельство Божие, которым Бог свидетельствовал о Сыне Своем" (1 Ин 5, 9).

(обратно)

240

Ср.: "Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус, предавший Себя для искупления всех. Таково было в свое время свидетельство" (1 Тим 2, 5-9).

(обратно)

241

"Еще, отойдя в другой раз, молился, говоря: Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя" (Мф 26, 42).

(обратно)

242

Ср.: "Потому Давид, который был металлом, семижды испытанным пламенем, желая стать золотом, что пойдет в сокровищницу Господа, мог понять, что при трансмутации металла недостаточно тому пройти через стадию кальцинации или растворения ... или омовения, что отделит шлак от чистой сущности, и даже трансмутации, которая металл облагородит, — мала необходима фиксация, закрепление, дабы металл не ушел паром и не стал ничем, не вернулся бы в прежнее свое низкое состояние. Так познал он, что мало одного растворения, мало расплавиться в слезах, мало омовения и трансмутации, которой достиг он этим очищением и омовением, — нужна фиксация, закрепление..." (The Sermons of John Donne / Ed. by G.R Potter and EM. Simpson. V. III. Berkley — Los Angeles, 1957. P. 100-101.

(обратно)

243

Ср.: "Отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего вобольстительных похотях, а обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины" (Еф 4, 22-24).

(обратно)

244

Медики XVII в. считали, что эффективность противоядия определяется его способностью восстанавливать в организме баланс соков-гуморов, нарушенный отравой, однако при неправильной дозировке противоядие само вызывает нарушение этого баланса и тем самым несет смерть.

(обратно)

245

Донн смешивает здесь Дионисия Старшего, тирана Сиракуз (406-367 до н.э.), умершего после чрезмерных возлияний на пиру в честь присуждения ему награды за написанную им трагедию, и его сына, Дионисия Младшего, дважды терявшего власть — в 357 г. до н.э. (в 347 до н.э. вернулся на престол) и окончательно — в 344 г. до н.э.. после чего жившего в Коринфе как частое лицо.

(обратно)

246

После смерти Вильгельма Завоевателя его вассалы, напуганные возможностью мятежа, спешно разъехались по своим владениям, оставив сюзерена без всякого погребения.

(обратно)

247

Безоар — камень, извлекаемый из внутренностей горного козла. В средневековой медицине почитался "необычайно эффективным средством против ядов".

(обратно)

248

"Дай мне услышать и понять, каким образом Ты сотворил в начале небо и землю. Написал это Моисей, написал и ушел, перешел отсюда — от Тебя к Тебе. Если бы он был тут, я ухватился бы за него и просил и заклинал Тобою раскрыть мне эти слова... А так как не могу его спросить, то прошу Тебя. Истина (он говорил истину, ею исполненный), прошу Тебя, Боже мой..." (Бл. Августин. Исповедь XI, III, пер. А. Столярова).

(обратно)

249

"Давид тогда сидел между двумя воротами. И сторож взошел на кровлю ворот к стене и, подняв глаза, увидел: вот, бежит один человек. И закричал сторож и известил царя. И сказал царь если один, то весть в устах его. А тот подходил все ближе и ближе" (2 Цар 18, 24-25).

(обратно)

250

В маргиналии Донн ссылается на: Johannes Buxtorf. Thesaurus Grammaticus Linguae Sanctae Herbraeae... Basilea, 1620 и Schindler. Lexicon Pentaglotton... Hanoviae. Helmstadt, 1612.

(обратно)

251

"Ибо Димас оставил меня, возлюбив нынешний век, и пошел в Фессалонику, Крискент в Галатию, Тит в Далматию; один Лука со мною" (2 Тим 4, 10).

(обратно)

252

"И видел [Иофор,] тесть Моисеев, все, что он делает с народом, и сказал что это такое делаешь ты с народом? для чего ты сидишь один, а весь народ стоит пред тобою с утра до вечера?... ты же усмотри [себе) из всего народа людей способных, боящихся Бога, людей правдивых, ненавидящих корысть, и поставь [их] над ним тысяченачальниками, стоначальниками, пятидесятиначальниками и десятиначальниками [и письмоводителями); пусть они судят народ во всякое время и о всяком важном деле доносят тебе, а все малые дела судят сами: и будет тебе легче, и они понесут с тобою бремя" (Исх 18, 14, 21-22).

(обратно)

253

"И сказал Господь Моисею: собери Мне семьдесят мужей из старейшин Израилевых, которых ты знаешь, что они старейшины и надзиратели его, и возьми их к скинии собрания, чтобы они стали там с тобою" (Чис 11, 16).

(обратно)

254

Ср.: "Но я к Богу обратился бы, предал бы дело мое Богу, который творит дела великие и неисследимые, чудные без числа" (Иов 5, 8-9).

(обратно)

255

"Также, когда вводит Первородного во вселенную, говорит: и да поклонятся Ему все Ангелы Божий" (Евр 1, 6).

(обратно)

256

"Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?" (Мф 26, 53).

(обратно)

257

"Когда же приедет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей" (Мф 25, 31).

(обратно)

258

"И сказал им Ангел не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь... И внезапно явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее" (Лк 2, 10-11, 13).

(обратно)

259

"А Мария стояла у гроба и плакала. И, когда плакала, наклонилась во гроб, и видит двух Ангелов, в белом одеянии сидящих, одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисуса" (Ин 20, 11-12).

(обратно)

260

"И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божий восходят и нисходят по ней" (Быт 28, 12).

(обратно)

261

"Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих" (Пс 90, 10).

(обратно)

262

"Когда взошла заря, Ангелы начали торопить Лота, говора встань, возьми жену твою и двух дочерей твоих, которые у тебя, чтобы не погибнуть тебе за беззакония города" (Быт 19, 15).

(обратно)

263

"Тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, и семи золотых светильников есть сия: семь звезд суть Ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей" (Откр 1, 20).

(обратно)

264

"И я видел семь Ангелов, которые стояли пред Богом; и дано им семь труб" (Откр 8, 2).

(обратно)

265

"Враг, посеявший их, есть диавол; жатва есть кончина века, а жнецы — суть Ангелы" (Мф 13, 39).

(обратно)

266

"Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его" (Лк 16, 22).

(обратно)

267

"Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых" (Откр 21, 12).

(обратно)

268

"И случилось в ту ночь: пошел Ангел Господень и поразил в стане Ассирийском сто восемьдесят пять тысяч. И встали поутру, и ют все тела мертвые" (4 Цар 19, 35).

(обратно)

269

"Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу" (Лк 4, 18).

(обратно)

270

"И Он поставил одних Апостолами, других пророками, иных Евангелистами, иных пастырями и учителями, к совершению святых, на дело служения, для созидания Тела Христова" (Еф 4, 12).

(обратно)

271

"Ибо вы были, как овцы блуждающие (не имея пастыря), но возвратились ныне к Пастырю и Блюстителю душ ваших" (1 Пет 2, 25).

(обратно)

272

"Сказав это, дунул, и говорит им: примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся" (Ин 20, 22-23).

(обратно)

273

Ср.: "И иных Бог поставил в Церкви, во-первых, Апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих, учителями; далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки" (1 Кор 12, 28).

(обратно)

274

Ср.: "Вместо того народ Твой Ты питал пищею ангельскою и послал им, нетрудящимся, с неба готовый хлеб, имевший всякую приятность по вкусу каждого. Ибо свойство пищи Твоей показывало Твою любовь к детям и в удовлетворение желания вкушающего изменялось по вкусу каждого" (Прем 16, 20-21).

(обратно)

275

Ср., — "Вот, все они ничто, ничтожны и дела их; ветер и пустота истуканы их" (Ис 41, 29).

(обратно)

276

Здесь Донн вводит мотив противопоставления субстанции и акциденции, в полную силу звучащий в XI медитации.

(обратно)

277

Ср.: "Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим 8, 38-39).

(обратно)

278

Ср. рассуждение о "человечестве — книге, которой суждено быть переведенной на язык, который лучше, нежели тот, на котором написан оригинал" в XVII медитации.

(обратно)

279

Ср.: "В полдень Илия стал смеяться над ними и говорил кричите громким голосом, ибо он бог; может быть, он задумался, или занят чем-либо, или в дороге, а может быть, и спит, так он проснется!" (3 Цар 18, 27).

(обратно)

280

Ср.: У Палладия, сп. Еленопольского в "Лавсаике", гл. 46, "Об авве Аполосе": "Преумножилось некогда в Египте, больше нежели в других странах, многоразличное и нечестивое идолослужение: почитали собак, обезьян и некоторых других животных; обожествляли и чеснок и лук, и многие ничтожные растения".

(обратно)

281

Ср. средневековое представление о том, что король исцеляет наложением рук.

(обратно)

282

"Заговорил богатый, — и все замолчали и превознесли речь его до облаков; заговорил бедный, и говорят: "это кто такой?" И если он споткнется, то совсем низвергнут его" (Сир 13, 28-29).

(обратно)

283

Бл. Августин. О граде Божием. V, XXI "Итак, сей истинный Бог... дав власть Марию, Он же дал ее и Гаю Цезарю, дав Августу, дал и Нерону; дав Веспасиану, как отцу, так и сыну, императорам, отличавшимся в высшей степени приятными свойствами, Он же дал ее и Домициану, отличавшемуся крайней жестокостью; дав (чтобы не перебирать последовательно всех) царствование Константину-христианину, Он же дал ее и Юлиану Отступнику" (Бл Августин. Творения. Т. 3. О граде Божием. I-XIII. СПб-Киев, 1998. С 234. Пер. не указан).

(обратно)

284

Ср.: "Покажите Мне динарий: чье на ней изображение и надпись? Они отвечали: кесаревы. Он сказал им: итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Бот (Лк 20, 24-25).

(обратно)

285

Имеется в виду золотуха, которую, по преимуществу, и лечили возложением рук короли. В английском даже одно из названий этой болезни: "зло королей", — напрямую связано с упомянутым ритуалом.

(обратно)

286

Матильда Шотландская (1080-1118) — дочь Малькольма III Шотландского и Св. Маргарет, первая жена Генриха I Английского.

(обратно)

287

Плакилла или Флакилла (ум. 385) — императрица, чьи благочестивые деяния известны, в первую очередь, благодаря надгробной речи, написанной Григорием Нисским.

(обратно)

288

Феодосий Великий (346-395) — император Римской империи, последний, при котором она была единой.

(обратно)

289

"Вы братья мои, кости мои и плоть моя — вы; зачем хотите вы быть последними в возвращении царя в дом его?" (2 Цар 19, 12).

(обратно)

290

"И сказал Давид Господу, когда увидел Ангела, поражавшего народ, говоря вот, я согрешил, я [пастырь] поступил беззаконно; а эти овцы, что сделали они? пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего" (Цар 24, 17).

(обратно)

291

"И сказал Орна зачем пришел господин мой царь к рабу своему? И сказал Давид купить у тебя гумно для устроения жертвенника Господу, чтобы прекратилось поражение народа. И сказал Орна Давиду: пусть возьмет и вознесет в жертву господин мой, царь, что ему угодно. Вот волы для всесожжения и повозки и упряжь воловья на дрова. Все это, царь, Орна отдает царю. Еще сказал Орна царю Господь Бог твой да будет милостив к тебе!" (2 Цар 24, 21-23).

(обратно)

292

Возможно, намек на Джона Кинга, епископа Лондонского, рукоположившего Донна в сан священника. Джон Кинг был весьма близок с Донном — хотя больше тот общался с его сыном, поэтом Генри Кингом, а перед смертью даже назначил последнего своим душеприказчиком.

(обратно)

293

Донн принял сан под давлением и по настоянию Иакова I, в первый раз заговорившего с ним об этом еще в 1610 г., и позже неоднократно к этой теме возвращавшегося, покуда 23 января 1615 г. Донн не принял рукоположения.

(обратно)

294

Известно, что когда граф Сомерсет ходатайствовал перед Иаковом I о придворной должности для Донна, король отклонил эту просьбу, сказав: "Мы знаем мистера Донна как человека искушенного в науках и одаренного способностями к ученому богословию, из него может выйти могучий проповедник. И желание наше состоит в том, чтобы видеть его на этой стезе — и никакой другой".

(обратно)

295

Ср.: "Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?" (Мф 7, 9); "Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? или, когда попросит рыбы, подаст ему змею вместо рыбы?" (Лк 11, 11).

(обратно)

296

Видимо, Донн здесь апеллирует также и к астрологической символике: Скорпион символизирует одержимость страстями и жажду власти, тогда как Рыбы — всепрощение, жертвенность и всеобъемлющую любовь.

(обратно)

297

"И в Иерусалиме приставил Иосафат некоторых из левитов и священников и глав поколений у Израиля — к суду Господню и к тяжбам. И возвратились в Иерусалим" (2 Пар 19, 8).

(обратно)

298

Ср.: "Еще подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле то" (Мф 13, 44).

(обратно)

299

Ср.: "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан" (1 Кор 13, 12).

(обратно)

300

Там же.

(обратно)

301

Ср.: "И кладовые для произведений земли, для хлеба, вина и маета, и стойла для всякого рода скота, и дворы для стад" (2 Пар 32, 38).

(обратно)

302

Ср.: "Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою" (Мф 24, 30).

(обратно)

303

Ср.: "Ибо Он поступит, как человек, который, отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение свое: и одному дал он пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе; и тотчас отправился" (Мф 25, 14-15).

(обратно)

304

Ср.: "И пришел Гад к Давида, и возвестил ему, и сказал ему: избирай себе, быть ли голода в стране твоей семь лет, или чтобы ты три месяца бегал от неприятелей твоих, и они преследовали тебя, или чтобы в продолжение трех дней была моровая язва в стране твоей? теперь рассуди и реши, что мне отвечать Пославшему меня" (2 Цар 24, 13).

(обратно)

305

Ср.: "Еще он говорил, как приходит другой и сказывает: огонь Божий упал с неба и опалил овец и отроков и пожрал их: и спасся только я один, чтобы возвестить тебе. <...> И вот, большой ветер пришел от пустыни и охватил четыре угла дома, и дом упал на отроков, и они умерли; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе" (Иов 1, 16-18).

(обратно)

306

Косвенная отсылка к спорам "реалистов" и "номиналистов".

(обратно)

307

Имеется в виду так называемое "искусство памяти", основанное на запечатлении в памяти неких "образов" и "мест", изобретенное, согласно легенде, греком Симонидом и практиковавшееся со времен Античности вплоть до Возрождения. Отчасти к нему восходят и современные мнемотехники.

(обратно)

308

См. "Медитацию I".

(обратно)

309

Имеется в виду сакральность королевской власти; с другой стороны, ср.: "И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно" (Быт 6, 22): "И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло" (Быт 3, 4-5).

(обратно)

310

По всей видимости, Донн имеет в виду Альфонсо Кастильского (1221-1284). Так, о нем сказано в Historia de Espana de Mariana (Libro 30, Cap. 20, BAE 30): "Дон Альфонсо, король Кастилии, был человеком великих дарований, однако мало был доволен своим положением: его изысканный слух и страстная речь обличали в нем мужа ученого, но не подобали суверену, правящему вассалами: он созерцал небо и наблюдал за звездами: между тем, потерял землю и царство" (пер. К. Мелик-Ахназаровой).

(обратно)

311

"Когда он говорил ему, царь отвечал: разве советником царским поставили тебя? перестань, чтобы не убили тебя. И перестал пророк, сказав: знаю, что решил Бог погубить тебя, потому что ты сделал сие и не слушаешь совета моего". (2 Пар 25, 16).

(обратно)

312

"Кто уразумел дух Господа, и был советником у Него и учил Его?" (Ис 40, 13).

(обратно)

313

"Ибо младенец родился нам — Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира". (Ис 9, 6).

(обратно)

314

"И почиет на нем Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия". (Ис 11, 2).

(обратно)

315

"И сказал Бог сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, [и над зверями,] и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле" (Быт 1, 26).

(обратно)

316

"Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость?" (Иов 7, 20).

(обратно)

317

Ср.: "Ибо невозможно — однажды просвещенных, и вкусивших дара небесного, и соделавшихся причастниками Духа Святаго, и вкусивших благого глагола Божия и сил будущего века, и отпадших, опять обновлять покаянием, когда они снова распинают в себе Сына Божия и ругаются Ему" (Ев 6. 4-6).

(обратно)

318

"Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей..." (1 Тим 4, 1).

(обратно)

319

"Народ Мой вопрошает свое дерево и жезл его дает ему ответ, ибо дух блуда ввел их в заблуждение, и, блудодействуя, они отступили от Бога своего" (Ос 4, 12); "Господь послал в него дух опьянения; и они ввели Египет в заблуждение во всех делах его, подобно тому, как пьяный бродит по блевотине своей" (Ис 19, 14).

(обратно)

320

Ср.: "Кости его наполнены грехами юности его, и с ним лягут они в прах" (Иов 20, 11).

(обратно)

321

Ср.: "Праведен Господь во всех путях Своих и благ во всех делах Своих" (Пс 144, 17).

(обратно)

322

То есть, читая Книгу природы, познавая мир, человек через тварь познает Творца.

(обратно)

323

Ср.: "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан" (1 Кор 13, 13).

(обратно)

324

"И поют новую песнь, говоря достоин Ты взять книгу и снять с нее печати, ибо Ты был заклан, и Кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени" (Откр 5, 9).

(обратно)

325

Ср.: "Я сказал ему: ты знаешь, господин И он сказал мне это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца" (Откр 7, 14).

(обратно)

326

Ср.: "Скорби сердца моего умножились; выведи меня из бед моих, призри на страдание мое и на изнеможение мое и прости все грехи мои" (Пс 24, 17-18).

(обратно)

327

Аллюзия на легенду о василиске — мифическом царе змей, убивающем взглядом. У Исидора Севильского (со ссылкой на Плиния VII. 21. 3; XXIX, 19 и Солина 27.1) сказано "Василиск способен убить одним взглядом. Как и скорпион, василиск любит пустынные места [явная аллюзия на Втор. 8, 15: "Который провел тебя по пустыне великой и страшной, где змеи, василиски, скорпионы и места сухие, на которых нет воды". — А.Н.] и может убить человека". Ср. Иер. 8, 17: "Ибо вот, Я пошлю на вас змеев, василисков, против которых нет затовариванья, и они будут уязвлять вас, говорит Господь". Подробнее см.: Средневековый Бестиарий. М., 1984. С 192.

(обратно)

328

Ср.: "Но земля, в которую вы переходите, чтоб овладеть ею, есть земля с горами и долинами, и от дождя небесного напояется водою, — земля, о которой Господь, Бог твой, печется: очи Господа, Бога твоего, непрестанно на ней, от начала года и до конца года" (Втор 11, 11-12); "Вы забыли питающего вас вечного Бога, а также огорчили и воспитавший вас Иерусалим" (Вар 4, 8).

(обратно)

329

См. сн. 17.

(обратно)

330

Ср.: "И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их" (Быт 1. 27).

(обратно)

331

Ср. "Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой" (Лк 23, 46).

(обратно)

332

Букв.: "болезни, ползущей, как змея" — далее этот образ обыгрывается в "Увещевании".

(обратно)

333

Образы этой медитации восходят к Птолемеевой системе мира, где Земля расположена в центре Вселенной, являясь той точкой, вокруг которой вращаются планетарные сферы. При этом внутри Земли пребывает изначальный Хаос, из которого сотворено все сущее, таким образом получается, что именно Хаос есть центр, вокруг которого вращается Мироздание. Медицина той эпохи, построенная на системе соответствий Микрокосма человека и Макрокосма Вселенной, особое значение придавала тому, чтобы соки, обращающиеся в человеческом теле, пребывали в равновесии — то есть, не покидали предписанных им путей, подобных планетным орбитам, поэтому космологические образы, появляющиеся в размышлении о болезни, были для современников Донна более чем оправданны.

(обратно)

334

Концепция божественного света была разработана св. Григорием Паламой. В частности, Палама пишет: "Этот свет — сверхприродный и сверхъестественный и отличается от всего сущего в мире, — просто бытие в собственном смысле, таинственно вобравшее в себя всякое бытие. Всегда видеть эту бесконечность не дано ни одному человеку, ни всем людям вместе. Но не видя ее, человек понимает, что это он сам бессилен видеть, потому что не пришел в согласие с Духом через совершенную чистоту, а не то что виденное им прекратилось" (пер. В. Вениаминова). Палама Григорий. Триады в защиту священнобезмолвствующих. М., 1995. С. 83-84.

(обратно)

335

У Августина в трактате "О книге Бытия" (Кн. VII) сказано о душе: "Она сотворена из ничего; она бессмертна по некоторому образу своей жизни, которую не может ни в коем случае потерять, однако по некоторой своей изменяемости, в силу которой она справедливо может быть названа лучше или хуже, она может быть справедливо названа и смертной, ибо истинное бессмертие имеет только Тот, о ком сказано: "Единый имеющий бессмертие" (1 Тим 6, 16)" (Августин Блаженный. Творения. Т. 2. СПб.. 1998. С. 496. пер. не указан.). Ср.: "Любящие Господа, ненавидьте зло! Он хранит души святых Своих" (Пс 96, 10).

(обратно)

336

Ср.: "И придет на тебя бедствие: ты не узнаешь, откуда оно поднимется; и нападет на тебя беда, которой ты не в силах будешь отвратить, и внезапно придет на тебя пагуба, о которой ты и не думаешь" (Ис 47, 11).

(обратно)

337

Ср.: "В шестисотый год жизни Ноевой, во второй месяц, в семнадцатый [27] день месяца, в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей" (Быт 7, 11-12).

(обратно)

338

Ср.: "А нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда и погибели нечестивых человеков" (2 Петр 3, 7).

(обратно)

339

Представление о гибели мира в огне восходит еще к стоикам. Сопряжение в одном образе жара, мучающего больного, и конца света в пламени пожара встречается у Донна в стихотворении "Лихорадка".

(обратно)

340

Упоминание о том, что Господь возвестил Ною о потопе за 120 лет, в еврейской традиции встречается в мидрашах, см. мидраш "Танхума" или комментарий Раши к "Брейшит <Исход>, 6. 14". Русскоязычного читателя отошлем к: Агада. Сказания, притчи и изречения Талмуда и Мидрашей. М., 1993. С. 19-21; ср.: "И сказал [Господь] Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли. Сделай себе ковчег из дерева гофер" (Быт 6, 13-14).

(обратно)

341

Ср.: "И взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса и громы, и молнии и землетрясение" (Откр 8, 5).

(обратно)

342

Ср.: "Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была — так, как и ночи" (Откр 8, 12).

(обратно)

343

Само название этой звезды восходит к греческому "seirios" — "палящий, жгучий". Особенно неблагоприятным влияние Сириуса считалось, когда Солнце находится во Льве.

(обратно)

344

В астрологических альманахах содержался прогноз погоды на каждый день года, предсказывалось, насколько год будет урожайным, помечались "счастливые" и "несчастливые" дни. Обычно альманахи содержали также эфемериды — таблицы положения небесных тел на небосклоне, необходимые для составления гороскопов

(обратно)

345

Кометы и блуждающие звезды — метеоры — в эпоху Донна считались "испарениями" земли, поднимающимися под действием солнца ввысь от сферы земли. Там их движение предопределялось влиянием сферы огня — и, таким образом, тайна этого движения сокрыта от обитателей дольнего мира.

(обратно)

346

Ср.: "Не ожесточите сердец ваших, как во время ропота, в день искушения в пустыне, где искушали Меня отцы ваши, испытывали Меня, и видели дела Мои сорок лет. Посему Я вознегодовал на оный род и сказал: непрестанно заблуждаются сердцем, не познали они путей Моих; посему Я поклялся во гневе Моем, что они не войдут в покой Мой" (Ев 3, 8-11).

(обратно)

347

Ср.: "И сказал Господь Моисею и Аарону, говоря доколе злому обществу сему роптать на Меня? ропот сынов Израилевых, которым они ропщут на Меня, Я слышу. Скажи им: живу Я, говорит Господь: как говорили вы вслух Мне, так и сделаю вам; в пустыне сей падут тела ваши, и все вы исчисленные, сколько вас числом, от двадцати лет и выше, которые роптали на Меня" (Чис 14, 28-29).

(обратно)

348

Arcana Imperil — юридический термин, подразумевающий право короля принимать решения, не советуясь с министрами и не оповещая подданных об своих действиях. Королевские прерогативы активно отстаивались Иаковом I.

(обратно)

349

Донн ссылается в данном случае на проповедь, произнесенную св. Григорием Назианзином (329-389) на похоронах его сестры, св. Горгонии (ок. 326-372). (См. Funeral Orations of St. Gregory Nazianzen and St. Ambrose / The farthers of the Church Series. Vol 22. New York, 1953. P 113). В ней Назианзин упоминает о том, что, будучи больной, Горгония отправилась в церковь, положила голову на алтарь и отказывалась уйти, покуда Бог не исцелит ее.

(обратно)

350

Августин. Против Пелагиан, IV, 6.

(обратно)

351

Ср.: "И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей" (Быт. 3, 14).

(обратно)

352

Ср.: "Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене подлинно ли сказал Бог не ешьте ни от какого дерева в раю? И сказала жена змею плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло" (Быт 3, 1-5).

(обратно)

353

Ср.: "И сказал Господь Бог змею: <...> и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в голу" (Быт 3, 14-15).

(обратно)

354

"Ибо смерть входит в наши окна, вторгается в чертоги наши, чтобы истребить детей с улицы, юношей с площадей" (Иер 9, 21).

(обратно)

355

Ср.: "Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи" (Ин 8, 44).

(обратно)

356

Ср.: "Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех" (Рим 7. 20).

(обратно)

357

"Иисус отвечал им: не двенадцать ли вас избрал Я? но один из вас диавол" (Ин 6, 70).

(обратно)

358

"Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня" (Пс 18, 13).

(обратно)

359

Ср.: "Слова уст его — неправда и лукавство; не хочет он вразумиться, чтобы делать добро; на ложе своем замышляет беззаконие, становится на путь недобрый, не гнушается злом" (Пс 35, 4-5).

(обратно)

360

См. Августин. Исповедь II. III, 7.

(обратно)

361

"Ибо ты надеялась на злодейство твое, говорила: "никто не видит меня." Мудрость твоя и знание твое — они сбили тебя с пути; и ты говорила в сердце твоем: "я, и никто кроме меня"" (Ис 47, 10).

(обратно)

362

Ср. "И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его: Ему дадим отчет" (Ев 4, 13).

(обратно)

363

"И сказал [Господь]: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли" (Быт 4, 10).

(обратно)

364

"Небо откроет беззаконие его, и земля восстанет против него" (Иов 20, 27).

(обратно)

365

Ср.: "Ибо тварь, служа Тебе, Творцу, устремляется к наказанию нечестивых и утихает для благодеяния верующим в Тебя" (Прем 16, 24).

(обратно)

366

"Даже и в мыслях твоих не злословь царя, и в спальной комнате твоей не злословь богатого; потому что птица небесная может перенести слово твое, и крылатая — пересказать речь твою" (Еккл 10, 20).

(обратно)

367

"И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю ю время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая" (Быт 3, 8).

(обратно)

368

"Ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно, или худо" (Еккл 12, 14).

(обратно)

369

"Итак не бойтесь их, ибо нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано" (Мф 10, 26).

(обратно)

370

"Когда я молчал, обветшали кости мои от вседневного стенания моего, ибо день и ночь тяготела надо мною рука Твоя; свежесть моя исчезла, как в летнюю засуху. Но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: "исповедаю Господу преступления мои, и Ты снял с меня вину греха моего"" (Пс 31, 3-5).

(обратно)

371

Ср.: "Все предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кож Сын хочет открыть" (Мф 11, 27).

(обратно)

372

Ср.: "О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один" (Мф 24, 36).

(обратно)

373

Ср.: "Препояшь ныне чресла твои, как муж Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне: где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь. Кто положил меру ей, если знаешь? или кто протягивал по ней вервь? На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее..." и т.д. (Иов 40, 3-41).

(обратно)

374

Донн имеет ввиду каноническую классификацию грехов: грех опущения, когда не исполняется то, что должно, и грех нарушения, когда делается то, что запретно; грех вольный и невольный; грех простительный и грех смертный; грехи квалифицировались также как грех слова, действия, помышления и т.д.

(обратно)

375

Молитва, заповеданная Христом: "Молитесь же так: Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день: и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь". (Мф 6, 9-13).

(обратно)

376

Учение Церкви говорит о двух видах благодати — предваряющей благодати и благодати оправдывающей. Предваряющая благодать доставляет человеку познание божественной истины и указывает повеления, необходимые и нужные для спасения.

(обратно)

377

Ср.: "И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним" (Откр 12, 9).

(обратно)

378

Ср. "И сказал Господь Моисею: сделай себе [медного] змея и выставь его на знамя, и [если ужалит змей какого-либо человека], ужаленный, взглянув на него, останется жив" (Чис 21, 8).

(обратно)

379

Ср.: "И один из старцев сказал мне: не плачь; вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книг)' и снять семь печатей ее" (Откр 5, 5).

(обратно)

380

Ср.: "Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить" (1 Пет 1, 5).

(обратно)

381

Ср.: "Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби" (Мф 10, 16). *

(обратно)

382

Ср.: "Голубь возвратился к нему в вечернее время, и вот, свежий масличный лист во рту у него, и Ной узнал, что вода сошла с земли" (Быт 8, 11).

(обратно)

383

Ср: "Господь — защита моя, и Бог мой — твердыня убежища моего, и обратит на них беззаконие их, и злодейством их истребит их, истребит их Господь Бог наш" (Пс 93, 22-23).

(обратно)

384

Здесь можно заметить отзвуки платонических представлений о том, что знание возможно лишь по отношению к бытию, а то, что не обладает бытием, постигается лишь мнением.

(обратно)

385

Донн оперирует здесь схоластическими категориями. Посредством категорий "сущность" и "существование", "действие", "движение" Фома Аквинский доказывал, что разумная душа через некоторые свои способности, отличающие ее от души животной и растительной, может непосредственно постигать Бога, а значит, соучаствуя в Его бессмертии, бессмертна сама.

(обратно)

386

Донн следует здесь за Аристотелем, ("О частях животных (De Partibus Animalium)", III, 4, 666a), учившим, что у зародыша первым из органов формируется сердце.

(обратно)

387

Эти представления восходят еще к Платону ("Тимей" 69с-70с). а указанному трехчастному делению соответствуют разум, желание и воля.

(обратно)

388

Напомним, что в основе английского законодательства лежит прецедентное право. И сам характер многих аллюзий в "Обращениях к Господу..." не в последнюю очередь связан с тем отпечатком мышления, основанного именно на прецедентном праве, которое наложило на Донна полученное им в Линкольнз инн юридическое образование.

(обратно)

389

Ср.: "И уразумеют все церкви, что Я есмь испытующий сердца и внутренности; и воздам каждому из вас по делам вашим" (Откр 2, 23).

(обратно)

390

Мое и твое (лат.).

(обратно)

391

Ср.: "Ибо, кто отдает слово и не исполняет, тот подобен человеку, рассматривающему природные черты лица своего в зеркале: он посмотрел на себя, отошел и тотчас забыл, каков он" (Иак 1, 23-24).

(обратно)

392

Ср.: "Не было во всем Израиле мужчины столь красивого, как Авессалом, и столько хвалимого, как он; от подошвы ног до верха головы его не было у него недостатка. Когда он стриг голову свою, — а он стриг ее каждый год, потому что она отягощала его, — то волоса с головы его весили двести сиклей по весу царскому" (2 Цар 14, 24-25).

(обратно)

393

"Сын мой! отдай сердце твое мне, и глаза твои да наблюдают пути мои" (Прит 23, 26).

(обратно)

394

"И сказал Господь сатане обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла" (Иов 1, 8).

(обратно)

395

"Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его?" (Иер 17, 9).

(обратно)

396

"Я, Господь, проникаю сердце и испытываю внутренности, чтобы воздать каждому по пути его и по плодам дел его" (Иер 17, 9).

(обратно)

397

"И увидел Господь [Бог], что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время" (Быт 6, 5).

(обратно)

398

"Ибо вот Он, Который образует горы, и творит ветер, и объявляет человеку намерения его, утренний свет обращает в мрак, и шествует превыше земли; Господь Бог Саваоф — имя Ему" (Ам 4, 13).

(обратно)

399

"Но теперь не устоять царствованию твоему; Господь найдет Себе мужа по сердцу Своему, и повелит ему Господь быть вождем народа Своего, так как ты не исполнил того, что было поведено тебе Господом" (1 Цар 13, 14).

(обратно)

400

"И дам вам пастырей по сердцу Моему, которые будут пасти вас с знанием и благоразумием" (Иер 3, 15).

(обратно)

401

"И дам им сердце единое, и дух новый вложу в них, и возьму из плоти их сердце каменное, и дам им сердце плотяное" (Иез 11, 19).

(обратно)

402

"И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею" (Еккл 7, 26).

(обратно)

403

Ср.: "Ибо они коварством своим делают сердце свое подобным печи: пекарь их спит всю ночь, а утром она горит, как пылающий огонь" (Ос 7, 6).

(обратно)

404

Ср.: "Надменный разжигает ссору, а надеющийся на Господа будет благоденствовать" (Прит 28, 25).

(обратно)

405

"Кто надеется на себя, тот глуп; а кто ходит в мудрости, тот будет цел" (Притча 28, 26).

(обратно)

406

"И во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде СимоновуИскариоту предать Его" (Ин 13, 2).

(обратно)

407

"Да даст Он нам веселие сердца, и да будет во дни наши мир в Израиле до дней века" (Сир 50, 23).

(обратно)

408

"Оставшимся из вас пошлю в сердца робость в земле врагов их, и шум колеблющегося листа погонит их, и побегут, как от меча, и падут, когда никто не преследует" (Левит 26, 36).

(обратно)

409

"Когда мы услышали об этом, ослабело сердце наше, и ни в ком [из нас] не стало духа против вас; ибо Господь Бог ваш есть Бог на небе вверху и на земле внизу" (Нав 2, 11).

(обратно)

410

"И сказал Самуил всему дому Израилеву, говоря: если вы всем сердцем своим обращаетесь к Господу, то удалите из среды себя богов иноземных и Астарт и расположите сердце ваше к Господу, и служите Ему одному, и Он избавит вас от руки Филистимлян" (1 Цар 7, 3).

(обратно)

411

"Который и запечатлел нас и дал залог Духа в сердца наши" (2 Кор 1, 22).

(обратно)

412

"Утром же, когда Навал отрезвился, жена его рассказала ему об этом, и замерло в нем сердце его, и стал он, как камень" (1 Цар 25, 37).

(обратно)

413

Ср.: "Он пресытил меня горечью, напоил меня полынью" (Плач 3, 15).

(обратно)

414

"И говорили Давиду люди его: вот день, о котором говорил тебе Господь: "вот, Я предам врага твоего в руки твои, и сделаешь с ним, что тебе угодно". Давид встал и тихонько отрезал край от верхней одежды Саула" (1 Цар 24, 5).

(обратно)

415

"И вздрогнуло сердце Давидово после того, как он сосчитал народ. И сказал Давид Господу: тяжко согрешил я, поступив так; и ныне молю Тебя, Господи, прости грех раба Твоего, ибо крайне неразумно поступил я" (2 Цар 24, 10).

(обратно)

416

"При всякой молитве, при всяком прошении, какое будет от какого-либо человека во всем народе Твоем Израиле, когда они почувствуют бедствие в сердце своем и прострут руки свои к храму сему" (3 Цар 8, 38).

(обратно)

417

Известен отзыв Иакова I о стихах Донна: "Они, как мир Божий, превыше всякого разумения". И то, что Донн оканчивает это увещевание библейским стихом, что, в принципе, нехарактерно для структуры "Обращений в час нужды и бедствий...", в контексте всей XI части, с ее разработкой мотивов власти монарха и власти Бога, может быть весьма преднамеренным жестом.

(обратно)

418

"И мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе" (Фил 4, 7).

(обратно)

419

Ср.: "В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам" (Ин 14, 2).

(обратно)

420

Ср.: "Завет положил я с глазами моими, чтобы не помышлять мне о девице" (Иов 31, 1).

(обратно)

421

Ср.: "Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною" (Мф 26, 38).

(обратно)

422

Ср.: "Говоря: Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет" (Лк 22, 42).

(обратно)

423

Во времена Донна считалось, что мясо гадюки обладает множеством целебных свойств, и на его основе приготовлялось множество лекарств.

(обратно)

424

Ср.: "В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои! Элои! ламма савахфани? что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" (Мк 15, 34).

(обратно)

425

Ср.: "Хлеб наш насущный дай нам днесь" (Мф б, 11).

(обратно)

426

Ср.: "Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего" (Мф 10. 29).

(обратно)

427

Ср.: "Ибо от величия красоты созданий сравнительно познается Виновник бытия их" (Прем 13, 5).

(обратно)

428

Речь идет о том, что в Воплощении Христос обладает двумя природами — и божественной, и человеческой.

(обратно)

429

Речь идет о писателе и ученом Плинии Старшем (23-79), авторе "Естественной истории", весьма популярной и во времена Донна. В 79 г., при извержении Везувия (а не Этны) Плиний, находясь на императорской службе, руководил спасательными работами, так что причиной его смерти было не любопытство ученого, а простое исполнение своего долга. Донн же, видимо, смешивает Плиния Старшего с греческим философом Эмпедоклом (ок. 490 — ок. 430 до н.э.), бросившимся в кратер Этны.

(обратно)

430

Ср.: "Вы, которые не знаете, что случится завтра: ибо что такое жизнь ваша? пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий" (Иак 4, 14).

(обратно)

431

Ср.: "Вы, которые не знаете, что случится завтра: ибо что такое жизнь ваша? пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий" (Иак 4, 14).

(обратно)

432

"Но пар поднимался с земли и орошал все лице земли" (Быт 2, 6).

(обратно)

433

"И семьдесят мужей из старейшин дома Израилева стоят перед ними, и Иезания, сын Сафанов, среди них; и у каждого в руке свое кадию, и густое облако курений возносится кверху" (Иез 8, 11).

(обратно)

434

Ср: "Ибо так Господь сказал мне: Я спокойно смотрю из жилища Моего, как светлая теплота после дождя, как облако росы во время жатвенного зноя" (Ис 18, 24).

(обратно)

435

"Она есть дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя посему ничто оскверненное не войдет в нее" (Прем 7, 25).

(обратно)

436

"А за неразумные помышления их неправды, по которым они в заблуждении служили бессловесным пресмыкающимся и презренным чудовищам, Ты в наказание наслал на них множество бессловесных животных, чтобы они познали, что, чем кто согрешает, тем и наказывается. Не невозможно было бы для всемогущей руки Твоей, создавшей мир из необразного вещества, наслать на них множество медведей или свирепых львов, или неизвестных новосозданных лютых зверей, или дышащих огненным дыханием, или извергающих клубы дыма, или бросающих из глаз ужасные искры. (Прем 11, 16-23).

(обратно)

437

"И покажу знамения на небе и на земле: кровь и огонь и столпы дыма" (Иоил 2, 30).

(обратно)

438

"И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма" (Деян 2, 19).

(обратно)

439

"Поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий; горячие угли сыпались от Него" (Пс 17, 9).

(обратно)

440

"И поколебались верхи врат от гласа восклицающих, и дом наполнился курениями" (Ис 6, 4).

(обратно)

441

То есть Иоанн Богослов, автор Апокалипсиса.

(обратно)

442

"Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя. И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы" (Откр 9, 2-3).

(обратно)

443

Ср.: "И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним" (Откр 12, 7).

(обратно)

444

Ср.: "и Дух Святый нисшел на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!" (Лк 3, 22).

(обратно)

445

Ср: "Вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли" (Деян 1, 8).

(обратно)

446

Ср.: "И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать" (Деян 2, 2-4).

(обратно)

447

Ср.: "Если же он не в состоянии принести овцы, то в повинность за грех свой пусть принесет Господу двух горлиц или двух молодых голубей, одного в жертву за грех, а другого во всесожжение" (Лев 5, 7).

(обратно)

448

Ср.: "И свидетельствовал Иоанн, говоря: я видел Духа, сходящего с неба, как голубя, и пребывающего на Нем" (Ин 1, 32).

(обратно)

449

Ср.: "Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить" (1 Пет 2, 8).

(обратно)

450

Ср.: "И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним" (Откр 12, 9).

(обратно)

451

"А уцелевшие из них убегут и будут на горах, как голуби долин; все они будут стонать, каждый за свое беззаконие" (Иез 7, 16).

(обратно)

452

Ср.: "Была на мне рука Господа, и Господь вывел меня духом и поставил меня среди поля, и оно было полно костей, и обвел меня кругом около них, и ют весьма много их на поверхности поля, и ют они весьма сухи" (Иез 37, 1-2).

(обратно)

453

"И сказал мне: сын человеческий! оживут ли кости сии? Я сказал: Господи Боже! Ты знаешь это" (Иез 37, 3).

(обратно)

454

Ср.: "И вознес меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога" (Огкр 21, 10).

(обратно)

455

Ср.: "Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто, кто не клялся душею своею напрасно и не божился ложно [ближнему своему], — тот получит благословение от Господа и милость от Бога, Спасителя своего" (Пс 24, 3-4).

(обратно)

456

Ср. с рассуждением Донна в письме Г. Гудьеру: "Ты знаешь: те, кому выпало жить в краях, удаленных от солнца — если только удаление это не слишком значительно, — дни их длиннее, аппетит — лучше, пищеварение — надежнее, рост — выше, а жизнь — продолжительнее: все эти преимущества имеют и мыслители, удалившиеся от обжигающей, слепящей и обращающей все в дым мирской славы: но и твоя, и моя жизнь чужды таким крайностям; ибо ты живешь при дворе, не имея ни сжигающих изнутри амбиций, ни точащей иных зависти, живешь на солнечном свету, а не в огне; я же, живущий в деревне, но сохраняющий при том живость и остроту ума, существую не во тьме, но — в тени..." (Gosse E. The Life and Letters of John Donne. V. I. Massachusetts, 1956. P. 219).

(обратно)

457

Ср.: "Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир" (Ин 16, 21).

(обратно)

458

Ср.: "И если кто приносит мирную жертву Господу, исполняя обет, или по усердию, [или в праздники ваши,] из крупного скота или из мелкого, то жертва должна быть без порока, чтоб быть угодною Богу: никакого порока не должно быть на ней" (Лев 22, 19); "То кольни паче Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному!" (Ев 9, II).

(обратно)

459

"Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе" (Песн 4, 7).

(обратно)

460

"А других страхом спасайте, исторгая из огня, обличайте же со страхом, гнушаясь даже одеждою, которая осквернена плотью" (Иуд 1, 23).

(обратно)

461

Ср. — "Всякая плоть, как одежда, ветшает; ибо от века — определение: "смертью умрешь" (Сир 14, 18).

(обратно)

462

"Хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои, то и тогда Ты погрузишь меня в грязь, и возгнушаются мною одежды мои" (Иов 9, 30-31).

(обратно)

463

"Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь" (Еф 5, 29).

(обратно)

464

"Разве мало для нас беззакония Фегорова, от которого мы не очистились до сего дня и за которое поражено было общество Господне?" (Нав 22, 17).

(обратно)

465

Ср.: "Посему так говорит Господь Бог Я пущу бурный ветер во гневе Моем, и пойдет проливной дождь в ярости Моей, и камни града в негодовании Моем, для истребления" (Иез 13, 13).

(обратно)

466

О ритуалах очищения от проказы см. гл. 13 и 14 книги Левит.

(обратно)

467

"Или сделал подобным какому-нибудь низкому животному, намазал суриком и покрыл краскою поверхность его, и закрасил в нем всякий недостаток" (Прем 13, 14).

(обратно)

468

"И взял Иаков свежих прутьев тополевых, миндальных и яворовых, и вырезал на них [Иаков] белые полосы, сняв кору до белизны, которая на прутьях, и положил прутья с нарезкою перед скотом в водопойных корытах, куда скот приходил пить, и где, приходя пить, зачинал пред прутьями. И зачинал скот пред прутьями, и рождался скот пестрый, и с крапинами, и с пятнами" (Быт 30, 37-39).

(обратно)

469

"Иисус же, услышав это, сказал им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные" (Мф 9, 12).

(обратно)

470

"То поднимешь незапятнанное лице твое и будешь тверд и не будешь бояться" (Иов 11, 15).

(обратно)

471

Ср.: "Ибо жизнь наша — прохождение тени, и нет нам возврата от смерти: ибо положена печать, и никто не возвращается" (Прем 2, 5).

(обратно)

472

Ср.: "Он прежде сказал о воскресении Христа, что не оставлена душа Его в аде, и плоть Его не видела тления" (Деян 2, 31).

(обратно)

473

Ср. Символ веры, ст. 6: "И возшедшаго на Небеса и седяща одесную Отца".

(обратно)

474

Ср.: "Итак, иди, [сойди,) веди народ сей, куда Я сказал тебе; вот Ангел Мой пойдет пред тобою, и в день посещения Моего Я посещу их за грех их" (Исх 32, 34).

(обратно)

475

Ср.: "И сказал ему Господь: пройди посреди города, посреди Иерусалима, и на челах людей скорбящих, воздыхающих о всех мерзостях, совершающихся среди него, сделай знак. А тем сказал в слух мой идите за ним по городу и поражайте, пусть не жалеет око ваше, и не щадите; старика, юношу и девицу, и младенца и жен бейте до смерти, но не троньте ни одного человека, на котором знак, и начните от святилища Моего. И начали они с тех старейшин, которые были перед домом. И сказал им: оскверните дом, и наполните дворы убитыми, и выйдите. И вышли, и стали убивать в городе" (Иез 9, 4-7).

(обратно)

476

Ср.: "Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей" (Пс 21, 15).

(обратно)

477

Ср. мотив "именования болезней" в "Медитации IX".

(обратно)

478

Ср. у Бл. Августина: "А как могут быть эти два времени, прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? И если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее оказывается временем только потому, что оно уходит в прошлое" (Исповедь, кн. XI, гл. XIV) (пер. А.А. Столярова).

(обратно)

479

Ср.: "И клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет" (Откр 10, 6).

(обратно)

480

Восприятие жизни как поединка с Фортуной было "общим местом" эпохи во времена Донна. Само слово "Фортуна" одновременно означало и богатство, и процветание, и счастливый случай, и благо. Жизнь человека подчинялась вращению "Колеса Фортуны", все время возносящего вверх одних и низвергающего других.

(обратно)

481

"Видел я, наконец, что поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на Нем было бело, как снег, и волосы главы Его — как чистая волна; престол Его — как пламя огня, колеса Его — пылающий огонь" (Дан 7, 9)

(обратно)

482

"Наконец, выйдя около одиннадцатого часа, он нашел других, стоящих праздно, и говорит им: что вы стоите здесь целый день праздно?" (Мф 20, 6).

(обратно)

483

"Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы" (Мф 6, 34).

(обратно)

484

Смысл укора апостола Павла галатам в том, что те, подобно язычникам, различают астрологически "благоприятные" и "неблагоприятные" периоды.

(обратно)

485

"Наблюдаете дни, месяцы, времена и годы" (Гал 4, 10).

(обратно)

486

"Итак никто да не осуждает вас за пищу, или питие, или за какой-нибудь праздник, или новомесячие, или субботе это есть тень будущего, а тело — во Христе" (Кол 2, 16-17).

(обратно)

487

Кульминация — самое высокое положение планеты над горизонтом — в традиционной астрологии считалась моментом наиболее сильного влияния этой планеты. Некоторые системы астрологии полагают, что это — точка, которую планета занимала в момент сотворения мира. Многочисленные астрологические аллюзии в этом "Увещевании" связаны с тем, что в ту эпоху методы астрологического прогнозирования широко применялись в лечении различных недугов, и врачи, пользовавшие Донна, очевидно, составили и медико-астрологический прогноз течения его болезни.

(обратно)

488

Момент остановки планеты в ее видимом движении относительно неподвижных звезд, когда происходит смена прямого движения планеты на ретроградное.

(обратно)

489

"Ибо сказано: во время благоприятное Я услышал тебя и в день спасения помог тебе. Вот, теперь время благоприятное, вот, теперь день спасения" (2 Кор 6, 2).

(обратно)

490

"Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?" (Откр 6, 17).

(обратно)

491

"Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злый и, все преодолев, устоять" (Еф 6, 13).

(обратно)

492

В медицинской астрологии кризисные дни вычисляются в сответствви с фазами Луны. Заметим, что многие часы, изготовлявшиеся в эпоху Возрождения, были снабжены специальным лунным циферблатом, позволяющим отслеживать неблагоприятные и кризисные дни.

(обратно)

493

"Старец — возлюбленному Гаию, которого я люблю по истине. Возлюбленный! молюсь, чтобы ты здравствовал и преуспевал во всем, как преуспевает душа твоя" (3 Ин 1, 1-2).

(обратно)

494

Ср.: "И Он исполнил прошение их, но послал язву на души их" (Пс 105, 16).

(обратно)

495

Ср.: "Вот, Ты дал мне дни, как пяди, и век мой как ничто пред Тобою. Подлинно, совершенная суета — всякий человек живущий. Подлинно, человек ходит подобно призраку; напрасно он суетится, собирает и не знает, кому достанется то" (Пс 38, 6-7).

(обратно)

496

Переломным годом в астрологии называется год, кратный 7 или 9. Числа 7 и 9 связаны с лунными аспектами (квадрат и пригон). Считается, что в такие годы резко возрастает вероятность смерти (особенно неблагоприятен 63 год жизни, ибо число 63 является произведением семерицы и девятерицы).

(обратно)

497

Ср. Символ веры, ст. 7: "И паки грядущего со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца".

(обратно)

498

"Всех же дней жизни Адамовой было девятьсот тридцать лет; и он умер". (Быт. 5, 2). Принимая тем самым, что Праотец умер на 931-м году жизни, действительно получаем число, кратное 7.

(обратно)

499

"Вот родословие Сима: Сим был ста лет и родил Арфаксада, чрез два года после потопа; по рождении Арфаксада Сим жил пятьсот лет и родил сынов и дочерей [и умер]" (Быт. 11, 10-11). Возможно, Донн делает ошибку, считая, что Сим умер 602-х лет от роду, — только в этом случае годы его жизни кратны 9.

(обратно)

500

Ср.: "И поставлю завет Мой между Мною и тобою и между потомками твоими после тебя в роды их, завет вечный в том, что Я буду Богом твоим и потомков твоих после тебя; и дам тебе и потомкам твоим после тебя землю, по которой ты странствуешь, всю землю Ханаанскую, во владение вечное; и буду им Богом" (Быт 17, 7-8).

(обратно)

501

"Дней жизни Авраамовой, которые он прожил, было сто семьдесят пять лет, и скончался Авраам, и умер в старости доброй, престарелый и насыщенный [жизнью], и приложился к народу своему". (Быт. 25, 7-8). Число 175 кратно 7.

(обратно)

502

Различные авторы различным образом датируют Успение Богоматери. Так, в частности, Евсевий Памфил утверждает, что Успение произошло в 48 г. н.э, то есть — на 63 г. жизни Богоматери, а Епифаний Кипрский считает, что она дожила до 72 лет — в обоих случаях число лет ее жизни кратно 9.

(обратно)

503

"В последние дни сии говорил нам в Сыне, Которого поставил наследником всего, чрез Которого и веки сотворил" (Ев 1, 2).

(обратно)

504

"Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения" (1 Фес 5, 8).

(обратно)

505

Ср.: "И яснее полдня пойдет жизнь твоя; просветлеешь, как утро". (Иов 11, 17); "Ночь прошла, а день приблизился: итак отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света" (Рим 13, 12).

(обратно)

506

Имеется в виду цитированное выше "Послание к Фессалоникийцам".

(обратно)

507

Ср.: "Ибо все вы — сыны света и сыны дня мы — не сыны ночи, ни тьмы" (1 Фес 5, 2).

(обратно)

508

В медицинской астрологии день проявления кризиса — день, в который проявляются вес симптомы болезни, когда Луна образует полусекстиль с Солнцем; день вызревания кризиса — день, в который проходит самая тяжелая фаза болезни — в это время Луна образует квадрат с Солнцем.

(обратно)

509

"И говорите: если бы мы были во дни отцов наших, то не были бы сообщниками их в пролитии крови пророков" (Мф 23, 30).

(обратно)

510

"Тогда фарисеи пошли и совещались, как бы уловить Его в словах. И посылают к Нему учеников своих с иродианами, говоря: Учитель! мы знаем, что Ты справедлив, и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лице; итак скажи нам: как Тебе кажется? позволительно ли давать подать кесарю, или нет?" (Мф 22, 15-17).

(обратно)

511

"В тот день приступили к Нему саддукеи, которые говорят, что нет воскресения, и спросили Его: Учитель! Моисей сказал: если кто умрет, не имея детей, то брат его пусть возьмет за себя жену его и восстановит семя брату своему; было у нас семь братьев; первый, женившись, умер и, не имея детей, оставил жену свою брату своему; подобно и второй, и третий, даже до седьмого; после же всех умерла и жена; итак, в воскресении, которого из семи будет она женою? ибо все имели ее" (Мф 22, 23-28).

(обратно)

512

Ср: "Иисус сказал им в ответ: заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией, ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божий на небесах. А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог не есть Бог мертвых, но живых" (Мф 22, 29-33).

(обратно)

513

Ср.: "Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя" (Мф 22, 36-39).

(обратно)

514

"И никто не мог отвечать Ему ни слова; и с того дня никто уже не смел спрашивать Его" (Мф 22, 46).

(обратно)

515

"И сказал [ему]: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня" (Быт 32, 26).

(обратно)

516

Возможно, аллюзия на 4 Цар 1, 3-4: "Тогда Ангел Господень сказал Илии Фесвитянину: встань, пойди навстречу посланным от царя Самаринского и скажи им: разве нет Бога в Израиле, что вы идете вопрошать Веельэевула, божество Аккаронское? За это так говорит Господь: с постели, на которую ты лег, не сойдешь с нее, но умрешь. И пошел Илия, [и сказал им]".

(обратно)

517

"Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день" (2 Пет 3, 8).

(обратно)

518

Ср.: "Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы." (1 Кор 11, 31).

(обратно)

519

Ср. "И был вечер, и было утро: день один" (Быт 1, 5). Далее в рассказе о Творении формула эта повторяется вновь и вновь.

(обратно)

520

Ср.: "Во тьме восходит свет правым; благ он и милосерд и праведен" (Пс 111, 4).

(обратно)

521

Косвенная аллюзия на "Божественную комедию" Данте.

(обратно)

522

"О, смерть! как горько воспоминание о тебе доя человека, который спокойно живет в своих владениях, для человека, который ничем не озабочен и во всем счастлив и еще в силах принимать пищу" (Сир 41, 1-2).

(обратно)

523

Ср. "Отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины" (Еф 4. 22-24).

(обратно)

524

Ср.: "Слава и величие пред лицем их, могущество и радость на месте [святом] Его" (1 Пар 16, 27).

(обратно)

525

Ср.: "В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы" (Быт 1, 1-4).

(обратно)

526

Ср.: "И свет во тьме светит, и тьма не объяла его" (Ин 1, 5).

(обратно)

527

Ср; "Но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет" (Пс 138, 12).

(обратно)

528

Ср.: "Ангел сказал Ей в ответ: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя, посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим" (Лк 1, 35).

(обратно)

529

Ср.: "Бог же терпения и утешения да дарует вам быть в единомыслии между собою, по учению Христа Иисуса" (Рим 15, 5).

(обратно)

530

"Итак идите, щучите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь" (Мф 28, 19-20)

(обратно)

531

Ср.: "А от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь" (Быт 2, 12).

(обратно)

532

Здесь мы вновь встречаемся с военной метафорой, осмысляющей противостояние смерти как противостояние вражеской армии.

(обратно)

533

Ср.: "И клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет" (Откр 10, 3).

(обратно)

534

"Не даст Он поколебаться ноге твоей, не воздремлет хранящий тебя; не дремлет и не спит хранящий Израиля" (Пс 120, 3-4).

(обратно)

535

"И из любостяжания будут уловлять вас льстивыми словами; суд им давно готов, и погибель их не дремлет" (2 Пет 2, 3).

(обратно)

536

"Напрасно вы рано встаете, поздно просиживаете, едите хлеб печали, тогда как возлюбленному Своему Он дает сон" (Пс 126, 2).

(обратно)

537

Ср.: "Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее — стрелы огненные; она пламень весьма сильный" (Песн 8, 6.).

(обратно)

538

"Пошлю мир на землю [вашу], ляжете, и никто вас не обеспокоит, сгоню лютых зверей с земли [вашей], и меч не пройдет по земле вашей" (Лев 26, 6).

(обратно)

539

"Но Господь воздвиг на море крепкий ветер, и сделалась на море великая буря, и корабль готов был разбиться. И устрашились корабельщики, и взывали каждый к своему богу, и стали бросать в море кладь с корабля, чтобы облегчить его от нее, Иона же спустился во внутренность корабля, лег и крепко заснул" (Иона 1, 4-5).

(обратно)

540

"И вот, сделалось великое волнение на море, так что лодка покрывалась юлками; а Он спал" (Мф 8, 24).

(обратно)

541

"Ученики Его сказали: Господи! если уснул, то выздоровеет" (Ин 11, 12).

(обратно)

542

"Когда я обратил сердце мое на то, чтобы постигнуть мудрость и обозреть дела, которые делаются на земле, и среди которых человек ни днем, ни ночью не знает сна, — тогда я увидел все дела Божий и нашел, что человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем" (Еккл 8, 16-17).

(обратно)

543

"Потому что они не заснут, если не сделают зла; пропадает сон у них, если они не доведут кого до падения" (Притч 4, 16).

(обратно)

544

"Сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест; но пресыщение богатого не дает ему уснуть" (Еккл 5, 11).

(обратно)

545

"Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел" (Мф 13, 25).

(обратно)

546

"И сказали: скажите, что ученики Его, придя ночью, украли Его, когда мы спали" (Мф 28, 13).

(обратно)

547

"И приходит к ученикам и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною?" (Мф 26, 40).

(обратно)

548

"Жителям Газы сказала Самсон пришел сюда. И ходили они кругом, и подстерегали его всю ночь в воротах города, и таились всю ночь, говоря до света утреннего подождем, и убьем его. А Самсон спал до полуночи; в полночь же встав, схватил двери городских ворот с обоими косяками, поднял их вместе с запором, положил на плечи свои и отнес их на вершину горы, которая на пути к Хеврону, [и положил их там]" (Суд 16, 2-3).

(обратно)

549

"И усыпила его [Далила] на коленях своих, и призвала человека, и велела ему остричь семь кос головы его. И начал он ослабевать, и отступила от него сила его" (Суд 16, 19).

(обратно)

550

"Посему сказано: "встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос" (Еф 5, 14).

(обратно)

551

"Итак, не будем спать, как и прочие, но будем бодрствовать и трезвиться" (1 Фес 5, 6).

(обратно)

552

Ср.: "И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление" (Дан 12, 2).

(обратно)

553

"Во время разгорячения их сделаю им пир и упою их, чтобы они повеселились и заснули вечным сном, и не пробуждались, говорит Господь" (Иер 31, 39).

(обратно)

554

"А комната, которая лицом к северу, для священников, бодрствующих на страже жертвенника: это сыны Садока, которые одни из сынов Левия приближаются к Господу, чтобы служить Ему" (Иез 40, 46); "Так говорит Господь Саваоф: если ты будешь ходить по Моим путям и если будешь на страже Моей, то будешь судить дом Мой и наблюдать за дворами Моими. Я дам тебе ходить между сими, стоящими здесь" (Зах 3, 7); "Ефрем — страж подле Бога моего; пророк — сеть птицелова на всех путях его; соблазн в доме Бога его" (Ос 9, 8).

(обратно)

555

Церковь есть Невеста Господня; "Песнь песней", на стих из которой ссылается Донн ниже, истолковывается как повествование о мистическом браке Небесного Жениха и Его Невесты.

(обратно)

556

"Я сплю, а сердце мое бодрствует; вот, голос моего возлюбленного, который стучится: отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя! потому что голова моя вся покрыта росою, кудри мои — ночною влагою" (Песн 5, 2).

(обратно)

557

В космогонической картине мира той эпохи в центре мироздания пребывала Земля, окруженная Сферой воздуха, за которой следовала Сфера огня, планетарные Сферы и Сфера неподвижных звезд.

(обратно)

558

См. прим. 19.

(обратно)

559

"Потому что Бог определил нас не на гнев, но к получению спасения через Господа нашего Иисуса Христа, умершего за нас, чтобы мы, бодрствуем ли, или спим, жили вместе с Ним" (1 Фес 5, 10).

(обратно)

560

Ср. прим. 5.

(обратно)

561

Ср.: "Вспомни, что ты принял и слышал, и храни и покайся. Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя" (Отер 3, 3).

(обратно)

562

Ср.: "Ибо ревность по доме Твоем снедает меня, и злословия злословящих Тебя падают на меня" (Пс 68, 10).

(обратно)

563

Имеется в виду первородный грех, от которого человек искуплен Христом.

(обратно)

564

Здесь под конгрегацией Донн подразумевает англиканскую церковь, обращение в лоно которой произошло для него достаточно поздно, ибо он вырос в католической семье, и смена конфессии стала для него одним из следствий духовного кризиса, пережитого уже в зрелые годы.

(обратно)

565

Иероним Магий, он же Джероламо Магги (1523-1572), состоял на службе у венецианцев в качестве военного инженера. Когда турки взяли кипрский город Фамагусту, он попал в плен, где и написал, "чтобы не впасть в отчаянье", как сказано в предисловии, трактат "De Tintinnabulis" ("О колокольном звоне").

(обратно)

566

Об этом упоминает в труде "De Campanis" ("О колоколах") Анджело Рочча, епископ Тагасты (1545-1620).

(обратно)

567

Триады с XVI по XVIII посвящены колокольному звону по умершему. Согласно "Уставу Англиканской церкви", "когда уходит человек из жизни, следует звонить в колокола... И когда отошел умирающий (если таков был исход), должно ударить в колокол, но не более, чем один раз, и звон этот должен быть звоном кратким, потом же звонят перед погребением тела и еще после, когда свершилось погребение". Донн в XVI триаде говорит о погребальном звоне, а в XVII и XVIII возвращается к звону на исход души и звону, сообщающему о том, что один из членов общины усоп.

(обратно)

568

На соборе Нотр-Дам в Антверпене, который Донну довелось видеть во время его путешествий, — тридцать три колокола.

(обратно)

569

"Сделай себе две серебряные трубы, чеканные сделай их, чтобы они служили тебе для созывания общества и для снятия станов" (Чис 10, 2).

(обратно)

570

"По подолу ее сделай яблоки из нитей голубого, яхонтового, пурпурового и червленого цвета [и из крученого виссона], вокруг по подолу ее; [такого вида яблоки и] позвонки золотые между ними кругом: золотой позвонок и яблоко, золотой позвонок и яблоко, по подолу верхней ризы кругом; она будет на Аароне в служении, дабы слышен был от него звук, когда он будет входить во святилище пред лице Господне и когда будет выходить, чтобы ему не умереть" (Исх 28, 33-34).

(обратно)

571

Ср.: "И пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их" (Мф 24, 31).

(обратно)

572

Учение Церкви подразделяет добродетели на естественные и богословские. К первым относятся благоразумие, справедливость, умеренность, мужество, ко вторым — вера, надежда, любовь.

(обратно)

573

Ср.: "И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою" (Быт 2, 7).

(обратно)

574

Ср.: "Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои?" (1 Кор 6, 19).

(обратно)

575

"Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены" (Мф 10, 29-30).

(обратно)

576

Ср.: "И, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем" (Лк 16, 24).

(обратно)

577

"И услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши: отныне блаженны мертвые, умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними" (Откр 14, 13).

(обратно)

578

Ср.: "Ибо мы живые непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей. (2 Кор 4, 11).

(обратно)

579

Ср.: Данте. Рай XXXIII. 85-87:

Я видел — в этой книге сокровенной
Любовь как книгу некую сплела
То, что разлистано по всей вселенной:
Суть и случайность, связь их и дела,
Все — слитое столь дивно для сознанья,
Что речь моя как сумерки тускла.
(пер. М. Лозинского)
(обратно)

580

Эти слова Донна цитируются чаще всего, ибо они получили "вторую жизнь" к качестве эпиграфа к роману Э. Хемингуэя "По ком звонит колокол", известном в России в переводе Е. Калашниковой и Н. Волжиной.

(обратно)

581

Ср.: "Господь — твердыня моя и прибежище мое, Избавитель мой, Бог мой, — скала моя; на Него я уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое" (Пс 17, 3).

(обратно)

582

Ср: "Потому что Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа" (2 Кор 4, 6).

(обратно)

583

Ср.: "Но Господь сказал мне: "довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи". И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христов? Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо, когда я немощен, тогда силен" (2 Кор 12, 9-10).

(обратно)

584

"И призвал Иаков сыновей своих и сказал: соберитесь, и я возвещу вам, что будет с вами в грядущие дни" (Быт 49, 1).

(обратно)

585

"Вот благословение, которым Моисей, человек Божий, благословил сынов Израилевых пред смертьюсвоею" (Втор 33, 1).

(обратно)

586

"В те дни заболел Езекия смертельно, и пришел к нему Исайя, сын Амосов, пророк, и сказал ему: так говорит Господь: сделай завещание для дома твоего, ибо умрешь ты и не выздоровеешь" (4 Цар 20, 1).

(обратно)

587

"Справедливым же почитаю, доколе нахожусь в этой телесной храмине, возбуждать вас напоминанием, зная, что скоро должен оставить храмину мою, как и Господь наш Иисус Христос открыл мне" (2 Пет 13-14).

(обратно)

588

"Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога, и в Меня веруйте" (Ин 14, 1).

(обратно)

589

Ср.: "В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам. И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я" (Ин 14, 2-3).

(обратно)

590

Ср.: "И придут они, и будут торжествовать на высотах Сиона; и стекутся к благостыне Господа, к пшенице и вину и елею; к агнцам и юлам; и душа их будет как напоенный водою сад, и они не будут уже более томиться" (Иер 31, 12).

(обратно)

591

Ср.: "И иду избавить его от руки Египтян и вывести его из земли сей [и ввести его) в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед, в землю Хананеев, Хеттеев, Аморреев, Ферезеев, [Гергесеев,] Евеев и Иевусеев" (Исх 3, 8).

(обратно)

592

Ср.: "Веселое сердце делает лице веселым, а при сердечной скорби дух унывает" (Прит 15, 13).

(обратно)

593

Ср.: "И отверз Господь уста ослицы, и она сказала Валааму: что я тебе сделала, что ты бьешь меня вот уже третий раз?" (Чис 22, 28).

(обратно)

594

Ср.: "Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал невиновен я в крови Праведника Сего, смотрите вы" (Мф 27, 24).

(обратно)

595

Ср.: "И говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написана Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею" (Мф 4, 6).

(обратно)

596

Ср.: "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий" (1 Кор 13, 1).

(обратно)

597

Ср.: "Ибо возмездие за грех — смерть, а дар Божий — жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим 6, 23).

(обратно)

598

Ср.: "Какой же плод вы имели тогда? Такие дела, каких ныне сами стыдитесь, потому что конец их — смерть" (Рим 6, 21).

(обратно)

599

Ср.: "Подошел и получивший один талант и сказал: господин! я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал, и, убоявшись, пошел и скрыл талант твой в земле; ют тебе твое. Господин же его сказал ему в ответ лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал... итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов... а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов. Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!" (Мф 25, 24-30).

(обратно)

600

Ср.: "Иисус, возгласив громким голосим, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух" (Лк 43, 26).

(обратно)

601

"В Твою руку предаю дух мой; Ты избавлял меня, Господи, Боже истины" (Пс 30, 6).

(обратно)

602

Ср.: "А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" (Мф 27, 46).

(обратно)

603

Ср.: "В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься" (Быт 3, 19).

(обратно)

604

Речь идет о двух видах колокольного звона: одним возвещают о смерти кого-либо из членов прихода, другой звучит по окончании отпевания.

(обратно)

605

Ср.: "Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить. Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком" (Ин 10, 10).

(обратно)

606

Это рассуждение Донна восходит к представлению о том, что у человека три души: душа растительная, душа животная и душа разумная, которая и дает жизнь первым двум.

(обратно)

607

Имеются в виду души, пребывающие в Чистилище.

(обратно)

608

Ср. православное "Последование об усопших": "Господи, упокой душу усопшаго раба Твоего в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание".

(обратно)

609

Ср.: "Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня?" (Иов 10, 9).

(обратно)

610

Ср.: "И в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься" (Быт 3, 19).

(обратно)

611

См. прим. "е" к "Увещеванию II".

(обратно)

612

"И сказал Господь Моисею: объяви священникам, сынам Аароновым, и скажи им: да не оскверняют себя прикосновением к умершему из народа своего" (Лев 21, 1).

(обратно)

613

Ср.: "Отец, терзающийся горькою скорбью о рано умершем сыне, сделав изображение его, как уже мертвого человека, затем стал почитать его, как бога, и передал подвластным тайны и жертвоприношения" (Прем 14, 15).

(обратно)

614

"Ибо вымысл идолов — начало блуда, и изобретение их — растление жизни... Они вошли в мир по человеческому тщеславию, и потому близкий сужден им юнец" (Прем 14, 12-14).

(обратно)

615

Ср.: "Потом утвердившийся временем этот нечестивый обычай соблюдаем был, как закон, и по повелениям властителей изваяние почитаемо было, как божество" (Прем 14, 16).

(обратно)

616

Так, когда любимец императора Адриана (76-138) Антиной утонул (в 130 г.) в Ниле, ему по повелению императора были установлены почести как богу: сооружен храм, изваяны статуи, отчеканены монеты, где он изображался с атрибутикой Диониса. Кроме того, в честь него был основан город Антинополь (выражаем признательность И. Ковалевой за это уточнение).

(обратно)

617

"Но более жалки те, и надежды их — на бездушных, которые называют богами дела рук человеческих, золото и серебро, изделия художества, изображения животных, или негодный камень, дело давней руки" (Прем 13, 10).

(обратно)

618

"И о здоровье взывает к немощному, о жизни просит мертвое, о помощи умоляет совершенно неспособное, о путешествии — не могущее ступить" (Прем 13, 18).

(обратно)

619

"И когда скажут вам: обратитесь к вызывателям умерших и к чародеям, к шептунам и чревовещателям, — тогда отвечайте: не должен ли народ обращаться к своему Богу? спрашивают ли мертвых о живых?" (Ис 8, 19).

(обратно)

620

Ср.: "И ни к какому умершему не должен он приступать: даже прикосновением к умершему отцу своему и матери своей он не должен осквернять себя" (Лев 21, 11).

(обратно)

621

Ср.: "Учитель! Моисей сказал если кто умрет, не имея детей, то брат его пусть возьмет за себя жену его и восстановит семя брату своему." (Мф 22, 24).

(обратно)

622

"Да живет Рувим и да не умирает, и [Симеон] да не будет малочислен!" (Втор 33, 6).

(обратно)

623

"Тогда скажу: не буду пасти вас: умирающая — пусть умирает, и гибнущая — пусть гибнет, а остающиеся пусть едят плоть одна другой" (Зах 11, 9).

(обратно)

624

"Таковые бывают соблазном на ваших вечерях любви; пиршествуя с вами, без страха утучняют себя. Это безводные облака, носимые ветром; осенние деревья, бесплодные, дважды умершие, исторгнутые" (Иуд 12).

(обратно)

625

Ср.: "И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая" (Откр 20, 14).

(обратно)

626

"И встал фараон ночью сам и все рабы его и весь Египет, и сделался великий вопль [во всей земле] Египетской, ибо не было дома, где не было бы мертвеца" (Исх 12, 30).

(обратно)

627

Ср.: "И понуждали Египтяне народ, чтобы скорее выслать его из земли той; ибо говорили они: мы все помрем" (Исх 12, 33).

(обратно)

628

"И от Иисуса Христа, Который есть свидетель верный, первенец из мертвых и владыка царей земных. Ему, возлюбившему нас и омывшему нас от грехов наших Кровию Своею" (Откр 1, 5).

(обратно)

629

Ars moriendi — букв. "искусство умирания" — довольно разработанная в католическом богословии тема, ставшая особенно популярной в конце XVI — начале XVII вв.

(обратно)

630

"И послал Саул слуг в дом к Давиду, чтобы стеречь его и убить его до утра. И сказала Давиду Мелхола, жена его: если ты не спасешь души твоей в эту ночь, то завтра будешь убит. (1 Цар 19, 11).

(обратно)

631

"И Ангелу Сардинской церкви напиши: так говорит Имеющий семь духов Божиих и семь звезд знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв. Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти; ибо Я не нахожу, чтобы дела твои были совершенны пред Богом Моим" (Откр 3, 1-2).

(обратно)

632

Ср.: "Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна" (Мф 26, 41).

(обратно)

633

"Господь сказал ему: мир тебе, не бойся, не умрешь" (Суд б, 23).

(обратно)

634

"И сними с Аарона одежды его, и облеки в них Елеазара, сына его, и пусть Аарон отойдет и умрет там" (Чис 20, 26).

(обратно)

635

Ср.: "Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая" (Откр 21, 8).

(обратно)

636

"Когда увидел Замврий, что город взят, вошел во внутреннюю комнату царского дома и зажег за собою царский дом огнем и погиб за свои грехи, в чем он согрешил, делая неугодное пред очами Господними, ходя путем Иеровоама и во грехах его, которые тот сделал, чтобы ввести Израиля в грех" (3 Цар 16, 18-19).

(обратно)

637

Ср.: "Ибо возмездие за грех — смерть, а дар Божий — жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим 6, 23).

(обратно)

638

"Опять сказал им Иисус: Я отхожу, и будете искать Меня, и умрете во грехе вашем. Куда Я иду, туда вы не можете придти" (Ин 8, 21).

(обратно)

639

"Потому Я и сказал вам, что вы умрете во грехах ваших; ибо если не уверуете, что это Я, то умрете во грехах ваших" (Ин 6, 24).

(обратно)

640

Ср.: "А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог не есть Бог мертвых, но живых" (Мф 22, 31-32).

(обратно)

641

Ср.: "И будут выходить и увидят трупы людей, отступивших от Меня: ибо червь их не умрет, и огонь их не угаснет, и будут они мерзостью для всякой плоти" (Ис 66, 24).

(обратно)

642

Ср.: "Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух" (Лк 23, 46).

(обратно)

643

Ср.: "Ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну" (Ин 5, 22).

(обратно)

644

Ср.: "Если же Дух Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас, то Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши смертные тела Духом Своим, живущим в вас" (Рим 8, 11).

(обратно)

645

Ср.: "Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? Жало же смерти — грех; а сила греха — закон" (1 Кор 15, 55-56).

(обратно)

646

Во времена Донна считалось, что после того, как кризис болезни миновал, "дурные соки", скопившиеся в организме, отходят в виде слизи.

(обратно)

647

Ср.: "Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак по плодам их узнаете их" (Мф 7, 17-20).

(обратно)

648

Ср.: "Итак, Господи мой, Господи! Ты Бог, и слова Твои непреложны, и Ты возвестил рабу Твоему такое благо!" (2 Цар 7, 28).

(обратно)

649

Ср.: "Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю — в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать" (2 Кор 12, 2-4).

(обратно)

650

Донн намеренно сопрягает здесь образы, связанные с искусством красноречия и с искусством ведения военных действий.

(обратно)

651

Ср.: "Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах, потому что вы еще плотские. Ибо если между вами зависть, споры и разногласия, то не плотские ли вы? и не по человеческому ли обычаю попутаете?" (1 Кор 3, 2-3).

(обратно)

652

Ср.: "Ибо похвала наша сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости, но по благодати Божией, жили в мире, особенно же у вас" (2 Кор 1, 12).

(обратно)

653

Имеются в виду бл. Августин и св. Иероним.

(обратно)

654

Ср.: "Когда Петр еще продолжал эту речь, Дух Святый сошел на всех, слушавших слово. И верующие из обрезанных, пришедшие с Петром, изумились, что дар Святаго Духа излился и на язычников, ибо слышали их говорящих языками и величающих Бога. Тогда Петр сказал: кто может запретить креститься водою тем, которые, как и мы, получили Святаго Духа?" (Деян 10, 44-47).

(обратно)

655

Ср.: "Иисус сказал ему. — Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня" (Ин 14, 6).

(обратно)

656

Ср.: "Опять говорил Иисус к народа и сказал им: Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни" (Ин 8, 12).

(обратно)

657

Ср.: "Итак, опять Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам, что Я дверь овцам" (Ин 10, 7).

(обратно)

658

Ср.: "Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего" (Ин 15, 5).

(обратно)

659

Ср.: "Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира" (Ин 6, 51).

(обратно)

660

Ср.: "Бездна бездну призывает голосом водопадов Твоих; все воды Твои и волны Твои прошли надо мною" (Пс 41, 8); "Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя" (Иона 2, 6).

(обратно)

661

Ср.: "Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли" (Прит 8, 27-29).

(обратно)

662

Ср.: "И иных Бог поставил в Церкви, во-первых, Апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих, учителями; далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки" (1 Кор 12, 28).

(обратно)

663

Ср.: "И сказал Бог да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной. [И стало так.]" (Быт 1, 29).

(обратно)

664

Ср.: "От Шефама пойдет граница к Рибле, с восточной стороны Айна, потом пойдет граница и коснется берегов моря Киннареф с восточной стороны" (Числ 34, 11); "И на долине Беф-Гарам и Беф-Нимра и Сокхоф и Цафон, остаток царства Сигона, царя Есевонского; пределом его был Иордан до моря Хиннерефского за Иорданом к востоку" (Нав 13, 27).

(обратно)

665

Ср.: "От пустыни и Ливана сего до реки великой, реки Евфрата, всю землю Хеттеев; и до великого моря к запада солнца будут пределы ваши" (Нав 1, 4).

(обратно)

666

Ср.: "Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться?" (Пс 26, 1).

(обратно)

667

"Посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля, и горы двинулись в сердце морей. Пусть шумят, вздымаются воды их, трясутся горы от волнения их" (Пс 45, 3-4).

(обратно)

668

Ср.: "Когда же они пошли, Иисус начал говорить народу об Иоанне: что смотреть ходили вы в пустыню? трость ли, ветром колеблемую?" (Мф 11, 7).

(обратно)

669

"Он собрал, будто груды, морские воды, положил бездны в хранилищах" (Пс 32, 7).

(обратно)

670

См. прим. 12.

(обратно)

671

"То, лишь только несущие ковчег [завета Господня] вошли в Иордан, и ноги священников, несших ковчег, погрузились в юлу Иордана — Иордан же выступает из всех берегов своих во все дни жатвы пшеницы, — вода, текущая сверху, остановилась и стала стеною на весьма большое расстояние, до города Адама, который подле Цартана; а текущая в море равнины, в море Соленое, ушла и иссякла. И народ переходил против Иерихона; священники же, несшие ковчег завета Господня, стояли на суше среди Иордана твердою ногою. Все [сыны] Израилевы переходили по суше, доколе весь народ не перешел чрез Иордан" (Нав 3, 15-17).

(обратно)

672

"А сыны Израилевы прошли по суше среди моря: воды [были] им стеною по правую и [стеною] по левую сторону" (Исх 14, 29).

(обратно)

673

"Плавающие по морю рассказывают об опасностях на нем, и мы дивимся тому, что слышим ушами нашими: ибо там необычайные и чудные дела, разнообразие всяких животных, роды чудовищ" (Сир 43, 26-27).

(обратно)

674

Ср.: "Говорящий сам от себя ищет славы себе; а Кто ищет славы Пославшему Его, Тот истинен, и нет неправды в Нем" (Ин 7, 18).

(обратно)

675

"Многое можем мы сказать, и однако же не постигнем Его, и конец слов: Он есть все" (Сир 43, 29).

(обратно)

676

Аллюзия не только на Ноев ковчег, но и на представление о Церкви как корабле. Последний образ был чрезвычайно популярен в эмблематике той эпохи.

(обратно)

677

"Но промысл Твой, Отец, управляет кораблем, ибо Ты дал и путь в море и безопасную стезю в волнах, показывая, что Ты можешь от всего спасать, хотя бы кто отправлялся в море и без искусства" (Прем 14, 4-4).

(обратно)

678

Ср.: "Ты хочешь, чтобы не тщетны были дела Твоей премудрости; поэтому люди вверяют свою жизнь малейшему дереву и спасаются, проходя по волнам на ладье" (Прем 14, 5).

(обратно)

679

"Но как прошло довольно времени, и плавание было уже опасно, потому что и пост уже прошел, то Павел советовал, говоря им: мужи! я вижу, что плавание будет с затруднениями и с большим вредом не только для груза и корабля, но и для нашей жизни Но сотник более доверял кормчему и начальнику корабля, нежели словам Павла" (Деян 27, 9-11).

(обратно)

680

"Войдя в одну лодку, которая была Симонова, Он просил его отплыть несколько от берега и, сев, учил народ из лодки" (Лк 5, 3).

(обратно)

681

"И сказал: "не бойся, Павел! тебе должно предстать пред кесаря, и вот, Бог даровал тебе всех плывущих с тобою"" (Деян 27, 24).

(обратно)

682

"И когда вышел Он из лодки, тотчас встретил Его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом, он имел жилище в гробах, и никто не мог его связать даже цепями" (Мк 5, 2-3).

(обратно)

683

"Павел сказал сотнику и воинам: если они не останутся на корабле, то вы не можете спастись" (Деян 27, 31).

(обратно)

684

"Вот, и корабли, как ни велики они и как ни сильными ветрами носятся, небольшим рулем направляются, куда хочет кормчий" (Иак 3, 4).

(обратно)

685

"И умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла" (Откр 8, 9).

(обратно)

686

"Они хотели принять Его в лодку; и тотчас лодка пристала к берегу, куда плыли" (Ин 6, 21).

(обратно)

687

"Благо тоот, кто терпеливо ожидает спасения от Господа" (Плач 3, 26).

(обратно)

688

Ср.: "Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением [вечного] завета между Мною и между землею" (Быт 9, 13-14).

(обратно)

689

"Господь же шел пред ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днем и ночью" (Исх 13, 21).

(обратно)

690

"И когда говорил Аарон ко всему обществу сынов Израилевых, то они оглянулись к пустыне, и ют, слава Господня явилась в облаке" (Исх 16, 10).

(обратно)

691

"В седьмой раз тот сказал: вот, небольшое облако поднимается от моря, величиною в ладонь человеческую. Он сказал: пойди, скажи Ахаву: "запрягай [колесницу твою] и поезжай, чтобы не застал тебя дождь". Между тем небо сделалось мрачно от туч и от ветра, и пошел большой дождь. Ахав же сел в колесницу, (заплакал] и поехал в Изреель" (3 Цар 18, 44-45).

(обратно)

692

Ср.: "ибо чрез семь дней Я буду изливать дождь на землю сорок дней и сорок ночей; и истреблю все существующее, что Я создал, с лица земли" (Быт 7, 4).

(обратно)

693

Ср.: "И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал" (Быт 2, 2).

(обратно)

694

Ср.: "Длина притвора — в двадцать локтей, а ширина — в одиннадцать локтей, и всходят в него по десяти ступеням; и были подпоры у столбов, одна с одной стороны, а другая с другой" (Иез 40, 49).

(обратно)

695

Ср.: "И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божий восходят и нисходят по ней" (Быт 28, 12).

(обратно)

696

Ср.: "И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая" (Быт 3, 8).

(обратно)

697

Ср.: "И сказал Господь: вопль Содомский и Гоморрский, велик он, и грех их, тяжел он весьма; сойду и посмотрю, точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко Мне, или нет, узнаю. И обратились мужи оттуда и пошли в Содом; Авраам же еще стоял пред лицем Господа" (Быт 18, 20-22).

(обратно)

698

Ср.: "Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день" (2 Пет 3, 8).

(обратно)

699

Ср.: "Господь — хранитель твой; Господь — сень твоя с правой руки твоей" (Пс 120, 5).

(обратно)

700

В ренессанссной эмблематике сжатая в кулак ладонь символизировала логику, вытянутая рука — риторику.

(обратно)

701

Речь идет о символике родовых гербов, в поле которых часто встречается изображение руки.

(обратно)

702

Ср.: "Отец любит Сына и все дал в руку Его" (Ин 3, 35).

(обратно)

703

Ср.: "Но Господь сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи. И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова" (2 Кор 12, 9).

(обратно)

704

Ср.: "Видите ли, что человек оправдывается делами, а не верою только?" (Иак 2, 24).

(обратно)

705

"Кто наблюдает ветер, тому не сеять; и кто смотрит на облака, тому не жать" (Еккл 11, 4).

(обратно)

706

Царь Соломон, которому атрибутируется авторство "Притч" и "Книги Екклезиаста".

(обратно)

707

"Ленивая рука делает бедным, а рука прилежных обогащает" (Притч 10, 4).

(обратно)

708

Ср.: "Скажешь ли: "вот, мы не знали этого"? А Испытующий сердца разве не знает? Наблюдающий над душею твоею знает это, и воздаст человеку по делам его" (Притч 24, 12); "Если бы мы забыли имя Бога нашего и простерли руки наши к богу чужому, то-то не взыскал ли бы сего Бог? Ибо Он знает тайны сердца" (Пс 43, 21-22).

(обратно)

709

"Кто взойдет на гору Господню, или кто станет на святом месте Его? Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто, кто не клялся душею своею напрасно и не божился ложно [ближнему своему)" (Пс 23, 3-4).

(обратно)

710

"Ибо Моисей сказал [им]: сегодня посвятите руки ваши Господу, каждый в сыне своем и брате своем, да ниспошлет Он вам сегодня благословение" (Исх 32, 29).

(обратно)

711

"И сказал царь телохранителям, стоявшим при нем: ступайте, умертвите священников Господних, ибо и их рука с Давидом, и они знали, что он убежал, и не открыли мне. Но слуги царя не хотели поднять рук своих на убиение священников Господних" (1 Цар 22, 17).

(обратно)

712

"И исполнил Аарон и сыны его все, что повелел Господь чрез Моисея" (Лев 8, 36); ср.: "И не дам впредь выступить ноге Израиля из земли сей, которую Я укрепил за отцами их, если только они будут стараться исполнять все, что Я заповедал им, по всему закону и уставам и повелениям, данным рукою Моисея" (2 Пар 33, 8).

(обратно)

713

Образ циркуля — центральный в знаменитом стихотворении Донна "Прощание, запрещающее грусть". См. об этом нашу статью "Циркуль и окружность. К вопросу о датировке "Прощания, запрещающего грусть"" в настоящем издании.

(обратно)

714

Имеется в виду Гален, к чьим трудам восходят многие аллюзии данного "Увещевания".

(обратно)

715

"Чашу спасения прииму и имя Господне призову" (Пс 115, 4).

(обратно)

716

"И давали Ему пить вино со смирною; но Он не принял" (Мк 15, 23).

(обратно)

717

Ср.: "Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть" (Быт 2, 24).

(обратно)

718

Ср.: "Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя. До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада" (Иона 2, 6-7).

(обратно)

719

Ср.: "И усилилась вода на земле чрезвычайно, так что покрылись все высокие горы, какие есть под всем небом; на пятнадцать локтей поднялась над ними вода, и покрылись [все высокие] горы" (Быт 7, 19-20).

(обратно)

720

Ср.: "И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему" (Быт 2, 18).

(обратно)

721

Ср.: "Иисус говорит ему: встань, возьми постель твою и ходи" (Ин 5, 8).

(обратно)

722

В астрологии "блуждающими звездами" называют планеты. Следует подчеркнуть, что вся система образов данной медитации связана с астрологией.

(обратно)

723

В геоцентрической системе мира сложное движение планет, наблюдаемое на небосклоне, объяснялось тем, что оно порождено комбинацией нескольких движений: каждая планета движется по малому кругу — эпициклу, центр которого, в свою очередь, равномерно движется по кругу большего диаметра — деференту.

(обратно)

724

Ср.: "Мы же все открытым лицем, гак в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа" (2 Кор 3, 18).

(обратно)

725

То есть, читая Книгу Творения.

(обратно)

726

Ср.: "И как мы носили образ перстного, будем ноешь и образ небесного" (1 Кор 15, 49).

(обратно)

727

Ср.: "И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?" (Откр 6, 9-10).

(обратно)

728

Ср.: "Иисус говорит, отнимите камень. Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи! уже смердит, ибо четыре дня, как он во гробе" (Ин 11, 35).

(обратно)

729

"Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон" (Ин 11, 43).

(обратно)

730

Ср.: "На третий день, при наступлении утра, были громы и молнии, и густое облако над горою [Синайскою], и трубный звук весьма сильный; и вострепетал весь народ, бывший в стане" (Исх 19, 16); "После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал как бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего" (Откр 4, 1).

(обратно)

731

Ср.: "В то время сказано будет народу сему и Иерусалиму: жгучий ветер несется с высот пустынных на путь дочери народа Моего, не для веяния и не для очищения; и придет ко Мне оттуда ветер сильнее сего, и Я произнесу суд над ними" (Иер 11, 12); "Вот. яростный вихрь идет от Господа, вихрь грозный; он падет на голову нечестивых" (Иер 20, 23); "И я видел, и вот, бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него" (Иез 1, 4).

(обратно)

732

Ср: "Вот, поднимается он подобно облакам, и колесницы его — как вихрь, кони его быстрее орлов; горе нам! ибо мы будем разорены" (Иер 4, 13); "И опять поднял я глаза мои и вижу: ют, четыре колесницы выходят из ущелья между двумя горами; и горы те были горы медные" (Зах 6, 1).

(обратно)

733

Ср.: "Не будут терпеть голода и жажды, и не поразит их зной и солнце; ибо Милующий их будет вести их и приведет их к источникам вод" (Ис 49, 10).

(обратно)

734

"Отче! прославь имя Твое. Тогда пришел с неба глас: и прославил и еще прославлю. Народ, стоявший и слышавший то, говорил это гром; а другие говорили: Ангел говорил Ему. Иисус на это сказал: не для Меня был глас сей, но для народа" (Ин 12, 28-30).

(обратно)

735

"А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или. Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" (Мф 27, 46); "Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух" (Мф 27, 50).

(обратно)

736

Ср.: "Он сказал: я глас вопиющего в пустыне: исправьте путь Господу, как сказал пророк Исайя" (Ин 1, 23).

(обратно)

737

"Слова сии изрек Господь ко всему собранию вашему на горе из среды огня, облака и мрака [и бури) громогласно, и более не говорил, и написал их на двух каменных скрижалях, и дал их мне" (Втор 5, 22).

(обратно)

738

"Возгремел с небес Господь, и Всевышний дал глас Свой" (2 Цар 22, 14).

(обратно)

739

"Царства земные! пойте Богу, воспевайте Господа, шествующего на небесах небес от века. Вот, Он дает гласу Своему глас силы" (Пс 67, 33-34).

(обратно)

740

"Глас Господень над водами; Бог славы возгремел, Господь над водами многими. Глас Господа силен, глас Господа величествен. Глас Господа сокрушает кедры; Господь сокрушает кедры Ливанские и заставляет их скакать подобно тельцу, Ливан и Сирпон, подобно молодому единорогу. Глас Господа высекает пламень огня. Глас Господа потрясает пустыню; потрясает Господь пустыню Кадес. Глас Господа разрешает от бремени ланей и обнажает леса; и во храме Его все возвещает о Его славе" (Пс 28, 3-9).

(обратно)

741

"Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут" (Ин 5, 25).

(обратно)

742

"Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и обратившись, увидел семь золотых светильников" (Откр 1, 12).

(обратно)

743

"Он стал, — но я не распознал вида его, — только облик был пред глазами моими; тихое веяние, — и я слышу голос" (Иов 4, 16).

(обратно)

744

Ср.: "И сказал [Господь): что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли" (Быт 4, 10).

(обратно)

745

"Возвышают реки, Господи, возвышает реки голос свой, возвышают реки волны свои. Но паче шума вод многих, сильных волн морских, силен в вышних Господь" (Пс 92, 3-4).

(обратно)

746

"Что есть человек и что польза его? что благо его и что зло его?" (Сир 18, 7).

(обратно)

747

"Когда человек окончил бы, тогда он только начинает, и когда перестанет, придет в изумление" (Сир 8, 6).

(обратно)

748

"И послал Саул слуг, чтобы осмотреть Давида, говора принесите его ко мне на постели, чтоб убить его" (1 Цар 19, 15).

(обратно)

749

"И когда они ушли от него, оставив его в тяжкой болезни, то составили против него заговор рабы его, за кровь сына Иодая священника, и убили его в постели его, и он умер. И похоронили его в городе Давидовом, но не похоронили его в царских гробницах" (2 Пар 24, 25).

(обратно)

750

"Так говорит Господа как иногда пастух исторгает из пасти львиной две голени или часть уха, так спасены будут сыны Израилевы, сидящие в Самарии в углу постели и в Дамаске на ложе" (Ап 3, 12).

(обратно)

751

"Так что выносили больных на улицы и полагали на постелях и кроватях, дабы хотя тень проходящего Петра осенила кого из них" (Деян 5, 15).

(обратно)

752

"Ибо что легче сказать: прощаются тебе грехи, или сказать: встань и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — тогда говорит расслабленному: встань, возьми постель твою, и иди в дом твой" (Мф 9, 5-6).

(обратно)

753

Ср.: "Доколе, Господи, будешь гневаться непрестанно, будет пылать ревность Твоя, как огонь?" (Пс 78, 5).

(обратно)

754

Ср.: "Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева — для исцеления народов" (Откр 22, 2).

(обратно)

755

Ср.: "И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился" (2 Кор 12, 7).

(обратно)

756

Ср.: Молитва Господня "Хлеб наш насущный дай нам на сей день" (Мф 6, 11).

(обратно)

757

Ср.: "Ты напитал их хлебом слезным, и напоил их слезами в большой мере" (Пс 79, 6); "Слезы мои были для меня хлебом день и ночь, когда говорили мне всякий день: где Бог твой?" (Пс 41, 4).

(обратно)

758

Ср.: "Вразуми весь народ Твой и всякое племя, чтобы видели они, что Ты — Бог, Бог всякой крепости и силы, и нет другого защитника рода Израилева" (Иуд 9, 14).

(обратно)

759

Ср.: "Ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру" (Ин 3, 35); "Иисус же сказал им: Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда" (Ин 6, 33).

(обратно)

760

Ср.: "И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по рода их, и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо... И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо" (Быт 1, 21-25).

(обратно)

761

Ср.: "И взял Господь Бог человека, [которого создал,] и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его" (Быт 2, 15).

(обратно)

762

Ср.: "Проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься" (Быт 3, 17-20).

(обратно)

763

Мергелевые почвы завозились в Англию из Франции: отправляющиееся через Ла Манш суда загружали трюм не песчаным, как это было принято, а земляным балластом, который можно было не без выгоды продать.

(обратно)

764

"Жирным песчаником" назывался особый род плодородной почвы, привозимый из Германии.

(обратно)

765

Речь идет о гангрене.

(обратно)

766

Медицина, знахарство и некромантия во времена Донна были слишком плотно переплетены, и даже образованный врач мог рекомендовать какие-нибудь средства на основе "пепла сожженного еретика" или "волос повешенного".

(обратно)

767

Вытяжки из экскрементов использовались парфюмерами при изготовлении духов и пачулей.

(обратно)

768

Ср.: "Нечем вам хвалиться. Разве не знаете, что малая закваска квасит все тесто? Итак очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом, так как вы бесквасны, ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас" (1 Кор 5, 6-7); "Малая закваска заквашивает все тесто" (Тал 5, 9).

(обратно)

769

"Или если прикоснется к чему-нибудь нечистому, или к трупу зверя нечистого, или к трупу скота нечистого, или к трупу гада нечистого, но не знал того, то он нечист и виновен" (Лев 5, 6).

(обратно)

770

"То, если по недосмотру общества сделана ошибка, пусть все общество принесет одного молодого вола [без порока] во всесожжение, в приятное благоухание Господу, с хлебным приношением и возлиянием его, по уставу, и одного козла в жертву за грех" (Чис 15, 24).

(обратно)

771

"Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют" (Рим 1, 32).

(обратно)

772

"Между которыми и мы все жили некогда по нашим плотским похотям, исполняя желания плоти и помыслов, и были по природе чадами гнева, как и прочие" (Еф 2, 3).

(обратно)

773

Ср.: "Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание: ибо без закона грех мертв" (Рим 7,8).

(обратно)

774

"Всякий, делающий грех, делает и беззаконие; и грех есть беззаконие" (1 Ин 3, 4).

(обратно)

775

"Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих" (Рим 7, 23).

(обратно)

776

"Как источник извергает из себя воду, так он источает из себя зло: в нем слышно насилие и грабительство, пред лицем Моим всегда обиды и раны" (Иер 6, 7).

(обратно)

777

"Но они не слушались Меня и не приклонили уха своего, а ожесточили выю свою, поступали хуже отцов своих" (Иер 7, 26).

(обратно)

778

"Но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью" (Иак 1, 14).

(обратно)

779

"Увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел" (Быт 3, 6).

(обратно)

780

"И было у него семьсот жен и триста наложниц; и развратили жены его сердце его" (3 Цар 11, 3).

(обратно)

781

"И сделали мужи города его, старейшины и знатные, жившие в городе его, как приказала им Иезавель, так, как писано в письмах, которые она послала к ним" (3 Цар 21, 11).

(обратно)

782

"Посему, когда Иоав осаждал город то поставил он Урию на таком месте, о котором знал, что там храбрые люди... И послал Иоав донести Давида о всем ходе сражения. И приказал посланному, говора когда ты расскажешь царю о всем ходе сражения и увидишь, что царь разгневается, и скажет тебе: зачем вы так близко подходили к городу сражаться? разве вы не знали, что со стены будут бросать на вас? кто убил Авимелеха, сына Иероваалова? не женщина ли бросила на него со стены обломок жернова [и поразила его], и он умер в Тевеце? Зачем же вы близко подходили к стене? тогда ты скажи: и раб твой Урия Хеттеянин также [поражен и] умер" (2 Цар И, 16-21).

(обратно)

783

"Но они продолжали с великим криком требовать, чтобы Он был распят, и превозмог крик их и первосвященников. И Пилат решил быть по прошению их" (Лк 23, 23-24).

(обратно)

784

"В то время царь Ирод поднял руки на некоторых из принадлежащих к церкви, чтобы сделать им зло, и убил Иакова, брата Иоаннова, мечом. Видя же, что это приятно Иудеям, вслед за тем взял и Петра, — тогда были дни опресноков" (Деян 12, 1-3).

(обратно)

785

"Отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях" (Еф 4, 22); ср.: "Не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его" (Кол 3, 9-10).

(обратно)

786

См. прим. 3.

(обратно)

787

Ср.: "Но каждый будет умирать за свое собственное беззаконие; кто будет есть кислый виноград, у того на зубах и оскомина будет" (Иер 31, 10).

(обратно)

788

Ср.: "Итак, что же? имеем ли мы преимущество? Нисколько. Ибо мы уже доказали, что как Иудеи, так и Еллины, все под грехом" (Рим 3, 9).

(обратно)

789

Ср: "Говорит Господа прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!" (Пс 90, 2); "Но Господь — защита моя, и Бог мой — твердыня убежища моего" (Пс 93, 22).

(обратно)

790

Ср.: "Так говорит Господь Саваоф: укрепите руки ваши вы, слышащие ныне слова сии из уст пророков, бывших при основании дома Господа Саваофа, для создания храма. Ибо прежде дней тех не было возмездия для человека, ни возмездия за труд животных; ни уходящему, ни приходящему не было покоя от врага; и попускал Я всякого человека враждовать против другого" (Зах 8, 10).

(обратно)

791

Ср.: "Пойди и скажи Езекии: так говорит Господь, Бог Давида, отца твоего: Я услышал молитву твою, увидел слезы твои, и вот, Я прибавлю к дням твоим пятнадцать лет" (Ис 38, 5).

(обратно)

792

Ср.: "Не разжигай углей грешника, чтобы не сгореть от пламени огня его" (Сир 8, 13); "От искры огня умножаются угли, и человек грешный строит козни на кровь" (Сир 11, 32).

(обратно)

793

Ср.: "Ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем, потом)7 что не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью" (2 Кор 5, 4).

(обратно)

794

Ср.: "А кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную" (Ин 4, 14).

(обратно)

795

Ср.: "Ибо Он создал все для бытия, и все в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет и царства ада на земле" (Прем 1, 14).

(обратно)

796

Мое и твое (лат.).

(обратно)

797

В астрологии — положение планеты в Зодиаке, при котором ее влияние наиболее сильно.

(обратно)

798

Аллюзия на исход через пустыню и исход семейства Лота из Содома [ср.: "И встал Авраам рано утром (и пошел] на место, где стоял пред лицем Господа, и посмотрел к Содому и Гоморре и на все пространство окрестности и увидел: вот, дым поднимается с земли, как дым из печи" (Быт 19, 27-28)] и на Потоп.

(обратно)

799

Ср.: "И сдвинул Самсон с места два средних столба, на которых утвержден был дом, упершись в них, в один правою рукою своею, а в другой левою. И сказал Самсон: умри, душа моя, с Филистимлянами! И уперся всею силою, и обрушился дом на владельцев и на весь народ, бывший в нем. И было умерших, которых умертвил [Самсон] при смерти своей, более, нежели сколько умертвил он в жизни своей" (Суд 16, 29-30).

(обратно)

800

Ср.: "Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим 8, 38-39).

(обратно)

801

Ср.: "По данной мне благодати, всякому из вас говорю: не думайте о себе более, нежели должно думать; но думайте скромно, по мере веры, какую каждому Бог уделил" (Рим 12, 3).

(обратно)

802

Ср.: "За то, что они отвергли постановления Мои, и не поступали по заповедям Моим, и нарушали субботы Мои; ибо сердце их стремилось к идолам их" (Иез 20, 16).

(обратно)

803

"И снова искушали Бога и оскорбляли Святаго Израилева" (Пс 77, 41).

(обратно)

804

"Все, которые видели славу Мою и знамения Мои, сделанные Мною в Египте и в пустыне, и искушали Меня уже десять раз, и не слушали гласа Моего, не увидят земли, которую Я с клятвою обещал отцам их; [только детям их, которые здесь со Мною, которые не знают, что добро, что зло, всем малолетним, ничего не смыслящим, им дам землю, а] все, раздражавшие Меня, не увидят ее" (Чис 14, 22-23).

(обратно)

805

"То знайте, что Господь Бог ваш не будет уже прогонять от вас народы сии, но они будут для вас петлею и сетью, бичом для ребр ваших и терном для глаз ваших, доколе не будете истреблены с сей доброй земли, которую дал вам Господь Бог ваш" (Нав 23. 13).

(обратно)

806

"Если услышишь о каком-либо из городов твоих, которые Господь, Бог твой, дает тебе для жительства, что появились в нем нечестивые люди из среды тебя и соблазнили жителей города их, говоря: пойдем и будем служить богам иным, которых вы не знали, — то ты разыщи, исследуй и хорошо расспроси; и если это точная правда, что случилась мерзость сия среди тебя, порази жителей того города острием меча, предай заклятию его и все, что в нем, и скот его порази острием меча" (Втор. 13, 12-15).

(обратно)

807

"И услышали сыны Израилевы, что говорят: вот, сыны Рувимовы и сыны Гадовы и половина колена Манассиина соорудили жертвенник на земле Ханаанской, в окрестностях Иордана, напротив сынов Израилевых. Когда услышали сие сыны Израилевы, то собралось все общество сынов Израилевых в Силом, чтоб идти против них войною" (Нав 22, 11-12).

(обратно)

808

"Впрочем сыны Израилевы прежде послали к сынам Рувимовым и к сынам Гадовым и к половине колена Манассиина в землю Галаадскую Финееса, сына Елеазара, священника, и с ним десять начальников, по начальнику поколения от всех колен Израилевых; каждый из них был начальником поколения в тысячах Израилевых" (Нав 22, 13-14).

(обратно)

809

Ср.: "Разве мало для нас беззакония Фегорова, от которого мы не очистились до сего дня и за которое поражено было общество Господне?" (Нав 22, 17).

(обратно)

810

"Умерших же от поражения было двадцать четыре тысячи" (Чис 25, 9).

(обратно)

811

Ср.: "Поэтому мы сказали: соорудим себе жертвенник не для всесожжения и не для жертв, но чтобы он между нами и вами, между последующими родами нашими, был свидетелем, что мы можем служить Господу всесожжениями нашими и жертвами нашими и благодарениями нашими, и чтобы в последующее время не сказали ваши сыны сынам нашим: нет вам части в Господе. Мы говорили: если скажут так нам и родам нашим в последующее время, то мы скажем: видите подобие жертвенника Господа, которое сделали отцы наши не для всесожжения и не для жертвы, но чтобы это было свидетелем между нами и вами [и между сынами нашими]. Да не будет этого, чтобы восстать нам против Господа и отступить ныне от Господа, и соорудить жертвенник для всесожжения и для приношения хлебного и для жертв, кроме жертвенника Господа Бога нашего, который пред скиниею Его" (Нав 22, 26-29).

(обратно)

812

Ср.: Тертуллиан. О покаянии, 5: "Немалый грех против Господа совершает, далее, тот, кто, отрекшись в покаянии от завистника Божьего — дьявола и тем самым покорив его Богу, вновь своим падением его возвышает и делает себя предметом его радости, так что лукавый, вновь возвратив свою добычу, ликует наперекор Богу. Страшно даже вымолвить, но для назидания необходимо: он предпочитает Богу дьявола! Насколько может судить тот, кто познал их обоих, делает сравнение и в итоге признает лучшим того, кому по размышлении пожелал вновь принадлежать. Таким образом, кто через покаяние в грехах совершил угодное Богу, тот через другое покаяние — о своем покаянии — совершает угодное дьяволу, и будет тем более ненавистен Богу, чем угоднее Его враг" (Перев. И. Маханькова — Тертуллиан. Избранные сочинения. М., 1994. С. 311.).

(обратно)

813

"Восходят до небес, нисходят до бездны; душа их истаевает в бедствии" (Пс 106, 26).

(обратно)

814

"Тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом" (Мф 12, 45).

(обратно)

815

"Потом Иисус встретил его в храме и сказал ему: вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже" (Ин 5, 14).

(обратно)

816

"Он опять отрекся. Спустя немного, стоявшие тут опять стали говорить Петру: точно ты из них; ибо ты Галилеянин, и наречие твое сходно" (Мк 14, 70).

(обратно)

817

"Впадем в руки Господа, а не в руки людей; ибо, какою величие Его, такова и милость Его" (Сир 2, 18).

(обратно)

818

Ср.: "Тогда Петр приступил к Нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи раз, но до седмижды семидесяти раз" (Мф 18, 21-22).

(обратно)

819

Ср.: "Посему изреки пророчество о земле Израилевой и скажи горам и холмам, лощинам и долинам: так говорит Господь Бон ют, Я изрек сие в ревности Моей и в ярости Моей, потому что вы несете на себе посмеяние от народов" (Иез 36, 6).

(обратно)

820

Ср.: "И будет, когда Я наведу облако на землю, то явится радуга (Моя) в облаке; и Я вспомню завет Мой, который между Мною и между вами и между всякою душею живою во всякой плоти; и не будет более вода потопом на истребление всякой плоти." (Быт 9, 14-15); "И заколол его [Моисей] и взял крови, и перстом своим возложил на рога жертвенника со всех сторон, и очистил жертвенник, а остальную кровь вылил к подножию жертвенника, и освятил его, чтобы сделать его чистым" (Лев 8, 15); "Все же от Бога, Иисусом Христом примирившего нас с Собою и давшего нам служение примирения, потому что Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, и дал нам слово примирения" (2 Кор 5, 18-19).

(обратно)

821

Ср.: "Она отвечала: никто, Господа. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши" (Ин 8, 11).

(обратно)

822

Ср.: "Три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине морской" (2 Кор 11, 25).

(обратно)

823

Ср.: "Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Сапы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим 8, 39).

(обратно)

824

Ср.: "Имея веру и добрую совесть, которую некоторые отвергнув, потерпели кораблекрушение в вере." (1 Тим 1, 19).

(обратно)

825

В русской традиции: Псалом 67, стих 21.

(обратно)

826

Русский синодальный перевод стиха: "Бог для нас — Бог во спасение; во власти Господа Вседержителя врата смерти" (Пс 67, 21). Здесь и далее в тексте мы даем библейские ссылки в славянской версии в том случае, когда они ближе к тому английскому и латинскому тексту, которым пользовался Донн.

(обратно)

827

Здесь и в дальнейшем Донн сам дает перевод латинских цитат непосредственно вслед за ними. В немногих случаях вольного пересказа употребленных им латинских фраз мы приводим буквальный перевод их в сноске.

(обратно)

828

Синодальный перевод: "Дорога в очах Господа смерть святых Его" (Пс 115, 6).

(обратно)

829

"Идолы языков, сребро и злато, дела рук человеческих... очи имут, и не узрят: уши имут, и не услышат" (Пс 113, 13-14).

(обратно)

830

Ср.: "Отвергнем дела тьмы" (Рим 13, 12); "И не участвуйте в бесплодных делах тьмы" (Еф 5, 11).

(обратно)

831

Пс 138. 14.

(обратно)

832

Пс 138, 6.

(обратно)

833

"Чудны дела Твоя" (Пс 138, 14).

(обратно)

834

"Ты создал еси утробы моя, восприял мя еси из чрева матери моея" (Пс 138, 14).

(обратно)

835

Иов 10, 8.

(обратно)

836

Быт 16, 2; 20,18; 1 Цар 1, 5; Ис 66, 9.

(обратно)

837

"ибо младенцы дошли до отверстия утробы матерней, а силы нет родить" (Ис 37, 3).

(обратно)

838

Ос 9, 14.

(обратно)

839

Рим 7, 24.

(обратно)

840

Иер 1, 5.

(обратно)

841

Быт 6, 14.

(обратно)

842

В русском переводе "Взяла корзинку из тростника... и положила в нее" (Исх 2, 3).

(обратно)

843

Быт 4, 1.

(обратно)

844

"Дней лет наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят" (Пс 89, 10).

(обратно)

845

Ин 14, 2.

(обратно)

846

Мф 8, 20.

(обратно)

847

"Небо небес Господу, а землю Он дал сынам человеческим" (Пс 113, 24).

(обратно)

848

Быт 3, 18.

(обратно)

849

Евр 13, 14.

(обратно)

850

Вероятно, имеется в виду латинский перевод Библии, выполненный св. Иеронимом, Вульгата.

(обратно)

851

"Иаков сказал фараону: дней странствования моего сто тридцать лет" (Быт 47, 9).

(обратно)

852

"странники и пришельцы на земле" (Евр 11, 13).

(обратно)

853

"Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше" (Флп 1, 23).

(обратно)

854

Иов 10 18.

(обратно)

855

Исх 16, 1.

(обратно)

856

3 Цар 19, 4.

(обратно)

857

Иона 4, 8-9.

(обратно)

858

"За Тебя умерщвляют нас всякий день" (Рим 8, 36).

(обратно)

859

"За Тебя умерщвляют нас весь день" (Пс 43, 21).

(обратно)

860

Пс 50, 7.

(обратно)

861

"Мы были по природе чадами гнева" (Еф 2, 3).

(обратно)

862

Откр 1, 18.

(обратно)

863

"После сего Иосиф из Аримафеи — ученик Иисуса, но тайный из страха от Иудеев, — просил Пилата, чтобы снять тело Иисуса; и Пилат позволил. Он пошел и снял тело Иисуса. Пришел также и Никодим, — приходивший прежде к Иисусу ночью, — и принес состав из смирны и алоя, литр около ста" (Ин 19, 38-39).

(обратно)

864

1 Кор 15, 53.

(обратно)

865

"Ибо Ты не оставить душу мою во аде и не дашь святому Твоему увидеть тления" (Пс 15, 10).

(обратно)

866

Правдоподобия (лат.).

(обратно)

867

Соответственно, Деян 2. 14-31; Деян 13, 16-37.

(обратно)

868

Деян 2, 31.

(обратно)

869

"Сын мой еси Ты, Аз днесь родих Тя" (Пс 2, 7).

(обратно)

870

В славянской и русской нумерации — Пс 15, 10 (см. прим. 33).

(обратно)

871

1 Кор 15, 51.

(обратно)

872

Иов 17, 14.

(обратно)

873

Иов 21, 23-26.

(обратно)

874

Ис 14, 11.

(обратно)

875

"Тела ваши суть храмы живущего в вас Дух Святого" (1 Кор 6, 19).

(обратно)

876

"Не бойся, червь Иаков, малолюдный Израиль" (Ис 41, 14).

(обратно)

877

Иез 37, 3.

(обратно)

878

Иез 37, 6.

(обратно)

879

Дан 3, 17.

(обратно)

880

Мк 14, 34.

(обратно)

881

Мф 26, 38.

(обратно)

882

Лк 22, 40.

(обратно)

883

Семьдесят лет служил ты Господу, и боишься умирать? (лат.)

(обратно)

884

Подумай, что сегодня ты начал служить Господу, и сегодня же кончишь (лат.).

(обратно)

885

Мк 15, 28.

(обратно)

886

Список ветхозаветных свидетелей веры, открывающийся Авелем, Ев 11, 32.

(обратно)

887

См. многочисленные варианты этого в Ветхом Завете: "исполни (этот закон) и будешь жив" (Лев 18, 5); "ходите по тому пути, по которому вам повелел Господь, дабы вы были живы" (Втор 11, 8) и т. п.

(обратно)

888

Синодальный перевод: "Вы слышали о терпении Иова и видели конец оного от Господа." (Иак 5,11).

(обратно)

889

И не подобало Ему иметь иного исхода из жизни сей, нежели смерть (лат).

(обратно)

890

Лк 24, 26.

(обратно)

891

В дальнейшем изложении Донн дает сводное повествование о Страстях Господних по всем четырем Евангелиям.

(обратно)

892

Исх 14, 21.

(обратно)

893

Нав 10, 13.

(обратно)

894

Дан 3, 18.

(обратно)

895

Дан 6, 16-19.

(обратно)

896

"Бог отмщений Господь" (Пс 93, 1).

(обратно)

897

"Бог отмщений не обинулся есть", там же: букв.: действовал прямо. Русский перевод дает другую версию: "Боже отмщений. Господи, Боже отмщений, яви Себя".

(обратно)

898

Рим 9, 18.

(обратно)

899

Песн 8, 6.

(обратно)

900

Мф 26, 39.

(обратно)

901

Песн 8, 7.

(обратно)

902

Ин 17, 20.

(обратно)

903

Быт 3, 15.

(обратно)

904

Лк 12, 50.

(обратно)

905

Ев 12, 2.

(обратно)

906

Мф 20, 22.

(обратно)

907

Пс 115, 4.

(обратно)

908

Лк 9, 31.

(обратно)

909

Мф 7, 23.

(обратно)

910

Мф 17, 4.

(обратно)

911

"Петр говорит Ему: не умоешь ног моих вовек" (Ин 13, 6-8)

(обратно)

912

"И воспев пошли на гору Елеонскую" (Мк 14, 23).

(обратно)

913

Лк 22, 44.

(обратно)

914

Мф 26, 40.

(обратно)

915

Лк 22, 40.

(обратно)

916

"Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его и ведите осторожно. И, придя, тотчас подошел к Нему и говорит: Равви! Равви! и поцеловал Его." (Мк 14, 44-45). Тж. Лк 22, 47.

(обратно)

917

Ин 18, 13.

(обратно)

918

Ср.: "Тогда Господь, обратившись, взглянул на Петра и Петр вспомнил слово Господа, как Он сказал ему: "Прежде нежели пропоет петух, отречешься от Меня трижды" (Лк 22, 47).

(обратно)

919

Мф 27, 1.

(обратно)

920

Лк 22, 47.

(обратно)

921

Лк 23, 46: Пс 30, 6.

(обратно)

922

3 Езд 3. 5.

(обратно)

923

Puttenham George. The arte of English poesie, 1589 (English linguistics, 1500-1800: a collection of facsimile reprints; no. 110). Menston, 1968. P. 254-255.

(обратно)

924

См. прим. f к "Молитве VI" из "Обращений к Господу в час нужды и бедствий". См. также: Zimmer, Mary E. "In whom love wrought new Alchimie": The Inversion of Christian Spiritual Resurrection in John Donne's "A nocturnall upon S. Lucies day" // Christianity and Literature. Summer 2002. Volume 51. Issue 4. P. 559-564.

(обратно)

925

См. Yates F. A. Giordano Bruno and the Hermetic Tradition, Chicago, 1964.

(обратно)

926

За последние 5-7 лет картина начала существенно меняться, прежде всего благодаря публикации переводов таких книг Ф.А Йейтс, как "Искусство памяти" (СПб., 1997), "Розенкрейцерское Просвещение" (М., 1999), "Джордано Бруно и герметическая традиция" (М., 2000). Укажем также на публикацию на русском языке таких собственно алхимических трактатов, как "Тайны готических соборов" Фулканелли (б.м., 1996), "Алхимия" Эжена Канселье (М., 2002) и др.

(обратно)

927

Rudgott M.A. Donne's imagery. A Study in Creative Sources. New York, 1962. P. 61

(обратно)

928

Ramsay Mary Parton. Les doctrines medievales chez Donne, Le Poete Metaphysicien de L'Angletere. Oxford, 1917.

(обратно)

929

Jemlich Reimer. Die Bildichkeit in der Leibeslyrik Sir Philip Sydneys, Michael Draytons und John Donnes. ("Astrophcbrand Stella", "Idea", "Song and Sonnets"). Kiel: Christian — Albrechts — Universitat zu Kiel, 1970.

(обратно)

930

Ibid, P. 36-37, 183-185.

(обратно)

931

Crashaw E. Hermetic Elements in Donne's Poetic Vision / John Donne. Essays in Celebration. (Ed. by A.J. Smith). London, 1972. P. 324-348.

(обратно)

932

См: Pettet E.C. Of Paradise and Light a study of Vaugharis Silex scinitillans. Cambridge, 1960.

(обратно)

933

Freccero John. Donne's "Valediction: forbidding mourning"/ Essential Articles to the Study of John Donne's Poetry. Ed. by J.R. Roberts. Hamden, 1975. P. 279-304.

(обратно)

934

Hayes Thomas W. Alchemical Imagery in John Donne's "A Nocturnal upon Sant Lucies' Day" // Ambix. The journal of the Society for the Study of Alchemy and Early Chemistry. Vol. 24, Part 1, March 1977. P. 55-62.

(обратно)

935

Sadler Lynn Veach. Relations between alchemy and poetics in the Renaissance and seventeenth century, with special glances at Donne and Milton // Ambix. The journal of the Society for the Study of Alchemy and Early Chemistry. Vol 24, Part 2, July 1977. P. 69-76.

(обратно)

936

Linden Stanton J. Darke Hierogliphics: alchemy in English literature from Chaucer to the Restoration. Lexington, 1996.

(обратно)

937

Ibid, P. 24-26.

(обратно)

938

Подробнее см.: Figurovski N. A. The Alchemist and Physician Arthur Dee (Artemii Ivanovich Dii). An Episode in the History of Chemistry and Medicine in Russia // Ambix. The journal of the Society for the Study of Alchemy and Early Chemistry. Vol. XIII, February 1965, # 1. P. 35-51.

(обратно)

939

Dee Arthur. Fasciculus chemicus. Garland reference library of the humanities. English Renaissance hermeticism. Vol. 6. New York, 1997. P. 17.

(обратно)

940

Ibid, P. 2.

(обратно)

941

Linden Stanton J. Darke Hierogliphics: alchemy in English literature from Chaucer to the Restoration. Lexington, 1996. P. 154-155.

(обратно)

942

Theatrum Chemicum Britannicum: containing severall poeticall pices of our famous English philosophers, who have written the hermetique mysteries in their owne ancient language. The Sources of science; # 39. New York, London, 1967.

(обратно)

943

Alchemical Poetry, 1575-1700: from previously unpublished manuscripts. Ed by Robert M. Schuler. Garland reference library of the humanities. English Renaissance hermeticism. Vol. 5. London, New York, 1995.

(обратно)

944

Михайлов А. В. Поэтика барокко; завершение исторической эпохи / Михайлов А. В. Языки культуры. М., 1997. С. 120.

(обратно)

945

Головин Е. Франсуа Рабле: алхимический вояж к Дионису // Литературное обозрение. 1994, Э 3-4. С. 26-32.

(обратно)

946

Fulcanelli. Les Demeures philosophales et le symbolisme hermetique. Paris, 19.. III. XXVIII. P. 34-43.

(обратно)

947

Maier Michael. The subtle allegory concerning the secrets of alchemic / Concerning the Secrets of Alchemie and Other Tracts from "Hermetic Museum". Llanlerh, 1989. P. 36-59.

(обратно)

948

The Breviary of Natural Philosophy. Compiled by the unlettered Scholar Thomas Charnock / Theatrum Chemicum Britannicum: containing several! poeticall pieces of our famous English Philosophers, who have written the hermetique mysteries in their own ancient language. Reprint of the London edition 1652. New York, London, 1967. P. 292.

(обратно)

949

Forman Simon. Of the Division of the Chaos / Alchemical poetry, 1575-1700: from previously unpublished manuscripts. New York, London, 1995. P. 58.

(обратно)

950

The Sophie Hydrolith; or, Water Stone of the Wise / The Glory of the World and other Alchemical Tracts from "The Hermetic Museum". Dyfed, Wales, 1987. P. 98.

(обратно)

951

Атрибутация эта весьма сомнительна, и собственно, имеет смысл говорить об трактате "псевдо-Ди", как говорят о сочинениях "псевдо-Аристотеля".

(обратно)

952

Dee John. The Rosicrucian Secrets: their excelent method of making medicines of metals also their lawes and mysteries. Wellingborough, 1985. P. 55.

(обратно)

953

Basile Valentine. Les ouze clefs de la philosophiie (Traductio, Introduction, Notes et Explication des Images par Eugene Canseliet). Paris, 1956. P. 107.

(обратно)

954

Lacini Jovani. Pretiosa margarita novella..., Venecie, 1546 [без пагинации].

(обратно)

955

Basile Valentine. Les ouze clefs de la philosophiie (Traductio, Introduction, Notes et Explication des Images par Eugene Canscliet). Paris, 1956. P. 131-132; Basil Valentine. The Twelve Keys/ The Book of Lambspring and the Golden Tripod. Dyfed (Wales), 1987. P. 59.

(обратно)

956

Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1. М.: Наука, 1989. С. 220. Фр. 33 (31DK) (пер. А.В. Лебедева).

(обратно)

957

Опубликовано как приложение в: "De Alchemia Opuscula complura veterum philosophorum...". Frankfurt, 1550 [без пагинации].

(обратно)

958

Kelly Edward Angli tractatus duo cgrcgii, De Lapide Philosophorum, Una cum Theatre astronomiae terrcstri, cum Figuris, in gratiam filiorum Hermetis nunc primum in lucem editi, curante J. L. M. C. [Johanne Lange Medicin Candidate]., Hamburg, 1676 [без пагинации].

(обратно)

959

The Catholic Encyclopedia / ed. Charles G. Heberman. New York, 1911. XI, 87.

(обратно)

960

Miller Clarence H. Donne's "A Nocturnal upon S. Lucies Day" and the Nocturns of Matins // Essential Articles for the Study of John Donne's Poetry / ed. by Roberts J. R. Hamden: Archon Books, 1975. P. 305-310; Gardner Helen. Preface/John Donne. The Divine Poems. Oxford Claredon Press, 1952. P. XXVIII; Zimmer, Mary E. "In whom love wrought new Alchimie": The Inversion of Christian Spiritual Resurrection in John Donne's "A nocturnall upon S. Lucies day"// Christianity and Literature. Summer 2002. Volume 51. Issue 4. P. 553-570.

(обратно)

961

В эпоху Донна считалось, что свет звезд — отраженный свет Солнца. См.: Heydon Christopher, Sir. An Astrological Discourse. London, 1650 [first published 1608]. P. 2.

(обратно)

962

Нестеров А. Астрологические контексты елизаветинской поэзии / Власть, судьба, интерпретация культурных кодов. Саратов, 2003. С. 209-260.

(обратно)

963

Klibansky R., Panofsky E, Saxl F. Saturn and Melancholy. London, 1964.

(обратно)

964

Алхимический сосуд.

(обратно)

965

Цит. по: Murray W. A. Donne and Paracelsus: An Essay in Interpretation / Essential Articles for the Study of John Donne Poetry (ed. by J. R. Robert). Hamden, 1975. P. 125.

(обратно)

966

Fulcanelli: Master Alchemist. Le Mystere des Cathedrales. Esoteric interpretation of the Hermetic Symbols of the Great Work. London, 1971. P. 56-62.

(обратно)

967

См., в частности: Fressero John. Donne's "Valediction: Forbidding Mourning" / Essential Articles for the Study of John Donne Poetry. (Ed. by J. R. Robert). Hamden, 1975. P. 279-304. Английский текст и подстрочный перевод этого стихотворения приведен нами в статье "Циркуль и окружность. К вопросу о датировке — "Прощания. запрещающего грусть" Джона Донна" в настоящем издании.

(обратно)

968

Йейтс Ф. А. Розенкрейцеровское просвещение. М., 1999. С. 405-406.

(обратно)

969

Freccero John. Donne's "Valediction, forbidding mourning" / Essential Articles to the Study of John Donne's Poetry. Ed by J.R. Roberts. Hamden, 1975. P. 279-304. См. особо: С. 298-303.

(обратно)

970

В этом отношении особенно показателен трактат. Fludd, Robert. Utriusque Cosmi Maioris scilicet et Minoris Metaphisica. Oppenheim, 1617. Особый интерес представляет сама титульная гравюра этой книги, к которой мы и отсылаем читателя.

(обратно)

971

См. репринтное издание: Maier Michael Atalanla Fugiens, hoc esl Emblemata nova de Secretis Naturae Chymica. Oppenheim: J. Th. de Bry (Reprint Kassel / Basel, 1964). S. 79. Cp. также гравюру на с. 305.

(обратно)

972

Weigel V. Inroductio hominis in Philosophia Mystica. Neustadt, 1618.

(обратно)

973

Комментарий, касающийся символизма этих геометрических фигур в приложении к алхимии, см.: Heninger S. K. Jr. The Cosmographical Glass. Renaissance Diagrams of the Universe. San Marino, California, 1977.

(обратно)

974

Fludd R. Utriusque Cosmi. Vol. II. Frankfurt 1621.

(обратно)

975

Шайтянов И. Уравнение с двумя неизвестными. Поэты-метафизики Джон Донн и Иосиф Бродский // Вопросы литературы. 1998. Ноябрь-декабрь. С. 25.

(обратно)

976

Evola Julius. The Hermetic Tradition. Symbols and Teachings of the Royal Art. Rochester: Inner Tradition International, 1994. P. 86.

(обратно)

977

Подробнее см. нашу статью "Циркуль и окружность. К вопросу о датировке "Прощания, запрещающего грусть" Джона Донна" в настоящем издании.

(обратно)

978

Crashaw E. Hermetic Elements in Donne's Poetic Vision / John Donne. Essays in Celebration (ed. by A. J. Smith). London, 1972. P. 347-348.

(обратно)

979

Linden Stanton J. Daike Hierigliphics: alchemy in English Literature from Chaucer to Restoration. Lexington, 1996. P. 189-190.

(обратно)

980

Об алхимическом образе "темной тени Солнца" в английской поэзии XVI-XVII вв. см.: Abraham Lyndy. Harriot's gift to Arthur Dec: literary images from an alchemic manuscript. Thomas Harriot Seminar. Occasional paper. # 10. Durham, 1993. P. 20-33; Abracham Lyndy. Alchemical imagery. Cambridge, 1998. P. 186.

(обратно)

981

Ср.: "Когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время" (Притч 8, 29-30).

(обратно)

982

Цит. по Горбунов А. Н. Джон Донн и английская поэзия XVI-XVII веков. М., 1993. С. 118. См. также письмо Донна Джорджу Гарранду 14 апреля 1612 г.: Gosse E. The Life and Letters of John Donne. Vol. 1. Gloucester, MA, 1959. P. 302.

(обратно)

983

О нумерологических контекстах у Донна и слизаветинцев см.: Нестеров А. К последнему пределу. Джон Донн: портрет на фоне эпохи // Литературное обозрение. Э 5, 1997. С. 12-26; особенно, с. 19-20 и прим. 66 на с. 25.

(обратно)

984

Пер. О. А. Седаковой. См. "Схватка смерти" в настоящем издании.

(обратно)

985

Это было замечено Э. Крэшо В: Crashaw E. Hermetic Elements in Donne's Poetic Vision / John Donne. Essays in Celebration. (Ed. by A.J. Smith). London, 1972. P. 326; однако он ограничился простой констатацией данного факта, оставив его без всяких комментариев.

(обратно)

986

Tischreden. Edition de Weimar, I, 1149. Цит по: Элиаде М. Кузнецы и алхимики / Элиаде М. Азиатская алхимия. М., 1998. С. 268.

(обратно)

987

Sheppard Harry J. European Alchemy in the Context of a Universal Definition // Die Alchemie in dcr europaischcn Kultur- und Wissenschaftsgeschichte. Herausgegeben von Christoph Meinel. Weisbaden, 1986. S. 16-17.

(обратно)

988

Coryats Crudities: hastily gobled up in five moneths travells in France, Savoy, Italy, Rhetia comonly called the Grisons country, Helvetia alias Switzerland, some parts of high Germany, and the Netherlands.... London, printed by W.S., 1611; см. также: Coryats crudities 1611. Reprint of 1st ed., London, imprinted by William Stansby, 1611. London: Scholar Press. 1978.

(обратно)

989

Lachrimae lachrimarum, or, the distillation of teares shede for the vntymely death of the incomparable prince Panaretus ... London, Printed by Humfrey Lownes, 1612; см. также: Lachrimae lachrimarum. Facsimile of the Bodleian library copy, STC 23576. Amsterdam, New York, 1969.

(обратно)

990

Укажем здесь второе издание, объединившее обе поэмы под одной обложкой: The first anniuersarie. An anatomic of the world. Wherein, by occasion of the ... death of ... Elizabeth Drury, the frailtie and the decay of this whole world is represented. London, Printed by M. Bradwood for S. Macham, 1612.

(обратно)

991

Gosse E. The Life and Letters of John Donne. Vol. 1. Gloucester, MA, 1959. P. 302.

(обратно)

992

Saunders J. W. The Stigma of Print: A Note on the Social Bases of Tudor Poetry // EIC 1, 1 (January 1951). P. 139-164; об этих представлениях см. также: Helgerson R. Self-Crowned Laureates: Spenser, Jonson, Milton, and the Literary System. Berkeley, 1983. P. 108-109; Newton R. C. Jonson and the (Re-)Invention of the Book / Classic and Cavalier: Essays on Jonson and the Sons of Bea Eds. Claude J. Summers and Ted-Larry Pebworth. Pittsburgh, 1982. P. 31-55.

(обратно)

993

Beal P. (comp.) Index of English Literary Manuscripts. Vol. 1. London, 1980. P. 245.

(обратно)

994

Gosse E. The Life and Letters of John Donne. Vol. 2. Gloucester, MA, 1959. P. 224.

(обратно)

995

Иаков IV Шотландский (1567-1625) и I Английский (1603-1625).

(обратно)

996

http://www.mostweb.cc/Classics/Walton/LifeOfDrDonneThe/LifeOfDrDonneThe4.html (пер. наш).

(обратно)

997

Собственно, в ту эпоху сам жанр биографии подразумевал повествование о восхождении человека к некой вершине, к положению государственного мужа, к святости. Сочинение стихов не могло считаться достижением какой-либо духовной высоты, поэтому, например, во многих биографиях Сидни, написанных вскоре после его смерти, о его поэтических опытах говорится только вскользь, если вообще упоминается (см.: Pask Kevin. The "marines state" of Philip Sidney: prescripting the life of the poet in England // Criticism: a quarterly for literature and arts (Wayne State University, Detroit, MI). Volume 36. Issue 2 [Spring 1994] P. 163-184). Этот подход к телеологии жизни можно увидеть и много позже, например, в известных словах графа Уварова о Пушкине: "Писать стишки — еще не значит проходить великое поприще!" В словах этих звучит не оскорбительное пренебрежение поэтическим гением, но иное представление о жизненных ценностях.

(обратно)

998

Укажем, прежде всего на основательную монографию: Linden Stanton J. Darke Hierogliphics alchemy in English literature from Chaucer to the Restoration. Lexington, 1996. Кроме того см; Crashaw E Hermetic Elements in Donne's Poetic Vision // John Donne. Essays in Celebration (ed. by A. J. Smith). London, 1972. P. 324-348. Duncan E. H. Donne's Alchemical Figures // Journal of English Literary History, 1942. E 269-271; Fressero John. Donne's "Valediction: Forbidding Mourning" // Essential Articles for the Study of John Donne Poetry. (Ed. by J. R. Robert). Hamden, 1975. P. 279-304; Linden, Stanton J. Alchemy and Eschatology in Seventeenth-Century Poetry // Ambix. The journal of the Society for the Study of Alchemy and Early Chemistry. Vol. 31. Part 3 (1984). P. 102-124; Murray W. A. Donne and Paracelsus: An Essay in Interpretation // Essential Articles for the Study of John Donne Poetry. (Ed. by J. R. Robert). Hamden, 1975. P. 125; Sandier Lynn V. Relations between alchemy and poetics in the Renaissance and seventeenth century, with special glances at Donne and Milton // Ambix. The journal of the Society for the Study of Alchemy and Early Chemistry. Vol. 24, Part 2, July 1977. P. 69-76; Головин Е. Франсуа Рабле: алхимический вояж к Дионису// Литературное обозрение. 1994. Э 3-4. С. 26-32.

(обратно)

999

Нестеров А. Символический язык алхимии и поэтика Джона Донна // Вопросы филологии. 2000. Э 2. С. 60-68; Нестеров А. Джон Донн "алхимический" // Развитие средств массовой коммуникации и проблемы культуры. Материалы научной конференции. М., 2000. С. 151-157.

(обратно)

1000

A treatise against iudical astrology Written by John Chamber, one of the Prebendaries of her Majesties free Chapell of Winsor, and Fellow of Eaton College. Printed at London by John Harrison at the signe of the Grey-Hound in Pater-noster Row. 1601.

(обратно)

1001

На рубеже XVI-XVII вв. типография, руководимая в ту пору Кристофером Плантеном, активно издавала сборники эмблем. Среди самых известных изданий такого рода назовем лишь: Les Devises heroiques, de M. Claude Paradin, chanoine de Bcauje, du Seigner Gabriel Symcon, et autrcs aucteurs. Antwerpen: Christopher Plantin, 1567. С 1610 г. типографией стал управлять внук Кристофера Плантена Ян Морет (1564-1640), близко друживший с Рубенсом еще со школьной скамьи, и многие гравюры для издававшихся им книг делались Петером Паулем Рубенсом. См.: Петер Пауль Рубенс. Письма. Документы. Суждения современников. М, 1997. С. 400.

(обратно)

1002

Praz Mario. Studies in Seventeenth Century Imagery. Roma, 1975; Schone A. Emblematic und Drama im Zeitaler des Barock. Munchen, 1964.

(обратно)

1003

Klossowski Stanislav de Rola. The Golden Game. Alchemical Engraving of the Seventeenth Century. London, 1997. P. 13.

(обратно)

1004

Звездина Ю.Н. Эмблематика в мире старинного натюрморта. М., 1997. С. 7.

(обратно)

1005

Russel Daniel S. Perceiving, seeing and meaning: emblems and some approaches to reading early modern culture / Aspects of Renaissance and Baroque Symbol Theory 150O-1700. Ed. by Peter M. Daly and John Manning. New York, 1999. P. 79-80.

(обратно)

1006

Eadwi Gospels, Canon Table, fol. 9v. Hanover, Kestner-Museum. Воспроизведено в: Klibansky R., Panofsky E., Saxl F. Saturn and Melancholia. London, 1964. III. 105.

(обратно)

1007

MS Cotton. Tib. C. VI, fol. 7v. Воспроизведено в: Klibansky R, Panofsky E., Saxl F. Saturn and Melancholia. London, 1964. III. 106.

(обратно)

1008

Friedman John Block. The architect's compass in creation miniatures of the latter middle ages / Traditio. Studies in ancient and medieval history, thought and religion. Vol. XXX, 1974. P. 419-420.

(обратно)

1009

Bible Moralisee. MS. 1779, foL Iv. Vienna, Oesterrichishe Nationalbibliotek. Воспроизведено: Roob Alexander. The Hermetic Museum, alchemy & Mystiscism. Koln, London, New York Tashen, 1997. P. 631.

(обратно)

1010

Holcam Bible. British Museum Add. 47682 fol. 2. Воспроизведена Friedman John Block. The architect's compass in creation miniatures of the latter middle ages / Traditio. Studies inancient and medieval history, thought and religion. Vol. XXX, 1974. Fig. VIII, plates between pages 426-427.

(обратно)

1011

Frideman. Op. cit. P. 420.

(обратно)

1012

Привлекая разнородный по времени своего создания материал для уточнения иконографии, мы исходим из того, что более поздние стадии бытования какого-либо образа, его изводы, являясь иным по отношению к первичному изображению (или тексту), позволяют уяснить некоторые особенности образного ядра, присущие ему изначально. Иначе говоря, более поздние слои образной системы можно, с крайне высокой долей осторожности, рассматривать как комментарии к ее более ранним стадиям и состояниям. Если бы дело обстояло иначе, мы имели бы дело не с изводом (то есть модификацией или перетолкованием образа), а с иным образом. Взаимодействие символического и смыслового ядра с новыми культурными полями вскрывает потенции, имплицитно присущие этому ядру, но до того эксплицитно не проявленные. Тут можно провести сравнение с современной экспериментальной физикой, когда взаимодействие элементарных частиц в специально смоделированных условиях позволяет по специфическим следствиям, присущим таким взаимодействиям, судить о параметрах частиц до взаимодействия — то есть следствие уточняет причину.

(обратно)

1013

Minerva Britanna, 1612 by Henry Peacham. Imprint. Leeds, 1966. P. 184.

(обратно)

1014

Lynn White Jr. The Iconography of Temperantia and the Virtiousness of Technology / Rabb Т.К., jerrold E. Siegel, eds. Action and convinction in Early Modern Europe. Princeton, NJ. 1969. P. 207-208.

(обратно)

1015

Klibansky R., Panofsky E, Saxl F. Saturn and Melancholia. London, 1964.

(обратно)

Оглавление

  • А.В.Нестеров. Джон Донн и его "ars moriendi"
  • Обращения к господу
  •   СВЕТЛЕЙШЕМУ ИЗ ПРИНЦЕВ,
  •   Stationes, sive Periodi in Morbo, ad quas referentur Meditationes sequences[29]
  •   I. Insultus morbi primus Первый натиск болезни
  •     МЕДИТАЦИЯ I
  •     УВЕЩЕВАНИЕ I
  •     МОЛИТВА I
  •   II. Actio laesa Обездвиженность
  •     МЕДИТАЦИЯ II
  •     УВЕЩЕВАНИЕ II
  •     МОЛИТВА II
  •   III. Decubitus sequitur tandem Больной укладывается в постель
  •     МЕДИТАЦИЯ III
  •     УВЕЩЕВАНИЕ III
  •     МОЛИТВА III
  •   IV. Medicusque vocatur Призывается врач
  •     МЕДИТАЦИЯ IV
  •     УВЕЩЕВАНИЕ IV
  •     МОЛИТВА IV
  •   V. Solus adest Врач остается один при больном
  •     МЕДИТАЦИЯ V
  •     УВЕЩЕВАНИЕ V
  •     МОЛИТВА V
  •   VI. Metuit Врач испуган
  •     МЕДИТАЦИЯ VI
  •     УВЕЩЕВАНИЕ VI
  •     МОЛИТВА VI
  •   VII. Socios sibi iungier instat Врач требует, чтобы к нему присоединились коллеги
  •     МЕДИТАЦИЯ VII
  •     УВЕЩЕВАНИЕ VII
  •     МОЛИТВА VII
  •   VIII. Et rex ipse suum mittit Сам король посылает своего врача
  •     МЕДИТАЦИЯ VIII
  •     УВЕЩЕВАНИЕ VIII
  •     МОЛИТВА VIII
  •   IX. Medicamina scribunt Они предписывают лечение
  •     МЕДИТАЦИЯ IX
  •     УВЕЩЕВАНИЕ IX
  •     МОЛИТВА IX
  •   X. Lente et serpenti satagunt occurrere Morbo Они находятся в трудном положении, сталкиваясь со столь медленно текущей болезнью[332]
  •     МЕДИТАЦИЯ X
  •     УВЕЩЕВАНИЕ X
  •     МОЛИТВА X
  •   XI. Nobilibusque; trahunt, a cincto corde, venenum, succis et gernmis, et quae generosa, ininistrant ars, et natura, instillant Они оттягивают яд от окруженного сердца благородными растворами и драгоценными камнями и вливают целебные растворы, предписываемые искусством [врачевания] и природой
  •     МЕДИТАЦИЯ XI
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XI
  •     МОЛИТВА XI
  •   XII. Spirante Columba, Supposita pedibus, Revocantur ad ima vapores И прилагая дышащую голубку к ногам, оттягивают жар от внутренностей
  •     МЕДИТАЦИЯ XII
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XII
  •     МОЛИТВА XII
  •   XIII. Ingeniumuque malum, numeroso stigmate, fassus, Pellitur ad pectus, Morbique Suburbia, Morbus И так болезнь, обнаруживая себя многочисленными пятнами, изгоняется в грудь, предместье болезни
  •     МЕДИТАЦИЯ XIII
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XIII
  •     МОЛИТВА XIII
  •   XIV. Idque notant Criticis, Medici evenisse diebus И вот, врачи наблюдают, как в течении болезни наступает кризис
  •     МЕДИТАЦИЯ XIV
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XIV
  •     МОЛИТВА XIV
  •   XV. Interea insomnes noctes Ego duco, Diesque Между тем я провожу дни и ночи в бессоннице
  •     МЕДИТАЦИЯ XV
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XV
  •     МОЛИТВА XV
  •   XVI. Et properare meum clamant, e Turre propinqua, Obsteperae Campanae aliorum in funere, funus И при неумолчном звуке колокола c ближайшей колокольни на погребение других они восклицают, что приближается мое погребение
  •     МЕДИТАЦИЯ XVI
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XVI
  •     МОЛИТВА XVI
  •   XVII. Nunc lento sonitu dicunt, morieris; И теперь при протяжном звуке (колокола) они говорят: ты умрешь
  •     МЕДИТАЦИЯ XVII
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XVII
  •     МОЛИТВА XVII
  •   XVIII. At inde, Mortuus es, Sonitu celeri, pulsuque agitato Теперь при быстром звуке и учащенном пульсе говорят: ты уже умер
  •     МЕДИТАЦИЯ XVIII
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XVIII
  •     МОЛИТВА XVIII
  •   XIX. Oceano tandem emenso, aspicienda resurgit terra; vident, justis, medici, jam cocta mederi se posse, indiciis Но между тем, когда океан позади, появляется желанная суша. И врачи видят по ясным признакам, что целебные отвары могут уврачевать тебя
  •     МЕДИТАЦИЯ XIX
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XIX
  •     МОЛИТВА XIX
  •   XX. Id agunt Они это делают
  •     МЕДИТАЦИЯ XX
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XX
  •     МОЛИТВА XX
  •   XXI. Atque annuit ille, qui, per eos, clamat, linquas jam, Lazare, lectum Но кивнул Он, Кто восклицает их устами: ты, будучи уже Лазарем, оставь свое ложе
  •     МЕДИТАЦИЯ XXI
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XXI
  •     МОЛИТВА XXI
  •   XXII. Sit morbi fomes tibi cura Пусть будет твоей заботой топливо болезни
  •     МЕДИТАЦИЯ XXII
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XXII
  •     МОЛИТВА XXII
  •   XXIII. Metusque Relabi Они предупреждают меня об ужасной опасности повторного заболевания
  •     МЕДИТАЦИЯ XXIII
  •     УВЕЩЕВАНИЕ XXIII
  •     МОЛИТВА XXIII
  • Схватка смерти, или утешение душе, ввиду смертельной жизни, и живой смерти нашего тела
  •   К читателю
  •   Псалом 68, стих 20[825]
  • Антон Нестеров. "Алхимическое богословие" Джона Донна
  • Антон Нестеров. Циркуль и окружность
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  • Краткая хронология жизни
  • *** Примечания ***